«Куртизанка»

Сьюзен Кэррол Куртизанка

ПРОЛОГ

Зыбкий туман поднимался над Сеной, призрачными клубами наплывая на берега и обволакивая улицы Парижа, которые и без того превращались в лабиринт в тусклом исчезающем свете. Однако женщина, крадущаяся сквозь туман, казалось, не обращала внимания ни на опасность потеряться в тумане, ни на промозглый холод осеннего вечера.

Она куталась в плотный серый плащ, ниспадавший до лодыжек, и прятала лицо за черной бархатной маской, какие использовали красавицы при дворе, чтобы сохранить цвет лица. Этот наряд полностью скрывал ее, если не считать нескольких выбившихся белокурых прядей и поблескивающих сквозь прорези в маске глаз. Башмаки на толстой деревянной подошве, закрепленной металлическим кольцом, защищали ее парчовые туфельки от грязи улиц. Она шла уверенным шагом, не подозревая, что за ней по пятам следует какой-то мужчина.

Капитан Николя Реми не отставал от дамы, стараясь держаться как можно ближе, чтобы не потерять ее из виду в вечернем тумане. Его темный камзол и черные шерстяные штаны сливались с приближающейся ночной тьмой. Изношенная одежда и пыльные ботинки, видимо, знавали лучшие времена, впрочем, как и сам капитан. Спутанные пшеничного цвета волосы спадали на его карие глаза, нижнюю часть исхудавшего лица скрывали густые усы и борода, за которыми явно давно не ухаживали. При такой внешности да вдобавок со шпагой и кинжалом за поясом он производил впечатление опасного человека даже по стандартам Парижа, и прохожие расступались при его приближении, тем самым не давая ему затеряться в толпе. Но он неотступно преследовал даму в сером.

Улицы стремительно пустели. Ремесленники и уличные торговцы суетливо торопились разойтись по домам. Наглухо захлопывались ставни витрин магазинов, запирались засовы, и весь почтенный Париж укрывался за закрытыми дверьми.

Капитану Реми грозило скоро остаться одному посреди улицы, напоминая одинокого солдата, единственного выжившего на поле боя, но он не мог рискнуть увеличить расстояние между собой и женщиной, у которой имелось существенное преимущество перед ним: она знала, куда направляется.

Он давным-давно заставил себя забыть обо всем, что когда-либо знал в этом проклятом городе. Не только улицы казались Реми незнакомыми, он не был даже уверен, что знает женщину, которую преследует. Он покосился на своего спутника, стройного юношу, приблизительно лет восемнадцати. Это был Мартин, по прозвищу Ле Луп, по-французски «Волк».

Рука Реми непроизвольно сжала рукоятку шпаги, и он прошептал, обращаясь к своему юному проводнику:

— Ты уверен, что это та самая дама, которую я поручил тебе найти? Если ты ошибся…

— Никакой ошибки, капитан! — возразил Волк, явно задетый недоверием Реми. — Клянусь могилой моего отца… По крайней мере, я поклялся бы, если бы только знал, кем был мой отец. Это действительно та самая дама, что вы попросили меня найти, это ваша милая, ваша Габриэль Шене.

Реми позволил себе вздох сожаления. Нет, она никогда не была его милой и, похоже, никогда уже не станет.

— Сплетничают, что это самая ослепительная женщина Парижа, — сказал Волк, целуя кончики пальцев. — Неужели вы не узнаете ее?

Прищурив глаза, Реми изучал закутанную в плащ фигуру. Он пытался угадать в ней хоть какой-то знакомый жест или движение молодой чаровницы, которую когда-то знал. Но, прошло уже больше трех лет с тех пор, как он в последний раз видел Габриэль, не говоря уже о давно ушедшем в прошлое времени, проведенном им в таинственном месте, известном как остров Фэр.

Он слышал, что Габриэль изменилась. Сердечная, пылкая и горячая девочка превратилась в женщину, соблазнительную и опасную. По слухам, теперь ее отличала холодная расчетливость и непомерное честолюбие. Поговаривали, что она превзошла в искусстве интриг саму Темную Королеву, Екатерину Медичи. По слухам…

Где же правда во всей этой болтовне о Габриэль? Можно просто нагнать и спросить ее саму. Но он отказался от этой мысли. Он слишком долго отсутствовал и не хотел, чтобы их встреча произошла прямо здесь, на улице. Она считала его погибшим, и, возможно, будет лучше, если все так и останется.

«Просто позволь ей уйти, — убеждал его внутренний голос. — Не впутывай ее в беспросветные скитания, в которые превратилась твоя жизнь».

Габриэль все шла и шла; дома, возвышавшиеся по обеим сторонам, становились все более обветшавшими, а сама улица — все грязнее. И, хотя Реми знал Париж плохо, даже ему стало очевидно, что они углублялись в один из самых непривлекательных городских кварталов.

— Рю де Морт? — тихо проворчал Волк, приблизившись к капитану, — Будьте осторожны, сударь. По ночам даже самые отпетые негодяи обходят это место стороной. Ваша милая, должно быть, совсем без головы, если рискует наведаться сюда одна, даже без горничной. Она всегда столь неосмотрительна?

— Всегда, — хмуро усмехнувшись, кивнул Реми. Хоть в этом Габриэль не изменилась. — Однажды она украла мою шпагу и приготовилась сразиться с целой ордой…

— Ордой? — переспросил Волк с большим интересом.

Реми уже сожалел о вырвавшихся у него словах. События того лета на острове Фэр удивили бы кого угодно. Если бы ему пришлось рассказать пусть малую часть своих приключений, даже беспечный и легкомысленный Волк потерял бы покой.

Но тут Габриэль растаяла в тумане, и Реми был избавлен от необходимости отвечать. Оба они — и капитан, и Волк — резко остановились и прислушались. На улице давно стихли дневные звуки: громыхание телег, стук копыт лошадей и мулов по мостовой. Реми сумел расслышать где-то уже вдалеке глухое эхо от постукивания деревянных башмаков Габриэль.

— Вон она! — Волк показал на другую сторону улицы.

Восходящая луна прорвалась сквозь облака и позволила Реми заметить тень Габриэль. Та приблизилась к железным воротам когда-то большого поместья в готическом стиле, возвышавшегося за высокими каменными стенами. Ворота упирались в ярко-красные башенки. Беспорядочные каменные нагромождения казались призрачными в лунном свете, проникавшем сквозь туман, большая часть окон была заколочена досками, стена сада местами обрушилась и раскрошилась, и в ней зияли проемы.

Близлежащие участки были незанятыми, несмотря на нынешний строительный азарт, охвативший Париж. Поместье стояло в одиночестве, словно остальная часть города съеживалась, лишь бы не оказаться к нему слишком близко.

«Черт побери!» — услышал Реми сквозь судорожный вздох Волка.

— Что такое? — поинтересовался Реми.

— …Мезон д'Эспри, — прошептал Волк, вытягивая дрожащий палец в направлении странного дома.

— Как! Ты знаешь это место?

Волк судорожно кивнул, его глаза, словно две полные луны, застыли на заостренном овале его лица.

— Это место… оно… о нем идет ужасная слава, сударь. Дом когда-то принадлежал могущественному епископу, который попался в сети ведьмы. Она околдовала его, заставив до смерти влюбиться в нее и забыть все свои святые обеты. Он сделал ее своей любовницей и много лет прятал ото всех в этом доме. Она даже родила ему детей, дочерей, похожих на нее, таких же злых ведьм. — Волк содрогнулся. — Наконец один из слуг епископа набрался храбрости, чтобы сообщить об этом властям. Охотники на ведьм совершили набег, схватили ведьму и ее дочерей, увезли их куда-то казнить. Все думали, что после ее исчезновения, епископ избавится от чар, но бедняга повесился в каморке, его эта ведьма совсем свела с ума.

— А сейчас кто там живет? — спросил Реми, наклонившись к своему спутнику.

— Никто, — хрипло прошептал Волк. — Здесь полно призраков, да и проклято место-то. Перед смертью ведьма объявила, что всякий, кто зайдет в это место, станет таким же безумным, как ее любовник.

Реми не верил в проклятия, но от покинутого поместья исходило какое-то тревожное смятение. У него закололо сзади у основания шеи. Он почувствовал странное облегчение, когда Габриэль не прошла за железные ворота.

Но Реми следовало догадаться, что запертые ворота не являлись достаточным препятствием для Габриэль Шене. Она двигалась вдоль каменной стены, пока не нашла достаточно большой пролом. Кинув взгляд через плечо, она подобрала юбки и стала карабкаться по камням. Когда молодая женщина исчезла из виду, Реми направился следом.

Волк решительно схватил его за локоть.

— Нет, капитан! Вам нельзя туда. Место это проклято, говорю я вам.

— Это же нелепость, мой мальчик.

Реми попытался стряхнуть его руку, опасаясь, что упустит Габриэль не из-за какого-то там проклятия, а из-за тумана и темноты.

— Пожалуйста, капитан! Разве вы не видите, что уже слишком поздно? Вашу милую, наверное, уже сразило безумие, иначе зачем бы ей пробираться в это ужасное место?

Реми освободился от цепкой хватки Волка и приказал ждать его снаружи. Он чувствовал угрызения совести, понимая, что поступил нечестно с этим малым. Когда капитан Реми первый раз послал его на поиски Габриэль Шене, он не счел нужным сообщать Волку один-единственный факт.

Эта молодая женщина сама была отчасти ведьмой.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Габриэль Шене осторожно пробиралась по дорожке, заросшей сорняками, вглядываясь в темноту через прорези своей маски. На внутреннем дворе Мезон д'Эспри было тихо, как на кладбище, и много страшнее. Луна бросала бледный свет на почерневшие от покрывавшего их мха фонтаны и расколоченные статуи. Обезглавленные фигуры каких-то святых возвышались среди увядающих остатков розария. Цветы давно отцвели, но шипы остались, и одна ветка зацепилась за подол плаща Габриэль. Она нагнулась, чтобы освободиться, и ею снова овладело тревожное ощущение, которое не покидало ее весь вечер: ощущение, будто за ней следят. Выпрямившись, она обхватила пальцами рукоятку шпаги, спрятанной под плащом, и резко повернулась. Железные ворота и каменная стена смутно вырисовывались в густом ночном тумане. Но, по мере того как она пристально вглядывалась в туман, расплывчатые очертания приобрели форму, и она разглядела высокого воина с горделивой осанкой.

Она приглушенно вскрикнула и выпустила шпагу. Не от страха, нет, скорее от безмерного отчаяния, потому что слишком много раз видела Габриэль этого человека в своих снах и мечтах. Она машинально сделала шаг к нему навстречу, прекрасно сознавая, что ничего хорошего из этого не получится. Никто приветливо не улыбнется ей навстречу, никто не заключит ее в свои крепкие объятия, потому что никого там нет. Этот человек — фантом. Ее встретит лишь пустота и тишина.

Призраки не оставляют звуков шагов, и воспоминания не отбрасывают теней, разве что, возможно, на человеческом сердце. Она наблюдала, как фигура мужчины, в который уже раз растворилась в тумане. Габриэль ни разу не видела его лица, но с уверенностью могла сказать, кто он.

Николя Реми, капитан из Наварры. Продолжала ли она повсюду встречать его призрак, или то был плод ее собственного истерзанного воображения, — эффект был одинаков. Сердце Габриэль сжалось от горя и вины.

— Ох, Реми, — прошептала молодая женщина. — Я тысячу раз просила у тебя прощения. Чего же ты еще хочешь от меня? Почему не можешь оставить меня в покое?

Габриэль понимала, что не получит никакого ответа на свой вопрос, по крайней мере в этом сыром от тумана внутреннем дворе. Девушка развернулась и, в последний раз оглянувшись назад, поспешила к дому.

Осторожно проскользнув мимо торчавших обломков дверей, она вступила в дом, и темнота поглотила ее. Наглухо забитые досками оконные проемы не пропускали внутрь свет от бледной луны. Габриэль сдернула маску и полезла под плащ за большим кошелем, прикрепленным к поясу. Она пошарила в нем и отыскала маленькую свечу в небольшом медном подсвечнике и огниво. Немало повозившись с кремнем и фитилем, она сумела заставить загореться тоненькую свечу.

Крошечное пламя ожило с легким потрескиванием, образовав вокруг себя небольшое округлое пятно света. Габриэль глубже продвинулась в комнату, зиявшую темнотой, и под ногами захрустел песок. Приподняв свечу, она изучала все, что осталось от когда-то великолепного зала. Любовница епископа на редкость красиво обставляла его жизнь, до того как сюда нагрянули охотники на ведьм.

Красивый высокий резной дубовый стол был сброшен с возвышения и опрокинут, сломанные стулья и табуреты в беспорядке валялись поблизости от него. В воздухе завис тяжелый плесневелый дух гниющей шерсти от сорванных со стен и разодранных в клочья гобеленов. Даже огромную железную люстру вывернули из потолка и оставили болтаться на цепи. Все окутывала густая паутина, как если бы время старалось как можно скорее соткать саван для этого дома.

Охотники на ведьм добросовестно выполнили свою работу. Габриэль задрожала от ужаса и сострадания, вспомнив ночь, когда злодеи ворвались в ее собственный дом на острове Фэр. Ей с сестрами, Арианн и Мири, удалось спастись только благодаря вмешательству графа Ренара, впоследствии женившегося на Арианн.

Но никто не спас беднягу Жизель Лассель и ее дочерей. Как страшно было женщинам, когда их вышвыривали из дома! Как они плакали и пронзительно кричали! А потом их еще подвергли жесточайшим пыткам и обрекли на смерть, которая может ожидать любую Дочь Земли. Все эти женщины погибли. Кроме одной…

— Эй? — наугад позвала она.

Ее голос отозвался эхом, но и эхо съела гулкая тишина огромного дома.

— Кассандра Лассель? — Габриэль позвала громче.

В ответ прозвучала еще более удручающая тишина, потом ей показалось, что она услышала скрип половицы. Девушка облизала губы и попыталась снова.

— Касс? Где ты? Это я… Габриэль Шене. Мне необходимо поговорить с тобой…

И замерла от неожиданного шума. Внимательно взглянув на площадку на верху лестницы, она скорее почувствовала, чем разглядела, нечеткую тень. Все внутри нее оборвалось, когда из темноты на нее высветились два зловещих желтых глаза и послышалось угрожающее рычание.

Вслед за рычанием из темноты выпрыгнуло таинственное существо — черный мастиф с грузным мускулистым телом.

— Черт! — вскрикнула Габриэль.

Пес одним махом скатился вниз по лестнице, и Габриэль отпрянула назад, едва не выронив свечку. Горячий воск выплеснулся из медного подсвечника, обжигая руку. Она вздрогнула от боли, но сумела не разжать пальцы и не выпустить свечу.

Отступая назад, девушка наткнулась на что-то, потом уперлась позвоночником в деревянные полки. Ее преследователь остановился на всем ходу и замер на расстоянии нескольких футов, зажав ее в угол, спиной к буфету. Обнажив жуткого вида, резцы в устрашающем оскале, зверь грозно зарычал.

— Ц-цербер. Хор-роший п-пес, — дрожащим голосом проговорила Габриэль. — Разве ты не помнишь меня?

Она осторожно вытянула вперед руку — красные виноградины заманчиво блеснули на ее ладони. Пес вызывающе залаял. Габриэль подпрыгнула и испуганно отбросила виноград в сторону. Гроздь винограда упала на пол с унылым глухим стуком, заставив пса пугливо отпрянуть.

Цербер подполз и стал обнюхивать ее подношение, потом восторженно заскулил и начал с жадностью заглатывать виноградины. Габриэль рискнула сделать несколько шагов от стены. Она знала, что Цербер не выкажет никаких возражений по поводу ее движения, по крайней мере, пока не закончатся виноградины.

— Что вы сделали с моим псом? — раздался властный голос.

Габриэль резко повернулась на звук и облегченно вздохнула, увидев наконец хозяйку мастифа. Кассандра Лассель стояла на верхней площадке лестницы, высокая, худая. Как давно она появилась там, Габриэль понятия не имела. Она, казалось, возникла из ниоткуда.

— Ничего я не сделала с твоим драгоценным Цербером — возмутилась девушка. — Просто подкупила его, предоставив ему возможность пожирать виноград вместо меня.

— Габриэль? Это ты? — резко уточнила Касс.

— Да.

Сжимая рукой перила, Касс начала с особой осторожностью спускаться по лестнице. Молодая женщина была слепа почти с самого своего рождения. Она была ненамного старше Габриэль (которой самой только исполнился двадцать один год), хотя несчастная судьба наложила свой отпечаток на ее внешность и из-за своего болезненного вида Касс казалась много старше.

Для человека, лишенного зрения, Кассандра передвигалась на удивление изящно и легко. Она покачнулась, только спустившись с последней ступеньки, когда отпустила перила и осторожно протянула вперед руку, словно ощупывая зияющую пустоту огромной комнаты.

— Цербер, ко мне! — скомандовала молодая женщина.

Пес насторожился, навострил уши, но не спешил выполнить команду, продолжая отыскивать укатившиеся ягоды винограда.

— Цербер! Ко мне!

Огромный пес заскулил и, опустив голову, крадучись, виновато приблизился к своей хозяйке. Кассандра щупала воздух, пока ей не удалось схватить кожаный ошейник пса.

— Плохой пес. К ноге!

Цербер вжал голову и стал как будто даже ниже ростом. Как только пристыженный пес расположился подле нее, Касс проворчала:

— Вот болван. Ведешь себя, как все мужчины. Слушаешься только своего живота.

Хозяйка смягчила свое ворчание, почесав ему за ухом. Свирепое на вид существо преобразилось, глаза у него просветлели, он замахал хвостом, и его массивное тело задрожало от обожания.

Теперь из них двоих скорее хозяйка наводила ужас. Оставив руку покоиться на голове пса, Касс нахмурилась и выпрямилась.

— Какого черта, Габриэль Шене? Я же давно предупреждала тебя не появляться здесь, не известив меня через служанку. Терпеть не могу, когда ко мне являются без предупреждения. Подкуп подкупом, но твое счастье, что Цербер не вцепился тебе в горло.

— Прости меня, — Габриэль сделала осторожный шаг вперед. — Но мне очень надо поговорить с тобой, а у меня не было времени связаться с Финеттой. Я ведь бывала у тебя прежде и подумала, что Цербер признает меня.

— Он натренирован никого не узнавать. Иначе, какой из него защитник!

— Но зачем тебе такая защита от другой Дочери Земли?

— Не всем Дочерям Земли следует доверять. Тебе ли не знать об этом? — Касс презрительно фыркнула. — Терпеть не могу все эти притворно манерные названия. Какие, к черту, знахарки, ведуньи?! Скажем еще, мудрые или премудрые женщины да Дочери Земли! Давай называть вещи своими именами. Ведьмы — и точка. На этом и остановимся.

— Согласна, но все же не стоит слишком громко произносить это слово. — Габриэль криво улыбнулась.

Суровое лицо Касс расплылось в неохотной улыбке. Она наклонилась и едва слышно отдала какое-то приказание псу. Держась рукой за ошейник Цербера, она направилась вперед той уверенной походкой, которая всегда поражала девушку.

Габриэль часто наблюдала, как ее сестра Мири вытворяла всякие фокусы с животными, но то, как сроднились пес и Кассандра, как Цербер буквально заменил ей глаза, воспринималось как настоящее колдовство.

Цербер подвел Касс прямо к Габриэль. Другая тихая команда — и пес занял свое место подле хозяйки, подняв на нее глаза, словно в ожидании следующей команды. Касс решительно пошарила в воздухе и нашла Габриэль. Подавшись вперед, она рывком обняла нежданную гостью.

— Я вовсе не хотела заставить тебя почувствовать, будто тебе не рады, мой друг, — пробормотала она. — Но в следующий раз сообщи мне, когда соберешься сюда.

— Обязательно, — пообещала Габриэль.

Касс выпустила Габриэль из объятий и отстранилась. В уголках ее губ появилась легкая насмешка.

— Ну и чему же я обязана честью столь неожиданного посещения? Вряд ли ты успела израсходовать тот пузырек с духами, который я приготовила для тебя. Тебе хватило бы его на всех мужчин при дворе. Неужели еще не все они у твоих ног?

Габриэль уже давно убедилась, что Кассандра Лассель, как никто другой, умела приготовить духи и кремы невероятной силы притяжения. Габриэль отрицательно закачала головой, но остановилась. Она порой заставляла себя вспоминать, что Касс была слепой.

— Нет, мне пока не нужны духи.

— Ну, может, тогда крем для лица. Или что-нибудь другое?

— Н-нет… — ответила Габриэль, довольная тем, что ее собеседница не может видеть ее лицо.

— Решайся же, подруга. — Словно почувствовав состояние Габриэль, Касс смягчила тон. — Что же тебе потребовалось от меня?

Габриэль запинаясь, призналась:

— Мне нужна твоя помощь, Касс. Мне надо… найти того, кого я потеряла.

«Реми», — отозвалось в ее сердце со знакомой тоскливой болью.

Тонкие брови Касс от удивления сложились домиком.

— Я была бы счастлива помочь тебе всем, чем могу, моя дорогая, — холодно ответила она. — Но, как ты, возможно, сумела заметить, мое зрение оставляет желать лучшего. Не проще ли тебе нанять себе шпиона или кто там занимается подобными вещами?

— Это… это невозможно. Человек, которого я ищу… он покинул наш мир. Я слышала… нет… Финетта рассказала мне, что у тебя особый дар к некромантии.

— Ах эта вздорная Финетта! — Лицо Кассандры помрачнело от досады. — Противная костлявая маленькая ведьма слишком много болтает.

— Значит, это правда?

Касс не отвечала, ее лицо словно закрылось.

Почти все ведуньи еще в детстве обучались древней магии чтения по глазам, этому зеркалу души. Те, кому это волшебство давалось легко, могли свободно распознавать мысли, но, к сожалению Габриэль никогда не училась этому.

Впрочем, подобное умение в любом случае никак не сослужило бы ей службы в общении с Касс. Глаза ее подруги походили на два потухших фонаря и не выдавали ни единой ее мысли.

— Некромантия, — медленно повторила она. — Обращение к мертвым. Допустим, я обладаю некоторыми способностями в этой сфере. Но ты такая же ведьма, как и я. Почему бы тебе самой не заняться этим? Я всего лишь незаконнорожденное дитя сумасбродной цыганки и глупого благочестивца священника, который позабыл свои обеты. Твое происхождение, несомненно, много внушительнее моего, Габриэль Шене. Твой отец — прославленный рыцарь, а твоя мать, несравненная Евангелина, — королева колдуний, ее же называли Хозяйкой острова Фэр. Благородный потомок длинной череды сильных и умных ведьм.

— Прискорбно, но, похоже, я не унаследовала своей доли даров семьи. — Габриэль попыталась произнести это как можно беспечнее, но и сама ощутила, как у нее перехватило горло. — Впрочем, если я и обладала магическими дарами, я давным-давно все подрастеряла.

— Тогда обратись за помощью к своей сестрице Арианн, — предложила Кассандра. — Она же нынешняя хозяйка острова Фэр и уже прославилась премудростью и умом не меньше вашей покойной матери.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу сделать этого. Все эти два года мы с Арианн не поддерживаем отношений. — Габриэль испытала знакомый прилив боли и сожаления, нахлынувший при мысли о старшей сестре. — Она не одобрила мое решение перебраться в Париж.

— Твое решение стать куртизанкой? Очень немногие приличные женщины одобрили бы твой поступок.

— Арианн легко предавать меня осуждению. Она вполне счастливо вышла замуж за графа Ренара. Для нее все всегда просто и безупречно, и она не в силах понять, что для других женщин жизнь оказывается немного… сложнее.

Габриэль пыталась казаться безразличной, словно неодобрение Арианн не имело никакого значения для нее. Но потеря любви и уважения сестры тяжело давила на нее.

— Впрочем, это не имеет значения, — отрывисто продолжала она. — В любом случае Арианн мне не помощница. Весь свой волшебный дар она направила на лечение больных. Она никогда не позволит себе баловаться темными искусствами.

— Как мудро с ее стороны и как прискорбно для тебя, — заметила Касс. — Поскольку я тоже не балуюсь ими с легкостью. Поскольку ни с кем не поделюсь моим особым даром к некромантии. Даже с тобой, подруга. Ну а теперь просто возьми и забудь всю эту ерунду. Пойдем, выпьем по бокалу вина.

Она сделала мимолетный знак Церберу, и пес вскочил на ноги. Женщина и собака, превратившись в единое целое, направились обратно к лестнице.

Опечаленная отказом Кассандры, Габриэль минуту стояла, не двигаясь. Но она никогда легко не отказывалась от того, к чему стремилась всем сердцем, и мало что когда-либо означало для нее больше, чем надежда увидеть Николя Реми и поговорить с ним в последний раз.

Она поспешила за Кассандрой и схватила ее за локоть.

— Касс, подожди, пожалуйста…

Цербер ощетинился и издал предупреждающее рычание. Габриэль поспешно отдернула руку.

— Касс, ты должна помочь мне или… или я не знаю, что мне делать. Есть человек, который ушел в иной мир, но с которым мне отчаянно надо поговорить. Это важнее для меня, чем ты даже можешь себе представить. Я… я заплачу тебе любую сумму, какую ты только назовешь.

— Деньги не интересуют меня. Даже если бы интересовали, я и без тебя знаю, как их добыть.

— А драгоценности? Наряды от лучшей портнихи в Париже….

Касс вспыхнула и, немного смутившись, натянула спадающий рукав своего изодранного платья на плечо.

— Все эта мишура меня не волнует.

— Тогда назови свою цену, — взмолилась Габриэль. — Я дам тебе все, чего бы ты ни попросила.

— Все?! — Касс рассмеялась отрывистым лающим смехом. — Не слишком ли ты опрометчива, раздавая столь поспешные обещания, Габриэль Шене? Разве твоя матушка никогда не рассказывала тебе старых сказок о том, какие страшные вещи случаются с теми, кто дает подобные обещания?

— Ты права, но что ты можешь потребовать? Моего первенца, если я когда-нибудь рожу?

— Нет, ненавижу детей, — Касс растягивала слова. — И сомневаюсь, что они хороши на вкус в тушеном виде. — Она замолчала на мгновение, затем лукаво проговорила: — Существует только одна возможность подумать над твоей просьбой — позволь мне прочитать по твоей руке.

Габриэль напряглась. Уже не в первый раз Касс обращалась к ней с подобной просьбой, но девушка всегда опасалась этого. Она нервно сцепила руки за спиной.

— Но зачем? Зачем тебе это?

— Странный вопрос. Да затем, что я — единственная, кто выжил из всей моей семьи, в которой женщины были замучены и сожжены за занятия колдовством. Я научилась вести себя дьявольски осторожно с теми, кому доверяю. Если мне надо решить, помогать ли тебе, мне придется исследовать самые сокровенные уголки твоей души. У других премудрых женщин есть большой опыт чтения по глазам. Как явствует из моей слепоты, этого дара я лишена. Однако я достаточно хорошо читаю по рукам. Позволь мне посмотреть на твои руки.

— Ладно. — Габриэль протянула руку.

Цербер снова отнесся к этому жесту подозрительно и вызывающе зарычал.

— Фу! — цыкнула Кассандра.

Когда пес уселся у ног хозяйки, Кассандра тут же цепко схватила руку девушки. Слепая женщина повернула кисть ладонью вверх и стала водить по ней пальцем. Габриэль вздрагивала от холодных и пугающих прикосновений Касс. Казалось, та водила по ее ладони ледяной иглой.

— Какая изящно вырезанная рука, — бормотала Кассандра. — Изящная, кожа мягкая как шелк. Но так было не всегда. Вот здесь когда-то были мозоли… — Касс прикоснулась к бугоркам на ладони. — И здесь. — Она дотронулась до кончиков пальцев Габриэль. — Мозоли от… от работы с долотом и мрамором? И эти хорошо обработанные ногти были обломаны и забрызганы краской?

Габриэль вздрогнула от вопроса, затем пояснила, чтобы уйти от обсуждения:

— Я баловалась скульптурой, лепкой и прочим. Надо было чем-то занимать себя. Мне это казалось интереснее, нежели привычное рукоделие.

— Это было больше, чем простое баловство. Эта рука могла когда-то создавать настоящие чудеса. Была способна вдохнуть жизнь в камень. Брать пустой холст и наполнять его светом и красками, рождать колдовские образы, которые гипнотизировали глаз и трогали душу. Рука необыкновенного художника.

— Возможно, у меня и были некоторые способности, — немного резко произнесла Габриэль. — Но я же говорила тебе, что любые дары, когда-либо имевшиеся у меня, я давным-давно растеряла.

— А как ведунья приходит к потери ее волшебства? — мягко уточнила Касс.

— Откуда мне знать? — отрывисто буркнула Габриэль, хотя и прекрасно знала, как и когда она потеряла свое волшебство. Она просто не желала обсуждать это. — Впрочем, это не имеет значения, — уже спокойнее договорила она. — Ни одной женщине никогда не удастся завоевать известность или заработать состояние на художественном поприще. То были давнишние и глупые мечты.

— Тебя никогда не волновала слишком большая слава и богатство. По крайней мере не тогда.

Габриэль вздрогнула и попыталась сжать ладонь, но Касс снова разомкнула ее пальцы.

— Да, очень красивая рука, но пустая, — пробормотала Касс.

— Я же сказала тебе, что без труда заполню ее драгоценностями и монетами для тебя.

— Я не об этой пустоте, я о другой, которая мало кому очевидна. Ты — красивая женщина, очень желанная и пользуешься успехом. Но твоя жизнь все равно пуста. Приехав в Париж, ты отказалась от всего, что когда-либо знала, от сестер, дома и друзей на острове Фэр. И теперь ты совсем одна.

— Чушь! У меня есть дом, полный слуг, и я частенько бываю при дворе, на банкетах, маскарадах, балах. Меня все время окружают люди, они ищут моей благосклонности.

— Женщины, которым ты не доверяешь, и мужчины, которых ты презираешь. Глупцы, они не видят ничего, кроме сверкающего фасада, который ты им демонстрируешь, и никогда близко не приближаются к настоящей Габриэль. Эта рука говорит со мной о темноте, тайне, глубочайшем одиночестве.

«Тогда моя рука слишком уж много поведала Кассандре», — подумала Габриэль.

— Какой во всем этом смысл? — спросила она, пытаясь отнять руку. — Я пришла сюда не для гадания по руке.

Касс только крепче сжала ее ладонь, и длинные, тонкие пальцы продолжали свой осмотр.

— Ой!

— Что? — спросила с тревогой Габриэль.

Касс прощупала складки на ладони Габриэль.

— Здесь я ощущаю пульсирующую вену, которая отмечает огромное честолюбие… могучее желание власти, известности… неуязвимости. Но прямо рядом с этим струится линия сердца, жаждущего страсти, романтической любви, переполненного пылким желанием любить и быть любимой.

— Та линия, наверное, слишком коротка, — усмехнулась Габриэль.

— Нет, линии равны по длине и пересекаются, достигнув точки, где предстоит свершиться выбору. Между любовью и честолюбием.

— Я уже сделала этот выбор.

— Нет, не сделала, — усмехнулась Касс и отрицательно покачала головой. — Но тебе предстоит сделать трудный выбор. А вот и старый шрам пересекает линию сердца.

— У меня вовсе нет шрамов. — Габриэль невольно надменно выпрямилась. — Моя рука безупречна.

— Шрам не на руке, на твоем сердце, Габриэль Шене. Старая рана, которую никогда надлежащим образом и не лечили. Ее оставил в твоей душе недостойный мужчина.

— Думаю, я наслушалась предостаточно…

— Ты отдала свое сердце этому мужчине, а он предал тебя, — мягко, но непреклонно продолжала Касс. — Так недостойно и мерзко может поступить только мужчина, и он причинил тебе боль! Однажды ярким летним полуднем на сеновале в сарае…

— Боже мой! Ты противная ведьма! — закричала Габриэль и вырвала руку.

Она отскочила назад, сжав ладонь. Ей казалось, будто Касс разбередила ее старую рану и заставила истекать кровью, вместе с которой оттуда потекли старые и жестокие воспоминания. О далеком июне и Этьене Дантоне, о том отвратительном и мерзком событии, который она изо всех сил старалась забыть. Нет, не старалась, а совсем забыла.

— Это… это самая настоящая чушь. — Габриэль прерывисто вздохнула и стала искать свою маску. — У меня совсем нет времени продолжать это безумие. Не хочешь помочь мне, не надо. Я явно совершила ошибку, придя сюда. Прощаюсь с тобой и желаю тебе доброго вечера.

Цербер коротко залаял, когда Габриэль решительно направилась прочь, но не успела она добраться до двери, как Кассандра позвала ее.

— Габриэль, погоди.

Девушка остановилась и оглянулась. Касс стояла неподвижно, застыв в пятне света от свечки, которую второпях забыла Габриэль.

Так они помолчали какое-то время, потом Кассандра заговорила:

— Я выполню твою просьбу, но предостерегаю тебя. Есть причины, по которым запрещено тревожить мертвых, и это занятие считают черной магией. Обращение к миру мертвых — опасное дело, и в любую минуту все может пойти наперекосяк. Иногда душа, с которой ты хочешь войти в контакт, не желает быть потревоженной, в то время как другие души, несущие зло, легко могут прорваться назад в наш мир через раскрытую тобой дверь.

Габриэль хмурилась, стараясь понять, не пытается ли Кассандра просто запугать ее.

— Ты хочешь сказать, если ты наколдуешь неправильно, может случиться… что может случиться? Можно освободить какого-то призрака или демона?

— Все возможно, когда искушаешь судьбу, играя с темными силами и черной магией.

— Но если все настолько опасно, то почему же ты… почему занимаешься этим? — настойчиво спрашивала Габриэль.

— Мои дни погружены во мрак, вот почему. — Касс не возмутил ее вопрос. — Но стоит мне вызвать мертвых, как я начинаю на самом деле видеть. Для меня это единственная возможность разглядеть другое лицо, и это оправдывает всякий риск. Вопрос: оправдывает ли твоя цель твой риск?

Оправдывает ли? Габриэль была вынуждена признать, что слова Кассандры озадачили ее. Но она подумала о Реми, о том, как рассталась с ним в тот день, когда он отправился навстречу своей гибели, о том, сколько всего несказанного осталось между ними.

— Да, — ответила Габриэль, решительно выпрямляясь. — Моя цель стоит риска.

— Тогда я помогу тебе.

Габриэль осторожно вернулась к тому месту, где оставалась стоять Касс, но ее восторг умеряло подозрение, вызванное столь внезапной капитуляцией.

— Поможешь? Что же заставило тебя изменить свое решение?

Касс передернула плечами.

— Вдруг однажды я посчитаю полезным иметь такого должника, как ты. Я только единожды раскрою для тебя мир мертвых и вызову тебе того, кого ты просишь. Но взамен жду будущей услуги от тебя.

— И какой будет та услуга?

— Как же я могу решить прямо сейчас? — удивилась Кассандра. — Но ты согласишься оказать мне услугу, не задавая вопросов, не допуская отказа. Согласна на такую сделку?

— Мне надо поклясться на крови? — мрачно поинтересовалась Габриэль.

— Нет, хватит простого рукопожатия и твоего слова.

Кассандра протянула руку в сторону Габриэль. Девушка колебалась. Она не выжила бы так долго в Париже, если бы не умела соблюдать осторожность. Конечно, не было ничего опрометчивее, чем давать обязательство, не узнав, в чем, собственно, оно заключается.

— Ну же, Габриэль, — прервала молчание Касс. — Я вовсе не из тех наносящих удар в спину интриганов, с которыми ты имеешь дело при дворе. Я признаю, что наше знакомство имеет слишком короткую историю, но ты можешь довериться мне. Я никогда не попрошу от тебя больше, чем ты сможешь мне дать.

Несколько успокоенная, Габриэль пожала руку Касс.

— Хорошо. Я… я согласна. Сделай это для меня, и я останусь у тебя в долгу. Слово Габриэль Шене.

Они скрепили рукопожатием свою сделку, и странная улыбка тронула уголки губ Кассандры, обдав холодом Габриэль. Но повергшее ее в трепет выражение пропало так стремительно, что девушка подумала, что ей это только показалось.

Касс направилась к буфету и провела рукой по нижней полке. Она задела горящую свечу, которую Габриэль оставила там. Касс изрыгнула проклятие, когда чуть не опрокинула подсвечник и горячий воск плеснул ей на руку.

— Убери от меня свою свечу, — сердито бросила Кассандра. — А затем отойди в сторону.

Хотя и озадаченная резкой командой, Габриэль последовала указаниям хозяйки дома. Она отступила подальше от буфета, держа свечу как можно выше. С выражением предельной сосредоточенности на лице, Касс продолжила что-то нащупывать на полке.

Габриэль не могла видеть, что сделала Касс, но внезапно весь буфет задрожал и заскрипел. Касс проворно отпрянула назад, и Габриэль застыла от удивления. Буфет, качаясь, отъехал в сторону и раскрыл разверзнувшееся отверстие в полу. Габриэль подкралась ближе, дрожащий свет от ее свечи осветил вырезанные в камне ступеньки, спиралью уходящие вниз, в полную темноту, холодную и негостеприимную.

Тайный подвал. Вот оно, объяснение счастливого спасения Касс от охотников на ведьм в тот страшный день, много лет назад. Габриэль задумалась, почему другие женщины Лассель не сумели спастись тем же образом. Касс никогда не соглашалась обсуждать трагическую гибель своей семьи. Сама отчаянно оберегавшая собственные раны, девушка понимала и уважала молчание Касс.

— Ты позволила мне прочесть твою ладонь, а теперь я доверю тебе тайну и введу в святая святых этого дома. Добро пожаловать в мой настоящий дом, — насмешливо произнесла Кассандра и картинно взмахнула рукой. Когда Цербер попытался промчаться мимо них и возглавить шествие вниз, Кассандра схватила его за ошейник.

— Нет!

Она наклонилась и прошептала очередную команду. Габриэль послышалось нечто вроде «Ступай. Охраняй». Задрав голову, пес куда-то стремительно исчез, напоминая солдата, заступившего на караул. Кассандра начала осторожно и медленно спускаться по ступенькам, задержавшись, чтобы позвать за собой Габриэль.

— Держи крепко свою свечу и иди как можно ближе ко мне. Путь вниз всегда темен и предательски ненадежен, — добавила она с одной из своих странных иронических улыбок, наполнив Габриэль неприятным чувством, что она имеет в виду вовсе не ступеньки вниз, а нечто совсем иное.

Габриэль судорожно сглотнула, но она уже зашла слишком далеко, чтобы повернуть обратно. Захватив свечу с буфета, она вслед за Касс начала погружаться во тьму.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Габриэль немного расстроилась, что они с Кассандрой не направились в небольшую тихую комнатку в задней части дома. Очевидно, обращение к душам умерших требовало большей скрытности и большей тьмы, и так и только так молено было ощутить присутствие духов. Подземное помещение в Мезон д'Эспри скорее походило не на мастерскую в ее доме, а на жилые комнаты. Кто-то, очевидно, служанка Финетта, изо всех сил постаралась сделать помещение настолько удобным, насколько это было возможно для Кассандры.

Кровать с множеством перьевых подушек стояла по одну сторону узкой комнаты. На толстом матраце громоздились шерстяные одеяла. Плетеный половик прикрывал грубые камни пола. Ярко-красный платок и несколько потрепанных платьев, напоминавших то, что было надето на Кассандре, висели на деревянных гвоздях, придавая некоторое оживление каменным стенам.

— Чего-нибудь освежающего? — предложила Касс, направляясь к буфету.

— Нет, спасибо, — ответила Габриэль и с трудом удержалась, чтобы не добавить: «И хотелось бы, чтобы ты тоже отказалась».

Габриэль уже вскоре после знакомства догадалась о пристрастии Касс к крепким спиртным напиткам. Но даже намека на необходимость проявить благоразумие и умерить потребление спиртного бывало достаточно, чтобы пробудить в Касс ярость.

Габриэль оставалось только с грустью наблюдать, как она наполняет бокал янтарного цвета жидкостью из бутылки. Ее пальцы обхватили бокал по ободу, не давая перелить жидкость. Габриэль почувствовала сильный неприятный запах очень крепкого алкоголя, скорее всего, дешевого коньяка. Девушка прикусила нижнюю губу, Касс опорожнила огромный бокал, словно это был стакан воды.

— Фу-ф, — выдохнула Касс. — Именно этого мне не хватало, — и вытерла губы тыльной стороной ладони. — Отлично. Начнем, пожалуй, с твоего рассказа о мужчине, которого ты хочешь вызвать из царства мертвых. Рассказывай все.

— Мужчине? — Габриэль вздрогнула. — Откуда ты знаешь, что это мужчина? — озадаченно спросила ими. — Я не говорила этого.

Касс хрипло рассмеялась. Прихватив бутылку и стакан, она преодолела путь до стола и расслабленно повадилась на ближайший стул.

— Ты красивая, умная женщина, волею судеб брошенная на край бездны. Конечно же, должен быть мужчина, с которым это связано. Так кто же он? Некий давно пропавший любовник?

— Нет! — дернулась Габриэль, тут же испугавшись, что ее отрицание прозвучало слишком поспешно. Ведь никогда между нею и Реми не возникало ничего подобного любовным отношениям. По крайней мере с ее стороны. Этот мужчина никогда ничего не имел от нее, кроме одного поцелуя.

Она прошлась по комнатке, стараясь привести в порядок нахлынувшие с новой силой путаные эмоции, связанные с Реми. К тому же ситуация настоятельно требовала точно определить, каковы же были их отношения.

— Он был моим другом, — выдавила наконец Габриэль. — Только другом.

Касс явно скептически приняла ее слова, и ее брови насмешливо поползли вверх, но она не стала никак комментировать услышанное, только, наполнив вновь свой бокал, едко спросила:

— И что за имя носил этот друг?

Габриэль облизала пересохшие губы, прежде чем нашла в себе силы назвать имя, которое она избегала произносить прошедшие три года.

— Реми. Капитан Николя Реми.

Касс выдержала паузу, ставя бутылку коньяка назад на стол.

— Николя Реми. Великий герой гугенотов? Тот, кого они величают Карающим бичом Божьим?

— Да, но ты-то откуда его знаешь?

— Я же не полная отшельница. Для связи с миром у меня есть Финетта. — Касс отпила коньяк, растягивая время, чтобы посмаковать вторую порцию спиртного. — Ты меня заинтриговала, — объяснила она Габриэль. — Твоего отца, шевалье Шене, тоже называли великим героем. Зачем же дочери знаменитого католического рыцаря понадобился протестантский солдат?

— На острове Фэр мы предпочитали игнорировать религиозные войны. Однажды летом Реми прибыл на наш остров беглецом с ужасной раной. Арианн приняла его в нашем доме и выхаживала, пока он не выздоровел. Мы спасли его, скрыли от… Темной Королевы.

Габриэль остановилась, совершенно не имея желания говорить, как и почему Николя Реми оказался среди серьезных врагов Екатерины Медичи, вдовствующей королевы Франции, гораздо лучше известной под другими именами, которыми ее наделяли подданные: Итальянка, Колдунья, Темная Королева. Происходя из Дочерей Земли, Екатерина обладала самым большим опытом в черной магии во всей Франции, а возможно, и во всем мире.

Мудрые женщины в большинстве своем избегали бросать вызов Екатерине и сторонились тех, кто оказывался настолько глуп, чтобы противостоять ей. Габриэль не хотелось пугать Касс рассказом о вражде, существовавшей между женщинами семьи Шене и Темной Королевой, — мрачной истории, начавшейся много раньше, чем они вырвали Реми из рук Екатерины.

Габриэль раздумывала настолько долго, что Кассандра нетерпеливо спросила:

— От кого же вы прятали Реми?

Габриэль сняла плащ и повесила его на деревянный гвоздь у пустого очага. Это дало ей время на размышления.

— От… от католических солдат, что преследовали его.

Касс надолго замерла, и Габриэль не знала, удалось ли ей одурачить подругу своим уклончивым ответом. Девушка с облегчением поняла, что Касс не настаивает на дальнейшим детальном рассказе об отчаянном порыве Реми, который привел его на остров Фэр.

— Выходит, тяжелораненый и истерзанный герой, этот самый Реми, оказался на пороге вашего дома, — проворчала Касс, сделав еще один большой глоток. — Разве можно придумать более романтичную историю?! Однако же ты отрицаешь, что он пленил твое сердце?

— Да, отрицаю, — отрезала Габриэль.

Ну почему Касс упорствует в своей уверенности, будто Габриэль непременно влюбилась в этого мужчину?

— Если бы у меня было сердце, а у меня его попросту нет, — продолжила Габриэль, — я бы никогда не отдала его Николя Реми. По мне, этот капитан был безнадежно угрюм и слишком серьезен, один из тех благородных чурбанов, которые насквозь пропитаны понятиями чести и долга. Солдафон до мозга костей, вообще никаких изысканных манер и… и очень мало опыта общения с женщинами.

— Значит, он, скорее всего, был всецело околдован тобой.

— Может быть, он и был немного влюблен. Но я тут вовсе ни при чем. — У Габриэль горло перехватило при воспоминании. — Я даже обращалась с ним не слишком любезно.

«Не слишком любезно». Какое там! У Габриэль сердце ныло, когда она вспоминала, как вернула Реми его шпагу, похищенную ею, чтобы сразиться с охотниками на ведьм.

— Я даже не попрощалась с ним в то утро, когда он покидал «Приют красавицы», — спотыкаясь на каждом слове, выдавила из себя Габриэль. — И больше никогда его не видела. А он оказался здесь, в Париже, в ту памятную ночь лета тысяча пятьсот семьдесят второго года, накануне Дня святого Варфоломея.

Касс опустила стакан. Ее худое лицо помрачнело при последних словах Габриэль.

— Ночь, когда католики в неистовстве убивали протестантов? Не лучшее место для солдата гугенотов.

— Да, ты права, — согласилась Габриэль. Ее глаза помимо воли наполнились слезами. Она в отчаянии смахнула рукой накатившие слезы. — Реми убили во время резни, но к тому времени, когда я… то есть мы с сестрами узнали о его смерти, нам даже не удалось организовать ему достойные похороны. Его тело уже сбросили в одну из общих могил.

Будь проклята Темная Королева за жестокое убийство, учиненное ею! Будьте прокляты все ее шакалы, погубившие Реми, а затем так опозорившие его тело! Будьте все прокляты!

«И больше всего, — с тоской подумала Габриэль, — будь проклята я сама за неспособность любить Реми, как он того заслуживал».

Она повернулась к Касс и с досадой увидела, как ее слепая подруга наливает себе очередной бокал. Она потеряла счет выпитому Касс коньяку за это короткое время. Но, без сомнения, этого количества хватило бы, чтобы свалить с ног любую другую женщину.

Рука Касс все еще оставалась твердой, но нос и щеки заметно покраснели. Откинувшись на спинку стула, Касс заговорила:

— Согласна, вся эта история, случившаяся с галантным капитаном, весьма и весьма грустная. Но с той кровавой резни прошло уже больше трех лет. Ты утверждаешь, что вовсе не любила капитана Реми. Почему бы тебе просто не забыть этого мужчину и не позволить ему покоиться в мире?

— Потому что это он не оставляет меня в покое! Это полный абсурд. — Габриэль постаралась рассмеяться, но смех получился напряженным и фальшивым. — Я не могу выкинуть Реми из головы, не могу забыть его. Он мне даже снится. Хуже того, последнее время он стал являться мне наяву. — Она провела рукой по волосам. — На днях мне привиделось, что я разглядела его среди толпы. И я выглядела полной идиоткой, преследуя незнакомца. Не далее, как сегодня вечером, мне показалось, что я вижу его во внутреннем дворе, у ворот поместья.

— Ты вызовешь его дух, это понятно, но зачем? — настаивала Касс. — Попросишь его, чтобы он оставил тебя и покое?

— Не знаю, — грустно призналась Габриэль. — Скажу ему, что я пыталась отыскать его тело и устроить ему надлежащие похороны. Попрошу у него прощения. Я могла спасти его, Касс. Я знала, как… как сильно он привязался ко мне. Я могла заманить его в свои объятия и удержать на острове Фэр, живым и здоровым… Но я не сделала этого, — добавила она прерывистым шепотом. — Я лишь позволила ему… уйти.

Касс покачала головой.

— Это никогда ни к чему не приводит, Габриэль.

— Что ни к чему не приводит?

— Это бессмысленное занятие — искать прощения у мертвых, — мрачно пояснила Касс, и Габриэль невольно подумала, не руководствуется ли эта женщина собственным жестоким опытом. — Призраки не так-то легко уходят на покой.

— Но я должна попробовать. Я обязана помириться с Реми. Почему-то мне кажется, что не смогу жить дальше, не сделав этого.

— Ладно. Но мне трудно вызвать дух человека, которого я никогда не встречала. Тебе необходимо описать мне Николя Реми таким образом, чтобы я смогла представить себе образ и запечатлеть его в своем сознании.

— Роста Реми не выше среднего… — Габриэль замерла от болезненной оговорки, — …был. Но на редкость крепко сложен. Широкоплеч. Мускулист, особенно это касается его боевой руки, в которой он держал клинок. И… и у него был шрам в том месте, где его пронзила стрела из арбалета. А бедра… мускулы ног… были тверды как железо.

— Превосходное описание, — заметила Касс тоном, отдававшим сарказмом. — Но скажи мне, ты когда-нибудь, может, как-то случайно не разглядела его лица?

— Конечно, разглядела. Он… он…

Габриэль испытала некоторое замешательство. Возможно, потому, что куда легче было сосредоточиться на описании тела Реми. В любом случае, куда менее болезненно, чем описывать его лицо.

К ее огорчению, лицо Николя в ее воспоминаниях все время расплывалось. Отчетливо она помнила только выражение бесконечного терпения, доброты и неизменной мягкости, но все это казалось странным применительно к мужчине, прослывшему неукротимым воином.

Она сбивчиво продолжила описание:

— У него были… были пшеничные волосы и бородка, которую он коротко стриг.

— Твое описание подходит для миллиона мужчин. А как насчет глаз?

— Они были темно-карими.

— Я не говорю об их цвете, — нетерпеливо оборвала ее Касс. — Что они выражали, какие мысли скрывали?

— Я… я не знаю, — запнулась Габриэль, сжав пальцы от беспомощности. — Я никогда не умела правильно читать по глазам. Но моя младшая сестра Мири как-то заметила, что глаза Реми были слишком старыми для его лица.

— Глаза утомленного рыцаря, вступившего в сражение с вселенским злом, — пробормотала Касс в бокал коньяка. — Никогда не отступай, даже если схватка безнадежна, никогда не убирай свой меч в ножны. Сражайся до конца, каким бы он ни был.

В голосе Касс слышалась нескрываемая насмешка, но Габриэль не могла избавиться от впечатления, что у Касс сформировалось четкое и правильное восприятие Реми.

— Все равно этого недостаточно. — Касс снова опрокинула бокал. — Ты случайно не захватила с собой какой-нибудь мелочи, принадлежавшей ему?

— Захватила.

Габриэль взялась за рукоятку шпаги, висевшей на боку, и медленно обнажила ее. Это было оружие солдата: гладкая рукоятка, лишенная украшений, и лезвие, выполненное из прекрасной каленой стали. Такое же простое, сильное и правдивое, как и тот мужчина, который когда-то владел им.

Габриэль положила шпагу на стол и направляла руку Касс до тех пор, пока длинные тонкие пальцы женщины, стоявшей напротив, не дотронулись до рукоятки. Нащупав рукоять и осознав, что перед ней, Касс от удивления раскрыла рот.

— Шпага капитана Реми? Как она к тебе попала?

— Это длинная история, — ответила Габриэль. — Муж моей сестры, Ренар, был с Реми в Париже в ту ночь, когда его убили. Ренар чудом спасся от толпы, но так случилось, что у него в руках оказалась шпага капитана. Ре… Реми хотел бы, чтобы она осталась у меня.

— И ты бережно хранила ее все это время, — хитро улыбнулась Касс.

— Почему нет? — возмутилась Габриэль. — Я же объясняла тебе! Реми был моим другом, единственным другом, который когда-либо был у меня, не считая сестер.

Касс провела пальцем по рукоятке, погладила головку эфеса, осторожно потрогала острие лезвия. Она с шипящим звуком втянула в себя воздух.

— Этот клинок рассказывает мне… совсем о другой, потаенной части души твоего нежного рыцаря. О мужчине, способном превратиться в безжалостного врага, когда им овладевала дикая ярость, жажда убивать. Жестоком, сильном, даже свирепом и диком.

— Ты, очевидно, лучше читаешь по ладони, чем по клинку, — возмутилась Габриэль, обидевшись на такие слова о Реми. — Николя вовсе не был таким.

— Но его прозвали Бичом, Габриэль. Сомневаюсь, что мужчина способен приобрести такое прозвище из-за своего доброго и мягкого нрава.

— Реми ненавидел это прозвище! — совсем закипела Габриэль. — Он был солдатом. Выполнял свой долг, ничего больше.

— Хорошо-хорошо, только не кипятись.

Касс вытянула руку перед собой, ища примирения. Какое-то непонятное выражение смягчило черты ее лица. Она продолжала медленно водить по клинку, на мгновение останавливаясь, потом снова поглаживая блестящее лезвие, и это вызвало у Габриэль прилив ревности и желание выхватить шпагу из ее рук.

Габриэль стало до смешного легче, когда Касс наконец оттолкнула от себя клинок.

— Все, хватит. Забирай шпагу.

Габриэль схватила оружие и, крепко сжав эфес, облегченно вложила его обратно в ножны. Она очень обеспокоилась, увидев, как Касс тут же потянулась к своей бутылке, испугавшись, что женщина напьется до бесчувствия. Как только Касс собралась снова наполнить бокал, Габриэль сделала протестующее движение рукой, чтобы остановить ее.

— Может, тебе уже достаточно на сегодня? — Она осторожно попыталась вразумить свою подругу.

Касс нахмурилась, попыталась оттолкнуть руку Габриэль, но девушка крепко удерживала бутылку в своих руках.

— Пожалуйста, Касс. Ты же сама говорила, насколько опасно взывать к миру мертвых. Может, лучше будет твердо владеть собой?

— Я могу вызвать хоть самого дьявола, выпивши или на трезвую голову.

— Это-то меня и беспокоит.

Губы Касс протестующе сомкнулись. Они с Габриэль какое-то время поборолись за бутылку, затем Касс неохотно уступила.

— Думаю, ты права, — проворчала она. — Забери у меня это проклятое пойло и убери его… пока.

Габриэль немного ожила, хотя победа и была относительна, так как бутылка оказалась почти пустой. Она поставила бутылку и наполовину наполненный бокал на полку буфета, все это время с тревогой наблюдая за Касс.

— Вернись к буфету и отыщи большую медную чашу и черную свечу. Наполни чашу водой. Зажги свечу, а затем поставь и то и другое на стол. Погаси факелы и сядь на свое место напротив меня.

Габриэль поспешно исполняла все распоряжения Касс, кровь пульсировала в ее венах. Вскоре все факелы были погашены и все, о чем просила Касс, поставлено на стол. Черная восковая свеча стояла точно в центре стола и горела с какой-то необычной яркостью. Маленькое, яркое пламя плясало на поверхности воды в медной чаше и неестественным белым свечением отражалось на лице Кассандры Лассель.

— Дай мне свою руку, — скомандовала женщина.

После того как она убедилась, что Касс с невероятной легкостью способна вырывать у нее самые сокровенные тайны, Габриэль не очень-то хотелось выполнить ее просьбу. Но стоило Касс нетерпеливо протянуть ей руку, как Габриэль робко ухватилась за нее. Но девушка так и не смогла унять дрожь. Пальцы Касс были холодными и сухими.

— А теперь что? — шепотом спросила Габриэль.

— Ничего. Сиди тихо и не шевелись. И ни при каких обстоятельствах не нарушай связь наших рук во время колдовства.

Габриэль с сомнением посмотрела на медную чашу с водой и зажженную свечу. Слишком уж все просто, если им предстоит вызвать умершего из царства теней. Даже если свеча и черная.

— И больше ничего не нужно, кроме этой чаши и свечи? — удивилась она. — Ни зелья, ни… ну чего-нибудь еще?

— Зелья? — Рот Касс презрительно скривился. — Может, другим ведьмам и нужно какое-то жалкое варево, но я обладаю естественной близостью к миру мертвых.

Когда Касс с закрытыми глазами откинула назад голову, Габриэль задержала дыхание, ожидая от нее каких-то заклинаний, магических слов, которые вернут ей Реми.

Но бесконечно длинные мгновения истекли, а женщина просто сидела на своем месте, не двигаясь, не издавая ни звука. Терпение никогда не относилось к числу достоинств Габриэль. Она со все возрастающим беспокойством наблюдала, как стекал воск по бокам черной свечи.

— Проклятие!

Габриэль вздрогнула. Касс обмякла, сжимавшие руку Габриэль пальцы разжались, глаза женщины широко раскрылись, а губы выдавили с раздражением:

— Не будешь ли ты столь любезна сосредоточиться? Никак не попаду куда надо.

— Извини.

Габриэль постаралась сохранять спокойствие. Но Касс продолжала жаловаться:

— Не получается. Ты должна дать мне что-нибудь еще, иначе я не смогу продолжить.

— Но у меня больше ничего не осталось от Реми.

— Тогда дай мне воспоминания о нем.

— Как же ты себе это представляешь? — запротестовала Габриэль. — Я даже не знаю, что ты под этим подразумеваешь.

— Закрой глаза и сосредоточься, — рассвирепела Касс. — Вспомни, как ты была с Реми. Только не в момент жуткой опасности или волнения. Просто какой-нибудь спокойный момент.

Словно повинуясь чужой воле, перед мысленным взором Габриэль всплыл полдень, когда Реми наконец достаточно поправился, чтобы подняться с кровати, и она убедила его убежать из дома в лес, начинавшийся сразу за Бель-Хейвен.

Прохладная трава чуть покалывала босые ноги Габриэль, солнце согревало ее, но не так горячо, как рука Реми, зажатая в ее ладони.

У Габриэль сдавило грудь, настолько явственно в тот момент предстал перед ней Реми. Он улыбался ей, и его усталые карие глаза нежно светились из-под густых черных ресниц, а мягкие и нежные губы неестественно контрастировали с жесткими складками вокруг рта и морщинами, которыми годы и перенесенные лишения испещрили его лицо.

У Реми была на редкость славная улыбка для мужчины — немного задумчивая, немного стеснительная. Ей невозможно было сопротивляться, тем более что он…

«Нет». Глаза Габриэль раскрылись, горло перехватило от знакомой горечи.

— Не могу, — прохрипела она.

— Можешь, можешь, — успокаивала ее Кассандра, продолжая методично и нежно поглаживать руку Габриэль. — Надо, если ты все еще хочешь увидеть Реми. Только во всем слушайся меня, и я благополучно проведу тебя.

Габриэль вздохнула, не желая возвращаться в тот августовский день. Последний день, проведенный с Реми, перед тем как он покинул остров Фэр и отправился навстречу своей гибели.

Но, как только она опять подпала под гипнотическое тепло (действие голоса Кассандры, усыплявшего ее), Габриэль закрыла глаза и стала страстно будить воспоминания о том дне на берегу реки.

— Реми… — сдавленный голос произнес это имя так горестно, как будто оно вырывалось из самого сердца Габриэль.

Но то был голос Касс. Габриэль открыла глаза и тревожно посмотрела в сторону другой женщины.

— Реми, — снова пробормотала Касс. Ее голова была откинута назад. Сильные переживания отражались на лице. Только что оно озарялось мечтательной улыбка, но уже в следующий момент губы смыкались в отчаянии.

Все выглядело так, будто… будто Касс отбирала у Габриэль воспоминания о Реми, отбирала кончиками своих пальцев.

Девушка инстинктивно попыталась высвободить свою руку, но рука женщины мертвой хваткой вцепилась в запястье, как железные кандалы. Голова Касс рванулась вперед, и Габриэль оставила свое намерение, словно охваченная параличом, в ужасе наблюдая, как Касс меняется у нее на глазах.

Исчезла нетрезвая женщина, исчезла поблекшая отшельница. Касс расправила плечи и выгнула шею, она даже как будто бы подросла, окрепла и стала походить на некую волшебницу из старинных легенд — Цирцею или Моргану ле Фей.

В омуте яркого белого света свечи кожа ее казалась прозрачной и сильно контрастировала с кроваво-красным цветом ее платья и волосами цвета черного дерева. Пламя свечи светящимися точками отражалось в ее темных глазах, колючих и холодных, как далекие звезды.

— Николя Реми, — проскрежетала Касс. — Я вызываю тебя из царства мертвых. Следуй на звук моего голоса и приходи к нам. Габриэль ждет тебя.

Свободной рукой она ощупью отыскала чашу и накрыла ее ладонью. Вода в чаше начала мутнеть, над поверхностью воды появились струйки испарений, и постепенно вся чаша окуталась маревом. Касс нетерпеливо наклонилась вперед, приоткрыв рот. Чем мутнее делалась вода, тем более ясными становились ее глаза и меньше зрачки.

По тому, как Кассандра вглядывалась в воду, Габриэль внезапно осознала, что слепая женщина действительно вглядывалась. Она видела.

— Николя Реми, — снова позвала Касс. — Габриэль проделала долгий путь, чтобы отыскать тебя. Она утомлена, но сердце ее пылает. Не разочаруй ее. Откинь полог завесы мертвых и позволь ей взглянуть на твое лицо, услышать твой голос один последний раз.

При этих словах марево сразу же пришло в движение, медленно приобретая очертания, едва различимый контур, похожий на лицо мужчины, задернутое дымкой тумана.

— Явитесь, капитан, — потребовала Касс. — Не томите нас в ожидании.

Марево зашевелилось, и у Габриэль сдавило грудь, когда она разглядела едва заметный намек на бородатое лицо, которое тут же снова утонуло в мареве. Она тоже склонилась над чашей, сердце ее глухо стучало с болезненной смесью страха и надежды.

Касс все исступленнее звала капитана, но мужчина так и остался иллюзией, растворившейся в воде и тумане.

— Он не откликается на мои призывы, — прошептала Касс. — Позови его сама.

Габриэль напряженно вглядывалась в призрачные очертания в воде, в ушах у нее громыхало.

— Р-Реми? — нерешительно позвала она.

— Обращайся к нему так, словно он живой. Вложи свое сердце в слова, девочка.

Габриэль облизала пересохшие губы и попыталась снова:

— Реми, пожалуйста, вернись ко мне… еще только раз. Ты… ты мне… нужен.

Марево закружилось вихрем, раздвинулось, и облик, крытый в глубине, постепенно стал вырисовываться четче. Габриэль судорожно не то вздохнула, не то подавилась. Вода становилась все прозрачнее, и контуры мужского бородатого лица проступали все явственнее. Но это был не Николя Реми.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Габриэль в смятении отскочила от призрака. У старика была длинная и густая борода, его щеки глубоко запали, образовав глубокие впадины под глазами, полными мрачного достоинства. Он осуждающе впился взглядом в Габриэль.

— Безмозглая ведьма! Зачем ты нарушила мой покой.

Грохочущий голос призрака напоминал отдаленные раскаты грома.

— Я… я не хотела. — Габриэль, съежившись, вжалась в сиденье стула. Она с отчаянным усилием попыталась разорвать сцепленные руки. — Касс, надо прекратить все это.

Но Касс не отпускала ее.

— Нет, не бойся. Все в порядке, Габриэль.

К удивлению Габриэль, Касс склонилась над медной чашей, и ее голос зазвучал с умиротворенным почтением.

— Добрый вечер, мастер.

Вода в чаше слегка заколебалась, и туман с мягким шипением стал подниматься вверх. Сердце Габриэль сжалось от страха. И все же старик, парящий в тумане, казался уже не столько грозным, сколько печальным, согбенным сотней лет сожаления.

Когда его старческие глаза остановились на Касс, Габриэль показалось, что он содрогнулся.

— Кассандра Лассель! Ты опять практикуешь эту проклятую черную магию, хотя я столько раз просил тебя воздерживаться от вторжения в мир мертвых. Зачем я тебе снова понадобился?

— На этот раз я не вызывала вас, мастер, — попыталась оправдаться Касс. — Вы же сами пришли.

— Все потому, что не могу противиться искушению. Один уже звук твоего голоса, вторгающегося в царство мертвых, для меня как мучительная пытка. А потом прозвучало это имя… Габриэль.

Услышав свое имя, произнесенное замогильным голосом, Габриэль замерла в тревоге.

Но асс упорствовала.

— Вы знаете что-то о Габриэль? Ее имя что-то значит для вас мастер?

— Касс, умоляю, — прервала ее Габриэль. — Что происходит? Кто этот странный человек?

— Нострадамус, — свистящим шепотом ответила Касс.

— Нострадамус? — От полнейшего удивления Габриэль открыла рот.

— Да, известный доктор из Прованса и астролог при предыдущем дворе. Человек, известный своей способностью читать будущее. Неужели ты ничего не слышала о нем?

— Конечно, слышала. Какая ведунья не знает о нем, прошептала в ответ Габриэль. — Но я не понимаю, что он делает здесь, если мы искали Реми.

— Возможно, если ты помолчишь, у меня появится шанс выяснить это, — пробормотала Касс. И уже громко, но почтительно обратилась к старику, лицо которого плавало перед ними. — Мастер, вы сказали что-то о Габриэль. Вы видели ее в одном из ваших видений? Вы знаете ее будущее? Расскажите нам.

— Я пришла сюда вовсе не узнавать о своем будущем, — попыталась остановить ее Габриэль.

Касс не отреагировала на ее слова.

— Скажите же нам теперь, мастер, — выпрямив спину, властным голосом потребовала Касс еще настойчивее, — я позволю вам уйти с миром, и мы сегодня больше никого не потревожим в царстве мертвых.

— Ты так не можешь, запротестовала Габриэль. — А как же Реми?

Касс сильно сжала руку Габриэль, чтобы заставить ее замолчать. Старик закрыл глаза, словно пытался самостоятельно вернуться в туманы его нынешнего мира. Но, очевидно, Нострадамус понял всю тщетность борьбы, поскольку углы его губ понуро опустились. Он снова открыл глаза и начал говорить со смиренной покорностью.

— Блистательная судьба ждет женщину по имени Габриэль. Она приобретет необыкновенное влияние, получит богатство и власть, о которых она и думать не могла в самых дерзновенных своих мечтах.

— Я слышать ничего не хочу об этом, — возмутилась Габриэль. — Расскажите мне о Николя Реми.

— Габриэль будет властвовать над сердцем короля.

— Короля? Какого короля? — нетерпеливо уточнила Касс.

— Короля Франции. Габриэль будет управлять страной через Генриха. Сначала она станет его любовницей…

— Генриха Валуа? — с отвращением переспросила Габриэль. — Сына Екатерины Медичи? Этого надушенного фата? Да такого жесточайшего и развратнейшего типа я в жизни не встречала.

— Я не говорю о Генрихе Валуа, — поправил ее Нострадамус. — Я говорю о Генрихе, нынешнем короле Наварры. Это он будет обожать тебя, и однажды именно он унаследует трон всей Франции.

— Это невозможно, — нетерпеливо перебила старца Габриэль. — Валуа молод, к тому же у него есть еще один младший брат. Их мать, Екатерина Медичи, будет отчаянно охранять их право на трон. Теперь о Николя Реми. Он был солдатом гугенотов. Это его я хочу…

— Дом Валуа потеряет трон, и власти итальянки наступит конец.

— Остановитесь! — К удивлению Габриэль, в голосе Касс зазвенела пронзительная тревога, и она откинулась на спинку стула. — Больше ни слова о Темной Королеве.

Нострадамус обратил на возглас Касс не больше внимания, чем на попытки Габриэль перевести разговор.

— Остерегайся Темной Королевы. Она будет бороться, чтобы удержать то, что принадлежит ей, и уничтожить всех, кто угрожает ее власти. Но она погибнет вместе с оставшимися у нее сыновьями. Ее род закончится. Король Наварры станет королем Франции, и Габриэль будет…

— Хватит об этом, — закричала Касс. — Замолчи же.

Касс попыталась вырвать руку, но теперь уже сама Габриэль крепко сжала руку, чтобы не дать ей разорвать связь.

— И Габриэль?.. — спросила девушка старика, заинтригованная против своей воли.

— Господство Темной Королевы закончится, и Габриэль станет…

— Нет!

Касс рывком вскочила на ноги и ценой огромного усилия высвободилась от Габриэль. Прежде чем Габриэль успела остановить ее, Касс свободной рукой отшвырнула от себя медную чашу и черную свечу, которые с жутким грохотом полетели со стола и покатились по глиняному полу.

Габриэль отпрыгнула от стола, надеясь сделать что-нибудь, но было уже слишком поздно. Вода пролилась, свеча погасла. Туман, лицо призрака, предсказания Нострадамуса — все исчезло. Хуже того, исчезла и надежда снова увидеть Николя Реми.

Тяжелая тишина повисла в комнате. Габриэль, спотыкаясь, пересекла темноту, долго возилась с кремнем и трутом, пока не сумела вновь зажечь один из факелов. Опрокинутая чаша валялась на полу, в луже темной воды, рядом с черной свечой. Фитиль был обуглен до черноты. Свеча, которая обладала невероятной властью всего несколько минут назад, теперь оказалась до нелепости безвредной.

Зачем, Касс? — хриплым от расстройства и тревоги голосом спросила Габриэль, сердито повернувшись к женщине. — Зачем ты это сделала?

— Зачем? — пронзительно передразнила ее Касс. — Проклятье, Габриэль, будто не понимаешь! — Она с силой обхватила себя руками. — Нострадамус только и крутился вокруг имени Темной Королевы, предсказывая ее смерть и гибель ее потомков. Да знаешь ли ты, что она сотворит с нами, если проведает, что мы пробуждали подобные пророчества!?

— Какая глупость, Кассандра, — отрывисто бросила Габриэль. — Мы скрываемся в заброшенном доме, вызываем духов здесь, в комнате, больше похожей на разрушенный склеп. Как Екатерина может об этом пронюхать?

— Екатерина сама и есть дьявол. Она обладает большими дьявольскими силами, чем ты можешь себе далее представить. Если Темная Королева только заподозрит, что ты надеешься вытеснить ее и ее отродья королем Наварры, она уничтожит тебя и его заодно. А затем возьмется и за меня, ведь это я вызвала призрака умершего дворцового астролога, чтобы тот вбил тебе в голову подобные притязания.

— Мне не нужен Нострадамус, чтобы стремиться отнять власть у Темной Королевы. Я сгораю от желания увидеть падение Екатерины с тех пор, как…

Но Габриэль справилась со своим гневом, сообразив, насколько искренне встревожена и обеспокоена Касс. Женщина всегда была бледной, но тут она побледнела, как мертвец, ее шатало, словно она могла вот-вот упасть в обморок. Ярость Габриэль растаяла, и она поспешила помочь Касс.

— С тобой все в порядке? Ты ужасно выглядишь. — Габриэль обхватила тонкие плечи Касс. — Пойдем. Я думаю, тебе надо лечь.

— Что мне действительно надо, так это выпить, — пробормотала Касс, но позволила Габриэль подвести себя к узкой кровати.

Она отказалась лечь, но присела на край кровати и сжала голову между коленями, пока кровь не прилила к щекам. Потом с едва слышным вздохом выпрямилась и постаралась убрать выбившиеся пряди волос. Прямо на глазах у Габриэль Кассандра Лассель как-то съежилась и померкла, превратившись в тень той могущественной волшебницы, которая исчезла вместе с туманом. Самое заметное изменение произошло в ее глазах. Свет в них потух, и, совсем как у черной свечи, вместо яркого огня остались лишь обугленные фитили. Касс снова потерялась, погрузилась назад в темноту. Она облизала губы, дрожащей рукой провела по лбу.

— Боже, мне… мне всегда становится совсем плохо, если я так резко прерываю колдовство. Прости… прости за то, что я это сделала, Габриэль. Я знаю, ты считаешь меня невероятно глупой. Но когда мастер начал без остановки говорить и говорить про Темную Королеву. — Женщина дрожала. — Не слишком-то многого я опасаюсь в этом мире. Но я предусмотрительно не злю ее. По крайней мере, до тех пор, пока она остается самой могущественной ведьмой во Франции.

Габриэль опустилась на колени перед Касс, мягко растирая ее запястья.

— Тебе не следует так бояться. Слишком многие приписывают Екатерине все знание черной магии. Но я сталкивалась с этой женщиной, и, поверь мне, она всего лишь одна из Дочерей Земли, и у нее есть слабые стороны, как и у остальных.

— Но… но она настолько могущественна…

— Так же, как и ты, — сказала Габриэль, пытаясь как-то согреть руки Касс. — Среди других ведьм я никогда не встречала такого дара, как у тебя, и никто из них не способен общаться с миром умерших, как ты.

Касс сумела выдавить из себя бледное подобие улыбки.

— Как видно, и у меня есть слабые стороны. Я не дала тебе желаемого — твоего капитана Реми.

— Что ж, не слишком-то это и важно, — солгала Габриель, проглотив свое разочарование. — Было интересно встретить великого Нострадамуса. Мой отец обычно привозил с собой из Парижа альманахи его предсказании, хотя матушка никогда не одобряла их. Она не слишком верила в искусство астрологии и всегда говорила, что предсказания Нострадамуса, если убрать довольно глупую поэзию, вызывающе неопределенны.

— Какие-то да, но другие оказались удивительно точными. Могу сказать это наверняка, Габриэль Шене, — серьезно возразила Касс. — Я вызывала Нострадамуса много раз, с тех пор как он ушел из нашего мира, чтобы проконсультироваться с ним относительно будущего. Его дар был сильно отточен смертью.

— Тогда ты думаешь, что все сказанное им обо мне — правда?

— О да. Перед тобой, несомненно, великое будущее. Жаль только, я не нашла в себе смелости продолжить, чтобы он мог сказать тебе больше.

— Ничего страшного, — вздохнула Габриэль. Итак, ее единственное проникновение в мир теней прервалось слишком резко. Оставалось сделать только одно уточнение.

Она колебалась, опасаясь, что ей может совсем не понравиться ответ.

— Касс… Почему сегодня вместо Реми на встречу со мной пришел Нострадамус?

— Мы с мастером связаны навеки, желает он этого или нет. — Касс пожала плечами. — Видишь ли, когда я была совсем маленькой, мой отец, епископ, отвел меня к доктору Нострадамусу в надежде, что тот сумеет вылечить мою слепоту…

— Но я не об этом, — прервала ее Габриэль. — Я понимаю, как тебе удалось вызвать Нострадамуса. Я не понимаю другого: почему Реми не пришел, когда я взывала к нему.

Касс долго не отвечала, опустив голову, спрятав лицо под завесой волос.

— Я не уверена, — выговорила она наконец. — Скорее всего, капитан не захотел этого. Я ведь пыталась предупредить тебя, что мертвые оказываются неумолимы, когда речь идет о прощении, они могут так и не простить нас.

— Значит, ты думаешь, он отвергает меня… в смерти, как когда-то я отвергла его при жизни?

— Похоже, что так оно и есть. — Касс подняла голову, на лице застыло сочувственное выражение. — Прости, Габриэль.

— Все в порядке. Нечто подобное я и сама подозревала, — призналась девушка.

Но тогда почему ей так больно слышать, как Касс подтверждает ее мысли?

— Если ты захочешь, думаю, я смогу попытаться снова, когда-нибудь, когда я буду чувствовать себя лучше.

— Нет, какой в этом смысл, — мрачно отказалась Габриэль. — Полагаю, результат окажется точно таким же. Было глупо пытаться и сейчас.

— Ты должна забыть о Реми. Он был всего лишь солдатом, который на короткое время вошел в твою жизнь, ничто не связало его с твоей судьбой.

Касс попыталась успокоить подругу, сжимая ее руки.

— Если Нострадамус прав, у твоих ног будет рабом сам король Франции и ты станешь хозяйкой всей страны.

— Да, всей страны, — пробормотала Габриэль, удивляясь, почему она не испытывает никакого ликования. Но в тот момент она отдала бы все королевство, все честолюбивые притязания и ослепительное будущее только за одну улыбку Николя Реми.

«Глупейшая мысль», — упрекнула себя Габриэль.

Она слишком устала — в этом все дело. Вечер оказался богатым на события и вымотал все ее силы. Выпуская руку Касс, она медленно выпрямилась.

— Становится поздно. Я должна идти. И тебе нужен отдых.

Касс рукой прикрыла зевок.

— Я невыносимо устала, ты права. Это занятие высасывает из меня все соки.

Габриэль прошла через комнату за плащом. Когда она накинула его на плечи и оглянулась, Касс уже заползла под одеяло и вытянулась на лежанке.

Выло что-то на удивление детское в том, как она крепко обняла подушку. Наблюдая за ней, Габриэль испытала острую боль. Какое бездушие — вот так просто взять и уйти, оставив Касс в таком мрачном месте, погруженную в печальные мысли. Одну в этом доме мавзолее, который заполняли ужасные воспоминания.

— Касс, мне… мне крайне неприятно оставлять тебя одну в таком состоянии. Вот если бы ты позволила…

Но Касс, как всегда, резко оборвала подругу.

— Не волнуйся обо мне, Габриэль, — сказала она с томной улыбкой. — Я очень давно сама забочусь о себе. Ты только не забудь свое обещание. Ты окажешь мне одолжение, как только я обращусь к тебе за помощью.

— Конечно, — пробормотала Габриэль.

Говорить было больше не о чем, так как Касс свернулась клубком под одеялом и закрыла глаза. Отыскав крошечную свечку, которую она принесла с собой, Габриэль зажгла ее, чтобы выбраться вверх по лестнице. Как только она открыла дверь из потайной комнаты, то чуть было не споткнулась о Цербера, который вытянулся на пороге.

Пес лежал, печально опустив голову на лапы. Он сразу же оживился и, не удостоив Габриэль даже взглядом, бросился вниз в тайную комнату в поисках своей хозяйки.

Оглянувшись в последний раз на слепую отшельницу Мезон д'Эспри, Габриэль увидела, как Касс обнимает пса, устроившегося подле нее.

Касс сжалась под одеялом, сосредоточенно и настороженно прислушиваясь к звукам, совсем как ее пес. Услышав шаги Габриэль по полу над ее головой и отдаленный глухой стук закрывающейся двери, она отшвырнула одеяло и направилась на поиски своей бутылки.

Сжимая бутылку подобно скупцу, охраняющему последнюю монету, она проделала путь к столу и плюхнулась на стул. На этот раз она даже не озаботилась поисками бокала и прижала горлышко бутылки прямо к губам.

Пламенная жидкость потекла по языку и в горло. Только когда коньяк пульсирующей горячей влагой растекся по ее жилам, она немного успокоилась.

Касс с протяжным вздохом опустила бутылку на стол, испытывая стыд от своей ужасной поспешности. Цербер подошел и ткнулся головой в ее колени. Его язык лизнул ее руку. Он негромко заскулил.

«Бедное животное видит меня с бутылкой слишком часто», — с сожалением подумала Касс.

Пес становился свидетелем потери контроля, взрывов гнева, видел ее в моменты, когда она давала волю необузданным порывам, превращавшим ее в угрозу для других, а еще больше для нее самой.

Она приласкала пса, почесав его за ушами.

— Только не волнуйся, дружище, — пробормотала она. — Тут осталось совсем немного, чтобы мне удалось напиться сегодня вечером. И у меня не будет больше этого напитка, пока эта идиотка Финетта не появится здесь снова.

Ее пальцы сжали горлышко. Касс вспомнила, что ей придется устроить нагоняй девчонке за то, что она выдала Габриэль Шене ее тайну о способности практиковать некромантию.

Мертвые не прощали. По крайней мере эту правду Касс от Габриэль не утаила. Слишком часто Касс лежали без сна, мучимая воспоминаниями об охотниках на ведьм, перерывающих весь дом, об испуганных криках сестер, которых тащили на мучения и смерть.

Женщина испытывала сдержанный восторг перед Габриэль. Ее новая подруга был умна и по-житейски мудра. Но в чем-то она оказалась настоящей глупышкой, если сколького не узнала о Николя Реми.

Не знала Габриэль и самого удивительного: Великий Бич был жив.

Допив последний глоток из бутылки, Касс довольно рассмеялась.

«Среди других ведьм я никогда не встречала такого дара, как у тебя, и никто из них не способен общаться с миром умерших, как ты», — так ведь сказала Габриэль. «Дара? О да», — подумала Касс. Ни один дух никогда не сумел бы отвергнуть ее зов. По своей воле или против воли, но он обязательно явился бы. Существовала лишь одна причина, по которой Реми не откликнулся на ее зов из потустороннего мира: отважного капитана из Наварры просто не было в царстве теней. Этот мужчина все еще бродил где-то по царству живых, и он мог оказаться неоценимым для Касс.

Что, если он окажется именно Им?! Касс еще не была и этом уверена. Не знала она и того, каким образом отыщет Реми. Но Касс твердо знала, что она его отыщет, если придет к выводу, что Бич верно был тем мужчиной, которого она искала. Она слизала последнюю каплю коньяка с губ и улыбнулась.

Ее дорогая подруга Габриэль сильно удивится, если узнает, что бедная слепая Касс Лассель и сама о чем-то мечтает и к чему-то стремится.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Туман, смягчавший острые грани города, растаял, покинув темные улицы, которые казались еще холоднее, суровее и опаснее, чем тогда, когда Габриэль двигалась по ним к Кассандре. Завидев ворота своего внутреннего двора, она едва справилась с сильным порывом рвануться сломя голову и поскорее укрыться в спасительном доме. Разительный контраст тому настроению, которое вдохновило ее проделать путь через весь Париж по тайному делу к Кассандре Лассель. Теперь Габриэль могла только поражаться своему безумию, которое побудило ее отправиться в путь без сопровождения. Она достаточно хорошо знала Париж, чтобы понимать, насколько рискованно одинокой женщине прогуливаться по городу даже днем, уже не говоря о ночи. Что заставило ее посчитать себя настолько неуязвимой?

К сожалению, она знала ответ. Ее рука нащупала эфес шпаги, болтавшейся у нее на боку. Шпага Реми. Когда шпага была при ней, это всегда заставляло ее чувствовать себя в безопасности, ощущать себя непобедимой, словно клинок этой шпаги служил ей своего рода волшебным талисманом, наделенным силой и храбростью ее прежнего владельца.

Теперь, сжимая рукоятку, она ощущала лишь холод стали, не приносящий никакого утешения. Будто все волшебство растворилось в тот самый миг, когда их обращение к миру мертвых потерпело неудачу, и ей пришлось принять тот факт, что Николя Реми действительно для нее умер. Она никогда больше не сможет поговорить с ним, попросить у него прощения. Не увидит его улыбку, хотя бы последний раз. Он никогда не возвратится к ней, как бы она ни взывала к нему. Никакой черной магией не вернуть его. И, может, он перестанет являться к ней даже во сне.

По почему она не радуется, что наконец избавилась от воспоминаний? Почему теперь ее охватил странный испуг? Почему так остро почувствовала она свое одиночество? И это сейчас, когда она больше всего нуждалась в защите!

За ней следили.

Габриэль догадалась, что за ней следят, с того самого момента, как покинула Мезон д'Эспри. Кто-то, крадучись, следовал за ней, и на сей раз ее воображение было пи при чем. Непонятный преследователь, настолько упорно не отстававший от нее, вовсе не походил на призрак. Каждый раз, когда ей удавалось оглянуться назад, она ловила взглядом зловещего незнакомца, сворачивавшего в переулки, растворявшегося в пьяной толпе, которая выплывала из какой-нибудь закусочной, исчезавшего и дверных проемах, но недостаточно быстро, чтобы они не замечала его. Не было даже тумана, чтобы маскировать его неустанное преследование.

Если это шпион, неприятности в ее жизни откладываются на неопределенное время. И все же угроза оставалась, не явная, но тайная и коварная, хотя от этой мысли Габриэль скорее рассердилась, чем испугалась. Мучительно размышляя, она задержалась около ворот, делая вид, будто наклонилась, чтобы вытащить камушек из башмака.

Кто из тех, кого она знала, посмел приставить к ней шпиона? Она приобрела достаточно врагов при французском дворе, и не последней в списке стояла сама Темная Королева.

Екатерина предпочитала не спускать глаз с Габриэль, когда та посещала Лувр. Выходит, отныне Темная Королева начала раскидывать свою сеть и за пределами дворца?

С кажущейся беззаботностью Габриэль зашла во внутренний двор, но резко изменила поведение, как только уверилась, что ее больше не должно быть видно с улицы.

Она бросилась в темноту и, остановившись всего в каких-то двух шагах от ворот, прижалась спиной к каменной ограде, почти слившись с ней. Затем медленно, с предельной осторожностью вытащила шпагу Реми из ножен и вздрогнула: скрежещущий звук металла грохотом канонады отозвался у нее в ушах. Сердце глухо стучало. Время, казалось, тянулось бесконечно.

Преследователь, возможно, проявил осмотрительность и не стал безрассудно преследовать свою жертву в ее же городском поместье. Или, проследив за ее возвращением домой, решил, что больше он сегодня вечером ничего не узнает, и просто-напросто убрался восвояси.

Она чуть было не покинула свое убежище, но тут услышала звяканье замка и скрип медленно открывающихся ворот. Габриэль снова вжалась в стену и затаила дыхание, когда тень прокралась через открытые ворота.

Луна осветила его, и Габриэль увидела неопрятного вида мужчину с длинными спутанными волосами и густой бородой, в черной безрукавке и сильно поношенных шерстяных шароварах, больше напоминавших лохмотья. Он замер, оглядывая пустую дорожку, ведущую к дому, вырисовывавшемуся в темноте неясными контурами, и Габриэль представила, как он, наверное, ломает голову над ее внезапным исчезновением. Будет лучше, если она сделает свой ход прежде, чем он опомнится и успеет вычислить ее местонахождение. Ее сердце лихорадочно заколотилось больше от возбуждения, нежели от страха. Она испытывала справедливый гнев на того, кто посмел вмешиваться в чужие дела.

Габриэль выскользнула из спасительной тени стены и обошла незнакомца сзади, подняла шпагу и уткнула ее острие прямо по центру его спины.

— Только пошевелись хоть единым мускулом, — прорычала она, — и я проткну тебя там, где ты стоишь. Даже не сомневайся.

Габриэль видела, как он напрягся, согнув плечи. Тревога невольно охватила молодую женщину, когда она сообразила, насколько выше ростом и крепче оказался незнакомец. Она явно недооценила его сначала. К тому же слишком поздно заметила, что на боку у него висит оружие.

Она неплохо владела шпагой, но вступать в схватку с разбойником, да еще в темноте ей не приходилось. Ей пришло в голову, что, возможно, она поступила немного опрометчиво, попытавшись самостоятельно захватить этого шпиона. Но вот он тут. И ей надо что-то с ним делать.

— Подними руки, — с отчаянной свирепостью потребовала она. — Отстегни шпагу и брось на землю.

— Вряд ли я смогу сделать это одновременно, Габриэль — пробормотал он.

Что-то знакомое мелькнуло в его голосе, заставив ее сердце замереть. Странный тип предпочел повиноваться первой команде и поднял руки вверх.

Габриэль оправилась от шока, который испытала, услышав, как непринужденно, словно они давно и коротко и знакомы, незнакомец произносит ее имя.

Она добавила в свой тон надменности:

— Так ты знаешь, кто я, сударь? Вот и мне хотелось бы знать, кто, дьявол тебя побери, ты такой и почему имел дерзость шпионить за мной! Повернись ко мне, поберегись, не зли меня. Одно движение к оружию, и, клянусь, я отрежу тебе руку.

— Уж я в этом не сомневаюсь, мадемуазель. Теперь она четче расслышала его голос.

Глубокий, немного охрипший. Похоже, голосу этому было не приникать выкрикивать команды в дыму сражений. Голос Николя Реми!

Сердце Габриэль судорожно заколотилось, потом резко остановилось, когда ее пленник медленно повернулся к ней лицом. Лунный свет осветил изможденные черты, почти полностью скрытые в дикой путанице волос и бороды. Единственное, что оставалось мягким на этом жестком лице, были глаза. Бархатные карие глаза Реми ласково смотрели на нее. Это было какое-то наваждение. Незнакомец опустил руки, но Габриэль не могла оправиться от изумления и даже не попыталась остановить его.

— Если ты вознамерилась пленить непрошеного гостя, почему было не созвать слуг? Ты хотя бы имеешь представление, с какой легкостью я разоружу тебя? Только ты можешь поступать так опрометчиво, Габриэль Шене.

Он ругал ее, но на его лице блуждала улыбка. Необыкновенная, неожиданная, ласковая, любимая. Улыбка Реми.

Боже праведный, она сходит с ума. У нее задрожали руки. Габриэль с трудом удерживала шпагу, когда мужчина попытался сделать шаг вперед. С испуганным возгласом она отпрыгнула назад, взяла себя в руки и вцепилась в свое оружие.

Он замер как вкопанный, потом заговорил, и его голос снова звучал так нежно, так ласково.

— Пожалуйста, Габриэль. Не бойся. Разве ты не узнаешь меня? Это же я, Реми.

— Не-ет! — Она задыхалась от волнения. — Т-ты лжешь. Ты не можешь быть Николя Реми. Он… он…

— Мертв? Клянусь тебе, я жив. Пожалуйста, не смотри на меня, будто я призрак.

Ее затрясло так сильно, что она больше не могла удержать шпагу. Оружие выскользнуло из ее рук, перевернувшись в воздухе, упало на землю с унылым глухим стуком. Незнакомец с глазами Реми сделал нерешительный шаг к ней.

— Прости, что напугал и взволновал тебя. Я вовсе не хотел показываться перед тобой в подобном виде, но ты сама вынудила меня к этому. Я надеялся выбрать лучшее время.

— Лучшее время? — Габриэль смотрела на Реми, все еще не в силах поверить собственным глазам и ушам. — Вот почему ты никогда не откликался, когда я звала тебя раньше?

— Ты звала меня? Я никогда не слышал тебя.

Габриэль изо всей силы прикусила губу, чтобы она не дрожала.

— Я звала тебя, кричала прямо в марево, но ты не приходил. Я думала, ты отверг меня и вернулся обратно в царство мертвых.

Реми явно ничего не понимал, но ответил ей нежной улыбкой.

— Габриэль, я никогда не отвернулся бы от тебя, даже если бы превратился в призрак, но клянусь, я не призрак. Иначе твоя шпага прошла бы прямо сквозь меня. Пожалуйста, позволь мне подойти к тебе ближе, чтобы ты могла коснуться меня, и ты поймешь, что я живой.

Габриэль хотела попросить его не сходить с места, по от волнения совсем потеряла голос. Она не хотела прикасаться к Реми и с ужасом ждала, что стоит ей дотронуться до него, как он испарится и, подобно Нострадамусу, исчезнет вместе с шипением пара.

Но Реми больше не колебался. Когда его пальцы обвились вокруг ее запястья, Габриэль уже не могла заставить себя сопротивляться ему.

Николя поднял ее руку и прижал ее ладонь к своей груди, туда, где билось его сердце. Он не был соткан из тумана, он состоял из плоти и крови. Его мускулистая грудь была тверда как скала, а под изношенной безрукавкой она почувствовала равномерный глухой стук его сердца. Его рука была сильной, мозолистой и горячей. Такой же, как та, которой Реми гладил ее когда-то по щеке. Габриэль схватила его руку и уткнулась в его ладонь лицом. Она закрыла глаза, прижимаясь к мозолистой шершавой ладони Реми. Ей казалось, она слышит, как струится кровь по его венам. Правда сразила Габриель, и земля закачалась у нее под ногами.

Николя Реми жив!

Ее веки затрепетали, и она распахнула глаза. Реми, наклонившись над ней, пристально вглядывался в ее лицо.

— Ну вот. Теперь убедилась?

Габриэль кивнула и судорожно вздохнула, подавив рыдание. Едва осмеливаясь верить, она проворно провела руками по его груди, его жилистым рукам, его широким плечам. Ее пальцы побрели наверх, лихорадочно лаская его волосы и бороду, лоб и щеки.

Она слышала, как дыхание Реми участилось, и радовалась каждому его вздоху. Когда Габриэль дрожащими пальцами провела по его губам, она ощутила на них его горячее дыхание. Девушка нервно, почти истерично рассмеялась.

— Ты действительно не мертв, — вымолвила наконец она.

— Нет, — прохрипел Реми. Поймав ее руку, он пылко прижался губами к ее ладони. — И впервые за три года я на самом деле рад этому.

Габриэль подняла лицо, пристально глядя прямо в горящие темные глаза Реми. По ее щекам покатились слезы. Каким-то чудом, она не представляла каким, судьба вернула ей Реми. Не призраком, но поразительно, восхитительно живым.

Радостно вскрикнув, Габриэль обняла его за шею и сделала то, что, как она давно поняла, ей следовало сделать еще годы назад. Она утопила пальцы в волосах Реми и жадно прильнула губами к его губам.

Она почувствовала, как Реми напрягся от изумления, но только на какой-то миг. Потом он ответил на ее поцелуй, так страстно и вожделенно прижавшись к ней, что у нее закружилась голова. Габриэль цеплялась за его плечи, возвращая ему поцелуи с такой же жадностью, ища губами его рот снова и снова, не в силах насытиться им.

— Реми… любимый… Реми, — выдохнула она.

Ее губы раскрылись навстречу его поцелую. Из груди Габриэль вырвался стон, когда их языки соприкоснулись, и она почувствовала, как огонь опалил ее. Кровь, казалось, грохотала и клокотала у нее в ушах. Реми жив… жив!

Сердце Габриэль переполняла радость, и от этого было даже больно. Когда их губы разомкнулись, она часто и тяжело дышала, впрочем, задыхался и Реми. Он одарил ее неуверенной улыбкой человека, который не в силах полностью поверить своему счастью.

Габриэль попыталась ответить ему улыбкой, но потрясение от воскрешения Реми из мертвых в конце концов настигло ее. Лицо Реми поплыло перед ее глазами, и она почувствовала, как колени задрожали и начали подкашиваться.

И тут с Габриэль Шене произошло то, чего никогда за всю ее жизнь не происходило: голова безвольно откинулась назад, и она упала на руки мужчины, погрузившись в обморок.

Николя Реми бродил по дорогам кошмара с тех самых пор, как пережил резню Варфоломеевской ночи, но сегодня вечером он словно погрузился в сладкий блаженный сон. Его грубые башмаки потонули в роскошном турецком ковре спальни, достойной принцессы, с высоким сводчатым потолком, высокими решетчатыми окнами и великолепными картинами, украшающими стены.

Величественная кровать из красного дерева, покрытая резьбой, с шелковым балдахином цвета бледных липок, расшитых розами, занимала почти всю комнату.

Габриэль с разметавшимися по пуховой подушке белокурыми волосами казалась совсем маленькой на этой огромной постели. Ее ресницы с золотистыми кончиками оттеняли безжизненно побелевшие щеки, и сердце сжималось до щемящей боли от страха, которого Реми никогда не знал на поле битвы.

— Боже милосердный, я… я убил ее, — хрипло бормотал он.

— Не совсем, — послышался в ответ оживленный голос горничной Габриэль. Бетт была ладно скроенной добродушной молодой женщиной и казалась на редкость спокойной и уравновешенной. Ее лицо под кружевным чепцом дышало абсолютным спокойствием. Она отодвинула Реми в сторону и, наклонившись над Габриэль, начала растирать ей запястья.

Реми подумал, что ему следовало бы додуматься до этого самому, но и его мозг, и все его тело, казалось, окоченели. Быстрота реакции, которые позволяли ему молниеносно бросаться на помощь и спасать многих товарищей, похоже, совсем покинула его. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным перед бледной, распростертой на кровати молодой женщиной.

Реми зашевелился, только когда Бетт приказала ему принести воды. Он донес кувшин от умывальника, от волнения расплескав половину его содержимого на ковер.

Бетт намочила тряпочку и прижала ко лбу Габриэль. Начав расшнуровывать лиф платья Габриэль, она опять обратилась к нему:

— Теперь вам следует уйти, капитан Реми. Подождите в зале.

— Нет! — возразил Реми. — Я не могу просто так…

— Можете, и будет именно так. — Бетт была непреклонна. — Иначе, когда хозяйка придет в себя, она едва ли поблагодарит меня, если я покажу вам ее обнаженной.

Реми вспыхнул от грубоватой прямоты горничной.

— Ей-богу, мадемуазель, я никогда и не посмотрел бы…

— Вон! — Бетт уперлась руками в грудь Реми и решительно подтолкнула его к двери. Он позволил ей это, но только потому, что лишь благосклонность Бетт позволила ему вообще оставаться рядом с девушкой.

Реми переполошил всех слуг Габриэль своим внезапным появлением на пороге, и вряд ли стоило винить их в этом. Этакий отъявленный разбойник, каким он, видимо, им казался, громогласно взывал к ним о помощи, держа на руках их бездыханную хозяйку.

Каким-то чудом его тут же не скрутили, не отобрали у него Габриэль, а самого его под конвоем не отправили сдаваться ближайшим властям. Только Бетт надо было благодарить за то, что его тут же не заковали в кандалы.

Она работала еще в Бель-Хейвен. Бетт выросла, заметно округлилась и превратилась в настоящую горничную изысканной дамы, так что сам Реми едва бы узнал ее. На его счастье, Бетт помнила капитана гораздо более четко, но ее в отличие от Габриэль совсем не потряс факт его воскрешения из мертвых.

Реми вывернул шею, чтобы еще раз взглянуть на Габриэль, прежде чем Бетт захлопнет дверь перед его носом. Габриэль все еще не подавала признаков жизни, и Реми постарался не позволять себе думать о таких страшных вещах, как остановка сердца или удар. Габриэль была молода и здорова. И, хотя она внешне походила на белокурую и беспомощную красавицу из народных сказок, Реми давно обнаружил ее силу и выносливость. Странно, как Габриэль оказалась в Париже и почему она здесь самостоятельно, вдали от сестер и острова Фэр. Когда ее отец, шевалье Луи Шене, пропал в море, поговаривали, что вместе с рыцарем в морскую пучину погрузилась и большая часть состояния семьи. Тогда каким образом Габриэль могла позволить себе содержать такой роскошный особняк?

Реми немало наслушался о ней в городе, но вся эта ложь даже теперь заставляла его скрежетать зубами и желать отрезать грязные и мерзкие языки.

«Давненько в Париже не появлялась такая обольстительная куртизанка», — кудахтала о Габриэль старуха в винном магазине.

Куртизанка… Затейливое название для продажной женщины. Если бы та ведьма была мужчиной, Реми расправился бы с ней. Черт побери, он всегда ненавидел Париж, и сплетни — всего лишь одна из многих причин для подобной ненависти. Ядовитое логово злословия. От королевского дворца до глухих улиц на задворках Париж кишит скандальными сплетнями и ложью. Ничего удивительного, что необыкновенно красивая девушка стала целью для зловредных сплетен циничных и завистливых ничтожных мелких умишек.

Если бы они знали Габриэль, как он узнал ее тем летом, ни один не посмел бы очернить ее честь. Еще почти ребенок, она изо всех сил стремилась изобразить искушенность, но оставалась трогательно наивной. Она была то страстной, то холодной, то сердечной, то жестокой, ее настроение менялось, как порывы ветра. Ее голубые глаза то искрились смехом, то затуманивались грустью, особенно когда она считала, что никто на нее не смотрит. Николя часто ловил тень печали на ее лице, и ее грусть больно ранила его сердце, еще больнее, поскольку он так и не сумел разгадать источник ее грусти.

Никогда даже в самых необузданных своих фантазиях он представить не мог, что Габриэль настолько обрадуется его возвращению, что заключит его в свои долгожданные объятия да еще станет целовать. Жарко, страстно. Ее объятия разбудили в нем все его желания, все мечты о ней, которым до сих пор ему хватало ума никогда не потворствовать. Но теперь он не мог остановить это буйство не знающих удержу фантазий.

Разве могла женщина так целовать мужчину, не испытывая к нему никаких чувств? Разве упала бы Габриэль в обморок от счастья при его возвращении, если бы она была равнодушна к нему, как когда-то утверждала? Может, в конце концов, он не совсем безразличен ей, может, она даже любит его?

«Ну и что, если даже и любит? — возмутился непреклонный внутренний голос. — Тебе нечего ей предложить, ты имеешь сейчас не больше, чем три года назад, даже много меньше». Эта мысль резко погасила огонь безумной надежды, вспыхнувший внутри него, решительно и бесповоротно, как если бы его окунули в ушат с холодной водой.

— Капитан Реми?

Он был поглощен собственными размышлениями и не расслышал щелчок замка в двери в спальню, откуда появилась Бетт. Он сразу же оторвался от стены и с тревогой бросился к горничной.

— Габриэль? Как она? Она очнулась? Я хочу сказать… она…

— С госпожой все в порядке. — Бетт прервала посыпавшиеся на нее тревожные вопросы утешительной новостью. — По правде сказать, она спрашивала о вас.

— Слава богу. — Реми облегченно вздохнул и опустил плечи, словно часть груза, державшая их в напряжении, упала. Он сжал руку Бетт. — И слава тебе, простите, вам, мадемуазель.

— Заботиться о госпоже Габриэль — моя обязанность, сударь, и моя привилегия, — ответила Бетт с величавым достоинством.

— Я знаю это. Я хотел поблагодарить вас за заступничество, ведь это вы не позволили схватить меня.

— Это лакеи должны благодарить меня. Вы были как безумный и пришли бы в ярость, посмей кто-то попытаться оторвать вас от моей госпожи. А уж я-то помню, как вы мастерски управлялись со шпагой в ту ночь, когда охотники на ведьм атаковали Бель-Хейвен. А вы тогда еще совсем не оправились от своей раны. — Лицо Бетт расплылось в застенчивой улыбке, и на щеках образовались ямочки. Она оценивающе оглядела его. — Позвольте мне заметить, капитан, что, хотя вы и нуждаетесь в стрижке и бритье, для мертвеца вы в слишком хорошей форме.

— Вы, мадемуазель, похоже, совсем не удивились, — недоверчиво усмехнулся Реми, — увидев меня живым.

— Когда прослужишь в семье мудрых женщин столько, сколько я, тебя уже мало чем можно удивить. — Она пожала плечами. — Но теперь вам лучше уж войти. Госпожа Габриэль ждет.

Реми повернулся к двери в спальню и открыл ее. Он ждал, что Бетт последует за ним по пятам, опекая свою госпожу, и удивился, когда горничная исчезла, предоставив ему одному войти в комнату. Реми сделал нерешительный шаг вперед и тихонько прикрыл за собой дверь.

Подсвечник был передвинут так, чтобы весь свет сосредоточился на кровати. Занавеси балдахина кровати пыли отодвинуты, и это дало ему возможность увидеть фигурку, укрытую дорогим парчовым одеялом. Реми крадучись прошел вперед, сердце у него бешено колотилось. Он чувствовал в себе не больше уверенности, чем какой-то неотесанный крестьянский паренек, вторгающийся в покои принцессы.

— Габриэль? — тихонько позвал он и протянул руку, чтобы отодвинуть занавес.

Габриэль откинулась на подушки, и у него перехватило дух при взгляде на нее. Ее волосы струились по плечам, золотым ореолом обрамляя лицо, которое было бы совершенно белым, если бы не яркий румянец на скулах. Реми всегда очаровывала красота Габриэль еще и потому, что эта красота, казалось, исходила от какого-то яркого света, горевшего внутри нее, который отражался и блеске ее голубых глаз, пылающих, как ограненные драгоценные камни.

Горничная раздела Габриэль, оставив на ней только сорочку, и, взглянув на него, она совсем по-детски натянула одеяло до самого подбородка. Как ни странно, но этот жест тронул Реми. Ему захотелось опуститься на колени перед нею, как он сделал в тот день на острове Фэр, и повторить свой обет.

«Клянусь вечно служить вам и до последней капли крови защищать вас».

Но он не шевелился, только стоял и смотрел на нее, пока Габриэль не дотронулась до него. Она продела свои тоненькие пальцы в его ладонь и потянула вниз, приглашая сесть подле нее. Он присел на край кровати.

— С тобой… с вами все в порядке? Вы оправились от потрясения?

— Оправилась? Не знаю. — Она странно хмыкнула и продолжала пожирать его глазами. — Выходит, ты все же мне не снишься. Ты действительно здесь?

«Если кто-то и пребывает в счастливом сне, — подумал Реми, — так это я».

— Да, моя люби… — ответил он, и, прежде чем успел сообразить, у него чуть не вырвалось из груди слово, которое он никогда не смел произносить даже наедине с самим собой.

Но Габриэль, похоже, не услышала этого. Она слегка наклонила голову, и тоненькая морщинка появилась у нее на лбу, словно какая-то мысль не давала ей покоя.

— И ты был жив все это время.

— Если это можно назвать жизнью. — Реми ласково баюкал ее руку, но Габриэль отдернула ее и стремительно села.

— Я думала, ты умер.

— Гм-м, да… — начал Реми.

Но ее голос зазвучал уже резко.

— Ты позволил нам всем поверить, что ты погиб, — не дала ему договорить Габриэль, и голос ее зазвенел от слез.

Ее лицо сморщилось, как у маленькой девочки, изо всех сил старающейся не заплакать. Резко опустив голову, она спрятала лицо за мерцающей завесой волос. Реми не спускал с нее полных испуга глаз. Он никогда не видел, чтобы гордячка Габриэль плакала, даже тогда, когда охотники на ведьм обманом похитили ее сестру и она боялась за жизнь Мири.

— Прости меня, Габриэль. Пожалуйста… Пожалуйста не плачь, — залепетал он, пытаясь откинуть ее волосы назад.

Габриэль резко отдернула голову. Глаза ее сверкнули не слезами, а яростью, огненной, горячей, способной испепелить его на месте.

— Я и не заплачу. Я убью вас!

Габриэль сжала кулак и нанесла Реми удар прямо и челюсть. Это застало его врасплох, и он полетел с кровати. Он упал на пол, растянулся на спине, мигая и от явного удивления, и от силы полученного удара. Габриэль сбросила с себя одеяло, вскочила на ноги и нависла над ним, подобно разгневанной богине.

— Мерзавец! Вы ничтожный, безжалостный мерзкий тип! — кричала она.

Босая, в развевающейся ночной рубашке, она пронеслась мимо него.

Габриэль скинула одеяло и сразу же вырвалась из его рук.

— Что тут объяснять? Вы притворялись погибшим три года. Три проклятых Богом года.

Она выкрикнула это с негодованием такой силы, что рубашка почти сползла с нее. Реми попытался благородно отвести глаза, но борьба с самим собой в этом случае оказаться тщетной.

— Где, дьявол вас побери, вы были все это время? — вопила она. — Чем занимались?

Реми с трудом ответил бы на этот вопрос, даже если бы Габриэль не стояла полуобнаженная перед ним, готовая вот-вот вцепиться в него.

С той самой ночи накануне Дня святого Варфоломея ею жизнь превратилась в борьбу за выживание. Он боролся за жизнь, усмирял ненависть, поселившуюся в нем, заставлял себя жить, потеряв всякую надежду, учился жить, ничего не чувствуя. И вот за какие-то несколько минут Габриэль Шене сумела заново разбередить его сердце, обнажив его раны.

— Я… я покинул страну, — выговорил он наконец. — Ирландия, потом большей частью Англия.

— Вот как?! И у них там совсем нет пергамента и чернил, я правильно понимаю?

— Я тогда снова превратился в беглеца, Габриэль, и до сих пор еще жив только потому, что мои враги сочли меня мертвецом. Едва ли мне было бы благоразумно посылать письма.

— И ни одного посыльного, кому вы могли бы довериться, с кем можно было бы передать весточку на словах? — с холодным бешенством продолжала Габриэль. — Или на вас напала немота? Вы были ранены в язык? По тому, как вы только что затолкали его в мой рот, мне показалось, с ним все в порядке.

— Габриэль! — В ее устах такие грубые слова, да еще о поцелуе, которым они обменялись, показались Реми настоящим святотатством, и он заговорил, не скрывая упрека в голосе. — Простите меня, если вас расстроило известие о моей смерти, но позвольте указать на одно обстоятельство, моя госпожа. Наше с вами расставание, если вы помните, давало мне очень немного поводов полагать, что вас вообще тронет известие о моей гибели.

Габриэль вздрогнула от его слов, но горячности не убавила.

— Очень хорошо. Согласна, со мной все ясно. Но как же мои сестры? Вы, должно быть, знали, что Арианн сильно привязалась к вам. И… и Мири. Она видела в вас брата, которого мы никогда не имели. Вы знаете, сколько ночей я провела, утешая ее, когда она горевала и оплакивала вас? Сколько ночей я сама…

Габриэль оборвала себя и метнулась прочь от него в тень от окон. Но он все равно увидел, как она тщетно старается скрыть, что ее гнев не больше, чем маска, прикрывающая боль, которую она вынесла. Она носила траур по нему все это время. Ее волновала его судьба. Но неистовый восторг, охвативший было Реми, погас при мысли, сколько страдания он причинил ей.

Слезы текли по ее щекам. Гордая, своенравная Габриэль, никому и никогда не позволявшая видеть ее слезы, плакала и не могла остановиться. Какие бы жестокие слова она ни швыряла в него, худшим наказанием для Николя были ее слезы. Он приблизился к ней так осторожно, как приближался бы к раненому лесному зверю, который мог либо наброситься на него, либо обратиться в бегство.

— Габриэль, прости меня за страдания и боль, которые я причинял тебе и твоим сестрам. Я отсеку себе правую руку, прежде чем когда-либо…

Она метнулась от него и повернулась к нему спиной.

Сорочка предательски соскочила, обнажая гладкое белое плечо. Реми осторожно вернул ткань на место, его пальцы слегка коснулись ее мягкой теплой кожи. Он мужественно боролся с собой, хотя каждое прикосновение к ней отзывалось в нем горячей волной.

— Дорогая моя, вы должны понять меня, — заговори он, обнимая ее за плечи.

Габриэль сжалась в комок, когда он мягко, но решительно повернул ее к себе.

— До встречи с вами я жил суровой жизнью и не был приучен к каким проявлениям нежности и заботы.

Габриэль не поднимала глаз, полуприкрыв их мокрыми от слез ресницами, не желая смотреть на него.

— Я никогда не имел ни матери, ни сестер, которые бы волновались за меня и плакали обо мне. Даже отец мой умер давным-давно, и у меня совсем не осталось никаких других живых родственников. Все мои друзья были и есть солдаты, такие же, как и я сам, которые прекрасно осознают сущность нашей профессии, понимают, что смерть всегда рядом, всего в шаге от нас. Сожалею о своем недомыслии, но совершенно искрение признаюсь: я просто не привык думать, что моя жизнь хоть что-нибудь для кого-нибудь значит.

— Это потому…. дело в том, что ты — большой тупица, — фыркнула Габриэль, но она уже смягчилась настолько, что прижалась лбом к его груди.

Реми легонько поцеловал золотую корону ее волос.

— Прощаешь меня?

Она не отвечала, но, уткнувшись лицом в его плечо, стояла, прижимаясь к нему, и это было гораздо красноречивее любых слов. Реми обхватил ее и крепко прижал к себе. Как же он мечтал об этих объятиях!

И был бы счастлив никогда больше не выпускать ее из своих рук, но Габриэль изловчилась и высвободилась, потом вытерла тыльной стороной ладони слезы.

— Так, точнее, когда же вы планировали объявить о своем существовании? — Она больше не казалась сердитой, но в ее голосе еще слышалась обида. — И почему крались за мной весь вечер?

— Я не крался. — Реми начал было возражать, но поморщился и честно признался: — Ладно. Я довольно долго выжидал подходящего момента, чтобы приблизиться к тебе, а когда увидел, что сегодня вечером ты безрассудно направилась по какому-то делу, почувствовал, что у меня не остается никакого выбора, кроме как тайком идти по пятам.

— Чтобы разузнать, что я собралась предпринять? — нахмурилась Габриэль.

— Да, — ответил Реми, не испугавшись выражения ее лица. — Крайне неблагоразумно с твоей стороны, Габриэль, блуждать в этом проклятом городе одной на ночь глядя и заходить в какой-то обветшалый, заброшенный дом. Что же, спрашивается, ты забыла там?

Воинственное выражение появилось на лице Габриэль, и Реми подумал, что она откажется отвечать ему. Но девушка только пожала плечами.

— Если вы хотите это знать, Николя Реми, я пыталась вернуть вас из царства мертвых.

— Как это?!

— В этом старом доме прячется одна ведьма, которая мастерски владеет искусством некромантии. Мы пытались войти в контакт с вашим дорогим ушедшим духом.

Реми изумленно смотрел на нее. Большую часть своей жизни капитан был простым и практичным человеком, скептически относившимся ко всему, что приправлено колдовством или суеверием. Но случай свел его сначала с Темной Королевой, затем с сестрами Шене, и события, связанные с ними, навсегда изменили его простые представления о мире. Увиденного и понятого тем летом на острове Фэр у Арианн оказалось достаточно, чтобы заставить его с ужасом отреагировать на спокойное заявление Габриэль.

