«В разгар лета»

ЛЕСНАЯ ВЕДЬМА

В канун дня летнего солнцестояния мне шел двенадцатый год, но после ужасного события, которое произошло в ту памятную ночь, я сразу повзрослела и многое поняла.

Надо заметить, что мои обожаемые родители никак меня не подготовили к испытаниям в жизни.

Наша семья беззаботно жила в доме, который был похож скорее на крепость.

Сооруженный из серого камня дом стоял на скале и выглядел устрашающе. Две башни, соединенные зубчатой стеной с проходом посредине, также подтверждали, что так, вероятно, когда-то и было. Более того, «кадор» на корнуоллском языке значило «воин».

Наверное, древнейший наш предок занимался только войной. На протяжении многих поколений дом являлся фамильным жилищем Кадорсонов. Мои отец и мать очень гордились им, хотя мне казалось, что мать иногда тоскует по своему родному дому, расположенному в юго-восточной Англии. Мы же жили на юго-западе, поэтому, когда наша семья навещала бабушку с дедушкой, мы всякий раз совершали путешествие через всю страну.

Раньше дедушка и бабушка часто приезжали к нам, но теперь они очень постарели и им стало все труднее предпринимать столь далекое путешествие, особенно дедушке Дикону.

Кадор расположился в четверти мили от двух городков. Городок Западный Полдери отделялся от Восточного Полдери рекой, прорезавшей лесистые холмы и впадавшей в море. Через реку перекинулся мост, который уже стоял пять столетий.

Большинство населения городка было рыбаками, и в маленькой бухте всегда стояли лодки, а старики любили собираться на мосту и, облокотившись о каменный парапет, смотреть на происходящее вокруг.

Мне нравилось бывать здесь, когда. — возвращались рыбацкие лодки, и наблюдать общее оживление, сопровождаемое криками чаек, парящими низко над водой и высматривающими, не будет ли выброшена в реку какая-нибудь рыбешка.

Кадорсоны на протяжении нескольких поколений владели этими землями, и их долгом считалось обеспечить процветание владений, поэтому ко мне и брату все относились с уважением.

У нас также был дом в Лондоне, в котором мы часто встречались с бабушкой и дедушкой, так как они жили недалеко. Я обожала путешествовать, потому что, пока мы ехали по извилистым узким дорогам, отец рассказывал страшные истории о разбойниках, которые врывались в экипажи и требовали денег. Мама обычно говорила: «Прекрати, Джейк! Ты пугаешь детей!» Но нам очень нравились подобные истории, ведь мы чувствовали себя абсолютно в безопасности в присутствии родителей.

Я очень любила отца и мать. Они были для меня самыми лучшими людьми на свете, но к отцу я относилась с особым чувством, как и он ко мне. А мой брак Джекко был любимцем матери, так как она считала, что нужно сохранять некоторое равновесие в семье.

Мой отец — очень высокий, смуглый, с яркими сияющими глазами, создавал впечатление человека, наслаждающегося бытием. Я его считала одним из самых удивительных людей, которых я знала (другим таким человеком был Рольф Хансон). Он прожил жизнь, наполненную приключениям и часто о них рассказывал. Когда-то он жил в цыганском таборе, но в наказание за убийство человека его сослали в Австралию, где он пробыл семь лет.

Моя мать, довольно красивая женщина, обладала очень выразительными карими глазами и прекрасными темными волосами. Я унаследовала от нее цвет волос, а от бабушки Лотти цвет голубых глаз.

Джекко, мой брат, был старше меня, но отношения между нами установились дружеские, хотя время от времени возникали разногласия.

Брата назвали Джейком в честь отца, но иметь в семье двух Джейков оказалось неудобным, и он стал Джекко.

Действительно чудесно было жить около моря.

В жаркие дни мы с Джекко сбрасывали башмаки и чулки и плескались в небольшой бухточке у подножья скалы, на которой стоял Кадор. Иногда нам удавалось уговорить одного из рыбаков взять нас с собой, и мы шли под парусом вдоль побережья по направлению к Плимуту. Иногда мы ловили креветок и маленьких. крабов, бродили по берегу в поисках полудрагоценных камней, вроде топаза или аметиста. Часто мы видели бедняков, собиравших на берегу моллюсков, из которых готовили какую-то еду, или покупавших остатки рыбы, на которую у рыбаков не нашлось покупателя среди более денежных людей.

Мне нравилось гулять с нашим дворецким Исааком и наблюдать, как он торгуется, покупая рыбу. Исаак выглядел весьма представительно, и даже Джекко с каким-то благоговейным почтением относился к нему.

Когда Исаак приносил рыбу домой, миссис Пенлок, наша кухарка, обычно подвергала ее тщательному обследованию и, если она ей не нравилась, выражала неудовольствие со свойственной ей резкой манерой.

Она была очень болтливой женщиной. Много раз я слышала ее жалобы. «И это лучшее, что вы смогли найти, мистер Исаак? Это невыносимо! На что она годится? Неужели нельзя было купить хорошей камбалы или приличной трески?» Мистеру Исааку всегда удавалось подавить любое из этих выступлений Обычно он отрезал сурово — «Один Бог распоряжается тем, что выходит из моря и что в море уходит, миссис Пенлок!» Это обычно заставляло ее умолкнуть Миссис Пенлок была очень суеверна и боялась задавать вопросы, когда речь заходила о таких вещах.

Именно на набережной я впервые заметила Дигори, стройного, подвижного мальчика с загорелой кожей.

Его черные волосы представляли собой взлохмаченную шапку кудрей; в его маленьких темных глазах светились настороженность и лукавство; закатанные брюки оголяли ноги. Он пробирался среди бочек и корзин с рыбой с неуловимой легкостью угря и хитростью обезьяны.

Мальчик скользнул к бочке с сардинами в то время, как рыбак Джек Горт, стоя к нам спиной, торговался с Исааком о цене хека У меня захватило дыхание, потому что Дигори запустил руку в бочку и вынул целую пригоршню рыбы, которую он с ловкостью опустил в свою сумку.

Я открыла рот, чтобы позвать Джека Юрта и указать ему на вора, но Дигори посмотрел прямо на меня.

Он приложил палец к губам, словно приказывая мне молчать, и, что удивительно, я действительно не проронила ни звука Затем, едва удерживаясь от смеха, он вытащил еще одну пригоршню рыбы, которая отправилась в ту же сумку, специально для этого предназначенную, и широко улыбнулся мне, прежде чем исчезнуть с набережной.

Я была слишком потрясена, чтобы говорить, и, когда Джек Горт закончил препираться с Исааком, я не сказала ничего. Я с беспокойством следила за Джеком, пока он оглядывал свою бочку, но, очевидно, не заметил, что часть его товара исчезла Мне кажется, Дигори подумал, что, поскольку я была свидетельницей его поступка и не заявила о нем, я так или иначе ему потворствовала, и это устанавливало между нами особое взаимопонимание.

Немного позже, на прогулке в лесу, я увидела его снова. Он лежал на берегу, швыряя в реку камни.

— Эй, ты, привет, — сказал он, когда я поравнялась с ним Я хотела гордо пройти мимо: простые люди не Могли так обращаться к членам нашей семьи, и я подумала, что Дигори, возможно, не знает, кто я.

Казалось, Дигори прочитал мои мысли, потому что сказал:

— Привет, девчонка Кадорсонов.

— Значит, ты знаешь меня?

— Конечно, знаю. Каждый знает Кадорсонов. Не тебя ли я видел на рыбном базаре?

— Я видела, как ты крадешь рыбу. Тебя накажут за воровство.

— Нет, — заявил он. — Я ловкий.

— Но тебе придется отвечать перед Богом. Он все видит.

— Я очень ловкий, — повторил он.

— Но не для ангелов.

Казалось, Дигори был озадачен. Он подобрал камень и швырнул его в реку:

— Ты не сможешь бросить так далеко?

Вместо ответа я показала ему, на что способна, он подобрал другой камень, и через несколько секунд мы стояли бок о бок, швыряя камни в реку.

Вдруг он повернулся ко мне и сказал:

— Это не воровство. В море много рыбы, и любой может взять ее.

— Что же ты не ловишь ее, как Джек Горт?

— Зачем, если он делает это для меня?

— Я вижу, ты, действительно, испорченный мальчишка.

Он широко улыбнулся:

— Но почему?

— Потому что ты украл рыбу Джека Горта.

— Ты меня выдашь? — спросил он.

Я помедлила, и он подошел ко мне ближе:

— Ты не осмелишься.

— А если бы осмелилась?

— Ты знаешь мою бабушку?

Я покачала головой.

— Она бы наложила на тебя проклятье, а потом ты бы высохла и умерла.

— Что ты говоришь?

Он подошел еще ближе, прищурился и сказал шепотом:

— Потому что она…

— Кто она?

Он покачал головой:

— Такие вещи не говорят. Будь осторожна, или тебе будет плохо, девчонка Кадорсонов.

Говоря это, он подпрыгнул, схватившись за ветку, несколько секунд на ней раскачивался, все больше обнаруживая сходство с ловкой обезьяной. Потом спрыгнул на землю и убежал прочь.

Я почувствовала желание бежать за ним и не смогла этому противиться. Вскоре он подошел к хижине, полностью скрытой густым кустарником, который рос вокруг. Я не отставала от него и видела, как Дигори пробежал сквозь заросли кустарника к домику под соломенной крышей, со стенами, сложенными из кукурузных стеблей. Дверь была открыта, и на пороге сидел черный кот.

Остановившись в дверном проеме, мальчик обернулся и взглянул на меня, как бы приглашая последовать за ним. Я не решалась, тогда он скорчил гримасу и исчез в хижине. Кот все так же сидел на пороге, глядя на меня, и его зеленые глаза казались зловещими. Я повернулась и бросилась домой со всех ног.

По словам миссис Пенлок, Дигори был «шалопаем мамаши Джинни», и я дрожала от страха и изумления при мысли о том, что стояла на пороге таинственного жилья мамаши Джинни и даже хотела войти в дом.

Я много думала об этом мальчике и пыталась что-нибудь выяснить о нем, но при детях старались не обсуждать мамашу Джинни и ее «шалопая». Часто, когда я входила на кухню, разговор прерывался, хотя я знала, что там любят посудачить о преступлениях, о девушках, у которых неожиданно появлялись дети, и, конечно, о мамаше Джинни.

Я узнала, что она жила одна в лесной хижине, пока несколько месяцев назад не появился «шалопай».

Сидя за столом, уставленным посудой, и подкрепляясь сладким горячим чаем и овсяным печеньем, миссис Пенлок рассказывала:

— Это было как гром с ясного неба! Кто бы подумал, что у мамаши Джинни есть семья, потому что все считали ее дьявольским отродьем. Говорят, что этот шалопай — ее внук, значит, у нее был муж или, по крайней мере, сын или дочь. И вот теперь с ней этот Дигори.

Я выяснила, что он остался сиротой, поэтому и живет с мамашей Джинни. Люди считали, что он такой же, как его бабка, и были начеку.

Теперь, более чем когда-либо, я хотела знать о мамаше Джинни и о месте, где она жила со своим внуком.

Понемногу мне это удавалось. Но слуги, зная, как мои родители относятся к таким разговорам, были в моем присутствии осторожны. Я старалась быть незаметной. Сидя, съежившись, в углу кухни или притворяясь спящей, я часто прислушивалась к разговорам о мамаше Джинни и ее внуке.

Миссис Пенлок правила кухней, следуя строгим правилам, знала, как поступить в любом случае. Великая поборница прав, она следила за тем, чтобы все правильно исполняли свои обязанности, и горе тому, кто попытался бы помешать ей в этом Миссис Пенлок знала привычки всех служанок, и я уверена, что от нее нельзя было утаить даже самый маленький проступок.

— Я бы не хотела иметь дела с мамашей Джинни, — говорила она служанкам. — Вы, девушки, можете смеяться, но ведьмы есть ведьмы, безумно иметь дело с ей подобными. Я слышала, как люди попадают в лапы лешим из-за того, что бродят по лесу ночью рядом с домом мамаши Джинни. Так они ходят, не находя дороги обратно, пока мамаша Джинни не произнесет заклятье. Ничего смешного, Матильда. Сходи-ка, прогуляйся с конюхом Джоном в этом лесу, тогда посмотрим, как ты запоешь! Тогда ты побежишь к мамаше Джинни и посмотришь, поможет ли она тебе чем-нибудь. Не приведи Господь иметь дело с подобными мамаше Джинни…

Итак, мамаша Джинни была ведьмой. Люди обычно приходили к ней за помощью ночью, потому что то, что они хотели узнать у нее, было тайной. Проходя мимо ее дома, люди скрещивали пальцы, а некоторые брали с собой чеснок, который, как говорили, имел особую силу против зла. Немногие осмеливались проходить мимо этой хижины после наступления темноты.

Дигори и мамаша Джинни все больше и больше занимали меня.

Когда я хотела что-то узнать, я спрашивала отца.

Мы часто ездили вместе верхом. Он гордился моей ловкой ездой, а я никогда не упускала случая продемонстрировать ему свои успехи. Отец всегда очень серьезно выслушивал то, что я хотела сказать, и ни один мой вопрос не оставлял без внимания.

Была осень, уже начали желтеть деревья, а опавшие листья лежали под ногами роскошным ковром. Воздух был влажен, и туман окутывал деревья, делая их серовато-синими и таинственными.

Мы с отцом отправились по утоптанной тропе, которая вела к хижине мамаши Джинни, и я спросила:

— Папа, почему люди боятся мамаши Джинни?

Не долго думая, он ответил:

— Потому что она отличается от них. Многим это не нравится, ведь люди не понимают того, что недоступно их пониманию.

— А почему они не понимают мамашу Джинни?

— Потому что она замешана в каких-то тайных делах.

— Ты знаешь, что это за тайные дела?

Отец покачал головой:

— Я не принадлежу к тем людям, которые хотели бы, чтобы все плясали под одну дудку. По-моему, разнообразие делает жизнь более интересной. Кроме того, я сам не такой, как все. Ты знаешь кого-нибудь, кто был бы похож на меня?

— Нет, — сказала я. — Я, действительно, не знаю.

Ты — единственный. Но мамаша Джинни — это другое.

— Почему?

— Потому что ты — богатый и знатный.

— Да, ты попала в самую точку. Я могу себе позволить быть эксцентричным, я могу выкидывать самые странные вещи, и никто не осмелится меня остановить.

— Они побоятся?

— Потому что их благосостояние в определенной степени зависит от меня, вот почему люди меня уважают. Они уверены, что мамаша Джинни обладает силой, источник которой им не известен, и боятся ее.

— Хорошо, когда люди тебя боятся?

— Может быть, если ты имеешь силу, но бедные и ничтожные должны быть начеку.

Я продолжала думать о мамаше Джинни. Меня очень интересовало все, связанное с ней и Дигори.

Часто я поджидала его в укрытии и разговаривала с ним. Не раз мы сидели на берегу реки, швыряя в воду камни — его любимое занятие, соревнуясь, кто кинет дальше.

Он задавал мне вопросы о нашем доме, об «этом Кадоре», как он называл его. Я описывала все в деталях: холл; герб на стене, среди оружия; шлемы и алебарды; скипетр Елизаветы; мечи и щиты; столовую со шпалерами, изображающими войну Алой и Белой розы; прекрасные полотняные занавеси; комнаты, в которых обычно собирались мужчины за пуншем и портвейном; кресла, спинки которых были украшены кружевами королевы Анны; комнату, в которой спал король Чарльз.

Я рассказывала ему о том, как я любила забираться на кровать, на которой когда-то лежал король, задаваясь вопросом, как долго еще он сможет скрываться от врагов.

Дигори обычно слушал с напряженным вниманием и всякий раз повторял: «Продолжай, продолжай.

Расскажи мне еще что-нибудь».

И я часто фантазировала, выдумывая истории о том, как старший Кадор-воин спас короля из плена.

Но уважение к истории, которую преподавала мне моя гувернантка, мисс Кастер, заставляло меня добавлять поспешно: «Но короля все-таки поймали».

Я рассказывала ему о старых кухнях и о церкви с каменным полом, об окошке, через которое обычно следили за службой прокаженные, потому что из-за болезни они не допускались туда.

Рассказ об этом окошке поразил Дигори. Я сказала ему, что в доме были еще две смотровые щели. Одна из них — в потолке над холлом, так что хозяева, оставаясь невидимыми, могли узнать, кто их посетители, другая позволяла смотреть вниз, в церковь. Она располагалась в алькове, откуда дамы могли следить за службой, происходившей внизу, в тех случаях, когда в доме находились гости, чье присутствие могло унизить их достоинство.

В свою очередь, Дигори рассказывал мне о своем доме, стараясь представить его более интересным, чем мой собственный. Отчасти это так и было, потому что этот дом был окутан таинственностью. Кадор был великолепным домом, но таких в Англии было много, а если верить Дигори, нигде в мире не было хижины, подобной жилищу мамаши Джинни.

Дигори обладал природным красноречием, которое не могло подавить даже отсутствие образования. Я словно своими глазами увидела комнату, которая была скорее похожа на пещеру. На полках стояли кувшины и бутыли, содержащие таинственные зелья. На стропилах висели сухие травы, в очаге всегда горел огонь, в пламени которого плясали какие-то фигуры. У огня сидел кот, который был совсем не обычным котом: у него были красно-зеленые глаза, и, когда на них падал отблеск пламени, они походили на глаза дьявола. На огне стоял вечно кипящий котел, и в поднимающемся от него пару плясали духи. В хижине были две смежные комнаты. В задней комнате была спальня. На кровати с красным покрывалом спала бабка Дигори, в ногах которой всегда лежал кот. Место Дигори было на полке, прямо под потолком, которую я хорошо себе представляла, так как видела нечто подобное в бедных хижинах. Позади дома был вымощенный камнем двор.

Во дворе стоял сарай, в котором мамаша Джинни хранила свои снадобья, которые могли избавить от любой болезни: от головной боли до камней в почках.

Это было источником ее доходов.

— Она всемогуща, потому что может послать детей людям, которые очень хотят их иметь, и помочь освободиться от них тем, кто их не хочет. Она все может, как сам Господь Бог, — с гордостью сказал Дигори.

— Она не может быть Богом, — сказала я ему. — Она могла бы быть Богиней, но слишком уродлива для этого. Хотя были же Горгоны и Медузы. Представь себе — змеи вместо волос. Может твоя бабка превратить свои волосы в змей?

— Конечно, — ответил Дигори.

Я почувствовала почтительный ужас, и мне страшно захотелось побывать в хижине мамаши Джинни, хотя я и боялась этого.

В том году был плохой урожай. Я слышала, как отец говорил моей матери, что фермерам придется затянуть потуже пояса.

Я и Джекко объезжали владения вместе с отцом достаточно часто. Он хотел, чтобы мы проявляли заинтересованность в делах. «Самое важное для землевладельца — гордиться своими владениями, — говорил он нам. — Он должен ухаживать за ними».

Отец всегда с участием выслушивал своих арендаторов. О нем говорили, что, пренебрегая своими удобствами, он понимал все тонкости проблем своих подопечных, не то что другие сквайры, привыкшие к беззаботному существованию. За это качество характера отца очень любили и уважали. Пришла суровая зима. Просыпаясь, я видела морозный узор на стеклах. В ту зиму мы много катались на санях с гор и на коньках на реке. Бушевали такие Ветры, что рыбаки не могли выйти в море. Почти каждое утро люди спускались на берег за принесенными волнами обломками деревьев.

Все с нетерпением ждали весны. Было радостно видеть почки, набухающие на деревьях, и в положенный срок услышать первую кукушку. Я вспоминаю то весеннее утро, когда отправилась на верховую прогулку вместе с отцом.

Мы заехали на ферму семейства Трегоран и сидели на кухне. Миссис Трегоран как раз вынула из печи свежеиспеченные булочки с изюмом, и мы с отцом попробовали по одной и выпили по стакану сидра.

Мистер Трегоран был довольно мрачным человеком, его жена была ему подстать, поэтому мрачная атмосфера пронизывала весь дом. Мистер Трегоран со свойственным ему пессимизмом толковал о дурном воздействии, которое погода произвела на посевы и домашний скот. Его кобыла Джемима вот-вот должна была принести жеребенка. Он надеялся, что удача хоть здесь не обойдет его стороной и жеребенок родится здоровым.

— Бедный Трегоран, — сказал отец, когда мы возвращались обратно. Однако он упивается своими несчастьями, поэтому, нам, наверное, не следует слишком его жалеть. Старайся никогда не смотреть на темную сторону жизни, Аннора, или, можешь быть уверена, судьба найдет случай обратить ее против тебя. А теперь заедем-ка к Черри.

Миссис Черри, мать шестерых детей, ждала еще одного. Как только она рожала одного ребенка, на очереди оказывался другой. Несмотря на это, она была постоянно весела и обладала громким раскатистым смехом, который, казалось, сопровождал любые ее замечания. Ее крупное тело непрерывно сотрясалось от хохота, потому что ни один человек не мог столь безоговорочно оценить ее юмор, как она сама. Джордж Черри, ее муж, был маленьким человечком, немного выше плеча собственной супруги, и казалось, что всякий раз становится меньше, когда больше раздувался живот у жены. Он ходил как тень за своей женой, и его преданный кроткий смешок никогда не упускал случая поддержать громовые раскаты ее искреннего веселья.

Вскоре после нашего визита произошли два несчастья.

Миссис Черри доила коров. «Я всегда считаю, что нужно быть на ногах до последнего момента, — была ее излюбленная поговорка. — Где это видано, слечь ни с того ни с сего в постель, как некоторые?» Таким образом, она продолжала исполнять на ферме посильные обязанности, и вот однажды во дворе позади дома она увидела лошадь, скакавшую галопом.

Она подошла к воротам и вышла на тропинку, но в этот момент лошадь повернула и поскакала на нее.

Миссис Черри заметила, что это кобыла Трегорана, которая должна была ожеребиться. Она закричала, но не успела уйти с дороги и была повалена на изгородь проскакавшей мимо кобылой.

На ее крик сбежались работники. В эту же ночь она родила мертвого ребенка. Тем временем кобыла Трегорана, пытаясь перескочить через ограду, сломала ногу, и теперь ее ждала печальная участь.

Это стало основной темой обсуждения соседей.

Через неделю мы с мамой зашли навестить миссис Черри, когда она немного оправилась. Ее полное лицо утратило былой румянец, обнажив сложный рисунок тонких вен. Присущая ей веселость, казалось, покинула ее.

Мама присела к ней на кровать и попыталась развеселить ее:

— Вы скоро поправитесь, миссис Черри. Будет и другой малыш.

Миссис Черри качала головой:

— Кто знает. Когда вокруг вьются такие люди, никогда не знаешь, что тебя ждет завтра.

Мама посмотрела на нее удивленно.

— Слушайте, моя госпожа, — сказала таинственно миссис Черри. — Я знаю, как это произошло.

— Да, мы все знаем, — ответила мама. — Кобыла Трегорана взбесилась. Говорят, с ней такое случается иногда. К несчастью, она была жеребая. Бедный Трегоран!

— Лошадь здесь ни при чем, моя госпожа. Это она.

Вы Знаете, кто…

— Нет, — сказала мама. — Я не знаю.

— Я стояла у ворот, когда она прошла мимо. Она сказала мне: «Теперь тебе недолго осталось». Конечно, я никогда не испытывала особого желания разговаривать с ней, но я была вежлива и ответила: «Да, уж скоро». Тогда она сказала мне: «Я дам тебе немного питья, настоянного на травах, и кое-каких снадобий.

Вот увидишь, это поможет тебе и почти ничего не будет стоить». Я никогда ничего, от нее не брала. Она ушла, что-то бормоча, но, прежде чем уйти, посмотрела на меня своим взглядом. О, это особый взгляд! Тогда я не знала, что он предназначался моему малышу.

— Вы в самом деле думаете, что это мамаша Джинни сглазила вас?

— И я, и все остальные, моя госпожа. И это случилось не только со мной. Мне говорили, что она приходила и к Трегоранам.

— О нет, — сказала мама.

— Это так, моя госпожа. Я знаю, она выводит бородавки и тому подобное, но, когда у вас происходит несчастье, будьте уверены, его источник рядом.

Мама очень расстроилась. Когда мы возвращались обратно, она сказала:

— Я надеюсь, они не потащат в суд мамашу Джинни только потому, что кобыла Трегорана взбесилась, а миссис Черри стояла у нее на пути?

Отец как раз выходил из дома. С ним были мистер Хансон, наш адвокат, и его сын Рольф. Я всегда радовалась приходу Рольфу. Я думаю, я так же нравилась ему, как и он мне. Он был на восемь лет старше меня и никогда не относился ко мне с превосходством, как Джекко, который был старше всего на два года.

Рольф был высок ростом и возвышался даже над своим отцом, довольно крупным человеком. Рольф редко бывал в Полдери, так как учился и подолгу отсутствовал. Мне казалось, что он очень красив, хотя моя мама так не считала. Она говорила, что он выглядит своеобразно, но тогда все, что касалось Рольфа, было для меня совершенным. Мы часто беседовали о Рольфе, потому что его отец очень гордился сыном.

Рольф довольно много путешествовал и увлекательно рассказывал о таких городах, как Рим, Париж, Венеция и Флоренция. Он был страстно увлечен прошлым и ценил сокровища искусства и старинную одежду, приобретая их для своей коллекции.

Мне нравилось находиться рядом с ним, и я с увлечением слушала его рассказы.

Еще совсем маленькой я говорила маме, что когда вырасту, то хотела бы иметь мужа, похожего на Рольфа или на моего отца. Мама очень серьезно отвечала: «На твоем месте я бы остановила свой выбор на Рольфе. Закон против того, чтобы выходить замуж за собственных отцов, и к тому же у него уже есть жена.

Но я уверена, что, когда скажу ему об этом, он будет очень польщен». После этого я безоговорочно решила выйти замуж за Рольфа.

Как только Рольф увидел меня, то сразу же подошел ко мне и взял мои руки в свои. Затем отошел назад, оценивая, насколько я выросла со времени нашей последней встречи. Он всегда так тепло и любяще улыбался.

Я закричала:

— О, Рольф, как здорово, что ты приехал! — И добавила поспешно:

— И вы тоже, мистер Хансон.

Мистер Хансон добродушно улыбнулся. Ему всегда, нравилось, когда Рольф был в центре внимания.

— Ты давно приехал? — спросила я.

— Неделю или около того, — ответил Рольф.

Я надулась:

— Ты мог бы заезжать почаще.

— Я бы и сам этого хотел, но я должен работать, ты же знаешь. Но я приеду в июне на несколько недель, ближе ко дню летнего солнцестояния.

— Теперь его интересует земля, — сказал мистер Хансон. — Он собирается набраться ума у вас, сэр Джейк.

— Буду рад, — сказал отец. — Как ваши владения?

— Неплохо, неплохо.

— Вы останетесь до обеда? — спросила мама. — Никаких возражений. Мы на вас рассчитываем, — Мама улыбнулась мне:

— Не так ли, Аннора?

Моя симпатия к Рольфу всегда забавляла их.

— Вы должны остаться, — сказала я, глядя на Рольфа.

— Это, — ответил Рольф, — королевский приказ, и я с удовольствием подчиняюсь.

Мама продолжала высказывать свое возмущение замечаниями миссис Черри и напомнила ее слова.

— Трегоран повсюду говорит о том, что эта женщина сглазила его лошадь, — сказал мистер Хансон.

— Суеверная чепуха, — буркнул отец. — Это пройдет.

— Будем надеяться, что так, — добавил Рольф. — Когда происходят подобные вещи, люди сами подогревают свое воображение. Они забывают о цивилизованности и в своих несчастьях начинают винить силы зла.

— Если бы Трегоран лучше следил за своей кобылой, она бы никогда не убежала, — вставил отец, — а миссис Черри будет теперь знать, что глупо стоять на пути у взбесившейся лошади.

— Точно, — добавил Рольф. — Они понимают, что сами попали в беду, но с еще большим рвением винят другого, в данном случае — сверхъестественные силы в обличье мамаши Джинни.

— Я это понимаю, — сказала мама, — но от этого не становится легче.

— Пройдет, — прервал ее отец. — Охота на ведьм в наше время вышла из моды. Как там насчет обеда?

Но за едой вновь завязалась беседа про мамашу Джинни. Рольф оказался очень осведомленным в этом вопросе.

— В семнадцатом веке, — рассказывал он, — страх по поводу колдовства стал обычным явлением в стране.

Зловещие охотники на ведьм, задачей которых было отыскивать ведьм, распространились повсеместно.

— Ужасно! — воскликнула мама. — Слава Богу, сейчас не те времена.

— Люди не слишком переменились, — напомнил ей Рольф. — Культура, цивилизованное поведение для некоторых — лишь хрупкая оболочка, и она очень легко ломается.

— Счастье, что нынешние люди все-таки более просвещенные! воскликнула мама.

— Веру в колдовство трудно искоренить, — заметил Рольф. — Она может ожить со всеми своими древними атрибутами, как мамаша Джинни, живущая здесь в лесу. — Он взглянул на своего отца. — Я помню костры в канун дня летнего солнцестояния несколько лет назад.

Люди прыгали через пламя в надежде на то, что это обережет их от ведьм.

— Да, это правда, — добавил мой отец. — Я запретил подобное после того, как один чуть было не сгорел.

— Ужасное впечатление оставляют описания охоты на ведьм в прошлом, продолжал Рольф.

— Он уже давно интересуется старыми обычаями, — объяснил его отец, но занялся этим серьезно с прошлого года. Расскажи о том, что произошло тогда, Рольф.

— Я был тогда в Стонхендже, — начал Рольф. — Мой приятель по колледжу живет по соседству. Как-то раз я отправился вместе с ним. Мы наблюдали что-то вроде церемонии, впечатляющее и действительно жуткое зрелище. Я знал достаточно много о так называемой «загадке камней», но много оставалось тайным, что делало зрелище более притягательным.

— У него даже есть специальное одеяние, — вставил мистер Хансон.

— Да, — подтвердил Рольф. — Длинное серое одеяние, напоминающее монашеское одеяние, почти полностью скрывающее лицо. В нем я, становлюсь похожим на инквизитора.

Я слушала Рольфа, как всегда, не отрываясь.

— Мне бы очень хотелось посмотреть на него, — сказала я.

— Хорошо, заезжай завтра.

— А ты, Джекко? — спросила мама. — Ты хочешь посмотреть?

Джекко ответил, что ему хотелось бы, но завтра он отплывает вместе с Джеком Гортом за сардинами. Рыбы сейчас так много, что они наполнят сети за несколько часов.

— Ты можешь посмотреть в другой раз, Джекко, — сказал Рольф.

— А я приеду завтра, — закричала я. — Я не могу дождаться, так хочется посмотреть.

— Приходи в середине дня, — решил Рольф.

— Вам тоже не мешало заехать, сэр Джейк, — заметил мистер Хансон. — Я хочу показать вам новую рощу, которую мы выращиваем.

— Вы используете все больше земли, — сказал отец. — Я вижу, вы скоро будете соперничать с Кадорсонами.

— Нам еще далеко до этого, — ответил Рольф с сожалением. — В любом случае, нам никогда не быть соперниками Кадорсонов. Кадор уникален, у нас же просто дом в елизаветинском стиле.

— Он замечательный, — убеждала его мама. — Он гораздо удобнее Кадора.

— Они несравнимы, — произнес Рольф с усмешкой, — и все-таки мы довольны нашим маленьким владением.

— О, оно не так уж мало, — возразил мистер Хансон.

— Как ваши дела с разведением фазанов? — спросил мой отец.

— Отлично, Люк Трегерн хорошо справляется.

— Вам с ним повезло.

— Да, — согласился адвокат, — это находка. Люк пришел к нам просто в поисках работы. У Рольфа наметанный глаз, и он почувствовал, что это именно то, что надо. Люк сразу же сделал несколько дельных замечаний по поводу земли. Вы должны учитывать, сэр Джейк, что мы — новички в этом деле.

— И, тем не менее, вы прекрасно справляетесь, — заметил отец.

Когда Хансоны собрались уходить, Рольф улыбнулся мне:

— До завтра.

* * *

Место, где жили Хансоны, называлось Дори Мэйнор и находилось на границе лесов, окаймлявших реку.

Они приобрели его несколько месяцев назад, когда имение было в состоянии крайнего упадка. Адвокат и его жена, миссис Хансон, ничего не предпринимали для улучшения положения дел, пока имением не заинтересовался Рольф. Хозяйство довольно быстро стало становиться на ноги. Сейчас они приобретали себе все больше и больше земли.

Мой отец часто говорил шутя:

— Рольф Хансон хочет перещеголять нас. Он честолюбивый молодой человек и пытается достичь невозможного.

— Он превращает Мэйнор и его земли в солидное владение, — добавляла мама.

Без сомнения, Рольф гордился Дори Мэйнор. Он с таким интересом входил во все детали ведения дел, что — любой в его присутствии заражался его отношением.

С Рольфом я чувствовала себя оживленной более чем с кем-либо.

Он ждал меня в конюшне. Помогая мне слезть с лошади, он несколько мгновений подержал меня на весу, глядя снизу вверх и улыбаясь:

— Ты растешь прямо на глазах.

— Ты думаешь, я стану великаншей?

— Просто станешь славной девушкой. Пойдем, я покажу тебе рощу.

— Но я так хочу увидеть это одеяние.

— Я знаю, но чем дольше тебе придется ждать, тем интереснее будет потом.

— Это Люк Трегерн, — представил Рольф человека, работавшего в роще. Люк, это наша соседка, мисс Аннора Кадорсон.

Люк Трегерн почтительно склонил голову. Он был высокий, смуглый, темноволосый и красивый. Его темные глаза внимательно смотрели на меня.

Оказалось, Рольф разбирается в деревьях так же хорошо, как и во всем остальном.

— Я докучаю тебе разговорами о деревьях, а ты хочешь посмотреть одеяние. Какая ты терпеливая девочка!

— Мне просто нравится быть с тобой. Эта роща, действительно, доставляет мне удовольствие.

Они взял меня за руку и мы пошли к дому.

— Ты самая славная девочка, каких я когда-либо видел, — сказал он.

Я была на седьмом небе от счастья.

Дори Мэйнор был очень маленьким по сравнению с Кадором. Он был построен в стиле Тюдоров — черные балки, между которыми белые известковые панели, и каждый следующий этаж слегка выдается над нижним. Рядом находился очаровательный живописный сад, где жимолость обвивала арки и росли особенно прекрасные розы, которые цвели вплоть до декабря.

Мы вошли в библиотеку — длинное помещение с ткаными панелями и резным потолком, уставленное книгами. Я взглянула на корешки: юриспруденция, археология, древние религии, обряды, магия.

— О, Рольф! — воскликнула я. — Какой ты умный!

Он засмеялся, взял меня за подбородок и посмотрел в лицо:

— Ты не должна быть слишком высокого мнения обо мне, Аннора. Я могу не оправдать твоих надежд.

— Ты обязательно оправдаешь! — страстно воскликнула я. — Расскажи мне об этой странной церемонии.

— Я только слегка коснулся этих тайн. Я ведь интересуюсь только как дилетант.

— Покажи же, наконец, это одеяние! — воскликнула я.

Рольф открыл ящик, достал одеяние и надел его.

Дрожь пробежала по мне при виде его. Оно было похоже на монашеское одеяние. Капюшон с узкой прорезью для глаз полностью закрывал лицо.

— В этом есть что-то устрашающее, — заметила я, а когда Рольф стащил капюшон, я облегченно засмеялась:

— Вот так лучше. Теперь ты похож на себя, а в этом… ты словно другой человек.

— Представь себе, когда несколько человек одеты так. Полночь… и эти древние камни вокруг… Так постигаешь атмосферу?

— Это напоминает мне испанских инквизиторов, которые мучили еретиков. Мы с мисс Кастер как раз сейчас изучаем испанскую инквизицию. Это действительно страшно!

— Этого они и хотели! Я думаю, инквизиторы не так страшны, как те, в остроконечных колпаках с узкими щелками для глаз. Вот они, действительно, загоняют душу в пятки! Я покажу тебе кое-какие картинки на эту тему.

— Могу я тоже примерить?

— Оно будет тебе слишком велико.

— Все равно, мне хочется Когда я надела одеяние, которое волочилось по полу, Рольф, смеясь, сказал:

— Ты отняла у него всю зловещую силу, Аннора.

Ты очень медленно растешь…

Он посмотрел на меня с большой нежностью, потом положил руки на мои плечи. Потом взял у меня одеяние и сложил его обратно в ящик.

— Расскажи мне о Стонхендже, — попросила я.

Мы сели за стол, он снял с полки книги, чтобы показать мне, и с чувством стал говорить о гигантских камнях среди могильников, что показалось мне страшно увлекательным. Было так чудесно сидеть рядом с Рольфом.

Этот день оказался очень счастливым для меня.

Вокруг было много разговоров о происшедших несчастьях. Слуги обсуждали их без конца. Когда я встретила Дигори в лесу, он казался переполненным гордостью.

— Действительно, твоя бабка убила Джемиму и малыша миссис Черри? спросила я его.

Он скривил губы и таинственно посмотрел на меня:

— Она может все!

— Мой отец считает, что людям не следует говорить такие вещи.

В ответ Дигори запрыгнул на дерево и захохотал.

Он приложил два указательных пальца к голове, показывая, что у него есть рога.

Я развернулась и побежала домой.

Еще долго шли разговоры о мамаше Джинни, но постепенно они затихли.

* * *

Однажды утром, спустившись к завтраку, по царившей в комнате обстановке, я поняла: что-то произошло. Мои родители было поглощены беседой.

— Я должна ехать сейчас же, Джейк, — говорила мама, — потому что могу опоздать. Я понимаю, что ты не можешь выехать прямо сейчас.

— Не думаешь ли ты, что я отпущу тебя одну?

— Но я должна ехать сегодня же.

— Мы поедем вместе.

— О, Джейк, спасибо тебе.

— Что происходит? О чем вы говорите? — спросила я.

— О твоем дедушке Диконе, — объяснила мама. — Он очень болен. Все думают…

— Ты хочешь сказать… он умирает?

Мама отвернулась. Я знала, что она с особым. чувством относилась к своему отцу.

Отец взял меня за руку:

— Ты ведь знаешь, он очень стар. Это должно было случиться. Чудо, что он прожил такую долгую жизнь.

Мы с мамой должны выехать сегодня.

— Я поеду с вами.

— Нет, вы с Джекко останетесь дома. Мы должны приехать туда как можно быстрее.

— Мы вас не задержим.

— Нет, — твердо сказал отец. — Мы с мамой едем одни. Мы так скоро вернемся, что вы не успеете заметить, что мы уехали.

Я пыталась убедить взять меня с собой, но они не уступили и в этот же день уехали.

* * *

Через несколько дней после их отъезда начался дождь.

— Кажется, он никогда не кончится, — говорила миссис Пенлок. — Как будто нас кто-то проклял. Мои грядки так вымокнут, что там все просто утонет.

Потоки заливали поля, протекал сквозь крыши хижин. Каждый день рассказывали о новых несчастьях, переглядывались, шептались:

— Вы знаете, кто все это делает?

— Это она! Кто еще, как не она?

Бородавки Дженни Бордон, выведенные мамашей Джинни год назад, появились опять. Ребенок Дженнингсов заболел коклюшем, и болезнь неудержимо распространялась. Том Купер, ремонтируя крышу, свалился с лестницы и сломал ногу.

Среди соседей зарождались дурные настроения, и общее мнение было таковым, что не нужно далеко ходить, чтобы найти источник всех несчастий.

И на постоялых дворах, где мужчины сидели за кружкой эля, и среди женщин, когда они собирались посудачить на кухнях или у порога, — везде главной темой разговоров опять стала мамаша Джинни.

Дигори подливал масла в огонь. Когда Дженни Бордон, страдая от очередного нашествия бородавок, крикнула ему вдогонку: «Ведьмин шалопай», он только высунул язык, показал рога и заявил, что наложит на нее проклятье.

— Ты не можешь, — крикнула она ему. — Ты просто шалопай.

— Моя бабка может, — парировал он.

И люди считали, что мамаша Джинни может наложить на всех проклятье.

Я чувствовала, что напряжение нарастает. Я говорила об этом Джекко, но он был слишком занят своими делами, чтобы обращать внимание на мои слова. С другой стороны, тревогу порождали и предчувствия.

Все чувствовали, что вот-вот что-то произойдет.

Я пыталась говорить об этом с мисс Кастер, но она была необщительна, хотя, думаю, она тоже чувствовала, как растет враждебность по отношению к мамаше Джинни. Мисс Кастер не верила в заклятья, потому что была слишком образованной, и, конечно, считала войну Алой и Белой розы предметом куда более важным, чем плохая погода и несчастья, которые обрушились на окрестное население.

— Все становятся такими злыми, мисс Кастер, — настаивала я. — Они не говорят ни о чем другом.

— У этих людей нет лучшего предмета для разговора.

— Как бы мне хотелось, чтобы отец был здесь. Он бы смог поговорить с ними. Интересно, что происходит в Эверсли? Лучше бы они взяли меня с собой. Не понимаю, почему они не взяли меня.

— Ваши родители знают лучше, как поступить, — только и сказала мисс Кастер.

Проходили недели, а от родителей не было никаких новостей. Дедушка умирал долго. Наверно, он очень плох, иначе они бы уже давно вернулись домой.

Пришел июнь. Дожди прекратились, и на нас внезапно обрушилась жара. Сначала все были очень довольны, но когда каждое утро нас встречало раскаленное солнце, которое светило среди ясного неба целый день, тогда опять начались жалобы среди фермеров.

Мой отец часто говорил: «Фермеры никогда не довольны: когда светит солнце, им нужен дождь, а когда начинается дождь, они мечтают о ливне. Как ни старайся, фермеру не угодишь». Значит, это естественно, что они сейчас жалуются?

А я наслаждалась жарой. Мне нравилось лежать в саду, в тенистом уголке, и слушать стрекот кузнечиков и жужжанье пчел. Это восполняло мне недостаток общения. К тому же мисс Кастер стала вялой и не. хотела продлевать наши занятия, как она обычно делала в прохладное время. Я думаю, похожее обстоятельство радовало и Джекко в доме викария, где его наставником в образовании был мистер Беллинг, помощник кюре.

Мы вместе отправлялись на верховые прогулки, скача вдоль берега, затем в вересковые поля, где обычно привязывали лошадей и лежали в высокой траве или глядели с обрыва вниз, на оловянные копи, которые были источником средств для стольких людей в округе, где население состояло главным образом из шахтеров, рыбаков и арендаторов земель, принадлежащих Кадорсонам.

Так один длинный летний день перетекал в другой, и, казалось, что солнце с каждым днем светит все ярче и ярче. Люди становились раздраженными.

— Уходите из кухни, мисс Аннора, — говорила миссис Пенлок. — Вы постоянно путаетесь у меня под ногами!

И мне уже не давали печенье или только что вынутую из печи свежую лепешку, как раньше. Конечно, возиться у печи в такую жару было слишком тяжело.

Мне не нравилось, когда меня выставляли из кухни, потому что в то время здесь больше, чем где-либо еще, было разговоров о мамаше Джинни.

Приближался канун самого долгого дня в году. Это всегда было событием особенным. Рольф вернулся от одного из своих друзей в Бодмине, который разделял его увлечение древностью, и с воодушевлением рассказывал о каких-то камнях, которые они обнаружили в вересковой пустыне, недалеко от Бодмина Я упомянула о росте враждебности в отношении мамаши Джинни.

— Это естественно, — сказал он. — Корнуоллцы очень суеверны. Здесь больше, чем в других частях страны, сохранилось старых обычаев. Наверное, это кельтская черта. Кельты, конечно же, отличаются от англосаксов, которые населили большую часть нашего острова.

— Во мне только часть кельтской крови, от отца.

— А я чистый англосакс, если можно эту смесь назвать чистой.

Я, конечно, знала, что родители Рольфа приехали в Корнуолл, когда ему было пять лет. Он родился в Мидланде, но гораздо больше знал о корнуоллских обычаях, чем сами корнуоллцы. И, может быть, он мог беспристрастно смотреть на них именно потому, что не был одним из них.

Мы вели увлекательные беседы о старых обычаях.

Рольф рассказывал мне, как и сейчас еще большинство обитателей хижин осеняют крестным знамением крюк над огнем и протыкают очаг, когда уходят, считая, что это отпугивает злых духов от жилья в их отсутствие, и как шахтеры оставляют часть своего, обеда для нэкеров в шахте. Нэкеры считаются духами тех, кто распял Христа. «Хотя откуда во время распятия набралось столько народа, чтобы населить все шахты Корнуолла, я не могу представить», — говорил Рольф.

Считалось, что появление черной собаки и белого зайца у шахты предвещает несчастье. Ни один рыбак, выходя в море, не упоминал о кролике или зайце; и если по дороге к берегу он встречал священника, он поворачивал назад и в этот день в море уже не выходил.

Если кому-нибудь нужно было упомянуть церковь, то следовало сказать «колокольня», потому что употребление слова «церковь» могло принести несчастье.

— Отчего это происходит? — спросила я. — Я думаю, однажды что-то нехорошее случилось после того, как кто-то увидел собаку или зайца или встретил священника, направляясь к лодке. Потом это превратилось в дурную примету и для других.

— Как это глупо!

— Люди всегда глупы, — сказал Рольф с улыбкой. — Конечно, существует множество обычаев, которым они следуют, уходящих своими корнями в дохристианские времена. Например то, что происходит накануне самого долгого дня в году.

— Я знаю, миссис Пенлок всегда говорит: «Так было всегда и, думаю, всегда будет».

Родители брали меня и Джекко в этот день посмотреть на костры, которые разжигались в вересковых полях и вдоль всего побережья.

Начинались приготовления к празднику Бочонки смолили и швыряли на кучи наваленных веток. Дрожь нетерпения и предвкушения ощущалась по всей округе. будут песни, пляски и всеобщее веселье.

Рольф сказал мне, что хотя это называется праздник Святого Джона, но корни его на самом деле в древнейшем языческом прошлом; люди следуют ритуалам, не зная, какова была их изначальная цель.

— Танцы вокруг костра, — сказал он, — стали средством против колдовства; надо же было что-то делать с ритуалами плодородия, которым следовали люди в древние времена. Перепрыгнувший через костер считался защищенным от злого глаза до следующего года, когда это повторится снова. Но иногда происходят несчастья, и был случай, когда одна девушка сильно обгорела. Это объяснили как торжество злых сил; именно после этого случая твой отец запретил впредь прыгать через огонь.

Для меня и Джекко всегда было большой радостью не спать допоздна, а потом отправляться с родителями в вересковые поля в коляске, запряженной парой больших серых лошадей, которыми правил отец. Я до сих пор помню, как меня охватывала дрожь, когда кто-то швырял факел в огромную кучу наваленных веток и поднимался вопль торжества, когда из-под нее вырывалось пламя.

Мы смотрели, как люди танцуют вокруг костра.

Никто не пытался перепрыгнуть через огонь, пока мы были там, но мне было интересно, прыгают ли они в отсутствие отца?

Примерно через полчаса после наступления полуночи мы возвращались домой.

— Я надеюсь, родители вернутся к празднику, — сказала я Джекко.

Мы остановились в вересковых полях и легли в жесткую траву, укрывшись за валуном.

Он храбро посмотрел на меня.

— Если и не вернутся, мы поедем сами! Мы вполне можем поехать одни.

— Что? В полночь?

— Боишься?

— Конечно, нет!

— Тогда почему?

Я поняла, что это только что пришло Джекко в голову, и он, без сомнения, сказал, не подумав, и сейчас его сжатый подбородок выражал решимость.

— От нас этого не ожидают, — напомнила я ему.

— Кто так говорит?

— Мама, папа…

— Их нет здесь, чтобы запретить, и нам не сказали не делать этого!

— Нет, потому что никто об этом не подумал!

— Если ты боишься, я поеду один.

— Если ты поедешь, я поеду с тобой.

Джекко сорвал травинку и стал ее жевать. В его голове уже рождались планы.

Размышления об этом напомнили мне о мамаше Джинни:

— Джекко, как ты думаешь, мамаша Джинни на самом деле ведьма?

— Думаю, да.

— Ты думаешь, она действительно замышляет что-то против людей?

— Она может.

— Эта кобыла, и малыш миссис Черри, и все остальные несчастья? Я бы хотела знать.

Он кивнул, что ему тоже интересно.

— Все напуганы, — сказал он. — Я слышал, как Боб Джил говорил молодому Джеку Баркеру не забыть оставить еду для нэкеров, прежде чем спускаться в шахту. Это первая рабочая неделя Джека, и он выглядел совершенно напуганным.

— Рольф говорит, они боятся потому, что у них действительно опасная работа, как и у рыбаков. Они же не знают, когда под землей случится что-то ужасное или когда на море начнется буря.

Джекко молчал, вынашивая планы нашего будущего приключения.

— Нам нужно быть осторожными, — сказал он. — Ты не собираешься вмешивать в это мисс Кастер?

Я отрицательно покачала головой, потом сказала:

— Время чая Поехали.

Мы сели на лошадей, и вересковое поле осталось позади. Когда мы спустились к бухте, то увидели, что там царит необычное оживление. Казалось, что все говорят одновременно.

— Что случилось? — крикнул Джекко.

Мне всегда нравилось наблюдать, как люди относятся к Джекко. Этот мальчишка, всего на два года старше меня, должен был стать наследником Кадора.

Люди колебались между снисходительным отношением к его юности и уважением к силе, которую он должен был со временем обрести.

Некоторые отвернулись, но Джеф Милз ответил ему:

— С одной из лодок произошло несчастье, мистер Джекко. Она стала тонуть.

— Все спаслись?

— Да, но лодку потеряли. Это настоящее несчастье для Полденсов!

— Мой отец скоро вернется.

— О да, он не оставит их своей заботой. Именно это я и твержу Джиму Полденсу.

Джекко повернулся ко мне.

— Поехали, мы здесь ничем не можем помочь.

— Странно, — сказала я. — Мы говорили об опасностях моря всего несколько минут назад.

— Только подумай: люди потеряли свою лодку, а ведь только с ее помощью они могут заработать на жизнь.

— Но отец поможет им приобрести другую, — сказала я уверенно. Я очень гордилась отцом, особенно в такие моменты, когда видела, сколько людей надеются на его помощь.

Мы опоздали к чаю, что не могло понравиться ни мисс Кастер, ни миссис Пенлок.

— Эти булочки нужно есть прямо из печи, — сказала миссис Пенлок.

Я объяснила, что, когда мы подъехали к побережью, там была толпа народа.

— Да, ужасное несчастье для Полденсов! — воскликнула миссис Пенлок.

Я посмотрела на Джекко, словно желая сказать: «Будь спокоен, она уже все знает».

— И, — продолжала она, — мы знаем, как это произошло.

— Наверное, что-то не так было с лодкой, — сказал Джекко. — Ведь море сегодня, как блюдце с водой.

— Лодка ничем не отличалась от остальных.

— Как же это случилось?

— Что вы меня об этом спрашиваете? Есть люди, которые обладают силой… Я могу вам кое-что рассказать!

— О да, миссис Пенлок, что?

— Хорошо… Я своими ушами слышала, что когда Джим Полденс собирался в море, кто, вы думаете, видел его последним, как не мамаша Джинни. Она сообщила ему, что священник в церкви поймал зайца.

— Ну, — сказала я, — и что из этого?

— О, Господи! Неужели вы ничего не знаете, мисс Аннора? Это ужасно плохой знак — говорить о священниках, церквях и диких животных человеку, который выходит в море. Этого всегда нужно избегать по возможности.

— Но почему?

— Здесь не может быть и речи о «как» и «почему».

К сожалению, это так. Все знают, что если нужно упомянуть слово «церковь», говорят «колокольня».

Я вспомнила о том, что не так давно рассказывал мне Рольф.

— Это ясно, как белый день, — продолжала миссис Пенлок. — И этому нужно положить конец, пока с нами не случилось несчастья.

Мы с Джекко набросились на булочки, которые никто больше не мог приготовить так, как миссис Пенлок.

— Объедение! — воскликнул Джекко.

— Их надо было есть десять минут назад, — добродушно проворчала миссис Пенлок.

В этот же день мы получили письмо от матери.

Дедушка Дикон умер. Родители собирались пробыть в Эверсли еще неделю или около того, чтобы поддержать бабушку, а потом вернутся домой. Они пытались уговорить ее поехать с ними, но она не хотела покидать имение. Там же были Елена, Питеркин и Амарилис и, конечно, Клодина и Дэвид. Скоро все мы поедем к ним в гости.

Мы с Джекко с грустью думали о дедушке. Мы не часто виделись с ним, но встречи с ним всегда производили на нас неизгладимое впечатление. Он был очень колоритной личностью, и мама много рассказывала нам о его жизни. В ее глазах дедушка был героем: он спас бабушку Лотти от, разъяренной толпы во время французской революции. И мы все считали его необыкновенным человеком, поэтому нас так потрясла его смерть.

Значит, родителей не будет дома накануне самого долгого дня в году. Я заметила, что Джекко совсем не расстроен этим обстоятельством и что он мечтает воплотить свои планы в жизнь. Ожидаемое приключение поглотило его мысли. Должна признаться, что я тоже ждала этого дня.

Ночью накануне праздника я внезапно проснулась.

Кто-то был в моей комнате. Я вскочила.

— Ш-ш! — прошипел Джекко.

— Джекко, что ты здесь делаешь?

Он подошел к краю моей кровати и шепотом сказал:

— Что-то происходит.

— Где?

Он взглянул в сторону комнаты мисс Кастер, которая была рядом с моей, и приложил палец к губам.

— Я собираюсь посмотреть. Хочешь поехать?

— Куда? — повторила я.

— Туда. Ты слышишь?

Я напрягла слух. Откуда-то издалека до меня донесся слабый звук голосов.

— Если ты хочешь поехать, одевайся как для поездки верхом. Если ты не едешь, я все равно поеду.

— Конечно, я еду!

— Приходи в конюшню, — сказал он, — и, пожалуйста, не шуми.

Джекко вышел в коридор, дрожа от возбуждения, а я стала одеваться. У меня было предчувствие, что должно произойти что-то ужасное.

Он ждал меня в конюшне.

— Я думал, ты никогда не придешь.

— Куда мы едем?

— Я точно не знаю: в сторону леса.

Я оседлала свою гнедую кобылу, и мы выехали.

Я чувствовала, что Джекко увлекает это приключение, и послушно следовала за ним. Переправившись через реку, мы въехали в лес.

Я заметила:

— Хижина мамаши Джинни недалеко. Ты думаешь…

— Это накапливается уже давно, — ответил он. — Происшествие с лодкой Полденсов, кажется, переполнило чашу терпения.

Мы ехали через лес к просвету, который виднелся впереди. Лес всегда был для меня чем-то таинственным, ходить туда одной мне разрешили совсем недавно. Родители всегда боялись, что мы упадем в реку, которая в этом месте, недалеко от устья, была достаточно широкой.

Я спросила:

— Который час?

— Около полуночи.

Сквозь деревья уже были видны огни факелов.

Джекко сказал:

— Будь осторожна. Они нас не должны видеть.

Теперь мы были близко к просвету, деревья редели.

Передо мной была толпа народа; все танцевали вокруг тележки, а в ней виднелась какая-то фигура. Нет, это невозможно! Мамаша Джинни!

У меня перехватило дыхание.

— Она не настоящая, — прошептал Джекко, — они сделали ее изображение.

Там были люди, которых я знала, но они были почти неузнаваемы в свете факелов.

— Мы приехали как раз вовремя, — сказал Джекко.

— Что они собираются делать?

— Смотри.

Посреди поляны они разложили костер и танцевали вокруг него. Затем кто-то вытащил чучело из тележки и насадил на шест.

У меня захватило дыхание от изумления, когда они сунули шест в пламя. Поднялся крик. Чучело подняли вверх. Его одежда пылала. Все пели, танцевали, скрежетали зубами. Казалось, людей охватило неистовство.

Я почувствовала себя дурно: мне не хотелось больше на это смотреть. Я повернулась к Джекко и сказала:

— Я хочу домой.

— Хорошо, — ответил он, пытаясь меня утешить.

Но я заметила, что ему тоже стало не по себе при виде этого зрелища.

Мы тихо вернулись обратно, поставили лошадей в стойло и пробрались в дом. Нам не хотелось разговаривать.

Я пролежала без сна всю ночь.

* * *

Канун самого долгого дня в году. Всегда в этот день царила атмосфера всеобщего возбуждения. Даже маленьким детям было позволено не спать, и их брали с собой в вересковые поля смотреть, как зажигают костры.

— Это происходит в здешних местах со времен наших предков, — говорила миссис Пенлок.

На кухне царило лихорадочное ожидание. Я с трудом дождалась прихода вечера, мне не давало покоя необъяснимое предчувствие.

Рано утром я поднялась и отправилась в бухту и увидела Бетти Полденс. Что-то безумное было в ее глазах.

— Добрый день, мисс Аннора, — сказала она.

— Добрый день, Бетти, — ответила я.

Я помедлила, хотела спросить о лодке ее отца, но не знала, как это сделать. Вместо этого я попыталась ее утешить словами о скором возвращении отца.

— Мой отец захочет узнать обо всем, что произошло в его отсутствие, значительно добавила я.

— О да, — сказала она.

Но я видела, что ее мысли заняты праздником и ей вовсе не хотелось думать ни о чем другом.

Дети собирали ветки для костров, которые должны были зажечь не только на вересковом поле, но и на побережье. Рыбаки насаживали на шесты просмоленные бочонки, которые потом подожгут вдоль всей бухты, — это будет впечатляющее зрелище.

— Эй, мисс Аннора! — окликнул меня Томас Льюис. — Не хотите ли прокатиться на лодке?

Я отказалась, сказав, что собираюсь посмотреть, как сооружаются костры на вересковых полях.

Возвращалась домой я в глубоких раздумьях. Мисс Кастер ничего не сказала по поводу вечера, и меня это беспокоило. Я решила ехать с Джекко сегодня вечером, но не хотела выказывать непослушание без необходимости. Я была рада, что погода стояла очень жаркая, — в эти дни мисс Кастер всегда удалялась в свою комнату как можно раньше.

Джекко назначил встречу после одиннадцати на конюшне. В это время в доме никого не будет, потому что все отправятся в бухту или на вересковые поля.

Я пришла вовремя. В течение дня стояла сильная жара, и сейчас еще ночной воздух казался теплым.

Небо было ясным, казалось, звезд на нем гораздо больше, чем обычно, потому что тонкий лунный серп излучал лишь слабое сияние.

Мы приехали на вересковое поле после полуночи, костры уже были зажжены. Я видела, как вдалеке вспыхивали все новые и новые. Это было захватывающее зрелище. Некоторые из присутствующих облачились в старомодные одежды. Некоторые фермеры были в соломенных шляпах, сорочках и крагах, которые, по всей видимости, носили еще их деды. Я увидела Джека Горта, у него на голове было одето что-то, похожее на шлем. В этом одеянии он был скорее похож на викинга. Несколько парней несли факелы, размахивая ими над головами. Все кругом было так необычно.

Я увидела нескольких слуг из Кадора во главе с Исааком.

— Держись на расстоянии, — предупредил Джекко.

Я подчинилась, понимая, что мы должны остаться незамеченными, потому что иначе нас бы сразу отослали домой.

Глядя на происходящее, я думала, что так же было и столетия назад.

— В старые времена, — сказал нам Рольф, — существовали обряды плодородия, во время которых люди, доведя себя танцами до неистовства, устраивали любовные оргии.

Женщины запели какую-то старую песню. Я не могла разобрать слов, потому что исполнялась она на корнуоллском языке.

Вдруг мой взгляд упал на высокую фигуру, державшуюся в стороне от остальных. Этот человек в сером одеянии был похож на монаха. Я узнала его.

«Рольф!» — блеснула мысль.

Люди плотно окружили его, словно призывая править церемонией.

Таинственная фигура отделилась от толпы, приблизилась к костру и, подобрав одеяние, прыгнула через костер. Воцарилась глубокая тишина, когда языки пламени лизнули края одежды. И вот она уже была на другой стороне.

Поднялся крик:

— Браво! Браво!

— Теперь ты на целый год недосягаем для ведьм.

— Огонь его не коснулся!

— Отличный прыжок!

Я увидела, как одна из девушек подбежала прямо к костру, развела руки и попыталась перепрыгнуть.

Раздался истошный крик, когда она рухнула в пламя.

Джек Горт, находившийся рядом, немедленно вытащил ее. Платье ее полыхало. В изумлении я смотрела, как сбивали огонь с ее одежды.

— Ненормальная, — пробормотал Джекко.

— Папа запретил им делать это! — воскликнула я.

Люди столпились вокруг девушки, которая лежала на траве.

— Интересно, она сильно пострадала? — прошептала я.

— Теперь они обвинят ведьм, — произнес Джекко.

— Но она сама это сделала.

— Тот человек начал. Для него не было никакого риска: если бы его одеяние загорелось, он смог бы его легко сбросить.

Девушка уже стояла на ногах, и я почувствовала облегчение, видя, что она не сильно пострадала. Я не могла понять, почему Рольф, зная, что мой отец запретил это, осмелился прыгнуть? Я не хотела, чтобы он увидел нас здесь.

— Джим, тебе придется отвести ее обратно, — сказал кто-то. — Говорят, она твоя подружка?

— Я думаю, нам лучше уехать, — тихо сказала я Джекко. — Они больше не будут петь и плясать.

— Подожди немного.

Я увидела, как человек, которого они назвали Джимом, посадил девушку на свою лошадь и они уехали. Джек Горт вовремя ее вытащил, можно считать, что она отделалась легким испугом.

Кто-то начал петь, но его никто не поддержал.

Настроение переменилось, и я подумала, что на этом веселье кончилось.

Но вдруг я увидела, что толпа собирается вокруг мальчика, державшего в руках кота, который извивался и жалобно мяукал. Что-то подсказало мне, что это кот мамаши Джинни. Этого мальчишку я видела раньше на набережной в поисках возможности заработать несколько пенсов.

Он крикнул:

— Вот способ бороться с ведьмами! Они поступают с нами не лучше.

Он держал кота за загривок:

— Дьявольское отродье мамаши Джинни! Подарок сатаны старой ведьме!

Кот попытался вырваться и, должно быть, оцарапал мальчишку, потому что он с воплем швырнул его в костер.

Мне стало дурно. Я видела, что Джекко тоже поражен Джекко опустил руку на мои поводья, потому что я подалась вперед.

— Нет, — прошипел он. — Нельзя!

Тогда при всеобщем молчании я услышала обреченный визг животного.

Мальчик выкрикивал, словно извиняясь:

— Посмотрите, что он мне сделал. — Он поднял вверх кровоточащую руку. — Для нас это единственный способ спастись. Да, так оно и есть, ведьмин кот!

Первое потрясение прошло. Теперь все, казалось, заговорили разом. Вокруг фигуры, одетой в серое, собиралась толпа. Он что-то говорил им, но я не слышала, что.

Внезапно все пришло в движение. Люди покидали это место, кто на лошадях, кто на тележках. Джекко сказал мне:

— Скорее, поехали!

Следуя за ним, я слышала жалобный крик кота, и мне вдруг захотелось вернуться в спокойный уют своей комнаты. Я не могла отделаться от мыслей о Рольфе, нашем друге, который казался мне героем… и он был там, среди них, как будто он — их вожак.

Джекко и не думал ехать домой:

— Мы едем в лес. Они идут именно туда.

— Зачем?

— Это мы и должны выяснить. По крайней мере, я должен, а ты можешь ехать домой.

— Я тоже поеду.

Когда мы въехали в лес, в отдалении я услышала голоса. Мне захотелось вернуться домой. У меня было ужасное чувство, что этой ночью мне суждено пережить нечто такое, чего я не знала никогда раньше. Я без конца повторяла себе: «Если бы отец был здесь, этого бы не произошло».

— Будь осторожна, — сказал Джекко. — Никто не должен знать, что мы здесь. Они отошлют нас домой, если узнают.

Мы хорошо знали лес и поехали окольной дорогой, потому что поняли их намерения. Люди были уже на поляне посреди леса, и их факелы струили какой-то адский свет на происходящее.

Первое, что я заметила, это был человек в сером одеянии. Это он привел людей сюда. Я не могла поверить, что это Рольф, которого я всегда знала. Он всегда был так добр, так хорошо разбирался во всем.

Он не мог быть таким жестоким. Но Рольф увлекался старинными обычаями, и его, может быть, заинтересовало, насколько легко люди могут вернуться к диким временам?

Сквозь отблески света я увидела хижину, к которой приближалась толпа, размахивая факелами и крича:

— Выходи, ведьма! Покажись, не бойся! Мы не нанесем тебе вреда, по крайней мере, не больше, чем ты нам.

У меня перехватило дыхание. Джинни вышла из хижины. Должно быть, она уже спала, потому что была в ночной рубашке, а седые волосы разметались по плечам. Факелы осветили ее лицо, на котором я увидела страх.

Я почувствовала тошноту и повернула бы прочь отсюда, но Джекко был рядом, и я не могла пошевелиться. Его испуганный взгляд был сосредоточен на происходящем.

— Что вам от меня нужно? — прошипела она.

— Посмотришь! Что нам с ней делать?

Кто-то заговорил, остальные слушали. «Возможно ли что это Рольф говорит им, что делать?» — подумала я.

— Бросить ее в воду! Если утонет — невинна, если поплывет — тогда она — одна из его тварей.

— В какое место дьявол поцеловал тебя, мамаша Джинни?

За этим последовал взрыв грубого смеха.

— О нет, — прошептала я. — Она всего лишь старая женщина.

Джекко кивнул, его взгляд был устремлен на ужасающую сцену. Джинни обвили веревкой вокруг пояса.

Она отбивалась, но кто-то ударил ее так, что она повалилась на землю.

— Джекко! — вскрикнула я. — Они убьют ее! Мы должны остановить их.

Джекко выехал вперед.

— Остановитесь! — закричал он. — Остановитесь!

Никто не обратил на него внимания. Все были полностью поглощены мамашей Джинни, которую тащили к реке. Она посылала им проклятия, а они волокли ее по земле.

Я рыдала:

— Мы должны что-то предпринять. Что сделал бы отец?

Но нам не хватало его силы и влияния, мы были всего лишь дети, и, что бы мы ни сделали, все было бы бесполезно. В ту ночь я увидела нечто такое в этих людях, в возможность которого никогда бы не поверила. Впервые в жизни я была свидетельницей ярости толпы. Люди, которых я так хорошо знала, изменились. Оказывается, в их природе есть сторона, о существовании которой я и не подозревала: им доставляло удовольствие причинять боль, они жаждали мести. И ими управлял Рольф… Толпа невежественных людей, готовых пойти даже на убийство, но он… Я почувствовала, что не смогу больше верить ни одному человеку.

Мне захотелось выбросить все это из головы, вернуться домой. Но я знала, что не смогу этого забыть никогда.

От реки донеслись крики.

— Она не утонет, — сказал Джекко.

— Нет, река недостаточно глубока.

— У берегов, но если они швырнут ее на середину… Они говорят, что ведьмы не тонут.

— Но если нет…

— Она будет спасена, — настаивал Джекко.

В этот момент из хижины вышел мальчик. Я узнала Дигори. Он перебежал поляну и оказался недалеко от нас. У меня захватило дух. Я подумала: «Что они с ним сделают?»

Люди возвращались с реки и тащили мамашу Джинни, одежда которой вымокла и была испачкана грязью, волосы висели клочьями, спадая на бледное лицо. Мне показалось, что она уже мертва.

Я услышала собственный голос, молящий Бога спасти мамашу Джинни, наказать этих людей.

Люди кричали, как пьяная толпа. В каком-то смысле они и были опьянены — не алкоголем, а яростью.

Джинни лежала на траве, окруженная толпой. Теперь я не могла ее видеть.

Кто-то крикнул:

— Дьявол спасает своих тварей!

— Ненадолго, — отозвался другой, Затем внезапно с криком кто-то швырнул факел на соломенную крышу, которую мгновенно охватило пламя.

Бросили еще один факел, и хижина превратилась в пылающий костер.

Толпа стояла поодаль, с восхищением смотря на свою работу. Я увидела, как мамаша Джинни поднялась на ноги и стояла, неотрывно глядя на свою хижину.

Все замерли, когда мамаша Джинни подошла к двери дома и вошла в пламя.

Казалось, тишина длится вечность. Все ждали, когда она выйдет, но этого не произошло.

Тогда кто-то крикнул:

— С ней и ее котом покончено! Где мальчишка, ведьмин шалопай?

Опять воцарилось молчание. Мое сердце бешено заколотилось. Вдруг Джекко подался в сторону. Я услышала шепот:

— Прыгай ко мне.

Потом я увидела Дигори, и у меня отлегло от сердца.

— Поехали, — сказал Джекко. — Торопись!

Мы молча двинулись через лес.

— Куда? — спросила я.

Я взглянула на Дигори, который прижался к Джекко.

Его лицо было бледным, вся его бравада куда-то делась.

В этот момент меня охватила нежность к этому мальчику.

Мы выехали из леса, и Джекко пустил лошадь в легкий галоп.

— Ты думаешь, они будут нас преследовать? — окликнула я.

— Возможно, если узнают, что мы там были.

Поднимаясь по склону, мы увидели серые башни Кадора. Джекко внезапно остановился.

— Я вспомнил о «Собачьем доме».

— О да! — воскликнула я. — Это подойдет.

«Собачьим домом» называли сарай недалеко от конюшни. Джекко использовал его для хранения вещей, необходимых для ухода за животными. Единственный ключ от сарая был у Джекко.

— Это самое безопасное место, — сказал он.

Джекко спрыгнул с лошади и помог Дигори. Мальчик был, казалось, в шоке и не узнавал нас.

Джекко открыл дверь и мы вошли внутрь. Там стояли собачьи корзины, мешки с горохом, которым Джекко кормил своих петухов. Здесь стоял запах, как в амбаре.

— Тебе здесь будет хорошо, — сказал он. — Сюда никто не осмелится войти. Мы принесем тебе одеяло и еду, так что тебе нечего беспокоиться.

Дигори все еще молчал.

— Ну вот, — сказал Джекко. — Мы придем попозже посмотреть, все ли у тебя в порядке. Аннора, принеси несколько одеял, только действуй осторожно. Сейчас мы отведем лошадей на конюшню.

Мы оставили Дигори в сарае, закрыв его снаружи.

Мальчик все еще не мог прийти в себя. Я подумала о том, сколько ужасного ему пришлось пережить в эту ночь.

Когда мы вышли из конюшни, Джекко сказал:

— Он пробудет там до возвращения отца, только он знает, что нужно делать.

Я чувствовала громадное облегчение: «Да, отец знает, как поступить в таком случае».

— Ничего бы не произошло, если бы он был здесь, — сказала я. — Мамаша Джинни мертва. Она вошла прямо в горящий дом.

— Она убила себя.

— Нет, — сказала я, — они ее убили. — И прошептала еле слышно:

— И Рольф был одним из них. Как он мог? Рольф, мой Рольф! Я бы никогда этому не поверила, если бы не видела своими глазами.

Мне хотелось чем-то занять себя, что отвлекло бы меня от мыслей о происшедшем, но я знала, что это невозможно.

Передо мной стояла довольно трудная задача: мне нужно очень осторожно войти в дом. Я не знала, кто находился в доме. «Скоро они должны вернуться из леса, сделав свое страшное дело», — думала я.

Я прошла в бельевую и, взяв несколько одеял и подушку, вернулась в «Собачий дом», где Джекко уже с нетерпением поджидал меня. Он взял принесенное и устроил постель на соломе. Дигори стоял рядом — его мысли, я знала, были далеко. Когда мы велели ему лечь, он подчинился.

Джекко опустился на колени рядом с ним. За внимание, которое Джекко проявил к Дигори, я любила брата еще больше.

— Теперь все будет в порядке, — сказал он. — Они не придут сюда. Ты пробудешь здесь до возвращения отца, он знает, что делать.

Джекко встал и посмотрел на меня.

— Утром мы принесем ему еды, но ты должна быть осторожна со старухой Пенлок, — сказал Джекко. — Вот ключи, — продолжал он, повернувшись к Дигори и вложив их ему в руки. — Закройся, когда мы уйдем, и не открывай никому, кроме нас. Понял?

Дигори неуверенно кивнул. Глядя на него, мне хотелось плакать. Я сделала для себя новые открытия в характерах Дигори, Джекко и, больше всего, в людях, которых до этого считала самыми обычными. Но то, что этой ночью я узнала о человеке, который был для меня идеалом, сильнее всего ранило меня.

Мы осторожно вошли в дом. Я прокралась в свою комнату, разделась и легла в постель.

Я лежала, глядя через окно на тонкий лунный серп, и не могла избавиться от звука голосов, зловещего видения зажженных факелов — всего, что случилось в эту ужасную ночь. Меня выбросили грубой рукой из детства, и я уже никогда не буду такой, как раньше.

Я забылась тяжелой дремой, когда уже занимался рассвет, но мой сон был кошмарным видением. Я проснулась в холодном поту от ужаса. «Неужели теперь всегда так будет? Я никогда не смогу забыть.

Меня всегда будет преследовать воспоминание о мамаше Джинни, входящей в огонь, но более всего фигура в сером одеянии, направляющая толпу».

Только проснувшись, я вспомнила о мальчике.

Ужасное приключение еще не завершилось. Я попыталась представить, что он должен чувствовать сегодня утром. Вся его жизнь переменилась: он потерял свой дом и бабушку, которая была для него всем. У него остались только мы. Как бы я хотела, чтобы отец был дома. Он единственный мог бы положить конец этим злодеяниям.

Как только я спустилась вниз, я увидела Джекко, ожидавшего меня с нетерпением.

— Мы должны отнести ему еду, — сказал он.

— Не думаю, что ему очень хочется есть — Он должен поесть. Попробуй чего-нибудь раздобыть. Ты чаще бываешь на кухне, чем я, поэтому лучше это сделать тебе, но будь осторожна.

— Я знаю, положись на меня.

В доме царила атмосфера подавленности. Интерес-. но, кто из слуг был вчера в лесу?

С трудом скрывая свое волнение, мы позавтракали.

Потом я пошла на кухню, обратив внимание не необычную тишину.

За большим кухонным столом сидели миссис Пенлок, Исаак и несколько слуг.

Мне следовало выждать момент, чтобы пробраться в кладовку.

— Доброе утро, — сказала я, стараясь вести себя, как обычно.

— Доброе утро, мисс Аннора.

— Что-то случилось?

После некоторого молчания миссис Пенлок произнесла:

— Прошлой ночью был пожар, хижина мамаши Джинни сгорела дотла. Мамаша Джинни погибла.

Я посмотрела на них:

— Как это произошло?

Немного поколебавшись, Исаак сказал:

— Кто может знать, как возникает пожар?

Все уставились в свои тарелки. Без сомнения, некоторые из них были там. «Убийцы! Вы убили мамашу Джинни!» — хотелось крикнуть мне.

Но мне нужно быть осторожной и подумать о Дигори.

Я испугалась, что могу себя чем-нибудь выдать, но, с другой стороны, необходимо продемонстрировать любопытство. Мне всегда говорили, что я сую нос во все дела.

— Но, наверное, есть какая-то причина?

— Это легко могло произойти, — проговорила миссис Пенлок. — У нее всегда горит огонь. Достаточно нескольких искр, и такая хижина сгорит вмиг.

— Она умерла? Вы уверены?

— Думаю, да, — прошептала миссис Пенлок.

— А, — продолжала я, — мальчик?

— Его нигде не нашли, наверное, он тоже погиб.

— Ужасно!

— Да, поскольку она была ведьмой, можно было ожидать, что дьявол придет ей на помощь.

— И он не пришел?

— По всей видимости, нет.

Я ненавидела всех их в этот момент. Как они смели сидеть здесь и лгать мне? Они же знали, как она умерла.

Мне хотелось крикнуть им, что я все видела, но я вспомнила неистовство толпы прошлой ночью и подумала о мальчике, который был спасен. Если они найдут его, то его ждет то же, что и его бабку.

Я повторила:

— Ужасно.

И выбежала из кухни.

Джекко ждал меня.

— Они все там. Я ничего не смогла достать. Они представили это как несчастный случай.

— Чего же ты хочешь?

— Это ложь, все ложь! Это их рук дело. Они убили ее!

— Мы должны спасти мальчика. Так как насчет еды?

— Мне нужно выждать удобный момент.

Он кивнул.

— Давай сходим в «Собачий дом», посмотрим, как он там, — сказал он.

Я была довольна, что из окон дома сарай не виден из-за окружавшего его кустарника.

Джекко постучал в дверь:

— Впусти нас.

Мы услышали, как ключ, повернулся в замке, и перед нами возник Дигори.

Когда мы вошли, Джекко сказал:

— Мы принесем тебе еды. Все, что от тебя требуется, это оставаться здесь. Все будет в порядке. Через несколько дней вернется отец.

Дигори сказал:

— Теперь у меня ничего нет… Все сгорело… и моя бабушка…

Я подошла к нему и обняла за плечи.

— Мы о тебе позаботимся, — убеждала я. — Мой отец что-нибудь придумает.

А он стоял, словно статуя.

— Ничего, — сказал Джекко. — Когда поешь, ты почувствуешь себя лучше.

Спустя немного времени мне удалось пробраться в кладовку и взять молока, хлеба и кусок холодного бекона. Мы отнесли продукты в «Собачий дом».

Оцепенение Дигори еще не прошло, но мы заставили его немного поесть.

* * *

В это же утро мы с Джекко отправились в лес.

Запах горелого дерева и соломы витал над пожарищем. Печально было смотреть на остов того, что некогда называлось домом. Трава вокруг обгорела.

Наверное, это место не будет пустовать, но здесь уже никогда не появится мамаша Джинни.

Город тоже охватила подавленная атмосфера. Солнце струило свои палящие лучи на мост, который пересекал реку недалеко от того места, где к берегу причаливали лодки. Никогда больше не повторится такой праздник, как этот.

Один из рыбаков, сидя на перевернутой лодке, чинил сети.

— Добрый день, — сказали мы.

— Добрый день, мистер Джекко и мисс Аннора.

Он делал вид, что поглощен работой, и все люди казались менее разговорчивыми, чем обычно.

Джекко спросил:

— Что, прошлой ночью был пожар?

— Да, так, — ответил рыбак.

Я подумала: «Где ты был прошлой ночью? Не был ли ты одним из тех, кто издевался над старой женщиной? Наверняка размахивал факелом, поджег ее дом.

Возможно, не ты именно поджег, но вы все виноваты в этом. Каждый из вас, кто дал этому произойти».

— Хижина мамаши Джинни сгорела дотла, — сказал Джекко.

— Да, так говорят.

— А она была в доме?

— Да, так говорят.

— Это ужасно, — сказала я.

— Так, мисс Аннора.

— А что, — спросил Джекко, — с мальчиком Дигори?

— Не спрашивайте меня, мистер Джекко. Я ничего не знаю.

Я подумала: «Вот так будут говорить все. Они ничего не знают. Им стыдно, и они будут делать вид, что там не были».

Мы двинулись дальше. Когда мы встречали людей, они все говорили одно и то же: они ничего не знают и что случившееся ужасно.

Я раздраженно сказала Джекко:

— Теперь они все будут изображать непричастность.

— Виновный всегда так поступает.

— Большинство из них ночью были в лесу.

— Они все скажут, что были на вересковом поле, на набережной или, на худой конец, спали.

Почти каждого мы спрашивали о Дигори. Никто уже не называл его шалопаем. Все были уверены, что он был в хижине и сгорел вместе с бабкой.

— В «Собачьем доме» он будет в безопасности, — сказала я. — Все думают, что он мертв.

— Там он пусть и находится — До возвращения отца, — добавила я.

* * *

Прошло два дня, прежде чем я сделала попытку увидеться с Рольфом. Я не могла вообразить, что я ему скажу, когда увижу. Я всегда предполагала, что между нами существует особое взаимопонимание, но теперь это кончилось. Во всем происшедшем больше всего я винила его: люди были невежественны. Он призывал их к действию. Зачем? Я понимала его жажду новых знаний, но восполнять ее такими бесчувственными методами?

Мне нужно было поговорить с ним. Я поехала в Дори Мэйнор.

Как быстро росли владения Хансонов! Сама усадьба была невелика, но леса были достаточно обширными.

Их поместью было около трехсот лет. Но эти темы меня в данный момент мало занимали.

Я въехала в конюшню и оставила лошадь конюху.

Подошла к двери, дернула колокольчик. Дверь открыла горничная:

— О, добрый день, мисс Аннора. Я доложу хозяину о вашем приезде.

Я вошла в холл с прекрасно сохранившимися тканевыми панелями и поднялась по лестнице, декорированной тюдоровскими розами, которыми так гордился Рольф. Я вошла в гостиную, и мистер Хансон поднялся приветствовать меня.

— Моя дорогая Аннора, какая радость! Ты заехала ко мне на чашку чая?

— Это было бы замечательно, спасибо.

Он обернулся к горничной.

— Мы будем пить чай, Анни, пожалуйста, — сказал он, потом обратился ко мне:

— Пожалуйста, садись, моя дорогая. Когда приезжают твои родители?

— Теперь уже скоро.

— Это печальное событие, моя дорогая, но это неизбежно. Думаю, ты соскучилась по родителям?

Надеюсь быть вашим гостем и узнать, что делается в другой части Англии. Вероятно, твои родители остановятся в Лондоне на некоторое время, а значит, будут хорошо информированы о последних новостях.

— Да, они, конечно, проведут там некоторое время.

— Ты хочешь знать, где Рольф? Я догадываюсь, что ты приехала его повидать.

— О, мистер Хансон.

— Не оправдывайся, я понимаю. Я знаю, что тебе нравится болтать с Рольфом, как и твоему брату. У него все в порядке, я надеюсь?

Я утвердительно кивнула головой.

— С той женщиной случилось несчастье.

— О да, в праздничную ночь. Так… Рольфа нет?

— Как раз об этом я и говорил. Он уехал, моя дорогая, и вернется не раньше следующей недели.

— Значит, его нет.

— Да, он у друга, который учится с ним в университете. Они нашли какие-то старинные документы или что-то вроде этого.

Я сидела в каком-то оцепенении, пока мистер Хансон говорил — не помню, о чем, я не слушала его.

Наконец внесли чай.

Я вынуждена была просидеть с ним около часа и все время думала о Рольфе. Наверное, он стыдился той роли, которую сыграл в ту роковую ночь, как каждый, кто был в этом замешан.

* * *

Мы полностью отдались делу спасения Дигори. Мы пытались больше не говорить о той ужасной ночи.

Наконец приехали родители. Я никогда не видела маму такой грустной: она слишком любила своего отца.

Мы пытались выбрать подходящий момент, чтобы поговорить с родителями, но случай представился только после ужина.

Мне казалось, что мы никогда не выйдем из-за стола. Много говорили об Эверсли, о родственниках.

Родители хотели взять с собой бабушку, но она сказала, что не готова для путешествия. Но скоро мы все будем вместе.

— Значит, мы поедем в Эверсли? — спросила я.

— Это слишком долгая поездка, — сказала мама. — Может быть, мы встретимся в Лондоне. Вашей бабушке полезно немного развеяться, я уверена.

Мы продолжали говорить о том, каким чудесным человеком был дедушка Дикон, как нам его будет не хватать.

Наконец отец заметил:

— Ужасно, что случился этот пожар в лесу.

— Бедная женщина! — сказала мама.

— И бедный мальчик! — добавил папа.

Наступило молчание. Джекко предостерегающе смотрел на меня.

Когда все встали из-за стола, я сказала:

— Нам нужно вам кое-что рассказать.

— Чтобы нам никто не мешал, — сказал Джекко.

— Я тоже нужна? — спросила мама.

— Конечно, — ответил Джекко.

— Что-нибудь случилось? — спросил с беспокойством отец. — Пойдемте ко мне в кабинет.

Там мы вкратце рассказали им о происшедшем в ту ночь: как сожгли кота, как толпа двинулась в лес. Я не упоминала Рольфа.

— О, Боже! — воскликнула мама. — Они дикари!

— Что было дальше? — спросил отец, хмуро глядя на нас.

— Когда они потащили мамашу Джинни к реке, — продолжал Джекко, мальчик выбежал из хижины.

— Его никто не видел, кроме нас, — добавила я.

— Он прятался недалеко от нас, — рассказывал Джекко. — Они бросили на крышу факелы, а она вошла в пламя. Я посадил его к себе на лошадь и увез. Нам удалось ускользнуть.

— Молодец Ты правильно поступил. А что случилось с мальчиком дальше?

— Мы прячем его в «Собачьем доме».

— Я взяла для него еды из кладовки, — добавила я.

Отец обнял нас обоих за плечи, а в глазах матери стояли слезы, когда она смотрела на нас.

— Я горжусь вами, — сказал отец. — А сейчас выведем мальчика.

Я в страхе посмотрела на него:

— Ты не представляешь, какими могут быть люди!

Они были безумны, злы, жестоки. Они могут навредить Дигори.

— Они не посмеют, потому что знают, что придется иметь дело со мной.

— Что будет с Дигори? — спросила я.

— Он будет жить и работать у нас, под моей опекой.

У меня словно гора с плеч свалилась. Я еще раз уверилась, что мой отец всегда знает, что предпринять.

* * *

Мы сразу же отправились к «Собачьему дому». При виде моего отца Дигори рванулся, словно пытался бежать, но Джекко удержал его и сказал:

— Все в порядке. Это свои.

Я видела, как уголки губ отца приподнялись в улыбке, и он сказал удивительно ласковым голосом:

— Он говорит правду, мой мальчик. Ты будешь жить у нас, а я забочусь о людях, которые живут под моей крышей.

Дигори молчал. Он как будто ожил с тех пор, как мы привезли его сюда, но глаза Дигори все еще выражали отчаяние. Он с подозрением относился ко всякому, за исключением меня и Джекко. Я знала, что однажды ночью он пошел в лес на пепелище, и могла представить себе его чувства при виде этого зрелища.

Если и меня изменила эта ночь, тем более, она не могла не затронуть его душу.

Он утратил всю свою задиристую браваду, желание продемонстрировать, что он лучше других. Сейчас в нем было какое-то смирение, ощущение жизненной трагедии, но я также знала, что в нем живет обида.

Отец сказал:

— Прежде всего мы решим, где ты будешь спать.

— Они схватят меня, как бабушку. Они бросили ее в реку, хотели утопить, а потом сожгли!

— Они не осмелятся, — сказал отец. — Я заставлю их понять. А теперь ты пойдешь в дом вместе со мной.

Он все еще сопротивлялся, но Джекко взял его за руку и повел в дом.

Отец велел Джекко отвести Дигори в маленькую комнату, которая соединялась с холлом, и выйти, когда он позовет.

Затем он позвонил в колокольчик, и появился Исаак.

— Исаак, — сказал отец, — я хочу, чтобы все слуги собрались здесь.

— Сейчас, сэр Джейк?

— Немедленно!

— Хорошо, сэр Я уловила трепет, который пробежал среди слуг в доме, слышала торопливые шаги, шепчущие голоса.

Через короткое время все были здесь, построившись в линию, которую возглавляли миссис Пенлок и Исаак.

Отец строго обратился к ним:

— Злое и постыдное деяние произошло в мое отсутствие! Бесчувственные дикари убили беззащитную старую женщину. Да, я знаю, вы считаете, что костер в лесу был несчастным случаем, но в глубине души знаете, что это не так. Трудно поверить, что люди, которые казались обычными и порядочными, виновны в таком преступлении. Я не предлагаю вам признать свою вину — если кто-то из вас виновен, это останется на его совести. Но я хочу сказать следующее: на моей земле не будет места подобной дикости. Кто будет уличен в совершении подобных злодеяний, будет удален с этой земли В праздничную ночь погибла женщина. К счастью, ее внук был спасен от толпы. Он лишился своего дома, защиты, поэтому будет теперь находиться под моей опекой. Он будет жить и работать среди нас. Он достаточно пострадал, и мы должны это помнить. Если я услышу о каких-либо преследованиях мальчика, виновный будет наказан. Джекко, выходи.

Когда Джекко с Дигори вошли в холл, у всех словно перехватило дыхание. Я никогда не слышала такой тишины.

Отец положил руку на плечо Дигори:

— Дигори отныне равный вам. Я надеюсь, всем это ясно. — Он обернулся к Джону Ферри, главному конюху:

— Ферри, у тебя есть свободная комната над конюшней. Мальчик может воспользоваться ею, пока мы решим, чем его занять.

— Да, сэр, — сказал Ферри.

— Теперь отведи его. Он, конечно, должен многому научиться, если будет работать с лошадьми.

— Да, сэр.

— Ты можешь идти с Ферри. Он сделает так, как сказал отец, — сказал Джекко.

Дигори все еще молчал. Как он отличался от того задиристого мальчишки, которого я впервые встретила в лесу.

— Пойдем, парень, — сказал Джон Ферри.

Он взял Дигори за плечо, и они направились к выходу. Дигори шел, словно в трансе.

— Ферри? — окликнул отец.

Ферри остановился и обернулся:

— Да, сэр?

— Помни, что я сказал.

— Да, сэр. Хорошо, сэр.

По знаку отца слуги разошлись.

— А вы оба отправляйтесь в гостиную, — сказал он нам. — Нам есть что обсудить.

Мы отправились и допоздна сидели там, подробно рассказывая родителям обо всем, что случилось в ту ужасную ночь.

Впервые с тех пор я почувствовала себя спокойнее.

Было чудесно сознавать, что отец здесь и обо всем заботится.

* * *

Отец нашел наилучшее решение. Главное, у Дигори теперь был дом, в котором он находился по защитой моего отца.

Но, безусловно, совершенных решений не бывает.

Дигори потерял свою бабушку, которой очень гордился. Джинни была отмечена особым знаком при рождении — она родилась ногами вперед, и это означало, что она наделена особой силой. Больше того, она заявляла, что принадлежит к семейству Пелларов Как гласила легенда, дальний предок этого семейства помог русалке, выброшенной на берег, вернуться обратно в море и в знак благодарности за это был наделен особыми силами. Ужасное разочарование постигло Дигори: сверхъестественные силы бабушки оказались бесполезными против толпы и она не смогла им отомстить. Его гордость была уязвлена, а свобода потеряна.

Дигори очень любил лошадей и теперь помогал Джону Ферри ухаживать за ними И хотя его никто не преследовал, потому что это было категорически запрещено моим отцом, но в то же время никто не выказывал и никакой дружелюбности.

Дигори был диким по духу, мрачным и замкнутым, он почти не общался с другими парнями на конюшне.

Всю свою любовь он отдавал лошадям, которая не распространялась на людские существа. Возможно, ко мне и Джекко он испытывал определенное чувство, — он не забыл, что мы спасли ему жизнь в ту памятную ночь. Но, кроме нас, он, казалось, ни к кому не испытывал дружеских чувств и держался в стороне.

Кроме того, само присутствие Дигори вызывало недовольство, хотя никто не осмеливался его высказывать.

Едва ли кто-нибудь смог забыть, что он был «ведьмин шалопай».

Джекко и я помогали ему, как могли. Я испытывала гордость и удовлетворенность, потому что мы спасли Дигори жизнь. Нет ничего, что привязывает одного человека к другому так, как осознание того, что этот человек оказал тебе большую услугу. Но есть ли большая услуга, чем спасение жизни?

Дигори никогда не искал общества, он не нуждался в других людях. Мне казалось, что он живет в своем собственном мире, где он всесилен. Гордость была глубоко укоренена в его природе.

Ему нравился «Собачий дом». Он разбил окно и через него пробирался в дом. Там было его маленькое убежище — место, где он мог быть совершенно один.

Когда Джекко обнаружил, что окно разбито, он велел вставить стекло и отдал Дигори ключи от сарая. Я думаю, что они стали его величайшей драгоценностью.

Наверное, Дигори испытывал некоторую благодарность ко мне и Джекко, но был слишком глубоко ранен, чтобы полностью доверять кому-то. Он избегал нас, наверное потому, что не любил быть в долгу.

Каждый день я ждала возвращения Рольфа и боялась его одновременно. Я думала о том, что скажу ему. Я думала о той памятной ночи, о трагедии, случившейся по вине Рольфа. Временами я не могла поверить, что он был там, но я видела это своими глазами.

Однажды на ужин к нам приехал мистер Хансон.

Он сказал, что Рольф поехал прямо в университет, не заезжая домой, но он уверен, что скоро увидит его.

Мистер Хансон говорил о Рольфе с такой гордостью и воодушевлением! Что бы он сказал, если бы узнал, что его сын был зачинщиком расправы?

В определенном смысле я была рада, что мне не придется увидеть Рольфа. Я убеждала себя в том, что должно быть какое-то объяснение случившемуся.

Это было грустное лето. Мама изо всех сил старалась скрыть свое горе, и до определенной степени ей это удавалось, но я чувствовала, как она глубоко скорбит по дедушке.

Только присутствие отца помогало рассеяться грусти. Я выезжала с ним на прогулки верхом, и мы говорили о происходящем в Лондоне.

— В один прекрасный день ты будешь представлена в свет и начнешь выезжать, Аннора, — сказал он.

— Это обязательно?

— Думаю, да. Ты должна найти мужа. Здесь выбор небогатый.

— До этого еще далеко.

— Да, но время летит быстро. Твоя тетя Амарилис скоро будет заниматься судьбой Елены.

— Но Елена намного старше меня.

— Шесть лет — это много? Сейчас это кажется много, но когда ты вырастешь, разница будет не так заметна.

— Лучше я останусь дома — Посмотрим, что ты скажешь потом. Жизнь здесь должна стеснять молоденькую девушку.

— Но тебе же здесь нравится?

— Не забывай, что я уже «вышел на покой», а Кадор — хорошее место, чтобы жить спокойно. Когда молод, хочется большей свободы. Это придает жизни большую цену.

— А как ты жил?

— Немногие люди моего положения могут похвастаться пребыванием в английской тюрьме. — В глазах отца появилось мечтательное выражение, которое появлялось, когда он мысленно обращался к годам, проведенным в Австралии. — Вот что я тебе скажу, — продолжал он. — Однажды все мы поедем в Австралию. У меня там есть немного земли. Ты хочешь увидеть, где трудился твой отец в годы заключения?

— Мы все поедем? О, вот было бы здорово!

— Однажды это произойдет.

Мы ехали верхом, когда происходил наш разговор.

Мы повернули по береговому изгибу. Перед нами расстилался Кадор С такого расстояния можно было оценить все величие замка.

— Он великолепен, — сказала я.

— Я рад, что тебе нравится.

— Он выглядит таким огромным, таким неприступным, словно говорит: «Приди и покори меня, если можешь».

— Его неприступность и внушительность в рыцарские времена играли значительную роль в жизнях наших предков.

— Никому никогда не удавалось захватит его?

— Нет, но здесь происходили стычки. Даже сейчас видны следы тарана на воротах, но никому не удалось захватить его. Нечто большее, чем грубая сила, нужно было, чтобы ступить ногой в Кадор.

— Значит, он непреступен?

— Да, только хитростью можно попасть внутрь.

— Ты им гордишься, папа?

— Конечно, горжусь.

Когда мы возвращались обратно, он продолжал говорить о замке. Он рассказывал о том, как одна из башен была повреждена во время Гражданской войны, когда здесь прятался король. Кадорсоны твердо стояли за Эдуарда IV во время войны Алой и Белой розы и играли в ней большую роль.

— Большая часть истории Англии написана на стенах нашего дома, Аннора. Этим можно гордиться.

* * *

Мистер Хансон часто приезжал к нам на ужин.

Рольф не возвращался. За столом оживленно беседовали о волнениях, которые происходили в разных частях страны. Мы жили в глубинке, поэтому казались оторванными от страны, но, как говорил отец, происходящее в Лондоне обязательно коснется и нас.

Джекко и я сидели за одним столом с родителями с тех пор, как отказались от няни. Мама говорила, что она с ранних лет обедала вместе с родителями, и считала, что и нам полезно слушать беседы взрослых.

Я была уверена, что она права, и мы получаем от этого пользу.

Проведя некоторое время в столице, отец вернулся с новостями. Около года назад скончался король Георг IV. Он долгое время болел и под конец совсем ослаб. На него оказывал сильное влияние его брат, герцог Камберленд, который был довольно темной личностью и подозревался в попытке убийства юной принцессы Виктории, которая жила со своей могущественной матерью в Кенсингтон-паласе.

Придворные скандалы и интриги произвели на меня огромное впечатление. С тех пор меня стало интересовать происходящее в стране.

Как только умер король, Камберленда удалил от двора новый монарх, Вильгельм IV, который женился на принцессе Аделаиде, и в скором времени ожидалась их коронация.

— Возможно, мы поедем в Лондон на коронацию, — сказал отец.

— Там сейчас много проблем, я думаю, — сказал мистер Хансон.

— О да, — ответил отец. — Благодаря программе реформ, более того, везде среди трудящихся классов чувствуется брожение. Они намерены восстать и образуют союзы против работодателей. Родственник моей жены, Питер Лэнсдон, сейчас в центре этого движения.

— О, этот Питер Лэнсдон, — сказал адвокат. — Если он будет продолжать в том же духе, то скоро займет пост премьер-министра.

— Питер — очень честолюбивый человек, и, похоже, ему удается все, за что бы он ни взялся.

О Питере Лэнсдоне говорили много. Родственные связи нашей семьи были довольно сложны, потому что дедушка Дикон женился на бабушке Лотти, когда у него уже были два сына от первого брака. Брат моей матери по отцу, Дэвид, был отцом Амарилис, поэтому моя мать была с ней почти одного возраста, и их чаще воспринимали как сестер, нежели как тетю и племянницу. Это родство всегда приходилось объяснять людям.

Именно Амарилис вышла замуж за Питера Лэнсдона, и их дети, Питеркин и Елена, были для меня чем-то вроде кузенов.

Питер Лэнсдон, однако, слыл очень колоритной личностью. Он был чрезвычайно удачливым бизнесменом: экспортировал ром и бананы с Ямайки, где провел свое детство. Значительно преуспев в бизнесе, он заинтересовался политикой и, как следовало ожидать, скоро заставил о себе говорить.

Мать испытывала к нему неприязнь. Она никогда об этом не говорила, но я видела, что как только речь заходит о Нем, ее лицо меняется.

Остальные члены семьи им восхищались. Мы с Джекко тоже гордились родственником, чьи имя время от времени появлялось в газетах, которого прочили на самый высокий пост в государстве.

— Питер считает, что реформа должна произойти, — говорил отец. — Не только в избирательной системе, но и в рабочем законодательстве. Он считает, что лучше успокоить рабочих сейчас, чем позволить им организовывать общества, которые заставят работодателей выполнить их требования.

Адвокат значительно кивал.

— Все это хорошо, — сказал он, — но чем больше эти люди получают, тем больше они хотят.

— Сейчас они имеют не так уж много, — напомнил ему отец.

Мама сказала:

— Не думаю, что те, кто обрабатывает землю, понимают, какое это счастье, что у них есть заботливый хозяин, который в состоянии опекать их.

Мистер Хансон согласился:

— Поначалу они благодарны, но люди ко всему быстро привыкают и желают уже большего. Трудная проблема. Попомните мои слова. Они на этом не остановятся и будут хотеть все больше и больше.

— Что обычно называют порочным кругом, — вставила я.

Все посмотрели на меня, а отец улыбнулся:

— Ты попала в точку, Аннора, — сказал он.

* * *

Рольф вернулся в августе. Мы с отцом совершали верховую прогулку, когда встретили его. Он не изменился, и улыбался мне так же тепло, как всегда.

Он рассказал нам, что его заинтересовал дом, который покупала семья его друга. Он помогал им заниматься реставрацией дома. Нужно было использовать старые записи, потому что дом находился в состоянии крайнего упадка, и существовала опасность, что его оригинальные черты будут утрачены бесследно. Трудно было поверить, что это тот же самый человек, который прыгал через костер и подстрекал толпу к убийству беспомощной женщины.

Рольф приехал к нам на ужин с отцом. Разговор постоянно крутился вокруг программы реформ и волнений среди трудового люда. Затем мистер Хансон завел разговор о приобретении земли. Он с гордостью рассказывал о фазанах, которых выращивал в своих лесах.

— Осенью будет хорошая охота, — гордо сказал он.

— Люк уже готовится к этому, — добавил Рольф.

— Этот парень до сих пор оправдывает ваше доверие? — спросил отец.

— Лучше некуда, — ответил ему мистер Хансон.

— Но наше поместье никогда не станет похожим на Кадор, — с сожалением сказал Рольф.

— Но у вас чудесный дом, — утешала его мама. — Лестница у вас просто великолепна.

— Построенная для королевы Елизаветы, — уточнил мистер Хансон. — Рольф говорит, что резьба на ней, в виде тюдоровских роз и лилий, лучшая в своем роде.

— Это вы — счастливые люди, — вздохнул Рольф. — Большая честь — жить в подобном замке.

Рольф не единственный человек, которого интересовал Кадор. Существовал еще один человек, и, должна сказать, меня это удивляло.

Пришел октябрь. Весь сентябрь говорили о ярмарке. Первого и второго октября в Восточном Полдери на рыночной площади обычно проходила ярмарка Святого Матвея. Когда Джекко и я были маленькими, нас часто водили туда. Мы покупали конфеты и имбирные хлебцы, потешались над толстой и бородатой женщиной, цыганка Роза предсказывала нам судьбу. Все это нам очень нравилось. Сейчас, когда мне исполнилось двенадцать лет, а Джекко четырнадцать, мы уже не довольствовались такими простыми забавами и высокомерно отказались идти.

Слуги, конечно, обычно ходили все. За несколько недель они уже начинали говорить о матвеевской ярмарке.

Мои родители отправились с визитом к знакомым и собирались вернуться только поздно вечером, а мисс Кастер пригласили на чай в дом викария. У Джекко появились какие-то планы, которыми он не хотел поделиться со мной.

Так оказалось, что в этот октябрьский день дом был совершенно пуст, и я поняла, как редко остаюсь здесь одна. В доме, подобном Кадору, как нельзя острее ощущаешь навязчивое присутствие прошлого, особенно когда нет ни души, чтобы напомнить тебе о настоящем.

Я читала в своей комнате, а потом решила выехать на прогулку, посмотреть на леса Хансонов, которыми они так гордились. Сейчас они занимали площадь, равную примерно половине нашей, что очень расстраивало Рольфа. Он как-то сказал:

— В один прекрасный день наши леса смогут соперничать с вашими!

Я вспомнила события той ужасной ночи. Я постоянно пыталась себя убедить в том, что глаза обманули меня и Рольфа там не было.

Занятая этими размышлениями, я бродила по комнатам, как вдруг у меня появилось чувство, что я не одна в доме. Я подошла к смотровой щели в алькове и взглянула вниз, в холл: длинный стол, за которым сидели солдаты Оливера Кромвеля, которые пришли в поисках короля; оружие на стене, принадлежавшее предкам Кадорсонов; генеалогическое древо, распростершееся на стене… все, что я видела много раз. И все-таки было безошибочное чувство, что в доме кто-то есть.

И вдруг я увидела его. Крадучись, он вышел из-за ширмы, с любопытством глядя по сторонам. Дигори? Что он делал в доме?

Некоторое время я смотрела на него. Он изучал семейное древо, потом подошел к стене и благоговейно прикоснулся к оружию. Повернувшись к столу, взял один из оловянных кубков, пристально его изучил, несколько мгновений стоял, неотрывно глядя на сводчатый потолок. Затем стал на цыпочках подниматься по лестнице.

Я появилась перед ним, когда он добрался до верхней площадке лестницы.

— Привет, Дигори, — сказала я.

Он молча смотрел на меня, и выражение ужаса застыло на его бледном лице. Затем он пробормотал смущенно:

— Почему ты не на ярмарке?

— Потому что я осталась дома. Конечно, у меня не было ни малейшего представления, что ты собираешься зайти в гости.

Он повернулся и уже собирался бежать вниз по лестнице, но я схватила его за руку:

— Но это неважно. Мне показалось, что тебе здесь очень нравится?

— Я не хотел сделать ничего плохого.

— Я этого и не говорю. А ты почему не на ярмарке?

Он посмотрел презрительно.

— Ты предпочел посетить Кадор? — спросила я. — Он и в самом деле тебе нравится?

— Он совсем неплох.

— Я помню, в лесу ты часто спрашивал меня о нем.

Ты хотел посмотреть на него?

Я увидела, как тень пробежала по его лицу, и упрекнула себя. Возможно, сейчас он вспомнил о своей бабушке.

Я ласково сказала:

— Я рада, что тебе нравится мой дом, Дигори. Ты правильно сделал, что пришел. Я проведу тебя по всему дому и все покажу.

Он подозрительно посмотрел на меня.

— Все в порядке, — заверила я его. — Ты же знаешь, что я — твой друг… и Джекко тоже.

Он немного успокоился.

— Тебе нравится работать в конюшне? — спросила я.

Он пожал плечами.

Я вспомнила птицу, которую нашел Джекко. Она выпала из гнезда, и мы ее выкармливали. Какое-то время казалось, что она чувствует себя хорошо, потом вдруг она стала бить крыльями о решетку клетки. Я выпустила ее на волю. Дигори напомнил мне эту птицу: он был в безопасности, его хорошо кормили, но он не был свободен.

— Я покажу тебе дом, — повторила я.

Он старался скрыть возбуждение, но не смог справиться со своими чувствами.

— Пойдем, — сказала я. — Мы начнем снизу и поднимемся на самый верх. Внизу находится тюрьма. Ты хочешь ее посмотреть?

Мы прошли через кухонные помещения и спустились по небольшой винтовой лестнице.

— Внизу очень холодно. Миссис Пенлок хранит здесь продукты.

Мы проходили мимо полок, на которых стояли кувшины и бутыли, и, пройдя по узкому коридору, оказались перед железной решеткой тюрьмы.

— Можешь заглянуть внутрь, — сказала я.

— Там никого нет, — произнес Дигори разочарованно.

— Конечно, нет. В наше время люди не сажают своих противников за решетку.

— Некоторых не мешало бы, — жестко возразил он, и опять я увидела, что он вспомнил о той страшной ночи.

— Не в наши дни, — настаивала я твердо и подумала: «Я была не права, что привела его сюда».

— Давай поднимемся наверх, — сказала я. — Здесь холодно.

Мы вернулись через кухню, мимо печей, которые служили на протяжении веков, минуя вертела, огромные котлы, помещения прачечных, и вошли в большой холл.

Я рассказывала Дигори о войнах, которые сотрясали страну, и о том, какую роль в них играли мои предки. Я отвела его в столовую и объяснила, о чем повествуют гобелены на стенах. Он внимательно слушал, что удивило меня. Я рассказывала ему о войне Алой и Белой розы и о Великом Восстании, об этом противостоянии аристократов и пуритан, которое разделило страну. Я чувствовала себя мисс Кастер, которая дает урок истории, но Дигори был весь внимание.

Я показала ему смотровое отверстие, которое произвело на него особое впечатление; он долго стоял, глядя сначала в холл, потом в церковь. Я отвела его наверх, в башни, и мы прогуливались по зубчатой стене. Я никогда бы не поверила, что дом способен произвести на него такое впечатление Но это и в самом деле был удивительный дом, потому что всегда старались не разрушить его первозданный вид. Когда я говорила с Дигори, у меня было такое чувство, возможно, словно мы совершаем путешествие во времени, благодаря тому, что мы были одни в доме.

Дигори не имел никакого образования; думаю, он никогда не слышал о событиях, о которых я рассказывала, но они производили на него огромное впечатление. Он то и дело прерывал меня настойчивыми вопросами.

Мы стояли некоторое время, глядя на море.

— Только представь, Дигори, оттуда Кадор выглядит почти таким же, как пять столетий назад. Не удивительно ли это?

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Тебя же тогда не было.

— Нет, конечно. Но он мало изменился.

Дигори посмотрел на меня и сказал:

— У тебя на лбу — поцелуй дьявола.

Я провела рукой по лбу, его рука оказалась рядом.

Он прикоснулся к моему виску рядом с левым глазом, и я поняла, что он имеет в виду. Это была небольшая родинка. Отец называл ее «пятнышком красоты».

— Что значит «поцелуй дьявола»? — спросила я.

— Говорят, что такой знак остается, когда дьявол поцелует тебя.

— Какая чепуха! Меня даже мужчина никогда не целовал.

— Он делает это ночью, когда ты спишь.

— Какая нелепая мысль! Это родинка. Отец говорит, что она привлекательна, причем здесь дьявол?

В глазах Дигори опять появилось ненавистное воспоминание:

— Люди говорят, что такие вещи бывают от дьявола.

Опять я сказала опрометчиво. Мне стало очень жаль его, и я положила руку на его плечо:

— Послушай, Дигори. Мы должны забыть все, что с этим связано, это прошло. Это было жестоко, ужасно, но с этим покончено, и ничего уже нельзя исправить.

Он молчал, глядя вдаль, переживая все опять, — я была в этом уверена, — и я переживала это вместе с ним. Мне казалось даже, что я чувствую запах горелой соломы.

— Мы должны забыть, Дигори! Ты должен привыкнуть к жизни здесь. У тебя хорошая работа. Ферри добр к тебе, не так ли? Это ведь лучше… лучше, чем воровать рыбу. Тебя ведь могли поймать.

Он покачал головой.

— Да, Дигори, могли. Если тебе что-то не нравится, ты можешь сказать нам… мне или Джекко. Мы всегда поможем.

Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и снова напомнил мне птицу в клетке. Он прикоснулся к моему виску:

— Вот что я тебе скажу. Я избавлю тебя от поцелуя дьявола.

— О, Дигори, родинка меня не беспокоит. Мой отец говорит, что, когда я вырасту, она будет привлекать ко мне внимание.

Я поняла, что его желание вывести мою родинку было способом выразить мне благодарность за то, что я для него сделала. «Никогда не отвергай желание людей отплатить тебе благодарностью, — говорила мама. — Может быть, ты в этом и не нуждаешься, но этого требует их гордость. Прими это с благодарностью» Теперь я поняла, что она имела в виду.

— Хорошо, Дигори. Можешь вывести мою родинку. Мы вошли в башню и спустились в дом. Дигори то и дело останавливался и с удивлением разглядывал окружающее. Мне это было очень приятно: Дигори предстал передо мной совсем с другой стороны. Он, конечно, был необразован, но у него был вкус к прекрасному. Казалось, ему трудно оторваться от гобеленов, и я вновь и вновь рассказывала ему о войнах, которые послужили для них сюжетами.

Не знаю, как долго продолжалась экскурсия по дому, но время было уже на исходе. Исаак и миссис Пенлок должны были скоро вернуться. Я сказала об этом Дигори.

Выражение страха появилось на его лице. Сейчас он был полон желания убраться отсюда. Я вела его к главному входу, но ему не терпелось уйти тем же путем, каким пришел: через одно из открытых окон в кухне.

После его визита я почувствовала, что теперь лучше понимаю Дигори. Я решила рассказать об этом Джекко и предложить чаще наведываться к Дигори, чтобы он чувствовал себя в безопасности.

Но последствия нашего путешествия не заставили себя ждать и застали меня врасплох. Джекко и я поехали вместе с отцом. Джекко часто совершал объезды вместе с отцом, чтобы больше узнать об управлении хозяйством. Я была вольна их сопровождать, когда мне захочется. Меня интересовали люди, которые арендовали землю в наших владениях.

Когда мы вернулись в конюшню, нам навстречу торопливо вышел Джон Ферри.

— О, сэр Джейк! У нас неприятности. Этот мальчишка…

Слегка сжатые губы означали, что Дигори попал в какую-то неприятность.

— Что случилось? — спросил отец.

— Слэттери поймал его с поличным, сэр Джейк. У него был большой кусок говядины. Он запихивал мясо в сумку, когда его поймали. В этом нет никакого сомнения, сэр.

— С какой целью он воровал мясо? — спросил отец, — Его ведь здесь хорошо кормят, не так ли?

— Бывают воры по природе, сэр. Это становится их привычкой.

— Где сейчас мальчишка?

— У Слэттери, он собирается наказать его. Мы решили, что нужно, сообщить вам, чтобы вы знали, кого держите в доме.

Джекко и я с беспокойством посмотрели на отца.

Он сказал:

— Скорее, идем к Слэттери и выясним все.

Том Слэттери, мясник, краснолицый человек, похожий на те свиные туши, которые висели в его лавке, с той лишь разницей, что у них во рту торчали апельсины, а у него — гнилые зубы. На нем всегда был передник в синюю и белую полоску, обрызганный кровью. Он постоянно стоял у разделочной доски с тесаком в руках.

Мы оставили лошадей, привязав их к ограде у лавки, и вошли.

Дигори находился в заднем помещении лавки, безуспешно пытаясь скрыть страх. Мы удивились, увидев Люка Трегерна, егеря Хансона, сидящего в компании Слэттери.

— Добрый день, Слэттери, Трегерн, — сказал отец. — Что здесь произошло с моим мальчишкой?

— Добрый день, сэр Джейк, — сказал Слэттери. — Он просто вор. Я отвернулся всего лишь на минуту, и слышу крик. Счастье еще, что вошел мистер Трегерн. Он как раз увидел, как мальчишка кладет мясо в сумку и готов уже выскочить из лавки.

— Я поймал его с поличным, сэр Джейк, — сказал Люк Трегерн.

Он выглядел весьма самодовольно.

— Он ворует всю свою жизнь, — добавил Слэттери. — Скользкий, как угорь. Я так бы и не узнал никогда, что он был в моей лавке, если бы не мистер Трегерн.

— Я рад, что пришел вовремя, — сказал Люк Трегерн.

Дигори поднял умоляющие глаза на отца.

— Это правда? — спросил отец. — Ты действительно украл это мясо?

Дигори не ответил. Я не могла сдержаться:

— Зачем ты это сделал, безумный мальчишка? У тебя ведь достаточно еды.

Он не отвечал.

— Должна же быть какая-то причина? — спросил Джекко.

— Расскажи нам, почему ты украл мясо? — спросил отец. — Ты голоден? Если у тебя есть какая-то причина, ты должен нам сказать.

Какое-то время Дигори молчал, потом пальцем показал на меня:

— Это было для нее.

— Не понимаю…

— Это должно было быть секретное мясо. Чтобы никто не знал, откуда оно, иначе бы не подействовало.

— О чем он говорит? — спросил отец.

— Поцелуй дьявола. Ты же хотела, чтобы я помог, — пояснил Дигори.

Тогда я, наконец, поняла и прикоснулась к виску.

— Я, кажется, понимаю. Дигори хотел что-то для меня сделать. Он заметил это, — я показала на родинку, — и захотел меня от нее избавить. Для этого нужно было мясо, Дигори?

Он кивнул:

— Она будет расти, но я приложу варево и она исчезнет за два дня.

— Но почему ты его украл? Я могла взять немного мяса для тебя на кухне.

— Мясо должно быть секретным. Ты не должна знать, откуда оно.

Я умоляюще посмотрела на отца:

— Он хотел отплатить нам добром, Джекко и мне.

— Я никогда еще не слышал подобной ерунды, — сказал отец. — Видите, Слэттери, это детская игра.

Оставьте мальчика, я с ним разберусь. — Он положил на стол золотой соверен. — Возмещаю вам убытки.

Думаю, то, что было у мальчика в сумке, не нанесло вам большого урона. Я поговорю с мальчиком и дочерью. Не стоит придавать большого значения детским играм.

Мы вышли из лавки. Я заметила, что Люк Трегерн насмешливо посмотрел нам вслед, и у меня появилось чувство, что он явно разочарован исходом дела. Вероятно, он думал, что его должны были похвалить за ловкость.

Отец строго сказал Дигори:

— Никогда не бери ничего, что тебе не принадлежит, мальчик, иначе неприятностей не избежишь. А теперь возвращайся к работе.

Дигори побежал стремглав, и отец повернулся ко мне:

— Я не понимаю, как ты могла оказаться такой глупой? Он мог изуродовать тебя своим колдовским питьем.

— Я только подумала, что он хочет чем-нибудь отплатить нам, а мама говорит, что мы должны помнить о человеческой гордости и уважать ее.

— Думаю, она права, но этот сумасшедший должен быть осторожен. Люди и так настроены к нему враждебно. Они чувствуют вину за то, что случилось в ту ночь, но никто не хочет брать ответственность на себя.

Думаю, мама сказала бы тебе, что люди ненавидят быть виновными и стремятся оправдаться в собственных глазах. Если бы они смогли доказать, что внук мамаши Джинни — вор, это было бы для них хоть каким-то оправданьем. Поэтому, если ты имеешь хоть какое-то влияние на мальчика, скажи ему, чтобы был осторожен.

— Мы ему обязательно скажем, — заверил Джекко.

Я согласно кивнула.

* * *

Когда мы молоды и неиспорченны, мы верим в легкие решения. Волшебные сказки всегда хорошо заканчивались. Я думала, что, если Дигори обеспечен работой, едой, жильем и находится под защитой моего отца, этого достаточно для счастливой жизни Но жизненные удобства не смогли изменить Дигори. Он был диким, свобода была единственным, о чем он мечтал. Когда мамаша Джинни была жива, Дигори был лишен многого. Люди относились к нему с подозрением, потому что его бабка была ведьмой, но он был счастлив и свободен.

Дигори сделал «Собачий дом» своим пристанищем.

Он спал там, отказавшись от комнаты над конюшней.

За «Собачим домом» раскинулась небольшая лужайка, где он разводил костер и готовил себе пищу.

Ему не нравилась компания остальных конюхов.

Ферри был терпелив с Дигори но, как я думаю, надеялся на то, что в конечном итоге мальчик на чем-нибудь попадется. Миссис Пенлок никогда ни слова не говорила против Дигори, зато всегда очень многозначительно фыркала, когда упоминалось его имя.

Это случилось примерно спустя две недели после случая в мясной лавке. Ферри вошел в дом, и по его торжествующему виду я поняла, что с Дигори что-то случилось. Мы с отцом встретили его.

Ферри стоял, комкая в руках шапку все время, пока говорил:

— Опять этот мальчишка, сэр Джейк.

— Что случилось?

— Он в тюрьме, сэр Джейк.

— Что?

— Его поймали в лесах Хансона, сэр. У него в сумке был фазан. Теперь ясно, чем он занимался все это время.

Отец посмотрел на него отсутствующим взглядом:

— Ненормальный. Он что, не знает закона? На что ему фазан? Он сыт…

— Этот мальчишка — прирожденный вор. Его поймал егерь мистера Хансона, мистер Трегерн, и отвел куда надо. Это серьезный проступок, сэр.

— Очень серьезный, — согласился отец. — Хорошо, Ферри.

Ферри потер лоб и вышел. Я посмотрела на отца с отчаянием.

— Кажется, — сказал отец, печально глядя на меня, — на этот раз молодой сумасшедший влип по-настоящему.

* * *

Как он был прав!

Я и Джекко были расстроены. Как Дигори мог быть таким безумцем! При помощи отца нам удалось спасти его от мясника, но сейчас было совсем другое дело.

— Ты можешь ему помочь? — спросил Джекко отца.

— Он уже в руках закона. Егерь Хансона сделал все очень быстро. Я не сомневаюсь, что они попросят Слэттери свидетельствовать против Дигори.

— Ты можешь им запретить?

— Нет, сын. Я не могу вмешиваться в судебный процесс. То, что говорит Слэттери, правда, мальчишка — прирожденный вор. Он попался уже во второй раз. Мне кажется, уже было достаточно предостережений.

— Но это только бравада! — воскликнула я.

— Подобную роскошь, которую он, в его положении, не мог себе позволить.

Скоро стало ясно, что помочь ничем нельзя. Отец попросил мистера Хансона поговорить со своим егерем, но тот вернулся ни с чем: Люк Трегерн не хотел оставить поступок Дигори безнаказанным. Мистер Хансон дал понять отцу, что они оба достаточно знают законы, чтобы понимать: добиваться для мальчишки особых привилегий — напрасная трата времени.

Отец сказал нам:

— Конечно, я понимаю настойчивость Люка, потому что в прошлый раз Дигори не удалось наказать.

Я предупреждал этого безумца, а он посмеялся надо мной. Нет, здесь ничего нельзя поделать. Мальчишка должен получить урок. Он, конечно, будет тяжелым, но это его собственная ошибка, за которую он должен платить. Думаю, это единственный способ заставить его образумиться.

Я хотела увидеть Дигори и поговорить с ним, но это было невозможно.

Джекко и я выезжали в вересковые поля и, лежа в траве, строили безумные планы его спасения. Но ничего нельзя было сделать, хотя мы не хотели признаться себе в этом.

«Как он мог быть таким безумцем?» — продолжала я задавать себе вопрос. Дигори просто нравилось рисковать. Это давало ему возможность ценить себя и напоминало о былых днях, когда он жил с бабушкой. Отец прав: если бы его не поймали сейчас, это все равно бы когда-нибудь случилось.

— Что с ним будет?

Его поймали, и в его вине не было никакого сомнения. Как предсказал отец, Слэттери и Трегерн с готовностью свидетельствовали против Дигори. Опять всплыл наружу эпизод в лавке мясника, но ни слова не было упомянуто о причине, по которой он украл мясо. Никто не интересовался, почему он это сделал, просто констатировали факт кражи. Поскольку Дигори работал у отца, а его единственная родственница недавно умерла, с мальчиком поступили мягко, решив, что он ничему не научился, потому что родился вором и никогда не станет порядочным человеком. Нашей стране не нужны такие люди. Дигори был приговорен к семи годам высылки.

Мы все были потрясены приговором: он казался незаслуженно суровым. Репутация Дигори свидетельствовала против него, а показания, данные Слэттери и Трегерном, довершили дело.

Мы с отцом много говорили о Дигори во время конной прогулки.

— Это возвращает меня в прошлое, — сказал отец. — Ты знаешь эту историю? Я убил человека, который пытался поиздеваться над цыганкой, и был приговорен к семи годам высылки… прямо, как этот мальчик.

Но его поступок кажется ничтожным в сравнении с моим.

— Человеческая жизнь поставлена на одни весы с фазаном!

— Ты поступил справедливо, а Дигори нет.

— Но я убил человека. У меня были покровители: твой дедушка был человеком с большим влиянием, и мама не оставляла его в покое. Она умоляла, чтобы он спас меня от виселицы, что мне вполне реально угрожало.

— Не говори об этом. Это невыносимо слушать.

— Да, дорогая, если бы это случилось, тебя бы никогда не было. Вот настоящая трагедия.

— Не шути. Но что будет с Дигори?

— Он заслужил свою участь и пройдет через все, как я. Может быть, несчастья могут стать залогом будущего счастья. Я возмужал в Австралии. Я был беспомощным юношей с романтическими представлениями. Уйти с цыганами! Представь, какая глупость!

Но судьба не погладила меня по головке, я оценил серьезность жизни. Из Австралии я вернулся рассудительным человеком, готовым нести ответственность за свои поступки.

— Мне невыносимо думать о том, что Дигори отошлют так далеко.

— Да, страшное испытание, но он его пройдет. В конце концов, нельзя сказать, что он был здесь счастлив. То, что случилось той ночью, глубоко ранило его.

Может быть, само лучшее — полная перемена, совершенно новая жизнь. Если он выдержит, все может быть не так плохо. — Какое-то время отец молчал, а потом сказал:

— Я вспоминаю, как плыл на корабле, прибывающем в неведомую страну… Но через некоторое время я привык к ней. Нужно принять уроки, которые преподносит нам жизнь, и помнить их. Какими бы трудными ни были времена, их нужно пережить, они не могут длиться вечно. Что-то должно измениться.

Так будет и с Дигори.

— Интересно, услышим ли мы о нем когда-нибудь?

Встретимся ли мы еще?

— Поживем — увидим, моя дорогая девочка.

Мы возвращались домой в торжественном и печальном настроении.

СКАНДАЛ В ВЕРХАХ

Долгое время я не могла забыть о Дигори. Я вспоминала его то стоящим рядом со мной, пряча рыбу в свою сумку, то швыряющим камешки в реку, то в лавке Слэттери… Что значит — быть высланным на семь лет?

Мы много говорили об этом с отцом, и он вспоминал о своем прошлом: прибытие на неведомую землю, выход из корабельного трюма под сияющее солнце, чувство униженности от того, что ты — преступник и находишься среди преступников. Так было и с моим отцом, то же сейчас происходит и с Дигори. Быть может, он идет сейчас по этапу на тяжелые работы. Отец был значительно старше Дигори, когда ему выпало это испытание.

Иногда мы с братом обсуждали судьбу Дигори, но очень скоро его интерес к подобным разговорам угас.

«Это неизбежно, и в один прекрасный день я буду к этому относиться также», — думала я.

Джекко ходил в школу, мне было очень одиноко, и я привыкла с нетерпением ждать выходных. Кроме того, иногда Джекко не возвращался домой, проводя время с приятелями, бывало, и его приятели приходили к нам. Они мне позволяли присоединяться к ним: мы ездили верхом, купались, ловили рыбу, катались на коньках или ходили под парусом с рыбаками. Но бывало так, что мне ясно давали понять нежелательность моего присутствия.

За всей этой суетой я тоже забыла о Дигорн, и, только случайно оказываясь на пепелище, я вспоминала все и чувствовала острую боль и угрызения совести оттого, что забыла. В любом случае у всех было словно молчаливое соглашение забыть тот канун самого долгого дня в году.

Я вспоминаю следующий такой праздник. Мы выехали в вересковые поля в экипаже, и лошадьми правил отец. Все происходило по сравнению с прошлым годом очень спокойно: зажгли костер, пели песни, и никому не пришло в голову прыгать, через огонь.

Правда, люди избегали ходить на поляну в лес к сгоревшей хижине. Даже днем они предпочитали обходной путь. Возможно, некоторые из них вспоминали происшедшее и испытывали глубокий стыд, но мамаша Джинни была мертва, а ее внук далеко.

Рольфа я теперь видела реже, чем обычно: он часто пропадал у университетских друзей, кроме того, он часто ездил на археологические раскопки. Но его отец приезжал к нам часто и с гордостью рассказывал, о деятельности сына.

Когда я все-таки видела его, он казался мне почти таким же, как обычно, но я изменилась: он больше не был моим идеалом. Возможно, Рольф заметил это и стал меньше интересоваться мной. Раз или два я делала попытку поговорить с ним о той ночи, но смелость покидала меня в последний момент, и ничего так и не было сказано.

Проходили годы. У меня появилась новая гувернантка. Время от времени, когда мы выбирались в Лондон, обязательно заезжали в Эверсли. Бабушка умерла через год после дедушки. Моя мать была совершенно убита потерей обоих родителей.

Эверсли с тех пор переменился. Дэвид и Клодина старели, и Джонатан, еще один внук моего дедушки, управлял делами в имении. Но я полагала, что он вряд ли унаследует имение, пока жив Дэвид.

Мне нравились Джонатан и его жена Тамариск. Она была очень красива, и меня она особо интересовала, потому что приходилась мне наполовину сестрой. Иногда мне казалось слишком сложным вникать в запутанные родственные связи нашей семьи.

Однажды мой отец сказал:

— Я не люблю всякие уловки, твоя мать — тоже, поэтому тебе лучше все знать. Я был весьма неугомонным в юности. Ты знаешь, что я одно время жил среди цыган?

— Конечно. Я думаю, это было очень увлекательно.

— Это было глупо, но, как я всегда говорил тебе, невозможно быть полностью уверенным в том, что хорошо, а что плохо. Если бы я не пожил с цыганами, то никогда бы не встретил твою мать. Когда я впервые увидел ее, она была маленькой девочкой, примерно как ты сейчас. В то же время я встретил и мать Тамариск. Она всегда казалась такой грустной. Однажды ночью мы плясали вокруг костра…

— Накануне самого долгого дня в году? — вскричала я.

— Нет, тогда отмечали победу при Трафальгаре.

Все были радостные и возбужденные. Последствием этой ночи стало рождение Тамариск. Я — отец Тамариск!

Я сказала:

— Странные события происходят в такие ночи! Люди перестают быть самими собой. Может быть, это как-то связано с кострами?

Потом я опять стала думать о той ужасной ночи.

Мать Тамариск умерла, как я узнала, при родах, и поэтому Тамариск воспитывалась в нашей семье и знала Джонатана всю свою жизнь.

Они очень любили друг друга. Я могла это почувствовать, наблюдая, как Тамариск готова наброситься на любого, кто критиковал ее мужа. Такой же она была и со своими детьми; у них родились два мальчика, Ричард и Джон, которые росли дикими и необузданными, но очень любящими своих родителей.

Мне доставляли удовольствие визиты в Эверсли. Я любила окрестности, море, до которого было рукой подать, и старые дома неподалеку от Эверсли Грассленд и Эндерби, которые были частью одного фамильного владения. Моя мать жила в Грассленде со своим первым мужем, поскольку она была уже замужем до брака с моим отцом. А Эндерби принадлежал Питеру и Амарилис Лэнсдон. Дом был наследством Тамариск, но Питер уже давно выкупил его, и он использовался как деревенский дом, потому что Лэнсдоны жили в основном в Лондоне.

За несколько лет до этого отец продал наш дом в Лондоне: мы в нем не нуждались. На Альбемарл-стрит находился фамильный особняк, который довольно часто пустовал, и мы жили в нем, когда приезжали в Лондон. Лэнсдоны же владели большим особняком в Вестминстере. Этот дом всегда производил на меня огромное впечатление. Он был высокий, величественный, и из некоторых комнат открывался вид на реку.

Питер Лэнсдон был членом парламента. Когда правила его партия, он занимал высокий пост в правительстве и вел беспокойную жизнь, потому что был многими деловыми интересами связан с Сити. Он источал силу. Амарилис им очень гордилась. Его дочь Елена и сын Питеркин — это имя было ему дано, чтобы отличать его от отца, — относились к нему с благоговейным трепетом.

Я очень любила Елену и Питеркина. Елена была примерно на шесть лет старше меня, Питеркин — на четыре. Елену представили в свете — испытание, которое, как сказала мама, мне тоже придется перенести, после чего Елена возненавидела его. Все зависит от того, имеет ли девушка успех: если да, ей завидуют, если нет, презирают. Так вот Елену презирали все.

Конечно, я не говорю о ее матери: Амарилис была одной из тех добрых, милых и любезных женщин, которые щедро изливают на вас всю свою симпатию и благожелательность. Но Елена сказала мне, что ее отец был разочарован, он ведь хотел, чтобы она «сделала хорошую партию». Я могла это понять: дядя Питер добивался успеха во всем, за что бы ни взялся, и ожидал от своих детей того же.

Я сказала матери однажды;

— Мне кажется, нет больше двух других людей, которые были бы менее похожи друг на друга, чем дядя Питер и тетя Амарилис.

Я вспоминаю, как окаменело ее лицо, как всегда, когда упоминался дядя Питер. Она ответила:

— Ты права, едва ли найдутся два человека, менее похожие друг на друга.

— Тогда почему они поженились? — спросила я, Моя мать хранила молчание, и я поняла, что она не любит дядю Питера.

А я не могла не восхищаться им. Наверное, он был очень красив в молодости, и даже теперь, утратив былую красоту, он выглядел необычно: на висках его была легкая седина, в глазах светилась беспечность, и, казалось, они всегда выражают наслаждение миром и уверенность, что он покорится ему без труда. Жизнь доставляла ему удовольствие, трудно соответствовать требованиям такого отца. Оба чувствовали это: Елена — потому что не выдержала испытания в свете и перешагнула рубеж двадцатилетия незамужней, а Питеркин — потому что не решил, чем будет заниматься, в то время как его отец в этом возрасте уже делал первые успехи.

Я испытывала волнение в ожидании своей очереди, хотя, конечно, знала, что если мне не удастся с честью выдержать это испытание, мои родители не расстроятся и не будут рассматривать это как провал. Я была счастлива, что у меня такие понимающие родители.

Мне было почти восемнадцать, когда была намечена очередная поездка в Лондон и Эверсли. Это было в 1838 году, в конце мая, а мой день рождения был в начале сентября.

Мать сказала:

— Теперь, когда старый король умер и на престоле молодая королева, нам нужно подумать о твоем выходе в свет.

— Это повлечет за собой массу хлопот, — заметил отец.

— Амарилис устроила все для Елены, я думаю, и нам удастся.

— Это значит, что нужно будет провести какое-то время в Лондоне, а я хочу все устроить быстро. Я говорил вам, что получил очередное письмо от Грегори Доннелли?

— О, как там дела?

Грегори Доннелли был человеком, который присматривал за имением отца в Австралии. Его имя время от времени упоминалось в нашей семье.

— Он хочет купить мою землю, — сказал отец. — Может, и неплохая идея. В самом деле, бессмысленно сохранять ее за собой. Это всего лишь сентиментальное воспоминание о том, что я прибыл туда рабом, а сейчас я там землевладелец.

— Почему же не продать, если он хочет купить?

— Я думаю об этом, но, мне кажется, следует поехать туда и решить на месте.

— Ты тоже, конечно, поедешь?

— Конечно, — повторила она.

— Я тоже должна поехать, — добавила я.

— Конечно, и ты поедешь, и Джекко. Мы все поедем.

— Интересно, — спросила я вдруг, — увидим ли мы Дигори?

Воцарилось молчание, словно все вспоминали, кто такой Дигори. Потом отец сказал:

— Моя дорогая девочка, это все равно, что искать иголку в стоге сена. Люди в поисках подневольных рабочих съезжаются туда со всех сторон, он может быть в любом конце Австралии… в Виктории, в западной Австралии, даже в Кливленде. Это большая страна, ты ведь понимаешь.

— Бедный мальчик! — вздохнула мама. — Боюсь, что ему там несладко.

— Он, без всякого сомнения, уже обосновался там, сказал отец.

— Рано или поздно это должно было произойти.

Мы действительно собираемся предпринять путешествие?

— Ты столько раз обещал нам поездку, — напомнила я ему. — Но я не думала, что так скоро.

Когда приехали Хансоны, мы обсуждали предстоящую поездку с ними. Они очень заинтересовались.

— Если земля приносит доход, — сказал Рольф, — зачем ее продавать?

— Она слишком далеко, чтобы ее держать, — ответил отец. — Здешних владений для меня достаточно.

Хансоны много говорили о своих владениях, которые с каждым годом увеличивались. Мои отношения с Рольфом претерпевали изменения. Когда он приезжал в Кадор, я понимала, что это в основном из-за меня. Свой интерес к Дори Мэйнор он объяснял тем, что хочет стать владельцем обширных земельных владений, как мой отец.

Что до меня, я тоже много думала о Рольфе. Он до сих пор производил на меня совершенно особое впечатление. Он тоже с большим интересом относился ко мне, и мои родители смотрели на нас как на потенциальных жениха и невесту.

Поженимся ли мы? Теперь я была очень не уверена в своих чувствах к нему. С одной стороны, мысли об этом доставляли мне удовольствие, в то время как память о той ночи причиняла мне страдания. Конечно, он был мне небезразличен, мне нравилось находиться рядом с ним. Я боролась с воспоминаниями и отчаянно пыталась убедить себя, что произошла какая-то ошибка.

Однажды мы прогуливались верхом в лесу. Проезжая мимо сгоревшей хижины, мне очень захотелось поговорить с Рольфом о той ночи, но я не смогла заставить себя завести об этом речь. Я боялась, что он скажет: «Да, я был там. Я хотел посмотреть, как они поведут себя в такой ситуации и будут ли они похожи на своих предков». Тогда между нами было бы все кончено. Я, очевидно, предпочитала продолжать жить в неопределенности, чем услышать правду, которая раз и навсегда положила бы конец нашим отношениям.

Я была очень молода и неопытна в жизни. Дни казались такими скучными, когда он не приезжал.

— Когда же состоится предполагаемая поездка в Австралию? — спросила я у отца.

— О, это требует немалых приготовлений. Кроме того, я еще не уверен, поедем ли мы. Я хочу сначала кое-что обдумать.

Я сказала матери:

— Я думаю, что и на этот раз будет, как со всеми поездками, которые мы должны были совершить. Папа слишком любит Кадор, чтобы покинуть его надолго.

Она была готова согласиться со мной:

— Я попытаюсь убедить его продать землю Грегори Доннеллу и обрубить все связи с Австралией.

— Мне почему-то кажется, что он не желает делать этого. С Австралией связана значительная часть его жизни.

— Я не думаю, что нужно лелеять подобные воспоминания. В любом случае скоро мы поедем в Лондон и Эверсли. Я хочу повидать Амарилис, а ты прекрасно проведешь время с Еленой. Она тебя посвятит во все тонкости выхода в свет.

— Неужели так уж необходимо выйти в свет?

— Для молодой леди необходимо выйти на большую арену. У тебя, конечно же, будут вечера, балы и другие развлечения.

Я скорчила гримасу.

— Ну что ты, Аннора, тебе это понравится. Ты должна увидеть свет. Ты не можешь быть заперта навечно в Корнуолле, когда-нибудь ты же выйдешь замуж. Не такая уж плохая идея — узнать людей.

— Но это жестоко, Елена того же мнения: нарядиться, чтобы выставить свои прелести, как на представлении, а если ты не понравишься, все ужасно.

— Бедная Елена! — сказала мама. — Она славная девушка. Мне иногда кажется, что мужчины просто глупы: они проходят мимо девушек, которые могут стать прекрасными женами.

— Какое счастье, что дядя Питер не мой отец! Он слишком честолюбив… по отношению к себе и своим детям.

Лицо моей матери застыло, как обычно при упоминании его имени, и я уже была не рада, что заговорила о нем.

— Да, — сказала она. — Тебе повезло. Я всегда считала, что у меня лучший в мире отец, но тебе в этом отношении повезло так же, как и мне.

Я порывисто обняла ее:

— Я знаю, и поэтому мне так жаль Елену.

— Прежде всего он хочет, чтобы ты была счастлива. Тебе нравится Рольф?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, он к тебе неравнодушен?

Я почувствовала себя сконфуженно и промямлила:

— Да… конечно, он мне нравится.

— И только?

— О, он мне нравится… я думаю.

Она улыбнулась:

— Твоему отцу и мне он очень нравится.

Я не ответила, и она поменяла тему разговора.

В начале июня мы покинули Кадор. Джекко должен был присоединиться к нам позже, поэтому отец, мать и я путешествовали без него. Мы должны были провести несколько дней в Лондоне, прежде чем ехать в Эверсли. Обосновались мы в фамильном особняке на Альбемарл-стрит, а тетя Амарилис и Елена почти каждый день посещали нас.

В тот вечер они пригласили нас на ужин, и мы были рады принять это приглашение. Я подумала, что Елена выглядит счастливее, чем когда я увидела ее в последний раз, и мне стало интересно, что же произошло.

— Что случилось? — спросила я ее, как только мы остались вдвоем.

— Я… я встретила одного человека… Аннора, я никогда не встречала никого, кто был бы таким же милым и добрым. Именно это мне в нем нравится. Он не похож на других, он мягкий… и я думаю, что светский круг он любит не больше, чем я.

— Кто же он?

— Да, самое смешное во всем этом, что он довольно важная персона. Во всяком случае это относится к его семье. Он моложе меня на два года, Аннора, но он такой славный!

— Я уже слышала: ты сказала об этом. Расскажи мне наконец побольше об этом славном молодом человеке.

— Джон Милворд, лорд Джон Милворд. Ты слышала это имя?

— Признаюсь в собственном невежестве — Это очень важная фамилия… герцоги Кардингам. Только Джон, слава Богу, младший сын. То, что он заметил меня, совершенно удивительно. Мы встретились на балу. Я пыталась скрыться за какими-то растениями, но он подошел ко мне, и, немного поговорив, мы выяснили, что оба пытались сделать вид, что нас здесь нет. Это был первый случай, когда я действительно получила удовольствие от бала.

— Ты видела его после этого?

— О да. Если мы на каком-либо вечере оказывались одновременно, мы всегда находили друг друга.

— Это чудесно! А что говорит твой отец?

— Он не знает. Еще никто не знает.

— Я думаю, уже все заметили. Насколько я знаю, У этих мамаш с дочерьми на выданье соколиный взгляд.

— Я не думаю, что из этого что-то получится.

— Но почему бы и нет?

— Он очень молод.

— Твой отец не будет возражать?

— О нет, он будет доволен. Милворды — одна из старейших фамилий в стране.

— Но к нашей семье невозможно относиться свысока.

— Отец — торговец, хотя известно, что Милворды обеднели, а мой отец богат.

— Допустите женитьбу по расчету, и последствия не заставят себя долго ждать.

— О, Аннора, здесь совсем другое дело.

— Я знаю и очень надеюсь, что все устроится. Как здорово! Я буду с нетерпением ждать поездки в родовое имение, где ты станешь леди Милворд. Представляешь?

— Я так рада, что он всего лишь младший сын.

— Я думаю, это чудесно, Елена!

Я ни словом не обмолвилась о том, что мне сказала Елена, даже матери. Я горячо надеялась, что у нее все будет хорошо. Она казалась теперь совсем другим человеком.

В тот раз был действительно прекрасный вечер, хотя его устроили только для членов семьи. Приготовили разные увеселения, вечер проходил в великолепной столовой, без особых церемоний Тетя Амарилис сказала, что нам повезло, потому что дядя Питер смог присоединиться к нам и, возможно, именно его присутствие придало особое оживление.

— У Питера столько работы, что он редко бывает дома, — объяснила тетя Амарилис. — Всегда какие-то важные комиссии, особенно сейчас, когда он так занят в парламенте.

Она говорила о нем тоном почитания. Я подумала, что, должно быть, жить с таким человеком не слишком хорошо, хотя тетя Амарилис была, словно служитель в его храме.

Дядя Питер сказал, что очень рад видеть нас в городе.

— Мы разведываем обстановку, — ответил ему отец. — Нам нужно уже думать о выходе в свет Анноры.

— Уже поздно, я думаю, — сказала мама. — Скоро ей будет восемнадцать.

— Все сейчас запаздывают из-за недавних событий, — отозвалась тетя Амарилис. — Двор был в замешательстве: король долго болел, старая королева — тоже, но сейчас на троне — молодая королева, и, без всякого сомнения, нас ждут перемены.

— Вы уже видели ее? — с интересом спросила я.

— Мы были при дворе на ужине, — ответил дядя Питер.

— Какая она?

— Замечательная, — сказала тетя Амарилис. Она обернулась к Елене и Питеркину. — Вы ведь видели ее, когда она ехала в своей карете?

— Она очень молода и уверена в себе, — сказала Елена.

— Я думаю, ей необходимо быть уверенной в себе, — добавил Питеркин.

— Она действительно кажется полной уверенности, — сказал дядя Питер. Я думаю, это прекрасно, что в стране есть молодая королева, которой народ может искренне выражать свою любовь, — все устали от трясущихся стариков!

— Питер! — вскричала тетя Амарилис с показным ужасом, в котором таилось удовольствие.

— Это правда, моя дорогая! Георг под конец был совсем дряхлым стариком, а Вильгельм строил из себя дурака! — Он поднял брови:

— Долгие леты Виктории! Храни Бог королеву!

Все выпили за это.

— Вы будете на коронации? — спросила тетя Амарилис.

— О, приезжайте! — воскликнул дядя Питер. — Это историческое событие!

— Мы должны наведаться в Эверсли.

— Джонатан там справляется прекрасно.

— А было время, — сказала моя мама, глядя на дядю Питера, — когда ты думал, что он не сможет справиться с делами имения.

Он странно посмотрел на нее, словно они вспомнили что-то, чего не знали другие:

— Это была одна из моих ошибок, которые я совершаю редко.

— Коронационные празднования будут увлекательны, — сказала тетя Амарилис.

— Несколько официальных балов, приемов у короля и концерт, — добавил дядя Питер.

Тетя Амарилис с гордостью посмотрела на мужа, а Потом на детей:

— Ваш отец может пойти на любое из этих празднеств по своему желанию!

Дядя Питер взглянул на свою жену с любовью и, наверное, подумал: «Она — великолепная жена, одна из тех, которые считают, что их мужья всегда правы, смеются их шуткам и любят их, какими бы они ни были. Совершенных жен не так уж много». Это было характерно для дяди Питера, что именно ему должна была достаться такая редкая женщина. Мои родители любили друг друга, но между ними часто возникали разногласия. То же самое было с моими бабушкой и дедушкой; Тамариск и Джонатан не могли жить без бурь. Однако, только тетя Амарилис, с точки зрения ее мужа, могла быть совершенной женой.

— Моя дорогая, — сказал он с удовольствием, ибо кому не доставляет удовольствие такое откровенное восхищение, — я должен подождать, чтобы узнать, потребуется ли мое присутствие, но думаю, мы побываем на одном из балов.

Он посмотрел на меня:

— Боюсь, моя дорогая Аннора, что мы не сможем взять тебя с собой, поскольку ты еще не выезжаешь в свет.

— Я и не надеялась пойти, — ответила я ему. — Да и будем ли мы в Лондоне?

Отец помедлил с ответом, потом сказал:

— Я бы не хотел задерживаться здесь. Я думаю о поездке в Австралию, а дома меня ждет слишком много дел, с которыми я должен разобраться до отъезда.

— В Австралию! — воскликнул дядя Питер. — Как интересно! — И добавил с улыбкой:

— Воспоминания молодости, да?

— Точно, у меня же там земля.

— А у Питера новый великолепный проект, не так ли? — сказала тетя Амарилис.

Он посмотрел на нее с притворным раздражением, но я знала, что за этим опять кроется удовольствие, потому что все сейчас должны были услышать об очередном его достижении.

— Дорогая, — сказал он с упреком, — вряд ли им. будет это интересно.

— Напротив, нам очень интересно, — настаивал отец. — Что это за новый проект? Нам, провинциалам, хотелось бы услышать о последних достижениях правительства. Речь идет о ближайших выборах?

— Не о ближайшем будущем. Виги[1] теперь небезопасны, ты знаешь. Лорд Мельбурн, конечно, в прекрасных отношениях с королевой…

— Да, — сказала мать, — даже в провинции мы знаем, какие между ними хорошие отношения.

— Это значит, — продолжал дядя Питер, — что виги при помощи одного человека держат королеву в своих руках, но долго так продолжаться не будет.

— Ты имеешь в виду, что тори не потерпят? Так какой же дьявольский план вы измыслили, чтобы «подсидеть» своих врагов? — спросил отец.

— Никаких неконституционных мер! Все произойдет само собой.

— И когда у власти окажется правительство сэра Роберта Пила… вставила тетя Амарилис, с гордостью глядя на своего мужа.

— Пост в правительстве? — спросил отец, — Отлично, мы все надеемся на тебя, Питер, но мы уклонились от темы. Каково же твое последнее достижение? Ты только что собирался нам рассказать.

— Мы все внимание, — проронила мама, холодно взглянув на дядю Питера.

— Хорошо, — начал дядя Питер с деланым сопротивлением, — но еще ничего не ясно. Должна быть создана специальная комиссия. В столице много пороков. Наркотики…

Он взглянул на меня и помедлил. Вероятно, он думал о том, что я молода и не стоит в моем присутствии обсуждать неприятные реалии.

— Порочное управление… — продолжал он. — Председательское кресло в этой комиссии должен будет занять один из политических деятелей.

— Ты? — произнесла мама бесцветным голосом.

Он улыбнулся ей, и я заметила, что между ними словно проскочила искра взаимопонимания. Казалось, его это забавляет.

— Речь идет о целой группе политиков, но я думаю, что это вопрос выбора между мной и Джозефом Крессуэлом.

— Питер говорит, что, если бы он добился этого места, ему бы открылись большие возможности, — сказала тетя Амарилис. — Как ты думаешь, Питер? Министерство внутренних дел?

— Только когда потеряют силу виги лорда Мельбурна а тори Пила окажутся наверху, — сказал отец.

— Да, сначала должно произойти это, — согласился Питер. — Но это произойдет рано или поздно.

— Значит, действительно, — добавил отец, — это вопрос выбора между тобой и Крессуэлом?

— Я думаю, об этом можно говорить вполне определенно.

— Но, в самом деле, они же не будут так безумны, чтобы отдать этот пост Джозефу Крессуэлу! — горячо сказала тетя Амарилис.

— Не все обладают твоей рассудительностью, дорогая, — сказал дядя Питер, опять посмотрев на нее с глубоким чувством.

Отец продолжал:

— Крессуэл, конечно, хорошо известная личность.

Его комиссия по каналам работала успешно, он очень способный. Осмелюсь предположить, что в министерстве лорда Мельбурна он будет претендовать на очень высокий пост.

— Конечно, это так, но только в том случае, если он получит этот пост и проявит себя с лучшей стороны.

— Но ведь этого не произойдет, не так ли? — спросил отец. — Пост достанется тебе?

Дядя Питер пожал плечами:

— За Крессуэлом стоит лорд Мельбурн, а он все больше набирает силу. Он определенно обладает влиянием на королеву, и это делает его очень ценным для его партии.

— Но, как ты говоришь, земля под ним все-таки шатается?

— Я думаю, что это выяснится еще до ухода нынешнего правительства.

— Это выглядит как пожелание удачи противнику.

— Не называй так Крессуэла: вне министерства мы добрые друзья. Он сильный политический деятель, хотя, конечно, и на противной стороне. Я уважаю и восхищаюсь Крессуэлом. — Дядя Питер рассмеялся:

— Он не только человек, достойный восхищения, он еще и хорошего происхождения, а Мельбурн со своими мемуарами нуждается в таком окружении. Мы наносим друг другу визиты время от времени, и у него очень приятная семья, не так ли, дорогая?

— О, они очаровательны! — воскликнула тетя Амарилис. — Я их всех очень люблю. Молодой Джо очень славный… и эта девушка, Френсис.

— Да, и занятая очень благородным делом, — сказал дядя Питер. — Как видите, у меня великолепный соперник.

Через некоторое время мы оставили мужчин за портвейном и отправились с тетей Амарилис в гостиную.

— Как бы я хотела, чтобы вы подольше побыли в Лондоне! — сказала тетя Амарилис.

— Это было бы неплохо, — согласилась мама, — но мы должны еще съездить в Эверсли.

— Теперь, когда больше нет твоих родителей, тебе, наверное, грустно ездить туда, Джессика?

Мама кивнула:

— Там уже никогда не будет так, как раньше, но, я думаю, Клодина всегда рада нас видеть да и Джонатан с Тамариск.

— У этих двоих все прекрасно. Мама еще иногда приезжает к нам, но отец не любит покидать Эверсли.

— О, Амарилис, как все изменилось!

— Жизнь, конечно, меняется, но мы так счастливы, Джессика, в своем замужестве! Ты и Джейк, я и Питер.

Я так надеюсь, что нашим детям тоже повезет. Я так хочу, чтобы Питеркин нашел себе дело по душе. Елена, почему бы тебе не уговорить Аннору остаться у нас, пока ее родители будут в Эверсли?

Лицо Елены осветилось:

— О, это было бы славно!

Она умоляюще посмотрела на мою мать и потом повернулась ко мне:

— Ты бы хотела остаться, Аннора?

— Да, — ответила я, — я бы очень хотела посмотреть коронационные торжества.

— Не вижу препятствий, — сказала мать. — В конце концов, тебе это доставит больше удовольствия.

— Мы за ней присмотрим, не так ли, Елена? — сказала тетя Амарилис.

— Это было бы чудесно, — ответила Елена.

На следующий день было решено, что я буду жить в этом доме до возвращения родителей из Эверсли.

* * *

Впервые я встретила Джона Милворда в парке.

Мои родители отправились в Эверсли, и я наслаждалась общением с кузенами. Вне дома Питеркин, казалось, становился совершенно другим человеком, более раскованным Я подумала, что это еще одно доказательство того, какая пытка жить в тени такого преуспевающего отца Я делила спальню с Еленой, что было большой радостью для нас обеих, потому что, прежде чем заснуть, мы обычно еще долго поверяли друг другу свои тайны. Я очень много узнала о ней: она считала себя скучной и глупой, потому что уроки давались ей с трудом, а выход в свет и открытие того, что она непривлекательна для мужчин, стали для нее настоящим ударом.

Но теперь все изменилось: в ее жизнь вошел Джон Милворд.

Иногда к нам с Еленой присоединялся Питеркин, и мы ходили гулять вместе. Наш любимый маршрут лежал в парк, который казался мне источником неистощимого удовольствия. Нам нравилось ходить пешком, и мы обычно гуляли по Сент-Джеймс-Парку и Грин-Парку, выходя затем к Гайд-Парку и Кенсингтон-Гардену. Оттуда мы шли по Серпантин-стрит и стояли на углу Раунд-понд, глядя снаружи на Кенсингтонский дворец, где провела свое детство королева. Сейчас она жила в Бэкингемском дворце, и я надеялась, что нам удастся поймать ее взгляд из кареты, когда она будет проезжать мимо. Казалось, все тогда были довольны, что на престоле такая молодая королева.

Мы только что вошли в Гайд-Парк, и Питеркин указал мне на Апсли-хаус, дом герцога Веллингтона.

— И, — продолжал он, — в качестве компенсации за то, что ты не сможешь его увидеть и засвидетельствовать свое почтение, здесь есть огромная статуя Ахилла, возведенная в честь герцога.

Массивная фигура Ахилла, которая должна была символизировать мощь и величие мужского тела, олицетворяла также силу великого герцога.

Я прочитала надпись, которая гласила, что статуя посвящена Артуру Уэлсли, герцогу Веллингтону, и его храбрым товарищам по оружию. Она была отлита из пушки, которая использовалась в самых знаменитых сражениях герцога, включая Ватерлоо, и была создана на пожертвования женщин Англии, чтобы воздать должное воинской доблести.

— Вокруг нее было много споров, — сказал Питеркин. — Некоторые считают ее вульгарной, другие же говорят, что это работа гения.

— Не так ли всегда бывает с произведениями искусства? — сказала я. Большинство из них подвергаются критике, а когда они объявляются произведениями гения, каждый соглашается, как будто другого мнения никогда и не бывало.

— Когда я смотрю на нее, я думаю о том, чтобы пойти в армию, — сказал Питеркин.

Елена заметила:

— Несколько дней назад ты думал о парламенте.

Питеркин недовольно поморщился:

— Идти по стопам отца? Каждый скажет: «Он не то, что его отец!»

— Может быть, ты будешь лучше, — предположила я.

— Это невозможно!

Как раз в этот момент прогуливающейся походкой к нам подошли два молодых человека, и, прежде чем нас представили, я уже поняла по выражению лица Елены, что один из них был Джон Милворд.

— Какая неожиданная встреча! — сказал он, но по тому, как он смотрел на Елену, я поняла, что их появление было совсем не случайно, к тому же я вспомнила, что именно Елена настаивала на том, чтобы я посмотрела статую Ахилла, и по ее желанию мы так долго здесь пробыли.

— Аннора, — сказала она, — это лорд Джон Милворд.

Он склонился к моей руке. Да, в нем было что-то очень приятное, но что поразило меня больше всего, так это его молодость. Он выглядел еще моложе Питеркина, а тот был на два года моложе Елены. Мне он показался несколько хрупким, но у него были огромные карие глаза и доброе лицо. Возможно, я слишком долго смотрела на Ахилла? Он улыбался Елене, и я подумала: «Он действительно влюблен в нее».

Я была представлена другому молодому человеку, и, как только я услышала его имя, я вспомнила: Джо Крессуэл. Это значило, что он был сыном того человека, которого мой отец в шутку назвал противником дяди Питера.

Питеркин объяснил, что мы гуляли по парку, чтобы показать кузине Анноре некоторые достопримечательности. Джо Крессуэл заинтересовался, и я сказала ему, что приехала из Корнуолла. Мы немного поговорили о тех местах, о которых он знал не слишком много.

Мы шли впереди с Питеркином и Джо Крессуэлом, Елена и Джон Милворд сзади. Мы прогуливались, и Питеркин объяснял мне, что это место было когда-то названо Рингом и собирало модных щеголей, которые демонстрировали свои блестящие туалеты.

Джо Крессуэл сказал:

— Я должен тебе что-то сказать, Питеркин: я собираюсь выставить свою кандидатуру на ближайших следующего года еще долго. Я надеюсь, вы еще не скоро уедете в Корнуолл?

— Думаю, что пробуду здесь еще две недели.

Он улыбнулся с удовлетворением:

— Тогда, я надеюсь снова увидеть вас… скоро.

Елена и Джон Милворд вернулись, и мы решили, что пора нам возвращаться.

Это было замечательное утро. Елена была наверху блаженства, и я вынуждена была признать, что и мне доставила удовольствие неожиданная встреча с Джо Крессуэлом, сыном второго кандидата на высокую должность.

Этот вечер был одним из немногих, когда дядя Питер ужинал с нами. Во время ужина была упомянута встреча в парке.

Дядя Питер подмигнул нам:

— Не кажется ли тебе, что Джо очень приятный молодой человек, Аннора?

— Да, дядя. Мне он показался очень интересным.

Он повернулся к тете Амарилис:

— Нам нужно позвать Крессуэлов на ужин.

— До того… как все станет ясно?

— Думаю, очень скоро, дорогая. Я не хочу, чтобы люди думали, что между нами существует какая-то неприязнь только потому, что его шансы выше. Мы же, в самом деле, прекрасные друзья, но политика требует своего. Вы злейшие противники в коридорах министерства, но как только вы его покидаете, вся враждебность испаряется. Да, давай пригласим их на ужин в ближайшее время, Крессуэла и его жену.

Он взглянул на меня:

— А ты можешь пригласить молодого Джо.

Через три дня они пришли. Это был очень приятный вечер. Мистер и миссис Крессуэл мне очень понравились. Он был достаточно серьезный, даже педантичный, а она — полная противоположность своему мужу: милая, добрая, очень домашняя и заботливая.

Тем не менее, казалось, они идеально подходят друг другу. Мне было приятно встретить Джо снова. За ужином мы с ним сидели рядом, чтобы мы могли поговорить побольше, и я много узнала о его стремлениях пойти по стопам отца.

Дядя Питер благосклонно смотрел на нас, как будто ему было очень приятно, что мы находим общий язык.

Потом мы развлекались музицированием. Елена пела, я сыграла несколько пьес на пианино, Джо переворачивал для меня ноты.

Я думала, как здорово, что дядя Питер и мистер Крессуэл, несмотря на оспаривание важного поста, так дружны между собой, в их отношениях не было и тени неприязни и вражды.

Потом заговорили о поместье Крессуэлов в Суррее.

Миссис Крессуэл сказала, что иногда там собирается молодежь. У Крессуэлов была большая семья — три дочери и три сына, Джо был младшим.

Миссис Крессуэл, должно быть, заметила, что мы с Джо находим общий язык, потому что сказала:

— Вы должны посетить нас, мисс Кадорсон, до отъезда в Корнуолл.

— Это будет, вероятно, скоро, — сказала тетя Амарилис. — Сэр Джейк человек, который принимает мгновенные решения. Он вполне может приехать на следующей неделе и объявить, что все должны вернуться в Корнуолл, чтобы подготовиться к поездке в Австралию.

— Австралия, — повторил Джо. — Это интересно.

— У моего отца есть там довольно обширные земли.

Он жил там когда-то, много лет назад.

Тетя Амарилис посмотрела на меня с беспокойством, а дядя Питер явно наслаждался ситуацией.

— Хорошо, тогда мы назначим поездку на ближайшее время, — сказала миссис Крессуэл. — Как насчет этого воскресенья?

Я посмотрела на тетю Амарилис.

— Почему бы и нет? — сказала она. — Если ты хочешь, Аннора.

— Конечно, — продолжила миссис Крессуэл. — Елена и Питеркин будут сопровождать вас.

Так все устроилось.

* * *

Я видела Джо достаточно часто, даже до поездки.

Он мне нравился, но я не могла не вспоминать о Рольфе. Я сравнивала их: несмотря на то, что Джо был очень славным, он не выдерживал сравнения.

Думаю, все это оттого, что Рольф до сих пор остался моим идеалом. В нем была какая-то сила, которая, как мне кажется, должна быть главным в мужчине. Такая сила была у моего отца, ею в большей степени обладал и мой дедушка, даже в преклонном возрасте Джо ее не доставало, он казался уязвимым О них любой мог подумать, что они совладают с обстоятельствами, что бы ни случилось. Правдой было и то, что Джо казался мальчишкой. Для меня не было никакого сомнения, что, несмотря на страхи, которые родились во мне в ту ужасную ночь, я испытываю глубокое чувство к Рольфу.

Джо интересовался мной. Во всяком случае так думала Елена, а также, я полагаю, дядя Питер и тетя Амарилис. Тете Амарилис нравилось, когда молодые люди счастливы вместе, особенно если они подходят друг другу, по мнению родителей.

Так наступило это воскресенье, которое оказалось для меня одним из самых приятных за долгое время.

Имение Крессуэлов находилось в Суррее, среди зеленых полей, которые так отличаются от Корнуолла, с его диким ландшафтом. Здесь поля выглядели так, словно были недавно скошены, а деревья пострижены, и на них не обрушивались весенние льды, как на наши.

Во всем здесь ощущалось процветание. За время пути мы проехали несколько небольших деревень, со старыми церквушками и богадельнями, и во всем была видна заботливая рука хозяина. В наших корнуоллских деревнях нечего было и думать о благосостоянии и хорошей планировке.

Рольф однажды сказал, что существует разница между англосаксонской дисциплиной и кельтской беспорядочностью.

Дом Крессуэлов был большой, а комнаты удобные.

В огромной гостиной, французские окна которой выходили на зеленую лужайку, везде лежали книги, даже на полу. Там был большой камин и перед ним — длинная скамеечка для ног. Входя сюда, каждый чувствовал облегчение, потому что понимал, что здесь можно чувствовать себя как дома.

Миссис Крессуэл вышла нас приветствовать. Она тепло обняла нас и сказала, что очень рада нашему приезду Она сообщила, что приехала Френсис, чего она не ожидала, и спросила, не возражаю ли я против того, чтобы разделить комнату с Еленой.

— Милая Френсис! — воскликнула она. — Она всегда так занята. Так приятно видеть ее здесь.

Меня представили присутствующим членам семьи.

Две дочери Крессуэлов были замужем — одна жила в Суссексе, другая — на севере Англии. Флора, что жила на севере Англии, приехала с двумя славными детьми.

Она была очаровательной молодой женщиной. Брат Джо, доктор, практиковал недалеко отсюда, и он заехал с женой только на ужин. Более всего меня интересовала встреча с Френсис Крессуэл Она была очень серьезна, и уже в эту первую нашу встречу мне стало ясно, что у нее есть цель в жизни.

Она, как и Джо, придерживалась взглядов отца на жизнь.

— Это моя сестра Френсис, — представил ее Джо с гордостью.

— Очень рада познакомиться, — ответила я.

— И я, — ответила она. — Джо мне много говорил о вас.

К нам присоединился Питеркин:

— Френсис занимается благородным делом. Френсис, ты просто чудо!

Джо. Он, правда, играет не так хорошо, но постарается. Потанцуйте с Джо.

Мистер и миссис Крессуэл присели, пока молодежь танцевала. Я часто вспоминала потом, как они, смеясь и притоптывая ногами в такт музыке, смотрели на свое семейство и гостей с удовлетворением.

Когда все разошлись спать, Елена и я долго лежали без сна, вспоминая этот вечер.

— Правда, было славно? — спросила Елена.

— Правда, — согласилась я. — Особенно для тебя, когда прибыл твой обожаемый воздыхатель.

— Это все миссис Крессуэл. Она пригласила его специально для меня.

— Она замечательная женщина!

— Мистер Крессуэл совсем другой, но очень милый.

— Он очень хороший человек и достоин своей семьи.

В конце концов, мы сами создаем свое счастье, не так ли?

— Иногда вмешиваются другие.

— Это наше дело, — сказала я.

Так ли? Я подумала о. Елене, как появился у нее Джон Милворд. Для нее то было чистой случайностью.

Если бы он не появился в ее жизни, она всегда оставалась бы робкой, скромной, считающей себя непривлекательной, так что и другие уже начали считать так же.

Но я слишком устала, чтобы долго думать об этой проблеме, и незаметно соскользнула в сон.

Утром все отправились в церковь. Мы сидели на скамейках семьи Крессуэлов, заполнив их до отказа.

Церковь тринадцатого века, с мемориальной надписью на стене, которая гласила, что здесь молились все поколения семьи Крессуэлов.

После службы я сказала, что мне хочется посмотреть местное кладбище. Кладбища всегда интересовали меня: мне нравилось читать надписи на надгробиях и представлять себе, какими были эти люди при жизни: старики, молодые, вырванные из жизни в юности, и дети. Мне нравилось быть одной, чтобы впитывать тишину кладбища и спокойствие воздуха. Казалось, это возвращает прошлое, и я чувствовала себя живущей много столетий назад.

Я бродила неподалеку от всех и, обходя здание, столкнулась лицом к лицу с викарием, который только что вышел из боковой двери. На нем еще была одежда священника.

Он улыбнулся мне:

— Вы здесь с Крессуэлами, я полагаю?

— Да, — ответила я, — Я осматривала кладбище.

Надписи на могильных камнях возбуждают мое воображение.

Он кивнул.

— У Крессуэлов часто бывают гости. Очень приятно их всех видеть в церкви. Мы здесь очень многим обязаны мистеру Крессуэлу.

— Они известны здесь на протяжении многих поколений.

— Здесь всегда жили Крессуэлы, в течение четырехсот лет, я думаю. Они всегда отличались добротой к людям, но теперешний мистер Крессуэл превзошел всех, по моему мнению. Мы им гордимся. Он — растущий политик. Здесь все скажут вам, что он должен быть премьер-министром. Очень многие считают, что он сможет сделать больше, чем лорд Мельбурн.

— Я вижу, у него здесь много сторонников.

— И это произойдет. Он получит почести, которых заслуживает: на очереди — должность председателя комиссии. Когда он ее получит, для него откроются большие возможности. Очень важно, чтобы нами правили порядочные люди. Мы хотим, чтобы наши кормчие были умными, проницательными и обладали высокими моральными качествами. К несчастью, многим не хватает последнего.

— Вы совершенно правы.

— Ну, мне пора. Моя жена побилась об заклад, что я обязательно по дороге прочту проповедь. Было очень приятно побеседовать с вами. Надеюсь, вы хорошо проведете оставшееся время в наших местах.

Я услышала, что меня зовет Джо, и пошла в церковь. Потом все вернулись домой.

За обедом много говорили и долго сидели за столом, не в силах оторваться от беседы. В середине дня мы отправились на прогулку — Джо, я, Питеркин, Елена и Джон Милворд. Мне нравилось видеть Елену такой счастливой: она была очень разговорчива и даже пыталась острить. Как меняет людей любовь!

Вечер был похож на предыдущий, за исключением танцев. Джо и я играли дуэты, а вся компания исполняла печальные и смешные гимны и баллады.

Когда мы шли к себе, Елена сияла Она не сказала ни слова, пока мы не легли в постели. Потом она прошептала:

— Аннора, ты не спишь?

— Нет, сплю.

Она рассмеялась этому как веселой шутке.

— Иди сюда, — сказала я, — и расскажи мне все.

— Ты догадалась?

— Я догадалась, что что-то произошло. Ты выглядишь так, как будто только что поцеловала лягушку, которая превратилась в принца.

— Он просил моей руки, Аннора!

Я выскочила из кровати и, прыгнув к Елене, стала ее обнимать.

— О, Елена, я так рада!

— Это случилось во время сегодняшней прогулки.

Он предложил мне выйти за него замуж! Я не могу в это поверить.

— Зато любой другой поверит. Стоит только увидеть вас вместе, чтобы сразу стало ясно, куда дует ветер.

— Это так очевидно?

— Это ясно, как белый день!

Я поцеловала ее и вернулась в свою постель.

— Знает ли его семья?

— Нет еще, и мы собираемся подождать.

— Он боится, что они не согласятся?

— Джон не думает, что возникнут проблемы, но это такая гордая семья… один из самых старых родов.

Конечно, они не богаты…

— Твой отец будет доволен.

— Я тоже так думаю: здесь не будет никаких проблем. Отец мечтает о подобном еще со времен моего первого выхода в свет. Он потратил много денег на мое представление, и, кажется, не совсем напрасно.

— Ты говоришь об этом как о сделке.

— Таков и есть выход в свет., в каком-то смысле.

Но когда люди влюбляются…

— Да, это другое дело, сделки существуют только для их родителей. Говорил ли тебе отец, что он разочарован твоим представлением?

— Нет, но я догадалась. Я почувствовала, что он презирает меня.

— Да, теперь придется ему переменить мнение.

Великий Милворд, а?

— Младший сын, — сказала Елена с усмешкой и горячо добавила.

— Слава Богу!

— Все будет в порядке. С наследником рода было бы по-другому, но младший волен влюбляться — О, Аннора, разве это не чудесно? Но пока ни слова никому. Ты не скажешь, правда?

— Можешь на меня положиться, но скоро это выйдет наружу. Мое чутье никогда меня не обманывает.

— О, Аннора, я так рада, что ты осталась с нами.

Я надеюсь, ты еще не уедешь?

— Я тоже надеюсь, — заверила я ее.

Еще некоторое время мы не спали, продолжая болтать. Мне было жаль, что надо уезжать на следующее утро.

О предложении Елене больше не было сказано ни слова. Джон Милворд, очевидно, выжидал подходящего момента, чтобы поговорить со своим отцом. Я всегда чувствовала, что он робкий человек.

Мне было интересно, догадалась ли тетя Амарилис.

Возможно, нет, потому что повсюду царило всеобщее оживление по поводу коронации королевы.

Улицы заполнились народом со всей страны. За несколько дней до события люди устраивались на ночь прямо на тротуарах, таким сильным оказалось желание увидеть процессию.

Дядя Питер участвовал в работе нескольких комитетов, и мы почти не видели его в эти дни.

Городской дом Крессуэлов находился на Сент-Джеймс-стрит, по которой должна была проходите процессия. Меня, Елену и Питеркина пригласили присоединиться к их семье, чтобы наблюдать за происходящим из окон.

Какое это было впечатляющее зрелище! Колокола звонили во всем Лондоне. Я была глубоко взволнована при виде процессии. Много иностранных гостей прибыло, чтобы принять в ней участие, и особенно выделялись немецкие родственники королевы. Странно, но маршал Солт, наш недавний враг, представлял Францию. Меня удивило, как его приветствовала многоголосая толпа. Но самый волнующий момент настал, когда мы увидели королеву, казавшуюся такой юной в облачении из ярко-красного бархата и золотых кружев, с алмазной диадемой на голове. Я не видела ее возвращения из аббатства, но могла представить себе, как она ехала по улицам к Бэкингемскому дворцу в полном облачении, со скипетром и державой в руках.

Это был день великого ликования. Я радовалась, что осталась в Лондоне по такому случаю, но мне было жаль, что мои родители его не видели. После их возвращения нам предстоит отправиться в Корнуолл, а этого мне совсем не хотелось, потому что меня заняли дела Елены. Я хотела присутствовать на официальной церемонии предложения руки, и, кроме того, меня интересовала семья Крессуэлов, особенно Джо.

Дружба между нами крепла.

Елена была очень возбуждена, потому что собиралась на один из официальных балов, которые давались в честь коронации.

— Мне жаль, что ты не можешь пойти, Аннора, — сказала она.

Я улыбнулась: «Совсем недавно она поздравляла бы меня с этим обстоятельством».

Она надела новое бледно-розовое платье, и никогда раньше она не казалась мне такой милой: не столько бледно-розовый цвет был ей к лицу, сколько счастье.

Я знала, что Джон Милворд будет на этом балу. Я надеялась, что он скоро поговорит со своим отцом, долгое ожидание начало казаться мне угрожающим. Я думала, что все зависит от того, как много денег им нужно, и достаточно ли богат отец Елены, чтобы устроить торжества, которые удовлетворили бы их тщеславие.

Вместе с сестрой Френсис пришел Джо. Я обрадовалась.

— Я думала, что вы будете на балу, — сказала я Джо.

— Мои родители там, они представляют семью.

Френсис сказала, что для балов у нее нет времени.

Она приехала, чтобы добиться согласия владельцев заводов повысить зарплату своим рабочим.

— Я подумала, что во время эйфории по поводу коронации они будут в более великодушном настроении.

— И что они? — спросил Джо.

— Отказ! Мне, вероятно, придется прибегнуть к решительным действиям: обратиться к прессе или еще что-нибудь.

— Вы видите, что моя сестра — довольно воинственная леди? — сказал мне Джо.

— Вы навестите нас, не так ли? — спросила она меня.

— Я собираюсь пригласить Аннору на следующей неделе, — сказал ей Джо.

— Хорошо, пригласи и Питеркина. Он проявляет неподдельный интерес. Это славный дом, не так ли?

Там такие большие комнаты, как раз то, что мне нужно.

Только очень тесно. Если бы у меня был еще один дом…

— Как насчет денег? — спросил Джо.

— Отец очень щедр. Я хочу поговорить с ним о том, чтобы некоторые члены парламента оказали нам поддержку. Многие из них декларируют свою озабоченность положением бедных, но их сочувствие обычно не заходит настолько далеко, чтобы потревожить их кошельки.

— Я надеюсь, ваш отец получит поддержку, — сказала я.

— Мы не смогли бы много добиться без его помощи. Сколько комнат в этом доме?

— Хочешь осмотреть?

— Мне бы очень хотелось, — сказала Френсис. — Что бы я из него сделала!

Так я показала им дом. Мы дошли до самого верха.

Осталась последняя комната, к которой вела небольшая лестница.

— Что там, наверху? — спросила Френсис.

— Кабинет дяди. Он вне досягаемости, никому не позволяется входить туда, кроме тети Амарилис, которая убирает комнату.

— Она сама убирает ее?

— Да, дядя не хочет впускать туда больше никого.

Он говорит, что слуги портят вещи. Исключение делается только для тети Амарилис, она убирает там два раза в неделю.

— Как это странно. Там, наверное, хранится что-то важное?

— О, только его архивы и документы, но комната всегда заперта. А там мансарды для слуг.

Мы спустились вниз и скоро заговорили о коронации и о том, какое оживление внесла новая королева в жизнь страны.

Я еще не спала, когда Елена вернулась с бала. Я села на кровати и посмотрела на нее. Она вся светилась от счастья.

— Все прошло чудесно! Герцог и герцогиня были там, и они приняли меня очень любезно. Папа и мама говорили с ними, они все довольны. Все в порядке, Аннора! Все устроилось. Джон официально просил моей руки. Об этом будет объявлено в газетах через день-два. Я думаю, венчание состоится, как только будут завершены все приготовления. Аннора, ты должна остаться на венчание.

— Как удивительно! Просто сказка!

— Гадкий утенок, который превращается в лебедя.

— Нет, принцесса, которая не знает, как она красива, пока не появляется принц и не говорит ей об этом.

— О, Аннора, ты говоришь такие чудесные вещи.

Я рада, что ты здесь, ты принесла мне счастье!

— Какая ерунда! Ты сама его добилась. Теперь вам с Джоном только «жить-поживать и добра наживать».

— Я не хочу спать! Мне хочется только лежать и думать об одном.

Мне тоже не удалось уснуть. Я лежала и слушала, как она рассказывает о прибытии на бал, о благосклонном приеме со стороны герцога и герцогини, и каждый выражал уверение, что это самая замечательная пара, которую он когда-либо видел.

* * *

Мне не удалось увидеть миссию Френсис Крессуэл, потому что неожиданный удар обрушился на нас.

Это произошло спустя два дня после бала, посвященного коронации. Когда я спустилась к завтраку, то увидела тетю Амарилис и Питеркина, которые были поглощены чтением утренних газет.

— Интересно, кто это может быть? — говорила тетя.

— Сказано, «видный и уважаемый политический деятель».

— Думаю, его имя скоро станет известно?

— Они держат это в тайне, чтобы возбудить у публики интерес. А что думает папа?

— Вряд ли он что-то может знать о таком человеке.

— О ком идет речь? — спросила я.

Питеркин, который как раз в это время брал для себя что-то с сервировочного столика, ответил:

— Настоящий скандал! Кто-то попал в переделку.

Что ты будешь есть, Аннора? Ветчина очень вкусная.

Газеты полны подробностей. Прошлой ночью этого человека поймали с женщиной очень сомнительной репутации. В ее комнате разразился скандал, а другой… заявивший, что является ее мужем, стал разбираться с ним. Вызвали полицию и всех арестовали.

— Ненавижу такие вещи, — сказала тетя Амарилис. — Такая грязь!

— Невидимая для других сторона жизни время от времени дает о себе знать, — сказал Питеркин. — Между прочим, Аннора, тебя устраивает пятница, чтобы посетить миссию Френсис?

В этот же день газеты сообщили имя человека, о котором уже говорили все.

Я услышала выкрики мальчишки-газетчика на улице и сбежала вниз, чтобы узнать новость. Один из слуг уже нес газету, и у него были такие глаза, как будто они готовы выскочить из орбит.

— Кто это? — крикнула я.

— Они назвали его, мисс. Это невероятно… но это мистер Джозеф Крессуэл.

Я не могла поверить своим ушам. Такое не могло быть правдой, здесь какая-то ошибка.

Тетя Амарилис была совершенно расстроена. Она все время твердила:

— Это опечатка. Они написали не то имя. Только не этот милый, добрый, умный мистер Крессуэл. Должно быть, какой-то другой Крессуэл.

Мы все были убеждены, что произошла какая-то ошибка, и ждали дядю Питера, чтобы узнать его реакцию. Когда он явился, все собрались вокруг него.

Он выглядел потрясенным и повторял то же, что и мы:

— Это, несомненно, ошибка. Это не может быть Правдой.

— Как же у них оказалось его имя? — спросил Питеркин.

— Единственное, что приходит мне на ум, что настоящий виновник назвал не свое имя, а первое, которое пришло ему в голову В конце концов, его имя широко известно в обществе.

Тетя Амарилис облегченно вздохнула:

— Конечно, это все объясняет. Ты попал в самую точку, Питер.

— Я надеюсь, что это недоразумение, — сказал дядя Питер, — но оно уже причинило ему немало вреда.

— Но ведь, если будет доказано, что его имя употреблено случайно, он, наоборот, поднимется в глазах общества, потому что ему причинили вред, предположила я.

— Дорогая моя, — ответил дядя Питер, — это всего лишь мое предположение.

Но вышло совсем не так. Человек, который был замешан в том, что газеты назвали «скандалом в публичном доме», был действительно Джозефом Крессуэлом. История звучала так: его экипаж сбил на Пэнтон-стрит молодую женщину. Он вышел убедиться, что с ней все в порядке, и, поскольку она показалась ему слишком потрясенной, проводил ее домой.

Он действительно вошел в ее комнату, но провел там не более пяти минут, как вдруг туда ворвался мужчина и обвинил его в аморальном поведении.

Я поверила. История показалась мне правдоподобной. Поскольку экипаж, в котором он ехал, сбил женщину, простой вежливостью было довести ее до дома. Мне легко было представить, как это случилось.

Конечно, Крессуэл отвел ее, чтобы убедиться, что не осталось никаких болезненных последствий, но в какую ужасную ситуацию он попал!

Молодую женщину звали Хлоя Кит, она была известна как проститутка. Ее квартира соседствовала с мужским клубом не очень хорошей репутации, а мужчина, который ворвался в комнату, не являлся мужем Хлои, но, по ее словам, был близким другом.

Было похоже на то, что этот шантаж становится неординарным событием. В конце концов, это была не такая уж необычная ситуация, но она получила такую широкую огласку потому, что в ней был замешан хорошо известный политик. Он должен был предстать перед судом.

— Безумие, — говорил дядя Питер, — провожать домой такую девицу.

— Он же не видел в этом ничего дурного, — отвечала тетя Амарилис. Джозеф должен был это сделать, поскольку именно его экипаж сбил ее.

— К несчастью, это так. Теперь уже неважно, чем все кончится, ясно одно, что многие люди поверят в самое плохое, а Джозеф Крессуэл зарекомендовал себя защитником добродетели. Председательское кресло в этом комитете… а комитет должен был заниматься искоренением греха.

— Об этом месте уже не может быть и речи! — воскликнул Питеркин.

— Едва ли это возможно теперь, я думаю, — согласился дядя Питер.

— Значит, ты… — начала тетя Амарилис.

— Дорогая, давай не будем говорить на такую тему сейчас. Это трагедия для Крессуэла. Я бы много отдала, чтобы подобное не случилось. Мне бы не хотелось воспользоваться его положением в таких обстоятельствах — Конечно, я понимаю, — ответила тетя Амарилис. — Извини, что я заговорила об этом, но почему-то мне пришло в голову… Конечно, именно так ты и должен себя чувствовать.

— Теперь все изменится и для Джо, наверное, — заметил Питеркин. — Вряд ли он будет избран кандидатом на ближайшие выборы. Это трагедия для всей семьи, если не докажут, что все сфабриковано этой Хлоей. Почему бы ей и не…

— Вероятно, это шантаж, — заключил дядя Питер, — и они плохо его разыграли.

— О, Боже! — вздохнула тетя Амарилис. — Какими злыми могут быть иногда люди. Мне так жаль милую миссис Крессуэл и всю семью.

* * *

Я продолжала думать о них, вспоминая то счастливое воскресенье, и мне тоже было грустно. Я думала, как все может отразиться на судьбе Джо.

Питеркин сказал мне:

— Пойдем навестим Джо. Я хочу, чтобы они знали, что я нисколько не сомневаюсь в том, что мистер Крессуэл говорит правду.

Я обрадовалась, потому что как раз хотела предложить сходить к Крессуэлам. Мы шли к дому на Сент-Джеймс-стрит, и по дороге нам встретилось несколько продавцов газет.

— Читайте о любовниках Хлои! — кричали они.

Я сказала:

— Они все о том же.

— Так всегда бывает. Если бы Крессуэл не был хорошо известной личностью, мы ничего бы не узнали.

Шторы на окнах дома были задернуты. Мы прошли в ворота и поднялись по ступенькам, минуя двух каменных львов, которые, как часовые, стояли по обе стороны двери.

Несколько прохожих остановились, наблюдая за нами из любопытства: кто мы такие, что решились прийти в дом стыда.

Дверь неожиданно открыла служанка, которая сначала посмотрела на нас сквозь стекло.

Питеркин сказал:

— Доброе утро. Дома ли мистер Джо Крессуэл?

— Нет, сэр. Никого нет. Все уехали, и это все, что я могу вам сказать.

Пока мы говорили, я услышала стук, а затем звук разбитого стекла.

— Уже третий камень попадает в окно. Я думаю, вам лучше уйти. Могут подумать, что вы имеете отношение к этой семье.

Она закрыла дверь. Мы с Питеркином посмотрели друг на друга в замешательстве, он был очень зол. Мы уже шли обратно, когда несколько прохожих опять с интересом разглядывали нас.

— Как бы я хотела увидеть Джо. Я хочу, чтобы он знал, что мы этому не верим.

— Может быть, стоит написать в Суррей? Я думаю, они там.

— Да, только дать ему знать, что мы думаем о нем.

* * *

Я написала в тот же день, как мне жаль случившегося и что мы все верим его отцу.

«Все пройдет, — написала я. — Любой, кто знает вашу семью, понимает, что это не может быть правдой».

Я получила от Джо короткую записку, в которой он благодарил меня за сочувствие, но ничего не сообщил о своих планах и не предложил встретиться В назначенный день дело слушалось в суде. Все были уличены в нарушении спокойствия, в том числе и мистер Крессуэл, которого обвинили также в даче ложных показаний. Казалось, случилась тривиальная история — тысячи подобных происходили каждый день, но это был конец политической карьеры Джозефа Крессуэла.

Я подумала о том, что сейчас происходит в его семье. Конечно, добрая, заботливая миссис Крессуэл поверит своему мужу так же, как и любой из членов его семьи, но не будет ли унизительного сомнения?

Кто бы мог поверить, что семейное благополучие может быть разрушено таким событием.

Если бы хоть газеты, наконец, прекратили муссировать эту тему, но они продолжали: «Наши репортеры говорят с Хлоей», «Любовники Хлои», «Молодая Хлоя Кит рассказывает о себе: как она осталась сиротой и должна была заботиться о себе сама, как господин по имени Джозеф Крессуэл пытался вовлечь ее в грязный разврат…»

* * *

Питеркин и я отправились в миссию Френсис. Это был большой дом, расположенный на главной улице, от которой в разные стороны ответвлялись небольшие переулки. Когда мы проходили, я ловила взгляды торговцев на этих улочках. Их лотки были уставлены самыми разными вещами — старая одежда, фрукты, овощи, горячие пироги, лимонад и книжечки баллад.

Повсюду стоял шум, торговцы нахваливали свой товар.

На одном углу улицы стоял дом, в котором сдавались меблированные комнаты, а на другом — магазин, где, вероятно, продавалось спиртное, потому что оттуда, пошатываясь, вышел мужчина в компании двух женщин.

Мы поспешили дальше и, найдя нужный нам дом, поднялись по ступеням к открытой двери. Войдя, мы увидели там бедно обставленный холл. Появился молодой человек среднего роста, с каштановыми волосами и серыми глазами. Меня удивила его серьезность.

— Чем могу помочь? — спросил он.

— Мы хотели бы увидеть мисс Крессуэл.

— Сейчас ее нет, но она будет очень скоро. Ее внезапно вызвали. Проходите, садитесь.

Мы проследовали за ним в одну из комнат. В ней стояли два стула, стол и еще какая-то мебель. Он предложил нам стулья, а сам устроился на столе.

— Могу ли я чем-нибудь помочь? Я — один из помощников мисс Крессуэл.

— Мы только пришли с ней повидаться.

— Она необыкновенная девушка, правда? — сказал он. — Мы здесь все восхищаемся ею.

Он нахмурился. Я предположила, что он пытается доказать нам, что все здесь держат сторону семьи Крессуэлов.

Он сообщил нам, что работает в миссии два месяца и считает это очень благодарным делом. В это время появилась Френсис.

— Спасибо, Мэтью, — сказала она. — Я вижу, ты развлекаешь моих посетителей?

Когда он ушел, Френсис заняла его место на столе.

— Здорово, что вы пришли. Хотя ужасное обстоятельство…

— Это просто смешно! — выпалил Питеркин.

— Я знаю, и, тем не менее, оно приносит столько несчастий.

— Что теперь будет? — спросила я.

Она пожала плечами:

— Отцу придется покинуть арену политической жизни, и это после всего, что он сделал. А у него были такие планы! Было почти решено, что он попадет в комитет…

— Как все переносит семья?

— Стоически, все за него. Джо, конечно, это больше всего повредит.

— Ты думаешь, разрушится его карьера? — спросила я.

— Да, поскольку сейчас… О, это был тяжелый удар для всех нас. На мне, правда, это не отразится.

Ужасно только, что отец попал в эту историю, но здесь все шито белыми нитками.

— Я написала Джо, — сказала я, — и получила короткий ответ.

— Единственное, чего мы хотим, это, чтобы нас оставили в покое.

— Уверен, что чувствовал бы то же самое, — сказал Питеркин.

— Джо думает, что отец попал в ловушку. Это безумная идея, конечно, но Джо не в том состоянии, когда можно спокойно рассуждать.

— Френсис, — сказал Питеркин, — мы можем чем-нибудь помочь?

— Здесь ничем не поможешь. Самое лучшее — оставить их на время в покое.

— Ты продолжаешь заниматься своим делом, как обычно?

— Со мной работают замечательные люди: Мэтью Хьюм, которого вы только что видели, — типичный их представитель. Единственное, чего мы хотим, — это помогать людям, сделать общество хоть немного терпимее по отношению к обездоленным. Что касается людей, которые живут в округе, они не слишком щепетильны. Кроме того, большинство из них не умеет читать. Они понимают, как легко девушкам стать проститутками. Они обычно говорят: «Они должны на что-то жить, а это единственный способ». Они не стали бы обвинять моего отца, даже если бы обвинение было бы справедливым, как и те, кто платит им гроши за работу. Здесь другая мораль. Я думаю, что мораль зависит от среды, в которой живешь, а высшие и средние классы оказываются даже слишком моральны в таких делах. Вы должны быть безупречны, и, если вы даже «отбиваетесь от стада», все должно быть «шито-крыто». Грех является грехом, только когда он становится публичным достоянием, ханжество — закон нашего времени.

Она говорила взволнованно и понравилась мне больше, чем раньше.

Наше посещение не получилось таким, как мы его планировали, хотя мы и осмотрели дом. Верхние комнаты были уставлены рядами кроватей для бездомных, потом Френсис показала нам кухню, в которой на огне закипал котел с супом.

— Этого так мало, — посетовала она. — Мне нужно больше помещений, чтобы можно было делать что-то реальное Пока мы ходили, Питеркин отметил, какую замечательную работу делает Френсис, и я от всего сердца согласилась с ним.

Одно сообщение в газетах привлекло мое внимание Уильям Гарднер был выдвинут предполагаемым кандидатом от Блетчфилда, на что надеялся Джо Крессуэл.

* * *

Мои родители вернулись в Лондон Я покинула дом дяди Питера и вернулась с ними на Альбемарл-стрит.

Родители сообщили нам новости об Эверсли, и, конечно, они слышали о скандале с Крессуэлом и поверили в эту историю.

Я сказала им, что отказываюсь верить в обвинения против Джозефа Крессуэла, и они прониклись к нему симпатией — Такие вещи случаются, заметил отец. — Ложный шаг, совершенный без всяких задних мыслей, может повлиять на всю жизнь.

Мама задумчиво сказала:

— Значит, Джозеф Крессуэл уже не сможет претендовать на председательское кресло в той комиссии?

— Да, конечно, — ответила я, — а бедный Джо потерял шанс выставить свою кандидатуру от Блетчфилда Но они держатся. Всех нас очень опечалило такое обстоятельство. Это чудесная семья, мы так прекрасно проводили время вместе.

— Приятная новость о Елене, — сказала мама. — В Эверсли все потрясены.

— Венчание намечено на август. Обе семьи довольны.

— Во всяком случае Питер доволен, — коротко заметила мама. — Он насладится родством с древним герцогским домом — Но самое замечательное, мама, что Елена безумно влюблена в Джона Милворда — И надеюсь, Питер в состоянии оплатить необходимые расходы, — сказала она.

— Вероятно, похоже, что здесь у него нет никаких затруднений.

— Состояние Милвордов было близко к разорению, — сказал отец Наследник же удачно женился и спас его как раз вовремя, иначе от него сейчас бы ничего не осталось, но в деньгах они еще нуждаются.

— Твой отец должен тебе что-то сказать, Аннора, — сказала мама.

— Да, я принял решение. Мы действительно едем в Австралию в начале сентября.

— Так скоро? Елена выходит замуж в августе, и я обещала быть на венчании.

— До сентября мы не уедем Скоро мы должны возвращаться, еще многое надо сделать. Мы должны вернуться к следующему лету и заняться приготовлениями к твоему выходу в свет Я хочу поговорить об этом с Амарилис, она нам поможет, у нее уже все будет готово к нашему возвращению — Я вовсе не хочу.

— Это необходимо, но венчание Елены…

— Елена так надеется, что я останусь на венчание.

— Вы стали даже большими подругами, чем раньше. Я рада, Елене нужна хорошая подруга — Сейчас у нее есть Джон. Она безумно любит его и совершенно изменилась.

— Да, я заметила, но венчание в августе… а мы уезжаем надолго Мама, дело не только в венчании. Это связано с Крессуэлами. Я очень подружилась с ними и сочувствую им. Мы провели много времени вместе, нам было так хорошо. У них есть сын, Джо… Это все так ужасно для него. Он собирался войти в парламент, а сейчас потерял свой шанс. Они уехали в Суррей, а когда вернутся, я хочу, чтобы они знали, что я не верю во всю эту чушь… — Я остановилась. — Да, в этом дело… и в венчании Елены.

— Я вижу, — сказал отец, — что ты очень хочешь остаться в Лондоне?

Он посмотрел на мать. Она задумалась на мгновение, а потом сказала:

— Почему бы и нет? Ты можешь остаться и помочь Елене с приготовлениями. — Она посмотрела на отца. — Мы могли бы вернуться, сделать все необходимое и по дороге в Тилбери заехать за Аннорой, а потом продолжить путь всем вместе. Как ты на это смотришь?

— Надо подумать, — сказал отец. — Ты хотела бы остаться, Аннора?

— Да, я очень скучаю по Кадору и по всем вам…

Итак, было решено, что я остаюсь в Лондоне. Мои родители вернутся в Кадор и сделают все необходимые приготовления для поездки в Австралию. Потом они с Джекко заедут за мной в Лондон, и мы все вместе отправимся в путешествие.

Елена была очень довольна, я, должна признаться, тоже. У меня возникло предчувствие, что я должна остаться, что бы ни случилось дальше.

* * *

Нечто случилось вскоре. Я и Питеркин гуляли в парке. История с Крессуэлом сблизила нас, и я обнаружила черты в характере Питеркина, о которых раньше не имела представления. Он глубоко переживал из-за Крессуэлов, и мы много говорили о несчастье, которое постигло эту семью. Он часто виделся с Френсис, а потом говорил — Френсис способна справиться с обстоятельствами лучше, чем остальные, потому что более реалистично смотрит на жизнь. Она может посмотреть на все со стороны, хотя часть ее души и отдана тем, кого она так любит. Она говорит, что эта история разрушила карьеру ее отца и ему придется оставить политику, но в Суррее ему доверяют. Все деревни объединились вокруг Крессуэла. Я думаю, что ему это послужит утешением. Приближаясь к Раунд-Понд, мы увидели молодого человека, идущего нам навстречу. Мое сердце забилось, потому что это был Джо Крессуэл.

— Джо! — крикнула я и побежала к нему навстречу с распростертыми объятиями.

Он взял мои руки, крепко пожал и улыбнулся.

Питеркин был рядом:

— Джо, как я рад тебя видеть! Значит, ты вернулся в Лондон? Ты остановился на Сент-Джеймс-стрит?

— Да, и мне приходится пробираться туда, как вору, — ответил Джо. Хотя сейчас там уже не так много народу. Стоят и глядят на дом, словно оттуда должно появиться чудовище.

— Куда ты направляешься сейчас? — спросил Питеркин.

— Брожу бесцельно, просто думаю.

— О, Джо! — вскричала я. — Я так рада, что мы встретили тебя. Мы так много о тебе думали.

— Спасибо за письмо.

— Давайте посидим здесь, — сказал Питеркин, указывая на скамейку под дубом, — и поговорим.

Мы сели.

— Джо, какие у тебя планы? — спросил Питеркин.

Он тряхнул головой:

— Кажется, мне уже «ничего не светит». В парламент дорога закрыта из-за отца.

— Там все и было не так уж надежно, — утешал его Питеркин.

— Но я не собирался сидеть сложа руки.

— А теперь?

— Мой отец в списке нескольких компаний. У них могут появиться возможности… и для меня.

— О, Джо.

Я прикоснулась к его руке. Он взял мою руку и крепко сжал ее.

— Я знаю, — сказал он, — что все было продумано.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Питеркин.

— Эта история с моим отцом поставлена от начала до конца.

— Кем?

— Именно это я и собираюсь выяснить. Кто-то подстроил несчастный случай, и скандал, и вызов полиции.

— Зачем?

— Человек с положением моего отца всегда имеет врагов. Если кому-нибудь из них он особенно мешает и у того есть средства…

Питеркин, словно пытаясь его смягчить, сказал:

— Да, да.

Мне стало ясно, что он так же, как и я, подумал, что Джо говорит чепуху. Бедный Джо! И Питеркин, и я испытывали к нему глубокое сочувствие.

— Понимаете, просто невозможно, чтобы мой отец пошел туда под другим предлогом, кроме помощи девушке, которую сбил его экипаж.

— Может быть, ваш собственный возница подстроил все?

— Нет, этого бы никогда не произошло, если бы он правил лошадьми. Экипаж отец нанял: не всегда удобно брать собственный. Поэтому я и думаю, что все было сделано с целью расставить отцу сети, а он просто в них попался.

Мне показались чересчур сложными подобные действия врагов Крессуэла. Извозчик должен был войти в сговор с девицей, с человеком, который устроил скандал в доме, и с тем, кто вызвал полицию. Нет, я была уверена, что мистер Крессуэл попал в комнату девицы из-за чувства вины, а то, что случилось дальше, оказалось стечением дурных обстоятельств.

Но мы оба, Питеркин и я, слушали с сочувствием.

Мы понимали, как ужасно должен себя чувствовать Джо, поэтому не возражали ему.

Через некоторое время Джо сказал, что должен идти, выразив благодарность за сочувствие и поддержку.

Он взял меня за руку, когда мы прощались, и Питеркин, словно поняв, что нам нужно что-то сказать друг Другу, прошел вперед, и мы остались на несколько минут вдвоем.

— Аннора, мне нужно увидеться с тобой наедине.

Могу я прийти к вам домой? Бывает такое время, когда ты остаешься одна?

Я подумала:

— В пятницу. Елена с матерью собираются к портнихе, Питеркин, думаю, пойдет к Френсис, а дяди Питера в это время никогда не бывает. Приходи в пятницу в десять часов.

— Я бы не хотел, чтобы меня кто-то видел, даже слуги, понимаешь?

— В такое время они обычно на кухне. Если ты придешь в десять, я открою тебе, никто не узнает. Или мы могли бы встретиться где-нибудь еще.

— Нет, пусть лучше встреча будет в доме, если мы сможет быть совершенно одни.

* * *

Я была взволнована, без конца задавая себе вопрос, для чего Джо желает встретиться со мной наедине.

Мне пришло в голову, что, может быть, он хочет сделать мне предложение? Мы уже достаточно хорошо знали друг друга, и, без сомнения, между нами возникло определенное взаимопонимание. И сейчас, когда его постигло тяжелое потрясение, Джо желал моего общества в поисках спокойствия.

Но в моей душе жил Рольф, я не могла перестать думать о нем и до той памятной ночи была убеждена, что однажды стану женой Рольфа. Необходимо избавиться от этих мыслей, иначе я никогда не смогу быть совершенно счастлива.

Я понимала, что избавиться от них можно, только связав свою жизнь с кем-то другим.

Если Джо будет просить моей руки, а я отвечу отказом, он сделается еще более несчастным, чем сейчас. И моей романтической и неопытной душе поэтому казалось, что, если он сделает мне предложение, я должна сказать «да». Мое согласие будет означать, что я верю в невиновность его отца и хочу стать его невесткой Я очень волновалась перед встречей с Джо. Я боялась, что тетя Амарилис и Елена в последний момент отменят свой визит к портнихе. Едва ли было возможно, что дядя Питер останется дома, а если Питеркин решит никуда не идти, это будет не так страшно: ему объяснить проще всего.

Но все шло по плану. Ровно в десять я была у окна, которое выходило на улицу. Джо уже ждал. Я прислушалась. В доме было спокойно. Все слуги сидели на кухне за завтраком. Я поспешила к двери, впустила Джо и отвела его в небольшую комнату, которой редко пользовались. Он выглядел очень озабоченным; взял мою руку и горячо ее сжал.

Я сказала:

— Здесь нас никто не застанет. Слуги, по крайней мере, полчаса еще будут на кухне, а в доме больше никого нет.

— Спасибо, спасибо тебе. — Он оглядел комнату. — О, Аннора, я бы хотел чего-нибудь выпить — Хорошо, я сейчас принесу. Можешь чувствовать себя здесь спокойно: сюда никто не придет.

Я побежала вниз. Нужно быть осторожной, чтобы не услышали слуги, иначе им покажется очень странным, что я не попросила их принести вина. Я редко спускалась сюда, было темно, и я не сразу нашла вино и бокалы. Я отсутствовала, должно быть, более пяти минут. Когда я вернулась, Джо не было. Конечно, он нервничал, наверное, думал, что кто-то идет, и сбежал.

Все это было очень странно.

Поставив поднос с бутылкой вина, я выглянула на улицу: его и там не было.

Я поднялась наверх: нигде ни души. Я постояла, прислушиваясь. Мне показалось, что я слышу шорох.

Осторожно я поднялась еще на один пролет. На последних ступеньках лестницы, которая вела в кабинет дяди Питера, я посмотрела на дверь и, к своему изумлению, обнаружила, что она открыта.

— Дядя Питер! — окликнула я.

Ответа не последовало. Я поднялась и заглянула внутрь. Джо обернулся ко мне Он был бледен.

Я закричала:

— Что ты здесь делаешь? Эта комната всегда заперта. Как ты…

— Тише! — прошептал он.

— Это личный кабинет дяди Питера, — сказала я.

Джо укладывал какие-то бумаги в нагрудный карман.

— Ты должен немедленно уйти. Как ты сюда вошел?

Он только сказал:

— Давай спустимся.

— Я не понимаю, наверное, кто-то забыл закрыть дверь.

Мы молча спустились в холл.

— Теперь я должен идти, — сказал Джо.

— Нет, нет, Джо! — вскричала я. — Я хочу знать, что ты делал в комнате дяди Питера?

Я затащила его в маленькую комнату.

— Ты что-то взял, Джо. Что ты делаешь?

— Пойми, Аннора, я должен это сделать. Ты все узнаешь в свое время и поймешь, зачем.

— Но я не понимаю. Откуда ты узнал, что дверь открыта?

— Она не была открыта… Я ее открыл.

— Ты? Но у тебя нет ключа. Ни у кого нет ключа, за исключением дяди Питера и тети Амарилис.

— Я научился открывать двери без ключа. Один человек из дома Френсис объяснил мне, как это делается.

— Из дома Френсис?

— Да, человек, профессия которого взломщик.

— То есть вор… преступник?

— Послушай, — сказал Джо, — я не хочу вовлекать тебя в свои дела, Аннора.

— Но ты взломал дверь. Все узнают, что ты был здесь.

— К сожалению, я не могу опять закрыть ее. Все просто подумают, что ее забыли закрыть.

— Но что ты взял?

— Я не могу тебе сейчас сказать, Аннора. А сейчас я должен идти…

— Значит, ты пришел сюда… только за этим?

— Я знал, что ты мне поможешь. Мы всегда были хорошими друзьями, ты на моей стороне, но сейчас я должен уйти. До свидания, Аннора.

Моей первой мыслью было, что никто не должен знать о посещении Джо. Я отнесла обратно вино и бокалы, потом вернулась в свою комнату.

Я думала, что Джо собирается попросить меня выйти за него замуж, а он пришел, чтобы украсть что-то из кабинета дяди. Я чувствовала себя совершенно сбитой с толку и не знала, что предпринять. Сказать им? Я доверяла Джо, но как быть с дядей Питером?

Я пыталась забыть, как Джо стоял в кабинете дяди Питера, складывая бумаги в нагрудный карман, но не могла. Я была в ужасном состоянии и просто не знала, что мне делать.

Елена вернулась от портнихи в совершенном восторге от своего приданого. Я только делала вид, что слушаю ее болтовню, не вникая в смысл сказанного.

Я надеялась, что тетя Амарилис подумает, что плохо закрыла дверь. Она, наверное, очень расстроится, постарается ее быстрее закрыть и не скажет ни слова дяде.

* * *

Прошло какое-то время, и я, наконец, узнала, в чем дело.

«Коррупция в верхах»; «Хорошо известный политический деятель в связи с клубами сомнительной репутации»; «Из ряда вон выходящий случай» — писали газеты.

— Я уже было подумала, — сказала тетя Амарилис, — что все, наконец, устали читать об этих политических скандалах. Я думаю, большинство из них состряпано только для того, чтобы, видя сенсационные заголовки, люди покупали газеты. Я отказываюсь читать подобное.

Но она, конечно, прочла. История с Крессуэлом не шла ни в какое сравнение с этой.

«Мистер Питер Лэнсдон, хорошо известный политический деятель и ожидаемый кандидат на пост председателя новой комиссии по борьбе с коррупцией и развратом, оказался покровителем многих крупных клубов, собирающих проституток и игроков. Мультимиллионер, чья дочь в недалеком будущем породнится с одним из наших старейших родов, сделал свое состояние на разврате. Документы, которые нам предоставлены, это доказывают. В их подлинности нет никаких сомнений.»

Было ясно, что нашему дому предстоит перенести удар, подобный тому, который обрушился на Крессуэлов.

Дом окружали толпы народа, и мы не могли выйти наружу. Тетя Амарилис находилась в состоянии шока, заявляя, что все это ложь. Питеркин был в полной растерянности. Он сказал мне, что никогда, в самом деле, не понимал, какого рода делами занимался отец.

Он знал о каких-то складах, где якобы занимались импортом с Ямайки, но они оказались ширмой для истинных дел, а он-то всегда удивлялся, почему отец не хочет, чтобы он вошел в его дело.

— Это нанесет тяжелый удар дяде Питеру, — заметила я, — как Крессуэлу.

— Это будет концом его парламентской карьеры, — ответил Питеркин, — но ему остается бизнес. Зная его, я охотно верю, что он действует в обход закона, а что касается клубов, то давно известно, что они из себя представляют, и все-таки они не уничтожены. Я думаю, слишком многие в верхах заинтересованы в подобных клубах и хотят, чтобы они оставались. Интересно, почему об этом заговорили именно сейчас?

Для меня же все стало ясно: это была месть Джо.

Он подозревал дядю Питера и решил отомстить за отца. Я могла представить его чувства, когда его карьера была разрушена, а отец заклеймен как похотливый лицемер; он искал человека, который наслал на семью бедствие, и остановился на дяде Питере. Что он узнал о нем? И действительно ли мой дядя устроил ловушку Джозефу Крессуэлу? Несомненно, он желал занять такой пост, но возможно ли, что все действительно было так, как подозревает Джо?

Дядя Питер удивил меня: он просто не придал скандалу никакого значения. Во взгляде, которым он окинул нас всех за ужином, было только то, что я могу назвать спокойствием.

— Пустяки, — сказал он. — Это все прошлые дела.

Да, именно так я сделал свое состояние. Все вы им пользуетесь, и нет никакой необходимости вам, по крайней мере, разыгрывать из себя святош. И вся моя благотворительность идет отсюда же: когда у меня просят денег, то не хотят знать, как они заработаны.

Я так тщательно скрывал от вас природу моего бизнеса не потому, что я стыжусь его, а потому, что думал, что это вас расстроит. Теперь все позади. Были другие случаи, когда я думал, что все может выйти наружу.

Я последую примеру Джозефа Крессуэла, отказавшись на время от политики. Жаль, я так много мог бы сделать, и мое не правым путем созданное состояние сослужило бы хорошую службу. Однако, насколько я знаю, существуют и другие интересные возможности.

Он продолжал спокойно есть свой обед.

— Мне так грустно, Аннора, — сказал мне тетя Амарилис. — Это моя ошибка. Кто-то украл бумаги из кабинета дяди; он смог туда попасть, потому что я забыла закрыть дверь.

— Тетя, есть много способов войти даже в закрытую дверь. Это достаточно просто для людей, которые занимаются этим всю жизнь.

— Ты имеешь в виду воров? Думаешь, у нас в доме побывал вор?

— Вполне возможно, — многозначительно ответила я.

* * *

Елена была в тревоге:

— Я не знаю, какое впечатление произведет история с папой на герцога.

— Все будет зависеть от того, насколько ему нужны деньги твоего отца, — безжалостно ответила я.

— Надо же случиться всему именно сейчас!

— Все будет хорошо, — успокаивала я ее. — Джон любит тебя. Дела твоего отца не имеют к тебе никакого отношения.

От герцога Милворда несколько дней не было никаких известий, а затем дядя Питер получил письмо.

Герцог сообщал, что ввиду последних разоблачений любому светскому человеку должно быть ясно, что родство между двумя семьями в данный момент было нежелательно. Бедная Елена была в отчаянии.

Я чувствовала себя виноватой: если бы я не впустила Джо в тот день… Но я не сомневалась в том, что он нашел бы другие пути, столь велико было его желание отомстить.

— Мой отец являлся соперником твоего отца не только в этом деле. То, что он сделал, неописуемо. Я должен был отомстить. А ты бы как поступил?

— За своего отца? Наверное, нет, — сказал Питеркин, — А за твоего. конечно, я понимаю, Джо.

Джо посмотрел на меня:

— Значит, ты не винишь меня?

Я не смогла ему ответить: передо мной стояло несчастное лицо Елены. Я поняла, что никогда не смогу полюбить Джо. Между нами возник барьер, как некогда между мной и Рольфом.

— Ты выслал меня из комнаты, выдумав предлог, чтобы тем временем подняться наверх и пробраться в кабинет дяди, — сказала я.

— Это был единственный способ, Аннора. Ты не стала бы моей сообщницей. И как я мог тебя об этом просить? Но я должен был это сделать.

— Ты не добился ничего хорошо! — крикнула я. — Твои действия не помогли твоему отцу, но разрушили счастье Елены.

— Если Джон Милворд не может пойти против семьи, вряд ли он будет хорошим мужем.

— Елена не думает об этом, а я… я не знаю, что мне думать.

Мы сидели, глядя на статую Ахилла, такого сильного, такого совершенного, и это наводило меня на мысль о слабости человеческого рода.

Через некоторое время мы встали, чтобы идти. Джо взял меня за руки и посмотрел в глаза:

— Аннора, прошу тебя, попытайся понять меня.

Два скандала вместо одного.

— Я хочу вернуть отцу доброе имя.

— Каким образом? — спросил Питеркин.

— Я хочу, чтобы Хлоя сделала публичное признание.

— Мой отец и внимания на это не обратит.

— Его парламентская карьера будет разрушена, как была разрушена карьера моего отца.

— Отец уже покончил с политикой. Он говорит, что весь мир для него поле деятельности Ты ничего не добьешься, только еще раз вытащишь все наружу, что более повредит твоей семье, чем нашей…

— Я думаю, — грустно сказал Джо, — что общение между нами теперь невозможно?

Мы попрощались. Питеркин пожал руку Джо, а Джо некоторое время держал мою, умоляюще глядя на меня. Но я была слишком растеряна, чтобы подбодрить его, чего он, очевидно, ждал. Я не могла выбросить из памяти грустное лицо Елены.

— Он прав, — сказал Питеркин, когда мы возвращались. — Все это делает невозможной дружбу между нашими семьями.

* * *

Я думаю, Джо пытался поместить в прессе рассказ Хлои о происшедшем, но потерпел неудачу, вероятно, благодаря влиянию дяди Питера, потому что он мог манипулировать одновременно во многих направлениях. Я уверена, что если бы его не застали врасплох и история о его делах не попала на первую полосу самой скандальной газеты, он смог бы предотвратить публикацию этих фактов. Но, естественно, что, как только история вышла наружу, все газеты поспешили выжать из нее все, что могли.

Джо должен был потерпеть неудачу со своими планами, но он, по крайней мере, перекрыл дорогу дяде Питеру в парламент. Кроме того, газеты уделяли много внимания коронационным торжествам, и это в тот момент интересовало публику больше, чем что-либо еще.

Торжества по случаю коронации были открыты в Гайд-Парке, на них присутствовала сама королева.

Отчеты о торжествах заполнили все газеты, люди были поглощены их чтением, и поэтому история Хлои не произвела на них никакого впечатления. Все забыли о Джозефе Крессуэле и Питере Лэнсдоне. Их истории послужили лакомым кусочком для публики, падкой до скандалов, но первое удивление прошло, оба лишились своих высоких постов, и ничего более ужасного им уже не грозило. Коронационные торжества, королева с ее изящной фигуркой и царственной манерой — вот, о чем все хотели сейчас читать. Королева приняла парад войска в Гайд-Парке, и народ ее приветствовал. Теперь, когда юная королева заняла место на троне, народ надеялся, что все будет по-другому.

Однажды утром в доме появился Джон Милворд.

Он казался напуганным ребенком, но пришел повидать Елену, и я была этому рада. Значит, он не позволил отцу помешать своей женитьбе?

Елена опять сияла.

— Я хочу, чтобы ты первая узнала, — сказала она. — Кажется, все будет хорошо.

— Ты хочешь сказать…

Она кивнула:

— Мы поженимся! О, это не будет пышное венчание. Кому это нужно сейчас?

— Уж, конечно, не тебе, — сказала я, сжав ее в объятиях.

— Мы будем бедны.

— Но твои родители согласны?

— Джону придется, наверное, работать.

Сердце у меня опустилось. Я не могла представить себе Джона работающим.

— Но мы не переживаем, он собирается уйти из семьи. Его не волнует, что они от него откажутся, его волную только я.

— О, Елена, я так рада! Я судила о нем несправедливо: я думала, он слабый.

— Нам придется быть сильными.

— Чудесно!

— Ты думаешь, папа…

Я задумалась об этом загадочном человеке и решила, что каким бы он ни был, он все-таки не встанет на пути счастья собственной дочери. Наоборот, я представляла себе, какое удовольствие доставит ему возможность утереть нос герцогу.

Счастье Елены, по крайней мере, было спасено.

* * *

Целую неделю Елена пребывала в состоянии блаженства, потому что каждый день виделась с Джоном.

Со стороны тети Амарилис не последовало никаких ограничений: она была рада возвращению Джона. Джон и Елена надолго уединялись, а потом вместе гуляли в парке. Джон покинул герцогский кров и поселился в комнате со своим холостым товарищем Я сказала Питеркину:

— Он оказался сильнее духом, чем я думала.

Никогда бы не поверила, что он способен пойти против семьи.

Питеркин согласился со мной.

Какой ошибкой было думать, что все хорошо! Должно быть, семья оказала на него огромное давление, и Джон, в конце концов, оказался неспособным справиться с этим.

Он даже не пришел повидаться с Еленой, а объяснил все в письме.

«Дорогая Елена!

Мне очень жаль, но так продолжаться не может.

Ты не можешь себе представить, чего я натерпелся от своей семьи. И эта пытка продолжается. Где бы мы жили? Мой отец говорит, что я не получу ничего, ни гроша. Они все против меня, Елена, и я не могу этого вынести. Я знаю, что никогда бы не смог заработать на жизнь. Что мне оставалось делать?

Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, но мы должны проститься.

Джон.»

Послужили лакомым кусочком для публики, падкой до скандалов, но первое удивление прошло, оба лишились своих высоких постов, и ничего более ужасного им уже не грозило. Коронационные торжества, королева с ее изящной фигуркой и царственной манерой — вот, о чем все хотели сейчас читать. Королева приняла парад войска в Гайд-Парке, и народ ее приветствовал. Теперь, когда юная королева заняла место на троне, народ надеялся, что все будет по-другому.

Однажды утром в доме появился Джон Милворд.

Он казался напуганным ребенком, но пришел повидать Елену, и я была этому рада. Значит, он не позволил отцу помешать своей женитьбе?

Елена опять сияла.

— Я хочу, чтобы ты первая узнала, — сказала она. — Кажется, все будет хорошо.

— Ты хочешь сказать…

Она кивнула:

— Мы поженимся! О, это не будет пышное венчание. Кому это нужно сейчас?

— Уж, конечно, не тебе, — сказала я, сжав ее в объятиях.

— Мы будем бедны.

— Но твои родители согласны?

— Джону придется, наверное, работать.

Сердце у меня опустилось. Я не могла представить себе Джона работающим.

— Но мы не переживаем, он собирается уйти из семьи. Его не волнует, что они от него откажутся, его волную только я.

— О, Елена, я так рада! Я судила о нем несправедливо: я думала, он слабый.

— Нам придется быть сильными.

— Чудесно!

— Ты думаешь, папа…

Я задумалась об этом загадочном человеке и решила, что каким бы он ни был, он все-таки не встанет на пути счастья собственной дочери. Наоборот, я представляла себе, какое удовольствие доставит ему возможность утереть нос герцогу.

Счастье Елены, по крайней мере, было спасено.

Целую неделю Елена пребывала в состоянии блаженства, потому что каждый день виделась с Джоном.

Со стороны тети Амарилис не последовало никаких ограничений: она была рада возвращению Джона. Джон и Елена надолго уединялись, а потом вместе гуляли в парке. Джон покинул герцогский кров и поселился в комнате со своим холостым товарищем.

Я сказала Питеркину:

— Он оказался сильнее духом, чем я думала.

Никогда бы не поверила, что он способен пойти против семьи.

Питеркин согласился со мной.

Какой ошибкой было думать, что все хорошо! Должно быть, семья оказала на него огромное давление, и Джон, в конце концов, оказался неспособным справиться с этим.

Он даже не пришел повидаться с Еленой, а объяснил все в письме.

«Дорогая Елена!

Мне очень жаль, но так продолжаться не может.

Ты не можешь себе представить, чего я натерпелся от своей семьи. И эта пытка продолжается. Где бы, мы жили? Мой отец говорит, что я не получу ничего, ни гроша. Они все против меня, Елена, и я не могу этого вынести. Я знаю, что никогда бы не смог заработать на жизнь. Что мне оставалось делать?

Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, но мы должны проститься.

Джон.»

Никогда я не видела такого отчаяния, как тогда на лице Елены. Я проклинала Джона: ему не надо было возвращаться.

Я пыталась ее утешить, говорила, что, наверное, им даже лучше расстаться, если Джон такой слабый. Она не могла с этим смириться, ее сердце было разбито, жизнь стала для нее невыносимой Наступили ужасные дни.

Мне хотелось уехать из Лондона, но я знала, что была единственным человеком, кому Елена могла сказать все, и чувствовала, что не могу ее покинуть.

Родители написали мне, что ввиду скандала с дядей Питером и того, что венчание не состоится, я должна вернуться домой. Хотя они собирались заехать за мной по дороге в Тилбери, в данных обстоятельствах лучше, чтобы я вернулась домой и мы бы выехали все вместе.

Новость потрясла Елену, хотя она не сказала ни слова Тогда у меня возникла идея.

— Елена, — сказала я. — Почему бы тебе не поехать вместе со мной? Ведь ничто не лечит лучше перемены места.

Она ответила, что ничто не поможет ей забыться, но предпочитает поехать. Она не хотела лишаться моего общества.

Итак, мы с Еленой отправились в Корнуолл.

Я радовалась возвращению домой. Приятно было опять увидеть Джекко.

Родители относились к Елене с добротой и заботой, и мне показалось, что она чувствует себя лучше вдали от места, где на нее обрушилось столько горя.

Рольф находился в отъезде. Его отец внезапно скончался от сердечного приступа.

— Бедный Рольф! — говорила мама. — Он очень опечален, для него это был такой удар. Мы все так любили мистера Хансона. Рольф уехал к друзьям в Мидланд.

Мы с мамой говорили о неудавшемся замужестве Елены. Мама решила, что это не так уж плохо, ведь Джон Милворд просто труслив и не был бы опорой для Елены и, в конце концов, он слишком молод Моя мать и я пристрастились по утрам отправляться вдвоем на далекие прогулки вдоль скал. Елена обычно оставалась в своей комнате до обеда. Однажды, когда мы лежали на траве, глядя на море и следя за высоким полетом чаек, которые вдруг внезапно бросались вниз, завидев добычу, мама сказала мне:

— Расскажи мне, как вел себя Питер Лэнсдон, когда стало известно о его связях с этими клубами?

— Как он себя вел? О, ничего особенного Казалось, что это его совершенно не беспокоит Он сказал, что это правда, и напомнил, что вся семья пользуется его деньгами.

— Бедная Амарилис!

— Не беспокойся о ней. Она считает, что дядя Питер всегда прав Кого жаль, так это Елену.

— Я должна что-то сказать тебе, Аннора. Это касается дяди Питера. Это была тайна даже от отца, но теперь я могу рассказать тебе. Я сказала ему, что ты должна знать об этом, и он согласился со мной… Я знаю, что тебе нравится Джо Крессуэл, а что с Рольфом? Твой отец и я привыкли считать, что вы с Рольфом однажды поженитесь. Я знаю, что он старше тебя, но скоро ты станешь совсем взрослой. Мы хотим, чтобы ты была счастлива. Мы всегда тепло относились к Рольфу, он, в каком-то смысле, член семьи. Некогда ты им восхищалась, мы привыкли над этим потешаться. Так же считал и мистер Хансон. Но потом ты будто бы изменилась.

— Я просто выросла.

— Но он ведь нравится тебе, не правда ли?

— Да, конечно, нравится…

— Твой отец был бы очень доволен. Тем более, что мы хорошо знаем Рольфа.

— Мы никогда не знаем людей по-настоящему, — быстро сказала я. — Мы не все о них знаем…

— Да, у всех нас есть свои тайны.

Я почувствовала, что мать что-то хочет мне сообщить, но, пытаясь оттянуть этот момент, говорит о другом.

— Помни, дорогая, — сказала она, — больше всего мы желаем тебе счастья. Конечно, нам хотелось бы, чтобы ты была рядом с нами. Все родители таковы, но выбирать тебе. Я надеюсь, ты посоветуешься с нами?

— Если бы мне было о чем сказать, я бы сказала вам… прежде всего.

Мама поцеловала меня. Затем мы немного помолчали, и мне казалось, мама набирается храбрости перед решительным моментом. Она сказала быстро:

— Джон Крессуэл тебя разочаровал? Тебе не следует винить его из-за отца.

— Я не виню его. В любом случае я считаю его отца невиновным в том, в чем его обвиняли.

Она кивнула.

— Мама, ты что-то еще хочешь мне сказать? Что-то важное?

Мать помедлила, а потом быстро сказала:

— Я знала о делах Питера Лэнсдона. Я обнаружила это давно, еще до свадьбы с твоим отцом.

— Ты ничего не говорила! — воскликнула я.

— Я не могла, он шантажировал меня. Это был двойной шантаж.

— Тебя?

— Да. Видишь ли, мое дорогое дитя, без всякой необходимости люди иногда делают такие вещи, которых вы меньше всего от них ожидаете. Ты жила в спокойном убежище и до сих пор не столкнулась еще лицом к лицу с теми бурями, которые сотрясают нашу жизнь в определенном возрасте. Ты знаешь, что твой отец — мой второй муж?

— Да, конечно.

— Мой первый муж был хороший, добрый и милый человек. Я вышла за него замуж, не будучи по-настоящему в него влюблена. Я всегда любила твоего отца… но об этом ты знаешь, как и о его ссылке в Австралию.

С моим первым мужем произошло несчастье, и он стал калекой еще до нашей свадьбы. Я пыталась быть ему хорошей женой, а потом вернулся твой отец Ты еще не понимаешь, какой может быть любовь. Я стала любовницей твоего отца еще до того, как умер мой первый муж, а Питер Лэнсдон узнал об этом.

— О, мама…

— Это была безнадежная ситуация. Он странный человек, помешанный лишь на одном — упрочить свое положение в мире, заставляя всех плясать под свою дудку. Я никогда не встречала более честолюбивого человека Я тоже узнала о нем то, что теперь стало достоянием общества.

— О клубах? — спросила я.

— Да. О том, чем они являются на самом деле.

Даже тогда он постоянно хитрил, извращая события так, чтобы самому всегда оказаться в нужном месте в нужное время.

— Ты думаешь, это он подстроил историю с Джозефом Крессуэлом?

— Я в этом уверена. Когда я узнала об этом, мы заключили с ним соглашение: он будет молчать обо мне и твоем отце, а я о нем. Я согласилась. Он никогда не мстит людям просто, чтобы нанести вред, он действует только в своих интересах. Мне кажется, я его очень хорошо знаю. Этот Джо Крессуэл раскусил его, не так ли? А ты подумала, что это не правда…

— Джо сказал, что хочет меня видеть, пришел в дом, а когда я вышла, чтобы принести вина, Джо поднялся наверх и проник в кабинет дяди Питера Ты понимаешь, если бы не моя беспечность, он никогда бы не получил своего доказательства и Елена вышла бы замуж за Джона Милворда.

— И ты обвиняешь Джо?

— Он плохо поступил и ничему не помог. Он хочет доказать, что его отец попал в ловушку… а сейчас ни один человек не хочет об этом знать. В любом случае Джо опирается только на свидетельство Хлои, а ей никто не поверит, потому что она — авантюристка. Все было бесполезно. Он ничего не сделал для отца и разрушил судьбу Елены.

— Ты права, — сказала мать. — Но ты должна понять чувства Джо.

— Я понимаю, но не могу забыть, как он складывал эти бумаги в карман, когда я вошла в кабинет дяди.

— Я только хочу, Аннора, чтобы ты понимала, что ни один из нас не является совершенством. Твой отец и я… мы очень любили друг друга, но у меня был муж, беспомощный инвалид. Ты понимаешь, мы все не безгрешны. Не суди о людях слишком поспешно.

Я лежала, неотрывно глядя на море, потрясенная тем, что мать сказала мне. Я представляла, как Питер Лэнсдон выставляет свои требования. И моя мама вошла с ним в сделку, чтобы уберечь чувства своего первого мужа. Ее любовь к отцу была слишком сильной, она не могла сопротивляться ей, даже совершая измену.

Я должна попытаться понять Джо. Но я не могла забыть, как он стоял там, держа в руках бумаги, как никогда не забуду Рольфа в ту ночь.

После разговора с матерью я старалась себя урезонить. Я должна понять Джо, я должна убедить себя, что чувства Рольфа на самом деле лучше. Он всей душой увлекался прошлым и на одну ночь сбросил с себя оболочку цивилизации и стал одним из тех, чьи обычаи его так интересовали. Я должна быть более снисходительна, должна понять, что молода и, как сказала мама, слишком мало знаю жизнь. Но я не могла забыть.

Приготовления к отъезду подходили к концу.

— Как я не хочу, чтобы ты уезжала! — вздохнула Елена.

— Все изменится к лучшему. Правы те, кто говорит, что время все меняет.

— Я не могу вернуться назад, Аннора. Я не хочу.

Как бы я хотела остаться здесь!

Тогда мне в голову пришла идея:

— Елена, а почему бы тебе не поехать с нами в Австралию?

Я увидела, как на ее лице появилось удивление.

* * *

Мы много говорили об этом, и мама написала тете Амарилис. Она всегда имела на нее большое влияние.

В результате и тетя Амарилис, и дядя Питер решили, что Елене надо бы поехать с нами.

В предвкушении будущего путешествия Елена оживилась, и я даже несколько раз заметила улыбку на ее лице.

Примерно за неделю до нашего отъезда в свое имение вернулся Рольф. Однажды он зашел проведать нас. Он выглядел очень грустным: никогда я не видела его таким. Теперь он часто навещал нас и много говорил с отцом об имении, которое стало его полной собственностью. Хотя еще при жизни отца Рольф интересовался делами имения.

— Но все равно это другое дело, — сказал отец, — ведь теперь имение принадлежит только вам.

Как-то раз мы с Рольфом отправились на верховую прогулку вдвоем.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты не уезжала, Аннора, — сказал он. Ты отправляешься на другой конец света и долго не возвратишься.

— Это не бесконечное путешествие, всего несколько недель.

— Я скучал по тебе, когда ты была в Лондоне.

Вспоминала ли ты Кадор?

— Часто.

— Когда ты вернешься, мне нужно будет поговорить с тобой.

— О чем?

— О нас.

— Ты хочешь сказать… о тебе и мне?

Он кивнул, потом вдруг повернулся ко мне и сказал:

— Ты будешь думать обо мне?

— Постоянно.

— Когда ты вернешься, мы подумаем о будущем…

Внезапно я почувствовала себя счастливой, ведь Рольф говорил о нашем будущем. Я улыбнулась ему.

Он был совсем другим человеком, с этим новым выражением грусти на лице. Я вспомнила слова мамы: «Человек должен попытаться понять других людей».

Нельзя судить слишком поспешно. Нужно вырасти и что-то в жизни понять.

В этот момент я удивлялась, как мне в голову могла прийти мысль выйти замуж за Джо. Я поняла, что люблю Рольфа, но как я хотела забыть ту ужасную ночь!

Когда мы вернулись в конюшню, он помог мне сойти с лошади и поцеловал. Но все же я была рада, что мы уезжаем. За время путешествия я приведу в порядок свои мысли, приду к согласию сама с собой и смогу убедить себя выйти замуж за Рольфа, что бы ни было той ночью.

В ДАЛЕКИХ МОРЯХ

В начале сентября мы пустились в плавание. Прежде чем отправиться в Тилбери, чтобы сесть на грузовое судно, которое шло к берегам Австралии, мы провели несколько дней на Альбемарл-стрит. Я была убеждена в том, что возбуждение, связанное с поездкой, полезно для Елены. Она все еще грустила, а временами впадала в глубокую меланхолию. Но я чувствовала, что она уже оправилась от ужасного состояния, когда ее просто не интересовала окружающее.

Амарилис с сожалением расставалась с ней, но в то же время она чувствовала, что это для Елены сейчас самое лучшее. Что касается Питера Лэнсдона, его приспособляемость продолжала удивлять меня. Он вел себя так, словно нет ничего необычного в том, что человек, который стремился сделать карьеру политического деятеля, являлся в то же самое время владельцем борделей. Он просто забыл о политике, и я не сомневалась в том, что его неистощимая энергия скоро найдет себе другое применение.

Нас пригласили на обед в их дом. Питер был беззаботным, разговорчивым и, как всегда, информированным о текущих событиях. Я заметила, как он послал матери сардоническую усмешку, и подумала, что он напоминает ей о той давней договоренности. Он словно говорил, что разоблачение не слишком его беспокоит. И все-таки он предпринимал неимоверные усилия, чтобы удержать в тайне природу своего бизнеса. Несмотря на все, что я узнала о нем, я не могла не чувствовать невольного восхищения.

Он много говорил о королеве и лорде Мельбурне и о растущей уверенности, что на ближайших выборах лорд Мельбурн потерпит поражение.

— Что будет делать Ее Величество без своего любимого министра, представить себе не могу. Топнет своей маленькой ножкой, без сомнения, но это не поможет. Говорят, что она испытывает неприязнь к Пилу. Да, надо признать, он слишком серьезный политик, чтобы увлечь молоденькую девушку. И, конечно, его светлость обладает особой притягательностью, чему немало способствует его, в некотором роде, скандальное прошлое. — Он улыбнулся нас с видом торжества. — Поэтому странно, что общество склонно считать процветание и благополучие с несколько подмоченной репутацией чем-то неприличным.

Было явно, что он не собирается смириться перед неприятным стечением обстоятельств.

Мой отец тоже восхищался Питером. Он никогда не был человеком, который судит людей за их грехи. Но мать, естественно, испытывала к нему глубокую антипатию, и я могла понять это после того беспокойства, которое он причинял ей столько лет.

Несколько раз мне удалось побеседовать с Питеркином. Он сказал, что видел Джо в миссии Френсис и что тот оставил всякие мысли о политике. Ему не повезло сейчас, но, может быть, через несколько лет, когда эта скандальная история будет забыта, ему удастся удовлетворить свои амбиции. Сейчас Джо отправился на север, чтобы работать в компании, с которой были связаны интересы его отца. Что касается самого Питеркина, он часто виделся с Френсис, и дело, которым он занимался, все больше и больше интересовало его:

— Мой отец не против этого. Он считает хорошей рекламой иметь сына, который заинтересован в социальном обеспечении обездоленных. Немалое значение имеет также то, что я работаю с дочерью Джозефа Крессуэла, потому что, как ты знаешь, было много слухов о противоборстве Крессуэла с моим отцом. Это мне подходит: впервые в жизни я чувствую, что делаю то, что действительно хочу. Отец дал денег для миссии… приличную сумму, так что Френсис собирается приобрести новое подходящее здание. Конечно, отец хочет, чтобы пресса сообщила, откуда эти деньги.

— Я думаю, Питер таким образом хочет искупить свою вину?

— Только не он. Он всего лишь хочет доказать обществу, что не имеет значения, каким образом заработаны деньги, идущие на хорошее дело.

— Это очень цинично.

— Отец самый хитрый и лукавый из людей.

— А вы с Френсис не имеете ничего против использования этих денег?

Питеркин посмотрел на меня озадаченно:

— Нет, я считаю, что мы должны ими воспользоваться. Мы говорили с Френсис: ей в голову не приходит отказываться от этих денег. Френсис возьмет любые деньги, лишь бы они помогли в ее работе. Если бы ты видела этих людей, ты бы поняла. Френсис очень мудро рассуждает: «Если добро происходит из зла, давайте сделаем как можно больше добра». Я много думала обо всем и стала лучше понимать, что нет четкой границы между злом и добром. И с тех пор я стала менее критичной.

* * *

После короткого посещения Лондона мы отправились дальше, в Тилбери, где должны были сесть на корабль, который транспортировал одежду, кукурузу, овес, сахар, чай, кофе, а также небольшое количество домашнего скота в Австралию. Кроме нас, было всего несколько пассажиров, поэтому я решила, что за время путешествия мы успеем подружиться с нашими попутчиками.

Мы с Еленой занимали маленькую каюту с двумя полками, небольшим шкафом для одежды и столиком, на котором было укреплено зеркало. К счастью, большую часть наших вещей сдали в багаж до прибытия.

У родителей была такая же каюта по соседству с нами, а Джекко поселился с одним молодым человеком.

И вот наступил волнующий момент, когда корабль покинул порт.

Капитан пригласил нас в свою каюту. Это был приятный человек с темной курчавой бородой, такими же волосами и карими глазами с тяжелыми веками.

— Добро пожаловать, — сказал он. — Я надеюсь, вы проведете приятное путешествие. Доводилось ли вам путешествовать на грузовых кораблях раньше?

Мы сказали, что нет. Отец, однако, сказал, что он уже побывал однажды в Австралии двадцать лет назад, но корабль, на котором он плыл, был другого типа.

— Все переменилось, — ответил капитан. — Все постоянно меняется. Кроме вас на борту еще три пассажира: молодой человек и супружеская чета, желающая осесть в Австралии. Я думаю, что мы все подружимся, нужно только немного терпения, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я понял, — сказал отец. — Быть в такой близости долгое время может оказаться тяжелым испытанием.

— Мы должны постараться сделать наше путешествие возможно более приятным. Можно устраивать карточные игры, а в одной из кают стоит пианино.

Среди нас есть неплохой пианист. Но главная цель нашего путешествия это перевозка грузов, поэтому я не могу вам заранее сказать, как долго мы будем стоять в портах. Я даже не могу сказать, в какие порты мы будем заходить — Мы все понимаем, — ответил отец. — Единственное наше желание добраться до Австралии как можно быстрее.

— Мы постараемся удовлетворить ваше желание. Я пригласил сюда других пассажиров, чтобы все могли познакомиться. Вот мистер и миссис Превост. Позвольте представить: сэр Джейк и леди Кадор, их сын и дочь. — Он посмотрел на Елену и добавил:

— И их племянница.

Мы пожали друг другу руки. Превосты были приятной парой; обоим, как мне показалось, было чуть больше тридцати. Пока мы обменивались приветствиями, прибыл третий пассажир. Это был молодой человек, который делил каюту с Джекко, и, как только он вошел, мне показалось в нем что-то знакомое.

— Мистер Мэтью Хьюм, — сказал капитан, представляя нас.

Молодой человек улыбнулся, когда мы пожали друг другу руки, и посмотрел внимательно на меня:

— Мы где-то встречались раньше?

— Я тоже об этом подумала, — ответила я.

— В миссии Френсис Крессуэл!

— Конечно. Вы встретили нас, когда мы были у нее в гостях.

— Странное совпадение, — вставил отец. — На борту всего лишь три пассажира, и один из них знакомый.

— Мы едва знакомы, — заметил молодой человек. — Я работал в миссии Френсис.

— Я кое-что слышал о миссии, — сказал отец. — Вы делаете очень хорошее дело.

Лицо Мэтью засияло:

— Чудесная работа! И Френсис Крессуэл замечательная женщина!

— Да, — вмешался капитан, — действительно, приятная неожиданность. Мы ужинаем, через полчаса, и, я надеюсь, что вы найдете общий язык за время нашего путешествия.

— Я так взволнован поездкой, — выпалил Мэтью Хьюм. — Я уже давно мечтаю увидеть Австралию.

— И мы не могли больше откладывать, — сказала миссис Превост. — Не правда ли, Джим? Это слишком много значит для нас.

Ко времени ужина мы обнаружили, что, знаем друг друга уже достаточно хорошо.

Мы сели за столик с капитаном и его главным помощником, и между мной и Мэтью Хьюмом сразу завязалась серьезная беседа. Разговор шел все о той же миссии. Мэтью сказал, что одно время собирался стать священником, но потом побывал в миссии Френсис и удивился тому, что там увидел.

— Милая Френсис! Она ищет людей, которые бы все время помогали людям, склонные к самопожертвованию. Люди, родившиеся в достатке, готовые помочь тем, кто родился в менее благоприятные условиях.

Френсис обладает даром заражать окружающих своих рвением.

Я кивнула, подумав о Питеркине:

— Думаю, мой кузен считает так же.

— Я видел не одну ужасную сцену, — продолжал он, — разрывающую душу. Я посещал тюрьмы, именно поэтому я совершаю это путешествие. Ради изучения положения высланных. Я собираюсь написать книгу и привлечь внимание к этой проблеме.

Он говорил горячо и потому казался мне очень юным. Сколько же ему лет? Двадцать три? Едва ли больше.

— Мне выпала честь встретиться с миссис Элизабет Фрай. Она говорила мне о тюрьмах, она очень много сделала…

Нас прервал чей-то вопрос, адресованный капитану, о портах, в которые нам предстоит заходить, и о том, как долго мы в них намерены стоять.

Капитан ответил, что все будет зависеть от характера груза, но нам будут сообщать всякий раз, когда мы должны вернуться на корабль.

— Поэтому мы «хотели бы, чтобы вы подчинялись нашим распоряжениям, добавил он.

Превосты говорили о своих планах:

— Мы собираемся приобрести немного земли, там это стоит дешево. Дома жить становилось все труднее.

Проблемы, связанные с реформой, хлебные законы и плохие урожаи. Говорят, в Австралии прекрасный климат.

Мой отец заметил, что ни в одной части света нельзя полагаться на климат, что и в Австралии бывают засуха и стихийные бедствия. Он знает об этом, потому что прожил там девять лет. Правда, это было более двадцати лет назад, но особенности климата не меняются за такое время.

Превосты, казалось, были смущены, и отец быстро добавил:

— Я уверен, что преимуществ будет больше, чем недостатков. Кроме того, я слышал, что в некоторых районах Австралии землю можно получить бесплатно.

Превосты приободрились, и отец продолжал говорить о своем фермерском опыте в Австралии. Так прошел вечер.

* * *

Елена почти не говорила, но проявляла некоторый интерес к тому, что ее окружало. Я же была убеждена, что путешествие будет в высшей степени интересным.

Я не могла не радоваться морскому путешествию.

Экипаж был дружелюбным и выражал готовность разъяснить любые наши затруднения. Погода стояла благоприятная даже в известном своей суровостью Бискайском заливе.

Большую часть времени Елена оставалась в каюте.

Она чувствовала слабость и говорила, что это от качки. Зато Джекко и я наслаждались жизнью. Мы гонялись друг за другом по открытой, но довольно тесной палубе, и нам доставляло удовольствие склоняться над бортом, глядя вниз, на бурлящую зеленую воду.

На корабле было так много интересного, и мы просыпались каждое утро с непреходящим чувством возбуждения.

Отец с матерью обычно рука об руку прогуливались по палубе, и на их лицах появлялась улыбка удовольствия. Как сказал отец, эта поездка и перспектива снова увидеть Австралию оживляли его воспоминания.

Наши спутники тоже поднимались наверх. Превосты были полны планов и постоянно пытались заставить отца рассказать им все, что он знает. Однажды вечером, будучи в дружелюбном настроении, он рассказал им, что его выслали как заключенного. Затем с изрядной долей юмора пересказал свою историю, с легкостью утаивая свои действительные страдания, так что получился очень увлекательный рассказ.

Когда Мэтью Хьюм обнаружил, что мой отец на собственном опыте познал жизнь заключенного, он уже не отходил от него ни на шаг.

— Информация из первых рук! — воскликнул он. — Именно это мне и нужно.

— Я полагаю, что все очень изменилось с тех времен, — напомнил ему отец. — Жизнь постоянно меняется.

Но Мэтью садился рядом с отцом с тетрадью в руках.

— Такая удача! — повторял он.

— Для отца это вряд ли было удачей, — напоминала я ему.

Он становился серьезным:

— Ты представляешь, перед нами человек, хотя теперь и с положением в обществе, но переживший столько в своей жизни.

Он был очень серьезен, ему не хватало чувства юмора, но Мэтью обладал целью в жизни, и поэтому он мне нравился.

Я сказала маме:

— В нем чувствуется врожденная доброта.

— Он, действительно, решил в жизни что-то изменить, но в молодости так часто бывает, — сказала мама. — Молодые люди лелеют свои мечты, и это хорошо, но они не слишком практичны. Их мир построен на мечтах гораздо в большей степени, чем на реальности.

* * *

Первым портом, в который мы зашли, оказался Мадера. Там мы разгрузили какие-то товары и приняли на борт вино. Нам разрешили сойти на берег, и отец устроил для всех прогулку по острову в экипажах.

Мои родители и Превосты поместились в одном, а Елена, Мэтью Хьюм, Джекко и я — в другой.

Перед нами предстал роскошный вид: горы, склоны которых были усыпаны цветами. Так чудесно было вновь оказаться на берегу после столь долгого пребывания в море! Все оживились, за исключением Елены, которая в последнее время она стала еще более замкнутой. Мы пообедали в таверне неподалеку от собора, построенного из красного камня. Затем вернулись на корабль и очень скоро опять были в море.

Прошел день после нашего отплытия из Мадеры. За ужином все обменивались друг с другом впечатлениями, и все пришли к выводу, что в следующую нашу остановку мы обязательно должны провести время не менее интересно.

Попробовав мадеру, которую загрузили на борт, мы пришли в превосходное расположение духа. Взглянув на Елену, я заметила, что в ее глазах блестели слезы.

Я подумала о том, что ей не становится лучше. Неужели она будет горевать всю оставшуюся жизнь? В конце концов, как сказала мама, если бы Джон Милворд был достаточно сильным, он воспротивился бы воле своей семьи. Мне хотелось ободрить ее и убедить в том, что от жизни нужно взять все, что можно.

Когда мы вернулись к себе, я решила поговорить с Еленой, но много ли можно сказать человеку, который настолько заслонился своим горем от мира?

Мы лежали на своих полках, и корабль, как всегда, слегка раскачивался.

— Нас словно убаюкивают, — сказала я.

— Да, — ответила она.

— Почему бы тебе не попытаться с интересом посмотреть вокруг? Все так ново для нас. В Мадере было замечательно, но тебя это не интересовало. Я сомневаюсь, что ты что-то заметила.

Она молчала.

— Ты должна забыть все. Неужели ты не понимаешь, что никогда не преодолеешь это, пока не забудешь?

— Я никогда не смогу избавиться от этого, Аннора.

Ты не знаешь, что произошло.

— Хорошо, тогда расскажи мне.

— Мне трудно это сделать, хотя, я думаю, ты должна знать. Аннора, мне кажется, у меня будет ребенок.

— Елена! — прошептала я.

— Да, правда. Я уверена.

— Это невозможно.

— Понимаешь, когда Джон вернулся… и собирался жениться на мне… все случилось. Никто никогда раньше так не относился ко мне. Это казалось чудом. А теперь все кончилось, и у меня будет ребенок…

Я была настолько потрясена, что не нашлась, что сказать. Мне хотелось спросить совета у родителей.

— О, Елена, что ты собираешься сделать? — только и могла спросить я.

— Не знаю. Мне страшно.

— Я думаю, моя мама знает, что делать.

— Ребенок, Аннора, подумай, что это значит. Я никогда не смогу вернуться домой. Что скажет отец?

— Едва ли он сам является воплощением добродетели, — напомнила я ей.

— Я знаю, тем хуже.

— Хорошо, что ты сказала мне, Елена.

— Я давно хотела… с тех пор, как узнала.

— Когда это случится?

— Я думаю, в апреле.

— Это дает нам время что-то придумать.

— Что ты можем придумать?

— Мама знает, что лучше всего… Это хорошо, что ты здесь, с нами. Ребенок, хорошенький малыш. Это так чудесно!

— Все было бы» хорошо, — сказала Елена, — если бы…

Ребенок занял все мои мысли. Я представляла его с пушистыми волосиками и хорошеньким личиком, очень похожим на тетю Амарилис. На несколько мгновений я забыла о проблемах Елены, наслаждаясь видением.

— Я не знаю, что мне делать. Иногда мне кажется, что лучший выход броситься за борт.

— Что ты говоришь! Выбрось это из головы. Ребенок, конечно, создаст проблемы, но мы все поможем тебе. Все будет хорошо. Действительно, все будет хорошо и будет славный малыш.

— Я не могу спокойно думать о случившемся.

Слишком много трудностей. Я никогда не думала, что так может получиться. Мне казалось, что мы будем счастливы вместе с Джоном.

— Может быть, тебе стоит дать знать Джону? Тогда вы смогли бы пожениться.

— Нет, нет! — прокричала она почти в истерике.

— Нет, и я думаю, не стоит, — ответила я спокойно. — Ты не возражаешь, если я скажу маме?

— Я хочу, чтобы никто не знал.

Я подумала о соперничестве за председательское кресло, которое разрушило отношения между Еленой и Джоном, которые могли бы вскоре пожениться.

— Елена, ты очень слаба с тех пор, как поднялась на борт.

— Да, я думаю, это из-за ребенка. Иногда по утрам я чувствую себя ужасно.

— Ты должна была раньше сказать мне об этом.

— Я не могла, но теперь ты знаешь.

— Елена, я хочу все рассказать маме. Она знает, что предпринять. Позволь мне сказать ей.

После некоторых сомнений она ответила:

— Хорошо, ты ведь поможешь мне, Аннора, правда?

— Мы все поможем. Я сделаю все, что смогу, обещаю.

— Я так рада, что мы вместе. Сейчас, когда ты знаешь, я словно сняла с себя огромный груз.

Я чувствовала себя вознагражденной, и огромная нежность охватила меня вместе с желанием защитить Елену.

Я воспользовалась первой же возможностью, чтобы поговорить с мамой наедине. Море слегка волновалось.

Мы нашли местечко на палубе и сели на скамейку.

— Елена ждет ребенка, — выпалила я.

Я редко видела мать такой потрясенной.

— Ребенок? — отозвалась она.

— Да. Елена думала, что они с Джоном поженятся, понимаешь?

— О да, я понимаю…

— Что нам делать?

Какое-то время мама молчала, потом сказала:

— Бедная девочка! Не удивительно, что она выглядит так, словно хочет покончить с собой.

— Она даже говорила об этом.

— Ради Бога, следи за ней. С ней может случиться удар, и Бог знает, что может из этого получиться.

— Я хочу переубедить ее и постараюсь присматривать за ней.

Мама кивнула:

— Это хорошо, что мы едем в Австралию. Многие проблемы будут решены, ведь ее там никто не знает, у нас все получится. Когда она ожидает ребенка?

— Она думает, что в апреле.

— Понятно. У нас еще есть время.

— Но что мы сможем сделать?

— Можем переубедить ее. Мы должны заставить ее понять, что это не такая уж необычная ситуация и что она вовсе не первая, с кем случается подобное. Затем следует решить, что делать, когда прибудем в Сидней.

А сейчас ей следует заботиться о себе. Я рада, что она с тобой. Только переубеди ее: нельзя допустить, чтобы ее подавило чувство вины. Я поговорю с отцом: он знает, что сделать, когда мы приедем. И, повторяю, хорошо, что мы не дома, там все было бы гораздо сложнее. Я надеюсь, в Сиднее есть акушерка и доктора. Мы все обдумаем, а ты не позволяй ей волноваться — это самое главное.

— Я думаю, Елена рада, что уехала.

— Амарилис тоже сделала бы все от нее зависящее.

— Но она бы не хотела, чтобы Питер узнал.

— Она не вправе никого винить, — коротко сказала мама.

— Я скажу ей, что ты знаешь и поможешь. Но что будет, когда мы вернемся домой с ребенком?

— Мы подумаем и об этом, когда придет время. А сейчас давай избавим ее от губительного настроения и дадим ей понять, что она в своей семье. Мы обязательно поможем.

— О, спасибо. Я знала, что, если поговорю с тобой, все сразу станет лучше.

Она улыбнулась мне, сжала мою руку, и мы еще долго говорили. Наконец, нас нашел отец:

— Я не мог понять, куда вы делись? Что это?

Женщины шушукаются в укромном уголке?

Мама посмотрела на меня:

— Я узнала потрясающую новость.

— Да?

Отец перевел взгляд с нее на меня, но мама продолжала:

— У Елены будет ребенок.

— О, Боже! — воскликнул отец. — Джон Милворд?

Я кивнула.

— Он должен на ней жениться.

— Она и слышать об этом не хочет.

— Хотя, — продолжал отец, — как мы его достанем отсюда?

— Нужно быть очень тактичным, Джейк.

— Это намек на то, что мне не следует вмешиваться?

— Нет; нет! — вскричала я, — Нам очень нужна твоя помощь. Мама говорит, что все будет не так сложно до рождения ребенка, но дальше, когда мы должны будем привезти его домой, в Англию…

— Мы могли бы придумать историю с замужеством, которое принесло свои плоды в короткое время, и мужа, который безвременно скончался.

— Не торопись, Джейк, — заметила мама. — Давайте рассуждать здраво и не будем заглядывать так далеко вперед.

— Я скажу Елене, что вы все знаете и понимаете, — сказала я. — Я объясню ей, что такое часто случается и этого не надо стыдиться, потому что они любили друг друга. Так обернулось все только из-за его спесивой семьи.

— Ты вкладываешь свои слова в мои уста? — Но ты ведь согласен? Ты не осуждаешь Елену?

— Бог запрещает.

— Я скажу ей об этом. Она, наверное, как всегда, лежит на своей полке. Теперь мы хоть что-то сможем для нее сделать.

Я вернулась в каюту. Как я и думала, Елена лежала на своей полке.

— Спускайся, Елена, я хочу поговорить с тобой. Я все рассказала родителям. Отец говорит, что это случается с людьми и не должно возникнуть трудностей.

Они знают, что надо предпринять.

Елена спустилась вниз и стояла, удивленно глядя на меня. Мы обнялись, и опять меня охватило желание защитить ее.

* * *

Теперь, когда мы все знали, Елена немного оживилась и исчез ее потерянный взгляд. Она часто испытывала слабость и тошноту, но безнадежности поубавилось. Я думаю, именно с этих пор она стала думать о ребенке. Из Елены выйдет хорошая мать.

Она продолжала проводить много времени, лежа на полке. Беременность проходила для нее нелегко, но, я думаю, душевные муки были сильнее физических.

Я же все время проводила с Мэтью Хьюмом, и мы стали хорошими друзьями, а Джекко нашел общий язык с Джимом Превостом. В свое время Джекко станет помогать отцу в управлении Кадором, он уже проявлял интерес к хозяйству, а значит, у него было представление о том, что происходит на фермах. Джим Превост говорил исключительно о земле, которую собирался прибрести, поэтому они с Джекко нашли точки соприкосновения.

Мэтью Хьюм заинтересовал меня: он был целеустремленным и очень необычным человеком.

Мэтью взял с собой несколько книг, предметом которых были тюрьмы. Он увлекал своим красноречием. Однажды он побывал в Ньюгейтской тюрьме, куда ходил с Френсис навестить человека, который, по ее мнению, был несправедливо обвинен.

— Френсис — чудесная девушка, — говорил он — Она могла бы многого добиться, но выбрала другой путь. О, что это за место, Аннора! Мрачные высокие стены без окон. Это напротив Оулд-Бейли на восточном конце Ньюгейт-стрит; Меня каждый раз пробирает дрожь при виде этого места. Ты знаешь, что там была тюрьма уже в тринадцатом веке? Представь себе людей, которые были заключены там. Страдания были их вечными спутниками. Конечно, сейчас на этом месте построили другое здание: прежнее сгорело во время большого пожара Лондона. Теперешнее было построено сто лет спустя, в 1780 году. Люди не заботятся о заключенных. Ребенок крадет кусок хлеба, потому что голоден, и попадает туда же, куда и убийца. Ужасно, а люди не обращают на это внимания. Но замечательная леди, миссис Элизабет Фрай, много для них сделала. Мне выпала честь встретиться с ней.

— Она посетила миссию Френсис?

— Нет, я написал ей. Я рассказал ей о том, что меня интересует, и она пригласила меня к себе. Я был у нее в доме на Плашет-стрит, это событие для меня.

Я рассказал ей о Френсис и о том, чем она занимается.

Она очень заинтересовалась. Она уже не молода, к сожалению, но посвятила всю свою жизнь преобразованиям. С дрожью в голосе она рассказывала о своем визите в Ньюгейт, который совершила более двадцати лет назад. Она сказала, что никогда не забудет это зрелище. Там находилось триста женщин с детьми, некоторые из них никогда не представали перед судом.

Спали они прямо на полу, лохмотья едва прикрывали их тела. Она ничего не могла сделать для них, только прислала одежду. Она создала «Общество помощи женщинам-заключенным», организовала в Ньюгейте школу и мануфактуру и не ограничила усилия Ньюгейтом: она посещала заключенных в разных местах страны и даже на континенте. Аннора, я тоже хочу сделать что-то подобное в своей жизни.

— Френсис чувствует то же.

— Френсис отличается от миссис Фрай. Миссис Фрай — мягкая женщина, а Френсис недоступна чувствам, она цинична и полна злости на общество.

— Но она занимается таким делом.

— О да, я восхищаюсь Френсис. Это прекрасно: посвятить свою жизнь такому делу. Еще столько дел, которые необходимо сделать, — высылка, например. Мне кажется, подобный способ наказания очень жесток.

Я рассказала ему историю Дигори.

— Семь лет за украденного фазана! Оторванный от дома, семьи за такое пустяковое дело…

— У него не было ни дома, ни семьи, и он вовсе не был невинным. Я часто думаю о том, изменился ли бы он, если бы у него была такая возможность?

— Возможно, ты увидишь его в Австралии?

— Мой отец говорит, это едва ли возможно: его могли отправить в любую часть Австралии.

— Я проеду по всей Австралии. Я хочу получить сведения от самих заключенных: за что они были осуждены, каков был путь сюда, как сложилась их судьба здесь.

— Мой отец, конечно, поделился с тобой своим опытом, но ему повезло. Он попал к справедливому человеку, хотя тот и требовал много от своих рабочих.

Отец с ним подружился, и у него даже есть теперь там участок земли, который он держит уже долгие годы.

— Я знаю, в высшей степени интересная история, но это был, конечно, особый случай.

— Да, он всегда говорит, что его ждала виселица, если бы не мама, которая уговорила дедушку спасти его.

— А я хочу еще при жизни увидеть отмену высылки и наши тюрьмы другими. Получив необходимую информацию, я смогу опубликовать книгу. Мне хочется, чтобы у людей, прочитавших ее, пробудилось желание сделать что-нибудь для изменения закона.

— Ты очень целеустремлен, Мэтью.

— Единственный путь чего-то добиться — это прежде всего выяснить, чего ты сам хочешь.

— Ты так… самоотвержен.

— Для меня это легко. Многие люди вынуждены работать, чтобы содержать себя, и это их основное намерение. Мне же повезло: я унаследовал состояние, которое позволяет мне посвятить все свое время достижению цели. Благодарение Богу.

— Я очень рада, что ты с нами, — сказала я.

* * *

Когда мы приближались к Кейптауну, неожиданно начался шторм. Казалось, наш корабль стал хрупким, уязвимым перед свирепыми ветрами и открытым морем. Временами невозможно было устоять на ногах.

Елена ничего не хотела, только лежать, но мы с Джекко выходили на палубу в надежде, что свежий воздух поможет бороться с тошнотой. Мы склонялись над поручнями, следя за яростными волнами, которые бились о борт корабля, и, кажется, оба задавались вопросом, как долго наше хлипкое суденышко сможет выдерживать столь яростную атаку.

Вся команда была на местах и едва ли имела возможность обращать на нас внимание. Джекко и я осторожно пробрались к одной из скамеек, которая была немного скрыта от завывающего ветра.

— Интересно, как можно себя чувствовать, оказавшись выброшенным в море? — сказал Джекко.

— Как бы нам не пришлось этого испытать.

— Говорят, что вся жизнь проносится в такой момент перед глазами.

— Мне кажется, тогда должны приходить мысли скорее о настоящем, нежели о прошлом, — ответила я, усмехнувшись. — Попытки держаться наплаву должны отнимать все силы: и моральные, и физические.

— Боцман сказал сегодня утром, что видел штормы и похуже, но мы еще не знаем, чем кончится этот.

— Какой ты оптимист.

— Миссис Превост лежит пластом, и ее муж, думаю, чувствует себя не лучше. А где Елена?

— Лежит на своей полке. Как бы ей не стало слишком страшно. Наверное, мне следует пойти проведать ее.

Я спустилась в каюту:

— Елена, кажется, шторм стихает. Как ты себя чувствуешь?

Ответа не последовало.

— Елена! — позвала я опять.

Я заглянула наверх. На полке ее не было. Я была удивлена. Должно быть, она поднялась на палубу, хотя сегодня утром она чувствовала себя особенно плохо.

Я заглянула в шкаф: ее плащ и ботинки исчезли.

Значит, она должна быть на палубе.

Я почувствовала, как по спине пробежала дрожь страха. Будет ли она достаточно осторожна там, наверху? И каково ее намерение?

Я вернулась на палубу. Елены нигде не было видно, Джекко тоже.

— Елена! — крикнула я. Мой голос потонул в завывании ветра. — Елена, где ты?

Я прижалась к борту и с ужасом посмотрела вниз, на беснующуюся воду. Вчера, глядя на бурное море, я сказала ей:

— Я надеюсь, корабль выдержит непогоду, хотя он кажется таким хрупким.

А она ответила:

— А если нет, это будет для меня ответом на все вопросы.

Сам по себе факт, что у нее могла возникнуть такая мысль, взволновала меня. Сейчас этот разговор с ужасным смыслом снова всплыл в моей памяти. Я оцепенела, вспомнив безнадежное выражение в глазах Елены. Правда, я чувствовала, что ей стало легче, когда все узнали о ее беде. Она ощущала нашу поддержку. Никто из нас не допускал и тени упрека.

Я забегала по палубе. Может быть, она еще где-то здесь, замышляет ужасное дело. Многие люди могли оказаться в подобной ситуации, которая казалась им слишком трагической, но поставить финальную точку — это совсем другое дело. Я должна была ее найти.

Я продолжала выкликать ее имя. Мне не следовало оставлять ее одну. Сколько девушек на протяжении веков оказывались в таком положении, беспечно уступив просьбам возлюбленного. А сколько предпочли именно так разрешить все проблемы.

Я думала о тете Амарилис, которая так нежно любила свою дочь. Я вспомнила о дяде Питере. Что он будет думать, когда узнает, что его дочь не смогла справиться с несчастьем, за которое он нес ответственность, как и Джон Милворд? Джо Крессуэл тоже виноват, потому что оклеветал ее отца и это стоило Елене ее будущего счастья. Я тоже несла ответственность, потому что не углядела за ней. Все казалось мне длинной цепью вины, и я — одно из звеньев этой цепи.

— Елена! — безнадежно кричала я. — Где ты?

Никакого ответа, только гул ветра и грохот моря, обрушивающегося на борт корабля.

Я бродила по палубе. Мне нужно было найти родителей. Я должна поднять тревогу. Но что делать?

Корабль не сможет повернуть обратно. Можно ли найти ее в таком море?

Я пробиралась по палубе так быстро, как могла.

Ветер рвал промокшую одежду, развевал волосы.

Я шла, прижимаясь к борту. В конце палубы, где была небольшая ниша, прикрытая спасательной лодкой, можно хоть немного укрыться от ветра.

Приблизившись, я увидела Елену.

— Елена! — радостно крикнула я.

Да, это была Елена, и не одна: рядом с ней сидел Мэтью Хьюм. Я поспешила укрыться в нише.

— Елена, — выдохнула я. — Я искала тебя, как ты напугала меня!

Она не отвечала, подняв на меня глаза, в которых я увидела отчаяние.

Мэтью сказал:

— Теперь все в порядке. Она уже приходит в себя, не беспокойся.

— Аннора была очень добра ко мне, — обронила Елена. — Она — мой лучший друг.

— Я знаю, — ответил он.

Она посмотрела на меня:

— Аннора, я хотела это сделать. Было бы так легко.

Я решила, что в такую погоду все могут подумать, что меня смыло волной за борт.

— Что ты говоришь, Елена?

— Я не могу так больше, это был бы лучший выход для меня и моего ребенка. Понимаешь, у моего ребенка не будет имени…

— У него будет имя, — твердо сказала я. — Твое имя.

— Но это плохо для ребенка — прийти в мир нежеланным и без имени…

Она говорила, словно в трансе. Я совершенно забыла о присутствии Мэтью Хьюма. Тогда он сказал:

— Посиди с нами, Аннора. Здесь немного спокойнее.

Я села рядом с Еленой.

— Если бы ты… Ты понимаешь, какое это было бы для нас несчастье?

— Ненадолго. Все бы скоро забылось.

— Что ты говоришь! Я бы никогда этого не смогла забыть. — И вдруг я поняла, что Мэтью Хьюм знает нашу тайну.

— Мне очень жаль, что ты все узнал.

— Я благодарю за это Бога. Все произошло случайно, но я оказался здесь в нужный момент. Воля Провидения, я был послан на корабль именно для этого.

— Да, — сказала Елена, — я хотела это сделать. Я хотела, чтобы все сошло за несчастный случай. Выглядело бы все так: я вышла наверх подышать свежим воздухом и упала за борт.

— Елена, как тебе такое могло прийти в голову?

Как ты могла нанести нам такой удар?

— Я была уверена, что так будет лучше для всех нас.

Взяв ее за плечи, я посмотрела ей прямо в глаза.

— Я хочу отвести тебя в каюту, тебе нужно полежать.

— Нет, я хочу остаться здесь, мне спокойно с вами.

Мэтью знает обо всем, я ему рассказала.

— Я догадывался, что есть какие-то трудности, — проговорил он, — но я не знал, какого рода. Я только молился, чтобы чем-нибудь помочь, и Бог ответил мне.

Я оказался здесь в нужный момент.

— Ты спас меня, — прошептала Елена.

— Спасибо тебе, Мэтью! — воскликнула я.

— Теперь мы должны убедить ее в том, что подобное не должно повториться. Это преступление, речь идет о твоей жизни… и жизни твоего ребенка.

— Да, — сказала Елена, — я знаю, но я чувствовала себя такой потерянной, мне было так страшно. Я действительно не представляю себе, как жить дальше.

Я знаю, что Аннора и ее родители будут помогать мне, пока не родится ребенок, но что дальше? Все будут знать, что у меня есть ребенок, но нет мужа. Как мне это перенести?

Мы умолкли и еще долго сидели, слушая, как волны бьются о борт корабля.

* * *

Между Еленой и Мэтью зародились особые отношения. Он спас ее и не мог не испытывать некую удовлетворенность. Любой чувствовал бы себя вознагражденным спасением чьей-то жизни, но Мэтью сделал предназначением своей жизни приходить на помощь людям, а случай с Еленой подтвердил это.

Он много говорил ей о своей цели жизни. Я часто находила их сидящими в том укрытии; обычно говорил он, а она неотрывно смотрела на море. Не знаю, слушала ли она его, но молча сидела, пока он говорил.

Мы сошли на берег в Кейптауне всей компанией, как в Мадере. Было чудесно после столь долгого пребывания в бурном море снова оказаться на твердой земле, купаться в солнечном тепле. Кейптаун навсегда останется для меня одним из самых прекрасных городов в мире. Наверное, потому, что я была очень счастливой в тот день.

Я чувствовала неимоверное облегчение оттого, что не сбылись мои мрачные предчувствия в отношении Елены. Если бы она осуществила свое намерение, я не смогла бы этого перенести. В глубине души я винила бы Джо и никогда бы не смогла забыть, как он стоял тогда, складывая бумаги. Я всегда бы думала, что он и дядя разбили жизнь Елены и я сыграла роль в этой драме, невольно став помощницей Джо.

Но ее вовремя спас Мэтью, и впредь я должна была быть особенно внимательна. Я смотрела на голубые воды, на большую гору, прекрасный залив и впервые за долгое время чувствовала себя спокойно.

День прошел очень быстро, и мы опять вышли в море. Сейчас мы находились в теплых водах Индийского океана, и прекрасная погода, казалось, оказывала на нас свое воздействие.

Елена сказала мне:

— Я бы хотела так плыть всегда, чтобы это никогда не кончилось. Но этому скоро придет конец, и тогда…

— Помни, что мы с тобой и, когда родится ребенок, все будет хорошо.

— Обещай, что не покинешь меня. Обещай, что будешь со мной всегда.

— Я буду с тобой до тех пор, пока ты будешь нуждаться в моей помощи.

Она улыбнулась и в этот момент казалась счастливой.

Вскоре все были потрясены неожиданной новостью.

Когда мы, поужинав, встали из-за стола, Мэтью сообщил:

— Мы с Еленой собираемся пожениться.

Все уставились на них. Мы не замечали раньше никакой особой симпатии между ними. Конечно, они много беседовали, но Мэтью говорил с каждым, кто его слушал.

Несколько секунд все молчали. Джекко очнулся первым:

— Прекрасно, мои поздравления. Говорят, что такие вещи случаются на кораблях.

— Мы с Еленой вместе приняли решение, — сказал Мэтью. — Мы поженимся, как только прибудем в Сидней.

Мама поцеловала Елену, а я сказала:

— Я надеюсь, что ты будешь очень счастлива, дорогая Елена.

— Это надо отметить! — воскликнул отец, — Интересно, что здесь могут нам предложить?

Елена покраснела, и необычный для нее румянец сделал ее очень привлекательной. Мэтью казался довольным, его лицо излучало добродетель, и мне в голову пришла мысль, что предложение было еще одним из его добрых дел. Он казался очень молодым, и я подумала: «Достаточно ли он благороден? И понимает ли он, что это значит?»

Елена стояла, держа под руку Мэтью. В ее глазах проскользнуло выражение, которое я заметила во время шторма: она была похожа на тонущего, судорожно вцепившегося в плот. Я почувствовала сильное беспокойство.

Отец говорил:

— Я что-нибудь организую, мы должны за это выпить. Пойду посмотрю, что можно достать, и попросим капитана присоединиться к нам через полчаса в нашей каюте.

Мы оставили Елену и Мэтью прогуливаться по палубе и спустились в каюту родителей.

— Да, сюрприз, — сказала мама.

— Я думаю, что Мэтью совершает еще одно доброе дело, — вставил Джекко.

— Я боялась этого, — добавила мама.

— Он действительно такой добрый, — сказала я, — и, в самом деле, хочет всю свою жизнь помогать другим.

— Восполняя то, чего им не достает, — задумчиво обронил отец. — Чего больше всего сейчас не достает Елене? Мужа. И вот Мэтью предлагает себя.

— А Елена, о чем она думает, интересно? — сказала мама.

— Елена в такой растерянности, — заметила я, — так напугана, что готова опереться на любого, кто предложит помощь.

— Это особый вид помощи, — произнесла мама. — И, я надеюсь, что для них это обернется счастливо.

— Он должен серьезно подумать оставшееся время пути, — напомнил нам отец. — Может быть, все произошло под влиянием минуты? Не исключено, что пока мы доберемся до Сиднея… Они легко смогут пожениться в Сиднее, если не передумают Там не придерживаются обычных церемоний Там так привыкли: девушки приезжают, чтобы выйти замуж, и проделывают это с величайшей поспешностью.

— Елена беспокоилась о ребенке, — пояснила я. — Вот для чего она это делает.

— Я понимаю, что для нее это важная причина, — вставила мама. — Что же касается Мэтью, мне кажется, у него слишком упрощенные представления о жизни.

— Подобное можно сказать о многих, — ответила я.

Отец посмотрел на меня и улыбнулся:

— Так говорит наша мудрая дочь. А теперь послушай меня: это их дело. То, что мы думаем о поспешной женитьбе, не имеет никакого значения. Они должны решить для себя сами: им жить.

— Вполне возможно, что все будет хорошо, — сказал Джекко, — хотя Мэтью кажется мне беззаботным, как никто.

— Пока он остается в рамках своего жизненного предназначения, — сказал отец, — и Елена знает его только с этой стороны. Их знакомство было коротким.

Давайте пожелаем им удачи и будем надеяться, что у них все будет хорошо.

— Нам ничего не остается делать, — заметила мама. — Они уже решили. Елена, я думаю, потому, что ее ребенку нужен отец, а он потому, что ему необходимо приносить себя в жертву ради добрых дел.

А я думала: «Неужели это достаточные основания для женитьбы?»

Капитан пришел с двумя бутылками вина, которые, как он сказал, хранились у него для особых случаев.

Миссис Превост хохотала, и даже мистер Превост, казалось, перестал на время думать о земле. Капитан произнес небольшую речь о том, что это не первая романтическая история на его корабле и что нет ничего лучше корабля для подобных знакомств Елена и Мэтью, стоя, принимали поздравления: Елена все еще румяная и казавшаяся счастливой, а может, это было просто облегчение. На лице Мэтью сияло выражение удовольствия, источником которого могло быть только сознание своей собственной добродетели.

Он был славный молодой человек, и я чувствовала, что готова полюбить его за то, что он спас Елену от самоубийства, а потом дал возможность избежать положения, которое было для нее таким невыносимым.

* * *

Дни проносились очень быстро. Скоро мы готовились покинуть замкнутый мирок судна, в котором провели столько недель.

Настроение людей изменилось. Превосты стали рассеянными, в глазах Джима появилась легкая тревога. Он волновался, сможет ли найти в Австралии то, что хочет. Что касается его жены, она казалась грустной. В конце концов, это непростой шаг — отправиться в другую страну и начать новую жизнь. Я могла понять ее чувства.

А Мэтью? Он становился все более и более возбужденным при мысли, что скоро найдет материалы для своей книги. В его глазах появилось мечтательное выражение: он женится на Елене, которая потом станет помощницей в его делах. Он смотрел на свою будущую жизнь просто. Елена тоже изменилась. Возможно, это было связано с ожиданием ребенка. Я думала, часто ли она вспоминает Джона. Вероятно, она все еще была в растерянности, но я верила, что она счастлива, потому что нашла человека, который станет отцом ее ребенка.

Что касается меня и нашей семьи, то тут все было по-другому. Для нас это было просто путешествие, и; когда оно кончится, мы все вернемся к прежней жизни.

Только отец был молчаливее, чем обычно. Наверное, он вспоминал о том времени в своей жизни, когда прибыл сюда узником на семь лет. И мать разделяла его настроение: ведь их жизни были так тесно связаны.

Ведь будучи еще ребенком, она уже знала его. Джекко же переполняли эмоции: он жаждал увидеть новое.

Путешествие было для него волнующим и интересным, так же, как и для меня, несмотря на проблемы, связанные с Еленой.

И вот мы прибыли в Сидней. Я находилась на палубе, когда мы приблизились к бухте, которую называли самой прекрасной на земле. Наступило раннее утро, солнце только вставало, и море было нежно-аквамариновым, спокойным и величественным. Отец стоял рядом, взяв меня под руку. Я повернулась к нему и увидела мечтательное выражение в его глазах.

Поняв, что он вспоминает о прошлом, я перевела взгляд на величественную бухту с извилистой береговой линией, окаймленной зеленью и многочисленными песчаными пляжами.

Мама поднялась на палубу и присоединилась к нам.

Прошло некоторое время, прежде чем мы смогли сойти на берег. Мы попрощались с капитаном и членами команды, с которыми успели подружиться. Превосты покидали корабль одновременно с нами. Они сказали, что нам надо поддерживать связь, и отец объяснил, что мы остановимся в «Гранд Отеле» Сиднея, а потом отправимся в наше имение, в нескольких сотнях миль к северу, известное просто как имение Кадорсонов. Он добавил, что будет рад помочь им советом в любое время. Превосты немного приободрились, но было совершенно очевидно, что сейчас, когда они достигли цели своего путешествия, их все больше мучили опасения и страхи.

Елена и Мэтью временно оставались с нами. Я знала, что Елена хочет быть рядом со мной, а Мэтью жаждал отправиться на поиски своих материалов при первой же возможности. Но пока мы все остановимся в отеле, так как мой отец должен разузнать о своем имении. Мы выехали в отель, наняв экипаж, и, пока ехали, мой отец не переставал удивляться переменам, происшедшим в Сиднее с тех пор, как он видел его в последний раз.

— Это совершенно другой город, — говорил он. — Когда я был здесь последний раз, узкие улочки таили в себе опасность для прохожих из-за свиней, собак, коз, которые то и дело оказывались под ногами. Дома были просто хибарами. Сейчас улицы стали шире, а дома…

— Прошло двадцать лет, — сказала мама. — Ни с чем не сравнимое ощущение — вернуться после стольких лет…

Он кивнул:

— Да, возвращаются воспоминания. Я словно вижу, как стоял тогда на палубе, полуослепший от яркого света после стольких дней темноты, проведенных в трюме корабля. Но все в прошлом: сейчас я здесь со своей семьей, и скоро мы увидим имение, которое мне удалось приобрести, несмотря на то, кем я сюда прибыл.

— Тебе есть чем гордиться, — сказала мама. — Немногие на это способны.

— Многие, уверяю тебя. Ты посмотри на Сидней.

Он вполне может сойти за провинциальный английский город. Видишь, что можно сделать, благодаря энергии, целенаправленности и подневольному труду.

Я никогда бы не мог представить.

Мы прибыли в «Гранд Отель», который хотя и не совсем соответствовал своему названию, но был все же довольно комфортабельным. Везде на окнах висели красные шторы, которые раздвигались при помощи латунных цепочек, что придавало освещению приятный оттенок.

— Люди в фойе отеля смотрели на нас с некоторым любопытством, но, полагаю, они привыкли к приезжим из Англии, потому что многие прибывали сюда, как Превосты, привлеченные дешевизной земли и подневольным трудом, что означало незначительное начальное вложение капитала.

Отец договорился, что большая часть нашего багажа останется в порту до тех пор, пока не будет отправлена прямо в имение.

Таким было наше прибытие в Австралию.

В АВСТРАЛИИ

Дни после прибытия были заполнены новыми впечатлениями. Елена и Мэтью сочетались браком, родители с Джекко отправились в имение, которое находилось в нескольких сотнях миль к северу от Сиднея. Я хотела ехать с ними, но Елена так боялась отпустить меня, что я решила побыть с ней. Идея моего отца состояла в том, что они с мамой «произведут разведку» и выяснят, каковы условия жизни в имении. Он знал, что там есть жилой дом, но хотел убедиться, что удобства не слишком примитивны, и все подготовить, прежде чем туда переедем мы.

Управляющий имением приехал в Сидней, чтобы встретиться с нами. Это был загорелый мужчина примерно тридцати лет, с резкими чертами лица и темными курчавыми волосами. Его простое обхождение показалось нам несколько вызывающим, но я решила, что, должно быть, это естественно для здешних людей.

У меня возникло ощущение, что некоторые относились к нам даже с презрением из-за наших вежливых манер и утонченной речи. Грегори Доннелли был типичным представителем этой страны: сильный, бескомпромиссный, независимый, презирающий всех, кто не под стать ему, человек, которого никакие трудности не застанут врасплох, способный выпутаться из любого положения. В первый же день я почувствовала к нему антипатию.

— Приветствую. Ну и дела! — сказал он. — Значит, вы прибыли, сэр Джейк? Я ждал вас долгие годы. Нам есть что показать вам.

— Моя жена, — представил отец.

— Леди Кадорсон? — произнес Грегори Доннелли, склонив голову с деланым почтением.

— Мой сын, моя дочь.

Показалось ли мне, или его глаза действительно задержались на мне с интересом? Я почувствовала, как жар разливается по моему телу под его испытующим взглядом. Он слишком многое пытался разглядеть во мне, как-то слишком непристойно оценивал меня.

— Так каковы ваши планы, сэр Джейк?

— Я собираюсь взглянуть на имение. С нами еще двое: родственница моей жены и человек, который недавно стал ее мужем. Мы не ожидали, что они поедут с нами, и я не знаю, сможем ли мы все там разместиться. Именно это я и собираюсь выяснить в первую очередь.

— Помещение найдется: рядом с домом есть хижина, в которую я могу перебраться. Обычно там живут сезонные рабочие, но сейчас она пустует.

— Мы поедем и разберемся на месте, — сказала мама.

— Отлично, леди Кадорсон, но я не обещаю дамам, что они найдут там все, к чему привыкли.

— Думаю, что мы сможем приобрести кое-какие вещи в Сиднее, предположила мама — Надеюсь, с этим проблем не будет: Сидней — славный город. Каждый раз, приезжая, обнаруживаешь здесь что-то новое. Дома растут, как грибы, работы не убавляется. Скоро понадобится очередное грузовое судно.

На лице матери изобразился ужас, когда она поняла, что грузовое судно и живые люди, хотя бы и преступники, для него не имеет значения.

Грегори Доннелли остался с нами обедать, за едой обсуждали все, что нам может понадобиться Ему представили Елену и Мэтью. Заметив, что Елена ему не понравилась, я разозлилась. В нем чувствовалось высокомерие, которое меня определенно раздражало.

Мэтью очень заинтересовался им, и было видно, что он готов задать ему тысячу вопросов.

Джекко спросил его, сколько времени займет путь в имение.

— На хороших лошадях можно добраться за два дня. Вы можете взять экипаж По пути находятся два постоялых двора, где можно остановиться на ночь, я же ночую обычно прямо в пути. Я знаю местность: не первый год езжу в Сидней и обратно.

— Если верить вам, все выходит очень просто, мистер Доннелли, заметил Джекко.

— Меня зовут Грег, — ответил он. — Мы здесь обходимся без церемоний. Договорились, Джекко?

— Договорились, — заявил Джекко, и Грегори перевел взгляд на меня.

— Так удобнее, — продолжал он и, словно оправдываясь, посмотрел на моего отца. — Лучше для общения с коренными жителями, легче найти общий язык.

* * *

С тех пор он стал для нас Грегом. Самая приятная черта характера в нем была гордость за свою страну.

Он говорил о ней с восхищением:

— В этом городе многое появляется прямо на ваших глазах. Здесь жили люди, которых никогда не забудут в Сиднее, хотя их самих уже нет, в их честь названы наши улицы. Когда думаешь, что еще совсем недавно здесь ничего не было. А сейчас сюда приезжают поселенцы. О нет, мисс… Аннора, теперь здесь не только осужденные.

— Нам это известно, — резко ответила я. — С нами на корабле были двое. Они приехали сюда, чтобы приобрести землю.

— Которая здесь слишком дешевая, да? Что ж, почему нет? Приехать на все готовое Макартур завез сюда овец. Мы называем его «отцом овцеводства», и сейчас нам уже есть чем похвастать. Мы производим шерсть, у нас есть мясо. Почему некоторые сорта шерсти называют «Ботани-Бей»? Потому что именно сюда привезли первую партию заключенных: при виде прекрасной бухты они решили остаться именно здесь и назвали это место по имени одного известного английского джентльмена.

— По имени виконта Сиднея, — уточнила мама.

— Он был славный парень, но именно Маквари сделал город таким, каким вы его видите. Он сказал, что именно этот город станет столицей мира, и, поверьте мне, так оно в скором времени и будет. Он построил улицы, дома, мосты, фактории. У нас есть даже собственная газета. Да, «Сидней-газет». Там можно прочитать обо всем, что здесь делается.

Мэтью сказал:

— Меня интересуют заключенные. Я пишу о них книгу и приехал, чтобы собрать нужные материалы.

— Отлично, но воспользуйтесь моим советом, Мэтью.

Только сделайте так, чтобы они не знали, что то, о чем вам рассказывают, пойдет в книгу, иначе вы не вытянете из них ни слова. Вы должны добиться, чтобы они говорили естественно, тогда нужное вам вы почерпнете в непринужденной беседе. Я познакомлю вас с несколькими людьми в имении, которые охотно поговорят с вами.

— Это чудесно! — воскликнул Мэтью.

— Я вижу, вы и на меня смотрите с надеждой?

Вынужден вас разочаровать: я не из их числа. Мой отец был поселенцем, родом из Йоркшира, а сэр Джейк сделал его управляющим имения. Он умер пять лет назад, и я принял его обязанности на себя. Я не родился здесь, но, в конце концов, кто из нас здесь родился? Но я сросся с этой землей, это моя страна, и я горжусь ее успехами.

Он много говорил о городе и об имении, о ценах на шерсть, о засухах, нашествиях насекомых и лесных пожарах, которые были постоянным источником беспокойства в летние месяцы.

Я обнаружила, что слушаю его с интересом, и подумала о том, как же относится к нему мой отец.

Все выяснилось в тот же вечер.

— Грег определенно высокого мнения о себе, — сказал Джекко.

— Я думаю, мы здесь без труда найдем большое количество ему подобных, — заметил отец.

— А мне кажется, что Грег — единственный в своем роде, — вставила мама. — Действительно, он дышит силой… демократичностью, как бы он это назвал, столь часто настаивая на удобстве и точности имен.

— Я подумала, что твой управляющий мог бы вести себя поскромнее, сказала я.

— Мы не можем подобного ожидать от них здесь.

Они не придают никакого значения положению в обществе. Таков дух этой страны.

— Он слишком самоуверен! — выпалила я.

— Мне кажется, что ты относишься к нему слишком неприязненно, — сказал мне Джекко.

— А мне показалось, что ему следует проявлять больше уважения по отношению к папе.

— Ну, он вовсе не вел себя неуважительно, — стал защищать его отец. Это обычно называют «проявлением мужского достоинства».

— А мне показалось высокомерием, — настаивала я.

— Насколько я успел понять, он хороший человек, — твердо сказал отец. — В любом случае мы это выясним.

— Не понимаю, почему мы должны откладывать поездку в имение? — спросил Джекко.

— В самом деле, никакой причины. Мы отправимся, как только Грег устроит все с транспортом.

Отец посмотрел на маму.

— Я могу ехать верхом! — воскликнула она. — Ведь я всю жизнь езжу верхом, не так ли? Несколько миль в бушах, или как они там называются, не причинят мне вреда.

— Это будет изнурительная поездка. Нам придется ночевать на постоялых дворах.

— Прекрасно, я не хочу и слышать о том, чтобы ночевать в пути при всей опытности нашего Грега.

— Елена не может ехать, — сказала я.

— О, Боже! — сказала мама.

— О ней позаботится Мэтью, — вставил Джекко. — В конце концов, сейчас это его забота.

— Она все еще нервничает и держится за меня.

Мама сказала:

— Я думаю, Анноре лучше остаться здесь, пока мы разузнаем обстановку. Она права насчет Елены: бедная девочка нервничает, она немало пережила из-за Джона Милворда. По-моему, ему все-таки следует узнать о том, что случилось. В любом случае ты останешься здесь, Аннора. Мы дадим тебе знать, и будь уверена, когда ты приедешь в имение, ты найдешь там все удобства, какие мы сможем устроить.

— Как я хочу это все увидеть.

— Мы все этого очень хотим, — сказал Джекко — Я не понимаю, почему Мэтью Хьюм не может позаботиться о Елене?

Однако было решено, что я должна остаться, и через несколько дней отец, мать и Джекко под предводительством Грега отправились осматривать имение.

Они приобрели хороших лошадей и все, что им могло понадобиться в дороге. Как сказал мой отец, Грег устроил все лучшим образом.

Мы с Еленой все время проводили вместе. Мэтью пропадал целыми днями и возвращался поздно. Он встречался с разными людьми, а когда возвращался, сразу уходил в свою комнату, чтобы перенести услышанное на бумагу.

Союз между ним и Еленой был необычен. Он считал, что сделал доброе дело, женившись на Елене, и на этом его ответственность заканчивалась. Елена сказала:

— Мэтью поступил благородно, но это не замужество, Аннора. Джона мне уже никто не заменит.

— После того, что он сделал?

— Он не знал о ребенке.

— А ему бы следовало узнать.

— О, я бы этого не перенесла. Я бы не хотела, чтобы он вернулся ко мне только из-за долга. В конце концов, если бы он хотел жениться на мне, он бы сделал это, и неважно, что бы сказали при этом другие.

Мы наняли экипаж и поехали по магазинам, покупая все необходимое для малыша, что приносило Елене большую радость. Когда мы ехали по городу и увидели Гайд-Парк, то почувствовали себя как дома.

— Елена, — сказала я. — Мы не должны чувствовать себя чужими на этой земле.

— Я рада, что я здесь, Аннора. Что бы я делала, если бы все произошло дома?

— Нашелся бы выход.

— Хорошо, что я уехала вместе с вами. А дома…

— Твоя мать помогла бы тебе.

— Я знаю, но, мне кажется, я умерла бы от стыда и мне бы оставалось сделать то, что я уже раз чуть не сделала.

— Никаких грустных воспоминаний, — перебила я. — Мне кажется, распашонка — просто прелесть. О, Елена, я так жду появления малыша!

Стояло чудесное утро. Вернувшись в отель, мы еще раз просмотрели покупки, аккуратно сложили их и заговорили о ребенке.

* * *

Дни казались длинными. Я с нетерпением ждала возвращения моих родных и жаждала услышать их рассказы об имении.

Мэтью везло сверх всяких ожиданий. Он воспользовался советом Грега и, беседуя с людьми, не говорил, что записывает их слова. За ужином он без конца рассказывал о своих последних открытиях. Его не интересовало, чем мы занимались весь день или как чувствовала себя Елена. Действительно, свою женитьбу на Елене он считал крупным событием, на мелочи же у него не хватало времени.

Я попыталась рассказать ему о нашем походе по магазинам, но передумала.

— Я встретился с этим парнем, — говорил он. — До высылки он отбывал свой срок на кораблях. Какая удача для меня! Это большая редкость встретить такого человека. Он рассказал, что они жили прямо на корабле, покидая его каждый день для изнурительной десятичасовой работы. Он так описывал свою жизнь, что я словно увидел это своими глазами. Сегодня я перенесу все на бумагу, чтобы не забыть деталей: низкая палуба со спуском вниз посередине, все пространство трюма разделено на камеры. С ним были еще двенадцать человек. Не было никаких кроватей, они спали прямо на полу ужасная жизнь. Многие из них предпочли бы этому наказанию высылку. Какие страдания выпали на их долю! Какая дикость! Рано или поздно с этим должно быть покончено. Я не успокоюсь, пока не добьюсь своего.

— Я думаю, — отозвалась я, — можно добиться каких-то изменений, заявляя свой протест законными средствами, как ты и тебе подобные.

— Большинство этих людей — бунтовщики, они расправляются или пытаются расправиться с охраной.

Это не выход. Это должно быть сделано другим путем… при помощи слов, да, слов. Именно в них заключена сила.

— И именно такие люди, как ты, Мэтью, добьются успеха. Я желаю тебе успеха.

— Я не смогу ничего добиться, пока не попаду в парламент, а когда я там окажусь, все, что я здесь узнаю, окажет мне неоценимую пользу.

Ну как можно говорить с таким человеком о пеленках!

* * *

Мои родители вернулись без Джекко.

— Он остался. Ему очень понравилось в имении, и он прекрасно ладит с Грегом.

— Там все лучше, чем я ожидала, — говорила мама. — Это длинный, построенный безо всякого плана, одноэтажный дом, и, хотя в нем всего несколько комнат, мы сможем устроиться вполне сносно. Грег, который жил в доме, говорит, что, пока мы здесь, он временно переедет. Рядом с домом есть что-то вроде крестьянской хижины. Около имения расположены хижины работников. Кажется, у твоего отца немало земли и он считается солидным землевладельцем. Он говорит, что, когда представлялась возможность, Грег покупал земли.

— Это произвело на меня впечатление, — добавил отец. — Он отлично поработал.

— Но я надеюсь, ты не увлечешься настолько, что захочешь остаться? беспокойно спросила я.

Отец положил руку на мое плечо:

— Не бойся.

— Но мы останемся здесь, пока Елена не родит ребенка, — заметила мама. — После чего мы уедем. Я думаю, это будет еще нескоро. А пока мы здесь, создадим себе все возможные удобства. Завтра мы отправимся по магазинам. Я хочу купить несколько кроватей, а главное, постельного белья. И мы должны взять с собой кое-что из продуктов. Там есть один городишко, но он бедноват. Я думаю, недели нам будет достаточно, чтобы приобрести все необходимое.

Мы провели неделю в кипучей деятельности. Мы с мамой ходили по магазинам. Иногда с нами выходила Елена, правда, уже к середине дня она чувствовала себя усталой.

Она должна была ехать с нами, как и Мэтью, на некоторое время. Потом, естественно, он захочет поездить по стране, иначе не сможет добыть нужные ему материалы, и, пока его не будет, Елена поживет с нами.

* * *

Наступила середина лета, стояла невыносимая жара.

Отец сказал, что в глубине страны будет менее жарко.

Многие незнакомые для нас насекомые оказались бедствием: вероятно, они находили что-то особенное в нашей английской коже, а мухи стали настоящей чумой, я никогда не видела их в таком количестве.

В Корнуолле сейчас была зима, и издалека она казалась прекрасной по сравнению с той все превозмогающей жарой. Каждое утро мы просыпались, разбуженные солнцем, затопляющим наши комнаты, и никакие шторы не могли сдержать его лучи.

За день до отъезда прибыл Грег. Еще не увидев его, я услышала его голос. Он разговаривал с отцом в холле отеля.

— Я подумал, что вам нужен проводник: здесь недолго заблудиться. Я приехал, чтобы предложить свои услуги. Часть купленных вами вещей уже привезли Я думаю, вам понравится, как я все разместил.

Если нет, ничего страшного: ребята вмиг переставят все, как вы захотите.

Отец ответил:

— Это очень мило с твоей стороны Я думал, что сам справлюсь с дорогой: ведь я здесь не впервые и мы сумели вернуться обратно. Но хорошо, что с нами будет человек, который знает страну.

— Отлично, — сказал Грег. — Выезжаем завтра на рассвете. Сейчас самая легкая дорога — поутру. Потом мы сможем остановиться отдохнуть где-нибудь в тени, если найдется подходящее место, а ближе к вечеру отправимся опять Так мы избегнем самой сильной жары.

Я поняла, что он собирается взять на себя руководство поездкой, но я также отдавала себе отчет в том, что это все к лучшему, поскольку он был на хорошо знакомой ему земле.

Елена не могла ехать верхом, поэтому решили взять экипаж, которым будет править Грег. Мама и я поедем в нем вместе с Еленой, а отец и Мэтью верхом.

* * *

Утром мы выехали в экипаже, Грег сидел впереди, правя двумя серыми лошадьми. Воздух был относительно прохладным, поскольку солнце еще не достигло своей полуденной яркости. Скоро мы оставили город позади, Грег разговаривал с нами через плечо, указывая на огромные эвкалипты, которые составляли примечательную черту ландшафта.

— Мы называем их смолистыми деревьями, — говорил он. — Их можно увидеть в любом месте Австралии.

Желтые заросли кустарника очаровали меня. Они казались такими же вездесущими, как и «смолистые деревья».

— Акация — другое наше особенное растение. Когда видишь такую акацию, понимаешь — ты в Австралии.

— У нас дома ее называют мимозой, — сказала я.

— Это — акация, — твердо сказал Грег.

Теперь мы подъехали к тому, что он назвал скраб — территория, густо поросшая невысоким кустарником.

— Вы должны быть осторожны и не бродить здесь, можете потеряться. Рассказывают, что многие блуждали здесь не один день в поисках дороги и в результате оказывались на том же месте, где начинали путь, потому что ходили по кругу.

Вокруг летали красивые птицы. Я распознала попугаев-какаду, а Грег назвал других — птицу-лиру, мухоловок.

— Они, — сказала я, — должно быть, здесь очень полезны?

— Вы имеете в виду наше обилие мух? Но надо признать, что лишь немногие твари любят нас.

Утро подходило к концу, солнце поднималось все выше.

— Скоро, — крикнул всадникам Грег, — мы устроим привал.

Он наметил группу деревьев — высоких эвкалиптов, но тени под ними было немного. Местность вокруг раскинулась скалистая, и он повел нас к груде камней, которые образовывали внутри нечто вроде пещеры.

— Здесь есть небольшой ручей, — сказал он. — Можно будет искупать лошадей, а валуны предоставят нам небольшую тень. Здесь мы и остановимся.

Приятно лечь под валун, пока мама раздает всем холодное мясо, хлеб и эль.

Грег растянулся рядом со мной:

— Теперь мы побудем здесь, торопиться нечего, пока не станет прохладнее. Тем более мы уже почти добрались до местечка, где сможем заночевать. Там, где мы остановимся, живет одна семья, их главное занятие фермерство, однако прием заезжих гостей — хорошее подспорье, это помогает сводить концы с концами.

— Ты отлично знаешь местность. Нам просто повезло с тобой, Грег, сказал отец.

— Кому же еще знать, — ответил он, соглашаясь с отцом, — Я прожил здесь порядочно.

Я спросила Елену, все ли у нее в порядке, и она ответила утвердительно.

— Я попытаюсь уснуть, — сказала я.

— Нам всем надо поспать, — уточнил Грег.

Я была разбужена каким-то движением и услышала, как Грег кричит:

— Поехали! Время трогаться в путь.

Вскоре мы опять довольно быстро ехали по опаленной солнцем земле. Грег сказал:

— Хочу убедиться, что мы на сегодня обеспечены ночлегом.

Уже стемнело, когда мы прибыли к маленькому одноэтажному домику, навстречу вышла женщина Она, должно быть, услышала шум конских копыт.

Я с беспокойством взглянула на бледную Елену.

— Тебе было очень неудобно? — шепотом спросила я.

— Да, немного.

— Мы действительно ехали быстро.

— Но с Грегом чувствуешь себя безопасно, — сказала она, и я не могла не согласиться с этим.

Нас провели в комнату, где уже все приготовили к ужину. На большой плите в кухне жарилось мясо.

— Я испекла несколько хлебцев, — сказала наша хозяйка. — Вы сразу почувствуете себя лучше.

Мы сели за стол и стали есть, хотя мама, Елена и я предпочли бы сначала умыться, но мы были так голодны, а еда пахла так вкусно.

Хозяйка и ее муж — Глэдис и Том Пикори — суетились вокруг нас, пока мы ели. Они не переставали наполнять пивом большие кружки. Мы так устали, что у нас слипались глаза.

Нас разместили в двух комнатах. Мама, Елена и я — в одной, отец, Мэтью и Грег — в другой. Нам дали немного воды, чтобы умыться, но ее было слишком мало. Потом улеглись в одну большую кровать и вскоре уснули.

* * *

Мы должны были отправляться на рассвете, чтобы проехать как можно большее расстояние до наступления жары. Перед отъездом я поговорила с миссис Пикори. Она сказала, что мистер Доннелли предупредил ее, что постарается привезти гостей.

— Иногда он заезжает и останавливается у нас на ночь.

— Благодаря мистеру Доннелли у нас много посетителей.

Я заметила, как загорались глаза миссис Пикори, когда она говорила о Греге, будто в нем было что-то божественное. Я подумала, что его врожденная мужественность, чувство силы импонировали многим людям.

Нас в дороге окружал все тот же пейзаж, и я понимала, как нетрудно здесь потеряться Эту местность Грег называл внутренней страной.

Как и в предыдущий день, мы остановились для отдыха, впереди нас ждал Кадор.

Мы ехали на умеренной скорости, когда отец закричал:

— Смотрите! Колесо отлетает!

Грег резко остановил экипаж, соскочил на землю и несколько секунд смотрел на колесо. Отец спешился.

— Я могу это отремонтировать, — сказал Грегори. — Инструменты у меня с собой: всегда имейте их в дороге.

Однако это займет время.

Он огляделся:

— Вон там немного тени, но делать нечего. Леди, выходите. Мы должны поработать.

Я, мама и Елена присели рядом с кустом акации.

Жара была сильная, вокруг нас роились мухи. Разгоняя их, я следила, как работают мужчины.

Грегори отдавал распоряжения, в этих обстоятельствах он лучше знал, что делать. Отец работал, а Мэтью стоял рядом, пытаясь чем-то помочь, но едва ли он мог принести какую-то пользу.

Прошло почти два часа, прежде чем мы смогли продолжить путь. Опускались сумерки.

— Сегодня мы не сможем добраться до дома, — сказал Грегори — Что ты предлагаешь? — спросил отец. — Ехать ночью?

— Нет, лошади нуждаются в отдыхе. У нас единственный выход: нужно устроить лагерь. Предоставьте это мне. Я довольно часто проделываю пусть в Сидней и обратно и знаю, где мы могли бы остановиться. А рано утром отправимся дальше.

Так мы и поступили. Для каждой из женщин нашлись спальные мешки; кроме того, были несколько пледов, которыми могли воспользоваться мужчины.

Грегори сказал:

— Мы разожжем костер. Это отпугнет диких собак, которые могут сюда забрести.

Мы собрали ветки акации, которая, как он сказал, хорошо горела. Затем Грегори достал жестянку с крышкой и проволочной ручкой.

— Без этого не обходится ни один путник во внутренней стране. В любое время можно заварить горячий чай.

— Такое чувство, что вы вооружены против любой случайности, — сказала мама.

— Все определенно должны быть благодарны твоему опыту, — добавил отец Мы наблюдали, как Грег заваривает чай. Потом мы пили чай, который казался особенно вкусным, так как мы испытывали жажду.

Грегори деловито сполоснул кружки и жестяной чайник в ручье и сложил их обратно.

— А сейчас доброго сна, — сказал он, — и с первым лучом мы отправляемся. Возможно, мы доберемся до Кадора к закату.

Я лежала в своем спальном мешке, глядя на чужое небо с незнакомыми звездами. Я нашла Южный Крест, который ясно показывал, что мы находимся на другом конце света, и делал дом невозможно далеким. Я не могла не думать о том, что называла уютными годами моего детства: прогулки верхом с отцом, ожидание Джекко домой на праздники.

Воспоминания навели меня на мысль о Дигори. Где он сейчас? Где-то под этими звездами? Может быть, он был всего лишь в нескольких милях отсюда? Пока мы здесь, я могла бы попытаться найти его. Может, всеведущий Грег поможет? Но мне нужно осторожно прибегнуть к его помощи. Я чувствовала, что могу совершить опрометчивый шаг. Я задремала и внезапно проснулась, почувствовав, что надо мной кто-то стоит.

Это был Грегори.

Он приложил палец к губам.

— Вы же не хотите разбудить всю компанию? — прошептал он.

Я почувствовала внезапно облегчение, ведь рядом находились мама и отец, Елена и Мэтью. Я — в безопасности. Но мгновение назад, находясь еще во власти сна, я подумала, что совсем одна рядом с этим мужчиной. Одна, здесь, в этой далекой стране. Эта мысль ужаснула меня.

Он опустился на колени рядом со мной. Я видела, как его глаза блестели, отражая свет звезд.

— Все в порядке, — сказал он. — Я просто пришел посмотреть, как вы спите.

— Зачем?

— Я хотел убедиться, что вы удобно устроились.

— Мне удобно.

— Но это не пуховая перина, а? Когда мы доберемся до дома, будет лучше. Мы устроим вас там со всеми удобствами. Именно это является моей целью, Анни.

— Меня зовут Аннора.

— Отлично, но мне нравится Анни, это более дружески.

— Мне не нравится.

— Ерунда, Анни, ты привыкнешь.

Я услышала голос отца:

— Что-то случилось?

— Нет, нет, — Грегори поднялся на ноги. — Показалось, будто кто-то пробирается. Подумал, дикая собака: они очень смелые по ночам.

— Скоро вставать? — спросила мама.

— Еще пара часов, — ответил Грегори.

Я, дрожа всем телом, следила, как он уходит. Его поведение наполняло меня тревожным предчувствием.

* * *

На рассвете мы были готовы продолжать путь. День казался похожим на предыдущий, и, когда мы подошли к ручью, Грегори взглянул на него с беспокойством, оценивая, сколько в нем осталось воды.

— Самое ужасное проклятье этой страны — засуха.

Если бы у нас была хоть малая часть тех осадков, которые выпадают у вас в Старом Свете, наша земля превратилась бы в Господень Рай.

В пути он рассказывал нам, как мальчиком приехал сюда и полюбил эту отдаленную землю.

— Она прирастает к вам, держит вас мертвой хваткой. Может быть, кто-нибудь из вас тоже попадет в ее сети, — предупредил он.

Когда солнце начало клониться к закату, мы, наконец, достигли цели. Дом оказался больше, чем я себе представляла, — длинное, низкое, одноэтажное строение. Его окружали несколько построек, которые выглядели, как сараи. Мы проделали долгий путь, не встретив никаких признаков другого жилья, значит, подумала я, мы в некотором роде изолированы.

Из дома нам навстречу выбежал Джекко:

— Я боялся, что вы не успеете до заката.

Он изменился. На нем не было сюртука, рубашка расстегнута, а лицо загорело.

— Как я рада видеть тебя! — закричала мама. — Как твои дела?

— Славно, славно. Я отлично провел время. Привет, Грег. Рад тебя видеть.

Грегори спрыгнул на землю:

— Где все? Леди утомлены. Мод готовит что-нибудь?

В дверях дома появилась женщина. Она стояла на пороге, глядя на нас. Она была высокая и полная, с густыми темными волосами. Молодая девушка, которой я дала бы лет пятнадцать, вышла и встала рядом с ней.

— Это Мод, — пояснил мне Джекко. — Она отлично готовит. А это Роза, ее дочка.

— Давайте войдем, познакомиться можно и утром.

Все, что нам нужно сейчас, — это еда и постель.

Большая комната в доме служила чем-то вроде столовой, а другая, такого же размера — кухней. Еще пять комнат были спальнями, и, наконец, последняя считалась кабинетом. В столовой горели несколько масляных ламп, к длинному деревянному столу были придвинуты скамьи.

Нам предложили мясо и горячий хлеб с кружкой эля. Мод и ее юная дочь обслуживали нас.

* * *

Я чувствовала себя слишком усталой в этот вечер, и единственное, чего я хотела, это спать.

Меня мучили разные сны. Я находилась у костра, где Рольф сбрасывал свою серую одежду, и видела у него на голове рога, а вместо ног — копыта. Потом он превратился в Грегори. Там же был и Джо, беспрерывно повторявший: «Я должен был сделать это. Я должен был сделать это». Потом я была совсем одна в зарослях кустарника, и Рольф шел мне навстречу.

Потом он опять превратился в Грегори. Меня мучил настоящий кошмар, и я рада была проснуться.

Вскоре я уснула опять, а когда проснулась окончательно, солнце уже заливало мою комнату. Разбудил же меня насмешливый хохот, который немедленно повторился снова.

Я села в кровати и тут поняла, что это был кукабурра — смеющийся осел. О нем нам рассказывал Грегори. Так я впервые услышала его. Казалось, какой-то особый смысл был в том, что он разбудил меня в первое же утро здесь.

* * *

Новые впечатления захлестнули нас. Мне казалось, что я узнала массу интересного за короткое время.

Джекко стал просто кладезем информации. Он дольше нас находился в имении и с лихорадочным увлечением поглощал все новое.

Он и Грегори сопровождали нас, когда мы объезжали имение. Оно было таким большим, и для того, чтобы его объехать, потребовалось бы несколько дней.

Мы видели только часть его, где паслись овцы и коровы.

Пастбища расстилались на расстоянии нескольких миль.

В хозяйстве служил пастух, работа которого заключалась в том, что он объезжал имение, следя за пастбищами. Он обеспечивал надлежащий уход за животными и следил, чтобы изгороди поддерживались в хорошем состоянии.

Работники жили в довольно грубо сколоченных хибарах, окружающих дом. У некоторых имелись жены и дети, которые тоже выполняли какие-то обязанности по хозяйству. Их поведение удивило меня: они с почтительным трепетом относились к моему отцу. Он был владельцем земли. Но в то же время смотрели на него с некоторым презрением из-за его манер и культурной речи. Он был английским джентльменом, а этот титул не слишком почитался в этой части света. Я слышала, как один из работников сказал Джекко, что в свое время он станет настоящим австралийцем, что, как я полагаю, было самым лестным комплиментом, которым они могли наградить англичанина. К Мэтью работники относились с нескрываемым презрением. Они считали его непрактичным, потому что он был мечтателем, идеалистом. Что касается моей матери, меня и Елены, то мы были женщинами, а значит, существами второго сорта, пригодными только для одной цели — служить потребностям мужчин.

Меня очень заинтересовала Мод, которая, хотя и была женщиной, умела держать в руках мужчин. Я думаю, на счет Мод у них существовало особое мнение.

Она готовила в огромной кухне, где, несмотря на жару, постоянно горел огонь, и на нем стояли горшки, в которых что-то кипело. Мод была вдовой одного из уважаемых работников. Он приехал в эту страну, чтобы завести свою ферму, которая сгорела во время лесного пожара, и он остался ни с чем. У него на руках были жена и дочь. Он нашел работу в Кадоре и показал себя человеком, у которого, как сказал Грегори, «руки на месте». К несчастью, он заболел и умер пять лет назад.

Мод осталась одна с десятилетней Розой. Мне показалось, что она славная женщина. Она ненавидела грубость местных мужчин и часто отчитывала их. Розу она охраняла, как дракон, и я скоро поняла, почему.

В женщинах тут был недостаток, и мужчины с похотливым вожделением заглядывались на Розу.

Моя мать отнеслась к ним с большой симпатией, и, когда мы собрались все вместе, она заговорила о возможности послать Розу в школу. Отец сказал, что необходимо подождать, прежде чем принимать скоропалительные решения. В первую очередь нам нужна хорошая акушерка для Елены.

— Есть и другая причина, — сказал он. — Я думаю, Грег готов купить мое имение. Он из тех людей, которые хотят ощущать себя полными хозяевами.

— Мне кажется, он и так здесь полный хозяин, — ответила мама.

— Он хочет, чтобы все знали, что он хозяин. И его можно понять.

— И что ты думаешь? Ты хочешь продать имение?

— Не знаю. Это один их тех вопросов, которые я должен решить, пока мы здесь.

— Джекко очень заинтересовался имением.

— Моя дорогая, будущее Джекко — это Кадор. Ты можешь представить себе, что он останется здесь навсегда? Что наши внуки вырастут в этой дикой стране?

— Боже упаси! — воскликнула мама.

— Конечно, и он сам не захочет. Скоро он затоскует по дому. Сейчас он под впечатлением новизны, он ведь мало видел мир. Думаю, что я, скорее всего, продам имение Грегу. Мне, конечно, всегда было приятно думать, что я связан с Австралией. Увидеть, как она изменилась с тех пор, как я был здесь в последний раз… Да, эта страна — просто чудо. Я думаю, за ней будущее. Здесь нет той рассеянности, которая существует в Англии. Наверное, именно поэтому они добились таких успехов.

— У нас есть время, чтобы принять решение?

— Да, положение Елены нас здесь задержит.

— Я узнаю у Мод об акушерке, — сказала мама. — И я бы хотела, чтобы ее привезли заранее. Интересно, если ли здесь доктор?

— Я думаю, не ближе Сиднея.

— Это пугает.

— Мы все устроим к тому времени, когда должен будет родиться ребенок.

— На нас лежит большая ответственность. Бедная девочка, она кажется такой апатичной. Что бы она делала без Анноры, не могу себе представить.

— Я думаю, сейчас Елена с нетерпением ждет ребенка, — сказала я. — А когда он родится, все будет по-другому.

— Ты совершенно права, — согласилась мама.

Дни проходили незаметно. Я почти не видела Джекко.

Он пропадал целыми днями. Мэтью собирался отправиться в путешествие на север. Все дни напролет он разговаривал с работниками и делал записи. Некоторые из них были заключенными, и Мэтью хотел узнать их истории. Я часто задавала себе вопрос, было ли правдой то, что они ему говорили, потому что видела лукавое выражение на их лицах. Мэтью был человеком, одержимым одной идеей. Я видела, что теперь он почти не общается с Еленой. Сначала он получил удовлетворение от своего рыцарского поступка, а теперь дела ему стали куда важнее. Мэтью беспрерывно говорил во время еды, когда все мы собирались за столом.

— Представьте себе существование на кораблях, плывущих за море, кричал он, ударяя по столу. Он мог прийти в ярость, говоря о своем предмете, хотя во всех других отношениях это был мягкий человек. — Убийцы, грабители, которых держат вместе с теми, кто украл носовой платок или кусок хлеба. Знаете ли вы, что их еще неделю после отплытия держат под замком в трюмах? Они вынуждены время от времени отодвигать люки, иначе просто задохнутся. Женщины продавали себя матросам. Мы должны это прекратить.

Я добьюсь этого. Моя книга станет откровением.

— Интересно, что случилось с Дигори и выжил ли он? — поинтересовалась я.

Потом мы говорили о Дигори, об ужасном злодеянии в отношении его бабушки, о том, как он остался один.

Мэтью напряженно слушал, потом сказал:

— Я найду его. Его судьба достойна того, чтобы о ней узнали другие.

— Как бы мне хотелось узнать, что с ним сталось, — продолжала я. — Я почувствовала бы облегчение, если бы знала, что он осел здесь… может быть, приобрел участок земли.

— Будем надеяться, что он выдержал испытание, — сказал отец. — Еще в детстве он дичился людей. Мне всегда казалось, что он не слишком нуждается в их обществе.

— Так сложились обстоятельства, — горячо сказала я. — С кем ему было общаться?

— Ты и Джекко немало сделали для него.

— Так же, как и ты.

— Я не требую от него особой признательности.

— Он просто не знал, как ее выразить.

— И он выразил ее, украв… без всякой нужды. Я бы еще понял, если бы он голодал. Боюсь, то, что случилось с Дигори, было неизбежным.

— Посмотрим, сумею ли я найти его и поговорить с ним, — сказал Мэтью.

Следующим утром он собирался в Сидней.

— Я сделаю «Гранд-Отель» своей штаб-квартирой на время отъездов, сказал он нам. — Там вы сможете найти меня, если понадоблюсь. Я надеюсь посетить разные части Австралии. По крайней мере, те, где наверняка найду информацию, которая мне нужна.

— Как же долго вас не будет? — спросила мама.

— Очень многое зависит от того, насколько успешно пойдут дела. Когда я соберу достаточное количество материалов, мне нужно будет начать их обрабатывать на бумаге.

— А Елена? Ей не так уж долго осталось.

Он улыбнулся мне:

— Я уверен, что с вами она в полной безопасности.

Слова застыли на губах мамы. Я знаю, она хотела сказать, что в такое время каждая женщина хочет, чтобы ее муж находился рядом с ней. Но это был, бесспорно, необычный союз. Я подумала, что нам не следовало забывать, что перед нами самозабвенный филантроп, которого ни один человек не может отрывать от его деятельности, даже жена.

На следующее утро мы попрощались с Мэтью. Я думаю, Елена облегченно вздохнула, когда он уехал.

Наверное, испытываешь пытку, когда чье-то присутствие тебе постоянно напоминает, как многим ты обязан этому человеку. Конечно, он не напоминал ей об этом, но Елена не могла ничего забыть.

* * *

Мой отец подолгу отсутствовал с Грегори. Джекко был неизменно с ними. Часто они уезжали, когда мы еще спали, а возвращались после наступления темноты. По вечерам мы сидели перед домом Мужчины разжигали огонь и готовили прямо на открытом воздухе. На улице очень приятно сидеть, особенно после заката, когда становилось прохладнее Работники пели песни, которые они привезли с родины: «Дорога среди ржи», «Прогулка по нашему переулку» и «В золотые дни доброго короля Чарльза». У одного из работников был музыкальный инструмент, который он называл диджериду — длинная деревянная трубка, которая издавала гудение. У другого было банджо Грегори всегда присутствовал на таких вечерах, и его голос звучал громче других. Он говорил, что такие совместные вечеринки — одна из его обязанностей.

— Ваши работники тяжело трудятся целый день.

Они должны чего-то ждать от вечера. Небольшая вечеринка с пением сближает всех, — объяснил он. — Кроме того, удерживает от мыслей о женщинах: ведь их мало в здешней округе.

Наше прибытие значительно увеличило местное женское население. Я видела некоторых мужчин с девушками и догадывалась, что между ними не просто дружеские отношения. Я заметила, какие взгляды мужчины кидают на женщин, даже на нас, и почувствовала, что в такой ситуации неизбежно должно накапливаться напряжение.

Я знала, что Мод чувствует то же самое, потому что она неотрывно следила за дочкой. Если кто-либо из мужчин заговаривал с Розой, на нем немедленно фиксировались глаза ее матери. Должно быть, симпатичная дочь в такой общине доставляет немало хлопот.

Грегори решил показать нам окрестности. Мы часто видели его. Хотя он и перебрался из дома в хибару, когда мы приехали, но каждый вечер ужинал с нами.

Однажды он рассказал нам о лодке:

— Вы знаете, что мы живем недалеко от моря, которое находится в часе езды. Я часто езжу туда, на берег. Люблю хороший морской ветер. Отсюда до Смоки-Кейп не более двух часов. Там можно купаться, если вам вздумается. Мы должны как-нибудь туда съездить.

У меня там небольшой сарай и лодка. Она просто находка, я вам говорю.

Я отправилась с отцом, Грегори и Джекко. Елена была не в состоянии ехать верхом, и мама осталась с ней. Грегори устроил для нас прогулку под парусом.

Он ловко правил лодкой, и у меня возникло чудесное ощущение от плавания в открытом море.

Мы держались недалеко от берега.

— Шторм может начаться совершенно неожиданно, — сказал Грегори, — а у нас на борту ценный груз. — И он подмигнул мне.

Он все еще тревожил меня. Я часто ловила на себе его оценивающий взгляд. Я подумала о том, что он говорил о мужчинах и женщинах, и почувствовала, что он взвешивает мои достоинства и выжидает. Это доставляло мне беспокойство, и я благодарила Бога, что мой отец и брат находятся рядом.

Это был замечательный день, несмотря на несколько неприятных моментов, которые доставлял мне Грегори. А может быть, я вообразила то, чего нет на самом деле? Иногда я представляла себе, что мы оказываемся с ним наедине, и тогда меня переполнял ужас, подобный тому, который я испытывала в детстве. Тогда я вызывала в воображении чертей и гигантов, дрожа при одной мысли о них, и вместе с тем жаждала увидеть их в действительности.

— Нам надо почаще пользоваться лодкой, Грег, — сказал отец.

— Она в вашем распоряжении, сэр Джейк. Пожалуйста, пользуйтесь ею, когда хотите.

После этого отец часто выходил в море, иногда с Грегори, иногда без него. Я и мама сопровождали его.

Джекко, конечно, очень ловко управлялся с парусом.

Елена ни разу не плавала с нами: время ее родов приближалось.

* * *

Мод сказала, что она сама принимала роды в имении:

— Иногда акушерка не успевает приехать вовремя, поэтому я вынуждена была кое-чему научиться.

— Мама говорит, что мы должны пригласить акушерку за несколько недель до рождения ребенка.

Она согласилась, и было решено, что один из работников съездит в город, находившийся в пяти милях от нас, и привезет с собой Полли Уинтерс.

Так и сделали. Это была небольшая толстушка с веселыми темными глазами, заразительным смехом и неумолкающим языком. Вдове (в этой стране мужчины умирали часто) было около трех десятков.

— Не обращайте внимание на ее легкомысленное поведение, — сказала Мод, — Она хорошая акушерка.

Полли любит хорошо проводить время, как она говорит, но когда делает свое дело, она просто незаменима.

Полли Уинтерс осмотрела Елену и объявила, что довольна ее состоянием. Потом она стала развлекать нас бесчисленными рассказами о детях, которым она помогала появиться на свет.

Она разместилась в комнате рядом с комнатой Елены.

Осмотрев все, что мы приготовили для ребенка, она сказала, что еще может понадобиться. Когда она говорила о ребенке, который должен родиться, она была сама серьезность. Но как только переходила на другую тему, Полли начинала хихикать так, что трудно было поверить, что она компетентна в своей деликатной профессии.

Я часто наблюдала за ней в окно и всегда видела ее в компании какого-нибудь мужчины. Содержание их разговора было очевидным. Она закатывала глаза и напускала на себя лукавый вид, который был бы к лицу девушке, но никак не женщине ее лет. Она завлекала мужчин своими разговорами, и они с готовностью отвечали ей.

Мама спрашивала, хорош ли был наш выбор? Я напомнила ей, что у нас вообще не было выбора.

Полли Уинтерс была единственной акушеркой в округе.

Но мы все-таки не могли относиться к Полли без симпатии. Всегда добрая по натуре, всегда готовая помочь во всяком деле, всегда весела. Казалось, она находила жизнь очень приятной. Только когда появлялся какой-нибудь мужчина, она моментально глупела и начинала беспрерывно хохотать.

В течение ближайших трех недель мы не ожидали родов, но мама сказала, что Елена очень слаба и лучше, если Полли останется с нами.

Верховая езда доставляла мне огромное наслаждение, и я часто выезжала с отцом или братом. Мы никогда не удалялись далеко от дома. Отец всегда аккуратно следовал ориентирам. Он сказал, что Грегори прав, предостерегая нас, потому что потеряться в этих местах очень легко.

* * *

В тот день мой отец и Джекко отправились осматривать участок имения с одним из работников; Елена отдыхала. Полли одобрила ее решение и сама, по ее же словам, «растянулась на кровати». Отдыхала ли она на самом деле или нет, но я случайно услышала шепот, доносившийся из-за ее двери, и время от времени сдавленный хохот. Я догадалась, что это Полли «занимается оценкой» одного из здешних работников.

Никто не мог упрекать Полли за ее поведение, ведь здесь была совсем другая жизнь, и еще потому, что ее услуги были слишком важны для нас. Если Полли и развлекала мужчин в своей спальне, нам нельзя на это жаловаться.

В доме стояла тишина, но я чувствовала себя неспокойно. Я тосковала по дому. Не по Лондону, где совсем недавно произошло столько драматических и тяжелых событий, а по Кадору. Я представляла себе, как выезжаю из конюшни и встречаю Рольфа. Я должна была напоминать себе, что истинное положение вещей не всегда соответствует видимому и что люди скрывают свою истинную природу под оболочкой приятных манер. Здесь люди были более искренни: Полли, Мод с Розой, даже Грегори, который не изображает из себя благородного рыцаря.

Мне захотелось подышать свежим воздухом. Я решила немного покататься верхом. Первый раз, когда я выезжала одна, но мне хотелось побыть в одиночестве.

Дул приятный легкий ветер. Я пустила лошадь галопом и вскоре оказалась уже на поросшей кустарником земле.

В этом ландшафте было что-то величественное.

Грегори много рассказывал нам о туземцах — он называл их аборигенами. Несколько человек из них работали в имении.

— Хорошие работники, когда есть чем заниматься, — говорил он. — Но никогда не знаешь, чего от них ожидать. Совершенно неожиданно им может прийти в голову просто бросить работу и уйти. Они называют это «пойти погулять». Иногда они возвращаются, но чаще всего вы не увидите их больше никогда.

Я думала, что эти люди пытаются приспособить свою жизнь к тем, кто пришел и завладел их землей.

Грегори рассказывал нам о местных животных. Мы видели нескольких кенгуру, которые носят своих малышей в карманах, а разновидность маленьких кенгуру называли «уолаби». От Грегори мы узнали о нашествиях саранчи на посевы, о яростных лесных пожарах, которые уничтожали все вокруг, и об ужасных засухах. Он живописно рассказывал и о медведях-коала, и о сумчатых, и о необыкновенных птицах. Мне доставляли удовольствие его рассказы о стране.

Я ехала, осматривая имение, которое раскинулось на многие мили, и чувствовала себя в безопасности, так как эта земля принадлежала моему отцу. Я взглянула назад и увидела вдалеке дом. Я спешилась, привязала лошадь к карликовому кусту и присела на землю, размышляя о своей жизни.

Стояла жара. Выезжать на прогулку в такую погоду было безумством. Я закрыла глаза и задремала. Вдруг я внезапно проснулась, не понимая, где нахожусь, и поднялась на ноги. Меня окутывая туман. Дома не было видно, но это меня не расстроило, потому что я хорошо знала направление и могла быстро добраться до дома.

Но когда я обнаружила, что моей лошади нет там, где я ее привязала, я испугалась. Видимо, я привязала ее недостаточно крепко и она ушла. Туман закрыл солнце, и оно не палило столь безжалостно.

Я пошла пешком в надежде, что увижу дом, но туман не рассеивался. Недалеко я заметила группу эвкалиптов, которых раньше здесь не заметила. Я испугалась, что заблудилась, вспомнив предостережение Грегори. Он рассказывал о людях, которые проходили много миль и обнаруживали, что ходят по кругу.

Я прилегла рядом с кустарником. Может быть, я тоже хожу по кругу? Далеко ли я ушла от дома?

Самое лучшее было подождать, пока рассеется туман.

О, какая я глупая! Мне следовало повернуть назад, как только начал подниматься туман. Мне следовало более серьезно отнестись к предостережениям и не уезжать одной.

Придется ли мне здесь заночевать? А как же дикие собаки? Они, наверное, не слишком приветливы. Кроме того, здесь водились дикие кошки.

Страх полностью овладел мной. Нет ничего хуже, чем пребывать в нерешительности в подобной ситуации. Знать бы только, что делать. Продолжать идти или остаться и подождать.

И вдруг, когда я пыталась принять какое-то решение, послышался звук, который, казалось, доносился откуда-то издалека. Я закричала в ответ и застыла в напряженном ожидании. Вдруг из тумана появился Грегори.

Он соскочил с лошади и, держа руки на поясе, стоял, разглядывая меня с усмешкой:

— Ты маленькая сумасшедшая. Сколько раз я говорил тебе…

— Я знаю, но кто мог предположить, что внезапно поднимется туман?

Он взял меня за плечи и тряхнул.

— Тебя бы следовало высечь, — рассмеялся он. — И я бы не отказался сделать это Я попыталась освободиться, но он не отпускал меня, потом наклонился и крепко поцеловал меня в губы.

Я пришла в ярость. Я была очень напугана, почти на грани отчаяния, и мне стало так легко, когда он появился из тумана. Но он осмелился сделать то, что замышлял со времени нашей первой встречи.

Я освободилась и встала в нескольких шагах от него:

— Я рада, что вы приехали, но…

— Отлично, неплохое начало, — ответил он, смеясь надо мной. — Я в этом не сомневался.

— Как вы узнали, что я потерялась?

— Лошадь вернулась. У нее больше чутья, чем у некоторых. Благодари судьбу. В противном случае ты провела бы здесь не самое приятное время, малышка Анни.

— Я уже говорила, что мне не нравится это имя.

— Тебе следует уступить и делать то, что добрый Грег скажет тебе, Анни.

— Отвезите меня домой.

— Скажи: пожалуйста, Грег.

— Пожалуйста.

— Отлично, так-то лучше. Иди сюда.

— Пожалуйста, не пытайтесь сделать это еще раз.

— А если ты меня сама об этом попросишь?

— Могу вас заверить, этого не случится. Знают ли родители, что я потерялась?

— Нет, никто не знает. Они бы сошли с ума, если бы узнали, что их маленькая девочка потерялась. Ты слишком дорогой птенчик, ты знаешь?

— Возможно, и вам следует об этом помнить.

— О, я помню. Иначе я не дотрагивался бы до тебя и в лайковых перчатках. А я дал бы тебе нечто, что ты бы надолго запомнила.

— Что же это?

— Ты поймешь, Анни. Однажды ты поймешь…

— Мы поедем назад?

Он кивнул:

— Тебе придется ехать со мной. Не заденет ли это нежных чувств госпожи, но у меня только одна лошадь.

Он вскочил на лошадь, потом наклонился, чтобы подсадить меня, и задержал свои руки дольше, чем нужно.

— Тебе придется обнять меня, — сказал он. — Держись крепко.

Я с облегчением подумала: «Скоро я буду дома».

Грегори пустил лошадь сквозь заросли кустарника.

— Ты, должно быть, рада меня видеть? Испугалась, правда? И не зря: провести здесь ночь — это не отдых на природе, уверяю тебя. Если только с тобой нет приятной компании. Мы провели замечательную ночь по дороге сюда. Ты помнишь, как я охранял тебя?

Я молчала.

— Держись крепче. Ты же не хочешь упасть с лошади, правда? Ты знаешь, я счастлив. Ехать домой, когда руки моей Анни обнимают меня…

Я убрала руки.

— Эй! Будь осторожна, — сказал он — Неожиданный толчок — и ты свалишься.

Я снова ухватилась за него. Грег потрепал меня по руке:

— Ты знаешь, Анни, я в тебя влюблен.

— Еще далеко до дома? — спросила я.

— Достаточно, чтобы мы успели немного поболтать.

— Мне нечего вам сказать. Поедем быстрее.

— Поверь мне, что я сам знаю, как мне ехать, — резко ответил он. — Я вижу, ты становишься настоящей австралийкой. Здесь чувствуешь себя свободным, здесь тебе нет никакого дела до всех правил. Ты идешь своей собственной дорогой. Ты — настоящий человек.

— Я чувствую себя настоящим человеком дома, — сказала я.

— О, такой вежливой… говоришь правильные вещи или то, чего от тебя ожидают. Откуда ты знаешь, что на самом деле чувствуют люди?

— Иногда об этом лучше не знать.

— Я не согласен. Анни, давай узнаем друг друга поближе. Ты так неприступна, что мне иногда кажется, что ты меня недолюбливаешь. Но ведь это не правда?

Может, это всего-навсего твое английское притворство? — Он рассмеялся. — Мы отлично поладим, Анни.

Скажи, у тебя был возлюбленный в Англии?

— Вы наглец.

— Я только хотел узнать. Это важно для меня.

— Что касается меня, то я не собираюсь продолжать этот разговор.

— А я собираюсь. Сейчас командую я, Анни. Где бы ты была сейчас без меня?

— Думаю, я смогла бы вернуться.

— Может ссадить тебя, чтобы ты показала, как у тебя это получится?

— Не говорите глупостей. Поехали, только скорее.

— Должен сказать, что ты самая неблагодарная девушка, которых я когда-либо спасал.

— Вероятно, другие готовы были отплатить вам за услуги?

— Я говорю о нас, Анни. Ты мне нравишься.

Я молчала. «Сколько мы еще будем ехать?» — думала я. Я опасалась его, мне в голову пришла тревожная мысль, что я целиком во власти Грегори.

— Только представь, что мы вместе… что мы поженились.

— Поженились! Вы в своем уме?

— Как никогда. Это стало моей мечтой, как только я тебя увидел. Как ты обняла меня!

— По необходимости.

— О, я согласен на это… пока. Все будет в порядке. Ты — то, что мне нужно. Такая возвышенная. Я думаю, мы созданы друг для друга.

— А я думаю, что вы перегрелись на солнце. Говорят, что от этого бывают галлюцинации.

— Я просто говорю то, что думаю. Ты нужна мне, Анни. Я все время думаю о тебе. Сейчас, когда я вижу тебя, мне больше никто не нужен. Подумай, как бы мы жили с тобой вместе. У нас был бы дом в Сиднее, мы бы принимали гостей, развлекались. Ты бы не скучала по Старому Свету. Ты смогла бы жить, как благородная леди. Это будет прекрасно, обещаю тебе.

Ты ничего не говоришь?

— Я слишком удивлена.

— Ты только скажи мне, чего хочешь, и все будет сделано.

— Очень хорошо. Я хочу вернуться домой.

— Ты трудная женщина, Анни, — сказал он, глубоко вздыхая с шутливым покорством.

Как раз в этот момент дом появился из тумана. Я облегченно вздохнула.

Грег спрыгнул на землю и повернулся, чтобы помочь мне. Он посмотрел мне прямо в глаза, несколько секунд мы были очень близко. Я видела перед собой густые, темные волосы, вьющиеся у висков. Глаза его смотрели насмешливо, и вновь тревожное ощущение охватило меня, несмотря на то, что дом был рядом и в нем была моя семья.

Он продолжал держать меня за плечи, и я быстро сказала:

— Спасибо, что привезли меня домой.

— Нет ничего, чего бы я для тебя не сделал, — ответил он. — Не забывай об этом.

Я повернулась и побежала к дому. Потом в мою комнату вошла мать в сопровождении отца. Грегори пришел к ним и рассказал, как он меня спас. Родители были очень взволнованы.

— Я не могу тебя понять, Аннора! — воскликнула мама. — Сколько раз тебе говорили никуда не уходить одной!

— Я уехала недалеко. Все было бы в порядке, если бы не туман.

— Это только одна из опасностей, — раздраженно заметила мама. — Тебе должно быть стыдно.

— Мне стыдно. Пожалуйста, перестаньте меня ругать. Обещаю, что это не повторится. Я хочу домой, в Англию.

— Слава Богу, что твоя лошадь вернулась, — сказала мама. — И скажи спасибо Грегу.

— Это чудо, что он тебя нашел, — добавил отец.

— Он просто подал условный сигнал, а я ответила.

— Вряд ли найдется что-то, чем его можно озадачить в этой стране, восхищенно проговорил отец. — Но скоро мы поедем домой. Я тоже скучаю по дому.

Как только у Елены все устроится, мы уедем. И я думаю, что продам имение Грегу. То, что он сделал здесь, — просто чудо, и я полагаю, что дела пойдут еще лучше, когда он станет хозяином.

— Обещай мне, — сказала мне мама, — что ты никогда больше не поступишь так необдуманно.

Она на мгновение сжала меня в объятиях, и я почувствовала огромную радость снова быть вместе с ними. Но мне искренне хотелось, чтобы не Грегори был моим спасителем.

Мне трудно было заснуть в эту ночь. Я продолжала думать о том, что сказал мне Грегори. В его глазах была такая целеустремленность, и это напугало меня.

Однажды Мод сказала, по какому-то совершенно пустяковому поводу:

— О, Грег этого хочет, а он всегда добивается того, чего желает.

Вещие слова, но все-таки я сама себе хозяйка и никто не сможет меня принудить делать то, чего я не хочу.

Сон не приходил. Была полночь, когда я услышала какое-то движение под окном. Там кто-то был…

Я выглянула в окно и увидела Грегори. Мое сердце бешено забилось. Как он осмелился! И что это значит?

Собирается войти? Но дверь закрыта. Он сам сказал, что мы должны надежно закрываться от бродяг, которые могли что-то стащить из дома. Беглые же преступники едва ли представляли опасность. Они не осмелились бы напасть на поместье, в котором было столько мужчин.

Он собирался прийти ко мне? С какой целью?

Неужели он мог подумать, что ему удастся покорить меня своим магнетическим очарованием? Это было очень смело с его стороны стоило мне только крикнуть, и я бы подняла на ноги всех. И если бы мой отец поймал его, он бы навсегда расстался с возможностью стать хозяином имения.

Какое-то движение в коридоре. Там кто-то есть. Я открыла дверь, выглянула и увидела Полли Уинтерс в длинной ночной сорочке, едва прикрывавшей, ее пышный бюст. Она крадучись направлялась к двери.

Я закрыла дверь и прислушалась. Входная дверь открылась… шепот, почти неслышный. Оба имели большой опыт в такого рода ночных делах. Когда я снова приоткрыла дверь, они уже исчезли в комнате Полли.

«Это невыносимо, — подумала я. — Под крышей моего отца! И только сегодня он просил меня выйти за него замуж. Этот человек просто чудовище!»

Я вернулась в постель, но не могла уснуть. Я лежала и вспоминала о том, как сегодня ехала с Грегом на лошади. Никогда не представляла, что кто-то может вызвать у меня такую злость.

* * *

Я подумала, что было бы неплохо застать его утром, когда он будет уходить из дома. Встретиться с ним лицом к лицу и дать понять, что я знаю, как он провел ночь.

Я хотела сказать ему о том, как я его презираю, о том, что я сообщу родителям, что он за человек. Я дам ему понять, что он вовсе не всесильный победитель, каким он себя представлял.

Должно быть, я задремала, потому что было поздно, когда проснулась. Мод уже возилась на кухне.

Она всегда приходила рано готовить завтрак, и вместе с ней еще две женщины, чтобы помогать ей.

Значит, я не успела поймать Грега.

Родителям я ничего не сказала. Я не представляла, как они смогут от него избавиться. Он был так нужен здесь. Почему меня должны заботить его отношения с женщинами? И не похоже было, что он явился без приглашения Полли. Должно быть, это она все устроила.

Елене осталось уже совсем недолго ждать родов, но она была удивительно спокойна. Однажды она сказала мне:

— Я чувствую себя намного лучше с тех пор, как приехала Полли. С ней так спокойно. Она мне все время рассказывает о «своих маленьких детках». Она их действительно любит.

Я попыталась поговорить с Мод:

— Вам не кажется, что Полли слишком любит мужчин?

— Да, она действительно их любит, — ответила Мод.

— И они ее.

— Мужчины всегда любят женщин, которые любят их. Это льстит им, а все, что им нужно, это немного лести.

— А вам не кажется, что некоторые из них любят женщин, которые их терпеть не могут?

— О, это второй вариант. У них есть выбор. Такие им тоже нравятся.

— Мне кажется, они не особо разборчивы.

— Возможно, это так.

— Мне… кажется, что Полли приглашает мужчин на ночь к себе в комнату.

— Это бы меня не удивило.

— И вы считаете, что мы должны не обращать на это внимания?

— В здешней округе нет другой акушерки. К тому же, как только, начнутся роды, Полли забудет о мужчинах. Она отлично знает свое дело. Вы должны смотреть на это сквозь пальцы, ведь Полли хорошо справляется с тем, ради чего ее позвали.

— Я понимаю, — сказала я. — Это относится также и к здешним мужчинам Она быстро посмотрела на меня.

— В этой стране не хватает женщин, а мужчины нуждаются в них, как вы знаете. Нам приходится закрывать глаза на многие вещи, с которыми мы бы не примирились в Англии. Поэтому и мораль здесь несколько другая.

— А почему они не женятся?

— Большинство из них женится.

— Вы думаете, и Грегори…

Она улыбнулась:

— О, он женится, когда придет время. Он ждет.

— Ждет чего?

— Подходящего момента.

— А пока?

— Ну, он ничем не отличается от других мужчин…

Многие таковы, наверное.

Мне показалось, что она поняла, что ночным гостем Полли был Грегори Доннелли. Мод могла не обращать на это внимание, я же — нет. Мне казалось последней степенью безнравственности поступать так в тот самый день, когда он просил меня выйти за него замуж.

* * *

Но из моей головы улетучились все мысли, когда на следующий день у Елены начались схватки. Было удивительно, как Полли моментально стряхнула с себя легкомыслие, облачившись в одежду акушерки.

Она отдавала распоряжения зычным четким голосом, и все были готовы принять ее главенство. Она совершенно преобразилась.

Мы все беспокоились за Елену: ее апатия нас тревожила. Мод полагала, что это из-за того, что у нее безразличный муж. И Полли, и Мод были невысокого мнения о Мэтью, но они, конечно, многого не знали.

Схватки продолжались два дня, и на время весь дом погрузился в состояние болезненного ожидания. Даже Джекко ходил под впечатлением происходящего и говорил шепотом.

Мы все в ожидании сидели в столовой. Полли призвала на помощь Мод, потому что та за долгие годы накопила определенный опыт. Она даже однажды приняла ребенка сама, когда уже невозможно было ждать помощи.

Все вздохнули с огромным облегчением, услышав крик ребенка.

Мод вышла сообщить нас радостную весть.

— Это мальчик, — сказала она.

Я не видела Елену такой счастливой с того самого дня, как она приняла официальное предложение Джона Милворда. Она сидела в кровати, держа на руках ребенка, а мы стояли вокруг, выражая свое восхищение новорожденным.

Полли сияла от удовольствия, словно ребенок — ее собственное создание. Мы все были глубоко тронуты.

Я же не могла оторвать глаз от малыша. Мы все были в восторге от ребенка. Мужчины держались в стороне, хотя все вместе испытывали облегчение, что ребенок Елены без всяких осложнений родился на свет, что она сама, несмотря на усталость, перенесла испытание.

* * *

Дни летели незаметно, большую часть времени я проводила с Еленой. Мне позволяли держать ребенка, но Полли следила за всем. Она пообещала остаться еще на две недели, потому что теперь ее беспокоило состояние Елены.

Полли суетилась, смеялась, а я всякий раз, видя ее, думала о том, как она занималась любовью с Грегори.

Полли непрестанно говорила о малышах:

— Я думаю, что они самые милые Божьи создания.

Конечно, — добавила она, — есть и другие славные вещи.

Но я только что извлекла одного из них на свет, и нет ничего лучше малыша.

Какие удивительные люди! Полли, которая так любит детей, легкомысленная любительница мужчин вроде Грегори Доннелли. Если бы еще была любовь, я смогла бы понять, но ведь это только похоть.

Я опять подумала: «Я хочу домой. И теперь, когда ребенок уже родился, можно думать об этом серьезно».

Нужно было выбрать для ребенка имя. Елена захотела назвать его в честь Джона:

— В конце концов, это его ребенок.

— Почему бы не изменить его немного? В нашей семье было имя Джонатан.

— Джоан, — сказала она. — Джон с буквой «а» Так его имя будет немного отличаться от имени его отца.

Ребенок стал Джоаном, а мы звали его Джонни.

Все наше время поглощал ребенок. Я многому научилась у Полли: как держать, как купать, как пеленать, как укачивать.

— Из тебя выйдет хорошая мама, — сказала мне Полли. — Подумай о том, чтобы обзавестись собственным.

Она слегка похлопала меня по плечу и разразилась обычным хохотом, а я покраснела от вновь пришедшей мысли о ней и Грегори.

Полли, как змея кожу, сбрасывала с себя обличье акушерки и опять становилась ветреной женщиной, совершающей самые неожиданные поступки. Скоро она отправилась на другую ферму, в поисках малышей, которых нужно «извлечь на свет», и мужчин, которые провели бы с ней приятную ночь. И мы тоже уедем: и у мамы я уже замечала признаки беспокойства.

* * *

Я очень хотела уехать, освободиться от Грегори Доннелли. Он причинял мне беспокойство, вызывал в моем воображении картины, от которых я хотела избавиться. Я знаю, люди сказали бы, что это жизнь, но я хотела, чтобы эта жизнь не касалась меня как можно дольше.

Единственное, о чем я буду сожалеть, покидая Австралию, это то, что нам не удалось найти Дигори.

Я часто говорила о нем с отцом.

— Я знаю, как тебе хотелось его найти, — говорил он. — Ты хотела убедиться, что у него все в порядке, что он, наконец, живет для себя. Он показался мне живучим. Но не оставляй надежду, мы даже сейчас еще можем найти его. Где бы я ни был, я везде навожу справки, но все это очень похоже на поиски иголки в стоге сена.

Роза часто приходила в комнату, где лежал ребенок. Она призналась мне, что, когда вырастет и выйдет замуж, собирается родить десятерых детей.

— Ты так хочешь замуж? — спросила я.

— О да, — ответила она, — но я должна подождать, пока стану немного старше.

— И ты уже выбрала себе жениха?

— Да, я всегда знала его.

— Да? И кто же он?

Она широко раскрыла свои красивые голубые глаза, словно удивленная моим невежеством:

— Конечно, мистер Доннелли.

— О… мистер Доннелли. Он нравится тебе?

Она кивнула:

— Он самый замечательный человек в округе. Мама говорит, что только он может быть моим мужем.

Я молчала. Я могла понять ход мыслей Мод: Роза не была создана ни для тех парней, которые живут в хибарках, ни для того, кто нанимается на временные работы. Она была предназначена для их хозяина, а им был Грегори Доннелли. Казалось, то, что он волочится за каждой юбкой, не смущало Мод. Может быть, она надеялась на то, что, когда он женится, все изменится?

Может быть, она думала, что однажды он станет хозяином имения. Именно таково было его честолюбивое стремление, и не она ли сказала, что он из тех людей, которые добиваются того, чего хотят?

Бедная Роза! Я многое начинала понимать. Грегори нужна была вовсе не я, ему нужно было имение, а я была ключом к нему. Вполне возможно, что, если бы Грегори Доннелли женился на мне, имение стало бы свадебным подарком Я возненавидела этого человека больше, чем кого-либо.

* * *

Мы сидели за ужином. В комнате, которая теперь называлась детской, спал ребенок. Грегори, как обычно, ужинал с нами, но я стала относиться к нему с еще большей осторожностью. Всякий раз, поднимая глаза, я чувствовала на себе его взгляд и видела многозначительную улыбку, которая одновременно и смущала меня, и приводила в ярость. Он вел себя, словно охотник, поджидающий в засаде. Из-за его присутствия я стала ненавидеть эти совместные трапезы.

Отец спрашивал, понимаем ли мы, что уже май.

— Прошло восемь месяцев с тех пор, как мы покинули дом.

— И время подумать о возвращении, — сказала мама.

— Мы отлично провели здесь время, — сказал Джекко с оттенком сожаления.

— Чудесные впечатления! — согласился отец. — Но я часто задаю себе вопрос, что происходит дома в наше отсутствие?

— Я надеюсь, у вас там надежный человек.

— Превосходный, иначе мы не смогли бы уехать.

Он много раз оставался у нас полным хозяином, но никогда на такой долгий срок.

— Дома сейчас, наверное, зима, — с грустью сказала мама.

Отец улыбнулся ей:

— Я знаю, ты не можешь дождаться, когда мы вернемся.

— А ты как, Елена? — спросила мама.

— Я… я не знаю… мне нужно многое решить.

— Ты ведь не захочешь дожидаться Мэтью? Тебе лучше вернуться с нами в Кадор.

— Да, мне бы этого хотелось.

— Аннора не хочет расставаться с Джонни, — сказала мама, улыбаясь мне Елена тоже улыбнулась, но я чувствовала, что ей не по себе от перспективы скорого возвращения в Англию. Здесь она нашла какое-то умиротворение, у нее был ребенок и она жила с нами.

Отец сказал:

— Я думаю, мы успели бы подготовиться к отплытию в конце июня. Это даст нам возможность увидеть кое-что еще. Грег, где это — Стилмэнс-Грик?

— Стилмэнс-Грик? О, это немного севернее, на полпути до Брисбена, я думаю.

— Ты там когда-нибудь был?

— Нет, но я слышал об этом месте. Человек по имени Стилмэн почти за бесценок скупил там землю, но засуха там еще большая проблема, чем здесь. Вас интересует это место?

— Я просто слышал, как его упоминали, и поинтересовался, знаешь ли ты что-нибудь об этом. Я хотел бы до отъезда еще походить под парусом.

— Тогда торопитесь: в следующем месяце будут сильные ветры.

Беседа перешла к тому, что делается в имении, и, когда мы встали из-за стола, Грегори последовал за отцом в конюшню. Я видела, что между ними происходит серьезный разговор. Вероятно, то, что отец назвал точную дату отъезда, побудило Грегори прояснить наконец условия приобретения имения.

Когда они вернулись в дом, я зашла в комнату родителей. Это было единственное место, где мы могли говорить без свидетелей, я с Джекко часто пользовались такой возможностью.

Джекко находился уже там, и я подумала, что привело его сюда то же, что и меня.

— Мы действительно поедем в июне? — спросил Джекко.

— Да, — ответил отец. — Совершенно определенно.

Мы не провели бы здесь так много времени, если бы не Елена и ее ребенок.

— Что с ней будет, когда мы вернемся? — спросила мама.

— Мы же сказали, что она может поехать с нами в Кадор, — напомнила я им.

— Хорошо, давайте как можно лучше используем оставшееся время, сказал отец.

— Как насчет того, чтобы пройтись под парусом завтра? — предложил Джекко.

— Хорошо, только наша семья Ты хочешь, Аннора?

— Только мы вчетвером, — добавила мама.

— Ты окончательно решил продать имение Грегори? — спросила я отца.

— Да, думаю, я должен это сделать. Он совершил здесь настоящее чудо. Я начинал с маленького клочка земли, и его отец оказал мне огромную помощь Мои дела шли хорошо еще до того, как я уехал, потому, что я приобрел некоторый опыт, отбывая наказание.

В его отце я нашел превосходного помощника, а его сын ничем не хуже Он очень хозяйственный человек, — добавила мама — Из тех, кто способен чего-то добиться за свою жизнь.

— Надо будет начать оформление этого дела, — сказал отец, — что займет некоторое время.

— А он может себе позволить купить имение? — спросил Джекко.

— Дорогой мой, я не возьму с него слишком много.

— Значит, ты порвешь все связи с Австралией? — спросила я — Аннора, что нам тут делать? Это отнимает слишком много времени Зачем нам имение на другом конце света? Не знаю, почему я так долго за него держусь?

Это путешествие было очень интересным, но захочет ли кто-нибудь из нас приехать сюда еще раз? Подумай обо всех неудобствах нашего путешествия, и мы ведь уже соскучились по многим удовольствиям, которых здесь лишены, не так ли?

— Это неоспоримый факт, — сказала мама. — Я думаю, это превосходная идея — продать имение Грегори.

— Он первопроходец по природе Это для него выгодная сделка, и он того заслуживает Я сказал, что объявлю о своем решении в ближайшие дни Я думаю, он уверен в ответе. А там нас ждет дом — А завтра — морская прогулка, сказала я.

— Есть еще несколько мест, которые я хотел бы посетить, — добавил отец, — и я сделаю это, когда сделка состоится.

Я отправилась вечером спать с легкой душой Наше странное приключение подходит к концу Скоро мы оставим имение Грегори Доннелли и вернемся домой, в Англию, которая, несмотря на порочное общество алчных политиков с их враждой между собой и процветающих владельцев борделей, все-таки была домом Я и не догадывалась, проснувшись в то утро, что этот день станет одним из самых трагических в моей жизни.

Меня разбудила Елена, которая стояла у моей кровати.

— Джонни кашляет, и у него жар.

Я моментально вскочила с постели, вошла в детскую и взяла Джонни на руки. Его немного лихорадило, но кривоватую беззубую гримасу на лице Джонни мы истолковали как улыбку Я сказала:

— Я позову Мод. Она скажет, в чем дело.

Я оделась и пошла ее искать. Мод пришла сразу.

— Небольшая простуда, — сказала она. — Ничего страшного, нужно только укутать его потеплее, и все как рукой снимет.

Но Елена все-таки была обеспокоена — Тебя не будет весь день? спросила она.

Я подтвердила.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты не уезжала, — сказала она.

Я помедлила:

— Хорошо, я останусь. Они могут поехать и без меня.

Мама была разочарована:

— Елена и в самом деле слишком многого от тебя требует.

— Я поеду в другой раз, иначе я все время буду волноваться за ребенка Мама поцеловала меня и сказала — Ладно, нам очень жаль, что тебя не будет, но я понимаю. Ты останешься и позаботишься о Елене и ребенке.

Они уехали. В течение утра состояние ребенка не ухудшилось.

— Я же вам говорила, — сказала Мод.

— Я так испугалась, — объяснила Елена.

— Я понимаю, он у тебя первый ребенок. Ты будешь спокойнее, когда их у тебя будет несколько.

Елена испугалась даже мысли о подобной перспективе, а я подумала «Этого не будет никогда. Необычное замужество Елены, по крайней мере, дало официальный статус рождению ребенка, что было очень важно. Однако я сомневаюсь, что из этого брака может выйти что-то хорошее».

Мэтью все еще не возвращался. Иногда он давал о себе знать, и Елена написала несколько писем в отель Сиднея, где он, вероятно, их получил. Рядом с нами расположился небольшой городишко, где можно было отправлять и получать письма, а один из здешних работников три раза в неделю занимался этим. В одном из писем Мэтью сообщал, что исследования привели его в Ван-Дименс-Лэнд и что он пришлет тамошний адрес.

Елена сообщила ему, что ребенок родился, но не получила никакого ответа Родители говорили, что, когда Мэтью уезжал, нам следовало ему сказать о нашем скором отъезде с Еленой в Англию Я слышала выражение «муж только по названию», что вполне подходило к Мэтью.

Поднялся ветер. Я слышала, как Грегори Доннелли что-то кричит работникам.

Мод готовила на кухне, и я пошла к ней.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Это опять погода. Ему не нравится ветер.

— Он какой-то странный, — сказала я — Такой бывает время от времени Нужно принять меры, ветер может нанести большой ущерб. Я думаю, Грег хочет удостовериться, что работники все сделали, как надо.

Я вернулась к ребенку. Он мирно спал.

* * *

В течение дня ветер становился все сильнее. Я выглянула из окна. Деревья раскачивались, и было такое чувство, что их может вырвать с корнем. Ветер яростно трепал их, и я подумала о родителях и Джекко.

Наверное, они были рады, что ветер, но не такой же сильный.

В дом вошел Грегори. Я слышала, как Мод заговорила с ним.

— Им не удастся выйти на лодке в такую погоду, — сказал он.

Я выбежала к нему, и он заметил беспокойство на моем лице.

— А если они вышли на лодке? — спросила я.

— Они не смогли бы, — ответил он убежденно. — Никто бы не смог этого сделать в такую погоду.

— Но они уехали рано. Наверное, они вышли в море до того, как погода испортилась?

Он посмотрел в сторону.

— Я думаю, они совсем не стали выходить, — пробормотал он. — Ваш отец говорил, что он еще кое-что хочет посмотреть.

Я вернулась к Елене. Она все еще не отходила от ребенка, который, казалось, уже совершенно поправился.

Как бы я хотела быть с родителями и Джекко! Не знать, что с ними, было так беспокойно.

К вечеру ветер стих, но на закате так никто и не появился.

Мы с Еленой не спали всю ночь в ожидании их возвращения и молчали, боясь высказать вслух свои мысли. Мы просто сидели и прислушивались к малейшему шуму. Но они не вернулись.

* * *

Как я прожила дни, которые за этим последовали, не знаю. Я находилась в полном оцепенении и не могла поверить, что на меня свалилось такое ужасное горе.

Мать, отец, брат — люди, которых я любила больше всего на свете, отняты у меня.

Я была безутешна. Я не могла себе представить мира без них: они всегда были со мной как неотъемлемая часть меня.

Елена пыталась мне помочь. Она вышла из своего летаргического состояния, чтобы разделить со мной горе. Мод, Роза, и особенно Грегори Доннели, изменились. Он был спокойным и вежливым Но я не хотела видеть никого из них, и единственное, что я хотела, — возвращения моих любимых родителей и брата Обнаружили останки лодки, их прибило к берегу.

У берега нашли тело Джекко. Тела отца и матери найдены не были.

Я продолжала жить в каком-то странном мире, из которого не хотела выходить, потому что боялась столкновения с невосполнимой утратой.

* * *

Помню ужасный день, когда ко мне пришел какой-то человек. Он настаивал на беседе со мной и хотел что-то узнать о моем отце Я впервые заговорила и вдруг почувствовала себя такой измученной, что попросила его удалиться.

Он долго говорил с Мод, Грегори и другими людьми в имении. Потом я узнала, что это был корреспондент «Сидней-Газет».

Происшествие стало новостью дня. Мой отец с женой и сыном утонули. Рассказывалась история от первого прибытия отца в Австралию до дня его гибели.

Это была история, которая, конечно, не могла не взволновать читателей. Она печаталась на первых страницах местных газет в течение нескольких дней. Газеты от меня некоторое время скрывали, но однажды я обнаружила их и прочла, испытав невыносимую боль.

Только сон стал моим единственным облегчением, и мне давали снотворное.

Потом я долго болела. Ничего, в самом деле, не могло быть для меня лучше. Я жаждала только забвения. Я хотела уснуть и никогда не просыпаться.

* * *

Только в августе я начала чувствовать себя лучше.

Трагедия немного отдалилась, но я знала, что она навсегда останется со мной. Я выглядела совершенно по-другому с коротко остриженными волосами, которые едва покрывали мои уши.

Единственное, что вызывало мой интерес, был ребенок: теперь ему исполнилось четыре месяца, он был немного похож на Елену. Она приносила его по утрам в мою комнату и клала ко мне в кровать. Он вцеплялся в мои короткие волосы и пытался ухватить за нос своими пухлыми пальцами. Ребенок помогал мне забыться, и он действительно почти развеял мою тоску.

Ко мне все были добры. Часто приходила Роза — посидеть и поговорить со мной. Она показывала мне вышивание, которому научила ее мама. Еще она училась хозяйничать по дому. «Мне придется это делать, когда я выйду замуж», — говорила она. Роза уже ясно представляла тот день, когда это произойдет, смотрела на Грегори Доннелли почти как на Бога Если когда-нибудь наступит день, когда Грегори женится на Розе, он будет уверен в ее безусловном преклонении перед ним.

Я почти не видела его за время моего несчастья.

Мод готовила для меня специальные блюда.

— Иди, — обычно говорила она, — только попробуй немножко, чтобы порадовать нас.

Я ела только под таким предлогом. Я продолжала «плыть по течению», не заботясь ни о чем, пытаясь ни о чем не вспоминать. Я хотела бы забыть все, что было связано с прошлым, потому что в нем было слишком мало эпизодов, в которых они не участвовали. Они навсегда останутся в моей памяти.

* * *

Потом пришло письмо от адвокатов, которые приняли дела моего отца. До них дошло печальное известие, и они напоминали мне, что ввиду смерти обоих родителей и единственного брата я должна унаследовать Кадор и войти во владение значительным состоянием, как движимым, так и недвижимым, вследствие чего должны быть обсуждены многие вопросы. Они считали, что мне следовало покинуть Австралию при первой же возможности. Кроме того, я должна решить, как поступить с австралийскими владениями. Отец писал им о своем желании их продать, и они знали, что имеется подходящий покупатель Они оставались моими покорными слугами: Йорк, Тамблин и компания. Письмо выпало из моих рук.

Вместе с ним в мою жизнь ворвалась реальность. Я должна покинуть свой выдуманный мир, где могла обманывать себя, что мне снится кошмарный сон, который закончится, когда в мою комнату войдут родители. Надо было посмотреть в лицо правде: они ушли навсегда. Я была несчастна, одинока, но на мне лежала ответственность.

Когда ко мне вошла Елена, я сказала:

— Мы должны вернуться домой.

Она кивнула:

— Когда ты окрепнешь после болезни. Сейчас поездка будет для тебя слишком тяжелым испытанием.

— Я получила письмо от наших адвокатов. Мне нужно вернуться в Кадор.

— Я поеду с тобой, мы никогда не разлучимся.

— Да, мы пострадали… обе, но надо жить дальше.

Значит, ты поедешь в Кадор со мной?

— Я поеду туда, куда ты.

— Мне кажется, я не смогу его опять увидеть: там гораздо больше воспоминаний, чем здесь. Дома будет казаться, что они присутствуют во всем…

— Может быть, тогда лучше не ехать в Кадор?

— Куда же еще? В Лондон?

Елена вздрогнула.

— Мы поедем в Кадор, — продолжала я. — Ты знаешь, Елена, Кадор теперь мой отец. — Голос дрогнул, и я сделала усилие, чтобы продолжить:

— Он был не стар… и, кроме того, был Джекко…

О, Елена, это невыносимо.

— Тогда давай немного подождем. Ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Это твоя собственность, не так ли, хотя здесь всем заправляет Грегори Доннелли.

— Я хочу остаться, я не готова еще ехать домой Нужно написать адвокатам, что приеду, как только почувствую себя способной.

Она кивнула, а потом сказала:

— Это лучше для нас обеих — укрыться от всего, что напоминает нам…

— Странно, — сказала я. — Мне так хотелось вернуться домой.

Я почувствовала, что по моим щекам потекли слезы, и с удивлением заметила, что плачу в первый раз с тех пор, как это случилось.

* * *

Теперь стало уже не так жарко: была зима, очень похожая на нашу весну. Я едва заметила перемену, я вообще ничего не замечала. Для меня существовал только рассвет, а потом закат. Я продолжала жить в изоляции.

— Время лечит, — говорила Мод.

Я догадывалась, что ее расхожая истина справедлива. Время действительно лечило, и постепенно я чувствовала себя менее несчастной, чем в тот день, когда я узнала о их гибели.

* * *

Как-то в мою дверь постучали.

— Войдите, — сказала я, думая, что это Елена.

Вошел Грегори Доннелли.

Я не ощутила ни тревожного предчувствия, ни беспокойства, как раньше: я была безразлична.

— Я пришел поговорить с тобой, — сказал он. — Можно войти?

Такая просьба совершенно не соответствовала его обычной манере, но, в конце концов, все изменилось, даже он. Я устало кивнула. Он придвинул стул и сел.

— Ты выглядишь лучше, — сказал он.

Я не ответила.

— Мы скоро поставим тебя на ноги. Мод говорит, что ты поправляешься.

Я молчала.

— Я хочу, чтобы ты знала, что и я буду о тебе заботиться.

Я спокойно ответила:

— Спасибо, но я сама могу о себе позаботиться.

— Нет, — мягко сказал Грегори. — Я скажу, что тебе нужно: тебе нужна новая жизнь, это освежит тебя.

— Да, мне нужна новая жизнь.

— Я могу создать ее для тебя. Я сделаю все, что ты захочешь. Мы уедем на некоторое время.

— Я поеду домой.

— Позже да. Я поеду с тобой. Тебе нужна поддержка. Тяжелое бремя свалилось на тебя. Тебе нужно, чтобы кто-то был рядом с тобой, заботился о тебе. Тебе нужен муж. Не откладывай дольше, Аннора.

В первый раз после трагедии я улыбнулась: Грегори старался угодить мне. Он даже назвал меня «Аннора», не рискуя раздражать меня своим «Анни».

Я подумала: «Он предлагает мне выйти за него замуж. Почему? Ему нужно мое состояние, ведь я теперь богата. Вероятно, его амбиции возросли».

Да, я чувствовала себя лучше Я дала полную волю своей неприязни, своему недоверию к Грегори, что отвлекло в какой-то степени меня от горя.

Он продолжал:

— Ты молода, и тебе нужен мужчина, чтобы заботиться о тебе. Я нужен тебе.

Тогда я сказала с легкой издевкой:

— Не думаю, что вы представляете себе размеры моей ответственности. Я обладаю состоянием в Корнуолле…

Я следила за выражением его лица: он знал. Он видел письмо адвокатов? Или он догадывался? Он знал, что мой отец обладал обширным состоянием в Корнуолле, но было очевидно, что Джекко будет наследником. Но их больше нет, а я, беспомощная дочь, осталась.

Я почувствовала, что моя беспомощность вмиг улетучилась. Я даже испытывала нечто такое, что, я думала, уже никогда не почувствую наслаждение понукать им, этим честолюбивым человеком, который был предназначен для Розы. Но ему ничего не стоит отклонить это предложение — я была в этом убеждена — этому человеку, который в один и тот же день мог сделать предложение мне и потом развлекаться в постели акушерки. Его опьянили честолюбивые мечты, они лишили его обычной ловкости.

Грегори увлеченно продолжал:

— Мы поедем в Англию, будем жить там. Я найду подходящего человека, который сможет присматривать за имением. Все будет так, как ты хочешь. Это счастье, что здесь есть я. Моя бедная маленькая девочка, я понимаю твое горе. Ты так много пережила. Я знаю, как вы любили друг друга. То, что я хочу сделать, самое лучшее для тебя. Я бы заговорил об этом раньше, но я чувствовал, что ты хочешь побыть одна Но ты же не можешь предаваться горю всю жизнь. Предоставь все мне, я все устрою: всего лишь маленькая церемония.

Я внезапно села в кровати, почувствовав, как мои нервы напряжены. Я ожила от гнева:

— Не сомневаюсь, что у вас превосходные планы.

— Ты можешь мне верить.

— Верить вам, да? Немедленно решать? Но я не могу вам верить. Вы должны понять, что я не такая сумасшедшая, как вам кажется. Я прекрасно знаю, что у вас на уме. Вы хотите получить мое наследство. С тех пор как мы здесь, вы много слышали о Кадоре.

По сравнению с ним здешние владения слишком малы и незначительны, хотя вы давно положили на них глаз. Большое богатство теперь лежит перед вами, и вы хотите добиться его, женившись на беспомощной девушке. Вам и в голову не могло прийти, что здесь могут возникнуть какие-то затруднения. Ваше очарование и показная мужественность действуют только на бедных глупых женщин. Пожалуйста, поймите, мистер Доннелли, я не собираюсь выходить за вас замуж. Вы просили меня об этом раньше, и я думала, что объяснила все достаточно ясно. Я знаю, что ночь вы провели в комнате акушерки.

Он изумленно посмотрел на меня, потом улыбнулся:

— У тебя нет никаких оснований для ревности.

Какие пустяки: это была просто женщина… на одну ночь. Это не имеет никакого значения.

— Вы правы, это не имеет значения, потому что вы мне безразличны. Если бы я хоть на мгновение серьезно задумалась о вашем предложении, это имело бы немаловажное значение. Пожалуйста, уясните себе: у меня никогда не было намерения выходить за вас замуж и никогда не будет. А теперь, я прошу вас, покиньте комнату.

Грегори встал, глядя на меня, потом рассмеялся:

— А ты ожила.

— Уйдите, — сказала я.

Он поклонился и пошел к двери. Там он остановился и посмотрел на меня.

— Ты должна признать, что все-таки я кое-что для тебя сделал: я вдохнул в тебя новую жизнь… даже если ты действительно меня ненавидишь. Неважно.

Ненависть часто оборачивается любовью.

Потом он вышел. Я взглянула на себя в зеркало: щеки утратили привычную бледность, глаза сверкали.

Грегори был прав: я наконец, ожила.

* * *

В небольших домах немного ускользнет от внимания слуг. Такова была и Мод, особенно в отношении того, что касалось Грегори Доннелли. Должно быть, она видела, как он выходил из моей комнаты, и немного спустя она явилась ко мне.

Она была смущена, и я чувствовала, что она хочет меня о чем-то спросить.

Мод начала с расспросов о моем здоровье, и я сказала, что чувствую себя немного лучше. Потом она поинтересовалась моими планами.

— Вы ведь не хотите здесь остаться, насколько я знаю? Не собираетесь ли поселиться здесь?

— Нет, действительно не собираюсь.

— Я хотела узнать… насчет вас… и Грега.

Я опять почувствовала прилив негодования, который вывел меня из состояния депрессии.

— Что именно могло бы вас заинтересовать в отношении меня и мистера Доннелли?

— Ну, я только хотела сказать, что мне показалось… когда я его увидела, я подумала, что между вами и ним что-то решено. — Она украдкой оглядела комнату, словно подозревая, что нас кто-то подслушивает. — Если вы хотите знать мое мнение, я не думаю, что из этого что-то получится.

Я уже собиралась сказать, что Мод может не сомневаться в том, что у меня нет никаких намерений выходить замуж за Грегори Доннелли, но я решила, что она будет более разговорчива, пока не узнает этого. Мне хотелось знать, что она думает о нем.

— Это не жизнь для леди, которая была воспитана, как вы. Конечно, Грег располагает к себе…

«Так ли? — подумала я. — Этот человек только настраивает меня против себя».

— Он всегда будет командовать женой, а я думаю, что вы из тех, кто этому воспротивится.

— И все-таки, — сказала я, — вы избрали его для Розы?

Она покраснела:

— Кто вам сказал?

— Роза. Кажется, она думает, что все почти решено?

Мод была совершенно смущена. Я сказала:

— Это вполне естественно, и Роза считает его чудесным человеком. Я уверена, что и Грегу она понравится.

— Он очень любит Розу, — сказала она почти вызывающе.

— Я не сомневаюсь: она очаровательная девочка.

— Это уже как бы само собой разумеется…

— Вы имеете в виду, что помолвка уже состоялась?

— Мы не говорили об этом, но ясно без слов. Роза отличается от здешних женщин. Я научила ее, чему могла. Грегу нужна такая, которая была бы не похожа на других.

— Да, если Роза восхищается им и ему нравится ее восхищение, я думаю, все устроится отлично.

— Так думала и я, но теперь.

Мод замолчала.

— Я сейчас обладаю состоянием в Англии, так что я лакомый кусочек для честолюбивого человека. — Она опустила глаза, а я продолжала:

— Грег достанется Розе, если она хочет. У меня нет никакого намерения выходить за него замуж.

Мод быстро подняла глаза:

— Это решительный человек. Он добивается того, чего хочет.

— Мод, единственное, чего я не понимаю, почему вы хотите, чтобы Грег был мужем Розы? Она такая спокойная и наивная девочка. Неужели вы хотите отдать ее такому человеку?

— Это будет хорошо для нее, если она будет ему хорошей женой. А она будет, я об этом позабочусь.

— Вам следует получше узнать человека, которому вы собираетесь отдать свою дочь в жены. Он уже предлагал мне выйти за него замуж. Еще до того… — Я остановилась и несколько мгновений не могла продолжать:

— Я отказалась, и ту ночь он провел с акушеркой.

— Он — мужчина, — сказала она спокойно. — Если бы у него была жена, все было бы по-другому.

— Я сомневаюсь. Такие люди не меняются.

— Моя Роза — чудесная девочка. Я не хочу, чтобы ее мужем был один из этих пастухов или наемных рабочих, а Грег здесь видный человек, и через несколько лет он многого достигнет.

— Вы очень искренни со мной, Мод, и я тоже буду откровенна с вами. Скоро я уеду домой и сомневаюсь, что приеду сюда когда-нибудь еще. Я не собираюсь выходить замуж за Грегори Доннелли, мне отвратительна сама мысль об этом. Так что будьте спокойны.

Я думаю, Розу ждет нелегкая жизнь, но я не представляю себе легкой жизни с таким человеком.

— Я знаю мужчин, — сказала Мод, — и я знаю Грега.

Он честолюбив. Может быть, это самая главная его черта, но это именно то, что мне нравится Я хочу, чтобы Роза была госпожой в имении. Мы с ее отцом много натерпелись, и я не хочу, чтобы такая же жизнь была у Розы.

— Я понимаю, Мод, поэтому будьте спокойны. Скоро я уеду. Я не буду мешать Розе.

— Вы слишком сурово судите о Грегори.

— Я не могу восхищаться человеком, который так любит землю, что готов на все, чтобы ее заполучить.

— Вы никогда не жили в местах, где слишком мало женщин Мужчина везде мужчина…

— Я остаюсь при своем мнении, и мне надо думать об отъезде.

— Грег не допустит этого. Он всегда добивается того, чего хочет.

— Как раз тот случай, когда ему это не удастся.

Он может продолжать ждать Розу. Когда, вы думаете, они смогут пожениться?

— Ей только пятнадцать лет. Я думала, когда ей исполнится хотя бы шестнадцать, но она выглядит моложе своих лет. Мне казалось, что лучше всего дождаться ее семнадцатилетия, но, когда вы приехали, я решила, что это слишком долго…

— Не беспокойтесь. Мод, я была совершенно искренна с вами.

— Я не думала, что все так произойдет. Просто хотела узнать…

— Собираюсь ли я принять его предложение? Уверяю вас, мой ответ был совершенно определенным: «Нет».

— Но Грег не может принять такой ответ. Он не позволит, чтобы что-нибудь стояло у него на пути.

— Посмотрим, — сказала я.

Мод встала:

— Спасибо, что поговорили со мной и что вы все понимаете.

Она оставила меня, все еще охваченная беспокойством, не способная понять, что для ее богоподобного существа может быть что-то невозможное.

Я еще раз забыла о своем горе на какое-то время.

Единоборство с Грегори Доннелли определенно придало мне сил, но я дивилась тому, как любящая мать может желать своей дочери такой участи.

* * *

Я получила письмо от адвоката в Сиднее, в котором он сообщал мне, что отец собирался продать свои австралийские владения управляющему Грегори Доннелли. Он также думал, что это оптимальное решение и для меня. Он написал поверенным моего отца в Англии, которые были с ним согласны и считали продажу желательной ввиду происшедшей трагедии.

Неразумно сохранять за собой владения на другом конце света.

Я перечитала письмо несколько раз. Грегори предпочел бы не покупать, а завладеть землей, женившись на мне. Мне показалось, что я более ясно выражу свои чувства, согласившись на продажу и приняв его условия сделки.

В тот день впервые после болезни я выехала верхом, но чувствовала себя очень слабой и не могла долго находиться в седле. Я подумала о длинном пути обратно в Сидней, а затем об утомительном путешествии на корабле, который повезет меня домой Мне показалось, что все были правы, говоря, что мне нужно немного окрепнуть. Я перенесла опасную лихорадку и Бог знает, что еще. Все эти недели, будучи очень слабой, я, тем не менее, сознавала, что желаю смерти, и проклинала судьбу за то, что она воспротивилась тому, чтобы я поехала с родителями и братом.

Мне хотелось вечно оплакивать их, но я не могла не согласиться с тем, что эта трагедия для меня начала понемногу уходить в прошлое. Мысли о Кадоре даже начали доставлять мне некоторое удовольствие. Я знала, что там еще труднее будет бороться с воспоминаниями, но я хотела домой.

Через неделю я буду чувствовать себя еще лучше и тогда смогу готовиться к отъезду. Я предполагала, что нам понадобится помощь Грегори для поездки в Сидней. Я вспомнила ту ночь, когда я лежала в спальном мешке и, проснувшись, увидела его рядом. Он что-то говорил о том, что хочет защитить меня от диких собак. Я представила себя в этой поездке с ним… с Еленой и ее ребенком, но Джонни был еще недостаточно большой для такой поездки. Столько проблем надо решить.

Я отъехала недалеко, потому что чувствовала себя слишком усталой. Когда я вернулась в конюшню, там был Грегори. Он улыбнулся, увидев меня, и заспешил навстречу.

— А, катаешься. Это добрый знак, но не отъезжай далеко. Устала немного?

Он сделал движение, чтобы помочь мне сойти, с лошади.

— Спасибо, я могу и сама.

— С короткими волосами ты похожа на средневекового пажа. Очень необычно, но мне нравится.

Я уже стояла рядом с ним:

— Между прочим, я написала поверенным в Сидней и попросила их поторопиться с бумагами.

Его брови слегка приподнялись, но, кроме этого, ничто не выдало его чувств.

— Значит, — медленно сказал он, — имение будет моим? Приятное известие.

— Я рада, что вы так думаете.

Я повернулась, чтобы идти, но он удержал меня за руку:

— Думала ли ты… о нас?

— О продаже имения, вы хотите сказать? Конечно…

— Нет, о моем предложении.

— Здесь не о чем думать. Я уже ответила, и это не нуждается в дальнейшем обсуждении.

— Ты упрямая женщина. Не будь такой уверенной.

Ты переменишь мнение.

— Всего доброго, — сказала я и почувствовала, что он смотрит мне вслед Но разговор обеспокоил меня. Может быть, из-за уверенности Мод в том, что Грегори добьется своего?

В тот вечер я чувствовала себя очень усталой: болезнь сделала меня более слабой, чем мне казалось. Я сказала, что останусь у себя и не буду ужинать вместе со всеми.

* * *

Мне многое надо было обдумать. Продажа имения не должна состояться до нашего отъезда: мне была ненавистна одна мысль о том, что я буду жить под его кровом. Я думала, что все может быть устроено достаточно легко. Но, согласившись с тем, что оформление сделки должно быть ускорено, я поставила себя перед необходимостью обдумать детали скорого отъезда.

Вошла Мод с подносом. Я сказала, что не голодна.

— Я принесла вам немного супа. Попробуйте, проглотите его мигом. А вот немного горячего хлеба.

Она села рядом со мной, и я взяла поднос.

— Я приготовила его из остатков барашка, очень вкусно. Я люблю из последнего кусочка приготовить что-нибудь необычное.

Она смотрела на меня, пока я по ложке подносила суп ко рту:

— Я надеюсь, вы не думаете обо мне плохо после нашего разговора?

— Нет, Мод, я отлично понимаю что должна чувствовать мать, имея такую дочь, как Роза. И как должна хотеть для нее самого лучшего. Это естественно.

— Да, здесь немного возможностей. Я иногда думаю, не вернуться ли на родину? Но что мы там будем делать? Мне пришлось бы работать, как и Розе.

— Да, а Грегори Доннелли — человек не промах, особенно когда станет здесь хозяином.

— Значит, все почти готово?

— Да, скоро все будет сделано.

— Это мудро, а вам не захочется приехать сюда еще раз?

— Здесь слишком много горьких воспоминаний, но то же самое будет и дома. Они будут везде, от них никуда не укроешься.

Я покончила с супом. Мод взяла у меня поднос и сказала:

— Спасибо, что вы так все понимаете.

* * *

Ночью я чувствовала себя ужасно и была уверена, что виноват суп.

«О, Мод, — думала я, — как плохо я тебя знаю!

Неужели ты так хочешь освободиться от меня?»

Временами мне казалось, что я умираю. Только к утру болезненные схватки и тошнота прекратились, и я почувствовала себя лучше. Я все еще была жива, а совсем недавно я страстно желала смерти. Я хотела быть с родными людьми. Мне казалось несправедливым, что они ушли, оставив меня. Но сейчас я почувствовала, что меня переполняет чувство облегчения: я была жива и хотела жить.

Как ни странно, именно гнев начал пробуждать меня от меланхолии, и я поняла, как хочу жить.

Я лежала и думала о Мод, потому что именно она приготовила суп и принесла мне его. Мод так хотела, чтобы я его съела, и сидела рядом, следя за тем, чтобы каждая ложка попала в мой рот.

Она хотела убрать меня с дороги. Она не поверила в то, что я не намерена выйти замуж за Грегори Доннелли; она не могла допустить, что женщине он может не понравиться. И как страстно она желала удачного замужества для своей дочери. Кто бы мог поверить, что она может так сделать?

Я была в опасности. Жизнь не имела здесь большой цены; слишком много было опасностей, которые ее обесценивали. Здесь люди боролись за существование, и, если кто-то мешал им, они просто убирали его.

Но Мод! Спокойная, исполненная собственного достоинства Мод! Возможно ли это? Она страстно желала замужества для своей дочери и открылась мне.

Но, несмотря на все мои слова, она не поверила, что чары Грега Доннелли не имеют на меня никакого действия.

Мое тело было слабым и истощенным, но мозг работал активно. Я думала о нашей беседе, стараясь припомнить каждое слово. Я думала о том, как она сидела рядом, уговаривая меня поесть. Я никогда бы не поверила, что это возможно. Мне еще раз пришлось столкнуться с тем, что трудно предсказать, как поступят люди, если речь идет о деле первостепенной важности.

* * *

Утром я чувствовала себя слишком слабой, чтобы подняться с постели. Ко мне никто не пришел, что было очень странно. С трудом я встала с кровати и пошла в комнату Елены.

Она лежала в своей постели и казалась больной:

— О, Аннора! Ужасная ночь. Мне так плохо. Я уверена, что в этом виноват суп.

— Ты тоже? Я думала, что только я…

Я пошла на кухню: там не было ни души. Неужели все отравились супом?

Через некоторое время появилась одна из женщин.

— Меня послала Мод, — сказала она. — Все, кто ел суп вчера, отравились. Я, слава Богу, его не ела.

Я почувствовала огромное облегчение и радость, что могу относиться к Мод так же, как раньше.

* * *

Прошло несколько дней, прежде чем все поправились.

— Это была моя ошибка, — сказала Мод. — Мне показалось, что мясо слегка протухло, но я подумала, что ничего страшного. Я могла отравить здесь всех. Я сама съела две порции. Это будет мне уроком. Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо, мисс Кадорсон?

Я сказала, что мне гораздо лучше. К счастью, я съела немного. Не оставалось никакого сомнения в том, что суп не был отравлен специально, но это происшествие произвело на меня сильное впечатление. Осталось ощущение, что от меня хотели избавиться.

Я смотрела из окна на обширные просторы имения и вспоминала тот день, когда я заблудилась в тумане.

А ночью я проснулась и прислушалась к звукам, припоминая, как Грегори пробирался в дом, чтобы провести ночь с акушеркой. Во мне росло напряжение.

Я знала, что Грегори смотрит на меня с определенным расчетом, и для меня не было тайной, что Мод следит за нами обоими.

Мы должны ехать в Сидней, мы должны вернуться в Англию: большое количество кораблей регулярно отправлялось туда.

Грегори был единственным человеком, который мог все устроить, и все-таки я не решалась заговорить с ним об этом. Где-то в глубине моей души жил страх: если он узнает, что я собираюсь уехать, он примет решительные меры. Не знаю, то ли из-за слабости моего здоровья, то ли таинственная сила предостерегала меня, но ощущение было сильным. Я начала чувствовать, что попала в ловушку. Какое-то безумие охватило меня. Мне надо только поговорить с Грегори, сказать ему, что я приняла решение уехать. Нужно попросить его, чтобы он все приготовил для нашего отбытия в Сидней, а там я смогу обо всем договориться сама. И все-таки я этого не делала.

* * *

Елена тоже пребывала в нерешительности. Она до сих пор не знала, хочет ли ехать домой. Там ее ждет столько объяснений. Правда, она была замужем, но возраст ее ребенка — красноречивое свидетельство того, что она уже была беременна, когда состоялась официальная церемония. И что за странное замужество. Где ее муж? Ездит по Австралии в поисках материалов для книги, отправив жену и ребенка домой.

Я провела беспокойную ночь: меня осаждали кошмарные сновидения, а проснувшись утром, я почувствовала себя слабой. Нужно поговорить с Еленой и сказать ей, что мы должны действовать без промедления. Сегодня же мы должны обсудить все с Грегори, сегодня за ужином.

Было около полудня, когда я услышала стук копыт перед домом. Всадник спешился и огляделся вокруг.

Я не могла поверить своим глазам. Это сон, этого не могло быть на самом деле. Дрожь охватила мое тело, вызывая странные видения: то пугающие, то приносящие невероятное успокоение, словно осуществление долгожданной мечты.

— Рольф! — закричала я и, с замиранием сердца ждала, что видение растает на глазах. Но оно не исчезало. Он шел ко мне навстречу, распахнув объятия. Я бросилась к нему.

— Рольф! — кричала я. — Рольф, неужели это правда?

Он, улыбаясь, кивал головой:

— О, Аннора, моя дорогая Аннора… Я приехал, чтобы увезти тебя домой.

Это, действительно, был Рольф. Он был так же спокоен и практичен, как всегда. Он собрался в дорогу, как только до него дошли печальные известия, потому что представлял себе, как я страдаю.

Я только могла вымолвить:

— О, Рольф, Рольф, ты действительно здесь. Дай мне твою руку. Мне кажется, что это сон. Все было, как кошмарный сон… и мне кажется, что я еще сплю.

— Теперь все изменится. Мы уедем домой, как только все будет готово. Я нашел человека, который нам поможет, он знает страну. У него есть повозка, которую он называет багги. У нас ведь будет багаж, иначе мы могли бы поехать верхом. По дороге будут два постоялых двора, которыми мы можем воспользоваться. Я решил выехать послезавтра. Мы доберемся до Сиднея, а там я попытаюсь заказать билеты.

— Ты обо всем подумал. О, Рольф, ты просто чудо!

Он улыбнулся:

— Не забывай, что я собирался стать адвокатом.

— И в результате стал землевладельцем. О, Рольф, как хорошо, что ты здесь!

— Ты успеешь собраться?

— Да, да. О… Елена тоже здесь.

Казалось, он был озабочен.

— Елена и ее ребенок, — сказала я. — Они должны ехать с нами. Ты ведь знаешь мою кузину, Елену Лэнсдон? Она сейчас Елена Хьюм, и у нее есть ребенок, очаровательный малыш. Я не могу уехать без них.

К нам вышла Елена, неся ребенка.

— Елена, — крикнула я, — это Рольф Хансон. Ты ведь его помнишь? Ты видела его в Кадоре. Он приехал, чтобы увезти нас домой.

Рольф подошел к ней, пожал руку и посмотрел на ребенка.

— Это Джонни, — сказала я.

Рольф был озадачен, и я подумала: «Неужели все будут так же реагировать на Елену и ее ребенка?»

— Мужа Елены сейчас нет. Он собирает материалы для книги об осужденных.

— Значит, он не поедет домой?

— Нет, — сказала Елена. — Он пробудет здесь еще некоторое время, но я и Джонни поедем с Аннорой.

— Будете ли вы готовы к тому, чтобы ехать послезавтра?

— Да, да, — быстро сказала Елена.

Джонни тянул ко мне свои ручки. Я взяла его и стала качать, а он смеялся и хватал меня за волосы.

Я увидела, что Рольф пристально следит за нами.

Вышла Мод посмотреть, что случилось.

— О, Мод, — закричала я, — это мой друг, который приехал, чтобы увезти нас в Англию.

Она шла ему навстречу и улыбалась, протягивая руки. Я представила их друг другу.

— Я не знал, куда писать, кроме того, письма идут так долго, — сказал Рольф. — Я решил, что самое лучшее — это как можно скорее приехать самому. Путешествие с другого конца света занимает немало времени. Но вот я, наконец, здесь.

— Мы вам очень рады, — сказала Мод.

— Мистер Хансон проведет здесь две ночи, — пояснила я.

Я попросила, чтобы комнаты моих родителей и Джекко оставались неприкосновенными. Я не хотела, чтобы кто-либо прикасался к их вещам, а сама я пока чувствовала себя неспособной сделать это.

Мод, казалось, прочитала мои мысли:

— Малыша можно поместить с матерью, и тогда освободится детская.

— Да, Мод, спасибо.

— Думаю, вы не прочь чего-нибудь выпить, — сказала практичная Мод, — и поесть?

Рольф согласился:

— Это была утомительная поездка.

— Как же ты нас нашел, Рольф?

— Я знал адрес, потому что мой отец когда-то немало занимался этими владениями, а в Сиднее меня снабдили подробнейшими инструкциями. Я ночевал на постоялых дворах.

Мы вошли в столовую.

— Значит, здесь вы и жили? — Он обратился ко мне, полный забот. — Ты болела, Аннора?

— Да, я была очень больна. Что-то вроде лихорадки, поэтому меня остригли.

— Волосы отрастут, но ты выглядишь очень необычно.

— Ты привыкнешь. О, Рольф, я так рада, что ты приехал. Я так хочу домой!

— Я боялся тебя не найти, думал, что ты уже уехала.

— Нет, из-за долгой болезни я ослабла и очень быстро утомляюсь. Все решили, что мне еще рано ехать.

— Да, это утомительное путешествие. А ты похудела, но дома тебе будет лучше.

— Никогда уже не будет так, как раньше…

— Да, тебе придется начать сначала, Аннора.

Мод уже накрывала на стол. Я сидела с Рольфом, пока он ел. Мод приносила все новые и новые блюда.

Казалось, она не знает, как угодить ему. Я видела, что она рада тому, что Рольф приехал, чтобы увезти меня.

Кроме того, я думаю, она решила, что он самый подходящий человек для меня.

Я действительно чувствовала тогда, что люблю Рольфа. Он был моим спасителем, он совершенно отличался от Грегори Доннелли и при этом не меньше его был настоящим мужчиной.

— Тебя поместят в детской, — сказала я, — потому что две комнаты заняты… там вещи моих родителей и Джекко…

— Я понимаю, — ответил он, — но их нужно освободить к нашему отъезду. Может быть, я сделаю это?

— Нет, я сама хочу это сделать. Я только до сих пор не нашла в себе сил войти туда…

— Я понимаю. Моя бедная дорогая Аннора! Как ты, вероятно, страдала!

Когда он поел, я отвела его в комнату, которую ему отвели на то время, которое он должен был провести здесь. Мод уже вынесла колыбель Джонни и заменила ее кроватью.

— Это только на две ночи, — сказала я.

— Предел комфорта после постоялых дворов.

— Рольф, как здорово, что ты приехал!

— Я должен был так сделать, Аннора. Я подумал, что ты здесь совсем одна. Я так рад, что нашел тебя.

Я боялся, что тебя уже нет здесь.

Мод вошла, неся теплую воду, и я вышла, чтобы дать Рольфу возможность переодеться.

* * *

Позже он познакомился с Грегори Доннелли. Они стояли друг против друга, и я видела неприязнь на лице Грега и любопытство на лице Рольфа Рольф Хансон приехал, чтобы сопровождать нас домой, — объяснила я.

— Вы проделали немалый путь, — заметил Грегори.

— Я жалею, что мне не удалось приехать раньше: невозможно сесть на корабль, не проделав необходимых формальностей. Больше всего я боялся, что когда приеду, мисс Кадорсон уже не будет.

— А как вы добрались сюда?

— На лошади Я получил необходимые инструкции и останавливался по дороге на постоялых дворах.

— И вы не заблудились?

— Я чуть не заблудился раз или два, но мне дали отличные рекомендации и карту местности, которая оказала мне неоценимую помощь Грегори оказался в тени: Рольф был общительным человеком. Я поняла, что разница между ними была в том, что Грегори постоянно напоминал о своем превосходстве, а Рольф не делал этого.

— Когда вы предполагаете отправиться? — спросил Грегори.

— Послезавтра. Я договорился с человеком, который приедет за нами.

— Кто этот человек?

— Парень назвал себя Джеком Томлином.

— Я хорошо его знаю, он один из лучших проводников.

Мне стало интересно, что чувствует Грегори. Теперь он совершенно определенно понял, что я уезжаю, и его грандиозные замысли о женитьбе потерпели фиаско.

Мы долго сидели за столом, разговаривая. Рольфа и Грегори объединяла одна общая страсть: земля.

Грегори очень заинтересовался, узнав, что Рольф обладает большим состоянием в Корнуолле. Они долго говорили о том, чем отличается тамошняя земля от здешней. Я видела, что они с большим интересом изучали друг друга. Возможно, думали о своих отношениях со мной, но беседовали дружелюбно, пока не стемнело и Мод не внесла масляные лампы.

Я ушла спать с легкой душой. Я чувствовала себя лучше, чем когда-либо с тех пор, как случилось несчастье. Напряжение ушло, ужасные предчувствия исчезли, и меня заботливо избавили от ситуации, которая начинала меня беспокоить Теперь бояться было нечего.

Но в эту ночь мне приснился праздник накануне самого долгого летнего дня. Потом мы опять были в Австралии, и только что приехал Рольф в сером одеянии. На улице готовили на костре, как это часто бывало, и Рольф прыгал высоко над костром и исчезал.

Странный сон: в течение последних недель я совершенно не вспоминала о той ночи.

* * *

Я встала рано утром. Мне предстояло разобрать вещи, то, чего я избегала до последнего дня. Я должна разобрать украшения, которые привезла с собой мама, и ее одежду и все остальное надо было раздать. То же самое надо было сделать и с одеждой отца и Джекко. Я знала, что это причинит мне боль, и чем скорее я сделаю все, тем лучше Мод и Елена предложили мне свою помощь, но я отказалась.

Мне было очень тяжело. Сначала я занялась вещами Джекко Я пыталась не отдаваться во власть эмоций, по любая вещь напоминала о чем-то. В какой-то момент я просто села на пол и дала волю слезам Поюм я вошла в комнату родителей и упрямо принялась за дело В кармане одного из сюртуков отца я нашла маленькую записную книжку, которую я когда-то подарила ему Я села на кровать и стала ее рассматривать Она была обтянута красной кожей с золочеными инициалами на обложке Я вспомнила Рождество два года тому назад, мой подарок отцу Я 01 крыла книжку Там было несколько лондонских адресов. Всех людей я знала. А недавно отец записал несколько австралийских. Обычная записная книжка с маленькой золотой ручкой, прикрепленной сбоку Я тупо листала ее и, наконец, дошла до последнего адреса, который записал отец: «Стилмэнс-Грик на границе Квинленда и Нового Южного Уэльса? Примерно в восьмидесяти милях от Брисбена.»

Запись была сделана торопливой рукой, и я вспомнила обрывок разговора между отцом и Грегори, когда отец спросил, в каком направлении находится Стилмэнс-Грик.

Я задумалась, почему отца интересовало это место.

Закрыв книжку, я отложила ее к украшениям мамы и тем вещам, которые хотела сохранить.

С огромным облегчением я закрыла дверь комнаты и ушла С этим душераздирающим делом было покончено Багги стоял перед домом, багаж уложили. Нам осталось только попрощаться, и можно ехать.

Большинство работников собрались нас провожать.

На некотором расстоянии от них стояли Грегори, Мод и Роза.

Я обняла Мод и поцеловала. Я догадывалась о ее смешанных чувствах: грусть расставания и радость, что я уезжаю. Она до последнего момента была уверена, что Грегори все равно добьется своего и женится на мне. Теперь это место освободилось для Розы. Мне удалось дать ей понять, что я догадываюсь о ее чувствах:

— Всего хорошего Мод. Я думаю, что у вас и Розы все будет хорошо.

Грегори взял меня за руку, глядя с хорошо знакомым мне фамильярным и загадочным выражением. Все было позади, я освободилась от него. Он принял случившееся так, как вообще воспринимал жизнь, — беспечно. У него было то, о чем он так долго мечтал, — имение. Ему не удалось завладеть более достойным призом, но он не откажется от остального. Такова была его природа. Я не могла не восхищаться им.

Мы тронулись в путь. Я оглянулась На лице Грегори играла хорошо знакомая мне улыбка, рядом с ним стояла Мод, держа руку на плече Розы.

ГОСТЬЯ ИЗ АВСТРАЛИИ

И так, мы отплыли в Англию. Новый год нам предстояло встретить в пути, потому что с билетами произошла некоторая задержка и мы вынуждены были провести несколько недель в Сиднее.

Елена написала письмо Мэтью и оставила его в «Гранд-Отеле» с тем, чтобы он его забрал при первом же случае. В нем она сообщала, что едет домой вместе со мной. Я видела, что Рольф несколько озадачен замужеством Елены, скорым рождением ребенка и тем, что муж уехал от молодой жены, которая даже не имела представления о его местонахождении.

Но, наконец, мы оказались на борту корабля. Я понимала, что любое мое действие повлечь за собой воспоминания, и, как только ступила на корабль, я вспомнила наш путь сюда, то удовольствие, которое испытывали мы с Джекко, возбуждение, в какое нас приводила перспектива увидеть новые места; но больше всего я вспоминала о той глубокой и постоянной защищенности, которую я осознала только тогда, когда ее потеряла, — в образе обожаемой и любящей семьи.

Но Рольф, покинув свои владения, приехал, зная, что, как ни кто другой, сможет разделить мое горе Я должна быть благодарной Богу за такого друга.

* * *

Сначала я не проявляла никакого интереса к поездке. Мне было все равно: светит солнце или бушует шторм. Я почти не замечала моря, хотя и радовалась тому, что я на пути к дому. Но меня охватывал ужас, когда я пыталась представить себе Кадор без родителей и Джекко.

Джонни смягчал мои страдания, я почти все время проводила с ним. Он начал проявлять интерес к окружающему миру, и я все больше и больше к нему привязывалась Елена понимала это, и, когда ей казалось, что мне особенно тяжело, она заговаривала о ребенке или приносила его ко мне. Рольф тоже заметил мою привязанность к ребенку.

Я заметила, что мои чувства к Рольфу становятся такими, какими были до той ужасной ночи. Я понимала, насколько он привлекательный человек, и заметила, что его очень уважали на корабле. Он был приятным, общительным и не выставлял себя, как Грегори Доннелли. Именно знакомство с Грегори заставило меня понять, насколько я привязана к Рольфу.

Я опять вернулась к тем дням моего детства, когда боготворила его, когда мое сердце прыгало от счастья при его появлении.

А затем пришла та ужасная ночь, когда я поняла, что мой Бог всего-навсего человек. Участие Рольфа в злодеянии потрясло меня так же, как жестокость, причиненная мамаше Джинни. Это изменило мои чувства к нему, хотя я продолжала любить его, но обожание было уничтожено тем, что я увидела, и ужасным пониманием того, что я на самом деле его совсем не знала.

* * *

За время морского путешествия люди сближаются; они часто видят друг друга. Несколько дней такой близости равны месяцам обычного общения.

Рольф был таким заботливым, таким тактичным.

Время от времени он заговаривал о доме и, когда видел, что это производит на меня слишком сильное впечатление, направлял беседу в другое русло, избавляя меня от темы, которая слишком многое напоминала. Было приятно сознавать, что он понимает — даже лучше, чем Елена, — что я чувствую. И, наконец, я поняла, что Рольф ждал меня. То, что он приехал в Австралию за мной, свидетельствовало о том, что он заботился обо мне совершенно по-особому. Он всегда был добрым другом, но сейчас это было больше, чем дружба.

В одну из тех спокойных ночей, когда мы плыли по Индийскому океану, мы вместе сидели на палубе, глядя на темнеющую воду, прислушиваясь к мирному плеску волн о борт корабля, и разговаривали.

— Я часто вспоминаю тебя маленькой девочкой, — говорил он. — Ты всегда спешила мне навстречу, когда мы с отцом приезжали в Кадор. Если у тебя появлялось что-то новое, тебе не терпелось показать это мне.

— Да, я помню.

— Тогда ты любила меня…

— Я думала о тебе как о самом замечательном на земле человеке. По крайней мере, ты разделял эту любовь с…

Возникшая пауза позволила Рольфу взять мою руку:

— Я знаю. Очень приятно, когда к тебе так относятся. Когда у меня что-то не ладилось, я всегда говорил себе: «Поеду в Кадор, и Аннора поможет мне подняться в собственных глазах». А потом вдруг… все переменилось.

Я молчала.

— Да, — продолжал он, — внезапно все переменилось. Я с грустью думал: «Аннора растет, она больше не ребенок, она более требовательна». Я расстроился.

Я перестал часто ездить в Кадор, потому что не мог вынести перемену в твоем отношении ко мне. Я говорил себе, что все дети капризны, но мне было очень больно.

— Да, все случилось после той ночи накануне самого долгого летнего дня, — сказала я.

— Той ночи, — повторил он. — Да, я вспоминаю.

Тогда произошла ужасная трагедия: сгорел дом в лесу.

— Да, вместе с мамашей Джинни. Все были страшно жестоки в ту ночь. Я была там., с Джекко.

— Ты видела? Это, наверное, ужасно.

— Они подожгли дом, потащили ее к реке… Это я никогда не смогу забыть. Это сделали люди, которых я знала. Я почувствовала, что не могу больше верить людям.

— Я понимаю, — медленно произнес он. — Мой отец тоже был очень потрясен. Он рассказал мне обо всем, когда я вернулся.

— Когда ты вернулся?

— Я уехал днем, перед той самой ночью, к одному приятелю по колледжу, он живет недалеко от Бодмина. Ты ведь помнишь, как я увлекался старыми обычаями и суевериями. Друг нашел какие-то старые бумаги на чердаке своего дома и хотел, чтобы я на них взглянул. Я пропустил праздничные костры, но старые документы интересовали меня больше, поэтому я уехал.

Потом, узнав о случившемся, я был даже доволен, что не присутствовал на празднике.

— Тебя там не было? — едва выговорила я.

Я видела все как наяву: фигура в сером одеянии, перепрыгивающая через костер, ведущая толпу к дому старой женщины.

Словно гора свалилась с моих плеч Наверное, серое одеяние надел кто-то другой. Неужели, правда то, в чем я так долго пыталась себя убедить? Почему я не поговорила с ним раньше? Как я была глупа! Я уже давно могла убедиться в невиновности Рольфа.

— О, Рольф! — закричала я. — Я так рада, что тебя там не было! Такая ужасная ночь…

— И тебе не следовало там находиться.

— Родителей не было дома, и мы с Джекко поехали одни. Сначала мы думали, что это просто приключение. Но я рада, что мы там оказались, потому что мы спасли Дигори.

Тогда я рассказала ему, как мы туда поехали, как были свидетелями всех ужасов той ночи, как спрятали Дигори, чтобы он не повторил судьбы своей бабушки.

— Я многое узнала в ту ночь, особенно о людях.

Я думаю, что об этом следует знать Рольф обнял, поцеловал меня, потом сказал:

— Я всегда любил тебя, Аннора.

Я не ответила. Я чувствовала себя совершенно счастливой, сидя рядом с Рольфом в то время, как его рука лежала на моем плече, и зная, что в сером одеянии был кто-то другой. Почему мне раньше не пришло в голову, что это не единственная на свете серая одежда? Я сделала поспешное заключение, которое в течение долгих лет отравляло мою жизнь. Кто бы мог поверить, что такое может произойти внезапно? Но я уже по собственному опыту знала, как легко человека поражает несчастье и как внезапно все может повернуться к лучшему.

Рольф нежно поцеловал меня:

— Я много думал о нас, Аннора. Что будет, когда ты вернешься?

— Я не могу сейчас думать об этом. Я не могу представить себя дома без них.

— Тебе предстоит испытать трудности, но я буду рядом. Я всегда готов прийти тебе на помощь, а тебе она во многом понадобится. Ты унаследовала Кадор.

Ты представляешь себе, что это значит?

— Я почти не думала об этом.

— Я догадываюсь, что нет. В каком-то смысле это тебе поможет, потому что будет много дел. Ты должна забыть о прошлом и понять, что теперь все будет по-другому. Твой отец много заботился о владениях, став их хозяином, и Джекко предстояло то же самое в свое время. Теперь ты должна взять на себя всю ответственность.

— Я всегда интересовалась хозяйством. Одно время даже больше, чем Джекко. Часто ездила с отцом…

— Да, тебе будет нелегко, но я буду рядом. Я бы хотел стать еще ближе. Аннора, мы могли бы пожениться?

Я молчала. Все эти годы я несправедливо думала о нем. Мне следовало раньше узнать, что его там не было. Мне хотелось бы воздать ему за все эти годы неверия.

Я подумала об одиноком возвращении в Кадор и вдруг поняла, что должна перестать думать об одном и том же. Надо продолжать жить, и у меня был выход.

Я потеряла самых дорогих мне людей, но я не одинока.

Я повернулась к Рольфу и сказала:

— Да, мы могли бы пожениться.

* * *

Теперь, когда я приняла решение, я почувствовала себя лучше. Передо мной открывалась новая жизнь.

Теперь все будет по-другому, но рядом со мной находится человек, который любит меня.

Я часто повторяла себе: «Именно этого они и хотели, они всегда любили Рольфа. Он поможет мне распорядиться хозяйством. Его собственные земли граничат с Кадором, мы сможем объединиться».

Елена осталась довольна нашим решением, потому что Рольф ей очень нравился. Мне кажется, она даже немного завидовала, сравнивая свое собственное замужество с моим будущим. Но большим утешением для нее был Джонни. В конце концов, это единственное, что ей осталось после всех несчастий.

Медленно, но верно мы приближались к Англии.

Корабль должен был остановиться в Саутгемптоне, и мы радовались этому обстоятельству, потому что поедем прямо в Кадор, не заезжая в Лондон, что было бы неизбежно, если бы мы высадились в Тилбери.

Елена еще не была готова встретиться со своими родителями, да и я чувствовала, что не хочу говорить с ними о моей потере. Я знала, что Амарилис будет очень горевать о смерти моей мамы, потому что близость между ними, которая установилась еще в детские годы, никогда не нарушалась.

Как волнующе опять видеть Кадор, и, глядя на его древние башни, я подавляла свое горе. Я постоянно напоминала себе, что должна начать все сначала.

Огромный дом и все, что его окружало, принадлежало мне. Я не должна горевать, напоминала я себе, ведь на мне лежала ответственность за многих людей. Теперь мне придется так многому научиться, но мне поможет Рольф.

Обитатели дома встретили меня тепло, но сдержанно. Правда, миссис Пенлок разрыдалась. Я пожала ее руки и сказала, что мы должны жить дальше. Другие тоже вытирали глаза, а Исаак сказал дрогнувшим голосом:

— Мы рады, что вы вернулись, мисс Кадорсон.

Я поблагодарила их от всего сердца, но мой голос дрожал. Я готовила себя к этому, потому что знала, какая трогательная будет встреча.

— Я хочу, — сказала я, — чтобы все было, как раньше. — Все склонили головы, и я продолжала:

— Я бы хотела поговорить со всеми вами утром.

Джонни сильно разрядил обстановку. Лица людей светлели, глядя на него. Он изучал всех с огромным любопытством, а миссис Пенлок воскликнула сквозь слезы:

— Маленький утенок!

Итак, я была дома. Больше всего я хотела уединиться в своей комнате, но в то же время и боялась оставаться одна, потому что в первую ночь воспоминания будут особенно ярки.

Я убеждала себя все оставить позади. Теперь у меня есть Рольф, и, возможно, я буду счастлива.

* * *

На следующее утро я объезжала свои владения и заехала к нескольким фермерам. У миссис Черри теперь уже было девять детей, она располнела, как никогда, и все так же сопровождала смехом каждую свою фразу. Даже когда она заговорила о моей потере, привычка не оставляла ее. А Трегораны были печальны, как всегда.

— Ужасные дни, мисс Кадорсон, — сказал Джим Трегоран.

Она сказал не «мисс Аннора», а именно «мисс Кадорсон».

Все казались растерянными. Я думаю, им было нелегко воспринимать меня в качестве хозяйки их земли.

Люди хотели сказать мне, что глубоко оплакивают гибель моих родителей и брата, но не находили слов.

Может быть, если я бы сама заговорила о трагедии, было бы легче, но я не могла сделать это сейчас.

Я поехала в город, проехалась по набережной. Все почтительно приветствовали меня. Джек Горт взвешивал рыбу, которую продавал.

— Добрый день, мисс Кадорсон, — сказал он. — Мы рады видеть вас дома.

Он ни словом не обмолвился о моей семье, но я видела сострадание в его глазах. Старый Гарри Джентл поднял глаза от сети, которую чинил — Добро пожаловать домой, мисс Кадорсон. Мы счастливы видеть вас.

Джим Полден, который чистил свою лодку, спрыгнул на землю, чтобы пожать мне руку. Он не сказал ничего, но выражение его лица говорило само за себя.

Все хотели выразить мне свое соболезнование: они уважали моего отца, любили маму и Джекко, но не знали, какими словами выразить свои чувства. Родные места делали горе еще более пронзительным, с еще большей ясностью свидетельствовали о размерах моей потери.

На обратном пути я подумала: «Неужели эти же люди обрекли мамашу Джинни на смерть? Кто из них был тогда в сером одеянии?»

И воспоминания о той ночи опять вернулись ко мне, теперь с каким-то страшным предчувствием. «Но Рольфа там не было, — продолжала я твердить себе. — Он был в Бодмине».

Скоро мы воссоединимся навсегда. Он поможет мне Я правильно судила о нем, когда была маленькой девочкой.

Когда мы объявили, что я выхожу замуж за Рольфа, все дружно одобрили мой выбор.

— Правильное и достойное решение, — сказала миссис Пенлок. — Для женщины совершенно неестественно выполнять обязанности сквайра. Если бы такое было предусмотрено Господом, он бы сделал женщин мужчинами.

Я подивилась странному умозаключению и почувствовала, что улыбаюсь.

— Прекрасно, — сказал Исаак. — Я полагаю, Кадор и Мэйнор сольются, что увеличит владения. Теперь всю территорию герцогства будут занимать только земли Кадора и Мэйнора.

Эта мысль развлекла всех.

Как бы мне хотелось пробраться в кухню, как раньше, и прислушаться к разговору слуг, когда они забывали о моем присутствии.

Я услышала, как одна из девушек сказала:

— Если бы они не стали ждать целый год, ничего бы не произошло. Естественно, что это должно было случиться, ведь она так давно его знает, к тому же теперь она совершенно одна.

— Говорят, — сказала другая, — будет скромное торжество.

Не было ничего удивительного в том, что они так живо обсуждали происходящее, ведь с Кадором связаны их жизненные интересы. Это заставляло меня чувствовать огромную ответственность, оказывало благотворное влияние, отвлекая от мыслей об одном и том же.

С Бобом Картером, нашим управляющим, который следил за всем в отсутствие отца, мы просмотрели хозяйственные книги. Я сказала ему, что дела в отличном состоянии. Он был польщен и ответил, что все продолжается по-старому.

— Я тоже не вижу никакой необходимости что-либо менять, Боб. Мне предстоит многому научиться, но я надеюсь, вы объясните мне все, что я должна знать.

— Конечно, мисс Кадорсон.

Наконец, после первого шока от возвращения домой я начала чувствовать себя лучше. Рольф показал мне свои владения, размеры которых удивили меня.

— Дела идут прекрасно, — сказал он. — Люк Трегерн отлично здесь хозяйничал в мое отсутствие, и, когда нынешний управляющий уйдет, он его заменит.

Люк — просто находка. Когда я уезжал, то чувствовал, что могу на него положиться, и не ошибся.

Я застала Люка в конторе, за столом с какими-то бумагами. Он выглядел изящно в бархатном жилете и гетрах, с галстуком кремового цвета. Когда я вошла, он встал и поклонился.

— Доброе утро, Люк.

— Доброе утро, мисс Кадорсон, и добро пожаловать. Мои глубочайшие соболезнования по поводу вашей утраты — Спасибо, Люк. Мистер Хансон сказал мне, что вы делаете здесь чудеса.

— Надеюсь, мисс Кадорсон.

Он был по-своему красив, а его одежда и манеры свидетельствовали, что он об этом знает. Я не видела, конечно, в этом ничего плохого, даже приятно встретить человека, который заботился о своей внешности.

Мы немного поговорили об имении, после чего я и Рольф ушли.

— Незаурядный человек, — сказала я.

— Да, я понял это сразу же, когда он пришел к нам в поисках работы. Он энергичен, честолюбив и, я думаю, многого добьется.

— Я тоже так думаю. Он, действительно, многого добьется. Из егеря в управляющие — это уже немалый шаг.

— У тебя есть Боб Картер, так что не завидуй мне из-за Люка.

— Я не завидую: я рада за тебя.

— Будет прекрасно, когда мы объединим свои владения, Аннора.

— Да, я жду этого с нетерпением.

Я, действительно, ждала с нетерпением. Мне было приятно, что люди с уважением отнеслись к моему будущему замужеству, а значит, они считали, что это хорошо как для меня и Рольфа, так и для моих владений в целом. Они считали — так же, как и я, — что в данных обстоятельствах — это самое лучшее, что может быть.

Когда тетя Амарилис узнала, что мы вернулись, она написала, что хочет приехать. И в один прекрасный день она действительно появилась в сопровождении своей горничной. Моя радость при встрече с ней смешалась с глубокой печалью. Она была очень взволнована, а мне на ум без конца приходили истории, которые мама рассказывала об их детстве.

Она была очень рада встрече с Еленой Она беспокоилась о своей дочери и благодарила меня за заботу о ней.

Я заметила, что было время, когда и Елена заботилась обо мне. Мы не могли сдержать слез, но тетя Амарилис очень обрадовалась своему внуку. Она ни на шаг не отходила от него.

— Ты должна вернуться домой, — сказала она Елене.

— Я хочу остаться с Аннорой хотя бы ненадолго, — ответила Елена. — Мы так много пережили вместе. И она все время помогала мне.

— Теперь я буду с тобой, мое дорогое дитя. Благослови тебя Бог, моя дорогая Аннора! Такие ужасные события произошли, и все сразу.

Как она была права! Одно несчастье следовало за другим.

— Твой отец хочет, чтобы ты вернулась домой, — сказала тетя Амарилис.

— Неужели он хочет? — вскричала Елена. — Это кажется невероятным.

— А твой муж Мэтью? Что с ним?

— Он в Австралии и вернется, когда соберет нужные ему материалы для своей книги.

— Неужели он не хочет видеть тебя… и ребенка?

— Мама! — воскликнула Елена. — Я не могу от него ничего требовать. Мэтью женился на мне, чтобы помочь выйти из трудного положения, и ничего больше.

Это трудно понять, не зная его, он такой человек Он желает делать людям добро, именно поэтому и пишет свою книгу. Я оказалась в трудном положении, и он нашел возможность мне помочь. Он редкий человек, и он… не отец Джонни.

— Это… Джон Милворд?

Елена кивнула.

— О, Боже, какая ужасная путаница! Но твой отец придумает что-нибудь, ты ведь знаешь.

— Он не захочет, чтобы я вернулась домой. Это только прибавит сплетен о нашей семье.

— О, он справится. Он не участвует больше в политической жизни.

— А как же его бизнес? Все эти клубы?

— Все, как обычно.

— Моя мама говорила, что вы замешаны в его дела, тетя Амарилис, сказала я.

— О, это касается только денег. Питер всегда настаивал на том, чтобы у меня были собственные доходы, и вложил мои деньги. Он говорит, что сделал меня богаче, чем я была, когда выходила за него замуж.

— Но деньги…

— Он мне все объяснил. Вы знаете, что такие клубы очень необходимы?

— Необходимы?

— Да, конечно, об этом не очень приятно говорить, но в человеческой природе есть такие стороны, о которых молодые девушки не догадываются. Низкие стороны мужской природы должны быть удовлетворены, или они создадут настоящие проблемы. Неудовлетворенные мужчины способны на ужасные вещи… Они теряют человеческое лицо, тогда возможны изнасилования и другое, слишком ужасное, чтобы о нем говорить.

Твой дядя, Аннора, оказывает огромную услугу обществу.

Я с удивлением смотрела на тетю. Мама всегда говорила, что тетя Амарилис настолько без ума от своего мужа, что верит каждому его слову. Для нее он был совершенство, и ничто не могло этого мнения изменить. Как права была моя мама! Я могла себе представить, как дядя Питер объясняет ей, какое благородное дело — содержать прибыльные клубы. И они к тому же действуют вполне законно и являются настоящим благом для человечества — для порочной его части, может быть. Но он призывал считать их благом для всего общества в целом — Люди просто падки на сенсации, — продолжала тетя Амарилис. — Даже королева от этого не застрахована. Я имею в виду жуткий скандал вокруг леди Флоры Гастингс.

Я сказала, что мы ничего не слышали.

— О, между королевой и ее матерью существует сильнейшая вражда. Говорят, что герцогиня слишком вмешивается в ее дела, и они с королевой не в самых лучших отношениях. Леди Флора принадлежит к ее свите, и, когда она располнела, дамы королевы распустили слух, что она беременна, а потом выяснилось, что это не так. Дело получило широкую огласку, люди винят королеву. Семья леди Флоры подняла большой шум. В Лондоне только об этом и говорят. Вы видите, что даже королева не застрахована от того, что Питер называет «бульварной прессой». Королева уже не так популярна, как раньше, но Питер говорит, что все пройдет. Это всего лишь временная неприятность, как всегда и бывает.

— Газеты там не так уж часто попадались в руки.

— О, они напичканы скандалами. Сегодня о них кричат заголовки всех газет, а завтра никто и не вспоминает.

— А все, что касается Джозефа Крессуэла и дяди Питера?

— Недельный интерес, не больше. Твой дядя Питер делает так много хорошего. Он всегда делал это, но особенно много в последнее время. А вы слышали о Питеркине? Он собирается жениться на Френсис Крессуэл. Она немного старше его, но твой дядя доволен. Питеркин обожает Френсис, и они делают такое замечательное дело! Твой отец, Елена, предоставил им приличную сумму денег. По этому поводу в газетах назвали его филантропом теневого мира. Я бы предпочла, чтобы они назвали его просто филантроп, но он говорит, что упоминание теневого мира даже привлекает к нему больше внимания Кто-то написал статью, в которой говорится, что хотя он и заработал свое состояние при помощи клубов, но так много пожертвовал на благотворительность, что достоин восхищения.

Клубы служат для удовольствия людей, не отличающихся высокими моральными качествами, но нужно воздать должное его деятельности, поскольку он совершил столько достойных дел.

Значит, вот чем занимается сейчас дядя Питер. Он был разоблачен, но надел на себя другую личину, стал филантропом и оказал искреннюю поддержку Питеркину. Френсис, наверное, очень довольна: ее не интересует, откуда взялись деньги, раз они служат благому делу. Хорошо ли это? Я была не уверена. Добро и зло странно перемешались.

Рольф произвел на тетю Амарилис очень хорошее впечатление, и она была рада, что я собираюсь выйти за него замуж.

— Мама, — сказала Елена. — Я хочу остаться еще на некоторое время. По крайней мере, до свадьбы Анноры.

— Конечно, — ответила она. — А ты, Аннора, должна приехать к нам со своим мужем. Дядя Питер будет очень рад тебя видеть.

Добрая тетя Амарилис, она всем желала самого лучшего, и самое удивительное то, что она так верила, что все так и будет, что невозможно было не заразиться этой уверенностью.

* * *

Тетя Амарилис вернулась в Лондон, взяв с Елены обещание, что она вернется домой после свадьбы, и что мы с Рольфом навестим их во время нашего свадебного путешествия.

Рольф строил планы:

— Мы поедем за границу. На меня большое впечатление произвела Италия, когда я путешествовал по Европе в студенческие годы. Я покажу тебе Флоренцию. Ты полюбишь этот город. И все древности Рима, а затем Венецию. Что за страна! Уверен, одна из самых красивых на свете.

Я почувствовала воодушевление.

— Ты почувствуешь себя лучше, когда мы уедем, — заверил он меня, ибо всегда чувствовал мое настроение. — А потом мы вернемся, и начнется новая жизнь.

У нас будет столько забот, что не останется времени для тоски. Если же она опять подступит, мы всегда сможем уехать, а в наше отсутствие Боб Картер и Люк Трегерн обо всем позаботятся.

Венчание должно было состояться в церкви Кадора, и, конечно, я должна была быть в белом платье.

Дженни Тригор, жена одного из фермеров, до замужества была портнихой и время от времени продолжала шить, когда кто-нибудь делал ей заказ. Я решила, что мой наряд будет простым и она вполне сможет с ним справиться.

Часто я думала, какое событие устроила бы из всего этого мама. Она бы непременно поехала в Лондон за моим подвенечным платьем. Какая была бы суматоха с приготовлениями! С какой любовью она бы всем занималась!

Я должна перестать думать о прошлом. Я говорила себе об этом сто раз в день, но не могла ничего поделать.

Теперь я подумывала о медовом месяце. Я всегда хотела увидеть Италию. О поездке туда часто говорил и отец Я так ясно видела их всех, сидящих за ужином, и как Джекко отчаянно доказывал, что гораздо интереснее поехать в горы Швейцарии, чем ходить по галереям Флоренции Прекратить думать об этом.

В Лондоне я куплю себе кое-что из одежды для поездки. Именно там!

Я замечала, что Елену охватывает все большее беспокойство при мысли о возвращении в Лондон. Она боялась, что ей придется отвечать на слишком многие вопросы.

— Но ведь твоя мама знает, — сказала я ей, — и она все объяснит отцу, он такой человек, что может Представить все в выгодном для себя свете. А Питеркин и Френсис будут рады видеть тебя, они все поймут.

— Я думаю не столько о семье, сколько о людях, с которыми придется встретиться. С теми, кто привык жалеть меня, потому что никто не делал мне предложения, а когда мне его сделал Джон, стали смотреть на меня с завистью. Теперь они будут злорадствовать.

Кроме того, что все эти люди на самом деле думают о моем отце и его бизнесе?

— Они думают так, как он хочет, чтобы они думали. Он светский человек, а сейчас на широкую ногу занимается благотворительностью Твой отец не тот человек, которого могут смутить неприятности. У него стоит поучиться, Елена.

— Если бы я могла. Как мне не хочется уезжать, да и ты будешь скучать без Джонни.

— Очень… и по тебе тоже, но мы должны продолжать жить, Елена. Мы много пережили и научились преодолевать трудности.

— У тебя есть шанс… Рольф.

— И у тебя есть шанс, это Джонни. Твоя мать поможет тебе, она добрейший человек, каких я когда-либо видела. Счастье, что у тебя есть она.

— Она — ангел, но не слишком практична.

— Все будет в порядке. Елена, как ты думаешь, Мэтью вернется?

— Думаю, вернется, когда придет время.

— Что ты о нем думаешь?

— Я ему очень благодарна. Он хороший человек, правда?

— Он посвятил себя одной цели.

— Да, чем-то он похож на Френсис Крессуэл. Эти люди хотят делать добро, они чудесные, но не слишком заботятся об отдельном человеке…

— Может быть, когда он вернется, вы будете вместе… ты сможешь полюбить его?

— Не думаю, что я смогу любить кого-нибудь по-настоящему, кроме Джона.

— Если бы он знал о Джонни…

— Я бы не хотела выходить за него замуж на таких условиях. Я желала, чтобы он женился на мне по доброй воле.

— Но он хотел этого.

— Наверное, недостаточно. Тебе повезло, Аннора: Рольф так любит тебя. А было время, когда я думала, что ты можешь выйти замуж за Грегори Доннелли.

— Что ты! Этот человек вызывал у меня отвращение.

— Он был так уверен в себе. Я думала, что он найдет возможность уговорить тебя — Не думаю, что ему удалось бы добиться этого при каких бы то ни было обстоятельствах.

— Да, тебе повезло. Вам будет хорошо вместе. О, Аннора, я надеюсь, что ты будешь очень счастлива.

— Я постараюсь быть счастливой. И ты, Елена, тоже должна постараться. Не забывай, у тебя есть Джонни.

— Самое большое сокровище на свете.

Мы рассмеялись, потом она захотела посмотреть на мое платье. Я отвела ее в комнату, где работала Дженни, и мы еще долго обсуждали преимущества брюссельского кружева перед хонитонским.

* * *

Елена готовилась к отъезду. На следующий день после венчания Рольф и я должны были отправиться в свадебное путешествие, а Елена и Джонни — в отцовский дом, Рольф и я хотели провести там два дня, прежде чем отправиться дальше.

Джонни учился ходить. Ему было уже больше года.

Он быстро полз, потом вдруг вставал и, сделав несколько шагов, опять садился на пол Няни у него не было: Елена была против, но большинство женщин в доме всегда могли присмотреть за ним, если мы с Еленой были заняты. Наверное, я буду очень скучать без Джонни.

* * *

Чем ближе подходил день свадьбы, тем больше охватывали меня тяжелые предчувствия. Сначала мне казалось, что решение мне послал сам Бог, потому что мне слишком долго пришлось бы учиться тому, что требовалось знать владельцу Кадора. Рольфу предстояло стать моим учителем. Я нуждалась в том, чтобы кто-то глубоко любил меня, потому что я потеряла ее.

Было естественно, что я обратилась к Рольфу, идолу моего детства, который, так хорошо зная меня, мог понять глубину моей утраты. Я часто думала о том, что не будь того злополучного праздника, мы бы уже давно поженились с Рольфом, возможно, до моего отъезда в Австралию. Но я не могла забыть об этом, и вот в один день, примерно за неделю до свадьбы, я почувствовала это особенно ясно.

Рольф все еще был страстно увлечен старыми корнуоллскими обычаями и собрал много книг. Он любил мне показывать их и за этим занятием забывал обо всем на свете. Это напоминало мне о тех днях, когда он приезжал к нам вместе с отцом и ошеломлял своими познаниями.

Сейчас он рассказывал о старых средствах, которые использовали от разных болезней. Корнуоллцы верили в них с незапамятных времен — Они верят, что есть добрые колдуньи, которые помогали своими средствами, — говорил он, — и есть ведьмы, которые занимаются сглазом и насылают на людей проклятья, после чего немедленно следует несчастье. Только послушай, что они могут делать. — Он открыл книгу, — Смотри: «Коклюш излечивается, если наполнить мешочек пауками и повесить его на шею бедного ребенка, который должен носить его день и ночь». А вот другое, от астмы: «Собрать паутину, скатать в шарик и проглотить. Пауки оказывают благотворное действие. Ячмень в глазу выводится прикосновением кошачьего хвоста». Я уверен, что они до сих пор практикуют это.

— Несомненно. На чердаке в доме Брея нашли несколько старых писем. Я попрошу его показать их тебе.

Мы стояли перед стеллажом с книгами, внизу которого были выдвижные ящики. Он выдвинул один из них, потом открыл другой, и я увидела одеяние. Оно лежало там, в этом не было никакой ошибки.

— Это старинное одеяние, — сказал он. — Однажды я участвовал в одном ритуале…

— Я об этом уже слышала.

— На каждом из нас было такое одеяние.

— Ты мне показывал его однажды… давно.

— О да, действительно.

Он достал его и надел на себя. Я почувствовала, как бешено забилось мое сердце. Он стоял передо мной: голову прокрывал капюшон, который полностью скрывал лицо.

— Это ужасно! — закричала я.

Рольф сбросил его и улыбнулся мне:

— Согласен, что это выглядит жутковато, и я скажу тебе, почему. Оно очень похоже на одежду палачей инквизиции. В нем я выглядел так, как будто только что побывал на аутодафе.

— Да, — согласилась я. — И ты был в этом…

— Я участвовал в ритуале и еще тогда подумал, что может все зайти слишком далеко. Больше я этого не делал.

Он скатал одежду и положил обратно в ящик.

— Что такое? Мне кажется, я тебя напугал? — Он подошел ко мне и обнял за плечи, а затем сказал:

— Время как будто застыло Кажется, что день нашей свадьбы не наступит никогда.

Когда Рольф обнял меня, я почувствовала себя легче.

Меня, действительно, потрясло зрелище, которое опять возвратило меня в ту ночь. С тех пор это не переставало вторгаться в мои мысли.

* * *

За день до свадьбы я ехала по лесу одна. Какая-то сила привела меня на поляну у реки. Там до сих пор виднелись останки сожженного дома. Я вспомнила, как однажды мой отец сказал, что здесь надо построить другой дом. Он поручил одному строителю все подготовить, но никто даже пальцем не пошевелил.

Распространился слух, что любой, кто будет там работать, навлечет на себя несчастье: место населено ведьмами Я вспомнила, как мой отец тогда сказал:

— Лучше подождать, пока все забудется. И кто знает, захочет ли там кто-нибудь жить? Лучше оставить все как есть.

Несколько лет спустя он предпринял очередную попытку, но люди отказывались под самыми разными предлогами. После этого уже не было никаких попыток.

Я остановилась, и все так ясно предстало перед моими глазами. Подожженная крыша, таинственная фигура. Не он ли первый бросил горящий факел? Я была уверена, что он. Я вспомнила дом, каким он был раньше; Дигори, стоящего у двери с котом; я почти слышала последний писк бедного животного, погибшего в огне. Я почувствовала ужасную слабость: и физическую, и душевную.

Ветер печально вздыхал в листве деревьев; я чувствовала холодную дрожь, несмотря на жаркий день.

Передо мной опять появились жуткие лица в свете горящих факелов и фигура с опущенным на лицо капюшоном, которая кого-то мне напоминала.

Погруженная в размышления, я возвращалась домой. Я испытывала какое-то чувство грусти. Может быть от того, что завтра утром мне предстояло обвенчаться? Хотя это повод для радости, но, наверное, многие девушки чувствуют то же самое, что и я, накануне своего торжественного дня?

Я подумала: «Может быть, я поторопилась?» Стоило бы немного подождать, но той лунной, ночью на корабле, когда Рольф сказал, что он не был тогда в лесу, все представлялось правильным.

* * *

Около полудня я собрала в своей комнате вещи, которые хотела взять в свадебное путешествие. В доме стояла тишина, и я подумала, что Исаак вздремнул, как обычно в этот час, миссис Пенлок, наверное, тоже.

Вдруг я услышала за окном ее голос. Она разговаривала с одной из девушек. Наверное, они возвращались с огорода, потому что миссис Пенлок говорила:

— Я думаю, этой корзины будет достаточно, ведь мисс Аннора ест, как птичка. Мне кажется, она не хочет от нас уезжать.

Девушка — кажется ее имя было Фанни — ответила:

— Казалось бы, она должна радоваться этому, правда, миссис Пенлок? В Лондоне, наверное, здорово.

Миссис Пенлок недовольно фыркнула:

— Там полно воров и бродяг, если хочешь знать мое мнение.

— Не говорите так, миссис Пенлок!

— Теперь свадьба на носу.

— Мисс Аннора не очень-то похожа на счастливую невесту…

— С ней все в порядке. Ей нужен кто-то рядом.

Женщине очень трудно быть хозяйкой таких владений, она нуждается в мужчине.

— Рольф очень славный. Вы так не считаете, миссис Пенлок?

— Он хороший человек, лучше какого-нибудь модного повесы из Лондона, с которым она могла бы связаться.

Мне хотелось дослушать их разговор, их суждения казались мне забавными. Я подумала, что они скоро уйдут и я не смогу дослушать. Но корзина, должно быть, была тяжелая, и они шли медленно, то и дело останавливаясь.

— Скоро мы станем частью Мэйнора, — сказала Фанни.

— Не говори глупостей: Мэйнор станет нашей частью. Да, мистер Хансон всегда мечтал прибрать к рукам это местечко.

— Но оно не станет имением Хансона?

— Конечно, оно останется Кадором, но хозяйка станет его женой, не так ли? А то, что принадлежит ей, принадлежит и ему. Я думаю, он доволен собой.

Помню, как он приезжал сюда много лет назад, слышала, как он говорил тогда своему отцу: «Я бы хотел здесь жить». Я думаю, он всегда мечтал как-нибудь завладеть поместьем.

— Но он любит мисс Аннору.

— Он любит ее и любит Кадор, я полагаю, — убежденно сказала миссис Пенлок. — Пошли, Фанни, поторапливайся, иначе не успеем все приготовить.

— Но что вы думаете о свадьбе, миссис Пенлок?

— Я думаю, что она для него самая большая удача, которая могла выпасть. У него будет Кадор, а это именно то, чего он всегда хотел.

Их голоса затихли. Я продолжала сидеть в безмолвии. Они правы: Рольф всегда любил Кадор. Именно поэтому он занимался восстановлением своего дома, именно поэтому расширял свои владения, а женившись, он разделит его со мной. Может быть, даже станет его полным хозяином? Я уже жалела, что услышала этот разговор.

* * *

Вечером мы с Еленой поужинали. Я сказала, что хочу уйти к себе пораньше, чтобы отдохнуть перед завтрашним событием. Поэтому мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.

Мое беспокойство росло, и я, как могла, пыталась рассеять его. Прошло немало времени, пока я уснула.

Ночью меня мучили сны, от которых я то и дело просыпалась, встревоженная и подавленная. Они сменялись один другим и казались бессмысленными, когда я пыталась в них разобраться. Там были мои родители и Джекко, Дигори и Грегори Доннелли. Казалось, что они все еще предостерегают меня от какой-то грозящей мне опасности. А потом я увидела самый страшный сон.

Я была в лесу и сквозь деревья видела горящие факелы. Я пошла вперед и увидела хижину, крыша которой пылала, и человек в сером одеянии держал в руках факел, которым она была подожжена. Его лицо скрывал капюшон. Я подобралась к нему, ощущая жар от факела, и, подойдя ближе, прикоснулась к грубой ткани одеяния. Фигура повернулась ко мне, капюшон упал с лица: на меня смотрел Рольф. Он схватил меня и прошептал: «Слишком поздно. Я был там… я нахожусь здесь и теперь». Он поднял факел над моей головой, и я простонала: «Отпусти меня. Что тебе от меня нужно?» — «Кадор, — сказал он. — Мне нужен Кадор».

Я проснулась, подумав, что, наверное, кричала во сне, и села в кровати. И вдруг я услышала скрип открывающейся двери. Я затаила дыхание. «Это Рольф, — подумала я, — в своем сером одеянии. Он здесь, угрожает мне, он вот-вот выступит из тьмы и схватит меня, как во сне».

Но я уже не спала. Я сидела, съежившись, и мое сердце, казалось, готово было выскочить наружу.

— Нет, — шептала я. — Нет, уйди прочь Ничего не происходило, но он был там. Одеяние…

Мои глаза постепенно привыкли к темноте комнаты.

Теперь я ясно различала предметы. Я встала с кровати, почти рыдая от страха, но увидела не его. Дверца шкафа, открывшись и покачиваясь, скрипела. Передо мной висело платье, которое Дженни сшила для свадьбы. Это было частью моего ночного кошмара, но в ней мне мерещилось пугающее предостережение.

Я плотно прикрыла дверцу и придвинула к ней стул. Щеколда оказалась слабой, и дверца то и дело открывалась из-за сквозняка. Вот и все, что случилось.

Но меня испугал мой кошмар, поэтому это происшествие наполнилось особым смыслом, и я внезапно подумала: «Я не могу выйти замуж за Рольфа».

В глубине души я ему не верила. Он был не тем человеком, за кого я его принимала. Люди часто совсем не таковы, как мы о них думаем. Джо Крессуэл был порядочным человеком, но он сделал меня своей соучастницей в краже, а дядя Питер всю жизнь всех обманывал. Я опять чувствовала себя одинокой и покинутой. Я совершенно не разбираюсь в мужчинах.

Грегори Доннелли пугал меня своими грубыми и многозначительными взглядами, но я, по крайней мере, знала его истинную природу.

А Рольф? Лгал он или нет? Он знал, что мои чувства к нему изменились после той ночи, и теперь он узнал, почему. Но ему нужен Кадор, и он готов солгать ради него. Он любил это место. Я видела, как загорались его глаза, когда он заговаривал о Кадоре.

Если бы я захотела поговорить с ним, если бы я попыталась что-то объяснить, он бы утешил меня. Я бы поверила ему на некоторое время, а потом сомнения вернулись бы вновь. Я не могу стать его женой, пока сомневаюсь в нем.

Я пообещала ему выйти замуж, не будучи в достаточно ясном состоянии ума, чтобы принять такое решение. Я находилась в оцепенении от потери любимых людей и поэтому нуждалась в ласке и заботе, и он предложил их мне.

Я припомнила те оживленные беседы с отцом, когда Рольф приезжал к нам на ужин. Он хотел быть хозяином, и он стал им. На самом деле ему нужен был только Кадор. Я поняла, что действовала поспешно.

Мне нужно все хорошенько обдумать Я поняла, что не могу стать женой Рольфа в этот день. Я встала, зажгла свечи и села писать. Я порвала несколько листов, прежде чем мне удалось написать это письмо.

«Дорогой Рольф!

Я должна поступить ужасно, но я знаю, что поступаю правильно. Я не могу стать твоей женой! Я надеюсь, тебя это не слишком ранит. Я думаю, ты потом поймешь, что все, может быть, к лучшему. Я потеряла голову и поспешила. Мне бы очень не хотелось огорчать тебя, но замужество — такой важный шаг, а когда слова произнесены, люди связаны друг с другом навсегда.

Я поступаю ужасно, и ты будешь презирать меня за это. Я пытаюсь найти себе оправдание, но единственное, что я могу сказать, это то, что случившееся так потрясло меня, что с тех пор я чувствую только опустошенность и оцепенение. Тогда, на корабле, мне казалось, что это подобие выхода для меня, но супружество есть нечто большее. Теперь, дома, я пытаюсь рассуждать здраво, быть практичной. Несколько недель меня мучил вопрос: не поспешила ли я? Мне кажется, что прошло еще слишком мало времени после трагедии.

Рольф, пожалуйста, попытайся меня понять! Ты знаешь, что я всегда очень любила тебя, но супружество обязывает ко многому, а я пока не чувствую себя готовой предпринять такой шаг.

Прости меня, Рольф!

Аннора.»

Я запечатала письмо. Рольф должен получить его немедленно. Я не хотела, чтобы он явился в церковь в ожидании церемонии. Как только рассвело, я оделась, спустилась вниз, оседлала лошадь и поехала в Мэйнор.

Первым, кого я увидела, добравшись до Мэйнора, был Люк Трегерн, который входил в конюшню. Он удивленно посмотрел на меня.

— Доброе утро, мисс Кадорсон! — сказал он, при этом его проницательные глаза светились любопытством.

— Доброе утро, Люк! У меня письмо. Вы не могли бы позаботиться о том, чтобы оно попало к Рольфу немедленно?

— Конечно, мисс Кадорсон! У вас все в порядке?

Не хотите ли пройти в дом? Я уверен, что мистер Хансон уже проснулся.

— Нет, спасибо. Я только хочу передать ему это послание как можно скорее.

Последив, как Люк торопливо вошел в дом, я уехала.

* * *

Вернувшись в свою комнату, я села и стала смотреть в окно. Мое сердце до сих пор дико колотилось, и я повторяла себе: «Что ты наделала?»

Я пошла в комнату Елены. Она была очень удивлена, увидев меня.

— Доброе утро, Аннора! В чем дело, что случилось?

— Никакой свадьбы не будет, Елена!

Она уставилась на меня.

— Я не хочу ничего объяснять, но я не могу этого сделать!

— Но… Рольф?

— Я написала ему письмо и только что его отвезла.

Люк Трегерн должен его передать.

— Аннора!

— Я знаю, что поступила ужасно, но не могла иначе. Елена, я хочу, чтобы ты остановила все приготовления…

— Ты не хочешь объяснить мне?..

Я покачала головой:

— Сделай это для меня, Елена!

Она кивнула и вышла.

* * *

Весь дом пришел в оцепенение, словно кого-то хоронили. Слуги говорили шепотом. Елена сказала мне, что приехал Рольф. Мне не хотелось видеть его, но и отказать я не могла: я уже нанесла ему тяжелый удар.

Рольф ждал в маленькой комнатке рядом с холлом.

Он стоял, глядя на меня в молчании.

— О, Рольф, прости меня!.. Я не могла пойти на это, — начала я, запинаясь.

— Почему, Аннора? Почему?

— Мне трудно объяснить, я только знаю, что не могу сделать этого. О, Рольф, что я могу еще сказать?

— Дождаться последнего момента…

— Я знаю, но я должна была остановить все, пока не стало бы слишком поздно! Пожалуйста, попытайся понять!

— Боюсь, что это невозможно!

Его голос звучал холодно и отдаленно. Мне вдруг захотелось подойти к нему, обнять и сказать, что, каковы бы ни были последствия, я сегодня же обвенчаюсь с ним. Но он смотрел на меня с холодным недоверием. Это был другой человек, я никогда не видела его таким. Он не давал волю чувствам, и я подумала: «Он думает о том, что от него ускользает Кадор».

Внезапно я почувствовала, что была права: я поступила правильно.

Мой голос звучал почти холодно:

— Извини, Рольф, но я должна была сделать это.

Я надеялась, что он попросит меня переменить свое решение, и, если бы так случилось, я бы сделала это.

Я всегда любила Рольфа, но между нами встал призрак в сером одеянии. Я не могла освободиться от страха, что этим человеком был Рольф, и мне казалось, что я никогда от этого не избавлюсь. Эта тень навсегда останется между нами.

— Значит, решено? — спросил он.

Я не ответила. Мне хотелось сказать: «Подожди немного, может быть, я изменюсь!» Это могло произойти, ведь я все-таки любила Рольфа и хотела быть его женой. Если бы только я могла быть уверена, что не Рольф был тогда в ту ночь! Но все дело было в том, что я не верила ему!

— Мне нечего больше здесь делать, — сказал Рольф. — Ты высказалась очень ясно, и мне ничего не остается, как принять решение.

Этот холодный человек не был тем Рольфом, которого я знала. Я понимала, что глубоко ранила его, и все-таки меня задело, что он мог стать таким безразличным. Время — вот что мне было нужно, но он ушел.

Меня охватило ужасное чувство одиночества. Я поняла, что хочу его возвращения. Я нанесла ему жесточайший удар, какой только можно было нанести человеку, который завтра должен был стать моим мужем.

Он должен презирать меня.

Я была так несчастна! Я чувствовала, что теряю все, что мне дорого!

Казалось, этот день, который должен был стать днем моей свадьбы, не кончится никогда. Я ни с кем не могла говорить, даже с Еленой. Я не могла рассказать ей о своих страхах, о том, что я не верила Рольфу.

Елена написала своей матери, что свадьба не состоялась, потому что нас ждали в Лондоне. Она не пыталась ничего выяснять. Деликатность была одной из важнейших черт ее характера, она являлась следствием ее уверенности в том, что жизненные обстоятельства чаще складываются плохо, чем хорошо. Этому Елену научил ее собственный горький опыт.

Дни тянулись бесконечно. Выезжая на набережную, я чувствовала на себе тайные взоры. Все недоумевали;, почему я отказалась от замужества, почти дойдя до алтаря.

Рольфа я не видела, но слышала, что он оставил хозяйство на Люка Трегерна и уехал. Никто точно не знал, куда. Это был мудрый поступок, а я никогда не сомневалась в мудрости Рольфа.

Однажды Елена сказала мне:

— Аннора, мне кажется, тебе следует уехать. Боб Картер со всем справится. Он ведь и сейчас один заправляет всем, значит, твой отъезд ничего не меняет.

Мама настойчиво зовет нас в Лондон.

Я знала, что она права, и с облегчением покинула Кадор.

* * *

Тетя Амарилис была так добра, и никто не смущал меня вопросами. Все как будто сочли само собой разумеющимся, что я переменила свое решение.

Елену приняли с радостью, а Джонни стал всеобщим любимцем.

— Вы приехали как раз вовремя! — сказал Питеркин. — Сможете побывать на нашей свадьбе.

Потом он немного смущенно взглянул на меня, очевидно, думая, что бестактно с его стороны напоминать мне о свадьбе. Но я поспешно ответила, что буду очень рада.

Питеркин сильно изменился. Он был очень увлечен своей работой, и они с Френсис казались совершенно довольными друг другом. Теперь Френсис могла значительно расширить свою деятельность, благодаря поддержке дяди Питера. И пресса, действительно, постоянно напоминала о миссии мисс Крессуэл и мистера Лэнсдона. Довольно пикантная подробность, потому что они были сыном и дочерью двух видных людей, подозреваемых в сомнительном поведении.

Дядя Питер удивил меня. Он развил еще более кипучую деятельность, чем прежде. Он был полон энергии, постоянно участвовал в каких-то проектах, и я не сомневалась, что его дела процветают. Никто не способен закрыть его клубы, потому что их деятельность находилась в рамках закона. Дядя Питер сохранял присущую ему светскую беспечность, говоря о том, что клубы совершенно необходимы в более чем несовершенном мире, и ему почти удавалось создать впечатление, что он является благодетелем общества.

Несмотря на горечь потери, которая не покидала меня, и на чувство вины за то, что я так поступила с Рольфом, в Лондоне я вздохнула с некоторым облегчением.

Я вспоминала, как мои родители обсуждали мой будущий выход в свет. После всего случившегося об этом не могло быть и речи.

Тетя Амарилис не раз пыталась поговорить со мной, но я всегда старалась избежать этого. Мне совершенно не хотелось присоединяться к толпе молодых девиц, которых выводили, чтобы выставить напоказ их достоинства в надежде найти им мужа. Я чувствовала себя старше по сравнению с ними, если не по годам, то по жизненному опыту.

Но во время моего пребывания в Лондоне были такие моменты, когда я забывала обо всем, что так тяжело давило на меня. Тетя Амарилис взялась развлекать меня: мы ходили в оперу, катались верхом в парке, навещали миссию в Ист-Энде. Это оживляло меня.

Мне понравилось читать газеты. В них описывались самые разнообразные события. История Флоры Гастингс все еще широко обсуждалась, и поэтому на репутацию королевы была брошена тень. Более того, обнаружилось и нечто другое, за что ее сурово критиковали. Предметом завуалированных насмешек стала ее связь с лордом Мельбурном. Его правительство потерпело поражение, но королева оставалась столь предана ему, что с огромной неприязнью отнеслась к сэру Роберту Пилю.

Дядя Питер много говорил об этом, когда ему случалось ужинать с нами, но это случалось нечасто, потому что обычно он был занят. Я знала, что мой дядя не отличается высокими моральными качествами, что его ненавидела моя мама за то, что он шантажировал ее, — или они шантажировали друг друга? до того, как она вышла замуж за моего отца. Конечно, и природа его бизнеса не была для меня тайной. И все-таки, забыв о своем собственном скандале, он потирал руки по поводу чужого, говоря, что он перехитрил своих критиков. Я знала, что не должна восхищаться дядей, но не могла этому противиться: его беседа была всегда непринужденной и увлекательной.

Он остроумно рассказывал нам об отношениях между королевой и сэром Робертом Пилем; о том, что она называла Роберта Пиля маэстро, намекая на то, как нервно он топтался на ковре, докладывая ей, потому что она не предлагала ему сесть, а этикет не позволял ему сесть без приглашения.

— Конечно, он нервничает в присутствии королевы.

Только с дорогим лордом Мельбурном она беседует с глазу на глаз! Забавно, что такого важного государственного человека выводит из себя всего-навсего девчонка… потому что ничего больше она из себя не представляет. Но корона, конечно, играет свою роль.

Пиль хочет, чтобы люди вигов были удалены из королевской спальни и их сменили люди тори. Королева не соглашается на это, а Пиль грозится уйти из парламента, если его требование не будет выполнено. Это тупик, результатом которого будет возвращение Мельбурна, который не продержится и нескольких месяцев.

Тогда досрочные выборы станут неизбежны, и даже Ее Величество не сможет этому помешать. В результате, боюсь, удаление лорда Мельбурна окажется неизбежным.

— А каковы будут, по-вашему, результаты выборов, дядя?

— Тут нет никаких сомнений: большинство за Пиля и тори.

Я внимательно посмотрела на него. Это были выборы, которых он ждал. Если бы не скандал, он, конечно, выставил бы свою кандидатуру и, без сомнения, был бы избран. А затем с его силой, деньгами и проницательным умом министерский пост был бы у него в кармане. Будучи же дядей Питером, он не успокоился бы, пока не добрался до поста премьер-министра. А пока он беспечно улыбался, обсуждая все эти события с удовольствием и без всяких признаков сожаления. И все-таки он так страстно желал сделать карьеру, что нашел способ расправиться с Джозефом Крессуэлом. Отвратительный поступок! Как я могла восхищаться им после этого? Я заражаюсь его светскостью или начинаю понимать, что добро и зло в людях неразрывно переплетены?

Дни ускользали один за другим. Я уже спокойно спала по ночам, проявляла больше интереса к еде и одежде. Мы с Еленой ходили по магазинам, покупали одежду для себя и Джонни. На оживленных улицах каждый день можно было увидеть что-нибудь новое.

На меня большое впечатление произвел разносчик пирогов, который бегал по городу с подносом, где лежали дымящиеся пудинги. Он ни на минуту не прекращал обслуживать своих клиентов. Уже ранним утром он доставлял свой товар в различные общественные заведения, и доставлял его горячим, поэтому он и бегал по улицам, чтобы пудинги не успели остыть.

Меня также заинтересовали исполнители баллад.

Они зарабатывали особенно много, если в городе происходила казнь. Своими барышами они были обязаны либо убийству, либо собственным произведениям, которые они выдавали за стихи, написанные накануне казни. Именно своей мрачностью баллады привлекали многих покупателей. Кроме исполнителей баллад мне попадались небольшие группы певцов, исполнявших мадригалы.

Разнеслась весть, что из-за злокачественной опухоли умерла Флора Гастингс. Поэтому она и пополнела, а создавалось ложное впечатление, будто она беременна.

Возмущение общества было огромным. Толпа, столь легко меняющая свои настроения, сделала Флору Гастингс святой мученицей и, естественно, поносила королеву — толпе всегда надо найти виновного. Газеты кричали только об этом. По улицам ходили толпы с плакатами, на которых было написано:

«УБИЙСТВО В БЭКИНГЕМСКОМ ДВОРЦЕ».

Королеву освистывали, когда на улицах появлялась ее карета.

— На похоронах что-то произойдет, — сказал дядя Питер. — Королеве и Мельбурну, наверное, сейчас не по себе. Хуже всего для них, что Флора Гастингс умерла в Бэкингемском дворце и траурный кортеж отправится оттуда. Я готов поклясться, что они уедут с похорон, не дожидаясь того момента, когда толпа станет неуправляемой. Может случиться все, что угодно. Надо полагать, что советники королевы не допустят ее присутствия: это будет небезопасного для Ее Маленького Величества.

Королева, действительно, не присутствовала на похоронах, но послала свою карету. В нее швырнули камень.

— Почему королеву обвиняют? — спросила я дядю Питера. — Мне кажется, она просто слушает своих советников.

— Монарх не должен оказаться на не правой стороне. Конечно, королеву нельзя винить: у нее добрейшее сердце и она сентиментальна. Вся возня была затеяна ее придворными и придворными ее матери. Все не так, как нам кажется на первый взгляд, моя дорогая Аннора! Интриги и вражда подчас коренятся там, где мы меньше всего ожидаем. Не беспокойся, Ее Величество достаточно прочно сидит на троне.

— Но когда ее короновали, все были так безумно счастливы! Подданные, действительно, любили ее тогда!

— Они полюбят ее снова: любовь толпы очень капризная вещь. Она, как погода: на нее никогда нельзя полагаться и всегда надо помнить, как она изменчива.

Удар подстерегает нас всегда внезапно.

Мне казалось, что дядя Питер очень любит меня.

Он часто разговаривал со мной, хотя я была очень молода и неопытна для такого видавшего виды человека.

* * *

Как-то после полудня, когда мы с Еленой вернулись из магазинов, горничная сообщила нам, что в гостиной нас ждут миссис Лэнсдон и какой-то джентльмен. Отдав свертки горничной, мы вошли в гостиную. К своему удивлению, мы увидели Мэтью. Елена вскрикнула, а Мэтью подошел к ней и поцеловал, положив руки ей на плечи Потом он повернулся ко мне.

— Я очень рад видеть тебя, Аннора, — сказал он, взяв меня за руки. — Я слышал… Как жаль, что меня не было с вами, чтобы помочь!

Я тряхнула головой и попыталась отогнать состояние, в которое меня всегда ввергало упоминание о трагедии.

— Как твои дела, Мэтью? Как давно ты вернулся? — спросила я.

— Недавно. Сначала я поехал в Корнуолл: в вашем письме было сказано, что вы там. Я провел там ночь и вернулся.

— Чудесно! — воскликнула тетя Амарилис. — Ты, должно быть, счастлива, Елена? Вы так давно не виделись!

— Как Джонни? — спросил Мэтью.

— Хорошо, — ответила Елена. — Ты, конечно, хочешь его увидеть? Он в детской. Поднимемся?

Когда они ушли, я подумала: «Елена продолжает делать вид, что это обычное замужество, и Мэтью помогает ей».

— По-моему, Мэтью очень приятный молодой человек, — сказала тетя Амарилис, посмотрев на меня. — И такой серьезный До того, как вы пришли, он рассказывал мне о своей книге. Я надеюсь, ее скоро опубликуют. Очень славный молодой человек!

Меня удивил эффект, который Мэтью произвел на семью. Мне он всегда казался безразличным ко всему.

Он никогда не проявлял ни к чему большого интереса, кроме тюремной реформы.

Когда дядя Питер услышал, что Мэтью собрал материалы и уже почти оформил их в виде книги, он захотел посмотреть их, и Мэтью охотно показал.

Прочитав книгу, дядя Питер загорелся.

— Она должна быть незамедлительно опубликована, — сказал он. Предоставь это мне. Надо добиться того, чтобы книга привлекла внимание! Я знаю, как делаются такие вещи. Люди должны узнать об этом зле!

Он, широко улыбаясь, посмотрел на меня, заметив мое удивление: он понимал, что я думаю о делах, которые дядя так долго скрывал. За заинтересованностью дяди Питера, должно быть, крылась какая-то особая причина.

Мэтью был доволен. Не успел он пробыть в доме и нескольких дней, как стал преданным учеником дяди Питера. Он с благоговением внимал его речам: вероятно, он знал о делах дяди Питера, но, как и многие до него, был готов забыть обо всем. Наверное, ему казалось, что человек, которого так волнует тюремная реформа, не может быть плохим.

Дядя Питер действовал быстро. Он нашел фирму, которая была готова опубликовать книгу. Оставалось провести некоторые подготовительные мероприятия.

— Это всегда необходимо, если ты не профессиональный писатель. Чем скорее мы все подготовим, тем лучше.

Мэтью изменился. Я замечала, что он начинает считать брак, на который он пошел только из-за сострадания к Елене, благом. Теперь у него были добрейшая теща, которая готова каждого одаривать своей любовью, и могущественный тесть, который был расположен к нему и с распростертыми объятиями принял его в семью.

Дядя Питер привлек людей для доработки книги, и я не сомневалась, что ему удастся привлечь к ней немалый интерес.

Я начала понимать мотивы дяди Питера, потому что однажды за ужином он сказал:

— Ты понимаешь, Мэтью, недостаточно написать книгу. Сама по себе книга важна: люди читают ее и проникаются негодованием. «Так не должно быть», говорят они, а потом их внимание привлекает что-то другое. Книга будет интересной лишь несколько дней.

Сражение не может быть выиграно одной только книгой!

Мэтью растерянно посмотрел на него:

— Но я думал, сэр, пробудить у людей совесть…

— Так и будет. Но совесть — вещь переменчивая, и повторяю, этого недостаточно. Ты должен отстаивать свое дело перед всей страной, и есть только один способ сделать это.

— Я не понимаю. Нужна другая книга?

Дядя Питер покачал головой:

— Скоро состоятся выборы. Выставить свою кандидатуру в парламент, мой дорогой друг, стать членом парламента, поднять этот вопрос! Это единственный путь: закон может изменить только парламент!

— Я всегда мечтал заниматься политикой! Я считаю, что это реальный путь что-то изменить!

— Отлично! Хочешь мой совет?

— Я был бы очень признателен, вы так добры ко мне!

Дядя Питер улыбнулся:

— Уже сейчас ты должен начать думать о выдвижении своей кандидатуры в парламент!

— Вы считаете, что я могу быть избранным?

— Мы сделаем так, что это будет возможным. В первую очередь, книга вызовет определенное волнение.

— Вы уверены?

— Мы сделаем все, чтобы это произошло: такие вещи нельзя оставлять на волю случая! Ты приобретешь известность! Сейчас тебе нужно обзавестись собственным жильем, небольшим домом в Вестминстере, где-нибудь неподалеку отсюда. Вы с Еленой будете принимать полезных людей. Я кое-что понимаю в таких вещах: успех во всех делах во многом зависит от полезных людей. Это еще не все, конечно, но играет определенную роль. У тебя должен быть дом, уютный, но не очень большой. Такой, какой прилично иметь начинающему молодому политику, чьим главным интересом является благо страны. Для тебя неприемлемы некоторые законы страны, и ты собираешься стать членом парламента, чтобы их изменить. Именно для этого нужны политики. Ты написал книгу, ты побывал в Австралии, чтобы получить сведения из первых рук!

Ты разговаривал с заключенными! Ты легко привлечешь на свою сторону честных избирателей, люди заинтересованы в реформе. Подумай о реформенном биле и тех изменениях, которые он произвел. Если ты хочешь добиться тюремной реформы, существует единственная возможность сделать это — только парламент!

Глаза Мэтью заблестели. Он уже видел себя успешно реформирующим законы страны. Тетя, Амарилис была горда. Она все еще горевала о моей матери, но теперь у нее был зять, который пользовался покровительством дяди Питера и уже стал уважаемым членом семьи. Кроме того, был Джонни. Тетя Амарилис быстро восстанавливала свой обычный жизненный оптимизм.

— Амарилис, — сказал дядя Питер, — мы еще не сделали Елене и Мэтью подарка, не так ли? У меня есть предложение: мы подарим им дом. Я присмотрел один славный, в двух шагах отсюда. Он свободен. Там и палата общин будет под рукой, и они смогут устраивать небольшие приемы без особой пышности. Мы будем приглашать туда нужных людей, и я не сомневаюсь, что книга Мэтью и новые знакомства уменьшат трудности начинающего политика!

За столом все оживились. Я подумала о том, как же умен дядя Питер: он манипулировал Мэтью и уже сделал его своим рабом. Мэтью был простодушным молодым человеком, которого, действительно, волновали страдания других. Мэтью — великолепное орудие для дяди Питера. Ни один человек не усомнится в искренности Мэтью, и это будет на руку дяде.

Я недоумевала, каковы основные мотивы, побуждающие дядю Питера поступать так? Их не могло не быть, он добивался чего-то большего, нежели помощь карьере зятя. Я предположила, что он будет использовать его в качестве своего рупора в парламенте.

Может быть, он надеялся, что Мэтью сможет поспособствовать его собственному выдвижению?

Дядя Питер улыбался мне. Он словно догадывался о моих мыслях, и они его веселили.

* * *

Пару дней спустя я столкнулась с дядей Питером на лестнице.

— Моя дорогая Аннора, — сказал он, — я хотел бы поговорить с тобой.

Я смотрела на него в недоумении.

— Я чувствую некоторую ответственность, — продолжал он, — я твой дядя, а ты — молодая женщина с состоянием. Это означает ответственность, боюсь, слишком тяжелую для твоих хрупких плеч. Я хочу поговорить с тобой наедине, где-нибудь, где никто не помешает. Я знаю такое место. Ты ведь не была еще в харчевне у Бекета?

— У Бекета? Я что-то слышу об этом каждый день от тети Амарилис.

— Бекет работал у нас в конюшне, но всегда хотел иметь собственную харчевню с постоялым двором. Мне нравится, когда у человека есть свое дело. Небольшая помощь, и вот он уже встает на ноги, оправдывая оказанную помощь. Он прекрасно справляется с ролью хозяина, а мисс Бекет превосходно готовит. Время от времени они приглашают нас пообедать. К нему мы и отправимся. Там мы сможем поговорить.

В тот вечер за ужином он сказал:

— Аннора выразила желание посетить харчевню Бекета. Я подумал, что мы с ней могли бы там завтра пообедать.

— Прекрасная идея! — просияла тетя Амарилис. — Его дела идут просто отлично! — Она послала своему мужу один из восторженных взглядов. — Твой дядя Питер был так добр к нему. Уже давненько никто из нас там не был, и я буду рада, если бы кто-нибудь сделал это сейчас, чтобы они не думали, что мы о них забыли.

На следующий день мы отправились на постоялый двор Бекета. Его заведение располагалось в небольшом, но очень приятном доме неподалеку от реки.

Бекеты вышли нам навстречу, и миссис Бекет сказала, что мы как раз вовремя: ростбиф будет готов через несколько минут. Нам предоставили отдельный столик и обслуживали так, словно мы, действительно, были почетными гостями.

Дядя Питер улыбнулся мне:

— Здесь очень мило, и мы можем спокойно поговорить. Мое дорогое дитя, я знаю, что тебе сейчас очень грустно! Ты потеряла людей, которые очень любили тебя, и подумала, что найдешь спасение в замужестве, а потом передумала. Ты очень растеряна, ведь так? Ты не уверена в будущем. Кроме того, ты унаследовала большие владения, которыми необходимо управлять. Я надеюсь, у тебя там надежный человек?

Я кивнула.

— Но тебе придется вернуться, — продолжал дядя Питер. — Я очень любил твою мать, действительно, очень любил, я чуть не женился на ней.

— Она всегда любила моего отца!

— Это было еще до возвращения твоего отца из Австралии, где он отбывал свое наказание. Его выслали на семь лет, а твоя мать была всего лишь ребенком, когда он уехал. Кроме того, она вышла замуж…

— Я знаю эту историю: ее первый муж был инвалидом и умер.

— А твой отец вернулся.

Я в упор посмотрела на него:

— Мать рассказывала мне о том, как вы ее шантажировали.

— Это интересная история! Шантаж — явление нередкое, но я не знаю, часты ли случаи двойного шантажа.

— Не так часты, я думаю.

— А я думаю, что ты считаешь меня негодяем!

Именно поэтому я хотел с тобой поговорить. Я хочу многое объяснить тебе. Ты знаешь, я восхищался твоей матерью больше, чем другими женщинами, которых я знал. Она обладала сильным характером и страстно любила жизнь. Она знала, как надо жить.

Наверное, дядя Питер опять прочитал мои мысли, потому что поспешно продолжил:

— О, не думай, что я с презрением отношусь к тете Амарилис. Я сразу понял, что она создана для меня: она совершенная жена, я очень люблю ее. Да, Амарилис была создана для меня, поэтому я и выбрал ее.

— Кажется, вы все предвидите, однако был один случай, когда ваша интуиция не сработала. Вы не предполагали, что Джо Крессуэл выведет вас на чистую воду? А могли бы предвидеть… после того, что вы сделали с его отцом. Люди не прощают таких вещей!

— Я недооценил Джо! Я решил, что он такой же бесхарактерный, как и его отец, но в нем что-то есть.

Маловато, правда! Ты знаешь, что они всей семьей переехали на север? У них там какое-то дело. Да, они сами выбрали дорогу, по которой идти, как все мы.

— Им ничего не оставалось.

— Они сами в этом виноваты! Ветер бы рано или поздно переменился, а им не хватило чутья и мужества остаться и отстоять себя!

— Как вы?

— Да, как я. Именно об этом я должен сказать тебе, Аннора. Я хочу помочь тебе выбраться из трясины уныния, в которой ты тонешь. Ты так молода, моя девочка! Перед тобой вся жизнь! Я прекрасно понимаю твои чувства. Потерять всех сразу… И потом тебе осталось состояние, и ты решила, что выйдешь замуж. Я думаю, Рольф был бы хорошим мужем. Я понял это сразу, хотя видел его мельком, но прямо на пороге церкви ты передумала. Конечно, ты вольна решать, но мне кажется, ты тоскуешь по нему, не так ли?

— Я не знаю…

— Я думаю, что в данных обстоятельствах сильный человек рядом был бы для тебя кстати. Мне кажется, ты изменишь решение и, в конце концов, выйдешь замуж за Рольфа Хансона.

Я молчала.

— Моя дорогая Аннора, ты не можешь горевать всю жизнь! Ты должна найти счастье. Самое большое достижение в жизни — быть счастливым!

— Странно это слышать от вас! Мне казалось, что для вас главное — сила и деньги!

— Ты права, но деньги и сила — это и есть мое счастье! Другие люди ищут другое, чтобы найти именно то, чего хотят. Только в этом успех, но ты не достигнешь его, если опустишь руки.

— Я знаю, что вы любите манипулировать людьми.

Со мной вы так же хотите поступить?

Он покачал головой:

— Все, чего я хочу, это направить тебя по верному пути. Я вижу, ты смотришь на меня с сомнением, пытаешься понять меня, не так ли? Ты думаешь, что я — человек порочный, светский, циничный, стремящийся к силе, жестокий. Возможно, ты права, но я уверен, что ты не можешь подавить в себе тайную симпатию ко мне.

Я не могла не улыбнуться. Он в точности описал мои ощущения.

— Да, наверное…

Он кивнул:

— Я был уверен, и ты недалека от истины. Я не хочу видеть тебя падающей духом, вянущей на глазах, подавляющей свою индивидуальность, утопающей в своем горе. Ты должна воспрянуть духом и побороть все, Аннора. Я хочу, чтобы ты воспользовалась моим уроком. Ты ведь подумала, что я кончен, когда газеты начали кричать о моих делах, не так ли? Не с одним человеком это произошло бы на моем месте. Посмотри на Джозефа Крессуэла, который убежал, поджав хвост…

Нет, я знал, что должен отстоять себя, и я сделал это… и приобрел еще сверх того!

— Обстоятельства работают на вас: сначала Питеркин с Френсис и их миссия…

— Крессуэл имел то же самое преимущество. В конце концов, Френсис его дочь! Я воспользовался тем, что было под рукой.

— Деньги, которые вы предоставили миссии, вызвали целую бурю откликов в прессе, как я заметила.

А теперь Мэтью?

— Мэтью станет членом парламента! Я собираюсь помочь ему.

— Еще один подарок судьбы!

— Он женился на моей дочери. Создается мнение, что я поддерживаю добрые начинания.

— А когда он станет членом парламента?

— Конечно, я буду давать ему советы! Он очень податливый молодой человек.

— Он будет вашим рабом.

— Ну, что ты, рабство давно уничтожено, ты же знаешь. Я, скажем, буду его наставником. Через пять лет… максимум через семь я буду еще нестарым человеком. Может, тогда мне удастся осуществить то, о чем я всегда мечтал: самому стать членом парламента.

Большего могущества достигнуть невозможно! Издать новые земельные законы, превратить нашу страну в самую могущественную державу!

— Я вижу, вы успешно закладываете фундамент своей будущей карьеры, которая однажды уже была разрушена. Вам пришлось начать все заново, но вы до сих пор уверены в успехе?

— Я очень откровенен с тобой, Аннора, потому что ты оказалась достаточно проницательна, чтобы догадаться о моих планах. Я говорю тебе об этом, потому что хочу показать тебе, чего можно добиться! Я думаю, у тебя не раз были минуты, когда ты думала, что уже никогда не будешь счастлива, но ты можешь быть счастливой и будешь ею! Но это не произойдет, если ты будешь лелеять свои печали. Освободись от них и начни все сначала. Только те, кто может заставить себя подняться и начать все сначала, способен чего-то добиться. Чем дольше остаешься на земле, тем труднее подняться! Я хочу, чтобы ты поняла меня, Аннора!

— Вы слишком добры ко мне, так заботясь о моих делах!

— Я искупаю свой грех перед твоей матерью! Она бы не воспротивилась моему желанию. Это была очень сильная женщина. О, я очень любил Джессику! И вот осталась ты… ее дочь! Помни о том, что я говорил тебе, подумай, как были разглашены мои дела. Я перешагнул через это, как лорд Мельбурн перешагнул через свое прошлое. Ты знаешь, что он пережил два бракоразводных процесса? У него была сумасшедшая жена, которая кичливо выставляла напоказ свою связь с лордом Байроном. Их история стала одним из самых больших скандалов того времени. А что лорд Мельбурн? Он стал премьер-министром и самым обожаемым и дорогим другом королевы! То, что сделал Мельбурн, то, что сделал я, можешь сделать и ты, Аннора!

Он протянул руку через стол и крепко сжал мою.

— Спасибо, дядя Питер, вы очень помогли мне! Не пора ли мне вернуться в Корнуолл?

— Я очень рад, что ты здесь, конечно, но тебе нужно вернуться! Ты должна снова увидеться с Рольфом. Я думаю, ты тоскуешь о нем, я не мог не заметить. И если он все еще ждет тебя, выходи за него замуж! Ты все еще любишь его?

— Я думаю о нем… часто.

— Ты не избавишься от этих мыслей. Я заметил, как ты смотришь на Елену и Мэтью… с грустью.

— Кажется, теперь у них все будет хорошо.

— Конечно, Елена не из тех, кто ищет приключений. Она похожа на свою мать. Ей нужна устроенная жизнь, и она готова подчиняться. Я знаю, как было дело, знаю, что отец ребенка — Джон Милворд, но подвернулся Мэтью и женился на Елене, чтобы облегчить ей жизнь. Он очень милый молодой человек. А теперь, как ты сама видишь, все оборачивается хорошо для него… для них обоих! Когда Мэтью попадет в парламент и сыграет свою роль в проведении тюремной реформы, он вознаградит себя, приобретет уверенность.

Я думаю, что ему предстоит сделать не одно доброе дело. Вспомнишь мои слова: когда он разделается с тюремной реформой, появится что-то другое. Елена будет рядом с ним, мы с матерью ей поможем. Она составит достойную пару для растущего политика. К Джонни в детской присоединятся другие малыши, и Елена поймет, что самой большой удачей в ее жизни было обольщение Джоном Милвордом, а затем замужество с Мэтью исключительно по расчету!

Я не могла не рассмеяться:

— Не думаю, что все будет так просто!

Он серьезно посмотрел на меня:

— Будет, если все пойдет именно так! Ты же видишь, что я этому содействую. А теперь молодой человек из Корнуолла — ты ведь знаешь его всю жизнь! Я помню, мне говорили, что я детстве ты его обожала.

Потом ты выросла и полюбила его. Да, так и было!

Не думай, что ты можешь меня обмануть! А потом по какой-то прихоти ты отвернулась от него только потому, моя дорогая, что потонула в своем горе и не пытаешься вынырнуть! Ты подозреваешь, что он собирался жениться на тебе из-за состояния, так? Конечно, он хочет стать хозяином Кадора, и именно поэтому за будущее поместья можно не опасаться. Если бы у него не возникло такого желания, я был бы о нем невысокого мнения! Неужели Рольф смог бы оказать тебе достаточную помощь в управлении, если бы не был рад тому, что является одним из его хозяев?

— Вы странно рассуждаете…

— Я рассуждаю реалистично. Ты хочешь быть уверенной в том, что он женился на тебе, если бы ты была маленькой торговкой спичками? Но ты не торговка спичками, а если бы и была ею, едва ли можно представить себе, что ты бы встретила Рольфа. Нет, он хочет жениться на тебе, любит тебя, но при этом совершенно необязательно, чтобы он отказался от любви К Кадору! Освободись от своих романтических представлений, попытайся увидеть жизнь такой, какой она является в действительности… и всегда была! Тогда ты поймешь меня. Я пережил не одну бурю. Так же должна поступить и ты, поверь мне!

Если бы дело было только в Кадоре, дядя Питер, может быть, и был бы прав, но мои мысли возвращались в ту ночь.

— Когда я была ребенком, я считала Рольфа самым замечательным человеком на земле, по крайней мере, одним из них. Он разделял эту честь с моим отцом.

Для меня становились праздничными те дни, когда Рольф приезжал в Кадор. А потом произошло одно событие. Был канун самого долгого дня в году. В Корнуолле его отмечают по старым обычаям, уходящим в дохристианское прошлое. Там была одна женщина, которая жила в лесу. Люди говорили, что она ведьма. В тот день они сожгли ее дом. Среди них был один человек, одетый во что-то вроде иезуитского одеяния. Я думаю, что это был Рольф, потому что он показал мне точно такое же одеяние. И все между нами изменилось. Я подумала, что не знаю Рольфа по-настоящему. У меня возникло чувство, что я не могу больше верить никому, даже Рольфу! А утром того дня, который должен был стать днем нашей свадьбы, я поняла, что Рольфу нужен Кадор, и я не смогла выйти за него замуж…

— А с ним ты об этом говорила?

— Мы поговорили с ним об этом на корабле, когда возвращались домой. Рольф сказал, что в то время он был в Бодмине.

— Действительно?

— Я не смогла поверить ему окончательно! О, я поверила, конечно, тогда, но потом у меня появилось столько сомнений. И, наконец, я решила, что Рольф женится на мне из-за Кадора!

— И все из-за этой выходки?

— Выходки?! Такой жестокости я никогда раньше не видела! Если бы там был мой отец, он остановил бы их!

— Давай допустим худшее: что он солгал тебе. Он был молод, а молодые люди так романтичны! Иногда они совершают какие-то вещи под хмельком. Они ведут себя, как сумасшедшие, совершают вещи, о которых потом жалеют! Ты должна понимать и прощать грехи молодости!

— Это была вовсе не пустячная проделка! — Вы бы видели лицо этой женщины… они поступили с ней ужасно!

— Люди иногда теряют контроль над собой! Теперь он мужчина, и ты его любишь! Я уверен, что человек, который любит состояние, не обязательно должен быть плохим. Он не может быть плохим, потому что твой отец хотел поручить ему свои дела перед отъездом!

Хотя, конечно, он всегда мог узнать о состоянии дел, и, если бы возникла необходимость, ему могли сообщить об этом, и он в любой момент мог вернуться.

Даже самый лучший управляющий нуждается в рекомендациях, а теперь они должны исходить от тебя. Это большая ответственность… все эти арендаторы, люди; которые зависят от Кадора… Ты должна справляться со своими обязанностями И быть уверена, что все, созданное твоим отцом и его предками, находится в хорошем состоянии! А Рольф — тот человек, который мог бы тебе помочь. Возвращайся домой и выходи за него замуж, если он захочет после того, как ты с ним поступила. Он захочет… ради Кадора!

— Дядя Питер, вы удивительный человек! Я никогда не думала, Что мы с вами можем вот так поговорить!

— Грешники — более мягкие люди, чем святые! Это другой урок, который ты должна усвоить. Я знаю много потрясений и поэтому понимаю, как легко они могут разразиться для каждого! Воспользуйся моим советом: возвращайся, поговори с ним, расскажи ему о своих сомнениях, как ты рассказала мне. Я бы хотел, чтобы твоя жизнь устроилась! Я уже сказал: я чувствую ответственность за тебя, потому что любил твою мать! И тебя люблю тоже! Он улыбнулся и поднял бокал:

— За успехи Анноры! Пусть ей сопутствует только удача! И позволь мне сказать, что если ты воспрянешь духом, то так оно и будет. Это закон природы, а теперь я должен отвезти тебя обратно, потому что меня ждет встреча.

— Спасибо, дядя Питер, вы мне очень помогли.

Он, действительно, помог мне. Я чувствовала, как меняется мое настроение. Действительно ли я придавала слишком большое значение той ночи? Я пыталась выбросить из памяти перекошенное лицо старой женщины и пламя, полыхающее на крыше ее дома.

Юношеская выходка? Нет, жестокое, преступное деяние, и только человек, который носил в себе жестокость, мог участвовать в таком деле. Но Рольф не был там, я должна верить ему!

А Кадор? Дядя Питер был прав: конечно, он любил Кадор, всегда любил его. А я любила Рольфа. Не сравнивала ли я с ним остальных: Джо, Грегори Доннелли?.. И всегда я думала: «И все-таки Рольф намного лучше!» И, несмотря на это, я отвернулась от Рольфа. Я подумала о том, каким был Рольф в последнюю нашу встречу — холодный, отстраненный, словно он больше не любил меня, и это было естественно после того, что я сделала.

Допустим, я вернусь. Допустим, я скажу ему о своих сомнениях. Допустим, мы поговорим — мы поговорим обо всем, что касается той ночи и его любви к Кадору, — поговорим откровенно, как, к своему удивлению, я смогла поговорить с дядей Питером.

Посмотрим, что будет.

* * *

Елена, казалось, начинала чувствовать удовлетворение от жизни. Я отправилась вместе с ней и тетей Амарилис осматривать дом в Вестминстере. Дом оказался очень славным и понравился Елене. В ее голове уже возникали разные планы, на удивление оживленно она говорила о том, каковы будут гостиная и столовая, а как заблестели ее глаза, когда Елена заговорила о том, где будет детская!

— Джонни здесь очень понравится, — сияя, говорила тетя Амарилис.

Все происходило именно так, как она хотела, и ее удивительный муж собирался купить дом для Елены и ее мужа. Более того, дядя Питер был заинтересован в будущем Мэтью, а это значило, что он обеспечит своему зятю блестящую карьеру.

И только когда она обернулась ко мне, ее глаза выражали печаль. Конечно, она помнила о моей матери, о моей трагической потере, о том, что я отказалась от жениха, чуть ли не дойдя до алтаря.

«Дядя Питер прав, — подумала я. — Я позволила завладеть собой одной-единственной мысли, стала циничной, стала отыскивать корыстолюбивые мотивы в поступках людей». Я вспомнила о том, как моя мама говорила, что у Амарилис всегда будет хорошо, потому что она просто не замечает того, что плохо. В этом было много правды. Теперь и дочь, и сын тети Амарилис были хорошо устроены. Эмоции, которые еще недавно владели ими, когда завистливые люди попытались выбить почву из-под ног дяди Питера, были позади. Никто не мог причинить зла дяде Питеру, как бы ни старался. Каждый теперь должен видеть в нем замечательного человека.

Я подумала о выборе дяди Питера. Он сказал, что чуть не женился на моей матери. Я сомневалась в том, чтобы она согласилась, но если бы так случилось, едва ли у дяди Питера был бы спокойный брак. Он выбрал Амарилис, потому что именно такая жена ему и была нужна. Какой муж не будет доволен женой, которая считает его совершенством? Наверное, такие женщины попадаются нечасто, и не было ничего странного в том, что одна из них стала женой дяди Питера.

И то, что дядя сказал мне, было правдой: мы с Рольфом принадлежим друг другу, а Кадор принадлежит нам. Именно тогда, когда мы осматривали дом вместе с Еленой и тетей Амарилис, я сказала себе: «Вернись назад, встреться с Рольфом, проси у него прощения за то, что сделала, и поговори… Поговори с ним искренне, расскажи ему подробно о своих сомнениях!» Это решение значительно подняло мой дух.

Когда я сказала Елене, что решила вернуться в Корнуолл, она погрустнела, но больше не цеплялась за меня, не просила меня остаться, как когда-то, что свидетельствовало о перемене в ее жизни. Елена и — Мэтью становились все ближе, она с энтузиазмом готовилась переехать в новый дом, обсуждала с матерью подробности приемов, которые они будут устраивать, и даже составляла список людей, которые будут их гостями.

* * *

Несколько дней спустя после обеда с дядей Питером, спустившись вниз, я обнаружила два письма, пришедших на мое имя. Оба они были из Корнуолла: одно от Рольфа, другое от «Йорка, Тамблина и компании» — адвокатов, занимающихся нашими делами после смерти отца Рольфа.

Помедлив, я решительно открыла письмо от адвоката.

«Уважаемая мисс Кадорсон!

Возникло чрезвычайное и тревожное обстоятельство. Это трудно объяснить в письме, и я полагаю, что Вам следует немедленно вернуться в Кадор.

Уверяю Вас, что это дело огромной важности, и Вы должны выехать немедленно.

Ваш покорный слуга Джеймс Тамблин.»

Я была озадачена. О чем могла идти речь, и почему так таинственно?

Я взяла письмо Рольфа.

«Моя дорогая Аннора!»

Я почувствовала неимоверное облегчение. По крайней мере, он назвал меня дорогой Аннорой. Значит, он не может меня так ненавидеть и презирать, как я боялась.

«Это совершенно чрезвычайное дело. Я не могу поверить в то, что это правда. Джеймс Тамблин, как я знаю, должен написать тебе. Я считаю, что тебе необходимо вернуться. Это дело потребует пристального рассмотрения, как ты сама убедишься…»

«Как я могу в этом убедиться, если не знаю, в чем дело?» — подумала я.

«Боюсь, что во время нашего последнего свидания я был слишком потрясен, и ты не нашла во мне должного сочувствия. Аннора, мы должны забыть обо всем, это в прошлом. Я до сих пор не понимаю всего, но пытаюсь об этом не думать.

Я хочу, чтобы ты знала, что если тебе понадобится моя помощь в этом деле, я всегда к твоим услугам. Помни о том, что я изучал юриспруденцию, поэтому ты можешь позвать меня в любое время, когда сочтешь, что я смогу быть полезен.

Не беспокойся, наши отношения будут продолжаться, как будто ничего не произошло. Я уверен, что это смешное притязание окажется фальшивым.

Я надеюсь, что мы сможем остаться добрыми друзьями.

Твой Рольф.»

Я перечитала оба письма, их таинственность сводила меня с ума. Что могло случиться? Я должна узнать об этом, необходимо без промедления вернуться домой.

* * *

Когда я сообщила о содержании письма поверенного, все были заинтригованы.

— Вы видите, — сказала я, — мне нужно ехать немедленно!

Дядя Питер сказал, что я не должна ехать одна. Он бы поехал со мной, если бы не важное дело, которое требовало его присутствия. Он решил послать со мной миссис Эгхам и ее мужа, который был одним из конюхов дяди Питера.

— Жаль, что к вам до сих пор не проложена железная дорога, — сказал он. — Прошло уже около пятнадцати лет с тех пор, как первый поезд проделал путь от Стоктона до Дарлингтона. Тогда все, конечно, смотрели на это скептически, но потом стали ожидать чудес. А теперь, если вам нужно из Лондона попасть в Бирмингем, вы должны сойти с поезда и пересесть на извозчика. Но у вас будет удобный экипаж, и миссис Эгхам — приятная женщина. Когда ты планируешь выехать?

— Завтра!

* * *

Итак, я попрощалась с ними и отправилась с четой Эгхамов, которые должны были провести в Кадоре один или два дня, а затем вернуться в Лондон. Поездка прошла без приключений, и в должный срок я прибыла в Кадор. Меня всегда охватывало волнение при первом появлении его башен, а сейчас, может быть, особенно, потому что я была единственной хозяйкой Кадора.

Мы приехали ранним вечером. Нас уже ждали.

Исаак, миссис Пенлок, Боб Картер и несколько слуг находились в холле. Я заметила скрытое волнение в доме и знала его причину: все догадывались, что происходит что-то очень важное.

— Мистер Тамблин сказал нам, что вы возвращаетесь, — сказала миссис Пенлок. — Мы не знали точно, когда именно, но ваша постель и все остальное готово.

— Я получила достаточно встревоженное письмо от мистера Тамблина, сказала я, переводя взгляд с Исаака на миссис Пенлок. — Вам что-нибудь известно?

Они покачали головами.

— Мы только знаем, что адвокат хотел видеть вас, мисс Кадорсон, сказал Исаак.

— Я подумала, что в доме что-нибудь не в порядке… крыша или еще что-то в этом роде.

— Крыша в полном порядке, — сказал Боб Картер, — я за этим слежу.

— Все остальное тоже в порядке, насколько нам известно, — добавила миссис Пенлок.

— Между прочим, мистеру и миссис Эгхам понадобится комната. Кроме того, они должны поесть.

— Мы догадывались, что вы приедете не одна, мисс Кадорсон, — сказал Исаак.

-..и все приготовили, — закончила миссис Пенлок.

Я рано ушла к себе, поездка была изнурительной.

Я решила, что утром первым делом отправлюсь к адвокату.

Поднявшись рано утром, я позавтракала и поехала верхом в город. Мне хорошо было известно, где находится контора Йорка и Тамблина, потому что некогда там работал отец Рольфа.

Мистер Тамблин облегченно вздохнул, увидев меня.

— Проходите, мисс Кадорсон. Как я рад, что вы, наконец, здесь! Это очень тревожное обстоятельство.

Вы не откажетесь от бокала вина… или, может быть, шерри?

— Нет, спасибо. Я готова услышать, что произошло.

— Представьте себе, еще ничего не известно, но если эта женщина сможет доказать свою правоту, это будет значить, что вы лишаетесь всего… почти всего!

— Пожалуйста, не скрывайте от меня самого худшего.

— Сюда прибыла одна женщина. Сейчас она остановилась на постоялом дворе Англера. Она собирается предъявить права на Кадор!

— Предъявить права? Что вы имеете в виду? Как она может это сделать?

— Ее история состоит в том, что ваш отец женился на ее матери в тысяча восемьсот четырнадцатом году в Австралии, что она является его законной дочерью и поэтому наследницей всего состояния!

— Но это смешно!

— Я тоже так подумал, но ваш отец, действительно, был в это время в Австралии, и она говорит, что у нее есть доказательство!

— Доказательство? Какое?

— Свидетельство о браке!

— Это чушь! Мой отец женился на моей матери…

— Она говорит, что если даже он и женился, вернувшись в Англию, вся эта церемония была фиктивной, потому что до этого он уже был женат на ее матери.

— Это совершенно невозможно! Столько лет назад!

Где она была до сих пор? Почему не заявила об этом раньше? Почему она дождалась его смерти, прежде чем сделать это? О чем она думала все эти годы?

— Она сказала, что ей было неизвестно, где он, и только, прочтя в газетах о том, что он утонул, приехав в Австралию, она поняла, что это именно он. Она ничего не знала о его состоянии и титуле. Она говорит, что когда прочитала о его гибели вместе с женщиной, считавшейся его женой, и незаконным сыном в «Сидней-Газет», у нее не осталось никаких сомнений. Она была уверена, что читает о своем собственном отце, потому что в статье было рассказано о его судьбе: о том, как он был выслан на семь лет за убийство человека, хотевшего изнасиловать молодую цыганку; как, отбыв свой срок, он узнал о том, что в Англии его ждет обширное состояние и титул; как он покинул Австралию и вернулся в Англию. Она была совсем маленькой, когда он уехал, и почти не помнит его, но ее мать часто ей о нем рассказывала. Она говорит, что когда он стал обладателем большого состояния, то решил забыть свою жизнь в Австралии, поэтому он просто сбежал и вернулся в Англию, а там женился.

Но она настаивает на том, что это недействительный брак.

— Она прочла в газетах… вы не думаете?..

— Я понимаю, что вы имеете в виду, мисс Кадорсон! Она прочла о том, что случилось, в газетах и решила, что ей удастся этот обман. Ваш отец, действительно, был в Австралии, а затем вернулся в Англию.

Она знала об этом, у нее были факты. Вы это имеете в виду? Но то, что она говорит, вполне возможно!

— Я не верю ни одному слову!

— Мне тоже не хочется верить, но эта женщина говорит, что у нее есть брачное свидетельство, в котором ясно говорится, что брак с Джейком Кадорсоном имел место. Это не очень обычное имя, и это вполне могло произойти, когда ваш отец был там.

— А это, действительно, брачное свидетельство?

— Нам предстоит его исследовать, но я нахожу, что положение очень тревожное.

— Что это за женщина?

— Молодая, немного старше вас, как и должно быть… В ее истории, несомненно, есть зерно правдоподобия.

— Но вы только представьте себе, если выяснится, что она говорит правду?..

— Боюсь, что она предъявит права на ваше состояние!

— Вы хотите сказать, Кадор будет ее?

Он мрачно посмотрел на меня:

— Может быть, можно что-нибудь устроить?

— Что именно?

— Поскольку вы всю жизнь прожили в Кадоре как законная дочь своего отца, может быть, нам удастся что-нибудь сохранить? Трудно сказать, это должен будет решить суд. Я подумал, что не мешало бы кое с кем посоветоваться. Вы можете попытаться оспорить дело.

— Я не могу поверить в то, что мой отец женился на женщине, а потом покинул ее только потому, что унаследовал свое родовое имение!

— Трудно поверить, но люди совершают самые неожиданные поступки. Он был там, был узником, его жизнь была тяжелой. Может быть, он иногда думал, что останется там навсегда? Он приобрел участок земли и работал на нем, когда до него дошло известие с родины. Может быть, он подумал, что его жена — если она действительно ею была — не создана для того, чтобы жить в его родовом доме и вообще в Англии?

Вполне возможно, что он решил порвать все связи со страной своего заключения?

— Отец бы ее не бросил! Он не вернулся бы и не женился на моей матери!

Мистер Тамблин вздохнул.

— Единственное, что нам предстоит установить, действительно ли это свидетельство или нет! Мое мнение таково, что от этого будет зависеть многое.

— Где оно находится?

— Она тщательно его хранит, понимая, что ее дело полностью основывается на нем. Когда придет время, она пустит его в дело, но, боюсь, что оно достанется не мне, потому что она знает, что я держу вашу сторону.

— Что она за женщина?

Мистер Тамбдин помолчал.

— Она… да… Про нее не скажешь, что она — дочь вашего отца…

— Что же нам делать?

— Я хочу установить подлинность свидетельства!

— Об этом еще кто-нибудь знает?

— Я решился рассказать мистеру Хансону: он разбирается в законах. Один раз мы с ним случайно обменялись мнениями по поводу какого-то дела, и с тех пор я часто с ним советуюсь. Очень часто речь идет о здешних людях, а он здесь всех хорошо знает, это помогает.

— Он написал мне, но ни словом не обмолвился, о чем именно идет речь!

— Да, он действует осмотрительно.

— Значит, нам остается ждать результатов освидетельствования?

Он кивнул:

— Она принесет его завтра. С ней будет адвокат.

Наверное, вам тоже стоит присутствовать. И, если вы не возражаете, я приглашу мистера Хансона.

Я сказала слабым голосом:

— Нет, я не возражаю.

— Это очень большое потрясение для вас, мисс Кадорсон, и так скоро после трагедии… Но не будь ее, не было бы и ничего этого. Как ужасно!

— Я пойду, мистер Тамблин, — сказала я. — Увидимся завтра утром.

Я вышла на улицу, села на лошадь, выехала из города и поехала вверх по холму, по направлению к Кадору.

Потом я свернула в сторону. Я не могла сейчас видеть собственного дома. Я всегда так гордилась им.

Наш дом… а теперь только мой. Но как надолго?

Может ли все быть правдой? Нет, мой отец никогда не бросил бы ту женщину! Он никогда бы не женился на моей матери фальшивым браком! Это было не в его характере, она лжет! Мне было ясно, что произошло: «Сидней-Газет» подробнейшим образом описала историю моего отца. Эта женщина наверняка прочла о том, как он прибыл в Австралию отбывать свой срок, как приобрел небольшой участок земли, которую он и обрабатывал в то время, когда пришло известие о наследстве. Романтичная история, одна из тех, какие нравятся газетчикам. И ей ничего не стоило сфабриковать свою историю: женитьба, бегство и исчезновение из Австралии на долгие годы, которые он блестяще прожил в Англии, где снова женился, прочно обосновался и обзавелся семьей. Мне было понятно, каким образом эта идея переросла в бессовестный замысел и, ввиду большого расстояния между Австралией и Англией, вполне могла сойти за правду.

Я задавала себе вопрос, что происходит с моей жизнью? Я пережила тяжелейшее потрясение от потери семьи, и так внезапно Они покинули меня в то утро, будучи безупречно здоровыми, и я никогда больше их не увидела Я потеряла Рольфа из-за своей неуверенности, и теперь я могла потерять собственный дом!.. Казалось, что судьба собирается лишить меня всего самого дорогого!

Я не могла поверить, что все это происходит на самом деле. Не может быть, чтобы моя мама была ненастоящей женой моего отца и что я незаконная дочь, а Джекко — незаконный сын. Это был какой-то дурной сон!

И все-таки мистер Тамблин считает, что это могло быть в действительности.

Я проехала несколько миль, совершенно не думая о том, куда еду, и подъехала к домику Крофта, словно какая-то рука привела меня туда, потому что его существование вдруг наполнилось для меня особым смыслом.

Это был маленький домик на границе наших владений. Моя мать купила его десять лет назад. Забеременела одна из горничных, а отцом будущего ребенка был рабочий с одной фермы — Крофт. Их необходимо было быстро поженить, и моя мама купила для них дом. Таким образом, дом был собственностью моей матери и, очевидно, не принадлежал к владениям отца.

Какая странная мысль! Если окажется, что та женщина права, это место станет моим единственным домом в Корнуолле!

Я объехала вокруг дома. Он был пуст, потому что семья Крофтов еще перед нашим отъездом в Австралию перебралась на север Англии. Кузен хозяина предложил ему долю на своей ферме, а после них в доме не поселился никто. Какая абсурдная мысль! Конечно, обман этой женщины будет раскрыт!

* * *

Вернувшись в Кадор, я вызвала в гостиную миссис Пенлок и Исаака. На их лицах читалось ожидание. Я сразу же сообщила им новость:

— В округе появилась женщина, которая говорит, что является дочерью моего отца и что он женился на ее матери до того, как женился на моей! Она заявляет, что Кадор принадлежит ей!

Даже миссис Пенлок была ошарашена.

— Конечно, ей придется доказать свою правоту, — продолжала я. — И, если ей это удастся, здесь произойдут большие изменения: дом перестанет принадлежать мне!

Исаак совершенно побелел и выглядел потрясенным.

Миссис Пенлок прошептала:

— О, это ужасная женщина… если она такое говорит. Это наглая ложь, вот что это такое.

— Так думаю и я, миссис Пенлок, — сказала я. — Я надеюсь на это Такие заявления, конечно, должны быть тщательно проверены, но мистер Тамблин допускает такую возможность. Она говорит, что у нее есть доказательство. Было бы неплохо, если бы вы заранее предупредили слуг. Они догадываются о том, что что-то происходит, и я думаю, что лучше им узнать правду, чем питаться слухами. Особенно потому, что это может сильно повлиять на их будущее.

Миссис Пенлок кивнула:

— Не обращайте никакого внимания на эту злодейку, мисс Кадорсон.

— К несчастью, миссис Пенлок, я должна думать об этом… пока ее не изобличили во лжи.

— Ее изобличат, не сомневайтесь в этом.

Я горячо молилась, чтобы так оно и было.

* * *

Я не могла себя ничем занять. Когда я ходила по дому, я думала: «Может быть, у меня нет на него никаких прав? Может быть, я должна покинуть его?»

На следующий день я отправилась в контору адвоката, где меня встретил погрустневший мистер Тамблин.

— Входите, мисс Кадорсон. — И потом прошептал:

— Она здесь… а также мистер Хансон. Я представлю вас немедленно.

Рольф взял мои руки и, крепко сжав их, посмотрел в лицо.

— Доброе утро, Аннора, — сказал он, а на его лице я прочитала, как расстроен и печален он был из-за происходящего.

Мне стало гораздо легче в его присутствии.

А потом я увидела ее. «О нет, — подумала я, — Она не может быть дочерью моего отца».

Женщина была высокая и пышнотелая, с крупными чертами лица, большими голубыми глазами и пышными волосами рыжеватого оттенка. В ней чувствовалась агрессивная напористость. «Нет, нет, — опять подумала я. — У него никогда не было такой дочери».

— Это мисс… Мария Кадорсон, — представил мистер Тамблин. — А это… мисс Аннора Кадорсон.

Она коротко засмеялась:

— Да, вероятно, мы сестры… или полусестры, если хотите.

Я не ответила, не могла с этим согласиться.

Мистер Тамблин продолжил:

— Я уже сообщил мисс Анноре Кадорсон о ваших притязаниях. Она считает, что это невероятно, поскольку хорошо знает своего отца.

— А я никогда не знала его, — обратилась она Ко мне. — Он уехал, когда я была совсем маленькой. Он бросил мою мать и предоставил ей воспитывать меня самостоятельно.

— Мой отец был человеком, который всегда выполнял свои обязательства! — воскликнула я.

— Да, вероятно, это был единственный случай, когда он о них забыл.

Мистер Тамблин кашлянул и вмешался:

— Адвокат мисс Марии Кадорсон будет с минуты на минуту. Он принесет с собой брачное свидетельство, о существовании которого было заявлено. Мало что можно сказать, пока документ не изучен и пока не будет доказана его подлинность.

Женщина посмотрела на меня, и выражение ее лица смягчилось:

— Не думай, что я не догадываюсь о твоих чувствах. Это для тебя, вероятно, ужасная новость. Я знаю, что это за дом и что это за владения. Моя мать часто мне о них рассказывала. Вы знаете, мой отец, не переставая, говорил о них, хотя тогда и не знал, что станет здесь хозяином. Он ушел из дома к цыганам.

Они не ладили с братом, который всегда относился к отцу неприязненно. Но все переменилось, когда имение стало его собственностью. Он отбыл свой срок и стал свободным человеком. Он смог вернуться в Англию и вступить в наследование, но не хотел брать с собой меня и мою мать… поэтому он просто исчез.

— Здесь какая-то ошибка. Мой отец никогда бы так не поступил.

— О, он так и сделал. Моя мать осталась брошенная, с ребенком на руках. Она вернулась к своему отцу: это было ее спасением. Но ее место здесь, в Кадоре, о котором она так много слышала. Она часто говорила мне, что у нее такое чувство, будто она побывала там. Он много рассказывал об этом доме: о бывшей подземной тюрьме, где г сейчас хранят пищу, потому что там было холодно; о кухнях с огромными вертелами и о прачечных. Мать упоминала о столовой, украшенной шпалерами, изображавшими войны Алой и Белой розы, о великом восстании… Эти рассказы произвели на мою мать большое впечатление, и мне захотелось побольше узнать об этих событиях. Трудно поверить, что она никогда тут не была. По ее словам, мой отец был прекрасным рассказчиком.

Я слушала ее ошеломленно: она точно описывала Кадор.

— Что поразило меня больше всего, — продолжала она, — так это то, что они называли «смотровыми щелями». Я не могу дождаться, чтобы увидеть их своими глазами. Я сгораю от желания посмотреть через эти щели вниз, на церковь и холл. Я хочу прогуляться по стене и посмотреть оттуда на море, но я уверена, что смотровые щели понравятся мне больше всего.

Я подумала: «Она знает дом. Она знает его в подробностях. Как это возможно, если не…»

Она заметила, какой эффект произвели на меня ее слова, и ее глаза злорадно сверкнули.

Она продолжала:

— Мама пыталась плести кружева. Она говорила, что плетеные кружева были в столовой на стульях.

Она называла их «кружевами королевы Анны», — Она улыбнулась. — Мама часто говорила, что отец мог бы показать ей то, о чем так много рассказывал.

Мистер Тамблин смотрел с беспокойством. Я видела, что Рольф тоже смущен, потому что она дает точное описание Кадоре, а узнать об этом она могла только от человека, который его хорошо знал.

Стало немного легче, когда пришел адвокат Марии.

Она представила его как мистера Триллинга. Он приехал вместе с ней из Сиднея, Он тоже узнал обо всем из газет, без сомнения. В то время об этой истории говорил весь Сидней: человек, который был выслан на семь лет, отбыл наказание, а затем вернулся, чтобы найти свою смерть. Этот случай не мог не привлечь всеобщего внимания. Мистер Триллинг сказал, что нет никакого сомнения в том, что мисс Мария Кадорсон говорит правду, и брачное свидетельство это подтвердит.

Самый драматический момент настал тогда, когда он достал свидетельство. Мистер Тамблин порывисто схватил его, и они с Рольфом стали изучать бумагу.

Я увидела замешательство на их лицах.

— Кажется, это подлинный документ, — произнес мистер Тамблин.

Рольф посмотрел на меня с глубоким состраданием, что подтвердило мои худшие опасения.

— Конечно, — добавил мистер Тамблин, — документ предстоит изучить более тщательно.

— Могу я тоже посмотреть? — спросила я.

Документ оказался у меня в руках. Я уставилась на имена: Джейк Кадорсон и Хильда Стилмэн. Стилмэн…

Имя звучало очень знакомо.

— Она была твоей матерью? — донеслись до меня звуки собственного голоса. — Хильда Стилмэн?

— Да, моего дедушку звали Том Стилмэн. У него было приличное состояние. Его имение называлось Стилмэнс-Грик… Оно названо его именем, потому что вокруг не было ни одной живой души, когда он приехал туда.

— Где оно находится? — спросил мистер Тамблин.

— К югу от Брисбена, почти на самой границе Нового Южного Уэльса и Квинсленда.

Все закружилось у меня перед глазами. Я вспомнила тот день, когда разбирала вещи родителей и нашла маленькую записную книжку, которую когда-то сама подарила отцу. Я отчетливо вспомнила запись: «Стилмэнс-Грик, на границе Нового Южного Уэльса и Квинсленда».

У отца был этот адрес. Он спрашивал Грегори Доннелли, как туда добраться. Хильда Стилмэн вернулась к своему отцу, оставшись одна… Именно там и выросла Мария… Мой отец знал о ее местонахождении и собирался поехать туда. Что это значило?

Только одно: он знал о Стилмэнс-Грик, о доме девушки, которая заявляет, что является его дочерью.

Что он собирался сделать? Возместить ей каким-то образом свое отсутствие? Или просто хотел увидеть свою дочь? Неужели это была истинная причина того, что он так хотел поехать в Австралию?

Мария говорила о Кадоре, как будто была здесь и все видела своими глазами. Ответом на это может быть только одно: она сказала правду. Она законная дочь моего отца, а я — незаконная. Я не имею никаких прав на Кадор. Я не только потеряла своих родителей и брата, но мне предстояло лишиться и дома.

ОТКРЫТИЕ

Тех месяцев мне никогда не забыть: это было самое тяжелое испытание из всех, которые мне выпали. Здравый смысл свидетельствовал, что Мария говорит правду, но все мои чувства протестовали против этого.

Мой отец никогда бы не поступил так с ней и ее матерью. Я могла понять, что даже если он, действительно, женился на той женщине, то понимал, что совершил роковую ошибку и перспектива возвращения с ней в Англию приводила его в замешательство. Она не была создана для жизни в Кадоре. Может быть, он и хотел расстаться с ней, но никогда бы не поступил так, как это было представлено.

Дело вынесли на суд. Мистер Тамблин сказал, что это необходимо: я не должна просто так уступить свое состояние женщине, которая явилась неизвестно откуда и предъявила на него свои права. Именно суд должен был разобраться в этом деле и вынести свое решение.

Все дни Рольф находился рядом со мной. Он был совершенно потрясен развитием событий. Мне хотелось обратиться к нему, сказать, как я несчастна. Но между нами существовал барьер. Рольф помогал мне, советовал, отдавал мне свои знания, свое сострадание, но близости, которая возникла между нами когда-то, больше не было.

Он согласился с мистером Тамблином в том, что дело должно слушаться в суде. Мне же была ненавистна эта мысль.

Эта женщина прекрасно рассказывала свою историю. Казалось, все совпадает в мелочах. Ее мать встретила моего отца — так начинался ее рассказ — в отеле Сиднея, где та работала буфетчицей. Они сблизились.

Он отбыл срок своего наказания и приобрел небольшой участок земли, который находился в нескольких сотнях милях к северу от Сиднея. У них родилась дочь — Мария. Потом пришло известие о наследстве, которое ему досталось. Он скрыл это от своей жены, но сказал ей, что собирается продать имение человеку, которого звали Томас Доннелли. Потом они вернулись в Сидней, где, как она думала, они будут жить, пока не приобретут другой участок земли. Но отец оставил ее в Сиднее, и больше они не встречались Он не оставил ей ничего, ни единого гроша. Единственное решение для нее — это вернуться к отцу, в Стилмэнс-Грик. Там Мария и выросла, и, если бы кто-то попытался назвать ее незаконнорожденной, у нее был документ, который это опровергал.

Когда газеты заговорили о сэре Джейке Кадорсоне, сообщив историю его прошлого, Мария поняла, что это был ее отец, который покинул их с матерью столько лет назад. Она узнала о существовании имения в Корнуолле и посоветовалась со своими друзьями. Они посоветовали ей получить то, что принадлежит ей по праву. Именно этого она и добивалась.

Брачное свидетельство тщательно исследовали, и было вынесено решение, что это — подлинный документ.

Ее адвокат напомнил суду о том, что Джейк Кадорсон был всегда легкомысленный в отношении женщин.

Известно, что у него есть незаконная дочь, которая родилась в Кенте в тот самый год, когда он был выслан в Австралию. Об этом ребенке заботились другие, а это ни в малейшей степени не волновало, насколько она обеспечена.

Наш адвокат заметил, что он не знал о ее существовании, и в любом случае тогда он ничего не мог для нее сделать.

Скоро я стала понимать происходящее. Казалось, все вооружились против моего отца. Рассказ Марии прекрасно совпадал со всем, что произошло. Вспомнили, что преступление моего отца состояло в том, что он убил человека, который, по его словам, пытался изнасиловать цыганскую девушку.

Все поносили его. Этого я не могла вынести. Чтобы доказать правоту этой женщины, нужно было представить моего отца циничным охотником за женскими юбками.

Я с самого начала поняла, что мы проиграем дело.

Рассказ Марии был очень правдоподобен, и мне приходилось согласиться с тем, что если бы я не знала своего отца и смотрела на дело со стороны, я бы, скорее всего, поверила ей. И ей удалось доказать, что она — дочь Джейка Кадорсона и является полноправной наследницей Кадора.

После вынесения приговора она подошла ко мне:

— Я не хочу торопить тебя. Могу себе представить, каково тебе сейчас. Ты, наверное, захочешь забрать кое-какие вещи? Можешь оставаться, пока не подыщешь себе что-нибудь.

— Я уеду в Лондон, — ответила я ей. — Я хочу уехать отсюда.

В доме царила мрачная атмосфера, слуги были обеспокоены. Им совсем не нравилось, что у них теперь будет новая хозяйка. Раньше я не понимала, насколько они мне преданы.

Приехали дядя Питер и тетя Амарилис, чтобы увезти меня в Лондон, и через несколько дней мы уехали.

Я не имела ни малейшего представления о том, что будет дальше. По временам во мне вспыхивал неистовый гнев, потом он сменялся апатией. Меня приводила в отчаяние репутация, которую создали моему отцу Я знала, что он провел бурную молодость, знала, что он был отцом Тамариск, и она, действительно, родилась в результате случайной встречи, но он никогда бы не бросил собственную жену и ребенка Он никогда бы не устроил шутовское представление из женитьбы на моей матери. Пусть даже все свидетельства были против него, в глубине души я знала, что это не так.

Тетя Амарилис была очень печальна. Еще раз ей представился случай усомниться в том, что жизнь устроена так уж хорошо. Дядя Питер был задумчив.

Я знала, что он думает о том, как оспорить приговор.

Конечно, он никогда не принял бы поражения, но я заметила по некоторым признакам, что он, как и большинство, считал моего отца виновным во всем.

«Помоги мне Бог, — молилась я. — Если бы мы не поехали в Австралию, ничего бы не произошло».

* * *

Елена встретила меня тепло, как и Питеркин с Френсис, которые с тех пор, как поженились, были полностью поглощены своей работой. Елена тоже изменилась. Теперь она приняла на себя роль хозяйки и утратила всю свою прежнюю застенчивость. Она была снова беременна и поэтому очень счастлива. Книгу Мэтью опубликовал и она привлекла внимание, какого и ожидал дядя Питер. Мэтью собирался выставить свою кандидатуру на выборах, которые должны были состояться в скором времени.

— Из-за этого мы все страшно заняты, — ,говорила Елена. — Начинается широкая кампания, отец предоставляет деньги. Он считает, что Мэтью наверняка добьется места в парламенте, ведь после выпуска книги он стал известен.

Она с состраданием отнеслась ко мне:

— Мы каждый день следили за ходом дела. Мама хотела сразу привезти тебя сюда, но ты, конечно, должна была присутствовать там. Отец считает, что это дело должно было рассматриваться в Лондоне, а не в провинциальном суде. Он думает о том, как устроить второе слушание.

Она с беспокойством посмотрела на меня, и я покачала головой:

— Суд уже вынес приговор, и его не изменят. А я не выдержу этого еще раз.

— Но, Аннора, неужели ты веришь, что это правда?

— Я никогда в это не поверю, — убежденно сказала я.

Хотя она успокаивала меня, но я почувствовала, что она поверила, как и другие, в виновность моего отца.

— Каковы твои планы? — спросила Елена.

Я искренне ответила:

— Не знаю.

— Наш дом всегда был твоим домом. Я думаю, что Тамариск и Джонатан будут рады видеть тебя в Эверсли.

— Я должна подумать, Елена. Пока не знаю, что буду делать.

Дядя Питер тоже обсуждал со мной мое будущее.

Он был реалистичен и четок, как всегда. Он считал страшным несчастьем потеряю Кадора. Это задело его очень глубоко. Когда же я заговорила о том, какую репутацию суд создал моему отцу, он только пожал плечами:

— Сейчас ему уже все равно.

— Но, дядя Питер, вы ведь не можете поверить?..

Он нахмурился:

— Я могу поверить в то, что он должен был понять, что совершил большую ошибку, женившись на той женщине. Но, насколько я его знаю, он не мог оставить ее ни с чем. Это было не в его характере: убегать и прятаться. А то, что он женился в Австралии, — это вполне возможно. Я думаю, что он жил там естественной жизнью, а женщин он всегда любил. Могу себе представить, как это случилось. Но, моя дорогая Аннора, как мы можем знать наверняка? Мы тратим время на догадки. Давай лучше подумаем о твоем будущем. У тебя есть какие-то планы?

Я покачала головой:

— Конечно, я пытаюсь разобраться во всем этом серьезнее. Я думаю, что судили легковесно и пришли к слишком скорому заключению. Мне бы хотелось послать в Австралию человека, чтобы он на месте выяснил некоторые подробности.

— У нее было свидетельство. Даты и все остальное совпадают, именно это решило исход дела в ее пользу.

— Это очень чисто сработано, если только сработано на самом деле. Но всегда есть какая-то зацепка. — Он посмотрел на меня, прищурившись. Ошибка в том, что дело слушалось в Корнуолле. Это нужно было устроить в Лондоне, и у тебя должны были быть хорошие защитники. Такое состояние было поставлено на карту!

— Дядя Питер, я должна забыть обо всем.

— Хорошо, что ты собираешься делать теперь? Ты не без средств, у тебя есть кое-какие деньги от матери, она не сможет их получить. Она требует Кадор и деньги твоего отца, но, я думаю, более опытный адвокат упирал бы на то, что ты всю жизнь прожила как его дочь и кое на что претендовала. Ей слишком легко досталась победа и все состояние, до последней нитки, — Я взяла то, что принадлежит непосредственно мне: несколько предметов мебели, кое-какие картины и еще несколько вещей. Мистер Тамблин обеспечит их сохранность. Есть еще домик Крофта. Он принадлежит моей матери. Я полагаю, он останется мне.

— Значит, небольшая собственность имеется?

— Правда, он нуждается в ремонте.

— Нужно поручить Тамблину, чтобы он это устроил.

— Я не хочу думать…

— Я подумаю об этом за тебя. Пусть маленькая, но все-таки это собственность. Может быть, ты захочешь воспользоваться им, а если нет, его всегда можно продать.

— Вы все учитываете, дядя Питер.

— Мне кажется, тебе следует чем-нибудь заняться, Аннора. Найти какую-то цель в жизни. Ты видишь, как переменилась Елена?

— Да, это просто чудо.

— Ты должна начать все сначала, воспрять духом.

Дорогое дитя, ты переживаешь тяжелое время, удар за ударом…

— И один связан с другим, верно?

— В жизни так всегда и бывает. Очень жаль, что ты не вышла замуж за того молодого человека.

Я молчала.

— Если бы ты так сделала, — продолжал он, — это бы смягчило удар. Мэйнор — растущее и процветающее имение. Я помню, как твой отец говорил мне когда-то, что через некоторое время оно будет соперничать с Кадором.

— Вы всегда думаете только о материальной стороне, дядя Питер.

— Моя дорогая, об этом никогда не надо забывать.

От этого зависят удобства жизни, а они смягчают удары судьбы. Если бы ты вышла за него замуж, у тебя был бы дом. — Его глаза заблестели. — Ты смогла бы найти утешение в соперничестве со своей соседкой.

Что эта женщина понимает в деле?

— У нее будет Боб Картер, чтобы за всем следить.

— Очень многое зависит от хозяина. Это было бы как раз то, что тебе нужно, какая-то изюминка в жизни. Изюминка — вот, что тебе нужно, Аннора.

— Вы бы сумели насладиться жизнью и в моем положении. Вы бы выжали из нее все, что могли.

— И ты, конечно, думаешь, какими-нибудь не слишком щепетильными средствами.

— Возможно.

— Ты не веришь мне, ведь так? Ты ничего не забываешь. Ты все еще думаешь о том, как я поступил с Джозефом Крессуэлом. Это была не слишком подходящая кандидатура, по моему мнению. Он не сделал бы ничего хорошего на том посту. Что он может знать о преступлениях Лондона? Зато я знаю и поступаю правильно. О, ты, конечно, со мной не согласишься.

Это удивительно, Аннора, что я столько успел рассказать тебе о своих делах. Но посмотри на то добро, которое я делаю сейчас. Они там, в Миссии, делают чудеса благодаря моей поддержке. Это не плохо, не так ли? Имеет ли значение, откуда берутся деньги, если, в конце концов, они идут на добрые дела?

— Этот вопрос слишком часто обсуждался.

— И ты нашла удовлетворительный ответ?

Я покачала головой:

— Но вы очень добры ко мне, дядя Питер.

— Я сказала тебе, что всегда с особым чувством относился к твоей матери, а теперь к тебе. Послушай меня: сейчас ты поедешь с Еленой и Мэтью в Мобери.

Предстоит сделать многое: мы должны добиться его избрания, ты понимаешь? Вы будете агитировать за Мэтью. Это трудная работа, ведь нужно убедить людей голосовать за Мэтью Хьюма, за реформатора. Прочитай его замечательную книгу. Он сделал хорошую работу: каким-то образом раскрыл самую душу заключенных. Некоторые истории оставляют ужасное впечатление. Так ты сможешь отвлечься, перестать думать об одном и том же. Я и раньше тебе говорил, что ты должна воспрянуть духом, если жизнь сбивает тебя с ног. Ты должна подумать об этих несчастных, которые были посланы на каторгу за невинный проступок или участие в демонстрации. Тогда ты поймешь, что еще можешь благодарить Бога.

— Я благодарна вам, дядя Питер, вы мне очень помогли. Ваши разговоры и наставления оказали мне неоценимую помощь.

— Странно, не правда ли? Старый циник, вроде меня…

— Вы мой самый любимый циник, и вы заставляете меня поверить в то, что ваш цинизм является добродетелью.

— В этом, моя дорогая Аннора, истинная сущность цинизма.

* * *

Я подумала о том, что в Лондоне чувствую себя счастливее, чем где бы то ни было. Интересное предложение — поехать с Еленой и Мэтью в Мобери. И моя встреча с Джонни была волнующей. Сначала, казалось, что он ничего не помнит, но когда он, наконец, узнал меня, это было для меня большим утешением.

В свете тоже произошли значительные перемены: королева вышла замуж, и ее брак оказался очень счастливым.

— Она оставила лорда Мельбурна с носом, — сказал дядя Питер, — но он, кажется, не очень переживает. Да и все очень рады, что у королевы все так счастливо сложилось. Она вновь завоевала популярность, которой лишилась из-за Флоры Гастингс и сомнительных связей. Люди ничего не любят больше свадьбы, — добавил дядя Питер, — а королевская свадьба заставляет людей забыть обо всех будуарных интригах.

Мне опять намекнули на выход в свет, но я решительно отказалась, опасаясь, как бы не возобновился скандал, из которого дядя Питер так благополучно вывернулся. Ведь было хорошо известно, что муж королевы, по словам дяди Питера, очень щепетилен.

Я не была уверена в том, что принц Альберт разделяет взгляды дяди Питера, что деньги, заработанные сомнительным путем, можно употреблять на благие цели.

* * *

Разнеслась тревожная весть о том, что была совершена попытка убийства королевы. Убийцей оказался всего-навсего безмозглый мальчишка, которого объявили сумасшедшим Королева вела себя великолепно, конечно, как большинство ее предков в подобных ситуациях. Но это было свидетельством того, что жизнь ни для кого не бывает спокойной.

В Мобери меня захватило возбуждение предвыборной кампании, и победа Мэтью стала для меня делом первостепенной важности. Я сидела на имитированной трибуне, слушая его речи. Оказалось, что он — неплохой оратор. Он пылал рвением, говоря о необходимости тюремной реформы, приводил аудиторию в ужас историями, которые слышал из первых рук. Он требовал коренного изменения законов и улучшения положения бедных. Он бывал в миссии, которой руководили его сестра и ее муж, и знал, о чем говорит.

Люди слушали его взволнованно.

Елена сидела рядом, улыбаясь в восхищении. Она напоминала мне тетю Амарилис, и я удивлялась тому, что ее брак перерос в настоящее супружество. Теперь Елена была довольна, так сильно напоминая этим свою мать.

Видя ее такой, я думала о Рольфе. Как я была глупа! Я позволила себе отвернуться от счастья из-за сна… и того, что случилось столько лет назад. Но я предпочла не поверить, а потом убедила себя в том, что он хотел жениться на мне из-за Кадора.

Может быть, мне стоит вернуться в Корнуолл? Я смогла бы поселиться в домике Крофта, снова увидела бы Рольфа. Если бы я только могла прорваться через барьер между нами и поверить ему, если бы я могла забыть эту ночь, если бы он опять попросил моей руки теперь, когда я больше не владела Кадором, как я была бы счастлива.

Я вернусь, но не сейчас.

Елена сидела, держа руки на коленях. Ее беременность уже была заметна. Дядя Питер сказал по этому поводу:

— Добрый знак. Это свидетельствует о счастливой супружеской жизни.

Я подумала о Джо Крессуэле, о том, чем он сейчас занимается. Он ведь горел желанием пойти по стопам своего отца и стать членом парламента, но ему помешал дядя Питера. И я опять задумалась о том, почему все-таки люблю своего дядю? Он был жесток, аморален и, тем не менее, всегда мог объяснить свои пороки.

Он никогда не упускал случая показать мне другую сторону жизни, которая так отличалась от видимой.

Настал день выборов. В городе повсюду царило возбуждение. Мы с Еленой разъезжали в экипаже, размахивая плакатами:

«ГОЛОСУЙТЕ ЗА МЭТЬЮ ХЬЮМА, ВАШЕГО КАНДИДАТА, КОТОРЫЙ ЗАБОТИТСЯ ОБ ОБЕЗДОЛЕННЫХ!»

Дядя Питер приехал в середине дня. Он был доволен тем, как протекает кампания. Поздно вечером объявили, что Мэтью Хьюма избрали членом парламента от Мобери.

Как мы праздновали это событие! Всем заправлял дядя Питер. Он пил шампанское за успехи новоиспеченного члена парламента, а тот стоял между Еленой и дядей Питером, принимая поздравления. Я была очень возбуждена и на некоторое время забыла о своих проблемах.

* * *

По возвращении в Лондон встал вопрос: «Что мне делать дальше?» На него нужно было найти ответ.

Я побывала в миссии Френсис. Меня удивили перемены, которые я увидела. Теперь у нее был огромный дом с многочисленными комнатами. Она сказала мне, что в старом помещении устроили ночлежку для бездомных.

Вместе с Питеркином они работали душа в душу.

У них был одни идеалы, они точно знали, чего хотят.

Вежливые манеры Питеркина контрастировали с резкостью Френсис. Казалось, они дополняют друг друга.

— Наше супружество, — сказал мне Питеркин, — союз двух умов в полной гармонии друг с другом.

Я почувствовала что-то вроде зависти: и Елена, и Питеркин нашли свое счастье, и только я еще не достигла такого желанного состояния.

Когда я предложила им свои услуги на несколько недель, они тепло встретили мою идею.

— У нас время от времени появляются помощники.

Часто девушки из хорошего общества, которые хотят переменить свою жизнь и испытывают побуждение делать добро. Некоторые из них очень нам помогают, но большинству нравится потом просто щеголять этим.

Мой тесть сделал это модным.

* * *

Я узнала о существовании такой бедности, какая мне и не снилась. Я побывала на чердаках, где женщины целыми днями сидели за шитьем, часть — в полутьме. Но за свою работу они получали гроши, которых едва хватало на то, чтобы свести концы с концами.

Френсис заявила:

— Мы пытаемся добиться для них большей оплаты за труд. Некоторые делают заказы для нас, и я вижу, что они покупают теперь более приличную еду.

Больше всего сострадания вызывали дети. Там был один маленький мальчик, — едва ли ему было больше одиннадцати лет, — который с трех лет работал трубочистом. Он боялся темноты и закопченных труб, поэтому убежал от своего хозяина. Питеркин подобрал его на улице. Френсис обращалась с ним в своей обычной резкой манере. Во время моего пребывания в миссии он выполнял работы по кухне. Мальчуган прибывал на десятом небе от счастья и относился к Френсис с рабским благоговением.

Я познакомилась с уличным калекой-метельщиком.

Это был мальчик примерно восьми лет. Френсис нашла ему какую-то несложную работу по дому, которую он мог выполнять.

В миссии я видела женщин, с которыми мужья или любовники поступали по-варварски. Их раны ужаснули меня. Я научилась оказывать несложную первую помощь, готовить и выполняла разные работы. За работой я забывала о своих проблемах и мне становилось легче.

Я привязалась к молодой женщине, которую звали Китти. Она пришла в тот день, когда ни Френсис, ни Питеркина в доме не оказалось, и я была первым человеком, который ее встретил. Ее жалкий вид поразил меня: растрепанная, изголодавшаяся. Она едва выговорила, что кто-то сказал ей, будто здесь помогут, и она пришла. Я налила ей немного супа — на кухне постоянно был наготове огромный котел — и обещала, что мы, конечно же, поможем ей.

Вернулась Френсис, энергично принялась за дело, и через несколько дней Китти было не узнать. Она расцвела и, казалось, снова начала радоваться жизни, а перенесла она немало. Она рассказала нам, что приехала из провинции искать работу в Лондоне, нанялась служанкой в один большой дом, хозяин которого имел слабость к хорошеньким девушкам.

Хозяйка, узнав об этом, вышвырнула ее без единого гроша.

— Обычная история, — заключила Френсис.

Я испытывала к Китти особую симпатию, казалось, она так же относится ко мне. Она была очень ловкая, и вскоре почти вся кухня находилась в ее руках.

Дом был обставлен мебелью скудно.

— Мы не можем тратить деньги на всякую ерунду, — говорила Френсис. Несмотря на то что сделал для нас мой тесть, мы все еще нуждаемся в деньгах.

В доме находилась большая комната с огромным деревянным столом. Этот стол ежедневно тщательно выскабливали, и мы обычно за ним ужинали. Ужин проходил обычно между восьмью и девятью часами, а еда все время стояла на огне, чтобы мы могли в любой момент сесть за стол. После еды мы обычно оставались за столом, усталые после изнурительного дня, и говорили о нашей работе и о жизни вообще.

Воспоминания о тех вечерах навсегда останутся со мной. Я до сих пор вспоминаю горячее возмущение Питеркина каким-нибудь событием, особенно потрясшим его в тот день, и едкие замечания Френсис, а также мнения других молодых людей, которые помогали в доме. Мы заговаривались далеко за полночь, часто, будучи поглощенными беседой, а иногда просто не в состоянии пошевелиться.

Однажды я выходила в город по делам, а когда вернулась, Френсис встретила меня в холле.

— Привет, — сказала она. — Один-, небезызвестный тебе человек приедет к нам сегодня вечером. Этой мой брат Джон.

— Джо? Как его дела?

Она пожала плечами:

— Время от времени он приезжает в Лондон и тогда обязательно навещает меня. Иногда он остается с нами на несколько дней и помогает. Он уже был и ушел по делу. Вернется вечером. Я не сказала ему, что ты здесь: хотела узнать сначала, захочешь ли ты его видеть?

— Почему я должна не хотеть?

— Я не знаю.

Я поняла, что она, как и другие, считала, что некогда между нами были довольно близкие отношения, которые затем исчезли из-за скандала между отцом Джо и дядей Питером. Я подумала: «Какова будет наша встреча?»

В тот вечер Джо сидел с нами за выскобленным столом. Он изменился, выглядел более взрослым и мрачным. Джо тепло пожал мою руку:

— Как я рад видеть тебя, Аннора.

— Я тоже, Джо. Как твои дела?

— Неплохо. Кажется, так много времени прошло.

С тех пор как я знаю, ты успела побывать в Австралии. Прости, я, конечно, слышал…

Я кивнула:

— Ты долго собираешься пробыть здесь?

— У меня нет особых планов Сейчас я решила побыть немного с Питеркином и Френсис.

— Они делают здесь удивительное дело.

Это была травиальная беседа, и я подумала: «Мы оба немного нервничаем. Джо вспоминает, как я застала его в кабинете дяди Питера. Он смущен из-за этого и еще потому, что я лишилась своей семьи и дома».

Как по-разному сложилась жизнь каждого из нас после нашего первого свидания в парке. Но во время беседы при горящих свечах напряжение, казалось, ослабло. Раз или два Джо улыбнулся мне, и я почувствовала, что опять рада видеть его.

Одна девушка из провинциальной семьи, работавшая в доме, самая молодая среди нас, говорила:

— Сегодня днем я встретила его преподобие господина Гудсона. Он нами не очень доволен, говорит, что из того, что мы делаем, не выйдет ничего хорошего, потому что большая часть денег, которые мы используем, — из дурного источника Это его подлинные слова.

Я заметила, что Джо вздрогнул и его подбородок напрягся. Я знала, что он думает о том, как дядя Питер пытается реабилитировать себя, жертвуя значительные суммы на благотворительность.

— Я рассказала ему, — продолжала девушка, — как вы спасли Мэгги Трент от той дикости, в которой она жила, потому что муж бы убил ее. Я рассказала ему о маленьком Томе, избитом и запуганном, которого заставляли чистить трубы. «Бедный ребенок чуть не сошел с ума от страха, что его подожгут. И таких, как он, много», — сказала я его преподобию. — «Не нужно думать о том, откуда приходят деньги, если они помогают спасти таких людей».

— Я надеюсь, ты дала ему пищу для размышлений, — сказал Питеркин.

— Вся беда этих людей, — добавила Френсис, — состоит в том, что они не живут своим умом, а следуют общим установлениям. К счастью, их мнение не имеет для нас никакого значения. Джо, ты увидишь, что у нас многое изменилось с тех пор, как ты был здесь в последний раз Мы расширяемся, начинаем новые проекты. Наши дела идут успешно.

— Благодаря твоему великодушному тестю, — язвительно сказал Джо.

Френсис посмотрела на своего брата в упор. Она знала, что он ненавидит дядю Питера и не может простить ему разрушение карьеры отца, но Френсис смотрела в будущее. Она готова была с радостью принять все, что бы способствовало процветанию ее дела. Она была уверена в том, что способна сделать больше, чем любая комиссия по искоренению зла. Френсис верила в дела, а не в речи, но она любила своего брата и совсем не хотела испортить ему настроение, затевая споры о вопросах, в которых они не могли сойти.

Она сменила тему разговора:

— Аннора много работала с тех пор, как пришла к нам. Я хотела предложить ей выходной день. Почему бы вам вдвоем не прокатиться по реке? Я слышала, что неподалеку здесь есть небольшая славная харчевня в старом стиле, где готовят в основном рыбу. Там, действительно, очень неплохо, и мне кажется, вам есть о чем поговорить.

Джо вопросительно посмотрел на меня, и я сказала, что с удовольствием приму предложение.

— Тогда поехали, — улыбнулся он.

* * *

На реке было очень приятно. Мы поплыли вниз, к Ричмонду, и нашли харчевню неподалеку от заросшего травой берега. Перед харчевней раскинулся небольшой сад, который выходил на реку; столы и стулья стояли в саду.

Джо привязал лодку, и мы выбрались на берег. За едой, которую нам подавала девушка с пышными волосами и в платье по моде времен Регентства, я расспрашивала Джо о его делах. Он сказал, что вместе с родителями живет на севере. Его отец владеет там хлопчатобумажной фабрикой, и она представляет теперь для них главный интерес.

— Тебя удовлетворяет твоя работа? — спросила я — О, это в своем роде увлекательно. Я изучаю все, связанное с хлопком, и торговля идет хорошо. За последний год она значительно выросла. Прядильные машины Харгривза ускорили производство и снизили цены. Мы много экспортируем в Европу. Да, очень интересно, но…

— Я знаю, Джо, твоя настоящая мечта — это политика.

Он помолчал, потом сказал:

— В этом причина того, что я не часто появляюсь в Лондоне. Каждый раз, когда я прохожу мимо здания парламента, я испытываю ужасную тоску.

— Почему же ты не попытаешься снова?

Он удивленно посмотрел на меня — Как я могу… теперь?

— Все уже в прошлом.

Он покачал головой:

— Как только кто-нибудь из нас выдвинется, все опять вспомнится. Аннора, я не могу понять, почему Френсис берет эти деньги.

— Френсис очень здраво рассуждает, и она использует их наилучшим образом.

— Брать деньги от человека, который сломал жизнь нашего отца!

— Как бы я хотела, чтобы ты поговорил с дядей Питером. Как бы я хотела, что бы ты получше узнал его.

— Лучше мне познакомиться с дьяволом.

— Джо, ты должен посмотреть на это спокойно, без предубеждений, попытаться понять…

— Я прекрасно понимаю. Моего отца ждал очень ответственный пост возможность сделать доброе дело, освободить город от пороков. А твой дядя смотрел на этот пост как на ступеньку для своих честолюбивых устремлений. Более того, он сам погряз в грехе. Какая ирония судьбы была бы, если бы он попал в комиссию!

Но, как я сказал, это была всего ступенька для его честолюбивых стремлений и, пытаясь завладеть ею… он сломал жизнь моего отца.

— А ты попытался навредить ему, но, кажется, ему трудно навредить.

— Я не понимаю тебя, Аннора. Ты его защищаешь?

А Френсис? Она берет у него деньги и говорит: «Большое вам спасибо, дорогой тесть». Я не могу понять свою сестру.

— Я ее понимаю. Она берет их, потому что может найти им достойное применение. Она помогает тем, кто в этом больше всего нуждается. Если она откажется от них, подумай о том, как будут страдать многие люди.

Она спасает жизни, Джо.

— Это вопрос морали.

— Но что такое мораль? Ты хочешь сказать, что дядя Питер получает деньги от тех, кто тратит их на аморальные дела Но ведь если они не будут тратить на это свои деньги, они перестанут существовать и для миссии. Это слишком важный вопрос, и Питеркин с Френсис правы, что берут такие деньги. Мне кажется, они удивительные люди.

— Твой дядя дает деньги не потому, что хочет делать добро, а потому, что хочет создать себе репутацию филантропа, чьи добрые дела смоют пятна с его прошлого.

— Это правда. О, Джо, мы никогда не сойдемся в этом вопросе. Но почему бы тебе не попытаться стать членом парламента?

— И оживить забытый скандал?

— Если подобное и произойдет со стороны твоих противников… это долго не продлится. В конце концов, не только ты участвовал в той истории Именно так люди и подумают.

— Я слышал, что твой дядя продвигает сейчас мужа Елены. Я думаю, он будет решать за молодого человека, как ему голосовать.

— Я думаю, что Мэтью сам за себя будет решать.

Дядя Питер поддерживал его во время выборов, все знали, что он оказывает поддержку зятю. И это не повредило Мэтью. Так почему то, что произошло с твоим отцом, должно испортить твои выборы?

— Я не могу рисковать.

— Если ты не будешь рисковать, удача не улыбнется тебе.

— Аннора, мне бы этого так хотелось, это жизнь, о которой я мечтаю. Я знаю, что могу кое-что сделать, и я мог бы быть избранным на последних выборах.

— Ты должен был попробовать.

— Я не в состоянии снова столкнуться с этим. Вся эта чушь в газетах. Я боялся того, что все всплывет снова. Никогда не смогу забыть.

— Все в прошлом.

— А мы с тобой? — продолжал он. — У нас ведь были прекрасные отношения, правда? И все прекратилось в тот день, когда ты увидела меня в комнате…

Мне казалось, что ты презираешь меня.

— Нет, Джо, я поняла тебя.

— Это было из-за отца — Ты не добился для него ничего хорошего, попытавшись навредить дяде Питеру…

— И утратил твою дружбу, я знаю. С тех пор ты изменилась. Ты не смогла простить мне того, что я использовал тебя, чтобы пробраться в дом. Но если бы это был твой отец, не поступила бы ты точно так же?

Я подумала об обвинении, которое Мария выдвинула против моего отца. Да, я бы многое сделала, чтобы доказать, что это не так… не только ради Кадора, но ради памяти отца:

— Я понимаю твои чувства.

— Он хороший человек, высоких моральных качеств. Подумай о том, что такой человек вовлекается в скандал, шитый белыми нитками. Подумай о моей матери, о семье. Я готов был убить Питера, когда узнал, что все устроил он.

— Он жестокий человек. Он сметает все на своем пути, но это еще не вся правда о нем. Люди не так просты: они не бывают совсем хорошими или совсем плохими.

— Я думаю, что если у него и есть что-то доброе, все равно зло в нем перевесит.

— Он рожден для манипуляций другими. Это человек, у которого должна быть сила, который…

— Использует людей в своих интересах.

— Да, правда. Но, Джо, все в прошлом. Давай забудем об этом, подумаем о тебе… о твоем будущем — Я останусь на фабрике и постараюсь не думать о невозможном.

— Это не жизнь, особенно когда для тебя открыты другие возможности.

— Я не вижу никаких возможностей.

— Зато я вижу. Неизвестно, сколько продержится наше правительство. Будь готов к следующим выборам.

— И опять возмутить все болото клеветы?

— Да, брось ему вызов, Джо. Все очень скоро утомятся швырять в тебя камнями.

— Я не смогу, Аннора.

— Значит, ты удовольствуешься хлопчатобумажной фабрикой? О, Джо, прости меня. Я, кажется, говорю слишком резко. Кто я такая, чтобы раздавать советы?

Я сама безнадежно запуталась.

— Жизнь жестока по отношению к нам обоим, Аннора.

— Дядя Питер говорит, что нельзя помочь себе, лежа на боку в ожидании, что все изменится к лучшему само собой. Нужно заставить себя встать и бороться.

— И разрушить человеческие жизни, как он?

— Необязательно. Но неужели ты не понимаешь, Джо, что ты пытался навредить ему точно так же, как он твоему отцу. Но он уже не будет поступать так, он попытается что-то изменить.

— Мне невыносимо слушать, как ты говоришь о нем, словно он какой-то победитель, какой-нибудь новый Атилла.

Я улыбнулась:

— Попытайся освободиться от желчи. Френсис это удалось.

— Френсис извлекает выгоды из сложившейся ситуации.

— Френсис знает, чего хочет, и не позволит никому стоять у нее на пути.

— Френсис делает доброе дело для общества, а твой дядя — только для себя.

— Но способ один и тот же.

— Мы никогда не сойдемся во мнении.

— Но, Джо, воспрянь духом и начни бороться за себя. Ты никогда не будешь вполне удовлетворен, пока не станешь, членом парламента. Всю свою жизнь ты будешь сетовать на судьбу, которая лишила тебя шанса, а когда ты станешь старым и более податливым, ты задашь себе вопрос: «Действительно ли судьба лишила меня шанса или это произошло по моей вине?» Я знаю, что это нелегко, знаю, что ты чувствуешь, но ты должен попытаться. Тебе не следует прятаться от трудностей.

Извини меня, Джо, я, кажется, проповедую, хотя меньше всего этого хочу. Я знаю, что тебе это не может понравиться, но я думаю о дяде Питере и о том, как он справился со скандалом. Я думаю, газеты чернили его не меньше, чем твоего отца. Он планировал ловушку для твоего отца и добился одинаковых результатов. Вы с ним сквитались, но твой отец сдался, а дядя Питер нет. Значит, попытайся и ты, Джо. Будь мужественным и тогда посмотри. О, Боже, как я надоела тебе!

Это должна была быть просто милая прогулка по реке.

— Я был очень рад снова увидеть тебя, поговорить по душам.

— Мне кажется, я слишком много говорила, но не мне давать тебе советы. Ты сам должен решить. Я — последний человек, который может тебе советовать.

— Ты очень несчастна, Аннора?

Я не ответила.

— Наверное, для тебя все это было ужасным потрясением. И потом, эта женщина из Австралии…

— Уже все позади. Я пытаюсь об этом не думать, но слишком многое мне напоминает…

— Конечно, мои проблемы тривиальные. Такими они тебе и должны казаться, правда?

— У тебя есть семья, Джо.

— Я знаю и подумаю о том, что ты сказала. Давай не терять связи друг с другом.

Я кивнула, потом сказала:

— Френсис была права. Здесь очень славное место.

* * *

В ближайшие две недели у Елены должен был родиться ребенок.

Тетя Амарилис пришла в миссию, чтобы уговорить меня вернуться и побыть с Еленой до рождения ребенка:

— Ты была с ней рядом, когда родился Джонни, и она говорит, что чувствовала себя очень спокойно.

Ты побудешь с ней сейчас, Аннора?

Все происходило совсем не так, как при рождении Джонни. С тех пор в жизни Елены многое изменилось.

Это был ребенок ее мужа, и, к величайшему удивлению, они становились все ближе друг другу. Елена гордилась Мэтью. Теперь он утратил юношескую возвышенность, и было ясно, что он сделает хорошую карьеру на политическом поприще. Он станет одним из тех, кто непосредственно добьется уничтожения высылки. Он с таким энтузиазмом взялся за дело, что было невероятно, чтобы ему это не удалось.

Дядя Питер гордился зятем казалось, ничто не сможет помешать ему продвинуться. Я задавала себе вопрос: «Когда, наконец, сам дядя Питер окажется в парламенте?»

Елена балансировала между счастливым ожиданием и всяческими дурными предчувствиями. Она очень хотела этого ребенка. С огромной гордостью она показывала мне его пеленки.

Сам Джонни находился в замечательном возрасте.

Я рисовала для него цветными карандашами, а он показывал мне, что умеет делать. Его интересовал будущий младенец, и он сказал мне по секрету, что хочет, чтобы родился брат. Каждое утро он приходил в мою комнату и спрашивал:

— Он еще не пришел? Он очень ленивый. Он уже должен прийти.

Все ликовали, когда ребенок, наконец, родился, и желание Джонни было удовлетворено. Это был мальчик. Елена очень гордилась, когда прочла извещение в газете: «Сын Мэтью Хьюма».

Дядя Питер был тоже рад:

— Больше всего на свете любят младенцев.

Крестины должны были стать событием и праздноваться в доме дяди Питера, а он уж проследил за тем, чтобы пригласили несколько важных персон, большинство из которых были политические деятели.

* * *

Именно во время этого праздника произошло нечто такое, что заставило меня испытать крайнюю степень безнадежности. — Гостиная заполнилась людьми. Я стояла с бокалом шампанского в руке, когда ко мне подошел человек средних лет, имени которого я не расслышала, и стал со мной разговаривать. Он сказал:

— Ну и толпа! Да, ребенок Мэтью не может быть обойден вниманием, не так ли? Удивительно, чего добился Мэтью… За такое короткое время он уже в палате.

— Вы ведь тоже член парламента, не правда ли?

— Я собираюсь им остаться, мои избиратели — на юго-западе. Я недавно вернулся из поездки туда: беседовал с ними, пытался привлечь к себе голоса.

— В каком месте на юго-западе?

— В Корнуолле. Люди там слабо разбираются в происходящем: фермеры, рыбаки, шахтеры. Я беседовал с ними на набережной и в их домах.

Он был разговорчив, чего и следовало ожидать от человека, который собирается стать членом парламента и полностью поглощен собой. Я даже обрадовалась этому, потому что не хотела, чтобы он задавал мне вопросы. Они все очень суеверны Нужно хорошо знать их, чтобы понять, как работают их мозги, как произвести на них должное впечатление, сделать их интересы своими. Вы должны знать, как проходит жизнь в этих отдаленных местах. Например, там есть одно место, где недавно слушалось большое дело, для них, конечно, большое Относительно какой-то собственности.

— Да? — заметила я как бы невзначай. — Где это было?

— Где-то на побережье. Кто-то явился из Австралии и заявил свои притязания на владения, достаточно обширные. Но это была, кажется, уже не новость. Они все тогда говорили о ее замужестве.

— Вы имеете в виду о замужестве особы, которая завладела этим состоянием?

— Да, именно так. Очевидно, уже ходили какие-то сплетни, а когда у людей на уме что-то в этом роде, вы не заставите их говорить ни о чем другом. Вы должны выслушать и сделать вид, что вам интересно, если они собираются вам что-то сказать. Это единственный способ получить их голоса, поэтому я повторял: «В самом деле? Никогда не слышал ничего подобного!» Эта женщина, ставшая хозяйкой огромной усадьбы, собиралась выйти замуж за кого-то из Мэйнора, который представлял собой нечто вроде соперничающего владения. Мне не удалось увидеть новобрачных. Да, о чем я говорил? Вы должны выслушать их и попытаться добиться того, ради чего вы туда приехали… Я и слушал их, и говорил им, как все удивительно. Да, там нужно действовать именно так.

— А как называется место? Не Кадор, не помните?

— Конечно, именно так. Вы знаете это место?

— Да, — сказала я ровным голосом. — Знала.

— Крупное владение. И таково же другое, Мэйнор.

Я думаю, больше всего новобрачных привело в восторг соединение имений в одно целое.

От потрясения у меня закружилась голова. Он продолжал говорить, но я не слушала. Я думала: «Значит, Рольф женится на этой женщине. Как он мог? Теперь мне все стало ясно. Я была права: он на многое способен ради Кадора».

* * *

Вероятно, такие обстоятельства должны были возникнуть, чтобы я поняла, как сильно любила Рольфа.

Несмотря ни на что, больше всего я хотела быть с ним вместе. Я могла стать его женой, но судьба отняла его у меня. Нет, не правда: я сама все разрушила.

Теперь я так жалела, что не вышла за него замуж!

Даже если он находился в лесу в ту ночь, даже если ему нужен только Кадор. Я сумела найти оправдания для дяди Питера и среди самых плачевных качеств его характера найти хорошее, но я не делала никаких уступок Рольфу, от которого требовала совершенства.

Я ни с кем не могла даже поделиться своим горем.

Я чувствовала себя безжалостно опустошенной. Я никогда не смогу стать счастливой.

Несколько дней Елена не замечала, что со мной творится, потом, наконец, сказала.

— Ты очень бледна, Аннора, и выглядишь несчастной. Это из-за моих детей?

Я изумленно посмотрела на нее, а она продолжала:

— О, я знаю, как ты их любишь, как ты всегда любила Джонни. Я чувствовала, что тебе всегда хотелось, чтобы он был твоим. Теперь у меня их двое, а у тебя ни одного.

— О, Елена, что за мысль! Я так за тебя рада! Все обернулось прекрасно, и теперь у тебя есть еще маленький Джеффри. Ты счастливая, Елена.

— Я знаю, все произошло чудесным образом, так хорошо для меня обернулось. Я не говорила тебе, но я встретила Милворда некоторое время назад. Я не знала, какое впечатление произведет на меня встреча с ним, и вот я ничего не почувствовала… совсем ничего.

Я должна была напоминать себе о том, что он отец Джонни. Он сказал, что ему очень жаль, что все так обернулось, но я не могу сожалеть. Он был, действительно, слишком слаб, а теперь у меня все так хорошо с Мэтью. Мэтью чудесный. Мой отец прочит ему блестящую карьеру, именно к этому Мэтью и стремится. А Джон Милворд вряд ли что-нибудь представлял бы из себя без своей семьи. Мэтью теперь собирается написать книгу о трубочистах. Он очень сочувствует их положению, и моему отцу его идея понравилась.

— Я очень рада, что все для тебя обернулось именно так.

— Как бы я хотела, чтобы так же было и у тебя!

Джо Крессуэл очень милый молодой человек, и он очень любит тебя.

Мне хотелось крикнуть: «А мне нужен Рольф. Мне всегда был нужен только он. Я была слишком глупа, чтобы понять, как много он для меня значит».

Мысль о том, что он живет в Кадоре с этой женщиной, была для меня невыносима. Она вызывала во мне то гнев, то ощущение ужасного несчастья.

* * *

Я увиделась с Джо перед его отъездом на север; Мы снова отправились в «Приют рыбака».

— Я уезжаю завтра, Аннора, — сказал он мне. — Но я снова приеду. Я подумал, может быть, ты захочешь приехать к нам в гости. Мои родители будут тебе рады.

— Может быть, я приеду, Джо.

— Я много думал о тебе. Мне кажется, ты считаешь меня слишком слабым.

Я помолчала мгновение, а потом сказала:

— Я думаю, Джо, что если ты чего-то хочешь, то предпринять какие-то действия и добиться своего. Не упускай возможность из своих рук. А если упустишь, будешь жалеть потом всю жизнь.

Конечно, я говорила о себе: у Джо еще была возможность, я же свою упустила.

— Я вернусь, Аннора. Помни обо мне, мы снова встретимся.

Я понимала, о чем он говорит. Мы были дружны, привязаны друг к другу. Неужели наша привязанность перерастет во что-то более серьезное?

Джо нравился мне, но я не любила его. Елена тоже не любила Мэтью, когда выходила за него замуж, но я не была Еленой… И я любила Рольфа.

Но она тоже любила Джона Милворда. Но любила его ли она его по-настоящему? Что значат ее недавние слова: «Не думаю, что я на самом деле любила Джона.

Он был единственным человеком, который обратил на меня внимание, и мне показалось, что я полюбила его.

Он помог мне осознать, что я тоже могу быть привлекательной для кого-то. Скорее всего, именно таково было мое чувство, а когда он бросил меня из-за своей семьи, я думала, что мое сердце разбито… но оказалось все по-другому. Потом появился Мэтью. Я его совсем не любила, но он был так добр ко мне. Он такой хороший человек. Я счастлива с ним, счастливее, чем, как я думала, могла быть с Джоном»?

Я постоянно думала о нем, я всех сравнивала с Рольфом, и любой по сравнению с ним имел недостатки.

Каким желанным был для Рольфа Кадор… всегда.

Он любил его. Теперь мне стало понятно, как сильно он хотел владеть Кадором: так же, как дядя Питер хотел добиться могущества. Оба они из тех людей, которые не отступают от своей цели и не позволяют чему-либо стоять у них на пути. Джон Милворд и Джо Крессуэл были другими.

Мне необходимо освободиться от навязчивых мыслей. Рольф потерян для меня навсегда, а я должна продолжать жить. Но как? Джо? Я могла бы полюбить Джо. Мне нравились его родители, я любила его сестру Френсис. Я могла представить себе вполне счастливую жизнь с Джо… если бы я смогла забыть Рольфа. Я должна забыть его!

Я могла бы посвятить себя работе в миссии Френсис, что дало бы мне какое-то удовлетворение. Я мечтаю начать все сначала, потому что все это время я, на самом деле, ждала Рольфа. Я мечтала в глубине души, чтобы он приехал в Лондон, утешил мня и настоял на возвращении в Корнуолл.

Глупые надежды. Я покинула Рольфа в тот самый день, когда мы должны были пожениться, а более унизительного удара нанести было невозможно. Это было больше, чем мужское самолюбие могло перенести. Кроме того, он хотел владеть Кадором, и теперь его мечта осуществилась.

«Надо быть рассудительной», — уговаривала я себя.

Я призывала к этому Джо, теперь я должна убедить в этом себя.

У меня остался небольшой капитал от матери: не богата, но, с другой стороны, и не бедна. Я была в состоянии принять какое-то решение и не плыть дальше по течению. Я должна порвать всякие связи с Корнуоллом, и продать домик Крофта, чтобы никогда больше не предпринимать попыток вернуться.

* * *

Когда я объявила о своих планах дяде Питеру и тете Амарилис, дядя сказал:

— Ты должна написать Тамблину. Он все устроит.

— Нет, — сказала я, — я сама займусь продажей.

— Моя дорогая девочка, ты должна остаться здесь.

Не поедешь же ты туда… жить в этом домишке.

— Я должна, дядя Питер.

— Но не будет ли тебе тяжело жить так близко от Кадора? — предположила тетя Амарилис. — Эти воспоминания…

— Я хочу сделать все сама, хочу в последний раз побывать там и попрощаться со всем навсегда.

— Хорошо, если ты хочешь сделать это сама, — сказал дядя Питер, — но помни о том, что, может быть, нелегко найти покупателя? И ты не можешь ехать одна, — нахмурившись, добавил он.

— В миссии есть одна молодая женщина, ее зовут Китти. Я очень привязалась к ней и подумала, что смогу взять ее с собой в качестве горничной.

— Девушка из миссии! — воскликнул дядя Питер. — Кто она?

— У нее была тяжелая жизнь. Она приехала в Лондон из провинции, работала горничной, но хозяин дома не давал ей покоя, и хозяйка в результате вышвырнула ее на улицу. Френсис пытается подыскать ей какую-то работу.

— Ты должна хорошенько подумать, кого нанимаешь, — сказал дядя Питер.

— Я подумала. Китти мне нравится, и Френсис говорит, что она хорошая девушка.

— Мне кажется, Френсис хорошо разбирается в людях, — сказала тетя Амарилис.

— Френсис смотрит на своих подопечных через розовые стекла!

— В любом случае, я уже приняла решение, — сказала я им. — Я схожу в миссию и скажу об этом Френсис и Китти. Я думаю, Китти согласится уехать на некоторое время.

Тетя Амарилис кивнула, в ее глазах стояли слезы.

В тот же день я отправилась в миссию и рассказала о своем предложении Френсис. Ей оно понравилось:

— Это как раз то, что нужно Китти! Она очень привязана к тебе с первого же дня появления здесь.

Я пошлю за ней: она чистит картошку на кухне.

Пришла Китти, и, когда я рассказала ей о своем предложении, она не могла сдержать радости.

— Это очень скучное место, куда мы с тобой поедем, — предупредила я Китти. — Мы будем жить в маленьком домике на границе владений, которые когда-то были моими. Больше никаких слуг не будет.

— Когда мы выезжаем, мисс Кадорсон? — спросила Китти.

Френсис обняла нас обеих — редкое проявление чувств с ее стороны.

— Ты сделала хороший выбор! — сказала она.

И, несмотря на то, что ожидало меня в будущем, мое настроение немного улучшилось.

* * *

Часть пути мы с Китти проделали по железной дороге, что было в новинку для нас обеих. Мне показалось чудесным путешествовать таким необычным способом, но железные дороги уже вторгались в жизнь провинции. Грандиозное изобретение, к сожалению, не могло приносить только благо, и вместе с дилижансами, которые теперь уходили в прошлое, лишались средств к существованию те, кто их обслуживал. Много печальных историй об их жизни я слышала от Френсис и Питеркина.

Мы провели одну ночь на постоялом дворе в Эксетере. Там от одного из сквайров мы услышали, что железные дороги в свое время положат конец и существованию постоялых дворов.

Остальную часть пути мы провели в дилижансе, который высадил нас в городе. Мистер и миссис Тамблин встретили нас, поскольку были предупреждены о моем приезде. Они очень тепло приветствовали меня, и я представила Китти как свою горничную. Китти была очень скромной девушкой, и сейчас я увидела, как она возбуждена. Накануне вечером Китти призналась, что в ее жизни никогда не было такого увлекательного приключения и что она и не мечтала совершить путешествие по железной дороге.

Я была очень рада, что мне удалось сделать ее хоть немного счастливой. Миссис Тамблин сказала мне, что обставила домик Крофта кое-какой мебелью из того, что осталось у них на хранении, и что в нем вполне можно жить, а потом я сама решу, что мне еще понадобится. Она пойдет со мной и все мне объяснит, но первую ночь мы проведем у них, а утром можно будет заняться устройством. Она предполагала, что мы очень устали и голодны после такого длительного путешествия.

— Вы ехали на поезде! — закричала она, в ужасе глядя на нас.

Мне кажется, миссис Тамблин подумала; что мы, должно быть, отчаянные особы, если решились путешествовать таким невиданным способом.

Экипаж Тамблинов ожидал нас, и через некоторое время мы уже находились у них дома. Мне предоставили спальню, Китти должна была переночевать в маленькой гардеробной, примыкающей к ней.

Китти ужинала на кухне, я — с Тамблинами.

— Мы очень рады опять видеть вас, — сказала миссис Тамблин. — Я надеялась, что вы скоро приедете, с тех пор, как прислали распоряжение относительно ремонта дома.

— Его отремонтировали?

— Он в прекрасном состоянии. Ваша мать хорошо сделала, что купила его, — ответил мистер Тамблин.

— Как вы думаете, удастся быстро найти покупателя?

— Сейчас, я думаю, будет нелегко продать, и к тому же дом находится не близко.

— Может, дом так понравится вам, что вы передумаете его продавать? спросила миссис Тамблин.

Я молчала.

— Я все думала, — продолжала она, — не будет ли вам слишком тяжело жить вблизи Кадора? Какие изменения там происходят! Исаак очень обеспокоен развитием событий, а недавно я видела миссис Пенлок.

Она готова была расплакаться!

— Кадор очень быстро приходит в упадок, я думаю, — сказал мистер Тамблин. — Даже большие владения не выдерживают подобных вещей!

— Каких?

— Я точно не знаю, ходят разные слухи. Закладные и тому подобное… Деньги у них текут рекой, и при этом ничего не делается ни для фермеров, ни для самого дома. За такими владениями нужен глаз да глаз! Люди забывают, что постройки старые. Маленькая трещина превращается в большую, и проблем не избежать. Здесь нужно все время быть начеку.

— Я думала, что Боб Картер будет за всем следить.

Мне хотелось спросить, о чем же думает Рольф, но не смогла произнести его имени.

— Боб Картер? Его там больше нет! Он перешел в Мэйнор.

— Почему?

— После этой свадьбы, конечно! Естественно, он никогда не ужился бы с Люком Трегерном!

— Какое это имело значение для него? Люк был бы в Мэйноре, а Боб — в Кадоре.

Они посмотрели на меня с удивлением:

— О, вы ничего не слышали об этой свадьбе?

— Я слышала что-то в Лондоне.

— Значит, вы знаете, — сказал мистер Тамблин. — Я был поражен, но для нее, может быть, он подходящая партия. Боже, это был ужасный день для Кадора, когда она стала в нем хозяйкой!

— Такое не каждому по плечу, — сказал мистер Тамблин. — Вы должны быть подготовлены для такой жизни, для того, чтобы управлять подобными состояниями. Нельзя выжимать из владений все соки и ничего не возвращать.

— Но я думала, мистер Хансон…

— Его дела идут прекрасно, конечно! Такая разница между двумя имениями! Мы привыкли считать Кадор гигантом, а Мэйнор — карликом. Теперь все по-другому. Но я думала… — повторила я.

Мистер Тамблин сказал:

— Ясно, что вы ничего не знаете! Эта женщина, Мария Кадорсон, как она заявляет, вышла замуж за Люка Трегерна!

Понимание осенило меня ослепительной вспышкой.

Я почувствовала себя безумно счастливой.

— Я подумала… что мистер Хансон женился на ней, — пробормотала я.

— Мистер Хансон? Женился на этой женщине? Вы, наверное, шутите! воскликнула миссис Тамблин.

— Я слышала кое-что в Лондоне. Один человек сказал мне, что это кто-то из Мэйнора, и я сразу же подумала…

Миссис Тамблин рассмеялась:

— Мне и в дурном сне такое не приснилось бы!

Нет, ей был предназначен Люк Трегерн, как только она появилась. И, конечно, он не мог упустить такой возможности.

— Он всегда был хитрым, — добавил мистер Тамблин. — Он ждал своего часа.

— Мистер Хансон всегда говорил, чо Люк Трегерн — хороший управляющий…

— Так было, когда он управлял чужим состоянием, а сейчас он словно с ума сошел! Он заложил состояние до последней нитки, как я слышал. Ко мне он не обращается, видно, не хочет, чтобы я слишком много знал. Но так долго не протянется. О, это был печальный день, когда эта женщина явилась в Корнуолл!

Я не слушала, переваривая мысль о том, что Рольф не женился.

В ту ночь я не могла уснуть. Как я была счастлива, что вернулась! Мне очень захотелось увидеть Рольфа.

На следующий день мы отправились в домик Крофта. Его очень хорошо отремонтировали, и миссис Тамблин, пытаясь угадать мой вкус, расставила кое-какую мебель. Я горячо поблагодарила ее за все, что она сделала.

— По крайней мере, — сказала миссис Тамблин, — в доме можно жить. Не знаю, сколько вы здесь пробудете, но даже если вы собираетесь продать его, он должен выглядеть настоящим домом. А все это вы можете продать вместе с домом, если решитесь.

— Вы все учитываете, миссис Тамблин.

Я испытывала удивительную легкость: снова увижу Рольфа, и, если я действительно нужна ему, в этот раз я не буду такой глупой!

* * *

Китти много работала, чтобы сделать дом таким, каким мне хотелось. Миссис Тамблин суетилась, пересказывая мне разные сплетни, едва ли догадываясь, какое значение они для меня имели.

Мистер Хансон уехал, сказала она мне. Теперь он часто уезжает. Миссис Тамблин решила, что для него несносны происшедшие перемены. Между Люком Трегерном и Бобом Картером часто происходили конфликты из-за земли. Это создало очень сложную ситуацию.

Мистер Хансон предоставил Бобу разрешать все споры. Создавалось такое чувство, что ему трудно общаться со своим бывшим управляющим.

В первый же день зашла миссис Пенлок. Я обрадовалась, увидев ее. Она тоже была взволнована нашей встречей.

— А вот и вы, мисс Кадорсон! Как я рада вас видеть! Чего мы только не натерпелись с тех пор, как вы уехали, не могу и рассказать вам. Можно книгу написать, я ничего подобного не видела. Нормальному человеку там делать нечего. Все служанки были у меня под контролем, все у меня всегда было в порядке, стол в столовой блестел, как зеркало… А сейчас все бесполезно: они пьют и играют в карты до глубокой ночи, а утром, будь добр, разбирай весь этот бардак! Мистер Исаак с радостью бы ушел, если бы было куда, но он отсюда не уедет. Я его не порицаю: сама никуда не уеду. Кому хочется ехать в чужие края? Да, а вам ничего не остается, мисс Кадорсон, но, я думаю, это другое.

— О, миссис Пенлок, — воскликнула я, — как я рада опять разговаривать с вами!

— Не может быть, — ворчала она. — Я нутром чую, что у нее здесь нет никаких прав! Думаю, что все это хорошо сработано. А этот Люк Трегерн… Какое право имеет он быть нашим хозяином? Настоящий король в замке! Землевладелец! Это все несправедливо, мисс Кадорсон, и так долго не протянется.

— Вы говорите, они играют в карты и пьют? А какая у них компания?

— Весь местный сброд! Где они их находят? А как они ругаются, это что-то ужасное, он и она! Все споры в Кадоре раньше решались за закрытыми дверями, как положено благородным людям! Не знаю, к чему мы идем? Боб Картер время от времени приходит к нам на кухню. Они всегда были добрыми приятелями с мистером Исааком. Представляете, он тайком приходит в Кадор! Люк Трегерн не потерпел бы его появления, но Боб считает, что все это рано или поздно придет к полному краху. Всех нас волнует, что будет с нами? О, это был грустный день, мисс Кадорсон, когда вы уехали… но никто из нас не верит ее басням!

Это все каким-то образом подстроено!

— Суд поверил ей, миссис Пенлок.

— Судьи тоже могут иногда сойти с ума! Многие из них не видят дальше своего носа — Как я рада, что вернулась! Китти приехала со мной из Лондона. Я обхожусь ее услугами, и она хорошо справляется.

Миссис Пенлок изучила Китти тем самым оценивающим взглядом, которым она обычно одаривала вновь нанимаемых служанок, и я была рада видеть, что они понравились друг другу.

— Ты можешь прийти в Кадор, — сказала она Китти. — Наши девушки будут рады с тобой познакомиться, и мы все тоже.

— Вы думаете, это благоразумно, чтобы моя горничная появилась в доме? — спросила я.

— Если бы я потеряла власть на собственной кухне, я бы завтра же ушла! — строго сказала миссис Пенлок.

— Я бы хотела пойти, — сказала Китти.

— Вот и хорошо! Я пошлю за тобой одну из наших девушек.

— Я слышала, мистер Хансон в отъезде? — спросила я.

— О да, он часто уезжает. Он прекрасно знает, что происходит, но предоставил Бобу Картеру полную свободу. Боб говорит, что очень доволен, что перешел в Мэйнор. Ему бы не нашлось места под одной крышей с Люком Трегерном. — Она хитро посмотрела на меня и продолжила:

— Боб говорит, что мистер Хансон в последнее время не слишком весел. Я полагаю, ему пора обзавестись семьей.

* * *

Я уже неделю прожила в домике Крофта, когда вернулся Рольф.

Я жила в состоянии какой-то эйфории, я чувствовала себя значительно счастливее, чем все последнее время. Мне казалось, места, с которыми было связано столько воспоминаний, заставят меня почувствовать себя несчастной, но этого не случилось. Мои родители продолжали жить в моих мыслях, я постоянно чувствовала их присутствие. Они словно подталкивали меня сделать, наконец, что-то в своей жизни, и они непременно сделали бы это, будь они со мной.

Я гордилась своим домиком, но пока не выставила его для продажи: все еще не решалась сделать это. Я говорила себе, что торопиться некуда. Китти и я ходили в город за покупками. Меня радостно приветствовали люди, которых я знала. Джек Горт, почесывая затылок, ворчал, что все теперь не так, как раньше, и он, конечно, не имел в виду рыбный промысел.

Миссис Польден, качая головой, говорила, что неестественно «попасть из грязи прямо в князи», что, во всяком случае, это недолго протянется.

Я понимала, что они оплакивают перемены, происшедшие в Кадоре, и, по крайней мере, хорошо в них осведомлены. Мой отец и его предки оказывали благотворное влияние на всю округу: к ним шли со всеми проблемами, они играли роль заботливых родителей.

«Теперь все по-другому», — таково было общее мнение.

Многие люди испытывали беспокойство Они знали, что огромное состояние на грани упадка Фермеры жаловались на то, что их дома ремонтируются. «Все идет к катастрофе», — говорили они.

* * *

Китти часто бывала на кухне Кадора. Новые хозяева не слишком интересовались тем, что творится там, а Исаак и миссис Пенлок, при всей своей нелюбви к нововведениям, принижающим их былую роль, продолжали оставаться деспотичными хозяевами в своей сфере.

Китти завела дружбу с Мэйбл Такер, которая была служанкой на кухне Она часто заходила к нам. Я была очень рада видеть Китти такой довольной.

Повидаться со мной зашел Рольф Он постарел, как мне показалось. На лбу у него появилось несколько морщин, которых не было раньше, и он выглядел печальным. Но его лицо осветилось радостью, когда он увидел меня. Он крепко сжал мои руки:

— Я услышал, что ты вернулась. Я так рад видеть тебя!

— Я тоже рада видеть тебя, Рольф!

— Я слышал, ты вернулась, чтобы продать этот домик?

— Таково было мое намерение.

— Это значит, что ты уедешь… навсегда?

— Я пока не знаю, что будет дальше. Трудно сказать, так много зависит…

Он кивнул.

— Все это… — Он махнул рукой. — Такие перемены. Иногда все кажется совершенно невероятным!

— Да, я знаю. Можно долгие годы жить совершенно спокойно, а потом внезапно все становится с ног на голову… Проходи в дом, мы тут все очень славно устроили, Китти и я. Я привезла ее с собой из Лондона. Сейчас, полагаю, Китти в Кадоре. Она поладила там со служанками, и миссис Пенлок разрешает ей бывать на кухне.

Рольф оглядел небольшую гостиную.

— Очень мило, — сказал он, с грустью глядя на меня. — Моя дорогая Аннора, сколько тебе пришлось перенести! Как бы я хотел…

Я умоляюще посмотрела на него: мне хотелось, чтобы он сжал меня в объятиях. Мне хотелось сказать: «В этот раз, Рольф, я никуда не убегу! Я хочу сказать тебе, что очень жалею, что я была просто сумасшедшей! Я не могла поверить, что ты не был в лесу той ночью, а теперь меня это уже не волнует!»

Рольф повторил:

— Очень хорошо, что ты приехала!

— Нужно продолжать жить! Люди здесь говорят о больших переменах в Кадоре?

— Происходит просто трагедия! Они разрушают все своими руками! Я не могу этого понять: Трегерн немало знает об управлении, он же всегда хорошо работал у меня. Хотя я и не верил ему до конца, но он был ловким управляющим!

— Почему ты ему не верил?

— Мне казалось, что он не совсем честен. Я думаю, что часть моих денег осела в его карманах.

— А ты не говорил с ним на эту тему?

— В данном случае нужно предъявлять последнее обвинение, а у меня были только подозрения, хотя и немалые. И он, действительно, был очень полезен!

— А что ты думаешь о нем теперь?

— Я не знаю… Я знаю только, что он постепенно закладывает Кадор! Такое чувство, что им не хватает денег, и он совершенно не занимается хозяйством! Все имение стремительно летит в пропасть! Единственное, что приходит в голову, что все происходит из-за карт.

— Я не могу об этом спокойно думать. Мой отец был таким дотошным в хозяйстве, от него не ускользал ни малейший признак упадка!

— Это естественно, а сейчас там происходит что-то странное.

— А что она… Мария?

— Она без ума от него, как я слышал, с того самого дня, как они встретились. В каком-то смысле они друг другу подходят.

— Я удивилась, услышав, что она вышла замуж, и одно время думала, что ты стал ее мужем.

Рольф с недоверием уставился на меня.

— Да, мне рассказал о ее замужестве один человек, который собирается стать членом парламента: он приезжал сюда, агитировал за себя. Он сказал, что Мария вышла замуж за какого-то человека из Мэйнора. Естественно, я сразу подумала, что это ты.

— Это невероятно! — воскликнул он. — О чем ты думала, Аннора?

— Я… подумала, что, может быть, ты нашел ее привлекательной, и я всегда знала, что ты питаешь особое пристрастие к Кадору…

Он смотрел на меня так озадаченно, что мне захотелось признаться ему в любви. Я хотела рассказать ему обо всех сомнениях и недоверии, которые не давали мне покоя с той ночи. Я хотела сказать ему: «Давай забудем прошлое навсегда! Что бы ни случилось, я знаю, что моя единственная возможность быть счастливой — это быть рядом с тобой!»

Мне показалось, что Рольф тоже думает о прошлом.

Может быть, он вспоминает то утро, когда я прискакала в Мэйнор, чтобы передать ему письмо? Какой жестокий удар я нанесла ему! Я мучилась вопросом, сможет ли он когда-нибудь все забыть и простить меня.

Я не могла сказать: «Я готова стать твоей, Рольф!»

Это он должен был решить, нужна ли я ему после всего, что было.

— Да, Кадор всегда был для меня самым чудесным местом на свете! Когда еще мальчиком я проезжал мимо с отцом, то всякий раз замирал при виде его башен. Конечно, мне хотелось, чтобы он был моим домом, но не такой ценой! Бог с тобой, Аннора, что ты говоришь!

— Ты все еще интересуешься древностью?

— Да, очень, как всегда, старые обычаи и тому подобное, но я не женился бы на этой женщине за все замки и владения Англии!

Мы рассмеялись, и я спросила:

— Может быть, ты хочешь чаю или кофе?

— Кофе, пожалуйста.

— Мне придется приготовить его самой, но не беспокойся, я умею. Я немало готовила в миссис Френсис и Питеркина.

— Да, я слышал о миссии из газет. Твой дядя пожертвовал большие суммы на это дело. — Он внимательно посмотрел на меня. — Столько событий у тебя произошло за такое короткое время! У меня такое чувство, что я деревенский житель по сравнению с тобой.

Мы пошли вместе на кухню, и Рольф следил, как я готовила кофе.

— Не слишком много приятных событий, Рольф!

Но этот скандал с моим дядей и Крессуэлами кажется пустяком по сравнению с тем, что произошло потом!

В полной тишине я поставила чашки на поднос.

— Ты стала хозяйственной, — сказал он с улыбкой, отнес поднос в гостиную, и я разлила кофе. — Я узнавал из газет, что с тобой происходит. Мне казалось странным, что все складывается именно так после…

Да, мы ведь были очень дружны, не так ли?

— Всегда… до того…

— Все меняется.

— Рольф, мне очень стыдно за все, что я сделала тебе!

— Ты поступила правильно!

Я была ошеломлена.

— Да, иначе для тебя было бы хуже. Лучше порвать, пока еще было время, даже в последний момент, чем сделать ошибку.

— Но…

— Не беспокойся об этом, Аннора!

— Неужели ты… простил меня?

— Моя дорогая Аннора, мне нечего тебе прощать!

Тогда нам казалось это правильным, правда? Нас сбили с толку воспоминания детства, а это, конечно, недостаточное основание для брака. Нам следовало думать не о прошлом, а о будущем. Но теперь все позади, и давай забудем о прошлом.

Его слова, как колокол, возвещали о том, что любовь умерла.

— В конце концов, — продолжал он, — мы до сих пор еще добрые друзья, лучшие друзья!

«Как часто произносились эти слова, — думала я, — чтобы возвестить о том, что любовь разбита? Мы хорошие друзья, лучшие друзья… Хорошо иметь друга, но, когда надеешься на большее, как грустно звучат такие слова!»

— Как обстоят дела у Крессуэлов? — спросил он. — Скандал имел отношение к Джозефу Крессуэлу, ведь так? Он разрушил его карьеру?

— Да, а потом был скандал с моим дядей.

— С его темными делами? Кажется, он справился с этим?

— Иначе и быть не могло дядя знает, как заставить обстоятельства работать на себя, а когда на его пути попадаются препятствия, он просто не обращает на них внимания. Сейчас он заинтересован в продвижении мужа Елены и оказывает ему всяческую поддержку. Да, Мэтью Хьюм! Он написал хорошую книгу.

— Мэтью собирал материалы во время пребывания в Австралии вместе с нами. Мэтью и Елена сейчас очень счастливы. У них родился второй ребенок.

— Ты очень любила первого — Джонни просто чудо! Он мне очень помог, когда я была так несчастна.

— Кажется, между твоими родственниками и Крессуэлами очень хорошие отношения?

— Да, Питеркин женился на Френсис. Это она основала миссию, и именно дядя Питер помог ей деньгами.

— У них есть еще сын?

— Джо Крессуэл, да.

— И, кажется, большой твой друг.

— Да, но после скандала он оставил свои честолюбивые стремления попасть в парламент. Я сказала ему, что он зря это сделал. Джо следовало бы поучиться у дяди Питера и просто забыть о старом. В конце концов, тогда речь шла не о нем, в скандале был замешан его отец. Я не понимаю, почему это должно помешать Джо?

— Грехи отцов.

— Несправедливо! Но я хочу убедить Джо попытаться стать членом парламента. Не думаю, что его удовлетворит другая деятельность.

— Ты считаешь парламентскую деятельность интересной?

— О да, очень! Я помогала Елене и Мэтью во время выборов.

— Действительно, интересно Это совершенно другая жизнь!

— Да, конечно. — Рольф посмотрел на часы. — Твой кофе очень вкусный! Мне нужно идти. Я был очень рад видеть тебя, Аннора. Я надеюсь, что ты не уедешь слишком быстро? Заезжай в Мэйнор, у меня есть что тебе показать… Мы откопали кое-какие орудия! Эпоха бронзы, как мне кажется. Приходили даже из музея посмотреть!

— Я бы с удовольствием посмотрела, Рольф, и снова встретилась с тобой.

Он взял мои руки и задержал на некоторое время.

* * *

Прошло несколько недель. Мистер Тамблин спросил меня, готова ли я выставить дом на продажу. Я ответила, что еще не готова и хотела бы еще немного пожить в покое.

— Продажа займет немало времени, — заметил он.

— Я знаю, но сейчас мне пока не хочется думать об этом.

Время от времени мы виделись с Рольфом. Зная о том, как я люблю ездить верхом, он сказал, что я могу пользоваться его конюшней. Я воспользовалась предложением Рольфа и, выезжая на прогулку, часто встречалась с ним, и мы, как в былое время, вместе скакали, пуская лошадей галопом по берегу. Я смотрела вверх на башни Кадора и вспоминала, как часто я любила стоять на стене, сквозь бойницы глядя на море. Меня переполняла грусть. Здесь было слишком много воспоминаний. Иногда мне казалось, что лучше уехать.

Рольф замечательно относился ко мне, но мне казалось, что он отбросил всякие мысли о нашей женитьбе.

Я обманывала себя, думая о том, что мы еще сможем быть вместе. Почему, раскаявшись, начинаешь думать, что все пойдет по-старому? Конечно, он никогда больше не поверит мне. Если мы решим пожениться, как Рольф может быть уверен в том, что я не отвергну его опять?

Рольф пригласил меня поужинать в Мэйнор. Конечно, я пришла, но присутствовали и другие гости, и, хотя Рольф был прекрасным хозяином, мы провели время всего-навсего за приятным ужином.

Когда Рольф заходил к нам, я угощала его кофе.

Обычно его готовила Китти. Ей нравилось играть роль горничной и ухаживать за мной. На моих глазах в девушке произошли огромные перемены. Китти нравилось жить в провинции: у нее появилась подружка Мэйбл. Китти стала желанной гостьей на кухне в Кадоре, ее жизнь чудесным образом преобразилась. Я решила: что бы ни случилось впредь, я оставлю Китти при себе.

* * *

Я с нетерпением ждала утренних прогулок, потому что всегда надеялась, что встречу Рольфа. И я неизменно встречала его. Мне пришло в голову, что он относится ко мне так же, как и я к нему.

Мы много говорили о прошлом, и я заметила, что в нашу беседу часто «вторгался» Джо Крессуэл. Рольф также всегда интересовался Джонни.

Я с большим энтузиазмом рассказывала ему и о ребенке, и о Крессуэлах. Я говорила ему также, что мне очень помогли те недели, которые я провела в миссии. Я пыталась объяснить ему, какая чудесная женщина Френсис, сильная, целеустремленная, сдержанная, и над всем — желание делать добро.

— Как ее брат Джо? — спрашивал Рольф.

— Ни в малейшей степени! Френсис — единственная, на нее никто не похож! И она совершенно изменила Питеркина. Я думала, что он так и не найдет себе дела, но, когда он встретил Френсис и попал в миссию, Питеркин обрел цель в жизни и полюбил ее.

— Да, ведь она — одна из Крессуэлов.

— Она мне чем-то напоминает дядю Питера: ее совсем не смутил весь этот скандал, и Френсис не дала ему помешать ее работе.

— И сейчас твой дядя смывает пятна со своей репутации при помощи миссии Крессуэл?

— У них замечательная семья! Однажды я провела с ними выходные… Давно это было, еще до всего, что случилось. Мистер и миссис Крессуэл прекрасные люди. Я отлично себя чувствовала среди их семейства.

— Которое включает кроме родителей Френсис и Джо?

— Да, и других. Мне бы очень хотелось, чтобы Джо не оставлял надежд стать членом парламента!

— Я не сомневаюсь, что тебе удастся его убедить!

Мы выехали на равнину, и Рольф пустил лошадь галопом.

Счастливые утренние прогулки! Мне хотелось, чтобы им не было конца, потому что в моем сердце всегда жила надежда, что что-то произойдет. Всего одно слово, незаметное движение, и я расскажу Рольфу о своих чувствах, а он расскажет мне, что, как всегда, любит меня!

* * *

Потом поползли слухи. Китти, вернувшись после прогулки с Мэйбл, рассказала мне, что один из молодых конюхов пошел в лес и видел там огонь.

— На том самом месте, где раньше стояла хижина той старой ведьмы! Это был необычный костер, происходило что-то странное!

— Странное? — спросила я. — Как костер может быть странным?

— Как призрак!.. Он то появлялся, то исчезал. Я не знаю, но молодой Джеймс так испугался, что убежал со всех ног. Он до самой конюшни не переставал бежать. Он говорит, что сам дьявол его подгонял!

Я сказала Китти, что этого места всегда боялись с той ночи, когда толпа подожгла дом.

— Я думаю, какой-то бродяга жжет огонь в лесу.

Кто же еще может быть?

— Миссис Пенлок предположила, что, наверное, мамаша Джинни навещает свой дом. А мистер Исаак сказал, что не подойдет туда на пушечный выстрел и за золотые часы… и даже за ферму.

Я не обратила внимания на рассказ Китти, но слухи усиливались. Кто-то видел там фигуру среди деревьев.

Невозможно было разобрать, кто это, но похоже было на старую женщину.

Лишь немногие теперь ходили в лес, и уж, конечно, никто не ходил туда с наступлением темноты. Все боялись.

* * *

Однажды утром мы с Китти отправились на набережную купить немного рыбы. Джек Горт расположился на своем обычном месте, с бочками и корзинами.

— Привет, Джек! — сказала я. — Хороший улов?

— Так себе, мисс Кадорсон, — ответил он. — Могло бы быть и лучше. Ветер слишком сильный. Пришлось вернуться раньше обычного. Эти ветры появляются внезапно, как будто кто-то колдует. Вот, например, все, что происходит в лесу… огни, фигуры какие-то, как будто… Это не к добру, если хотите знать мое мнение!

— Вы же не хотите сказать, что мамаша Джинни приходит навещать тех, кто обрек ее на смерть?

— О, она сама это сделала, она знала, что этим кончится! Но говорят, некоторые из них никогда не успокаиваются, и я думаю, что она — одна из них!

— Бедная мамаша Джинни! С ней поступили ужасно, и тем, кто сделал с ней такое, сейчас не по себе.

— О, она сама виновата, — настаивал он. — Она пошла прямо в костер!

— Вы там были, Джек?

— Ну… да…

— И с вами половина всех здешних людей?

— Значит, вы тоже были там, мисс Кадорсон?

Я подумала: «Им сейчас, наверное, не по себе.

Прошлое послужит для них уроком. И тогда, может быть, это не повторится снова».

Когда мы вернулись домой, к нам пришла миссис Пенлок.

— О, приятно видеть, что вы устроились, — сказала она. — Кажется, вам не хочется уезжать?

— Мне здесь очень хорошо!

— Но все-таки вам место не здесь: вы должны жить в большом доме! Вот где вам место!

— Какая странная жизнь! Кажется, все происходит шиворот-навыворот. Еще хорошо, что славная девчонка Китти с вами… Не видела более славной девушки!

Она такие вещи рассказывает! Я думаю, Лондон — ужасное место, и какое счастье, что она попала к миссис Френсис. Я полагаю, она святая, эта особа. Побольше бы таких! Китти обожает ее: миссис Френсис это… миссис Френсис то… Она и о вас говорит очень хорошие слова. Потом она рассказывает про славного брата, симпатичного, стройного парня… какой еще брат может быть у миссис Френсис?

— Я смотрю, она вас неплохо информирует!

— Мне нравится слушать про то, как живут в хорошем обществе. Я бы хотела видеть вас счастливой!

Я всегда вас особенно любила… Даже больше, чем вашего брата, и я говорю это, хотя его уже нет. Я как сейчас вижу, как вы сидели на кухне на высоком табурете, глядя, как я замешиваю тесто, и как только вы думали, что я не вижу, хватали со стола изюм ли орех. «У меня глаза на затылке», обычно говорила я вам, а вы отвечали, покраснев, как роза: «Их закрывают ваши волосы, так что вы не можете видеть». Вы и тогда уж были шустрой! Вы были любимицей на кухне, могу вам теперь сказать, и мы пролили немало слез, когда вас выставили на улицу, а мадам заняла ваше место. Ничто не заставит меня поверить, что она имеет на это право! То же самое думают мистер Исаак и все остальные!

— Ваше отношение позволяет мне чувствовать себя, как дома, — сказала я.

— Дома?! Почему бы вам не чувствовать себя, как дома, в своем собственном доме… там, где следует быть вашему дому! Который им бы и остался, если бы спрашивали мнение порядочных людей! Мы рады вам и вашей Китти, но, мне кажется, вы должны подумать о своем будущем, и единственное, чего хотят все в Кадоре, во всяком случае, наша часть дома, это… ваше счастье! Мы все расстроились, когда вы отказали мистеру Рольфу, но вам виднее, я полагаю. Мы бы хотели, чтобы вы вышли замуж за какого-нибудь порядочного человека и чтобы были-детки, даже если нам придется узнавать об этом только из газет!

— Почему это вы должны узнавать о них из газет?

— Ну, парламент и все такое, вы понимаете? Когда вы замужем за одним из них, они пишут в газетах, когда появляется ребенок.

Я поняла, что Китти немало наболтала. Она преклонялась перед Френсис, а значит, и перед ее братом, поняла, что я собираюсь замуж за Джо, и прославляла наши с ним отношения перед челядью в Кадоре так неумеренно, что все решили, что Джо как раз то, что мне нужно. Было бессмысленно пытаться прекратить эти сплетни. Они всегда были и будут.

* * *

Я неотвязно думала о существе в лесу. Очень немногие люди решались теперь ходить туда, а если и отваживались, то по двое или по трое. Говорили, что странные вещи начинаются, если ты один в лесу.

Мне не терпелось раскрыть эту тайну, и однажды утром я отправилась в лес. Я села у реки, где мы с Дигори когда-то часто бросали камни в воду, настроив слух на возможный звук шагов или треск хвороста, который будет для меня сигналом, что кто-то рядом.

Я не слышала ничего, кроме звуков леса, легкого ветерка, шелестящего в листве деревьев, спокойного журчания воды.

Потом я поднялась и пошла на поляну, где все еще были видны остатки дома, неподалеку — разрушенный сарай и заросший палисадник, в котором мамаша Джинни выращивала свои целебные травы.

И в то время, как я стояла там, думая о той ужасной ночи, полуразрушенная дверь старого сарая скрипнула и стала открываться. Я задрожала от страха. Они были правы: здесь кто-то был. Я не знала, чего ждать.

Может быть, это призрак мамаши Джинни, как я видела ее в последний раз, испачканную грязью, с мокрыми от воды волосами?

В дверях стоял мужчина. Я замерла от изумления, и мы уставились друг на друга. Меня поразило что-то до странности знакомое в его чертах. Кажется, он то же самое думал обо мне. А потом дикая мысль пронзила меня:

— Ты… Дигори?

— Теперь, когда вы заговорили, и я вас узнаю, мисс Кадорсон.

— Дигори! Значит, ты вернулся?

— Мой срок закончился. Я всегда собирался вернуться, я ведь должен кое-что сделать.

— Где ты живешь?

— Здесь.

— В этом старом сарае?

— Я не привык спать на перине.

— Но что ты ешь?

— Здесь есть рыба, зайцы, кролики… Эти леса мне служат.

— Я много думала о тебе, Дигори. Как ты, где ты?

Мы были в Австралии…

— Об этом писали газеты, и все там об этом говорили. Сочувствую вам, мисс Кадорсон.

— Спасибо, Дигори. Я не допущу, чтобы ты оставался здесь.

— Со мной все в порядке.

— А что ты должен сделать?

— Я должен отомстить за бабушку тому, кто ее убил.

— Но это был не один человек. Там была целая толпа.

— Но был один, кто подстрекал их. Может быть, они бы ее не тронули, просто поиздевались. Она бы это перенесла, она их не боялась. Это все он. Я хорошо его видел. Я собираюсь убить его, или, во всяком случае, он не будет такой красивый, как раньше.

— Это безумие, Дигори. Ты должен пойти со мной.

Я теперь живу в домике Крофта, уже не в Кадоре.

Вышло так, что он мне больше не принадлежит, но это длинная история. Наверное, ты слышал.

— Я ничего не слышал. Все боятся меня. Просто смешно: кто-нибудь проходит через лес, и стоит только мне устроить небольшой шум, как они бегут отсюда во весь дух. Я пугаю их, как они напугали мою бабушку и меня. Все время я об этом помнил и часто говорил себе; «Вернусь и напугаю всех, кто был там в ту ночь, и ни один из которых палец о палец не ударил, чтобы ее спасти». Но его… его я достану, потому что он — единственный виновник. На нем было покрывало… серое, которое закрывало его лицо, поэтому он был уверен, что его никто не узнает. Но я узнал. Когда они тащили бабушку к реке, капюшон сдвинулся на затылок, и я увидел его так же ясно, как сейчас вижу вас.

И он сказал: «Скорее, ей не стоит жить». Тогда я сказал себе: «Ты тоже не будешь жить, и однажды я тебя настигну».

Я дрожала: я не единственная, на чью жизнь та ночь оказала такое мрачное влияние.

«Он собирается убить Рольфа. Он не забыл… и не простил», — подумала я.

— Слушай меня, Дигори, — сказала я. — Если ты принял такое решение, значит, ты знаешь, что тебя ждет? В худшем случае — петля на шею, в лучшем — высылка на всю оставшуюся жизнь.

— Сейчас мне некогда об этом думать.

— Это убийство!

— Это то, что называется справедливостью, и, поскольку ее не может воздать закон, я сам сделаю это.

— Не поступай необдуманно!

— Я обдумывал свой шаг долгие годы.

— Послушай меня! Ты, наверное, изголодался?

— Нет, у меня есть деньги. Я кое-что себе купил по пути сюда: у меня есть чай и мука. Я развожу костер, пеку себе лепешку, ловлю рыбу и кроликов!

Я приспособлен к такой жизни. Я думал о мести… долгие годы. Когда я отомщу, то снова уеду. Я прибыл сюда на корабле, на корабле и вернусь. Никто не узнает, что я был здесь, кроме… — Он со страхом посмотрел на меня. — Мне не следовало разговаривать с вами. Вы вынудили меня раскрыть…

— Дигори, ведь мы всегда были дружны! Ты помнишь ту ночь? Мой брат и я заботились о тебе, и мой отец тоже: он дал тебе работу. Все было бы хорошо, если бы ты не украл того фазана!

— Это была необычная кража! Я крал не для того, чтобы украсть!

— Это была кража, как бы ты ни смотрел! Я уведу тебя с собой в мой дом. В моем саду есть сарай, ты сможешь там спать. Вспомни, как ты спал в «Собачьем доме»! У меня есть служанка, только одна, Китти. О тебе будет знать только она и больше ни один человек!

Обещаю тебе!

— Вы мешаете моим планам!

Он сунул руку в карман и достал оттуда пистолет.

— Дигори! Выброси оружие! Ты хочешь, чтобы тебя с этим поймали? Хочешь, чтобы тебя опять выслали из Англии?

Он смотрел на меня, прищурившись.

— Вы мешаете моим планам, — повторил он, — Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что я здесь. Я бы сделал то, что должен, и исчез. Никто не узнал бы, что я здесь был… кроме вас.

— Я понимаю! Значит, ты думаешь, что нужно убить меня, зарыть мое тело и все?

— Вы всегда были смелой. Я не думаю, что смог бы убить вас. Но если вы добры ко мне, вы… и ваш брат, а также отец. Но если вы скажете кому-нибудь, что я здесь, это все испортит! И зачем я говорю вам о своих планах?

— Ты говоришь мне, потому что совсем не уверен, что все получится: на самом деле ты знаешь, что рискуешь. Кроме того, мы с тобой старые друзья.

Однажды я спасла тебе жизнь и спасу ее еще раз!

— Джинни — моя бабушка. У меня больше никого не было!

— Но ты украл, Дигори! Ты и был вором. В первый раз я тебя увидела, когда ты воровал рыбу на набережной.

— Я не стал бы вором, я не собирался больше красть! В первый раз я украл мясо для вашего дьявольского пятна. — Он пристально посмотрел на меня. — Никуда не делось!

Я кивнула.

— А второй раз я украл фазана, но только потому, что я хотел что-нибудь у того человека за то, что он сделал с моей бабушкой!

— Это было очень глупо!

— Тогда я еще не знал, как поступить, но сейчас я уже не мальчик. Я мужчина, и жизнь отнеслась сурово ко мне. Но есть несколько человек, которые были добры ко мне, одна из них — вы — Поэтому поверь мне еще раз! Пойдем со мной!

Обещаю, что никому ничего не скажу, не предупредив тебя! Здесь, наверное, по вечерам холодно, а в моем сарае хорошая крыша! Тебе там будет удобно, я дам тебе несколько одеял и еду. О, Дигори, я хочу поговорить с тобой Ты должен оставить мысль об убийстве! Это ни к чему хорошему тебя не приведет!

— И его! В этом все и дело! О себе я не забочусь, но меня не поймают. Я планировал месть долгие годы и все обдумал. Я больше не глупый мальчишка, понимаете? Я пойду в Мэйнор и буду там ждать убийцу моей бабушки. Я уже был там прошлой ночью, но он так и не появился. Я видел Боба Картера в имении, но так и не понял, что он там делает. Но я обязательно дождусь этого человека! Потом я успокоюсь, потому что моя бабушка будет отомщена!

— Дигори, ты помнишь, как часто мы сидели на берегу, бросая в реку камни? Я тогда говорила с тобой, но ты никогда не слушал.

— Не правда, слушал. Я помню тот день, когда вы показали мне ваш дом. Я никогда не забуду… все эти удивительные вещи. Я часто вспоминал о вашем доме, когда был в Австралии. Я думал, что мне захочется вернуться к вам и работать, как раньше.

— О, Дигори, если бы ты только не ходил в леса Мэйнора в ту ночь! Если бы ты только честно жил!

— Он убил мою бабушку! Я узнал его… и, когда он поймал меня с фазаном, я сказал ему: «Ты убил мою бабушку! На тебе было серое покрывало, которое скрывало твое лицо, но оно не скрыло его от меня, и я узнал тебя, Люк Трегерн, и никогда этого не забуду!»

— Люк Трегерн?!

— Это был он! Это он подстрекал их! «Кончайте ее, — сказал он. Таким, как она, нечего жить!» И таким, как он, нечего жить!

Понимание пронзило меня с такой силой, что я не могла больше слушать, что говорил Дигори. Значит, это Люк Трегерн был той ночью в лесу!

Все становилось на свои места. Люк Трегерн часто бывал в доме и, наверное, видел то одеяние: Рольф, должно быть, показал ему. Он всегда показывал людям вещи, которые где-то раскапывал, а к уму Люка Трегерна он относился с уважением.

До меня донеслись звуки собственного голоса:

— Значит, ты приехал, чтобы убить Люка Трегерна… отомстить, а я думала, что это кто-то другой.

— Кто другой? — спросил Дигори. Я не ответила, и он продолжал:

— Я украл фазана, потому что говорили, что он обращался с этими птицами, как со своими собственными птенцами, поэтому я взял одного. Я собирался из отвара фазана приготовить зелье, чтобы всех восстановить против Люка Трегерна, но он меня поймал.

Я сказал ему: «Люк Трегерн, ты убил мою бабушку!»

А он ответил: «Прекрати болтать, или тебе же будет хуже! Если ты еще раз упомянешь старую ведьму, будешь болтаться на виселице!» И он дал свидетельские показания против меня, сказал, что я часто таскал у него фазанов и он однажды притаился, чтобы поймать меня, и, действительно, поймал с поличным. Они слушали его, а когда я пытался возразить, мне не дали говорить. Так Люк Трегерн добился того, что меня выслали на семь лет! Тогда я решил: «Я вернусь и заставлю его заплатить за то, что он сделал с моей бабушкой… и со мной!»

Словно огромный груз свалился с моих плеч! Я несправедливо думала о Рольфе: он, действительно, был в Бодмине, как и сказал мне в ту ночь! Меня мучила мысль, как я могла в нем сомневаться? Объяснение было простым: Рольфа не было дома, а Люк Трегерн достал одеяние из ящика, а на следующий день просто положил его на место. Я не сомневалась в том, что затея с одеянием была данью его артистическому таланту и стремлению покрасоваться, а может быть, он не хотел быть узнанным. Люк Трегерн прекрасно сознавал свое положение управляющего большим хозяйством и считал недостойным смешивать себя с местными рыбаками и шахтерами.

Но другая мысль мучила мою душу: все эти годы я дурно судила о Рольфе! Я была подозрительной, недоверчивой и вполне заслуживала всех несчастий, которые на меня свалились.

Теперь делом первостепенной важности для меня было спасти Дигори. Я должна разрушить его планы, потому что понимала, что их осуществление навлечет на него только несчастье.

— Дигори, ты пойдешь со мной. Нам нужно о многом поговорить. Обещай, что ты не предпримешь никаких действий, прежде чем не скажешь мне?

— Я не могу пообещать. Представьте себе, что я наткнулся на него и мы оказались с ним наедине?

— Это не то средство! Ты думаешь, я не понимаю твои чувства? Со мной тоже немало произошло с тех пор, как ты уехал. Я сказала тебе, что Кадор мне больше не принадлежит? Я хочу поговорить с тобой, но прежде всего ты должен пообещать мне, что с наступлением темноты приедешь к домику Крофта. Я никому не скажу, кроме своей служанки. От нее это скрыть не удастся, но она будет молчать. Пожалуйста, послушай меня, вспомни о том, как мы однажды спасли твою жизнь. Что бы с тобой сделали, если бы мы не спрятали тебя?

— Скорее всего, меня бы убили, как бабушку. Я вам верю, но не приду. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что я здесь. Эта служанка узнает, а я не верю никому, кроме вас! Я найду его и расправлюсь с ним, потом уеду, но я не приду к вам!

— Значит, ты останешься здесь, в лесу? Тебя могут увидеть! Некоторые уже говорят, что видели кого-то…

— Они видят призраков, и это держит их на расстоянии, поэтому здесь я в безопасности. Нигде больше я не буду чувствовать себя в безопасности. Здесь я жил… моя бабушка тоже жила здесь. Иногда мне кажется, что она снова здесь и заботится обо мне.

— Могу я тебе принести что-нибудь? Тебе достаточно тепло по ночам? Я принесу тебе немного еды и помогу, как смогу. Но ты должен понять, что играешь в опасную игру. Если ты причинишь Люку зло и тебя поймают, наступит твой конец!

— Пока я не нашел его, меня это не беспокоит!

— Сейчас мне нужно идти, я не хочу, чтобы Китти волновалась. Все сейчас обеспокоены тем, что происходит в лесу.

— Привидения, — сказал Дигори.

— Некоторые думают так, другие — нет. Я пришла одна, помни.

— Я буду осторожен, но вы никому не скажете?

— Нет, я никому не скажу.

— Вы много для меня сделали.

Я с грустью посмотрела на него и подумала: «И ты много сделал для меня».

* * *

Я возвращалась домой, думая, как я была безумна, сомневаясь в Рольфе. Мне хотелось пойти к нему и сказать, что мне теперь все стало ясно. Я хотела рассказать ему о ночи накануне того дня, когда мы должны были пожениться, и о том, как я вообразила себе, что эта серая роба будет моим подвенечным платьем.

Но я должна была остановить сумасшедшие планы Дигори. Если он попытается убить Люка Трегерна, результатом, без всякого сомнения, будет его собственная смерть! Я могла себе представить, как Дигори лелеял мысль об отмщении все годы, проведенные в ссылке. Из книги Мэтью я знала, что они были ужасны, что часто Дигори охватывала безнадежность и, может быть, единственная мысль об отмщении облегчала его тяжкую участь.

Я должна сделать все, чтобы спасти Дигори!

Я тайком приносила в лес пищу, что было не так легко, как в Кадоре, где кладовые были переполнены продуктами и исчезновение небольшого количества продуктов не могло быть замеченным.

— Я не вижу того, что осталось от обеда, — озадаченно говорила Китти.

Я подумала, что мне следует быть более осторожной. Я отнесла Дигори одеяло, курицу и немного хлеба.

Он обрадовался.

— Мне придется все сказать Китти, потому что она замечает исчезновение продуктов.

— Я хочу, чтобы никто не знал, — настаивал он. — Не приносите больше ничего, я сам добуду — Дигори, ты думал о том, что я тебе говорила: что, если ты причинишь Люку зло, то пострадаешь не меньше!

— Меня не поймают!

* * *

Прошло два дня. Рольфа я не видела. Я не ходила на конюшню, потому что если бы я пошла туда, то непременно увидела бы его и не смогла бы не сказать, что Дигори находится в лесу. Мне очень хотелось сказать Рольфу, что я знаю правду о той ночи, но я не могла сделать этого, не упомянув о Дигори. Мысль о нем постоянно меня беспокоила Я видела решительность на его лице и понимала, что этот омут его затягивает.

В городе я купила сыра — Я скажу Китти, что вы уже купили «чеддер», сказала миссис Гленн, хозяйка магазина.

— О, спасибо, я сама ей скажу, — ответила я и подумала о том, как трудно сделать что-то незаметно в таком маленьком городе.

Что скажет Китти, узнав, что я покупала сыр? Я отрезала кусок сыра и отложила его в кладовку, чтобы быть готовой. «Чеддер, — скажет она. Почему вы купили именно его? Мне кажется, вы никогда не любили его особенно.»

Но когда Китти вернулась, она была так возбуждена, что на сыр не обратила никакого внимания.

— Что вы думаете? Люк Трегерн исчез!

Мне стало дурно.

— Исчез? — едва выговорила я.

— Да, он ушел вчера днем и еще не вернулся!

— Может быть, у него какие-то дела?

— Нет, не похоже. Миссис Трегерн говорит, что не знает, куда он мог деться. Она подумала, что он собирается в лес, а он просто не вернулся.

— И что они думают по этому поводу?

— Они не знают. Миссис Трегерн, говорят, вне себя. Говорят, что она близка к помешательству. Анни, ее горничная, говорит, что там был большой скандал!

— И что… он ее бросил?

Китти кивнула:

— Вчера днем они оба выехали верхом, а когда вернулись, Анни услышала крики. Мария сказала — Анни слышала это своими ушами: «Что мы будем делать?» — как будто она уже ни на что не надеялась, понимаете? Потом через некоторое время Люк вышел и не вернулся!

«Боже, помоги Дигори! — подумала я. — Он сделал это! А я хотела убедить его, что это безумие и ничего хорошего ему не сулит!»

— Они считают, что Люк оставил ее?

— Что еще можно думать? Они не перестают ругаться с первого дня. Говорят, Мария была белая, как полотно, едва в своем уме. Я думаю, Люк ушел. Конечно, все знают, что он женился на ней из-за Кадора, будучи тогда всего лишь управляющим в Мэйноре. Ну, я не знаю, вот это называется провинциальная жизнь!

— Значит, общее мнение склоняется к тому, что Люк оставил Марию?

— Куда он делся, вот в чем вопрос? Говорят, он не взял с собой ничего, кроме одежды, в которой был.

Он просто вышел, как на прогулку, и не вернулся!

Мне хотелось побыть одной. Я пошла в свою комнату и закрылась там.

Где сейчас был Дигори? Конечно, он не может оставаться в лесу, он уже исчез. Дигори не стал бы торчать здесь, чтобы его поймали. Конечно, Люка Трегерна начнут искать. Сначала никто не будет подозревать убийство, будут думать, что он просто ушел из дома, оставив жену.

«Они часто ссорились, а вчера вечером произошел особенно большой скандал. Они уезжали верхом, а когда вернулись, Мария была белая, как полотно, и казалась почти потерявшей рассудок. Люк, очевидно, тоже был расстроен. Они поругались, и Люк вышел».

Я восстанавливала ситуацию по рассказу Китти.

«Да, — подумала я, — он отправился в лес, где его поджидал Дигори, и там нашел свою смерть».

Я не могла найти себе места и поехала в лес. К моему удивлению, Дигори оказался там.

— Значит, ты это сделал, Дигори? Ты не послушался меня?

Дигори казался потрясенным и, не отрываясь, смотрел на меня.

— Я знаю. Весь город знает, что Люк исчез! Где он, Дигори? Что ты сделал с его телом?

Он продолжал смотреть на меня, потом сказал:

— Я не мог поверить своим глазам!.. Она была там, на лошади, Люк был вместе с ней… я не могу понять!

Я не ожидал увидеть ее! Она меня знает, уставилась на меня и побелела так, что я думал, она упадет с лошади! И он был с ней… он! Если бы у меня был пистолет, я бы убил его!

— Если бы у тебя был пистолет? — пробормотала я.

— Потом она назвала меня по имени. Она сказала мне: «Я узнаю тебя…» Я видел, что она не верит своим глазам! Она меньше всего ожидала увидеть меня здесь.

Она не видела меня два года: я уехал, когда закончился мой срок. Я слышал, что кто-то меня ищет, и хотел узнать, кто это? Мой подельник сказал мне. Я зашел к нему в Сиднее, и он сказал мне, что один человек спрашивал обо мне. Подельник сказал ему, что я в Стилмэнс-Грике. Тот не знал, что я уже уехал, и пытался найти меня, узнать, кто я. Какой-то солидный господин, который хотел мне что-то предложить, когда я вернусь в Англию! Он не мог вспомнить имя, какой-то важный господин, сказал он.

— Дигори, это был мой отец!

— Теперь это неважно… Это он! Но этот человек дал вашему отцу мой адрес, во всяком случае, он думал, что дает мой адрес, но меня там не было, понимаете, потому что я уехал два года назад…

Я думала о записной книжке:

— Твой адрес был Стилмэнс-Грик?

— Да, я жил там. Мы втроем отбывали срок в Стилмэнс-Грике: я, Том Джеймс, который дал адрес вашему отцу, и Бил Эск… он был образованным, работал в конторе адвоката. Его приговорили за подделку документов.

— Расскажи мне об этом, пожалуйста, Дигори!

— Она тоже там жила, работала в хозяйстве своего отца. Она с ума сходила по Англии и часто заставляла меня рассказывать… Все об Англии, о зеленых полях, о дождях, о домах. Ее интересовали большие дома, и я рассказывал ей. Так я мог не работать, говорить было легче. Снова и снова она заставляла меня рассказывать ей, поэтому я рассказал ей обо всем, что вы мне показывали в вашем доме, в Кадоре…

— Это была Мария Стилмэн?

— Да, она.

— А ты знал ее мать?

— Конечно! Это была старая хозяйка Стилмэнс-Грика. Стилмэн жил в Австралии, а миссис Стилмэн прибыла туда на одном из кораблей с заключенными, она была одной из них. Она стала работать в Стилмэнсе, и мистер Стилмэн женился на ней.

— Мария Стилмэн живет сейчас в Кадоре, Дигори, потому что она доказала, что является дочерью моего отца и что он незаконно женился на моей матери!

— Она дочь старухи Стилмэн! И пошла по стопам своей матери! Она уговорила Эска подделать подпись). Г собственного отца: речь шла о каких-то деньгах. Мария часто говорила, что рано или поздно отправится в Англию и будет жить в каком-нибудь большом доме, вроде Кадора.

Я находилась словно во сне. Запутанный ком лжи и обмана! Кто бы мог подумать, что Дигори окажется замешан во все это и будет тем, кто скажет мне правду!

— Извини, Дигори. Я теряю способность рассуждать. Такое открытие! О, Дигори, почему ты сделал это? Почему ты не подумал, что это не приведет к добру? Мы всегда заботились о тебе… мы помогли бы тебе начать все сначала.

Я услышала стук копыт.

— Кто-то сюда едет. Может быть, тебя уже ищут?

Тебе лучше спрятаться, — сказала я, но было слишком поздно.

Мария была здесь. Она соскочила с лошади и привязала ее к кусту. Мы молча смотрели друг на Друга.

— Вы оба здесь! Какая удача! Тем лучше.

Она словно говорила сама с собой.

— Значит, ты все рассказал ей? — спросила она Дигори.

— Да, он сказал мне! — ответила я. — Я всегда знала, что это ложь, но теперь я знаю правду! Знаю, как вы сделали свое грязное дело!

— Вы единственные, кто знает! Вы двое… и так это и останется!

Мария достала маленький пистолет.

— Что вы делаете? — закричала я. — Вы собираетесь расправиться с нами?

Я видела, что ее рука дрожит. Она боялась, и это придало мне мужества. «Она не хочет убивать, — подумала я. — Она лгунья, обманщица, авантюристка, но она не убийца».

Я закричала:

— Вас поймают и повесят за убийство, повесят на виселице!

Я видела, как дрожат ее губы.

— Нет, — она покачала головой. — В лесу живет какой-то бродяга, об этом все говорят. Они подумают… а у меня нет другого выхода! Я не могу потерять Люка! Я не могу лишиться Кадора!

Она подняла руку. Когда раздался выстрел, Дигори неловко метнулся ко мне. Земля устремилась мне навстречу, Дигори навалился сверху. Я видела вспышки огня, что-то происходило с моим телом, а потом я погрузилась в темноту.

* * *

Я очнулась в незнакомой кровати. В комнате находились люди, до меня доносились их голоса, они двигались вокруг меня, как тени. Потом я опять провалилась в темноту.

В таком состоянии я находилась несколько дней, хотя и не имела тогда никакого представления о времени. Наконец, я очнулась, чтобы ощутить сильную боль. Я была вся в бинтах и не осознавала ничего, кроме боли.

К моей постели подошла женщина и прикоснулась к моему лбу. Я не узнала ее.

— Попытайся заснуть, — сказала она.

Я покорно закрыла глаза, мне только этого и хотелось.

Когда я проснулась, кто-то сидел у моей постели.

— Аннора…моя дорогая Аннора!

— Здравствуй, Рольф, — сказала я, и у меня возникло ощущение, что я возвращаюсь к жизни.

* * *

Меня привезли в Мэйнор. Я находилась здесь две недели и теперь знала, что была близка к смерти.

Я не могла точно вспомнить, что произошло. Временами мне казалось, что все произошло накануне празднования дня самого долгого летнего дня, и, когда я думала об этом впоследствии, я понимала, что это неслучайно.

Постепенно я узнала, как все было. Одна из служанок нашла нас в лесу. Набравшись храбрости, она подошла к поляне и увидела нас. С истерическими рыданиями она побежала обратно в Кадор. Исаак и миссис Пенлок решили, что ей все привиделось, настолько она была невменяема. Но, когда она сказала, что видела мисс Кадорсон и еще какого-то человека, и там было много крови, Исаак с несколькими мужчинами поспешили в лес. Они были потрясены, увидев нас. Боб Картер, который немедленно помчался в лес, рассказывал:

— Вы лежали такая спокойная, такая белая, а ваша блузка была в алой крови. Дигори лежал рядом, наполовину прикрыв тебя. Пуля попала ему в спину, затем прошла в твое легкое. Доктор сказал, что он спас тебе жизнь!

Невыносимая мысль! Бедный Дигори, которому так и не удалось осуществить задуманное и который, в конце концов, отдал свою жизнь, чтобы спасти меня!

Рольф велел, чтобы меня отвезли в Мэйнор, где окружил сиделками. Он хотел, чтобы я находилась под крышей его дома. Доктор согласился с ним, потому что домик Крофта слишком мал и там не было необходимых удобств.

Итак, я была привезена в Мэйнор, и Рольф сказал, что все дни сидел у моей кровати, молясь за мою жизнь. Оказалось, что первая пуля угодила мне пониже плеча, а вторая задела слегка, потому что Дигори прикрыл меня собой.

— Я вспоминаю, — сказала я, — что Дигори устремился ко мне, как раз когда Мария выстрелила.

— Он спас тебе жизнь! Как бы я хотел выразить ему свою признательность, — сказал Рольф, — Как бы я хотел отблагодарить его за неоценимый поступок…

Я бы сделал для него все, что в моих силах!

Я попросила Рольфа рассказать мне и об остальных событиях.

— Доктора запретили говорить на эту тему.

— Но я должна знать!

— Ты узнаешь, а теперь тебе нужен только покой.

Тебе уже ничего не угрожает. Ты с теми, кто тебя любит!

— С теми, кто меня любит?

— Приехали твои родственники, Аннора. Твои дядя и тетя, Елена, Мэтью, Джонатан и Тамариск, Клодина и Дэвид… все здесь.

— Я понимаю: они подумали, что я при смерти!

— Не говори так. Я не могу об этом думать!

— Что ты имеешь в виду, Рольф? Ты говоришь так, словно я тебе не безразлична?

— Конечно, ты мне никогда не была безразлична и знаешь об этом!

— Я не знала! Я думала, что ты ко мне уже равнодушен…

— Но вспомни, ведь ты отвергла меня!

— Я была ненормальной. Рольф, поцелуй меня… пожалуйста!

— Он поцеловал меня, мягко и очень нежно.

— Мне казалось одновременно, что я здесь и что меня здесь нет. Меня уносило куда-то от моего несчастья! Мне казалось, что все уже в прошлом.

— Не надо, пожалуйста!

— Но не сейчас, когда ты здесь, Рольф! И ты смотришь на меня, словно любишь меня, и говоришь со мной, как будто это действительно так. Если это правда, я хочу поправиться! Я хочу остаться здесь… с тобой.

* * *

Мне становилось лучше, хотя я все еще была слаба и страдала от болей в плече. Ему нужно было еще лечить.

Постепенно я восстанавливала в памяти все случившееся.

Я не могла не жалеть Марию, несмотря на все происшедшее. Мне не удавалось забыть выражение безнадежности на ее лице, когда она стреляла. Можно себе представить, как она лелеяла свои мечты. Дигори заставил меня увидеть его глазами тот дом, в котором она жила и мечтала об Англии. Ее отец был переселенцем, мать — бывшей преступницей. Я думаю, они оба временами тосковали по Англии и передали это чувство Марии, хотя она никогда не видела — в то время — то, что они могли назвать своим домом. Кадор стал для нее чем-то вроде Мекки. Она заставляла Дигори рассказывать о нем снова и снова, а когда разразилась катастрофа с моими родителями, Мария поняла, что это ее шанс. У нее был человек, который мог снабдить ее поддельным брачным свидетельством.

Она приехала в Англию, полная решимости, вместе со своим помощником, думая, что счастье у нее в руках.

Потом, когда вернулся Дигори и узнал Марию, она оказалась в опасности.

Люк Трегерн женился на ней. Он был расчетливый злодей и понял, что настал его час: он может наложить свою руку на Кадор. Но Люк был не так прост, как Мария. Он ожидал любого поворота событий, он не верил, что мои родственники так это оставят, и догадывался, что мой дядя Питер — властный и могущественный человек — что-то предпримет, и был совершенно прав. Люк также догадывался, что, хотя Мария и является сейчас хозяйкой Кадора, долго это не протянется, поэтому он решил потихоньку брать деньги и отправлять их за границу. Он заложил состояние до последнего гроша и поместил деньги в банк Австралии под фальшивым именем, собираясь бежать туда при первой же возможности. Случай в лесу, когда Мария лицом к лицу столкнулась с Дигори, стал для Люка сигналом, что время бежать пришло даже скорее, чем он ожидал. Люк сбежал, но его поймали в Саутгемптоне, где он ждал корабль, на котором он должен был отплыть в Австралию. Ирония судьбы заключалась в том, что, когда Люк предстал перед судом, его приговорили к четырнадцати годам высылки, и ему пришлось отправиться в Австралию несколько в другом качестве.

Мария, узнав, что я осталась в живых, бросилась в море, не успев предстать перед судом. Таков был трагический конец ее мечтаний.

* * *

Меня каждый день навещали посетители. Елена привела Джонни, который смотрел на меня, пытаясь понять, почему я вся перевязана. Я объяснила ему, что со мной несчастный случай, но скоро меня развяжут.

Он грустно посмотрел на меня и попросил что-нибудь рассказать ему. В это время в комнату зашел Рольф.

— Это твой дом? — спросил его Джонни.

— Да, — ответил Рольф. — Он тебе нравится? Ты бы хотел здесь жить?

— С тобой?

Рольф кивнул.

— И с тетей Аннорой?

Джонни посмотрел на меня и сказал:

— И с мамой, и с папой, и с Джеффри… Мы бы все приехали. Здесь у меня был бы пони.

Елена вошла и увела его от кровати, посмотрев на меня с участием.

— Ты не должна утомлять себя, — беспокойно сказала она.

Вошел дядя Питер:

— Все проверено!

Я вопросительно посмотрела на него.

— Об этой Марии, — объяснил он. — Ты же не думаешь, что я собирался оставить это дело? Если бы ты сразу предоставила вести дело мне, оно не зашло бы так далеко. Вскоре после решения суда я послал человека в Австралию, где он выяснил, как все было.

Это заняло некоторое время, но, наконец, он напал на след. Мария жила в имении своего отца, где работали высланные, одним из которых был Дигори. Именно от него она узнала о Кадоре. Ее мать умерла несколько лет назад. Отцом Марии был Стилмэн, и это уже не вызывает никаких сомнений. Все было сфабриковано, и надо же, чтобы сначала это показалось правдой! Я всегда говорил, что ты должна предоставить вести дело мне. Ладно, больше никаких споров по этому поводу не будет! Через некоторое время Кадор вернется к тебе, своей настоящей хозяйке!

— Спасибо, дядя, — только и сказала я.

Рольф присел у моей кровати.

— Тебе сейчас лучше, и мы можем поговорить, — сказал он.

— О чем? — спросила я.

— О нас, Аннора! Я думаю, мы должны попробовать еще раз, и, пожалуйста, не меняй свое решение в последний момент!

— Я не буду, Рольф!

— Как много времени мы потеряли зря! С чего же все началось…

— С праздника накануне самого долгого дня в году, много лет назад, когда я увидела фигуру в сером одеянии, подстрекающую толпу на злодейство.

— Ты решила, что это я!

— У тебя было это одеяние! Я не могла поверить, что ты был там, но все происшедшее так сильно потрясло меня и заставило подозрительно относиться ко всему на свете. Мне кажется, я всем перестала верить. в тот момент!

— Но ведь я сказал тебе: я был в Бодмине в ту ночь!

— Я хотела верить тебе, но не могла забыть. Теперь я знаю, что если бы ты даже и был там, я бы все равно любила тебя, но не могла вынести этих сомнений.

Теперь я знаю, что это Люк Трегерн был тогда в сером одеянии: Дигори узнал его!

— Вероятно, он вытащил одеяние из моего ящика.

Я помню, что показывал ему его как-то и рассказывал, как все происходило когда-то. Однажды я застал Люка Трегерна, когда он примерял мой плащ и шляпу. Я вошел, когда он прихорашивался перед зеркалом.

Трегерн из тех людей, которым небезразлично, как они выглядят.

— С этим покончено, Рольф… с воспоминаниями о той ночи! Они мучили меня. В ночь накануне дня, когда мы должны были пожениться, мне приснился сон. Мы были там, в сером одеянии… ты и я, а когда я проснулась, то увидела в раскрытом шкафу свое подвенечное платье… Дверца была открыта сквозняком, и на мгновение мне показалось, что ты был здесь, в комнате, в сером одеянии. Это было похоже на какой-то знак… жуткое предостережение! Понимаешь, я боялась, что никогда не смогу забыть ту страшную ночь.

— Я вижу, что ты была дурного мнения обо мне, если думала, кто я способен вести эту толпу! Что еще ты обо мне думала?

— Что тебе нужен только Кадор…

Он прямо посмотрел на меня:

— Ты думала, что я хочу жениться на тебе, потому что ты владела Кадором?

— Я тогда обо всех так думала. После той ночи я перестала верить людям. Прости меня, Рольф!

— Я тоже не был лишен сомнений. Почему мы сомневаемся в тех, кого любим? Почему нам непременно нужно дождаться бури? Почему мы во всем подозреваем порок? Аннора, ты и Джо Крессуэл… До меня дошли слухи… Я думаю, что сплетни попали на кухню Кадора через Китти, а от них на мою… и разнеслось среди слуг. Кажется, они думают, что ты собираешься выйти за него замуж?

— О нет, нет! Джо всегда нравился мне, я хотела помочь ему. Он так страдал, когда у его отца были неприятности, но я никогда не любила Джо… во всяком случае, так, как люблю тебя! — Я догадывался, что между вами что-то было.

Аннора, если тебе хотелось бы, чтобы Джонни жил и воспитывался здесь, я любил бы его, относился бы к нему, как к своему сыну.

— Чтобы Джонни жил здесь? Его мать никогда этого не допустит! Елена его обожает, он ее любимый первенец… — Вдруг я посмотрела на Рольфа в изумлении:

— О нет, ты не мог подумать…

— Почему? Ты уехала в Австралию, Джонни родился там… У тебя были хорошие отношения с Джо, поэтому мне и померещилась какая-то тайна в его рождении!

— Ты подумал, что Джонни мой ребенок? И ты был готов жениться на мне даже на таких условиях?

О, Рольф, я так тебя люблю! Джонни — ребенок Елены, а его отец — Джон Милворд. Мэтью, который ее тогда почти не знал, благородно женился, чтобы создать видимость того, что ребенок родился у Елены, когда она уже вышла замуж!

— На что только не способно наше воображение!

— Твое не меньше, чем мое, и я этому рада: это уменьшает мою вину. Елена удивительно счастлива.

— Это замечательно, что такое возможно, несмотря на то, что все плохо начиналось!

— Но гораздо прекраснее, когда два человека любят друг друга всю жизнь! Ведь правда?

— Да, правда!

— Есть еще один нюанс, который требует прояснения; Кадор! Он опять станет твоим. Откуда ты знаешь, что я на этот раз женюсь на тебе не из-за Кадора?

— Я рискну, и, если быть откровенное, я могу только радоваться, что ты так хочешь завладеть им, что готов взять и меня в придачу!

— А теперь я должен тебе кое-что сказать. Люк Трегерн откачивал из Кадора деньги, и поместье заложено до последней нитки. Некоторая часть денег, конечно, будет возвращена, но далеко не все. Я скажу тебе кое-что еще: я спас большую часть закладных! Так что можно считать, что не ты вручаешь мне Кадор, а я возвращаю его тебе!

Я поразилась. Меня предупреждали, что хозяйству был причинен большой урон, пока им правила Мария, но я не представляла себе, как далеко все зашло.

Рольф взял мою руку:

— А сейчас ты должна думать только об одном: чтобы как можно скорее поправиться!

Мы помолчали, потом он сказал:

— Аннора, кажется, теперь сказано все? Больше не будет недоразумений и недопонимания?

— Нет, — ответила я, — не будет!

— Мы поженимся в самый долгий день лета! Так мы изгоним призраков!

— И в наших воспоминаниях останется другой праздник накануне самого долгого летнего дня!

Примечания

1

Виги и тори — политические партии, возникшие в конце XVII века. Виги — группировка обуржуазившейся дворянской аристократии и крупной торговой и финансовой буржуазии; чередовалась у власти с тори, выражавшими интересы земельной аристократии и высшего духовенства англиканской церкви.

(обратно)

Оглавление

ЛЕСНАЯ ВЕДЬМА

СКАНДАЛ В ВЕРХАХ

В ДАЛЕКИХ МОРЯХ

В АВСТРАЛИИ

ГОСТЬЯ ИЗ АВСТРАЛИИ

ОТКРЫТИЕ . .