«Лучший муж за большие деньги»

Мэри Джо Патни Лучший муж за большие деньги

Глава 1

Лондон, 1818.

Для Эммы Стоун это был ежегодный день грусти. Она вернулась к себе в комнату после изнурительного урока, где пыталась вбить манеры и математику в своих подопечных, и обнаружила ожидающее её письмо. Она сразу же отметила плотную, дорогую бумагу, печать Вонов и изящный почерк, которым было выведено: «Мисс Эмме Вон Стоун».

Вздохнув, она взяла письмо, но открыть его ещё была не готова. На самом деле в этом не было необходимости. В письме почерком секретаря герцогини Уоррингтон будет написано о приглашении на ежегодное собрание семейства Вонов в родовом поместье Харли по случаю Рождества. Две недели общения, смеха и веселья среди огромного количества Вонов разного возраста во главе с герцогом и герцогиней.

Она с ностальгией вспомнила счастливые дни, когда каждый год присутствовала на этих сборищах. Толпы младших кузенов, носившихся по всему дому и окрестностям поместья. Вонов постарше, с нежностью вспоминавших своё совместное прошлое. Ужины, от которых ломились столы. Свет свечей во время службы в часовне замка в Сочельник. Она почти почувствовала запах жареных каштанов…

С решимостью на лице она сломала печать и заглянула внутрь. Приглашение было точно такое, как и все предыдущие, хотя прошло более десяти лет с тех пор, как она в последний раз присутствовала на празднике. Десять долгих лет, как умерли её родители и оставили Эмму без средств.

Ее мать была троюродной сестрой герцога и каждый год привозила мужа и дочь в Харли на Рождество. Эмма задавалась вопросом, как долго ей ещё будут слать приглашения, прежде чем вычеркнуть её из списка. Даже если она, работая гувернанткой, смогла бы взять две недели отпуска, то не поехала бы в Харли. Она была слишком бедна, слишком ничтожна и больше не соответствовала этому позолоченному миру.

Было больно каждый год получать приглашение и знать, что не сможешь его принять. И станет ещё больнее, когда Уоррингтоны наконец перестанут её звать. Этот ежегодный ритуал был последней хрупкой связью с её счастливым детством.

Слишком взволнованная, Эмма схватила плащ, собираясь пройтись по лондонским улицам. В течение следующих нескольких часов она будет вспоминать прошлое – слабость, которую позволяла себе лишь один раз в год. К тому времени, когда она вернется в дом Гарфилдов, если повезет, она достаточно устанет, чтобы заснуть.

Мысленно возблагодарив то обстоятельство, что сегодня у нее половина дня свободна, Эмма вышла в сырой декабрьский день. Пока широкие шаги уносили её на восток вдоль Стренда[1], она думала о тех далеких золотых праздниках и задавалась вопросом, как–то там поживают её богатые родственники. Тихий молодой лорд Брендон, сын и наследник герцога, известный как Бренд, две его младшие сестры, ровесницы Эммы, и Сесилия, которая, как и Эмма, была дальней родственницей. Только в отличие от нее, Сесилия была богата и красива.

И, конечно, был Энтони Вон, лучший друг Бренда, тоже дальний кузен, который в один прекрасный день станет виконтом Верлэйном. На пять лет старше Эммы, Энтони был заводилой у младшего поколения. Чертовски красивым и иногда просто невыносимым, но таким очаровательным, что все его прощали. В последнее Рождество, которое Эмма проводила в Харли, стало очевидно, что он и Сесилия идеально подходят друг другу. Они были потрясающе красивой парой. Однажды Эмма натолкнулась на них, целующихся в углу. Она сконфуженно отступила, не замеченная молодыми влюбленными.

Она практически всегда была незаметной, поскольку была ни чем не примечательной и застенчивой. Её никогда это особенно не волновало. Имело значение лишь то, что она была частью семьи.

Эмма заглянула на Ковент–Гарденский рынок[2], чтобы купить себе букетик цветов, что было дорогой роскошью в это время года, которую она время от времени себе позволяла. Считать каждый пенни было губительно для души. Она любила цветы, и этот маленький букетик хризантем на несколько дней украсит её унылую комнату.

Она продолжила свой путь в восточном направлении в старый лондонский Сити, финансовый и торговый район. Наконец посмотрев на серое небо, она решила, что пришло время возвращаться. Хотя Эмма не особенно заботилась о своей безопасности во время прогулок, тем не менее она понимала, что не стоит рисковать быть застигнутой на улице после наступления темноты.

Поддавшись импульсу, она решила зайти в церковь на углу. Как и большинство приходских церквей Сити, она пострадала, когда жители переселились подальше от центра Лондона. Тем не менее церковь была красива и могла послужить отличным укрытием от холодного ветра.

Внутри она присела на несколько минут и помолилась за родителей. Они умерли от лихорадки, когда Эмма находилась в школе в Бате. За первым ужасным ударом последовал второй, когда она вернулась домой и обнаружила, что после выплаты всех долгов денег совсем не останется. Её приятный во всех отношениях отец унаследовал скромный доход и потратил из него каждый пенни, наряду с приданым жены, не оставив дочери ни дохода, ни приданого.

На следующий после похорон родителей день Эмме пришло письмо от вдовствующей герцогини Уоррингтон. В резких, официальных словах она предложила сироте дом в Харли. Даже в пятнадцать Эмма знала, что это означает: жизнь бедной родственницы, которой предоставили комнату и питание в обмен на разные услуги для герцогини и других членов семьи.

Если бы она была хорошенькой, то, возможно, и приняла бы предложение. Ведь в Харли бывало много всяких людей, и, может быть, нашелся бы мужчина, желающий жениться на привлекательной девушке без приданого.

Но Эмма была высокой, крупной и заурядной, с темными волосами и веснушками. Цвет её глаз постоянно менялся и никогда не сохранялся достаточно долго, чтобы однозначно назвать их серыми, зелеными или карими. Если бы она поехала в Харли, то провела бы свою жизнь – вероятно, десятилетия – как бесплатная прислуга. Само собой, её стали бы называть не иначе, как: «Бедняжка Эмма». Это в том случае, если бы её вообще замечали.

К счастью, был другой путь. Директриса школы, где она училась, предложила Эмме продолжить образование в обмен на помощь с младшими ученицами. За два года Эмма вполне сформировалась как учитель.

Ей очень нравилось преподавать, поэтому, когда директриса продала школу, Эмма стала гувернанткой. Обычно гувернантки были постарше, но это была единственная профессия, где невзрачность даже приветствовалась. Несколько лет она провела в семье преуспевающего доктора. Когда его дочери выросли и больше не нуждались в ней, она приняла новое предложение и переехала к Гарфилдам.

«Гарфилды…» Эмма вздохнула при мысли о них, поднялась на ноги и начала осматриваться в церкви. Здесь было много резьбы по дереву, а также несколько блестящих медных мемориальных досок.

Она была уже готова уйти, когда обнаружила гроб, стоящий в боковой часовне. Сосновый ящик выглядел очень уныло без присутствующих скорбящих, цветов и зажженных свечей. В самом углу, где перила соединялись со стеной, белела чистыми страницами открытая книга. Из любопытства она наклонилась ближе и увидела запись, в которой просили тех, кто помолится за душу усопшего, оставить свою фамилию и адрес.

Из ризницы появился встревоженный викарий и прошёл по проходу мимо неё. Нерешительно Эмма сказала:

– Извините, сэр. Кто был этот человек?

Священнослужитель остановился.

– Хотя Гарольд Гривз и был жителем этого прихода, он никогда не приходил на службу, поэтому я не очень много знаю о нём. Ему было шестьдесят шесть лет. По–моему, умер он от инфаркта. Похороны будут завтра.

– У него не было семьи?

– Видимо, нет, – раскланявшись с ней, викарий продолжил свой путь.

Эмма уставилась на пустую книгу скорби, где должны быть написаны соболезнования. Казалось невыносимо грустным то, что человек прожил шестьдесят шесть лет и не оставил после себя никого, кто горевал бы по нему.

На мгновение она задумалась, а кто оплачет её смерть. Затем, устыдившись жалости к самой себе, которую она лелеяла с тех пор, как получила приглашение в Харли, Эмма встала на колени около гроба и помолилась за душу Гарольда Гривза. Она представила его маленьким мальчиком. Поскольку никакой ребенок не выжил бы один, так как его нужно кормить, мыть и одевать, значит, был кто–то, кто тогда заботился о нем. В шестьдесят шесть лет, конечно, у него должны были быть какие–нибудь друзья. Ей хотелось верить, что отведенная ему жизнь была счастливой и полной удовольствий, а смерть – быстрой и легкой.

Постепенно на неё сошло умиротворение. Эмма надеялась, что мистер Гривз умирал легко. Слегка окоченев на холодном и жестком полу, она поднялась на ноги. Секунду поборовшись с собственными эгоистичными порывами, она положила букетик цветов на гроб. У нее будут другие цветы, а у Гарольда Гривза нет. Пусть душа его упокоится с миром.

Не желая оставлять страницы книги скорби пустыми, она взяла карандаш, лежащий на сгибе, и написала свое имя и адрес дома Гарфилдов. На минуту задумавшись, она также написала слова из двадцать второго псалма: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною…»

Закончив писать псалом, Эмма покинула церковь. Шла она быстро, поскольку было почти темно. Но чувство покоя оставалось с нею. Да, у нее не было комфортабельной жизни с мужем и семьёй, которую она ожидала пока росла, но она была жива и здорова и никогда не голодала.

На ходу подсчитывая, в чем ещё ей в жизни повезло, Эмма поспешила домой.

* * *

Спустя пять дней после того, как Эмма получила приглашение в Харли, её урок французского с двумя дочерьми Гарфилдов прервал лакей.

– Хозяйка хочет, чтобы вы спустились вниз, – сказал он лукаво. – У вас посетитель.

– У меня? Как странно, – задумавшись, кто бы это мог быть, Эмма встала. – Летти, Изабель, работайте над вашими переводами, пока я не вернусь.

Летти картинно закатила глаза, в то время, как её младшая сестра захихикала. Обе девочки были ужасными ученицами, интересующимися только платьями и бесконечно разглагольствующими о мужчинах, за которых они когда–нибудь выйдут замуж. Они были ленивы и к тому же испорчены своей матерью. Эмма надеялась, что со временем сможет внушить им хоть чуточку уважения к учебе, но в данном вопросе она не была оптимистична.

– Возможно, к мисс Стоун пришел джентльмен, – прошептала Изабель.

Летти фыркнула.

– К такой старой кошелке, как она? Едва ли.

Эмма не знала, предназначался этот обмен репликами для её ушей или нет, поэтому решила проигнорировать его. Однако, когда она стала спускаться вниз, щёки её горели.

Миссис Гарфилд сидела в гостиной напротив седого джентльмена. Когда он поднялся, она сказала с явным неодобрением:

– Мистер Эванс настаивает на конфиденциальном разговоре с вами о каком–то очень важном деле, – её глаза сузились. – Я не потерплю такого поведения в своем доме, мисс.

Мистер Эванс ужасно благовоспитанным голосом произнёс:

– Уверяю вас, миссис Гарфилд, что пришел к мисс Стоун по делам, сугубо профессиональным, – его тона вполне было достаточно, чтобы миссис Гарфилд вышла из себя и удалилась из комнаты. Затем он повернулся к Эмме.

– Сэр, мы встречались? – спросила Эмма, нахмурив брови. – Если да, то, боюсь, я забыла, при каких обстоятельствах.

Он улыбнулся и сразу показался ей более доброжелательным.

– Мы не знакомы, мисс Стоун. Я – поверенный и пришел, полагаю, с приятными для вас вестями. Пожалуйста, присядьте. Это займет какое–то время.

«Приятные вести?» Усаживаясь на диван, Эмма старалась вспомнить какого–нибудь престарелого родственника, который мог бы сделать её своей наследницей, но тщетно. У всех богатых Вонов были более близкие родственники, которым они могли оставить свои деньги.

Поверенный вновь занял свое место.

– Для начала, вы – та самая Эмма Стоун, которая пять дней назад вписала свое имя в книгу скорби мистера Гарольда Гривза в церкви Сент–Панкрас, что в Сити?

Пораженная, она ответила:

– Да. Я сожалею, я не хотела никого обидеть. Кто–то из его семьи оскорблён тем, что незнакомый человек помолился за мистера Гривза?

– Как раз наоборот. Мистер Гривз был вдовцом. Они с женой не имели детей, и у него нет других близких родственников, – мистер Эванс помедлил, глаза его затуманились. – Он и его жена были очень близки. После её смерти несколько лет назад Гарольд стал почти затворником. Они были и моими хорошими друзьями, и клиентами.

– Я сожалею о вашей потере, – вежливо сказала Эмма. Она едва удержалась, чтобы не спросить, какое отношение это имело к ней.

– Мой друг оставил очень необычное завещание. Он сказал, что, поскольку у него нет семьи, любой, кто добровольно помолится за его душу, получит все его имущество, – поверенный улыбнулся. – Вы были единственной, кто написал в книге скорби. Поэтому, мисс Стоун, вы являетесь единственной наследницей лондонского торговца Гарольда Гривза.

– Лишь потому, что я в течение четверти часа помолилась? – недоверчиво спросила Эмма.

– Эту четверть часа никто больше, кроме вас, не потратил, – заметил мистер Эванс. – Гарольд всегда ценил бескорыстие. Он был бы счастлив узнать, что вы молились без какой бы то ни было причины, кроме простого добросердечия.

Эмма затихла, стараясь осмыслить сообщение поверенного. «Просто потому, что она случайно забрела в ту маленькую церковь, а потом несколько минут помолилась, она стала наследницей. Интересно, сколько же оставил мистер Гривз? Было бы большим благословением иметь несколько сотен фунтов на случай безработицы или болезни. Даже пятьдесят фунтов пришлись бы весьма кстати».

Мистер Эванс весело поинтересовался:

– А вы не собираетесь меня спросить о размерах наследства?

Эмма покраснела.

– Мне любопытно, конечно, но, по–моему, спрашивать об этом вульгарно. Однако, я предполагаю, что вас бы здесь не было, если бы после оплаты расходов за похороны мистера Гривза ничего не осталось.

– Ваша правда, – мистер Эванс многозначительно замолчал. – Скоро я смогу озвучить более точную цифру, а сейчас скажу, что ваше наследство составит более ста тысяч фунтов.

У Эммы отвисла челюсть. Уверенная, что неправильно расслышала, она переспросила:

– Вы сказали, более… ста фунтов?

Поверенный рассмеялся.

– Вы не ослышались. Наследство составляет чуть больше ста тысяч фунтов. Вы теперь – очень богатая молодая женщина, мисс Стоун.

В ушах у Эммы зашумело, и на мгновение она подумала, что упадет в обморок. «Сто тысяч фунтов! Дочь самого богатого банкира в Великобритании принесла мужу приданое в сто тысяч фунтов. Да, это было богатство, достойное дочери герцога. Может, над ней жестоко подшутили? – её пристальный взгляд остановился на лице мистера Эванса. – Разумный, представительный, явно честный. Именно такой поверенный, которого бы нанял богатый торговец». Она старалась прочистить горло, но голос все ещё выдавал писклявые звуки:

– Извините меня, сэр. Я… мне трудно такое переварить.

– Естественно. Улыбка фортуны, такая как эта, – судьбоносна, – он склонил набок голову. – У вас есть пожелания, как распорядиться вашим наследством?

Вопрос заставил Эмму собраться с мыслями:

– Я хочу одну десятую состояния пожертвовать. Думаю, в фонд вдов и детей наших доблестных солдат, которые умерли, сражаясь с Наполеоном.

– Очень хорошо, – одобрил мистер Эванс. – Что еще?

Эмма могла отправиться в путешествие по Италии и Греции, посетить все те замечательные, экзотические места, которые до недавнего времени были для нее не более чем названиями на карте. Купить дом или даже поместье. Сделать тысячу разных вещей.

«И все это она хотела сделать в одиночестве? Вдруг её осенило, что сейчас у нее есть шанс осуществить свое самое заветное желание – иметь дом и собственную семью. У нее снова могло быть место, которому бы она принадлежала».

Изо всех сил стараясь сдержать волнение, Эмма сказала:

– Я хочу заполучить мужа, мистер Эванс. Лучшего мужа, которого можно купить за деньги.

Глава 2

Поверенный заморгал от такого открытого заявления Эммы. А потом усмехнулся совсем не профессиональной улыбкой.

– Вы – очень прямая молодая особа, мисс Стоун. Какого мужа вы бы хотели?

– Я не так уж молода, мистер Эванс, но практична и совсем не романтична, – по крайней мере в последние десять лет. Когда–то Эмма была так же романтична, как и любая молоденькая девушка. И сразу в её сознании возникло лицо мужчины. Она безжалостно изгнала его образ. – Я хочу мужа с покладистым характером, который отнесется ко мне с добротой и уважением. Хорошо воспитанного. Приятного на вид, но он не должен быть красивым. Было бы даже намного лучше, если бы он не был красавцем.

«Если бы красивый мужчина женился на некрасивой женщине, то каждый подумал бы, что это только из–за денег». Эмме не хотелось слышать подобное на свой счет, даже если это и правда.

Поверенный одобрительно кивнул.

– Другими словами, все, что любая разумная женщина хочет видеть в муже. Но вы сказали: «Хорошо воспитанный». Вы подразумеваете под этим аристократа с титулом? – он замялся, а затем сказал с некоторой неловкостью. – Вы извините меня, но мужчины из этого класса могут быть… неуправляемыми. Есть такие, что за здорово живешь возьмут ваши деньги, но все равно будут презирать вас за то, что вы низкого происхождения.

Она вздернула подбородок.

– Моя мать была Вон. Ни один мужчина не посмеет смотреть свысока на мою родословную.

– Вы – одна из Вонов, что из Харли? – поднятые брови мистера Эванса показали его крайнее удивление тем, что её общественное положение оказалось выше старшей прислуги.

– Родство достаточно близкое, чтобы меня приглашали в замок на важные мероприятия, – сказала она сухо, – но не настолько, чтобы у меня были деньги.

Пока она говорила, Эмма внезапно поняла, что могла бы принять приглашение на Рождество в Харли. Эта перспектива была намного более яркой и привлекательной, чем абстрактное знание того, что она только что унаследовала огромное состояние. «Она могла вернуться в места своих самых счастливых дней, снова стать Вон (или членом семейства Вонов)». Ей захотелось громко смеяться от радости.

Тон поверенного изменился от покровительственного к строго профессиональному.

– Независимо от того, за кого вы выйдете замуж, я советую вам позволить мне или другому компетентному поверенному организовать специальный фонд, скажем, в половину вашего капитала, который будет предназначаться вам и вашим детям. Обычно собственность женщины автоматически переходит к мужу, когда она выходит замуж, но женщины с большими средствами, как вы сейчас, часто предпочитают сохранять некоторый контроль в собственных руках.

«Теперь она была очень состоятельной женщиной». Эмме снова захотелось рассмеяться, на сей раз, от недоверия.

– Превосходная идея. Я видела женщин, разоренных расточительными мужьями, – она прикусила губку. – Я понятия не имею, как управлять таким большим количеством денег. Будете ли вы работать на меня так же, как на мистера Гривза?

– С удовольствием, для меня это – честь, – моментально отреагировал поверенный.

– Мне потребуется помощь не только по финансовым вопросам, – криво усмехнувшись, сказала она. – Вы не могли бы использовать свои связи, чтобы составить список потенциальных мужей? Мужчин, соответствующих требованиям, которые я перечислила ранее, и кого обстоятельства вынуждают искать богатую жену. Другими словами, охотников за приданым высшего сорта.

Мистер Эванс посмотрел на неё с уважением и некоторым замешательством.

– Как я вам уже говорил, вы… очень прямолинейны. Я наведу справки среди своих коллег о подходящих кандидатурах. Характер будет наиболее важным условием, – задумавшись, он прикрыл глаза. – Вообще–то есть у меня на примете несколько мужчин, которые нам подходят. Например, почтенный Джордж Мартин, вдовец с четырьмя чудесными детками. Очень достойный джентльмен. Или сэр Эдвард Викхем, молодой преуспевающий политик. У него огромный потенциал, но ему нужна жена со средствами, чтобы продвинуться дальше, – поверенный пренебрежительно ухмыльнулся. – Мы ведь не хотим, чтобы вы связали себя с очаровательным мотом вроде молодого лорда Верлэйна?

– Верлэйна? – она затаила дыхание. – Если нынешний виконт молод, полагаю, это означает, что второй виконт умер, и его сын Энтони унаследовал титул.

– Да. Извините, я забыл, что Верлэйн относится к Вонам, – поражённо сказал мистер Эванс. – Он с вами в родстве?

– Дальнем, – сказала Эмма, сердце у неё колотилось. – Я… я помню его по празднованиям Рождества в Харли. Я ужасно давно не общалась с семьёй и думала, что он женился на одной из моих кузин. Может, он – вдовец?

– Насколько я знаю, Верлэйн никогда не был женат. Безусловно, он свободен сейчас, – поверенный нахмурился. – Если вы его знаете, то вы также понимаете, насколько он не подходит. Слишком красивый, слишком очаровательный и совсем ненадёжный. Его имя упоминается практически в каждой из диких выходок. Говорят, он играет по–крупному. Я знаю, и это точно, что его поместье находится на грани потери права выкупа.

«Энтони. Свободен и нуждается в богатой жене».