— Некромантия! — резко выкрикнул он. — Но это же самая ужасная черная магия. О чем ты только думала?

Я была в отчаянии. Хотела увидеть тебя всего один только раз, последний раз, и поговорить с тобой. — Ее губа дрожала, и она прикусила ее. — Чтобы попросить у тебя прощения.

— Габриэль, что такого ты могла сотворить, чтобы я простил тебя?

— Я считала, что тебя убили из-за меня.

— Меня убили? — эхом повторил оторопевший речи. Но не ты же затеяла резню в канун Дня святого Варфоломея. Даже если бы я погиб, как ты могла считать себя виноватой? В чем?

— Ведь это я вернула тебе шпагу и отослала прочь… В Париж… на верную смерть.

— Но ты никуда не посылала меня. Я обязан был уйти. В опасности находился мой король.

— И все же я должна была остановить тебя, удержать любой ценой. — Габриэль сокрушенно покачала головой. — Я знала, как ты привязался ко мне, и должна была проявить мягкость. Мне следовало удержать тебя на острове Фэр, в безопасности, пусть даже превратив своего пленника. Даже если… если бы мне потребовалось обольстить тебя и обмануть.

— Боже мой, Габриэль! — Реми зажал ее лицо своими ладонями. — Неужели ты думаешь, что я позволил бы тебе поступить так? — упрекнул он ее. — Разве похож я на человека, который так легко пренебрег бы своей честью и, хуже того, воспользовался бы твоей невинностью? Нет, моя дорогая. Больше того, ты сама бы не смогла никогда поступить так. Твоя собственная честь никогда не позволила бы тебе этого.

— Моя честь… — глухо отозвалась Габриэль.

— Да, ты была тогда всего лишь невинной девочкой, хотя и самой красивой на всем белом свете. — Реми погладил ее щеки кончиками пальцев. — Признаюсь, я был буквально околдован тобой. Но меня вел мой долг к Наварре, и это было превыше всего. И, как бы я ни относился к тебе, ничто не могло случиться иначе.

Габриэль словно окаменела от его слов. Она сжала палицами его запястья и медленно оттолкнула от себя его руки.

— Да, вы правы, — безжизненно произнесла она. — Ничто не могло случиться иначе. Спасибо, что напомнили мне об этом.

На лице Габриэль уже застыло выражение, которое отнюдь не поощряло к откровенности. Что-то пропало в ее глазах, когда она направилась к своему гардеробу и стала рыться в платьях и юбках. Ничего особенного, просто она вспомнила, что не одета. Так можно было успокоить себя, но казалось, она ищет, чем бы вооружиться против него. Габриэль выбрала халат из золотой парчи, который, судя по всему, стоил не меньше его годового жалованья на военной службе.

— Итак, по прошествии всего этого времени что же наконец привело вас ко мне? — потребовала ответа Габриэль.

— Я нуждаюсь в твоей помощи, — неохотно признался он.

— Ого!

— И…и я хотел увидеть тебя снова, — поспешил он добавить.

— Отлично. Почему бы вам, капитан Реми, не присесть, пока я немного приведу себя в более презентабельный вид? Тогда, капитан Реми, вы сможете попотчевать меня рассказами о своих приключениях за эти три года и поведаете мне, чем я могу оказаться вам полезной.

«Капитан Реми»? Что это, черт побери?! Реми нахмурился, снова задавшись вопросом, что такого он мог сказать или сделать, чтобы вызвать подобное изменение в поведении женщины, которая буквально таяла в его объятиях всего несколько минут назад. Но прежде, чем он успел задать этот вопрос ей самой, Габриэль исчезла за деревянной ширмой в дальнем конце комнаты. Реми не имел никакого права надеяться на ответные чувства Габриэль. Да он никогда и не надеялся. Но, похоже, небеса смилостивились над ним этой ночью, а он дал своему счастью ускользнуть прямо из рук.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Габриэль просунула руки в рукава и натянула платье на плечи. Витиевато вырезанная деревянная ширма защищала ее от взглядов Реми, но она спряталась за ширмой вовсе не из-за своей стыдливости. Какой смысл прятаться за ширму после того, как она в неистовстве носилась по комнате в своей полупрозрачен рубашке? Ей было бы много легче, если бы она просто обнажилась перед ним. Но Габриэль обнажила перед ним душу, выставила напоказ те чувства, в которых долго отказывалась признаться даже самой себе.

Ее привязанность к Николя Реми оказалась гораздо сильнее, чем она того хотела. Конечно, она не влюблена в этого мужчину. Она просто неспособна на это. Но, когда она вспоминала, как горевала о нем все эти годы, ей хотелось наброситься на него с кулаками, вымещая на его груди весь свой гнев.

«Почему? Почему, черт возьми, ты не сообщил мне, что жив? Если бы я не считала тебя мертвым, я бы… я… — И что бы тогда? — передразнил ее внутренний голос. — Не встала бы на путь куртизанки? Хранила бы верность ему?»

Так вопрос не стоял. Даже когда она впервые встретила Реми, думать об ином пути уже было слишком поздно. Этьен Дантон уже изменил ее судьбу. Габриэль забылась, радуясь встрече с Реми. Он оказался жив, и она на время забыла и кем стала, и что ей предначертано. А ведь ей уже не предназначалась роль краснеющей невесты.

Габриэль продолжала преодолевать сопротивление застежек из слоновой кости на своем платье. В голове у нее печальным эхом прозвучал голос Реми: «Ничто не могло случиться иначе». Его слова вернули ее к действительности болезненным глухим ударом сердца, но ей надо было поблагодарить капитана Реми. Он заставил ее очнуться прежде, чем она натворила еще больше глупостей. Поцелуи, обморок в его объятиях. Она забыла свою гордость, но только гордость и честолюбивые замыслы позволяли ей выжить все эти годы.

Габриэль приободрилась и посмотрела на себя в зеркало, висевшее на стене. В нем отразилась золотая копна волос, тонко очерченное лицо, кожа, цвету которой завидовали дамы при дворе. Но в тот момент она видела перед собой только женщину, понимавшую, что ее красивая внешность — всего лишь тонкая оболочка, за которой прячутся все темные пятна ее души. Одно дело — околдовать мужчин, обратить их чувства в рабство. В этом она преуспела. Но вдохновить мужчину на любовь, настоящую и сильную, этого ей не дано, это волшебство ей неподвластно.

Нострадамус поведал ей, что ее будущее определено. Судьбой ей предназначено стать самой могущественной женщиной во всей Франции, любовницей сюзерена Реми, короля Генриха Наваррского. Интересно, как верный капитан отреагирует на это? Придет в изумление? Почувствует боль? Впадет в бешенство? С омерзением отвернется от нее или постарается убедить ее отказаться от ее планов и покинуть Париж?

Она никогда не уедет отсюда. В Париже ее жизнь. Она принадлежит этому городу. Если кому и следует покинуть столицу, так это самому Реми. Париж по-прежнему опасен для него, как и три года назад. Габриэль горько усмехнулась над иронией судьбы. Она надеялась, молилась, даже рискнула потревожить царство мертвых, лишь бы увидеть Реми еще один, последний раз. А теперь, когда он возвратился к ней живым, она готова сделать все, лишь бы снова прогнать Николя из своей жизни.

Она закрыла глаза от внезапно нахлынувшего отчаяния, затем заставила себя встряхнуться. Ей наконец удалось застегнуть платье до самого верха, где жесткий кружевной стоячий воротник обрамлял ее лебединую шею. Заученными быстрыми движениями (результат многолетней практики) она скрутила волосы и уложила их в сетку, усыпанную крошечными жемчужинами. Из глубины зеркала на нее взглянула гордая и неприступная женщина.

Бросив последний взгляд на свое ледяное отражение, девушка вышла из-за ширмы. Она так долго возилась с одеванием, что ожидала увидеть Реми нетерпеливо меряющим шагами комнату. Но он ждал ее появления подле внушительного камина, испытывая неимоверную неловкость, впрочем, как и любой другой мужчина, которому довелось бы оказаться предоставленным самому себе в женской комнате.

Один предмет привлек внимание Реми. Его лицо смягчилось, когда он снял с каминной доски миниатюру. Портрет младшей сестры Габриэль, Мири, был среди тех немногочисленных вещей, которые она захватила с собой из дома.

Пока Реми изучал портрет, жесткие складки вокруг его губ разгладились и он задумчиво улыбнулся. Воспользовавшись тем, что его внимание отвлечено, Габриель решилась на поступок, на который не решалась прежде: она позволила себе долго и внимательно разглядывать его и была сильно обескуражена.

Реми сильно изменился, и дело было вовсе не в его косматой гриве и давно нестриженной бороде. Она запомнила его не таким худым, не таким изможденным. Он явно мало заботился о пище или отдыхе, если только не нуждался в этом для выживания.

Габриэль страстно захотелось заставить его отдохнуть, пока она прикажет приготовить ему поесть и горячую ванну, чтобы понежить его усталое тело. Вытряхнуть его из пропитанной дорожной пылью одежды, постричь бороду, расчесать волосы, ворча на него и кудахча над ним, совсем как когда-то, и попытаться рассмешить его. Уложить в постель, и подоткнуть ему одеяло, и разглаживать тягостные складки на его лбу, пока он не погрузится в глубокий сон, столь ему необходимый. А затем…

Габриэль перевела дух, поразившись своему непостоянству. Теперь ее захватили глупые фантазии удержать подле себя мужчину, от которого она только-только сама решила избавиться.

Габриэль заставила себя спрятать свои чувства за лучезарной улыбкой.

— Простите, у меня ушло слишком много времени на переодевание. Что вы только подумаете о моих манерах, капитан Реми? Надеюсь, я не слишком долго заставила вас ждать?

— Нет, — пробормотал он. Взгляд его вновь вернулся к миниатюре, зажатой в руке. — Я восхищался этим портретом Мири. Какое замечательное сходство! Я запомнил ее именно такой.

— Вы находите?

Холодность Габриэль чуть отступила, когда она забирала миниатюру из рук Реми. Он говорил правду. Сходство портрета с Мирибель было поразительным. Габриэль помнила тот давний весенний день и сад, где она писала миниатюру, запах душистых растений, выращиваемых Арианн, наполнял воздух, пчелы жужжали среди цветов. В то время волшебство ее было в самом расцвете.

Интересно, насколько Мири походит на свой портрет теперь. Прошло уже больше двух лет с тех пор, как Габриэль видела сестренку, и только Небу известно, когда она увидит ее снова, если вообще увидит. Об этом подумала Габриэль, поддавшись приливу печали по младшей сестре, которая была для нее потеряна, впрочем, как и давнее волшебство.

Девушка почувствовала, что Реми внимательно наблюдает за ней.

— Это ваша работа, Габриэль? — уточнил он.

— Да, у меня тогда хватало времени на всякую чепуху. — Она вернула ему миниатюру с деланным безразличием. — С тех пор Мирибель, конечно, сильно выросла. Думаю, вы даже не узнаете ее.

— Осмелюсь предположить, что вряд ли, — согласился Реми с грустной улыбкой.

«Впрочем, как и я», — подумала Габриэль, подавляя пронзительную боль.

— А как там Арианн? Как поживает Хозяйка острова Фэр? — поинтересовался Реми, возвратив миниатюру на место.

Он оглядел каминную доску в ожидании увидеть также портрет Арианн и озадаченно посмотрел на Габриель.

— О, Арианн вышла замуж за Ренара, — Габриэль удалось изобразить беззаботность, — и теперь, после всего пережитого, они с ее великаном счастливо зажили в его замке.

— Ну почему всегда, когда ты говоришь о Ренаре, и твоем голосе звучит пренебрежение? — мягко упрекнул ее Реми, хотя и с улыбкой. — Ренар — человек хороший, и он всем нам спас жизнь в ту ночь, когда пожаловали охотники на ведьм.

— Я знаю, что и сама люблю этого гиганта — своего шурина, но мы с графом всегда находили особое удовольствие в том, чтобы досаждать друг другу в постоянных стычках. Чем изрядно доводили бедняжку Арианн до отчаяния. Однажды она даже пригрозила разогнать нас по комнатам и запереть обоих, пока мы не научимся вести себя, — с сожалением улыбнулась Габриэль своим воспоминаниям. — Но мы никогда всерьез не ссорились, пока…

— Пока? — переспросил Реми, поскольку она замолчала.

От досады, что затронула эту тему, Габриэль даже прикусила нижнюю губу.

— …пока Ренар не вбил себе в голову эту дурацкую идею, что обязан подыскать мне мужа, — неохотно договорила она. — Что я никогда не стану счастлива или довольна, пока не пойду под венец.

— Настолько ли это дурацкая идея, Габриэль? — тихо спросил Реми.

Дурацкая, если речь шла о ней. Ренар в роли свахи для нее? Над этим можно было бы посмеяться, если бы ей не претила даже мысль о том, что какой-то алчный дворянин, охочий до приданого, предложенного Ренаром, милостиво возымел бы желание забыть тот факт, что он получает подпорченный товар. Или, того хуже, очарованный ее красотой, вообразил бы себя влюбленным в нее, а она не сумела бы отвечать взаимностью на его любовь. А когда этот предполагаемый жених обнаружил бы правду? Что тогда?

Габриэль знала о существовании способов, с помощью которых умная женщина могла уверить своего мужа в мысли, что тот взял в жены девственницу. Но мысль о подобном обмане вызывала у нее отвращение. Нет, по ней, так лучше сразу позволить мужчине знать правду, кто перед ним, и пусть живет с этим знанием.

Тогда почему же она все еще избегает открыто объясниться с Реми? Почувствовав на себе взгляд его серьезных темных глаз, Габриэль все же решилась ответить:

— Глупо со стороны Ренара искать мне мужа. Глупо по многим причинам. Главным образом потому, что у меня нет никакого интереса становиться супругой какого-то там провинциального чурбана, способного похоронить всю мою жизнь в глуши.

Желая как-то сменить тему беседы, Габриэль, шурша юбками, направилась к этажерке у кровати, где хранились — на случай, если ей захочется утолить жажду среди ночи, — графин с вином и хрустальный бокал.

— Не хотите ли бокал рейнского вина, капитан Реми? — бросила она через плечо. — Я могу также послать за поваром, чтобы он накрыл вам поздний ужин внизу, в общей зале.

— Речь идет о том огромном столе, что я заметил внизу под лестницей, длина которого сопоставима с полем боя? — озорно спросил Реми. — Нет, боюсь, что едва ли я соответствую для такого стола, особенно комплекцией.

— Это все потому, что вы явно не слишком-то заботились о себе, как и большинство мужчин, когда они предоставлены самим себе. — Габриэль налила вино в бокал и подошла к нему. — Своей бледностью вы напоминаете призрак, за который я вас и приняла. Может, хотя бы вино вернет немного красок вашему лицу.

Габриэль вручила ему бокал.

— Вот вам. Пейте, — строго приказала она.

— Слушаюсь, сударыня, — смиренно поклонился Реми, что не соответствовало мерцающим искоркам в его глазах.

Когда он отпил первый глоток, то вздрогнул, и тут Габриэль впервые заметила рану у него на губе, в том месте, куда она ударила его.

— Боже мой, Реми, это я тебя так? — В порыве раскаяния она даже забыла о напускной холодности и осторожно провела кончиками пальцев по его нижней губе, с ужасом нащупав припухлость. — Прости, не сердись на меня, пожалуйста.

Николя вздрогнул от прикосновения и поймал ее руку.

— Пустяки, моя дорогая. Я пропускал и куда худшие удары, но, пожалуй, ни одного из них я не заслуживал так, как этот. После всего, что вы с сестрами сделали для меня, я обязан был найти способ сообщить вам о себе. — Он осторожно коснулся губами ее пальцев. — Вполне естественная реакция, раз ты так гневалась на меня.

У Габриэль мурашки пробежали даже от столь легкого прикосновения его губ, и она поспешила отодвинуться от него.

— Естественная, возможно, — уступила она, — но едва ли так принято среди воспитанных людей.

— А сейчас мы ведем себя как хорошо воспитанные люди из общества, да, Габриэль? Вежливо соблюдаем приличия? — насмешливо уточнил Реми.

— Вполне. — Она открыто посмотрела на него с нескрываемой улыбкой, потом решительно вздернула подбородок и деланно улыбнулась. — Почему бы нам не испытывать теплых чувств по отношению друг к другу? Много воды утекло, но мы все еще друзья, не правда ли?

— Да, друзья, — согласился Реми, но страстный взгляд его глаз опровергал сказанное.

Он дотронулся рукой до пучка волос, убранного в сетку, провел пальцами по ее щеке. Габриэль всегда поражалась, как прикосновения рук Реми, загрубевших и мозолистых, могли быть такими нежными. Они манили, они искушали.

Она почувствовала, как ее кинуло в жар. Это все из-за того страстного объятия внизу, во дворе ее дома. Она тогда знала, что ей нельзя целовать Николя Реми. Тот единственный миг безумия взломал прочную стену хладнокровия, которую она годами возводила вокруг своего сердца. Габриэль испуганно вырвалась из его объятий.

— К сожалению, — нервно заговорила она, — у меня не так много времени для старых знакомств, как мне бы того хотелось. Моя жизнь в Париже сильно отличается от той, что я вела на острове Фэр.

— Наслышан, — помрачнел Реми, и его нежный взгляд потух. Он отпил большой глоток вина и поинтересовался, нахмурив брови: — Габриэль, что ты делаешь здесь, в Париже? Вдали от своей семьи и дома?

Именно этого вопроса она ждала со страхом. Ее сердце замирало, как только она сама задавала себе вопрос, а что Реми слышал о ней? Поговаривали, что в некоторых тавернах даже принимали ставки на тех, кто мог стать ее следующим любовником.

Но, какие бы сплетни о ней ни доходили до него, Габриэль ни на секунду не сомневалась: Реми не хотел ничему верить. Его настойчивый взгляд искал ее глаз, словно он старался убедить себя, что, несмотря на всю очевидность противоположного, она оставалась все той же невинной девочкой, какой он сам неизменно видел ее.

— Вы же всегда знали, как я мечтала покинуть остров Фэр, капитан Реми, — ответила она наконец, втирая крем в кожу. — Мне хотелось побывать повсюду, самой изведать бурление и изменчивость большого города.

Подперев своими широкими плечами стену, Реми расположился рядом со столиком, чтобы она не могла избежать встречи с его взглядом:

— Да, но как у тебя во владении оказался этот огромный дом? Прости меня, но я считал, что в вашей семье все пошло прахом, когда отец не вернулся из своего путешествия.

— Так оно и было. — Габриэль размазывала крем кончиками пальцев, надеясь, что их едва заметная дрожь не выдаст ему ее нервозности. — Этот дом принадлежит или, вернее сказать, принадлежал женщине по имени Маргерит де Мейтлан. Любовнице моего отца, — добавила она равнодушным тоном, не выдавшим никаких эмоций.

— Любовнице?

— Капитан Реми, у многих мужчин есть любовницы — сухо заметила девушка.

— Знаю. Но я слышал… мне всегда казалось… — Реми в замешательстве отпил еще глоток вина.

— Вы слышали истории о глубоком чувстве, связывавшем доблестного шевалье Луи Шене и Евангелину, прекрасную Хозяйку острова Фэр.

Габриэль убедила себя, что давно преодолела боль из-за предательства отца. Но застарелая горечь вновь проявилась в звуках ее голоса.

— К сожалению, все те истории… всего лишь… красивые сказки. Заверяя всех в своей преданности моей матушке, отец содержал другую женщину здесь, в Париже, щедро осыпая мадам де Мейтлан платьями, драгоценными камнями и этим домом.

Реми молча вникал в услышанное, хмуро глядя в свой бокал.

— И все-таки я не понимаю, какая связь между тобой и этим домом. Что ты забыла здесь, в доме этой… как бы помягче выразиться…

Реми не закончил, но в этом и не было необходимости. По его суровому тону Габриэль могла легко предположить, как он собирался закончить свою фразу. Этой распутницы, продажной женщины, блудницы. И, хотя она сохранила безразличную маску на лице, душа ее затрепетала, мучимая вопросом, каким из этих эпитетов наградит ее Реми, когда поймет, насколько она похожа на Маргерит.

Габриэль взяла со стола маленькую жесткую щеточку и начала размеренно полировать ногти.

— После того как пришло известие о смерти моего отца, мадемуазель Мейтлан испытала некий прилив угрызений совести. Она решила удалиться в монастырь. Но, прежде чем осуществить свое решение, предложила нам с сестрами этот дом и свои украшения.

— И вы приняли их от нее, Габриэль? — Реми помрачнел еще больше. — Но вам с сестрами не показалось это чем-то вроде предательства памяти вашей матери?

— Точно так же рассуждает и Арианн, — вспыхнула Габриэль. — Здесь все оплачено деньгами моего отца. Почему же мне было не принять такое предложение?

— Можно признать справедливость подобной точки зрения, — уступил Реми. — Но…

Габриэль понимала, что ему хотелось бы задать ей много больше вопросов, но он колебался, скорее всего, потому, что боялся ответов. Габриэль швырнула щетку обратно на столик и решительно поднялась.

— Хватит обо мне. Я хотела бы услышать о том, как вы провели эти три года, Николя Реми.

— В моем рассказе нет ничего интересного, Габриэль, — сказал он.

— Тем не менее я настаиваю.

Габриэль величаво проплыла к скамье у окна и опустилась на вышитую диванную подушку. В былые времена она постучала бы рукой подле себя, таким дружественным жестом приглашая его сесть рядом. Но сейчас она указала Реми на стул с высокой спинкой на безопасном расстоянии от себя.

— Садитесь же, капитан, и поведайте мне обо всем.

Реми бросил прищуренный взгляд на стул, но садиться не стал. Он отошел к камину, держа бокал. Что-то неуловимо отстраненное появилось в его глазах, после того как она вернула его назад, к прошлому.

— Поведать обо всем? Я едва ли знаю, с чего следует начать.

— Почему бы не начать с того, что случилось с вами в ночь накануне Дня святого Варфоломея?

— Вот уж совсем неподходящая история для сказки перед сном. — Реми так крепко сжал бокал, что Габриэль удивилась прочности хрусталя: он не лопнул. Без сомнения, Реми тяжело вспоминать и говорить о той жуткой ночи, она вовсе не желала причинять ему лишних страданий.

Но и самой Габриэль воспоминания о той ночи несли боль, ей снова пришлось бы переживать те страдания, которые она испытывала при мысли, что Реми лежал, истекая кровью от, кинжального удара. Однако ей отчаянно хотелось знать, что случилось в действительности.

— Пожалуйста, Реми, — попросила она. — Расскажите мне хотя бы о том, как вам удалось выжить той ночью. Ренар видел, что вы упали, получив смертельную рану. Он решил, что с вами все кончено, иначе он никогда бы не оставил вас.

— Я знаю это. Граф — благородный и мужественный человек. Я счастлив, что он сумел выбраться из той бойни живым.

— Да, но как это удалось вам?

Реми большим глотком опустошил бокал вина.

— Меня спас волк.

— Как это?! — вскрикнула Габриэль. Если бы Реми не выглядел настолько мрачным, если бы это был кто-то другой, а не он, она решила бы, что ее разыгрывают. — Волк? Здесь, в Париже? — переспросила она недоверчиво.

Реми вздохнул и повел плечами. В нем больше не чувствовалось напряжения, когда он против своей воли усмехнулся, определенно вспомнив что-то забавное.

— Мартин ле Луп, то есть Волк — еще совсем мальчишка, но уже карманник и вор. Он увидел меня, неподвижно валявшегося на мостовой, и ему сильно приглянулись мои сапоги. Парень искал способ… как бы это… освободить меня от них.

Габриэль охватил ужас, она слишком четко представила себе эту сцену. Реми ранен и беспомощен, а какая-то уличная крыса пытается ограбить его, прежде чем остынет тело. Она не понимала, как у Реми хватало сил улыбаться при воспоминании о таком омерзительном поступке. Ее руки, лежавшие на коленях, непроизвольно сжались в кулаки.

— Как… гнусный маленький ублюдок… Его следовало повесить, распять и четвертовать.

— Если бы я умер, — Реми пожал плечами, — сапоги вряд ли мне пригодились бы. Но стоило Мартину коснуться меня, как я дико застонал, и парня чуть не хватил удар. Он мог запросто завершить задуманное и сбежать, и у меня не нашлось бы сил остановить его. Но вместо этого он оттащил меня в безопасное место, где и укрыл от разъяренной толпы, а сам тем временем бросился на поиски кого-нибудь, кто обработал бы мои раны. Он нашел пожилого священника, очень опытного и умеющего врачевать. — Реми насупился от смущения. — Я так никогда и не узнал ни его имени, ни причины, по которой он взялся помочь мне. По тем временам крайне опасный поступок. Ночь в канун Дня святого Варфоломея был не лучшим моментом для любого из католиков, которого бы вдруг поймали при попытке спасти протестантского солдата. Что касается Мартина, я и тут до конца не разобрался, что к чему. Вообще-то он очень практичный малый, когда речь идет о спасении его собственной шкуры. И по сей день я не знаю, зачем он рисковал собственной жизнью, пытаясь помочь мне.

Реми, может, и не знал, но Габриэль понимала почему. Такой самоотверженный человек, как Николя Реми, честный, отважный, благородный до кончиков ногтей, самим своим существованием пробуждал лучшее в других людях, заставлял их устремляться ему на помощь даже против собственной воли и вопреки любым разумным доводам.

Реми все молчал, и Габриэль пришлось подтолкнуть его к воспоминаниям.

— Итак, своим спасением вы обязаны этому Волку и старому священнику. Что же случилось дальше?

— Мартин — малый находчивый и изобретательный. Когда я достаточно оправился, он занялся тайной отправкой меня из Парижа. Затем мы покинули Францию.

— И куда направились?

— Вначале в Ирландию, потом в Англию.

— И чем вы там занимались?

— Работал. Путешествовал. Просто жил.

Габриэль придирчивым взглядом скользнула по высокой фигуре Реми, и на ее лице отразилось полное разочарование. Реми никогда нельзя было обвинить в словоохотливости, но она начинала понимать, что теперь ей легче удалось бы вырвать здоровый зуб из его челюсти, чем повесть о тех трех годах.

— Выходит, вы провели три года, блуждая по английской сельской глубинке, а затем что? Как-то однажды утром вы проснулись, и вас осенило, что пришло время возвращаться? — съязвила она.

— Нечто в этом роде. — Реми в волнении крутил в руках бокал.

Этот обычно спокойный человек явно чувствовал себя не в своей тарелке. И намеренно уклонялся от ответов.

— Почему? — упорствовала Габриэль. — Зачем вы возвратились?

— Я начинаю чувствовать, что мне не следовало бы этого делать.

— Не следовало? Не следовало возвращаться в Париж?

— Нет, мне следовало никогда не возвращаться к тебе. — Слова Реми больно резанули Габриэль, но она не сумела скрыть это. Заметив, как она вздрогнула, Реми торопливо заговорил: — Это не значит, что у меня не было желания снова увидеть тебя. Я желал этого. Слишком сильно. Это значит, что моя жизнь чересчур круто перевернулась, и мне надо было хорошенько подумать, прежде чем впутывать тебя в свою жизнь.

— Вы уже однажды впутали меня в свою жизнь, — напомнила ему Габриэль.

— Не по своей воле. Я был полнейшим идиотом, когда тем летом ступил на остров Фэр с навязчивой идеей добиться правосудия. Мне не хватило ума задуматься, какой опасности я подвергаю тех, к кому стремлюсь, приводя за собой на остров своих преследователей. — Реми опорожнил бокал и поставил его на каминную доску. — Ты так до конца и не поняла, ни чье зло я тогда раскрыл, ни причину, по которой я превратился в беглеца.

— Боже мой! — Габриэль закатила глаза. Ее до сих пор бесило, что Реми тогда доверил свои самые опасные тайны Арианн и молчал о них с Габриэль, словно она была невинным ребенком, сверстницей Мири. — Я знаю все о том, как Екатерина Медичи убила вашу королеву, — ей доставило огромное удовольствие утереть ему нос хоть сейчас, — Жанну Наваррскую.

— Откуда?

— Представьте себе! Вы подозревали, что вашу королеву отравили, и вы наткнулись на единственную улику — пару красивых белых перчаток. Покидая Париж, вы прихватили с собою перчатки и показали их Арианн, надеясь, что та сумеет помочь доказать, что перчатки пропитаны ядом. Пока я ни в чем не ошибаюсь?

— Нет, — признался Реми, все еще хмурясь от неожиданности. — Значит, Арианн в конце концов решилась рассказать все?

— Нет, по большей части я додумалась до всего самостоятельно. Когда я нашла перчатки, которые она спрятала в наших мастерских, то примерила их.

— Примерила?! — Реми в ужасе пошатнулся, но потом озадаченно посмотрел на Габриэль. — Значит, я ошибался? Перчатки не были отравлены?

— О, еще как были, — поморщилась Габриэль. — Проклятье, я чуть было не умерла.

— Габриэль!

Реми побледнел от ужаса настолько, что Габриэль пожалела о своем признании. Он рванулся к ней и, наклонившись, с чувством сжал ее руки. На его лице отразилось столько неподдельной тревоги, что сердце любой женщины не устояло бы, и Габриэль пришлось нелегко. Ее пальцы невольно переплелись с его пальцами в ответном порыве.

— Мой Бог! Прости меня, — хрипло выдавил он. — Мне следовало и тебе рассказать правду о Екатерине и ее перчатках. Если бы что-нибудь случилось с тобой, я не выдержал бы… я не смог бы дальше…

Он замолчал, не в силах продолжать от переполнявшего его чувства вины, и она едва удержалась, чтобы не кинуться ему на шею. Единственный способ оказать достойное сопротивление нахлынувшему чувству — высвободить руки и покинуть место у окна.

— Ну зачем вам столько эмоций. — Ее голос звучал не так спокойно, как ей хотелось бы. — Вполне очевидно, что я выжила. Ренар подоспел вовремя. Он сумел приготовить противоядие. Так уж вышло, но граф намного больше осведомлен о практической стороне темного волшебства, чем кажется. Если бы мы догадались об этом раньше, вы могли бы передать перчатки прямо ему. К сожалению, у нас их даже больше нет. После того как все мы поверили в вашу гибель, нам пришлось помимо своей воли приложить все усилия, чтобы помириться с Темной Королевой.

Габриэль сжала губы, вспомнив, чего ей это стоило. Как она вся извелась, как кипела в ней желчь, когда ей пришлось заключить перемирие с женщиной, которая угрожала ее семье, мерзкой ведьме, которую она ожесточенно винила в смерти Реми. «Когда-нибудь Екатерина дорого заплатит за все», — поклялась тогда Габриэль. Но ту клятву ей не удалось сдержать, и сейчас, не спуская глаз с капитана, девушка все больше ощущала, что она предала его.

— Мне… мне так жаль, Реми. Мы не видели иного выхода. Темная Королева захватила Ренара. Нам пришлось отдать перчатки назад Екатерине, лишь бы спасти его жизнь.

— Да черт с ними, с этими перчатками! Как будто я когда-либо мог надеяться привлечь эту дьяволицу к ответу! Глупейший порыв. В итоге я чуть не угробил тебя!

Реми резко наклонился вперед, опустив руки между колен. Весь его вид свидетельствовал о том, что он потерпел одно из жесточайших поражений в своей жизни.

Пальцы Габриэль сводило судорогой от желания разгладить его морщины, образовавшиеся от переживаний, смахнуть мрачную тень, накрывшую его лицо. Ей приходилось прятать руки в складках платья, чтобы унять свое смятение.

— Это сейчас вы глупите. Если бы я погибла, виной тому было бы скорее мое собственное любопытство и импульсивность, нежели любая из ваших ошибок. Вы, возможно, заметили, — добавила она с озорной улыбкой, — время от времени я склонна совершать несколько опрометчивые поступки.

Ее слова не вызвали ответной улыбки у Реми, хотя она и надеялась на это. Он продолжал сидеть, стиснув зубы, погруженный в себя.

— Тебе бы вообще ничего не грозило, если бы я не принес эти перчатки в ваш дом, — наконец заговорил Реми, тяжело вздохнув. Его переполняло отвращение к самому себе. — И вот я опять здесь… чтобы… Мне не следовало появляться здесь. Прости меня, девочка.

Он встал и пошел к двери. Словно не доверяя себе, Реми избегал смотреть на нее. На мгновение Габриэль остолбенела. Потом опомнилась и бросилась за ним. Реми уже приоткрыл дверь, но Габриэль оттолкнула его, вцепившись в дверной косяк, чтобы предотвратить любую его попытку открыть дверь.

— Как вас понимать, что вы делаете?

— Ухожу.

— Вот так запросто? Не сказав последнего прости?

Реми молчал, но ответ легко читался в его глазах. Он готов был улизнуть назад в ночь, исчезнуть из ее жизни, как если бы никогда и не возвращался. И на сей раз она, вернее всего, никогда больше не увидит его.

Но разве не этого она хотела?! Возвращение Реми только внесло сумятицу в ее жизнь, снова сделало ее ранимой и пробудило в ней нежные чувства, которые она не могла себе позволить. Но снова потерять его навсегда? При этой мысли ее охватила паника.

— Как ты смеешь! — воскликнула Габриэль. — Сначала заставляешь меня в течение трех лет считать тебя погибшим, затем однажды ночью снова, как бы между прочим, возвращаешься в мою жизнь. При этом до смерти пугаешь меня. После этого намекаешь на некоторую таинственную причину своего возвращения, на какую-то помощь, которую ждешь от меня. А теперь неожиданно меняешь свое решение и намереваешься опять исчезнуть?

— Будет гораздо лучше для тебя, Габриэль, если я сейчас уйду.

— Черт бы вас побрал, Николя Реми. — Габриэль постаралась отпихнуть его подальше от двери. Но это больше напоминало попытку сдвинуть каменную стену. Она свирепо взглянула на него. — Прекрати обращаться со мною, будто я какая-то наивная кисейная барышня, которая нуждается в защите. Я прекрасно могу позаботиться о себе. Просто скажи мне, что тебе надо, а я уж сама решу, стоит ли твое дело моих жертв.

Реми наклонил голову, крепко сжав зубы. В любой другой ситуации он легко отодвинул бы ее в сторону и прошел бы в дверь. Стараясь преодолеть навалившееся на нее отчаяние, она настаивала:

— Ну скажи мне, в чем твоя нужда. Тебя надо спрятать? Тебе нужны деньги?

— Разрази вас гром, Габриэль! — густо покраснев, воскликнул Реми. — Неужели я похож на человека, который пришел просить милостыню?

Он выпрямился в полный рост, в его глазах мелькнул тусклый отблеск гнева. Обида, переполнившая его, заставила его отступить от двери. Габриэль поторопилась ее тут же закрыть.

— Прекрати же упрямиться, как осел, капитан Реми. — Габриэль ухватилась за его руку и потащила его и глубь комнаты, — и признайся, зачем возвратился и Париж. Ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы попять, что я не оставлю тебя в покое, пока ты не расскажешь все.

— Да, я прекрасно это знаю. — Он еще чуть-чуть подумал, затем сдался с утомленным вздохом. — Ладно. Я вернулся из-за своего короля. Он узник Темной Королевы с той самой ночи в канун Дня святого Варфоломея, И мой долг спасти его.

— Вот те на!

Габриэль оттолкнула руку Реми, как будто это была горячая головешка. Ей удалось справиться с собой и не показать ему, что во рту у нее пересохло не то от страха, не то от горечи. Она вернулась к столику у кровати, чтобы подкрепить свои силы бокалом вина.

Итак, Реми возвратился в Париж, чтобы воплотить и жизнь безумную затею — освободить своего короля. По той же самой причине, по которой рисковал своей головой три года назад. Габриэль с горечью осознала, что ей не составляло никакого труда самой догадаться об этом. Глупец. Несносный глупец. Благородный, бесстрашный, но глупец.

— Мои сведения верны, не так ли? — неуверенно спросил Реми. — Темная Королева все еще держит его в качестве своего пленника?

— Наварра не томится в Бастилии, если вас это интересует. Он все-таки зять самой Екатерины. У него собственные покои в Лувре, хотя он и находится под неусыпным присмотром надежной охраны. Весьма надежной охраны.

— Тем не менее, мой долг освободить его.

Габриэль выругалась про себя. Черт бы побрал этого капитана Реми с его проклятым чувством долга. Она поднесла бокал к губам и, не отпив ни глотка, опустила. Потом повернулась и встретилась взглядом с Николя.

— Понятно. Вам не удалось покончить счеты с жизнью в канун Дня святого Варфоломея, и теперь вы полны решимости воспользоваться еще одной попыткой обрести вечный покой.

— Надеюсь, все не так мрачно… С вашей помощью…

— И что же, по-вашему, я могу сделать для вас?

— Я слышал, вы приняты при дворе, и если вы не против, то могли ли бы изловчиться передать моему королю, что я жив и вернулся освободить его. Но мне нужно знать все о расположении его комнат, численности его охраны…

Реми затих, проведя рукой по своим всклокоченным волосам. Не оставалось сомнения, что ему не хочется просить ее. Но было также ясно, что он отчаянно нуждается в ее помощи и надеется на ее согласие.

— Итак, в своем плане вы отвели мне роль связной? — резко произнесла Габриэль.

— Да, — не стал увиливать Реми, прямо глядя ей в глаза.

Девушке пришлось отвернуться, чтобы он не увидел всю глубину охватившего ее ужаса.

Она отступила к одному из высоких окон около кровати. Ну почему этому чертову капитану не попросить у нее денег или ночлег? Николя Реми был одним из немногих людей на свете (кроме ее сестер), ради кого она могла бы пойти на все. «Точнее, почти на все», — поправила себя Габриэль.

Многие уже пробовали вызволить Наварру и тайно вывезти его из Парижа. Заговорщиков ловили и приговаривали к смертной казни. Габриэль не желала помогать Реми рисковать жизнью ради столь безнадежного дела. Но мало того, в связи с его желанием вывезти Наварру из Парижа для молодой женщины возникала и другая проблема.

Для Реми Наварра оставался только его королем. Но для Габриэль он был мужчиной, который судьбою обречен запутаться в ее любовных сетях, которому выпал жребий сделать ее самой влиятельной женщиной во всей Франции. Габриэль недоумевала, как этому суждено случиться, если Реми удастся преуспеть в превращении Наварры в беглеца, удирающего прочь в свое крошечное, пустячное королевство на границе с Испанией. Капитан оставался у нее за спиной. Она видела его отражение в оконных стеклах на фоне темного ночного неба, словно он снова превратился в призрак из ее прошлого. Тень отважного воина, который однажды вообразил себя ее рыцарем, а ей отвел роль своей Прекрасной дамы. К сожалению, все это так и осталось их выдумкой, игрой, а Габриэль была слишком мудрой по-житейски, чтобы поверить всем этим играм и фантазиям.

Она почувствовала на душе камень, когда повернулась к Реми.

— Простите меня, капитан Реми, но я не могу сделать то, о чем вы просите.

— Нет, значит, нет, Габриэль. — Его глаза потемнели от огорчения, но, как ни странно, ей показалось, что он облегченно вздохнул. — Это мне нужно просить у тебя прощения. Мне не следовало даже заикаться об этом. Риск слишком велик. У тебя есть все основания бояться. Если тебя бы схватили при передаче сообщений…

— Да не боюсь я этого. Я слишком преуспела в интригах.

— Тогда я ничего не понимаю. — Глубокая борозда появилась между бровями Реми. — Если тут нет никакого риска, тогда почему ты отказываешься?

Габриэль от досады поджала губы, жалея, что не позволила Реми уйти, когда он того желал. Тогда ей не пришлось бы пережить этот момент, не пришлось бы ни в чем признаваться ему. Но она боялась, что и без ее помощи Реми попытается реализовать свой опасный план. Только одно могло остановить его. Надо рассказать ему о пророчестве, о судьбе, предначертанной Наварре, И ей самой.

— Я… — Габриэль судорожно сглотнула, прежде чем могла найти в себе силы заговорить, — я не стану… помогать вам потому, что Наварра должен остаться… при французском дворе. — Она запиналась от волнения. — Нельзя ему растворяться в диких краях Наварры, так далеко от меня. Так получилось… Он нужен мне.

Реми долго смотрел на нее, потом проговорил сквозь зубы:

— О чем ты, черт побери, Габриэль? Ты пытаешься объяснить мне, что полюбила… короля?

— Короли такие же, как и любые другие мужчины, но в этом случае речь не идет о любви. Я восхищаюсь и уважаю Генриха. — Габриэль задумалась, затем добавила: — В нем — моя судьба.

— О какой судьбе ты говоришь? — нетерпеливо оборвал ее Реми. — Он же женат.

— Может, ведьма, у которой я была сегодня вечером, объяснила бы вам лучше. Помимо всего прочего она предсказала мое будущее. Наварра станет королем Франции, а я… — Габриэль было невыносимо трудно смотреть в глаза Реми, но она заставила себя не отводить взгляд и продолжила: —…Стану его любовницей.

Реми сначала опешил, потом в волнении сделал несколько шагов.

— Проклятие! Габриэль, зачем тебе все эти дурацкие игры с темными силами? Ты ведь знаешь лучше меня, что этого делать не следует. Впрочем, это все чертовщина какая-то, так или иначе. Какая еще любовница! Ты благородная девушка. Знатного происхождения, воспитанная должным образом…

— Возможно, так оно когда-то и было.

— Нет, для тебя ничего не изменилось! — Реми прервал свое беспорядочное хождение по комнате, чтобы бросить на нее негодующий взгляд. Несмотря на свой гнев, он напоминал загнанного в угол человека, который все еще отчаянно бьется за свои иллюзии, как, наверное, сражался бы с превосходящими силами противника на любом поле битвы. Реми ни в коем случае не был глупым человеком. Но он намеренно желал оставаться слепым, Габриэль не ожидала этого. Он подошел к ней и сжал ее руки в своих.

— Габриэль, очевидно, тебя смутило и сильно задело поведение отца, — заговорил Реми, ценой неимоверных усилий стараясь не повышать голоса. — Но не следует иногда позволять обстоятельствам делать тебя циничной или ожесточенной. Ты понятия не имеешь, что это такое — продавать собственное достоинство. — И, не выдержав, с отчаянием в голосе добавил: — Не можешь себе даже представить.

— Полагаю, вы уже все поняли, — сказала Габриэль.

— Нет! Я не могу принять это. Только если услышу правду от тебя самой. Ты расскажешь мне все сама.

— Я прекрасно знаю, как торговать собой. — Она впилась пальцами в спинку стула. — Почему, вы думаете, мне удалось попасть в Париж и предъявить свои права на этот дом? Арианн была против моего отъезда, а Ренар фактически держал меня в заточении. У меня не оставалось иного выхода, только бежать. И в конце концов я сумела сбежать с помощью торговца, который снабжал вином замок. — Габриэль опустила глаза и остановила свой взгляд на позолоченном узоре, украшавшем стул. — Господин Дюкло — очень любезный, добродушный мужчина. Он с радостью согласился отвезти меня в Париж в обмен на… на мою благосклонность.

Габриэль услышала, как Реми судорожно глотнул воздух, но не рискнула посмотреть в его сторону.

— Как только я прибыла в Париж, господин Дюкло же не мог быть мне полезным в том, к чему я на самом деле стремилась. Мне нужно было попасть в высшее общество, попасть ко двору. Для этого мне понадобился герцог Пентье.

— Не желаю больше ничего слышать, — прорычал Реми.

Он рванулся к окну и повернулся к ней спиной, словно это могло защитить его от звуков ее голоса.

— Нет уж, черт побери! Вы сами напросились, так теперь слушайте, — крикнула Габриэль. Она с силой прикусила губу, чтобы унять дрожь, затем продолжила спою беспощадную повесть: — Герцог оказался учтив, остроумен и обворожителен. Я многому научилась у него. Прискорбно, но герцог понес финансовые потери, и ему пришлось удалиться в свое поместье. Я не имела никакого желания покидать Париж, и тогда я…

— Прекрати, Габриэль, — взмолился Реми.

Он уперся рукой в оконную раму. Его позвоночник напрягся так, что казалось: еще чуть-чуть, и он просто треснет.

— Тогда я нашла себе маркиза де Ланфора. Хороший мальчик, но имеет склонность писать ужасные стихи. У меня, вероятно, сохранился один из его опусов…

— Я же сказал, прекрати.

Реми проревел так громко, что Габриэль вздрогнула и замолчала.

Крепко выругавшись, Реми опрокинул стол рукой. Бутылочки, флакончики, баночки — все попадало на пол. Габриэль отпрянула, прикрывая руками лицо от разлетевшихся осколков стекла. Она закричала не то возмущенно, не то испуганно.

Прежде чем она успела перевести дух, Реми уже навис над ней. Он грубо схватил ее за плечи и притянул к себе. Его дыхание обожгло ее. Его лицо было перекошено от гнева. Внезапно ей вспомнились слова Касс, когда та держала меч Реми.

«Этот клинок рассказывает мне… совсем о другой, потаенной части души твоего нежного рыцаря. Его прозвали Бичом, Габриэль. Сомневаюсь, что мужчина способен заслужить подобное прозвище своей добротой и кротким нравом».

— Что с тобой произошло, Габриэль? — проскрежетал Реми. В его карих глазах застыла мука и ярость. — Как тебе удалось настолько сильно измениться?

Хотя сердце ее давно ушло в пятки, Габриэль решительно распрямилась и бросила вызов его ярости и гневу:

— Я вовсе не менялась. Меня всегда отличало честолюбие.

— Нет, не правда! — прорычал Реми. — Ты никогда не была ни холодной, ни расчетливой, не горела желанием идти напролом ни ради денег, ни ради власти. Да, ты была бойкой и страстной, но благородной и невинной.

— Да нет же, Николя Реми. Еще до встречи с вами у меня уже был первый любовник, — бросила Габриэль ожесточенные слова в лицо капитану.

Реми грязно выругался. Его руки сжимали ее с ужасной силой, она задыхалась. Ей казалось, он будет сжимать их до тех пор, пока она не испустит дух. Но он резко разжал руки и почти отшвырнул ее от себя. Пока Габриэль восстанавливала равновесие, Реми успел отойти в дальний угол комнаты.

Ужасная тишина повисла в комнате, нарушаемая только прерывистым дыханием Габриэль, старавшейся прийти в себя. Ее била дрожь. Она потирала заболевшие плечи, не спуская глаз с того, что осталось от лосьонов, притираний и духов, некогда тщательно приготовленных для нее Касс.

— Вот видите, — глухим голосом подвела итог Габриэль. — Вы никогда по-настоящему и не знали меня.

— Как вижу, не знал.

Казалось, Реми окончательно сокрушило ее признание в существовании Дантона. Его ярость утихла так же стремительно, как и возникла. Он устало провел рукой по лицу, и Габриэль подумала, что она читает по его главам, как умирают его грезы о ней, одна за другой.

— Боже мой! — Реми упер руки в бока, поднял глаза к потолку и горько расхохотался. Потом резко оборвал смех и пробормотал: — Какой же я болван! Самый большой болван на свете.

«Нет, — печально подумала Габриэль. — Просто благородный человек, полагавший, что и весь мир так же благороден».

Она обошла осколки битого стекла и липкие пятна лосьонов на ковре и осторожно приблизилась к Реми.

— Прости, если сделала тебе больно, — попросила она. — Поверь, меньше всего на свете мне хотелось бы причинить боль именно тебе.

Габриэль дотронулась до его плеча, но он стряхнул ее руку с таким презрением, что она отпрянула. Его отчуждение и враждебность так сильно хлестнули ее, что ей невольно захотелось прикрыть руками лицо, словно закрываясь от удара. Но если Габриэль и преуспела в чем-то по жизни, так это в умении скрывать свои раны и хоронить свою боль глубоко, где никто не мог ее увидеть.

— По крайней мере, теперь вы понимаете, почему я не стану помогать в осуществлении ваших планов. — Она гордо выпрямилась. — Вам лучше забыть про Наварру. Короля пытались выкрасть и раньше, но все заговоры провалились. Вы только закончите свой путь на плахе.

— Ваша тревога за мое будущее весьма трогательна, мадам, — презрительно усмехнулся Реми.

Его слова ужалили ее. Она на самом деле тревожилась за него. Ах, если бы она могла заставить этого твердолобого осла понять это! Габриэль предприняла еще одну отчаянную попытку образумить его.

— Я совершенно уверена, что Наварра получит свой законный трон во Франции. Вы окажетесь гораздо полезнее своему королю, если оставите его мне.

— Лучше уж прямо отправить его в ад.

Габриэль вытянулась в струну, когда Реми подошел к ней и взял ее за подбородок. На этот раз его прикосновение не показалось ей грубым, но он заставил ее держать голову так, что она не могла укрыться от его глаз. Он жалил ее холодным взглядом, леденящим душу, и это было почему-то хуже, чем его испепеляющая ярость.

— Я намерен избавить своего короля от клешней Темной Королевы, да и твоих тоже. Предупреждаю, Габриэль, не вставай на моем пути. Ты тоже никогда по-настоящему не знала меня. Я беспредельно безжалостен к своим врагам.

Габриэль уже знала пример этого. У нее мурашки пробежали от страха, но она старалась противостоять Николя Реми, как и любому другому мужчине.

— Это вам следует бояться, — холодно процедила она, оттолкнув его руку. — Вы, кажется, забываете, что помимо всего прочего я еще и ведьма.

— И как это я забыл об этом?!

Реми направился к выходу. Он даже не оглянулся и резко захлопнул за собой дверь.

Габриэль еще долго не двигалась с места. Но ее сил не хватило на то, чтобы выдержать все события этого безумного вечера, и девушку так затрясло, что пришлось присесть на стул. Она крепко обхватила себя руками, чтобы унять эту дикую дрожь. Реми явно возненавидел ее теперь.

«Чего же ты ожидала, ты — маленькая дуреха, — упрекнула она себя. — Что Реми каким-то чудом сумеет простить тебя за то, кем ты стала? Нет, даже у Реми не хватит для этого благородства. Как и у остальных мужчин, его взгляды на женщин ужасающе примитивны. Прекрасный пол для них существует лишь в двух формах: мадонны или мессалины». И не оставалось сомнения, к числу которых она отныне причислена в глазах Реми. «Впрочем, какое это имеет для тебя значение?» — спрашивала себя Габриэль, отчаянно стараясь не заплакать. У них с Реми никогда не могло быть общего будущего. Она должна испытывать только облегчение. В конце концов, она заставила его призрак упокоиться с миром. Наконец она свободна, и ей пора думать о будущем. О своем собственном будущем. Габриэль закрыла глаза, полные слез, не давая им пролиться.

Николя Реми больше не явится ей.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На грубо отесанном столе горела единственная свеча, тускло освещая маленькую комнатушку, в которой из других предметов обстановки присутствовали лишь узкий деревянный остов кровати и умывальник с треснувшим кувшином. Жилье, которое Николя Реми делил со своим молодым компаньоном, было дешевым и, соответственно, обеспечивало их минимумом комфорта. Но сегодня вечером убогость комнаты полностью соответствовала настроению капитана. Мрачный и тихий, он готовился ко сну, сняв плащ и отстегнув кинжал, который носил за поясом. Рядом с ним Мартин разворачивал свой тюфяк на полу, но привычная бравада юноши куда-то подевалась. Он украдкой кидал взволнованные взгляды на капитана. Ни разу в жизни не чувствовал он себя таким пристыженным, как в этот вечер: этим вечером он покинул своего капитана. Волк тяжело и глубоко вздохнул. Ему впору было броситься в мрачные воды Сены. Это было бы единственное заслуженное наказание для такого негодяя, как он.

Мартин всегда гордился своей смелостью, ловкостью и решительностью. Все как у волка, в честь которого он и взял себе прозвище.

Но, как показал сегодняшний вечер, он больше похож на шакала, чем на волка. Когда капитан приказал ему остаться у ворот Мезон д'Эспри, Волку нужно было не соглашаться. Он обязан был следовать за Реми прямо в логово дьявола. Вместо этого он позволил своему дикому страху перед ведьмами и проклятиями взять вверх над собой. Волк убежал подальше, поджав хвост между ног, совсем как побитая шавка, бросив на произвол судьбы человека, который стал для него всем.

Несмотря на все лишения и испытания прошлых лет, Реми находил время учить Волка боевым приемам ведения боя. Не на дубинках и ножах, как какого-то убогого уличного воришку, а с рапирой и кинжалом, как настоящего воина. Но Реми сделал Волку еще больший подарок: капитан научил его читать и писать собственное имя.

И как Волк отплатил за щедрость такого человека? Он покинул своего хозяина, когда тот больше всего нуждался в нем, Волке, и теперь что-то ужасное случилось с Реми. Капитан, который отправлялся за своей красавицей возлюбленной, был совсем другим человеком, нежели тот, что вернулся обратно в их каморку. Реми всегда держался гордо и прямо, в нем неизменно чувствовалась военная выправка. А теперь вокруг него питал дух поражения, он отстегнул пояс и равнодушно бросил клинок на пол с совершенно не свойственной ему небрежностью. Хороший солдат всегда тщательно заботится о своем оружии, а капитан не кто иной, как настоящий солдат.

По крайней мере был таковым, пока не последовал за красавицей Габриэль в то дьявольское поместье, Мезон д'Эспри. Волк вздрогнул от тревожной мысли, что капитан стал жертвой проклятия ведьмы, хотя Реми и отрицал это.

Когда Николя снимал рубашку, Волк с тревогой оглядел его широкую спину, страшась увидеть там ведьмины отметины. Он вытянул шею, чтобы попытаться рассмотреть состояние другого бока Реми. Стараясь изо всех сил, он потерял равновесие и свалился на стол. Свеча полетела на пол, но он успел схватить ее на лету, и горячий воск выплеснулся ему на руки.

— Вот проклятие, — буркнул Волк, вздрогнув от боли.

Суетливость Волка вывела капитана из черного тумана, который окутывал его.

— Чем, дьявол тебя разбери, ты там занимаешься? Чего ты все разглядываешь? — прорычал он, кидая раздраженный взгляд через плечо.

— Ничего, сударь.

Волк торопливо поправил свечку. Он отер воск с руки, потом облизал обожженное место. Реми обычно был очень сдержанным человеком, но с тех пор, как он возвратился, его терпение держалось буквально на волоске.

— Гм-м… капитан. Я… мне самому противно говорить об этом, — рискнул Волк. — Но старая тетушка Полин, ближе у меня никого и не было, она вроде как вместо матери, рассказывала мне, что, когда на мужчину нападет дьявол в женском обличье или его проклянет ведьма, у него обычно появляется дополнительный сосок. И я только боялся, вдруг…

— Уф, чтоб тебя… так и растак! — Реми пробурчал неистовое ругательство и развернулся к Мартину.

Сильная, с рельефно вступающими мускулами грудь капитана была испещрена шрамами от множества ран. Такое количество ударов не каждый смертный сумел бы вынести. Но у капитана по-прежнему оказалось всего два соска, как у любого нормального человека. Волк вздохнул с чувством глубокого облегчения.

— Ну, ты удовлетворен? — потребовал ответа Реми, широко раскинув руки. — Никаких новых сосков. Меня не кормил грудью дьявол, и не проклинала ведьма. Я даже не приближался к Мезон д'Эспри. Я просто ждал во внутреннем дворе, пока не появилась госпожа Шене. Ну а теперь кончай со всей этой треклятой дуростью и ложись спать.

— Это что, дурость — бояться за друга? — Волк выпрямился с видом человека, оскорбленного в своих лучших чувствах. — Забери меня чума, пусть лучше я буду самым последним дурнем, но я предпочел бы сотню раз погибнуть, пусть в мою задницу воткнутся тысячи горячих шипов, чем…

— Ах, Мартин, пожалуйста, — прервал его речь Реми. — Давай сегодня обойдемся без твоих тирад. Я смертельно устал, чтобы их выслушивать. Я же сказал тебе, со мной все в порядке. И успокойся на этом.

— Ладно, сударь, — проворчал Волк.

Но когда он стягивал с себя безрукавку, его губы вытянулись в упрямую линию. Он явно не успокоился на сим. Пусть ведьма и не накормила грудью капитана, но что-то с ним творилось неладное.

Реми присел на край лежанки, чтобы стащить с себя башмаки. Его глаза глубоко запали и потемнели от боли, совсем как после тех ночей, когда он судорожно просыпался от очередного своего кошмара. Волк постелил себе шерстяное одеяло на тюфяке, стараясь понять причину мрачного настроения, в котором пребывал его капитан. Он коротко вздохнул, когда неожиданная догадка озарила его.

Вот уж меднолобый, тупоголовый, ослиная он голова. Капитан не заходил в этот проклятый Мезон д'Эспри, но его возлюбленная как раз туда-то и заходила. Волк бросил на Реми взгляд, в котором чувствовалось сострадание, смешанное с упреком.

— Ах, сударь! Вам следовало бы рассказать мне.

— Рассказать тебе? Что? — пробурчал Реми, стягивая первый башмак.

— О вашей возлюбленной. Красивой и безрассудной Габриэль. Она заходила в тот проклятый дом, и теперь что-то ужасное случилось с нею?

Капитан подтвердил подозрения Волка, застыв при упоминании о госпоже Шене. Потом с силой стянул башмак и швырнул его в угол.

— Она не моя возлюбленная, и тебе незачем волноваться о ней. С ней все в полном порядке. Если и есть что-то в жизни, в чем она преуспела, так это в том, что прекрасная и безрассудная Габриэль вполне научилась о себе заботиться.

Никогда раньше Мартин не слышал столько едкой горечи в голосе Реми.

— Прошу прощения, капитан. Я не понимаю.

— Это я должен просить у тебя прощения. — Реми поднял другую ногу и стал стягивать второй башмак. — Когда я посылал тебя найти для меня эту женщину, мне следовало предупредить тебя. Госпожа Шене — сама ведьма.

Госпожа Шене, эта самая красивая из женщин? Ведьма?! Волк, открыв рот, уставился на капитана.

— Матерь Божья! — наконец воскликнул он. — Но, сударь, откуда вы знаете это?

— Много лет назад она околдовывала меня, — сказал Реми, и губы его сложились горькой складкой. — Но сегодня вечером ее чары рассеялись. И я наконец-то освободился от нее.

— Слава богу! — вскричал Волк.

Комнатушка была маленькой и тесной, особенно когда на полу лежал тюфяк. Но Волк умудрился пройти несколько шагов. Ему требовалось избавиться от охватившего его смятения.

Только подумать, как беспечно Волк выслеживал эту обманчивой красоты женщину, восхищаясь ею на расстоянии, не зная, каким страшным существом она была. И это без единого амулета или оберега для защиты!

— Ох, капитан, — пересекая комнату, сказал Волк, едва не споткнувшись о тюфяк. — Богу следовало бы делать всех волшебниц старыми и уродливыми ведьмами, чтобы мужчины могли узнавать их заранее и держаться от них подальше. Это неправильно, что госпожа Шене такая красивая.

— Неправильно, — пробормотал капитан.

— Расскажите мне, что же произошло? Ее волшебство наконец ослабло, и вы почувствовали ее истинно злое лицо под этой красивой маской?

— Что-то вроде этого.

— Все, что я могу сказать снова, слава богу. — Волк воздел руки к небесам. — Вы получили избавление лишь по счастливой случайности, сударь. Нам следует отпраздновать это бокалом вина.

— И я так думаю.

Но настроение у капитана было не слишком праздничным. Он казался каким-то потерянным и опустошенным. Второй ботинок тоже упал на пол. Волк не спускал с Реми тревожного взгляда. Ужасно, что капитан такой изможденный. Когда с Реми такое случалось, на него обязательно накатывали кошмары.

Капитан редко говорил о своей прошлой славе, но Волк достаточно наслышался историй о подвигах Большого Бича. С каким волнением представлял он, как Реми, размахивая своим клинком, внушая ужас в сердца противников, в бесчисленных сражениях бесстрашно и решительно вел своих людей в атаку.

Но, наслушавшись бормотаний Реми во сне, Волк понимал, что именно эти сражения и мучили капитана в его кошмарах. Битвы и все остальное, что случилось в ночь и: кануне Дня святого Варфоломея.

Волк и сам нагляделся жутких вещей в ту ночь резни, но он обладал способностью выбрасывать из головы все мрачные воспоминания. А вот с капитаном дела обстояли совсем иначе: он слишком глубоко чувствовал. Так тогда бывает со спокойными на вид людьми.

Реми и так доставалось от часто посещавших его воспоминаний, а теперь еще эта история с ведьмой. Зачем только Габриэль потребовалось мучить капитана, разворотить всю его благородную душу до самого дна? Реми заявил, что он излечился, но Волк не слишком-то поверил этому. На самом деле он подозревал, что природа заклятия капитана могла оказаться самым ужасным заклятием, которое есть у женщины для мужчины. Это любовь.

Волк мог обвинять красавицу Габриэль за то, что она ведьма, но в чем обвинять куртизанку? Чтобы выжить, женщинам приходится крутиться, как и мужчинам. А то и гораздо больше, чем мужчинам, ведь женщинам многое недоступно из того, чем можно достойно обеспечить свое существование.

Удивительно, но капитан не переживал, что обожаемая им женщина — ведьма, его мучило, что ведьма стала куртизанкой. Ох уж эта любовь! Волк мрачно покачал головой. По крайней мере, хоть от этой напасти он был избавлен все восемнадцать лет своей чреватой опасностями жизни. Если бы он имел хоть какой-то опыт в преодолении страшного заклятья, он сумел бы успокоить друга.

Реми сидел неподвижно на краю койки с затуманенным взглядом, будто по-прежнему бродил в темном тумане, напущенном этой ведьмой.

— Все у вас наладится, капитан, — начал с грубоватой нежностью увещевать Волк, придвинувшись к хозяину. — Я слышал, иногда требуется какое-то время, чтобы мужчина окончательно отделался от чар. Но по крайней мере вы наконец свободны от этой ужасной женщины. Уж этому точно надо радоваться.

Реми краем глаза посмотрел на него и улыбнулся жалким подобием своей обычной спокойной улыбки.

— Полагаю, праздновать и радоваться будем завтра. А сегодня я чертовски устал.

Хотя это, казалось, и стоило ему некоторого усилия, капитан овладел собой, медленно выпрямился и поднялся.

— Ложись-ка ты на кровать, дружок.

— Нет-нет, капитан…

— Я сказал, ложись на кровать. Я все равно плохо сплю, но хоть одни из нас должен хорошенько отдохнуть этой ночью, поскольку завтра мы приступаем к выполнению нашей миссии.

Волк открыл было рот, чтобы заспорить, но тут же быстро закрыл его. Их миссия. Во всей этой суматохе с проклятыми домами и вероломными чаровницам Волк почти забыл причину, которая привела их с Реми назад в Париж: отыскать пути спасения гугенотского короля Наварры из его плена при католическом дворе Франции. Сам Волк не относился к числу особенных приверженцев какой-либо религии. Что до него, так каждый человек мог идти к дьяволу своим собственным путем. Но спасение короля Наварры было важно для Реми, поэтому оно было валено и для Волка.

Тут он заметил, что капитан, нахмурившись, смотрит на него оценивающе.

— Мартин, ведь ты, конечно, помнишь, какова была изначальная причина наших поисков госпожи Шене?

— Чтобы она отнесла записку королю?

— Да, но она отказалась. Она не будет помогать нам. — Реми крепко сжал челюсти. — Если говорить точнее, она постарается помешать нам. Она задумала соблазнить короля, и он ей нужен здесь для себя.

— Бог ты мой! — воскликнул Волк. Неудивительно, почему капитан вернулся мрачнее тучи.

— Она… вы думаете, она воспользуется колдовством и против нас? — запинаясь, спросил Волк.

— Она может использовать любые средства, имеющиеся в ее распоряжении, но госпожа Шене не самый сильный из наших врагов. Нам придется противостоять гораздо более грозной колдунье, обладающей чудовищной властью.

Волк вздрогнул, слишком хорошо понимая, кого имел и виду Реми. Екатерина Медичи, Темная Королева. Нельзя было прожить в Париже хоть какое-то время и не наслушаться ужасающих рассказов о французской королеве-матери, жестокой, волевой, не ведающей жалости. Что ж, в конце концов, она была чужеземкой, итальянкой, и все знали, что ничего хорошего из этого выйти не может. Вдовствующая королева, как поговаривали, особенно преуспела в таинственном искусстве изготовления всяких снадобий, зелий и ядов.

Реми положил обе руки на плечи Волка и пристально и гляделся в его лицо.

— Если ты сомневаешься, если ты решишь, что больше не хочешь участвовать в этом опасном предприятии, я тебя пойму.

До Волка дошло, почему капитан завел этот тяжелый разговор, и он покраснел до кончиков ушей. После того патетического представления, которое устроил Волк перед Мезон д'Эспри, капитан засомневался в его отваге. Волк почувствовал себя настолько униженным, что ему хотелось выброситься из окна и размозжить свою никчемную бесполезную башку о тротуар.

Он посмотрел на Реми, и во взгляде его смешались боль и стыд.

— Простите, сударь, я подвел вас. Но клянусь могилами всех тех, кто мог бы оказаться моим отцом, этого больше не повторится. Я выдержу худшее из проклятий, буду бороться с самыми ужасными ведьмами. Я последую за вами далее в ад…

— Ладно, парень. Я тебе верю. — Реми ободряюще обнял плечи Волка. — Я рад, что ты все еще желаешь помогать мне, поскольку твое знание Парижа гораздо лучше моего. Я полагаюсь на тебя, мой умница Волк. Ты поможешь мне найти способ попасть внутрь того дворца и добраться до своего короля.

— Я все сделаю, капитан. Я притаюсь за воротами и буду вынюхивать любые сведения. Я, как крот, пророю туннель под Лувром, если придется, или… или по лестнице заберусь на самые высокие башни.

— Хорошо, только, черт тебя побери, не сломай себе шею.

Впервые после возвращения лицо Реми просветлело. Волк усмехнулся в ответ. Но, когда Реми направился гасить свечи, парню пришлось резко наклонить голову, чтобы скрыть, как глубоко он тронут. Никто никогда не доверял в такой степени Волку, никто никогда так не зависел от него прежде. Но Николя Реми, сам Большой Бич, сказал, что он полагается на него — Мартина, простого вора и карманника, уличную крысу Парижа. Глаза Волка щипало от слез, а сердце так распирало от гордости, что он боялся, как бы оно не разорвалось.

Еще долго после того, как Мартин погрузился в сон, Николя Реми лежал, вытянувшись на тюфяке, закинув руки за голову, глядя на блики лунного света на треснувшей штукатурке. Когда тихое сопение Мартина заполнило комнату, Реми глубоко позавидовал способности юноши забывать обо всем, погружаясь в благословенный сон.

Мартин спал сном праведника. А почему бы и нет? Пороки Мартина и его грехи были ничтожными. Его руки не обагряла чужая кровь, на его совести не было смертей, в которых он раскаивался. По крайней мере пока еще не было.

Реми знал, что стоило ему закрыть глаза и погрузиться в сон, как перед ним вереницей пойдут их лица: покалеченные, грязные, окровавленные, на которых еще не успела отрасти первая борода. Сколько раз ему удавалось не подпускать эти жуткие видения к себе, обратившись мыслями к Габриэль, но теперь…

Реми сжал зубы, изо всех сил стараясь выкинуть ее из головы. Но бледный образ, расплывчатый, как лунный свет, который проникал сквозь узкое окно, предстал перед ним. Она явилась к нему такой, какой он помнил ее в тот день в лесу: с наполненными солнечным светом взъерошенными волосами, беспорядочно спадавшими на спину. Вот она грациозно вышагивает по траве, и трава отвечает на прикосновение тихим шелестом. Вот она поднимает голову и смотрит на него своими сияющими, как драгоценные камни, голубыми глазами, которые то искрятся от смеха, то гаснут, когда она погружается в печаль.

Его прекрасная дама, самое чистое, лучшее и самое яркое из его воспоминаний. Теперь воспоминание о ней стало еще одним источником мучения, потому что Реми не мог остановить себя, заставить не думать о других мужчин, позволяющих себе творить все, что ему никогда не позволяло его благородство, будь оно трижды проклято.

Сверкают ли при этом огнем глаза Габриэль? Вскрикивает ли она от наслаждения? Так же лихорадочно блестят ее глаза, как блестели они после неистовых поцелуев Реми и этой ночью? Он закрыл рукой глаза, как если бы это помогло ему заслониться от переполненных ядом картин Габриэль в объятиях мужчин. Но тогда имена тяжелыми ударами отдавались в голове… Дюкло, Пентье, Ланфор. Как невозмутимо Габриэль перечисляла имена своих любовников, наполняя Реми той дикой черной яростью, которой он давал волю только на поле брани. Он сгорал от желания отыскать каждого из этих ублюдков, вытащить клинок и изрубить их в окровавленные клочья.

Как могло случиться, что девочка, нарисовавшая трогательный портрет своей маленькой сестренки, проявлявшая столько сострадания и доброты к раненому солдату, превратилась, в ту самую женщину, которую Реми повстречал сегодня вечером? Холодную, безжалостную и коварную, одержимую желанием добиться власти над королем.

Реми никогда не поверил бы этому, если бы сама Габриэль не призналась ему во всем. Какой же он слепой, упрямый болван! Как бы ему хотелось презирать ее или хотя бы забыть о ней! Черт бы его побрал, этого-то у него и не получалось!

Несмотря ни на что, он все еще желал ее, все еще жаждал ее почти до невыносимой боли. Желал и душой, и телом. Реми скрипел зубами и беспокойно метался с боку на бок. Он отшвыривал мысли о ней, пытался строить планы, продумать свои первые шаги к спасению своего короля.

Капитан рывком сел и стал искать в груде одежды драгоценный мешочек, который никогда не упускал из виду. Он сжал в ладонях небольшой маленький кожаный кошелек, тяжелый от золота, придающий уверенности. Золота, которое Реми собрал за несколько лет потом и кровью, сталью своего клинка.

Николя развязал тесемки и высыпал несколько монет на ладонь. Его буквально распирало от свирепого удовлетворения. Это не было состоянием, но это были деньги достаточные для того, чтобы купить оружие и лошадей, нанять людей или подкупить стражу, чтобы спасти короля.

Или купить женщину.

У Реми перехватило дыхание от этой дикой мысли, и он поспешил подавить ее. Но монеты мерцали в лунном свете так же соблазнительно, как золотые локоны Габриэль Шене. Интересно, какова цена парижской куртизанки? Сколько потребуется монет, чтобы обладать Габриэль, удержать ее подле себя?

Реми еще какое-то время не спускал глаз с монет, поблескивающих у него на ладони, затем торопливо ссыпал их обратно в мешочек. Кровь хлынула ему в голову, ему стало плохо. И дело было не только в отвращении, которое он испытал к себе от этих мыслей. Ему никогда не купить Габриэль.

Он не сомневался, что, сколько бы денег ни накопил капитан Реми, какой-то простой капитан никогда не удовлетворит ее притязаний.

Нет, Габриэль хотела короля… короля Реми, если быть точным. Что ж, будь он трижды проклят, если когда-нибудь позволит Габриэль заполучить Наварру. Реми засунул мешок с монетами обратно под одежду, а затем лег на спину на тюфяк. Он сдвинул брови и наморщил лоб. Несмотря на всю его решимость, капитана обуревали сомнения. Вдруг Габриэль удастся настолько соблазнить Наварру, что, даже если Реми найдет способ вывезти короля из Парижа, Генрих не захочет ехать? Ему было чего опасаться.

В конце концов, заставила же Габриэль самого Реми забыть о долге на целое лето, хотя вовсе и не старалась, что до Наварры, так… молодой принц мужественно сражался, проявлял все признаки прозорливого правителя гугенотов и всем был бы хорош, если бы не одна роковая слабость.

Женщины. Уже с четырнадцати лет Наварра находил непреодолимыми чары дам. Да и они, видимо, не могли сопротивляться его обаянию. Его пристрастие к прекрасному полу частенько отвращало Генриха от куда более важных мужских обязанностей, таких как учеба и рассмотрение государственных дел.

Изменился ли хоть чуть-чуть молодой ленивец, став королем? Реми оставалось только надеяться на лучшее, иначе Наварра никогда не сумеет противостоять очарованию Габриэль. Она сразит его одной своей ослепительной улыбкой.

Реми ворочался на тюфяке, его лоб покрывался холодным потом, его мысли непроизвольно возвращались к Габриэль. Но ее больше нет — его девы с острова, его чаровницы, его ангела-хранителя. Она оказалась просто мечтой, сном наяву, не более того. И отныне она потеряна для него навсегда. Капитан закрыл глаза, сдаваясь неизбежности.

Эти демоны захватят его ночью.

Габриэль всхлипывала и металась по кровати, пытаясь отогнать кошмар и проснуться. Но все было бесполезно. Шелковистые простыни под ее телом исчезли, превратившись в высушенную солому, впивающуюся в кожу. Она снова оказалась на сеновале в сарае, задыхалась, почти раздавленная, навалившимся на нее всем своим весом Этьеном Дантоном.

— Нет, нет, Этьен, — билась она, ерзая и уворачиваясь от его жадного рта, прижимавшегося к ее шее. Она дрожала от отвращения, когда его язык скользил по ее коже. — П-п-пожалуйста, прекратите. Я… я не хочу…

— Хочешь, хочешь. — Дантон задыхался, и его дыхание обжигало ее лицо. — Ты хочешь этого, еще как хочешь, ты, страстная маленькая ведьма. Иначе зачем было тебе соблазнять меня?

— Нет, я не хотела… не хотела… — Габриэль задыхалась от слез, протестуя, когда Этьен шарил по ней руками и его пальцы давили и мяли ее грудь и ползли все ниже. — Остановитесь! Вы делаете мне больно.

Но Дантона не волновали ее крики, его пальцы вцепились в лиф ее платья, и звук рвущейся ткани буквально оглушил Габриэль.

— Я же сказала, прекратите! — пронзительно кричала Габриэль.

Сжав кулаки, она неистово колотила его по лицу, ее сердце клокотало от гнева и навалившегося страха. Но Дантон схватил ее за руки и скрестил их у нее за головой. Этот мужчина, которому она верила, которого любила, ее рыцарь, ее защитник, использовал всю свою звериную силу против нее.

Этьен пожирал ее глазами, его тонкие красивые черты превратились в уродливую маску вожделения, на ее глазах он становился дьяволом, монстром. Габриэль чувствовала, как он задрал ее платье и с силой раздвинул ей ноги.

— Нет! — закричала она и взбрыкнула, пытаясь увернуться, изо всех сил попыталась высвободиться.

Но ее усилия оказались тщетными. Дантон всей своей тяжестью навалился на нее. Она тяжело дышала. Ей не хватало воздуха. Она почувствовала, как что-то резко и безжалостно пронзило самую сокровенную глубину ее женского естества, и ощутила острую, прожигающую боль.

— Нет!

На этот раз ее крик прозвучал много слабее, и слезы покатились из уголков ее глаз. Тело Дантона билось об нее, беспощадно вжимая Габриэль в грубую солому, жесткий дощатый пол чердака. Пытка все продолжалась и продолжалась и, казалось, никогда не прекратится. Габриэль, распластанная, лежала под Дантоном и только молилась, чтобы все это поскорее кончилось.

— Святой Иисус, помоги мне, — шептала она. — Кто-нибудь, помогите мне.

И тут за плечом Дантона что-то ослепительно блеснуло. Это солнечный свет отражался в чьих-то рыцарских доспехах. Габриэль заморгала, но различила лишь расплывающийся мужской силуэт. Потом проявился гордый рыцарь с волосами темного золота, аккуратно подстриженной бородой и бархатными карими глазами.

— Реми! — Габриэль выдохнула, и на нее нахлынула полна отчаянной надежды. — Ах, Реми. Помогите мне, пожалуйста.

К ее ужасу, Реми молча и бесстрастно смотрел на нее сверху вниз, потом его губы скривились в презрительной усмешке, и от его безжалостного сурового взгляда повеяло холодом. Он с отвращением отвернулся от нее и растаял в лучах солнечного света.

— Нет, Реми. Вернитесь. Пожалуйста, вернитесь…

От своих судорожных рыданий Габриэль наконец проснулась. Она открыла глаза и стала дико озираться. Потом постаралась восстановить свои ощущения и убедиться, что она в безопасности здесь, в своей спальне в Париже, а не пригвождена к полу в западне того сарая. Сердце ее колотилось с глухими ударами, она коротко и судорожно дышала. Девушке безумно хотелось изгнать кошмар из головы, вернуть в глубины ее памяти, туда, откуда он явился. Но сон не отпускал ее, затягивал, словно зыбучие пески.

Она села. Ее длинная ночная рубашка и простыни были мокрыми от пота. Собственная липкая кожа вызвала к ней отвращение, и она поспешно откинула одеяло, чтобы выбраться из кровати.

Габриэль рывками стала стаскивать с себя ночную рубашку из тонкого батиста, чуть не разорвав влажную, прилипающую к телу ткань. Пошатываясь, она прошла к умывальнику и плеснула в чашу для умывания воду из синего расписного эмалированного кувшина. Схватив кусок мыла и губку, она начала энергично тереть себя, как в тот день, после того как Дантон отпустил ее.

Пальцы дрожали так ужасно, что мыло выскользнуло из рук и шлепнулось в таз. Губку она выпустила сама, не в силах унять нервную дрожь. Упершись обеими руками в умывальник, стала глубоко дышать, чтобы прийти в себя.

Этот кошмар довольно давно не мучил ее, и Габриэль уже стала надеяться, что окончательно избавилась от него. Слишком живо всплывали в этом ночном кошмаре подробные картины того дня в сарае, вынуждая ее вновь и вновь переживать все, что Дантон творил с ней. Но на этот раз Габриэль ждало новое потрясение: в ее кошмарном сне появился Реми, который отказывался ей помочь, с отвращением поворачивался к ней спиной.

— О боже! — простонала Габриэль, прикусив губу, чтобы остановить дрожь, и горячие слезы, наполнявшие ее глаза, выплеснулись на щеки. Она с силой втянула воздух и стала судорожно дышать.

«Держи себя в руках, — увещевала она себя. — Это был только сон, только страшный мерзкий сон».

«Нет, это не сон», — прошептал в ответ внутренний голос. Реми действительно смотрел на нее с отвращением. Теперь он презирал ее и, скорее всего, отныне и пальцем не пошевелит, если ей потребуется его помощь. Габриэль с трудом сглотнула, чтобы не разрыдаться. Она не показала Реми, какие страдания он причинил ей, но теперь загнанная внутрь дикая боль сокрушала ее тело с такой силой, что ей пришлось согнуться и опуститься на колени.

Озноб пробирал ее до костей, тело сотрясалось в конвульсиях, даже зубы стучали. Габриэль поднялась с пола и, спотыкаясь, побрела по комнате, пока не наткнулась на свой халат. Она с трудом натянула его на голое тело, туго завернувшись в шелковые складки, но дрожь не унималась.

Ее взгляд упал на предмет, оставленный на скамье у окна. Лунный свет, проникавший через оконное стекло, мерцал по всей длине стального клинка, того самого, который Габриэль уронила во внутреннем дворе. Шпага Реми!

Видно, шпагу принесла Бетт, но, вернувшись наверх, сразу же бросилась убирать осколки пузырьков и забыла предупредить Габриэль. Девушка шаткой походкой пересекла комнату и схватила шпагу. Ее пальцы так судорожно впились в рукоятку, словно это было бесценное сокровище и ничего дороже у нее в жизни не осталось.

Она отчаянно сжимала шпагу в надежде снова почувствовать уверенность, которую раньше давал ей этот стальной клинок Реми. Но теперь Реми ненавидел и презирал ее. «Настало время, и он наконец разглядел во мне марочную женщину», — подумала Габриэль, не желая унимать слезы, которые заливали лицо. Разглядел все позорные пятна, оставленные на ее душе Дантоном. Она сама во всем виновата.

Габриэль вспомнила, как сидела на грубом дощатом полу, прижимая порванный лиф платья к покрытой синяками груди. Она с болью и с недоумением смотрела на Дантона.

— Как… как вы могли сотворить такое со мной, Этьен? Я думала, вы человек чести.

— Я и остаюсь человеком чести, — буркнул он в ответ и, избегая ее взгляда, стал подтягивать свои короткие штаны. — Вы сами, сударыня, вынудили меня. Опутали своими чарами, и я не устоял, не сумел вам сопротивляться.

Именно тогда Габриэль осознала страшную правду о себе. Да, ее сноровистые пальцы умели обращаться с кисточками и красками, но она обладала колдовским даром совсем иного свойства. Воспользовавшись этим даром, она легко ввергала мужчину в пучину страсти, похоти, доводила до самых отвратительных действий.

И в тот же миг Габриэль почувствовала, как та ее часть, которая видела красоту в каждом листочке, каждой былинке, которая вдыхала жизнь в единорогов или зажигала волшебные огни в глазах маленькой девочки на холсте… та ее часть поникла и умерла.

Горячие слезы затуманили зрение. Девушка отчаянно заморгала и подняла голову. В оконном стекле отражалась женщина, сжимающая рукоятку шпаги. Безумный взгляд, влажные от пота волосы, беспорядочно рассыпанные по плечам, губы, сжатые в горькой старушечьей гримасе. Какая она безобразная! Интересно, почему Реми не увидел этого раньше. Утирая слезы, она посмотрела на шпагу, которую прижала к боку. Как ей поступить с ней?

Можно выяснить, где остановился Реми, и вернуть клинок ему, но что-то внутри нее восставало против этой мысли. Нет, черт побери, почему она должна возвращать ему шпагу? Реми наверняка не тратил впустую время и уже добыл себе другое оружие, а Габриэль эта шпага еще может здорово пригодиться. Учитывая, как Реми угрожал ей…

Она подняла лезвие острием вверх и рассмеялась над собой. Габриэль Шене собирается скрестить шпаги с могучим Бичом! Но этот смех сквозь слезы не облегчил тяжелую боль ее сердца.

Молодая женщина давно осознала, что им с Реми больше не быть друзьями, но никогда даже в самых жутких кошмарах она не предполагала, что жизнь сделает их лютыми врагами. «Но разве могло быть иначе?» — упрекнула себя Габриэль. После того как она так по-глупому заявила о своем намерении соблазнить Наварру и задержать его в Париже? Короля, которого Реми считал своим долгом спасти? Бог свидетель, ничто и никогда не вставало между Николя Реми и его долгом.

Девушка опустила шпагу и поставила ее в угол. «Ничто и никогда не встанет между Габриэль Шене и ее притязаниями», — подумала она, выпрямив плечи. И, как бы отчаянно Реми ни стремился помешать ей, Габриэль покорит короля Наварры. Разве сам великий Нострадамус не предсказал ее судьбу?

Она забралась с ногами на скамью у окна, и крепко обхватив колени, стала смотреть в окно. Небо, еще недавно затянутое дымкой тумана, теперь прояснилось, и звезды казалось, указывали путь к будущему Габриэль.

Она слишком хорошо знала, что ее мать сказала бы по этому поводу. Евангелина Шене скептически относилась к предсказаниям Нострадамуса, даже когда провидец был жив. Матушка не питала особого доверия к астрологии.

— Твоя судьба вовсе не написана на каких-то далеких звездах, моя дорогая доченька, — однажды сказала ей матушка. — Твоя судьба целиком зависит от твоего выбора.

Габриэль сделала свой выбор в тот далекий день, когда оставила Реми одиноко стоять на берегу реки. Даже раньше, отметила она печально, когда позволила Этьену взять ее за руку и отвести в тот сарай.

Стоило Габриэль принять темное волшебство внутри себя, как она научилась пользоваться своей красотой и обаянием, превратила свое тело в оружие, способ поймать в ловушку любого мужчину, даже короля.

Никогда больше не позволит она себе слабость и беспомощность, как в тот день, когда потеряла невинность.

Габриэль станет сильной и могущественной, совсем как Темная Королева. По крайней мере в будущем. Но, глядя на это огромное холодное небо, простиравшееся перед ней в настоящем, Габриэль чувствовала себя беззащитной и одинокой.

Она ужасно тосковала по чьим-то сильным рукам, которые заключили бы ее в объятия, успокоили, прижали к себе.

Но те руки никогда не станут руками Реми. Он никогда не захочет больше прикоснуться к ней.

Габриэль вдруг почувствовала, как ей недостает Арианны. Порой старшая сестра доводила Габриэль до безумия своими попытками по-матерински опекать, учить и защищать сестер. Но сейчас девушка ничего не хотела гак сильно, как вернуться на остров Фэр, уткнуться в колени старшей сестры и выплакать ей свое горе, ощутить, как Арианн гладит ее по голове.

«Но Арианн презирает меня ничуть не меньше, чем Реми», — уныло подумала Габриэль. Хозяйка острова Фэр, обладавшая волшебным даром целительства, мудрая, нежная и добрая Арианн принадлежала к тем женщинам, которые вдохновляли мужчин на любовь, а не внушали им похотливые мысли. Мужчины уважали и поклонялись Арианн и на самом острове, и за его пределами, она вызывала восхищение у других Дочерей Земли, а ее муж: граф Ренар, просто обожал ее.

Габриэль тяжело вздохнула и уткнулась подбородком в колени. Никогда, ни при каких обстоятельствах Арианн не сумеет понять ее. Старшая сестра была само совершенство и безупречность и вела такую же безупречную жизнь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Замок Тремазан расположился на гребне холма, словно полководец, с непроницаемым выражением лица обозревающий долину, лежащую у его ног. Зубчатые стены с башенками и амбразурами придавали ему вид мрачной и неприступной крепости. Но спальня, расположенная на самом верху главной башни, больше напоминала комнату в зажиточном сельском доме. Беленные известью стены были столь же непритязательны, как и натертый воском деревянный пол, местами прикрытый плетеными ковриками. Ласковый теплый ветерок нежно обдувал горячие тела двух возлюбленных в сбившихся простынях. Жюстис Довилль, граф де Ренар, нависал над своей обнаженной супругой. Каштановые волосы Арианн Довилль, графини де Ренар, рассыпались по подушке, она прикрывала свои серые глаза и слегка постанывала каждый раз, когда муж обнимал ее, очерчивая пылкими поцелуями изгиб ее шеи. Граф был внушительной персоной во всех отношениях. Высокого роста, крепкого телосложения, без капли жира — одни только крепкие кости и железные мускулы. Многим храбрецам приходилось испытывать испуг от одного взгляда на лицо этого великана с глубоко посаженными зелеными глазами, резко очерченными скулами и перебитым носом, особенно если граф приходил в ярость. Но сейчас, когда Ренар зависал над своей женой, изо всех сил стараясь не раздавить ее своей массивной фигурой, его резкие черты смягчались от любви и нежности.

— Моя дорогая, — прохрипел он.

Словно выгоревшие на солнце пряди его светло-каштановых волос падали вперед, когда он целовал ее губы, дразня ее горячим прикосновением языка. Как только Ренар устроился между ее ногами, Арианн закрыла глаза и обвила руками его шею, притягивая его как можно ближе. Но возбуждение не приходило к Арианн, ей мешали мысли, лихорадочно теснившиеся в ее голове. Все они вертелись вокруг одного желания, одной мольбы.

«Прошу тебя, Боже всемилостивый, позволь этому произойти сегодня. Пусть Ренар даст мне ребенка».

Она ощутила Ренара в завитках волос вокруг ее гнездышка между ног. Он оттягивал момент пика их близости распаляющей желание медлительностью. Арианн рванулась навстречу, направляя его нетерпеливым толчком своих бедер. Решительно сжав губы, она начала покачиваться под ним в определенном пульсирующем ритме.

— Дорогая… — тяжело дыша, протестуя, прошептал Ренар.

Его переполняла страсть, но Арианн слишком ускоряла события. Он напряг мускулы, стараясь противодействовать ей, и осыпал поцелуями ее лоб.

— Дорогая, нам… некуда… нам незачем… спешить. У нас полно… времени… весь остаток дня.

Ренар снова и снова целовал жену, его горячий язык прикасался к ее небу, шепча слова любви, он обжигал ее губы жаром своего дыхания. Арианн могла поклясться, что он старался замедлить темп, дабы подвести ее к состоянию крайнего возбуждения. Но она не прислушивалась к нему, понуждая мужа стремительно подвигаться к намеченной ею цели.

«Ребенка… Маленькую дочку. Дай мне ребенка, девочку». Арианн плотнее обхватила ногами Ренара и, упираясь пятками в его крепкие плоские ягодицы, как шпорами, подгоняла его. Лишь взломав его сопротивление, она смилостивилась над Ренаром. С изнемогающим стоном он яростно задвигался, пока наконец Арианн не почувствовала, как он задрожал в исступлении. И хотя Ренар, обмякнув, постарался не раздавить ее своим массивным телом, дышал он надрывно и тяжело, совсем как могучий боевой конь, выгуливаемый после сражения.

— Святой Иисусе, женщина! — едва вымолвил он, уткнувшись лбом в ее плечо.

И хотя ее собственное сердце с трудом отбивало ритм, Арианн пригладила его взмокшие волосы. Она и сама прерывисто дышала, пребывая в метаниях между триумфом и сомнением. Удалось ли на сей раз? Свершилось ли чудо?

Ренар приподнялся на локте и слегка коснулся поцелуем ее губ. Затем отодвинулся от нее и лег на спину, стремясь успокоить прерывистое дыхание.

— Мой бог! Это было… весьма… энергично.

Арианн молча улыбнулась, устраиваясь на кровати, не разгибая колени, чуть приподняв таз так, чтобы ни одна драгоценная капля семени Ренара не была потеряна. Он перевернулся на бок и, протянув руки, попытался вернуть жену в свои объятия и прижать к сердцу.

— Нет, мне надо чуть-чуть подольше полежать так, — воспротивилась Арианн. — Это может помочь мне забеременеть.

— Прошу прощения, моя дорогая. — Ренар с силой плюхнулся назад на спину. — Совсем забыл. Мы же не просто были близки. Мы занимались серьезным делом, — произнес он полным разочарования тоном.

Арианн забеспокоилась, увидев, как хмурится Ренар.

— Но ты же знаешь, как тщательно я слежу за своими месячными циклами, чтобы твердо знать, когда наступает время зачать…

— Да-да, — проворчал Ренар. — Только одна деталь: я понемногу начинаю ощущать себя племенным жеребцом.

Арианн хихикнула. Ей захотелось поднять ему настроение.

— И верно, жеребец ты великолепный. — Она провела костяшками пальцев по его слегка влажной груди. — Я доставила тебе удовольствие, да или нет? — потребовала она ответа.

Ренар поймал ее руку и нежно поднес кончики пальцев к губам.

— Ну конечно, дорогая. Разве когда-нибудь было иначе? — Он, повернувшись на бок, приподнялся на локте, чтобы пристально поглядеть на нее. — Вопрос в другом. Я-то доставил тебе удовольствие?

— О чем ты… ну конечно, — солгала Арианн, избегая его взгляда.

Ренар твердо взял жену за подбородок, вынуждая встретиться с его пристальным взглядом. Его нахмуренные брови еще больше сдвинулись, почти сомкнувшись па переносице.

— Мне так не думается. — Граф Ренар откинулся на подушку и потер лоб рукой. Он был раздражен и расстроен одновременно.

Арианн про себя осыпала проклятиями эту старую ведьму, его бабушку, которая научила Жюстиса искусству читать по глазам, тайной премудрости, знать которую полагалось только Дочерям Земли. Ренар владел ним искусством в совершенстве.

— Ну… — начала Арианн. — Возможно, я не совсем достигла моего… моего обычного пика. Меня поглотила другая цель. И мое удовольствие при этом не имело значения…

— Не имело значения! — взревел Ренар, вскочив на кровати. — Не имело значения? Возможно, и не имело бы, если бы ты была нанятой распутной девкой, которая интересуется только размером моего кошелька. Но я хотел бы надеяться, что моя жена находит больше удовлетворения в моих объятиях.

— Но Жюстис… — опешила Арианн.

Однако Ренар уже вскочил с кровати и направился к умывальнику, повернувшись к ней спиной. С размаху наполнив чашу для умывания из кувшина, он стал плескать воду себе на лицо обеими руками. Арианн вздохнула, разрываясь между необходимостью оставаться в прежней позе и желанием подойти к Ренару и успокоить его раненую мужскую гордость. Несмотря на то, что ее могучий муж считал себя на редкость неуязвимым и толстокожим, он, как и любой мужчина, был легко раним, если речь шла о его мастерстве в постели. Она наблюдала, как Ренар молча приводит себя в порядок, решительно вознамерившись вернуться к хозяйственным работам. Арианн осторожно поднялась с кровати и, подкравшись сзади, нежно смахнула мокрые каштановые волосы с его шеи.

Ренар едва заметно вздрагивал от ее прикосновений, но продолжал нарочито не замечать жену, проводя мокрой губкой по руке с рельефно выступающими мускулами. Хоть Арианн и сама отличалась не маленьким ростом, ей пришлось подняться на цыпочки, чтобы поцеловать его сзади в шею.

— Жюстис, ты же знаешь, я люблю тебя, — прошептала она. — Каждый раз, когда ты касаешься меня, пусть даже с мимолетной лаской, меня охватывает радость.

— Пустые слова, моя госпожа.

Арианн протиснулась под его рукой и оказалась между ним и умывальником.

— Ладно уж, позволь мне поухаживать за тобой.

Она попыталась отнять у мужа губку. Ренар вначале посопротивлялся, затем уступил. Слегка раздвинув ноги, он встал, уперев руки в бедра, остановив взгляд где-то позади Арианн, над ее головой, пока она мылила губкой его широченную грудь. Она работала медленно, чувственно, стараясь загладить невнимание, проявленное ею, восхищенно оглядывая красивое тело своего мужа.

Арианн находила Жюстиса почти убийственно красивым, но сам граф Ренар никогда не считал себя привлекательным мужчиной. Он не был классическим красавцем, его кожа не была такой белой и гладкой, как у изысканных дворян, будто бы сотканных из шелковистых ниток.

Ренара, с его наполовину крестьянским происхождением, скорее уж вылепили из глины, весь он был плоть, кости и мускулы. Арианн прошлась губкой чуть ниже поясницы и почувствовала в ответ его трепет. Его мужское начало отреагировало на прикосновение ее руки, и он с силой втянул воздух.

— Нет уж, хватит с меня, сударыня, — возмутился он, схватив ее за запястье. — Свои обязанности перед вами я выполнил, и у меня полно дел, которые требуют моего внимания.

Арианн резко выпрямилась, вспыхнув от обиды и от смущения.

— На каким основании… почему ты говоришь со мной так, будто я лишь алчная женщина, которая использовала тебя в своих собственных интересах?

Ренар не ответил, только выгнул вопросительно бровь и, прихватив льняное полотенце, отошел от нее подальше, затем так же молча начал вытираться. Арианн с досадой швырнула губку обратно в таз. Она злилась на себя за то, что чувствовала за собой некоторую вину. Будь все проклято! Она же не просто ублажала себя, а старалась ради ребенка, их ребенка, благословения для них обоих.

Она смотрела, как Ренар рывками натягивает штаны. Он спешил и нервничал, словно опаздывал куда-то.

— Мне жаль, что для тебя столь утомительны твои обязанности, — заметила она. — Но я думала, ты хочешь ребенка ничуть не меньше, чем я.

— Меня устраивает все, что сделает тебя счастливой, моя дорогая, — пробормотал Ренар после некоторой паузы, роясь в стопке белья в шкафу в поисках свежей рубашки.

— Ты просто уклоняешься от ответа, — отрезала Арианн.

Ренар вытащил рубашку и захлопнул дверцу шкафа.

— Ничто не доставило бы мне большего счастья, чем рождение нашего ребенка, но пойми же, Арианн: ты трудишься над этим, как каторжная. Ты вытрясешь душу из нас обоих.

— Прежде ты никогда не имел обыкновения стенать по подобному поводу. Скорее меня поражала твоя неутомимость.

Ренар молча разворачивал рубашку.

— Да, я изменился. — Он негодующе взглянул на псе. — Я не мог насытиться близостью с тобой днями напролет. Но сейчас совсем иное дело. Мы не любили друг друга, мы были вместе, мы производили потомство, соединяя для этого наши тела. Иногда кажется, что ты очень далеко от меня. Интересно, помнишь ли ты о моем существовании или любой другой мужчина может помочь тебе достичь твоей цели?

— Неправда! — с жаром воскликнула Арианн. — Какие гнусности ты говоришь.

Ренар сжал губы. Помолчав, он скупо извинился.

— Ты права. Я приношу прощения.

Он попытался надеть рубашку через голову, но кожа была еще влажной. Хлопок собрался вокруг плеч, и ему не удавалось спустить полу рубашки вниз.

— Проклятье! — выругался Ренар.

В следующий миг он нетерпеливым рывком порвал бы рубашку. Решительно перехватив его руку, Арианн осторожно расправила замявшуюся ткань рубашки на плечах мужа и одернула ее.

— Спасибо, сударыня, — пробурчал он.

Когда Ренар взглянул на нее, его лицо словно оттаяло. В его лице читалась нежность, и он снисходительно потрепал жену по щеке.

— Прости, я вел себя как раненый зверь, моя дорогая, — ласково заговорил он. — Но у нас еще полным-полно времени на детей. Мы женаты всего три года.

Его нежное прикосновение и примирительная улыбка отчасти сняли напряжение Арианн, но она с трудом сдержала дрожь в голосе.

— У женщин в моем возрасте уже по нескольку детей. Совсем скоро мне исполнится двадцать четыре.

— Да ты сама совсем еще ребенок. — Ренар нагнулся и поцеловал ее в кончик носа. — Не ты ли поздравляла жену мельника с рождением ребенка на прошлой неделе? А ей сорок два, если не ошибаюсь.

— Но у Гортензии уже десять детей, — сдавленно проговорила Арианн. Ей пришлось проглотить ком в горле, прежде чем она сумела закончить. — А я уже потерпела неудачу… дважды.

Ренар обнял ее голову своими огромными ладонями и стал внимательно вглядываться в родное лицо жены.

— Не говори так, Арианн. В том, что случилось, не было твоей вины. Ты же не простая женщина. Ты должна лучше знать: у женщин бывают выкидыши.

— Выкидыш, — с горечью повторила за ним Арианн, отталкивая его руки. — Как я ненавижу это слово. Звучит так, как если бы я потеряла не ребенка, а так, выкинула что-нибудь совсем ненужное. Первый раз было обидно, но тогда я едва поняла, что беременна, как все прервалось. Но в последний раз… — Арианн закрыла глаза и положила руку на живот. — В этот раз, Жюстис я уже чувствовала первые признаки жизни нашего малыша, словно взмах крыльев крошечной птички внутри меня. То был вовсе не выкидыш, — с мукой в голосе продолжала она. — Я потеряла нашего ребенка.

— А я чуть было не потерял тебя! — не выдержал Ренар.

— Не преувеличивай, Жюстис. Ну да, боль была нестерпима, и я потеряла много крови…

— Ты чуть не умерла, Арианн.

Ренар схватил жену за плечи и заставил смотреть ему прямо в глаза, словно вынуждая ее подтвердить правоту своих слов.

— Вовсе нет! — упрямо вздернула подбородок молодая женщина. — Даже если бы я и была близка к смерти, рождение ребенка всегда несет определенную долю риска. Но разве такой желанный подарок, как наш собственный малыш, не делает риск оправданным?

— Нет! Только не для меня. — Ренар сурово сжал челюсти. От напряжения у него даже задергалась щека.

— Но ты граф де Ренар. Неужели ты не хочешь иметь наследника?

Жюстис раздраженно фыркнул.

— Арианн, тебе ли не знать, что меня никогда особенно не волновало, унаследую ли я все это. — Он нетерпеливо кивнул в направлении окна, за которым простирались его владения. — И меня очень мало заботит, кому все это достанется после моей смерти. А вот ты… ты меня волнуешь, и о тебе все мои чувства и заботы.

Взгляд Ренара был полон любви и отчаяния. Он пробежался пальцами по ее лопаткам, лаской пытаясь хоть частично снять ее напряжение.

— Бог свидетель, женщина! Моя собственная мать умерла, дав мне жизнь. Ты к этому стремишься? Оставить меня с ребенком, которому никогда не суждено будет увидеть лица своей матери?

— Нет! Я уверена, что все пройдет лучше в следующий раз. В этом… в этом все и дело. — Арианн так долго мучил этот страх, что она не выдержала и дрожащими губами прошептала: — Если только он будет, этот следующий раз.

— Милая моя, — простонал Ренар. Притянув жену в свои объятия, он крепко прижал ее к груди и уткнулся лицом в ее волосы. — Настанет день, и у тебя будет малыш. Но ты должна преисполниться терпения и ждать. Тебе еще не хватило даже времени, чтобы восстановить свое здоровье.

Арианн спрятала лицо у него на груди. Тепло его рук и размеренное биение его сердца приносили некоторое успокоение.

— Прошло уже больше года, Жюстис, как я потеряла нашего малыша, — дрожащим голосом проговорила она.

— Нет, всего только девять месяцев, — мягко уточнил Ренар.

«Только», — безнадежно повторила про себя Арианн. А ей казалось, прошла целая вечность, состоящая из возрождающихся надежд каждый раз, когда в месячном цикле происходили задержки, и сокрушительных разочарований, когда все проходило своим чередом. Ее отчаяние только усугублялось от осознания, что она одинока в своей печали. Каждый раз, когда ее надежды рушились, она подозревала, что Ренар испытывал радостное облегчение.

Но упрекать в этом мужа — значит снова поссориться, а она понимала, что у них и так было слишком много размолвок за последнее время. Арианн собралась, подняла голову и постаралась улыбнуться Ренару.

— Неважно. Я уверена, все будет совсем иначе, когда ты возьмешь на руки сына или дочь. И это может случиться скорее, чем мы думаем. — Арианн украдкой бросила задумчивый взгляд на кровать. — Возможно, нам повезло уже сегодня.

— Может быть, — согласился Ренар, уклончиво улыбаясь в ответ.

Она понимала тревогу Ренара. Но ей хотелось, чтобы он постарался понять беспощадную боль от тоски по ребенку. Он и слушать ничего не хотел об ее отчаянном желании забеременеть, и она начинала чувствовать свое одиночество. Надеяться и разочаровываться, огорчаться и снова мечтать — все это предстоит только ей одной, совершенно одной.

— Когда ты едешь на остров Фэр? — Ренар резко поменял тему.

Арианн вздохнула и начала собирать свою одежду с пола. По правде говоря, она не слишком много думала о предстоящей поездке и встрече совета Дочерей Земли, которую ей предстояло провести.

— Завтра утром, пораньше, я полагаю, — машинально ответила она и осеклась, пораженная сутью поставленного Ренаром вопроса. Она озадаченно посмотрела на мужа.

— Ты не поедешь со мной?

— Нет, не в этот раз. У меня есть срочные дела, которые не ждут.

Ренар поднялся.

— Вот как!

Арианн постаралась скрыть свое разочарование. Она собрала белье, чтобы отнести его в корзину для грязного белья.

— Но я дам тебе людей в сопровождение, — добавил Ренар.

— Остров Фэр не так уж и далеко, — запротестовала она. — Я же поеду по нашим владениям в свой собственный дом. Зачем снаряжать армию на мою охрану?

— Шестерых самых лучших, — уточнил Ренар тоном, не терпящим возражений.

Он подошел к ней, взял за локоть и развернул к себе лицом, убирая за ухо выбившуюся прядь волос.

— Я сделаю все, чтобы защитить тебя, чтобы уберечь тебя. Все. Ты это понимаешь, Арианн, ведь так?

— Отчего же… отчего же… да.

Она запнулась, немного ошеломленная жаром, с которым он говорил, и странным блеском в его зеленых глазах.

— Я рад!

Ренар крепко поцеловал ее в губы и направился к выходу. Секунду спустя он уже резко захлопнул за собой дверь спальни.

Арианн пригладила волосы рукой и унылым взглядом окинула пустую спальню. Ей следовало умыться, одеться и хоть немного подготовиться к предстоящей поездке. Но мысли о бесконечных ссорах с супругом, вызванные внезапным уходом Ренара, не давали ей сосредоточиться. Машинально она подошла к одному из распахнутых настежь окон. С высоты открывался бесподобный вид на окрестности замка. Таинственная прохлада тенистой рощи, пшеничное поле, на котором уже собирали урожай крестьяне. Слева расположился зеленый луг с разбросанными по нему островками цветущих маргариток, среди которых на своих веретенообразных ногах резвился жеребенок от породистой кобылы Ренара.

Сколько раз Арианн представляла себя прогуливающейся по этому душистому лугу. Сколько раз воображала, как маленькие пухлые пальчики цепляются за ее руку. Она наклонялась бы, чтобы показать дочери травинку или цветок, обучая девочку всему тому, чему когда-то ее научила мать. И дочка кивала бы в ответ, жадно впитывая рассказы матери. Маленькая девочка с живыми зелеными, как у Ренара, глазами и выгоревшими на солнце волосами. А может, волосы у нее будут такими же золотистыми, как у отца Арианн. Или как у Габриэль.

Мысль о сестре еще больше испортила настроение Арианн. Впрочем, она никогда и не переставала думать о Габриэль, опасения за упрямую сестру стоили ей многих бессонных ночей. Если бы ей не удалось пристроить Бетт горничной к Габриэль, чтобы та посылала домой регулярные сообщения, Арианн, наверное, уже начала бы сходить с ума от переживаний за младшую сестру.

Когда Габриэль убежала, Ренар предложил съездить в Париж и вернуть ее. Пусть даже силой, если потребуется. Но, как бы ни было сильно искушение, Арианн отказалась. Едва ли ей удалось бы удержать сестру в заточении, к тому же она боялась, что и так уже наделала предостаточно ошибок с Габриэль.

От нахлынувших мучительных воспоминаний даже яркий свет за окном померк. Их последняя встреча окончилась ожесточенной ссорой. Арианн понимала, как жестоко обошелся Этьен Дантон с ее сестрой, понимала, как сильно Габриэль горюет по Николя Реми, хотя никогда в этом и не признается. Но сама она оказалась не способна ослабить боль сестры, и это очень удручало целительницу от рождения.

К тому же в тот памятный день ей самой требовалось исцеление. Хотя Арианн еще никому не говорила о своей беременности, она уже убедилась в этом, как и в том, что все пошло не так хорошо, как хотелось бы. Как раз в то злосчастное утро Арианн увидела кровь. Габриэль упрямо упаковывала свой дорожный сундучок, и женщина не выдержала.

— Ни в какой Париж ты не поедешь, Габриэль. — Арианн выбрасывала платья и юбки из сундука с такой поспешностью, с какой сестра до этого упаковывала их, и кидала обратно на кровать. — Не поедешь, и точка. И обсуждать тут нечего.

Габриэль впилась в нее глазами:

— Нечего?! Разве? Может, тебе и плевать, что станет с великолепным домом, купленным нашим отцом, но мне…

— Домом его любовницы! Неужели ты оскорбишь маму, принимая подобный подарок от мерзкой и подлой женщины, которая разбила ей сердце?

— Матушке теперь уже все равно, — судорожно сглотнув, выпалила в ответ Габриэль.

— Думаешь, она равнодушно взирала бы на то, как ее дочь готовит себя к ремеслу… продажной женщины?

— Я такая, какая есть, — парировала Габриэль, заново сворачивая платье.

— Нет, нет и нет. — Арианн схватила Габриэль за руки, пытаясь остановить. — Ты не виновата в случившемся с Дантоном.

Щеки Габриэль запылали, и она высвободилась из рук Арианн.

— Не тебе судить об этом. Ты ничего не знаешь, а я не хочу ничего обсуждать.

— Да, ты не хочешь ничего обсуждать. Как не захотела поделиться со мной своей печалью по Реми.

При упоминании Реми Габриэль скомкала в руках платье, которое до этого аккуратно складывала, и словно отгородилась им от сестры, сжав губы в тонкую линию. Арианн слишком хорошо знала это выражение на лице младшей сестры: скрытая боль и нескрываемое упрямство.

Арианн чувствовала, что не в ее силах разубедить сестру, она бессильна достучаться до нее. С досады она мерила шагами комнату.

— Ты думаешь, я не догадываюсь, что ты задумала? Ты веришь, будто, совратив кого-то из сильных мира сего, получишь богатство и связи, чтобы занять место при дворе. И ты найдешь способ отомстить Темной Королеве за все, что та сотворила с Реми. Ничего у тебя не выйдет, Габриэль. Тебе не одолеть Екатерину. Но даже если ты погубишь ее, ты и себя загубишь. Твое сердце, твоя душа станут такими же черными, как у нее, но этим Николя не вернуть.

— У меня нет сердца, — ответила Габриэль, укладывая платье в дорожный сундук. — И это не имеет никакого отношения к Реми. Только мои собственные амбиции.

Она резко отскочила, когда Арианн захлопнула крышку у нее перед носом.

— Можешь позабыть о своих проклятых амбициях. — Арианн явно теряла терпение. — Ты никуда не едешь. Я категорически запрещаю тебе.

— Ты запрещаешь? — закричала Габриэль. — Кто ты такая, чтобы запрещать?

— Твоя старшая сестра и Хозяйка острова Фэр.

— О да, великая целительница, которая думает, будто может исправить все на земле. Пойми, Арианн, ты не в силах меня переделать. Когда же ты поймешь это наконец? Я совершенно не такая, как ты и наша матушка. А может, если бы мама не была такой идеальной, она никогда не толкнула бы папу в объятия этой проститутки.

Арианн не успела еще сообразить, что делает, как залепила пощечину Габриэль. В установившейся на мгновение тишине обе сестры потрясенно смотрели друг на друга. Габриэль прижимала руку к щеке.

Никогда прежде, ни разу Арианн не поднимала руку ни на одну из сестер. Ей стало плохо, когда она увидела слезы, застывшие в глазах Габриэль.

— Прости меня, Габриэль, я…

Но Габриэль резко зажмурившись, отвернулась…

Арианн устало прижалась лбом к оконной раме. Уже на следующий день Габриэль исчезла из замка, и они не виделись и не разговаривали друг с другом на протяжении всех этих двух лет. И винить в этом стоило не только Габриэль. Сраженная тем, что сестра убежала тайком, и глядя на то, что она живет теперь в доме той мерзавки, угнетаемая собственными бедами, Арианн не предпринимала никаких усилий, чтобы исправить положение.

Стоило ей только написать Габриэль, что она потеряла ребенка, как сестра тотчас бы возвратилась к ней. Арианн в этом не сомневалась. Но она была слишком горда, чтобы снизойти до этого.

Ее повсюду считали самой знающей из всех мудрых женщин. Многим будущим матерям она помогла выносить детей в трудных случаях, благополучно приняла бесчисленное множество родов. Но в ней самой вместо желанного ребенка рос внутренний страх, что, несмотря на весь свой ум, все свои знания, всю свою магию, она может оказаться бесплодной.

Если бы только Ренар понимал, как горько и одиноко ей бывало даже рядом с ним! Впрочем, наверное, мужчинам вообще этого не понять. Видимо, она слишком многого хотела от своего мужа. Зачатие ребенка должно быть наполнено ликованием. Это священное таинство, соединяющее вместе мужчину и женщину. Арианн поежилась от тоскливой мысли. Ее страстное желание родить ребенка только разделяло их с мужем.

Густой слой тумана клубился по пастбищу от покрытой росой травы, тонкой полоской над горизонтом только-только показалось солнце. Неподвижная тишина раннего утра нарушалась щебетанием птиц и настойчивыми глухими ударами молотка Ренара, который задумал заделать брешь в ограде пастбища.

Он присел на корточки, крепко зажав один гвоздь губами, и выверенными ударами забивал второй гвоздь в новую доску.

Графу де Ренару едва ли приличествовало чинить заборы в собственных владениях. Но он искренне опасался, что крестьянские замашки всегда превалировали в нем над изысканными наклонностями, унаследованными от властителей из рода Довиллей. Ему нравилось орудовать топором или косой, и он охотно брался за хорошую честную работу, предпочитая ее, скажем, псовой или соколиной охоте или попойке в обществе знатных дворян, надушенных, словно парижские кокотки.

Ренар всегда чувствовал себя гораздо ближе к своему родственнику Туссену, дальнему кузену матери-крестьянки. Отважный старый вояка ушел на встречу с Создателем пару весен назад. Мирная смерть — достойный конец того, кто прожил долгую и полную событий жизнь. Ренар все еще тосковал по старику, который заменил ему отца и был его совестью. Особенно теперь, когда случилась эта беда с Арианн.

Ренар вытащил изо рта гвоздь и вбил его на место. Ветер принес издалека звуки рожка, и граф выпрямился и напряг зрение, устремив взор в направлении дороги, которая вела к замку. Он разглядел отряд из полдюжины конников, одетых в черные с золотом ливреи семьи Довилль. В самой середине колонны в дамском седле, на богато украшенной попоне, в алой шерстяной мантии, наброшенной на плечи, ехала его Арианн. Ее каштановые волосы были заплетены в толстую косу, откинутую на спину. Хозяйка острова Фэр.

