«Тайная любовь»

Стефани Лоуренс Тайная любовь

Пролог

17 апреля 1820 года

Морвеллан-Парк, Сомерсет

Несчастье обрушилось внезапно.

Сидя за своим письменным столом в Морвеллан-Парке, Алатея Морвеллан смотрела на последний абзац письма поверенного их семьи: «Опасаюсь, что мои подозрения согласуются с вашими. Не думаю, чтобы здесь была ошибка».

Она подозревала, что так выйдет, и все же…

Глубоко вздохнув, Алатея отложила письмо. Рука ее дрожала.

Легкий ветерок, проникавший сквозь высокие французские окна, доносил веселый гомон молодых голосов.

На покатом склоне газона, отделявшем террасу от декоративного озера, ее сводные братья и сестры были увлечены игрой в мяч. Солнечный луч позолотил белокурую голову старшего сводного брата Алатеи Чарли, умевшего подпрыгнуть выше всех и ухитрившегося поймать мяч в воздухе, тем самым вынудив десятилетнего Джереми выбыть из игры.

Девятнадцатилетний Чарли был явно увлечен игрой, хотя и делал вид, что всего лишь снисходит к малышам Джереми и Огасте. Их старшие сестры, восемнадцатилетняя Мэри и семнадцатилетняя Элис, также охотно присоединились к игре.

Все в доме лихорадочно готовились к переезду в Лондон, где Мэри и Элис должны были предстать перед обществом. Пока же обе девушки увлеченно играли в мяч. Их раскрасневшиеся невинные и счастливые личики обрамляли выбившиеся из прически локоны. Предстоявшее серьезное испытание выхода в свет ничуть не портило им удовольствия и не лишало простых житейских радостей.

Мяч пролетел над головами всех трех девушек и запрыгал к дому. У дорожки он подскочил еще выше, преодолел пологие ступеньки и остановился на террасе. Еще два уже не столь высоких подскока, и мяч, миновав порог библиотеки, покатился по полированным доскам пола. Приподняв юбки, Алатея остановила мяч, поставив на него ногу. Она задумчиво посмотрела на него, потом подняла голову и увидела смеющихся Мэри и Элис, которые наперегонки неслись вперед. Алатея наклонилась и взяла мяч, потом, держа его на ладони, не спеша величественной походкой направилась к террасе.

Раскрасневшиеся Мэри и Элис, излучая веселье, остановились у самых ступенек.

— Мне, Элли! Мне!

— Нет, Алатея, мне! Милая славная Элли! Мне!

Алатея выжидала, будто взвешивая, кого предпочесть, когда маленькая Огаста, остававшаяся далеко позади, наконец, пыхтя и задыхаясь, догнала сестер. Она остановилась у них за спиной и обратила к Алатее свое ангельское умоляющее личико.

Алатея свечой подала мяч поверх голов сестер. С раскрытыми ртами они наблюдали его полет высоко в небе.

Рассмеявшись, Огаста сделала отчаянный прыжок, схватила мяч и ринулась вниз по склону пологого холма.

Увидев заговорщическую улыбку Алатеи, Мэри помчалась за Огастой. Элис с криками бросилась в погоню за ними обеими.

Алатея осталась на террасе. Светило яркое солнце, пронизывая теплом все вокруг и согревая ее. Неожиданно ее внимание привлекло движение под раскидистым дубом — мачеха и граф махали ей, приглашая присоединиться к ним на скамье, где они сидели, наблюдая за детьми.

Алатея ответила улыбкой на их улыбки и помахала им рукой, а затем оглянулась на сводных братьев и сестер, теперь весело мчавшихся к озеру. Потом, решительно сжав губы, она вернулась в библиотеку и направилась к письменному столу. Взгляд ее скользил по комнате, время от времени задерживаясь на гобеленах, украшавших стены, на картинах в золоченых рамах, на книжных полках, уставленных книгами в кожаных переплетах с позолоченными корешками. Библиотека была одной из достопримечательностей Морвеллан-Парка, родового гнезда графов Мередит. Морвелланы владели этим поместьем много веков, еще до того, как получили графство, а это произошло в XIV веке. Дом, изящный и элегантный, был построен прадедом Алатеи, а парк разбит с большим вкусом под неусыпным надзором деда. И теперь никто и ничто не сможет отнять у нее мир, сокрушить покой и безопасность ее семьи.

Глядя на письмо Уиггса, Алатея размышляла над тяжестью постигшего ее удара. Уже не в первый раз она оказывалась на краю бездны и привыкла смотреть в лицо опасности.

Письмо прибыло в ответ на ее настоятельную просьбу, срочно отправленную в Лондон три дня назад. Тогда ее мир во второй раз дал трещину и угрожающе покачнулся.

Вытирая пыль в комнате, горничная наткнулась на документ, небрежно засунутый в большую пустую вазу. К счастью, у нее хватило ума передать бумагу домоправительнице и кухарке миссис Фиггс, немедленно примчавшейся с ним в библиотеку и вручившей его молодой хозяйке.

Удовлетворенная тем, что не упустила ничего важного, отвечая на письмо Уиггса, Алатея отложила документ в сторону. Ее взгляд обратился к левому ящику стола, где хранилась самая главная бумага — долговое обязательство. Ей незачем было перечитывать его — она помнила каждое слово, каждый пункт.

Это письмо обязывало графа Мередита по первому требованию выплатить сумму, превышающую общую стоимость графства. За это графу сулили хороший процент от прибылей компании по добыче золота в Восточной Африке.

Разумеется, не существовало ни малейшей гарантии, что эти прибыли когда-нибудь, хоть в отдаленном будущем, получат материальное воплощение, так как никто из акционеров не знал ничего об этой компании. Все представления о ней зиждились только на слухах.

Если бы мог помочь простой акт сожжения этой бумаги, Алатея разложила бы костер прямо в библиотеке, но документ был всего лишь копией. Ее непрактичный отец, имея чрезвычайно смутное представление о том, что делает, подписал его, поставив под угрозу будущее семьи. Уиггс подтвердил подозрения Алатеи о том, что бумага эта имела законную силу, поэтому, если бы поступило требование указанной суммы, семья в мгновение ока оказалась бы разоренной. В этом случае они не только лишатся всей собственности и Морвеллан-Хауса в Лондоне, и так заложенного и перезаложенного, но также и Морвеллан-Парка и всего имущества, которое им там принадлежит.

Для того чтобы закрепить за собой Морвеллан-Парк, необходимо было непременно найти какой-нибудь выход.

Задумчиво постукивая карандашом по бювару, Алатея смотрела невидящим взглядом на портрет своего прапрадеда, висевший в дальнем конце комнаты.

Уже не в первый раз ее отец ставил все их имущество под угрозу. Уже не раз семья бывала на краю гибели и призрак нищеты маячил впереди. Для девушки знатного рода, воспитанной в высшем обществе, мысль о таком будущем всегда казалась пугающей. Даже отдаленная перспектива унизительной бедности внушала ей ужас. Она не желала такой судьбы ни для себя, ни, что было гораздо важнее, для своих ни в чем не повинных братьев и сестер.

Мысли унесли Алатею на одиннадцать лет назад, когда, как раз перед тем как она готовилась появиться в свете, судьба ее круто изменилась. С того дня она несла бремя заботы о семейных финансах и неустанно трудилась ради упрочения семейного благополучия, стараясь изо всех сил демонстрировать полное изобилие и богатство. Именно она настояла на том, чтобы мальчиков отдали в Итон, а позже в Оксфорд. Чарли должен был отправиться туда на осенний семестр в сентябре. Она отчаянно экономила, чтобы, выводя в свет Мэри и Элис, одеть их пышно, красиво и модно.

Через несколько дней они все должны были переехать в Лондон. Алатея уже предвкушала свою маленькую победу над судьбой, представляя, какой ее сестры будут иметь успех в высшем свете.

Она пытливо оглядывала комнату, обдумывая, прикидывая, оценивая и в конце концов отказываясь от первоначального замысла. На этот раз бережливости было недостаточно. Этим ей ничего не добиться. Никакая экономия не могла удовлетворить требования, изложенные в этой чертовой бумаге.

Повернувшись к столу, Алатея, открыв его левый ящик, вытащила и перечитала письмо, тщательно взвешивая его содержание. Существовала вполне реальная возможность того, что золотодобывающая компания была сплошным надувательством.

Именно такие опасения у нее вызывал этот документ.

Разумеется, ни одна солидная фирма никогда не попыталась бы втянуть ее отца, незнакомого с крючкотворством и несклонного к такого рода сделкам, дать согласие выплатить столь грандиозную сумму под столь сомнительные гарантии.

Чем больше Алатея об этом думала, тем больше крепла в ней уверенность, что ни она, ни тем более опытный Уиггс не могли ошибиться и Восточно-Африканская золотодобывающая компания действительно выкачивала золото из карманов таких легковерных людей, как ее отец. Она вовсе не собиралась склонять голову перед неизбежностью и пожертвовать всем, за что так отчаянно сражалась последние одиннадцать лет, ради кучки каких-то жуликов и вымогателей.

Глава 1

6 мая 1820 года

Лондон

Габриэль Кинстер пробирался ко входу в церковь Святого Георгия на Хановер-сквер, и туман клубился вокруг него, Окутывая причудливыми завитками его плечи. Воздух был пронизывающе холодным, мрак у входа в церковь там и тут редел под тусклым светом уличных фонарей, лучи которых с трудом проникали сюда,

Было три часа ночи. Жители Лондона сладко спали. Кареты, развозившие припозднившихся гуляк по домам, уже перестали громыхать, и в городе воцарилась настороженная тишина.

Габриэль огляделся. Прищурившись, он всматривался в некое подобие темного тоннеля, образуемого высокими колоннами, поддерживающими фасад здания. Туман продолжал клубиться у его ног, мешая разглядеть цель. На этом самом месте он стоял неделю назад, наблюдая за одним из своих кузенов, отъезжавшим от церкви с молодой женой. Тело Габриэля сковывал какой-то неприятный, почти мистический холод дурного предчувствия.

В записке было сказано — в три часа ночи у церкви Святого Георгия. Сначала он был склонен принять это за глупую шутку.

Записка, судя по почерку, была нацарапана в состоянии отчаяния, хотя, тщательно рассмотрев ее, Габриэль подумал, что у него не было оснований для таких предположений. Таинственная графиня, кем бы она ни была на самом деле, писала просто и прямо, прося его о свидании, и обещала лично объяснить ему, почему нуждается в его помощи.

Итак, он здесь. Но где же она?

Не успел Габриэль об этом подумать, как раздался звон колоколов. Постепенно звон становился тише, пока не замер совсем.

Снова воцарилась тишина.

Габриэль пошевелился. И тут, выступив из глубокой тени, появилась она. Туман льнул к ее юбке, закручивался вокруг ног, когда она медленно повернулась к нему лицом. Женщина была в плаще и вуали, непроницаемая, как тайна, загадочная, как сама ночь.

Габриэль, щурясь, вглядывался в ее стройную фигуру, затем пошел ей навстречу. При его приближении она подняла голову.

Она была очень высокой, может быть, всего на фут ниже его. И все же, несмотря на тяжелый плащ, нельзя было не заметить, что при своем высоком росте она отличалась на редкость пропорциональной фигурой.

— Доброе утро, мистер Кинстер. Благодарю за то, что пришли.

Голос ее был низким и нежным.

— В записке сказано, что вынуждаетесь в моей помощи.

— Это верно. В ней нуждается моя семья.

— Ваша семья?

В темноте ее вуаль казалась совершенно непроницаемой. Габриэль не мог разглядеть ни движения губ, ни очертаний подбородка незнакомки.

— Я хотела сказать, семья моего покойного мужа.

Он ощутил запах ее духов, возбуждающий, экзотический…

— Может быть, сначала нам уточнить, в чем состоит ваше затруднение и почему вы думаете, что я смогу вам помочь?

— Вы сможете. Я никогда не попросила бы вас прийти, если бы не узнала о вас все, и никогда бы не открыла того, что собираюсь открыть. Дело в том, что у меня есть письмо, в которым моим покойным мужем были даны опрометчивые обещания.

— Покойным мужем?

Она кивнула.

— И давно умер ваш супруг?

— Около года назад.

— Его поместье было завещано, а завещание оформлено законным образом?

— Да, его титул и поместье теперь принадлежат моему пасынку Чарлзу.

— Пасынку?

— Мы поженились несколько лет назад. Муж был намного старше меня. Перед смертью он тяжело болел. Все его дети — от первой жены.

Поколебавшись, Габриэль спросил:

— Как я понимаю, вы взяли на себя заботу о детях своего покойного мужа?

— Да, и считаю, что несу ответственность за их благополучие. Вот поэтому-то я и ищу вашей помощи.

Габриэль вглядывался в ее скрытое вуалью лицо, понимая, что и она изучает его.

— Вы упомянули какое-то письмо, где были даны опрометчивые обещания.

— Да, и я должна кое-что пояснить. У моего покойного мужа была склонность ввязываться в сомнительные авантюры. В последние годы жизни он пытался вложить свой капитал в такие предприятия, которые приносили прибыль, однако три недели назад горничная случайно наткнулась на бумагу, которая оказалась документом, налагающим на мою семью весьма серьезные обязательства.

— По отношению к какой компании?

— Восточно-Африканской золотодобывающей.

Габриэль покачал головой:

— И слыхом о ней не слыхивал. Но наверное, адрес компании должен быть ка конверте.

— Нет, там только адреса юристов, составлявших это обязательство.

Габриэль пытался сложить элементы картинки-загадки, которую она ему представила.

— Эта бумага при вас?

Женщина извлекла из-под плаща небольшой сверток. Взяв его в руки, Габриэль невольно оторопел. Судя по всему, она основательно подготовилась к их встрече. Несмотря на то что он изо всех сил пытался разглядеть хоть клочок ее платья под необъятным плащом, ему это не удалось. Руки ее были обтянуты длинными кожаными перчатками, скрывавшими даже манжеты.

Развернув сверток, Габриэль поднес бумагу к свету.

Подпись под документом лица, взявшего на себя определенные обязательства, была тщательнейшим образом закрыта куском плотной бумаги.

Он посмотрел на графиню. Она оставалась спокойной.

— Вам незачем знать наше имя.

— Почему?

— Сначала прочтите.

Щурясь, Габриэль разглядывал бумагу.

— Похоже, что она оформлена надлежащим образом и имеет юридическую силу.

Он перечитал документ и поднял голову:

— Ваши вложения сделаны, довольно опрометчиво и не слишком разумно. И все же я не понимаю, в чем тут сложность.

— В том, что обещанная в этой бумаге сумма превосходит стоимость всего нашего имущества.

Габриэль снова бросил взгляд на цифру, указанную в документе, и произвел мысленно подсчеты, но ошибки не было.

— Если эта сумма полностью очистит все ваши сундуки и сейфы, то…

— Я уже упоминала, что мой муж был склонен к рискованным спекуляциям. Более десяти лет наша семья балансировала на краю пропасти, с трудом избегая краха. Когда мне открылась правда, я взяла на себя заботу о финансах. С помощью моего агента мне удалось спасти от гибели мою семью и выплыть. Но теперь эта бумага добила меня. Это конец всему. Если ее пустят в ход, наша семья будет разорена.

— И поэтому вы не хотите открыть мне вашего имени.

— Вы знаете, что такое высший свет. Если туда просочится хоть малейший намек на наше бедственное положение, то в глазах общества наша семья будет обесчещена. Тогда дети не смогут занять достойного места в этом мире.

В этих словах слышалась решимость бороться до конца.

— Дети? Вы упомянули имя Чарлза, молодого графа. А как зовут остальных?

Алатея заколебалась:

— Есть две девушки, Мария и Алисия. Сейчас мы живем в городе, потому что они должны быть представлены в свете. Я многие годы копила деньги, чтобы сделать это возможным. Есть также еще двое младших, они еще совсем дети, и кузина Серафина. Она тоже член семьи.

Подняв бумагу так, чтобы лучше рассмотреть ее, Габриэль попытался прочитать подпись главы компании. Почерк оказался решительным и твёрдым, но разобрать что-либо было невозможно.

— И чем же я могу вам помочь?

— Бумага вызывает подозрения, на ней нет ни адреса компании, ни имен руководителей. К тому же компания, принимающая обязательства на такие фантастические суммы, должна иметь подтверждение, что деньги будут выплачены.

— Какие были произведены расследования, проверки?

— Это дело нашего агента. Как вы понимаете, наш банк в течение многих лет состоит с нами в тесном контакте. Мы попытались навести кое-какие справки, не привлекая к себе внимания, но не выяснили ничего, что изменило бы первоначальное мнение. Данная компания представляется весьма сомнительным предприятием. Располагая необходимыми свидетельствами, мы сможем объявить договор не имеющим законной силы. Но следует поспешить, потому что документ подписан уже почти год назад.

Свертывая бумагу в трубочку, Габриэль наблюдал за незнакомкой. Несмотря на непроницаемые для взора плащ и вуаль, ему казалось, что он уже знает о ней многое.

— Почему вы выбрали меня? — спросил он, возвращая ей документ.

Женщина приняла, его и рука ее вместе с бумагой скользнула куда-то в складки плаща.

— Из-за вашей репутации по части разоблачения подлогов, — ответила она, поднимая голову. — Вы Кинстер.

Он чуть не рассмеялся:

— Это так важно?

— Кинстеры любят, когда им бросают вызов. Они любят решать сложные задачи.

Он продолжал всматриваться в ее скрытое вуалью лицо:

— Это верно.

Она вздернула подбородок;

— И еще я знаю, что Кинстеру можно доверить семейную тайну.

Он удивленно поднял бровь, ожидая пояснений. Поколебавшись, она сказала:

— Если вы согласитесь помочь нам, я попрошу вас поклясться, что вы никогда не попытаетесь узнать мое имя, узнать все о моей семье.

Брови Габриэля взметнулись вверх. Он смотрел на нее с несомненным уважением, в то же время от души забавляясь.

В ней была отвага, которая редко встречалась в женщине, и только этим мог объясняться разыгранный ею маскарад. Она все хорошо продумала и хорошо выполнила свою роль. У графини была умная головка: она разработала план и изложила его, и в этом была особая притягательность. Ему предлагалось решить сложную задачу, а это походило на вызов.

Но неужели она вообразила, что все свое внимание и усилия он сосредоточит на этой подозрительной компании?

— Если я соглашусь помочь вам, с чего мы начнем? Этот вопрос вырвался у него против воли.

— С доверенных лиц компании, и прежде всего с тех, кто составил этот документ, — Терлоу и Брауна. На бумаге стоят их имена.

— Но здесь нет адреса.

— Если такая фирма существует, тогда их легко будет выследить. Я бы сделала это сама, но…

— Но вы не думаете, что ваш агент одобрил бы ваши планы, если вам удастся найти их адрес? Поэтому вы и не хотите обращаться к нему?

Под вуалью он уловил какое-то движение — решительно сжатые губы, прищуренные глаза. Она кивнула, снова соглашаясь с ним.

— Верно. Я полагаю, в любом случае потребуется тайное расследование, и сомневаюсь, чтобы представители легально зарегистрированной фирмы согласились дать какую-нибудь информацию об одном из своих клиентов.

Габриэль усмехнулся; однажды ему удалось-таки прижать Терлоу и Брауна.

Он помолчал, что-то прикидывая.

— Если компания фиктивная, то ее хозяева, прослышав о расследовании, тотчас же потребуют выполнения обязательств от акционеров. Так ведут себя все мошенники и вымогатели. После этого они исчезнут, и никто никогда больше ничего о них не услышит.

Они стояли уже более получаса в портике, похожем на мавзолей. Близился рассвет, промозглая сырость от густеющего тумана заползала под одежду. Графиня держалась из последних сил, стараясь не показать, что ее бьет дрожь.

Сжав губы, Габриэль подавил побуждение бесцеремонно и грубо привлечь ее к себе. Вместо этого он сказал, не стараясь смягчить свои слова:

— Производя это расследование, вы рискуете тем, что обязательство будет предъявлено к оплате и семья ваша разорится.

Если уж она была достаточно отважной, чтобы разжечь огонь, то ей следовало понять, что она могла сгореть в этом огне.

Графиня подняла голову и выпрямилась:

— Но если я не приму мер, моя семья наверняка погибнет.

Он внимательно вслушивался в звучание ее голоса, но не заметил в нем нерешительности или дрожи. Нет, она была сама несгибаемая воля и твердость. Он кивнул:

— Очень хорошо. Раз вы осознанно приняли такое решение, я согласен вам помочь.

Если бы он рассчитывал на бурное изъявление благодарности с ее стороны, то был бы разочарован. К счастью для себя, он не лелеял таких надежд. Она все еще стояла молча, изучая его лицо.

— И вы поклянетесь…

Подавив вздох, он поднял правую руку:

— Именем Господа клянусь…

— Поклянитесь своим именем, Кинстер.

Он подмигнул ей, потом продолжал,

— Клянусь своим именем, что никогда не попытаюсь узнать ваше имя или сблизиться с вашей семьёй. Вы довольны?

Вздох облегчения, слетевший с ее губ, прозвучал в этой глухой ночи как шелест шелка:

— Да.

Теперь она уже не казалась напряженной, как сжатая пружина. С ним же происходило нечто прямо противоположное.

— Когда джентльмены заключают соглашение, обычно они обмениваются рукопожатием.

Поколебавшись, она протянула ему руку. Габриэль сжал тонкие пальцы, а потом привлек ее к себе и услышал, как она глубоко и испуганно вздохнула. Приподняв ее лицо за подбородок, он прижал свои губы к ее губам сквозь шелковистую вуаль.

— Вы не джентльмен. Я думала, , мы только обменяемся рукопожатием…

Ее слова были произнесены задыхающимся шепотом. Он все еще пытался разглядеть ее лицо, блеск глаз сквозь густую черную вуаль, но она резко подняла голову и ему удалось увидеть лишь очертание нежных губ.

— Когда джентльмен заключает подобную сделку с леди, то они скрепляют ее именно таким образом.

Наклонив голову, Габриэль снова поцеловал ее сквозь вуаль.

Это было настоящее искушение. Он мог читать ее, как книгу, и осознание этого, абсолютное, полное, потрясло его.

Ее пальцы задрожали. Все еще не отводя глаз от вуали, скрывавшей ее лицо, Габриэль поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Я доберусь до Терлоу и Брауна и попытаюсь разузнать что смогу. Но вот потом — как я вас найду?

Она отступила в тень.

— Я сама свяжусь с вами. Благодарю. Доброй ночи.

Пелена тумана раздалась, пропустив графиню, потом сомкнулась снова.

Габриэль вдохнул прохладный ночной воздух. Туман донес до него звук ее удаляющихся шагов.

Ее каблучки простучали по мостовой. Потом звякнула сбруя. Щелкнула щеколда, через секунду щелкнула снова. Это закрылась дверца кареты.

Прошло еще несколько секунд. Звук натягиваемых вожжей, потом щелчок кнута по лошадиному крупу. Застучали колеса отъезжающего экипажа, и все затихло. Было только половина четвертого утра, а он чувствовал себя бодрым и ничуть не хотел спать.

Презрительно выпятив губы и мысленно браня себя, Габриэль вышел из тени портика, потуже закутался в свой плащ и зашагал к дому. Он был полон энергии и готов своротить горы. Вчерашнее утро выдалось мрачным — он долго и уныло сидел за кофе, размышляя, как избавиться от засасывавшей его, как трясина, скуки. Габриэль перебрал в уме все возможные занятия, все вероятные приключения и развлечения, но ни одно из них не возбудило в нем ни единой искры интереса.

Зато записка графини вызвала если и не подлинный интерес, то по крайней мере любопытство, подвигла на размышления…

И вот теперь он встретил женщину, вдову, отважную и решительную, готовую любой ценой защитить свою семью, даже не собственную, а приемную, от нависшей над ней опасности позора и нищеты, от вероятности, что ее близкие могут стать бедными, а то и отверженными людьми. Ее врагом была некая скорее всего несуществующая компания. Эта ситуация требовала решительных действий с соблюдением максимальной осторожности, сложнейших расследований, производимых втайне. Итак, что же он узнал?

Вне всякого сомнения, графиня была англичанкой знатного происхождения: судя по выговору, они принадлежали к одному кругу. К тому же она хорошо знала Кинстеров, и неудивительно; что ей удалось так искусно воздействовать на его инстинкты.

Габриэль свернул на Брук-стрит. Единственное, о чем графиня не знала, так это о том, что теперь он редко позволял себе действовать импульсивно. Он научился держать свои инстинкты под контролем. Этого требовал его новый подход к делу.

К тому же он питал непреодолимое отвращение к любым попыткам манипулировать им.

Однако в этом случае стоило, пожалуй, отступить от правил.

Не переставая размышлять, Габриэль добрался до дома, поднялся по ступенькам и, заперев за собой дверь, вошел в гостиную. Там возле камина лежал экземпляр «Книги пэров» Берка.

Если бы он не пообещал не пытаться узнать все о ее семье, ему следовало бы направиться к книжному шкафу и, несмотря на поздний час, установить, какой именно граф недавно почил в бозе, оставив сына Чарлза своим наследником, а так Габриэль сразу направился в спальню.

Он обещал, что не будет пытаться узнать, кто она. Он обещал, что не будет настаивать на том, чтобы она сама открылась ему.

И он сдержит слово.

— Ну? Как прошла встреча?

Подняв вуаль, Алатея увидела несколько пар устремленных на нее глаз. За ее спиной дворецкий Крисп уже закрывал дверь и запирал ее на задвижки и болты. Потом он повернулся, чтобы не пропустить ни слова из ее рассказа.

— Ну же, миледи, не держите вас в неведении. Рассказывайте!

Это подала голос Фиггс, домоправительница. Остальные дружно закивали, особенно яростно Фолуэлл, грум Алатеи. При этом клок волос у него на лбу энергично взметнулся вверх. Крис стоял рядом. В руках он держал свернутую в трубочку злополучную бумагу, переданную ему Алатеей на хранение.

Алатея подавила вздох. В каком другом аристократическом доме госпожа, вернувшаяся в четыре часа утра с сомнительного рандеву, могла рассчитывать на подобную встречу? Пытаясь успокоить разгулявшиеся нервы и доказать себе, что его поцелуй сквозь вуаль значения не имел, она начала раздеваться.

— Он согласился.

— И что же теперь?

Худая как щепка гувернантка мисс Хелм нервно запахнула на груди розовый капот.

— Я не сомневаюсь, что мистер Кинстер позаботится обо всем и выведет на чистую воду этих ужасных людей.

— Дай-то Бог.

Алатея велела всем разойтись, затем вместе с горничной Нелли поднялась по лестнице и проскользнула, в коридор. Они прошли мимо комнат родителей Алатеи, а также комнат Мэри и Элис и наконец добрались до ее спальни в конце коридора.

Горничная закрыла дверь, и Алатея, развязав шнурки, тут же скинула плащ на пол.

— А теперь, моя прекрасная мисс, — приступила к ней Нелли, — не соизволите ли вы рассказать, что ему удалось разглядеть, несмотря на ваш маскарад?

— Разумеется, ничего!

Упав на банкетку перед туалетным столиком, Алатея принялась вынимать шпильки, высвобождая свои пышные волосы из непривычного для нее шиньона. Обычно она носила другую прическу — собирала волосы в узел на затылке. Это была старомодная прическа, но она ей шла. Впрочем, шиньон тоже ей шел, но от непривычной тяжести волос у нее разболелась голова.

Не переставая болтать, Нелли поспешила ей на помощь.

— Не могу поверить, что после двух лет, когда вы скакали по полям почти рядом, он ни разу не бросил на вас взгляда и что плащ и вуаль могли настолько изменить вас…

— Руперт едва ли помнит меня: за прошедшие с тех пор десять лет мы встречались крайне редко.

— И он даже не узнал вашего голоса?

— Нет. Я старалась изменить его.

Нелли хмыкнула, но не стала возражать, а принялась расчесывать щеткой длинные волосы Алатеи.

Алатея закрыла глаза, отдаваясь приятному ощущению расслабленности.

— Насколько возможно, я старалась держаться истины. Он поверил, что я графиня.

— Но я все-таки не понимаю, почему вы не могли просто написать ему письмо и попросить расследовать для вас деятельность этой компании.

— Потому что мне пришлось бы подписать его собственным именем: Алатея Морвеллан.

— О, конечно, и он поручил бы дело своему агенту, этому противному мистеру Монтегю! Может быть, рассказать ему честно…

— Нет!

Алатея выпрямилась, глаза ее засверкали, а выражение лица стало суровым, в лице же Нелли появилась некая настороженность и даже робость.

Впрочем, Алатея тут же смягчилась. Она колебалась, но Нелли была единственным человеком, с кем она могла обсуждать свои планы, так как горничная пользовалась ее неограниченным доверием.

— Надеюсь, ты не сомневаешься, что и у меня есть гордость. Иногда я думаю, это единственное, что у меня еще осталось. Никто не знает, насколько близка катастрофа и как глубока пропасть, на краю которой мы оказались.

— Думаю, Руперт бы вам посочувствовал и не стал бы болтать об этом.

— Дело не в нем. Ты не представляешь, насколько богаты Кинстеры.

— Но почему это так важно?

— Потому что есть только одна вещь, которой я не вынесу, — это жалость. Его жалость.

— Но как вам удалось договориться с ним?

— Просто я представила своего отца как покойного мужа, себя — его вдовой от второго брака, а всех детей своими пасынками и падчерицами, а не братьями и сестрами. Увы, я не успела придумать новые имена для детей. Чарли я назвала Чарлзом. Мне пришлось отвечать без раздумий, иначе он заподозрил бы неладное.

— И как же вы назвали остальных?

— Марией, Алисией и Серафиной. Больше я никого не упоминала.

Алатея поднялась, и Нелли помогла ей снять платье.

— Не хотела бы я оказаться на вашем месте, мисс, когда Руперту станет все известно. Ему это может не понравиться.

— Знаю. — Алатея вздрогнула. Если ей не повезет и Руперт Мелроуз Кинстер выяснит, что именно она и была таинственной графиней, той самой женщиной, которую он поцеловал у церкви Святого Георгия, тогда все дьяволы вырвутся из ада. Руперт, как и она, не показывал своего характера и темперамента до той минуты, пока не приходил в ярость, поэтому все считали его чрезвычайно хладнокровным молодым человеком.

— Я заставила его поклясться, что он не станет пытаться что-либо узнать обо мне. Если все получится, как я задумала, это ему и не понадобится. Пока все обстоит отлично — он встретился с графиней, выслушал ее рассказ и согласился ей помочь. Руперт действительно хочет вывести мошенников на чистую воду, и это очень важно. Леди Силия всегда жалуется на его вялость, на то, что он находит жизнь пресной и скучной; теперь затруднения графини дадут ему возможность встряхнуться.

Нелли фыркнула:

— Выходит, для него полезно, что его одурачили. У Алатеи, мучимой совестью, хватило благородства покраснеть.

— Нет причины считать, что он всегда будет чувствовать себя одураченным, как ты изволила выразиться. Я позабочусь о том, чтобы Руперт никогда не встретился с графиней при свете дня, и всегда буду носить вуаль, а высокие каблуки еще прибавят мне роста. Да, и еще духи. Алатея Морвеллан никогда не пользуется такими. Право, не представляю, как он сможет меня узнать.

С этими словами Алатея скользнула в постель.

— Когда он спасет мою семью, графиня просто исчезнет как дым.

Нелли ходила по комнате, прибирая и вешая в шкаф вещи Алатеи и при этом немилосердно шаркая ногами. Потом она повернулась и посмотрела на Алатею:

— Все-таки не понимаю, почему вы не могли просто пойти к нему, встретиться с ним лицом к лицу и все рассказать. Гордость — вещь хорошая, но есть кое-что и поважнее.

— Дело не только в гордости.

Алатея устроилась поудобнее и теперь смотрела на полог над кроватью.

— Я не встретилась с ним лицом к лицу потому, что тогда он скорее всего не стал бы мне помогать. Он направил бы меня к Монтегю, как с отменной вежливостью он умеет это делать, и все тем и закончилось бы, но нам нужна именно его помощь. Мне нужен рыцарь на боевом коне, а не его оруженосец.

— Не думаю, что он отказался бы вам помочь, — упорствовала Нелли. — Ведь вы знаете его с младенчества. Вы играли детьми вместе все годы, пока вам не исполнилось пятнадцать и вы не стали взрослой леди.

Нелли закончила прибирать, взяла в руки свечу и подошла к постели госпожи:

— Я уверена, что если вы и сейчас обратитесь к нему, то еще будет не поздно и он вам поможет. Я уверена, что так оно и будет, если вы все ему толком объясните.

— Нет, Нелли, из этого ничего бы не вышло. Одно дело помогать заинтриговавшей его незнакомке, и другое — мне.

Повернувшись на бок, Алатея закрыла глаза, не обращая больше внимания на недовольное сопение Нелли.

Через мгновение дверь хлопнула, закрываясь за уходящей горничной.

Алатея вздохнула и попыталась расслабиться. Мышцы ее все еще были напряжены с того самого момента, как он поцеловал ее. Она не ожидала такого, но едва ли за этим крылось что-то серьезное, потому что подобную «галантность» он практиковал повсюду, не пропуская ни одной леди. Если бы она начинала свою игру заново, она бы дважды подумала, прежде чем представиться вдовой, только что снявшей траур, но дело было сделано — маскарад начался.

Руперт Кинстер, участник их детских игр, был как раз тем самым рыцарем на коне, которому предстояло сражаться, защищая ее честь. Она знала его неукротимый боевой дух и то, что он был способен совершить, когда полностью отдавался порученному делу.

В то же время без его участия и помощи положение представлялось Алатее совершенно безнадежным.

Зная его давно и очень хорошо, Алатея понимала, что Для того, чтобы он выполнил свое обязательство, ей придется полностью завладеть его переменчивым вниманием. Он Должен сосредоточить свои силы на решении ее задачи и вдобавок вложить в это дело все свои незаурядные способности. Она не зря придумала загадочную графиню и расставила сети.

Первую битву она выиграла: Руперт был готов встать под ее знамена. Впервые с того момента, как Фиггс принесла ей злополучное долговое обязательство, Алатея позволила себе поверить в возможность победы, полной и окончательной.

Эти мелодраматические мысли вызвали на ее губах улыбку. Она точно знала, почему Руперт не стал бы ей помогать, если бы она не надела маску неизвестной таинственной графини, — ведь они даже не могли находиться в одной комнате, а уж если это случалось, то не приближались друг к другу ближе чем на расстояние в десять футов. Что вызвало такое неприятие друг друга, оставалось глубокой тайной. Когда они были еще совсем юными, то старались скрывать свою неприязнь, притворяться, что ничего подобного не существует, но облегчение, которое оба испытали, когда ее переход в более зрелую категорию молодых женщин освободил их от необходимости ежедневно общаться, было настоящим благом. Разумеется, они никогда не говорили об этом, но каждый из них не мог этого не замечать.

Вот почему, несмотря на то что они выросли вместе, были соседями и дружили семьями, ни он, ни она никогда не выказывали желания потанцевать, например, вальс. Танцевали же они в случае необходимости только деревенские танцы, не требовавшие тесного контакта.

Оба они казались людьми скрытными и не любили демонстрировать свои чувства, и все же единственным человеком, способным вывести Алатею из себя, был Руперт.

Все это вместе объясняло как нельзя убедительнее, почему ей пришлось предпочесть маскарад у церкви Святого Георгия, — она не была уверена, что Габриэль согласится ей помочь. Зато Алатея имела полное представление о его благородных инстинктах, которые всегда толкали его на выручку нуждающемуся в помощи. И все же его реакция на ее просьбу могла оказаться совсем иной. Иметь дело не с графиней, а с Алатеей означало бы для него постоянные встречи с ней, часто один на один, что только усугубило бы их взаимную неприязнь. Всего несколько месяцев назад, случайно оказавшись вместе, оба они ощутили неловкость острее, чем когда бы то ни было прежде. За три минуты общения они привели друг друга в состояние неописуемой ярости. Алатея не могла себе представить, чтобы он ответил согласием на ее просьбу о помощи и провел в ее обществе несколько часов, забыв о том, что этого не было долгие годы. А уж если бы такое случилось, это, возможно, довело бы их до безумия.

Но гораздо важнее было то, что Алатея просто боялась открыть свое инкогнито; Если бы она сама рассказала Габриэлю о своих неприятностях, он просто предложил бы ей обратиться к Монтегю. У нее не было выбора.

Она уже почти погрузилась в сон и только тут вдруг осознала, что их более десяти лет продолжавшаяся вражда нынешней ночью никак себя не проявила.

Глава 2

— Алатея! Эй! Не могла бы ты передать мне масло?

Алатея задумчиво посмотрела туда, куда указывала Элис, и попыталась вернуться к реальности.

— Ты сегодня что-то не в настроении, — заметила сидевшая рядом с ней в конце стола Сирина.

Алатея пожала плечами. Она была слишком измотана стараниями достойно сыграть роль графини.

— Я плохо спала прошлой ночью.

— Может быть, тебе лучше переселиться в другую комнату?

Бросив взгляд на милое лицо мачехи, Алатея сжала ее руку.

— Не беспокойся, я вполне довольна своей комнатой. Она выходит в сад, чего же еще желать?

Лицо Сирины просветлело:

— Ну, если ты уверена… Раз ты пришла в себя и полностью проснулась, я хотела бы узнать у тебя, сколько мы можем потратить на туалеты девочек.

Когда речь заходила о туалетах для ее дочерей, Сирина менялась до неузнаваемости: она становилась требовательной к самым мелким деталям.

С чувством облегчения Алатея принялась излагать все подробности их предстоящей светской жизни. Затем, предоставив Сирине, Мэри и Элис обсуждать цвета их туалетов, Алатея обратилась к самому младшему члену семьи — смиренно сидевшей рядом с ней с огромной куклой на коленях сестренке.

— Ну как вы поладили сегодня с Роз, крошка?

Леди Огаста Морвеллан подняла на Алатею огромные карие глаза и доверчиво улыбнулась:

— Я прекрасно провела время в саду, но Роз, — она повернула куклу лицом к Алатее, чтобы та могла получше рассмотреть ее, — была капризной и непослушной. Мы с мисс Хелм думаем повести ее днем на прогулку.

— На прогулку? Отличная мысль. Это как раз то, что нужно. — Уладив вопросы, связанные с шитьем, Мэри, казалось, вся состоящая из развевающихся темно-каштановых кудрей и сверкающих глаз, была уже готова к новым развлечениям и открытиям. — Я начинаю чувствовать себя, как в клетке, среди всех этих улиц и площадей.

Светловолосая Элис снисходительно улыбнулась:

— Огаста ведь не захочет слушать нашу скучную болтовню, тем более что это огорчит Роз.

Малышка ответила нежной улыбкой:

— Нет, Роз нуждается в покое и тишине.

Слишком юная, чтобы разделять возбуждение остальных членов женской половины семьи, Огаста довольствовалась прогулками до ближайшей площади, чинно держась за руку мисс Хелм и разглядывая все то новое и удивительное, что можно было увидеть в городе.

— Есть ли тут место, куда мы могли бы пойти, кроме, разумеется, парка? Тенистое место с деревьями и газонами?

Сияющие глаза Мэри остановились на лице Алатеи.

— По правде говоря… — вслух размышляла Алатея, — здесь есть один парк, особенный, где вы будете чувствовать себя как в деревне — там тихо, спокойно, не слышно город-ского шума.

— Звучит заманчиво, — воскликнула Элис, — едем туда!

— А мы отправимся на Бонд-стрит! — сказал Джереми, отодвигая свой стул.

Чарли и граф решили последовать его примеру. Граф улыбнулся своим многочисленным дамам:

— Я забираю этих молодцов на весь день.

— Хочу поучиться боксировать! — Джереми возбужденно приплясывал вокруг стола, то и дело выбрасывая в воздух кулаки, будто сражался с воображаемым противником.

Мэри и Элис тоже поднялись со своих мест, собираясь последовать за ними.

Алатея, взглянув на отца, заметила тень боли в его глазах. Она ободряюще улыбнулась ему и крепко сжала его руку:

— Все будет хорошо.

Отец казался раздавленным, когда узнал о долговом обязательстве.

Он полагал, что сумма, которую следовало выплатить, значительно меньше. Все, чего он хотел, это заполучить несколько гиней, чтобы иметь возможность потратить их на девочек, главным образом на их приданое.

Ему стоило большого труда вести себя так, будто ничего не случилось, и не дать детям заподозрить неладное. Только они трое, Алатея, Сирина и он, знали о нависшей над ними угрозе и отчаянном положении их финансов и сразу же договорились скрыть от остальных детей, каким шатким теперь представлялось их будущее.

Алатея большую часть своей взрослой жизни провела за улаживанием материальных затруднений, вызванных легкомыслием ее отца, но она никогда ни в чем его не винила.

Он был самым милым и самым любящим существом, и все его преступление состояло в том, что он никогда не умел обращаться с деньгами. Теперь он улыбался ей печальной и какой-то потерянной улыбкой:

— Я могу чем-нибудь помочь?

Она сжала его руку:

— Делай то, что делаешь всегда, папа, развлекай Джереми и следи, чтобы он поменьше проказничал.

— Верно, — согласилась Сирина. — Если Алатея говорит, что беспокоиться не о чем, значит, так оно и есть. Она будет держать нас в курсе дел, как всегда.

Граф, казалось, хотел что-то сказать, но ему помешали приглушенные крики и глухие звуки ударов, доносившиеся из холла. Он прикоснулся губами к виску Алатеи, наклонился, чтобы поцеловать в щеку Сирину, и, расправив плечи, направился к двери.

Сирина и Алатея не спеша последовали за ним. От двери столовой они могли наблюдать за тем, как потасовка завершилась благодаря вмешательству графа.

— Он замечательный отец, — сказала Сирина, когда граф выпроводил сыновей через парадную дверь и сам последовал за ними.

— Знаю, — улыбнулась Алатея. — Чарли тому подтверждение — в нем удивительно сочетается все лучшее, что есть в вас обоих.

Сирина, польщенная такой оценкой ее сына, соглашаясь, наклонила голову:

— Но в нем, следует заметить, есть и большая доля твоего здравого смысла. Благодаря тебе, моя дорогая, следующий граф Морвеллан будет знать, как обращаться с деньгами.

Они рассмеялись, понимая, что это правда. Чарли — красивый, добродушный, спокойный — никогда не будет высокомерен с теми, кто стоит ниже его на социальной лестнице, но он не станет и игрушкой а руках более сильных людей. Уже сейчас не менее часа в неделю он проводил в обществе Алатеи в конторе, и так продолжалось несколько лет. В свои девятнадцать Чарли отлично понимал, как следует с успехом вести дела и управлять имением.

— Из него получится замечательный граф, — повторила Алатея.

Чарли, Джереми, Мэри, Элис и Огаста — все они вместе были причиной того, что она затеяла всю эту историю с графиней.

Взяв из рук Мэри шляпку, Алатея повернулась к зеркалу.

— Собираетесь прогуляться? — Сирина оглядела дочерей критическим взглядом.

— Да, в парке у Линкольнс-Инн-Филдс. Деревья там высокие, трава зеленая и хорошо ухоженная, и никогда не бывает людно.

— Ты права. Но что за странное место ты выбрала для прогулки?

Алатея только улыбнулась и последовала за Мэри и Элис вниз по ступенькам.

Габриэль обнаружил бронзовую пластинку с надписью «Терлоу и Браун» на южном фасаде судебной палаты Линкольнс-Инн. В окруженном прямоугольным двором, вымощенным булыжником, здании помещались исключительно юридические конторы и консультации. Массивные стены с регулярными интервалам перемежались просторными проходами под высокими арками, и через каждый можно было проникнуть на широкую лестницу, ведшую внутрь.

Справившись по книге, в которой были зарегистрированы все юристы канцлерского суда, Монтегю направил Габриэля в Линкольнс-Инн, описав это здание как небольшое по размеру, старое и ничем не примечательное. Поднимаясь по лестнице, Габриэль размышлял о том, что, случись ему быть мошенником и вымогателем, он, дабы усыпить подозрительность инвесторов, непременно бы прибег к посредничеству такой фирмы, как «Терлоу и Браун», славящейся непоколебимой честностью, юристы которой даже на смертном ложе не открывают доверенных им тайн.

Контора «Терлоу и Браун» помещалась на втором этаже, в торцевой части здания. Добравшись до массивной дубовой двери, Габриэль повернул ручку и, не спеша войдя в небольшую приемную, огляделся.

Отгороженный невысокими перилами от остальной части комнаты, старый клерк работал за стоявшим на возвышении письменным столом и в то же время зорко следил за входом в узкий коридор, ведущий в глубь конторы.

— Чем могу служить? — спросил он и тут же принялся хмуро листать тетрадь, в которой, очевидно, были перечислены лица, имевшие право на свидание с его патронами. — Вы записаны на сегодня?

С выражением благожелательной скуки на лице Габриэль закрыл за собой дверь, отметив про себя, что на ней не было никаких задвижек, только один большой тяжелый замок.

— Терлоу, — пробормотал он, поворачиваясь к клерку. — В Итоне, где я учился, был один Терлоу. Интересно знать, не он ли это.

— Едва ли. Он научился писать, — ответствовал клерк, махнув запачканной чернилами рукой в сторону приоткрытой двери, ведущей в боковое помещение, — вероятно, в одно время с вашим батюшкой.

— Ах вот как? — разочарованно протянул Габриэль. — Безусловно, вы правы. Но я, собственно говоря, пришел повидать мистера Брауна.

Клерк озабоченно нахмурился и снова уткнулся в свою тетрадь.

— Но вы ведь не записаны на прием сегодня…

— Не записан? Странно. А мне сказали, что меня записали на два часа дня…

Клерк покачал головой:

— Мистера Брауна нет, и я не ожидаю его скорого возвращения.

Изобразив на лице недовольство, Габриэль постучал тростью по перильцам, отделявшим его от клерка:

— Это так похоже на Тео Брауна! Он никогда не мог сдержать своих обещаний!

— Тео Браун?

Габриэль кивнул:

— Да. Мистер Браун.

— Но в таком случае речь идет не о нашем мистере Брауне.

— Не о вашем? Черт возьми! — Габриэль покачал головой. — Я был уверен, что попал в контору Терлоу и Брауна.

Клерк хмыкнул.

— Не знаю ни одной фирмы, которая бы называлась так. А впрочем, есть компания Брауна и Тилсона в другом конце двора. Возможно, вам нужны они?

— Браун. Браун и Тилсон.

Габриэль дважды повторил эти имена, как бы пробуя их на вкус.

— Кто знает! Возможно.

Он повернулся к двери:

— Другой конец двора, говорите?

— Да, сэр. Вам надо пройти через весь двор, но не по дорожке, а там, где ездят экипажи.

Махнув на прощание тростью, Габриэль вышел, прикрыв за собой дверь. Потом он ухмыльнулся и начал спускаться вниз по ступенькам.

Оказавшись на улице, он бодро зашагал по булыжной мостовой. Ему удалось увидеть достаточно, чтобы проверить сведения, раздобытые Монтегю о конторе Терлоу и Брауна и их положении среди других им подобных. Он также знал теперь, кому принадлежит какая комната, и видел через полуоткрытую дверь запертые ящики с бумагами клиентов, выстроившиеся вдоль стен. Они не держали эти ящики в сейфах, не хранили их в отдельных помещениях — все было доступно. Только мощный замок на главной двери отделял то, что его интересовало, от лестничной площадки.

Не было похоже, что в офисе есть еще служащие, — там стоял всего один письменный стол, а свободного пространства было слишком мало, чтобы предположить, что кто-либо остается в этом месте на ночь.

Вполне удовлетворенный своими наблюдениями, Габриэль направился сквозь вторые ворота в сторону примыкавшего к Линкольнс-Инн парку. Вскоре он оказался перед небольшой рощицей старых деревьев.

Они стояли, как древние часовые, простирая свои широкие разлапистые ветви над гравийными пешеходными дорожками и газонами, будто суля им защиту; солнечный свет с трудом пробивался сквозь их густую листву. Легкий ветерок шевелил листву, и она отбрасывала изменчивые тени на зеленые ковры травы, где прогуливались леди и джентльмены, ожидая своих друзей и близких, пока те консультировались с юристами.

Габриэль помедлил на вымощенном булыжником переднем дворе за воротами, рассеянно глядя на деревья.

Окажется ли графиня настолько нетерпеливой, чтобы попытаться связаться с ним сегодня же вечером? Возможно, ее нетерпение не столь уж велико, как он бы хотел. Женщина, скрытая за темной непроницаемой вуалью, оставалась для него загадкой, и ему казалось чрезвычайно важным узнать о ней побольше. К тому же теперь у него было что сказать ей.

Стряхнув овладевшее им оцепенение, Габриэль по южной стороне парка направился в сторону Олдуич, где надеялся взять наемный экипаж. Пройдя полдороги, он услышал, как его окликнули.

— Эй!

— Сюда!

Голоса, несомненно, принадлежали молодым женщинам. Остановившись, Габриэль стал оглядывать газоны, утопавшие в тени. Два прелестных юных создания, держа над головой зонтики от солнца, подпрыгивали и изо всех сил махали ему руками. Приглядевшись, он узнал в них Мэри и Элис Морвеллан.

Переждав, пока неспешно проедет черный экипаж какой-то почтенной дамы в трауре, Габриэль направился им навстречу.

Увидев его, Алатея с трудом подавила желание прикрикнуть на сестер. Что они наделали? Заметив, как он вышел за ворота Линкольнс-Инн, она внимательно следила за ним, будучи уверенной, что он-то ее не видит. Однако как быстро он начал действовать в пользу графини!

Если бы только она могла предположить, что Габриэль окажется здесь, никогда бы не приехала сюда. Ведь это могло расстроить все ее планы.

Габриэль шел, небрежно помахивая тростью, расправив плечи, и солнце играло в его каштановых волосах. Мысли Алатеи замедлили свое течение, и она совсем забыла о присутствии сестер. Хотя именно они окликнули его. У нее не было выхода, когда Габриэль перешел газон и приблизился к ним, набрала полную грудь воздуха, вздернула подбородок и обеими руками вцепилась в ручку зонтика, пытаясь унять свое волнение.

Мог ли он узнать губы, которые целовал, но которых не видел?

Любезно улыбаясь, Габриэль шагнул в тень деревьев.

Мэри и Элис одарили его приветливыми улыбками, однако его взгляд был направлен на леди, стоявшую в тени деревьев позади них.

Алатея.

Он замедлил шаги.

Она стояла, прямая и высокая, молчаливо сдержанная, и держала свой зонтик под углом, чтобы защитить нежную кожу от солнца.

Стараясь скрыть, насколько выбила его из колеи эта неожиданная встреча, молодой человек сделал еще несколько шагов, отметив при этом, что взгляд ее оставался привычно холодным и вызывающим.

Он заставил себя улыбнуться. Мэри и Элис рассмеялись, когда он церемонно поздоровался с ними и склонился, чтобы поцеловать их руки.

— Мы были очень удивлены, когда увидели вас здесь! — хихикнула Мэри.

— Мы дважды посещали этот парк, — добавила Элис, — но тогда вас здесь не было.

Еще бы! Конечно, не было. В последний раз он видел их в январе, на вечере в доме своей матери, в Куиверстоун-Мэнор в Сомерсете.

Морвеллан-Парк и Куиверстоун-Мэнор соседствовали настолько близко, что их разделяла только изгородь. Общие для них земельные угодья и расположенные поблизости Квонтокские холмы были любимыми местами его детских игр и прогулок, в которых обычно принимали участие его брат Аласдейр, прозванный Люцифером, и Алатея.

С привычным изяществом и необидной фамильярностью Габриэль принялся осыпать комплиментами обеих девушек, охотно отвечая на их вопросы, но все то время, что он развлекал их милой болтовней, его внимание было приковано к молчаливой фигуре, державшейся в тени в нескольких футах от них. Почему это было так, для него самого оставалось неразрешимой загадкой.

Мэри и Элис полны прелести и очарования, Алатея же, напротив, холодна, молчалива. Ее можно было сравнить с глубоким и тихим омутом, в котором царили мир и спокойствие и что-то еще, чего он никогда не мог понять. Однако он остро чувствовал ее присутствие, даже несмотря на то что они не обменялись обычными приветствиями.

Так бывало всегда.

Собрав всю свою волю, Габриэль перевел взгляд на Алатею. Сегодня она была в головном уборе, и он не мог бы сказать, на что это больше похоже — на нелепый модный капор или на кружевной чепчик, который она иногда водружала поверх своей прически.

Их взгляды встретились.

— Я не знал, что вы в Лондоне, — принужденно произнес Габриэль. При этом тон его изменился. С ее сестрами он говорил совсем по-другому.

Ее ресницы затрепетали, она еще сильнее сжала ручку зонтика.

— Добрый день, Руперт. Прекрасная погода. Мы приехали в город неделю назад,

Он весь напрягся, и Алатея тут же почувствовала это. Ее охватила паника, но, посмотрев на сестер, она овладела собой и беспечно улыбнулась:

— Скоро девочкам предстоит показаться лондонскому обществу.

Он поколебался мгновение.

— Вот как?

Потом снова переключил свое внимание на Мэри и Элис и принялся задавать им вопросы об их планах.

Алатея старалась дышать ровно, пыталась овладеть собой — в голове у нее вдруг стало легко и пусто. Она не смотрела в его сторону, так как знала это лицо не хуже своего собственного — большие глаза под тяжелыми веками, подвижный рот, готовый в любой момент улыбнуться плутоватой мальчишеской улыбкой, классическая форма лба и носа, квадратный решительный подбородок. Он был достаточно волевым и сильным, чтобы покорить ее, если бы пожелал, и достаточно безжалостным, чтобы сделать это: воспоминание о прикосновении его губ по-прежнему вызывало стеснение у нее в груди, мешало дышать, она чувствовала, что губы ее горят.

— Наш бал будет через три недели, — сообщила Мэри. — Вы, разумеется, приглашены.

— Вы приедете? — подхватила Элис.

— Ни за что на свете не пропущу такого случая.

Его взгляд еще раз коснулся лица Адатеи, потом он снова обернулся к девушкам.

Габриэль прекрасно сознавал, что ощущает кошка, которую гладят против шерсти. Точно так он чувствовал себя в присутствии Алатеи. Как ей это удается, он не мог понять и даже не был уверен, что она делает это специально; просто такова была его всегдашняя и неизбежная реакция на ее общество. Она отвечала ему тем же. Началось это давно, когда они еще были детьми, и с годами напряжение все росло.

Габриэль с трудом подавил вздох.

— Итак, что вы делаете здесь?

Ему хотелось узнать подлинную причину того, почему она выбрала для прогулок именно это место, а также почему столь дерзко и надменно выражала ему свое неодобрение.

Алатея была чрезвычайно упряма, и Габриэль знал, что у нее ему ничего не удастся выведать. В последний раз у них возникла словесная перепалка в январе, и тогда они не на шутку сцепились из-за дурацкого чепчика, который она надела на вечер его матери, и оба были в ярости.

Алатея смотрела на него и ждала, отлично понимая, о чем он думает. Она была наготове и с охотой ввязалась бы в одну из их обычных словесных дуэлей.

Как подлинный джентльмен, Габриэль не мог разочаровать леди.

— Полагаю, вы сопровождаете сестер?

Алатея величественно вскинула голову:

— Разумеется.

— В таком случае, — он обворожительно улыбнулся, — надо подумать, какие развлечения я должен изобрести, чтобы доставить вам удовольствие.

— Вам нет никакой необходимости брать на себя подобное бремя, если, конечно, эти развлечения не отличаются от избранных мной. К тому же нам вовсе не требуется, чтобы нас без конца развлекали.

— Я полагаю, вам еще предстоит узнать, что без постоянно предпринимаемых усилий развлекаться в высшем свете становится невыносимо, чертовски скучно. Что, кроме скуки, могло привести вас сюда?

— Желание избежать встреч с дерзкими джентльменами.

— Какая удача в таком случае, что мне посчастливилось встретить вас. Ваша цель — избежать встреч с дерзкими джентльменами, но в свете вы не сможете быть спокойны на этот счет. Никогда нельзя сказать точно, где и когда леди может встретиться с самыми возмутительными посягательствами. И все же, как ни странно, большинство дам считают попытки ухаживать за ними как раз весьма забавными и привлекательными.

Алатея фыркнула:

— Я не принадлежу к большинству дам и вовсе не нахожу забавными развлечения, на которые вы намекаете.

— Всего лишь потому, что еще не испытали их на себе. Кроме того, — добавил Габриэль небрежно, — вы ведь привыкли каждый день выезжать верхом, и вам понадобятся физические упражнения, чтобы оставаться в форме.

Он поднял на нее глаза, полные невинной благожелательности, ожидая встретить ее недоверчивый взгляд, и был изумлен тем, что она смотрела на него глазами, выражение которых вначале он затруднился истолковать. Потом ему показалось, что они были настороженными. Да, именно так, он заставил ее насторожиться.

И тут Габриэль испытал нечто похожее на раскаяние. Подавив вздох, он отвел глаза, стараясь привести в порядок нервы. Интересно, почему она всегда вызывала у него столь агрессивное чувство?

Габриэль попытался говорить и действовать разумно. Пожав плечами, он произнес:

— В таком случае я отправляюсь по своим делам.

— Не смею вас задерживать.

К его облегчению, все ограничилось ничтожной колкостью. Решив не терять больше времени, Габриэль раскланялся с сестрами Алатеи, потом обернулся и посмотрел ей в глаза.

Это было все равно что смотреться в зеркало — у них обоих были светло-карие глаза. Он всегда читал в ее глазах собственные мысли и чувства, отразившиеся бесчисленное количество раз.

Но только не сегодня. На этот раз он видел в них настороженность: это выражение словно защищало ее.

Еще раз кивнув на прощание, Габриэль повернулся и зашагал прочь.

Замедляя шаги по мере приближения к краю газона, он думал, что сделал бы, протяни она ему руку. Этот вопрос, на который ответа не было, навел его на мысль о том, когда же он в последний раз к ней прикасался. Этого Габриэль не мог припомнить. Во всяком случае, в последние десять лет ничего подобного не случалось.

Он перешел улицу, стараясь изгнать ощущение напряжения, которое его утомляло. Это была его всегдашняя реакция на нее, которую он не мог бы определить словами, но которую она всегда пробуждала в нем с непонятным ему постоянством. Сейчас неприятное чувство постепенно проходило, но он знал, что это ненадолго, всего лишь до следующей встречи с ней.

Алатея не отрываясь смотрела вслед Габриэлю. Только когда его шаги застучали по булыжной мостовой, она вздохнула с облегчением. Рядом с ней Мэри и Элис беззаботно Щебетали, такие же веселые, как и всегда. Почему-то самые близкие и дорогие ей люди никогда не замечали ничего странного в этих тягостных встречах.

Постепенно пульс ее стал ровнее, и вдруг Алатея испытала нечто вроде ликования. Он не узнал ее! В их сегодняшней встрече не было ничего похожего на то, как они вели себя во время вчерашнего маскарада, значит, Габриэль не связал ее образ со вчерашней графиней.

Алатея даже не пыталась понять, почему почувствовала себя такой счастливой.

Глубоко вздохнув, она улыбнулась сестрам:

— Пойдемте, девочки, прогуляемся по парку…

Наступил вечер, а с ним пришло странное беспокойство. Габриэль бродил по гостиной своего дома на Брук-стрит. Он пообедал и оделся для выхода, чтобы почтить своим Присутствием бал одной из светских дам, приславшей ему приглашение. Пока же он размышлял, где проводят вечер графиня и Алатея.

Дверь отворилась. Слуга Чанс, сверкая безупречно причесанными светлыми волосами, в безукоризненном черном сюртуке вошел с подносом, на котором стояли графин, наполненный бренди, и чистые стаканы.

— Налей мне, — распорядился Габриэль, в то время как Чанс, низкорослый и легкий в движениях, направился к буфету. Габриэль испытывал какое-то несвойственное ему тревожное чувство и надеялся, что неразбавленный бренди восстановит ясность ума.

Габриэль покидал Линкольнс-Инн, окрыленный своим скромным успехом, связанным с делом графини, и волнующей чувственной игрой, которая начала развертываться между ними. А вот десять минут в обществе Алатеи оставили в нем такое чувство, будто что-то изменилось в этом мире.

Она являлась частью его жизни с незапамятных времен, с самого младенчества, никогда прежде не бывала с ним скрытной.

Во время их последней встречи в январе она оставалась верна себе и сохраняла предельную откровенность и язвительность. Но сегодня Алатея не пожелала говорить с ним; наоборот: она попыталась отделаться от него.

Что же изменилось? Неужели с ней случилось нечто, о чем он не знал? Это его беспокоило и выводило из себя. Он хотел думать о графине, но все время возвращался мыслями к Алатее.

Когда слуга приблизился, Габриэль протянул руку и взял наполненный до краев стакан.

Едва Чанс вышел, как дверь снова открылась и Габриэль увидел Аласдейра. Прикрыв глаза, он отхлебнул большой глоток бренди.

Люцифер хмыкнул.

— Я говорил тебе, что одной сменой одежды для Чанса дело не ограничится.

— Мне все равно.

Прищурив глаза, Габриэль посмотрел на свой бокал с бренди, потом со вздохом опустился в мягкое кресло у камина.

— Он непременно станет образцовым слугой, даже если это его убьет.

— Если судить по тем успехам, которых Чанс добился к сегодняшнему дню, полагаю, скорее это убьет его, чем сделает образцовым слугой.

— Вполне возможно.

Габриэль сделал еще один основательный глоток.

— Все-таки я готов рискнуть.

Стоя перед камином и перебирая приглашения, адресованные ему и лежащие стопкой, Люцифер искоса взглянул на брата.

Чанс был выходцем из лондонских трущоб, и его возвышение до должности личного лакея Габриэля и переселение в дом на Брук-стрит свершились благодаря неоспоримым личным достоинствам.

Попав в заварушку при попытке помочь другу, Габриэль не смог бы выпутаться без помощи Чанса. При этом Чансу не было обещано никакого вознаграждения — его усилия рассматривались просто как помощь доброго самаритянина в то время, когда чаша весов несправедливо склонилась в сторону неправого. Чанс спас Габриэля, а Габриэль в свою очередь спас Чанса.

— И что же ты выбрал? — Люцифер перевел взгляд на четыре приглашения, отобранных братом из целой стопки.

— Ничего. Они все кажутся мне одинаковыми и смертельно скучными.

— Скучными? — Люцифер удивленно вскинул брови. — Ты слишком часто и без толку употребляешь это слово. Посмотри, до чего это довело Ричарда, а также Дьявола и Вейна. Подумай о последствиях.

— А вот Демону никогда не бывает скучно.

— Просто он спасся бегством, но и это не помогло. Я уверен, что теперь он тоже томится скукой и даже не думает, что все остальные соберутся в Лондон к началу сезона.

Неделю назад Демон — Гарри Кинстер, их кузен и один из шести популярных в обществе Кинстеров, — произнес заветные слова обета и обзавелся молодой женой, разделявшей его любовь к скачкам. Демон и Фелисити теперь совершали долгое турне, посещая главные места, где обычно проводятся скачки.

Держа в руке бокал, Габриэль принялся размышлять:

— Через несколько дней или в лучшем случае месяцев прелесть новизны пройдет… Или нет?

Люцифер бросил на него быстрый взгляд. Они оба знали, что когда Кинстеры женятся, то, как бы это ни показалось странным, в их семьях новизна остается новизной и ее прелесть не проходит никогда. Даже, пожалуй, напротив. Правда, для обоих братьев это было непостижимой загадкой, но как последние неженатые члены этой известной в Лондоне группы молодых людей они проявляли исключительную осмотрительность и неизменно уклонялись, когда им пытались объяснить эту загадку.

Как, черт возьми, эти четыре, столь похожих на них человека — Дьявол, Вейн, Ричард и Демон — могли вдруг отвернуться от восторгов общения с женской частью лондонского света, всегда готовой предоставить им эту возможность, и добровольно предаться усладам семейной жизни, оставалось тайной. И все же братья искренне надеялись, что их минует чаша сия.

Люцифер надел плащ и выбрал из стопки приглашений одно, с золочеными краями.

— Я иду к Молли Хардвик, а ты? — Он бросил взгляд на Габриэля.

Габриэль долго изучал лицо брата, прежде чем ответить: в его темно-синих глазах он читал предвкушение.

— Кто еще будет у Молли?

Зубы Люцифера блеснули в мгновенной улыбке:

— Некая молодая дама, супруг которой находит парламентские билли более соблазнительными, чем его жена.

Особым талантом Люцифера было умение внушить дамам, что позволить ему служить им — наилучшее для них решение. Разглядывая длинное поджарое тело брата и его залихватски спутанную гриву черных волнистых волос, Габриэль поднял бровь:

— И в чем твой интерес?

— Ну… — Люцифер направился к двери. — Надеюсь, скоро она сдастся, капитулирует, и тогда… — Остановившись у двери, он кивнул на бокал в руке брата: — Вижу, ты решил посмотреть, что там на дне, поэтому покидаю тебя.

Махнув на прощание рукой, он открыл дверь и вышел.

Габриэль оглядел темные панели, потом пригубил бренди. У него было ощущение, что для него лучше посидеть до полуночи в уюте, безопасности и комфорте своего дома, у собственного камина, чем рисковать свободой в светском бальном зале, какими бы соблазнительными ни были собравшиеся там леди. С момента оглашения помолвки Демона, примерно месяц назад, каждая дама с дочерью, приближавшейся к брачному возрасту и хоть в малейшей степени имевшей на него виды, вызывала у него не меньшее отвращение, чем чаша с ядом.

Повернув голову, Габриэль принялся рассматривать стопку журналов на низком столике, думая о том, отчего ему так нравится помогать людям. Он определенно получал от этого Удовольствие. Это не значило, что его увлекала деятельность филантропа. Нет, ему нравилось помогать отдельным людям, таким, как Чанс или графиня. Она нуждалась в его помощи и, более того, попросила об этом. Алатея никогда вы так не поступила.

Их взаимная неприязнь этого не допускала.

Габриэль не отрывал взгляда от пламени в камине и продолжал думать о графине, разрабатывая мысленно новую фазу расследования, их расследования, а заодно и следующий шаг к ее обольщению.

Глава 3

В двадцать минут первого Габриэль уже стоял возле дубовой двери конторы Терлоу и Брауна и изучал устройство старинного замка. Пока он шел через тихий темный двор, ему никто не встретился. Тусклый свет падал из немногих окон, где, вероятно, еще трудились клерки.

Комнаты прямо под конторой Терлоу и Брауна были заселены, но вряд ли кто-нибудь мог услышать, как Габриэль проскользнул вверх по лестнице. Он нащупал в кармане отмычку, принесенную специально, чтобы справиться с замком, и попытался повернуть дверную ручку.

Дверь легко открылась.

Габриэль представил старого клерка, прикрывшего дверь и удалившегося, забыв запереть на замок, однако картина показалась ему неубедительной.

Он приоткрыл дверь пошире. Как и прежде, днем, он отворил ее совершенно бесшумно. Приемная утопала во мраке, в конце коридора слабо мерцал свет.

Закрыв дверь, Габриэль щелкнул задвижкой. Поставив трость возле двери, он остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Деревянная перегородка отделяла приемную от места, где сидел за столом клерк, и Габриэль бесшумно открыл ее.

Его шаги заглушались дорожкой на полу, и он спокойно проделал весь путь по коридору, размышляя, возможно ли, чтобы мистер Браун мог заработаться допоздна. Неясный мерцающий свет исходил, очевидно, от лампы, фитиль которой был прикручен; он тускло освещал письменный стол мистера Брауна. Остановившись на пороге, Габриэль услышал повторяющийся шорох — кто-то перелистывал страницы канцелярской книги. Потом тяжелую книгу мягко захлопнули. Опять зашелестели страницы.

За этим последовал звук совсем иного рода — словно конторские книги и бумаги укладывали в металлический ящик. Затем ящик закрыли и тут же открыли другой. Секундой позже снова послышалось размеренное перелистывание страниц. Все делалось методично, спокойно и целенаправленно.

Едва ли этим мог заниматься мистер Браун.

С трудом обуздывая любопытство, Габриэль ступил на порог в тень полуоткрытой двери и заглянул в комнату.

Перед большим письменным столом стоял человек, закутанный в плащ с капюшоном, и листал страницы какого-то документа. Пачки документов, извлеченные из ящика, громоздились на столе. Руки в перчатках и надменно поднятый вверх подбородок ясно показывали, что это женщина. Незнакомка сделала резкое движение, стараясь держать документ так, чтобы на него падал свет. Лампа стояла на столе слева от нее, а большая и толстая папка закрывала ее со стороны окна.

Чувствуя, как напряжение покидает его мышцы, Габриэль прислонился спиной к книжным полкам и терпеливо ждал, пока она изучала содержимое только что Открытого ящика и перелистывала бумаги, потом протянул руку и распахнул дверь.

Услышав скрип, женщина испуганно вздрогнула, и бумаги разлетелись в разные стороны. Она опустила на лицо вуаль и стремительно повернулась, прижав руку к груди.

Графиня смотрела ему в лицо, такая же таинственная и недоступная, как и прежде.

— О!

Голос ее задрожал, когда она, выдержав паузу, очень тихо проговорила:

— Так это вы!

Габриэль поклонился:

— Как видите.

Она продолжала как-то странно смотреть на него.

— Вы… вы меня напугали.

— Я не рассчитывал застать вас здесь.

Остановившись перед ней, он вглядывался в блеск ее глаз под густой темной вуалью. Ему очень хотелось, чтобы эта вуаль была не столь непроницаемой.

— Меня интересовали господа Терлоу и Браун. Откуда вы узнали, что их контора здесь?

По ее учащенному дыханию он понял, что она волнуется. Ее взгляд был прикован к его лицу. Она бесшумно выскользнула из-за письменного стола.