– Я согласна, что он, возможно, не подойдёт. Однако, Верлэйн имеет преимущество, потому что я с ним знакома, – она вытерла о юбку повлажневшие ладони. – Пожалуйста, изучите его обстоятельства. Если окажется, что он заинтересован в такого рода… договоренности, которую я предлагаю, его можно занести в список.

– Как пожелаете, – сказал поверенный без энтузиазма. – Но у меня есть намного лучшие кандидаты.

– Уверена, что есть, – сказала Эмма, радуясь своему спокойному тону.

После того, как они с мистером Эвансом закончили с делами, поверенный откланялся, а Эмма откинулась на стуле, стиснув холодные руки в замок. «Богатство, Рождество в Харли и Энтони. Хотя он всегда был немного распущенным, в нём не было особого порока. К ней он всегда был по–своему добр. Если ему действительно нужны деньги настолько, что он захочет жениться… – она постаралась обуздать свои взбудораженные мысли, но без успеха. – Она хотела купить себе мужа. Если так, почему тогда не Энтони Вона, если он того пожелает? Энтони, единственный мужчина, которого она когда–либо любила».

* * *

После ухода мистера Эванса, события быстро начали развиваться. Полная любопытства и раздражения, миссис Гарфилд прямо спросила у Эммы о цели визита поверенного. Так как Эмма больше не нужно было терпеть грубость своей нанимательницы, она немедленно сообщила, что через неделю оставляет место.

Была найдена другая гувернантка. Эмма мысленно пожелала ей всего доброго в работе с дочерьми Гарфилдов. Затем она наняла себе в услужение одну из горничных миссис Гарфилд, так как того требовали приличия. Бекки была приятной, тихой девушкой, над которой нещадно измывалась экономка за то, что она могла читать и писать и хотела для себя лучшей жизни. Она приняла предложение Эммы стать её камеристкой с облегчением и восторгом.

На следующий день после того, как Эмма и Бекки сняли номер в очень дорогой и фешенебельной гостинице «Гриллон», прибыли бумаги от поверенного. Все они содержали описание достойных женихов. Эмму развеселило, как мистер Эванс применял цветистые обороты, чтобы подостойнее описать претендентов. Один мужчина имел: «Блестящее воспитание и чарующие манеры», в то время, как другой был: «Владельцем роскошного поместья в Йоркшире, только слегка заложенного». Она торопливо перелистывала страницу за страницей. На самой последней значился: «Энтони Вон, третий виконт Верлэйн». Никаких завлекающих комментариев, только факты: «Его поместье Кенфилд на грани потери права выкупа», «Азартные игры по крупным ставкам», шли с пояснением: «Обычно побеждает, хотя никогда не обвинялся в обмане».

Эмма улыбнулась. Если Энтони не изменился до неузнаваемости, то он никогда не опустится до обмана». Положив на колени листок, она трезво стала размышлять. Конечно, она была дурочкой. На самом деле она никогда не знала Энтони достаточно хорошо. В последний раз, когда она видела его, он уже возмужал, тогда как она всё ещё не покинула классной комнаты. Она мечтала о нём, лелеяла его случайные добрые слова и любила она его с невинным пылом очень юной девушки. Через год или два она, конечно, переросла бы увлечение, если бы продолжала вести старый образ жизни.

Но все безвозвратно изменилось, когда ей исполнилось пятнадцать, и у неё так и не появилось реальной возможности для романа. Самым интимным, что она испытала, был поцелуй пьяного гостя прежних хозяев, загнавшего её в угол. Неприятный опыт. Неудивительно, что старые мечты об Энтони остались живы в её сердце.

Она заглянула в досье и поняла, что Энтони снимал комнаты на Брутон–стрит, буквально за углом от «Гриллона». Ничто не мешало ей прогуляться. «А что, это была хорошая идея – нанести ему визит. Как его кузине, ей это не возбранялось. Одна–единственная короткая встреча должна была прояснить – вычёркивать его из списка или нет. Тогда она бы освободилась от своей девической мечты и забыла его навсегда».

Быстро, прежде чем она могла испугаться собственной смелости, Эмма накинула плащ и пошла навестить кузена. Подойдя к дому, где жил Энтони, она в нерешительности остановилась. Здание представляло собой блок комнат для джентльменов, а квартира Энтони была на верхнем этаже. Она уставилась на незамысловатый фасад, задаваясь вопросом, посмеет ли она войти. Пока ещё не поздно вернуться и, возможно, спасти себя от ещё большего унижения. Но ей нужно было знать. Стиснув зубы, она поднялась по ступенькам и вошла в общий холл. Она увидела стойку швейцара, но его самого поблизости не наблюдалось. Ничуть не жалея, что прошла незамеченной, Эмма продолжила путь наверх.

Квартиру Энтони было легко определить по табличке с его именем в маленьком медном держателе на двери. К её удивлению, сама дверь была немного приоткрыта. Она легонько постучала, когда никто не ответил, толкнула дверь, открыв её пошире, и ахнула, шокированная видом лежащих на полу гостиной тел. Гостиная располагалась как раз за крошечной прихожей. Квартира была похожа на место побоища. Потом она услышала звучный храп и почувствовала кислый запах разлитого вина и рвоты. Её ноздри подрагивали, когда она вошла в гостиную и рассмотрела всё более тщательно. Очевидно, что она прибыла наутро после оргии. Опустевшие винные бутылки были повсюду, наряду с дюжиной растрёпанных молодых людей и почти таким же количеством женщин. Само собой, лёгкого поведения.

Но ни один из пьяных мужчин не был тем, кого она разыскивала. Эмма помедлила в нерешительности, понимая, что разумная женщина немедленно убралась бы отсюда и забилась в сильной истерике на улице. Но она уже зашла настолько далеко, что не хотела уходить, не повидавшись с Энтони. У неё могло не хватить мужества вернуться сюда вновь.

Открытая дверь в дальнем конце гостиной вела к затемнённой спальне. Внутри она смутно различила кровать с мужчиной, спавшим на спине поверх скомканного покрывала, который мог быть Энтони. Она предпочла не задумываться над тем, в каком он состоянии или с кем делит постель.

Она начала пробираться сквозь путаницу тел, стараясь никого не задеть. В середине комнаты один из спящих застонал, затем перевернулся и поймал её за правую ногу.

– Красивые лодыжки, – невнятно пробормотал он. – Иди сюда, дорогая.

Он тянул её к себе одной рукой, а другой – возился с расстегнутыми бриджами. Она высвободилась, сильно наступила ему на пальцы и продолжила двигаться к спальне.

В дверях, которые вели в маленькую кухню, появился слуга. Когда он её увидел, в его глазах застыл ужас.

– Прошу прощения, мисс, н… но его светлость не принимает.

Эмма остановилась.

– Он в спальне?

– Да, но там вам не место, – в отчаянии сказал камердинер. – Оставьте вашу визитку, и я передам её.

Эмма подняла брови и воспользовалась манерой говорить, которую она переняла у вдовствующей герцогини Уоррингтон.

– Вы не должны беспокоиться о моей репутации. Лорд Верлэйн – мой кузен, поэтому в моём посещении не может быть никакого неприличия.

Проигнорировав протесты, которые бубнил камердинер, она продолжила путь. К счастью, спящий мужчина выглядел более или менее прилично, хотя на нём не было сюртука и шейного платка, а рубашка была распахнута у шеи, открывая её взору смущающий треугольник обнажённой кожи. Энтони, красивый, как всегда, с мощным телосложением и шевелюрой тёмных волос, которые на Вонах–мужчинах смотрелись гораздо лучше, чем на несчастных женщинах вроде неё.

Она внимательно рассматривала его лицо с властными чертами, которое так и не смогла забыть на протяжении многих лет. Даже в таком состоянии, небритый и растрёпанный, он был великолепен. Внезапно его веки дрогнули и глаза открылись. Она затаила дыхание, задавая себе вопрос, как она могла забыть воздействие этих пронизывающих светло–голубых глаз. Сила его пристального взгляда заставила её почувствовать себя подобно бабочке в коробке коллекционера. Она уже почти была готова убежать, когда он рокочущим голосом произнёс:

– Вы, очевидно, Вон, но, будь я проклят, если помню, которая.

Она глубоко вздохнула.

– Я – ваша кузина Эмма Вон Стоун. Вы, вероятно, не помните меня, но моя семья всегда проводила Рождество в Харли.

Какое–то время он её внимательно изучал.

– Ах, да. Малышка Эмма Стоун. Четвероюродная сестра или что–то в этом роде.

– Троюродная племянница, по–моему, – она неуверенно улыбнулась. – Хотя я не настаиваю, что это – точная степень родства.

Он строго посмотрел на нее.

– Однажды я выловил вас из озера, когда вы провалились под лёд, катаясь на коньках.

– Помню–помню. Не самый лучший момент моей жизни.

«Тогда она вцепилась в него, как обезьяна. После того, как он вытянул её из воды, Эмму сильно трясло. Он немедленно понёс её домой, всю дорогу успокаивающе разговаривая с ней. Оглядываясь назад, скорее всего, именно в этот день она и влюбилась в него».

Энтони сел и спустил ноги с кровати, но движения давались ему с трудом, что многое говорило о том, как он провел предыдущую ночь.

– Вы пришли сюда поиграть во: «Вспомни меня»? Если так, время вы выбрали неудачное.

С этим она была согласна, но теперь, когда она уже начала этот разговор, ей хотелось закончить его, как можно быстрее.

– Я пришла по другой причине. Мы с вами можем серьезно поговорить?

Он застонал и обхватил голову руками.

– Мисс Стоун, серьезный разговор с кем бы то ни было – это последнее, чего бы мне сейчас хотелось.

«Однако, мыслил он здраво, и в пользу его хорошего от природы характера говорило то, что он мог быть вежлив с нежданными гостями, хотя, вероятно, в голове у него сейчас стучал кузнечный молот бога Вулкана». Она повернулась к камердинеру, который маячил за дверью.

– Пожалуйста, сделайте крепкий кофе для лорда Верлэйна.

Годы преподавания дали ей некоторые навыки укрощения непокорных. Очень скоро они с Энтони сидели в крошечной кухне, а на столе между ними стоял кофе. Не лучшая обстановка, чтобы оценить потенциального мужа, но по крайней мере на кухне они были одни. Энтони занял стул у стены и сразу же в полусне привалился к побеленной штукатурке. Она вложила в его руку дымящуюся кружку кофе. Не размыкая век, он сделал большой глоток. После второго он вздохнул и открыл глаза.

– Мисс Стоун.

– Эмма, – сказала она застенчиво. – В конце концов, мы – кузены, и вы знали меня ещё девочкой.

– Очень хорошо, Эмма, – он глотнул ещё кофе. – Чем имею честь видеть вас у себя?

Она колебалась, а потом решила говорить начистоту. Это был её главный талант.

– Я слышала, что у вас финансовые трудности, вы практически на грани потери Кенфилда.

Лицо его окаменело.

– Наше с вами родство не настолько близкое, чтобы говорить о таких вещах. Я буду благодарен, если вы сейчас уйдете.

Она с трудом сглотнула. «В гневе он был ужасен».

– Извините меня. Я знаю, что была дерзка. Но спрашиваю только потому, что… возможно, я смогу помочь.

– Никто не может помочь, – раздраженно ответил он. – Через три дня срок закладных подойдёт к концу и эту собственность у меня отберут. На протяжении двух лет, с тех пор как умер отец, я старался заплатить его проклятые долги, а теперь поздно.

Её глаза расширились. «Отец Энтони был очаровательным и симпатичным малым, но ходили слухи, что он был игроком».

– Значит, сами вы играли, чтобы заработать денег и выкупить закладные.

Глаза Энтони сузились.

– Дьявол, как вы узнали? Даже мои лучшие друзья считают, что я играю ради развлечения.

Она пожала плечами, не в состоянии объяснить.

– Просто предположила.

Он налил ещё кофе и добавил молоко, при этом он выглядел осунувшимся. Даже опустошенным.

– Мне было нужно сорок тысяч фунтов. Я сумел накопить половину. И не было никакого шанса одолжить, поверьте, я пробовал. История моего отца как азартного игрока не вдохновляет банки на выдачу мне ссуды, они считают это неоправданным риском. Только за несколько дней до потери права выкупа я отбросил осторожность, – он с болью закрыл глаза. – Вчера я поставил все деньги на одну–единственную игру, чтобы удвоить сумму или не получить ничего. Если бы я выиграл, то Кенфилд был бы спасен.

Наступила тишина, а потом Эмма сказала очевидное:

– Но вы не выиграли.

Его рот скривился.

– Карты были против меня. Господь, если Он есть, очевидно, не хотел видеть меня землевладельцем.

– Получается, вы – не игрок по характеру, – сказала она задумчиво.

– Поверьте мне, если бы Кенфилд был в безопасности, то я бы никогда в жизни не прикоснулся ни к одной колоде карт, – сказал он горько. – Мой отец наигрался за нас двоих.

«Она действительно верила ему, – её руки так сильно сжали чашку, что костяшки пальцев побелели. – Худшим обвинением против Энтони было то, что он был безнадёжным игроком, но, если это не так, тогда это меняет всё».

– Возможно… возможно, мы сможем помочь друг другу. Я только что получила неожиданное наследство. Мне хотелось бы выйти замуж и иметь семью, но, работая гувернанткой, я не имела возможности встретить подходящего мужчину, – она остановилась, чтобы собраться с духом перед продолжением: – Просто мой поверенный случайно упомянул, что ваша собственность на грани потери права выкупа. И, так как я ищу мужа, а вы нуждаетесь в деньгах, я… я подумала, что, возможно, вы могли бы обдумать такой выход из положения… как брак по расчёту.

– Что? – кружка, которая была на полпути к его рту, упала на стол, и горячий кофе выплеснулся ему на руки. – Вы хотите, чтобы я женился на вас?

Выражение отвращения на его лице было хуже пощёчины. «Как могла она быть столь дерзкой, столь глупой, чтобы предположить, что такой красивый и представительный мужчина, как он, сможет рассматривать вариант брака с такой женщиной, как она?»

Покраснев, она вскочила и схватила плащ со спинки стула.

– Это была только мысль и, очевидно, плохая. Сожалею, что побеспокоила вас, Энтони. Прощайте, лорд Верлэйн, – она повернулась и бросилась к кухонной двери.

Его стул скрипнул по полу, Энтони в один прыжок пересек кухню и поймал её за руку.

– Постойте! Простите, Эмма. Я не хотел вас обидеть, – он развернул её к себе. – Это просто так… так неожиданно.

Хотя она была высокой женщиной, он устрашающе возвышался над ней. То, как он выглядел сейчас, очень отличалось от туманных воспоминаний её детства. Сейчас он был мужчиной, а не юнцом. Мужчиной сильным, зрелым и настоящим. Для женщины, которая десять лет провела среди женщин и детей, эффект был скорее подавляющий. Её взгляд упёрся ему в небритый подбородок. Тёмная щетина была ему удивительно к лицу. Ей захотелось прикоснуться к ней и почувствовать на ощупь шершавые щетинки. Эмма отвела взгляд.

– Мне жаль. Было самонадеянно с моей стороны вот так придти.

– Неожиданно, возможно, но не самонадеянно, – он пристально её рассматривал. – Я всё ещё сомневаюсь, не снится ли мне всё это из–за огромного желания сохранить Кенфилд.

– Это вовсе не сон, – сказала она с убеждением. Он был таким живым, а его ладонь на её руке такой теплой и сильной, что эта встреча не могла не быть настоящей.

Он отпустил её руку и вежливо указал на стул.

– Присаживайтесь, кузина. Вы были правы, когда говорили, что мы должны серьезно побеседовать.

Глава 3

Энтони Вон налил себе и гостье ещё кофе. Даже после двух чашек он все ещё чувствовал себя так, словно стоит одной ногой в могиле. «Вчера вечером ему не стоило столько пить и, определенно, не следовало приглашать такое количество своих беспутных друзей поучаствовать в извращённом праздновании своего удручающего проигрыша. Интересно, когда прибыли шлюхи, – вяло размышлял он. – Когда он провалился в небытие, их ещё не было, – он отмахнулся от этой темы, чтобы сконцентрироваться на более важных делах, а именно, на своей удивительной кузине, которая сидела напротив него и каждым дюймом являла собой скромную, плохо одетую гувернантку. – И всё же, должно быть, она проявила недюжинную храбрость, придя сюда с таким шокирующим предложением, – задумавшись, он вспомнил её как тихого ребенка с огромными, выразительными глазами, который следовал за ним по пятам. Но в Харли было много детей во время празднований. За исключением происшествия на льду, он очень немногое помнил об Эмме. – Однако дела – прежде всего». Он спросил:

– У вас есть сорок тысяч фунтов?

После секундного колебания, она ответила:

– Если мы поженимся, в вашем распоряжении будет пятьдесят тысяч фунтов.

«Этого было достаточно, чтобы сохранить Кенфилд, а также сделать в нём необходимые усовершенствования и снова жить, как джентльмен. Но брак? Он не думал о нём со времён своей дорогой ненавистной Сесилии, – он пристально следил за давно потерянной кузиной. Сначала, когда он увидел, как она с кошачьей осторожностью перешагивала через поваленные тела его развратных друзей, он решил, что это – галлюцинация. Он даже вообразить себе не мог такую смесь застенчивости и искренности. У неё был рост Вонов, квадратная челюсть и тёмные волосы. Хотя и не красавица, она имела презентабельный внешний вид. Ну или будет иметь, если её прилично одеть. Вполне сойдет для кузины, а для жены? И всё же, какой у него выбор? Жениться на этой, сбивающей с толку, прямолинейной, но весьма приятной женщине – или потерять Кенфилд».

В подобных условиях у Энтони действительно не было вообще никакого выбора. Мальчиком, он воображал, что в один прекрасный день Кенфилд будет его. И только после смерти отца, когда он понял, что находится на грани потери имения, Энтони осознал, как сильно любит это место. И не просто любит – именно титул Верлэйна из Кенфилда в определённой степени определял его жизнь. Без имения он был просто праздным, легкомысленным отпрыском аристократа с незначительными достижениями, бесполезным, как одуванчик. Он осторожно поинтересовался:

– Если вы хотите иметь детей, то брак не будет фиктивным.

Щеки Эммы приобрели свекольный оттенок, и она отвела взгляд.

– Конечно, я это понимаю. Я имела в виду, что это будет брак не по любви.

«Не совсем так». Он спросил:

– Какие у вас будут пожелания в отношении моих обязательств в роли мужа? – когда она покраснела снова, он добавил: – Я имел в виду, в самом широком смысле.

Она подумала, прежде чем ответить.

– Если мы поженимся, я бы хотела, что бы вы проявляли ко мне вежливость и учтивость, особенно перед другими. Я не хочу стать этаким посмешищем, отчаявшейся женщиной, купившей себе мужа, который о ней совсем не заботится.

Её голос был сочным и тягучим, как хороший бренди, и удивительно возбуждающим для женщины с такой добродетельной внешностью.

– Это – не проблема. Я не был бы джентльменом, если бы вёл себя с вами по–другому. Что ещё?

Она опустила глаза.

– Я очень хочу детей, но предпочла бы отсрочить эту часть брака, пока мы не… не узнаем друг друга получше.

Энтони облегченно вздохнул:

– Весьма понятное желание. Есть ли у вас ещё какие–то требования?

Она молча покачала головой.

– Если это – всё, чего вы хотите, то вы будете женой, которую весьма легко удовлетворить, – сухо сказал он. – Если мы придём к данному соглашению, то должны будем пожениться немедленно, в течение двух дней, чтобы спасти Кенфилд. Вы не возражаете?

После короткого колебания она сказала:

– Не при этих обстоятельствах.

Он вздохнул и склонил голову, взъерошив пальцами спутанные волосы. «Брак – это на всю жизнь, поэтому он никогда бы не предложил руку и сердце незнакомой женщине. Вот почему он не наводил справки о наследницах, когда обнаружил у себя финансовые проблемы. И, конечно, он предполагал, что будет в состоянии спасти Кенфилд собственными усилиями. Но насколько хорошо один человек знает другого? Он думал, что знает Сесилию, и как оказался неправ. Эмма Стоун, вероятно, будет уступчивой, благоразумной женой, и она не совсем незнакомка. То, что она росла в том же самом семействе, что и он, конечно, кое–что значило, – он снова пристально посмотрел на кузину. – Её лицо было настолько бледным, что на высоких скулах была видна лёгкая россыпь веснушек. Она нервничала также, как и он, и на это были серьёзные основания. Когда женщина выходила замуж, она отдавала своё тело, имя и имущество в распоряжение мужа. Возможно, поэтому Эмма сделала предложение мужчине, с которым она, по крайней мере, была немного знакома». Благородство заставило его переспросить:

– Вы абсолютно уверены, что хотите этого, Эмма? Мне нужно действовать быстро, но не вам. Вы молоды. Вы можете позволить себе потратить больше времени на поиск супруга, который лучше вам подойдёт, – он усмехнулся. – Помните старую пословицу: «Женился на скорую руку, да на долгую муку»?

Её взгляд устремился вдаль.

– Я могу потратить на это годы, но, в конце концов, это не будет гарантией лучшего выбора. Мужчина, пожелавший жениться на деньгах, во время ухаживания будет приятен во всех отношениях. Как я узнаю его истинное лицо? С вами, по крайней мере, я уже знакома, знаю, что вы приветливы со слугами и терпеливы с надоедливыми малышами, которые преследуют вас по пятам.

Ошеломлённый, он спросил:

– Я называл вас надоедливой малышкой?

– Да, хотя не со зла, – она улыбнулась. – Маленькие дети всегда больше знают о старших, чем наоборот. Неудивительно, что вы едва помните меня, в то время как мои воспоминания о вас весьма яркие.

Хотя Эмма обладала храбростью и честностью, тем не менее, он понял, что самооценка у неё занижена. Его потрясение, когда она предложила брак, ужасно её обидело. «Очевидно, она даже не думала, что мужчина сможет на ней жениться по какой–то другой причине, кроме денег, – его внимательный взгляд пробежался по её полноватой, женственной фигуре. – Хотя он и предпочитал хрупких блондинок, разделить ложе с Эммой будет нетрудно. Совсем нетрудно. Если он удовлетворит её в постели и всегда и всюду будет оказывать ей уважение, она будет довольна этим браком. А что касается него, то у него будет Кенфилд».

Он помедлил, зная, что скоро жизнь его навсегда изменится самым невероятным образом, которого он не мог даже предполагать. Затем он взял холодную ладонь Эммы в свои и официальным тоном произнёс:

– Моя дражайшая кузина, не окажете ли вы мне честь, став моей женой?

Побледнев, она ответила:

– Это вы оказываете мне честь, Энтони.

Дело было сделано. Возникла неловкая тишина. «Согласие пожениться есть, а что дальше?» Энтони произнёс:

– Теперь я должен обратиться к вашему поверенному и обсудить финансовые вопросы. Мне также нужно посетить коллегию юристов для получения специального разрешения и позаботиться о церемонии на послезавтра. У вас есть какие–нибудь пожелания насчёт места и времени?

Она покачала головой.

– Как вам будет удобно. Я остановилась в отеле: «Гриллон». Вы можете сообщить мне о ваших планах туда, – она достала лист бумаги и карандаш из сумочки и написала фамилию и адрес. – Мой поверенный, – отдав ему записку, Эмма поднялась. – Мне пора. У вас ещё много дел.

«Она была права, а ему придётся делать всё, страдая от немыслимого похмелья». Энтони стоял, размышляя, что такое судьбоносное событие должно запомниться чем–то другим. Он взял её руку.

– До нашей свадьбы, Эмма.

Она вздрогнула, когда он прикоснулся губами к её руке. «Интересно, была ли она одной из тех женщин, которые по своей природе не приемлют физическую близость. Ну, об этом уже слишком поздно было волноваться». Он надеялся, что его проверенное мастерство в обращении с прекрасным полом не подведет его.

Он повёл её к входной двери. Некоторые из его друзей начали просыпаться, как всегда сопровождая пробуждение низкими стонами. «Его камердинер Хокинс мудро поступил, расставив миски около страждущих. Эмма прекрасно держалась, игнорируя всё и вся. Действительно, очень здравомыслящая женщина». Он многозначительно сжал её ладонь перед дверью, и она покинула его с застенчивой улыбкой. На полпути назад к его спальне один из его проснувшихся друзей, Мэттьюз, пробормотал:

– Это, наверное, самая уродливая шлюха в Лондоне. Ты очень верно поступил, прогнав её.

Волна неожиданного гнева поднялась в Энтони. Он наклонился и схватил Мэттьюза за грудки, наполовину подняв его с пола.

– Ты говоришь о моей будущей жене, – сказал он самым угрожающим тоном. – Я ясно выражаюсь?

Мэттьюз так вытаращил глаза, что те стали похожи на налитые кровью ягоды крыжовника.

– П… прости, Верлэйн! Я не хотел никого оскорбить, честное слово, нет, правда!

Он все ещё лепетал извинения, когда Энтони бросил его обратно на пол. Верлэйн вернулся в свою спальню. Сочувствующий Хокинс оставил кувшин горячей воды на умывальнике. Пока Энтони плескал воду на своё лицо, его настроение всё повышалось и повышалось.

«Кенфилд был спасен. Пути Господни неисповедимы в том, как Он творит чудеса, а сегодня Господь превзошёл сам себя».

* * *

Двумя днями позже Эмма надела на свадьбу своё самое лучшее платье. Бекки предложила сделать более замысловатую прическу, но Эмма отказалась на том основании, что будет выглядеть глупо. Она с сожалением вспомнила свои детские мечты о романтических ухаживаниях, любящем женихе и церемонии в часовне Харли, где она была бы окружена любящими родственниками. Но всё это было неважно. Имело значение лишь то, что она выходит замуж за Энтони, факт столь замечательный, что она никогда об этом не мечтала, по крайней мере, не всерьёз.

Ровно в одиннадцать часов мистер Эванс приехал за Эммой и Бекки. Он согласился быть свидетелем на церемонии, а Бекки должна была быть подружкой невесты. Во время недолгой поездки к местной приходской церкви Эмма спросила:

– Что вы думаете об Энтони?

Поверенный высказался осторожно:

– Я не могу одобрить такую поспешность, но и плохого впечатления молодой джентльмен на меня не произвел. У него есть голова на плечах, и он весьма разумно рассуждал при составлении контракта. Действительно, очень разумно, – это – наивысшая похвала от адвоката.

Карета остановилась перед церковью, и Эмма вышла в моросящий дождь. «Было бы замечательно, если бы солнце показалось, – подумала она, желая этого больше всего на свете. – Всё в этой свадьбе было серым и поспешным, – повторяя себе снова и снова, что детали не имеют значения, она вошла в церковь, и увидела Энтони с другом, который должен был стать шафером. Элегантно одетый, в темно–синем пиджаке и безукоризненно накрахмаленном шейном платке, Энтони был настолько красив, что она чуть не сбежала из церкви. – Как мог гадкий утенок венчаться с прекрасным лебедем?»

Энтони увидел её и с улыбкой пошёл на встречу. Он нёс маленький букетик. Вручив его ей, он сказал:

– Я подумал, что вам они понравятся.

Цветы оказались крошечными зимними розами, белыми и бледно–розовыми, связанными вместе серебряной ленточкой. Бог знает, где он нашёл их в декабре. Изысканные цветы перечеркнули все несуразности предстоящей церемонии.

– О, Энтони, – выдохнула она. – Они прекрасны.

Сомнений как и не бывало, она взяла его руку, и они вместе пошли к священнику. Этот брак был правильным. Она знала это точно.

Глава 4

Молодожёны впервые поссорились сразу же после свадебного завтрака.

Мистер Эванс и шафер Энтони оставили их после того, как разделили с ними великолепную трапезу в личных апартаментах в отеле: «Гриллон». Поскольку холостяцкие покои Энтони были едва ли подходящим жильем для молодой жены, он снял в отеле номер с двумя спальнями. Резервируя комнаты, Энтони здраво рассудил, что наименьшее, что он мог сделать с деньгами Эммы, так это – устроить её с удобствами. После того, как его камердинер и её горничная перенесли все необходимые личные вещи в номер, их отпустили до конца дня.

Энтони сопровождал Эмму к номеру и размышлял, переносить её через порог или нет. «Он решил, что не стоит, ведь это – не их дом, и к тому же, этот жест казался слишком интимным для существующей стадии их отношений. Какая ирония – испытывать такие чувства к жене в их брачную ночь». Промелькнула ещё одна мысль, на сей раз о Сесилии. Он размышлял о брачных ночах лишь однажды, когда думал, что они поженятся. Она была изящной белокурой красавицей, полной противоположностью Эмме. Он немедленно подавил эту предательскую мысль.

Когда они вошли в свою красивую гостиную, он весело сказал:

– Добро пожаловать в наш временный дом, Эмма Вон Стоун Вон, – он улыбнулся, – леди Верлэйн.

Улыбаясь, она сняла шляпку.

– Не слишком ли много Вонов?

– В самый раз, – он вытащил несколько листов из внутреннего кармана пиджака. – Это, Эмма, так сказать, свадебный подарок – оплаченные закладные на Кенфилд, – после быстрого осмотра она возвратила их ему.

– Я рада.

Он отложил документы.

– Без закладных имение скоро будет приносить приличный доход. Я освободил комнаты на Брутон–стрит, но через год или два, если вы захотите, мы сможем позволить себе дом здесь в городе.

– Это было бы замечательно, но пока я с нетерпением жду жизни в Кенфилде.

Он кивнул.

– Как хорошо будет вернуться. Я думаю, что мы сможем поехать в начале следующей недели.

Её темные брови сошлись на переносице.

– Не проще ли поехать из Лондона сразу в Харли–Касл? Кенфилд ведь находится в противоположном направлении.

Он удивлённо сказал:

– В Харли? Мы туда не едем.

– Мы не?.. – она уставилась на него в тревоге. – Почему нет? Прошло десять лет с тех пор, как я могла позволить себе присутствовать на рождественской встрече. Я… я так ждала возможности вернуться.

Его лицо напряглось.

– Я сам не был там в течение девяти лет, и у меня нет намерения появляться теперь.

Она медленно опустилась на диван.

– Всё это время я представляла, что вы проводите каждое Рождество вместе с остальными членами семьи в замке. Почему вы перестали приезжать?

– Сомневаюсь, что меня ждут с распростёртыми объятиями, – сказал он резко.

Она пристально смотрела на него своими большими, изменчивыми глазами, которые в данный момент были дымчато–серыми.

– Как такое могло случиться?

«Действительно, разве она могла знать?» Вспомнив, что её родители умерли внезапно, и она исчезла из поля зрения семейного круга, он предположил, что это было возможно.

– Вы не слышали, что кузина Сесилия вышла замуж за Бренда?

– За Бренда! – воскликнула Эмма. – Но я всегда думала, что вы с ней вступите в брак. Я… я действительно задавалась вопросом, как случилось, что вы не женаты, но я понятия не имела, что она, вместо вас, вышла за лорда Брендона.

«Эдвард Александр Вон, маркиз Брендон, их общий кузен. Наследник герцога Уоррингтона и когда–то, давным–давно, самый близкий друг Энтони».

– А почему бы ей не выйти за Бренда? – сказал он с издёвкой. – В будущем у него будет большее состояние и титул выше, и он всегда безумно любил её.

Эмма пристально смотрела на него, её глаза потемнели.

– Понятно.

«Она, вероятно, действительно всё поняла. Эта чёртова девица, казалось, способна читать его мысли. Это давало ей несправедливое преимущество». Она опустила взгляд и медленно сняла перчатки.

– Я напишу вдовствующей герцогине, что мы не сможем приехать.

Вдовствующая герцогиня была бабушкой Бренда и добродушным седым тираном Харли и всего обширного семейства Вонов. Энтони испытывал острую душевную боль при мысли о её изысканном обществе и сдержанном юморе. Поскольку она больше не приезжала в Лондон, он не видел её уже девять лет. Он скучал по ней.

– Вы уже ответили, что мы будем?

– Вчера. Я написала ей о нашем запланированном браке, и что через неделю мы приедем, – Эмма вздохнула. – Простите. Мне не приходило в голову, что мы не поедем.

Несмотря на её спокойный тон, разочарование Эммы было ощутимо. Он вышагивал по гостиной, чувствуя себя полнейшим негодяем. Хотя он не посещал Харли, он не чувствовал себя несчастным в течение прошедших лет. Он закончил Оксфорд, совершил путешествие по Европе, когда после поражения Наполеона там снова стало безопасно для англичан, и вообще наслаждался жизнью привилегированного молодого джентльмена, вплоть до финансового краха.

В это же самое время Эмма влачила жалкое существование учительницы и гувернантки, проживая в ледяных мансардах и стоически перенося хозяев, которые были недостойны даже завязывать шнурки на её ботинках. Было слишком легко представить, как она втайне лелеяла воспоминания о более счастливых днях в Харли. А это действительно были счастливые дни, лучшие в его жизни. Он снова почувствовал боль. «Господи, ну, почему всё происходит не так, как надо?»

Как раз, когда этот вопрос сформировался в его мозгу, он напомнил себе, что это была его вина. Он просто не имел права отказывать своей жене в том, чего она так жаждала, только потому, что несколько лет назад он повёл себя, как последний идиот. В какой–то момент он малодушно подумал предложить ей поехать одной, но это было бы некрасиво и несправедливо по отношению к ней. Он остановился и повернулся к Эмме.

– Если вы настроены на этот визит, то, полагаю, мы должны поехать. Я слишком в большом долгу перед вами, чтобы отказываться.

Вместо благодарности, она сказала:

– Не говорите так. Чувство обязанности – плохая основа для брака. Вскоре вам не захочется чувствовать себя в долгу, и тогда вы возненавидите меня, – её губы изогнулись в кривой улыбке. – Я этого не хочу.

Он почувствовал себя так, словно ему нанесли мощный удар в живот. «Кто бы мог подумать, что эта женщина, на которую неделей ранее, пройди она по улице, он бы дважды не взглянул, сможет так быстро войти в его положение и понять?»

Глубоко вздохнув, он произнёс:

– Вы очень мудры и щедры.

– Неправда. Сделка, которую мы заключили, справедлива. Мои деньги оплатили долги, сделанные вашим отцом, а взамен я получила прекрасный дом и определённое положение в обществе, – в её хрипловатом голосе был слышен намёк на иронию. – Не говоря уже о муже, из–за которого мне будут завидовать все женщины.

– Я приложу все усилия, чтобы избавиться от своего чувства признательности, – сказал он, подумав, что она переоценивает его популярность у женщин. «Когда он пробовал найти деньги, чтобы спасти Кенфилд, все родители держали своих дочек подальше от него». – И вскоре превращусь в настоящего самонадеянного мужа.

Она рассмеялась, и её лицо будто засветилось. Он понял, что прежде не видел, как она смеётся. Улыбка преобразила Эмму. Она превратилась из рассудительной гувернантки в яркую, живую женщину. Осознание этого породило следующее – ему захотелось отвезти её в Харли. Нет, не потому, что он был перед ней в долгу, а потому, что ему хотелось сделать ей приятное, ведь она просила для себя так немного.

– Поскольку вы уже написали вдовствующей герцогине, нам действительно стоит поехать в Харли. Я обещаю, что не буду строить из себя мученика по этому поводу.

Она задержала дыхание, надежда засветилась в её глазах.

– Вы уверены? Я действительно не хочу, чтобы визит был для вас болезненным.

Он с сожалением признал, что его уступчивая жена облегчала ему жизнь, давая возможность пойти на попятный. «Он должен позаботиться о том, чтобы она не разрушила его характер».

– Думаю, будет несколько неловко, по крайней мере, вначале. Но теперь, после недавней свадьбы, это прекрасный момент вернуться в прежнюю жизнь. Если я не сделаю этого сейчас, то могу обречь себя на изгнание до конца. А я только что понял, что не хочу этого. Харли и семейные сборища были слишком важной частью моей жизни, чтобы просто отбросить их, хотя бы не попытавшись восстановить сожжённые мосты, – его голос стал бесстрастным. – Конечно, Бренд может вышвырнуть меня, но, по крайней мере, я попробую.

В недоумении Эмма сказала:

– Конечно, он не будет вести себя так грубо. Я помню его, как очень уравновешенного человека.

Энтони колебался, ему не хотелось терять хорошее мнение жены о себе, но было бы несправедливо везти её в Харли, не рассказав всей истории.

– Даже уравновешенный мужчина плохо реагирует, когда ему говорят, что его обожаемая невеста выходит за него только ради денег и титула, и что каждую ночь, которую он и Сесилия проведут вместе, она будет думать обо мне.

Эмма вздрогнула.

– Энтони, вы не могли так поступить.

Он вздохнул.

– Боюсь, что смог, были и ещё кое–какие оскорбительные комментарии. Завязалась жестокая драка. Я крупнее, но Бренд был сильно разъярён. Если бы наши отцы не вмешались то, возможно, всё закончилось бы пистолетами на рассвете.

– Хвала небесам, что до этого не дошло, – воскликнула Эмма.

– Мне не хотелось бы иметь кровь Бренда на своей совести, – согласился он.

Она удивленно спросила:

– Вы так уверены, что победили бы?

– Я стреляю намного лучше, – в голове у него на короткий миг возникла ужасающая картина: он и Бренд сходятся с оружием в руках. «Слава Богу, этого не произошло».

– Но, если бы была дуэль, не Бренд ли тогда выбирал оружие? Насколько я помню, он был превосходным фехтовальщиком.

Он понял, что она права.

– Я никогда не думал об этом, вероятно, потому что ссора не зашла так далеко. Я покинул Харли в тот же день и никогда больше не приезжал туда. Несколько раз Бренд и я встречались на людях. Но он делает вид, что меня не замечает.

– Столько всего произошло, а я ничего не знала, – сказала она задумчиво.

Энтони опять начал шагать из угла в угол, думая о предстоящем визите в Харли. Родители и бабушка Бренда не позволят никаких сцен, но ситуация всё равно будет напряжённой. Он с печалью вспоминал обо всех детских шалостях, в которых они с кузеном участвовали. Они вместе пошли в школу в Винчестере, проводили бесчисленные ночи в рассказах об её ужасах или тайком выбирались купить ещё еды, необходимой для растущих мальчиков. Та душевная близость больше невозможна, между ними встали Сесилия и его собственное оскорбительное поведение. Но если бы он вымолил прощение, вероятно, они смогли бы, по крайней мере, быть вежливыми друг с другом в будущем.

«Господи, что он почувствует, когда снова увидит Сесилию? Он не был уверен, любил ли он её или презирал. Возможно, и то, и другое. Она была единственной девушкой, которую он когда–либо любил, а она сделала из него дурака. Её предательство оставило шрамы в его душе. Если бы не потребность в деньгах, которая заставила его жениться на Эмме, весьма вероятно, что он так и прожил бы холостяком всю жизнь».

Он прекратил шагать и посмотрел на жену, которая всё ещё тихо сидела на диване, ничем не выдавая ход своих мыслей. Он будто бы раздвоился. С одной стороны, она нравилась ему с каждым часом всё больше и больше, он уважал её ум и честность. С другой стороны, он видел в ней неприметную гувернантку, чей внешний вид не должен был привлекать внимания. Она была права, когда говорила о том, что люди зададутся вопросом, почему блистательный лорд Верлэйн женился на такой непривлекательной женщине.

Секунду Энтони колебался, подбирая слова, чтобы не слишком её оскорбить, а затем произнёс:

– Вы просили относиться к вам с вежливостью и уважением ради вашей гордости. У меня тоже есть гордость. Я не хочу приехать в Харли и увидеть, что семья осудит меня, как охотника за приданым, который использовал в своих интересах вашу честность и наивность.

Она помрачнела.

– Не означает ли это, что вы снова передумали ехать туда?

– Это означает, что мы оба извлечем выгоду, показав себя любящими супругами, а не просто знакомыми. Поэтому мы должны препоручить вас модистке и немедленно заказать новый гардероб.

Она была озадачена:

– Я не возражаю против нескольких новых платьев. Но ведь всё равно из свиного уха не сошьёшь шёлковый кошелёк.

Ощущая неловкость, что она почувствовала то, что не было произнесено им вслух, он сказал:

– Как удачно, что нам и не придётся. Пойдёмте. Я отведу вас к мадам Хлое. У нас не так много времени, чтобы тратить его впустую, если мы хотим одеть вас должным образом к следующей неделе.

– Очень хорошо, – Эмма встала и надела шляпку, мрачно сказав: – Только помните о том, что я говорила про свиные уши.

– На самом деле ваши уши имеют хорошую форму и весьма привлекательны. После того, как закажем вам платья, мы должны посетить ювелира, чтобы купить для них достойные серёжки.

Когда она покраснела и стала натягивать перчатки, он осознал, что с нетерпением ждёт того момента, когда сможет, подобно Пигмалиону, сотворить из неё Галатею.

* * *

Мать Эммы восторженно рассказывала об удовольствии, которое испытываешь, посещая лондонских модисток, но это было одно из многих впечатлений, украденных у Эммы бедностью. Она старалась не таращиться по сторонам, когда Энтони привёл её в магазин мадам Хлои. Роскошно убранный салон напомнил ей о будуаре вдовствующей герцогини. В этом храме женской моды и легкомыслия, широкоплечая и крепкая фигура Энтони смотрелась почти до неприличия мужественной.

Сама мадам Хлоя, красивая женщина зрелых лет, выступила вперед, чтобы приветствовать их, её глаза загорелись при виде Энтони. Она говорила с французским акцентом.

– Милорд Верлэйн. Какое удовольствие снова вас видеть.

Пока Эмма старалась не думать, скольких ещё женщин её муж приводил в этот салон, он оживленно ответил:

– Удовольствие взаимно, мадам. Наш визит вызван просто крайней необходимостью. Багаж моей жены сгорел при пожаре на постоялом дворе, – он печально покачал головой. – Она была вынуждена позаимствовать одежду у жены священника, достойной женщины, но не светской дамы. Надо всё заменить.

Хлоя, может, и не поверила его лжи, но добродушно улыбнулась.

– Вы пришли в правильное место, – она критически осмотрела Эмму. – У вас прекрасный цвет лица, леди Верлэйн. А ваша фигура просто magnifique[3].

Эмма моргнула. «Верно, что кожа у неё хороша, но фигура была в целом… слишком пышной. Определенно, не силуэт стройной сильфиды[4]". Эмма кротко сказала:

– Я отдаюсь в ваши руки, мадам.

Без дальнейших церемоний, её провели в примерочную. К счастью, Энтони решил не сопровождать их. Хлоя прошептала указания помощнице, и та бросилась прочь. К тому времени, когда Эмма была раздета и измерена, помощница вернулась из соседнего магазина с горкой изысканного нижнего белья.