Ренар расплылся в гордой улыбке, но тут же погрустнел. Дома в предутренней мгле они с Арианн поцеловались на прощание. Это было неловкое объятие, несмотря на обоюдные усилия притвориться, что все по-прежнему хорошо.

Ренар наблюдал приближение отряда. Когда всадники достигли той части дороги, что пролегала мимо луга, Арианн вытянула шею, чтобы поглядеть на него. Она улыбнулась и помахала ему одной рукой. Даже на таком расстоянии Ренар чувствовал печаль, окутывавшую его красавицу жену.

Но он засмеялся ей в ответ и замахал рукой. Он махал до тех пор, пока кавалькада совсем не скрылась из вида, утонув в клубах поднятого ими непроглядного облака пыли.

Ренар опустил руку, его улыбка исчезла, уступив место тревоге.

— Дорогая моя, — пробормотал он. — Мне кажется, ты все еще нездорова, слишком уж ты бледная и слабенькая.

Несмотря на все заверения Арианн, Ренар опасался, что она так и не оправилась до конца после выкидыша.

И, хотя он уже затосковал по ней, все лее ей надо на время развеяться. Посещение старого дома должно пойти ей на пользу, излечить ее от навязчивой идеи, которая буквально приросла к ней. Отсутствие жены даст и ему шанс проветрить свою голову и придумать, как, черт возьми, он собирается разрешить их общую проблему.

Ренар всегда удачно скрывал свои чувства, по крайней мере до тех пор, пока Арианн, покорив его сердце, не вошла в его жизнь. Теперь он жил в ежечасном страхе, что мудрая женщина (а Арианн все же была из числа ведуний) сумеет прочитать по его глазам и раскрыть его тайную вину перед ней, узнает, что он обманывал ее все прошедшие девять месяцев. О нет, он не изменял ей с другой женщиной! Не существовало на свете женщины, которая смогла бы выманить его из объятий любимой. Но вдруг Арианн сочтет измену даже простительнее того, что он творил все это время? Ведь сейчас она смотрит на мир иными глазами.

Он противодействовал ей в зачатии ребенка.

Вытащив следующий гвоздь из мешочка, привязанного к поясу, Ренар вернулся к починке изгороди. Но молоток казался ему тяжелее с каждым взмахом. И все из-за его неспокойной совести.

Арианн была дочерью легендарной ведуньи, мудрой женщины, святой Евангелины, предыдущей Хозяйки острова Фэр. А бабушка Ренара по крестьянской линии… Какой смысл обманывать самого себя? Ренар криво усмехнулся: все подтверждало этот факт. Старая Люси была ведьмой и не гнушалась самых зловредных методов. Ее мало интересовало искусство заживления ран, но она стала экспертом в темном царстве отрав и снадобий, мешающих зарождению жизни или содействующих избавлению от уже зародившейся.

Бабушка передала многое из своих познаний Ренару. В том числе и рецепт особого варева, способного на время сделать семя мужчины бесплодным. Ренар приготовил снадобье и тайком принимал его все прошедшие месяцы.

Он мог представить, что сказал бы ему на это Туссен. Насколько старик любил Люси, настолько он всегда порицал ее темное колдовство, и еще больше, что она всему научила и Жюстиса. Но что еще, черт возьми, он мог сделать? Ренар нахмурился и с силой ударил молотком. Гвоздь изогнулся, и Ренару пришлось вырвать его из дерева. Он с удовольствием бы растил с Арианн хоть дюжину ребятишек, но не за счет же ее здоровья, а возможно, даже жизни. Ренар попытался избегать близости с женой после ее последнего выкидыша. Но, несмотря на тихую скромность этой женщины, при желании она становилась чертовски соблазнительной и… Тут Ренар глубоко вздохнул: его плоть была слишком слаба, когда дело касалось Арианн, женщины, которую он любил.

Жена не оставила ему иного выбора, кроме как прибегнуть к проклятому снадобью. Она явно не щадила себя, одержимая желанием забеременеть. А он чувствовал себя настоящим мерзавцем каждый месяц, когда Арианн сокрушалась от отчаяния при наступлении особых дней и ее сердце каждый раз обливалось кровью. Ренар чувствовал свою вину еще острее, когда она сворачивалась клубочком в его объятиях, не подозревая, что он-то и виновен в ее неоправдавшихся ожиданиях.

В отчаянии Ренар думал, что так не может продолжаться долго. Ему следовало найти решение, даже если оно предполагает средства, которые Арианн не одобрит. Кончив работу, он выпрямился и задумчиво положил руки поверх изгороди. Скорее всего, в нем текло слишком много крови ведьмы Люси.

Но он уже все для себя решил. Ренар твердо наметил найти способ дать долгожданного ребенка Арианн, не подвергая ее жизнь смертельной опасности. Он изучит все древние тексты, узнает все заклинания. Он все добудет. Даже… Тут мрачная усмешка появилась у него на губах — даже если ему придется обратиться к самой черной магии.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Лунный свет мерцал над Лувром, от протекавшей поблизости Сены тянуло сыростью, которая перемешивалась с ароматом роз, витавшим над дворцовыми садами. Дворец, словно сказочный замок, был выгравирован на темном вечернем небе, из залитых светом окон парадной галереи, где шел маскарад, лилась музыка. Но Реми, застывший в тени, не замечал мягкой красоты летней ночи, память уносила его в прошлое, когда он в последний раз покидал Лувр в компании старого адмирала Колиньи и двух офицеров, возвращавшихся на свои квартиры. Их голоса далеким эхом звучали в голове Реми. «…Мы не можем вот так просто оставить нашего короля там, в окружении врагов», — снова убеждал он своих друзей. — Мы должны вытащить его оттуда.

— Вытащить откуда? — вскричал молодой Тавер. — Его Величество всего день как женился. Да у него едва было время насладиться удовольствиями брачного ложа.

— Брачного ложа! Скорее оно станет его смертным ложем, впрочем, остальных из нас ждет не лучшая участь, — горячо парировал Реми.

— Только, пожалуйста, не начинай, — перебил его адмирал, явно теряя терпение. — Больше никакой чепухи о том, что королева Екатерина — ведьма, замышляющая убить всех нас.

— Это отнюдь не чепуха, адмирал. Если бы вы видели и знали, что мне довелось испытать этим летом на острове Фэр…

— Лучше бы ноги твоей там не ступало, — покачан своей косматой головой, возмутился друг Реми, капитан Деверо, дородный сильный мужчина. — Говорят, весьма странное это место, остров Фэр.

— Не сомневаюсь, нашему добродетельному Реми довелось спать с феями, — вступил в разговор Тавер.

— Или его околдовала какая-нибудь голубоглазая Цирцея, — подразнил старый адмирал.

Реми с досадой почувствовал, как краска хлынула ему в лицо. Слова адмирала оказались рискованно близки к правде, к тому, что касалось Габриэль.

— Думаю, нам следует одомашнить нашего Бича: найти ему жену, — объявил адмирал.

— Жену. Самое оно, — согласились двое других, и вскоре все трое стали выдвигать шутливые предложения по кандидатуре возможной невесты.

Одному только Деверо, казалось, была понятна глубина тревоги Реми.

— Тебе необходим хороший ужин и бутылка вина, — примирительно предложил он. — Пойдем ко мне. Клэр не видела тебя уже целую вечность, да и тебе надо же когда-нибудь увидеть нашего нового отпрыска, твоего тезку. У парня такая глотка, что он не дает скучать всей улице. Мы прозвали его «Малютка Бич».

Тогда Реми попытался улыбнуться, но сердце сжималось от тяжелых предчувствий. Он позволил друзьям увести себя подальше от дворца, где он оставил юного короля, постарался утихомирить свои страхи и вселить в себя надежду, что, возможно, адмирал прав и все каким-то образом уладится.

— Реми! Капитан? — прошептал прямо над его ухом тихий голос, и кто-то нетерпеливо потянул его за руку.

Погруженный в воспоминания, Реми обернулся, ожидая увидеть добродушное лицо Деверо, расплывшееся в редкозубой усмешке. Но Дева давно больше нет, впрочем, как и его жены, и сына. Нет молодого Тавера и старого адмирала. Они погибли, как и многие другие, в кровавом месиве ночного безумства накануне Дня святого Варфоломея.

Из темноты на Реми смотрел Волк.

— Капитан? Очнитесь, сударь. Мы должны спешить, мы опоздаем на свидание.

Реми кивнул. Стряхнув с себя призраков прошлого, он позволил Волку увести себя от главного входа в Лувр, где стража тщательно изучала каждого вновь прибывающего. Туда входили приглашенные гости, а Реми едва ли мог отнести себя к их числу.

Держась в тени, он последовал за Волком к старой части дворца. При помощи очередной своей хитрости Волк потратил несколько последних дней на изучение местности. Парень так стремительно и ловко перебегал от дерева к кустарнику, что Реми едва ухитрялся следовать его примеру, к тому же новая одежда сильно мешала его передвижениям.

На нем были несуразные атласные штаны, подвязанные ниже колен. Движения сковывал и подобранный к штанам, но жутко неудобный для бега камзол с рукавами, сужающимися книзу и накрепко стягивающими запястья. К тому же он едва втиснул ноги в высокие, по самую лодыжку, кожаные ботинки, сильно отличающиеся от его привычно податливой разношенной обуви.

Широкая канава разверзлась перед ними — высохший овраг, в который превратился старый ров, когда-то окружавший дворец. Когда Реми спускался по склону вслед за Волком, короткий шелковый темно-синий плащ сполз на одно плечо и закрутился вокруг руки выше локтя. Реми нетерпеливо скинул его с себя. Он едва устоял, чуть было не поскользнувшись, его жесткие ботинки зацокали по булыжнику, и звук этот показался в тишине ночи орудийным залпом. Реми и Волк прижались к грубой каменной стене дворца, напряженно вслушиваясь. Капитан машинально потянулся за шпагой, но вместо собственного испытанного оружия его пальцы обхватили хрупкую рукоятку легкой маскарадной шпажки. У Волка при себе был только кинжал. Если караульные явятся на шум, с ним и его юным спутником все будет покончено.

Минуты ожидания тянулись медленно, но никто не появился, никто не поднял тревоги. Реми снял руку с эфеса, а Волк глубоко и облегченно вздохнул.

— Ждите здесь, капитан, — прошептал Волк, наклонясь к Реми. — Пойду вперед на разведку.

И, прежде чем Николя успел возразить, мальчишка уже снова крался вдоль старого рва. Реми огорченно поморщился. В их миссии приходилось полностью доверяться простому восемнадцатилетнему парню и той таинственной девушке, которая согласилась тайком провести его во дворец, хотя это и было опасно. Этого бы не случилось, будь у Реми иной выбор.

Но Габриэль отказалась помочь ему. Капитан оперся головой о стену и крепко сжал зубы, невольно задумавшись, не околдовывала ли мадемуазель Шене в данный момент его короля своими нежными улыбками и сверкающим блеском глаз.

Очень даже может быть. Честно говоря, Реми рассчитывал на это. Этот бал-маскарад, позволивший ему проскользнуть во дворец незамеченным, одновременно создавал для него определенные трудности. Как сумеет Реми среди всех этих лиц в масках найти короля, которого так долго не видел?

Реми не знал наверняка. Но в маске или без нее он сумеет узнать женщину, которая заполняла все его мысли на протяжении прошедших трех лет. И там, где будет Габриэль, там, вероятно, будет и Наварра. Самая опасная часть этого предприятия — найти способ поговорить с Наваррой наедине, не возбуждая подозрений Габриэль и не привлекая внимания Темной Королевы.

Он принял все меры предосторожности, какие только сумел. Принес с собой шляпу, чтобы спрятать волосы, а когда он натянет маску, черная кожа полностью скроет верхнюю часть его лица. Что касается нижней части…

Реми поднял руку и погладил подбородок. Его смущало ощущение гладковыбритой кожи. Николя Реми отрастил первую бороду, когда был много моложе, чем Волк сейчас. Без нее капитан чувствовал себя странно, словно сам разделся донага и представил свое тело на всеобщее обозрение. Габриэль никогда не видела его чисто выбритым. Отсутствие бороды обманет ее.

А если не обманет? Если она догадается, кто он, захочет ли она выдать его? Его сердце кричало в ответ: «Нет, это совершенно невозможно». Но разум, не зная милости, бесстрастно напомнил ему другие обескураживающие факты из жизни Габриэль, которые он так же рьяно отрицал. Жестокая правда заключалась в том, что он совсем не знал эту женщину и не знал, как она поступит.

— Сударь? Капитан! — прошипел из темноты Волк, оторвав Реми от черных мыслей.

Волк знаком позвал капитана следовать за собой. Мальчишка пошел по неровной тропинке вдоль старого рва и остановился, чтобы показать на окно недалеко от угла старого крыла.

— Там, капитан, — прошептал он. — В девять часов мадемуазель Лизетта даст нам сигнал свечой из того окна и спустит веревку для вас. Она проведет вас до парадной лестницы, а уж оттуда вы сможете проскользнуть в танцевальные залы.

Реми мрачно кивнул. Было уже слишком поздно рассуждать о необдуманности и поспешности их действий, но он прошептал Волку:

— Ты уверен, что этой девушке можно доверять?

— Конечно, капитан. Лизетта — хорошая и верная девушка.

— Не настолько уж верная, раз намерена предать своих хозяев ради горстки монет, помогая какому-то незнакомцу войти во дворец.

— Ну, это вы надумали ей платить. Она-то делает все только ради меня. — Волк широко усмехнулся, обнажив зубы. — Я знаю, как обращаться с женщинами, когда я этого хочу, а Лизетта к тому же еще и необычайно романтически настроенная девочка. — Наклонившись блине, Волк добавил тише: — Я рассказал ей, что вы бедный, но честный рыцарь, отчаянно влюбленный и наследницу, чей жестокий папаша старается не давать нам встречаться. Лизетта искренне верит, что помогает свиданию с дамой сердца, так что будет лучше, если вы не проговоритесь ей относительно истинной цели вашего появления здесь.

— Хорошо, что ты предупредил меня. А я-то уже собрался поведать этой барышне, пока мы с ней будем красться через дворец, как задумал помочь королю Наварры спастись из дворца и что я вовсе не против между делом перерезать несколько глоток, — тихо прорычал Реми. — Я же не полный олух, мой мальчик.

— Я знаю это сударь. Вы храбрый и честный человек, но… но… только, пожалуйста, уж не больно сердитесь на меня, что я утверждаю, что вы уж точно не мастер в подобных интригах. Я не хотел вас обидеть.

— Никаких обид, мой мальчик, — заверил Реми, легонько хлопнув его по плечу. — Ты совершенно прав. Мне намного легче на поле боя. — Он чуть наклонил голову, чтобы с сожалением оглядеть окутанные ночным мраком стены Лувра. — Я бы душу свою отдал, чтобы иметь возможность подготовить надлежащую атаку на это проклятое место и спасти моего короля орудийным огнем и шпагой.

— Иногда даже самый смелый из солдат вынужден прибегать к обману. Помните, как вы рассказывали мне про тех древних греков, которые прокрались в Трою? А вместо деревянной лошади у вас маска и модная шляпа. — Волк надел на Реми плащ и расправил складки на его правом плече. — Ну что такое, сударь? Я знаю, вы ненавидите этот плащ, но не должны забывать поправлять его. Все модные кавалеры носят плащи таким образом, на одном плече. Так вы меньше похожи на самого себя.

— Зато похож на отвратительного фата, ты хочешь сказать.

— Нет, вы напоминаете герцога, большого вельможу. Если бы я надел такую великолепную шляпу и мог расхаживать в ней, все красотки Парижа падали бы к моим ногам.

— Когда этот проклятый маскарад закончится, можешь забрать эту треклятую шляпу.

— Правда, сударь?! — воскликнул Волк.

Не дожидаясь, пока мальчишка станет слишком громко выражать свою благодарность, Реми крепко зажал ему рот рукой.

В этот момент вдалеке зазвонили колокола Сен-Жермен Л'Оксеруа, отмечавшие девять часов. Реми почувствовал холодную дрожь. Колокола именно этой церкви известили когда-то о начале резни в канун Дня святого Варфоломея.

Реми убрал руку от лица Волка и судорожно сглотнул, мучимый вопросом, наступит ли время, когда столь невинные звуки церковных колоколов перестанут вызывать у него приступ жестокой ярости. Жесткий комок нервов не расслаблялся, пока колокола не перестали звонить. Он увидел, как в окне, на которое указал Волк, появилось пламя свечи. Реми разглядел силуэт девушки, и у него екнуло сердце. Если он не ошибался, руководить им остальную часть этого рискованного приключения станет еще более юное существо, чем Волк.

Мальчишка поднес сложенные рупором руки к губам и несколько раз негромко гавкнул, а затем заскулил, невероятно точно изобразив какую-нибудь заблудившуюся дворняжку. Девушка вытянула шею из окна. Удостоверившись, что в темноте внизу ее ждут, она отступила назад, и в следующий миг Реми увидел, как толстая веревка медленно, словно змея, поползла вниз по стене.

«Вот оно», — подумал Реми, и во рту у него пересохло. Через несколько секунд он снова окажется погребенным внутри дворца среди врагов, которые уверены, что он погиб и уже успел сгнить в могиле, и будут только счастливы исправить свою оплошность. Снова он окажется в присутствии молодого короля, которого однажды уже не сумел спасти и обязан спасти сейчас. И снова он окажется вблизи золотоволосой женщины, встреча с которой когда-то показалась ему лучшим, что случилось с ним в жизни. Но теперь эта женщина превратилась для него в бессердечную и жестокую незнакомку.

Вытащив маску из-за пояса, на котором крепился клинок, Реми с досадой отметил, что ладони его покрыты липким потом. Он вытер их о штаны, затем снял шляпу, чтобы закрепить маску. Жесткая кожа, скрывшая его лицо, тем не менее ограничивала обзор, делая его слишком уязвимым.

Реми только смутно мог определить Волка где-то вблизи своего локтя, когда решил проверить веревку. Он немного успокоился, обнаружив, что эта малютка Лизетта оказалась достаточно сообразительной и надежно закрепила веревку, которая явно выдержит его вес. Прежде чем он начал подъем, Волк сжал его руку.

— Капитан, погодите!

Реми вывернул голову, чтобы посмотреть на Волка через узкие прорези в маске. Только что мальчишка возбужденно кипел, но теперь вдруг посерьезнел, и его худое, заостренное лицо стало совсем бледным в лунном свете.

— Вот, сударь, — торопливо зашептал Волк. — Вы должны взять это с собой… для защиты. — Он затолкал что-то в руку Реми.

Реми поднял предмет, оказавшийся у него на ладони, поближе к глазам. Это был маленький холщовый мешочек, высушенный кусочек непонятно чего торчал из-за кожаных ремешков. Пронося мешочек мимо носа, Реми сильно сморщился, оторопев от едкого запаха, бросившегося ему в нос.

— Проклятие! Что это, черт возьми, Мартин?

— Мощнейший оберег, капитан, особая смесь трав, высушенных экскрементов козла и чеснок. Этот секрет я узнал от своей тетушки Полин. Повесьте оберег у своего сердца, и он спасет вас.

Реми сдержал чуть было не вырвавшийся стон.

— Господи, ради всего святого, парень, что ты придумал…

— Нет! Нет, верно, он помогает. Это отвадит от вас ведьм, сударь.

— И всех остальных. Ты разве забыл, что я должен оставаться вне подозрений? — Реми пихнул мешочек назад в руки Мартина. — Благодарю тебя за заботу, но…

— О нет, пожалуйста, капитан. Вы должны надеть это. — Волк попытался сжать пальцы Реми над маленьким мешочком. — Чтобы спастись от нее.

— Ручаюсь, я намеревался держаться подальше от Темной Королевы.

— Нет, не от нее. Другой волшебницы, которая так околдовала вас прежде, красавицы Габриэль.

Реми напрягся при упоминании Габриэль, но только пожал плечами в ответ на опасения Мартина. Габриэль Шене может подвергнуть его жизнь опасности, предать, обречь на смерть или заключение. Но ей больше никогда не поймать в сети своих чар его сердце. В этом он уверен.

— Нет, парень. Не нужно. Я совершенно излечился. Ее чар я не боюсь. — Реми решительно пихнул маленький мешочек обратно Волку, на сей раз вынуждая мальчишку забрать его. — Теперь ты выполнил свою часть задачи. Позаботься о себе, выбирайся отсюда и жди моего возвращения в гостинице.

— Но капитан…

— Не спорь со мной, мальчик. Мы уже все обговорили с тобой, а хороший солдат всегда повинуется своему капитану.

Реми ободряюще приобнял Волка за плечи, затем легонько подтолкнул, чтобы тот пошел своим путем. Волк отступил назад на шаг, горестно наблюдая, как Реми начал подниматься по веревке — не слишком сподручное занятие в его новом костюме из скользкой ткани. Но сильный и ловкий, его капитан справился с задачей. Когда Реми вскарабкался внутрь, он задержался на какое-то время, чтобы подать короткий прощальный знак Волку.

— Уходи! — прохрипел капитан.

Волк отошел назад в тень и подождал, пока Реми не скроется из вида и окно снова не станет темным. Игнорируя распоряжение Реми, он медлил, беспокойно перекладывая маленький мешочек из руки в руку.

Вкус приключения был до сих пор приятен Волку, но сейчас он испытывал страх за старшего друга. Он чувствовал бы себя намного лучше, если бы ему удалось убедить Реми взять с собой амулет. Капитан утверждал, что стал непроницаем для чар Габриэль. Но если все обстояло именно так, почему тогда Реми столько раз за прошедшие ночи бормотал имя этой ведьмы во сне?

Вздохнув, Волк положил обратно защитный оберег в кошелек, привязанный к поясу. Он знал, что Реми хочет от него. Надо вернуться в гостиницу и ждать. Если Реми не вернется к утру, взять оставшиеся деньги и дать деру.

— И зажить припеваючи, парень, — пробормотал Волк.

Реми не произнес этого, но Волк не сомневался, что именно это капитан и подразумевал. Мальчик был доволен, что Реми уже во дворце и не может видеть его лица. Хороший солдат повинуется своему капитану, но Мартин далеко не такой исполнительный. Он не тронется с места, пока не убедиться, что его капитан благополучно возвращается.

Зал сиял сверкающим цветным водоворотом. Блестели шелка и атлас маскарадных костюмов придворных, мерцали и ярко вспыхивали, попадая в свет свечей, драгоценные камни. Трубы, лютни и барабаны наполняли воздух оживленными мелодиями. Лица присутствующих успешно скрывали всевозможные маски, танцоры скакали по комнате, улыбаясь и флиртуя с необузданным весельем, возможно, потому, что Темная Королева пока еще не появилась на празднестве. Екатерина вносила очевидную напряженность в любое самое беззаботное действо. Даже ее сын в отсутствие матери чувствовал себя свободнее. Король Франции сидел, развалясь, на своем троне, а на помосте разместилась толпа надушенных молодых людей в масках, наперебой добивавшихся внимания Его Величества. То был его близкий круг.

Однако взгляды остальных мужчин были по большей части прикованы к молодой женщине в самом центре танцующих. Никогда еще не представала Габриэль Шене в таком блеске. Ее волосы были собраны в золотую корону на макушке, а черты лица казались еще прекраснее и соблазнительнее, частично скрытые под серебристой полумаской.

Генрих крутился подле нее, легко узнаваемый под маской из-за своих густых вьющихся черных волос и бородкой сатира.

Они двигались вперед-назад, следуя фигурам танца, и Наварра пожирал Габриэль глазами через прорези маски. Его увлечение дамой становилось очевидным для глаз, не заметить этого мог разве что слепой. Но Габриэль не испытывала ликования, наоборот, ей с трудом удалось сохранять на лице ослепительную улыбку. Девушка прекрасно знала, кого ей следовало в этом винить. Николя Реми, будь он проклят! Как она ни старалась выкинуть капитана из головы, он продолжал ее мучить. Она с ума сходила от страха за него, и ее неотступно преследовал вопрос, где Реми и на какой сумасбродный поступок он все же решится.

Иногда Габриэль казалось, что ей жилось много лучше, когда она считала его погибшим. Даже боль от потери было легче переносить, чем знать, что он где-то рядим, в Париже, презирает ее и обдумывает планы, которые грозят ему неминуемой гибелью. Почти две недели прошло без единого известия о нем, и Габриэль отчаянно надеялась, что он отказался от своих безумных попыток спасти своего короля. Но ей не удавалось поверить, что Реми вдруг изменил чувству долга, будь оно трижды проклято.

Неожиданно Генрих напряг руку. Габриэль очнулась от своих тягостных мыслей и сообразила, что сбилась с фигуры и оказалась за линией танцующих. Твердая сильная рука короля вернула ее в танец.

— Вы очень жестоки, сударыня, — прошептал Генрих, одарив ее лукавым взглядом.

— Я… прошу прощения, почему? — растерянно переспросила Габриэль, изо всех сил стараясь восстановить ритм. — Надеюсь, я не задела вас?

— Уж скорее это я отдавил вам пальцы, моя дорогая. Слишком уж я неуклюж.

Габриэль одарила его неким подобием улыбки. Генриха еще можно было упрекнуть за некоторую небрежность во внешности, но танцором он был хорошим, его мускулистое тело двигалось в такт музыке и выполняло все фигуры танца со всем естественным изяществом атлета. Сжав руки, они проскользили два шага вперед, одновременно поднялись на цыпочки, затем снова отступили на два шага.

— Нет, моя волшебная королева, — продолжал он. — Говоря о вашей жестокости, я сетовал на то, что ваши мысли витают где-то вдали от меня. Надеюсь, не другим мужчиной заняты ваши думы?

Габриэль с удовольствием отметила, что маска скрыла предательскую краску, залившую ее щеки.

— Конечно нет.

— Вы меня успокоили. Я был бы уничтожен, если бы обнаружил, что у меня есть соперник.

— Разве кто-то может соперничать с Вашим Величеством! — польстила ему девушка.

Замысловатые фигуры танца разделили их, и Габриэль на время оказалась в паре с шевалье д'Алисард, маска которого в форме ястребиного клюва немного маскировала его пухлые щеки. Его любезности оказались столь же сальными, как и ладонь, и Габриэль почувствовала несказанное облегчение, когда фигуры танца вернули ее к первоначальному партнеру.

— Выходит, вы вычислили, кто я, — возобновил Генрих их предыдущий разговор, когда они кружились друг перед другом.

Король притворился огорченным, но и это было частью игры. Для Габриэль эти маскарады при дворе немного отдавали фарсом. Присутствующим на маскараде не составляло труда узнать, кто скрывается под той или иной маской, хотя все неистово притворялись в обратном.

Двигаясь вперед и назад в лад с королем, Габриэль одаривала его искрометной улыбкой.

— Конечно, сир. Неужели меня могла ввести в заблуждение ваша маска? Есть только один Генрих.

— Вы ошибаетесь, госпожа. Их несколько. Генрих, красавец герцог де Гиз, и, конечно же, Генрих Валуа, наш благородный король Франции.

Движение танца сблизило их, и Габриэль пробормотала:

— Возможно, мне следовало сказать, что есть только один Генрих Наваррский.

Чувственный рот Генриха скривился в страдальческой улыбке.

— Только один Наварра? Я мог бы принять ваши слова за комплимент, если бы не знал, как меня описывают при дворе: «Королишко, чей нос больше, чем его королевство».

— На этот счет мне нечего сказать вам, Ваше Величество. — Габриэль лукаво посмотрела на короля.

— Поскольку вы не находите мой нос ужасно большим?

— Все обстоит иначе: я никогда не видела вашего королевства и не имею возможности сравнить их размеры.

Другой мужчина мог бы и оскорбиться, но Наварра обладал чувством юмора и охотно посмеивался над собой. Он откинул голову назад и искренне расхохотался, что заставило немало голов повернуться в их сторону, любопытствуя, что сказала Габриэль, чтобы так рассмешить короля.

— Святая Гризельда! Какая же вы дерзкая плутовка-шалунья, раз решаетесь так дразнить вашего бедного Наварру, — притворно застонал Генрих.

Когда он ругался, возмущался и отбрасывал в сторону свои изысканные манеры, он становился много приятнее. Его беарнский акцент слышался ярче, и его речь напоминала Габриэль Реми. Ей пришлось резко опустить голову, чтобы скрыть острую боль, пронзившую ее.

Танец еще раз обязал их поменять партнеров. Габриэль съежилась, почувствовав, как потная рука д'Алисарда обхватила ее талию. На следующей фигуре мужчина должен был приподнять свою даму и прокрутить ее. Хрюкая и пыхтя, д'Алисард едва справился со своей задачей, чуть не уронив партнершу. Но, по крайней мере этот нелепый случай дал Габриэль время прийти в себя, прежде чем она вернулась к королю.

Наварра властно сжал ее руку и повел к следующей фигуре танца.

— Я назвал себя вашим бедным Наваррой. Вам нечего сказать мне на это, сударыня?

— Вряд ли короля можно назвать беднягой, — беспечно возразила Габриэль. — К тому же мне бы хотелось удостовериться, насколько вы мой.

— Ваш, и я докажу вам, насколько я ваш, как только мне представится возможность остаться с вами наедине.

Они закружились друг перед другом, и Генрих нежно поднес ее руку к губам. Наклонившись ближе, он прошептал ей на ухо:

— Приходите в мои покои сегодня ночью, Габриэль, и позвольте мне доказать вам всю полноту моей страсти и мою преданность вам.

Габриэль отодвинулась от него. Ее снова охватил леденящий болезненный страх, который всегда настигал ее, когда ей предстояло ложиться с мужчиной в постель. Она преодолеет это опустошающее чувство. Габриэль всегда удавалось его преодолеть, но было обидно, что ей не удастся хоть немного продлить период ухаживания. Почему-то она чувствовала себя не слишком готовой окончательно уступить Наварре.

Но Генрих явно становился нетерпеливым, и Габриэль не знала, сколько еще ей удастся удерживать короля на расстоянии вытянутой руки. Она была избавлена от необходимости немедленного ответа, поскольку танец снова разделил их.

Отвлеченная своими мыслями, она едва заметила своего нового партнера, подсознательно приготовясь мириться с д'Алисардом. К своему удивлению, она почувствовала на талии крепкую хватку сильной руки. Ее легко оторвали от пола и завертели с такой силой, что у нее едва не закружилась голова. Потом ее партнер резко отпустил ее, и она чуть не потеряла равновесие. Качнувшись, но устояв на ногах, Габриэль пожаловалась:

— Клянусь, сударь, вы недостаточно рассчитываете свои силы. Ваша задача лишь приподнять и закружить даму, а не швырять ее, как копье в бою.

— Сударыня, простите меня, — пробормотал ее партнер.

— Вам следует… — Остальные слова Габриэль проглотила, впервые по-настоящему взглянув на своего нового партнера, высокого мужчину в коротком плаще, переброшенном через одно плечо. Его наряд переливался то синим, то черным цветом, подобно штормовому морю. Определенно, это был не д'Алисард, да и никто другой из придворных, которых Габриэль с легкостью распознавала.

Она слегка откинула голову, изучая незнакомца: решительную линию подбородка, худощавое лицо, плотно сжатые губы, не скрытые под маской. Его глубокие карие глаза с ответным вниманием изучали ее через прорези маски. В его глазах таились гнев и горечь.

Реми!

Габриэль замерла, забыв о танце. Другие танцоры двигались вокруг нее, превратившись в цветные пятна краски на палитре, оставленной под дождем. Музыка исчезла, и вместо нее в ушах громко загрохотали барабаны. Габриэль испугалась, что уже второй раз и жизни упадет в обморок от потрясения. Но продолжавшийся танец разделил их, и ее партнер исчез среди танцующих.

Она как-то сумела собраться с чувствами и мыслями, вполне достаточно, чтобы снова занять свое место подле Наварры. Сильная рука короля неуклонно вела ее несколько следующих движений. Генрих хмурился и озабоченно рассматривал ее.

— Вам нездоровится, сударыня?

— Все прекрасно, сир, — солгала Габриэль, попытавшись изобразить подобие улыбки.

— По вашей бледности я бы решил, что вы увидели призрак.

Слова Наварры пронзили Габриэль, но она постаралась скрыть это. «Нет, не призрак, — думала она, сопротивляясь настойчивому желанию оглянуться. — Всего лишь плод моего воображения». Мужчина, с которым ее только что свел танец, не мог быть Николя Реми. Она слишком много времени провела между надеждой и страхом увидеть его снова, и ей начинает казаться, что она видит его.

Танцуя с Наваррой, Габриэль крутилась и поворачивалась, вытягивая шею, чтобы еще раз посмотреть на мужчину в темно-синем одеянии. Она видела его мельком, но фигуры танца мешали ей разглядеть его в подробностях, и это не давало ей полностью избавиться от сомнений, чтобы прийти в себя. Конечно, незнакомец и кожаной маске был ниже ростом, чем Реми. Или выше? Мягкая с большими полями шляпа незнакомца почти полностью закрывала его волосы. У Габриэль екнуло сердце, когда ей показалось, что она мельком увидела завиток, блеснувший темным золотом.

Да нет же, это лишь отблеск света от свечей. У незнакомца, скорее всего, были черные волосы, к тому же он чисто выбрит. Реми никогда не сбривал бороду. Не то чтобы Габриэль была настолько глупа, чтобы не допустить, что Реми не сумел бы воспользоваться бритвой. Не так уж важно, есть у него борода или нет. Капитан Реми всего несколько недель назад появился перед ней почти нищим. Где в целом свете солдат-беглец мог найти деньги, чтобы облачиться в столь дорогую одежду? И как бы ему удалось проникнуть сюда? И, конечно, даже Большой Бич не настолько опрометчив, чтобы рискнуть появиться безоружным здесь, в логове врагов.

Мучимая сомнениями, Габриэль невпопад отвечала королю. Он продолжал настаивать, чтобы она пришла к нему в его покои в полночь. Габриэль обещала ему что-то неопределенное, а сама со все возрастающим страхом и нетерпением ждала, когда же танец снова вернет ее к незнакомцу.

Оказавшись наконец напротив мужчины в темно-синем, Габриэль сумела приветствовать его значительно спокойнее, хотя ее сердце стучало громче, чем барабаны. Она вложила свою кисть в его ладонь, и они медленно обошли кругом друг друга, совсем не в такт музыке.

Похоже, они танцевали в ритме, который они одни могли слышать, думала Габриэль. Его рука была теплой, а ладонь — шершавой и мозолистой. Совершенно не похожа на шелковистую руку придворного. То была рука солдата… рука Реми.

Может, маска придавала выражению глаз незнакомца таинственность и опасность. Как угадать, это Николя Реми или нет? Она узнает ответ в ту же секунду своим сердцем, если только сумеет заставить мужчину заговорить. Осторожно передвигаясь вокруг него в танце, Габриэль пробормотала:

— Сударь, вы великолепный танцор.

Он только сдержанно поклонился ей, дав понять, что услышал ее похвалу. Облизав губы, Габриэль попыталась снова:

— Вы кажетесь мне очень знакомым. Может быть, я знаю вас?

В ответ он лишь слегка пожал плечами, наполняя Габриэль нарастающим отчаянием. Еще немного, и очередная смена фигур в танце разделит их, а она не в силах дольше терпеть неизвестность.

Забыв о всякой предосторожности, она почти прижалась к нему и взмолилась:

— Будьте милосердны, сударь, скажите, кто вы? Молю вас, Реми, только не говорите мне, что это вы.

— Очень хорошо. Не буду, — проговорил он, наклонившись прямо к ее уху, явно голосом Реми.

— О боже. — Габриэль споткнулась и судорожно оперлась на его руку. Она затравленно оглянулась вокруг в ужасе, что кто-то услышал его или догадался, что Бич возвратился и сейчас здесь, среди них.

— Осторожнее, Габриэль, — пробормотал Реми. — Вы стоите на моей ноге и даже по ней ходите.

— Стою на вашей ноге, — Габриэль прошипела в ответ. — Я бы с радостью… наступила на вашу большую тупую голову. Вы совсем обезумели, если появились здесь?

— Не стану даже спорить, — сухо и равнодушно ответил он.

Габриэль свирепо сверкнула на него глазами, не давая себе полного отчета, чего бы ей хотелось сейчас сделать больше: со всей силы дать ему в ухо или поскорее увести к спасительному ближайшему выходу. Но, прежде чем она успела сообразить, что сказать дальше, музыка остановилась на полутакте, а вовсе не потому, что танец достиг своего естественного завершения. Переливы скрипок сменились внезапным гулом голосов.

Габриэль продолжала цепляться за руку Реми, слишком запутавшись в своих чувствах, чтобы сразу заметить, что происходит. Но когда она сообразила, что все мужчины в танцевальном зале стали сгибаться в поклоне, а женщины приседать в глубоком реверансе, Габриель развернулась, и кровь застыла в ее жилах.

Как всегда безупречно выбрав момент, наконец-то появилась Темная Королева.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Сердце Габриэль сжалось от страха, когда Екатерина Медичи вошла в зал. Королева-мать тенью наползала на участников маскарада, ее черное платье резко контрастировало с блестящими нарядами и сверкающими украшениями. Много лет назад королева надела траур по мужу и никогда не считала возможным или нужным для себя отказываться от него. Екатерина выглядела, как и подобало почтенной даме ее положения в своем траурном наряде. Ее посеребренные сединой волосы были аккуратно зачесаны, скромный белый воротник окружал пухлое горло. Единственным украшением ей служил золотой крест на груди. Она не позаботилась о маске для этого празднества, но она и не нуждалась в маске. Лицо Темной Королевы само было гладкой белой маской и редко выдавало ее чувства, а черные глаза Медичи скорее сами проникали в тайны других, нежели открывали ее собственные.

До сих пор Габриэль удавалось благополучно скрывать свои мысли от Екатерины. После того как Габриэль поверила в смерть Реми, ненависть к Темной Королеве кипела в ее душе, как расплавленный металл. Но спустя какое-то время, еще до того, как она вообще отважилась оказаться при дворе, Габриэль научилась управлять своим гневом, превращая его в нечто более холодное, более терпеливое, более расчетливое и столь же непроницаемое, как броня. К сожалению, Реми не обладал такой броней. Как и у остальных гостей в зале, его внимание было приковано к Екатерине, но он с такой страшной силой стискивал челюсти, что Габриэль удивляло, как его кости еще выдерживают подобное давление. Его ненависть была столь ощутима, что даже ребенок мог почувствовать ее.

Один взгляд ему в глаза, и Екатерина, с ее сверхъестественным чутьем, не сможет не отгадать, кто он.

Придворные почтительно отступили назад, чтобы освободить Темной Королеве проход к возвышению, где король поджидал мать с угрюмым выражением лица. Габриэль схватила Реми за руку и спрятала за одной из высоких колон танцевального зала.

— Реми, вам надо уйти отсюда. Сейчас же, — настоятельно убеждала она его тихим голосом.

Капитан высвободил руку.

— Не сомневаюсь, вы бы предпочли, чтобы я струсил и удрал, а вы продолжали бы соблазнять моего короля. Прискорбно, но я не могу угодить вам, сударыня. Я никуда не уйду, пока не выполню то, ради чего я здесь.

— Неужели? Разве ваша цель — быть убитым?

— Вы прекрасно знаете, зачем я здесь. Поговорить с Наваррой.

— Мертвые молчаливы.

— Это угроза?

Его глаза поблескивали сквозь прорези в маске, холодно и с откровенным недоверием… Глаза Бича. Габриэль знала: он и вправду не сомневался, что единственным го желанием было удалить его подальше от Наварры. Подступив ближе к нему, она резко выпалила:

— Нет, считайте это предостережением. Я пытаюсь спасти вам жизнь.

Реми сжал губы, дав понять, что не верит ей. Габриэль перевела тревожный взгляд на Темную Королеву, которая с каждым шагом приближалась к тому месту, где она спорила с Реми.

В полном отчаянии Габриэль сорвала маску, надеясь, что каким-то образом ее лицо сумеет убедить капитана и ее искренности.

— Пожалуйста, Реми… — начала Габриэль, затем понизила голос из страха, что их подслушают. — Вы должны исчезнуть прежде, чем Екатерина заметит вас. Она читает по глазам так же, как большинство людей читают книги. Древний трюк Дочерей Земли, и она дьявольски хорошо владеет этим мастерством. Вы забыли, какова она?

— Ничего я не забыл об этой проклятой ведьме. Но сегодня вечером мне, возможно, представился единственный шанс для разговора с моим королем. Темная Королева верит, что я мертв, я в маске, как все здешние щеголи. Вряд ли она обратит на меня внимание, если только вы не решите предать меня.

Реми задержал на ней спокойный взгляд. Неужели он мог поверить, что она способна на подобное? Неужели его мнение о ней действительно упало столь низко? Очевидно, да. От боли и гнева кровь бросилась к щекам Габриэль.

— Я? Как… почему… вы… вы упрямый баран. Да вы выдаете себя каждым словом, каждым жестом…

— Мадемуазель Шене!

Габриэль умолкла, услышав свое имя, произнесенное с акцентом, до ужаса знакомым. Сердце ее ушло в пятки, когда она поняла, что придворные, окружавшие их с Реми, раздвинулись. Было уже слишком поздно отступать в толпу или выскакивать за двери зала.

Темная Королева стояла всего в нескольких шагах от них, окидывая их обоих своим буравящим взглядом. Габриэль в панике застыла, но потом переборола себя. Бросив последний предостерегающий взгляд на Реми, она выступила вперед, чтобы перехватить Екатерину прежде, чем той удастся подойти ближе.

Габриэль опустилась в глубоком реверансе, широко расправив юбки, словно пытаясь хоть так оградить мужчину, возвышавшегося позади нее. Ее сердце стучало неистово, она даже боялась, что королева услышит его стук. Девушка отчаянно старалась успокоиться. Когда дело касалось страха, Екатерина обладала всеми инстинктами шакала.

Королева легонько коснулась плеча Габриэль.

— Пожалуйста, поднимитесь, мадемуазель.

Габриэль выпрямилась, продолжая смотреть в пол. Но, сообразив, что вызовет подозрения у Екатерины своим необычным поведением, она подняла голову и заставила себя встретиться взглядом с Темной Королевой, что обычно делала даже с некоторой дерзостью.

Екатерина взяла Габриэль за подбородок, беспощадно вперив в нее пристальный взгляд. Габриэль едва дышала, но не отводила глаза, мысленно создавая внутри полированный, непроницаемый щит.

Наконец, спустя целую вечность, Екатерина отвела руку и одарила ее холодной неприветливой улыбкой.

— И что же это вы, моя дорогая Габриэль, сняли свою маску, ведь еще совсем не время.

— Маска трет мне лицо. — Габриэль так же лицемерно улыбнулась в ответ. — У Вашего Величества, должно быть, та же проблема. Вы тоже без маски.

— Дитя мое, вряд ли вы не осознаете, что я считаю себя слишком старой для такого беззаботного безумия, как маскарад.

— Какая жалость! Насколько я могу судить, Вашему Величеству такая игра удалась бы на славу.

— Мне далеко до вас, моя дорогая, — парировала Екатерина.

Габриэль нравилось состязаться в остроумии с Темной Королевой, но сейчас ей, как никогда раньше, хотелось спрятаться куда-нибудь и затаиться. И еще ей хотелось украдкой взглянуть на Реми, посмотреть, как он там, но она не посмела. Борясь со своей нервозностью, Габриэль развернула веер и начала равнодушно помахивать им перед лицом.

— Дитя мое, скажите, вы довольны сегодняшним вечером? — промурлыкала Екатерина.

— О да, очень, Ваше Величество.

— Правда? А мне показалось, вы чем-то несколько обеспокоены. Вы так бледны.

— Это… это от духоты. — Габриэль сильнее замахала веером. — Дьявольски жарко в зале.

— О да, дьявольски. Следует быть осторожнее. — Екатерина коварно сузила глаза. — Все это ваши энергичные танцы. Видно, они вам не на пользу.

Габриэль вздрогнула помимо своей воли. Выходит, Екатерина как-то шпионила за ней весь вечер и теперь еще постаралась, чтобы девушка об этом догадалась, без сомнения надеясь смутить ее или далее напугать. «Что ж, Екатерина замечательно преуспела и в этом тоже», — мрачно подумала Габриэль. Она хотела придумать какой-то умный ответ, но в голову ничего не шло.

С притворной озабоченностью королева потрепала Габриэль по щеке.

— Ясно, вы не рассчитали своих сил, моя дорогая. Но я понимаю искушение. Так много очаровательных молодых людей… Мой зять Наварра, шевалье д'Алисард, а потом еще этот порывистый молодой щеголь в темно-синем костюме.

Габриэль боялась, что ее сердце совсем остановится, когда королева упомянула Реми. Пальцы задрожали, и она чуть не уронила веер.

— Кстати, а где же он? — Екатерина притворилась, будто оглядывает танцевальный зал в поисках того, о ком говорила. — Ах, да, вон там.

Когда Екатерина посмотрела прямо за плечо Габриэль, девушке показалось, что корсет стянуло и грудь окало настолько, что ей не хватает воздуха. Она надеялась, что Реми воспользовался ее разговором с Екатериной для своего спасения. Но, конечно же, он этого не сделал.

За все это время Николя Реми так и не сдвинулся со своего места у колонны, подобно упрямому генералу, который решил удержать свои позиции на поле битвы любой ценой. Когда Екатерина вытянула шею в его направлении, у Реми по крайней мере хватило ума перебороть свою ненависть и отвесить ей чопорный поклон.

Екатерина слегка нахмурилась, ухватившись за подбородок.

— Как странно. Я думала, что могу узнать любого при дворе, в маске или без нее. Но сознаюсь, этот господин кажется мне слишком загадочным.

— Нет! — вырвалось у Габриэль.

Когда Екатерина от удивления приподняла брови, Габриэль поторопилась исправить ситуацию.

— Я… я хочу сказать, — произнесла она как молено спокойнее, — что вот уж в ком нет никакой таинственности. Полно, конечно же, вы, Ваше Величество узнали его.

— Нет, не узнала. Кто это?

Габриэль почувствовала, как струйки пота потекли по шее. Взмахнув веером, она попыталась рассмеяться.

— Это же… это же маркиз Ланфор, Ваше Величество.

На такую игру Габриэль отваживалась впервые. Она даже не знала, присутствовал ли Ланфор на маскараде. Издалека Реми легко мог сойти за молодого маркиза, но если Екатерина вздумает подозвать его…

У Габриэль перехватило дыхание, пока Екатерина изучала Реми. И снова минуты показались девушке вечностью.

— Ну да. Конечно же, это де Ланфор, — наконец проворчала Екатерина.

Кивнув напоследок Габриэль, Темная Королева продолжила свое шествие по танцевальному залу. Девушка присела еще раз в почтительном реверансе, провожая Екатерину, и почувствовала, как дрожат ее колени.

Удалось ли ей обмануть королеву? Габриэль надеялась, что удалось, но кто мог быть хоть в чем-нибудь уверенным, общаясь с Екатериной? Габриэль не сомневалась только в одном: ей не будет ни секунды покоя, пока она не заставит Николя Реми покинуть дворец, и она сделает все, чтобы добиться этого, даже если ей придется поколотить этого упрямца.

Музыка возобновилась, и танцоры снова поскакали но залу. Король лениво откинулся на спинку трона, загоготав в ответ на какую-то шутку одного из своих смазливых миньонов. Екатерина подавила раздражение, устраиваясь подле сына на возвышении. Она по-своему была привязана к Генриху. Больше, чем к остальным своим детям. Его женоподобное поведение и его пустые фатоватые друзья часто досаждали ей, но сегодня вечером ей было чем занять себя.

За водоворотом танцоров, в дальнем конце зала, Екатерина едва заметила, как красивая золотоволосая дама проскользнула за дверь вслед за мужчиной в темно-синем плаще.

Екатерина позволила себе устало вздохнуть. Габриэль Шене. Проклятая девчонка! Она явно что-то замышляла и была чем-то озабочена, и на этот раз ее помыслы не имели ничего общего с настырным преследованием короля Наварры.

Екатерина, вероятно, в сотый раз задумалась, правильно ли она поступила, приблизив Габриэль ко двору. Мудрые женщины острова Фэр никогда не являлись союзницами Темной Королевы, тем более после истории с перчатками. Екатерина добилась перемирия с сестрами Шене, но это далось ей нелегко.

Екатерина полагала, что лучше держать своих врагов в поле зрения, однако не только поэтому терпела Габриэль. Девчонка не была похожа ни на свою покойную мать, святошу Евангелину, ни на нынешнюю Хозяйку острова Фэр, нежную и благородную Арианн. Габриэль была хитра, бессердечна и честолюбива… слишком похожа на саму Екатерину. Королева часто жалела, что ее собственная дочь Марго, глупое романтичное создание, не похожа на Габриэль — саму страсть и порыв. Габриэль Шене никогда не потеряет голову от любви к мужчине. Молодая женщина интриговала ее. Но случается, что дело заходит слишком далеко. Екатерина криво усмехнулась: даже для того, кто сам живет интригами.

Соскользнув с возвышения, королева щелкнула пальцами, подзывая к себе сухопарого пожилого мужчину с редкой шевелюрой и лохматой бородкой. Он тоже был без маски. Бартоломей Вердуччи редко отлучался от Екатерины, если только не отсутствовал по ее поручению.

Если кого-то интересовало его положение в ее свите, Екатерина неопределенно называла Вердуччи секретарем, хотя понимала, что никого этим не одурачить. Придворные величали его иначе: шпионом, информатором, порученцем. Габриэль даже слышала, как кто-то насмешливо именовал его гончим псом Темной Королевы.

«Подходящее описание, — подумала Екатерина, когда Бартоломей подкрался к ней и раболепно склонился над ее рукой. Она прервала эти проявления верноподданичества, схватив его за шиворот и рывком притянув его голову к своему рту так близко, чтобы никто не мог подслушать ее слова.

— Мне казалось, я недвусмысленно велела вам не спускать глаз с мадемуазель Шене этим вечером, сеньор.

— Да, я так и делаю, Ваше Величество.

— Тогда почему вы только что позволили ей выскользнуть из зала? Почему не последовали за нею?

— Что ж, я… я… — Бартоломей нервно облизал губы. — Я только подумал…

— Меня не заботит, что вы подумали, сеньор. Просто следуйте моим распоряжениям. Я неоднократно давала вам это понять.

— Д-да, Ваше Величество. — Маленький человечек мертвенно побледнел. — Но вы велели мне следить за ней и королем Наваррой. Я не увидел никакого вреда в том, чтобы позволить ей уйти, раз мадмуазель Шене оставила зал с кем-то еще. В конце концов, она всего лишь ускользает для свидания с ее молодым любовником, маркизом Ланфором.

— Вы уверены? — Екатерина окинула Бартоломея испепеляющим взглядом. — Очень странно, учитывая, что я сама была свидетелем падения маркиза с лошади этим утром и, как следствие, полученного им растяжения связок. Если только маркиз чудесным образом не выздоровел, тот человек с госпожой Шене не Ланфор.

Челюсть сеньора Вердуччи отвисла, глаза грозили выскочить из орбит.

— Не стойте же здесь, уставившись на меня, как только что пойманная форель, — прорычала Екатерина. Упершись ладонью в его худую грудь, она грубо отпихнула его. — Живо бегом за мадемуазель Шене, олух вы эдакий, и выясните, черт вас подери, что она опять задумала.

На лестнице никого не было, маскарад продолжался, и пируэты танцоров мелькали в окнах зала. Никто не кричал «Лови, держи!», никто не гнался за ними, не звал стражу. Ничто не нарушало мирную тишину ночи, только шелест листьев на деревьях, приглушенное бормотание фонтана и глухие удары сердца Габриэль.

Она почти бегом пересекла лужайку, охваченная желанием спасти Реми. Капитан без труда поспевал за ней. Непроницаемая черная кожаная маска скрывала выражение его лица. Слишком уж легко он согласился покинуть дворец вместе с ней, если вспомнить его упрямую гордость и дерзкую храбрость.

Габриэль судорожно сжимала его руку, страшась, что в любой момент он изменит свое решение и рванется назад. Впереди на залитом лунным светом небе был выгравирован черный силуэт недостроенного Тюильри. Новый дворец Екатерины, задуманный во флорентийском стиле, еще не был завершен, готовы были только конюшня, сады и грот, тихие и пустынные в это время ночи.

Если ей удастся увести туда Реми и убедить его не возвращаться, ему не составит труда добраться оттуда до города. И тогда она сможет облегченно вздохнуть. Тогда он будет в безопасности… хотя бы на какое-то время. Но, на ее беду, Реми неожиданно стал как вкопанный и заставил ее остановиться, крепко сжав ей руку.

— Нет! Не останавливайтесь…

Реми зажал ей рот рукой, подавив протест.

— Осторожнее, — прорычал он ей прямо в ухо. — Видите?

Габриэль повернулась в направлении, которое он указал, и ее сердце замерло. Лунный свет отражался от шлемов двух дворцовых часовых, совершающих обход. Наряд Реми сливался с ночью, но Габриэль в своем платье цвета слоновой кости была как фея, порхающая по парку.

Их явно заметили, поскольку один из стражников жестом показывал на них другому. Оба свернули с дорожки и направились в их сторону. Ее узнают сразу, но, если они заставят Реми стянуть маску и назвать себя, для него все будет кончено.

Габриэль в панике застыла, не представляя, что им делать: бежать назад во дворец или попытаться скрыться в кустарнике. Но, прежде чем она успела что-нибудь придумать, Реми подхватил ее на руки. Оттащив ее в тень высокого дуба, он набросился на нее с поцелуями.

Габриэль широко распахнула глаза от удивления, не сразу сообразив, в чем дело. Но он правильно смекнул, что им оставалось только притвориться влюбленной парочкой, назначившей себе свидание под луной. Она неохотно поддержала его игру.

В искусстве куртизанки Габриэль достигла многого, ни целоваться она не любила. Слияние губ, дыхания, языков — в этом было слишком много личного, словно она позволяла любовнику обладать не только ее телом.

И сейчас Реми явно требовал большего. Его губы ждали ответа, его неистовый пыл воспламенял ее собственные подавленные желания. Габриэль попыталась ил помнить себе, что это только спектакль для стражников, чтобы усыпить их бдительность.

Но, утопая в объятиях Реми, она, сама того не желая, закрыла глаза. Его язык умолял ее раскрыть печать ее губ, и с тихим дрожащим вздохом она разомкнула губы, позволила проникнуть к чувствительным пустотам своего рта и вторгнуться в ее мир горячими толчками, от прикосновений его языка обмякло тело, а кровь закипела.

Она испытывала упоение, у нее кружилась голова, и пьяневшая от его поцелуев. В то же время она удивлялась происходящему. Ей казалось, ее вот-вот спалит пламя, охватившее их, но одновременно ей было уютно и покойно в объятиях этого мужчины. Когда он оторвался от нее, она протестующе вздохнула и встряхнулась, чтобы прийти в себя, смутно осознавая, что стражники уже прошли мимо, их хихиканье еще какое-то время эхом отзывалось в тишине, пока они не исчезли совсем.

Интересно, заметил ли Реми, как ушли часовые? Его глаза под маской были темными и влажными. Ему больше незачем было обнимать ее. И все же он не делал никаких попыток отпустить ее, и Габриэль не пыталась высвободиться. Словно их обоих пригвоздило к месту эдакое странное колдовство, мрачное очарование ночи и луны, их сердца продолжали биться в едином порыве.

Габриэль очнулась первая и отодвинулась от него. Реми не мешал ей, хотя и с некоторым сожалением, как ей показалось. Но откуда ей знать наверняка, если большую часть его лица закрывала эта проклятая маска? Габриэль пожалела, что сняла свою. Без маски она чувствовала себя слишком уязвимой, почти обнаженной под непроницаемым взглядом Реми.

Габриэль пригладила волосы, поправила кружевной воротник и постаралась вернуть себе привычный вид.

— Что ж! — сказала она, как только смогла довериться своему голосу. — Вот это спектакль, капитан Реми. Ваше актерское мастерство растет.

— Учусь понемногу, — ответил он.

Скрестив руки, Реми оперся спиной на ствол дерева и наблюдал за ней. Его невозмутимость бесила ее. Проклятье, до чего же он спокоен! Словно его решительно ничего не волновало и все было нипочем: рискнуть оказаться в руках Темной Королевы, столкнуться с часовыми в Лувре… и зацеловать почти до потери сознания женщину, которую считал своим врагом.

Дрожа от волнения, Габриэль поднесла руку к горлу.

— Опасность, что вас раскроют, кажется, миновала, но вам неблагоразумно мешкать здесь. Уходите, а мне… мне надо вернуться в зал, прежде чем меня хватятся.

Но стоило ей приподнять юбки, приготовившись бежать, как Реми отделился от дерева и перехватил ее, крепко вцепившись в ее запястье.

— Не так быстро. Сначала я хочу поговорить с вами.

Поговорить? Габриэль изумленно и даже недоверчиво посмотрела на Николя. Этот человек действительно безумен.

— Прошу прощения, капитан, — сказала она резко. — Вам не приходит в голову, что сейчас не лучшее время для разговоров? И разве мы уже не все сказали друг другу?

— Это не займет много времени.

Реми притягивал ее ближе к себе. Его плащ, словно тень, разделял их. Шляпа с пышными перьями, свисавшая на одно плечо (по моде, укоренившейся при дворе и придававшей многим вид разряженных павлинов), привлекала внимание к его широким плечам и могучему торсу, от крепкой, мускулистой фигуры исходило ощущение недюжинной силы. Его глаза больше не метали молнии сквозь прорези маски. Впрочем, Габриэль дрожала вовсе не из-за страха перед ним.

— Только один вопрос, сударыня, — произнес он. — Почему вы сделали это?

— Сделала… что?

Молодая женщина явно не понимала, в чем теперь он обвиняет ее.

— Почему вы солгали Темной Королеве, назвав меня своим любовником де… Ланфором?

— Бывшим любовником, — поправила его Габриэль, надменно вздернув брови, хотя едва ли понимала, почему для нее оказалось важным поправить его. — А что бы вы предпочли? Надо было сказать: «О, это всего лишь Николя Реми, Ваше Величество. Помните его? Тот самый, которого вы имели обыкновение нежно называть Бичом»?

— Я бы предпочел, чтобы вы вообще держались в стороне, — резко ответил Реми.

Впервые Габриэль поняла, что Реми далеко не испытывал благодарности за ее вмешательство, а был раздражен и даже немного сердит на нее.

— Вовсе не стоило вам впутываться в это дело, вам это не на пользу.

— Я и без ваших объяснений знаю, — недовольно нахмурилась Габриэль.

Как раз теперь Наварра, вероятно, вернулся в зал и ищет ее. Если король заметил, как она ускользнула с другим мужчиной, ей придется найти какое-то разумное объяснение для него.

Реми стиснул зубы, словно прочитав ее мысли.

— Так какого же черта вы защищали меня?

— Какое это имеет значение?!

Она попыталась вырваться от него, но Реми крепко сжимал ее запястье.

— Имеет и очень большое. — Габриэль старалась не встречаться с ним взглядом, но Реми схватил ее за подбородок и заставил посмотреть ему прямо в глаза. — Вы утверждаете, что не отступитесь от моего короля. В ваших интересах лучше было бы убрать меня с дороги. Так зачем же столько стараний ради моего спасения?

Габриэль еще раз изо всех сил рванулась и сумела высвободить руку. Отступив на шаг, она терла запястье, не спуская с Реми глаз.

— Учитывая, что я единственная знаю, кто вы такой, в ваших интересах избавиться от меня. Вы поэтому последовали за мной сюда? Удавить меня и спрятать мое тело в кустарнике?

— Проклятье! Какая чушь! Да будь я трижды разъярен, вам ли не знать, что я никогда не смогу сделать вам больно, черт бы вас побрал.

— Тогда тем более вы должны быть уверены, что я никогда не смогу предать вас!

Но он явно не был ни в чем уверен, иначе зачем задавал ей подобные вопросы.

— Понятно, — с горечью протянула Габриэль. — Вижу, как обстоят дела. Вы великий герой, буквально нафаршированный честью. Я же всего лишь неразборчивая в средствах продажная женщина, способная на любую подлость.

— Я никогда не называл вас так.

— Вам и не надо было. Ваше презрение для меня очевидно.

Габриэль ужаснулась, почувствовав, что комок застрял у нее в горле. Она кинулась прочь от него. Надо бежать, прежде чем он заметит, как ужасно ранил ее своими сомнениями. Но Реми оказался стремительнее, сделал рывок в ее сторону и преградил ей путь своим крепким мускулистым телом.

— Я не выражаю никакого презрения, — сказал он. — Но я получу ответ на свой вопрос.

Николя Реми явно вознамерился удерживать ее, пока не получит ответа. Он взял ее за плечи, не грубо, но крепко пригвоздив к месту. У нее не было шансов убежать, разве что вступить в недостойную и, вероятно, бесполезную борьбу.

— Почему вы защитили меня, Габриэль? — упорствовал он. — Почему?

— Потому что… — начала она.

Потому что он все еще небезразличен ей. Опасное чувство для женщины, которой следовало бы испытывать только холодное честолюбие.

— Проклятье, Николя Реми! — Габриэль судорожно сглотнула, беспомощно и сердито посмотрев на него. — Вы никогда не мучили меня подобными вопросами на острове Фэр. Вас тогда совсем не волновало, почему я защитила вас от Темной Королевы.

— Мне никогда не забыть того лета, но слишком многое изменились с тех пор. Вы изменились.

— Нет, я совсем не изменилась, — прошептала Габриэль. — Видимо, я все та же невероятная дуреха во всем, что хоть как-то касается вас. Как и тогда.

Хватка Реми чуть ослабла.

— Простите, Габриэль. — Голос капитана зазвучал намного мягче. — Едва ли вы можете обвинять меня в том, что я сбит с толку. Для меня вы слишком переменились. Вы совсем не та девочка, которую я помнил. Вы теперь словно незнакомка.

— Какая прелесть! Вам ли говорить о незнакомцах, — возмутилась Габриэль. — Николя Реми, которого я знала, ни за что не позволил бы себе подобных выходок. Не удерживал бы меня силой, не допрашивал бы меня, при этом скрываясь под этой проклятой маской, как палач.

В ответ на ее слова Реми сорвал с себя шляпу. Затем взялся за шнурки, затягивающие маску, и тут Габриэль ужаснулась, поняв, что спровоцировала его на такую глупость. Она, как безумная, огляделась по сторонам. Деревья и кусты зловеще обступали их, и за каждой тенью могли скрываться люди, стремящиеся все увидеть и доложить Темной Королеве.

— Нет, не делайте этого, — в ужасе воскликнула она, но маска Реми уже упала.

Лунный свет высветил золотые проблески в его темных волосах и обрисовал его профиль, словно вырезанный рукой скульптора на античном барельефе. Четкие линии скул, красиво очерченные губы. Немного тяжеловатая челюсть смягчалась небольшим углублением на подбородке. Без бороды его лицо приобрело слишком решительное выражение, но одновременно в нем появилась какая-то незащищенность.

Габриэль забыла свою боль, свой гнев. Она забыла о необходимости дышать и потянулась к нему, ощутив в пальцах давно забытое покалывание от нетерпеливого желания перенести такую несказанную мужскую красоту на холст, ее сердце заныло от тоски по волшебству, которое было утеряно для нее. Габриэль прикоснулась к щеке Реми, ее пальцы скульптора ощупывали гладкую, теплую кожу, пробивающуюся щетину на месте выбритой бороды.

Реми широко раскрыл глаза. Он стоял, не шелохнувшись, не пытаясь остановить ее, но ему явно было не по себе от ее горящего взгляда.

— Боже мой, — пробормотала она.

— Что такое? — спросил он с тревогой.

— Вы красивы. Вот что такое.

Габриэль показалось, что он покраснел, хотя в полумраке трудно было удостовериться в этом точно. Реми схватил ее руку и отвел от своего лица, но руки не выпустил, продолжая крепко сжимать ее пальцы в своих.

Его губы дрогнули и сложились в улыбку. Особенную, полную нежности улыбку Реми, которую Габриэль уже не ждала увидеть на его лице, обращенном к ней. Она улыбнулась в ответ дрожащей улыбкой, и ее сердце мучительно заныло. Молодая женщина понимала, что это могло означать не больше, чем временное перемирие между ними, и его улыбка становилась тем более ценной для нее.

Он поднес ее руку к губам и легонько поцеловал.

— Гм-м… благодарю вас за комплимент, сударыня. Но этой ночью меня меньше всего занимает моя красота.

— И что же вас занимает, господин комедиант? — съехидничала Габриэль, чтобы унять накатившую на нее волну нежности.

— Пытаюсь изобразить из себя знатную персону, одного из этих придворных фатов. Боюсь, я не слишком преуспел в этой роли. — Реми горестно усмехнулся. — И все же, что именно выдало вам меня?

Его глаза. Звук его голоса. Знакомое прикосновение руки.

— Ничего конкретно, — солгала она. — Здесь все легко узнают друг друга даже в маскарадном костюме. Вы были обречены выделиться на их фоне. Маскарад при дворе — только очередное притворство, интрига, игра.

— И всем этим вы наслаждаетесь? Вы действительно счастливы в этой новой вашей жизни?

Габриэль вздрогнула. Черт побери, Реми приобрел дурацкую привычку задавать неудобные вопросы. Действительно ли она счастлива? Ей было недосуг задумываться над этим в ее гонке за властью. Она никогда не тратила время на подобные размышления, не хотела тратить.

Девушка резко пожала плечами.

— Конечно, я счастлива. Париж, двор, — все это мой мир теперь.

Реми покачал головой. Он не в силах был окончательно смириться с этим.

— Но это очень вероломный мир, Габриэль, он изменчив, ненадежен и крайне опасен. Когда я наблюдал ваш разговор с Темной Королевой, у меня мурашки ползли но коже. Мне хотелось схватить вас в охапку и утащить подальше от нее.

— Вам нет нужды волноваться за меня. Я знаю, как разговаривать с Екатериной.

— Но зачем вам вообще это надо? Как вы можете изо дня в день выносить пребывание подле этой злобной женщины, заставлять себя отвешивать ей реверансы, одаривать лживыми улыбками?

Габриэль и сама много раз задумывалась над этими вопросами.

— Возможно, мне… похоже, я стала понимать ее лучше, хочу я того или нет, — нерешительно ответила она.

— Понимать ее? Когда-то эта женщина натравила на вас охотников на ведьм, пыталась уничтожить всю вашу семью.

— Ни одна женщина не рождается холодной и безжалостной, даже Екатерина. Когда-то и она, вне всякого сомнения, была молодой и невинной, как любая другая девочка. Может, она даже верила в волшебные сказки, пока не обнаружила, что в мире гораздо больше драконов, нежели благородных рыцарей. Огнедышащих монстров, которые своим пламенем обращают в пепел твои мечты и грезы, опаляют тебя предательством, пока ты не умрешь или не позволишь своему сердцу обратиться в сталь. Мне думается, Екатерина тоже знает, каково это — испытывать боль и оскорбления от любимого человека, чувствовать себя униженной, слабой и бессильной.

— Тоже? — Реми нахмурился, настороженно и изучающе посмотрев на Габриэль.

Девушка напряглась. Она не знала, что побудило ее защищать Екатерину. Возможно, таким образом она защищала себя. Слишком уж близко она подпустила его к тем безобразным ранам в своей душе, которые до сих пор ей удавалось скрывать.

— Да, тоже… как… подобно многим другим женщинам, достаточно глупым, чтобы отдать свое сердце мужчине.

— То, чего с вами никогда не случалось? — осторожно поинтересовался Реми.

— Нет! Никогда, — возмутилась Габриэль.

Слишком горячо, как ей показалось. Она вырвала руку у Реми и отступила глубже в тень деревьев. Николя почти лишил ее мужества, последовав за нею и ласково приобняв за плечи.

— Габриэль?!

Нежность в его голосе испугала Габриэль. Неужели она позволила ему понять слишком многое по ее лицу за те считанные минуты, когда она потеряла бдительность?

— Как мы, однако, неосторожны, — заговорила она с наигранной веселостью, стараясь не показать, что нервничает. — Едва ли вам разумно задерживаться здесь. Да и мне тоже. Наварра скоро начнет интересоваться, куда я запропастилась. Мне пришлось пообещать ему практически все танцы на сегодня. Его Величество начинает предъявлять на меня права и не допустил бы иного.

Руки Реми окаменели. Еще одно мимолетное мгновение она чувствовала, как шевелятся ее волосы от его теплого дыхания, но уже в следующий миг он отпустил ее.

— Да, Наварра, — повторил он, и в его голосе странно смешались мрачная решимость, горечь и сожаление.

Упоминание о короле восстановило дистанцию между ними. Габриэль ощутила пустоту, когда Реми отстранился от нее, но овладела собой и решительно выпрямилась.

— Мне действительно надо возвращаться в зал.

— Мне тоже.

— Что?! — воскликнула Габриэль, надеясь, что неправильно истолковала его слова, но он уже вытаскивал маску, которую успел заткнуть за пояс.

— Вы же меня не выдали. Наоборот, придумали для меня имя, так что я рискну возвратиться туда.

— Реми! Нет!

Он начал завязывать маску.

— Вы действительно безумны. — Она в ужасе вырвала маску из его рук. — Я никогда не видела, чтобы мужчина с такой одержимостью стремился погубить себя.

— Габриэль, отдайте мне маску. — В голосе Реми одновременно прозвучали и мольба и угроза.

— Нет! — Габриэль поспешно спрятала маску за спину, отступая от него. — Выходит, я спасла вас только затем, чтобы вы вернулись назад, прямо в логово ведьмы?

Реми машинально сделал шаг за ней.

— Не сочтите меня неблагодарным…

— Не нужна мне ваша благодарность. Мне нужно, чтобы вы ушли.

Она уткнулась спиной в ствол дерева, Реми потянулся к ней и, обхватив руками, попытался вырвать у нее маску. Габриэль отчаянно вцепилась в нее и не отпускала.

— Ну, Реми, пожалуйста. Вы не можете…

— Я должен. Теперь, когда я увидел своего короля и этом проклятом месте, я еще больше, чем когда-либо, настроен вытащить его отсюда.

— Но никто не подвергает его здесь пыткам.

— Нет, они творят нечто гораздо худшее: крадут его душу. Из того немногого, что я видел сегодня вечером, мне понятно, что он развращается в этом месте… — «Вами». Реми сдержался и не выпалил этого, но она прочитала обвинение в его глазах. — Наварра перестает осознавать, кто он в этом мире. Становится просто одним из них придворных полудурков, тряпичной марионеткой, танцующей под дудку Темной Королевы. Я вижу, как над ним насмехаются со всех сторон.

— Но это не будет продолжаться вечно, — взмолилась Габриэль в отчаянии, когда Реми расцепил ее пальцы. — Я знаю, вы не верите в пророчества, но однажды Наварре предназначено стать королем Франции. Клянусь, это правда.

— А вам уготовано стать любовницей короля? — Губы Реми вытянулись в ниточку. — Мне жаль, Габриэль, но он уже король. Король Наварры. Его народ с лихвой терпел гонения и невзгоды. Страну оставили на произвол судьбы без короля на целых три года. Он должен возвратиться к своему народу, и я намерен позаботиться об этом.

Последним решительным рывком Реми выдернул у нее маску, а сам отскочил от нее. Габриэль слишком хорошо знала эти упрямо стиснутые челюсти и это непреклонное выражение лица. Она топнула ногой от досады. Сердце тоскливо сжималось от страха за него. Он на самом деле рвался обратно в танцевальную залу. Существовало только два способа остановить Реми: как-то лишить его чувств или пригрозить выдать его. Впрочем, она знала еще один способ.

Габриэль, задумавшись, прикусила нижнюю губу. Способ этот был связан с определенной долей риска и для Реми, и для Наварры, не говоря уже о ней самой. Что за проклятье, этот человек! Вот он уже прилаживает маску на лицо. Он не оставил ее выбора.

— Хорошо! — воскликнула она. — Я помогу вам.

— Что? — Реми уже почти закрепил маску, но стащил ее вниз и, нахмурившись, посмотрел на Габриэль.

— Черт с вами, если вы настолько упрямы и мне вас не остановить в вашем безумии. Будет лучше, если вы подождете здесь, пока бал не закончится. — Габриэль перевела дыхание и глубоко вздохнула. — Я тайком поговорю с Наваррой и устрою вам встречу в его покоях.

Реми стоял как громом пораженный. Он медленно снял маску и какое-то время обдумывал ее предложение, затем отрицательно мотнул головой.

— Нет, это слишком опасно, особенно для вас.

— Опасно! — Она стрельнула в него глазами, вся одно сплошное негодование. — Нет уж. Опасным было танцевать с вами на глазах у Темной Королевы. По сравнению с этим ваше тайное свидание в покоях Наварры — детская шалость. К тому же совсем недавно вы настаивали, чтобы я передала ему записку от вас.

— Записка — это одно. Но вы предлагаете совсем иное… — Реми провел рукой по своей шевелюре. — Как вам это удастся провести меня туда? Нет, важнее другое, зачем это вам? Вряд ли это… едва ли…

— Да, я знаю. — Габриэль прервала его с недовольной гримасой. — Едва ли моя затея совпадает с моими интересами. Давайте решим так: лучше я сделаю это сейчас, иначе вы будете продолжать появляться в самые неподходящие моменты, доводя меня до сердечных приступов. Кроме того, я верю в благоразумие Наварры. Я думаю, он слишком умен, чтобы поддаться вашим уговорам и согласиться на ваше безрассудное предложение. Он, несомненно, предпочтет благополучно остаться в Париже.

— С вами? — На лице Реми отразилась мука. — Вы так уверены в своей власти над ним?

Габриэль ни в чем не была уверена. Она знала одно: когда-то она уже пережила смерть Реми. И сомневалась, что сумеет пережить это снова.

— Я твердо намерена воспользоваться предоставленной мне возможностью, — ответила она. — Но у меня к нам два условия.

— Какие? — Реми настороженно изогнул бровь.

— Вы излагаете свое предложение Наварре. Убежать с нами или оставаться со мной в Париже, решать ему. Но, каково бы ни было решение Его Величества, вы выполните его. Никаких дальнейших попыток убедить его, никаких неосторожных попыток увидеться с ним. Согласны?

Реми размышлял, хмуря брови.

— Согласен, — вымолвил он наконец. — Ваше второе условие?

— Вы прекращаете изводить меня своими проклятущими вопросами.

Реми хмыкнул, но кивнул, протягивая руку, чтобы скрепить рукопожатием сделку. Но тут что-то переменилось в нем. Он, не отрываясь, смотрел куда-то мимо ее плеча, не отпуская ее руки. Потом наклонился к ней, и она почувствовала в нем тревогу, хотя на лице его застыло безразличное выражение.

— Осторожнее, — прошептал он, касаясь горячими губами ее уха. — За нами наблюдают. Там, позади вас, кто-то прячется в кустах.

Сердце Габриэль заколотилось сильнее. Ей оставалось только не реагировать, не оглядываться, не показывать тревоги. Не успела она сообразить, что делать дальше, как Реми выпустил ее руку. Откинув шляпу в сторону, он нащупал рукоятку кинжала, закрепленного на поясе. Его взгляд изменился. Такой взгляд Габриэль видела редко. Холодный, жесткий, этот взгляд испугал ее даже больше, нежели шпион, скрывающийся в кустах. Она увидела перед собой вовсе не Николя Реми, а Бича, который вытащил оружие из ножен и хладнокровно готовился перерезать врагу горло.

Он попятился от Габриэль, убийственно спокойно отвесил ей поклон и с тем же убийственным спокойствием громко и четко произнес:

— Желаю вам доброй ночи, мадемуазель.

Реми развернулся на триста шестьдесят градусов так стремительно, что Габриэль не успела даже перевести дыхание. Стремглав кинувшись за кусты, он атаковал того, кто там прятался. Раздался испуганный возглас, кинжал блеснул в поднятой руке Реми.

Габриэль зажала рукой рот, чтобы не закричать. Но отвести взгляд не смогла. И тут Реми замер, лезвие его кинжала блеснуло в лунном свете. Он крепко выругался и вложил кинжал обратно в ножны. Нагнувшись, Николя схватил за шиворот того, кто прятался от них, и вытянул его из кустов. Еще не опомнившись от испуга, Габриэль удивленно прищурилась. Тот, кого капитан выволок за шиворот, мало походил на шпиона Темной Королевы.

Это был всего лишь мальчишка с копной спутанных темных волос и скуластым худым лицом. Странно, но его явно не пугали свирепые взгляды Реми. Он даже отважился нерешительно улыбнуться в ответ на тираду Реми, хотя и казался несколько смущенным от того, что его поймали.

— Добрый ночи, капитан. Вы его знаете? — Габриэль отвела взгляд от мальчика и вопросительно посмотрела на Реми.

— Да, боюсь, что знаю. — Реми одарил мальчика еще одним свирепым взглядом и подтолкнул его к Габриэль. — Мадемуазель Шене, позвольте мне представить нам моего Волка.

Габриэль поразило, что мальчик явно (и гораздо больше, чем Реми) боялся ее. Дрожащей рукой он осенил себя крестным знамением и стоял, вцепившись в какой-то жутко вонючий предмет, спрятанный под рубашкой. Она с отвращением сморщила нос. Реми, отвесив Волку легкий подзатыльник, заставил того поклониться Габриэль, и никто из них не заметил другую фигуру, выскользнувшую из-за дерева.

Серый силуэт мужчины, крадучись, направился в сторону дворца на доклад к Темной Королеве.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Реми следовал за Габриэль по задним коридорам дворца, Волк угрюмо плелся сзади. Не представлялось никакой возможности избавиться от мальчишки, хотя Реми раздраженно пенял ему за ослушание. К удивлению Реми, Волк только огрызался в ответ. Все время, пока Габриэль ходила договариваться об их встрече с Наваррой, Реми со своим молодым спутником провели в ожесточенных дебатах по поводу возникших между ними разногласий.

«Сударь, вы не должны доверять этой злой колдунье. Она готовит вам какую-то западню. Я же знал, что мне надо было заставить вас взять амулет. Вы снова начинаете подпадать под ее чары».

Реми непременно резко отчитал бы мальчишку за наглость, если бы и сам не опасался, что Волк совершенно прав. Уж по крайней мере в отношении ее чар. Когда он тайком проник в зал и увидел Габриэль, флиртующую с Наваррой, его охватило своего рода безумие.

Ревность. Бессмысленная ревность из-за улыбок, которыми Габриэль столь щедро одаривала его юного короля.

Реми забыл о своей миссии, забыл о смертельной опасности, грозившей ему, и вышел танцевать. Он пытался убедить себя, что такова единственная возможность подобраться поближе к его королю, но в тот момент думал только о Габриэль. И к тому же хотел, чтобы она узнала его, узнала, что он был там. Да поможет ему Бог. Он действительно вел себя как настоящий олух.

Коридор неожиданно оборвался у ступенек крутой лестницы, уходящей почти вертикально вверх. Остановившись перед ней, Габриэль наклонилась ближе к Реми и прошептала:

— Эта потайная лестница ведет в спальню Наварры, ей пользуются слуги и… ну, гости короля.

И откуда Габриэль так хорошо известно об этой потайной лестнице в покои короля? Реми хотелось задать ей этот ехидный вопрос. Но он боялся, что сам знает ответ, и у него заныло в груди.

— Подождите здесь, пока я не проверю, не опасно ли нам подниматься наверх. — Габриэль предостерегающе прижала палец к губам. — Ни с места, пока я не дам вам сигнал, что путь свободен.

Прежде чем Реми успел возразить, она приподняла подол юбок и прошелестела вверх по ступенькам, исчезнув в темноте. Волк, притиснувшись к нему сзади, настойчиво потянул его за рукав.

— Сударь, у нас еще есть время. Мы можем…

— Тихо, — цыкнул на него Реми. Он поморщился, уловив резкий запах амулета Волка, который тот нервно теребил пальцем. — И, пока не прекратишь теребить эту дрянь, держись от меня подальше.

С сердитым вздохом Волк подчинился, крадучись, отступил на несколько шагов, но не слишком далеко. Он подозрительно оглядывался, как если бы им обоим вот-вот могли отсечь головы зубья капкана. Возможно, их действительно ждала западня, но Реми сильно сомневался в этом. Если бы она того желала, Габриэль давным-давно выдала бы его. А она изо всех сил старается сохранить его жизнь, хотя и сильно рискует. Но почему? Она так и не ответила ему на этот вопрос.

Ему отчаянно хотелось верить, что она хранила в душе какие-то нежные чувства к нему. Однако зачем они тщеславной женщине, в чьих честолюбивых планах завоевать место любовницы короля уже давно никто не сомневался?

В темноте уходящей наверх лестницы Реми уловил слабый стук Габриэль в дверь, затем скрип. Кто-то обменялся тихими репликами, но, несмотря на то что он напряженно вслушивался, Реми расслышал только глухое бормотание.

Габриэль явно натренировалась в дворцовых интригах. Слишком уж ловко у нее все получалось, даже самой Темной Королеве лгала гладко и с легкостью ориентировалась в запутанных лабиринтах этого дворца. Реми оставалось только догадываться, как, умело сочетая свое обаяние, разного рода ухищрения и прямой подкуп, она смогла добиться того, что его до сих пор не разоблачили.

«Это мой мир. Я принадлежу ему», — сказала она тогда ему.

Все это причиняло ему боль. Ослепительная в великолепном платье и драгоценностях, обольстительно красивая, как Елена из Трои, она была способна побуждать мужчин вступать за нее в бой и даже принимать за нее смерть. И все же там, в саду, он уловил мимолетные моменты, когда она не казалась такой уж искушенной светской дамой. А когда Габриэль неожиданно вступилась за Темную Королеву, давняя печаль отразилась в глубине ее глаз.

«…В мире гораздо больше драконов, нежели благородных рыцарей. Огнедышащих монстров, которые своим пламенем обращают в пепел твои мечты и грезы, опаляют тебя предательством, пока ты не увянешь, не умрешь, не сгоришь дотла или не позволишь своему сердцу обратиться в сталь».

Те слова шли из ее сердца, и перед ним тогда стояла не самоуверенная куртизанка, не дерзкая соблазнительница. Она казалась в тот момент такой юной и потерянной, что Реми захотелось нежно прижать ее к себе и спросить: «Кто или что погубил ваши мечты, Габриэль? В каком пламени какого дракона переплавилось ваше сердце?»

Но он сомневался, что она когда-нибудь ответит ему. Уж очень хорошо Габриэль всегда скрывала свои тайны, да и слишком поздно спрашивать ее о чем-нибудь теперь. К тому же он обещал… больше никаких вопросов.

Наверху на лестнице послышались звуки какого-то движения, и оттуда вновь показалась Габриэль. Она спустилась на несколько ступенек и позвала его. Реми подскочил ей навстречу, застыв на ступеньку ниже.

— Теперь можете подниматься. Опасности нет. Наварра нашел предлог, чтобы отослать дежурных, многим из которых совершенно определенно нельзя доверять. Темная Королева повсюду насаждает своих шпионов. И все же, Реми, будьте осторожны и попытайтесь не слишком долго оставаться там. Потом король поможет вам благополучно выбраться отсюда.

— Значит, вы не останетесь? — удивился Реми.

— Нет. Я ведь согласилась дать вам воспользоваться своим шансом убедить короля покинуть Париж. — Она натянуто улыбнулась. — Подумайте, если я останусь, то буду несколько отвлекать внимание короля.

Реми пришлось согласиться, хотя он уже сомневался, кого в большей степени будет отвлекать ее присутствие — Наварру или его самого. Габриэль осторожно проскользнула мимо него по ступенькам, он вдохнул чарующий аромат ее духов, и его тело напряглось в ответ. И тут же Реми неожиданно для себя осознал очевидную и непреложную истину: если ему удастся убедить Наварру бежать, он скоро оставит Париж.

Если он не убедит своего короля, ему самому все равно придется уехать отсюда. Больше не останется никаких причин задерживаться в этом проклятом городе. И в том и другом случае крайне маловероятно, что он когда-нибудь снова встретится с Габриэль. Сердце капитана дрогнуло, и, прежде чем она успела исчезнуть, Реми поймал ее за руку.

— Габриэль, я… я только хотел сказать вам…

Реми сжал губы. Он даже не знал точно, что хотел сказать, столько в его душе бурлило противоречивых эмоций, рожденных этой обворожительной женщиной, которая сейчас подняла к нему лицо. Наконец он пробормотал:

— Спасибо вам, хотя я по-прежнему не знаю, что побудило вас сделать это для меня…

— О, нет. — Габриэль оборвала его, мотнув головой. — Больше никаких вопросов, помните?

Она провела свободной рукой по его щеке, и столько неясности и тепла было в ее прикосновении, что он с трудом подавил страстное желание прижаться губами к ее ладоням.

— Вам и правда много лучше без бороды, — пробормотала Габриэль. — Если вы снова отрастите ее, клянусь, я сама приду к вам с бритвой.

— По мою бороду или мое горло? — Реми попытался отшутиться, хотя сердце его глухо заныло.

— Еще не знаю. Это зависит от того, насколько вы меня рассердите к тому времени.

Она улыбнулась ему до боли знакомой озорной улыбкой, и он увидел в ней Габриэль, которую когда-то знал, а вовсе не мадемуазель Шене, известную куртизанку. Реми крепко сжал ее пальцы, словно так ему удалось бы не дать этой девочке исчезнуть. Но она мягко высвободила руку. Прошелестев вниз по ступенькам, она столкнулась с Волком прямо у основания лестницы. Мальчишка буквально вжался в стену, в ужасе считая, что одного легкого прикосновения Габриэль хватит, чтобы обратить его в камень. Это насмешило Габриэль. Она игриво постучала его по кончику носа.

— Так вот ты какой — Мартин, юноша, который когда-то спас жизнь капитану Реми?

— Ага, м-мадемуазель. — Хотя Волк и отпрянул от нее, он с вызовом сразу же вздернул свой острый подбородок.

Габриэль оценивающе оглядывала его какое-то время, потом выражение ее лица смягчилось. Она наклонилась и легонько поцеловала его в щеку. Потом, выпрямившись, посмотрела на Реми и робко улыбнулась ему трепетной улыбкой, которая глубоко пронзила душу капитана. Затем, больше ни разу не обернувшись, поспешила прочь по коридору.

Как только она исчезла из вида, Волк оторвался от стены, весь дрожа. Рывком дернув за ворот, мальчик заглянул под рубашку. Несмотря на свинцовую тоску, нахлынувшую на него, Реми усмехнулся.

— В чем дело, малыш? У тебя вырос еще один сосок?

— Н-нет. — Мальчик пригладил рубашку. — И все же, боюсь, эта дама, на самом деле ведьма. Бог свидетель, сдается мне, она кого хочешь собьет с толку.

— Тебе нет нужды говорить мне об этом, — сухо прервал его Реми.

Все эти три года он сражался, выживал и вынашивал планы своего возвращения к королю. И вот такая долгожданная встреча теперь устроена. Наварра ждет его.

Но, вместо того чтобы сломя голову мчаться навстречу к Наварре, он замер, глядя вслед Габриэль, сгорая от желания окликнуть и вернуть ее. Ему следовало проверить на себе оберег Волка. Он явно нуждался в какой-нибудь защите от той колдовской сети, которую Габриэль соткала вокруг него, иначе ему не изгнать ее из с коего сердца. Впрочем, Реми предчувствовал, что на свете не существует волшебной силы, способной побороть ее чары.

Огромный дворец уже погружался в тишину, и шаги Габриэль эхом отдавались в гулких пустых коридорах Лувра. Маскарад давно закончился, король и придворные разбрелись по своим покоям, даже большая часть слуг уже отправилась отдыхать. То с одной, то с другой стороны до Габриэль доносились скрип дверей, шепот, хихиканья, и эти звуки говорили ей, что повсюду происходили свидания совсем иного, любовного характера в отличие от того, которое устроила она.

Габриэль не удержалась и поздравила себя с тем, как ловко устроила тайную встречу между Реми и Наваррой. Хотя могло показаться странным, что она с удовлетворением оценивала событие, ставящее ее собственное будущее под сомнение.

— Я, по всей видимости, совершенно с ума сошла, что помогаю ему, — с горечью пробормотала Габриэль.

Но разве могла она поступить иначе? Она бы еще дюжину раз рискнула собственными амбициями, лишь бы с Реми ничего не случилось. И, кроме того, она сомневаюсь, что его миссия окажется успешной. Это невозможно, если верить пророчеству Нострадамуса.

И все же Габриэль снова и снова вспоминалось, как было ее матушка верила в пророчества. Что, если Реми удастся убедить Наварру убежать и они вдвоем скроются в свои родные горы? Габриэль сбивало с толку ощущение, что она будет сожалеть не о том, что от нее ускользнул король, а о том, что больше не увидит Реми.

— Черт бы побрал этого человека, — пробормотала она.

Каждый раз, когда Реми вставал на ее пути, он создавал невообразимую путаницу в ее чувствах, смешивая благоразумие и страстное желание, радость и отчаяние. Он снова сделал ее уязвимой — последнее, что она могла позволить себе при дворе, кишащем шакалами, готовыми атаковать любого, кто подает признаки слабости. К несчастью, один из них уже поджидал ее около двери, через которую она планировала проскользнуть незамеченной в парке. Вердуччи возник перед ней из тени.

— Добрый вечер, синьорина Шене.

Габриэль оторопела, увидев перед собой любимого шпиона Екатерины. Свет от факела скользил по его изможденному лицу, черты которого укрывала раскидистая седая борода, и в этом мерцающем свете он казался еще бледнее обычного.

Он отвесил ей поклон, некую пародию на церемонный.

— Вы что-то припозднились сегодня, сударыня. Новая победа и, возможно, среди свиты короля?

Оправившись от первого смятения, Габриэль окинула его ледяным взглядом.

— Едва ли это может вас озаботить.

— Возможно, и нет, но боюсь, это сильно беспокоит королеву. — Габриэль приготовилась величаво проскользнуть мимо Вердуччи, но застыла, у нее замерло сердце.

— Королеву?

Угрюмый маленький человечек редко давал волю улыбке, но тут его глаза засветились от злобного удовлетворения.

— Должен вам заметить, это большая удача, что вы еще не успели отправиться домой. Так уж совпало, что Ее Величеству захотелось поговорить с вами.

Реми стоял у окна в спальне короля, вытянувшись в струнку, как солдат на параде, сжав руки за спиной. Он никогда не чувствовал себя свободно в великолепии Лувра и еще меньше сейчас, в покоях своего короля. Реми провел много времени, замышляя и продумывая свое воссоединение с королем, но никогда не планировал, как именно он будет убеждать Наварру покинуть Париж. Габриэль предоставила Реми эту счастливую возможность, а он оказался до странности невразумительным.

В самой середине своего рассказа о том, как ему удалось выжить в той резне, Реми запнулся и замолчал, обратив взор в залитую лунным светом ночь за окнами, словно ожидая увидеть там призрачную королеву фей, пробирающуюся через парк. Его мучил вопрос, покинула ли Габриэль дворец и сумела ли благополучно вернуться в свой дом, как он надеялся.

Как бы ему хотелось проводить ее! Бессмысленное желание, и Реми это знал. Габриэль вовсе не желала, да и не нуждалась в подобном сопровождении. Очевидно, что она сама прекрасно позаботится о себе, но Реми не и силах был прогнать от себя мысль, что она показалась ему хрупкой и беззащитной в темном коридоре Лувра.

— Капитан Реми?! — Голос Наварры вернул Реми назад.

Реми перевел взгляд с окна на своего короля. Бровь Генриха от удивления сложилась домиком.

— Вы говорили мне, что вы и этот замечательный молодой человек, который спас вас, достигли берегов Ирландии, — напомнил ему король. — И что потом?

— Ничего, достойного описания, сир. Мне действительно мало что можно рассказать о том времени.

Уголки губ Наварры поползли вверх.

— Я всегда считал вас немногословным, капитан.

И, насколько Реми знал, всегда довольно скучным. Генрих предпочитал компанию бесшабашных молодых повес вроде себя, которые наслаждались пирушками и охотой, неважно, за оленем, диким кабаном или женщинами. На долю Реми выпадало, не привлекая ничьего внимания, напоминать Наварре о существовании неотложных дел, которые требовали рассмотрения.

При тусклом свете свечей Реми изучал короля, надеясь обнаружить в нем новые признаки возмужалости.

Интересно, каким стал теперь Генрих? К своим двадцати трем годам он приобрел достаточно мучительного опыта для своего возраста: пережил убийство матери, кровавую резню, в которой уничтожили его подданных, постоянную угрозу собственной жизни.

И все же внешне Наварра почти не изменился. Перед Реми был все тот же гибкий, атлетически сложенный молодой человек, с густой черной бородой, обрамлявшей лицо, с характерным длинным носом и чувственными губами. Он по-прежнему производил впечатление легкомысленного подростка, который приводил в отчаяние свою мать, хотя и умел напускать на себя серьезный вид и принимать королевскую осанку, когда сам того желал. Когда он приказал своим пажам и Волку покинуть спальню, даже нахальный Мартин благоговейно подчинился ему.

Когда все удалились, Наварра налил в бокалы вина для себя и Реми. Он пересек комнату и с приветливой улыбкой подал бокал Реми. Если между ними и возникала неловкость, она была полностью на его совести, и король тут был вовсе ни при чем. Капитан четко осознавал это. Возможно, Реми нес в себе сознание вины за то, что он выжил в резне, когда столько хороших и храбрых людей погибли, за то, что ему не удалось защитить своего короля и, похитив, тайком вывезти целым и невредимым из Парижа в ту жуткую ночь. Но, беря бокал из рук Наварры, он понял, что причина совсем в ином: тень женщины пролегла между ним и его королем.

Николя Реми мешала мысль, что, если бы ему не удалось встретиться с королем, Габриэль уже лежала бы на массивной кровати, занимавшей почти всю комнату. Он представлял ее обнаженной в объятиях Наварры, и картина эта, как щелок, разъедала его душу. Реми неимоверным усилием воли прогнал от себя это видение.

Хуже того, сам Наварра не имел ни малейшего понятия о битве страстей, бушующей внутри капитана. Никакой напряженности не отражалось на грубовато-добродушном лице Наварры, когда тот широко улыбался Реми.

— Черт побери, я глазам своим не верю. Капитан, вы даже не представляете себе, как радует меня возвращение моего храбрейшего Бича из могилы. Столько преданных и надежных друзей потерял я в ту жуткую ночь! Моего поэта Рошфуко, моего милого старика адмирала Колиньи… — Улыбка Наварры потускнела, и он отпил глоток вина, потом вдруг резко откинул голову, и лицо осветилось внезапной надеждой. — Но если выжили вы, неужели невозможно, что и остальным это удалось? Что случилось с теми офицерами, которые частенько оказывались в вашей компании? Таверс и… и… — Король щелкнул пальцами, пытаясь напрячь память. — Как же его звали? Того огромного и сильного малого, всегда остроумного и готового рассмеяться?

— Деверо, — тихо подсказал Реми. Сердце болезненно сжалось, и он добавил: — Нет, Дев… капитан погиб, пытаясь защитить семью. Молодую жену и мальчика, названного в честь вас.

— Их тоже убили?

Реми кивнул, не доверяя своему голосу. Губы Наварры плотно сжались, и Реми увидел его уставшим и сразу постаревшим на много лет.

— Давайте выпьем тогда за… память о погибших друзьях, — предложил король, поднимая бокал.

— За погибших друзей, — повторил Реми.

Горше не было вина в его жизни. Он сделал несколько глотков и поставил бокал. Наварра выпил вино. Какое-то время он задумчиво рассматривал дно бокала. Но король никогда не относился к числу тех, кто долго предавался меланхолии. Он встряхнулся, овладел собой и дружески похлопал Реми по плечу.

— Я в восторге, что могу снова видеть вас, капитан, и для нас не слишком мудро задерживаться на воспоминаниях о прошлом. Итак, расскажите мне, чем я могу нам услужить.

— Услужить мне? — опешил Реми.

Наварра прошагал через комнату, чтобы снова наполнить бокал, и на его губах появилась насмешливая улыбка.

— Конечно. Когда кто-то испрашивает личной аудиенции у короля, как правило, этот кто-то что-то желает получить от своего монарха. Вы храбрейший из солдат, которых наша страна когда-либо знала. Я вам многим обязан. И я был бы только счастлив хоть как-то отплатить вам всем, что в моей власти.

— Боюсь, вы слишком долго прожили здесь, в Париже, сир. — Реми заносчиво выпрямился. — Вы принимаете меня за одного из этих подлиз придворных, сопящих подле ваших ног, Ваше Величество, лишь бы снискать вашу милость.

— Ой, только не кипятитесь, капитан. — Наварра примирительно замахал рукой. — Такова жизнь, и так уж устроен свет.

— Но я так не устроен, сир, — возмутился Реми. — Я не жду ни наград, ни милостей. И никогда не охотился за ними. Только хотел и хочу быть полезным вам и моей стране.

Сжав рукой бокал, Наварра опустился на кровать и оперся спиной на груду подушек. Он усмехнулся, и на его лице отразилась ирония, с которой он относился сам к себе.

— Вы, возможно, не успели заметить, капитан, но я больше не командую армией, в которой вы могли бы служить. Если вы ищете пост военачальника, вам лучше всего вернуться и попытаться поступить на службу к герцогу Монморанси. Он теперь продолжает дело гугенотов, он их лидер.

— Не сомневаюсь, герцог Монморанси — способный человек, сир. — Реми не удержался и, нахмурившись, сердито посмотрел на молодого человека, возлежавшего на кровати. — Но именно вашего присутствия ждут и гугеноты, и ваше королевство. Вы должны возвратиться домой, монсеньор.

Наварра опустил глаза, и, пока он потягивал вино, на его лице появилась привычная для него маска замкнувшегося в себе человека.

— Даже говорить со мной о возвращении в Наварру опасно, капитан. Моя теща настоятельно желает, чтобы я оставался при французском дворе.

— С каких это пор король Наварры уступает желаниям какой-то чертовой итальянской ведьмы? — Реми не сумел подавить в себе негодования.

— С тех пор, как эта ведьма продемонстрировала кто власть и силу таким способом, который ни один из нас, вероятно, не забудет. — Наварра укрепил свой дух глотком вина. — Кроме того, в моем пленении есть и хорошие стороны.

— Хорошие стороны! — воскликнул Реми.

— Французский двор не лишен приятностей. Ночные объятия красавицы делают терпимой даже посещение утренней мессы. — Наварра водил пальцем по краю бокала, избегая смотреть в глаза Реми. — Я полагаю, вы слышали. Теперь я — католик.

— Да, слышал, — мрачно ответил Реми, вспоминая, какая дикая ярость охватила его, когда он узнал, что ведьма Медичи вынудила его короля отречься от веры под угрозой отправить вслед за вассалами в царство мертвых.

На лице Наварры промелькнуло странное выражение — смесь стыда и почти свирепого вызова.

— Если честно, я искренне никогда не находил разницы в том, хочет ли человек поклоняться Богу, перебирая пяльцами святые четки или перелистывая страницы псалтыря. Согласитесь, нельзя ни убивать, ни умирать за это.

В определенном смысле Реми не мог не согласиться с Генрихом. Но он также не мог забыть всех тех мужчин и женщин, которые видели разницу и жертвовали жизнями за дело гугенотов, умирая за право молиться по своему выбору. Жители Наварры болезненно пережили резню, устроенную в Париже над их соотечественниками. И известие, что их король бросает их дело, стало для многих последним сокрушительным ударом.

Реми попытался сохранить безучастное выражение лица, но его чувства, должно быть, все-таки прорвались наружу.

— Итак, вы знали, что ваш король трус и презренный отступник, — сказал Наварра, не спуская глаз с капитана. — Я удивлен, что вы по-прежнему готовы служить мне.

— У вас не было никакого выбора, сир.

— Вас бы это не остановило. Вы никогда не поступились бы своей честью и принципами ради спасения собственной шеи.

— Мои поступки не имеют никакого значения. — Ре ми передернул плечами. — Я же не король.

— Кое-кто и меня не считает королем. — Наварра спустил ноги на пол и сел, хмуро уставившись в свой бокал. — Их много, даже в Наварре, тех, кто теперь презирает меня. Они сравнивают меня с моим отцом и говорят, что я унаследовал его слабоволие, вместо того чтобы мужеством и умом пойти в мать.

— Так докажите, что они не правы, сир, — попытался убедить короля Реми. — Бегите отсюда и займите свое законное место, возглавьте дело гугенотов.

— Ну а если они правы? Делая свой выбор и принимая иную веру, я вовсе не думал о своих подданных, ради которых был обязан остаться в живых. Мною руководила единственная мысль, что я слишком молод, чтобы умирать. Я находил жизнь невероятно приятным занятием. — Лицо Наварры чуть просветлело, когда он продолжил: — Я и сейчас еще так считаю, и сегодня, как никогда раньше. Видите ли, капитан… я влюбился.

Реми с ужасом посмотрел на короля. Ему не надо было спрашивать в кого. Он попытался отнестись к признанию Наварры с легкостью, заставив себя натянуто улыбаться.

— Вот вам крест, Ваше Величество, я с трудом могу припомнить время, когда вы кого-нибудь не любили.

— Каюсь, истинная правда, — согласился Наварра и рассмеялся, рывком поднявшись на ноги. — В отличие от вас, моего бессердечного Бича, который так никогда и не был влюблен. Клянусь, я никогда не знал ни одного мужчины, столь невосприимчивого к чарам прекрасного пола.

«Невосприимчив к чарам всех, кроме одной», — мрачно отметил про себя Реми.

— Увы и ах, боюсь, я чересчур слаб в этом отношении. — Наварра притворно вздохнул. — Лет так с четырнадцати я слишком остро почувствовал, что женщины — лучшее из созданного Богом на нашей земле. А мадемуазель Габриэль Шене, бесспорно, прекраснейшая из них всех. — Реми постарался остаться безразличным, когда имя Габриэль сорвалось с губ короля. Наварра прошел мимо него и выглянул в окно. Он смотрел в ночь, и на лице застыло мечтательное сладострастие. — Само солнце стыдится сравнения с ее золотыми локонами, очи ее напоминают мне о прозрачных голубых ручьях в родных горах. Ее нежные алые губы обещают мужчине все вообразимые удовольствия. Кожа у нее белая, как свежие сливки, и такая гладкая, что шелкам далеко до нее, а ее крепкие и налитые груди так и напрашиваются на ласку.

Реми затаил дыхание. Если бы любой другой мужчина подобным образом говорил о Габриэль, он бы приказал тому замолчать, если не хочет, чтобы ему заткнули рот силой. Но он не мог себе позволить оборвать короля. Реми оставалось только до боли в суставах сжимать кулаки и слушать дальше, храня мрачное молчание.

Безучастность капитана, видимо, возмутила Наварру. Король прервал перечисление прелестей Габриэль и бросил на Реми нетерпеливый взгляд.

— Да вы и сами видели эту даму, капитан. Не могли же вы не заметить, насколько она изящна.

Реми скрежетал зубами. Да, он заметил. Боже правый, помоги ему.

— Она прехорошенькая, в этом я с вами соглашусь, — глухо и натянуто ответил он. — Но я уверен, что здесь, при дворе, вдоволь красивых женщин. Как и дома, в Наварре.

— Да, конечно, вдоволь, и на протяжении долгого времени я не находил в Габриэль особенной исключительности. Время от времени в ней проявляется нечто такое надменное, что держит мужчин на расстоянии. Но последнее время она позволила мне преодолеть эту ее надменность, и я улавливаю в ней проблески женщины, которая горяча, страстна и ранима. Я заглядываю ей в глаза и вижу там отпечаток какого-то тайного горя, и это еще долго после ее ухода преследует меня. — Наварра прервался, криво усмехнувшись. — Ну, конечно, вам не понять, о чем я говорю, капитан.

В том-то и заключалась беда, что Реми слишком хорошо понимал своего короля.

— Мужчина, который, в конце концов, завоюет сердце Габриэль, в самом деле получит настоящее сокровище, — продолжал Наварра. — Этой женщине удается оставаться неуловимой, и этим она доводит до умопомрачения. Однако за всей ее внешней ледяной холодностью пылает внутренний огонь, страсть, которую мужчина жаждет испытать, опробовать на себе. И я бы испытал, если бы не вы, мой капитан. — Наварра, словно поддразнивая своего собеседника, взглянул на Реми уголком глаз, но в голосе его слышалась некоторая досада. — Ваше неожиданное воскрешение из мертвых оказалось немного несвоевременно. Я думал, что наконец-то убедил чудесницу разделить со мной ложе сегодня ночью.

Выходит, Габриэль еще не успела отдаться Наварре? Но какое это имело для него значение? Разве у нее не было других любовников? Но мысль, что она еще не делила ложе с его королем, наполнила Реми неистовым ликованием, которое он с неимоверным усилием скрыл. Капитан резко опустил голову. Неправильно расценив это движение, Наварра подкрался и игриво ткнул Реми в плечо кулаком.

— Да, не убивайтесь вы так, дружище. Я полностью прощаю вам, — уж весело обратился он к нему. — Ну, не удалась эта ночь любви, наступит еще множество других ночей.

«Да, и непременно». Все ликование Реми исчезло. Он стиснул зубы, да так неистово, что не удивился бы, если бы Наварра услышал, как они скрежещут.

— Как бы вы ни были увлечены мадемуазель Шене, вам не следует оставаться здесь из-за женщины, — сказал он. — Не следует, поскольку ваша страна ждет восстановления вашего правления. Вы должны при первой же возможности бежать и возвратиться домой. И ваша честь, и ваш долг требуют этого.

— А если первейший долг мужчины — быть с женщиной, которую он обожает? — Наварра упрямо скривил губы. — Королевства рушатся, капитан. Войны забываются, благородные дела обращаются в пыль. Что, если в конечном счете в жизни мужчины действительно имеет значение лишь то, как он умел любить?

Реми с тревогой посмотрел на короля. Он видел Генриха в муках безумной страсти и прежде, но никогда тот настолько не таял от чувств. Габриэль и вправду лишила его воли. Неудивительно, что она пожелала рискнуть организовать их встречу.

Реми почувствовал, как в нем вспыхивает и нарастает злость. Против Габриэль, которая околдовала короля, против Генриха, который позволил обманом завладеть собой. И больше всего против себя, сгоравшего от ревности, которую не в силах был подавить.

— Есть обстоятельство, о котором вы забываете, сир. Вы женатый человек. Как же ваша жена? — Еще не договорив, Реми, понял, каким безнадежно наивным педантом он выглядит. И не удивился, когда Наварра громко расхохотался ему прямо в лицо.

— Марго? Ручаюсь вам, капитан, мою королеву не слишком заботит, в чьей я кровати нахожусь, лишь бы я не посягал на ее ложе.

— А как же семья мадемуазель Шене?

— Семья? У нее есть семья?

— Да! Она дочь французского дворянина и наследницы острова Фэр. Ее старшая сестра, Арианн, графиня Ринap, женщина превосходной репутации. Она не одобрила бы ваши планы сделать Габриэль своей любовницей.

— Несколько поздновато для этой матроны высказывать, свое неодобрение, да и вообще беспокоиться о добродетелях сестры, вы так не считаете? — сухо отрезал Наварра. — Габриэль — куртизанка, и давно.

— Уверен, Арианн глубоко огорчил отъезд Габриэль и Париж. Она хотела бы, чтобы ее сестра отказалась от своего занятия и стала бы вести респектабельный образ жизни.

— Передайте этой почтенной матроне, пусть не волнуется, — пожал плечами Наварра. — Я позабочусь о будущем Габриэль. Подыщу для нее мужа. Может, какого-нибудь пустячного дворянина, кого-то, кто даст ей свое имя и титул. Человека, которому можно доверять и который сумеет понять уникальный характер нашей договоренности, ведь Габриэль лишь номинально станет его женой и будет делить ложе только со мной. Найдется много мужчин, которые согласятся на такую сделку ради моей благодарности, ради того богатства, которое я подарю им. — Глаза Наварры вспыхнули, и он хитро посмотрел на Реми. — Есть и те, кто заявляет, что безоговорочно преданны мне и ради меня пойдут на все.

Реми отвернулся, чтобы скрыть, как ему противно слушать Генриха. Случилось то, чего мать короля, Жанна, всегда боялась: ее сына развратила ужасная мораль французского двора. Реми скорбел по покойной королеве, его доброй королеве. Он сокрушался по бездушному, разнеженному мужчине, которым стал ее сын.

Но больше всего он горевал о Габриэль, представляя себе то неприглядное и пустое будущее, которое готовил ей Наварра. Стать его любовницей, но надолго ли? А когда она наскучит Наварре, когда ее молодость пройдет? Тогда она полностью останется на попечении мужа, чья беспринципность позволила ему потворствовать королю, пожелавшему выдать за него замуж свою любовницу. Мужчины без чести, без гордости… без любви.

— Бежать прямо из Парижа, несомненно, не представляется возможным, но ведь нет секрета, что двор путешествует относительно часто. Во время очередного выезда непременно подвернется подходящий момент для бегства, — приводил свои доводы Реми. — Клянусь вам, я обязательно удостоверюсь в отсутствии всякого риска, прежде чем предложу вам подобный вариант.

Поскольку Наварра ничего не отвечал, Реми задал ему прямой вопрос:

— Вы хотите вернуться домой или нет, сир?

— Бог мой, хочу. Бывают моменты, когда я смотрю на эти запруженные улицы и тоскую по бодрящему воздуху моих гор. Можно больше не надевать ежедневно маску, не прятать под ней всякую мысль, любое чувство. Быть настоящим королем. — Наварра наклонился вперед и, прищурив глаза, изучал Реми. — Я многое отдал бы, чтобы снова увидеть свой дом и сбежать от бдительного ока Темной Королевы. Я позволю вам разрабатывать планы моего спасения, если вы также устроите еще одну вещь для меня.

— Какую?

— Вы должны сделать все, чтобы Габриэль поехала с нами.

Реми чуть было не выругался. Наварра всегда отличался настырностью, когда речь шла о женщинах. И редко удавалось переубедить его.

— И каким же это образом, вы предполагаете, я сумею устроить это, сир? — нетерпеливо спросил Реми. — Я много знаю о мадемуазель Шене, но, насколько я понимаю, она не имеет никакого желания покидать Париж. Так чего же вы ждете от меня? Чтобы я похитил ее?

— Нет, мой добрый Бич. — Наварра медленно расшился в довольной улыбке. — Вы женитесь на ней.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Приемная Темной Королевы, стены которой украшали роскошные гобелены, выглядела великолепно. Камин был весь покрыт резьбой, изображавшей Диану-охотницу, резвящуюся с фавнами, оленем и сатирами, на каминной доске в причудливом сплетении в виде герба можно было прочитать латинскую букву Н, обвитую буквой С. Габриэль походила на несчастную муху, которая попалась в прекрасную шелковистую сеть паука, хотя Екатерина и приветствовала ее более чем сердечно. Королева удалила слуг и, предупреждая реверанс Габриэль, взмахом руки показала на стул.

— Никаких церемоний, дитя мое, — пробурчала она.

Уже переодетая в ночное платье, Екатерина сидела на кровати в темном халате, белом чепце на седеющих волосах и могла сойти за чью-то тетушку, старую деву. У Габриэль мелькнула мысль, что в других странах любой счел бы за высокую честь получить личное приглашение от королевы. Но большинство французов не расценивали так аудиенцию у Екатерины Медичи. Поговаривали, что даже ее собственные дети дрожали от страха, когда их вызывали к матери.

Наверное, Габриэль одна из немногих была способна ответить на приглашение Темной Королевы с некоторой долей самоуверенности… до сегодняшнего вечера, когда ей явно стало не до апломба. Она успокаивала себя разумным доводом, что, если бы Екатерина позвала ее, узнав о возвращении Реми и его тайной встрече с Наваррой, королева уже кипела бы от ярости. Впрочем, при таком развитии событий и Габриэль, и Реми к этому времени непременно оказались бы арестованы.

Но зачем же тогда Габриэль привели сюда на полночное свидание с королевой да еще наедине? Затевается какая-то новая игра? У молодой женщины в груди все сжалось, Екатерина плавно приблизилась к ней со сладчайшим выражением лица, не менее приторным, чем вино, которым она угощала. Темное красное вино искрилось в великолепии резного венецианского стекла.

— Угощайтесь, дитя мое. Вам оно пойдет на пользу.

«Никогда не принимать из рук Темной Королевы ни еды, ни питья» — таким был неписаный закон среди других Дочерей Земли, над которым Габриэль подтрунивала. Если бы Екатерина отравила стольких жертв, сколько ей приписывали, Франция давно потеряла бы половину своего населения. И все же… и все же она, помимо своей воли, с явной опаской взяла бокал.

— Дорогая моя Габриэль, оно не отравлено, ручаюсь вам. — Черные глаза Екатерины весело блеснули. — Хотите, я первой отопью глоток?

— Конечно нет. Если вы и задумали меня убить, сомневаюсь, что вы сделали бы это здесь, в ваших собственных покоях. — С показной бравадой Габриэль поднесла бокал к губам и, отпив глоток, добавила: — В конце концов, зачем вам избавляться от тела? Хоть и пустяковое дело, но все-таки немного обременительное.

