«Неотразимый дикарь»

Тереза Медейрос Неотразимый дикарь

Глава 1

Северо-Шотландское нагорье 1814 год

— Мне нужен мужчина, — заявила Памела Дарби таким же будничным тоном, каким могла бы произнести фразу вроде «Мне нужен кусок тесьмы, чтобы починить подол юбки» или «Мне нужна репа для овощного рагу на ужин».

Ее сводная сестра Софи, сидевшая напротив нее в карете, с удивлением посмотрела на нее, оторвавшись от потрепанного журнала мод двухгодичной давности. До того она восторженно разглядывала, яркие модные силуэты и сосредоточенно размышляла над советами по правильному нанесению румян.

— Мне нужен… вернее, нам нужен, — продолжала Памела, — не просто мужчина, но какой-нибудь рослый шотландец, у которого больше мускулов, чем мозгов. — И она заговорила тише, столь искусно имитируя шотландский акцент, что ей позавидовали бы многие профессиональные актрисы. — Парень, который бы слушался и беспрекословно подчинялся двум смышленым девушкам, у которых хватит сообразительности и хитрости на то, чтобы решать непростые задачи.

— И эти две смышленые девушки, очевидно, мы с тобой? — понимающе приподняла бровь Софи.

Но тут ей пришлось замолчать, поскольку видавшая виды карета, раскачиваясь из стороны в сторону, словно корабль в бурю, начала с громыханием и скрежетом спускаться по каменистой дороге, которую и дорогой-то можно было назвать весьма условно.

Когда качка немного поутихла, Софи продолжила:

— И как же ты хочешь найти такого олуха? Может, велишь кучеру остановиться в ближайшей деревне и расклеить объявления?

— Между прочим, неплохая идея, — неожиданно согласилась с сестрой Памела. — Честно говоря, я как-то не подумала об этом… Тогда это должен быть большой лист бумаги с таким приблизительно текстом: «Срочно требуется шотландец с мощными бицепсами на роль давно пропавшего наследника герцога». Объявления нужно будет расклеить на базарных площадях тех деревень, через которые мы будем проезжать.

— Объявления? Подобные тому, что мы видели в последней деревне? Помнится, там речь шла о том, что в окрестностях скрывается опасный и жестокий разбойник. Он грабит путешественников и бесчестит невинных девушек. За его голову обещана хорошая награда.

Ироничные слова Софи заставили фантазию Памелы разбиться о реальность. Она очень хорошо помнила то объявление. Там был еще грубый рисунок, изображавший человека в маске с массивной нижней челюстью, жестким взглядом и пистолетом в руке. Этот рисунок притягивал Памелу против ее воли. Трогая кончиками пальцев, изображение едва заметной ямочки на правой щеке разбойника, она думала о том, что могло заставить его нарушить закон и Божьи заповеди. Когда к ней подошла Софи, она быстро отвернулась от разбойника, опасаясь, что сестра прочтет в ее глазах такое же отчаяние, какое было в его взгляде.

Вспоминая теперь тот жесткий, отчаянный взгляд, Памела вздрогнула. Она хорошо понимала, что две девушки, без сопровождения, путешествующие по этим диким местам, вызывали подозрительные и неодобрительные взгляды и запросто могли стать легкой добычей преступников. Но у них не было денег, чтобы нанять служанок и охрану для сопровождения кареты, в которую они пересели после того, как в дилижансе добрались до Эдинбурга. Теперь им оставалось надеяться только на старого извозчика и его древний мушкет, если придется защищать свою жизнь и честь.

Памела постаралась улыбнуться как можно беспечнее.

— Я слышала, что этим шотландским горцам-дикарям больше нравится иметь дело не с женщинами, а овцами.

Коснувшись рукой своей сумочки, она нащупала успокаивающую твердую поверхность предмета, который она спрятала за розовым шелком подкладки.

Машинально накручивая локон на палец, Софи вздохнула:

— Я до сих пор не могу поверить, что мы проделали весь путь впустую. Ты же слышала, что говорила эта старая карга в Стратспи. По ее словам, наследник герцога умер еще в раннем детстве, лет тридцать назад. И он, и его мать умерли в первую же зиму, оказавшись в здешних горах.

— Это очень похоже на правду, — пробормотала Памела, пряча руки в меховую муфту. Она расстроилась больше сестры, когда выяснилось, что все отчаянные усилия, предпринимаемые ими в течение последнего месяца, оказались бесплодными.

В этих Богом забытых местах всегда было холодно, даже когда светило солнце. Непрестанно моросил дождь, и как только он прекращался, и хотелось убрать зонтик, ледяной душ возобновлялся. Вечно сырой, промозглый воздух лишал путников надежды на то, что им когда-нибудь удастся по-настоящему согреться.

— Почему бы нам не забыть об этом вознаграждении и не вернуться, наконец домой? — вздохнула Софи.

— Здравая мысль, — откликнулась Памела. — Если бы у нас еще при этом был дом, куда мы могли бы вернуться…

Голубые глаза Софи потускнели от печали, и Памела тут же пожалела, что напомнила ей об этом. До недавнего времени единственным настоящим домом для них был лондонский театр «Краун» неподалеку от знаменитого музыкального театра «Друри-Лейн». Их обеих мать-актриса родила в театре, за кулисами. Но теперь театра не стало. Его превратил в руины и пепел страшный пожар, который стал причиной гибели их матери. Та же участь была уготована и им, но по счастливой случайности сестры в эту страшную ночь спали в маленькой квартирке, которую вместе с матерью снимали неподалеку от театра. При воспоминании об этой трагедии у Памелы в который уже раз болезненно сжалось сердце. Единственным утешением служило осознание того, что их мать не хотела пережить собственную красоту и увидеть разочарование на лицах своих многочисленных поклонников.

Ее красота досталась и продолжала жить в Софи. Светлые густые волосы девушки были уложены прелестными локонами вокруг ее нежного личика с чудесными пухлыми губками и чуть вздернутым очаровательным носиком. Среди актеров театра ходили слухи, что отцом Софи был некий состоятельный французский граф, по уши влюбленный в ее мать. Вернувшись во Францию, он, скорее всего, пал жертвой революции, так и не успев жениться на своей возлюбленной.

Что касалось Памелы, то она была убеждена, что ее отец происходит из крепкого английского рода. Чем еще можно было объяснить карий цвет ее глаз и каштановые волосы? Лицо у Памелы было овальное, с правильными чертами, но весьма обычное и незапоминающееся. Больше всего она походила на крепкую йоркширскую розовощекую молочницу. Фигура у нее была неплохая, но вряд ли нашелся бы мужчина, готовый из-за неразделенной любви к ней броситься в холодные воды Темзы, как это сделал, судя по упорным слухам, один из горячих поклонников ее матери.

Памела еще больше пожалела о своих словах, когда Софи вздернула подбородок, чтобы скрыть подступившие слезы, и проговорила:

— Ты же прекрасно знаешь, что обещанное герцогом вознаграждение не единственная наша надежда. В моих силах сделать так, чтобы у нас с тобой была вполне обеспеченная жизнь. Предложение виконта все еще остается в силе.

— Не надо разыгрывать мелодраму, — нахмурилась Памела. — У меня нет ни малейшего желания, ради того чтобы иметь крышу над головой, продавать с аукциона честь моей сестры.

В ответ Софи повела плечом.

— Не будь такой наивной провинциалкой. Наша мама всегда была свободна от условностей общества. Почему бы и мне не быть такой?

— У мамы была театральная сцена, она продавала себя за любовь, а не за деньги.

— А разве женщине запрещается иметь сразу любовь и деньги? — задумчиво спросила Софи.

— Можно, в объятиях виконта, пока ему не надоест твоя красота, и он не позарится на какую-нибудь очаровательную юную танцовщицу из кордебалета. Тогда он просто передаст тебя в руки кого-нибудь из своих друзей.

Наклонившись к сестре, Памела ласковым движением поправила выбившийся из ее прически светлый локон и тихо сказала:

— Дорогая, я говорю все это не потому, что хочу быть жестокой. Просто от положения содержанки-любовницы до шлюхи всего один шаг. Я видела немало девушек моложе и красивее тебя, которые торгуют собой на Флит-стрит. Я не хочу, чтобы ты умерла от сифилиса, не дожив до двадцати лет.

— Но виконт клянется, что любит меня! С тех пор как он впервые увидел меня в хоре, когда мне было пятнадцать, он не может думать ни о ком другом!

— Включая собственную жену, — сухо заметила Памела.

При этих словах лицо Софи вытянулось.

— Не думай об этом мерзавце, — горячо проговорила Памела, сжимая руку сестры. — Если нам не удастся получить вознаграждение от герцога, мы снова попробуем поступить на службу в театр.

— Тогда мы уж точно подохнем с голоду, — мрачно усмехнулась Софи и снова уткнулась в журнал мод, чтобы сестра не видела ее грустного лица.

Памела со вздохом откинулась на старые кожаные подушки сиденья. Она исчерпала все аргументы. К несчастью, их мать была совсем непрактична, хотя и очень красива. Узнав от стряпчего, что она оставила своих дочерей почти без гроша за душой, Софи и Памела решили попытать счастья единственным, известным им способом — на театральных подмостках. Первая и единственная попытка началась триумфом, но закончилась полным провалом.

Неземная красота Софи поначалу заворожила зрительный зал, но как только она открыла рот и начала произносить текст своей роли, чары рассеялись. Все мечты сестер о славе и богатстве исчезли в вихре полетевших на сцену гнилых овощей и оскорбительном свисте зрителей. Позднее критики писали, что ей просто противопоказано выходить на сцену, дабы не уморить публику своим косноязычием, абсолютной зажатостью и откровенной скукой.

В тот же вечер они были вынуждены собрать все свои пожитки и бежать из города. С той поры они постоянно были в дороге. Если им не удастся перед возвращением в Лондон найти способ хоть немного пополнить свои кошельки, они окажутся уже не в театре, а в работном доме.

Памела молча смотрела на сгущавшиеся за окном кареты сумерки. На карту было поставлено гораздо больше, чем думала Софи, но Памела не хотела отягощать сознание сестры жестокой правдой жизни.

Однообразное покачивание кареты из стороны в сторону постепенно убаюкало ее, и она заснула.

Проснулась Памела от знакомых по театральным постановкам звуков трескучих пистолетных выстрелов и грубого окрика: «Кошелек или жизнь!»

— Софи, не забудь опустить занавес, как только злодей будет убит, — сквозь сон пробормотала она, не открывая глаз. Она уже почти погрузилась в прерванный сон, когда рука сестры вцепилась ей в плечо.

— Памела! Проснись же, Памела! На нас напали бандиты!

Памела тут же открыла глаза и увидела прямо перед собой насмерть перепуганную Софи.

Карета стояла на месте. Одна из лошадей нервно заржала, потом наступила зловещая тишина. Пока Памела спала, наступила полная темнота, и за окном кареты ничего не было видно. Памела испугалась. Что, если извозчик уже убит и не сможет защитить их?

Стараясь не поддаваться панике, она приложила к губам палец и сжала руку сестры. Обе забились в угол, напряженно прислушиваясь к тишине. Неожиданно она была нарушена осторожными шагами с одной стороны кареты. Памела надеялась на то, что это к ним идет извозчик сказать, что все в порядке. Наверное, и пистолетный выстрел, и требование денег в обмен на жизнь были всего лишь жестокой и глупой шуткой местных хулиганов… Однако звук приглушенных шагов быстро развеял ее надежды на лучшее. Так тихо мог двигаться только настоящий злодей, поднаторевший в ночных разбоях, способный за несколько монет запросто перерезать человеку горло или изнасиловать женщину, зажав ей рот ладонью.

Шаги неумолимо приближались. Деваться девушкам было некуда, и тогда Памела, ободряюще сжав руку сестры в последний раз, сунула пальцы в свой ридикюль и, нащупав твердую поверхность спрятанной там тяжелой вещицы, слегка успокоилась.

Внезапно шаги стихли, и наступила гнетущая тишина.

Сейчас распахнется дверь кареты и… Свободной рукой Памела задвинула сестру за спину и приготовилась защищаться.

Через несколько мгновений дверь кареты скрипнула, медленно приоткрылась, но за ней никого не оказалось. Еще несколько мгновений — и из темноты раздался низкий грозный голос:

— Я знаю, что вы там, и слышу ваше дыхание. Выходите с поднятыми руками, или я застрелю вас к чертям собачьим!

Памела спиной чувствовала, как Софи, прижавшись к ней, дрожит, словно малая птаха в страшных когтях хищника. От этого в ней поднялась такая волна возмущения, и желания во что бы то ни стало защитить сестру, что она совсем забыла о страхе. Не обращая внимания на лихорадочно цеплявшуюся за ее юбку сестру, она резко рванулась вперед и пулей выскочила из кареты.

Второпях наступив на собственный подол, она покачнулась, чуть не упала, но тут же выпрямилась и, решительным жестом поправив шляпку, громко произнесла:

— Ради всего святого, сэр, кто пишет вам диалоги? Никогда в жизни не слышала такой отвратительной чепухи! Надо же! «Кошелек или жизнь! Выходите с поднятыми руками, или я застрелю вас к чертям собачьим!» Да с таким текстом вы бы не продержались на сцене «Друри-Лейн» и получаса! Вам никогда не приходило в голову, что можно создать более убедительный образ настоящего разбойника, если не выкрикивать весь этот ужасный бред?

Выпустив таким образом пар, Памела вдруг поняла, что стоит вплотную к огромной тени без лица, возвышавшейся над ней на добрый фут с лишним. Широкие мужские плечи закрывали поднимавшуюся в небе луну.

Злодей молчал, и это подействовало на нее так сильно, что, когда он вдруг заговорил, она вздрогнула всем телом.

— А ты бы хотела наоборот, детка? Сначала застрелить тебя к чертям собачьим, а потом выкрикивать бред? Боюсь, так будет менее убедительно, потому что некому будет слушать этот бред.

Его насмешливый баритон звучал грубо, но тембр был приятным, бархатистым, и создавалось впечатление, словно кожи касались одновременно нежные лепестки розы и острые шипы.

Памела сделала шаг в сторону, надеясь отвлечь внимание разбойника от затаившейся в глубине кареты Софи, и тут же пожалела об этом. Лунный свет упал на длинный блестящий ствол пистолета, рукоятка которого покоилась в руке злодея как влитая.

Внезапно вспомнив об извозчике, она бросила взгляд в сторону козел и тут же увидела его распростертым на дороге. При мысли о том, что несчастный старик убит, у нее непроизвольно вырвался крик. Приподняв юбку, она сделала шаг в его сторону, но разбойник грозным движением тут же преградил ей дорогу.

— Он жив, скоро придет в себя с головной болью, зато будет, о чем рассказать друзьям в таверне за кружкой эля.

Словно в подтверждение его слов старик зашевелился и слабо застонал. Памела снова бросила взгляд на козлы и заметила там оставшийся неиспользованным мушкет. Вздохнув с облегчением, она с возмущением взглянула на разбойника.

— Отличное занятие вы себе подыскали, сэр! Нападать на стариков и пугать беззащитных женщин!

Он шагнул вперед и оказался так близко от нее, что она почувствовала исходившее от его большого тела тепло.

— Что-то ты не очень похожа на испуганную женщину, — хмыкнул он. — Да и на беззащитную тоже.

На самом деле Памела испытывала смертельный страх, но старательно прятала его' за рассерженным и возмущенным тоном.

— Просто не привыкла пасовать перед наглецами! — с вызовом сказала она.

— И с чего это ты взяла, что я сам «подыскал» себе эту «профессию»?

В его голосе неожиданно прозвучала грубоватая ирония, от которой по всему телу девушки побежала дрожь.

— А что, если жестокая судьба «подыскала» мне эту «профессию»? — продолжал разбойник.

— Мы все можем стать хозяевами своей судьбы, если захотим, — парировала Памела.

— А ты? Ты, к примеру, хозяйка своей судьбы? Его слова неожиданно угодили прямо в цель. После смерти матери Памела очень быстро поняла, что без средств к существованию и без мужского покровительства женщине приходится полагаться лишь на милость судьбы.

При жизни матери Памела всегда была жертвой ее переменчивого настроения, капризов и потребностей своей младшей сестры. Именно Памеле приходилось утешать мать, когда ее любовники исчезали, и всеми мыслимыми и немыслимыми способами удерживать семью от полного обнищания в перерывах между получением гонораров за спектакли.

— Пожалуй, сейчас я не властна над своей судьбой, — призналась Памела. — Ведь не я сейчас держу в руках пистолет.

— А если бы у тебя был пистолет? Ты бы захотела уступить первому попавшемуся человеку, обвинившему тебя в занятии разбойным ремеслом? Что, если я давно решил, что не хочу быть голым и босым, в то время как англичане набивают карманы тем, что по праву принадлежит шотландцам?

— Разве вы не понимаете, что рано или поздно вас схватят, отдадут под суд и подвергнут наказанию?

— Когда англичанин лишает шотландца его земли и достоинства, он имеет на это полное право, а вот когда шотландец лишает англичанина его кошелька, это уже разбой! — презрительно фыркнул в темноте злодей. — Где же справедливость?

Памела захлопала в ладоши.

— Браво! — воскликнула она. — Я вас недооценила. Ваше искреннее чувство добавляет убедительности тексту. Если бы ваш пистолет не был нацелен мне в грудь, я бы, наверное, даже одобрила ваш благородный порыв избавить меня от кошелька.

К ее удивлению, разбойник медленно опустил пистолет. Странное дело, но от этого он не стал менее страшным. Сердце Памелы учащенно забилось. Может, он решил просто задушить ее голыми руками? В темноте она не видела его лица, но кожей чувствовала на себе его пронизывающий взгляд. Учитывая его монолог о попрании прав шотландцев, можно было ожидать, что на нем надет килт, на поясе висит сверкающий шотландский палаш, а на плече болтается волынка или что-то в этом роде. Однако разбойник, похоже, был одет во все черное, потому что сливался с ночной тьмой.

Памела осторожно сделала шаг назад, потом еще один… Он двинулся вслед за ней, повторяя ее движения. Памела продолжала пятиться, лихорадочно соображая, как использовать ситуацию с выгодой для себя. Может, если ей удастся увести его подальше от кареты, Софи догадается незаметно выскользнуть и побежать за помощью? Или хотя бы спасти свою жизнь…

Памела бросила взгляд через плечо на раскачивающиеся на ветру сосны вдоль каменистой дороги. Оставался лишь один надежный способ отвлечь внимание разбойника от кареты, чтобы Софи могла спастись бегством.

Рискуя получить пулю в спину, Памела резко повернулась и бросилась бежать. Однако не успела она сделать и двух шагов, как разбойник схватил ее за руку и грубым рывком повернул к себе лицом. Споткнувшись о камень, она подалась вперед и уткнулась в его широкую грудь. Откинув назад голову, она посмотрела на него, чувствуя, как гнев вытесняет в ней страх.

В этот момент луна неожиданно осветила его лицо, и Памела замерла, мгновенно потеряв все надежды на спасение. В узких прорезях черной кожаной полумаски светились глаза стального цвета с неожиданно густыми ресницами. Нос был довольно крупным, но с заметной горбинкой. Разумеется, ему ничего не стоило остановить ее одной рукой, но он тяжело дышал, его челюсти были плотно сжаты, словно он боролся с каким-то невидимым сильным противником. На правой щеке виднелась ямочка, и Памела вдруг ясно представила себе обаяние его улыбки, хотя в тот момент ему было явно не до этого.

Она лишилась всякой воли к сопротивлению и словно зачарованная смотрела на разбойника, совсем как тогда, в деревне, где впервые увидела объявление с его изображением. Наконец она медленно подняла дрожащую руку и кончиками пальцев коснулась его щеки. Разбойник не шевельнулся, он был похож на гранитное изваяние. Щека была теплой и слегка шершавой от двухдневной щетины…

— В деревне я видела объявление о вашем розыске, — тихо сказала Памела с едва слышным вздохом и смущенно взглянула в его глаза. — Вас повесят, если поймают.

— Тогда пора сотворить что-нибудь стоящее смертной казни, — хрипло усмехнулся он.

— Что именно? — прошептала она, холодея от ужаса.

Красноречивый взгляд, которым он окинул всю ее фигуру, подтвердил ее худшие опасения, но вместе с ужасом она неожиданно испытала что-то вроде радости.

Закрыв глаза, он приблизил свои губы к ее рту, и она ощутила их теплое и нежное прикосновение, что было гораздо опаснее насильственной ласки.

Памела была хорошо знакома с искусством театральных поцелуев, целью которых была лишь имитация жаркой страсти, не вызывавшая никакого отклика ни в душе, ни в теле партнеров. Это было лишь мимолетное касание сухих сжатых губ. Именно поэтому поцелуй разбойника удивил ее. Его горячий шелковистый язык бесцеремонно раздвинул ее губы и принялся ласкать внутреннюю поверхность рта, пытаясь проникнуть как можно глубже. От него пахло свежей хвоей, дымом и виски.

Ее руки невольно легли ему на грудь, и под своими ладонями она ощутила частое биение его сердца.

Нет, он не совершил над ней никакого насилия. Поцелуй не был украден, он был подарен по доброй воле, и ни один суд на свете не мог бы вынести ему за это обвинительный приговор.

Ласково проведя пальцами по густым волосам Памелы, он сдвинул ее шляпку за спину, чтобы она не мешала ему наслаждаться ее губами. В этот момент она забыла о Софи, о безуспешных поисках наследника герцога, о последних шиллингах, отделявших их от полной нищеты. Она не помнила и не чувствовала ничего, кроме безумного наслаждения от поцелуев разбойника на каменистой дороге в свете яркой луны.

Тут раздался пронзительный крик, и какой-то розовый предмет ударил разбойника по голове.

Глава 2

За двадцать девять лет жизни в Коннора Кинкейда дважды стреляли. Его трижды ударяли ножом и один раз чуть не утопили в бурных водах горной реки. Он многократно ломал нос и ребра в бесчисленных драках и чудом выжил после неудачной попытки повесить его. Но ни разу в жизни на него не нападала визжащая женщина с зонтиком в руках.

Эффект от неожиданной атаки мог бы оказаться куда более существенным, если бы он не был в этот момент ослеплен и оглушен пьянящим вкусом и запахом девушки, которую держал в объятиях. По ее поведению было ясно, что она девственна и не имеет опыта интимного общения с мужчиной, и это лишь добавляло масла в огонь внезапно вспыхнувшего в нем желания. Он уже собирался увлечь ее в лес, уложить на мох и… Но тут реальность обрушилась на его голову в виде какого-то розового предмета с оборками.

Если бы в руках нападавшей оказался пистолет вместо зонтика, она могла бы запросто застрелить его. И поделом! Нельзя быть таким беспечным идиотом! Судьба безжалостна — он мог погибнуть из-за какого-то поцелуя…

— Руки прочь от моей сестры, любезный! — пронзительно кричала девица, колотя Коннора по голове и плечам розовым зонтиком.

Он развернулся и поднял согнутую в локте руку, защищаясь от ударов. Зонтик был украшен перьями, и Коннору на миг показалось, что на него напала стая розовых воробьев. Тут ему ощутимо попало зонтиком по правому уху, и он, чертыхнувшись от боли, инстинктивно вскинул другую руку с пистолетом.

Девица тут же отступила, все еще сжимая в руке зонтик. Прежде чем Коннор смог собраться с мыслями, другая девушка, сладкий поцелуй которой мог стоить ему жизни, внезапно выскочила из-за его спины и встала между ним и напавшей на него фурией, так что пистолет снова оказался нацеленным в ее грудь. Она дрожала всем телом, но янтарные глаза по-прежнему смотрели с вызовом.

Вид двух девушек, съежившихся в испуге перед ним, еще больше разозлил его. Он никогда не был любителем нападать на женщин, но когда до него дошел слух о том, что две разодетые в меха и драгоценности англичанки путешествуют по здешним местам без всякой охраны, соблазн оказался слишком велик. Он собирался всего лишь ограбить их и отпустить восвояси. Ничего, от них не убудет! Их состоятельные отцы и мужья снова оденут их в новые меха и драгоценности. Впрочем, всего несколько минут назад он собирался лишить одну из англичанок того, что нельзя компенсировать никакими богатствами…

Бросив сердитый взгляд на девушку, которая заставила его почувствовать себя злодеем, каким он, в сущности, и был, он медленно опустил пистолет и засунул его за пояс.

— «Руки прочь от моей сестры, любезный!» — насмешливо повторил он. — И меня еще упрекают в плохом тексте! Интересно, кто пишет диалоги ей? — Он ткнул пальцем в сторону миниатюрной блондинки с огромными от страха васильковыми глазами, испуганно выглядывавшей из-за плеча своей сестры.

— Не дожидаясь ответа, Коннор шагнул вперед, выхватил из рук блондинки розовый зонтик и, сломав его о колено, выбросил в придорожный кустарник. Блондинка проводила его печальным взглядом и с упреком посмотрела на Коннора.

Тут язвительная брюнетка со сладкими губами мягко обняла ее за плечи и тихо сказала:

— Зачем так глупо вести себя, Софи? Твоя выходка могла стоить нам обеим жизни.

— Прости, Памела, — пробормотала та, с презрением глядя на Коннора, — но не могла же я спокойно наблюдать, как какой-то дикарь насилует мою сестру!

При этих словах Памела опустила глаза и украдкой взглянула на разбойника. Скрестив руки на груди, он молча слушал разговор сестер. Странное дело, но гневный взгляд и грозно сжатые челюсти делали этого человека привлекательным. Нет, она никак не могла обвинить его в попытке изнасиловать ее, поскольку не только не сопротивлялась его ласкам, а, наоборот, сознательно шла на это, тем самым, поощряя разбойника. Если бы он утащил ее в лес и там сделал с ней то, что хотел, винить его в этом было бы нелепо. Она сама способствовала такому его поведению.

Убийственное смешение испуга и стыда переполняло ее. До сих пор она гордилась своей неприступностью и неподатливостью. Мужские чары на нее практически не действовали. Что же будет с ними, если вдруг окажется, что она унаследовала материнскую слабость к мужественным лицам и широким плечам?

— Не стоило рисковать своим зонтиком и… своей жизнью, чтобы защитить меня. Я была вне опасности, — бодро солгала Памела, с трудом отрывая взгляд от Коннора.

Софи непонимающе захлопала ресницами.

— Ну да, я помню, ты говорила, что большинство горцев-шотландцев предпочитают иметь дело не с женщинами… а с овцами.

Памела поспешно закрыла сестре рот ладонью.

— Ты не совсем правильно поняла меня, — торопливо заметила она. — Я этим хотела сказать, что они предпочитают… более покорных женщин.

Она бросила нервный взгляд на шотландца. В его глазах мелькнуло удивление, и он едва заметно усмехнулся.

— Я просто пыталась отвлечь этого человека, чтобы ты смогла убежать, — тихо пояснила Памела сестре. Потом повернулась к разбойнику и сказала уже громче: — Уверяю вас, сэр, у меня нет привычки, целоваться с незнакомцами… или разбойниками.

— Верю, лапочка, — угрюмо кивнул Коннор.

Она нахмурилась. Наверное, она плохо умеет целоваться, и он сразу понял, что у нее нет никакого опыта в таких делах. Или ему не понравилось, что она не стала сопротивляться?

Собрав последние остатки гордости, она сказала:

— Полагаю, уже поздновато для официального знакомства, и все же… меня зовут Памела Дарби, а это моя сестра Софи.

Верная многолетней театральной выучке, Софи шагнула вперед и присела в безупречном реверансе. Потом откинула назад роскошные светлые локоны и кокетливо захлопала ресницами. Сейчас она была точной копией своей матери. Она просто не могла не кокетничать в присутствии мужчины, даже если он головорез.

Памела лишь вздохнула. Она предполагала, что шотландец, как и все прочие мужчины, падет жертвой неотразимых чар сестры. Ей были отлично известны все признаки такого состояния — свинцовая неуклюжесть рук и ног, застывший взгляд, иногда заикание. Как только мужчину ослеплял блеск красоты Софи, Памела тут же оказывалась на втором плане и вызывала к себе не больше интереса, чем нарисованная на холсте пальма в кадке. Так было всегда.

Но на этот раз все было иначе. К удивлению Памелы, разбойник лишь взглянул в сторону Софи. Грациозно поклонившись, что при его крупных габаритах выглядело весьма забавно, он сказал, не сводя сверкающих глаз с Памелы:

— Рад познакомиться с вами и вашей сестрой, мисс Дарби. Я тот человек, который лишит вас ценностей и уйдет своей дорогой.

В этот момент старик извозчик громко застонал и с трудом сел на краю дороги. Из небольшой раны на лбу текла кровь. Не моргнув глазом, разбойник выхватил из-за пояса пистолет и направил на старика. Тот сразу же вскинул руки вверх.

— Так и держи их, пока я не разберусь с дамами, — одобрительно кивнул Коннор.

Теперь у маленькой драмы — или это был фарс? — появился зритель. Памела опустила руку так, чтобы ридикюль, все еще висевший на запястье, скрылся в складках юбки. Ее мысли неожиданно приняли философский оборот. Так кто же определяет судьбу человека? Неужели все зависит только от случайного рождения в той или иной семье? Неужели судьба каждого предопределена заранее и ничто не может повлиять на ее ход?

Как-то само собой губы Памелы сложились в задумчивую улыбку. Она очнулась от раздумий только тогда, когда поймала на себе озадаченный взгляд Софи. Приложив ладонь ко рту, она приняла подобающий случаю испуганный вид.

Тем временем разбойник, вытащив из-за пояса холщовый мешок, шагнул к ней со словами:

— Почему бы, не начать с этой горностаевой горжетки?

И требовательным жестом протянул к ней руку.

Неохотно сняв с шеи мех, Памела послушно положила его на ладонь разбойника и невольно поежилась от холодного ночного воздуха.

Горец бережно провел рукой по горжетке, и в его глазах появился алчный блеск, который практически сразу сменился недоумением.

— Что за черт? — пробормотал он, с заметным отвращением разглядывая оставшиеся в руке ошметки. — Это крыса?

— Вовсе нет, — возмущенно фыркнула Памела. — Да будет вам известно, это первосортная белка.

Озадаченно нахмурившись, Коннор встряхнул горжетку, и от нее во все стороны полетели клочья меха. Памела едва удержалась, чтобы не чихнуть от попавших ей прямо в нос ворсинок.

Швырнув облезшую на глазах горжетку в кусты, Коннор рявкнул:

— Дай-ка сюда эти рубиновые серьги!

— Пожалуйста, если вам так этого хочется, — ответила девушка, снимая серьги и бросая их на его широкую ладонь, где они сверкнули, словно капли свежей крови.

Внимательно взглянув на «драгоценные камни», разбойник заметно помрачнел.

— Это же типичная подделка, — недоуменно буркнул он, — ничего не стоящая фальшивка.

— Вполне возможно, — невозмутимо пожала плечами Памела. — Известно, что бессовестные ювелиры частенько пользуются доверчивостью, наивностью и неопытностью своих клиенток.

Не дожидаясь, пока она снимет с воротника шубки бриллиантовую брошь, он решительно шагнул к ней и сам стал снимать ее негнущимися от холода пальцами. Памела невольно вздрогнула от прикосновения его замерзших пальцев к нежной коже шеи. Их взгляды встретились, но уже через секунду он отстегнул брошь и шагнул назад. Не тратя времени на внешний осмотр, разбойник впился зубами в драгоценность и тут же с отвращением отбросил ее в сторону.

— Что за опасную игру затеяли вы с сестрой, мисс Дарби?

— Это игра, в которой нам необходимо выиграть, — ответила Памела, пытаясь незаметно сунуть руку в ридикюль.

Несколько мгновений он с подозрением смотрел на нее сквозь прорези полумаски, потом жестко сказал:

— Ну-ка снимай панталоны!

Памела замерла на месте. Стоявшая за ее спиной Софи ахнула от ужаса.

— Простите, что вы сказали? — с трудом выдавила Памела, с недоумением уставившись на разбойника.

За годы, проведенные в театре, она познакомилась с несколькими актерами-мужчинами, которым нравилось одеваться в женское платье с кружевами и оборками и играть в пантомимах женские роли, уморительно покачивая несуществующими, пышными бедрами. Впрочем, этот горец нисколько не походил на любителя женской одежды.

— Ты отлично поняла меня, детка. Снимай панталоны и давай их сюда.

— Ах, ну как же я могу отказать в столь романтичной просьбе? — с гневной иронией произнесла Памела. — Имея такие обходительные манеры, вы, должно быть, пользуетесь громадным успехом у дам.

Разбойник неожиданно улыбнулся:

— Уверяю тебя, детка, у меня есть более хитрые способы снять с тебя панталоны, но вряд ли тебе захочется, чтобы я ими воспользовался прямо сейчас.

Он бросил косой взгляд на Софи.

Сжав зубы, раздраженная Памела повернулась спиной к разбойнику и увидела извозчика, испуганно таращившего на нее глаза. Его узловатые руки все еще были подняты над головой. Сердито бормоча проклятия, она повернулась в сторону леса и, прыгая по очереди то на одной, то на другой ноге, довольно быстро освободилась от нижнего белья, стараясь сделать так, чтобы негодяй не увидел ни малейшего кусочка ее обнаженного тела.

Повернувшись к разбойнику, она швырнула ему свои панталоны и крикнула:

— Надеюсь, теперь вы счастливы, гнусный невежа, несносный хам!

Поймав панталоны одной рукой, он усмехнулся:

— А я-то уже думал, что мои чары перестали действовать на тебя.

Памела отвернулась, чувствуя, как ее щеки начинают гореть от стыда и смущения. Несмотря на многие слои одежды, состоявшей из шубки, юбки, нижней юбки и чулок, она чувствовала себя совершенно голой. Казалось, холодный ночной ветер намеренно раздувает юбки, пытаясь проникнуть между сдвинутыми бедрами.

Как бы там ни было, она не носила французский полупрозрачный шелк, который так любила их мать. Ее панталоны были сшиты из плотной английской шерстяной материи — приличной, практичной и невзрачной…

Разбойник так внимательно разглядывал ее нижнее белье, что возникшее в ней любопытство пересилило гнев.

— Что это вы там делаете? — недоуменно спросила она, наконец.

— Женщина может солгать тысячу раз глазами, губами, но только не своим бельем. Оно всегда говорит правду о своей хозяйке.

Он провел рукой по штопаному краю и обтрепанной оборке. Потом поднял глаза на Памелу, в которых она прочла недоумение и презрение.

— Да ты бедна как церковная мышь! — воскликнул он.

Памела сжалась в комок, потому что в устах разбойника эти слова звучали страшным обвинением. Уж лучше бы он молча взял у них все, что хотел, и убрался прочь!

Можно было вполне обоснованно предположить, что град гнилых картофелин и изъеденной червями капусты, которым осыпала сестер разгневанная толпа недовольных зрителей, уничтожил последние остатки гордости. Однако, встретив презрительный взгляд разбойника, Памела гордо выпрямилась и вскинула подбородок.

— После смерти матери мы с сестрой столкнулись с серьезными трудностями, но это вовсе не означает, что мы нищие.

— Да? — с нескрываемым сарказмом усмехнулся он и, скомкав ее панталоны, швырнул их в кусты. Потом медленно двинулся к ней хищной походкой. Памела невольно попятилась. — Тогда почему же ты носишь облезлую беличью горжетку и фальшивые драгоценности? Почему твое белье штопано-перештопано и годится лишь на тряпки?

Он продолжал наступать на нее, пока девушка, пятясь, не уперлась спиной в ствол дерева и уже не могла никуда деться от надвигавшегося на нее Коннора. От него исходил какой-то непонятный, но очень мужской запах.

— И почему вы с сестрой отважились путешествовать по здешним местам под защитой этого жалкого старика? — продолжал задавать вопросы разбойник.

— Почему я «жалкий»? — протестующе пробормотал извозчик.

— Замолчи! — хором приказали ему Памела и Коннор, не сводя друг с друга сверкающих глаз, и тот покорно закрыл рот.

— Ты хоть понимаешь, что может случиться здесь с беззащитными юными красотками? — понизив голос до полушепота, спросил разбойник.

Пока Памела раздумывала, расценивать ли такой вопрос как угрозу или предостережение, в разговор вступила Софи:

— И что же может с ними случиться? На них нападет злой разбойник и украдет их панталоны?

Ее слова остались незамеченными, поскольку Коннор не сводил глаз с Памелы.

— Зачем ты притворяешься богатой, детка? Чувствуя закипающий гнев, Памела резко ответила:

— Затем, что люди, если считают меня богатой, относятся ко мне совершенно иначе. Они становятся добрее и отзывчивее и не смотрят на меня с подозрением, словно я могу украсть у них что-нибудь. Они не смеются над моим потрепанным платьем и не шепчутся о том, что моя шляпка давным-давно вышла из моды. Впрочем, почему я должна оправдываться перед человеком, который, судя по всему, за всю свою жизнь не заработал и шиллинга честным путем?

— Почему же? Я пытался честно зарабатывать деньги, — угрюмо заметил Коннор, — но очень скоро понял, что не могу прожить на жалкие гроши, которые мне платили. Тогда я решил, что обойдусь без помощи какого-то жирного английского лорда. Я и сам могу взять то, что мне нужно.

К удивлению Памелы, дерзкие слова горца нашли отклик в ее душе. Они, как и его глаза, выдавали его гордый нрав.

Рука ее незаметно скользнула в ридикюль, и, прежде чем Памела успела осознать свои действия, на свет был извлечен маленький, отделанный перламутром пистолет, который она решительно нацелила в грудь разбойника, не забыв при этом спустить предохранитель.

— Жаль, что перебиваю столь вдохновенную речь о правах горцев и тирании англичан.

Глава 3

Увидев пистолет в руке Памелы, извозчик испуганно вскрикнул:

— Да вы все тут просто спятили! Безумцы, вот вы кто! И прежде чем остальные успели сообразить, что происходит, старик вскочил на ноги и пустился что есть мочи бежать без оглядки назад по каменистой дороге, бросив на произвол судьбы лошадей, карету и мушкет.

— Если бы не этот нацеленный мне в грудь пистолетик, я бы, пожалуй, согласился со стариком, — проговорил Коннор, глядя на девушку, уверенно державшую его на прицеле.

Разумеется, крошечные размеры, и отделка перламутром придавали пистолету вид дамской безделушки, едва ли способной пробить дыру в его мускулистой груди и положить конец его непутевой жизни.

— Памела, ради всего святого! Что ты собираешься делать? — испуганно вскрикнула Софи. — Ты что, сошла с ума?

— Помолчи, Софи, я отлично знаю, что делаю. Коннор, невольно восхищаясь уверенным голосом и твердой рукой Памелы, негромко сказал, кивая в сторону пистолета:

— Тогда ты должна знать и то, что в таких игрушках всего один заряд.

— На таком расстоянии мне хватит и одного выстрела, — невозмутимо улыбнулась Памела. — Будьте джентльменом и отдайте мне ваш пистолет.

— Ну, уж нет, — покачал он головой. — Если он тебе так нужен, подойди и возьми сама.

Перестав улыбаться, и настороженно глядя на Коннора, она стала постепенно, шаг за шагом, подходить к нему. На ее лицо упали выбившиеся пряди темных шелковистых волос, и она сквозь них смотрела на Коннора, не смея отвлечься на то, чтобы поправить прическу.

У Памелы было совершенно обычное лицо с маленьким прямым носом и довольно большим ртом. Но вот глаза… глаза сверкали янтарным блеском из-под длинных изогнутых ресниц. В них светились ум и… милое озорство. Глаза явно выдавали ее веселый нрав.

Не сводя своих лучистых глаз с Коннора, она протянула руку к его пистолету, засунутому за широкий пояс. Тыльная сторона ее ладони невольно коснулась его плоского мускулистого живота, и Памела вздрогнула. Коннор недоуменно приподнял одну бровь, словно приглашая ее продолжить игру… Она была так близко, что он чувствовал пьянящий запах сирени, исходящий от ее волос.

— Осторожнее, детка, — пробормотал он. — Ты же не хочешь, чтобы эта штука выстрелила, правда?

Коннор чувствовал, как напряглись мышцы внизу живота, когда Памела взялась за тяжелую рукоятку пистолета и осторожно потянула его из-за пояса штанов.

Потом она медленно отступила на два шага назад. Коннор следил за тем, как она со всей осторожностью держала пистолет дулом вниз, пока не сунула его за пояс.

— И что дальше? — поинтересовался Коннор. — Теперь моя очередь снимать панталоны?

— Нет, не надо, снимите маску.

От этих слов он сразу посерьезнел и тихо сказал:

— Знаешь ли ты, детка, что никто из тех, кто видел меня без маски, не остался в живых?

От этих грозных слов Памела сначала оторопела, но потом быстро взяла себя в руки и хладнокровно заметила, вскинув подбородок:

— Опять вы произносите какой-то пошлый бредовый текст.

После долгого молчаливого и пристального взгляда Коннор медленно завел руки за голову и развязал шнурки, стягивавшие полумаску на затылке. Кожаный прямоугольник упал, открывая лицо лунному свету и нетерпеливому взору Памелы.

Не в силах противостоять неожиданно возникшей идее, она, все еще держа пистолет наготове, медленно обошла державшегося настороже Коннора.

Софи тоже приблизилась к нему, не сводя испуганных глаз с сестры.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Памела, — сказала она. — Но это просто невозможно! Этот человек самый настоящий дикарь. Он для этого не годится!

— Для чего? — спросил Коннор.

— Почему ты так уверена в этом? — задумчиво спросила Памела. В ее глазах горел огонь надежды. — Ты только взгляни на него! Приблизительно того же возраста, широкоплечий. Дикарь, но с благородством в лице, держится с долей высокомерия и говорит властно!

— А еще следы от веревки на шее, — иронично подхватила Софи, — сколотый передний зуб. Волосы нестрижены и нечесаны. К тому же он совершенно невоспитанный мужлан. — Софи поежилась от холода и, плотнее закутавшись в шерстяную накидку, продолжила: — Если я не ошибаюсь, всего несколько минут назад он был готов убить нас обеих.

Коннор, нахмурившись, потрогал языком скол на переднем зубе, вспоминая ту ночь, когда это случилось. Ему казалось очень странным, что молодые женщины в его присутствии вслух обсуждают его достоинства… или недостатки. Он чувствовал себя так, словно был свирепым африканским львом, выставленным напоказ во дворе замка короля Якова.

— Призови на помощь свое воображение, Софи, — продолжала тем временем Памела. — В конце концов, что отличает джентльмена от дикаря? Модный покрой сюртука и брюк? Гладко выбритый подбородок? Аккуратно подстриженные волосы? Клянусь, если его хорошенько отмыть, постричь и приодеть, он будет выглядеть не хуже любого лондонского денди.

— И ты берешься сделать все это, детка? — поинтересовался Коннор. — Тогда я готов идти за тобой без всякого принуждения.

За такое нахальство он заслуживал хорошей пощечины, но Памела лишь ласково улыбнулась.

— Здесь за его голову назначена награда, — напомнила сестре Софи. — Как ты собираешься вывезти его из Шотландии?

— Ты же слышала, что он сказал. Все, кто видел его без маски, поплатились за это жизнью. Кто же опознает его?

Коннор не мог поверить своим ушам.

— Это что же такое? Вы собираетесь меня похитить? Памела сокрушенно кивнула:

— Боюсь, что именно так. По крайней мере, сейчас. Уверена, как только я объясню тебе, дружок, наш замысел, ты и сам с радостью поедешь с нами в Лондон.

Коннор рассмеялся. Больше десяти лет ему удавалось уходить от закона, и вот теперь его собирались похитить две молоденькие глупенькие англичанки. И все из-за того, что он не сумел удержаться от соблазна, поцеловать одну из них.

— Софи, принеси веревку из сундука извозчика, — скомандовала Памела.

Не скрывая неодобрения, Софи все же отправилась выполнять приказ сестры.

Коннор возмущенно замотал головой.

— Если ты думаешь, что я буду спокойно стоять и ждать, пока эта кукла свяжет меня…

— Не глупи, — прервала его Памела. — Связывать тебя буду я, а она подержит пистолет.

Памела взяла у Софи принесенную веревку и вложила маленький пистолет в ее руку. При этом движения Памелы были быстрыми и уверенными.

— Да у этой худышки сил не хватит, чтобы нажать на курок, — хмыкнул Коннор.

— А вот это вряд ли, — парировала Памела. — Кстати, Софи всегда славилась моментальной кошачьей реакцией, так что не советую тебе делать резких движений.

— Если ты хочешь напугать меня всерьез, дай ей зонтик, — пробормотал он, когда Памела стала связывать ему руки, крепко сжав его запястья своими маленькими, но сильными руками.

Надежно затянув узел, она забрала у сестры маленький дамский пистолет и ткнула дулом в ребра разбойника, чтобы тот шел впереди нее, но уже через несколько шагов сама споткнулась и чуть не упала. В досаде закусив нижнюю губу, она стала внимательно смотреть себе под ноги. Теперь, когда разбойник оказался у них в руках, она не знала, что делать дальше. У самого Коннора были на этот счет некоторые соображения, но такие, за которые он мог запросто получить от Памелы пулю в затылок.

Поднявшийся ветер уныло гудел в верхушках сосен, в воздухе запахло дождем. Наконец Памела с явной неохотой обратилась к Коннору:

— Извозчик вернется и приведет с собой полицию, это всего лишь вопрос времени. Есть тут поблизости какой-нибудь домик, где мы могли бы переночевать?

Коннор улыбнулся незаметно для Памелы, радуясь неожиданно благоприятному исходу. Все-таки судьба не так уж безжалостна к нему.

— Может, и есть, — буркнул он. — Но придется забрать с собой все ваши вещи. Тут неподалеку я привязал своего коня, вы с сестрой вполне уместитесь в седле, а я пойду пешком.

— А не сбежишь? — подозрительно прищурилась Памела, стараясь выглядеть как можно строже. — Надо было сразу пристрелить тебя…

— Да зачем мне убегать? Я надеюсь, что теперь, когда ты связала меня, вы с сестрой вдвоем сделаете со мной то, что я хотел сделать с тобой…

Она залилась румянцем смущения, чем доставила ему огромное удовольствие.

— Ну, это вряд ли, — тихо сказала Памела. — Я слышала, вы, горцы, предпочитаете совсем других партнерш.

Наклонившись к ней, Коннор доверительно прошептал ей на ухо:

— Это неправда.

* * *

Судя по всему, слово «неподалеку» на шотландском означало «мы доберемся туда, к рассвету, если не погибнем от холода», а слово «конь» было синонимом выражения «косматое чудище размером с небольшого дракона». Памела нисколько бы не удивилась, если бы огромный черный зверь, на спине которого они с сестрой сидели, вдруг расправил крылья и стал выпускать пламя из ноздрей. Хотя громадное животное послушно шагало по каменистой дорожке, ей все время казалось, что оно только ждет команды хозяина, чтобы встать на дыбы и сбросить их со своей спины.

Измученная Софи дремала, уткнувшись в спину сестры. К седлу были приторочены два скромных сундучка с вещами. Без помощи шотландца это было непросто сделать, но девушки справились со своей задачей.

Прославленный актер Джон Кембл мог себе позволить привести на сцену Королевского оперного театра настоящих лошадей, а то и слона в случае необходимости. Что же касалось Памелы, то ее опыт общения с лошадьми ограничивался игрушечными деревянными лошадками.

Вороной мохнатый конь шотландца казался ей таким же огромным, опасным и непредсказуемым, как и сам горец, который большими уверенными шагами вел его в поводу по каменистой дорожке все глубже в лес, подальше от цивилизации.

Нахмурившись, Памела смотрела на широкую спину горца: Хотя дорога была узкой, каменистой и пролегала по довольно диким местам, он шел небрежной и неторопливой походкой, словно наслаждаясь ярким солнцем и ухоженными лужайками Гайд-парка. Судя по всему, он мог так идти хоть всю ночь, несмотря на связанные за спиной руки. На одном особенно крутом подъеме, когда Памела от страха свалиться с коня изо всех сил вцепилась в его густую гриву, он даже имел наглость небрежно насвистывать какую-то веселенькую мелодию.

— Что это за песня? — с трудом шевеля губами, спросила Памела, втайне надеясь своим вопросом заставить его замолчать.

— Эта песенка называется «Девушка и разбойник», — невозмутимо ответил Коннор.

— Принимая во внимание любовь шотландцев к трагической романтике, — фыркнула Памела, — можно с уверенностью предположить, что они поклялись друг другу в вечной любви, а потом все кончилось какой-нибудь ужасной, весьма кровавой трагедией.

— Вот и нет! — возразил горец. — Разбойник соблазнил девушку, уложил ее в свою постель и неожиданно обнаружил в ней страстную любовницу, которая никак не могла насытиться им. — Он озорно улыбнулся Памеле через плечо. — Вот так. Он лишил ее девственности, а она украла его сердце.

Памела была рада тому, что горец не мог видеть, как покраснели ее щеки. Он снова пошел впереди и закончил песню замысловатой трелью.

Она уже потеряла всякую надежду добраться хоть до какого-нибудь жилья, но тут деревья стали редеть, и вскоре они оказались на широкой равнине, покрытой густой травой. Прямо перед ними, словно из морских пучин, поднимался самый настоящий замок, построенный на широкой и плоской скале, вдававшейся довольно далеко в море.

Памела ахнула, увидев открывшуюся ее взгляду панораму. Всю свою жизнь она провела в иллюзорном театральном мире, даже не подозревая о том, что подобное сказочное место может в реальности существовать на земле.

Возвышавшийся прямо перед ними замок мог быть возведен из камня каким-то могущественным языческим божеством. Пробивавшийся сквозь тучи лунный свет серебрил его стены, башни и бойницы. Памела восторженно хлопала ресницами, размышляя, не снится ли ей вся эта красота. Нет, она не спала! Она ощущала холод пронизывающего ветра и соленый йодистый запах моря, в ушах стоял теперь не только рев ветра, но и шум волн, бившихся о скалы, которыми был окружен со всех сторон замок.

Она-то думала, что горец ведет их к какому-нибудь заброшенному сараю или пустующей фермерской времянке, каких им довелось повидать немало за время путешествия по Шотландии. Она готова была ко всему, но только не к такому замку, окруженному пенистыми волнами моря!

Софи вздрогнула и проснулась. Увидев замок, она тихо ахнула и прошептала:

— Боже мой! Может, этот шотландец и не грабитель вовсе, а какой-нибудь местный король или что-то в этом роде…

— Не глупи, Софи, — возразила сестре Памела. — В Шотландии нет своего собственного короля вот уже добрых двести лет. Ею правит английский король Георг.

— Возможно, тогда он какой-нибудь принц… принц-грабитель, — предположила Софи с благоговением в голосе.

Памела перевела встревоженный взгляд с замка на разбойника-горца, вспоминая, как она сразу заметила в его осанке что-то благородное, почти королевское.

Пока Коннор тащил вперед заупрямившегося коня, она заметила, что между равниной и скалистым мысом был узкий перешеек, который вел к воротам замка. Там, внизу, ветер взбивал морскую пену, сквозь которую повсюду виднелись острые прибрежные камни.

Жалобно застонав, Софи крепко обхватила сестру за талию и тесно прижалась к ее спине, стараясь не смотреть по сторонам.

— Скажи мне, когда мы будем на месте. Если будем, конечно…

Принимая во внимание страшную силу ветра и высокого коня, на спине которого сидели сестры, можно было бы предположить, что Памела тоже испугается до смерти. Однако конь двигался вперед так же уверенно, как его хозяин, и это внушало ей странное спокойствие.

Они были уже на полпути к воротам замка, когда полил ледяной дождь. Едва Памела успела опустить поля шляпки, чтобы прикрыть от дождя волосы; тучу вместе с ледяной влагой умчал прочь порывистый ветер. Раньше Памела стала бы проклинать быстро меняющуюся погоду, но теперь она лишь запрокинула голову и рассмеялась, по-детски радуясь этой дикой красоте. Ей казалось, что они на крыльях черного дракона летят в волшебную сказку.

Но когда шедший впереди шотландец вдруг скрылся в тени, она перестала смеяться. Ведь по-прежнему оставался нерешенным вопрос, кем был на самом деле этот горец — принцем или великаном-людоедом.

Пропасть между сушей и замком должна была служить естественным рвом, непреодолимым не только для человека, но и для настоящего артиллерийского орудия. Впрочем, очень скоро по разрушенным воротам замка Памела поняла, что подобное утверждение было неверным.

Горец завел коня во внутренний двор крепости. Лунный свет безжалостно высвечивал обшарпанные стены и кучи битого камня. Издали казавшийся сказочным, замок на самом деле больше напоминал декорации к шекспировскому «Королю Лиру», за которыми не было никакой сказки. Оглядывая жалкие развалины когда-то великолепной могучей крепости, жемчужины восточного побережья Шотландии, Памела, к собственному удивлению, испытывала глубокую печаль.

Даже в нынешнем состоянии упадка это место было наполнено меланхоличной красотой. Хотя некоторые башни внешне казались совершенно нетронутыми, от часовни замка, например, осталась лишь одна стена со стороны моря, подле которой высился покрытый мхом крест из белого известняка. Высоко в стене был виден зияющий проем, где когда-то, наверное, висел колокол. Памела вдруг очень ясно представила себе его глуховатый звон, призывавший к молитве или сражению тех, кто теперь уже покоился в могилах.

Перед девушками простиралась бесконечная синь неба, вдалеке сливавшаяся с такой же, синей пучиной моря, и создавалось впечатление, что они вдруг очутились на краю света.

— Что это за место? — спросила Памела, невольно переходя на почтительный шепот.

— Именно здесь почти полтора века назад клан Макфарланов дал последний бой армии Кромвеля, — услышала она задумчивый баритон Коннора. — Не желая сдавать крепость врагу, они сами взорвали ее. Установили пороховые заряды и строем ушли на тот свет, играя на волынках прощальную мелодию.

Памеле хотелось плакать от этой трагической истории.

— Ты один из этих Макфарланов? Это был твой клан?

Облако, на мгновение, закрывшее луну, бросило тень на лицо Коннора.

— Боюсь, моему деду не хватало отваги и совести старого Ангуса Макфарлана. Он продал наш клан за тридцать английских сребреников.