— Мне посчастливилось их найти.

Она принялась собирать разлетевшиеся по комнате бумаги.

— Мне надо было посетить нашего семейного поверенного в Чансери-Лейн, и по наитию я отправилась в Линкольнс-Инн, а когда увидела знакомые фамилии на дверных пластинках, решила попытать счастья.

— Вам бы следовало предоставить это мне. Послать записку и спокойно ждать дома, пока я позабочусь обо всем.

Почему он так раздражен, Габриэль и сам не мог бы ответить.

В конце концов эта женщина свободна делать что хочет, даже несмотря на то что попросила его о помощи.

Графиня нетерпеливо повела плечами:

— Я подумала — раз уж нашла их, следует поискать то, что мне нужно. Чем скорее мы наткнемся на эту компанию, тем будет лучше. Нам нужен только их адрес.

Габриэль нахмурился. Неужели его поцелуй заставил ее пожалеть о том, что она к нему обратилась?

Ее смущение и явный испуг он чувствовал кожей. Но Габриэль слишком хорошо знал женщин, чтобы принять сопротивление за отказ. Не испытай она серьезного искушения, она бы не была так испугана и смущена.

— Как вы сюда проникли? Дверь была не заперта на замок или…

Тут он заметил, что все обыскиваемые ею металлические ящики снабжены висячими замками. Сейчас открыт был только один из них.

— Так вы умеете вскрывать замки?

Она поежилась:

— Да, умею. Просто я обладаю некоторым талантом…

Интересно, какие еще таланты она скрывает.

— По счастливой случайности я тоже обладаю этим даром.

Он потянулся к одному из еще не вскрытых ею ящиков, на каждом из которых было написано имя. На том, что был у него в руках, значилось «Митчем.» и висел небольшой замок.

— Вот.

Подняв голову, он увидел изящную ручку, обтянутую перчаткой из тонкой кожи, в которой она держала шпильку для волос.

— Как раз подходящий размер.

Их руки соприкоснулись. В одно мгновение замок был открыт, крышка ящика откинута, и Габриэль извлек из его недр стопку бумаг.

— Вам еще не удалось набрести на следы компании — имена или что-то другое?

— Нет. Ничего. Ни здесь, ни в соседней комнате ни одного ящика с названием компании. Но где-то ведь хранятся их бумаги, верно? Если они представлены как клиенты фирмы, то для них должен быть отведен отдельный ящик.

— Надеюсь, вы правы.

Они неутомимо трудились бок о бок, быстро просматривая бумаги. Время шло. Наконец графиня вздохнула и, уложив бумаги в последний ящик, опустила крышку и толкнула его Габриэлю, чтобы он запер ящик на замок.

— Здесь тоже ничего.

— У нас еще остается комната Терлоу, и, значит, мы сделали только полдела.

Поставив ящик на верхнюю полку, Габриэль вернулся к столу, взял лампу и сделал знак графине.

Она закрыла толстую папку, которой пользовалась как экраном, и положила ее на место, потом бросила последний пытливый взгляд на стол, проверяя, осталось ли все в прежнем порядке.

В комнате Терлоу они снова произвели все необходимые действия: очистили стол от бумаг, поставили лампу, затенив папкой со стороны окна, и принялись за дело.

Это была медленная и кропотливая работа. Они просматривали документы один за другим, выискивая хоть какие-нибудь следы Восточно-Африканской золотодобывающей компании. Кабинет Терлоу вселил в них надежду: в комнате было больше ящиков и полки казались выше.

Габриэль уже наполовину просмотрел второй ящик, когда услышал приглушенное «ох!».

Он поднял голову как раз вовремя, чтобы заметить, как целая гора ящиков накренилась и падает на голову графини. Не теряя времени, он бросил на пол бумаги, которые держал в руках, и в два прыжка оказался рядом с ней.

Она выглядела достаточно высокой, чтобы дотянуться до верхней полки, но могла только коснуться ящиков и была не в силах удержать, в результате они заскользили вниз, прямо ей на голову…

Габриэлю удалось перехватить их в самый последний момент. Они оба замерли. В это мгновение его отделяло от графини не более дюйма. Аромат ее духов будоражил его.

Побуждение преодолеть разделявшее их ничтожное расстояние и почувствовать ее тело было почти нестерпимым.

Наклонив голову, он слегка коснулся губами ее виска, прикрытого вуалью. Дама замерла. Теперь это было уже не просто физическое, а скорее чувственное напряжение. Она балансировала на краю пропасти, готовая рухнуть в нее.

Габриэль сделал едва заметное движение к ней. Его губы скользнули от виска к не прикрытым вуалью волосам. Он наклонил голову и поцеловал ее в завиток над ухом; потом его губы скользнули еще ниже, дразня и возбуждая ее прикосновением к чувствительному месту под мочкой.

Он попытался заставить ее расслабиться и склониться к нему. Шелк вуали шевельнулся под его губами — она ответила на ласку. Габриэлю показалось, что он услышал приглушенное рыдание, которое она тотчас же подавила.

Его губы спустились еще ниже и заскользили по изящной шее. Наконец она вздохнула. Очень осторожно, готовая пуститься в бегство при первых же признаках опасности, она прижалась к его груди.

Внутренне Габриэль улыбался, радуясь своему успеху. Подавшись вперед, он нежно поцеловал ямочку на груди у основания шеи, заставив ее откинуть голову назад.

Он хотел большего, но его руки были заняты ящиками с бумагами. И все же он не мог не продлить очарование этой минуты. Она была обольстительно податлива, как лошадь, которую никогда еще не ласкала рука всадника. Каждым своим движением Габриэль старался усыпить ее настороженность, прикосновения его были нежными и легкими. Он стремился показать ей, что в нем нет ничего опасного, ничего угрожающего. По мере того как шли минуты, она склонялась все ближе к нему. Ее нежное женственное тепло передавалось его телу. Он был возбужден, но сдерживал себя. Ему пришло в голову, что она — это замок, который ему придется отомкнуть, а его небольшая победа только напомнила о том, что незнакомая крепость всего лишь на мгновение опустила мост.

Наконец она оказалась в его объятиях. Ее волнующее напряжение все еще не проходило, но скорее оно проистекало от предвкушения, а не от желания сопротивляться. Габриэль крепко поцеловал ее в шею и услышал ее трепетный вздох. По телу Алатеи прошла дрожь, а затем последовал новый вздох.

— Я сейчас уроню эти ящики.

Габриэль поднял голову и посмотрел на нее. Ее руки дрожали. Мгновенно он выпрямился, и она глубоко вздохнула. Он выпустил ее и отстранился. Очень осторожно она пошевелилась и крепче сжала два нижних ящика, позволив ему взять три верхних.

Опустив руки, графиня отступила в сторону. Теперь спина ее была прямой и напряженной, а в каждой линии тела чувствовалась решимость. Она отнесла два ящика к столу и поставила их, оставив ему три других и томление в сердце.

Сжав зубы, Габриэль заставил себя отнести ящики на стол, где поставил их друг на друга рядом с уже открытым ею ящиком.

Не глядя на него, она взяла из ящика бумаги и принялась их просматривать.

Габриэль тоже взял пачку бумаг. При этом он сурово посмотрел на нее, но если она заметила это, то не подала виду.

Молча они продолжили поиски.

Как раз когда Габриэль усомнился в успехе и стал подумывать о том, что, возможно, ошибался и что Восточно-Африканская золотодобывающая компания по неизвестной пока причине не удостоилась чести быть помещенной в картотеку фирмы, графиня выпрямилась.

— Вот она!

Габриэль смотрел на ящик, который держала графиня: на нем была наклейка с надписью «Суэйлз».

Поднеся стопку бумаг поближе к лампе, графиня стала быстро просматривать их. Габриэль подошел ближе и встал у нее за спиной, чтобы иметь возможность читать бумаги через ее плечо.

— Вот документы, необходимые компании для регистрации, чтобы вести дела в лондонском Сити.

Он читал документ, который она держала в руках.

— Компания — формальный клиент Терлоу и Брауна.

— Должно быть, они наняли этих юристов, как только компания появилась в Сити. Надеюсь, здесь мы найдем документы юридического характера, в которых будет зафиксирован адрес… А вот и он. Мистер Джошуа Суэйлз, представитель Восточно-Африканской золотодобывающей компании. Контора расположена в доме мистера Генри Фиггинса, Фулем-роуд, 142.

Они еще раз перечитали имена и адрес представителя компании, потом Габриэль вернул бумагу на место. Взяв из рук графини стопку других бумаг, он принялся их просматривать.

— Что вы ищете?

— Я рассчитываю найти список инвесторов или перечень долговых обязательств, составленных юристами фирмы. — Хмурясь, он шелестел бумагами и перекладывал их. — Кем бы они ни были, но эта компания действует чрезвычайно осторожно.

Графиня держала ящик, в то время как Габриэль укладывал в него документы. Потом он снова запер замок и поставил ящик на полку. Вместе они, трудясь в четыре руки, быстро привели комнату в ее первоначальный вид.

Оглядевшись в последний раз, Габриэль поднял лампу.

— Откуда вы ее взяли?

— С маленького столика.

Габриэль подождал, пока она выйдет за пределы перегородки, отделявшей приемную от места клерка, затем погасил лампу.

— Будем надеяться, — пробормотал он, — клерк не заметит, что масла в лампе стало меньше.

Графиня, не отвечая, молча ждала у двери.

Захватив свою трость, Габриэль открыл дверь. Она вышла первой.

Он последовал за ней, закрыл дверь, потом наклонился, чтобы вернуть замок в прежнее положение. Это было непростой задачей, но наконец ему удалось справиться с ней.

— Как, скажите ради Бога, вам удалось открыть замок? — спросил он, выпрямляясь.

— Просто пришлось немного потрудиться.

Конечно, она это сделала не с помощью шпильки для волос.

Подавив любопытство, Габриэль последовал за ней вниз по лестнице.

У нижней ступеньки он предложил ей руку.

— Полагаю, вы приехали в экипаже? Я провожу вас.

Если бы она попыталась возражать, он бы непременно разъяснил ей, что за помощь в просмотре бумаг в пяти металлических ящиках он вправе рассчитывать на ее благодарность, так что отказаться от его помощи было бы с ее стороны и нелюбезно, и невежливо.

Во всех случаях жизни, во всех начинаниях Габриэль использовал определенные и неукоснительные правила, изобретенные им: одни были необходимы для ведения войны, Другие для обольщения женщин. После первых столкновений каждая леди, с которой у него когда-либо завязывались отношения, принимала правила его игры и считала, что он эксплуатировал ее чувства для ее же блага.

В конце концов и у графини не будет оснований для жалоб на него.

Они рука об руку двинулись через двор Линкольнс-Инн. Габриэль чувствовал ее пальчики на своем рукаве: сначала они затрепетали, потом успокоились. Он посмотрел на ее скрытое вуалью лицо, затем его взгляд прошелся по закутанной в плащ фигуре.

— Вы похожи на недавно овдовевшую и еще не справившуюся со своим горем женщину, к тому же имеющую серьезные причины посещать Линкольнс-Инн в столь поздний час.

Последовал легкий кивок, и она подняла голову. Графиня была хорошей актрисой — сейчас Габриэль не замечал в ней ни малейших признаков волнения. Если бы он пожелал иметь своим партнером женщину, то счел бы ее самой подходящей. Графиня умела открывать замки, разгадывать загадки, и все эти качества он считал положительными. Несмотря на первое неприятное впечатление оттого, что он нашел ее в конторе Терлоу и Брауна, несмотря на свое раздражение, теперь Габриэль был рад ее присутствию.

Высоко подняв голову, графиня прошла мимо привратника так, будто его и не было. Проводив ее взглядом, тот зевнул и снова опустился на свой стул.

В тени, отбрасываемой огромными деревьями, их ожидал небольшой черный экипаж. Когда они приблизились, кучер взял в руки вожжи.

Остановившись возле экипажа, Габриэль открыл дверцу.

Графиня протянула ему руку:

— Благодарю вас…

Он помог ей сесть в экипаж и повернулся к кучеру:

— Поезжайте по Брук-стрит мимо Саут-Молтон.

Габриэль последовал за графиней в экипаж и закрыл за собой дверцу.

Графиня внимательно вглядывалась в его лицо, но отодвинулась, когда он повернулся к ней, чтобы сесть рядом.

Экипаж тронулся.

После нескольких минут, прошедших в напряженном молчании, графиня сказала:

— Не припомню, чтобы я предлагала вас подвезти.

— Мадам, я избавил вас от некоторых неприятностей и, полагаю, заслужил небольшую награду.

Он услышал тихий смех, который, впрочем, тотчас же оборвался.

— Кроме того, мы должны обсудить наши дальнейшие действия.

— Правда? — Ее тон оставался спокойным.

— Кое-что, я должен прояснить с самого начала. Вы попросили помочь вам, и я согласился. Вы также попросили меня не пытаться узнать, кто вы.

— И что же дальше?

Его легкомысленный тон тотчас же стал серьезным;

— Я обещал и сдержал обещание.

Теперь каждое произносимое им слово звучало на удивление весомо.

— Если вы хотите, чтобы я играл в эти игры, то должны принимать во внимание мои правила и подчиняться им.

Ее молчание было довольно долгим.

— Ваши правила?

Он почувствовал, что она смотрит на него.

— И в чем они заключаются, эти ваши правила?

— Правило номер один — вы должны пообещать мне никогда впредь не делать ничего тайком от меня.

Она слегка пошевелилась.

— Тайком от вас?

Габриэль кивнул:

— Если мы с вами будем действовать независимо друг от друга, особенно в таком деликатном деле, как это, конец наших поисков окажется весьма плачевным — вся Работа пойдет прахом. Вы не настолько хорошо знакомы с ситуацией в Сити, чтобы быть в курсе всех хитросплетений, которые могут встретиться на пути наших расследовании. Именно поэтому вы обратились ко мне за помощью, не так ли?

В ней не было ничего от присущей ее полу манеры немедленно высказать свое мнение — сначала она взвешивала, пыталась все обдумать. Лишь когда они завернули за угол, она наконец спросила:

— В чем заключаются остальные правила?

— Их всего два.

— И какое же второе?

Он повернул голову и посмотрел на нее:

— За каждое новое сообщение я потребую награды.

— Награды?

Алатея прекрасно поняла, что он имеет в виду.

— И какой же награды вы хотите?

— Поцелуй за то, что я обнаружил контору Терлоу и Брауна.

Она все еще безмолвствовала, сидя так тихо, что у него закралось сомнение, действительно ли он смутил ее. Впрочем, ему трудно было поверить в ее смущение — она слишком хорошо знала, с кем имеет дело.

— Поцелуй?

— Угу.

На этот раз он не мог отказать себе в удовольствии улыбнуться. В голосе его появились мурлыкающие нотки, привычные для известного своими светскими подвигами обольстителя.

— Поднимите вуаль.

— Нет.

В ее «нет» прозвучал спокойный, но решительный отказ.

Брови Габриэля надменно поднялись, затем он покорно вздохнул:

— Ладно, пусть вуаль останется.

Прежде чем она успела придумать что-нибудь, чтобы избавиться от неизбежного поцелуя, его рука обхватила ее талию. Он приподнял вуаль, и тотчас же его губы прижались к ее губам.

Графиня сидела рядом, податливая и теплая, позволяя себя целовать. Габриэль взял ее за подбородок, но не почувствовал готовности разделить поцелуй — никакого ответа.

Что ж, он умеет быть терпеливым, раз обстоятельства вынуждают его к этому.

Он снова нежно поцеловал ее, легко касаясь ее губ своими, искусно стараясь вызвать в ней страсть…

Первой реакцией, которую он почувствовал, была дрожь — верный признак чувственного отклика. Дыхание ее участилось, а спина напряглась.

Потом Габриэль ощутил движение ее губ — сейчас она напоминала статую, пробуждающуюся к жизни. Он не выпускал ее лица и продолжал целовать. От него не ускользнуло ее движение, когда одна рука в перчатке поднялась с колена, на котором покоилась до того, и трепетные пальцы прикоснулись к его руке. Движение это казалось столь легким, что, не будь Габриэль так сосредоточен на малейшем происходившем в ней изменении, он бы не мог сказать с уверенностью, что это явь, а не сон. В робком прикосновении он ощутил изумление невинного и неопытного существа, которое пленило его.

Ее пальцы, облаченные в тонкую кожу, погладили его руку, задержавшись на ней на одно мгновение. Будто бабочка опустилась ему на руку.

Габриэль затаил дыхание, жадно вдыхая аромат ее духов.

Он впервые в жизни молчаливо просил, а не требовал, и она подалась вперед по собственной воле, потянулась к нему. Губы ее раскрылись…

Он бросился, как победитель на добычу, но тотчас же почувствовал ее внезапное сопротивление. Должно быть, она не привыкла, чтобы ее целовали. Это показалось ему странным. Он не попытался раздумывать над причиной, но тотчас же ослабил хватку и прибег к известному ему искусству обольщения, стараясь снова вызвать в ней ответ.

Графиня оказалась способной ученицей и очень скоро ответила ему поцелуем — нежно, но достаточно решительно и без всякого жеманства. Ему хотелось сжать ее в объятиях, но опыт говорил, что еще не время, Габриэль не мог ни понять, ни объяснить ее волнения. Ясно было одно: графиня не привыкла к ласкам. Только поцелуй и ничего больше — им он должен был удовольствоваться, чтобы этот поцелуй оставил в ней след, воспоминание.

Габриэль стремился успокоить ее, усыпить, довести до такого состояния, когда она сама пожелала бы уступить и узнать больше о самой себе.

Когда ее губы робко и нерешительно раскрылись навстречу ему, он почувствовал, что осада его увенчалась успехом, но действовал очень осторожно и не пытался воспользоваться своим преимуществом слишком стремительно — он смаковал каждый сладостный момент ее податливости, как смакуют драгоценное вино, как любуются бесценным камнем в ожерелье.

Когда она робко прикоснулась языком к его языку, он в ответ принялся ласкать ее, медленно, нежно, и от этого у него закружилась голова.

Она вся была, как изысканное выдержанное вино, которое не опрокидывают одним глотком, а пьют медленно, наслаждаясь его восхитительным вкусом.

Наконец экипаж, прогромыхав, завернул за угол, и Габриэль отстранился от нее. Грудь его полнилась неизведанными чувствами, он смотрел на ее губы — они были нежно-розовыми и слегка припухшими.

— Теперь, когда мы узнали адрес Суэйлза…

Ее губы приоткрылись, возможно, в знак того, что она не возражала бы против дальнейшего обмена ласками. Габриэль не стал долго раздумывать и снова принялся ее целовать.

Ему пришла в голову неприятная мысль о том, что близится разлука — до Брук-стрит оставалось уже не так далеко, а она поддавалась его ласкам не так легко, как бы ему хотелось, а скорее робко, инстинктивно делая шаг за шагом. Видимо, никогда прежде ее не целовали с такой страстью, и до этой минуты она еще не пробудилась для любви.

Габриэль крепко сжимал ее в объятиях, не давая ей возможности уклониться — его поцелуи становились все требовательнее.

Он мог бы увлечь ее по этому пути много дальше, если бы у них было время, но экипаж замедлил движение, потом остановился, ему пришлось выпустить графиню. На одно мгновение, когда их дыхание смешалось, у него возникло искушение сорвать с нее вуаль, но он отдернул руку и опустил вуаль так, что она полностью закрыла ее лицо. Наступит момент, когда эта женщина сама откроется ему, и сделает это добровольно. Тогда он насладится этой минутой в полной мере.

Когда он выпрямился, она бессильно упала на сиденье и попыталась заговорить, но не могла из-за сильного волнения.

— Мистер Кинстер…

— Меня зовут Габриэль.

Несмотря на непреодолимое препятствие в виде густой вуали, их глаза встретились. Она смотрела на него, грудь ее высоко вздымалась под плащом.

— Я подумала о нашем следующем шаге.

Его взгляд остался тверд.

— Доверьтесь мне. Я знаю, что делать.

Он ждал ее ответа, но она молча продолжала смотреть на него. Тогда он, склонив голову, сказал:

— До нашего следующего свидания.

Габриэль взялся за дверцу экипажа.

С минуту графиня раздумывала, потом сказала:

— Я свяжусь с вами через день или два.

Она все еще тяжело дышала. Габриэль улыбнулся торжествующей улыбкой победителя:

— Итак, до встречи.

Он открыл дверцу и, шагнув на мостовую, подал знак кучеру.

Экипаж двинулся дальше. Габриэль некоторое время смотрел ему вслед, потом повернулся и поднялся по ступенькам своего крыльца, чрезвычайно довольный проведенной ночью.

Глава 4

Никогда прежде Алатея не чувствовала такого волнения.

Облокотившись о край обеденного стола, она пыталась привести в порядок мысли.

Это оказалось нелегкой задачей, так как чувства ее все еще находились в полном смятении.

Какой же наивной она была, если вообразила, что этот их первый поцелуй не возымеет последствий. Нечего сказать — скрепление договора! Ей не пришло в голову, что, не встретив сопротивления с ее стороны, он попытается повторить это, и вот теперь ее охватило никогда прежде не изведанное беспокойство. Одно только воспоминание о поцелуе, вернее, поцелуях прошлой ночи полностью лишало ее способности рассуждать здраво. Однако одно заключение, к которому она пришла, было совершенно ясным и недвусмысленным — Габриэль считал ее опытной дамой, с которой мог себе позволить поразвлечься. Но она такой не была. Пока еще он не заподозрил этого, но как долго еще ей удастся держать его в заблуждении и расплачиваться с ним невинными поцелуями, лишая его вознаграждения, на которое он, очевидно, рассчитывал?

Хуже всего было то, что он вырвал у нее из рук инициативу, и теперь только Господь Бог знал, куда приведет ее так хорошо продуманный план.

Ей следовало бы предвидеть все, что последует, и взять ведущую роль на себя. В их детских играх он всегда был лидером, но теперь они уже не дети, а за последние десять лет Алатея привыкла командовать, так что перейти на роль ведомой ей вовсе не улыбалось.

Семья, сидевшая вместе с ней за столом, была занята завтраком: они ели, разговаривали, смеялись, но Алатея, погрузившись в свои мысли, почти не слышала их. Взяв свой тост, она принялась хрустеть им. Ей надо сохранить хотя бы видимость того, что главное лицо в расследовании она. Но как совладать с Кинстером? Его кинстерское величество теперь уже не согласится на роль подчиненного, и нечего биться головой о стену. Однако из этого вовсе не следует, что она будет покорно позволять ему принимать решения и следовать им.

И все же… Почему бы не польстить ему? Но с другой стороны, как она смогла бы узнать, что он не обманывает и не действует вопреки ее воле?

Ей придется регулярно встречаться с ним, и эта перспектива тревожила ее. Логично было бы ей самой подготовить их следующую встречу, но пока что она еще не оправилась от предыдущей.

Она рассчитывала на глубоко укоренившиеся в нем рыцарские чувства и даже не предполагала, что он потребует от нее награды столь гнусным образом.

От этих мыслей у нее перехватило дыхание. Одно только воспоминание о том, что произошло между ними в экипаже, о том, как Габриэль со свойственным ему высокомерием подарил ей поцелуй, сводило ее с ума.

У нее закружилась голова, кровь прихлынула к щекам. Она тотчас же попыталась отогнать эти греховные видения и вызванные ими чувства, однако это оказалось нелегко.

Подняв чашку к самому лицу, Алатея пила чай маленькими глотками, надеясь, что никто не замечает ее состояния. Она не помнила случая за последние пять лет, когда бы ей изменила выдержка, и если вдруг она стала краснеть ни с того ни с сего, это могло вызвать неприятные для нее вопросы, а также не менее неприятные догадки.

Алатея стала перебирать в памяти все происшедшее в экипаже и пришла к выводу, что у нее нет причины винить себя. Она не могла избежать того, что произошло, не вызвав его подозрений, а значит, не было смысла продолжать думать об этом, разве что поблагодарить своего ангела-хранителя.

Боже, она чуть было не назвала его по имени. Руперт — это имя уже вертелось у нее на языке, и ей с трудом удалось проглотить его. Если бы она произнесла его вслух, это означало бы конец игры. Если не считать его матери, Алатея была единственной женщиной, упорно продолжавшей называть его именем, данным ему при рождении. Он сам сказал ей это.

Почему она продолжала упорствовать и называть его этим Детским именем, Алатея не могла объяснить. Должно быть, для нее он навсегда остался Рупертом.

«Меня зовут Габриэль». Его слова все еще звенели у нее в ушах. Глядя из окна экипажа невидящим взглядом, она думала о том, что он был прав. Конечно, Габриэль, а не Руперт. Но в этом Габриэле все еще оставался мальчик, которого она знала как Руперта. Это имя таило для нее и нечто большее — глубину и широту чувств, целый калейдоскоп детских воспоминаний, переживаний, событий.

Алатее хватило минуты, чтобы стряхнуть с себя оцепенение и допить свою чашку чаю. В качестве графини ей следовало научиться называть его Габриэлем. Также ей надо было найти способ свести требуемую от нее дань благодарности к минимуму.

— Думаю, сегодня утром мы навестим леди Хертфорд. — Сирина, просматривавшая список обязательных визитов, обернулась. — Она наверняка дома, и, я полагаю, будет вполне уместно, если вы наденете те же платья, что и вчера. Это весьма удобное место, где вы сможете показаться и быть замеченными.

— Чудесная идея! — воскликнула Мэри. — Давайте собираться!

— Надеюсь, там будут другие молодые леди? — поинтересовалась Элис.

— Ну разумеется. — Сирина повернулась к Алатее: — Ты тоже должна поехать, дорогая, а иначе все время, что я проведу там, мне придется объяснять причину твоего отсутствия.

Это было сказано с нежной улыбкой, но в словах Сирины звучала непривычная твердость.

Алатея улыбнулась:

— Конечно, я поеду, если от меня не потребуется ничего другого, чтобы поддержать вас.

Мэри и Элис просияли. Ведя серьезную дискуссию, касавшуюся лент, чепчиков, шляпок и вуалей, они отправились в свои комнаты, чтобы подготовиться к выезду.

Часом позже они уже стояли в гостиной леди Хертфорд. Сирина проявила чудеса полководческого искусства, расположив свои войска на самых выгодных позициях, легко обозримых и дающих возможность видеть их преимущества. Мэри и Элис уже вступили в круг подобных себе юных неопытных девиц, оживленно болтающих и совершенно забывших о своей застенчивости и робости.

Сирина сидела рядом с леди Челмсфорд и герцогиней Льюис. Женщины наблюдали за молодыми леди, только что выпорхнувшими в свет, оказывая им поддержку и покровительство и не спуская с них глаз.

Алатея готова была побиться об заклад, что беседа велась о молодых джентльменах, от которых ждали подвигов по части нахождения носовых платков, утерянных дамами в этом сезоне. Что же касалось ее самой, то она молча стояла в стороне и тем не менее чувствовала, что не осталась незамеченной. Как справедливо предположила Сирина, если бы она не появилась, начались бы бесконечные расспросы о том, где она. Теперь же, когда своим появлением она пресекла все поводы для сплетен, о ней тотчас забыли.

Впрочем, Алатею это вполне устраивало. Выпив свою чашку чаю, она огляделась в поисках стола, куда ее можно было бы поставить, как вдруг услышала знакомые слова «Восточно-Африканская золотодобывающая компания». Она замерла на месте, не сводя взгляда с кудрявой рыжей головы леди Хертфорд.

— Нет ни малейших сомнений в выгоде, как говорит мой кузен. Я назвала Джеффри имя человека, который всем там руководит, но ведь вы знаете этого недотепу — он будет мямлить, тянуть, присматриваться…

Склонившись ближе к подруге, леди Хертфорд произнесла, понизив голос:

— Уверяю вас, я сделала все возможное, чтобы убедить его, Я обрисовала ему нашу ситуацию и то, какие неожиданные расходы нам предстоят и как понадобятся деньги — в том числе и его наследнику в Оксфорде. Вот почему он должен стремиться улучшить свое положение. Я сказала ему это прямо, без обиняков. Джейн нужны новые туалеты. Но разве его сдвинешь с места?

Леди Хертфорд расправила плечи и сидела теперь прямая как струна, выражая всем своим видом порицание нерадивому и несговорчивому супругу.

— Я убеждена, — надменно продолжала она, — все дело в том, что предложение исходило от моего кузена Эрнста. Джеффри всегда терпеть его не мог.

Подруга пробормотала что-то в качестве сочувствия, беседа перешла в другое русло, и Алатея отправилась в дальний конец гостиной. Не было ничего удивительного в том, что лорд Хертфорд разделял ее опасения по поводу пресловутой Восточно-Африканской золотодобывающей компании.

С другого конца комнаты ей уже делала знаки некая вдовствующая леди в огромном тюрбане. Алатея подчинилась этому безмолвному призыву. С ясной улыбкой, словно приклеенной на ее лице, она выдержала допрос с пристрастием по поводу ее затянувшегося безмужнего состояния. Разумеется, в беседе не употреблялись столь недостойные слова, как «одиночество» или «муж».

Наконец Алатее удалось уединиться в облюбованной ею части гостиной и поразмышлять о возможности обсуждения достоинств Восточно-Африканской золотодобывающей компании с хозяйкой дома. Однако достаточно было одного взгляда на круглое и румяное лицо леди Хертфорд, чтобы понять: это обошлось бы ей слишком дорого. Ее милость не собиралась сказать более того, что уже было сказано. И ее бы удивила заинтересованность Алатеи. Светские дамы независимо от возраста не должны проявлять интереса к подобным материям. Они даже не должны знать об их существовании.

Алатея бросила взгляд на дверь. Может быть, стоит улизнуть отсюда и попытаться проникнуть в кабинет лорда Хертфорда?

Она как раз мысленно рассуждала на тему, есть ли у нее шанс найти там что-либо интересующее ее. Если одно только имя лица, верховодящего в этой компании, тотчас же охладило интерес к ней его милости лорда Хертфорда, то едва ли он стал бы его записывать где-нибудь в своих бумагах.

Подобная ситуация не стоила риска быть обнаруженной. Она могла себе представить, какой скандал возникнет в этом случае, особенно если ей придется признаться в причине своего интереса к чужим бумагам.

А что, если бы это смог узнать Габриэль?

Лучше умерить свой пыл и проявить терпение.

Но само это слово, «терпение», раздражало ее. И все же, смиряя себя, она продолжала его повторять. В деле Восточно-Африканской компании она должна была оставаться графиней и доверять Габриэлю.

И все же такие добродетели, как терпение и доверие, ни в малейшей степени не умеряли ее любопытства и оставляли при убеждении, что, если предоставить Габриэлю возможность действовать по его усмотрению, то он очень быстро справится с делом и потребует награды, которую она не в силах ему дать.

На вечере в доме Осбэлдстонов Алатея скромно стояла за стулом Сирины, беседовавшей с леди Чедвик. При этом она не упускала случая рассмотреть толпу гостей, явившихся почтить леди Чедвик в день ее шестидесятилетия.

Прошло два дня с момента их неожиданной встречи в Линкольнс-Инн, и за это время Габриэль должен был многое узнать. Настало время спросить его об успехах.

Перед ее глазами невозмутимо фланировали лучшие представители бомонда — эти цветы аристократии: они встречались и расходились, сменяя друг друга. Танцев не было; только струнный квартет, помещенный в алькове, выбивался из сил, чтобы музыка перекрывала царящий в зале шум — болтовню, сплетни, вопросы и ответы. Это было главным, что занимало гостей.

Леди Осбэлдстон сидела в кресле лицом к центру зала и, постукивая тростью по полу, пыталась привлечь к себе внимание Вейна Кинстера, стоявшего неподалеку от нее, он же отступил, будто старался укрыться за гибкой, как ива, фигуркой своей жены,

Несколько дней назад Алатея повстречала в парке Пэйшенс Кинстер. На этот раз Пэйшенс с беспримерным спокойствием и присутствием духа присела в глубоком реферансе перед ее милостью.

Алатея в нетерпении то и дело поглядывала на часы. Еще не было десяти; вечер только начинался, и гости продолжали прибывать.

Она заметила двух красавиц, пытавшихся привлечь внимание Габриэля, смотревшего на них с полным равнодушием, когда длинные цепкие пальцы властно взяли ее за локоть.

— Добро пожаловать в город, дорогая. — Пальцы сползли ниже, переплелись с ее собственными и на мгновение сжали их.

Алатея обернулась, сияя улыбкой.

— А я-то гадала, куда вы пропали!

Она оценивающе пробежала глазами по высокой фигуре подошедшего.

— И как прикажете мне теперь называть вас — Аласдейр или Люцифер?

Его ослепительные зубы на мгновение сверкнули в улыбке.

— Думаю, любое имя подойдет.

Алатея оглядела зал.

— Интересно, что там поделывает ваш братец?

Люцифер проследил за ее взглядом.

— Он выполняет свой долг — стоит на часах. Мы с ним разделяем эту почетную обязанность и дежурим по очереди,

— А эти девушки — ваши кузины?

— Вы угадали. Дело в том, что у них нет старшего брата и нам приходится приглядывать за ними. Конечно, и Дьявол тоже должен нести свою долю ответственности, но теперь он нечасто бывает в городе, так как очень занят — ему приходится заботиться о герцогских землях, герцогском кошельке и герцогском потомстве.

Взгляд Алатеи скользнул по высокой фигуре герцога Сент-Ивза.

— Вот как? А эта дама?

— Онория, его супруга.

— Понятно! — Алатея кивнула.

Теперь ей стало ясно, почему Дьявол не спускает глаз с этой женщины. Ей приходилось время от времени встречать всех кузенов Габриэля и Люцифера; между этими встречами иногда проходило по несколько лет, но для нее не составляло труда узнать их в толпе. Их мужественная красота стала притчей во языцех, хотя они все были красивы по-разному. Дьявола легко можно было принять за пирата, Вейна отличали холодная грация и изящество, Габриэля — классические черты.

— Не вижу еще двоих, — сказала Алатея, оглядывая толпу.

— Их здесь нет. Ричард и его ведьма сейчас в Шотландии.

— Его ведьма?

— Я хотел сказать — его жена. У меня не вызывает ни малейшего сомнения тот факт, что она из породы ведьм. В тех краях ее называют Леди Долины.

— Вот как?

— Ну да. А Демон тоже занят — он сопровождает свою молодую жену на скачки.

— На скачки?

— Да, они оба питают интерес к скачкам. Разумеется, их интересуют только чистокровные лошади.

— О! — отозвалась Алатея, мысленно делая пометку в своем списке. — Итак, неженатыми пока что остаетесь только вы двое.

— Грешно бросать в меня камни тому, кто живет в башне из слоновой кости.

Улыбка Алатеи была по-прежнему дружеской:

— Я давно поняла, брак — не моя стихия.

— Помню, что ты мне это говорила, но так и не могу понять почему.

Она покачала головой и отвела глаза:

— Не важно. Забудем об этом.

Ее взгляд снова обратился к двум белокурым красавицам, весело щебетавшим и старательно игнорировавшим Габриэля.

— А ваши юные кузины, кажется, близнецы?

— Да, это их второй сезон, но им только по восемнадцать,

Алатея бросила взгляд на Люцифера, потом снова посмотрела на девушек, отметив их в высшей степени модные туалеты. Заметив, что Габриэль следит за ними с мрачным видом, она покачала головой.

— Вы не находите, что ваш брат странно себя держит? Если им по восемнадцать, то почему он так следит за ними?

В это время Люцифер заметил Мэри и Элис, прекрасно себя чувствовавших в группе сверстниц невдалеке от них.

— Зато ты за своими родственницами совсем не следишь…

Не дожидаясь ее ответа, он устремился к девушкам, рассчитывая увлечь подальше от их кружка. И тут же повел обеих через весь зал, чтобы, как скоро стало ясно Алатее, познакомить со своими кузинами, а минутой позже ускользнул, предоставив четырех прелестных красавиц заботам целой толпы внимательных молодых людей.

Алатея отметила чрезвычайно самодовольное выражение лица Люцифера, когда тот скрылся в толпе, и покачала головой. В прошлом ей достаточно часто приходилось принимать помощь и покровительство со стороны мужской части семейства Кинстеров, и она сразу поняла, что руководило Люцифером.

Его маневры неожиданно оказались удобными для нее. В течение следующего часа она могла быть спокойна насчет Мэри и Элис и уверена, что кузины Люцифера и Габриэля будут изо всех сил развлекать их.

Неожиданно появился дворецкий леди Осбэлдстон. Он плыл, раздвигая толпу, с серебряным подносом в руках, пока не оказался перед Габриэлем. Тот взял записку с подноса и величественным кивком отпустил дворецкого. Развернув послание, он пробежал его глазами, потом сложил снова и поспешно спрятал в карман.

Все эти действия заняли не более минуты, и на его бесстрастном лице нельзя было заметить даже отблеска волнения или смущения.

Полагая, что он готов подчиниться указаниям, изложенным в записке, Алатея оглянулась на Сирину и ее соседок, готовясь к своему следующему шагу.

Она добралась до бельведера на пять минут раньше, чем рассчитывала, и слегка запыхалась. Фолуэлл ждал ее в густых кустах, обрамлявших подъездную дорожку, как ему было приказано. Он захватил ее плащ, густую вуаль и башмаки на высоких каблуках, а также флакон духов, предназначенных специально для подобных случаев.

Отдышавшись, Алатея надушилась так, чтобы каждая прядь ее волос заблагоухала. Теперь она снова стала графиней.

В своем маскарадном костюме Алатея и впрямь чувствовала себя иной личностью — таинственность и обольстительные экзотические духи пробуждали в ней некую новую сторону ее натуры, и теперь ей нетрудно было войти в роль.

Павильон с бельэтажем стоял в конце аллеи испокон веку. Здесь, достаточно далеко от дома, нетрудно было избежать риска неожиданной встречи, поэтому она могла не опасаться, что на нее случайно упадет свет фонаря, когда позже возникнет необходимость переодеться.

Поблизости зашуршал гравий. Повернувшись лицом ко входу, Алатея выпрямилась, гордо подняла голову и сжала руки под плащом.

Что может быть лучше предвкушения? Подавив дрожь, она глубоко вздохнула. Сегодня вечером она была полна решимости взять верх и удержать свою позицию.

Когда он появился, его черный силуэт заполнил собой дверной проем. Преданный рыцарь пришел на зов своей дамы.

— Добрый вечер, дорогая.

Габриэль не спеша шагнул ей навстречу.

Она была творением ночи и теней, различимая только как силуэт на фоне еще более плотных и загадочных теней бельведера. Ее рост, вуаль и плащ — фантазия помогла Габриэлю проникнуть взглядом сквозь непроницаемую для взора одежду — все его чувства были сосредоточены на ней.

Он не сомневался, что это она. Остановившись рядом с ней, он изучал ее, изучал очень внимательно, впитывая аромат экзотических духов, исходящий от ее кожи и волос.

— Вы не подписали записку.

Хотя этого невозможно было видеть, он догадался, что она высокомерно подняла бровь.

— Надеюсь, не многие леди назначают вам здесь свидания?

— Их гораздо больше, чем вам кажется.

Она помолчала, потом спросила:

— Вы ожидали другую даму?

— Нет.

Конечно, Габриэль не думал, что она назначит ему свидание прямо под носом у леди Осбэлдстон, но, с другой стороны, он не мог представить ее сидящей в своей гостиной и спокойно проводящей целую неделю в ожидании следующей встречи с ним.

— Полагаю, вас интересует, что мне удалось разведать?

Он различил в ее голосе нечто похожее на мурлыканье кошки и ощутил её настороженность.

— Верно.

Она вздернула подбородок, и в ее позе он усмотрел вызов.

— Суэйлз не живет по этому адресу, на Фулем-роуд. Там помещается паб под названием «Герб Онслоу». Владелец этого паба Генри Фиггинс. Он получает почту для Суэйлза.

— Этот Фиггинс знает, где живет Суэйлз?

— Нет. Суэйлз просто появляется там каждые два дня. На этот раз не было никакой почты для него, поэтому я оставил конверт с чистым листом бумаги. Сегодня утром Суэйлз пришел и забрал мое «письмо». За ним следил мой человек. Суэйлз отправился в Эджертон-Гарденс. Похоже, он живет там.

— Кто владелец дома?

— Лорд Арчибальд Дуглас.

— Лорд Дуглас?

— Вы его знаете?

Она покачала головой:

— Может этот лорд Дуглас быть главой компании?

Он тотчас ответил, будто ждал этого вопроса:

— Маловероятно. Арчи Дугласа интересуют вино, женщины и карты. Он только тратит деньги. И все же…

Габриэль помолчал, соображая, какую часть полученных сведений он может ей доверить. Глядя на ее поднятое к нему скрытое вуалью лицо, он готов был признать, что это ее расследование в такой же степени, как и его.

— Если Суэйлз — представитель компании и использует дом Арчи в качестве своей штаб-квартиры, то есть основания полагать, что некий очень близкий друг Арчи, живущий в том же доме, руководит этой загадочной Восточно-Африканской компанией.

— И кто этот друг?

— Мистер Роналд Кроули.

Это имя тяжело повисло в воздухе, будто окруженное зловещим ореолом.

— Вы его знаете.

Это не было вопросом.

— Мы никогда не встречались, но нам пришлось, фигурально выражаясь, скрестить мечи в финансовом вопросе, и я знаю о нем кое-что весьма нелестное.

— Что же именно?

— Что он мерзавец с черным сердцем. Известно, что он часто бывал замешан в грязных сделках, но как только власти проявляют интерес к его деятельности, все улики исчезают бесследно, будто растворяясь в воздухе. Ни разу не было доказано его участие в неблаговидных делах, но… скажем так, в мире нелегальных сделок он хорошо известен.

Поколебавшись, Габриэль добавил:

— Его боятся. Говорят, что он коварен и опасен. Если он сочтет выгодным для себя убийство, то ни перед чем не остановится.

Алатея вздрогнула, как от холода, и плотнее завернулась в плащ.

Заметив это, Габриэль небрежно махнул рукой:

— Не думайте о Кроули. Я беру его на себя. Он подошел к ней, и она оказалась в его объятиях, даже не успев понять, как это произошло. Удивленная тем, что ее руки лежат у него на груди, она попыталась было возражать:

— Что… что вы делаете?

Он услышал в ее тоне волнение, предвкушение, желание, мгновенно овладевшие ею.

— Моя награда — ведь я выследил Суэйлза.

Алатея с трудом перевела дух.

— Я ничего не говорила о награде.

Обнимавшие ее руки сжались еще крепче; приподняв вуаль, Габриэль склонил голову и прижался губами к ее губам, сначала нежно, будто пробуя их на вкус, потом сильнее…

Она задрожала в его объятиях и сдалась. Он вдыхал ее аромат, впитывал тепло ее нежной женственности, а она прижалась к его мощному поджарому телу, позволив себе робкую ласку.

Теперь, когда их губы были так близко, он пробормотал:

— И все же вы обязаны расплатиться со мной.

Алатея не сделала попытки отстраниться — он требовал того, на что имел право рассчитывать, и поцелуй его теперь стал властным. Она не сопротивлялась, но и не проявляла особой активности, покорно повторяя все то, что делал он. Постепенно, дюйм за дюймом, ее руки поднялись и легли ему на плечи. Она наклонила голову, как бы приглашая поцеловать ее еще крепче, и затем упала в его объятия.

Она давала ему все, чего он требовал, пусть не слишком охотно, но с открытостью и щедростью, словно побуждая к более решительным действиям, и это только еще больше раззадоривало его.

Рука Габриэля скользнула вниз, и он нащупал ворот и застежку ее плаща. Ее руки оставались у него на плечах, и в таком положении он не мог поднять плащ, поэтому раздвинул полы, и ладони его, скользнув по шелку платья, сомкнулись на ее бедрах.

Алатея подчинилась, не возражая, — она была так высока, что их бедра оказались почти на одном уровне, как и нежное углубление, колыбель любви, напротив его отвердевшей плоти. Если она и почувствовала это, то не подала виду. Впрочем, он не оставил ей времени для размышлений. Его губы продолжали целовать ее, будя чувства и ища собственных наслаждений.

Когда его рука легла на ее грудь, он ожидал отпора, но, должно быть, шок, который она испытала от этого его прикосновения, был слишком сильным, чтобы это могло показаться притворством.

Он инстинктивно попытался ослабить нажим, стараясь отвлечь от этой слишком смелой ласки и успокоить. Минутой позже из груди Алатеи вырвался трепетный вздох. Под его рукой ее грудь стала отчетливо набухать, он ощутил, как приподнялся сосок.

Только тогда он позволил себе погладить эту нежную плоть и ощутил ее твердость и жар. Грудь Алатеи прикрывали два слоя тонкого шелка, и искушение проникнуть под них было очень велико. Стоило наклонить голову, и его губы прикоснулись бы к этой нежной плоти.

Желание Габриэля росло с каждой секундой, с каждым разделенным ими обоими вздохом. Наконец он позволил себе гладить, ласкать, дразнить ее грудь, пока в ней не начало нарастать томление, желание еще большей близости и более интимных ласк, столь сильное, что это уже причиняло ей боль.

Его пальцы скользнули по атласному обнаженному плечу и нащупали ленты сорочки, в то время как в ней нарастало томление. Габриэль потянул за ленты и расстегнул корсаж, потом, выдержав паузу и дав ей возможность остановить его, если бы она пожелала, снова принялся ласкать. Он слышал ее прерывистое дыхание у самых своих губ. Очень плавно и осторожно он спустил сорочку с плеч, намеренно касаясь волнующейся груди тонким шелком.

Отодвинув сорочку, он положил руку на обнаженную грудь Алатеи, и его ладонь соприкоснулась с нежной, как лепесток цветка, кожей. Когда из груди графини вырвался стон, он снова принялся целовать ее губы — жадно, ненасытно; все его чувства пробудились и принимали участие в этом празднике страсти. К ней никогда никто не прикасался так, как он, никто никогда так не ласкал. Ее плоть была теплой, соски превратились в тугие бутоны, а он все продолжал гладить и ласкать их. Она была невинной, но чувственной от природы, и столь же щедро дарила ему свое тело, как он ей свои поцелуи. Каждая клеточка ее тела жаждала ласки, и инстинктивно она подставляла себя его поцелуям. Горячие холмики ее грудей доставляли ему несказанный чувственный восторг.

Алатея пробормотала что-то бессвязное, когда их губы разомкнулись, и откинула голову назад. Теперь Габриэль мог любоваться чистой линией ее шеи. К счастью, он вовремя вспомнил, что не стоит оставлять на ней следов своих поцелуев, но эта сладостная плоть звала, манила… Когда он наклонил голову, чтобы поцеловать ее шею, то услышал сдавленный крик.

Это было предупреждением, и такой многоопытный соблазнитель, как он, не мог не понять этого знака. Он действовал поспешно, слишком быстро шел к цели, увлекая ее по неизведанной тропе наслаждения. Поэтому он решил действовать осмотрительнее, открывая ей новые ощущения постепенно и позволяя узнать неповторимость каждого перед тем, как перейти к следующему. Убедившись, что она готова, он осторожно втянул в рот ее чувствительный сосок. Ее пальцы уперлись в его плечи, она изогнулась в его объятиях, но не отпрянула. Под его руками ее тело было податливым и гибким — в темноте ночи она являла собой сущность женственности.

Когда наконец Габриэль поднял голову, Алатея прижалась к нему всем пылающим страстью телом, не в силах оттолкнуть его. Он снова прильнул к ее губам, наслаждаясь ее страстью и готовностью быть с ним. Его руки блуждали по ее бедрам, по соблазнительной выпуклости ее ягодиц, он гладил эти восхитительные округлости, искусно лаская их, пока она не прижалась бедрами вплотную к нему, полная страсти и жаждущая удовлетворения.

Но он не дал ей его. Не сегодня. Она могла быть сколь угодно податливой, сколь угодно готовой, но пока было бы слишком рано торжествовать победу. Графиня была наивна и неопытна в сексуальном отношении, хотя и не была девственной в полном смысле этого слова. Очевидно, муж, бывший намного старше ее, не мог оценить сокровища, которым владел, и в этом было все дело. Она вслепую следовала за ним, и Габриэль понимал это. В то же время он точно знал как будут разворачиваться их отношения, знал, когда и как она будет принадлежать ему.

Требовалась железная волями вся его решительность, чтобы принять эту пробуждающуюся чувственность, таящую в себе восхитительные обещания наслаждения только как залог будущего и не довести ее до конца пути тотчас же.

Наконец он одержал победу над собственном телом и, подняв голову, с трудом перевел дух. Чувствуя ее горячие крепкие груди под своими ладонями, он помедлил еще мгновение, купаясь в этой нежности и страсти, в этом доверии, с которым она склонилась к нему на грудь, в аромате ее легкого дыхания, которое он ощущал на щеке, в опьяняющем искушении ее экзотических духов.

Она вздохнула — в этом трепетном вздохе были волнение и страсть, и ее дыхание вновь овеяло его желанием. Тогда он повернул голову, и его губы вновь нашли ее губы, а все доводы рассудка были забыты.

Однако графиня сама положила этому конец.

— Хватит… — Она легким движением руки отстранила его. Мгновение он колебался на краю бездны — слабое восклицание и то, как безвольно и соблазнительно она покоилась в его объятиях, только усиливали ее притягательность.

Будто догадавшись о происходившей в нем борьбе, она добавила:

— Вы получили свое вознаграждение, и даже с лихвой, Вздохнув, Габриэль поцеловал ее ладонь.

— На этот раз вы правы.

Он выпрямился и, помогая ей прийти в себя, поддерживал ее до тех пор, пока она не поборола свою слабость и не обрела силы.

Поправив на себе платье, графиня слабым движением указала ему на дом.

— Идите первым.

— Я провожу вас до конца аллеи, до места, где кончаются кусты, а потом уйду, — решительно произнес Габриэль. Поколебавшись, она кивнула.

Он предложил ей руку и медленно повел вперед, на ходу вглядываясь в закрытое вуалью лицо.

— Итак, до встречи.

Он повернулся и пошел через газон.

Пульс ее еще долго не успокаивался, голова кружилась.

Алатея смотрела вслед удаляющейся фигуре: ее широкоплечий рыцарь, направлявшийся к дому, был хорошо виден в ярком свете окон. Вот он поднялся по ступеням на террасу и вошел в дом, ни разу не оглянувшись.

Отступив назад, в темноту, она постояла еще несколько минут, ожидая, пока уляжется волнение. Постепенно неистовое желание слабело. Алатея пыталась думать, но мысли отказывались ей повиноваться. Наконец она медленно направилась к ожидавшему ее экипажу.

Фолуэлл оказался, как всегда, на месте — она отдала ему плащ и вуаль, переменила обувь. Он тотчас же исчез, захватив с собой ее маскарадный костюм, а она вошла в дом через заднюю дверь и направилась в гардеробную.

К счастью, бал оказался не слишком многолюдным, в гардеробной было спокойно и тихо. Сев за туалетный столик с зеркалом, Алатея попросила теплой воды и полотенце, смочила в воде запястья, виски и шею, стараясь избавиться от запаха духов. Потом она попросила холодной воды, намочила в ней уголок полотенца и, улучив момент, когда другие дамы, занятые собой, не смотрели в ее сторону, приложила холодное мокрое полотенце к припухшим губам.

Она не осмелилась слишком внимательно приглядываться, но опасалась, что от его поцелуев остался след. Ей казалось, что губы ее ошпарены. Слава Богу, на груди не обнаружилось никаких следов недавних поцелуев, но от одной только мысли о том, что его губы прижимались к ней, Алатею бросило в жар.

Она все еще ощущала, как его руки ласкают ее, и хотела снова чувствовать эти ласки, хотела, чтобы это продолжалось до бесконечности.

Встретив свой взгляд в зеркале, она несколько минут внимательно вглядывалась в выражение своих глаз, потом состроила самой себе гримаску и, снова смочив полотенце холодной водой и оглядевшись вокруг, тайком приложила его к своим еще слишком горячим губам.

Алатея не имела обыкновения обманывать себя. Она шла в павильон, зная, что ее протест не возымеет никакого действия, что его ничто не остановит и что он потребует обещанного вознаграждения. Однако это не могло изменить того факта, что она оказалась в сложном положении.

Габриэль воображал, что это только игра, в которой один был несомненным экспертом, а другой совершенно неопытным новичком.

Алатея знала некоторые правила, но далеко не все; знала кое-какие ходы, но недостаточно. Она сама придумала этот маскарад, но теперь он взял верх над ней и перераспределил роли так, как хотелось ему.

И все же никогда еще ни один змей-искуситель не бывал таким настойчивым, а яблоко таким заманчивым.

Эта мысль вызвала у нее вздох — изменить уже ничего было нельзя. Она сама начала игру и должна была сыграть в ней свою роль. Но выбор ролей для нее был строго ограничен.

Алатея долго изучала свое отражение в зеркале, потом с обычной решимостью определила свою неизменную роль: с ним наедине она навсегда останется загадочной графиней. Он целовал графиню, и графиня отвечала на его поцелуи, а значит, никто от этого не пострадает и ничего непоправимого не случится.

Она опустила полотенце. По-видимому, ее поцелуи и объятия Руперт сочтет вполне достаточным вознаграждением. Она ощущала его томление, ощущала его страсть. Все это было неподдельным.

Их взаимоотношения не могли повредить ему, и пока они оставались в установленных ею пределах, хоть и будоражили, но и ей не приносили вреда.

То, что ее поцелуи могли удовлетворить одного из самых искусных любовников лондонского бомонда, льстило — теперь она носила на своей шляпе старой девы невидимое перышко, знак победы, и это перышко останется у нее на всю жизнь.

Переставив зеркало поудобнее, Алатея принялась критически рассматривать свое лицо и губы. К счастью, они уже приобрели почти нормальный вид и цвет.

Она улыбнулась загадочной улыбкой. К чему лицемерить и притворяться, что ей это не нравится, что ее это не волнует? Разве у нее когда-либо прежде было столь волнующее приключение?

В те минуты, когда Габриэль сжимал ее в объятиях, она впервые в жизни почувствовала себя женщиной. Прежде она и представления не имела ни о чем подобном. Ей было уже двадцать девять, и она казалась себе законченной старой девой, но в его объятиях это чувство куда-то исчезало и возникало ощущение полнокровной жизни.

В силу тех обстоятельств, которые выпали на нее долю, Алатея давно распростилась с надеждой на то, что когда-нибудь узнает на опыте об отношениях мужчины и женщины.

Иногда ее посещало неясное томление, но она умела подавить его, говоря себе, что не стоит мечтать о несбыточном. До сих пор она была уверена, что ей не суждено узнать эти отношения. Но в теперешних обстоятельствах, когда ей снова приходилось спасать свою семью, ей была предложена возможность получить хоть малую толику того, чего иначе ей не испытать уже никогда. Разве в этом не было определенной доли справедливости?

Знала ли она, что играет с огнем? Знала ли, что искушает судьбу? Что в своих играх выходит за пределы здравого смысла?

Положив полотенце на стол, Алатея устремила взгляд в зеркало, потом встала и направилась к двери.

Она не могла бросить свою семью в подобных обстоятельствах, а значит, не могла пока повернуться спиной к Габриэлю.

Хотелось ей того или нет, но она оказалась в собственной ловушке.

Глава 5

Контора Хиткота Монтегю выходила на небольшой дворик, спрятанный за массивными каменными строениями Банка Англии. Стоя у окна, Габриэль смотрел вниз, на вымощенный булыжниками двор, но мысли его были далеко.

Кто она, эта графиня? И что она думает о нем? Возможно, губы ее кривились в насмешливой улыбке, когда она проплывала в волнах вальса мимо него, а возможно, зная, что он и остальные Кинстеры будут там, она проскользнула в дом незамеченной и ждала в саду, чтобы после встречи с ним исчезнуть, скрыться в тени? Если так, она подвергала себя серьезному риску. Кто знает, кого она могла там случайно встретить. Он бы не одобрил, если бы графиня пошла на такой риск, и теперь ему предстояло выяснить, справедливы ли его подозрения.

Но как бы ни обернулось дело, он рассчитывал непременно познакомить ее со всеми ухищрениями наслаждения, которые знал сам, как только представится удобный случай и они останутся совсем одни.

После их вчерашней встречи Габриэль не сомневался, что он уже может рассчитывать на бессонные ночи и томление.

— Гм… Здесь ничего нет.

Прошла минута, прежде чем ему удалось вернуться к действительности. Он обернулся.

Хиткот Монтегю, всегда безупречно подтянутый и аккуратный, точный и обязательный, но стремившийся стать незаметным, стушеваться, отложил три только что полученных извещения на край стола и поднял голову.

— Я слышал об этом, но никто из нас или из наших клиентов не получал никаких предложений. Этого следовало ожидать, раз за аферой с золотодобывающей компанией стоит Кроули со своими грязными махинациями.

Под словом «нас» подразумевались избранные представители бизнеса, ведавшие финансовыми делами и капиталовложениями богатейших семей Англии.

— Я полагаю, — сказал Габриэль, оторвавшись от созерцания двора и расхаживая по комнате, — Кроули старается избегать известных инвесторов, и отсюда вполне резонно заключить, как была задумана схема подлога. Более того, если сопоставить число вовлеченных в аферу инвесторов с известными мне суммами, указанными в финансовых обязательствах, которые я видел, то этот план может вызвать значительные осложнения в стране.

— Действительно. — Монтегю откинулся на спинку стула. — Но ведь вам не хуже, чем мне, известно, как смотрит на это закон. Власти не станут вмешиваться, пока мошенничество не сделается очевидным, то есть не появятся доказательства.

— А доказательства получают обычно только тогда, когда уже слишком поздно, — заключил Габриэль, глядя на Монтегю. — Я хочу покончить с этой историей как можно скорее и без лишнего шума.

— Это не так-то легко при наличии финансовых обязательств, оформленных должным образом, — возразил Монтегю. — Наверняка вы не хотите обнародовать то обязательство, о котором говорили мне.

— Нет.

Монтегю поморщился:

— После вашего последнего разговора Кроули едва ли захочет делиться с вами своими планами.

— Но он и тогда не был склонен знакомить меня с ними…

Габриэль вернулся к окну. История его знакомства с Роналдом Кроули был краткой, но не слишком приятной.

Одна из первых авантюр Кроули, ставшая известной в Сити, казалась вполне безобидной и пристойной и выглядела весьма соблазнительно. Целью ее было втянуть в дело как можно больше людей высшего общества, что и удавалось до тех пор, пока кто-то не спросил мнение Габриэля на этот счет.

Он долго размышлял над заманчивым предложением, задавал много имевших отношение к делу вопросов из тех, на которые так и не удается найти ответов. Тогда афера сорвалась, и двери многих приличных домов закрылись перед Кроули.

— Похоже, что вы один из самых неприятных для Кроули людей… — заметил Монтегю.

— Из чего следует, что я не могу в этом деле никоим образом проявить себя или обнаружить свою причастность к расследованию. Как, впрочем, и вы.

— Да уж, одного упоминания имени Кинстера достаточно, чтобы у Кроули шерсть поднялась дыбом.

— А как насчет его подозрений? Если он так хитер, каким его рисует молва, этот тип уже все знает обо мне. Нам потребуется раздобыть некоторые необходимые свидетельства, и для этого мы должны найти овцу, заслуживающую доверия.

Монтегю недоуменно заморгал:

— Овцу?

— Ну, того, кто может убедительно доказать, что его подстригли как овечку, то есть обобрали.

— Сирина!

Сидящая рядом с Сириной Алатея повернула голову и увидела леди Силию Кинстер, призывно машущую рукой из проезжавшего мимо ландо.

Сирина повернулась к кучеру:

— Сюда, Джейкобс, подъезжайте как можно ближе. Кучер с невозмутимым видом повернул экипаж и подъехал вплотную к трем другим, чуть не задев их.

К этому времени Алатея, Мэри и Элис уже выпрыгнули на траву. Силия и ее дочери — шестнадцатилетняя Хизер и пятнадцатилетняя Элайза — бросились им навстречу — в воздухе зазвенели их голоса, смех, невинные шутки и вопросы.

— Им еще предстоит узнать, что светская болтовня ограничивается вопросом «как поживаете?» и что это та самая смазка, которая заставляет вертеться колеса светской болтовни, верно?

— Да, это та смазка, что заставляет вращаться колеса беседы, — подтвердила Силия, оборачиваясь к говорившей, ослепительно красивой леди постарше, замыкавшей шествие.

Алатея сделала глубокий реверанс:

— Приветствую вас, ваша милость.

Сирина, все еще сидевшая в экипаже, вежливо поклонилась.

Улыбаясь, Хелена, вдовствующая герцогиня Сент-Ивз, коснулась кончиками пальцев щеки Алатеи:

— Вы с возрастом становитесь все красивее, дорогая.

Благодаря своим частым визитам в Куиверстоун-Мэнор герцогиня хорошо знала всех Морвелланов.

Алатея с улыбкой встала. Герцогиня удивленно подняла брови.

— О, да вы уже не такая маленькая.

Поймав взгляд Алатеи, она подняла бровь еще выше:

— И это усугубляет загадку. Отчего вы все еще не замужем?

Эти слова были произнесены мягко, но Алатее не хотелось быть втянутой в подобный разговор. Хотя она привыкла к такого рода вопросам, ум, светившийся в светло-зеленых глазах герцогини, всегда смущал ее, оставляя чувство неловкости, должно быть, потому, что это была единственная женщина, подозревавшая правду.

Сирина встала, намереваясь выйти из коляски и присоединиться к ним, но Хелена тут же замахала рукой:

— Нет-нет. Я поднимусь к вам, и мы сможем приятно поболтать. — Она перевела взгляд на девушек. — А эти двое путь пока разомнут ноги.

Оставив Хелену и Сирину, Алатея и Силия двинулись вслед за другими девушками, впрочем, не собираясь к ним присоединяться.

Они только не хотели терять их из виду, предоставив им возможность чувствовать себя свободно.

Силия немедленно приступила к расспросам:

— Вы разговаривали с Рупертом после приезда в Лондон?

— Да, — ответила Алатея, стараясь припомнить, о чем они беседовали. — Мы как-то встретились, когда я вывозила девочек на прогулку.

— Ну, в этом случае вы могли присмотреться к нему внимательнее. Что мне с ним делать?

Алатея искоса взглянула на собеседницу.

— Я не заметила в нем ничего необычного. А что вас так тревожит?

— Он! — Силия яростно тряхнула зонтиком. — Он раздражает меня еще больше, чем его отец. К его возрасту Мартин уже образумился, и свидетельство тому то, что он женился на мне. Но ведь и Руперту придется когда-нибудь сделать этот шаг…

— Ему всего тридцать.

— А это означает, что он вполне созрел. Демон женился, и Ричард тоже, а Ричард только на год старше Руперта. — Леди Силия вздохнула. — Но меня не столько беспокоит его нежелание жениться, сколько состояние духа. Он даже не смотрит на дам, по крайней мере не присматривает невесту. Конечно, у него бывают связи определенного рода… Словом, ко мне поступают весьма неутешительные сообщения.

Хотя Алатея изо всех сил старалась держать рот на замке, она все же переспросила:

— Неутешительные?

Девушки, оказавшиеся впереди, чему-то засмеялись, и Силия задумчиво посмотрела на них.

— Говорят, что Руперт холоден даже со своими любовницами. Он держится с ними отстраненно и надменно.

— Но если свободная любовь не может высечь из него искры, есть ли надежда на то, что какая-нибудь достойная леди зажжет в нем огонь?

Алатея старалась не выдать своих чувств и крепко сжимала губы, чтобы случайно не улыбнуться. По всем стандартам светской жизни их беседу нельзя было бы счесть уместной, но они уже в течение не менее десяти лет обсуждали сыновей Силии, и это вошло у них в привычку.

— А вы уверены, что ваши сведения верны? Возможно, вы слышали такое мнение только от тех леди, которые… в которых он не был заинтересован? — спросила она.

— Хотелось бы, чтобы это было так. Но если хотя бы половина того, что рассказывают о его похождениях, правда, едва ли он помнит имена своих подружек.

В заключение обвинительной речи Силия осуждающе покачала головой, выражая явное неодобрение.

— Остается надеяться на то, что найдется леди, которая поставит его на колени.

Она подняла голову и посмотрела на идущих впереди девушек, а затем пробормотала:

— И все же по-настоящему меня беспокоит именно Руперт — он такой необщительный, замкнутый, весь в себе. Ничто его глубоко не затрагивает.

Алатея нахмурилась: ей вовсе не показалось, что Габриэль был углублен в себя, когда его собеседницей была графиня, однако она не могла порадовать этой новостью Силию. Странно, что портрет Габриэля, изображенный Силией, был столь разительно непохож на того мужчину, которого она недавно открыла в нем, на того, кто вчера держал ее в объятиях.

Силия вздохнула:

— Возможно, я слишком пекусь о нем, но я просто не представляю леди, которой удалось бы пробить защитную броню Руперта. Ах, если бы нашелся кто-то, знающий, где расположена брешь в этой броне!

— Не стоит ли нам поторопиться и догнать их? — поспешно спросила Алатея, желая отвлечься от опасных мыслей.

Силия подняла голову, взгляд ее стал острым и пронзительным.

— Да, вы правы. — Она ускорила шаги, и теперь уже Алатея едва поспевала за ней.

Оставив Люцифера и своих друзей, с которыми он завтракал в клубе «Уайте», в курительной комнате, Габриэль со скучающим видом оглядывал посетителей ресторана.

Никто не казался ему подходящим для его целей. Ему нужен был человек, никак не связанный с Кинстерами и в то же время заслуживающий доверия, с острым умом и быстрой реакцией, умеющий сыграть роль и при этом казаться пустым и праздным, не способным размышлять, готовым принимать от него приказания, словом, кто-то очень надежный. К тому же этот человек должен был располагать деньгами, которые он мог бы вложить в дело.

Несмотря на обилие знакомых, которые вполне отвечали некоторым из этих требований, последний критерий делал их кандидатуры неприемлемыми.

Остановившись на ступеньках клуба, Габриэль некоторое время размышлял, потом не спеша двинулся к Бонд-стрит.

Был разгар сезона, светило солнце. Как он и рассчитывал, все светское общество с родными и близкими неторопливо прогуливалось по этой улице. Он шел не спеша, оглядывая лица гуляющих, отмечая знакомые, оценивая их, отвергая, ища возможную альтернативу и пытаясь не обращать внимания на женщин. Ему нужна была овечка, а не надменная леди.

Габриэль уже прошел почти половину улицы, когда прямо перед собой увидел четырех дам, выпорхнувших из мастерской белошвейки. Он тотчас узнал в них Морвелланов.

Алатея подняла голову и теперь смотрела ему прямо в глаза. Сирина, Мэри и Элис проследили за ее взглядом, и их лица тотчас же озарились улыбками.

Габриэлю не оставалось ничего иного, кроме как сделать хорошую мину при плохой игре. Забыв о популярности своей персоны и снизойдя к дамам, он взял руку Сирины и пожал ее, затем обменялся кивками с Мэри и Элис и, наконец, принужденно и церемонно раскланялся с Алатеей. Все четыре дамы, сторонясь толпы, остановились перед витриной, где они могли бы разговаривать свободнее. Впрочем, Алатея держалась в стороне, стоя спиной к мостовой, запруженной экипажами.

— Сегодня утром мы встретили вашу мать и сестер, — сообщила Сирина.

— В парке, — добавила Мэри. — Мы так весело прогулялись.

— Там было много неразумных джентльменов, — заметила Элис, — в чудовищных галстуках. Ничего похожего на те, что носите вы и Люцифер.

Габриэль отвечал без тени смущения и без раздумий. Сирина, Мэри и Элис входили в особый список людей, с которыми следовало быть любезным, однако с Алатеей он должен был держаться настороже, и ему приходилось исподтишка следить за ней.

Хотя при этом он ощущал себя задетым и обиженным, тем не менее ему хватило одного взгляда, чтобы заметить ее нарядное платье цвета лаванды и соломенную шляпку, прикрывавшую прическу. Габриэль не сомневался, что под этой шляпкой она носит кружево, которое он находил столь вызывающим. Конечно, Габриэль не мог рассуждать об этом вслух, особенно в присутствии Сирины, но если бы ему довелось встретиться взглядом с Алатеей, они бы без слов поняли друг друга, и она знала бы, о чем он подумал.

Неожиданно лошадь позади них взбрыкнула и, встав на дыбы, начала бить по воздуху передними ногами.

Габриэль стремительно схватил Алатею и потянул к себе. Повернувшись, он оказался между копытами и ею, инстинктивно стараясь защитить ее. Лошадь заржала, рванулась вперед, увлекая за собой коляску, потом взбрыкнула задними ногами и по касательной угодила копытом ему в спину. Однако Габриэль устоял на ногах.

И тут начался сущий ад. Люди кругом кричали, со всех сторон сбегались мужчины. Некоторые не торопились оказать помощь, зато охотно давали советы. Одна из дам забилась в истерике, другая упала в обморок; через несколько секунд их окружила шумная толпа. В центре же внимания оказался кучер злополучной коляски со взбунтовавшейся лошадью.

Габриэль неподвижно стоял на краю тротуара, держа в объятиях Алатею.

Взгляд ее был устремлен куда-то через его плечо, но по неровному дыханию он догадывался, что она ничего не видит. Легкий аромат цветов поднимался от ее груди, вплотную прижатой к нему, и по телу ее пробегала едва заметная дрожь. Мягкие локоны выбились из-под шляпки всего в дюйме от его лица.

Габриэль услышал, как она глубоко вздохнула, и снова легкая дрожь пробежала по ее телу. Однако Алатея сумела овладеть собой — она повернула голову и посмотрела ему в лицо.

Их взгляды встретились, и некоторое время они смотрели друг на друга — две пары светло-карих, орехового цвета, глаз. Ее глаза были затуманены чувствами, мгновенно сменявшими друг друга, и потому он не мог определить ни одного из них. Потом внезапно эти сменявшие друг друга чувства, как облака, разошлись и осталась только тревога.