— Не настолько обременительное, как кажется, — бесстрастно заметила Екатерина.

Габриэль, выпившая до этого еще один большой глоток, поперхнулась. Екатерина похлопала ее по спине.

— Будет вам, будет, дитя мое. Я только подразнила нас.

Пытаясь прийти в себя, Габриэль решительно допила содержимое бокала. Екатерина наблюдала за ней из-под полуприкрытых век.

— И с чего вы вдруг вообразили, что я желаю причинить вам зло? Вы же дочь одной из моих самых старых и самых дорогих подруг.

— У Вашего Величества весьма странное понятие о дружбе. — Габриэль не удержалась и выпалила это с досады, что позволила Екатерине смутить себя. — Ведь именно вы вознамерились уничтожить счастье моей матери.

Маргерит де Мейтлан, куртизанка, соблазнившая Луи Шене, принадлежала к числу приближенных к Екатерине женщин (тех самых, которых еще называли Летучим эскадроном Темной Королевы), как на подбор красивых, остроумных, мастерски овладевших искусством обольщения и непревзойденных в постели. Немногим мужчинам хватало воли сопротивляться этим сиренам, даже если им не представляло труда догадаться, кто подослал их. Все прекрасно знали, что Екатерина использовала этих молодых женщин, чтобы шпионить для нее, устанавливать господство над ее врагами из числа мужчин. Но в случае с Евангелиной Шене королева действовала, руководствуясь обыкновенной злостью и ревностью.

Екатерина даже не пыталась отвести от себя обвинение, брошенное ей Габриэль, только на ее лице возникла издевательская пародия на скорбно жалостное выражение.

— Увы, это я побудила Маргерит… скажем так… развлечь вашего отца. Но даже если бы я этого не сделала, он все равно в конце концов покинул бы постель вашей матери. Все мужчины неверны. Вашей матери следовало отнестись к этому факту философски и не надрывать себе сердце. Но все это уже в прошлом, давно позабытом. — Грациозно взмахнув рукой, Екатерина отмахнулась от опустошения, которое она произвела в семье Шене. — Впрочем, для вас, дитя мое, уж точно, иначе вы никогда не приняли бы дом от Маргерит. Мы с вами во многом похожи, Габриэль. Мы практичные женщины, которые никогда не позволяют таким глупостям, как сентиментальность, препятствовать нашей собственной выгоде.

— Да, — с горечью согласилась Габриэль.

Постаравшись вернуть свое обычное самообладание, Габриэль направилась к стулу, предложенному ей Екатериной, и грациозно села.

— Я польщена, что вполне естественно, этой личной аудиенцией, Ваше Величество, но все же я пребываю в недоумении относительно причины вашего интереса ко мне. Особенно в столь поздний час.

— Я не намерена надолго задерживать вас, дитя.

Екатерина устроилась напротив Габриэль, за маленьким столиком, на котором стояла единственная тоненькая свеча, и осторожно придвинула серебряный подсвечник поближе к девушке, чтобы свеча озаряла лицо юной гостьи, оставляя ее саму погруженной в полумрак. Габриэль стало не по себе от этой уловки, но свою тревогу она выдала только взмахом ресниц.

— Мне захотелось немного поболтать с вами. За весь вечер я так мало видела вас, — пояснила Екатерина. — Похоже, вы все время куда-то исчезали.

— Зал был полон гостей, Ваше Величество. Вы могли легко потерять меня из виду.

— Другую, менее заметную даму, возможно, но вас никогда, моя дорогая. Ваше присутствие или отсутствие никогда не проходит незаметно. Мне даже не представился случай сказать вам, как очаровательно вы сегодня выглядели. Кстати, кого вы сегодня изображали?

— Королеву фей.

— Ах, вот как. Признайтесь же мне, Габриэль, вы собираетесь превратиться в злую фею?

— Нет, полагаю, эту роль лучше оставить Вашему Величеству.

Екатерина хрипло засмеялась и схватила Габриэль за руку. Этот внешне игривый жест был достаточно резким, чтобы заставить девушку затаить дыхание.

— Нахальное существо. — Екатерина расплылась и широкой улыбке. — Интересно, почему я терплю вашу наглость? Видимо, вы мне все-таки нравитесь.

Габриэль потерла руку, в которой резко пульсировала кровь.

— Неужели? Мне-то всегда казалось, что вы терпите меня из опасения столкнуться с моей сестрой.

— Не будьте смешной, дитя. — Улыбка исчезла с лица Екатерины — Я признаю, в прошлом у нас с Арианн имели место некоторые разногласия, мы много угрожали друг другу, но потом достигли понимания. С тех пор я испытываю к ней только восхищение и уважение. Кстати, как поживает Хозяйка острова Фэр? — Губы Екатерины сложились в жесткую усмешку. — Хотя вы не может рассказать мне ничего нового, не так ли? Арианн не желает вас знать.

Габриэль с трудом скрыла, как точно пришелся выпал Екатерины по больному месту. Опасно обмениваться колкостями с этой ведьмой. Она прекрасно знает, как задеть за живое.

— Да, мы с Арианн отдалились друг от друга, — невозмутимо согласилась Габриэль. — Ваши шпионы хорошо информируют вас о нас обеих.

— У меня отличные шпионы. К сожалению, обитатели острова Фэр, как, впрочем, и поместья вашего уважаемого зятя, чрезмерно преданы своей госпоже и печально подозрительны к незнакомцам. Право, это досадно. — Екатерина поиграла с серебряным подсвечником и вкрадчиво добавила: — Мои шпионы здесь, в Париже, служат мне гораздо успешнее. — Скрытый подтекст этой ремарки заставил Габриэль похолодеть. Екатерина хитро прищурилась и продолжила: — Возьмем, к примеру, синьора Вердуччи. Полезное существо, но порой несколько глуповат. Он примчался ко мне с такими удивительными рассказами о ваших подвигах, что я чуть было не нахлестала его по щекам. Но, если он говорил правду, мои вам поздравления. Я и понятия не имела, до какой степени вы развили свои способности.

И, хотя ее пульс ускорялся с каждым словом, произнесенным Екатериной, Габриэль попыталась ответить как можно спокойнее:

— О чем это вы, Ваше Величество?

— Только подумать! А я еще воображала, будто достигла совершенства в таинстве черной магии, — пробурчала Екатерина. — Но даже я никогда никого не сумела бы вызвать из царства мертвых. — Габриэль почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек. Пронизывающие взгляды Екатерины наносили уколы, словно шпага фехтовальщика, вплотную сближающегося и наносящего смертельные уколы. — Интересно… вы думаете, Бич в восторге от трепетного воссоединения со своим королем?

«Реми! Темная Королева обнаружила Реми…» Габриэль не удалось справиться с паникой, охватившей ее. Она подскочила и хлопнула ладонями по столу, едва не опрокинув подсвечник.

— Более мой! Что, черт возьми, вы сделали с ним?

Екатерина откинулась на спинку стула. Она явно не ожидала от Габриэль подобной реакции на сказанное.

— Как сказать? Ничего… пока.

— Я не верю вам. Вы арестовали его или… или он…

У Габриэль перехватило дыхание, и от ужаса совсем припал голос.

— Успокойтесь, дитя мое. С этим капитаном все в порядке, и, насколько мне известно, он все еще наслаждается гостеприимством Наварры.

Габриэль изучала лицо Екатерины. Похоже, на этот раз, видимо, в порядке исключения, Темная Королева не лгала. Габриэль с облегчением снова опустилась на стул. Она досадовала, что с такой легкостью выдала себя. Возвращение Реми отняло у нее то преимущество, которое она имела в своих поединках с Екатериной, — безразличие женщины, которая рискует только собственной шеей.

— Вот те на! — Екатерина прищелкнула языком. — А я-то боялась, что меня ждет очередной нудный вечер, очередной бредовый бал-маскарад моего сына. И чем на самом деле все обернулось! Мало того, что я получила Бича, вернувшегося из царства мертвых, так еще и Габриэль Шене, эта ледяная дева, сегодня совершенно не похожа на себя. Сколько неуемных эмоций! Да вы вся дрожите.

Габриэль зажала руки под коленями. «Не позволяй Темной Королеве понять, что это имеет хоть какое-то отношение к Реми. Не дай ей получить власть над тобой». Она облизала губы.

— Конечно, я вся дрожу. Кто на моем месте оставался бы спокойным, если его застукали за тем, что вызовет недовольство Вашего Величества?

— Да уж. — Екатерина изучала молодую женщину из-под опущенных век. — И это заставляет меня задуматься, зачем вам это. Обычно вы больше печетесь о своих интересах.

— Как и вас, меня замучила скука, Ваше Величество. — Габриэль ссутулилась. — Нет ничего лучше небольшой интриги, чтобы оживить ситуацию. Когда бедный капитан Реми пришел ко мне с просьбой помочь ему увидеться с королем, я не увидела в этом ничего предосудительного.

— Ничего предосудительного? — Екатерина надменно выгнула брови. — Вы сочли, что нет ничего предосудительного в том, чтобы тайком провести одного из моих злейших врагов в мой же дворец?

— Николя Реми больше не представляет для вас никакой угрозы. У него за спиной не осталось ни армии, ни могущественных союзников. Он всего-то и желал увидеться в последний раз со своим королем наедине, убедиться, что с Наваррой… все в порядке.

— Габриэль, или вы дура, или меня принимаете за таковую, — раздраженно фыркнула Екатерина. — Капитан хочет того же, чего добиваются все эти гугеноты. Они желают видеть своего короля вырвавшимся из моих когтей. Реми не просто какой-то там капитан. Проклятье, да он же легенда, способная взорвать ситуацию, побудить вполне благоразумных людей пойти на идиотский риск. Только подумайте, он, похоже, и на вас произвел впечатление.

Габриэль вспыхнула, но постаралась скрыть это, притворившись, что подавила зевок.

— Ну, признаюсь, капитан достаточно красив, но я всегда находила его немного скучным. Честные, неподкупные мужчины всегда оказываются слишком серьезными.

— И все же вы с сестрами однажды рискнули всем, лишь бы защитить его. Да и сейчас этим заняты. Почему, интересно мне?

— Понятия не имею. — Габриэль растягивала слова. — Может, в силу привычки?

— Крайне неблагоразумная привычка, моя дорогая Габриэль.

— Возможно, вы правы. Хотя мы с сестрами многим обязаны капитану Реми. Он помог нам спастись той ночью, когда вы послали охотников на ведьм дотла сжечь наш дом.

— В тот раз охотников на ведьм я послала только затем, чтобы отыскать капитана Реми и вернуть свои перчатки. Если бы вы не защищали его… О, не принимайте так близко к сердцу. — Екатерина подняла руку царственном жесте. — Давайте не будем заново ворошить старую ссору. Это было простое недоразумение.

Недоразумение? Если Екатерина так поступает из-за какого-то недоразумения, то каково вам приходится, если она считает вас своим врагом? Габриэль слишком хорошо знала ответ на этот вопрос. Темная Королева дарит вам отравленные перчатки. Призывает все темные силы, чтобы вырезать вас и всех ваших соотечественников на улицах Парижа. Габриэль потерла шею — ее внезапно утомила эта игра с Екатериной.

— Довольно с нас словесной дуэли, Ваше Величество, — без особых эмоций произнесла она. — Ясно, что вы могли спокойно не допустить встречи Реми с Наваррой. Итак, почему вы этого не сделали? Почему просто не арестовали нас обоих?

— Именно об этом я и спрашивала себя. — Екатерина нахмурилась. — Возможно, из-за шаткого перемирия, которое существует сейчас между моими подданными католиками и протестантами, и сама я смертельно устала от волнений среди граждан. Эти ханжи гугеноты несколько лет назад уже оплакали своего великого героя. Если я решусь сделать из капитана Реми мученика во второй раз, то рискую новой вспышкой военных столкновений. Иногда война оказывается полезной. Она помогает пристроить к делу мое дворянство, чтобы они не слишком мешались под ногами здесь, при дворе. Но война обходится слишком дорого. Я предпочитаю тратить деньги на постройку своего нового дворца и, поверьте, говорю с вами искренне, Габриэль. Меня сейчас тревожите скорее вы, нежели капитан Реми.

— Я?

— Именно. Я с большим интересом наблюдала за вашим продвижением при дворе. Вы нисколько не похожи на других куртизанок, этих глуповатых куриц, довольствующихся несколькими камушками, модными нарядами, красивым домом и приятным времяпрепровождением. Нет, вы жаждете много большего. Вы хотите власти, той власти, которая приходит вместе с господством над сердцем короля. — Поскольку Габриэль открыла рот, чтобы ответить, Екатерина остановила ее. — Не трудитесь отрицать это. Вы неплохо умеете скрывать свои мысли, милое дитя. Но даже самая неопытная ведьма в состоянии прочитать в ваших глазах честолюбивые устремления. Я уже достаточно давно разгадала надежды, которые вы питаете по поводу моего дорогого зятька, Наварры.

— Тогда почему вы не отослали меня? — поразилась Габриэль.

Екатерина не ответила. Она поднялась и отошла к камину, потом властно подозвала к себе девушку.

— Подойдите сюда.

Габриэль приблизилась к королеве медленными, осторожными шагами. Екатерина схватила ее за запястье и дернула к себе поближе.

— Вы когда-либо обращали внимание на эти буквы? — Она указала ей на великолепный резной рельеф на поверхности каменной каминной полки: причудливо переплетенные буквы.

— Их трудно не заметить. Они вырезаны повсюду во дворце.

— И вы знаете, что они означают?

Габриэль сдержала нетерпеливый вздох, гадая, какую новую игру затеяла королева.

— Конечно. Латинская Н представляет имя вашего покойного мужа, короля Генриха Второго. А латинская буква С, конечно же, означает ваше имя. Неизменное на поминание о Вашем Величестве.

— Напоминание, но не обо мне. То, что вы сочли за букву С, на самом деле всего лишь изображение полумесяца. Это луна, символ богини Дианы. Дианой звалась любовница моего мужа.

Габриэль широко распахнула глаза. Муж Екатерины правил много лет назад. Ей самой было не больше восьми лет, когда Генрих Второй, король Франции, встретил свою нежданную гибель во время придворного турнира. Но Габриэль слышала пересуды о долгой любовной связи короля и Дианы де Пуатье, но в присутствии Екатерины никто не осмеливался произносить вслух имя этой женщины.

Выпустив руку Габриэль, Екатерина подвинулась ближе к камину. Она пальцем обвела линии буквы Н, на ее лице появилась необычная для нее мягкость.

— Мне исполнилось всего четырнадцать, когда меня впервые привезли во Францию, чтобы выдать замуж за мужчину, которого я никогда в жизни не видела. Я была вырвана от своего родного дома в Италии, напугана поездкой в чужую, незнакомую мне страну, я изнемогала от ужаса, что мой жених окажется противным и гадким. — Екатерина рассмеялась негромким безрадостным смехом. — Было бы много лучше, если бы так и случилось. Но нет, мой Генрих оказался молод, энергичен и очень горяч. Почти как ваш капитан Реми. Я имела несчастье влюбиться в него с первого же взгляда.

— Несчастье? — эхом отозвалась Габриэль.

— Да, потому что сердце моего короля уже принадлежало другой, Диане де Пуатье. — Губы Екатерины тронула горькая усмешка. — Генрих женился на мне. Я вынашивала и рожала ему наследников. Но королевой Франции, пусть и некоронованной, он сделал Диану. Именно ее голос влиял на все королевские назначения и решения. Она властвовала даже в детской, указывала, как надо воспитывать моих детей, и определяла, какое им следует получать образование. Перед ней заискивал весь двор, и ее же этот двор чествовал, в то время как про меня и забывали, меня презирали, мной пренебрегали.

Непривычная дрожь в голосе Екатерины выдавала ее чувства. Она продолжала ласкать пальцем первую букву имени своего мужа.

— Генрих только выполнял свой долг по отношению ко мне, но даже тогда делал это крайне неохотно. Из моей постели он направлялся к ней. Я сделала отверстие в полу, прямо над покоями Дианы, и могла наблюдать, как эти двое предавались любовным утехам.

— Как же вы вытерпели все это? — воскликнула Габриэль. — Я бы избавилась ото всех этих полумесяцев, даже если бы мне пришлось снести весь Лувр.

— Неужели? — Екатерина оторвала руку от резьбы на каминной доске. — Такое обновление стоило бы лишком дорого, да и ради чего? Когда Генрих умер, это все не имело никакого значения. Поскольку и она больше не имела никакого значения. Именно эту мысль я пытаюсь донести до вас. Любовницы короля приходят, уходят и очень скоро забываются. Я вынуждена признать, что время мадам Дианы длилось много дольше, чем у большинства любовниц королей, но сомневаюсь, что вам так же повезет с Наваррой. Вы, возможно, уже отметили, что у моего дорогого зятя довольно блудливый глаз. — Екатерина встала напротив Габриэль, на лице ее снова застыла знакомая маска. — Нет, моя дорогая Габриэль. Никогда не ставьте себя в зависимость от короля, впрочем, как и любого другого мужчины. Вы поступите много мудрее, если добьетесь расположения королевы, такой же, как вы, Дочери Земли.

Габриэль резко вздохнула, все остатки жалости к Екатерине исчезли. Сочувствовать Темной Королеве было опаснее, чем бояться ее. Все может кончиться тем, что она забудет, какой хитрой и коварной бывает Екатерина. Габриэль отлично понимала, куда та клонит. Уже не в первый раз королева пыталась завлечь Габриэль в ряды своего Летучего эскадрона.

Габриэль отступила назад.

— Расположения Вашего Величества? — насмешливо повторила она. — Но каким образом? Влиться в ваш королевский бордель? Ваше Величество предлагает себя в роль моей сводницы?

— Не грубите, дитя мое. — Екатерина поджала губы. — Я могла бы много больше ценить вас по сравнению с другими дамами, которые служат мне. Я могу предложить вам все, что и ваш король, и даже больше. Богатство, земли, титулы… власть!

— Власть? — Габриэль недоверчиво рассмеялась. — Вы предлагаете мне разделить с вами вашу власть?

— Увы, я старею, моя дорогая. Я бы с радостью воспользовалась вашим юным умом и энергией. Габриэль, только подумайте, что мы с вами вдвоем могли бы сделать для славы Франции и особенно для славы ее женщин. Вы стали бы моей правой рукой, более нежно любимой, чем мои собственные дочери. Я научила бы вас всему, что знаю, в том числе и моим самым могучим и тайным знаниям. Взамен я потребовала бы от вас…

— …Мою душу? — криво усмехнувшись, прервала королеву Габриэль.

— Вашу дружбу, верность и преданность, которую я не стала бы делить ни с кем. Не будьте беспечны. Отнеситесь к моему предложению серьезно. Это может стать вашим с ним будущим. Иначе мне придется переоценить вашу небольшую роль в интриге с капитаном Реми нынешней ночью и…

Тут Екатерина умолкла. На губах Темной Королевы играла улыбка, но смысл низанного ею был предельно ясен. На этот раз она не просила, чтобы Габриэль стала одной из тех, кто ей служит. Она излагала свой ультиматум, совсем как когда-то Генриху Наваррскому. «Со мной — жизнь, без меня — смерть».

Желание Екатерины сделать ее одной из своих протеже давало Габриэль единственный шанс спасти жизнь Реми. Но играть надо было предельно осторожно. Изо всех сил стараясь придать голосу холодность и безразличие, девушка поинтересовалась:

— А Николя Реми? Как вы поступите с ним?

Екатерина нахмурилась и стала рассматривать пятнышко на своем ногте.

— В прошлом господин Бич был для меня чем-то вроде занозы. Я вовсе не склонна позволить ему снова досаждать мне. Публичный суд и повешение сейчас слишком некстати. Однако даже такие физически сильные люди, как Бич, страдают… от таинственных болезней, которые внезапно уносят их жизнь, и с ними происходят несчастные случаи.

Особенно если такие несчастные случаи тщательно готовятся Темной Королевой, у которой столько способом подобраться к Реми. Хитроумный яд попадет в его кружку в таверне, пожар разгорится в его жилище, разбойник перережет Реми горло в каком-нибудь темном переулке. В голове Габриэль прокручивались все эти жуткие картины. Она отвернулась от Екатерины, чтобы скрыть свое волнение.

— У меня есть для вас предложение получше. Почему бы нам не поручить его мне?

— Вам?

— Да, я соблазню его, затащу к себе в постель. Только представьте, как подействует на суровых и неумолимых гугенотов эта новость, когда слухи переползут за границу? Они узнают, что вы не только обратили их короля в католицизм, но и их великий герой, Бич, стал рабом одной из знаменитых куртизанок Темной Королевы. — Габриэль повернулась к Екатерине, изобразив на лице самую лучезарную и убедительную улыбку, на которую оказалась способна. — Гораздо действеннее уничтожить легенду, чем просто убить человека.

— Только запомни, Габриэль: если ты не сумеешь сладить с Николя Реми, я сама возьмусь за дело.

Ночь подползала к самым темным часам перед рассветом, а Екатерине все не удавалось заснуть, что в последнее время случалось с ней все чаще и чаще. «Нечистая совесть», — так сказали бы ее враги. Екатерина смеялась над подобной чушью. Нет, ее привычке легко погружаться в сон тоже следовало отступить перед капризами надвигавшегося преклонного возраста, бремени, которое никакое колдовство было не в силах ни отсрочить, ни одолеть. Она могла бы позвать одну из своих фрейлин, чтобы та принесла ей снотворное, но это оказалось бы уступкой слабости, платой, которую она еще не готова была платить. Ее силы убывали. Темная Королева старела.

Екатерина предпочитала бороться против демонов бессонницы сама, меряя шагами спальню, пока вконец не измотает себя. Делая очередной поворот возле окна, Екатерина беспокойно нащупала пустое место на пальце, где раньше было ее кольцо с печаткой. То самое кольцо, которое теперь украшало изящную ручку Габриэль Шене. Конечно, кольцо оказалось слишком велико для этой девчонки.

— Как и все твои грандиозные замыслы, моя милая, — пробормотала Екатерина.

Легкая улыбка тронула ее губы при мысли о своем завоевании, но победа над Габриэль не доставила Екатерине того удовольствия, которого она ожидала. Она предвкушала поединки ума с этой девочкой, ведь ее попытки прочитать по глазам молодая женщина всегда успешно блокировала.

Борьба помогала Екатерине держаться в форме, оттачивая в поединках ум и упражняя магические способности. Габриэль казалась такой умной, смелой и безжалостной, что Екатерина видела в девочке действительно достойную противницу. По крайней мере до сегодняшнего вечера, когда Екатерина проникла наконец в глубины души Габриэль, раскрыла все тайны и слабости этой девчонки. Душераздирающие воспоминания о встрече с Этьеном Дантоном.

Екатерина отлично помнила молодого шевалье. Много лет назад он болтался при дворе на какой-то незначительной должности, пока его с позором не изгнали за жульничество в картах, дуэли и (самое худшее из всех его проступков) домогательство к одной из протеже Екатерины.

Ни одной из прекрасных куртизанок, служивших Темной Королеве, нельзя было тратить свои способности впустую, на какого-то малозначительного дворянина из провинции. А Габриэль Шене вообразила себя влюбленной в такого человека?! Фи!

Впрочем, Екатерина могла простить ей это. В конце концов, Габриэль тогда было всего шестнадцать. Екатерина и сама была достаточно глупа, чтобы отдать свое сердце мужу, который оскорблял и предавал ее на каждом шагу. Но она усвоила урок, что только любовь лишает женщину силы. Девушка же явно не усвоила урока, и вот тут-то Екатерина была неумолима. Габриэль снова повторила свою ошибку да еще оказалась слишком глупой, чтобы даже осознать этот факт.

Девчонка была безнадежно влюблена в Николя Реми.

Когда Екатерина узнала, что этой ночью Габриэль тайком провела Бича во дворец, она посчитала, что та затеяла очередную интригу, чтобы угодить Наварре и продвинуться к своей честолюбивой цели стать его любовницей. Екатерина могла отдать должное подобному поступку, хладнокровию Габриэль, ее изощренному плану. Но обнаружить, что девчонка просто опьянена этим настырным гугенотом, примитивным солдафоном… Екатерина Медичи почувствовала презрение, граничащее с отвращением.

Екатерина давным-давно раскусила этого горячего молодого солдата. В свое время она предприняла множество попыток отделаться от него, ни одна из которых не привела к успеху. На сей раз ей следовало действовать более искусно и осторожно. И особенно осторожно против Габриэль. Екатерина все-таки кривила душой, когда заявляла, что не опасается Хозяйки острова Фэр.

Слишком хорошо Екатерина помнила День святого Варфоломея, наступивший вслед за резней, когда они с Арианн Шене столкнулись в этом самом дворце.

Высокая, с гордой осанкой, эта молодая женщина напоминала покойную мать. Не просто напоминала, ее темно-карие материнские глаза светились непреклонной честностью Евангелины и ее же упрямой силой.

— Я предупреждаю вас, Екатерина, — заявила тогда Арианн, — что желаю восстановить Совет Дочерей Земли, он будет выступать против злоупотребления древними знаниями, которым вы грешите. И тогда даже вам не удастся побороть нас всех, тихую армию мудрых женщин.

Тихая армия женщин… Бывало время, когда подобная угроза совсем не обеспокоила бы Екатерину. Но ее непобедимость уходила в прошлое. Она остановилась перед окном, оперлась рукой на подоконник, глядя за стекло туда, где лунный свет высвечивал путь через парк в направлении Тюильри, флорентийского дворца, который Екатерина намеревалась оставить в память о себе. Дворец, которому суждено остаться незаконченным и вовсе не из-за необходимости выделять средства на ведение войны.

Истинная причина приостановки строительства была гораздо менее рациональна, но гораздо более обидна и унизительна.

Виной всему оказалось пророчество. Екатерина стала жертвой предсказания, что в тот день, когда последний камень займет свое место, она сделает свой последний вздох.

Ее враги злорадно посмеялись бы, доведись им узнать об этом ее суеверном страхе. Вместе с ним они узнали бы о том, что Екатерина Медичи, самая могущественная колдунья, какую только знавала Франция, ужасная, наводящая ужас Темная Королева сама боится… смерти. Смерть, эта бесповоротная безысходность и потеря всей силы и власти. Королева трепещущей рукой потянулась к шее, словно уже чувствовала леденящую хватку когтистой лапы смерти на своем горле. Она задышала полной грудью, находя успокоение в каждом вдохе, в каждом сильном, надежном ударе сердца. Нет, смерть пока еще не заберет ее. Но она обязана стать осторожнее. Прежде чем она поднимет руку на Габриэль или ее Бича, необходимо удостовериться, насколько сильна и опасна стала для нее Хозяйка острова Фэр, и узнать точно, что происходит на тех встречах совета на острове.

К счастью, Екатерина наконец-то заполучила себе надежного шпиона. Хозяйка острова Фэр никогда ничего не заподозрит. Это последний человек, на которого она сможет подумать…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На расчищенном участке на вершине утеса ярким пламенем горел костер, и языки пламени отбрасывали прыгающие тени по кругу дольменов, таинственному кольцу из стоячих камней, которые казались такими же старыми, как и сам остров Фэр. Массивные состарившиеся от времени камни устремлялись вверх, упираясь в ночное небо с разбрызганными на нем звездами и белесыми следами облаков, проплывающих по лику луны. За пределами кольца камней и редко растущих деревьев земля скрывалась во тьме. Далеко внизу, у подножия утесов, прибой бился о камни в этой самой необжитой части острова. Но внутри кольца приветливо горел костер, дополняя свет факелов, воткнутых в землю. Их блики играли на лицах собравшихся на площадке женщин. Одни пришедшие разместились на импровизированных скамьях из поваленных бревен, другие — прямо на земле, скромно подвернув юбки под ноги.

Они болтали между собой в ожидании начала встречи, многие изредка бросали благоговейные взгляды на плоский жертвенный камень, где на импровизированном троне восседала Хозяйка острова Фэр. Арианн с удовольствием предпочла бы проводить встречи совета в менее мелодраматичной обстановке, снова в Бель-Хейвен, удобно разместившись на нормальных стульях и потягивая подогретое вино с пряностями.

Но это разочаровало бы некоторых представительниц мудрых женщин, которые проделали далекий путь и впервые встретились с Хозяйкой острова Фэр. Она изучала море лиц, которые окружили ее. Многих из них она узнала именно здесь, на острове. Женщины, которых она знала столько, сколько себя помнит: грубоватая целительница, старая мадам Джехан с ее непослушной питой седых волос, величественная Мари Клэр, аббатиса женского монастыря Святой Анны, ее секретарь по светским вопросам статная Шарбонн с волосами цвета парного молока, подстриженными по-мальчишески. Другие, такие как напускающая на себя строгий и важный вид Эрмуан Пешар и добродушно-сердечная Луиза Латаль, были изгнаны из Парижа из-за своих столкновений с Темной Королевой.

Но слухи об этих встречах совета распространились и привлекли сюда тех Дочерей Земли, которые были совершенно незнакомы Арианн. Большинство приехали из Франции, но кое-кто прибыл сюда из таких далеких, казалось бы, мест, как Испания, Португалия и Италия. Приехали и сестры англичанки Уотерс, Пруденс и Элизабет, и одна ирландская девушка. Закутавшись в темный плащ, закрепленный брошкой с изображением кельтского узла, она нетерпеливо постукивала ногой и ожидании начала собрания.

Явно недоставало еще двух Дочерей Земли. И обе они принадлежали к ее собственной семье. Арианн перевела взгляд в темноту за кольцом камней, надеясь увидеть высокую молоденькую девушку с белокурыми волосами и мерного кота рядом с ней.

Но нигде не было видно ни Мири, ни ее любимца кота Некроманта. Выходит, ее младшая сестренка и не думала появляться на совете. Но Мири всегда предпочитала одинокие прогулки по лесу, общество обитателей леса миру людей. А последнее время девочка все больше уходила и себя. Она стала замкнутой, горевала о тех, кто исчез из ее жизни: о матери, об отце и вот теперь о Габриэль…

Арианн вздохнула, стараясь не думать о Габриэль. Она уже давно не получала никаких вестей от Бетт, и это вызывало ее беспокойство. Но сегодня вечером она не могла позволить себе ни волноваться о Габриэль, ни переживать размолвку с Ренаром при расставании, ни предаваться отчаянию по поводу своей бездетности.

Аббатиса монастыря Святой Анны незаметно приблизилась к ней и положила руку на ее плечо. Накрахмаленный апостольник обрамлял лицо, которое один из архиепископов, взбесившись, назвал слишком самоуверенным для монахини. Друг и наперсница матери Арианн, Мари Клэр уже несколько лет выполняла ту же роль и для самой Арианн.

Хотя шестьдесят лет жизни испещрили лицо морщинами, глаза Мари молодо блестели, когда она улыбалась Арианн.

— Эти женщины охрипнут от разговоров раньше, чем начнется наша встреча. Не пора ли нам приступить к делу?

Арианн решила, хотя и с сожалением, что ждать Мири дольше нельзя. Она согласно кивнула Мари. Аббатиса подала сигнал Шарбонн, затем встала справа от Арианн, спрятав руки в рукавах своего белого одеяния.

Долговязая, больше похожая на крестьянских подростков, Шарбонн и одевалась, как они, в свободную хлопчатобумажную рубашку, грубые штаны и тяжелые ботинки. Она вышла в центр круга и постучала толстым посохом из белоствольной березы о скалистую землю.

— Пусть все языки, кроме моего, замрут, — выкрикнула она своим зычным голосом. Когда ее первый окрик не подействовал, она крикнула еще громче: — Тихо! — Шарбонн сурово оглядела собравшихся женщин, и шум голосов стих. Тогда она продолжила: — Здесь, на священной земле этих древних камней, и в присутствии Хозяйки острова Фэр позвольте начать третье в современной истории собрание Дочерей Земли. Эти встречи предназначены установить мир и гармонию между всеми мудрыми женщинами, чтобы мы делились между собой, сохраняли и преумножали наше древнее знание, заглаживали обиды, решали проблемы и обращались за советом к нашей ученой предводительнице. — Шарбонн наклонила березовый посох от центра круга. — Пусть те, кому есть что сказать перед собравшимися на совет, выйдут на середину и получат посох.

Не успела Шарбонн договорить, как Эрмуан Пешар вскочила со своего места, чтобы схватить посох. Арианн обменялась встревоженным взглядом с Мари Клэр. Мадам Пешар была худощавой женщиной с вечно угрюмым выражением лица. Много лет назад ее поймали за то, что она помогала шпионить за Темной Королевой, и Эрмуан тогда потеряла уютный дом и мужа, который оставил ее вскоре после этого.

Эрмуан никогда не упускала возможности пожаловаться на падение моральных принципов, безнравственность и развращенность других мудрых женщин. Слабый гул беседы вспыхнул снова, и она резко постучала посохом по камню, дрожа от сознания собственной важности.

— Мадам, — начала она, отвесив церемонный поклон Арианн. — Уважаемые члены совета! — Эрмина обвела своим хищным, как у ястреба, взглядом остальных собравшихся. — Я желала бы обрисовать растущую проблему, которую наблюдала среди многих из наших сестер. А именно: неправильное употребление нашего знания для целей непристойного и распутного поведения.

Первые слова Эрмуан вызвали недовольные вздохи среди части присутствующих молодых женщин. В ответ она только решительно выпрямила спину.

— Нам, Дочерям Земли, полагается посвящать себя искусству врачевания и записи истории и знаний для будущих поколений. Вместо этого некоторые из нас тратят впустую свое время в легкомысленных занятиях, готовят духи и лосьоны или соблазняют и властвуют над чувствами мужчин.

Эти слова болезненно напомнили Арианн о Габриэль.

Мадам Пешар, однако, смотрела на Луизу Лавалль. Куртизанка простодушно рассмеялась, веснушки на носу только подчеркивали озорное выражение ее лица.

— Не сказала бы, что это такая уж трата времени, — произнесла Луиза, подчеркнуто растягивая слова. — Да и вы, Эрмуан, не сказали бы этого, если бы провели такую ночь, как я, с тем молодым здоровяком-конюхом с постоялого двора «Чужеземный путник».

— О, я знаю, о ком вы говорите: тот, с великолепными ногами, похожими на пару молодых дубов. И каков он, дорогуша? — закудахтала старая мадам Джехан, хлопнув себя по колену.

— Настоящий жеребец, мадам Джехан. Я проскакала на нем до небес и назад.

Луиза подпрыгнула и вызывающе продемонстрировала толчок вперед бедрами. Этот жест вызвал прилив смеха, рассмеялась даже Мари Клэр. Но, поскольку мадам Пешар готова была взорваться от ярости, Арианн спрятала улыбку.

— Подруги, пожалуйста, будьте обходительны и соблюдайте приличия, — мягко пожурила она женщин. Когда Луиза молча села, Арианн с натянутой вежливостью повернулась к мадам Пешар. — Итак, вы говорили, Эрмуан?

Лицо Пешар покрылось неприятными красными пятнами. Неистово жестикулируя в сторону Луизы и брызгая слюной, она торопливо продолжила:

— Это… именно это пример той самой распущенности, о которой я говорю вам, мадам. Мужчины вовсе не в силах противопоставить себя подобным злым чарам, которые применяют к ним распутницы, подобные мадемуазель Лавалль.

— Лучше быть мессалиной, нежели высушенной старой жеманницей, — выкрикнула в ответ Луиза.

Губы Эрмуан вытянулись в ниточку, но она постаралась проигнорировать этот выпад.

— Распутницы используют свое темное искусство, чтобы соблазнить бедных слабых мужчин на грех и позор. Это неправильно. И вы, мадам, непременно должны согласиться со мной. Ваша собственная семья пострадала от этой магии, грязная блудница Мэйтлан соблазнила вашего отца на предательство вашей доброй матушки.

Арианн одеревенела. Неверность ее отца была источником большой личной боли, но она не собиралась выставлять эту тему на всеобщее обсуждение.

Она почувствовала, как рука Мари Клэр утешительно опустилась на ее плечо, аббатиса уже набрала воздуха, чтобы дать отповедь мадам Пешар, но избавление от ее пламенных призывов неожиданно пришло совершенно с другой стороны.

— Да будет благословен святой Михаил, это вы тратите впустую наше время из-за подобной чепухи. — Юная ирландка вскочила на ноги и резко оборвала Эрмуан. — Ну и что такого, если некоторые наши сестры вынуждены использовать свою магию для соблазнения мужчин? Мужчины сами должны блюсти свои интересы, они прекрасно с этим справляются, когда хотят.

Ее слова были встречены одобрительными возгласами, особенно старалась мадам Джехан.

— Как… да как вы посмели… — Эрмуан с негодованием смотрела на молодую ирландку.

— Да, идите и садитесь на свое место, долговязая дурында. Мне есть, что представить на рассмотрение этого совета. И тревожное, и ужасное.

Девушка выдернула посох у Эрмины и откинула назад капюшон, открыв огненную гриву волос, бледную руку и исступленный взгляд голубых глаз. Ей было не больше шестнадцати, и она явно не вышла ростом. Но что-то в ее неистовой манере наводило на мысль и кельтских девах-воительницах. Эрмуан запротестовала и сделала попытку вернуть себе посох. Но свирепый взгляд дико засверкавших глаз ирландской девчушки заставил мадам Пешар отступить и ограничиться призывом к Арианн.

— Мадам, я не закончила.

— Нет, уже закончила. — Девушка оттолкнула Эрмуан, прошла вперед и встала напротив Арианн. — Прошу прощения, мадам. Меня зовут Катриона О'Хэнлон из графства Мит. Я не слишком сильна во французском, но важно, чтобы вы понимали меня. То, что я должна сообщить вам, вопрос жизни и смерти.

Может, Арианн и не удержалась бы от соблазна улыбнуться полному драматизма заявлению, если бы не ни утренний огонь, отражавшийся в глазах девочки О'Хэнлон.

— Я понимаю вас достаточно хорошо, мадемуазель О'Хэнлон, — серьезно и степенно заговорила в ответ Арианн. — И если у вас есть столь жизненно важные сведения, проходите в центр и говорите.

— Мадам! — застонала Эрмуан, но Арианн подняла руку, чтобы она замолчала.

— Спасибо, мадам, — сказала Катриона, затем повернулась лицом к собравшимся.

Не предвещавшее ничего хорошего выражение ее лица заставило всех затихнуть. В ночи повисла напряженная тишина.

В речи Катрионы отражались все ритмы и переливы ее страны, она говорила по-французски с провинциальным ирландским акцентом. Но ее слова звучали отчетливо и убедительно.

— Как я уже сказала, меня зовут Катриона О'Хэнлон. У себя дома я больше известна как Кэт. Как и все вы, я происхожу от мудрых женщин, и мою родословную по женской линии можно проследить задолго до прихода могучего Кухулина. У меня много подруг среди Дочерей Земли, и одной из них была Нив О'Донал. — Катриона крепче сжала посох, и ее голос зазвенел от переполнявшего ее волнения. — Нив был хорошей женщиной и по сути правильной даже тогда, когда ее мысли отклонялись в темные сферы. Но у нее, так же как и у многих из нас, ирландцев, было предостаточно причин для гнева. — Катриона замолчала, сжав губы. — Я уверена, всем вам известно, как мой народ пострадал от вторжения проклятых англичан.

Обе англичанки резко засвистели.

— Выбирайте выражения, мадемуазель О'Хэнлон, — нахмурившись, сделала замечание Мари Клэр. — Предки нашей Хозяйки острова Фэр отчасти были англичанами, как и ее мать, почитаемая нами леди Евангелина.

Катриона бросила на Арианн взгляд, не то сердитый, не то извиняющийся.

— Я никого не хотела обидеть, мадам. Уверена, что ни один из ваших предков не относился к числу тех кровожадных подонков, которые грабят нашу землю, убивают наших младенцев, насилуют наших женщин, уничтожают наше наследие…

— Пожалуйста, мадемуазель! — Арианн прервала Катриону, заметив, как ощетинились, свирепея, обе сестры Уотерс. — Никто не сомневается, что ваш народ страдает, но было бы лучше, если бы вы вернулись к тому, что вы говорили о Нив…

— Да-да, бедняжка Нив. У нее имелось больше, чем у остальных, причин ожесточиться против англичан, так как ее лишили земли и вырезали всех мужчин ее рода. Нив поклялась выгнать мерзких англичан из Ирландии, к каким бы черным методам ей ни пришлось прибегнуть.

Глухое протестующее бормотание англичанок стало громче. Пруденс, старшая из двух сестер, привстала, но Катриона махнула ей, презрительно отступая.

— Ой, только не повыпрыгивайте из корсетов, девочки. Все угрозы Нив были пустыми. По крайней мере, до того… я не знаю, как… я не знаю, откуда, но… — Кэт поколебалась, затем досказала начатую фразу с некоторым надрывом в голосе: — Нив завладела «Книгой теней».

Драматическое заявление Кэт вызвало испуганные и изумленные вздохи собравшихся и скептический окрик старой мадам Джехан. Дочери Земли владели древними рукописями, которые содержали некоторые сведения о запретных заклинаниях. Но многие верили в существование манускрипта под названием «Книга теней», в котором хранились все самые черные тайны волшебства, когда-либо известные человечеству. Евангелина Шене сомневалась в существовании такой книги, и Арианн была склонна соглашаться с матерью.

Собравшиеся тревожно зажужжали. И Арианн пришлось хлопнуть в ладоши, призывая к тишине. Потом она обратилась к ирландке:

— Мадемуазель О'Хэнлон, всем нам знакомы слухи об этой «Книге теней». Но это только миф, в нем не больше правды, чем в историях о шабашах дьявола и кельмах, летающих на метлах.

— «Книга теней» существует, мадам, — ударив посохом о камень для убедительности, горячо возразила Кэт. — Я собственными глазами видела ее.

— И как она? Действительно с переплетом из кожи младенцев? — ехидно поинтересовалась мадам Джехан.

— Нет, уважаемая. — Кэт повернулась, чтобы впиться в нее взглядом. — Книга эта действительно в кожаном переплете, с виду совершенно безобидна, скорее похожа Библию. Но вот ее содержание холодит кровь, поскольку там собраны заклинания, приводящие в ужас.

Кэт пошла по кругу с таким исступленным выражением на лице, наклоняясь к сидящим в передних рядах, что многие из них не выдерживали ее взгляда и подавались назад.

— Заклинание на бессмертие, которое можно получить, выпив кровь другого живого существа. Или сохранить собственную жизнь, выдирая чье-то бьющееся сердце. Зелье из печени совсем крошечных малышей для сохранения молодости.

— Матерь Божья! — закричала одна из испанок, осеняя себя крестным знамением.

Мари Клэр наклонилась и прошептала на ухо Арианн:

— Мне кажется, мадемуазель Кэт слишком уж вошла в роль и наслаждается произведенным эффектом.

Арианн была согласна с аббатисой, она опасалась того же. Катриона, казалось, находила жестокое удовлетворение от ужаса, который сеяла среди присутствующих. Особенно она упивалась реакцией англичанок. Кэт остановилась перед сестрами Уотерс и подняла посох, подобно жрице друидов, готовящейся принести жертву.

— В той книге есть рецепты, как одолеть врагов ядами, чтобы заставить их утонуть в их собственной крови. Или как наслать всякие жуткие болезни на противников, чтобы их кожа почернела и сырая плоть просачивалась сквозь нее…

— Мадемуазель О'Хэнлон, пожалуйста, остановитесь. — Улыбкой Арианн попыталась смягчить мрачный эффект, произведенный Катрионой. — Вы нагоните на нас ночные кошмары.

Кэт неохотно опустила руки и вернулась на прежнее место, перед Арианн.

— Простите, мадам, но эта книга — сама один сплошной кошмар. Я еще не пересказала вам самого худшего. В «Книге теней» можно найти наставления по развязыванию войны такой ужасной, каких еще никогда не происходило на этой земле. Рецепты зелья, которое, если распылить его в воздухе, вызовет мор и тысячи людей заболеют одновременно и умрут. Или наставления по ужасным взрывам, которые легко сровняют с землей город даже размером с Париж.

— Или, возможно, Лондон? — пронзительно выкрикнула Пруденс Уотерс.

Ее младшая сестра, вся дрожа, вцепилась ей в руку нише локтя. Но Пруденс вырвалась из объятий Элизабет и вскочила на ноги, ее пухлое лицо стало белее мела.

— Мадам, ясно, как божий день, куда все это ведет, эта ирландка… эта Нив собирается использовать всю эту дьявольщину из «Книги теней» против моей страны.

Кэт посмотрела на англичанку с горечью и гневом во взгляде.

— Собиралась, да упокой, Господи, ее душу. Но Нив больше ничего не сможет теперь, поскольку ее больше нег среди нас, живых. Ее безжалостно убил тот проклятый мерзавец, которому понадобилась эта жуткая книга.

Эти мрачные новости заставили затихнуть всех, даже Пруденс.

— И у кого теперь эта книга? — спросила Арианн с нарастающим страхом.

— У кровожадного родича Нив, Падрига О'Донал, противного коротышки, мечтающего самому стать волшебником. Падриг не умеет прикрыть собственную задницу, не говоря уж о магии. Он не сможет расшифровать ни одного слова из старого рунического языка. Но он рассчитывал, что «Книга теней» принесет ему куш золотом, если правильно, на его взгляд, распорядиться ею. Вот он и убил беднягу Нив, и забрал книгу, надеясь сделать себе состояние на ее продаже.

— И где сейчас этот Падриг? — не выдержала Арианн.

— Ну, вряд ли он рискнул бы продавать книгу в Ирландии, мадам, где остались верные подруги Нив и ее семья. Нет, этот Падриг — коварный дьявол. Он улизнул от нас и уплыл на маленькой рыбацкой лодке. — Кэт огорченно откинула назад свои растрепавшиеся волосы — Мне удалось проследить негодяя вплоть до побережья Бретани, но после это я потеряла его из виду.

— Чудесно, — пробормотала Мари Клэр. — Этого нам только не хватало. Мало нам бед от этой проклятой Темной Королевы с ее ядами. Теперь среди нас еще и обезумевший ирландец, распродающий тайны дьявола.

— Все намного хуже, — сказала Кэт.

— Что ж может быть хуже? — проворчала аббатиса.

— Мари, пожалуйста. — Арианн мягко успокоила по другу. — Продолжайте, мадемуазель.

Кэт поставила посох перед собой, уперлась в него обе ими руками, как бы готовясь нанести заключительный удар.

— Я не единственная, кто выслеживает Падрига явно с целью заполучить эту книгу. За ним по пятам идет какой-то охотник на ведьм.

Всего лишь одного упоминания о неведомом охотнике на ведьм хватило, чтобы по рядам слушательниц прокатилась волна паники. Арианн заставила себя сдержанно уточнить:

— Охотник на ведьм? Вы знаете, кто он?

Кэт горестно покачала головой.

— Я точно не знаю, мадам, но он рыскал по Ирландии все последние полгода, занимаясь своим отвратительным делом. Высокий, сухопарый, с горящим одержимым взором, с лицом, изуродованным шрамом, с плешивой головой, гладкой, как у самого дьявола.

— Я всегда представляла себе сатану все-таки скорее косматым, — вставила мадам Джехан.

Ее комментарий вызвал несколько нервных смешков. Кэт выгнула одну бровь и высокомерно оглядела старуху, затем продолжила:

— Этот охотник на ведьм вполне может оказаться самим дьяволом. Никто, похоже, не знает, откуда он взялся на нашу голову. Он также вполне может быть одним из ваших соотечественников, мадам, поскольку называет себя Ле Балафр.

— «Шрам», — пробормотала Арианн.

Молоденькая француженка, сидевшая подле мадам Джехан, задрожала и заплакала. Та успокаивающе обняла девочку.

— Ну-ну, дорогуша, и у нас бывали дьяволы, и ничего, мы же как-то выжили. Вспомни хотя бы ле Виза, разорви его душу. Он горит в аду, а мы все до сих пор еще здесь.

Раздались одобрительные возгласы многих других женщин, но Кэт презрительно фыркнула.

— Мне доводилось слышать о вашем Визе. Всего лишь сумасшедший монах в рясе по сравнению с этим, новым. Ле Балафр воюет против всех нас, как какой-то воин-язычник. Всех, кого он сочтет ведьмой, он уничтожает своей шпагой на месте.

Слова Кэт вызвали очередную волну взволнованных возгласов, но Арианн подняла руку, призывая всех к тишине, стараясь успокоить себя и угомонить перепуганных женщин.

— По крайней мере, если этому Ле Балафру удастся найти «Книгу теней», он, конечно же, уничтожит ее, — Рассудительно объяснила она собравшимся. — На сей раз охотник на ведьм может оказать всем нам добрую услугу.

— Это было бы слишком хорошо, мадам, но боюсь, все не так просто.

Мари Клэр громко застонала, и Арианн заерзала на своем неудобном месте, нетерпеливо глядя на Кэт.

— Не тяните же, — раздраженно поторопила она Катриону.

Кэт переминалась с ноги на ногу, судя по всему, впервые за вечер не решаясь продолжать.

— Моя хорошая подруга, Нив, не всегда отличалась осторожностью. Она вела тетрадь, куда заносила имена всех Дочерей Земли, которые становились ей известны.

Арианн судорожно втянула в себя воздух. Кэт торопливо уточнила:

— Нив ничего плохого не замышляла. Она лелеяла надежду написать историю Дочерей Земли, когда настанут более спокойные, более терпимые времена.

— И где же теперь ее записи? — строго спросила Арианн, хотя душа ее ушла в пятки, поскольку она уже знала ответ: она читала правду в грустном взгляде Кэт.

— Кожаный переплет «Книги теней» имел небольшой разрез. Ее записи спрятаны именно там. Не… не так уж хорошо запрятаны, и если Балафру удастся заполучить книгу…

Кэт замерла, но ей и не требовалось договаривать. Она и так сказала достаточно. Роща огласилась взволнованными возгласами, полными ужаса. Пруденс Уотерс вскочила, тряся увесистым кулаком в направлении Кэт.

— Вы, ирландцы, настоящие олухи! Вы только послушайте ее! Неудивительно, что англичанам пришлось войти в вашу страну и уладить ваши проблемы за всех этих пустоголовых кельтов!

Кровь бросилась к щекам Кэт, и она стала почти такой же красной, как ее волосы. Проревев галльское проклятие, она подняла посох и замахнулась на Пруденс. Но та ухватилась за другой конец посоха и отвела удар. Завязалась борьба. Метались полы юбок, сыпались удары ногами, и все это сопровождалось криками.

Арианн рванулась с места, чтобы призвать женщин к порядку, но заседание совета уже превратилось в хаос. Шарбонн бросилась вперед, чтобы вмешаться в драку. Она отняла посох у обеих дерущихся, потом стукнула Пруденс и Кэт лбами. К сожалению, это заставило обе воюющие стороны ринуться на Шарбонн, и драка разгорелась с новой силой. Они сыпали друг на друга удары, щипались и царапались. Всеобщее волнение передалось Эрмуан и Луизе Лаваль, и они возобновили свою перепалку, затем вцепились друг в друга мертвой хваткой.

Кое-кто из женщин столпился вокруг дерущихся, некоторые поддерживали их одобрительными возгласами, другие кричали: «Позор, позор!» Кто-то истерично плакал.

Арианн металась от одной группы к другой, изо всех сил стараясь восстановить порядок, кричала, пока не охрипла окончательно. Пошатываясь, она вернулась на свое место, совершенно обессилев.

Мари Клэр, которая все это время держалась в стороне от всего этого, закатила глаза.

— Да уж, какое понимание и гармония царят среди Дочерей Земли. И только подумай, моя дорогая Арианн, ведь пока лишь две из нас получили свой шанс высказаться.

Через несколько часов в кругу камней стало совсем тихо, нарушаемая потрескиванием догоравшего костра и отдаленным ревом прибоя, доносившегося откуда-то снизу. Арианн устало присела на плоском алтарном камне, опустив голову на руки. Другие женщины давно разошлись или, более точно, похромали искать кров на ночь, перед тем как утром уехать домой.

После жутких новостей Катрионы О'Хэнлон остальная часть встречи была небогата событиями. Арианн пришлось восстанавливать порядок еще только один раз, когда она вышла из себя, схватила посох и пригрозила, что сама проломит головы некоторым участницам, особо рьяно нарушающим порядок.

Хозяйка острова Фэр убедила даже Кэт О'Хэнлон и Пруденс Уотерс, и они разбрелись по своим местам.

«Если бы Ренар увидел меня, размахивающую посохом, то гордился бы мной», — подумала она с утомленной улыбкой. Она поиграла кольцом на пальце, удивительной металлической полоской с руническими знаками, которые гарантировали ей, что Ренар всегда будет рядом, стоит только послать ему свои мысли. Вот и сейчас, когда бремя всплывшей и вновь утерянной «Книги теней» давило на нее, ей захотелось воспользоваться волшебством кольца, чтобы вызвать Ренара.

Мягкий шелест юбок предупредил ее о возвращении Мари Клэр. Аббатиса со своим секретарем еще раз осмотрели утес, проверяя, не оставил ли кто-нибудь свои вещи и погашены ли факелы.

— Шарбонн пошла забрать наших лошадей у лачуги рыбака. Когда она оседлает их, то свистнет нам и мы спустимся на тропинку, — сказала Мари, обращаясь к Арианн.

Арианн устало кивнула и подвинулась, чтобы освободить место для аббатисы подле себя на камне. Мари Клер села и вытащила небольшую кожаную флягу.

— Выпей, дорогая, — сказала она, протягивая флягу Арианн.

Арианн с благодарностью взяла флягу. Ее горло пересохло от разговоров, крика и долгих споров. Она прижала флягу к губам, но вместо прохладной воды, которую она ожидала, глотнула крепкого обжигающего коньяка. Она наклонилась вперед, отплевываясь и задыхаясь.

— М-Мари Клэр!

Аббатиса только улыбнулась и стала убеждать ее сделать еще глоток:

— Ну же, давай еще. После всего, что нам довелось вынести сегодня вечером, мы обе можем позволить себе выпить.

Арианн вздрогнула, но повиновалась и сделала осторожный глоток. Коньяк горячей приятной волной прошел по всем сосудам, и она вернула флягу аббатисе.

— Спасибо, — пробормотала Арианн.

Мари Клэр и сама сделала большой глоток из фляги, потом крепко закрыла ее пробкой, аккуратно вытерла рот тыльной стороной ладони. Она одобрительно смотрела на Арианн.

— Так-то лучше. А то ты совсем зачахла. Этой милой Кэт и всех ее жутких историй достаточно, чтобы кровь отхлынула от лица. Или у тебя есть какая-нибудь другая причина быть такой бледненькой?

Арианн машинально прижала руку к пустому чреву.

— Нет, никаких других причин, о которых я бы знала, — печально проговорила она.

Мари в утешение ласково погладила руку Арианн, и та опустила голову. Ей было тяжело говорить о своем бесплодии даже с такой давней подругой, как Мари, но она с горечью призналась:

— В последнее время я начала задумываться, не является ли моя бездетность карой Божьей, потому что… потому что я не просто желала ребенка. Я страстно, ужасно желала дочь.

— Фу ты, девочка. Вот уж не думаю, что Бог наказывает людей за их желания. — Мари легонько пожала пальцы Арианн. — Но Он предпочитает выполнять просьбы сообразно собственным возможностям и по своему собственному графику.

— Ты хочешь сказать, что мне следует быть более терпеливой. Ты говоришь совсем как Ренар.

— А как поживает твой могучий и большущий муж? — нежно спросила Мари.

— Достаточно неплохо, я надеюсь. Я чуть было не поддалась искушению послать за ним немедленно после новостей от Катрионы. Но Ренар почти убил бы себя, добираясь сюда, да и вряд ли он что-нибудь смог бы предпринять именно сегодня.

Нет, но в ближайшее время и граф, и его слуги сумеют оказаться полезными в поисках пресловутого Падрига О'Донала.

— Думаешь, Мари, у нас есть шансы, — подавленно просила Арианн, — обнаружить О'Донала прежде, чем он продаст ту книгу или охотник на ведьм подберется к нему? Ирландец может оказаться где угодно. Искать его — все равно, что искать иголку в стоге сена.

— Вовсе все не так уж безнадежно, — возразила Мари. — В конце концов, вряд ли найдется слишком много людей, настолько богатых или настолько безумных, чтобы возжелать приобрести «Книгу теней». К сожалению, самый вероятный покупатель…

— Да, Екатерина. — Арианн невольно вздрогнула. — Стараюсь не думать о том, что случится, если Темная Королева приобретет эту книгу.

Екатерина уже принесла достаточно бед ядами и миазмами, изготовлением которых занималась. Это она разожгла безумие ночи накануне Дня святого Варфоломея. Сколько еще бед вызовет Темная Королева с мощными заклинаниями, о существовании которых говорила Кэт?

— Но Екатерина достаточно сведуща в черной магии, и возможно, «Книга теней» даже не заинтересует ее. — Арианн пыталась убедить себя не меньше, чем Мари Клэр. — С того дня как мы достигли перемирия после Варфоломеевской ночи, она больше не применяла свое черное искусство.

— Насколько нам известно, — бесстрастно поправила ее Мари. — К сожалению, после изгнания Луизы и мадам Пешар наша шпионская сеть совсем не та, что раньше. Жаль, что мы не смогли убедить Габриэль следить за Екатериной и обеспечивать нас информацией, хотя она и проводит столько времени при дворе.

— Даже если Габриэль и согласилась бы, — с жаром возразила Арианн, отрицательно мотая головой, — я никогда не позволю ей этого. Я и без того достаточно переживаю из-за моей отчаянной сестры. Уж слишком близко она подошла к этой дурной женщине. Габриэль непомерно много рисковала за это время. Мне кажется, прошла целая вечность с того момента, как мы получили сообщения от Бетт.

— Ой, прости, чуть не забыла. Мой малютка ястреб наконец-то вернулся из Парижа.

Среди многих своих талантов Дочь Земли Мари обладала способностью обучать диких птиц переносить сообщения на длинные расстояния. Эту ее способность Арианн и раньше считала большим благом, но особенно стала ценить ее с тех пор, как Габриэль убежала в Париж. Без регулярных сообщений от Бетт Арианн сошла бы с ума, волнуясь за свою сестру. Хотя иногда ей казалось, что было бы лучше, знай она о Габриэль значительно меньше. Она внимательно посмотрела на Мари Клэр, сгорая от нетерпения и страха.

— Так что же пишет Бетт? Как там Габриэль? В порядке?

— Неплохо, но лучше сядь, я перескажу тебе невероятные новости.

— Боже мой! Что случилось? Говори же, Мари.

К ее удивлению, лицо аббатисы медленно расплылось в улыбке.

— Оказалось, Николя Реми жив.

— Жив!

Мари рассказала ей о потрясающем воскрешении капитана Реми и его появлении в Париже. Арианн не могла больше сдерживаться. Она вскочила на ноги и взволнованно заходила, слезы радости разъедали ей глаза. Она искренне привязалась к серьезному капитану, к тому же надеялась, что его появление окажется благотворным для Габриэль. Впервые за долгие годы Арианн увидела проблеск надежды для своей своенравной сестры.

— Слава богу, — восклицала она, сжимая руки. — Мари, это же замечательно. Я не поняла этого вовремя, но полагаю, что Реми был именно тем мужчиной, который сумел бы излечить Габриэль, восстановить ее магический дар. Когда Габриэль узнала о его смерти, лучшая ее часть, казалось, умерла вместе с ним. Но теперь…

Арианн прервалась, поняв, что Мари Клэр не разделяет ее энтузиазма. Старшая подруга смотрела на умирающие тлеющие угольки костра, избегая взгляда Арианн.

— Разве возвращение Реми не отличная новость? — нерешительно пробормотала Арианн. — Ведь он непременно спасет Габриэль.

Мари вздохнула.

— Все так, только Бетт сообщает, что Габриэль, похоже, старается отвергнуть его дружбу, прогнать его прочь.

Надежда, которая вспыхнула внутри Арианн, умерла с болезненной быстротой. Она застонала.

— Ну, конечно же, Габриэль так и поступит. Я должна была догадаться. Разве на свете найдется кто-нибудь другой, кто лучше моей сестры умеет отталкивать всех, кто любит ее или проявляет о ней заботу?

Аббатиса указала пальцем на маленькое деревянное распятие у себя на груди. Пристально глядя в глаза Мари Клэр, Арианн прочла достаточно, чтобы понять, что Мари не все рассказала ей.

— Еще что-нибудь? — взволнованно спросила она. — Что еще пишет Бетт о Габриэль? Почему ты не говоришь мне?

— Прости, дорогая моя. Но на тебя и так столько всего навалилось. — Мари взволнованно и безнадежно и махнула рукой. — Столько всего, о чем приходится волноваться.

— Боюсь, так оно и есть, но тебе надо рассказать мне все.

Мари Клэр не отвечала, и Арианн села рядом с аббатисой и сжала руки старшей подруги.

— Скажи мне, Мари.

— Возможно, тут вообще нет повода для волнения, но Габриэль водит дружбу с другой мудрой женщиной, живущей в Париже… Некой Кассандрой Лассель.

Арианн озадаченно посмотрела на Мари.

— Ты ничего не слышала об этой женщине? — спросила аббатиса.

— Немного. — Арианн нахмурилась, напрягая память. — Кассандра живет как отшельник, так? Бедная, немощная слепая женщина, всю семью которой много лет назад уничтожили охотники на ведьм.

— Да, Кассандра слепа. Но беспомощна? — Мари Клэр поморщилась. — Нет, она не беспомощна. Если слухи, которые доходят до меня о мадемуазель Лассель, правдивы, эта женщина практикует черную магию. Поговаривают, у нее особенно большой опыт по части некромантии.

Арианн смутилась, избегая смотреть в глаза Мари Клэр, потому что одно время и сама увлекалась опасным искусством, вызывая дух своей матери из царства мертвых. Тогда Арианн хотела услышать мудрые советы Евангелины Шене, но потом дала духу матери торжественное обещание оставить черную магию.

— Облако подозрения висит над этой молодой женщиной, — мрачно добавила аббатиса. — Многие Дочери Земли задают себе вопрос: как случилось, что из всех женщин Лассель только Кассандра пережила нападение охотников на ведьм? Некоторые даже пытаются понять, не причастна ли сама Кассандра к тому нападению. — Мари передернула плечами. — Конечно, все эти рассказы о Касс не больше, чем сплетни и наговоры. Но все равно Габриэль нужно предостеречь.

— Ты же знаешь, что Габриэль никогда не прислушивается к моим словам, — вздохнула Арианн.

— Ты не единственная сестра Габриэль. Мири тоже сильно волнуется о Габриэль. По правде сказать… — Мари Клэр поколебалась. Она глубоко вздохнула, прежде чем договорить: — По правде сказать, Мири надумала отправиться в Париж повидать Габриэль.

Арианн не спускала глаз с Мари Клэр, ошеломленная тем, что ее робкая младшая сестренка могла даже подумать о подобном путешествии. Первое удивление тут же сменилось тревогой.

— Мири не сделает ничего подобного! Хватит с нас того, что Габриэль убежала туда. Не отдам я Парижу заглотнуть обеих сестер. Не отпущу ее так близко к Темной Королеве. — Арианн подскочила. — Где же Шарбонн с лошадьми? Надо сейчас же отыскать Мири и сказать, что я категорически запрещаю ей уезжать одной с острова Фэр.

Но Мари Клэр выпрямилась, как пружина, и схватила Арианн за руку чуть выше локтя.

— Милая моя девочка, ты ничего не можешь запретить Мири. Это я и боялась сообщить тебе. Слишком поздно: Мири уже уехала.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Габриэль приподнимала подол, чтобы не запачкать его грязью, лошадиным навозом и всяким мусором, которым изобиловали улицы. Трехэтажные и четырехэтажные дома с деревянными каркасами и магазины прижимались вплотную друг к другу по обе стороны узкой улочки. Некоторые из строений были настолько стары, что заваливались на своих соседей.

Широкие поля ее соломенной шляпы закрывали лицо от последних лучей утреннего солнца, когда она искала помер 14 по рю де Картель. А вот и он, наконец — предпоследний дом перед поворотом. Дом из побеленного камня преуспевающего торговца железными и скобяными изделиями был чуть новее и ниже своих соседей, горизонтальный ставень, опущенный вниз, образовывал прилавок для показа товаров в лавке. Второй этаж служил жильем хозяину, третий предназначался для учеников и слуг, мансарда же сдавалась как квартиры для путешественников.

Габриэль прищурилась и подняла голову, украдкой изучая узкое окно четвертого этажа с наглухо закрытыми ставнями. За этим окном, если верить шпионам Екатерины, и поселился капитан Николя Реми, назвавшись именем Жак Равей.

Измотанная событиями прошлой ночи, Габриэль так и не уснула по возвращении домой. Она чувствовала себя слишком утомленной утром, чтобы наряжаться в корсет и бесконечные нижние юбки — непременные атрибут любого из ее изысканных и дорогих нарядов.

И теперь она мало, чем напоминала знаменитую куртизанку, о которой сплетничал весь город, женщину, способную выполнить обещание, данное Темной Королеве предать Реми, соблазнить его отступиться от своего долга.

Кольцо, которое Екатерина вынудила ее принять, было убрано с глаз и заперто в шкатулке. Габриэль долги лежала с открытыми глазами, пытаясь придумать, как ей избавиться от этой дьявольской сделки и все же спасти Реми. Не так-то легко обмануть Темную Королеву, и Габриэль молча проклинала Реми, который загнал их обоих в западню.

И все же ей необходимо было увидеться с ним, хотя бы только для того, чтобы выяснить, к чему привела его вчерашняя встреча с Наваррой. Она нетерпеливо переждала, пока телега с зерном, которую тянул мускулистый мул, не освободит улицу. Перебежав на другую сторону, она поспешила к жилищу Реми, с тревогой ощущая, как ее сердце колотится все сильнее.

«Кого я пытаюсь обмануть?» — задавала она себе вопрос.

Габриэль ощутила необъяснимую нервозность. Удар в дверь получился очень робким. Сжав крепче кулак, она постучала сильнее. Никто не ответил. Девушка нахмурилась. Ученик из мастерской предупредил ее, что Волк вышел, но кузнец не сомневался, что господин Равей дома. Габриэль снова начала стучать, затем взялась за ручку. К ее удивлению и испугу, дверь легко отворилась.

Реми настолько потерял голову, что даже не удосужился запереть дверь? Даже если он не думал об угрозе со стороны Темной Королевы, он должен понимать, что это все-таки Париж, а не какая-то обычная деревушка в Наварре. Город кишел грабителями, карманниками и головорезами.

Габриэль осторожно заглянула внутрь.

— Реми?

Комната была погружена во мрак, и Габриэль потребовалось несколько секунд, прежде чем что-нибудь различить. Впрочем, в скудно меблированной комнате и рассматривать-то было особенного нечего. Кто-то лежал, вытянувшись во весь рост, на кровати под тонким одеялом. Она разглядела волосы цвета темного золота, разметавшиеся по подушке.

Реми все еще в постели в столь поздний час? Это было так непохоже на него, что сердце Габриэль сжалось от нехорошего предчувствия. Она на цыпочках подкралась к кровати.

— Реми? Как вы…

Габриэль прервал жуткий гортанный крик Реми, заставивший ее испуганно отпрянуть. Капитан скорчился на матраце, отбросив одеяло, которое сползло на ноги, выставляя контуры его груди. Кожа блестела от холодного пота. С глухим стоном он метался по подушке, как если ли бы его колотило в лихорадке.

Страх обуял Габриэль. Что, если Екатерина уже нарушила свое слово, нашла способ добраться до Реми и применила один из своих смертельных ядов? Девушка и в отчаянии опустилась на колени у кровати, чтобы прощупать пульс Реми. Она удержала руку Николя всего несколько секунд, прежде чем он вырвался, но и этого хватило, чтобы удостовериться, что у него пульс здорового человека, разве только ускоренный от какого-то волнения.

— Шпагу… — Он застонал и стал бормотать что-то несвязное. — Проклятье! Дайте мне… шпагу. Нужно бороться… Нужно спасти.

Его трясло, и он судорожно всхлипывал. У Габриэль защемило сердце: не лихорадка держала Реми в своих руках — его мучил кошмар.

— Реми! Проснитесь.

Взревев, как раненый зверь, капитан открыл глаза. Он приподнялся и вырвался из рук Габриэль, смахнув с ее головы соломенную шляпу. Не успела она перевести дыхание, как он пригвоздил ее к кровати, навалившись всем своим мускулистым телом. Влажные спутанные пряди полос свисали с его лба, прикрывая глаза, на лице застыла маска дикой ярости. Габриэль застыла от ужаса. Реми зарычал и размахнулся, чтобы обрушить на нее свой кулак.

— Реми, — закричала Габриэль. — Остановитесь! Это же я.

Она съежилась, уклоняясь от удара. Реми удержал кулак буквально в дюйме от ее лица. Заморгав в замешательстве, он поднял глаза и обвел блуждающим взглядом комнату, погруженную во мрак.

— Габриэль? Откуда вы…

— Вам снился кошмар. — Она высвободила руку и дрожащими пальцами убрала с его лба волосы. — Это был только кошмар.

Задыхаясь, он перевел взгляд на нее. Ей когда-то казалось, что она знает все лики Реми. Гордость, непреклонную решимость, суровость, нежность, даже угрюмость и ярость. Но она никогда раньше не видела этого сильного молчаливого мужчину таким подавленным и уязвимым. Габриэль обняла его и притянула его голову к своему плечу. Он уткнулся лицом ей в шею, по-прежнему все так же прерывисто дыша.

— Все в порядке. — Она баюкала Николя, как когда-то свою младшую сестренку Мири, которую часто терзали дурные сны. Габриэль ласково гладила его по затылку и целовала в спутанные волосы. — Все кончено, и я здесь, — бормотала она. — Только крепче держись за меня.

Он так сильно сжимал ее, что Габриэль казалось, у нее треснут все косточки. Но она и сама не отпускала его от себя, пока не почувствовала, что безумное сердце биение Николя начинает замедляться. Девушка провела пальцами вниз по изгибу его позвоночника, погладила горячую кожу, пытаясь ослабить напряжение, которое чувствовала в тугих мускулах его спины. Когда рука опустилась ниже, Габриэль вздрогнула: Реми был совершенно гол.

Пробормотав что-то совсем несвязное, капитан рывком отодвинулся от нее. Вскочив с кровати, он начал шарить по полу, пока не отыскал свои штаны. Габриэль отвела глаза и встала с кровати как можно медленнее. Она имела много любовников и никогда не испытывала ни малейшего желания разглядывать никого из них.

Их тела были слабы и рыхлы по сравнению с крепким телом мужчины, посвятившего всю свою жизнь военной службе. Реми повернулся к ней спиной, и штаны заскользили по мускулистым бедрам и тугому изгибу ягодиц. Габриэль не смогла не посмотреть на него.

В комнате повисла неловкая тишина, и девушка мучительно решала, о чем же заговорить, чтобы разрядить обстановку. Не сидеть же вот так и краснеть, как какая-то дурочка.

— Ради бога, Реми, — решилась она, нервно теребя прядь волос, — вам нет нужды смущаться. Да не волнуйтесь вы так, мне доводилось видеть обнаженных мужчин и раньше.

Она недовольно поморщилась, когда слова уже слетели с губ, сообразив, что не стоило напоминать ему об этом.

— Я знаю, — ответил он. — Поверьте, я вовсе не так и стыдлив. И меня совсем не обеспокоила моя нагота. Дело в том… Дело совсем в другом.

— В чем другом?.. — начала Габриэль и тут же замолчала, поскольку ее осенило, почему он нервничал.

Она стала невольным свидетелем его слабости. Это задело Николя Реми, гордого солдата, до глубины души. Она слишком хорошо понимала это саднящее чувство, которое появляется, когда слишком обнажаешь душу перед посторонними. Но она не была посторонней. Несмотря на все что разделяло их, она все еще оставалась, его другом. Габриэль подошла и встала у него за спиной. Она почувствовала, как напряглась спина капитана при ее приближении, и положила руку ему на плечо.

— Реми, у всех бывают плохие сны, — ласково сказала она.

— У солдат никогда. — В его голосе слышалось презрение к самому себе, когда он добавил: — По крайней мере, если у них и бывают кошмары, они не трясутся, как слюнтяи.

— Никто никогда не примет вас за слюнтяя.

Габриэль потянула его за руку, пытаясь развернуть его лицом. Реми неохотно поддался, и у Габриэль перехватило дыхание, когда солнечный свет высветил то, что она не замечала прежде.

Грудь Реми представляла собой сплошные шрамы: частью едва заметные полосы, частью белые рельефные зубчатые линии, изуродовавшие гладкую поверхность его кожи. Габриэль зажала рукой рот, чтобы задушить крик ужаса.

— Не слишком приятная картинка, не так ли? — попытался отшутиться Реми. — Думаю, со спины я смотрюсь намного лучше. Не могли бы вы подать мне рубашку?

— Боже, Реми, — прошептала Габриэль, неловко прижав ладонь к его груди, словно желая успокоить себя, услышав, как уверенно бьется его сердце.

— Не стоит так болезненно переживать из-за этого, моя дорогая, — хрипло проговорил он. — Это всего лишь отметины от нескольких старых ран.

— Эти шрамы с той ночи? Накануне Дня святого Варфоломея? И именно та ночь вам сейчас снилась.

— Возможно. Я не помню снов, когда просыпаюсь.

Он солгал ей. Память о том кошмаре была выгравирована в глубоких складках у рта, в тенях, омрачавших его взгляд.

— Вы все время бормотали о каком-то демоне. Его лицо было скрыто от вас. Вы не хотели его видеть. Кто это?

— Понятия не имею. Это был только сон, глупый сон.

— Но…

— Пожалуйста, забудьте об этом, — произнес он тоном, не терпящим возражений, словно захлопнув дверь прямо у нее перед носом.

Она ласково погладила его по груди, будто так могли стереть эти жуткие шрамы и уничтожить вместе с ними все горькие воспоминания. Мурашки пробежали у Реми по коже, когда она продолжила свое опрометчивое об следование. Ее уже влекли не шрамы, а чеканные линии его груди, рук, могучие рельефные мускулы, легкий пушок золотых волос, которые исчезали за поясом.

Она услышала, как дыхание Реми участилось, и сообразила, что его лицо полыхает вовсе не от смущения. «Я могу затащить его в свою постель, соблазнить его», — вспомнила она свое обещание Екатерине.

Девушка собралась с силами и вынудила себя посмотреть на Реми. Капитан не спускал с нее глаз. Начавшая вырастать щетина на обтянутых кожей скулах придавала ему жутковатый вид. Габриэль поразило выражение его лица. Он был погружен в мрачные раздумья. Его физическое возбуждение легко угадывалось, но оно не менее легко умерялось настороженностью и откровенным недоумением.

Он схватил Габриэль за запястья и отвел ее руки от своей груди.

— Что вы здесь делаете в такую рань, Габриэль? И как вы сюда попали? — вызывающе спросил он.

Габриэль рывком высвободила руки и с виноватым видом спрятала их за спиной.

— Мне очень любезно сообщила ваш адрес Екатерина и даже назвала вымышленное имя, под которым вы сняли жилье. За вами следили, после того как вы покинули дворец.

Реми выслушал Габриэль с удивительной самоуверенностью, его волнение выдавали только напрягшиеся мускулы и сжатые челюсти. Взяв рубашку, он начал медленно натягивать ее через голову.

— Выходит, Темная Королева знает…

— Почти все, дьявол ее побери, — прервала его Габриель. — Она шпионила за нами и все знает о встрече, которую я устроила вам с Генрихом.

Реми просунул руки в рукава и поправил рубашку на плечах. После отвратительной ночи, проведенной в мучительном волнении за жизнь этого человека, его спокойствие взбесило Габриэль. Закипая от гнева, она встала перед ним, уперев руки в бока.

— Реми! Вы меня слышали? Екатерина знает все. Вам нельзя рисковать, оставаясь здесь, в Париже, даже на миг. Было бы лучше, если бы вы оказались сейчас как можно дальше отсюда.

— Лучше для кого? — парировал Реми. — Если Темная Королева знает все, тогда почему я еще жив? Или, по крайней мере, почему я еще на свободе? И вы тоже.

«Потому что я заложила себя этой женщине, да и вас».

— Я, право, не уверена, — увильнула от прямого ответа Габриэль. — Думаю, мне удалось убедить ее, что вы больше не угрожаете ее интересам.

— Вам потребовались бы слишком убедительные доводы, — подозрительно оглядел ее Реми. — Давайте поточнее. Как вы это сумели?

— Я великолепная лгунья. Кроме того, если она сотворит из вас мученика во второй раз, это только подольет масла в огонь и без того напряженных отношений между католиками и гугенотами. Екатерина считает гражданскую войну слишком дорогим удовольствием. Она, вероятно, захочет вернуть вас ко двору, где сможет следить за вами, ни на минуту не спуская с вас глаз. Вы будете в относительной безопасности, но только до поры до времени.

До тех пор, пока Темная Королева будет уверена, что Габриэль держит Николя Реми в сетях своих чар, под своим контролем и в своей постели. Но Габриэль не составляло труда представить реакцию Реми, если она скажет ему всю правду.

Нет, она не станет этого делать. Она протянула к нему руку.

— Реми, умоляю вас. Вы же понимаете, насколько вам опасно оставаться здесь. Вы должны уехать. Тотчас же.

— Я ценю ваше беспокойство, — сдержанно произнес он. — Но я останусь и постараюсь до конца использовать свой шанс.

Проигнорировав протянутую руку, он обошел молодую женщину и продолжил одеваться, зашнуровывая ворот своей рубашки. Габриэль безвольно опустила руку. Когда они расставались с Реми во дворце, между ними возникло нечто напоминавшее былое тепло.

Но сейчас в Реми чувствовалось раздражение, даже враждебность по отношению к ней, и Габриэль решила, что знает причину этой нервозности. Видимо, его попытки уговорить Наварру покинуть двор и вернуться на родину потерпели неудачу. Ее это вовсе не удивило. Генрих, несмотря на внешнюю апатичность, был проницателен и прагматичен. Он и выжил до сих пор от того, что ни разу не воспользовался ненужными шансами.

Генрих, не покидающий Франции, — именно этого желала Габриэль ради достижения собственных целей. Ни она обнаружила, что не в силах радоваться неудаче Реми. Она подозревала, что Реми хотел превратить Наварру во второго короля Артура. Капитан наделял своего короля мужеством легендарного монарха и его благородством. Такому королю Реми готов был преданно служить и следовать за ним до самой своей смерти. Очень похоже на то, как однажды Реми вообразил, будто встретил в ней безупречный идеал, воплощение целомудрия.

Удивительно, что такой солдат, как: Реми, повидавший столько безобразного в этом мире и испытавший все зверства войны, все еще сохранял свои высокие критерии чести и ожидал подобного от других. Это и покоряло в нем, хотя одновременно доводило до белого калении. Ей безумно захотелось взять его на руки, как котенка, и оградить от разочарований, на которые он был обречен. И хотя она сомневалась, что он примет любое ее сочувствие, она осторожно заговорила:

— Итак, по вашему мрачному настроению я могу предположить, что встреча с Наваррой прошла не слишком гладко. Вам не удалось убедить его предпринять попытку бежать.

Реми изучал свою небритую челюсть в маленьком треснувшем зеркале над умывальником.

— Наоборот, он согласился.

— Что?! — Габриэль задохнулась.

— Наварра согласился и позволил мне заняться проработкой плана его бегства, но согласился на определенных условиях. Все условия, естественно, касались только вас. — Он оторвался от зеркала и метнул колючий взгляд в Габриэль. — Примите мои поздравления. Вы совершенно околдовали этого молодого человека. Он не вернется в Беарн, если я не найду способа забрать и вас с нами.

— Этого никогда не произойдет, — оправившись от изумления, едко заметила Габриэль. — Я же говорила вам, мое будущее здесь, в Париже. И Генриха тоже.

— Похоже, у Генриха есть собственные планы на ваше будущее. Он намеревается подыскать вам супруга.

— Супруга?!

— Вот именно. Проклятье, но он внушил себе, что придаст вашей любовной связи с ним больше респектабельности, если подыщет какого-нибудь недотепу, который женится на вас. Законного супруга, повелителя и наставника для вас, но в угоду королевским желаниям. Наварра полагает, что этот муж сумеет заставить вас покинуть Париж вместе с ним.

Габриэль выругалась и взволнованно прошлась по комнате. В ее жизни и так уже предостаточно сложностей. Мало ей удерживать Реми от фактического самоубийства и лавировать среди коварных гадюк при дворе и хитросплетений самой Темной Королевы. Теперь вот Генриху приспичило втемяшить в свою голову эту глупую идею.

Никто не удивлялся, когда дворянин брал в жены любовницу короля взамен щедрого вознаграждения землями, состоянием и титулами. Но Габриэль не имела никакого желания обременять себя мнимым мужем в лице какого-нибудь жеманного осла из придворных лизоблюдов.

— Изумительно, — пробормотала она. — А Генрих случайно не упомянул имя того недотепы, которого он подыскал мне в мужья?

Реми взял бритву в руку, и по тому взгляду, которым он смотрел на эту бритву, Габриэль не решилась бы с уверенностью сказать, что он собирается сделать: приступить к бритью или перерезать себе горло.

— Это я. Король хочет, чтобы я женился на вас.

Габриэль не поверила своим ушам. Но Реми не шутил и не издевался над ней, он говорил серьезно. Она с трудом сдержала безумное желание истерично расхохотаться от явного абсурда всего происходящего. Примерно в то же время, когда Габриэль пообещала Темной Королеве соблазнить капитана Реми, Наварра велел капитану Реми жениться на ней.

Но одного взгляда на угрюмое выражение лица Николя хватило, чтобы у нее отпало всякое желание смеяться. Теперь ей стала понятна его нервозная агрессивность. Он напоминал человека, погубившего честь семьи.

Одно то, что ему предлагали жениться на женщине, запятнавшей себя, послужило для него нестерпимым оскорблением. Габриэль не ожидала, что его реакция так огорчит ее. Но она гордо вскинула голову.

— Он хочет? Какая дикая нелепость! Без сомнения, вы отказались с чувством глубочайшего оскорбления.

Реми ничего не ответил на ее выпад, только отвел взгляд куда-то в сторону.

— Ведь вы же отказались, правда?

Он продолжал молчать, и она раздраженно окликнула его.

— Реми, я вас спрашиваю.

— Нет, я согласился, — вызывающе огрызнулся Реми, отшвырнув бритву. — Я заверил его, что женюсь на вас.

Габриэль от удивления раскрыла рот. Какое-то мгновение она молчала, затем стала кричать на него:

— Вы с ума сошли? Вы хоть понимаете, что вам предлагает Наварра?

— О да, уж это-то я понимаю слишком хорошо.

— Тогда с какой стати вы вообще согласились? — Реми смотрел на нее со смесью горечи и какого-то другого чувства, которое она не сумела разгадать. — И какого дьявола вы посчитали, будто я соглашусь на это?

— Понятия не имею. Наверное… — Реми резко отвернулся, стиснул зубы и стал снова внимательно изучать свое отражение в зеркале. — Мой король приказал мне. Проклятье, для меня этого вполне достаточно. И хватит на этом.

Габриэль судорожно сглотнула. Возможно, когда-то Реми действительно хотел жениться на ней. Когда-то, прежде чем узнал о ней правду, узнал, какова ее суть.

— Вот оно что. Ваша преданность не знает границ, капитан, — ледяным тоном заметила она. — Ради своего короля вы готовы и пронзить себя своей же шпагой, и взять в жены его любовницу. Вам ведь все едино, не так ли?

Реми вздрогнул от ее сарказма, но не стал отмалчиваться.

— Но, Габриэль, ведь это вы настаивали, чтобы я примирился с любым его решением.

— Мы с вами говорили о его решении относительно ваших планов возвращения в Наварру. А не каких-то абсурдных идей связать меня супружескими узами.

— К чему вам так тревожиться? В конце концов, требуются двое, чтобы состоялось обручение.

Габриэль внимательно посмотрела на него. Так вот на что надеялся Реми. Что она откажется и освободит его от обязательства, которое он явно находил чудовищным. Но будь она проклята, если позволит ему так легко выпутаться из этой истории.

— Ладно, почему бы и нет, — протянула она, приклеивая улыбку к своему лицу. — Неплохая идея, если подумать.

Она подождала реакции Реми на свое неожиданное согласие, ожидая увидеть потрясение, уныние или испуг. Но он застыл в позе стоической покорности, вытянувшись во весь рост, словно его позвоночник был выкован из железа. Наверняка этот мужчина точно так же выглядел перед сражением, когда видел перед собой жерла вражеских орудий.

— Всегда неплохо иметь некоторые дополнительные гарантии на тот случай, если король пресытится мной, — продолжила Габриэль, твердо решив для себя спровоцировать его на ответную реакцию. — Хотя я ни за что не допущу подобного. — Она получила дикое удовлетворение, заметив, как крепко Реми сжал губы. — Да и вы тоже не прогадаете, ведь Наварра непременно щедро вознаградит вас. У вас появится и поместье, и титул. Вы согласитесь на рыцарское звание или надеетесь на барона?

— Габриэль… — Угроза в голосе Реми должна была бы заставить ее замолчать, но она только подстегнула молодую женщину, разбудив в ней отчаянную дерзость.

— Подумать только, за все годы преданной службы, рискуя головой на поле битвы, вы не приобрели ничего, кроме звания капитана. А надо было, оказывается, всего-то дать свое честное имя королевской пассии.

— Габриэль, остановитесь, — прорычал Реми.

Она понимала, что разумнее учесть предостережение, прозвучавшее в его голосе. Ей доводилось видеть, как проявляется темперамент Бича. Но она была слишком сердита и расстроена, чтобы проявлять осторожность. Плавным скользящим движением она подошла ближе к нему.

— Как бы вы хотели скрепить нашу помолвку, капитан? Рукопожатием, как двое купцов, подписывающих сделку? Или вы предпочитаете поцелуй?

Она обхватила его шею руками и вызывающе поглядела на него. Его взгляд потемнел, и он тихо выругался.

Она ожидала, что он отшвырнет ее от себя, но Реми набросился на нее с исступленными поцелуями, от которых у нее перехватило дыхание. Она обмерла от его напористости, потом начала неистово целовать его в ответ.

Их поцелуи больше напоминали поединок, жестокое сражение губ, разгоряченное фехтование языков.

Они свалились на кровать, захлебнувшись в водовороте пламенных поцелуев и беснующихся рук. Реми безжалостно разорвал шнуровку ее платья, стянув ткань с плеча, обнажил грудь и сжал ее мозолистой ладонью. Габриэль, забравшись руками ему под рубашку, сжимала пальцами гладкую кожу его спины.

Глухо рыча, Реми с огненными поцелуями продвигался вдоль ее шеи к округлостям груди, и его щетина царапала ее изнеженную кожу. Его губы обхватили сосок ее груди, он потянул его, будто в поисках молока, затем впился в него зубами и стал покусывать, пока Габриэль не застонала. Ее гнев пропал, и ее захватили и понесли потоки страсти. Той самой страсти, которую она долго силилась испытывать, — мощной, болезненной, неуправляемой.

Реми навалился на ее бедра. Даже сквозь ткань она почувствовала существенное подтверждение его возбужденных намерений, и тут же в ней пробудились знакомые признаки паники. Она застыла.

— Реми, пожалуйста. Остано…

Ее слова заглушили губы Николя. Он целовал ее снова и снова, лаская и призывая к капитуляции. Он начал терзать ее юбку. Габриэль охватил ужас. И вдруг вместо Реми, нависшего над ней, она увидела Дантона, пожирающего ее хищным взглядом.

— Нет, — заметавшись, пронзительно вскрикнула она и попыталась вырваться. — Прекратите сейчас же!

Не дав ему шанса ответить, Габриэль с отчаянием набросилась на него, царапая ногтями, чтобы высвободиться.

Ее сердце бешено заколотилось, она пришла в себя и почувствовала, что ее руки запрокинуты за голову и все сопровождается жуткой болью ее падения. Но мужчина подле нее замер на несколько секунд, затем отпрянул от нее. Его расплывчатые черты стали приобретать четкие линии лица Реми, и она увидела его глаза, померкшие от расстройства и замешательства. Он опрокинулся на спину, его грудь учащенно вздымалась и опадала, он стремился обуздать свою страсть.

Дрожащей рукой девушка натянула платье на плечо. Она не могла заставить себя взглянуть на Реми. Он наверняка счел ее презреннейшей из блудниц, дразнящих, соблазняющих мужчин только затем, чтобы оттолкнуть их. Как ее назвал Дантон в тот ужасный день? «Лживая маленькая шлюха».

Реми, должно быть, разъярен, и он имеет на то право.

— Я совершенно не понимаю вас, Габриэль. — В надсадном голосе капитана вместо гнева прозвучало отчаяние. — Неужели я и впрямь настолько противен вам? Вы же не против крутить любовь с любым другим мужчиной в Париже. Почему не со мною?

— Любовь? Этим, по вашему мнению, я тут занимаюсь? — Я выживаю. Я терплю. Да я способна выдержать все это, лишь воображая, что нахожусь где-нибудь еще, только не в постели с мужчиной.

Но с Реми все обстоит по-другому. Он разбудит в ней желание, заставит ее страдать и гореть для него, но в конце она все разрушит своими отвратительными воспоминаниями о Дантоне.

Хмурясь, Реми не спускал с нее глаз, как если бы ожидал от нее дальнейших объяснений. Но Габриэль испугалась, что уже сказала слишком много лишнего. Она возилась со шнурками, распутывая их безнадежный клубок, и вздрогнула, когда Реми шагнул к ней.

— Я только хотел помочь вам одеться, — пояснил он, отодвигаясь.

— Спасибо, не надо. Нам обоим грозит упустить из виду, что мы обручены только номинально. Я предназначена вашему королю, и будет гораздо лучше, если вы никогда больше не коснетесь меня.

— Вы правы. Я… я обещаю. Этого не повторится.

Вместо того чтобы успокоиться после подобных заверений, она чуть не расплакалась, услышав его слова.

Чем скорее она уйдет отсюда, тем лучше. Лихорадочно она оглянулась в поисках соломенной шляпы, которую куда-то дела, и увидела ее между ножкой кровати и стеной, вместе с какой-то одеждой, которую Реми скинул накануне вечером. Она вытащила оттуда шляпу на бордово-красной подкладке, разгладила темно-синие поля и протянула ее хозяину.

— Вам следовало бы аккуратнее обращаться с вещами. Атлас не так легко поддается чистке, а ваша шляпа, судя по всему, обошлась вам в немалые деньги. А где Волк — Габриэль остановилась, огорошенная мыслью, пришедшей ей в голову. — Боже мой, Реми! Вы и этот ваш друг Волк, вор… Вы… вы не…

— Случаем, не обчищаю ли я карманы и не устраиваю ли засады на невинных путешественников? Нет.

Реми по-прежнему не сводил с нее задумчивого взгляда. Он швырнул шляпу на кровать, словно его ни в малейшей степени не волновала цена этой роскошной детали его маскарадного костюма.

— Тогда как же вы добываете деньги?

— Продаю свою шпагу некоторым английским баронам.

— Вы были наемником? У англичан?

И это Реми, который всегда утверждал, что ненавидит войну, что всегда сражается, только защищая своих соотечественников? То, что Николя Реми поступился своими идеалами, встревожило и огорчило Габриэль больше, чем потеря собственной невинности.

— Понятно. Выходит, не я одна продаю себя.

— Я никогда не рассматривал свои действия в подобном свете. — Реми вспыхнул. — Я нуждался в средствах, чтобы помочь моему королю, но, к сожалению, военная служба — единственное, что я умею.

— Так же, как соблазнять мужчин — единственное, что умею я…

— Не говорите так. Никогда не говорите ничего подобного. — Реми схватил ее за плечи, но остановился, как если бы вдруг вспомнил о данном им обещании. Его глаза потемнели от расстройства, он сжал кулаки и выпрямился. — Проклятие, Габриэль, да забудьте же вы эту свою мерзопакостную бредовую идею стать любовницей Наварры! Давайте уедем из Парижа. Прямо сейчас. Позвольте мне отвезти вас назад на остров Фэр.

Это неожиданное предложение поразило ее неимоверно. Она предположила бы, что он говорит все это несерьезно, но никогда еще Реми не казался ей таким убедительным.

— Но почему… зачем мне вообще возвращаться на остров Фэр? — запинаясь, пробормотала она.

— Это то место, которому вы принадлежите. Там ваш дом.

Картины той прошлой жизни ярко, живо проплывали перед ее мысленным взором, словно сама Габриэль рисовала их на холсте по памяти тогда, когда ее волшебство было в самом расцвете. Сохраненные ею воспоминания на листах ее альбома для рисования, альбома, который она давно наглухо захлопнула.

— Я не могу возвратиться домой, — хрипло выдавила из себя Габриэль. — Арианн… сестра… она не захочет этого. Она никогда не простит мне отъезда в Париж, всего того, что я натворила.

— Конечно, простит. Ведь она ваша сестра и все простит вам.

— А вы? Вы сможете простить меня? — испытующе вглядывалась в капитана Габриэль. — Если вы отвезете меня отсюда прочь, на остров Фэр, вы останетесь там со мной?

Реми колебался с ответом, но ему не было нужды подыскивать слова. Печаль в его темных глазах сказала Габриэль все, что она хотела узнать. Она отвернулась от него, собирая изодранные в клочья остатки своей гордости.

— Не переживайте так. Спасибо за ваше доброе предложение, капитан, но я вынуждена отказаться. Я не ищу ни прощения, ни пути домой. Я вполне счастлива там, где есть.

— Габриэль…

Она не стала смотреть на него, опасаясь, что еще один слово, и она больше не сможет удерживать в ледяных тисках свои чувства, которые рвутся наружу. Натянув шляпу на голову, девушка шагнула к двери.

— Мне надо идти. — Она сумела на прощание метнуть в Реми холодную улыбку. — Вам действительно следует заняться поисками хорошего мастера по замкам и засовам.

Реми, вытянув шею, высунулся в окно, чтобы проводить взглядом Габриэль, когда та двинулась в обратный путь по оживленной улице. Даже в старом платье и соломенной шляпе она несла себя, как герцогиня, и другие женщины инстинктивно сторонились, чтобы позволить ей пройти. А уж мужчины буквально выворачивали шеи, оценивающе оглядывая ее с неприкрытым вожделением.

Как бы ему ни хотелось размозжить пару-тройку черепов за подобную наглость, Реми едва ли винил этих мужчин за их реакцию на ее чувственную красоту. Его собственное тело все еще трепетало от болезненного желания, и он готов был в полном отчаянии разбить и кровь кулаки о стену. Или, еще лучше, голову. Ну почему он, как проклятый болван, позволяет ей вот так просто уходить прочь?

Ну почему он сразу же не ответил на все ее вопросы? Сумел бы простить ее? Желал бы отвезти ее обратно на остров Фэр? Забыл бы про цель своего приезда в Париж? Остался бы с ней на ее острове?

Вот в чем разгадка. Вот обо что он споткнулся тогда и по-прежнему спотыкается. С той самой ночи в канун Дня святого Варфоломея, единственное, что не давало ему сойти с ума, было желание спасти Наварру. Великая миссия. Реми был солдатом всю свою жизнь, не имел дома, не имел семьи. Его долг и честь были всем, чем он когда-либо действительно владел, и теперь он боялся, что поставил под угрозу свою честь.

Реми заскрежетал зубами. Если Габриэль потребовалось объявиться подле него без предупреждения, почему бы ей не надеть одно из своих вычурных нарядов, чтобы казаться такой роскошной и убедительно далекой? Зачем ей понадобилось быть с ним мягкой и нежной, по-доброму успокаивать его, избавлять от преследующего его кошмара и убаюкивать его гордость? Когда она без содрогания гладила его уродливые шрамы, ее синие глаза, такие нежные и грустные, напомнили ему девочку, которая так долго наполняла смыслом его мечты. Она напоминала ему Габриэль их дней на острове, ту, которой, как она говорила, больше не существовало.

Он воображал, будто все пройдет иначе, если ему когда-нибудь повезет и Габриэль окажется в его объятиях. Медленно и нежно, терпеливо и осторожно преодолеет он ее девичью скромность.

Скромность? Реми горько усмехнулся, вспомнив, как пылко она целовала его, как с отчаянной страстью впивалась ногтями в спину. По крайней мере, в начале, пока тот внезапный страх не отразился на ее лице. Нет, не просто страх, а ужас, когда она пронзительно кричала, умоляя его остановиться, и потом колотила его, как если бы боялась, что он не остановится. Как если бы она действительно думала, что он мог бы попытаться взять ее силой.

Реми хмурился, явственно вспоминая, как у нее тряслись руки, когда она пыталась расправить платье и застегнуть его.

«Любовь? — с дрожью в голосе переспросила она. — Так вы называете любовью то, чем я занимаюсь? Я могу заставить себя находиться в постели с мужчиной, лишь воображая, что нахожусь где-нибудь в другом месте, только не в постели с мужчиной».

В тот момент Габриэль меньше всего походила на опытную куртизанку. Ее сумрачный взгляд напомнил ему других женщин с пустыми поблекшими глазами. Женщин после сражения или осады, где им удалось выжить, но не удалось сохранить душу. Женщин, жестоко изнасилованных солдатами, опьяненными от пролитой крови.

Неужели и Габриэль когда-то подверглась насилию? Одной этой мысли было достаточно, чтобы в нем закипел гнев. Если только когда-либо этот ублюдок попадется ему в руки, он порвет его на маленькие кусочки, и этот негодяй будет молить о смерти.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Габриэль брела вдоль шумной улицы, так до конца и не оправившись от встречи с Реми. Упрямая гордость, позволившая ей покинуть его с высоко поднятой головой, опустошила ее. Неожиданно она наткнулась на тучную женщину. Та пихнула Габриэль углом своей корзины.

— Что это с вами, милочка? — сердито проворчала она, оглядывая Габриэль с ног до головы. — Вы бы лучше перестали парить в облаках и спустились на землю.

— Извините, — пробормотала Габриэль.

Спуститься на землю? Эта тетка, кажется, немного опоздала со своим советом. Габриэль только что из чувства противоречия согласилась выйти замуж за Николя Реми.

Но этому никогда не бывать, уверяла она себя. При следующей встрече она объяснит ему, что ее не устраивает подобный фарс. И Реми со своим королем могут убираться к чертовой матери. И хватит об этом. Но тут же она с грустью стала размышлять, как все могло обернуться, если бы она стала невестой Реми при совсем других обстоятельствах. Если бы никогда не существовало никакого Дантона, никакого Наварского, никакой Темной Королевы. Если бы она по-прежнему оставалась все той же невинной девочкой…

Она выходила бы замуж на острове Фэр в простом платье из мягкой синей ткани, сотканной местными ткачами. Арианн с любовью изготовила бы ей подвенечный венок, а Мири все пританцовывала бы вокруг них, не в силах сдержать свое волнение. На острове Фэр никто не придал бы значения тому, что Габриэль была дочерью католического рыцаря, а Реми — гугенотом. Они поклялись бы в верности друг другу на поляне позади Бель-Хейвен, скрепив свой союз нежным поцелуем. Она вручила бы Реми свадебный подарок — ножны, которые сама гравировала с изображением огнедышащих драконов, чтобы они напоминали ему о том дне, когда он шуточно согласился стать ее рыцарем. Там, в лесу. И той ночью, когда она рассталась бы со своею невинностью, Реми был бы очень терпелив и нежен. Их близость оказалась бы прекрасной…

«Очнись, Габриэль, и прекрати свои бессмысленные мечтания», — с отчаянием призвала она себя к порядку. Проклятый Николя Реми! До того как он вернулся из царства мертвых в ее жизнь, она, по крайней мере, была уверена в своих честолюбивых планах и не сомневалась и предначертанной ей судьбе. Но он смутил ее, заставил тосковать о вещах, которые были потеряны для нее:

О доме, невиновности, ее волшебном даре… о любви.

Ее любви? Или Реми?

Габриэль застыла посреди улицы. Торговец, восседавший верхом на лошади, дико крикнул: «Поберегись!». Она едва успела отпрыгнуть в сторону и прижалась к витрине какой-то лавки. Девушка чудом не оказалась раздавленной под копытами лошади, но ее сердце дико стучало вовсе не от этого.

Она любит Реми!

Нет, она только волнуется за него. Он остается ее другом, и ничего больше.

«Какая же ты ужасная лгунья, — издевался над ней внутренний голос. — Ты влюблена в этого мужчину с того самого дня, когда он встал перед тобой на колени и поклялся всегда защищать тебя».

Сколько бы Габриэль ни убеждала себя, она все равно любит его. Габриэль закрыла глаза, уступая отчаянию, потом резко встряхнулась. Только одно она могла сделать для Реми — уберечь, а значит, держаться от него как можно дальше.

Ну а пока она убедит Екатерину, что преуспела в обольщении. Боже упаси, если Темная Королева как-нибудь догадается, что Габриэль — знаменитая куртизанка — совершенно теряет голову от одного прикосновения Реми. И еще ей предстоит заняться Наваррой. Обычно покладистый и уступчивый, Генрих иногда вспоминал о своем королевском достоинстве и становился чертовски упрямым, когда вбивал себе в голову какую-нибудь идею.

Габриэль придется использовать все свои чары, чтобы уговорить Генриха не выдавать ее замуж за Реми, удержать его от участия в опасных планах Реми, убедить его велеть Реми покинуть Париж. После всего этого капитан наверняка возненавидит ее.

«Боже мой, Арианн, — тоскливо подумала Габриэль. — Как моя жизнь превратилась в запутанный клубок противоречий?»

Габриэль глубоко вздохнула, как никогда в жизни ощущая свое глубочайшее одиночество. Ей отчаянно захотелось поговорить с кем-то, предпочтительно с другой мудрой женщиной. Только одна женщина могла называться ее подругой здесь, в Париже.

Мезон д'Эспри выглядел совсем иначе при свете дня — не столько мрачным и зловещим, сколько грустным и заброшенным. На этот раз вместо Цербера своим рыком Габриэль приветствовала Финетта.

Служанка набросилась на нее, как только она переступила порог обветшалой залы. Злобно сдвинув брови и скрестив руки на худой груди, Финетта преградила ей путь.

— Что вы здесь делаете? Госпожа Касс не любит нежданных гостей.

Габриэль постаралась подавить в себе раздражение, которое у нее вызывала служанка Касс. У этой неряшливой женщины было вытянутое лицо и хитрые глаза. Ее торчащие, как пакля, белокурые волосы, видно, уже с год не мыли, впрочем, как и все остальное. Складки на ее запястьях и шее были постоянно забиты грязью, а замызганное коричневое платье источало кислый запах пота и немытой плоти.

— Я знаю, что Касс не любит неожиданностей, — сказала Габриэль. — Но не могли бы вы сходить и сообщить, что я пришла?

— Нет! Мне и так здорово досталось из-за того, что я проболталась вам о некромантии. Я не стану больше рисковать и снова навлекать ее гнев. Впрочем, хозяйка сейчас не в состоянии никого принимать.

Звук, который донесся до Габриэль из комнаты в подвале дома, очень походил на стон.

— Что с ней случилось? Она больна? — решительно просила девушка.

Финетта молча пожала плечами, почесала шею, приподняв прядь своих длинных волос, но ее ухмылка сказала достаточно, чтобы разобраться в ситуации: Касс снова погрузилась на дно своей бутылки.

«Боже мой, Касс», — подумала Габриэль, разрываясь между жалостью к подруге и недовольством по поводу пагубной привычки этой женщины. Раздался еще один стон, на этот раз много громче, сопровождаемый поскуливанием Цербера. Оттолкнув костлявую служанку, девушка направилась к шкафу, скрывавшему тайный дверной проем. Финетта схватила ее за локоть.

— Остановитесь, я вам говорю. Госпожа Касс выгонит меня, если я пущу вас. — Финетта не договорила, когда гостья отшвырнула ее руку.

Габриэль пришлось повозиться некоторое время, пока она не нашла рычаг, открывавший дверь. Как только шкаф заскрипел и отъехал в сторону, она без колебаний шагнула вперед, спустилась вниз по темным узким ступенькам. За ней, не отставая ни на шаг и неистово ругаясь, последовала Финетта. Габриэль вошла в подземелье. Свет единственного факела падал на Касс, лежавшую на полу у своей кровати. Ее ноги были подогнуты, головой она упиралась в матрац, лицо закрывали рассыпавшиеся мерные волосы. Цербер тыкался в хозяйку мордой, путаясь в ее юбке, и пытался лизнуть ее в лицо.

Когда пес увидел Габриэль, то прыгнул к ней, гавкнув несколько раз, но без всякой угрозы. Перебегая от Касс к Габриэль и обратно, он скулил. Пес не смог бы яснее попросить о помощи, если бы даже умел говорить. Габриэль едва не поскользнулась на пустой бутылке, когда рванулась к Кассандре.

— Касс? — тихо позвала она, опускаясь на колени подле нее.

Ей пришлось отодвинуть Цербера в сторону, когда она попыталась поднять голову Касс и откинуть тяжелую копну волос цвета черного дерева. От женщины сильно пахло крепким спиртом. Ее лицо покрывала смертельная бледность, слепые глаза глубоко ввалились. Прежде, чем она успела остановить пса, Цербер прыгнул и облизал лицо Касс. Та, в свою очередь, пробормотала какое-то ругательство и откинула голову на бок.

— Сидеть! — послышалась невнятная команда, и Цербер повиновался, усаживаясь с тихим поскуливанием.

Хотя это, судя по всему, стоило ей больших усилий, Касс неуклюже ткнула рукой в Габриэль в попытке различить черты ее лица.

— Эл-л-эн? Эт-то т-ты?

Финетта, надувшись, вертелась позади Габриэль. Но, услышав вопрос Касс, она визгливо захихикала.

— Бог мой. Она думает, вы ее мертвая сестрица.

— Нет, Касс. — Габриэль ухватила женщину за пальцы. — Это я, Габриэль.

— Габ… габуэль? — Касс безжизненно повисла на плече девушки.

Стараясь удержать Касс от падения лицом на пол, Габриэль с негодованием взглянула на Финетту.

— Как вы могли позволить ей напиться до такого со стояния?

Финетта обиженно надула губы.

— Никто не смеет позволять или не позволять что-то Кассандре Лассель, и, если вы ей подруга, как вы заявляете, вам следовало бы знать об этом.

— Помогите мне уложить ее на кровать. — Габриэль начинала злиться.

— Когда госпожа напивается, ее не слишком-то заботит, где она валяется, — пробурчала Финетта, но под жестким взглядом Габриэль, предпочла повиноваться.

Поднять даже такую худышку, как Касс, оказалось делом не из легких. Задача осложнялась преданным псом, возобновившим свои попытки разбудить хозяйку. Но с помощью Финетта Габриэль все-таки уложила Касс на кровать. Служанка в очередной раз противно хихикнула.

— На днях хозяйка сама отправилась в таверну и решила, что откопала там отличного мужчину, настоящего принца. Но госпожа была настолько пьяна, что, ложась с ним, даже не поняла, что заарканила какого-то тощего мойщика горшков на кухне, у которого и половины зубов не оказалось.

Габриэль достаточно отчетливо представила себе чувство одиночества, заставившее Касс покинуть свое укрытие в поисках утешения в бутылке и паре сильных рук случайного похотливого самца. Жестокая радость Финетты от происшествия с ее хозяйкой настолько выпела Габриэль из себя, что ей безумно захотелось отвесить служанке хорошую оплеуху. Видимо, даже толстокожая Финетта почувствовала ее отвращение, потому что перестала хихикать.

— Не судите меня строго, — передернула она плечами. — Даже госпожа Касс посчитала приключение забавным, когда поняла свою ошибку. Мы вместе здорово посмеялись над ее принцем горшков и кастрюль.

— Принесите мне таз с водой и что-нибудь из вещей. — Габриэль холодно оглядела ее. — Чистых.

Финнет ощетинилась на команду, но предпочла подчиниться. Цербер запрыгнул на кровать, и Габриэль испугалась, что пес снова станет агрессивно защищать хозяйку и не подпустит ее к Касс. Но грозный пес с тихим поскуливанием улегся калачиком у ног хозяйки. Девушка осторожно пристроилась на кровати подле Касс и начала ослаблять застежки ее платья.

Касс отреагировала на ее прикосновение, ее веки встрепенулись и открылись. Когда Габриэль склонилась над нею, Касс погладила ее по щеке, но по-прежнему не узнавала Габриэль.

— Элен? — прерывисто прошептала Касс. — Прости меня.

Габриэль понятия не имела, сколько времени провела в подземелье. Судя по всему, наверху уже наступил вечер, когда Касс очнулась и попыталась привстать с кровати. В тот миг Габриэль удивилась ее способности восстанавливать свои силы. Если бы Габриэль влила в себя столько, сколько выпила Касс, она, скорее всего, неделю простонала бы в кровати.

Касс на ощупь продвинулась к грубо оструганному столу. Нащупав стул, она пододвинула его и вздрогнула от скрипа деревянных ножек о каменный пол. Видимо, она слишком болезненно воспринимала даже малейшие звуки. Возможно, по этой самой причине она отослала и своего пса, и горничную, Церберу приказав охранять дом, а Финетту отправив по какому-то срочному делу. Габриэль надеялась, что Кассандра не послала служанку за выпивкой.

Касс устроилась на стуле и указала Габриэль на место за столом. Девушка неохотно подчинилась, чувствуя, что и ей бы тоже не мешало уйти. Хотя Кассандра и попросила Габриэль остаться, она все еще не пришла в себя окончательно, сидела с изможденным лицом, опухшими, налитыми кровью глазами. Она подперла лоб рукой и удерживала на лбу холодный компресс, приготовленный Габриэль. Касс явно смущало, что ее нашли в столь жалком состоянии.

— Спасибо тебе, — прохрипела она. — Прошло немало лет с тех пор, как кто-то заботился обо мне так… так нежно. С тех пор…

— С тех пор, как ты потеряла мать? — осторожно уточнила Габриэль.

— Нет, моя мать была не из тех, кто нежит своих детей. — Касс скорчила гримасу. — Я больше думала о своей сестре… одной из моих сестер, Элен.

Элен — одна из премудрых женщин из семьи Лассель, которую замучили и сожгли охотники на ведьм. Сестра, за которую Касс приняла Габриэль. Ту, у которой Касс просила прощения. Но за что?

Кассандра вовсе не была склонна развивать эту тему. Сняв компресс, она протерла глаза и откинулась на стуле.

— Прошло уже две недели, как ты не навещала меня, и я уж подумала, что ты позабыла о своей бедной старой подруге.

— Нет, конечно, нет. — Габриэль почувствовала себя виноватой. — Я была несколько выбита из колеи последнее время, вот и все. Со мной произошло… просто случилось нечто неожиданное. Но едва ли сейчас подходящий момент, чтобы грузить тебя своими проблемами.

— Ерунда, — ответила Касс. — Я уже совершенно протрезвела. Рассказывай, что случилось. — Она вздрогнула и стала массировать виски. — Только говори тише.

Габриэль все еще что-то удерживало, но исключительная мягкость разлилась по лицу Касс. Габриэль начала медленно, затем углубилась в детали и рассказала всю историю возвращения Реми, их ссору, события бала-маскарада, рассказала про дьявольский договор, навязанный ей Екатериной, слово, взятое Наваррой с Реми, и то немыслимое положение, в котором она оказалась.

Касс слушала молча, не перебивая. Она даже не выразила удивления, когда узнала, что Реми жив и в том была причина неудачи их проникновения в царство мертвых.

— И? — спросила она, наконец, когда Габриэль затихла.

— И… и это все. Мне нечего больше сказать.

Касс потянулась через стол в поисках руки Габриэль и провела кончиками своих пальцев по ее ладони.

— Есть еще что-то, — настаивала она. — Что-то, что тебя действительно мучает. — Касс крепко схватила Габриэль за руку и не отпускала даже тогда, когда девушка попробовала освободиться. — Рассказывай.

Габриэль вздохнула, затем продолжила тихим голосом:

— Я… наверное, я полюбила Реми, — тихо призналась она. — Мне… мне это не нужно, но я никакие могу справиться с собой.

Касс сдавленно застонала. Она отпустила Габриэль и схватилась за голову, словно боялась, что та вот-вот взорвется.

— Только не это, пожалуйста, — простонала она. — Не заставляй меня, пожалуйста, смеяться.

— Я открыла тебе свое сердце, а ты находишь это смешным?

— Очень. — Касс начала хихикать, затем, застонав, остановилась. — О господи, Габриэль. Даже слепцу не составляло труда увидеть, какие чувства ты испытываешь к этому мужчине.

— Но мне не нужна эта любовь к Реми. Это… это совершенно невозможно. — Габриэль закрыла лицо руками. — Более, какое несчастье!