Эмма надела новую восхитительную батистовую сорочку, затем позволила зашнуровать себя в корсет, который на удивление оказался очень удобным. Хлоя объяснила, что пошив нового гардероба: сорочек, платьев и прочего – займёт несколько дней и она надеется, что леди не слишком оскорблена необходимостью обходиться готовыми вещами. Эмма из–за всех сил старалась не засмеяться. Нижнее белье, за которое извинялась модистка, было самым лучшим из того, что она носила многие годы подряд. В руках мадам Хлои оказалось что–то мерцающе–зелёное.

– Это платье делалось для другой клиентки, у которой такой же размер и фигура. Думаю, леди Уолвертон не будет возражать, если вы ненадолго примерите его, чтобы увидеть, как оно будет сидеть.

Эмма подняла руки, и зелёный шёлк зашелестел, спускаясь по ней вниз. После того, как все застёжки были закреплены, она повернулась, чтобы посмотреть на себя в зеркало… и от удивления открыла рот. Отражение, которое она увидела, не имело ничего общего со знакомой безликой гувернанткой. Зеркало показывало потрясающую, модную, светскую даму. Даже её глаза были незнакомыми, потому что зелёное платье сделало их сверкающими, как нефрит. Хриплым голосом она спросила:

– Это действительно я?

– Конечно, миледи. Такая вы на самом деле, – удовлетворенно сказала Хлоя. – Лорд Верлэйн будет очень доволен.

Затем модистка потащила Эмму в главный салон, чтобы муж мог рассмотреть результаты её труда. Эмма испытывала желание прикрыть участки голой плоти, видимой выше декольте, но с усилием воли удержала себя. Проблема была не в платье, а в ней.

Энтони с задумчивым выражением лица смотрел в окно на уличную суету. Когда она вошла в главный салон, он повернулся и замер. Прошло некоторое время, прежде чем он тихо сказал:

– Так–так, очень хорошо.

– Это всё корсет, – пробормотала Эмма. – На самом деле у меня нет таких форм.

Он усмехнулся, обойдя её вокруг.

– Моя дорогая, ни у одной женщины нет таких форм, поэтому и был изобретён корсет. И, поверьте мне, фигура у вас очень даже хорошая.

Она покраснела до самых корней волос, но не была раздосадована. Эмма рассматривала себя в зеркалах салона. «Конечно, она – не хрупкая светская красавица, и никогда ею не будет, но у неё появился своего рода шарм, сделавший её женщиной, которую трудно не заметить». Эта мысль пьянила.

Эмма старалась удержать это упоительное чувство удовлетворения в течение целого утомительного дня, пока выбирались бесконечные образцы тканей и моделей. К тому времени, как они уехали, она была в изнеможении. В экипаже она откинулась на бархатные подушки и произнесла:

– Какой необычный свадебный день.

Энтони засмеялся.

– Мы хорошо потратили время. Завтра посетим ювелиров, купим вам обувь, чулки и всё такое. Ещё нужно заняться вашими волосами.

Он подался вперед и снял с неё шляпку, затем вытащил шпильки, скреплявшие узел на затылке. Её волосы рассыпались по плечам. Он мягко откинул тёмные волны назад, скользнув кончиками пальцев по её уху и шее, отчего искры разошлись по всему её телу. Она затаила дыхание, потрясённая этим случайным прикосновением, которое так её взволновало. Но, очевидно, его это никак не коснулось. Он сказал:

– Завтра на повестке дня парикмахер. Ваша горничная Бекки – я правильно назвал? – должна научиться делать новые стильные прически.

Все это казалось замечательным, но Эмма не смогла подавить вспышку беспокойства:

– Энтони, а мы можем позволить себе всё это?

Он нахмурился, и на мгновение ей показалось, что её вопрос рассердил его. Но его голос оставался ровным:

– Ваш гардероб будет стоить немалых денег, но это – необходимые траты, которые я учёл, оценивая наши расходы. Поверьте мне, Эмма, я не имею никакого желания снова жить в долгах.

Она смотрела на него, зачарованная серьёзным выражением его лица и тем, как он сосредоточил всё своё внимание на ней. «Этот великолепный образчик мужчины был теперь её мужем. Её».

– Я доверяю вам, Энтони, – сказала она мягко. – Никогда не сомневайтесь в этом.

Она никогда не была так счастлива в своей жизни.

* * *

Вдовствующая герцогиня Уоррингтон тщательно рассчитала момент. Воны только заканчивали ужин, но удаляться из–за стола было ещё не время. Она пробежала взглядом по своей любимой семье. «Джеймс, её сын и герцог, обладал спокойным достоинством и сдержанным чувством юмором. Невестка Эмилия, женщина остроумная и искромётного обаяния. Сара, младшая внучка, которая весной будет представлена обществу, – глаза вдовы затуманились, когда она посмотрела на своего внука Бренда, будущего герцога, и его жену Сесилию. – О, они произвели на свет двух прекрасных мальчиков, так сказать, в полной мере выполнив свой долг, но что–то у них не ладилось между собой, а оба были слишком упрямы, чтобы спросить совета у тех, кто был старше и мудрее». Скрывая свои мысли, вдова сказала:

– Я получила большинство ответов на рождественские приглашения. Помимо обычных гостей, будут присутствовать и те, кого мы меньше всего ожидали.

Она сделала глоток вина, пока всеобщее внимание не обратилось к ней. Поставив хрустальный бокал на стол, она сказала:

– Приедет Верлэйн со своей молодой женой.

После её заявления воцарилась гробовая тишина. Герцог с женой быстро переглянулись. Лицо Бренда окаменело, а Сесилия опустила глаза в свою тарелку на пирожное в виде лебедя. Только леди Сара, слишком молодая, чтобы помнить то, что произошло, жизнерадостно воскликнула:

– Кузен Энтони? Чудесно! Он не приезжал на Рождество уже целую вечность. На ком он женился?

– На родственнице Вонов, как ни странно, – вдова посмотрела на сына. – На Эмме Стоун, дочери твоего троюродного брата. Она всегда приезжала с родителями, Джейн Вон и сэром Джорджем Стоуном. Они оба умерли от лихорадки десять лет назад. К счастью, девочка была в школе, а ведь она, вероятно, могла тоже умереть. С тех самых пор она не была здесь.

Эмилия поджала губы.

– Дочь Джейн Стоун. Я помню её. Хорошая девочка. Тихая, с превосходными манерами и очень выразительными глазами.

Джеймс с лёгкой иронией в голосе проговорил:

– Как приятно будет увидеть их обоих снова, – он внимательно посмотрел на сына, который не проронил ни слова. – Я и не представлял, maman[5], что вы всё ещё посылаете приглашения таким дальним родственникам.

– Именно поэтому сбор семейства нужно оставить в руках старших, – сказала она чётко. – У нас есть время и память, чтобы поддерживать семейные связи. Было нелегко проследить путь Эммы, но я удостоверилась, чтобы она получала приглашение каждый год. Она всегда присылала симпатичную записку, сожалея о том, что не может приехать.

– Я буду рада увидеть Эмму, – с вызовом проговорила Сесилия. – Я тоже задавалась вопросом, что с нею случилось. Она была милой и такой умной. Как прекрасно, что они с Энтони нашли друг друга после стольких лет, – она перевела задумчивый взгляд на мужа, но он не смотрел на неё, уставившись на гобелен на противоположной стене, его рот подёргивался.

Вдовствующая герцогиня медленно допила оставшееся в бокале вино. «Хотя фейерверки на Рождество не запускали, в этом году здесь точно будут лететь искры. С божьей помощью они наконец–то прольют свет на то, что слишком долго оставалось в тени».

Глава 5

Эмма с сомнением разглядывала кусочек тоста.

– Не думаю, что смогу есть. Я слишком волнуюсь, как подумаю, что сегодня мы действительно едем в Харли.

Её муж взял тост и вложил ей в руку.

– Ешь, – приказал он. – Тебе станет плохо, если ты отправишься в долгий путь в карете на пустой желудок.

Довольная его заботой, она послушно намазала на тост мёд и кусочек откусила. И, правда, было вкусно. Она обвела взглядом симпатичную комнату. За неделю их медового месяца в отеле она полюбила это место. Каждое утро им накрывали завтрак на маленьком столике в углу гостиной. В то же самое время приносили газеты, и они с Энтони привыкли неспешно делить трапезу, читая и обсуждая новости дня.

В первый раз, когда Эмма высказала своё мнение, её муж удивился, но очень быстро приспособился. Теперь он, казалось, наслаждался их беседами так же, как она. Позже, после очередного похода по магазинам за всем необходимым для её преображения, Энтони водил её по городским достопримечательностям, которые у неё не было возможности посетить, когда она работала.

Её взгляд обратился к дверям, ведущим в две спальни. В этом отношении их медовый месяц был неполным. Энтони всегда был очарователен и предупредителен, но не делал никаких попыток уложить жену в постель. Она не знала, то ли он слишком серьёзно принял её желание подождать, то ли просто был не слишком заинтересован.

Естественно, перед их поспешной свадьбой Эмму пугала необходимость отдаваться почти незнакомому ей человеку, но время быстро исправляло это. Тоска по Энтони, которую она испытывала в детстве, вернулась и стала в десять раз сильнее. Эмме нравилось каждое случайное прикосновение, даже если он всего лишь помогал ей выйти из кареты. Ей нравилось смотреть на него, изучая волевые черты его лица, его непринужденные, атлетические движения. Она находила удовольствие в маленьких открытиях, таких как, например, еле заметный шрам у него на подбородке, и наслаждалась неукротимой копной волос, которые жили своей собственной жизнью, дикой и свободной, что бы Энтони не делал, чтобы укротить их.

Её муж разлил остатки кофе – ещё один вкус, который они разделяли, – по двум чашкам.

– Знаешь, когда мы поженились, я больше всего боялся, что нам будет не о чем разговаривать, – задумчиво произнёс он. – Но никаких проблем в поисках тем для разговоров у нас не наблюдается.

Она одарила его подозрительно невинной улыбкой.

– Это потому, что ты так интересен, сам по себе. Нам всегда есть, что обсудить.

– Подлиза, – рассмеялся он с теплотой во взгляде. – У тебя отличное чувство юмора.

Эмма размышляла, не хотел ли он наклониться вперёд и поцеловать её. Кроме краткого соприкосновения губ на церемонии бракосочетания, они вообще больше не целовались.

После затянувшейся паузы он допил свой кофе и поднялся на ноги.

– Я прикажу подавать карету и пришлю носильщиков за багажом. Если мы хотим добраться до Харли за один день, нам лучше поскорее выехать.

Подавив разочарование, Эмма кивнула. Она не имела права жаловаться на то, что получила больше, чем заказывала, поскольку сама попросила дополнительное время, чтобы облегчить вступление в интимную часть брака.

* * *

Они доехали довольно быстро и прибыли в Харли как раз, когда на окружающие холмы стала опускаться темнота. Пока карета грохотала по длинной подъездной аллее, Эмма выглянула из окошка.

– Смотри! Зажгли рождественские свечи. Я и забыла про них.

Энтони посмотрел через её плечо и увидел светящуюся решётку из огоньков, по одной свече на каждом окне массивного здания. Лунного света было вполне достаточно, чтобы разглядеть светлые камни одного из красивейших зданий Британии. На самом деле это был дворец, почти такой же большой, как Бленхеймский дворец[6] или замок Говард[7].

– Я тоже почти забыл про свечи. Но теперь, когда я вижу их, они напоминают мне обо всём, что я когда–то любил в Харли.

– Я уже перестала верить, что когда–нибудь вернусь, – тихо произнесла Эмма. – А теперь, когда я уже здесь, мне страшно. Я жила в другом мире последние десять лет и больше не принадлежу Харли. Думаю, вдовствующая герцогиня пригласила меня только из вежливости, рассчитывая, что я откажусь от приглашения.

Окружающая их темнота позволила ему непринуждённо взять её затянутую в перчатку руку. Она была большой, умелой и имела красивую форму, как и всё остальное в Эмме.

– Даже если это и так, во что лично я не верю, тебе всё равно тут будут рады, как моей жене, – он умолк, поражённый иронией, заключавшейся в этих словах. – Глупое утверждение, верно? Это я должен переживать, не вышвырнут ли меня прочь.

Она сжала его руку.

– Конечно, нет. Прошло девять лет. Ты говорил, что у Бренда и Сесилии сейчас двое детей. Он, наверняка, уже и не помнит о вашей драке.

«Как бы Энтони хотел в это поверить! Но он не верил».

Их карета остановилась у широких, освещенных факелами ступеней. Сразу же появились лакеи, чтобы забрать их багаж. Постоянный поток прибывающих Вонов превратил ежедневную работу слуг в настоящее искусство. Пока двое лакеев снимали багаж, третий открыл дверцу кареты и опустил складную ступеньку. Энтони вышел первым, затем повернулся, чтобы помочь Эмме. Спускаясь, она одарила его дрожащей улыбкой.

Она выглядела такой хрупкой, что ему захотелось обнять её и прошептать успокаивающие слова в элегантное ушко. На самом деле ему просто хотелось её обнять. Она расцвела при помощи мадам Хлои, лучшего лондонского парикмахера и различных ювелиров, сапожников и прочих.

– Ты выглядишь, как настоящая Вон до кончиков ногтей, – тихо прошептал он.

Её улыбка стала шире и более уверенной. Энтони взял её под руку, и они поднялись по ступенькам. Лакей с поклоном распахнул перед ними массивную дверь. Как только они вошли в огромный трёхэтажный холл, стайка детей в возрасте от шести до двенадцати лет с криками пробежала мимо дальней стены. Они появились и исчезли в мгновение ока.

Эмма рассмеялась, увидев ароматную зелень и яркие ленты, украшающие холл.

– Господи, всё это навевает воспоминания. Помнишь, как захватывающе было сюда приезжать и в первый раз в году встречаться со всеми кузенами?

– Очень хорошо помню, – «В его последний приезд кузиной, к которой больше всего стремился Энтони, была Сесилия. Сегодня он опять её увидит». От этой мысли его замутило.

Прежде чем Энтони успел сказать что–нибудь ещё, радушная женщина средних лет подошла, чтобы их поприветствовать. Это была сама герцогиня Уоррингтон, мать Бренда.

– Энтони, как чудесно снова видеть тебя, – тепло сказала она. – А ты, Эмма, выглядишь просто великолепно. Трудно поверить, что ты так выросла.

Она поцеловала Эмму в щёку, затем повернулась и протянула руку Энтони. Когда он склонился, чтобы её поцеловать, она подмигнула ему.

– Вдовствующая герцогиня, Сесилия и я по очереди принимаем прибывающих гостей со вчерашнего утра. Я так рада, что вы прибыли во время моей смены. Ваше присутствие здесь, пожалуй, самое захватывающее событие этого Рождества.

– Я не могу передать, как много для меня значит быть снова в Харли, – тихо сказала Эмма.

А Энтони добавил:

– Как все поживают? Герцог, вдовствующая герцогиня… – слегка замешкавшись, он продолжил, – Бренд. Сесилия. Ваши дочери.

Губы герцогини печально скривились.

– Бренд… упрям. Сесилия и её мальчики в порядке. Анна и её муж приехали сегодня днём, а мою Сару вы даже не узнаете. Она подросла и ждёт не дождётся быть представленной ко двору.

В холл вошли три щебечущих женщины. Самая старшая из них воскликнула:

– Верлэйн, шельмец этакий, что это поговаривают о твоей женитьбе?

– Тётя Фанни! – воскликнул Энтони, крепко её обнимая. Повернувшись к молодым женщинам, он сказал. – А эти блистательные создания, должно быть, мои кузины Ребекка и Луиза.

Девушки захихикали, а Луиза обняла Энтони. Когда он высвободился из её объятий, он добавил:

– Вы уже знаете мою жену. Она, видите ли, раньше была Эммой Стоун.

Тётя Фанни, бывшая на самом деле его двоюродной племянницей, громогласно ответила:

– Конечно, я помню малышку Эмму. Хотя теперь ты уже не такая маленькая, – она скользнула взглядом по предмету их обсуждения. – Типичная Вон, – объявила она. – Верлэйн уже наградил тебя ребёнком, девочка?

Эмма густо покраснела, а Энтони припомнил, что Фанни всегда была очень прямолинейной. Обняв одной рукой жену за плечи, он твёрдо произнёс:

– Тётя Фанни, ведите себя прилично. Мы женаты меньше двух недель.

Фанни с сожалением покачала головой.

– Вы должны были подождать и провести церемонию здесь. Всегда хорошо иметь ещё один повод для праздника.

– Поводов для веселья у нас предостаточно, Фанни, – перебила её герцогиня. – А сейчас позволь мне проводить этих молодых людей в их комнату, чтобы они могли привести себя в порядок, – она быстро повела Энтони и Эмму по широкой лестнице.

Когда они поднимались, она весело улыбнулась им.

– Вы последние, кого ждали. Дом забит до самых стропил. Будучи молодожёнами, полагаю, вы не станете возражать против одной спальни на двоих. Я выделила вам комнату в одной из башен.

Энтони бросил взгляд на Эмму. Она выглядела очень испуганной и встревоженной. Этого они не учли. В переполненном доме семейные пары должны были жить в одной спальне. Поскольку многие из них привыкли иметь раздельные комнаты, частенько было слышно беззлобное брюзжание по поводу столпотворения.

Им нужно было подняться на три лестничных пролёта, чтобы добраться до комнаты. И пришлось не менее четырёх раз остановиться, чтобы поприветствовать других Вонов, перемещающихся по коридорам и лестницам. Энтони помнили лучше, не только потому, что он уже достиг зрелости в свои последние приезды, но и потому что он всегда был общительным. Однако, Эмму тоже тепло приветствовали. Многочисленные приветствия создавали ту самую праздничную атмосферу, которую она так хорошо помнила. Хотя не все члены семейства друг друга любили, в ближайшие две недели обстановка в доме должна была быть достаточно доброжелательной.

Когда они добрались до нужной комнаты, герцогиня сказала:

– Сегодня прибыло множество гостей, поэтому ужин будет неформальным, – она улыбнулась. – Знаете, здесь мало, что изменилось. Завтра будет официальный ужин, следующая ночь – Сочельник, потом будет служба в церкви. И так будет продолжаться до бала Двенадцатой ночи[8].

– События могут не меняться, а вот люди – да, – заметила Эмма. – Это будет моя первая трапеза вместе с взрослыми, а не за детским столом.

– И правда. Ты ещё в школе училась, когда в последний раз приезжала на Рождество. – Герцогиня помрачнела. – Так ужасно, что твои родители умерли. Нам с maman было очень жалко, что ты к нам после этого не приезжала. Но, видимо, это было мудрое решение, потому что сейчас ты просто цветёшь, – она повернулась, чтобы уйти. – Я не должна вас задерживать разговорами. До обеда осталось чуть больше получаса. Уверена, колокол вы помните.

– Кто сможет такое забыть, – с чувством произнёс Энтони. Он взял руки герцогини в свои. – Спасибо, что пригласили нас, тётя Амелия.

– Не за что. Семья – это основная жизненная ценность. Нам повезло, что Харли достаточно велик, чтобы вместить такое количество Вонов. Я представляю себе это так, словно все вместе путешествуем сквозь время. И, несмотря на постоянные изменения: рождения, браки, уходы из жизни, мы – здоровая и полная семья. – Ещё раз улыбнувшись, герцогиня вышла.

Они остались одни.

– Когда я была маленькой, – сказала Эмма, снимая шляпку, – я хотела, чтобы эти башни были круглыми, а не квадратными, но всё равно это одна из лучших комнат в Харли.

– Должно быть, она досталась нам из–за нашего статуса молодожёнов, – ответил Энтони. С обычной для Харли оперативностью их багаж уже доставили наверх. Пока они с Эммой здоровались с родственниками, её служанка и его камердинер всё распаковали и вновь исчезли. Жизнь здесь всегда протекала очень гладко.

Сняв плащ, Энтони добавил:

– Сожалею, что у тебя не будет своей комнаты. Может, попросить принести ширму?

Эмма скривилась.

– Все домочадцы узнают, а поскольку мы лишь недавно поженились, это вызовет шквал ненужных вопросов. Мы справимся и так.

Она подошла к окну, на котором в специальном защищающем от пожара зажиме горела рождественская свеча. Во время праздников ежедневно в полдень приходил слуга, чтобы почистить зажим и поставить новую свечу, которые специально были сделаны так, чтобы гореть до рассвета. Этой традиции было, по меньшей мере, лет двести.

– Мне нравится жить так высоко. Когда я была маленькой, я часто вылезала на крышу и бегала по ней, – задумчиво произнесла Эмма.

– В декабре месяце? – его брови удивлённо приподнялись. – Ты была отважной малышкой. Прогулки по крыше могут быть опасны, особенно если она покрыта льдом.

– Я вылезала только в хорошую погоду и совсем прекратила, когда моя мама узнала об этом и заставила меня пообещать, что я больше не буду этого не делать, – посмотрев на тёмный пейзаж, она мечтательно сказала. – Я любила воображать, что улетаю с крыши и парю над холмами.

Перед мысленным взором Энтони возникла ужасающая картина того, как бездыханное и переломанное тело Эммы лежит на холодном и неприветливом дворе далеко внизу, вокруг неё разметались тёмные волосы, а лицо покрыто слоем льдинок.

– Я от всей души благодарен, что ты никогда не пыталась улететь по–настоящему.

– Я всегда хорошо понимала разницу между мечтами и действительностью. По крайней мере, когда была ребёнком, – она повернулась лицом к комнате. – Я позабыла, как обычно вокруг тебя вьются женщины. Ты не устаёшь от этого?

Он сначала хотел отшутиться. Но предмет разговора был слишком важен, чтобы оставить его без внимания.

– Полагаю, я нравлюсь женщинам, потому что они мне нравятся. Я не слишком люблю флиртовать, знаешь ли.

Она вздохнула.

– Знаю. Подобно цветку, привлекающему пчёл, ты не можешь не привлекать особ женского пола.

Он всегда был благодарен судьбе за это своё качество, но понимал, что Эмму оно может не слишком радовать.

– Я не могу запретить им виться вокруг, но ты, Эмма, моя жена, – серьёзно произнёс он, – моя единственная.

Она кивнула и больше не заговаривала на эту тему, но он чувствовал, что ей грустно. Энтони надеялся, что она не начала уже жалеть о своём поспешном браке. Ему придётся сильнее стараться, чтобы этого не произошло.

Грубый звон колокола нарушил тишину дома. Даже при закрытой двери между ними и источником звука он производил оглушительный шум. Эмма подпрыгнула, а Энтони вздрогнул от неожиданности.

– Пятнадцатиминутный колокол. До салона нам идти не менее пяти минут, так что у нас всего десять минут, чтобы приготовиться к ужину.

Эмма нахмурилась и подошла к гардеробу.

– Хотя герцогиня сказала, что ужин будет неформальным, я бы предпочла переодеться во что–нибудь свежее, – она вытащила зелёное платье. – Бог знает, куда подевалась Бекки. Помоги мне, пожалуйста.

– Конечно, – Энтони подошёл сзади и начал расстёгивать многочисленные петельки и пуговички её дорожного платья. Закончив, он спустил ткань ниже на руки и с трудом сглотнул, когда увидел сливочные изгибы её плеч. У неё была самая сладко–привлекательная кожа изо всех, виденных им. Она просто молила о ласках.

Эмма выступила из упавшего на пол дорожного платья. Её нижняя рубашка, корсет и нижние юбки скрывали не меньше, чем большинство платьев, но в воздухе витало шаловливое ощущение близости от того, что он видит её в нижнем белье. Он вспомнил, что мадам Хлоя назвала фигуру Эммы «magnifique». Модистка была права. Эмма была не модной сильфидой, а женщиной с роскошными, чувственными изгибами. Ему захотелось узнать, каково было бы ощутить вес её полной груди в своих ладонях. Всё его тело опалило жаром.

Пытаясь подавить эту реакцию, Энтони подошёл к туалетному столику, куда Хокинс уже положил его расчёску и прочие личные вещи. Было бы у них больше времени, он бы побрился. К счастью, его подбородок всё ещё был вполне презентабельным, хотя и едва–едва.

– Мне снова понадобится твоя помощь, – Эмма уже натянула платье, но не могла сама его застегнуть.

Энтони молча снова подошёл к ней. Его воображение буйно разыгралось. Ему хотелось запереть дверь, пропустить ужин и соблазнить свою жену. Но в этот вечер это было действительно невозможно, так как оба они в некотором роде должны были воссоединиться с семьёй.

Непривычно не слушающимися пальцами Энтони начал завязывать ленты. Она воспользовалась духами со сложным, провокационным ароматом. Девичьи, цветочные запахи были не для неё.

Его пальцы скользнули по спине Эммы, когда он завязывал потайной бант. Её охватила лёгкая дрожь. Надеясь, что это трепет удовольствия, он наклонился вперёд и поцеловал местечко, где соединялись её шея и плечо. Её кожа под его губами была шелковистой и тёплой. Ему захотелось облизать её с головы до ног. Он начал исследовать языком элегантный изгиб её ушка. Эмма замерла.

Хотя у Энтони было предостаточно женщин, он не был таким самодовольным хлыщом, чтобы поверить, что он безошибочно способен почувствовать, чего хочет женщина. А понимание конкретно этой женщины было гораздо важнее любой из его случайных интрижек.

– Каждый раз, когда я касаюсь тебя, ты словно отстраняешься, – тихо сказал он. – Хочешь, чтобы я перестал?

– Нет, – ответила она сдавленным голосом. – Мне вовсе не отвратительны твои прикосновения, – она сглотнула вставший в горле ком. – Совсем… совсем наоборот.

«Хвала небесам за это». Легчайшим движением он обнял её и положил ладони ей на грудь. Она ахнула, и он почувствовал, как под его ладонью сильно бьётся её сердце. Затем она кротко прислонилась спиной к нему в безмолвном жесте доверия и покорности. Её тёплые изгибы идеально подходили к его телу, как кусочки мозаики.

Его собственное сердце тоже колотилось, и полным чувства голосом он сказал:

– Мне очень–очень хочется, чтобы нам не нужно было идти на этот ужин.

Она повернула голову и взглянула на него с выражением завзятой соблазнительницы.

– Позже мы вернёмся сюда, желание только усилится от ожидания.

Он хихикнул.

– У тебя задатки порочной распутницы.

– Хорошо, – сказала она с глубоким удовлетворением.

С очевидным нежеланием, отойдя от него, она закончила свой туалет. Энтони слепо причесал волосы, поскольку большая часть его внимания была сосредоточена на живом воспоминании об Эмме в его объятиях. Её мягкая чувственность заставляла его одновременно желать защитить её и затащить в постель. «Не в этом ли суть брака? С милостью божьей, он разберётся в этом достаточно быстро».

– Я готова, – сказала Эмма, слегка нервничая. – Я хорошо выгляжу?

Он повернулся и осмотрел её с головы до ног. Выбранный ею оттенок зелёного великолепно оттенял её кожу цвета сливок и придавал её переменчивым глазам красивый светло–зелёный цвет. Слегка завитые каштановые волосы тоже гораздо больше шли ей, чем строгий пучок, который она носила, когда они повстречались.

– Ты выглядишь идеально. Не слишком официально для сегодняшнего вечера, но леди до мозга костей, – он подошёл к ней. – Есть лишь одна проблема.

Выражение её лица, которое, было, просветлело, вновь стало тревожным.

– Что–то не так?

– Вот это, – женщины часто надевали на шею газовые шарфы, называемые фишю, чтобы сделать низкий вырез платья более скромным и добавить немного тепла. Эмма тоже надела такой шарф. Энтони стянул его с её шеи, обнажив верхнюю часть роскошной груди. – Тебе это не понадобится. При таком скоплении народа в комнатах будет тепло.

Она сильно покраснела и инстинктивно прикрыла руками обнажившуюся плоть. В конце концов, вновь их опустив, она произнесла извиняющимся тоном:

– Я чувствую себя голой.

– У меня есть лекарство от этого, – он подошёл к своему несессеру и вытащил потрёпанную бархатную коробочку. Внутри лежала тройная нить жемчуга и пара подходящих серёжек. – Немногие фамильные вещи пережили долги моего отца, но эти остались. Они принадлежали моей матери, а теперь они твои. Весёлого Рождества, Эмма.

Эмма задохнулась от нахлынувших чувств.

– У моей мамы было очень похожее ожерелье, но его пришлось продать, – её глаза повлажнели, она взяла ожерелье и прижала его к своей щеке. – Жемчуг такой приятный на ощупь. Шелковистый. Почти живой.

– Его нужно носить, чтобы показать его во всей красоте, – он забрал ожерелье и застегнул его у неё на шее. Это была красивая шейка, длинная и изящная. Он поцеловал её у основания высоко забранных волос. Она тихо ахнула, и в этот раз он точно знал, что это не страдание.

Слегка дрожащими пальцами Эмма вдела в уши серёжки и повернулась к нему для окончательного осмотра. Он произнёс с абсолютной уверенностью:

– Ты выглядишь красивой, Эмма. Любой мужчина гордился бы, будь ты рядом с ним.

Она одарила его такой ослепительной улыбкой, что на мгновение он забыл, как дышать.

– Я очень рада, что ты так думаешь.

С элегантным поклоном он предложил ей руку, и они вместе направились вниз, чтобы присоединиться к своей семье.

Глава 6

Сгорая от нетерпения, Эмма под руку с Энтони спускалась по холодным коридорам и лестницам. «Он желал её! Даже девственница могла распознать страсть в его голосе и прикосновении. Он не был безразличен к ней, просто давал ей время привыкнуть, которое она у него просила. Ну что ж, теперь она была готова стать женой. На самом деле она очень хотела, чтобы этот давно и с нетерпением предвкушаемый вечер побыстрее закончился, чтобы они могли вернуться в свою комнату к ожидающей их постели, – эта мысль заставила её застенчиво посмотреть на него. Он встретился с ней взглядом и подарил ей понимающую улыбку. – Его единственная». Это знание вызвало у неё желание перекувырнуться, как она делала, когда была совсем маленькой.

Почти плывя по полу, она позволила ему привести себя в главную гостиную, где взрослые пили перед ужином херес. Большой дом выглядел именно так, как она помнила, с запахом сосновых веток, яркими ягодами падуба и алыми лентами повсюду. Рождество в Харли было волшебным.

Когда они вошли, гостиная была уже полна людей. Повсюду слышались громкие разговоры. Эмма огляделась, пытаясь связать воедино лица и имена. Большинство приходилось друг другу дальними кузенами и кузинами, хотя пожилые члены семьи в основном занимали положение почётных тётушек и дядюшек. «Господи, тётя Агата сильно прибавила в весе. Бог знает, кем был этот долговязый юнец, но он совершенно очевидно принадлежал к семейству Вонов. И была ли эта молодая женщина в голубом её кузиной Маргарет? Может, это – сестра Маргарет, Мэри?»

– Верлэйн приехал! – крикнул кто–то.

Эмма криво усмехнулась, зная, что так будет всю их оставшуюся жизнь. «Это Энтони люди помнят, именно Энтони вызывает у них особенную улыбку. На неё он производил такой же эффект. Но, пока он принадлежит ей, она не возражала против того, чтобы делиться его вниманием на сборищах, подобных этому».

Их окружили люди, желающие обнять их и поздравить с бракосочетанием. Эмма знала, что сияет, подобно рождественской свече. Она мечтала о таком тёплом приёме десять лет, но не верила, что когда–нибудь вновь его почувствует. Она снова была Воном среди Вонов. И, если судить по восхищению в глазах мужчин, Энтони не солгал, когда сказал, что она хорошо выглядит.

В другие двери вошла вдовствующая герцогиня, и многие из группы людей, окружавших Эмму и Энтони, отправились поприветствовать её. Когда–то она была очень красива. Да и сейчас былая красота была видна.

Когда толпа поредела, Эмма увидела молодую женщину, стоявшую у большого камина и смотревшую на них. Эмма от удивления перестала дышать. Это была Сесилия, и она совсем не изменилась. Ей должно было быть около тридцати, но даже после рождения двух детей она была стройной и изящной. Красивой, как всегда.

Покинув дряхлую тётушку, с которой она разговаривала, Сесилия подошла, чтобы поприветствовать вновь прибывших. Её золотые волосы блестели в свете дюжин свечей. Подойдя к ним, она сказала:

– Как чудесно снова видеть тебя, Эмма. Я так рада, что ты здесь.

Теплота в её голосе казалась искренней. Сесилия всегда очень хорошо относилась к Эмме. Не её вина, что её прелестная светлая красота заставляла Эмму чувствовать себя по сравнению с ней огромной, неповоротливой коровой. С трудом выдавив улыбку, Эмма ответила:

– Спасибо, Сесилия. Ты великолепно выглядишь. Твои дети похожи на тебя или на Бренда?

– Они, определённо, Воны, – лицо Сесилии напряглось, и она повернулась, чтобы протянуть Энтони руку. – Верлэйн. Прошло много времени с тех пор, как ты в последний раз приезжал в Харли.

– Сесилия. – Энтони склонился над её рукой, затем выпрямился, но так и не отпустил её руку. – Как… как хорошо снова быть здесь, – напряжение между ним и Сесилией было практически осязаемым.

Эмма почувствовала себя так, словно её ударили. «Конечно, между двумя бывшими возлюбленными должна была быть какая–то реакция, но она не ожидала, что Энтони превратится в мраморную статую. Проклятие, а она–то думала, что он оставил позади своё чувство к Сесилии! Вместо этого, он, как идиот, изумлённо глазел на неё. Они оба смотрели друг на друга, словно в комнате никого больше не было». Почувствовав себя невидимкой, Эмма отпустила левую руку Энтони. Он даже не заметил.

Тягостный момент неприятно затянулся. Потом рядом с Сесилией появился высокий, темноволосый мужчина, выглядевший как чуть уменьшенная копия Энтони. Это был Бренд, и на его лице явно читалась жажда убийства. Взяв жену под руку, он тихо произнёс полным горечи голосом:

– Это – дом моего отца, поэтому я не могу попросить тебя уехать или даже запретить тебе здесь появляться, Верлэйн. Но не жди от меня вежливости.

Энтони оторвал взгляд от Сесилии и посмотрел на бывшего друга.

– Я надеялся, что мы сможем помириться, Бренд, – сказал он, явно стараясь собраться с мыслями. – Я отвратительно повёл себя в свой последний приезд, и приношу тебе свои самые искренние извинения, – он нерешительно протянул ему руку.

Его кузен посмотрел на неё так, словно хотел оторвать.

– Я, скорее, приглашу на ужин Великую чуму[9], чем приму твою руку, Верлэйн, – он резко развернулся и гордо пошёл прочь, уводя с собой Сесилию. Она бросила последний несчастный взгляд через плечо и послушно пошла за мужем.

Не готовая взглянуть Энтони в лицо, Эмма тоже отвернулась. Она пошла, не разбирая дороги, через комнату, пока, наконец, едва не врезалась в пожилого лорда Эдварда Вона, дядю нынешнего герцога.

– Эмма, моё милое дитя, как приятно снова тебя видеть, – сказал он весело. Взяв её за руку, он затащил её под перевитую лентами ветку для поцелуев, висевшую под аркой, которая разделяла гостиную на две части. Под каждой открытой аркой в Харли висели такие же ветки. Быстро клюнув её в щёку, лорд Эдвард сказал. – Одно из преимуществ старости состоит в том, что я теперь могу перецеловать всех хорошеньких девушек в доме, и жена не оторвёт мне за это голову.

Эмма рассмеялась.

– Вы не так уж стары, дядя Эдвард. Вам нет и семидесяти, а выглядите вы на десять лет моложе, – «Все Воны красиво старели; лет через сорок Энтони станет очень похожим на лорда Эдварда». Мысли об Энтони причинили ей боль. Она решительно улыбнулась:

– А где же леди Эдвард? Я её ещё не видела.

– Шарлотта отправила меня за тобой, – взяв Эмму под руку, он сопроводил её в уголок, где его кругленькая жизнерадостная жена отдыхала на диване. – Передвигается она уже не так хорошо, но вопросы задавать всё ещё может!

Эмма с благодарностью опустилась на диван рядом с леди Эдвард и приготовилась к доброжелательному допросу. «По крайней мере, это не даст ей думать об Энтони и его воссоединении с божественно красивой Сесилией».

* * *

После того, как Бренд увёл Сесилию, Энтони сделал глубокий, медленный вдох, удивлённый смятением в своих чувствах. «Он думал, что преодолел чувство к Сесилии много лет назад. Ведь она отбросила его прочь, как горячий уголёк, когда получила предложение получше. И всё равно встреча с ней перевернула его душу. Он и позабыл о силе её красоты, – стремясь к рассудительности Эммы, он огляделся и не смог её найти. – Проклятие, что она должна была подумать?» Энтони хорошо себе представлял, и это его обеспокоило. Он уже хотел отправиться на поиски, когда прозвенел колокол к ужину. Рядом с ним с кошачьей внезапностью появилась вдовствующая герцогиня. Даже гладкостью и спокойствием она походила на маленькую серебристую кошку.

– Ты поведёшь меня к столу, Верлэйн, и будешь сидеть рядом со мной, – объявила она.

Никто не смел ослушаться приказов вдовствующей герцогини Уоррингтон. Он предложил ей руку.

– Это будет честью для меня, Grandmère[10]. Я так долго вас не видел.

Вообще–то, она не была его бабушкой. Но каждый Вон младше пятидесяти лет так её называл. Когда он вёл её к столу, его сердце болезненно сжалось. «Если он не помирится с Брендом в это Рождество, он не сможет больше сюда вернуться. Джентльмен не станет причинять неудобства другому человеку в его собственном доме». Вслух же он произнёс:

– Где вы хотите сесть, Grandmère?

Она показала рукой.

– Вот здесь, на этом конце стола.

Энтони выдвинул для неё стул, затем занял место по правую руку от неё. Длинный стол, по его подсчётам, был накрыт не менее, чем на пятьдесят человек.

– В течение всего года, – объяснила вдовствующая герцогиня, – Амелия занимает это место, как и подобает истинной герцогине, но сегодня, поскольку ужин неофициальный, она может посидеть со своим мужем.

И правда, герцог занимал своё место на противоположном конце стола, и его жена была рядом с ним. У обоих были озорные выражения лиц от неподчинения общепринятым нормам. Нарушение правил было частью праздничного веселья.

– Я рада видеть, что ты наконец остепенился, Верлэйн, – тихо сказала вдовствующая герцогиня, чтобы мог услышать только он. – Я уже начала отчаиваться.

– Вижу, вы не потеряли вкуса к оскорблениям, Grandmère, – весело отозвался он.

– В моём возрасте некогда терять время на светские глупости, – она посмотрела на него бледно–голубыми, как аквамарин, глазами. – Я была особенно рада услышать, что ты женился на Эмме Стоун. Тебе нужна именно такая жена, с мозгами в голове и устойчивым характером.

– Хотя я очень рад быть здесь, я начинаю припоминать недостатки посещения мероприятий, где люди знают тебя с пелёнок, – сухо ответил он.

Она рассмеялась.

– Все знают о твоих делах и имеют своё мнение, как тебе жить. Это – часть принадлежности к семье, Верлэйн, – её лицо стало серьёзным. – Я волновалась, что ты можешь пойти по тому же пути, что и твой отец. Знаешь, ты очень похож на него. Очаровательный, красивый, всё легко тебе достаётся. Слишком легко. Он так никогда и не повзрослел. То же самое могло случиться и с тобой.

– Не могу сказать, что польщён этим сравнением, – холодно сказал он. – Мой отец был безответственным и ни о ком не думал, кроме себя. Он едва не потерял родовое имение.

– Это – мужская обязанность позаботиться о своём наследстве и передать его своим детям, а он с треском провалился в этом деле, – согласилась она. – Но из историй, которые я слышала о твоих азартных играх и любовных похождениях, твоё поведение было не лучше. Полагаю, теперь ты намерен начать вести себя, как взрослый человек.

Проведя этот удар с мастерством профессионального боксёра–победителя, она повернулась к мужчине, сидевшему от неё слева. Энтони подавил раздражение. Когда его отец умер и выяснилось состояние финансов Верлэйнов, Энтони сократил свои расходы и сделал всё, что мог, чтобы спасти поместье. Но было правдой и то, что до этого ужасного дня он жил на широкую ногу, словно его доходы происходили из бездонного колодца.

Он так и не смог придумать иного способа найти деньги, чтобы выплатить их по закладной, кроме азартных игр. У друга такую сумму денег, конечно, не попросишь, банки ему отказали, и он не хотел становиться охотником за приданым. Поэтому он играл, сохраняя свои выигрыши, никогда не позволяя азарту пересилить здравый смысл и тратить деньги без надобности.

Но всё равно, в конце концов, этого оказалось недостаточно. Если бы не Эмма, он бы потерял Кенфилд. Большую часть вреда нанёс его отец, но Энтони в глазах окружающих нёс бремя этой вины и должен был жить с последствиями отцовского эгоизма и растрат. Два года это горькое знание разъедало его, как кислота. Когда у него будет сын, он лучше о нём позаботится.

Впервые он серьёзно задумался о собственных детях и был удивлён сложными чувствами, которые вызвала эта мысль. Его дети, и Эмма будет им матерью. Её кровь будет течь в их венах наравне с его.

Это было одним из самых очевидных фактов в мире, но он никогда не думал об этом по отношению к самому себе. «Господи, что более важное мужчина может сделать для своих детей, чем выбрать для них хорошую мать?» А Эмма будет хорошей матерью, в этом он не сомневался. Доброй, терпеливой, умной, не говоря уже о том, что она была здоровой и обладала чувством юмора, которое он ценил всё больше и больше.

Он непроизвольно начал искать её глазами. Эмма сидела ближе к дальнему концу стола и улыбалась какому–то замечанию своего соседа. Губы Энтони сжались. «Наверное, ему не следовало убирать фишю – парень смотрел на её корсаж, словно она была следующим блюдом за ужином».

Ревность тоже стала новым опытом для Энтони, и он ему совсем не понравился. Он никогда не ревновал своих любовниц. Если им нравился другой мужчина, он всегда с радостью их отпускал. Но Эмма была его женой. Он обнаружил, что это имеет очень большое значение.

К счастью, женщина справа от него обменивалась годовыми сводками новостей с другим своим соседом, что избавило Энтони от необходимости поддерживать беседу. Он возил ложкой в своей тарелке супа из лука–порея и размышлял о словах вдовствующей герцогини. «Очаровательный, красивый, всё легко тебе достаётся». Эмма и её состояние уж точно достались ему просто.

Попивая вино, Энтони думал об этом подарке судьбы. «Стала бы она его разыскивать и предлагать пожениться, если бы он был уродлив? Какая отрезвляющая мысль». Он всегда знал, что красота даёт женщинам власть, но всегда принимал, как должное, те преимущества, которые давали ему его собственное лицо и подтянутое тело.

Но он не мог приписать себе в заслуги то, как выглядит, так же как и наличие титула или общественное положение. У него была типичная для Вонов внешность, а титул Верлэйна и состояние были пожалованы деду–моряку, который был знаменитым адмиралом, пока героически не погиб в битве.

По сравнению с ним, Энтони был вынужден признать, он просто никчёмный человек. Он провёл всю свою жизнь в погоне за удовольствиями. Смерть его отца отрезвила его, а его желание спасти Кенфилд дало Энтони достойную цель в жизни, но он по существу всё ещё жил жизнью безрассудного молодого человека, ведущего светский образ жизни.

«Я волновалась, что ты можешь пойти по тому же пути, что и твой отец. Знаешь, ты очень похож на него… Он так никогда и не повзрослел. То же самое могло случиться и с тобой… Полагаю, теперь ты намерен начать вести себя, как взрослый человек».

Его взгляд снова обратился к Эмме. «Вероятно, повзрослеть означало отказ от юношеского убеждения, что мир был полон бесконечных возможностей. Не всё было возможно. Каждый сделанный выбор уничтожал тысячи других путей. Вступив в брак с Эммой, он лишился права жениться на какой–нибудь блистательной лондонской красавице, так же, как она потеряла возможность найти мужа, который был бы более умным или достойным, чем Энтони. И, поскольку они всё–таки выбрали друг друга, в их силах было приблизить совместную жизнь больше к раю, чем к аду. Криво усмехнувшись, он понял, что это, пожалуй, была очень взрослая мысль».

Эмма решительно настроилась насладится вечером в кругу семьи, запрятав глубоко в душе воспоминания об ужасной встрече Энтони с Сесилией. Она смеялась за ужином над историями какого–то дальнего кузена, с которым она раньше никогда не встречалась. Потом, когда мужчины занялись своим портвейном, она обошла своих родственниц, обнимаясь и обмениваясь новостями.

Когда джентльмены присоединились к леди, начался импровизированный концерт. Три молодых кузины начали исполнять рождественские гимны под аккомпанемент четвёртой на фортепьяно. Вскоре инструмент был окружён подхватившими песню Вонами. Эмма тоже присоединилась к общему хору, но её сердцу было немного больно, когда она смотрела на некоторые старшие пары. Лорд Эдвард и его жена сидели на диване, и он обнимал её за талию. Присоединившиеся к пению, герцог и герцогиня незаметно держались за руки.

«Будет ли между Эммой и Энтони такая же привязанность друг к другу спустя двадцать или тридцать лет? Или они уподобятся Бренду и Сесилии, которые стояли рядом с застывшими лицами, не касаясь и не глядя друг на друга?»

Подавленная мыслью, что перевес был в пользу того, что у них с Энтони никогда не возникнут долгосрочные чувства, Эмма выскользнула из комнаты, когда вечер был в самом разгаре. Никто не станет её искать, особенно Энтони, щедро расточавший своё обаяние на собравшихся.

Она долго поднималась в комнату в башне по тихим коридорам. К своей радости, она обнаружила, что в комнате горит небольшой камин. «Счёт Харли за уголь после этих двух недель будет астрономическим».

Сменив платье на самую плотную ночную рубашку и подходящий к ней халат, Эмма села за туалетный столик и вытащила шпильки из волос. Когда она взяла в руки щётку, дверь открылась, и вошёл Энтони.

Их взгляды встретились в зеркале. Тщательно контролируемым голосом она сказала:

– Я думала, ты останешься внизу подольше.

Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

– Я принёс извинения, когда увидел, что ты уходишь. Мне понадобилось несколько минут, чтобы вырваться, а то я проводил бы тебя наверх.

Она подумала, не пришёл ли он из–за чувственного обещания, которое было между ними, когда они собирались ужину. К несчастью, она уже была не в настроении закреплять их брак, хотя Энтони выглядел просто неотразимо. «Высокий и широкоплечий, с волнистыми тёмными волосами и пронзительными глазами, он был слишком великолепен, чтобы быть мужем Эммы Стоун. Он был мечтой любой молодой девушки. Когда–то он был и её мечтой».

Она начала расчёсывать волосы. Решив, что настало время для ничего не значащего замечания, она сказала:

– Было приятно всех снова увидеть.

– Ты хочешь знать о Сесилии, – тихо сказал он.

Она не ожидала, что он коснётся такой деликатной темы.

– Вообще–то, да, – смотреть в зеркало было проще, чем ему в лицо, поэтому она смогла спросить. – Ты всё ещё влюблён в неё?

– Нет. По крайней мере, мне так не кажется. Но для меня было потрясением снова её увидеть. Словно мне снова было двадцать, – он скривился. – Я и забыл, какое ужасное это было время.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него. Он очень старался быть с ней честным, и за это она была ему благодарна. Но её не очень убедил тот факт, что ему: «Не кажется», что он влюблён в Сесилию.

– Бренд выглядел так, словно был готов на убийство.

– Честное слово, я не знаю, почему. Он ведь получил то, что хотел – Сесилию. Едва ли у него есть причины ревновать, ведь я не видел её девять лет, – Энтони вздохнул. – Я всегда думал, что у него лёгкий характер. Возможно, я не знал его так хорошо, как мне казалось. Я вообще многого не знал.

Эмма подозревала, что, когда между двумя мужчинами встаёт женщина, эмоциональное уравнение может измениться самым драматическим образом. «По её мнению, Бренд, конечно, изменился с тех пор, как она видела его юношей. Но что она знала? Она была всего лишь стареющей девицей, купившей себе мужа». Она начала заплетать волосы в косу.

– Возможно, когда Бренд отойдёт от потрясения, что ты здесь, его настроение изменится.

– Может быть, – произнёс Энтони, явно в этом сомневаясь.

Эмма завязала конец косы, поднялась и подошла к кровати. За окном падали снежные хлопья. Она надеялась, что они продолжат идти. Она всегда любила красоту и покой свежевыпавшего снега. Сняв халат и повесив его на стул, она скользнула под одеяла.

Таким же, лишённым эмоций голосом, как у неё, Энтони сказал:

– Ты можешь дать мне одно одеяло? Я постелю себе на полу.

Было бы намного проще, если бы он был подальше от неё, но она не могла быть такой эгоистичной.

– Ты там замёрзнешь, – произнесла она самым практичным тоном гувернантки. – Кровать достаточно большая для нас обоих, – она перекатилась на свою, дальнюю от него, половину, воздвигнув вокруг себя защитную преграду из одеял как безошибочный знак того, что она не потерпит никаких любовных поползновений.

Она услышала шуршание снимаемой одежды. Перед ужином она бы стала подглядывать, чтобы восхититься его телом. Но не сейчас.

Энтони погасил все свечи, кроме той, что стояла на подоконнике. На ней был жестяной отражатель, который направлял большую часть света в окно. Затем матрас под его весом прогнулся.

Хотя Энтони не прикасался к ней, Эмма остро чувствовала его близость. «Её муж. Она была абсолютно вправе перекатиться и прижаться к нему. Возможно, он крепко обнимет её и скажет ей, как она мила, и что он очень счастлив быть именно с ней, а не с Сесилией… Она не должна была думать о Сесилии. Теперь образ её мужа и женщины, которую он любил, отпечатался в её сознании. Он никогда так не смотрел на Эмму. С безжалостной честностью она признала, что, возможно, никогда и не посмотрит. Попытка построить новый брак в Харли была ошибкой. Их окружало слишком много призраков, и не все из них были мертвы».

С трудом сглотнув болезненный ком в горле, Эмма закрыла глаза и приказала себе заснуть.

Глава 7

Шли часы, и дыхание Энтони давно стало медленным и размеренным, а Эмма всё никак не могла заснуть. Никогда раньше не деля постель с мужчиной, она отлично осознавала, что тёплое, очень мужественное тело Энтони было от неё всего лишь в нескольких дюймах. С мыслями о нём и о ещё более безрадостных перспективах её брака спать было невозможно.

Наконец со вздохом отчаяния она выскользнула из постели. В комнате было холодно, поэтому она тихонько подбросила в камин ещё один совок угля. Потом она подошла к окну. Небольшой снежок усилился до крупных лёгких хлопьев, густо падающих в безветренном воздухе и покрывающих всё вокруг безупречно белой мантией.

Не в силах устоять, она сняла закреплённую на подоконнике свечу и отставила её в сторону. Затем она открыла створку и высунулась из окна. Воздух был свежим, чистым и бодрящим. Холодным, но не неприятным. Она глубоко вдохнула, почувствовав себя обновлённой.

В голову пришла безумная мысль. «Ведь ей всегда нравились снег и крыши Харли. Почему бы не вылезти наружу? Крыша в этом месте была не очень опасной, потому что по краю шла невысокая декоративная балюстрада. Между скатом крыши и балюстрадой был проход шириной в два фута[11]. Она с легкостью могла выбраться туда и отправиться исследовать крыши».

Эмма бросила через плечо взгляд на Энтони. Её муж спал, как убитый. Он никогда не узнает, что она уходила.

Эта идея показалась ей очень правильной. Небольшая шалость позволит ей почувствовать себя в меньшей степени простушкой Эммой Стоун и в большей – отчаянной леди Верлэйн, которой она хотела быть.

Эмма на ощупь дошла до шкафа и нашла свой плащ и полусапожки. Скользнув в них ногами, она набросила плащ прямо на ночную сорочку. Затем она выкарабкалась из окна. Снег на крыше был глубиной три–четыре дюйма[12].

Прикрыв за собой качающиеся оконные створки, Эмма пошла по узкой дорожке. Плащ обвивался вокруг её ног. Справа от неё была пологая крыша, а слева открывались широкие ночные просторы. Царила чудесная тишина. Снежные хлопья отражали и усиливали слабый свет, превращая его в жемчужное потустороннее сияние. Её беспокойство начало уходить, оставляя лишь чувство безмятежности.

Перейдя через длинную прямую центральную крышу, Эмма дошла до труднопреодолимого угла, где восточное крыло соединялось с главным зданием. Вместо того, чтобы, рискуя жизнью, перебраться через него, она присела в уголке. Защищенное со всех сторон место давало ей возможность великолепного обзора зимнего пейзажа с покрытыми снегом равнинами и видами Харли. С этого ракурса большой дом казался чужим и красивым. Очень запоминающимся.

Одна в ночи она смогла, наконец, расслабиться, что ей никак не удавалось сделать в спальне. Она подумала о Гарольде Гривзе, лежащем в свежевырытой могиле рядом со своей женой. «Падал ли на их место последнего упокоения в Лондоне такой же снег? Мистер Эванс говорил, что они были очень близки, как бывает только у бездетных пар».

Эмма закрыла глаза и вознесла молитву, чтобы мистер Гривз воссоединился со своей женой в каком–нибудь лучшем месте. Каждый день она молилась за это не менее одного раза. Ей казалось, что это – самое малое, что она может для него сделать. Странно, как её жизнь полностью изменилась из–за человека, которого она никогда не встречала.

Она поплотнее завернулась в плащ. Холод потихоньку проникал в неё, но она была ещё не готова вернуться внутрь. «Позже. А пока она просто позволит своим мыслям плыть по течению…»

* * *

Энтони проснулся, когда рядом что–то громко стукнуло. Ветер распахнул створки окна, и в комнату летели снежинки. Через мгновение он вспомнил, где находится. «Харли. Эмма. Комната в башне. А где же Эмма? – в постели рядом с ним её не было. Он сел и обвёл взглядом комнату, но в слабом свете камина её нигде не было видно. Он поднялся и зажёг несколько свечей. Эммы не было, хотя дверь всё так же была заперта изнутри. – Как же она смогла выйти? – его взгляд дошёл до распахнутого окна, и он застыл. Рождественская свеча была снята с подоконника. – Господи, нет! Она же говорила ему о своей детской мечте полететь с крыши, воспарив над холмами. Не могла же она так расстроиться из–за его случайной встречи с Сесилией, что спрыгнула с крыши? Или могла? – похолодев от страха, он распахнул настежь створки окна и посмотрел вниз на двор в ужасе оттого, что может увидеть далеко внизу её переломанное тело. Ничего необычного он не увидел… – Но, если она спрыгнула, то к этому моменту снег мог её уже запорошить, – он вцепился в подоконник так, что побелели пальцы. – Если из–за него она сделала что–нибудь ужасное… Господи, пожалей их души! – потом Энтони заметил еле видные отметины на узкой дорожке под окном. – Возможно, это – человеческие следы, но их уже так занесло снегом, что они были едва различимы. Но зачем, чёрт побери, ей понадобилось вылезать на крышу посреди ночи?»

Не желая возиться с сапогами, Энтони натянул пару лёгких вечерних туфель. Затем набросил на ночную сорочку свой плащ и вылез на крышу. Снег был глубиной около шести дюймов, и тот же поднимающийся ветер, что распахнул окно, бросал ему в лицо тысячи колючих снежинок.

Энтони решительно пошёл вперед. В других обстоятельствах он мог бы насладиться неземной красотой пейзажа. Вместо этого он двигался по скользкой дорожке так быстро, как мог, внимательно глядя себе под ноги и на землю внизу.

Он был уже близок к панике, когда, наконец, обнаружил Эмму, съёжившуюся в уголке. На самом деле он чуть было не споткнулся об неё. Её плащ покрывал толстый слой пушистого снега, что делало её почти неразличимой в снежной ночи. Эмма сидела так неподвижно, что он испугался, что она мертва.

С колотящимся сердцем Энтони упал рядом с ней на колени. Кружева снежинок покрывали её лицо и висели на тёмных ресницах. Взяв её ладони в свои, он сразу же заговорил:

– Эмма! Эмма, ты в порядке?

Её руки были холодными. Энтони начал растирать одну из ладоней.

– Эмма, проклятье, да просыпайся же!

Её ресницы затрепетали и поднялись, она тупо посмотрела на него. «Слава богу, она, по крайней мере, была ещё жива».

– Ты можешь идти? – сказал он резко.

Она непонимающе моргнула.

– Энтони?

– Да, это я. Что, чёрт побери, ты делаешь здесь посреди снежного бурана? – он встал на ноги, затем взял её за обе руки и поднял. Эмма не упала, но очень сильно закачалась. Он обнял её за талию.

Её высокое тело прильнуло к нему.

– Мне… мне кажется, я заснула.

– Дурочка, – огрызнулся он. Наполовину таща её на себе, он начал длинный путь назад. Дорожка, вполне достаточная для одного человека, для двоих была опасна, особенно припорошенная мягким, скользким снегом. Энтони шёл с внешней стороны, держась одной рукой за перила балюстрады, а другой – поддерживая за талию жену.

Дорога назад показалась ему длиннее раза в три. Эмма еле двигалась, иногда поскальзываясь на мягком снегу. Один раз крыша ушла из–под её ног, и они оба почти свалились вниз. Ей, казалось, было невдомёк, что они были на краю гибели, и к тому моменту, когда они добрались до комнаты, Энтони истекал потом от напряжения.

Зная, что этот последний отрезок самый опасный, Энтони упёрся одной ногой в балюстраду, поднял Эмму на руки и пропихнул её в окно. Когда она встала там на ноги, он перелез в комнату сам и крепко его закрыл.

Энтони сбросил плащ и испорченные туфли и повернулся к жене. Эмма сильно дрожала. Он снял с неё плащ и усадил её на стул у камина. Подбросив в огонь щедрую порцию угля, он поднёс к ней поближе канделябр и осмотрел её. Хотя она, по–видимому, едва понимала, где находится, он не нашёл следов обморожения ни на её лице, ни на руках, ни на ногах.

Он колебался, решая, что делать. Горячая ванна, наверное, быстро бы её согрела, но поиск слуг, чтобы нагреть воду занял бы много времени. Слишком много. Даже попытка отыскать бренди заняла бы больше времени, чем он хотел. Эмму нужно было согреть немедленно.

Самым лучшим способом согреть её, вероятно, было его собственное тело. Он нашёл у себя пару толстых носков и одел на её ледяные ноги. Затем он поднял её со стула.

– Пора в постель, моя девочка.

Он стянул с неё через голову ночную рубашку. Она не сопротивлялась, только тихо протестующе вскрикнула.

В других обстоятельствах Энтони бы остановился, чтобы восхититься роскошной женственностью её тела, но не в этот раз. Он уложил Эмму в постель, натянув на неё одеяла, и добавил ещё несколько из шкафа. Затем он задул все свечи, кроме одной, разделся сам и скользнул под одеяла.

Лёжа на боку, он притянул её к себе так, чтобы её позвоночник прижимался к его животу, а её ягодицы к его паху. Проклятие, она действительно была холодной. Он подул на её ухо и начал растирать её холодную руку по всей длине.

– Что… что ты делаешь? – произнесла она, чуть более осмысленно.

– Пытаюсь не дать тебе умереть от переохлаждения, чего ты сильно заслуживаешь. – он скользнул коленом между её ледяных бедер.

Она замерла и попыталась вывернуться, от чего её ледяная, но красивая попка прижалась к нему ещё сильнее. Он крепче прижал её к себе одной рукой, а другой принялся растирать холодные изгибы её бедра.

– Не шевелись. Чем скорее ты согреешься, тем меньше у тебя шансов свалиться с воспалением лёгких.

– Почему… почему ты просто меня там не оставил? – спросила она, немного задыхаясь.

– Потому что потеря жены всего после двух недель брака будет похожа на чертовскую небрежность с моей стороны[13], – отрезал он.

– О ней было бы много слухов, – пробормотала она еле слышно. – У меня есть ещё сорок тысяч фунтов в доверительном управлении, они оставлены для меня и моих детей. Если бы я сейчас умерла, ты бы всё это унаследовал.

Его рука замерла. «Господи, понимала ли Эмма, о чём говорит?»

– Если я правильно тебя понял, – едко сказал он, – ты не доверяла мне настолько, чтобы раскрыть правду о твоём состоянии, а теперь ты предлагаешь мне убить тебя ради твоих денег. Зачем же, чёрт побери, ты вышла за столь презренного человека?

– Лучше знакомый дьявол… – прошептала Эмма, снова пытаясь вырваться.

Когда он попытался её удержать, его рука коснулась её груди. Мягкая плоть идеально легла в его ладонь. Она резко втянула в себя воздух, и они оба застыли.

Энтони неохотно убрал руку. «Согрелась Эмма или нет, а вот он уж точно согрелся».

– Значит, я – твой знакомый дьявол. Как лестно. Напомни мне как–нибудь поколотить тебя, когда будет более подходящий момент.

– Ты не посмеешь! – возмутилась Эмма, уже более похожая на саму себя.

– Я сдерживаюсь только потому, что моя мама учила меня никогда не поднимать руку на женщину, даже если она этого сильно заслуживает, – хотя произнёс он это с юмором, Энтони, к своему неудовольствию, понимал, что она бы не сделала своего странного предложения оставить её замерзать на холоде, если бы втайне не боялась, что он не хотел быть её мужем.

«Если бы она умерла не по его вине, почувствовал бы он облегчение оттого, что снова богат и свободен? Ответом в его голове было немедленное, страстное: «Нет». Пора было повзрослеть. Принять на себя ответственность, построить семью. И, если Эмма и не была той женой, что он выбрал бы себе сам, она была той женой, которая у него уже была, и он не был расстроен этим фактом. Совсем не был».

Он снова начал её растирать. Эмма заметно потеплела. Когда его беспокойство стало спадать, сексуальное притяжение стало невозможно подавлять. В его объятиях лежала красивая обнажённая женщина. Кроме того, она была его законной женой. Ну, или почти была.

Энтони отчаянно хотел заняться с ней любовью. Но на уровне более глубоком, чем возбуждение, он понимал, что это был критический момент. То, что он сейчас сделает, повлияет на всю его оставшуюся жизнь. Он передвинул руку с её бока вперёд, проведя ладонью по её великолепной груди и мягкому животу. Её кожа была гладкой, как атлас и благословенно тёплой.

– Твоё мнение о моём характере довольно нелестное, и я не могу тебя за это винить, – тихо сказал он. – Большую часть своей жизни я был безответственным, легкомысленным человеком, и поженились мы с тобой ради взаимной выгоды, а не по любви. Но, уверяю тебя, Эмма, я серьёзно отношусь к нашему браку.

Он приподнялся на локте и посмотрел на неё, пытаясь подобрать слова.

– Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы выполнить те клятвы, что я давал в день нашей свадьбы, и я верю, что, и ты свои сдержишь. Если мы это сделаем, возможно, со временем придёт и любовь. А если не любовь, то нам хватит и взаимного уважения и заботы друг о друге.

Она перевернулась на спину и посмотрела на него. В призрачном свете одинокой свечи её глаза были дымчато–серыми и абсолютно ясными. Их взгляды надолго встретились.

Затем она подняла левую руку и нежными пальчиками коснулась его щеки.

– Забота и уважение – это просто, Энтони, – прошептала она. – У тебя мои уже есть.

Он не заслуживал от неё так многого. Повернув голову, он нежно поцеловал блестящее новенькое обручальное кольцо, которое неделей раньше он надел ей на палец. Его, по крайней мере, он купил на собственные деньги.

– Этим кольцом я обручаюсь с тобой, – тихо сказал он и опустил её руку на матрас. – Своим телом я поклоняюсь тебе, – затем он наклонился вперёд и поцеловал её. Губы Эммы были тёплыми, мягкими и гостеприимными. – До тех пор пока мы оба живы, – хрипло закончил он, перемещая губы на её шею.

Её руки крепко обняли его, и снова они были плоть к плоти. Но это объятие служило не для тепла или утешения. Оно было пронизано чувственностью, его желание взывало к дремлющему в ней желанию.

Сначала она отвечала Энтони робко, но честно и искренне. В этом была вся Эмма. Он ласкал её роскошное, женственное тело, отыскивая то, что ей приятно. Как оказалось, ей нравилось всё. Каждое прикосновение, каждый поцелуй. Каждое открытие нового потаённого местечка.

Несмотря на собственное сжигающее его желание, Энтони не спешил. В его собственных интересах было, чтобы Эмма стала довольной и пылкой любовницей. Чем дольше он отказывал себе в удовлетворении сейчас, чем бескорыстнее ухаживал за ней, тем больше будет потом для них обоих награда.

Он доставлял ей удовольствие, пока она не ахнула от удивления, её тело сотрясали спазмы, а руки отчаянно обнимали его. Затем, когда её прерывистое дыхание замедлилось, Энтони заявил права на последнюю преграду, сделав Эмму своей женой по–настоящему. Сначала она замерла от боли. Тяжело дыша от сдерживаемых усилий, он не двигался и успокаивал её тихими словами и лёгкими поцелуями, пока она не расслабилась и не начала дрожать под ним.

Вместе они нашли ритм, который вёл от взаимного изучения к яростному обладанию и конечному сумасшествию. В конце она выкрикнула его имя, и её голос коснулся его сердца.

Они оба рухнули на постель, дрожащие и обессиленные. Энтони зарылся лицом в её густые волосы, пытаясь отдышаться. Как странно, что он, считавший себя мастером в любовных делах, получил от Эммы такой ценный урок. От своей милой, мудрой и храброй жены.

Когда дыхание Энтони замедлилось, он перекатился на бок и вновь привлёк её к себе. Вскоре Эмма заснула, доверчиво положив голову ему на плечо.

Он не спал немного дольше, сонный, но удивлённый тем, что произошло между ними. Коснувшись рукой её спутанных волос, он прошептал:

– Моя единственная, – затем он тоже заснул.

Глава 8

На следующее утро Эмма проснулась и увидела голубое небо и бледное зимнее солнце. События предыдущей ночи могли бы показаться сном, если бы рядом с ней не спал Энтони. Он был восхитительно обнажён и одной сильной рукой обнимал её за талию, прижимая к себе. Она должна была бы смутиться от собственной наготы, но ей было слишком хорошо. Абсолютно чувственная теплота её позы вызвала у неё желание замурлыкать.

Она была влюблена. То, что она чувствовала к Энтони, когда была девочкой, было не простым увлечением, а первыми далёкими признаками того, что сейчас превратилось в грандиозную симфонию чувств. Что бы не готовило им будущее, эта любовь навсегда останется её неотъемлемой частью.

Эмма лежала в бездумном удовлетворении, но, наконец, ощутила желание потянуться. Когда она шевельнулась, Энтони открыл глаза. Его тёмные ресницы действительно были невозможно длинными, удивительное обрамление для его светлых глаз.

Он улыбнулся.

– Запомни, ещё одна ночная прогулка по крышам в метель, и я тебя поколочу.

– Слушаюсь, мой повелитель, – ответила она, но её дерзкая улыбка противоречила покорным словам.

Ладонь Энтони лениво и собственнически легла на её грудь.

– Мне понравится быть твоим мужем. Я рад, что ты была достаточно глупа, чтобы сделать мне предложение.

Желание сказать, что она любит его, было почти непреодолимым. Но она решительно подавила его. Сейчас было не время для таких заявлений; это время вообще могло никогда не наступить. По крайней мере, они стали друзьями. Энтони не только рисковал жизнью, чтобы спасти её от собственной глупости, но и разделил с ней проникновенную близость.

Её удовольствие несколько померкло, когда она осознала, что для него интимные отношения должны быть чем–то обыденным. Желая знать его чувства по поводу прошедшей ночи, Эмма робко спросила:

–Прошлой ночью… это всегда бывает так мило? – она почувствовала, что краснеет. – Я имею в виду брачную часть.

Его брови от удивления поднялись, и она почувствовала, что её сердце упало. «И почему она предположила, что ему очень понравилось то, что она нашла таким восхитительным?»

– Мило? – повторил Энтони глубоким и зловещим голосом. – Мы вместе достигли редчайшего уровня страсти, и всё, что ты можешь сказать, это: «Мило»?

Даже когда Эмма поняла, что он дразнит её, она покраснела ещё больше.

– Ну, ведь мне не с чем сравнивать. Я бы показалась глупой, если бы пела дифирамбы чему–то, что является вполне обыденным, – она задумчиво помолчала. – Хотя, если бы это было обычным, женатые пары не вылезали бы из постели.

Энтони рассмеялся и привлёк её к себе, перекатившись так, чтобы она оказалась лежащей на нём.

– Нет, моя милая Эмма. Прошлая ночь не была обычной ни по каким меркам. Она была особенной, – он поцеловал её в кончик носа. – Такой же неповторимой, как и ты.

Она не думала, что, возможно, быть ещё счастливее. Вытянувшись на его тёплом мускулистом теле, она тихо сказала:

– Я рада, что ты так думаешь.

Он медленно провёл ладонями вниз по её спине и ягодицам, вызывая приятные ощущения в таких местах, о существовании которых Эмма и не подозревала до прошлой ночи.

– Тебе больно сейчас?

– Совсем немного. Ты же знаешь, я вовсе не хрупкая или слабая. Моя мама как–то сказала, что со всей моей верховой ездой и лазанием по деревьям у меня будет лёгкая первая брачная ночь. Кажется, она была права, – Эмма призывно качнула бёдрами. – Мне, определённо, не настолько больно, чтобы отказаться от того, что, как мне кажется, должно произойти.

– Хрупкость переоценивают, – хрипло сказал Энтони. – Давай, и правда, не будем вылезать из постели весь день.

И он притянул её голову для поцелуя.

* * *

Когда они встали, было уже время для очень позднего завтрака. В радостной суматохе праздника их отсутствия никто не заметил. Эмма обрадовалась, когда Энтони предложил после еды прогуляться. Хотя ей очень нравилось общаться с её давно потерянной и вновь обретённой семьёй, Эмме хотелось подольше сохранить захватывающую новую близость между ней и её мужем.

Ночная метель покрыла ландшафт белыми скульптурными фигурами неземной красоты. Ветер сдувал ледяные макушки с сугробов, и Энтони с Эммой отправились по засыпанной ночью узкой тропинке.

В снегу глубиной шесть дюймов идти было не очень удобно, но Энтони помогал Эмме перебираться, целуя её после каждого сугроба. Когда они добрались до букового навеса, Эмма поддалась искушению и плюхнулась на спину в сугроб.

– Я собираюсь сделать ангела, – сказала она, энергично размахивая руками вверх и вниз в мягком снегу. – Я не занималась этим с тех пор, как была ребёнком.

Энтони засмеялся и упал рядом с ней.

– Я тоже. Почему мы перестаём делать подобные вещи, когда вырастаем?

Эмма приподнялась на локте и критически оценила снежного ангела, сделанного её мужем. Поскольку он был не отягощён юбками, и его плащ был менее объёмным, у него ангел получился лучше.

– Не знаю, возможно, это одна из причин, чтобы завести детей. Можно притвориться, что совершаешь детские поступки ради них, а не ради самого себя.

Она замялась, затем неловко добавила:

– Я должна была сказать тебе о других сорока тысячах фунтов. Не то, чтобы я тебе не доверяла, но… – она замолчала. Она ведь действительно не доверяла ему раньше, но сейчас всё изменилось. – Я скажу мистеру Эвансу, что передумала помещать деньги в доверительное управление.

Энтони помрачнел.

– Я оценил твой порыв, но это необязательно. У тебя были все права защищать своё будущее от мужчины, который мог оказаться безответственным. На самом деле, учитывая мою историю, я, пожалуй, таким и был, – он взял её затянутую в перчатку руку. – Нам не нужны эти деньги. Теперь, когда закладная оплачена, Кенфилд обеспечит нам вполне достойную жизнь. Оставь эти деньги для наших детей.

Она сжала его руку, услышав, как естественно он произнёс слова: «Наши дети». Из этого признания логично вытекало, что они собирались строить свою жизнь вместе.

Выражение его лица стало менее серьёзным.

– Мы уже сделали снежных ангелов. Пора рассказать тебе о снежных дьяволах.

Она нахмурилась.

– Никогда про таких не слышала.

С зажёгшейся в глазах озорной искрой он стянул перчатки и отбросил их в сторону.

– Надеюсь, что нет.

Он внезапно набросился на неё, лишив её возможности двигаться. Его плащ накрыл их обоих. Когда она удивленно вскрикнула, он завладел её губами в чарующем поцелуе.

Удивительно, как они не растопили весь снег вокруг.

* * *

Энтони с женой завершили полный удовольствий день, вздремнув после прогулки. Когда они встали и оделись к ужину, он размышлял, будет ли его отважная жёнушка так же готова к очередному страстному времяпрепровождению, как к предыдущим. Он был слишком истощён, чтобы это выяснять. Но он также был уверен, что к концу вечера, когда они вновь отправятся в постель, он достаточно восстановит силы, чтобы явить ей ещё один пример супружеской преданности.

Улыбаясь без особой на то причины, Энтони посмотрел на Эмму, надевавшую пару купленных им для неё золотых серёжек. И хотя ему всегда больше нравились миниатюрные блондинки, он был вынужден признать, что его жена, которая являла собой полную им противоположность, была просто неотразима. Даже сейчас, когда желание на время улеглось, он хотел её. Он просто не мог себе представить, что это чувство может пройти, сколько бы лет они не прожили в браке.

Звон колокола на ужин разнёсся по длинным коридорам. Эмма поднялась из–за туалетного столика и повернулась.

– Я нормально выгляжу?

Он нашёл её неуверенность очень милой.

– Ты выглядишь просто изумительно, – абсолютно искренне сказал он. – Этот красновато–коричневый оттенок шёлка очень тебе идёт, – и на этот раз она не скрывала свои роскошные формы газовым шарфом.

Она улыбнулась и приняла предложенную им руку.

– Единственным недостатком официального ужина является то, что я не смогу сидеть рядом с тобой.

– Это не имеет значения, если ты будешь рядом со мной спать, – ответил он.

Её румянец был таким обворожительным, что он остановился, чтобы оставить цепочку поцелуев от её уха до плеча. Ему нравился её вкус. Когда он вывел её из комнаты, они оба дышали гораздо чаще. И, если бы не враждебность Бренда, эти праздники были бы безупречны.

* * *

После долгого и обильного ужина герцогиня поднялась, подавая знак дамам удалиться. Когда толпа щебечущих женщин направилась в гостиную, рядом с Эммой возникла вдовствующая герцогиня.

– Пойдём, дитя. Я хочу поговорить с тобой. Нам пока не выпадало такой возможности.

– Так много Вонов, так мало времени, – рассмеялась Эмма. – На вас такой спрос, Grandmère, что мне не хотелось бы вас отвлекать от гостей.

– Тогда я тебя сама отвлеку, – спокойно ответила вдова. В бледном, льдисто–голубом шёлке и страусовых перьях она была сейчас так же красива, как на портрете Гейнсборо, который написал его, когда она в двадцать лет стала молодой герцогиней.

Когда они дошли до гостиной, вдовствующая герцогиня подвела Эмму к паре кресел, расположенных в тихом углу. Когда они сели, она спросила:

– Верлэйн хорошо с тобой обращается?

Эмма покраснела.

– Очень хорошо, Grandmère. Нам всё еще предстоит многое узнать, но мы… мы, кажется, подходим друг другу.

– Я так и подумала, – ответила вдова, блеснув выцветшими голубыми глазами, – когда увидела вас, возвращавшихся с прогулки сегодня в обед. Вы оба были все в снегу.

Румянец на щеках Эммы усилился. Она была вынуждена признать, что за последние несколько дней она краснела больше, чем за прошедшие десять лет.

– Я так рада, что ты вышла за Верлэйна, – серьезно произнесла вдовствующая герцогиня. – У него доброе сердце, но ему нужен якорь в этой жизни и чувство направления. Я думаю, ты сможешь ему всё это дать.

Эмма удивилась.

– Я думала, что этот брак, в основном, приносит выгоды только мне.

– Вовсе нет. Хороший брак выгоден обоим супругам, – отрезала вдова. – Ты дашь Верлэйну стабильность, а он научит тебя смеяться и наслаждаться жизнью.

Эмма посмотрела вниз на своё обручальное кольцо, рассеянно вертя его на пальце.

– В последние десять лет у меня было слишком мало причин смеяться.

Вдова вздохнула.

– Я бы хотела, чтобы ты приехала сюда. Даже если бы ты не осталась в Харли, мы бы, конечно, смогли найти тебе работу получше той, что у тебя была.

Эмма подняла взгляд.

– Это ведь вы заботились о том, чтобы каждое Рождество я получала приглашение, верно? Вот, откуда вы знаете о моих работодателях.

Вдова кивнула.

– Я боялась, что ты будешь для нас потеряна, поэтому я делала всё, что могла, чтобы этого не произошло. Тебе давно следовало приехать.

Эмма и не знала, что кто–то так интересовался благополучием сироты, которую и членом семьи–то можно было назвать с трудом. Немного защищающимся тоном она ответила:

– Я хотела быть здесь, Grandmère, но не смогла бы так надолго оставить работу. Как бедная просительница, я тоже не смогла бы приехать.

– В тебе достаточно фамильной гордости Вонов, – сухо ответила вдовствующая герцогиня. – Я хорошо с ней знакома, – коснувшись мягкой рукой ладони Эммы, она продолжила более приветливо. – Но, моя дорогая девочка, я хочу, чтобы ты знала, что здесь тебе всегда были бы рады.

Эмма с трудом сглотнула, разрываясь между слезами и сильным желанием пнуть саму себя. «Вдова была права. Это глупая гордость удерживала её гораздо сильнее её стеснённых обстоятельств. И всё же теперь она была здесь». Эмма сердечно обняла вдовствующую герцогиню. Осознание того, что на самом деле она никогда и не переставала принадлежать к семейству Вонов, излечило пустоту, затаившуюся глубоко в её сердце.

* * *

Когда герцог Уоррингтон подал сигнал, что наступило время оставить графин с портвейном, Энтони замешкался, пока другие мужчины, включая Бренда, поднялись и лёгкой походкой вышли из комнаты, чтобы присоединиться к дамам. Как оказалось, в такой большой группе было очень легко избегать его сердитого кузена.

В Харли была традиция организовывать танцы в вечер накануне рождественского сочельника. Энтони всегда это мероприятие нравилось больше, чем грандиозный бал Двенадцатой ночи, заканчивающий череду семейных торжеств. Для некоторых гостей помоложе это были первые в жизни танцы на публике. Дюжину лет назад это относилось и к Энтони. Он улыбнулся, вспомнив, каким взрослым он тогда себя чувствовал, хотя на самом деле был ещё совсем мальчиком.

Он влился в поток Вонов, направляющихся в сторону бального зала, где маняще играло фортепьяно. Во время своего последнего посещения Харли Эмма, должно быть, была слишком юна, чтобы танцевать. Он не мог дождаться, когда поведёт жену в танце по натёртому до блеска паркету.

Его коснулась маленькая рука. Он обернулся и встретился глазами с Сесилией, в её взгляде застыла вселенская печаль.

– Энтони, я должна с тобой поговорить, – выпалила она. – Наедине.

Он заколебался.

– Будет не очень хорошо, если нас застанут вместе уходящими.

– Никто не заметит, – она снова коснулась его руки, явно борясь со слезами. – Пожалуйста, Энтони.

Он огляделся, но не увидел Бренда. Вокруг столько людей, что их краткое отсутствие вряд ли кто–нибудь обнаружит.

– Хорошо, Сесилия, – ответил он безо всякого энтузиазма. – Где мы встретимся?

Она задумалась.

– В галерее.

– Иди вперёд. Я скоро приду.

Она кивнула и направилась вниз по коридору, который вёл к большому холлу. Энтони подождал, когда она скроется из виду, затем неспешно последовал за ней. Галерея представляла собой длинную комнату этажом выше. Она использовалась по–разному. В холодную погоду в ней проводились тренировки и игры. На стенах были развешаны картины и холодное оружие.

Когда Энтони пришёл, Сесилия зажигала дополнительные свечи при помощи рождественской свечи, взятой с одного из окон. Она нервно оглянулась, когда он вошёл, и вернула свечу в оконный держатель. В неярком свете она выглядела хрупкой и почти невыносимо красивой, миниатюрной и утончённой, как позолоченный рождественский ангелок из марципана.

Скривившись, Энтони признался сам себе, что он не способен долго сердиться на привлекательную женщину.

– Что ты хотела мне сказать, Сесилия? Что–нибудь случилось?

Она кивнула и посмотрела на него глазами полными слёз.

– Ты можешь поговорить с Брендом? Он вбил себе в голову, что у нас с тобой роман.

– Что?! – Энтони потрясённо уставился на неё. – С чего он это взял?

– Понятия не имею, – из голубых глаз Сесилии полились слёзы. – Ах, Энтони, всё пошло не так, и я не знаю, что делать.

Мама Энтони говорила, что истинный джентльмен должен позволить расстроенной леди залить слезами свой лучший жилет. Припомнив, что Сесилия всегда была склонна к мелодраме, Энтони успокаивающе обнял её одной рукой.

– Наверняка, всё не настолько плохо, Сесси.

Она вцепилась в него, рыдая ещё сильнее.

Бренд выбрал именно этот неблагоприятный момент, чтобы войти в галерею. С побелевшим лицом он застыл в дверном проёме, затем решительно направился вперёд, сверкая очами.

– Чёрт бы тебя побрал, Верлэйн! Я знал, что застану Сесилию в твоих объятиях.

– Если так, то ты умнее меня, – ответил Энтони с отчаянием в голосе. – Она – твоя жена, Бренд. Пусть плачет на твоём плече, – он освободился из рук Сесилии, надеясь, что это разрядит потенциально взрывную ситуацию.

Ему не повезло. Бренд гордо прошествовал к одной из подставок с оружием и выхватил две рапиры.

– Сегодня я сделаю то, что должен был сделать девять лет назад, – он мрачно снял защитные шишечки с кончиков рапир и ручкой вперёд бросил одну из них Энтони. – Я вызываю тебя на дуэль. Здесь и сейчас.

– Ради всего святого, Бренд! – воскликнул Энтони, непроизвольно поймав рукоять рапиры. – С твоей стороны невежливо вызывать гостя на дуэль, а с моей – принимать вызов. Кстати говоря, если вызов исходит от тебя, то оружие должен выбирать я, и это не рапиры.

– Мы сделаем это сейчас! – рявкнул Бренд, стаскивая свой узкий сюртук. – En garde![14]

Начав осознавать, что тот не шутит, Энтони тоже снял сюртук, не отводя настороженного взгляда от своего разъярённого кузена.

– Это смешно. Будь я проклят, если знаю, что я такого мог сделать, чтобы ты так хотел меня убить.

– Ты, точно, будешь проклят, – произнёс Бренд голосом похожим на удар хлыста. – Приготовься, Верлэйн, потому что сегодня справедливость будет на моей стороне.

И, пока Энтони в недоверчивом оцепенении смотрел на него, мужчина, который когда–то был его лучшим другом, бросился на него со сверкающим оружием в руке и жаждой убийства в глазах.

Глава 9

После разговора с вдовствующей герцогиней Эмма покинула почти опустевшую гостиную и направилась в бальный зал. Она очень ждала своего первого вальса с Энтони. Он, без сомнения, был великолепным танцором. Ей же сильно не хватало практики, но она не думала, что это будет иметь какое–то значение.

Когда она вошла в коридор, ведущий к бальному залу, она заметила, как Сесилия выскользнула из толпы и направилась по противоположному коридору, ведущему к фойе и главной лестнице. Эмма не обратила бы на это внимания, если бы не увидела Энтони, который шёл в ту же сторону.

Эмма тотчас же остановилась, её желудок сжался. «Конечно, Энтони не мог назначить любовное свидание Сесилии, только не после того, что произошло между ними прошлой ночью и сегодня».

Она с трудом сглотнула и приказала себе не быть дурой. Тот факт, что Энтони и Сесилия пошли в одну сторону, едва ли был доказательством амурных намерений. Эмма настойчиво твердила себе, что она должна научиться доверять своему мужу, или она просто сойдёт с ума, поскольку женщины вокруг него будут крутиться всегда. Тем не менее, не готовая присоединиться к смеющимся людям в бальном зале, Эмма опустилась на стул, примостившийся рядом с массивным резным столом–консолью.

До настоящего момента Эмма не позволяла себе задумываться о том, будет ли Энтони верным мужем. Возможно, потому, что ответ мог ей не понравиться. У многих мужчин его круга были любовницы, а мужчина, так любящий женщин, как Энтони, был первым кандидатом на неверность. При мысли об этом её сердце облилось кровью.

«Будет ли она по–прежнему любить мужа, если он будет ей неверен? Возможно. Но, если это когда–нибудь произойдёт, какая–то её часть отдалится от него. Между ними никогда уже не будет той открытости и того доверия, которые они делили сегодня, – она сидела очень тихо, сосредоточившись на своём дыхании, пока оно вновь не выровнялось. – Ну вот. Она уже столкнулась с худшим. Если Энтони ей изменил, она по крайней мере будет хоть немного готова. Но… пожалуйста, Боже, не дай этому случиться, – она уже собиралась продолжить свой путь в бальный зал, когда увидела, что Бренд вышел из комнаты и направился в ту же сторону, куда ушли Энтони и Сесилия. Его лицо было подобно граниту. – Святые небеса, видел ли он, как они уходили? Если он застанет Энтони с Сесилией вдвоём, хлопот не оберёшься, даже если их встреча была абсолютно невинной, – Эмма спешно решала, что ей делать. – Пойти к герцогу? Он–то точно быстро положит конец любому конфликту. Но к тому моменту, когда она отыщет его, может быть уже слишком поздно. Лучше отправиться за Брендом и надеяться, что она сама сможет предотвратить любую проблему».

Она встала и последовала за Брендом, быстро преодолевая путь длинными ногами. Когда она достигла большого холла, он исчез из виду на втором этаже, направляясь к галерее. Эмма пошла за ним следом, молясь, чтобы все её опасения оказались глупыми и напрасными, и ничего непредвиденного не случилось.

Поднявшись только до середины лестницы, Эмма застыла, услышав женский крик. Святые небеса, это Сесилия! Неэлегантно подхватив юбки, Эмма бросилась наверх, с железной уверенностью понимая, что годы гложущего Бренда гнева достигли точки кипения.

* * *

Разум Энтони был парализован атакой Бренда, но годы практики в фехтовании спасли его. Сесилия вскрикнула, но Энтони отвёл в сторону острие рапиры кузена. Отступая назад, он воскликнул:

– Господи, Бренд! Ты, что, с ума сошёл?

– Это ты обезумел, если встречаешься с моей женой в моём собственном доме, – Бренд снова сделал выпад, на этот раз, гораздо больше продуманный и опасный, чем первый.

Лязгнула сталь, Энтони удачно парировал удар, защищаясь от ранения, но долго продолжаться это не могло. Бренд всегда был сильнее его в фехтовании, а сейчас он был ещё и ослеплён яростью.

Услышав звук открывающейся двери, Энтони бросил на неё быстрый взгляд, надеясь увидеть герцога или одну из герцогинь. Они были единственными людьми, на кого Бренд мог обратить внимание. Вместо этого, появилась Эмма. «Господи, она была последней, кого он желал тут видеть. Если ему суждено быть проколотым, как барашек на вертеле, то он не хотел, чтобы жена была этому свидетельницей».

В тот самый момент, когда он отвлёкся, Бренд напал снова, полоснув клинком по руке Энтони, держащей рапиру. Энтони едва успел парировать выпад кузена. Рукав его рубашки был распорот от локтя до запястья. Понимая, что не может вечно отступать, Энтони защищал свою позицию, яростно отбиваясь. Ему удалось на время остановить Бренда, когда рапиры, лязгнув, сошлись в яростном противостоянии.

И тут между ними упали тяжёлые складки материи, накрыв клинки и сбив дуэлянтов с ног. Энтони с удивлением увидел, что Эмма сдёрнула со стены одну из больших шпалер и обрушила её на их оружие. Она выглядела, как разгневанная валькирия[15].

– Проклятие! – Бренд чихнул от пыли из шпалеры. – Ради бога, Эмма, не встревай, или пострадаешь.

Эмма, даже не пошевелившись, огрызнулась:

– Да что тут происходит?

– Это – не твоё дело, – оправившись от потрясения, Бренд выдернул свою рапиру из тяжелой ткани и приготовился продолжить дуэль.

– Не моё дело, когда ты пытаешься убить моего мужа? – возмутилась она. – Эти мужчины! Конечно, это – моё дело.

Решив, что настало время вмешаться, Энтони отшвырнул свою рапиру прочь. Клинок пролетел через галерею и воткнулся в стену в ярде[16] от пола, где и остался качаться.

– Довольно, Бренд! Я не буду больше сражаться с тобой, особенно, когда я понятия не имею, из–за чего ты так злишься.

На какой–то ужасный момент показалось, что Бренд может отказаться от джентльменских правил поведения, усваиваемых всю жизнь, и напасть на безоружного человека. Затем Эмма схватила Сесилию за дрожащую руку.

– Давай же, Сесси, будь хоть немного полезной.

Она втащила свою миниатюрную кузину в пространство между мужчинами, и теперь обе молодые женщины создавали между ними преграду. Затем профессиональным тоном учительницы Эмма приказала:

– Бренд, объяснись.

Он выглядел упрямым, как осёл, но это было лучше, чем жажда убийства. Поскольку он явно не хотел говорить, Энтони решил помочь.

– По словам Сесилии, Бренд подозревает, что у нас с ней роман.

Лицо Эммы напряглось, но голос её оставался спокоен.

– Это так?

– Не будь глупой! – резко возразил он. – До вчерашнего дня мы с Сесилией не виделись девять лет.

Эмма повернулась к Бренду.

– Ты слышал, что сказал Энтони. Ты, что, правда, считаешь, что у них может быть роман?

Бренд вытер запястьем пот со лба. Хотя он всё ещё выглядел опасным, дикое выражение в его глазах исчезло.

– Физической связи, может, и нет, – сердито признал он. – Но Энтони стоял между мной и Сесси каждый день и каждую ночь нашего брака. Когда он подрался со мной после того, как она приняла моё предложение, он сказал… – Бренд замолчал и тяжело сглотнул, – он сказал, что каждый раз в постели со мной она будет думать о нём. И он, чёрт побери, был прав!

Сесилия ахнула.

– Бренд, как ты можешь такое говорить? Я могла бы выйти за Энтони, если бы захотела, но я выбрала тебя. С чего ты решил, что я втайне предпочитала Энтони?

– Так всегда было! – Бренд уставился на жену с тоскливым выражением. – Он всегда был лидером. Умнее, очаровательнее, красивее. Все любили его, включая тебя. Ты вышла за меня только из–за того, что у меня больше состояние и выше титул.

Энтони вздрогнул, вспомнив, как он бросил обе этих насмешки в лицо Бренду, когда они подрались из–за Сесилии. «Кто бы мог подумать, что его злые слова пустят на благоприятной почве такие ядовитые корни?»

Эмма раздраженно спросила:

– Вы, что, никогда не разговариваете друг с другом? – она ненавязчиво забрала рапиру из расслабившейся руки Бренда. – Сесилия, почему ты вышла за Бренда, а не за Энтони? Уверена, у тебя были на то свои причины.

– Конечно, я вышла за него по любви, – она заколебалась, затем тяжело добавила. – Я любила их обоих, честное слово, хотя они были такими разными. Но я всегда думала, что Бренд испытывает ко мне, скорее, братские чувства. Энтони же относился ко мне, как к возлюбленной. Мы с ним привыкли думать, что поженимся, хотя он и не сделал официального предложения.

К этому моменту по щекам Сесилии текли слёзы. Эмма молча извлекла откуда–то носовой платок и протянула ей. После того, как Сесилия промокнула глаза и высморкала свой симпатичный носик, она продолжила:

– Потом Бренд попросил меня стать его женой, и я поняла, что именно он был тем мужчиной, о котором я мечтала, а не Энтони, – она умоляюще уставилась на Бренда. – Ты помнишь, что произошло, когда я приняла твоё предложение?

Её муж, ко всеобщему удивлению, покраснел.

– Конечно, я помню. – ответил он натянуто. – Но не стоит обсуждать это здесь.

Тоже покраснев, Сесилия согласно кивнула.

– Я приняла твоё предложение не из–за денег или титула, хотя, конечно, я не возражала против того, чтобы стать герцогиней. Но я полюбила тебя за твою… твою надёжность. Ты заставлял меня чувствовать себя нежно оберегаемой. Особенной, – она виновато взглянула на Энтони. – Быть женой Энтони было бы очень приятно, но у него всегда были бы любовницы, и мы могли закончить свои дни в долговой тюрьме. Я этого не хотела. Мне был нужен ты.

Энтони почувствовал приступ внезапной острой боли от её слов. Она не доверяла ему. Знать это было не очень лестно. Хотя он не мог упрекать её за недоверие. Эмма тоже не до конца ему верила.

Бренд тяжело сглотнул и посмотрел на жену.

– Я… я не был на втором месте?

– Никогда, – слёзы опять потекли по щекам Сесилии. – Но после того, как мы поженились, я начала сомневаться, что ты когда–нибудь любил меня по–настоящему. Время шло, ты становился всё холоднее и холоднее, и я… я решила, что ты хотел меня только из–за Энтони. Вы всегда соревновались друг с другом, а я была просто ещё одним призом. Когда ты меня заполучил, ты потерял всякий интерес.

Энтони поморщился. «Он не мог говорить за Бренда, но сам он был вынужден признать, что в его ухаживании за Сесилией был элемент соперничества. Она была самой красивой девушкой в округе, поэтому он решил, что он, лихач Энтони, всеобщий любимец, заслуживает её».

Иногда он сам себе очень не нравился.

Забыв о том, что они с женой в галерее не одни, Бренд сказал охрипшим голосом:

– Как ты могла такое подумать, Сесси? Ты – единственная женщина, которую я когда–либо любил. Но ты никогда не говорила, что любишь меня, ни разу.

– Ты тоже никогда не говорил, что любишь меня, – решительно ответила она.

– Сначала это казалось не нужным, – сказал он. – Потом я не мог, потому что начал думать, что ты вышла за меня из–за денег и положения в обществе. Это было, как… как кислота, разъедавшая меня изнутри.

Рыдая, Сесилия сделала шаг в его объятия.

– Ох, Бренд, Бренд! Почему мы так же не поговорили много лет назад? Я всегда тебя любила, даже когда была уверена, что ты не любишь меня.

Бренд лихорадочно прижал жену к себе, в его глазах тоже заблестели слёзы. Они надолго прильнули друг к другу. Потом он поднял глаза и, запинаясь, произнёс:

– Энтони, мне так жаль! Я отвратительно вёл себя. Я хотел обвинить тебя в крушении моего брака, потому что это было проще, чем искать причины в себе самом. Ты сможешь меня простить?

Энтони понял, что ему представился великолепный шанс повести себя, как взрослый человек.

– Я тоже очень виноват, Бренд. Я не хотел верить, что Сесилия предпочла тебя, поэтому наговорил такого, чего ни один мужчина не должен говорить другому. Прости, – он протянул Бренду руку.

Бренд схватил её и горячо пожал. С удивительным для него самого удовольствием Энтони осознал, что они снова могут быть друзьями. По правде говоря, он скучал по Бренду гораздо больше, чем по Сесилии.

Эмма, ообрительно взиравшая на всё это, незаметно кивком указала ему в сторону двери. Поняв намёк, Энтони завершил рукопожатие.

– Ты тоже меня прости, Сесилия. Я не хотел навредить вашему браку.

Она сквозь слёзы улыбнулась ему.

– Большую часть вреда нанесли мы с Брендом сами. Теперь всё будет лучше, правда, дорогой?

– Конечно, милая. Клянусь тебе, – Бренд наклонил голову и страстно поцеловал свою жену, одной рукой притянув её к себе. Воздух в комнате был наполнен сексуальным напряжением.

Понимая, что их дальнейшее присутствие не требуется, Энтони поднял сюртук. Затем они с Эммой тихонько вышли из галереи.

– Я и забыл, какая Сесилия – лейка, – пробормотал он, закрывая за собой дверь. – Слава богу, ты не такая.

Надев сюртук и поправив галстук, Энтони обнял левой рукой жену за плечи, и они направились вниз.

– Это было очень своевременное вмешательство, дорогая, – сурово сказал он. – Но никогда больше не смей вставать между двумя вооружёнными мужчинами, или мне придётся тебя поколотить. Тебя же могли убить.

– Если ты каждый день будешь мне что–нибудь запрещать под страхом побоев, – ответила она с наигранной застенчивостью, – то очень скоро мне останется только сидеть у камина с книжкой.

Он улыбнулся, но улыбка скоро померкла.

– Кто бы мог подумать, что жестокие слова, которые я в сердцах бросил Бренду девять лет назад, приведут к таким ужасным, долгим последствиям. Я почти разрушил его брак. Богом клянусь, Эмма, я не хотел, чтобы так случилось.

– Слова – сильное оружие, Энтони, – тихо сказала она, – особенно, сказанные в гневе кем–нибудь, вроде тебя, кто так сильно влияет на людей.

«Всё легко тебе достаётся. Слишком легко».

– Если у меня и есть власть, то я плохо ею распорядился, – сказал Энтони, чувствуя отвращение к самому себе. – Я прожил свою жизнь поверхностно, скользя от одного к другому без единой серьёзной мысли в голове.

– Это, вероятно, правда, – ответила Эмма с подавляющей объективностью. – Но, как сказала Сесилия, они сами себе навредили. Если бы хоть один из них набрался смелости и признался другому в своей любви, они бы избавили себя от многих несчастных лет.

– Возможно, теперь их брак станет только крепче после такого испытания. Я на это надеюсь.

– Знаешь, ты ведь использовал свой дар управляться со словами и во благо, – тихо произнесла Эмма. – Мне кажется, я помню каждое дружеское слово, которое ты сказал мне, когда я была ребёнком. А их было много, хотя ты и не мог быть особенно заинтересован в некрасивой, робкой девочке намного младше себя.

– Был ли я добрым Эмма? Очень надеюсь, – он печально улыбнулся. – Вынужден признать, что почти не помню наших встреч. Ты была просто одной из кучи младших Вонов.

Они подошли к арке, разделявшей два зала. Над ней висела ветка для поцелуев, поэтому он остановился и повернул Эмму к себе лицом. Когда он вглядывался в волевые, правильные черты её лица, ум и теплоту в её глазах, он удивлялся, как он мог когда–то считать её некрасивой.

– Я не хочу, чтобы мы стали похожими на Бренда и Сесилию, которые ранили друг друга, не открывая своих истинных чувств, – он усмехнулся. – К счастью, с твоей пугающей правдивостью, думаю, нам это не грозит.

Она опустила глаза.

– Если я должна быть честной до конца, тогда придётся признаться, что я всегда тебя любила, Энтони, даже когда была ребёнком. Когда мистер Эванс упомянул о твоих безнадёжно стеснённых обстоятельствах, я отказалась от всех остальных кандидатур и прямиком побежала к тебе, надеясь, что ты достаточно отчаялся, чтобы жениться на мне, – сказала она, запинаясь. – К счастью, так оно и было.

Она снова посмотрела на него. Её большие глаза, которые в этот вечер казались скорее серыми, чем зелёными, смотрели на него без надежды или иллюзий. Она не ждала любви, но она заслуживала честности.

«Так что же он испытывал к женщине, которая была его женой? Уважение, конечно. Определённо, желание. Симпатию, стремление защитить и ещё сотни других чувств. Словно ощутив удар молнии, он внезапно понял, что на самом деле он был в неё влюблён. Это было так очевидно. Так правильно. Страсть, близость и смех между ними были теми самыми правдивыми вещами, которые полностью отличались от его мальчишеского увлечения Сесилией».

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы привести в порядок разбредающиеся мысли. Потом, глядя ей в глаза, он сказал:

– Я не могу похвастаться тем, что любил тебя большую часть своей жизни, Эмма, но, к моему собственному удивлению, мне кажется, я до безумия в тебя влюбился.

Обхватив ладонями её лицо, словно она была сделана из редкого, хрупкого фарфора, он поцеловал её. Это был первый поцелуй любви в его жизни. В нём были и нежность, и желание, и растущее чувство благоговения. Эмма ответила на его поцелуй со сладостной пылкостью, которая так тесно соединила их души.

После длительных объятий он оторвался от её губ и хрипло произнёс:

– Вчера вдовствующая герцогиня сказала, что всё мне легко достаётся, она была права. Без малейших усилий или достоинств с моей стороны, мне досталась лучшая из жён, – он пробежал восхищённым взглядом по роскошным изгибам тела Эммы. – А то, что ты – самая пленительная женщина в моей жизни – это что–то, вроде приятного дополнения. Чего ещё мужчине требуется от той единственной женщины, с которой он будет делить постель до конца жизни?

У неё перехватило дыхание.

– Ты, правда, так думаешь, Энтони?

Верность представилась ему, как одна из очень взрослых и очень желательных черт характера.

– Я обещаю и клянусь, Эмма, что ты будешь моей единственной и неповторимой до тех пор, пока мы с тобой живы.

Она одарила его такой сияющей улыбкой, что он едва не поцеловал её снова. Ему помешал весёлый голос вдовствующей герцогини.

– Я так рада, что вы нашли ветку для поцелуев, чтобы проказничать. Мы не хотим, чтобы дети развращались.

Энтони и Эмма подпрыгнули от неожиданности, словно их поймали за чисткой карманов. Затем они оба повернулись к вдовствующей герцогине, которая плыла к ним по натёртому до блеска полу.

Она же спокойно спросила:

– Вы разобрались с Брендом и Сесилией?

– Да, Grandmère, – ответила Эмма, будто для вдовствующей герцогини было абсолютно естественным знать всё и обо всех. Возможно, так оно и было.

– Вам лучше не ходить в галерею, – добавил Энтони. – Мне кажется, они мирятся таким способом, который может смутить тех, кто их случайно потревожит.

В голубых глазах вдовствующей герцогини заискрился смех.

– Отличная работа, вы оба – молодцы! Рождество должно быть временем примирения. С этой точки зрения, это может оказаться лучшим Рождеством из тех, что были в Харли.

Почти одновременно Энтони и Эмма сказали:

– Это – моё лучшее Рождество.

Затем они посмотрели друг на друга, рассмеявшись от явного удовольствия быть влюблёнными.

Вдовствующая герцогиня задумчиво на них посмотрела.

– Я поговорила с Амелией и Джеймсом, и они согласились, что было бы очень хорошо, если бы вы двое повторно обменялись клятвами завтра вечером перед службой в Сочельник. Таким образом, вся семья сможет отпраздновать это вместе с вами. Эмма, Джеймс хотел бы быть посажённом отцом, если ты не против.

Эмма восторженно вздохнула.

– Мне бы больше всего этого хотелось. Что скажешь, Энтони?

– Отличная идея, – он обнял её за талию. – Интересно, будет ли рядом со мной Бренд? Когда я был моложе, я всегда предполагал, что когда–нибудь он станет моим шафером. Так мы сможем оставить наши прошлые обиды позади.

– Я подозреваю, что он будет очень рад подобной просьбе, – довольно улыбаясь, вдовствующая герцогиня развернулась и поплыла прочь.

Эмма робко посмотрела на Энтони.

– Я в детстве мечтала о свадьбе в Харли. В моих самых смелых мечтах я даже представляла, что выхожу замуж за тебя.

– Думаю, вторая церемония будет очень к месту, – Энтони вновь привлёк её к себе. – В конце концов, в Лондоне мы поженились по расчёту. На этот раз, моя дорогая, это будет брак по любви.

Слёзы наполнили глаза Эммы. Смахнув их одной рукой, она дрожащим голосом произнесла:

– Ну вот, теперь ты подумаешь, что я – тоже лейка.

– Но ты же – моя лейка, – нежно ответил ей Энтони.

Эмма рассмеялась и обняла его за шею.

– Если я – твоя лейка, то ты – моя самая разумная сделка, – она озорно улыбнулась. – Самый лучший муж за большие деньги.

Примечания

1

Стренд – одна из центральных улиц Лондона, когда–то был набережной Темзы (на левом, северном берегу). Впоследствии примыкающая к реке сторона улицы была застроена.

(обратно)

2

Ковент–Гарден (Монастырский сад) – один из районов Лондона, примыкавший к территории бывшего монастыря Святого Петра в Вестминстере. Здесь расположены один из двух главных лондонских театров, «Ковент–Гарден», и Ковент–Гарденский рынок.

(обратно)

3

Великолепна (фр.).

(обратно)

4

Женщина с изящной, лёгкой фигурой (перен.; книжн. устар.).

(обратно)

5

Мама (фр.).

(обратно)

6

Большой дворец близ г. Оксфорда; построен для герцога Мальборо в память его победы при Бленхейме – здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

7

Фамильная резиденция графов Карлайлов в северном Йоркшире; известен необычной «сказочной» архитектурой дворца и своим парком, одним из самых первых пейзажных садов XVIII века, оказавшего огромное влияние на развитие садово–паркового искусства Англии.

(обратно)

8

Двенадцатая ночь – канун Крещения.

(обратно)

9

Эпидемическая вспышка бубонной чумы в Лондоне в 1665 году.

(обратно)

10

Бабушка (фр.).

(обратно)

11

Единица длины, равная 30,48 см.

(обратно)

12

Единица длины, равная 2,54 см.

(обратно)

13

Автор перефразирует реплику из пьесы О. Уайльда: «Как важно быть серьёзным», хотя сама пьеса была написана только в 1895 году, а действие этого романа происходит в 1818 году.

(обратно)

14

Защищайся! (фр.).

(обратно)

15

Воинственные мифические девы, германо–скандинавский символ войны и победы.

(обратно)

16

Единица длины в английской системе мер, равная 3 футам, или 91,44 см.

(обратно)

Оглавление

Мэри Джо Патни Лучший муж за большие деньги

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Реклама на сайте