— Ты в порядке? — спросила она. Ее руки, плотно прижатые к его груди, лежали на отворотах его плаща.

— Надеюсь, лошадь не сильно тебя задела?

Она все еще оставалась в его объятиях, и в ее глазах он читал неподдельное беспокойство.

— Тебе, должно быть, больно?

Все его тело было в огне, и возбуждение продолжало нарастать.

Заставить свои руки разомкнуться и выпустить ее на этот раз оказалось едва ли не самым тяжким физическим усилием в его жизни. Алатея, не глядя на него, тотчас же принялась оправлять помятые юбки.

Габриэль чувствовал смятение, смущение, неловкость… Он повернулся посмотреть, что происходит на дороге, моля всевышнего, чтобы она не заметила румянца на его щеках.

Алатея тотчас же почувствовала, что он больше не смотрит на нее. Неловко склонив голову, джентльмен, владелец норовистой лошади, подошел к ней и принялся рассыпаться в пространных извинениях.

Она же мысленно повторяла только одну фразу: «Габриэль не понял, он не догадался. Пока еще не догадался».

Тут к ним подлетела Сирина.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — Она схватила Габриэля за руку и вертела его, заставляя показать спину и бока, которые могли пострадать от копыт злополучной лошади.

Пока Сирина отряхивала плащ Габриэля, Алатея осторожно взглянула в сторону.

— Да нет же, я не пострадал! — Высвободившись из объятий Сирины, Габриэль, поколебавшись, спросил ее:

— Где ваш экипаж?

— Джейкобс ждет нас за углом. — Сирина махнула рукой, указывая направление.

В первый раз после того, как он выпустил ее из объятий, Габриэль посмотрел в лицо Алатеи. Она тотчас же замахала Мэри и Элис, потом повернулась туда, где их должна была ожидать коляска.

Габриэль предложил руку Сирине, и та с готовностью оперлась на нее, благодарно ощущая его силу. Расстояние до их коляски она прошла, расточая ему вполне искренние похвалы за его находчивость и ловкость. Разумеется, Алатея тоже чувствовала благодарность к Габриэлю, но не хотела никакого сближения с ним. Спеша скорее добраться до экипажа, она ускорила шаги и первой взобралась на свое место, не ожидая помощи.

Габриэль подсадил в экипаж остальных дам, потом отступил в сторону и поклонился.

Джейкобс натянул вожжи, и экипаж двинулся вдоль улицы, а Габриэль побрел среди толпы гуляющих, глядя вперед невидящим взглядом. Позволить себе так взволноваться от прикосновения к Алатее! Он не мог понять, отчего это произошло, и чувствовал себя обескураженным, сбитым с толку. Это ему ужасно не нравилось. Она никогда не вызывала у него подобных чувств — они всегда оставались близкими друзьями, и только.

Габриэль продолжал свой путь, и постепенно чувства его успокаивались, а голова прояснялась.

Ответ напрашивался сам собой, и это принесло ему огромное облегчение.

Дело было не в Алатее, а в графине. Всю прошедшую ночь он провел, строя планы, как в конце концов соблазнить ее, тешил и дразнил свою фантазию всевозможными деталями этого совращения, а утром принялся за осуществление этого плана.

Потом судьба бросила Алатею в его объятия. Теперь все встало на свои места.

Едва ли можно было удивляться тому, что его тело приняло Алатею за вожделенную графиню, одну женщину за другую. Они обе высоки ростом, обе обладают гибкими, как ивы, и безукоризненно стройными телами. Любая женщина, столь высокая и стройная, произвела бы на него такое же действие.

Однако для Габриэля были очевидны и черты их несходства. Если бы он осмелился поцеловать Алатею, на него излился бы поток негодования, и, уж конечно, она не лежала бы, покорно тая в его объятиях, даря ему откровенно чувственные и щедрые поцелуи.

Эта мысль вызвала у него улыбку. Интересно, что подумала о нем Алатея, когда оправилась от страха? Должно быть, она просто выбросила из головы все игривые мысли. Потом он вспомнил, что ей, несомненно, давно известен его легкомысленный образ жизни, и снова улыбнулся. Вероятно, она приписала все случившееся его необузданному сластолюбию, и была права: он желал графиню, эту свою ночную гурию, желал страстно и, к его собственному удивлению, хотел узнать ее по-настоящему. Он хотел знать, кто она, что любит, о чем думает, что может ее рассмешить. Она была таинственной, интригующей и, как ни странно, очень близкой ему. Эту загадку он желал разгадать полностью, не оставив в стороне ничего значимого. Но чтобы это стало возможным, ему надо было поторопиться и привести в исполнение свой план…

Перейдя через дорогу, Габриэль повернулся и пошел обратно, внимательно глядя перед собой. Ему необходима «овца» — должен же кто-нибудь найтись на эту роль…

— Господи, что это с тобой? — Вопрос был обращен к нему, и тотчас же в его живот уперлась чья-то трость. — Идешь себе, задрав нос, по Бонд-стрит и никого не замечаешь!

На Габриэля смотрела пара маленьких, но зорких, похожих на птичьи глазок. Габриэль улыбнулся:

— Минни!

Отодвинув в сторону трость, он нежно поцеловал старушку в щеку.

Минни презрительно фыркнула, и тон ее был беспощадным, но в глазах заплясали искорки:

— Напомните мне рассказать об этом Силии, Тиммс.

Высокая леди, сопровождавшая Минни, недовольно поджала губы.

— Это немыслимо — идти по Бонд-стрит, ни на кого не глядя!

Габриэль подчеркнуто вежливо поклонился:

— Я прощен? — спросил он, выпрямляясь.

— Об этом мы еще подумаем. — Минни огляделась. — Ты здесь, Джерард?

Только тут Габриэль заметил племянника Минни, Джерарда Деббингтона, брата Пэйшенс, жены Вейна, переходившего улицу с мешочком орехов в руке, который он, должно быть, собирался преподнести тетушке.

— А вот и мы! — весело приветствовал он ее, передавая пакет.

Джерарду было всего восемнадцать, но он выглядел гораздо старше. Его уверенный вид отчасти объяснялся влиятельностью зятя. Габриэль узнавал пристрастия Вейна в одежде Джерарда и даже в его модном парике. При росте около шести футов плечи молодого человека были, пожалуй, слишком широки. Остальное в его облике и манерах — легкость, изящество, самоуверенность — шло, пожалуй, от семьи сестры — Пэйшенс Кинстер всегда была воплощением прямоты и праведности.

Габриэль открыл было рот, но тотчас же одернул себя. Ему надо было поразмыслить. Джерарду всего восемнадцать, а операция связана с риском. К тому же он был братом Пэйшенс.

— Мы отправляемся заглянуть к Аспри, — сказала Минни. — Хотя тебя и не интересуют драгоценности, может быть, тебе там тоже что-нибудь приглянется?

Габриэль ответил ей невинным взглядом.

— Пожалуй, но не сейчас.

На время образ графини исчез из его мыслей. Возможно, после того, как она вознаградит его, ему удастся услужить ей. Алмазы будут прекрасно выглядеть на такой высокой женщине. Решив отложить эту мысль на время, он вежливо поклонился:

— Не смею вас задерживать.

Минни царственно кивнула, Тиммс взяла ее под руку, и они двинулись дальше.

Джерард уже собрался последовать за ними, когда Габриэль окликнул его:

— Послушай-ка, не знаешь, где сейчас Вейн?

— Если хочешь его найти, попытайся поискать у Мэнтона. Я знаю, что сегодня он собирался там встретиться с Дьяволом.

Коротко кивнув, Габриэль повернулся и направился к Мэнтону.

— Это должно произойти в августе. — Дьявол вытянул руку и нажал на спусковой крючок. Пуля прошла всего в дюйме от центра мишени.

Вейн поморщился:

— Значит, Ричард уверен?

— Насколько я понимаю, кто уверен, так это Катриона. Ричард в его состоянии не уверен ни в чем.

Обойдя Дьявола, чтобы произвести свой выстрел, Вейн скорчил гримасу:

— Мне знакомо это состояние.

— И что же это такое? Урок для будущих отцов? — Габриэль посмотрел на них с явным неодобрением. Дьявол усмехнулся:

— Хочешь поучиться?

— Нет уж, покорно благодарю.

Вейн мрачно уставился на длинный ствол своего пистолета.

— Тебе это тоже выпадет на долю, не обольщайся.

Габриэль скорчил гримасу:

— Возможно, когда-нибудь, но пока что пощадите мою невинность. Можно обойтись без деталей?

Онория и Пэйшенс — обе ждали младенцев. При этом Дьявол демонстрировал равнодушие человека, прошедшего через пресс для отжимания белья, зато Вейн казался раздраженным. Он нажал на спусковой крючок, и когда дым рассеялся, они увидели, что пуля чуть-чуть не угодила в цель. Дьявол послал служителя за другим пистолетом, потом повернулся к Габриэлю:

— Я полагаю, ты уже слышал, что наши матери решили устроить специальный прием, чтобы торжественно отпраздновать вступление Катрионы в семью?

— Значит, она готова снизойти?

Дьявол кивнул:

— Вчера мама получила от нее письмо. Катриона сообщает, что может путешествовать до конца августа. Учитывая, что Онория собирается родить в начале июля, а Пэйшенс в том же месяце, но чуть позже, август — как раз подходящее время для задуманного торжества.

Габриэль помолчал, обдумывая слова Дьявола, потом спросил:

— Неужели Ричард присоединился к вашей компании?

— Присоединился, в этом нет ни малейшего сомнения. — Вейн злорадно хмыкнул. — Теперь дело за Демоном и Флик. Скоро они вернутся из своих странствий. Подумай только, в каком положении в августе окажешься ты.

Габриэль выругался.

— Надо предупредить Люцифера. Мама становится просто невыносимой.

— Ну, ты бы мог ее подбодрить, порадовать.

Взгляд, которым Габриэль наградил Дьявола, показывал, что он чувствует себя преданным.

— Это ужасная идея.

Дьявол рассмеялся:

— Странно об этом говорить, но к такому состоянию можно привыкнуть. — Его брови лукаво поднялись: — В нем есть и приятные стороны, некоторая, так сказать, компенсация.

— Вероятно, — неуверенно пробормотал Габриэль.

— Но если ты пришел сюда не затем, чтобы обсудить наше будущее отцовство, то что тебя принесло? — неожиданно спросил Вейн.

Стараясь быть кратким, Габриэль рассказал о плане Кроули тщательно избегая упоминания о графине.

— Кроули, не тот ли, что рекламировал вложения в какую-то алмазную жилу? — спросил Вейн.

Габриэль кивнул.

— Ты и это разнюхал?

Габриэль снова кивнул:

— Вот почему на этот раз мне нужна помощь, но не от вас. — Он посмотрел на Вейна: — Мне нужен кто-нибудь, связанный с этим делом.

Габриэль принялся объяснять, что ему необходимо точно узнать детали предложения, которое делалось инвесторам.

— А что ты думаешь насчет того, чтобы использовать Джерарда Деббингтона?

Вейн поморгал:

— В качестве овцы?

— Меня с ним никто никогда не видел, и если он даст не твой адрес, а адрес Минни, то не будет оснований связывать его с Кинстерами. Я знаю, что Кроули не в ладу с обществом — он использует Арчи Дугласа в качестве источника информации в этой области, а Арчи не отличит Джерарда от Адама.

— Верно.

— Но даже если Арчи попытается наводить справки и проверять подноготную Джерарда, то ведь известно, что он богат и владеет поместьем в Дербишире. Арчи не станет устанавливать светские связи Джерарда или его сестры.

— Как и его опекунов.

— Совершенно верно. К тому же Джерард выглядит много старше своего возраста.

Вейн задумался.

— Не вижу причины, почему бы Джерард не мог заинтересоваться компанией по добыче золота и не захотел стать акционером. — Он многозначительно посмотрел на Габриэля

— Конечно, при условии, что мы ничего не станем говорить Пэйшенс.

— А я и не собирался ничего ей говорить.

— Ну, тогда все в порядке.

В это время появился служитель с пистолетами.

— Я все объясню Джерарду, и посмотрим, что он сам об этом думает. Если он согласится, я пришлю его к тебе.

Габриэль кивнул, считая разговор оконченным. Взяв один из пистолетов, он поднял его, взвешивая на руке.

— Интересно, как вы считаете очки?

Они отстреляли по очереди десять раундов. Габриэль с легкостью опередил всех, но все же продолжал хмуриться.

— Брак, — заметил он, — притупил вашу меткость.

Вейн пожал плечами:

— Это всего лишь игра, и едва ли так важно быть столь уж метким. Как видишь, брак заставляет каждого пересмотреть свои приоритеты.

Габриэль посмотрел на Вейна, потом на Дьявола, тот ответил ему вызывающим взглядом и, не сделав попытки возразить, словно читая мысли Габриэля, усмехнулся:

— Друг мой, начинай об этом задумываться, потому что это коснется тебя с той же непреложностью, с какой август следует за июлем.

Эти слова выбили почву из-под ног Габриэля — по спине его пополз неприятный холодок предчувствия. Однако, не подав виду, он напустил на себя обычное безразличие и в своей беспечной манере последовал за остальными к выходу из тира.

В пять часов Габриэль лениво листал «Журнал джентльмена», когда в дверь постучали. Прислушавшись, он различил шаги Чанса и с улыбкой вернулся к чтению.

Минутой позже дверь гостиной открылась, и появился слуга.

— К вам мистер Деббингтон, милорд.

Габриэль вздохнул:

— Благодарю, но я не лорд.

Брови Чанса сошлись над переносицей.

— А я думал, что вы, как и все достойные джентльмены, лорд.

— Нет.

— О! — Чанс отступил за порог и пропустил гостя.

— Желаете, чтобы я налил бренди?

— Нет, больше ничего не нужно. Ступай.

— Слушаюсь, сэр.

Чанс поклонился и вышел, не забыв прикрыть за собой дверь.

Габриэль указал Джерарду на кресло.

— Хочешь бренди?

Джерард усмехнулся:

— Нет. Пэйшенс непременно унюхает. — Развалившись в кресле, гость посмотрел на Габриэля: — Вейн рассказал мне об этом деле с вымогательством, которое ты пытаешься раскрыть. Буду счастлив помочь тебе. Что я должен делать?

В ответ Габриэль подробно изложил свой план, разумеется, не упомянув о графине.

Глава 6

В полдень следующего дня Габриэль спустился по ступенькам отеля «Берлингтон», вполне удовлетворенный принятыми мерами.

Его план уже был введен в действие и успешно осуществлялся.

Скоро графиня будет принадлежать ему.

Повернув на Бонд-стрит, он посмотрел вперед. Шагиего замедлились.

Алатея стояла на углу Брутон-стрит, полускрытая фасадом магазина, — взгляд ее был устремлен на людей, окружавших продавца орехов.

Она всегда питала слабость к орехам, и сейчас явно раздумывала, стоит ли ей влиться в эту толпу, чтобы полакомиться. В этот час сборище вокруг прилавка состояло из молодых отпрысков отнюдь не аристократических семейств и юных светских щеголей. И те и другие создавали постоянную суматоху и шум.

Сжав губы и приняв решительный вид, Габриэль двинулся через улицу, не успев даже подумать, зачем он это делает. Воспоминание о последней встрече с Алатеей было слишком свежо и мгновенно воспламенило его. Возможно, мешочек орехов поможет ему наладить отношения с ней.

Он не мог ни понять, ни извинить свою реакцию на нее но пытался убедить себя, что она просто напомнила ему другую, желанную женщину.

Алатея продолжала смотреть на мужские спины, отделявшие ее от источника изумительного аромата жарящихся орехов.

Этот сочный запах выманил ее из подъезда дома модистки, где пребывали Сирина, Мэри и Элис, занятые последними волнующими приготовлениями к предстоящему бальному сезону.

В салоне было душно и слишком много народу, поэтому Алатея вышла на улицу, не имея иного намерения, кроме как подождать сестер и мачеху.

От соблазнительного аромата в желудке у нее заурчало. Однако если бы она затесалась в толпу любителей орехов, то подвергла бы себя бесцеремонному разглядыванию и могла бы услышать дерзкие замечания на свой счет. И все же…

Решив, что она и минуты больше не проживет без вожделенного лакомства, Алатея сделала шаг вперед…

— Погоди-ка.

Сильные пальцы сомкнулись у нее на локте и потянули назад. Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди!

Стараясь не встретиться с ней взглядом, Габриэль спокойно сказал только:

— Позволь сделать это мне.

В конце концов она подчинилась. А что оставалось делать? Если бы она могла угадать, что встретит его, то ни за что на свете не ушла бы из салона.

Наконец появился Габриэль с мешочком орехов в руке.

— Вот, пожалуйста.

Положив один в рот, она предложила орехи Габриэлю, он взял пригоршню, а потом пристально посмотрел ей в лицо:

— Что ты здесь делаешь?

Алатея на мгновение смешалась.

— Жду Сирину и девочек. — Она сделала жест в сторону Брутон-стрит. — Они на примерке.

Опустив глаза, она медлила, выбирая следующий орех. Если не побуждать его к дальнейшей беседе, возможно, он оставит ее в покое и уйдет. Алатея остро чувствовала, что чем дольше пробудет в его обществе, тем реальнее станет опасность. Что, если он узнает в ней графиню? Но тут она ощутила укол совести. Черт возьми! Ей вовсе не хотелось продолжать разговор, но… Она подняла голову.

— Да, благодарю тебя за вчерашнее. Мне бы здорова, досталось, если бы не ты.

«Если бы ты не схватил меня, не прижал к себе, если бы я не вызвала в тебе желания».

Алатея не закончила фразы и в подкрепление своих слов лишь взмахнула рукой, но, должно быть, взгляд ее выразил больше, чем она хотела. К собственному удивлению, глядя на Габриэля из-под ресниц, она заметила, как его лицо медленно покрывается румянцем.

Неужели этот человек умеет смущаться?

— Пустяки, — ответил Габриэль чуть более резко, чем ему хотелось.

Через минуту он добавил уже мягче:

— Я предпочел бы, чтобы ты забыла об этом.

Алатея пожала плечами и повернулась, чтобы возвратить-ся в лавку модистки.

— Как пожелаешь.

Могла ли она осмелиться сказать ему то же, что сказал он? Габриэль пошел рядом с ней, стараясь попасть в такт ее шагов, — нельзя же было оставить ее на улице одну. К счастью, мешочек с орехами давал ей большое преимущество — она могла не опираться на его руку. Прикоснуться к нему снова означало бы напроситься на неприятность, если не накликать несчастье.

Геперь же она могла гордо, шествовать в полной безопасности на расстоянии добрых двух футов от него. к счастью, дверь модистки была совсем недалеко.

Они остановились возле нее, и тут неожиданно Габриэль спросил:

— Тебе не приходилось встречать в свете некую недавно овдовевшую графиню?

Одного взгляда на лицо Алатеи было достаточно, чтобы понять: он сказал что-то лишнее. Ее лицо помертвело, глаза казались пустыми.

— Нет, — последовал короткий ответ.

Мысленно Габриэль готов был дать сам себе хорошего тумака. Он нахмурился:

— Забудь об этом. Считай, что я не спрашивал.

Она смотрела на него, все еще непроницаемая и бледная.

— Я так и сделаю.

Он уже готов был отступить, извиниться и покинуть ее, когда их стала оттеснять толпа, собравшаяся вокруг прилавка продавца орехов. Один из них толкнул Габриэля в плечо.

Он повернулся, оказавшись у самой двери модистки, совсем рядом с Алатеей, и инстинктивно снова становясь в такую позу, чтобы защитить ее от напиравших людей.

Вскоре любители орехов разошлись. Габриэль понял, что теперь окончательно пришла пора прощаться, но слова замерли у него на устах.

— В чем все-таки дело?

Дыша часто и тяжело, Алатея обессиленно прислонилась к двери. Глаза ее были закрыты, потом медленно приоткрылись.

— Ничего! Всего хорошего!

Неожиданно она сунула ему в руки пустой мешочек и открыла дверь, сказав на прощание:

— Сирина гадает, куда это я подевалась… — И тут же исчезла внутри здания, оставив Габриэля гадать о причинах ее странного поведения. Просто она, Алатея Морвеллан, не в силах была дольше находиться рядом с ним.

Двумя днями позже Алатея стояла у окна, погруженная в размышления. Уиггс только что ушел. Ей пришлось сообщить ему о том, что она воспользовалась услугами Габриэля Кинстера, но тут же Алатея взяла с него обязательство держать сообщенные ею сведения в тайне в интересах их расследования. Уиггс не должен был поддерживать связи с Кин-стером иначе как при ее посредничестве.

Также она попросила его узнать все о процедуре обращения в канцлерский суд с целью объявить финансовый документ не имеющим законной силы, как только им удастся доказать мошенническую суть так называемой компании. Она надеялась, что вопрос удастся утрясти, обратившись с петицией в суд и избежав упоминания имени ее отца в случае открытого судебного разбирательства при условии дополнительной оплаты услуг адвоката.

Пока в деле расследования все шло гладко, но ей хотелось бы чувствовать себя уверенно и спокойно в своих отношениях с Габриэлем.

В последние два дня Алатея делала все возможное, чтобы избежать встречи с Габриэлем. Но и не видя его, она не могла избавиться от чувства вины по отношению к нему, оттого, что втянула его в столь сложную интригу.

Где-то в глубине ее сознания крылось воспоминание о том, что он всегда являлся на помощь: например, в случае с лошадью, чуть было не покалечившей ее на Бонд-стрит, или в толпе, окружавшей продавца орехов. В этом не было ничего необычного — так происходило всегда. Несмотря на то что они давно уже были в натянутых отношениях, Габриэль обязательно помогал ей, если знал, что она нуждается в помощи. Теперь он снова выручал ее, даже не подозревая об этом.

Такой человек, несомненно, заслуживал лучшего отношения с ее стороны, но что она могла сделать?

Алатея вздохнула и, заставив себя сосредоточиться на деле, принялась обдумывать новый ход. Для начала она решила восстановить их прежнюю дружбу и вести себя с Габриэлем, как когда-то, чтобы он чувствовал себя с ней свободно. Что касалось ее самой, то за последние десять лет, если не считать случая на Бонд-стрит, едва ли она хоть раз коснулась его рукава. Разумеется, и дальше она не должна была показать своих чувств. Если Габриэль снова подойдет слишком близко, она должна держаться стоически и страдать молча.

Взглянув на густую зелень за окном, Алатея решила отложить серьезные вопросы на более поздний час и подумать о том, каким будет его следующий шаг. Он велел ей предоставить ему право вести дела с Кроули, и для нее было большим искушением последовать его совету. Однако, поскольку Габриэль ничего не знал о ее семье и даже не знал ее имени, подобное поведение представлялось ей весьма рискованным. К тому же она должна была взять в свои руки дело его вознаграждения за подвиги.

Весьма возможно, что ему уже стал известен некий новый и важный факт, — и какой платы он потребует за это? Одно было ясно — у нее недоставало опыта, чтобы угадать это. К тому же Алатея не была уверена, что может доверять себе, особенно в те моменты, когда он держит ее в объятиях.

Это была та часть их взаимоотношений, которую она понимала меньше всего. Становясь графиней, она позволяла себе то, чего никогда не могла бы позволить Алатея Морвеллан; и дело заключалось не только в тайной связи с ним — было нечто еще более глубокое, нечто такое, что разделяли они оба. Она жаждала этой связи и этого союза, зная в то же время, что не могла позволить себе никаких отношений с ним.

Алатея не принадлежала к легкомысленным девицам, готовым броситься в объятия первого встречного, никогда не отличалась необузданностью нрава. Но стоило ей принять облик графини, как все менялось: задуманная ею игра становилась опасной и принимала новый, неожиданный оборот.

Послышался стук в дверь, и Алатея, обернувшись, увидела Фолуэлла. Он вежливо поклонился. Сделав ему знак войти, Алатея подошла к письменному столу.

— Вы хотите мне что-то сообщить?

— Сегодня ничего, миледи. — Фолуэлл нерешительно потоптался возле ее письменного стола. — А вот Чанс… Он такой болтун. Он говорит о мистере Руперте слишком вольно и откровенно, а это, как вы знаете, миледи, против всяких правил.

— Пожалуй, но в данном случае разговорчивость Чанса нам на руку.

— О да, когда он болтает со мной и Додсуэллом; но нам бы не хотелось, чтобы он общался подобным образом с кем-нибудь еще.

— Ты совершенно прав.

Алатея с трудом удержалась от улыбки — было и в самом деле что-то забавное в том, как ее слуга наставлял нового лакея Габриэля. Она уже имела полный и красочный отчет о том, как Чанс получил свое место. Все услышанное только усиливало ее желание познакомиться с этой загадочной личностью.

Эксцентричность Габриэля, которая открывалась Алатее через Чанса, была ей мила и знакома. Габриэль не был холоден, скорее он умел обуздывать свои чувства; Алатея готова была держать пари, что леди Силия и понятия не имела о Чансе.

— Мистер Руперт не встречался снова с мистером Деббингтоном?

— Нет, миледи.

— И ни записок, ни писем?

— Прошлым вечером принесли одну записку, но Чанс не знает, от кого она. Мистер Руперт прочел ее и, кажется, был доволен.

Алатее снова вспомнились слова леди Силии. Она с любопытством посмотрела на Фолуэлла.

— А как насчет дам? Его посещали какие-нибудь дамы?

— Нет, миледи, Додсуэлл говорит, что в его доме не было женщин уже очень давно — несколько недель, а возможно, и дольше. Мистер Кинстер выходит только на семейные торжества и еще встречается с какой-то таинственной личностью. Это, должно быть, вы, миледи.

— Благодарю, Фолуэлл. — Алатея почувствовала, что краснеет. — Продолжай узнавать что сможешь, но старайся делать это незаметно для Руперта.

— Я так и буду поступать, миледи.

Неуклюже поклонившись, Фолуэлл вышел, а Алатея принялась обдумывать услышанное. Силия всегда утверждала, что леди идут сплошным потоком через их дом на Брук-стрит.

Правда, там жили двое молодых людей — Люцифер и Габриэль, и теперь ей отчего-то казалось, что дамы приходили не к Габриэлю.

Огаста, маркиза Хантли, двумя днями позже давала большой бал. Что отличало этот бал от многих других, Алатея не могла бы сказать — он был таким же людным и таким же скучным, как все остальные. Однако маркиза приходилась родственницей Кинстерам, и не было никакой возможности отклонить ее приглашение. Одно было хорошо — этот бал позволял Алатее следить за тем, кого она избрала орудием восстановления справедливости. Из угла бального зала, где ей удалось выбрать удобную для наблюдения позицию, она следила за тем, как Габриэль кружил по залу, напоминая хищного зверя гибкостью и мягкостью поступи.

Алатея была достаточно высока ростом, чтобы иметь возможность наблюдать за ним, но ей приходилось проявлять осторожность и не смотреть на него постоянно. В мыслях она непрестанно повторяла принятое недавно решение: избегать его, насколько это возможно, а при встречах вести себя так, как если бы он никогда не сжимал ее в объятиях.

К счастью, Габриэль держался довольно далеко от нее. Его широкие плечи были обтянуты черно-коричневым фраком, выгодно оттенявшим рыжевато-каштановый цвет его волос. Предельно простой покрой только подчеркивал его осанку и повадки опасного хищного зверя.

Через минуту, отведя от него взгляд, Алатея принялась размышлять, как сократить расходы на украшение бального зала в Морвеллан-Хаусе, ухитрившись при этом добиться желаемого результата.

Бал, на котором Мэри и Элис должны быть представлены лондонскому обществу, неумолимо приближался.

— Может, лучше было бы оставить эту дурацкую вещицу дома или бросить ее в огонь?

Алатея стремительно повернулась, сердце ее подпрыгнуло к самому горлу. Она так ушла в свои мысли, что даже не заметила, как он подошел к ней. Габриэль ждал, и ей надо было что-нибудь отвечать.

— Ради всего святого! Мне двадцать девять лет!

— Я точно знаю, сколько тебе лет.

Она вздернула подбородок:

— Все здесь уже привыкли к тому, что я ношу чепец.

— В зале не более десяти человек.

— Не вижу в этом ничего ужасного. Это последняя мода!

— Надо же! Такие кошмарные вещи тоже имеют свой стиль? И все-таки этот головной убор не слишком идет тебе.

— Почему же?

Алатея почувствовала, как румянец заливает ее щеки.

— Ты находишь ужасным цвет, да?

Ее шапочка имела точно такой же яблочно-зеленый цвет, как и шелковое платье, и этот чрезвычайно модный в нынешнем сезоне оттенок шел ей необыкновенно.

Прищурив глаза, Алатея с вызовом смотрела на Габриэля; не было никаких сомнений в том, что их отношения вернулись к раз установленной норме.

Его взгляд пробежал по ее лицу, и он поморщился.

— Это могло быть из чистого золота и все-таки казалось бы безвкусицей.

— Безвкусицей?

До сих пор их беседа протекала довольно мирно, но тут Алатея чуть не задохнулась, пытаясь сохранить спокойствие. Не отрывая взгляда от его лица, она глубоко вздохнула и тоном, не допускающим возражений и полным вызова, заявила:

— Я буду носить эту шапочку до конца своих дней, и тебе ничего не удастся с этим сделать. Если с моей стороны это не слишком дерзкая просьба, в дальнейшем держи свое мнение при себе!

Их взгляды скрестились — теперь Алатея видела, что ей удалось рассердить его: губы Габриэля были сжаты, зубы стиснуты, в глазах появилось суровое выражение. Они стояли рядом в углу бального зала маркизы Хантли, ожидая, когда кто-то из них согласится признать свое поражение и отступит.

— Боже!

Этот отчаянный выкрик заставил ее обернуться.

— Алатея, смотри!

Убитая горем, Элис демонстрировала ей оторвавшуюся оборку юбки:

— Этот глупый лорд Мертон наступил на мою юбку во время последнего танца, и теперь все прекрасное новое платье погибло!

— Да нет же, не волнуйся. — Алатея обняла Элис и прижала ее к себе. — Ничего страшного не случилось. У меня в ридикюле есть булавки. Мы сейчас пройдем в дамскую комнату, и я подколю твою оборку так быстро, что ты не пропустишь ни одного танца. А дома Нелли починит его, и оно будет выглядеть как новое.

— О! — Элис бросила взгляд на подошедшего Габриэля, смахнула слезу и улыбнулась. Потом она снова посмотрела на Алатею. — Мы можем сделать это прямо сейчас?

— Ну разумеется.

— Тогда пойдем скорее.

Дамская комната помещалась в конце коридора. Пока Алатея шла туда, она чувствовала спиной неотрывный взгляд Габриэля.

Как только Алатея вышла из бального зала, Габриэль с облегчением перевел дух. Беспокойство, томившее его последние несколько дней, словно испарилось. После его ошибки на Брутон-стрит потребность докопаться до истины в отношениях с Алатеей стала для него навязчивой идеей. Непривычная ситуация угнетала его и мешала сконцентрироваться на планах, касавшихся дел графини.

Но теперь все было в порядке. Алатея, видимо, испытала такое же облегчение, как и он. Габриэль был рад вернуться к их прежним отношениям и привычному поведению, раз уж обстоятельства так сложились. Он прочел это по выражению ее глаз и, значит, мог полностью отдаться решению сложной задачи. Его душа борца требовала действий. Графиня и ее тайна — теперь всю свою энергию он решил отдать им,

Через пять минут оторванная оборка была прикреплена на место. Не желая возвращаться слишком быстро, Алатея попросила стакан воды и пила медленно, маленькими глотками. Обмен колкостями с Габриэлем повлиял на нее гораздо сильнее, чем она рассчитывала и чем была согласна признать.

Как оказалось, ей было ужасно трудно разговаривать с ним с прежней резкостью и колкостью, удерживаясь от ставшего уже привычным мягкого и нежного тона графини.

Десятью минутами позже она вошла в бальный зал вслед за Элис, которая тут же вернулась в круг, состоявший из очень юных леди и джентльменов. Алатея не спеша пошла за ней.

Оглядев толпу, она заметила Габриэля и, стараясь не привлекать к себе внимания, заняла место у стены напротив него.

Тотчас же рядом с ней появился Люцифер.

— Оторвалась оборка?

Алатея кивнула:

— Да. А ты откуда знаешь?

— Близнецы всякий раз пользуются этой уловкой.

— Пользуются?

— Ну да, как предлогом, когда хотят улизнуть. О Господи! Да не важно, что это — оборка, рюшечка или что-нибудь еще, некий действительный, а скорее воображаемый урон, нанесенный их туалету вследствие неуклюжести партнера. Можно подумать, что мужская половина общества отличается редкой неотесанностью.

Алатею это замечание не обрадовало и не рассмешило.

— Но отчего бы близнецам понадобилось скрываться?

— Да потому что они опасаются, оказавшись вне сферы нашего надзора, наткнуться на каких-нибудь невежд.

Алатея подняла на него глаза, но выражение лица Люцифера было до крайности серьезным. Он оглядел толпу, потом его взгляд снова обратился к ней.

— Похоже, ты теперь тоже приглядываешь за Элис…

— Вовсе нет. И она не стала бы специально отрывать оборку — у нее нет в запасе булавок, чтобы должным образом привести платье в порядок. Я просто помогла ей, только и всего.

— Возможно, и так, но уж ты-то знаешь правила и стараешься сделать так, чтобы и она их соблюдала.

Нынче вечером Алатея, пожалуй, даже страдала от излишнего внимания мужской части семейства Кинстеров. Глубоко вздохнув, она помолчала, потом окликнула Аласдейра.

— Ты и твой в равной мере подозрительный братец должны положить конец этому смехотворному наваждению, — сказала она, когда Аласдейр подошел к ним. — Близнецам по восемнадцать. Мне приходилось их встречать. Мне случалось с ними беседовать. Они разумные рассудительные молодые леди, вполне способные распорядиться своей жизнью. Уж по крайней мере в той степени, в какой это необходимо, чтобы общаться с достойными их джентльменами и выбрать себе достойную пару.

Затем Алатея повернулась к Люциферу.

— Сегодня вечером я достаточно времени спорила с Кинстерами, и ты можешь передать своему брату то, что я сказала! — Она бросила на него мрачный взгляд. — Вы оба должны понимать, что постоянный контроль в конце концов сведет ваших кузин с ума. Если вы не предоставите им возможности действовать самим, то они пустятся во все тяжкие, и тогда вам останется только махать кулаками после драки. Интересно знать, что почувствовали бы вы, если бы, едва ступив в бальный зал, оказались под неусыпным надзором.

— Ну, мы — это совсем другое дело. Мы можем сами позаботиться о себе.

Люцифер внимательно вглядывался в лицо Алатеи, будто старался увидеть то, что прежде от него ускользало, потом вздохнул.

— Я и забыл, что ты редко бываешь в Лондоне.

Он сверкнул улыбкой, в которой было столько же чувства превосходства, сколько и братской снисходительности.

— В светском обществе встречаются такие хамы и наглецы, что мы никак не можем оставить близнецов без присмотра. Так что ты напрасно сердишься. Это все равно что выпустить погулять двух ягнят, а потом стоять в стороне и смотреть, как на них набросились волки. Вот потому-то мы и присматриваем за ними. Ты можешь предоставить Элис и Мэри нам — наблюдать за четверыми ничуть не труднее, чем за двумя. — Тон Люцифера был вполне серьезен.

Алатея едва не застонала.

— Неужели вам никогда не приходило в голову, что ваши сестры вполне могут обойтись без опеки?

— Это здесь-то, на балу? — Люцифер решительно покачал головой. — Это невозможно! Ты должна согласиться с тем, что по части умения вскружить голову леди мы с братом непревзойденные эксперты.

Алатея с трудом удержалась от презрительной гримасы, но тут ей на глаза попался Джерард Деббингтон, направлявшийся навстречу Габриэлю.

Наблюдая за ними, Алатея внезапно почувствовала преувеличенное внимание Габриэля к молодому человеку.

— Видишь ли, — продолжал Люцифер, склоняясь к ней ближе, — возьмем хотя бы лорда Чантри, постоянно обнюхивающего юбки Эмилии.

— Чантри?

Взгляд Алатеи остановился на упомянутом джентльмене, находившемся достаточно далеко от них, рядом с Габриэлем, Внезапно Габриэль прервал беседу и остался один на один с Джерардом, который повернулся так, что она не могла больше видеть выражение его лица.

— Гм-м… Кажется, у него недурное поместье в Дорсете, и он обаятельный малый, во всяком случае, с точки зрения дам.

— Вот как?

По выражению лица Габриэля Алатея могла судить о том, что разговор, который он вел с Джерардом, был для него чрезвычайно важен.

— Однако в Чантри есть кое-что еще,

Ей пришлось напрячь слух, чтобы расслышать, о чем говорят Джерард и Габриэль. Судя по всему, они обсуждали нечто жизненно важное.

— Его со всех сторон теснят кредиторы, от которых он с трудом отбивается. Он весь в долгах. — Вдруг донеслись до Алатеи слова Люцифера.

— Он в таком положении, что для него единственный выход — поскорее найти подходящую невесту, мешок с деньгами, привязанный к подвенечному букету.

— О ком ты?

— О лорде Чантри, разумеется. — Люцифер хмуро посмотрел на нее. — Я рассказал тебе о нем, чтобы ты поняла, почему мы так усердно следим за близнецами. Ты что, не слушала меня?

Алатея заморгала. Скользнув мимо Люцифера, она поспешила через весь зал и очутилась недалеко от Габриэля, чтобы попытаться подслушать разговор, но это оказалось невозможным, так как Люцифер следовал за ней по пятам.

— Гм-м… Да, я слушаю. Расскажи мне что-нибудь еще.

Она заняла удобную позицию, чтобы видеть лицо Габриэля.

— Итак, мы говорили о Чантри. Видишь ли, Эмилия расточает ему умильные улыбки, особенно в последнюю неделю. Глупый котенок. Я пытался ввести ее в курс дела, да разве это глупое создание станет слушать? Конечно, нет — она только задирает нос до небес и утверждает, что Чантри забавный малый.

Алатея хотела сказать, что, возможно, Эмилия поощряет Чантри, чтобы подразнить его и брата, но тут Габриэль поднял голову. Будто приняв вызов, Дьявол, на которого смотрел Габриэль, оторвался от Онории и сделал шаг к нему.

Определенно они готовились принять какое-то важное решение.

— Еще один убедительный пример хама — это Хендрикс; вон он, вьется вокруг Аманды, Этот еще хуже Чантри.

Предоставив Люциферу возможность продолжать сввой монолог, Алатея со все большим волнением наблюдала за таинственным совещанием. Вот уже к братьям будто случайно подошел Вейн, до того прогуливавшийся по залу. Он тоже присоединился к дискуссии. О чем они так жарко спорили? У них появились какие-то идеи? Они собирались что-то организовать?

Все четверо что-то обсуждали, отвергали, снова возвращались к уже найденному решению…

Наконец, как видно, решение было принято, оно явно затрагивало какие-то общие интересы Джерарда Деббингтона и Габриэля.

Алатее захотелось узнать, в чем состоит план. Что до близнецов, то им предстоит самим бороться за свои права.

Она потянула Люцифера за рукав.

— Начинается вальс. Пойдем потанцуем. Мне надо отвлечься.

— Не могу. Я стою на страже.

— Габриэль свободен. Подай ему сигнал. Пусть он сменит тебя.

К тому времени когда Алатея, сидя в экипаже, катила домой по пустынным улицам Лондона, она уже приняла к сведению тот факт, что ей придется снова увидеться со своим рыцарем.

Но как придумать безопасный для графини способ встретиться с ним в таком месте, которое сделает невозможным его дальнейшие посягательства на ее добродетель? По ее мнению, он и так уже был вознагражден в достаточной степени.

Алатея не могла позволить Габриэлю претендовать на большее даже в случае, если ему удастся раздобыть какие-нибудь новые важные факты, — он и так уже добился от нее чересчур многого и обращался с ней слишком свободно, чтобы не сказать фамильярно.

Но как предотвратить его притязания на большее? Этот вопрос ей еще предстояло решить.

Глава 7

— Доброе утро, мистер Кинстер.

Габриэль остановился и, обернувшись, замер: ему навстречу по Брук-стрит при ярком свете дня шла графиня.

Как и обычно, она была окутана непроницаемо плотным плащом и вуалью. Бровь Габриэля изумленно поднялась. Инстинкт охотника немедленно подсказал ему, в чем заключался ее расчет, но, если она намеревается лишить его вознаграждения, ей придется расплатиться с ним иначе. При дневном свете вуаль не может быть такой непроницаемой и не скроет от него ее лица.

Графиня остановилась, глядя прямо на него, и Габриэль заметил, что ее лицо под вуалью было скрыто черной маской.

Он подумал, уж не умеет ли она угадывать мысли.

— Доброе утро… — Габриэль не закончил своего приветствия — он не знал ее, поэтому сказал только: — Мадам… — и произнес это обращение так резко, будто выстрелил из лука.

Неожиданно он почувствовал ее улыбку под вуалью и маской. Потом она сделала жест, приглашая его продолжать свой путь.

— Не могу ли я присоединиться к вам?

— Буду счастлив. — Он тут же не колеблясь предложил ей руку.

— Я полагаю, — сказала его спутница как всегда мягким и тихим голосом, — вам удалось продвинуться в расследовании дела Восточно-Африканской золотодобывающей компании…

— Вы правы. — Габриэль с минуту помолчал, обдумывая ответ. — Первым делом мы должны заполучить свидетелей и улики, а именно бумаги, где излагались бы точные детали предложений представителей компании предполагаемым инвесторам. Мой человек навел кое-какие справки, разумеется, стараясь не привлекать к себе внимания, но никто из богатых и опытных инвесторов не имел дел с компанией и не получал от нее никаких деловых предложений. При таких обстоятельствах нам остается только одно средство — направить им потенциального инвестора.

Алатея опустила глаза. Они успели перейти через Саут-Молтон-стрит, прежде чем она спросила:

— И кого вы присмотрели на эту роль?

— Своего молодого друга по имени Джерард Деббингтон. Ему вполне можно дать двадцать один год, хотя на самом деле он много моложе. Это предоставляет ему законное основание не подписывать никаких обязательств.

— Но их обязан будет подписать его опекун.

— Верно. Поэтому Деббингтон не станет упоминать про опекунов до конца разговора с представителем компании.

Алатея насторожилась:

— Какого разговора?

С непроницаемым выражением лица Габриэль вглядывался в яркий блеск ее глаз, заметный даже сквозь вуаль. Он не мог определить их цвета. Единственное, в чем он был уверен — они не были ни голубыми, ни серыми. Карие? Зеленые?

— Джерард провел последние несколько дней, побывав в нужных местах и делая намеки на то, что ему удалось найти нечто лучшее, чтобы вложить свои деньги. Вчера Арчи Дуглас встретился с ним.

— И?..

— Когда Джерард проявил достаточный интерес, они обсудили возможность встречи с представителями компании.

— Когда?

— Арчи должен был обсудить детали со своими друзьями, но Джерард по нашей подсказке предложил встретиться завтра вечером в отеле «Берлингтон».

— Вы думаете, представитель компании, а я полагаю, что это Кроули, согласится на встречу?

— Я совершенно уверен, что согласится. Арчи не завязал бы контакта с Джерардом, если бы Кроули не одобрил этого.

— Но… Я так понимаю, что Джерард Деббингтон — ваш человек, человек Кинстеров. Разумно ли это?

Габриэль нахмурился.

— Разумеется, это так, но наша связь неочевидна, по крайней мере в том смысле, что имеете в виду вы. Арчи Дуглас не особенно популярен у хозяек светских салонов внимание Кроули будет сосредоточено на происхождении и состоянии Джерарда, а он, как известно, весьма богатый молодой джентльмен. Если бы компания основательно изучала подноготную своих будущих жертв, она не стала бы связываться с вашим покойным мужем.

— Гм… — Его спутница явно не была в этом убеждена. — Итак, вы считаете, что Джерард Деббингтон вполне сойдет за доверчивого простака инвестора?

— Я в этом уверен. Я проинструктировал его лично, и он знает только то, что ему следует знать. Он сможет ответить на необходимые вопросы и будет говорить языком, привычным для джентльмена его круга.

— Да, но ведь ему всего восемнадцать.

— Он очень ловко умеет притворяться глупее, чем есть на самом деле. У него всегда невинное выражение лица, а большие глаза широко раскрыты, и улыбке его трудно противостоять, настолько она обаятельна. Джерард производит впечатление открытой книги, которую может читать каждый желающий, но это вовсе не значит, что так оно и есть. Просто он — начинающий художник и потому везде: в обществе, на многолюдных сборищах — обычно разглядывает присутствующих, их фигуры, черты лица, одежду, ее цвет, покрой и так далее. Это происходит даже тогда, когда он кажется глубоко погруженным в беседу.

Алатея посмотрела Габриэлю в лицо, словно стараясь запомнить выражение его глаз. Что ж, это неплохо.

— Итак, завтра вечером Джерард встретится с представителем компании. Я выбрал отель «Берлингтон», потому что люди, подобные Джерарду, всегда останавливаются именно в таких местах. Ему предоставят, целую анфиладу комнат, и, пока он будет беседовать с представителем — кто бы ни явился в качестве такового, — я смогу слушать их разговор, скрываясь в прилегающей к гостиной спальне.

— И вы полагаете, что Кроули появится?

— Нельзя быть безусловно уверенным в этом. Нет причины считать, что ему необходимо присутствовать там лично, но я подозреваю, что он явится. Мне кажется, этот человек испытывает некое удовлетворение, возможно, даже восторг, глядя на того, кого собирается обобрать.

— Мне бы тоже хотелось побывать там и послушать.

Габриэль нахмурился.

— Думаю, это лишнее.

— И все же я хотела бы знать из первых уст, что предложит компания. К тому же таким образом у нас появится лишний свидетель, если дело дойдет до суда.

Габриэль все больше мрачнел.

— А как быть с Джерардом? Если вы стремитесь сохранить свою анонимность, то, разумеется, вряд ли пожелаете, чтобы он узнал о вашем существовании.

Алатея на мгновение задумалась.

— Мистер Деббингтон действительно остановился в отеле «Берлингтон»?

— Нет, но он будет там за полчаса до того, как начнется совещание.

— Тогда я приеду раньше. Полагаю, вы там будете?

Габриэль пожевал губами.

— Да, но…

— В этом случае нет никакой опасности ни для меня лично, ни для моей анонимности. Я лишь тайно проникну в спальню до того, как туда явится мистер Деббингтон, послушаю, о чем они говорят, а потом ускользну, когда все закончится.

Габриэль выдержал устремленный на него из-под вуали взгляд.

— Не понимаю, почему вы так хотите, чтобы вас видели и запомнили, — ведь это просто бессмысленно…

— Я настаиваю.

Напряженная пауза затянулась почти на целую минуту, но в конце концов Габриэль вынужден был согласиться.

Хорошо. Тогда вам придется быть в отеле «Берлинггон» не позже девяти.

Он почти физически ощутил охватившее ее торжество — а вообразила, что выиграла этот раунд. У Габриэля не было ни малейшего сомнения, что графиня улыбается под своей чертовом маской.

— Теперь я оставлю вас. — Она оглядела улицу.

Он проследил за ее взглядом и заметил скромно примостившийся у обочины небольшой черный экипаж, вероятно, тот самый, что доставил его домой из Линкольнс-Инн.

— Я провожу вас до коляски.

Поколебавшись, она неохотно согласилась, чувствуя себя при этом крайне неловко.

Когда они приблизились к экипажу, Габриэль внимательно оглядел его, но не узнал — он был маленький, черный, без всяких украшений, точно такой же, как экипажи в большинстве дворянских хозяйств столицы. Их не украшали гербами и монограммами хозяев, поэтому Габриэль не достиг цели — коляска не содержала ни малейшего намека на имя или положение владелицы.

Лошади тоже не отличались особыми приметами — обычные невзрачные работяги. Он попытался рассмотреть кучера, сгорбившегося на своем месте над вожжами, втянув голову в плечи, — на нем были тяжелый толстый плащ, простые бриджи и никакой ливреи.

Графиня предусмотрительно позаботилась обо всем.

Габриэль открыл дверцу и подал графине руку.

Приостановившись на ступеньке коляски, она долгим взглядом посмотрела на него из-под вуали.

— Расстаемся до завтрашнего вечера. Увидимся в девять.

— Надеюсь.

В течение одного мгновения он удерживал ее взгляд, потом она исчезла внутри коляски.

— Я оставлю послание портье, чтобы он провел вас в апартаменты.

Отступив назад, Габриэль захлопнул дверцу и потом долго стоял, глядя, как отъезжает экипаж. Только когда коляска скрылась за углом, он позволил себе победоносно улыбнуться.

На следующий вечер Габриэль ожидал графиню в лучших апартаментах отеля «Берлингтон». Без пяти девять она постучала в дверь.

Он впустил ее и отступил, делая над собой усилие, чтобы не улыбнуться и не смотреть на нее слишком внимательно, когда она, как обычно, закутанная в плащ и вуаль, проскользнула мимо.

Алатея оглядела комнату: две лампы по обе стороны камина освещали ее мягким светом. Вокруг низкого столика, стоявшего перед камином, уютно расположились несколько кресел и диван. Окна прятались за тяжелыми занавесями, в камине плясал яркий огонь, придавая комнате очарование и уют.

Когда графиня повернулась к Габриэлю, у него возникло ощущение, что она по достоинству оценила подготовленную им сцену.

— Скоро приедет мистер Деббингтон?

Габриэль бросил взгляд на часы, стоявшие на каминной полке:

— Теперь уже скоро.

Он кивнул на дверь напротив камина.

— Может быть, вы пожелаете составить мнение о месте нашей засады?

Вдвоем они осмотрели смежную комнату. Казалось, и на этот раз графиня осталась довольной.

— О да. Все отлично.

Габриэль придерживался того же мнения. В полумраке, созданном благодаря тяжелым занавесям на окнах, огромная кровать с балдахином на четырех массивных столбах создавала ощущение роскоши и надежности.

Такое же впечатление оставляли и огромное количество пышных подушек и толстый матрас.

Она, разумеется, не обратила внимания на кровать — ее больше интересовала достаточно широкая щель, дававшая возможность любому человеку, спрятавшемуся в комнате, отлично видеть и слышать всех, кто расположится в удобных креслах и на диване у камина.

В это время раздался негромкий стук.

— Полагаю, это Джерард. Придется немного порепетировать с ним.

Она кивнула. Оставив ее, Габриэль направился к двери.

Стоя в коридоре, Джерард выглядел вполне деловитым и уверенным в себе. Его юность можно было угадать только по возбужденному блеску в глазах.

— Ну, все готово?

— Я как раз собирался спросить это у тебя.

Указав рукой на кресла у камина, Габриэль закрыл дверь.

— Думаю, нам стоит повторить урок…

— О да, разумеется!

Джерард удобно расположился в кресле, несомненно, предназначенном для хозяина апартаментов.

— Я не до конца уловил, что мне следует знать о предполагаемом количестве вложений.

— Много обещать я бы не советовал, потому что человек вроде Кроули на это и не рассчитывает.

Габриэль направился ко второму креслу, потом, заколебавшись, остановился. Он подошел к стене, взял стул с прямой и жесткой спинкой и, пододвинув его к столу, сел напротив Джерарда.

— Лучше играть наверняка.

Усевшись поудобнее, он устремил взгляд на собеседника:

— А теперь…

Далее Габриэль прочел Джерарду целую лекцию, употребляя термины и оговаривая условия, при этом стараясь излагать все достаточно простым и ясным языком. По истечении двадцати минут он кивнул:

— Думаю, ты справишься. — Он бросил взгляд на часы: — Нам, пожалуй, лучше говорить шепотом.

Взгляд Джерарда обратился к бару со стеклянными дверцами — он поднялся и, налив себе немного бренди, взболтал напиток в стакане, чтобы создать впечатление, будто прежде там было много больше.

— Я предложу им выпить. Ты не возражаешь?

— Хорошая мысль:

Габриэль оборвал себя на полуслове, так как в этот момент раздался уверенный стук в дверь. Поднимаясь, он удержал Джерарда за руку, потом взял свой стул и молча поставил на прежнее место у стены.

Окинув «поле битвы» последним оценивающим взглядом, он удалился в темную спальню.

Джерард поставил стакан, потом поднялся с места, оправил рукава своего сюртука и, не спеша подойдя к двери открыл ее.

— Прошу, господа, входите.

— Полагаю, вы ждали нас.

Голос, густой и низкий, был прекрасно слышен двоим, укрывшимся за дверью спальни.

— Мы уполномочены представлять Восточно-Африканскую золотодобывающую компанию.

Габриэль занял позицию за спиной графини. В полутемной спальне ее скрытое вуалью лицо слабо освещалось светом, просачивавшимся сквозь щель, оставленную в двери. Затем он стал наблюдать за Джерардом, приветствовавшим своих гостей с приличествующей случаю серьезностью:

Пожав гостям руки, Джерард указал на диван:

— Пожалуйста, садитесь, джентльмены.

Габриэль впервые видел Кроули. Это был крупный мужчина, мощный, как бык, из Кроули с легкостью можно было бы выкроить двоих таких, как Джерард. Густые черные брови, нависшие над глубоко посаженными глазами, как бы перерезали все его мясистое, с грубыми чертами лицо надвое, а густые черные волосы покрывали голову крупными крутыми завитками.

Эта голова, казалось, тонула в мощных плечах. Кроули так же отличали чересчур медлительные движения.

В целом у Габриэля сложилось впечатление, что это был крайне несимпатичный и не располагающий к себе представитель человеческой породы, хотя его и нельзя было назвать уродливым. Толстые губы Кроули были красиво и четко очерчены, и, когда он улыбался, лицо его утрачивало выражение мрачности и агрессивности, смягчалось и даже приобретало некий шарм. В нем ощущались грубая энергия, животный магнетизм, заметный и в блеске глаз, и в силе неуклюжих движений. Некоторые женщины даже находили такой тип мужчин привлекательным.

Габриэль посмотрел на графиню. Ее внимание было приковано к сцене в гостиной. Он снова заглянул в щель: Кроули устроился на диване, вальяжно откинувшись на спинку, и чувствовал себя весьма комфортно, разглядывая Джерарда. Выражение его лица напомнило Габриэлю мордовку кота, готовящегося поиграть с мышкой.

Предвкушение этой игры, казалось, сочилось из всех пор Кроули.

До Габриэля донесся приглушенный мягкий звук. Он посмотрел на графиню и понял, что она с трудом сдерживает волнение. Она была напряжена, и по телу ее пробегала едва приметная дрожь.

Снова заглянув в щель, Габриэль понял причину ее волнения. Джерард, сохраняя беспечное выражение лица, приветливо и дружелюбно беседовал со спутником Кроули.

Однако уважение Габриэля к его молодому другу безмерно возросло, когда с невинным выражением лица Джерард повернулся, чтобы не пропустить Кроули вперед.

Пока в гостиной шел ни к чему не обязывающий разговор, Габриэль разглядывал второго посетителя, Суэйлза, агента компании.

Это был во всех отношениях средний человек — среднего роста, не слишком мощного сложения, бесцветный и серый. Черты его лица не привлекли бы ничьего внимания — таких в Лондоне тысячи. Одежда самая обычная и скромная.

Единственным, что отличало Суэйлза от других людей, было его лицо — оно напоминало маску застывшим выражением вежливого внимания, в то время как глаза все время перебегали с предмета на предмет. Даже теперь взгляд Суэйлза постоянно метался между Джерардом и его собеседником.

Если Кроули был хищником, то Суэйлз — стервятником.

— Так-так, понимаю, — кивал Джерард; — И эти золотые копи находятся где-то на юге Африки, вы сказали?

— Не на юге, — снисходительно поправил Кроули. — Компания не зря называется Восточно-Африканской.

— О! — Лицо Джерарда просветлело. — Теперь я все понимаю. А как называется страна, где сосредоточены такие огромные запасы золота?

— Это не одна страна, а несколько.

Габриэль внимательно слушал, испытывая особое волнение, когда Джерард вступал на скользкий путь прояснения ситуации. Но брат Пэйшенс обладал поистине настоящим талантом останавливаться на самом краю бездны, после чего небрежно бросал пару-другую слов, успокаивавших Кроули и убеждавших его в том, что он имеет дело с невежественным и доверчивым простофилей. Джерард исполнял свою роль превосходно; впрочем, и Кроули в своем роде был великолепен.

Графиня нервничала и не могла этого скрыть. Она замирала, когда Габриэль начинал волноваться, и тотчас же успокаивалась, едва Джерард ухитрялся усыпить подозрения Кроули.

Через час, когда Джерард наконец позволил Суэйлзу показать ему финансовое обязательство, они услышали все то, что рассчитывали и надеялись узнать из уст Кроули. Он назвал два-три места, в которых якобы были расположены золотые прииски компании, а также города, где, как он заявил, компания сосредоточила свою рабочую силу и представительства, а затем как бы нехотя обронил имена официальных лиц в Африке, якобы поддерживавших компанию, и представителей официальных организаций, имеющих властные полномочия, к которым ему приходилось обращаться за помощью. Умело подталкиваемый к признаниям Джерардом, он называл цифры в таком количестве, что теперь Монтегю был обеспечен работой по их проверке не меньше чем на неделю. Кроули также дважды упомянул, что компания уже готова приступить к следующей фазе разработок.

Теперь, когда они узнали то, что хотели узнать, Габриэль чувствовал себя измученным до последней степени непрерывными приливами и отливами напряжения. Похоже, графиня находилась не в лучшем состоянии. С другой стороны, Джерард явно получал удовольствие от этой игры, Кроули и Суэйлз воспринимали его реакцию как энтузиазм своего нового партнера, но Габриэль понимал, что это подавляемое возбуждение, вызванное торжеством и успехом.

— Итак, теперь вы сами во всем убедились. — Суэйлз указывал на нижнюю строчку финансового обязательства, покоившегося на коленях Джерарда. — Вам остается только поставить свою подпись вот здесь, и мы тут же приступим к работе.

— О, вы так любезны! Конечно, я подпишу бумагу обязательно и всенепременно, и все мы будем счастливы и довольны, не так ли?

Сияя улыбкой, он повернулся к Кроули.

— Если вы решились подписать, почему не сделать этого прямо сейчас? — небрежно спросил тот.

Джерард посмотрел на него и с невинной улыбкой изрек:

— Но, мой дорогой сэр, на данный момент я не имею права ничего подписывать как несовершеннолетний.

Нанеся этот разящий удар, Джерард с любопытством воззрился на Кроули, потом перевел взгляд на Суэйлза и затем повторил это в обратном порядке.

— А вы ничего не подозревали?

Лицо Кроули помрачнело.

— Нет, и, признаюсь, это очень досадно.

Подавшись вперед, он протянул руку, чтобы взять свою бумагу, но Джерард, продолжая сиять улыбкой, крепко удерживал ее.

— Нет причины для беспокойства. Поверьте, что моя сестра, моя главная опекунша, подпишет все, о чем бы я ее ни попросил. В самом деле, почему бы ей этого не сделать? Она ничего не понимает в делах и все оставляет на мое усмотрение.

Кроули заколебался — его взгляд буравил дышащее искренностью лицо Джерарда. Наконец он спросил:

— А кто ваш второй опекун? Ведь подписей должно быть две.

— Да, именно так обстоят дела, если речь идет об опекунше-женщине. Но мой второй опекун — старый осел, поверенный моего покойного папаши. Он живет в деревенской глуши. Как только сестра подпишет бумагу, он тоже ее подпишет как миленький.

Кроули посмотрел на Суэйлза — тот пожал плечами, — затем перевел взгляд на Джерарда и кивнул:

— Ладно, так и быть.

Он начал медленно поднимать свое тяжелое тело с дивана.

Джерард с грацией молодого животного протянул руку гостю:

— Пожалуйста, не сомневайтесь. Я все это оформлю должным образом и тотчас же отправлю бумагу вам.

Дойдя до двери, Кроули оглянулся.

Габриэль и Графиня замерли, вытянув шеи, стараясь все увидеть и услышать.

— Так когда нам ждать свою бумагу обратно?

Джерард улыбнулся, являя собой картину глуповатой безответственности и беззаботности:

— О, это потребует всего нескольких недель!

— Недель?!

Лицо Кроули снова потемнело.

Джерард подмигнул ему:

— Что вас так тревожит? Я ведь согласен! Просто старик — поверенный отца — живет в Дербишире.

Кроули продолжал неподвижно смотреть на него, и брови Джерарда изумленно поднялись, а выражение лица изменилось: он стал похож на разочарованного ребенка, ожидавшего подарка и теперь опасавшегося, что не получит его.

— В чем дело? Неужели спешка так уж необходима?

Кроули некоторое время изучал лицо Джерарда, потом медленно отступил к двери.

— Разве я не сказал вам, что компания начинает новую фазу операции? Как только мы достигнем этой фазы, мы прекратим прием новых инвесторов. Если вы хотите получить свою долю прибылей, вам следует подписать бумагу и вернуть ее нам как можно скорее. Вы можете отправить ее нашим поверенным Терлоу и Брауну в Линкольнс-Инн.

— Но если вы не пришлете ее нам в кратчайшие сроки, — вмешался Суэйлз, — потом будет поздно.

— О, не беспокойтесь! Я завтра же получу подпись сестры и отправлю бумагу поверенному. Тогда она прибудет очень скоро, вы и глазом моргнуть не успеете.

— Так и сделайте и сразу дайте нам знать, — С этими словами Кроули открыл дверь.

Суэйлз последовал за ним в коридор, в то время как Джерард остановился на пороге.

— Благодарю вас, и всего хорошего.

Еще некоторое время Джерард продолжал стоять в дверях и смотреть им вслед с глуповатой улыбкой, потом отступил назад, в комнату, закрыл за собой дверь, и тотчас же маска исчезла с его лица.

Габриэль обнял графиню за плечи. Она подалась в его сторону и на один восхитительный момент прижалась к нему всем телом. Забывшись, она принялась ласкать его, но тотчас же опомнилась и смущенно выпрямилась. Улыбнувшись в темноте, Габриэль сжал ее плечи, потом выпустил их и, оставив ее стоять за дверью, направился к Джерарду, на ходу прижимая палец к губам и давая Джерарду знак молчать. Некоторое время оба прислушивались, ждали, потом Джерард приоткрыл дверь и выглянул наружу.

— Слава Богу, они ушли.

Габриэль внимательно вгляделся в его лицо:

— Хорошо сработано.

Джерард улыбнулся:

— Это было самое длинное представление, которое мне довелось дать за всю мою жизнь, но, похоже, они ничего не заподозрили.

— Уверен, что это так. Если бы Кроули что-нибудь пронюхал, его бы и близко здесь не было.

Перейдя комнату и остановившись перед бюро у окна, Габриэль взял бумагу и перо.

— Теперь пора приступить к последнему акту нашей драмы. Нам надо записать все, что мы слышали, подписать бумагу и поставить дату.

Джерард пододвинул стул, и вместе они принялись анализировать беседу, записывая имена, названия мест и количество якобы добываемого золота. Обладая необычайно острой зрительной памятью, Джерард мог воспроизвести всю беседу, опираясь на некие зрительные вехи и сверяя свои впечатления с впечатлениями Габриэля, а также добавляя запомнившиеся ему мелочи. Прошел час, прежде чем они почувствовали, что на этот раз сделали все возможное.

Габриэль отодвинул стул от бюро, в то время как Джерард, видимо, уставший от нелегкого испытания, зевнул.

— Ну, теперь мне пора домой.

Взяв свернутую рулоном бумагу и их общие записи о встрече и положив все это в карман своего сюртука, Габриэль кивнул.

— Иди вперед, а я немного задержусь. Нас не должны видеть вместе.

— Дашь мне знать, как идут дела.

Джерард не спеша вышел, и Габриэль запер за ним дверь. Он оглядел комнату, потом подошел к лампе, все еще горевшей возле камина, подкрутил фитиль, то же самое проделал и с другой лампой. Комната погрузилась в полумрак. Удовлетворенный, он направился в спальню, дабы увенчать сегодняшнее представление достойным эпилогом.

Глава 8

Графиня ждала его, но уже не за дверью, а сидя на краю кровати. Когда он приблизился, она поднялась, словно темная тень.

— Вы и в самом деле думаете, что существуют заявки На разработки золотых приисков в тех местах, которые были названы?

— Я был бы крайне удивлен, если бы там оказалась хоть крупица золота. Возможно, там и есть населенные пункты, возможно, даже города или по крайней мере городишки, но не золотые прииски. Впрочем, мы все это проверим.

Он разглядывал ее фигуру среди теней — более плотную тень, и только; она же была полностью поглощена сведениями, именами, названиями и цифрами, упомянутыми Кроули.

— Он дал нам более чем достаточно фактов. Я все их записала. Нам надо доказать, что заявки — фальшивые. Вы знаете название хотя бы одного места, упомянутого им?

— Нет, но в Лондоне кто-нибудь найдется, кто знает или может знать.

— По их словам, эти люди близки к тому, чтобы вступить во вторую фазу своей деятельности, и это означает, что скоро они предъявят свои финансовые бумаги к оплате.

— А мне кажется, они будут ждать, надеясь, что в их сети попадутся новые простачки, доверчивые джентльмены из разных графств, приехавшие в Лондон, чтобы провести здесь сезон.

Последовало молчание. Габриэль явственно ощущал снедавшее ее беспокойство.

— Это существенная победа, что нам удалось получить от него столько сведений и такие важные детали.

— О! В самом деле… — Она подняла на него глаза: — Мистер Деббингтон был великолепен.

Только теперь Алатея поняла, что осталась с Габриэлем одна в совершенно темной, неосвещенной спальне, с огромной кроватью всего в нескольких футах от них.

— И вы тоже оказались весьма… изобретательны.

Его рука обняла ее талию.

— Вам еще не известна мера моей изобретательности, но сейчас я намерен продемонстрировать ее вам.

Он притянул графиню к себе. После слабого сопротивления она позволила ему это, и теперь они стояли совсем близко, их бедра соприкасались, будто она уже принадлежала ему.

— Вам повезло; — прошептала Алатея, задыхаясь. Его губы тронула легкая усмешка:

— Я совершил операцию с блеском.

Он нащупал конец ее вуали, медленно приподнял… Она взволнованно вздохнула. Ее рука поднялась, чтобы снова закрыть лицо, потом помедлила нерешительно… и опустилась. В комнате было так темно, что он никак не мог различить ее черты.

Габриэль наклонил голову, и их губы встретились. Она будто ждала, томилась, готовясь заплатить любую цену, и теперь отдавала ему себя без раздумий.

Но в этой ее капитуляции была сила и отвага. Как и прежде, эта сила захватила его, пленила и держала в своей чарующей власти. Он желал узнать о ней больше. Его пальцы нащупали завязки ее плаща, и минутой позже плащ, соскользнув с плеч, упал к ее ногам.

Одна его рука проскользнула под вуаль и встретила на своем пути корону густых волос, свернутых на затылке тяжелым узлом, — мягкие как шелк, они ласкали его пальцы. Шпильки посыпались на пол, волосы упали на его ладони, на ее плечи, шею… Он взял одну прядь, лаская и разглаживая ее, играя волосами, очарованный их шелковистостью.

Внезапно Габриэль ощутил, как часто и тяжело она дышит. Сжав густые волосы в кулаке, он оттянул ее голову назад, обнажив стройную шею, и скользнул по ней губами. Его пальцы блуждали в массе ее распущенных волос, потом легли на ее груди и прикрыли их.

Крепкие и упругие, под его руками они приподнялись, и от плоти ее пахнуло жаром, будто она только и ждала его прикосновения.

Выпрямившись во весь рост, Габриэль снова нашел ее губы и поцеловал. Она ответила на его поцелуй жадно и страстно. Когда его руки оказались на ее уже готовых к ласкам сосках, она глубоко вздохнула.

Габриэль прижал ее к стене. Ему хотелось тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения, от охватившего его вожделения, с которым он не мог справиться. В последнее время он редко решался соблазнить женщину, не имея представления о том, каковы его намерения в отношении ее. Но теперь чувствовал, что не может не воспользоваться случаем прикоснуться к ней, узнать ее.

Габриэль распустил шнуровку ее корсажа в одно мгновение — пальцы его действовали будто сами по себе. Не давая ей опомниться, он наклонился к ней, стараясь продлить поцелуй. Она затягивала его, как пучина, как омут, играла его чувствами, и вскоре он уже и сам не мог бы сказать, что испытывает. В голове его царил полный хаос, За одно краткое мгновение он полностью лишился воли, перестал думать, отдаваясь потоку жизни, существовал, охваченный никогда еще не испытанным восторгом, и это продолжалось до тех пор, пока он не ощутил горячие упругие груди у своей груди.

Это напомнило ему о том, что главного он еще не достиг.

Если она не позволяла ему видеть ее, он должен был научиться осязать, должен был почувствовать ее обнаженное тело рядом со своим телом, горячую кожу и плоть рядом со своей кожей и плотью.

Он должен был узнать ее.

Выпустив руки графини, он потянулся к ее плечам и мгновенно спустил платье вниз, к бедрам. Стараясь побороть ее колебание, нерешительность, дрожь неуверенности, он снова принялся целовать чуть припухшие губы, и поцелуи его становились все более обжигающими. Платье складками лежало на талии и бедрах, а его руки жадно ласкали грудь, теперь прикрытую только тонким слоем шелка нижней сорочки.

В конце концов Габриэль все же сумел заставить графиню преодолеть нерешительность. Ее руки потянулись к его лицу, и она сама принялась целовать его. Он чувствовал жар ее кожи сквозь тонкий шелк. Его манили эти пленительные округлости, увенчанные сосками, ставшими теперь твердыми, как камешки. Покрывая губы графини ненасытными и бесконечными поцелуями, он с лихорадочной поспешностью расстегивал пуговички ее нижней сорочки.