— Несчастье? Я не в состоянии понять, что тебя гложет. Тебе предначертано стать хозяйкой сердца короля Франции, и тебя выдают замуж за отважного капитана, которого ты обожаешь. Я бы сказала, что не стоит тебе жаловаться на судьбу, Габриэль Шене.

Девушке показалось, что она уловила завистливую злобу в голосе Кассандры. Она внимательно посмотрела на женщину, сидящую напротив, но та ласково улыбалась, и Габриэль подумала, что ей просто померещилось.

— Но, Касс, не могу же я быть женою Реми и при этом делить ложе с королем, — возразила она.

— Почему нет? Мужчины все время поступают так, имеют и жену, и любовницу. Чем мы отличаемся от них? — Касс выгнула брови, вздрогнув, как будто даже это незначительное движение усиливало ее головную боль. — Надеюсь, ты не считаешь, что твоя привязанность к капитану Реми как-то влияет на тебя? Тебе предначертано величие. Сам Нострадамус сказал тебе об этом.

— Разве он не может ошибаться?

— Нет, старый мастер никогда не ошибается. Особенно после того, как его не стало. Если он говорит, что Генрих Наваррский станет королем Франции, а ты — его некоронованной королевой, именно так все и произойдет. На судьбу нельзя повлиять. Кроме того, с чего это тебе захотелось избежать столь великолепного будущего?

И, правда, что это с ней? Габриэль оперлась на спинку стула. Перед ее мысленным взором не проплывали ни дворцовые покои, ни король, ни картины ее будущего могущества. Она видела перед собой только солдата с выгоревшими волосами и усталыми глазами. Предначертанная ей судьба, которая когда-то переполняла ее невообразимым волнением, теперь вызывала только усталость и отчаяние. Она не ответила на вопрос Касс, женщина напротив, казалось, слишком хорошо прочитала ее невысказанные мысли.

— Габриэль Шене! Неужели ты хотя бы на мгновение вдумаешься, не пожертвовать ли тебе будущим ради мужчины, который никогда не полюбит тебя сильнее, чем любит свой долг перед королем? Мужчины, который никогда не опорочил бы свою честь женитьбой на такой женщине, как ты, если бы только сам король не приказал ему поступить так?

Габриэль вздрогнула от едких и жестоких слов Касс, жалящих тем больнее, что она знала, насколько они верны.

— Тебе ведомо, что любовь безумна, — продолжала Касс, — и в лучшем случае мимолетна. Она ничто по сравнению с богатством, положением и могуществом. Только эти непреходящие ценности имеют значение. Если ты не выйдешь замуж; за капитана, король будет искать, кому бы еще навязать тебя. Используй Реми, как поступила бы с любым другим мужчиной. Оставайся сильной и безжалостной, Габриэль. Только так женщина может выжить. Кроме того, взгляни на происходящее с другой позиции. Сдается мне, твой Бич крайне неосторожен. Чем больше у тебя окажется власти, тем лучше ты сумеешь защитить его.

Касс не могла бы найти более весомый аргумент. Габриэль больше всего на свете боялась снова потерять Реми, боялась, что очередное несчастье рано или поздно постигнет его.

— Я не вижу, как осуществление моих планов в отношении Наварры защитит Реми, особенно от Екатерины, — возразила Габриэль. — Скорее я только спровоцирую ее. Несмотря на наше с ней соглашение, я не доверяю ей.

— Тебе и не следует доверять ей. Но я могу немного помочь тебе.

— В каком смысле?

— Я умею не только общаться с духами мертвых. Мне подвластно и многое другое.

Касс одарила ее хитрой улыбкой. Упершись руками о стол, она встала на ноги, но вздрогнула и закачалась, ухватившись за спинку стула. Когда Габриэль бросилась помочь ей, Касс нетерпеливо оттолкнула подругу. Она направилась к буфету и стала водить пальцами по деревянной полке, пока не нашла нужную ей маленькую коробку. Повернувшись спиной к Габриэль, чтобы гостья ничего не увидела, она тщательно перебирала содержимое маленькой коробочки. Габриэль могла слышать, как что-то постукивали друг о друга. Касс повернулась, протянув какую-то вещицу в сторону Габриэль.

— Вот. Возьми.

Заинтригованная Габриэль приняла вещицу и стала се разглядывать. Это был маленький пятигранный медальон на потускневшей металлической цепочке.

— Касс, что это?

— Амулет. Отдай своему Бичу. Заставь носить эту вещицу постоянно. Это поможет ему уцелеть.

Габриэль попыталась придумать, как ей отказаться, чтобы не оскорбить Касс и не задеть ее чувства.

— Гм-м, спасибо. Я ценю твое внимание, но матушка учила нас, девочек, не особо доверять силе оберегом и амулетов.

— Она также учила тебя обходить стороной черную магию, но ты же сама убедилась, каким мощным орудием становится некромантия в моих руках. Посмотри, это вовсе не какая-то цыганская безделушка. Взгляни внимательнее и скажи мне, разве тебе когда-нибудь доводилось видеть нечто похожее?

Габриэль поднесла медальон к факелу и начала изучать его в мерцающем свете. Медальон оказался из непонятного сплава, не похожего ни на медь, ни на железо, ни на серебро. На тусклой поверхности амулета были выгравированы незнакомые ей рунические знаки.

Габриэль наморщила лоб. Она как раз видела нечто подобное и раньше. И металл, из которого был выплавлен амулет, и знаки на нем очень напоминали удивительное кольцо, которое ее зять Ренар дал Арианн, чтобы они были связаны силой мысли, неважно, на каком расстоянии они находились друг от друга. Габриэль никогда бы не поверила, что такое возможно, если бы сама не была очевидцем этой связи.

Она покачала медальон на цепочке на уровне глаз, все же немного сомневаясь.

— И все-таки, каково предназначение этого амулета? Ты утверждаешь, что этот оберег защитит Реми?

— Не совсем. Но если он наденет амулет, то будет способен чувствовать зло, направленное против него. Предупрежден — значит вооружен.

— Невероятно, — пробормотала Габриэль.

— Верить в силу этого амулета или не верить — дело твое. Но твоего капитана не убудет, если он поносит его.

— Думаю, что ты права. Но что ты хочешь взамен за подобную вещицу? — забеспокоилась Габриэль, помня последнюю сделку, которую она заключила с ней.

Касс двинулась на голос, пока не схватила Габриэль за локоть.

— Считай это подарком, символом нашей дружбы. Ты напоминаешь мне ту мою часть, которую я потеряла. Мои сестры…

Она затихла, и лицо ее стало задумчивым и печальным. Касс была импульсивной женщиной и порой вела себя очень странно, но Габриэль чувствовала, что их многое роднит. Девушка знала, что такое потерять сестру. Но ее, по крайней мере, согревала надежда, пусть и очень слабая, когда-нибудь снова увидеть Арианн и Мири.

Касс провела пальцами вдоль руки Габриэль, потом по ее плечу и остановилась на щеке.

— Возможно, ты теперь заменишь мне сестру. Мы с тобой уже заключили нерушимый договор между собой. Ты поклялась помочь мне. Ты ведь помнишь об ном, не так ли?

Габриэль поймала руку Касс и легонько пожала ее.

— Позволь мне сейчас выполнить свое обещание, выманив тебя из этого мрачного места. Неудивительно, что тебя одолевают приступы меланхолии, ведь ты здесь совсем одна, только пес и эта противная Финетта составляют все твое общество. Нет никакой нужды продолжать скрываться здесь, в этом жутком доме. Те охотники на ведьм, которые преследовали твою семью и сами давно сгинули.

— Ну, охотников на ведьм будет хватать всегда, моя дорогая Габриэль. Они такая же неизбежность, как смерть и налоги. — Касс высвободила руку. — Я прячусь в Мезон д'Эспри не из страха, а по собственному убеждению. Я жду.

— Ждешь? Чего?

— Того, что предначертано мне судьбою. Я узнаю точно, когда настанет мое время явить себя миру и прославиться, — тихо объяснила Касс, и на ее губах появилась странная улыбка, от которой у Габриэль почему-то мурашки побежали по коже.

Девушка с опаской подумала, не повлияло ли одиночество и неуемное потребление алкоголя на рассудок бедняжки Кассандры. Но она забыла про свои опасения, поскольку наверху возникло какое-то движение и послышался неистовый лай Цербера.

— Наверху кто-то есть, — глухо пробормотала Касс, вся обратившись в слух. — Габриэль, ты уверена, что за тобой никто не следил, когда ты шла сюда?

— Конечно, — кивнула Габриэль. После того случая со шпионом Екатерины Габриэль стала вдвойне осторожнее везде, где бы она ни была. И все же, несмотря на это утверждение, тревога все больше охватывала ее, по мере того как суета наверху усиливалась. Сверху доносился ожесточенный лай Цербера и звуки шагов.

— Не беспокойся. Никому не найти вход в мою тайную комнату, и, кто бы там ни был, Цербер скоро заставит пожалеть…

Ее ободряющие слова зависли в воздухе, когда Цербер замолк. Не слышалось ни лая, ни даже тихого рычания. Тишина пугала значительно больше, чем предшествующая ей возня.

— Моя собака! — Касс побелела. — Что-то случилось с моей собакой.

Она рванулась к лестнице и второпях наткнулась на стол.

— Нет, оставайся здесь. — Габриэль схватила Касс за плечи. — Пойду я.

Если это она навлекла беду на дом, ей не оставалось ничего другого, как защитить Касс любой ценой. Но та безумно переживала за свою собаку, Габриэль с трудом заставила ее оставаться в подвале.

Девушка огляделась в поисках чего-нибудь, что могло послужить ей оружием, и вспомнила про амулет, который сжимала в руке. «Вот и проверка для амулета Реми», — подумала она, криво усмехнувшись. Она не почувствовала ни малейших признаков приближающейся опасности.

Она засунула медальон в карман платья и нащупала трость Касс. Зажав в руке кривоватую деревянную палку, стала медленно подниматься по узким ступенькам.

— Будь осторожна, — с тревогой прошептала Касс.

Габриэль не ответила, сосредоточив все внимание на продвижении в кромешной тьме, окутавшей ее. Она нажала на рычаг, который управлял дверью тайной комнаты. По указанию Касс, Габриэль повернула ручку на несколько градусов влево. Этого было вполне достаточно, чтобы слегка отодвинуть буфет. Габриэль показалось, по механизм заскрипел слишком громко, чтобы насторожить любого, кто проник в дом.

Она подождала несколько секунд и осторожно высунула голову в проем. Большой зал был окутан сумеречным светом, пыль на полу казалась нетронутой. Но свирепое шипение заставило волосы на ее голове встать дыбом.

Она еле сдержала испуганный возглас и поискала взглядом источник звука. Черный кот с белоснежными лапами нашел себе убежище на столешнице высокого стола. Выгнув спину, он яростно шипел. Габриэль прерывисто вздохнула. Неужели обычный кот нагнал на них столько страху? Но тогда где же Цербер? Почему пес не пытается сделать из кота отбивную?

Кот зашипел снова, и Габриэль сообразила, что его шипение адресовано не ей. Золотистые кошачьи глаза наблюдали за чем-то вне поля ее зрения. Сжимая трость, Габриэль начала осторожно выбираться из-за буфета, пока не разглядела Цербера. Пес завалился на спину, но не потому, что был ранен.

Этот негодник, которому так доверяла Касс, бесстыдно распластался у ног стройного юноши, укутанного в длинный серый плащ с капюшоном, надвинутым на лицо. Все, что могла разглядеть Габриэль, были пыльные ботинки парня и его стройные ноги в темных чулках. Наклонившись, он почесывал свирепому псу брюхо. Габриэль только раз в жизни встречалась с таким волшебным даром подчинять себе любое животное одним прикосновением или вполголоса сказанным словом. Но это было невозможно.

Она шагнула вперед, и пол заскрипел у нее под ногами. Юноша оглянулся, затем спокойно поднялся ей навстречу. Он откинул капюшон, и Габриэль увидела вовсе не юношу, а высокую девушку с прямыми лунно-золотыми волосами и голубовато-серебристыми глазами.

— Привет, Габби, — воскликнула она с озорной улыбкой.

— Мири?

По крайней мере, теперь Габриэль стало понятно, почему амулет Касс не подал никаких знаков об опасности. Придя в себя от потрясения, она радостно закричала и заключила сестру в объятия.

— Это подойдет. — Габриэль провела рукой по зеленым шелковым складкам платья, которое вынула из гардероба. — Подойди сюда, и давай посмотрим на тебе.

Когда Мири отодвинула кота, разлегшегося у ее коленей, Некромант недовольно заворчал. Мири нехотя подошла к сестре.

— Нет никакой необходимости так обо мне беспокоиться, Габби.

— Никакой необходимости? Хватит того, что ты одевалась у себя в деревне, как мальчик. В Париже так нельзя. А теперь стой спокойно.

Мири тяжело вздохнула, но повиновалась. Габриэль подавила улыбку. По крайней мере, в одном ее младшая сестра не изменилась.

Мири по-прежнему предпочитала свободу мужского камзола и укороченных штанов кружевам и оборкам. Но стоило Габриэль приложить платье к плечам Мири, как она сделала другое потрясающее открытие.

— Боже всевышний, да ты… ты выше меня.

— Ну да. — Мири гордо вздернула подбородок. — Я даже немного выше Арианн.

Упоминание старшей сестры заставило Габриэль вздрогнуть. Словно тень упала между ними. Мири, видимо, почувствовала то же самое.

— Арианн очень тоскует по тебе, Габриэль, — кротко отметила она.

— Сильно тоскует? — В душе Габриэль всколыхнулась внезапная надежда. — Поэтому ты в Париже? Арианн послала тебя сюда миротворцем?

— Нет, она даже не знала, куда я собралась.

— Да?

Габриэль скрыла всю глубину постигшего ее разочарования, ругая себя за глупость. Ей следовало бы лучше знать свою старшую сестру. Если бы Арианн хоть чуть-чуть желала покончить со ссорой, она бы приехала сама.

Подняв крышку сундука в ногах ее кровати, Габриэль пыталась подобрать нижнюю юбку и сорочку в тон платью.

— Тогда как, черт побери, ты добралась до Парика? — потребовала она разъяснений у младшей сестры.

— Я… гм-м, как бы это получше выразиться, позаимствовала одного из коней Ренара и приделала к седлу корзинку для Некроманта. Ни Бринделю — так зовут коня, ни Некроманту все это не понравилось. Но нам удалось не спеша добраться до Парижа.

Габриэль прервала свои поиски, в ужасе взглянув на сестру.

— Мирибель Шене! Ты… ты проделала это путешествие и одиночку?

— Как это в одиночку! Я же тебе только что рассказала. Со мной были Бриндель и Некромант.

— Конь и безголовый кот!

Некромант взгромоздился на подушки на кровати Габриэль и с надменным превосходством облизывал свои лапы. При этих словах Габриэль он прервал свое занятие и бросил в ее сторону сумрачный взгляд, словно поняв сказанное.

Габриэль с силой захлопнула сундук и выпрямилась.

— Проклятие, Мири, — возмутилась она. — Я полагала, ты набралась, куда больше разума за это время. Да такую поездку немногие мужчины рискнули бы предпринять в одиночку.

— Ну, я же не мужчина. Но и не простая женщина.

Безмятежное спокойствие Мири только распаляло Габриэль.

— Ты хотя бы понимаешь, что могло с тобою случиться? На тебя могли напасть разбойники, тебя могли убить, ограбить, захватить в плен или того хуже…

Кровь застыла в жилах Габриэль, стоило ей вообразить себе ужасы, которые могли выпасть на долю ее наивной младшей сестренки, по сравнению с которыми смерть могла показаться избавлением от мучений.

— Ничего подобного, — невозмутимо парировала Мири, приводя Габриэль в бешенство. — Некромант предупредил бы меня об опасности, да и у меня самой есть шестое чувство. Я же не останавливалась бездумно в гостиницах. Благодаря встречам совета колдуний, которые организует Арианн, я знаю, где живут другие мудрые женщины. Вот я и ехала от одного безопасного места до другого.

— Все равно! — кипятилась Габриэль. — Ты поступила опрометчиво и безответственно. Арианн, должно быть, в ужасе. Ты понимаешь, что она обвинит меня в твоем побеге? И будет ненавидеть меня еще больше, чем когда-либо.

— Арианн вовсе тебя не ненавидит. И она знает, что я сама принимаю решения, и понимает, что я больше не ребенок.

— Тогда она, должно быть, сильно изменилась по сравнению с той Арианн, которую я помню. Вот уж никогда бы не подумала, что она охотно сочтет нас взрослыми.

— Арианн сильно изменилась. — Необыкновенные глаза Мири потускнели. — Она стала совсем другой, после того как ребенок…

— Ребенок? У Арианн есть ребенок? — Габриэль забыла про свой гнев от такой потрясающей новости. — Выходит, я… я тетя? И кто же у нее? — Она засыпала Мири нетерпеливыми вопросами. — Мальчик или девочка?

— Арианн потеряла ребенка, прежде чем мы могли сообщить тебе. У нее были еще выкидыши, и, кажется, она больше не может иметь детей и сильно печалится от этого. Боюсь, у нее душа рвется на части.

У Арианн душа рвется на части? Габриэль даже вообразить не могла ничего подобного. Сколько она помнила, ее старшая сестра была скалой из силы воли. Хозяйка острова Фэр, премудрая, великая целительница. Было страшно подумать, что ее настигло горе, которое сокрушило бы любого. В то время как Габриэль представляла себе жизнь Арианн безоблачной, почти идеальной, Арианн страдала от тяжелейшего для любой женщины горя.

— Мне следовало бы приехать, — сокрушалась Габриэль. — Ну почему она не послала мне весточку, ничего не сообщила? Она должна была понять, что ничто не удержало бы меня вдали от нее, если бы я знала, какая беда обрушилась на нее. Я не знаю, чем могла бы ей помочь, но хотя бы отчасти утешила ее.

— Ты же знаешь, какая у нас Арианн, Габби. Она всегда считала, что обязана быть сильной и никогда никого не тяготить своими печалями. Отвратительно независимая, таких, как она, я больше не знаю.

Мири поцеловала Габриэль в лоб. Та обняла младшую сестру, и они прижались друг к другу. От волос Мири пахло солнцем и пряностями из сада Арианн, и этот аромат настойчиво уносил Габриэль в ее прошлое к тем дням на острове Фэр, когда их было только трое: она, Арианн и Мири. Сестры Шене. И пусть они были совсем разными и ссорились, между ними существовало некое единство, взаимные сестринские узы, которые Габриэль безжалостно разорвала, когда сбежала в Париж.

Она доставила Арианн много горя и не позволит Мири поступить так же. Как бы она ни радовалась приезду сестренки, не существовало доводов, которые могли бы уговорить Габриэль разрешить девочке остаться в Париже. Слишком в опасный водоворот козней и интриг втянута сама Габриэль, и в любой момент этот водоворот может поглотить ее. Пусть уж лучше Мирибель ничего не узнает о ней.

Но в этот миг она только крепче прижимала к себе ее сестру, крадя у времени бесценные капли тепла от ее присутствия. Мири уткнулась в плечо Габриэль и глубоко вздохнула.

— Я скучала по тебе, Габби. Ты уехала, даже не сказав мне до свидания. — Мири не обвиняла ее, она только жаловалась.

Габриэль прекрасно знала, почему она трусливо бежала, не попрощавшись с младшей сестренкой. Мири непременно расплакалась бы. Она цеплялась бы за нее и задавала слишком много вопросов, на которые, возможно, и не было ответов. Как Габриэль могла объяснить Мири, что убегает в Париж, чтобы соблазнять сильных мира сего, что собирается жить в доме, купленном для любовницы их отца? Мири была ближе к отцу, чем другие сестры Шене. Доведется ли Мири когда-нибудь осознать всю степень его предательства?

Габриэль тревожно обвела взглядом пышное убранство спальни, когда-то принадлежавшей любовнице Лун Шене.

— Прости меня, Мири. Я не хотела обижать тебя, но, когда я уезжала, ты была еще слишком маленькой, что бы я могла объяснить тебе хоть что-нибудь.

— Например, что твердо решилась стать куртизанкой, такой же, как женщина, которая раньше владела этим домом. — Мири подняла голову. — Та самая, которая соблазнила нашего отца.

— То есть ты… — Габриэль в шоке смотрела на сестру, — …ты знаешь о папе…

— И очень давно. Я подслушивала вас с Арианн в ту ночь, когда вы ссорились из-за твоего желания уехать в Париж и вступить во владение этим домом.

— Боже, Мири, — простонала Габриэль.

Она попробовала снова обнять девушку, но Мири выскользнула из ее объятий и отошла к кровати. Она улыбнулась, а в глазах застыла грусть и усталость. В тот момент она казалась много старше своих лет.

— Я действительно уже не ребенок, знаю, что нет никаких единорогов и эльфов, прячущихся в лесу. Знаю, что мой папа не святой, и моя сестра тоже.

Габриэль вспомнила, как часто сердилась на Мири за причудливые фантазии и изо всех сил старалась внести некоторую разумность в ее восприятие мира. Но выслушивать, как сестра отрекается от детских верований, было невыносимо. Это рвало ее душу. Габриэль никогда не разрешала себе стыдиться ремесла, которое выбрала, но почувствовала, как ее щеки зарделись. Она опустила голову не в силах встретиться с взглядом Мири.

— Боже, Мири. Как ты должна меня презирать…

— Не глупи, Габби. — Сестра взяла ее обеими руками за подбородок, вынуждая Габриэль посмотреть ей в глаза. — У меня часто вызывает недоумение, огорчает выбор тех, кто мне дорог, но это никак не сказывается на моей любви к ним.

Габриэль почувствовала ком в горле. Не в силах вымолвить ни слова, Габриэль только крепко сжала руку Мири.

— Я даже сумела простить Симона, — добавила Мири.

Симона Аристида, молодого охотника на ведьм, того, кто принимал участие в набеге на Бель-Хейвен? Мири упорствовала в том, что Симон был ее другом, пока он самым безжалостным образом не предал ее доверие. Габриэль нахмурилась и с тревогой посмотрела на сестру.

— Ты все еще думаешь об этом мальчике? Я надеялась, ты забудешь о нем.

Мири отошла к окну и стала глядеть, как сумерки перерастали в ночь, словно кто-то тяжелой мантией окутал Париж.

— Я не горюю о Симоне, как горевала раньше. Но время от времени думаю о нем, — призналась Мири. — Надеюсь, где бы он ни был, он преодолел свою боль и горе, и его душа смогла исцелиться.

Некромант направился вслед за Мири к окну, словно ощутил скорбь своей хозяйки. Она взяла кота на руки и уткнулась лицом в его шерсть.

— Что бы ни натворил тогда Симон, я любила его, Габби.

— Мири, прошло три года. Ты была еще почти ребенком, — слабо возразила Габриэль. — Это было лишь твое первое девчоночье увлечение.

— Нет, я любила его. А если я люблю кого-то, то навсегда.

Голос Мири звучал так уверенно, что внушал Габриэль благоговейный трепет и смущение. Как было не позавидовать сестре за эту способность любить так просто и с такой убежденностью? Особенно когда чувства Габриэль к Реми были так запутаны. Она еще ничего не рассказала Мири ни о Реми, ни об удивительном воскрешении отважного капитана, ни о специфичном характере их обручения. Она вздрагивала при мысли, не зная, сумеет ли Мири принять все это. Но у них в запасе еще хватало времени, чтобы обсудить эту тему завтра.

Мири еле держалась на ногах от усталости и уже клевала носом. Габриэль поспешила к ней и потрепала ее ни плечу.

— Нам еще о многом предстоит поговорить и в подробностях. Но ты устала. Я позову Бетт, чтобы они приготовила тебе ванну и распорядилась подать легкий ужин. А потом прямо в кровать, малышка. И, как бы я ни радовалась встрече с тобой, пойми меня правильно: я постараюсь отправить тебя домой.

Мири прижималась щекой к коту, но ее губы упряма сжались. Габриэль знала это все слишком хорошо.

— Я никуда не поеду, пока не удостоверюсь, что ты в безопасности и счастлива.

— Ты хочешь сказать, что останешься в Париже на всю дальнейшую жизнь, — мрачно пошутила Габриэль.

— Не шути, Габби. Вовсе не прихоть привела меня в твой дом. У меня снова дурные сны. И на этот раз о тебе.

Улыбка Габриэль исчезла. Смеяться над снами ее сестры она, конечно же, не станет. Уже давно Мири посещали мучительные и пророческие кошмары. Она увидела во сне и смерть их матери, и резню в День святого Варфоломея намного раньше, чем все это произошло.

— Что же ты видела на этот раз? — поинтересовалась Габриэль.

— Ты же знаешь, мои кошмары не явственны до тех пока не становится слишком поздно что-либо предпринимать. — Мири вздрогнула и крепче обняла кота. — Мне все время снится величественный дворец с бесконечными залами и галереями. Повсюду только и слышен многоголосый шепот о тебе. Я слышу твое имя, повторяющиеся много раз. Габриэль, Габриэль… А затем я вижу белокурую женщину в красивом платье, проходящую по залам. Я никогда не могу разглядеть ее лицо, но уверена, это то ты, и ты все приближаешься и приближаешься к каким-то дверям. Почему-то я знаю, куда ведут эти двери. За ними спальня короля. Я продолжаю звать тебя, силюсь остановить, заставить вернуться. Но ты никогда не слышишь меня. Каждый раз, когда мне снится этот кошмар, ты все ближе подходишь к тем дверям.

Габриэль почувствовала, как жар опалил ее щеки. Как объяснить Мири, что сестра боится того, что и является самой желанной целью Габриэль все последние месяцы? Сны Мири только подтверждают предсказания Нострадамуса. Габриэль предначертано стать любовницей короля. Это ее судьба, ее блестящее будущее… И тут ей показалось, что кто-то только что забил последний гвоздь в крышку ее гроба.

— Но, кажется, в твоем сне нет ничего ужасного. — Она вынудила себя улыбнуться. — Многие считают большой честью делить ложе с королем и великой удачей.

— Я знаю это. Но все же меня не покидает чувство опасности. То же самое чувство, которое возникло у меня, когда я проследила тебя сегодня до того дома, где скрывается эта странная женщина. — Мири бросила на Габриэль взволнованный взгляд. — Меня привела в смятение твоя новая подруга, Габби. В ней есть что-то темное и тревожащее.

— Касс? Я вполне допускаю, что она может иногда казаться немного… странной. Но она прожила очень трудную и трагическую жизнь. Вы только обменялись несколькими словами с нею. Не слишком ли ты поспешно судишь о ней?

— Это не мое суждение. Так считает Некромант. — Мирибель торжественно подняла кота вверх, словно действительно ожидала, что кот подтвердит сказанное. — Он думает, что Кассандра очень опасна.

Габриэль постаралась не удивляться. Она никогда не разделяла непреклонную веру Мири в мудрость животных.

— Гм-м… Ты не считаешь, что Некромант слишком резок в суждениях? Вот пес Кассандры обожает ее. Мы не можем не учитывать этого.

— Некромант вообще невысокого мнения о собаках. Он думает, что они печально известны своей неразборчивостью и неспособностью отличать добро от зла.

— Возможно, будучи котом, он немножко предвзято судит о них.

— Возможно, — согласилась Мири, слабо улыбнувшись. — Просто будь поосторожнее с мадемуазель Лассель, ладно?

— Я всегда осторожна, сестренка.

Габриэль обняла Мири еще раз и пошла звать Бетт.

Среди шквала радостных приветствий между Мири и прежней горничной из Бель-Хейвен Габриэль спокойно давала указания слуге, какую спальню подготовить сестре. Прежде чем Бетт увела Мири, Габриэль решила, что ей все же лучше сообщить о возвращении Реми из царства мертвых. Она не хотела, чтобы ее сестра пережила такое же потрясение, как и она сама.

Но, когда она как можно осторожнее поведала обо всем Мири, губы ее сестры тронула одна из странных, обреченных улыбок провидицы.

— Превосходная новость, Габби, хотя… Я горевала по Реми потому, что мне его очень не хватало. Почему-то и всегда знала, что он не погиб.

Подхватив своего кота, Мири ушла вместе с Бетт, оставив Габриэль изумляться в одиночестве.

«Бывают случаи, — размышляла Габриэль, — когда младшая сестра могла бы быть и не такой невозмутимой!».

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Как всегда в мрачном черном одеянии, Екатерина задержалась у окна приемной в королевских покоях. Из окна открывался превосходный вид на происходящее во внутреннем дворе, откуда доносился скрежет пил и стук молотков. Там трудились не покладая рук плотники, возводя арены и трибуны для празднеств наступающего дня. С острова Фэр до сих пор не приходило никаких известий. Она еще так и не узнала, что творится на тайных встречах совета, которые устраивает Арианн Шене. Что касается Габриэль, то она не предпринимает никаких усилий, чтобы выполнить свое обещание и соблазнить Николя Реми. Насколько могла судить Екатерина, Габриель даже не приближалась к этому молодчику после ночи бала-маскарада. Не то чтобы Екатерина действительно ждала результатов. Она и сама справится с Бичом и уже имеет свой план.

Волнение в другом конце приемной отвлекло внимание Екатерины от зрелища за окном. Двойные двери с размаху распахнулись настежь, возвестив о появлении ее сына. Его Величество король Франции. Екатерина посмотрела на сына и скривила губы в полупрезрительной усмешке, отметив, что Генрих совсем не напоминал своего рослого, пышущего здоровьем отца, хотя она и назвала мальчика в честь мужа.

Его обшитый тесьмой, украшенный фестонами камзол выгодно подчеркивал стройную талию, но придавал ему несколько женоподобный вид. Так же, как и жемчужные серьги, висевшие на его раковинообразных ушах, и его длинные черные волосы, убранные назад и открывавшие лоб. И все же Екатерина не могла не любоваться своим сыном. Его смуглая породистая итальянская красота рождала мысль, что в нем больше ее крови, чем в остальных ее детях.

Генрих вручил собачку кому-то из свиты и, жестом показав остальным, что все свободны, направился к окну, где его поджидала Екатерина. Она поклонилась ему, потом подставила щеку для поцелуя. Жест этот Генрих многозначительно проигнорировал. Он с капризным выражением наблюдал за приготовлениями к турниру, опираясь рукой на подоконник. На каждом пальце поблескивали массивные кольца. Екатерина незаметно приблизилась к сыну, чтобы их не услышали придворные в другом конце приемной.

— Все еще дуетесь, Ваше Величество?

— Если и так, у меня есть на то причины, мадам. — Генрих стрельнул в нее колким взглядом. — Похоже, все при дворе, включая самого младшего пажа, раньше меня узнали о возвращении Бича. И все из-за моей матери, которая не сочла нужным сообщить мне, хотя и все знала.

— Я не видела причины смущать вас этой новостью.

— Смущать меня? Но я же король. Меня следовало предупредить, что один из моих злейших врагов прокрался в Париж и бродит тут безнаказанно. Боже мой, мадам! Вы, возможно, забыли, как Николя Реми с отрядом своих бунтовщиков гугенотов однажды уже одолел мои войска на поле битвы. Но я-то ничего не забыл.

— Время от времени все терпят поражение, дорогой мой Генрих. Постарайтесь свыкнуться с этой мыслью.

Щека ее сына задергалась — злополучный лицевой тик, который усиливался, когда он сильно волновался. Екатерина успокаивающе погладила его по руке.

— Я не спешила сообщать вам о появлении капитана Реми из опасения, что вы можете совершить какой-нибудь необдуманный шаг.

— Например, завершить начатое в канун Дня святого Варфоломея?

— Вот именно. Что-то в этом духе. Если не считать некоторых незначительных стычек, мы достигли мира с гугенотами, пусть хрупкого и шаткого, но я намерена этот мир сохранить. С вас хватит и тех мучеников, что вы издали им той ночью.

— По вашей милости, мадам, — проворчал Генрих. — Иногда мне приходит в голову, что я вообще не участвовал бы в той резне, если бы не вдохнул того странного марева из вашей курительницы.

— Не обманывайтесь на этот счет, сынок. Все мужчины по натуре своей вспыльчивы и горячи. И не требуется никаких заклинаний, чтобы они начали убивать. Ничего магического в моей курительнице не было. Кто-то может подумать, будто вы стали сомневаться в полной абсурдности слухов, что ваша матушка — ведьма.

Генрих ничего не произнес в ответ, только приподнял спои выщипанные брови и окинул ее загадочным взглядом. Вытащив руку из-под ее руки, он забарабанил своими тонкими длинными пальцами по подоконнику, и под солнечными лучами от его колец заиграла радуга.

— Отлично. Признаю, что неблагоразумно убивать Бича по политическим соображениям. Но объясните же мне, почему вы сочли необходимым удостоить чести негодяя, приглашая его участвовать в моем турнире.

Генрих напоминал разобиженного ребенка, которого вставляют делиться своими игрушками, и Екатерина с удовольствием отшлепала бы его. Но ее сын все-таки был королем Франции. Неудобный факт, но Екатерине следовало это помнить.

— После смерти вашего дорогого отца со всеми введенными ограничениями поединки стали скучными и вялыми. — Обуздывая раздражение, Темная Королева осторожно подбирала слова, словно внушала неразумному ребенку прописные истины. — Но турнир есть турнир, и все-таки он чреват неожиданностями, Ваше Величество. Рыцари всегда рискуют жизнью.

— Так вот какую игру вы затеяли, — прищурившись, Генрих посмотрел на мать. — Ладно, хоть я с большим удовольствием сам снес голову этому мерзавцу Бичу, полагаю, с него хватит и несчастного случая, о котором вы позаботитесь.

Генрих оттолкнулся от подоконника. Его черные глаза Медичи, так похожие на материнские, вспыхнули.

— Однако я хочу, чтобы вы кое-что твердо усвоили, мадам. У вас уже было два сына на троне, но теперь король — я. Мой брат Франциск был болезнен и слаб. Карл просто помешан. Я ни то ни другое. Я сам намерен править страной и не хочу, чтобы моя мать постоянно что-то тайно замышляла за моей спиной. А что касается турнира, у меня самого припасен некий сюрприз.

С хитрой ухмылкой и насмешливым поклоном Генрих покинул мать и вернулся к своей свите. Озабоченно нахмурившись, Екатерина смотрела ему вслед. Она всегда легко читала своих детей по глазам. Впервые кто-то из них оказал ей сопротивление, и она явно почувствовала себя не в своей тарелке.

Сюрприз? На турнире? Он намерен править без тайных происков своей матери? Что же все-таки Генрих подразумевал под этими словами? Если бы Екатерина не знала его слишком хорошо, она предположила бы, что ее сын имел наглость только что угрожать ей.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Под окнами Лувра все напоминало о временах из легенд о Камелоте. Красочным разноцветьем пестрели натянутые палатки и флаги, трепещущие на ветру. Рыцари, рослые молодые люди, упаковывали себя в доспехи и, пока их оруженосцы тщательно драили оружие, обменивались друг с другом приветствиями, пожеланиями или колкостями. Солнце уже начинало припекать далее сквозь натянутый тент, и день обещал быть жарким. Реми прервал свое занятие, чтобы вытереть пот со лба. Согнувшись над своим королем, он закреплял ремни на латах, прикрывавших руки Наварры выше локтей. Вовсе не легкая задача, если учесть, что король не был расположен стоять смирно, и Реми чувствовал, как в нем нарастает раздражение. Зрители продолжали стекаться через ворота дворца, те, кто приезжал верхом, смешивались с пешей гурьбой обычного люда. Подъезжали кареты, чтобы извергнуть из своих глубин разодетых в шелка знатных кавалеров и их дам. При появлении очередного платья или юбки с турнюрами, каждой шляпы с вуалью Наварра резко подавался вперед, чтобы тут же разочарованно откинуться назад.

Реми боялся, что он ведет себя не лучше своего король. Больше всего его угнетало, что они оба нетерпеливо ожидают появления одной и той же женщины. Реми свирепо натянул ремни, державшие броню на груди, чуть не задушив Наварру.

— Проклятие, капитан. Никак вы пытаетесь покончить со мной до того, как я попаду на арену?

— Прошу прощения, Ваше Величество, — пробормотал Реми.

— И почему вы такой мрачный, дружище? — поинтересовался король. — От вашего лица молоко свернется. Мы с вами на турнире, не на похоронах.

— Будем надеяться, сир, — процедил Реми сквозь зубы, сосредоточенно пристраивая наплечники короля. — Признаюсь, мне не нравится идея, что вы подвергаете себя опасности, записавшись на поединок.

— Какой опасности? — загоготал Наварра. — Боевые поединки уже давно запрещены во Франции. Максимум, чем я рискую, это несколькими поломанными ребрами. Как это ни обидно, но дни, когда на турнирах происходило настоящее состязание, давно минули. Теперь нам остается только хвастать собой перед дамами. — В черных глазах Наварры замелькали озорные огоньки. — Уверен, многие дамы здесь при дворе потеряют от вас голову, если увидят ваше могучее тело в деле. Может, попытаемся подобрать вам какие-нибудь доспехи, чтобы вы смогли поучаствовать в двух-трех боях?

— Благодарю вас, сир, но не стоит.

— Ах да, совсем забыл, — хмыкнул Наварра. — Вы никогда не были склонны к пустым играм. Даже в пору моей юности, когда вы помогали обучать меня, вы всегда были убийственно серьезны.

— Это все потому, что война — серьезное ремесло, и на войне случается убивать. — Реми переменил положение, чтобы закрепить наплечник на плече Наварры. — Но, в любом случае, я не сумел бы принять участие в турнире. Я не знатный господин и не рыцарь.

— О, это я могу уладить достаточно быстро. Вам надо только встать передо мной на колени. Рыцарство — самое малое, что я могу даровать вам за вашу службу.

— Я еще не помог вам убежать отсюда, — тихо возразил Реми.

Наварра улыбнулся и ответил так же тихо:

— Я имел в виду другую службу, касающуюся дамы, Габриэль.

Реми стиснул зубы. Он сосредоточился на доспехах, чтобы не встречаться взглядом с королем. Наварра был чрезвычайно доволен Реми, когда тот рассказал, что добился от Габриэль согласия на брак. Его Величество понятия не имел, какая сумятица творилась в душе его преданного капитана. И не догадывался, что Реми поглощен тем, как не допустить Габриэль до ложа короля.

Кто-то из людей Наварры приблизился к ним, чтобы предложить королю несколько копий и мечей на выбор. Реми воспользовался возможностью несколько увеличить расстояние между собой и Наваррой. Ему становилось все труднее играть свою роль в этом фарсе и держать свои чувства к Габриэль под жестким контролем.

Реми, крадучись, выбрался из палатки и спрятался от солнца в гостеприимной тени огромного дуба. Вокруг пего царила праздничная атмосфера, но все это радостное волнение не трогало его. Он оперся спиной о ствол дерева, скрестил руки на груди и в этой позе насмешливо наблюдал за царящей вокруг суматохой.

Чтобы угодить своему королю, приходилось одеваться должным образом, но Реми было жаль денег, потраченных на все эти изыски в одежде. По крайней мере, к своей. Он охотно потратился на одежду Волка, который выступал в роли его пажа. Несмотря на напряженное состояние, Реми не сдержал улыбку, когда Волк с важным видом направился к нему в своей новой щегольской ливрее. Разница с тем оборванцем, уличным воришкой, который пришел на помощь и спас Реми и Варфоломеевскую ночь, была поразительной.

Волк жевал яблоко и стрелял по сторонам своими черными глазами, жадно впитывая все происходящее вокруг. Красочно наряженные мужчины готовились играть в войну. Волк вышагивал с важным видом, гордо подняв голову, в тот момент явно представляя себя одним из благородных рыцарей. Но тут же разрушил впечатление, остановившись перед Реми и вытерев рот тыльной стороной ладони.

— Ах, капитан, я ходил смотреть турнирное поле. Вам надо самому увидеть арену и золотой трон, выстроенный для короля. Там есть далее бутафорная башня, выкрашенная под камень, хотя она сделана целиком из дерева. А сколько там красивых дам! — Волк поцеловал кончики пальцев. — И столько роскоши напоказ! Такие толстые кошельки и так небрежно висят. Один взмах ножа, шнурок перерезан и…

— Мартин, — предостерегающе прорычал Реми, прерывая возбужденный поток слов негодного мальчишки.

— Да я шучу, капитан. Хотя искушение невероятное. Поскольку, как часто говаривала моя тетушка Полин, старые привычки умирают очень тяжко.

— Не забывай, ты почтенный паж.

— О да, мой господин. — Волк тяжело вздохнул. — Но почтенность может быть адски утомительна.

Реми легонько шлепнул парнишку по уху.

— Сходил бы ты лучше посмотреть, не можешь ли помочь оруженосцу короля с лошадьми. Это избавит тебя от неприятностей.

— Ах, сударь, вы же знаете, я никогда не ладил с лошадьми, — застонал Волк.

— Иди! — Реми был неумолим.

Волк пробурчал что-то себе под нос, но повиновался. Только он исчез за палаткой, как появилась великолепная карета, запряженная лоснящимися вороными конями. Отдернутые занавески на окнах демонстрировали восхитительный профиль Габриэль.

Реми шагнул вперед, намереваясь подать ей руку, чтобы помочь выйти из кареты, но король уже опередил его. Несмотря на тяжесть брони, Наварра пулей выскочил из откидной створки палатки. Широко улыбаясь, он обхватил Габриэль за талию и опустил вниз. Его темная голова склонилась к Габриэль, он начал какую-то доверительную беседу, возможно, договаривался о свидании после турнира. Одной этой мысли было достаточно, чтобы заставить Реми чувствовать себя так, словно он проглотил горячие угли. Максимум, что ему удалось, это удержать себя, чтобы не рвануться вперед и не оттащить Габриэль прочь от короля. Будь проклят его долг перед Наваррой!

Внимание Реми было так глубоко сосредоточено на этой паре, что он не сразу заметил еще двух женщин, выходящих из кареты Габриэль. Одной из них была Бетт. Другой оказалась молоденькая девушка в простеньком зеленом платье, тут же притянувшая к себе немало восхищенных взглядов. По контрасту с солнечным блеском Габриэль ее красоту можно было сравнить с серебристой луной.

Она стала намного выше ростом, и ее когда-то по-мальчишески плоская фигура округлилась. Но ее прямые светло-русые волосы и необычные, неземные глаза остались такими же, какими их запомнил Реми.

— Мири? — окликнул девушку Реми, не веря своим глазам.

Мирибель повернулась, услышав свое имя. Габриэль уже начала представлять свою младшую сестру королю, но в этот момент Мири увидела Реми и вспыхнула от радости. Не замечая протянутую руку Наварры, Мири ликующе вскрикнула, помчалась к Реми и кинулась в его объятия с такой силой, которая заставила его сделать шаг назад, чтобы удержать равновесие. Тронутый этим несдержанным проявлением радости девочки, капитан схватил ее в охапку, словно она была его собственной маленькой сестренкой.

— Отлично, похоже, нашего отважного, но самоуверенного Бича взяли в плен, — громко расхохотался Наварра, ничуть не оскорбленный пренебрежительным обхождением Мири.

Несмотря на первую радость от новой встречи с Мири, Реми пламенно желал, чтобы девочка вернулась домой на остров Фэр. Она только усложняла и без того переполненную трудностями жизнь, добавляя в нее еще один повод для волнений. Реми услышал тихий шелест шелковой юбки и краем глаза увидел Габриэль, приближающуюся к нему. «Ее милость соизволила, наконец, заметить меня», — горько отметил про себя Реми.

— Здравствуйте, капитан Реми.

Сдержанное приветствие Габриэль прозвучало почти болезненно по сравнению с горячей радостью Мири. Холодность Габриэль ужалила его, и он, не сдержавшись, сорвался на грубость.

— Проклятие, Габриэль! О чем, черт возьми, вы думали, позволив Мири приехать к вам в Париж? Французский двор вовсе не место для невинного ребенка.

Габриэль надменно выгнула шею, но от его упрека на ее щеках выступил легкий румянец.

— Я тут вовсе ни при чем, и, как вы, возможно, успели заметить, Мири уже не ребенок. Она выросла и превратилась в довольно своевольную девушку. Но вы не должны волноваться. Думаю, очень скоро с негодующими криками в Париж примчится Арианн, чтобы увезти Мири прочь от моего тлетворного влияния. Вы испугались, что я намерена держать Мири при себе и поощрить ее стать куртизанкой? Научить ее хитростям своего ремесла?

— Нет, — огрызнулся Реми. — Черт побери, вы прекрасно знаете, я вовсе не думал ничего подобного. Я слишком хорошо помню, как вы всегда оберегали свою сестренку.

Габриэль попыталась вернуть ледяные манеры, но у нее ничего не получилось.

— Реми, пожалуйста, давайте не будем ссориться, — как-то обреченно ссутулившись, неожиданно взмолилась она. — С меня хватит на сегодня одной Мири.

За внешним лоском Реми обнаружил следы тяжелых переживаний. Ему захотелось взять ее за руку, но он пообещал никогда больше не прикасаться к ней. Клятва, о которой он искренне пожалел. Он сжал кулаки и опустил руки по швам.

— Из-за чего же вы ссорились с Мири?

— Из-за всего. Из-за ее желания сопровождать меня сегодня на турнир. Из-за ее желания остаться в Париже. Я даже угрожала связать ее и на подводе отправить назад на остров Фэр. В ответ она твердит только одно: что тут же убежит и снова вернется сюда. Она одержима идеей уберечь меня от какой-то беды. Только представьте себе! И это моя маленькая сестрица. — Габриэль подняла на Реми взгляд, полный надежды. — А вы сможете уговорить ее? Сможете убедить ее быть благоразумной?

— Я могу попытаться, — с сомнением произнес Реми. — Но ни одна из барышень Шене никогда не относилась к числу тех, кого мужчины называют покорными и благоразумными.

Его слова заставили ее невесело улыбнуться.

— Да, полагаю, вы правы.

— Господи, как же я буду рад, когда все мы оставим далеко позади этот проклятый город.

— И я тоже, — пробормотала Габриэль, но в голосе ее не слышалось большого энтузиазма.

Она все еще не слишком ревностно поддерживала его план тайком вывезти Наварру, но он убедил короля, и Габриэль ничего не оставалось, как соглашаться.

Неловкое молчание повисло между ними. Реми начал чувствовать на себе любопытные взгляды, на них смотрели, их обсуждали. Он выпрямился и постарался не реагировать ни на что. Но Габриэль вела себя, как настоящая принцесса: благодушно кивала, отвечая на приветствия других дам, желала успеха в предстоящем турнире мужчинам, облаченным в доспехи.

Какой-то рыцарь, проезжая мимо, специально задержался подле нее, чтобы поклониться. Со своими белокурыми кудряшками и веснушками, он напоминал подростка, но был так торжественно настроен, словно сошел со страниц рыцарского романа и отправлялся сражаться с драконом или уезжал в Крестовый поход.

Его лицо смягчилось при взгляде на Габриэль, и он поднял перчатку в смущенном приветствии. Габриэль, помахала ему и ласково улыбнулась, чем уколола Реми.

— Еще один из ваших обожателей? — дерзко поинтересовался он.

Габриэль медленно опустила руку.

— Это… да, это Стефан Вилье, маркиз де Ланфор, — не сразу ответила она.

Де Ланфор. Реми вспомнил это имя, и его словно полоснули по груди. Он покрутил головой, вытягивая шею, чтобы еще раз взглянуть на молодого человека, прежде чем тот исчезнет в толпе.

— Так это был Ланфор, ваш прежний любовник? Тот, кем вы назвали вместо меня на балу? Этот щенок? Проклятье, да он хоть уже бреется, Габриэль?

— Стефан старше, чем кажется. Он ничего не может поделать со своей детской внешностью и нежной кожей. При дворе все, и в особенности его же собственные братья, безжалостно дразнили его. Сами понимаете, он всегда был застенчив и неуклюж, особенно с дамами. Он страшно нуждался в помощи опытной женщины, которая придала бы ему немного уверенности в себе.

— И вы взяли этого молодого человека себе в любовники из чистого человеколюбия? — недоверчиво поинтересовался Реми.

— Не только! Но после того как Жорж… мой герцог решил оставить Париж и вернуться в свое поместье, мне было довольно одиноко. А Стефан оказался так нежен и внимателен.

Реми нахмурился.

— Вы утверждали, что никогда не питали никаких чувств ни к одному из ваших любовников. Вы говорили мне, что вынуждены притворяться, будто вы неравнодушны к ним.

— Только в постели. Остальное время… — Габриэль спокойно встретила его пытливый взгляд. — Я знаю, вы считаете меня расчетливой соблазнительницей, но я ни когда не отдавала себя тем, к кому не испытывала уважения. По-своему я была даже очень привязана к каждому из моих любовников.

— Но никого из них не любили? Никогда не были влюблены, ни в одного? — допытывался Реми, ненавидя себя за невыносимое отчаяние, стоявшее за его вопросами.

— Нет, — спокойно ответила Габриэль.

— И даже в тот, первый раз?

— В первый раз? Я… я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Вы дали мне понять, что у вас уже был возлюбленный еще до того, как мы с вами встретились. Вы верили, что любили его?

— Я… нет, конечно, нет. — Габриэль принужденно засмеялась. — Он ничего для меня не значил, я даже не вспомню его имени.

Она резко отвела взгляд, но Реми успел заметить знакомое выражение, которое так часто появлялось в ее глазах. Она прекрасно все помнила. Так кем же он был, тот дьявол во плоти, тот негодяи, который предъявил права на ее невинность? Реми был убежден, что тот человек причинил боль Габриэль. Насколько жестокую и неизгладимую, Реми мог только догадываться. Но этого хватило, чтобы разрушить ее веру в любовь и веру в семью. Хватило, чтобы притупить ее желания и научить ее укрощать свое сердце. И, когда Реми ворвался в ее жизнь, у него уже не оставалось ни единого шанса.

Реми осознал, что ненавидит врага, которого никогда не сидел. И сгорает от жгучего желания убить человека, даже имени которого не знает.

Тут кружевные манжеты выпали из его рукава. Он боролся с этими проклятыми кружевами все утро. Грязно выругавшись, Реми запихал их обратно.

— Не делайте этого, — попросила его Габриэль.

— Проклятая мода, — пробормотал Реми. — В них я напоминаю себе окаянного павлина.

— Павлинам есть из-за чего щеголять своими перьями: они привлекают внимание павы. Это довольно соблазнительное зрелище, когда тонкое кружево контрастирует с подчеркнутым рельефом мужской кисти особенно такими крепкими и сильными, как ваши.

— Вы находите это соблазнительным? — пробормотал он.

Габриэль неохотно подняла голову, и их взгляды встретились. Реми казалось, будто они связаны одной веревкой, и веревка эта сжимается вокруг них все туже и туже. Его неудержимо влекло к этой женщине. И что еще хуже, Реми был убежден, что Габриэль чувствовала такое же влечение к нему.

Но существовало одно значительное различие между ними. Габриэль не хотела чувствовать ничего подобного, и казалась напуганной этим. Она резко отдернула руку, как если бы кружевные манжеты его рубашки внезапно охватило пламя.

— Вам не надо меня бояться, — тихо успокоил ее Реми. — Я дал слово никогда больше не прикасаться к вам. А я свое слово сдержу.

— Знаю, что вы дали мне слово, и знаю, что вы всегда держите свое слово. — Почему в голосе Габриэль столько грусти? — Я бы хотела, чтобы вы дали мне еще одно обещание.

— И что я должен пообещать вам на этот раз?

— Пообещайте, что вы не позволите убедить вас принять участие в этом турнире сегодня. Все эти рыцарские бои, конечно, не более чем театрализованное представление, но на подобном представлении легко… происходят несчастные случаи.

— Вы думаете, Темной Королеве могло прийти на ум подготовить таковой специально для меня?

— Кому может быть ведомо, что на уме у Екатерины? — пожала плечами Габриэль.

Или у нее самой. Она выглядела такой встревоженной, что Реми не удивился бы, если бы узнал, что между нею и Екатериной во время их полуночной встречи произошло еще что-то, о чем Габриэль не сочла нужным ему рассказать. Екатерина была мастером интриги, но и Габриэль от нее не отставала. Реми приходилось напоминать себе об этом, хотя он ненавидел себя в этот момент. Он хотел доверять Габриэль, хотел, чтобы все было честно между ними.

— Просто пообещайте мне, что вы не станете участвовать в турнире, — настаивала Габриэль.

— Ну а вдруг мне самому доставит удовольствие случайно проломить пару-тройку голов. Тоже ведь несчастный случай.

— Реми! — Габриэль осуждающе впилась в него взглядом, но за упреком он увидел волнение, которое затуманило ее глаза. Она боялась за него. Это было далеко не то чувство, которое Реми хотел бы внушить ей, но, по крайней мере, это было хоть что-то.

— Не мучайте себя, моя дорогая. Сегодня я не склонен предоставлять кому бы то ни было повод всадить мне меч между ребрами. Вы знаете, как я отношусь к играм, а сегодняшний турнир — всего лишь игра. Показуха и бессмысленный вздор, не более того.

— Опасный вздор, — пробормотала Габриэль, нервно сгибая и разгибая пальцы. — Реми, видите ли, у меня для вас… мне надо вам отдать.

Он очень удивился, но Габриэль схватила его за рукав и потащила за палатку, где можно было укрыться от посторонних глаз. Украдкой оглядевшись и убедившись, что никто их не видит, она осторожно залезла в маленький бархатный кошелек, прикрепленный к золотому поясу на ее талии, вытащила оттуда кусочек металла и вложила ему в руку.

Реми нахмурился, увидев медальон на потускневшей серебряной цепочке. Гладкий пятиугольник с выгравированными на нем непонятными символами.

— Что это?

Какая-то оробевшая, она затягивала тесемки на своем кошельке.

— Это защитный амулет, который сбережет вас. Я не умерена, как он действует или даже действует ли вообще. Кажется, он позволит вам чувствовать злость, направленную на вас, и предупредит, если кто-то захочет сделать вам больно.

— Едва ли я нуждаюсь в амулете для этого. Шпага в руках противника обычно служит достаточным предупреждением.

Но Габриэль не улыбнулась на его шутку. Она выглядела на удивление серьезной, и Реми отказался от своего насмешливого тона. Он перевернул амулет и стал внимательно изучать. Несмотря на многие странные вещи, которым он стал свидетелем на острове Фэр тем летом, Реми знал, что существовало множество всякого шарлатанства, а то и откровенного жульничества под видом так называемой магии, рассчитанного на тех, кто, как и его юный друг, Волк, верит в приметы.

Медальон в его руках с непонятными символами отличался от жутко пахучих талисманов, которые Мартин лепил для себя. Реми стало как-то не по себе, когда он дотронулся до странного кусочка металла. Из всех сестер Шене Габриэль меньше всех верила в магию. По крайней мере, до того как приехала в Париж. Он надеялся, что она больше не посещала жуткий полуразрушенный дом с его тревожащей душу историей. И не навещала больше ту отшельницу, которая утверждала, что умеет вызывать души умерших.

— Габриэль, откуда у вас эта вещица? — Реми поднял медальон.

— Арианн. — Может, ему и показалось, но она явно не сразу решилась ответить. — Она дала мне его давным-давно. Пожалуйста, можно я помогу вам надеть его?

Габриэль приподнялась на цыпочки, чтобы надеть медальон ему на шею. Она находилась так близко к нему, что он чувствовал ее дыхание на щеке, тепло ее пальцев, касающихся его кожи, когда она прятала медальон от глаз под его рубашку. Медальон лег на грудь холодной тяжестью, но он едва заметил это. Ее руки задержались у него на плечах, ее глаза светились, как два ярких драгоценных камешка, прямо перед ним. Она удивила его, потянувшись к нему, и ее губы подарили ему поцелуй, Нежный, горячий, сулящий болезненную надежду и слишком короткий. Его губы все еще цеплялись за нее, даже когда она отодвинулась.

— Простите… простите, — пробормотала она. — Мне не следовало…

— Почему нет? — нарочито удивился Реми, подавляя в себе желание и огорчение. — Мы обручены. Естественно испытывать хоть некоторую привязанность друг к другу.

— Вот уж нет, тогда нас просто высмеют. Браки устраивают ради богатства, титулов или для укрепления политических союзов. Только глупцы женятся ради любви, Николя Реми.

Она одарила его странной задумчивой улыбкой, Прежде чем Реми сумел подобрать слова для ответа, она отвернулась и пошла прочь. Капитан смотрел ей вслед, и в голове у него звучали ее слова: «Только глупцы женятся ради любви».

Наверное, он стал самым большим глупцом во всем христианском мире.

Наварра взял шелковый шарф, который дала ему Габриэль, и поднес слегка надушенную ткань к губам.

— Я прикреплю ваш шарф к своему рукаву и буду выступать в вашу честь, моя госпожа. Это большая честь для меня, что вы подарили вашу благосклонность мне, а не какому-то другому дерзкому смельчаку.

Ирония в голосе короля не ускользнула от Габриэль. Она церемонно улыбнулась.

— Разве Ваше Величество полагает, что я могу подарить свою благосклонность кому-то другому?

— Вы были неуловимы последнее время, Габриэль, и тем сводили меня с ума. — Наварра насмешливо выгнул брови. — Я даже подумал, не обидел ли вас чем-нибудь.

— Конечно нет, сир.

Габриэль прекрасно понимала, какой переполох среди придворных вызвало присутствие Реми на турнире. Дамы окидывали его оценивающими взглядами, мужчины в большинстве своем хмурились. Кто-то даже не спускал с него глаз. Реми нащупал пальцем цепочку, которую Габриэль надела ему на шею, повертел медальон, спрятанный под камзолом. Она подумала, действует ли амулет и воспринимает ли он вероломство.

Если воспринимает, то Реми не надо никого искать глазами, надо только посмотреть в ее сторону, печально подумала Габриэль. Она солгала ему про медальон, но, узнав правду, он не принял бы у нее талисман.

Он не одобрял ее дружбы с Кассандрой Лассель, так же, как и Арианн, считал, что следует избегать всех, кто практикует черную магию. Возможно, способность Касс общаться с миром умерших и лишала кого-то присутствия духа. Но разве можно считать дурной женщиной ту, которая оплакивает своих сестер, которая так любит своего пса, что готова с риском для жизни броситься за него?

Жизнь Касс — просто очередная печальная история женщины, ожесточившейся из-за трагедии своей жизни, борющейся с собственными слабостями и выживающей в этом мире так, как умеет. А уж это Габриэль понимала очень хорошо.

Но правде сказать, ложь, которую она поведала Реми об амулете, была наименьшим из ее грехов. Она обманывает его много больше. Реми полагает, что, согласившись выйти за него замуж, она согласилась и на его план побега.

Но Габриэль твердо решила отговорить Наварру от возвращения в родные земли. Она применит свои чары позже, после турнира, когда король растает от вина. Его дальнейшая судьба связана с Францией, так же как и судьба Габриэль. Им обоим никуда не деться от судьбы, к которой она когда-то так стремилась. Даже если сейчас она и впадает от этого в отчаяние.

Она не сумеет спасти себя. Но сумеет спасти Реми, Она заставит Наварру приказать Реми оставить Париж, вернуться в крошечное приграничное королевство, затерянное в необъятности гор, где он будет далек от Екатерины и любых других своих врагов при дворе. Как Реми будет презирать ее, когда обнаружит всю степень ее предательства, но, возможно, его ненависть поможет положить конец ее собственной отчаянной тоске по тому, чему никогда не суждено случиться. Его отсутствие позволило бы ей снова заморозить сердце, превратившись в ледышку, вернуться к той благословенной нечувствительности, которая позволила ей существовать в ми ре с собой столь долго.

— Габриэль?

Она повернулась к Наварре и обнаружила, что он давно держит ее за руку. Его темные глаза с нежностью смотрели на нее.

— Вы такая грустная сегодня, моя прелесть. Скажите, что вас так беспокоит.

К счастью, внимание Наварры отвлекли фанфары герольдов, возвещавшие появление короля Франции. За королем, подобно хвосту кометы, следовала его свита. Было очевидно, что в отличие от Наварры Генрих Валуа вовсе не намерен принимать участие в рыцарских поединках. Он важно шествовал в камзоле из богатого фиолетового бархата, отороченного горностаем, впереди него бежал один из его противных маленьких псов. Он лаял и рычал на каждого, кто попадался ему на глаза, и это явно доставляло королю большое удовольствие.

Но стоило Валуа приблизиться к палатке Наварры, как его питомец сорвался с поводка, помчался прямо к Мири и радостно заскакал подле девушки, норовя запрыгнуть ей на руки. С восхищенным смехом Мири нагнулась и схватила пса в охапку. Она тихо проговорила ему какие-то ласковые слова на ухо, и пес весь зашелся от собачьего обожания, его хвост вилял из стороны и сторону. Он жадно вылизал Мири всюду, куда только мог дотянуться языком.

Валуа закипел от ярости, губы его превратились в тоненькую ниточку. Когда король Франции навис над ее сестрой, Габриэль поспешила вмешаться. Но Реми был уже там. Криво улыбнувшись Мирибель, Реми отобрал у нее песика и вернул его королю. Когда маленький пес заскулил, требуя вернуть его обратно, король раздраженно передал его пажам, даже не скрывая своей досады.

Мири присела в глубоком реверансе. Реми сумел церемонно поклониться, но его позвоночник казался таким несгибаемым, что Габриэль диву далась, как он вообще не переломился. Король откинул назад гриву своих густых черных волос, отвесил обоим угрюмый поклон и тем демонстративно проигнорировал их.

— Ах, капитан Реми, — воскликнул другой голос. — С возвращением вас из царства мертвых. Наконец-то вы почтили нас своим присутствием.

Приблизившись, Екатерина прошелестела складками своего черного платья по траве. Реми ни словом, ни движением не ответил на ее обращение, не отвесив ей даже самого символического поклона. Точно так же реагировала бы каменная статуя.

— Ну же, мой дорогой капитан. Давайте забудем все прошлые недоразумения между нами. Сегодня мне чрезвычайно приятно принимать столь отмеченного славой героя на нашем празднике. Я предлагаю вам руку дружбы. Позвольте же и мне увидеть хоть какой-то признак вашей собственной доброй воли по отношению ко мне.

Она с улыбкой протянула ему руку. Екатерина была сама любезность, но коварный блеск ее глаз говорил Габриэль, что Темная Королева прекрасно знала, чего будет стоить Реми выказать почитание, пусть и положенное по этикету, женщине, учинившей резню над его соотечественниками. Подбородок Реми задергался, его глубокие карие глаза не могли скрыть ненависти к Темной Королеве. «Он никогда не сделает этого, — думала Габриэль, — даже если это будет стоить ему жизни». Ее сердце сжималось от ужаса при мысли, как Екатерина отреагирует на подобное оскорбление.

Темная Королева все настойчивее протягивала Реми руку. Казалось, собравшиеся вокруг палатки Наварры замерли в предвкушении развязки. Король Франции наблюдал, злорадно улыбаясь.

— Ну же, теперь ваш черед, капитан, — пробормотала Екатерина, подойдя на шаг ближе. — Если вы не принимаете мою дружбу ради вашей собственной пользы, то сделайте это ради вашей дорогой подруги, мадемуазель Шене.

Екатерина улыбнулась и кивнула Габриэль. Она говорила мягко, даже с лаской в голосе, но ее затаенная угроза была явственно слышна. Если Реми не склонится перед Екатериной, он рискует, что ее гнев падет на голову Габриэль. Реми колебался не больше секунды и начал медленно сгибаться, пока не опустился на колено перед Темной Королевой. Габриэль прикусила губу, чтобы не кинуться к нему, умоляя не жертвовать своей гордостью ради нее. Реми взял руку Екатерины. С посеревшим лицом он прижался губами к кончикам пальцев Темной Королевы. Глубокий вздох удовлетворения пронесся по толпе зрителей. Король Франции открыто рассмеялся, когда гордый Бич, почти не знавший поражения на поле боя, вынужден был унизить себя перед своими врагами.

Реми перенес это стоически, и только в его взгляде отражалась вся глубина его страдания и позора. Габриэль чувствовала, как ее собственные глаза обожгли слезы ярости. В тот момент она ненавидела Екатерину больше, чем когда-либо прежде. Темная Королева продолжала держать Реми коленопреклоненным, и Габриэль не смогла вынести этого дольше.

— Достаточно! — воскликнула она.

Она протиснулась между Екатериной и Реми и схватила капитана за плечо, побуждая встать. Екатерина выгнула брови и насмешливо посмотрела на Габриэль. Ее выходка привлекла множество ошеломленных взглядов, не говоря уже об опешившем Наварре. Габриэль заскрежетала зубами и постаралась исправить ситуацию, обратившись к королеве с холодной улыбкой.

— Прошу прошения, Ваше Величество. Но капитан обещал сопровождать меня сегодня. И мне, естественно, досадно видеть, как он свидетельствует почтение любой другой даме, даже королеве. — Она спокойно выдержала взгляд Екатерины. — Никто никогда не знает, на что можно спровоцировать ревнивую женщину.

— О-го-го, это звучит как вызов, Ваше Величество, — раздался насмешливый голос короля Франции. — Дамы, скрестите шпаги. Я поставлю десять су на свою матушку.

Слова короля вызвали смех, волной прокатившийся по палатке, снимая напряжение у всех, кроме Реми. Даже Екатерина улыбнулась.

— Мы с мадемуазель Шене предпочитаем более утонченную форму поединка. Мы оставим грубую борьбу и грубое оружие вам, господа мужчины. Таким, как наш отважный капитан, который должен испытывать зуд от нетерпения вырваться на арену. Мой дорогой Наварра, — королева повернулась к своему зятю. — Почему же вы не позаботились о доспехах для своего отважного Бича?

— Мой отважный Бич человек серьезный, Ваше Величество, — пожал плечами Наварра. — И не питает никакого интереса к подобным развлечениям.

— К тому же я не рыцарь, — добавил Реми.

— Тогда мы сделаем вас рыцарем по крайней мере, на сегодня, — промурлыкала Екатерина. — Вы будете моим рыцарем. На моей лошади и в моих доспехах.

— Нет! — воскликнула Габриэль, вцепившись Реми и руку. Она облизала губы и постаралась придать игривости своему голосу. — Как это понимать, Ваше Величество? Вы лишите меня моего кавалера? Капитан пришел на турнир смотреть поединки.

— Держитесь за женскую юбку, сударь? — усмехнулся король.

Реми покраснел, но Габриэль предостерегающе сжала его руку. Она испугалась, что он забудет про благоразумие и позволит записать его на поединок. Габриэль заметила взгляды, которыми Екатерина обменивалась с сыном, и это заставило ее еще больше бояться за жизнь Реми.

— Какая жалость, — растягивая слова, снова заговорил король Франции. — А мы рассчитывали увидеть пример знаменитой доблести Бича и ваши навыки владения оружием.

— Мне казалось, Ваше Величество не раз имело возможность видеть это на поле боя, — приторно сладко промурлыкала Габриэль, но тут же пожалела, что напомнила королю о поражении, которое он потерпел от Реми.

Валуа вспыхнул и впился в нее взглядом. Обстановка явно накалялась.

— Как бы мне ни было жаль разочаровать вас, но подобные игры с оружием никогда не представляли для меня интереса.

На ее счастье, Реми сохранял самообладание. Она испытала гордость за него: он со спокойным достоинством отвечал на выпады и Екатерины, и французского короля.

— Я не играю в войну.

Валуа с досадой отступился от него, но Екатерина продолжила свои уговоры.

— Но сегодня вы непременно должны пойти на уступку нам. Бич известен повсюду во Франции. Слишком многие наши знатные молодые люди хотели бы бросить вызов вашему опыту и умению. В особенности один из них, который жаждет сразиться с вами. — Она ладонью заслонила глаза от солнца и внимательно обвела взглядом палатки. — Куда же он запропастился? Ах да, вот и он.

С улыбкой, вызвавшей у Габриэль мрачное предчувствие, Екатерина вышла из тени палатки Наварры. Подняв руку, она поманила к себе стоявшего вдали мужчину, который, казалось, только и ждал ее сигнала, чтобы приблизиться. Он был уже в доспехах для рыцарского поединка, ему оставалось только надеть шлем, но солнце, отражавшееся от его брони, мешало разглядеть черты его лица.

Габриэль вцепилась в руку Реми и посмотрела на него с мольбой и предостережением. Но Реми даже не взглянул на нее. Как и у всех остальных, его внимание было сосредоточено на приближающемся рыцаре. Он напряженно хмурился, и глубокие морщины залегли между его бровями.

Габриэль боялась, что ничто не остановит Реми, если рыцарем окажется герцогом де Гизом или кем-то еще из числа католической знати, кто играл активную роль в резне.

Жилка на ее шее отчаянно трепетала. Она смотрела, как закованный в доспехи рыцарь приближается к ним. Его лицо оставалось неразличимым, но вот он отвесил чопорный поклон Екатерине и затем медленно поднял голову. Габриэль затаила дыхание. Она почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек, когда увидела худое, угрюмое лицо Этьена Дантона.

Она всего лишь спит, отчаянно уговаривала себя Габриэль. Затерялась в муках одного из своих кошмаров. Если она сейчас замигает или встряхнется достаточно сильно, то, конечно же, проснется и ненавистное лицо Дантона исчезнет.

Но оно не исчезало. Рыцарь подозвал своего оруженосца и вручил Темной Королеве кроваво-красную розу. Каждое движение Дантона было исполнено небрежного высокомерия. Карикатура на истинного рыцаря, каким она когда-то его считала.

Габриэль отпрянула, пошатнулась и удержалась на ногах только благодаря крепкой руке Реми. Он схватил ее чуть ниже локтя и приобнял.

— С вами все в порядке?

Девушка подняла голову и увидела глаза Реми, омраченные беспокойством за нее. Она попыталась ответить ему, но ее губы онемели, не в силах вымолвить ни слова. Габриэль отвернулась, избегая смотреть на рыцаря, одетого в блестящие доспехи.

Дантон здесь, в Париже. Как это стало возможным? С самого того жуткого дня в сарае она боялась столкнуться с ним снова, но чувствовала себя в полной безопасности при французском дворе. До нее доходили слухи, что Дантон опозорил себя, совершив какой-то проступок, за которым последовала высылка в его поместье в Нормандии.

Тогда почему ему позволили вернуться? Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Ничто не имело никакого значения, кроме того, что он был здесь и еще через несколько шагов окажется близко… достаточно близко, чтобы прикоснуться к ней снова.

— Габриэль? — Голос Реми снова окликал ее, но она высвободила себя из его сильных рук, снедаемая одной мыслью, одним желанием: бежать. Бежать как можно быстрее и как можно дальше. Даже если ей придется бежать до самого острова Фэр.

Неотступный взгляд Екатерины дразнил Габриэль, а еле заметная улыбка позволила девушке понять, что Темная Королева узнала все об ее отношениях с Дантоном. Случилось то, чего Габриэль боялась той ночью, когда встретилась с Екатериной после бала-маскарада; ведьма наконец-то добилась своего и сумела все прочитать в ее глазах. Отныне королева знала все уязвимые места Габриэль, ее страхи, ее воспоминания о том позорном столкновении с Дантоном.

От этой мысли Габриэль сделалось плохо, но она понимала, что, если ей не удастся взять себя в руки, Екатерина окажется не единственной посвященной в ее тайну. Другие смогут обо всем догадаться, возможно, даже Реми. Габриэль не могла позволить этому случиться.

Наглый взгляд Дантона остановился на ней. Желчь подкатила к ее горлу, и она судорожно сглотнула. И, хотя ее сердце неистово колотилось, Габриэль собрала все свое мужество и подалась вперед, чтобы лицом к лицу встретиться со своим самым жутким кошмаром.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Прищурив глаза, Николя Реми наблюдал за Габриэль и рыцарем в дорогих доспехах. Незнакомец отвел ее от палатки, и они погрузились в негромкий, но напряженный разговор. Несмотря на толчею вокруг них, Габриэль забыла обо всех, кроме незнакомца. Впрочем, Реми сильно сомневался, что тот человек незнаком Габриэль: слишком уж она напряглась при его появлении. Реми никогда не видел на ее лице подобного выражения, даже в тот день, когда ее дом атаковали охотники на ведьм.

Страх. Нет, даже ужас. Реми совершенно не удивился бы, если бы она вдруг побежала прочь, словно за ней гнались бешеные собаки. Но она взяла себя в руки и даже выступила вперед, чтобы приветствовать этого человека. Она побледнела, но так овладела собой, что заставила Реми задуматься, не вообразил ли он себе этот ее страх.

Он не увидел в этом неизвестном ему рыцаре ничего, что могло бы ужаснуть женщину. Он показался Реми даже красивым малым. Черные волосы, зачесанные назад, подчеркивали высокие скулы и орлиный нос. Только на всем лежал отпечаток той самовлюбленности, которую Реми всегда презирал в людях. Высокомерное: «Мир принадлежит мне, и я поступаю только так, как мне нравится, а все, кто против, могут убираться к черту».

Итак, что же он за птица такая? И, что значительно на яснее, как он связан с Габриэль?

— Мадемуазель Шене, кажется, не терпится возобновить свое знакомство с Дантоном, — ответил вкрадчивый голос на его невысказанные вопросы.

Реми опустил глаза и увидел совсем близко от себя Темную Королеву. Она улыбалась, словно заманивала его какой-то одной ей ведомой тайной.

— Я даже не знала, что наша дорогая Габриэль знакома с ним. Но они, похоже, не просто знакомы. Кто-нибудь из ее обожателей?

Реми прекрасно понимал, куда клонит королева, намекая, что этот Дантон принадлежал к числу любовников Габриэль. Взгляд Реми снова метнулся к девушке. Этот тип что-то усердно шептал ей на ухо. Реми почувствовал резкий укол ревности, но постарался сдержаться.

Нет ничего глупее, чем проявить перед Темной Королевой излишний интерес к чему бы то ни было, уже не говоря о своих чувствах к Габриэль. Не выказывать слабости перед Екатериной. Никогда не встречаться с ней взглядом. Так наставляла Реми сама Габриэль. Но он обнаружил, что, как загипнотизированный, не отрывает взгляда от непроницаемых черных глаз Темной Короле вы, которые сулили дать ответы на его вопросы, ответы, которые, как он чувствовал, вряд ли ему понравятся. Но он был не в состоянии отвести глаза.

— Так кто он, черт возьми, этот Дантон? — закипел от гнева Реми.

— Шевалье Этьен Дантон — отпрыск одного из наших самых старых и самых знатных семейств в Нормандии. Много лет его не принимали при нашем дворе из-за… гм-м… скажем, неблаговидного проступка.

— Тогда как он мог оказаться среди обожателей Габриэль? Она всего-то в Париже около двух лет.

— Правильно. Я и сама удивляюсь. Видимо, они встречала его в юности, еще на острове Фэр. — Екатерина тихо прищелкнула языком. — Непонятно только, о чем тогда думала ее мать. Да, увы, я и забыла, Евангелина к тому времени уже умерла. Иначе я сомневаюсь, что она вообще позволила бы такому типу, как Дантон, приблизиться к ее невинной дочери.

— Такому, как Дантон? О чем это вы? — Реми уже не юг остановиться с вопросами.

— Шевалье пользуется особой репутацией у дам, злые языки утверждают, будто ни одна женщина не в силах отказать ему. — Екатерина наклонилась ближе к Реми и, понизив голос, доверительно зашептала ему прямо на ухо: — А может, Дантон просто не позволит женщине сказать ему «нет». Что не дается ему по собственной воле, он берет силой, но берет все равно.

Реми заморгал, и странное чувство охватило его. Он покачнулся, и ему показалось, что он проваливается в темную бездну глаз Екатерины. Словно вспышки молнии, перед ним высвечивались живые картины. Вот Габриель, ее юбки смяты и задраны на бедра. Она попала в западню, придавлена мужчиной, который зверски овладевает ею. Слезы текут по ее щекам. Она прикусила губу, чтобы сдержать рыдания. Оглушенная, вся в кровоподтеках, Габриэль прижимает разорванный лиф платья к обнаженной груди.

Резко вздохнув, Реми оторвал взгляд от Екатерины, щелкнул кончиками пальцев перед глазами, чтобы рассеять мучительное изображение.

Все его тело покалывало от нависшей над ним опасности. Возможно, так действовал амулет, или развившийся за долгие годы собственный инстинкт предупредил его. Темная Королева околдовывала его. Он попытался избавиться от навязчивых образов, но его мысли путались, и в ушах зазвучали отдельные фразы из разговоров с Габриэль.

«Вы никого из них не любили? Никогда не были влюблены, даже в тот, в первый раз? Конечно, нет. Я даже не вспомню его имени».

И памяти проплыло любимое лицо, и для Реми уже не имело значение, какую очередную пакость задумала Екатерина и что она творила с ним. Ничего больше не имело никакого значения, кроме ненависти, которая охватила все его существо, ледяной ненависти, такой ледяной, что она обжигала сильнее огня.

Его таинственный враг теперь приобрел лицо и имя: Дантон.

— Что вы здесь делаете, Дантон? — требовательно спросила Габриэль, хотя и не повышая голоса. — На сколько я знаю, вас выпроваживали из дворца.

— Все забыто. Меня пригласила ни много, ни мало сама вдовствующая королева. Выходит, тебе лучше бы быть со мной полюбезнее, Габриэль. Скорее всего, я стяну весьма важной персоной при покровительстве самой королевы.

— Скорее всего, вас просто одурачат, если вы доверяете всем обещаниям Екатерины. Впрочем, вы никогда не отличались особым умом.

Неприкрытая угроза мелькнула в глазах Дантона, но тут же стерлась, исчезнув за наигранной улыбкой. Ему удалось схватить ее за обе руки и, больно сжав их, притянуть к себе. У Габриэль перехватило дыхание. Ош не могла высвободиться из его цепких, как клещи, рук, не привлекая всеобщего внимания.

Все еще улыбаясь, Дантон наклонился и прошептал ей прямо на ухо:

— Ты понятия не имеешь о планах, которые строит ни мой счет королева, особенно если меня объявят победителем этого турнира. Она даст мне все, что я пожелаю, в том числе и тебя.

Габриэль недоверчиво посмотрела на него, но даже угрозы такого поворота событий оказалось достаточно, чтобы она задрожала и почувствовала, как слабеет от охватившего ее ужаса. Дантон поднес сначала одну ее руку к губам, потом другую, и она испытала приступ тон же головокружительной беспомощности, что и в злополучный день в сарае. Она ощутила прикосновение его губ на своей коже, и к ней вернулись все горькие воспоминания о том, что творил с ней Дантон.

— Отпустите ее.

Слова прозвучали негромко, но отрывисто и холодно, как прикосновение отточенного стального клинка. Реми подкрался к ним так тихо, что и Габриэль, и Дантон вздрогнули от неожиданности. Дантон ослабил свою хватку, и Габриэль сумела высвободиться.

Реми покровительственно обнял Габриэль за талию. Девушка еле удержалась, чтобы не покориться его силе и прильнуть к нему всем телом. Если она уступит своей слабости, это чревато для нее неминуемой катастрофой.

Реми и Дантон стояли лицом к лицу, и каждый оценивал другого. Дантон надменно изогнул бровь.

— Сударь, мы с мадемуазель приватно беседовали. Кто вы такой, чтобы вмешиваться?

— Человек, который убьет вас, — снисходительно ответил Реми.

Глаза Дантона округлились. Он недоверчиво хмыкнул.

— Не томите, сударь, чем же я провинился перед вами? Вы все еще дышите.

Габриэль удивленно и встревожено посмотрела на Реми. За короткое время, прошедшее с того момента, как она оставила его у палатки, Реми, казалось, потерял рассудок. Его глубокие карие глаза горели таким неистовым огнем, что она ужаснулась.

— Реми, пожалуйста, — вцепилась Габриэль в его руку. — Давайте вернемся и присоединимся к остальным.

Реми, казалось, даже не слышал ее, не спуская угрюмого взгляда с Дантона.

— Вот как — капитан Реми. — Дантон обвел его высокомерным взглядом. — Так вот вы какой, знаменитый Бич. У нас с вами много общего. Сдается мне, вы должны быть последним любовником нашей милой Габриель. Я же имел удовольствие быть первым.

Желваки у Реми угрожающе заходили. Сердце Габриэль наколотилось сильнее. Она крепче сжала его ладонь.

— Реми…

Он стряхнул ее руку и сделал шаг к Дантону.

— Насколько я понял королеву, вы рассчитывали бросить вызов именно мне.

— Реми, нет! — взмолилась Габриэль.

Прежде, чем Габриэль успела остановить его, Реми стащил одну из своих кожаных перчаток из-за пояса и со всего размаха ударил ею Дантона по лицу.

— Считайте, что ваш вызов принят, — бросил он.

Дантон схватился за щеку в том месте, где остался красный след. Рассвирепев, он стал нащупывать рукоятку меча, и Габриэль испугалась, что он тотчас же накинется на Реми. Но Дантон явно передумал. Холодно поклонившись, он развернулся и зашагал прочь.

Габриэль судорожно перевела дыхание, в голове у нее все перемешалось. Ясно было только, что ситуация стремительно выскользнула из-под ее контроля. Тут она заметила, какую сенсацию произвела сцена между Реми и Дантоном. Из толпы, собравшейся возле палатки Наварры, доносилось многозначительное покашливание, бормотание и перешептывание. Можно было расслышать, как король Франции пожаловался матери:

— Проклятый гугенот. На вызов на состязание отвечают ударом по щиту соперника, а не по его лицу. Капитан Реми явно не знаком с правилами рыцарских боев.

— Совершенно верно, — согласилась с сыном Екатерина.

Габриэль резко обернулась на говоривших. Еле заметная усмешка в углах губ Темной Королевы встревожила ее много больше, чем гнев Генриха Валуа.

Габриэль мерила шагами палатку, кипя от злости, за которой скрывался страх. Другие дамы уже ушли, чтобы отыскать свои места на трибунах, рыцари, в том числе и Наварра, направились седлать своих коней. Когда Габриэль бросилась умолять Наварру, чтобы тот запретил Реми состязаться с Дантоном, король только пожал плечами и одарил ее своей очаровательной улыбкой. Наварра не знал причины ссоры Реми с Дантоном, но вмешиваться не пожелал. Это был вопрос чести.

Оставшись глухим ко всем ее доводам и мольбам, Реми, пропихнув себя в подбитую стеганым материалом кожаную поддевку под доспехи, расправлял ее по плечам. Волк между тем раскладывал сами доспехи. Сердце Габриэль ушло в пятки. Даже она понимала, что доспехи были не лучшего качества, и, конечно, никто не подгонял их по фигуре, как это было у Дантона. А на шлеме еще видны были удары молотка и следы грубой обработки.

Реми все это было совершенно безразлично. Щелкнув пальцами, он подозвал к себе Волка.

— Принеси тот панцирь сюда да поживее.

Волк недоуменно посмотрел на Реми.

— Защиту на грудь и спину, — раздраженно пояснил он — Да, шевелись же.

— Ничего не носи ему, Мартин, — скомандовала Габриэль.

Волк уже поднял пластину для груди, но замер на месте.

— Неси ее сюда. Живо! — рявкнул Реми.

Волк сделал шаг вперед, но замер, услышав окрик Габриэль:

— Нет! Не двигайся.

— Черт бы тебя побрал, парень, — нахмурился Реми. — Ты кого намерен слушать? Меня или ее?

Волк искоса переводил взгляд то на Реми, то на Габриель.

— Ее. Она-то ведь может превратить меня в трехглавую жабу, если я навлеку на себя ее гнев. И в любом случае, я согласен с госпожой. Думаю…

— Мне наплевать, что ты думаешь. — Реми вырвал защиту из рук Волка. — Черт с тобой! Ты все равно ни черта не смыслишь в этих креплениях, и пользы от тебя здесь, как от козла молока или и того меньше. Иди, пришли кого-нибудь из людей Наварры, чтобы помог мне, затем проверь, чтоб конь был оседлан. Глубокая обида отразилась на худощавом лице Волка. Он с достоинством выпрямился и отрывисто поклонился Реми.

— Как вам будет угодно, господин.

Высоко держа голову, он направился к выходу из палатки, но горестно ссутулился, как только скрылся из виду. Габриэль обошла кругом Реми.

— Ах, как здорово! Мальчишка разве только не молится на вас, словно вы какой-то Геркулес, сошедший с Олимпа. Он сгорает от гордости, когда служит вам, однако считает себя вашим братом по оружию, но никак не лакеем.

— Я извинюсь потом.

— Для вас может и не случиться этого «потом».

Поскольку Реми не обращал на нее внимания, Габриэль встала прямо перед ним.

— Разве вы не слышали, о чем я говорила вам? Вы настолько упрямы или настолько ослеплены, что не можете разглядеть правду? Столкновение между вами и Дантоном подстроено Екатериной. Она задумала этот план, дабы избавиться от вас.

— Мне наплевать. Это не имеет никакого значения.

— Не имеет значения?!

Реми зашнуровывал поддевку.

— Как явствует из вашего поведения, вы слишком мало верите в мои способности защитить вашу честь.

— Какую честь?! У меня же нет чести. Я куртизанка.

Реми поморщился от ее слов, но продолжал упор но возиться со шнурками. Габриэль схватила его за руки, пытаясь остановить эту размеренную подготовку к поединку.

— Разве вы не понимаете? Вам не выиграть в этой схватке. Дуэли и смертные бои запрещены во Франции. Но, если Дантон убьет вас, они, скорее всего, притворятся, что произошел несчастный случай. Если же вы убьете его, они получат повод арестовать и казнить вас. Никто, даже Наварра, не сумеет доказать не справедливость их обвинений. Вы откажетесь от своей жизни из-за какой-то двусмысленной реплики этого Дантона?

— Нет, меня мало волнует, что он сказал сегодня. Но ему нет прощения за то, что он сотворил с вами много лет назад.

— Я… я не понимаю. О чем это вы?

— Не отрицайте, ведь этот Дантон изнасиловал вас, — не выдержал Реми.

Габриэль вздрогнула и от его прямолинейности, и от его стального испытующего взгляда. Она отпустила его руки, не в силах долго выносить этот взгляд. Реми знал! Он знал ее позорную душераздирающую тайну. Он знал то, что она так долго отрицала, отрицала даже самой себе.

Она отошла от него и крепко обхватила себя руками.

— Этот… это… очевидно, Екатерина придумала какую-то очередную нелепость, чтобы убедить вас…

— Нет, вовсе нет. Вы считаете, сам я не способен ничего понять? Тогда вспомните тот день, когда я пытался и добиться от вас близости. Вы считаете, сам я не способен сопоставлять факты? Как вы отозвались о Дантоне, как смотрели на него. Я никогда не видел, чтобы вы кого-нибудь так боялись, даже охотников на ведьм.

Габриэль поморщилась. Мало того, что она позволила Дантону сделать из себя блудницу, так еще и позволила ему лишить ее мужества. Она замерла, когда Реми обмял ее за плечи.

— Ну почему вы ничего не рассказали мне? — смягчившись, спросил он ее.

— О Дантоне? И что бы это изменило?

— Я смог бы отомстить за вас много раньше.

Габриэль покачала головой, сознавая, что Реми по-прежнему до конца не понимал, что случилось в тот злополучный день в сарае. Дантон взял ее силой, но это была ее вина, потому что она…

Когда Реми попытался развернуть Габриэль к себе лицом, она воспротивилась, не зная, сумеет ли снова заглянуть в его честные карие глаза. Тогда он прижался к ее спине, обхватив руками за талию. Он прижался щекой к ее волосам, и она почувствовала его жаркое дыхание у своего уха.

— Габриэль, я когда-то поклялся вам, разве вы не помните? В тот день, когда вы учили меня играть в рыцарей и драконов, я опустился на колени у ваших ног и поклялся и… — Реми на секунду замолчал и хрипло закончил Фразу: — Моя госпожа, моя шпага всегда в вашем распоряжении. Клянусь, я всегда буду служить вам и защищу вас до последней капли своей крови.

— То была игра, Реми. Только игра.

— Для меня нет. Я дал вам клятву, но потом позволил себе забыть про нее. Сегодня я намерен искупить это.

Габриэль вырвалась из его рук.

— Боже мой, Реми, это неслыханно! — Она вся кипела, и слезы душили ее. — После всего того, что вы знаете обо мне, вы по-прежнему отказываетесь видеть меня такой, какая я есть. Вы несете чушь об отмщении за мою честь, того не понимая… — Она, наконец, повернулась к нему лицом, залитым горючими слезами, — что я вовсе не достойна этого. И никогда не была достойна. Реми, разве вы не понимаете?! Я просто не достойна вашей жертвы.

С приглушенным рыданием она отвернулась от него и выбежала из палатки. Реми смотрел, как она убегает, раздираемый желанием догнать ее и необходимостью надевать доспехи. Слезы Габриэль только подлили масла в огонь, на котором кипела его ненависть. Еще до заката солнца он вырвет черное сердце этого Дантона и скормит ему же. Он зашагал большими шагами вдоль разрозненных доспехов, собранных для него. Теперь его должно волновать только одно: куда, черт возьми, запропастился паж, отыскать которого он и послал Волка.

— Реми?! — позвал его робкий голос.

Он обернулся и увидел Мири в проеме палатки. Капитан совсем забыл, что и она присутствует на турнире. Эта девочка, как некое эфемерное существо, всегда отличалась способностью появляться бесшумно, как туман, накрывающий землю.

Мири смотрела на Реми широко раскрытыми глазами, которые напомнили ему ту девочку, которую он когда-то знал. Он тихо выругался и провел рукой по волосам. Не хватало ему разговора с еще одной из сестер Шене.

— Мири, вам следует сидеть на трибуне с остальными зрителями или отыскать Бетти вернуться домой, — не давая ей даже рта раскрыть, скомандовал он. — Вам здесь не место и…

— Я видела Габриэль, — прервала его Мири. — Она плачет.

— Тогда вы должны пойти и утешить ее.

— Нет, это вы должны ее утешить.

— У меня сейчас более неотложное дело. Вы не понимаете, что происходит.

— Нет, я как раз понимаю. Я наблюдала за вашей стычкой с Этьеном Дантоном. — Мири опустила ресницы, пряча свои удивительные глаза. — Я его сначала не узнала. Я была совсем маленькой тем летом, когда он приехал на остров Фэр. Мы тогда только потеряли нашу маму, и папа пропал в экспедиции в Бразилии. — Мири перевела дух, прежде чем продолжила. — Дантон был… похож на рыцаря из легенд, которые рассказывал нам папа, и нам казалось, что он влюбился в Габриэль с первого взгляда. Да и кто тогда мог в нее не влюбиться? Она у нас такая сильная, такая яркая, такая красивая. Мы думали, Дантон хотел обручиться с ней, но вместо этого… Вместо этого…

Мири запнулась в нерешительности, и Реми резко закончил фразу за нее:

— Вместо ваших ожиданий этот негодяй изнасиловал се, но Габриэль решительно намерена отрицать это.

— Она всегда отрицала. Габриэль никогда не рассказывала, что случилось, даже Арианн. Но я видела, как сестра изменилась. Габриэль больше никогда не была такой, как раньше, до того как этот человек прибыл на наш остров. Мы с ней любили вместе бродить по лесу, устраивали себе замечательные приключения, представляли фей, единорогов и драконов из леса. Но в то лето Габриэль забывала про меня и уходила в самые дикие места. Она не хотела, чтобы я шла за ней.

Мири прикусила губу.

— У Габриэль был большой магический дар. Вы сами видели ее чудесные картины. Но после Дантона она забросила палитру, и альбом покрывался пылью. Она проводила все больше и больше времени перед зеркалом, расчесывая волосы, кладя маски на лицо, словно какая-то невзрачная девушка, которая изо всех сил старается стать красивее, и у нее ничего не получается. И еще ночные кошмары. Габриэль кричала во сне и просыпалась от собственных рыданий. Когда я пыталась успокоить ее, она отворачивалась от меня, огрызалась, требовала оставить ее в покое. Мне становилось больно, и мы все больше отдалялись друг от друга.

Голос девушки задрожал.

— Понимаете, я была тогда совсем маленькой. Прошло много времени, прежде чем я поняла… что произошло с ней…

Глаза Мири наполнились слезами, и одна слезинка покатилась по щеке. Согнув палец, Реми снял прозрачную капельку.

— Дантон заплатит кровью за слезы Габриэль… и ваши.

— Я вовсе не для того рассказала вам обо всем, чтобы вы еще больше ожесточились против этого человека. Я рассказала вам все, чтобы вы могли лучше понять Габриэль.

— Я достаточно хорошо понимаю, что должен делать, — проговорил Реми сквозь зубы.

— Вы хотите убить Дантона? Это ничего не исправит.

— Да, не исправит. Но ей больше никогда не придется смотреть на его лицо, терпеть его… — Реми, заскрежетал зубами и сжал кулак. — Бог свидетель, этот негодяй наметил себе снова обладать ею. Я прочел это в его глазах, в том, с каким вожделением он оглядывал Габриэль…

— Тогда увезите Габриэль отсюда. Давайте вместе вернемся на наш остров. — Мири обхватила руками щеки Реми, как иногда успокаивала своего своенравного коня. Но мускулы лица Реми не расслаблялись, оставаясь напряженными и неподатливыми даже под ее ладонями. — Реми, вы должны послушать меня, — взмолилась девушка. — Ваше оружие не принесет Габриэль никакой пользы. Только ваша любовь сможет излечить ее.

Реми покачал головой, в его потемневших глазах она видела и гнев, и муку.

— Она не хочет моей любви, Мири. Мое оружие — единственное, что я в силах предложить ей.

Реми поднял меч, и отблеск стали отразился в его глазах. Мири вздрогнула. Ее пугал и меч, и мрачное выражение его лица. Она никогда не понимала потребность мужчин прибегать к насилию, необъяснимое побуждение отнимать жизнь и проливать кровь, неважно, по какой причине, пусть и благородной. Однако, на свою беду, она понимала, что, если мужчина, даже такой хороший, как Николя Реми, полон решимости применить оружие, ничем нельзя удержать его. Ей не оставалось ничего другого, как покориться неизбежному.

— Да пребудет с вами Бог, Николя Реми, — пробормотала она, поцеловав его в щеку. — И пусть все силы матери-земли защитят вас.

«Рене де Шинон… Пьер де Фуа». Герольд нараспев выкрикивал имена рыцарей, которые гарцевали на противоположных концах арены. Король Франции, лучезарно улыбаясь, прошествовал со своими фаворитами-миньонами на трибуну и приготовился дать команду к началу поединка. Забрала опущены, щиты подняты, копья на изготовку. Король поднял шарф наверх, затем отпустил его, и красный шелк, трепеща, опустился на землю.

Под приветственные крики трибун два рыцаря начали движение и, приподняв копья на уровень груди, перевели коней в галоп, готовые нанести сокрушительный удар сопернику… Промахнувшись, они с грохотом промчались в противоположные концы арены, не причинив друг другу никакого вреда. Зрители на галерее застонали от разочарования. Рыцари развернулись на второй заход, и на сей раз копье Рене де Шинона слегка задело щит соперника.

— Отлично, Рене.

Король аплодировал своему фавориту с таким жаром, будто тот совершил блестящий подвиг. Отрывочные приветствия прозвучали и от остальных зрителей, но для Габриэль все вокруг слилось в одно пятно. Она едва могла усидеть на месте и с нарастающим отчаянием боялась, что в любой момент увидит, как Реми занял место у края арены. Ее глаза еще не высохли от недавних слез, и она презирала себя за свою дурацкую слабость. Как будто ее слезы могли принести хоть какую-то пользу Реми. Все было бесполезно.

Габриэль хмуро посмотрела на женщину, которую считала виноватой во всем происходящем. Екатерина стояла за троном короля, наблюдая за турниром с таким безмятежным видом, что Габриэль дико хотелось задушить ее. Когда на арене появились два новых противника, Габриэль не смогла больше выносить тревогу. Она начала пробираться к королеве.

— Вы должны положить конец этому, — прошипела она той на ухо.

Екатерина даже не пошевелилась и продолжала смотреть на арену.

— Турниру? После того как мой сын столько потратил на проведение этого небольшого развлечения, сомневаюсь, что он…

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — исступленно прервала ее Габриэль. — Поединок между Реми и Дантоном.

— Ах, вот вы о чем, милочка. Так Реми сам принял вызов. Такой вспыльчивый мужчина. Я-то всегда, по простоте душевной, считала нашего милого капитана довольно флегматичным. Кто бы мог предположить, что у него окажется такой пылкий нрав?

— Это вы довели его до бешенства. Вы подстрекали его, заливая ваш яд ему в ухо.

— По правде сказать, не в ухо, а скорее в глаза, — хитро улыбнулась Екатерина, затем недоуменно пожала плечами. — Капитан поинтересовался у меня, кто такой Дантон. Я всего лишь ответила на его вопрос.

— Это все из-за вас. Вы хотели, чтобы этот бой состоялся. Вы стремитесь уничтожить Реми. — Габриэль смотрела на неумолимую пожилую женщину со смешанным чувством гнева и отчаяния. — Но почему? Я думала, мы договорились. Вы ведь согласились оставить Реми в покое, если я соблазню Николя и не позволю им с Наваррой ничего затевать.

— Я уверена, детка, что вы честно собирались сдержать свое слово, — бесстрастно отреагировала Екатерина. — Но я искренне засомневалась, что вам это окажется под силу.

— Но вы же не дали мне даже шанса. Я сумею управлять Реми, если только вы…

— Управлять им? — Екатерина презрительно оглядела молодую женщину. — Моя дорогая Габриэль, боюсь, ваши чары ослабевают. Вашего влияния оказалось недостаточно даже для того, чтобы удержать мужчину от участия в поединке.

Габриэль вздрогнула, поскольку Екатерина своим метким замечанием вонзила шип в самое больное место. В словах королевы не было ни слова неправды. Габриэль ничего не могла ни сказать, ни сделать, чтобы свернуть Реми с губительного для него курса. Он был решительно настроен драться, рисковать своей жизнью, и ради чего? Ради нее. Бесчестной, продажной женщины, мессалины. Не успела Габриэль сообразить, что ответить Екатерине, как герольд нараспев произнес имена, которые она страшилась услышать:

— Шевалье Этьен Дантон… Капитан Николя Реми.

— Вам лучше вернуться на свое место, моя дорогая. — Черные глаза Екатерины смеялись над ней. — Иначе вы пропустите лучший поединок дня.

Смятение охватило Габриэль, и у нее заболело сердце, когда она увидела, как два всадника занимают места на противоположных концах арены. Дантон с головы до пят сверкал дорогими, даже с гравировкой, доспехами, перья колыхались на его шлеме, алые перья в тон ткани, закрывающей его белого жеребца. На гнедом коне Реми не было ни украшений, ни защиты, только уздечка и седло с высокой спинкой для рыцарских поединков. Реми не счел обязательным надевать на себя все предусмотренные латы. На нем был только панцирь на грудь и шлем. Он больше походил на обычного солдата в ожидании сражения, нежели на рыцаря, и его появление вызвало насмешки и свист на трибунах.

Красный шелк затрепетал и упал вниз. Реми и Дантон начали сражение.

Габриэль стояла у края трибуны, вцепившись в ограждение. Ее сердце стучало в такт копыт. Дантон часто хвастался своими успехами в рыцарских поединках. Он играючи управлялся и с поводьями, и со щитом, его копье поддерживалось специальным приспособлением на луге седла.

Что до Реми, так тот явно не имел большого опыта в подобных боях. Это была не его стихия, хотя в седле он сидел достаточно уверенно и крепко держал копье, не пользуясь никакими дополнительными поддержками. Когда эти двое сошлись, единственное, что смогла сделать Габриэль, это не закрыть глаза. Копье Реми отскочило от щита противника. Дантон направил копьем в шлем Реми, но промахнулся. Когда оба всадника прогремели мимо друг друга, ладони Габриэль стали скользкими от пота.

Она сжала ограждение так сильно, что костяшки пальцев побелели, но это не принесло облегчения, страх не отступал, подкатывал к горлу. Реми и Дантон галопом промчались к границам арены. Дантон бросил своего коня в караколь. Реми и Байон казались единым целым, так слаженно они двигались и разворачивались. Снова копья были подняты на уровень груди, снова оба всадника сошлись. Наконечник копья Реми ударил в щит Дантона. К ужасу Габриэль, Реми не удержал копья, и оно упало на землю. Он только сумел отклонить удар Дантона своим щитом. Копье Дантона треснуло и раскололось надвое.

С трибун раздавались страстные одобрительные крики. Габриэль рукой заглушила стон. «О, Боже, пожалуйста, — взмолилась она про себя. — Пусть на этом все и закончится». Но душа ее снова ушла в пятки, поскольку оба рыцаря галопом вернулись на исходные позиции, а их оруженосцы уже пробирались к ним с новыми копьями. Конь Дантона, похоже, стал проявлять свой норов. Возможно, он откажется идти на новый круг. Надежда Габриэль стремительно растаяла, поскольку Дантону удалось усмирить животное. Схватив новое копье, Реми направил своего Байона в бой.

Толпа еще раз погрузилась в тишину, когда рыцари накренились друг к другу, наращивая темп, как если бы весь их гнев, вся их неприязнь друг к другу должны были найти выход в этой заключительной схватке. Они сошлись в яростном лязге копий и щитов. Конь Дантона встал на дыбы. Выбитый из седла, Дантон ударился о землю с такой силой, что шлем слетел у него с головы. Реми натянул поводья и резко осадил своего коня. Жеребец Дантона налегке, без всадника, галопом умчался на край арены. Радость Габриэль за Реми, оставшегося целым и невредимым, была омрачена зрелищем неуклюже раскинувшегося неподвижного тела Дантона. Сдавленный судорожный вздох прокатился по толпе, многие из придворных повскакали на ноги.

«О боже, — подумала Габриэль. — Умоляю, ради Реми, не дай этому негодяю умереть прямо здесь. Пусть будет так, что Реми не убил его». Время, казалось, замедлилось, секунды превратились в минуты, прежде чем Дантон застонал, затем с трудом сел. Толпа разразилась аплодисментами. Габриэль задрожала, испытав такое облегчение, что чуть не упала на колени.

Она закрыла глаза. Слава богу! Все кончено, и Реми м безопасности. Темной Королеве со всем ее хитроумным планом не удалось справиться с ним. Габриэль захотелось победно взглянуть на Екатерину, так велик был соблазн бросить ей вызов. Но стоило ей открыть глаза, как сердце чуть было не остановилось: Дантону удалось подняться на ноги, и он ждал меча.

Реми спешился. Он стянул с головы шлем и тоже потребовал оружие. С глубоко несчастным видом Волк суетливо выбежал вперед, чтобы вручить Реми палаш, в то время как другой паж уводил коня. Оруженосец Дантона оказался не менее проворным и вооружил своего господина. Реми и Дантон двинулись навстречу друг другу с ужасным лязгом и скрежетом стальные мечи скрестились.

Габриэль толкали со всех сторон, поскольку все повскакали с мест и нетерпеливо сгрудились у заграждения по краю галереи. У нее вызывали отвращение их лица, своим выражением напоминающие шакалов, учуявших запах крови. Никто не собирался вмешаться, никто не желал остановить смертельный бой… Никто, кроме нее. Она протиснулась сквозь толпу и бросилась к ступенькам, ведущим вниз с галереи.

Реми колотил палашом по мечу Дантона с такой силой, что удары отдавались в его руке. Но Реми не замечал ничего, разве что изредка до него доносился отдаленный рев толпы. Кровь барабанила в ушах, нечто подобное этому дикому клокотанию собственной крови пи испытывал на полях многочисленных сражений.

На лице капитана застыл яростный оскал, всегда вселявший ужас в сердца его врагов. Реми нависал над Дантоном, давил, под его натиском тот пятился назад. Стиснув зубы, в мрачной сосредоточенности Дантон отражал удары. Сделав ложный выпад, он прорвал защиту Реми, Лезвие прорезало рукав поддевки капитана. Он почувствовал, как запылала рука, по которой прошлась сталь, и, зарычав, жестче надвинулся на Дантона, обрушивая на того удар за ударом.

Дантон пошатнулся, почти потеряв равновесие. Отсутствие части доспехов делало Реми уязвимее, но доспехи Дантона тянули его вниз. Этьену все труднее становилось двигаться, пот струился по его красивому лицу.

Рука Реми была неутомима, его мускулы были больше приучены к долгим часам тренировок, необходимых солдату, когда плоть мускулов преображается в сталь, а рука становится продолжением оружия.

Дантон еще отражал его удары, но Реми увидел, как постепенно исчезает высокомерие этого гордеца. В глазах Дантона замелькало первое легкое подозрение, что он может и проиграть или вообще погибнуть. Задыхаясь, он бился с нарастающим отчаянием. Реми чувствовал этот страх, смаковал его. Он опустил меч особым полукругом и чуть не отрезал Дантону ухо. Тот испустил пронзительный вопль, кровь заструилась по его щеке.

— Ладно, хватит. Достаточно. — Задыхаясь, он попятился от Реми.

— Ну, уж нет, еще недостаточно, — крикнул Реми и снова нанес удар Дантону, который едва успел отреагировать, чтобы блокировать выпад.

— Проклятье! Я же сказал, достаточно. — Глаза Дантона расширились от боли и страха. Он отступил еще дальше. — Я сдаюсь. И прошу вас прекратить.

— Так же, как Габриэль просила вас прекратить?

— Да. Нет… она не просила. Она хотела меня…

Реми снова нанес удар, его меч прошелестел у самой щеки Дантона.

— Хотела, чтобы ты, мерзкая тварь, взял ее силой? Да я расчленю тебя на части, отрезая кусок за куском.

Тяжело и отрывисто дыша, Дантон отчаянно отбивал удары Реми. Их мечи сплелись, и Реми свирепо взглянул на него. Кровь и пот заливали лицо Дантона, но он попытался примирительной улыбкой снискать расположение своего противника.

— Ради… всего святого, дружище, к чему столько осложнений? Она же, она всего лишь шлюшка.

Леденящий темный поток, пульсирующий по жилам Реми, извергнулся расплавленной лавой, чем-то багряное заволокло глаза. Он отпихнул Дантона и тяжело, с размаху ударил по его руке и окончательно разоружил его. Дантон зашатался и плашмя упал на спину. Но Реми больше не видел человека, съежившегося у его ног и молящего о пощаде. Перед его взором проплывала Габриэль, с глазами, как у загнанного зверя, он слышал только ее судорожные прерывистые рыдания. Стоя над Дантоном, Реми поднял меч…

— Нет! Реми!

Он смутно осознал, как кто-то бросился к нему, повис на его руке с мечом. Он почти отбросил нападавшего и сторону и в этот момент сообразил, кто это, но все равно попытался стряхнуть ее.

— Габриэль! Какого черта… прочь отсюда, — прорычал он.

С побелевшим от ужаса лицом Габриэль цеплялась за него с силой, рожденной отчаянием.

— Нет, вы не можете убить его. Реми, умоляю. Не делайте этого.

— Вы защищаете этого подонка? После всего, что он сделал вам?

— Да не его я защищаю, а вас, остолоп вы этакий. Это вас я пытаюсь защитить, вас.

Реми, казалось, едва слушал ее, на лице застыла страшная мрачная маска, зрачки глаз сузились, превратившись в точки, на лице отражалась только кровь и месть. Глаза Бича…

— Разве вы до сих пор ничего не поняли? Я забочусь только о вас. Не хочу, чтобы вы пострадали из-за него, — проговорила она сквозь рыдания. — Я люблю вас, безмозглый тупица.

Слова казались бесполезными, недостаточными, чтобы прорваться сквозь дикую убийственную ярость. Она ожидала, что Реми отшвырнет ее прочь. Но он застыл как вкопанный и заморгал.

— Что? Что вы сказали?

— Только то, что люблю вас, — прошептала Габриэль.

Казалось, прошла целая вечность. Реми смотрел ни нее, и ужасающее выражение сползало с его лица и таяло. Исчезли глаза Бича, из ниоткуда вернулся нежный бархатный взгляд Реми, и его карие глаза широко раскрылись от изумления. Рука с мечом ослабела, и меч выскользнул из его пальцев.

Дантон сумел приподняться на ноги с помощью оруженосца. Рукой прижимая ухо, поверженный рыцарь поковылял с поля боя. Реми едва ли заметил это, ведь Дантон перестал волновать его. Все, кроме слов, произнесенных Габриэль, потеряло для него всякое значение. Осталось только признание, которого он не ожидал услышать, удивительные слова, которым он не мог до конца поверить.

Он стащил с себя кожаные латные рукавицы и дотронулся до ее руки.

— Повторите снова.

Она подняла голову, дерзко задрав подбородок, но ее глаза смотрели с нежностью, и в них блестели слезы.

— Я люблю вас. И всегда любила.

Весь мир исчез, и само время остановилось, чтобы подарить им этот драгоценный миг. Миг, который миновал слишком скоро. Габриэль очнулась первая и резко убрала руки. Слушая крики и гул голосов с галереи для зрителей, она понимала, какой поднялся шум и гам, когда она вмешалась в ход поединка. Но ее это уже не волновало. Она потом станет анализировать, проявила она мудрость или безумие, признавшись в своей любви Реми, но сейчас он был спасен.

Габриэль с вызовом обернулась, приготовившись открыто и смело встретить неудовольствие Темной Королевы и любопытные взгляды. Как ни странно, она увидела, что никто не показывал на них с Реми пальцем, никто даже не смотрел в их сторону. Все головы присутствующих на поединке повернулись в сторону конного отряда, который двигался со стороны внутреннего двора Лувра.

Габриэль застыла, испугавшись, что ей не удалось спасти Реми. Она остановила Реми, не позволила ему убить Дантона, но король, должно быть, послал за своими гвардейцами, намереваясь все-таки арестовать капитана.

Она посмотрела на Реми, который, нахмурившись, разглядывал приближавшийся отряд. Если бы это могло ему помочь, Габриэль бы живо подтолкнула его, упросила бежать. Она хотела заслонить его собой, но Реми помешал ей сделать этот шаг, оттесняя ее за свою спину.

Он решительно поднял меч, и нежного влюбленного, каким он был всего несколько мгновений назад, сменил суровый командир.

— Габриэль, найдите Мири и Волка. Потом все втроем уходите.

— Я никуда не уйду, — резко перебила его Габриэль. Реми свирепо посмотрел на нее, но стремительное приближение всадников делало любой дальнейший спор бесполезным. Он выругался и решительно загородил ее. Габриэль, выглядывая из-за его рослой фигуры, смотрела на прибывший отряд.

Это были вовсе не гвардейцы. Таких воинов она никогда не видела во дворце. На всадниках были шлемы и кольчуги, а поверх кольчуг черные туники с белыми крестами. Одеянием они походили на отряд рыцарей и из далекого прошлого, собирающихся в Крестовый поход.

Когда всадники приблизились к арене, их предводитель поднял руку, и весь отряд резко остановился, развернувшись веером, чтобы занять позицию напротив галереи со зрителями. Габриэль едва различала лица под поднятыми забралами, но подумала, что более неприятной компании она, пожалуй, и не встречала до сих пор. Что-то вроде своры не ведающих жалости наемников.

— И что, черт возьми, все это означает? — Реми наморщил лоб, и на лице его отразилось замешательство и мрачные предчувствия.

— Не знаю. Возможно, какая-то часть из программы турнира.

Габриэль осмелилась выйти у него из-за спины. Реми немедленно обхватил ее за талию и прижал к себе, словно боялся, что один из этих всадников перекинет ее через седло и скроется со своей добычей. Впрочем, они были способны на нечто подобное.

На лицах других зрителей также отражалось замешательство. Только король Франции не выказывал никакого удивления, когда вышел вперед на галерею и жестом призвал собравшихся к тишине.

— Дорогие друзья! Дамы и господа придворные, — заговорил король Франции зычным голосом, в котором не слышалось обычных для него капризных или сварливых нот. — Я планировал преподнести вам сюрприз сегодня на вечернем банкете, но все произошло немного раньше, нежели я ожидал.

Сюрприз? Габриэль и Реми обменялись тревожными взглядами. Она теснее прижалась к Реми. Сюрпризом этого дня ей и так хватило бы на целую жизнь. Стараясь придать лицу торжественное выражение, король откинул назад гриву длинных волос, и его кольца блеснули на солнце.

— Нашего внимания давно требовала все возрастающая угроза миру в нашем королевстве. Это темные силы, слишком многочисленные, чтобы справиться с ними в наших церковных судах или судах справедливости. Я почти отчаялся победить зло, пока не услышал о деяниях тех, кого вы видите сейчас в строю перед вами. Солдат, посвящающих жизнь единственной цели — уничтожению чумы, которая распространилась по всей Европе. — Король сделал паузу для большего драматического эффекта и затем прошипел: — Гнусного колдовства.

Охотники на ведьм. Этот зловещий отряд всадником оказался охотниками на ведьм. «Опять Екатерина, очередная ее вероломная выходка», — закипела Габриэль. Не впервые Темная Королева прибегала к услугам охотником на ведьм, чтобы расправиться со своими врагами. Страшное предательство, которое одна мудрая женщина совершала по отношению к другой. Гневно сжав губы, Габриэль отыскала Екатерину на трибунах и стушевалась, увидев, как побледнела королева, как маска безразличия сползла с ее лица, уступив место немому потрясению и чему-то еще…

Екатерина словно окаменела. Габриэль никогда бы не поверила, что увидит на ее лице… страх.