По спине Памелы побежала дрожь. Никогда в жизни ей еще не приходилось слышать слово «английский», произнесенное с таким ледяным презрением. Ей захотелось вонзить каблуки в бока коня и умчаться прочь от этого места и странного разбойника, но тут вынырнувшая из-за тучи луна осветила его настороженное лицо.

— Итак, мы на месте, — сухо сказал он. — Чувствуйте себя как дома. Я бы помог вам спешиться, но… — Он пожал широкими плечами, намекая на связанные за спиной руки.

— Ничего страшного, мы сами справимся, — торопливо заверила его Памела, перекидывая одну ногу через шею коня и соскальзывая на землю.

Если бы Коннор не шагнул вперед и не удержал ее своим телом, она бы наверняка просто шлепнулась на землю. Она совсем забыла, что ее ноги затекли от непривычно долгой езды верхом и не сразу обретут способность удерживать свою хозяйку в вертикальном положении. Памела инстинктивно схватилась за рубашку Коннора, ощутив под пальцами его твердые грудные мышцы. На память ей тут же пришли те сладостные мгновения возле кареты, когда она упиралась ладонями в его грудь, а он жадно целовал ее.

— Спасибо, — пробормотала она, не поднимая глаз, потом с усилием отодвинулась от него. Порыв ветра выхватил из ее прически несколько прядей и прижал их к ее лицу. — Неудивительно, что вы, шотландцы, такой крепкий и бодрый народ. В противном случае вы бы просто не выжили в таком климате.

— Как только ты выпьешь капельку крепкого шотландского виски, ты поймешь, что этот ветер — всего лишь дыхание Всевышнего у твоей щеки.

Прикрыв глаза, он молча смотрел, как Памела протянула руки к Софи, надеясь спасти сестру от неловкого приземления. Как только та благополучно спешилась, в руке Памелы появился маленький дамский пистолет, который она без колебаний снова направила в грудь разбойнику. Что касается его пистолета, он был надежно спрятан в седельной сумке.

— Ведите нас в дом, сэр, — приказала она.

— С превеликим удовольствием, — усмехнулся он, с иронией отвешивая ей поклон и направляясь куда-то в сторону.

Сестры последовали за ним.

— Ты уверена, что мы не совершаем ужасную ошибку? — дрожащим голосом спросила Софи.

— Нет, не уверена, — прошептала Памела в ответ, чувствуя, как в душе растет волнение и страх.

Они шли по узкой, заросшей травой тропинке, которая с каждым шагом приближала их к бушующему морю. Сначала Памела решила, что он собирается провести их прямо по краю утеса, но в последнюю минуту Коннор свернул в сторону, под какую-то каменную арку, за которой оказалась широкая каменная лестница. Она вела куда-то вниз, чуть ли не под землю.

— Смотрите под ноги, — предостерег девушек горец. — Если одна из вас начнет падать, я не смогу помочь.

Он сам тоже не был застрахован от падения, и Памела это хорошо понимала, борясь со слабыми угрызениями совести. Однако когда он начал спускаться в темноте, его шаги оставались такими же уверенными, будто он спокойно шел по лесу. Прежде чем пойти вслед за ним, сестры нервно переглянулись.

По мере того как они спускались все ниже и ниже, рев ветра становился все слабее и слабее, а потом и вовсе стих. Наступила давящая тишина, нарушаемая только звуком редких капель воды и их собственного прерывистого дыхания.

Они спускались довольно долго, когда Памела заметила впереди слабый свет. Разбойник остановился и подождал, пока сестры не поравнялись с ним. Потом он кивнул в сторону широкой дубовой двери, утопленной в каменной стене:

— Придется тебе самой открыть эту дверь.

Памела взялась заледеневшими пальцами за железную ручку и толкнула дверь, которая открылась с неожиданной легкостью, приглашая путников войти.

Памела не раздумывая вошла в относительно теплое и светлое помещение, которое оказалось вовсе не загаженной крысами тюрьмой, как она опасалась, а заброшенным подвалом. У противоположной стены в каменном очаге потрескивал огонь. Девушка облегченно вздохнула. Длинная комната с низкими потолками показалась ей не только теплой и сухой, но даже уютной и приветливой.

И тут в полутьме раздались звонкие щелчки от взводимых курков десятка пистолетов. Потом из всех темных углов друг за другом стали выходить мужчины с пистолетами в руках. В их глазах читалась примитивная похоть, губы кривились жадными ухмылками.

В ухе самого огромного разбойника красовалось серебряное кольцо, на голой загорелой груди был распахнут кожаный жилет без всякого намека на рубашку. Он оглядел сестер веселым взглядом, от которого кровь стыла в жилах.

Толстые мясистые губы здоровяка изобразили подобие улыбки, приоткрыв золотой передний зуб.

— Вот это да, Коннор! Кого это ты привел к нам сегодня? Проституток или невест?

Глава 4

— Ни тех и ни других, — ответил Коннор, с неожиданной легкостью высвобождая руки, словно они были связаны не веревкой, а шелковой лентой. Потом он точным движением забрал пистолет из рук остолбеневшей Памелы. — Если вам нужны проститутки, придется самостоятельно поохотиться.

Все еще, не до конца веря в реальность происходящего, Памела с открытым от изумления ртом смотрела на Коннора. Тот, засунув ее пистолет себе за пояс, деликатно прикрыл ей рот, одним пальцем приподняв подбородок.

— Не вини себя, лапочка. Однажды я использовал свое мастерство в развязывании узлов, когда очутился в руках палача, а уж его узлы, можешь мне поверить, были куда крепче твоих.

Памела принялась возмущаться. Она и сама не понимала, почему ее так взбесил хитроумный поступок горца, избежавшего похищения и, более того, сумевшего заманить своих незадачливых похитительниц в самую настоящую ловушку.

— Какой же ты… ты…

— Мерзавец? — подсказал ей кто-то из разбойников.

— Негодяй? — предложил свой вариант другой.

— Сукин сын? — раздался третий голос.

— Все, хватит! — резко оборвал развеселившихся разбойников Коннор. — Юной леди не нужна ваша помощь в подборе хлесткого оскорбления в мой адрес.

— Вот именно! — выпалила Памела, скрестив на груди руки. — Не стоит тратить на это ваши силы и время. Нет такого оскорбления, которое оказалась бы достаточным для него!

Золотозубый великан, продолжавший с жадным вниманием рассматривать сестер, разразился грубым хохотом, от которого затряслись многочисленные огненно-рыжие косички на его голове.

— Ого, да девица-то с характером! Люблю таких, с перчиком! Коннор, даю тебе бутыль виски и кисет отличного табаку за один час наедине с этой лапочкой!

Памела инстинктивно отшатнулась в сторону Коннора, предпочитая уже знакомого злодея незнакомому.

— И что же ты собираешься делать в оставшиеся пятьдесят семь минут, Броуди? — насмешливо поинтересовался Коннор, и все мужчины дружно засмеялись.

— Попрошу всех закрыть рот, держать язык за зубами и убрать пистолеты. Благодарю вас. Девица принадлежит мне, — громко объявил Коннор.

Это смелое заявление заставило разбойников утихомириться, а Памелу — вздрогнуть всем телом. В течение нескольких минут пистолеты были убраны. — А как насчет этой малышки? — не унимался Броуди. — Вне всяких сомнений, ты легко справишься и с двумя, даже со связанными руками, но к чему такая жадность? А, Коннор?

Горец ничего не ответил, и на какое-то мгновение Памеле показалось, что он всерьез размышляет над словами этого кретина Броуди. Сжав кулаки, она приготовилась броситься на первого, кто осмелится хоть пальцем тронуть Софи, — даже если им окажется сам Коннор. Вернее, особенно если это будет Коннор.

— Знаешь что, Броуди, — сказал, наконец, горец, — возьми-ка ты эту малышку, отведи в соседнюю комнату и… налей ей большую чашку горячего чаю, сдобренного щедрой порцией виски, чтобы согреть ей кровь.

В глазах Броуди загорелся лукавый огонек, но Коннор грозно прищурился и жестко предупредил:

— Эта девица — настоящая леди, и я хочу, чтобы с ней обращались с почтением.

Броуди сразу приуныл. Софи смотрела на сестру умоляющим взглядом. Ее васильковые глаза казались просто огромными на белом восковом лице.

— С ней не случится ничего плохого, — тихо проговорил Коннор на ухо Памеле. — Даю слово.

Сама не понимая почему, Памела все же верила этому горцу и ради спокойствия сестры ободряюще улыбнулась ей.

— Он прав, — чуть хрипло произнесла Памела. — Ты совсем замерзла. Почему бы тебе, не пойти выпить горячего чаю?

— А как же ты? — встревожено спросила Софи, бросая на Коннора испуганный взгляд.

Памела ожидала, что он и о ней скажет, что она леди и требует к себе должного уважения, но горец молчал, и девушке пришлось первой нарушить затянувшееся молчание:

— Не волнуйся за меня. Мы с мистером… мистером…

— Кинкейдом, — подсказал ей Коннор.

— Мы с мистером Кинкейдом сможем обсудить наши дела наедине.

Один из разбойников произнес намеренно громким, театральным шепотом:

— Эта лапочка будет две недели ходить на полусогнутых после обсуждения дел наедине с нашим Коннором!

Остальные захихикали, а Памела смущенно опустила голову, готовая от стыда провалиться сквозь землю.

По сигналу Коннора Броуди выступил вперед и предложил свою руку перепуганной Софи, словно ему предстояло сопровождать ее на частный бал в Мейфэр.

— Вы замужем, мисс? — с деланной вежливостью поинтересовался Броуди, когда Софи осторожно положила свою хрупкую руку на его мощное предплечье. В ответ она отрицательно покачала головой, настороженно глядя на разбойника. Броуди расцвел в улыбке. — А вы хотите выйти замуж?

Памела вздохнула. Неужели она спасла Софи от похотливого виконта только затем, чтобы сестра получила предложение о браке от бандита с серебряным кольцом в ухе и татуировкой в виде извивающейся змеи на руке?

Тем временем Коннор отослал прочих разбойников, и они, едва слышно ворча и шаркая ногами по каменным плитам, повиновались ему, один за другим покинув комнату.

Что же теперь будет с ней самой? Памела терялась в догадках. Когда Коннор подобрал веревку, которой только что были связаны его руки, ее охватили недобрые предчувствия. Потом он подошел к ней, и Памела была просто не в силах пытаться убежать от него. Усадив ее на деревянный стул возле очага, горец ловко связал ей руки. Она не пыталась сопротивляться, понимая всю тщетность подобных попыток. Запрокинув голову, она с дерзким вызовом взглянула на возвышавшегося над ней горца. В отсветах пламени он казался ей еще больше и страшнее, чем прежде. Прищурившись и пристально глядя на нее, он взял оставшийся конец веревки и стал задумчиво пропускать ее между пальцами. Памеле было по-настоящему страшно: она ждала, что сейчас он привяжет ее к стулу, потом затянет веревку у нее на шее и…

К ее немалому удивлению, горец вдруг развязал ей руки и швырнул веревку в очаг.

— Полагаю, она нам не понадобится, — мягко произнес он, словно разговаривал с ребенком.

Памела молча вздохнула. Он был прав. При его огромных габаритах и могучей силе она могла сколько угодно безуспешно бороться с ним до своего последнего вздоха. Она была полностью в его власти.

— Особенно теперь, — продолжал горец, вытаскивая из-за пояса дамский, перламутровый пистолет, — когда эта вещица попала в мои руки.

Памела жадно смотрела, как он разглядывал пистолет в свете очага, поворачивая его то так, то эдак.

— Трудно поверить, что такая прелестная маленькая штучка может стать причиной смерти, — задумчиво проговорил Коннор.

Памела замерла, даже боясь дышать. Она была парализована ужасом близкой смерти.

Коннор наклонился еще ближе, полностью накрыв ее своей тенью. Холодный ствол пистолета коснулся ее виска, и Памела вздрогнула всем телом. Горец медленно провел дулом пистолета вниз по щеке до самого рта и хрипло прошептал:

— Такой красивый и такой опасный. Совсем как его хозяйка…

Ствол мягко коснулся ее дрожащих губ, потом медленно скользнул вниз к ямочке у основания шеи. Памела закрыла глаза, однако ствол продолжал двигаться ниже. Отодвинув ворот шубки, он уперся ей в грудь точно в том месте, где испуганно колотилось ее сердечко.

Коннор пристально смотрел ей в глаза, потом нажал на курок…

Из дула пистолета выскочил пучок разноцветных перьев, а музыкальная шкатулка, спрятанная в рукоятке, заиграла веселую звонкую мелодию. Памела дернулась и приглушенно вскрикнула, окончательно потеряв всякое самообладание от этой жестокой шутки.

Коннор с дьявольской довольной улыбкой выпрямился.

Памела метнула в него гневный взгляд. Ее сердце бешено колотилось.

— И как давно ты понял, что это ненастоящий пистолет? — хрипло спросила она.

— Я заподозрил, что это игрушка, когда ты намеренно опустила дуло моего пистолета вниз и не стала целиться в меня из него.

— А если бы ты ошибся?

— Ну, тогда не было бы этого разговора, — безразлично пожал плечами Коннор и провел пучком перьев под ее подбородком, словно желая добиться улыбки.

Разгневанная его бесцеремонным обращением, Памела выбила пистолет из его руки. Он упал на пол и, отскочив, ударился о каменную стену. Веселая мелодия оборвалась на полу фразе.

— Если ты знал, что пистолет ненастоящий, почему позволил взять себя в плен?

— Я надеялся, что вы с сестрой все-таки изнасилуете меня, — расплылся в улыбке Коннор, и на его правой щеке вновь появилась ямочка, которая на этот раз взбесила Памелу.

— Почему? От тебя сбежала любимая овца? Ямочка тут же исчезла. Скрестив руки на груди, он сердито пробасил:

— Ну, мы развлекаемся с овцами, но только когда не можем найти расположенную к этому женщину.

— Или нерасположенную? — гневно выпалила Памела и тут же пожалела о сказанных словах.

Их взгляды скрестились, словно шпаги дуэлянтов. Когда в очаге с треском рассыпались прогоревшие поленья, и в воздух взметнулся сноп искр, Памела первая, отвела взгляд в сторону.

Наступило молчание. Потом она тихо, но твердо произнесла:

— Отпусти мою сестру. Она не заслуживает наказания за мою глупость. Если ты обеспечишь ее безопасность, я не стану сопротивляться. Я… — она закрыла глаза, пытаясь справиться с волнением, — сделаю все, что ты захочешь.

Коннор смотрел на отвернувшуюся от него Памелу, и перед его мысленным взором одна за другой проносились соблазнительные картины того, чего он мог бы захотеть от нее. На щеках Памелы пылал румянец стыда и смущения.

Эта девушка была настоящей английской розой, не предназначенной для цветения на каменистой почве его дикой и варварской страны. И вот теперь он мог сорвать ее нежные лепестки и колючки гордости. Осознание этого факта должно было наполнить его ощущением собственной силы и непобедимости. Вместо этого он чувствовал себя последним негодяем.

— Благородные слова, детка, — кивнул Коннор. — Должен признаться, весьма заманчивое предложение. Но у меня нет никакого намерения, бросать твою сестричку и тебя, словно двух бедных овечек, на растерзание волчьей стае.

Памела с удивительным хладнокровием посмотрела на него и спросила:

— А как насчет волка в этой комнате?

Этот волк провел слишком много лет, покупая себе удовольствие, за краденые монеты, и совсем истосковался по настоящей нежности.

Опасаясь, что Памела заметит отблеск этой тоски в его глазах, Коннор опустился на одно колено и принялся расшнуровывать один из ее лайковых сапожков.

— Что это ты делаешь? — встрепенулась Памела. Коннор молчал, и ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как он снял с ее ноги сапожок и отставил его в сторону. Потом он поставил ее ногу себе на бедро. Отблески пламени играли на его густых, теплого медового оттенка, волосах.

Ее чулки были в еще более плачевном состоянии, чем панталоны. Покрасневший от холода большой палец выглядывал из поношенного и местами сильно протертого шелка.

Когда Коннор стянул с нее другой сапожок и обхватил рукой стройную щиколотку, Памела почувствовала, как ее щеки заливает румянец стыда. Мужчинам не полагалось видеть щиколотки дам, и уж тем более трогать их. Вот почему многие из них с удовольствием ходили в театр, где можно было всласть наглядеться на полуодетых танцовщиц.

До того как Коннор стал осторожно массировать ее ступню, она и не подозревала, насколько замерзли ее ноги. От его прикосновений по всей ноге прокатывалась волна тепла, и это было так приятно, что она едва сдерживалась, чтобы не замурлыкать от удовольствия.

Украдкой взглянув на нее, Коннор понимающе улыбнулся.

— Вы, англичане, никогда не принимаете всерьез все опасности шотландского высокогорья, — сказал он, начиная массировать другую ступню. — Кажется, ноги замерзли совсем чуть-чуть, но если прибавить к этому сильную влажность, можно отморозить палец, а то и два.

Памела уселась поудобнее, и ее взгляд становился все туманнее по мере того, как страшное напряжение покидало уставшее тело. Если горец продолжит водить большим пальцем по ее ступням, ей придется всерьез опасаться потерять гораздо больше, чем палец.

Тут ее взгляд снова обрел ясность. Она резко выпрямилась. Опять! Она снова поддалась его мужским чарам, как это сделала бы ее мать.

Отдернув ноги, она спрятала их под юбку.

— Уж лучше я отморожу пальцы, чем их откусит злой волк!

Удивленный поведением девушки, Коннор встал.

— Лучше уж я буду настоящим волком, чем волком в овечьей шкуре. Особенно в фальшивых мехах, фальшивых драгоценностях и с фальшивыми пистолетами. Есть в вас хоть что-нибудь настоящее, мисс Памела Дарби? Или это имя тоже фальшивое?

— Разумеется, это мое настоящее имя. Наша мать была известной театральной актрисой, ее звали Марианна Дарби. Может, ты слышал о ней?

В ее голосе прозвучала такая искренняя надежда, что Коннор удержался от готового сорваться с языка саркастического замечания и вместо этого мягко произнес:

— Как ты понимаешь, в последнее время у меня было не так много возможностей ходить в театр. Ты уже говорила, что твоя мать покинула этот мир, но где же мистер Дарби? Почему твой отец не отослал вас с сестрой куда-нибудь в женский монастырь или приют?

— Никакого мистера Дарби не существует, — почти бесстрастно ответила ему Памела. — Впрочем, если ты имеешь в виду отца моей матери, так он умер, когда она была еще совсем маленькой.

Ее признание заставило Коннора вспомнить, что когда-то у него были любящие родители.

— Значит, после смерти матери вы с сестрой решили отправиться в Шотландию и похитить первого попавшегося разбойника.

— Неужели я должна напоминать тебе, что это ты напал на нас, а не мы на тебя? — раздраженно фыркнула Памела. — Мы приехали сюда в поисках человека, а не разбойника. И не просто человека, а наследника громадного состояния.

Пододвинув другой стул, Коннор уселся напротив Памелы.

— И каково это состояние? — заинтересованно спросил он.

— Его отец один из самых богатых и влиятельных аристократов Англии. Герцог Уоррик одним щелчком пальцев повелевает дюжиной домов и поместий, командует целой флотилией торговых кораблей и запросто диктует свою волю членам парламента!

С этими словами Памела дерзко щелкнула пальцами у носа Коннора.

— Но ни богатство, ни власть, — продолжала она, — не могут дать ему того, чего он хочет больше всего на свете, — возвращения сына, бесследно пропавшего почти тридцать лет назад.

— И что же случилось с парнишкой? — нахмурился Коннор. — Он сбежал из дому? Его похитили с целью выкупа?

— Ни то, ни другое. Судя по всему, когда он был маленьким, герцог, его отец, любил приударить за женщинами. Большинство избалованных жен предпочитают смотреть на такое поведение мужей сквозь пальцы, но не такова была герцогиня. — В янтарных глазах Памелы блеснуло восхищение. — После того как она застала в супружеской постели любовницу герцога, она схватила своего новорожденного сына и сбежала вместе с ним.

— И герцог ищет этого парня уже почти тридцать лет? — с недоверием спросил Коннор.

— Полагаю, он давно потерял надежду найти сына, но недавно вдруг удвоил свои, усилия по его поиску.

— Почему именно теперь?

— Потому что он умирает, — невозмутимо ответила Памела. — Последние несколько лет его здоровье резко ухудшается. Ходят слухи, что ему осталось жить совсем недолго — счет идет на месяцы. Уверена, именно это обстоятельство заставило его возобновить поиски сына с новой силой. Кстати, он объявил о значительном вознаграждении тому, кто найдет его.

— Вознаграждении?

Коннору хорошо было знакомо это слово. За его голову не раз назначали вознаграждение. Ему было хорошо известно, что сам человек не всегда стоил тех денег, которые сулили за его поимку.

Памела наклонилась к нему, в ее глазах искрилось волнение.

— Герцог обещал десять тысяч фунтов тому, кто предъявит ему доказательство того, что его сын жив.

Коннор тихо присвистнул.

— Если на кону такие деньги, полагаю, не только вы с сестрой отправились на поиски этого парня.

— Может, и так, но только мы с сестрой знали, где нужно искать.

— Откуда такая уверенность?

— Надо быть полными дурами, чтобы доверять такому человеку, как ты.

— Согласен, надо быть дурами.

Оба замолчали. Потом Памела покачала головой и сказала:

— Теперь, когда мы узнали правду, это уже не имеет никакого значения.

Коннора сильно заинтересовали слова «громадное состояние» и «вознаграждение», но он озадачился, когда Памела сунула руку за лиф платья и стала что-то там искать. В нем стало нарастать напряжение, и он уже был готов предложить ей свою помощь, когда девушка достала наконец свернутый листок пожелтевшей от времени бумаги. Бережно расправив его на колене, она сказала:

— Почти тридцать лет все считали, что герцогиня вместе с новорожденным сыном сбежала во Францию. Именно поэтому поиски были сосредоточены именно там. Но этот документ опровергает французскую версию.

— И что же это за документ?

— Письмо, написанное герцогиней в ночь побега. Оно адресовано ее подруге детства, женщине, знакомством с которой нельзя было похвалиться в обществе из опасения испортить собственную репутацию. Эта подруга всегда была для нее самым близким, верным и надежным человеком, доверенным лицом. Оно адресовано Марианне Дарби.

Янтарные глаза Памелы затуманились, когда она нежно коснулась осыпающейся восковой печати на письме.

— Это единственный документ, — продолжала она, — который доказывает, что герцогиня никогда не имела намерений уплыть во Францию. В нем она признается в том, что специально купила билет на это судно, чтобы сбить со следа. На самом же деле она собиралась искать приюта у своего деда по материнской линии, который когда-то был богатым шотландским помещиком, но…

— Англичане у него все отобрали, — закончил за нее Коннор. Он знал слишком много историй с точно таким же концом, включая историю собственной семьи. Бросив взгляд на письмо, он спросил: — Как оно оказалось у тебя? Ты нашла его среди вещей своей матери после ее смерти?

Лицо Памелы посуровело.

— Все ее вещи сгорели… вместе с ней самой. Это письмо отдал нам с сестрой ее стряпчий. — Памела криво улыбнулась. — К сожалению, это все, что нам оставила наша мать.

— И она больше не получала никаких писем от своей знатной подруги? Не было даже короткой записки, в которой она сообщала о том, что благополучно добралась до дома деда?

Памела печально покачала головой.

— За все последующие годы она не получила ни одной весточки от нее. Теперь-то мы знаем почему. Одна старуха, которую мы с Софи встретили в Стратспи, сказала нам, что она с ребенком так и не добралась до дома своего деда. Стояла суровая зима, они сильно простудились и оба умерли где-то неподалеку от Балкиддера.

Памела замолчала. Скорбная пауза длилась несколько минут.

— Может быть, герцогу будет достаточно узнать о печальной судьбе своего сына? Он вознаградит того, кто сообщит ему об этом, и спокойно умрет, зная, что искать больше некого? — прервал молчание Коннор.

Памела бросила на него мрачный взгляд.

— Тебе известно, как поступают с гонцом, принесшим плохую весть? У герцога репутация весьма вспыльчивого человека. Боюсь, если мы привезем ему доказательства гибели сына, ему очень захочется посадить нас в Ньюгейтскую тюрьму, вместо того чтобы выдать нам обещанное вознаграждение.

Все еще сжимая в руке письмо герцогини, она встала и, сделав несколько шагов, обернулась к Коннору.

— Вот почему мне пришла в голову мысль совершить более милосердный и, что греха таить, выгодный для нас поступок. Надо дать ему то, что он так отчаянно ищет. Наследника.

— И где же ты найдешь ему сына? — недоуменно спросил Коннор.

— Его сыном станешь ты, — нежно улыбнулась она ему.

Глава 5

Изумленный Коннор вскочил на ноги, и Памела сделала шаг назад, считая разумным держаться подальше, пока он не осознает услышанное.

— Так вот какую игру ты затеяла, детка! — гневно рявкнул Коннор. — Ты хочешь выставить меня в роли самозванца, а потом, когда правда выплывет наружу, я буду гнить в Ньюгейтской тюрьме, а ты со своей драгоценной сестренкой удерешь, прихватив с собой герцогское вознаграждение. — Он провел рукой по волосам, убирая упавшие пряди со лба; и пробормотал: — Все-таки надо было пристрелить тебя еще там, в лесу.

Памела сделала еще шаг назад, мысленно благодаря судьбу за то, что поблизости не оказалось никакого оружия.

— Послушайте, мистер Кинкейд, к чему эта истерика и угрозы? Это довольно безобидная маленькая хитрость. В конце концов, мы просто осуществим мечту умирающего человека!

Коннор, раздираемый сложными чувствами, сердито покачал головой.

— И они еще называют меня безжалостным! — пробормотал он. — Должно быть, у тебя ледяное сердце, если оно вообще у тебя есть.

Эти слова очень сильно задели ее. Помахав письмом перед носом Коннора, она выпалила:

— Вспомни! Этот умирающий отец, отчаянно ищущий давно потерянного сына, и есть тот самый мужчина, который лег в супружескую постель с другой женщиной! Это он пообещал своей жене, что она никогда не увидит своего сына, если поднимет скандал по поводу обнаруженной супружеской измены! Лично мне кажется, что мы проявляем в отношении этого негодяя куда большее милосердие, чем он того заслуживает.

— А что бы сделала ты?

— Что ты имеешь в виду?

— Что бы сделала ты, если бы обнаружила в своей постели мужа с любовницей? Ты бы тоже схватила ребенка и сбежала?

— Вполне возможно, — сухо ответила Памела, — но только после того, как прострелила бы лживое сердце негодяя.

Коннор, к ее немалому удивлению, расхохотался. Его бархатный баритон был неподражаем и мог покорить любое женское сердце.

— Кровожадность вам к лицу, мисс Дарби, — проговорил он сквозь смех. — У вас начинают блестеть глаза и розовеют щечки.

Коннор оседлал свой стул и закатал рукава рубашки, обнажив мускулистые руки, покрытые волосами цвета кленового сиропа. Памела старалась не пялиться на него, но у нее это плохо получалось.

— Так зачем тебе понадобился именно я? Если твоя мать была известной актрисой, у тебя должны были остаться друзья-актеры. Почему бы тебе, не вернуться в Лондон и не нанять для этого маскарада какого-нибудь профессионального притворщика?

Памела покачала головой и едва заметно улыбнулась.

— Актеры жадный и амбициозный народ, им нельзя доверять.

— А разбойникам доверять можно? — саркастически поинтересовался Коннор.

— Разве у воров нет понятия чести?

— Представь себе, нет. Во всяком случае, у тех, кого я знаю. Большинство из них способны перерезать глотку собственной бабушке за бутылку виски и пару поношенных башмаков.

— Ты тоже такой?

— У меня нет бабушки. Так скажи мне, детка, что лично ты надеешься получить в этой игре?

Она театральным жестом всплеснула руками и заговорила с благосклонной улыбкой:

— Радость от воссоединения умирающего отца с его потерянным сыном.

Коннор приподнял бровь, показывая, что не верит ей.

Она вздохнула, и улыбка погасла на ее лице. У него был пронзительный взгляд, от которого трудно было что-то утаить.

— Неужели ты не можешь поверить в то, что мне нужны лишь обещанные герцогом деньги и больше ничего? — возмущенно спросила она, пожав плечами. — Ты видел мою сестру и отлично понимаешь, какая большая ответственность лежит на мне за это прелестное юное создание.

— Она хороша собой, но на любителя, — кивнул Коннор, медленно скользя откровенным взглядом по ее фигуре и намеренно останавливаясь на пышных бедрах и округлых ягодицах. — Лично мне больше по вкусу девицы поплотнее…

Хотя Памела понимала, что должна возмутиться его наглостью, но ей почему-то были приятны его недвусмысленные слова. Чтобы Коннор этого не заметил, она поспешно отвернулась и отошла к очагу.

— Если бы у Софи был отец или дядя, который заботился бы о ней, ее красота была бы для нее счастьем. Но в нынешних обстоятельствах это самое настоящее проклятие. Уже имеется один женатый виконт, горячо желающий совратить Софи. Если мы вернемся в Лондон совсем бедными и беспомощными, то он сможет предпринять что-нибудь гнусное.

— Хочешь, я убью его?

Памела вздрогнула и, резко обернувшись, увидела решительный взгляд Коннора. Она была готова расхохотаться, но ее остановила мысль о том, что он вовсе не шутит.

— Надеюсь, этого не потребуется, — чуть хрипло ответила Памела. — Если мы получим герцогское вознаграждение, у Софи появится приданое, и я смогу найти ей хорошего мужа. Разумеется, не из аристократического рода, но какого-нибудь приличного молодого человека из числа коммерсантов, ремесленников или священнослужителей.

— А как же ты сама? Что будет с тобой, когда ты благополучно выдашь замуж сестру?

Прямолинейность Коннора привела ее в некоторое замешательство.

— Об этом я еще не думала. Наверное, на оставшиеся деньги я куплю себе маленький домик где-нибудь в сельской местности или у моря и стану там жить.

— И чем ты станешь заниматься? Будешь печь песочное печенье, и подбирать бездомных кошек? Для такой, как ты, это неподходящее занятие. Особенно после похищения бандита и мошеннического присвоения денег состоятельного герцога. — Его губы расплылись в ленивой улыбке. — Может, тебе стоит стать… разбойницей?

Памела окатила его ледяным взглядом.

— Так чего же ты все-таки хочешь добиться, детка? — посерьезнел Коннор. Наклонив голову и прищурив глаза, он внимательно смотрел на Памелу. — Ты не производишь впечатления мошенницы и воровки.

— Что ж, мистер Кинкейд, кому, как не вам, знать, насколько соблазнительно бывает мошенничество и воровство, — лукаво улыбнулась она.

— Вы забываете, мисс Дарби, что человек, который лжет, ворует и обманывает для того, чтобы выжить, отлично понимает, когда лжет кто-то другой.

Памела сглотнула подкативший к горлу комок. Под откровенным взглядом Коннора трудно было скрыть правду. Взглянув в его глаза, она сказала:

— Ты прав. По натуре я не воровка, но к этому меня вынуждают обстоятельства. Мне очень нужны деньги, чтобы защитить сестру. А, кроме того, я хочу найти того подлеца, который сгубил мою мать.

Глава 6

Плотина была прорвана, и слова бурным потоком полились из уст Памелы.

— Софи ничего не знает. Ей нельзя об этом знать, иначе ее сердце будет разбито. Смерть матери не была несчастным случаем. Кто-то намеренно устроил пожар, в котором она погибла. Это был настоящий поджог! Когда ее стряпчий отдал нам это письмо, которое по ее просьбе тщательно хранил многие годы, я поняла, почему это произошло. Потому что…

— Кто-то хотел уничтожить письмо и всех, кто мог знать о его существовании, — закончил вместо нее Коннор. — Кому-то очень нужно, чтобы наследник герцога никогда не был найден.

Он нахмурился, представив себе, что могло случиться с Памелой и ее сестрой, если бы они тоже оказались в ту ночь в театре.

— Почему ты не заявила в полицию, если знала о поджоге?

— Я незаконнорожденная дочь актрисы, мистер Кинкейд. Что мне было делать? Пойти к местному констеблю и обвинить герцогское окружение в страшной смерти моей матери? Надо мной бы просто посмеялись или отправили в тюрьму, а еще хуже — в сумасшедший дом.

— Значит, ты решила взять дело в свои руки? Памела кивнула.

— Я думаю, что лучшим способом помешать осуществиться планам убийцы и выманить его из укрытия будет мое появление в доме герцога вместе с человеком, которого он давно отчаялся найти.

Коннор покачал головой, раздираемый недоверием и восхищением.

— Это очень хитроумный план, детка. Он мог сработать в том случае, если бы наследник герцога действительно был жив.

— Именно поэтому мне и нужен ты, чтобы воскресить его.

Руки Памелы невольно сжались в кулаки. Его взгляд выражал одновременно ярость и мольбу. Коннор не мог вспомнить, когда в последний раз на него так смотрела женщина.

— Насколько мне известно, за всю историю человечества был только один человек, который умел воскрешать мертвых, да и он кончил плохо, — с сожалением покачал он головой. — Мне очень жаль, детка, но я не работаю по найму. Я ничем не могу тебе помочь.

Памела поджала губы.

— Если ты не хочешь помочь мне, почему бы тебе, не помочь самому себе? Ты подумал о том, что сможешь получить, если мой план сработает?

— И что же? Еще одно свидание с палачом? Только на этот раз мне вряд ли удастся спастись.

Памела медленно шагнула к нему, и он невольно выпрямился. Ее голос зазвучал гипнотически тихо и чуть хрипло.

— А как насчет богатства и власти, которые тебе и не снились? Никто и никогда не посмеет захлопнуть перед тобой двери. Наоборот, тебя станут наперебой приглашать в аристократические дома и королевские дворцы. Все будут прислушиваться к твоему мнению и искать твоего расположения. Тебя начнут уважать, тобой будут восхищаться… — она наклонилась к его уху и добавила еще тише: — и любая женщина будет рада стать твоей…

Внезапно Коннор вскочил на ноги и схватил ее за руку. Она попыталась было вырваться, но он плотно прижал ее к своей груди. Ее чувственные губы, только что уговаривавшие его на самозванство, дрожали теперь всего в нескольких дюймах от его лица.

Он посмотрел ей в глаза и впервые заметил ее темные и густые ресницы.

— Похоже, ты хочешь заманить меня в клетку, детка. Пусть золотую, но все же клетку. Предпочитаю умереть свободным.

Он еще несколько напряженных мгновений смотрел на ее чувственный рот, потом отпустил руку, медленно отвернулся и направился к двери, чтобы сделать глоток свежего воздуха и не чувствовать больше дразнящий запах сирени, исходящий от ее кожи и волос. Неожиданно Памела произнесла:

— Ты получишь кое-что еще.

— И что же?

— Шанс отомстить.

Коннор остановился и медленно повернулся к ней лицом. На этот раз ей хватило мудрости не приближаться к нему.

— Неужели ты думаешь, — продолжала она, стараясь удержать его внимание, — что я забыла все твои вдохновенные речи об угнетении твоего народа англичанами? Если ты согласишься сыграть в моем спектакле отведенную для тебя роль наследника герцога, то украдешь у англичанина право первородства. Подобно Иакову, который путем обмана за миску чечевичной похлебки получил это право у Исава. Это будет отличная месть твоим врагам.

Коннор, прищурившись, смотрел на нее. Она была хороша собой и умна, и все же она тоже принадлежала к стану врагов. Впрочем, она предлагала ему бескровный способ отомстить жестоким английским солдатам, убившим его родителей, и богатым помещикам, пославшим этих солдат в его страну. Но он не примет ее предложение и продолжит свое обычное дело — будет грабить англичан.

Почти пять лет назад он покинул землю предков и своих сородичей по клану в надежде обрести лучшую жизнь. Но сумел добиться лишь одного — попасть в банду разношерстных головорезов и контрабандистов. В последние полгода он беспокойно, спал и неоднократно просыпался ночами от дурных предчувствий. Он понимал, что рано или поздно его схватят, казнят и похоронят в общей могиле, где его не найдет даже тот единственный человек, которому небезразлична его судьба.

Коннор медленно двинулся к Памеле.

— Вы заключаете невыгодную сделку, мисс Дарби. Может, в вас течет хоть немного шотландской крови?

— Думаю, нет. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно, — сказала она.

Ей нельзя было отказать в уме и отваге. Хотя было очевидно, что ей до смерти хочется удрать подальше от Коннора и его банды, она все же не сдвинулась с места, когда горец коснулся шершавыми ладонями ее нежных розовых щек.

— Если мне уготовано стать наследником герцога, детка, тогда тебе следует привыкать начинать обращение ко мне со слова «милорд»…

Памела сидела, прижавшись спиной к стене, и молча смотрела на спящую сестру. Сквозь неровное отверстие в каменной стене лился матовый лунный свет, окутывая ангельское личико Софи серебристой вуалью. Когда она родилась, Памеле было семь лет, и она хорошо помнила, что каждый вечер укачивала крошечную Софи в люльке, пока их мать раскланивалась на сцене под бурные аплодисменты восхищенных поклонников.

Памела поплотнее укутала Софи шерстяным одеялом и снова прислонилась к стене, на несколько секунд закрыв глаза. Она чувствовала сильную усталость. Ей так хотелось вытянуться рядом с сестрой на импровизированном ложе, но она не могла себе это позволить и оставить ее без присмотра, когда в соседней комнате веселилась разношерстная банда разбойников и контрабандистов.

Почувствовав, как ее голова клонится на грудь, она резко открыла глаза и заставила себя встряхнуться. Оглядев комнату, она подумала, что здесь когда-то, наверное, была хозяйская супружеская спальня. Теперь из мебели здесь остались только большой деревянный стол и кресло. Все остальное превратилось в груды щепок. Откуда-то доносился приглушенный мышиный писк, напоминающий о том, что люди не единственные обитатели этих величественных развалин.

Ее мучила совесть. Теперь, когда она уговорила Коннора принять участие в своем хитром замысле и помочь украсть у герцога его титул и состояние, она считала себя не лучше самой настоящей воровки. Памела вздохнула, завидуя чистой совести Софи. Она всегда была уверена, что сможет пройти сквозь огонь и воду, чтобы защитить сестру, но сегодня впервые чувствовала, как огонь совести лижет ее пятки.

Ее отяжелевшие веки снова закрылись, но тут она услышала какой-то слабый звук за закрытой деревянной дверью. Памела вздрогнула, и сон в одно мгновение слетел. Она неслышно встала, одеяло сползло с ее плеч. Должно быть, явился незваный гость.

Памела огляделась в поисках оружия, но нашла только ножку от развалившегося туалетного столика. Прикинув вес этой палки в руке, она поморщилась. Даже игрушечный пистолет был бы более существенным оружием.

Украдкой взглянув на Софи, она поняла, что сестра все также крепко спит. Чуть помедлив, Памела неслышными шагами двинулась к двери. Ее бы нисколько не удивило, если бы дверь оказалась запертой снаружи, но, когда она коснулась железной ручки, дверь послушно отворилась.

Она стала всматриваться в образовавшуюся узкую щель.

Почти под самой дверью в деревянном кресле спал Коннор Кинкейд, вытянув перед собой длинные ноги. В одной его руке был зажат пистолет. Было совершенно очевидно, что он в полной боевой готовности и может в любой момент проснуться.

Первой мыслью Памелы было, что он не доверяет ей. Наверное, он решил, что она ему все наврала, чтобы ночью удрать вместе с сестрой. Но потом она увидела, что дуло пистолета, было направлено не на дверь комнаты, а на лестничный пролет. Значит, Коннор охранял их!

Затаив дыхание, Памела тихонько притворила дверь, несказанно удивленная своим открытием. Коннор обещал ей, что с ней и с ее сестрой не случится ничего плохого, и в данном случае он оказался человеком слова.

Широко зевнув и немного поколебавшись, она все же легла рядом с сестрой и, бережно укрыв ее одеялом, свернулась калачиком и крепко заснула.

Глава 7

Будущий герцог Уоррик откинулся в кресле, с подозрением глядя на опасную бритву в руке Памелы.

— Если ты думаешь, что я подпущу тебя к своему горлу, то зря. Скорее я доверю свою шею палачу, а не тебе.

— Так и будет, если ты не дашь мне побрить тебя. Гораздо проще вывезти тебя из Шотландии, если ты будешь выглядеть как наследник герцога, а не как неотесанный мужлан.

Он сердито взглянул на нее сквозь спутанные пряди волос, придававшие ему вид скорее потенциального убийцы, чем аристократического отпрыска.

Комната, где провели ночь Памела и Софи, была залита утренним светом. Золотые солнечные лучи сверкали на опасном лезвии, которое держала в своей слегка дрожащей руке Памела.

— Почему нельзя сказать моим новым родственникам, что я воспитывался в волчьей стае? — поинтересовался Коннор, водя рукой по щетинистому подбородку. — Тогда их нисколько не удивит растительность на моем лице.

— Тогда уж, принимая во внимание твой темперамент, лучше сказать, что ты воспитывался… барсуками. Да, бешеными барсуками, — мило улыбнулась Памела.

Окунув кисточку для бритья в потрескавшуюся глиняную кружку, стоявшую на грубо сколоченном деревянном столе, она умело взбила мыльный раствор в пышную пену. Возможно, лицо Коннора станет менее зловещим, когда покроется пеной для бритья.

Стараясь унять дрожь, Памела подошла к нему с кружкой и кисточкой в одной руке и опасной бритвой в другой. К несчастью, она была настолько сосредоточена на своих дрожащих от волнения руках, что совсем забыла о ногах. Мыском сапожка она зацепилась за выщербленный край каменной плиты на полу и со всего маху полетела вниз, не в силах удержать равновесие.

В следующее мгновение она очутилась на коленях у Коннора, успевшего перехватить ее руку с опасным лезвием в полу дюйме от собственного горла.

Настороженно глядя на нее, он ловким движением забрал у нее лезвие.

— Спасибо, я лучше побреюсь сам, — тихо проговорил он. — Не хотелось бы лишиться головы, не позавтракав. Это испортит мне весь аппетит.

Памела чувствовала исходившее от его большого крепкого тела тепло. Ей вдруг захотелось прижаться к его груди, как это делает котенок в ожидании хозяйской ласки. Судя по тому, как властно его рука обнимала ее бедра, он тоже был не против предаться ласкам. Коннор так смотрел на нее своими пронзительными серыми глазами, что она чувствовала себя ведущей актрисой театра собственной жизни. Это было чарующее и одновременно опасное ощущение после многих лет пребывания в тени матери и сестры.

С усилием, высвободившись из его объятий, Памела встала и заглянула в глиняную кружку.

— Не вижу причин для недовольства. Я не уронила ни единой капли пены.

Взяв кружку, Коннор поставил кресло напротив обломка зеркала, вставленного в расщелину каменной стены.

— И зачем только англичане послали солдат, чтобы согнать нас с наших земель? — недоуменно проговорил он, поставив кружку между коленями и намыливая кисточкой подбородок. — Да если бы они снабдили тебя опасным лезвием, а твою сестру зонтиком, мы были бы завоеваны без единого выстрела.

Опершись о край стола, Памела разглядывала его отражение в зеркале.

— Почему ты так ненавидишь англичан?

— Неужели шотландцу нужна причина, их ненавидеть?

— Не знаю, но ты их ненавидишь.

Коннор метнул на нее быстрый взгляд блестящих серых глаз. В его руке лезвие выглядело куда опаснее, чем в ее. Не отвечая на ее вопрос, он принялся, нахмурившись, разглядывать свое отражение.

— Что, если я совсем не похож на отпрыска этого Уоррика?

— В том-то и прелесть моего плана. Никто не знает, как должен выглядеть взрослый сын герцога. Ему было всего лишь несколько недель от роду, когда он исчез вместе со своей матерью. На его голове еще не было волос, а глаза имели, как у всех младенцев, мутно-голубой цвет. Я выросла в театре и очень хорошо поняла, что люди видят то, во что хотят верить, и верят в то, что хотят видеть.

Коннор провел лезвием по щетинистой щеке, оставив полоску гладкой загорелой кожи.

— Так как меня теперь зовут?

Памела гордо выпрямилась и громко произнесла:

— Отныне ты будешь зваться Перси Эмброуз Бартоломью Реджинальд Сесил Смит, маркиз Эддивистл, будущий герцог Уоррик.

Памела ожидала, что Коннор испытает благоговейный трепет перед таким внушительным перечнем имен и титулов. Вместо этого шотландец недовольно скривился:

— Перси? Герцог назвал этого несчастного именем Перси? Да, ты была права насчет этого мерзавца. Да на месте жены я бы пристрелил его! Если кто-нибудь назовет меня Перси, я застрелю негодяя собственноручно!

— Вряд ли это будет способствовать хорошему первому впечатлению, — вздохнула Памела. — Видишь ли, имена редко используются в аристократических семьях. Твои родственники, скорее всего, будут звать тебя Уорриком, а слуги и те, кто ниже тебя по социальной лестнице, будут обращаться к тебе «милорд».

— А ты будешь выше или ниже меня по рангу?

— Я всегда буду выше тебя, — не колеблясь ответила Памела.

— Тогда, может, расскажешь, где я был все эти годы? — фыркнул Коннор.

— Мне почему-то кажется, — начала Памела, расхаживая взад и вперед за его спиной, — что, когда герцогиня заболела и поняла, что может умереть до того, как доберется до дома своего деда, у нее оставался единственный выход — положить тебя в корзину и оставить на пороге дома доброго старого купца и его бесплодной жены.

— Ага, — усмехнулся шотландец, — и с тех пор я помогал купцу торговать в его лавке, так?

Памела внимательно посмотрела на его широкие мускулистые плечи. Нет, Коннор был мало похож на лавочника, скорее на… кулачного бойца.

— Полагаю, нет, — сказала она. — После смерти добрых приемных родителей ты решил самостоятельно попытать счастья и найти свое место в жизни. Когда я тебя нашла, ты был…

Она замолчала, подыскивая подходящее занятие для отпрыска герцогского рода.

— Разбойником, отнимающим нижнее белье у беспомощных дамочек, — хохотнул Коннор.

Памела метнула на него гневный взгляд. Потом задумалась.

— Вот именно, — проговорила она, наконец. — Почему бы нам, не сказать герцогу, что ты жил под именем Коннора Кинкейда, главаря разбойников, грозы Шотландского нагорья?

— И насильника, — с усмешкой добавил горец, не переставая бриться. — Если мы заставим всех поверить в то, что я и есть наследник герцога, то злодей, в свое время убивший твою мать, может попытаться убить теперь и меня, ты это понимаешь?

Памела радостно захлопала в ладоши:

— Да! Да! Это так здорово!

Коннор недоуменно приподнял бровь, и она поспешно объяснила:

— Застав его на месте преступления, мы полностью изобличим негодяя!

— Это когда он будет подливать яд в мой бокал вина или резать мне горло во время сна? — с заметной долей иронии поинтересовался горец.

— Не будь смешным! Если убийца не хочет быть пойманным, ему придется подстроить правдоподобный несчастный случай. Поскольку мы будем настороже, мы сможем сделать так, чтобы он оказался в руках правосудия. Если ты что-нибудь заподозришь, то дашь мне знать, и я приведу полицию!

— Надеюсь, это случится до того, как он убьет меня.

— Я тоже на это надеюсь, — весело кивнула Памела. — В конце концов, он же не знает, насколько ты сам опасен для него. А пока мы будем ждать действий с его стороны, ты будешь учиться выдавать себя за джентльмена. Герцогу наверняка захочется заняться твоим образованием. Только представь себе, ты сможешь научиться читать!

— Да уж, представляю, — хмыкнул Коннор, бросая на нее загадочный взгляд.

— Может, он наймет для тебя учителя фехтования и учителя танцев.

Коннор подскочил на месте.

— Я не против фехтования, но ты не говорила, что мне придется скакать на балах в кружевах и трико!

Положив руки успокаивающим жестом ему на плечи, Памела сказала с улыбкой:

— Не стоит так волноваться, сэр. Трико вышли из моды несколько лет назад.

Ее руки невольно задержались на его широких мускулистых плечах, и Памела, быстро опомнившись, рывком спрятала их за спину.

— Хоть ты и прожил почти всю жизнь среди шотландцев, герцогу будет приятно увидеть в тебе проявления твоей благородной английской крови. Возможно, тебе придется поработать над своим произношением и лексиконом.

— Что-то я не понимаю, о чем ты, детка…

— Ну, к примеру, настоящий джентльмен никогда не станет грязно браниться в присутствии женщины, хотя в мужской компании он, конечно, может позволить себе какие-то грубости и вольности.

— Да? — В его голосе появились бархатные нотки, от которых у нее по спине побежали мурашки. — Тогда тебе придется напоминать мне о том, как нужно говорить.

Памела снова вспомнила тот поцелуй в лесу и, смешавшись, не нашла ничего лучшего, чем сказать в ответ:

— С удовольствием…

Через мгновение ей удалось взять себя в руки, и она решительно произнесла:

— Полагаю, мне следует предупредить тебя о том, что и в Лондоне тебя будут продолжать преследовать, но уже не слуги закона, а толпы честолюбивых девиц, которые мечтают стать герцогинями. Их внимание к тебе только усилится, когда они увидят, что ты молод, физически развит и… — она пожала плечами, — вполне симпатичен.

— Спасибо, что заметила это, — сухо произнес Коннор. — Так это и есть те самые женщины, которые, как ты обещала, будут рады переспать со мной?

— Не совсем так, — покачала головой Памела. — Если ты окажешься в компрометирующей ситуации с молодой незамужней леди, тебя могут вынудить жениться на ней против твоей воли.

— Значит, мне можно забавляться только с замужними леди?

— Нет! — с чувством воскликнула Памела. — Это исключено! Какой-нибудь ревнивый муж может сразу вызвать тебя на дуэль. Возникнет скандал, в результате которого мы рискуем быть разоблаченными. Коннор тяжело вздохнул.

— Получается, несмотря на все твои обещания, мне придется воздерживаться от любовных утех. Такая участь больше подходит монаху, чем герцогу.

— Ну, всегда найдется какая-нибудь вдова, куртизанка или… француженка, — презрительно фыркнула Памела, — готовая откликнуться на зов страждущего мужчины.

— Ах да, француженки, — мечтательно улыбнулся Коннор. — Помню, как-то я остановил карету, в которой ехали богатая дама и служанка-француженка. Когда я потребовал у дамочки ее драгоценности, полногрудая служанка бросилась под дуло моего пистолета и стала умолять взять ее вместо хозяйских драгоценностей. — Ностальгическая улыбка горца приобрела дьявольский оттенок. — Помнится, ее мольбы были уж очень убедительны…

— Уверена, ты не смог устоять перед ней и с радостью принял ее жертву, — с притворным безразличием сказала Памела.

— Увы, пришлось разочаровать милашку, — вздохнул Коннор, возобновляя бритье. — Наслаждение мимолетно. Золото — вот вечная ценность.

— А как же любовь? — тихо спросила Памела. — Разве она не вечна?

— Любовь — роскошная привилегия дураков, поэтов и богачей. А бедняку гораздо важнее миска горячей сытной еды и пара новых крепких сапог.

— А как же твои родители? Разве они не любили друг друга? — спросила Памела и тут же покраснела от смущения.

— Любили, — ответил Коннор после небольшой паузы, — но это продолжалось недолго. Лишь до того дня, когда их убили английские солдаты.

Наступило напряженное молчание. Неожиданно послышались легкие шаги Софи, и Памела с облегчением перевела дух.

— Памела, я нашла костюм! — певучим голосом произнесла Софи, входя в комнату. Ее светлые кудряшки весело подпрыгивали в такт шагам. — Вот только подтяжки куда-то запропастились. Впрочем, можно обойтись и без них.

Вслед за Софи, словно дрессированная собачка, покорно шагал здоровяк Броуди, держа на вытянутых руках охапку одежды. Судя по всему, он уже всецело подпал под очарование белокурой феи.

— Костюм? Какой еще костюм? — грозно переспросил Коннор, отодвигая от себя кружку с пеной и бритву.

Кивнув в сторону его черного разбойничьего облачения, Памела сказала:

— Я велела сестре принести тебе более подходящий дорожный костюм из моего сундука. Похоже, она явилась вовремя.

Памела красноречиво посмотрела на Коннора, вытиравшего остатки мыла со щек и подбородка полой собственной рубашки.

— Мы не имели ни малейшего представления о том, в каком состоянии найдем наследника герцога, поэтому прихватили с собой на всякий случай театральный костюм.

Софи взяла из охапки одежды на руках Броуди мужскую рубашку и развернула ее перед собой.

— Эта рубашка была на Петруччио из «Укрощения строптивой», — восхищенно сказала она. — Просто прелесть, не правда ли?

Глядя на изысканные кружевные оборки у ворота и на рукавах, Броуди прыснул со смеху:

— Ай да рубашка! Наш Коннор будет так хорош в ней, что даже мне не устоять перед его красотой!..

— Только попробуй! — грозно рявкнул горец.

Надеясь предотвратить крушение всех планов, Памела поспешно подошла к Броуди и схватила первую попавшуюся вещь из охапки. Увы, это оказался жилет из блестящего лилового шелка.

— Не стоит так пугаться, — повернулась она к Коннору, стараясь справиться с собственным замешательством. — Сейчас такие жилеты в моде, их носят почти все джентльмены…

— Джентльмены? Или леди? — скривился Коннор, с сомнением разглядывая мелкие желтые цветочки, которыми была усыпана блестящая ткань.

Броуди просто давился от смеха.

— Очевидно, ты предпочитаешь носить разбойничью маску, — резко проговорила Памела. — А вместо элегантной трости ты возьмешь свой пистолет, чтобы иметь возможность сразу пристрелить всякого, кто заденет твою гордость. В этом случае вместо галстука можно набросить на твою шею… веревочную петлю.

Бормоча себе под нос неразборчивые, слава Богу, проклятия и ругательства, Коннор двинулся к Софи. Та мгновенно отскочила назад, полагая, что он собирается разорвать ее на части, но он лишь выхватил из ее рук рубашку, взял у Памелы жилет и всю прочую одежду у Броуди. И потом решительным шагом вышел из комнаты.

Когда Коннор снова появился в комнате, Памела не знала, плакать ей или смеяться. Судя по всему, актер, на которого был сшит этот костюм, был гораздо меньше Коннора.

Лиловый жилет, обтягивавший широкую грудь горца, не застегивался ни на одну пуговицу, грозя треснуть по швам. Тонкая ткань рубашки, не выдержав натиска его мускулистых плеч, начала расползаться. Брюки так тесно облегали ноги, что, казалось, в любое мгновение были готовы порваться.

— Закрой глаза, Софи! — приказала сестре Памела. Та немедленно подчинилась, но Памела отлично знала, что она подглядывает сквозь неплотно сомкнутые пальцы, и хорошо понимала ее любопытство. Она сама не могла отвести глаз от этого зрелища. Другой мужчина в одежде, которая была ему безбожно мала, выглядел бы на его месте просто смешно. Коннор же выглядел грозным и даже опасным.

Броуди наконец не выдержал и расхохотался.

— У меня есть идея получше, — буркнул Коннор, укоризненно глядя на Памелу, потом повернулся и вышел из комнаты.

* * *

Коннора долго не было. Так долго, что Памела решила, что он передумал участвовать в хитроумной игре с герцогом и, бросив ее и Софи на милость Броуди и банды разбойников и головорезов, ускакал прочь на своем громадном жеребце.

Пока Софи обучала Броуди словам непристойной песенки, которую она выучила еще в театральном хоре, Памела стояла перед пустым оконным проемом. Прошлой ночью, окружавшее замок море показалось ей темным и бездонным, как тушь. Но теперь пробивающиеся из-за туч солнечные лучи освещали сине-зеленую морскую воду, будили воображение, и она представляла себе качающиеся на ветру пальмы и белые песчаные пляжи, которых в действительности она никогда не видела. Если бы не порывы холодного ветра, она могла бы полностью уверить себя в том, что она находится на острове Барбадос, а не в Шотландии.

Прямо перед ее взором медленно таяла в воздухе радуга, все еще шел мелкий дождь, хотя из-за туч то и дело выглядывало солнце. Неожиданно слева от первой, почти погасшей радуги, засияла свежими красками вторая.

Впервые Памела подумала о том, будет ли счастлив человек, выросший среди необычайно красивых пейзажей Шотландии, под серыми, пропитанными сажей облаками лондонского неба.

Услышав шаги, она повернулась, готовая сказать Коннору, что все это плохая идея и большая ошибка с ее стороны. Они с Софи вернутся в Лондон, и будут устраивать жизнь без его помощи.

Но в этот момент она услышала восхищенный вздох Софи. На пороге стоял Коннор. На нем был клетчатый черно-зеленый шерстяной килт. Высокие гольфы обтягивали мускулистые икры до колен. На ногах красовались блестящие черные кожаные башмаки с пряжками. Пышное жабо рубашки цвета слоновой кости подчеркивало его мужественность. Через одно плечо был, перекинут плед из той же ткани, что и килт, застегнутый медной брошью.

Откинув от лица длинные пряди буйных волос, он затянул их на затылке черным бархатным шнуром. Солнце придавало его волосам медового оттенка особую золотистость. Чисто выбритое загорелое лицо было невероятно притягательным. Лишь строгий взгляд и слегка крючковатый нос мешали назвать его идеально красивым.

Он выглядел как самый настоящий принц!

Рядом с матерью и сестрой Памела часто чувствовала себя невзрачным воробышком, оказавшимся рядом с роскошными павлинами. Теперь же она была в роли робкой мышки, рискующей попасть в острые когти ястреба, способного в одно мгновение проглотить ее.

Первым опомнился Броуди. Негромко присвистнув, он проговорил:

— Фу-ты! В первый момент мне показалось, что это призрак самого Красавчика принца Чарли, сына последнего шотландского короля.

— Сэр, вы никогда не думали о том, чтобы стать актером? — поинтересовалась Софи, кокетливо хлопая ресницами. — Из вас получился бы замечательный Макбет!

Памела подошла к Коннору и потрогала толстый шерстяной плед на его плече.

— Где ты все это нашел?

— У одного высокомерного англичанина, которому нравилось разыгрывать из себя шотландского лэрда. Он выгнал всех шотландцев-арендаторов с земли и заменил их отарами овец. — Коннор хитро улыбнулся. — Однажды он в этом наряде пешком отправился через вересковую пустошь, чтобы полюбоваться своими отарами, но по дороге встретил меня.

У Памелы сердце ушло в пятки.

— И тогда ты убил его, — бесстрастно сказала она, отдергивая руку от пледа, словно увидела на ткани кровь убитого англичанина.

— Он был безоружен, поэтому я только взял его кошелек и велел раздеться. Последнее, что я помню, — это как он бежал, в чем мать родила через пустошь, проклиная меня, моих родителей и будущих детей. — Коннор неожиданно хохотнул. — Наверное, его камердинеру понадобилось немало времени, чтобы вытащить все колючки из его…

Памела предостерегающе кашлянула, взглянув на ошеломленную Софи.

— …ступней, — закончил Коннор. При этом Броуди разочарованно закатил глаза, а Памела одобрительно кивнула.

В этот момент в солнечном свете в пышном жабо Коннора что-то ярко блеснуло. Заинтересовавшись непонятным блеском, Памела выудила из складок золотой медальон на тонкой цепочке.

Разглядывая на свету чудесную безделушку, она спросила:

— Это тоже принадлежало англичанину?

— Нет, — коротко ответил он, забрал у нее медальон и с непроницаемым выражением лица снова опустил его за ворот рубашки, где его никто не мог увидеть.

Памела опустила глаза, чувствуя непонятное смущение. Должно быть, этот медальон был ему подарен какой-то женщиной, которую он любил, а может, и теперь еще любит. Иначе, зачем носить его у сердца?

— Ну и когда мы отправляемся в Лондон? — спросил Броуди.

— Мы? — хором переспросили все остальные.

— Ну да, — невинно захлопал ресницами Броуди. — Нельзя же, чтобы такой изысканный джентльмен, как наш Коннор, путешествовал без преданного камердинера!

Памела хотела, было что-то ему возразить, но Коннор схватил ее за руку и отвел на лестничную площадку, чтобы поговорить наедине.

— Мне не помешало бы иметь в доме герцога человека, которому я могу полностью доверять, — тихо сказал он.

— Но почему именно он? — прошептала сквозь зубы Памела.

— У Броуди не так много мозгов, но у него доброе и храброе сердце, — ответил Коннор, наблюдая, как в этот самый момент его друг показывает Софи свою татуировку на руке. — Он будет беззаветно драться на моей стороне.

Глядя на бочкообразную грудь Броуди и его огромные мускулистые руки, Памела со вздохом произнесла:

— Можешь взять его с собой, если ты так настаиваешь. Но ему никогда не стать настоящим джентльменом, и я ни за что не позволю ему жениться на моей сестре.

— На этот счет можешь не волноваться, — мрачно заверил ее горец. — У него будет много шансов украсть себе невесту, когда мы окажемся в Лондоне.

Памела раскрыла рот от удивления.

— Нет! Нельзя позволить ему… — Она остановилась на полуслове, заметив лукавый огонек в глазах Коннора. Ее губы невольно растянулись в улыбке. — Ах ты, бесстыжий…

Внезапно раздался сильный взрыв, и Памела упала в объятия Коннора.

— Что это? — выдохнула она, вцепившись в мягкие складки его пледа.

— Если я не ошибаюсь, — мрачно ответил Коннор, — это явились английские солдаты, чтобы спасти тебя и сестру.

Глава 8

— Отведи женщин вниз, в подвал! — отрывисто приказал Коннор, обращаясь к Броуди и подталкивая в его сторону обеих сестер.

Он рванулся к винтовой лестнице и стремглав понесся вниз, мысленно кляня себя, на чем свет стоит. Это же надо быть таким дураком, чтобы привести женщин в самое логово воров и контрабандистов! Местные власти и без того уже давно искали предлог для нападения на руины замка, а теперь он сам дал им повод. И они на вполне законных основаниях прислали сюда кучу солдат и пушки в придачу.

Башню сотряс второй взрыв. Задрожали чугунные решетки в оконных проемах. От взрывной волны Коннор перелетел через ступеньку и ударился о стену. Схватившись за поврежденное плечо и стараясь не стонать, он двинулся дальше. Нужно остановить их, пока очередное ядро не снесет башню, из которой Броуди еще не успел вывести женщин.

Шатаясь от боли, он вышел во внутренний двор. Там было совершенно пусто. Все обитатели этого места уже успели скрыться в катакомбах, чтобы переждать там внезапное нападение. Ночью солдаты непременно уберутся восвояси, и замок снова станет прибежищем для изгоев общества.

Если бы не женщины, оказавшиеся в этот момент в башне, Коннор тоже мог бы скрыться в катакомбах, раствориться в тумане и исчезнуть, в который уже раз выскользнув из лап врагов.

— Не стрелять! — раздался чей-то крик, когда Коннор появился в воротах замка.

С другой стороны моста на равнине скопилось множество английских солдат в красных мундирах. Из жерла массивной пушки струился синеватый дымок. Солдат, приготовившийся зажечь фитиль, посмотрел на своего командира и, получив подтверждение приказа, неохотно затушил факел в ведре с водой.

Даже на таком расстоянии Коннор сразу узнал голову с коротко стриженными седыми волосами и кривоногую фигуру полковника Александера Манро, подлейшего из преступников. Шотландец по рождению, он за власть и воинские привилегии продал свою душу англичанам. Он был всего лишь марионеткой в руках местных властей. Вместе со своим полком он целыми днями занимался тем, что сгонял фермеров-арендаторов с земель, на которых работали их предки, а вечерами с удовольствием ходил в гости к тем, кому он прислуживал.

Манро выкрикнул какую-то команду, и все солдаты вскинули ружья, прицелившись в Коннора.

Подойдя к самому краю пропасти, Манро закричал:

— Руки вверх! Иначе мы разнесем в пух и прах тебя самого, и это осиное гнездо!

Закатив глаза, Коннор неохотно повиновался, думая о том, какое впечатление произвели бы слова полковника на Памелу.

Он терпеливо ждал, пока Манро формировал отряд из двух десятков солдат, чтобы потом двинуться по узкому мосту к воротам замка. Солдаты держали мушкеты наготове, но некоторые из них все же бросали беспокойные взгляды на бушующее внизу море.

Как только они перешли через мост, Коннор крикнул:

— Доброе утро, полковник! Чем обязаны? За что такая честь?

Манро остановился в нескольких футах от Коннора, и солдаты тут же окружили его со всех сторон плотным кольцом.

— Я ищу двух женщин, — ответил он.

— Все мы ищем женщин, — улыбнулся Коннор. — Хотя большинство из нас вынуждены довольствоваться одной.

Некоторые солдаты засмеялись, но тут же замолчали под гневным взглядом своего командира.

— Впрочем, я понимаю, почему вы их до сих пор ищете, — добавил Коннор, кивая в сторону пушки. — Ваша манера ухаживания оставляет желать лучшего.

Один из солдат едва сдерживал смех. Манро нахмурился, сдвинув седые кустистые брови на переносице.

— У меня нет времени выслушивать вас и терпеть упражнения в язвительности, сэр. Вчера вечером в лесу, на Стирлингширской дороге, прямо из наемного экипажа были похищены две женщины, англичанки, — сказал он, намеренно выделяя голосом последнее слово. Тем самым он ясно дал понять, что исчезновение шотландок не стало бы для него поводом для волнения. — По словам свидетеля, они были похищены человеком, внешний вид которого полностью совпадает с вашим, сэр.

Он сунул руку во внутренний карман своего красного мундира и достал оттуда свернутый в трубочку лист бумаги. В нем безошибочно узнавалось то самое объявление с изображением Коннора Кинкейда, которое было расклеено на всех базарных площадях окрестных поселений.

— Свидетель опознал в похитителе вот этого человека.

— Хм… Красивый парень, да? — вгляделся в собственное изображение Коннор, — Впрочем, половину лица закрывает маска, так что это может быть кто угодно, включая его. — Он кивнул в сторону молодого солдата, стоящего рядом с Манро. Тот был также высокого роста, широкоплечий, с почти квадратной нижней челюстью.

От неожиданности солдат покраснел и, заикаясь, стал оправдываться:

— Сэр, да я никогда… я ни за что…

— Молчать! — рявкнул Манро. — Сомневаюсь, чтобы мой лейтенант занимался по ночам разбоем и насилием.

Солдат покраснел еще больше, а Коннор иронично улыбнулся:

— Вы имеете в виду двух англичанок? Мне, конечно, приятно это слышать, но вы мне явно льстите, полковник. Я не настолько силен, чтобы справиться сразу с двумя.

При этих словах он стал медленно опускать руки, и солдаты Манро напряглись, сжимая мушкеты. Держа руки на уровне плеч, Коннор заметил:

— К чему такая настороженность? Ведь я один и безоружен.

Манро недоверчиво хмыкнул. И полковник, и горец отлично понимали, что мужчину таких габаритов и такой физической силы никогда нельзя считать совсем безоружным.

— Взять его! — скомандовал полковник, делая шаг назад, чтобы не мешать солдатам, выполнить команду.

Когда полдюжины солдат опустили свои мушкеты и набросились на Коннора, грубо заламывая ему руки за спину, он вдруг подумал о том, что Памела будет страшно огорчена, когда узнает, что теперь некому будет играть роль наследника герцога и она не сможет найти убийцу матери и получить герцогское вознаграждение. Интересно, прольет ли она хоть одну слезу, когда его поведут на виселицу, или же присоединится к остальным англичанам, которые будут с удовлетворением наблюдать за казнью?

Один из солдат уже пытался застегнуть на его руках железные наручники, когда они вдруг неожиданно со звоном упали на землю. Коннор вздрогнул, заметив, что все солдаты как по команде повернули головы в сторону ворот. Посмотрев в ту же сторону, Коннор сам открыл рот от удивления. К ним по траве неторопливо шли Памела и Софи, которые, по замыслу Коннора, должны были сейчас сидеть в подвале и спокойно ожидать освобождения английскими солдатами! Они шли, взявшись за руки, в задорных модных шляпках. Их пышные желтые и синие юбки слегка развевались на ветру. Две юные английские розы! Им не хватало только зонтиков.

Пока они приближались к солдатам, Коннор сжимал кулаки и едва слышно бормотал себе под нос:

— Ну, погоди, Броуди, я еще доберусь до тебя… Манро был озадачен не меньше своих солдат.

— Что это значит, сэр? — сердито обратился он к шотландцу.

— Понятия не имею, черт меня подери, — пробормотал тот, недоуменно глядя, как Памела, отделившись от Софи, через строй солдат направилась к нему. Те бросали на нее удивленные взгляды, но она шла, не поднимая глаз и мечтательно улыбаясь. Подойдя к Коннору, она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Ее губы были теплыми и мягкими.

— Здравствуй, милый, — проворковала она. — Ты не сказал мне, что у нас гости…

Взяв Коннора под руку, она лучезарно улыбнулась полковнику Манро и его солдатам:

— Вы тоже решили осмотреть эти замечательные развалины в столь чудесное апрельское утро?

Коннор молча смотрел на нее, удивляясь, как это он мог считать ее всего лишь милой. Блестящие янтарные глаза и лукавая улыбка на пухлых губах делали ее восхитительной и желанной.

— Они не взяли бы с собой пушку, если бы явились сюда на экскурсию… дорогая, — негромко заметил Коннор.

Прикрыв глаза от яркого солнца, Памела посмотрела на стоявшую неподалеку пушку.

— Наверное, у них идут учения. Можно нам посмотреть на маневры? — с надеждой в голосе спросила Памела.

Плотно сжав губы, Манро произнес:

— Мисс, дело не в учениях и не в экскурсиях. Мы явились сюда, чтобы спасти вас.

Она удивленно приподняла брови и недоверчиво спросила:

— Спасти? От чего? Единственное, от чего я могу искать спасения в этот чудесный весенний день, так это от угрозы внезапного дождя.

— Приведите свидетеля! — сквозь зубы скомандовал Манро, и один из солдат послушно побежал назад по мосту.

Спустя некоторое время он вернулся вместе со старым извозчиком.

Памела едва заметно вздрогнула, и Коннор, положив ладонь на ее руку, ободряюще пожал ее.

Манро схватил извозчика за плечо и, слегка встряхнув, поставил перед Софи и Памелой.

— Это те две англичанки, которые наняли тебя?

Старик нервно взглянул на женщин, словно опасаясь, что одна из них может выхватить из-под юбки пистолет и выстрелить ему в лоб.

— Да, сэр, это они самые и есть… Полковник кивнул в сторону Коннора:

— А это тот человек, который напал на них вчера вечером?

Старик задумчиво почесал в затылке, смущенно глядя на чисто выбритое лицо Коннора, аккуратно причесанные волосы и нарядный килт.

— Не могу сказать наверняка. Было очень темно, к тому же негодяй прикрывал лицо маской…

Памела звонко рассмеялась.

— Разумеется, это не тот человек, который напал на нас в лесу! — с улыбкой проговорила она. — Как только появился мой жених, негодяй убежал прочь как последний трус.

Манро вздрогнул от удивления.

— Ваш жених? — Он с отвращением посмотрел на Коннора. — Вы хотите сказать, что помолвлены с этим разбойником?

Памела тут же перестала улыбаться, в ее глазах появился ледяной блеск.

— Да будет вам известно, — с холодным высокомерием произнесла она, — что этот разбойник не только мой жених, но и маркиз Эддивистл, будущий герцог Уоррик. Мы договорились встретиться здесь, сегодня утром, чтобы осмотреть руины старинного замка. Нам с сестрой очень повезло, что вчера вечером мой жених возвращался домой той же пустынной дорогой, на которой нас остановил и ограбил какой-то негодяй.

Окинув укоризненным взглядом полковника и его солдат, она выдержала театральную паузу и продолжила:

— Кстати, разве не вы обязаны патрулировать эту дорогу, чтобы такие приличные англичанки, как я и моя дорогая сестра, могли спокойно ездить по ней, не опасаясь за свои кошельки? Или за кое-что гораздо более ценное, — добавила она, понизив голос и опустив ресницы.

При виде ее покрасневшего лица некоторые солдаты спрятали головы в плечи, другие отвели глаза в сторону, пристыженные девичьими упреками.

Тем временем вошедший в роль Коннор обнял Памелу за плечи и прижал к себе, бормоча слова утешения и укоризненно глядя на полковника.

Манро был в полном отчаянии.

— Прошу прощения, мисс, но вся эта история кажется мне совершенно абсурдной!

Коннор шагнул вперед и угрожающим тоном спросил:

— Вы что, хотите сказать, что эта юная леди лгунья? Будучи ее женихом и джентльменом, я вынужден вызвать вас на дуэль за оскорбление моей невесты!

Манро замолчал, сжав зубы. На его скулах заиграли желваки. Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал мягко и убедительно. Его слова были адресованы только Памеле.

— Не хочу показаться непочтительным, мисс, но у меня есть все основания полагать, что это и есть тот человек, которого мы ищем вот уже несколько месяцев. — Он развернул перед ее носом объявление с изображением Коннора в маске. — Этот человек должен быть повешен по приказу Королевского суда за совершенные им гнусные преступления.

— Гнусные? — тихо переспросила Памела, и по ее голосу Коннор понял, что теперь она не играет. — Насколько гнусные? — нервно рассмеялась она. — Он плюнул на Святое Писание? Или утопил в ведре новорожденных котят?

— Совершенные им злодеяния гораздо страшнее тех, что вы сейчас перечислили, — мрачно кивнул Манро. — Об этом даже нельзя рассказывать в присутствии женщины.

— Правда?

Памела высвободилась из объятий Коннора, чтобы взять в руки объявление с его изображением. Горцу вдруг нестерпимо захотелось снова обнять ее и крепко прижать к себе. А потом увести ее туда, где никто на свете, включая этого ублюдка в красном мундире, не сможет отнять ее у него.

Пока она разглядывала изображение Коннора и размышляла над словами полковника, он почти физически чувствовал, как чаша ее весов медленно склоняется в пользу Манро.

Когда Памела сворачивала объявление, ее руки едва заметно дрожали. Потом она сунула его в карман юбки.

— С вашего позволения я возьму его, сэр, чтобы сразу узнать негодяя, если он когда-нибудь попадется мне на глаза. Даже если половина обвинений, выдвинутых против этого человека, окажется правдой, я буду очень рада, если вы как можно быстрее найдете и арестуете его. — Она снова взяла Коннора под руку и лучезарно улыбнулась ему: — Ты готов, дорогой? Я так люблю пикники на свежем утреннем воздухе.

Коннор тоже улыбнулся. За последние несколько лет ему много раз удавалось перехитрить красномундирников, но никогда еще он не испытывал такого удовлетворения.

Они уже повернулись, чтобы уйти от полковника и его солдат, когда Манро резким движением схватил Коннора за ворот рубашки и обнажил старые шрамы от веревки на его шее.

Губы полковника расплылись в самодовольной улыбке.

— Как вы объясните происхождение этих шрамов, милорд? — язвительным тоном обратился он к горцу.

Слегка коснувшись пальцами шеи, Коннор аристократически фыркнул:

— Должно быть, мой камердинер слишком туго затянул галстук.

Выдернув из рук Манро край ворота, Коннор тщательно застегнул рубашку и слегка поклонился присутствующим:

— С вашего позволения, джентльмены, нас ждет пикник.

Оставив взбешенного Манро, Памела и Коннор неспешно направились к замку. Софи шла вслед за ними, то и дело, поглядывая через плечо на ошеломленных солдат.

Они уже прошли половину пути к воротам, когда, обретя дар речи, Манро крикнул им вслед:

— Тебе не удастся вечно прятаться за женской юбкой! И назовись ты хоть маркизом, или герцогом, или самим принцем-регентом, клянусь Всевышним, я прикажу тебя повесить, если ты еще раз появишься в горах Шотландии!

Коннор наклонил голову к Памеле и тихо прошептал:

— Одно твое слово, детка, и он повесил бы меня уже сегодня.

— И где бы я тогда нашла еще одного шотландца с такой же могучей шеей и тупой башкой, чтобы он сыграл роль наследника герцога? — иронично отозвалась она, не поднимая глаз. — Кроме того, ты не похож на человека, способного утопить новорожденных котят.

— Между прочим, я очень люблю котят. Только никому не говори об этом. Мне бы очень не хотелось испортить себе репутацию.

Когда они проходили через ворота, Коннор, нахмурившись, оглядел башню.

— Послушай, как ты смогла уговорить Броуди, отпустить тебя и Софи, чтобы разыграть этот опасный спектакль? За эту глупость я готов удушить его собственными руками, но сначала хочу узнать, как это получилось.

Памела многозначительно посмотрела на сестру, и та ответила ей лукавой улыбкой.

— Ах, вот как, — сказал Коннор. — И что же она сделала? Обещала выйти за него замуж и подарить ему дом, полный малышей?

— Вовсе нет, — пожала плечами Софи. — Я обещала научить его словам песенки «Шлюха Мадлен из Бенбери».

Памела озабоченно украдкой взглянула на Манро и его солдат, все еще смотревших им вслед.

— Как ты думаешь, он сказал это всерьез? Он и впрямь велит тебя повесить, если ты снова появишься в горах Шотландии?

— Я думаю, что нам лучше поскорее уехать в Лондон, пока Броуди не найдет этого извозчика и не притащит его сюда.

Софи направилась к башне, а Коннор придержал Памелу за локоть, остановив ее в прохладной тени возле входа. Опершись рукой о каменную стену над ее головой, он всем своим мускулистым телом загородил ей дорогу.

— Теперь, когда я увидел, как искусно ты умеешь обманывать, мне будет крайне сложно понять, когда ты говоришь правду, а когда лжешь. Как быть?

Ее губы задрожали от близости к его губам, но все же загадочно улыбнулись.

— Никак, — тихо сказала она, — ты никогда этого не поймешь.

Она неожиданно нырнула под его руку и, приподняв подол юбки, стала подниматься по лестнице, оставив горца размышлять над ее словами.

Глава 9

— Прошу прощения, мисс, но герцог не может вас принять.

Памела, сидевшая в наемном экипаже на подъездной аллее герцогского дома, с удивлением и недоверием смотрела на бесстрастное лицо лакея.

— Как это? Его светлость отказывается нас принять? Вы сказали ему, что у меня есть новости о его сыне?

Лакей грубо хмыкнул, что плохо вязалось с его вычурной алой ливреей и напудренным париком.

— Шарлатанов хватает. Только за последнюю неделю здесь побывали трое французов и карлик из Бельгии, и каждый заявлял, что он и есть сын его светлости. Один наглец даже сумел проникнуть в герцогскую спальню через окно, когда его светлость изволили почивать. Он заявил, что родимое пятно в форме сердца на его… персоне доказывает его несомненную принадлежность к роду Уорриков. Понадобились усилия трех лакеев, чтобы вышвырнуть его из дома.

Памела откинулась на спинку сиденья, пытаясь справиться с охватившим ее смятением. Ей ни разу не приходило в голову, что к герцогу будет являться множество самозванцев.

Несмотря на неодобрительные взгляды лакея, она не хотела мириться с тем, что весь тяжелый путь был проделан напрасно. Она не какой-то там карлик из Бельгии, чтобы ей отказывали в аудиенции!

Снова выглянув в окно, она улыбнулась лакею своей ласковой и обезоруживающей улыбкой.

— Уверяю вас, у нас нет намерения, попусту тратить время его светлости… Поверьте, герцогу будет чрезвычайно интересно выслушать нас.

Лакей окинул ее скептическим взглядом с головы до ног. Хотя на Памеле было надето ее лучшее платье цвета хереса, которое очень шло ей и выгодно подчеркивало янтарный цвет глаз, она знала, что короткий шерстяной жакет, кружевной воротник и манжеты вышли из моды три года назад. И хотя новые перья украшали ее старую, поношенную шляпку, на старых верных лайковых полусапожках после путешествия по горным дорогам Шотландии виднелись многочисленные повреждения.

Под оценивающим пренебрежительным взглядом лакея Памела чувствовала себя почти так же, как тогда, когда Коннор разглядывал ее поношенное нижнее белье.

— Прошу прощения, мисс, — сказал он, наконец, непреклонным тоном, — но я сомневаюсь в том, что женщина вашего… положения может располагать информацией, интересной для его светлости.

Памела открыла рот, чтобы возразить лакею, но пара сильных мужских рук обхватила сзади ее талию и, подняв с сиденья, словно куклу, поставила на землю. Она хотела возмутиться таким бесцеремонным обращением, но тут увидела, как презрительная усмешка мгновенно сползла с лица лакея. Он невольно шагнул назад, когда из экипажа показалась внушительная фигура Коннора.

Выпрямившись во весь свой немалый рост, он грозно навис над лакеем.

— Очевидно, ты плохо понял молодую леди, — произнес Коннор бархатным и одновременно угрожающим баритоном. — Она желает увидеть герцога и не собирается весь день сидеть тут в карете в ожидании этого удовольствия. И я тоже.

Лакей сглотнул от волнения и забормотал:

— Но… но… Его светлость сегодня никого не принимает. Он велел мне не пускать вас.

— А я велю тебе вернуться в дом и доложить хозяину, что мы никуда не уедем, пока он не согласится выслушать леди. И не дай тебе Бог вернуться к нам снова с отказом, потому что… понадобится гораздо больше трех лакеев, чтобы заставить меня уйти отсюда.

И чтобы у лакея не осталось никаких сомнений, из экипажа вышел Броуди и встал позади Коннора и Памелы. Медные пуговицы синей ливреи, едва застегивались на его широченной груди. Напудренный парик косо сидел на большой голове, и из-под него выглядывала одна рыжая косичка.

Обнажив в улыбке золотой зуб, Броуди громко откашлялся, и лакей герцога поспешно удалился в дом, чуть не потеряв по дороге свои туфли с большими пряжками. Уже у самых дверей он обернулся и, заикаясь, спросил:

— Как вас представить, сэр?

Пока Коннор собирался с мыслями, Памела храбро ответила:

— Это тот человек, которого его светлость будет очень рад увидеть.

* * *

Поместье Уоррик-Парк, расположенное на окраине Лондона, вот уже три с лишним века было родовым гнездом герцогов Уорриков. Трехэтажный особняк был выстроен в георгианском стиле. Стены из красного кирпича были отделаны известняком. Аккуратные ряды окон с белыми переплетами придавали особняку гораздо более приветливый вид, чем он того заслуживал. Два крыла по бокам особняка относились к более раннему, елизаветинскому архитектурному стилю с присущими ему чертами национальной поздней готики и остались, судя по всему, от прежней постройки. И все это великолепие было окружено большим ухоженным парком. По аккуратно подстриженной траве, подметенным дорожкам и умело подрезанным кустам было видно, что прилагалось немало усилий ктому, чтобы природный ландшафт искусно сочетался с мастерством садовников, которых должно было быть множество, если учитывать размеры парка. Памела не удивилась бы, узнав, что осенние листья подхватывались и убирались садовниками прямо на лету, не попадая на землю. Возле чистого голубого пруда среди плакучих ив виднелась беседка в дорическом стиле.

Два лакея проводили Памелу и ее спутника к большому крытому крыльцу, украшенному колоннами в том же дорическом стиле. Теплый ветерок ласково коснулся завитков волос на ее шее. Пока они с сестрой путешествовали по Шотландии, в Англию пришла весна. Дубы вдоль подъездной аллеи были сплошь покрыты распускающимися нежно-зелеными листочками. Уже всюду прорастала молодая травка, от которой исходил тонкий аромат свежей мяты.

Памела из-под полей шляпки украдкой взглянула на Коннора. Интересно, нравился ли ему этот свежий прозрачный весенний день, или же он скучал по мятежной красоте его родной лесной и горной Шотландии, по ее сильным ветрам, непрестанным дождям и ярким радугам? Здесь, в Англии, сейчас не было никаких страшных грозовых туч, лишь небольшие белые облачка плыли по чистой синеве неба.

В окружении достижений цивилизации Коннор должен был выглядеть неестественно, однако его широкая размашистая походка была столь же уверенной, как если бы он шел по глухому шотландскому лесу.

Лакей распахнул перед ними высокие двустворчатые дубовые двери и провел их в холл с итальянским мрамором на полу. Большие лестницы с двух сторон вели на галерею второго этажа. Полированные перила красного дерева поблескивали в солнечных лучах, проникающих сюда через огромное сводчатое окно над входом.

Памела затаила дыхание. Она чувствовала себя здесь совсем чужой. Ее место было за кулисами какого-нибудь театра, вдали от огней рампы и любопытных глаз. Но мать Памелы могла с легкостью освоиться в этих стенах и блестяще сыграть свою роль. Откинув назад золотистые локоны, она бы вошла в особняк уверенно, как его хозяйка. Но матери, увы, уже не было в живых. Чья-то невидимая рука опустила занавес ее жизни задолго до того, как был сыгран последний акт.

Гордо вскинув голову, Памела по-королевски взглянула на лакея у дверей, отдавая ему зонтик и перчатки. Другой лакей нервно поглядывал на складки шерстяного пледа, перекинутого через плечо Коннора.

— Сэр, могу я взять ваше… одеяло?

— Пожалуй, я возьму его с собой. Если дом окажется таким же холодным, как прием твоего хозяина, оно мне может пригодиться.

Софи и Броуди в изумлении разглядывали богато отделанный холл. Памела догадывалась, что Броуди наверняка пытался прикинуть стоимость медных канделябров и серебряных подсвечников.

— Ваши слуги могут подождать вас в комнате для прислуги, — заметил первый лакей с усмешкой. — Вряд ли вы здесь надолго задержитесь.

Софи мрачно посмотрела на Памелу. Это ей принадлежала идея надеть на Софи простой белый передник и спрятать ее роскошные золотистые локоны под кружевным чепцом. Увы, Софи была плохой актрисой и не умела правдоподобно лгать. Переодетая в служанку, она получила возможность молчать, чтобы не выдать их всех с головой. Сейчас Памела была как никогда рада тому, что сестра нисколько не похожа на нее.

— Я бы предпочла взять свою служанку с собой, — смело заявила Памела.

— А я возьму с собой своего слугу, — поддержал ее решение Коннор.

Броуди ухмыльнулся, демонстрируя свой золотой зуб, и оба лакея вздрогнули.

Все четверо двинулись вслед за одним из лакеев по длинному коридору, обшитому панелями из вишневого дерева. Памела остро ощущала присутствие рядом с собой Коннора. Она всегда чувствовала себя полноватой по сравнению с миниатюрной фееподобной Софи. Но на фоне Коннора она выглядела гораздо изящнее.

В глубине души Памела надеялась, что герцог примет их в какой-нибудь мрачной гостиной, где плохое освещение могло бы сыграть им на руку. Но лакей проводил их в просторную солнечную комнату с огромными французскими окнами с двух сторон и множеством пышно цветущих растений, расставленных в больших вазонах по углам.

— Мисс Памела Дарби и… ее сопровождение, — громко произнес лакей с явным пренебрежением, что выдавало его истинное отношение к посетителям.

Пока глаза Памелы привыкали к яркому свету, лакей поспешно удалился.

— Дарби? Хорошее имя для такой смелой девушки, — раздался ироничный голос, с ходу поколебавший самоуверенность Памелы. Она сразу почувствовала себя так, словно их уже разоблачили и в комнате с минуты на минуту появится батальон полицейских, чтобы схватить их и отправить в Ньюгейтскую тюрьму. — Входите же, мисс Дарби. Мне бы не хотелось, чтобы ваш визит нарушил мое полуденное чаепитие, так что вы и ваше сопровождение можете присоединиться ко мне.

Все еще моргая от яркого света, Памела повернулась на скрипучий звук голоса, словно муха к пауку по нитям сплетенной им паутины.

Хозяин дома сидел у дальней стены, освещенной яркими солнечными лучами. Сначала Памеле показалось, что он восседает на троне, но потом она поняла, что это инвалидная коляска. Несмотря на уютное тепло, царившее в комнате, на плечи хозяина была наброшена шерстяная шаль, а ноги были укутаны бордовым одеялом. Его длинные светло-каштановые волосы начинали седеть на висках. Водянистые глаза и впалые щеки свидетельствовали о болезни и немощи, однако его вид не был бы таким шокирующим, если бы над его головой не висел портрет молодого человека в полном расцвете сил. Одетый в костюм для верховой езды, он стоял под большим вязом, поставив одну ногу на большой камень. На сгибе локтя покоилось ружье, у ног сидели и стояли несколько спаниелей, с обожанием глядевших на хозяина: Он смотрел на художника с королевской надменностью, которая была бы совершенно невыносимой, если бы не лукавый изгиб линии рта и не дьявольский огонек в глазах.

Проследив за взглядом Памелы, хозяин тоже посмотрел на портрет.

— Я был хорош собой, не правда ли? Я и сам это отлично знал. Женщины, как правило, не могли устоять перед моими чарами.

Памеле очень хотелось возразить ему, но, глядя на молодого человека на портрете, она отлично понимала, что в него можно было влюбиться до безумия, а потом, с разбитым сердцем, также сильно возненавидеть и презирать. Похоже, что подобными качествами обладал и Коннор, хотя он не был настоящим сыном герцога.

Оторвав взгляд от портрета, Памела заметила, что хозяин с иронией разглядывает ее, поднеся к губам чайную чашку из тонкого фарфора.

Сделав глубокий вдох, она отважилась начать разговор:

— Замечательный портрет, но, согласитесь, рядом с ним должен быть портрет герцогини, вашей супруги.

Герцог поперхнулся чаем. Даже в своем нынешнем, болезненном состоянии он настолько притягивал к себе внимание собеседника, что Памела не сразу заметила сидевшую справа от него в обитом парчой кресле женщину, которая тут же встала и принялась легонько хлопать ладонью по его костлявой спине. Она относилась к тому типу женщин, красота которых рано расцветает и так же рано угасает.

Бросив на Памелу сердитый взгляд синих глаз, она возмущенно проговорила:

— Я понимаю, что манеры моего брата, возможно, небезупречны, но это не дает вам права врываться сюда и расстраивать его всякой ерундой. В нашем доме не принято говорить об этой женщине.

Кашляя и прикрывая рот полотняной салфеткой, герцог сделал сестре знак отойти в сторону. Его глаза слезились от кашля, и Памела вдруг почувствовала угрызения совести — на салфетке были видны пятна крови.

— Не обращайте внимания на Астрид, — с трудом проговорил герцог, вытирая рот салфеткой. — Моя сестра ждет, не дождется, когда я умру, чтобы предъявить свои права на наследство.

Не скрывая своей враждебности к посетительнице, сестра герцога села на свое место, и Памела ощутила внезапно вспыхнувший азарт. Она едва сдерживалась, чтобы не бросить на Коннора торжествующий взгляд.

— Да будет вам известно, бойкая крошка, в этом доме нет ни одного портрета герцогини. Много лет назад я велел их убрать с глаз долой. А теперь сядьте вот сюда… сядьте!

Он махнул рукой в сторону кушетки и кресел, стоявших возле его коляски. Остальных посетителей он не удостоил даже взглядом.

— К чему эти ненужные знакомства? — фыркнул он. Когда Памела послушно села на кушетку, Софи тоже хотела сесть рядом с сестрой, но та предостерегающе кашлянула. Тяжело вздохнув, Софи встала у дальнего конца кушетки, сложив перед собой руки, как подобает вышколенной прислуге.

Коннор без всякого смущения уселся в кресло и вытянул перед собой ноги. Броуди занял место за его креслом и напоминал огромного сторожевого пса.

Герцог сделал Софи знак рукой и сказал:

— Милая, почему бы тебе, не помочь моей сестре угостить всех чаем?

Софи молча кивнула и направилась к чайному столику помогать Астрид, а герцог повернулся к Памеле:

— Что это с ней? Она немая или слабоумная?

— Ни то, ни другое, ваша светлость, — ответила Памела, радуясь своему умению лгать. — Просто она очень застенчивая.

Сестра герцога разливала чай, а мрачная Софи разносила чашки. Потом она поставила на стол поднос с выпечкой.

Коннор отказался и от чая, и от пирожных. Зато Броуди протянул руку из-за его плеча и, взяв с подноса пирожное с кремом, положил его в рот целиком и принялся с наслаждением жевать. Памела поморщилась, когда серебряная ложечка из вазочки со взбитыми сливками бесследно исчезла в его рукаве.

Когда Софи вернулась на свое место у дальнего конца кушетки, герцог искоса разглядывал перья на шляпке Памелы.

— Хотя ваш убогий наряд говорит о другом, полагаю, вы только что из Парижа и вам не терпится за известия о сыне получить от меня обещанное вознаграждение?

Памела сделала маленький глоток чая, стараясь унять дрожь в руках.

— Не из Парижа, ваша светлость, а из Шотландии.

— Из Шотландии? Помилуй Бог, что можно делать в Шотландии? Эти горцы просто кучка невежественных варваров в юбках! — Герцог искоса взглянул на килт Коннора и тихо добавил: — Я не имею в виду присутствующих.

— Какие могут быть обиды? — пожал плечами Коннор, сузив глаза до сверкающих щелок.

Памела залпом выпила оставшийся чай. Теперь нужно было как можно скорее изложить герцогу суть дела, пока Коннор не вспылил и не вонзил герцогу в глотку десертную вилку со стола.

Отставив в сторону пустую чашку, она сказала:

— Я не была в Париже, ваша светлость, потому что там нет вашего сына.

Герцог удостоил ее благосклонной улыбки.

— И как же вы пришли к такому выводу, моя дорогая? За недолгое время нашего знакомства я что-то не заметил в вас признаков большого ума.

Коннор угрожающе приподнялся, но Памела тут же остановила его умоляющим взглядом. Он медленно опустился в кресло, но его гневный взгляд ясно говорил о том, что следующий оскорбительный выпад герцога уже не сойдет ему с рук.

Тем временем Памела достала из ридикюля письмо матери и протянула его герцогу.

— Возможно, вам больше скажут слова вашей жены.

— Ах, Арчибальд! — взволнованно воскликнула сестра герцога. — Почему ты не разрешаешь мне вызвать лакеев и выдворить этих проходимцев из дома?! Я понимаю, тебе нравится издеваться над ними, но к чему тратить на них столько времени и здоровья? Это же подделка!

— Замолчи, Астрид! — прикрикнул на сестру герцог. — Попридержи язык хотя бы на пять минут. Дай мне письмо!

Астрид нехотя повиновалась. Она подошла к Памеле и резким движением выхватила письмо из ее руки. Та едва удержалась, чтобы не забрать письмо обратно — ведь это было все, что мать оставила ей и Софи в наследство.

Нахмурившись, герцог склонился над письмом, вертя его в руках то так, то эдак. Раскрошившаяся от времени восковая печать все же была вполне узнаваема — это была герцогская печать.

Затаив дыхание, Памела смотрела, как герцог разворачивал листы бумаги. Она знала, что он сразу узнает почерк своей жены.

Быстро проглядев письмо, герцог гневно скомкал его в кулаке и в ярости повернулся к Памеле:

— Кто эта Марианна, которой адресовано письмо?! С какой стати моя жена делилась с ней интимными подробностями своей жизни?!

— Она была подругой детства вашей жены, — гордо выпрямилась Памела, — и моей матерью.

Герцог внезапно уронил голову набок, словно не в силах держать ее прямо.

— Боже мой, так она действительно умерла… Сначала Памела подумала, что эти слова относятся к ее матери, но тут же поняла, что герцог имел в виду свою жену.

Она в смятении посмотрела на Коннора. Ей и в голову не приходило, что герцог может разыскивать не только пропавшего сына, но и свою жену. Теперь, видя его неподдельное горе, она снова испытала чувство вины и угрызения совести.

— Боюсь, она действительно умерла, ваша светлость, — мягко подтвердила она. — Она не добралась до дома своего деда. Не пережила трудный путь в Шотландию.

— Я давно догадывался, что все случилось именно так, — вздохнул герцог и прикрыл утомленные глаза синеватыми от прожилок веками. — Эта своевольная распутница готова была даже умереть мне назло…

Когда он снова открыл глаза, они были такими же бесстрастными, как и его голос.

— Полагаю, если вы жаждете получить вознаграждение, то у вас есть новости о моем сыне.

Памела собралась с духом, мысленно моля Всевышнего простить ей чудовищную ложь, и сказала:

— Я сделала гораздо больше, ваша светлость. Я привезла вам… вашего сына.

Глава 10

Герцог резко выпрямился в своем кресле, на его впалых щеках проступили пятна лихорадочного румянца. В глазах зажегся дьявольский огонь, и на какое-то мгновение в его облике снова проступили черты энергичного, полного жизни молодого человека, изображенного на портрете.

Он открыл рот, но тут же закашлялся. Леди Астрид вскочила со своего кресла и принялась хлопать его по спине, бросая на Памелу гневные взгляды.

— Посмотрите, что вы с ним сделали, негодная девица! Как же вам не стыдно! У него слабое сердце, и оно может не выдержать такого удара!

Астрид нежно вытерла взмокший лоб герцога собственным носовым платком, потом налила чашку чая и приложила ее к его губам.

Памела нахмурилась. Забота леди Астрид о здоровье брата показалась ей совершенно искренней.

— Арчи, скажи только слово, — взмолилась она, когда приступ кашля у герцога поутих, — и я велю выгнать этих шарлатанов, а потом пошлю за врачом.

Но герцог решительно отодвинул руку сестры в сторону, и она отошла за его спину, всем своим видом демонстрируя уязвленное чувство собственного достоинства.

Пронзительный взгляд герцога был теперь сфокусирован не на Памеле, а на Конноре.

— Ты не похож на мужчину, который предпочитает прятаться за женской юбкой, — прохрипел он, тыча скрюченным пальцем в его сторону.

— Ваша светлость, я… — попыталась вступиться за Коннора Памела, но тот жестом оборвал ее.

— Он прав, я не могу больше прятаться, — сказал Коннор, поднимаясь на ноги.

— Тогда иди сюда, парень, и дай мне, как следует взглянуть на тебя, — прохрипел герцог.

Памела затаила дыхание, зная, что Коннор терпеть не может, когда им командуют, да еще в такой наглой манере.

После некоторых колебаний он все же подошел к креслу герцога и встал рядом с ним, глядя сверху на старого аристократа.

— Ну что ты стоишь надо мной, словно архангел Гавриил, явившийся по мою черную душу? — прохрипел герцог. — Сделай так, чтобы я мог разглядеть твое лицо.

Зная, что теперь судьбы всех четверых зависят только от Коннора, Памела в отчаянии сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

В следующую секунду Коннор опустился на одно колено перед креслом герцога, оказавшись с ним лицом к лицу, глаза в глаза.

Памела не видела его лица, зато ясно видела лицо герцога. Пока он тщательно рассматривал лицо горца, оно было похоже на безжизненную маску, на которой горели только глаза. Потом он поднял дрожащую руку, чтобы прикоснуться к щеке Коннора, и Памела с удивлением заметила слезы в его глазах.

— Я должен был сразу узнать тебя, как только ты вошел в комнату, — прошептал герцог, с лихорадочным упоением глядя на Коннора. — Ты так похож на свою мать… У тебя ее глаза…

К чести Коннора, он не отшатнулся от прикосновения руки герцога. Наоборот, положил свою руку поверх его руки, чтобы унять болезненную дрожь.

Памела наклонила голову, чтобы скрыть переполнявшие ее чувства стыда и триумфа. Приведенный в действие, ее смелый план начинал приносить свои плоды. Она действительно не хотела разыгрывать больного старика. Таким образом, она лишь получала шанс разоблачить убийцу матери и обеспечить будущее своей сестры. Теперь ее миссия была выполнена.

Отныне ей придется общаться с Коннором только через Броуди. В жизни будущего герцога — пусть даже не настоящего — не могло быть места для дочери актрисы, к тому же еще и незаконнорожденной. Она верила, что Коннор сдержит свое слово и поможет ей найти убийцу матери. Однако когда дело будет сделано, их временному союзу придет конец. Дальше он будет жить так, как подобает будущему герцогу Уоррику, а она уедет куда-нибудь к морю печь рассыпчатое песочное печенье и подбирать бездомных кошек.

Неожиданно ей нестерпимо захотелось уйти и не видеть этого воссоединения семьи, которое не было настоящим, и она вскочила на ноги.

— Прошу прощения, ваша светлость, но я прекрасно понимаю, что теперь вам необходимо остаться наедине с сыном. Я рада, что мои поиски увенчались успехом, и я смогла вернуть вам сына. Оставляю вам свой адрес, по которому ваш адвокат сможет найти меня и договориться о вручении вознаграждения.

С этими словами она повернулась к дверям, надеясь, что Софи догадается последовать за ней.

— Не надо торопиться, мисс Дарби. И не надо быть такой скромной.

Ее остановил этот властный голос, потому что он принадлежал не герцогу, а Коннору. Памела медленно обернулась и увидела его стоящим рядом с герцогом. Если бы она не знала всей подоплеки, она бы решила, что перед ней настоящий аристократ, наследник герцога Уоррйка. Герцог держал Коннора за руку, словно боясь, что он может снова исчезнуть и уже никогда не вернуться.

В самом Конноре произошла вдруг неуловимая перемена, от которой замерла в удивлении не только Памела, но и леди Астрид. Это была смена власти.

Холодный взгляд серых глаз Коннора был еще более непостижимым, чем всегда. Рокочущий баритон ласкал слух.

— Не хотите же вы сбежать, прежде чем мой… отец и я сможем достойно отблагодарить вас зато, что мы снова вместе?

Памела нервно улыбнулась:

— Уверена, обещанное вознаграждение гораздо лучше выразит вашу благодарность, чем любые слова.

Коннор улыбнулся ей, и эта улыбка странным образом показалась ей похожей на улыбку молодого герцога на портрете.

— Вы только послушайте ее, ваша светлость. Эта девушка хочет заставить нас поверить в то, что она всего лишь жадная стяжательница, в то время как дело обстоит совсем иначе.

— Разве? — едва слышно прошептала Памела.

— Разве? — эхом проговорила Софи, забыв про клятвенное обещание молчать.

— Вот именно! — кивнул Коннор и, осторожно высвободив руку из пальцев герцога, неторопливой и вкрадчивой походкой хищника подошел к Памеле. — Она пытается спрятать от всех нас свое великодушное сердце, чтобы не испортить наше воссоединение. Она не хочет, чтобы вы знали, что я действительно был потерян для всех до тех пор, пока она меня не нашла.

С этими словами Коннор взял ее руку, поднес к губам и поцеловал с такой нежностью, что у нее перехватило дыхание.

— Я помню наш уговор, милая, — продолжал Коннор, — но я просто не в силах хранить дальше наш маленький секрет.

Памелу охватила паника. Сейчас он скажет, что все это неправда, что он вовсе не наследник герцога, а самозванец, и всех их сразу отправят в тюрьму, а потом, может, и повесят!

От страха она потеряла дар речи, поэтому не сказала ни слова, когда он обнял ее за талию и подвел к старому герцогу, наблюдавшему за всей этой сценой с жадным любопытством.

— Ваша светлость, — серьезным и торжественным тоном произнес Коннор, — сегодня я пришел к вам не для того, чтобы претендовать на титул наследника. Все, что я сегодня хочу получить от вас, — это ваше отцовское благословение.

Слишком поздно Памела заметила дьявольский огонек в его глазах! Именно такой она уже видела однажды, когда он ткнул фальшивый пистолет ей в грудь и спустил курок.

— И пусть полагающееся мисс Дарби вознаграждение будет ее приданым, потому что, к моему удивлению и безмерной радости, она согласилась стать моей женой.

Глава 11

— Негодяй! Мерзавец! Подлец!

Памела никак не могла подобрать достаточно оскорбительное слово и в отчаянии швырнула заячью лапку в баночку с рисовой пудрой. В воздух поднялось белое облачко нежной субстанции, от которой Софи принялась чихать.

— Надо было тогда позволить полковнику Манро повесить его! — продолжала гневаться Памела.

Отмахиваясь от висящей в воздухе пудры, Софи пыталась уложить густые завитки волос Памелы хоть в какое-то подобие прически.

— Если я не ошибаюсь, предложение руки и сердца от маркиза обычно принимают с благодарностью, — пробормотала она.

— Уже во второй раз этот коварный негодяй заманил меня в ловушку! — кипятилась Памела. — Ну, все, это последний раз!

Наклонившись к зеркалу, она нахмурилась, разглядывая свое отражение. Она начинала походить на безумного и беспокойного герцога.

— Не понимаю, зачем он это сделал, — пробормотала она.

— Что именно? — со вздохом поинтересовалась Софи, подбирая непослушный локон и закалывая его за ухом перламутровым гребнем. — Публично признался в своей любви к тебе и объявил своей невестой?

— Вот именно! Я знала, что он прирожденный негодяй, но никак не ожидала, что он опустится до такого! Ты видела, как посмотрела на меня эта ужасная леди Астрид? На ее лице было написано такое отвращение, словно я что-то вроде грязи под ногами. А с герцогом чуть не случился апоплексический удар. Я думала, он умрет на месте. Наверняка они решили, что мне мало денег, и я решила прибрать к рукам самого наследника герцога.

Софи мечтательно прижала к груди щетку, которой расчесывала волосы сестры, и задумчиво произнесла:

— Может, он говорил от всего сердца. Может, он безумно влюбился и не может представить жизни без тебя…

Ирония Софи почему-то показалась Памеле обиднее, чем неожиданный поступок Коннора. Наверное, потому что на какое-то мгновение, когда Коннор посмотрел ей в глаза и нежно поцеловал руку, ее собственное сердце поверило в его искренность.

Но потом она заметила тот дьявольский огонек в его глазах и вспомнила, что она не из тех женщин, которые могут вызвать в мужчине такую сильную страсть. Слова Коннора были насмешкой.

Она гордо выпрямилась на стуле.

— Уверяю тебя, Коннор Кинкейд любит только себя и думает о выгоде, которую получит от нашей совместной, бесчестной затеи.

— Ну, если ты не хочешь выходить за него замуж, тогда я готова стать его женой, если, конечно, он когда-нибудь меня вообще заметит, — вздохнула Софи. — Никогда еще не встречала мужчину, столь неуязвимого для моих чар. Готова поклясться, его сердце уже занято другой женщиной.

— Возможно, так оно и есть, — тихо сказала Памела, вспоминая золотой медальон, с которым он обращался очень бережно и всегда носил у сердца. — Ай!

Софи в очередной раз больно дернула ее за волосы, пытаясь соорудить прическу.

— И как это мама многие годы позволяла тебе причесывать ее! Удивительно, что она не потеряла при этом все свои волосы:

— Мама так не дергалась, да и волосы у нее были гораздо послушнее твоих, — парировала Софи, втыкая в волосы сестры еще одну шпильку. — И напрасно ты жалуешься! В конце концов, тебя ждет отличный ужин, в то время как мне придется изнывать здесь в тоске и одиночестве.

Хотя Софи сказала это так, словно ей предстояло провести вечер в холодном каземате, на самом деле им были отведены весьма уютные и просторные покои с гостиной, спальней и туалетной комнатой. По правде говоря, это Памела завидовала сестре — сейчас ей больше всего на свете хотелось свернуться клубочком на кровати с пологом и с головой укрыться одеялом.

— Если ты не перестанешь ныть, — сказала Памела сестре, — я разжалую тебя в посудомойки, и тогда тебе придется глодать куриные кости на кухне.

Софи не отреагировала на шутку сестры и даже не улыбнулась. Памела вздохнула и повернулась к ней лицом.

— Дорогая, мне тоже все это не нравится. Если бы я знала, что мы останемся здесь надолго, я бы представила им тебя своей сестрой, а не служанкой. Я знаю, тебе нелегко играть эту роль, но, по крайней мере, я знаю, что со мной ты в безопасности. Обещаю сказать, кто ты такая на самом деле, как только… — она запнулась, желая защитить сестру от ужасной правды о причине смерти их матери, — как только представится удобный случай.

Софи все еще продолжала дуться на сестру, несмотря на все старания Памелы.

— Ты хотя бы могла сказать, что я француженка, а не просто служанка! — негодующе фыркнула Софи.

— Знаешь, некоторые леди имеют обыкновение… бить своих служанок, чтобы поднять им настроение, — лукаво улыбнулась Памела.

Софи вздернула подбородок и сердито фыркнула, но все же закончила причесывать сестру и торжествующе воскликнула по-французски, отступив на шаг назад:

— Вуаля! Готово!