Никогда в жизни Габриэль не испытывал столь сильного желания, от которого все тело его болело; но больше всего он жаждал полного откровения, полного обладания, хотел насладиться каждым его моментом. Ее груди приводили его в восторг. Упругие, крепкие и полные, они щедро отдавались ласкам его рук. Оторвавшись от ее губ, он принялся покрывать поцелуями шею, ключицы, спускаясь все ниже и ниже к груди.

Это было настоящим пиром плоти.

Она стонала, задыхалась и даже выдохнула его имя, пока он ласкал, целовал и дразнил ее.

Ему казалось, он должен поставить на ней свое клеймо. Хотя он не мог ее видеть, им владело желание обладать ею. Он втянул в рот один сосок, и она вскрикнула. Колени ее подогнулись. Он наклонился над ней, и его возбужденная плоть встретила нежную впадину между ног.

Эта нежность и сладостная податливость женского тела, казалось, обволакивала его всего. Ее руки обвились вокруг его плеч.

Ее духи, соблазнительные, как сам грех, окутывали, словно облако, их обоих.

Габриэль поднял голову и снова встретил эти щедрые губы, уже припухшие от поцелуев, горячие и требовательные.

Она звала и затягивала его в себя, их языки соприкасались, дразня и лаская друг друга. Его руки скользнули ниже, наслаждаясь безупречной гладкостью бедер.

Он уже ни о чем не мог больше думать, когда потянул за складки платья. Его слух не воспринял шуршание шелка, когда платье соскользнуло на пол. Все его чувства были сосредоточены на ней одной.

Она сама была, как горячий упругий податливый шелк, живой и пленительный, и, казалось, вся принадлежала ему.

Ее руки, ноги страстно, чувственно прижимались к нему, обвивали его, не отталкивали, а притягивали еще ближе. Если он когда-нибудь грезил о гуриях, то теперь одна из них была перед ним, в его объятиях, зрелая, готовая исполнить любое его желание, готовая убить его наслаждением и умереть вместе с ним. Габриэль с трудом дышал. Страсть сжимала ему горло и затуманивала мозг.

Его руки проникли под сорочку и властно охватили ягодицы. Ее поцелуи становились все горячее, все сладостнее, все безумнее. У нее был вкус, какой может быть у эликсира богов.

Она приподнялась, обвивая руками его плечи. Его ноги сжали ее ноги. Потом одно его бедро протиснулось между ее ногами. Она что-то пробормотала, но звук замер у нее на губах.

Габриэль усадил ее и крепко прижал к груди. Сделав едва заметное движение, он высвободил ее очаровательные ягодицы и принялся ласкать обеими руками впадину, где соединялись бедра и пах, прежде чем овладеть ею окончательно. Пальцы его нащупали складочки между ее бедрами, потом, чуть переместившись, медленно проникли глубже внутрь тела. Дыхание графини сделалось частым и прерывистым. Их поцелуй становился все отчаяннее по мере того, как его пальцы запутывались в шелковистых завитках ее лона. Он играл с ней, дразнил ее, доставлял ей наслаждение, граничащее со страданием, в то же время ни на секунду не прерывая поцелуя. Потом одна его рука скользнула вверх по ее телу, лаская нежную кожу живота. В то же время другая рука продвинулась вниз, нежно сжимая самое сокровенное место и стараясь найти вход в этот грот любви.

Он почувствовал, что дыхание графини стало прерывистым. Она была влажной, гладкой и горячей. Ее груди напряглись, соприкасаясь с его обнаженной грудью. Габриэль держал ее крепко, а ласкал бережно и нежно, медленно, шаг за шагом подводя к заветной черте.

Он ощущал каждой клеточкой своего тела, что она до сих пор незнакома с такими интимными ласками. Должно быть, ее покойный муж был бесчувственным чурбаном. Теперь она расцвела наконец для него. Горячий нектар обжигал ему пальцы, когда он нашел вход в сладостную пещеру и стал водить пальцем вокруг святилища любви. Потом он отвел руку и принялся ласкать самое чувствительное место, самое сердце ее женственности, теперь влажное и напряженное и столь же жаждущее его ласк, как он жаждал ее.

Она вздрогнула, пальцы впились в его плечи, тело изогнулось и откинулось назад. Он позволил ей прервать поцелуй и дал передохнуть, потом возобновил свои ласки…

Она снова вздрогнула. Он спросил ее без слов, и она его поняла. Одна стройная нога после мгновенного колебания согнулась в колене, обвилась вокруг его ноги, открывая для него доступ.

Но в ней произошла какая-то перемена. Он почувствовал, что теперь она не получала такого наслаждения, как прежде, поэтому стал действовать еще осторожнее и медленнее, стараясь дать ей почувствовать каждое движение его пальца, проникавшего в нее все глубже. Она была обжигающе горячей, и его не удивило, что плоть ее была напряженной и тугой.

По-видимому, любовный опыт графини был ничтожным.

Ее лоно сжималось, как раковина, вокруг его пальца, и в конце концов она попыталась отодвинуться. Ее дыхание обжигало его. Он повернул голову, нашел податливые губы и принялся целовать — нежно, медленно.

Когда он убрал свой палец, то почувствовал, что ее тело требует большего. Он и пытался дать это ей, обуздывая свои импульсы, хотя тело его желало полной близости с ней. Габриэль был слишком опытным любовником, чтобы не понимать, что будет для нее лучше. Продолжая успокаивать графиню поцелуями, отвлекая и возбуждая одновременно, он решил показать ей самые вершины своего мастерства.

Когда графиня оторвалась от него и все тело ее затрепетало, он почувствовал себя победителем, завоевателем, триумфатором, держащим в объятиях заслуженный трофей. Ее долго сдерживаемая страсть омывала его жаром и восторгом, а тихий и нежный стон, жажда окончательного и полного завершения ласк, дуновение неровного дыхания на его щеке, бурное биение сердца, которое он слышал, потому что ее грудь была вплотную прижата к нему, едва ощутимый мускусный аромат, доносившийся до него и теперь исходивший от его пальцев, только что ласкавших сокровенные части ее тела, смешанный с ароматом духов, — все это сводило его с ума и побуждало к действию.

Она была готова принять его, величественная, горделивая, и он был готов на самые отчаянные поступки.

Ему уже ничего не стоило выпустить на свободу истомившееся от желания естество, приподнять ее ногу, убрать пальцы от влажной плоти и позволить себе овладеть ею. Продолжая сжимать ее бедра, он принялся целовать графиню в губы, а потом ринулся в бой.

Она вскрикнула.

Звук, вылетевший из ее уст, зазвенел у него в ушах. Теперь она была вся напряжена как струна.

У него прервалось дыхание, он перестал ее целовать, с трудом пытаясь обрести контроль над собой и своими желаниями. Этого не могло быть — и все же так случилось. Шок сразу прояснил его затуманенное страстью сознание. После секунды, проведенной на грани помешательства, ему удалось наконец выдохнуть вопрос:

— Как?

Он произнес этот вопрос очень тихо, но ее лицо было совсем близко, и она услышала.

— Я…

Ее голос дрожал, и она казалась столь же потрясенной, как и он, хотя, возможно, по другой причине.

Она, задыхаясь, ловила ртом воздух, потом сказала прерывистым шепотом:

— Я была совсем ребенком, когда вышла замуж. А мой муж был много старше меня. Он был старым и больным человеком. Он не мог стать мне настоящим мужем.

Она выпустила его руку, которую до сих пор отчаянно сжимала. Теперь она опиралась о него. Ее дыхание все еще было затруднено.

— Ш-ш. Тише.

Он нашел ее губы и принялся нежно целовать их, стараясь успокоить, одновременно делая усилие, чтобы разомкнуть объятия. Девочка-жена осталась девственницей? Вне всякого сомнения, произошло именно это. Однако ее нежданная невинность поставила перед ним другой важный вопрос: знала ли она, что он попытается ею овладеть?

Ему потребовалась вся его воля, чтобы собраться с силами и спросить:

— Вы хотите на этом остановиться?

Она долго молчала. Стиснув зубы, он ждал ответа, и все понял, когда она покачала головой и ответила:

— Нет.

Габриэль приложил отчаянные усилия, чтобы достойно принять ее ответ.

— Слава Богу.

— Что?

Он нежно поцеловал ее, потом поднял голову.

— Ни о чем не думайте, просто делайте то, что я скажу. Скоро вы почувствуете себя много лучше.

Ему оставалось только догадываться о том, что чувствует графиня, — он не мог припомнить случая, когда, имел бы дело с девственницей.

Ее напряжение все не спадало — возможно, ей было больно.

Теперь единственным правильным решением было осторожно разомкнуть объятия и перенести ее на постель. Почувствовав, что она колеблется, он нежно поцеловал ее, чуть прикасаясь губами.

— Доверьтесь мне.

Она стала двигаться более уверенно, когда поняла, что его руки поддерживают ее. Отчаянно борясь с желанием вновь погрузиться в нее целиком, он перенес ее на кровать и осторожно, не разжимая объятий, уложил так, что ее бедра находились всего в дюйме от края кровати. Как он и рассчитывал, она слегка успокоилась и расслабилась, почувствовав под собой упругую поверхность. В итоге ему удалось сделать едва заметное движение назад от нее. Он склонился над ней, перенеся тяжесть своего тела на локти, которыми опирался на кровать. Все еще не позволяя себе сделать движения бедрами, Габриэль нашел в темноте ее лицо и нежно отвел прядь волос, упавших на щеку, легких, как паутинка. Вуаль он оставил на месте.

Наступит день, когда она сама поднимет ее и покажет ему свое лицо.

Наклонившись, Габриэль поцеловал ее, потом согнул ноги в коленях и сделал новую попытку проникнуть в нее, наполнить ее больше, чем в первый раз. Он услышал судорожный вздох, и снова тело ее напряглось. Он сделал движение назад, потом вперед и повторил его несколько раз. Его движения были размеренными и неторопливыми. Этот ритм он сохранял до тех пор, пока ее мышцы не расслабились окончательно. Теперь ноги графини легли свободно, пальцы перестали цепляться за его рукава, и все тело раскрылось для него и приняло его. Она начала двигаться ритмично, как и он, в том же темпе.

Довольный своим успехом, Габриэль слегка отклонился назад.

— Не шевелитесь. Просто ждите.

Обернувшись, он протянул руку и, дотянувшись до ее башмаков, снял их, затем провел рукой по длинным ногам снизу вверх, нащупал подвязки и также снял их вместе с чулками.

Сделав движение плечами, Габриэль сбросил сюртук и швырнул его туда, где в полумраке вырисовывался стул. Следом полетели жилет и рубашка, за ним башмаки и штаны.

Лампы в гостиной погасли. Мрак стал полным.

Габриэль не мог ее видеть, но мог осязать, слышать, чувствовать.

— Что?

Он потянулся к ней, его руки заскользили по ее телу.

— Доверьтесь мне.

Пристроившись на кровати рядом с ней, поворачивая и приподнимая ее, он заставил графиню подвинуться.

Она глубоко вздохнула, когда его тело снова нависло над ней, и с отчаянной силой вцепилась в покрывало. Тут же он оказался поверх нее. Его бедра оказалась между ее широко раздвинутыми ногами. Он снова вторгся в ее тело и склонил к ней голову. Ее дрожащие пальцы нащупали в темноте его лицо, и их губы слились в страстном поцелуе. Она предлагала ему себя с готовностью, добровольно.

Габриэль принял ее всю, и так, качаясь на волнах страсти и нежности, они принадлежали друг другу, пока наконец он не почувствовал, что его вторжение больше не причиняет ей боли. Их полное слияние свершилось. Он заставил ее развести бедра еще шире и подтянуть колени выше.

Потом ее пальцы робко дотронулись до его груди, нежные, как крылья бабочки. Габриэль прикусил губу, стараясь не дать воли своим бурным чувствам. Под ее пальцами его мускулы перекатывались и подергивались, а она продолжала нежно водить ими по его груди, шее, бокам.

Подавив готовый вырваться вздох, он глубже вошел в нее.

Тут же ее ноги сомкнулись вокруг его бедер.

— И что теперь?

Она не могла видеть его улыбки.

— Теперь мы совершим этот полет вместе.

Так и случилось.

Габриэль намеренно сделал все, чтобы в комнате царила полная тьма, понимая: так ей будет легче расслабиться. Он создал наилучшую атмосферу, способствовавшую тому, чтобы ее чувственность раскрылась полностью. То, что они занимались любовью в полной темноте, только обостряло осязание и слух. Это был новый и совершенно ни на что прежнее не похожий опыт и для него — любить женщину вслепую, не видя ее.

Тем не менее он ощущал каждый дюйм ее тела, каждую тончайшую складочку ее почти невесомой нижней сорочки, а под ней нежнейшую кожу, слышал каждый ее легчайший вздох. Все его существо было настроено на нее — на ее стон, на ее дыхание. Он знал и помнил аромат духов графини, но с ним смешивался ее собственный ни с чем не сравнимый и неповторимый аромат. В его объятиях, в полной темноте она стала для него воплощением всех женщин, поистине той единственной, о которой он мог только мечтать. Она была символом чувственной радости и чувственного безумия и в то же время оставалась для него тайной, а тайна всегда означала вызов.

Никогда прежде он не испытывал ничего подобного ни с одной женщиной. Она была создана для него. Их тела слились в единое целое, и это единение все больше и больше убеждало его в этом. Вместе они достигали самых высоких пиков. Графиня льнула к нему, задыхаясь от желания, расслаблялась, обессиленная, но тотчас же была готова взмыть снова к высочайшим вершинам наслаждения. Она побуждала его к новым и новым подвигам и радостно манила в свою сладостную глубину, в чувственный вихрь своего тела. Это был настоящий ураган страсти и щедрости.

Он требовал, и она охотно давала — в этом было нечто дикое и бездумное, бесшабашное, полная капитуляция без опасений, бескорыстная и всепоглощающая любовь.

Она дарила ему радость, восторг и невообразимое наслаждение. Когда наконец они оба обессилели, Габриэль впервые в жизни почувствовал, что побывал за пределами этого мира.

И он помнил о том, что был у нее первым.

Секундой позже, все еще слитый с ней воедино, он подумал, что будет ее единственным любовником.

Прижимая графиню к себе, ощущая нежность ее тела, он закрыл глаза и отдался этому чувству.

Медленно, постепенно Алатея возвращалась к реальности, а ее затуманенные мысли обретали обычную четкость. Первое, что она почувствовала, — это слезы, струящиеся по ее щекам. То не были слезы сожаления, но слезы радости, слишком глубокой, слишком сильной, чтобы выразить эту радость словами.

Так вот оно — таинство отношений между мужчиной и женщиной.

Эта мысль вызвала у нее головокружительный восторг, за которым последовало новое чувство благодарности ему за то, что он ввел ее в не изведанный до сих пор мир.

Уголки ее губ приподнялись в невольной улыбке. Она слышала в течение многих лет, что Габриэль был мастером по части чувственных утех. Теперь она была готова присягнуть, что молва не обманывала. Он был нежен, внимателен и сразу понял, что она новичок в деле любви…

Алатея была рада приобретенному опыту, рада тому, что это произошло и свой опыт она приобрела именно с ним.

Он. Все ее чувства были сосредоточены на тяжелом теле, лежавшем поверх нее. Эта тяжесть наполняла ее изнутри.

Внезапно Алатея полностью очнулась. Первой мыслью было, что все происходит не с ней. А может, она сама изменилась, стала другой? Сейчас Алатея держала в объятиях обнаженного мужчину, и их тела были соединены. Больше она уже не сможет забыть, как извивалась в его объятиях, бесстыдная и ненасытная; изменения, происшедшие с ней, необратимы, и к прежнему нет возврата.

Прислушиваясь к себе, Алатея ждала, что ее охватит раскаяние, но ничего подобного не происходило. Она лежала, испытывая восхитительное умиротворение, полная тихой радости, какого-то сияния, о котором прежде не имела ни малейшего понятия. Здесь, с ним для нее была единственная возможность испытать счастье соединения женщины с мужчиной и восторг этого соединения.

Своим поступком она никому не нанесла урона. Никому не было дела до ее личной жизни, и никто никогда не узнает о том, что произошло. Она была приговорена обстоятельствами своей жизни к тому, чтобы остаться и умереть старой девой. Неужели плохо то, что она познала вкус счастья? Этот опыт, эти воспоминания останутся с ней на всю жизнь и всегда будут греть ее.

Хотя Габриэль оказался внутри ее тела прежде, чем она успела сообразить, каковы его намерения, Алатея прекрасно сознавала, что последует, когда сказала ему «да». У нее было достаточно жизненного опыта, и она хорошо знала, что значит принять правильное решение. После этого она никогда ни о чем не сожалела, как никогда не сожалела и о том, что отвернулась от Лондона, от утех светской жизни, отказалась от своего триумфального появления в свете, когда пришла ее пора. Приняв этот опыт, она получила от него наслаждение, испытала радость.

Где-то внутри ее зажурчал смех. Алатея с трудом подавила его и попыталась сделать движение, но не смогла, потому что ее тело было придавлено тяжестью другого мощного тела. Как ни странно, ей нравилось это ощущение тяжести, она не испытывала неудобства, напротив, ей казалось, что так все и должно быть. Ее ноги, все еще переплетенные с его ногами, ослабли, одна ее рука обнимала его плечо, другая лежала на его боку.

Он. Алатея все еще никак не могла осознать этого. В темноте ей виделась всего лишь неясная фигура мужчины, которому она так беспредельно и глубоко доверяла, Алатее и в голову не приходило, что он может причинить ей физическую боль. Она отдала ему себя, и он принял этот дар, ввел ее в новый мир наслаждений, познакомил с неизведанными восторгами, о которых она могла прежде только смутно догадываться.

И все же она знала, кто он. Или все-таки не знала?

Хмурясь, Алатея осторожно дотронулась до его плеча. Его дыхание оставалось спокойным и ровным, и она решила «прогуляться» по его телу, ощутить мощные мускулы, почувствовать его безупречную кожу.

Много лет назад Алатея видела его обнаженный торс, и тогда это зрелище зачаровало ее. Теперь она могла отдаться созерцанию и изучению с полным сознанием того, что делает: она позволила своим рукам блуждать по его телу, стремясь насытиться волшебными ощущениями. Внезапно у нее захватило дух: он был таким теплым и мужественным, таким реальным… Голова закружилась, по телу пробежала волна восторга, и вся она содрогнулась. Ее будто сорвало с якоря и понесло в открытое море, в бездну, в пучину.

Алатея задрожала, беспомощная, бессильная перед своими чувствами. Внезапно все в ней забурлило, как в кипящем котле.

Руперт?

Нет, теперь это был Габриэль.

Она вдруг поняла: во многих отношениях это был хорошо знакомый ей человек, но по-настоящему она его совсем не знала, будто только недавно с ним познакомилась. Она ощущала его руки на своем теле, продолжавшие прижимать ее к себе даже во сне.

Повернув голову, Алатея вглядывалась в его лицо, но оно тонуло во тьме. Все, что она могла ощущать, — это его тепло, прикосновение его рук и поток нежности, исходивший от него и пронизывавший всю ее с головы до ног.

Прошла минута, прежде чем ее дыхание восстановилось, она смогла, овладев собой, вернуться в реальность.

И тут ее охватил ужас. Что будет, если он узнает правду, узнает, кто она?

Алатея вспомнила о своей вуали. Охваченная паникой, она попыталась дотянуться до нее, но темнота в комнате была столь густой и непроницаемой, что в нескольких дюймах она не могла ничего разглядеть.

— Это был чудесный полет, графиня.

Она почувствовала его легкое дыхание на своей щеке. Его губы прикоснулись к ней, ища ее губы. Потом последовал долгий томительный поцелуй. Когда наконец он прервал его, Алатея могла бы сказать почти с уверенностью, что он улыбается.

— Как вы себя чувствуете?

— Кажется, жива.

Ее кожа снова горела. Как это могло быть? Будто прочитав ее мысли, Габриэль потянулся к ней и поцеловал, уже не скрывая улыбки.

— Ну что, готовы к новой скачке?

Она ощутила движение его отвердевшей плоти и поняла, что и в самом деле готова. Ее бедра раздвинулись как бы сами собой, будто приглашая его войти в нее глубже, а руки обвились вокруг него. Тогда он снова овладел ею — всем ее телом, ее губами и лоном.

Габриэль не спешил. В первый раз в нем чувствовалось напряжение, желание сдержать себя. Теперь он дал себе волю и просто наслаждался ею, доставляя наслаждение им обоим. Жар внутри тела, казалось, был способен расплавить ее. Она прервала их затянувшийся поцелуй, чтобы вдохнуть глоток воздуха. Его губы скользнули ниже по ее шее, потом, к своему удивлению, она поняла, что он отделяется от нее.

Алатея почувствовала себя брошенной, покинутой, пустой.

Скользнув ниже, он прижался ртом к ее соску.

Обдавший ее внезапно жар был неожиданным и вызвал шок, она задыхалась. Потом медленно пришла расслабленность, а за ней снова возникло напряжение — он умело и искусно играл с ней.

Звук, который она исторгла, когда он принялся ласкать языком сосок, напомнил мурлыканье кошки. Когда Габриэль прихватил его зубами, ей показалось, что она сейчас умрет от восторга.

Это подействовало на нее как дуновение свежего ветра над ее разгоряченной плотью, но в это мгновение он переключился на другую грудь, на тот пик, который был до сих пор обделен его вниманием.

Она выгнула спину, будто стала марионеткой, управляемой его руками.

Наградой ей был его приглушенный смех.

— Сколько вам лет?

Его губы спускались по ее телу все ниже. Вот они прикоснулись к ее животу, потом заскользили к пупку.

— Далеко за двадцать.

— Гм-м… Но вам еще многому предстоит научиться.

— Научиться?

Он потянулся рукой к ее груди и принялся ласкать ее, другая рука в это время ласкала и гладила ягодицы и бедра.

— О да!

Его голос звучал вполне уверенно.

— И начать можно сейчас же.

Алатея не возражала. Теперь она воспринимала Габриэля по-новому, видела его внутренним взором иначе, это новое знание было пленительным и зачаровывало ее. Этот нежный и страстный соблазнитель был совсем не похож на человека, которого она знала многие годы. Она никогда прежде не видела его в этом качестве взрослого чувственного мужчины, и сейчас он представал перед ней обворожительным существом, таким загадочным и таким притягательным.

Мир ускользнул, исчез, реальность стала призрачной, когда его руки снова принялись творить свою магию.

— Что я должна делать?

Он поднял голову от ее живота, который нежно и осторожно покусывал, — ее кожа была напряжена и полна трепета. Нервы ее были так же возбуждены.

— Просто лежать.

В его голосе она уловила некоторое мужское самодовольство.

— Расслабьтесь и отдайтесь наслаждению.

У Алатеи не было ни сил, ни желания поступить иначе, и она покорилась. Если бы она имела хоть малейшее представление о его намерениях, то нашла бы в себе силы сопротивляться.

Но такого представления у нее не было. Поэтому она отдалась своим ощущениям, и то, что ей пришлось так легко уступить ему, таило невероятное наслаждение.

Теплое и трепетное тело, которое Габриэль ощущал под собой, полностью поглотило все его внимание. Она привлекала его больше, чем когда-либо прежде, больше, чем какая-либо женщина, которую он знал.

Ничего подобного он еще не испытывал в жизни.

Никто и ничто никогда не влекло его к себе так, как она. Никогда прежде он не испытывал такого полного наслаждения, такой упоительной капитуляции перед собственными ощущениями. Это походило на молитвенный восторг, но в нем было и нечто более глубокое, более сильное и властное, более пленительное.

Какую бы новую, еще не изведанную ласку, какой бы изощренный восторг он ни предлагал ей, она все принимала — радостно, благодарно и безгранично наслаждалась его близостью, его телом, и он постоянно чувствовал в ней все новую и новую готовность давать и получать.

Она отдавала себя всю, ничего не скрывая и не утаивая. Габриэлю достаточно было потянуться к ней, попросить ее о чем-нибудь без слов, предложить ей прикоснуться и удовлетворить свое желание, свою потребность, свой голод.

Ее щедрость не ограничивалась только физической стороной любви. Он не чувствовал в ней никакой сдержанности, никакой задней мысли, никаких эмоциональных дистанций. Подводя ее к пику наслаждения, к его кульминации, он ощущал ее уязвимость, которую она и не пыталась скрывать.

Именно это пленяло его, полностью приковывало к ней.

Он открыл ей врата сексуального удовольствия, и она в ответ раскрыла для него вход в царство глубочайшей интимности, пленительной, опасной и возбуждающей. Невинная, она сумела показать ему, сколько счастья может таиться в этой области, в сфере, которую он считал изученной досконально.

Прежде Габриэль даже не представлял, что может существовать столь всепоглощающая страсть. Графиня была открыта для него, честна, ее отвага глубоко трогала и потрясала.

Она не ставила никаких условий, но предлагала и давала ему полное наслаждение, полное насыщение ею. Что-то в самой глубине его натуры дрогнуло, будто он давно хотел этого, но не мог достичь. Теперь это нечто, не определяемое словами, принадлежало ему, и они оба были подхвачены потоком, несшим их к вершинам страсти. Глубокое удовлетворение, облегчение и радость все росли в них, поднимались, омывали их, и Габриэлю казалось, что он тонет в этой бездне, в этом бездонном омуте, в этом полном экстазе.

Последняя мысль, промелькнувшая у нее в голове перед тем, как она провалилась в сон, была о том, что теперь она принадлежит ему. Сегодня и всегда будет принадлежать.

Габриэль проснулся глубокой ночью и на мгновение замер, вкушая обволакивающую их тишину. Потом привлек графиню к себе. Ему было приятно просто лежать с ней рядом, разделяя чувство благополучия и покоя, наступившее после наслаждения, все еще бродившего в их жилах и согревавшего их отблесками недавно столь ярко горевшего пламени.

Она тоже проснулась и порывисто повернулась к нему.

— Мне пора.

Ее отказ впустить его в свой мир прозвучал вполне ясно. Она была полна решимости, и решимость эта казалась несокрушимой.

Габриэль позволил ей встать, сам изумленный почти непреодолимым желанием удержать ее. Он никогда не отличался собственническими инстинктами и сейчас подумал, что дело в воспоминаниях этой ночи: они подарили друг другу небывалую радость, и полученный опыт оказался для него новым и неизведанным.

Он слышал, как она скользнула с кровати и принялась ощупью искать свою одежду где-то возле стены.

Габриэль тоже поднялся с постели, нашел свои штаны, натянул их, потом прошел в гостиную. Минутой позже, после того как зажег обе лампы, он вернулся. Графиня была уже почти одета, а вуаль успела опустить на лицо. Сейчас она трудилась, пытаясь зашнуровать свой корсаж.

— Постойте.

Он не спеша приблизился к ней, обнял за талию и повернул лицом к себе.

— Позвольте мне.

Габриэль произвел эту операцию весьма искусно, отметив едва заметное напряжение, охватившее ее, когда он прикоснулся к ней. Затем она быстро завершила свои туалет. К тому времени когда он надел плащ, она была уже готова, и снова непроницаемый для взоров плащ полностью скрывал ее фигуру, а вуаль — лицо.

Его не удивило это ее стремительное бегство в прежнюю таинственность, но оно раздражало и утомляло.

Графиня посмотрела на него:

— Я сама найду дорогу.

Эти слова она произнесла едва слышно, задыхаясь.

— Нет. — Габриэль прошел вперед и остановился возле нее. — Я провожу вас.

Она нехотя согласилась, слегка наклонив голову.

Не сказав больше ни слова, он вышел вслед за ней из комнаты, спустился по ступенькам, прошел через вестибюль.

Сонный привратник едва бросил на них хмурый взгляд.

Ее темный экипаж ожидал неподалеку. Габриэль помог ей сесть. Он чувствовал, как ее взгляд обшаривает его лицо, освещенное светом уличного фонаря.

— Благодарю вас.

Эти нежные слова всколыхнули все его чувства. Он был уверен, что речь шла не о его усилиях помочь ей в ее деле, ради которого она обратилась к нему.

Захлопнув дверцу, он кивнул кучеру:

— Трогай!

Экипаж загромыхал по булыжной мостовой. Габриэль медленно вздохнул.

Ощущение победы и глубокого удовлетворения переполняло его. Все шло очень-очень хорошо.

Глава 9

— Ну, мисс, и что прикажете о вас думать? Сидя за туалетным столиком перед зеркалом, Алатея видела в нем отражение Нелли, взбивавшей ее подушки и оправлявшей постель.

— Эта ваша вчерашняя встреча чересчур затянулась. Вы явились домой после четырех часов утра. Джейкобс сказал, что вы не выходили все это время из отеля.

— Нам надо было многое обсудить. — Алатея взяла в руки щетку для волос.

— И это вам удалось.

— Удалось.

Водя щеткой по волосам, Алатея сделала над собой усилие, чтобы вспомнить все, что относилось к делам.

— Мы узнали достаточно, и теперь почти готовы обратиться в суд. Нам не хватает только неоспоримых доказательств.

Она в этом не сомневалась. Еще прошлой ночью она убедилась, что они движутся в нужном направлении по пути к успеху. Несмотря на свою осторожность, Алатея словно парила на крыльях, ощущая вкус победы, окончательной победы.

Она старалась как умела скрыть свое ликование от Габ-риэля, зная, что он попытается использовать его к своей выгоде.

Впрочем, это уже произошло, зато и она не осталась вна-кладе.

— Ах, позвольте мне. — Нелли взяла щетку из ее пальцев. — Сегодня утром вы ни на что не годны.

Алатея заморгала:

— Я… просто размышляла.

Нелли проницательно взглянула на нее:

— Смею полагать, вам надо обдумать очень и очень многое, что произошло во время этой встречи.

— Пожалуй, ты права.

Факты, ощущения, чувства-открытия. Да, ей хватало пищи для размышлений.

Весь день ее мысли были заняты ею самой и тем, что с ней произошло: она снова переживала восхитительные минуты, стараясь каждую запечатлеть в памяти, потому что впереди ей виделись холодные, ничем и никем не согретые годы. Чарли справлялся об арендаторах, Элис желала знать ее мнение о выбранном ею оттенке ленты, Джереми просил помочь с заданием по арифметике, но она словно не слышала их.

Наконец после ленча дамы собрались в задней гостиной провести мирный часок перед катанием в парке и посещением чая, приглашение на который они приняли. Огаста взобралась на колени к Алатее. Положив свои нежные ручки на щеки сестры, она заглянула ей в глаза.

— Ты где-то далеко-далеко от нас. — Девочка продолжала пытливо смотреть на нее. — Куда ты уходишь?

В другой мир, в темноту, в чувственные ощущения и в невообразимое происшедшее с ней чудо.

Алатея улыбнулась:

— Прости, куколка. Мне о многом надо подумать.

На коленях Алатеи между ними лежала Роз, кукла Огасты.

Алатея взяла ее в руки и принялась изучать.

— Как Роз понравился Лондон?

Этот отвлекающий маневр сработал, и Огаста, скользнув с ее колен, отправилась играть с Роз, резвясь в ярком солнечном свете.

Алатея обменялась нежными понимающими взглядами с Сириной и незаметно покинула комнату.

Стоя со скрещенными на груди руками перед окном своего кабинета, Алатея с трудом заставила себя думать о планах компании и обо всем, что в течение вечера поведал Кроули. Хотя ее мысли больше занимали собственные ощущения, она понимала, что нельзя все время думать об этом. На ее долю выпал кусочек счастья, и она получила максимум наслаждения, но это вовсе не значило, что их отношения продолжатся. Она не пошла бы на это даже ради спасения семьи от нищеты. Мечты, от которых она не могла избавиться, были беспочвенными. Однако ее опасение вызывало предстоящее общение Габриэля с Алатеей Морвеллан.

Несмотря на затеянный ею маскарад, она не была лживой и лукавой по натуре и не собиралась бесконечно обманывать его таким образом.

Тяжело вздохнув, Алатея отвернулась от окна. Мечтательность не входила в число ее добродетелей. Если в ней и были зачатки сентиментальности от природы, то она подавила их одиннадцать лет назад, решительно заставив себя переключиться на дела семьи. Что касается компании и Кроули, она хотела бы заниматься этим делом одна, без Габриэля, однако без него у нее вряд ли бы что-то получилось. Избавиться от него было много труднее, чем подвигнуть его на помощь ей; к тому же она не представляла, как действовать дальше в его отсутствие. Алатея вместе с Джейкобсом объехала в экипаже вокруг Эджертон-Гарденс. Фолуэлл, поговорив с уличным подметальщиком, узнал от него, какой из домов принадлежит Дугласу, но проникнуть в него было слишком рискованным делом. Возможно, они смогли бы найти необходимые им документы, но не было уверенности, что, обнаружив пропажу, Суэйлз и Кроули тотчас же не дадут деру. И если после этого они предъявят к оплате финансовые документы, тогда ей уже не отбиться от кредиторов, которые станут требовать деньги через суд.

Учитывая все это, Алатея видела только один выход — поскорее раздобыть необходимые доказательства преступной деятельности Кроули. Тогда он перестанет служить для нее постоянной угрозой, а графиня исчезнет навсегда.

— Фангак. Лодвар. Какие еще места он упоминал?

Сидя за своим письменным столом, она взяла лист бумаги из бювара и потянулась за пером. — Ах, вот еще одно — Кинджи. Она записала все эти названия, потом перечислила в том же списке все имена и места, которые Кроули вольно или невольно упомянул в разговоре.

— Мэри? Элис?

Алатея заглянула в спальню, где ее сводные сестры часто приводили в порядок свои взъерошенные перышки и наводили красоту. Обе девушки лежали на кровати, и их лица выражали безмерную скуку. Они разом подняли головы и посмотрели в сторону двери.

Алатея усмехнулась:

— Я собираюсь в Хэтчард. Сирина сказала, что вы можете сопровождать меня, если пожелаете.

Мэри тотчас же вскочила.

— Там ведь есть библиотека, верно?

Элис тоже скатилась с кровати.

— Я поеду.

Алатея наблюдала, как они торопливо надевали башмаки и бросали деланно небрежные взгляды в зеркало.

— Да, там есть библиотека, где выдают книги на дом; но прежде, чем вы наброситесь на последний роман миссис Радклиф, я хочу, чтобы вы помогли мне кое-что разыскать.

— И что именно?

— Кое-что об Африке и о добыче золота.

Алатея бросила взгляд на Огасту, уютно устроившуюся рядом с ней и державшую на коленях свою любимую куклу Роз. Огаста по крайней мере выглядела вполне счастливой и довольной, ничуть не заинтересованной в добыче золота.

— Как дела у Роз?

— Она в полном порядке.

Алатея улыбнулась и сжала крохотные пальчики, доверчиво покоившиеся в ее руке.

— Это хорошо. Роз растет — скоро она станет совсем взрослой барышней.

— Думаешь, мисс Хелм будет лучше, когда мы вернемся?

У мисс Хелм начался насморк, и потому Огасту отправили на прогулку с Алатеей.

— Я уверена, что к завтрашнему дню все уладится, но сегодня вечером вы с Роз не должны ей досаждать.

— О, мы будем паиньками.

Огаста повернула Роз лицом к себе.

— Мы будем вести себя очень хорошо. Мы даже не попросим ее почитать нам перед сном.

— Я приду и почитаю вам.

— Но ведь ты уедешь на бал.

Алатея погладила Огасту по головке:

— Сначала я приду почитать, а потом поеду, договорились?

Огаста улыбнулась и благодарно прижалась щекой к ее плечу.

На следующем балу Алатея скучала так же, как и на предыдущем. Последние две ночи она почти не спала, проводя время за чтением, — для нее это было единственной возможностью невозбранно штудировать тома, посвященные Африке.

Однако интересующий ее уголок Восточной Африки продолжал хранить свои тайны. То немногое, что ей удалось обнаружить в этом регионе, казалось весьма сомнительным, а существенные детали практически отсутствовали.

Знакомая каштановая голова, идеально причесанная, мелькнула в толпе, и тотчас же ее охватил трепет. Ей захотелось спрятаться, укрыться, но здесь не было ни пальмы, ни затененного алькова. Прятаться было неразумно, а оказаться рядом с ним казалось непосильным для ее смятенного сознания.

— Алатея! Боже милостивый, моя дорогая! Что это у тебя за страсть прижиматься к стенам — прямо фетишизм какой-то!

Резко выпрямившись, Алатея обернулась и тут же снова сжалась под изумленным взглядом Силии Кинстер.

— Я просто… дала возможность отдохнуть ногам.

Впрочем, Силию тотчас же отвлекло то, что она заметила в толпе Руперта.

— Он здесь! Я заставила его пообещать быть на балу. Едва ли он посетил хоть один в этом сезоне, разумеется, если исключить семейные праздники. Как же, ради всего святого, он найдет себе жену?

— Не думаю, что сейчас он занят поисками жены.

Силия надула губы:

— А пора бы — ведь он не молодеет. Леди Хендрикс намекнула, что ее дочь Эмилия могла бы подойти в качестве жены.

Мгновенно в голове Алатеи возник образ мисс Хендрикс. Эта молодая леди была нежной, скромной и чрезвычайно спокойной.

— Не считаете ли вы, что она слишком робка?

— Конечно, робка и застенчива! Руперт не будет знать, что с ней делать. А она не будет знать, что делать с ним.

Алатея скрыла улыбку.

— Вы и в самом деле питаете надежду, что найдется леди, способная оказать воздействие на Руперта?

Силия вздохнула;

— Поверьте мне, моя дорогая, настоящая леди могла бы сотворить с ним чудо, разумеется, если бы он позволил ей это.

— Леди Алатея!

Оглянувшись, Алатея увидела бегущих к ней двух белокурых красавиц. Обе они держали в руках модные шляпки; золотистые локоны падали им на плечи.

Поравнявшись с Алатеей, они пошли рядом с ней, сияя улыбками. У Алатеи возникло ощущение, что ее поймали и взяли под стражу.

— Мы думали, не сможем ли поговорить с вами, — сказала одна из близняшек.

Алатея улыбнулась. Интересно, что они хотят от нее?

— Простите меня, но вы так похожи — я даже не знаю, кто из вас кто.

— Я Эмилия, — сказала девушка, которая обратилась к Алатее первой.

— А я Аманда, — промолвила вторая, и это прозвучало как исповедь. — Мы хотели бы узнать ваше мнение.

— О чем?

— Ну, вы ведь знаете Габриэля и Люцифера с юности. Мы решили, что единственная возможность для нас спастись от их опеки и выбрать себе мужей — это заставить их жениться. Мы хотели бы посоветоваться с вами на этот счет.

— То есть хотели бы, чтобы я намекнула, какая невеста подойдет каждому из них…

— Или, напротив, какая не подойдет, кого следует избегать…

— Хотя это и сужает возможность выбора невест.

Алатея переводила взгляд с одного ослепительного ли-чика на другое — они были серьезны и озабоченны.

— Так вы хотите женить их, чтобы они оставили вас в покое?

— Да, чтобы они не охраняли нас, как сокровища короны.

— Мы слышали, — мрачно сказала Эмилия, — что некоторые джентльмены даже не смеют приблизиться к нам из-за них.

— Просто совершенно не обращают на нас внимания! — Аманда погрозила кулачком своим отсутствующим кузенам.

— Как же нам поступить?

— Как сделать так, чтобы нас оценили по достоинству?

Алатея изо всех сил старалась казаться серьезной.

— Думаю, вашим кузенам будет не слишком приятно узнать, что вы считаете их досадной помехой своему счастью.

Аманда раздраженно повела плечом.

— Мы не собираемся ничего говорить им, но факт остается фактом. Они нам мешают.

— К тому же это несправедливо.

— Но почему вы полагаете, что их брак вам поможет? — как бы невзначай поинтересовалась Алатея.

Аманда недоуменно посмотрела на нее:

— Ну, так происходит со всеми ими.

— Как только они женятся, все их внимание переключается на избранных ими леди.

— И на их семьи.

Алатея задумалась. Если бы это случилось, у Габриэля вряд ли осталось бы время на то, чтобы создавать дополнительные сложности для нее самой.

— Думаю, ваша тетя Силия сможет предложить вам кое-какие имена дам на выбор.

Аманда просияла, а Эмилия вдруг остановилась.

— Мы устроим им западню. — Она круто повернулась, чтобы видеть лица Алатеи и Аманды. — И им не удастся спастись.

На следующее утро Хукэмовская публичная библиотека на Бонд-стрит стала временным пристанищем Алатеи. К сожалению, отдел, посвященный Африке, был в ней невелик, и все же она взяла там четыре старых, потрепанных тома, которые не сулили никаких открытий. Удерживая их под мышкой, она ступила на мостовую. Самая большая книга выскользнула…

— Осторожнее!

Крепкие руки подхватили книгу и не дали ей упасть. Подняв голову, Алатея увидела Люцифера. Она подавила вздох облегчения и попыталась овладеть собой.

— Ах, это ты…

— Дай мне их, пожалуйста.

Он взял ее книги под мышку и пошел с ней рядом.

— Тебе что, нечем заняться? Для тебя надо организовать экскурсию за город.

Алатея скорчила гримаску:

— С таким же успехом я могу подождать, пока мы вернемся домой.

Единственной ее надеждой было заставить его говорить не умолкая, чтобы отвлекать от книг, которые он держал под мышкой. Габриэль и Люцифер жили в одном доме, она могла предположить, что они вместе обсуждают все необычные новости…

От этой мысли у нее перехватило дыхание.

— Но ведь сезон только начался. До его конца так много времени.

— Действительно, и в последние недели балы следуют один за другим.

Люцифер внезапно нахмурился:

— Габриэль грозится, что опять будет пропускать все балы и другие развлечения, кроме обязательных семейных сборищ.

— О! Почему же?

— Эти чертовы близнецы пошли на него в наступление.

— В наступление? Что ты хочешь этим сказать?

— Вчера вечером они подкатывались к нему три раза под разными предлогами и каждый раз тащили за собой какую-нибудь даму. Они просто загнали его в угол.

«Любопытно было бы взглянуть на это», — подумала Алатея.

— И он не мог сбежать?

— Это было просто невозможно. И знаешь, чем все кончилось?

— Чем же?

— Он решил оставить их без прикрытия, чтобы эти балаболки впредь сами заботились о себе.

— Значит, он выдвинул тебя на линию огня.

Люцифер остановился, пораженный внезапной догадкой:

— Господи помилуй, а ведь это так и есть!

Ей удалось всю дорогу проговорить о близнецах, а когда они добрались до ее кареты, она быстро клюнула его в щеку в благодарность за помощь.

Фыркнув, он посадил ее в карету, захлопнул дверцу и помахал вслед рукой.

Алатея все еще улыбалась, когда переступала порог Морвеллан-Хауса.

— Вот и ты, дорогая, — поприветствовала ее Сирина, стоя в дверях гостиной.

Набросив на стопку книг свой капор, Алатея проследовала через холл.

— У нас гости? — шепотом спросила она.

— Нет-нет. Я просто хотела поговорить с тобой о твоем отце.

— О!

Последовав за Сириной и закрыв за собой дверь, Алатея вопросительно подняла брови.

— Он не в самом лучшем настроении. Ты знаешь, иногда на него находит. — Сирина беспомощно развела руками.

Они смотрели друг на друга, и волнение одной из них, как в зеркале, отразилось на лице другой.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, пока ничего, но со вчерашнего дня он какой-то молчаливый и все сидит в библиотеке…

Они с беспокойством переглянулись, и Алатея кивнула:

— Хорошо, я пойду поговорю с ним.

Сирина улыбнулась:

— Спасибо. Он всегда прислушивается к твоим словам.

Алатея, не мешкая, направилась в библиотеку. Едва войдя туда, она заметила, что занавеси не опущены и комната залита ярким солнечным светом. Это было явным знаком того, что ее отец не отдался на милость мрачной меланхолии, а размышлял о злополучном обязательстве. Ради Сирины и Алатеи он готов был делать вид, что все обстоит прекрасно, и не показывать чувств потерянности и безнадежности, но на самом деле глубоко страдал и безмолвно упрекал себя.

Сидя в своем любимом кресле, граф смотрел в окно на лужайку сада. Мэри и Элис срезали розы, и каждая из них была так же прелестна и нежна, как цветы, которые они складывали в свои корзинки. Неподалеку Чарли обучал Джереми началам игры в крикет, в то время как Огаста и мисс Хелм сидели на коврике, расположившись в самом солнечном месте, погруженные в чтение.

Алатея подошла к отцу и коснулась его плеча.

— Папа?

Граф поднял голову и улыбнулся ей, но улыбка его была печальной, даже скорбной.

— Доброе утро, моя дорогая. — Он вздохнул. — Я искренне надеялся, что ты заблуждаешься насчет этой компании, и верил, что в конце концов все недоразумения выяснятся, но вы с Уиггсом оказались правы. Все это было блефом. Человек, которого я вчера встретил в клубе «Уайтс», окончательно убедил меня. Он говорил об этой компании как о мошеннической, созданной с единственной целью выманивать деньги у простачков.

— Но ты ведь не мог всего знать, — перебила Алатея. — А этот человек… Кто он был?

— Моряк, помощник капитана или что-то в этом роде. Я не запомнил его фамилии.

— И как он выглядел?

В голосе Алатеи внезапно прозвучало напряжение, и граф повернулся, чтобы видеть ее лицо.

— Ну, он был среднего роста и довольно плотного сложения. У него густые седоватые усы и бакенбарды. По одеж-де я распознал в нем моряка высокого ранга — в таких людях всегда есть нечто особенное, что показывает их связь с морем. А в чем дело? Это важно?

Алатея попыталась скрыть свое возбуждение:

— Есть законный способ доказать, что это долговое обязательство — фальшивка, но нам надо еще кое-что узнать о деятельности компании — Человек, похожий на капитана, мог бы. оказаться нам очень полезным. — Она сжала руку отца. — Он был с кем-то, кого ты знаешь?

Отец покачал головой:

— Нет. Но если это важно, я могу узнать.

— Сделай это, папа. И если тебе удастся снова встретиться с ним, приведи его к нам домой.

Граф поднялся.

— Верно, Думаю, мне лучше сейчас отправиться в клуб и попытаться найти его.

Алатея бросилась к отцу и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, папа!

— Тебе спасибо, моя дорогая.

Он заглянул ей в лицо, потом нежно поцеловал в лоб.

— Не думай, что я не ценю всего, что ты для нас сделала. Не знаю, чем я заслужил такую дочь. Я только могу радоваться, что ты есть.

Алатея смутилась.

— О, папа! — Она стремительно сжала его в объятиях, потом бросила взгляд в окно. — Я должна оторвать Джереми от его занятий, а то он весь день будет играть в крикет.

Украдкой смахнув слезу, она выбежала из комнаты.

Глава 10

В тот вечер на балу леди Каслри джентльмены буквально осаждали Алатею. Без всяких усилий с ее стороны число зрелых .холостяков, считавших ее подходящей партнершей в танцах, все увеличивалось, и это серьезно осложняло ей жизнь. После двух танцев ей захотелось ускользнуть и как следует обдумать свои проблемы.

Первой и главной из них был Габриэль, пришедший на бал в сюртуке цвета грецкого ореха, тщательно причесанный и блиставший безукоризненными манерами аристократа.

Он снизошел до того, что протанцевал те же два танца, что и она, а теперь без видимой цели прогуливался по залу, ловко пробираясь сквозь толпу гостей.

Отойдя в сторону, Алатея размышляла о том, как ей сообщить своему рыцарю на белом коне, где ему следует искать ее. Если она отправит ему записку, он немедленно примчится на помощь. Теперь она прекрасно знала его нрав и то, как он дорожил наградой за подвиги. Хотя дальнейшее общение с ним могло повлечь за собой всевозможные осложнения, без него она обойтись не могла.

Ей надо было рассказать Габриэлю о капитане, и как можно скорее. Кто знает, сколько еще времени он пробудет на берегу? Возможно, этот человек уже отплыл, но Алатея не хотела даже думать о такой неудаче. Судьба не могла поступить с ней столь жестоко. Но как поговорить с Габриэлем, не подвергая себя опасности? Если она не увидит его лица, то не узнает, как он отреагировал на сообщение. К тому же у нее тогда не будет возможности спросить его, что ему удалось предпринять за пять дней, прошедших с их последней встречи.

Интересно, что узнал Габриэль? Предпринял ли Кроули еще что-нибудь?

Ей нужны были ответы на все эти вопросы, а единственный способ получить их означал только одно — новую встречу с ним лицом к лицу.

Алатея размышляла, взвешивала, принимала и отвергала решения, пересматривала их, но так и не могла прийти ни к какому заключению. Эта неопределенность раздражала ее больше всего.

Уголком глаза она наблюдала за Габриэлем. Вот он передал своих подопечных Люциферу, потом смешался с толпой…

Алатея выпрямилась, судорога сжала ее горло.

Она пыталась уверить себя, что у нее нет оснований для беспокойства. Однако она недооценила силу воздействия своего головного убора. Ее кружевная шапочка манила его как магнит.

Вскоре Габриэль оказался рядом с ней.

— Не говори ни слова.

Его глаза удержали ее взгляд. Он смотрел на нее долго и как-то уж очень многозначительно. Внутри у Алатеи все дрожало, но она убеждала себя, что он не мог ее узнать в наряде графини. К тому же он ведь не видел женщину, лежавшую обнаженной в его объятиях, и она, разумеется, ничуть не походила на леди, стоявшую сейчас рядом с ним.

Сжав губы в тонкую линию, Габриэль коротко поклонился.

— Я понимаю, почему ты прикрываешь голову этим нелепым чепчиком, — пока что у тебя не может быть основания для беспокойства, но, вероятно, скоро ты начнешь седеть.

В глазах Алатеи вспыхнула ярость, но вместо того, чтобы ответить ему что-нибудь язвительное, она улыбнулась.

Впрочем, улыбка получилась уксусно-кислой.

— Я не сомневаюсь, что ты тоже скоро поседеешь, если будешь продолжать, как собака за костью, следовать за своими юными кузинами.

— Ты ничего об этом не знаешь, а потому тебе не следует говорить о них.

— Я знаю, что близнецы вполне способны сами о себе позаботиться.

Он презрительно фыркнул:

— Так это ты их проинструктировала, как действовать?

— Они попросили у меня совета, а я только высказала свое мнение. Теперь они пытаются помочь тебе точно так же, как ты пытаешься помочь им.

— И как же это я делаю?

— Ты прекрасно знаешь как.

Он стиснул зубы.

— Значит, ты подсказала им идею преследовать и травить меня.

Ее губы слегка изогнулись в насмешливой улыбке, и это привело его в ярость.

— Я ведь знаю, что Люцифер пытался объяснить тебе, почему мы должны приглядывать за ними, но, как видно, у него ничего не вышло. Поэтому было бы целесообразно, — он посмотрел на кружева, прикрывавшие ее мягкие волосы, — втолковать тебе эту простую мысль физически, обработав кулаком твою тупую голову.

Он шагнул к ней, заставив ее отступить еще дальше. Алатея сделала отчаянную попытку изобразить презрение.

— Я бы хотела, чтобы ты поразмыслил, прежде чем действовать! Идея защитить близнецов прекрасна, но постоянно вертеться возле них просто глупо! Ты никогда не пытался удержать меня от быстрой езды, а ведь я рисковала сломать шею, когда мы мчались верхом с тобой и Аласдейром. Здесь же речь вообще не идет ни о какой опасности, но ты душишь их своей заботой…

Алатея умолкла. Всеми порами она ощущала исходившее от него нежелание принять ее точку зрения. Он не допускал даже мысли, что они с братом могли ошибаться в отношении своих кузин.

К тому же он не привык делать что-либо наполовину:

Кинстеры никогда не умели себя обуздывать.

— Неужели ты можешь представить кого-нибудь из пришедших на бал безобидных бедняг женатым на одной из твоих кузин? Или дело в другом и ты вообще не собираешься позволить своим драгоценным кузинам выйти замуж?

Она была словно его собственная совесть, нашептывающая ему на ухо, что хорошо, а что плохо. И как свою совесть, он не мог не слушать ее.

— Я подумаю о твоих словах, — проворчал Габриэль, не желая уступать. И все же теперь его грудь больше не сжимала тяжесть, которую он всегда ощущал, находясь рядом с ней.

Отведя глаза от ее нелепого кружевного чепчика, он глубоко вздохнул и принялся оглядывать остальных гостей, готовясь к тому, чтобы раскланяться и удалиться…

Внезапно он прищурил глаза:

— Какого черта…

К нему, улыбаясь, приближались лорд Коулберн, мистер Генри Симпкинс и лорд Фолуорт.

— Это вы, миледи. — Фолуорт подчеркнуто изысканно поклонился Алатее.

— Нам показалось, что вы пытаетесь скрыться бегством от этого столпотворения, — заявил Генри Симпкинс, окидывая взглядом Габриэля, прежде чем его внимание полностью переключилось на Алатею.

— Звучит ужасно, — ответила Алатея бодро. Она ждала, что Габриэль откланяется и удалится, но он остался стоять рядом с ней, неколебимый, как дуб. Так как слева от нее возвышался бюст Веллингтона и она не могла ускользнуть, ее предполагаемые кавалеры были вынуждены рассыпаться в любезностях, стоя полукругом перед ней и Габриэлем, будто несли караул.

Вздохнув, Алатея представила Габриэля подошедшим джентльменам, хотя и была уверена, что они уже слышали о нем.

Внезапно за пределами их маленького кружка она заметила человека, почти такого же высокого, как Габриэль, неторопливо и бесцельно прогуливавшегося по залу. Вот человек остановился, потом его взгляд обратился к ней.

Реакция Габриэля не замедлила проявиться — он словно ожил, и она почувствовала напряжение в его позе. Но почему незнакомец раскланивается с ней?

Подойдя к ним, высокий джентльмен представился:

— Граф Чиллингуорт, дорогая. Кажется, мы не встречались. — Он перевел взгляд на Габриэля: — Спешу вслед за Кинстером выразить вам свое почтение. Надеюсь, ваш кавалер окажет мне любезность и представит вас…

Пауза, которую выдержал Габриэль, затянулась надолго, так что это уже почти граничило с оскорблением. Наконец он недовольным тоном произнес:

— Леди Алатея Морвеллан…

Бросив на Габриэля насмешливый взгляд, Алатея подала Чиллингуорту руку:

— Очень приятно, милорд. Вам нравится праздник?

Где-то далеко от них играл квартет, а еще дальше слышались возгласы игроков за карточным столом.

— Откровенно говоря, я нахожу его умеренно скучным. — Выпустив ее руку, Чиллингуорт улыбнулся: — Он чересчур уж домашний, на мой взгляд.

Алатея подняла бровь:

— Правда?

— Да, но я счастлив, что сумел углядеть вас в этой толпе. — Губы его снова изогнулись в улыбке: — Думаю, мне просто повезло.

Она бестрепетно встретила его взгляд.

— И это все?

— Пошли, Чиллингуорт; я уверен, если ты соберешься с мыслями, то поймешь, что тебя приводит на такие вечера, — протянул Габриэль своим обычным вялым голосом, цедя слова сквозь зубы.

Брови Чиллингуорта поднялись.

— Дай мне подумать.

Алатея улыбнулась:

— Для вас развлечения наверняка означают погоню за новыми и новыми жертвами и победу над ними, не так ли?

Чиллингуорт с достоинством выпрямился, а Габриэль бросил на нее укоризненный взгляд.

— Не обращай внимания, — посоветовал он, оборачиваясь к Чиллингуорту. — Мне следовало тебя предупредить, что чем больше эта красавица говорит, тем злее становится.

Алатея смерила его надменным взглядом:

— Не тебе об этом судить.

Чиллингуорт прищурился.

— Да вы, похоже, неплохо знаете друг друга.

Алатея небрежно махнула рукой:

— С рождения — так повелела судьба. Но не мы сделали этот выбор.

— Славно сказано. — На лице Габриэля не дрогнул ни один мускул.

Изумление все еще не исчезло из взгляда Чиллингуорта, но он не уходил и продолжал стоять рядом с Алатеей.

— Итак, на чем же мы остановились?

— На тех ухищрениях, которые вы обычно используете в своей охоте за новыми жертвами.

— Что ж, вот одно из них. — Чиллингуорт явно готов был принять вызов. — Нет такой программы танцев, которая включала бы только два тура вальса. Мне кажется, моя дорогая, оркестр снова играет вальс.

Не успела Алатея обдумать свой ответ, как они уже кружились по залу среди других пар.

Алатея получала огромное удовольствие от танцев. Несмотря на ее предубеждение, Чиллингуорт оказался очаровательным, остроумным джентльменом, и этим напомнил ей Люцифера и кузенов Кинстер. Она обращалась с ним так же вольно, как и с ними, а он, в свою очередь, отвечал легко и непринужденно.

Если что-то и мешало ей, так это ощущение направленного на нее тяжелого давящего взгляда.

Когда Чиллингуорт галантно отвел ее на прежнее место к бюсту Веллингтона, Алатея улыбалась и тихонько напевала что-то про себя, но один взгляд на лицо Габриэля тотчас же испортил ей настроение. Что ж, зато ей удалось добиться успеха: она достучалась до него и, кажется, он кое-что понял.

Теперь, пытаясь отплатить ей той же монетой, он следил за ней, что вызывало у нее неприятное чувство неуверенности и беспокойства.

Скользнув за бюст Веллингтона, Алатея пробормотала:

— Неужели ты не можешь не торчать здесь и найти себе более увлекательное занятие?

Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом:

— Нет.

К концу вечера Алатее стало казаться, что она вот-вот совершит убийство, однако в карете, возвращаясь домой, она была вынуждена скрывать свое скверное настроение и слушать веселую болтовню Мэри и Элис. К ее огромному удовлетворению, они не страдали от отсутствия внимания и танцевали весь вечер. Выйдя из экипажа и поднявшись по ступенькам к парадной двери, Алатея и Сирина обменялись заговорщическими взглядами. Их план удался как нельзя лучше.

С ней же самой все обстояло совсем не так, как ей хотелось бы. К тому времени когда она добралась до своей спальни и Нелли закрыла за ней дверь, она почувствовала, что в груди у нее бушует вулкан.

— В том случае, если он приблизится ко мне, — сообщила она Нелли сквозь стиснутые зубы, — и у меня в руках окажется опасное оружие, я покончу с ним и проведу остаток жизни в Тауэре. И вина будет не моя, а его!

— В Тауэре? — Нелли поежилась.

— Да, куда меня заключат за убийство! — Алатея даже не пыталась себя сдерживать. — Ты бы на него посмотрела! Просто описать невозможно! — Она принялась вышагивать взад-вперед перед камином. — Он был еще более невыносим, чем всегда. Я и не представляла, что этот человек может быть таким отвратительным. Едва я сказала, что он не дает покоя кузинам-близнецам и душит их своей заботой, как он принялся душить своей заботой меня!

— Душить?

— Он следил за мной весь вечер, будто я — еще одна его кузина. Он даже пытался мне угрожать и отпугивать джентльменов, стремившихся меня развлечь. Никогда прежде я не чувствовала себя костью, за которую грызутся большие и свирепые собаки. Этот болван стоял возле меня весь вечер, рыча и скаля зубы на всех, кто осмеливался ко мне приблизиться. А как он вел себя, когда я танцевала второй тур вальса с Чиллингуортом! Габриэль вел себя, как… как архиепископ! Можно подумать, сам он никогда в жизни не танцевал ни с одной дамой!

Сложив руки на груди, она продолжала мерить комнату шагами.

— Дело не в том, что он хотел потанцевать со мной, — ему понравилось доставлять мне неприятности! Единственное, чему я рада, — мне все же удалось поколебать его уверенность в том, что он не должен выпускать своих кузин из поля зрения. Зато теперь, похоже, этот тиран перенес свое непомерное внимание на меня! — Она нахмурилась. — Пусть только попробует. Я сыта по горло надменностью мистера Габриэля Кинстера!

— Кого?

Алатея резко опустилась на скамеечку перед своим туалетным столиком.

— Руперта!

Нелли распустила ее прическу и принялась расчесывать волосы.

Алатея отдалась привычным размеренным движениям щетки, которые ее успокаивали, но мыслями постоянно возвращалась к тому, о чем она на время забыла в пылу своего гнева.

— Это продолжается слишком долго — я должна взять дело в свои руки.

— Вы должны?

— Ну разумеется. Он держит в руках все нити, и это становится опасным. Он мой рыцарь, и я сама призвала его на помощь, но он должен научиться считаться с моими требованиями.

«Скоро графине придется снова встретиться с ним, — подумала Алатея, — чтобы рассказать ему о капитане. Но то, что произошло в отеле „Берлингтон“, больше не повторится».

Все это было случайностью; так уж сложились обстоятельства — сочетание места, времени, возбуждения, вызванного тем, что она узнала, и ее слабостью, которой он воспользовался.

— Да, мне придется встретиться с ним снова.

Алатея забарабанила пальцами по туалетному столику. Ей надо будет выбрать для встречи такое место, где она сможет чувствовать себя в безопасности.

— Письмо для вас, милорд.

Чанс торжественно поставил на стол серебряный поднос, которым он пользовался, подавая Габриэлю завтрак и почту.

— Благодарю, Чанс. — Отставив кружку с кофе, Габриэль взял сложенный в несколько раз листок И потянулся за ножом для разрезания бумаг.

— О! — Чанс принялся обшаривать свои карманы. — Вот! — Он наконец достал маленький ржавый ножичек. — Позвольте мне сделать это!

— Нет, Чанс, я сделаю это сам. — Габриэль сломал печать ногтем большого пальца и вскрыл письмо.

Он ждал его последние четыре дня и был слегка раздосадован тем, что графиня медлит. Это промедление он воспринимал как пятно на своей репутации, как то, что она недостаточно высоко оценила его искусство в любви.

И вот наконец письмо пришло.

Он пробежал глазами несколько строк, потом глубоко вздохнул. Итак, она была девственницей. Этого следовало ожидать. Все указывало на то, что она новичок в любовных делах.

Глава 11

Ночь казалась безлунной, и только ветер вздыхал в кронах деревьев, выстроившихся вдоль дороги поблизости от Стенхоуп-Гейт. Именно здесь Габриэль должен был ждать графиню.

Полночь возле Стенхоуп-Гейт — это было решительным прогрессом по сравнению с тремя часами утра в портике церкви Святого Георгия. Должно быть, графиня чрезмерно увлекалась мрачными готическими романами и перечитала их великое множество. В этом случае она или забыла, что ворота парка запирают на закате, или рассчитывала на то, что он проявит свой исключительный талант по части открывания замков. По правде говоря, он так и сделал, и теперь ворота были широко распахнуты.

Где-то вдалеке прозвонил колокол, первая нота полуночной переклички колоколов. Габриэль слушал, как ему вторили колокола с других колоколен. Потом они пере-стали звонить, и тишина вновь повисла в унылой мрачной ночи.

Шум подъезжающего экипажа был первой вестью о том, что ожиданию приходит конец.

Габриэль сделал шаг к обочине как раз тогда, когда кучер остановил лошадей.

— Мистер Кинстер!

Габриэль усмехнулся в темноте:

— Графиня!

Сев в экипаж, он ощутил под собой кожу сиденья и почувствовал присутствие живого теплого существа рядом.

Со вздохом она опустилась к нему на колени, и в ту же минуту он приподнял вуаль и нашел ее губы.

Это был обжигающий поцелуй, лишивший ее возможности размышлять и заставивший чувства проснуться.

Ее губы стали нежными и податливыми. Она таяла в жарких объятиях по мере того, как его плоть твердела. Он не отрывался от ее губ, пока у нее не закружилась голова и она не потеряла способность произнести хоть одно слово. Их жаркое дыхание смешалось, они оба дышали тяжело и прерывисто.

Габриэль ощутил ее томление, почувствовал, как раскрываются ее жадные губы всего в дюйме от него. Преодолев это расстояние, он решил и ее и свою судьбу.

На этот раз, однако, он предпочел держать свои чувства под контролем, управлять их любовными играми с начала и до конца.

Он придумывал, загадывал, фантазировал и воплощал свои фантазии в жизнь. После того как ему удалось возбудить ее, Габриэль продемонстрировал ей весь спектр ощущений, которые способен подарить опытный любовник. Он готов был побиться об заклад, что теперь она не сможет прожить без него и нескольких дней и очень скоро вернется в его объятия.

Не прерывая поцелуя, он снял с нее плащ и, отбросив с ее лица вуаль, быстро провел пальцами по нежной коже лба, по бровям, по всему ее лицу, наслаждаясь манящими очертаниями ее щек и подбородка.

У основания ее шеи тревожно билась жилка, а глубоко вырезанное декольте приоткрывало верхнюю часть полных грудей. Его пальцы касались их, пробуждая воспоминания. Он все сильнее желал ее.

— Ваш кучер… Какие указания вы ему дали? Она с трудом вдохнула воздух, ей было трудно думать и говорить.

— Я сказала, чтобы он медленно ехал по улице… до тех пор, пока наша встреча не будет окончена.

— Вот и отлично. — Он протянул руку и постучал в крышу экипажа. Минутой позже экипаж качнулся, потом не спеша, как бы в раздумье, покатил по улице.

— Я…

У нее не хватило сил сказать то, что она намеревалась.

Алатея попыталась убрать его руку, но принялся ласкать ее грудь, и она затрепетала еще сильнее. Приподняв ее голову, он быстро нашел полураскрытые губы, и Алатея забыла обо всем на свете.

Она не оказала сопротивления, не попыталась заговорить, ее сознание легко уступило физическому желанию и восторгу, возбуждению, невероятному наслаждению отдаваться и брать.

Избавиться от ее платья было не бог весть каким подвигом, и Габриэль начал методично раздевать ее, наслаждаясь каждым изгибом прекрасного тела.

Окна кареты были плотно занавешены, и Алатея не испытывала холода. Их тела, оказавшиеся в столь узком и тесном пространстве, горели как в огне. Габриэль ощущал тяжесть ее теплых бедер на своих бедрах — они отдавались его ласкам, а жадные губы отвечали на его поцелуи.

Этой ночью судьба была на его стороне.

Приподняв графиню с сиденья экипажа, он спустил мягкое шелковое платье ниже бедер. Целуя ее, он чувствовал, как возрастает его возбуждение, но ему было мало этого,

Найдя ее обнаженное бедро, он стал ласкать и гладить его, а затем, мгновенным движением сорвав с нее платье, он отбросил его на сиденье экипажа рядом с собой. Ее нога оказалась у него в руке, и он сорвал с нее башмак, потом другой, спустил чулки, и они отправились на сиденье вслед за платьем.

Теперь на ней оставалась только легчайшая шелковая нижняя сорочка. Габриэль привлек графиню к себе, сжимая в объятиях все крепче и не переставая целовать. Она страстно отвечала на его поцелуи, в то время как его ловкие пальцы расстегивали крохотные пуговки на ее сорочке, пока не осталась одна, последняя. В тот же момент она лишилась и этой защиты.

Теперь его рука свободно ласкала ее нежную атласную кожу.

— Как видите, ваша вуаль все еще на месте.

В этом заключался его план — оставить ее совершенно обнаженной, но сохранить эту чертову вуаль.

Ее руки задрожали. Он коснулся ее губ языком, и они раздвинулись, раскрылись навстречу ему. Его язык вторгся в ее рот, потом он принялся слегка покусывать ее губы… Это продолжалось до тех пор, пока она не зашевелилась, сидя у него на коленях, уже охваченная страстью, но еще не зная сама, чего хочет.

Ее руки, плечи, грудь жаждали его ласк. Они оба задыхались, их груди вздымались, тела горели, ожидая еще большей близости,

Пальцы Габриэля скользнули под вуаль; он нащупал шпильки на ее затылке, и они дождем посыпались на пол. Волосы каскадом упали на спину и длинными локонами обвили плечи…

Габриэль поцеловал ее долгим, нескончаемым поцелуем, потом обхватил руками.

— Нет.

— Да!

Она была загипнотизирована. Он знал это и потянулся к ее грудям. Они уже набухли, соски отвердели — они жаждали его внимания, а он только прикасался к ним подушечками пальцев, прислушиваясь к ее дыханию, становившемуся все более неровным и хриплым. Потом, склонившись, он охватил одной ладонью этот теплый холмик и втянул в рот сосок.

Крик замер на ее устах.

Он втягивал сосок в рот, лаская его языком, в то. же время положив руку на ее колено. Когда он почувствовал, что сосок возбужден им до боли, перешел к другому.

Ее голова была откинута назад, волосы спадали вниз до самых бедер, до ее обнаженных ягодиц, падали ему на колени. Ее спина была выгнута, мышцы напряжены. Он был мастером своего дела, заставляя ее снова и снова возбуждаться до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание, пока тело ее не завибрировало, хрупкое и уязвимое, как стекло. Тогда он выпустил ее грудь и отпрянул от нее.

В тишине, нарушаемой только стуком колес, раздался глубокий трепетный вздох. Все еще продолжая держать руку у нее на колене, он дал ей всего минуту передышки, а потом снова начал ласкать ее.

Его пальцы прошлись по взбухшим складкам, он раскрывал ее. Сначала, целомудренно укрытая темнотой, она не поняла, что он делает, но потом он почувствовал ее пальцы на своей руке.

— Нет. Оставьте…

Она подчинилась не сразу, но он продолжал ласкать ее медленным успокаивающим поглаживанием, и она в конце концов покорилась.

Ее дыхание было частым и неглубоким, едва поспевавшим за бурным сердцебиением. Ему не хотелось говорить. Он опасался нарушить чары. Она была горячей и влажной, и его пальцы повлажнели от прикосновения к ней, от этой выступившей росы.

Он нашел тугой бутон, скрытый в складках нежной плоти. Это было его целью. Он ждал, пока она успокоится, пока остановится в нескольких шагах от края пропасти, от пика, потом начал все сначала. Его длинные умелые пальцы скользнули внутрь ее тела, пронзая, проникая все глубже и глубже, заполняя собой нежные глубины, пока тело графини не сотряс спазм.

Каждая клеточка ее тела трепетала, ожидая последнего прикосновения, которое должно было принести облегчение.

Но он этого не сделал. Время еще не пришло. Пока же разгоряченная нежная плоть окружала и затягивала его; ее мед увлажнил его руку, запах женский плоти будоражил сознание.

Она снова успокоилась — ему удалось отдалить момент наивысшего наслаждения, но ненадолго. Он знал это, но сомневался, что знает она. И он снова принялся ее ласкать.

Сколько времени продолжалась эта изысканная пытка, сколько раз ему удавалось довести ее до края, а потом отступить, он и сам не знал, но она возбуждалась все больше. Ее пальцы вцепились в его плечи.

— Я хочу тебя.

Его губы коснулись ее волос.

— Знаю.

Ее дрожащие пальцы расстегнули пуговицы на поясе его штанов. Потом она сорвала с него рубашку. Слова ее стали бессвязными. Габриэль потянул ее на себя, и они оба оказались на краю сиденья. И вот наконец они встретились, и из ее уст вырвался глубокий вздох удовлетворения. Он с трудом подавил собственный стон, когда ее горячая влажная плоть объяла его.

В это мгновение он утратил связь с миром, потому что его единственной реальностью стала она — горячая, влажная, щедрая женщина, любившая его в полной темноте.

Она была всем, чего он желал, загадочная, таинственная, отдающаяся щедро и берущая жадно. В каком-то мистическом смысле она как бы стала его отражением, его зеркалом. Она настолько заполнила его чувства, что он забыл обо всем остальном — для него теперь существовала только ее сладострастная плоть и ее вечная жажда.

Он опустился на нее, и она обхватила его ногами. Они льнули друг к другу, они любили друг друга, давая и получая вновь и вновь, в то время как лошади неспешно двигались вперед, цокая копытами.

Мрак в экипаже делал его похожим на раскаленную страстью пещеру, на грот, заполненный сладострастием, желанием и чем-то еще не изведанным. Жажда, алчность, радость и бред любви — все это слилось воедино, когда они взлетели высоко на крыльях страсти и вновь опустились на землю — обессиленные, разбитые, надломленные и одновременно получившие новое рождение в объятиях друг друга.

Мягкое покачивание экипажа наконец напомнило им о реальности, и некоторое время они продолжали лежать неподвижно, позволяя себе мысленно переживать заново эти упоительные и мучительные минуты полного единения плоти и души.

Губы Габриэля касались ее виска, шелковистые волосы щекотали щеку. Он с трудом восстанавливал дыхание. Он не хотел, не мог ее выпустить, боясь потерять мир и покой, которые она ему даровала. Никогда до сих пор ему не удавалось достигнуть такого состояния, испытать такую силу и глубину чувства. Она была как наркотик, как сладкий яд, и он опасался, что уже никогда не сможет избавиться от этой зависимости.

Потянувшись к ней, он привлек ее к себе. Она подчинилась неохотно, но потом снова расслабилась. Несмотря на свою решимость, она была все еще опьянена пережитым.

— Один человек… подслушал разговор между тем, кто называл себя капитаном, и его собеседником. Капитан отрицал существование Восточно-Африканской золотодобывающей компании.

Габриэль нахмурился:

— С кем говорил этот капитан?

— Я не знаю.

— Жаль.

Ему было трудно думать, ощущая теплую тяжесть ее тела, прильнувшего к нему и еще соединенного с его телом.

Наконец почувствовав, что силы возвращаются к нему, Габриэль сказал:

— Если капитан недавно вернулся из Африки, то нет ничего невозможного в том, чтобы его найти, — у коменданта порта наверняка есть списки команд стоящих там кораблей.

— Тогда у нас окажется реальный свидетель, мы сможем подать петицию в суд немедленно.

— Возможно. Все зависит от того, что ему известно.

Повернув голову, Габриэль покосился на нее, но ему так ничего и не удалось разглядеть.

— Я подумаю об этом.

— Наверное, вы слышали что-нибудь еще?

— У меня имеются контакты в Уайтхолле, где я пытаюсь прощупать чиновников, связанных с Африкой и добычей золота, а также есть еще кое-какие возможности. Я пытаюсь найти людей, развернувших деятельность в пользу компании в других городах.

Приподнявшись на сиденье, он посмотрел вперед.

— А теперь пусть ваш кучер медленно едет на Брук-стрит.

Алатея села, все еще держась за его плащ, и откашля-лась.

— Джонс!

Экипаж замедлил свое движение, потом остановился:

— Да, миледи?

— Поезжайте на Брук-стрит — вы знаете, где остановиться.

— Хорошо, миледи.

Вскоре экипаж остановился, и уличный фонарь, бросив неверный луч света, чуть осветил ее лицо. Она казалась измученной, глаза ее были закрыты — ему удалось разглядеть только густые черные ресницы, лежащие темным полукружием на бледной щеке.

Этого было недостаточно, чтобы узнать ее.

Габриэль поколебался, потом поднялся с сиденья.

— Сладких снов, моя дорогая.

— Прощайте.

Это были слова, сказанные тихо, нежно и обращенные к любовнику.

Идя по улице, Габриэль смотрел, как удаляется ее экипаж.

Все, что он мог сделать, это не окликнуть кучера, не велеть ему вернуться назад.

Наконец он хмуро поднялся по ступенькам на свое крыльцо и вставил ключ в замочную скважину.

Несомненно, ему уже доводилось видеть ее лицо — особенно знакомой казалась линия щеки и подбородка.

Также несомненно, что она принадлежит к его кругу.

Но кто это может быть?

Войдя в дом и все еще не найдя разгадки, он тотчас же отправился спать.

Проснувшись утром, Алатея с трудом приподнялась на подушках и осмотрелась.

Она не сразу увидела Нелли с покрасневшими глазами, хлюпающую распухшим носом. Только этого не хватало!

— Нелли Макартур! Ступай в постель немедленно. Не желаю ни видеть, ни слышать ни тебя, ни твоих жалоб. Не являйся, пока не почувствуешь себя лучше.

— Но кто же тогда о вас позаботится? Вы должны быть на всех этих балах и вечерах, и ваша мачеха говорит…

— Перестань! Я сама прекрасно могу позаботиться о себе.

— Да, конечно, но…

— Если несколько раз я причешусь сама и сделаю простую прическу, никто не подумает ничего дурного. А сейчас я скажу Фиггс, чтобы она приготовила тебе бульон.

Едва кивнув в ответ, Нелли зашаркала к двери.

Как только дверь за горничной закрылась, Алатея снова упала на подушки, закрыла глаза и блаженно застонала.

/Она знала, что никогда больше не будет, такой, как прежде.

Глава 12

Когда Алатея направилась вверх по лестнице в свою комнату, чтобы взять широкополую летнюю шляпу для работы в саду, Мэри и Элис не стали ждать ее, а занялись прополкой сорняков вдоль длинного забора.

Спустившись, она оглядела проделанную ими работу, потом сказала:

— Я буду полоть на противоположной стороне, вон на той клумбе.

Предоставив сестер друг другу, она удалилась, чтобы предаться своим мечтам, точнее, чтобы бороться с ними.

Центральная клумба была расположена вокруг небольшого фонтана. Взмывая вверх, струя воды обрушивалась в широкую чашу, при этом разбиваясь на мелкие брызги.

Расправив плетеный коврик возле клумбы, на которой пышным цветом расцвели анютины глазки, Алатея встала на колени, натянула на руки старенькие перчатки и принялась за дело.

Вокруг нее вся семья жизнерадостно предавалась утренним рутинным делам. Из-за угла дома появились Джереми и Чарли, таща сучья, срезанные с разросшихся кустов. Через полчаса должен был приехать учитель. Джереми, а Чарли предстояло переодеться в выходное платье и отправиться к приятелям.

Мисс Хелм и Огаста, не расстававшаяся с Роз, вышли из дома и устроились на литой чугунной скамье. С того места, где находилась Алатея, ей было хорошо слышно, как мисс Хелм ведет урок ботаники.

Через час ей, Мэри и Элис тоже предстояло, смыв с себя пыль и грязь, переодеться и быть готовыми к своему утреннему выходу, экскурсии, которую уже организовала Сирина, а пока…

Как только руки Алатеи оказывались заняты какой-нибудь работой, не требующей умственного напряжения, мысли ее улетали далеко…

Она знала, что больше никогда не сможет встретиться с ним без свидетелей. Несмотря на то что последняя ночь принесла ей наивысшее наслаждение, она не хотела больше рисковать.

Одному Господу известно, что подумает Джейкобс о шпильках, валяющихся на полу экипажа.

И все же Алатея воспринимала это приключение скорее как взлет, а не как падение.

Прошлой ночью она пережила все, кроме смерти, и была так счастлива, что теперь могла испытывать только радость и подъем.

Ее губы растянулись в непроизвольной улыбке. Интересно было бы узнать, о чем он думал, когда держал ее, обнаженную, на коленях. Она подозревала, что это было частью какого-то плана.

Возможно, он хотел сломить ее волю, сделать своей рабыней. И все же, какую бы власть он ни имел над ней, она имела над ним еще большую.

Она удивила его заявлением, что желает его. Другие леди, должно быть, не были такими отважными. Но ему понравилась ее смелость и откровенность.

Стоя на коленях над клумбой, мечтами Алатея улетала все дальше и дальше, пока загадочное хихиканье Элис не вернуло ее с небес на землю.

Она недоуменно заморгала, глядя на вырванный ею с корнем куст анютиных глазок, который держала в руке.

Нахмурившись, Алатея попыталась снова посадить его в ямку, из которой только что вырвала. Утрамбовав землю вокруг, она критически оглядела горку вырванных ею сорняков, и еще два куста анютиных глазок были тотчас же посажены на прежнее место.

Досадная оплошность лишний раз доказывала, что ей следовало поскорее забыть о прошлой ночи. К тому же она должна была решить, как жить дальше. Теперь Алатее казалось, что она может чувствовать себя в безопасности только на людной улице при ярком свете дня, надев под вуаль непроницаемую маску.

Много легче ей было бы общаться с Габриэлем при помощи переписки, но она не представляла себе, каким образом он сможет ей отвечать.

Если же она полностью прервет общение с ним, он сам найдет ее. Алатея знала, что он очень упрям, обладает сильной волей и в нынешнем его состоянии его просто невозможно будет остановить.

Итак, решено — в случае необходимости она будет посылать ему записки, и это продолжится до тех пор, пока им не удастся узнать нечто полезное. Тогда она встретится с ним на Гросвенор-сквер.

Вдруг неясное воспоминание о дневниках леди Эстер Стенхоуп заставило ее поднять голову.

Алатея выпрямилась и, стряхнув пыль с перчаток, быстро сняла их; потом, придирчиво оглядев результаты общей деятельности, кивнула.

— Для сегодняшнего дня мы неплохо потрудились.

Ответом ей были сияющие взгляды Мэри и Элис.

— Я хочу снова сходить в Хукэмовскую публичную библиотеку и взять книги. Пойдете со мной?

— О да!

— Что ж, уверена, мы проведем время с пользой, — С этими словами Алатея повернула к дому.

В биографии исследовательницы она нашла то, что искала — карту Восточной Африки, где были обозначены даже не самые крупные города.

Откинувшись на спинку стула, Алатея размышляла о своем открытии. В доме было тихо. Лампа на письменном столе отбрасывала свет на страницы открытой книги. В камине догорали дрова, освещая янтарным светом комнату и делая ночное бдение более комфортным и уютным.

В течение всего дня Алатея использовала каждую свободную минуту, чтобы предаться изучению биографий и дневников, взятых ею из библиотеки, и наконец набрела на что-то стоящее.

На лестнице часы пробили три — начало нового дня.

Подавляя зевоту, Алатея закрыла книгу и поднялась. Пора в постель.

Следующий день она провела в холле Королевского научного общества.

— К сожалению, — сообщил ей секретарь, глядя на нее сквозь пенсне с толстыми стеклами, — сейчас у нас не читают лекции на интересующую вас тему.

— Как жаль! Но возможно, общество может порекомендовать какого-нибудь эксперта, хорошо знающего восточную часть Африки, чтобы я могла с ним проконсультироваться?

Секретарь внимательно оглядел ее, потом кивнул.

— Подождите немного.

Отойдя в конец комнаты, Алатея села на деревянную скамью у стены и стала ждать, однако ее постигло разочарование: вскоре секретарь вернулся, качая головой и разводя руками. Вид у него был несколько раздраженный.

— В наших списках не значится ни одного эксперта по Восточной Африке, хотя есть трое по Западной.

Алатея поблагодарила и пошла к выходу. Задержавшись на ступеньках, она некоторое время раздумывала, потом направилась к своему экипажу.

— Где мы можем найти картографическое бюро города, Джейкобс? — спросила она кучера.

— Где-нибудь на Стрэнде, — высказал предположение тот.

Ей пришлось побывать в трех разных учреждениях, и во всех трех она получила неутешительный ответ.

Алатея вернулась на Маунт-стрит, чувствуя полное изнеможение.

Дворецкий встретил ее поклоном, и она с достоинством вручила ему свою шляпку.

— Благодарю, Крисп. Думаю, я немного отдохну в библиотеке.

— Конечно, мисс. Не подать ли вам чаю?

— Пожалуй.

Однако чай не особенно прибавил ей бодрости. Каждый раз, когда она полагала, что стоит на пороге открытия, и ожидала существенных результатов, все шло прахом, и надежды ее не оправдывались. Тем временем день, когда Кроули должен был потребовать выполнения финансовых обязательств, неотвратимо приближался.

Алатея вздохнула. Отставив пустую чашку, она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

Ближе к вечеру Алатея сидела в классной комнате с Джереми, держа на коленях Огасту. На столе перед ней лежал открытый географический атлас, взятый в библиотеке. В этот момент в комнату, задыхаясь, ворвалась молоденькая горничная.

— Леди Алатея, — пропищала она, — вам пора одеваться.

Алатея бросила взгляд на часы.

— Действительно, ты права.

Спустив с колен Огасту, она ласково посмотрела на Джереми:

— Продолжим завтра.

Джереми был счастлив отделаться от изучения географии Африки, ухмыльнулся и подмигнул Огасте:

— Пошли, Гасси. Мы еще сможем поиграть до обеда.

— Я не Гасси.

Обиженный тон Огасты не сулил ничего хорошего — домашний мир мог быть нарушен на весь вечер.

— Джереми… — Алатея бросила на него строгий взгляд.

— Ну ладно, ладно, Огаста! Какая разница? Будешь ты играть или нет?

Восстановив некоторую гармонию в отношениях между детьми, Алатея поспешила в свою комнату.

В этот день они были приглашены на обед к Арбетнотам, потом должны были побывать у старинных друзей семьи по особому поводу: там собирались торжественно представить обществу внучку. Это было великое событие, опоздание на такой бал могло оправдать только нечто чрезвычайное вроде землетрясения или наводнения.

Одеваться в спешке было одним из кошмаров ее жизни.

Открыв выдвижной ящик туалетного столика, Алатея принялась рыться в нем, выбирая головной убор. Наконец среди многочисленных шапочек, которые она в последнее время носила, ей попалась тонкая сетка, украшенная золотыми шариками.

Водрузив ее поверх волос так, что нижний край оказался подогнутым под узел на затылке, она приколола сетку к волосам.

За дверью зазвенели голоса Мэри и Элис, потом Алатея услышала быстрые шаги на лестнице. Она подавила желание взглянуть на часы — на это у нее уже не оставалось времени.

— Драгоценности!

Она стремительно отбросила крышку шкатулки и, разыскав серьги, склонилась к зеркалу и быстро вдела их в уши.

— Элли! Ты готова?

— Уже иду!

Алатея снова принялась рыться в своей шкатулке, пока не нащупала золотую цепочку, на конце которой красовалась подвеска с жемчужиной.

Она застегнула подвеску как раз тогда, когда в комнату влетела Мэри.

— Карета у подъезда! Мама говорит, что нам пора выезжать!

— Я же сказала — иду!

Взяв со стола флакон с духами, Алатея щедро обрызгала шею и волосы, потом схватила с кровати шаль и направилась к двери.

Сбежав по ступенькам крыльца, она впорхнула в ожидавший ее экипаж. Слуга закрыл за ней дверцу, и карета тронулась.

В бальном зале леди Арбетнот яблоку негде было упасть.

Прибыв, как всегда, с опозданием, Габриэль расправил плечи и нырнул в толпу, стараясь избежать нежелательных встреч.

Осторожно обойдя леди Херрис, которая не скрывала горячего стремления поскорее выдать за него свою дочь, Габриэль продолжил кружение по залу в поисках некой вдовы. Когда он найдет ее, то сначала свернет ей шею, а потом уже подумает о возможности брака с ней.

Он был уверен, что после свидания в экипаже графиня пришлет ему одну из своих обычных записок на следующий же вечер, но этого не произошло.

В результате Габриэль ощущал разочарование и, что еще хуже, физический голод, который утолить могла только она. Он был напряжен, взвинчен и желал обладать ею еще больше, чем прежде, больше, чем какой-либо другой женщиной за всю свою жизнь. Тем важнее для него было узнать, кто она, где и почему скрывается.

В любом случае она должна была быть где-то здесь, поблизости. Придя к этому выводу, Габриэль снова принялся мерить зал шагами.

Алатея медленно возвращалась из дамской комнаты, как вдруг столкнулась с ним нос к носу.

Напряжение было слишком велико. Лицо Габриэля стало похожим на маску. Едва Алатея заметила это, как горло ее сжалось и ей стало трудно дышать.

Она не могла отвести глаз, ощущая исходившую от него силу, жар его крупного тела чуть не лишил ее рассудка. Она слегка покачнулась, но тут же взяла себя в руки. Да поможет ей Бог!

Он смотрел на нее, прищурив глаза. С трудом овладев собой, Алатея выпрямилась и гордо вскинула голову. Его взгляд остановился на ее головном уборе.

— Вероятно, эти шарики золотые, но…

Внезапно он замолчал и стал оглядывать зорким взглядом толпу гостей, окружавшую его плотным кольцом. Среди женщин не было ни одной достаточно высокой, но он узнал этот аромат и был уверен, что не ошибся.

Это был ее аромат, вплетавшийся в его сны.

Он снова втянул в себя воздух. Запах был сильным и крепким. Она была здесь, очень близко…

Его мышцы словно свело судорогой. Медленно он повернулся и уставился на стройную спину женщины, всего несколько мгновений назад стоявшей рядом с ним.

Но этого не могло быть.

На один только момент сознание отвергло то, о чем кричали его чувства.

Потом реальность рассыпалась и превратилась в прах.

Двигаясь сквозь толпу, Алатея чувствовала взгляд Габриэля — он прожигал ее как огонь. Она не могла дышать и все же сумела обернуться.

Он пробирался вслед за ней. На мгновение их глаза встретились, потом она поспешно стала удаляться, энергично работая локтями и при этом постоянно извиняясь.

В это время леди Хендрикс окликнула ее, и Алатее пришлось на мгновение остановиться, чтобы поздороваться. Потом она снова бросилась бежать, задыхаясь, делая невероятные усилия, чтобы ускользнуть, скрыться…

Неожиданно сильные пальцы сомкнулись на ее локте.

Она замерла. Чем она себя выдала?

— Сюда. — Габриэль потащил ее в конец зала, где находилась малозаметная дверь. Через нее они вышли в неосвещенную и пустую галерею. Габриэль не останавливался, пока они не оказались в конце ее у высокого окна, задернутого широкими шторами, скупо пропускавшими лучи лунного света.

Поставив Алатею так, чтобы лунный луч упал на ее лицо, он впился в нее взглядом, как если бы никогда не видел прежде; все его черты заострились, губы были плотно сжаты, веки опустились. Габриэль изучал ее. Его взгляд задержался на ее подбородке, потом он долго смотрел ей в глаза. Напряжение становилось невыносимым.

Алатея гадала, что он пытался в ней увидеть.

— Это была ты. — Тон его не допускал возражений.

Она подняла брови:

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

Выражение его лица не изменилось.

— Попробуешь отрицать? Но ведь это бессмысленно.

— Осмелюсь заметить: чем бы ни было вызвано твое странное поведение, какие бы образы ни породил твой расстроенный мозг, я все готова отрицать, но не знаю, что ты имеешь в виду.

Она отвернулась, слишком взволнованная и испуганная, чтобы вынести его взгляд. Он узнавал ее, узнавал физически, и это возбуждало его. К ней пришло ощущение собственной уязвимости, и он это почувствовал.

Прикосновение его длинных пальцев к ее лицу произвело на нее столь сильное действие, что она чуть не рухнула на колени.

Габриэль крепче сжал её локоть, их глаза снова встретились.

— Отрицать бессмысленно. — Слова его жгли, словно удары бича. — Тебя выдали духи.

Духи?

Должно быть, горничная. Делая уборку, она нечаянно выронила все ее украшения из шкатулки на стол. Два одинаковых флакона с духами. Один она оставила на столе, второй положила обратно в шкатулку.

Алатея побледнела, но тут же в глазах ее вспыхнула ярость.

— И что ты хочешь сказать о моих духах?

Он улыбнулся, но в улыбке его не было ни веселья, ни насмешки.

— Слишком поздно отрицать.

— Чепуха! — Она вздернула подбородок. — Это обычная смесь разных духов, которую, осмелюсь полагать, употребляют многие дамы.

— Возможно, но ни одна из них не обладает твоим ростом и сложением.

Когда она сделала попытку презрительно усмехнуться, он добавил:

— И ни одна не умеет так закалывать волосы.

Алатея помрачнела.

— Из твоих слов следует, что ты разыскиваешь высокую даму, пользующуюся такими же духами и так же закалывающую волосы?

— Нет! Я уже нашел ее.

Он сделал шаг вперед, и у Алатеи перехватило дыхание. Она затрепетала…

Дверь отворилась; из бального зала вышли несколько гостей. Габриэль обернулся, и Алатея с трудом перевела дух.

— Ты впал в чудовищную ошибку.

Он откинул голову назад, но она, сделав круг, уже обошла его и, пройдя мимо гостей, кивнула ему с царственным видом. Алатея удалялась, высоко держа голову, быстрыми шагами, чуть ли не бегом — она бежала обратно, в безопасность бального зала.

Глава 13

Только что заиграли вальс, и она остановилась на краю площадки для танцев, но тут же твердая рука обвилась вокруг ее талии.

Она подавила готовый вырваться крик, но скоро ее дыхание выровнялось, как и ее расстроенные чувства. Однако смятение снова охватило ее, как только она осознала, что это был Габриэль. Ее грудь и бедра оказались плотно прижатыми к его телу, и так они продолжали кружиться по залу.

Тело Алатеи мгновенно ожило, грудь сладко заныла от прикосновения к нему. Она изо всех сил старалась не реагировать на эту близость, но в его объятиях это оказалось невозможным — при каждом повороте их бедра соприкасались, и непрошеные воспоминания опять бурлили в ней,

Ей с трудом удавалось управлять своими разбегающимися мыслями, и все же она должна была принять решение. Теперь спокойствие было единственным ее оружием.

Габриэль держал партнершу очень близко к себе. Голова ее продолжала кружиться, а тело пылать при каждом повороте.

— Нельзя ли немного полегче? — Она попыталась отстраниться.

— Если помнишь, мне доводилось держать тебя и ближе. Его слова прозвучали неожиданно жестко, и это поразило их обоих, Алатея бросила на него испуганный взгляд, потом отвела глаза.

Больше она не пыталась разговаривать с ним, в то время как его взгляд по-прежнему не отрывался от ее лица. Он был в ярости.

— Ты думала таким образом устроить мне ловушку, заставить жениться на тебе? Все затеяно с этой целью, да? — Он еще крепче сжал ее руку. — Ты ведь понимаешь, что я превратил бы твою жизнь в сущий ад. Так зачем же? Это было вызовом с твоей стороны?

Алатея не могла произнести ни слова — она словно окаменела.

Габриэль заглянул ей в лицо:

— Похоже, я попал в точку. Боже мой! Подумать только! Линкольнс-Инн, Бонд-стрит, Брутон-стрит! Он помолчал, потом спросил:

— Скажи мне, зачем ты это затеяла? Она не отвечала.

— Постой-ка, я попытаюсь догадаться сам. Ты пропустила свое время, свой сезон, но тебе пришлось-таки приехать в Лондон, чтобы представить свету Мэри и Элис. И тогда ты, решив развлечься, выбрала для этой цели меня.

Горечь душила его. Эта женщина нанесла ему гораздо более чувствительную рану, чем он мог бы вообразить. Она лишила его брони, нашла в ней уязвимое место, отняла возможность защищаться.

Он и не подозревал этой своей слабости, пока она ее не нащупала. Теперь ему оставалось только проклинать ее.

Но самой болезненной для него раной, кровоточившей где-то глубоко внутри, было то, что, хорошо зная его, она ему не доверилась.

К тому времени когда музыка заиграла медленнее, он почувствовал, что ему удалось спасти крохотную частицу своей гордости и самоуважения; красный туман гнева перед его глазами внезапно рассеялся, и он увидел слезы на ее глазах.

Музыка прекратилась. Некоторое время Алатея оставалась неподвижной в его объятиях, однако все ее тело вибрировало от подавляемых чувств.

Тем не менее она бестрепетно встретила его взгляд. Ее глаза застилали слезы, но Габриэль сумел разглядеть в них боль и ярость.

— Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь.

Каждое ее слово было произнесено отчетливо и ясно. Прежде чем он успел ответить, она вырвалась из его рук, повернулась и убежала, оставив его одного.

На следующее утро за завтраком Алатея ощущала все усиливавшуюся панику. Ей казалось, что над ее головой занесен топор палача, но у нее не было сил бежать от него.

Она чувствовала себя физически опустошенной после бессонной ночи. Не показывать своего состояния и казаться спокойной стало ее второй натурой, но все, на что она была способна сегодня, это улыбаться своим домашним и делать вид, что ничего не случилось.

В желудке у нее было пусто, но есть она не могла и с трудом заставляла себя медленными глоточками пить слабый чай. Голова ее при этом оставалась вполне ясной и в то же время какой-то пустой, будто злые слова Габриэля лишили ее способности мыслить самостоятельно.

Она слушала веселый щебет сестер и черпала слабое утешение в их любви и нежности.

Подошел Крисп и, откашлявшись, сообщил:

— Мистер Кинстер здесь, миледи. Он хочет поговорить с вами.

Алатея подняла глаза.

— Здесь? Нет, не может быть! — Она осеклась, но тут же овладела собой: — Который Кмнстер?

— Мистер Руперт.

Так он все-таки пришел…

Сирина взмахнула пухлой ручкой:

— Пригласите его позавтракать с нами, Крисп.

— Нет! Он все равно наверняка откажется.

Поднявшись с места, Алатея положила салфетку на тарелку и добавила:

— Уверена, что он не думает сейчас о ветчине и сосисках.

— Ну, если ты действительно уверена… — Сирина нахмурилась.

Алатея быстро пояснила:

— Это деловой визит. Нам надо кое-что обсудить.

— О! Если так…

Сирина хотела прибавить еще что-то, но потом передумала и занялась своим завтраком.

Выскользнув из комнаты, Алатея сообразила, что ее слова не были простой отговоркой или ложью. То, о чем хотел поговорить с ней Руперт — Габриэль, было связано с их небольшим делом и все же не сулило ей ничего хорошего. Она понимала, что разговор будет не из легких.

Крисп провел Габриэля в небольшую тихую комнату с окнами, выходившими в сад. Маловероятно, что здесь их кто-то побеспокоит. Подумав об этом, Алатея поморщилась. Она отпустила Криспа, и они остались одни.

Габриэль тотчас же повернулся к ней. Она вскинула голову.

— Не нужно, чтобы нас прерывали.

Поколебавшись с минуту, Алатея подошла к двери. Щелкнул замок. Потом она посмотрела на него, выпрямилась я сжала руки.

Габриэль продолжал изучающе смотреть на нее.

— Иди сюда.

Алатея снова заколебалась, но ее будто тянула какая-то неведомая сила. Что это — угроза?

Она с трудом заставила себя шагнуть к нему.

Это было самое трудное мгновение за всю ее жизнь — пройти через комнату под его взглядом.

Когда она остановилась и снова встретила его суровый жесткий взгляд, то поняла, что он все рассчитал и ожидал именно этого.

— Что, черт возьми, происходит?

Он с трудом сдерживал гнев.

Она перевела дух, стараясь выиграть время и собраться с силами.

— Все, что я тебе рассказала, представляясь графиней, — правда, кроме…

— Кроме того, что твой так называемый покойный муж на самом деле твой отец и что юный Чарлз это Чарли, Мария — Мэри, а Алисия — Элис. Да еще Серафина, а на самом деле Сирина. Это я сообразил.

— Ну вот, теперь все. — Она пожала плечами. — Что еще ты хочешь знать?

— Неужели положение так ужасно?

— Да.

— Но тогда зачем ты придумала графиню?

— Если бы я написала тебе прямо, не посвящая в ужасное финансовое положение моей семьи, разве ты стал бы заниматься этим расследованием? Ты передал бы дело в руки своего Монтегю, и этим бы все кончилось.

— Если бы ты рассказала мне…

— Поставь себя на мое место. Ты стал бы рассказывать кому-нибудь о том, что близок к полному разорению?

После минутного раздумья Габриэль кивнул:

— Ну хорошо, я готов понять, почему тебе не хотелось посвящать меня во все подробности. Но все-таки при чем тут графиня?

Алатея слегка улыбнулась:

— А разве это не сработало?

Он ждал, но она не произнесла больше ни слова.

— Я так полагаю, ни твой отец, ни Сирина не знают об этом маскараде?

— Разумеется, нет.

— А кто-то посвящен?

— Никто, кроме некоторых наших слуг.

— Твой кучер… как его? Джейкобс?

Она кивнула.

— И кто еще?

— Нелли, Фиггс, мисс Хелм, Коннор, Крисп, конечно. Да еще Фолуэлл. Это все.

— Все? — Габриэль недовольно сжал губы.

Алатея бросила на него хмурый взгляд:

— Я не думаю, что это может повредить делу. Они преданы мне и всегда точно выполняют мои указания.

Габриэль недоверчиво посмотрел на нее, потом сделал ей знак не шевелиться. Подойдя к двери, он щелкнул замком. Дверь распахнулась — за ней стояли Нелли, Крисп, Фиггс и мисс Хелм…

Когда к Алатее вернулась способность говорить, она гневно крикнула:

— Вон отсюда!

— Но, миледи, — забормотала Нелли, косясь на Габриэля, — мы просто подумали…

— Об этом мы поговорим потом. А теперь ступайте!

Опустив головы, слуги удалились.

Габриэль закрыл дверь и снова запер ее на замок.

— Итак, вернемся к твоему маскараду.

Он подошел к ней и встал с ней рядом — плечо к плечу. Оба они некоторое время смотрели на деревья за окном, уже окутанные туманной дымкой.

— Можешь ты наконец сказать, почему взяла на себя труд спасать свою семью?

— Почему? — Алатея вздохнула. — Я просто не видела другого выхода.

— В самом деле? Давай-ка поразмыслим. Горничная нашла долговое обязательство, которое твой отец каким-то образом оставил в неподобающем месте, и вы все — твой отец, Сирина, ты — принялись соображать, какие принять меры, и в результате согласились доверить дело, успех или неудача которого могли разрушить всю вашу жизнь, тебе.

— В этом нет ничего странного. Обычно я занимаюсь всеми финансовыми делами семьи.

— Почему?

Она поколебалась, но потом решилась ответить:

— Папа… не очень умеет обращаться с деньгами — он слишком мягок. У него на этот счет нет никаких понятий, никаких идей. Раньше делами занималась моя мама, а до нее бабушка…

Габриэль нахмурился.

— Значит, теперь ты приняла на себя все обязанности по управлению имением, землями и деньгами?

— Получается, что так.

Он смотрел на нее, прищурив глаза.

— Когда твой отец передал тебе право распоряжения хозяйством?

Алатея молчала.

— Ты предпочитаешь, чтобы я сам спросил у него?

— Это было давно…

— Одиннадцать лет назад?

Она не ответила.

— Итак, я не ошибся. Именно поэтому ты отказалась от жизни в городе. Не было никакой ветрянки, да я никогда и не верил в твою внезапную болезнь. Все дело в деньгах. Твой отец подверг опасности графство и все ваше имущество, а ты каким-то образом сумела найти выход и взяла бразды правления в свои руки. Ты отказалась выезжать в общество в твой первый сезон и осталась дома, вот что случилось! Расскажи мне все в подробностях. Я хочу знать.

Теперь Алатея не сомневалась, что он не успокоится, пока не выяснит всего. Она оторвала взгляд от окна и тяжело вздохнула:

— Однажды к нам в дом явился Уиггс, наш поверенный. Он выглядел ужасно. Отец провел его в библиотеку. Я пришла спросить, надо ли подавать им чай. Дверь библиотеки осталась открытой настежь. Каюсь, я подслушала их разговор с Уиггсом — поверенный объяснял, как глубоко мы увязли в долгах и что, если потратить деньги на мои туалеты для появления в свете, это окончательно добьет нас. Отец его не понимал, он настаивал на том, что все уладится, а мое появление в свете только прибавит нам престижа.

— Он рассчитывал выгодно выдать тебя замуж?

— Нет. Это было бы глупо.

— Но могло бы вам помочь.

Она покачала головой:

— Ты не понял. У меня не было и не могло быть приданого. Каждому удачливому искателю моей руки пришлось бы спасать нас и платить гигантские деньги, чтобы погасить наши чудовищные долги. Во мне не было ничего привлекательного, кроме хорошего происхождения.

— Ну, нашлись бы многие, кто с этим не согласился.

Она бросила на него укоризненный взгляд.

— Ты забываешь о том, что это произошло одиннадцать лет назад. Помнишь, какой я была в восемнадцать лет? Ужасающе худой, неуклюжей. Не было совершенно никакой надежды на то, что я смогла бы найти кого-нибудь, кто был способен спасти нашу семью.

Алатея довольно долго молчала, потом с трудом продолжила:

— Когда Уиггс уехал, я пошла поговорить с отцом. Потом всю ночь я изучала отчеты Уиггса. На следующее утро мы упаковали вещи и покинули Лондон.

— Ты знала, чем это обернется для тебя. Если бы ты осталась в Лондоне, то могла бы там удачно выйти замуж и, уверяю тебя, спасла бы не только свою семью, но и себя самое. У тебя есть дом, титул, положение и все основания иметь собственную семью — все то, для чего тебя растили и к чему готовили. Твое будущее было обеспечено. Ты напрасно пожертвовала своей жизнью, и я не вижу причины жалеть тебя!

Некоторое время Габриэль стоял, отвернувшись к окну, видимо, пытаясь вернуть себе свое обычное хладнокровие.

— Ладно, оставим это. Каково настоящее положение ваших финансовых дел? — не оборачиваясь, хмуро спросил он.

— Мы располагаем небольшим состоянием, к которому добавляется доход от ферм.

— И сколько же это составляет в год?

Мало-помалу Габриэль вытянул из нее все подробности, достаточные для того, чтобы понять — ни его собственный финансовый гений, ни умение обращаться с деньгами Дьявола, ни опыт Ричарда и Вейна, ни даже влияние Катрионы не могут спасти Морвелланов.

— Итак, в настоящих обстоятельствах твоей семье пока ничто не грозит. Как насчет твоего поверенного Уиггса? Он надежен?

— Я всегда считала его надежным, — ответила Алатея смущенно. — Если бы не его умение вести дела с банками, мы бы уже давно пошли ко дну.

Вероятно, это было правдой.

— А что он думает о твоем маскараде? Или ты это скрыла от него?

Алатее вдруг захотелось куда-нибудь спрятаться от его взгляда.

— Он одобрил то, что я консультируюсь с тобой…

— И разумеется, остался в неведении относительно некоторых пикантных подробностей.

Алатея покраснела. Ее глаза раскрылись еще шире, она смотрела на него неотрывно, будто искала у него ответа.

— Я полагаю, — слова Габриэля зазвучали отрывисто и четко, — что серьезность угрозы со стороны компании ставит нас в такое положение, что мы должны быть предельно осторожны и взвешивать каждый следующий шаг. Удалось тебе что-нибудь узнать с нашей последней встречи?

Его вопрос дал ей возможность сосредоточиться.

— Уиггс. Я попросила его выяснить юридическую процедуру признания долгового обязательства недействительным. Вчера он прислал мне сообщение, в котором говорится о его свидании с одним из судей в Чансери-Корт. Эта встреча состоится завтра утром, и они обсудят все возможные варианты.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

Понемногу она начала успокаиваться.

— Я изучала карты этих мест, искала в них те названия, которые упоминал Кроули.

— Трудно найти подробные карты Африки.

— Верно. Но одну мне удалось все-таки разыскать в одной из биографий исследователей Африки. Там есть эти три города, которые упоминал Кроули. Это маленькие городишки, но все-таки они существуют. А как дела у тебя? Тебе удалось найти капитана?

— Нет. — Габриэль нахмурился. — Это не так просто. Ясно, что он не плавает на одном из крупных торговых судов. Надо еще очень многое расследовать, пересмотреть множество списков. Я побывал в клубе, но никто из завсегдатаев не помнит этого человека. Кстати, кто его там видел? Чарли?

— Нет, папа. Но он не помнит ничего, кроме того, что я рассказала тебе. К тому же я заставила его пообещать привести капитана к нам домой, если он встретит его снова.

— Ладно. У меня есть люди, которые попытаются его разыскать, если только он еще в Лондоне. Есть и другие возможности, которые я намереваюсь использовать. — Он бросил взгляд на часы: — А теперь мне пора отправляться.

Мгновение они смотрели друг на друга, потом Габриэль поднял руку.

Алатея замерла, у нее перехватило дыхание, она потонула в ореховых глубинах его глаз. В ней все задрожало, когда его рука коснулась ее лица.

— Сначала мы решим главный вопрос, а потом уладим все остальное.

Алатее хотелось изобразить удивление, но осторожность и природная осмотрительность помогли ей сдержаться.

— Навещу тебя завтра.

Кивнув ей на прощание, Габриэль вышел.

Алатея гуляла уже более двадцати минут в обществе Мэри, Элис, Хизер и Элайзы. Лорд Эшер и его друг мистер Карстерс из Финчли-Карстерсов, молодые джентльмены с безупречной репутацией, присоединились к группе девушек. Эшер беседовал с Мэри, а мистер Карстерс мужественно взял на себя нелегкое дело развлекать остальных, хотя его взгляд часто останавливался на лице Элис.

Алатея держалась в арьергарде и наблюдала за зарождающимися чувствами молодых людей с полным одобрением, пока к ним не присоединился Габриэль. После этого она уже не видела никого, кроме него. Он выглядел элегантным в утренней одежде: кожаных бриджах и высоких ботфортах. Выражение его лица было безмятежным, легкий утренний ветерок растрепал его каштановые кудри.

Габриэль приветствовал ее сестер и с братской фамильярностью поздоровался с внезапно смутившимися молодыми людьми, одобрительно кивнув им. Потом его взгляд остановился на Алатее, которая обеими руками сжимала ручку своего зонтика и молила Бога, чтобы Габриэль не начал разговаривать с ней командным тоном.

Она ощутила, как кровь быстрее побежала у нее по жилам, на ее щеках вспыхнул румянец.

— У тебя есть сведения от Уиггса?

Его вопрос помог ей успокоиться.

— Нет, его встреча назначена на одиннадцать, а сейчас только половина двенадцатого.

— Надеюсь, ты будешь сегодня на балу у Клэр?

— Да.

— Хорошо. Там и встретимся.

Алатея кивнула. Это было одним из преимуществ отказа от маскировки — теперь они могли свободно общаться и обмениваться информацией.

— Да, вот еще что. Я прочла книгу об Африке, те ее страницы, которые важны для нас, — Она порылась в своей сумочке и протянула ему листок. — Это описание городов, упомянутых Кроули, — оно сделано исследователем, о котором я тебе говорила, в начале прошлого года. По словам этого ученого, речь идет всего лишь о поселках, состоящих из нескольких ветхих деревянных хижин и весьма далеких от цивилизации. — Алатея заглянула Габриэлю в лицо: — Это можно считать доказательством?

Он кивнул, потом сложил бумагу и опустил ее в карман.

— И все же нам надо гораздо больше. — Габриэль бросил взгляд на группу молодежи. — Как у них идут дела?

— Многообещающе. Эшер проявляет с каждым днем все большую решительность, а Карстерс… — Алатея склонила голову, обдумывая, что сказать о молодом джентльмене. — Полагаю, он собирается с силами, но ему это мучительно трудно, и он еще не может осознать, что с ним произошло.

— Бедняга. — Губы Габриэля дрогнули в улыбке. — Ладно, увидимся сегодня вечером.

Кивнув, он оставил ее.

Алатея стояла, стараясь дышать ровно, и смотрела, как он удаляется. Ей не давала покоя мысль о том, что затеял Габриэль и о чем он собирался поговорить с ней.

Он все еще намеревался продолжать их незаконную связь, хотя это казалось ей странным.

Было и еще кое-что.

Теперь, когда она сбросила маску, главенство перешло к нему. Она оказалась полностью в его власти. В случае чего он не замедлит употребить эту власть, особенно если она его чем-нибудь спровоцирует.

Алатея не могла догадаться, что у Габриэля на уме, не понимала мотивов его действий. Принимая во внимание их встречи на Бонд-стрит и Брутон-стрит, не говоря уже обо всем остальном, она могла предположить, что Габриэль захочет ее наказать. Возможно, нынешнее поведение лишь скрывало его подлинные намерения, было только фасадом, маской, которую теперь носил он, чтобы облегчить их общение в свете. Он готов был отказаться от своих чувств, какими бы они ни были, до тех пор, пока над ее семьей нависала эта страшная угроза, чтобы потом, впоследствии, подумать и о возмездии.

К счастью, Габриэль не был злопамятен. Ко времени когда их расследование будет закончено, его интерес к ней постепенно угаснет, она надоест ему, и он найдет новую цель, заслуживающую большего внимания.

Придя к такому заключению, Алатея стала медленно подниматься по пологой дорожке к экипажу, удивляясь, что подобная перспектива отчего-то не приносит ей ни радости, ни облегчения.

Глава 14

Бал у леди Клэр стал для Габриэля еще одним тяжким. испытанием — сезон был в полном разгаре, и все стремились успеть побывать повсюду. К Алатее было почти невозможно пробиться сквозь толпу, и Габриэль только бросал на нее раздраженные взгляды поверх голов.

Лорд Монтгомери который в недавнем времени по неизвестной причине пришел к убеждению, что она будет подходящей женой для него, что-то нудно жужжал на ухо Алатее, в то время как она скользила взглядом по возбужденным лицам, стараясь при этом не привлекать к себе нежелательного внимания и не прерывать разговора.

Неожиданно она почувствовала, что кто-то взял ее за руку.

— Не погулять ли нам в саду, пока ты не упала в обморок от духоты? — раздался над ее ухом голос Габриэля.

Алатея ни разу в жизни не падала в обморок. Их глаза встретились, и она слабо помахала рукой перед своим лицом.

— Да, здесь действительно довольно душно. К тому же этот шум. Несколько минут отдыха помогли бы мне прийти в себя.

Габриэль вывел ее из круга танцующих, а потом и из бального зала. Алатея надеялась, что это производит на окружающих впечатление братской заботы, но когда она выходила из зала, у нее горели уши. Он сделал так, что любители сплетен и скандалов жадно следили за ними, и одному только Богу было известно, к каким выводам они придут.

Алатея и Габриэль вышли на мощенную крупными каменными плитами террасу, по которой прогуливались несколько пар.

Она попыталась незаметно убрать руку с его рукава и тем самым увеличить расстояние между ними, но его пальцы сжались еще крепче, давая ей понять, что сопротивление бесполезно.

— Своим поведением ты вызываешь сплетни, — прошипела она, невольно покоряясь ему и продолжая идти рядом.

— Не больше, чем ты, разговаривая с каждым представителем мужского пола, неравнодушным к твоим чарам. Какого черта ты позволяешь им крутиться вокруг тебя?

— Уверяю, моей вины тут нет! Я подозреваю, что это проделки Сирины. Вероятно, она хочет позаботиться обо мне, хотя я вовсе не заинтересована в том, чтобы найти себе мужа. Вот посмотри! — Она указала на свой вышитый головной убор. — Это ясно говорит о том, что я не претендую на брак. Неужели ты не видишь сам?

Габриэль презрительно оглядел ее.

— Пусть так. Теперь скажи, каков отчет Уиггса о его встрече с судьей.

— Уиггс сказал, что мы можем просить объявить долговое обязательство не имеющим законной силы, если обратимся с петицией к суду, даже не предъявляя никаких доказательств на открытых слушаниях.

— Это упрощает дело.

— Скорость принятия решения будет зависеть от качества наших доказательств. Чем полнее и подробнее они окажутся, тем больше шансов, что решение будет принято в нашу пользу. Все может произойти в течение нескольких дней.

Габриэль кивнул:

— Когда мы будем готовы, я обращусь к Дьяволу — он позаботится, чтобы делу было уделено должное внимание.

— А как насчет капитана?

— Все не так просто. Кроули слишком могущественный человек: вероятно, у него множество агентов, которые контролируют неожиданные расследования на пароходных линиях, имеющих отношение к Африке.

— Неужели он настолько влиятелен?

— Думаю, не стоит его недооценивать. Возможно, он я не посещал престижной школы, но вести дела умеет. Свидетельство тому — Арчи Дуглас.

Эти слова встревожили Алатею, но она постаралась отбросить свои сомнения.

— Должен же где-то существовать список кораблей и их капитанов!

— У администрации порта есть журнал, в который записаны все корабли, приписанные к лондонскому порту, а также имена их капитанов. Второй журнал фиксирует пункты назначения. К сожалению, недавно был скандал, связанный со вторым журналом; следовательно, человек, отвечающий за его сохранность, в данный момент чрезвычайно осмотрителен и, естественно, никому не позволит в него заглянуть, если только не поступит распоряжение из самого адмиралтейства или из налогового управления.

Гости все прибывали. Алатея почувствовала, что пальцы Габриэля сжали ее руку, потом он повел ее в дверь зала, искусно лавируя в потоках людей. Они почти приблизились к выходу, как вдруг…

— Моя дорогая леди Алатея!

Алатея повернула голову и увидела лорда Чиллингуорта, вынырнувшего из толпы гостей.

— Какое утешение встретить божественную радость среди сонма нечестивцев. — Лорд бросил испытующий взгляд на Габриэля. — И как приятно узнать, что этот вечер не будет совсем уж загублен.

Не обращая внимания на ощущение угрозы, исходившее от Габриэля, Алатея улыбнулась и подала Чиллингуорту руку.

— Вы правы. По-моему, музыканты, которых наняла ее милость, исключительны.

— Если бы только их можно было расслышать, — добродушно проворчал Чиллингуорт. — Надеюсь, ваши сестры тоже получают удовольствие от светской жизни?

— О да! Кстати, наш бал будет на следующей неделе. Смеем ли мы надеяться, что вы нас посетите?

— В этом нет никаких сомнений, — заверил ее Чиллингуорт.

Когда гул голосов немного стих, послышались первые звуки вальса.

— Ах… — Чиллингуорт повернулся к Алатее. — Моя дорогая, не окажете ли вы мне честь…

— Боюсь, что этот вальс принадлежит мне. — Медлительный голос ее спутника, намеренно растягивавшего слова, не мог скрыть его ярости, а лицо выражало непреклонную решимость. — Потанцуем? — обратился он к Алатее, и тут же взгляд его скользнул по лицу Чиллингуорта: — Надеюсь, его милость извинит нас?

Алатея улыбнулась Чиллингуорту смущенной улыбкой, и граф непринужденно поклонился. Габриэль без промедления увел ее. Секундой позже она оказалась в его объятиях, и они закружились в вальсе.

Они проделали целый круг, прежде чем Алатея смогла свободно вздохнуть. Он обнимал ее слишком крепко и держал слишком близко к себе, но она не стала возражать — это мгновение близости было для нее по-настоящему драгоценно.

Наконец она рискнула заговорить:

— Кажется, я не обещала этот вальс тебе…

Он спокойно встретил ее взгляд.

— В этом нет ни малейшей нужды. Отныне все вальсы ты будешь танцевать только со мной.

— Все?

— Все — с первого до последнего.

Он танцевал так же хорошо, как делал все, не прилагая ни малейших усилий, но под этой легкостью таилась сдержанная сила, чувствовавшаяся в каждом его движений. Теперь эта сила вела и защищала ее.

Когда музыка прекратилась и они остановились, Алатея вгляделась в его лицо, неуступчивое, суровое, на котором она ничего не могла прочесть, и подавила вздох.

— Мне надо найти Сирину.

Коротко кивнув, Габриэль повел ее сквозь толпу.

На следующий вечер Алатея снова покинула спальню в безумной спешке. Пройдя в кабинет, она села за письменный стол, вытащила из бювара лист бумаги и открыла чернильницу.

— Я вам нужен, миледи?

— Да, Фолуэлл.

Алатея не подняла головы от стола. Обмакнув перо в чернила, она принялась сосредоточенно писать.

— Я хочу, чтобы вы доставили это письмо на Брук-стрит.

— Мистеру Кинстеру?

— Да, ему.

— Сейчас, миледи?

— Как только отвезете нас в «Олмэкс».

Прошла минута. В комнате был слышен лишь скрип пера по бумаге. Потом Алатея промокнула письмо, сложила его, надписала и передала бумагу Фолуэллу.

— Ответа не ждите.

Минутой позже она уже сидела в карете, катившейся по булыжной мостовой к дому патронессы.

Алатея возненавидела этот дом с первого же раза, как попала туда, когда была еще неуклюжим долговязым подростком. Она искренне сомневалась в том, что сегодняшний вечер доставит ей удовольствие, но ее милая любящая мачеха иногда бывала на редкость упрямой. В результате ей не удалось остаться дома и, устроив скромное свидание с Габриэлем, обсудить с ним важные новости. Днем Алатея совершила небольшую экскурсию, чтобы установить, есть ли возможность для двенадцатилетнего подростка пробраться в недоступные недра управления порта.

Успех Джереми привел ее в восторг, и теперь она отчаянно нуждалась в совещании с Габриэлем.

Утром следующего дня Алатея копалась в саду на клумбе, когда появился Габриэль.

Она подняла голову.

— Я не ожидала тебя до одиннадцати.

По обыкновению он удивленно поднял бровь:

— Но ты ведь написала — «как можно раньше».

Они посмотрели друг на друга, и Алатея почувствовала, что голова ее закружилась без всякой причины. Неужели он хотел сказать, что… Так он флиртует с ней?

Она слабо махнула рукой в сторону своих, сестер.

— Сегодня утром у нас упражнения на свежем воздухе, в саду.

— Вот как?

Взгляд Габриэля мигом обежал весь сад. Он любезнейшим образом раскланялся с Мэри и Элис и потом весело поприветствовал Чарли. Джереми, помогавший Чарли справиться с веткой в конце сада, с любопытством высунул из-за нее голову.

Габриэль усмехнулся. Его взгляд отметил и мисс Хелм; рядом с маленькой гувернанткой сидела Огаста, баюкая на коленях Роз.

— Я впервые вижу Джереми с тех пор, как он был младенцем и его не спускали с рук, — пробормотал Габриэль. — А с твоей младшей сестренкой мне вообще не приходилось встречаться. Как ее имя?

— Огаста. Ей уже шесть лет.

— Шесть?

Он присел на траву рядом с ней.

— Итак, ты можешь сообщить мне свои новости здесь. Что-нибудь тебе удалось?

Алатея швырнула в кучу выдернутой травы очередной пучок.

— Я узнала, что человеку лет двенадцати ничего не стоит проникнуть в здание управления порта, где хранятся списки кораблей, маршруты их следования и имена капитанов. Для этого мне пришлось повезти Джереми на экскурсию, чтобы просветить его насчет кораблей, приходящих в Лондон и убывающих из Лондона. Комендант порта был чрезвычайно любезен. У него есть свой мальчик примерно такого же возраста. Конечно, он и не мог поступить иначе с сыном и дочерью графа.

— Но все, что нам требовалось, — это описание капитана. Как тебе удалось расспросить о нем, не вызывая подозрений?

— Я использовала для этой цели Джереми. У него блестящая память. Я описала капитана так, как описал его отец, и объяснила, что нам необходимо найти его, чтобы узнать о маршрутах кораблей, доставляющих разнообразные товары в разные точки мира. И тут я вспомнила о нашем друге, некоем мистере Хиггенботаме, который…

— Постой! Кто этот мистер Хиггенботам? Он существует?

— Да, — спокойно ответила Алатея, — но сейчас он просто часть нашего плана. Этот человек как-то заглядывал к нам со своим другом, капитаном дальнего плавания, чей корабль недавно прибыл из Восточной Африки. В роль Джереми входило намекнуть коменданту порта на то, что ему хочется увидеть журналы, регистрирующие прибывшие корабли и их маршруты, а также имена капитанов.

— И комендант порта согласился на это?

— Конечно! Мужчины обожают демонстрировать свои таланты, особенно если перед ними женщина и ребенок. Проверка маршрутов нескольких кораблей отняла всего каких-нибудь двадцать минут, и мы предположили, что нашего капитана, должно быть, зовут Алоизиус Стратерс — он плавает от компании Бентинка. Его контора расположена на Ист-Смитфилд-стрит. Комендант порта узнал его по описанию, и я уверена, что Стратерс действительно тот, кто нам нужен.

Габриэль с трудом верил услышанному.

— Удивительно! — Он покачалтоловой.

— Джереми, — заключила Алатея, — был просто великолепен — он очень хорошо подыграл мне.

— Должно быть, он унаследовал те же самые актерские способности, что и ты.

Алатея намеренно пропустила это замечание мимо ушей.

— Так что мы будем делать дальше?

Габриэль смотрел куда-то в глубь сада, где ее братья сражались с неподатливым кустом, который пытались выкорчевать.

— Сегодня же наведаюсь в компанию Бентинка.

Алатея быстро посмотрела на него:

— Я думаю, что открыто расспрашивать их небезопасно.

Габриэль снова оглядел сад.

— Полагаешь, ты одна способна к фокусам с переодеванием?

Ее губы дрогнули в насмешливой улыбке:

— И кем же ты к нему явишься? Купцом из Гулля, спешащим отправить партию своего товара в Африку с первым же быстроходным кораблем?

— Из Гулля? Господи, почему оттуда? Я стану импортером деревянной африканской скульптуры, изыскивающим надежную пароходную линию для транспортировки своих товаров, закупленных в Африке, до доков Сент-Кэтрин…

— И?..

— И получу рекомендацию специально для капитана Стратерса от надежного, важного и весьма беспокойного клиента. Это должно побудить компанию дать мне направление к Стратерсу, который, разумеется, встретит меня наилучшим образом.

Алатея одобрительно кивнула:

— Пожалуй, это может получиться…

— Штука заключается не в том, чтобы вовремя понять, когда с маскарадом пора покончить и вернуться к реальности.

В его глазах она читала напоминание о том, что им пришлось испытать вместе — их детские проказы и победы, юношеские приключения и недавние интимные ласки. Она словно притаилась где-то в глубине его взгляда.

Протянув руку, Габриэль поймал непослушную прядь, спустившуюся ей на щеку, и заправил за ухо.

Их взгляды встретились, но Алатея тут же отвела глаза. Габриэль поднялся.

— Если мои расследования будут успешными, я дам тебе знать.

Она наклонила голову в знак согласия.

— Да, обязательно.

Габриэль повернулся и направился к воротам, не забыв помахать на прощание юным членам семьи и вежливо поклониться мисс Хелм.

Двенадцатью часами позже Алатея стояла в музыкальном салоне леди Хендрикс, как всегда, переполненном гостями, наслаждаясь музыкой, безукоризненно исполняемой самым лучшим струнным квартетом. Уже заканчивалась первая часть, когда длинные гибкие пальцы обвились вокруг ее запястья.

Она стремительно повернула голову, глаза ее изумленно раскрылись:

— Что, ради всего святого, ты здесь делаешь? Габриэль смотрел на нее — в глазах его она прочла едва заметную усмешку.

— Я хотел увидеть тебя.

Он втиснулся в узкое пространство между ней и стеной и оказался рядом; ей не оставалось ничего иного, кроме как подвинуться.

Последнее, чего бы она хотела, это привлечь к ним внимание посторонних.

— Откуда ты узнал, что я здесь?

— Мне сказал Фолуэлл.

Алатея бросила на него удивленный взгляд:

— Так ты знаешь о Фолуэлле?

— Да. Разве он не упоминал моего нового лакея?

— Чанса?

Габриэль кивнул.

— У него не язык, а мельница. Причем не важно, присутствую я при этом или нет. Я знал, что Фолуэлл постоянно торчит у меня на кухне, но как-то никогда не связывал его присутствие с тобой — думал, что он околачивается там из-за Додсуэлла. Только теперь понял, что у Фолуэлла свои интересы.

Алатея снова переключила свое внимание на музыкантов.

— Вряд ли леди Хендрикс прислала тебе приглашение на этот музыкальный вечер. Правда, она наивно верит в способность своей дочери очаровать тебя…

Габриэль внимательно изучал профиль Алатеи, с любопытством замечая, как смягчается выражение ее лица под воздействием музыки.

Взглянув туда, где сидели на возвышении музыканты, он подождал, пока пьеса закончится, мощное крещендо замрет, сменившись легким рокотом, , потом прошептал ей на ухо:

— В настоящее время связаться с капитаном невозможно.

Никто, кроме него, не заметил ее разочарования.

— Пойдем к окну. Там мы поговорим свободнее.

Узкие окна, выходившие на балкон, были открыты. Прохладный ветерок раздувал тончайшие занавески. Раздвинув их, они встали на пороге лицом к лицу. Едва ли это можно было назвать полным уединением, на все же они находились достаточно далеко от остальных гостей и могли разговаривать без опасения быть подслушанными. Агатея оперлась об оконную раму.

— Так что ты узнал?

— Алоизиус Стратерс угадан верно — клерки в пароходстве подтвердили это, когда я описал им, как выглядит тот, кого мы ищем. Представь, он у них считается экспертом. В последние десять лет этот человек изучил побережье Восточной Африки, потому что плавал только туда, и знает те места как свои пять пальцев. К сожалению, сейчас капитан гостит у своих друзей, и никто из представителей пароходства не знает точно, где это. У него в Англии нет ни семьи, ни постоянного места обитания, однако время от времени он появляется здесь, чтобы узнать, не изменилась ли дата его отплытия. Я оставил для него послание с просьбой немедленно приехать ко мне на Брук-стрит. Надеюсь, это произойдет в течение недели.

Клерки обрисовали его характер не особенно лестно: они говорят, что это раздражительный старый джентльмен, интересующийся исключительно кораблями и Африкой.

— Сможем ли мы собрать необходимые материалы в случае, если он не пожелает давать показания?

Габриэль помолчал.

— Цифры, добытые Монтегю, слишком красноречивы и свидетельствуют о намеренном подлоге, но, боюсь, этого мало — хороший адвокат сумеет убедить суд в недостаточности доказательств. Что же касается информации от африканских властей, то мои друзья, связанные с Уайтхоллом, считают, что от них будет крайне трудно добиться прямых ответов. Для суда нам требуется нечто большее. Я постараюсь и дальше давить на Уайтхолл, но без более определенных и убедительных доказательств нам не обойтись.

— Короче говоря, необходимо свидетельство капитана.

Габриэль кивнул. Его взгляд скользнул куда-то мимо нее.

— Черт возьми! Эта гарпия опять будет пытаться навязать мне свою дочь.

Оглянувшись, Алатея увидела хозяйку, направлявшуюся к ним с ослепительной улыбкой и тащившую за собой свое бледное и молчаливое чадо.

— Ну да ладно. К счастью, ты здесь. Возможно, в этом мое спасение.

Леди Хендрикс тотчас же осознала, какова ситуация, и бросила на них изумленный взгляд, но все же предпочла оставить свою дочь с ними, излив предварительно на Габриэля поток льстивых слов. Все трое принялись болтать, ни на йоту не отступая от принятых в свете тем.

Когда музыканты снова уселись на свои места, юная леди даже улыбалась, и Алатея решила, что леди Хендрикс не будет разочарована.

— Эшер и Карстерс сидят с твоими сестрами, — сказал Габриэль, когда они выходили из музыкального салона.

— И как это тебе?

— Думаю, все решится в течение двух недель.

Она посмотрела на Габриэля — лицо ее было серьезным.

— Ты что-нибудь слышал о них?

— Раньше нет, но я уже навел справки. Оба достаточно богаты, чтобы жениться по собственному вкусу и выбору, и в обоих случаях их весьма уважаемые семьи будут более чем довольны, если их отпрыски женятся на дочерях графа.

— Слава Богу. Это даже слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я и не надеялась, что девочки найдут себе мужей так легко.

Она снова оглянулась на своих сестер.

— Этот сезон превзошел все наши ожидания.

На следующий день он нашел ее в парке — гибкое, как ива, видение в бледно-зеленом. Тонкое шелковое платье будто обтекало ее бедра, соблазнительно покачивавшиеся при каждом шаге.

Алатея резко повернулась, почувствовав его взгляд; в ее глазах он прочел удивление и радость. Потом она опомнилась и грациозно наклонила голову, здороваясь с ним.

— Ты что-нибудь узнал?

Габриэль взял ее за руку, и они пошли вперед по дорожке.

— Нет, пока больше ничего.

— Жаль!

Он чувствовал ее напряжение — она определенно хотела знать, что привело его сюда.

— Видишь ли, Монтегю удалось кое-что раскопать.

Алатея невольно затаила дыхание, слушая его рассказ, потом задала несколько толковых вопросов о предполагаемых затратах компании. В ответ Габриэль кивнул:

— Я попрошу Монтегю проверить все…

— Алатея! Какой приятный сюрприз! — К ним приближалась герцогиня Льюис со своим братом лордом Монтгомери. Алатея улыбнулась:

— Сесиль! Как я рада тебя видеть!

Габриэль и Монтгомери обменялись сдержанными приветствиями. Оба они терпеливо ждали, пока дамы поздороваются.

— А, и мистер Кинстер здесь! — Герцогиня повернулась к Габриэлю с игривой улыбкой.

— Мадам… — Габриэль слегка поклонился. Не глядя он поймал руку Алатеи и сжал ее. Она не сопротивлялась.

— Что, если мы прогуляемся все вместе? — предложила герцогиня.

Алатея улыбнулась: почему бы и нет?

Разговаривая со своими поклонниками, встречавшимися им по дороге, она чувствовала, что Габриэль готов уничтожить их всех, настолько были взвинчены его нервы. Ее облегчение было вполне искренним, когда они наконец остановились.

— Я боюсь, — проворчал Габриэль, — что мне придется сопроводить сестер леди Алатеи и своих к их экипажам. Вы должны извинить нас.

Эти последние слова были произнесены столь решительно, что прозвучали как приказ и оказались убедительными даже для лорда Монтгомери, который учтиво раскланялся, в соответствии со своим воспитанием и рыцарскими взглядами.

Габриэль безжалостно потащил Алатею прочь. Поймав взгляд Хизер, он одним повелительным жестом заставил сестру и всю группу сопровождавшей ее молодежи повернуть к экипажам.

Когда они оказались в арьергарде процессии, Алатея удовлетворенно вздохнула. После чуть ли не часа непрерывной болтовни говорить ей не хотелось, и она в молчании шла рядом с Габриэлем.

Наконец они разместились в экипажах, присоединившись к девушкам и Эшеру с Карстерсом. Поверх их голов Габриэль обменялся взглядами с Силией. Мать, очевидно, хотела бы знать, как сюда занесло ее сына, но его лицо оставалось бесстрастным. Своим видом он хотел показать, что все произошло по чистой случайности и теперь он вынужден проводить дам. В этом не было ничего особенного. Силия улыбнулась и махнула ему рукой. Затем Габриэль повернулся к Алатее, коротко кивнул ей и удалился.

Алатея некоторое время смотрела ему вслед. Глаза ее были мрачны, а из головы не выходил один и тот же вопрос, на который она не знала ответа.

Глава 15

Алатея получила ответ две ночи спустя. Герцогиня Ричмонд давала самый пышный бал, который должен был стать гвоздем сезона. Дом Ричмондов на реке каждый, кто хоть что-то значил в обществе, посещал непременно.

Алатея приехала туда относительно рано в сопровождений Сирины, Мэри и Элис. Ее отец обедал где-то с друзьями и должен был прибыть позже.

Оставив Сирину на диване в обществе леди Арбетнот и Силии Кинстер, Алатея удостоверилась в том, что Мэри и Элис тоже не обделены вниманием. Слава Богу, Эшер и Карстерс были при них. Потом она нашла уединенный уголок у стены и забилась туда.

Однако ее попытка скрыться обернулась неудачей, потому что лорд Фолуорт успел заметить ее. Через несколько секунд вокруг нее собрались поклонники, ее собственный «двор».

Не прошло и пяти минут, как к ним присоединился Чиллингуорт. После обмена дежурными любезностями граф прочно занял место возле нее, оттеснив Фолуорта, с мрачным видом уступившего ему эту выгодную позицию. Чиллингуорт, такой же крупный и высокий, как Габриэль, оказывал не менее подавляющее действие на остальных соискателей ее руки — уловив вызов в его тоне, они немедленно теряли боевой задор.

К тому времени когда заиграл оркестр, Алатея ощутила, что нашла покровителя в лице графа, и была готова. предложить ему руку в качестве партнерши, однако он словно не заметил этого и спокойно наблюдал за ней, когда ее пригласил лорд Монтгомери. Алатея не успела придумать убедительной отговорки, и ей пришлось согласиться на пламенную просьбу лорда. К счастью для нее, это был котильон, что избавило ее от неприятных ощущений, — иначе ей пришлось бы без конца выслушивать его комплименты.

Но вот танец кончился, и она с изумлением увидела терпеливо ожидающего ее Чиллингуорта. Лишь когда музыканты заиграли вальс, ей стало ясно, чего дожидался граф.

— Не окажете ли вы мне честь, дорогая?

Алатея заколебалась. Она подняла голову и увидела, что он смотрит на нее, выжидая.

Он был готов подойти и настаивать, если она сама не пойдет ему навстречу… и тут круг ее обожателей расступился перед Габриэлем.

— Боюсь, милорд, я уже обещала этот танец мистеру Кинстеру, — пролепетала Алатея.

Последнее было лишним: взгляд Чиллингуорта остановился на лице Габриэля, и это не обещало обоим ничего хорошего.

Между ними мгновенно вспыхнуло чувство соперничества. Чиллингуорт, обуздав себя, поклонился.

— Это для меня разочарование и потеря, дорогая, но надеюсь, потеря временная. Сегодня будет еще много вальсов. — Угрюмый тон больше, чем слова, выражал его намерения.

Габриэль предложил Алатее руку и привлек ее к себе, ловко отделив от толпы танцующих и от группы поклонников. Место для танцев было всего в нескольких дюймах от них, и она уже плыла по кругу в его объятиях.

Алатея чувствовала, что Габриэль доволен окончанием этой сцены и своей победой, но ей все это было неприятно.

— Ты привлекаешь к нам слишком много внимания.

— В настоящих обстоятельствах это неизбежно.

— В таком случае измени обстоятельства.

— Как?

— Твоя настойчивость вызовет сплетни.

— Ты хочешь, чтобы я разрешил тебе танцевать вальс с другими мужчинами?

— Да.

— Нет.

Алатея сжала губы. Кажется он вообразил, что может ей диктовать подобные вещи?

Настроение ее отнюдь не улучшалось оттого, что он продолжал намеренно играть на ее чувствах.

Танец закончился, и Алатея была рада вернуться в свой укромный уголок; но, как оказалось, у Габриэля на этот счет были другие планы.

Небольшой салон, куда он привел, ее, был уставлен пальмами в кадках и украшен статуями. Тщательно подобранный интерьер создавал ощущение защищенности. Они прошли в дальний угол салона, отгороженный тремя пальмами и ажурной аркой.

К ним тут же подошел лакей с подносом. Габриэль взял два бокала с шампанским и протянул один Алатее.

Приняв бокал, Алатея сделала крошечный глоток, успокаиваясь по мере того, как пузырьки газа приятно щекотали горло.

Однако стоило ей повернуть голову, и ее взгляд встретился со взглядом Чиллингуорта, который, оказывается, следовал за ними по пятам.

— Мне посчастливилось снова найти вас, дорогая.

Габриэль презрительно прищурился:

— Вы наблюдаете за нами?

— Ну что вы! — Чиллингуорт взял с подноса бокал с шампанским. — Я предположил, что после небольшой сцены, разыгранной Кинстером в бальном зале, он уединится с вами в каком-нибудь укромном уголке…

— Как видно, эта тактика вам хорошо знакома…

Чиллингуорт насмешливо посмотрел на Габриэля:

— Она меня удивляет. Вы, как известно, друг семьи, и ваш трюк — нечто такое, чего я никак не ожидал от вас.

— Только потому, что вы не имеете ни малейшего представления о том, в чем состоит мой трюк.

— Вот как? О нет, мой дорогой. Я далеко не так глуп, как вы предполагаете.

— Возможно, — заметил Габриэль, — было бы много лучше с вашей стороны, если бы вы проявляли как можно меньше фантазии.

— А я считаю, что было бы гораздо разумнее, если бы в данных обстоятельствах вы прекратили лицедействовать и уступили мне дорогу.

— О каком лицедействе вы говорите?

— О том самом. Помните поговорку о собаке на сене?

Алатея с горящими глазами выступила вперед, чем заставила замолчать Габриэля, который уже открыл рот, собираясь ответить. Удовлетворенная его реакцией, она повернулась к Чиллингуорту:

— Вы меня извините, если я сочту этот обмен «любезностями» не слишком лестным для себя?

Оба кавалера растерянно посмотрели на нее.

— Откровенно говоря, я просто в ужасе, — продолжала Алатея. — Похоже, вы считаете, что я не только тупа и лишена воображения, но еще и глуха! Представьте, я прекрасна понимаю ваши недомолвки. Ваше внимание ко мне нежелательно, и я никак вас к этому не поощряла!

Она с негодованием посмотрела на Чиллингуорта, потом перевела взгляд на Габриэля. Он помедлил секунды две, а затем неожиданно передал свой бокал Чиллингуорту и, схватив за руку, потянул ее вперед. Лицо Алатеи пылало, но она не попыталась вырываться — легче было бы разомкнуть стальной наручник, чем его пальцы.

Дверь в конце зала оказалась открытой. За ней располагалась небольшая гостиная, где занавеси на окнах были задернуты на ночь.

В камине горел огонь. Три канделябра струили золотистый свет на мебель, обитую атласом.

Алатея с трепетом ступила через порог; приблизившись к камину, она повернулась лицом к Габриэлю и услышала, как замок на двери защелкнулся.

— Этой нелепой ситуации пора положить конец.

Она твердо посмотрела на него:

— Графини больше не существует. Эта дама растаяла как туман и никогда не вернется.

— Да, но ты-то здесь.

— Да, здесь. Но я Алатея, и ты знаешь меня вею жизнь. Я вовсе не восхитительная куртизанка, которую тебе так хотелось соблазнить. Ты разочарован, потому что графиня исчезла. А поскольку я вызвала твой гнев и раздражение, тебе лучше приударить за какой-нибудь другой леди, которая придется тебе по вкусу и подойдет лучше, чем я.

Габриэль по-прежнему стоял у двери, голова его была слегка наклонена.

— Выходит, мой интерес к тебе вызван одним лишь раздражением?

— Да, это так и есть. Вспомни, как ты повел себя с Чиллингуортом и другими. Отчего-то вдруг забыв о своем долге охранять близнецов, ты переключил свое внимание на меня!

— Но я не вижу в этом ничего плохого…

— Ты буквально одержим манией защищать кого-нибудь! Стоит тебе остановиться, немного подумать, и ты поймешь, что в этом нет нужды. Мне необходима защита еще меньше, чем близнецам. Ты постоянно вертишься вокруг меня, и это просто глупо, да к тому же привлекает к нам внимание. Ты ведь знаешь, какие выводы люди сделают из этого, — они тут же вообразят нечто такое, чего и в помине нет.

Габриэль с минуту помолчал, потом спросил:

— Нечто, чего якобы не существует, иллюзия досужих светских сплетников — что же это на самом деле?

— Ну, они могут решить, что в ближайшем будущем прочтут в «Газетт» сообщение о помолвке. Как справедливо заметил Чиллингуорт, широко известно, насколько близки наши семьи. Ты и я знаем друг друга долгие годы. Как только они вобьют себе в головы подобную мысль, это станет адом для нас обоих.

— Неужели? А мне кажется, у тебя что-то неладно с головой, и в этом все дело.

— Но я вовсе не хочу провести оставшуюся часть сезона, разъясняя всем и каждому, почему мы не собираемся пожениться.

— Успокойся, ничего такого тебе не грозит.

— Правда? И почему ты так уверен?

— Потому что мы поженимся.

Произнося эти слова, Габриэль уже стоял рядом с ней. Алатея смотрела на него молча, казалось, потеряв дар речи. Потом глаза ее будто заволокло дымкой.

— Что ты сказал?

— Я согласился отложить обсуждение этого вопроса до тех пор, пока мы не разделаемся с твоими обидчиками, но все равно рано или поздно им придется заняться. Так почему бы не теперь? Я считаю, что мы непременно поженимся, и чем скорее, тем лучше.

— Прежде у тебя и в мыслях не было жениться на мне, даже после бала у леди Арбетнот…

— Ты так и не научилась читать мои мысли. Я решил жениться на тебе, еще когда считал тебя графиней.

— Но ты ведь на самом деле не хочешь этого.

— Еще как хочу. Этот факт должен объяснить, почему я так ревностно оберегаю тебя от других джентльменов. Твое окончательное расставание с графиней решило все, так что единственное заключение, к которому придет общество, будет справедливым.

— Ты так считаешь?

— Да, потому что именно так и будет. Если тебе надо время, чтобы освоиться с этой мыслью, ты его получишь, но не воображай, что из этой ситуации есть какой-нибудь иной выход.

— Но… Я не могу очаровать тебя, как графиня, — ты все знаешь обо мне.

Он обнял ее, поцеловал и крепко прижал к себе. Сопротивление длилось не более секунды — она погрузилась в его объятия, и губы ее раскрылись навстречу ему, предложив все, что могли дать.

Алатея сдалась без боя, зная, что любая борьба с ним была бы ею проиграна, но при этом все-таки пыталась сохранить ясность мысли.

Она желала его, и голод ее был слишком, силен. Она целовала его страстно, нежно, соблазняя и заманивая, готовясь снова и снова отдавать и брать.

Габриэль тоже был счастлив с ней и не скрывал этого. Алатея это чувствовала и знала. Она чувствовала, как страсть нарастает в нем, и наслаждалась мощью и силой этой страсти.

Головокружительная волна, уносящая их, превращалась в вихрь, жаркий, обдававший пламенем… Потом руки его пришли в движение и потянулись к ее волосам.

— Что…

Она ощутила внезапный рывок и увидела в его глазах блеск удовлетворения. Чепчик из кружев, расшитый золотом!

— Ты не посмеешь бросить его в камин!

— Не посмею?

Злополучный головной убор полетел на пол.

— Как хочешь.

Его рука снова потянулась к ее волосам и стала небрежно ворошить их.

— Что ты делаешь? — Она попыталась воспротивиться, но он не ослаблял своих усилий. Ее волосы рассыпались по плечам.

— Сейчас, когда волосы растрепаны, у тебя вид чрезвычайно соблазнительный, и это меня очаровывает. Спорить с тобой всегда было бесполезно — только зря тратить слова и время. Поэтому я решил прибегнуть к силе. Ты никогда не понимала, почему я так ненавидел это твое пристрастие к чепчикам.

Он еще некоторое время играл с шелковистой массой волос, потом собрал их в кулак и, потянув, заставил ее отклонить голову назад.

— Что еще ты придумал?

— Твои глаза. Ты хоть представляешь, что это значит смотреть в твои глаза? Не на них, а в них, прямо в глубину? Каждый раз, когда я в них смотрю, я будто падаю в какую-то таинственную бездну и теряюсь в ней, а заодно теряю разум.

Его взгляд опустился ниже:

— И еще твои губы!

Он нежно, прикоснулся к ним поцелуем.

— Но ведь мы оба знаем, что это значит.

Габриэль убрал руку с ее спины.

— Но не думаю, что ты это понимаешь.

Длинные пальцы легко, как перышко, коснулись ее щеки, подбородка, потом, приподняв его, он пробежался губами по овалу ее лица.

Алатея затрепетала.

— Ты очень уязвима. — Эти слова коснулись ее слуха как ласка. — Ты не слабая, ты ранимая. Ты как раз подходишь для меня.

Ее веки опустились, когда их коснулись его губы, а по всему телу разлился жар.

Разум говорил ей, что она должна поправить его, сказать, что не принадлежит ему, но вместо этого она лишь прижалась к нему. Ноги ослабели, голова закружилась; все поплыло перед глазами, и она едва успела уцепиться за отвороты его фрака.

Его страсть была столь же сильной — она питала ее желание, возбуждала, обнимала, охватывала и требовала от нее всего, что она могла дать. Донельзя смущенная, Алатея сначала не осознала, где его пальцы, пока он не сжал ее, талию потом, прервав поцелуй, спустил платье с плеч.

Ее груди, набухшие, с острыми пиками сосков, тут же оказались в его руках — и все это произошло так быстро что она едва смогла перевести дух.

Прежде он ласкал ее грудь только в темноте; она не могла видеть, как он к ней прикасается, не могла видеть его лица и желания на этом лице, не могла видеть пламени страсти в его глазах.

Теперь его руки властно сомкнулись на ее грудях. Алатея закрыла глаза и пыталась сохранить остатки здравого смысла, пока он наслаждался, лаская ее.

Губами, языком и зубами он показывал ей, что боготворит ее, и наслаждение накатывало на нее волнами, пока она не начала задыхаться от сжигавшей ее страсти. Горловой звук, который он издал, свидетельствовал о его мужском удовлетворении. Потом Габриэль повторил эту сладкую для нее пытку.

Его прикосновения были восхитительными, и Алатея беспомощная в его объятиях, изгибалась, предлагала себя умоляя и ощущая каждый нюанс, каждый оттенок его ласк, тайный смысл, который он в них вкладывал.

Вихрь страсти окружил их, создавая особую ауру, и они стояли, сжимая друг друга в объятиях, будто в самом сердце бури.

Никогда прежде Габриэль не достигал такой степени возбуждения, и все же ему удавалось удержаться от последнего шага. Это было бы невозможно ни с какой другой женщиной, но та, которую он держал в объятиях, была осиянной и он всегда знал это.

Его руки скользнули за ее спину, и он спустил вниз ее платье и нижнюю сорочку до бедер. Губы его изогнулись в улыбке. Он нежно провел ладонями по ее спине и талии, медленно скользя по всем изгибам тела.

— Мне нравится, что ты такая высокая и стройная. Он целовал ее долго и неторопливо, потом спустил платье и сорочку с бедер и ног, и одежда, шурша, упала на пол.

Теперь ему больше не хотелось разговаривать. Он уже знал вкус ее тела и этот контраст между собственной силой и крепостью и ее женственной упругостью. «Очарование» было слишком слабым словом, чтобы определить его одержимость ею.

— Не двигайся.

Сомкнув руки вокруг бедер Алатеи, он опустился на колени. Он слышал ее неровное дыхание, губы его приблизились к ее животу и он поцеловал его, потом коснулся губами пупка. Ее руки опустились на его плечи. Когда он прикоснулся к вожделенной выемке, ее пальцы скользнули в его волосы и запутались в них.

Она вздрогнула, напряглась, когда он наклонял голову и прижался лицом к ее плоскому животу.

— Габриэль!

Это слово было произнесено шепотом, с мольбой. Алатея с трудом узнала свой голос. Ее кожа пылала, голова кружилась, она была в полном смятении — и при этом остро чувствовала каждое его прикосновение, каждую ласку. В воздухе трепетало желание, пылала страсть, и на этот раз не было темноты, не было покрова таинственности, не было вуали, скрывавшей ее лицо.

Она стояла перед ним совсем нагая, и ее поддерживала только одна мысль, что своей наготой пленила его. Его голова была тяжелой и теплой, а прикосновение его рук одновременно и успокаивало, и возбуждало. Его шелковистые волосы заскользили по ее коже, и, когда он повернул голову, она поняла, что так и должно быть.

Его единственным ответом был жаркий влажный поцелуй, запечатленный на ее вздрагивающем животе, как раз под тугими кудряшками. Он скользнул рукой по ее ягодицам, угрожая хрупкому, едва обретенному ею равновесию, в то время как другая его рука двигалась вверх и вниз по нежной внутренней стороне бедер.

Его губы спустились чуть ниже.

Ома ожидала, что он дотронется до нежной плоти между бедрами, нервы ее были напряжены. Потом он сделал это, и ей показалось, что сейчас она умрет от восторга.

От жаркого прикосновения его языка к ее плоти у нее подогнулись колени.

— Ш-ш.

Он обнял Алатею, попытался успокоить. Захватив одно колено, он перекинул ее ногу себе через плечо. Ей пришлось изменить положение, чтобы не упасть, она обвила ногой его широкую спину, а пальцы продолжали сжимать его голову. Теперь она стояла прочнее, но оказалась гораздо доступнее для него. Его обжигающе горячий язык снова начал ласкать ее.

— Я хочу попробовать тебя на вкус.

Нечетко произнесенные слова были его единственным предупреждением, прежде чем он сделал это. Он действительно пробовал ее на вкус, лизал, ласкал — была ли она согласна на эти интимные ласки, уже значения не имело. Он просто брал то, что хотел, а она соглашалась на это.

Нервы ее трепетали, она была беззащитна перед ним, и тело откликалось на каждое его прикосновение остро и мучительно.

Голова ее кружилась, но все-таки в каком-то потаенном уголке сознания она оставалась свободной, независимой и достаточно разумной, чтобы оценивать его действия.

Ее восприимчивость все усиливалась — теперь она могла чувствовать гораздо острее и глубже. Мужчина, стоявший перед ней на коленях, был богом чистого наслаждения, он ошеломлял ее, не давал ей передышки, пока она не разразилась рыданиями, а ее тело не стало всего лишь сосудом жаркого непреодолимого желания.

Алатея тотчас же поняла это, как только его язык и губы на мгновение оторвались от нее. Его руки оставались на ее бедрах; он поднял ее, а через мгновение его плоть наполнила ее.

Его мощный член вошел в ее тело, преодолев незначительную преграду, и оказался глубоко внутри. Со вздохом, похожим на рыдание, она обвилась вокруг него, женская плоть сомкнулась вокруг мужской, и Алатея старалась удержать его как можно ближе и как можно дольше. Ее пальцы изогнулись, грудь напряглась. Обвив ногами его бедра, руками она обняла Габриэля за плечи, изо всей силы прижимаясь к нему, потом обхватила руками голову и, найдя губы, прильнула к ним.

Этот поцелуй был их взаимным признанием и потребовал всех сил и всей страсти — их тела задвигались в совершенной гармонии, в медленном ритме, столь же естественном, как дыхание. Он поднял ее еще выше, а она змеистым движением соскользнула ниже и прильнула к нему.

Возможно, Алатея должна была бы ощутить стыд, оттого что столь легко и охотно отдалась ему и обнимала его, совершенно обнаженная, тогда как он оставался в своем элегантном вечернем костюме. Каждое его движение возбуждало ее еще сильнее.

Должно быть, он и хотел, чтобы это было так. Он ведь сам сказал, что хочет показать, насколько очарован ею: в то время как он нежился, погружаясь в ее обнаженную плоть, стараясь продлить эти бесценные мгновения, он и сам тонул в этом водовороте, разделяя ее страсть.

Ей не требовалось, чтобы он поднял веки и посмотрел ей в глаза сияющим взглядом, а потом сказал:

— Ты думаешь, что я знаю тебя, но ведь я не знал, какой женщиной ты стала. Я не знал, что ты почувствуешь, когда мои руки запутаются в твоих волосах, еще теплых после сна, или что почувствую я, когда утром скользну в тебя после пробуждения.

Я еще не знаю, что это значит — засыпать, держа тебя в объятиях, и просыпаться, чувствуя твое теплое дыхание на щеке. Что это значит — держать тебя, обнаженную, в своих объятиях при свете дня, обнимать тебя, когда ты располнеешь, потому что будешь носить моего ребенка. Столько всего я не знаю о тебе. И всю свою жизнь я проведу с тобой, но все еще не узнаю тебя полностью и буду желать узнать больше.

И мне не важно, как тебя зовут. Я знаю только, что ты та женщина, которая сегодня пленила и очаровала меня, хотя прежде я уже был знаком с тобой, был знаком всю жизнь.

Ей не требовалось, чтобы он все это произносил, но он именно так и сделал. Она поцелуем заставила его замолчать, но продлить этот поцелуй ни у нее, ни у него не было сил. Она спрятала голову у него на плече, прижалась к его шее, запечатлела еще один жаркий поцелуй на его пылающей коже.

Его губы возвратили ей это наслаждение, потом он слегка прикусил ее губу.

— Тебе это нравится, да? — Он хрипло рассмеялся.

Она крепче сжала его в объятиях.

Габриэль откинул голову назад и застонал. Потом он поймал непослушные пряди ее волос, оттянул ее голову назад, чтобы видеть выражение ее глаз.

— Ты создана, чтобы принадлежать мне.

Алатея сжала губы. Должно быть, он был прав. Тряхнув головой, она высвободила свои волосы из его руки, и это внезапное движение будто изменило ее. Она наклонилась еще ближе к нему и еще сильнее сжала его.

Габриэль с трудом втянул воздух, потом его губы снова нашли ее, и этот поцелуй был требовательным и властным. Он потерял контроль над собой. Обоих снова захватил вихрь, объяло пламя. Страсть подняла их высоко на волне чистой радости и испепелила. Облегчение было таким сладостным, таким глубоким, что они даже не почувствовали, как оказались на полу. Единственной реальностью для них стало то, что они были вместе, что они слились в единое существо.

— Ты назвала меня Габриэлем.

Лежа у него на груди, все еще не вполне придя в себя, Алатея с трудом соображала.

— Я мысленно уже много недель называю тебя Габриэлем.

— Хорошо, я и есть Габриэль.

Теперь он распростерся на диване, лежа на спине, и поднял туда же ее.

— Я больше не товарищ твоих детских игр. Я твой любовник и стану твоим мужем. Я настаиваю на этом. — Его рука сжала ее затылок, потом разжалась и принялась нежно поглаживать волосы. — Впрочем, не важно, как ты меня называешь, как я называю тебя. Это ничего не меняет. Ты женщина, которую я желаю, а ты желаешь меня. Ты моя. Ты всегда была моей и всегда будешь моей.

Железная уверенность, прозвучавшая в его словах, потрясла Алатею. Она пошевелилась.

— Лежи спокойно. Тебе не холодно?

— Нет, конечно, нет!

Ее кожа все еще пылала. Тело, теперь находившееся под ней, источало жар.

Она вспомнила, как однажды ночью они лежали рядом, . глядя на звезды, не прикасаясь друг к другу, но между ними возникло напряжение, и оно было настолько сильным, что, казалось, вот-вот от них полетят во все стороны искры. Теперь это напряжение совершенно исчезло — их окружало спокойствие, глубокое и прочное. Удовлетворение и насыщение, о существовании которого она даже и не подозревала, окутывало их, и Габриэль охотно разделял с ней этот безмерный покой. Она могла слышать биение его сердца под своим ухом — оно билось медленно и ровно.

— Почему ты здесь?

Он задал этот вопрос ровным голосом, и, заинтригованная, она ответила:

— Ты привел меня сюда.

— И ты пришла, а теперь лежишь в моих объятиях, совершенно нагая, — ты приняла меня с охотой, добровольно отдалась мне только потому, что я желал тебя.

Его рука потянулась к ее волосам и нежно их погладила.

— Ты чувственная женщина, королева в постели, и мне не важно, сколько тебе лет. Ты неопытна, но так восприимчива, что у меня голова кругом идет от тебя.

Она закрыла глаза:

— Не надо.

— Что не надо? Не надо говорить правду? Но почему? Тебе нравится отдавать, и единственный мужчина, которому ты будешь отдаваться, — это я.

Алатея не могла ничего отрицать, и это предоставляло ему преимущество, власть над ней.

Она сделала над собой усилие и попыталась сесть.

— Нам пора.

— Нет еще.

Он нежно прижал ее к себе и поцеловал в мочку уха. Потом его губы проделали путешествие по ее коже.

— Еще только раз… Еще… Еще…

Глава 16

На следующее утро Алатея сидела в беседке в дальней части сада и смотрела, как к ней приближается Габриэль. Яркий солнечный свет играл на его волосах, время от времени высекая из них искры золота, а она вспоминала, какими мягкими они были под ее пальцами.

Прищурив глаза, она наблюдала, как он здоровается с ее сестрами. На этот раз Алатея отказалась участвовать в прополке под предлогом плохого самочувствия; на самом же деле причиной было то, что она почти не спала ночью.

Если бы ей потребовалось неопровержимое доказательство того, что Габриэль правильно оценивал ее чувства, то вторая половина вечера в доме леди Ричмонд вполне подходила для этого.

Алатея не была лицемеркой и признавала, что наслаждение, которое получала, отдаваясь ему, было самой глубокой и светлой радостью, которую она познала. Удовлетворяя его желания, она и сама испытывала счастье, ее охватывало ощущение выполненного предназначения. Габриэль сказал, что по своей природе она склонна отдавать, и она согласилась с этим; но она была готова и брать. Однако в этом отношении существовал определенный предел.

Да, он был очарован, опьянен ею, этого нельзя отрицать.

Но что бы Габриэль ни говорил, ее возраст имел значение и был препятствием. Она была старше и отважнее многих женщин, она чувствовала себя увереннее по причине своего зрелого возраста и лучше могла оценить его таланты любовника. Но их обоюдное увлечение вовсе не означало, что они должны пожениться.

Когда Габриэль, поговорив с девушками, направился к ней, Алатея собрала все свои силы, стараясь держаться со спокойной уверенностью. Она слишком много думала о нем, слишком дорожила им, чтобы безвольно отдать себя на милость победителя, на его милость.

Габриэль подошел к беседке непринужденным шагом и поднялся по ступенькам.

Его объяла тишина.

— В чем дело?

Алатея сделала ему знак сесть рядом на короткую и узкую плетеную скамейку.

Скамейка не была рассчитана на двоих, и они оказались совсем близко друг к другу.

Она глубоко вздохнула и решительно бросилась в бой.

— Я не вижу никаких причин для нашего брака. Молчи! — Она отмела его попытку возразить: — Сначала выслушай меня.

Черты его лица стали жёстче, но он не произнес ни слова.

Алатея огляделась: неподалеку от них весело щебетали ее братья и сестры.

— О графине, как и том, в каких отношениях мы состоим, знаем только ты и я. Мне двадцать девять лет, и я пытаюсь внушить всем, что не помышляю о браке. Я отказалась от этой мысли одиннадцать лет назад. Для всех я старая дева. Твое внезапно проявившееся внимание ко мне не означает, что все ждут нашего брака. Мы достаточно умны и осторожны и понимаем, как нежелательны были бы любые сплетни о нашей близости хотя бы из-за наших семей и близких. Вот почему нам не стоит вступать в брак.

— Ты за этим пригласила меня?

Она решительно встретила его взгляд.

— Независимо от того, что ты собираешься сказать или сделать, нет никаких оснований приносить себя в жертву.

Габриэль внимательно вглядывался в ее лицо.

— Как ты думаешь, — спросил он наконец, — почему я хочу на тебе жениться?

Ее губы дрогнули. Она махнула рукой в сторону сада, где беспечно резвились ее братья и сестры, даже не ведающие о том, какая угроза нависла над их семьей.

— Ты хочешь на мне жениться потому, что, представ в образе графини, я попросила тебя о помощи. Я знала, что, если объясню, как велика опасность, грозящая нам, ты поможешь. Ты всегда готов прийти на помощь. Это твоя основная черта. Желание защищать стало для тебя наваждением.

Он проследил за ее взглядом.

— Значит, ты думаешь, что я хочу жениться на тебе, чтобы защитить?

— Я пыталась затянуть тебя в свою игру. Это было нечто вроде ловушки, но я никогда не собиралась вынуждать тебя жениться на мне.

Габриэль вглядывался в ее глаза, в эти озера орехового цвета и бездонной глубины. Мысль о ее уязвимости, преследовавшая его с того момента, как ему стало известно, кто она, теперь исчезла, испарилась. Она не имела ни малейшего представления о том, что он боготворит ее и одержим не желанием защищать ее, а ею самой.

Габриэлю оставалось лишь удивляться тому, как она наивна, несмотря на свой возраст, несмотря на то что знала его всю жизнь.

Он оглянулся на ее сестер, пытаясь собраться с мыслями.

— Рискуя разбить в пух и прах твои иллюзии, должен сказать, что я совсем не поэтому хочу жениться на тебе.

— Тогда почему же?

— Я безумно желаю тебя.

Румянец окрасил ее бледные щеки.

— Желание в нашем кругу не обязывает к браку.

Алатея отвела взгляд и смотрела куда-то в сторону, предоставив ему любоваться ею. Соединение силы и ранимости — вот что было главной ее чертой.

— Сколько лет мы знакомы?

— Вечность — всю нашу жизнь.

— Несколько недель назад ты сказала Чиллингуорту, что наши отношения устоялись и приняли определенную форму. Я согласился. Ты помнишь это?

— Да.

— Я сохранил мои самые ранние воспоминания о тебе. Должно быть, нам тогда было года по два — не больше. С колыбели мы с благословения наших родителей были друзьями. В двенадцать мне стало трудно относиться к тебе как к сестре. Я никогда не понимал почему и знал только, что в наших отношениях что-то не ладилось. Ты тоже это знала…

Ее «да» было похоже на тихий шелест — они оба вглядывались в прошлое, в долгие годы, когда им было так трудно друг с другом.

— Помнишь, когда нам удавалось улизнуть из амбара старого Коллинриджа, ты всегда ухитрялась зацепиться юбками за гвоздь? Люцифер уже сидел в седле и держал наготове наших лошадей, а мне приходилось держать тебя за бедра, чтобы ты могла отцепить свои юбки. Все время мое отношение к тебе было какой-то странной смесью небесной радости и адской муки. Я никогда не мог понять, почему меня так тянет к тебе, почему всегда хочется быть рядом. Я становился агрессивным, меня охватывало какое-то безумие. Я испытывал желание схватить тебя в охапку и хорошенько встряхнуть.

Она рассмеялась, но смех ее был каким-то невеселым, напряженным.

— Мне казалось, что однажды ты именно так и сделаешь.

— Я и не осмелился, потому что слишком боялся прикоснуться к тебе. Это свело бы меня с ума. Я вел себя, как пациент Бедлама. И одного танца, который мы протанцевали вместе, было достаточно, чтобы я потерял покой на неделю. Я всегда питал к тебе чувство собственника, и это продолжалось долгие годы. Но я не понимал этого чувства до нашей ночи в отеле «Берлингтон». Это не было внезапно вспыхнувшей страстью, а росло и крепло в течение двадцати лет. Если бы наши родители не внушили нам, что мы словно брат с сестрой, это чувство давным-давно определилось бы, и наши отношения вылились в брак. Твой маскарад раскрыл мне глаза и дал возможность изменить наши отношения, сделать их такими, какими им суждено быть. Дело не только в сексуальном притяжении — ты та женщина, которую я хочу назвать своей женой.

Алатея наклонила голову:

— Скольких женщин ты знал?

Габриэль нахмурился:

— Я не считал.

Она посмотрела на него, и в глазах ее он прочел недоверие.

— Я действительно не помню. Какая разница? Что ты, собственно, хочешь выяснить?

— Только то, что ты, любя женщин, до сих пор ни разу не подумал о том, чтобы сочетаться с кем-нибудь браком. Что же случилось теперь? И почему я?

Габриэль заметил подвох, но сумел использовать его к своей выгоде.

— То, что теперь, — на этот вопрос ответить легко. Пришло время. Я понял это уже на свадьбе Демона. Пора жениться, остепениться, подумать о продолжении рода. Почему ты? Вовсе не потому, что ты друг детства и семьи, и не потому, что мы с тобой вступили в интимные отношения. Ты та самая женщина, на которой я хочу жениться, единственная — других нет.

Он помолчал, потом продолжил:

— Ты, вероятно, заметила, что я больше не испытываю неловкости в твоем обществе. Я сижу рядом с тобой довольно спокойно и не схожу с ума только по одной причине — потому что будущее мое достаточно ясно, потому что могу поцеловать и обнять тебя и ты всегда будешь рядом, потому что ты будешь скоро лежать в моих объятиях.

Габриэль неожиданно понизил голос:

— Но если ты попытаешься мне отказать, если предпочтешь флиртовать с Чиллингуортом или любым другим мужчиной и улыбаться им, тогда нелегкие отношения, связывавшие нас в течение многих лет, окажутся ничем по сравнению с будущим.

Алатея твердо выдержала его взгляд.

— Это угроза?

— Нет, только обещание.

Она некоторое время смотрела на него, потом открыла было рот, чтобы ответить, но не успела — он приложил ладонь к ее губам.

— Я глубоко привязан к тебе, и ты это знаешь. Теперь я не ослеплен и не одурачен собственными заблуждениями и должен признаться, что ты привлекаешь меня как женщина, волнуешь меня. Но это всего лишь половина дела. Я хочу на тебе жениться еще и потому, что ни с кем другим не смог бы связать свою судьбу. Мы подходим друг другу. Наша совместная жизнь будет счастливой. Мы никогда не были друзьями в настоящем смысле, но сложности, мешавшие нашей дружбе, теперь устранены.

Она внимательно вглядывалась в его лицо — она еще обдумывала свои аргументы, упорно сопротивляясь его доводам.

Отняв руку, он провел по 'ее подбородку, потом уронил на спинку скамейки.

— Как бы ты ни старалась отвергнуть меня, ты прекрасно знаешь, что происходит между нами. Возможно, в течение долгих лет это чувство было скрыто плащом и вуалью, но, когда мы сбросили маски, ты видишь так же ясно, как я, что нас связывает.

Алатея отвела глаза. Она не знала, что делать. Слова Габриэля пробуждали в ней столько чувств, столько глубоко запрятанных и от всех таимых желаний, столько ей самой непонятных грез… И все же, заставив себя подняться со скамейки, она заявила:

— Ты утверждаешь, что испытываешь ко мне какие-то чувства.

— Происходящее между нами требует только одного исхода — брака.

— Не думаю, что верю тебе. — Она снова внимательно посмотрела на него и, взяв себя в руки, упрямо закончила: — Мы так хорошо знаем друг друга. Ты считаешь, что раздражение, которые мы вызывали друг в друге, было всего лишь постоянно подавляемым желанием, и я готова с этим согласиться. Но вот чего я не знаю, так это какое чувство самое сильное…

Его глаза помрачнели.

— Какое чувство обычно заставляет мужчину жениться?

— Вот этого-то я и боюсь. Чувство, которое заставляет, торопит, подстегивает тебя к женитьбе, — желание защитить меня. Ты решил, что самый верный способ сделать это — брак, а уж если ты что вобьешь себе в голову, то всегда добиваешься успеха. К сожалению, в этом случае достижение твоей цели потребует моего содействия, и я опасаюсь, что тут твой успех тебе изменил.

— Ты считаешь, что я все это придумал?

— Нет, но я не уверена, что твое заключение соответствует фактам. Я полагаю, ты заблуждаешься, лжешь сам себе, когда говоришь о высокой цели. — Она с вызовом посмотрела на него.

Губы Габриэля были плотно сжаты; он бестрепетно выдержал ее взгляд, но не стал возражать, и Алатея продолжила:

— Верно, мы знаем друг друга слишком давно. Изображая графиню, я отлично представляла, как себя вести и что говорить, за какие ниточки потянуть, чтобы добиться своей цели. Теперь ты можешь прибегнуть к тому же маневру. Ты решил, что мы должны пожениться, и сделаешь все возможное, чтобы добиться своей цели — заставить меня выйти за тебя замуж.

— Пожалуй, ты права. — Его голос звучал на удивление спокойно.

Она недоуменно заморгала:

— В чем именно?

Ей показалось, что в его глазах пляшут насмешливые искры.

— Я действительно сделаю все, что в моих силах, чтобы приблизить наш брак.

Алатея мысленно чертыхнулась. Она не собиралась бросать ему вызов.

— Скажи мне, ты согласна с тем, что нас связывает пылкая и неувядаемая страсть?

Ей было трудно говорить, волнение сжимало горло.

— Пылкая — возможно, но с чего ты взял, что она неувядаемая? Со временем она ослабеет и потускнеет.

— Вот тут ты не права.

Он склонился ближе к ее лицу, и его губы едва коснулись ее губ. Это прикосновение было слишком мимолетным и легким, чтобы удовлетворить ее, но вполне достаточным, чтобы возбудить в ней желание.

Алатея ощутила его теплое дыхание на своих вдруг ставших необычайно чувствительными губах.

— Эта страсть затопила и опьянила тебя вчера ночью, когда я наполнил тебя всю… — Его губы снова едва коснулись ее губ. — Она заставила тебя открыться мне, одарить меня бесценным даром, которого я жаждал. И ты думаешь, что это пройдет бесследно?

Алатея покачала головой. Она видела только его шевелящиеся губы, приблизившиеся к ее лицу, и положила руки ему на плечи, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого притянула еще ближе. Здравый смысл потонул в море чувственного томления. В то мгновение, когда его губы сотворили свое волшебство, она прошептала:

— Да.

Их губы соприкоснулись, сначала едва-едва, потом их поцелуй стал более страстным и долгим, и вскоре она позволила ему завладеть своим ртом без сопротивления.

Он целовал каждый дюйм ее губ, стараясь вызвать в ней сладостные воспоминания об их близости. Страсть, жаркое томление захватили Алатею в свои коварные сети так крепко, что, когда Габриэль прервал их поцелуй и, откинув голову назад, прошептал ей на ухо «лгунья», ей нечего было возразить.

— Доброе утро.

Алатея подняла голову, и только хорошее воспитание позволило ей не выказать изумления.

— Что ты здесь делаешь?

Это были ее владения, ее кабинет, ее царство, куда члены семьи допускались не часто и лишь по особому приглашению. Здесь она уединялась с определенной целью — под предлогом, что ей необходимо проверить счета, а на самом деле чтобы собраться с мыслями и обрести уверенность в себе, найти точку опоры и сделать правильный выбор. С момента их разговора в беседке в ее голове все перемешалось — она уже не могла отличить фантазий от реальности. Глядя, как Габриэль закрывает дверь, Алатея подумала, что в его присутствии ей едва ли удастся мыслить трезво.

— Мне пришло в голову, — произнес он, оглядывая комнату и делая шаг к ней, — что сезон в разгаре и, значит, Кроули может потребовать выполнения обязательств, данных ему в письменной форме, недели через две.

Габриэль остановился возле письменного стола и посмотрел на нее.

— Пора сочинять петицию в суд.

— Так у нас всего две недели?

— Кроули не станет ждать до конца сезона. Скорее он будет склонен ловить своих птичек прямо на лету, в то время как светские развлечения достигнут наивысшей точки и наибольшего размаха. Тебе следует вызвать Уиггеа — нам понадобится его помощь. У меня есть цифры, полученные Монтегю.

Габриэль чувствовал себя в ее кабинете совершенно свободно и непринужденно. Он победоносно улыбался ей.

С внушающим почтение спокойствием Алатея поднялась и позвонила в колокольчик. Когда появился Крисп, она попросила его послать за Уиггсом, а потом повернулась к Габриэлю, разглядывавшему папки и толстые книги на ее письменном столе.

— Что это ты делаешь? — спросил он.

— Проверяю счета по ведению хозяйства.

— А! — На его губах появилась улыбка. — Что ж, не буду отвлекать тебя.

Алатея опустилась в кресло и заставила себя пересматривать колонку за колонкой, но, несмотря на все ее усилия, цифры подводили ее, обнаружив коварную тенденцию расплываться перед глазами. Она прикусила губу, крепче сжала перо и хмуро уставилась на свои записи.

— Нужна помощь?

— Нет.

Алатея закончила проверку еще трех колонок цифр, потом подняла глаза. Габриэль смотрел на нее, и она не могла определить выражение его глаз.

— В чем дело?

Он медленно поднял бровь.

— Уходи! Иди и посиди в гостиной.

Он усмехнулся:

— Мне и здесь недурно, и все меня устраивает.

Щелканье дверной ручки заставило их обоих повернуть головы.

— Можно войти?

Лицо Алатеи просияло:

— Конечно, малышка. Но где же мисс Хелм?

— Она помогает маме раскладывать карточки с именами гостей, приглашенных к обеду.

Закрыв за собой дверь, Огаста сделала несколько шагов вперед и с любопытством принялась разглядывать Габриэля.

— Ты помнишь мистера Кинстера? Его мама и папа живут в Куиверстоун-Мэнор.

Развалясь в кресле, Габриэль походил на ленивого льва на отдыхе. Вдруг он протянул руку:

— Какая большая кукла!

Огаста, подумав некоторое время, повернула Роз лицом к гостю:

— А знаете, как ее зовут?

Габриэль взял куклу и, поставив ее себе на колено, некоторое время внимательно разглядывал.

— Обычное имя для таких красавиц — Роз.

— Она и есть Роз!

Огаста, последовав примеру Роз, тут же забралась к нему на колени.

Усаживая ее поудобнее, Габриэль поднял глаза на Алатею и встретил ее изумленный взгляд. Он ухмыльнулся и снова занялся Огастой.

— Тебе не рассказывала сестра, какая неприятность однажды случилась с Роз? О том, как она застряла в ветвях большой яблони в конце вашего сада?

Алатея наблюдала и слушала, удивляясь тому, что Габриэль так хорошо помнит все детали их детских приключений, и тому, что Огаста, обычно робкая и застенчивая, столь свободно чувствует себя с ним. Впрочем, у него есть три юные сестры, и все они много моложе его — должно быть, это позволило ему в совершенстве овладеть искусством обхаживания юных девиц возраста Огасты.

Воспользовавшись моментом, Алатея быстро закончила проверку счетов, потом открыла следующую папку и принялась проверять квитанции и расписки. Но эта деятельность не поглотила ее внимание целиком — какая-то часть ее сознания была занята мыслями о Габриэле и о том, как ей следует держать себя с ним. Звук его низкого голоса, в который он вкладывал все присущее ему очарование, стараясь покорить Огасту, действовал на нее умиротворяюще.

Прошло два дня с их последней встречи в беседке, два дня с тех пор, как она лежала в его объятиях. В тот вечер они встретились снова на балу, и хотя Габриэль претендовал на два вальса, больше он ничего от нее не потребовал. На следующее утро он появился в парке рядом с ней и сопровождал ее во время прогулки. Она была готова воспрепятствовать любому шагу с его стороны, в котором бы он проявил претензии на нее и ее свободу, но ничего подобного ей делать не пришлось. В его взгляде Алатея читала понимание того, что она чувствует, и он, несомненно, зная, какова будет ее реакция, просто использовал время, готовясь к решающей битве в более подходящей обстановке.

А цель этой битвы не оставляла у нее ни малейших сомнений. Мысль о браке с ним выводила ее из равновесия, вызывала у нее нервную дрожь. Никогда прежде она не испытывала подобных чувств.

Он один занимал все ее мысли, и это основательно нарушало ее спокойствие и налаженную жизнь. Только если бы он позволил ей исчезнуть, уйти из его жизни, она смогла бы вновь обрести покой.

Алатея не находила слов, которыми могла бы назвать свое отношение к нему. Она боялась даже подумать об этом, во всяком случае, пока ее намерение отказать ему оставалось незыблемым. Габриэль решил жениться на ней, потому что желал ее, но она чувствовала то, о чем он предпочитал не говорить, — главной причиной такого решения было желание защитить ее.

От этой мысли она испытывала неприятный холодок. Разумеется, он будет вести себя благородно, но со временем потеряет интерес к ней. Ему понадобится другая женщина, он перестанет быть ее любовником, и тогда этот брак будет тяготить их обоих… .

Тряхнув головой, Алатея заставила себя вернуться к настоящему, вспомнить, что она в своем кабинете и что перед ней лежит открытая папка с бумагами, а рядом гудит низкий голос Габриэля и щебечет маленькая Огаста. Глубоко вздохнув, она принялась просматривать квитанции.

Ей нет никакого смысла выходить за Габриэля. Она не позволит ему пожертвовать собой ради нее. Отвлечь его от поставленной цели будет делом нелегким, но выйти за него замуж было бы неправильно для них обоих.

Пометив галочкой последнюю из квитанций, она открыла ящик своего письменного стола и уложила туда бумаги. Услышав, как хлопнула крышка ящика, Габриэль и Огаста повернули к ней головы.

Алатея улыбнулась:

— Мне надо поговорить о делах с мистером Кинстером, крошка.

Соскользнув с колен гостя, Огаста тут же сообщила:

— Он сказал, что я могу называть его Габриэлем. Это его имя.

— Вот как?

Поднявшись с места и обойдя письменный стол, Алатея взяла Огасту на руки и, поцеловав в щеку, опустила ее на пол.

— А теперь марш отсюда. Мисс Хелм уже, должно быть, закончила свою работу.

Вынырнув из-за юбок Алатеи, Огаста махнула Габриэлю ручкой:

— Про-щай-те!

Весело подпрыгивая, она выскользнула из комнаты. Когда дверь за ней закрылась, Алатея повернула голову к Габриэлю.

— Какое дело ты собирался обсудить со мной?

Он смотрел на нее, и в глазах его она читала приглашение. Тело ее жаждало его объятий, его тепла. Алатея читала полный томления призыв в его глазах. Она бросила взгляд на настенные часы:

— Уиггс будет здесь через двадцать минут, но мы можем набросать черновик петиции и без него.

Габриэль поморщился.

— Хорошо, но писать будешь ты.

Он поднялся со стула, и она, заняв место за письменным столом, вытащила из бювара лист бумаги. Вместе они набросали список данных, полученных Монтегю, и сравнили их с теми, которые значились в финансовом обязательстве. Габриэль зачитывал пункты и цифры, а Алатея их записывала и интерпретировала, делая некоторые дополнения и внося поправки.

Когда они закончили, Габриэль остановился возле ее стула, просматривая составленную ими бумагу. При этом рука его покоилась на ее плече у самого основания шеи.

— Ну и что дальше? Как ты думаешь?

Спокойствию Алатеи был нанесен решительный удар, ей стало трудно дышать — она слышала его мягкий голос и внезапно с ужасом осознала, что он и не собирался ее смущать или нарушать ее покой. Она испытала чувство глубокого унижения. Он просто прикоснулся к ней, как мог бы прикоснуться любой близкий друг, не имея в виду ничего недозволенного. Представления о сексуальных утехах исходили от нее, а не от него.

Прежде чем она успела привести свои мысли в порядок, он приподнял ее лицо за подбородок. Алатея отчаянно пыталась совладать с собой и придать лицу равнодушное выражение, но его взгляд становился все настойчивее, и она поняла, что спохватилась слишком поздно — он уже прочел в ее глазах проснувшееся желание.

— Может быть, — Габриэль наклонился к ней, — нам попробовать…

Ее губы с готовностью раскрылись навстречу его поцелую, Она целовала его жадно и охотно, как всегда, и он снова пил и пил из этого волшебного источника. За ее уверенностью, которую она демонстрировала годами, скрывалась женственность и готовность сдаться.

Его рука соскользнула с ее лица на грудь, и он обхватил эту восхитительную округлость, нащупывая самое чувствительное место — сосок.

Алатея, задыхаясь, с трудом удерживалась на ногах.

Оба они услышали скрип половицы одновременно, за одно мгновение до того, как дверь отворилась.

— Привет! — В дверь заглянул Чарли. Кивнув Габриэлю, нашел взглядом Алатею: — Я отправляюсь на Бонд-стрит. Мама велела спросить у тебя, нужно ли нам еще что-нибудь для завтрашнего вечера.

Алатея покачала головой, благодаря судьбу за то, что Чарли не заметил, как пылают ее щеки.

— Думаю, больше ничего.

Бал был назначен на следующий день и означал формальное введение Мэри и Элис в светское общество Лондона.

— Отлично! В таком случае я отправляюсь.

Махнув рукой на прощание, Чарли вышел. Глубоко вздохнув, Алатея повернула голову и встретила взгляд Габриэля. Он нахмурился.

— Итак?

Алатея вернулась к письменному столу и взяла в руки перо,

— Я думаю, — сказала она, обмакивая перо в чернила, — надо поскорее узнать и проверить все, что возможно.

На следующее утро Алатея убедилась в том, что у нее еще по горло дел. Предоставив Сирине заниматься приготовлениями к балу, она, захватив с собой Элис и Мэри, отправилась в центр в своем любимом небольшом экипаже.

— Это просто сумасшедший дом! — произнесла Элис, обернувшись и заметив из окна экипажа, как выбивают и чистят красный ковер.

— Если они постелют его сейчас, к вечеру он будет в ужасном состоянии.

— Крисп обо всем позаботится, — возразила Алатея, опускаясь на сиденье, и, опершись спиной о подушки, прикрыла глаза.

Она была на ногах с рассвета и уже встречалась с поставщиками провизии и цветов. К счастью, все главное наконец было сделано. Открыв глаза, она еще раз просмотрела зажатый в руке список и удовлетворенно кивнула.

Через полчаса экипаж доставил их домой. Мэри и Элис просто лучились радостью и весельем. Алатея с нежностью наблюдала за ними. Пусть ей предстояло провести тяжелый и хлопотный день, зато вечером ее и сестер ожидала награда за все труды.

Коляска остановилась у парадного крыльца, и младшие сестры тут же выпорхнули из нее.

Алатея вышла из экипажа, стараясь сохранять достоинство, потом, постояв немного, направилась к дому.

Весь следующий час она отвечала на вопросы поставщиков, цветочниц и декораторов. Идея украсить огромный бальный зал васильково-синими муслиновыми драпировками принадлежала ей. Она знала, что ткань не пропадет, а будет потом роздана служанкам в качестве подарков. Форму и стиль драпировок она доверила молодому серьезному декоратору, и теперь белый с золотом бальный зал выглядел как райское видение.

— Поистине прекрасно! — похвалила она работу декоратора и, обернувшись, бросила на ходу: — Пожалуйста, представьте мне счет, мистер Боббинс. И поскорее, потому что мы пробудем в городе не долго — всего несколько недель.

Боббинс низко поклонился, заверив ее, что сделает это немедленно.

Алатея вместе с Фиггс проверила запасы лососины и креветок, потом в сопровождении Криспа спустилась в погреб. К тому времени когда они покончили с выбором вин к обеду, полдень уже миновал. Вернувшись в свой кабинет, она намеревалась проверить списки неотложных дел, но почему-то вместо письменного стола оказалась у окна, выходящего в сад.

На лужайке за домом Джереми, Чарли и Габриэль были полностью поглощены новой игрушкой. Габриэль снял свой плащ. Он вместе с Чарли учил и наставлял Джереми в сложном деле: как сохранить равновесие, катаясь на велосипеде.

Алатея наблюдала за ними некоторое время, несколько удивленная тем терпением, которое проявлял Габриэль. По отношению к Джереми он демонстрировал удивительный такт и спокойствие, мягко указывая ему на ошибки и вдохновляя на новые и новые попытки. Джереми просто расцветал рядом с ним. Прежде чем отвернуться от окна, Алатея увидела, как ее брат ухитряется маневрировать на этом механическом чудовище, стараясь держаться подальше от кустов.

Получасом позже Габриэль нашел ее, когда она руководила расстановкой мебели в гостиной для предстоящего обеда. Наблюдая эту сцену, он не переставал удивляться:

— Сколько же приглашений ты разослала?

— Пятьсот, — последовал ответ. — Бог знает, как мы управимся, если они приедут все сразу.

Неожиданне Габриэль взял ее за руку и увлек в угол комнаты.

— Где бумага? Проект петиции?

— Петиции? — Она недоуменно посмотрела да него. — Но ведь не будем же мы заниматься этим сейчас?

— Я мог бы написать ее сейчас, и ты это отлично знаешь. Но лучше будет, если я возьму бумагу домой и там продолжу работу над ней, сформулирую наши аргументы, а то здесь слишком шумно.

— Бумага в верхнем ящике моего письменного стола.

— Если ты не возражаешь, я достану ее. А ты, пожалуйста, оденься как следует — я буду на обеде и не хочу за тебя краснеть.

Прежде чем она успела ответить, он быстро поклонился, поцеловал ее и ушел.

— Леди Алатея, вы хотите поставить этот стол здесь?

— Что? О да… думаю, лучше здесь. — Она невольно вздохнула, возвращаясь к своим обязанностям.

Глава 17

«Официальный обед, предшествующий балу, с точки зрения общества, был даже важнее, чем сам бал. Граф, Сирина и Алатея решили, что обед должен быть чем-то из ряда вон выходящим, невзирая на затраты, и стать событием в светской жизни Лондона, — вот почему Алатея лично наблюдала за всем, учитывала каждую деталь, каждую мелочь. Она проверила список гостей, составленный Сириной, просмотрела все приглашения, написанные на плотной белой бумаге, а потом наблюдала за тем, как полировали хрусталь и чистили серебро, как извлекали и мыли обеденный сервиз из мейсенского фарфора. Она также позаботилась, чтобы белые камчатные скатерти были хорошо накрахмалены и хрустели. Блюда всех двенадцати перемен были тщательно выбраны с тем, чтобы каждое дополняло другое и являло собой триумф кулинарного искусства. Ни один из гостей, приглашенных к обеду не должен был заподозрить, что дела семьи пошатнулись.

Все шло гладко.

Со своего места в середине стола Алатея наблюдала, как подают шестое блюдо. За столом царило обычное оживление. Беседа текла ровно, слышался смех, звон фарфора и хрусталя. Ее отец, занимавший хозяйское место во главе стола, выглядел весьма внушительно.

Сирина, в своем роскошном ярко-синем шелковом платье, сидела на другом конце стола, а напротив Алатеи Мэри и Элис весело болтали с гостями.

Чарли расположился чуть поодаль от Алатеи, справа. Все трое были одеты в лучших традициях светского вкуса и изящества. Алатея в своем платье янтарного шелка и в шапочке, украшенной золотыми бусинками, также демонстрировала искусство своей портнихи с большим изяществом и достоинством.

Сердце ее радостно забилось, когда, оглядев стол, она поняла, что обед удался. Они приехали в Лондон, невзирая на стесненные обстоятельства, и заняли в обществе достойное место. Салли Джерси, поймав ее взгляд, улыбнулась и кивнула, и это было признанием ее успеха.

Сидевшая чуть поодаль княгиня Эстергази с царственным видом, присущим ей, тоже показала Алатее свое одобрение. Однако Алатее показалось странным, что обе высокопоставленные дамы сделали знак именно ей. Только перехватив вопросительный взгляд Люцифера, она осознала смысл этого одобрения.

Выражение лица Силии, ее заинтересованность подтвердили догадку Алатеи о том, что их с Габриэлем внезапно возникшая симпатия друг к другу не осталась не замеченной обществом.

В этот момент Габриэль, посмотрев на нее, увидел, как помрачнело ее лицо.

— Успокойся. Все идет хорошо.

Алатея решила извлечь пользу из этого соседства и спросила:

— Как дела с петицией?

Он небрежно пожал плечами:

— Мы положили хорошее начало…

— Но этого недостаточно, чтобы решение суда было вынесено в нашу пользу.

Его губы чуть дрогнули, но он ничего не ответил. Алатея продолжала говорить едва слышным шепотом, делая вид, что поглощена созерцанием стоящего перед ней блюда:

— Все, что у нас есть, — это косвенные улики, которые можно оспаривать. Нет доказательств явного жульничества, бесспорных свидетельств мошенничества. Все наши претензии основаны на словах других людей, которых мы, к сожалению, не можем привлечь в суд в качестве свидетелей, чтобы они подтвердили факты. А без бесспорного свидетельства, без капитана Стратерса Кроули сможет отрицать все, что бы мы ни сказали.

Она положила себе бобов в белом соусе и передала блюдо дальше.

— Нам надо во что бы то ни стало найти капитана. Согласен?

Габриэль не спеша кивнул:

— Конечно, с ним дело обретет вескость и бесспорность, а без него все усложнится.

— Но возможно, мы можем действовать энергичнее?

Она снова почувствовала на себе его взгляд,

— Мы непременно найдем его.

Под столом его рука сжала ее руку. Большим пальцем он нежно погладил ее ладонь.

— Давай оставим мысли о капитане и Кроули на завтра, а сегодня будем радоваться твоему успеху.

Не в силах встретиться с ним взглядом, Алатея кивнула и мысленно взмолилась, чтобы румянец, окрасивший ее щеки, был не слишком заметен. Его рука накрыла и сжала ее руку, и это вызвало всплеск чувственных воспоминаний о его теле, распростертом рядом с ее телом, о его ласках… Когда он наконец убрал руку, она решительно подняла голову и перевела дух, стараясь смотреть не на него, а в противоположную сторону.

— Похоже, Эшер и Карстерс имеют серьезные намерения.

Алатея посмотрела на Мэри. Рядом с ней сидел лорд Эшер и старательно ухаживал за ней. На другом конце стола разыгрывалась точно такая же сцена, героями которой были Элис и Карстерс.

— Да, так мне кажется. Их родители были явно польщены тем, что получили приглашение. — Легким кивком Алатея указала на леди Эшер и миссис Карстерс. Их мужья сидели в других местах и далеко от них.

Габриэль прищурился.

— У Эшера есть прекрасные земли в графстве Хемпшир. Он управляет хозяйством разумно и уделяет большое внимание своей собственности. О нем отзываются как о славном малом с хорошим чувством юмора, в то же время чувствительном и спокойном. Думаю, его не огорчит то, что у Мэри нет приданого.

— У нее есть приданое.

— Да? И каково оно?

— Вполне достаточное, чтобы удовлетворить любого усомнившегося.

— Благодаря твоим усилиям, как я понимаю?

Алатея кивнула.

— Ну, если Эшер не сочтет нужным позаботиться о невесте с деньгами, то Карстерс вообще не склонен думать о деньгах. У Эшера денег много, и семья его богата с давних пор, а у Карстерса есть и старые, доставшиеся по наследству, и новые деньги. Они встретились и подружились в Итоне и с тех пор неразлучны, что прекрасно подойдет твои сестрам.

— Да, девочки тоже очень дружны.

— Имение Карстерса чуть южнее Бата и совсем недалеко от Морвеллан-Парка. Его дед по материнской линии имеет долю в кораблестроении, которую внук унаследует. Он приобрел репутацию человека, умеющего обращаться с деньгами и не склонного к авантюрам. У него есть честолюбие, но он умеет его обуздывать и в то же время отстаивать свои интересы.

Алатея вопросительно взглянула на Габриэля:

— Как это тебе удалось все разузнать об Эшере и о Карстерсе?

— Я кое-кого поспрашивал. Просто мне хотелось избавить тебя от лишних хлопот.

Алатея наклонила голову:

— Спасибо тебе.

Она отвела от него взгляд, словно желая оглядеть собравшихся за столом гостей, но на самом деле ей хотелось разобраться в своих чувствах.

Она старалась не задумываться над тем, насколько легче ей жилось бы рядом с таким мужчиной, как он, предугадывавшим ее желания, избавлявшим ее от многих хлопот без всякой выгоды для себя.

Внезапно она заметила, что Люцифер, потягивая вино мелкими глотками, смотрит на них. Лицо его казалось задумчивым.

Ответив на его взгляд безмятежной улыбкой, Алатея, продолжая оглядывать гостей, убедилась, что не один Люцифер интересуется ими. Прошло несколько минут, прежде чем она поняла, почему ее соседство с Габриэлем вызывает такое внимание. Должно быть, все дело было в том, как они разговаривали. Они уже стали так близки, что улавливали каждое изменение в тоне собеседника, каждый нюанс и разговаривали как люди давно и хорошо понимающие друг друга. Разумеется, от общества невозможно было скрыть эту близость.

Слуги унесли последнее блюдо, прежде чем Алатея снова повернулась к Габриэлю. Все гости уже встали и теперь направлялись в бальный зал. Она привычно положила руку на его рукав и позволила помочь подняться с места. Как только она оказалась стоящей рядом с ним, он схватил ее за руку и властно повел туда, куда устремились остальные.

По-видимому, такое поведение было просто естественным следствием его чувств к ней.

В глубине души Алатея не сомневалась, что ей было бы жаль, если бы их новообретенная близость прервалась.

Стоя в дверях и приветствуя гостей, Алатея принимала восторженные комплименты по поводу столь оригинального и необычного убранства, в то время как самые язвительные старые дамы, неповоротливые, как флагманские корабли, тотчас же готовы были обратить свои орудия против нее.

— Совершеннейшее преступление так растрачивать молодость, — заявила леди Осбэлдстон, оглядывая ее в лорнет, — эта девушка потеряна для светской жизни.

— Возможно, дорогая, вы решили посвятить себя благотворительности? — спросила Алатею ее ровесница леди Харкорт с неискренней улыбкой. — Как славно жить спокойной и мирной жизнью!

Алатея отвечала на все эти бестактные вопросы со свойственной ей безмятежной улыбкой, демонстрируя присутствие духа и уверенность в себе. Как только поток гостей, направлявшихся в бальный зал, чуть поредел, появился Габриэль и с одобрения Сирины увел ее с этого поста.

— Но Мэри и Элис…

— С ними останется Сирина. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

— С кем же?

Его тетка Клара оказалась прелестной старой леди, хотя немного странной. Она добродушно похлопала Алатею по руке:

— Ваши сестры очаровательны, дорогая, но мы хотим видеть в первую очередь замужней дамой вас.

— Совершенно верно. Это то, что я ей все время внушаю, — поддакнул Габриэль.

Поверх головы тети Клары Алатея послала ему укоряющий взгляд.

— Впрочем, это не беда. — Клара снова похлопала ее по руке. — Мы найдем для вас какого-нибудь очаровательного джентльмена, может быть, этого славного мальчугана Чиллингуорта.

Выражение лица Габриэля невозможно было описать словами. Алатея с трудом удерживалась от смеха.

— Я так не думаю, — ответила она, улыбнувшись Кларе.

— Нет? Ну что же, найдем кого-нибудь другого. А кто бы еще вам мог подойти?

Прежде чем Клара продолжила перебирать возможных женихов, Алатея предпочла поскорее расстаться с ней и отправиться дальше.

В течение следующих двадцати минут они с Габриэлем пролагали себе дорогу сквозь толпу, напор которой все усиливался, время от времени останавливаясь поболтать с кем-нибудь. Это всегда происходило по инициативе Габриэля. Только раз, когда она заметила лорда Монтгомери, а затем лорда Фолуорта сквозь море голов, разделявших их, Алатея осознала его намерения. Они все время перемещались и с кем-нибудь разговаривали, и таким образом ее поклонники не могли собраться вокруг нее.

Алатея подавила желание воспротивиться такому обращению.

Все-таки приятнее было пробиваться сквозь толпу, опираясь о руку Габриэля, чем стоять окруженной ее совершенно неинтересными обожателями. Притворившись, что не замечает его искусных маневров, она покорно двигалась за ним.

Но вот музыканты взялись за инструменты, и толпа, как по волшебству, расступилась. В центре зала образовалось большое свободное пространство. Мэри и Элис было дано разрешение открыть бал.

Первым танцем объявили вальс. Убедившись, что Мэри танцует с Эшером, а Элис с Карстерсом, Алатея охотно подчинилась Габриэлю и оказалась на краю площадки для танцев.

Открыла бал раскрасневшаяся от гордости Мэри со своим кавалером. Ее улыбка ясно говорила о том, как она счастлива. Эшер тоже являл собой картину торжества и гордости. Алатея слегка улыбнулась, когда они оказались рядом. Потом ее взгляд снова скользнул по залу.

Элис уже кружилась в объятиях Карстерса — оба они, казалось, не замечали никого вокруг.

Алатея вздохнула. По-видимому, с ее сестрами было все в порядке, и за них волноваться не приходилось — их будущее обеспечено, и именно так, как ей бы хотелось. Они будут счастливы и любимы…

Мимо них пронеслись Элис и Карстерс.

В следующую минуту Алатея оказалась в объятиях Габриэля. Ее глаза широко раскрылись. Больше танцующих пар не было.

— В чем дело?

Габриэль приподнял бровь:

— Я полагаю, это мой танец.

Она хотела бы высказать ему все, что думает о его высокомерии, но под любопытными взглядами гостей не решилась. Все, что она могла себе позволить, это кружиться с застывшей на губах улыбкой.

Габриэль только улыбнулся в ответ и крепче прижал ее к себе, потому что площадка заполнялась другими парами и становилась тесной. Он наклонился, когда они делали поворот, и прошептал ей на ухо:

— Не искушай меня…

Этот шепот она восприняла как ласку, на которую отозвалось все ее тело.

— Я бы должна обидеться.

— Но ты не обидишься.

— Ты ведь знаешь, это выше моих сил…

Продолжать такой разговор было не в интересах Алатеи — он только возбуждал и будоражил ее.

Ей все было приятно в нем — его язвительные замечания, прикосновение его руки, прожигавшее кожу сквозь шелк платья, ощущение его силы и власти над ней и это бесконечное кружение по залу.

Ей не хотелось думать о том, что ее жизнь стала намного счастливее с возникновением их новых отношений, но она не могла избавиться от этой мысли.

После танцев, когда они с трудом пробирались обратно, им то и дело приходилось приостанавливаться, чтобы поболтать со знакомыми. Не было ничего удивительного в том, что Джерард Деббингтон окликнул Габриэля и приветливо улыбнулся Алатее.

Она ответила ему лучезарной улыбкой, совершенно забыв, что не видела его, встречая прибывающих гостей

Когда Габриэль представил их друг другу, Джерард значительно посмотрел на него:

— Мне надо тебе кое-что сообщить. Наедине.

Габриэль указал ему кивком на Алатею:

— Она знает обо всех моих делах и о Кроули. Можешь говорить при ней.

— О… — Джерард улыбнулся, чтобы скрыть свое изумление. — В таком случае… я вчера покидал аукцион Таттерсоллз и буквально столкнулся с ним. Он был с джентльменом, которого Вейн назвал лордом Дугласом. К сожалению, Вейн и Пэйшенс стояли у меня за спиной, и она трещала без умолку. Из разговора Кроули мог понять, что она моя сестра. Вейн посоветовал рассказать тебе об этой встрече и узнать твое мнение.

— Я думаю, — протянул Габриэль, нахмурился и покачал головой, — мы с Вейном должны обсудить все возможные варианты. Где он?

— Вон там, далеко от нас и много левее. — Джерард указал в глубь зала.

Алатея разглядела пунцовое перо, венчавшее прическу Пэйшенс Кинстер.

— Они возле второго зеркала.

Габриэль сразу направился туда, пробираясь сквозь плотную толпу, Джерард и Алатея следовали за ним.

— Боюсь, Джерарду угрожает опасность, — произнес Габриэль на ходу.

Алатея с испугом посмотрела на него:

— Со стороны Кроули?

— Да. Нужно отвлечь Пэйшеис, пока я буду говорить с Вейном.

— А почему ты не можешь сделать это в присутствии Пэйшенс? В конце концов, Джерард ее брат.

— Именно поэтому и не могу. Вейн, конечно, не захочет расстраивать беременную жену.

— Так ты хочешь, чтобы я отвлекла ее? Послушай, а нет ли угрозы для Чарли и Джереми? Или, если она появится, ты тоже не скажешь мне об этом?

Губы Габриэля сжались, превратившись в тонкую линию, и это было достаточно красноречивым ответом.

Алатея посмотрела на него, прищурив глаза:

— О, вы, мужчины! Почему, черт возьми, вы воображаете…

— Ответь мне только на один вопрос: кто хочет, чтобы Кроули остановили?

Она недоуменно заморгала:

— Ну разумеется, я хочу.

— А кого ты попросила о помощи?

— Тебя.

— Раз мне доверено это дело, то я ставлю условия, а ты должна им подчиняться. Ясно?

— Да, но…

— Перестань спорить со мной. Мне надо поговорить с Вейном, и я не желаю доставлять Пэйшенс ненужные волнения.

— Ладно. Но я этого не одобряю.

Как только они наконец вынырнули из толпы, Алатея с уверенной улыбкой увлекла Пэйшенс в сторону и принялась что-то говорить ей. Это был прекрасный предлог, чтобы отделиться от остальных и исключить их участие в чисто женском разговоре.

Мужчины тут же быстро образовали свой кружок.

— Ну и что ты думаешь? — спросил Вейн.

— Это весьма опасно. Кроули скорее всего вытянул все сведения из Арчи Дугласа, все, что тому было известно.

Габриэль бросил взгляд на Вейна:

— Я полагаю, Арчи был в состоянии узнать тебя?

— Безусловно, он выглядел на удивление трезвым.

Габриэль посмотрел на Джерарда:

— Сведения малоутешительные. Ты должен скрыться.

Тот пожал плечами:

— Я могу на время уехать домой, в Дербишир.

— Нет, это слишком далеко. Тебе следует оставаться в пределах досягаемости, вблизи от Лондона — ты нам понадобишься в качестве свидетеля, чтобы подтвердить детали предложения компании инвесторам.

— И как, по-твоему, будет действовать Кроули?

— Я думаю, что он сделает паузу и соберет все, что у него есть, все обязательства. Он слишком хороший игрок, чтобы действовать опрометчиво, и очень близок к пониманию происходящего. У него достаточно оснований думать, что Джерард консультировался со мной после их встречи, но нет причины считать, будто я знал о готовящейся встрече прежде. Представьте ход его мысли: если бы Джерард рассказал мне все заранее, я попытался бы его отговорить, и встреча бы не состоялась. Поэтому он сочтет, что наш разговор произошел после и я отсоветовал Джерарду вкладывать средства в этот проект. Он не получал с тех пор никаких сведений от Джерарда и теперь знает почему. Кроули был так близок к тому, чтобы наложить лапу на хорошенькое небольшое состояние, что постарается проявить максимум осторожности, чтобы сильно не раскачивать лодку без крайней необходимости. Вряд ли он сделает попытку сейчас разыскать Джерарда, но зато может предпринять что-нибудь из мести, когда узнает о поданной нами в суд петиции, направленной против него.

— И насколько он опасен?

Габриэль невольно поморщился.

— Этот человек способен убить не моргнув глазом. Информация, которая стала мне доступной, свидетельствует о том, что он вложил в эту авантюру все свои деньги до последнего пенни. Если его компания проиграет, он банкрот. По всей вероятности, на него сразу набросится куча обманутых и обозленных кредиторов. Откровенно говоря, я считаю Кроули опаснее бешеной крысы, загнанной в угол.

— Гм… — Взгляд Вейна. переместился на лицо жены, оживленно болтавшей с Алатеей. — Я беспокоюсь за Пэйшенс. Она несколько бледна. Ты не находишь?

Габриэль считал, что прелестное личико Пэйшенс просто лучится здоровьем.

— Да, пожалуй. Недолгий отдых в Кенте поможет ей — свежий воздух и солнце необходимы будущим матерям… Как любящий брат ты будешь сопровождать туда сестру.

Джерард ухмыльнулся:

— К тому же там я смогу точно так же рисовать, как и здесь.

Вейн сделал знак Пэйшенс и Алатее приблизиться.

— Сообщить вам новости?

Десятью минутами позже Габриэль и Алатея снова смешались с толпой.

Алатея улыбнулась:

— Как разумно со стороны Вейна проявлять такую заботу о Пэйшенс даже без всякой надобности. Она чувствует себя превосходно.

— Да, мужья делают то, что положено делать мужьям, особенно если они носят фамилию Кинстер. — Габриэль посмотрел на нее: — Удалось тебе узнать что-нибудь важное?

— Мы говорили о беременности.

— Знаю.

Алатея сделала еще шаг вперед, потом остановилась как вкопанная и стремительно повернулась к нему.

— Что ты вообразил? Уж не думаешь ли ты…

Он широко раскрыл глаза:

— Не думаю чего?

Музыканты снова заиграли. Он мгновенно заключил ее в объятия и повлек на площадку для танцев.

Глядя прямо через его плечо, Алатея с трудом переводила дух. Не обращая внимания на то, что щеки ее пылают от смущения, она уверенно заявила:

— Я не беременна.

От его глубокого вздоха локоны возле ее уха затрепетали, и он прошептал:

— Будем жить надеждой.

Его рука легла ей на спину и принялась незаметно описывать круги. Алатея прикусила губу — ее вдруг охватило отчаянное желание сказать правду: в действительности она не была уверена…

Но нет, она решительно не собирается обсуждать подобные темы, а уж с ним в особенности.

— Наступит день, когда ты будешь носить моего ребенка. Ты ведь знаешь это, правда?

Она закрыла глаза — она бы закрыла и уши, если бы это было возможно, чтобы не слышать его слов, проникавших, казалось, прямо в ее мозг, в сердце, в ее жаждущую душу.

— Ты любишь детей и наверняка хочешь иметь собственных. И я дам их тебе столько, сколько ты пожелаешь.

Алатея затрепетала. К ее огромному облегчению, больше он не сказал ничего, и они просто продолжали кружиться в вальсе. Ко времени когда музыка перестала играть и он выпустил ее из объятий, она уже взяла себя в руки.

— Я должна поговорить с Сириной…

— Все в порядке. Она просила передать, чтобы ты ни о чем не беспокоилась.

В этот момент рядом с ними остановились лорд и леди Коллинридж, их соседи по имению. Коллинриджи знали их обоих с детства, но не видели Габриэля уже много лет. Алатея с удовольствием предоставила возможность леди Коллинридж пощебетать с Габриэлем.

В конце концов он придумал отговорку — сказал, что его срочно зовет мать, — и отступил вместе с Алатеей.

Почти тотчас же они встретили леди Албемарль, дальнюю родственницу Кинстеров, и остановились поболтать с ней.

Потом на их пути оказалась леди Горация Кинстер.

— Не представляю, — сказала она в ответ на вопрос Габриэля, — вернутся ли Демон и Фелисити в Лондон до конца сезона. Они веселятся и наслаждаются вовсю. Последние сведения от них поступили из Челтенхэма.

Они поговорили еще несколько минут, потом продолжили свой путь. Когда следующая дама, встретившаяся им, оказалась тоже дальней родственницей Кинстеров, Алатея перестала чему бы то ни было удивляться — Кинстеров было так много, и у всех повсюду находились близкие или дальние родственники. И все же…

Когда им удалось возобновить продвижение вперед, она поймала взгляд Габриэля.

— Ты, случайно, не пытаешься втянуть меня в лоно своей семьи?

— Конечно, нет, ведь они и так знают тебя. Даже те, кто не был тебе представлен, когда ты встречала прибывающих гостей.

Алатея не без раздражения вздохнула. Выражение его глаз, то, как он сжимал челюсти, яснее ясного дало ей понять, что любая ее попытка воспрепятствовать ему будет бесплодной — его намерение оставалось незыблемым. И сейчас вожжи находились у него в руках, и он мог натягивать их сколь угодно сильно, неудержимо увлекая ее к браку.

Она покачала головой:

— Ты просто невозможен!

— Это ты невозможна, а я тверд. Она попыталась скрыть улыбку, вызванную двусмысленностью ответа, но не смогла.

— Леди Алатея! — Лорд Фолуорт пробирался к ней сквозь толпу, чтобы поздороваться. — Моя дорогая леди, я упорно ищу вас. — Он бросил неодобрительный взгляд на Габриэля. — И теперь, когда мне это удалось, как раз играют котильон. Не окажете ли честь протанцевать его со мной?

Алатея кивнула. При всей своей фатоватости Фолуорт был славным и любезным джентльменом и замечательным партнером в танцах.

— Право же, сэр, это вы оказываете мне честь.

Наконец-то настало время, когда она может отдалиться от своего «тюремщика».

— Вы меня извините, мистер Кинстер?

Кивнув Габриэлю, она подала руку Фолуорту и позволила ему увлечь себя туда, где уже формировались фигуры.

Но как только начался танец, ее мысли снова вернулись к Габриэлю, и она почти забыла о своем партнере Фолуорте. Ни один джентльмен не мог изменить того, что было предначертано судьбой. Существовал единственный предназначенный для нее мужчина, который всю ее жизнь стоял к ней ближе всех. Теперь он хотел жениться на ней. Она была ему небезразлична, но все же это не являлось достаточным основанием для брака.

Алатея не имела представления о том, как ей вести себя, как выбрать наилучший выход для них обоих из этой щекотливой ситуации. С каждым днем его напор становился все ощутимее. Он пытался заставить ее сдаться, капитулировать. Единственное, что еще спасало ее, был страх, непобедимый и необъяснимый страх боли, столь глубокой и сильной, которую она не смогла бы пережить. Боли, которую она уже сейчас ощущала, точнее сказать, представляла. Она знала, что страдания такого рода ни один здравомыслящий человек не станет навлекать на себя. И все же боялась, что сдастся в конце концов на его уговоры и согласится на брак с ним, несмотря на то что он к ней питал всего лишь преходящее желание и некоторую привязанность.

Алатея кружилась под музыку котильона, и ей открывалась печальная правда: она никогда не станет его женой, никогда не родит ему ребенка. И вообще у нее никогда, никогда, никогда не появится собственных детей. Так было решено еще одиннадцать лет назад. Но судьба, должно быть, хотела испытать крепость ее воли.

Габриэль издали наблюдал за грациозными движениями Алатеи. Она о чем-то думала, пока танцевала котильон, но никак не о танце. В глазах ее было странное выражение, какая-то отрешенность, холодное спокойствие. Он не сомневался, что она думала о нем, и все же боялся, что сейчас ее мысли совсем не таковы, какими, по его представлению, им следует быть. Инстинкт подсказывал ему, что он не должен оставлять ее в покое, — в этом случае ему удастся подстеречь момент, когда ее воля к сопротивлению ослабеет.

Сейчас его кампания осады увязла в болоте, а добыча ускользнула. Каждый раз, когда он считал, что добился цели и держит ее крепко, Алатея вырывалась — слегка озадаченная, но не убежденная, пробуждая в нем чувства, весьма далекие от того, что должен испытывать цивилизованный человек. Габриэль прокрался вдоль края площадки для танцев, надеясь на то, что никто не помешает ему не терять ее из виду, и это действительно удалось, но зато на пути его внезапно оказался Чиллингуорт. Граф стоял, преграждая ему дорогу.

Их взгляды скрестились, как шпаги. По молчаливому взаимному согласию они наблюдали за танцами.

— Я удивлен, — процедил Чиллингуорт сквозь зубы, — что ты не устал от этой игры.

— Какой игры?

— Игры в рыцаря и защитника, не подпускающего к ней остальных. Я понимаю, почему ты считаешь, что обязан это делать, но не кажется ли тебе, что все зашло слишком далеко?

— Почему же? И кстати, тебе-то что до этого?

Неожиданно Габриэль почувствовал, будто стальные пальцы сжали его затылок.

— Я думаю, тут все совершенно ясно, — ничуть не смутившись, ответил Чиллингуорт, жестом указывая на Алатею. — Она привлекательная невеста, особенно для меня.

Каждое его слово наполняло Габриэля ледяным холодом. Человек, плохо знающий Чиллингуорта, мог бы заподозрить, что он подумывает о том, как соблазнить Алатею, потому что сейчас случайно оказался свободным от амурных похождений, но Габриэль понимал, что это не так. Граф происходил из того же социального слоя, что и он сам, был его сверстником и придерживался похожих взглядов. Он при любых обстоятельствах оставался верен неписаному закону, который и Габриэль чтил всю свою жизнь. Согласно этому закону дамы из хороших семей и достойного поведения не могли рассматриваться как легкая добыча.

Алатея, вне всякого сомнения, принадлежала именно к таким дамам, и Чиллингуорт не собирался соблазнять ее.

С непроницаемым лицом Габриэль смотрел на танцующих, но взгляд его не отрывался от лица Алатеи.

— Она не для тебя.

— Вот как? — В голосе Чиллингуорта прозвучал вызов. — Возможно, что для Кинстера это сюрприз, но, по моему мнению, судить об этом дано только самой леди.

— Нет, — спокойно возразил Габриэль. В словах его было столько скрытой силы, что на лице Чиллингуорта отразилось недоумение. И еще Габриэль явственно почувствовал опасность. Чиллингуорт нуждался в наследнике, а для этого прежде всего надо было обзавестись женой.

Алатея, своевольная, упрямая, привыкла сама принимать решения и идти своим путем. К тому же Габриэль всегда замечал в ее характере некоторую бесшабашность — никогда нельзя было знать наверняка, что она предпримет. Если Чиллингуорт предложит ей руку, не случится ли так, что она примет его предложение только для того, чтобы выбраться из тупика, в котором оказалась?

Габриэль понимал, что не может рисковать. Алатея испытывала дружеские чувства к Чиллингуорту, а граф умел выглядеть очаровательным, когда хотел. Она была дочерью графа, и все вокруг сочли бы такой союз вполне достойным и уместным.

Правда, не считая одной мелочи.

Повернувшись к Чиллингуорту, Габриэль твердо встретил его взгляд.

— Если ты хочешь улучшить свое положение брачным союзом с Морвелланами и таким образом обеспечить себе наследника, я предлагаю тебе хорошенько подумать.

Чиллингуорт оцепенел от неожиданности. Казалось, он с трудом верит своим ушам.

— И почему же это? — спросил он, и в голосе его зазвенела сталь. Он почти не пытался замаскировать свою враждебность.

— Потому, — ответил Габриэль, — что ты умрешь, прежде чем прикоснешься хоть одним пальцем к этой леди, а это будет значить, что вообще лишишься перспективы продолжить свой род в наследнике.

Чиллингуорт смотрел на него с величайшим изумлением, потом отвел глаза, приняв свою прежнюю мирную позу.

— Не могу поверить, — пробормотал он, — что ты решишься…

— Я не шучу, и имею в виду именно это.

— Прекрасно, — скривил губы Чиллингуорт, — весьма поучительно.

— Да, и советую не забывать о моих словах.

Очередной танец закончился, и Алатея подошла к ним, опираясь на руку Фолуорта.

Оба соперника одновременно шагнули вперед, чтобы перехватить ее, но в итоге Габриэль оказался проворнее.

Алатея удивлялась тому, насколько легко Габриэль находил ее в толпе, — они с лордом Фолуортом успели сделать только несколько шагов от площадки для танцев, когда его фигура возникла перед ними. Поэтому ее особенно порадовало появление Чиллингуорта.

— О, милорд! — Она протянула Чиллингуорту руку и улыбнулась с искренней симпатией, когда он почтительно поклонился ей. — Я надеюсь, вы заметили, что я близко к сердцу приняла ваше пожелание по части вальсов. Я заказала их очень много. Сегодня они будут исполняться неоднократно.

Чиллингуорт вздохнул:

— Но это настоящая пытка, дорогая. Я так понимаю, что они все уже обещаны?

Алатея заметила, как он покосился на Габриэля.

— К сожалению, да.

— Однако, — продолжал Чиллингуорт, — если мои уши меня не обманывают, начинается сельский танец. Могу я вас просить доставить мне удовольствие протанцевать его со мной?

Алатея кивнула:

— С удовольствием.

Фигуры танца были таковы, что они все время оказывались рядом. Чиллингуорт был мастером светской болтовни и без труда говорил с ней на общие и вполне безопасные темы. Алатея отвечала ему тем же и с такой же легкостью, но мысли ее все время возвращались к Габриэлю. Она потеряла его из виду, когда начался танец и теперь недоумевала, не понимая, где он и чем занимается. Танец кончился, и Чиллингуорт повел ее с танцевальной площадки прямо к Габриэлю, ожидавшему в противоположном конце зала.

Когда они приблизились, Алатея сразу встала между ними на случай возникновения словесной перепалки.

Однако, к ее удивлению, никаких неприятностей не произошло.

Чиллингуорт был корректен и осторожно выбирал слова. Габриэль, как всегда, держался надменно — это еще больше убедило Алатею, что единственным, кого он считал достойным и опасным соперником, был именно Чил-лингуорт. Вскоре к ним присоединились Аманда в сопровождении лорда Рэнкина и Эмилия, опиравшаяся на руку лорда Аркдэйла.

— Какой прекрасный бал, леди Алатея! — воскликнула Аманда. — Я наслаждаюсь от души.

— Это триумф, положительно триумф, — пропела Эмилия.

— О да, — продолжила Аманда. — Моя карточка для танцев заполнена целиком. Мы танцуем каждый танец с другим джентльменом.

— А во время перерывов проводим время с новым, — добавила Эмилия. Обе девушки смягчили свои сообщения о собственном непостоянстве обольстительными улыбками, адресованными кавалерам.

— Кстати, Габриэль, мы до сих пор не заметили Люцифера. — Аманда обратила к нему свои ангельские голубые глазки. — Он здесь?

— Был здесь.

— Должно быть, занят чем-то из ряда вон выходящим, чем-нибудь исключительно интересным. Чем-нибудь или кем-нибудь, — возвестила Эмилия простодушно.

— Я видела леди Скарсдэйл, и миссис Суини тоже. На первой было платье ярко-красного цвета, чудовищного оттенка. Никак не ожидала, что такое может понравиться Люциферу. А ты?

— Возможно, он не с ними, а с леди Тодд.

Пока близнецы продолжали злословить о нынешнем увлечении Люцифера, их кавалеры совсем смутились и пали духом. Габриэль, впрочем, сохранял спокойствие, но явно старался отвлечь их внимание от себя. Алатея прикусила губу, а близнецы продолжали упиваться своей местью, Под неумолчный щебет девушек Чиллингуорт осторожно дотронулся до руки Алатеи. Она обернулась к нему и заметила непривычную грусть в глазах графа.

— Боюсь, мне придется покинуть вас, дорогая, и оставить заложницей этого стада Кинстеров.

Алатея улыбнулась:

— Да, они сумасбродны, но дело в том, что близнецы празднуют победу.

На мгновение глаза Алатеи и Чиллингуорта встретились, потом он перевел взгляд на Габриэля, теперь пикировавшегося с Амандой.

— Я так понимаю, что и Кинстер тоже?

Алатея не знала, что сказать.

Впрочем, Чиллингуорт избавил ее от этой сложной задачи.

— Ваш вечный слуга, дорогая. Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, знайте, что стоит только попросить… — Он изящно поклонился и мгновенно исчез.

Алатея озадаченно смотрела, как он уходит, потом повернулась к Габриэлю и близнецам:

— Следующий танец — вальс.

Не спросив у нее разрешения, Габриэль мгновенно взял ее за руку и повел на площадку для танцев. При этом она улыбалась, но не произносила ни слова, ощущая удивительную легкость и следуя за своим кавалером без малейшего усилия. Оглядывая зал, по которому они кружились, Алатея не заметила ничего угрожающего или неприятного. Бал проходил на редкость весело и удачно и теперь был в полном разгаре.

Неожиданно она увидела леди Осбэлдстон — в глазах почтенной дамы понимание, и это напомнило Алатее о том, с каким явным одобрением смотрели на них леди Джерси, княгиня Эстергази и остальные. Сколько еще любопытных глаз раскрылось сегодня, скольким критическим умам они дали работу?

— Это становится опасным — ты и я, — сказала она Габриэлю. — Мы теперь просто лакомая тема для любителей скандалов и сплетен.

— Чепуха. Кто может нас не одобрить?

Алатея поджала губы.

— Но мне уже двадцать девять лет…

— Ах это! Чепуха. Меня твой возраст ничуть не волнует, и ты это прекрасно знаешь.

— Обычно тридцатилетние холостяки не женятся на двадцатидевятилетних старых девах.

— Вероятно, это потому, что большинство двадцатидевятилетних старых дев остаются в таком состоянии не без серьезной причины. У тебя причина совсем иная — ты сделала то, что должна была сделать, помогла своей семье. — Он понизил голос: — А теперь пора предоставить их самим себе и зажить своей жизнью.

Алатея промолчала, не уверенная, что голос ее не дрогнет, когда она заговорит; Габриэль же тем временем продолжал:

— Я не заметил ни малейших признаков неодобрения. Напротив, дамы более почтенного возраста все знали твою мать, и они в восторге оттого, что наконец ты выходишь замуж. Они придут в еще больший восторг при известии о нашей помолвке.

Алатея отвела глаза. Похоже, помощи ей ждать было неоткуда.

В соседней комнате граф Чиллингуорт подошел к сидящему за карточным столом Дьяволу.

— Удивительно. — Дьявол внимательно оглядел бальный зал. — Мне трудно поверить, что там для тебя не нашлось ничего интересного. Если бы ты не спешил, то сегодня ночью нашел бы кое-кого, кто смог бы тебя развлечь. У меня по крайней мере есть дома теплая постель, куда я могу вернуться.

Чиллингуорт усмехнулся — видимо, слова Дьявола его позабавили:

— А почему ты вообразил, что мне не повезло? Разница между тобой и мной, милый, состоит только в том, что твоя постель завтра будет такой же, как сегодня, а у меня по крайней мере есть шанс, что время от времени меня будут ждать перемены.

— Но с другой стороны, ведь можно кое-что сказать в пользу постоянства и высоких нравственных устоев.

— Пока что я предпочитаю разнообразие. Кстати, почему ты завел разговор на такую тему? Чему я обязан сомнительным удовольствием его поддерживать?

— Просто чтобы умерить твой неуместный интерес к одной особе.

— Неужто ты хочешь скрестить со мной шпаги? Выбери кого-нибудь другого.

Дьявол расправил плечи:

— Мои слова продиктованы чистейшим альтруизмом.

Чиллингуорт попытался скрыть усмешку:

— Альтруизмом? Скажи, ты беспокоишься обо мне или о ком-то, кто тебе гораздо ближе и роднее?

Дьявол задумчиво устремил взгляд на толпу танцующих.

— Давай решим так: я не хочу, чтобы что-либо омрачало родство между нашими семьями.

Несколько минут прошло в молчании. Чиллингуорт ничего не отвечал и тоже смотрел в зал, потом перевел взгляд на собеседника.

— Если бы я пообещал не нарушать гармонию, царящую между нашими домами и семьями, ты мог бы оказать мне услугу?

— Какую?

— Не говори об этом Габриэлю.

Дьявол изумленно уставился на него:

— Почему?

Губы Чиллингуорта дрогнули в усмешке.

— Потому что забавно смотреть на то, как он проглотил наживку, которую я ему бросил, и для меня это вполне подходящее утешение.

Глава 18

Алатея не видела Габриэля до следующей среды. Чинно гуляя в парке со своими и его сестрами, которых сопровождали лорд Эшер и мистер Карстерс, она была погружена в глубокие размышления о Кроули и Восточно-Африканской золотодобывающей компании, когда услышала, как ее окликнули по имени. Подняв глаза, она увидела, что группа молодежи, шествовавшая впереди, теперь обернулась, И все они смотрят на нее. Хизер Кинстер указывала на ближайшую дорогу, туда, где ее брат сдерживал норовистых гнедых коней, запряженных в карету.

Ускорив шаги, Алатея почувствовала, что нетерпение коней только отражает состояние их хозяина.

— Доброе утро. — Габриэль сделал ей знак приблизиться. — Иди, я прокачу тебя по парку.

Алатея улыбнулась:

— Нет, благодарю.

Остальные, услышав приглашение, тут же принялись ее уговаривать:

— Поезжай, Элли! Ты получишь удовольствие!

— Мы и без тебя в безопасности.

— Это займет всего несколько минут.

— Карстерс и я берем на себя заботу о ваших сестрах. Мы будем их охранять вместо вас, леди Алатея.

Алатея не сводила глаз с лица Габриэля.

— Когда в последний раз ты катал даму по парку?

Он тоже смотрел на нее, и минутой позже губы его сжались, образовав тонкую линию.

— Придержи их, Биггс.

Его грум спрыгнул с запяток и поспешил к лошадям.

Не промолвив ни слова, Габриэль взял Алатею за руку и махнул остальным. Занятые собственными делами и переживаниями, девушки были рады тому, что их оставили в покое.

По взаимному согласию, Алатея и Габриэль выждали, пока группа молодых людей оказалась достаточно далеко впереди. Им надо было поговорить без свидетелей.

Они медленно двинулись вслед веселой компании.

— Я вовсе не хочу афишировать наши отношения в общественном месте.

— Но ведь нет никакой причины отказываться от прогулки по парку.

Она бросила на него укоризненный взгляд.

— Тебе не удастся поколебать мою решимость.

— Тем более сбить тебя с толку. Кстати, как ты догадалась?

— Я наслышана о многих подвигах — твоих, Люцифера и других кузенов. Тот факт, что никто из вас никогда не катает дам по парку, если не считать жен, хорошо известен.

— И все же не прокатиться ли нам куда-нибудь дня на два…

— Сейчас у меня есть некоторые проблемы, как тебе известно. Как только я решу их, то сразу вернусь в деревню.

— Не спеши, а то я предложу тебе поспорить и выиграю пари.

— Хм! Тебе удалось что-нибудь узнать? Ты получил вчера мою записку?

— Да, но только сегодня утром. — Габриэль наконец посмотрел в ее сторону. — Прошлой ночью я был занят, пытался раздобыть кое-какие сведения от некоторых важных африканцев.

— И что они сказали?

— Достаточно, чтобы неофициально подтвердить по крайней мере четыре случая, когда претензии Кроули на поддержку короной и бумаги, якобы удостоверяющие разрешение на его деятельность, оказались фальшивкой. Я как раз сейчас работаю над тем, чтобы неофициальное подтверждение сделать официальным, но бюрократия есть бюрократия, и даже чиновники высокого ранга не склонны спешить. Мы не успеем получить официальной поддержки к тому времени, когда должны будем подать петицию.

— А когда это произойдет? — Тревога Алатеи возрастала все больше.

— Полагаю, в будущий вторник.

— Так скоро?

— Мы не можем рисковать — Кроули предъявит финансовые обязательства самое позднее на будущей неделе. — Габриэль снова посмотрел на Алатею и продолжал: — Петиция почти готова. Клерк Уиггса должен вот-вот закончить бумагу, он передаст ее мне не позже завтрашнего дня. Если нам будет нечего добавить к этому, то, с твоего разрешения, я попрошу своего поверенного позаботиться о доставке бумаг во вторник утром судьям Чансери-Корт, чтобы возбудить дело. Если Кроули опередит нас и предъявит финансовые обязательства к оплате, это осложнит наше положение с юридической точки зрения.

Алатея поморщилась:

— Раз дело обстоит так…

— Я подключу Дьявола и Вейна — он привезет в город Джерарда, когда тот потребуется как свидетель.

Если Габриэль представлял все опасности и все возможные повороты дела, то и Алатея видела все это не хуже его. Для нее риска не было: он женится на ней незамедлительно и спасет ее и семью от нужды, она это прекрасно знала и без его заверений. Но как быть с Морвеллан-Парком и титулом?

Как быть с этой ни разу не прерывавшейся цепью графов Морвелланов, свято хранивших титул на протяжении столь длительного времени? Как, наконец, быть с ее фамильной гордостью? Единственное, что он мог сейчас, — это стоять рядом с ней плечом к плечу и делать все возможное, чтобы приблизить победу, а заодно и отвлечь ее от печальных мыслей.

— По правде говоря, причина, по которой я искал тебя, была вот какой: у меня есть билеты на пятницу на «Севильского цирюльника». Я подумал, что и тебе, и всей твоей семье было бы неплохо послушать оперу.

Алатея с удивлением посмотрела на него:

— Но ведь пятница — это последний вечер сезона, когда будет особое представление, гала-спектакль. Все места на него распроданы в считанные часы еще на прошлой неделе. Как же тебе удалось достать билеты для нас?

— Не важно. Ты поедешь?

— Разумеется, я не откажусь, что же касается остальных, то спроси их сам.

Алатея перевела взгляд на молодых людей. Габриэль был рад, что его сестры уже прощаются и направляются к ландо его матери, стоящему на обочине в некотором отдалении. Силия, увидев сына, махнула ему рукой; она не пыталась подозвать его к себе, а просто поприветствовала. Не выразила она и удивления, увидев его гуляющим в обществе Алатеи. Все это свидетельствовало о том, что мать поняла и одобрила его намерение. Габриэль знал, что может рассчитывать на ее поддержку.

Когда они присоединились к остальным Морвелланам, Габриэль пригласил всех в оперу, не забыв и Эшера с Карстерсом. Алатея с любопытством смотрела на него, но ничего не говорила. Она не сомневалась, что ее родные с восторгом примут приглашение.

Прибыв в оперу вечером в пятницу, Алатея убедилась, что Габриэль ухитрился заполучить одну из двух лучших лож. Он встретил их в фойе, а потом, предложив одну руку Алатее, а другую Сирине, направился по лестнице и застланным мягкими коврами коридорам к золоченой двери, ведущей в ложу, расположенную слева от сцены.

Высоко держа голову, Алатея с безмятежным выражением лица проследовала к своему месту и опустилась в одно из кресел. Сирина села рядом с ней.

Мэри и Элис, счастливые, с широко распахнутыми глазами, заняли кресла первого ряда рядом с Сириной, а Эшер и Карстерс разместились во втором ряду позади них.

— Как я понимаю, — вполголоса спросила Алатея у Габриэля, с опаской оглянувшись на Сирину и убедившись, что та занята разговором, — у тебя нет никаких сведений о капитане.

— Нет, — согласился он, слегка помрачнев. — Но перестань волноваться. Так или иначе мы справимся.

Алатея вздохнула, стараясь не выдать своего беспокойства.

— Я сделала заранее все, что можно: расплатилась по всем счетам за бал — с поставщиками провизии, модистками, белошвейками, даже с музыкантами. Все они, должно быть, решили, что я рехнулась, раз требую представить счета немедленно.

— Да, это могло показаться странным. Вероятно, Морвелланы — единственная семья в Лондоне, закончившая сезон с оплаченными счетами.

— Я решила, что так будет лучше. Прежде всего надо заплатить порядочным людям, честным кредиторам, а не Кроули.

Пальцы Габриэля сомкнулись на ее запястье. Она с трудом обуздала себя, чтобы не выдать своих чувств, когда его губы прижались к ее руке.

— Расслабься. Забудь об этой проклятой компании, забудь о Кроули хотя бы на сегодняшний вечер. — Кивком он указал на сцену: занавес уже поднимался под нарастающий гул аплодисментов. — Сегодня я привел тебя сюда развлекаться, и единственное, чего хочу, чтобы ты получила удовольствие.

Алатея повернулась лицом к сцене как раз в тот момент, когда люстры в зале погасли.

Постановка оперы была изумительной, певцы выше всяких похвал, а оркестр показался ей просто непревзойденным.

Алатея давно влюбилась в музыкальные постановки в Лондоне, еще с первого своего посещения столицы. Жалкие потуги провинциальных театров не шли ни в какое сравнение.

Благодаря дополнительным введенным в это гала-представление сценам и ариям спектакль оказался длинным, и число антрактов было сокращено до одного. Когда занавес с легким шелестом опустился, а люстры вновь засияли, Алатея удовлетворенно вздохнула и, обернувшись, посмотрела на Габриэля, а потом повернулась к Сирине.

Та раскрыла веер и принялась им обмахиваться.

— Я предпочитаю остаться и отдохнуть здесь, а вы можете прогуляться, но не опоздайте к началу следующего акта.

Габриэль с Алатеей вышли из ложи в фойе, где уже фланировала публика, демонстрируя свои туалеты и драгоценности. Им не оставалось ничего другого, кроме как следовать примеру остальных.

— Скажи мне, известные нам господа уже сделали предложение твоим сестрам?

— Они попросили у отца разрешения нанести в среду визит и поговорить с ним. — Алатея улыбнулась. — Судя по всему, молодые люди очень серьезно готовятся к этому разговору и хотят получить согласие и благословение. Думаю, им это удастся — оба они милые, каждый в своем роде.

В этот момент лакей в полном облачении дворцового стражника появился перед ними, держа поднос с напитками. Они взяли каждый по бокалу, и тут же их окликнула графиня Ливен. К тому времени когда они оказались рядом с ней, вынеся по дороге череду косых взглядов и целый град колких замечаний, звонок оповестил их о начале следующего акта.

Несколькими минутами позже они заняли места в своей ложе, и занавес поднялся. В зале воцарилась тишина. Габриэль повернул свое кресло так, чтобы видеть лицо Алатеи, слабо освещенное светом рампы. Исполнители держали всю аудиторию в напряжении, но для него существовала только она одна.

Вторая часть представления превзошла все ожидания, на которые позволяла рассчитывать первая. К концу спектакля публика вскочила со своих мест и аплодировала стоя. Цветы дождем летели на сцену. Солисты едва успевали кланяться.

Наконец занавес упал в последний раз. Габриэль видел, с каким восторгом Алатея смотрела на сцену; потом она повернулась к нему с улыбкой на губах, словно мгновенно избавившись от всех тревог и опасений.

Это было его вознаграждением.

— Тебе не стоит притворяться, будто ты обращал внимание на сцену.

— Вот еще одно из преимуществ того, что ми знаем друг друга хорошо, — не надо притворяться!

Она внимательно вглядывалась в его лицо.

— Все это тебе недешево обошлось…

— Но ведь ты любишь музыку.

Оказывается, это было так просто. Алатея потянулась за шалью. Поколебавшись, она повернулась к нему спиной, чтобы он мог лучше укутать ее. Расправляя тонкий шелк, Габриэль погладил ее обнаженные плечи и, склонившись к ней, пробормотал:

— Моя награда в том, что ты получила удовольствие.

Когда он подвел ее к экипажу, тому самому, в который совсем недавно помогал сесть графине, она на миг сжала его руку. Габриэль закрыл за ней дверцу и отступил. Фолуэлл взял в руки вожжи.

Алатея откинулась на подушки. Благословенная темнота давала ей возможность не скрывать своих чувств. Сидевшая рядом с ней Элис оживленно болтала с Тони Карстерсом, устроившись напротив. Она предоставила им обсуждать спектакль, в то время как у нее была возможность обдумывать другой спектакль, которого не видел никто, кроме нее, и который занимал ее гораздо больше. Правда, теперь она начинала думать, что это вовсе не являлось спектаклем.

Пора было взглянуть прямо в лицо своим страхам и чувствам, вызванным ими. И то и другое чрезвычайно волновало ее. Алатея попыталась обратиться к первому, притворяясь, что второго вовсе не существовало. Дальше так не могло продолжаться.

И пока они ехали домой, она время от времени с отсутствующим видом отвечала на вопросы Сирины и сестер, а потом, попрощавшись с Эшером и Карстерсом в холле, поднялась по лестнице. Отдавшись заботам Нелли, Алатея продолжала думать о своем, анализируя каждую встречу, пытаясь мысленно проникнуть под маску, которой Габриэль всегда прикрывался от нее. Наконец, оставшись в своей комнате одна, она набросила шаль поверх ночной рубашки и села на пуф у окна.

Морвеллан-Хаусу уже исполнилось пятьдесят лет, причем он строился на фундаменте более старого дома. Этим поместьем Морвелланы владели с незапамятных времен, возможно, много столетий. Сколько времени им еще осталось жить здесь? Неизвестно. Их судьба была в руках Божьих. Но своей собственной жизнью она по-прежнему могла распоряжаться сама. Глядя на старые деревья в дальней части сада, куда выходило ее окно, Алатея подавила глубокий вздох. Склонившись к широкому каменному подоконнику, она оперлась подбородком на руку.

Когда ее угораздило влюбиться в него? Неужели еще в детстве, когда ей было одиннадцать лет? Возможно, он это почувствовал, и отсюда его раздражение? Или это случилось позже? У нее не было ответов на эти вопросы. В какой-то момент это случилось, вот и все. По правде говоря, она не сделала особого открытия — просто в те далекие времена ее любовь еще не расцвела и существовала в состоянии бутона, только что появившегося после затяжной зимы. Теперь ей предстояло узнать всю силу этой любви, силу, становившуюся все более непреодолимой.

Ее терзало беспокойство за семью и судьбу своей любви; решать обе проблемы надо было срочно и одновременно. Алатея знала, что безотносительно к тому, какой результат даст рассмотрение дела в суде, Габриэль всегда поможет ей, защитит ее и для него будет не важно, окончится ли этот процесс победой или поражением. Если он окончится победой, Габриэль сделает все, чтобы заставить ее капитулировать, если же суд окончится поражением, то он просто предъявит свои права на нее и не будет слушать ничьих доводов.

Единственным преимуществом ее возраста было то, что она хорошо знала себя. Любовь к нему захватила ее целиком, привязала крепко-накрепко, опутала с головы до ног — ведь она ничего не умела делать наполовину.

Но она боялась боли, которую он мог причинить ей. Разочарование, несчастье, одиночество, угроза зависимости от него, унижение и растоптанная любовь — полностью исключить этого тоже было нельзя.

Если окажется, что он не любит ее так, как любит его она, то любовь разрушит ее изнутри. Жизнь никогда не проявляет такой щедрости и доброты. Любовь в ее понимании была совсем не тем, что он чувствовал к ней, и она была готова стоять на своем, отказать ему окончательно и бесповоротно… до сегодняшнего вечера.

Ее уверенность поколебалась, когда он прошептал: «Моя награда в том, что ты получила удовольствие». Ее обезоружил его тон — она так хорошо знала все особенности, все интонации этого голоса. Он произнес эти слова так, будто его устами говорила душа, а не холодный разум.

Слова его потрясли ее, нашли в ней отклик, будто в ту минуту их сердца говорили друг с другом.

Может быть, она ошибалась? Может быть, он любит ее? Как узнать об этом? Просто спросить?

Подняв голову, Алатея посмотрела на звезды и луну, уже начинавшую бледнеть. Спросить его прямо? Но она чувствовала себя слишком уязвимой, слишком ранимой, чтобы еде дать такое признание. И мог же он упасть перед ней на колени и объявить о своих чувствах…

С печальной улыбкой Алатея поднялась и расправила плечи. Пора было ложиться спать.

Она скользнула между простынями, так и не придумав, как вызвать его на откровенность. Но если существовал хотя бы один шанс на то, что судьба решила улыбнуться ей и послала им взаимную любовь, она сумеет узнать об этом.

Следующее утро выдалось пасмурным, свинцовое небо Тяжело нависало над землей — все казалось серым, под стать ее настроению. Алатея изо всех сил старалась отделаться от угнетавшего ее щемящего чувства.

Триумф бала уже забылся, а впереди маячила перспектива суда, в благополучном исходе которого она отнюдь не была уверена. Нелегко будет убедить Чансери-Корт в том, что Восточно-Африканская золотодобывающая компания — чистой воды мошенничество.

Особое очарование вечера в опере вместе с воспоминанием о соблазнительном многообещающем шепоте Габриэля, который, возможно, тоже пытался скрыть свои истинные чувства, рассеялось в холодном свете пасмурного утра.

Несмотря на многочасовое бодрствование, Алатея так и не могла придумать никакого плана действий, который заставил бы Габриэля опустить свой щит и показать, что у него внутри, сломать, уничтожить барьер, с помощью которого он скрывал, а точнее, защищал свое сердце. Она не могла увидеть его душу, несмотря на их близость, и сама не собиралась снимать броню. Существовал только один способ, суливший успех, приблизиться и узнать, но это было связано с риском…

Подавив вздох, Алатея потянулась к чайнику. Как ей казалось, существовало нечто недоделанное, что-то они пропустили. Некий камень на их пути остался лежать неперевернутым — и они под него не заглянули…

Она бросила взгляд на Чарли:

— Вы с Джереми были в музее?

— Нет, — пожал плечами Чарли. — Мы собирались побывать там, пока живем в Лондоне, но… Лицо Джереми просветлело.

— Не пойти ли нам туда сегодня? Сегодня трава слишком мокрая, чтобы кататься вокруг дома на велосипеде. Алатея посмотрела на сестер.

— А почему бы не пойти туда нам всем? Мы уже несколько недель не выходили никуда все вместе, а на утро у нас нет никаких планов.

Почувствовав, что ее дергают за рукав, Алатея повернула голову.

Огаста смотрела на нее широко раскрытыми карими глазами.

— Меня тоже возьмете?

Алатея улыбнулась, и ей показалось, что серый день стал веселым и ясным.

— Конечно, крошка, мы возьмем тебя.

Часом позже Алатея стояла в одном из похожих на пещеру холлов музея, глядя сверху вниз на то, что, должно быть, представляло собой карту Восточной Африки.

Карта была помещена на большом столе под стеклом. На ней значился такой пункт, как Лодвар, но не было ни Фангака, ни Кинджи. Более того, Лодвар расположился на берегу огромной реки, которую исследователь, должно быть, не заметил.

Алатея вздохнула.

Прежде она как-то не подумала о музее, считая, что клерк Королевского общества должен был упомянуть любые экспонаты, представлявшие интерес. Она хоть и пришла в отчаяние от своего промаха, но сдаваться не собиралась и спросила служителя, какими еще экспонатами располагает музей. При упоминании подробной карты Африки сердце ее затрепетало, на этот раз от радости.

В то время как Чарли и Джереми застряли возле витрины с оружием, а Мэри, Элис и Огаста разглядывали древнюю керамику, Алатея проскользнула в холл. Кроме карты, здесь были всевозможные кустарные изделия, а также несколько акварелей, представляющих природу и животный мир Восточной Африки. Теперь она подняла последний камень на своем пути и увидела, что находилось под ним, но, увы, это ничего ей не дало. Алатея смотрела с отвращением на бесполезную карту, потом отступила назад… и чуть не столкнулась с только что подошедшим джентльменом.

— О!

Она едва успела подхватить соскользнувшую шаль.

— Прошу прощения, — неуклюже извинился незнакомец. — Я был так увлечен этим хламом, что не смотрел, куда иду.

Широким жестом он охватил все находившиеся вокруг экспонаты.

— Вина целиком моя — это я не смотрела, куда иду.

Алатея с любопытством разглядывала собеседника: взлохмаченные брови его нависали над глазами, лицо, должно быть, испытавшее действие всех ветров, было коричневым, как грецкий орех, рот обрамляли седые усы. Глаза джентльмена были того водянистого оттенка, который можно встретить лишь у очень старых людей. Покрой его сюртука выглядел старомодным, как и штаны до колен из грубой ткани и такого фасона, какой в городе больше никто уже не носил. Его осанка и походка тоже показались ей необычными — он держал руки за спиной, ноги его были широко расставлены и будто согнуты в коленях.

Повернувшись к карте Африки, Алатея спросила:

— Она ведь неточная, верно?

— Чушь! — тотчас же последовал его презрительный ответ. — Все это чушь! Поверьте моему слову, здесь нет ничего подлинного.

— Вы там бывали?

— Да, от одного до другого выхода в море. Иногда приходилось месяцами ждать благоприятного момента для отплытия из-за наводнения, голода или стычек между местными племенами. Я старый геолог, и мне не раз приходилось бродить среди этих холмов, пересекая континент в разных направлениях.

Его рука очертила на карте круг, где якобы располагались места добычи золота.

— В великих пустынях Восточной Африки не произошло никаких изменений к лучшему. Пыльная и пустая страна. Река, представленная на этой карте, не более ручейка, просто тонкая струйка воды, да и то только в сезон дождей.

— Вам случалось плавать на корабле? — Алатея затаила дыхание.

— Да, разумеется!

Джентльмен извлек из-под мышки шляпу и поклонился ей так церемонно, как никто давно уже не делал.

— К вашим услугам, Алоизиус Стратерс, капитан из Данслоу, плавающий от «Бентинк компани».

Алатея прерывисто вздохнула, потом протянула ему руку:

— Капитан, вы и не представляете, как я рада нашему знакомству.

Стратерс казался крайне изумленным, но тем не менее пожал протянутую ею руку. Алатея быстро оглядела холл.

— Давайте сядем на эту скамейку, и я вам все объясню. Мой интерес к вам вызван деятельностью Восточно-Африканской компании.

Изменение в выражении лица Стратерса было молниеносным.

— Ах, этот мерзавец Кроули! Прошу прощения, но, когда я думаю о том уроне, который этот шакал нанес столь многим людям, у меня закипает кровь.

— В таком случае вам небезынтересно будет узнать о том, что мой друг и я решили помешать его последней авантюре.

Рука капитана выскользнула из ее руки. Он встал и повернулся к ней.

— Я чертовски хочу выслушать вашу историю, потому что готов слушать любого, кто рискнет поставить палки в колеса этому разбойнику. Но то общего может иметь с ним леди, подобная вам?

Сначала Алатея колебалась, но в конце концов назвала свое имя. Если она претендовала на помощь Стратерса, должна была рассказать все честно. Она во всех деталях описала ему план Кроули и его необоснованные притязания, которые им удалось раскрыть.

К ее облегчению, Стратерс понял ее с полуслова.

— Да, все это очень похоже на него. Кровопийца! Он ободрал колонистов, выжал из них все, что только возможно. А уж что он сотворил с местными племенами… — Лицо Стратерса приняло жесткое и суровое выражение. — Не стану осквернять ваш слух описанием его бесчинств, миледи, но если есть в мире мерзавец, которого заждались в аду, то это именно Роналд Кроули.

— Я вполне согласна с вами, но у нас недостаточно убедительных доказательств-, поэтому мы не можем опротестовать в суде финансовые обязательства, полученные им путем разных интриг, и вывести Кроули на чистую воду. Все наши свидетельства основаны только на подозрениях и на признаниях других людей. Мы отчаянно нуждаемся в ком-то, кто мог бы подтвердить наши показания, нам нужен живой свидетель, такой, как вы.

Старик выпрямился.

— Капитан Алоизиус Стратерс — ваш человек, миледи, и я смогу сделать больше, чем просто словесно подтвердить ваши показания. Я знаю, где раздобыть карты, настоящие, с печатями. Уверяю вас, я сообщу много интересного, касающегося имущества Кроули или того, на что он претендует. Это вызовет подозрения и недоверие к нему. Полагаю также, что один мой старый знакомый еще имеет права на земли, которые упоминает Кроули, и я попытаюсь все это проверить. Вам потребуется много карт в вашу колоду, вам понадобится забить много гвоздей в гроб Кроули, чтобы покончить с ним…

Алатея не стала возражать. Реакция капитана на сообщение о Кроули и мрачный блеск, вспыхивавший в его глазах, напугали ее гораздо больше, чем встреча в отеле «Берлингтон».

Стратерс решительно кивнул:

— Для меня будет честью повергнуть в прах этого мерзавца. Скажите, как мне найти вас, когда я соберу необходимые улики?

— Слушания начнутся в следующий вторник утром… — Алатея порылась в своем ридикюле и вытащила карандаш: — Это будет в Чансери-Корт…

Единственным клочком бумаги, который она нашла, был входной билет в музей, зато его оборотная сторона оказалась пригодной для записи. Она разорвала билет пополам и записала на обороте свое имя и адрес.

— Если вам понадобится увидеть меня до вторника, вот мои координаты. А где можно найти вас?

Он продиктовал ей адрес меблированных комнат в Клер-кенуэлле.

— Каждый раз, когда я бываю в Лондоне, я останавливаюсь в новом месте и живу там недолго.

Алатея записала адрес, потом спрятала бумажку в свой ридикюль.

— Вы не отплывете раньше вторника?

— Это маловероятно, — пробормотал Стратерс: — А теперь мне пора. — Он снова отвесил Алатее церемонный поклон: — Не бойтесь, миледи: Алоизиус Стратерс не подведет вас.

С этими словами старик нахлобучил на голову шляпу и с мрачным видом удалился.

Алатея еще некоторое время смотрела ему вслед. Голова ее кружилась, и в конце концов она, обессиленная, опустилась на скамью. Когда пятью минутами позже Мэри, Элис и Огаста нашли ее, она уже была спокойна и улыбалась.

— Мы можем отправляться домой.

После этих слов все весело направились к выходу.

Как только Алатея оказалась дома, она немедленно послала записку на Брук-стрит. Габриэль прибыл, когда они вставали из-за стола после ленча. Едва дав ему время поздороваться со своей семьей, Алатея тут же потащила его в беседку.

Будто подчиняясь ее лучезарному настроению, тучи рассеялись. Молодежь тоже выбежала на лужайку сада, чтобы поиграть и порезвиться, но никто из них не посмел последовать за ними.

— Я полагаю, — предложил Габриэль, — что ты на пороге какого-то открытия?

— Капитан Алоизиус Стратерс! — Алатея быстро повернулась и опустилась на скамейку. — Я нашла его.

— Где?

— В музее.

Она, сияя, поведала Габриэлю историю их встречи.

— Этот человек не только согласился свидетельствовать в нашу пользу и разоблачить Кроули, но также сказал мне, что может добраться до карт, выверенных и завизированных карт, и достать бумаги, где излагаются все подробности, имеющие отношение к аренде копей. Он готов оказать нам даже большую помощь, чем мы предполагали.

Габриэль поморщился:

— Меня бы вполне устроило, если бы капитан во плоти появился перед судьей со своим устным свидетельством. Большего нам и не требуется. Стратерс сказал тебе, где остановился?

Алатея извлекла из кармана сложенный лист бумаги.

— Я переписала для тебя его адрес. Может быть, ты съездишь туда, повидаешься с ним?

Лицо Габриэля становилось все мрачнее.

— Да, думаю, его необходимо повидать и предупредить. Если он начнет совать нос и расспрашивать о картах и аренде копей, то может вызвать подозрения. Кроули тотчас же начнет действовать. Мы близки к цели, но Роналд Кроули не такой противник, которого можно недооценивать.

— Все это верно, однако капитан его хорошо знает.

— И все же мне следует поговорить с ним. Я попытаюсь внушить ему, что необходимо соблюдать крайнюю осторожность.

Сунув листок с адресом в карман, Габриэль внимательно посмотрел на Алатею.

— Никуда не ходи и не езди одна до тех пор, пока не будет принято решение суда и нам не станет известно, что Кроули покинул Англию.

— А я-то воображала, что ты не склонен все драматизировать.

— Я говорю серьезно. — Он взял ее за руку. — Кроули не какой-нибудь легкопредсказуемый английский мошенник — он не признает никаких законов, кроме закона джунглей. С той минуты, как он узнает о наших планах, и до той, когда вернется в свои джунгли или в какое-нибудь другое место, столь же далекое от цивилизации, ты не будешь в безопасности. Теперь у нас достаточно доказательств, чтобы свалить Кроули, и нет никакой причины подвергать себя опасности.

Взрыв смеха с той стороны, где резвились Чарли и Джереми, заставил их обернуться.

— Они тоже будут в безопасности, если ты откажешься от необдуманных вылазок за пределы светского общества — там Кроули не может действовать свободно, не привлекая к себе внимания.

Габриэль сжал руку Алатеи:

— Обещай, что будешь осторожна.

Алатея видела беспокойство и непривычную нежность в его глазах.

— Да, но…

— Никаких «но»…

В мгновение ока нежность исчезла с его лица: ее рыцарь и защитник смотрел на нее с яростью.

— Обещай!

Это было требование, а не просьба.

Алатея вспыхнула:

— Я буду осторожна. Я не буду делать глупостей. Надеюсь, ты удовлетворен? Я никогда не была твоей, чтобы подчиняться твоим приказам.

Его голос зазвучал, как львиный рык:

— Ты ступаешь по тонкому льду.

Да, но что было под этим льдом? Алатея отчаянно хотела это знать.

Она ответила надменным взглядом.

— Я принадлежу только себе, и никому больше. Я не принадлежу тебе.

Несколько минут они смотрели друг другу в глаза, и лицо Габриэля становилось все жестче и суровее.

— Позволь мне сообщить, что произойдет после того, как суд вынесет решение в нашу пользу и мы покончим с Восточно-Африканской золотодобывающей компанией. Сначала одним прекрасным июньским утром мы поженимся, но не тайно, не в каком-нибудь захолустье, а здесь, в самом сердце Лондона, в церкви Святого Георгия. После этого наша жизнь будет отчасти протекать в Лондоне, отчасти в графстве Сомерсет. Во время сезонов мы всегда будем в Лондоне, а если исключить все необходимые поездки, связанные с делами, остальное время посвятим Куиверстоун-Мэнор, приглядывая за делами в Морвеллан-Парке и помогая Чарли вести хозяйство, если это потребуется. Еще ты будешь наблюдать за тем, как растут Джереми и Огаста. Мы вывезем Огасту в Лондон на ее первый сезон, и так ты сможешь общаться с Мэри и Эшером, а также с Элис и Карстерсом.

К тому же у нас есть еще Хизер и Элайза, которые, как тебе отлично известно, не против обрести еще одну сестру. Восточное крыло дома придется обновить и обставить заново. Я ничего там не менял, кроме мебели, которую отполировали и почистили.

Если всего этого тебе не достаточно, у меня на примете есть еще миллион развлечений — по крайней мере три сына и столько дочерей, сколько получится. Таково наше будущее.

Алатея спокойно выдержала его взгляд; она молила Бога, чтобы Габриэль не догадался, что творится у нее в сердце.

— Представь себе такую картину — мы с тобой сидим под старым дубом в южной части сада и смотрим, как играют дети. Мы слышим их пронзительные голоса и веселый смех, урезониваем их, когда они уж слишком разойдутся, утешаем, когда они огорчаются. Ты ведь всегда любила детей, и теперь судьба обернулась так, что к тебе возвращается то, что было отнято. — Он устремил взгляд на лужайку. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, что ты все это отвергнешь во второй раз.

Его доверительный тон тронул сердце Алатеи. Он был воином — все в его словах было логично и практично. Ее рыцарь и защитник готов был ввести ее в новый мир и ожидал, что она будет ему благодарна за это.

Прежде чем заговорить, Алатея подняла голову и взглянула на него.

— Ты прав почти во всем, вот только как насчет нас — тебя и меня? Как ты представляешь наши отношения?

Она попала в точку. Габриэль мгновенно нахмурился.

— Я представляю нас в постели, — проворчал он, — и во многих других местах. Хочешь услышать в деталях?

— Нет. У меня хватит и своей фантазии, чтобы представить это.

— Вот и отлично. Каждый день мы будем ездить верхом, как когда-то. Ты ведь всегда любила верховую езду.

Поколебавшись, она призналась:

— Я давным-давно продала лошадей.

Габриэль кивнул:

— Значит, мы снова их купим. Ты будешь помогать мне со счетами по имению, и у нас освободится время для верховой езды. Кстати, сейчас в моих руках все состояние Кинстеров. Тебе хорошо удалось вести финансовые дела Морвелланов, но я свои дела веду более напористо и с большим успехом.

— По части напористости я не обладаю особыми талантами.

— Зато у тебя есть талант к обороне, и вместе мы способны на многое. Разве это тебя не вдохновляет? — Он сделал широкий жест рукой.

Алатея выждала с минуту, потом тихо сказала:

— Ты прекрасно понимаешь, что я другое имела в виду. Я хотела знать, как ты представляешь наши личные отношения.

— Как только ты выйдешь замуж за меня, все, о чем я говорил, осуществится, и ты это отлично знаешь.

— Ничего я не знаю. Почему это ты вообразил, что я соглашусь на твой диктат?

— Согласишься обязательно, потому что любишь меня.

В ее глазах загорелся гнев.

— Предоставь мне самой судить об этом.

— Ты хочешь убедить меня в обратном?

В его тоне она почувствовала угрозу.

— Я хочу сказать, что и сама еще не знаю.

— Зато я знаю. Я знаю это еще и по тому, какой ты была в моих объятиях. Можешь ты себе представить, чтобы это оказался не я, а кто-то другой?

Алатея смотрела на него не отрываясь. Сама мысль об этом казалась ей чудовищной и настолько нелепой, что она потеряла нить, забыла, о чем хотела сказать.

— Я — да… нет…

Ей с трудом удалось собраться с мыслями. Он увел ее от главного и привел к заключению, что уж если она его любит, то он женится на ней независимо ни от чего. Осознание этого вызвало в ней взрыв эмоций, в котором в равной степени были перемешаны надежда и разочарование — ведь так и не удалось пробить броню и заставить его сказать то, чего она так жаждала.

Алатея невольно сжала руки в кулаки.

Ей хотелось потребовать от него прямого ответа, откровенного признания. Посмотрев ему в глаза, она отчеканила:

— Я не выйду за тебя замуж, пока ты не скажешь мне причины, по которой хочешь жениться на мне.

Те, кто знал Габриэля как воплощение цивилизованного и хорошо воспитанного джентльмена, не поверили бы своим глазам, если бы увидели его сейчас. Перед ней был грубый и примитивный воин. К счастью, она его встречала достаточно часто и видела в разных настроениях.

— Почему ты так упряма? — Казалось, воздух задрожал от этого сгустка чувств, подавленных страстей, гнева, разочарования…

Алатея и глазом не моргнула.

— Потому что мне надо знать.

Он бесконечно долго выдерживал ее взгляд, и у нее закружилась голова. Потом Габриэль отвернулся и порывисто поднялся. Теперь он смотрел на лужайку. Его лицо стало непроницаемым. Щелкнув пальцами, он бросил веточку жасмина ей на колени.

— Тебе не кажется, что мы слишком много лет растратили впустую?

Его взгляд охватил ее всю, потом он повернулся и пошел вниз по ступенькам.

Оставшись в беседке, Алатея мысленно возвратилась к их разговору, гадая, в чем она ошиблась, что сказала не так, как следовало. Вероятно, она должна была повести разговор как-то иначе?

По истечении некоторого времени она подняла брошенную им веточку жасмина, поднесла к лицу и вдохнула сладкий аромат, потом с еле заметной улыбкой заткнула ее за вырез платья.

«На счастье», — подумалось ей.

Она бросила вызов судьбе и выиграла — добилась счастья для своих сестер, но о собственном счастье, о своем будущем пока не узнала ничего. Наверное, для этого у нее не хватило напористости? Что ж, она и так рискнула всем. И при первой же возможности повторит это.

Придя к такому заключению, Алатея со вздохом поднялась и направилась к дому.

Глава 19

Войдя в дом в воскресенье вечером, Габриэль сразу же наткнулся на Чанса, вышедшего на шум из глубины холла, и без лишних слов вручил ему свою шляпу и трость.

— Есть в гостиной бренди?

— Есть, милорд, как не быть…

Габриэль махнул рукой.

— Сегодня вечером мне ничего больше не понадобится. Хотя… — Он остановился, держась за дверную ручку. — Фолуэлл принес свой отчет?

— Да, милорд. Он на каминной полке.

— Отлично.

Войдя в гостиную, Габриэль закрыл за собой дверь и направился прямо к буфету. Он налил себе бренди и со стаканом в руке принялся изучать послание Фолуэлла, взяв его с каминной полки и усевшись в свое любимое кресло.

Он отхлебнул изрядный глоток, скользя взглядом по еще не развернутой бумаге, потом, поставив стакан и положив послание на низенький столик, прижал руки к глазам.

Боже, как он устал! За последнюю неделю, не считая времени, проведенного в обществе Алатеи, и нескольких часов беспокойного сна, каждую минуту своего бодрствования он посвятил тому, чтобы раздобыть официальные заключения, имеющие юридическую силу, от по крайней мере двух дюжин государственных служащих, не считая дипломатов, послов и их помощников. И все же… Нельзя было сказать, что все эти джентльмены не хотели ему помочь, — просто государственная машина работала очень медленно. Все проверялось и перепроверялось по нескольку раз, а потом сведения передавались на отзыв в более влиятельные властные структуры. Казалось, что в Уайтхолле и в дипломатических кругах время измерялось по иной шкале, чем в обычном мире.

Глубоко вздохнув, Габриэль вытянул ноги и откинул назад голову. Больше всего его беспокоило вовсе не фиаско на дипломатическом фронте. Днем он нанес визит Алоизиусу Стратерсу. Короткий разговор с капитаном убедил его в том, что тот может стать их спасителем, и именно таким, каким его представляла Алатея. Его свидетельские показания даже при отсутствии каких-либо других фактов вкупе с теми, что им по крупицам удалось собрать самим, могли бы подвигнуть самого нерешительного судью на принятие благоприятного для них решения. Проблема заключалась в том, что бойкий капитан уже ринулся в бой с поднятым забралом.

Он сразу связался со своими знакомыми, надеясь найти точные и достоверные карты и документы, подтверждающие аренду земель и копей.

Однако Габриэль вовсе не был уверен в том, что это поможет им затянуть петлю на шее Кроули, — осторожные действия могли бы оказаться куда более плодотворными.

Он потерял полчаса, убеждая Стратерса проявлять осторожность, но упрямец не желал ничего слушать. Этот человек был просто одержим идеей низвергнуть Кроули в бездну. В конце концов Габриэль смирился и покинул старика, стараясь отогнать тяжкое предчувствие, предощущение опасности, не покидавшее его ни на минуту. Все же ему хотелось верить, что, как только Стратерс появится в Чансери-Корт во вторник утром, все пойдет на лад. Однако до этой минуты само расследование и его нервы будут балансировать на грани срыва, на острие ножа. Один неверный шаг…

Габриэль выпрямился, потянулся за своим стаканом и мрачно сделал еще один глоток бренди. Сегодня вечером он ничего больше не мог предпринять, чтобы послужить делу Морвелланов. Следовательно, пора было уделить внимание и другим вопросам.

Он оказался трусом.

Признать этот факт представителю семьи Кинстеров было нелегко, но она не оставила ему выбора.

Габриэль не видел Алатею с их встречи в беседке накануне днем. По правде говоря, он и не хотел ее видеть до тех пор, пока не решит, как ответить на ее ультиматум. Она заставила его почувствовать себя пещерным человеком, внезапно узнавшим, что рай существует не на небе, а на земле. Если ему и не удалось убедить ее, то сам он понял, как отчаянно желал того, что так эмоционально живописал ей.

Прежде Габриэль не задумывался о деталях: просто знал, что хочет взять ее в жены, и этого было достаточно. Однако теперь видения их будущей жизни представали перед ним во реей своей красочности: он будто вызвал их из небытия своими заклинаниями.

И что же? Неужели он был готов рискнуть этим лучезарным будущим, их совместной счастливой жизнью просто потому, что не мог найти слов и сказать ей то, что она так желала знать?

Однако как, черт возьми, он мог ей рассказать об этом?

Габриэль глотнул еще бренди. Все-таки он должен сказать ей хоть что-то, ответить на ее ультиматум, и ему следует поспешить с этим. Терпение никогда не входило в число его достоинств, тем более терпение, которое могло повлечь за собой вынужденное воздержание. Он пробыл без нее уже больше недели и не мог допустить, чтобы в случае благоприятного решения их дела она ускользнула от него к себе в деревню, — иначе ему придется гнаться за ней на виду у всего светского общества. Он должен поговорить с ней до вторника.

Никто не мог бы предсказать, как повернется их дело, сыграет свою роль Стратерс или нет, если по какому-то дьявольскому капризу судьбы все пойдет вкривь и вкось и решение окажется неблагоприятным для них. Вероятно, прежде чем ему удастся убедить ее в своих чувствах, он сойдет с ума. Лучше решить все теперь же, пока есть основания надеяться на положительное решение вопроса.

Габриэль не мог себе представить, что это произойдет во время его формального утреннего визита или что он попы тается поговорить с ней в парке, — это было бы чистейшим безумием.

Он пробежал глазами список дел Алатеи и ее светских визитов. Судя по всему, их следующая встреча должна была состояться уже назавтра вечером, на балу у Мальборо, а затем им предстояло увидеться в Чансери-Корт.

Габриэль поморщился. Как и когда он сумеет между этими двумя важными событиями сделать ей официальное предложение и, главное, сказать о своих чувствах?

— Пришлите ко мне Нелли, Крисп. Уже пора одеваться.

— И правда, леди Алатея. Сейчас скажу ей.

Проводив взглядом Криспа, Алатея поднялась по лестнице, стараясь не замечать бурливших в ней чувств. С одной стороны, она испытывала безмерное облегчение, граничившее с легкомыслием, оттого, что грозившая ее семье все эти месяцы опасность рассеялась. Свидетельство капитана станет приговором Роналду Кроули.

Она мельком упомянула в разговоре с отцом и Сириной, что положение, кажется, выправляется, но суеверный страх удержал ее от полной откровенности, и она не стала говорить им, что они спасены. Это, решила Алатея, она сделает неделей позже, когда судья вручит ей решение в письменном виде.

К несчастью, сердце ее было не только способно радоваться победе — имелось нечто еще, омрачавшее ее радость от предполагаемой победы. Как она с изумлением убедилась, это нечто оказалось для нее важнее благополучия семьи и вообще всего на свете.

Добравшись до верхней площадки лестницы, Алатея опустила юбки и вздохнула.

Она не видела Габриэля с тех пор, как он покинул беседка буркнув на ходу: «Тебе не кажется, что мы слишком много лет растратили впустую?»

Что он имел в виду? И что теперь? Неужели Габриэль воображает, что она покорно согласится на все его условия?

За спиной Алатея услышала торопливые шаги Нелли.

— Мне нужно платье цвета слоновой кости с золотом, то, что я берегла для особого случая, — бросила она не оборачиваясь.

Нелли метнулась к гардеробу.

— А что это за особый случай?

Алатея села на пуфик, и воинственный блеск ее глаз отразился в зеркале.

— Я еще не решила.

Проявить мягкотелость и сдаться на милость победителя — ну уж нет! Она будет упрямой, настойчивой, настоящим воплощением воли и решительности. До сих пор рисковала одна она — пора было и ему сыграть свою роль, сказать ей всю правду.

Стук в дверь означал, что ей принесли горячую воду для ванны. Пока Нелли занималась приготовлениями, Алатея вынула шпильки из волос и принялась расчесывать их щеткой. Потом она уложила волосы простым узлом на затылке. Нелли принесла ее любимые соли для ванны. Минутой позже по комнате распространился изумительный тонкий и экзотической запах, напоминавший о канувшей в вечность графине.

Лицо Нелли сияло. Без дальнейших указаний она достала и разложила то, что было нужно Алатее. При этом она выбрала все самое дорогое и лучшее.

Прошел час, прежде чем приготовления подошли к концу. Когда Нелли водружала золотую шапочку на голову Алатеи, та любовалась своим отражением в зеркале, пытаясь увидеть себя глазами Габриэля.

Волосы ее казались ослепительными, кожа, на которую, по правде говоря, она редко обращала внимание, безупречной. Лицо и фигура, хотя уже не юные, оставались тем не менее совершенными. Алатея осторожно поднесла кончики пальцев к губам и улыбнулась своему отражению.

Мысленно благословляя Сирину за ее подарок, она встала. При этом платье зашуршало, складки тяжелого шелка распрямились, и теперь оно сидело безупречно. Золотое шитье у ворота сверкало и переливалось.

Если она правильно разобралась в характере Габриэля, то следующий шаг должен был исходить от него.

Алатея не собиралась подталкивать его к объяснению, напротив, это он должен был заставить ее поверить, убедить в своих чувствах, и так, чтобы у нее не оставалось ни тени сомнения.

Услышав стук в дверь, Алатея обернулась.

Нелли почтительно рассматривала бело-золотистую шкатулку, потом, сияя, перевела глаза на Алатею:

— Это для вас, и вот записка!

Сердце Алатеи вздрогнуло, и она опустилась на пуфик перед туалетным столиком. Когда Нелли вручила ей шкатулку, Алатея подумала, что никогда в жизни не видела ничего более красивого и изящного. Что же там внутри? Сквозь прозрачную крышку было видно, что на дне, на подстилке из белого шелка лежит букет — такой дамы прикалывают к корсажу бального платья, — пять белых цветков, скрепленных золотой лентой.

Букет покоился в складках белого шелка, и из-под него торчал уголок записки. Лепестки были сочными, плотными, бархатистыми, а зеленые стебли оттенялись белизной цветов. Самый изящный, самый изысканный, самый дорогой букет, какой ей доводилось видеть в жизни.

Повернувшись на своем пуфике, Алатея поставила шкатулку на туалетный столик и подняла крышку. Густой чувственный аромат поднимался от цветов. Вздохнув, она уже не могла избавиться от него, догадываясь, что теперь он будет ее преследовать постоянно.

Осторожно скользнув пальцами под цветы, Алатея приподняла букет и отложила его в сторону, потом взяла в руки записку и развернула.

Записка была короткой и состояла из одной фразы, начертанной столь хорошо знакомым ей твердым почерком:

«Ты владеешь моим сердцем — не разбей его».

Она трижды перечитала эту записку. Слезы затуманили ее глаза. Алатея смахнула их и с трудом сглотнула. Руки у нее дрожали. Она положила записку на туалетный столик.

— О Господи! Что же мне делать?

— Конечно, приколоть его к платью, что же еще? Это будет очень мило.

— Нет, Нелли, ты не понимаешь.

Алатея поднесла руки к пылающим щекам.

— О, как это похоже на него — так все усложнить!

— На кого? На мистера Руперта?

— Да, на Габриэля. Теперь его принято называть так.

Нелли фыркнула:

— И все-таки я не понимаю, почему вы не можете носить его букет, если он сменил имя.

Алатею душил истерический смех.

— Дело не в имени, Нелли, дело во мне самой. Я не могу носить букет, предназначенный для девушки на выданье.

Она никогда не появлялась на балу с таким букетом и никогда в жизни не получала ничего подобного.

— Черт бы его побрал!

Алатея чувствовала, что готова разрыдаться.

— Что же мне все-таки делать?

Никогда в жизни она не была так взволнована и так нерешительна. Ей хотелось носить его цветы, приколоть их к платью, ринуться из двери своей спальни, как нетерпеливая юная девушка, помчаться на бал, чтобы показать ему, своему любовнику, что она поняла… Но если сегодня она появится на балу с его букетом, сплетникам хватит разговоров на весь сезон.

— Может быть, мне приколоть его к корсажу?

Она попыталась это сделать, вертя букет и так и сяк, прилаживая то справа, то слева, то посередине.

— Нет, не получается!

Один цветок не был заметен на фоне золотого шитья, а три слишком бросались в глаза. Кроме того, букет постоянно напоминал бы о нем и служил чем-то вроде объявления о том, что она проводит вечер только с ним. В этом случае ей не удалось бы сохранить спокойствие.

Алатея с испугом смотрела на прекрасные цветы, на знак чувств своего рыцаря, своего обожателя. Ей отчаянно хотелось носить их на балу, но она не смела этого сделать.

— Нелли, принеси вазу!

Нелли тут же удалилась, а Алатея принялась баюкать букет в руках, как ребенка. Она поднесла его к лицу, чтобы вдохнуть аромат, потом осторожно положила в шкатулку. Словно в тумане она закончила туалет, застегнула замочек жемчужного ожерелья, унаследованного от матери, вставила жемчужные серьги в уши и щедро надушилась экзотическими духами, которые так любила графиня.

— Элли? Ты готова?

— Да, иду!

Алатея поднялась. Ее взгляд снова упал на букет, так уютно лежащий в своей шкатулке. Она еще раз вдохнула его аромат, взяла ридикюль и повернулась к двери, потом оглянулась на изящную шкатулку, в которой он прислал ей свое сердце.

Ее взгляд поднялся к зеркалу, к ее собственному отражению.

Мгновенно забыв о том, что уже собиралась выйти, Алатея вернулась к туалетному столику и взяла в руки записку.

Перечитав ее, она снова бросила взгляд в зеркало. Уголки ее губ приподнялись в улыбке. Положив записку в шкатулку с драгоценностями, она подняла руки к голове, к своей пресловутой шапочке.

На пол посыпались шпильки. Алатея будто не слышала хора голосов, доносившихся до нее из коридора. На этот раз ее семье придется подождать.

Сняв и отложив в сторону шапочку, она быстро развязала ленту, скреплявшую букет, и обернула ее вокруг тяжелого узла волос, а затем дрожащими пальцами отделила от букета три роскошных цветка. Когда ей удалось приколоть их к прическе, сердце ее воспарило высоко-высоко, а лицо лучилось радостью.

Нелли, войдя в комнату с вазой, остановилась в изумлении.

— О Господи! Это просто великолепно!

— Поставь остальные в воду! Я побежала!

Алатея вихрем рванулась из комнаты и, едва дыша, вылетела на площадку. Высоко подняв брови, Нелли смотрела ей вслед, и по лицу ее расползалась улыбка. Она принялась прибирать в комнате, поставив два оставшихся цветка в вазу, осторожно водрузила ее на ночной столик возле кровати.

Неожиданно ей на глаза попалась записка, оставленная Алатеей в шкатулке для драгоценностей. Бросив опасливый взгляд на дверь, Нелли подняла крышку и взяла в руки записку. Развернув, она прочитала ее и снова положила на место.

— Тебе это удастся, — пробормотала она. — Тебе удастся.

Габриэль увидел цветы в волосах Алатеи, как только она вошла в бальный зал леди Мальборо. Его охватили радость и какое-то еще до сих пор не изведанное чувство.

Стоя со всеми членами своей семьи на лестничной площадке, Алатея смотрела вниз, но его заметила не сразу. Она стала медленно спускаться по широкой лестнице, одной рукой держась за перила и ища его глазами в толпе.

И вот она его увидела.

Габриэль глубоко вздохнул и рванулся к ней. Его глаза не отрывались от ее лица все то время, что он спешил к ней сквозь толпу.

Ему удалось добраться до подножия лестницы раньше ее, и глаза их встретились. Она ступила на пол бального зала и повернула голову так, чтобы он мог увидеть свои цветы в ее прическе.

— Я не могла иначе, понимаешь?

Габриэль ощутил волну радости, пронизавшую его, настолько сильную, что он с трудом удержался на ногах.

— То, что пришло тебе в голову, продиктовано вдохновением.

Не обращая внимания на присутствующих, он поднес ее руку к губам. Его глаза не отрывались от ее глаз.

Они стояли так близко, что его дыхание касалось ее лица. Им казалось даже, что они чувствуют биение сердца друг друга.

— Пора! Пошевелитесь и дайте дорогу! Вон там есть место в кресле, и я хочу до него добраться, пока оно еще свободно.

Алатея вздрогнула от неожиданности и резко повернулась.

Габриэль поднял глаза.

Леди Осбэлдстон ядовито усмехнулась и ткнула в него пальцем.

— Если не уйдете, то придется вас запихнуть в мышеловку. А ну с дороги!

Они посторонились. Леди Осбэлдстон величественно прошествовала мимо них и скрылась в толпе гостей.

— Нам тоже пора идти. — Габриэль повернулся к Алатее и, взяв ее за руку, повел туда, где уже собирались пары, приготовившиеся танцевать.

— Надеюсь, — пробормотала Алатея, — мы не слишком опоздали. — Она нежно улыбнулась ему. — Знаешь, я никак не ожидала, что ты пришлешь мне цветы.

Больше она не добавила ничего, так как почувствовала, что его мускулы под ее рукой дрогнули.

— Среди цветов была записка.

Алатея посмотрела на него.

— Знаю. Я прочла ее.

— И поняла?

В его тоне были напор, глубоко запрятанная уязвимость и… страх. Тотчас же лицо Алатеи смягчилось настолько, что он смог прочесть ответ в ее глазах.

— Конечно, я поняла все.

Он глубоко, с облегчением вздохнул:

— Не забывай об этом, даже если ты никогда больше не услышишь этих слов и не увидишь их написанными на бумаге. Это всегда останется правдой.

— Не забуду. Никогда не забуду.

Шумная толпа вокруг них поредела. На мгновение им показалось, что они остались в этом мире одни. Потом Алатея сжала его руку, и они оба вернулись к настоящему.

Она огляделась:

— Ты мог бы выбрать более подходящий вечер для объяснения.

Габриэль покачал головой, и они медленно двинулись вперед.

— Наши отношения и вся наша жизнь отныне обусловлены определенными обстоятельствами. Я с нетерпением жду возможности освободиться от оков, которые мешают мне сейчас же взять бразды правления в свои руки.

— Вот как? — Алатея обменялась приветствиями с леди Каупер. — Могу я предложить тебе разделить эту обязанность со мной?

Бровь Габриэля дернулась.

— Я подумаю об этом.

Они продолжали медленно продвигаться по залу, но до сих пор не встретили никого из родственников.

— Ну, это уж просто нелепо, — заметила Алатея, когда напор собравшейся толпы заставил их остановиться. — Слава Богу, нам осталось провести здесь всего несколько недель.

— Кстати, к вопросу о быстротечности времени. Стратерс подавал признаки жизни?

Прежде чем ответить, Габриэль потянул ее в сторону, надеясь найти место, где они могли бы спокойно поговорить.

— Нет. А в чем дело? Я думала, ты с ним увидишься.

— Я оставил ему свой адрес и просил связаться со мной, если ему потребуется моя помощь. Но он пока не появлялся.

— Вот как!

Алатея пожала плечами и оглядела зал.

— Надеюсь, у него все в порядке и завтра мы увидим его в суде. — Она улыбнулась и протянула руку подошедшему мужчине: — Добрый вечер, лорд Фолуорт.

Фолуорт поклонился, а Габриэль мысленно чертыхнулся. Через несколько минут соберется вся свита — должно быть, они сумели углядеть Алатею в толпе из-за ее высокого роста. Ну да ничего — первый вальс, и она снова будет принадлежать ему. Габриэлю оставалось только сожалеть, что в доме леди Мальборо предпочитали бесконечные котильоны и кадрили.

Как бы то ни было, если свита Алатеи еще не поняла его значения прежде, то уж теперь-то они должны были увидеть в его лице нечто такое, что не могло оставить у них ни малейших сомнений.

Как только она и ее семья перестанут зависеть от Кроули и угроза разорения минует, он похитит ее и оставит их всех с носом.

Стиснув зубы, Габриэль попытался заставить себя думать о другом. Например, о Стратерсе. Днем он послал к нему Чанса с тем, чтобы предложить старому морскому волку свою помощь, но капитан решительно, хотя и довольно вежливо, отправил его слугу назад с отказом. Чанс подчинился, но, следуя указаниям хозяина, не ушел, а остался следить за домом на Клеркенуэлл-роуд.

Капитан вышел из дома поздно и направился сначала в Сити, а потом в доки. Чанс последовал за ним, но капитан, должно быть, почувствовал слежку — он зашел в какую-то таверну и исчез. Чанс исследовал три прилегающие к таверне улицы, однако безуспешно — ему так и не удалось найти старого моряка. Тогда он возвратился на Брук-стрит, чтобы поведать о своей неудаче.

Если капитан оказался настолько хитер и ловок, чтобы избавиться от Чанса, значит, он сумеет позаботиться о себе. Тем не менее предчувствие опасности не покидало Габриэля с самой первой встречи с этим человеком.

Он прервал свои раздумья и бросил взгляд на Алатего. Сейчас она по крайней мере была в безопасности. Здесь Кроули не сумеет добраться до нее.

Впрочем, он слишком удалился от реальности.

Его взгляд устремился к Алатее и заскользил по ее волосам. Цветы, подаренные им, завершили то, к чему он так долго стремился и чего так страстно хотел. Он избавил ее от этих чертовых шапочек, которые ненавидел уже много лет. Никогда больше она не будет их носить — уж он об этом позаботится.

Его напряжение нарастало. Нетерпение поднималось в нем, как волна прилива, и это чувство не рассеивалось, а, напротив, усиливалось с каждой минутой. Он прерывисто вздохнул и стал вглядываться в ее лицо, думая о том, что, пожалуй, едва ли сможет и дальше выдержать такое положение.

Оглядев столпившихся вокруг них джентльменов, Габриэль выпрямился, и подошел поближе к Алатее, ощущая соблазнительный и волнующий запах духов, которыми пользовалась мнимая графиня. Этот аромат поднимался от ее разгоряченной плоти.

Габриэль сжал кулаки, но так и не решился устроить сцену — это было бы глупо и бессмысленно. Пожалуй, для него пока лучше подавить инстинкт собственника и держаться подальше от нее.

Взрыв смеха привлек их внимание и заставил обернуться. Габриэль тотчас же оценил удобный случай и дотронулся до руки Алатеи. Его пальцы легко коснулись ее обнаженной кожи над перчаткой.

Ее тело мгновенно откликнулось на это едва заметное прикосновение. Алатея подняла голову:

— Что-то не так?

Она произнесла свой вопрос одними губами, почти беззвучно.

У нее, как и у него, от этого краткого контакта началось головокружение.

— Лучше я поброжу по залу, а к первому вальсу вернусь.

Ее взгляд упал на его губы. Они были так близко, что она чувствовала, как ее овевает его дыхание.

— Может быть, это и в самом деле… разумно.

Она подняла на него глаза, и Габриэль кивнул в ответ. Ему удалось пересилить себя и удалиться, так и не попытавшись ее поцеловать.

Алатея даже испытала некоторое облегчение оттого, что Габриэль удалился. Все время, пока он был рядом, она ощущала его с трудом подавляемое напряжение. Тем не менее она с радостью избавилась бы от своей свиты, чтобы скользить по залу, опираясь на его руку.

Поклонники продолжали развлекать ее, но сердце Алатеи не участвовало в этом веселье. Когда лакей с запиской на подносе пробился к ней сквозь толпу, первой ее мыслью было, что Габриэль нашел уютное и тихое местечко, где они могли бы уединиться, и вызывает ее туда.

Однако дело оказалось совсем в другом, и это вызвало ее беспокойство.

«Уважаемая леди Алатея!

Я собрал всю необходимую информацию. У меня есть свидетельства, дающие нам возможность разрушить планы Кроули, но, к несчастью, меня вызвали на корабль, так как мы должны немедленно отплыть. Вам следует тотчас же приехать, потому что мой долг объяснить кое-какие детали лично. Это важно для вашего дела. Умоляю вас не медлить — мы поднимем якорь, как только начнется прилив. Наберитесь мужества, благородная леди. Все необходимые документы я передам вам в руки, и тогда вы сможете послать Кроули к черту. Я взял на себя смелость прислать за вами карету и эскорт. Мои люди знают, куда вас доставить, но вы должны поторопиться, иначе все пропало!

Ваш покорный слуга капитан Алоизиус Стратерс».

Алатея оглянулась. Ее поклонники предоставили ей минуту передышки, пока она читала записку.

— Карета ждет меня? — спросила она у лакея.

— Да, миледи.

Алатея кивнула:

— Пожалуйста, скажите, что я сейчас выйду.

Лакей поклонился и тотчас же отправился выполнять ее поручение.

Тронув Фолуорта за рукав, Алатея одновременно улыбнулась лорду Монтгомери, лорду Коулберну и мистеру Симпкинсу.

— Боюсь, джентльмены, что я должна вас покинуть. Меня срочно вызывают к больной родственнице.

Со всех сторон зазвучали слова сочувствия, но Алатее показалось, что они ей не поверили. Она вытянула шею, пытаясь увидеть Габриэля, однако его нигде не было.

Черт возьми! Надо же было так случиться, что он неделями не отступал ни на шаг от нее, а когда срочно ей понадобился, его не оказалось рядом. Она видела Силию, Сирину и близнецов, но их кузен куда-то пропал.

Ступив на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей из бального зала, Алатея бросала отчаянные взгляды по сторонам.

— Миледи! — раздался за ее спиной голос лакея. — Люди, приехавшие в карете, настаивают на том, чтобы вы поторопились.

— Да, я сейчас…

Алатея окинула зал последним взглядом, потом подхватив юбки, повернулась и тут заметила под лестницей Чиллингуорта, беседующего с кем-то из гостей.

— Одну минуту.

Оставив лакея, она нырнула в толпу. Увидев Алатею, Чиллингуорт внимательно вгляделся в ее лицо.

— В чем дело? Неприятности?

Она схватила его руку и вложила в нее полученную записку:

— Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы Габриэль получил это как можно скорее. Я должна уехать.

— Куда же вы? — Он на миг задержал тонкую руку и, проследив за ее взглядом, заметил лакея на лестнице и человека, что-то шептавшего ему на ухо.

— Дело очень срочное. Умоляю, передайте Габриэлю записку. Он поймет.

С ловкостью, выработавшейся благодаря долгим годам общения с Кинстерами, она вырвалась от Чиллингуорта, и тут же лакей, подойдя ближе, негромко обратился к ней:

— Миледи, моряки волнуются.

— Моряки!

Чиллингуорт снова схватил ее руку, но Алатее и на этот раз удалось ускользнуть.

— У меня нет времени объяснять, — бросила она на бегу.

— Подождите! — Уже достигнув подножия лестницы, Чиллингуорт остановился, глядя ей вслед. Поток гостей стремился вниз, и дальше следовать за ней было невозможно.

Ею губы сурово сжались, когда он посмотрел на бумагу, которую держал в руке.

— Так тебе и надо, Кинстер! Поделом! — Произнеся эти слова, Чиллингуорт быстро повернулся и направился в глубь зала.

Он нашел того, кого искал, в комнате, где были расставлены ломберные столы. Габриэль, стоя у стены, без всякого интереса наблюдал, как играют в вист.

— Держи. — Чиллингуорт сунул ему в руку записку. — Это для тебя,

— О! — Габриэль выпрямился. Кажется, его скверное предчувствие оправдывалось в полной мере. — От кого?

— Не знаю. Алатея Морвеллан поручила мне передать тебе. Сомневаюсь, что записка написана ею. Она уехала.

Габриэль внимательно прочитал записку и, произнеся сквозь зубы какое-то ругательство, посмотрел на Чиллингуорта:

— Значит, уехала?

Чиллингуорт кивнул:

— Да. Я пытался ее остановить, но ты, видно, плохо ее дрессировал. Эта дама не реагирует на команды, поданные голосом.

— Она не реагирует ни на какие команды! — Габриэль снова перевел взгляд на записку. — Черт возьми! Не нравится мне все это!

Его лицо посуровело. Чуть поколебавшись, он передал листок Чиллингуорту:

— И что ты об этом думаешь?

Прочитав послание, Чиллингуорт поморщился.

— Он тут три раза просит ее поспешить. Это скверный знак.

— У меня такое же мнение.

Забрав листок, Габриэль сунул его в карман и двинулся к выходу.

— Теперь все, что мне остается сделать, это узнать, где она.

— Моряки, — подсказал Чиллингуорт, следовавший за Габриэлем по пятам. — Лакей сказал, что ожидавшие ее люди были моряками.

— Значит, надо проверить доки. Отлично.

Они уже приблизились к лестнице, когда Чиллингуорт наконец решился:

— Я поеду с тобой. Мы можем взять мою коляску.

Габриэль бросил на него взгляд.через плечо:

— Ты знаешь, я не способен испытывать благодарность.

Его собеседник усмехнулся:

— Моя заинтересованность в этом ограничивается желанием вернуть эту чертову женщину, чтобы она отравляла тебе жизнь до самого конца.

Они уже были у парадной двери, когда их окликнул Чарли Морвеллан.

— Послушайте, вы не знаете, куда отправилась моя сестра? Не понимаю, почему она связалась с этими грубыми мужланами.

Габриэль схватил его за плечи:

— Тебе удалось заметить, в какую сторону они поехали?

Чарли секунду подумал.

— Кажется, в доки.

— Ты уверен?

— Ну да. Я вышел освежиться и слышал разговор моряков, ожидавших в коляске. А вы куда направляетесь?

— Туда же, куда и она, — проворчал Габриэль и бросил взгляд на Чиллингуорта: — Который экипаж твой?

— Вон тот маленький.

Чиллингуорт пошел вперед мимо выстроившихся рядами карет.

— Я должен был догадаться, — бормотал Габриэль.

— Вот именно, — подтвердил Чиллингуорт. — У меня, во всяком случае, были определенные планы на эту ночь.

У Габриэля тоже были планы, но…

— Вот он!

Кучер Чиллингуорта, как и два десятка других, оставил экипаж на попечение двоих товарищей и отправился подкрепиться в ближайшую таверну.

— Я могу помчаться как ветер и тут же приведу вашего человека, господин, — предложил один из добровольных стражей.

— У нас нет на это времени. Скажешь Биллингсу, чтобы отправлялся домой.

— Да, сэр.

Экипаж оказался зажат между двумя другими. Потребовались объединенные усилия Габриэля, Чарли и нескольких кучеров, чтобы высвободить его и выкатить на дорогу. Как только это было сделано, Габриэль и Чиллингуорт мигом взобрались на козлы. Чарли изнутри закрыл дверцу, экипаж тронулся.

— Боюсь, у Биллингса случится сердечный припадок, — заметил Чиллингуорт, поглядывая на Габриэля. — Ну да Бог с ним. А теперь объясни, что происходит?

Пропуская некоторые детали, Габриэль кратко описал ему положение семьи Морвелланов.

— Им грозит разорение.

— И она воображает, что встретится-таки с капитаном?

— Да, но все это очень сомнительно. Почему именно сегодня, в последнюю ночь перед подачей петиции? Я говорил с начальством пароходной линии в прошлую пятницу, и они ни словом не обмолвились о столь срочном отплытии капитана Стратерса. Да и сам он утверждал, что пробудет на берегу еще несколько недель.

— Значит, все-таки Кроули. И что он за личность?

— Человек опасный, как помойная крыса, разжиревшая на отбросах. Он способен на все.

Чиллингуорт внимательно посмотрел на Габриэля.

— Понимаю.

Его лицо помрачнело.

— С Алатеей все будет в порядке, — заверил их Чарли из экипажа. — Вам не стоит о ней беспокоиться. Она справится с любым плутом. — В его голосе звучала неколебимая уверенность.

Габриэль и Чиллингуорт обменялись взглядами, но никто из них не сделал попытки объяснить, что Кроули — больше, чем просто плут, он мерзавец, каких мало.

— Лондонские доки, — размышлял вслух Чиллингуорт, — Оттуда корабли выходят прямо в море.

Одно почти незаметное движение запястья, и кнут засвистел над спинами лошадей, мчавшихся галопом по Стрэнду.

Глава 20

Карета то и дело подпрыгивала на неровной дороге. Вцепившись в раму окошка, Алатея вглядывалась в темные тени кораблей, покачивавшихся на волнах прилива. Скрипели канаты, стонало дерево под напором волн; мягкий плеск воды, бившейся о пилоны дока был столь же постоянен, как биение сердца.

Сердце Алатеи колотилось сильнее обычного в предвкушении победы. Или это был страх? Обычный страх — следствие слишком живого воображения… В течение долгих столетий место, куда они направлялись, использовалось для казни пиратов. Приговоренных к смерти морских разбойников вешали именно здесь.

Но возможно, это было добрым знаком — ведь она тоже жаждала правосудия…

Карета сделала последний рывок и. остановилась. Алатея выглянула наружу, но ей удалось увидеть только черный борт корабля.

Дверца распахнулась, и появилась голова, обмотанная морским платком, — она четко выделялась на фоне ночи.

— Если вы дадите мне руку, леди, я помогу вам взойти по сходням.

Будучи достаточно грубыми в обычной жизни, моряки умели вести себя учтиво, когда того требовали обстоятельства, поэтому Алатея не колеблясь приняла протянутую руку и вышла из кареты.

— Благодарю вас. — Она выпрямилась, чувствуя себя светящимся поплавком в ночи, потому что ее платье из переливчатого шелка цвета слоновой кости отражало лунный свет. Впопыхах она не надела плаща, не набросила даже шали, но это ее не слишком огорчало, так как майская ночь была мягкой и теплой.

Легкий бриз поднимался от воды и поглаживал ее обнаженные плечи.

Не обращая внимания на внезапно охвативший ее озноб, она снова оперлась на предложенную моряком руку.

Настил под ее ногами казался очень прочным, и это вселяло уверенность. Широкие деревянные планки укрепляли канаты, блоки, еще какие-то неизвестные ей приспособления. Она была признательна моряку за то, что его крепкая рука вела ее, помогая обходить всевозможные препятствия.

Пока они поднимались на корабль, Алатея отчаянно цеплялась за канат, но теперь они преодолели это пространство, и под ногами она уже не видела черной бездны, хлюпающей грязной и холодной воды, а палуба, ровная и неподвижная, не качалась и не кренилась, как она того опасалась. Точнее сказать, покачивание было столь легким, что позволяло ей сохранять равновесие.

Успокоившись, Алатея попыталась оглядеться. Моряк вел ее к люку. Когда он наклонился, чтобы поднять крышку, она испытала неприятное чувство. Капитан говорил, что перевозит крупные грузы из Африки, поэтому его корабль представлялся ей гораздо большим, чем это суденышко, которое было размером с яхту.

И все же…

Стук опустившегося за ней люка заставил ее вздрогнуть и повернуть голову. Моряк сделал какой-то жест, приглашая ее пройти вперед, в пространство, освещенное лампой. Свет падал откуда-то снизу.

— Надеюсь, вы спуститесь по лестнице, леди…

Он с извиняющимся видом сделал странное движение головой, будто собирался нырнуть.

Алатея улыбнулась:

— Да, я сумею.

Подобрав юбки и придерживая их одной рукой, она ухватилась за крышку люка и ступила на узкую перекладину. Ноги ее скользили, и она старалась спускаться как можно осторожнее.

Вместо перил был протянут прочный канат, и, когда Алатея уцепилась за него, это значительно облегчило ей спуск. Внизу перед ней открылся коридор, который шел по всей длине судна; дверь в его конце была открыта, и из нее падал свет.

Ей показалось странным, что капитан не вышел ее приветствовать. Она в нерешительности приостановилась…

И тут за ее спиной что-то звякнуло.

Алатея стремительно обернулась, все еще цепляясь за натянутый вдоль трапа канат… На нее в упор смотрели холодные черные глаза, подстерегая каждое изменение в выражении ее лица, наблюдая, оценивая, выжидая…

Алатея почувствовала, что ей стало трудно дышать. Стараясь подавить охватившую ее панику, она скрестила руки натруди и вздернула подбородок.

— Кто вы?

Она осталась довольна своим тоном — голос ее прозвучал холодно и слегка презрительно. Кроули не ожидал такого поворота и, видимо, поэтому не сразу ответил. В его глазах она заметила недоумение, он колебался, потом медленно вышел из-за лестницы.

— Добрый вечер, миледи.

УАлатеи возникло почти непреодолимое желание запихнуть его обратно под лестницу. Высокие крупные мужчины не были ей в диковинку — Габриэль и Люцифер имели рост не ниже Кроули, но ни у кого из них она не видела столь мощного сложения. Этот человек был массивным, как бык, и при этом не казался обрюзгшим. Ее он мог раздавить как муху, поэтому нечего было и думать о бегстве.

— Мы знакомы? — спросила Алатея с деланным изумлением.

Тон ее яснее ясного говорил, что для нее такое знакомство невозможно. Тем не менее Кроули ничуть не смутился, а его толстые губы раздвинулись в улыбке.

— Давайте не будем играть в эти игры, моя дорогая. По крайней мере в ваши игры.

— Игры? — Алатея попыталась придать своему лицу всю надменность, на какую была способна. — Понятия не имею, о чем вы говорите.

Он двинулся к ней не очень быстро, но в его походке она почувствовала угрозу. Ей было некуда деваться, некуда бежать. Толстые пальцы сомкнулись на ее запястье.

— Я говорю о чрезмерном интересе, который вы проявили к Восточно-Африканской золотодобывающей компании. — Его холодный взгляд был устремлен прямо на нее. — А это касается меня непосредственно, так как компания является одним из моих проектов.

— Поскольку я принадлежу к высшему обществу, меня ничуть не интересуют планы и проекты. Во всяком случае, ваши проекты,

— Да, я мог бы вам поверить, — сказал Кроули спокойно, — если бы недавно, к своему удивлению, не узнал, что это вовсе не так. Конечно; Стратерс пытался все отрицать, но…

Все еще сжимая запястье Алатеи, он потянул ее руку кверху, и ей пришлось посмотреть ему в лицо.

— Стратерс?

Взгляд Кроули переместился на ее грудь.

— У нас с капитаном состоялась весьма продолжительная и, я бы сказал, содержательная беседа.

Его взгляд спустился ниже, нагло шаря по всему ее телу. — Стратерс так и не смог объяснить, почему бумага, на которой были начертаны ваше имя и адрес, была так тщательно спрятана среди карт и копий договоров об аренде.

Теперь он снова смотрел ей в лицо и улыбался.

У нее побежали мурашки по спине.

— К счастью, Суэйлз вспомнил ваше имя, после чего не составило никакого труда восстановить всю картину. Это было просто как дважды два. Вы, Морвелланы, решили попытаться хитростью и интригами избавиться от финансового обязательства, подписанного вашим отцом. — Взгляд Кроули стал жестким, пальцы его все крепче сжимали ее запястье. — Вам должно быть стыдно!

Не выдержав, Алатея вспылила:

— Так это нам должно быть стыдно? А я придерживаюсь мнения, что обман и вымогательство едва ли можно отнести к благородным занятиям.

— Когда я занимаюсь чем-либо, — ответил Кроули невозмутимо — то это становится благородным занятием. Я знаю, как сохранить свое добро, и вашему благородному папаше придется примириться с тем, что его денежки перейдут ко мне. Впрочем, это было решено уже тогда, когда он подписал бумагу. Что касается семейной чести — можете забыть об этом. У вас будет теперь гораздо больше оснований подумать о себе самой, чем о своей семье, учитывая то, какую участь я приготовил вам.

Алатея почувствовала лютую злобу в его голосе и теперь безуспешно боролась со своим страхом. Должно быть, он заметил что-то в ее взгляде, что вызвало мгновенное изменение в его поведении, и эта перемена привела ее в ужас.

Кроули толкнул ее к стене.

— А теперь позвольте вам сообщить кое-что. — Он дышал тяжело и слишком быстро для столь мощного тела, напоминая тех садистов, которых возбуждает страх жертвы. — Сначала я собираюсь попользоваться вами, и не единожды, а много-много раз. Столько, сколько пожелаю.

Его взгляд снова коснулся ее груди, этих безупречных округлостей цвета слоновой кости, столь соблазнительно выступавших из декольте роскошного бального платья.

— О да, я всегда желал попробовать, какова на вкус настоящая леди благородных кровей. Думаю, старшая дочь графа вполне подойдет для этой цели. Потом, если вы еще будете живы, я задушу вас.

«Вы безумец», — хотела сказать Алатея, но слова застряли у нее в горле, в то время как голос Кроули креп и становился все громче.

— Впрочем, я передумал. Если вы выживете, я продам вас работорговцам. За вас можно будет получить хорошую цену. Эти люди нечасто видят таких высоких и стройных белокожих бабенок. С другой стороны, — он, склонив голову, продолжал смотреть на нее, будто размышляя, — если бы я захотел взять за вас хорошую цену, пришлось бы оставить вас в покое, а в этом для меня нет никакой радости. К тому же мне предстояло бы вечно жить под угрозой разоблачения. — Покачав головой, он поднял на нее глаза, — Пожалуй, я все-таки избавлюсь от вас, когда натешусь вдоволь, — тогда вы не будете представлять для меня ни малейшей опасности, и мне не придется заботиться о вас. Это будет достойное наказание за то, что вы сунули нос не в свое дело.

С гнусной ухмылкой, перешедшей в маниакальный безумный смех, Кроули поволок ее по коридору.

— Да, это самое достойное наказание, — бормотал он себе под нос. — Когда вы присоединитесь к своему другу Стратерсу, утренний прилив будет укачивать вас обоих.

Алатея как могла упиралась, стараясь вонзить свои каблучки поглубже в деревянный пол.

— Стратерсу?

Обрушившись на Кроули всем своим телом, она ухитрилась вырвать руку.

— Вы убили капитана Стратерса?

Кроули скривился;

— А вы думали, что я позволю ему разгуливать со всеми бумагами, которые он раздобыл? — Он презрительно фыркнул и потянул ее дальше. — Капитан поймал свой последний прилив.

— У него была информация, которая могла вам повредить, и вы за это убили его?

— Старик стоял у меня на пути. Такие люди, как он или вы, должны исчезнуть.

Алатея вцепилась ногтями в удерживавшую ее руку.

— Вы безумец! Я не могу так просто пропасть! Мое исчезновение заметят. Появятся вопросы..

Кроули откинул голову назад и расхохотался. Его смех прекратился так же внезапно, как начался. Он резко повернулся к ней. Она была беспомощна уже перед одним его взглядом.

— Да, разумеется, люди заметят ваше исчезновение и будут задавать вопросы. Но не так, моя красавица, как воображаете вы.

Кроули сделал шаг к ней, прижал ее к стене и долго смотрел на нее, прежде чем заговорить снова.

— Я провел небольшое расследование. — Он поднял руку и провел ею по щеке Алатеи. Секундой позже эта железная рука приподняла ее лицо за подбородок и сжала его как в тисках. — Возможно, я сохраню вас для себя надолго. Вы сможете наблюдать за тем, что случится с вашей прекрасной семьей, и каждый будет знать, кого следует за это благодарить.

Кроули замолчал. От его близости Алатею тошнило. Она чувствовала, что вот-вот упадет в обморок, и старалась дышать неглубоко, чтобы не вдыхать запах, от которого ее мутило. Когда мощная туша Кроули вплотную приблизилась к ней, голова ее начала кружиться.

Его губы изогнулись в усмешке.

— Ваше исчезновение совпадет с предъявлением долгового обязательства и описью имущества, но никто не будет знать, где вы и какова причина вашего исчезновения. Зато весь высший свет увидит, как вашу семью выдворят из дома в лохмотьях. — Его улыбка стала еще шире. — Я слышал, что ваши сестры собираются замуж, им уже сделаны предложения. Но их предполагаемые мужья скоро испарятся, исчезнут, растают как дым.

Он придвинулся к ней еще ближе и теперь смотрел ей в глаза не отрываясь. Алатея чувствовала спиной жесткое дерево, к которому ее прижал Кроули.

— Мне будет приятно сломить вас, сделать покорной, ручной. Я могу сейчас же послать кое-кого из известных мне джентльменов сделать предложения вашим сестрам, всем троим.

Алатея больше не могла сдерживать свой гнев.

— Вы мерзавец! — закричала она и изо всей силы дала ему пощечину.

Кроули разразился бранью и отпрянул, потянув ее за руку, стараясь сбить с ног. Алатея вскрикнула. Тогда он шлепнул ее по губам ладонью.

Удар оказался болезненным, но боль не усмирила, а только разъярила ее и придала ей сил. Грязно ругаясь, Кроули обхватил ее за талию. Она молотила его по ребрам, но, когда мясистые ручищи сомкнулись вокруг нее, уже ничего не могла сделать и оказалась вплотную прижатой к его груди. Он на-половину нес, наполовину волок ее по коридору, торопясь к двери, видневшейся в самом его конце.

Алатея извивалась и пыталась вырваться, однако все усилия ее были напрасны.

Изловчившись, она дотянулась до ушей Кроули и изо всей силы рванула их.

Негодяй взвыл и сделал попытку отступить назад, но Алатея успела прочертить ногтями борозды на его щеках.

— Сука! — завопил Кроули, оглушая ее своим криком. — Ты за это заплатишь! За каждую царапину!

Единственное, чему Алатея могла бы порадоваться, так это тому, что коридор не давал ему возможности развернуться и как следует ударить ее.

Алатея сопротивлялась яростно, извивалась и брыкалась, но это только слегка замедляло их продвижение к цели.

В двух ярдах от открытой двери Кроули остановился и, прежде чем Алатея поняла, что происходит, распахнул другую дверь, до этого скрытую от ее глаз.

Увидев за дверью кровать, приделанную к стене, она вцепилась в дверной косяк. Сопротивление возросло вдвое, но дюйм за дюймом Кроули все-таки удавалось проталкивать свою жертву в крошечную каюту. Потом он ударил кулаком по ее пальцам…

Алатея с криком выпустила косяк, и Кроули таки удалось втолкнуть ее внутрь.

В этот момент наверху загрохотали шаги. Алатея и Кроули замерли, подняв головы и уставившись в потолок.

И тут Алатея, набрав полную грудь воздуха, закричала что есть силы.

Кроули чертыхнулся и грубо толкнул ее.

Наступив на подол своего платья, Алатея упала, но тотчас же снова поднялась и закричала:

— Габриэль!

И тут же дверь захлопнулась у нее перед носом, а потом раздался скрежет ключа.

Крадучись пленница подобралась к двери и попыталась выглянуть в замочную скважину. Ей удалось разглядеть стену коридора напротив. Она возблагодарила Бога — ведь это означало, что Кроули вытащил ключ.

Алатея извлекла шпильку из волос и принялась за работу.

Стоя за дверью, Кроули прислушался. Шаги прозвучали у него над головой по верхней палубе — кто-то проверял люки один за другим. Неужели Кинстер? На губах у Кроули появилась самодовольная улыбка. Потом он рассмеялся и, повернувшись, вошел в открытую дверь большой каюты.

Найдя наконец главный люк, Габриэль потянул за скобу; но только после того, как ему на помощь подоспел Чиллингуорт, вместе им удалось сдвинуть с места тяжеленную крышку люка. Они свесили головы вниз, в тускло освещенный коридор, и убедились, что свет падал из открытой двери каюты.

Габриэль оглянулся на Чиллингуорта и показал ему знаком, что собирается спуститься вниз.

Вцепившись в край люка, он протиснулся в щель между крышкой и полом палубы, а затем, нащупав перекладины внутреннего трапа, быстро скользнул вниз.

Однако не успел Габриэль выпрямиться и сделать шаг по коридору, как пистолет Кроули нацелился ему прямо в сердце.

Послышался щелчок взводимого курка, и тут же коридор будто взорвался от звука выстрела. Но еще прежде неожиданная преграда закрыла Габриэля от Кроули — это Алатея вырвалась в коридор.

Дверная панель, в которую угодила пуля, затрещала возле ее плеча.

В узком пространстве коридора выстрелы казались оглушительными.

— На пол! — услышала она рев Габриэля. Сзади послышались проклятия Кроули, а затем его громоподобные шаги.

Дверь, только что выпустившая Алатею, захлопнулась. Кроули некоторое время с ненавистью смотрел на приближавшегося к нему Габриэля, затем повернулся и побежал в сторону главной каюты.

— Стой! — Алатея метнулась вслед за Кроули, чтобы не дать ему перезарядить пистолет, но, ворвавшись в каюту, увидела, что бандит схватил одну из двух сабель, похожих словно близнецы и висевших крест-накрест между двумя иллюминаторами. Сабля издала угрожающее шипение, когда он вытянул ее из ножен.

К счастью, Габриэль уже переступил порог каюты и по доспел как раз вовремя — Кроули одним ударом мог разрубить Алатею надвое. Однако, увидев более достойного противника, он лишь отпихнул ее в сторону, и она с силой ударилась о стену.

Теперь Габриэль видел только Кроули. Расставил ноги, здоровяк держал саблю за эфес обеими руками, и его поза показывала, что он никогда не участвовал в рукопашном бою.

Габриэль улыбнулся безумной и страшной улыбкой. Кроули эта улыбка не сулила ничего хорошего, и в его движениях появилась неуверенность — он топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу. Наступавший на него Габриэль медленно кружил по комнате, ожидая удара…

Наконец Кроули сделал резкое движение влево. Сабля со свистом рассекла воздух…

И тут Габриэль показал, на что способен, — его левая ладонь сжала руки Кроули, яростно вцепившиеся в рукоять сабли, в то время как кулаком правой руки он нанес противнику сокрушительный удар в челюсть.

Кроули покачнулся, но тут же, собрав все силы, попытался отбросить Габриэля, чтобы пустить в ход саблю.

В конце концов ему все же удалось вырваться, и на этот раз он оказался более проворным — его удар попал в цель. Левая рука Габриэля на мгновение беспомощно опустилась.

Все же, несмотря на полученную рану, Габриэлю удалась загнать противника в угол, и по мере того как он давил на перехваченную им саблю, оружие медленно, дюйм за дюймом, приближалось к лицу Кроули.

Скрипя зубами, тот смотрел на смертоносное лезвие, стараясь найти выход и спастись от смерти.

Неожиданно Габриэль отскочил назад. Сабля со звоном упала на пол. Кроули выпрямился, и тотчас же на него обрушился страшный удар — кулак Габриэля угодил точно в солнечное сплетение.

Кроули заревел от боли и, пошатнувшись, потерял равновесие.

Вжавшись в стену, Алатея наблюдала за схваткой — сердце ее билось где-то у горла. Даже на неопытный взгляд, Габриэль явно выигрывал, хотя сейчас он больше рисковал, подступая к противнику ближе и ближе, чтобы нанести ему последний сокрушительный удар. Однако и Кроули не зевал.

Ему удалось обрушить свой кулак на голову Габриэля, а затем лягнуть его ногой чуть выше левого бедра.

С глухим стуком Габриэль упал на пол, ударившись головой о край стола. Больше он не двигался. Кроули, тяжело дыша, стоял над ним, моргая своими заплывшими поросячьими глазками. Потом его зубы сверкнули в злобной усмешке. Оглядевшись вокруг, он бросился поднимать упавшую саблю.

В это время Габриэль застонал. Приподнявшись на локте и повернув голову, он увидел занесенное над ним оружие.

Кроули смотрел на него, и по его лицу расплывалась широкая улыбка. Глаза негодяя сверкали, сабля в его руке чуть подрагивала. Еще миг — и она опустится…

Между тем Алатея, боясь вздохнуть, медленно, дюйм, за дюймом продвигаясь вдоль стены, бесшумно обошла Кроули сзади. Он все еще медлил, готовясь нанести решительный удар.

Сделав резкое движение, Алатея сорвала со стены вторую саблю и рывком выхватила ее из ножен. По комнате пронеслось злобное шипение. Сабля оказалась слишком тяжелой для нее. Однако, задыхаясь, она все же подняла сверкающее оружие и опустила его на спину врага.

Пытаясь повернуться, Кроули взмахнул своей саблей…

В этот момент окончательно пришедший в себя Габриэль неожиданно вытянул ногу и пнул Кроули в пах.

Его противник зашатался, и это придало Алатее сил — она мгновенно подняла саблю. Затем, сверкнув в воздухе, лезвие снова опустилось и пронзило Кроули.

С лица только что столь уверенного в себе здоровяка сразу сбежали все краски, его выражение стало бессмысленным. Он все еще ухитрялся держаться на ногах, сжимая в руках саблю, пытаясь повернуться и посмотреть, что торчит у него из спины. Взгляд его говорил о том, что Кроули так ничего и не понял…

Он сделал шаг к Алатее, неуверенно шаркая ногами и все еще не выпуская своего оружия…

Неожиданно со стороны люка послышались стремительные шаги, и в дверях показался Чиллингуорт. Едва бросив взгляд на открывшуюся ему картину, он решительно поднял руку с пистолетом и выстрелил.

Не издав ни звука, Кроули дернулся, в глазах застыло недоумение; потом веки его опустились, и он рухнул лицом вниз.

Габриэль попытался сесть — у него все еще звенело в ушах и кружилась голова… ему пришлось прислониться спиной к ножке письменного стола.

Чиллингуорт не спеша подошел к Кроули и дотронулся до сабли, торчащей из его спины.

— О, так вы уже позаботились о нем. — Он поднял взгляд на Габриэля. — Как вам удалось управиться с этим дьяволом?

Габриэль посмотрел на побелевшее лицо Алатеи и слабо усмехнулся:

— Мы сделали это общими усилиями.

Алатея все еще стояла у стены, как будто старалась слиться с ней, и не могла отвести взгляда от мертвого тела.

В коридоре снова послышались шаги, и в комнату заглянул Чарли:

— Мне показалось, я слышал выстрел…

Его глаза расширились, когда он увидел Кроули, распростертого у ног Чиллингуорта.

— Он… мертв?

Габриэль подавил безумное желание расхохотаться.

— Мертвее не бывает.

Его лицо все еще оставалось мрачным отчасти из-за боли в голове и руке, отчасти по другой причине.

Вглядываясь в лицо Алатеи, он тихо спросил:

— Ты в порядке?

Смахнув слезы, она подняла голову.

— Разумеется, в порядке. А ты? Господи! Этот мерзавец ранил тебя! Дай-ка мне взглянуть!

Только теперь Габриэль осознал, что его одежда порвана и безнадежно испорчена, а из раны идет кровь.

Алатея присела на корточки возле него и пыталась раздвинуть края располосованного фрака, чтобы увидеть, насколько серьезно положение…

— Ты можешь стоять? — Заглянув, ему в глаза, она нахмурилась. — Конечно, нет.

Алатея сделала знак Чиллингуорту:

— Помогите мне поднять его на ноги.

— Смотри не испорть платье, — предупредил Габриэль. Потом он показал на свой запачканный кровью рукав: — Надо поскорее остановить кровотечение.

— Должно быть, у Кроули есть где-нибудь простыни. — Алатея бросила взгляд на брата: — Чарли, пойди поищи их.

К тому времени когда Чарли вернулся, Алатея уже сняла с Габриэля фрак и обнажила рану. Она оказалась неглубокой, но сильно кровоточила.

— Вот. — Чарли протянул сестре несколько чистых рубашек, потом посмотрел на Кроули. — Ему они больше не понадобятся.

Алатея принялась разрывать рубашки на тонкие полосы, даже не удостоив взглядом их бывшего хозяина.

Обойдя труп, Чиллингуорт подошел к Габриэлю и молча осмотрел рану, пока Алатея в буфете искала воду или вино.

— Чтобы не терять времени, мы с Чарли можем проверить каюты…

— Хорошая мысль, — откликнулся Габриэль.

— А что нам следует искать? — Чиллингуорт подошел к письменному столу. — Финансовые обязательства? Но здесь ли они? — Он вопросительно взглянул на Габриэля.

Габриэль кивнул:

— Думаю, да. Вероятно, Кроули собирался сбежать отсюда, как только узнал о нашем расследовании. — Он выразительно посмотрел на Алатею.

— Я полагаю, что Стратерс развил слишком бурную деятельность и Кроули стало об этом известно. — Глаза Алатеи затуманились. — Кроули убил капитана — он мне сам об этом сказал.

Чиллингуорт мрачно оглядел мертвое тело.

— Значит, теперь ему прямая дорога в ад.

Габриэль взял руку Алатеи:

— Ты уверена, что капитан мертв? Может быть, Кроули просто хотел припугнуть тебя?

Алатея грустно покачала головой:

— Думаю, он сбросил несчастного старика в реку.

Чиллингуорт поморщился:

— Тут мы уже ничего не можем сделать. Этот мерзавец готовил себе путь к отступлению, точнее, к бегству. Самый лучший способ отомстить за смерть капитана — сделать так, чтобы гнусные планы Кроули умерли вместе с ним.

Пока Чиллингуорт продолжал проверять ящики письменного стола, Чарли отправился в другую каюту.

Когда Алатея покончила с перевязкой, он появился снова.

— Я думаю, это то, что нам надо. — В руках у него был морской сундучок, полный документов. Чарли уже нашел нужную бумагу и теперь победоносно размахивал ею. — Полагаю, мы искали это.

Алатея взяла из рук Чарли найденное им обязательство, и тут ее нервы сдали. Ее охватила дрожь. Габриэль обнял Алатею за талию и притянул к себе, чтобы успокоить.

— Возьми бумаги с собой и покажи отцу, а потом сожги.

Алатея, кивнув, сложила документ и передала его Чарли.

— Смотри не потеряй, это очень важно для нас, — напутствовала она брата.

Чарли сунул бумагу в карман, потом принялся читать имена на других финансовых обязательствах.

Чиллингуорт помогал ему, сортируя документы.

— Кроули занимался в основном мелочью — вот векселя, полученные от розничных торговцев. А вот эти, — он указал на отложенную им стопку, — получены от пэров. Но, думаю, как правило, богатые люди не делают таких необдуманных капиталовложений — они вкладывают деньги в более надежные проекты. Однако каково количество клиентов! Он готов был обобрать половину Англии.

Габриэль кивнул:

— Алчный и беспринципный мерзавец. Такое определение вполне подходит для его эпитафии.

— И что же нам делать с ними? — поинтересовался Чиллингуорт, задумчиво перебирая бумаги. — Может, сжечь?

— Нет, — возразила Алатея. — Если мы так сделаем, все эти люди по-прежнему будут считать себя должниками Кроули.

— Надеюсь, там есть адреса? — поинтересовался Габриэль.

— Есть, насколько я мог заметить, — ответил Чарли.

Чиллингуорт согласно кивнул.

— Что же, можно поступить и так, — не спеша произнес Габриэль. — Только надо найти что-нибудь, чтобы завернуть их. Я отвезу все документы Монтегю, а уж он-то знает, как вернуть их владельцам.

Глава 21

Чиллингуорт высадил Габриэля и Алатею на Брук-стрит.

— Я скоро вернусь! — крикнула Алатея Чарли, поднимаясь по ступенькам и поддерживая Габриэля, опиравшегося на ее плечо.

Габриэль усмехнулся, открывая дверь своей квартиры, и лукаво посмотрел на Алатею.

Этот дом скоро должен был стать и ее домом.

Они просто немного поторопили события. Однако он не собирался сразу ошеломить ее — например, перенести через порог.

В конце холла появился Чанс — он был без ливреи, в одной рубашке, и явно смущен тем, что его господин вернулся так рано. Когда же ему удалось осознать, кто стоит рядом с Габриэлем, глаза его чуть не вылезли из орбит, и он начал медленно отступать назад.

Глядя на него, Алатея улыбнулась.

— Вы Чанс, верно?

— Да, это я, миледи. — Втянув голову в плечи, слуга неуверенно приблизился.

— Ваш господин нуждается в помощи. Принесите теплой воды, а также чистые тряпки и бинты в его комнату. Да, и не забудьте обеззараживающую мазь. Надеюсь, она есть у вас в доме?

Не переставая говорить, Алатея продвигалась через холл, помогая идти Габриэлю.

Чанс тут же исчез за обитой сукном дверью.

Повинуясь усилиям Алатеи, Габриэль медленно поднимался по лестнице, стараясь внушить ей, что он очень слаб и нуждается в ее помощи. Голова еще слегка кружилась, но скорее от облегчения, от того, что все закончилось и Кроули никогда больше не омрачит их будущего.

Все, что ему требовалось теперь, — это услышать от нее, что она согласна.

— Сюда.

Он остановился около своей комнаты и позволил Алатее, нажав на ручку, широко распахнуть дверь. Без малейшего смущения она вошла первой и, подойдя к широкой кровати, заставила его сесть. Ловкие пальцы быстро развязали импровизированную повязку, после чего Алатея нетерпеливо посмотрела на дверь.

— Да где же этот малый?

— Думаю, он появится здесь через минуту-другую.

Габриэль уже избавился от своего фрака, и Алатея заставила его лечь, а потом деловито принялась за манжеты рубашки, быстро расстегивая их.

Габриэль старался скрыть улыбку. Интересно, как далеко она зайдет, если он ей это позволит?

— Тебе больно?

Габриэль покачал головой:

— Нет.

Он заглянул ей в глаза, стараясь понять, что отражается в них — только беспокойство или скрывающаяся за ним любовь.

Его наблюдения прервал явившийся наконец Чанс — с одной руки его свисало полотенце, в другой он держал баночку с мазью, а миску с водой каким-то образом удерживал запястьями.

— Это все, что вам нужно, миледи?

— Да. — Алатея одобрительно кивнула. — Только подвиньте стол поближе, и лампу тоже.

— Ого, сколько крови!

Чанс тут же исполнил ее приказания.

— Может быть, вам нужен коньяк, чтобы промыть рану?

Она подняла голову:

— Отличная мысль! Несите скорее!

Внезапно ей на глаза попался графин, стоящий на туалетном столике.

Габриэль оцепенел.

— Нет! Только не это…

— Ну-ка, Чанс, несите его сюда!

Габриэль с ужасом наблюдал за Чансом, который стрелой бросился к туалетному столику и тотчас же вернулся с графином, наполненным прекрасным старым французским коньяком.

— Право же, этого не требуется…

— Успокойся! — Алатея строго посмотрела на него. — Я все время боюсь, что у тебя начнется жар. Пожалуйста, предоставь мне и Чансу позаботиться о тебе. — Произнося это, она была убийственно серьезна.

Габриэль сжал губы и кивнул.

В течение следующих пятнадцати минут он мужественно переносил совместные старания Чанса и Алатеи причинить ему как можно меньше боли.

Молча сидя на кровати, Габриэль пытался не расчувствоваться, видя их беспокойство, волнение, доброту и любовь. Это было приятно, даже несмотря на отчетливое ощущение, что он их обманывает.

С помощью Чанса Алатея сняла с Габриэля рубашку, потом очень осторожно обработала рану, по-видимому, ничуть не смущаясь видом его обнаженной груди. Габриэлю очень хотелось переменить положение, двинуться, прикоснуться к ней, но только не при Чансе.

Ему было приятно, что, несмотря на все испытания, которые выпали сегодня на долю Алатеи, его три цветка все еще держались — в ее прическе, и он не собирался вынимать их.

Пока она возилась с его рукой, он размышлял над тем, как лучше выманить у нее обещание, которое ему так хотелось услышать.

Алатея придвинулась ближе, и Габриэль ощутил тепло ее груди в нескольких дюймах от своего лица. Он старался не дышать, пока она обследовала шишку у него на голове.

— Размером с утиное яйцо, — сообщила Алатея, приходя в ужас.

Габриэль закрыл глаза, пытаясь сдержать стон. К счастью, прохладная влажная ткань, которую она положила ему на голову, смягчила боль. Но было только одно средство, способное излечить его от боли в паху. Когда наконец она начала бинтовать ему руку, Габриэль перехватил взгляд Чанса, и тот, мгновенно поняв его, поспешно собрал грязную одежду, полотенца и покинул комнату.

Щелчок захлопнувшейся двери удачно совпал по времени с окончанием перевязки. Алатея осторожно потрогала свое творение.

— Ну вот, — сказала она, поднимая глаза. — Теперь ты можешь отдохнуть.

— Еще нет. — Руки Габриэля сомкнулись у нее на талии, он потянул ее к себе и уложил рядом на постель. Ее изумленное восклицание было заглушено поцелуем, когда он повернулся, перекатился на широкой и мягкой постели и она оказалась прижатой к ней навалившимся на нее телом.

— Осторожнее! Твоя рука!

— Она в полном порядке!

Алатея замолчала и некоторое время не двигалась.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Я ведь пытался тебе объяснить — это просто царапина, поверхностный порез. Не похоже, что мне суждено умереть от него.

Она недоверчиво нахмурилась.

— Я думала, это опасно.

— Знаю. — Склонившись к ней, Габриэль нежно поцеловал ее в губы. — Но ведь это же было очевидно.

Ее длинное гибкое тело, подрагивавшее под ним, вызвало волну непреодолимой жажды обладать ею. Собственнический инстинкт, желание и еще какие-то более сложные чувства, которые Габриэль не смог бы выразить словами, захлестнули его.

Все еще хмурясь, Алатея попыталась защититься, выставив руки.

— Но ведь тебе, должно быть, больно. И еще у тебя болит голова.

— Болит, но не голова.

Габриэль чуть изменил положение, и Алатея почувствовала, как крепко прижаты к ее телу его бедра и отвердевшая плоть.

Ее глаза широко раскрылись, и она шевельнулась, будто собиралась укачать его. Она согласилась. Обращенный к нему взгляд был воплощением женственности и самоотречения.

Неожиданно она села на постели.

— О, вы, мужчины! Неужели вы все такие?

— Если ты имеешь в виду Кинстеров, то да!

Габриэль повернулся на бок и теперь смотрел, как она развязывает ленты и расшнуровывает корсаж. Она снова сделала нечто непредсказуемое, чего он не ожидал, и ему ничего не оставалось, как только предложить свою помощь. Он потянулся к ее шнуркам и лентам:

— Нет, позволь мне!

Совсем недавно, предаваясь фантазиям, Габриэль представлял, как будет снимать с нее это бело-золотое платье. В нем Алатея виделась ему некоей языческой жрицей, объектом поклонения. Спустив платье с ее плеч, он принялся умащивать ее кожу поцелуями, впав чуть ли не в молитвенный экстаз. Его губы скользили, не пропуская ни дюйма шелковистой кожи.

Алатея вздрогнула, затрепетала. Он лег рядом с ней, и руки его заскользили по ее груди. Габриэль прикасался к ней, нежной и упругой, гладил, ласкал. Другая его рука оказалась у нее под головой. Его длинные пальцы уже вынимали шпильки из ее волос, давая им возможность рассыпаться по подушке, но он был осторожен и не тронул трех цветков, приколотых к ее прическе.

Когда его пальцы сжали сосок, Алатея со стоном подставила губы его поцелуям, и он жадно принял этот дар, сознавая, что теперь может больше не сдерживать себя. Теперь она была с ним, принадлежала ему, они томились одинаковой жаждой, одинаковым желанием овладеть, удержать, увериться в своем праве на другое существо, в том, что они вместе прошли через смертельное испытание и выжили. Они обрели наконец свободу любить друг друга и не думать больше ни о чем.

Каждый спешил раздеть другого, они хотели принадлежать друг другу совершенно обнаженными. Их тела соприкасались, и между ними не было даже тончайшей преграды. Их ноги и руки переплелись, и они лежали в коконе из покрывал, как в уютном гнездышке. Габриэль прижимал Алатею к себе, двигался в ней, обнимал ее руками и ногами. Одно движение, и он ощутил жар и влажность ее пленительной плоти.

Алатея со сладким вздохом раскрылась для него. Ее тело изогнулось, напряглось, потом расслабилось — казалось, она тает, плавится. Ее капитуляция была полной. Габриэлю хотелось, чтобы она не скрывала своих чувств, своей страсти, своей любви, поэтому его ласки были медлительными, и их тела двигались в совершенной гармонии. Они чувствовали, что это гармоничное слияние означало такое же гармоничное слияние их жизней, глубокое и полное. Когда его тело приподнималось над ней, она стремилась вслед за ним, стараясь быть ближе, прижаться, слиться, раствориться в нем.

Он легко подчинялся ей, и это продолжалось до бесконечности. Ее тело волнообразно изгибалось под ним — живой и теплый бархат, роскошь и богатство, счастье и гордость любящей женщины.

Он снова и снова овладевал ею, и она с восторгом принимала его. Наконец Габриэль замер, наслаждаясь ее трепетом и чутко прислушиваясь к ее удовлетворенному вздоху.

Подождав, пока тело ее совсем расслабится, он задвигался снова.

Прошло некоторое время, прежде чем она зашевелилась, приноравливаясь к нему, к его ритму. Ее веки затрепетали, глаза раскрылись, и Габриэль увидел устремленный на него внимательный взгляд. Его язык коснулся ее губ, проник в нее глубже, и опять все ее тело изогнулось.

Он заметил изумление в ее глазах.

Мгновением позже он почувствовал ее руки на своей спине — они ласкали и гладили его без всякого принуждения.

Она перехватила его взгляд.

— Что?

— Я хочу слышать тебя. Хочу, чтобы ты это сказала.

Это было произнесено тихо, ровным голосом, но вполне отчетливо. Алатее не нужно было спрашивать, что он хочет от нее услышать.

Она слегка пошевелилась под грузом его тела и прошептала:

— Мне пора домой.

Он покачал головой:

— Нет, пока ты не скажешь этих слов, я буду держать тебя здесь, нагую, горячую и жаждущую меня, пока ты не скажешь, что любишь меня.

— Жаждущую? Ты говоришь не обо мне…

Его поцелуй заставил ее замолчать. Приподнявшись, Габриэль глубоко вошел в ее пленительную нежность, в ее притягательную влажную глубину.

Алатея задыхалась, голова ее металась по подушке, она даже прикусила губу, чтобы не застонать.

— Ты… ты же знаешь, что это так.

— Да, знаю. Сегодня у меня не осталось ни малейшего сомнения. Теперь об этом знают даже Чарли и Чиллингуорт.

Алатея чувствовала себя настолько расслабленной, что не сразу нашла силы для ответа.

— А почему они должны были что-то заподозрить?

Габриэль не решился улыбнуться, хотя ему и очень хотелось.

— Но ведь ты почти прикончила человека, чтобы спасти мне жизнь, а в последние два часа не переставая суетилась вокруг меня, хотя каждому было ясно, что это всего лишь царапина. У бедного Чиллингуорта ты, вероятно, вызвала разлитие желчи.

Алатее хотелось вспылить, рассердиться, но тело ее еще оставалось во власти сладостного жара, а голова отказывалась соображать.

— Я не догадывалась, что… Ты обвел меня вокруг пальца…

— Это любовь обвела тебя вокруг пальца.

Габриэль склонился над ней и нашел ее губы. Поцелуй его был полон чувственного обещания.

Но Алатея не хотела сдаваться. Только сегодня она полностью поняла, к чему может привести их взаимная любовь. Разделенная радость любви влекла за собой страх потерять любимое существо — тогда жизнь ее навсегда лишится смысла. В любви, как выяснилось, присутствовали такие глубины, о которых она и не подозревала; любить сильно и глубоко было страшно.

— Если это так очевидно…

Габриэль слегка отстранился от нее.

— Не в этом дело. Очевидно или нет, я хочу услышать это от тебя.

Он снова был с ней, он снова овладевал ею медленно, стараясь возбудить, но не удовлетворить. Однако он слишком желал ее.

— Почему? — спросила она, изгибаясь и стараясь привлечь его к себе еще ближе, затянуть еще глубже.

— Потому что, пока ты не произнесешь этих слов, я не буду уверен в том, что ты любишь меня.

Теперь она широко открыла глаза и смотрела на него, погружаясь в его взгляд. В его глазах под тяжелыми веками она не заметила и тени насмешки. Габриэль был серьезен.

— Конечно, я люблю тебя.

Его лицо не изменило выражения — чеканные черты не дрогнули.

— Вот и хорошо. Значит, ты выйдешь за меня замуж.

В его словах не было сомнения. Алатея вздохнула, стараясь не улыбнуться, — он бы не оценил юмора.

Теперь поводья были в его руках, и он как безумный нахлестывал и гнал своих коней прямо к церкви.

Габриэль все еще был слит с ней воедино и смотрел на нее почти мрачно.

— Ты не выйдешь из этой комнаты, пока не скажешь «да», даже если мне придется продержать тебя здесь несколько недель.

Алатея невольно усмехнулась. Она понимала, что угроза Габриэля — не пустые слова. Влюбленный Кинстер — это уже нечто серьезное.

Потянувшись к Габриэлю, Алатея мягко отодвинула непокорные волосы, упавшие ему на лоб.

— Ладно. Я люблю тебя и выйду, за тебя замуж. Должна ли я добавить еще что-нибудь, чтобы ты успокоился и отпустил меня?

Она заметила на его лице победоносную улыбку, когда он наклонился и поцеловал ее. Но Алатея знала, что заставит его заплатить за его самоуверенность и самодовольство, требуя от него все больше и больше и сводя его с ума желанием.

И все же игра стоила свеч.

Позже, когда, вконец обессиленные, они лежали, завернувшись в простыни, глубоко удовлетворенные, но еще не сморенные сном, Алатея положила голову на плечо Габриэля; в ее затуманенном мозгу проплывали картины мирной жизни.

Никогда еще она не испытывала такого покоя.

Ее переполняло невыразимое чувство умиротворения, будто она нашла наконец свой настоящий дом, свое место, свое предназначение и свою подлинную любовь. Защищенная его любовью, она была в безопасности, больше не испытывала ни малейших сомнений.

Только такая глубокая и разделенная взаимная любовь могла до краев наполнить ее сердце; она не представляла иного счастья, чем вот так лежать обнаженной в его объятиях и чувствовать теплое дыхание на своей щеке, в то время как его рука обвивает ее талию и властно гладит все ее тело.

Теперь они могли не спеша войти в свое будущее с открытыми глазами, не задевая и не обижая друг друга. Алатея знала, что им еще предстоит приноровиться, притереться, приспособиться, многое узнать друг о друге. Сейчас будущее восходило для них, как солнце на горизонте, и она чувствовала себя уютно, свободно и легко.

Наконец Габриэль задвигался, повернулся к ней, и она вновь ощутила его напряжение.

Он притянул ее ближе к себе, прижался губами к ее виску.

— Я никогда не дам тебе забыть о том, что ты сказала.

Алатея улыбнулась. Была ли она удивлена?

— Да, это именно так, — он погладил ее. — Так когда мы поженимся?

Что ж, значит, они уже добрались до вопроса о венчании…

Она постаралась представить свою свадьбу.

— Я думаю, что хорошо пожениться нам всем в один день. Не забывай — ведь еще есть Мэри и Эшер, Элис и Карстерс.

Габриэль снова пошевелился, и Алатея поняла, что он не согласен.

— Твои сестры милые, невинные, полные романтических мечтаний — им потребуются месяцы и месяцы на то, чтобы обдумать свадебные торжества во всех деталях. Я вовсе не намерен зависеть от их решения. Сначала поженимся мы с тобой, и как можно скорее.

Алатея улыбнулась:

— Да, милорд.

Ему понравился ее насмешливый тон, и он ткнул ее пальцем под ребро. Она вздрогнула, и дыхание ее на мгновение прервалось. Но вот его прикосновения снова обрели нежность, стали ласкающими и бережными. Теперь он едва прикасался кончиками пальцев к ее бедру.

— Я уже говорил с твоим отцом.

Алатея недоуменно заморгала:

— Говорил? Когда?

— Вчера. Я видел его в клубе, когда послал тебе цветы.

Его рука продолжала нежно гладить ее тело. Алатея пыталась представить себе будущее, их будущее, в которое он так стремительно увлекал ее.

— Им будет недоставать меня. Я имею в виду не семью, а слуг — Криспа, Фиггс и остальных.

— Мы ведь будем близко от них — всего в нескольких милях. Ты сможешь присматривать за ними до тех пор, пока Чарли не приведет в дом молодую жену.

— Пожалуй, ты прав… Нелли меня, конечно, не покинет, и Фолуэлл тоже. А Фиггс ведь, в конце концов, сестра твоей экономки. От нее я буду узнавать обо всех новостях. И если возникнут какие-нибудь проблемы…

— Мы услышим обо всех проблемах. Я тоже хочу о них знать. Я хочу разделять все, что бы ни случилось теперь в твоей жизни.

Она не отрываясь смотрела ему в глаза, будто читала его чувства и мысли за все те годы, что они провели врозь. Если бы он пораньше раскрыл глаза и посмотрел на нее повнимательнее…

Алатея подняла руку и провела ладонью по его щеке.

— Я не думаю, что со мной может случиться что-нибудь серьезное, если мы оба будем начеку.

Ее тело изогнулось в его объятиях, и она прижалась губами к его губам. Тогда он приподнял ее, заставил сесть и принялся целовать так, что она снова затрепетала.

Алатея уже вся пылала, когда Габриэль оторвался от ее губ и прошептал:

— Я долгие годы мечтал об этом мгновении.

Его руки оказались под ее обнаженными ягодицами, и он властно притянул ее к себе еще ближе, ясно давая понять, чего хочет от нее.

— Ты разочарован? Я не оправдала твоих надежд?

Он усмехнулся.

— Открытия, которые я делаю теперь, превосходят все мои мечты и фантазии.

Его руки сомкнулись, бедра задвигались, и он овладел ею.

У Алатеи перехватило дыхание.

Она подняла на него глаза, и он удержал ее взгляд.

— Я люблю тебя.

Эти слова были такими простыми и ясными… Он вглядывался в ее глаза, потом его лицо приняло ласковое выражение.

— И ты тоже любишь меня. Как показывают мои открытия, это трудно опровергнуть.

Голова Алатеи теперь покоилась у него на плече, и она не могла видеть выражения глаз Габриэля, в то время как его слова проникали в самое ее сердце. Минутой позже он услышал ее вздох.

— Я все еще не верю, что все наши беды миновали, Кроули мертв, и нам не надо больше волноваться из-за него. Теперь я могу быть спокойна за благосостояние своей семьи.

Внезапно она будто оцепенела, а затем попыталась сесть.

— Бумаги! Чарли взял нашу, но остальные мы оставили в карете Чиллингуорта.

— Не волнуйся. — Габриэль снова принялся ласкать ее. — Он отошлет их владельцам. Тебе действительно больше не о чем беспокоиться.

Алатея снова опустилась на кровать.

— Знаешь, это не проходит так легко.

— Скоро я найду массу увлекательных занятий, которые тебе понравятся.

— Но ведь ты сам управляешь своим имением, а мне придется удовольствоваться ролью твоей жены, пусть даже знающей, как обращаться со счетами.

— Мы будем партнерами.

— Партнерами?

Эта мысль показалась ей настолько странной, что она не сразу нашлась что сказать.

— Если хочешь, я могу заниматься бухгалтерским делом и всеми расчетами по имению. Или этим предпочитает заниматься твой отец?

— Два года назад он отдал управление имением в мои руки.

— О! — Алатея пошевелилась. — Так этим будем заниматься только мы двое?

— Мы разделим обязанности между собой.

Она глубоко вздохнула.

— Меня интересуют капиталовложения. В моей семье все это было в моих руках.

Габриэль пожал плечами:

— Не вижу, почему бы тебе не продолжать такую практику.

Алатея ненадолго задумалась, потом пробормотала:

— Кто знает, возможно, мы станем не только партнерами, но и друзьями…

Габриэль кивнул:

— Думаю, мне это доставит радость. А теперь, учитывая настоящие обстоятельства, я предлагаю все внимание переключить на другой чрезвычайно важный аспект нашего партнерства.

Она с трудом вдохнула, когда его пальцы скользнули вниз по ее телу, туда, где сокровенная впадина была защищена от глаз кудрявой порослью нежных и упругих волос. Его палец проник в святая святых, и она тут же откликнулась на эту ласку.

— Право, я думаю, следует уделить этому вопросу дополнительное время и внимание.

С улыбкой он перекатился на кровати и оказался поверх нее. Она потянулась ему навстречу в полной готовности принять его. Теперь наступила его очередь удивляться, и он был не в силах сдержать стона.

— Убеди меня, что я действительно нужен тебе.

Эти слова прозвучали как вызов.

Ее тело, горячее и влажное, извивалось под ним, и он овладел ею мгновенно, но дальше, стараясь продлить слияние, всеми силами сдерживал себя. Приподнявшись на локтях, он любовался ее лицом — глаза ее были закрыты, голова откинута на подушку. Его цветы, все еще украшая ее волосы, казалось, излучали матовое сияние. Он был нежен и медлителен, и цветы слегка подрагивали в такт их ритмическим движениям. На этот раз он выбрал самую дальнюю дорогу в рай и следовал по ней.

— К тому времени когда Джереми и Огаста вырастут, у тебя появится целое племя — плоды нашего партнерства, и вместо того, чтобы присматривать за братом и сестрой, тебе придется растить детей.

Губы Алатеи изогнулись в озорной и кокетливой улыбке, ее веки затрепетали. Казалось, она взвешивает его слова.

— Целое племя?

Она была явно заинтригована этим обещанием.

— Да, наше собственное племя, — выдохнул он.

Протянув руку, она обвила его шею и потянулась к нему губами.

— Ну, если ты дашь мне надежные гарантии…

Смех зародился в его груди, заклокотал в горле, и вскоре она тоже затряслась в приступе неудержимого хохота. На миг они снова стали беззаботными и веселыми детьми. Но смех быстро угас — их захватило нечто более властное и сильное, подняло к небесам и унесло из этого мира в другой, известный только им двоим.

Город, объятый сном, был тих, будущее рисовалось им в самых радужных красках, а главное, в нем все было ясно, и сердца их были спокойны.

Алатея покорно скользнула в объятия Габриэля и почувствовала, как крепко и надежно обвили ее его руки. Она крепко прижала его к себе, но сон сморил их, и руки ее расслабились. Она доверилась его надежному объятию и крепко уснула.

На следующее утро Люцифер стоял на ступеньках крыльца их общего с Габриэлем дома на Брук-стрит и наблюдал, как отбывает леди, составившая ему компанию этой ночью.

Когда ее карета тронулась, он поднял руку и помахал ей на прощание, а потом вернулся в дом с победной улыбкой на губах.

Эту даму оказалось завоевать непросто, как он и предполагал, зато успех оказался еще более сладостным, чем он мог надеяться.

С удовольствием вспоминая о проведенной ночи, Люцифер направился в столовую, так как нуждался в сытном завтраке. Чанс услужливо распахнул перед ним дверь настежь, и он, войдя, бесшумно закрыл ее за собой.

Однако то, что ему пришлось увидеть, вызвало у него легкое замешательство, если не оторопь.

Габриэль восседал на своем обычном месте за столом и медленно, маленькими глотками пил кофе. Справа от него сидела Алатея Морвеллан с чашкой в одной руке и тостом в другой.

Она выглядела сияющей, раскрасневшейся и несколько томной.

Не скрывая своего изумления, Люцифер снова посмотрел на Габриэля.

Его брат выглядел вполне довольным.

У Люцифера зародилось ужасное подозрение, тотчас же перешедшее в уверенность.

Габриэль поднял голову и спокойно встретил изумленный взгляд брата. Глазами Люцифер указывал на Алатею.

— Подойди и поприветствуй свою будущую сестру, — чуть насмешливо произнес Габриэль.

Люцифер нерешительно шагнул вперед.

— Примите мои поздравления. Добро пожаловать в нашу семью.

Наклонившись к Алатее, он запечатлел на ее щеке братский поцелуй, однако все же не смог удержаться от мучившего его вопроса:

— Вы уверены, что оба не сошли с ума?

Алатея решительно вскинула голову и уверенно ответила:

— Мы не из тех, кто сходит с ума.

Люцифер по-прежнему не мог скрыть своего изумления.

— Свадьба, — как ни в чем не бывало сообщил ему Габриэль, — состоится сразу по окончании необходимых приготовлений, и, разумеется, это произойдет раньше чем общество покинет Лондон. Ты ведь тоже будешь здесь, верно?

— Конечно. — Люцифер заставил себя улыбнуться. Разумеется, он будет здесь, чтобы увидеть, как его брат, последний из оставшихся свободными, добровольно наденет на себя тяжкие оковы, и только после этого уедет; Сегодня он еще раз убедился, что Лондон является самым опасным местом для мужчин из клана Кинстеров.

Хотя сезон всегда заканчивался десятками светских свадеб, но на этот раз главной его изюминкой стала легенда о том, как леди Алатея Морвеллан сумела приручить самого дикого и норовистого из клана Кинстеров.

В день свадьбы Алатеи и Габриэля в церкви Святого Георгия яблоку негде было упасть. Снаружи толпа была такой же плотной, как и внутри. Те, кто не был приглашен на торжество, находили предлог, чтобы хотя бы пройти мимо.

Когда Алатея, сопровождаемая целым отрядом импозантных мужчин из рода Кинстеров и их очаровательных жен, появилась на ступеньках церковного крыльца, опираясь на руку мужа, присутствующие испустили дружный вздох. Все вытягивали шеи, пытаясь увидеть невесту, одетую в роскошное подвенечное платье цвета слоновой кости с золотом и любуясь вуалью, украшенной тремя белыми диковинными цветками.

Это был роман из разряда волшебных светских сказок, и весь Лондон получал от него удовольствие.

В три часа, после того как толпа зевак рассеялась, свадебный кортеж отправился на Маунт-стрит.

Стоя у окна гостиной в Морвеллан-Хаусе, Габриэль смотрел сквозь тонкие ажурные занавески на улицу и вдруг услышал знакомые шаги.

Он повернулся, ожидая, когда кузен подойдет ближе.

— И каковы ваши планы, если не секрет? — Вид Демона говорил о том, что он вполне доволен всем происходящим.

— Это секрет только для Алатеи.

Габриэль коротко сообщил о своем намерении совершить небольшое путешествие по графствам, посетить Ливерпуль и Шеффилд, где Алатея еще не бывала, но где у него накопилось много дел.

— А закончится наше турне в Сомершэме — там мама собирается устроить грандиозный праздник.

— Ну, это ни в коем случае нельзя пропустить, — кивнул Демон. — Ричард говорит, они отправятся на север на следующий же день по окончании торжеств, — он не хочет рисковать здоровьем Катрионы в ее теперешнем состоянии.

— Я уверен, что Катриона спланировала все до мельчайших деталей, а если не успела, то выпустит декрет, согласно условиям которого все, включая природу, подчинится ее желаниям. Недаром ее называют Леди Долины.

— И все же я не понимаю чувств Ричарда…

Габриэль посмотрел на Демона, гадая, что тот хотел сказать.

Прежде чем он успел задать кузену вопрос, появилась Алатея. Когда она вбежала в комнату, его сердце на мгновение дало сбой.

Алатея уже переоделась в дорожное платье из прозрачного узорчатого шелка цвета тутовых листьев, с высоким стоячим воротом, создававшим прекрасный фон для ее волос, сверкавших в ярком свете дня. Жемчуга соблазнительно обвивали ее шею, в ушах покачивались жемчужные серьги. Других драгоценностей на ней не было — она покорилась запрету надевать что-либо, скрывавшее роскошь и красоту ее волос. Впрочем, грудь ее украшали три полураспустившихся белых бутона, снятые с ее подвенечной фаты, — такие же, как те, что он прислал ей в день бала.

Когда, оглядев комнату, Алатея увидела Габриэля, лицо ее осветилось улыбкой, а прекрасные глаза засияли. Подойдя к нему, она встала с ним рядом.

Габриэль вопросительно поднял бровь.

— Надеюсь, ты готова?

Она сморщила нос.

— Осталось только на минутку зайти к Джереми и Огасте.

Но даже эта нежданная новость не смогла омрачить тут же возникшего у Габриэля радостного предвкушения; он уже достаточно хорошо знал свою жену, чтобы понять: юные Морвелланы поведут себя достойно и прилично. И все же единственной его мечтой было поскорее отбыть отсюда и завладеть Алатеей единолично.

Флик, молодая жена Демона, утопающая в пене голубых оборок, решительно присоединилась к ним — лицо ее было оживленным, глаза сияли, и Габриэль тотчас же подумал, что ему еще предстоит привыкнуть к такому же сиянию в глазах Алатеи.

— Идем! — Флик потянула Демона за руку. — Им пора ехать!

— Почему ты так спешишь? — поинтересовался Демон. — Тебе ведь не надо ловить букет новобрачной.

— Нет, но я хочу посмотреть, кто его поймает. Надо спешить — все уже выходят на крыльцо…

Демон издал странный звук, похожий на скрип, и оглянулся на Габриэля:

— А где Люцифер?

— Подозреваю, что он уже удрал.

Демон презрительно фыркнул:

— Ну и зря! Готов спорить, что это не принесет ему желаемого результата.

Габриэль покачал головой:

— Есть вещи, которые заранее предопределены.

Согласно кивнув кузену, Демон вслед за Флик направился к двери.

Как только они остались вдвоем, Габриэль перевел взгляд на Алатею и улыбнулся ей.

Она ответила ему любящим взглядом.

— Готова? — спросил он снова.

Она продолжала смотреть на него, потом просто ответила:

— Да.

— Наконец-то!

Он прикрыл ее руку своей, и они, пройдя через комнату и выйдя из дома, отправились в путешествие длиной в жизнь.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Реклама на сайте