Королева явно не имела отношения к происходившему. Кто бы ни стоял за всем этим, она не была к этому причастна. Эта мысль заставила Габриэль вздрогнуть и странным образом еще сильнее перепугаться.

А король шествовал вдоль трибун, и едва заметная ухмылка кривила его губы. Он явно наслаждался впечатлением, которое ему удалось произвести.

— Слишком долго мой народ вынужден был покориться террору и запугиванию со стороны безбожных женщин, предающихся темной магии. — Валуа придал голосу немного благочестия. — Позвольте мне представить вам человека, который изгонит дьявола и избавит Францию от ее ведьм раз и навсегда. — Король воздел руку в драматическом жесте. — Господин Балафр!

Один из всадников покинул линию, разворачивая коня ближе к трибунам, пока не встал прямо под королем. Он снял шлем, и при виде его лица по трибунам прокатился вздох изумления. Габриэль поняла почему. Она увидела жестокое деспотичное лицо, гладко выбритую голову и наводящий ужас шрам, делящий пополам его мрачную щеку. Подавшись вперед в седле, он церемонно поклонился королю. Габриэль поразилась, как удивительно молодо выглядит этот человек. Даже слишком молодо, чтобы возглавлять такой отряд.

По правде говоря… У девушки перехватило дыхание. Она отодвинулась от Реми и, прищурив глаза, постаралась рассмотреть предводителя охотников на ведьм, различить под шрамом черты лица, которые показались ей мучительно знакомыми.

— Боже мой, — застонала она.

— Габриэль, что с вами? — Реми резко задвинул ее за спину. — Вы знаете этого человека? Кто он?

— Это Симон, — раздался тихий голос Мири. Габриэль повернулась и увидела за собой младшую сестренку. Мири стояла бледная и несчастная, и в глазах застыла душевная мука.

— Симон Аристид, — прошептала она.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Солнце скрылось за крышами Парижа, в сумерках исчезал свет дня, который, к радости Габриэль, наконец-то заканчивался. Она задержалась у окон спальни младшей сестры, наблюдая, как опускаются тени на город за стенами ее дома, как сгущается темнота, чреватая новыми бедами. Симон Аристид. Тот негодный мальчишка, чье предательство когда-то чуть не стоило жизни Ренару, мужу ее сестры Арианн, чье предательство разбило доверчивое сердце Мири. Габриэль невольно задавала себе вопрос, по какой прихоти за один день судьба вызвала столько призраков из прошлого. Сначала Этьен, затем Симон.

Отвернувшись от окна, девушка украдкой взглянула на младшую сестру. Сбросив зеленое платье на стул, Мири, как ребенок, которого сильно обидели, свернулась калачиком прямо в центре кровати. Ее колени подпирали голову, пряди мерцающих лунным светом волос образовали занавес, прикрывающий лицо.

Мири едва ли произнесла хоть пару слов, с тех пор как Реми доставил их с турнира назад под защиту городского дома Габриэль. По крайней мере, когда-то Габриэль считала свой дом безопасным. Теперь эти стены перестали казаться ей надежной защитой против тех темных сил, которые могли ополчиться на ее близких, Она подошла к кровати и присела подле Мири. Некромант, нежно мурлыкая, терся головой о ноги хозяйки, но та не обращала на него внимания, что было совсем не похоже на нее. Габриэль наклонилась и откинула шелковистые волосы.

— Мири!

— Не волнуйся так, Габби. — Девушка подняла голову и изобразила слабую улыбку. — Я в порядке.

— Мне так не кажется, родная моя. Ты слишком бледна. — Габриэль решилась подразнить сестру и ласково добавила: — Да у твоего Некроманта на лапах краски больше, чем у тебя на щеках.

Некромант прогнулся на задних лапах и погладил щеку Мири своими снежными передними лапами словно и подтверждение слов Габриэль. Мири вздохнула и подхватила кота на руки.

— Со мной все в порядке, но меня, видимо, слишком потрясло увиденное. А сейчас все время вспоминаю тот первый раз, когда я встретила Симона. Это случилось ночью, в кольце каменных гигантов, где те отвратительные девчонки собирались принести Некроманта в жертву. Они сбежали, когда появились охотники на ведьм Кашель ле Виз… — Мири вздрогнула при упоминании Великого магистра. Он решил, будто это я все устроила, но Симон знал, в чем дело, и вступился за меня. Мне тогда показалось, что никогда в жизни я не видела такого красивого мальчика. У него были блестящие черные волосы, кожа белая, как молоко, и добрые-предобрые черные глаза.

— А теперь его внешность наконец-то соответствует безобразной душе, — безжалостно отрезала Габриэль.

— Если бы только ты позволила мне приблизиться к нему, поговорить с ним…

Габриэль категорично замотала головой. У нее было множество поводов быть благодарной Реми, но ни один не шел в сравнение с его быстрыми действиями сегодня. Он решительно уволок их с сестрой прочь, прежде чем коварному Аристиду представился случай заметить Мири.

— И когда это хоть одна попытка поговорить с охотником на ведьм заканчивалась миром?! — вознегодовала Габриэль.

— Но Симон другой. В нем много хорошего. Или… во всяком случае, я когда-то думала так.

Мири прижалась щекой к макушке Некроманта.

— Может, это король задумал извести всех мудрых женщин во Франции, а вовсе не Симон?

— Не имеет значения, кто из них стоит за всем этим, поскольку мы не останемся здесь, чтобы прояснить этот вопрос.

«По крайней мере ты, сестренка, не останешься», подумала Габриэль. Мири подняла голову. Непослушные искорки прыгали в ее глазах, но сестра была непреклонна.

— Даже ты должна понимать необходимость возвращения на остров Фэр. Если, разумеется, тебе не терпится снова рискнуть оказаться на суде за колдовство.

Вызывая болезненные воспоминания у сестры, Габриэль чувствовала себя иезуиткой. Но она была готова использовать любой довод из имеющихся в ее распоряжении, лишь бы заставить девочку покинуть Париж.

Мири вздохнула, удрученно опустив плечи.

— Наверное, ты права. Мне было очень больно видеть Симона и понимать, каким он теперь стал. У меня все мысли путаются, как после удара.

— Еще бы. — Габриэль погладила сестренку по голове. — Нас измотал этот день. Утром мы во всем спокойно разберемся. Я пошлю за Бет, чтобы тебе приготовили ужин. Ты должна немного поесть, и советую тебе пораньше лечь спать.

— Не хлопочи, не надо. У меня совсем нет аппетита.

Габриэль хотела возразить, но Мири уже начала разбирать постель. Бледное, без кровинки лицо сестры заставило Габриэль замолчать. Быть может, хороший долгий сон окажется лучшим лекарством для Мири. Поправив одеяло, Габриэль поцеловала младшую сестренку в лоб. Глаза Мири были уже закрыты, когда Габриэль на цыпочках тихонько вышла из комнаты.

Но только дверь за Габриэль захлопнулась, как Мири приподняла веки. Она явно смутилась, увидев прямо перед собой янтарные глаза Некроманта. Вцепившись в край ее подушки передними лапами, кот навис над ней, и его пристальный взгляд был полон упрека.

«Знаю, что ты задумала, Дочь Земли. Забудь об этом».

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — пробормотала Мири.

«Твоя кротость, может, и обманула твою сестру, но не надо считать меня недоумком. Ты все еще хочешь увидеть этого злосчастного Аристида. Держись от него подальше. Он же хищник».

— Кто бы говорил! Как бы хорошо тебя ни кормили, ты все равно охотишься, ловишь бедных беззащитных мышей.

Некромант отвалился назад на задние лапы и стал с самодовольным видом облизывать передние.

«Я по природе своей охотник, и он тоже».

— И, похоже, твоя натура не дает мне спать, — проворчала Мири. — Доброй ночи.

Она глубже завернулась в одеяла, чтобы Некромант больше не читал ее мысли. Вполне возможно, что Габриэль и кот правильно судят о Симоне. Возможно, ее затея скажется глупой и опрометчивой. Но не в ее характере легко отказываться от тех, кого она любила.

Когда Габриэль вернулась в спальню, свечи были уже зажжены. Она застыла на пороге, увидев, как Реми с оголенным торсом и в одних коротких штанах склонился над чашей умывальника. Свет свечей играл на мускулах его обнаженной спины и широких плеч. Тихий вздох Габриэль известил капитана об ее появлении. Он выпрямился.

— Простите. Я не хотел причинить вам неудобства. Бетт сказала, что вы не станете возражать, если я смою следы дневной грязи и займусь вот этим. — Он согнул правый локоть и показал ей на уродливый красный порез на своем предплечье.

— Да, конечно…

Габриэль запнулась. С появлением охотников на ведьм и волнений, связанных с Мири, она совсем забыла о ране Реми. Охваченная раскаянием, она поспешила взять у него мокрую тряпку.

— Раз я уже здесь, позвольте мне позаботиться о вас.

Поддерживая его руку за запястье, она стала осторожно осматривать порез. Габриэль с удовлетворенной отметила, что рана не сильно кровоточила, была длинной, но не очень глубокой, и не требовала наложения швов. Но все равно, чтобы не расплакаться, она прикусила губу, пока промывала рану. Ее расстроенный вид не ускользнул от внимания Реми. Он ласково убрал т виток с ее щеки.

— Это только царапина, Габриэль.

Конечно, она все понимала. Но от одной мысли, что сегодня могло случиться с Реми, ей хотелось припасть к его груди и залиться слезами. Однако она заставили себя сосредоточиться на ране. Хотя Реми и возражал, что в этом нет необходимости, она настояла на наложении заживляющей мази, которая оказалась у Бетт. Реми судорожно втягивал воздух, но стойко переносил ее возню с льняной повязкой.

Она рискнула поднять глаза и наткнулась на его взгляд, обращенный к ней. Реми смотрел на нее с нежностью и страстью, достаточно красноречиво. Любая женщина от такого взгляда почувствовала бы слабость в коленях. Когда она признавалась в своей любви к нему им турнирном поле, на какой-то краткий миг все показалось возможным, и счастье было так близко… Но потом Габриэль спустилась на землю.

Да, она любит Реми. Она наконец-то сказала ему об этом, но это ничего не изменило в их жизни. Не избавило их от опасности, грозившей как со стороны Темной Королевы, так и со стороны охотников на ведьм, не разрубило узел отношений с Наваррой. И, уж конечно, она сама не стала другой женщиной, достойной любви Реми. Габриэль закончила накладывать повязку. Затем вылила кровавую воду из чаши и попросила слугу принести новый кувшин воды, чтобы Реми мог продолжить умывание. Габриэль снова наполнила таз и почувствовала, как Реми наблюдает за каждым ее движением. Его жгучий взгляд заставил ее сердце биться чаще, а кожу гореть. Она никогда не представляла, что мужчина способен разжигать в женщине желание, просто неподвижно разглядывая ее.

Молчание, установившееся между ними, было не из тихих, слишком наполненное невысказанными желаниями.

— Я не предлагаю вам воспользоваться моим ароматным мылом, — доставая для Николя льняное полотенце, решилась заговорить Габриэль с наигранной веселостью.

— Чтобы благоухать, как эти «милашки» из свиты миньонов французского короля? — сухо парировал Реми. — Нет уж, увольте. Приберегите это мыло для Мири. Возможно, она захочет его попробовать. — Немного помолчав, он заботливо поинтересовался: — Как она там?

— Достаточно неплохо. Уверена, все будет в порядке, как только она оправится от потрясения. Но я почувствую себя значительно спокойнее, когда она окажется на пути домой, на остров Фэр.

— Когда вы обе окажетесь на пути домой, — твердо поправил ее Реми.

Габриэль свернула, потом развернула и снова свернула полотенце. Настал неизбежный момент, которого она боялась, но не могла избежать.

— Есть только одно место, куда я направлюсь и… и это место — Лувр, я вернусь туда сегодня вечером, — стараясь не смотреть в глаза Реми, проговорила она.

— В Лувр! Вы с ума сошли? — прорычал капитан.

Она сжала полотенце, сминая полотно, которое только что так тщательно складывала.

— Я обязана разыскать Наварру и все объяснить ему. Вы должны были заметить его верхом у края арены, когда все мы покидали турнир. Он был ошеломлен нашим поспешным бегством.

— Да, я заметил. Но это я обязан объяснить ему все о нас, а не вы.

— Реми, не существует никаких «нас». Я не желаю, чтобы Наварра неправильно истолковал мой сегодняшний поступок и разгневался на вас. К счастью, он оказался в тот момент достаточно далеко и не расслышал моих слов. Думаю, я смогу сгладить возникшую неловкость и к тому же заставлю его отказаться от своей затеи.

— Сгладить неловкость, отказаться? О чем вы, Габриэль?

Девушка не могла заставить себя отвечать на его вопросы. Она снова стала складывать полотенце. Реми выхватил полотенце у нее из рук и швырнул на пол. Сердито схватив ее за плечи, повернул к себе лицом.

— Вы все еще планируете стать его любовницей, ведь так? — закричал он. — Делить с ним ложе даже после того, что вы сказали мне сегодня? Черт побери, Габриэль! Вы сказали, что любите меня. Разве нет?

— Да, я так сказала, — подтвердила она. — Я действительно люблю вас, но никогда не скажу вам этого больше.

— Ради всего святого, Габриэль, почему?

— Почему? Разве вы не видите? Это совсем ничего не меняет…

— Для меня ваша любовь меняет все в этом мире.

Он притянул ее ближе к себе и наклонился, пытаясь поймать ее губы. Габриэль увернулась, и его губы уткнулись ей в щеку.

— Реми, какие бы чувства я ни испытывала к вам…

— …Мы испытываем друг к другу, — настаивал он, целуя ее волосы. Его горячее дыхание опалило ее ухо, когда он выдохнул. — Я люблю тебя, Габриэль. Едва ли мне надо говорить об этом. Ты, должно быть, всегда знала о моей любви.

Он поцеловал нежную, чувствительную ямку за ушной раковиной, и его губы устремились вниз по ее высокой шее. Горячее прикосновение его губ вызвало волну, прокатившуюся по всему телу, его поцелуи менялись от нежных до безжалостных, от равнодушных до страстных. Габриэль пришлось собрать все свои силы, чтобы противостоять ему.

— Реми, пожалуйста, не надо, — взмолилась она и попыталась его оттолкнуть. — Вы не можете не понимать, что наша любовь столь же безнадежна, как и прежде.

Лицо Реми помрачнело от переполнявшего его желания и рушащихся надежд.

— Почему? Из-за призрака, вызванного для тебя какой-то проклятой ведьмой? Глупейшего предсказания, будь оно проклято, что Наварра получит трон Франции, и ты, его любовница, станешь править страной подле него? Ты только скажи, ты действительно этого хочешь, Габриэль? Это действительно так важно для тебя?

Габриэль отодвинулась от него, прикрывая шею дрожащей рукой, ее кожа саднила и горела от пылких поцелуев Реми.

— Я давно дала себе клятву, что не буду такой же беспомощной, как другие женщины, не имеющие власти в мире мужчин.

— И что, черт возьми, ты будешь делать со всей этой властью после того, как ее получишь? Я сомневаюсь, что власть когда-либо согрела кого-нибудь ночью, заставила почувствовать себя менее одиноким или более счастливым.

— Я никогда не искала ни тепла, ни счастья, — прошептала Габриэль. — Но если бы я стала повелительницей всей Франции, клянусь вам, ни один охотник на ведьм никогда больше не пересек бы нашей границы. — И добавила окрепшим голосом: — Я положила бы конец войнам. Ни одной женщине не пришлось бы больше горевать ни о муже, ни о сыне, погибшем в какой-то глупой, бессмысленной битве.

— Ты и, правда, думаешь, что это было бы легко, Габриэль? Уничтожить зло одним королевским указом? Веришь, что простой приказ вернет мечи в ножны? Если так, ты слишком мало знаешь о темной природе людей, моя дорогая. Но сдается мне, что все твои попытки вытолкнуть меня из своей жизни никак не связаны ни с жаждой власти, ни с желанием стать любовницей короля. Причина в другом — в этой мерзкой твари Дантоне. С тех пор, как я догадался, что он сотворил с тобой, ты стараешься не смотреть мне прямо в глаза.

Габриэль попробовала опровергнуть его подозрение, смело взглянув на него, но обнаружила, что не в состоянии это сделать. Реми подошел ближе. Взяв ее за подбородок, он вынудил ее посмотреть ему в глаза.

— Габриэль, когда мужчина ведет себя с женщиной как скотина, это позор для него, а не для женщины.

Габриэль недоверчиво посмотрела на него. Насилие всегда означало падение женщины, позор для женщины. Ее достоинство было разрушено, честь отнята. Однако Реми продолжал смотреть на нее с такой нежностью, таким пониманием, такой… такой любовью, что для Габриэль это становилось уже невыносимо. Она отпрянула от него.

— Если бы вы только знали, — выдавила она. — Вы никогда не видели во мне меня настоящую. Вы пытаетесь сделать из меня поруганного, обманутого ангела. Но в тот день в сарае все произошло по моей вине. — У нее с такой болью перехватило горло, что прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжить. — Дантон вскружил мне голову. Когда он вел меня в тот сарай, я даже не пыталась сопротивляться. Меня никогда прежде не целовал мужчина, и я стремилась познать, каково это. Когда Дантон обнял меня, все было захватывающе… сначала. Я никогда не испытывала такого странного горячего прилива крови. Я даже не возражала, пока он… не захотел большего.

Габриэль опустила голову, щеки ее горели.

— Я пробовала высвободиться из его объятий, но он стал таким грубым, таким агрессивным. Мне было страшно, я просила его остановиться, но было слишком поздно. Дантон не мог противиться соблазну. Он… он… сделал мне больно. — Габриэль замолкла, тяжело дыша. — Я была достаточно глупа, думала, он любил меня, хочет на мне жениться. Но после того, что он сделал со мной, он сказал, что я гожусь только в блудницы.

— Сукин сын, — взревел Реми. — Ну почему ты не позволила мне убить его?

Габриэль покачала головой.

— Как бы сильно я не возненавидела Дантона за то, что он сделал, еще сильнее я возненавидела себя, когда поняла, насколько он прав.

— Боже мой, Габриэль, — простонал Реми. Не дав ей опомниться, он схватил ее в охапку, прижал к себе и уткнулся подбородком в ее макушку. — Ну, конечно же, тебя привел в восторг твой первый поцелуй. Ведь ты была пылкой юной девушкой! Но ты же была именно девушкой. Порядочный мужчина обязан был отступить первым. Вместо того чтобы оценить твою наивность, Дантон воспользовался этим, чтобы удовлетворить собственную эгоистичную похоть.

— Может, и так, — проговорила она печально. — Но я сама выбрала свой путь, когда пошла по дороге, на которую он меня вывел. Это я сама решила стать тем, что он разглядел во мне.

— Потому что он лишил тебя чувства собственного достоинства.

— Он объяснил мне, что не сумел совладать с собою. Что я околдовала его.

Проклятия, которые изверг из себя Реми, точно определили его отношение к услышанному.

— Любимая моя, ты околдовала меня на все эти годы. Помнишь, в тот день, когда ты пришла ко мне на квартиру, разве я не сгорал от желания? Но, когда ты попросила меня остановиться, я же сумел это сделать.

— Но ты не такой, как все. Я в жизни никогда не встречала никого, кто был бы таким благородным, таким уважительным, таким нежным.

— О да. — Горечь усмешки Реми удивила Габриэль. Она обеспокоенно отодвинулась и увидела, как в его глазах отразилась жестокая насмешка над самим собой. — Вы, сударыня, утверждаете, что я никогда не видел вас настоящей. Я мог бы сказать то же самое вам. Вы создали из меня совершенно нереальный образ. Великий герой! Бич Божий! — Реми произнес свое прозвище с глубокой гадливостью. — А что вы думали обо мне сегодня, когда я готовился прикончить Дантона?

— Я, я… — Габриэль запнулась от воспоминания о жутко напугавшем ее взгляде Реми. — Вы стремились защитить мою честь. Вас переполнял гнев…

— Слабо сказано. Тьма сгущается вокруг меня и, подобно яду, проникает в мою кровь. Так уже бывало и раньше. Когда я оглядываю поле битвы, смотрю на море храбрых лиц (а многие из тех парней не знают, что такое первый пушок на подбородке), мысль о кровавой бойне, о ценности жизни пронзает меня. Но стоит начаться схватке — и я такой же зверь, как и все, кто рядом со мной. Жаждущие крови, полные желания уничтожить врага. И я хорош в своем кровавом деле, Габриэль. Даже слишком хорош. Почему, вы думаете, я страдаю от ночных кошмаров?

— Из-за… Варфоломеевской ночи. Вы потеряли тогда всех своих друзей.

— Те образы достаточно часто посещают меня, призраки тех, кого я не сумел спасти. Но есть и другие образы, призраки тех, кого я вырезал, чьи жизни прервал своим клинком. — Реми резко отошел от нее и оперся руками на умывальник. — Вы поведали мне вашу самую мерзкую тайну. Теперь я расскажу вам свою. Вы как-то спросили меня, кто тот человек из моих кошмаров, демон, чье лицо скрыто за забралом. Если повезет, я пробуждаюсь прежде, чем должен его увидеть. Но в те ночи, когда я не настолько удачлив, я дергаю забрало, и этот отвратительный демон оказывается… мной. Это свое собственное зверство вижу я, мои руки и меч пропитаны кровью. На моей душе полно пятен, Габриэль.

Реми затих. Девушка поняла, что признание далось Реми так же трудно, как и ей. Она рвалась обнять его и успокоить, но прошлое удерживало ее, старые страхи, которые преследовали ее столько времени. Молодая женщина слишком боялась сдаться на волю любви и желания, открыть дорогу боли, разочарованию и горю. Было гораздо легче ничего не чувствовать, довериться пророчеству давно умершего астролога.

Она знала, что Николя с тревогой наблюдает за ней, словно пытается прочитать ее мысли. Когда Габриэль повернулась к нему, он через силу улыбнулся ей.

— Возможно, в конечном счете, вы и правы и наш случай безнадежен. Возможно, наши демоны слишком сильны, чтобы мы их смогли одолеть.

Взяв в руки полотенце, она опустила его в воду, затем отжала. Ее пальцы дрожали, когда она повернулась к Реми и начала обтирать его влажным полотенцем, начиная с плеч, потом переходя вниз на широкую грудь. Реми вздрогнул от ее прикосновения, его дыхание участилось. Но он сдерживал себя, словно она была каким-то диким зверьком и даже самого незаметного его движения оказалось бы достаточно, чтобы спугнуть ее.

Это вполне могло случиться. В ней теперь не осталось ничего от дерзкой куртизанки. Она чувствовала себя свежей и неискушенной, как невеста накануне своей первой ночи. Отодвинув в сторону медальон, она провела полотенцем по полоске золотых волос, каждый раз, доходя до шрамов, смягчала свои движения, словно нежное прикосновение могло причинить ему боль. Она сдержалась у самого страшного из его шрамов, зубчатой борозде, уходящей наверх, к плечу, протерла полотенцем, затем наклонилась и прильнула губами к его нижнему телу.

— Пожалуйста, не делайте этого, Габриэль. Мои раны слишком безобразны, — процедил Реми сквозь стиснутые зубы и, взяв ее за плечи, осторожно отодвинул от себя.

— Мои шрамы ничуть не лучше, только не так заметны, — протянула она. — Ты же не отгораживаешься от меня.

— Я люблю тебя. Неужели я…

Габриэль заставила его замолчать своим поцелуем.

— Тогда ты должен позволить и мне любить тебя. Всего тебя.

Она продолжала неторопливо целовать его шрамы, один за другим, крепко прижимаясь к ним губами, будто старалась вырвать из них все мучительные воспоминания Николя, взяв их на себя. Как ей было жаль, что она действительно не может этого сделать. Ее глаза, заволокло слезами, соль ее слез смешивалась с соленым потом Реми. С каждым ее поцелуем его грудь вздымалась и опадала все быстрее. Он гладил ее волосы, наклонившись, целовал в макушку. Он вытаскивал шпильки из ее прически, пока волосы не рассыпались по ее плечам. Его пальцы начали расстегивать ее платье, но его руки дрожали ничуть не меньше, чем ее.

Ему все-таки удалось справиться с бесконечными застежками. Он взял полотенце из ее рук и намочил его и чаше умывальника. Он обтирал ее, начав с лица, стирая слезы, затем провел полотенцем по нежной шее, заставив Габриэль вздрогнуть. Далее, спустившись вниз, у ложбинки ее груди, Реми стал неспешно обтирать каждую грудь в отдельности.

Он припал к ее груди, сжал губами сосок, обволакивая его жаром своего языка.

Она вздыхала, утопая руками в его волосах, а он не отрывался от ее груди. Ее пальцы блуждали по его спине с возрастающей настойчивостью. Полотенце выпало из рук Реми, но он этого даже не заметил. Он выпрямился и сжал ее в своих объятиях, ее мягкие чувствительные груди вжались в каменную стену его груди. Медальон Касс оказался зажат между ними, и холодное прикосновение металла заставило ее вздрогнуть.

Реми стащил амулет через голову и откинул его в сторону, прежде чем прижать к себе Габриэль. Она прижалась к Николя, страстно и нетерпеливо даря ему ответные поцелуи, и едва заметила, как Реми ловко освободил ее от остальной одежды.

Она стояла обнаженной и беззащитной в его объятиях. Его губы терзали ее губы. Реми пробегал пальцами по ее спине, его большие мозолистые руки обхватывали ее ягодицы, и он прижимал ее к себе. Несмотря на препятствие в виде его коротких штанов, он не оставил в ней никакого сомнения в степени накала своей жажды обладания ею. И тут она испытала знакомое приближение паники, хотя и попыталась подавить это чувство.

Она достигла точки, в которой всегда начинала пасовать, разум требовал оказаться на безопасном расстоянии. Но она была повержена Реми, его поцелуями, его прикосновениями. Его обожающий взгляд оплел ее паутиной, мягкой и нежной, но которую невозможно было порвать.

Она отпрянула от его губ и отвернулась, вся дрожа. По крайней мере, следовало задуть свечи и обрести некую безопасность в темноте. Взяв колпачок для свечей, она направилась к камину, на доске которого стояли подсвечники.

Реми рванулся за ней и схватил ее за руку.

— Нет, Габриэль, не делай этого. Я слишком долго ждал этого момента. Я должен видеть тебя.

Габриэль через силу подчинилась. Она повернулась лицом к Реми и почувствовала неловкость. Она инстинктивно подняла руки, чтобы прикрыть наготу, но Реми перехватил ее движение. Осторожно разведя ее руки, он внимательно рассматривал ее. Никогда еще она не видела взгляда мужчины, объединившего в себе так много нежности и желания.

— Вы красивы, — хрипло произнес он.

Он повел ее к кровати так нежно, как жених свою девственную невесту. Скинув покрывало, Реми отпустил ее и вытянулся на простыне. Они легли рядом, и Габриэль уткнулась лбом в его плечо. Николя осыпал поцелуями ее волосы. Реми всегда был немногословен. Он не относился к разряду мужчин, нашептывающих ласковые и красивые слова своим возлюбленным. Ему хватало для изъяснения огня в глазах, жарких объятий и страстных поцелуев.

Николя снова и снова целовал ее, гладил ее кожу, ласкал груди, теребил соски, вызывая горячие волны, пробегавшие по ее телу. Но когда пальцы Реми заскользили вниз по ее плоскому животу, сантиметр за сантиметром приближаясь к гнездышку завитков между ее ногами, она снова напряглась, крепко сжала колени и отодвинув его руку. Вцепившись в него губами, она начала почти лихорадочно ласкать его руками. Она научилась ублажать мужчин, знала, как удовлетворить их, исхитрившись самой не поддаться искушению в их объятиях. Мужчину можно было довести до кульминации, даже не допустив до себя.

В отчаянии она попыталась использовать подобные уловки с Реми, начав ласкать его грудь кончиками пальцев, потом ртом. Когда она спустила руку ниже пояса и кончиками пальцев стала терзать его ласками, Реми резко вздохнул и, крепко сжав ее за запястье, отодвинул ее руку.

— Нет, Габриэль. Не… не так быстро. Только когда я доставлю удовольствие тебе.

Она откинулась на спину и стала рассматривать полог над кроватью. Ей не хотелось, чтобы он увидел ее сомнения, ее страх. Как бы она ни любила Николя Реми, ни одному мужчине не дано доставить ей удовольствие.

Реми целовал ее живот, его легкая щетина царапала нежную кожу, и его губы опасно устремлялись все ниже и ниже. Рукой он попытался осторожно раздвинуть бедра. Габриэль почувствовала его теплое дыхание на бедре, и у нее перехватило дыхание. Несмотря на свою решимость, ее разум отчаянно требовал спасаться бегством. Ни один из ее любовников никогда не замечал такого ее состояния.

Внезапно Реми застыл. Потом сменил положение, и кровать заскрипела под ним.

— Ах, Габриэль, не делай этого. Пожалуйста, не притворяйся передо мной, — прерывисто попросил он, прижав ладонь к ее щеке.

— Прости меня, — прошептала она. — В этот первый раз просто возьми меня… поскорее и… и…

— Но я не буду брать тебя. — Реми отвел прядь волос от ее глаз и улыбнулся таинственной и неясной улыбкой. — Это ты возьмешь меня.

Прежде, чем она смогла спросить, что он имеет в виду, он приподнял ее на руках и, повернувшись на спину, положил на себя. Глаза Габриэль расширились, когда она поняла, что он задумал позволить ей сделать. Как куртизанке, ей следовало разбираться в приемах любовных утех. Но у нее никогда не было партнера, которым бы не предпочел подминать под себя женщину, чтобы ощущать ее покорность ему.

Она была обеспокоена и призналась:

— Николя, я никогда… я не уверена, что смогу доставить тебе удовлетворение таким образом, — смутившись, призналась она.

— Я думаю сейчас не только о себе, но и о тебе тоже. Ты не веришь мне, Габриэль?

— Всей глубиной своего сердца.

— Тогда доверься мне.

Он часто и сдавленно дышал, его тело дрожало от вожделения, но он не предпринимал никаких попыток пронзить ее и овладеть ею. Его пальцы продолжали свое нежное скольжение, они гладили и ласкали ее, пока се желание не перевесило ее страхи.

— Реми, пожалуйста… — Она задыхалась. — Я… хочу, чтобы ты продолжил.

— Тогда возьми меня, — проскрежетал он.

Напряженность внутри нее скручивалась в спираль до тех пор, пока это не стало абсолютно невыносимым. Она тихо вскрикнула, когда ее тело затрепетало от блаженства, сильного, горячего и неясного. Ничего подобного она и вообразить себе не могла.

Избавление от мучительного напряжения обессилило Габриэль. Она поникла и наклонилась вперед, благодарная Реми, поддерживающему ее, не испытывавшему желания разорвать их слившиеся воедино тела. Ее грудь поднялась и опала, сердце билось уже не так неистово. Она на миг закрыла глаза, медленно и глубоко вздохнула.

Когда Габриэль снова открыла глаза, то увидела, что Николя смотрит на нее и на губах его играет озорная мальчишеская улыбка, которую она так любила. Его лицо светилось нежностью, но он не скрывал и чисто мужского торжества. Он знал, как хорошо ему удалось доставить ей удовольствие, но от этого она не почувствовала себя пристыженной. Габриэль засмеялась, отбросила волосы назад и улыбнулась ему в ответ. Сползая с него, она подыскивала слова, чтобы описать испытанные ею чувства. Она не чувствовала себя ни завоеванной наградой, ни телом, которое использовали для своих нужд, ни игрушкой. Она ощущала в себе то, что и должна ощущать Дочь Земли: силу и красоту, дарующую жизнь и любовь. Но она только беспомощно пошевелила губами, не в силах передать ему словами все то, что он восстановил в ней. Она кинулась в объятия Николя и прошептала:

— Спасибо.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Одна за другой догорели свечи, осталась только одна тоненькая свеча в медном под свечнике подле кровати. Она освещала сплетенные тела Реми и Габриэль, заливая их мягким светом, который, казалось, не подпускал к ним тьму. Реми лежал на спине, стараясь не шевелиться, не желая тревожить женщину, спящую подле него. Сон сморил Габриэль. Она прильнула головой к его плечу, и ее золотые волосы рассыпались по его груди. Он чувствовал приятное тепло ее тела, легкое дыхание, кожу, чуть влажную, еще не остывшую после жара их объятий. Реми осторожно коснулся губами ее волос. Теперь его волновало будущее, полное опасности. Им угрожали слишком многое: охотники на ведьм, затаенная злоба Темной Королевы и, может статься, гнев его собственного короля.

Реми мучил вопрос, как отреагирует Наварра, когда поймет, что Реми женится на Габриэль, но вовсе не намерен ни с кем делить жену, пусть даже с королем. Реми никогда не встречал людей с таким покладистым и легким нравом, каким отличался Наварра. Но короли, и это печально известно, не привыкли, чтобы их желания отвергались.

И, конечно, в будущем Реми не ждут ни королевские награды, ни поместья, ни титулы. Самого его никогда не волновали подобные вещи. Но Габриэль привыкла к дорогим нарядам, прекрасным украшениям, элегантной обстановке своего дома. Его гордость болезненно заныла, когда он подумал, что в жизни не сможет обеспечить ее ничем подобным.

Вся горечь правды состояла в том, что он мог предложить Габриэль только то, что имел сам, но в свете опасности, угрожавшей им, вопрос о том, как он обеспечит Габриэль, уходил на дальний план как последний из поводов для беспокойства. Он притянул ее к себе, прижался подбородком к ее макушке и мысленно назвал себя неблагодарной свиньей. Следовало просто наслаждаться минутой и радоваться дарованному ему счастью, которого так долго желал.

Габриэль здесь, с ним, ей тепло и уютно в его объятиях. Он не хотел подчиняться сну, страшась, что, проснувшись, обнаружит, что все ему только приснилось. Но события дня вымотали и его, и ему пришлось сдаться. Его глаза закрылись под тяжестью век. Беспокойные мысли, беспокойные сны.

Знакомые блуждания по темным улицам Парижа и ночь накануне Дня святого Варфоломея в поисках потерянной шпаги сменились другим кошмаром. На сей раз он отчаянно метался по коридорам Лувра и не находил Габриэль. Он только открывал и открывал двери, множество дверей.

Реми заметался по подушке и разбудил себя своим же бормотанием. Импульсивно он потянулся к Габриэль, чтобы обнять ее. Но подле него никого не оказалось. Сердце глухо ухнуло от беспричинной паники, охватившей его, и он резко сел, вытянувшись в струну.

— Габриэль?!

— Я здесь, — откликнулась она.

К своему огромному облегчению, он увидел ее силуэт на фоне окна. Она стояла, почти прижавшись носом к стеклу.

— Что такое? Что-то не так? — с тревогой поинтересовался он.

— Нет, я проснулась и больше не могла уснуть, но мне не хотелось тревожить тебя. Иди сюда.

Она взяла его за руку и потянула к окну. Он щурился и темноте. Вдалеке блеснул свет, неприятно напомнив ему отдаленные вспышки артиллерии на поле битвы.

— Что, черт возьми, это такое? — воскликнул он, подумав, не пора ли хвататься за шпагу.

— Может, падающие звезды? Наверное, это происходит всякий раз, когда кто-то бросает вызов судьбе. Звезды начинают падать с неба.

Николя вздрогнул от этих ее странных слов, но она рассмеялась и сжала его руку.

— Я только пошутила. Это всего лишь фейерверк, скорее всего, во дворце.

— Интересно, что они там празднуют? Прибытие охотников на ведьм?

— В Лувре часто устраивают фейерверки. — Габриэль не удостоила улыбкой его мрачный юмор. — Сегодня, скорее всего, банкет после турнира.

По мнению Реми, забава была не из дешевых, к тому же бессмысленно тратить впустую столько черного пороха, но Габриэль, упершись в стекло руками, наслаждалась зрелищем. Он не удержался от мысли, что, если бы не его возвращение в Париж, Габриэль блистала бы сейчас на банкете в одном из своих самых красивых нарядом и, опираясь на руку Наварры, восхищалась бы фейерверком. Какая восхитительная королева получилась бы из Габриэль, если бы Генрих мог позволить себе жениться на ней! Эта роль подошла бы ей гораздо лучше, чем роль жены солдата.

От этой мысли настроение Реми сильно упало.

— Габриэль, ты… вы не сожалеете о том, что случи лось между нами?

— Нет, конечно нет, Реми. Как можно даже спрашивать меня об этом?

— Дело в том, что я хочу взять тебя в жены…

— Надеюсь. Мы разделили наше ложе сегодня ночью. Для меня будет потрясением, если вы теперь откажетесь от меня.

С нежной улыбкой она вскинула руки и обняла его за шею. Ее губы были обольстительно красными и пухлыми от поцелуев, которые они делили в ночи.

— Именно так. — Николя обхватил ее за талию. — Я хочу, чтобы мы поженились по-настоящему, хочу стать твоим мужем в полном смысле этого слова.

— Тебе превосходно удалось начало.

Габриэль прижалась к нему. Только тончайший блестящий шелк отделял его от горячих и манящих изгибов ее тела. Стоило ей уткнуться ему в подбородок, лишь она касалась губами его кожи, как все его естество напряглось в неизбежном ответе. Но Реми мучили сомнения, и их разрешение нельзя было откладывать на потом.

— Я не король, Габриэль, — начал он, отодвигая ее от себя на безопасное расстояние. — Черт побери! Я даже не рыцарь.

— Я не хочу короля, — решительно произнесла она, пытаясь снова прильнуть к нему и уютно устроиться и его объятиях.

Но она еще совсем недавно хотела именно короля. Всего каких-то несколько часов назад. Габриэль, должно быть, прочитала, о чем он думает, в его глазах. Она отодвинулась и опустила руки.

— Хорошо. Я… признаюсь. Я думала о Наварре. Реми сморщился. Это было не совсем то, что он хотел услышать.

Но она уже не могла и решительно не хотела останавливаться.

— Но я думала о нем всего лишь потому, что чувствую себя немного виноватой перед ним. Я старательно завлекала его, чтобы заставить его влюбиться. Он беспечен, но он хороший человек, Реми. Я не хочу причинить ему боль.

— Я тем более. Для Наварры это не слишком серьезно, — тряхнул головой Реми, — иначе он не придумал бы такой постыдной сделки для нас. Выдать вас за меня, чтобы вы были пристроены, когда он устанет от вас.

— У королей совсем иные мерила поведения, чем у остальных из нас, простых смертных.

Реми упрямо поджал подбородок.

— Король обязан следовать куда более высоким идеалам благородства, чем вассалы, которыми он управляет.

Габриэль ласково провела по щеке капитана и нежно улыбнулась ему.

— Ты слишком многого требуешь от людей и больше всего от самого себя. Но, осмелюсь заметить, именно по этому я так сильно люблю тебя.

Потом они еще долго стояли, прильнув друг к другу.

— Меня даже пугает, как я счастлива сейчас, — вдруг прошептала Габриэль, и Николя почувствовал, как она едва заметно вздрогнула всем своим телом.

Реми крепче обнял ее, прекрасно понимая, что она хочет сказать. Он и сам боялся, что в любую секунду ревнивые боги найдут способ отнять у него Габриэль. Или ревнивый король…

— Мне совсем не хочется думать, что принесет с собой завтра, но полагаю, придется. — Она вздохнула и подняла голову, чтобы посмотреть на него. — Как нам поступить, Реми?

— Для начала, думаю, я должен заняться спасением Наварры, как я и планировал, поскольку…

— …это твой долг, — договорила за него Габриэль. Реми начал оправдываться, но она остановила его кивком головы.

— Все в порядке. Я понимаю. Сударь, вы уже придумали план выполнения этого вашего долга?

— Считаю, что да, но сначала мне надо нанять вооруженный отряд, чтобы сопроводить вас — тебя и Мири — назад на остров Фэр, как можно дальше от этих охотников на ведьм.

— Все правильно, только я с Мири не поеду.

— Габриэль… — начал он.

Она закрыла ему рот рукой.

— Нет. И не смотри на меня этим своим суровым взглядом командира, Николя Реми, словно ожидаешь, что я тут же встану на вытяжку перед тобой. Ни при каких обстоятельствах я не намерена бежать на остров Фэр и оставлять вас, сударь, здесь в опасности.

Он поцеловал ее ладонь и отпустил ее руку.

— Я буду гораздо в большей безопасности, если смогу сосредоточиться на выполнении своей миссии и мне не придется волноваться за вас с Мири.

— Господи, ну что за мужской довод! — Габриэль отодвинулась от него, сверкая глазами. — Да тебе никогда не вытащить отсюда Наварру без моей помощи. Вспомни, он согласился оставить Париж, только если заполучит меня.

— Что ж, он не получит тебя, эта тема закрыта, — отрезал Реми.

Габриэль словно и не слышала его резкого выпада. Она сложила пальцы домиком под подбородком и задумчиво заговорила, словно размышляя вслух:

— С моей стороны, было эгоистично стараться удержать Наварру подле себя в Париже. Теперь я понимаю это. Возможно, ему действительно суждено когда-нибудь стать правителем Франции, но пока ему лучше вернуться в свое королевство. К сожалению, и он может не разобраться, что для него это лучше, особенно если прогневается на нас за наше предательство.

— Предательство? Разве мы предаем его? — Реми задохнулся от ее слов.

— Нам придется притворяться, что я по-прежнему хочу стать его любовницей.

— Нет! Безусловно, категорически нет!

— Но это же ненадолго. Как только мы благополучно вывезем его из Франции и переправимся через границу, мы сразу же сообщим ему…

— Черт побери, Габриэль. Вы меня слышите? — Реми охватил ее за локоть и резко развернул лицом к себе. — Я сказал «нет». Я сыт по горло всем этим вероломством, притворством, обманом. Я не желаю, чтобы вы снова вертелись подле Наварры.

— Почему? Чего тут бояться? Что все кончится его кроватью?

— Если честно, да.

— Мне удавалось избегать его постели достаточно долгое время. Неужели у тебя вообще нет никакой веры и мою любовь к тебе? Ты не доверяешь мне?

— Наварра, вот кому я совсем не доверяю. — Реми переступил с ноги на ногу и хриплым голосом добавил: — И самому себе. Своей собственной способности владеть вашим сердцем.

— Николя, — смягчилась Габриэль, — так уж случилось, но мое сердце принадлежит тебе и всегда будет твоим. Мне не меньше тебя неприятен этот обман, а может, даже больше. Но Екатерина уже предприняла по пытку уничтожить тебя. Она, несомненно, подозревает о твоих планах освободить короля из ее когтей. Появление этих охотников на ведьм, наверное, отвлечет ее на некоторое время. Думаю, их появление явилось для нее не меньшей неожиданностью, чем для нас. Но у тебя совсем мало времени. Ты не можешь позволить себе ссориться с Наваррой из-за меня. Если ты искренне хочешь спасти своего короля, это единственный выход.

— Отлично, — уступил он, горько вздохнув. — Но ты должна пообещать мне, что, как только мы вывезем Наварру из Парижа, это будет означать конец всякому обману и каверзам. Все в жизни будет откровенно и честно, особенно между нами.

— Если ты пообещаешь мне кое-что взамен. Поклянись никогда больше не пугать меня, как ты напугал меня сегодня. Я умирала тысячу раз, пока наблюдала, как ты рискуешь жизнью на турнирной арене.

— Я солдат, Габриэль. И едва ли в силах обещать тебе никогда не драться снова. Особенно теперь, когда мне предстоит спасти своего короля, да еще с появлением этой новой угрозы в виде охотников на ведьм.

— По крайней мере, поклянись, что не будешь рисковать жизнью по такой глупой причине, по какой ты дрался с этим Дантоном.

— Я не считаю сегодняшний поединок глупым, — напрягся Реми. — И, если честно, мне все еще жаль, что я не покончил с этой мерзкой тварью.

— Ну, разве ты не понял, Николя? — Она с нежностью дотронулась до его щеки и заставила посмотреть на себя. — Ведь ты же покончил с ним. Даже смерть Этьена Дантона не освободила бы меня от его власти. И только наша ночь, твоя чуткость и нежность в постели, твоя любовь ко мне — вот что победило его.

Если так, Реми был несказанно рад, но это только слегка притупило его ненависть к Дантону.

— Да, тут я, видно, дал промах. Иными словами, ты хочешь сказать, что в полдень на арене я избрал не тот меч для этого типа.

— Николя Реми!

Ее гневная реакция поневоле заставила его расхохотаться. Когда она шутливо толкнула его в плечо, он принял вызов и начал щекотать Габриэль. Она ответила тем же. Дантон был полностью забыт, когда Реми рухнул на кровать, потянув за собой Габриэль. Они барахтались в простынях, устроив настоящее игривое побоище, пока оба не стали задыхаться от смеха. Реми приподнялся на локтях над Габриэль, чтобы не задавить ее своим весом. Уже очень давно, он и сам не вспомнил бы, как давно, у него не было так легко на душе. Ее золотые волосы рассыпались по простыне. Лицо Габриэль все еще смеялось, но во взгляде появилась глубокая нежность.

— Как же славно слышать твой смех, Николя. Ты взвалил на свои плечи столько горестей этого мира. Когда ты смеешься, то кажешься на много лет моложе.

— Выходит, в остальном я седобородый дедок?

— Не знаю, как там у вас с бородой, сударь, но на голове я действительно разглядела несколько серебряных нитей, — лукаво подзадорила Габриэль.

— Если у меня и есть седые волосы, то только твоими стараниями, милая моя сударыня, — усмехнулся Реми. — Послушать тебя, так только я безрассуден и пренебрегаю риском. Но проживи я хоть до ста лет, и тогда не забуду день, когда ты утащила мою шпагу, чтобы биться с охотниками на ведьм. Вот станешь моей женой, предупреждаю, не допущу…

— Боже мой! — воскликнула Габриэль, прерывая его. — Чуть не забыла.

Толкнув его в грудь, она выскользнула из-под него и, раскидывая простыни и одеяла, стала выбираться из кровати. Реми обнял ее за талию, чтобы удержать.

— Что бы ты там ни забыла, разве это не может подождать до утра?

— Нет, у меня есть кое-что для тебя.

Реми начал убеждать ее, что ему ничего не надо, кроме одного, но, поскольку Габриэль продолжала вырываться, он неохотно отпустил ее. Девушка откинула назад свои пышные волосы и соскочила с кровати. Она наклонилась и открыла тяжелую крышку сундука в ногах кровати. Роясь в его содержимом, нетерпеливо выбрасывала оттуда белье, юбки и другие предметы одежды.

— Что ты там ищешь?

— Погоди.

Она отодвинулась от сундука, держа в руках длинный предмет, обернутый в бархат. Обойдя угол кровати, раз вернула ткань и вытащила шпагу. У Реми перехватило дыхание, но он смотрел не на шпагу, а на Габриэль. Свеча высвечивала золото ее волос, бросала теплый отблеск на ее кожу цвета сливок, придавая глазам яркость драгоценных камней. Она держала шпагу за эфес, острием вниз, и напоминала девушку из легенды, волшебницу, которая поднялась из таинственных глубин озера, чтобы одарить короля Артура его мечом. Только в руках у нее был не Эскалибур, легендарный меч короля Артура, а шпага Реми с простой и ничем не украшенной рукояткой и таким же простым стальным клинком. Это была старая шпага Николя, которую он считал пропавшей в ночь накануне Дня святого Варфоломея, и с тех самых пор ставшая целью отчаянных поисков в его кошмарах. Габриэль положила шпагу лезвием на руку и протянула ему шпагу рукояткой вперед. Он заколебался, опасаясь, что вместе с возвращенной шпагой оживут слишком мрачные воспоминания той ночи, когда он в последний раз владел ею, ночи резни. Но стоило ему сжать в ладони потертый эфес, до боли знакомый ему каждой зарубкой на щитке, защищающем пальцы, как на него нахлынули совершенно иные воспоминания.

Ему тогда было лет десять, не больше. Хотя Реми и был высок для своего возраста, отец казался ему великаном. В его воспоминаниях не слишком четко всплывали черты лица Жана Реми, только его борода с седыми прядями. Но он прекрасно помнил руки отца, большие, мозолистые, жесткие, с шишковатыми суставами пальцев из-за того, что они не раз бывали выбиты и сломаны.

«Думаешь, ты уже достаточно силен, чтобы обращаться с таким оружием, сынок?

— О да, отец, — ответил Реми, хотя почувствовал, как напряглись все его плечевые мускулы, когда он приподнял клинок.

— Береги свою шпагу. Обращайся с ней с уважением, чтобы хорошо пользоваться ею, и она сослужит тебе верную службу. И милостью Божьей, пусть она всегда держит твоих врагов на безопасном расстоянии.

Жан Реми расплылся в одной из своих редких улыбок и потрепал сына по голове.

Его отец был грубоватым и немногословным человеком, не привыкшим раздавать слова похвалы и любви. Но в тот день, когда отец дал ему эту шпагу, Николя почувствовал всю полноту любви Жана Реми и гордости за своего единственного сына».

— Моя старая шпага. Ты хранила ее все это время? — поразился Реми.

— А что, ты думал, я сделаю с твоей шпагой? — возмутилась Габриэль, устраиваясь подле него на кровати. — Брошу в Сену?

— Если вспомнить, как я обращался с тобой по возвращении в Париж, все те резкие и беспощадные слова, которые я говорил тебе, я едва ли решился бы винить тебя за это.

— Я сама наговорила столько всего, о чем сейчас жалею, и еще больше натворила. — Она накрыла ладонью его руку на рукоятке. — У меня ничего не осталось после тебя, кроме этой шпаги, Николя. Ты, конечно, посмеешься надо мной, но мне казалось, что твоя сила и твое мужество каким-то волшебным образом вселились в твою шпагу. Если мне становилось одиноко или я чего-то боялась, я надевала твою шпагу, и у меня появлялось чувство защищенности. Твоя шпага придавала мне силы и уверенность.

Реми никоим образом не был склонен смеяться. Положив шпагу на пол возле кровати, он схватил Габриэль в охапку.

— Ах, если бы только я обладал волшебной силой и сумел оградить тебя от бед, — прохрипел он. — Но ночь накануне Дня святого Варфоломея научила меня тщетности всяческих обещаний навсегда защитить кого-то.

— Никто не может давать таких клятв. Будет более чем достаточно, если ты пообещаешь любить меня.

— В этом я клянусь. Люблю и буду любить до самой смерти.

Реми поцелуем запечатал клятву. Губы Габриэль раскрылись ему навстречу, нежность разбудила более настоятельное желание. Реми расстегнул пуговицы на ее халате и зарылся руками под распахнутую ткань. Он целовал ее с жадностью, он смаковал звуки ее вздохов, ее тихих стонов наслаждения…

Свеча у изголовья кровати догорела, оставив их в полной темноте. Только окна озарялись вспышками света, когда очередной всполох далекого фейерверка освещал ночное небо.

Последний заряд фейерверка, зашипев, взмыл ввысь и рассыпался там ливнем искр, которые вызвали аплодисменты и изумленные вздохи придворных, разместившихся за накрытыми под деревьями столами. Многие из участников турнира уже совсем опьянели от вина, которым обносили столы. Взрывы хриплого хохота сменялись восхищенными возгласами. Фейерверк и весь праздник удался на славу.

В погруженных в кромешную темноту собственных покоях Екатерина не отрывалась от окна, мрачно наблюдая далекий праздник. Она вспоминала о той ночи, когда ей, осиротевшей наследнице, юной герцогине Флоренции, было чуть больше двенадцати. Флоренцию охватило восстание против правителей города, семьи Медичи. Толпы окружили женский монастырь, где она нашла себе пристанище, и сотрясали его ворота.

— Отдайте нам девчонку. Отдайте эту маленькую ведьму. Мы не хотим больше Медичи. Не хотим больше, чтобы они правили нами. Мы повесим ее за городской стеной.

— Вот еще! Сначала отдадим солдатам, пусть позабавятся с ней, а потом казним.

Даже сейчас, спустя столько лет, Екатерина вздрагивала при воспоминании о непристойных угрозах и лавине ненависти, которая была направлена на нее. Каким-то чудом ей удалось выжить, остаться целой и невредимой, а восстание, в конечном счете, было подавлено. Но та ночь научила ее, что никогда нельзя полагаться ни на высокое рождение, ни на благородное имя, ни даже на святые стены женского монастыря. Рассчитывать следует только на собственную черную магию и собственный ум.

Но сегодня ее ум притупился. У нее буквально кружилась голова от мысли, что ее сын, тот самый, которого она всегда выделяла среди других своих детей, внезапно направил свои действия против нее. Генрих даже набрался наглости улыбнуться ей, когда появление охотников на ведьм вызвало столько шума.

Екатерина была слишком сердита и встревожена, чтобы дать ему резкий отпор, которого он заслужил. Она только холодно поклонилась королю и вернулась во дворец. Отпустив фрейлин, она укрылась в темноте своих покоев. На нее накатила волна презрения к себе, когда Екатерина подумала, что напоминает испуганного кролика, затаившегося в норке, съежившись от страха.

И почему? Все из-за появления какого-то Балафра. Она узнала его почти сразу же. Этот наводящий ужас Человек со шрамом на лице был не кем иным, как тем юношей, который прислуживал гроссмейстеру охотников на ведьм, Вашелю ле Визу. Симон Какой-то там. Так его звали, и он казался тогда ничем не примечательным мальчишкой. Но уже тогда Екатерина, хоть и мельком, заметила в его глазах нечто особенное, что заставило ее почувствовать некоторую тревогу. Ле Виз был сумасшедшим и глупцом, его легко удалось провести и поставить служить ее, Екатерины, интересам. Он никогда не понимал, что служит ведьме значительно более опасной, чем те, на чьи поиски она посылала его. Однако Симон смотрел на Екатерину так, словно видел ее насквозь, словно уже тогда распознал ее суть. Видимо, этот мальчишка обладал слишком сильной интуицией для своего возраста. Когда же ле Виз исчерпал свои возможности, Екатерина избавилась от него. Ей следовало бы избавиться и от того мальца, но она оставила ему жизнь. Ошибка, и которую ей, возможно, придется заплатить слишком дорого… может, даже собственной жизнью.

Все, что ей оставалось делать, это набраться терпения и выжидать, хотя она и не считала, что у нее имелась такая роскошь, как время. Она попыталась убедить себя, что Генрих использовал этих охотников на ведьм, как пугало. Он решил запугать мать и заставить ее отказаться от своего положения теневой властительницы позади его трона.

Вопрос в том, осмелится ли ее сын позволить этим тварям обвинить собственную мать в колдовстве? Даже если и осмелится, какие у них доказательства? Кроме того дела с отравленными перчатками, Екатерина всегда соблюдала крайнюю осторожность. Она никогда не делилась тайнами своей магии даже с собственными дочерьми, как поступали остальные мудрые женщины.

Очень немногие знали о таинственной комнате позади ее часовни, где Екатерина хранила все свои самые жгучие тайны. Она почувствовала настоятельную потребность вычистить комнату, уничтожить все зелья, и снадобья, и древние пергаменты, но подавила это желание, запретив себе поддаваться панике. Она давно не та насмерть перепуганная двенадцатилетняя девочки, которую сейчас болезненно напоминала сама себе. Она вдовствующая королева Франции. И все же Екатерина прекрасно помнила, как в недалеком прошлом августейшего титула оказалось вовсе не достаточно, чтобы спасти другую королеву.

Английскую королеву, Анну Болейн, подвергли судебному преследованию по приказу ее мужа Генриха VIII. Среди обвинений в прелюбодеянии и измене там фигурировал пункт о занятии колдовством. И Анна Болейн, хотя и была королевой, лишилась головы.

Екатерина невольно потянулась рукой к шее и задрожала, на миг уступив своему глубоко запрятанному безнадежному темному страху смерти.

— Ваше Величество?

Звук голоса, позвавшего ее, заставил ее сердце судорожно сжаться. Екатерина резко повернулась, чтобы взглянуть на того, кто посмел подкрасться к ней без предупреждения. Лунного света, проникавшего в окно, оказалось достаточно, чтобы позволить ей разглядеть тощего, как скелет, Бартоломея Вердуччи.

— Вердуччи! — Екатерина сжала рукой крест, висевший у нее на груди. Ее испуг уступил место ярости. — Что ты себе позволяешь, заявляясь ко мне незваным? Я разве не распорядилась, чтобы меня никто не беспокоил?

— Простите, Ваше Величество. Я ни за что не побеспокоил бы вас, если бы не счел это важным. Есть кое-кто, кто просит частной аудиенции…

— Если это тот болван Дантон, то я не желаю его видеть. Я уже все сказала ему. Мне нет дела до тех, кто подводит меня. Кроме того, вся эта возня вокруг мадемуазель Шене и ее Бича меньше всего заботит меня в настоящее время.

— Н-нет… не шевалье Дантон желает разрешения пойти к вам, моя синьора…

— Мне нет ни до кого дела. Пошли всех прочь.

— Она… Ваше Величество, по вашему поручению. Она прибыла… с острова Фэр.

Екатерина начала было снова распекать его, но замолчала. По ее поручению? В этом весь Бартоломей, всегда осторожный и неболтливый. Наконец-то Екатерина дождалась своего лазутчика. Теперь она узнает о Хозяйке острова Фэр и встрече совета. Это может оказаться самой утешительной новостью за весь день.

— Очень хорошо. Проводи эту женщину ко мне, ни сначала зажги какие-нибудь свечи.

Пока Бартоломей торопливо исполнял ее указание, Екатерина барабанила пальцами по оконному стеклу.

Бартоломей вышел вперед, чтобы объявить королеве, кто пришел, но Екатерина жестом остановила его.

— Оставь нас, — приказала она.

Худенький маленький человечек поклонился и выскользнул из комнаты, оставляя Екатерину наедине с ее посетительницей. Бартоломей зажег несколько свеч и поставил подсвечник наверх секретера Екатерины. Она подозвала женщину к этому единственному освещенному месту в комнате. Несмотря на теплую ночь, женщина куталась в длинный коричневый плащ, капюшон которого был вытянут вперед, чтобы скрыть ее лицо. Женщина опустилась перед ней на колени, и Екатерина протянула руку для поцелуя. Но, когда та не пошевелилась, чтобы снять капюшон, Екатерина отвела руку.

— Не в моих правилах принимать у себя тех, кто скрывает свои глаза от меня, сударыня, — холодно заметила Темная Королева.

Женщина нехотя откинула назад капюшон, открывая лицо. Бледное, изможденное лицо Эрмуан Пешар. Екатерина соизволила снова протянуть ей руку. Прикосновение этой женщины было неприятно липким и холодным.

Екатерина с отвращением сжала пальцы.

— Отлично, мадам Пешар. Итак, вы, наконец, в Париже. Я уже совсем отчаялась увидеть вас, так долго вы сюда добирались.

— Так получилось… не по моей вине, Ваше Величество, — заскулила Эрмуан, но Екатерина властным жестом заставила ее замолчать.

Екатерина не слишком церемонилась с чужими шпионами, но, если Эрмуан окажется ей полезной теперь, королева будет довольна, что оставила ей жизнь. Если нет… — мешков предостаточно. Понимая, что сумеет получить больше информации от этой глуповатой женщины, если не будет наводить на нее ужас, иначе та потеряет остатки мозгов от страха, Екатерина милостиво разрешила ей подняться с колен. Она подавила раздражение, когда мадам Пешар снова принялась извиняться за свое опоздание своим противным жалобно-ворчливым тоном.

— С острова Фэр так долго добираться. И я едва не развернулась и не поехала обратно. Он здесь. — Эрмуам, задрожав, съежилась и спрятала руки под плащ. — Боже мой, он действительно здесь, в Париже. Тот страшный человек.

— Мне казалось, вы надеялись вернуть своего мужа, — сдержанно удивилась Екатерина.

— Мой Морис тут ни при чем, — возмущенно пропищала мадам Пешар. — Нет, здесь… этот дьявол. — Она нервно огляделась вокруг и снизила голос до шепота: — Балафр.

— Вы знаете об этом охотнике на ведьм?

— О нем много говорили на собрании совета.

— Рассказывайте.

— Прежде, чем я стану говорить дальше, вы должны понять, что я не имею никакого желания предавать Хозяйку острова Фэр. Она проявила столько доброты ко мне, когда… когда вы арестовали меня, и затем, когда мне пришлось бежать из Парижа. — Надо признать, Эрмуан удалось проговорить все это с той малой толикой достоинства, которая еще у нее оставалась, и в ее голосе слышался даже слабый намек на упрек.

Екатерина ощутила всплеск сдержанного восхищения. Не Эрмуан, нет, а Арианн, которая сумела пробудить благодарность даже в этой несчастной пародии на женщину и вдохнуть в нее хоть немного мужества.

— Ваш арест был злополучным недоразумением, как я уже объясняла вам в том своем письме, в котором обратилась с предложением работать на меня. Всему причиной была Луиза Лаваль, ее безнравственное поведение, которое повлекло за собой то, что добродетельная женщина вроде вас оказалась замешанной в ее преступлениях.

Екатерина поняла, что эффективнее довода она не сумела бы использовать. Эрмуан закивала и с негодованием убежденного в своей правоте праведника поджала губы.

— Мадемуазель Лаваль действительно опасно порочное существо, так же как и многие из молодого поколения мудрых женщин сегодня. Но Хозяйка острова Фэр обладает большая мудростью и многими добродетелями.

— Конечно, Арианн добродетельная мудрая женщина, и я хотела бы быть ей другом, — вкрадчиво согласилась Екатерина. — Но до тех пор, пока я не сумею заставить ее доверять мне, я должна опираться на полученную от вас информацию, моя дорогая мадам Пешар. И уверяю вас, я могу быть щедрой к тем, кто служит мне.

— Все, чего я хочу, — нелепая глупышка сцепила руки, и ее глаза заволокли слезы, — это вернуть мой уютный маленький дом, мое доброе имя уважаемой жены профессора университета. Ту жизнь, которую я вела до того, как эта проклятая Лаваль уговорила меня шпионить за Вашим Величеством.

Какая никчемная жалкая жизнь была у этой глупышки, ни для кого не представляло интереса. А сколько умиления! Екатерина с трудом верила, что кому-то хочется вернуть себе подобное существование, но она похлопала Эрмуан по руке.

— Я позабочусь, чтобы все для вас вернулось на свое место, моя дорогая. А теперь расскажите мне все о заседании совета, и что там говорилось об этом человеке, Балафре.

— Ну, там была безумная рыжая мудрая женщина, прибывшая из Ирландии, Катриона О'Хэнлон. Кстати, весьма невоспитанная особа. Она прервала мое выступление (хотя была моя очередь обращаться к совету), чтобы сообщить нам о Балафре и украденной книге, которая и привела его во Францию…

Екатерина быстро поняла, что, однажды дав Эрмуан заговорить, прервать ее уже почти невозможно. Эрмуан оказалась гораздо более красноречивой в изложении своего недовольства поведением других женщин на заседании совете, нежели в рассказе о Балафре. После первых десяти минут Екатерина уже едва следила за нитью повествования. Но Темная Королева услышала все, что ей требовалось.

Пропавшая книга. «Книга теней», сборник легенд и самых темных, таинственных фантазий Дочерей Земли. Екатерина прошагала к окну, изо всех сил заставляй себя сдержать охватившее ее волнение. Если она добьется обладания такой книгой, ей больше не придется никогда и никого опасаться. Ни Бича, ни мятежников гугенотов, ни охотников на ведьм, ни даже самой смерти. Тогда она станет по-настоящему Темной Королевой и ничто и никто не сможет противостоять ей.

Оставалось только заполучить эту книгу в свои руки.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Рассвет едва наползал на крыши домов, ночная тьма только-только начала уступать позиции серому утреннему свету. А Мири уже глубже натянула на лоб капюшон плаща, чтобы скрыть лицо, и поспешно шагнула в пушистый ковер утреннего тумана, устилающего внутренний двор. Не успела она перебежать через двор, как туфельки промокли, и она задрожала, оглядываясь через плечо на дом.

Темный дом стоял, погруженный в тишину. Никакой паники. Никто с тревогой не выглядывал из окон, никто, обезумев, не выбегал из дверей на ее поиски. Она сумела ускользнуть ото всех: Габриэль, Реми, Бетт и даже бдительного Некроманта.

Она кралась через парк, стараясь ступать как можно тише. Еще несколько шагов, и она окажется за коваными железными воротами. И тогда все. Что «все»? Париж был невероятно большим городом, лабиринтом из бесчисленных улиц и моря крыш. Без сверхъестественного чутья Некроманта Мири понятия не имела, как ей удастся определить, где находится гостиница, в которой разместился Симон.

Ей придется у кого-нибудь спросить дорогу, но город за стеной сада все еще казался крепко спящим. Она слышала только какие-то отдаленные звуки: скрип колес фургона, цокот копыт лошади и… хруст ветки.

Этот резкий звук раздался откуда-то из глубины сада позади нее. Мири замерла, напряженно выпрямилась и прислушалась. Жаворонки щебетали в ветвях вязов, но помимо их радостного пения Мири различила в тишине звуки легкой поступи и едва слышный шелест травы. Эти звуки остались бы незамеченными для многих, но чувства Мири были отточены, как у лисы им барсука.

Она ощутила покалывание в затылке и поняла, что в саду она не одна. Ее кто-то преследовал, и ей показалось, что она знает, кто именно. Развернувшись, она попыталась проникнуть взглядом в завитки тумана, заволакивавшего тропинку.

— Некромант? — недовольно прошептала она.

— Нет, мадемуазель. Это я. — Темная фигура отделилась от кустов.

У Мири резко подпрыгнуло сердце. Она отшатнулась, закрыв рукой рот, чтобы задушить испуганный вскрик, Перед ней из тумана выплыл юноша с гривой густых черных волос, зачесанных назад, с угловатым лицом. Соболиные брови и густые темные ресницы оттеняли зеленые глаза, которые смотрели на нее с голодной алчностью.

— Не бойтесь, мадемуазель. Я не хотел вас пугать. Просто я почти всю ночь не спускал глаз с окон вашем спальни.

Мири едва ли могла счесть подобную информации, успокаивающей. Она задумалась, как ей лучше поступить. Броситься обратно в дом, который оказался уже довольно далеко, или выскочить из ворот в надежде найти какое-нибудь убежище на улице.

— Пожалуйста, не убегайте. — Юноша, видимо, догадался, о чем она думает, и подошел ближе. — Я ждал вас.

— Вы… вы меня ждали? — Мири отступила назад на несколько шагов.

— Всю свою жизнь.

Мири засомневалась, что его жизнь была слишком уж долгой, хотя определить возраст незнакомца ей не удалось.

Несмотря на тщательность в одежде, он больше смахивал на жулика или бродягу, а улыбка, промелькнувшая на его лице, была уж слишком многозначительной. Когда он попытался снова приблизиться к ней, Мири вы ставила вперед руку.

— Стойте. Еще шаг, и я закричу.

Пустая угроза. Поднять по тревоге весь дом, чтобы все узнали о том, что она улизнула от них, меньше всего входило в планы Мири, но странный незнакомец ведь не знал этого.

— Если вы вор, — продолжила она, — вы выбрали не того. При мне же всего одно су.

Он оторопел и застыл на месте. Сначала, казалось, ее слова ошеломили юношу, потом он почувствовал себя глубоко оскорбленным.

— Бог мой! — воздел он руки к небу. — Она считает меня вором, хотя это она ограбила меня.

— Вот уж никогда ничего подобного не делала.

— Нет, сделали, мадемуазель. — Он драматично приложил руки к груди. — Вы навсегда украли мое сердце.

«Боже мой», — подумала Мири.

Это было гораздо хуже, чем вор. Юноша оказался сбежавшим сумасшедшим. Она бросилась за крепкий дуб, чтобы между ними оказался громадный ствол дерева. Он заглянул за ствол широко раскрытыми обиженными глазами.

— Ну почему же? Вы так отважно бросились вчера навстречу огромному коню, а меня теперь боитесь? Разве вы меня совсем не помните?

Помнит ли она его? Как могла она помнить того, с кем никогда не встречалась? И все же в нем мелькнуло что-то знакомое. Хотя Мири умела узнавать каждую птицу, каждое пушистое создание на острове Фэр, она никогда особенно не запоминала лица людей.

Но его слова об огромном коне вызвали какие-то ассоциации в ее памяти. Тщательно изучив черты лица незнакомца, она подумала, что на сей раз ей можно было простить ее невнимательность. Когда она видела этого юношу, он был весь, включая лицо, измазан грязью и конским навозом.

— Теперь я узнаю вас. — Мири вышла из-за дерева. — Вы тот оруженосец, который вчера пытался оседлать Района.

— Значит… выходит, вы все же заметили меня? Так вы помните меня?

Она кивнула. К ужасу Мири, он затряс кулаком в воздухе и испустил радостный вопль.

— Прекрасная богиня луны помнит меня. Она защитила меня. Я должен разбудить весь Париж, чтобы разделить с ним свою радость.

— Надеюсь, вы не ушиблись, — свистящим шепотом прошипела она. — Но, пожалуйста, никаких криков. Не надо шуметь.

— Ради вас, мадемуазель, я буду нем как могила.

Мири засомневалась, что он способен удержать рот закрытым больше, чем на одну секунду.

— Вы состоите на службе у капитана Реми, не так ли? Вы ведь его оруженосец?

— Его оруженосец, его помощник, его брат по оружию, его друг. Ах, но для вас, мадемуазель, я ваш покорный раб.

— Спасибо, но я же не на невольничьем рынке.

— И все равно, ваш раб у ваших ног. — Он вскочил на ноги, снял шляпу и, описав ею круг, склонился перед Мири в глубоком поклоне. И все в одном, на удивление плавном движении. — Мартин Ле Луп, мадемуазель. Всегда к вашим услугам.

— Мартин «Волк»? Да, ваше имя вам подходит.

— Действительно подходит. Я храбр, умен, ловок, хитер и…

— И скромен, — бесстрастно подсказала Мири.

— Я хотел добавить, что у меня сердце настоящего волка. — Он укоризненно посмотрел на девушку. — Знаете, что волки всю жизнь живут с одной волчицей, однажды отыскав правильную?

— Тогда я желаю вам удачного поиска, сударь.

— Мне нет больше нужды искать. Я уже нашел. — Он, крадучись, приблизился к ней. — Я понял это вчера, когда встретил вас. Ваши глаза ярче, чем луна в полнолуние, ваши волосы струятся мягче, чем ее свет.

— И мое лицо, без сомнения, такое же круглое, как луна. А раз вы волк, нет ничего удивительного в том, что вас привлек мой лунообразный лик.

— Вы дразните меня, мадемуазель, — Волк по-настоящему расстроился.

— Простите меня, сударь. Но я обыкновенная, простая и прямодушная девушка с очень маленького острова. Я не жеманничаю, не принимаю с глупой улыбкой комплименты и не умею флиртовать и заигрывать с кавалерами, как делают ваши дамы в Париже.

— Флиртовать! — возмущенно воскликнул Волк. — Наверное, я говорю о своих чувствах несколько… слишком многословно и цветисто, но моя преданность истинна. Я полюбил вас так сильно, что мне даже все равно, кто вы.

Мири озадаченно нахмурилась.

— Кто я? — в замешательстве переспросила она.

— Вы ведь ведьма, не так ли? — Мартин понизил голос до заговорщического шепота, близко наклонившись к ней. — Нет, для меня это уже не имеет никакого значения. У меня самого полно недостатков.

Мири от возмущения прищелкнула языком.

— Я вовсе не ведьма. Я не выношу это название. Я Дочь Земли.

— Простите меня, мадемуазель. Я не хотел оскорбить нас. Конечно, вы дочь земли, и луны, и небес тоже. — Мартин схватил ее руку и стал покрывать кончики ее пальцев пылкими поцелуями.

— Прекратите немедленно, — задохнулась от возмущения Мири и выхватила руку.

— Я слишком смел. Мне жаль, но я не смог удержаться. Я… я очарован вами. Я изумлен. Я околдован.

— Вы еще и совершенно обезумели. У меня нет времени оставаться здесь и вести этот совершенно никчемный разговор. Советую вам вернуться в то место, которое вы называете своим домом, и полежать некоторое время с холодным полотенцем на голове.

— Какая мне польза от этого, когда у меня горит душа.

— Тогда положите полотенце и на грудь, — невольно усмехнулась Мири.

Она резко опустила голову, чтобы скрыть смеющееся лицо, но у Мартина была слишком быстрая реакция. Он изогнулся набок, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Ага! — ликующе закричал он. — Она не принимает меня всерьез, но, по крайней мере, я наконец-то заставил ее улыбнуться. И это только начало.

Мири попыталась снова вернуть бесстрастное выражение.

— Сударь…

— Зовите меня просто Волк. Ваш собственный Волк отныне и навсегда.

Мири вздохнула, понимая, что небо светлеет. Дом за спиной вот-вот оживет.

— Хорошо, Волк. Каким бы занимательным ни были возобновление нашего знакомства, мне надо идти.

Она отвесила ему прощальный поклон и поспешила к воротам. Но Волк побежал за ней вприпрыжку и преградил ей дорогу.

— Куда вы надумали идти в столь ранний час, моя любимая? Совсем одна и тайком. Париж может обернуться опасным местом для вас. Вам лучше позволить мне сопровождать вас в вашем тайном деле.

Мири остановилась в нерешительности. Несмотря на необычную внешность и манеру говорить, Волк оказался много проницательнее, чем можно было подумать. Он явно догадался, что она собирается предпринять что-то такое, о чем мало кому следует знать. Она изучала его из-под ресниц. Ей действительно требовался проводник, но она предпочла бы кого-нибудь посерьезнее.

— Волк, а я могу довериться вам?

— Можете ли вы довериться мне? Клянусь каждой каплей моей крови…

— Не надо, пожалуйста. — Мири торопливо зажали ему рот рукой, призвав к тишине. — Только ответьте, да или нет.

— Да, — пробормотал он, воспользовавшись преимуществом ситуации, чтобы прижаться губами к ее ладони.

— И вы действительно знаете Париж?

Волк отодвинул ее ладонь от своего рта и поцеловал запястье.

— Да, как свои пять пальцев. Я с радостью отведу вас, куда вы пожелаете, покажу вам великолепные магазины, где можно сделать самые выгодные покупки. А как насчет Нотр-Дам? Нельзя побывать в Париже, не увидев этого величественного собора.

— Видите ли, я…

Мири смутилась, поскольку, разговаривая, Волк продолжал целовать кончики ее пальцев. Нельзя сказать, что она испытывала совсем неприятное чувство от этого.

— Мне нужно сходить в гостиницу «Шартр».

Полк растерянно остановился, сморщил лоб и широко раскрыл глаза.

— Куда?

— В гостиницу «Шартр», — еще тверже повторила Мири. — Я слышала, именно там квартируют Балафр и его люди.

Волк выпустил ее руки и отрывисто произнес одно единственное слово.

— Нет.

— Нет? — эхом отозвалась Мири.

Волк загородил ей путь, покачав головой. Мири смотрела на него с растущим негодованием.

— Что с вами случилось…

— Мадемуазель, я ваш Волк. Ваш раб. Я отведу вас, куда вы только пожелаете. — Волк уперся спиной в ворота и с глубоким вздохом сложил руки на груди. — Мне кажется, сейчас произойдет первая ссора двух влюбленных.

— Мы с вами вовсе не двое влюбленных! Я только вчера увидела вас впервые в жизни.

— Тогда мне бы хотелось сохранить вам жизнь, чтобы удлинить наше знакомство. — Волк снова схватил ее за руки и крепко сжал. — Мири, этот Балафр, этот увечный дьявол — охотник на ведьм, а вы собираетесь прогуляться до гостиницы, в которой он поселился? Хотите облегчить ему работу?

— Он не причинит мне вреда, я в этом уверена. Я знала его прежде, чем он стал увечным дьяволом, как вы его называете. Его имя не Балафр. Его настоящее имя — Симон Аристид.

Прищурившись, Волк внимательно посмотрел ей в лицо.

— Вы знали его. Насколько хорошо?

— Очень хорошо, или так мне казалось. — Мири почувствовала, как краска опалила ее щеки. — Он был на острове Фэр всего три года назад, но, кажется, столько воды утекло с тех пор. Я была много моложе тогда, но и он тоже. Мы… мы с ним дружили.

— Какая же это дружба заставляет румянец пылать на ваших щеках? Только не говорите, что вы любите этого человека. — Волк мучительно застонал. Он откинул назад свой плащ и схватил кинжал, висевший у него на поясе. — Тогда я воткну кинжал себе в сердце прями сейчас, и пусть будет покончено со всем этим.

— Вы не сделаете ничего подобного. — Мири схватила его за руку, чтобы не дать ему вытащить оружие. — Волк, пожалуйста, постарайтесь быть благоразумным и послушайте меня внимательно хотя бы две минуты. Мне было всего лишь тринадцать, когда я знала Симона. Мы не были возлюбленными, и я сомневаюсь, что когда-либо будем, — грустно добавила она. — Но я своими глазами видела, какое горе могут причинять людям охотники на ведьм. И, если я все еще имею хоть какое-то влияние на Симона, я обязана попытаться использовать его, прежде чем пострадают многие невинные женщины. Вы поможете мне?

— Вы не понимаете. — Волк покачал головой. — Если я провожу вас повидаться с этим охотником на ведьм, и там с вами что-нибудь случится, мне вовсе не придется перерезать себе горло. Мой капитан поможет мне, сделав это за меня сам.

— Ничего не случится. Если мы с вами уйдем прямо сейчас и не станем мешкать в дороге, мы сумеем вернуться до того, как Реми или кто-нибудь еще успеет понять, что мы вообще уходили. Клянусь вам. Конечно, если вы боитесь сопровождать меня, я пойму вас…

— Боюсь? Я? — Волк откинул полы шляпы назад, упер руки в бока и принял воинственную позу. — Да ради одной только вашей улыбки я схватился бы с сотней тигров, пленил бы банду разбойников или сразился бы с самим Люцифером.

— Но мне всего-то надо увидеть Симона. Вы отведете меня туда?

— Мужчина должен быть настоящим глупцом, чтобы проводить женщину, которую он любит, к своему сопернику, — пробурчал Волк, хмуро взглянул на Мири. — Да еще к такому опасному.

— Ну, Волк, ну, пожалуйста. — Мири осторожно потянула Волка за рукав и умоляюще посмотрела на него широко открытыми глазами. — Вы представить себе не можете, насколько это важно для меня.

Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, Мартин внимательно смотрел на девушку, потом не то вздохнул, не то застонал.

— Увы, похоже, я глупею на глазах, когда дело касается вас.

Он поправил плащ на плече, затем учтиво предложил ей руку.

Гостиница «Шартр» находилась прямо у городских порот. Это было большое здание. Три жилых крыла окружали внутренний двор. Балафр и его люди полностью наняли все жилые и нежилые помещения, превратив их в вооруженную лагерную стоянку. Никто не имел возможности приблизиться к Симону Аристиду, если его предварительно не обыскивал часовой.

Насколько Мирибель оценила Волка в качестве провожатого, настолько же она обрадовалась, когда его не пропустили вместе с ней внутрь здания.

Неистовое желание Мартина защищать свою подопечную и его чрезмерные драматические наклонности только навлекли бы на них неприятности, а встреча с Симоном и так могла оказаться нелегкой. Мири оставила Волка бродить по внутреннему двору, осыпая все вокруг проклятиями. Он поклялся, что, если она не вернется через час, он отправится за ней.

Девушка шла за седовласым пожилым стражником, усиленно моргая, чтобы поскорее приучить глаза к полумраку после яркого света. Главный вестибюль гостиницы был заполнен людьми Симона, кто-то из них играл и карты, кто-то — в кости. Один даже соблазнял ласками служанку, усадив ее к себе на колени.

Это была совсем иная порода охотников на ведьм, сильно отличавшаяся от отряда угрюмых монахов в капюшонах Вашеля ле Виза. Никаких признаков молитв, четок или Библии не попадалось в поле зрения. Здесь никто не таился, что все, принимавшие участие в поимке ведьмы, получали право на свою долю из имущества приговоренной. Люди Симона были из числа жестоких авантюристов, которых гнала вовсе не фанатичная вера в то, что они действуют по божественной воле Отца Небесного, а одна только жажда наживы. Мири вздрогнула, не в силах ответить себе, какой повод для уничтожения невинных женщин был хуже.

Множество придирчиво оценивающих взглядов провожало ее, пока она пересекала вестибюль вслед за пожилым стражником, который подвел ее к лестнице ми второй этаж гостиницы. Мири только выше подняла голову, за внешним спокойствием скрывая, с какой силой колотится сердце в ее груди. Впервые за всех прошедшие годы ее отделял от Симона только коридор, а затем дверь.

Старый стражник остановился перед дверью в конце коридора, путь дальше преграждали еще двое часовых. Обменявшись несколькими тихими репликами с часовыми, старик подозвал девушку. Он распахнул перед ней дверь и кивком дал понять, чтобы она первой проследовала внутрь.

Стражник не вошел в комнату, только осторожно прикрыл за ней дверь. Комната Симона была одной из самых скромных в гостинице, в ней отсутствовала всякая мебель, кроме узкой кровати и умывальника. Правда, туда перенесли огромный стол, на котором сейчас в беспорядке лежали документы, гусиные перья и чернильницы.

Мири крепко сжала руки, чтобы унять дрожь. Она оглядела комнату Симона, надеясь найти хоть какой-то след того мальчика, которого она когда-то знала. Мальчика, чьи нежные губы подарили ей самый первый в ее жизни поцелуй. Но мужчина, силуэт которого вырисовывался на фоне окна, был ей совершенно чужим. Симон Аристид не просто возмужал, он заматерел. Он и раньше был высоким, но худощавым и стройным. За эти годы он раздался в плечах и груди. На нем были простые черные штаны и льняная рубашка с глубоким вырезом, рукав которой спускались ниже запястий. Под рубашкой вилась стальная кольчуга.

Исчезла черная копна кудрей, теперь он стриг волосы коротко, и они казались тенью на его черепе. Воспаленный шрам делил его щеку надвое и исчезал под повязкой, которую он носил на одном глазу. Другой глаз смотрел непроницаемо и холодно. Едва верилось, что только четыре года разделяли их по возрасту. Симону было не больше двадцати, но выглядел он намного старше.

В комнате повисло такое глубокое молчание, что Мири от неловкости чудилось, что она слышит и глухие удары своего сердца, и собственное дыхание. Она прижалась спиной к двери для поддержки, не в силах вымолвить ни слова. Симон жестом подозвал ее. Единственное, что оставалось неизменным в нем, это его руки.

— Мадемуазель, боюсь, я могу предоставить вам не больше, чем несколько минут своего времени, поэтому, пожалуйста, изложите, какое дело привело вас ко мне.

— М… мадемуазель? — нерешительно пробормотала Мири. — Симон, ты притворяешься, будто не помнишь меня?

— Конечно, я помню вас, мадемуазель Шене.

— Мири, — настойчиво поправила она.

— Мири. — Его взгляд на секунду смягчился, и это придало ей надежду. Он внимательно изучал девушку, пока она приближалась к нему. — Вы сильно изменились.

— Ты тоже, — печально отметила девушка.

— Насколько вы можете помнить, мне в этом немного помогли.

Симон слегка щелкнул пальцем по шраму, и в его голосе прозвучало угрюмое обвинение. Мири и без того чувствовала за собой некоторую вину.

— Ужасно, но ты первым напал на Ренара, — тихо заметила она. — Я только пыталась остановить тебя, когда схватила за руку. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из нас пострадал. И Жюстис не хотел ранить тебя. У него просто соскользнул меч. — Она легонько коснулась щеки Симона. — Ты разбил мое сердце, когда убежал прочь и затерялся где-то среди парижских улиц с такой страшной раной. Почему ты не остался со мной, Симон? Арианн ведь настоящая целительница. Она помогла бы тебе помочь.

— Я не желал принимать никакой помощи от ведьмы. А что касается вашего шурина, я напал на Ренара, поскольку считал его настоящим пособником демона.

— А меня, Симон? Кем ты считал меня?

У него заходили желваки.

— Все это давным-давно прошло. Что я думал тогда, имеет сейчас не больше значения, чем мой шрам.

Мири не остановилась, она нежно провела пальцами по всей длине его шрама. Удивительно, но Симон никак не пытался остановить ее. Потом девушка погладила его по голове, пальцы неприятно колола щетина там, где когда-то росли густые кудри.

— Твои красивые волосы, — горестно прошептали она. — Почему ты сбрил их?

— Чертовски неприятно, когда они все время падают на глаза. — Он пожал плечами. — Когда у человека остается всего один здоровый глаз, ему приходится заботиться, чтобы ничто не мешало его зрению.

— А может, ты пытался придать себе зловещий вид?

Ее предположение, по всей видимости, оказалось слишком близко к истине. Симон оттолкнул ее руку.

— Мои волосы поощряли мое тщеславие. Мой учитель ле Виз всегда считал меня слишком тщеславным.

— Я бы не назвала тебя тогда тщеславным. Но, признаться, ты всегда знал, насколько ты красив и как нравишься женщинам.

— Теперь в этом нет никакого смысла, не так ли?

Он сдернул повязку. Неровный, с зазубринами, шрам проходил до самого лба. Мири поняла, что он хотел вы звать у нее отвращение, оттолкнуть ее. Он явно не ожидал от нее того, что она сделала. Она поднялась на цыпочки и осторожно прижалась губами к зарубцевавшемуся веку. Симон резко отпрянул, в его здоровом глазу появилось выражение сродни тоске и отчаянию. Он стремительно отошел в сторону и снова натянул повязку на прежнее место. Но Мири достаточно разглядела в тот краткий миг, и это дало ей надежду, что настоящий Симон Аристид все еще существует, глубоко запрятанный под личиной жестокосердного Балафра. Она не утратила надежду даже тогда, когда он снова заговорил с ней отрывисто и грубо.

— Как я уже сказал вам, когда вы только вошли сюда, у меня совсем мало времени. Пожалуйста, сядьте и изложите мне ваше дело.

Прежде чем Мири успела ответить, их прервал легкий стук в дверь.

— Входи, — приказал Симон.

Дверь открылась, и на пороге появился тот самый седовласый стражник, что привел Мири к Аристиду, с подносом, на котором стояла миска овсянки и бокал вина.

— Ваш завтрак, господин и можете не волноваться. Я удостоверился, что со всего снята проба.

— Спасибо, Брэкстон. Поставьте поднос там. — Симон показал на небольшой столик у кровати.

Человек, названный Брэкстоном исполнил приказание. Как только дверь за ним закрылась, Мири обернулась к Симону.

— Ты… твою пищу предварительно пробуют?! — удивленно спросила она.

— Довольно разумная мера предосторожности, разве вы так не считаете? Для человека, который прибыл охотиться на ведьм в городе, управляемом Темной Королевой, обладающей особыми познаниями в свойствах ядов, — холодно отреагировал Симон. — И, как вам прекрасно известно, я нажил себе немало врагов помимо Ее Величества.

— Я не среди твоих врагов Симон. — Мири вздернула подбородок.

— А я никогда и не говорил этого.

Он придвинул стул ближе к столу, который служил ему рабочим местом, и пригласил ее сесть, но теперь в его жесте сквозило нетерпение. Печально покачав головой, Мири опустилась на стул.

— Ты не ешь непроверенную пищу, носишь броню под одеждой, держишь стражу у двери. Какая ужасная у тебя жизнь!

— Не я выбрал себе такую жизнь.

— Неправда. Не совсем правда. Однажды я давала тебе шанс все изменить. Я предложила тебе свою дружбу, но ты использовал мое доверие, только чтобы помочь твоему хозяину, этому ле Визу, схватить мужа моей сестры.

— Граф де Ренар является одним из самых злонамеренных колдунов, которых я когда-либо имел несчастье встречать. Я надеялся освободить тебя и твоих сестер от его темного влияния. И… если мне пришлось предать твое доверие, если я причинил тебе боль, то… то только по необходимости. И я не стану просить за это прощения.

Несмотря на столь жесткое утверждение, Мири почувствовала в нем и стыд, и раскаяние. Это немного смягчило ту боль от его предательства, которую она слишком долго носила в себе.

— Не переживай, Симон. Я уже в порядке. Я прощаю тебя.

Она ласково улыбнулась ему, но он отпрянул назад, как если бы она дала ему пощечину.

— Мне ни к чему ваше прощение, сударыня. Так вы за этим пришли ко мне? — Он презрительно усмехнулся. — Предаваться воспоминаниям о прошлом?

— Нет! — Мири тяжело вздохнула. — Я была на вчерашнем турнире, когда король объявил о вашем крестовом походе по избавлению Парижа от ведьм. Я понимаю всю вероятную тщетность и бесполезность своего шага, но я надеялась отговорить тебя, прежде чем твой отряд причинит боль множеству ни в чем не виновных женщин. Если только ты действительно не стал во всем походить на своего покойного хозяина и не считаешь, что женщины всегда и во всем виноваты.

— Господин ле Виз был добр ко мне. Он взял меня к себе после того, как вся моя деревня была разрушена, и дал мне дом. Но, признаюсь, его фанатичность граничила с безумием. Я не испытываю ненависти ко всем женщинам и не считаю, будто все они — исчадия ада. По правде говоря, я вовсе не так уж невосприимчив к очарованию вашего пола…

Симон замолчал, задержав взгляд на ее фигуре. Это был бесстыдный, откровенно оценивающий взгляд, сильно отличавшийся от тех милых поддразнивающих взглядов, которыми он одаривал ее раньше. Она вспыхнула и инстинктивно прижала руки к груди. Этот жест, видимо, заставил Симона опомниться.

— Но вы, женщины, можете вносить сумятицу, когда мужчине требуется решать тяжкие задачи.

— Например, такие как обвинить невиновных женщин в том, что они ведьмы?

— Или мужчин в колдовстве, как графа Ренара. Я не испытываю никаких предубеждений, когда охочусь на все это дьявольское отродье, и ручаюсь вам, я никогда не преследовал невиновных.

Мири попыталась успокоиться. Или, по крайней мере, она могла бы постараться это сделать, если бы Симон не начал мерить комнату шагами, чем-то напоминая Волка, когда тот метался перед ней в саду. «И почему мужчины, — подумала она с раздражением, — не могут оставаться на месте?»

— Симон, но ведь любого можно пытками превратить в виноватого. Когда твой хозяин угрожал мне испытанием водой, я так перепугалась, что чуть не призналась в том, чего никогда не совершала.

— Я не применяю пыток. Я предпочитаю предлагать награду за информацию.

— Ты хочешь сказать, что подкупаешь всех, кто готов выдвинуть обвинения? Ты считаешь это более надежным средством? Разве те, кто приходит к тебе за наградой, всегда говорят правду?

Симон на время прервал свое беспорядочное хождение. Ему этого хватило, чтобы сердито оглядеть Мирибель.

— Люди часто запуганы ведьмами и нуждаются в некотором стимуле, чтобы вызвать их на откровенность. Но я ничьи слова не принимаю на веру. Я тщательно разбираюсь в каждом случае.

— И как же ты находишь подтверждение заявлению наподобие «Та женщина сглазила меня, и теперь мои курицы не несутся, а моя древняя старая корова больше не дает молоко».

— Не все заявления настолько абсурдны. Вот, к примеру, дело, которое принесли мне на рассмотрение только сегодня утром. — Симон шагнул к столу и взял бумагу. — Некто Антон Делеон, бедолага подручный на кухне при гостинице, совершил ошибку и переспал с черноволосой ведьмой. Позже она навела на него проклятие. Симон протянул ей бумагу, приглашая просмотреть свои записи. Мири отрицательно замотала головой, не желая ничего читать.

— Это же полная нелепость.

— Вы не думали бы так, если бы увидели этого беднягу Делеона. Он страдает от ужасной болезни, и ничего подобного я в жизни никогда не видел. Его плоть пожирает сама себя.

— Если так, мне жаль бедного парня, но такая напасть, как болезни, часто бросает вызов разумному объяснению. Делеону гораздо лучше было бы поискать какую-нибудь целительницу, знахарку из числа мудрых женщин, чем выдвигать необоснованные обвинения в колдовстве.

Симон сердито швырнул бумаги обратно на стол.

— Мири Шене, ты приобрела все изящество женщины, но осталась все тем же наивным ребенком. Ты никогда не умела видеть зло, которое существует в мире.

— Ты сильно ошибаешься, — печально возразила Мири. — На мою долю выпало увидеть слишком много зла, творимого мужчинами. Имя тому злу — жестокость. Я просто никогда не понимала этого.

— Это потому, что твоя душа не погружалась во мрак. Ты еще не узнала, что такое гнев, ненависть.

Внимательно посмотрев на ожесточенное лицо Симона, Мири вздрогнула.

— Надеюсь, я никогда этого не узнаю.

— Я тоже на это надеюсь. — Он удивил ее смягчившимся тоном. — За эти годы я увидел столько всего, что разрушило бы те яркие краски, которыми выкрашен твой мир. Мужчины и женщины тысячу раз продают души дьяволу. Многие из них ради одной только книги.

— Книги?

— Охота на ведьм не единственная цель, которая привела меня в Париж. Я ищу книгу вселенского зла, которая добралась до наших берегов… «Книгу теней».

Мири постаралась сдержать улыбку, но ей это не удалось.

— Ты находишь это забавным? — возмутился Симон.

— Боюсь, что да. Рассказы о некой книге, собравшей в себе тайные тексты, существовали столько же, сколько существуют Дочери Земли. «Книга теней» — всего лишь миф и если ты тратишь свое время на ее поиски, то тратишь его впустую и ты просто наивен.

— Но не я один ищу эту книгу.

— Тогда и те, другие, столь же глупы, как и…

— К сожалению, Мири, боюсь, что ты, возможно, знаешь много больше по этому делу. Не притворяйся. Некий совет ведьм недавно имел место на вашем острове.

Мири вздрогнула при упоминании о встрече совета Арианн, но промолчала, сцепив руки и спрятав их в складках юбки.

— Я поймал одну из ведьм, посещавших этот совет, очень нервозную девицу из Португалии, которую оказалось совсем нетрудно убедить рассказать мне обо всем, что происходило на той встрече.

— Убедить или запугать?

Не обращая внимания на ее укоризненный вопрос, Симон продолжил:

— Эта книга, существование которой вы так настойчиво отрицаете, сударыня, являлась основной темой обсуждения, и, начиная с той ночи шабаша, все это скопище ведьм по наущению вашей сестрицы приступило к ее повсеместному поиску.

— Арианн не устраивает шабаша…

— И полагают, что основным искателем является этот ваш чертов граф Ренар. — Симон так близко наклонился к ней, что Мирибель пришлось сжаться и откинуться на спинку стула. — Ну и как вы считаете, зачем вашему зятю понадобилась эта дьявольская книга?

— Не знаю. Не нужна она ему… то есть я думаю, нет никакой книги.

Мири больно задело, как Симон говорил с ней. Взволнованная услышанным, девушка вскочила со стула. Она убежала с острова Фэр до начала встречи совета, организованного Арианн. Ее тогда гнало беспокойство за Габриэль, и Мири не пыталась связываться со старшей сестрой, только послала Арианн записку, что благополучно добралась до Парижа. Мирибель и в голову не приходило, что дома может назревать беда. Она не слишком доверяла утверждениям Симона. Кто знает, что бедная малышка из Португалии могла наговорить с испугу, когда ее схватила банда его безжалостных наемников? При мысли, что когда-то добрый Симон теперь всем внушал ужас, Мири сделалось совсем плохо.

— Если до Арианны или Ренара дошли слухи о существовании подобной книги, они начнут свое расследование хотя бы для того, чтобы установить истину и успокоить людей. Но ни тот ни другая, ручаюсь тебе, не заинтересованы в обладании «Книгой теней».

— Ой, ли? — Симон соскользнул с края стола и по-кошачьи легко приземлился, совсем как Некромант. — Мы с моими людьми отыскали того, кто вывез книгу из Ирландии. К сожалению, сударь О'Донал был смертельно ранен, пытаясь ускользнуть от нас. Он изрыгнул какое-то ругательство на галльском, прежде чем умер, но ничего больше я от него не услышал. Вещей при нем почти не оказалось, только седельная сумка, наполненная золотыми монетами и редкими драгоценными камнями. Ну и как вы полагаете, откуда у этого грязного мерзавца такое богатство?

— Понятия не имею. Возможно, он был грабителем.

— Или, возможно, был колдуном, точно таким же, как ваш зять, и они сторговались между собой.

— Прямо несусветная ерунда какая-то.

Симон выдернул стул из ее рук и отбросил в сторону. Мирибель невольно попятилась, поскольку он надвигался на нее, и его движения становились медленными и размеренно агрессивными, как у хищника. Мири вспомнила, как Некромант частенько предостерегал ее. «Остерегайся Симона, Дочь Земли. Он охотник». Она неловко пятилась назад, пока покрытая панелями стена не преградила ей путь к отступлению. Симон буквально прижал ее к стене, уперся обеими руками по обе стороны от нее и наклонился так близко, что жесткий металл его кольчуги касался лифа ее платья. Непроницаемый взгляд единственного глаза был спокоен и беспощаден.

— Если ты знаешь, кто приобрел эту книгу, Мири, разумнее всего для тебя сообщить мне об этом.

— И как же я сообщу тебе, Симон, кто приобрел то, в существование чего я вовсе не верю?

— Но ты всегда была готова верить в существование того, чего не существует. Если ты веришь в единорогов, почему бы тебе не поверить и в драконов тоже?

— Нет ничего ненормального в драконах, они всего лишь изрыгают огонь, когда их преследуют, им приходится защищаться от недоумков рыцарей… или охотников.

Симон улыбнулся, показав зубы, но улыбка его не выбывала ответных чувств. Он схватил прядь ее волос и накрутил на свой палец.

— Так зачем же ты приходила сюда, Мирибель.

— Я наивно и безрассудно поверила, что смогу сделать нечто хорошее… И, помоги мне, Господи, мне хотелось увидеться с тобой.

— Господь действительно хранит тебя. Тебе не повезло, ты родилась в семье, погруженной в колдовство, сначала через твою мать, а теперь из-за несчастного брака сестры с этим дьяволом Ренаром. Я должен предупредить тебя. Я намерен отыскать эту книгу и раз и навсегда с корнем вырвать дьявольское зло во Франции. Постарайся держаться от меня подальше, иначе….

— Иначе? Обвинишь меня в колдовстве? Сожжешь на костре.

— Я не сжигаю ведьм, Мирибель. Я вешаю их или насаживаю прямо на клинок. Это быстрее и, поверь мне, гораздо результативнее.

Не отпуская ее волос, Симон вытащил нож из-за пояса. У Мири перехватило дыхание. Симон поднял нож, и в какой-то ужасный миг она приготовилась, почувствовать его лезвие у себя в горле. Но взамен она ощутила резкий рывок. Симон отрезал прядь ее волос. Вряд ли стоило воспринимать это как некий романтичный жест. Это было явное предупреждение, поскольку он сжал прядь ее волос в кулаке.

— Что ж… думаю, тебе лучше уйти, — попросил он с повергающей в ужас кротостью. — Иди домой, Мирибель. Возвращайся на остров Фэр.

Больше не произнеся ни слова, Мири оторвалась от стены, нырнула под его руку и нащупала выход. Рывком открыв дверь, девушка перескочила через порог и бросилась прочь. Часовые, лестница, отдыхающие охотники — все расплывалось в одно пятно. Она не останавливалась, пока не выскочила во внутренний двор. И только тогда сообразила, что вся дрожит.

Сейчас ей хотелось только одного: проскользнуть незамеченной в свою комнату в доме Габриэль и свернуться калачиком на кровати, как дикой зверушке, укрыться в своей норке и зализать раны. Но на другом конце двора она увидела Волка, который уже начал препираться с кем-то из охранников, поскольку уже собрался идти искать ее.

У Мири сжалось сердце. Она была благодарна Волку, что он проводил ее сюда, но теперь ей не хотелось оказаться в его обществе. Она не чувствовала в себе сил отвечать на его вопросы и тем более выслушивать его мелодраматичные объяснения в любви.

Когда она все же с трудом заставила себя подойти к нему, Волк прервал свой разгоряченный спор с охранниками. Его глаза засветились от радости, и он готов был обрушить на нее поток восторженных излияний.

— Вот и вы наконец-то, любовь моя. Я уже собирался…

Мартин прервал себя и внимательно посмотрел на Мири. Что-то в ее лице заставило его замолчать. Взгляд его зеленых глаз потеплел и наполнился таким неожиданным состраданием, что Мири даже обомлела. Волк не задал ни одного вопроса. И больше не произнес ни единого слова. Не давая ей разрыдаться на глазах у охотников, Мартин взял ее за руку и мягко увел прочь.

Симон ждал у окна, надежно укрывшись за рамой, чтобы никто не разглядел его снизу, со двора гостиницы. Он наблюдал, как Мири позволила какому-то темноволосому юноше увести ее, доверчиво протянув ему руку, совсем как когда-то ему, Симону. Эта сцена странно подействовала на Симона, наполнив его душу болью от зависти и тоски.

Он постарался подавить и то и другое, впрочем, как всякое чувство, которое ничем не способствовало его беспощадному делу.

Симон перевел взгляд на свой кулак и медленно разжал пальцы. На ладони, как лунная дорожка на поверхности воды, лежала шелковистая прядь волос Мирибель. Он должен открыть оконную створку и выбросить локон за окно, избавиться от всех воспоминаний о ней.

Вместо этого он поднес локон к носу. Ее волосы хранили слабый, неизъяснимый аромат, исходивший от Мири, похожий на едва уловимый запах полевых цветов, и он унесся назад, к тем немногим дням, которые они провели вместе на острове Фэр.

Наблюдая, как Мири и ее спутник скрылись со двора, чтобы раствориться среди толпы на улицах города, Симон не мог не задуматься над иронией происходящего. Он оказался в Париже, одном из самых обжитых городов в Европе.

И никогда нигде он не чувствовал себя настолько одиноким.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Габриэль прислонилась к оконной створке, мечтательно глядя на мир за окном, который казался рожденным заново: от зелени ее сада до самого неба, такого невероятно ярко-голубого, что на него больно было смотреть. Будто все прошедшие годы она смотрела на жизнь сквозь пелену, и эта пелена неожиданно спала. Теперь ей снова стали доступны все яркие цвета мира, все мельчайшие детали вплоть до капелек росы на бархатных лепестках самых маленьких роз. Теперь, когда им с Реми все еще оставалось преодолеть слишком много трудностей, и самое главное — осуществить побег Наварры, было не самое лучшее время для попытки. Реми ушел на поиски оставшихся в живых преданных гугенотов, чтобы привлечь под ружье мужчин, которым можно было бы доверять. Габриэль выпала роль связующего звена между ними, а также передача сообщений от Реми к Наварре.

С большим трудом, но она все-таки убедила Реми больше не появляться в Лувре. Это было слишком опасно не только из-за угрозы его жизни. Реми почти ничего не умел скрывать, и Габриэль боялась, что Наварре будет достаточно одного взгляд на его лицо, чтобы предположить, как реально складываются отношения между нею и Реми.

Габриэль и сама чувствовала некоторую неловкость при встрече с Наваррой на следующий день после турнира. Их неожиданный отъезд с состязания ей удалось оправдать внезапным недомоганием младшей сестры.

Но вмешательству в поединок Реми с Дантоном подыскать объяснение оказалось гораздо сложнее.

Габриэль нахмурилась, вспомнив тот разговор, все еще до конца не уверенная в том, что Наварра действительно поверил ей.

«….Я отчетливо поняла, что этим поединком готовились заманить в ловушку капитана, и поспешила положить конец этому. Я знаю, как много капитан Реми значит для вас.

— Для меня? — мягко уточнил король.

Взгляд Наварры казался слишком проницательным для той ленивой и томной позы, в которой он сидел.

Усилием воли Габриэль заставила себя не покраснеть.

— Ну да, он же ваш Бич Божий, ваш самый преданный сторонник, ваша самая большая надежда на пути к свободе.

— Возможно, — пробурчал Наварра. — Капитан действительно хороший, заслуживающий доверия человек, но, сам того не желая, он, возможно, наносит мне удар.

— Как это… что вы хотите этим сказать?

— Скажу честно, я посчитал возвращение Николя Реми большим благом для себя. Но сейчас я уже не настолько уверен в этом. Я изо всех сил строил из себя шута горохового при этом дворе, убеждая королеву Екатерину, будто я ничуть не против своего нынешнего положения. Боюсь, присутствие здесь Реми сделало свое дело — я снова попал под подозрение. Теперь за мной наблюдают внимательнее, чем когда-либо. — Король взял Габриэль за руку, непривычно мрачное выражение застыло на его лице. — Я не перенесу, если попытка моего спасения снова провалится, Габриэль. Иногда думаю, не лучше ли отослать нашего Бича блюсти мои интересы, например, в Беарне, а мы с вами останемся здесь, в Париже, продолжая наблюдать и ждать, втираясь в доверие к Темной Королеве. Как вам эта мысль, моя милая?»

Габриэль с трудом скрыла свою тревогу, когда Генрих поднес ее руку к губам, не отводя от нее своего напряженного изучающего взгляда.

Девушка вздрогнула, вспомнив ту неловкую ситуацию. Где проходила грань между тревогой, связанной с побегом из Парижа, и желанием короля избавиться от соперника, отослав Реми в Беарн? Этого она так до конца и не поняла. Ей потребовалось все ее обаяние и изворотливость, чтобы сохранить веру Наварры в капитана, чтобы король не передумал согласиться на план Реми. Парижские сплетни есть парижские сплетни, и Габриэль оставалось только молиться, чтобы король не узнал, что Реми теперь делит с ней постель.

Из окна своей спальни она наблюдала, как Реми вышел в сад. Габриэль убедила его забрать вещи из квартиры, которую он снимал, и окончательно перебраться в ее дом. Какой-то смысл в этом переезде, возможно, и прослеживался, но на самом деле она уговаривала его вовсе не из соображений практичности. Опасности подстерегали их на каждом шагу, и Габриэль не в силах была надолго терять Николя из виду.

Когда Реми уже направился к воротам, его внимание привлекли ребятишки со спутанными волосами, сын и дочь ее главного садовника Филлипа, который только недавно договорился, чтобы за детьми присматривала тетушка, живущая в деревне. А сейчас Жак и Элиза чувствовали себя заброшенными, сидели на каменной скамье, свесив маленькие ноги и печально опустив глаза. Другой бы и не взглянул на них еще раз. Но Реми наклонился к ним, вовлекая в какую-то серьезную беседу.

Элиза смущенно уткнулась в плечо старшего брата. К удивлению Габриэль, Реми вдруг выпрямился во весь рост, задрал руки вверх и угрожающий зарычал, как могучий зверь. Дети завизжали и спрыгнули со скамьи, а Реми побежал вслед за ними вокруг кустов роз, все еще рыча. Габриэль с изумлением наблюдала за игрой, высунувшись из окна так, что рисковала выпасть.

Реми догнал ребятишек около боярышника. Он опустился на колени и, согнув руки, изобразил когти. Жак вопил и размахивал палкой, атакуя Реми. Широко раскрыв глаза, Элиза присела позади брата, дрожа от волнения. Реми откинул назад голову и испустил рев, достойный дракона.

Тут Реми случайно заметил Габриэль в окне над собой. Он помахал ей и широко, по-мальчишески, улыбнулся. Она поняла, что не одна она изменилась после прошедшей ночи. Реми словно сбросил с себя десяток лет, он буквально на глазах помолодел. Солнечный луч осветил его взъерошенные волосы и вспыхнул на цепочке под его полурастегнутым камзолом.

«Из Реми получится неплохой отец». Эта мысль застала Габриэль врасплох, и она инстинктивно прижала руку к животу. Она использовала все уловки мудрых женщин, какие только знала, чтобы не заиметь ребенка ни от одного из своих любовников. Но вчерашней ночью она не предприняла никаких мер предосторожности и вполне могла забеременеть.

Однако мысль, что она может родить малыша от Николя, вовсе не встревожила ее, а скорее наполнила удивлением. Она почувствовала, как будто размякла, словно таяла изнутри. Она подарит Реми сына, крепкого маленького мальчика, с взъерошенными золотыми волосиками и карими глазами Николя…

Стук в дверь спальни оторвал ее от мечтаний. Габриэль неохотно отвела взгляд от Реми.

— Войдите.

В комнату вошла Бетт. Ее обычно дерзкая горничная выглядела несколько обеспокоенной.

— Прошу прощения, хозяйка, но вас там срочно требуют.

Габриэль зевнула и потянулась.

— Скажи, пускай уходит и зайдет позднее. Вряд ли можно назвать этот час разумным для приема посетителей.

— Но там… это та женщина, Лассель.

Габриэль изумленно посмотрела на Бетт.

— Касс? Она… она здесь?

— Да, и говорит, что хочет видеть вас. Она там, у лестницы, с горничной и страшенным псом, который, похоже, готов разорвать глотку любому, кто подойдет слишком близко. Лакеи боятся приближаться к ним. Кажется, я слышала голос капитана Реми в саду. Не сомневаюсь, он поможет избавиться от…

— Нет! — Габриэль торопливо встала. — Я бы предпочла, чтобы Реми ничего не узнал о визите мадемуазель Лассель. Он не одобрит нашу дружбу.

— Не сомневаюсь, госпожа. Из того, что мне про нее рассказывали, она существо опасное. И пришла сюда явно с какой-то пакостью.

— А ты явно слишком много сплетничаешь с Некромантом, — парировала Габриэль. — Проводи мадемуазель Лассель в маленькую гостиную в задней части дома. Я сейчас спущусь.

— Очень хорошо, госпожа, — неодобрительно фыркнула Бетт, показывая, что вовсе не находит ничего хорошего в этом визите.

Когда Бетт ушла выполнять ее распоряжение, Габриэль поспешно умылась, надела одно из самых простых своих платьев, уложила волосы в пучок на затылке. Прежде чем покинуть спальню, она еще раз бросила тревожный взгляд в сад. Реми все еще был поглощен игрой с детьми. В любом случае, он скоро отправится на свою квартиру. И ей удастся выяснить, что потребовалось Касс, еще до возвращения Реми.

Касс выбрала не лучшее время, чтобы покинуть свое убежище, если вспомнить про Аристида с его охотниками на ведьм. Стоит им пронюхать историю семьи Касс и ее связь с Мезон д'Эспри… Страшно подумать, чем это могло бы обернуться для ее подруги.

Габриэль поспешила вниз и направилась прямо в малую гостиную. Она с досадой увидела Финетту, которая стояла, прислонившись к двери, всем своим видом демонстрируя, что охраняет проход. Габриэль поморщилась от кислого запаха, исходившего от этой неряшливой женщины.

— Госпожа ждет вас внутри, — объявила Финетта, словно это был дом Кассандры, а не Габриэль.

— Я знаю, — холодно кивнула Габриэль.

Она вошла в комнату, решительно захлопнув дверь перед служанкой. Малая гостиная чаще всего использовалась как комната для рукоделия. Она была просто, но удобно обставлена рабочим столиком, несколькими табуретами и диванчиком, на котором горкой лежали вышитые подушки. Окна выходили на запад, предоставляя превосходное освещение для занятий рукоделием во второй половине дня.

Касс ждала около одного из окон, ее пес примостился подле нее. Мастиф попытался прыгнуть, когда Габриэль пошла, но он был крепко привязан к Касс крепкой веревкой. Габриэль сделала шаг вперед и опешила от неожиданности, увидев, как преобразилась Кассандра Лассель. Никаких следов не осталось от отшельницы с нездоровой бледностью, налитыми кровью глазами и дикой спутанной гривой. Черные волосы Касс спадали мягкими волнами ей на плечи, по лбу шел гладкий золотой ободок. Вместо одного из поношенных платьев, спадавших с ее узких плеч, на Кассандре было совершенно новое платье. Покрой его был прост — ни пышных юбок, ни фижм. Шелк цвета красного вина служил превосходным фоном для ее белой кожи и волос черного дерева. Никаких кружев вокруг стройной шеи, только тяжелая серебряная цепь, исчезавшая под расшитым лифом платья.

Она стояла очень прямо, с высоко поднятой головой, ее мертвые глаза, обычно тусклые, странно поблескивали. Такой Габриэль видела Кассандру только в тот день, когда, неожиданно проявив силу и властность, та с видом королевы проводила сеанс некромантии. У Касс был очень острый слух, но в этот раз она, похоже, даже не заметила, как Габриэль переступила порог комнаты. Она стояла, склонив голову набок, и все ее внимание было поглощено звуками, доносившимися через открытое окно: смехом Реми и восторженными возгласами детей. Габриэль сильно пожалела, что не устроила их встречу в другой, более отдаленной от сада, части дома, она совсем забыла, что окна малой гостиной выходят на угол сада. Но теперь было уже поздно. Габриэль стало не по себе, и состояние это усугублялось восторженным выражением на лице Касс.

— Касс? — позвала Габриэль.

Стоило ей сделать шаг ближе, как Цербер залаял, хотя при этом дружески застучал хвостом о пол.