Коснувшись рукой прически, Памела не могла не признать, что сестра сотворила чудо, имея в своем распоряжении минимум средств. Она вплела в волосы Памелы одну из своих алых лент и завернула их греческим узлом на шее. Чтобы прическа не выглядела слишком строгой, она выпустила несколько локонов по обеим сторонам лица.

Памела с удовлетворением разглядывала свое отражение в зеркале. Пусть она бледна, а глаза слишком ярко горят, зато волосы уложены безупречно.

Теперь ей оставалось лишь спуститься в столовую и предстать перед своим вероломным женихом и, может быть, увидеть злодея, готового убрать его с дороги.

Коннор беспокойно ходил в своей комнате из угла в угол, ожидая, когда позовут к ужину. Половину просторной спальни занимала огромная кровать с четырьмя столбиками по углам и большим бархатным балдахином. Одна эта кровать была больше некоторых тюремных камер, где довелось побывать Коннору, и все же ему казалось, что в спальне слишком тесно.

Каждый раз, когда правосудие отправляло его в тюрьму, он, по крайней мере, знал, что оттуда можно сбежать. Коннор машинально запустил руку за ворот и потер старые шрамы от веревки палача.

Он слишком много лет провел на воле, свободно бродя по горам и болотам, и не мог хорошо чувствовать себя взаперти. Ему буквально не хватало воздуха в этой просторной спальне, идеальной для уважающего себя джентльмена. Стены были окрашены в теплый бордовый цвет и обиты по низу панелями из вишневого дерева. Вся мебель в основном была сделана из красного дерева. Перед камином, отделанным черным мрамором, стояли два обитых бежевой кожей кресла.

В воздухе стояли устойчивые запахи кожи и дерева, нигде не было ни пылинки. Создавалось впечатление, что эта комната всегда ждала его.

Нет, не его, конечно, а настоящего сына герцога.

Когда старый герцог коснулся щеки Коннора и посмотрел на него так, словно он был послан ему Всевышним, он должен был возликовать, но вместо этого почувствовал острую жалость и… угрызения совести. В эту минуту он готов был отдать все на свете, только бы оказаться снова в горах Шотландии, верхом на коне, где-нибудь в вересковых пустошах…

Члены его клана однажды точно так же смотрели на него, словно он мог осуществить их мечты о воссоединении клана Кинкейдов. Почти десять лет они были с ним рядом. Они были ему ближе братьев, узы верности связывали их крепче кровных уз. Но постепенно Коннор стал понимать, что ведет их прямо в петлю палача. Поэтому пять лет назад, одним туманным утром, он сел на коня и ускакал прочь от своих людей и от несбыточных мечтаний.

Коннор подошел к окну, выходившему в сад, чтобы вдохнуть живительный воздух. Ухватившись обеими руками за створки окна, он попытался распахнуть их, но тщетно — все было покрыто толстым слоем белой краски. Очевидно, окно только недавно покрасили.

Мысленно кляня недобросовестного маляра, Коннор огляделся в поисках чего-нибудь подходящего, для того чтобы разлепить раму и створки. Подойдя к камину, он взял кочергу и вернулся к окну. Ему почти удалось высвободить одну створку, когда кочерга вдруг выскользнула из его вспотевших рук и разбила нижнюю часть оконного стекла. Осколки со звоном посыпались на мощеную дорожку под окном. В оконный проем ворвался прохладный вечерний воздух. Коннор чертыхнулся, в ужасе глядя на разбитое окно.

— Кочергой не окна открывают, а огонь в камине поправляют, — раздался за его спиной насмешливый голос.

Коннор обернулся — у порога стоял улыбающийся Броуди. В штанах до колена, белых чулках и туфлях с пряжками он выглядел скорее школьником-переростком, нежели камердинером.

— Еще раз подкрадешься ко мне, — Коннор сердито ткнул в его сторону кочергой, — воспользуюсь этой штукой, чтобы проучить тебя как следует.

Не обращая ни малейшего внимания на угрозы Коннора, Броуди направился через всю комнату к кровати, странно позвякивая при каждом шаге. Подойдя к кровати, он расстегнул сюртук, и оттуда вывалилось немыслимое количество всевозможного добра, включая пару серебряных подсвечников, маленький золотой наперсток, фарфоровую масленку и часы филигранной работы.

Недоуменно хлопая ресницами, Коннор смотрел на все это богатство.

— Это что, дворецкий попросил тебя принести все это сюда, чтобы как следует почистить?

Выудив из кучи добра серебряную ложку, Броуди принялся любоваться собственным отражением.

— Просто я думаю о будущем. Если завтра этот твой герцог решит выкинуть нас на улицу, я не собираюсь уходить с пустыми руками. Кроме того, тут этого добра столько, что пропажи хватятся не раньше чем через месяц-другой.

Положив кочергу на место, Коннор сказал:

— Мне не хочется напоминать тебе об этом, но все же я когда-нибудь стану хозяином этого дома, и сейчас ты украл мои вещи.

— В таком случае будем считать это авансом.

— Но я не собираюсь платить тебе жалованье.

— Тогда я, пожалуй, вернусь в библиотеку за серебряной табакеркой.

Броуди направился к двери, но Коннор преградил ему дорогу, заставив повернуть обратно.

— Ты же мой камердинер, и тебе, кажется, полагается чистить мою одежду, сапоги или что-то в этом роде, не так ли?

Броуди невозмутимо улегся на кровать и закурил сигару, которую, вне всяких сомнений, украл у герцога.

— Но у тебя ведь еще нет никаких сапог. Сапожник придет завтра утром.

Коннор провел рукой по волосам и снова стал ходить из угла в угол.

— Ну да, вместе с портным, шляпником, ювелиром, галантерейщиком, учителем фехтования и прочими, — раздосадовано уточнил он.

— Не понимаю, чего ты капризничаешь, дружище. Не успел пробыть здесь и нескольких часов, как нашел себе невесту. Ты подумал, каково мне?

Коннор сложил руки на груди. Ему не хотелось признаваться в том, что ему стало страшно, когда Памела собралась уйти. В тот момент в его ушах уже слышался звон кандалов и клацанье замка тюремной камеры.

— Ты отлично знаешь, что я не имею намерения жениться на мисс Дарби, — мрачно сказал он. — Мне не хотелось отпускать ее. Она бы ушла, а мы бы остались запертыми в этой золотой клетке. Насколько я ее знаю, она вполне могла бы улепетнуть с вознаграждением, предварительно анонимно уведомив власти о том, что новоявленный сын герцога, то есть я, всего лишь самозванец.

— Значит, ты ей совсем не доверяешь?

— Разумеется, не доверяю, — посуровел Коннор. — Она же англичанка.

— Рад слышать это, — расплылся в широкой улыбке Броуди. — Я всегда думал, что ты скорее попадешь на виселицу, чем женишься.

С этими словами Броуди выпустил колечко дыма и стал наблюдать из-под полуприкрытых тяжелых век, как оно медленно поднимается к потолку.

— А странно, ведь герцог сказал, что у тебя глаза матери, то есть его жены, герцогини, — задумчиво проговорил он. — У меня просто мурашки по коже побежали.

Коннор недоуменно пожал плечами, снова чувствуя угрызения совести.

— Серые глаза встречаются часто. Именно такие были у обоих моих родителей. Кроме того, Памела была права, когда говорила, что люди видят то, что хотят видеть, а не то, что есть на самом деле.

Памела не сразу нашла столовую, хотя горничная, которая пришла позвать к ужину, указала ей правильное направление и ушла по черной лестнице. Очень быстро Памела поняла, что в особняке множество длинных коридоров и просторных комнат, которые переходили одна в другую без всякой логики и предсказуемости.

Блуждая по коридорам, она вдруг почувствовала, что сильно проголодалась. Она не ела с самого утра и теперь почти всерьез опасалась, что просто умрет с голоду, если не найдет столовой.

После пробежки по длинной галерее, увешанной портретами строгих Уорриков, которые, казалось, презрительно морщили свои аристократические носы при виде Памелы, она, наконец, была вознаграждена за упорство. Когда она подошла к высокой дубовой двери, лакей в напудренном парике почтительно отворил ее, с любопытством разглядывая гостью.

Замедлив шаг, Памела разгладила юбки, неожиданно для себя чувствуя некоторое смущение и нежелание входить в столовую. Поскольку лучшее платье она надевала днем, у нее не оставалось выбора, и она была вынуждена надеть к ужину что-то другое.

Платье из белого поплина со светлой кружевной отделкой больше подходило для утра. Глубокий вырез в форме каре совсем не подходил для вечерней трапезы. Из опасения, что остроглазый герцог и его настороженная сестра сразу распознают фальшивые ювелирные украшения, Памела не стала ничего надевать на шею. К счастью, никто не мог заметить на ее ногах единственную, приличную пару туфель, принадлежащих, кстати, Софи.

Гордо вздернув подбородок, она проплыла мимо лакея в столовую. Если она опозорит Коннора перед его новой семьей, пусть он винит в этом только себя. Если она станет посмешищем всего Лондона, это послужит ему хорошим уроком.

Мельком взглянув на длинный, покрытый светлой скатертью стол, во главе которого сидел герцог, а на противоположном конце расположилась леди Астрид, Памела увидела внушительную фигуру Коннора, поднявшегося ей навстречу. На нем была все та же белая рубашка, килт и плед. С некоторой долей зависти она заметила, что он после всех передряг и бурных событий выглядел так же свежо, как утром.

Густая грива аккуратно причесанных волос была стянута на затылке бархатным шнуром, щеки и подбородок были безупречно гладкими — значит, перед ужином он брился второй раз. «Возможно, он поручил это лакею», — саркастически подумала она, чувствуя странную тоску по прежнему, лохматому и небритому дикарю.

— Добрый вечер, дорогая, — пробормотал Коннор, беря Памелу за руку. Нежная улыбка на губах плохо сочеталась с настороженным блеском его глаз. — Надеюсь, ты не слишком устала, чтобы отужинать вместе с нами.

— Ну что ты, милый, конечно, нет, — пропела она с восхищенной улыбкой, вонзая каблук туфельки в подъем его ноги. — Ты же знаешь, каждое мгновение, проведенное без тебя, — сплошное мучение для меня.

Умело, пряча гримасу боли, Коннор склонился к ней, чтобы нежно поцеловать в румяную щечку. В последний момент она отвернулась в надежде на то, что его губы уткнутся в ее прическу. Однако он предвидел это и отлично все рассчитал, поэтому поцеловал не только щечку, но и уголок рта, от чего Памела вздрогнула всем телом.

Откашлявшись, герцог проговорил:

— Если бы я мог, я бы вышел вам навстречу. Но поскольку я не могу подняться, вы тоже можете сидеть.

Герцог горящими глазами наблюдал, как Коннор проводил Памелу к ее стулу, а потом сел напротив нее, по другую сторону стола. Принимая во внимание громадные размеры стола, можно было только радоваться хорошей акустике гостиной. В противном случае им пришлось бы кричать, чтобы услышать друг друга.

Леди Астрид выдавила жалкую улыбку.

— Сегодня брат оказал всем нам честь, присутствуя на общем ужине. В силу слабого здоровья он не делал этого уже много месяцев.

Памела испытала некоторое замешательство, глядя на ряды пустых стульев по обеим сторонам стола. Она ожидала увидеть за ужином не только герцога и его сестру, но еще кого-нибудь, кто мог бы подойти на роль убийцы ее матери. Леди Астрид, во всяком случае, никак не подходила для роли поджигательницы.

В этот момент в гостиной появились четыре лакея. Каждый нес дымящуюся фарфоровую тарелку с рыбным супом.

Как только все тарелки были расставлены, Коннор поднял свою и поднес к губам. Не обращая внимания на изумленные взгляды лакеев и леди Астрид, он отхлебнул содержимое через край и довольно крякнул.

Герцог засмеялся, стуча ладонью по столу, словно ребенок.

— Астрид, ты только посмотри! У него отличный аппетит! Мне всегда нравилось, когда у человека хороший аппетит. Я и сам в его возрасте любил поесть.

Внезапно осознав, что все присутствующие смотрят на него, Коннор опустил тарелку.

— Не сомневаюсь, он будет иметь успех на всех званых вечерах, — с отвращением в голосе проговорила леди Астрид.

Не в силах терпеть презрение сестры герцога и видеть, как краска медленно заливает лицо Коннора, Памела с вызывающим видом подняла свою тарелку к губам и намеренно громко отхлебнула из нее через край. Опустив тарелку, она лучезарно улыбнулась герцогу:

— У вас отличный повар, ваша светлость. Прекрасный суп!

— Мне тоже нравится, — согласился герцог. Он протянул руку за ложкой, потом отодвинул ее в сторону нетерпеливым жестом и взял тарелку обеими руками. Однако они так сильно дрожали, что одному из лакеев пришлось помочь герцогу держать тарелку так, чтобы ее содержимое не пролилось ему на колени. Герцог выпил весь суп, не опуская тарелку.

Леди Астрид в ужасе смотрела на остальных словно все они внезапно сошли с ума. Но когда ее брат поставил свою пустую тарелку на стол и молча взглянул на Астрид, она покорно отложила в сторону свою ложку и, подняв тарелку к губам, сделала несколько мелких глотков супа, после чего отставила тарелку в сторону и вытерла губы салфеткой.

— На сегодня довольно, с меня хватит, — пробормотала она, и Памела поняла, что она имеет в виду не только суп.

Все сидели в неловком молчании, пока лакеи уносили пустые тарелки. Потом они принесли основное блюдо. Пока один из лакеев разливал в бокалы вино, другой обходил присутствующих с серебряным блюдом и осторожно раскладывал на тарелки толстые ломти тушеной форели, восхитительный аромат которой щекотал ноздри Памелы, и она невольно облизывала губы, предвкушая вкусную трапезу.

Судя по жадному блеску в глазах Коннора, он был еще более голодным, чем она. Нахмурившись, он беспомощно смотрел на множество вилок, ножей и ложек возле своей тарелки. Наконец он выбрал самый большой нож и приготовился вонзить его в рыбу.

Памела многозначительно покашляла. Когда Коннор взглянул на нее, она взяла маленькую вилку, лежавшую ближе всех к тарелке, с ее помощью отделила небольшой кусочек жирной рыбы и отправила его в рот. Поколебавшись минуту, Коннор отложил нож и последовал ее примеру.

— Мой сын уже рассказал мне о милосердной супружеской паре, которая взяла его на воспитание после… — лицо герцога помрачнело, — после того как он потерял мать. Возможно, теперь вы захотите рассказать, каким образом нашли его.

Интересно, что будет, если сказать сейчас правду? «Он остановил карету, в которой я ехала, и решил ограбить меня, угрожая оружием».

Вместо этого Памела лучезарно улыбнулась и сказала:

— Вероятно, вы уже знаете, что я тщательно проверяла все слухи и версии, но все же мне и в голову не приходило, что я застану его готовящимся принять духовный сан.

— Духовный сан? — удивленно воскликнули разом герцог и его сестра.

— Духовный сан? — эхом переспросил Коннор, едва не подавившись куском рыбы.

— Вот именно! — воскликнула Памела. — Я нашла его в аббатстве Святого Андрея, где он изучал Божьи заповеди и вел монашескую жизнь.

Опасное выражение лица Коннора свидетельствовало о том, что он готов сейчас нарушить одну из Божьих заповедей, а именно «Не убий».

— Он был монахом? Ну, это у него точно не от отца, — заметил герцог, задумчиво делая глоток вина. — Никогда не думал, что в нашем роду могут быть архиепископы.

— И совершенно правильно не думали, ваша светлость, — заверил его Коннор, — потому что я решил посвятить всю свою жизнь изучению того, что обязан знать ваш наследник, а также ублажению моей дорогой невесты, разумеется.

Он поднял бокал за здоровье Памелы, жадно глядя на нее.

Она наклонила голову, надеясь скрыть румянец смущения, проступивший на ее щеках.

— И как скоро вы собираетесь пожениться? — спросил герцог.

— В июне, — сказал Коннор как раз в тот момент, когда Памела сказала:

— В конце декабря. Или в следующем году.

— Как видите, — усмехнулся Коннор, — у моей невесты весьма своеобразное чувство юмора. Поскольку период ухаживания показался ей слишком коротким, она считает, что мы не должны торопиться со свадьбой и получше узнать друг друга.

— Весьма разумное решение, — впервые одобрительно заметила Астрид.

— С каких это пор разум и страсть могут существовать рядом друг с другом? — пожал плечами Коннор. — Моя невеста отлично знает, что я не намерен так долго ждать, пока она станет, наконец, моей.

Уже не в состоянии скрывать краску стыда на лице, Памела мысленно пожалела, что ее ноги не так длинны, чтобы незаметно под столом ударить Коннора по голени.

— Будут ли на свадьбе ваши родственники, мисс Дарби? — поинтересовалась леди Астрид.

— Боюсь, нет, миледи. Я сирота, — призналась Памела, пытаясь прочитать на лице леди Астрид признаки вины за содеянное.

— Ах, как это печально, — ответила она, запивая кусочек рыбы глотком вина.

Памела вздохнула и залпом осушила свой бокал. При таких темпах ей удастся найти убийцу матери не раньше декабря следующего года.

За дверью столовой послышался какой-то шум, и леди Астрид привстала с места. Ее губы дрожали.

— Сядь, Астрид, — приказал ей брат. — Этим займутся слуги. Они получают хорошее жалованье.

Под его ледяным взглядом Астрид опустилась на место, схватившись за край стола побелевшими от усилия руками.

Мужские голоса за дверью звучали все громче. Памела и Коннор обменялись встревоженными взглядами. Его рука потянулась к поясу, за которым он, вероятнее всего, еще носил свой пистолет.

— Да убери от меня свои лапы, Филипп! — отчетливо послышалось за дверью. — Какое ты имеешь право удерживать меня?

И в тот же момент дверь столовой распахнулась настежь. В нее, покачиваясь, вошел молодой человек. Следом за ним появился лакей, тщетно пытавшийся не пускать его в столовую.

Незнакомец окинул презрительным взглядом присутствующих, и его глаза остановились на Конноре.

— Значит, это правда? После долгих лет отсутствия к моему дяде явился блудный сын, чтобы воссоединиться со своей семьей и потребовать наследство!

С этими насмешливыми словами он отвесил Кон-нору презрительный поклон.

— Чрезвычайно приятно познакомиться с вами, кузен Перси.

Глава 12

Коннор встал во весь рост перед незнакомцем, и Памела вздрогнула от дурного предчувствия. Она не забыла о его намерении пристрелить любого, кто осмелится назвать его именем Перси.

— Простите, ваша светлость, — сказал лакей, поспешно поправляя помятую ливрею. Его руки заметно дрожали, лицо сильно покраснело, парик съехал набок. — Я сделал все, что мог, пытаясь остановить его…

Герцог властно махнул рукой.

— Все в порядке, Филипп. Я знаю, каким несносным бывает мой племянник.

Леди Астрид выглядела бледной и подавленной. Пьяный дебошир был не кто иной, как ее собственный сын. Именно он со временем претендовал бы на титул и наследство герцога, если бы не внезапное появление кузена Перси.

У него были темные, почти черные, глаза и вьющиеся волосы, уложенные по моде небрежными завитками надо лбом. На первый взгляд он был почти ровесник Софи, однако из-за своего потрепанного вида выглядел гораздо старше. Его одежде мог бы позавидовать любой светский щеголь, однако на фраке не хватало пуговицы, а галстук слишком свободно висел на шее. Вместо французского одеколона от него пахло бренди.

«Ну вот, появился персонаж, который хотя бы внешне вполне мог быть способен на убийство», — подумала Памела и сурово поджала губы.

Он был высок, широкоплеч и строен, и все же ему пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть в глаза Коннору, что он и делал, смело и вызывающе.

— Я слышал, все эти годы ты жил в Шотландии. Подумать только! А дядюшка всегда говорил, что шотландцы способны только производить приличное виски да служить мишенью для наших солдат.

Памела едва слышно ахнула, хорошо зная, что Коннору не нужен пистолет, чтобы защищаться. Он мог одним ударом кулака уложить на месте своего кузена.

— А мне говорили, что англичане вообще ни на что не способны. — Коннор смерил взглядом молодого человека. — Похоже, это правда.

Темные глаза кузена гневно сузились, и в этот момент он стал странным образом похож на самого Коннора.

— Ах ты…

— Позволь представить тебе, сын, твоего двоюродного брата Криспина, — сухо произнес герцог. — К счастью, ты успел вернуться, прежде чем он получил возможность проиграть, пропить и потратить на шлюх все мое состояние.

— Арчибальд!

Возмущенный тон сестры, казалось, не возымел никакого действия на герцога. Он протянул свой бокал лакею, чтобы тот снова наполнил его вином.

— Прекрати истерику, Астрид. Все равно Криспин не сумеет спокойно дождаться наследства. Принимая во внимание его страсть к картам, выпивке и замужним женщинам, можно с полной уверенностью утверждать, что кто-нибудь непременно убьет его еще до того, как я испущу последний вздох. Да, он один из лучших фехтовальщиков в Лондоне, но это не помешает какому-нибудь ревнивому мужу застрелить его.

Леди Астрид молча откинулась на спинку стула, на ее скулах горел яркий румянец.

Мрачно взглянув на дядюшку, Криспин обратил внимание на Памелу. Обойдя стол нетвердой походкой, он опустился на одно колено рядом с ее стулом и, приветливо улыбаясь, поднес к губам ее руку.

— А кто это обворожительное существо? — спросил он.

— Это обворожительное существо — моя невеста, — отозвался Коннор, — и я бы попросил вас, дорогой кузен, держаться подальше от нее.

Памела тут же вспомнила, как тогда, в разрушенном замке, Коннор сказал бандитам: «Девица принадлежит мне», — и по ее телу пробежала дрожь. Он снова солгал с такой убежденностью, что ей опять захотелось поверить ему.

Взглянув исподлобья на Коннора, Криспин заговорил театральным шепотом:

— Будьте осторожны, миледи. Хочу предупредить вас, он захочет как можно быстрее зачать наследника, чтобы я не мог получить наследство, если с ним самим что-нибудь случится.

Решительно высвободив свою руку, Памела холодно улыбнулась Криспину:

— Насколько мне известно, быть осторожным нужно и заядлым пьяницам. Именно они падают с лестниц и ломают себе шею… или оставляют непотушенными сигары и сгорают заживо в своих постелях.

Ей показалось, что при этих словах в глазах Криспина что-то мелькнуло. Настороженность или угроза? Или то и другое?

— Постараюсь учесть ваше предостережение, мисс…

— Дарби. Мисс Памела Дарби.

— Дарби? Мне известно это имя. Где я мог его слышать? — нахмурился он, потом прищелкнул пальцами. — Знаю! В театре «Краун» много лет выступала актриса Марианна Дарби.

— Марианна Дарби была моей матерью, — сухо заметила Памела.

— Правда? — простодушно улыбаясь, уточнил Криспин. Если он притворялся, то делал это как профессиональный актер. — Она была чудесной актрисой, блестящий талант! Ее Дездемона была неповторимой! Я всегда был неравнодушен к актрисам и танцовщицам. Они совершенно очаровательные существа!

Неожиданно Памела заметила неслышно приблизившегося к ним Коннора. Схватив Криспина за локоть, он заставил его подняться с колен. Хорошо еще, что не схватил его за воротник!

— Еще не поздно поехать в театр, — сказал Коннор. — Полагаю, здесь представление уже закончилось.

Понимая, что Коннор не лакей, которого можно легко оттолкнуть от себя или отослать прочь пренебрежительным жестом, Криспин со вздохом произнес:

— Мой кузен прав. Еще не вечер.

Потом, не обращая никакого внимания на гневные взгляды Коннора, он снова склонился над рукой Памелы и нежно коснулся ее губами.

— До встречи, дорогая.

Он ушел, а Памела так и не поняла, мог ли он быть убийцей ее матери или нет.

Со вздохом наслаждения Памела легла на спину, разглядывая полог над кроватью. Если учесть, что весь последний месяц ей приходилось спать то в каретах, то на колючих, набитых сухим вереском матрасах в убогих комнатах на шотландских постоялых дворах, роскошная большая кровать с периной и накрахмаленными полотняными простынями должна была мгновенно погрузить ее в глубокий крепкий сон. Однако Памеле не спалось и не лежалось, словно кровать была утыкана гвоздями.

Она была, наконец, сыта. Софи крепко спала в соседней комнате. Памела тоже должна была уже давно спать сном младенца, но как только она закрывала глаза, перед ее мысленным взором возникал калейдоскоп лиц и событий: удивленный старый герцог, бледная леди Астрид, порочный и циничный Кристин, горячий взгляд Коннора.

Едва слышно застонав, она откинула тяжелое стеганое одеяло. Она хорошо помнила свою необузданную реакцию на поцелуй Коннора. Что же будет, если он пустит в ход все свои чары? Неужели ей придется пожертвовать всеми своими принципами и признать, что, в конце концов, она дочь своей матери?

Памела зажмурилась от лунного света, проникающего в спальню через окно. Ей хотелось как можно скорее уснуть.

И вот, наконец, ее стала охватывать приятная дрема. Перед ее глазами стояло лицо Коннора — дымчато-серые глаза, нос с заметной горбинкой, обворожительная ямочка на правой щеке… Она не сразу поняла, что это было не видение, не фантом. Коннор собственной персоной стоял над ней в лунном свете.

Глава 13

Памела хотела закричать, но теплая и твердая рука Коннора тут же зажала ей рот. Наклонившись к ее уху, он тихо и отчетливо проговорил:

— Не кричи, детка, ты переполошишь весь дом.

На краю постели сидел отъявленный злодей и зажимал ей рот. Памеле казалось, что в такой ситуации самым разумным было бы именно закричать, и как можно громче! Однако когда он осторожно отнял руку, она лишь гневно прошептала:

— Какого черта ты здесь делаешь?

В его глазах блеснул знакомый дьявольский огонек.

— Пришел в спальню к невесте, чтобы пожелать ей спокойной ночи.

Сейчас он был одет так как во время их первой встречи — во все черное, — и сливался с ночной тьмой. Волосы были распущены, от него пахло хвоей и дымом с едва заметным ароматом виски.

Приподнявшись на локтях, она отбросила от лица волосы и спросила:

— Как ты попал сюда?

— Через окно.

— Проследив за его взглядом, она открыла рот от удивления. Окно, которое всего несколько минут назад казалось крепко запертым, теперь было распахнуто, и сквозь него в комнату свободно попадал прохладный ночной воздух. Точно так же в него мог попасть любой негодяй или проходимец, которому вздумалось бы сделать это.

Памела снова взглянула на Коннора. Она хорошо помнила, что он не только разбойник и вор, но и человек, привыкший брать то, что хочет, не заботясь о последствиях.

— А тебе не приходило в голову воспользоваться, скажем, дверью?

Он нахмурился.

— Зачем? Вряд ли стоит какому-нибудь лакею или служанке видеть, как я тайком пробираюсь ночью в спальню своей невесты. Мы должны беречь твою репутацию.

— Ну да, ты уже постарался создать мне репутацию охотницы за чужим богатством, жаждущей стать герцогиней, — повысила голос Памела, но вспомнила, что в соседней комнате спит Софи, и снова перешла на шепот. — Зачем ты сказал им, что собираешься жениться на дочери актрисы, у которой нет ни гроша за душой?

— Но ты забыла, детка, что теперь у тебя будут деньги. Герцогское вознаграждение — весьма приличное приданое для тебя.

— Как же! Стану я тратить его на то, чтобы получить право выйти за тебя замуж!

Заключив ее лицо в свои ладони, Коннор медленно провел большим пальцем по ее пухлой нижней губе и тихо сказал:

— Знаешь, я ведь мог заявить, что мы уже женаты, и тогда эту ночь мы провели бы в одной постели…

— Никогда!

Негодующее восклицание Памелы противоречило неуверенному взгляду ее янтарных глаз. Ее губы слегка приоткрылись, и в этот момент Коннор забыл, зачем явился сюда. Он и впрямь почувствовал себя изнывающим от страсти женихом, которому не терпится вкусить радостей любви со своей будущей женой. Ни один человек на свете не мог бы поставить это ему в вину. Полураздетая и такая теплая Памела лежала перед ним на просторной кровати. В ее глазах вспыхивали янтарные искры, распущенные волосы шелковистой волной струились по плечам.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось прижать ее к матрасу всей тяжестью своего тела, зарыться лицом в сладко пахнущий шелк ее пышных волос и накрыть ладонями упругие полушария ее грудей. Потом поднять ее ночную рубашку, ласково раздвинуть молочно-белые бедра и овладеть ею. И незаметно уйти, пока она еще будет гореть от жарких ласк, а проснувшись поутру, так и не поймет, было, все это наяву или в чудесном сне.

Увы, жизнь давно научила Коннора тому, что за все, что взял, не имея на это права, приходится дорого платить. Глядя в прелестные глаза Памелы, он боялся, что одна ночь в ее объятиях будет стоить ему гораздо больше, чем он сам захочет заплатить.

Он медленно опустил руку, и в этот миг ему показалось, что в ее глазах мелькнуло разочарование.

— Ты сама сказала мне, что и в Лондоне за мной будут охотиться. Разве это не лучший способ разом отбить атаки всех невест, сказав, что мое сердце уже занято? Тогда мы сможем сосредоточить все усилия на поисках убийцы твоей матери.

— А когда найдем? Что тогда? Коннор пожал плечами.

— Ну, мы сможем расторгнуть помолвку, и мое сердце будет разбито навсегда, и ни одна женщина уже не сможет занять в нем твое место…

Она опустила глаза и тихо засмеялась.

— Никто никогда не поверит в то, что такая женщина, как я, могла отказать тебе.

Он приподнял ее подбородок и прошептал:

— Ну, в таком случае…

И тут он сделал то, что ему страстно хотелось сделать с того самого момента, как он проник в эту спальню. Запустив руку в ее густые шелковистые волосы, он прильнул к ее полураскрытым губам.

Памела вздрогнула всем телом, неожиданно ощутив сильную волну возбуждения. На этот раз рядом с ней не было Софи, которая одним ударом зонтика спасла ее от собственной слабости и глупости.

Она сама не поняла, как все произошло. Сначала она еще упиралась локтями, потом обеими руками обхватила Кон нора за шею и упала под его тяжестью на постель, запутавшись пальцами в его непослушных кудрях. Мускулистое тело горца закрыло от нее лунный свет, желанной тяжестью вдавило в мягкий матрас.

Его поцелуи становились все смелее и жарче, она стонала от разгоравшегося в ней всепоглощающего пламени. Не в силах сдерживать свои порывы, она коснулась языком его губ, и он тоже хрипло застонал от вожделения. Его поцелуи становились все требовательнее и горячее, и Памела отвечала ему тем же.

Она даже не стала сопротивляться, когда он спустил ее рубашку с одного плеча, чтобы прижаться горячими губами к нежной ключице и почувствовать бешеный пульс на молочно-белой шее. Он нежно прикусил мочку ее уха, и она почувствовала, как кровь жаркой волной прилила к низу живота.

Все тело обмякло и с готовностью повиновалось желаниям Коннора. Осторожно раздвинув коленом ее бедра, он лег между ними, продолжая, целовать ее губы. Она, словно в бреду, звала его по имени, и собственный голос казался ей совсем чужим.

Несмотря на все более смелые и откровенные ласки, она все же вздрогнула от неожиданности, когда его рука нырнула в вырез ночной рубашки и властно сжала грудь. Подушечка большого пальца слегка потерла ее сосок, и от этого ее лоно стало наполняться желанием близости.

Стыд начал бороться с наслаждением, когда Памела осознала, что только складки ее потрепанной ночной рубашки и тонкая замша его штанов отделяют ее от позора. Наверное, именно так когда-то ее мать уступила натиску великолепного мужчины, не зная, что он не просто ее первый мужчина, а первый из многих последующих.

Страх и смятение Памелы очень быстро переросли в самую настоящую панику. Она стала отталкивать от себя Коннора.

— Прошу тебя, не надо! Коннор, остановись! Не делай этого!

Он был настолько опьянен страстью, что не сразу понял, о чем его просит Памела. Он медленно поднял голову и недоуменно посмотрел на нее. Оба молчали, и в это мгновение в комнате слышалось только их прерывистое дыхание. Он все еще сжимал руками ее пышную грудь и лежал между ее бедрами, каждой клеточкой тела ожидая естественного продолжения.

— Почему не надо? — хрипло выдохнул он. — Помнишь, ты обещала, что я смогу иметь столько женщин, сколько захочу?

— Так вот оно что, мистер Кинкейд. Вы хотите иметь… меня?

Ее слова достигли цели. Всего несколько мгновений назад она стонала и звала его по имени, а теперь… мистер Кинкейд.

— Да будет вам известно, мисс Дарби, я не привык брать женщин силой.

— Ну да, — усмехнулась она, — это они берут тебя.

— Я хотел сказать, что привык платить им. Глаза Памелы расширились от возмущения. Коннор был слишком возбужден, чтобы рассуждать трезво.

— Чего ты хочешь от меня, детка? Цветов? Нежных слов? Обещаний, которые я не смогу выполнить?

Сейчас он готов был отдать ей все на свете, включая герцогство, если бы таковое у него действительно было, лишь бы она позволила ему снять с нее ночную рубашку, чтобы он мог увидеть ее обнаженной, а затем войти в нее и предаться высшим любовным ласкам.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — тихо проговорила она и тут же захотела взять свои слова обратно.

Ей было невыносимо больно видеть, как его лицо сразу превратилось в маску. В одно мгновение он встал с постели, и ей сразу стало холодно. Она села в постели, убирая от лица растрепанные волосы и отчаянно жалея, что у нее не хватает смелости позвать его обратно.

У окна он обернулся.

— Если бы я был настоящим маркизом, я мог бы настоять на своем?

Прижав одно колено к груди, она тихо ответила:

— Если бы ты был настоящим маркизом, ты бы сам не захотел остаться. Тебе не нужна была бы такая женщина, как я.

— Но ты мне действительно нужна…

Потом он ушел, а Памела осталась сидеть на постели, все еще чувствуя на губах вкус его поцелуев.

Глава 14

На следующее утро Коннор проснулся в дурном расположении духа. Из соседней комнаты доносилась веселая непристойная песенка.

Он со стоном сел в постели, откинув в сторону одеяло. Золотистые солнечные лучи слепили сонные глаза. Утренний ветерок, пахнущий цветущими яблонями, проникал в спальню сквозь разбитое накануне окно.

Вернувшись от Памелы, Коннор полночи ворочался в постели, не в состоянии заснуть. Его тело нестерпимо ныло от неудовлетворенного желания. Он чувствовал себя последним дураком, причем по двум причинам — во-первых, оттого что проник к ней в спальню как какой-то вор, а во-вторых, оттого что позволил ей выгнать себя несолоно хлебавши.

Под утро он, наконец, задремал и во сне видел Памелу, которая звала его к себе. Потом соблазнительные сцены сменились кошмарами, в которых Памела прогоняла его прочь, но он, не обращая внимания на ее испуганные глаза и хриплые мольбы о пощаде, все же овладевал ею во всех мыслимых и немыслимых позах, совершенно не думая о ней.

Уже перед самым рассветом он провалился в крепкий сон без всяких сновидений, чтобы проснуться от веселой непристойной песенки Броуди.

Встав с постели, он стал потягиваться и зевать, словно огромный кот. Потом надел брюки и отправился в туалетную комнату, где обнаружил Броуди лежащим в большой медной ванне. От горячей воды поднимался пар, а Броуди с удовольствием тер себе спину щеткой на длинной ручке и продолжал напевать песенку.

Коннор покашлял, чтобы обозначить свое присутствие.

Броуди обернулся и улыбнулся ему, как ни в чем не бывало.

— Доброе утро, дружище! Надеюсь, ты не имеешь ничего против того, что я, будучи твоим камердинером, заказал тебе горячую ванну?

— Мне? Я не ослышался?

Броуди отложил в сторону щетку и принялся энергично намыливать волосатые подмышки.

— Ну да, тебе. Ты можешь воспользоваться ею после меня.

С этими словами Броуди окунулся с головой, чтобы смыть мыльную пену с волос. Посмотрев на слой грязной пены на поверхности воды, Коннор почувствовал сильное желание утопить в ней несносного Броуди, но он не стал этого делать. Куда потом девать тело?

Пока он размышлял об этом, Броуди вынырнул из воды, отфыркиваясь, словно мокрый спаниель.

Тут Коннор принюхался. В воздухе стоял явственный запах бекона. В животе у него заурчало от голода. Накануне за ужином Коннор обнаружил, что мужчина не может, как следует наесться, если каждый кусочек пищи будет отправлять в рот вилкой.

Тут он заметил поднос с пустыми тарелками, стоявший возле туалетного столика. Глядя на оставшиеся крошки хлеба и мяса, Коннор тяжело вздохнул.

— Ты и завтрак мой успел съесть, как я погляжу.

— Ага, и он был очень вкусным! Впрочем, некоторые куски бекона были пережаренными. Надо бы поговорить сегодня е кухаркой. Я слышал, она еще не замужем. Может, я сгожусь ей в мужья?

— А я слышал, что она весьма плотная женщина и может свернуть шею курице голыми руками.

— Мне всегда нравились женщины с крепкими руками, — расплылся в улыбке Броуди.

Коннору очень хотелось продемонстрировать другу крепость своих кулаков, но тут Броуди, не дожидаясь, пока Коннор отвернется, встал из воды во весь рост. Вид его волосатого мокрого тела во всех подробностях наготы моментально отбил у Коннора всякий аппетит. Вытатуированная на руке змея, казалось, подмигнула ему.

— Дружище, не подашь мне вон то полотенце?

— Разумеется, — пробормотал Коннор и, сняв со спинки стула банное полотенце, швырнул его Броуди. — Еще что-нибудь сделать для тебя? Почистить твои сапоги? Накрахмалить рубашку? Заплести косички?

Броуди ответил, с довольным видом вытирая волосатую грудь:

— Ну, если ты так настаиваешь, помоги мне постричь ногти на ногах, пока не явился твой портной. Бедняга ждет тебя внизу уже битый час…

Тут терпение Коннора окончательно лопнуло. Он рывком вытащил Броуди из ванны, протащил его, упирающегося и ругающегося, через всю спальню и вытолкал в коридор, захлопнув дверь перед самым его носом.

Потом Коннор уперся в дверь всем телом, чтобы Броуди не смог силой открыть ее. Пронзительно закричала служанка, что-то с грохотом упало на пол, послышался веселый голос Броуди:

— Привет, милашка! Хочешь посмотреть, как танцует моя змейка? Ну, не надо так быстро убегать от меня! Да, пожалуй, мне нужно полотенце побольше…

Коннор быстро понял, что одним из преимуществ его нового положения было то, что ему позволялось — и это даже поощрялось — заставлять прочих людей ждать его. Прежде чем позвать к себе портного, он заказал, свежую ванну и еще один горячий завтрак.

Явившийся портной отнял у него массу времени на тщательное снятие всевозможных мерок и выбор тканей из принесенных бесчисленных образцов, причем все ткани казались Коннору одинаковыми. Пока портной без устали рассказывал ему о преимуществах хлопка перед шерстью, его помощник бегал вокруг Коннора с портновской лентой в руках и снимал мерки, восхищаясь его широкими плечами и мощными бицепсами.

Когда помощник портного опустился перед Коннором на одно колено и стал снимать мерки с его бедер, горец решил, что с него хватит, и, схватив портного и его помощника за высокие накрахмаленные воротники, поволок их к дверям.

— Но, милорд… — протестующе бормотал портной, — как же мы будем шить? Мы ведь даже не выбрали ткань…

— Шейте как хотите и из чего хотите, — выпалил раздраженный Коннор, — а счет пришлите ге… моему отцу.

Длинное лицо портного просияло.

— Будет сделано, милорд. С превеликим удовольствием…

Не обращая внимания на их почтительные поклоны, Коннор захлопнул дверь.

Но не успел он перевести дух, как за дверью снова послышались шаги, и лакей сообщил о приходе шляпника.

Оказалось, что портной был всего лишь первым в целой очереди лондонских ремесленников и купцов, горящих желанием предложить свои товары и услуги такому элегантному джентльмену, как наследник герцога Уоррика. Когда явился шляпник, Коннору пришлось перебрать столько вариантов шляп из бобрового меха, что, в конце концов, он решил, что было бы проще нацепить на голову просто бобровую шкуру.

Вслед за шляпником явился галантерейщик с головокружительным разнообразием носовых платков, носков, чулок и тростей с набалдашниками из слоновой кости. Потом настала очередь ювелира, предложившего множество колец, перстней и серебряных табакерок.

К тому времени, когда лакей доложил Коннору, что учитель фехтования ждет его в бальном зале, он был готов сразиться на шпагах хоть с самим дьяволом.

Радостно извинившись перед остальными посетителями, он поспешил в бальный зал, думая, что предстоящий поединок — как раз то, что ему сейчас необходимо.

— Черт побери! Вы что же, хотите, чтобы я дрался на этих штуках?

Когда до слуха Памелы донесся знакомый низкий баритон, она остановилась в пустом коридоре и прислушалась.

— Это годится лишь для штопки чулок, и ни для чего другого! Впрочем, если хотите, я могу засунуть ее вам в…

Вслед за этой угрозой послышалась бойкая французская речь. Приподняв подол, Памела поспешила на звук громких мужских голосов. Ей не пришлось слишком поднимать подол, платье и так было на четыре дюйма короче, чем нужно. Исчерпав весь скудный запас своих нарядов, Памеле пришлось позаимствовать у Софи ее любимое утреннее платье. От такого нахальства сестра долго плакала в подушку и бормотала обидные слова насчет лопнувших швов и фаршированных колбас.

Что и говорить, слишком узкий и жесткий лиф платья делал каждый шаг Памелы пыткой и не давал нормально дышать. Когда она, наконец, добежала до двустворчатых дубовых дверей в бальный зал и распахнула их, она совсем задохнулась и была на грани обморока, чему немало способствовало и представшее ее взору зрелище.

Посередине зала напротив стройного сухопарого француза с длинной тонкой шпагой в руке и смертоносным блеском в глазах стоял совершенно безоружный Коннор, который был выше противника на добрых полфута. Француз извергал ругательства и проклятия на своем языке, которого Памела, слава Богу, почти не знала.

Коннор был одет очень просто — черные брюки и белая полотняная рубашка с длинными рукавами и кружевными манжетами. На нем не было жилета, а галстук был завязан простым свободным узлом. Густые волосы были стянуты сзади черной атласной лентой.

Несмотря на небрежность в одежде, Коннор был потрясающе хорош собой. И Памеле это показалось совершенно несправедливым по отношению к женщинам, которым приходится прилагать немало усилий к тому, чтобы казаться привлекательными.

Разгневанный француз первым увидел ее и развел руками, призывая посочувствовать ему. Кончики его тонких черных усов нервно подрагивали.

— Мадемуазель, вы слышали, что сказал этот дикарь? Он осмелился оскорбить размер моей шпаги!

Он гордо взмахнул своей длинной тонкой шпагой, и Памела едва удержалась от смеха — уж очень забавно выглядел бы Коннор, штопающий ею свои чулки.

— Это вовсе не шпага! — гневно крикнул Коннор, глядя на француза и Памелу. Подойдя к стене, он взял одну из массивных шпаг с широким лезвием, стоявших рядом с рыцарскими доспехами. Вернувшись к французу, он взмахнул похожим на меч тяжелым палашом, держа его в одной руке. — Вот что такое настоящая шпага!

— Ха! — воскликнул француз. — Это оружие для тех, у кого нет мастерства, благородства, чести! Такое лезвие годится только для того, чтобы выкопать себе могилу, после того как французская шпага пронзит трусливое сердце!

— Ах, так? — грозно шагнул вперед Коннор, и усмешка тут же погасла на лице француза. — Тогда скрестим наши шпаги и посмотрим, кому будут копать могилу после боя…

При этих словах француз опустил свою шпагу и попятился. Памела храбро встала между мужчинами.

Упершись ладонью в широкую грудь Коннора, она умоляюще посмотрела на него.

— Дорогой, ты же знаешь, я падаю в обморок при одном только упоминании о крови, не говоря уже о ее виде. К чему такая вражда? Я уверена, что все, включая месье… — Она вопрошающе посмотрела на француза.

— Шевалье, — поклонился тот, в негодовании раздувая ноздри.

— Все, включая месье Шевалье, согласятся с тем, что твое оружие лучше, — она приблизилась к его лицу, переходя на шепот, — и гораздо больше.

Коннор посмотрел на нее и неожиданно улыбнулся. Его улыбка показалась ей гораздо опаснее любой шпаги.

Прижав ее ладонь к своему сердцу, так что она чувствовала каждый удар, Коннор сказал:

— Если ты в этом так уверена, детка, почему бы нам не испытать его в действии?

В эту минуту француз был забыт. Памеле и Коннору казалось, что они совсем одни в этом огромном зале и заняты только друг другом, продолжая разговор, начатый еще прошлой ночью, но так и не законченный из-за страха Памелы. С наслаждением вдыхая запах Коннора, к которому теперь примешивался чудный аромат гвоздичного мыла, она проговорила:

— Как сказал месье Шевалье, один неосторожный удар может уничтожить даже самое преданное сердце.

— Но разве не трусливо то сердце, которое не хочет даже рискнуть принять этот удар?

Прежде чем Памела успела ответить Коннору, темпераментный француз презрительно фыркнул и вложил свою шпагу в ножны.

— Для меня совершенно очевидно, что я здесь не нужен. Прошу передать герцогу мои извинения и… — он еще раз презрительно фыркнул, глядя на Коннора, — и соболезнования.

Подхватив свое снаряжение, он вышел из зала через французское окно до самого пола, которое держали открытым для проветривания и инсоляции. Только теперь Памела поняла, что они были не одни, что все это время рядом был невольный слушатель.

Между двумя французскими окнами стоял… Криспин, лениво перекладывающий из руки в руку рапиру. Как только мимо него прошел разгневанный месье Шевалье, он лукаво взглянул на Коннора и сказал:

— Привет, братец. Похоже, твой партнер по фехтованию сбежал. Может быть, я могу заменить его?

Глава 15

Сердце Памелы испуганно забилось, когда Криспин неторопливо направился к Коннору, ступая по сияющему паркету. Лезвие его рапиры сверкало в солнечных лучах, проникавших в зал через высокие французские окна.

Повернувшись к Коннору, она тихо, но твердо сказала ему:

— Не делай этого!

— Почему? — спросил тот со знакомым блеском в прищуренных глазах. — Мы, кажется, пришли к выводу, что мое оружие годится для любого боя.

— Ты сам прекрасно знаешь, почему этого не надо делать. Если он один из тех, кто принимал участие в убийстве моей матери, нельзя придумать для него лучшей возможности теперь разобраться и с тобой. Ты же слышал, что сказал вчера герцог за ужином. Он один из лучших фехтовальщиков Лондона.

— Но я-то не из Лондона, — напомнил ей Коннор.

Она в отчаянии вцепилась в его рубашку на груди. Еще несколько шагов, и Криспин будет достаточно близко, чтобы услышать ее шепот.

— Пожалуйста, Коннор! Прошу тебя, не делай этого! У него нехороший взгляд…

Коннор смотрел на Памелу, в ее умоляющие глаза. Как жаль, что она не была такой вчера, когда он держал ее в своих объятиях. Вчера он готов был дать ей все на свете… и даже больше, если бы она попросила его об этом.

Стараясь заглушить боль сожаления, он осторожно взял ее руки и слегка отстранил Памелу от себя.

— Не волнуйся, детка, — сказал он намеренно громко, чтобы Криспин мог его слышать. — Обещаю ради тебя обойтись с кузеном вежливо.

— Не давай обещаний, которые не можешь выполнить, — рассмеялся Криспин. — Лично у меня нет ни малейшего намерения, обходиться с тобой вежливо, даже ради дамы. — Улыбаясь, он повернулся к Памеле: — Если вы не хотите, чтобы мы, как два глупца, не столько дрались, сколько старались произвести на вас впечатление, советую вам уйти отсюда. Поиграйте на рояле или займитесь вышивкой.

— Ни за что на свете не пропущу такое зрелище, — покачала головой Памела. Она сказала эти слова таким ледяным тоном, что Коннор не удивился бы, увидев на канделябрах сосульки. — Я останусь здесь, чтобы своими глазами видеть каждый выпад, каждый удар.

Криспин бросил многозначительный взгляд на Коннора.

— Что ж, это меня не удивляет. По собственному опыту знаю, что женщины бывают куда кровожаднее мужчин. Разумеется, я не хочу этим сказать, что сегодня прольется кровь, — поспешно прибавил он.

Подойдя к высокому шкафу из вишневого дерева по другую сторону рыцарских доспехов, он достал оттуда специальный наконечник, который фехтовальщики надевают на свои шпаги во время тренировочных боев, чтобы притупить смертоносное острие. Когда он повернулся к Коннору, наконечник уже красовался на его шпаге.

— Вот увидишь, я не столь привередлив, как месье Шевалье. Выбирай себе оружие по вкусу, — он бросил насмешливый взгляд на массивный палаш в руке Коннора, — даже если оно поставит тебя в невыгодное положение.

— Полагаю, в невыгодном положении окажешься ты, поскольку на моем палаше нет безопасного наконечника, — парировал Коннор.

Криспин беспечно улыбнулся.

— Тебе придется для начала достать меня. — Подумав немного, он добавил: — Давай сделаем наш поединок интереснее для нас обоих. Назначим приз победителю?

— И какой же приз ты хочешь назначить? Криспин бросил на Памелу провокационный взгляд.

— Полагаю, что ты не захочешь поставить на кон герцогство, а вот как насчет поцелуя твоей невесты?

Памела возмущенно ахнула от такой наглости. Она даже сердито топнула ногой, ожидая, что Коннор даст отпор нахалу. Ее поцелуи не могут быть призом для какого-то глупого поединка!

— Поцелуй? Согласен, — неожиданно кивнул Коннор.

Рот Памелы раскрылся от изумления, но она тут же закрыла его.

Мужчины принялись медленно кружить по залу. Памела поспешно отошла к стене, чтобы не мешать им. Попытка Криспина избавиться от ее присутствия только разожгла в ней подозрения. Хотя ей самой хотелось уйти из бального зала, закрыв глаза, она не могла оставить Коннора наедине с возможным убийцей.

Горец превосходил противника по силе и габаритам, но Криспин отражал его мощные удары с ловкостью и грацией умелого танцовщика. Впрочем, вскоре Памела с радостью заметила, что Коннор не уступал ему и двигался с кошачьей грацией хищника. Когда Криспин делал выпад, Коннор уклонялся от удара с помощью широкого лезвия палаша. Криспин танцевал вокруг него, стараясь оставаться недосягаемым для мощных ударов горца. Оба знали, что одним метким ударом палаша можно сломать рапиру.

— Ты гораздо более достойный соперник, чем я предполагал, кузен Перси!

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты не называл меня так, — проговорил Коннор, нанося мощный удар палашом, от которого жалобно зазвенела тонко заточенная сталь рапиры.

— Как же мне тебя называть? — самоуверенно улыбнулся Криспин. — Барт? Реджи? Сесил?

— В Шотландии меня звали Коннором, но, поскольку я стану герцогом, а ты им никогда не станешь, можешь называть меня просто «милорд».

Словесный удар Коннора достиг цели. Криспин смертельно побледнел, перестал улыбаться и с удвоенной злостью возобновил свои атаки.

— А как мне называть тебя? — в свою очередь, поинтересовался Коннор. — Братец?

Пятясь к окну, он точно парировал все удары Криспина и при этом лениво улыбался. Криспин становился все злее и злее, и Памела поняла, что Коннор нарочно дразнил его, провоцируя на ошибочный шаг, который поможет раскрыть его роль в убийстве ее матери. Она зажмурилась, мысленно молясь, чтобы поединок не закончился для кого-нибудь из мужчин фатально.

Она снова открыла глаза, когда услышала, звон стали. Сжав эфес рапиры побелевшими от напряжения пальцами, Криспин перешел в неудержимое наступление, не оставив Коннору иного выбора, кроме отступления. Вот Криспин сделал очередной выпад, и его рапира молнией мелькнула возле уха Коннора. Памела вздрогнула.

Сила инерции заставила Криспина оступиться, но он быстро восстановил равновесие, хотя было видно, что дыхание у него начинает сбиваться. Он вспотел, и на его спине появилось мокрое пятно.

Мужчины продолжали кружить вокруг друг друга, меняя позиции. Тут до Памелы дошло, что Коннор вовсе не отступал. Он просто тянул время, выжидая, пока противник растратит все силы. Теперь же он воспользовался своим преимуществом и наносил удар за ударом, вытесняя Криспина через французское окно прямо в сад.

Подобрав юбку, Памела поспешно последовала за мужчинами. Ее сердце бешено колотилось от страха.

Когда мужчины переместились с мощенной камнем дорожки на поросшую травой лужайку между двумя плакучими ивами, Памела заметила на веранде рядом с гостиной герцога и леди Астрид. Они пили чай. Леди Астрид замерла на месте, собираясь налить брату еще чаю. Что было в этот момент в ее глазах? Страх? Волнение? Памелу охватили дурные предчувствия.

В глазах герцога она заметила ликование, тут не могло быть ошибки. Отодвинув чашку в сторону, он хлопнул в ладоши и всем телом подался вперед.

— Ты только посмотри, Астрид! Какое великолепное зрелище! Вот это да!

Стоявшие по бокам террасы лакеи не смели повернуться, но пытались искоса взглянуть туда, куда с таким живым интересом смотрел герцог. Прямо перед верандой шел поединок на шпагах. Мужские возгласы и звон оружия заглушали мирное бормотание воды мраморного фонтана.

Памела прижалась спиной к цветущей яблоне, ее нервы были на пределе. Чем же закончится этот поединок?

Почувствовав зрительский интерес, Криспин, казалось, обрел второе дыхание. Он со свежими силами рванулся в атаку, нанося опасные удары умелой рукой. Однако Коннор продолжал парировать все его выпады и, наконец, сам нанес неожиданный сильный удар, от которого рапира чуть не выпала из руки Криспина. Какой-то мелкий предмет покатился по дорожке в сторону Памелы, и она с ужасом увидела, что это был наконечник с рапиры Криспина! Тот самый наконечник, который он надел еще там, в зале, у шкафа с оружием, стоя к ним спиной.

Кровь застыла у нее в жилах. Без этого наконечника острие рапиры было смертоносным. Если сейчас с Коннором произойдет несчастный случай, ни один суд в мире не обвинит в этом Криспина. Будет совершенно невозможно доказать, что Криспин намеренно причинил вред противнику, неправильно надев на рапиру наконечник.

Ему не нужно будет даже попадать Коннору в сердце — достаточно пронзить легкое.

Ее воображение живо нарисовало страшную картину: Коннор лежит на траве в луже крови, тщетно пытаясь сделать вдох. На его белой рубашке расплывается алое пятно… Памела ощутила страшную боль, словно рапира пронзила ее собственное сердце, и бросилась к дерущимся, зовя Коннора по имени.

Услышав ее, он повернул голову в ее сторону, и только тут она поняла, что совершила чудовищную ошибку. Время словно замедлило свой бег. Памела отчетливо видела каждый падающий лепесток яблоневых цветов, тень злорадного удовлетворения на лице леди Астрид, яростную сосредоточенность на лице Криспина, готовящегося к последнему, фатальному удару.

Не имея времени на раздумья, Памела бросилась между фехтовальщиками. Криспин в последнюю секунду изменил направление удара, и острая как бритва смертоносная рапира лишь скользнула по руке девушки, разрезав ткань платья и поранив предплечье.

Памела покачнулась, и тут же сильные руки Коннора подхватили ее.

— Сумасшедшая! — хрипло проговорил он, опускаясь вместе с ней на землю. — Какого черта ты здесь делаешь? Хочешь, чтобы тебя убили?

Его руки задрожали, когда он увидел кровь. Памела храбро улыбнулась:

— Ничего, это всего лишь царапина…

Про себя она подумала, что Софи теперь оторвет ей голову за испорченный рукав. К ним подошел Криспин.

— Прошу прощения, я не хотел… — смущенно проговорил он.

— Неужели? А что же вы хотели? — холодно поинтересовалась Памела.

Протянув руку, она медленно раскрыла ладонь и показала лежавший на ней наконечник.

Криспин и Коннор одновременно посмотрели на кончик рапиры — он сверкал смертоносным блеском. Памела почувствовала, как горец напрягся всем телом, однако руки его были все так же нежны и бережны, когда он пересадил ее с колен на мягкий ковер из яблоневых цветов.

Нахмурившись, Коннор решительным движением выхватил свой палаш и грозно взглянул на Криспина. Тот стал пятиться, беспомощно качая головой.

— Клянусь, это был несчастный случай. Я не хотел ранить ее. Ты же сам все видел…

Коннор не слушал его и продолжал грозно наступать. Леди Астрид, бледная как смерть, вскочила на ноги и закричала:

— Арчибальд! Сделай же что-нибудь! Ты должен остановить их!

Но герцог лишь придвинул к себе чашку и сделал маленький глоток. В его темных глазах светилось удовлетворение происходящим. Не в силах сдерживаться, оба лакея бросились к перилам веранды, чтобы все увидеть своими глазами.

Коннор замахнулся для удара, и Криспин поднял рапиру, чтобы парировать его, не принимая, однако, никаких иных мер защиты. От удара палашом рапира сломалась, эфес со звоном вылетел из руки Криспина, оставив его совершенно безоружным. Теперь все зависело от Коннора.

Горец продолжал наступать. Криспин пятился, оступаясь в скользкой траве. Горец замахнулся палашом во второй раз.

— Боже милостивый, — прошептала перепуганная Памела, — сейчас он снесет ему голову.

Инстинкт велел ей закрыть глаза, но она не могла отвести взгляд от Коннора. Его лицо в этот момент было одновременно прекрасным и ужасным. Он был похож на ангела мщения, посланного самим Всевышним.

Глаза Криспина расширились от ужаса, когда Коннор нанес ему страшный удар палашом. В последнее мгновение он повернул лезвие, и удар плашмя пришелся по уху и шее Криспина.

Криспин повалился на землю словно подкошенный, крича от боли. Леди Астрид опустилась в свое кресло, прижимая салфетку к бескровным губам.

Криспину понадобилось не слишком много времени, чтобы оправиться от удара и сесть. Держась за левое ухо, он гневно смотрел на Коннора.

Тот протянул ему руку, чтобы помочь встать, но Криспин сердито отмахнулся.

— Месье Шевалье был прав, — прорычал он, — ты навсегда останешься дикарем!

— А ты навсегда останешься племянником герцога и пьющим бездельником, шулером в карточной игре и жуликом в фехтовании.

— Браво, молодежь! — раздался хрипловатый голос герцога, сопровождаемый редкими аплодисментами. — Какой драматичный поединок! Давно я не получал такого удовольствия! На вашем месте я бы покинул сцену еще до того, как стихнут восторженные аплодисменты.

Взглянув на дядю с неприкрытой ненавистью, Криспин встал, шатаясь, на ноги и побрел прочь по садовой дорожке.

Приставив палаш к дереву, Коннор вернулся к Памеле и, встав рядом с ней на колени, принялся осторожно осматривать ее рану.

— Зачем ты совершила такую глупость? Разве не ты сама говорила мне, что один неосторожный удар может уничтожить даже самое преданное сердце?

— Да, но разве не трусливо то сердце, которое не хочет даже рискнуть принять этот удар? — процитировала его слова Памела и, бросив на веранду настороженный взгляд, прибавила шепотом: — Кроме того, где бы я нашла еще одного самозванца, если бы Криспин проткнул тебя рапирой? Актерам доверять нельзя, сам знаешь.

Рассматривая наконечник, Коннор кивнул:

— Судя по всему, доверять нельзя и этому племяннику герцога.

— Знаешь, я была уверена, что ты снесешь ему голову, — призналась Памела.

— Я тоже был в этом уверен, но потом вспомнил, что не смогу получить свой приз, если за убийство меня посадят в Ньюгейтскую тюрьму, а потом повесят.

— Приз? Какой еще приз?

— Неужели ты забыла, детка? Как победителю поединка ты должна мне… поцелуй.

Он наклонился еще ниже, глядя на ее пухлые губы. На мгновение ей показалось, что он собирается получить свой приз прямо сейчас, в саду, на виду у герцога, леди Астрид и глазеющих на них лакеев.

Но он лишь снял с ее волос лепестки яблоневого цвета и бережно помог встать на ноги.

Криспин свернул на черную лестницу, чтобы добраться до своей спальни, оставшись незамеченным прочими лакеями и домашней прислугой. К чему демонстрировать свой позор? Он и так знал, что те двое лакеев, которые стали невольными свидетелями поединка в саду, не станут терять время и очень быстро расскажут все остальным слугам. К полуночи весь Лондон будет знать, что племянник герцога Уоррика уступил в фехтовальном поединке шотландскому дикарю с антикварным палашом. Найдется немало желающих посмеяться над ним.

Он медленно поднимался по лестнице, на ходу ощупывая ноющую челюсть — уж не сломана ли? Голова раскалывалась от боли, в ушах звенело… За последние несколько лет ему много раз приходилось сражаться на шпагах и пистолетах, но еще ни разу он не смотрел смерти в глаза. Странное дело, но проявленное, кузеном милосердие разозлило его еще больше. Если бы Коннор убил его на месте, то дядюшка не мог бы отказаться похоронить Криспина в семейном склепе на кладбище. Его бывшие любовницы стали бы его оплакивать, а его друзья — произносить тосты, с грустью вспоминая его безвременно угасшую жизнь.

Если бы его не стало, его мать, наконец, поняла бы, что он был ее единственной опорой и защитой после смерти мужа, а его дядюшка осознал бы, как ему хотелось стать для него настоящим сыном. И как больно ему было видеть, что герцог обнимает какого-то чужеземца.

Криспин помотал головой, отгоняя от себя эти видения. Во рту чувствовался металлический привкус крови.

Завернув за угол на площадке второго этажа, он внезапно столкнулся с кем-то, спешившим ему навстречу. Они столкнулись головами, потом оба сели от неожиданности. Вокруг них посыпались простыни и прочее белье.

Криспин схватился за голову, звон в ушах усилился.

— Черт побери! — воскликнул он, снимая с головы непонятно откуда взявшийся кружевной чепчик.

— Надо смотреть, куда идешь, болван! — раздался в ответ мелодичный женский голос. — Ты что, ослеп?

Все еще держась за голову, Криспин озадаченно нахмурился. Еще никогда с ним так нагло не разговаривали служанки.

Однако, увидев васильковые глаза и пухлые алые губы, он почувствовал себя не только слепым, но и глухим и немым. Аккуратный носик и золотистые локоны, выглядывавшие из-под чепчика, показались ему до странности знакомыми.

— Мне кажется, я тебя где-то видел, — озадаченно проговорил Криспин.

— Это вряд ли. Я… горничная Памелы. Да, именно ее горничная.

— Памелы? Кто такая Памела? Ах да, невеста моего кузена, очаровательная мисс Дарби. Но ты называешь свою хозяйку по имени? Неужели она одобряет такую фамильярность?

— А твоя не одобряет?

Криспин улыбнулся этой наглой реплике и тут же поморщился от боли.

— Моя хозяйка одобряет любую фамильярность с моей стороны, — сказал он, придавая слову «хозяйка» другой смысл — «любовница». — Именно поэтому она и является моей… хозяйкой.

Губы девушки нехотя сложились в холодную улыбку.

— У тебя кровь идет, — сказала она. — Да?

Он протянул руку к лицу, но девушка его опередила, бережно вытерев кровь на скуле краем простыни. Прикосновение оказалось гораздо приятнее, чем звук ее голоса.

Криспин с готовностью принял помощь, разглядывая нежную, почти детскую округлость ее щек и густые длинные ресницы. Потом его стали одолевать сомнения.

— Ты уверена, что мы раньше никогда не встречались? — спросил он. — Твое прелестное личико кажется мне до странности знакомым. Таких красоток я обычно не забываю.

— Уверена, ты помнишь гораздо меньше красоток, чем тебе, кажется, — язвительно заметила девушка, кокетливо глядя на него из-под полуопущенных ресниц.

Ее пухлые соблазнительные губки были в заманчивой близости от его лица. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и тут же поморщился от боли, а девушка успела уклониться. Потом она принялась поспешно собирать с пола рассыпавшиеся простыни. Поднявшись, Криспин стал помогать ей, сложив белье такой высокой горкой на ее руках, что она едва могла смотреть перед собой.

— Спасибо за помощь, — сказала она, напустив на себя важный вид.

Он шагнул в сторону, пропуская ее мимо себя по узкому проходу на лестницу, и потом долго смотрел ей вслед, удивляясь гордой посадке головы и кокетливой походке. Давно он не испытывал такого горячего желания позабавиться со служанкой! С того лета, когда ему исполнилось пятнадцать, и он потерял невинность с пышнотелой молодой горничной, которая тайком приходила к нему в спальню каждую ночь.

— Постой! — крикнул он, когда служанка с кипой белья в руках дошла до последней ступеньки. — Имя-то у тебя есть?

— Конечно, — ответила та, не останавливаясь. — Разумеется, у меня есть имя.

И она скрылась из виду.

В эту ночь Памеле снова не спалось. Она ворочалась на мягком матрасе так, словно он был набит не пером, а камнями. Перед ее мысленным взором все еще стоял Криспин, по-настоящему напуганный тем, что ранил ее до крови. Возможно, этот испуг был вызван лишь тем, что его план убийства Коннора сорвался. А что, если наконечник соскочил с рапиры действительно случайно? Что, если Криспин и впрямь не был причастен к убийству ее матери?

Она повернулась на спину, рассеянно глядя на балдахин. Чем скорее они с Коннором найдут убийцу матери, тем скорее можно будет положить конец маскараду с обручением. Она разорвет эту помолвку и исчезнет вместе с сестрой и вознаграждением, а Коннор займется поиском более подходящей невесты — какой-нибудь изнеженной дочери графа или надменной племянницы маркиза.

Она повернулась на бок, поморщившись от боли, — все-таки рука была поранена. На этот раз окно было надежно заперто, и сквозь него пробивался только тусклый лунный свет.

Неожиданно ей показалось, что в комнате стало невыносимо душно. Памела откинула одеяло и, полежав некоторое время, решительно встала, подошла к окну и распахнула его настежь. Прохладный ночной воздух ворвался в спальню, охлаждая ее разгоряченный лоб. Она выглянула из окна, но никого внизу не увидела.

Вздохнув, она вернулась в постель. Подложив под голову ладони, она лежала, глядя в раскрытое окно. Где-то в самой глубине души она надеялась, что Коннор придет за своим призом. Если она сейчас заснет, обнаружит ли она, проснувшись, его тень над своей постелью? А если обнаружит, хватит ли ей сил прогнать его или она раскроет ему свои объятия?

Застонав от бессилия, Памела снова встала, сняла свой выцветший халат со спинки стула и надела поверх ночной рубашки. Если они с Коннором собираются найти убийцу ее матери, им есть, о чем поговорить, так? Это было почти невозможно сделать под зорким наблюдением герцога, его недоверчивой сестры и целой армии любопытной прислуги.

Открыв дверь, она оглядела пустынный коридор. Настало время показать Коннору Кинкейду, что не он один умеет проникать в чужие спальни под покровом ночи.

Когда Памела проскользнула в спальню Коннора, ей захотелось присвистнуть от восхищения. Комната оказалась настолько большой, что по сравнению с ней отведенные ей покои казались каморкой для прислуги. Памела сделала глубокий вдох и почувствовала приятные мужественные запахи кожи и дерева.

Неслышно двигаясь по паркетному полу, она заметила собственную тень от предательского, серебристого лунного света, проникавшего через высокие окна на противоположной стене и попадавшего на широкую постель, занимавшую центральное положение в комнате. Но внимание Памелы привлекла не богато украшенная кровать с четырьмя столбиками по углам, а лежавший на ней мужчина. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги под смятым покрывалом.

Памела подошла ближе…

Слишком поздно она поняла, что Коннор не из тех мужчин, что спят в ночных рубашках и колпаках с кисточкой. Нет, он лежал на спине совершенно, обнаженный, если не считать узкой полоски покрывала на бедрах.

Во рту у нее пересохло. Если следовать нравственным принципам, она должна была немедленно вернуться в свою спальню, в одинокую постель. Но любопытство взяло верх над осторожностью, и она неслышно приблизилась к спящему Коннору.

Его длинные волосы разметались по подушке, луна освещала его лицо. Теперь он был похож не на джентльмена, а на какое-то мифическое существо вроде сатира. Было нетрудно представить, как он преследует какую-нибудь вскрикивающую от испуга девицу, которая будет молить его о пощаде, втайне мечтая получить то удовольствие, которое могут доставить ей только его ласки.

Памела сделала еще один шаг к кровати, и ей нестерпимо захотелось прикоснуться к шелковистым завиткам волос на его груди. Тут она обратила внимание на золотой медальон, который впервые увидела еще там, в замке Макфарланов. Коннор продолжал носить его у сердца.

В это мгновение Коннор пошевелился во сне, и ее взгляд невольно упал на рельефные мышцы его живота и бедер. Коннор снова пошевелился, и покрывало почти совсем сползло с него. Памела тут же поспешно перевела взгляд на его лицо.

Высокие скулы, густые длинные ресницы… Должно быть, ему что-то снилось, потому что на его лице появилась тень лукавой улыбки, от которой стала заметной ямочка на правой щеке.

Памела покачала головой. Эта ямочка на щеке действовала на нее обезоруживающе с тех самых пор, когда она впервые увидела его лицо на том полицейском объявлении в шотландской деревушке.

Протянув руку к лицу Коннора, она нежно провела пальцем по его щеке…

В следующее мгновение она услышала щелчок и тут же почувствовала, как ей завели за спину руки. К ее подбородку было приставлено дуло пистолета.

Глава 16

Из темноты раздался сдавленный голос Памелы:

— Кажется, на этот раз, если ты нажмешь на курок, из дула вылетит уже не букет цветов…

На мгновение Коннору показалось, что он все еще спит. Как иначе можно было объяснить пьянящий запах сирени и теплую Памелу в его постели? Но если это сон, то почему она одета? Почему их тела разделяет тонкая хлопковая ткань? Почему его напряженная плоть упирается ей в бедро, вместо того чтобы быть глубоко внутри ее? И почему дуло его пистолета упирается в ее шею ниже подбородка?

Он почувствовал, как по ее горлу пробежала дрожь.

— Если вы именно так встречаете в своей постели каждую женщину, мистер Кинкейд, то становится понятным, почему вам приходится за это платить.

Он осторожно опустил пистолет, но ничего не мог поделать с тем взведенным «пистолетом», который был дан ему от природы.

— Если бы кто-то в этом доме хотел убить тебя, ты бы тоже держала заряженный пистолет под подушкой, — проговорил он, крепко сжимая ее запястья.

— Уверяю вас, мистер Кинкейд, я пришла сюда не для того, чтобы задушить вас подушкой, хотя в этом тоже есть своя прелесть.

Он смотрел на нее, с трудом подавляя желание закрыть ей рот поцелуем, поскольку хорошо понимал, что в такой ситуации, когда она оказалась полностью в его власти, да еще в его постели, он не довольствуется одним поцелуем, каким бы сладким он ни был.

Мысленно ругая себя за глупость, Коннор отпустил ее руки и перекатился на бок, прикрываясь простыней. Увы, это привело к обратному результату — напряженная плоть заметно топорщилась из-под простыней, образуя что-то вроде маленького шатра. Но с этим Коннор уже ничего не мог поделать. Сунув пистолет под подушку, он отодвинулся на самый край постели, полагая, что чем дальше он окажется от Памелы, тем скорее остынет его вскипевшая кровь.

Девушка присела на постель и, укоризненно глядя на Коннора, принялась растирать запястья.

— Должна заметить, что твое гостеприимство оставляет желать лучшего…

— Как ты попала сюда? — спросил Коннор. — Влезла через окно?

— Нет, я спокойно вошла в дверь.

— Черт бы побрал этого никчемного камердинера, — нахмурился Коннор. — Броуди должен был запереть дверь на ночь. Должно быть, он все еще наслаждается обществом кухарки.

Глаза Памелы расширились от удивления.

— Ты имеешь в виду эту коренастую женщину без шеи, со свиными окороками вместо рук?

— Именно так. Сегодня днем Броуди предложил ей показать свою татуировку, и она прогнала его с кухни, размахивая тесаком для разделки мяса. Но он уверен, что это она так кокетничает с ним и когда-нибудь станет ему хорошей женой.

Памела с сочувствием покачала головой.

— Наверное, нам следует опасаться, что кухарка по ошибке во сне зарежет тебя вместо Броуди, а вовсе не того, что леди Астрид отравит твой чай или что Криспин столкнет тебя с лестницы.

Коннор вспомнил тот ужас, который он испытал при виде рапиры Криспина, нацеленной на Памелу, и его лицо посуровело.

— Что касается юного Криспина, я смогу позаботиться о нем, — сказал он. — Только позволь мне отлупить его хорошенько, и он во всем сознается.

— А если он ни в чем не виноват?

— Такие, как он, не бывают ни в чем не виноватыми, — фыркнул горец.

— Ты говоришь так, потому что он англичанин или потому что он напоминает тебе самого себя в этом возрасте?

— В его возрасте я еще жил вместе с членами своего клана, пытаясь воплотить в жизнь мечту моего отца о воссоединении клана Кинкейдов. — Почему ты махнул рукой на эту мечту?

— Потому что я окончательно понял, что мы не герои, какими всегда себя представляли, а самые заурядные бандиты, живущие за счет слабых и беззащитных.

Памела удивленно приподняла бровь.

— Поэтому ты решил заняться более добродетельной профессией разбойника-одиночки?

— Разбойнику-одиночке не нужно лгать самому себе и убеждать себя в том, что все это ради высокой и благородной идеи, в то время как по-настоящему цель одна — набить собственный карман чужим богатством.

Памелу должен был бы насторожить и испугать жесткий блеск в глазах горца, но, вместо того чтобы убежать, она еще ближе придвинулась к нему.

— Зачем ты пришла сегодня, Памела? — требовательным тоном спросил Коннор. — Чего ты хочешь?

Еще никто в жизни не задавал ей такого вопроса. Ни мать, ни Софи. Памела была слишком занята удовлетворением их нужд и выполнением их желаний, чтобы хоть когда-нибудь подумать о себе. Вот и теперь она не знала, что ему ответить. Она могла только выразительно посмотреть на него, чтобы он сам все понял.

Протянув руку, Коннор медленно провел большим пальцем по ее пухлым губам.

— Я надеялся, что ты пришла, чтобы отдать мне мой приз…

Памела улыбнулась:

— А если бы поединок выиграл Криспин, ты бы позволил ему поцеловать меня?

— Если бы я хоть на мгновение мог допустить, что Криспин одолеет меня, я ни за что не согласился бы на такую высокую ставку, потому что в этом случае мне бы пришлось отрубить ему голову палашом.

Ну вот, опять! В его голосе снова звучали властные нотки собственника, от которых дрожь пробегала по ее телу и она начинала чувствовать себя так, словно действительно принадлежала ему. Причем всегда.

— В конце концов, выиграл ты, — вздохнула она, — поэтому, полагаю, у меня нет иного выбора, кроме как вручить тебе награду.

Она наклонилась к нему и крепко зажмурила глаза, ожидая, что он поцелует ее.

— Нет, детка, так не пойдет, — тихо сказал Коннор.

Она открыла глаза и увидела, что он сидит, прислонившись спиной к одному из столбиков кровати, закинув руки за голову. На его губах играла ленивая улыбка.

— Это ведь мой приз, значит, это ты должна поцеловать меня.

Памела смутилась. Коннор уже не раз целовал ее, и она отвечала ему с пугающе безудержной страстью. Но все-таки это была его инициатива. А теперь инициатива должна исходить от нее.

Судя по его самодовольной улыбке, он ожидал от нее чего-то вроде быстрого девственного поцелуя в щечку. Сжав губы розовым бутоном, она коснулась уголка его рта, потом «розовый бутон» стал распускаться, и вот уже мягкие теплые губы коснулись его твердых гладких губ.

Затаив дыхание, Коннор старался не двигаться, чтобы Памела могла целовать его столько, сколько ей захочется. За первым поцелуем последовал второй, третий… Потом кончик ее языка легко коснулся края его губ, чуть раздвинул их… осторожно проник внутрь и ласково коснулся внутренней поверхности губ…

Не выдержав этой сладкой муки, Коннор обхватил руками ее голову и слегка отстранил от себя. Ее губы все еще были полуоткрыты, глаза затуманены жаждой близости.

— А Криспина ты целовала бы с такой же страстью? — спросил он прерывистым голосом.

— Это ты принял его предложение, а не я. Так что если бы ты проиграл ему, я бы заставила тебя целовать его.

Коннор сокрушенно покачал головой:

— Я всегда знал, что англичанам нельзя доверять.

— Вот и не доверяй, — прошептала она, гладя его щеку, — лучше поцелуй меня…

Памеле не пришлось просить его дважды. Коннор с жадностью прильнул к ее губам. Памела забыла обо всем на свете, прижимаясь к нему всем телом и упиваясь его поцелуями.

Коннор с радостью исполнял ее невысказанные желания. Не переставая щедро осыпать ее долгими страстными поцелуями, он подхватил ее и посадил себе на колени. Халат распахнулся и упал на пол, а ночная рубашка задралась вверх, когда ее колени обняли его мускулистые бедра, и она оказалась сидящей верхом на твердом пенисе под простыней. Он приподнял бедра навстречу мягкому холмику между ее ног, и она со стоном наслаждения запрокинула голову. Потом негромко вскрикнула, когда сильные руки Коннора повернули ее так, что она оказалась верхом на его расставленных бедрах, спиной к его груди. Он обнял ее своими загорелыми руками и медленно поднял рубашку до самой талии, открыв панталоны с оборками.

Их первая встреча в горах Шотландии дала ему некоторое преимущество в нынешней ситуации. Он знал, что стоит только потянуть за тесьму, и панталоны сами развалятся на части. Так он и сделал. Памела огорченно ахнула, но он тут же хрипло прошептал ей на ухо:

— Я куплю тебе другие… Но будет еще лучше, если ты и вовсе перестанешь их носить. Тогда я смогу ласкать тебя в любой момент, когда мне этого захочется… и где мне этого захочется. Тогда эти долгие скучные совместные трапезы с герцогом и его желчной сестрой будут значительно веселее.

Памела не сдержала ехидного смеха, когда представила, как Коннор незаметно опускает руку под стол и, проникнув под ее юбку, гладит ее между ног, в то время как остальные участники трапезы даже не подозревают об этом.

Руки Коннора были обветренны и мозолисты от привычки к многочасовой верховой езде, и это только добавляло неотразимости их нежным прикосновениям. Бережно раздвинув мягкие складки плоти, его пальцы властно и в то же время ласково коснулись самого потаенного места ее женского естества. Его пальцы гладили влажную горячую плоть, и Памела вздрагивала всем телом, наслаждаясь каждым прикосновением и постанывая от остроты ощущений.

— Тише, милая, — бормотал он ей на ухо хриплым от вожделения голосом. — Я не причиню тебе вреда, клянусь… Ведь я только ласкаю тебя…

Она не могла сказать ему, что своими ласками он касался не только ее тела, но и ее хрупкого женского сердца, оставляя в нем неизгладимые следы. Каждое прикосновение его пальцев к пульсирующему розовому бутону, спрятанному среди шелковистых завитков волос, доставляло ей ни с чем не сравнимое наслаждение. Одновременно с этим она с радостным удивлением чувствовала, как сзади в ее ягодицы упирался его напряженный пенис.

Опустив глаза, она заворожено наблюдала, как его пальцы умело ласкают ее между ног. Пока большой палец массировал набухший бугорок, средний палец то погружался, то выныривал из горячей глубины. Ритмичные движения пальцев все ускорялись, дарили удовольствие, сводили с ума. Ее лоно стало влажным — она так же сильно хотела Коннора, как и он ее. Заметив выступивший нектар любви, Коннор застонал. Ему остро захотелось откликнуться на это недвусмысленное приглашение, сорвать с себя простыню, поставить Памелу на колени и войти в нее сзади, глубоко, так чтобы слиться в единое целое и чтобы она не могла понять, где кончается ее тело и начинается его.

Но сейчас он не мог себе этого позволить. Ведь это была не просто девица на одну ночь, а его храбрая милая Памела, которая могла защищаться от разбойника игрушечным пистолетом, которая не раздумывая закрыла его своим телом от смертоносной рапиры Криспина, которая, наконец, рискнула явиться среди ночи в его спальню практически без одежды.

Он продолжал ритмичные погружения пальца в ее горячее влажное лоно, и она подавалась бедрами навстречу ему. Коннору захотелось целовать ее между ног, чувствовать ее сладкий мускусный запах, чуть прикусить зубами набухший розовый бутон, провести языком по горячему шелку складок, довести ее до самой вершины наслаждения… Но пока что он ограничивался жаркими поцелуями ее полуоткрытого рта.

Неустанные ласки Коннора становились все более страстными, и Памела невольно извивалась всем телом, боясь даже представить себе, что с ней будет, если он вдруг перестанет ласкать ее.

— Милая, нам с тобой некуда торопиться, — шептал он, целуя уголок ее рта. — Впереди у нас целая ночь, я успею довести тебя до вершины…

Однако целой ночи не потребовалось. Стоило ему только присоединить к среднему пальцу указательный и чуть сильнее прижать большой палец к чувствительному бугорку, как Памелу с головой накрыла волна острейшего наслаждения и немыслимого восторга. Это было впервые. Ей хотелось кричать, но большая ладонь Коннора вовремя зажала ей рот, чтобы она не разбудила весь дом.

Когда Коннор почувствовал ее конвульсии, он прижался к ней всем телом, ощущая повелительную необходимость освобождения. Он был на пределе. Все могло произойти спонтанно. Последний раз это случилось с ним в шестнадцать лет, во время эротического сна.

Всхлипнув от счастья, Памела повернулась к нему лицом и, обхватив руками его шею, прижалась нежной щекой к его щетинистой скуле. В этот момент в душе у него пели ангелы…

А в коридоре раздался приглушенный голос Броуди. Он напевал очередную непристойную песенку, героиней которой на сей раз, была кухарка с толстыми ногами.

— Черт побери! — пробормотал Коннор таким хриплым от вожделения голосом, что сам не сразу его узнал. — Если этот мерзавец Броуди сейчас войдет в дверь, я застрелю его, клянусь Богом!

— Мне нужно идти, — спохватилась Памела.

— Нет, не уходи. Если ты останешься, обещаю не стрелять в него, — пробормотал он, целуя ее шею. — Я просто стукну его по голове чем-нибудь тяжелым. Скажем, железной кочергой или часами с каминной полки. Потом мы спрячем его тело куда-нибудь… Его найдут не сразу, и кухарка будет нам только благодарна за это.

Памела обхватила ладонями его голову и заставила посмотреть ей в глаза.

— Я не хочу, чтобы меня застали в твоей комнате, — прошептала она.

— Тогда ныряй под простыню, — с готовностью предложил он, откидывая простыню со своих бедер.

— Не думаю, что там найдется достаточно места, — торопливо схватила его за руку Памела.

Коннор был разочарован ее отказом, но это чувство было сглажено прозвучавшим в ее голосе смущением и одновременно восхищением, когда она увидела то, что скрывалось под простыней.

Тем временем Броуди перешел от пения к насвистыванию, которое становилось с каждой секундой все громче.

Чертыхнувшись, Коннор завязал простыню вокруг пояса, подхватил Памелу и подбежал вместе с ней к окну. Глаза ее тревожно расширились.

— Что ты собираешься делать? Выбросить меня в окно?

— Ты мне веришь? — спросил он, распахивая оконную раму.

— Нет!

Он стал целовать ее — властно, страстно, ненасытно, пока она не забыла обо всем на свете. Потом он ловко перебросил ее через подоконник и, прежде чем она успела начать сопротивляться, крепко схватил ее за запястья и стал медленно опускать вниз.

Несколько головокружительных секунд она ничего не чувствовала под ногами. Потом пальцы ног коснулись какой-то твердой поверхности, и она поняла, что он опустил ее на широкую ступеньку приставной лестницы, которая вела на крышу веранды. Оттуда она могла легко перебраться на растущий рядом большой платан, туда, где толстые ветки переплетались, образуя прочный настил.

— Оттуда ты сможешь спуститься в сад, — тихо сказал ей Коннор. — Спускайся по веткам, как по ступенькам лестницы.

Памела не отпускала его рук, с сомнением глядя вниз, на землю.

— А может, я лучше переночую здесь, на лестнице?

— Тогда тебе придется утром объясняться с садовниками. Кстати, на тебе ведь нет панталон, — усмехнулся он.

Памела невольно сжала колени — она забыла этот важный факт! Вздохнув, она отпустила его руки, скользнула с лестницы на дерево и стала осторожно спускаться на землю, нащупывая босыми ногами ветки.

Когда Броуди открыл дверь и вошел в спальню, Коннор все еще стоял у окна.

— Ты еще не спишь, дружище? Я-то думал, ты уже видишь седьмой сон.

— Так оно и было, — сказал Коннор, с улыбкой глядя, как Памела бежит по росистой траве, словно сказочная фея из его мальчишеских фантазий, — но потом я проснулся.

Не обращая внимания на удивленные взгляды лакеев, Коннор положил на свою тарелку три яйца всмятку, четыре ломтя сочного поджаренного бекона и целую гору копченой рыбы. Подумав, он добавил две горячие булочки и большой кусок кекса с изюмом.

Завтрак был единственной трапезой, когда ему разрешалось самостоятельно выбирать еду и накладывать на свою тарелку столько, сколько хочется. Поэтому он решил воспользоваться этой возможностью по максимуму. К тому же за завтраком было больше блюд, которые можно есть руками, а не смешной вилочкой. Теперь он начинал понимать, почему Исав отдал своему брату право первородства за миску чечевичной похлебки. Он так изголодался с тех пор, как они поселились в доме герцога Уоррика, что сейчас с радостью обменял бы состояние и титул герцога на большую миску шотландской похлебки или добрую порцию горячего рагу из картофеля и репы.

Обменявшись удивленными взглядами с другими лакеями, один из них осмелился спросить Коннора:

— Простите, милорд, а что едят на завтрак в Шотландии?

— Младенцев, — ответил Коннор без тени улыбки. — Пухлых розовых английских младенцев. И бараний рубец с потрохами, конечно.

Не обращая внимания на испуганные лица лакеев, он понес тарелку на овальный стол у окна, где уже завтракали герцог и его сестра.

Принявшись за еду, Коннор в который уже раз посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке, потом на дверь столовой.

Его беспокойство не ускользнуло от зорких глаз герцога.

— Тебе не терпится поскорее увидеть свою невесту? Не надо так торопиться, сынок. Как только вы поженитесь, ты сможешь наслаждаться ею в постели по утрам столько, сколько захочешь.

Намазывая маслом булочку, леди Астрид вскинула удивленные глаза.

— О Господи, Арчибальд! К чему такие вульгарности?

— Ты не права, Астрид. Если мужчина хочет, чтобы молодая жена была им довольна, вульгарность будет весьма кстати. — Он махнул вилкой в сторону Коннора. — Сынок, рекомендую тебе энергичную вульгарность с полной отдачей, по крайней мере, раз в день, а по воскресеньям и два раза.

Коннор приложил к губам салфетку, чтобы скрыть улыбку. Иногда старый герцог начинал ему даже нравиться.

— Я постараюсь выполнить ваши рекомендации, ваша светлость.

Если бы Памела и впрямь стала его женой, этот совет герцога пришелся бы как нельзя кстати. Коннор даже удвоил бы рекомендованное количество… вульгарностей. Судя по горячей реакции Памелы, она бы не стала возражать.

— Да, мой брат просто кладезь мудрости, когда дело касается семейной жизни, — язвительно произнесла леди Астрид и посмотрела на Коннора. — Жаль, вы не можете спросить совета у своей матери.

Герцог громко фыркнул.

— Да что ты можешь знать о том, как доставить удовольствие супругу? Бедняга Шелдон сгорел в собственной постели, чтобы избежать твоего вечного ворчанья.

При этих словах Коннор насторожился. Сделав глоток горячего шоколада, он постарался ничем не выдать своей заинтересованности в этом разговоре.

— Бедняга Шелдон был жалким пьяницей. Если бы он обращал внимание на мое ворчанье, то не хлестал бы бренди как воду и не курил бы в постели свои вонючие сигары. Отец знал, что он безнадежный хам, когда силой выдавал меня замуж за него. Просто ему было…

Астрид замолчала, не желая произносить просившиеся на язык грубые слова, недостойные настоящей леди.

Коннор неожиданно почувствовал к ней что-то вроде жалости и сочувствия. Да, она поседела, кожа стала дряблой, но на ее лице еще сохранились следы былой красоты. Очевидно, в молодости она была весьма привлекательной.

Герцог лишь презрительно фыркнул, выслушав ее монолог, и снова повернулся к Коннору.

— Завтра вы с мисс Дарби приглашены на званый вечер в городской дом лорда Ньютона. Портной заверил меня, что вместе с помощником будет работать круглые сутки, чтобы первый костюм для тебя был готов к утру. Боюсь, я не смогу поехать вместе с вами к лорду Ньютону, потому что хочу поберечь силы для бала, который я дам на следующей неделе в честь твоего официального возвращения в высший свет.

— Бал? — нахмурился Коннор. — Надеюсь, там не надо будет танцевать?

В глазах герцога вспыхнул огонек удивления.

— Ну, вообще-то принято сделать один-два тура с дамой сердца.

«Дама сердца». Коннор снова взглянул на часы и увидел, что стрелки приближались к десяти. Он нахмурился.

Может быть, Памела просто нежилась до сих пор в постели, устав от ночного приключения в его спальне. И в его постели. Он перевел взгляд на дверь. За время путешествия из Шотландии в Лондон он успел узнать, что она привыкла вставать рано и с радостью встречала каждый новый день.

Что, если она прячется от него в своей спальне и не хочет его видеть? Может, она стыдится того, что произошло между ними ночью, и теперь не в силах показаться на люди? Мысль о том, что он мог причинить ей душевную боль, была невыносимой. Возможно, она сожалеет о том, что случилось этой ночью?

Он вскочил, с сожалением взглянув на свою тарелку с едой.

— Куда это вы? — спросила леди Астрид, увидев, что Коннор направляется к дверям. — Неужели вы собираетесь вытаскивать бедную мисс Дарби из постели? Вряд ли это можно считать приличествующим поведением для наследника герцога.

Коннор тут же развернулся и решительно направился к столу. Взяв теплую булочку, он снова пошел к дверям.

За его спиной беззвучно смеялся герцог. Леди Астрид открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба.

Когда Коннор дошел до спальни Памелы, булочка уже была съедена, но его одолевали дурные предчувствия. Прежде чем войти, он приложил ухо к дверям, опасаясь услышать рыдания Памелы. Однако за дверью царила тишина. Он хотел, было постучать, но передумал. Вдруг она не разрешит ему даже войти в свою комнату? Решительно сжав челюсти, он смело открыл дверь.

Памела в отчаянии разглядывала кипу тафты и муслина, наваленную на неубранной после сна постели. Когда дверь в комнату внезапно отворилась, она резко повернулась и увидела Коннора.

При виде Памелы у него упало сердце. Все было хуже, чем он ожидал. Ее прекрасные глаза были заплаканы до едва заметных опухших щелочек, нос был ярко-красным, а по щекам катились крупные слезы. Волосы были в ужасном беспорядке, и из них в разные стороны торчали гребни и шпильки. Но больше всего его расстроило то, что она смотрела на него так, словно это он убил ее несчастную мать.

Ноги Коннора налились свинцом, но он все же двинулся к Памеле.

— Не надо так убиваться, детка, — обескуражено произнес он. — Нельзя же теперь всю жизнь плакать и прятаться в своей спальне только потому, что ты провела несколько минут у меня.

В этот момент до его слуха донесся удивленный вздох. Слишком поздно он заметил стоявшую у туалетного столика Софи. Ее прелестный ротик был открыт от изумления и испуга. Она смотрела на сестру так, словно видела ее в первый раз.

Остановившись в двух шагах от Памелы, хотя ему смертельно хотелось обнять ее, Коннор мягко сказал:

— Тебе нечего стыдиться. Это я виноват в том, что воспользовался твоей неопытностью и наивностью. Знаешь, я не из благородных, но могу поклясться, что ты все еще девственна. Несмотря на то, что произошло между нами прошлой ночью, — в его голосе прозвучали горькие нотки, — ты не навлечешь позор на своего будущего мужа. Ему даже не надо будет говорить о том, что когда-то ты позволила грязному шотландскому дикарю прикасаться к тебе.

Схватив щетку для волос, Памела с силой запустила ею в Коннора, но промахнулась, и щетка с грохотом ударилась о дверь за его спиной.

— Я плачу не от стыда, тупоголовый дикарь! — гневно выкрикнула она. — Я плачу, потому что мне нечего надеть!

Глава 17

— А что не так с платьем, которое сейчас на тебе? — осторожно поинтересовался Коннор, опасаясь, как бы она не запустила в него еще чем-нибудь.

Он вспомнил, как Памела справилась с целой ротой английских солдат с помощью обворожительной улыбки. Он никогда не мог подумать, что по поводу одежды увидит ее в состоянии, близком к истерике.

Памела недоверчиво посмотрела на него.

— Ты что, не только туп, но и слеп? У меня было всего два приличных платья, и оба были надеты в тот самый день, когда мы сюда приехали. Вчера мне уже пришлось просить платья у Софи!

При этих словах Софи всхлипнула и закатила глаза.

— Просить? Она их испортила! Она вернула мое любимое платье с разорванным в лохмотья рукавом! А уж что она сделала своими ножищами с моими любимыми туфельками…

Не обращая внимания на причитания сестры, Памела ткнула пальцем в сторону кипы лежащих на постели платьев:

— Я примеряла ее платья, и все они оказались никуда не годными!

— Вообще-то я сначала вижу женщину и только потом ее платье, — осторожно проговорил Коннор. — Если хочешь знать, большинство мужчин считают платья вообще ненужными…

— Вот-вот! Похоже, мне и впрямь придется обойтись без всякого платья! Потому что даже это на пять дюймов короче, чем нужно!

Схватив обеими руками юбку, она раздраженно приподняла фестончатый нежно-розовый подол, и Коннор на мгновение увидел соблазнительные очертания ее стройных щиколоток и босых ножек, которые показались ему удивительно маленькими, особенно по сравнению с его собственными ногами.

— Ну да, — пробормотал он, не зная, что сказать.

— Нет, ты только посмотри на этот лиф! Это катастрофа! Если я сделаю хоть один глубокий вдох, грудь просто выскочит наружу!

Поскольку Памела сама призвала его смотреть на лиф, Коннор откровенно упивался созерцанием упругих полных полушарий, грозивших и впрямь выйти за пределы глубокого декольте. Его руки хорошо помнили их мягкое тепло.

— А разве это плохо? — спросил он, едва сдерживая улыбку.

— Разумеется! Хуже не бывает! К тому же Софи только что сказала мне, что подслушала разговор о том, что завтра мы с тобой приглашены на первый званый вечер! А я не могу найти даже платье для завтрака! Ну и как же я поеду на этот званый вечер?

— Честно говоря, я не совсем понимаю, что такое званый вечер, — признался Коннор.

— Ну, проще говоря, вечеринка.

— Так бы и говорили, а то «званый вечер», — буркнул Коннор, не обращая внимания на презрительное фырканье Софи.

Памела села на постель и печально опустила плечи. — И так будет грандиозный скандал, когда все узнают, что будущий герцог Уоррик обручился с незаконнорожденной дочерью актрисы. Когда же я появлюсь в высшем обществе в своих дурно сшитых и вышедших из моды платьях, никто не поверит, что ты мог влюбиться в меня. — Она опустила голову и едва слышно добавила: — В их глазах я буду выглядеть смешной, нелепой… и опозорю тебя.

Коннор начинал постепенно понимать причину ее крайнего расстройства. Нет, она не стыдилась его, а наоборот — боялась опозорить и считала, что он, Коннор Кинкейд, будет стыдиться ее! Он, гнусный разбойник, шотландский варвар со следами от веревки палача на шее и назначенной за его поимку наградой!

Ему хотелось обнять ее, но он боялся задеть ее и без того уязвленную гордость.

Заложив руки за спину, чтобы не поддаться соблазну, обнять Памелу, он повернулся к Софи:

— Позаботься о своей сестре. Сделай ей холодный компресс для глаз, и вели подать завтрак в спальню. А еще закажи для нее горячую ароматическую ванну… Ну, чтобы хорошо пахло.

Софи с негодованием смотрела на него. Она явно считала оскорбительным обращение с ней как со служанкой, каковой она не была, а только притворялась.

— Хорошо, милорд, — иронично сказала она, отвешивая ему насмешливый поклон. — Не будет ли угодно его светлости приказать еще что-нибудь?

Коннор украдкой взглянул на Памелу. Она тоже с удивлением смотрела на него.

— Нет, в остальном можете положиться на меня.

Коннор шел по коридору так, словно уже был хозяином этого особняка. Когда он, не замедляя шага, завернул за угол, мывшие пол служанки быстро переглянулись и поспешили убраться прочь с его дороги.

Он вернулся в столовую, но там уже никого не было, лишь лакей убирал посуду. Коннор кашлянул, и лакей подпрыгнул на месте, словно услышал звук выстрела. Серебряная тарелка выскользнула из его рук и со звоном упала на пол, разбросав остатки яиц всмятку по бесценному обюссонскому ковру.

У Коннора не было времени на извинения и любезности, поэтому он сразу приступил к делу:

— Где мне найти герцога?

— Вы имеете в виду вашего отца, милорд? — Лакей взглянул на часы на каминной полке. — В это время его обычно можно найти в портретной галерее.

Коннор решительно вышел в коридор и только тут сообразил, что понятия не имеет, где находится эта портретная галерея.

Остановившись возле большой лестницы в холле, он в смятении провел рукой по волосам. Там, в шотландских горах, он запросто мог определить свое местонахождение по солнцу и толщине мха на стволах деревьев. Но в этом особняке он не мог правильно ориентироваться.

Он уже хотел, было вернуться в столовую, чтобы узнать дорогу у лакея, когда со стороны лестницы послышался скрип. Коннор и прежде слышал этот звук, когда лакей катил инвалидное кресло герцога и тот нещадно ругал его за то, что он делал это слишком медленно… или слишком быстро.

Коннор взлетел на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Через несколько мгновений он оказался в длинной просторной галерее с балконом, соседствовавшим с полутемным бальным залом. Вдоль стеньг висело множество официальных портретов самых разных размеров. Мерцающего света настенных канделябров было явно недостаточно, чтобы полностью рассеять мрак.

Кресло герцога стояло неподвижно, и лакей, отпущенный хозяином, уже уходил через дальний выход. Герцог сидел неподвижно. На его плечах была теплая шаль, ноги были укутаны мягким пледом.

Его взгляд был прикован к стене с портретами. В сердце Коннора вновь шевельнулась жалость, но он тут же напомнил себе, что герцог его враг. Если он и был одинок, то лишь потому, что выгнал всех, кто когда-то любил его.

Коннор замедлил шаги. В первый раз за все время пребывания в этом доме он почувствовал себя чужаком, самозванцем, каким, в сущности, и был на самом деле. Он шел по этой казавшейся ему бесконечной галерее крадущейся походкой вора, и предки рода Уорриков презрительно взирали на него из своих золоченых рам, смеясь над его тщетными потугами стать одним из них.

По мере того как Коннор приближался к герцогу, его любопытство все возрастало. На чей же портрет мог так пристально смотреть герцог? Любопытство сменилось недоумением, когда он понял, что герцог смотрит не на портрет, а на пустое пространство между двумя портретами. Судя по состоянию обоев, это место пустовало не всегда.

Коннор был готов поклясться, что герцог даже не заметил его присутствия, поэтому вздрогнул, услышав его тихий голос:

— Все считают, что я велел убрать все ее портреты из ненависти к ней, потому что она сбежала от меня. Но, правда, в том, что я просто не мог смотреть на них. Мне было невыносимо сознавать, что я по собственной глупости потерял ее. — Он сокрушенно покачал головой. — Я говорил ей ужасные слова, страшно угрожал… Я пытался запугать ее, чтобы она не уходила от меня, но вместо этого добился обратного результата — она исчезла. Мне нужно было сделать только одно — упасть перед ней на колени и молить о прощении, но я был слишком молод, горд… и глуп.

Герцог вздохнул, не сводя глаз с пустого места на стене.

— Я прихожу сюда каждый день и смотрю на то место, где висел ее портрет, и снова вижу ее — длинные блестящие локоны, которые она позволяла мне расчесывать перед сном, смеющиеся глаза, обворожительная ямочка на щеке, которая появлялась только тогда, когда она лукаво улыбалась…

Коннор, словно завороженный словами старика, смотрел на стену и будто видел женщину, которая была когда-то женой герцога.

Внезапно герцог развернул свое кресло, чтобы видеть лицо Коннора.

— Полагаю, ты считаешь меня нелепым и смешным. Если бы она могла видеть меня сейчас, она бы рассмеялась мне в лицо. Она никогда не щадила мои чувства и мою гордость. И не потакала слабостям.

— Почему после ее ухода вы не развелись с ней и не объявили себя вдовцом, чтобы иметь возможность снова жениться и произвести на свет наследника?

— Потому что я знал, что она навсегда останется в моем сердце и никакая другая женщина не сможет ее заменить. Тебе известно, что после ее ухода я ни разу не спал с другой женщиной? Все эти годы я хранил верность призраку… — Он едва заметно усмехнулся. — Знаешь, ей бы это понравилось. Она бы сказала, что это расплата за то, что я нарушил клятву супружеской верности и разбил ей сердце… Наверное, ты ненавидишь меня, сын.

— Нет, я не испытываю к вам ненависти, ваша светлость, — проговорил Коннор, радуясь тому, что на сей раз сказал чистую правду.

В глазах герцога снова появился хитрый огонек.

— Значит, ты жалеешь меня, что еще унизительнее для больного старика, который когда-то был таким же крепким и дерзким, как ты. Полагаю, я должен быть благодарен тебе и твоей мисс Дарби. Пока ты не вернулся и не рассказал мне, что стало с твоей матерью, я все еще мог надеяться, что в один прекрасный день она вернется ко мне, такая же молодая и красивая, как в тот день, когда ушла от меня. Но теперь я знаю наверняка, что ее уже нет на свете, и мне незачем больше жить. Впрочем, я настолько черен душой, что вряд ли мы с ней встретимся на том свете.

— Если бы у вас была такая возможность, чье прощение вы хотели бы получить? Божье? Или ее? — тихо спросил Коннор.

— Поскольку мне не приходится ждать милости ни от Всевышнего, ни от нее, я бы попросил прощения у тебя.

Коннор встал на одно колено перед креслом герцога, как он сделал это в день приезда, и положил руку на его костлявое колено.

— Ваша светлость, сегодня мне не нужно ваше раскаяние и сожаление, мне необходимо нечто совершенно иное.

Герцог положил свою холодную руку поверх руки Коннора и неожиданно крепко пожал ее.

— Говори, чего ты хочешь, сын. Ты получишь все, о чем попросишь.

Днем в дверь спальни Памелы тихонько постучали. Распахнув ее, девушка увидела двух молоденьких служанок, которые весело щебетали, словно пара синиц.

— Добрый день, мисс, — прощебетала пухленькая розовощекая служанка с огненно-рыжими волосами, прикрытыми кружевным чепцом. — Мы пришли за вами. Лорд Эддивистл ждет вас в бальном зале.

— Лорд Эддивистл? — озадаченно переспросила Памела. Несмотря на плотный завтрак и горячую ванну, она еще чувствовала себя немного разбитой после утренних, обильных слез. — Ах да! Вы имеете в виду маркиза?

— Да-да, мисс, маркиз ждет вас, — подтвердила другая служанка, выше первой ростом, со светлой косой, перекинутой на грудь. — Очень ждет, даже требует.

— Вернее, приказывает, — перебила ее пухленькая служанка и, имитируя низкий баритон Коннора, процитировала его: — «Если она заупрямится, напомните ей, что скоро я стану герцогом, и мое слово будет для всех законом».

Памела бросила недоверчивый взгляд на сестру. Софи лежала на постели, разглядывая свежий номер модного женского журнала, который она тайком взяла из спальни леди Астрид, однако появление служанок вызвало у нее живейший интерес.

— Значит, он сказал, что его слово будет законом? Странно, — пробормотала Памела, — мне казалось, он не слишком любит закон… — Потом взглянула на выжидательные молодые лица служанок и едва слышным голосом добавила: — Передайте лорду Эддивистлу, что я спущусь к нему, как только найду что надеть. Это, кстати, может затянуться до следующей недели.

Служанки обменялись испуганными взглядами.

— Нет-нет, мисс, — проговорила та, что повыше. — Этого вовсе не нужно. Его светлость сказали — достаточно халата.

— Простите, что? Он хочет, чтобы я средь бела дня спустилась в бальный зал в одном халате?

— Да, мисс, — решительно нахмурилась пухленькая девушка, — именно так его светлость и сказали.

Памела озадаченно покачала головой, не понимая, что это нашло на Коннора. Потом распрямила плечи, решительно завязала пояс халата и провела рукой по еще влажным после мытья распущенным волосам.

— Что ж, тогда я готова. Идемте. Не станем заставлять нашего будущего мужа и хозяина ждать.

Она вышла из комнаты в сопровождении сияющих служанок. Софи встала с постели и направилась вслед за ними.

Памела решительным шагом вошла в бальный зал. За ней по пятам семенила Софи. С каждым шагом Памела сердилась все больше. Она была полна решимости, высказать, наконец, Коннору Кинкейду все, что о нем думала. Как он смел, в столь деспотической манере вызывать ее к себе?!

Но когда она вошла в зал и увидела, что ее там ожидало, все мысли в ее голове спутались. Если бы не сверкающие хрустальные канделябры и ряд распахнутых французских окон, она никогда бы не сказала, что это тот самый зал, в котором только вчера проходил фехтовальный поединок. Почти каждый дюйм пространства был занят тюками тканей разной текстуры и самых невероятных расцветок. Повсюду стояли манекены, задрапированные шелком и атласом. Даже старинные рыцарские доспехи, стоявшие у стены, были использованы для демонстрации норкового палантина и маленькой модной шляпки, увенчанной пышными страусовыми перьями.

— О Боже! — вырвалось у Софи.

Опередив сестру, она бросилась рассматривать цветные иллюстрации самых модных образцов одежды, расставленные на специальных позолоченных подставках по всему залу. Казалось, она была на грани обморока.

— Держу пари, все это украдено прямо из Парижа! — пробормотала Софи. — Ничего элегантнее и изысканнее нет на всем белом свете!

В сторону Памелы смотрели десятки выжидающих лиц, но сама она видела только одно. Замерев на месте, она во все глаза смотрела на Коннора, вышедшего ей навстречу.

— Что это ты натворил? — прерывающимся от волнения голосом спросила Памела.

Коннор беспечно пожал могучими плечами, словно все происходящее было для разбойника с большой дороги вполне обычным делом.

— Я созвал их, чтобы они начали готовить твое приданое.

— Что?!

— Тсс! Софи! — хором прошептали Коннор и Памела.

Софи была полностью поглощена созерцанием множества шелковых туфелек самых разных цветов и оттенков. Украшавшие их пряжки с драгоценными камнями сверкали в лучах солнца.

— Самым трудным было уговорить их закрыть свои магазины и мастерские на два дня и поработать только над твоим приданым, — признался Коннор. — Теперь я начинаю понимать, насколько убедительными могут быть титул и обещание щедрого вознаграждения.

Памеле эта истина уже давно была известна. К тому же она отлично знала, что Коннор мог быть убедительным без денег и титула. Судя по вчерашней ночи, он сумел бы уговорить любую женщину на что угодно.

— Нет, я так не могу, — сказала она, делая шаг назад.

— Почему? — сощурился Коннор и знакомым движением сдвинул брови. — Ты не должна противиться моему решению. Я не могу допустить, чтобы моя невеста опозорилась — или опозорила меня — перед всем Лондоном.

Его невеста. На мгновение Памела представила себя под руку с Коннором, в одном из элегантных платьев с модной картинки, с обожанием взирающую на жениха. Но она не могла забыть, что они всего лишь играют роль в придуманном ею же маленьком фарсе.

И все же даже небольшая роль требует соответствующего костюма, и Памела, не скрывая восторга, стала разглядывать мерцающий сине-зеленый креп.

— Хорошо, милорд, — тихо сказала она, — я постараюсь не опозорить вас.

Одобрительно улыбаясь, Коннор сделал знак поджидавшим портным. Те радостно бросились исполнять его волю, держа в руках сантиметровые ленты, булавки, шпильки, страусовые перья, брюссельское кружево… Все хором что-то говорили по-английски, по-французски, по-итальянски… Коннору стало даже немного жаль Памелу, на которую все это сразу обрушилось. Было видно, что девушка слегка испугалась.

Справедливо полагая, что его присутствие здесь больше не требуется, Коннор направился к дверям и увидел стоявшую в полном одиночестве Софи, просто позеленевшую от зависти. Она неотрывно смотрела на огромный ассортимент шелковых туфелек. Наклонившись к ней, Коннор прошептал:

— Возьми себе одну-две пары и скажи, что это для твоей госпожи. Поскольку Памела испортила твои туфли своими «ножищами», она будет только рада возместить тебе ущерб.

Лицо Софи радостно просияло, и на мгновение Коннор испугался, как бы она не забыла о своей роли служанки и не бросилась ему на шею в знак благодарности. Но Софи вовремя опомнилась и, сделав почтительный книксен, тихо сказала:

— Хорошо, милорд. Как скажете, милорд.

Коннор смотрел, с какой радостью она бросилась к туфелькам, и жалел, что ее сестру нельзя было так просто соблазнить блестящими пряжками и парчовыми бантами.

Глава 18

Памеле казалось, что она не идет, а плывет, спускаясь по главной лестнице. Ее белые атласные туфельки ловко сидели на ногах, не причиняя никаких неудобств. При каждом шаге подол ее вечернего платья приоткрывал украшавшие их блестящие жемчужины. Платье было сшито из сине-зеленого крепа. Его плиссированная юбка мягко покачивалась вокруг бедер в такт походке. Закругленный лиф был украшен светлым кружевом и выгодно подчеркивал пышный бюст Памелы, гарантируя при этом надежное укрытие на случай глубокого вдоха или резкого наклона вперед.

Когда она увидела ожидавшего ее внизу Коннора, то ахнула от неожиданности и замерла на месте, чувствуя, как сильно бьется ее сердце.

Пока портниха-француженка хлопотала над нарядами для Памелы, которых должно было хватить ей на первое время, пока будет готово все ее приданое, портной Коннора, видимо, тоже даром времени не терял.

Его превращение из разбойника в настоящего джентльмена было завершено. На нем были элегантные панталоны, золотистый жилет в полоску и черный фрак. Вся одежда была превосходно сшита и сидела на нем как влитая. Поскольку панталоны имели длину лишь чуть ниже колена, на нем были однотонные, шелковые чулки. Черные лакированные туфли тоже производили очень хорошее впечатление. Завязанный простым узлом снежно-белый галстук выгодно оттенял бронзовый загар.

Странное дело, но все эти ухищрения цивилизации ничуть не сделали его менее выразительным и мужественным, чем он был в ночь их первой встречи в горах Шотландии.

Памела с удовлетворением отметила, что он не пошел на поводу у капризной моды и не стал стричь волосы. Теперь они были просто стянуты сзади бархатным шнуром. Ей вдруг захотелось развязать этот шнур и запустить руки в гриву его черных волнистых волос.

— Мисс Дарби, — учтиво поклонился ей Коннор, когда она, едва касаясь рукой в перчатке по локоть перил красного дерева, спустилась к нему по лестнице.

— Милорд, — грациозно присела в реверансе Памела, сойдя с последней ступеньки.

Коннор с восхищением оглядел ее, потом склонился к ней и прошептал на ухо, обдавая теплым дыханием ее оголенную высокой прической шею:

— Полагаю, вы, наконец, нашли достойную замену уничтоженным мной панталонам?

— Мои новые панталоны будут готовы не раньше следующей недели, так что я решила вообще не надевать никаких панталон, — любезно улыбнулась Памела.

У Коннора от удивления открылся рот, но, прежде чем он успел что-либо ответить, до его слуха донесся резкий скрип колес инвалидного кресла герцога — это лакей катил его по мраморному полу.

— Я хочу проводить вас, — сказал герцог. — Астрид почти готова, она спустится через несколько минут.

Памела обменялась с Коннором настороженным взглядом. Герцог потирал руки, и в его глазах светилось что-то похожее на злорадство.

— Я слишком слаб, чтобы выезжать в свет, но вы же не думали, что я отправлю вас двоих на званый вечер без всякого присмотра? Я уже одной ногой в могиле и не помню, что такое быть молодым и отчаянно влюбленным.

Памела опустила глаза, чувствуя себя неловко под взглядами двух мужчин.

— Значит, то, что о ней говорят, правда? Ее мать была танцовщицей в театре?

— Я слышала, она была актрисой.

— А я слышала, что ее мать обычная…

— Так мне сказала жена лорда Бифлдауна. Очевидно, ее муж имел какие-то дела с той женщиной…

Недвусмысленный женский шепот повсюду преследовал Памелу. Со всех сторон на нее были направлены любопытные или враждебные взгляды.

— Чего же тут ожидать? В конце концов, наследник герцога все эти годы жил среди дикарей-шотландцев. Наверное, для него леди — это любая особа женского пола, которая носит туфли и моется хотя бы раз в месяц…

— Я слышала, у этих шотландцев ненасытный аппетит по части женщин. Может, он испугался, что настоящая леди не сможет выдержать его частых посягательств…

— Если его портной не лжет насчет его… габаритов, я бы не прочь попробовать…

При этих словах раздался громкий нервный смех и шорох множества вееров.

Коннор и Памела стояли в холле, ожидая, когда ливрейный лакей доложит об их прибытии. Памела смотрела прямо перед собой, спину держала прямо, на ее щеках пылал румянец. Ее ничуть не удивило то, что леди Астрид покинула их, едва войдя в дом, под предлогом необходимости привести себя в порядок и припудрить нос.

Когда вслед за ливрейным лакеем они вошли в гостиную, наступила тишина.

— Маркиз Эддивистл и мисс Памела Дарби! — торжественно объявил лакей, неожиданно дав петуха, словно юнец, у которого ломается голос.

С некоторой долей злорадства Памела увидела, как дамы, собравшиеся у дверей, поспешно разошлись в разные стороны, словно крысы при виде ястреба в небе.

Просторная гостиная была полна гостей. Едкий запах многочисленных свечей смешивался с пьянящим ароматом духов и свежесрезанных цветов на столах. Памела была рада тому, что хорошо сшитое платье позволяло ей свободно дышать. Будь сейчас на ней одно из чрезвычайно узких платьев Софи, она бы уже давно упала в обморок. По мере того как они медленно продвигались между гостями к середине комнаты, угощаясь французским шампанским, которое с почтением разносили лакеи, светская беседа возобновилась, но количество любопытных взглядов удвоилось. Те самые женщины, которые только что называли Коннора шотландским дикарем, теперь открыто и с восхищением глазели на него. Если бы рядом с ним не было Памелы, нашлось бы немало женщин, готовых составить ему компанию.

Гордо подняв подбородок, она отвечала холодным взглядом на жадные и неодобрительные взгляды женщин. Неожиданно она заметила знакомое лицо у камина.

— О нет, — выдохнула она и залпом выпила оставшееся в ее бокале шампанское.

— Что случилось?

— Это виконт Пемберли. Тот самый человек, о котором я тебе говорила. Тот, кто силой хотел заставить Софи стать его любовницей, — затараторила Памела, стараясь как можно быстрее увести Коннора в другую сторону, подальше от камина.

— Не надо так торопиться, детка, — весело и хитро улыбнулся тот. — Мне давно хотелось познакомиться с этим человеком. С тех самых пор, как ты рассказала мне о нем.

— Ты еще тогда сказал, что убьешь его ради меня, — напомнила ему Памела.

— Вот именно.

Поставив свой недопитый бокал с шампанским на поднос, Коннор прямиком направился к камину, и Памеле ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Иначе он бы просто потащил ее за собой. Пемберли был с женой, поэтому не очень обрадовался, увидев Памелу. Впрочем, как и она.

— Ах, мисс Дарби! — воскликнул он с фальшивой улыбкой. — Как приятно видеть вас снова. Я только что узнал о невероятном повороте в вашей судьбе.

— Позволь спросить, когда это ты успел познакомиться с невестой маркиза? — с ледяной вежливостью поинтересовалась жена виконта.

Тот покраснел.

— Дорогая, ты же знаешь, я всегда был истинным покровителем искусств, в особенности театра, и большим поклонником таланта матери мисс Дарби.

— И ее очаровательной младшей сестры, насколько мне известно, — вступил в разговор Коннор. Жена виконта еще суровее посмотрела на своего мужа.

Внезапно виконту стало очень душно. Он схватился за галстук, словно хотел развязать его.

— Как поживает миленькая Софи? — выдавил он, наконец.

Памела оглянулась и с облегчением увидела, что леди Астрид пока не появилась в гостиной. Она не могла сказать виконту Пемберли, что оставила сестру скучать дома у окна, в то время как сама в своих новых нарядах отправилась на званый вечер.

Пока она раздумывала, что же ответить Пемберли, Коннор придвинулся ближе к виконту, что сразу же выявило их значительную разницу в росте, и многозначительно сказал:

— Милая малышка Софи теперь под моей защитой. Если кто-то попробует сделать ей какое-либо неприличное предложение, его судьба примет ужасный, если не фатальный оборот.

Жена виконта вцепилась ногтями в его руку, и Пемберли невольно поморщился.

— Едем домой, Шерман, — резким тоном проговорила она. — Я хочу, чтобы ты немедленно отвез меня домой. Нам надо о многом поговорить.

Коннор смотрел, как они удалялись, и на его губах играла улыбка.

— Это будет медленная смерть, и гораздо более болезненная, чем я мог бы сам придумать.

Памела засмеялась и покачала головой, почти жалея виконта:

— Не хотела бы я иметь такого, как ты, врага!

— А такого любовника, как я, хотела бы иметь? — лукаво улыбнулся Коннор.

Сначала Памела подумала, что он смеется над ней, но его глаза были серьезны. Когда он слегка наклонился к ней, она невольно закрыла глаза, и ее губы сразу пересохли от нахлынувшего желания, волнения и ожидания прикосновения его бархатных теплых губ.

— Так-так, — сказал чей-то голос почти над ухом Памелы. — Вот почему дядюшка послал мою маменьку присматривать за вами. Он будет весьма огорчен, если узнает, что она симулирует мигрень и лежит в комнате леди Ньютон с холодным компрессом на лбу.

Памела и Коннор отскочили друг от друга как ошпаренные и тут же увидели у камина Криспина. В его глазах сверкнуло злорадство, и в этот момент он был очень похож на старого герцога.

Памела гневно посмотрела на Криспина:

— Твой дядюшка и тебя послал шпионить за нами? Или это мы должны играть роль твоей няньки?

— Ни то, ни другое. Собственно говоря, я надеялся, что мой дорогой кузен поможет мне уладить одно дело.

— Что задело? — подозрительно спросил Коннор. — Такое, что может привести к кровопролитию, если не будет улажено немедленно и самым решительным образом.

Решительно схватив Памелу за руку, Криспин буквально потащил ее к группе гостей, собравшихся у книжных полок в дальнем конце гостиной. Коннору ничего не оставалось делать, кроме как пойти вслед за Памелой и Криспином.

— Байрон против Бернса! — объявил Криспин восторженным молодым людям, собравшимся вокруг него. — У кого из них наиболее выразительный язык? Наиболее убедительное перо? Живой вольнодумец или покойный шотландец? Вот вопрос, на который вы сегодня должны дать ответ.

— Я отдам свой голос любому поэту, который сумеет своими романтическими стихами уговорить мою Эмилию хоть на мгновение показать мне свои щиколотки, — выпалил веснушчатый молодой человек.

Юноши вокруг него расхохотались, а покрасневшая Эмилия сжала его руку. Пока стихал смех, Криспин достал с полки тонкий томик в кожаном переплете.

— Начнем обсуждение с чтения стихотворения Байрона «Когда мы расставались».

Полистав страницы, он нашел нужное место и стал читать прекрасные байроновские романтические стихи.

Сидя рядом с Коннором на кушетке, Памела не могла не заметить, что Криспин был бы очень хорош на сцене. Казалось, что, оказавшись в центре внимания, он сразу стал как-то выше и увереннее. Несколько других гостей прекратили беседу и направились к нему, привлеченные красивым тембром его голоса.

Когда он закончил читать стихи, раздались громкие аплодисменты. Криспин поклонился и поставил книгу на место.

— Большинство из вас уже знают, что мой долго отсутствовавший кузен, находящийся сегодня среди нас, большую часть жизни провел среди приветливых и сердечных шотландцев, — сказал Криспин, глядя на Коннора, и Памелу охватили дурные предчувствия. — Поскольку нет большего удовольствия, чем слышать стихи на языке оригинала, кто сможет лучше моего дорогого кузена вдохнуть жизнь в слова Роберта Бернса, самого известного шотландца?

Достав с полки еще один томик, на этот раз в тканевом переплете, Криспин протянул его Коннору, и у Памелы кровь застыла в жилах. Она боялась опозорить его своими вышедшими из моды потрепанными платьями, но даже не подозревала, что его кузен способен на такое изощренное унижение. Она уже давно хотела научить Коннора, читать, но у нее на это не хватало времени. И вот теперь все узнают о том, что маркиз не умеет читать!

Памела перехватила книгу, пока Коннор не успел ее взять в свои руки. Бросая на Криспина убийственные взгляды, она сказала:

— Уверена, у маркиза есть дела поважнее этой глупой игры.

Коннор осторожно взял книгу из ее рук и мягко проговорил:

— Все в порядке, дорогая. Шотландец никогда не откажет англичанину в просвещении, если речь идет о романтической поэзии.

Его слова были встречены удивленными взглядами и нервными смешками. Когда Коннор занял место Криспина у книжной полки, наступила напряженная тишина. Его внушительная фигура привлекла к себе внимание всех гостей.

— Могу я выбрать стихотворение на свой вкус?

— Разумеется, выбирайте любое, — грациозно поклонился Криспин.

Памела затаила дыхание, когда Коннор, трижды пролистав книгу, остановился, наконец, на одной из страниц и стал читать стихотворение.

Слова были такими простыми и сердечными, словно поэт их только что написал. Выразительный баритон Коннора придал стихотворению какую-то особую музыкальность. Горец смотрел на Памелу. В отличие от Криспина, он читал не для всех, а только для нее. В его глазах горела подлинная страсть. Слезы выступили на глазах у Памелы, когда в последних строчках герой стихотворения расставался со своей возлюбленной, обещая, что никакие расстояния не смогут разлучить их сердца и души.

Коннор закончил свое выступление, и вся гостиная разразилась бурными аплодисментами. Судя по количеству появившихся носовых платков, не одна Памела была растрогана. Эмилия даже поцеловала своего веснушчатого поклонника в щечку.

И Криспин, и Байрон были мгновенно забыты. Целый хор голосов просил Коннора прочитать еще какое-нибудь стихотворение Бернса.

— Дамы и господа, думаю, на сегодня этого достаточно, — сказал Коннор. — После свадьбы обещаю вернуться и еще почитать вам стихотворения Бернса.

К Коннору стали один за другим подходить мужчины. Они дружески хлопали его по плечу и поздравляли с предстоящей свадьбой. Заметив, что Криспин с окаменевшим лицом растворился в толпе гостей, Памела решила сделать то же самое. Эмилия села за фортепиано и стала играть концерт Баха, а Памела, пробравшись через толпу гостей, попыталась найти какое-нибудь тихое место, подальше от любопытных глаз. Но уже очень скоро она услышала за своей спиной шаги Коннора. Схватив Памелу за руку, он довольно резко повернул ее к себе.

Выдернув свою руку, Памела сердито спросила его почти шепотом, поскольку несколько голов сразу повернулись в их сторону:

— Почему ты не сказал мне, что умеешь читать?

— Ты об этом никогда не спрашивала. Мой отец был джентльменом и научил меня читать.

— Твой отец был джентльменом? — озадаченно переспросила она. — А я была уверена, что твои родители…

— Крестьяне? — подсказал он ей.

— Ну да, — покраснела она, — фермеры, пастухи, арендаторы…

— Мой отец был шотландцем по крови, — бесстрастным голосом заметил Коннор. — Однако он родился и воспитывался в Англии. Это его отец продал наш клан англичанам.

— За тридцать английских сребреников, — вспомнила она слова, сказанные во дворе замка Макфарланов.

— И титул графа, — добавил Коннор.

— А вот этого ты мне не говорил! Лицо Коннора помрачнело.

— Этот титул был куплен ценой крови членов моего клана. Вернувшись в Шотландию, чтобы воссоединить клан Кинкейдов под своими знаменами, отец отказался от всех богатств, прав и привилегий. Вместо этого он женился на бедной девушке, которая любила его всем сердцем, и поселился вместе с ней в скромном домике в горах.

Коннор оглянулся на толпу смеющихся гостей, все еще стоявших возле книжных полок.

— Даже если бы я не умел читать, я бы продекламировал это стихотворение по памяти. Роберт Берне был любимым поэтом моего отца. Много раз я слышал, как он читал наизусть это стихотворение моей маме, когда по вечерам мы садились у очага.

Памела беспомощно покачала головой, чувствуя себя полной идиоткой.

— Как же я могла об этом знать?

— Никак, потому что ты с самого начала думала, что мои родители были невежественными и необразованными людьми. Именно так вы, англичане, думаете обо всех шотландцах.

Памела гордо вздернула подбородок, уязвленная несправедливым обвинением.

— Ты сделал все, чтобы именно так я и думала о тебе и твоих родителях. Вспомни, во время нашей первой встречи ты целился настоящим, а не игрушечным пистолетом мне в сердце. Это тебя отец научил так поступать с беспомощными девушками?

— Нет, этому меня научили английские солдаты, которые повесили его.

Памела чувствовала, что между ними образуется настоящая пропасть, и никакие слова не могли перекинуть через нее мост.

— Чего ты хочешь, Коннор? — тихо спросила она, делая шаг к нему. — Ты хочешь наказать меня? Ты хочешь, чтобы я заплатила за их грехи?

Не успел он ответить, как в гостиной снова появился лакей. Боковым зрением Памела заметила пару вновь прибывших гостей.

Откашлявшись, лакей громко и торжественно произнес:

— Сэр Саймон и Катриона Уэскотт.

Светловолосый мужчина был не таким мускулистым, как Коннор, но почти таким же рослым и широкоплечим. Природа наделила его кошачьей грацией и ослепительной мужской красотой, на которой тут же сосредоточились зачарованные взгляды всех присутствующих женщин.

Несмотря на шорох вееров, хлопанье ресниц и хор мечтательных вздохов, было совершенно очевидно, что для него существовала только одна женщина — та, которую он вел под руку.

Памела посмотрела на Коннора и, к собственному неприятному удивлению, обнаружила, что он не мог отвести взгляд от жены Саймона Уэскотта.

Глава 19

Памела почувствовала невыносимую тяжесть на сердце. Коннор смотрел на Катриону так, словно она была призраком — призраком со свежим цветом лица, красивыми светлыми локонами и веснушками на носу и щеках. Сэр Саймон наклонился к ее уху и что-то сказал. Она радостно рассмеялась, с обожанием посмотрев на мужа своими лучистыми серыми глазами.

Коннор приложил руку к сердцу, и Памела не могла решить, коснулся ли он медальона, который всегда носил под рубашкой, или же собственного сильно бьющегося сердца.

Уэскотты направились через всю гостиную, улыбаясь направо и налево и обмениваясь приветствиями со всеми гостями, мимо которых проходили. Памела вдруг поняла, что она и Коннор стоят прямо у них на пути, но ни он, ни она сама не могли сдвинуться с места.

Когда эта пара приблизилась к ним, Памела затаила дыхание, ожидая увидеть на лице прекрасной женщины радость — или испуг — узнавания Коннора. Сэр Саймон пробормотал приветствие, а его жена улыбнулась и кивнула сначала Памеле, потом Коннору, но при этом выражение ее лица ничуть не изменилось. То же самое можно было сказать и о Конноре.

И только оказавшись у камина, Катриона бросила на Коннора вопросительный взгляд через плечо.

— Пойдем отсюда, — хрипло сказал Коннор, беря Памелу за руку, и повел ее к выходу.

Хорошо еще, что он вообще вспомнил о ее существовании — ведь он был так очарован Катрионой Уэскотт!

— А как же леди Астрид? — спросила Памела, чуть не вприпрыжку припустившись за ним.

— Она сама может добраться домой, — ответил он, с нетерпением ожидая возвращения лакея, который пошел забрать кашемировую шаль Памелы и ее муфту из лебяжьего пуха. — У леди Ньютон наверняка найдется свободный экипаж.

Ожидая карету, Коннор не проронил ни слова. Его ледяное молчание продолжалось всю обратную дорогу до особняка герцога Уоррика.

Памела сжалась в комок в углу кареты, и с каждой минутой на сердце становилось все тягостнее. К тому времени как карета подъехала к дому, Памела уже начала сомневаться в том, что Коннор вообще когда-нибудь снова заговорит.

Когда карета остановилась, он открыл дверцу и спрыгнул на землю, не обращая внимания на готового помочь ему лакея. Памела уже подумала, что он забыл про нее, но Коннор обошел карету, открыл дверцу с ее стороны, обнял за талию и поставил на землю, совсем как в тот день, когда они впервые приехали к особняку герцога.

Карета медленно уехала в сторону конюшни, а Коннор все стоял и смотрел на освещенные окна дома.

— Нет, сегодня мне не хочется быть запертым в клетке, — тихо сказал он и, повернувшись, пошел к плакучим ивам на берегу пруда, на ходу развязывая галстук. Немного поколебавшись, Памела пошла вслед за ним, чувствуя, как с каждым шагом ее бальные туфельки все больше промокают от вечерней росы.

Коннор прошел мимо беседки прямо на берег пруда. Уперев руки в бока, он молча стоял там, глядя на лунную дорожку на темной воде. Памела подошла к нему, обхватив себя за плечи и слегка вздрагивая от вечерней прохлады. Ее кашемировая шаль и новая прелестная муфта из лебяжьего пуха остались в карете.

Когда молчание стало совсем невыносимым, Памела тихо спросила:

— Это она, да? Та самая женщина, которая подарила тебе медальон?

Коннор недоуменно посмотрел на нее.

— Этот медальон принадлежал моей матери. Это ее последний подарок мне.

— Не понимаю, — пробормотала Памела, — я же видела, как ты смотрел на нее. Было полное впечатление, что тебе хочется прикоснуться к ней, чтобы проверить, живая ли она.

Он снова перевел глаза на водную гладь, и его взгляд был таким же далеким, как серебряный диск луны, висевший на востоке.

— Она моя сестра.

— Твоя сестра? — с удивлением переспросила Памела и от неожиданности присела на влажную от росы траву. На сердце вдруг стало так легко, что хотелось смеяться. — Эта женщина — твоя сестра?

— Да, — покачал он головой, и его губы тронула горькая усмешка. — Она смотрела прямо на меня, но так и не узнала. Наверное, она в этом не виновата. Ведь мы не виделись с той самой ночи, когда в наш дом явились английские солдаты.

Памела прижала одно колено к груди. Теперь, когда Коннор начал говорить, она даже боялась дышать, чтобы не спугнуть его. Она чувствовала, что ему нужно выговориться.

Он снова заговорил, и его голос звучал глухо, словно он погрузился в свое прошлое.

— Когда мы увидели приближающихся солдат, я стал умолять отца разрешить мне остаться с ним. Мне тогда было пятнадцать, и я самоуверенно считал себя взрослым мужчиной. Я попросил у него ружье, чтобы сражаться бок о бок с ним, но отец потребовал, чтобы я спрятал Катриону, потому что доверял мне. Он хотел, чтобы и мама ушла вместе с нами, но она наотрез отказалась покинуть его. В первый раз за всю жизнь я стал спорить с отцом. Помню, я кричал, что уже совсем взрослый и что у него нет права командовать мной… Тогда мой отец, мягкосердечный и добрый отец, который никогда, даже в минуты сильнейшего гнева, не поднимал на меня руку, ударил меня так сильно, что сломал мне зуб.

Коннор невольно коснулся пальцем щербинки.

— Он схватил меня за плечи и как следует, встряхнул. Он сказал, что, если я не спрячу Катриону, солдаты ее изнасилуют, несмотря на ее возраст. Ей тогда было всего десять лет… Я уже не мог говорить, а только кивнул. Отец прижал меня к себе так крепко, что я чуть не задохнулся. Потом оттолкнул меня и закричал: «Беги, сынок! Быстрее!»

Коннор расстегнул верхние пуговицы рубашки и вынул из-за пазухи медальон.

— Именно тогда моя мать вложила это в мою руку и велела хранить как зеницу ока, чтобы со мной всегда была ее частичка, и я никогда не забывал, кто я такой.

Его пальцы невольно сжали медальон.

— Потом я схватил Катриону, и мы убежали. На опушке леса, где мы любили играть, было дерево с большим дуплом. Вот туда-то мы и забрались. Я прижал ее лицом к себе и закрыл ей уши, чтобы она ничего не видела и не слышала.

Памеле самой захотелось закрыть уши, чтобы не слышать того, что собирался рассказать ей Коннор.

— В дом ворвались солдаты. Во всех комнатах горел свет, и мне все было видно. — Голос Коннора был совершенно бесстрастным. — Они схватили моего отца, стали избивать его, пока он не потерял способность к сопротивлению, но был еще в сознании. Потом они стали искать мою мать, отпуская грязные шутки относительно того, как станут с ней… забавляться.

Коннор повернулся лицом к Памеле, и от ненависти в его взгляде ей стало страшно.

— Если бы в тот момент я мог до них добраться, клянусь Богом, я бы убил их всех голыми руками.

— Но ты не мог бросить сестру одну, — горячо возразила ему Памела. — Ведь ты поклялся отцу спасти ее. И в глубине души ты знал, что он прав, потому что если бы солдаты добрались до нее…

Она замолчала. Им и без того было понятно, что именно могло произойти.

— Когда они нашли мою мать, она выхватила пистолет и направила его на них… Она была прекрасна в этот момент — гордая, высокая и смотрела на солдат, словно королева на мерзких гоблинов. На мгновение в моем сердце проснулась надежда… Но у нее был лишь один выстрел, а солдат было не меньше дюжины, и все они, словно волчья стая, были готовы наброситься на нее.

Памела встала. Ей хотелось обнять его, поцеловать, заставить забыть о прошлом и не говорить о том, что произошло дальше.

— Когда она приставила дуло пистолета к своему виску, отец закричал: «Нет! Не надо!» Но она лишь улыбнулась ему. Улыбнулась так, как улыбалась мне, укладывая спать или ругая за то, что хожу по дому в грязных сапогах. Понимаешь, она знала, что их обоих все равно убьют, и не хотела, чтобы перед смертью отец видел, как эти звери насилуют ее, а потом убивают.

Глаза Коннора были абсолютно сухими, но Памела не могла удержаться от слез.

— Когда она нажала на курок, Катриона вздрогнула всем телом, словно этот выстрел был сделан в нее. Я хотел закричать, но не мог издать ни звука из-за страха за сестру… Когда мама упала, отец вырвался из рук солдат и пытался подбежать к ней, но его тут же ударили по голове рукояткой пистолета. Потом его оттащили во двор и там повесили. Я прижал к себе Катриону, закрыл глаза… Так мы с ней и сидели, пока все не стихло.

Памела представила себе теплую весеннюю ночь, слабый ветерок, стрекотание кузнечиков… приглушенные детские рыдания, скрип веревки…

— Когда мы, наконец, вышли из убежища, то увидели, что наш дом превратился в дымящиеся развалины. Тело отца висело на дереве… В последний раз я обнял Катриону и прижал к себе, чтобы избавить ее от этого жуткого зрелища. — Он замолчал, опустил голову и с усилием продолжил: — Потом я похоронил родителей и посадил сестру в почтовый дилижанс, отправлявшийся в Лондон, с письмом к дяде, в котором просил позаботиться о ней.

— Ты был совсем один, — горестно прошептала Памела, чувствуя подкативший к горлу комок. — Как же ты справился?

Она подняла руку, чтобы погладить его по щеке, но он остановил ее.

— Мне не нужна твоя жалость. Еще меньше — твое милосердие.

— О чем ты? Какая жалость? Какое милосердие? Уверяю тебя, я не испытывала к тебе никакой жалости, когда ты пожирал глазами жену Саймона Уэскотта.

— А что ты испытывала? — спросил он, явно смущенный ее словами.

— Очень рассердилась, — нахмурилась Памела.

— Рассердилась? — удивленно переспросил он. — Потому что думала, это она подарила мне медальон? Ты решила, что она женщина из моего прошлого, с которой у меня еще не все кончено?

— Отчасти ты прав, — буркнула она, — но лишь отчасти.

— А теперь, когда ты знаешь, что она моя сестра, что ты испытываешь? — мягко улыбнулся Коннор.

Вместо того чтобы говорить о своих чувствах, Памела решила проявить их. Приподнявшись на цыпочки, она обхватила его голову и притянула к себе, чтобы поцеловать.

Глава 20

Коннор застонал от неожиданного проявления нежности и стал жадно целовать ее. Запустив руку в его шелковистые волосы, Памела сняла с них бархатный шнурок — именно этого ей хотелось весь вечер.

Он отлично умел играть роль джентльмена, но она знала, что в душе он всегда останется необузданным диким мальчишкой с мстительным блеском в глазах, сбежавшим в горы после гибели родителей. Она чувствовала эту необузданность и дикость в его поцелуях, в запахе хвои и дыма, который не могли перебить никакие изысканные сорта мыла.

В это мгновение она поняла, что не хочет приручать его. Пусть он станет еще необузданнее. Судя по его страстным объятиям, именно к этому он и стремился. По мере того как их поцелуи становились смелее и жарче, она начинала испытывать все более острое желание, а ее лоно при этом становилось влажным. Так случалось всегда, когда он целовал ее, и она ничего не могла с этим поделать — тело не слушалось доводов разума. Когда возбуждение достигло предела, он крепко обхватил руками ее упругие ягодицы и прошептал:

— Ты вся мокрая…

— Да, — призналась в своем желании близости Памела. — Это потому, что ты меня целуешь…

— Я хотел сказать, что у тебя вся юбка мокрая.

Он отстранился, недоуменно разглядывая совершенно мокрый подол ее платья. Было такое впечатление, что он в первый раз после торопливого отъезда домой, посмотрел на нее.

— Что случилось с твоим прекрасным платьем, детка? И с твоими новыми туфельками?

Взглянув на ноги, Памела с ужасом обнаружила, что ее белые атласные туфельки были заляпаны грязью. Одна жемчужная пряжка висела буквально на ниточке, подошвы начинали расползаться от влаги.

— Не знаю, — пробормотала Памела. — Должно быть, когда я пошла за тобой на берег пруда…

— А где твоя шаль? — спросил Коннор, растирая ее посиневшие от холода руки. — Что ты делаешь? Хочешь простудиться и умереть?

Памела хотела напомнить, что он так быстро высадил ее из кареты, что она не успела взять с собой шаль и муфту, но тут он подхватил ее на руки, будто она была ребенком, и понес к беседке в дорическом стиле.

Она обняла его за шею и положила голову ему на плечо, с наслаждением чувствуя исходившее от его большого тела тепло. Эти руки утешали его младшую сестру, оберегали ее в страшный момент гибели родителей.

Он сделал все, что мог, чтобы избавить ее в ту ночь от ужасающих впечатлений. Все бремя мучительных переживаний он взял на себя.

Памела прижалась губами к старому шраму от веревки на его шее. Сегодня ночью он не будет одинок.

По широким ступеням он внес Памелу в беседку. Лунный свет просачивался сквозь качавшиеся ветви окружающих ее плакучих ив, наполняя все внутри причудливыми тенями.

Коннор опустился на одну из широких скамей, все еще держа Памелу на руках. Галстук был давно развязан, поэтому она могла без помех касаться его подбородка легкими, почти воздушными поцелуями.

Едва слышно застонав, он нагнулся, снял с нее мокрые туфельки и отбросил их в сторону.

— Я куплю тебе другие, — пообещал он, и в его глазах появился властный призыв, от которого она задрожала всем телом. — Сотни пар новых туфель, дороже и красивее, чем все прежние.

— Зачем покупать, если ты можешь просто украсть их для меня? — озорно улыбнулась она, и в этот момент Коннор был готов за один ее поцелуй украсть королевскую корону.

Но, получив его, он понял, что этого все же недостаточно. Он хотел получить больше. Он хотел получить все.

Не прерывая долгого поцелуя, он уложил Памелу на скамью. Он обрадовался раскрытым ему навстречу объятиям, но когда она еще раздвинула ноги, чтобы он мог уместить орудие любовного пыла между ее бедер, он чуть не взорвался от возбуждения.

Коннор склонился над ней, любуясь ее красотой. Сегодня вечером, когда Памела появилась на лестнице в своем новом наряде, он был почти ослеплен ее красотой. Но теперь она казалась ему еще прекраснее — шелковые полу распущенные локоны, сияющие в темноте глаза, пухлые влажные губы…

Откинувшись, чтобы снять фрак и жилет, он почувствовал, как ловкие руки Памелы уже торопливо стягивают с него одежду. Один нетерпеливый рывок — и жемчужные запонки покатились на пол.

— Мой портной никогда тебе этого не простит, — проговорил Коннор, когда рубашка распахнулась.

— А ты? — прошептала Памела, любуясь его мускулистым торсом. Потом ее пальцы пробежали по его груди и скользнули ниже, лаская напряженные мышцы. — Ты простишь меня?

Поймав ее руку, он смело прижал ее к возбужденному пенису.

— Уже простил, — хрипло пробормотал он.

Памела смущенно провела по нему рукой, удивляясь его размерам. Не в силах удержаться, он снова прильнул к ее устам горячими ищущими губами, а рука скользнула под юбку и вверх по бедру. Она застонала, когда кончики его пальцев коснулись влажного шёлка между ее ног.

— Ты же сказала, что на тебе нет панталон, маленькая лгунья, — укоризненно прошептал он.

— Но ты же сам мне говорил, что у воров нет чести, — парировала она.

Тогда он стал ласкать ее через тонкий шелк панталон. Вскоре она прерывисто всхлипывала от острого наслаждения и молила о пощаде. В ответ на ее мольбы он лишь ускорил движения, приводя ее тем самым в состояние, близкое к беспамятству.

Неожиданно он прекратил ласки, и Памела чуть не умерла от разочарования. Несмотря на ее протестующие стоны, он с легкостью, достойной восхищения, поднял ее на ноги. В его движениях было что-то первобытное, настоящее, и Памеле это очень нравилось. Принадлежать такому мужчине, хотя бы одну ночь, — вот предел мечтаний любой женщины!

Неожиданно Коннор усадил ее на плоскую мраморную плиту, покоившуюся на некотором подобии пьедестала в самом центре беседки.

— Кажется, это столик для трапезы на свежем воздухе, — дьявольски улыбнулся он. — Очень предусмотрительно со стороны герцога, правда?

Памела не сразу поняла смысл его слов, но когда он ловко снял с нее платье через голову и бережно положил на спину, до нее начало доходить многообещающее значение его фразы. Одним движением расправившись с ее шелковыми панталонами, Коннор замер на месте, любуясь своей обнаженной богиней, залитой лунным светом. Ночной, прохладный ветерок не мог охладить вскипевшую в нем кровь.

Коннор не мог поверить своим глазам. Его мечта увидеть Памелу полностью обнаженной, наконец, сбылась. Впрочем, не совсем обнаженной. На ней остались шелковые чулки и кружевные подвязки. Довольная улыбка коснулась его губ. Он не станет лишать девушку последней одежды, пусть чулки останутся на ней.

— Моя портниха никогда тебе этого не простит, — пробормотала Памела, имея в виду порванные новые шелковые панталоны.

— А ты? Ты простишь меня?

И прежде чем она смогла ответить, он раздвинул ее бедра, наклонил голову и припал губами к самому сокровенному месту ее женского естества.

В этот момент Памела была готова простить ему что угодно. Для Коннора эта мраморная плита стала языческим алтарем, на котором он мог наслаждаться своей богиней душой и телом. Она источала сладчайший, божественный нектар, напиться которым досыта ему не суждено было никогда. Вскоре Памела уже тяжело дышала, выгибаясь ему навстречу всем телом. Запустив в его волосы руки, она шептала его имя, а Коннор продолжал неустанные ласки.

Никогда прежде ей и в голову не приходило, что может существовать наслаждение выше того, что приносили ей руки Коннора. Но эти новые нежные и грешные ласки превзошли все ее мыслимые и немыслимые ожидания. Его нежный язык и мягкие влажные губы без устали заставляли ее вновь и вновь содрогаться в экстазе. Казалось, она уже должна была испытать полнейшее удовлетворение, но ей хотелось большего. Она хотела отдаться ему до конца.

— Прошу тебя, Коннор, — простонала она. — Возьми меня, сделай меня своей женщиной…

Ей не пришлось просить его дважды.

Его большое тело накрыло ее, спрятав от лунного света. Потом она почувствовала, как он принялся мягкими и настойчивыми толчками входить в нее, с каждым разом все глубже и глубже. Памела застонала от новых, ни с чем не сравнимых ощущений. Подобного вторжения ее тело еще никогда не испытывало.

Она стала прерывисто дышать и изгибаться. Холодный мрамор под ней контрастировал с горячим пенисом внутри ее. Коннор настойчиво и терпеливо двигался в ней ритмичными толчками. Внезапно ее пронзила острая боль, словно внутри у нее что-то прорвалось, и Коннор оказался, наконец, полностью в ней.

Памела прижалась к нему всем телом, по ее щекам текли слезы. Теперь уже возврата не было. Она уже никогда не будет прежней, невинной девушкой. Она познала мужчину в самом прямом смысле этого слова.

— Памела, девочка моя, ангел мой, — ласково шептал Коннор, поцелуями осушая ее слезы.

Потом он стал медленно двигаться в ней. Первая острая боль притупилась, потом пропала совсем, уступив место нарастающему первобытному всесокрушающему предчувствию огромного наслаждения.

Коннор едва сдерживал себя, опасаясь сделать ей больно и тем самым отпугнуть ее навсегда. Большинство женщин с восхищением относились к большим размерам его орудия любви, но были и такие, что ни за какие деньги не соглашались лечь с ним в постель, советуя поискать более отважную партнершу.

Поэтому когда Памела обвила его ногами и стала двигаться ему навстречу, желая, чтобы он оказался еще глубже в ней, он был только рад подчиниться ей. Уже не сдерживаясь, он с яростной силой входил в нее снова и снова, глубже и глубже… Невольно вцепившись ногтями в его спину, Памела плыла по волнам неведомого прежде наслаждения и знала, что этот мужчина не первый из многих, а единственный для нее. Нет, она не была похожа в этом смысле на свою мать. Если завтра Коннор покинет ее, она навсегда закроет свое сердце и тело для остальных мужчин. Она проведет остаток жизни, выпекая печенье и подбирая бездомных кошек. И вспоминая лунную ночь, когда разбойник по имени Коннор Кинкейд украл ее невинность и ее сердце.

Потом она уже не могла ни о чем думать, кроме как о Конноре и высшем наслаждении соития с любимым. Его умелые ласки высекали все новые искры из маленького кремня женской сути, спрятанного глубоко внутри ее. Когда ее накрыла очередная волна наслаждения, Коннор хрипло застонал и содрогнулся всем телом, выбрасывая струю семени в ее лоно.

Обессилено упав между ее ног, он прижался лицом к ее влажной от пота шее, и она нежно провела рукой по его спине, радуясь приятной тяжести его тела.

— Милая, — выдохнул он, наконец, — ты такая узенькая…

— Прости, — прошептала Памела, — я не хотела… я не нарочно…

Коннор поднял голову и удивленно взглянул на нее.

— Это не упрек. Я хотел сказать, что мне никогда еще не было так приятно.

— Да? Это мне нравится гораздо больше, — облегченно пробормотала она, потом обняла его за шею и стала целовать. Сначала нежно, легко, потом все жарче и настойчивее… наконец, к своему немалому удивлению, она почувствовала, что поработавший на славу пенис снова зашевелился и стал увеличиваться в размерах.

Как, мистер Кинкейд? Вы опять за свое? — изумленно спросила она.

Он лукаво улыбнулся:

— Разве вы не слышали, мисс Дарби, что мы, шотландцы, славимся неуемным аппетитом в этом деле?

Она кокетливо захлопала ресницами.

— Полагаю, скромная английская девушка никогда не сможет полностью удовлетворить такого ненасытного шотландского парня, как вы, мистер Кинкейд.

— Может, и так, но я не думаю, что ей стоит отчаиваться и прекращать свои попытки. Может, если она позволит делать с ней все, что ему захочется, то он, в конце концов, забудет о своих… овцах.

И он снова стал входить в нее. Памела вздохнула и тихо проговорила:

— Почему-то мне жаль бедных овечек…

Криспин двигался по коридорам особняка неслышно, словно привидение. Было время, он смертельно боялся выходить из своей комнаты, когда все лампы в доме были погашены на ночь. Когда его мать впервые привезла его жить в этот особняк после смерти его отца, все в этом огромном доме казалось ему чужим, непонятным и пугающим.

Они с матерью прожили здесь всего несколько месяцев, когда его дядя совсем ослабел, оказался в инвалидном кресле и больше уже никогда не вставал. Для болезненно застенчивого маленького девятилетнего мальчика это кресло казалось каким-то чудовищем. По ночам ему снились кошмары, в которых он бежал по длинным темным коридорам, не в силах ускользнуть от преследовавшего его с ужасающим скрипом инвалидного кресла. Он был абсолютно уверен, что если оно когда-нибудь настигнет его, то сожрет без остатка, не оставив даже пятнышка крови на дорогом ковре.

Его мать каждый день читала ему лекции о том, что он должен стремиться понравиться своему дяде. Она обещала ему, что если он будет хорошим мальчиком и завоюет любовь герцога, то поместье Уоррик-Парк и все его сокровища когда-нибудь станут принадлежать ему. На самом деле такая перспектива не столько радовала, сколько пугала мальчика, о чем его мать даже не догадывалась. Ему казалось, что, став хозяином всего этого состояния, он тоже окажется в инвалидном кресле и уже никогда не встанет.

Криспину очень хотелось угодить матери, но он никак не мог угодить своему дядюшке. Как бы он ни старался сидеть прямо, есть аккуратно и отвечать быстро, дядюшке все было не так. Он то и дело издевательски передразнивал племянника или делал язвительные замечания, после чего обычно еще следовала выволочка и от матери. Если же он проявлял задумчивость или неуклюжесть, то мог получить и лихую пощечину.

Ему было четырнадцать, когда он окончательно убедился в том, что никогда не сможет завоевать любовь герцога. И с этого дня он навсегда прекратил свои попытки стать «хорошим мальчиком». Теперь он встречал язвительные оскорбления дядюшки резкими ответными репликами, оттачивая на нем свой злой язык. Он окружил себя приятелями, которые считали его умным и образованным, умеющим вовремя ввернуть острое словцо или колкую реплику. Он нередко посещал питейные, игорные и публичные дома и с легкостью предавался разным сомнительным удовольствиям, которые бросали тень на доброе имя дядюшки.

В конце концов, даже его мать была вынуждена признать, что герцог никогда не сможет полюбить ее сына. Да, Криспин официально считался наследником герцога, но он не мог заменить ему потерянного сына. Того самого сына, который теперь объявился, чтобы увести из-под носа Криспина все богатство.

Он остановился перед спальней кузена и, прислушиваясь, прижал ухо к двери. Вместо ожидаемой полной тишины он услышал сдавленный стон, словно кто-то бился в предсмертной агонии.

— О моя сладкая булочка! — приглушенно воскликнул мужской голос с сильным шотландским акцентом. — Когда ты меня так сжимаешь, у меня трещит спина… Нет, только не останавливайся! Делай все, что хочешь!

Криспин выпрямился и недоуменно нахмурился — уж не сходит ли он с ума? Он вернулся в Уоррик-Парк верхом на своей лошади за несколько минут до того, как к дому подкатила карета герцога. Криспин мысленно уже ругал себя за то, что не догадался вернуться пораньше, когда увидел, что кузен и мисс Дарби вышли из кареты и направились к беседке на берегу пруда. Он подождал, чтобы окончательно убедиться в том, что они не намерены сразу возвращаться в дом, и смело отправился в спальню кузена, чтобы тайно обыскать ее. Но как им удалось проскользнуть в свою комнату раньше его?

Он снова прижал ухо к двери.

— Ах, моя сдобная булочка, — промурлыкал низкий мужской голос, — когда ты станешь моей женой, мы каждую ночь будем с тобой играть в игру под названием «Спрячь сосиску в пудинг»…

Криспин снова резко выпрямился. Вряд ли его мужественный кузен мог так общаться с очаровательной мисс Дарби. Его замешательство было прервано приглушенным ритмичным стуком, словно железное изголовье кровати билось о стену. Только теперь Криспин понял, что звуки доносились не из самой спальни Коннора, а из примыкающей к ней туалетной комнаты, в которой поселили его громадного камердинера.

Так вот оно что! Между прочим, эти страстные стоны и дикие возгласы могут послужить хорошим фоном для обыска, который намеревался осуществить Криспин в комнате кузена. А вдруг они его услышат? Он не мог позволить себе роскошь быть пойманным на месте преступления. Вероятно, вынужденная необходимость «вынуть сосиску из пудинга» приведет великана-камердинера, мягко выражаясь, в дурное или, что гораздо страшнее, бешеное состояние, и тогда…

Криспин повернулся и пошел искать спальню мисс Дарби.

Криспин осторожно открыл дверь в спальню мисс Дарби. Было нечто притягательное и одновременно безнравственное в том, что под покровом ночи он тайком проникает в женскую спальню. Луна освещала, пустую комнату. В воздухе стоял приятный цветочный аромат.

Криспин стоял, уперев руки в бока, и разглядывал комнату. По правде говоря, он даже не знал, что собирается искать. Самое большее, на что он мог рассчитывать, — найти какое-нибудь доказательство того, что кузен вовсе не тот человек, за которого себя выдает.

Криспин медленно подошел к шкафу и принялся рыться в ящиках. Потом он перешел к туалетному столику, но его поиски так и не дали ему ничего ценного или важного, если не считать пригоршни шпилек, полупустого флакона сиреневой воды и пары черепаховых гребней для волос.

Со все возрастающим чувством разочарования он повернулся к кровати. Он не мог сказать, что им двигало в этот момент. Просто он вспомнил, как в детстве неоднократно прятал свои мальчишеские сокровища — например, кусок блестящего кварца, перо из хвоста малиновки или книжку с фривольными картинками, которую он тайком взял в библиотеке герцога, — под подушку.

Осторожно запустив руку под подушку, он ощупал простыню и ничего не нашел. Но когда вытаскивал руку, обратил внимание на предательский хруст в самой подушке. Сунув руку в наволочку, он обнаружил там сложенный лист бумаги. Развернув бумагу, он испытал бурную радость.

Это было старое, потертое на сгибах объявление, какие вывешивают власти на столбах и деревьях, сообщая о розыске опасного преступника. На объявлении был изображен разбойник в маске с жестким взглядом и предательской ямочкой на правой щеке.

Менее наблюдательный человек мог бы и не узнать злодея на объявлении, но Криспин хорошо запомнил этот стальной взгляд, когда думал, что ему пришел конец.

Криспин вернул подушку на место и тщательно разгладил наволочку. Если мисс Дарби держала это объявление под подушкой, значит, он и впрямь был ей очень дорог. Еще дороже он будет шотландским властям. Жестокая улыбка коснулась его губ. И ему самому объявление тоже понадобится.

— Что это вы тут делаете?

Быстрым движением сунув сложенное объявление в карман, Криспин резко повернулся и увидел в дверях служанку мисс Дарби.

Глава 21

Сейчас служанка выглядела еще очаровательнее, чем тогда, на лестнице. Ее короткие светлые локоны были взлохмачены, сонные васильковые глаза с трудом открывались. Лунный свет проникал сквозь складки ее ночной рубашки, выгодно обрисовывая все изгибы ее женственной фигуры.

Какое-то время Криспин мог только смотреть, потрясенный ее красотой. К тому же у него было такое ощущение, что когда-то они уже так стояли друг против друга, но в каком-то другом месте.

Сложив руки на груди, Софи сонно нахмурилась.

— Я спросила, что вы тут делаете.

— Я пришел повидать вас, — выпалил Криспин первое, что пришло ему в голову.

— Меня? Он кивнул, чувствуя, что к нему возвращается дар импровизации.

— Когда я увидел вашу госпожу на званом вечере, я понял, что застану вас здесь в полном одиночестве.

Ее лицо просияло.

— Так вы были на званом вечере? О, расскажите мне! К моему большому огорчению, меня не взяли туда. А танцы были? А французское шампанское? А маленькие пирожные в форме сердечек, посыпанные сахарной пудрой?

Такая реакция озадачила Криспина. Было бы крайне странно, если бы мисс Дарби имела обыкновение брать с собой на светский раут свою служанку.

Поддавшись соблазну, он подошел ближе к девушке.

— Если бы я знал, что вы так любите французское шампанское и пирожные с сахарной пудрой, я бы привез вам того и другого. — Он протянул к ней руку. — А сейчас могу предложить вам только… танец.

Она подозрительно посмотрела на его протянутую руку.

— Как же мы будем танцевать, если нет музыки?

— Музыка есть всегда, — склонил голову набок Криспин. — Разве вы ее не слышите? Ну, как же! Я слышу ее всякий раз, когда смотрю в ваши бездонные глаза.

— Наверное, у вас просто до сих пор в ушах звенит после того, как мы с вами столкнулись там, на лестнице.

Криспин улыбнулся и убрал протянутую руку, испытывая странное облегчение оттого, что она не поддалась на его лесть. Но то, что он услышал дальше, неожиданно отрезвило его.

— Я знаю, зачем вы сюда явились. — Да?

— Вы пришли, чтобы соблазнить меня. Вы подумали: «О, прелестная служанка совсем одна. Проникну-ка я к ней в комнату, пока нет ее хозяйки, и позабавлюсь с ней». — Она выгнула шелковистую бровь вопрошающей дугой. — Разве это не так?

Он посмотрел на нее из-под опущенных ресниц, стараясь выглядеть как можно сконфуженнее.

— Боюсь, вы правы, — тихо сказал он. — Я неисправимый негодяй, и у вас нет иного выбора, кроме как послать меня куда подальше и влепить хорошую пощечину.

— А как насчет скромного поцелуя? Криспин вздрогнул, не веря своим ушам.

— Насчет чего?

— Поцелуя! Я не собираюсь поддаваться вашим попыткам, соблазнить меня, но меня можно уговорить на один скромный поцелуй.

Криспин приблизился к ней, возбуждаясь от чудного запаха ее сонного женского тела.

— И как же мне вас уговаривать?

— Ну, для начала я должна вас отругать.

— Прошу вас, — сделал любезный жест Криспин. Уперев руки в бока, она метнула на него гневный взгляд.

— Как вы посмели прокрасться в мою комнату в столь поздний час? Только потому, что вы красивый состоятельный джентльмен и женщины сами виснут у вас на шее? Но это не дает вам права навязывать свое общество бедной беззащитной служанке! Если я горничная, то это вовсе не означает, что я не леди и, соответственно, не заслуживаю такого непочтительного обращения!

— Впечатляюще! — пробормотал Криспин, все еще преследуемый жутковатым чувством, что уже видел эту сцену прежде. — Никогда я еще не получал такой жесткой выволочки. Теперь мои уши будут неделю гореть от стыда.

— Так вам и надо! — хитро подмигнула она.

Он протянул руку к ее щеке, и ее взгляд снова стал настороженным.

— Может быть, вы позволите мне доказать, что я могу обращаться с вами как с настоящей леди? — медленно проговорил он, поглаживая большим пальцем нежную кожу под ее подбородком. — Мне будет достаточно всего одного поцелуя.

Криспин лгал. Ему было хорошо известно, что один поцелуй лишь разожжет его аппетит. Наклонив голову, он коснулся губами ее рта, и в этот момент все было забыто — и объявление, и кузен, и все остальное. Сейчас он чувствовал только сладостный вкус ее губ. Очень скоро скромный поцелуй превратился в гораздо более страстный, чувственный.

Когда Криспин оторвался, наконец, от ее губ, оба они тяжело дышали.

Софи отшатнулась от него, и на ее щеках вспыхнул соблазнительный румянец.

— Сейчас вам лучше уйти, — пробормотала она. — С минуты на минуту вернется моя… госпожа, и уверяю вас, она не обрадуется, застав вас здесь. Мне бы не хотелось, чтобы она… уволила меня.

— Мне бы тоже этого не хотелось, — признался он, прижимая ладонь к груди. — Это разобьет мне сердце.

Схватив Криспина за локоть, Софи решительно повела его к двери.

— Вы опять за свое? Вам должно быть стыдно!

— Почему?

— Вы снова пытаетесь соблазнить меня! Ваше красноречие может обмануть слабовольную женщину вашего круга, но на меня, должна вас предупредить, оно не производит никакого впечатления.

— Вы в этом уверены? — обезоруживающе улыбнулся он.

Софи молча распахнула дверь и вытолкала его в коридор.

— И больше никогда не возвращайтесь! — строго сказала она и добавила лукавым шепотом: — Вот если хозяйки не будет дома, тогда пожалуйста.

Кокетливо улыбнувшись ошарашенному Криспину, она захлопнула дверь перед его носом. Уткнувшись лбом в запертую дверь, Криспин засмеялся — он и в этот раз не узнал имени этой взбалмошной красотки.

— Что ты натворил, Криспин?

Вздрогнув всем телом, он обернулся и увидел свою мать, стоявшую в конце коридора, словно привидение.

Она медленно подошла к нему и, протянув руку, произнесла:

— Я знаю, зачем ты приходил сюда. Ты нашел то, что искал?

Милое личико служанки мисс Дарби предстало перед его мысленным взором. Он смотрел на протянутую руку матери, припоминая, что случилось в последний раз, когда он доверил ей свою судьбу.

— Нет, я ничего не нашел.

Рука матери влепила ему звонкую пощечину.

— Ты мой сын. Думаешь, я не знаю, когда ты лжешь мне? — прошипела она.

Что-то в его глазах вдруг заставило ее отступить назад. Ее рука взлетела к горлу, словно белая голубка.

— Прости меня, сынок. Разумеется, я должна держать себя в руках. — Из ее глаз покатились слезы. — Просто когда я думаю о том, что мне пришлось вынести, чтобы защитить тебя и обеспечить твое будущее… о том, чем мне пришлось пожертвовать…

Криспин медленно достал из кармана камзола найденное под подушкой мисс Дарби объявление и протянул его матери.

Она развернула его и быстро оглядела со всех сторон. Ее руки задрожали от волнения. Когда она подняла голову, в ее глазах сверкала гордость.

— Мой дорогой мальчик! На этот раз ты все сделал правильно. Теперь Арчибальд не сможет игнорировать ни это объявление, ни тебя. Ему придется объявить всему свету, что он совершил страшную ошибку и что ты его единственный наследник. Все, чего мы так долго хотели, станет, наконец, нашим.

— Мы хотели? Или ты хотела, мама?

Прежде чем она успела что-то ответить, Криспин холодно поклонился и удалился прочь.

Глава 22

Склонив голову на плечо Коннора, Памела смотрела, как первые бледно-лиловые рассветные лучи пробивали тьму на востоке. Коннор сидел, прислонившись спиной к колонне беседки. Между его ногами, прижавшись к нему спиной, уютно устроилась Памела. Вместе с утренним туманом пришла и влажная прохлада, но ей было тепло в объятиях Коннора.

Она понимала, что им нужно проскользнуть в дом до того, как слуги успеют заметить их, но ей так не хотелось, чтобы эта ночь кончалась!

Прошло еще несколько восхитительных мгновений. Легкие облака таяли в предрассветной мгле, меняя окраску с бледно-лиловой на персиковую. Она услышала, как Коннор негромко насвистывает какую-то мелодию. Улыбка коснулась ее губ.

— Я помню эту мелодию. Ты ее насвистывал во время нашего путешествия к замку Макфарланов. Кажется, эта песня называется «Девушка и разбойник»? Помню, я тогда говорила, что она должна кончаться трагически, поскольку шотландцы любят трагическую романтику, а ты сказал, что разбойник соблазнил девушку, уложил ее в свою постель и неожиданно обнаружил в ней страстную любовницу, которая никак не могла насытиться им.

— Это было в другой жизни, — пробормотал Коннор, обнимая ее сзади обеими руками за талию. — Если хочешь знать, я не спел тогда последнего куплета. В нем разбойник выстрелил ей в сердце, потому что считал, что она ему изменила, а потом, когда выяснилось, что парень, которого целовала его девушка, был ее братом, сдался властям и умолял послать его на каторгу.

— Так я и знала! — захлопала в ладоши Памела, поворачиваясь и укоризненно глядя на него. — Существует ли хоть одна шотландская баллада без трагического конца?

Он нежным движением руки убрал с ее лица прядь непослушных волос и тихо сказал:

— Может быть, нам с тобой удастся написать такую балладу.

— Тебе повезло, что я не застрелила тебя, когда увидела, как ты пожирал глазами свою сестру.

Глаза Коннора тут же погасли.

— Тебе хоть не пришлось тревожиться из-за того, что она пожирала меня глазами.

Памела вздохнула:

— Нельзя винить ее в том, что она тебя не узнала. Ведь ты уже не тот отчаянный пятнадцатилетний парнишка, каким был, когда вы расстались. К тому же вряд ли она могла предположить, что может встретить своего давно потерянного брата в образе маркиза на званом вечере в Лондоне. — Она коснулась его небритого подбородка. — Ты видел ее вчера вечером. Ты поступил совершенно правильно, отослав ее в свое время в Лондон на попечение дяди. Благодаря тебе она благополучно выросла и превратилась в прелестную молодую женщину и теперь замужем за прекрасным, любящим ее человеком.

— Он англичанин! — презрительно фыркнул Коннор. — Похоже, общая постель с врагом имеет свои выгоды. Они были в Лондоне проездом. Сейчас они живут в нашем родовом поместье, в замке Кинкейдов, и разводят овец. У них двое детей. Большинство членов клана, когда-то живших со мной в лесу, теперь трудятся в поместье моей сестры. — Он покачал головой. — Почти десять лет я пытался вернуть земли, отобранные англичанами, а ей удалось сделать это без единого выстрела.

— Откуда тебе все это известно? — удивилась Памела, заметив, как Коннор стал краснеть.

— Я говорил тебе, что она больше не видела меня с той самой страшной ночи. Но это не значит, что я не видел ее.

— Так, значит, вы, мистер Коннор Кинкейд, шпионили за ней?

— Только один раз, — нехотя признался он. — Два года назад. Когда я узнал, что она вышла замуж за англичанина, я отправился в замок Кинкейдов, чтобы убить его.

— Знаешь ли, — осторожно сказала Памела, — молодоженам принято дарить подарки, а не убивать их.

Он бросил на нее мрачный взгляд.

— Я стоял в темноте и смотрел на них через освещенное окно столовой. Я хотел возненавидеть этого ублюдка. Но разве можно злиться на человека, который смотрит на твою сестру с таким обожанием, словно она бесценное сокровище? Так что пришлось мне сесть на коня и убраться восвояси.

— А ты не пробовал постучаться в дверь?

— И что бы я им сказал? Здравствуй, котенок! Я твой старший брат. Мои руки в крови, за мою голову назначена награда, и если ты приютишь меня, сюда явятся красномундирники и уничтожат всех и все, что ты любишь, как это уже было с нашими родителями.

— И ты снова отпустил ее, — тихо сказала Памела и, неожиданно просияв, добавила: — Но ведь еще не поздно! Ты можешь поехать к ней сейчас, пока они с мужем не вернулись в Шотландию.

— И что я ей скажу? Что живу под чужим именем? Что закончу жизнь на виселице, хоть и за другое преступление?

Неожиданно Памела почувствовала, как предрассветная прохлада проникает сквозь теплые объятия Коннора прямо в ее сердце.

— Пока герцог верит, что ты его сын, этого не случится. У тебя будет все, что я тебе обещала, — богатство, уважение…

— И множество женщин, — закончил он за нее.

— Это часть нашей сделки, — кивнула Памела, — и я собираюсь сдержать свое обещание.

Коннор отвел от ее лица пряди шелковистых волос и увидел напряженные скулы и проступивший на них румянец.

— А что, если мне нужна только одна женщина?

— Что ж, тебе решать. Как только я уеду, герцог подберет тебе более подходящую невесту. Судя по тому, с каким интересом смотрели на тебя женщины, недостатка в подходящих кандидатурах не будет.

Мысль о том, что Коннор хочет уделить все свое внимание будущей жене, почему-то причиняла ей больше боли, чем потенциальное наличие множества любовниц.

— Как тебе кажется, кто бы мог стать подходящей невестой для разбойника под маской сына герцога? Думаю, незаконнорожденная дочь актрисы, умеющая вдохновенно лгать, — как раз то, что нужно.

Памела вскинула голову, недоверчиво глядя на Коннора.

— Когда этот разбойник впадет в тягостные раздумья, а с шотландцами это случается довольно часто, она сможет быстро привести его в чувство своим острым языком. А когда он выйдет из себя и начнет бушевать, словно раненый медведь, она не растеряется и даст ему достойный отпор. — Коннор ласково провел ладонью по ее щеке и нежно улыбнулся. — Я хочу сказать, что не могу себе представить более подходящую супругу для такого человека. Она вспыльчивая коварная плутовка, у которой больше отваги, чем здравого смысла, да еще и есть склонность к хищению чужого имущества.

Его улыбка постепенно погасла, и Памела зачарованно смотрела в его затуманенные глаза.

— Останься со мной, Памела. Раздели со мной жизнь в этой золотой клетке. Будь моей маркизой, а потом, когда-нибудь, герцогиней, — глухо сказал он и, помолчав, добавил: — Будь моей женой.

Она прерывисто вздохнула, и лицо Коннора поплыло… Глаза наполнились слезами. В это мгновение она понимала, что должна была чувствовать ее мать, когда публика аплодировала ей стоя.

— Полагаю, у меня не остается выбора, — поджав губы, сказала Памела, стараясь скрыть нахлынувшие чувства. — В конце концов, ты скомпрометировал меня, опозорил…

— И не один раз, — согласился он без тени раскаяния в голосе и на лице.

— Вряд ли другой мужчина согласится взять в жены девушку, которую уже лапал грязный вороватый горец.

— Не только лапал, но и… — многозначительно прошептал он, одной рукой обнимая ее за шею и притягивая к себе, чтобы поцеловать, в то время как его другая рука дерзко скользнула под юбку… Когда они оторвались, наконец, друг от друга, оба тяжело дышали. — Ты уверена, что хочешь безрассудно потратить все герцогское вознаграждение на приданое?

Памела ловким движением закинула ногу на его бедро, оседлав не только его колени, но и вновь затвердевший пенис, выпиравший под брюками.

— Почему безрассудно? Я собираюсь заставить тебя отработать каждый фартинг…

Ее нетерпеливые руки высвободили его копье, и оно тут же уперлось во влажные лепестки ее розы.

— О, я был прав, — простонал Коннор, — когда говорил, что общая постель с врагом имеет свои преимущества…

Приподнявшись на коленях, Памела медленно опустилась, с наслаждением чувствуя, как горячее твердое естество Коннора дюйм за дюймом входит в нее все глубже и глубже, до краев наполняя все ее существо радостью любовного соития.

— Почему бы нам, не обсудить эти преимущества? — со стоном выдохнула она, и он с готовностью откликнулся на это недвусмысленное предложение.

Хотя солнце уже показалось над горизонтом, и в конюшне и кухне стали появляться первые слуги, Памеле удалось все же проскользнуть в дом по черной лестнице, оставшись незамеченной. Лишь один раз, на площадке второго этажа, она чуть не столкнулась нос к носу с толстой кухаркой, грузно спускавшейся с лестницы. В последнюю секунду Памела юркнула в чуланчик, где хранились ведра и швабры. Когда толстуха проходила мимо нее, ей послышалось, что она весело напевает какую-то песенку. Это была та самая непристойная шотландская песня, которую недавно выучил Броуди!

Осторожно выбравшись из чулана и стряхивая с волос паутину, Памела отправилась дальше. На ее губах блуждала улыбка. Оказавшись, наконец, в своей комнате, она плотно притворила за собой дверь и облегченно вздохнула. Но уже в следующую секунду ей снова пришлось задержать дыхание. В смежной комнате у окна сидела, поджав под себя ноги, Софи. Ее глаза как-то по-особенному блестели. Обычно Памела замечала такой блеск в глазах сестры, когда та смотрела на шоколадные конфеты или красивую ленту для волос, которую ей непременно хотелось иметь.

Зная, что сестра редко встает раньше десяти, Памела почувствовала недоброе.

— Что это ты так рано поднялась? — спросила она Софи.

— А что это ты так поздно пришла? — парировала та.

Памела открыла, было, рот, чтобы соврать что-нибудь насчет пьяного кучера или сломавшейся оси у кареты, но тут же закрыла его, зная, что ей все равно не удастся обмануть сестру, которая слишком хорошо ее знала.

Памела медленно прошла к окну и уселась в широкое кресло, бросив вконец испорченные туфли на ковер. Она помнила, как бесчисленное множество раз, ей приходилось не спать всю ночь в ожидании возвращения матери, пока Софи сладко посапывала в своей постели. Мать приходила, как правило, уже под утро, с туфлями в руках и с заметно припухшими от страстных поцелуев губами. Ее глаза блестели после ночных наслаждений, и она едва замечала маленькую дочь, которая терпеливо дожидалась ее возвращения домой.

— Наверное, слова бесполезны, — тихо проговорила Памела. — Должно быть, ты думаешь, что я такая же, как наша мама.

— Разумеется!

Памела опустила голову. Слова сестры укололи ее больнее, чем она ожидала.

— Ты такая же гордая, страстная и целеустремленная натура. Так же полна решимости добиться своего, не кланяясь мужчинам.

Памела стала постепенно поднимать голову навстречу сестре, которая подошла к ее креслу и опустилась на колени рядом с ней. Софи вглядывалась в лицо Памелы своими простодушными, широко раскрытыми васильковыми глазами.

— Ты унаследовала мамины достоинства, — продолжала она, — а не слабости. Мама всегда думала о себе, а ты, наоборот, слишком мало заботишься о своем благе, но слишком много думаешь о благополучии других. Ты самая добрая, великодушная и преданная сестра на свете!

Памела смотрела на прекрасное лицо сестры сквозь пелену слез.

Софи крепко сжала ее руку.

— Возможно, она была звездой лондонской сцены, которую боготворило несметное число богатых и влиятельных мужчин, но я никогда не видела, чтобы хоть один из них смотрел на нее так, как Коннор смотрит на тебя.

Улыбаясь сквозь слезы, Памела поправила выбившийся из прически Софи локон.

— Знаешь, когда я стану маркизой, я повышу тебя в должности и сделаю экономкой.

Остаток дня Памела провела в нетерпеливом ожидании ночи. Горячая ванна и продолжительный сон приглушили любовный жар, но томительное желание близости таилось в ней, и утолить его мог только Коннор.

Часы, проведенные без него, казались ей мукой, а ужин, во время которого ей пришлось сидеть напротив него и играть роль скромной невесты, оказался просто пыткой.

Как только она вошла в столовую, а Коннор поднялся, чтобы поприветствовать ее, у нее сильно забилось сердце, и закружилась голова.

— Милорд, — пробормотала она, приседая в реверансе. На самом же деле ей нестерпимо хотелось броситься ему на шею и слиться с ним в страстном поцелуе.

— Миледи, — почтительно склонил голову Коннор, подавая руку, чтобы проводить ее к столу.

Даже это мимолетное прикосновение было мучительным для нее. Усаживая ее за стол, он наклонился к ее уху и прошептал:

— Я бы предпочел поужинать тобой, а не тем, что приготовила кухарка.

С этими словами он удалился на свое место, оставив Памелу наедине с жаркими воспоминаниями о том, что произошло между ними ночью в беседке, и как долго он не мог насытиться ею.

Пока лакеи разносили первое блюдо, а герцог с сестрой продолжали родственную перепалку, Коннор поднял свой бокал вина в молчаливом тосте за Памелу. Ей понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что герцог и его сестра обсуждают предстоящий бал, на котором герцог собирался представить своего вновь обретенного сына сливкам лондонского общества.

— Послушай, Арчибальд, хватит волноваться по пустякам, предоставь все эти мелочи мне, — уговаривала его леди Астрид.

Герцог лукаво взглянул на Коннора, словно шаловливый мальчишка.

— Все это очень хорошо, только не забудь, что у меня есть сюрприз для сына.

— У каждого из нас для него есть сюрприз, — промурлыкала леди Астрид, совсем как кошка, неожиданно для себя обнаружившая блюдце жирной сметаны. Она была в необычно приподнятом настроении, что вызывало смутные предчувствия у Памелы.

Поставив свой бокал с вином на стол, Коннор заметил:

— Мы с мисс Дарби решили, что предстоящий бал будет отличной возможностью для официального объявления о нашей помолвке.

— Тебе удалось, наконец, уговорить ее выйти за тебя замуж? — удивился герцог, ехидно улыбаясь и отправляя в рот большую маслину.

— Мне пришлось приложить для этого немалые усилия, — подчеркнуто серьезно ответил Коннор.

Памела чуть не поперхнулась вином, вспомнив эти «немалые усилия», и поспешно поставила бокал на стол.

— Выяснилось, что ваш сын умеет быть очень убедительным, когда ему это нужно.

— Эту черту он унаследовал от отца, уверяю вас, — подмигнул ей герцог.

Неожиданно Памела заметила, что леди Астрид смотрит на нее с благосклонной улыбкой, и ей стало не по себе от дурных предчувствий.

— Предоставьте все заботы мне, мисс Дарби, — сказала сестра герцога. — Обещаю вам и вашему жениху, что этот вечер вы, впрочем, как и весь Лондон, не забудете никогда.

Памела ходила взад-вперед перед раскрытым окном своей спальни, время, от времени останавливаясь и выглядывая наружу. На лужайке никого не было. Повеяло вечерней прохладой, и Памела обняла себя за плечи, чувствуя побежавшие по телу мурашки. Что, если Коннор не придет? Что, если он решил играть роль джентльмена до конца, и будет терпеливо ждать бракосочетания?

Вздохнув, она подошла к большому зеркалу в золоченой раме рядом с туалетным столиком. Ее отражение задумчиво смотрело на нее, пока она медленно вытаскивала из волос шпильки. Потом она тряхнула гривой густых волос, и они упали ей на плечи блестящими волнами. Расстегнув крючки лифа платья, она сняла его и облегченно вздохнула, высвободив пышную грудь. Она развязала ленты на талии, и юбки послушно скользнули вниз к ее ногам. Теперь она стояла перед зеркалом почти нагая, на ней остались только шелковые панталоны и чулки.

Множество раз она смотрела на себя в зеркало, прежде чем лечь спать, но сегодня вечером она казалась себе какой-то новой. Незнакомка с темными миндалевидными глазами, необузданная и чувственная — такой она видела себя в зеркале впервые. Большие темные соски выглядывали из-под прядей блестящих волос. Она вздохнула. Временами она завидовала светлым кудряшкам Софи, которые с легкостью можно было уложить в модную высокую прическу. У Памелы были тяжелые и непослушные волосы, совсем не подходящие для такой прически. Одной рукой она собрала волосы сзади на затылке, тем самым невольно подставив обнаженную грудь загадочному лунному свету.

Вдруг за ее спиной послышался приглушенный стон, и она поняла, что не одна в своей спальне.

Глава 23

Сердце Памелы учащенно забилось, когда она увидела появившееся в зеркале отражение одетого во все черное мужчины, стоявшего позади нее. Вот он появился за ее спиной и в следующую секунду уже стоял рядом с ней!

Их взгляды встретились в зеркале, и хищный стальной блеск его глаз напомнил ей, насколько он может быть опасным. Особенно для ее изнывающего от любви сердца.

Когда его взгляд скользнул ниже, остатки девичьей застенчивости заставили ее поднять руки, чтобы прикрыть грудь. Одно ловкое движение — и его большие теплые руки уже лежали под ее руками на упругих белоснежных полушариях груди, сжимая их нежно и в то же время властно.

— В соседней комнате спит моя сестра, — прошептала Памела, пока он ласкал ее соски.

Он медленно провел губами по ее изящной шее и хрипло проговорил:

— Я же вор и умею не шуметь.

Как выяснилось, разбудить Софи рисковала именно Памела. Не получив ее в качестве основного блюда на ужин, Коннор не колеблясь превратил ее в свой личный десерт. Вскоре она уже стонала и извивалась всем телом под умелыми ласками его губ и языка, чуть не до крови кусая губы, чтобы не закричать в экстазе.

Когда он перевернул ее и стал сильными ритмичными толчками входить в нее сзади, ему пришлось зажимать ей рот рукой, чтобы хоть как-то приглушить ее крики наслаждения.

Когда они наконец упали на постель и занялись медленной и нежной любовью, словно у них в запасе была не ночь, а целая вечность, ему не оставалось ничего другого, кроме как закрывать ее рот долгими поцелуями. Сам он достиг пика наслаждения без единого звука, содрогаясь всем телом.

Чуть позже Коннор откинулся на спину и закрыл рукой глаза. Его грудь блестела от пота и высоко вздымалась.

— Теперь я точно знаю, кто пытается меня убить, — выдохнул он.

— Кто? — встрепенулась Памела.

— Ты. Потому что ты самая ненасытная женщина, которая не хочет успокоиться, пока не выжмет из меня последние капли жизни и энергии, оставив от меня, одну пустую оболочку.

— Это наша новая военная стратегия против шотландцев, — озорно улыбнулась она. — Гораздо более эффективная, чем зонтик.

Опершись на локоть, она принялась медленно водить пальцами по его влажной волосатой груди.

— Знаешь, не надо все-таки шутить на эту тему. Возможно, кто-то и впрямь хочет убить тебя.

— Значит, ты считаешь, что я должен отказаться от приглашения Криспина пострелять из лука?

Ее глаза расширились от ужаса, но она тут же поняла, что он обманывает ее, и весьма ощутимо ущипнула его в наказание.

Он поморщился. — Вчера утром за завтраком я услышал кое-что интересное. Похоже, покойный муж леди Астрид сгорел в собственной постели.

— Так же, как и моя мать, — выдохнула Памела.

— Астрид винит во всем бутылку бренди и непогашенную сигару, но так ли это?

— О нет! — в ужасе прошептала она, прижимая ладонь ко рту.

— Что с тобой?

— Разве ты не помнишь? В самый первый вечер, когда мы познакомились с Криспином, я попыталась спровоцировать его на то, чтобы он выдал какие-нибудь факты о смерти моей матери, и упомянула заядлых пьяниц, которые оставляют непотушенными сигары и сгорают заживо в своих постелях. Тогда в его глазах я заметила что-то такое, что приняла за чувство вины, но ведь это могла быть боль из-за гибели отца. — Она покачала головой, чувствуя одновременно смятение и испуг. — Он, должно быть, решил, что я все знаю о гибели его отца и намеренно говорю с ним так жестоко.

— Но это не доказывает его непричастности к смерти твоей матери, — возразил Коннор. — Подобные трагедии могут сказаться на детской психике и нанести ей непоправимый вред.

Вспомнив, свидетелем, каких трагических событий пришлось стать самому Коннору в его пятнадцать лет, Памела с нежностью и состраданием прижалась щекой к его груди.

— Пока мы не найдем убийцу моей матери, ты не сможешь быть в полной безопасности, — прошептала она. — Что, если они так и не обнаружат себя до самой свадьбы?

— Объявление о нашей помолвке, которая состоится на балу, может вынудить их к активным действиям.

Потому что моя женитьба может привести к появлению наследника.

Памела покраснела. Удивительное дело — после всех греховных наслаждений, которые она познала в объятиях Коннора, она еще сохранила способность краснеть!

— Именно об этом говорил Криспин за обедом в первый же день знакомства. Он сказал, что ты должен постараться как можно скорее зачать своего ребенка на тот случай, если с тобой произойдет какой-нибудь несчастный случай.

Приподняв ее подбородок, он заглянул ей в глаза.

— Ну, в таком случае он прав — это действительно мой первейший долг.

Неожиданно обхватив Памелу, он прижал ее к себе, красноречиво показывая, что он во всех отношениях готов к выполнению долга.

— Ты же сказал, что от тебя осталась лишь пустая оболочка, — ахнула она.

Он печально покачал головой.

— Боюсь, твой долг перед страной и королем тоже не выполнен. Если ты хочешь одержать победу над шотландцами, ты должна немедленно вернуться на поле брани.

Памела ласково провела пальцами по его напряженному пенису и лукаво спросила:

— Как же я смогу победить врага, у которого есть такое страшное оружие?

Он выгнулся навстречу ее ласкающей руке и едва слышно застонал от нарастающего возбуждения.

— Вы, англичане, всегда были очень изобретательны. Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

— О, похоже, я уже придумала, — озорно улыбнулась Памела и стала медленно скользить по его телу вниз, целуя грудь, а потом живот теплыми бархатными губами.

Она опускалась все ниже и ниже, пока у него не осталось иного выбора, кроме безоговорочной капитуляции.

Глава 24

Предстоящий бал в доме герцога Уоррика очень быстро стал самым важным событием светской жизни. Многим хотелось получить на него приглашение и хоть краем глаза увидеть аристократа-затворника, о котором столько лет ходили самые невероятные слухи. Некоторые готовы были поклясться, что серьезная болезнь превратила его в слабоумного горбуна. Другие утверждали, что он лишь симулировал свою немощность, чтобы вызвать жалость к себе. Были и такие, кто считал, что его молодая жена никогда не убегала от него, а герцог просто задушил ее в порыве ярости и похоронил в укромном уголке своего обширного поместья. Были даже такие, кто шепотом заявлял, что все эти годы герцог удерживал жену и сына под домашним арестом, чтобы они не смогли сбежать от него.

Хотя сам факт возвращения его сына положил конец некоторым сплетням, на их месте тут же возникали новые слухи. Те, кому не повезло получить приглашение на званый вечер лорда Ньютона, с жадностью впитывали все разговоры об этом светском рауте. Общее мнение было таково, что наследник герцога оказался весьма приятным молодым человеком с отличной фигурой, который, безусловно, мог представлять интерес для женщин и вызывать зависть у мужчин. Его бархатный баритон и мелодичный шотландский акцент произвели самое благоприятное впечатление. Отныне во всех домах Берне стал самым востребованным поэтом.

При этом некоторые серьезно сомневались в том, что он собирается обручиться с дочерью актрисы. Когда кто-то рассказал о том, что они поссорились в присутствии всех гостей на званом вечере у лорда Ньютона, некоторые молодые незамужние дамы и их матери пришли в восторг. Может, есть еще надежда, что наследник герцога одумается и подберет себе другую, более подходящую невесту. Когда подошло время бала, лондонское высшее общество было до крайности взбудоражено.

Памела тоже очень волновалась. Утром доставили последнюю часть ее приданого, и теперь она могла выбирать бальный наряд из огромного количества самой разной одежды. С помощью Софи она, наконец, остановила свой выбор на платье с высокой талией из воздушной французской кисеи на атласном чехле темно-красного цвета, украшенном по подолу тремя оборками. Пышные рукава подчеркивали красоту плеч и шеи. Вырез каре лишь приоткрывал ложбинку меж белоснежных грудей.

Софи превзошла саму себя, укладывая тяжелые волосы сестры в замысловатые локоны модной французской прически с несколькими жемчужными гребнями на макушке.

Памела выглядела как самая настоящая леди, но у входа в бальный зал ее парализовал страх. Руки в шелковых перчатках буквально заледенели, атласные туфельки, словно приросли к паркетному полу. Она никогда не видела, чтобы ее мать испытывала страх перед выходом на сцену, но много раз слышала ужасные рассказы о том, как других актеров страх вгонял в ступор.

Ей предстояло выйти «к публике», увидеть огромное множество гостей, и перед глазами поплыли черные точки… Нет, она не создана для сцены. Лучше всего она чувствовала себя за кулисами, где могла аплодировать актерам вдали от рампы.

Но вот среди гостей она увидела возвышавшегося над всеми Коннора. Если бы сейчас его увидел портной, ему бы стало плохо. Вместо элегантного вечернего костюма на нем был шотландский шерстяной килт и плед через левое плечо. Некоторые из приглашенных дам, бросали из-под веера любопытные взгляды на его голые колени, размышляя о том, что скрывается под складками килта. Традиционный шотландский наряд сидел на нем так красиво, что уже на следующее утро многие лондонские щеголи спешно вызвали к себе портных, чтобы заказать себе килты и клетчатые чулки.

Коннор, казалось, не замечал всеобщего внимания и искал глазами только ее, Памелу. Когда их взгляды встретились, на его лице появилась озорная улыбка. Всего несколько часов назад они занимались любовью в ее спальне.

При виде этой улыбки Памела начала понемногу приходить в себя. Руки потеплели, ноги стали свободно двигаться, и она пошла к Коннору.

Путь ей поспешно преградил лакей.

— Постойте, мисс! Так не положено. Вы должны позволить мне объявить ваше имя гостям.

Это был тот самый лакей, который в самый первый день никак не хотел пускать ее к герцогу.

— Не волнуйся, Питер, — улыбнулась она ему. — Я сама знаю, кто я такая.

Обойдя лакея, Памела направилась к Коннору через толпу гостей, высоко подняв подбородок и кокетливо улыбаясь. Она точно знала, кто она такая. Она — женщина Коннора.

Когда она дошла до него, он уже не улыбался и неодобрительно смотрел на вырез ее платья. Озадаченная его поведением, она тоже посмотрела на свой вырез и не нашла ничего предосудительного.

— На тебе нет никаких украшений, — сказал он, наконец.

Она невольно коснулась обнаженной шеи.

— Знаю, это выглядит странно, но мне не хотелось портить мое чудесное платье фальшивым жемчужным ожерельем.

— Не извиняйся, детка. Это моя вина. Я должен был заранее позаботиться об услугах ювелира.

Он незаметно оглядел гостей. В его глазах зажегся алчный огонек, когда он увидел сверкающее бриллиантовое колье на шее седовласой дамы.

— Хочешь, я украду для тебя какое-нибудь украшение?

Памела чуть хрипло рассмеялась, и в ее сторону тут же обратились любопытные взгляды.

— Судя по тому, как эти женщины смотрят на тебя, вы могли бы произвести обмен или договориться как-то иначе…

— Нет уж, спасибо, — решительно оборвал ее Коннор. — У меня есть идея получше.

Улыбка застыла на губах Памелы, когда он снял с себя материнский медальон на тонкой золотой цепочке и надел его ей на шею. Медальон еще хранил тепло своего хозяина. Дрожащими пальцами она прикоснулась к его гладкой поверхности. Она хорошо понимала, что этот медальон никогда не покидал своего хозяина с той самой трагической ночи, когда мать Коннора дала его ему, чтобы сын не забывал о своих предках.

— Как только мы поженимся, — прошептал он ей на ухо, — я осыплю тебя бриллиантами, рубинами и жемчугом. Ты будешь надевать свои драгоценности для меня, и тогда другой одежды тебе не потребуется…

Она прижала руку к медальону и убежденно проговорила:

— Ты можешь купить мне все эти побрякушки, если тебе этого так хочется, но этот медальон всегда будет значить для меня гораздо больше любого сокровища.

И в это мгновение струнный квартет заиграл чудесный венский вальс. Обрадовавшись законной возможности вновь оказаться в объятиях Коннора, Памела счастливо улыбнулась ему:

— Не хотите ли потанцевать, милорд?

— Разумеется, нет, миледи, — с нежностью улыбнулся ей Коннор.

— Они отличная пара, не так ли? — заметил Криспин, выходя вместе с матерью в портретную галерею, граничащую с бальным залом.

Она снова была одета во все белое, словно невеста. Или призрак.

— Да, ты прав, — согласилась она на удивление любезным тоном.

Коннор стоял немного позади Памелы, и Криспин видел, как он нежно гладил ее плечи, потом склонился и что-то прошептал на ухо.

— А что ты сделала с тем объявлением, которое я нашел? — спросил он у матери.

В ответ она пожала плечами.

— Ничего особенного. Просто навела кое-какие справки.

— И что тебе удалось выяснить?

— Всему свое время, сынок. Всему свое время, — улыбнулась леди Астрид.

Чувствуя раздражение от ее мелких интриг, Криспин покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

Она остановила его, слегка коснувшись руки.

— Не забывай, мой милый мальчик, что все это я делаю и делала только для тебя. Все!

Последнее слово было сказано с такой многозначительностью, что Криспин застыл на месте, глядя в пугающе спокойные синие глаза матери.

— Именно этого я всегда боялся, — пробормотал он.

Прижав ухо к стене, Софи застонала от отчаяния, услышав отдаленные звуки венского вальса. Она закрыла глаза и представила себя вальсирующей в объятиях Криспина по всему залитому светом залу, в то время как все остальные с восхищением смотрят на них.

Потом она бросилась на кушетку. Для очередного ночного визита Криспина так и не представилось ни малейшей возможности. Всю прошлую неделю Памела вообще практически не выходила из дома. И каждую ночь, когда во всем доме гасили свет, из ее спальни доносились недвусмысленные звуки и приглушенные стоны. Наверное, она была уверена в том, что сестра уже крепко спит и ничего не слышит.

Софи поднялась с кушетки и принялась ходить из угла в угол. Памела обещала ей, что, как только они с Коннором благополучно поженятся, она расскажет герцогу и всем окружающим, что Софи ее сестра, а вовсе не горничная. Она улыбнулась, представив ошеломленное лицо Криспина, когда тот узнает, что она не служанка, а… сестра маркизы!

Ее взгляд упал на платья, все еще сваленные беспорядочной грудой на кровати. Ей совсем не хотелось гладить их, поэтому она решила пока просто развесить их в гардеробной.

Чувствуя себя немного Золушкой после отъезда ее сестер на королевский бал, она стала убирать платья, но тут обратила внимание на блестящий корсет, украшенный жемчугом. Элегантное вечернее платье с высокой талией было сшито из шелка яркого василькового цвета, который идеально подходил к цвету ее глаз. Не в силах противостоять соблазну, Софи приложила платье к себе и стала вальсировать возле большого овального зеркала, восхищаясь собственным отражением. Такое платье, решила Софи, Памеле бы совсем не подошло, а вот для нее это был отличный наряд. Вот только лиф пришлось бы немного набить ватой.

Напевая мотив доносившегося из зала вальса, она танцевала перед зеркалом. Потом остановилась. На ее губах мелькнула озорная улыбка.

— Она ведь брала мои платья, не так ли? — спросила Софи у собственного отражения. — Так почему же мне нельзя сделать то же самое?

Чтобы не передумать от страха, она тут же ушла в туалетную комнату и вытащила из шкафа один из своих потрепанных дорожных чемоданов, который был набит старым театральным реквизитом, включая и фальшивый пистолет, с помощью которого Памела взяла Коннора в плен. Ей не понадобилось много времени, чтобы найти именно то, что ей было необходимо для дополнения наряда.

— Как это ты не умеешь танцевать? — недоуменно переспросила Памела Коннора. — Я не понимаю. Мне еще никогда не доводилось видеть такого легкого на подъем и грациозного мужчину. У тебя даже походка танцующая. И в чувстве ритма тебе не откажешь.

Она слегка покраснела, вспомнив его ритмичные любовные ласки.

— Когда я был подростком, мама пыталась научить меня танцевать, но у меня плохо получалось.

— Любой, кто умеет фехтовать и декламировать стихи, способен научиться танцевать! — возразила Памела.

В ответ он лишь пожал плечами, считая совершенно нелогичным ее высказывание.

— Почему же ты не сказал об этом герцогу? Он бы нанял тебе учителя танцев.

— Я чуть не убил учителя фехтования. Представляешь, что бы я мог сделать с учителем танцев?

Коннор скользнул за мраморную колонну в надежде избежать дальнейших разговоров о танцах, но тут же столкнулся с Криспином.

— Мне нужно поговорить с тобой, кузен, — мрачно проговорил тот и осторожно посмотрел в сторону портретной галереи. Там никого не было.

— И чего ты хочешь от меня на этот раз? — сердито спросил Коннор. — Дуэль на словах или на шпагах? Боюсь, на этот раз у меня не найдется томика стихов Бернса. Но шпаги найдутся, если гостям захочется посмотреть, как я снесу твою глупую голову.

— Мне нужно всего лишь несколько минут, прошу тебя, — нетерпеливо перебил его Криспин, но в этот момент по залу пронесся общий вздох.

Все трое повернулись и увидели золотоволосую богиню, одетую во все синее. Венецианская полумаска добавляла ей прелестной загадочности.

Лакей прокашлялся и объявил:

— Графиня д'Арби!

Глава 25

— Похоже, кто-то пытается переиграть тебя, — пробормотал Коннор, пряча усмешку.

Янтарные глаза Памелы сузились до опасных щелок.

— Этот кто-то пытается переиграть меня с самого дня рождения. Эта хитрая лиса надела мое новое платье!

Все вокруг глазели на загадочную красавицу, посмевшую явиться на бал в маскарадной полумаске, перешептываясь и показывая на нее пальцами.

У Криспина открылся рот от удивления, впрочем, как и у большинства мужчин, присутствовавших на балу. Казалось, он сразу забыл о срочности разговора с Коннором.

— Прошу прощения, — пробормотал Криспин, отходя от кузена и его невесты. Потом он словно лунатик направился к таинственной красавице в полумаске.

Памела хотела, было пойти вслед за ним, но Коннор придержал ее за локоть.

— В этом нет ничего страшного. Пусть твоя сестра позабавится.

Целая толпа восхищенных мужчин собралась в центре зала, чтобы поглазеть на вновь прибывшую красавицу. Прежде чем Криспин смог пробраться к ней, в толпе гостей уже поползли первые слухи.

Таинственная графиня — француженка, сирота, чьи родители были казнены на гильотине. Нет, она куртизанка и надеется стать любовницей маркиза. Вовсе нет, она французская шпионка и попытается соблазнить какого-нибудь старшего офицера, чтобы выведать секреты народного ополчения.

И ни один человек не сказал, что это, должно быть, обыкновенная служанка, нарядившаяся в платье хозяйки и притворяющаяся французской графиней.

Когда какой-то прыткий юнец попытался опередить Криспина, тот ловко подставил ему подножку, и юнец неуклюже свалился на паркетный пол.

— Прошу прощения за мою неловкость, — пробормотал Криспин, перешагивая через юнца, не замедлив шага.

Она его ждала и даже не вздрогнула, когда он властно схватил ее за локоть и тихо проговорил:

— Интересно, ваша хозяйка выгонит вас за этот безрассудный маскарад?

Она прикусила нижнюю губу, глядя на него скорее лукаво, чем встревожено.

— Нет, не выгонит, но может отшлепать.

— Неужели она бьет вас? — не поверил ей Криспин. С его точки зрения, было бы просто преступлением причинять вред такому роскошному телу.

— Нет, даже когда я этого заслуживаю, — со вздохом призналась она. — Но когда я уж очень расшалюсь, она отправляет меня спать без чая с печеньем.

Соблазнительные картинки, иллюстрирующие слова «очень расшалюсь», вихрем пронеслись перед мысленным взором Криспина. Он еще крепче сжал ее локоть и отвел подальше от любопытных глаз к занавешенному окну.

— Кто вы? — требовательно спросил он, поворачивая ее лицом к себе.

Теперь, когда они оказались наедине, она уже не была такой смелой. Когда он прижал ее к стене, перья на ее полумаске задрожали.

— Вы же знаете, кто я…

— Служанка мисс Дарби, — закончил за нее Криспин. — Тогда я принц-регент. Кто вы на самом деле?

— Меня зовут Софи, — прошептала она.

— Софи, — эхом повторил он и неожиданно прильнул к ее губам.

Она обхватила его голову, но не для того, чтобы оттолкнуть от себя, а наоборот, чтобы притянуть к себе еще ближе.

— Софи, — повторял он, целуя ее полуоткрытые губы, и это имя звучало для него самой чудесной музыкой на свете.

Криспин с трудом оторвался от ее губ, чувствуя, что внезапное возбуждение грозит выйти из-под контроля.

— Как вы меня узнали? — спросила она, глядя на него васильковыми глазами сквозь миндалевидные прорези полумаски. — Как вы поняли, что графиня — это я?

Несмотря на свои благие намерения, Криспин не мог оторваться от нее и гладил пальцами ее нежный подбородок.

— Я искал вас всю жизнь и узнал бы где угодно и когда угодно.

Охваченная внезапным смущением, которое показалось ему таким же обворожительным, как и предшествовавшая ему смелость, она опустила голову и тихо проговорила:

— Похоже, я недостаточно убедительна в роли графини.

— Наоборот! Вы неподражаемы! Будь мы в театре, я бы изо всех сил кричал вам «Браво!».

Она медленно подняла голову.

— Что вы сказали?

— Я сказал, будь мы сейчас в театре, я бы кричал «Браво!»… — Он внезапно умолк, с тревогой наблюдая за тем, как бледнеет ее лицо. — Что случилось? Что с вами?

— Вы! — ахнула она, делая шаг назад.

Он двинулся вслед за ней, озадаченный внезапной переменой в ее поведении. Незаметно для себя они оба вскоре оказались среди гостей бала. На них стали обращать внимание.

Софи ткнула в него дрожащим пальцем, и ему не понадобилось много времени, чтобы понять по ее разгневанному взгляду, что эта дрожь была вызвана не страхом, а негодованием.

— Я вас знаю! — звонко сказала она. — Вы один из тех подонков, которые в театре швыряли в меня гнилыми овощами!

С этими словами она сорвала с себя полумаску, открыв лицо ему и всем собравшимся гостям. У Криспина упало сердце — он, наконец, вспомнил, где видел это прекрасное лицо.

В компании таких же беспутных молодых людей, как и он сам, Криспин неоднократно терроризировал город по выходным. Обычно их хулиганские выходки ограничивались скандальной неуплатой за выпивку или сталкиванием зазевавшихся прохожих в конский навоз на мостовой. Но в одну злополучную пятницу, когда все они уже успели хорошо выпить, их компания зашла во второразрядный театр, располагавшийся на Друри-лейн.

Когда на сцену вышла Софи, он был просто очарован ее красотой. Но потом, когда она открыла свой прелестный ротик, первое впечатление было безвозвратно испорчено.

Ее монолог, произнесенный монотонным деревянным голосом, вызвал у публики взрыв смеха. В зале раздался нетерпеливый свист. Один из его приятелей неожиданно сунул ему в руку гнилой помидор, и Криспин не раздумывая, швырнул его на сцену. Ему стало не по себе, когда он увидел, как по прекрасному личику актрисы потек помидорный сок с кусочками гнилой мякоти. В это мгновение Софи посмотрела прямо на него. Она была смертельно бледна, а в глазах стоял упрек, совсем как сейчас.

— Вы бросили в меня помидор!

Он невольно поднял руки, словно защищаясь от ее гневной атаки.

— В тот вечер я был пьян, иначе я бы давно все вспомнил!

— Ну конечно, — презрительно фыркнула Софи, — вы же искали меня всю жизнь! Вы бы узнали меня всегда и везде! Вот только не в тот вечер, когда вы вместе со своими приятелями забросали меня гнильем и вынудили бежать из города.

Он покачал головой, не в силах отрицать очевидное.

— Вы должны признать, что действительно оказались плохой актрисой.

Она гневно ахнула.

— Но лучше быть плохой актрисой, чем отвратительным мужчиной!

С этими словами она схватила с подноса бокал шампанского и выплеснула его содержимое прямо в лицо Криспину. Потом развернулась и решительно вышла из зала, оставив после себя тихие возгласы удивления и приглушенный шепот.

— Любовная ссора, — пробормотал Криспин стоявшему рядом с ним гостю, вытирая лицо галстуком. Тот сочувственно и понимающе кивнул.

К тому времени, когда ему удалось окончательно протереть глаза, изысканная графиня д'Арби исчезла так же внезапно, как и появилась.

Когда музыканты заиграли еще один венский вальс, Коннор схватил Памелу за руку и потащил в середину зала. Уж если быть дураком в глазах всего лондонского общества, так теперь, держа в объятиях Памелу.

— Куда это мы идем? — встревожено спросила Памела. У Коннора был такой вид, словно он готовился к убийству.

— Сейчас мы с тобой будем танцевать, — сердито прорычал он, — но если я буду наступать тебе на ноги, то вини в этом только себя.

Он положил одну руку ей на талию, другой взял ее руку в перчатке и чуть притянул к себе. Когда он повел ее в танце, множество любопытствующих пар тоже начали вальсировать. На какое-то мгновение ей показалось, что они в постели. Их глаза были устремлены друг на друга, тела ритмично двигались в такт музыке.

Но тут он наступил ей на ногу!

— Ой! — вырвалось у нее.

— Только не говори, что я тебя не предупреждал, — мрачно проговорил Коннор и чуть не задел соседнюю вальсирующую пару.

Очень скоро стало ясно, что они представляют опасность не только для себя, но и для окружающих. Памела откровенно смеялась тому, каким плохим танцором оказался столь ловкий и грациозный в других делах горец.

Потом остановилась и сказала:

— Давай потанцуем потом, наедине, когда нам никто не будет мешать.

Ее многообещающие слова вызвали у него улыбку. Вместо того чтобы отпустить, он прижал ее к себе еще теснее. Памела была бы рада навсегда остаться в таком положении, но тут музыка смолкла, и все пары вокруг них стали расходиться.

В этот момент раздался звучный голос лакея с ноткой некоего триумфа:

— Его светлость герцог Уоррик!

Толпа гостей разом повернулась к входу, где появились два крепких молодых лакея. Они несли инвалидное кресло, в котором, подобно султану или какому-то древнему королю, восседал герцог.

— Вот уж кто пытается переиграть всех, — пробормотала Памела, бросая на Коннора настороженный взгляд.

Тот фыркнул в ответ.

— Удивляюсь, как это он не переодел лакеев ангелами, возвещающими его появление фанфарами.

Вместе с другими гостями они наблюдали, как лакеи несли его в кресле через весь зал и потом осторожно поставили кресло на пол. Следом за ними шли еще два лакея, слегка сгибаясь под тяжестью какого-то высокого предмета, задрапированного бархатом. Гости с любопытством вытягивали шеи, пытаясь увидеть герцога-затворника и разглядеть происходящее во всех подробностях.

На впалых щеках герцога горел румянец, его глаза от волнения сияли лихорадочным блеском. Волосы были аккуратно причесаны и волнами лежали на плечах. На висках серебрилась благородная седина. Несмотря на то, что он был прикован к креслу, его спина была абсолютно прямой. Роскошное одеяние удачно скрывало немощное тело.

Он окинул взглядом проницательных карих глаз толпу гостей, и Памела вдруг увидела в нем человека, который привык командовать везде, где бы он ни находился. Человека, который сумел завоевать сердце любимой женщины, но по собственной глупости разбил его.

— Большинству из вас хорошо известно, зачем вас сюда пригласили, — торжественно начал герцог.

Гости невольно притихли, и Памела не могла не удивиться звучности его голоса.

— После многих лет одиночества я, наконец, обрел сына и наследника.

Это заявление заставило некоторых гостей красноречиво посмотреть на Коннора. Раздались вежливые аплодисменты.

— И сейчас я хочу попросить его занять законное место рядом со мной.

Герцог сделал выразительный жест в сторону Коннора, при этом его рука сильно дрожала, что свидетельствовало о слабости, которую он так старательно пытался скрыть от всех. Памела чувствовала, как Коннор напрягся всем телом. Она знала, что сейчас ему больше всего хочется бежать отсюда. Но вместо этого он крепко сжал ее руку, давая понять, что не собирается проходить это тяжелое испытание в одиночку.

Толпа гостей с готовностью расступилась перед ними. Когда Коннор и Памела шли к герцогу, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, она увидела, что из портретной галереи на них смотрит леди Астрид. Ее глаза блестели столь же лихорадочно, как и глаза ее брата.

Памела нахмурилась — ей не понравилось злорадное выражение ее лица. Но теперь им с Коннором ничего не оставалось, кроме как идти к герцогу. Когда они подошли совсем близко, Коннор нехотя отпустил руку Памелы. Она сделала почтительный шаг назад и присела в грациозном реверансе. Коннор тоже поклонился, но герцог тут же схватил его за руку и заставил выпрямиться.

Памела снова оглянулась, чувствуя в зале какое-то движение. Ей показалось, что несколько новых гостей поспешно скользнули мимо лакея и как-то сразу растворились в толпе. Дурные предчувствия не оставляли ее. Памела снова повернулась к герцогу, мысленно молясь, чтобы его речь оказалась краткой. Тогда она успела бы предупредить Коннора о том, что здесь что-то неладно.

Продолжая держать Коннора за руку, герцог заставил его встать рядом с собой, лицом к собравшимся.

— С того дня как мой сын вернулся домой, в Уоррик-Парк, я старался придумать для него достойный подарок. Не стану хвалиться, но вам хорошо известно, что мое состояние настолько велико, что я мог бы положить у его ног многие сокровища мира. Однако, наблюдая за ним и его прелестной невестой в течение последних двух недель, я убедился в том, что мой сын гораздо мудрее, чем был я в его возрасте. Он уже понял, что такое настоящее сокровище.

Памела почувствовала, как к глазам подступили неожиданные слезы, когда герцог многозначительно кивнул в ее сторону. Тут, словно по сигналу, все четверо лакеев подошли к загадочному предмету под бархатной драпировкой.

— Прислушиваясь к своему сердцу, я пришел к решению подарить моему сыну то, что сделает честь не только ему, но будет памятью о его дорогой матери.

Герцог махнул рукой, и лакеи сняли бархатное покрывало. Вздох изумления прокатился по залу. На позолоченной подставке стоял огромный портрет красивой юной женщины. Ее волосы были подняты вверх и уложены изящными завитками. Выразительные серые глаза, пухлые губы, правильный прямой нос. Но особую выразительность и очарование ее лицу придавала ямочка на правой щеке. В глазах читалось некоторое упрямство. Очевидно, с этой женщиной нельзя было не считаться. Памела вздохнула, думая о ее цельной натуре, ее трагической жизни с герцогом и о том, что он слишком поздно оценил достоинства этой женщины.

Судя по слезам, стоявшим в глазах герцога, он, наверное, сейчас думал о том же.

Высвободив свою руку, Коннор шагнул к портрету словно загипнотизированный. В какой-то момент Памела готова была поклясться, что в его глазах тоже блеснули слезы.

— Это моя мать, — глухо произнес он.

Памела бросила на герцога нервный взгляд. Слова Коннора и то, как резко он побледнел, удивили ее.

— Ну конечно, дорогой, это твоя мать, — сказала она осторожно. — Именно поэтому герцог и выставил этот портрет на всеобщее обозрение.

— Нет, ты не понимаешь, — ответил он, едва шевеля губами. — Это действительно моя мать.

Пока она смотрела на него, пытаясь понять, не сошел ли он с ума, он повернулся к ней с горящими глазами. Она невольно отступила назад, но он, не обращая внимания на ее неподдельный испуг, одним движением сорвал с ее шеи медальон, подаренный ему матерью. Открыв медальон, он протянул его ей с мрачным выражением лица.

Памела посмотрела на находившуюся внутри медальона миниатюру. На ней была изображена женщина с простой прической и светящимся от счастья лицом. Сомнений быть не могло — это была та же женщина, что и на большом портрете, только старше, мудрее и… счастливее.

Памела подняла изумленные глаза на Коннора, не в силах поверить в реальность происходящего. Если он действительно сын этой женщины, значит, он настоящий сын герцога, его истинный наследник! Он на самом деле оказался тем, за кого хотел себя выдать! Он был аристократом по крови, а она… так и осталась незаконнорожденной дочерью актрисы.

Памела невольно попятилась. Она была здесь совсем чужой. Да, это она заварила всю эту кашу, но со своей ролью не могла справиться до конца. Ей суждено было всегда оставаться за кулисами, подальше от света рампы и жадных глаз публики.

Коннор озадаченно наблюдал за тем, как она пятилась от него.

Внезапно из галереи раздался пронзительный возглас леди Астрид:

— Немедленно арестуйте этого человека! Он самозванец!

Тут же к Памеле и Коннору бросились со всех сторон неизвестно откуда взявшиеся полицейские.

Глава 26

Герцог сидел в инвалидном кресле за огромным письменным столом в своем кабинете — судья, прокурор и присяжные в одном лице.

Даже констебль, которого Астрид вызвала, чтобы арестовать Коннора и Памелу, не посмел не считаться с его авторитетом, хотя, судя по неодобрительно поджатым тонким губам, ему это совсем не нравилось. Он стоял по стойке «смирно» у дверей, готовый вмешаться в ход событий, как только герцог подаст ему знак.

Все в крови и изрядно побитые, полицейские стояли в коридоре за дверями, разглядывая свои ушибы и считая уцелевшие зубы.

Коннор не сдался без боя. Особенно, после того как увидел, что полицейские заламывают Памеле руки и надевают на нее наручники. Понадобилось не меньше десятка полицейских, чтобы справиться с ним, и если бы один из них не догадался вовремя выхватить у него заряженный пистолет, кого-то непременно вынесли бы из зала ногами вперед.

Коннор и Памела сидели в широких кожаных креслах перед письменным столом герцога, словно пара непослушных детей в ожидании наказания.

Памела растирала запястья, мысленно благодаря герцога за то, что он настоял на том, чтобы с них сняли наручники. Впрочем, если судить по убийственным взглядам, которые Коннор то и дело бросал на констебля, это решение могло оказаться преждевременным.

Памела все еще не могла смотреть на Коннора. В ее сознании никак не укладывался тот факт, что ее разбойник с большой дороги и в самом деле оказался наследником герцогства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как такое могло случиться? Это было совершенно непостижимо. Чтобы чем-то занять дрожащие руки, она принялась расправлять складки на юбке. Ее элегантное платье было порвано и испачкано за то время, пока полиция на глазах у изумленной публики тащила ее из зала в кабинет.

Подперев рукой подбородок, герцог сурово взглянул на них и процедил сквозь зубы:

— Давайте все по порядку. Вы двое явились в Уоррик-Парк, чтобы обманным путем заполучить герцогский титул и мое состояние. Вы бесстыдно лгали, чтобы завоевать мое доверие и расположение, и хотели лишить моего племянника его законных прав.

— В общем, и целом так оно и есть, — согласился Коннор без тени раскаяния, откинувшись на спинку кресла и скрестив на груди могучие руки.

Герцог направил на него пронзительный взгляд.

— И теперь, когда вас поймали, так сказать, с поличным, вы вдруг волшебным образом обнаружили, что и вправду являетесь теми, кем все это время притворялись, то есть вы и есть Перси Эмброуз Бартоломью Реджинальд Сесил Смит, маркиз Эддивистл, будущий герцог Уоррик.

Коннор поморщился, словно от зубной боли.

— Ну, какой человек в здравом уме станет называть своего первенца именем Перси!

Герцог посуровел.

— Так звали моего отца. Да будет вам известно, это славное имя многие поколения существует в Северной Англии. Его носили многие аристократы, громившие шотландцев…

Тут он замолчал, заметив жесткое выражение лица Коннора. Тот выпрямился в кресле и сказал резко:

— Я не рад всему этому так же, как вы. Если женщина на портрете — моя мать, то вы… негодяй, разбивший ей сердце!

— Я никогда этого не отрицал, сынок, — перешел на шепот герцог.

— Не смейте называть меня сыном! У вас нет на это права!

— Ну, это мы еще посмотрим, — спокойно отреагировал герцог и, повернувшись к Памеле, продолжил бесстрастным голосом: — Мисс Дарби, кажется, вы имеете веское доказательство в пользу того, что ваш с Коннором арест и последующая казнь не состоятся. Что же это на сей раз? Письмо от самого короля, свидетельствующее о благородном происхождении этого молодого человека?

Памела сунула руку за корсет. Ей было нелегко сохранить медальон, когда ее схватили, но, она сумела зажать его в кулаке, помня о том, что сказала Коннору его мать, перед тем как подарить сыну медальон.

Медленно поднявшись, она подошла к столу. Герцог выжидающе протянул руку, но Памела не могла решиться отдать ему медальон, потому что после этого уже возврата не будет.

И все же она отдала герцогу медальон.

— Полагаю, это и есть то самое безусловное и безоговорочное доказательство того, что этот человек — ваш настоящий сын.

Потом она снова вернулась на место, не смея взглянуть на Коннора.

Руки герцога дрожали так сильно, что ему удалось открыть медальон только с третьего раза. Несколько минут он молча смотрел на миниатюру, выражение его лица при этом нисколько не изменилось. Но когда он поднял взгляд на Коннора, в его глазах сверкал злобный огонь.

— Где ты это взял?

— Мне дала его моя мать незадолго до смерти. Когда в нашей деревне была ярмарка, мой отец заказал этот портрет у одного бродячего художника.

— Значит, она не умерла по дороге в Шотландию? Коннор покачал головой:

— Нет, она умерла, когда мне было уже пятнадцать.

— Этого не может быть! Как это могло произойти? — недоверчиво спросил герцог.

— А я откуда знаю? — огрызнулся Коннор, невольно повышая голос. — Наверное, мой отец подобрал ее больную с ребенком. У него было доброе сердце, и он всегда помогал несчастным. Могу сказать только, что женщина на портрете — это моя мать и его жена.

— Она была моей женой! — взревел герцог, ударив по столу кулаком. — У него не было на нее никаких прав!

— Очевидно, и вы потеряли эти права, — сухо парировал Коннор.

Герцог молча отвернулся. Упавшие на лоб волосы скрыли его лицо.

— Значит, ты явился сюда, — глухо заговорил он после паузы, — чтобы выманить у старого дурака наследство, но, как выяснилось, ты и есть мой настоящий наследник.

— Да, так оно и было, — признался Коннор. Констебль не выдержал и шагнул вперед, держа шляпу в руке.

— Ваша светлость, вы уже достаточно натерпелись от этой парочки. Позвольте мне арестовать их, пока вы не примете решения относительно…

Герцог поднял руку, и констебль покорно прервался на полуслове. Плечи герцога затряслись, из горла доносились странные сдавленные звуки, словно у него начался очередной приступ удушающего кашля. Но когда герцог повернулся, наконец, лицом ко всем, Памела поняла, что он заходился от смеха, а не от кашля. По его впалым щекам текли слезы. С трудом, переведя дух, он ткнул пальцем в Коннора и, задыхаясь, произнес:

— Вот это да! Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что ты мой сын. Но как ты влип! Держу пари, ты и представить себе не мог, в какую семейку попадешь!

Если я твой отец, то Астрид твоя тетка, а Криспин самый настоящий…

— …кузен, — со стоном произнес Коннор, роняя голову на руки.

— Ваша светлость, — не выдержал констебль, — неужели вы поверили в это вранье?

Он вытащил из кармана объявление с изображением разбойника и поднес его герцогу.

— Как насчет этого документа? Он доказывает, что этот человек виновен в целом ряде преступлений!

Взяв протянутое ему объявление, герцог с любопытством взглянул на него.

— Этот так называемый документ ничего не доказывает. Есть, конечно, некоторое сходство, но на объявлении изображен мужчина в маске, так что это может быть кто угодно.

Решительно скомкав объявление, герцог швырнул его в камин.

— Но… но… — не сразу смог заговорить констебль, — а как же насчет этой женщины? Уж ее-то я просто обязан арестовать! Она самая настоящая мошенница!

При этих словах Коннор сразу напрягся и хотел, было встать с кресла, но герцог жестом приказал ему оставаться на месте, а потом поманил к себе Памелу.

Она нехотя встала, подошла к письменному столу, словно нерадивая школьница, и сложила перед собой руки.

— Что скажешь в свое оправдание, детка?

Она подняла голову, и смело посмотрела ему в глаза, как это было в самый первый день их появления в особняке.

— Мы были не совсем честны с вами, ваша светлость, — смело сказала она. — Но я явилась сюда не за вашим богатством, а чтобы найти убийцу моей матери. У меня есть веские основания полагать, что пожар, в котором погибла моя мать, не был случайным. Кто-то из вашего окружения совершил поджог, чтобы уничтожить письмо герцогини. Этот некто был заинтересован в том, чтобы настоящий наследник никогда не был найден.

Улыбка сползла с лица герцога, он не на шутку встревожился.

— Это я уговорила Коннора, то есть его светлость, помочь мне, взывая к его благородству, — сказала Памела.

— Она лжет! — вскочил на ноги Коннор. — Она призывала меня отомстить англичанам. Она ни в чем не виновата. Я пошел на это, желая отомстить и ради денег.

Герцог окинул девушку проницательным взглядом.

— Ну, предположим, что так. Вы, мисс Дарби, умная и находчивая девушка. Вы мне понравились, как только я вас увидел. Вы свободны.

— Но как же так, ваша светлость… — пробормотал покрасневший как рак, а потом побагровевший констебль.

Герцог вздохнул.

— Если этот человек действительно мой сын, а эта девушка содействовала его возвращению в родной дом, тогда какое же преступление она совершила? Она невиновна.

Констебль несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба, оказавшаяся на суше, но потом все-таки произнес:

— А как же ее клеветническое заявление о том, что кто-то убил ее мать?

— Полагаю, я сам сумею разобраться в этой истории. Доверьтесь мне. — Он многозначительно посмотрел на Памелу с Коннором и добавил: — Эта просьба относится ко всем присутствующим. Доверьтесь мне.

Констебль разочарованно махнул рукой.

— Впрочем, для вас, констебль, у меня есть одно поручение.

— К вашим услугам, ваша светлость, — мгновенно просиял тот, надеясь, что кого-то все-таки надо будет арестовать, а может, и повесить.

Ледяным голосом герцог произнес:

— Когда будете уходить, скажите дворецкому, чтобы он позвал ко мне мою сестру.

Астрид вошла в кабинет брата, стараясь выглядеть сочувствующей и скромной, в то время как душа ее злорадно ликовала. Брат сидел один за письменным столом, разглядывая какой-то предмет, с виду походивший на золотые карманные часы.

Она уселась в одно из кожаных кресел перед столом, надеясь услышать похвалы в свой адрес за сообразительность и предусмотрительность.

— Я видела, как полицейские уходили от нас. Надеюсь, они арестовали этих мошенников и увезли их в Ныогейтскую тюрьму, — начала она разговор.

Брат захлопнул часы и положил их в жилетный карман.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты называла моего сына мошенником, — сухо заметил он.

— Твоего сына? — По спине Астрид побежали мурашки, хотя в кабинете было достаточно тепло. — Ты имеешь в виду этого самозванца? Он тебе не сын! То объявление, которое я показала властям, доказывает, что он преступник. Неужели ты этого не понял? Неужели ты дал себя обмануть?

Герцог с жалостью взглянул на сестру.

— Я не из тех людей, кто позволяет себя обманывать, Астрид. Неужели ты думала, что сможешь убедить меня в том, что этот человек не мой сын? Не ее сын? Как только я взглянул на него, я сразу узнал ее глаза. Я сразу понял, что передо мной мой сын, и больше уже в этом не сомневался, даже когда в мой дом явился констебль, чтобы арестовать его за самозванство.

Астрид прикусила нижнюю губу, чтобы унять внезапную дрожь, да так сильно, что почувствовала на языке солоноватый вкус собственной крови.

— Я только хотела защитить тебя. Ты же знаешь, как я всегда заботилась о тебе, — сказала она, ненавидя себя в этот момент за свой жалобный скулящий голос.

— Да, ты всегда это делала, но в последние две недели я сделал потрясающее открытие. Если я не пью приготовленный тобой чай, то почти перестаю кашлять, да и сплю меньше, чем обычно. И теперь, когда перестал пить твой чай, я чувствую себя день ото дня все лучше и лучше.

Астрид ахнула от удивления, когда брат ухватился за край стола и медленно встал на ноги. Она схватилась за горло.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что тебе пора собирать вещи и уезжать из моего дома, — неожиданно мягко сказал герцог. — Не волнуйся, я позабочусь о том, чтобы ты жила в достатке. Я уже арендовал тебе дом и нанял прислугу. У тебя будет вполне приличная пожизненная рента.

— А как же мой сын? — прошипела она. — Ты и племянника собираешься выкинуть на улицу?

— Ну, это пусть решает мой сын. Если Перси… если Коннор захочет, чтобы он остался, так тому и быть.

— Как великодушно с твоей стороны, — с презрительной ухмылкой проговорила Астрид, глядя прямо в лицо брату. — Да ты ничем не отличаешься от отца! Ему тоже не терпелось поскорее сбыть меня с рук! Я всегда мешала ему, он меня просто не замечал! — С ее губ слетала слюна, на лбу выступил пот. — Он смотрел сквозь меня, словно я пустое место. Он выдал меня замуж за старого пьяницу, и мне приходилось каждую ночь терпеть его грубые ласки, пока ему не удалось сделать мне ребенка. Я написала отцу множество писем с просьбой позволить мне вернуться домой, но он не ответил ни на одно из них. Он никогда не любил меня. Он заботился только о тебе, о своем драгоценном наследнике!

— Ступай, Астрид. Иначе мне придется вызвать констебля и поручить ему, расследовать трагическую гибель Марианны Дарби.

Астрид вдруг почувствовала ледяное спокойствие.

— Ты еще пожалеешь, Арчи. Обещаю, ты пожалеешь о том, что выкинул меня из своей жизни. — С этими словами она развернулась и вышла, хлопнув дверью.

* * *

Памела сидела на краю постели и смотрела на спящую Софи. Судя по следам слез на ее прекрасных щечках и небрежно брошенному на стул смятому васильковому платью, ее маскарад закончился почти столь же плачевно, как фарс, затеянный самой Памелой.

Она погладила сестру по щеке. Как она расстроится, когда узнает, что пропустила скандал века! Долго теперь весь Лондон будет гудеть от самых невероятных слухов и сплетен о том, что случилось на балу у герцога Уоррика. В конце концов, не каждый день маркизов и их невест уводили с бала в кандалах!

Памела осторожно прикрыла одеялом плечи Софи. Пусть поспит. Скоро придется разбудить ее. Памела вернулась в свою спальню и крепко заперла окно на внутренний засов. Но забыть о Конноре, который подарил ей столько счастливых мгновений в этой комнате, в этой постели, оказалось не так просто.

Памела закрыла глаза, ощутив полоснувшую по сердцу боль. Можно закрыть окно и не гасить свет, но что делать с собственным сердцем? Невозможно стереть счастливые воспоминания, грозившие поколебать ее решимость.

Она подошла к окну. Ночь показалась ей темнее обычного. Луна светила тускло. Собственное отражение в оконном стекле смотрело на нее печальными глазами. Она прижалась лбом к холодному, стеклу и закрыла глаза, а по ее щекам катились горячие слезы. Неожиданно дверь в спальню резко отворилась. Прижав руку к сердцу, она повернулась и увидела в дверях разъяренного шотландца.

Глава 27

Если бы сейчас Коннор был одет во все черное и держал в руке пистолет, он выглядел бы точно также, как в ту ночь, в горах.

— Ты действительно думаешь, что запертое на засов окно удержит меня? — гневно спросил он.

Памела замерла на месте.

— Ты все равно скоро станешь хозяином этого дома, значит, можешь заходить в любую комнату.

Он сделал шаг вперед, и Памела невольно отшатнулась. Он остановился, удивленно глядя на нее.

— Ты что, думаешь, я собираюсь поднять на тебя руку?

Она не могла ему сказать, что больше всего боится того, что он положит ей руки на плечи. Ей было отлично известно, какими неотразимыми и убедительными могут быть его руки.

Уперев руки в бока, Коннор оглядел неприбранную комнату, обратив внимание на раскрытый дорожный чемодан на полу, потрепанный саквояж на кушетке и разбросанные по кровати платья и обувь. Наконец его взгляд остановился на Памеле. Она была в простом стареньком шерстяном халате с обтрепанными обшлагами и высоким, давно вышедшим из моды воротником.

Эта картина не улучшила его настроение.

— Я всегда знал, что этим все кончится, — сокрушенно покачал он головой. — Это очень характерно для англичан — бросить все и бежать при первых признаках серьезной битвы.

Памела вздернула подбородок.

— Я всегда знала, что шотландцы славятся нечестной игрой. Если ты не заметил, хочу сообщить тебе, что битва уже выиграна. Любимый сын герцога возвращен в лоно семьи. Теперь он может свободно занять свое место в обществе.

— Свободно? — насмешливо переспросил Коннор. — Я больше никогда не буду свободен. Остаток жизни я проведу за решеткой — в золотой клетке.

Не в силах совладать с собой, она подошла к нему ближе.

— Это не так, Коннор. Теперь ты будешь по-настоящему свободен. Сможешь путешествовать по миру, учиться, не бояться преследования. — Она наклонила голову и добавила уже тише: — Сможешь выбрать себе достойную невесту.

— Я уже выбрал.

Она подняла голову, и он увидел в ее глазах то, что заставило его в два прыжка оказаться рядом с ней. Схватив ее за плечи, он довольно грубо встряхнул ее.

— Черт побери, Памела! Я все тот же человек, которого ты до сих пор знала. Еще вчера мы лежали в одной постели, и я зажимал тебе рот, чтобы ты не разбудила весь дом, когда я…

— Нет, ты уже другой! — воскликнула она. — Ты уже не тот Коннор, которого я знала. Тот, прежний Коннор был разбойником и самозванцем — таким же, как я. А теперь ты маркиз и когда-нибудь станешь герцогом, а я, как и прежде, остаюсь незаконнорожденной дочерью актрисы. У тебя два отца, а у меня никогда не было ни одного.

Коннор отпустил ее и сделал шаг назад. Памела настороженно следила за ним, озадаченная таким его быстрым отступлением.

Сложив важно руки на груди, он сказал:

— Если ты считаешь, что недостаточно хороша, чтобы быть моей невестой, то будь моей… любовницей. К тому же ты уже успела доказать, что знаешь, как доставить мне удовольствие.

Памела ахнула от такого неожиданного выпада. Он недоуменно пожал плечами.

— К чему такое удивление? Незаконнорожденные дочери актрис часто согревают постели маркизов. Я буду обеспечивать тебя и Софи, куплю вам скромный домик, немного настоящих драгоценностей. Может, даже собачку, чтобы тебе было чем заняться, пока я сам буду заниматься своими делами… или своей женой… и не смогу навещать тебя.

Она гордо вздернула подбородок.

— И что я должна делать в обмен на привилегию быть твоей любовницей?

— Все, что я захочу и когда захочу.

— Прекрасно, — холодно кивнула она, — я принимаю твое предложение. Я не смогла стать твоей невестой, но мне ничто не мешает стать твоей любовницей.

Коннор выпрямился. Его лицо словно окаменело.

— Ничто не мешает? — переспросил он.

— Разумеется. Тебе нужно только сказать мне, как именно ты хочешь заниматься со мной любовью.

Она откинула назад волосы и рассмеялась низким грудным голосом.

— Не волнуйся, я знаю, как играть роль шлюхи. Я неоднократно видела, как это делает моя мать — и на сцене, и в жизни. Лечь на кровать и задрать юбки? Или перегнуться через спинку кресла?

— Прекрати! — прорычал Коннор.

— Ты хочешь сверху или сзади? — игриво улыбнулась она.

— Перестань, Памела!

— Я только хотела доставить тебе удовольствие.

— Если ты действительно хочешь доставить мне удовольствие, тогда прекрати нести всю эту чушь и выходи за меня замуж.

Ей было очень трудно не поддаться соблазну, согласиться с ним, и она отвернулась, чтобы он не видел ее слез.

— Боюсь, я не могу это сделать, милорд. У меня нет иного выбора, кроме как освободить вас от обещания жениться на мне, потому что оно было дано тогда, когда мы ничего не знали о вашем подлинном происхождении и вытекающих отсюда обязанностях продолжить аристократический род.

Теперь уже слезы из ее глаз лились потоком. Он коротко и обидно рассмеялся.

— Но ведь именно таким и был наш план с самого начала, разве нет? Ты собиралась расторгнуть нашу помолвку и разбить мне сердце. Уверен, в глазах общества я стану трагической фигурой и в женщинах, желающих утешить меня, недостатка не будет.

Эти слова больно ранили ей сердце, но она знала, что у нее нет права упрекать его, потому что это была правда.

— Но ты имеешь право получить вознаграждение, — сказал Коннор.

Она прерывисто вздохнула, заставила себя поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Оно мне не нужно.

Его глаза были холодными и далекими, как луна.

— Тебе, может, и не нужно, а Софи? Почему бы тебе, не взять его в качестве платы за услуги?

С этими словами Коннор повернулся и вышел из комнаты.

Памела упала на колени возле кушетки и горько зарыдала, уткнувшись лицом в подушки.

Она плакала уже довольно долго, когда вдруг почувствовала, что чья-то ласковая рука нежно гладит ее по голове. Она встрепенулась, думая, что это Коннор, но увидела сидевшую рядом Софи. Золотистые кудряшки прикрывали ее припухшие от сна глаза.

Софи коснулась рукой покрасневшей от слез щеки сестры и тихо спросила:

— Что с тобой, Памми? Я никогда не видела, чтобы ты так горько плакала, даже когда умерла мама.

— Я не могла себе этого позволить, — смутилась Памела. — Мне нужно было быть сильной… ради тебя.

— Ну, успокойся, дорогая, — проворковала Софи, снова ласково гладя сестру по голове. — Давай теперь я буду сильной ради тебя.

Сочувствие сестры вызвало у Памелы новый поток горьких слез, которые словно прорвали плотину ее долгого молчания. Она рассказала сестре о том, что произошло между ней и Коннором, и к тому времени, как слов больше не осталось, глаза ее опухли настолько, что больше походили на узенькие щелочки. Она чувствовала себя настолько изможденной, что не могла поднять голову с колен сестры.

— Так, давай посмотрим, все ли я правильно поняла, — пробормотала Софи, мягко гладя сестру по голове. — Пока Коннор был опасным преступником, и за него было обещано немалое вознаграждение, он мог в любой момент подвести себя и тебя под виселицу. Но тебя это не смущало, и ты готова была выйти за него замуж. Но теперь, когда он превратился в состоятельного аристократа, который может дать тебе все, о чем только можно мечтать, ты отшвыриваешь его от себя, как старый башмак.

Памела кивнула, потом отрицательно покачала головой, потом снова кивнула.

— И все это потому, что ты сама невероятно благородная и бескорыстная. И чтобы доказать это, ты готова отказаться от собственного счастья и сделать несчастным его.

Памела медленно подняла голову и посмотрела на сестру.

Софи сморщила свой хорошенький носик.

— Разве ты не понимаешь, Памела, что Коннор — это лучшее, что было в твоей жизни? Ради него ты должна стать эгоисткой и захотеть добиться того, чего хочешь для себя. И, судя по звукам, доносившимся до меня из-за дверей твоей спальни почти каждую ночь, могу сказать, что хочешь ты именно его, Коннора.

— Ну конечно, он мне нужен как воздух! Как сама жизнь! Но я не гожусь в герцогини.

— Памела, дураку ясно, что он тоже обожает тебя, и ему все равно, принцесса ты или простая молочница. И потом, — добавила она твердо, — если ты не выйдешь за него замуж, то это сделаю я. — На ее губах появилась мстительная улыбка. — Пусть это послужит уроком несчастному кузену Криспину.

Она встала, зевая и потягиваясь, словно маленькая грациозная кошечка, и отправилась в свою комнату.

— Если тебе удастся вернуть его сегодня в свою постель, постарайтесь не будить меня. Мне просто необходимо как следует выспаться.

Когда сестра ушла, Памела кое-как встала на ноги и внезапно почувствовала радость от того, что можно быть эгоистичной, жадной и думать только о себе и о том, чего ей хочется. Ей хотелось Коннора. Сейчас же, в собственной постели и навсегда, на всю жизнь…

Она стремительно пошла к дверям, но вдруг ахнула и остановилась, увидев свое отражение в зеркале.

В глубине души Коннор знал, что в бальном зале он будет не один. И все же он вошел туда и остановился перед портретом женщины, которую всегда знал как собственную мать.

Сидевший в инвалидном кресле герцог смотрел не на портрет. Он разглядывал миниатюру в медальоне.

— Как жаль, что я не знал ее такой, — тихо сказал он. — Она выглядит такой спокойной и умиротворенной, никакой тревоги и волнения в глазах.

— По поводу вашей супружеской верности, например?

Герцог захлопнул крышку медальона.

— Возможно, она даже заплатила старухе из Стратепи, чтобы та всем рассказывала о ее смерти. Она была очень умной женщиной. — Загадочная улыбка тронула губы герцога. — Слишком умной для меня. Она для себя решила, что ей нужно бесследно исчезнуть, чтобы иметь возможность спокойно начать новую жизнь под другим именем, с другой семьей, с другим мужем…

— Хорошим мужем, — уточнил Коннор. — Во втором браке она родила дочь, мою сестру Катриону.

— Значит, она была счастлива?

Коннор кивнул.

— Она постоянно улыбалась и все время что-то напевала.

— Я рад за нее. Я всегда хотел, чтобы она была счастлива, и очень жаль, что я оказался не тем человеком, который… сделал ее по-настоящему счастливой.

Герцог замолчал и задумался, теребя в пальцах медальон.

— Но знаешь, — продолжил он после паузы, — ведь когда-то она меня тоже любила.

— Конечно, любила, иначе вы бы не могли разбить ей сердце.

— Как она… умерла?

Коннор мгновенно вспомнил страшную сцену ее самоубийства и с трудом выдавил:

— Она бы назвала это достойной смертью.

Оба замолчали, глядя на портрет прелестной молодой женщины, которая сыграла решающую роль в их жизни — своим присутствием и своим отсутствием. Коннор первым нарушил молчание:

— Кажется, я достойный сын своего отца — Памела уходит от меня.

Герцог посмотрел на него с неподдельным испугом.

— Нет! Не отпускай ее от себя!

— Как я могу остановить ее? — отчаянно покачал головой Коннор. — Если бы мы были сейчас в Шотландии, я бы просто-напросто увез ее силой и заставил выйти за меня замуж под дулом пистолета. Потом приковал бы к постели до тех пор, пока она не смирилась бы со своей участью. Но что я могу сделать здесь, в вашей цивилизованной Англии? Запугать ее? Пригрозить судом за нарушение договора о помолвке?

Герцог ухватился руками за подлокотники кресла и медленно поднялся на ноги. Коннор с изумлением наблюдал, как он неуверенными шагами шел к нему. В его глазах блестели слезы. Наконец он приблизился настолько, что смог положить руку сыну на плечо.

— Не повторяй моих ошибок. Не позволяй гордыне встать на пути твоего счастья. Не надо запугивать ее или угрожать судом. Просто люби ее.

Памела сидела на пуфике перед туалетным столиком и усиленно пудрилась рисовой пудрой, недовольно разглядывая свое отражение в зеркале. Она никогда не умела красиво плакать, как это делала Софи, и теперь, после долгих рыданий, ее лицо покраснело и опухло.

Вот уже почти полчаса она пыталась привести себя в порядок, но у нее ничего не получалось. Что ж, если Коннор любит ее, то пусть любит всякой, и опухшей тоже.

Впрочем, если ей повезет, и он уже потушил свечи, то он просто не увидит ее в таком плачевном состоянии. Памела улыбнулась, представив себе его удивление, когда она неслышно проникнет в его спальню и скользнет к нему в постель. Вот только бы не застрелил от неожиданности.

Она уже вставала с пуфика, когда услышала знакомый скребущий звук со стороны наглухо запертого окна. Ее сердце радостно забилось. Ну конечно, этот упрямый горец не собирался сдаваться так легко. Тем более упрямой англичанке.

Она подлетела к окну, чтобы открыть его.

— Сейчас же залезай в комнату, пока тебя не заметил кто-нибудь из слуг. Разумеется, моя репутация и без того в опасности, после того как меня осрамили на весь Лондон и вывели из бального зала в наручниках, и все же…

Она отошла от окна, улыбаясь от предвкушения страстного примирения с Коннором, и тут в комнате появилась фигура в черном.

Когда Памела присмотрелась к возникшему перед ней человеку, улыбка моментально слетела с ее лица. Он был значительно ниже Коннора и коренастее. На нем была маска из мешковины с наспех сделанными неровными дырками для глаз. Он сделал шаг вперед и, прежде чем она успела закричать, закрыл ей рот рукой.

Коннор стоял под дверью спальни Памелы и с недоумением смотрел на хрустальную ручку. Повернув ее в который уже раз, он снова убедился в том, что не может открыть дверь. Хитрая упрямица на сей раз закрыла не только окно, но и дверь изнутри. Когда герцог советовал помириться с ней, он не думал, что Коннору придется стоять под запертой дверью и умолять ее открыть ему.

Тяжело вздохнув, он тихо позвал ее:

— Памела! Я знаю, ты меня слышишь. Открой немедленно.

В ответ тишина.

— Послушай, я знаю, ты вбила себе в голову, что недостойна меня. Но правда заключается в том, что я недостоин, даже чистить твои сапожки. Аристократическое происхождение не сделало меня настоящим аристократом. Можешь называть меня милордом, но я все тот же разбойник, укравший твои панталоны. Я никогда не буду, достоин такой женщины, как ты, но позволь мне быть рядом с тобой… Я постараюсь стать лучше. Я не такой, как мой отец, я люблю тебя, милая, и не хочу тебя потерять…

Коннор прислушался, но снова ни единого звука… Он никогда не думал, что Памела может быть такой бессердечной, и не на шутку рассердился.

— Черт побери, женщина! Я маркиз и буду когда-нибудь герцогом. Это мой дом, и я приказываю тебе немедленно открыть дверь и выйти за меня замуж!

Тут его терпение лопнуло, и он одним ударом ноги вышиб дверь.

Комната оказалась пустой. Коннор поначалу решил, что Памела уже уехала, но ее открытый чемодан оставался лежать на полу, а кровать была завалена одеждой и обувью. Он хотел, было постучаться в дверь смежной комнаты, чтобы потребовать объяснений у ее сестры, но тут дверь сама отворилась и на пороге возникла сердитая заспанная Софи.

— Послушайте, если вам двоим, не хочется спать, то это вовсе не означает, что всем остальным не нужно…

Она замолчала на полуслове, увидев в комнате одного Коннора.

— А где Памела? — озадаченно спросила она.

— Именно это я и хотел бы знать, — мрачно отозвался горец. — Дверь была заперта изнутри.

Софи в изумлении смотрела на него, и легкий ветерок шевелил ее волосы. Охваченный дурными предчувствиями, Коннор медленно повернулся к окну. Крепко запертое накануне на засов, теперь оно было распахнуто настежь.

Глава 28

Открыв глаза, Криспин увидел склонившуюся над ним, подобно небесному ангелу, Софи в полупрозрачном белом платье и понял, что видит сон. Улыбнувшись, он протянул к ней руки, готовый отправиться вслед за чудесным сновидением. Но внезапно чьи-то сильные руки выдернули его из постели и ощутимо ударили головой о стену. И тут перед глазами Криспина возникли расплывчатые очертания разгневанного лица кузена.

— Где она? — рявкнул он.

Криспин захлопал ресницами, силясь понять, каким образом такой чудесный сон мог в секунду превратиться в кошмар. Он еще не успел протрезветь после выпитого накануне шампанского. Когда Софи выбежала из зала, он с горя напился, потом доплелся до своей комнаты и уснул мертвецким сном, так и не успев раздеться.

Коннор снова встряхнул его.

— Где она?

Криспин недоуменно посмотрел на Софи и пробормотал:

— Да вот же она, рядом с тобой. Разве ты ее не видишь?

— Я спрашиваю, где Памела?

— Откуда мне знать, черт побери? Она же твоя невеста, а не моя!

Тут кошмар стал еще страшнее. От стены отделилась огромная фигура в длинной ночной рубашке и ночном колпаке с кисточкой, из-под которого во все стороны, подобно змеям на голове Медузы Горгоны, торчали рыжие косички. Во рту поблескивал золотой зуб.

— Оставьте нас наедине, дайте мне десять минут, и он все скажет! — прорычала фигура.

Софи сокрушенно вздохнула:

— Дайте сначала мне поговорить с ним.

Наклонившись к перепуганному Криспину, она заговорила, стараясь как можно отчетливее произносить каждое слово:

— Моя сестра Памела пропала. Может, ты знаешь, где она? Мы хотели спросить об этом твою мать, но она тоже куда-то исчезла.

— Значит, ты ее сестра, а не служанка? Я так и знал!

— Да, я ее сестра. Ты знаешь, где она? Или где твоя мать?

Потеряв терпение, Коннор снова с силой встряхнул его.

В этот момент в комнату вошел лакей с письмом для Коннора. Схватив сложенный вчетверо лист бумаги, он стал торопливо читать, а изумленный лакей пялился на странное сборище полуодетых людей. Когда камердинер Коннора весело подмигнул ему, лакей от испуга чуть не потерял сознание.

Заглянув в письмо через плечо Коннора, Софи сказала:

— Я знаю, это адрес театра «Краун» на Друри-лейн. Того самого, где погибла мама.

— Я тоже знаю этот адрес, — промямлил Криспин, понемногу приходя в себя. — Я возил туда маму, когда она хотела увидеть Марианну Дарби на сцене. Потом она несколько раз ездила туда одна, чтобы попить с ней чаю. Кажется, последний раз она была там как раз в день пожара.

Криспин замолчал. Остальные смотрели на него так, словно у него выросла вторая голова.

Прошло уже немало времени после пожара, но в воздухе все еще стоял запах гари. Крыша сгорела и провалилась, от театра остались лишь три стены и куча хлама под открытым небом. Коннор, Броуди и Софи приехали сюда в поисках Памелы.

Неожиданно слева они услышали чьи-то шаги. Коннор тут же повернулся на звук и достал пистолет. Из утреннего тумана, окутывавшего руины театра, возник Криспин. Увидев пистолет в руках Коннора, он поднял руки.

— Что ты здесь делаешь? — спросил горец, не опуская пистолета.

— Хочу вам помочь. Все-таки она моя мать. Может, мне удастся урезонить ее.

— Ты вооружен?

Криспин кивнул и показал рапиру и два дуэльных пистолета.

— Разве в овощной лавке не нашлось гнилых овощей? — фыркнула Софи.

Криспин повернулся к ней и сердито проговорил:

— Никак не можете простить мне ту проклятую репку?

— Это был помидор!

— Ладно, оставайся с нами, но делай то, что я скажу, — буркнул Коннор, опуская пистолет.

Криспин мрачно кивнул и пошел вслед за остальными.

Чем дальше они пробирались по сгоревшим руинам, тем тревожнее билось сердце Коннора. С того дня как погибли его родители, он никогда не испытывал страха за свою собственную жизнь. Но теперь на кону стояла драгоценная ставка — жизнь Памелы! Ею он дорожил куда больше, чем собственной.

Неожиданно Софи вскрикнула от испуга, потому что ей показалось, что она увидела призрак своей погибшей матери, и мужчины инстинктивно схватились за пистолеты.

На полусгоревшей сцене перед ними стояла… леди Астрид. Теперь она совсем не была похожа на светскую даму. Ее волосы были всклокочены, платье было порвано и испачкано.

— Леди Астрид? Где моя невеста?

По ее знаку из левой кулисы появился квадратный человек в маске из мешковины, толкая перед собой Памелу. Ее руки были связаны за спиной, во рту торчал кляп из мужского галстука. На щеке алела большая ссадина. В этот момент Коннор был готов пристрелить и леди Астрид, и ее приспешника, но он не мог рисковать жизнью стоявшей рядом с ними Памелы, в глазах которой он увидел не радость от появления спасителей, а смятение и отчаянную мольбу.

— Что ты наделала, мама? — в ужасе спросил Криспин.

— Я делаю то, что всегда, мой дорогой мальчик. Я защищаю твои интересы.

— Мои интересы или свои? Ты отлично знаешь, что мне плевать на герцогский титул и на наследство.

— Тогда ты такой же глупец, как твой отец, — криво усмехнулась она. — В нем не было ни капли амбиций, зато очень много бренди. Интересно, это помогло ему сгореть быстрее, когда я оставила дымящуюся сигару в его постели?

Софи побледнела, но Криспин и глазом не моргнул от такого признания. Должно быть, ему давно был известен этот страшный секрет матери. Еще в детстве ей удалось убедить его в том, что она сделала это ради него, поэтому вина за гибель отца лежит и на нем.

— Чего вы хотите за жизнь Памелы? — громко спросил Коннор.

— Предлагаю обмен, — холодно произнесла Астрид. — Ты же горец знаешь, что такое обмен. За ее жизнь я хочу получить твою!

— И каким же это образом? Вы собираетесь застрелить меня в присутствии стольких свидетелей, включая вашего собственного сына?

При этих словах Памела стала отчаянно биться в руках мужчины в маске. Она явно хотела что-то сказать Коннору, но ей мешал кляп. В этот момент из-за полуразвалившихся колонн появились два десятка английских солдат во главе с полковником Манро.

— Полагаю, ты помнишь полковника Манро, — ледяным тоном проговорила Астрид. — Насколько мне известно, во время вашей последней встречи тебе удалось произвести на него неизгладимое впечатление.

Коннор тут же вспомнил развалины замка Макфарланов, весенний, яркий луг, отважную Памелу и дерзкий разговор с полковником.

— Какая приятная встреча! — язвительно проговорил Манро.

— Не могу сказать, чтобы мне было очень приятно снова видеть вас, — процедил сквозь зубы Коннор.

— Полковник любезно согласился препроводить тебя в Шотландию, где ты будешь повешен за все свои преступления, — хищно улыбнулась Астрид.

В этот момент Броуди схватился за пистолет, и она поспешно продолжила:

— На твоем месте я бы не стала затевать перестрелку. Памела может пострадать от шальной пули.

Коннор понял, что никакой шальной пули не будет, просто ее подручный застрелит Памелу, воспользовавшись всеобщей суматохой.

Приняв единственно верное в этой ситуации решение, Коннор в последний раз посмотрел на любимую и улыбнулся ей так же, как это сделала перед смертью его мать.

Памела беззвучно билась в руках приспешника леди Астрид. Слезы текли по ее щекам. Всем своим видом она умоляла Коннора не делать того, что он задумал.

В следующую секунду он бросил пистолет и поднял руки. Солдаты тут же окружили его, заломили руки за спину и надели наручники. Когда они выводили Коннора из сгоревшего театра, он даже не обернулся.

Глава 29

Катриона Уэскотт со слезами на глазах смотрела на конверт, который лакей принес ей несколько минут назад. Позади нее на кровати мирно спали двое ее маленьких детей.

— Что с тобой, дорогая? — спросил Саймон, глядя на жену встревоженными зелеными глазами.

— Это письмо от моего брата, Коннора. Он жив!

Саймон знал, что она рассталась с братом больше пятнадцати лет назад. Вернувшись в Шотландию, она стала искать его, но все было тщетно. Его бывшие друзья предупредили ее, что если он сам не захочет, чтобы его нашли, то так оно и будет.

Дрожащими руками Катриона вскрыла печать и стала читать письмо.

«Мой милый котенок!

Не знаю, получишь ли ты это письмо, но все же надеюсь, что оно дойдет до тебя.

Меня скоро повесят за мои преступления, и перед смертью я хочу сказать тебе, что я не такой уж плохой человек. Любовь одной очень достойной женщины изменила меня к лучшему, хотя и на короткий срок.

Ты, наверное, очень удивишься, узнав, что я видел, какой красавицей ты стала, и мое сердце трепещет от счастья. Передай своему англичанину, что, если он будет плохо с тобой обращаться, я вернусь с того света, чтобы наказать его. Что же касается твоих чудесных малышей, то пусть они всегда помнят, что они не только Уэскотты, но и Кинкейды.

Когда меня повесят, тебе, возможно, станут рассказывать всякие небылицы про нашу маму… Так вот, знай, что она была самой настоящей леди во всех отношениях, и ты должна гордиться ею.

Да благословит тебя Господь!

Навеки твой любящий брат

Коннор».

Катриона подняла испуганные глаза на мужа.

— Саймон, его хотят повесить! Это его прощальное письмо! Надо что-то делать! Нельзя допустить, чтобы его повесили.

Когда его стали выводить из тюремной камеры, Коннор бросил взгляд на хорошо знакомый силуэт виселицы за зарешеченным окном. Он почему-то всегда — даже в минуты наивысшего счастья в объятиях Памелы — знал, что его жизнь закончится именно так.

Процедура ему тоже была хорошо знакома.

Он шел между двумя красномундирниками, и ароматный ветерок шевелил его волосы. Был чудесный солнечный день, какие редко бывают в Шотландии. По высокому синему небу плыли белоснежные облака, где-то далеко заливался радостной песенкой жаворонок, в воздухе стоял густой смолистый запах араукарий.

Коннор жадно вдыхал аромат, понимая, что это его последняя возможность насладиться им. Никогда уже ему не придется уловить дразнящий запах сирени от волос Памелы, почувствовать сладкий вкус ее губ…

Он даже не успел сказать ей, как сильно любит ее. Вернее, сказал, но не ей, а двери в ее спальню.

Солдаты с каменными лицами быстро подвели его к виселице. Взгляд Коннора упал на широкие деревянные ступени помоста, потом на замершего в ожидании казни огромного палача в безрукавке и маске. Коннор на миг закрыл глаза и снова услышал скрип веревки, на которой висел в ту страшную ночь его отец. В этот момент один из солдат грубо толкнул его вперед, и он стал медленно подниматься на помост.

Неожиданно до его слуха донесся веселый женский смех и оживленный мужской говор. Оглянувшись, он увидел, что весь луг вокруг виселицы заполняют хорошо одетые люди, пришедшие поглазеть на казнь. В руках они держали зонтики, корзинки с провизией для пикника, на женщинах красовались шляпки, закрывавшие их лица от солнца.

Коннор презрительно фыркнул. Для этих англичан нет лучшего зрелища и развлечения, чем казнь шотландца. Даже лошадиные скачки и охота на лис не могли сравниться с удовольствием созерцания предсмертной человеческой агонии.

Не веря своим глазам, Коннор наблюдал, как люди расстилали салфетки и доставали провизию. Потом он взглянул на балкон тюрьмы, зная, что полковник Манро будет рад видеть публику, собравшуюся посмотреть на организованный им фарс.

Солдаты подвели его к люку в помосте, а палач занял свое место у рычага. Его глаза злобно поблескивали сквозь прорези маски.

Коннору предложили надеть такую же маску, но он отказался. Став свидетелем гибели своих родителей, он не хотел прятаться от собственной смерти. Он хотел умереть так же, как жил, — с широко открытыми глазами, устремленными в небо, обещавшее ему окончательное освобождение от всего. Один из солдат накинул на его шею петлю, но тут в толпе возник какой-то шум.

Посмотрев в ту сторону, Коннор увидел, что через толпу к помосту отчаянно пробирается стройная женская фигурка в черном. На ней был плащ с большим капюшоном, прикрывавшим ее лицо, будто она уже была в глубоком трауре.

Она подбежала к солдатам, стоявшим внизу у помоста, и схватила одного из них за рукав мундира.

— Вы должны разрешить мне попрощаться с ним! — раздался ее истерический вопль. — Это мой брат! Я не видела его почти пятнадцать лет! — Она горько разрыдалась. — Прошу вас! Сжальтесь надо мной, позвольте попрощаться с братом!

Смущенный женскими слезами, молодой солдат не знал, как поступить, и начал отталкивать ее от себя. Тогда она опустилась перед ним на колени и обняла за бедра.

— Умоляю вас, сэр! Если в вас есть хоть капля христианского милосердия, позвольте мне в последний раз поцеловать своего брата!

Сердце Коннора рвалось на части при виде слез и унижений сестры. Он и не подозревал, что его письмо дошло до нее.

— Позвольте бедняжке попрощаться с братом! — донеслось из толпы зевак.

— Что тут такого? Пусть попрощается! — подхватили другие голоса.

Солдат вопросительно посмотрел на полковника Манро, и тот, опасаясь подорвать свою репутацию в случае бессердечного отказа, махнул рукой.

— Ладно, пусть прощается, только быстро! Кинкейд и так сегодня отнял у меня слишком много времени.

Толпа зевак почтительно смолкла, когда Катриона стала взбираться на помост, низко опустив голову. Коннору не хотелось, чтобы последним воспоминанием сестры о нем была виселица и петля на шее, но теперь уже он ничего не мог поделать.

Когда она горестно обняла его тонкими руками за талию, он вздрогнул, почувствовав знакомый запах сирени. Не может быть! Она чуть откинула свой капюшон и лукаво улыбнулась ему янтарными глазами.

— Привет, дорогой братец! — чуть хрипло сказала она. — Скучал без меня?

Глава 30

В эту секунду Коннор подумал, что его сердце просто остановится, избавив тем самым палача от необходимости исполнить свой долг. Он напрягся всем телом, пытаясь избавиться от наручников, чтобы обнять Памелу, хотя на самом деле ее следовало хорошенько отругать за такую безрассудную выходку.

Нагнувшись к ее уху, он лихорадочно прошептал:

— Ты спятила? Если Манро тебя узнает, повесит тотчас же, рядом со мной!

— Именно этого я и хочу, — прошептала она, едва касаясь мягкими губами его шеи. — Впрочем, сегодня тебя не повесят…

Она громко всхлипнула, играя на публику, и еще теснее прижалась к его груди.

Коннор чуть не расхохотался. Надо же! Стоя на краю могилы, он чувствовал несомненные признаки возбуждения от ее прикосновений. И тут она незаметно вложила ему в руку ключ от наручников, который успела украсть у смущенного солдата.

— И что мне с ним делать? — спросил Коннор, чувствуя в сердце проснувшуюся надежду.

— Ничего, ждать, — прошептала она. — Как насчет прощального братского поцелуя?

Коннор знал, что надо поцеловать «сестру» в щеку, но он так долго томился без Памелы, так долго мечтал о ней, что не мог упустить последнюю возможность слиться с ней в жарком любовном поцелуе.

Это был огромный риск, и все же он поцеловал ее в губы, и она ответила ему со всей страстью.

В толпе зевак раздались удивленные возгласы и свист. Один из солдат толкнул в бок своего соседа и усмехнулся:

— Должно быть, эти брат с сестрой были друг другу ближе, чем положено.

— Ну, хватит! — раздраженно закричал полковник Манро. — Вот почему англичане считают всех шотландцев дикарями и извращенцами.

Прежде чем в дело вмешались солдаты, Памела отстранилась от Коннора. Поправила капюшон и, медленно спустившись на землю, растворилась в толпе.

Если бы не металлический холод ключа, крепко зажатого в руке Коннора, он бы решил, что это была игра воображения.

— Давайте кончать с этим! — нетерпеливо закричал полковник. — Мой чай уже совсем остыл!

Солдаты вернулись на свои места по краям помоста, и палач положил руку на рычаг. Только теперь Коннор заметил у него знакомую татуировку в виде змеи. Надежда на спасение вспыхнула в его сердце с новой силой, и он едва сдержал победную улыбку.

Но тут в толпе раздались крики:

— Повесить негодяя!

— Повесить! Повесить!

Люди кричали так громко, что даже солдатам стало не по себе от этого звериного вопля.

Тут Коннор увидел, как один из зевак достал из корзинки спелый красный помидор и запустил его прямо в солдата, стоявшего рядом с приговоренным к казни. И в ту же минуту в солдат полетел град самых разных продуктов, от которых они безуспешно пытались увернуться.

Воспользовавшись удобным моментом, Коннор снял наручники, и в ту же секунду Броуди скинул маску палача и сунул ему в руку пистолет, сверкнув в улыбке своим золотым зубом.

Коннор в изумлении смотрел, как зеваки один за другим побросали зонтики, скинули шляпки и почти все оказались мужчинами. Потом из корзинок с провизией появились пистолеты, которые тут же были нацелены в английских солдат.

Коннор повернулся к балкону, чтобы расквитаться с полковником, но его там уже не было. Манро всегда был трусом, если рядом не было батальона солдат. Вот и на сей раз, он успел вскочить на лошадь и ускакать от греха подальше.

Броуди и Коннор спрыгнули с помоста, и солдаты не осмелились с ними связываться, понимая, что противник превосходит их числом и вооружением. Потом солдат отвели в домик привратника у ворот тюрьмы и заперли на ключ.

К Коннору со всех ног бросилась женщина, на ходу срывая с себя черный плащ. Ее лицо сияло счастьем.

Коннор подхватил ее на руки, крепко прижал к себе и закружил в радостном танце.

— Глупышка! — бормотал он. — Я всегда говорил, что в тебе больше отваги, чем здравого смысла, и ты это доказала.

Он поставил ее на ноги, и она прильнула к его груди.

— У нас не было выбора. Сюда уже едет герцог с помилованием от самого короля, но мы понимали, что он может опоздать. Надо было что-то делать!

— И ты решила сама организовать мое спасение, — улыбнулся Коннор.

— Ну, не совсем так…

Она отошла в сторону, и он увидел остальных участников этого действа. Сначала он узнал Криспина. По его щеке тек томатный сок.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он кузена.

— Я решил хоть как-то возместить ущерб, причиненный вам обоим моей матерью.

— Не надо больше беспокоиться о ней, — вмешалась в разговор Памела. — Как только герцогу стало известно о ее деяниях, он отправил ее в сумасшедший дом. Там у нее будет отдельная палата и личная сиделка. Герцог считает, что там ей будет лучше, чем в тюрьме.

— Кажется, ты попал под шальной помидор? — усмехнулась Софи, глядя на Криспина.

— Это вовсе не шальной, а очень даже прицельный помидор, — буркнул тот. — Или кто-то не умеет, как следует целиться.

— Очень даже умеет, — многозначительно сказала Софи.

— Значит, мы квиты? — просиял Криспин, вытирая остатки томатной мякоти.

— Ну, это мы еще посмотрим! У меня есть еще и другие претензии.

С этими словами она гордо повернулась к ним спиной и пошла, а Криспин побрел за ней следом. Памела вздохнула.

— Как ты думаешь, она когда-нибудь простит его?

— Не знаю, — улыбнулся Коннор. — Но на всякий случай надо его предупредить насчет зонтика.

В этот момент он заметил своих бывших товарищей, членов его клана. Все они явились сюда, чтобы спасти главу своего клана, замаскировавшись под простых обывателей.

Коннора до слез растрогала их верность и отвага. Потом он увидел стоявшую в стороне высокую женщину в модной розовой шляпке. Она, смущаясь, подошла к нему. Следом за ней шел высокий широкоплечий мужчина с золотистыми волосами.

Когда женщина подняла голову, и Коннор увидел ее лицо, у него перехватило дыхание. Он помнил ее веснушчатой девчушкой с копной соломенных волос. Теперь же она превратилась в очаровательную молодую женщину, мать двоих чудесных малышей.

— Котенок, это ты, — прошептал Коннор, дрожащей рукой касаясь ее щеки.

— Только тебе разрешалось так называть меня, помнишь? — сказала Катриона, глотая подступившие слезы. — Я думала, что сошла с ума, когда увидела тебя в Лондоне. Но когда я встретила Памелу и твоих друзей, они мне все рассказали…

Не в силах больше сдерживать свои чувства, она бросилась в объятия брата, и они какое-то время молча прижимались друг к другу, как в ту страшную ночь, когда потеряли родителей.

— Знаешь, нашего сына мы назвали Коннором, а дочь Франческой, — тихо сказала Катриона.

Франческа! Под этим именем они знали свою мать. Коннор повернулся, к Памеле и спросил:

— Если Катриона все это время была здесь, зачем ты притворилась моей сестрой?

— Я знала, что буду гораздо убедительнее в роли твоей сестры, чем сама Катриона.

— Но особенно убедительным был твой сестринский поцелуй!

— Ну, мне всегда хотелось иметь брата…

— А как насчет мужа? Ее лицо просияло.

— Было бы неплохо, а то наш первенец окажется незаконнорожденным.

— Наш первенец? — восторженно ахнул Коннор.

— Да, — потупилась она. — Твои старания поскорее зачать наследника увенчались успехом.

Он осторожно прижал ладонь к ее животу. Это было чудо!

— Если родится мальчик, то герцог, наверное, захочет, чтобы мы назвали его Перси…

— Тогда мне придется застрелить его.

Их радостное воркование было прервано презрительным вздохом.

— Что случилось, Броуди? — недовольно спросил Коннор.

Тот покачал головой, его лицо при этом выражало крайнее неодобрение.

— Коннор Кинкейд сдается на милость англичанки без единого выстрела, даже не пытаясь сражаться! Ай-ай-ай!

— О, он очень даже сражался, — заверила его Памела.

— Сражался, сражался, можешь не сомневаться, — кивнул Коннор. — Но даже самый отважный воин должен уметь принять поражение, если оно неизбежно.

И, не обращая внимания на Броуди, они с Памелой стали самозабвенно целоваться.

Эпилог

Когда Памела несла поднос с только что приготовленным горячим песочным печеньем на террасу, между ее ногами стремительно проскочил толстый рыжий котенок, и она чуть не упала. Пока она восстанавливала равновесие и тихо бормотала какие-то ругательства, кошка-мать посмотрела на нее обиженным взглядом, словно Памела намеренно пыталась раздавить ее котенка, и принялась лизать переднюю лапу.

Рыжий и еще четыре котенка все время путались под ногами. Из-за этого каждый подъем и спуск по лестнице превращались в настоящее испытание. Кошка-мать с удовольствием нежилась в последних, теплых лучах сентябрьского солнца, растянувшись на каменной стенке вокруг террасы.

Памела чувствовала себя непривычно неуклюжей. Казалось, ребенок в ее утробе рос так же быстро, как котята.

Подойдя к кованому столу, где Коннор заносил какие-то цифры в большую бухгалтерскую книгу, и протянув ему поднос, она с гордостью сказала:

— Посмотри, дорогой, я испекла тебе еще песочного печенья.

— О нет, только не это, — застонал Коннор. Решительно отодвинув в сторону бухгалтерскую книгу, она поставила на стол поднос.

— Думаю, это самая лучшая моя попытка.

— Не стану с этим спорить, — поспешно заверил ее Коннор, осторожно прикасаясь пальцем к горячей поверхности неказистого на вид печенья. — Послушай, дорогая, почему бы тебе, не попросить кухарку испечь это печенье? В конце концов, не зря же ее прислал нам из Лондона герцог.

— Разве у нее есть на это время? С тех пор, как она познакомилась с Броуди, я не могу их вытащить из постели.

Коннор обнял ее за талию, осторожно усадил к себе на колени и стал нежно целовать.

— Может, нам тоже последовать их примеру? — пробормотал он.

Памела обняла его, радостно улыбаясь. Коннор любил ее тело, когда оно было ему в новинку, но теперь, когда она носила его ребенка, он любил его еще больше. Памела знала, что у ее шотландца была просто ненасытная жажда обладания, и с наслаждением удовлетворяла его при малейшей возможности.

Она положила голову ему на плечо, чувствуя себя так же тепло и уютно, как кошка-мать.

Наконец-то сбылась ее мечта — она получила домик у моря. Кто мог знать, что у герцога еще есть имение на восточном побережье Шотландии? Большой каменный особняк возвышался на утесе, обращенном к Северному морю. Он был таким просторным, что они с Коннором иногда даже умудрялись заблудиться в нем.

Коннор довольно быстро и успешно вошел в роль хозяина поместья. Последние месяцы он занимался тем, что зазывал к себе шотландцев-арендаторов и учил их управляться с овцами. Его пример оказался таким заразительным, что ему последовали и другие местные помещики-англичане.

— Сегодня я получила письмо от Софи, — сказала Памела. — Она пишет, что приедет к нам на Рождество.

— А я сегодня получил письмо от Криспина, — улыбнулся Коннор. — Он тоже приедет к нам на Рождество.

— Не волнуйся, я ничего ей не скажу. Пусть это будет для нее сюрпризом. Боюсь, Криспин будет весьма расстроен тем, что Софи удалось уговорить герцога послать ее в Париж учиться актерскому мастерству, как только война будет окончена.

— Если она снова выйдет на сцену, — фыркнул Коннор, — расстроится не только Криспин. Возможно, будет решено возродить гильотину.

Памела принялась считать на пальцах количество предполагаемых гостей на Рождество:

— Софи, Криспин, Катриона, Саймон, их дети, члены твоего клана со своими семьями, герцог… Если все они явятся сюда на Рождество, то будет полный дом гостей!

Коннор осторожно приложил ладонь к ее большому животу.

— Если все пойдет как надо, то скоро в нашем доме появится еще один член семьи.

— Да, и мы назовем малыша Перси!

Коннор бросил на нее такой взгляд, что она обрадовалась тому, что в этот момент у него не было при себе заряженного пистолета.

Чтобы смягчить его недовольство, она нежно поцеловала его в щеку.

— Если родится мальчик, назовем его Дэвидом в честь твоего отчима, — сказала она, имея в виду человека, который подарил его матери любовь и новую семью.

— А если родится девочка, — продолжил Коннор, — назовем ее Марианной в честь твоей матери.

Радостно вздохнув, она прижалась к его щеке и устремила взгляд на неспокойное море.

— Милый, тебе не бывает иногда скучно? Тебе когда-нибудь хочется снова стать разбойником?

— Ты шутишь? С этими кровожадными котятами и твоим песочным печеньем каждый день приносит новые приключения. Скорее тебе должно быть скучно. Ведь ты привыкла к авантюрам вроде выманивания незаслуженного вознаграждения…

— Ну, сейчас, в данную минуту, мне действительно немного скучно, — призналась она, слегка покусывая мочку его уха. — Наверное, мне не хватает большого сильного разбойника, который унес бы меня в укромное место и сделал со мной все, что захочет.

— Тебе не придется просить меня дважды, детка, — улыбнулся Коннор и, мгновенно подхватив ее на руки, понес, словно пушинку через всю террасу, хотя ей казалось, что она уже весит не меньше небольшой коровы.

— Осторожнее! — воскликнула она, когда один котенок в очередной раз снова бросился Коннору под ноги.

Он перешагнул через него, не замедлив шага, радуясь, как и Памела, предстоящему им обоим большому приключению.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Реклама на сайте