Касс сердечно улыбнулась, протягивая руку в направлении голоса Габриэль. Как только девушка подошла ближе, она нащупала ее и крепко обняла. Даже Цербер облизал ее руку, словно и он обрадовался. Габриэль в ответ обняла Касс.

— Вот так сюрприз, — пробормотала она.

— Не неприятный, я надеюсь.

— Н… нет. — Габриэль выглянула через плечо Касс в сад, где Реми катал Элизу на своих сильных плечи. Она чуть успокоилась, увидев, как он перемещается дальше от дома, к воротам сада. Взяв Касс под локоть, девушка отвела ее от окон.

— Проходите и садитесь. Я прикажу принести нам намного вина.

— Нет! — резко отказалась Касс. Она облизала губы и объяснила уже много мягче: — Я хочу сказать, нет, спасибо. Я попыталась обуздать своего старого демона и избегаю потреблять спиртное. Это было сражение не из легких, но мне надо держать свой ум ясным.

Она подняла руку, чтобы показать, как еще заметно трясутся пальцы. Габриэль воскликнула:

— Но это же замечательно. Вы очевидно преуспеваете. И очень хорошо выглядите. Я никогда не видела вас такой здоровой и красивой.

— Приходится верить тебе на слово, — бесстрастно отреагировала Касс.

Габриэль помогла ей найти диванчик, и она опустилась на него, Цербер уселся около ос ног. Когда Габриэль попыталась отойти, Касс цепко схватила ее за руку. — Нет никакой надобности спрашивать, как ты поживаешь. Я чувствую это. Ты, несомненно, вся светишься. Вы с капитаном Реми, должно быть, очень неплохо поладили. Даже очень хорошо.

Смутившись от того, что Касс сумела разгадать ее состояние по одному прикосновению, Габриэль постаралась высвободить свою руку. Горячий румянец выступил у нее на щеках.

— Да, дела идут хорошо. Мне многое надо сообщить вам.

Габриэль устроилась на табурете поближе к окнам, где могла не выпускать из виду Реми. Как можно короче, она рассказала Касс о турнире и принятом решении.

Касс слушала, не перебивая, массивная голова Цербера лежала у нее на коленях. Она откинулась на спинку дивана и рассеянно почесывала уши собаки. Когда Габриэль закончила, Касс покачала головой.

— Выходит, ты намереваешься бросить вызов своему великому предназначению, — изумленно, хотя и с нежностью в голосе проговорила она, — и считаешь, что все это стоит потерять из-за любви? Ах, моя глупышка Габриэль.

— Вероятно, я совершаю глупость. Но, возможно, я впервые в своей жизни принимаю правильное решение.

— И ты хотела покинуть Париж, даже не попрощавшись со мной?

— Конечно, нет. Если бы вы не пришли сюда, я пришла бы в Мезон д'Эспри убедиться, что с вами все в порядке, и предупредить об охотниках на ведьм.

— И ты бы не забыла обо мне? Ну, уж вряд ли. — Рука Касс задержалась над головой пса.

— Конечно, не забыла бы. — Габриэль удивило задумчивое выражение, омрачившее лицо Касс. — Ведь мы же подруги, разве не так?

— Да… как сестры, поэтому, вероятно, ты уже догадалась, зачем я пришла.

— Нет, должна признаться, я в крайнем недоумении. Вы редко покидаете Мезон д'Эспри, и рисковать выбраться оттуда теперь, когда охотники на ведьм наводнили Париж…

— Ба! Вот еще! — Касс пренебрежительно махнула рукой. — Я же говорила тебе, охотники на ведьм не волнуют меня. У меня прежде был опыт общения с ними.

Жуткий опыт, и этого уже достаточно, чтобы оставить глубокий шрам на всю жизнь. Она потеряла всю свою семью. Габриэль не понимала, как Касс могла говорить с пренебрежением о таком страшном событии, но, возможно, это был ее способ справляться с горем. Касс снова принялась поглаживать пса.

— Я здесь сегодня только затем, чтобы получить от тебя обещанное. Ты обещала мне выполнить мою просьбу в обмен на мое обращение к царству мертвых. Ты ведь помнишь об этом?

— Конечно, помню. Я давно хотела отплатить, особенно если это поможет вам выбраться из той ужасной темницы, где вы продолжаете скрываться. Только скажите мне, чего желаете.

— Совсем, совсем немного. Николя Реми.

— К… как это?!

— Прежде чем пугаться, позволь мне объяснить. Мне он нужен только на одну ночь.

Габриэль была настолько ошеломлена, что какое то время не могла произнести ни слова.

— Боже мой, Касс! — Она неловко рассмеялась. И зачем вам Реми?

— Дорогая моя Габриэль. — Касс растягивала слова. — По какой причине женщина может пожелать заполучить такой прекрасный экземпляр, как твой капитан, в постель на одну ночь?

— П… постель?

— Только не говори, что ты потрясена. Ты отнюдь не чопорная барышня с поджатыми губками и стойкими моральными принципами. У тебя же были любовники. Ты легко можешь на время поделиться со мной этим.

Габриэль стремительно подскочила с места. Внезапное движение заставило Цербера поднять голову и настороженно посмотреть на нее. Но девушка не могли сдержать себя. Она не просто была потрясена. Ее, как громом, поразила просьба Касс, высказанная столь небрежно, так по-будничному.

— Мы сейчас говорим не о простом любовнике, а о мужчине, которого я люблю, — возмутилась Габриэль. — И вы просите, чтобы я предоставила его вам, подобно… ну, скажем, коню на скачки.

— Он окажется превосходным жеребцом, я надеюсь. — Касс сладострастно улыбнулась. Почувствовав, что Габриэль задохнулась от гнева, слепая женщина нетерпеливо добавила: — О господи! Да я же хочу его всего на одну ночь.

Чтобы успокоиться, Габриэль прошлась мимо окон, но сообразила, что она нервирует пса Касс. В голове никак не укладывалась столь дикое требование. Никогда, даже в самом буйном полете своей фантазии, она и предположить не смогла бы, что от нее потребуется нечто в таком роде.

— Я ничего не понимаю. Если у вас есть желание заиметь любовника, я найду их уйму. Почему вам потребовался Реми? Мужчина, с которым вы никогда не встречаешь, никогда даже в глаза не видели?

— Ну, я вообще ни одного мужчину никогда не видела, — язвительно напомнила ей о своей слепоте Касс. — Но в капитане Реми я почувствовала нечто особенное той ночью, когда ты вложила мне в руки эфес его шпаги. Я уже тогда подумала, что именно он послужит мне для моей цели.

— Какой цели?

— Я должна получить от него ребенка.

Габриэль недоверчиво взглянула на Кассандру.

— Вы хотите, чтобы Реми стал отцом вашего ребенка? Но вы однажды сказали мне, что вас вовсе не интересуют дети, что вы их даже не любите.

— Это же будет мой ребенок, моя дочь. Ты не единственная, кому уготована великая судьба. Это ты предпочитаешь бежать от своей судьбы, а я — никогда.

— Какой судьбы?

— Нострадамус предсказал, что я стану матерью женщины, которая изменит историю. Королевы среди королев. Ты хотела получить власть, став любовницей короля. Она ничто в сравнении с властью, которую обретет мое дитя. — Касс села еще прямее, на ее лице отразилось глубокое возбуждение. — Это не будет власть, полученная от какого-то мужчины, а скорее отнятая у него через бунт, мятеж.

— Мятеж?

— Мятеж мудрых женщин. Ты не хуже меня знаешь легенды, Габриэль. На земле уже существовало время, когда Дочери Земли не были ни рабынями, ни игрушками для мужчин, когда они колдовали, и за их колдовство им выказывали уважение, а не сжигали на кострах. Нострадамус разглядел в будущем, что придет время, когда женщины начнут отвоевывать свое законное место как равные мужчинам. Но не думай, что этого придется ждать целую вечность, и я успею до этого сгнить в могиле. Эти перемены произойдут на моих глазах. И не только Дочери Земли низвергнут троны, лишат мужчин всех их прав. Мужчины станут нашими рабами. Мы все блуждали в темноте, но мое дитя выведет нас назад к свету. Оно станет нашей мессией. Только подумай об этом.

Габриэль думала только о том, что Кассандра слишком уж долго жила одна в подземелье. Эта женщина совершенно сошла с ума. Девушка прикусила язык, чтобы не поддаться настойчивому желанию сказать об этом, поскольку исступление, которое овладело Касс, лишало Габриэль присутствия духа.

— Пусть даже всему этому суждено случиться, — попыталась вразумить Кассандру Габриэль, — почему вы хотите, чтобы именно Реми стал отцом вашей дочери? Почему именно он?

— Коснувшись его шпаги, я ощутила ценные качества в нем: гнев, жестокость, способность беспощадно уничтожать врагов.

— Но именно за это Реми порицает себя.

— Отлично. Тогда он сможет передать эту темную сторону души нашей дочери и жить дальше в ладу с собой.

— Нет!

— Нет? — нахмурившись, эхом отозвалась Касс.

— Мне жаль, Касс. Но я не могу выполнить ваше требование. — Габриэль облизала губы и произнесла как можно мягче, но в то же время так твердо и убедительно, как только сумела: — Просите чего-нибудь еще, и я буду счастлива сдержать свое обещание, но только…

Габриэль замолчала, борясь с желанием взорваться от гнева. Касс выслушала ее отказ с удивительным спокойствием и лишь слабо вздохнула. Упершись одной рукой в ручку дивана, она рывком встала. Пес поднялся вслед за ней.

— Ты так глупо влюблена, что, боюсь, рассчитывать на твое благоразумие просто невозможно. Но в отличие от тебя я научилась не обрекать свою судьбу на волю случая. Скажи-ка мне, где сейчас наш милый капитан?

— Реми ушел. — Габриэль горячо понадеялась, что Реми уже направился по своим делам. — Он… он только что ушел и не скоро вернется.

Касс тронула пальцем серебряную цепочку и сосредоточенно склонила голову набок.

— Думаю, ты не права, и капитан все еще где-то здесь. Загляни в окно. Уверена, ты увидишь его в дальнем конце сада.

С замиранием сердца Габриэль выглянула в окно и обнаружила, что Касс права. Реми еще не ушел из сада, его просто не было слышно. Он стоял в тени дуба и, наклонившись к маленькому Жаку, позволил тому исследовать свою шпагу.

— Я права? — Касс поторопила ее с ответом. — Он там?

— Да, — ответила Габриэль, резко повернув голову и посмотрев на Касс со смешанным чувством тревоги и подозрения. — Но откуда вам это известно?

— Он носит амулет, сделанный мною. Во всем точно такой же, как у меня. — Касс потянула за цепочку и вытащила наружу медальон, как две капли воды похожий на медальон Реми. Габриэль почувствовала, что холодок пополз по спине от тяжелого предчувствия. — Оба амулета были выплавлены по одной форме, из одного и того же металла, с одними и теми же заклинаниями. Они связаны между собой, как я связана с твоим капитаном, пока он носит свой амулет. Ты помнишь, что я сказала тебе про него?

— Вы сказали, что он поможет Реми предчувствовать опасность, но этого явно не происходит.

— Не совсем так, дорогая. Я сказала, что этот кусочек металла позволит капитану чувствовать злой умысел. — Касс хрипло рассмеялась. — Внимательно смотри за мной и следи за своим Бичом тоже.

Касс сжала медальон в кулак и прижала к своему плечу, ее невидящие глаза потускнели, она начала издавать какие-то еле слышные гортанные звуки, словно бормотание. Габриэль с тревогой посмотрела в окно. Несмотря на расстояние, которое отделяло их, она увидела, как Реми побледнел и выпустил из руки шпагу. Покачнувшись, он оперся спиной о ствол дуба, прижав руку к плечу, скрючившись от боли. Испуганные дети садовника отбежали от него.

Габриэль замерла на мгновение не в силах понять, что Касс и правда могла… Потом она развернулась, к ней пронзительно закричала.

— Что вы делаете с ним?! Прекратите!

Она ринулась к Касс, чтобы вырвать у нее амулет, Цербер зарычал и оскалился, не подпуская ее к своей хозяйке. Пока Габриэль отчаянно оглядывалась в надежде отыскать какое-нибудь орудие, Касс разжали руку. Габриэль прижалась лицом к стеклу, с тревогой следя за Реми. К ее облегчению, он выпрямился, его лицо просветлело. Несколько озадаченный случившимся, он еще раз потер плечо рукой, прежде чем наклониться, чтобы поднять с земли шпагу.

— Отдайте мне медальон. Сейчас же! — Требовательно выставив вперед руку Габриэль придвинулась к Касс, игнорируя свирепый рык Цербера.

— Успокойся, Габриэль. И вы тоже, сэр. — Касс положила руку на голову Цербера, успокоив молчаливой командой. Мастиф снова уселся подле Касс, не спуская угрожающего взгляда с Габриэль. — Это была всего лишь небольшая демонстрация моей власти, Габриэль. Я всего лишь прижала медальон к своему плечу. А как ты думаешь, что произошло бы с Реми, прижми я амулет к своему сердцу? Я скажу тебе, что случилось бы. Я остановила бы сердце капитана прежде, чем ты успела бы набрать воздуха, чтобы предупредить его.

— Нет, пожалуйста, нет. Ради всего святого, Касс. Не делайте этого!

— У меня нет никакого желания причинять боль твоему Бичу. Нет, пока ты проявляешь благоразумие и помогаешь моим планам. Но только не льсти себя надеждой, будто сумеешь пересилить меня, и не считай беспомощной, раз я слепая. Я двигаюсь гораздо быстрее тебя. Мне хватит одного прикосновения, одного слова. Только попытаешься вырвать у меня этот медальон, и он умрет. А начиная с этой минуты, если Николя Реми сам попытается снять с себя амулет, он тоже погибнет. А теперь дай мне пройти.

Цербер зарычал. Габриэль неохотно повиновалась. Пес, который всего несколько минут назад лизал ей руки теперь, казалось, был готов вырвать у нее сердце, совсем как женщина, которую она, по своей глупости, считала подругой.

— Почему вы так поступаете со мной? — разрываясь между обуявшими ее гневом и болью, крикнула она вдогонку. — Вы же говорили, я стала вам вместо сестры.

— Себялюбивой сестры, — горько поправила ее Касс. — У тебя есть все: красота, ум, любящая семья и твое зрение. К тому же у тебя есть великолепный мужчина, который любит тебя, и будет продолжать любить тебя, после того как я получу от него свое. Разве не ясно, что ты можешь проявить щедрость и позволить мне получить его всего на одну ночь?

— Но Реми же не мой раб, чтобы исполнять мои желания, даже если я соглашусь на ваш безумный план. Он никогда не ляжет с вами в постель, даже если вы пригрозите лишить его жизни. Он вовсе не тот мужчина, которому все равно, с какой женщиной спать и кто будет рожать его детей.

— Я знаю о невероятно строгом отношении капитана к своей чести. Все, что от тебя требуется, — найти возможность заставить его посетить меня. Ты умная девочка. И сумеешь что-нибудь придумать. Как только он окажется со мной, я сама позабочусь об остальном. — Губы Касс скривила презрительная усмешка. — Я умею готовить духи и средства, усиливающие сладострастие, достаточно мощные, чтобы преодолеть даже его благородные сомнения. Твой мужчина благороден и достаточно строгого нрава, чего не скажешь о других. Если я захочу, то смогу совратить хоть самого папу римского.

— Тогда идите и сооблазняйте Реми! — вознегодовала Габриэль. — Зачем тогда вам вообще понадобилось впутывать меня?

— Затем, что я должна удостовериться, что он будет в моем распоряжении в ту конкретную ночь, когда он мне нужен, и никак иначе. И, кроме того, это будет подарком от тебя. Это усилит узы нашей дружбы.

— Если таковы ваши представления о дружбе, каково же тогда быть вашим врагом? Я содрогаюсь от одной мысли об этом.

— Тебе и следует содрогаться. — На губах Касс застыла жуткая улыбка.

— Вы… вы хуже самой Екатерины.

— Я приму твои слова как похвалу. Обидно, что наш договор вызвал ссору. — Касс пожала плечами. — Обещаю, после ночи с твоим капитаном я отдам тебе мой медальон. И тогда, поверь мне, в твоих руках окажется самый действенный способ держать любовника под контролем. Об этом мечтает любая женщина.

— Кот Мирибель не ошибся на ваш счет. Вы… вы само зло.

— Нет, я всего лишь практичная женщина, стремящаяся устроить свою судьбу наилучшим образом. Совсем как ты была когда-то, пока не отступилась от своей судьбы, предпочтя любовь. Тебе надо оправиться от потрясения. Я дам тебе время подумать. Через две ночи луна созреет. По моим расчетам, мое лоно тоже. Дай мне знать сегодня, еще перед заходом солнца. Впрочем, мы обе знаем, каков будет твой ответ.

Еще долго после ухода Кассандры Габриэль не покидала комнату. Солнце лилось в окна, птицы в саду громко щебетали, листья умиротворенно шелестели, когда легкий ветерок обдувал деревья. Но Габриэль словно оцепенела. Сразу как-то ослабев, она осела, как куль, на диван и уткнулась лицом в ладони. Недавнее посещение Кассандры Лассель превратилось в кошмар. И этот кошмар создала сама Габриэль. Если бы только она не солгала Реми насчет медальона! Если бы она сказала ему правду, он сразу бы отверг этот амулет и ему сейчас не грозила бы опасность.

Но пенять на себя за свое безумие она еще успеет. Никакое ее самобичевание не поможет Реми. Ей необходимо на время постараться забыть о себе и найти способ помешать Кассандре. Если бы только она могла не выпустить Касс из своего дома с этим проклятым медальоном! Беспомощно развести руками и позволить Касс уйти, оставив за ней право решать, жить Николя или умереть. Никогда еще на долю Габриэль не выпадало никто подобного.

Но разве у нее был выбор? Касс крепко сжимала в руке медальон, готовая выполнить свою угрозу, вздумай Габриэль сделать хоть один неверный шаг. Необычайно обостренные чувства Касс дополняли острое зрение Финетты и бдительность мастифа. Любая попытка открыто отобрать у нее медальон сводилась к еще большей угрозе для Реми.

Остается найти возможность обхитрить Кассандру и завладеть медальоном. Но как? Касс назвала ей крайний срок. Стоило Габриэль представить, как Реми хватается за сердце, и ее охватила паника, лишив способности ясно думать. У нее разболелась голова. Она массировала виски, когда дверь в гостиную широко распахнулась и в комнату вбежал Волк. Он тут же остановился, страшно смутившись при виде Габриэль.

— Прошу прощения, моя госпожа. Я понятия не имел, что вы тут. Я только ищу кота мадемуазель Мирибель. Этот негодник решил поиграть в прятки. Мадемуазель Мири думает, что Некромант рассердился на нее, потому что она… она… впрочем, не берите в голову. Это вовсе и неважно. Жаль, что я потревожил вас.

Волк поклонился и попятился назад, готовый поскорее ретироваться. Габриэль отреагировала на его вторжение слабым кивком. Она понятия не имела, какую картину являла собой перед юношей. Но цепкий взгляд его зеленых глаз замер на ее лице, и что-то из увиденного притормозило его движение, заставив в нерешительности застыть в двери.

— Боже мой! — негромко воскликнул Волк. — С вами все в порядке, сударыня? У вас такой вид, будто вы повстречали самого дьявола.

— Дьяволицу, — прошептала Габриэль.

— Простите? — смущенно переспросил Волк.

— По всему выходит, дьявол — это женщина.

Габриэль сделала слабое усилие, чтобы улыбнуться, и с ужасом почувствовала комок в горле. Немногим она доверяла в Париже, и только одну Касс считала своей подругой. Она одинаково страдала как от собственной ошибки, так и от предательства Кассандры.

Волк робко шагнул вперед.

— На вас лица нет, моя госпожа. Чем я могу вам помочь?

— Ничем, благодарю тебя, Мартин. Тут никто ничего не сможет сделать. Пожалуйста. Прошу тебя…

Она беспомощным жестом попросила его уйти. Волн наклонился над Габриэль, схватил ее за руку и как-то не уклюже погладил.

— На свете нет ничего безвыходного. Доверьтесь мне, моя госпожа. За свои годы я побывал во многих жутких передрягах, и вас бы поразила моя способность выпутываться из самых ужасных положений. Я начал жить своим умом лет этак с трех, не позже. Я на редкость умен и изворотлив. Только скажите мне, что не так, и я все для вас улажу. Согласны?

Мартин всем своим видом выражал готовность помочь ей, но Габриэль только отрицательно покачала головой.

— Вас волнуют охотники на ведьм? — допытывался Волк. — Опасность грозит мадемуазель Мирибель?

— Нет, — удивилась Габриэль. — Почему Мири?

— Без особенной причины. — Волк отвел виноватый взгляд. — Если ничто не угрожает вашей сестре, тогда за кого вы волнуетесь? За капитана?

Габриэль вздрогнула, и Мартин понял все без лишних слов.

— Все, что угрожает капитану, касается Мартина Ле Лупа, — закипел он. — Рассказывайте.

Габриэль с трудом сглотнула и неохотно рассказала ему все. Волк отодвинулся назад, его лицо побелело от ужаса. Он перекрестился один, второй, третий раз.

— Святый Боже и Пресвятая Богородица, все святые, защитите нас. Я думал, я знаю все, что надо знать о черном колдовстве, но никогда… никогда представить себе не мог такого… — Тут он запнулся.

— Я тоже, — призналась Габриэль. — Наверное, ты теперь сожалеешь, что я рассказала тебе.

— Н-нет, мадемуазель. Вы были правы, что доверились мне.

Он неслышными шагами мерил комнату, погруженный в непривычное для него молчание. Габриэль ожидала, что он станет ужасаться, мелодраматично восклицать и разъяренно обличать ее в глупости. Ей даже хотелось, чтобы Волк повернулся к ней и обрушил на нее резкую ругань. Что делать, она это заслужила. Но он молча ходил по комнате до тех пор, пока Габриэль уже не могла больше выносить его размеренного хождения и, не выдержав, воскликнула:

— И что, тебе нечего больше сказать? Почему ты не упрекаешь меня? Почему не называешь проклятой дурой за то, что я навлекла на Реми такую беду?

Ее резкий голос вывел Волка из глубокой задумчивости.

— Я никогда не позволяю себе такой вольности, как разбрасываться упреками, мадемуазель. Я и сам делаю слишком много ошибок.

Великодушие юноши чуть было не вызвало слезы у Габриэль. Она выдавила из себя бледное подобие улыбки.

— Я только надеюсь, Реми сумеет проявить подобное великодушие. Мне придется все рассказать ему, у меня нет иного выхода.

— Нет! — резко остановился Волк и замахал руками. — Вот этого-то вам уж точно делать нельзя. Капитан — человек прямой, хитрить не умеет. Он, не раздумывая, прямиком направится к этой ведьме, чтобы в открытую противостоять ей. И это приведет либо, к его гибели, либо…

— …либо он окажется в постели Кассандры, — уныло договорила Габриэль. — Кто-то другой, может, и не стал бы переживать, узнав, что его соблазнили и использовали подобным образом, но…

— Капитан — человек чести и слишком гордый…

— И ему уже пришлось слишком много страдать. Хватит с него и этих…

— …кошмаров, — договорили два голоса.

Они обменялись понимающим взглядом. Слишком хорошо оба знали человека, которого любили. Если Габриэль позволит Кассандре добиться желаемого от Реми, для него это будет равносильно тому насилию, которое сотворил над ней Дантон.

— Но что мне надо сделать, чтобы спасти его?

— Да это же очевидно, моя госпожа. Вы должны использовать собственное колдовство и обернуть дьявольское проклятие этой жуткой ведьмы против нее же самой.

— Колдовство?

— Ну да. Какое-нибудь черное заклятье или… или сварите яд, от которого ее скрючит в ужасных судорогах, пока глаза не выскочат из орбит и пена не польется изо рта. Она будет визжать и царапать себя в жутких муках, пока не свалится замертво.

— Мартин! — закричала Габриэль, ошеломленная его свирепостью.

Волк вздернул голову, как задиристый петух.

— Что Мартин? Почему бы и нет? Эта дьявольская злая колдунья угрожает нашему капитану. Она заслуживает смерти.

— Возможно, и заслуживает, но я не знаю, как составлять яды и… и даже если бы знала… — Габриэль смешалась, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить Волку всю путаницу своих чувств к Кассандре, смесь гнева, ужаса и жалости. — Касс — опасная женщина, но в этой ее затее и правда есть нечто трогающее за душу. Мне кажется, она видит во мне верную подругу, пусть и несколько искаженным образом. Но она сама знала слишком мало любви, она даже не понимает, почему то, что она требует от меня, неправильно.

Волк скептически закатил глаза, но уступил Габриэль.

— Ладно, согласен. Раз так, не убивайте ее. Только сварите какое-нибудь зелье, чтобы она уснула беспробудным сном.

— Но я и зелья никакого варить не умею.

Волк укоризненно посмотрел на нее.

— Клянусь честью! Какая же вы тогда ведьма?

— Похоже, никуда негодная, — безнадежно вздохнула Габриэль.

Волк в ответ огорченно вздохнул, пересек комнату и положил руку ей на плечо.

— Не отчаивайтесь, мадемуазель. Вы одна из самых умных женщин на весь французский двор, а у меня волчий коварный ум. Вдвоем мы найдем какой-нибудь способ нанести поражение этой злобной женщине даже без колдовства.

Габриэль погладила Волка по руке. Растроганная его поддержкой, она только кивнула ему. Он по-дружески слегка сжал ее плечо, затем отошел и начал возбужденно размышлять вслух:

— Теперь давайте думать, моя госпожа. Вспоминайте все, что вам известно об этом дьяволе в юбке. Даже самая жуткая колдунья должна иметь какую-то слабость. Для начала, она слепа. Это дает нам некоторое преимущество.

— Самое мизерное. Другие органы чувств у Кассандры развиты невероятно, и у нее есть свирепый верный пес и противная служанка, которые заменяют ей глаза. У нее была огромная слабость, но…

— Ну и какая же? — Волк нетерпеливо подался вперед.

— Касс страдала пагубным пристрастием к спиртному настолько, что пила до полной потери сознания. — Габриэль нахмурилась, вспомнив историю, которую Финетта, ехидно смакуя, рассказала ей. — Если верить ее служанке, когда Кассандра слишком напивается, она не в состоянии отличить одного человека от другого.

— Вот и отлично. Нам надо только напоить ее мертвецки пьяной. И тогда нам останется лишь выкрасть амулет…

— Ты меня не слушаешь. Я же сказала, имела. Касс недавно поклялась не брать в рот ни капли.

— Ба! Надо же! Поклялась! — Волк презрительно засопел. — Я знал многих мужчин и женщин с подобным пристрастием к бутылке. Не так-то легко одолеть этого демона. Только помашите стаканом под носом у этой ведьмы, и тогда посмотрим, как быстро она поддастся искушению.

— Возможно, она и поддастся, но если я сейчас появлюсь на пороге ее убежища и постараюсь заново склонить ее к выпивке, думаю, она легко заподозрит меня, — скривилась Габриэль.

— Именно поэтому мы должны выманить ее из ее логовища к… ну в какую-нибудь гостиницу, а я должен… — Волк замолчал, судорожно сглотнув. — Мне придется обмануть ведьму и выкрасть у нее медальон.

— Нет уж! Я очень благодарна тебе, Мартин, но я не могу позволить тебе так рисковать.

— Но выбора-то нет. Вы сами сказали: она будет осторожна с вами. А меня она даже не знает.

Габриэль энергично замотала головой, но он упрямо продолжал:

— Вы пошлете записку колдунье, что капитан соглашается на свидание, но не желает заходить в проклятый Мезон д'Эспри. Сообщите ей, что он снял комнату в «Шваль нуар» на улице Морт. Я знаю людей в той гостинице, и мне не составит труда…

— Ни в коем случае, — резко перебила его Габриэль. — Ты понятия не имеешь, насколько опасно это для тебя, впрочем, и для Реми. Я не представляю, что Касс сотворит с тем, кто попытается помешать ее честолюбивым планам, но уверяю тебя, ничего хорошего этого человека не ждет.

— Меня это не волнует. Пусть себе колдует. Я вовсе не трус.

— Я тоже. Я одна виновата в случившемся и не позволю какому-то мальчишке…

Они оба приняли боевую стойку, готовые закричать друг на друга. Габриэль опомнилась первая и, сложив руки на груди, решительно направилась в противоположный конец комнаты.

Молчание длилось довольно долго, но, наконец, Волк подошел к ней и нерешительно тронул за рукав.

— Простите, если я оскорбил вас, мадемуазель, но как мне заставить вас понять? — Мартин больше не кипятился в привычной для него манере. — До встречи с моим капитаном я был никем. И ничем. Жулик, карманник, уличные отбросы. Если бы не он, я давным-давно сгинул бы.

— Мартин, я прекрасно понимаю твою преданность Реми…

— Не только Реми, но и вам, и… и Мирибель. — Краска прилила к щекам юноши, и он опустил голову. — Без сомнения, вы считаете меня наглым и самоуверенным выскочкой, дворняжкой, у которого нет никакого имени, кроме того, что он сам себе придумал. — Волк переминался с ноги на ногу. — Но… но вы все стали моей семьей, семьей, которой я никогда не имел.

— Господи, Мартин.

Габриэль обняла Волка, он с жаром обнял ее в ответ и тут же отошел, засмущавшись.

— Именно поэтому вы должны позволить мне заняться этой ведьмой. Умоляю вас, мадемуазель.

Столько тоски было в его черных глазах, что Габриэль почувствовала, как сдается, несмотря на все свои разумные доводы.

— Но… разве ты… ни чуточки не боишься ведьм? — спросила она.

Он запыхтел, выгнул грудь дугой и заявил:

— Вы забываете, кто я такой, моя госпожа. Мартин Волк никого не боится. Я сразился бы с дюжиной таких, нет, сотней, нет, тысячей…

— Ладно, я верю тебе, — невесело усмехнувшись, прервала юношу Габриэль, прежде чем Волк успел дойти до миллиона.

Она еще раз попыталась отговорить его, но Волк возражал против всех ее доводов до тех пор, пока она окончательно не сдалась еще и просто потому, что не могла придумать никакого другого плана, который имел хотя бы шанс на успех. С большим нежеланием она оставила его, чтобы написать записку, заманивающую Касс в западню. Габриэль оставалось только горячо молиться, чтобы в западне оказалась ведьма, а не Волк.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Дождь безжалостно хлестал по вывеске «Шваль нуар», поскрипывавшей на ветру. Молния высветила нарисованный символ черной лошади, поднявшейся на дыбы, подобно демоническому животному, приготовившемуся умчать своего наездника ко всем чертям. Похоже, большая часть посетителей «Шваль нуар» были завсегдатаями заведения. Гостиница являлась прибежищем для неотесанной публики: бывших моряков, контрабандистов, воров, карманников, проституток. «А сегодня вечером еще и одна ведьма», — мрачно подумал Волк, проходя через пивную. Помещение было переполнено из-за непогоды, воздух сильно пропитался тяжелым запахом немытых тел, влажной одежды и застарелого перегара. Грубые голоса и пьяный смех заглушали хлесткие удары ветра и дождя по грязным окнам.

В кафтане, не прикрывавшем рукавов его рубашки, и переднике, обвязанном вокруг талии, Волк смешался с другой прислугой гостиницы. Но он стойко игнорировал мясистые кулаки, стучавшие по столам с требованием вина. Балансируя подносом, Волк решительно прошел к лестнице, ведущей в палаты этажом выше, стараясь ничем не выдать учащенное биение своего сердца. Не успел он поставить ногу на первую ступеньку лестницы, как громкий удар грома, казалось, потряс гостиницу до основания. Волк покачнулся от страха и чуть не выронил поднос. Одна из бутылок самого популярного в гостинице бренди покачнулась, угрожая свалиться на ступени и разбиться. Волк поймал ее как раз вовремя.

Поднявшись на верхнюю площадку лестницы, он обратил внимание на мужчину и женщину, слившихся в таких жарких объятиях, что могли легко опрокинуться через перила. Несмотря на свое состояние, Волк не удержался от усмешки, поняв, что Пьер Турнель уже глубоко ушел в работу. Это был товарищ дней его суровых, когда они — два уличных оборванца — крали хлеб у разъяренных пекарей. Пьер превратился в высокого и крепко сложенного молодого человека.

Проскользнув незамеченным мимо Финетты, Волк проследовал в конец коридора, когда очередная вспышка молнии осветила дальнюю дверь. Набравшись смелости, он глубоко вдохнул и легонько постучал по деревянной доске. На его стук сначала послышался угрожающий лай, затем сдавленный голос спросил:

«Кто там?».

Волк бросил быстрый взгляд назад, опасаясь, что шум привлечет внимание служанки Касс, но Пьер игриво вскинул хихикающую распутную девку на плечо и потащил вниз за выпивкой. Волк взялся за ручку двери. Тщательно балансируя подносом на одной руке, он протиснулся в комнату, тихо прикрыв за собою дверь.

Снова послышалось внушающее страх собачье рычание. По крайней мере, он надеялся, что оно было собачьим. Волк прижался спиной к двери, бутылка и стаканы на подносе позванивали в его дрожащих руках. В комнате были темно, помещение освещалось лишь пылающими дровами в камине. Он разглядел силуэт дьявольского животного, готового к прыжку, но на почтительном расстоянии от него, ловящего момент, чтобы перегрызть ему горло. Он не увидел никаких признаков ведьмы, однако ее голос послышался из глубины пляшущих теней у кровати с пологом на четырех столбиках.

— Кто там? — закричала она. — Что вам угодно?

— Я… я… так, здешняя прислуга, госпожа. Всего лишь э… Гийом, к вашим услугам, принес вам самые лучшие закуски из того, что «Шваль нуар» может предложить.

— Я ничего не заказывала.

— Да! Но ваша горничная подумала…

— Проклятая идиотка, — пробормотала ведьма, тем резко позвала: — Финетта!

— Она пошла вниз, госпожа, чтобы посмотреть, прибыл ли ваш господин.

Эти слова пробудили разъяренное шипение в ответ:

— Глупая девка! Я велела ей караулить за дверью и смотреть в оба. Вели ей немедленно вернуться и выкинуть все, что ты притащил.

Ее грубому распоряжению вторил дикий лай большой черной собаки. Волк почувствовал, что успех его миссии повис на волоске.

— Но я принес только сыр и хлеб, госпожа, и коньяк такого изысканного вкуса, что вам покажется, будто вы пьете нектар богов, — заговорил Мартин как можно мягче. — В такую скверную погоду, вам, конечно…

— Пошел вон!

Лай женщины был хуже собачьего. Мастиф подполз на шаг ближе. Волк увидел мрачный отсвет в его глазах, мелькание отраженного света на собачьих клыках, но он упрямо прижимался к двери.

— Подумайте о вашем господине, хозяйка. На улице очень мерзко. Он непременно будет рад пропустить хоть глоток чего-нибудь. Нехорошо не предложить своему милому дружку хоть один глоток горячительного.

Тишина, наступившая после слов Волка, обдала его таким холодом, что он испугался, не зашел ли слишком далеко. Наконец ведьма раздраженно буркнула:

— Ладно, черт с вами. Поставьте поднос, а затем исчезните.

Волк сделал шаг вперед и тут же был остановлен рычанием пса.

— Ой… ваш пес, госпожа! Он чудный, конечно, но у меня только кожа и кости, и, если он вдруг укусит меня, я бы не очень хотел, чтобы он повредил свои зубы.

Фырканье, слабо напоминавшее смех, донеслось с кровати от ведьмы.

— Цербер, ко мне!

Гавкнув на прощание, пес отступил, отойдя к своей хозяйке. Волк глубоко вздохнул, затем понес поднос к маленькому столику около окна.

Краем глаза Волк оценил Кассандру Лассель. Она была моложе и красивее, чем он ожидал. Он не заметил ничего такого, что напоминало бы старую ведьму. Ее шелковое сердоликовое платье оттеняло достоинства гибкой фигуры, низкое декольте открывало ключицы, такие тонкие косточки, что потребовалось бы совсем небольшое усилие, чтобы переломить их. Но любые иллюзии хрупкого создания исчезли, когда она откинула назад тяжелую копну своих волос цвета черного дерева и обнажила лицо, решительное и грозное в своей обольстительной красоте. Ее тонкие пальцы теребили цепь, висевшую на шее, и покачивали медальон из стороны в сторону так, что он мерцал в отблесках пламени в камине.

Эта игра со смертельным амулетом заставила сердце Волка сжаться от дурного предчувствия. Он готов был наброситься на ведьму и сорвать проклятую штуковину с ее шеи, но тогда риск навредить капитану сильно возрос бы.

«Успокойся, Волк. Терпение!» — остановил он себя. Расставляя тарелки и бутылку на столе, он двигался крайне медленно, затягивая время.

Ведьма щелкала ногтями по медальону, ее нога отбивала ритм по полу.

— Что, черт возьми, вы тут копаетесь так долго?

— Все в порядке, госпожа. Я почти закончил.

Игра с металлическим амулетом сводила ему зубы, пока на него не нашло озарение. Ведьма нервничала не меньше его самого. Всем ее безумным честолюбивым планам предстояло осуществиться этой ночью. Ее напряжение могло сделать ее более податливой к искушению. Но оно же могло сделать ее и много опаснее. Тигрицы не станут убирать когти, когда они возбуждены. Ему надо вести себя с Кассандрой с большой осторожностью, но сначала ему приходилось убрать с дороги этого проклятого пса. Мастиф спокойно сидел у ног хозяйки, но настороженные собачьи глаза ни на миг не выпускали Волка из поля зрения. Вытерев вспотевшие ладони о передник, Волк снял салфетку с одной из тарелок, о содержимом которой он не упомянул ведьме.

Блестящая ветка черного винограда. Волк с сомнением посмотрел на ягоды. Довольно умилительное лакомство для искушения такого огромного черного зверя. Волк справедливо полагал, что пес скорее бы предпочел кусок хорошего сырого мяса. Мартину оставалось только молиться, что Габриэль оказалась права, когда посоветовала ему прихватить с собою виноград.

Волк оторвал несколько ягод от ветви винограда и бросил их украдкой в направлении кровати. К его удивлению, мастиф немедленно отреагировал. Высунув язык, он засопел, приблизился к ближайшей к нему виноградинке, съел ее, а затем и другую, и так удалялся все дальше и дальше от ведьмы.

Волк боялся, что звуки, которые издавал пес, жадно всасывающий виноград, насторожат женщину, но Кассандра, казалось, совсем не замечала их. Ее заставил напрячься только звук откупориваемой Волком бутылки коньяка и последующее бульканье жидкости, наливаемой в стакан.

— Что это? Что происходит? — потребовала она разъяснений. — Что ты там делаешь?

— Ничего особенного, госпожа. В такую скверную ночь…

— Прекрати болтать, — взвизгнула она.

— И я не мог не заметить, насколько вы не в своей тарелке, — выпалил Волк. — Какой позор заставлять такую красивую женщину, как вы, ждать. Ни один мужчина, если он нормальный, не вынес бы ожидания вдали от вас. Вероятно, ваш возлюбленный задержался из-за этой ужасной грозы. Может, пока попробуете наш прекрасный коньяк? Только маленький глоток, чтобы помочь вам успокоиться.

— Нет! Я уже сказала вам, что ничего не хочу. — Она сжимала амулет так, что суставы ее пальцев побелели.

Пес перебрался за кровать в поисках укатившейся виноградины. Волк весь дрожал, пока наполнял бокал, но перестал дрожать, когда приблизился к Кассандре. Тошнотворно-сладкий аромат ее странных духов усиливался по мере приближения и почти подавлял волю. Он пьянил, свербел в носу, опутывал разум. Мартин сообразил, что тупо разглядывает ее грудь и тугие соски, просвечивающие под рубиново-красным шелком, и потряс головой, чтобы развеять наваждение.

— Если изволите, госпожа, один глоток не причинит вам вреда, у нас слишком хороший коньяк, чтобы отказываться, — прочистив горло, стал он уговаривать Кассандру. — Такой приятный на вкус, такой мягкий.

— Нет! Убери это от меня. — Она взмахнула рукой и ударила по стакану, опрокинув коньяк на свой рукав.

— Ты, проклятый неуклюжий тупица! — Касс подняла руку, и жидкость закапала с кружева и кончиков ее пальцев. — Дай мне салфетку. Живо!

— Да, госпожа, — пробормотал Волк.

Так что, черт возьми, теперь делать? Лучше уж отдать ей салфетку, прежде чем она прикажет псу разодрать его в клочья за испорченное платье. Схватив салфетку, Волк повернулся и остолбенел. Касс дрожала с головы до ног, но, как он понял, не от ярости. Резко вдыхая упоительный запах коньяка, она поднесла свои влажные руки к лицу и теперь радостно пофыркивала. Ведьма поднесла руку ближе ко рту. Мгновение она колебалась, затем лизнула руку, почмокала языком и стала слизывать капли коньяка. Она глубоко вздохнула. Волк замер в ожидании, чувствуя внутреннюю борьбу, которая шла в душе колдуньи, такую же яростную, как буря, бушующая за окном.

Бормоча извинения за свою неловкость, Волк подошел достаточно близко, чтобы вложить салфетку ей в руку. Касс облизала губы.

— Прекрасный коньяк, — проговорила она. — Как ты там говорил, скверная ночь. Будь любезен, налей мне стаканчик. Всего один…

Габриэль шагала перед окнами своей спальни, ее халат обвивался вокруг лодыжек. Почти весь вечер она металась по комнате, напоминая бабочку моли, пойманную в стеклянную банку. Она бросала нетерпеливые взгляды в направлении конюшни позади дома, надеясь разглядеть вспышку фонаря, означавшую триумфальное возвращение Волка. Но, хотя за окном то и дело вспыхивали молнии, которые освещали землю под окном, пытаться разглядеть что-нибудь сквозь стекла, залитые ночной темнотой и неустанно хлещущим дождем, было бессмысленно.

Волк справится. Он хитер и находчив. Он спас жизнь Реми при куда более плохих обстоятельствах накануне Дня святого Варфоломея. По сравнению с этим задача у Волка на сегодняшний вечер была намного проще: отвлечь служанку, подкупить собаку, напоить Касс, украсть амулет. Что могло пойти не так, как надо?

Слишком многое.

Габриэль вздрогнула от раскатистого грома. Прижав руку к бьющемуся сердцу, она украдкой взглянула на Реми. Николя растянулся на своей половине кровати, облокотившись на руку, и изучал карту. Он как раз угодил под первый бешеный шквал дождя, и теперь его промокшая одежда сохла у огня. Лежа в одних панталонах, Реми был поглощен прокладкой пути для своего короля, забыв про грозу, ничего не ведая об опасности, которая угрожала ему этим вечером. Опасность, заложенная в безобидном на вид амулете, висевшем у него на шее.

Глядя на него, Габриэль хотелось крепко сжать его в объятиях, вернуть те незабываемые мгновения, которые она пережила с ним, когда Реми впервые разбудил в ней подавленную чувственность. После того ужаса, который она узнала, она была неспособна растаять от его ласк, полностью погрузиться в его любовь, потому что ненавистный медальон стоял между ними вместе с тенью ее пагубной лжи. Сколько раз она была готова до конца признаться во всем, рассказать ему правду! Она пообещала Реми покончить с ложью и тут же нарушила свою клятву. Следовало предупредить его об опасности. Они с Волком обсуждали этот вопрос много раз.

«— Я знаю, Реми будет вне себя, когда узнает о Касс, — говорила она. — Но ведь это вопрос жизни и смерти. Мы обязаны рассказать ему о нашем плане, прежде чем приступим к его выполнению, а когда все объясним, конечно, он сочтет нашу затею благоразумной…

— Капитан? Благоразумной? — негодующе прервал Волк. — Сударыня, мы говорим об одном и том же человеке? Не он ли упрямо настаивал на поединке с Дантом даже тогда, когда узнал, что его задумали погубить?

— Реми сделал это ради меня. Он мстил за мою честь.

— О да, и именно этот мотив всегда управляет нашим капитаном, даже ему самому во вред. Он решил бы, что это позор — напоить слепую женщину, загнав в ловушку ее же собственной слабости, даже если она и ведьма. Он пожелает найти какой-нибудь способ вести с нею дело честно и справедливо, хотя и вы, и я знаем, что это невозможно. — Волк передернул плечами. — Это потому, что наш капитан — герой, и именно так герои ведут себя. Вот почему мы не должны ничего ему говорить. Это не задача для героя, это задача по зубам вору и немного негодяю. — Зубы парня блеснули в одной из его злых усмешек. — Миссия, больше подходящая для Волка».

Габриэль вынужденно согласилась с Мартином, но она была достаточно честна по отношению к себе, чтобы признавать, что не только геройство Реми заставляло ее молчать, но и ее собственная позорная трусость. Она прекрасно представляла гнев Реми, который обрушится на нее, как только он узнает правду о медальоне, и то, что она разрешила Волку подвергать себя опасности вместо него, Реми. Если что-нибудь случится с Волком, никто не станет винить Габриэль больше, чем она сама будет винить себя. Она всегда слишком хорошо прятала свои тайны, но никогда раньше не испытывала такой тяжести на сердце.

Девушка виновато вздрогнула, ощутив на себе пристальный взгляд Реми, и увидела вопросительное выражение на его лице, хотя он нежно улыбнулся ей. Ей не удалось улыбнуться в ответ. Пряча лицо, она подошла к камину, чтобы проверить его мокрую одежду, развешанную на стульях, подняла его рубашку и снова повесила ее на место.

Кровать заскрипела — Реми сел.

— Любимая, ты перевешиваешь мою одежду уже не меньше дюжины раз. Я не думаю, что от этого она высохнет быстрее.

— А вдруг, — ответила она, приглаживая рукава рубашки.

— Габриэль, — тихо, но настойчиво позвал Николя, и она больше не могла не смотреть в его сторону. Беспокойство на его лице и огонь в его глазах буквально уничтожили ее. Она почувствовала, как у нее подкосились колени, когда он тихо добавил: — Подойди ко мне.

Она никогда не могла представить себе прежде, что мужчина будет управлять ею одним своим голосом. Голос Николя проникал внутрь и грел так, что она начинала таять. Ей хотелось рвануться к нему через комнату и утонуть в его объятиях. Только ее вина перед ним заставляла ее приближаться к нему неохотными шагами. Как только она оказалась подле него, он схватил ее своей горячей сильной рукой, притянул на кровать подле себя и опрокинул на спину прежде, чем она успела возразить. Впрочем, она и не хотела возражать. Стоило ему наклониться над ней, как она почувствовала нестерпимый жар, исходящий от его упругой груди. Нежным поцелуем, едва касаясь ее губ, он заставил приоткрыть их ему навстречу. Николя провел кончиком языка по ее языку, словно пробовал его на вкус и дразнил, затем прильнул к ней в поцелуе, от которого уплывало сознание, исчезали все мысли, кроме мыслей о нем.

Но медальон был зажат между ними, подобно холодному острию кинжала, нацеленному в сердце Реми. Ей стоило большого труда удержаться от того, чтобы не сорвать эту штуковину. А может быть, Касс блефовала? Что, если она не может чувствовать, носит Реми амулет или нет? Что, если связь между этими двумя медальонами не так сильна на большом расстоянии? Габриэль боялась рисковать. Воспоминания о том, какую боль Касс вызвала у Реми, демонстрируя магическую силу амулета, накрепко врезались в ее память.

Губы Реми с жадностью целовали девушку, но у нее не получалось утонуть в его объятиях, несмотря на охватившее ее желание. Она чувствовала себя Иудой. Задыхаясь, она высвободилась и повернула голову в другую сторону. Николя не отпрянул, но Габриэль физически ощущала всю тяжесть его пристального взгляда.

— Что-то случилось, душа моя? — ласково спросил он.

— Ничего, — покачала она головой.

— Ни-че-го, — передразнил он с кривой усмешкой. — Ты никогда не принадлежала к числу тех женщин, которых я привык считать невозмутимыми особами, но по сравнению с нынешним состоянием твое обычное поведение можно назвать безмятежным.

— Это… из-за грозы. Гроза всегда заставляет меня нервничать.

— Грозы? — Он погладил ее щеку тыльной стороной ладони. — Я боялся, что это моя вина.

— Вина?

— Я тут подумал, что не проявлял к тебе внимания эти несколько дней. Меня полностью поглотил план нашего бегства, и, конечно, я наскучил тебе до умопомрачения.

— Боже, Реми, — выдавила она. — Как можешь ты так думать? Не сомневайся, мне глубоко интересно все, о чем ты думаешь.

— Неужели? Да ты хоть помнишь, о чем я тебе говорил? Я сказал тебе, что нанял шайку головорезов, а ты и бровью не повела!

Кровь прилила к щекам Габриэль.

— Отлично, бандиты могут… могут быть полезны, когда… знаешь, как их найти.

Реми рассмеялся, но продолжал изучать ее, и взгляд его темных глаз был полон невысказанных вопросов и боли. Габриэль не смогла вынести этого. Она вырвалась от него, вскочила с кровати и снова заступила на свою бессменную вахту у окна. Боже, где же этот Волк? Неужели эта ужасная ночь никогда не закончится?

Реми медленно сел на кровати, с тревогой в сердце наблюдая, как Габриэль ускользнула от него. Вспышка молнии осветила ее беспокойное лицо, тонкие красивые пальцы, прижатые к оконному стеклу.

Что она высматривает там, в грозовой ночи? Очевидно, что-то, чего не находила в его обществе.

Это мужчины, как правило, печально известны своим постоянным стремлением к новым завоеваниям. А может ли женщина потерять интерес после одной только ночи? Габриэль имела любовников, и, по крайней мере, двое из них были знатны и гораздо богаче его. Может, она уже сожалеет о случившемся и пересмотрела свое решение отказаться от своих честолюбивых планов? Не поэтому ли она так безразлична к его планам похищения Наварры из Парижа, которое и раньше не одобряла?

«Остановись», — приказал себе Реми, с отвращением отбрасывая душераздирающие сомнения. Габриэль сказала, что никогда не любила ни одного мужчину, кроме него. Она доказала это уже первой ночью их близости. В ту ночь она открылась ему навстречу, доверилась ему.

Встав с кровати, Николя подошел к ней и обнял ее со спины. Габриэль не поддавалась ему какие-то доли секунды, но потом растворилась в его руках, и он прижался губами к ее макушке. Шелковистые пряди ее золотых волос нежно защекотали его подбородок. Пышущее жаром тело нежно и призывно звало из-под шелка ее халата. Но одновременно она все еще оставалась так далеко от него, что это почти сводило его с ума.

Он не должен вести себя как обвинитель, вытягивающий вынужденные признания у свидетеля, но, похоже, он уже не в силах был заставить себя остановиться.

— Габриэль, тебя действительно ничего не тревожит? — выдохнул он прямо ей в ухо.

— Да. Просто… просто…

— Что такое? — переспросил он.

— Я… я волнуюсь за Мартина. Его до сих пор нет, он там один на один с… с такой ужасной грозой.

— За Волка? — От удивления глаза Реми широко раскрылись. Вот уж меньше всего он ожидал, что Габриэль беспокоится за Мартина. — Да он же осторожный парень и знает этот город лучше, чем любой из нас. Я уверен, что он забрался в какую-нибудь гостиницу, пьет себе вино с кем-нибудь из своих старых товарищей и флиртует с какой-нибудь симпатичной девушкой. Я даже обрадовался, когда он отпросился погулять сегодня вечером. Последнее время мальчишка ходит за мной буквально по пятам. Иногда мне кажется, я в уборную не могу сходить, чтобы он не увязался за мной.

Габриэль резко опустила голову, так что завеса ее волос закрыла ее лицо.

— Мы оба боимся за тебя, Реми. У тебя больше врагов, чем ты себе представляешь.

— Спору нет. Но ручаюсь тебе, я все время начеку. — Он повернул ее лицом к себе и откинул волосы с лица. — Ты говоришь мне правду? Тебя действительно волнует только грозящая мне опасность?

Она грустно кивнула. Он шутливо схватил ее за подбородок и наигранно сурово скомандовал:

— Все, прекрати сейчас же! Я способен сам о себе позаботиться. Кроме того, у меня есть твой амулет, который защитит меня. Ты же сама строго-настрого велела мне не снимать его, а на днях заставила пообещать, что я не сниму его ни при каких обстоятельствах. Даже когда моюсь.

Он поднял цепочку и, поддразнивая, покачал медальон на уровне ее глаз, надеясь вызвать у нее улыбку. Вместо этого она побледнела.

— Да, ты всегда держишь свои обещания.

Что она имеет в виду? То, что она не держит? Он ладонями обхватил ее лицо.

— Габриэль, я понимаю, нас по-прежнему окружают козни, ловушки и опасности. От Темной Королевы, от охотников на ведьм, от каждого из католической знати, кто когда-то возненавидел меня. И все же назови меня глупцом, я не могу отделаться от чувства, что, пока мы с тобой остаемся искренними друг с другом, у нас все будет хорошо. Ты уверена, что ничего не хочешь рассказать мне?

— Да. Уверена.

С этими словами она уткнулась лицом в его плечо.

Кассандра Лассель скинула туфли и растянулась на кровати, ее платье при этом задралось, обнажив красивые белые лодыжки и икры ног. Волк с трудом отвел взгляд в сторону, пока наполнял для Касс очередной стакан. Если бы он вдруг засомневался в том, что она ведьма, то теперь был в этом твердо уверен. Ни одна нормальная женщина не смогла бы выпить такое количество коньяка, как она, и оставаться при этом в здравом рассудке. Она уже осушила почти две бутылки и, хотя язык ее начал слегка заплетаться, мыслила еще четко.

Из них двоих ему было много хуже. Пот лил с него ручьем от явного нервного напряжения и духоты в комнате, под мышками темнели огромные пятна пота, на лице застыло озабоченное выражение.

Гроза стихла, но на смену ей пришла тоскливая барабанная дробь дождя. Опрокинув бутылку, Волк вытряхнул последние капли коньяка в стакан. Пес ведьмы свернулся клубком у камина, наблюдая за ним, глаза мастифа были полны жалобного упрека, как будто он знал, что творит Волк с его хозяйкой.

— Не моя вина, друг, — пробормотал Волк. — Твоя хозяйка не оставила мне никакого выбора.

— С кем это ты развариваешь? — поинтересовалась Касс. — Там Бич? Приш-шел, наконец?

— Нет, госпожа. Я только перебросился парой слов с… с Цербером.

— Глу-глупая задница, — донеслось с кровати безумное хихиканье. — Мой п-пес не умеет говорить.

Волк отнес стакан к кровати. Касс с трудом присела, поддерживая себя локтями и свесив ноги сбоку матраца. Было ясно, что маневр стоил ей некоторых усилий. Волк, прищурясь, изучал ее, задавая себе вопрос, решится ли он бросить ее на спину на матрац, прижать подушку к ее лицу и держать ее столько времени, сколько потребуется, чтобы она…

Нет, при первых признаках беды этот проклятый пес оторвет ему голову. От расстройства Волк заскрежетал зубами, но браво произнес:

— Ваш коньяк, госпожа.

Вместо нетерпеливого рывка к стакану, как в первые восемь или девять раз, она выпрямилась и села. Ее длинные черные волосы рассыпались по лицу, приобретшему угрюмое выражение.

— Где… мой Бич? Поч-чему его нет здесь до сих-х пор? Не думаю, что он придет.

— О нет, госпожа, я уверен, он только задерживается.

— Нет. — Касс сумела выпрямиться, села на кровати и медленно повела головой из стороны в сторону, как если бы ее голова стала слишком тяжелой для нее. — Мужчина не пришел. Пре… предал меня. Габриэль тоже. Не на-адо б-было так. 3-знаешь, я ведьма… я ведьма. Предупреждала же я, что случится, если она не станет мне хорошей подругой и не поделится. Теперь ее капитан… заплатит за это.

Сердце Волка тревожно сжалось, пока Касс искала медальон, висевший у нее на шее. Он сватил ее за руку и вставил в руку стакан вместо медальона.

— Вот он. Возьмите еще коньяку и забудьте про капитана Реми. Если мужчина не пришел, он недостоин вас. Пренебрегает такой прекрасной женщиной, как вы. Хам.

Касс сжала губы. Она, похоже, металась между местью и коньяком в ее руке. Коньяк победил. Она выпила глоток и сказала:

— Ты… ты считаешь, я привлекательна?

— Никаких сомнений. Вы столь же красивы, как… как летняя ночь со звездами.

— Идет дождь, — мрачно заметила Касс. — Но не там, где вы.

Волк присел около нее на кровати. Хорошо, что ее странные духи слегка выветрились. Теперь он был способен поддерживать ясность ума и сосредоточил взгляд на медальоне, свисавшем в заманчивой близости. Он снова приказал себе ждать своего часа. Смело обняв ее одной рукой за талию, он поддержал ее стакан, заставляя выпить.

— Другие мужчины пали бы ниц посреди улицы только ради привилегии поцеловать шлейф вашего платья. Вы не должны даже думать больше об этом капитане, — приговаривал он при этом.

Касс опрокинула в глотку остатки коньяка одним большим глотком.

— Прав-вильно. М-м… мерзавец. Брр, я забыла. К ч-черту его.

Она вновь заливисто рассмеялась, и Волк вынудил себя присоединиться к ней. Его взгляд не отпускал амулет, а пальцы подергивались от напряжения. С одним из тех резких перепадов настроения, которые так хорошо знал Волк у пьяных людей, Касс прекратила смеяться, ее глаза наполнились слезами.

— И вовсе не хотела спать с ним. Очень-то он мне нужен. Только ребенка. М-мою маленькую девочку.

Волк начал ласкать ее руку, только чтобы задержать движение. Голос Габриэль прозвучал предостерегающе: «Будь очень внимателен. Не позволяй ей дотрагиваться до твоей ладони. Касс читает по руке, как другие мудрые женщины читают по глазам. Она раскроет все твои тайны, все твои мысли». Волк стал гладить Касс по рукаву ее платья.

— Капитан не единственный мужчина в мире. Вы молодая женщина. У вас масса времени, чтобы найти кого-то в отцы вашему ребенку.

— Нет, — фыркнула Касс. — Время истекает. Нужно сегодня ночью.

Волк едва слышал ее ответ. Сердце его с трепетом забилось, он осторожно захватил пальцами цепочку от медальона. Один хороший рывок, и с этим покончено. Но Касс была не настолько пьяна, чтобы не почувствовать натяжение цепочки, и ее рука рванулась к его запястью. Она, как обручем, сжала свои тонкие пальцы вокруг его запястья, буквально за секунду черты ее лица утратили пьяную расслабленность и на лице появилось странное напряженное выражение.

— А как насчет тебя?

— Как насчет меня? — переспросил Волк, тщетно пытаясь отцепиться.

— Ты какой? Молод? Зрелый? Храбрый?

Ведьма пошарила рукою в воздухе, наткнулась на его грудь, стала похлопывать его и ощупывать. Когда Волк понял ход ее мысли, волосы встали дыбом на его голове.

— Ты сильный, сви-свирепый? Беспощадный? Красивый? Ты что-то говорил прежде, какой ты крепкий и жилистый.

Волк судорожно сглотнул, отдвигаясь подальше от нее.

— Я больше хвастаюсь, это моя беда.

Касс потянулась за ним, ее пальцы возились в районе его живота.

— Как ты… можешь дать мне ребенка, страстное дитя.

— Но я вообще-то одинокий Волк. Из меня получится никудышный папаша.

— Кому ты нужен как отец! От тебя нужно твое чертово семя, похотливый болван.

Не успел он опомниться, как ее рука уже шарила у него между ногами. У Волка перехватило дыхание, и в голове промелькнул вопрос, умеет эта ведьма читать по другим частям тела или только по ладони. Не потому, что там скрывались его тайны. Просто все его естество неизбежно отвечало на ее призыв.

Волк отпихнул ее руку и отпрыгнул от кровати.

— Госпожа… бутылка пуста. Я схожу, принесу еще.

— Не надо больше. С меня хватит.

С тихим стоном она плюхнулась на спину и, перевернувшись, поползла к своей подушке.

«Молю, Господи, сделай так, чтобы она отключилась прямо сейчас, — пылко подумал Волк, — чтобы я смог схватить этот проклятый амулет и убраться отсюда восвояси».

Касс разлеглась на спине, поджав ноги и похотливо раздвинув колени.

— Иди ко мне, — произнесла она, похлопывая по матрацу подле себя.

Волк скорее головой вышиб бы окно, но он боялся, как бы ее путаные мысли не вернулись опять к Реми и отмщению, если он не подчинится. «Не трусь, Волк!» — подбадривал он себя. Не бывать такому, чтобы эта женщина сумела наброситься на него и взять силой. Ведьма или нет, она пьяна в стельку. Корчась от неприязни, он устроился около нее на кровати, сжав собственные колени, чтобы ее пальцы снова неожиданно не пробились к нему.

Касс что-то сжимала в своей руке, но это был не амулет, а маленький пузырек, который она вытащила из-под подушки. Когда она откупорила его, одурманивающий запах вырвался наружу, как джинн из бутылки, и мощный аромат достиг его ноздрей. Он вдохнул хорошую порцию, и, прежде чем успел опомниться, духи затуманили его разум. Касс плеснула ими на свою шею и потом стала буквально поливать себя ими. Она далее втерла немного духов в свои губы, с чувственным вздохом вылили остатки в ложбинку между грудями и стала водить пальцами под корсажем. Волк наблюдал за ее ритмичными поглаживаниями, как загипнотизированный.

Должно быть, у нее красивые груди с дерзко вспенившимися крепкими сосками. Дикое желание овладело Волком. Захотелось сорвать ее платье и убедиться в этом самому… Черт тебя побери! О чем он только думает?! Он приподнялся. Это все ее проклятые духи. Было что-то дьявольски странное в этом вареве, заставляющем туманиться разум. Нет, гораздо хуже. Гораздо хуже дело обстояло с другими частями его тела.

Он попытался сдержать дыхание, сосредоточиться на медальоне. Не на ее круглых налитых грудях, не на влажных, призывно полураскрытых красных губах Касс. Она отбросила пустой пузырек духов на пол.

— Ты все еще там, мой одинокий Волк? Ты готов? — прохрипела Кассандра.

Она нащупала его. Эта ведьма была настолько бледной, что ее прикосновение должно было обдать его холодом. Но даже через ткань своих брюк он чувствовал, как горячи оказались ее руки, когда ее пальцы затрепетали на его бедре. Или это его собственная кровь растекалась кипящими струями по жилам, заставляя все вставать на дыбы, крепнуть и удлиняться настолько, что вызывало сладостную боль?

«Нет, помни, для чего ты пришел сюда. Медальон. Думай о ледяных холодных ливнях, думай о монахинях. Думай… Думай о капитане. Думай о Мири».

Но последнее предостережение стало роковой ошибкой. Лицо Касс поплыло у него на глазах, и внезапно он увидел под собой Мирибель, ее лунные волосы, разбросанные поперек подушки, ее серебристые глаза, взывающие к нему, словно волшебные огни. Волк устремился вниз, лихорадочно накинувшись на ее губы. Как только их губы слились в поцелуе, видение исчезло и он понял, что целует ведьму, и ее язык проник к нему в рот. Но он не сыпал проклятий. Сладкий яд ее губ разрушил последние очаги сопротивления, оставив ему только дикие животные потребности.

Со звериным рыком он упал на нее, разрывая лиф ее платья…

Габриэль лежала, не шелохнувшись, чтобы не потревожить Николя, который уснул, обняв ее за талию. Его кожа была еще влажной после их страстных объятий, но он уже погрузился в спокойный глубокий сон, которому она могла только позавидовать.

Габриэль лежала в изнеможении, но не осмеливалась заснуть. Глаза с трудом боролись со сном, но она несла свое дежурство подле Реми, единственное, на что была сейчас способна, чтобы защитить его. Она держала в кулаке медальон, молясь, чтобы в случае, если Касс претворит в жизнь свои угрозы, на нее, а не на Реми воздействовала разрушительная энергия этого страшного кусочка металла.

Габриэль крепче зажала амулет. Конечно, можно удалить ненавистную вещь с шеи Реми, но она колебалась, все еще не осмеливаясь рисковать, решив подождать возвращения Волка. Однако он почему-то никак не возвращался. Он давно должен был вернуться, если бы все прошло успешно, если ничего плохого с ним не случилось. Страх поднял ее на постели от осторожного стука в дверь спальни, больше похожего на легкое царапанье.

— Мадемуазель! — порывисто прошептали за дверью. Сердце Габриэль так сильно рванулось, что стало больно в груди. Реми пошевелился во сне, когда она потревожила его. Она высвободилась из его объятий и встала с кровати. Реми нахмурился, пробормотал что-то, затем погрузился обратно в сон. Габриэль набросила халат, на цыпочках подошла к двери и осторожно приоткрыла ее. Волк со всклокоченной темноволосой гривой уже ждал ее.

Не произнеся ни слова, Мартин просто поднял руку и показал медальон Касс, повисший на цепочке между его пальцами. Габриэль прижала руку ко рту, чтобы сдержать судорожный вздох облегчения. Ее первым порывом было выхватить проклятый амулет из рук Волка, но полная природа зла у этой вещи не была известна ей. Она осторожно взяла его в руку.

— Уф, Мартин, ты… ты сделал это, — прошептали она. — Ты чудо.

— Да, мадемуазель, — ответил он.

Она ожидала увидеть беззаботную усмешку, его обычное самодовольное важничанье, но он казался до странности подавленным. Чтобы не разбудить Реми, Габриэль выскользнула в гостиную.

— Все прошло гладко? Касс? Как она…

— Отключилась. Пройдет, вероятно, некоторое время, прежде чем она проснется и поймет, что амулет исчез.

— И она тебя не заподозрит? Она не поняла, кто ты?

— Не поняла, — отрезал он.

Опасность миновала. Глаза Габриэль наполнились слезами.

— Ох, Мартин, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя? Отныне я твой должник.

Она импульсивно бросилась обнимать его, но Волк отстранил ее, отступив в тень.

— Нет, мадемуазель. Не… не надо никакой благодарности. Вы должны вернуться к нашему капитану и избавиться от обоих амулетов. Я же пойду спать. Я… я очень устал.

— Конечно. Это была долгая ночь для нас обоих, — растерянно и робко улыбнулась Габриэль. Ей хотелось скорее вернуться к Реми. Она не сможет чувствовать себя в безопасности, пока не отберет у него эту дьявольскую игрушку. Уже в дверях спальни она обернулась. — Завтра мы поговорим с тобой обо всем более подробно, ты должен рассказать мне, что там произошло.

Волк в ответ только устало поклонился. Прежде чем Габриэль исчезла в своей спальне, ему показалось, что он услышал ее шепот: «Да благословит тебя Господь».

«Неужели это теперь возможно?» — вяло подумал он. Благословить человека, которого прокляли. Они с Габриэль, скорее всего, поговорят завтра, но он никогда не расскажет всего. У этой ночи были тайны, которые Мартин намеревался унести с собою в могилу.

Он спустился вниз по лестнице и покинул большой, погруженный в тишину дом через боковую дверь, которая вела в сад. Поскольку капитан разделил ложе с дамой своего сердца, Волк разместился вместе с конюхом в комнатах над конюшней.

Он плелся по садовой дорожке, не глядя под ноги на бесконечную грязь, загребая листву, все еще мокрую от дождя носками ботинок. Небо над головою очищалось от туч, которые уплывали, как вуаль с красивого лица ночи. Показалась луна, полная и яркая. Но Волк весь дрожал, сжимаясь от ее света. Он потер плечо: кожа зудела в тех местах, где ведьма кусала его в диком порыве сладострастия, спина горела от глубоких следов, проделанных ногтями Касс, сдиравших его кожу.

О боже, что он наделал? Неужели всего несколько дней назад он признался в любви к Мири и тут же предал ее? И не просто с какой-то там другой женщиной, а с ведьмой. Кому нужны какие-то оправдания, что Касс каким-то образом одурманила его и совратила. Он обязан был сопротивляться. Он должен был оказаться сильнее. Даже если бы ему когда-либо удалось завоевать сердце Мири, отныне он ее не достоин.

Он поднял голову, едва осмеливаясь посмотреть на блестящий шар, зависший в небе, такой далекий, такой недоступный. Слезы потекли по щекам Волка, и он мучительно взвыл.

Она была потеряна для него, его прекрасная лунная дама. Потеряна навсегда.

Кассандра Лассель забилась в свое подземелье, как зверь, загнанный в логово. Она понятия не имела, ночь или день был наверху, не знала, сколько времени прошло с той роковой ночи в «Шваль нуар». Ее в висках пульсировала боль, когда она снова и снова вспоминала о пережитом похмелье. Подобного похмелья с ней не случалось еще ни разу в жизни. Но и подобной ненависти она еще не испытывала.

Цербер прижимался к ее ногам, уже в который раз пытаясь уткнуться мордой в ее колени. Касс не реагировала. Он путался в ее юбках и скулил, явно не в силах понять неприветливости хозяйки. Касс ткнула его коленкой в грудь, отгоняя прочь.

— Пошел. Место.

Пес отошел, поскуливая. Было верхом безумия выражать свою неприязнь бессловесному животному, которое и понятия не имело, чем он ее прогневил. Но она уже изошла гневом на еще одно живое существо в своем окружении. Она слышала, как в дальнем углу комнаты приютилась Финетта, которая от ужаса старалась даже дышать бесшумно, чтобы не напоминать Касс о своем существовании. И следовало. Хозяйка чуть ли не с корнями вырывала волосы этой девки, когда таскала ее по полу.

Чудом Касс вообще не убила глупую служанку, избив ее до полусмерти. Она не знала, почему она не сделала этого, возможно, внутренний голос подсказал ей, что она все еще нуждается в Финетте. Хотя и не очень-то она ей помогла, как показала практика. Она подставила Касс, когда та нуждалась в ней больше всего. Так же, как и Цербер. Но не столько это терзало Касс, как то, что она сама себя подставила.

От этой мысли хотелось вырвать свои бесполезные глаза. Хватало того, что она лишена зрения, так зачем же еще было топить свой разум в бутылке, уступая старому демону. И это в самую важную ночь ее жизни, когда она, наконец, делала первый шаг к своему великому предназначению — зачатию дитя, о котором она столько мечтала.

Как она могла повести себя, словно проклятая слабоумная дура? Как она могла поддаться искушению? Конечно, этого бы не случилось, если бы ей не помогли, горько признавала она. Тот слуга с его убедительным голосом, такой усердный в своем внимании, такой велеречивый в своих похвалах, соблазнявший ее запахом коньяка. Только разве не вливал в ее горло. Касс понятия не имела, кто это был, но понимала, что он не был слугой в «Шваль нуар».

Она без труда догадалась, кому он служил. Габриэль Шене. Эгоистичной, коварной, двуличной суке. Без сомнения, она и этот проклятый мужчина хорошо посмеялись над ней, поздравляя себя с тем, как они одержали верх над бедной, слабовольной, слепой женщиной. Касс так сильно прикусила губу, что почувствовала вкус крови. Ладно, она им еще покажет, насколько она слаба и беспомощна. Но даже задуманная месть не приносила ей радости, острие ее ненависти было затуплено безмерной тоской. В отчаянии она готова была хныкать, как Финетта, или скулить, как ее пес.

Габриэль, как ты могла так поступить? Касс и не думала делать больно Николя Реми. Она сдержала бы свое слово. Она отдала бы Габриэль медальон. Реми был нужен ей всего на одну ночь. Одну несчастную ночь.

Теперь вместо ребенка от такого мужчины, как прекрасный Бич, какое-то безымянное ничтожество зачало ее малышку. Касс прижала руку к животу, ее странное шестое чувство не оставляло сомнений, что она забеременела. Там уже начал жизнь ее ребенок, а она хотела предпринять шаги, чтобы избавиться от него. Но не могла. Пророчество Нострадамуса было весьма четким. Вчера ночью ей был дан единственный шанс. Теперь придется вложить собственную сталь и темную силу в свою дочь, и тогда станет совсем неважно, кем был ее отец.

Да, но он должен заплатить за содеянное. Этот хитрый жулик, этот одинокий волчонок. Касс разберется, кто он, выследит его, даже если на это уйдет вся ее жизнь. И тогда он будет молить ее о смерти. Смерть станет благословением по сравнению с тем, что его ожидает. Но пока у нее есть кому мстить и без него. Ей не надо искать свою бывшую подругу, женщину, которой она предложила все: свое темное волшебство, свою сестринскую преданность.

Габриэль заслужила наказание за свое предательство, и, к счастью, Касс не придется долго думать над наказанием.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Окна дома были крепко заперты, большая часть слуг отпущена, дорогая мебель покрыта чехлами. Как будто дом погрузился в волшебный сон, был заколдован, как замок в сказке, в ожидании другой принцессы, которая появится в нем в поисках своей мечты. Когда Габриэль в последний раз обходила здание, в котором прожила несколько лет, ее шаги отдавались гулким одиноким эхом. Нет, это место так никогда и не стало ей домом. Это была лишь пустая поблескивающая раковина, в которой лелеялись такие же пустые честолюбивые мечты. Она знала, что Реми все еще боится, как бы она не стала тосковать по всему этому, нарядам, драгоценностям, элегантно обставленному дому, блестящей жизни французского двора. Но Габриэль не сожалела о том, что оставляла позади себя. В той жизни не было ничего настоящего, не было там и сильного, молчаливого мужчины, который завоевал ее сердце.

План Реми по спасению Наварры наконец, приобрел реальные очертания. После пережитого возбуждения на турнире французским королем овладели беспокойство в сочетании с томительной скукой. Он вознамерился переместить весь двор в Блуа. Гигантский королевский кортеж с придворными, слугами, лошадьми, багажом, всевозможными повозками и фургонами обычно двигался медленно и неповоротливо. На пути следования встречалось множество мест, где легко можно было применить отвлекающий маневр, позволив Наварре обмануть бдительность окружающих, и умчаться прочь, затерявшись в сельских просторах.

Темная Королева мало напоминала себя прежнюю, ее обычный настороженный взгляд стал рассеянным. Возможно, из-за присутствия охотников на ведьм в Париже, хотя Симон Аристид пока еще не произвел ни единого ареста. По всем слухам, этот человек только собирал данные, снимал показания и принимал заявления.

Реми могло больше и не представиться столь благоприятного момента для спасения своего короля. Он отправился купить еще одну пару жеребцов, чтобы обеспечить возможность быстро сменить лошадей. Габриэль и Мири предстояло уехать из Парижа другим маршрутом и встретиться с Реми, Волком и Наваррой в заранее условленном месте. Габриэль ненавидела эту часть плана, поскольку Реми удалял их от себя на самый опасный момент. Но Реми был непреклонен, считал, что ему легче справиться с поставленной задачей, будучи твердо уверенным, что Габриэль и Мири двигаются своим путем. Габриэль оставалось только покорно согласиться.

Она все еще чувствовала себя виноватой в истории с медальоном. Реми сильно озадачился, когда Габриэль заставила его избавиться от амулета, причем проявила не меньшую настойчивость, чем тогда, когда брала с него обещание носить амулет не снимая. Но, рассмеявшись, Николя поцеловал ее и вернул ей медальон, пробормотав про себя «Ох, уж эти женщины».

Окинув последним взглядом свою спальню, Габриэль взяла с туалетного столика небольшую запирающуюся шкатулку, где хранились ее самые преступные тайны, которые она собиралась взять с собой. Кольцо с печаткой Темной Королевы и оба медальона покоились на самом дне. Прижимая шкатулку, Габриэль спустилась вниз. Собрат-заговорщик ждал ее в холле первого этажа. Габриэль не могла не замечать перемену, которая произошла с Волком после той ночи, когда он выкрал медальон у Кассандры.

Он словно бы повзрослел, далее состарился, настолько он был все время подавлен, словно события той ночи оставили на нем несмываемый след.

— Карета готова, мадемуазель, — сообщил он и нахмурился, увидев шкатулку. — Вы берете это собой?

— Едва ли безопаснее оставлять все это здесь.

Мартин вынужден был согласиться с нею, хотя и не стал скрывать своей глубокой озабоченности. Эти медальоны представляли собой неожиданную проблему. Первым побуждением Габриэль было выбросить их, но в них заключалась слишком большая опасность, что бы просто взять и выбросить. Их таинственная мощь пугала ее, она боялась их даже расплавить.

— Может, наложим камней в коробку и опустим на дно Сены? — предложил Волк.

— Я думала об этом, но, мне кажется, лучше сделать это в море на острове Фэр.

Волк согласно кивнул, но продолжал хмуриться.

— Мадемуазель, а вам не кажется странным, что мы ничего больше о ней так и не слышали? Выходит, они вернулась в свой проклятый дом и оставила нас в покос?

Ему не пришлось объяснять Габриэль, кого он имеет в виду. После той ночи ни Габриэль, ни Мартин никогда не произносили имени Кассандры вслух, даже в разговоре друг с другом.

— Боюсь, и мне это все кажется слишком странным, — вздохнула Габриэль и печально улыбнулась. — Может, ничего странного в этом нет, поскольку кругом снуют охотники на ведьм и чего-то выжидают. Или мы с тобой просто никак не можем успокоиться, Мартин. Когда нам даруются спокойные дни, мы не в силах оценить выпавшую на нашу долю удачу.

— Не доверяю я безмятежной тишине, моя госпожа. — На лице Мартина появилось бледное подобие его старой широкой улыбки. — Предпочитаю грозы. Когда слышны раскаты грома и видны вспышки молний, ты, по крайней мере, предупрежден, что надо бы поискать укрытие. Нам следовало бы убраться отсюда и чем скорее, тем лучше.

Шагнув вперед, он открыл перед ней дверь, и Габриэль покинула дом, даже не оглянувшись в последний раз. Они направились к каретному двору, где их ждала запряженная карета. Бетт и Мири уже сидели внутри. Помимо горничной Габриэль оставила при себе кучера и двух лакеев, которым предстояло сопровождать их в пути. Рослые молодые люди встрепенулись при их приближении, один из них поспешил вперед, чтобы освободить хозяйку от ее ноши.

Волк отмахнулся от лакея и забрал у Габриэль деревянную шкатулку так осторожно, как если бы брал пистолет с взведенным курком. Он пристроил шкатулку в карете, потом подал руку Габриэль.

Один из лакеев только-только собрался распахнуть ворота на улицу, когда створку буквально выбили у него из рук. Габриэль с тревогой разглядывала всадников, мужчин в шлемах с суровыми лицами, перегородивших их карете дорогу. Как в старом греческом мифе о беспощадной армии, выросшей из зубов дракона, они, казалось, возникли из ниоткуда.

— Ном де ном, мадемуазель, — пробормотал Волк ей на ухо. — Похоже, погода начинает портиться.

Он полез за кинжалом. Габриэль схватила его за руку и предостерегающе кивнула. Шестеро беспощадных охотников на ведьм перегородили им путь, их было слишком много, чтобы бороться с ними. К тому же ни Волк, ни ее лакеи не обладали военным мастерством Реми.

Когда командир отряда выдвинулся вперед, в окне кареты появилось бледное лицо Мири. Переживая за сестренку, Габриэль с облегчением увидела, что перед ней не сам проклятый Аристид. С показным спокойствием и затрепыхавшимся от страха сердцем Габриэль вышла ему навстречу. Она подняла голову и обратилась к командиру группы с холодной вежливостью:

— Прошу прощения, сударь. Но мы уже собирались выехать из ворот, а вы преградили нам дорогу.

Охотник на ведьм окинул ее твердым взором. Это был мужчина в годах с лицом, изборожденным морщинами, его седые волосы не слишком маскировали отсутствующее ухо.

— Госпожа Габриэль Шене?

— А если и так? — ответила Габриэль, надменно вздернув брови.

— Господин Балафр хотел бы переговорить с вами, мадемуазель.

— В любое другое время я с удовольствием встречусь ним, но сегодня мне это крайне неудобно. Сообщи своему господину, что буду счастлива принять его, как только вернусь в Париж.

Охотник на ведьм усмехнулся и подал какой-то ей знак своим людям, которые обнажили шпаги.

— Господин Балафр очень хотел бы видеть вас. Сей час же.

Волк выругался и предпринял очередную попытку выскочить вперед. Габриэль успела вовремя остановить его.

— Нет, не смей!

— Но, мадемуазель, я ни за что не позволю этим… дьяволам увести вас.

— Со мной ничего не случится, — настаивала Габриэль, молясь, чтобы это оказалось правдой. — Пожалуйста, Мартин. От тебя требуется только одно: ступай и найди Реми.

Без сомнения, гостиница «Шартр» когда-то прежде была веселым и шумным местом, пока охотники на ведьм ее не реквизировали. Теперь исчезающий свет уступал мраку, царившему над пустыми столами. За одним из столов в ожидании сидела Габриэль. Двое часовых встали на охрану двери, остальные бесцельно шатались по двору. Их было так много, что Габриэль пожалела о своем решении послать Волка за Реми. Но его все равно следовало предупредить о задержке с их отъездом. Ей оставалось только молиться, чтобы ее Бич не предпринял какой-нибудь необдуманный шаг.

Габриэль понятия не имела, сколько ей еще придется впустую ждать в этой проклятой гостиной. Конечно, она поняла тактику Балафра. Эта пытка ожиданием была вызвана желанием продемонстрировать свою важность и власть. Усилить зародившийся в ней страх. Какое-то время это действительно действовало на нее. Теперь же Аристид просто вызывал в ней гнев.

Кем он себя возомнил, черт бы его побрал?! Какой-то выскочка, когда-то всего лишь слуга у Вашеля ле Виза, вероломный негодяй, ранивший сердце Мири.

Габриэль было бы много легче выносить это испытание, если бы ей удалось убедить Мири остаться с Бетт и своим котом. Но вряд ли весь отряд охотников на ведьм сумел бы оттащить Мири от нее. Командир отряда на самом деле и не пытался, только пожал своими мускулистыми плечами, заметив вскользь, что его мало волнует, поедет с ними девочка или нет.

Мири сидела напротив Габриэль и казалась вполне спокойной, только очень тихой и подавленной, ушедшей в себя. Габриэль представляла, какие болезненные воспоминания должны были нахлынуть на сестру. Воспоминания о том, как сама Мири выслушивала обвинения в колдовстве, о том, как Симон Аристид предал ее доверие к нему. Габриэль протянула руку к младшей сестренке, желая утешить ее. Но Мири сжала ей руку и ободряюще сказала:

— Не волнуйся, Габби. Все будет хорошо. Правда. Симон не похож на своего старого господина, ле Виза. Он не прибегает к пыткам. Он… он старается быть справедливым и рассудительным.

У Габриэль сердце сжалось от тоски за Мири. Девочка по-прежнему изо всех сил пыталась верить в этого мерзкого негодяя, найти в нем что-то хорошее.

— Мири…

Но, словно почувствовав, что хочет ей сказать Габриэль, та отвела ее руку.

— Симон не будет мучить тебя. Я ему не позволю, — с жаром добавила Мири.

Габриэль понятия не имела, почему Аристид вызвал ее, какие сведения он искал, какие обвинения сумел состряпать и готовился предъявить ей. Но он был охотник на ведьм, и она знала, что для него не существовало понятия справедливости, обоснованности и доводов рассудка. Меньше всего ей бы хотелось, чтобы Мири пыталась защитить ее.

Прежде чем она успела произнести еще хоть слово, ее отвлек кто-то из гостиничных слуг, прошаркавший вниз по лестнице. Она не обратила бы на него внимания, если бы тот не споткнулся на последней ступеньке. Он схватился рукой за перила, чтобы не упасть, и в глаза бросились его тонкие пальцы с хорошо обработанными ногтями, слишком уж белые и ухоженные для того, кто век жизнь провел в черной работе.

Проходя мимо их стола, он резко отвернул голову, пряча лицо за беспорядочно спадающими седыми волосами. Она пристально вгляделась в слугу и, неожиданно узнав, вздрогнула, Бартоломей Вердуччи.

Тщетно стараясь избежать пытливого взгляда Габриэль, мужчина суетливо скрылся на кухне. Несмотря на парик и ссутулившуюся спину, она не могла не узнать любимую ищейку Екатерины. Но что, черт возьми, делает здесь Вердуччи? Ответ был очевиден — шпионит для Екатерины. Темная Королева поступала очень разумно, получая информацию о делах своего врага. Она оказалась гораздо сообразительнее Габриэль, которая позволила застать себя врасплох. Возможно, Екатерина даже задумала подлить чего-нибудь в вино Симона.

Как бы Габриэль ни порицала методы Темной Королевы, это уж точно не разобьет ее сердце, но она знала ту, чье сердце будет разбито. Погруженная в свои печальные мысли, Мири даже не заметила старика, да она и не признала бы возможную опасность для Симона, если бы даже и заметила шпиона Екатерины.

Габриэль невольно задумалась, стоит ли ей заговорить об этом. Не успела она определиться с ответом, как охранники у дверей насторожились, их взгляды переместились на галерею над ними. Как долго Аристид скрывался там, в тени балюстрады, спокойно наблюдая за ней, Габриэль не могла сказать. Медленным, размеренным шагом он спустился по лестнице. Габриэль встала, хотя не слишком понимала, зачем это сделала. Возможно, потому, что не хотелось оставаться в смиренной позе перед таким типом, как Аристид. Тот, несомненно, знал, как произвести впечатление. Приходилось отдавать должное этому дьяволу во плоти.

Он был одет во все черное от ботинок до камзола, его бритая голова усиливала угрожающий эффект. Повязка на глазу милостиво скрывала следы от удара клинка на его израненном лице. Когда он спустился по лестнице, в поле его зрения попала Мири.

— Что она здесь делает? Я просил привезти ко мне только госпожу Габриэль. Почему вы привезли и другую? — Его единственный глаз метал молнии.

Габриэль задохнулась от ярости. Ее сестра всю душу вымотала по этому мерзкому негодяю, а он посмел бездушно назвать ее «другой». Пока Мири поднималась со стула, люди Симона, запинаясь, бормотали какие-то оправдания.

Габриэль обняла сестру за талию, пытаясь удержать ее. Но Мири высвободилась и, сделав шаг навстречу Аристиду, встала так, чтобы он был вынужден посмотреть на нее.

— Не гневайся на своих людей, Симон. Это я настояла. Тебе следовало бы догадаться, что я не смогу иначе.

— Но к вам это не имеет никакого отношения.

— Имеет. Габриэль — моя сестра.

— Я не стану спорить с вами, Мири. Я предупреждал вас не становиться у меня на пути.

— Если это угрожает моей семье, ты едва ли можешь ожидать, что я уступлю тебе.

Мири вздернула голову, и они впились взглядом друг в друга. Их разделяло приличное расстояние, но возникало странное ощущение некоторой близости, существовавшей между ними. Слишком уж хорошо они понимали друг друга для тех, кто не виделся целых три года.

Мири и Симон застыли в боевой стойке, расправив плечи, сжав руки. Габриэль подумала, что молодой мужчина вот-вот прикажет охранникам вытолкать вон Мири, когда тот неожиданно смягчился.

— Вы можете остаться, если обещаете сидеть тихо вон там.

Мири не удостоила его ответом, молча направилась к скамье, на которую он указал, с таким изяществом и достоинством, что Габриэль испытала непомерную гордость за свою малышку сестру. Откинув назад свои бледно-желтые блестящие волосы, Мири грациозно села, спокойно сложив руки на коленях. На лице Симона промелькнуло почти сердечное выражение, когда он проследил за ней взглядом. Оно пропало, когда он повернулся и встал перед ее сестрой.

— Сначала позвольте мне прояснить ситуацию, сударь, — надменно выпрямившись, заговорила Габриэль, не дав Аристиду и рта открыть. — Это место вовсе не напоминает ни церковь, ни суд, насколько я могу заметить. — Она презрительно обвела рукой помещение. — Всего лишь питейное заведение или закусочная при гостинице.

— Я знаю это. У меня есть глаза, — сухо согласился он, — вернее, один.

— Не вижу я здесь ни судебных, ни духовных лиц. Каковы же тогда ваши полномочия и почему вы меня арестовали?

— Насколько вы осведомлены, мои полномочия даны мне специальным указом короля. И вы не под арестом… Пока.

— Тогда почему я здесь?

— Просто чтобы ответить на несколько вопросов.

— И все? — Габриэль скептически вздернула брови. — Звучит неплохо. Как если бы дьявол попросил вас одолжить ему свою душу на некоторое время.

— Вы успокоили меня, мадемуазель. — Губы Симона дрогнули в некоем подобии неожиданной для него улыбки. — Я-то боялся, вдруг вы уже полностью передали ему вашу.

Когда Габриэль открыла рот, чтобы парировать его слова, он поднял руку, чтобы остановить ее.

— Все, что мне надо, — задать вам несколько вопросов. Очень неприятное дело довели до моего сведения. Я надеюсь, вам удастся прояснить его для меня. — Он предложил ей сесть на стул. — Пожалуйста, присядьте.

Габриэль не доверяла ни его любезному тону, ни его заверениям, но и выбора особого у нее не было. Она села на стул. Не успел Аристид занять место напротив нее, как в комнату ворвался кто-то из его людей. Он подбежал к Аристиду и что-то зашептал ему в ухо. Мужчина, видимо, сильно волновался, но Аристид не потерял невозмутимости, выслушав его доклад.

— Конечно, — ответил он. — Пригласите его прямо сюда.

Охотнику не представилось случая выполнить распоряжение своего командира. Раздались звуки потасовки у двери, и Габриэль услышала знакомый, огрубевший на полях сражений голос, прорычавший:

— Уйди с дороги, если не хочешь расстаться и со вторым ухом.

Реми!

— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил он, направляясь к ней. — Габриэль, с тобой все в порядке?

Она едва удержалась, чтобы не вскочить с места и не броситься в крепкие спасительные объятия Реми. Но девушка была слишком горда, чтобы показать подобную слабость перед охотниками на ведьм. И она просто протянула руку своему капитану.

— Да, я… со мной все в порядке.

Он крепко сжал ее пальцы в своей ладони и окинул ее внимательным взглядом, словно ему требовалось самому убедиться, что с ней все в порядке. Волк ринулся к Мири, похоже, ему тоже требовалось самому во всем убедиться. Но он остановился на полпути, развернулся и прорычал Симону:

— Ты, злобный подонок! Держи свои грязные руки подальше от нее, слышишь?!

— Я не припомню, чтобы я когда-либо прикасался к ней, — презрительно окинув Волка взглядом, заметил Симон.

Они с Волком сцепились взглядами. От каждого из них исходила невероятная по силе враждебность по отношению к другому. Симон первым отвел взгляд и повернулся к Реми.

— Ручаюсь, не было никакой надобности во всем вашем героическом усилии, капитан.

— Не было, вы так считаете? — Реми сделал воинственный шаг, приблизившись к Аристиду. — Вы знаете, кто я?

— Из того, что вы сказали моей страже, когда требовали пустить вас сюда, вы жених мадемуазель Шене. Примите мои поздравления с обручением. Очевидно, вы еще и тот самый Николя Реми, иначе известный как Бич Божий. Наши пути уже пересекались однажды в прежние времена. На острове Фэр, хотя мы никогда формально с вами не встречались.

— Возможно, потому что я находился в подвале того дома, которому вы как раз старались помочь сгореть дотла, в то время как сами благополучно оставались снаружи.

Симон едва заметно покраснел, и во взгляде его можно было прочесть раскаяние, но он быстро овладел собой.

— Прискорбный инцидент, который лучше оставить в прошлом, — сказал он с невозмутимым спокойствием. — Меня больше интересует настоящее.

— Меня тоже. Хотел бы я знать, почему вы арестовали мою невесту.

— Не арестовал. — Симон устало вздохнул. — Как я уже объяснил мадемуазель Шене, мне просто необходимо задать ей несколько вопросов.

— Так задавайте же поскорее свои вопросы, — резко буркнул Реми. — И мы поедем.

— Непременно. Если ответы госпожи Шене окажутся удовлетворительными.

Аристид приказал одному из своих наемников принести кожаный портфель и пригласил Реми и Волка сесть. Волк, как верный паж, устроился около Мири на скамье, но Реми грубовато отказался.

Вместо этого он встал позади Габриэль и обнял ее за плечи. Она благодарно подняла руку, и они сплели пальцы вместе. Как хорошо было ощущать его поддержку за своей спиной! Аристид сел напротив них, развязывая ленту на папке. Он открыл ее и пролистал лежавшие там бумаги. Потом стал внимательно перечитывать одну из них, отодвинув подальше от себя, хотя Габриэль не сомневалась, что он знал наизусть каждую строку, написанную там.

Это была его тактика тянуть время, очередная попытка усилить ее напряженное состояние. Симон, возможно, и не прибегал к пыткам раскаленным железом, но оказался мастером в более изощренных формах. Когда он, в конце концов, оторвал взгляд от бумаги, Габриэль находилась уже на грани срыва и едва сдерживала себя. Но когда прозвучал его вопрос, все оказалось гораздо хуже, чем она ожидала.

— Мадемуазель Шене, вы знакомы с женщиной по имени Кассандра Лассель?

Габриэль судорожно сжала пальцы Реми. Волк вздрогнул, но она даже не посмела встретиться взглядом с юношей. Она смотрела на Аристида, пытаясь оценить, до какой степени охотник на ведьм осведомлен в вопросе их отношений с Кассандрой. Его насмешливый взгляд не сказал ей ничего. Она решила, что полное отрицание бессмысленно.

— Кассандра Лассель, вы сказали? Это имя мне знакомо. Я… возможно, я слышала о ней.

— Она же определенно слышала о вас. Достоверно известно, что молодая женщина слепа и ведет уединенный образ жизни, вроде как затворница, но она послала свою служанку… — Аристид замолчал, сверяясь с бумагой, — некую Финетту Дюпре, чтобы выдвинуть некоторые довольно неприятные обвинения против вас.

Так вот какова месть Кассандры! Габриэль с трудом верила в это. Только не Касс. Эта женщина потеряла мать и сестер, погибших от рук охотников на ведьм. Она могла возненавидеть Габриэль, но имела гораздо больше оснований ненавидеть охотников на ведьм.

Реми успокаивающе обнял девушку.

— Бред какой-то! И все-таки кто эта женщина? — возмутился он. — В чем она обвиняет Габриэль?

— Госпожа Лассель заявляет, что мадемуазель использовала черную магию для заманивания и обольщения мужчин, чтобы держать их в своей власти. — Симон с наглой улыбкой повернулся к Реми. — В частности вас, капитан.

— Признаюсь, я давно очарован мадемуазель Шене, но для этого ей не приходилось прибегать к магии, тем более к черной магии. Ручаюсь вам, я сам добровольно подарил ей свою любовь.

В голосе Реми слышалась такая вера, такая нежность к ней, что Габриэль съежилась от стыда, ей буквально захотелось провалиться сквозь землю.

— Необыкновенно романтично, — насмешливо усмехнулся Аристид. — Тогда, без сомнения, мадемуазель даст нам невинное объяснение наличия при ней некоторых предметов.

— Каких предметов? — хрипло спросила Габриэль, хотя уже все поняла даже прежде, чем Симон щелкнул пальцами, подзывая к себе одного из охотников. Мужчина вышел вперед и поставил деревянную шкатулку со сломанным замком перед Симоном.

Аристид открыл деревянную шкатулку и, вытащив оттуда оба медальона, положил их рядышком на столе.

— Мадемуазель Шене, это принадлежит вам? — спокойно спросил Аристид.

— Ну, я… — Она запнулась.

— Эти медальоны были найдены в этой шкатулке, в вашей карете, — уточнил Симон, делая бесполезными любые попытки опровергнуть их принадлежность.

Реми вышел из-за стула Габриэль. Он взял один из амулетов, чтобы рассмотреть его, сравнил с другим. Его явно поразило сходство, вернее, идентичность медальонов, но он только пожал плечами, швырнув их обратно на стол.

— И что же такого, если мадемуазель Шене владеет этими медальонами? Безобидные побрякушки, ничего больше.

— Вовсе не такие уж безобидные, если верить мадемуазель Лассель, — поправил его Аристид. — Она утверждает, что эти амулеты таят в себе коварную силу, которой их напитало черное колдовство. Ведьма, которая носит один из них, в состоянии управлять мужчиной, который носит другой…

— Нелепость какая-то… — перебил его Реми.

— …причиняя серьезную боль, которая может наступить без всякой видимой причины, в любом месте туловища мужчины — руке, ноге, плече. Предположительно, манипулируя ими, можно даже убить мужчину.

Реми молчал. Его рука непроизвольно поползла к плечу, первый отблеск сомнения омрачил его взгляд.

Не в силах дольше сдерживаться, Волк вскочил со своего места.

— Мадемуазель Лассель, похоже, великолепно разбирается в силе этих заклятых медальонов, — с жаром воскликнул он. — Да и почему бы ей не разбираться, если она-то и есть настоящая злобная ведьма. Она и изготовила эти проклятые амулеты и дала один из них госпоже Габриэль для капитана…

Тут Волк резко замолчал. То ли ликующая улыбка Симона Аристида, то ли полный ужаса взгляд Мири, то ли внезапная бледность Реми, но что-то привело к внезапному озарению Мартина. Он понял, что все только испортил, закрыл рот и тяжело опустился на свое место, жалкий и несчастный.

Воцарилась ужасная тишина. Габриэль не в силах была заставить себя посмотреть на Реми. Она чувствовала, как он буквально окаменел. Когда Реми заговорил, в его голосе звучала ярость:

— Во всем этом нет ни слова правды. Медальон, который я носил, сделала сестра Габриэль, Арианн. Хозяйка острова Фэр, мудрая женщина, обладающая всеми добродетелями. Целительница, которая никогда не занялась бы черной магией. Скажи ему, Габриэль.

У нее так сильно перехватило горло, что она не могла вымолвить ни слова.

— Габриэль! Скажи ему.

Она вздрогнула, когда Николя взял ее за подбородок, вынуждая встретиться с ним взглядом. Она не могла вынести этого. В глазах Реми отразились противоречивые чувства, боровшиеся между собой: надежда и отчаяние, жажда верить в нее и осознание ее предательства.

— Реми, я… я… — нерешительно забормотала она.

Реми не спускал с нее глаз. Потом что-то в ее лице заставило его опустить руку. Он отступил на шаг, будто сраженный в бою, но этот мерзкий Аристид еще не закончил свою экзекуцию. Он пошарил рукой внутри шкатулки, вытащил оттуда еще один предмет и аккуратно положил на стол рядом с медальонами.

— И как насчет этого, мадемуазель Шене? Кольцо с печаткой, на которой выгравирована латинская буква С. Кассандра по латыни пишется с этой буквы. Вы ходит, и это дело рук мадемуазель Лассель, не так ли?

Габриэль судорожно сглотнула.

— Нет, это… подарок другого человека.

— Весьма изысканный и щедрый подарок, прямо по-королевски щедрый, если можно так выразиться.

Симон скривил губы в ядовитой улыбке. Охотник на ведьм, вероятно, давно догадался, откуда у нее подобное кольцо, и она боялась, что и Реми прекрасно поймет, в чем дело. Если до этого момента он напоминал человека, которого ранили в грудь, теперь казалось, что ему нанесли смертельный удар.

Аристид стопочкой сложил бумаги и положил их в кожаную папку.

— Прискорбно, но я стою перед необходимостью задержать вас здесь, мадемуазель Шене. Боюсь, имеется достаточно свидетельств того, что вы практиковали колдовство, и нужно назначать суд над вами.

— Симон, нет! — воскликнула Мири.

Он никак не отреагировал на возглас Мири, обращаясь только к Габриэль.

— Суд над вами состоится… скажем, через две недели. Думаю, вам этого будет достаточно, чтобы подготовиться к защите.

Габриэль не следила за его словами. Она не спускала умоляющих глаз с Реми. Но теперь уже Николя не в силах был встретиться с ней взглядом. Бледный, понурый, он оцепенело разглядывал кольцо Темной Королевы и проклятые медальоны.

Зловещие амулеты Касс больше не имели власти над Реми, подумала Габриэль. И все это сотворила она, своей собственной дурацкой ложью.

Аристид оказался милосерднее, чем Габриэль могла ожидать. Он не стал немедленно отправлять ее в заточение, где ей предстояло провести время до суда. Охотник на ведьм был даже добр настолько, что разрешил ей немного побыть наедине с Реми в небольшой отдельной комнате, недвусмысленно дав понять, что пресечет любую попытку к бегству.

У дверей и окон комнаты поставили охрану. Габриэль опасалась, как бы Реми не вздумал попытаться освободить ее прямо отсюда, несмотря ни на что. Но внутренняя борьба, казалось, высосала из Бича всю энергию. Он напоминал человека, у которого выбили почву из-под ног и который не в силах справиться с последствиями этого потрясения. Реми даже не возразил, когда Симон потребовал, чтобы он сдал шпагу, прежде чем останется наедине с Габриэль.

Девушка вышагивала перед окнами комнаты, обхватив себя за плечи, стараясь сдержать отчаяние, понимая, что у нее осталось совсем немного времени, чтобы все объяснить Реми и попытаться исправить то, что натворила ее собственная ложь. Но, распутывая клубок всей истории ее сделки с Касс, она понимала, что ее оправдания звучат глупо, жалко и неубедительно даже для нее самой.

Реми молча слушал ее, скрестив руки на груди. Какие бы раны она ни наносила ему, все было теперь спрятано за таким каменным выражением лица, за такой непреклонной позой, что у Габриэль дрогнуло сердце. Ей оставалось только закончить свой рассказ.

— И… и, судя по всему, Касс пришла эта мысль отомстить мне, выдвинув против меня обвинения. Мне следовало ожидать, что она захочет наказать меня. Но ни Мартин, ни я не слышали о ней все это время и, видимо, понадеялись, что… что…

— Что вам удалось легко от всего отделаться? — холодно уточнил Реми.

— Да. Вернее… нет.

Зная характер Реми, она приготовилась к взрыву. Но, вместо того чтобы осыпать ее упреками, он с отвращением покачал головой.

— Коли уж ты впуталась во всю эту черную магию, могла бы и сообразить избавиться от уличающих свидетельств или спрятать их.

— Мне не хватило времени решить, что делать с медальонами. Я думала, после того как мы покинем Париж, я посоветуюсь с Ренаром… — Она запнулась, поскольку до нее дошел смысл сказанного Реми. — Я не впутывалась в черную магию. Я же объяснила тебе, не знала я ничего про истинное предназначение этого медальона. Конечно, ты не веришь…

— Проклятье, да я уже вообще не знаю, чему мне верить. — Реми возбужденно обежал взглядом комнату и машинально пригладил волосы. — Я узнаю, что мою невесту забрали охотники на ведьм, и несусь сюда сломя голову, чтобы защитить ее невиновность. Только затем, чтобы выставить себя идиотом, потому как становится совершенно очевидно, что я не имею ни малейшего представления о том, что действительно произошло. Потом ты кормишь меня какой-то невероятной небылицей, будто у тебя обязательства перед этой колдуньей и она будто бы возжелала заполучить меня в постель на одну ночь. Дабы я дал жизнь ее дочери, такой же колдунье, которая в один прекрасный день восстанет и завоюет мир. И если бы я не уступил ей, она бы при помощи медальона нанесла мне смертельный удар.

— Понимаю, это звучит как явный бред сумасшедшего, — нерешительно пробормотала Габриэль. — Но неужели тебе легче поверить, будто именно я хотела причинять тебе боль?

Тяжелый взгляд Реми буквально сверлил ее.

— Это ты надела тот медальон мне на шею и ни разу, ни словом не обмолвилась, ни разу не предупредила меня, откуда он у тебя. Наоборот, ты еще и солгала мне, что Арианн сделала его.

— Я же знала, что иначе ты никогда его не наденешь. Я думала, что защищала тебя.

— Мне не нужна такая защита, — резко перебил ее Реми. — Сколько раз Арианн предупреждала тебя остерегаться черной магии? Сколько раз сам я просил тебя избегать этих темных сил? Но ты всегда своевольничаешь. Никогда никого не слушаешь. Я надеялся, что мы, наконец, установили некоторую степень доверия между собой, отвергли ложь, избавились от тайн. Очевидно, я ожидал слишком многого. Обманывать для тебя так же естественно, как дышать.

Габриэль осознавала, что заслужила упреки, но все равно его слова больно ранили ее.

— Реми, это не совсем так… ты несправедлив ко мне.

— Несправедлив? Да ты, оказывается, опять по уши погрязла в интригах и меня туда же окунула по самую шею. Хуже того, вовлекла Волка во всю эту историю, подставила его под удар этой мстительной Лассель. Странно, что она не накропала никаких обвинений и против него, иначе его бы арестовали.

— Касс даже не знает, кто такой Волк, и я пыталась уговорить его, но он не менее упрям, чем ты. Он настоял на своем желании рискнуть, чтобы помочь мне, поскольку он слишком любит тебя. Так же, как и я.

— Ладно. Полагаю, с медальонами более или менее все ясно. Но что ты можешь сказать о другой безделушке в своей шкатулке? О кольце. Я-то знаю, чье оно. Помню, что видел его на пальце Темной Королевы в ночь маскарада. И даже не пытайся отрицать это.

— Я и не собиралась, — уныло подтвердила Габриэль.

— Тогда как оно попало к тебе? Почему она отдала его тебе?

— Это как залог того, что она сдержит свое слово. Она вынудила меня. Я… мне всегда хотелось рассказать тебе… но я…

— …забыла, правда ведь? Просто вылетело из головы. — Реми говорил так язвительно, что ей стало совсем не по себе.

Столько всего случилось с ними за последние несколько дней, что Габриэль забыла о кольце Екатерины. Охотники на ведьм, Кассандра и больше всего — чудо любви Реми. В жизни Габриэль просто не оставалось места для Темной Королевы. Но она понимала, что ей почти невозможно убедить в этом Реми.

Габриэль поднялась и тихонько подошла к нему сзади. Он был таким жестким, колючим, неуступчивым, что едва ли бы принял ее прикосновение. Но ей безумно захотелось дотронуться до него, обнять, восстановить их близость, связь между ними, прежде чем все будет потеряно навеки.

Она осторожно положила ему руку на плечо. Он не сбросил ее руку, но она не почувствовала ничего в ответ, словно Николя был высечен из камня.

— Я боялась, что Екатерина захочет извести тебя. Она дала слово ничего не предпринимать, если… если соблазню тебя и ты забудешь о Наварре.

— Мои поздравления. Я бы отметил твой грандиозный успех на этом поприще.

— Реми, я вовсе не собиралась сдержать свое слово.

— Выходит, и ей ты тоже лгала. Или я не прав? Только осмелюсь сказать, Темная Королева разбирается в правилах всех этих игр гораздо лучше меня.

Габриэль прижалась к Николя.

— Реми, я понимаю, что наделала кучу ошибок, ужасных ошибок, но я сделаю все, чтобы исправить все между нами. Но разве ты можешь хоть на минуту вообразить, что я была с тобой по указке Екатерины, ради того, чтобы встать между тобой и Наваррой?

Реми схватил ее за запястья и резко оттолкнул.

— Какая теперь разница, могу я это представить или не могу? Результат один. Ты встала между мной и моим королем.

— Не… не понимаю. О чем ты?

Реми с горечью посмотрел на нее.

— Не понимаешь? Я поклялся своей королеве, когда она лежала при смерти, присмотреть за ее сыном. Мне не удалось это в ночь накануне Дня святого Варфоломея. Целых три года я ждал дня, когда сумею восстановить свою честь, помогая своему королю скрыться от его врагов. После стольких мучений я нахожу такую возможность. И теперь вынужден послать все к чертям, потому что обязан спасать тебя вместо него.

Габриэль отпрянула от него с такой силой, как если бы Реми со всего маху ударил ее. Она поняла, что мучает его.

— Боже мой! Так вот из-за чего ты так злишься на меня! Я угадала, не правда ли? Не из-за моей лжи, а из-за того, что я помешала тебе исполнить твой… твой драгоценный долг.

— Ты не понимаешь. И никогда не понимала. Я почти всего лишился в ту ночь, накануне Дня святого Варфоломея. Только моя честь, мой долг остались мне.

— Я-то думала, у тебя есть я. — Ей удалось сдержать дрожь в голосе.

— Я тоже так думал. Но, очевидно, я ошибался. Возможно, я и обладал твоим телом, Габриэль, но не думаю, по мне удалось завоевать твою душу. В ту грозовую ночь я заподозрил неладное, что ты что-то утаила от меня. Я старался, как мог, чтобы дать тебе возможность сказать мне правду. Старался до тех пор, пока не почувствовал себя виноватым из-за того, что давлю на тебя. — Он ожесточенно усмехнулся. — Тогда я сказал себе: «Если ты любишь женщину, ей-богу, ты обязан доверять ей. Разве существует любовь без доверия?» И все это время ты смотрела мне прямо в глаза и продолжала лгать. Ты даже позволяла мне любить себя, притворяясь, что ничего дурного не происходит.

— Если тебя волнует Наварра, не трать свои нервы, — заговорила она, собрав всю свою гордость, которая долго служила ей броней. — Ты можешь идти и спасать его с моего благословения. У тебя нет никаких обязательств передо мной. Я сумею постоять за себя. Я достаточно долго справлялась с этим своими силами.

— Мы обручены, Габриэль. Или это тоже вылетело у тебя из головы? Полагаю, я знаю, в чем состоит мой первейший долг.

— Послушай, Николя Реми, я никогда не буду долгом, ни для кого из мужчин. Что касается нашей помолвки, я полностью освобождаю тебя от обязательств передо мной. Мы с самого начала были довольно безнадежной парой. Куртизанка без всякой чести и солдат, для которого честь превыше всего.

Гордо выпрямив голову, она отошла от него на другой конец комнаты, скрывая за надменностью дикую боль, пронзившую ее, и надежду, что он двинется за ней, схватит в охапку и бурно потребует прекратить молоть всякую чепуху. Но он даже не пошевелился. И молчал до тех пор, пока охранник не распахнул настежь дверь, чтобы объявить им, что их время истекло. Реми шагнул за охранником. Возле Габриэль он задержался.

— Я вернусь за тобой. Хоть раз в жизни прояви немного благоразумия и не делай ничего, чтобы спровоцировать их. Продержись до тех пор, пока я не вызволю тебя отсюда.

— Разве вы не слышали, что я вам сказала, сударь? — возмутилась Габриэль. — Я не нуждаюсь в вашей помощи. Я не желаю помощи от вас.

— Я прекрасно слышал тебя, но, как бы там ни было, я вытащу тебя отсюда, чтобы вернуть тебя и Мири благополучно домой, на остров Фэр, как и обещал.

— А затем?

Он не ответил, только крепко стиснул зубы, когда вышел за охранником из комнаты. Это сказало ей все. Реми снова покинет остров Фэр, чтобы выполнять свой долг перед королем. И больше уже не вернется к ней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Симон сложил папку и, прихватив шкатулку с вещественными доказательствами, поднялся наверх в свою комнату. Мири неотступно следовала за ним по пятам. Он не понимал, почему не приказал своим людям остановить ее, почему вообще не запретил ей присутствовать при допросе.

Не обращая внимания на девушку, он прошел к огромному деревянному дорожному сундуку, стоявшему в ногах кровати, и опустился на колени. Затем, не спеша, упаковал свои записи и вещественные доказательства, собираясь с силами для разговора с Мири. Он знал, что беседа будет не из приятных, и лишь надеялся, что девушка не станет плакать. Но когда Симон отважился посмотреть на Мири, то вздрогнул, пораженный тем, что перед ним стоит не несчастная просительница, а гневная языческая богиня.

Мири возвышалась над ним, уперев руки в чуть обрисованные девичьи бедра. Она гневно вздернула подбородок, ее ясные глаза потемнели, как небо в летнюю бурю.

— Симон, как ты… как вы могли? Ты же сказал Габриэль, что всего лишь хотел задать ей несколько вопросов. И затем отпустишь ее.

Симон закончил запирать сундук. Он встал с пола, отряхнул руки.

— Я сказал, если ее ответы окажутся удовлетворительны. Но даже вы должны признать, что они таковыми не были.

Рябь сомнения пробежала по лицу Мири. Симону стало ясно, что она была ошеломлена содержанием шкатулки и ничего не знала о том, в чем замешана ее сестра Но Мири не желала признавать, что Габриэль совершила что-то плохое.

— Ты даже не дал Габриэль шанс все объяснить, — возмутилась Мирибель.

— Ей еще представится возможность защищать себя на суде. Если принять во внимание все обстоятельства, я вел себя по справедливости. Я мог арестовать и этого вашего друга тоже.

— Мартина?

— Да, именно его.

Симон с досадой отметил, что его голос выдает неприязнь к этому мальчишке. Он не понимал, что именно в спутнике Мири вызывало в нем гнев. Может, то, как он окружал Мири вниманием. В его поведении сквозило, что он претендует на какие-то права в отношении девушки. Возможно, все обстояло много проще и виной всему красивое, не изуродованное шрамом лицо юноши. Но ревность относилась к числу бесплодных эмоций, а Симон не мог себе позволить подобную роскошь.

— Господин Ле Луп, кажется, глубоко завяз в делах вашей сестры, — продолжал он. — По этому малому плачет виселица, если я правильно понимаю.

— Как странно. Мартин говорит то же самое о тебе.

Симон принял ее укол с натянутой улыбкой. Скрестив руки за спиной, он направился к камину, приняв позу, которая явно указывала, что все дальнейшие дебаты по этому вопросу бесполезны.

— Очень жаль, что арест вашей сестры так расстроил вас. Обещаю вам, с нею будут обращаться достойно, пока она ждет суда. Я даже позабочусь, чтобы вы навестили ее, если вы этого захотите. Но это все, что я могу вам сказать. А сейчас, если вы позволите, у меня есть другие дела, которые требуют моего внимания.

Мири не обратила внимания на его намек, что ей пора уходить. Она покусывала ногти, как делала всегда, когда напряженно думала.

— Что, если я скажу, что медальоны и кольцо принадлежат мне, а не Габриэль?

— Я назову вас лгуньей. Красивой, но лгуньей.

Она хмуро посмотрела на него.

— Очень странный ты охотник на ведьм, Симон Аристид. Обычно вашему брату интересно притянуть как можно больше женщин к делу, особенно из одной и той же семьи. Одна кровь, простая связь. — Мири подошла к нему так близко, что он не мог не уловить присущий одной ей нежный и одновременно терпкий аромат, как от полевых цветов, которые растут только на диких лугах, обдуваемых всеми ветрами.

— Ну, так почему бы тебе и меня не арестовать?

Потому что Симон никогда не поднимет на нее руку, каким бы колдовством Мири ни занялась. Он отвел взгляд от милого лица, полного негодования.

— Сегодня я уже арестовал всех, кого собирался арестовать, — пробормотал он.

— А как же быть с Кассандрой Лассель? — настаивала она. — Никогда я не стала бы наговаривать на другую Дочь Земли. Но ведь в этом твоем деле только она и есть настоящая ведьма. Почему ты не ищешь ее?

— Не бойтесь. Я займусь и мадемуазель Лассель. Своевременно. Я первой арестовал вашу сестру. Но, несомненно, она не станет последней.

— А все-таки почему? Ты несколько дней собирал по городу свои сведения. Как странно, что ты решил начать борьбу именно с моей сестры.

Мири научилась быть недоверчивой.

— Вот те на! Мирибель Шене, вы ли это? Откуда такая подозрительность? — подразнил ее Симон. — Обыкновенно вас отличала невероятная доверчивость.

— Учусь на своих ошибках, — отрезала она. — Почему ты так поспешно воспользовался предлогом, чтобы арестовать Габриэль? Что тебе действительно от нее нужно?

Чтобы выиграть время на размышление, Симон перешел к столу и стал перебирать какие-то бумаги. Не имело никакого смысла открываться Мири, если бы только не одно обстоятельство. Возможно, ему удастся использовать ее. Но он не хотел этого. В глубине души он боялся ранить ее доверчивое сердце во второй раз. Но, с другой стороны, он осознавал, что на карту поставлено невероятно много. Если его план удастся, он одержит победу, какая ему и не снилась. Он боролся со своими чувствами к этой странной девочке с глазами сказочной феи.

— Что ж. Признаюсь, арест Габриэль не является моей основной целью, и надеюсь, что ее арест поможет мне избавить мир от значительно большего зла.

— Зла? Какого зла? — Мири изумленно смотрела на него. — Великий боже, Симон. Если ты вздумал использовать Габриэль, чтобы попытаться заманить в ловушку Темную Королеву, ты просто безумец.

— Нет, не Темную Королеву. Хотя допускаю, я достаточно честолюбив, чтобы надеяться, что сумею когда-нибудь положить конец господству этой ведьмы-итальянки. Но на свете существует тот, кого я давно считаю равным с ней в использовании темных сил. Это ваш зять, граф Ренар.

— Ренар! Как же так… Симон…

— Если вы опять попытаетесь убедить меня, будто я ошибаюсь в нем, не стоит тратить время. Граф — это сам дьявол, которого давным-давно следовало подвергнуть судебному разбирательству.

— Судебному разбирательству или отмщению? — уточнила Мири.

Ее ясные серые глаза, казалось, проникали в самую душу Симона. Его рука инстинктивно поползла к шраму, но он вовремя опомнился.

— Я стараюсь не впутывать личную вражду и обиды в дела. Граф виновен не только в том, что раскроил мне лицо. Я видел степень его мерзкого влияния на вашу семью, наблюдал, как он проливал кровь моих братьев по ордену.

— Он защищал меня и моих сестер от твоего сумасшедшего магистра ле Виза, — возразила Мири. — Или ты совсем позабыл про это? Ренар — хороший и честный человек…

— Хорошие и честные люди не покупают за бешеные деньги такие книги, как это дьявольское чтиво «Книга теней».

— Симон, мы уже покончили с этим, — устало вздохнула Мирибель.

— Книга существует, Мири. И она у вашего зятя. Я настолько убежден в этом, что готов послать к нему посредника. Предложите ему свободу Габриэль в обмен на то, что он приедет один и отдаст книгу. Вы можете помочь облегчить наш обмен.

— Я? — Мири посмотрела на него так, как если бы он потерял рассудок.

— Граф способен уничтожить любого из моих людей при малейшем приближении, прежде чем тому удастся доставить мое предложение. Но я знаю, что у вас есть необычные способы держать друг друга в курсе ваших дел. Как-то я сбил одну из птиц, которых вы заколдовываете, превращая в письмоносцев.

— Не заколдовываем, а учим, — с негодованием поправила Симона Мири. — Птицы обладают замечательным умом, они много умнее, чем некоторые мужчины, которых я встречала.

Ее направленная колкость не прошла незаметной для Симона, но он намеренно не обратил на это внимания.

— Пошлите записку графу. Передайте ему мое предложение.

Однако Мири уже отрицательно качала головой.

— Но вы же желали как-то помочь своей сестре, разве нет?

— Вы ждете от меня, что я стану спасать одну сестру, разбив сердце другой? — Девушка с упреком посмотрела на него. — Ренар — муж Арианн. Она обожает его.

— Передо мной не стоит задача уничтожить ни Габриэль, ни графа, а только получить в мои руки эту книгу и убедиться, что она сожжена. — Симон проявил крайнюю осторожность, чтобы не встретиться взглядом с Мири.

— Ты ждешь, что я поверю тебе?

— У вас небольшой выбор. Совсем нет выбора, если вы хотите спасти вашу сестру. Сомневаюсь, что Габриэль окажется способна достойно защитить себя на суде.

— Поскольку ты в этом совершенно не заинтересован.

Симон избежал ее обвиняющего взгляда, отойдя к окну. По двору гостиницы взад-вперед метался друг Мирибель, Мартин Ле Луп. Ни дать ни взять волк. «Покорный ручной волк», — презрительно подумал Симон. Ждет, как ему и приказала Мири. Симон никогда не позволил бы девчонке получить такую власть над собой. Она подошла вслед за ним к окну. Весь гнев исчез из ее глаз, но она словно погрузилась в глубокое горе.

— Меня предостерегали насчет тебя, Симон. Не раз и не два. Моя семья, Мартин, даже мой кот. Моя голова предупреждает меня не доверять тебе. И все же мое сердце продолжает искать того, кого я разглядела в тебе когда-то давно. Кого-то много добрее, мягче и сострадательнее мужчины, которого я вижу перед собой сегодня. — Мири горестно вздохнула. — Я ни секунды не верю, что у моего зятя есть та дьявольская книга, которую ты ищешь, но я сообщу ему о твоем предложении. Но знай, Симон Аристид: если по твоей вине с Габриэль или Ренаром что-то случится, я никогда не смогу простить тебе этого. Ты когда-то сказал мне, что я не научилась ненавидеть. Пожалуйста, сделай так, чтобы не ты преподал мне первый урок ненависти.

Симон неподвижно смотрел в окно. Когда он обернулся, чтобы как-то отреагировать на ее слова, она уже ушла, и только тонкий нежный аромат еще витал в комнате. Мирибель Шене так и не перестала удивлять его. Она ни в коем случае не была глупышкой, но в мире, погруженном в злобу и вероломство, она по-прежнему искала только хорошее, боролась за право верить лучшему в каждом, даже в нем.

«…Я не научилась ненавидеть. Пожалуйста, сделай так, чтобы не ты преподал мне первый урок ненависти».

Симон в отчаянии опустил голову, понимая, что никогда не сможет внять ее мольбе. Он был охотником на ведьм. Она происходила из семьи ведьм.

Он был обречен стать ее учителем.

Реми промчался через ворота города и галопом унесся прочь, не в силах выносить шум, грязь и сутолоку Парижа. В голове и груди все гудело, и ему необходимо было вырваться из города, чтобы глотнуть свежего воздуха, отдышаться, начать снова думать и планировать, что делать дальше. Способность логически мыслить и легендарное спокойствие, столько раз выручавшие его накануне сражений, покинули его. Он пустил коня в галоп по пыльной проселочной дороге, едва понимая, куда мчится. Нещадно палило солнце, но только когда и он, и его лошадь взмокли от пота, он почувствовал необходимость натянуть поводья, если не ради себя, то хотя бы ради своего коня.

Впереди лежала маленькая деревушка, немногочисленные домики, опрятные сады, пруд и небольшая рощица. Реми спешился и немного прогулял коня, пока тот достаточно не остыл, и привязал его около водоема. Прежде чем самому свалиться под большим вязом, он плеснул воды на лицо.

И хотя он кипел от ярости на нее, его сокрушало сознание, что ему пришлось оставить ее в заточении. Нет, Габриэль не изнемогала от слез, не умирала от страха, как любая другая нормальная женщина в ее положении. О нет, только не Габриэль Шене. Даже оказавшись под угрозой суда за колдовство, эта женщина оставалась все такой же гордой, упрямой и непокорной. Реми едва понимал, чего он хочет больше: бранить ее или целовать, пока она не запросит пощады.

Он заставил себя вспомнить, что ни на то ни на другое он больше не имел никакого права. Она разорвала их помолвку. Его мучили сомнения, мысль, что, возможно, Габриэль никогда и не собиралась выходить за него замуж, терзала его. Возможно, они с Темной Королевой на самом деле лишь строили козни…

«Черт побери, Габриэль, — выругался он про себя. — Ну почему ты не была со мной правдива? Зачем тебе потребовалось продолжать играть во все эти игры?»

Может, она и права, что положила конец всему. Может, им обоим все это только на пользу. Тогда почему он испытывал желание кинуться головой в воду и утопиться? Встряхнувшись, чтобы отогнать прочь подобные мысли, он заметил, что к нему приближается всадник.

Прищурившись на солнце, различил знакомые черты Волка.

Меньше всего он сейчас нуждался в высоком драматизме Мартина. Этот малый буквально лез на рожон, жаждал борьбы, в любую минуту готов был сразиться со всеми охотниками на ведьм сразу. Похоже, особую ненависть он испытывал к Аристиду. Реми с неимоверным трудом удалось отогнать парня подальше от гостиницы «Шартр», прежде чем он поубивал их всех. Уезжая из города, Реми приказал Волку оставаться на месте, доверив позаботиться о Мири, и убедиться, что та села в карету и отбыла на остров Фэр. Простейшая задача.

Волк быстро натянул поводья и соскочил с седла. Мальчишка так и не научился управляться с лошадьми, но сейчас он оседлал кобылу с весьма покладистым нравом. Она покорно поплелась за Волком, когда он направился к Реми. Нахмурившись, капитан рывком поднялся. Густая грива Волка была взлохмачена еще больше, чем обычно. Он смотрел на Реми не то с упреком, не то в замешательстве.

— Капитан…

— Что, черт возьми, ты делаешь здесь? Я же сказал, чтобы ты позаботился о Мири, а не таскался за мной повсюду. Ты отправил ее на остров Фэр?

— Она не уедет туда. Я бы объяснил вам это еще дома, если бы вы дали мне хоть слово сказать. Она никуда без сестры из Парижа не уедет.

— Тьфу, какая же это напасть, женщины Шене! Неужели никто из них никогда никого не слушает?! — Он негодующе посмотрел на Волка. — И ты ничуть не лучше. Мог, по крайней мере, оставаться с нею. Не хватало только мне еще и о ней волноваться.

— Мири вернулась в дом своей сестры, — ощетинился Волк. — Пока там все спокойно, иначе я никогда не покинул бы ее. Это вы покинули свою невесту.

— А что ты прикажешь мне делать? Пробиваться одному, без помощи, через два десятка вооруженных людей? Рисковать жизнью Габриэль и Мири?! — возмутился Реми и горько добавил: — Кроме того, Габриэль мне больше не невеста.

— Как это?

Забыв обо всем, Волк выпустил из рук поводья, чтобы схватить Реми за рукав. Лошадь направилась к пруду. Волк испуганно смотрел на Реми.

— Господи Капитан! Понимаю, мадемуазель вас расстроила и у вас есть причины гневаться на нее. Но вы оттолкнете женщину, которую любите, только потому, что она совершила небольшую ошибку?

— Я не бросал ее. Это она разорвала нашу помолвку.

— И вы просто так разрешили ей это сделать.

— Ты ничего не понимаешь, мой мальчик. Она… — Реми раздраженно стряхнул руку Мартина. — Не бери в голову. Это тебя не касается.

— Это будет меня касаться, если вы намереваетесь отказаться от мадемуазель Габриэль.

— Черт побери, Мартин. Я не отказываюсь от нее. Ты-то должен меня знать.

Реми почувствовал, как начинает выходить из себя, и постарался подавить гнев, хотя и имел достаточно причин, чтобы сердиться на Волка Он понимал, что беда случилась больше по вине Габриэль, но участие Волка в их обмане уязвило его почти так же глубоко.

— Послушай. Не мог бы ты просто оседлать свою лошадь и вернуться к Мири? Немного погодя присоединюсь к вам. Я вовсе не хочу ссориться с тобой и не виню тебя в случившемся.

Волк уставился на него, как громом пораженный.

— Вы не вините меня за то, что я спас вас от ведьминого заклятия? Черт возьми, как это благородно с вашей стороны.

— Вопрос не в том, ценю ли я то, что ты сделал ради меня. Но тебе не следовало так рисковать. Ты должен был прийти ко мне и предупредить меня, и так же следовало поступить Габриэль, а не впутывать тебя. Она обещала мне, что больше не будет ни тайн, ни интриг.

Кровь бросилась в голову Мартина от гнева, сначала у него покраснела шея, потом вспыхнули и щеки.

— Мадемуазель Габриэль не сделала ничего дурного. И я тоже. Ладно, согласен, нам пришлось солгать вам. Но ведь не такое уж это преступление. И ради вашего же блага.

— Никогда в жизни не видел, чтобы ложь приносила хоть какое-то благо. Мне неприятно было бы узнать правду о медальоне, но если бы меня вовремя предупредили, я сумел бы…

— Вы думаете, что сумели бы лучше справиться с той ведьмой? Она не по зубам солдату, великому Бичу. Там пригодился именно жулик и вор, тот, кто умеет изворачиваться и иногда уходить от правды. Там пригодился Мартин Ле Луп. — Волк ударил себя в грудь для усиления драматического эффекта. — Вы думаете, только вы один способны проявлять геройство? Может, у меня и нет вашего понятия о чести, но у меня есть столько же бесстрашия и такие же чувства, как у вас. А возможно, чувств-то и побольше. Никогда я бы не отказался с легкостью от такой женщины, как мадемуазель Габриэль. Она же любит вас…

— Но, видно, недостаточно любит.

— Недостаточно? — Волк надвинулся на него, сжимая кулаки. — Боже мой! Если вы еще раз произнесете подобные слова, я… мне придется отколошматить вас, стереть в порошок. О, я не сомневаюсь, вы сделаете из меня отбивную, но я, по крайней мере, попытаюсь выколотить из вас всю вашу дурь, и с удовольствием.

— Мартин… — предостерегающе зарычал Реми, отступая на шаг.

— Нет! Вы… вы уж помолчите и выслушайте меня. — Волк неистово замахал пальцем перед лицом Реми. — Вы хотите знать, почему мадемуазель Габриэль боялась прийти к вам и во всем признаться? Я расскажу вам почему. Потому, что для вас все всегда предельно ясно. Ясно, где правильно и где неправильно, где черное и где белое. Чего уж там! Но мы, остальные простые смертные, почему-то все время натыкаемся на всевозможные оттенки серого. И мы не в силах всегда соответствовать вашим высоким образцам.

Реми открыл было рот, чтобы горячо опровергнуть слова Волка, но поперхнулся еще несказанными словами, вспомнив, как Габриэль однажды говорила ему нечто очень похожее. «Вы требуете слишком многого ото всех, Реми». Ее голубые глаза печально смотрели на него. «В том числе и от себя самого». Воспоминание ввергло его в смятение. Реми упорно пытался выкинуть его из головы, а Волк тем временем продолжал бушевать.

— Вы рассказываете мне, как любите Габриэль Шене, какая она красивая, обворожительная, безупречная, как недосягаема для вас. Потом мы добираемся до Парижа, и вы обнаруживаете, что она вовсе, не настолько безупречна, что она стала куртизанкой. Ваше сердце разбито.

— Я переступил через это… — попытался прервать его Реми.

— Нет, никуда вы не переступили. Вы все еще хотите, чтобы она была безупречной для вас.

— Все, чего я хочу, чтобы она верила мне. Любила меня.

— А вы думаете, этого нет? — Волк закатил глаза от негодования. — С тех пор, как вы возвратились в Париж, вы видели от нее только любовь. Помните ночь маскарада, когда мадемуазель Габриэль рискнула всем — своими собственными интересами, своими честолюбивыми планами, да что там говорить, самой жизнью своей, — чтобы тайком провести вас к вашему королю? Помните, как в коридоре Лувра она прошептала мне что-то на ухо?

— Да, помню, — признался Реми.

— Знаете, что она прошептала тогда? Она прошептала: «Позаботьтесь о нем, верный Волк. Берегите нашего капитана». И она всегда пыталась уберечь вас. Почему она принесла этот скверный амулет и обманом надела на вас? Потому что не знала, как это опасно. Потому что думала, будто защищает вас. Почему она взяла то кольцо от Темной Королевы и заключила договор с женщиной, чьей силы она боится? Опять же она пыталась защитить вас! Мадемуазель Габриэль пойдет на все, лишь бы с вами ничего не случилось, рискнет всем, даже собственной жизнью.

— И я бы пожертвовал жизнью ради нее, но…

— Верно, а вот пожертвовали бы вы ради нее своей честью? — Пытливые зеленые глаза Волка неприятно буравили его душу. — А она бы пожертвовала. Или вы считаете, что у нее вообще нет чести?

— Прекрати, ничего такого я вовсе не считаю.

— Я рад, потому что иначе я действительно вынужден был бы ударить вас. — Волк немного поостыл и продолжал уже более спокойно: — Я знаю, вы спасете мадемуазель Габриэль, потому что вы — герой и именно так поступают герои. Но потом-то что? Вы умчитесь на своем коне прочь из ее жизни, потому что она разочаровала вас, потому что она помешала вам спасти вашего короля. Вы продолжите искать способ исполнить свой долг. Вот только по мне, так все эти короли, эти благородные порывы, даже королевства — все, в конечном счете, превращается в ничто. Только любовь выдерживает испытание временем, а вам выпал шанс быть любимым. Мало кому из людей достается познать такое. Вот меня, например, никогда… — Он прервался, и тень пробежала по его лицу. Голос его чуть дрогнул, когда он продолжил: — Если вы позволите этой любви ускользнуть у вас из рук, тогда мне ясно, как божий день, что я впустую тратил свое время все эти три года. Поскольку я следовал повсюду не за великим Бичом, а за великим кретином.

Волк развернулся на пятках и пошел прочь. Реми ожидал, что юноша вскочит на лошадь и просто уедет. Но Мартин уселся на берегу пруда и стал печально смотреть на воду. Воцарившаяся тишина была настолько тягостной, что Реми показалось, будто вокруг умерли все звуки. Далее трава не шелестела под дуновением ветерка, и лошади не шевелились. Он чувствовал, как запылало его лицо, на сей раз не от гнева, а от стыда.

Стыда настолько необоримого, что он угрожал раздавить его. Словно Волк поставил зеркало перед ним, и Реми не понравился мужчина, отражение которого он увидел. Мужчину, который так нянчился со своими представлениями о чести и долге, что стал слепым и глухим ко всему остальному и превратился в ходячую бескомпромиссную добродетель.

Он был оскорблен, когда Габриэль обвинила его, считая, что он больше обозлен тем, что она сорвала его план освобождения Наварры, чем обеспокоен ее обманом. Реми ужаснулся, поняв, насколько она была права.

Реми мучительно переживал, вспоминая те немногие драгоценные минуты, которые Аристид дал ему побыть наедине с Габриэль. Ну, зачем он впустую истратил их на гнев и обвинения, вместо того чтобы обнять и утешить ее?! Габриэль вела себя вызывающе дерзко, и это только подогревало его ярость, но он-то должен был разглядеть в ее поведении игру. Он должен был хоть в этом достаточно узнать Габриэль. Как: часто он наблюдал в ней эту упрямую браваду, за которой прятались боль и страх!

Но его слишком захватили собственные обиды, чтобы понять, как она нуждалась в его прощении. Как нужны ей были простые слова, что все уладится. Вдруг те минуты оказались последними мгновениями, проведенными вместе?

Нет, он не позволит себе подобные мысли, ни на секунду не позволит себе так думать. Он спасет ее или умрет, пытаясь ее спасти. Может быть, он сумеет все начать сначала. Оставался еще один человек, с которым следовало наладить отношения. Мартин сидел на берегу пруда, хмурясь и кидая в воду камни, пытаясь заставить их прыгать по поверхности воды. У него получались лишь тяжелые всплески, которые только пугали лошадей.

Юноша напрягся при приближении капитана. Он украдкой бросил взгляд на Реми, и тот заметил, что парень сам немного озадачен и смущен своей недавней вспышкой.

— Я осознаю, что посмел слишком нагло говорить с вами, капитан, — выпрямившись и расправив плечи, хрипловатым голосом заговорил Волк. — Мало того, я действительно лгал вам, да еще хитрил и изворачивался в этом деле с амулетом. Выходит, если пожелаете уволить меня со службы у вас или… или даже захотите вызвать меня на дуэль, потребуете компенсации, я… готов, я очень даже понимаю.

— По правде сказать, я не хочу ни того, ни другого. — Реми протянул Волку руку. — Все, чего я хочу, это попросить у тебя прощение за… гм-м, как это ты сказал, за то, что вел себя как… великий кретин.

Волк смущенно почесал нос, потом в сердечном порыве крепко сжал руку Реми.

— Спасибо, капитан, но думаю, вам надо просить прощения не только у меня.

— Это я знаю. Боюсь, что я всегда вел себя как кретин, когда дело касалось Габриэль. Черт возьми, она каждый раз доводит меня до белого каления. Никогда не встречал такой необыкновенной женщины. В этом и состоит часть моей проблемы. Меня постоянно преследует страх потерять ее, не суметь удержать ее навсегда. Возможно, именно поэтому мне было легче позволить разорвать нашу помолвку, чем удерживать ее.

— Да уж. Но вы никогда не искали легких решений, капитан. Я уверен, вы найдете способ вернуть вашу невесту в свои объятия.

— Сначала мне надо вызволить ее из чужих объятий этих охотников на ведьм, — уточнил Реми, мрачно вздохнув. — И я должен послать весточку Наварре, предупредить его о случившемся. Жаль, но у него нет никакой реальной власти. А то я воспользовался бы его влиянием, чтобы освободить Габриэль.

Мартин нетерпеливо дернулся при упоминании о Наварре, но во взгляде юноши все-таки прослеживались некоторые признаки сочувствия.

— Капитан, я знаю, какие горькие мысли вызывает у вас пленение вашего короля, знаю, как вы разочарованы, что вам не удалось сдержать клятву и обеспечить его свободу. Но из того, что я наблюдал, этот ваш Генрих Наварра обязательно убежит, когда по-настоящему захочет убежать, с вашей помощью или без нее. Он только притворяется ленивым и легкомысленным, праздным и несерьезным, но на самом деле ваш король знает, как ему выживать, по-настоящему умный и хитрый малый.

— Да, этот малый во многом похож на тебя, мой верный Волк.

Волк пожал плечами и постарался не раздуться от гордости, но у него это не получилось.

— Кстати, о твоем уме и смекалке… Я не поблагодарил тебя. — Реми по-дружески похлопал его по плечу. — Ты снова спас мне жизнь. Кстати, я так точно и не знаю, почему ты сделал это тогда, в тот первый раз.

— Все из-за сапог. — На лице Волка наконец-то появилась знакомая улыбка во весь рот.

— Да ты ведь просто стянул бы их с меня, и все. Надо было только дать мне умереть.

— Вы толком ничего не помните, так что ли, сударь? — Волк с любопытством разглядывал Реми. — Я прятался в проулке, пока вы храбро бились со своими врагами, пока они вконец вас не одолели. Я решил, что вы умерли, дождался, пока солдаты уйдут, и выполз из тени, словно уличная крыса, собираясь ограбить вас. Но когда я стал снимать сапоги, ваши глаза открылись. Вместо того чтобы осыпать меня проклятиями, вы лежали и молча смотрели на меня. Вы изнемогали от боли, ваша жизнь утекала от вас, и все же вы заметили, что я босой. И тут вы сказали… нет, еле слышно прошептали: «Возьми мои сапоги, малыш. Тебе они теперь пригодятся больше, чем мне». И еще объяснили, где спрятаны ваши деньги на поясе. Никогда никто в моей жизни ничего мне не дарил. — Глаза Волка предательски заблестели. — И тогда я сказал себе: «Мартин Ле Луп, смотри, вот что такое настоящее геройство. Не только храброе, но и великодушное сердце». — Он пожал плечами. — Вот я и постарался спасти вас, вот почему с тех пор везде и всюду следую за вами. Хоть в ад.

Слова парня глубоко тронули Реми. Он крепко сжал плечо Волка.

— Спасибо, дружище. К сожалению, в ад мне и дорога.

— Мой господин?! — Волк озадаченно нахмурился.

— Веришь или нет, я проскакал всю дорогу сюда вовсе не для того, чтобы любоваться облаками. Я думал. В моем распоряжении всего две недели до суда над Габриэль. Мне, вероятно, все-таки придется вызволять ее силой, но до этого я хотел бы хотя бы попытаться доказать ее невиновность.

— И как это можно сделать?

— Отыскать настоящую преступницу. Притащить Кассандру Лассель и ее горничную из их логова. Вынудить их сознаться.

Волк побледнел.

— Этим ничему не поможешь, капитан. Вы понятия не имеете, насколько опасна та женщина, и, кроме того, думаете, этот мерзавец Аристид признает правду, даже если услышит ее, даже если вообще станет ее слушать?

— Аристид не показался мне человеком, совершенно не воспринимающим разумные доводы, — заметил Реми. — Он, похоже, немного выше обычных охотников на ведьм.

— Вот уж нет. — Волк фыркнул. — Давайте просто убьем его. Я так и сделаю, — оживился он.

— Только после того, как я попытаюсь убедить его освободить Габриэль.

Когда Волк начал протестовать решительнее, Реми оборвал его:

— Я должен попробовать, Мартин. Я сам жил, как беглец, изгнанный из своей страны, знаю, каково это. Я и так немногое могу дать Габриэль, но мне надо хотя бы попытаться избавить ее от подобной судьбы. Чтобы она не жила всю жизнь под грузом обвинения в колдовстве, под постоянным прицелом охотников на ведьм, рыскающих по ее пятам.

— Ладно, согласен, капитан, — вздохнул Волк, не скрывая своей глубокой обеспокоенности.

Реми показалось, он догадался, что беспокоило юношу, и он заговорил, проявив всю свою деликатность.

— Гм… Мартин, я знаю о твоих чувствах, связанных с Мезон д'Эспри и ведьмами вообще. К тому же я не хочу снова подвергать тебя опасности навлечь на себя гнев этого отродья, Лассель. Тебе нет надобности сопровождать меня.

Реми приготовился к неистовым заявлениям Волка, выражающего ожесточенное негодование против любого, кто, как ему казалось, сомневался в его храбрости. Но совершенно неожиданно для Реми Волк тихо и невесело рассмеялся.

— Нет, капитан, я пойду с вами. Я не боюсь этой женщины.

«Теперь уж точно не боюсь», — горько подумал Волк. Он уже испытал самое худшее от Кассандры Лассель. Она запятнала его, навсегда лишила мечты о любви Мири. Хуже она ничего уже не смогла бы сделать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Габриэль перевернулась на спину на своей узкой койке и стала смотреть, как лунный свет рождает образы на потолке. Она давно отказалась от попыток уснуть, хотя и лежала в совершенном изнеможении. Сколько ночей прошло с того времени, как она последний раз сладко спала в своей собственной кровати, уютно притулившись подле Реми? Шесть? Семь?

Она начала терять счет пустым часам, которые предоставляли ей слишком много возможности думать, тревожиться и горевать. Во всем остальном, она была вынуждена признать, ей мало на что приходилось жаловаться. До сих пор Аристид держал свое слово: с ней обращались прилично, хорошо кормили, давали горячую воду.

Никто не собирался переводить ее ни в Бастилию, ни в любую другую мрачную, сырую тюрьму, как она того боялась. Ее держали взаперти в одной из скромных чердачных комнатушек гостиницы «Шартр». В комнате не было ничего, кроме голых стен, узкой койки, стола и огарков свечей. Ничего, что могло бы послужить ей оружием при побеге, если она проявит безрассудство и попытается размозжить голову охраннику ночным горшком.

Конечно же, она понимала, почему ее держали в гостинице. На самом деле она не была заключенной. Скорее Аристид взял ее в заложницы. В одно из тех коротких посещений, которые Симон позволил Мири, ее младшая сестренка объяснила, какова истинная цель этого охотника на ведьм.

Габриэль не столь решительно, как Мири, отвергала возможное существование «Книги теней». Она могла только сомневаться, действительно ли этот жуткий фолиант попал в руки Ренара, но опасалась, что ее зять все равно объявится и предпримет какую-нибудь неосторожную попытку спасти ей жизнь. Несмотря на их постоянные стычки, она любила своего огромного зятя-великана и ненавидела саму мысль, что Ренара заманивают в западню. Мири очень хотелось верить, что Аристиду нужно только уничтожить книгу, что он не причинит вреда Ренару. Но Габриэль нисколько не доверяла этому вероломному мерзавцу.

Если Аристид задумал убить Ренара, его следовало остановить. И снова Габриэль терзали вопросы, которые все чаще и чаще всплывали перед ней, отравляя ей каждую минуту ее бодрствования. Где Реми? Что он делает? Мири не смогла дать сестре никакого вразумительного ответа, только сказала, что Николя с Мартином готовят ее освобождение. Но Реми и близко не подходил к гостинице «Шартр» после их ужасной ссоры.

Габриэль с ума сходила, когда задумывалась, как будет жить без него… Хватит! Нельзя обо всем думать одновременно. Ей следует сосредоточиться на своем нынешнем положении, иначе она действительно сойдет с ума. Она ворочалась с места на место, пытаясь отыскать удобное положение, но, порывисто вздохнув, опять легла на спину. Что действительно изводило ее, так это собственная беспомощность. Она сама загнала себя сюда. И она обязана сама найти способ себя отсюда вытащить, не подвергая опасности ни Ренара, ни Реми.

Охотники на ведьм всегда преследовали и хватали женщин за колдовство, призывая их покаяться. Интересно, сколько из этих несчастных пленниц, точно так же, как и она сейчас, жалели, что на самом деле не знали никакой черной магии, чтобы спасти себя? Габриэль криво усмехнулась.

Теребя пальцами простыню, она заметила, что тонкую ткань легко порвать на полосы. Из них можно будет сплести веревку и вылезти из узкого окна, если удастся открыть его. Но ее комната находилась на последнем этаже гостиницы, достаточно высоко. Пока она доберется до земли, если только сразу же не сломает себе шею, сбегутся люди Симона.

Она раздумывала, не заставить ли Бартоломея Вердуччи помочь ей при помощи подкупа или угрозы разоблачения. Когда ей приносили еду, Габриэль заметила, как шпион Екатерины прошмыгнул по коридору гостиницы. Интересно, зачем ищейка Темной Королевы все еще болтается здесь? Если бы Екатерина посылала Вердуччи избавиться от Симона Аристида, он уже давно справился бы со своим поручением. Очевидно, Екатерина поставила перед ним какую-то иную задачу.

Резкий стук в дверь заставил Габриэль вздрогнуть и подскочить на кровати, вытянувшись в струнку.

— Мадемуазель?

Габриэль узнала грубый голос своего главного тюремщика Брэкстона, пожилого мужчины с отталкивающей внешностью и отсутствующим ухом. Согласно распоряжению Симона он обращался с Габриэль любезно, хотя и не скрывал неприязни, и далее стучал в дверь, прежде чем войти. Правда, заходил, не дождавшись ее ответа. Габриэль услышала звук ключа, поворачивающегося в замке. И, хотя была полностью одета, натянула одеяло до подбородка.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Брэкстон с подсвечником в руке. Тонкая свеча едва-едва освещала мрачную комнату и ее неприглядное убранство.

— Вам придется встать, госпожа. Мой господин Балафр хочет переговорить с вами внизу и…

— …он хочет это сделать прямо сейчас, — закончила за него фразу Габриэль, передразнивая его тон, на что стражник нахмурился.

Но за насмешкой Габриэль попыталась скрыть, как заколотилось ее сердце. Она не представляла себе, зачем понадобилось охотнику на ведьм вытаскивать свою пленницу из кровати посреди ночи. Для этого нужна была веская причина. Возможно, Симон Аристид решился, наконец, сдернуть свою маску учтивости.

Итак, что ее могло ожидать среди ночи? У нее снова попытаются выудить признание? Или ее ждет нечто совсем иное и оттого пугающее неизвестностью? Если Аристиду и были свойственны естественные мужские потребности, Габриэль явно не относилась к разряду женщин, которые могли бы его заинтересовать. Она запомнила, как этот мерзавец смотрел на ее младшую сестру. Ей в тот момент захотелось выцарапать его уцелевший глаз.

Габриэль тянула время, с трудом влезая в туфли. Потом сделала отчаянную попытку хоть как-то привести в порядок свои спутанные локоны. Элегантность долго служила ей защитой, но она чувствовала, что ее блеск сильно потускнел за прошедшее время. Она поморщилась, представив себе, как выглядит в помятом платье, с воспаленными от бессонницы глазами.

Но она заставила себя выпрямиться и высоко поднять голову, когда Брэкстон слегка подтолкнул ее на выход. Он осветил ей путь на два лестничных пролета вниз. Гостиная показалась жуткой и пустой, только несколько свечей хоть как-то раздвигали ночной мрак. Аристид стоял в темноте у окна и ждал.

Этот человек имел неприятную привычку укрываться в темноте, в то время как его жертва чувствовала себя беспощадно выставленной напоказ. Его черная одежда сливалась с темнотой, за счет высокого роста он, казалось, нависал откуда-то сверху, а бритая голова и повязка на глазу придавали ему зловещий вид. Ни дать ни взять, фигура из кошмарного сна. Как Мири удавалось разглядеть хоть что-то хорошее в этом типе, было для Габриэль выше всякого понимания. Но ведь малышка дольше всех цеплялась за свою веру в фей и единорогов.

Брэкстон подтолкнул Габриэль в центр комнаты. Поклонившись Аристиду, стражник оставил Габриэль наедине со своим господином.

— Добрый вечер, госпожа Шене. — Голос охотника на ведьм звучал все с той же елейной вкрадчивостью. Это начинало изрядно действовать ей на нервы. — Могу предложить вам что-нибудь?

— Например? — резко поинтересовалась она. — Раскаленное железо, выкручивание пальцев, кипящее масло?

— Я почему-то подумал о бутылочке вина.

Аристид вышел на свет. На его губах играло некое подобие приветливой улыбки. Улыбка смягчила его мрачный вид, и, как ни странно, он показался ей даже привлекательным. Но это только взбесило Габриэль. Уж если ты охотник на ведьм, так и веди себя подобающе, и производи отвратительное впечатление.

— Нет, спасибо. Я предпочитаю услышать от вас, что вам от меня нужно. — Она сделала вид, будто не обращает внимания на стул, который предложил ей Аристид, и притворно зевнула, прикрыв рот ладонью. — На дворе ночь, на случай если вы не заметили. Или прерывание сна и есть тот метод пытки, которому вы отдаете предпочтение?

— Вы разве спали?

Его черный глаз буравил ее. Похоже, Аристид прекрасно понял, что она ночи напролет борется с мучительным страхом, что ее гложет неуверенность и отчаянная тоска по Реми.

Габриэль отвернулась. Проклятый Аристид! Она же мудрая женщина. И из них двоих ей следовало читать по глазам, а не ему. Но изуродованное лицо охотника на ведьм оставалось непроницаемым, когда он подошел ближе, спрятав руки за спину.

— Сожалею о неудобствах, которые вы испытываете, мадемуазель. Но вашему пленению скоро наступит конец.

Габриэль изо всех сил постаралась не доставить ему удовлетворение от вида ее тревоги.

— Но вы же сказали, до суда у меня две недели. У меня осталась еще, по крайней мере, одна неделя, чтобы подготовиться к защите.

— Возможно, суд и не понадобится. Если я все-таки прощу вас, вы же, надеюсь, остепенитесь и впредь станете избегать общества ведьм, подобных Кассандре Лассель.

Габриэль с негодованием взглянула на него.

— Так вы все это время знали, что Кассандра, а не я в ответе за эти медальоны?

— Уточню: не все время, — прозвучал невозмутимый ответ. — Но признаюсь, когда эта женщина неожиданно появилась и столь услужливо предоставила мне свидетельство против вас, ее имя показалось мне на удивление знакомым. Я до сих пор храню книги своего покойного господина, Вашеля ле Виза. Я снова просмотрел его записи и обнаружил, что прав. Я и раньше слышал имя мадемуазель Лассель. Тогда я был почти ребенком и не слишком много понимал в работе своего господина. Он занимался делом девочки, подозреваемой в самом ужасном виде колдовства, некромантии и наложении проклятий. Моего учителя тронула судьба Кассандры, слепой юной девочки, и он решил спасти ее. Особенно когда Кассандра в обмен на свою жизнь предложила жизнь матери и сестер, выдав их потайное место в Мезон д'Эспри.

— Боже мой!

Габриэль настраивалась не показывать никаких чувств перед охотником на ведьм, но тут она почувствовала, как побелела от ужаса. Это было совершенно иное изложение истории гибели семьи Кассандры Лассель. Печаль и боль, которую ее подруга испытывала при воспоминании о гибели сестер и матери, никогда не казались Габриэль притворными. Возможно, то были подлинные муки совести. Девушке хотелось верить, что у Кассандры еще оставалась эта самая совесть.

— Вот видите. Вы не первая из ее сообщников, кого предала мадемуазель Лассель.

— Я не была ее сообщницей. Но какое-то время мне верилось, мы были подругами.

— Вы должны осторожнее выбирать себе друзей.

— Этому нам с сестренкой надо еще поучиться, — не удержалась от язвительного замечания Габриэль.

Щека у Аристида дрогнула, и его глаз омрачило какое-то чувство, которое можно было принять за сожаление. Но чувство это быстро исчезло.

— Мадемуазель Лассель и ее служанка, кажется, скрылись от нас, — продолжил он свой рассказ. — Но, в конечном счете, я все равно выслежу их, и ведьма Лассель ответит за свои преступления.

Итак, Касс сбежала из Мезон д'Эспри. Габриэль выслушала новость со смешанными чувствами, Ее тревожило, что Касс на свободе, и неизвестно, где она еще может объявиться снова. С другой стороны, ее исчезновение давало Габриэль некоторое преимущество.

— Если Кассандра и ее служанка скрылись, — она торжествующе улыбнулась Аристиду, — у вас больше нет свидетеля против меня.

— Я не нуждаюсь в свидетелях, сударыня. У меня по-прежнему есть вещественные доказательства — медальоны. — Он показал рукой на шкатулку, стоявшую на одном из столов.

Улыбка Габриэль потускнела.

— Но, как я уже говорил вам раньше, — продолжил он, — я надеюсь, что нам с вами не потребуются никакие суды и никакие испытания.

— Я знаю, на что именно вы надеетесь, — в голосе Габриэль послышалось презрение. — Мирибель рассказала мне все о сделке, которую вы предложили Ренару. Помните, в канун Иванова дня, летнего солнцестояния, моя младшая сестренка ходила на церемонию в каменном круге на дальней стороне острова Фэр?

— Да, помню. — На лице Аристида появилось задумчивое выражение. — Там я и встретил ее впервые.

— Так вот, Мирибель действительно верила, будто каменные дольмены есть не что иное, как замороженные гиганты, которые однажды волшебной ночью оживут. Так вот, сударь, скорее уж это случится, чем граф Ренар когда-либо…

Габриэль поперхнулась на слове, сообразив, что дверь гостиницы распахнулась, впустив внутрь поток свежего ночного воздуха и могучего великана.

— Ну и что там у тебя дальше? Чем Ренар когда-либо…? Что? — с добродушной улыбкой допытывался… ее зять.

Габриэль открыла рот от изумления. Она понимала, что своим видом сильно напоминает слабоумную дурочку, но, похоже, никак не могла выйти из ступора, закрыть рот и прекратить таращиться на огромного мужчину, заполнившего собой дверной проем. Словно это она, произнеся его имя, вызвала Ренара. Но граф всегда приводил людей в замешательство своим появлением из ниоткуда.

— Господин Балафр, граф прибыл, — объявил один из сопровождавших Ренара охотников.

— Вижу, — резко буркнул Симон.

Он отпустил людей, оставив одного только Брэкстона охранять двери. Граф, не обращая внимания на Аристида, повернулся к Габриэль. Девушка мысленно приготовилась выслушать гневную отповедь зятя. Граф не проявлял излишней терпимости к тем, кто причинял горе его любимой жене, а она всегда создавала Арианн одни проблемы. Но она была полностью обезоружена, когда Жюстис взял ее руку и поднес к губам.

— Моя дорогая невестушка! Я, как всегда, польщен возможностью видеть вас, — насмешливо приветствовал он Габриэль, и ее поразили его глаза под нависшими веками. Она увидела в них сердечность, доброту и беспокойство за нее. — Как вы поживаете?

Комок подкатил к ее горлу. Этот великан, муж ее сестры Арианн, казался таким утешительно большим и надежным. Габриэль пришлось сильно напрячься, чтобы справиться с непреодолимым желанием уткнуться ему в грудь и разрыдаться в голос.

— Более или менее сносно, — сумела ответить она с дрожащей улыбкой.

Ренар ласково и ободряюще потрепал ее по щеке и только потом повернулся к Аристиду. Граф подавлял одним своим видом. Даже такой грозный соперник, как охотник на ведьм Балафр, стушевался перед ним. Ренар окинул его презрительным взглядом, и Симон на глазах стал много моложе и уязвимее.

— Ба, а вот и наш юный магистр Аристид. Как вы повзрослели, я даже не сразу узнал вас.

Симон вспыхнул, его рука взлетела к шраму.

— Да, полагаю, я и правда изменился.

— Дорогой мой, мне жаль, что я испортил ваше симпатичное лицо, — примирительно отозвался Ренар. — Я вовсе не желал драться с вами в тот день. И уж совсем не жаждал становиться вашим врагом.

— Вы были рождены, чтобы стать моим врагом. — Неистовая ненависть, исходившая от Аристида, обдала Габриэль ледяной стужей. Молодой человек резко втянул воздух, словно пытаясь сдержать злобу. — Полагаю, вы прибыли сюда выменять свободу мадемуазель, а не обсуждать старые события. Вы привезли то, что я требую взамен?

Немного поколебавшись, Ренар кивнул и снял сумку, перекинутую через плечо. Габриэль, затаив дыхание, наблюдала, как Ренар расстегивал ремни. Он медленно извлек ничем не примечательную книгу в скромном переплете из черной кожи. Ни размером, ни толщиной она не выделялась. Так мог выглядеть сборник стихов, например.

Сердце у Габриэль упало. Аристид отнюдь не глуп. Неужели Ренар действительно надеялся обмануть этого охотника на ведьм, подсунув ему нечто обыденное и совсем неопасное? Когда граф протянул Симону книгу, тот скептически усмехнулся.

— И это печально известная «Книга теней»?

— Надеюсь, да. Я заплатил за нее слишком большую цену.

— Но еще не всю цену, — пробормотал Симон.

Выхватив книгу у Ренара, он поднес ее ближе к подсвечнику и резко открыл обложку. Габриэль поднялась на цыпочки и вытянула шею. Со своего места она разглядела пожухлые, старые и на вид очень ломкие страницы. Но страницы гнулись с удивительной упругостью, когда Симон пролистывал их.

Страницы были испещрены отчетливыми рельефными знаками, буквами какого-то древнего забытого языка, какими-то символами, темными и грозными. Габриэль никогда бы не подумала, что обыкновенная на вид книга могла нести ауру таинственности, мощи, беды, греха и… зла, как воплощения самого дьявола.

Она уже почти не сомневалась, что Симон держит в руках настоящую «Книгу теней». Но что же заставило Ренара приобрести эту проклятую книгу и, хуже того, держать ее у себя? Если бы граф намеревался уничтожить ее, он, конечно лее, уже давно сделал бы это.

Габриэль бросила беспокойный взгляд на своего зятя. Как Арианн ни любила мужа, она всегда боялась за Ренара, который проявлял слишком глубокий интерес к темному колдовству, интерес, который он унаследовал от своей нечестивой бабушки Мелюзины. Поскольку Аристид углубился в книгу, Габриэль украдкой неслышно подошла к Ренару.

— Какой же вы болван! Вы, верно, сами догадываетесь об этом, не так ли? — пробормотала она.

Ренар наклонился в ответ, чтобы прошептать в ответ:

— Благодарю вас, — произнес он ей прямо в ухо. — Я тоже невероятно ценю вас, дорогая сестрица.

— Арианн же убьет вас, — горячо возмутилась Габриэль. — Вы знаете, как она относится к черной магии. Что дернуло вас впутаться в историю с этой книгой?

— Любовь, — был его неожиданный и печальный ответ. — Ваша сестра так отчаянно хочет родить ребенка, что готова умереть ради этого. Но я не могу потерять ее. Мне легче расстаться с моей душой. Я думал, что смогу найти ответ в этой книге. Способ позволить ей получить ее малыша, но остаться живой и невредимой. Ради этого я бы рискнул применить самое страшное колдовство.

Габриэль, как никто другой, понимала его отчаяние. Разве не те же самые чувства заставили ее надеть тот страшный медальон на шею Реми? Любовь, страх, желание защитить. Если Ренар сошел с ума, то она тоже сошла с ума. Она ободряюще погладила его огромную мозолистую руку. Ренар ответил ей рукопожатием и печально улыбнулся.

Минуты ползли, пока Аристид просматривал книгу. Хватит ли у него ума понять ее подлинность? Он пытался разделить ее на части, тряс, ощупал пальцами обложку, потом провел ногтем большого пальца по корешку. К изумлению Габриэль, кожа на корешке аккуратно раздвинулась, открывая потайной карман. Аристид вывернул книгу и энергично затряс, словно ждал, что оттуда что-нибудь выпадет. Этого не произошло, и он впился глазом в Ренара.

— Где?

— Где что? — вежливо уточнил граф.

— Черт побери, вам прекрасно известно, что. Список, который лежал в переплете. Имена всех ведьм, колдунов, знахарей по обе стороны Ла-Манша.

— Так вот за чем вы охотились?! Да вы… — Габриэль задохнулась от ярости, — …вы мерзавец. Вы убедили Мири, будто хотели уничтожить «Книгу теней», а сами… сами хотели…

— …уничтожить зло и каждого мужчину и женщину, которые им пользуются. — Симон рванулся к Ренару. — Где же список, сударь?

— Вот это да. Видимо, я потерял его. Моя вечная небрежность.

Лицо Симона так потемнело от огорчения и ярости, что Габриэль встала между ним и зятем. Но Симон только развернулся на каблуках. Он подошел к шкатулке, в которой лежали медальоны и кольцо Темной Королевы. Открыв крышку, он швырнул туда же «Книгу теней» и долго-долго смотрел на нее. Когда Аристид повернулся к ним, взгляд его был суров и холоден.

— С прискорбием сообщаю вам, господин граф, что я разрываю наше соглашение. Мадемуазель Габриэль предстанет перед судом, и вы также арестованы.

— Я боялся, что вы можете сказать нечто в этом роде. — Ренар совершенно спокойно скрестил руки на груди. — На вашем месте, мой мальчик, я бы хорошенько подумал.

— Это почему же? Потому, что вы ждете, как вооруженные люди, которых вы укрыли там, в темноте, пойдут на штурм ради вашего спасения?

Ренар вздрогнул, хотя и постарался скрыть это.

— Я помню ваши трюки, господин граф. — Симон криво усмехнулся. — Помню, как вы имели обыкновение прибывать на дознание в сопровождении небольшой армии из своих слуг, помню, как вы безжалостно вырезали весь орден магистра ле Виза. Мои охотники на ведьм не монахи, они наемники, и я лучше, чем мой старый господин, приготовился встретить моих врагов. Ваши слуги, сударь, по большей части, уже либо убиты, либо захвачены в плен. Через эту дверь войдут только мои люди. Брэкстон!

Слуга будто только и ждал этого сигнала. Он распахнул дверь, и три других охотника на ведьм ворвались в комнату и окружили Ренара и Габриэль, обнажив шпаги. Одной рукой Ренар обнял молодую женщину, крепко прижав ее к себе. Он оставался поразительно спокоен, хотя Габриэль не сомневалась, что он не ожидал подобного поворота событий. Она заметила, как граф дотронулся указательным пальцем до кольца на левой руке, аккуратной металлической полоски, мысленно связывающей его с Арианн. Обращался ли он к жене, предупреждая ее о случившемся, говорил ли ей о своей огромной любви к ней, просил ли прощения?

Жаль, что ей не дано такого с Реми. У Габриэль все внутри похолодело, когда она поняла, что Ренар даже не был вооружен. Скорее всего, его заставили оставить шпагу перед входом в гостиницу.

— Отведите мадемуазель Шене назад в ее комнату, — скомандовал Аристид. — Что касается графа, нам нет никакого смысла впустую тратить время на суд. Его вина всегда была более чем очевидной. Во двор его. Он должен быть казнен на месте.

— Нет! — пронзительно вскрикнула Габриэль.

Она отчаянно цеплялась за Ренара, но грубые руки Брэкстона заломили ей руки за спину. Она боролась, пытаясь высвободиться, найти способ как-то помочь Ре-нару, но напрасно. Габриэль зарыдала от отчаяния, когда, прижав к горлу Ренара острие шпаги, его силой повели к двери.

— Стойте! — прозвенело откуда-то. Девичий голос прозвучал как серебряный колокольчик, так же чисто и прозрачно, как родник в лесу. Все замерли, во все глаза глядя на закутанную в плащ фигурку, которая появилась из темного прохода, ведущего к кухне. Откинув капюшон, на свет вышла Мирибель Шене.

— Какая нелегкая принесла вас сюда? — Цедя слова, Симон двинулся на Мирибель.

— Ты солгал мне, Симон. Ты не сдержал своего слова.

Мири подняла на него глаза. Она смотрела на него таким чистым, открытым взглядом, что Габриэль не понимала, как Аристиду хватало мужества встретить его без содрогания. Но он даже не попытался ни оправдываться, ни просить прощения.

— Я охотник на ведьм, Мири. Вы должны были понимать это. Я делаю то, что мой долг велит мне.

— Тогда, как ни прискорбно, у меня тоже есть свой долг. — Плащ Мирибель сполз с ее плеч, когда она подняла пистолет и навела его на Аристида. — Прикажи своим людям уйти, Симон. Освободи мою сестру и Ренара.

— Иначе что? Вы выстрелите в меня?

— Если придется. — Лицо Мири застыло в ожесточении, а глаза становились все холоднее, совсем как далекие звезды на ночном небе. — Отпусти их. Сейчас же.

Мири поправила пистолет, целясь Симону прямо в сердце. А он только смотрел на нее, и весь шквал обуревавших его чувств отражался на его изуродованном лице. Недоверие, горечь, отчаяние. Безухий Брэкстон только крепче вцепился в руки Габриэль, но она ощущала и его беспокойство. Охотники, задержавшие Ренара, замешкались у дверей. Граф легко воспользовался бы их замешательством, чтобы вырваться от них, но он, как и все остальные, не спускал глаз с Мири.

— Не надо. Детка, опусти пистолет. В этом нет необходимости. — Ренар сделал странное ударение, словно пытался передать Мирибель какое-то тайное сообщение.

Брэкстон переступил с ноги на ногу и нервно позвал:

— Господин Балафр?

Ни Симон, ни Мири не отвечали. Эта пара замерла в своем противостоянии. Для них обоих все вокруг просто прекратило свое существование.

— Отлично, — сказал ей Симон со странной, безнадежной улыбкой, словно человек, покорившийся неизбежному. — Давай же. Сделай это. Убей меня.

Симон придвинулся ближе, и пистолет задрожал в руке Мири. Она удержала его, заскрежетав зубами. Габриэль, затаив дыхание, ждала. Действительно ли Мирибель сможет…

Оглушительный грохот расколол тишину в комнате, как если бы могучий дракон напал на гостиницу. Окна разбились, перекрытия закачались, пол под ногами Габриэль вздыбился. Вспышка света ослепила ее. Ее резко отбросило на пол, грудь сдавило. Темнота навалилась на нее, и глаза ее закрылись.

Она, должно быть, потеряла сознание, насколько, она понятия не имела. Когда она открыла глаза, то ощутила себя как в дремотном тумане, и мир вокруг потерял свои звуки, словно ее голова была укутана хлопком. Что-то горячее сочилось по ее щеке. Она дотронулась до щеки и, прищурившись, непонимающе разглядывала красное, липкое вещество на своих пальцах. Кровь.

Габриэль затрясла головой, чтобы рассеять туман, но острая боль пронзила виски. В голове прояснилось, вернулась память. Гостиница «Шартр», охотники на ведьм, Аристид приказал казнить Ренара, Мирибель с пистолетом, нацеленным…

Но пистолет Мири тут был ни при чем, произошли чересчур большие разрушения. Габриэль удалось сесть, и она оказалась окруженной беспорядочными обломками, яркими всполохами, невыносимым жаром и густым туманом. Нет, не туманом, а дымом, который уже начинал разъедать глаза, проникать в горло, вызывая удушливый кашель. Гостиница горела, огонь лизал стены. Ей надо отыскать сестру и Ренара и выбраться отсюда.

Габриэль хотела опереться на руку и тут же отдернула ее, соприкоснувшись с рукой мужчины.

Ее тюремщик Брэкстон лежал, вытянувшись подле нее. Был ли он мертв или всего лишь потерял сознание, она не могла определить. Ее внимание отвлек шум в дверном проеме, перекрывший потрескивание пламени. Слышался лязг стали. Сквозь сгущающуюся мглу она увидела, как Ренар выбил шпагу у одного из людей Аристида. Один охотник на ведьм уже лежал замертво у его ног, с другим он яростно сражался.

И плечом к плечу с Ренаром сражался… Реми. Вот блеснул клинок его шпаги, и он припер к стене другого охотника. Сердце Габриэль болезненно заколотилось. Все смешалось в груди — недоверие, радость и страх за него. Она попробовала позвать его, но только задохнулась от дыма. Однако Реми уже заметил ее. Одним стремительным жестким ударом он опрокинул своего противника. Не успел тот сползти на пол, как Реми уже подскочил к Габриэль.

Николя опустился на колени подле нее. По его лицу струился пот, щеки были вымазаны сажей. Всклокоченные, мокрые от пота пряди волос цвета темного золота прилипли ко лбу, но никогда ни один мужчина не казался ей таким красивым. С судорожным всхлипом она бросилась ему на шею.

— Ты при… шел за мной.

— Ну конечно пришел, глупышка, — проскрежетал Реми ей на ухо. Он так крепко прижал ее к себе, что казалось, у нее треснут ребра. — Надо как-то выбираться отсюда. Тебе очень больно? Встать сможешь?

Габриэль кивнула, но когда Реми помог ей приподняться, сморщилась от пульсирующей боли в лодыжке. Правда, она тут же забыла про боль при мысли о Мири. Где сестра? Слезящимися от сгущавшегося дыма глазами Габриэль с отчаянием оглядывала гостиную, моля Бога, чтобы Мири уже выбралась наружу.

Она с ужасом увидела, что ее младшая сестренка согнулась над неподвижно распластанным на полу Симоном. Одна сторона его лица была залита кровью. Мирибель пыталась поднять его, не обращая внимания на Некроманта, цепляющегося лапой за ее юбку. Кот явно убеждал ее бежать, пока еще не было поздно.

— М-мир-ри.

Габриэль закашлялась. Она дернула Реми за руку, показывая ему на сестру. Прежде чем он успел отреагировать, мимо них пролез Ренар. Одной рукой прикрывая лицо от дыма, он прокричал Реми:

— Я к Мири. Быстро берите Габриэль. Уходите сейчас же.

Габриэль попыталась возразить и броситься к сестре. Но рука Реми неумолимо обхватила ее за талию. Со шпагой в другой руке он поволок ее к двери, заставляя припадать к полу, чтобы не наглотаться дыма. Казалось, все ее легкие полыхают от огня. Она двигалась, как слепая, мешал дым и собственные слезы. Ей оставалось только крепко цепляться за Реми и хромать подле него. Так они и выбрались в ночь.

Всю дорогу он поддерживал ее, иногда брал на руки и нес. Им удалось выбраться на безопасное расстояние от полыхающей гостиницы. Габриэль кашляла и жадно глотала чистый ночной воздух. Грудь Реми вздымалась при каждом вздохе. Он разжал руки, и Габриэль смогла обернуться. Протирая слезящиеся глаза, она смотрела на гостиницу и облегченно заплакала, увидев, как оттуда пулей выскочил Некромант, затем появился Ренар с Мирибель на руках. Он зашагал в их сторону и осторожно опустил девушку на каменную скамью под ветвями дуба.

Все еще пытаясь восстановить дыхание, Габриэль прислонилась к Реми, глядя на невероятное безумие, творящееся вокруг них. Половина гостиницы была охвачена пламенем, огонь разрастался и, перекинувшись на крышу конюшни, адским костром запылал на фоне ночного неба. Испуганное ржание лошадей смешивалось с криками людей Симона. Их темные силуэты мелькали на фоне красного дыма пожара. Охотники на ведьм, конюхи, гостиничная прислуга — все отчаянно метались из стороны в сторону. Кто-то пытался спасти лошадей, выводя их из пылающей конюшни, кто-то просто пытался выбраться подальше от пламени и от смертельных искр, разлетавшихся во все стороны от гостиницы.

Неразбериха усилилась, когда во двор гостиницы хлынули жители соседних домов, многие прямо в ночном белье. Кто-то прибежал помочь, кто-то — поглазеть. Отблески пожарища отражались на их лицах. Посреди всего этого хаоса Габриэль показалось, что она увидела Бартоломея Вердуччи, который покидал сцену, быстро перебирая своими худющими ногами.

Но ей было не до размышлений о шпионе Екатерины. Послышались гневные крики, и, к своему ужасу, Габриэль поняла, что их бегство из гостиницы обнаружено. Какие-то дородные охотники на ведьм Симона, обнажив шпаги, кинулись к ним.

Она почувствовала, как Реми сжался перед схваткой. Он прошептал ей на ухо:

— Позаботься о сестре. Выведи ее со двора. В конце улицы нас ждет Арианн с лошадьми. Я найду вас там.

Габриэль подумала, что от взрыва у нее, наверное, повредился слух. Произнес Реми имя Арианн или ей послышалось? Возможности переспросить не представилось. Он быстро поцеловал ее в губы и ушел. Реми вышел навстречу охотникам на ведьм, и Ренар прогромыхал за ним. Кто-то третий присоединился к ним, стройный юноша с ниспадающей назад гривой черных волос. Волк! Откуда он взялся? Габриэль на мгновение погрузилась в неподвижность, наблюдая вспыхнувшую схватку, безумное сплетение постоянно перемещающихся мужских фигур и поблескивание клинков.

Не имея возможности помочь мужчинам, Габриэль направилась к сестре. Мирибель все еще в оцепенении сидела на скамье, но она почти не пострадала в огне. Только на лице и руках видны были порезы от разлетевшегося стекла из разбитых окон. Некромант пытался зализать ей раны, но Мири не обращала на кота никакого внимания. Ее немигающий взгляд застыл на пылающей гостинице, и в глазах промелькнул ужас.

— С-симон, — шептала девушка.

После всего случившегося Габриэль с трудом верила, что ее сестра все еще беспокоится об этом мерзавце, охотнике на ведьм, опасаясь за его жизнь. Она схватила Мири за плечи и мягко, но настойчиво попыталась заставить сестру встать.

— Пойдем, милая. Нам надо идти.

— Симон, — повторила Мири и попыталась высвободиться.

Габриэль крепче сжала плечо сестренки, испугавшись, что девушка рванется назад, к гостинице, в поисках Симона. И тут только она поняла причину ужаса, застывшего в глазах младшей сестры. Девушка испугалась не за Симона Аристида, она испугалась его. Каким-то образом и Аристиду, и Брэкстону удалось вырваться из объятой пламенем гостиницы, и теперь их грозные фигуры были как будто выгравированы на фоне огня.

Потеряв повязку на глазу, прикрывавшую часть его изуродованного лица, Симон сейчас больше, чем когда-либо, напоминал ученика дьявола. Его залитое кровью лицо было покрыто золой и пылало от ярости. Пошатнувшись, Аристид рявкнул какую-то команду Брэкстону, рукой показывая на Ренара.

Граф отчаянно с кем-то дрался, не подозревая об опасности сзади. Габриэль поперхнулась, заметив оружие в руке Брэкстона. Охотник на ведьм закреплял стрелу в арбалете. Габриэль крикнула Ренару, но ее крик утонул в грохоте пожара и сражения. Прежде чем Габриэль сообразила, как поступить, Мири вырвалась от нее и побежала.

С глухо колотящимся сердцем Габриэль поднялась за ней, но быстро идти ей мешала пульсирующая болью лодыжка. Это напоминало жуткий ночной кошмар, когда ты все бежишь и бежишь куда-то, но не можешь преодолеть расстояние и понимаешь, что тебе ни за что не успеть добежать куда-то вовремя. Мири заслонила Ренара как раз в тот момент, когда Брэкстон прицеливался в свою жертву. Габриэль задохнулась от крика, приготовившись к худшему.

Но в самый последний оставшийся до выстрела миг Аристид выругался и оттолкнул Брэкстона в сторону. Стрела просвистела, сильно отклонившись от цели, не задев ни Мирибель, ни Ренара. И тут, сотрясая ночное небо, прогремел второй взрыв. Крыша гостиницы осела и рухнула с неимоверным грохотом, заставив толпу во дворе в панике броситься прочь. Искры и догорающие головешки, пылающие доски — все это полетело в разные стороны. Мир погрузился в полное безумие нестерпимого жара, дыма и пламени.

Реми, неожиданно возникший подле Габриэль, показался ей единственным, что осталось от нормальной жизни. Все остальное расплылось в одно большое пятно. Вот крепкой рукой Реми поддерживает ее за талию, помогает перешагивать через тела мертвых охотников на ведьм, своим могучим телом ограждает ее от натиска паникующих. Она почти вслепую бредет с ним через двор, пока они не оказываются на улице. Чудесным образом все они выбираются из этого ада: Ренар, Мири, Волк и даже Некромант.

Кот пошел прямо вперед, в темноту к переулку, где их ждали Арианн и Бетт, держа лошадей.

От боли в ноге Габриэль споткнулась и схватилась за руку Реми. Рука ее стала липкой от крови.

— Реми! Ты ранен!

В ужасе она показала ему на стрелу, торчавшую из предплечья. Реми ошарашено посмотрел на стрелу и расхохотался.

— Что же это такое! Опять! Проклятье, — взбешенно воскликнул он. — Только не это.

Симон, сгорбившись, сидел на скамье, прижимая к груди деревянную шкатулку и наблюдая за огнем, пожиравшим гостиницу и конюшню. Словно земля раскололась, изрыгая на поверхность само адское пекло. Даже с такого расстояния Симон чувствовал жар, его лицо было перемазано сажей вперемешку с потом. Он кашлял, судорожно глотая обожженным ртом чистый воздух, словно уже не надеялся когда-нибудь наполнить им свои легкие, болезненно реагировавшие на каждый вздох. Повсюду вокруг него люди кричали и образовывали цепочку, по которой передавали ведрами воду из колодца. Патетическое и бесполезное усилие. Разве под силу человеку погасить адское пламя?

Двор гостиницы был устлан охотниками на ведьм: где-то лежали неподвижные, бездыханные тела, где-то еще кто-то шевелился, испуская тихие стоны. Симон понимал, что должен идти к ним на помощь, но он, казалось, не мог заставить себя очнуться. Рядом с ним Брэкстон бережно нянчил обожженную руку. Пожилой мужчина бросал изумленные взгляды на Симона, ожидая приказаний.

Приказаний, которые Симон не мог отдавать. Он не мог ни двигаться, ни думать. Он только вспоминал Мирибель в тот момент, когда она навела пистолет, вспоминал ее глаза, холодные как сталь. Она научилась так сильно его ненавидеть? Неужели он оказался хорошим учителем? Неужели Мири действительно нажала бы на курок? Этого он не узнает никогда. Едва ли ему удастся спросить ее, ведь он отпустил ее. Отпустил их всех: Мирибель, Реми, Габриэль, графа. Он просто позволил им всем уйти, не предприняв никаких усилий, чтобы остановить их или послать за ними погоню. Симону казалось, будто этот ночной взрыв не просто лишил его чувств — он отнял у него нечто большее. В эту ночь у него исчезла цель, уверенность в своей способности бороться против зла и побеждать его. И Симон знал, кого ему за это следует благодарить.

Этот Ренар сущий дьявол! Симон, как и его старый учитель и господин, недооценил графа. Только Ренар с его темным колдовством был в состоянии вызвать взрыв такой пугающей силы. Симон все же сумел бы одолеть графа, но Мирибель опять встала на его пути. Ради девочки, которая теперь ненавидела и презирала его, Симон позволил злу выскользнуть у него из рук.

Он устало провел рукой по бритой голове. Одного он, по крайней мере, все же добился. Он лишил этого колдуна руководства его дьявола. Чуть обгорела и покрылась копотью крышка, но сама шкатулка уцелела.

Симон открыл шкатулку и недоверчиво заморгал. Он протер измученный глаз, отчаянно обшарил шелковую поверхность, убеждаясь, что не ошибся. Шкатулка была совершенно пуста. Ни медальонов. Ни кольца.

И что хуже всего — исчезла «Книга теней».

Во дворце царил хаос, приготовления к переезду двора в Блуа были прерваны в самом разгаре. Сундуки стояли упакованными, фургоны — наполовину загруженными, конюхи, горничные и придворные приостановили сборы. Все без исключения ждали команды короля. Генрих Валуа пришел в ярость, когда узнал о нападении на отряд охотников на ведьм. Взяв с собой для компании только несколько миньонов, он удалился в свои покои, где и оставался последние два дня.

«Надулся, как обидчивый мальчишка, из-за того, что сломали часть его игрушечных солдатиков», — презрительно подумала Екатерина.

Темная Королева поддалась искушению сдержанно объяснить сыну, что он не там ищет виновных. Екатерина собрала достаточно сведений о странном взрыве, ставшем причиной пожара, чтобы не догадаться, кто явился истинной причиной случившегося. Как же он дьявольски умен, этот Ренар, муж Арианн. Вот только жаль, что граф не удосужился погубить всех охотников на ведьм, особенно этого господина Балафра, вместо того чтобы сжигать дотла гостиницу «Шартр». Этому мерзкому молодому негодяю каким-то образом удалось выжить. По всему следовало, что и Габриэль, и Николя Реми тоже выжили. Они сбежали из Парижа вместе с младшей из сестер Шене, графом Ренаром и Арианн.

Охотник на ведьм все еще жив, Бич на свободе и затерялся где-то на просторах страны. Но Екатерина позволила себе лишь мельком подумать обо всех этих тревожных новостях. Как только она вошла в свои покои, вся ее энергия, все ее мысли сосредоточились только на одном. Куда запропастился Бартоломей Вердуччи? Она не имела ни единой весточки от этого негодника, начиная с ночи пожара. Целых два дня прошло, но никаких известий от него не поступало. Ей оставалось только молиться, чтобы старый болван не позволил себе порваться в клочья при выполнении самого важного задания, которое она когда-либо давала ему: добыть «Книгу теней».

Исчезновение Вердуччи ставило Екатерину в затруднительное положение. Едва ли она могла открыто начать поиски своего шпиона, не вызывая вопросов, почему вдруг ее слуга оказался там, где квартировали охотники на ведьм, да еще переодетым и под чужим именем. Она размышляла над тем, как лучше всего тайком провести собственное расследование, когда одна из ее фрейлин принесла долгожданную весть о возвращении этого синьора.

Екатерина поспешно удалила всех из своих покоев. Ее сердце заходилось от нетерпения. Когда Вердуччи нетвердой походкой вошел в будуар, даже ее, привыкшую ко всему, потряс его вид. Он напоминал человека, который только что выбрался из преисподней.

Он так и не переоделся после ночного пожара. Его штаны и камзол были перепачканы сажей, брови и бородка были подпалены, на впалой щеке образовался уродливый волдырь от ожога. На голове была толстая повязка, насквозь пропитанная кровью, и это мешало ему надеть шляпу.

Вердуччи похромал к Екатерине и с трудом поклонился, едва не потеряв равновесия.

— В-ваше Величество, — проскрежетал он.

В любое другое время она бы резко попеняла ему, что он так долго не возвращался с сообщением, но теперь не стала тратить впустую время на бессмысленные разговоры и даже не поинтересовалась, где он провел все это время. Для нее существовал только один вопрос.

— Ну же, сударь, не молчите. Была у графа «Книга теней»? — накинулась она на Бартоломея. — Вы преуспели в своей миссии? Добыли книгу?

Вердуччи вытащил сумку, которую попытался протянуть ей. Но тут худенький невысокий человечек пошатнулся и свалился у ее ног. Не обращая на своего шпиона никакого внимания, Екатерина торопливо потянулась за сумкой, чуть не наступив на потерявшего сознание Вердуччи. Сердце ее неистово колотилось, руки дрожали от нетерпения. Она развязала ремни и едва сдержала восторженный вопль, что-то нащупав в сумке. На свет появилась старая, потертая книга в кожаном переплете…

Большинство придворных старались держаться тише воды ниже травы, таинственные события в гостинице «Шартр» обсуждались приглушенными голосами, чтобы никакое упоминание о предмете не коснулось слуха короля и не вызвало в нем очередной приступ бешенства. Наварра сидел на скамье в саду Тюильри, лениво вытянув ноги перед собой, притворяясь, будто погружен в чтение книги, всем своим видом демонстрируя, что недавние события не имеют для него никакого значения.

Он с трудом сохранял типичное для себя безразличие. Главное, с Габриэль все обошлось. К облегчению, которое Наварра испытал при этом известии, примешивались обида и негодование. Эти двое, Габриэль и Реми, слишком долго кормили его ложью.

Наварра, как и все остальные при дворе, точно не знал, что произошло в гостинице два дня назад. Он сомневался, что когда-нибудь прояснит для себя, чем занималась Габриэль, за что ее обвинили в колдовстве. Гораздо лучше Наварра понимал, что случилось между Габриэль и Реми. Эти двое стали любовниками. Наварра подозревал их, начиная с того дня, когда состоялся турнир, хотя и позволил Габриэль унять свои подозрения.

Капитан отчетливо прояснил истинное положение дел в своем последнем письме к Наварре. Своим чеканным почерком Реми выражал сожаление, что оказался не способен осуществить до конца задуманный ими план, поскольку ему пришлось спасать Габриэль. Наварра полностью прощал Реми это. Он горько сожалел, что сам не мог позволить себе совершить геройский поступок и спасти молодую женщину. Приходилось по-прежнему оставаться бесполезным, никчемным призрачным королем.

Нет, вовсе не решение Реми отменить их план побега из Франции Наварра считал непростительным. По правде сказать, Генрих никогда не питал особой веры в успех этого плана. Его негодование вызвало совсем другое, хотя именно по этому поводу капитан даже не удосужился принести свои извинения. Николя Реми убежал с женщиной, которую Наварра желал больше всех остальных. Реми писал об этом в своей по-солдатски грубоватой манере:

«Я всей душой люблю Габриэль, так, как вы никогда не сумеете ее полюбить. После того как я спас эту женщину, я намереваюсь увезти ее подальше от Парижа и назвать своей женой. Я все же постараюсь отыскать способ вызволить и вас из вашего плена. Мой долг, моя жизнь, моя шпага всегда в вашем распоряжении, мой государь. Но одно я никогда не смогу предложить вам — мою жену».

Реми любит Габриэль всей душой? Довольно-таки страстное объяснение в любви к женщине для такого угрюмого мужчины.

Уголки губ Наварры невольно поползли вверх. Было бы забавно, наконец, увидеть, как могучий Бич пал, сраженный женскими чарами. Забавно, конечно, только лучше бы то были чары любой другой женщины, но не Габриэль.

Наварра вздохнул, переворачивая страницу, буквы перед ним расплывались. Он видел перед собой только золотые волосы Габриэль, ее ярко-голубые глаза и сочные манящие губы. Может статься, когда-нибудь он сумеет простить их с Реми: Наварра никогда не отличался мстительным нравом. Но сейчас его переполняла зависть к Реми, и не только и не столько из-за красавицы Габриэль. Бич, его капитан, обладал драгоценной свободой! Генрих никогда не позволял никому заметить, как бесил его плен, эта унизительная, постыдная роль, которую ему навязали. Наварра — дурашливый клоун, Наварра — трусливый перебежчик, Наварра — марионеточный король. Все это выворачивало его душу, пронимая до печенок.

Услышав осторожное покашливание, Наварра поднял глаза от книги и увидел, что за ним наблюдает полногрудая брюнетка со смеющимися глазами и дерзкой улыбкой. Он узнал в ней одну из фрейлин Екатерины, недавний подарок Темной Королевы, предпочитавшей держать зятя при себе влюбленным и ручным. «Ну и ладно. Дьявол с тобой», — цинично подумал Наварра, пожимая плечами. Его штаны легко расстегиваются, но свои желания и планы он научился держать при себе.

Молодая женщина помахала веером, окинула его соблазнительным взглядом и исчезла в зарослях кустарника. Наварра усмехнулся, закрыл книгу и последовал за ней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Скромный сельский дом укрылся в долине в нескольких лье от Парижа. Не настолько далеко, как хотелось бы Габриэль, но Реми в любом случае не удалось бы увезти ее дальше. Остаток пути только сильная рука Ренара не давала Реми вывалиться из седла. Габриэль была благодарна за временный приют, который им предоставили на ферме с каменным домом, аккуратной маслобойней, сыроварней и даже курятником. Место это принадлежало вдове Перро и славилось своим прекрасным яблочным желе, свежими сливками и вкуснейшим сыром. Вдова Перро время от времени также готовила снадобья, ослаблявшие женщинам боль при родах или ежемесячных недомоганиях, и составляла мази, которые вылечивали все — от бородавок до ревматизма. Глядя на подбородок с ямочкой и пухлую фигуру почтенной фермерши, никто из непосвященных не угадал бы в ней одну из мудрых женщин, которая недавно посещала совет на острове Фэр, и что ее имя, скорее всего, было включено в список, ускользнувший от Симона Аристида.

Вдова позаботилась о Габриэль и Мири, пока Арианн занялась Реми.

По-матерински опекая сестер, она прикладывала мазь к порезам, которыми их отметили осколки стекла. Еще она наложила припарки на лодыжку Габриэль и туго забинтовала ее.

— Я делаю так своему пони, когда он потянет ногу, — сказала вдова, подмигивая. — Злющий негодник, сущее наказание. Коли уж ему помогает, поможет и тебе, детка.

Габриэль пробормотала слова благодарности, но ее не слишком волновали собственные боли или нервное истощение. Все ее помыслы были сосредоточены на Ре-ми. Когда Арианн занялась его раной, Николя впал в забытье. После того как она обработала рану, капитана перенесли на кровать, которую ему уступила хозяйка дома. Он проспал остаток дня, затем провел нелегкую ночь, беспокойно мечась по кровати.

Габриэль находилась поблизости, обтирала холодной тряпкой его лоб, опасаясь, что он снова может стать жертвой лихорадки или старых кошмаров. Хотя Арианн убеждала сестру немного отдохнуть, обещая, что сама позаботится о капитане, Габриэль отказалась.

Она примостилась на деревянном стуле около кровати и поила его всякий раз, когда он просыпался на короткое время. После настойки из трав, которую Арианн приготовила, чтобы уменьшить боли, он становился слабым и проваливался в сон. Габриэль сомневалась, что он даже понимал, что она сидит рядом, и от этой мысли на душе становилось больно.

Как она ни старалась бодрствовать, она все же уснула и проснулась только от веселого щебетания воробьишек на яблоне под окном. Девушка выпрямилась и потянулась, потом помассировала поясницу. У нее затекла шея, и было больно поворачивать голову.

Утренний свет заливал маленькую комнату, мягко играя на лице Реми. На подбородке и щеках пробивалась жесткая щетина. Он лежал неестественно спокойно и еле слышно дышал, и это встревожило Габриэль. Она потрогала рукой лоб, лоб был холодный. Никакой лихорадки. Конечно, это было хорошим признаком, но его бледное, туго обтянутое кожей лицо пугало. Он напоминал могучего богатыря, который принял на себя слишком сильный удар и уже не в состоянии найти силы, чтобы подняться.

Она не могла не сравнивать его нынешнее состояние с тем, каким он был всего лишь неделю назад, когда с воодушевлением приступал к заключительной подготовке бегства своего короля: сильным, пышущим здоровьем. Ей хотелось запустить пальцы в его взъерошенные темного золота волосы и нежно погладить его по лицу, но она боялась нарушить благотворное действие сна.

Габриэль осторожно отодвинулась, чтобы не задеть его раненую руку, лежавшую поверх одеяла. Его мощные плечи и грудь оставались открытыми, обнажая шрамы, избороздившие его тело, казавшиеся еще ужаснее в нежном утреннем свете. Столько ранений, столько боли выпало на его долю, и вот теперь ему снова приходится страдать.

И на этот раз по ее вине. Все так глупо, бессмысленно, но Реми страдает. Ужасные события прошлой ночи никогда не произошли бы, если бы не ее безрассудство, не ее ложь.

Скрип двери за спиной прервал тяжелые мысли Габриэль. Она повернулась и увидела Арианн, которая осторожно зашла в комнату. Под глазами у старшей сестры от усталости появились тени, мягкие каштановые волосы не были уложены и спадали на плечи, но она оставалась все той же спокойной и невозмутимой Арианн.

— Как он? — шепотом спросила она, подходя на цыпочках к кровати.

— Не знаю, — призналась Габриэль, попытавшись улыбнуться. — Мой Бич кажется таким… таким слабым и беспомощным.

Габриэль отошла к окну и устало прижалась головой к оконной раме, вдыхая приятный утренний ветерок и едкие запахи фермы. Она заметила, как Некромант преследует какую-то несчастную полевую мышь. Если бы Мири увидела это, она бы положила конец его охоте. Но ее младшая сестра расчесывала гриву приземистого серого пони, а Волк, опершись на ворота загона, наблюдал за ее занятием.

Тишина раннего утра нарушалась унылым глухим стуком топора. Закатав рукава рубашки, граф Ренар колол дрова, и по его виду совсем нельзя было предположить, что на нем хоть как-то сказались события прошлой ночи. Ни сражение в гостинице, ни изнурительное бегство из Парижа.

Хорошо, что есть великан, охраняющий замок, особенно сейчас, когда ее Бич настолько беззащитен. Арианн перевязала его рану, и Габриэль немного успокоилась, заметив, как сестра с удовлетворенным видом подошла к окну.

— Твой капитан поправится, — тихо, чтобы не потревожить Реми, сказала она. — Он очень сильный человек, справлялся и с худшими ранами. Правда, Николя потерял много крови, но нет никакого заражения, никакой лихорадки. Сейчас ему нужно только одно — время, чтобы отлежаться и дать ране затянуться. Даст бог, у него оно будет.

Арианн тревожно выглянула в окно. Вид ее рослого мужа, должно быть, и ей придал уверенности. Заметно было, как ее напряжение чуть спало. Габриэль редко видела Арианн с распущенными волосами. Старшая сестра обычно одевалась просто, но аккуратно, и всегда убирала свои блестящие каштановые локоны в пучок или прятала под головным убором. Распущенные волосы делали ее моложе, но все же в спокойном взгляде Арианн затаилась печаль.

Габриэль очень многое хотела бы сказать сестре, но едва ли знала, с чего начать. Ей казалось странным, что и Арианн до сих пор не задавала никаких вопросов. Ее старшая сестра никогда не относилась к числу тех, кто избегает споров, дает времени все расставить по местам. Нет, она всегда желала во всем тщательно разобраться, излечить то, что порой было еще совсем не готово к излечению. Габриэль часто обижалась на ее расследование, когда пытливый взгляд Арианн свободно докапывался до самых потаенных уголков души. Арианн слишком легко бередила глубоко спрятанные раны, вытаскивала их на свет и начинала в них копаться.

Но сейчас Арианн не давила, ни о чем не допытывалась. Она ждала, потупив глаза, сложив руки в полном бездействии. Неожиданно для себя Габриэль поняла, что старшей сестре ничуть не легче, чем ей самой, наводить мосты между ними.

Габриэль прочистила горло.

— Это я во всем виновата.

— Прости, не поняла, — очнулась от собственных мыслей Арианн.

— В нашей ссоре. В разрыве между нами, в том, что произошло с Реми. — Она с грустью показала на кровать. — Во всем надо винить только меня.

— Надо же! Так это ты подстрелила капитана? Что ж, тебя очень даже можно понять. Мне часто хотелось сделать нечто подобное с Ренаром. Особенно когда я узнала, что у него действительно была та проклятая книга.

Шутка сестры застала Габриэль врасплох. Арианн всегда была редкостно, даже болезненно серьезна. А теперь она шутила и пыталась поддразнить сестру, чтобы снять неловкость. Но ее мягкий юмор произвел неожиданный эффект. Глаза Габриэль наполнились слезами.

— Эри… я… сколько же всего я… натворила. — У нее задрожал голос, и она разрыдалась.

Арианн молча обняла сестру. Сколько раз Габриэль противилась ее утешениям! Но теперь она с готовностью таяла на терпеливом и мягком плече Арианн, выплакивая все свои страдания, страхи, боль и напряжение, которые скрывала со дня их ссоры с Реми.

Арианн убаюкивала ее, поглаживая волосы, нежные, исцеляющие прикосновения напоминали ласковые руки покойной мамы.

— Тише, дорогая моя. Не случилось ничего такого, чего нельзя было бы исправить.

— Нет… ты не знаешь. Ты понятия не имеешь… сколько всего я натворила.

— Боюсь, я имею некоторое представление обо всем. — Она взяла Габриэль за подбородок и стала промокать ее слезы. — Неслучайно же Бетт отправилась за тобой в Париж в поисках работы. Это я послала ее.

Глаза Габриэль расширились, и Арианн стала торопливо рассказывать:

— Не могла же я примириться с мыслью, что ничего не буду о тебе знать. Тем более в таком опасном городе, да еще при дворе, под боком у Темной Королевы. Я послала Бетт, наказав ей посылать мне регулярные сообщения. Голубей она держала вовсе не для твоего обеденного стола.

— Я должна была догадаться. Ненавижу пирог с голубями, и Бетт это знает.

— Пожалуйста, не сердись на нее. Это была моя идея, я заставила ее.

— Я вовсе не сержусь ни на нее, ни на тебя. Наверное, когда-то я была слишком глупа и впадала в ярость. Но я так боялась, что ты больше не захочешь ни видеть меня, ни слышать обо мне, что… что я так опозорила тебя, разочаровала, превратившись в куртизанку, поселившись в доме отцовской любовницы. Я думала, ты возненавидела меня.

— Габриэль, ну как ты можешь такое думать? Мы с тобой всегда несколько расходились во мнениях…

— Мягко сказано, — улыбнулась та.

Арианн улыбнулась ей в ответ, но губы у нее дрожали.

— Меня волновал твой выбор, я боялась за тебя, мне бывало больно и горько. Но ты же моя сестра. Я буду всегда любить тебя, кем бы ты ни была. — Глаза Арианн наполнились слезами. — И мне так тебя не хватало!

— Мне тоже не хватало тебя.

Арианн последний раз судорожно втянула воздух и постаралась взять себя в руки.

— Теперь расскажи… Говорят, вы с Реми обручилась.

— К сожалению, все уже кончено, — печально покачала головой Габриэль. — Ты ведь не слышала остальную часть истории, Бетт этого не знала.

— Но, милая моя, Бетт тут совсем ни при чем, мне все рассказал Реми.

— Реми? — сильно удивившись, эхом отозвалась Габриэль.

— Когда Мири известила нас о требовании Симона Аристида, мы с Ренаром сразу же направились в Париж. Первое, что пришло нам в голову, было связаться с Реми, но только случай помог нам найти его. Твой Бич буквально прочесывал город в поисках Лассель.

— Касс? Но зачем?

— Реми задумал заставить ее рассказать правду и оправдать тебя. Он не хотел, чтобы ты на всю жизнь превратилась в беглянку, преследуемую охотниками на ведьм.

Так вот чем занимался Реми, когда Габриэль думала, что он отказался от нее. Решимость, с которой Николя ради нее предпринял такой отчаянный шаг, одновременно и тронула, и встревожила ее.

— Как хорошо, что поиски Реми не увенчались успехом. Касс слишком опасна. Она опаснее даже самой Темной Королевы. Ты предупреждала меня держаться подальше ото всех, кто занимается темным колдовством, но, конечно же, я не послушалась. Ты бы никогда этого не сделала.

— Я вовсе не святая, Габриэль. — Печаль отразилась на кротком лице Арианн. — Хотя тебе всегда почему-то казалось, будто я себя таковой считаю.

— Прости, Эри. Я не…

— Нет, сестренка, ты была совершенно права. Я очень старалась играть свою роль: премудрой Арианн, всезнающей Хозяйки острова Фэр. И все, чтобы никто не разгадал, что я совсем не такая. Я, наверное, была тогда невыносима. — Она глубоко вздохнула. — Никакая я не мудрая женщина, вот в чем правда. Далеко не мудрая. Хуже всего мне приходилось сразу после смерти мамы. Отец пропал в море, надо было платить его долги, как-то заботиться о вас с Мири, а еще все на острове чего-то от меня ждали, словно я такая лее мудрая, как мама. — Арианн судорожно сглотнула и выговорила признание: — Я по-настоящему впала в отчаяние. И тогда я сама обратилась к черной магии: вызвала мамин дух.

— Ты занималась некромантией? Я и понятия не имела, что ты вообще умеешь.

— Судя по всему, я не такой мастер, как Кассандра. Но мне несколько раз удавалось вызывать маму. Я поддавалась искушению, хотя и обещала ей больше никогда не прибегать к некромантии. Особенно в прошлом году, когда… когда…

Арианн остановилась. Ее глаза потемнели от горя.

— Мирибель рассказал мне о… как ты потеряла ребенка. — Габриэль сжала руку сестры. — Я тебе очень сочувствую, Арианн.

— Спасибо, но боюсь, я не в меру предавалась своей печали. — Арианн удалось улыбнуться, хотя улыбка получилась горестной. — Как же меня взбесил Жюстис, когда я поняла, что он приобрел «Книгу теней» и не рассказал мне, зачем хотел использовать ее. Хуже того, он все-таки признался, что воспользовался снадобьем, о котором ему поведала еще его бабушка. Сделал свое семя на время бесплодным. Я чувствовала себя подавленной и одновременно кипела от гнева. Хотя теперь понимаю, что он хотел защитить меня, пока не найдет способа помочь мне благополучно выносить здорового ребенка. — Арианн обхватила себя руками, и устало прислонилась к стене. — Меня поглотили собственные печали, и я не замечала переживаний мужа. Мама Жюстиса умерла при родах, и он слишком боялся за меня, но я предпочла не видеть этого. В своем желании стать матерью я забывала оставаться женой. Надеюсь… он все же простит меня.

— Мне думается, твой великан скажет, что ему нечего прощать. Он просто обожает тебя, Арианн.

Сестра улыбнулась, выгнув брови.

— Как и твой Бич, и, хотя ты из-за своей глупости объявила ему о разрыве помолвки, я не поверю, что он готов с такой легкостью отпустить тебя.

Хотела бы Габриэль разделить ее уверенность. Окинув задумчивым взглядом спящего, она спросила у старшей сестры:

— Так что же дальше, Арианн? Что нам делать? Думаешь, Аристид и его охотники на ведьм будут преследовать нас вплоть до самого острова Фэр?

— Боюсь, что да.

— Жаль, Ренару не удалось взорвать этого мерзавца, — горько посетовала Габриэль.

— Уф-ф… Жюстис тут вовсе ни при чем. Это все я.

— Ты?! — Габриэль перевела взгляд на сестру. Арианн съежилась. Такой пристыженной Габриэль не видела сестру ни разу.

— Это все та проклятая книга, — выпалила Арианн. — Даже я поддалась искушению и заглянула в нее. У Жюстиса с Реми был план твоего спасения, но в любую минуту все могло пойти наперекосяк. «Только одно небольшое заклинание, — подумала я. — Так, на всякий случай». Я отыскала, как сделать такую маленькую бомбу, чтобы ее можно было запустить, как стрелу из самострела. Вот я все и приготовила на всякий случай, а когда на слуг Жюстиса напали из засады, я решила использовать свое средство. Я ведь хорошо разбираюсь в древних языках. И считала, что тщательно следовала указаниям и взрыв случится в воздухе, а затем, как огромная ракета, моя бомба взмоет в небо и всех напугает. А вместо этого… Счастье еще, что я каким-то чудом не уничтожила всех нас и не сожгла пол-Парижа.

Арианн опустила голову. Она явно испытывала ужас от содеянного. Габриэль стала успокаивать сестру, с трудом пряча улыбку. Заметив это, та нахмурилась.

— Ничего нет смешного. Я чуть не уничтожила множество невинных людей.

— Но ты же их не уничтожила, — резонно заметила Габриэль.

— Но могла бы уничтожить. Ты видишь, на самом деле я ужасная. Думаю, теперь ты вообще перестанешь меня уважать.

— Да, теперь ты внушаешь мне уже не страх, а благоговейный трепет, — усмехнулась Габриэль и снова обняла сестру. — Хозяйка острова Фэр действительно обладает силой, с которой нужно считаться. Ты устроила пожар, но в огне погибла та страшная книга, а это уже хорошо, и никому из нас незачем больше волноваться. — Заметив, что ее слова не слишком успокоили Арианн, Габриэль добавила: — Твой взрыв буквально спас положение. Очень своевременно все получилось.

И она обстоятельно поведала Арианн все, что произошло после появления Мирибель.

— Ты же знаешь, какое нежное сердце у нашей сестренки. Мало того, что ей претит всякое насилие, оно еще приводит ее в шок. Клянусь, она убрала бы ядовитую змею с дороги, лишь бы ту не переехала телега. Но такого сурового и безжалостного лица, какое было у нее, когда она уперла пистолет в Аристида, я никогда не видела. Похоже… да, я думаю, она действительно убила бы Симона, чтобы спасти нас с Ренаром. — Габриэль прикусила губу. — Я и сама пристрелила бы этого мерзавца за все, что он творит с Мири, самой невинной и самой доверчивой душой на свете. Он снова предал ее и снова спас. И какой ценой! Он позволил Ренару избежать своей мести. Неудивительно, что Мири снова совсем запуталась. Ну почему этот проклятый тип не может, наконец, определиться и поступать так, как надлежит натуральному негодяю, покончить со всем этим?

— Потому что на свете нет совершенно законченных негодяев. В каждом из нас перемешаны свет и тьма. У некоторых больше тьмы, чем света. Мне тоже жалко Мири. Но мир полон зла и предательства. Мири не может цепляться за свою наивность и свои грезы. Ей придется когда-нибудь повзрослеть, даже если мы этого не хотим.

— Как мне все это не нравится, — призналась Габриэль. — Я больше всех переживала из-за этой ее веры во всяких фей, и единорогов, и в этого вероломного негодяя Аристида. Но сейчас мне больно видеть ее разочарование, больно видеть, как ее сердце заставили почерстветь. Мне не хочется, чтобы она менялась.

— Если это послужит тебе некоторым утешением, наша малютка не слишком-то меняется. — Арианн повернула Габриэль к окну и показала ей на Мири и Волка в загоне для пони. Черная голова Мартина нагнулась над светлой головкой Мири, и они о чем-то совещались. Габриэль могла бы назвать их беседу заговорщической.

— Мири по-прежнему твердо настаивает на правах животных и верит в свою способность общаться с ними. Пони, наверное, поведал ей какую-то грустную историю о том, как он одинок и как ему хотелось бы оказаться на ферме, где есть другие лошади, а может, и какие-то дети, чтобы поиграть с ним.

— Только не это, — застонала Габриэль, представив последствия. Мири слыла поборником… как это младшая сестра называла… освобождения несчастных животных от их законных владельцев.

— Хорошо же мы отблагодарим мадам Перро за гостеприимство, если наша сестрица Мири задумает освободить пони хозяйки, — заметила Арианн.

— И лучшего помощника, чем Мартин Ле Луп ей не сыскать, — согласилась Габриэль. — Нам лучше не спускать с этой парочки глаз.

Арианн кивнула, но тут же замерла и напряглась в ожидании, будто прислушивалась к далекому зову. Габриэль ничего не слышала, но заметила, что Ренар смотрит на окно. Он коснулся кольца со странными руническими символами, и Габриэль заметила, что ее сестра повторила его движение со своим кольцом.

Пока это странное молчаливое общение между ними продолжалось, выражение глаз Арианн смягчилось и легкий румянец покрыл ее щеки.

— Думаю, я… мне надо глотнуть немного свежего воздуха.

— Да, да тебе обязательно надо прогуляться. — Габриэль нарочито растягивала слова.

Под лукавым взглядом сестры Арианн покраснела еще больше. Она застенчиво улыбнулась ей уже от самой двери.

— Позаботься о своем Биче. Реми скоро проснется, и ты ему будешь нужна, — успела сказать Арианн, прежде чем выскользнула из комнаты.

После ухода Арианн Габриэль подождала у окна, пока сестра не появилась на дворе фермы. Когда Арианн приблизилась к мужу, тот отложил топор. Эти двое обменялись долгим взглядом, затем в один миг Арианн оказалась в объятиях Ренара. Он приподнял ее от земли, и они слились в страстном поцелуе.

Габриэль задумчиво наблюдала за ними, завидуя той любви, которая не нуждалась в словах, излечивала все недоразумения и боли и позволяла все начать сначала. Неужели когда-нибудь и они с Реми достигнут такой степени отношений друг с другом? Габриэль на цыпочках вернулась к своему месту у кровати. Реми по-прежнему лежал с закрытыми глазами, совершенно не воспринимая ее присутствие.

«Реми скоро проснется, и ты ему будешь нужна». Габриэль опустилась на колени подле кровати, уткнулась в одеяло и стала молиться, чтобы Арианн оказалась права.

Габриэль понятия не имела, сколько времени она простояла на коленях. Усталость дала о себе знать, и ее сморил сон. Она проснулась от ощущения, будто что-то коснулось ее волос. Ее сердце судорожно затрепетало, когда она поняла, что это Реми гладит ее по голове. Она выпрямилась и встретилась с его улыбающимся взглядом. Он все еще выглядел очень измученным, но в лице появились краски, и глаза прояснились.

— Реми! — Она вскочила на ноги. — Ты… ты проснулся. Как ты себя чувствуешь? Тебе больно? Ты чего-нибудь хочешь? Воды или, может, немного коньяка? Или… или хочешь, я налью тебе еще того снадобья, что приготовила Арианн?

В своем рвении она бросилась бы из комнаты, если бы Реми не сел и не удержал ее. Но он поплатился за свою прыть сильной болью. Габриэль тут же присела у кровати.

— Ну, зачем ты? — ругала она его, укладывая назад на подушку. — Лежи смирно.

— Ладно. Только… только ты не уходи, — проскрипел он. — Мне ничего не нужно сейчас, кроме…

— Кроме?..

Реми взял ее за руку и сжал так крепко, словно боялся, что стоит ему отпустить Габриэль, как она исчезнет прямо у него на глазах. Он изучал ее из-под ресниц, и она почувствовала себя ужасно неловко, стесняясь своего замызганного платья и спутанных волос. Было, наверное, глупо волноваться о своей внешности в такой момент, но слишком долго она считала, что красота была ее единственным даром.

— Должно быть, я напоминаю сейчас настоящую ведьму, — смущенно улыбнулась она.

— Да, немного усталую ведьму, — прошептал Реми. — Тебе следовало отдохнуть, а не сидеть подле меня всю ночь. Но я эгоистичный негодяй. Я так рад, что ты была здесь.

— Ты знал, что это была я? Я думала, ты принимал меня за Арианн.

— Я же знаю твои руки, Габриэль.

— Вот как. А я… я не была уверена. — От его слов у нее потеплело на душе. — Мне казалось, ты в полубреду. И я боялась, что ты снова погрузишься в один из своих кошмаров.

— Так оно и случилось бы, если бы не ты. Я видел твое лицо, озаряемое свечой. У тебя всегда получалось не подпускать ко мне кошмары.

— А мне думалось, что, наоборот, я стала для тебя кошмаром, — призналась она. — Реми, пожалуйста, поверь. Я так сожалею о каждом…

— Тихо, — скомандовал он, прервав ее нежным пожатием руки. — Об этом больше ни слова. Я ничуть не меньше тебя виноват в нашем ужасном расставании. У меня жуткий характер, и я легко прихожу в бешенство. Я это знал всегда. Но никогда не понимал, какой я твердолобый и как мучаю этим других. Не понимал, пока Волк любезно не указал мне на это.

— Дерзкий мальчишка, — возмутилась Габриэль. — Мартин не смел этого говорить.

— Еще как смел. Мальчишка не раз доказал мне свою дружбу. Он оказался самым верным другом в моей жизни. После тебя.

За свою жизнь Габриэль выслушивала много комплиментов, но никогда они не трогали ее так глубоко, как простые слова Реми. Он крепче сжал ее руку в своей.

— Но я до конца не осознавал, каким мерзким негодяем был, пока не ворвался в гостиницу и ты, увидев меня, не заплакала, не веря своим глазам.

— Там было столько дыма, Реми. Дым разъедал мне глаза.

— Ну да, разъедал, но не в дыме же дело. Я никогда не забуду, как ты закричала: «Ты пришел за мной»! Словно уже не верила, что я за тобой вообще вернусь. Решила, что я действительно откажусь от тебя ради Наварры.

— Нет, все не совсем так, Реми. — Габриэль наклонилась вперед, осмелившись наконец прикоснуться к нему. Она осторожно погладила озабоченную складку на его лбу. — Я никогда не сомневалась, что ты вернешься за мной. Ты поклялся мне, а ты всегда держишь свое слово, но… — она задумалась и робко продолжила: —…дни шли, и я не знала, где ты, и начала немного волноваться.

— Я пытался отыскать ту злую женщину.

— Знаю. Мне сказала Арианн. Взгляд Реми потемнел от переживаний.

— Надо было не просто вызволить тебя оттуда. Я хотел найти возможность снять с тебя обвинения, чтобы тебе не пришлось всю жизнь убегать от охотников на ведьм.

— Это почти неизбежно, если вспомнить о моем происхождении и обо мне самой, — устало засмеялась Габриэль. — Для меня это не так уж и важно, но мне неприятно, что и ты оказался замешанным в это. — Она сделала глубокий вздох, словно набираясь решимости. — И если ты сумеешь как-то откреститься от связи со мной, я хочу, чтобы ты так и сделал.

Реми нахмурился и начал ей возражать, но Габриэль прикрыла ему рот рукой.

— Нет, Реми. Послушай меня. Я понимаю, как ты расстроился из-за необходимости отложить побег Наварры. Боюсь, я всегда дико ревновала тебя к твоей преданности ему. Но твое чувство долга и твоя честь… Понимаешь, я, наверное, и не любила бы тебя так сильно, если бы ты был другим. Я не хочу изменять тебя.

Реми поцеловал кончики ее пальцев и отодвинул руку от своего рта.

— Думаю, Наварра первым поймет меня. Мой любвеобильный юный король не лишен мудрости, и это придает мне надежды. Как-то он сказал мне, что для мужчины нет ничего превыше долга перед женщиной, которую он любит. — Реми посмотрел на Габриэль с тем глубоко серьезным выражением, которое так давно завоевало ее сердце. — Но ты не мой долг, Габриэль. Ты моя любовь, моя жизнь, моя душа.

Сердце Габриэль переполняли эмоции, ее глаза наполнились слезами, угрожавшими вот-вот пролиться. Она попыталась наклониться, чтобы прикоснуться губами к его губам, но Реми остановил ее.

— Нет, подожди. Мне надо еще кое-то сделать.

Он поморщился и попытался сесть, собираясь встать с кровати, как будто всерьез думал, что она позволит ему это. Когда она непреклонно велела ему лежать смирно, он сердито вздохнул и послушался.

— Ладно, только тогда тебе придется помочь мне. Ты знаешь, где мои вещи? Моя седельная сумка?

— Все сложено в том углу.

— Отлично. — Он вздохнул еще раз. — Открой седельную сумку. Открыла? Тогда поищи там маленький кожаный кошелек.

Габриэль сделала, как он велел, и возвратилась к кровати с совершенно невесомым кошельком в руке. Реми больно было двигать раненой рукой, а развязать кошелек одной рукой ему не удалось. Пришлось отдать его Габриэль. Она вытряхнула содержимое на ладонь. Золотое кольцо.

— Это обручальное кольцо, — хриплым голосом объяснил он. — Посреди всего этого безумия у меня не хватило времени должным образом подойти к вопросу, и… и это лучшее из того, что я мог себе позволить.

Слезы хлынули из глаз Габриэль.

— Реми… — только и сумела она прошептать.

— Ты обвинила меня, что я всего лишь выполнял приказ короля. Понимаешь, я не мог допустить, чтобы ты всю оставшуюся жизнь думала так, поэтому решил сделать тебе предложение по всем правилам. Мне следует встать перед тобой на колено.

— И думать не смей об этом, — возразила Габриэль.

— Ладно. — Реми согласился с опечаленной улыбкой и взял ее за руку. — Придется так. Габриэль Шене, окажите мне честь…

— Да!

— Позволь же мне хоть договорить, — прорычал Реми. — Окажите мне честь стать моей женой, позвольте мне любить вас, заботиться о вас и защищать вас до конца наших дней.

— Да, да, — прошептала Габриэль. — И я буду любить и беречь тебя. — Ее рука дрожала, когда Реми взял кольцо с ее ладони и надел ей на палец.

Ее волосы хлынули на его лицо золотым ливнем, когда она нагнулась к нему, чтобы осторожно прикоснуться к его губам. Но Бич выдержал. Не обращая внимания на боль от раны, обнял ее за шею и притянул к себе, скрепив их помолвку пламенным поцелуем.

ЭПИЛОГ

Солнце пронизывало покрытые листвой кроны деревьев, рассеивая бриллианты из света по поверхности лениво текущей реки. Тишина, казалось, овладела лесом, который начинался сразу же за Бель-Хейвен. Тишину нарушало только журчание воды и случайные порывы ветра, шелестевшего в ветвях деревьев, словно сами древние деревья облегченно вздыхали, радуясь возвращению своей заблудшей дочери.

Габриэль прервала работу, чтобы вдохнуть свежий сосновый аромат, перемешивающийся с мягким ароматом диких цветов и тяжелым запахом самой земли. Никогда прежде она не думала, что сможет так ценить спокойную красоту своего дома на острове Фэр.

Возможно, это чувство обострялось от понимания того, что покой этот весьма скоротечен. Скорее всего, Симон Аристид и охотники на ведьм, поддержанные отрядами короля, когда-нибудь доберутся и сюда. Генрих Валуа непременно впал в ярость, узнав об атаке, предпринятой против Балафра, которого он уполномочил избавить Францию от ведьм. Остров Фэр больше не сможет служить приютом для женщин, которые многие годы стремились изучать древние знания и учить им, лечить и сохранять все лучшее из старинных способов врачевания.

Габриэль прогнала страхи прочь от себя, отказываясь думать о мрачном будущем в такой великолепный день. Она откинула волосы назад и разулась, окунув ноги в прохладу травы, погружаясь в волшебство острова Фэр, пока у нее не появилось ощущение, что энергия острова проникает в ее тело, поднимаясь от ступней вверх, и вызывает покалывание в руках.

Девушка снова овладела своим особенным волшебством. Когда она работала кистью, нанося сноровистые мазки на холст, установленный на мольберте перед нею, со стороны казалось, что ее руки двигались по собственной воле. Картина, близившаяся к завершению, была отчасти плодом ее воображения, на остальное ее вдохновил мужчина, растянувшийся в тени дерева.

Реми вполне благополучно оправился от своей раны. Его сонливость была вызвана скорее летним зноем или увлеченностью Габриэль, которая погрузилась в свою работу, предоставив ему погружаться в дремоту. Он расположился среди корней платана и оперся спиной на ствол старого «дракона», видно, тоже размякшего в такой ленивый летний полдень.

Реми не шевелился, пока Габриэль дописывала последние штрихи на холсте. Его разбудили упавшие веточки: две белки шумели и боролись за место на дереве выше по стволу. Или, возможно, это была просто прелюдия к их свадьбе. Мири бы сказала точно. Реми, потягиваясь и громко позевывая, сел. Он виновато улыбнулся Габриэль.

— Опять задремал? Извини. Не слишком из меня интересная компания для тебя. Или ты этого даже не заметила?

— Конечно, заметила. Но после ночных… — Тело Габриэль затрепетало, когда она вспомнила о ласках Реми. — Я подумала, тебе не вредно и отдохнуть.

— Хм-м! Скорее ты просто обрадовалась представившейся тебе возможности безмятежно поработать.

Услышав легкое раздражение в голосе Реми, Габриэль отложила кисть в сторону, легкой походкой подошла к нему и подала руку, помогая встать. Ее смутил вид руки с высохшими пятнами краски и коротко остриженными ногтями. Но Реми поднес ее руку к губам, как если бы она была все так же шелковиста и изысканна, как в дни ее пребывания при дворе.

— Боюсь, я скоро стану ревновать тебя к этому волшебству, которое полностью поглощает тебя, исключая из твоей жизни все остальное. — Несмотря на явное поддразнивание, она уловила в его взгляде гордость за нее, и это согрело ее больше, чем солнечные лучи. — Ну, так как? Мне наконец-то позволено взглянуть на творение мастера?

— Но я… я…

Габриэль заколебалась. Возвращение к живописи шло через неуверенность, пробы и ошибки. Свою первую после длительного перерыва картину она ревниво охраняла от других и особенно от Реми.

Но когда он легкой походкой пошел за ней к мольберту, она не попыталась остановить его. Он встал перед холстом, и она, затаив дыхание, с тревогой ожидала, пока он осмотрит ее работу.

— Габриэль! — задохнувшись, вскрикнул, Реми.

Ее сердце оборвалось.

— Тебе не понравилась, — воскликнула она. — Ты считаешь картину ужасной.

— Нет-нет, — поспешно заверил он ее. — Это… какое-то волшебство. У меня такое чувство, что я могу пройти прямо туда, в холст, но… но… — Он жестами беспомощно показывал на мольберт, не находя слов. — Ты нарисовала меня.

— Не совсем тебя. Я только использовала твое лицо.

— О нет, женщина, ты использовала намного больше, чем мое лицо, — произнес Реми с некоторым осуждением. — Черта с два! Габриэль, ты же нарисовала меня в чем мать родила.

Габриэль встала рядом с Реми, критически разглядывая свою работу. Ей удалось передать всю красоту леса, окружающего их. Лошадь на картине пила воду из реки, седло и все снаряжение ее хозяина — меч, латы, одежда — были разбросаны поблизости. На переднем плане, в самом центре полотна, под деревом глубоким и крепким сном спал рыцарь. Он лежал на боку, положив голову на руку, свет и тень играли на его волосах. Хотя художница и изобразила его спящим, мощь и сила этого человека были очевидны, они проявлялись в его широких плечах, мускулистой груди, крепких мускулистых руках и ногах, упругих ягодицах. Габриэль отобразила и его уязвимость, раскрывая ее в шрамах, которые избороздили его гладкую кожу, в усталости, отраженной на его лице, в позе, в которой он спал.

Память любящей женщины обнаруживалась в каждом штрихе.

Вовсе не на такую реакцию надеялась Габриэль, но она гордо вскинула голову.

— Я думаю, что это лучшая работа из мною написанных, — с вызовом сказала она.

— Да, это… все очень хорошо выполнено, но… — Реми явно пребывал в замешательстве. — Почему твой рыцарь голый? Я бы никогда… я хотел сказать, настоящий рыцарь никогда бы не разделся и не уснул бы в таком виде. Для него это означало бы полную беззащитность, он слишком уязвим для своих врагов.

— Рыцарь устал от своих приключений и сражений, — терпеливо объяснила Габриэль. — Было жарко, он еще и взмок под своими доспехами. Он искупался в прохладной реке и заснул под деревом. Это зачарованный лес, и он чувствует себя здесь в полной безопасности.

— Если он так измотан, тогда, почему у него так… так… — Реми неловко указал на довольно впечатляющее дополнение между ногами рыцаря.

— Все просто. Очевидно, им овладели приятные мечты о прекрасной даме, которую он любит.

— Но не могла бы ты хотя бы кустом каким-нибудь или какими-нибудь сорняками прикрыть это…

— Нет, не могла бы! Мне жаль, если ты оскорблен, но я не нахожу ничего позорного в великолепии мужского тела, особенно твоего.

— Я вовсе не оскорблен, любовь моя. — Реми взял ее за плечи и заговорил мягче: — Понимаешь, я даже польщен, если именно так ты меня видишь. Я действительно выгляжу так… так…

— Так хорошо? О да, вполне, — выдохнула Габриэль.

Губы Реми расплылись в неуверенной улыбке.

— Только есть одна проблема: как я посмотрю в глаза твоим сестрам, после того как они увидят это, — робко улыбнулся Николя, чем привел Габриэль в восхищение. Ее могущественный Бич действительно покраснел до корней своих волос и добавил со стоном: — Не говоря уже об издевательствах, которые я буду вынужден выносить от Волка и Ренара.

Габриэль обняла его за шею.

— Я вовсе не хотела смущать тебя, — попыталась она его успокоить. — Я писала эту картину только для себя как символ моей любви к тебе и символ возвращения моего дара. Я думала, что все потеряно навсегда после того, что сделал со мною Дантон. Но ты вернул меня к жизни.

Реми посмотрел на нее своими карими глазами.

— Никогда ни один мужчина не мог отнять у тебя твоего дара, Габриэль. И вовсе не я вернул его тебе. Он всегда оставался там, внутри тебя, просто тебе нужно было найти в себе силы вызвать его снова.

— Если бы не ты, мне никогда бы это не удалось. — Она ласково погладила его по щеке. — И не волнуйся. Никто никогда не увидит эту картину, только ты и я.

Реми порывисто поцеловал ее, поцелуй был жарким и настойчивым. Прижавшись к нему, Габриэль отвечала ему, но в душе ее снова сидела заноза. Она поклялась быть с Реми полностью честной, и ей хотелось бы не нарушать клятву. Тогда должна ли она рассказать ему о недавнем сне Мири?

Мирибель больше не снились кошмары о том, как Габриэль становится любовницей Генриха Наварского. Ее сон стал более четким, и она увидела лицо дамы, крадущейся в покои короля, другой белокурой красавицы, другой женщины по имени Габриэль.

Но в недавнем пророческом сне Мирибель увидела Париж в каком-то далеком будущем, где он стал городом таинственных огней, которые не были похожи на факелы. Ни король, ни королева больше не управляли Парижем, а огромный дворец Лувр превратился в хранилище произведений искусства, собранных из самых далеких уголков мира. В одной из самых главных галерей, доступных миллионам посетителей, было выставлено собрание картин Габриэль, включая ее самую известную работу. «Утомленный рыцарь».

Но этот сон показался Габриэль слишком странным и неправдоподобным даже для снов Мирибель. Она не видела никакого смысла беспокоить этим Реми. Она больше не интересовалась пророчествами или определением своей судьбы по снам или далеким звездам. «Пусть будущее само разберется во всем», — подумала Габриэль, слабея от поцелуев Реми. Ее губы открылись в ответном порыве, приветствуя его страсть и нежность. Существовал только Реми и его любовь. Все остальное не имело для нее никакого значения.

Их время наступило здесь и сейчас.

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте