«Лепестки на воде»

Кэтлин Вудивисс Лепестки на воде

Глава 1

Ньюпорт-Ньюс, Виргиния 25 апреля 1747 года

«Гордость Лондона» терлась о причал, медленно раскачиваясь на канатах под налетающими порывами норд-оста. Над самыми верхушками мачт сгущались беспорядочные нагромождения зловещих туч, предвещая шторм. Чайки сновали среди корабельных снастей; их пронзительные крики смешались со звоном цепей, когда две вереницы истощенных, оборванных каторжников, пошатываясь, выбрались из люка и в унисон зашаркали по вытертому настилу палубы. Мужчин, с трудом передвигающихся в ножных кандалах и связанных друг с другом цепями длиной не более фута, выстроили в шеренгу, чтобы показать боцману. Женщин, закованных в кандалы по отдельности, отогнали к рубке и велели ждать.

Матрос на корме прекратил работу, бросил осторожный взгляд в сторону шканцев и, убедившись в отсутствии капитана Фитча и его безобразной жены, поспешно убрал ведро и швабру и вперевалку зашагал по палубе. Одетые в лохмотья женщины встретили его плотоядную усмешку и нахальные манеры озлобленными, горькими взглядами. Единственным исключением стала темноглазая распутница с волосами цвета воронова крыла, угодившая на каторгу за изымание кошельков у мужчин, с которыми спала, и нанесение им при этом серьезных ранений. Только она ответила моряку многообещающей улыбкой.

— Вот уже неделю не видывала поблизости ирландцев, мистер Поттс, — хрипло проговорила она, торжествующе взглянув на своих хмурых товарок. — Неужто эту соплячку бросили в трюм? И поделом — незачем было бить меня по носу!

Тощая молодая женщина с жидким пучком каштановых волос протолкалась сквозь толпу и обратилась к блуднице с резкой отповедью:

— Можешь болтать своим лживым языком что угодно, Морриса Хэтчер, — все мы знаем — ты получила от миледи не больше, чем заслужила. За то, как ты пихнула ее локтем в бок, едва она отвернулась, тебя следовало бы приковать к общей цепи! Если бы твой ухажер, — она с пренебрежением и отвращением указала на Поттса, — не вступился за тебя перед миссис Фитч, миледи расквиталась бы с тобой.

Уперев мясистые руки в бока, Поттс уставился на исхудалую, неказистую каторжницу.

— А ты, Энни Карвер, не молола бы языком попусту, а надувала бы паруса. Тогда мы бы запросто удрали от этого шторма!

Донесшееся из люка лязганье цепей отвлекло матроса. Его поросячьи глазки злорадно блеснули.

— Чтоб мне провалиться! К нам пожаловала сама миледи! — Ухмыльнувшись, он враскачку направился к люку и присел, вглядываясь в темное отверстие. — Эй, болотная жаба! Неужто выползла на свет Божий?

Шимейн О'Хирн вскинула блестящие зеленые глаза, оглядывая массивную фигуру, заслонившую выход. За дерзкую попытку защититься от портовой шлюхи она поплатилась четырехдневным заключением в промозглом карцере в глубине трюма на носу корабля. Ей пришлось бороться с крысами и тараканами за каждую корку хлеба, которую ей швыряли. Если бы ее силы не иссякли, она взлетела бы по трапу и впилась бы в гнусную рожу матроса обломанными ногтями, но сейчас ее единственной защитой оставалась едкая ирония:

— Какой еще несчастной, кроме меня, вы устроили бы столь пышную встречу, мистер Поттс? Уверена, это вы убедили миссис Фитч приберечь для меня покои в трюме.

Поттс испустил преувеличенно недовольный вздох:

— Опять оскорбляешь меня, Шимейн.

Коренастый мужчина подошел сзади и с силой ущипнул Шимейн за руку — уже во второй раз с тех пор, как развязал ее. Злобой он не уступал Поттсу и не нуждался в приглашении, чтобы выместить ее на беззащитной жертве.

— Помни о манерах, гордячка!

— Непременно, Фредди, — процедила Шимейн сквозь зубы, отдергивая руку от его толстых пальцев, — начну помнить с того же дня, как ты узнаешь, что такое манеры.

Грубый голос Поттса эхом отдался в люке:

— Вылезай-ка наверх, Шимейн, да поживее, а не то еще разок проучу тебя!

Девушка усмехнулась, увидев, как быстро улетучилось самообладание матроса.

— Если капитан Фитч намерен сегодня продать меня, он будет недоволен твоим рукоприкладством.

— Капитан может говорить что угодно, — возразил Поттс, с самодовольной ухмылкой наблюдая, как девушка пытается выбраться из люка с тяжелыми железными кандалами и цепями, — на всем известно, что последнее слово останется за его половиной.

С тех пор как закованную в цепи Шимейн доставили на борт судна, она пребывала в твердом убеждении: на земле не сыщешь места, более напоминающего преисподнюю, чем английская галера, плавучая тюрьма, направляющаяся в одну из колоний. И, разумеется, этому убеждению никто не способствовал так, как Гертруда Тернбулл Фитч, супруга капитана судна и единственный отпрыск Хораса Тернбулла, полноправного владельца «Гордости Лондона» и небольшого флота торговых судов.

Вспомнив о Гертруде Фитч, Шимейн остановилась, чтобы поправить самодельную косынку на голове. Во время нескольких появлений Шимейн на палубе ее огненно-рыжие пряди неизменно распаляли гнев Гертруды: мегера принималась поносить всех ирландцев без разбору, считая их непроходимыми тупицами, а саму Шимейн презрительно именовать грязной жабой — кличкой, которой многие англичане без стеснения награждали ирландцев.

— Ну, чего ты там копаешься? — рявкнул Поттс. Его поросячьи глазки вновь заблестели, выдавая склонность к жестокости, которую он с усердием выказывал, как только появлялся малейший повод.

— Иду, иду, — пробормотала Шимейн, выбираясь из люка. Все несправедливости, которые ей пришлось вытерпеть за три месяца плавания, пронеслись в ее голове горьким воспоминанием, вновь воспламенив раздражение — Шимейн с трудом поборола желание плюнуть в одутловатое лицо обидчика. Но с тех пор как ее арестовали в Лондоне, она познала на собственном горьком опыте: хладнокровие и послушание — единственные качества, благодаря которым заключенный может надеяться выжить в английской тюрьме, наземной или плавучей.

Не желая показывать, что ее силы иссякают, Шимейн ухитрялась с достоинством переставлять обремененные кандалами конечности. Порыв промозглого ветра налетел на нее, и она слегка расставила босые ноги, чтобы сохранить равновесие, и с упрямой решимостью выпрямила спину. В последнее время свежий воздух стал для нее непозволительной роскошью, и потому она подняла голову, медленно впитывая солоноватый запах прибрежных вод.

Поттс прищурился, заметив позу девушки: он счел ее чересчур вызывающей.

— Опять задираешь нос? Точно какая-нибудь высокородная шлюха при дворе. — Указав пальцем на изорванную одежду Шимейн, он загоготал: — При дворе нищих у монастыря кармелитов!

Шимейн знала, как плачевно она выглядит в перепачканных обносках и железных браслетах. Некогда ее зеленая бархатная амазонка вызывала завистливые взгляды избалованных дочерей богатых аристократов (тех самых, что безутешно оплакивали ее помолвку с самым привлекательным богатым холостяком Лондона). Ее нынешний вид стал бы причиной злорадного смеха тех же девиц.

Шимейн горестно вздохнула. Знакомая до ареста только с беззаботной, легкой жизнью, она растерялась, безо всяких причин брошенная в грязную тюрьму, где отверженные встречали ненависть, насилие и безысходность.

— Благородной леди и вправду весьма неудобно пускаться в плавание без горничных и портних. — В ее тоне сквозила ирония. — Слугам, с которыми я имела дело в последнее время, недоставало представления об истинной преданности и долге.

Так и не сумев определить, где в словах Шимейн скрыто оскорбление, Поттс тем не менее исполнился подозрений. Правильная, вежливая речь Шимейн вызывала у матроса смутное чувство неловкости за собственный язык, особенно потому, что он еще в ранней юности сбежал из дома, где мать-вдова всеми силами оберегала его от пагубного влияния уличных беспризорников.

Стиснув массивным кулаком цепь, свисающую между закованными в браслеты запястьями Шимейн, Поттс резко рванул ее к себе. Широкое, заросшее щетиной лицо мучителя и красный, циклопический глаз оказались совсем рядом. Но даже после стольких мытарств девушка наотрез отказалась дать матросу то, о чем он мечтал, — неоспоримое чувство превосходства.

— Слушай, ты, ирландская сука! — прохрипел он, дергая цепь. — Думаешь, ты выше и лучше меня, да? Думаешь, тебе есть чем гордиться? Ошибаешься, жаба! Ты недостойна даже слизывать плевки с моих башмаков!

Шимейн чуть не задохнулась от зловонного дыхания матроса и невольно поморщилась, когда железные браслеты впились в запястья. Впервые увидев Джейкоба Поттса, она тут же испытала непреодолимое отвращение к этому человеку. По приказу капитана женское помещение оставалось запретным для всех, кроме избранных членов экипажа, но Поттс пренебрег этим приказом и с надменностью султана в собственном гареме, расхаживал возле их камеры, соблазняя самых миловидных краденой едой, свежей дождевой водой и другими необходимыми вещами — до тех пор, пока в отчаянии некоторые не соглашались уступить его домогательствам. Их позор и унижение разделяли соседки по камере — все до единой понимали, к чему мерзавец принуждает своих жертв. А тем, кто в омерзении отворачивался, Поттс громко и доходчиво объяснял свои требования, не стесняясь в выборе выражений и заставляя краснеть самых невинных.

Вскоре нелегальные визиты Поттса узницы стали встречать гробовым молчанием и поочередно отвергли его — все, кроме Моррисы Хэтчер, которая неизменно соглашалась на его гнусные предложения. Но, исполняя желания матроса, эта блудница преследовала свои корыстные цели, опутывая его словно паутиной до тех пор, пока они не поменялись ролями. Внезапно оказалось, что это Поттс исполняет приказы Моррисы и спешит удовлетворить каждую ее прихоть.

Отбросив осторожность, Шимейн рискнула нанести коварный удар:

— Если бы только миссис Фитч узнала, что ты получаешь в награду за ложь обо мне!

Поттс вскипел: девчонка угрожает ему!

— Ты не посмеешь ей сказать, гадина! Иначе тебе не поздоровится!

Взмахнув бурой от загара рукой, Поттс поймал Шимейн за плечо, она неуклюже пошатнулась в кандалах. Ему никак не удавалось отомстить ей. Он жаждал увидеть, как эта девчонка съежится перед ним в беспредельном ужасе. Со злорадной гримасой он наступил на цепь, соединяющую кандалы на ногах Шимейн, и сбил ее с ног.

Вопль негодования и боли сорвался с губ Шимейн, навзничь опрокинувшейся на доски палубы. Пришвартованный корабль лишь слабо покачивался у причала, но ошеломленной и измученной Шимейн казалось, что поскрипывающие доски разъезжаются в стороны под порывами ветра, а от пробегающих под днищем корабля волн палуба словно оживает. Бросив опасливый взгляд вверх, туда, где на головокружительной высоте на фоне зловещих предштормовых туч покачивались мачты, Шимейн передернулась, чувствуя, как ее вот-вот стошнит. Она перевернулась на живот и прижалась влажным лбом к сгибу руки, ожидая, когда утихнет дурнота.

Боцман заканчивал осмотр каторжников-мужчин и стал свидетелем этого происшествия. Схватив трость, он с сердитой гримасой подошел к Шимейн.

— А ну оставь девчонку в покое, Поттс!

— Что такого я сделал, мистер Харпер? — запротестовал Поттс. — Я лишь защищался, иначе эта мегера вцепилась бы мне в горло!

Джеймс Харпер громко и презрительно фыркнул:

— Еще что выдумаешь, Поттс? Скажи еще, что солнце восходит на западе!

— У меня есть свидетели! — стремясь заручиться поддержкой, Поттс оглянулся на Моррису.

— Хватит! Больше не желаю слушать вранье ни от тебя, ни от твоих подхалимов! — прервал Харпер, подчеркнув свои слова угрожающим взмахом трости. Эту трость, символ своей власти, он не раз пускал в ход, чтобы проучить болванов и лентяев. — И запомни раз и навсегда, палубная швабра: твои выходки мне осточертели! Если сегодня капитану не удастся выгодно продать девчонку, ты у меня отведаешь палки. А теперь помоги ей встать, черт бы тебя побрал, да поосторожнее, а не то поплатишься собственной шкурой.

Широкие ладони скользнули по телу Шимейн, сдавив ее упругую грудь прежде, чем она успела прийти в себя. С негодующим возгласом, совершенно неподобающим леди, она перекатилась по палубе и резко дернула босой ногой: нанесенный вслепую удар пришелся точно по мужскому достоинству Поттса. Он заорал от боли и тяжело свалился на палубу. Шимейн вскочила и с удовлетворением наблюдала, как ее враг корчится в агонии.

Благоразумие подсказало Шимейн поскорее скрыться из виду, оказаться вне досягаемости этого мужлана, и она не упустила шанс, заметив, как женщины торопливо машут руками, зовя ее к себе. Проворно проскользнув в середину толпы, она устроилась на крышке люка, а пленницы сомкнули вокруг нее ряды, пряча беглянку. Подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом, Шимейн попыталась сделаться как можно незаметнее.

Шатаясь, Поттс поднялся и дико озирался, поглощенный мстительным желанием найти обидчицу и излить на нее гнев. Подобно раненому быку, готовому ринуться в атаку, он мотал головой и вращал глазами. Между потрепанными подолами юбок он разглядел длинную рыжую прядь волос, трепещущую на ветру, как флаг. Ухмыльнувшись и обнажив гнилые черные зубы, Поттс издал звериный рык и рванулся к Шимейн.

— Поттс! — во всю мочь легких рявкнул Джеймс Харпер и сделал несколько шагов по палубе, всерьез вознамерившись привести в исполнение угрозу и проучить безмозглого олуха. — Попробуй только пальцем ее тронуть, и я разукрашу тебя так, что на твоей спине живого места не останется! Это я тебе твердо обещаю!

Крик боцмана стал приветствием капитану Фитчу, который поднимался на шканцы следом за своей супругой. Пока юнга дул в свисток, подавая сигнал «Капитан на палубе!», Эверетт Фитч помедлил у перил, наблюдая за неудачной атакой Поттса. Затем капитан поискал глазами существо, вызвавшее ярость матроса, и заметил юную красавицу, однажды упрекнувшую его в том, что и она, и другие узницы вынуждены терпеть домогательства одного из матросов. Ей с успехом удалось в тот день привлечь внимание Фитча, но в пылу борьбы за свои человеческие права она невольно воспламенила в нем похоть. С тех пор капитана сжигало нестерпимое желание изведать все прелести, которые Шимейн О'Хирн могла предложить мужчине. Если бы не выносливость Гертруды и не ее луженый желудок, неизменно выдерживающий щедрые дозы настойки опиума, которые Фитч тайком подмешивал в ее вино, эта девчонка наверняка дорого поплатилась бы за вызванную в нем страсть. Неудачи только распалили капитана, и он пообещал себе по прибытии в порт наконец-то завладеть предметом своего вожделения, укрывшись где-нибудь подальше от властной супруги. Боясь разоблачения, капитан не препятствовал наказаниям, которые налагала на Шимейн его жена, и протестовал, только когда они угрожали жизни его избранницы. Сейчас после вмешательства Харпера Фитч счел своим долгом лично припугнуть непокорного матроса.

— А если мерзавец не послушается, в кандалы его! — громогласно приказал Фитч и тут же понизил голос до зловещего шепота: — Если же это ничтожество попортило шкуру девчонке, он поплатится за каждую ее царапину.

Суровое предупреждение дошло до матроса, проникнув под непрошибаемый череп, и Поттс застыл на месте. Злобно глядя на Шимейн, готовую дать ему отпор, он прошипел:

— Помяни мое слово, болотная жаба: пусть пройдет месяц или год, я отплачу тебе сполна за все унижения, вот увидишь!

Шимейн сохраняла на лице невозмутимое и терпеливое выражение, уверенная, что малейшего подобия гримасы хватит, чтобы лишить ее противника самообладания. На этот раз она спаслась чудом, но понимала: когда она покинет корабль, этот мерзавец с легкостью найдет ее — конечно, если новый хозяин не пожелает ее защитить.

— Поттс! — гаркнул Джеймс Харпер.

Поттс повернулся к боцману, даже не пытаясь изобразить почтительность.

— Ну чего вам еще, мистер Харпер?

Ворчливый тон матроса мгновенно воспламенил гнев Харпера.

— Будь моя воля, повесил бы тебя на рее! — Харпер взмахнул тростью. — Ступай вниз, никчемный пьянчуга! Можешь считать, что добился своего: три дня будешь драить цепи!

— Как же так, мистер Харпер? — мгновенно присмирел Поттс, укоризненно качая головой. — Мы в порту, мне положен отпуск, и в штанах у меня так зудит, что я не прочь поскорее отыскать парочку девчонок, чтобы как следует почесаться!

— Следующие пять дней ты не сойдешь с корабля и не отойдешь от цепей! — перебил Харпер, с трудом сдерживая ярость. — Ну что, Поттс, может, еще пожалуешься?

Поросячьи глазки враждебно прищурились, но матрос понял, что выбора нет: оставалось либо подчиниться приказу, либо вытерпеть еще несколько дней ареста.

— Нет-нет, что вы, мистер Харпер!

— Вот и хорошо! Тогда ступай к цепям. — Мрачно ухмыляясь, Джеймс Харпер некоторое время смотрел вслед здоровяку матросу, а затем подал другому знак запереть Поттса в носовом отсеке трюма. Тут же позабыв о случившемся, Харпер подозвал помощника и занялся неотложными делами.

— Все каторжники пересчитаны, сэр. — Молодой помощник подал боцману список и добавил так, что его услышал один Харпер: — За вычетом тридцати умерших в пути.

— Таких потерь у «Гордости Лондона» еще не бывало, мистер Блейк, — пробормотал Харпер.

— Да, сэр. Я-то помню, как вы упрашивали капитана запретить его жене урезать порции заключенным во время плавания и что из этого вышло. Эти бедняги не выдержали бы даже еще одной недели плавания, а вырученных за них денег вряд ли хватит даже на то, чтобы расплатиться с командой, не говоря уж о прибыли.

Харпер сжал зубы, вспоминая, сколько раз ему приходилось выбрасывать за борт трупы умерших каторжников — а все потому, что Хорас Тернбулл остался недоволен прибылью предыдущих плаваний «Гордости» и настоял, чтобы его дочь сопровождала капитана Фитча, своего мужа, и следила за тем, как ведутся дела на корабле. Предоставив Гертруде полное право изучать корабельные гроссбухи, старый судовладелец разрешил ей и сокращать все расходы, которые она сочтет излишними, — последнее решение возымело страшные последствия.

— Предоставляя дочери свободу действий, мистер Тернбулл и помыслить не мог, что потеряет в этом плавании больше, чем за все пять лет, пока мы возим каторжников в колонии. В стремлении сберечь для отца несколько шиллингов миссис Фитч ухитрилась уничтожить не меньше четверти заключенных. При этом барыш старика сократится на несколько сотен фунтов.

— Если мистер Тернбулл подозревал, что среди нас есть вор, — угрюмо пробормотал Роджер Блейк, — то после этого плавания он утвердится в своих подозрениях.

— И, несомненно, отправит свою драгоценную дочь в очередное плавание — присматривать за нами. — Харпер нахмурился, предвидя столь мрачную перспективу.

— Значит, мистер Тернбулл прав, сэр? Среди нас и впрямь есть вор?

Джеймс Харпер испустил тяжкий вздох.

— Как бы там ни было, мистер Блейк, я предпочитаю держать подозрения при себе. — Пожав плечами, он добавил: — Но если бы я разоблачил виновного, ни за что не выдал бы его миссис Фитч. Она не скрывает, что подозревает в воровстве каждого из нас.

— Да, это уж точно, сэр, — с жаром подтвердил Роджер Блейк.

Миссис Фитч обладала талантом унижать и подозревать даже самых честных матросов. Ее критики не удавалось избежать даже капитану. Эта особа охотно выслушивала нашептывания мерзавца Джейкоба Поттса, несмотря на то что его презирала вся небольшая компания офицеров и добрая половина товарищей по команде.

Бросив быстрый взгляд в сторону мостика, Роджер Блейк подумал, что застанет супружескую пару в разгар очередной перепалки, и невесело улыбнулся, убедившись, что это так. Судя по всему, миссис Фитч не собиралась уступать, пока не добьется своего. Благодаря судьбу за то, что сам не обременен зубастой морской косаткой в качестве жены, Роджер вернулся к своим обязанностям.

Услышав, что Поттс будет наказан, Шимейн вздохнула с облегчением, но ее радость длилась недолго — вскоре ее слуха достигли шепотки женщин. Их испуганные замечания и страшные догадки о тяготах, ждущих их у новых хозяев, усиливали тоскливое предчувствие Шимейн. Несмотря на все напасти, которые она вынесла с тех пор, как покинула Англию, Шимейн подбадривала себя призрачной надеждой на то, что каким-то чудом ее родители или даже жених узнают о ее печальной участи, разыщут и спасут ее. Но время шло, спасители не появлялись, а теперь всего несколько минут отделяло девушку от унизительного события — продажи в рабство.

Шимейн просунула тонкие пальцы под железный браслет, охватывающий ее запястье, в тщетном усилии хоть ненадолго избавиться от постоянного трения. Она оказалась на корабле по жестокой иронии судьбы и, полной мерой хлебнув английского правосудия, уверовав в то, что она не единственная узница на борту «Гордости», которой несправедливо вынесли приговор. Ее товарищей по несчастью наказали столь же сурово за такие «вопиющие» преступления, как похищение булки или открытое высказывание своих политических взглядов, к чему были особенно склонны молодые горячие ирландцы. Несмотря на несерьезность их преступлений и явную нелепость приговоров, вывозом этих «отбросов общества» за пределы Англии руководили напыщенные мировые судьи в париках, которые вместе с надзирателями объявляли королевское помилование каждому преступнику, который соглашался на изнурительные работы в одной из колоний. По сравнению с другим предложенным выходом этот казался небывало великодушным. Вместо рабства вдали от берегов Англии приговоренным предлагали выбирать между двумя крайними мерами: повешением за более серьезные преступления или в случае незначительных провинностей — возможное изнасилование, убийство или увечье в смрадных подвалах Ньюгейтской тюрьмы, места, где не предпринималось абсолютно никаких попыток разделить узников по их полу, возрасту или виду совершенных преступлений.

Шимейн до сих пор не могла забыть потрясения, которое испытала, когда ее похитил из родительского дома и, как отпетую преступницу, предал суду гнуснейший из мерзавцев, назвавшийся Недом, ловцом воров. За время краткого пребывания в Ньюгейте Шимейн усвоила, как тщетны слезные мольбы и отчаянные обещания щедрой награды любому, кто отправится в Шотландию, к ее отцу, и передаст родителям весть об ее аресте. Нелепо было надеяться, что кто-нибудь поверит в ее обещания там, где ее окружали только закоренелые преступники, ожесточенные тюремщики и их беспомощные жертвы.

Позднее, оказавшись на борту «Гордости Лондона» и воочию убедившись, как страдают другие узники, Шимейн утратила последнюю надежду найти человека, который посочувствует и поможет ей. Она видела, как младенцев отрывали от груди рыдающих матерей — так случилось с Энни Карвер, которая не предвидела, что ее ребенка выхватят у нее из рук и продадут прохожему незнакомцу. Детей постарше с голодными глазами и дорожками от неудержимо льющихся слез на исхудалых грязных личиках просто оставляли на причале, где они смотрели, как их единственных близких, закованных в цепи, уводят по трапу на корабль. Подростков, уличенных в самых незначительных преступлениях, заковывали в цепи вмести с матерыми сутенерами и ворами. Из двоих ребят, оказавшихся на борту «Гордости», не выжил ни один.

Все эти зрелища невыносимо ранили Шимейн, прежде окруженную любовью и заботой. Она даже не подозревала о существовании подобной жестокости до того, как столкнулась с ней лицом к лицу. К заключенным относились, как к назойливым насекомым, существам, вызывающим отвращение, которых следует увезти подальше от Англии, чтобы сделать страну более пригодной для жизни знатных граждан — несомненно, тех самых аристократов, которые наняли сыщика, чтобы схватить Шимейн. По сфабрикованному обвинению ее приговорили к семи годам тюрьмы, чтобы ирландская кровь Шимейн не подпортила безупречную родословную и голубую кровь ее жениха.

В последнее время воспоминания Шимейн о былом блаженстве потускнели и отдалились, словно ей только снилось, как благородный Морис дю Мерсер попросил ее руки. В конце концов, аристократ Морис имел возможность выбирать из множества невест самых знатных кровей, а Шимейн не могла похвастаться безупречным происхождением, будучи единственным отпрыском своенравного ирландского торговца и снисходительной английской леди.

«Дерзкая деревенщина», — шептали графини вслед Шимейн, когда Морис сопровождал ее на прогулках. Однако богатство отца Шимейн удерживало от более язвительных выпадов надменных аристократов, которые с готовностью похвалялись своими высокими титулами, но предпочитали умалчивать о содержимом тощих кошельков. С другой стороны, Морис был не только наследником обширных поместий, огромного состояния и титула своего покойного отца, маркиза Мерлонриджа, Филиппа дю Мерсера, но и внуком Эдит дю Мерсер, дамы внушительного вида, покровительницы рода, знатность которого подкреплялась безупречной репутацией. Однако, с горечью размышляла Шимейн, если подкуп, предложенный ей старухой аристократкой, не был порожден фанатизмом, почему же она оказалась на борту этой плавучей тюрьмы, почему испытала все унижения преступницы, отказавшись расстаться с Морисом и навсегда покинуть Англию? Стоило ей согласиться на условия великосветской дамы, и она наверняка избежала бы столь печального конца.

Слезы затуманили глаза Шимейн, она словно тонула в море горя и отчаяния. Если Эдит дю Мерсер действительно желала, чтобы Шимейн покинула Англию, мечта знатной дамы сбылась. Теперь от дома и родных девушку отделял не только океан: ей предстояло попасть в рабство и вести жизнь, к которой она была не готова. Если она не умрет от отчаяния, то, по всей вероятности, станет жертвой какой-нибудь страшной болезни, которые свирепствуют в колониях, или же, если Поттс разыщет ее, поплатится красотой.

Тонкая рука легла на плечо Шимейн, отвлекая ее от горестных дум. Вздрогнув от неожиданности, она обнаружила, что в лицо ей внимательно смотрит Энни Карвер.

— Разве Поттс не получил по заслугам, миледи? — спросила Энни с робкой улыбкой, пытаясь выяснить причину слез подруги. — Ручаюсь, теперь до того, как мы покинем корабль, ни он, ни Морриса не успеют отомстить нам.

Но Шимейн сомневалась, что сегодня видит Поттса в последний раз.

— Знаешь, Энни, мне было бы гораздо спокойнее, если бы мистер Харпер продержал этого мерзавца под замком до самого возвращения «Гордости» в Англию, — мрачно призналась она. — Морриса знает, как настроить своего дружка против меня, и не успокоится, пока не отплатит мне за все.

Энни согласилась. Прежде чем встретиться лицом к лицу с Шимейн на борту корабля, Морриса успешно вынуждала соседок по камере отдавать ей лучшую и большую долю тех крох, что перепадали несчастным женщинам. Она не сомневалась, что подчинит себе и Шимейн, поскольку наметанным глазом определила: эта девушка привыкла к мирной, беззаботной жизни, такой далекой от существования самой Моррисы. Однако, несмотря на угрозы блудницы, Шимейн твердо стояла на своем, давая Моррисе отпор при каждой попытке унизить себя. В конце концов Шимейн убедила остальных женщин взбунтоваться против выскочки, чем вызвала у той смертельную ненависть.

— Да, ты здорово утерла Моррисе нос. Давненько ей так не доставалось.

— Морриса спит и видит, как бы вонзить нож мне в спину, а еще лучше — поручить эту грязную работу Поттсу. Похоже, ей нравится приказывать, но вину она предпочитает сваливать на других, — убежденно сказала Шимейн.

Энни перевела взгляд за спину Шимейн и поежилась.

— Легка на помине…

Шимейн проследила за взглядом Энни и удрученно вздохнула, увидев, как Морриса направляется к ней, покачивая бедрами.

— Да, вот уж о ком не стоило вспоминать!

Темноглазая блудница самодовольно и жеманно усмехнулась, останавливаясь перед Шимейн.

— Ну что, понравилось тебе сидеть среди канатов, милочка? Сама виновата! Кроме тебя, никто не заслуживает таких покоев.

— А я знаю еще кое-кого. — Энни впилась злобным взглядом в распутницу.

Приподняв губу в циничной ухмылке, Морриса облила тощую женщину щедрой порцией презрения.

— Мне тоже известна одна мегера, которая вечно пресмыкается перед ее светлостью, точно надеется на подачку. Послушай, дорогая, ты напрасно тратишь время на эту болотную жабу. Шимейн нечем делиться.

— Я знаю своих друзей, — невозмутимо отозвалась Энни, — и врагов тоже, и тебя среди моих друзей нет. Сказать по правде, скорее я соглашусь гнить в могиле с болотной жабой, чем увиваться вокруг шлюхи.

Карие глаза Моррисы злобно вспыхнули, она замахнулась, но вдруг настороженно застыла. В нередких потасовках она уже выяснила, что Энни Карвер способна дать отпор любой женщине, даже вдвое превосходящей размерами ее саму, а распухшая губа или синяк под глазом заставят любого покупателя отказаться от рабыни, которая может оказаться неуправляемой. Хотя желание ударить обидчицу было велико, Морриса сдержалась. Раздраженно опустив руку, она пожала плечами, отчего ее едва прикрытые тонкой тканью груди всколыхнулись. Судя по богатству форм, которые Морриса выставляла напоказ, лишения долгого плавания ее почти не коснулись.

— Жаль, что боцман отправил Поттса под арест. Этому ублюдку не по вкусу, когда меня оскорбляют.

Шимейн притворно вздохнула:

— Бедняга Поттс! Если бы он только знал, как ты ненавидишь его, он раздавил бы тебя, как назойливую мошку.

— Он все равно не поверил бы тебе, милочка, — ухмыльнулась Морриса. — Видишь ли, Шимейн, я умею справляться с Поттсом. И потом он еще может пригодиться мне в колонии. Этот болван даже уверял, что не поплывет в Англию, а останется со мной! Ну что, славный подарок я вам припасла?

При этих словах Шимейн передернулась. Смерть будто дохнула ей в лицо. Несмотря на пробегающие по спине мурашки, она сделала вид, что тщательно обдумывает ответ.

— Тогда, пожалуй, мне следует предупредить того, кто купит тебя, что ты или твой приятель способны перерезать ему глотку. Уверена, после этого твой хозяин будет держать тебя в ежовых рукавицах — кому нужны лишние хлопоты? А потом, когда Поттс надоест тебе, ты найдешь себе другого мальчика на побегушках. Похоже, ты хранишь верность одному мужчине до тех пор, пока с него есть что взять.

Надменная ухмылка Моррисы сменилась гримасой бешенства.

— Да когда же ты наконец уймешься, Шимейн? Любая на твоем месте давно бы прикусила язык! Нет, я все-таки вобью в твою тупую башку, кто здесь главный!

Морриса метнулась к Шимейн, скрючив пальцы, как когти, с явным намерением выцарапать ненавистные зеленые глаза, но тут палубу вновь огласил крик боцмана.

— Попробуйте только сцепиться, леди, — пригрозил Джеймс Харпер, — и я велю протащить вас обеих под килем, чтобы охладить ваш пыл!

Глаза Моррисы выдавали неукротимую ярость, но боцман был человеком слова, и угроза с его стороны заставила женщину присмиреть. Разжав пальцы, Морриса гордо встряхнула вороной гривой и удалилась, волоча за собой цепи.

Пронзительный вскрик орлана перекрыл завывание ветра, заставив Шимейн перевести взгляд на сгустившиеся над головой черные тучи. Заметив приближение темной грозной тени, испуганные чайки затрепетали крыльями с черной оторочкой и спустились к самой воде, но орлан, равнодушный к опасности, беспечно парил в воздушном потоке на распростертых крыльях. Завороженная его величавым полетом, Шимейн представила, как она сама взлетает в воздух на таких же крыльях, спасаясь от печальных событий предстоящих семи лет. Но суровая реальность не замедлила напомнить о себе. Скованная железными кандалами, навсегда привязанная к земле, Шимейн с беспомощной завистью следила, как орлан скрывается из виду. Вольный лететь, куда ему вздумается, он словно насмехался над цепями Шимейн и других узников, приговоренных к каторге английским судом.

Рядом грустно вздохнула Энни:

— Я не прочь покинуть корабль, миледи, но лучше бы меня купил какой-нибудь добрый человек и хоть немного заботился обо мне…

— Надеюсь, так и будет, Энни. — Попытавшись ободрить подругу, Шимейн взобралась на крышку люка и вытянулась всем гибким телом, чтобы выглянуть за борт. Она заметила жителей колонии, ждущих на пристани начала распродажи. Откровенно говоря, увиденное не обрадовало Шимейн. Шанс на то, что Энни купит молодая семья, показался смехотворно малым, едва Шимейн разглядела будущих покупателей. Седовласые бледные мужчины и низкорослые, дородные жены, землевладельцы с лысинами на макушках и женщины, с виду напоминающие старых дев с худыми, жесткими лицами, составляли большую часть толпы. Только один мужчина держался особняком, выделяясь своей внешностью. Он был достаточно молод, однако его лицо с нахмуренными бровями выглядело более чем суровым. Остальные поселенцы украдкой поглядывали на него, словно боясь встретиться с ним взглядом, и это подкрепило собственные догадки Шимейн. Да, судя по настороженности окружающих, именно этот мужчина и есть предмет их нескончаемых пересудов.

Джеймс Харпер приблизился к женщинам и снял с пояса связку ключей, окидывая узниц беглым взглядом. Гертруда Фитч не разрешила женщинам-каторжницам перед продажей выйти на палубу и выкупаться на виду у мужчин. Вместо этого она приказала отправить им крохотный кусочек мыла и два ведра воды, которая мгновенно стала черной и большей частью пропала попусту. Три месяца плавания взяли свое, и теперь женщины выглядели не лучше самых жалких нищенок Лондона. Шансы продать их за хорошую цену близились к нулю, и виной этому, конечно, стали старания скаредной дочери Тернбулла кормить каторжников впроголодь и не позволить ни единому члену команды увидеть обнаженную грудь или ягодицы. Теперь эти истощенные и грязные пленницы могли вызвать в лучшем случае язвительную гримасу.

— А ну, гляди веселей, дамы! — бодрым тоном приказал Харпер. — Сейчас мы всех вас освободим. Этим деревенщинам вовсе незачем видеть вас в кандалах, верно? Предупреждаю вас — это еще не конец, а начало новой жизни для всех вас.

— Да ну? — иронически протянула старая карга. Морриса фыркнула и вызывающе шагнула навстречу боцману.

— Джейми, дружок, неужто ты думаешь, что кандалы напугают этих колонистов? Я слышала, многих из них привезли сюда в цепях, как и нас, бедняжек.

Джеймс Харпер умышленно пренебрег словами блудницы, протягивая Роджеру Блейку один из ключей и указывая на ножные кандалы.

— Отоприте их, помощник, а я займусь наручниками…

На шканцах капитан Фитч вытер влажный лоб скомканным платком и шагнул к поручням. Наконец, вняв требованиям своей властной супруги, он позвал боцмана:

— Мистер Харпер, будьте любезны подняться на мостик.

Раздражение Фитча нарастало, отдавая кислым привкусом во рту, ибо ему оставалось только гадать, как осуществить свои планы, если его жена с обычной для нее решимостью взялась следить за продажей каторжников. В этот момент он был ничуть не расположен проявлять снисходительность к ее требованиям.

— Миссис Фитч желает, чтобы все заинтересованные лица узнали: сегодня она сама будет наблюдать за сделками.

— Слушаюсь, капитан, — отозвался Харпер, размышляя, когда миссис Фитч в конце концов наденет форму мужа и возьмет в свои руки всю власть на корабле. Харпер негодовал, видя, как несносная женщина всюду сует свой нос — впрочем, корабль ему не принадлежал, как и командование на нем. — Будет исполнено, сэр.

Харпер вновь повернулся к каторжницам:

— Встаньте в строй, дамы — мистер Блейк снимет с вас цепи.

Спеша проявить уважение к капитану, Харпер вручил ключи помощнику и поднялся на мостик. Молодому помощнику выпало провести осмотр женщин-заключенных, и Харпер ему не завидовал: неловко относиться к этим женщинам как к скоту, приготовленному для продажи. Некоторые из них казались Харперу такими же юными и невинными, как его родная и любимая сестра.

Приблизившись к супружеской паре, Харпер коротко кивнул капитану и смело встретил устремленный на него чванливый взгляд Гертруды.

— Добрый день, мадам.

— Мистер Харпер! — Гертруда Фитч всегда говорила громко и уверенно, в особенности теперь, когда вознамерилась добиться своего. — Меня интересует все, что происходит на этом корабле, и я желаю, чтобы меня ставили в известность о каждой сделке прежде, чем она завершится. Таким образом мне будет удобнее вести записи для моего отца. Вы поняли?

Поскольку «Гордость» принадлежала отцу Гертруды, пренебрегать ее приказами было немыслимо. Капитан Фитч, разумеется, на это не отваживался.

— Как вам будет угодно, мадам.

— Меня весьма беспокоит еще один вопрос, мистер Харпер, — резким тоном известила его тучная особа. — Я чрезвычайно недовольна тем, что вы заперли Джейкоба Поттса в трюме. Этот человек оказывал мне немало услуг, присматривая за заключенными и докладывая о случаях умышленного нарушения моих распоряжений. Вы должны немедленно отменить свой приказ и выпустить этого матроса.

Харпер сжал зубы и сумел сдержанно возразить супруге капитана:

— Прошу прощения, мадам, но этот человек намеренно нарушил субординацию, и если мне придется отменить наказание, я лишусь авторитета среди экипажа. Это недопустимо, мадам.

Капитан Фитч с трудом сдерживал ярость. То, что его жена верила нашептываниям палубного матроса, оскорбляло его вдобавок к самому ее присутствию на борту «Гордости». Опытный офицер сразу понял бы, из какого источника получает сведения матрос, и заподозрил бы его в корыстных целях.

— Гертруда, боцман прав…

— И тем не менее, мистер Харпер, — грубо перебила его жена, намеренно игнорируя слова мужа, — немедленно отмените свой приказ, или капитан Фитч вышвырнет вас с корабля!

— Гертруда! — Возмущенный этой угрозой, Фитч попытался переубедить жену, не доводя дело до извечных напоминаний о том, кому принадлежит судно. — Я не имею права уволить человека только за то, что он исполнял свой долг!

— Надеюсь, ты помнишь, кто владелец этого корабля? — едким тоном осведомилась Гертруда.

— Как я могу забыть, если ты напоминаешь об этом каждую минуту? — выпалил в ответ ее муж.

— Ты забываешься, Эверетт, — отрезала Гертруда уверенным тоном и угрожающе нахмурилась. — Надеюсь, ты не желаешь, чтобы обо всем узнал папа?

Джеймс Харпер с негодованием выслушал этот шантаж, но понимал, что в его положении лучше не роптать. Поклявшись больше никогда не отправляться в плавание вместе с этой фурией, он вытянулся со всем достоинством моряка и заговорил, тщательно подбирая слова и вежливо понижая голос, несмотря на жгучее желание сорваться.

— Мадам, я подчиняюсь приказам капитана. Если он прикажет мне освободить Поттса, я, разумеется, сделаю это.

Понимая, что переложил весь груз ответственности на старшего, Харпер перевел взгляд на Фитча в ожидании неизбежного приказа, но Фитч почему-то медлил.

— Займитесь делом, мистер Харпер, — наконец велел капитан. — Мы обсудим это разногласие в другой раз.

— Эверетт Фитч! — Гертруда надулась, как разъяренный морж, словно желая испытать на прочность лиф платья, сдерживающий увесистую грудь. — Вы хотите сказать, что позволите мистеру Харперу пренебречь моим распоряжением? Если вы не заставите его подчиниться моему приказу, папа найдет способ напомнить вам, кому вы служите. Он прибудет в Нью-Йорк на «Черном принце» до того, как мы покинем порт, и, я уверена, ему найдется что сказать о вашей сегодняшней выходке.

Капитан Фитч ухитрился замаскировать раздражение вежливыми, но высокомерными манерами. Наученный горьким опытом, он знал, что перечить Гертруде — значит разжигать гнев ее отца, который никогда и ни к кому не проявлял сочувствия, а тем более к тем, кто нанес оскорбление ему или его дочери. Если бы Тернбулл не являлся единственным владельцем «Гордости Лондона», Фитч пресек бы вмешательства Гертруды с самого начала плавания, но, к сожалению, кошелек находился отнюдь не у него в руках. В этом и состоял недостаток женитьбы по расчету, от которой он почти ничего не выиграл. За исключением жалких крох, которые он умудрялся воровать то тут, то там, состояние Тернбулла оставалось для него недоступным, и это больно ранило Фитча, ибо Хорас Тернбулл был баснословно богат.

— Прошу простить меня, Гертруда, но, по-моему, благоразумнее будет подождать и разобраться во всем, когда команда покинет корабль — чтобы никто не узнал об освобождении Поттса.

Как громадная кошка, Гертруда заворочала головой в складках шеи и улыбнулась, довольная, что сумела настоять на своем. Джейкоб Поттс держал ее в курсе возмутительных выходок дерзкой ирландки, осмелившейся упрекать Гертруду и ее мужа, словно скверных детей. Первый взрыв упреков Шимейн вызвала порка Энни Карвер вскоре после отплытия из Англии. Энни, неказистая мышка, заслуживала наказания, попытавшись наложить на себя руки после потери ребенка, но Шимейн О'Хирн провинилась гораздо сильнее, отважившись бросить упреки в лицо супругам на виду у всего экипажа и каторжников. С тех пор Гертруда мечтала увидеть, как безжизненное тело этой девчонки погрузится в океанские глубины, и стремилась отомстить ей. Но никакими уговорами и угрозами ей не удалось заставить Эверетта наложить на ирландку более строгое наказание, чем четыре дня карцера и до предела урезанный паек. Несмотря на то что он также подвергся негодующей критике Шимейн в тот день, капитан отмахнулся от нее, заявив, что виноват только тот, с кого все началось, — человек, приказавший отнять у Энни младенца и продать его.

Вцепившись обеими руками в перила, Гертруда мрачно взирала на женщину, которую дважды отправляла в карцер. Потрепанная, грязная косынка прикрывала жгучие пряди ее волос, но каким бы грубым ни был этот клочок ткани, он не отвлекал взгляда от прелестного овального лица и больших, чуть раскосых изумрудных глаз под изящно изогнутыми бровями. Усмотрев в хрупкой красоте Шимейн и ее тонкой, гибкой фигуре сходство с русалкой или даже королевой эльфов, Гертруда не удержалась, чтобы не подпустить шпильку:

— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал из трюма! — ехидно протянула она, заставляя девушку вскинуть голову. — Долго же ты там пробыла, небось успела заплесневеть! А что это на тебе за тряпка? Какая изысканность! Вижу, ты позаботилась о своей внешности, Шимейн, но к чему трудиться? Рыжую ведьму любой узнает с первого взгляда.

Если среди присутствующих и есть ведьмы, мысленно возразила Шимейн, то наверняка вот эта жирная мстительная гусыня, которая превратила жизнь каторжников в ад. Напрочь забыв об осторожности, Шимейн сорвала с головы косынку, и яркие пряди ее волос в беспорядке затрепетали на ветру, бросая безмолвный вызов тучной женщине, чье лицо медленно исказила убийственная ненависть.

— Ты — тварь, Шимейн О'Хирн, — прошипела Гертруда сквозь стиснутые зубы. — Мне жаль болвана, который купит тебя!

Внезапно ветер усилился, и его порыв пронесся над самой палубой, выхватив Шимейн из трясины мучительной неуверенности. Она твердо встретила обжигающий взгляд Гертруды. Шимейн осенило: она должна быть благодарна этой женщине, ибо благодаря Гертруде ей удалось доказать, что она способна выжить в самых невыносимых условиях. Несмотря на тяготы и наказания, Шимейн все еще жива, и уже одно это стоило благодарности.

— Всего вам хорошего, миссис Фитч, — откликнулась она, несмотря на отвращение к этой фурии, сдобрив иронией пожелание, произнесенное с отчетливым ирландским акцентом. — Разве я не говорила вам, что выживу даже в трюме? Как видите, я оказалась права!

Гертруда поджала губы.

— Тем хуже, Шимейн, тем хуже. Надеюсь, впредь удача изменит тебе.

Глава 2

Юнга дунул в свисток, подавая ждущей на причале толпе колонистов сигнал взойти на борт. Хотя большинство мужчин пришли сюда, чтобы приобрести еще пару сильных рук для работы в поле, они праздно расхаживали мимо женщин-каторжниц, словно всерьез вознамерившись совершить покупку — по крайней мере пока не останавливались перед Моррисой, застывшей в соблазнительной позе возле мачты. Уставившись на ее полуобнаженную грудь, покупатели никак не могли отвести взгляд. Их жены и другие горожанки проходили мимо Моррисы, презрительно подняв носы и всем своим видом показывая, что считают подобную покупку непрактичной. Коротконогий лысый мужчина открыл рот, глазея на пышные прелести блудницы, но когда попытался задать ей вопрос, Морриса раздраженно отмахнулась:

— Катись отсюда, плешивый урод. Я ищу настоящего мужчину.

Лицо оскорбленного покупателя покрылось багровыми пятнами, но Морриса с отвращением поджала губы и издала свистящее шипение, словно змея, готовая к схватке с хищником. Разъяренный мужчина отступил и рывком оправил на себе сюртук.

— Здесь одни шлюхи! — громогласно объявил он, пренебрежительно фыркнул и отошел к нескольким мужчинам, осматривающим Шимейн и женщин помоложе.

Шимейн с трудом терпела пристальные и беззастенчивые взгляды, словно ощупывающие ее. То и дело ей приходилось вставать, показывая зубы, руки, плечи. На ее вежливые ответы женщины одобрительно кивали, но вспыхивающие огоньки в глазах мужчин свидетельствовали о более живом и сладострастном воображении. Мысль о том, что ее купят ради удовлетворения похоти, вызывала у Шимейн омерзение, и она молча и отчаянно молилась о том, чтобы ее как можно скорее купила какая-нибудь добродушная хозяйка дома, способная терпеливо обучить ее обязанностям домашней прислуги.

— Эй вы, дамы! — крикнул со шканцев Джеймс Харпер. — Обратите внимание вот на этого человека! — Он указал большим пальцем на рослого, темноволосого колониста, стоящего рядом с ним. — Его зовут Гейдж Торнтон, он ищет няню для своего двухлетнего сына.

Горожане зашушукались, поглядывая на Торнтона так, словно у него вдруг выросли две головы. Хотя Шимейн узнала в нем мужчину, особняком державшегося на причале, того самого, который, как она надеялась, поможет сбыться мечтам Энни, она не могла вообразить, по какой причине он удостоился столь пристального внимания сограждан.

Шимейн слегка подтолкнула подругу, подбадривая ее.

— Скорее, Энни! Возможно, это твой единственный шанс!

Энни послушалась ее и, не тратя времени, бросилась к новому покупателю одной из первых. Судя по воодушевлению остальных женщин, всем им пришлось по вкусу предложение мистера Торнтона. Молодые и старые каторжницы проталкивались поближе к нему, ибо, несомненно, обязанности няни привлекали их куда больше работы посудомойки или скотницы.

— Не забывайтесь, дамы! — предостерег Харпер, которому вовсе не улыбалось разнимать соперниц.

Только Шимейн не присоединилась к толпе женщин, но пока она разглядывала мужчину, в ней мало-помалу пробуждалось любопытство. Рукава рубахи незнакомца были закатаны выше локтей, словно он оторвался от какой-то важной работы, однако нахмуренные брови и решительно сжатые губы свидетельствовали о том, как ненавистна ему нынешняя задача, особенно когда он оказался под прицелом взглядов шумной толпы. Грязные пальцы тянулись к домотканой рубахе и кожаным штанам мужчины, а некоторые из женщин с восхищенными вздохами и стонами рискнули даже прикоснуться к заметной выпуклости, обтянутой дубленой оленьей кожей.

— Прекратите, дамы! — прикрикнул Харпер. — Не трогайте покупателя!

— Да полно тебе, дружок! — с преувеличенным разочарованием протянула блудница с сильно выпирающими передними зубами. — Такого красавчика мы давно не видывали! И потом, немножко ласки ему не повредит. А мы, ей-богу, изголодались по ласке сильнее, чем он!

За три месяца, проведенных в одной камере с этими женщинами, Шимейн не успела забыть о правилах приличия. Сгорая от стыда за себе подобных, она почувствовала раздражение колониста, который на миг вскинул глаза к небу. Если он вдруг пожалел о приходе на борт «Гордости Лондона» и теперь безмолвно молил о вмешательстве свыше, было уже слишком поздно. Даже в толпе он оказался в центре внимания, и не без причины, как признала Шимейн.

На его привлекательном, бронзовом от загара лице глаза поблескивали, как теплые коричневые кристаллы с янтарными прожилками. Широко посаженные под нахмуренными, красиво изогнутыми бровями, они были окаймлены густыми ресницами и казались неизмеримо глубокими. Его тонкому, скульптурному носу с аристократической горбинкой позавидовал бы любой благородный житель Греции, как и смело очерченным, слегка выдающимся вперед скулам. Он не носил бороды, его щеки и волевой подбородок обтягивала бронзовая кожа. Словом, он был обладателем лица настоящего мужчины и не менее мужского торса.

Почти на голову выше коренастого мистера Харпера, он, хотя и не отличался ни массивностью сложения, ни рельефной мускулатурой, обладал широкими плечами, крепкой грудью, тонкой талией и узкими бедрами и имел внушительный вид. Казалось, его руки и тело твердостью не уступали закаленной стали.

На лице поселенца появилось страдальческое выражение, пока он медленно обвел взглядом женщин, столпившихся вокруг. Когда вперед пробилась Морриса, грубо расталкивая женщин локтями и бедрами, темные брови покупателя сошлись над переносицей, напоминая грозовую тучу. Казалось, прозрачная блузка Моррисы ни в малейшей степени не заинтриговала его, а только усилила раздражение.

— Ну разве он не душка? — проворковала распутница. Игриво проведя пальчиком по руке покупателя, она сверкнула многообещающей улыбкой. — Я — Морриса Хэтчер. Я бы с удовольствием понянчила твоего малютку.

В эту минуту Гейдж Торнтон окончательно убедился в безнадежности собственной затеи. Совсем недавно он решил пренебречь неизбежной дерзостью женщин-каторжниц ради ничтожного шанса найти среди них подходящую няню, но быстро утратил терпение, сознавая нелепость своих надежд. Как он мог даже в самых смелых мечтах надеяться отыскать на столь сомнительном торжище нужный ему товар? Вероятно, отчаяние пересилило здравый смысл. Он твердо решил ни на йоту не отступать от своего идеала, но постепенно понимал, что на борту плавучей тюрьмы просто не найти подобной женщины.

— У меня совсем иные требования к няне, мисс Хэтчер. Боюсь, вы им не соответствуете.

Морриса понимающе кивнула и промурлыкала:

— Боишься жены?

Гейдж содрогнулся от отвращения. Эта женщина, разумеется, и представить себе не могла, что ему пришлось пережить после смерти Виктории, и никаким резким упреком нельзя было просветить ее.

— Моя жена погибла год назад, — коротко объяснил он. — Будь она жива, уверяю, я ни за что не ввязался бы в эту безумную затею.

Энни робко шагнула вперед и прикоснулась к рукаву мужчины.

— Меня зовут Энни Карвер, сэр. Моего малыша продали сразу после того, как меня привели на этот корабль, и потому мне надо о ком-нибудь заботиться. Обещаю, ваш сын будет для меня все равно как родной. — Она вспыхнула от внезапного смущения, сжала руки и добавила: — Само собой, если вы согласны купить меня.

Недовольный взгляд Гейджа несколько смягчился при виде этой невысокой женщины с простоватым лицом, но ее не совсем правильная и грубая речь выдавала необразованность.

— Я надеялся найти женщину, которая впоследствии сможет научить моего сына читать и писать. Вы сумеете давать ему уроки?

— Ох нет, сэр! — вздохнула Энни, испуганная таким требованием. В глубоком разочаровании она уже собиралась отойти, когда ее осенила внезапная мысль. Повернувшись к Торнтону с сияющей улыбкой, она сообщила: — Но я знаю, кто научит его всему! Не сомневайтесь, сэр, она настоящая леди!

— Леди? — недоверчиво переспросил Гейдж, успев осмотреть большинство женщин-каторжниц. — Здесь, в этой плавучей тюрьме?

— Ага, сэр! — усердно закивала Энни. — Миледи знает толк в грамоте, она даже считает в уме! Я сама видела, сэр!

— Должно быть, она уже рассыпается от старости, — хмыкнул Гейдж. Он не мог позволить себе тратить сбережения на женщину, которая, вероятно, умрет через пять минут после того, как покинет корабль. К тому же в душе Гейджа проснулись давние опасения. Разумеется, женщина благородного происхождения не способна совершить такое вопиющее преступление, за которое ее отправили бы в колонию на корабле каторжников, за исключением одного случая — если она попала в долговую тюрьму. Но даже в этом случае Гейдж не мог позволить себе такую покупку. На нем лежало слишком много обязанностей, чтобы обременять себя чужими долгами.

Лукавая улыбка приподняла уголки губ Энни.

— Нет-нет, сэр! Это молодая леди, и притом хорошенькая!

— И где же это сокровище? — недоверчиво осведомился Гейдж. Он опасался, что Энни не понимает значения слова «леди», поскольку до сих пор он видел на борту «Гордости» только женщин самого низкого звания.

Повернувшись, Энни жестом велела женщинам расступиться и взглядом поискала подругу. Наконец, обнаружив ее, она вытянула худую руку, указывая на одинокую фигуру на крышке люка.

— Вот она, сэр! Это Шимейн О'Хирн!

Шимейн мгновенно почувствовала на себе пристальный взгляд удивительных карих глаз, в которых отразилось изумление. Ей не пришлось теряться в догадках, размышляя, сумела ли она привлечь внимание незнакомца, ибо тот оглядывал ее с растущим интересом.

Гейдж Торнтон не сразу поверил в чудо, увидев, что цель близка. Эта девушка излучала редкостное обаяние и наверняка являлась достойным выбором, но Гейдж заподозрил во всем этом какой-то подвох.

Он отвел Энни в сторонку.

— Вы говорите, она леди? — Увидев утвердительный кивок Энни, он задал естественный вопрос: — Тогда почему же она здесь? Какое преступление совершила, если ее отправили в колонию на корабле для каторжников?

Энни понизила голос до шепота:

— Ловец воров схватил миледи, пока ее родители были в отъезде, и не позволил ей повидаться со знакомыми, сэр, так что никто не возразил ему, когда этот негодяй заявил, что миледи украла украшение у другой дамы.

Это объяснение показалось Гейджу неправдоподобным, но разожгло его любопытство. Ни слой копоти на щеках, ни волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам, не испортили красоту Шимейн. Тонкими и выразительными чертами лица она напоминала чудесную грезу, которую некий художник запечатлел на полотне и оживил поцелуем. Гейдж заподозрил, что в жилах Шимейн течет ирландская кровь, ибо ни у одного другого народа не встречал такого естественного сочетания огненно-рыжих волос, искрящихся зеленых глаз и беломраморной кожи. Несмотря на потрепанную одежду, Шимейн держалась с изяществом и сдержанным достоинством, слегка приподняв подбородок и глядя Гейджу прямо в глаза, словно не сомневаясь в том, что видит человека, равного ей по положению.

Гейдж удивился, испытав непривычное душевное волнение, и мог только гадать, что вызвало его — вид девушки, удовлетворяющей всем его требованиям к няне, или другое, невысказанное намерение, которое он не надеялся осуществить. Если он купит ее, насчет его будущих намерений не усомнятся ни друзья, ни враги. Впрочем, не в первый раз он нарушит приличия, идя по жизни собственным путем.

Обуздав лихорадочно мечущиеся думы, Гейдж с притворной небрежностью указал на девушку боцману:

— Мистер Харпер, я хотел бы расспросить вас о вон той невольнице.

Джеймс Харпер повернулся, выясняя, которая из женщин привлекла внимание покупателя, как раз в тот момент, когда старая карга заслонила Шимейн. Харпер поманил старуху к себе, усомнившись во вкусе и благоразумии покупателя, но Гейдж нетерпеливым взмахом руки велел женщине отступить. Встав так, чтобы никто не загораживал Шимейн, Гейдж жестом позвал ее к себе.

Чувствуя, как блестящие карие глаза следят за каждым ее движением, Шимейн поднялась с крышки люка и скользнула в толпу женщин, не скрывающих зависть и уныние. Впрочем, Шимейн никто не останавливал, пока Морриса вдруг не преградила ей путь.

— Будь я на твоем месте, милочка, я бы поостереглась подходить к этому джентльмену. Видишь ли, Шимейн, я отродясь не видела такого красавца и хочу, чтобы он достался мне. А если ты попробуешь перейти мне дорогу, я этого не потерплю. Так что лучше уступи подобру-поздорову.

Шимейн изумилась, услышав, что Морриса продолжает запугивать ее. Даже круглая идиотка поняла бы, что угрозами с Шимейн не совладать.

— А я бы на твоем месте, Морриса, — ответила она со сдержанной улыбкой, — поберегла бы свою шкуру и не вредила слугам человека, за которых он, возможно, заплатит кругленькую сумму.

— Мы еще расквитаемся, Шимейн, помяни мое слово. Я тебя из-под земли достану, и ты еще пожалеешь, что не послушалась меня: после этого на тебя не захочет смотреть ни один мужчина!

В сдержанном голосе Шимейн зазвучал ледяной холод, от которого распутница невольно вздрогнула:

— В таком случае, Морриса, не удивляйся, если я сообщу мистеру Торнтону, что ты угрожала мне.

Морриса злобно зашипела, пропуская Шимейн. Как ей хотелось убить эту болотную жабу или по крайней мере изувечить, особенно теперь, когда Шимейн досталась лучшая добыча. Этот красавец мужчина отказался бы от покупки, будь у каторжницы расцарапанное лицо.

Джеймс Харпер не удосужился взглянуть на Шимейн, когда та остановилась рядом. Суматоха вокруг колониста выводила Харпера из себя, и к тому же, подобно Поттсу, боцман стремился поскорее покончить с распродажей и сойти на берег, где первым делом утолить нестерпимую жажду огромной кружкой пива. Сверившись со списком, он отрывисто спросил:

— Твое имя?

— Шимейн О'Хирн.

Боцман резко вскинул голову, услышав ее бархатистый голос. В памяти мгновенно возник образ стройной рыжеволосой красавицы, которую он видел мельком и издалека, втайне восхищаясь ею. Если боцману было и жаль продавать кого-нибудь из каторжников, то именно эту девушку, воспламенившую страсть большинства матросов «Гордости Лондона». Даже капитан Фитч не устоял, и только самые приближенные из членов экипажа знали, что у его жены вскоре появятся веские причины ревновать к девушке. Еще во время плавания капитан Фитч решил поселить Шимейн где-нибудь по соседству и сделать ее своей любовницей. Харпера вовсе не радовало решение капитана, но у него не было выбора.

— Боюсь, эта женщина вам не подойдет, сэр, — заявил он колонисту, вспомнив распоряжение капитана Фитча отговаривать всех серьезных покупателей. — Ее острый язык способен вогнать в краску любого мужчину. Если не верите, спросите у капитана и его жены.

Услышав это предостережение, Шимейн смерила Харпера недоверчивым взглядом, удивляясь, зачем ему понадобилось искажать подробности того дня, когда он сам собрал узников на палубе для публичной порки Энни Карвер. Им пришлось смотреть, как плеть — кошка-девятихвостка прогуливается по спине хрупкой женщины. Каторжников предупредили, что такая же кара постигнет любого из них за подобную провинность. Смущенный и недоуменный ропот каторжников быстро перерос в открытое возмущение, ибо все прекрасно знали, почему Энни хотела покончить с собой. Один за другим они поворачивались к шканцам, где капитан в стоическом молчании застыл рядом со злорадно усмехающейся женой. Шимейн живо вспомнила, как при виде этих двоих презрение, как желчь, подкатило к ее горлу. С горячностью, унаследованной от отца-ирландца, Шимейн забралась на крышку палубного люка и гневно обвинила супружескую пару в варварском отношении к Энни.

Вспомнив о том, что ей довелось пережить три месяца назад, Шимейн сдержанно спросила боцмана:

— Вы позволите мне объяснить, как было дело, мистер Харпер?

— А разве я солгал? — ответил тот, поскольку опасался, что, повинуясь приказам капитана, настроит девушку против себя. Уйдет Шимейн с незнакомцем или станет любовницей капитана — что он мог поделать?

— Вы справедливо обвинили меня, сэр, — призналась Шимейн, вскинув подбородок. — Но вы не посвятили слушателя в подробности случая. Преступления миссис Фитч против безутешной матери сравнимы разве что с наказанием, наложенным на вдову, скорбящую о смерти мужа. Она сохранила Энни жизнь только ради прибыли, но вы, сэр… разве вы не поняли всю глубину отчаяния Энни, не осознали, почему она пыталась покончить с собой? Или вы настолько лишены сострадания, что не в состоянии постичь скорбь молодой матери, разлученной с ребенком? Вы считаете, она заслуживала порки?

— Я не могу ослушаться капитана, — возразил Харпер, — не мое дело спорить с ним.

— Значит, вы одобрили порку, — подытожила Шимейн. — Какое благородство!

Харпер густо покраснел — доводы Шимейн выбили почву у него из-под ног. Несомненно, убедительные объяснения расположат колониста в ее пользу. В тщетной попытке завоевать доверие колониста он попытался оправдаться:

— Но вы, разумеется, не вправе обвинять капитана или его жену, а тем более подстрекать заключенных к бунту!

— К бунту? — Шимейн рассмеялась. — Они просто высказали свое мнение! Поверьте, сэр, эти изголодавшиеся, обремененные кандалами люди не в состоянии бунтовать!

— Боцман прав, — вмешалась Морриса, оттесняя женщин плечом. — У этой ирландки скверный нрав, это уж точно. Она не раз била меня просто от злобы, ни за что ни про что.

— Врешь! — выкрикнула Энни. Схватив Моррису за руку, она резко рванула ее в сторону, так что распутница пошатнулась, и гудящая толпа женщин мгновенно поглотила ее.

Во время плавания вспыльчивый нрав Энни не раз изумлял Шимейн. Поначалу эта женщина казалась Шимейн незаметной мышкой, но с того рокового дня, как ее избили в назидание другим узникам, Энни осмелела, словно поклявшись себе отомстить всем обидчикам и добром отплатить Шимейн за заступничество. Разумеется, Энни выражала благодарность гораздо чаще, чем того ожидала Шимейн, которая считала, что ее поступок того не заслуживает.

Подступив поближе, Энни потрясла грязным пальцем перед греческим носом Гейджа Торнтона.

— Да, меня высекли по приказу жены капитана, но миледи назвала ее злой, бессердечной мегерой…

— И многие из нас согласились с Шимейн! — вмешалась старуха с торчащими зубами. — Даже в цепях мы так топали и кричали, что капитан велел прекратить порку.

Энни продолжала:

— Мы хотели устроить бунт, когда миледи посадили в трюм, но Шимейн посоветовала нам позаботиться о себе. Она поклялась еще отомстить миссис Фитч и сказала, что в трюме с ней ничего не сделается…

Шимейн чуть не застонала — Энни зашла слишком далеко.

— Тогда капитан сказал, что она просидит в трюме не четыре недели, а четыре дня, и это ее спасло, — заключила Энни.

В сущности, пылкая речь Энни почти не произвела впечатления на Гейджа Торнтона. Он уже принял решение несколько минут назад, во время спора Харпера и Шимейн. Протестуя против обвинений боцмана, она проявила ум и образованность. Гейдж с удовольствием убедился, что она полностью отвечает его требованиям. Шимейн позволила ему избежать душевной борьбы, ибо ему и впрямь не хотелось считать ее неподходящей покупкой.

Однако он не мог проявить чрезмерное рвение, поскольку речь шла о довольно большой сумме. Гейдж дорожил деньгами, заработанными своим трудом, и вынужден был экономить — по крайней мере до окончания строительства корабля, который можно недешево продать. Он твердо решил когда-нибудь разбогатеть, но пока не мог назвать себя богачом. Отказавшись от притязаний на наследство после ссоры с отцом, по прибытии в колонию Гейдж был беднее церковной мыши. Только благодаря смекалке и труду он сумел добиться некоторого успеха. Впрочем, если бы он отказался от своей мечты строить корабли, мебель, которую Гейдж вместе с четырьмя помощниками изготавливал в своей мастерской, обеспечила бы ему солидный доход, но в этом и заключалось затруднение: разве можно отказаться от мечты всей жизни?

— Если вы не возражаете, мистер Харпер, я хотел бы осмотреть эту девушку. — Гейдж приподнял бровь, почти уверенный, что боцман откажет ему в этой просьбе.

Харпер нахмурился: настойчивость этого человека бесила его.

— Это бесполезно.

— Почему же? — возразил Гейдж. — Если мне удастся выяснить, каков нрав этой девушки, что помешает мне купить ее?

В ответ моряк молча пожал плечами, а Гейдж, не обращая на него внимания, направился к Шимейн. Она не производила впечатления самой опрятной женщины на корабле, но живые огоньки, вспыхивающие в ее темно-зеленых глазах, заворожили Гейджа и сказали ему о многом. Ведь он почти разучился смеяться после смерти жены.

— Судя по виду, эта девушка умирает с голоду, — заметил Гейдж, с вызовом взглянув на Харпера. До него доходили слухи о жизни на плавучих тюрьмах, и хотя их капитаны отрицали все эти басни, как чудовищные преувеличения, плачевное состояние преступников на этом корабле подтверждало самые неблагоприятные предположения.

Харпер в досаде стиснул зубы. Сам он с пеной у рта доказывал, что заключенных нельзя держать впроголодь, но теперь, когда о болезненной худобе заключенной упомянул этот колонист, раздражение боцмана стало нестерпимым — ясно, что Гейдж Торнтон нарывается на ссору.

— Нынешнее состояние этой девушки не ваша забота, мистер Торнтон. Я уже сказал вам, она не продается.

— Она здесь совсем исхудала, сэр, — поспешно вмешалась Энни, подходя к Шимейн. — Но если вы не прочь как следует накормить ее, она вскоре поправится.

— Тише, Энни! — Изумрудные глаза возмущенно блеснули. — Ты же не свинью продаешь!

— Вы умеете готовить?

Энни закивала и поспешила ответить за подругу:

— Конечно, умеет, сэр!

— Пожалуйста, помолчи! — яростно прошептала Шимейн, вспоминая, с каким недовольством выслушивала нотации старой кухарки родителей о том, как важно даже богатой леди уметь готовить. — Из-за тебя я попаду в неловкое положение!

Гейдж сразу понял смысл этого предостережения, но чтобы убедиться, спросил Шимейн:

— Что вы сказали?

Энни отмахнулась от вопроса:

— Ровным счетом ничего, сэр. Миледи просто закашлялась. Здесь кругом столько пыли!

— Энни! — Голос Шимейн прозвучал, как шипение пара, выходящего из носика кипящего чайника. Ей было неприятно выслушивать, как ее обсуждают, словно поросенка на базаре.

Медленно обойдя вокруг Шимейн, Гейдж оглядел ее со всех сторон. Даже просторный дом мог показаться тесным двум людям, питающим ненависть друг к другу. В последнее время Гейдж с трудом справлялся с одной женщиной, а именно с Роксанной Корбин, которая пыталась дарить его своим присутствием и вниманием. Если бы не отчаянные попытки найти няню для сына, Гейдж никогда не обратился бы к Роксанне, а теперь она ждала от него гораздо большего, чем он хотел дать. Но, осматривая Шимейн, Гейдж решил, что с ней будет приятно жить в одном доме, постепенно узнавая ее до мелочей.

Гейдж протянул руку и с любопытством провел пальцами по ее тонкому запястью. Это прикосновение показалось Шимейн слишком дерзким и интимным. Даже если бы этот человек заклеймил ее, она бы не так встревожилась, ибо его прикосновение было подобно пламени, не спеша лизнувшему ее кожу.

— Прошу вас, не надо! — выпалила она, отпрянув. Что надо этому холеному, здоровому, полному сил человеку от хрупкой и грязной девушки?

— Я не хотел напугать вас, Шимейн, — виновато произнес Гейдж. — Решил просто взглянуть на ваши руки… Вы позволите?

Шимейн не нравился этот пристальный осмотр, особенно потому, что ее вид сейчас был отнюдь не безупречен. Нахмурившись, она подняла ладони, понимая, что выбора у нее нет. Надо радоваться хотя бы тому, что покупатель не потребовал показать зубы!

Гейдж внимательно изучил тонкие пальцы — грязные, но гибкие и изящные. Осторожно коснувшись большим пальцем тонких косточек тыльной стороны рук Шимейн, он перевернул их и увидел нежные, как у знатной леди, ладони.

— Вы не готовы к тяжелому труду, Шимейн, — с удивлением заметил он.

Шимейн почувствовала, как под его пронизывающим взглядом на щеках у нее проступает румянец.

— Я не боюсь работы, сэр, — осторожно ответила она, понимая, что следующие ее слова могут заставить покупателя отказаться от своих намерений. — Правда, я плохо с ней знакома.

— Понятно, — озадаченно кивнул Гейдж. Возможно, Энни сказала сущую правду, и Шимейн О'Хирн действительно леди. Только очень богатые люди могут позволить себе окружать своих отпрысков слугами — ничем другим невозможно объяснить вид ладоней Шимейн. — Я искренне надеюсь, что вы способная ученица, Шимейн. Я не могу позволить себе ни нанять для вас наставницу, ни обучать вас сам.

— Я учусь очень быстро, сэр, — поспешно отозвалась она. — Если существуют книги о том, как вести домашнее хозяйство, я сумею научиться всему самостоятельно.

— Я найду для вас такую книгу.

— Это будет очень кстати, — робко кивнула она.

— И все-таки вы умеете готовить? — вернулся к прежнему вопросу Гейдж, стараясь побороть внезапные сомнения. Он искренне надеялся, что они не умрут с голоду, прежде чем Шимейн постигнет азы поварского искусства.

— Я отлично шью, сэр, — уклонилась от ответа Шимейн, не желая обманывать собеседника. Мать убеждала ее, что юной леди подобает обладать всеми навыками умелой жены, и кухарка усердно соглашалась с ней, но Шимейн была невнимательной ученицей и не надеялась на свою память.

Приняв ее ответ за отрицательный, Гейдж досадливо вздохнул. Его вовсе не прельщала необходимость терпеть стряпню новоиспеченной хозяйки, но даже познания Роксанны в этой области не смогли заставить его свернуть с выбранного пути. Появившись сегодня на корабле, Гейдж знал, что надеяться ему почти не на что, а теперь его желание заполучить Шимейн начинало перевешивать все прочие соображения.

— На вид вы очень молоды, — заметил он, прекращая разговор о неопытности Шимейн.

— Впечатление обманчиво, сэр, — живо возразила Шимейн, чувствуя себя в эту минуту дряхлой развалиной. — Месяц назад мне минуло восемнадцать.

— Да вы совсем дитя! — усмехнулся Гейдж. — Должно быть, для вас три десятка и три — древняя история.

Последнее замечание озадачило Шимейн.

— Три десятка и три? Что вы имеете в виду, сэр?

— Собственный возраст — тридцать три года, — бесстрастно объяснил Гейдж.

Шимейн изумленно приоткрыла рот, но не издала ни звука. Смущенная его откровенностью, она отвела взгляд. Ей-то казалось, что покупатель гораздо моложе!

Между ними повисло неловкое молчание, и наконец Шимейн в замешательстве подняла глаза и обнаружила, что Гейдж смотрит на нее в упор. Она уже ждала от него сообщения о том, что он решил поискать служанку в другом месте, но Гейдж смотрел на нее не отрываясь, словно желая раскрыть все ее сокровенные тайны.

— Ладно, — вздохнул Гейдж, словно обращаясь к самому себе. — Теперь остается только убедить мистера Харпера продать вас мне.

Сердце Шимейн затрепетало. Если раньше она мечтала, что ее купит женщина, то теперь что-то в этом человеке заставило ее передумать. Возможно, виной всему были его сердито нахмуренные брови, когда он заявил, что каторжников морили голодом. Шимейн надеялась, что ее неопытность не заставит Гейджа пожалеть о своем решении.

Вернувшись к боцману, Гейдж с притворной небрежностью предложил:

— Я дам вам за эту девушку пятнадцать фунтов.

Джеймс Харпер ощетинился: должно быть, пока покупатель осматривал Шимейн, ревность взыграла в душе боцмана: он подозревал, что колонист приобретает ее не как няньку для сына, а в качестве любовницы для себя.

— Капитан отдал мне строгий приказ насчет этой девушки, мистер Торнтон. Она не продается.

— Тогда двадцать фунтов, — раздраженно перебил Гейдж. Он достал из сумки, висящей у него на плече, кожаный кошелек, старательно отсчитал монеты и протянул их боцману. — Этого вашему капитану хватит за глаза.

— Я же сказал: девушка не продается! — настойчиво повторил Харпер, с трудом сдерживая гнев. Он даже не смотрел на протянутые на ладони монеты.

— Черт возьми! — выпалил Гейдж. Желая купить Шимейн любой ценой, он иронически произнес: — Вы привели корабль в этот порт, позволили покупателям осмотреть товар, а теперь заявляете, что не намерены продавать лучшую его часть? — Он усмехнулся. — Что за игру вы затеяли, мистер Харпер? У меня нет времени на игры. Ну, говорите: сколько хотите за эту девушку?

— Что здесь происходит? — резким тоном вмешался капитан Фитч, подходя к боцману.

— Сэр, этот колонист, — начал Харпер, мотнув головой в сторону Гейджа, — требует продать ему Шимейн О'Хирн. Он только что предложил за нее двадцать фунтов. Он хочет знать, сколько вы просите за нее.

Раздвинув полы сюртука на выпирающем животе, капитан Фитч заложил большие пальцы в карманы жилета и покачался на каблуках, усмехаясь высокому незнакомцу.

— Боюсь, во всех ваших карманах не наберется денег, чтобы купить эту девушку, сэр. Ее уже купили.

Шимейн затаила дыхание и быстро шагнула к капитану.

— Кто, сэр?

Эверетт Фитч приподнял темную кустистую бровь, воззрившись на девушку. На его губах играла вкрадчивая улыбка, в серых глазах плясали огоньки, и Шимейн, безошибочно разгадав намерения капитана, густо покраснела. Каким-то образом капитан решил придержать ее для себя, даже если при этом придется прятать пленницу от Гертруды.

— Сэр, прошу вас!.. — начала Шимейн, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Мысль о том, что она станет игрушкой этого человека, ужаснула ее. — Прошу вас, капитан Фитч, не надо! Я больше не хочу злить вашу жену. — Действительно, если бы Гертруда Фитч узнала о намерениях мужа, наказанием для Шимейн могла стать не только порка. — Пусть мистер Торнтон купит меня! Он вдовец, сэр, за его ребенком нужен присмотр.

Услышав за спиной тяжелую поступь жены, Эверетт насторожился и беспокойным жестом заложил руки за спину. За время плавания Гертруда ухитрялась оказываться рядом с ним всякий раз, едва намечалась выгодная сделка. Гертруда была настойчива, упряма, своенравна, и капитану не терпелось обзавестись более юной, покладистой и милой любовницей.

— Эверетт, тебя ждут на мостике, чтобы подписать купчую, — заявила Гертруда, сморщив нос при виде Джеймса Харпера.

— Я подойду сию же минуту, дорогая, — отозвался Эверетт, пытаясь заставить жену вернуться туда, откуда она пришла. — Как только покончу с делом.

Гейдж мгновенно оценил положение и, тряхнув монетами в кошельке, чтобы привлечь внимание женщины, обратился к ней:

— Мне сказали, что эту девушку, Шимейн О'Хирн, нельзя купить за такую сумму. Прошу вас, мадам, посчитайте эти деньги сами.

Гертруда испытующе уставилась на рослого мужчину, а тот вложил монеты в ее ладонь. Бросив подозрительный взгляд на мужа, Гертруда взвесила монеты на ладони. Очевидно, она точно оценила сумму, не пересчитывая деньги.

Пленница застыла, мучимая страшным предчувствием. Она не сомневалась: заподозрив, что она, Шимейн, не прочь стать собственностью Гейджа Торнтона, Гертруда Фитч откажет ему.

Гертруда пришла к собственным выводам, и, высыпав монеты в поданный Гейджем кошелек, затянула тесемки с решимостью, обрекающей на провал все планы ее супруга. Как бы Гертруде ни хотелось свести Шимейн в могилу, она не в состоянии отказаться от такой щедрой платы, львиная доля которой предназначалась для ее отца.

— Подпиши ее бумаги, Эверетт, — непререкаемым тоном велела она. — Вряд ли кто-нибудь другой заплатит за нее больше сорока фунтов.

Капитан Фитч открыл было рот, собираясь возразить, но осекся, натолкнувшись на сардонический взгляд колониста. Капитан вдруг понял: если он хочет остаться капитаном корабля, ему придется подписать купчую и отдать девушку покупателю. Он склонился над бумагами, ворча:

— Не знаю, как теперь объясняться с другим джентльменом, когда тот придет за покупкой.

— Уверен, вы что-нибудь придумаете, — сухо отозвался Гейдж. С иронической, точно приклеенной к лицу улыбкой он свернул купчую в трубочку и сунул ее в сумку, а затем оглянулся на Шимейн: — Вы готовы?

Шимейн не терпелось сойти на берег, пока капитан Фитч не передумал под каким-нибудь предлогом. Оглядевшись в поисках Энни, Шимейн увидела, что ее подруга робко отвечает на вопросы коротконогого мужчины, отвергнутого Моррисой. Шимейн подняла руку прощальным жестом и поспешно моргнула, когда Энни ответила ей едва заметным кивком и смахнула с глаз слезы. Повернувшись к новому хозяину, Шимейн взяла себя в руки.

— У меня нет имущества, кроме той скудной одежды, которая на мне, сэр. Я готова уйти отсюда в любую минуту.

— Тогда идем, — позвал Гейдж и, заметив холодную ярость в глазах Джеймса Харпера, добавил: — Дело сделано. Пора уходить отсюда, пока не разразилась буря.

Шимейн испуганно запрокинула голову, глядя на угрюмые, низко нависшие над головами тучи, но когда заметила гневные лица окружающих мужчин, то поняла: замечание колониста лишь отчасти относилось к погоде. Следуя за Гейджем, Шимейн направилась к трапу, провожаемая пристальными взглядами всего экипажа.

Глава 3

Гейдж Торнтон, который в последнее время обнаружил, что бережливость — прямой путь к осуществлению его мечтаний, понял, что несколько минут назад подавил в себе скупость в стремлении заполучить Шимейн О'Хирн. Видя, с какой небрежностью он предложил в обмен на девушку увесистый кошелек, никто бы не догадался, что Гейдж на время отказывался от покупки материалов для строительства корабля. Впрочем, вскоре он надеялся получить плату за мебель, недавно изготовленную для богачей из Уильямсберга. При обычных обстоятельствах эта задержка не обрадовала бы Гейджа, однако теперь ему принадлежала служанка, и он не жалел, что весь минувший год методично обдумывал это приобретение и экономил. Ему небывало повезло: один из замыслов осуществился без изнуряющей работы и медленного продвижения к цели.

Шимейн смирилась с тем, что ее бумаги теперь принадлежали колонисту Гейджу Торнтону. Последующие семь лет жизни ей предстоит подчиняться этому человеку. Она будет вести его хозяйство, присматривать за ребенком, выполнять работу, которую обычно возлагают на прислугу. Ей предстояло еще многое выяснить, но по крайней мере пока положение представлялось приемлемым. Шимейн вздохнула с облегчением — все так быстро и удачно закончилось.

Своему расставанию с «Гордостью Лондона» Шимейн не придавала особого значения, разве что сравнивала его с возвращением из ада.

Гейдж сошел с трапа на вымощенную булыжником пристань и небрежно повернулся, предлагая помощь только что приобретенной собственности. Шимейн бросила опасливый взгляд на протянутую к ней гибкую руку с чистой ладонью и со стыдом вспомнила о собственных перепачканных пальцах. Однако этот человек разглядывал ее ладони всего несколько минут назад и должен знать, к чему ему предстоит прикоснуться. Сконфуженная, Шимейн нехотя дотронулась до его руки с сильными и тонкими пальцами и обнаружила, что та сплошь покрыта мозолями. Как ни странно, кожа показалась Шимейн довольно гладкой, словно смазанной маслом.

Но едва Шимейн шагнула на пристань, все ее мысли вытеснило желание вновь оказаться на досках трапа. Прикосновение ледяного булыжника к ступням вызывало дрожь, порывистый, пронизывающий ветер гулял по каналу между стоящими у пристани кораблями и ближайшими складами, немилосердно трепал лохмотья Шимейн. Ей оставалось только ежиться и стискивать зубы, даже лихорадочные попытки усмирить своевольные юбки были напрасными — подол взлетал, то и дело обнажал ее тонкие икры, надувал и трепал ткань, которая решительно вознамерилась вести себя, как ей вздумается, и обвивалась вокруг ног хозяйки, заставляя ее спотыкаться.

Гейдж всегда восхищался тонкими женскими щиколотками и не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ими сейчас. В конце концов, прошло уже немало времени с тех пор, как он в последний раз потакал этой слабости. Однако Гейдж не знал точно, что больше привлекало его внимание — изящные изгибы икр или багровые рубцы, оставленные на щиколотках кандалами. Ступни и нижняя часть ног Шимейн были испещрены темными пятнами, скорее всего следами недавних побоев. Под взглядом Гейджа девушка неловко подобрала пальцы ног. Он поднял голову и посмотрел Шимейн прямо в глаза.

— У вас нет обуви? — спросил он, искренне надеясь, что ему не придется вновь раскошеливаться. Он нахмурился, мысленно прикидывая, может ли позволить себе такую трату.

Шимейн отвела спутанные пряди волос, которые ветер бросил ей в лицо, и робко устремила взгляд на нового хозяина. Одного вида его нахмуренных бровей хватило, чтобы она испытала необоримое желание броситься наутек.

— Прошу прощения, мистер Торнтон, — пробормотала девушка, ненавидя себя за дрожь в голосе. — Сапожки у меня отняли еще в Ньюгейте сразу после ареста. — Шимейн знала, что ничем не заслужила ареста или позора, но все равно чувствовала унижение от пристальных взглядов нескольких пожилых пар, только что прибывших на пристань. Стараясь не обращать внимания на их откровенное любопытство и жестокий ветер, который пронизывал насквозь едва прикрытое обносками тело, Шимейн сбивчиво объяснила: — Уверяю вас, сэр, я до сих пор сожалею об этой потере. Сапожки были редкостными и очень милыми… Они обошлись моему отцу в немалую сумму — на каждой из крохотных золотых подвесок на голенищах были выгравированы мои инициалы. В то время мне казалось, что благоразумнее отдать их не протестуя. Две женщины, потребовавшие сапожки, были вдвое толще меня, и так спешили обменять их на джин… Я поняла, что погибну, если не подчинюсь им. После этого я порадовалась, что моя амазонка перепачкалась и порвалась. Иначе меня лишили бы всей одежды, и теперь я стояла бы перед вами полунагая.

Карие глаза с янтарными прожилками блеснули, их взгляд обвел Шимейн с головы до ног, выдавая мысли колониста.

— Какая жалость!

— Что вы имеете в виду, сэр? — в замешательстве спросила Шимейн. — Вы сожалеете о потере моих сапожек или о том, что я одета?

Улыбка на его лице вспыхнула и тут же угасла.

— О потере сапожек, разумеется.

Внезапно Шимейн задумалась о том, что за человек купил ее. Может, под внешним мрачным стоицизмом и неприступной сдержанностью скрывается натура повесы, человека с сомнительной репутацией? Неужели Гейдж Торнтон строит насчет нее такие же планы, как и капитан Фитч? Или же он только что проявил чувство юмора? Казалось, он прекрасно знает, чего хочет добиться в жизни, проявляя при этом редкую целеустремленность и пренебрежение к мнению окружающих. Ведь он не обратил ни малейшего внимания на сплетников, зашушукавшихся сразу же после того, как боцман объявил причину прибытия Гейджа на судно. Его ничуть не встревожили пристальные взгляды — по-видимому, этот человек уже давно привык к тому, что о нем непрестанно судачат в округе.

Гейдж мимолетным движением коснулся кончиками пальцев рукава Шимейн, оторванного от лифа.

— Если только лохмотья не вошли в моду, я не согласен с вами: вы, можно сказать, почти совсем раздеты.

С мучительным стыдом сознавая, как плачевно она выглядит, Шимейн подтянула материю, прикрывая голое плечо.

— Мистер Торнтон, вам в служанки досталась нищенка.

Карие глаза, словно согретые изнутри, вновь устремили на нее взгляд, проникающий в душу.

— Если вспомнить, где я нашел ее, Шимейн, меня можно считать счастливцем: мне досталась завидная добыча.

На лице Шимейн отразились смущение и недоверие.

— Неужели вы не жалеете о том, что так дорого заплатили за меня, мистер Торнтон?

Гейдж беспечно махнул рукой.

— Сегодня я пришел сюда с единственной целью, и я не из тех, кто оплакивает собственные поступки, если только они не оказываются безнадежно глупыми. — Он приподнял бровь и, в свою очередь, спросил: — А что думаете вы, Шимейн О'Хирн? Считаете, я зря потратил деньги?

— Искренне надеюсь, что нет, сэр, — негромко и неуверенно отозвалась она. — Но все зависит от того, чего вы от меня хотите. Я не хвасталась, уверяя, что со временем сумею научить вашего сына писать, считать или читать, но мне досадно думать, что вы могли бы приобрести более умелую хозяйку, няню или кухарку, купив Энни или кого-нибудь еще.

Наконец Гейдж заметил стайку зевак и состроил хмурую гримасу — все они вдруг заторопились подняться по трапу на корабль. Гейдж вновь повернулся к Шимейн:

— Вы откровенно сознались в своих недостатках, Шимейн, иначе я бы вас не купил. Следовательно, я не в состоянии утверждать, будто меня ввели в заблуждение. Не бойтесь, я не отдам вас обратно.

С плеч Шимейн точно гора свалилась.

— Как отрадно узнать об этом, сэр!

Гейдж небрежным жестом указал на ее амазонку, заметив, как несколько матросов пожирают девушку взглядами.

— Само собой, с одеждой придется что-нибудь придумать. Мне не по душе взгляды, которые вы привлекаете, к тому же я не хочу, чтобы вам было стыдно из-за моей скупости.

Шимейн вновь попыталась разгадать непроницаемо-хмурую маску на бронзовом от загара лице Гейджа, однако тот оставался для нее загадкой. Шимейн неуверенно предложила:

— Если вы предпочитаете, чтобы нас не видели вместе, мистер Торнтон, я могу следовать за вами на расстоянии нескольких шагов…

Гейдж решительно отмел ее предложение:

— Я заплатил за вас сорок фунтов не для того, чтобы вас тут же утащили за моей спиной. Вы впервые в этих местах, иначе бы знали, что здесь слишком мало женщин, особенно тех, которых можно назвать миловидными. Зато охотников и бродяг в округе хватает, и у порядочных девушек есть немало причин для беспокойства. Любой из этих мужчин готов на все, лишь бы увезти с собой женщину. Вы могли бы стать выгодной добычей для них, особенно в долгие зимние месяцы.

— Я хотела только избавить вас от неловкости, сэр, — сухо объяснила Шимейн.

— Знаю, Шимейн, но вы ошибаетесь. Даже в этих обносках вы прелестны — таких девушек в этом городишке еще не видывали.

Шимейн не купилась на комплимент.

— Своей лестью вы способны вскружить голову любой простой девушке, мистер Торнтон. Будь я такой, растаяла бы от признательности. Но я прекрасно понимаю, как жалко сейчас выгляжу.

Выслушав ее гордый отказ от похвалы, Гейдж с легким раздражением вздохнул:

— Со временем, Шимейн, вы узнаете, что я сказал сущую правду. Терпеть не могу лжи.

— А вы, сэр, — незамедлительно отозвалась Шимейн, — со временем узнаете, что я — не простая девушка.

Гейдж заметил румянец на щеках у своей новой служанки, ее горделивую позу и настороженность в ожидании новых упреков. Слегка склонившись к ней, глядя прямо в ее широко раскрытые глаза, он еле слышно произнес:

— Поверьте, Шимейн, я уже об этом знаю.

Его неожиданное признание совершенно обезоружило Шимейн и вызвало массу вопросов. Внезапно ее покинула уверенность в том, что этот колонист отдал за нее свои сбережения только ради маленького сына. Даже напрямик заявив, что он оценил ее женственные формы, особенно грудь — вероятно, единственное, что не пострадало после многонедельного голода, — этот человек, вероятно, не смог бы испугать ее сильнее.

Шимейн решила, что лучше заранее сообщить о своих недостатках, если она желает сохранить хорошие отношения с этим человеком или даже заслужить его одобрение. Если она невольно рассердила его, нельзя поручиться, что он оставит ее у себя, а не перепродаст любому незнакомцу, готовому заплатить. Ради собственного спокойствия следует выказывать послушание. Если колонист вынашивает коварные планы, когда-нибудь тайное станет явным, но судить о человеке по первому впечатлению неблагоразумно и несправедливо.

— Прежде мне не доводилось бывать в услужении, мистер Торнтон, и опыта у меня маловато, — осторожно произнесла Шимейн. — Несомненно, вы уже поняли, что временами я бываю слишком прямолинейной, даже дерзкой.

Он смотрел ей в лицо, не отрываясь.

— Я бы предпочел, чтобы вы всегда говорили то, что думаете, Шимейн, а не робели в моем присутствии.

Озадаченная его ответом, Шимейн продолжала:

— У меня немало недостатков, сэр, и один из них — мой вспыльчивый нрав. Боюсь, я слишком похожа на своего отца.

— Уверен, вам еще представится случай узнать мой характер, Шимейн, — в свою очередь предостерег Гейдж, — и вы сочтете меня чудовищем. Но вам нечего бояться. Я не стану бить вас.

— Я счастлива слышать это, сэр.

— Тогда идем. — Он взял ее за руку и поглядел на хмуро нависшие над головами тучи. — Мы промокнем до нитки, если не поспешим домой.

Гейдж повел девушку за собой, обгоняя людей и обходя штабеля грузов. Он двигался стремительными, широкими шагами. Похоже, этот человек не терял времени и терпеть не мог праздности, разумно распоряжаясь своей силой и энергией. Торопясь оказаться дома до начала дождя, он не замечал, что служанка шла еле-еле.

Длительное пребывание в трюме оказалось слишком изнурительным для Шимейн, и теперь она не поспевала за новым хозяином. Еще до того, как они достигли конца причала, ноги ее начали дрожать и подкашиваться. Заметив, что перед глазами стали вспыхивать яркие пятна, а контуры предметов расплылись, словно в дымке, Шимейн сбавила шаг и робко попросила хозяина дать ей передохнуть. Высвободив руку, она добрела до ближайшего столба и в изнеможении прислонилась к нему.

Гейдж заметил, как девушка закрыла рот дрожащей рукой, увидел, какая мертвенная бледность залила ее лицо, и понял, что притворство тут ни при чем. Опасаясь обморока, он подошел поближе.

— Вам нездоровится?

С трудом сохраняя равновесие, Шимейн осторожно подняла глаза и обнаружила, что ее новый хозяин стоит совсем рядом. К горлу Шимейн подступила дурнота.

— Позвольте мне перевести дух, — сдавленным шепотом взмолилась она. — Вскоре мне станет лучше. Это просто минутная слабость, уверяю вас.

Присмотревшись, Гейдж наконец понял, в чем дело. Впалые щеки Шимейн и дрожащие худые руки свидетельствовали о слабости, вызванной длительным постом.

— Когда вы ели в последний раз?

Шимейн напряглась, чтобы устоять под порывами ледяного ветра, отнимающего у нее последние силы.

— Мне дали корку хлеба и затхлой воды четыре дня назад, когда заперли меня в трюме… — Она пошатнулась, ощущая, как бессилие окончательно завладевает ею, но когда Гейдж протянул руку и поддержал ее предплечье, Шимейн резко отпрянула и с трудом выпрямилась.

— По правде говоря, сэр… — Она сглотнула, борясь с тошнотой, и тихо пробормотала: — Я так изголодалась… Боюсь, я близка к обмороку.

Гейдж окликнул проходящего мимо торговца и, купив у него несколько пшеничных лепешек, предложил одну новой служанке:

— Пожалуй, это лекарство поможет.

Шимейн схватила лепешку и начала жадно откусывать, едва не давясь ею. Сгорая от стыда за собственное неподобающее поведение, она не поднимала глаз на мужчину, высокая, широкоплечая фигура которого заслоняла ее от взглядов уличных зевак. Проглотив последние крошки и прерывисто вздохнув, Шимейн смущенно взглянула ему в глаза:

— Мне повезло гораздо больше, чем другим узникам, сэр. Многие из них умерли от голода — точнее, тридцать один человек.

Гейдж вспомнил расплывшиеся туши капитана Фитча и его супруги и переполнился яростью, поняв, что они жирели, а каторжники умирали от голода.

— Я не раз слышал о том, что каторжники на кораблях вроде «Гордости Лондона» вынуждены терпеть лишения, — задумчиво произнес он. — Сам я приплыл сюда как пассажир торгового судна несколько лет назад и считаю, что мне посчастливилось в отличие от многих колонистов.

Шимейн невольно скрестила руки на животе, услышав гулкое урчание.

— Я благодарна уже за то, что осталась в живых, сэр, ведь временами я всерьез сомневалась, что выживу.

Гейдж протянул ей еще одну лепешку и терпеливо дождался, когда Шимейн расправится с ней, на сей раз не забывая о хороших манерах. Наконец доев все лепешки, она ощутила жажду. Похоже, новый хозяин читал ее мысли, поскольку подозвал старика торговца и купил у него стакан сидра.

Только теперь, когда голод и жажда на время утихли, Шимейн поняла, что они с Гейджем привлекают всеобщее внимание. Кое-кто из жителей городка останавливался поодаль, в изумлении разинув рот, а другие, напротив, отводили взгляд и торопились пройти мимо. Некоторые подступали поближе, чтобы лучше разглядеть невиданное зрелище. Горстка английских солдат, стоящих неподалеку, гоготала, нагло рассматривая Шимейн.

Шимейн представляла, что думают или говорят эти люди — босая, в лохмотьях, с растрепанными волосами, она походила на язычницу. Однако Шимейн сразу заметила: разглядывая ее, горожане время от времени посматривали и на ее спутника, словно гадая, что за человек сопровождает эту дикарку. Лица прохожих отражали изумление в тот же миг, как они узнавали Гейджа Торнтона. Как и супружеские пары, встретившиеся Гейджу на пристани возле «Гордости Лондона», эти прохожие вдруг прибавляли шагу, торопясь скрыться, прежде чем их коснется угрюмый взгляд Гейджа.

Гейдж сухо поприветствовал нескольких знакомых мужчин, но те мгновенно отводили глаза и, не оглядываясь, спешили по своим делам. Гейдж взглянул на Шимейн.. Его ничуть не удивляло внимание мужчин к ней: только слепой не увидел бы красоту этой девушки, несмотря на слой грязи и лохмотья. Шимейн была так же изящно сложена, как покойная жена Гейджа, но на этом сходство заканчивалось. По сравнению с Викторией Шимейн казалась яркой бабочкой, была ниже ее на несколько дюймов, миниатюрнее и вместе с тем наделена более пышными формами.

— Шимейн О'Хирн… — задумчиво пробормотал Гейдж, не замечая вопросительного взгляда его спутницы.

— В чем дело, сэр?

Гейдж, так и не сумев найти правдоподобного объяснения своему пристальному взгляду, проронил:

— Стало быть, вы ирландка?

Изумрудные глаза вспыхнули во внезапном негодовании. Так вот оно что! Шимейн усмехнулась. Значит, Гейдж Торнтон ничем не отличается от остальных англичан, которым ненавистны ирландцы. Гордо вскинув подбородок, она запальчиво заявила: — Да, сэр, моя фамилия — О'Хирн! Шимейн-Патрисия О'Хирн! Дочь Шеймаса-Патрика и Камиллы. О'Хирн! Наполовину ирландка, сэр, наполовину англичанка, если для вас, колонистов, это имеет значение!

Гейдж в изумлении поднял темные брови. Своим безобидным замечанием Гейдж воспламенил вспыльчивый нрав девушки, о котором его предупреждали.

— Быть ирландцем, англичанином или и тем и другим — не преступление, Шимейн, — ответил он, стремясь развеять ее подозрения и недовольство. — Я бы хотел узнать другое: Энни сказала, что вы — леди, и хотя я вижу тому свидетельства, не могу не удивляться, как вы очутились на плавучей тюрьме.

Гнев Шимейн быстро угас, но она не сразу нашлась с ответом. Тысячи раз она пыталась убедить в своей невиновности Неда; ее похитителя, мрачных судей, тюремщиков, но никто не внял ее слезным мольбам. В конце концов Шимейн заподозрила, что все эти люди подкуплены. Вот и сейчас она сомневалась, что незнакомец поверит ей.

— Я никого не убивала, мистер Торнтон, если это вас тревожит.

— Такое мне и в голову не приходило, Шимейн.

Он не сводил с нее взгляда и, по-видимому, ждал подробного разъяснения, не желая удовлетворяться кратким ответом. Тяжело вздохнув, Шимейн нехотя начала свою печальную повесть.

— Восемь месяцев назад я имела честь, или, скорее, несчастье, быть помолвленной с маркизом дю Мерсером из Лондона. В отличие от самого Мориса его бабушка Эдит дю Мерсер не пожелала проявить снисходительность к моему недостаточно аристократическому происхождению. Подозреваю, именно Эдит или кто-нибудь из ее доверенных слуг нанял ловца воров, который похитил меня из дома, пока родители находились в отъезде. В то время за мной присматривали только слуги и тетушка, о чем хорошо знала Эдит. Все произошедшее показалось мне отчаянной попыткой помешать внуку взять меня в жены. Морис был тверд в своем решении, и, возможно, Эдит не нашла другого способа переубедить его. После ареста меня обвинили в воровстве и приговорили к тюремному заключению. После неоднократных, но неудачных попыток уговорить кого-нибудь сообщить о случившемся моим родителям или тете, я поняла: вряд ли мои родные узнают, где я нахожусь. Даже если бы у меня были деньги, чтобы подкупить тюремщиков и попросить их передать весточку моим близким, никто из них не ушел бы дальше ближайшей пивной. Чтобы избежать насилия, а может, и смерти в Ньюгейте, я внесла свое имя в длинный список узников, согласившихся стать рабами и отправиться сюда, в колонию.

Гейдж ни на миг не усомнился в том, что Шимейн выросла в семье аристократов. Хотя ему и удавалось различить ирландский акцент, ее речь была на редкость правильной, и, несмотря на вспыльчивый нрав, Шимейн держалась вежливо, не забывая о приличных манерах. Что касается ее невиновности, Гейджу оставалось только принять объяснение Шимейн, пока оно не будет опровергнуто.

— Похоже, ваша беда стала моей удачей, Шимейн. Мне жаль, что вам довелось вынести такие испытания, но, как вы понимаете, ваше присутствие здесь меня ничуть не огорчает.

Почувствовав на себе его пристальный взгляд, Шимейн несмело попросила:

— Вы не могли бы рассказать о себе, мистер Торнтон?

Вскинув голову, Гейдж на миг устремил взгляд вдаль, прежде чем ответить:

— Я мечтаю строить корабли, но поневоле делаю мебель. У меня есть мастерская и дом неподалеку, на реке Джеймс. Сейчас я занят постройкой корабля по собственному проекту, но пройдет еще несколько месяцев, прежде чем бригантина будет готова. Как только я закончу и продам ее, я смогу обратить все свои силы на постройку второго корабля с надеждой когда-нибудь стать владельцем крупной верфи. А до тех пор я вынужден платить за материалы и работу деньгами, которые выручаю продажей мебели.

Шимейн изумилась, вспомнив, как этот человек, весьма ограниченный в средствах, проявил твердость и настойчивость, покупая ее.

— А я думала, вы тратите деньги без счета, мистер Торнтон.

Это высказывание позабавило Гейджа.

— Вы полностью соответствовали моим требованиям, Шимейн. Даже если бы я вел поиски на каждом судне, приходящем в этот порт, мне не удалось бы найти достойной замены вам. — Помедлив минуту, он нахмурился, объясняя причины собственного пребывания в колонии: — Мне пришлось покинуть Лондон девять лет назад. Я поссорился с отцом — отказался жениться на женщине, которая заявляла, что я обесчестил ее и она якобы ждала моего ребенка. Эта женщина была дочерью давнего знакомого моего отца, и я не сомневался, что ради дружбы отец стремился всеми средствами принудить меня к этому браку. Думаю, он опасался, что наше имя будет запятнано, если я не соглашусь на требования Кристины немедленно пожениться, но я не желал связывать себя брачными узами с лгуньей или давать свое имя чужому ребенку. Я так и не понял, был ли это шантаж, чтобы вынудить меня жениться, или же Кристина вправду ждала ребенка. Она была хороша собой и могла бы привлечь немало достойных поклонников и без состояния ее отца. Поскольку я отказался от брака, отец выгнал меня из дома. Как видите, Шимейн, мы оба стали жертвами коварных замыслов женщин. Несомненно, эти две негодяйки пришли бы в ярость, узнав, что нам неплохо здесь, в глуши.

— У вас больше шансов на мирную жизнь, чем у меня, мистер Торнтон, — мрачно возразила Шимейн. — Моя единственная надежда — что отец как-нибудь узнает, куда меня увезли, приплывет сюда и выкупит меня, но если это и случится, то в самом отдаленном будущем. Вряд ли он догадается расспрашивать тюремщиков из Ньюгейта, а мне самой нечем заплатить за письма в Англию. И потом, если я все-таки сумею послать домой весточку, пройдет несколько месяцев, прежде чем посланец доберется до моего дома… если он вообще туда доберется… и — еще несколько месяцев, прежде чем придет ответ. Если меня когда-нибудь найдут, это случится нескоро.

Гейдж надолго задумался, понимая, как мечтает Шимейн о том, чтобы отец отыскал ее и увез обратно, в Англию, и вместе с тем ощутив разочарование при мысли, что ему придется заново начинать поиски. Сам пережив неожиданную разлуку с близкими и домом, он попытался успокоить ее, избавить от страха перед будущим.

— Иногда, Шимейн, когда мы покидаем родной дом, у нас появляется возможность самим творить собственную судьбу. В Англии я мечтал создавать корабли по собственным проектам, но отец использовал мои познания в строительстве массивных тихоходных судов. Все эти годы я считал: он не понимает преимуществ моих проектов или не доверяет постройку корабля от начала до конца. Проработав несколько лет подмастерьем талантливого столяра-краснодеревщика, я справился бы с работой не хуже остальных кораблестроителей отца, но только когда он в гневе вышвырнул меня из дома и отказался верить, что я — невинная жертва замыслов Кристины, я обрел долгожданную свободу следовать собственным желаниям.

Шимейн, мечтающая лишь об одном — увидеть родителей и вновь оказаться в родном доме, в атмосфере любви и заботы, с жаром подхватила:

— Вероятно, вы правы, сэр, но единственное мое желание — чтобы отец поскорее нашел меня и увез домой.

— Посмотрим, что вы скажете через семь лет, — добродушно заметил Гейдж.

Шимейн обеспокоенно вскинула голову — ей показалось, Гейдж намекал, что только смерть прервет годы ее службы. Девушке оставалось лишь гадать, сумеет ли отец разыскать ее. В английских законах ни словом не упоминалось о том, что хозяина можно вопреки его воле заставить продать раба. Неужели у этого человека хватит совести потребовать с ее родителей выкуп? Или же он наотрез откажется продать ее?

Ощутив поблизости присутствие постороннего человека, Гейдж огляделся и заметил костлявую престарелую грымзу, подавшуюся вперед в явном стремлении уловить не предназначенные для ее ушей слова, которые уносил завывающий ветер. Пойманная с поличным, женщина выпрямилась, почти не смутившись. Подвергнув пристальному осмотру собеседницу Гейджа, она сухо кивнула ему:

— Что привело вас сегодня в Ньюпорт-Ньюс, Гейдж Торнтон?

Гейдж прекрасно знал о склонности этой дамы к сплетням. Вероятно, она искренне надеялась услышать подробный ответ на свой вопрос. Однако Гейдж не был расположен к разговору с назойливой сплетницей и поприветствовал ее вежливо, но кратко:

— Добрый день, миссис Петтикомб.

Матрона кивнула в сторону девушки:

— А это кто такая?

Гейдж почувствовал безмолвный протест спутницы, но взял ее за руку и учтиво подвел поближе к любопытной женщине, взгляд которой был способен прожечь дыру в груди Шимейн.

— Позвольте представить вам госпожу Шимейн О'Хирн из Англии.

Маленькие быстрые глазки Альмы Петтикомб метнулись вниз к босым ступням Шимейн, выглядывающим из-под развевающегося подола. Почти одновременно ее редкие брови высоко подпрыгнули над краем проволочной оправы очков, низко сидящих на длинном, крючковатом носу. Сделав собственные выводы, Альма прижала ладонь со вздувшимися венами и узловатыми пальцами к своей плоской груди, очевидно, изумленная очередным поворотом событий в жизни столяра. Он постоянно вызывал недовольство жителей городка своим нежеланием подчиняться установленным правилам. К примеру, мужчине не подобало горевать больше нескольких месяцев после смерти супруги. Колонистам жилось нелегко, и считалось, что мужчины обязаны как можно быстрее обзаводиться новыми женами, чтобы переложить на их плечи заботу о детях. Немало отцов в городке предвидели, что Гейдж начнет ухаживать за их юными и обожаемыми дочерьми, и уже собирались оказать ему честь, но Гейдж довольствовался собственным обществом, очевидно, предпочитая браку положение вдовца. Еще раз Гейдж обманул ожидания жителей, наняв в няньки сыну дочь кузнеца.

— Господи, Гейдж Торнтон, что вы натворили? — ахнула пожилая матрона. — Неужто купили каторжницу с корабля? Вы лишились рассудка!

— Напротив, мадам, — холодно возразил Гейдж. — В сущности, я сделал именно то, что давно задумал.

Яростный порыв ветра пригнул поля фетровой шляпы Альмы к ее нахмуренным бровям, но пожилая дама нетерпеливым жестом руки вернула поля на место и с недоверием уставилась на Гейджа.

— Не хотите ли сказать, что обдумали покупку рабыни еще до того, как «Гордость Лондона» вошла в гавань? Судя по этой нелепой выходке, вы вконец рехнулись.

На скулах Гейджа задергались желваки, выдавая его раздражение, но его голос не дрогнул, как и взгляд.

— Вполне возможно, мадам. Но я сделал то, что намеревался, и не собираюсь отчитываться ни перед кем.

Миссис Петтикомб вздернула нос и прищурилась, глядя на Гейджа сквозь очки.

— Даже перед дочерью кузнеца? — ехидно напомнила она. — Уж если кто и заслуживает объяснений и извинений, то именно Роксанна Корбин. Бедняжка души в вас не чает, трепещет перед вами, словно перед божеством!

Судя по всему, это напоминание не заставило Гейджа раскаяться в содеянном.

— Я давно понял, что злоупотребляю добротой Роксанны, и вот теперь решил больше не вмешиваться в ее жизнь, избавив от необходимости заботиться о моем сыне. Ее отец всегда требовал, чтобы она выполняла работу по дому, прежде чем отправиться ко мне, а теперь, когда Хью сломал ногу, у Роксанны нет ни единой свободной минуты. Поскольку за Эндрю некому присмотреть, я был вынужден найти для него няню. — Все это Гейдж объяснил и Роксанне, которая умоляла его попросить помощи у соседей, однако Гейдж не соглашался перекладывать часть своей работы на других людей, зная, что они трудятся не покладая рук. И кроме того, он не мог допустить, чтобы Эндрю подолгу находился вне родного дома. — Роксанне известно о моем стремлении найти няню, миссис Петтикомб, так что это событие не будет для нее неожиданностью.

Альма смотрела вдаль, пока Гейдж не договорил. Затем, резко повернувшись, она помахала костлявым пальцем перед его носом.

— Вы прекрасно знаете, Гейдж Торнтон, что Роксанна Корбин никогда не считала присмотр за вашим сыном обузой. Она любит Эндрю как родного! Вам давно следовало бы заметить, как она добра к нему, каким счастливым рос бы ребенок, имея такую мать. Вам надлежало не раз задуматься, прежде чем решить взять в дом каторжницу. Меня всегда возмущали эти плавучие тюрьмы, которые привозят к нашим берегам отбросы общества. Откуда вам знать, может, эта женщина — убийца? Право, вы сослужили городу плохую службу, решив приютить под своей крышей преступницу!

Злобный выпад Альмы возмутил Гейджа. Девушка стояла рядом с ним, словно окаменев, но за несколько минут знакомства Гейдж уже научился читать всю глубину ее ярости по выпрямленной, словно струна, спине. Его подмывало посоветовать старой карге заняться собственными делами, но он понимал: его замечание только усугубит положение Шимейн. Спокойно, но твердо он попытался заверить миссис Петтикомб в обдуманности своего решения.

— Я сделал выбор, миссис Петтикомб, и намерен оставить эту женщину у себя.

— Причины вашего выбора не поймет только слепой, — язвительно отозвалась Альма, с открытой ненавистью взглянув на Шимейн. Казалось, минуту пожилая матрона вела борьбу с самой собой, не желая сказать лишнего. Едва она вновь открыла рот, стало ясно, что искушение оказалось непреодолимым, ибо она обрушила шквал порицаний на собеседника, а тот стоял мрачнее туч, грозно нависших над головами. — Все в городе считают вас глупцом, Гейдж Торнтон, и подтверждение этому — ваша нынешняя покупка! Должно быть, вы потратили на нее все деньги, которые сумели заработать, мастеря дурацкую лодку, хотя каждому известно, что она никогда не покинет берега реки Джеймс!

Уже не раз Альма Петтикомб напрочь забывала о приличиях, высказывая единодушное мнение всех жителей округи. Гейдж Торнтон далеко не впервые подвергался ее нападкам. Несмотря на то что сплетница с особым наслаждением следила за ним, сдержанность Гейджа часто выводила ее из себя и возбуждала подозрения. Такому молчаливому человеку наверняка есть что скрывать, считала Альма. И вот он вновь подтверждал ее догадки, открыто пренебрегал условностями, принимая в дом преступницу и, как видно, ничуть не сожалея об этом. По мнению Альмы, Гейдж заслуживал хорошей трепки.

Гейджа ни в коей мере не удивила бестактность пожилой матроны. За девять лет жизни в этих краях он наслушался немало замечаний — либо из собственных уст миссис Петтикомб, либо от других жителей городка. Зачастую она высказывала свое мнение по вопросам, которые никоим образом не касались ее, и была щедра на советы. Гейдж никогда не забудет тот день, когда он положил Викторию в собственноручно сколоченный гроб и привез его в город в повозке. Едва разнесся слух о смерти Виктории, как Альма Петтикомб во всеуслышание заявила: обстоятельства падения жены Гейджа с носа недостроенного корабля свидетельствуют о том, что к случившемуся причастен он сам. Доходило до того, что сплетники открыто утверждали, что в приступе ярости Гейдж сам столкнул Викторию с корабля. Ведь всего за месяц до смерти жены Гейдж ни за что ни про что ударил одного из жителей Ньюпорт-Ньюса.

Роксанна с жаром объясняла, что Гейдж не мог убить жену и успеть добраться до дома, где она первая увидела его через несколько минут после рокового падения Виктории. Но слушатели выражали недоверие дочери кузнеца, помня, что Роксанна влюбилась в Гейджа еще много лет назад, с тех пор тщетно добивалась взаимности и теперь была готова сказать что угодно, лишь бы оправдать его.

В ответ на прямой вопрос Гейдж не стал ни подтверждать, ни отрицать заверения Роксанны; он заявил, что нес сына в дом, чтобы выкупать его, и понятия не имел, что произошло после того, как он расстался с Викторией, и до того, как Роксанна приплыла к его дому в каноэ. В связи с отсутствием неопровержимых доказательств причастности Гейджа к убийству собственной жены, британские блюстители закона заключили, что игнорировать его алиби невозможно, несмотря на явную влюбленность Роксанны.

— Мой корабль — морское судно, миссис Петтикомб, — сдержанным тоном сообщил Гейдж. — Уверяю вас, он еще уплывет из этих грязных вод. Все затраты на него окупятся, это всего лишь вопрос времени.

Такой ответ не убедил Альму Петтикомб.

— Ну, это мы еще поглядим!

Шимейн удивлялась, как это женщина не замечает ярости, сквозящей под внешней невозмутимостью Гейджа. Зная, как повел бы себя в таком случае ее отец, Шимейн изумлялась сдержанности хозяина. Если бы Шеймас О'Хирн подвергся таким язвительным упрекам, миссис Петтикомб пришлось бы поспешно ретироваться, не выдержав ответной словесной бури. Но Гейдж Торнтон держал себя в руках и стоял на своем, оставаясь верен своим стремлениям и идеалам.

— Я и не надеялся, что вы меня поймете, мадам. — Гейдж никогда не дорожил мнением Альмы Петтикомб и не собирался дорожить впредь. — Чтобы понять мой замысел, узнать, какую скорость станет развивать бригантина, когда ее спустят на воду, требуется обладать гораздо большим запасом знаний о кораблях.

Альма не принадлежала к числу женщин, способных по доброй воле признаться в том, что они чего-нибудь не понимают. В сущности, ей недоставало множества знаний о предметах, не входящих в круг ее интересов, и в первую очередь о парусных судах. Однако она сумела обойти скользкий вопрос, уведя разговор в другую сторону.

— Поскольку вы не желаете прислушиваться к голосу рассудка, Гейдж Торнтон, ни к чему продолжать этот бесцельный спор о вашем корабле. Если угодно, можете тратить на его постройку все ваше время и деньги, а я беспокоюсь прежде всего о Роксанне. Она будет донельзя огорчена этой вашей покупкой. Вряд ли она ответит согласием на ваше предложение руки и сердца, пока под одной крышей с вами живет эта… тварь.

Гейдж относился к советам сплетниц еще менее благосклонно, чем к их упрекам.

— Боюсь, вас ввели в заблуждение, миссис Петтикомб, — между мной и Роксанной ничего не было.

Альма вскинула жидкую бровь, смерив пренебрежительным взглядом Шимейн.

— Между вами ничего и не могло быть с тех пор, как вы купили эту женщину.

Постепенно Гейдж терял самообладание.

— Прошу прощения, мадам, повторяю, между нами никогда…

— И вы, конечно, не знали, что свое приданое Роксанна украсила… вашими инициалами?

Это заявление на миг ошеломило Гейджа. Роксанна добивалась его расположения с тех пор, как они познакомились девять лет назад — в то время Гейджу требовались услуги ее отца, кузнеца. В последнее время Роксанна стала откровенно намекать, что не прочь стать женой Гейджа, однако он старался ничем не обнадеживать ее.

— Я никогда не заговаривал с Роксанной о браке и еще раз говорю: между нами ничего не могло быть.

Альма пренебрежительно отмахнулась от его заверений:

— С таким же успехом вы могли бы уверять глухого, Гейдж. Поскольку в округе нет ни одного неженатого мужчины с инициалами Г.Г.Т., все мы пришли к выводу, что вышитые Роксанной монограммы означают «Гейдж Гаррисон Торнтон».

— Значит, вы ошиблись, — резко ответил Гейдж. Миссис Петтикомб недоверчиво воззрилась на него.

— Возможно, у Роксанны есть причины верить, что вы женитесь на ней — ведь вы никогда не пытались переубедить ее, — предположила матрона. — Всем ясно, она давно мечтала стать вашей женой — еще до того, как Виктория появилась в Ньюпорт-Ньюсе и завладела вашим вниманием. Должно быть, только вы один не замечали, что Роксанна влюблена в вас. Вам следовало сразу объяснить, что ей не на что надеяться, а не держать ее на крючке много лет подряд.

Гейдж, которому уже осточертели и сама сплетница, и ее необоснованные обвинения, внезапно оборвал разговор:

— У меня нет времени обсуждать с вами мои дела, миссис Петтикомб. Прошу прощения, но мне пора домой.

Не смущенная резким отпором, Альма не отставала:

— Будь вы хоть немного поумнее, Гейдж Торнтон, вы бы прислушались к моим советам и забыли бы о глупых выходках. Приведя домой эту… — обдав Шимейн презрением, она надменно фыркнула: — … девчонку, вы наводите всех нас на мысль, для какой цели вы ее купили…

— Я спешу, — перебил Гейдж безостановочную болтовню сплетницы.

— «Спешу, спешу»! — саркастически передразнила женщина. — Только на это и способны! Нет чтобы остановиться и хорошенько подумать! Иначе бы сразу обратили внимание на девушку, которая имеет на вас виды. Вы работаете непрестанно, без передышки. Зачем?

— Я тружусь ради Эндрю, миссис Петтикомб, — ответил Гейдж, чувствуя редкие удары дождевых капель. — Ради моего сына.

Отвернувшись, Гейдж взял Шимейн за руку и повел ее прочь, направляясь к реке.

— Здесь неподалеку стоит мое каноэ. Сумеете дойти босиком до реки?

— Постараюсь, сэр, — нерешительно кивнула Шимейн.

И словно в насмешку над ее словами ветер усилился, тяжелые капли дождя ударили в лицо. Шимейн съежилась и обхватила себя обеими руками, не в силах сделать ни шага.

Неожиданно Гейдж остановился и повернулся к ней, и под его хмурым взглядом Шимейн совсем оробела. На миг высокая, широкоплечая фигура Гейджа заслонила ее от дождя. Не сказав ни слова, он склонился и подхватил ее на руки.

— Мистер Торнтон, что вы делаете? Отпустите! — воскликнула Шимейн, возмущенная такой фамильярностью. Ни один мужчина еще не носил ее на руках — кроме отца, когда Шимейн была еще ребенком. Ей было неловко прижиматься к твердому телу хозяина, его физическая мощь заставляла Шимейн с болью осознать собственную худобу и хрупкость. Под дождем чистый мужской запах Гейджа ощущался слабее, однако у Шимейн все равно закружилась голова. Она густо покраснела, вновь вспомнив о том, какая она грязная и оборванная. — На нас смотрят, мистер Торнтон.

Гейдж хмыкнул, не видя причин для беспокойства, и, бросив быстрый взгляд через плечо, обнаружил, что Альма Петтикомб действительно смотрит им вслед, приподняв надо лбом поля мгновенно раскисшей от дождя шляпы.

— Если этой старой перечнице вздумалось стоять под проливным дождем, глазея на нас, не стану ей мешать! — отозвался он. — Лично я намерен поскорее добраться до дома и не желаю ждать, когда вы соизволите прибавить шагу!

Гейдж рванулся вперед, и Шимейн крепко обвила руками его шею. Он шагал слишком быстро, почти бежал, и она заволновалась — вдруг он поскользнется в грязи и упадет. Побои Поттса покажутся тогда ерундой.

Носить новую служанку на руках вовсе не тяжело, решил Гейдж Торнтон, устремляясь к берегу реки: Шимейн казалась ему невесомым перышком. Вместе с тем его потрясло прикосновение нежного женского тела. Он сравнивал себя с трезвенником, неожиданно опьяненным, словно спиртным, упругостью ее груди. Удивляясь собственному наслаждению, он размышлял: неужели он уже забыл, как это восхитительно — держать в объятиях юную прелестную женщину?

Гейдж добрался до рощи у берега реки, где ветви деревьев образовывали навес над головой. Здесь он резко остановился и поставил Шимейн на ноги. Вытащив каноэ из ближайших кустов, Гейдж спустил его на воду и жестом велел Шимейн садиться. Узкая лодка показалась Шимейн слишком непрочной, но она повиновалась приказу хозяина и опасливо устроилась на указанном месте. Взглянув на широкую реку, Шимейн встревожилась и, дрожа всем телом, отвернулась, стараясь не думать, что сейчас предстоит преодолеть эти бурные воды.

Заняв место в противоположном конце лодки, Гейдж оттолкнулся веслом от берега. Течение мгновенно подхватило каноэ, и утлое суденышко заплясало на волнах в такт с трепещущим от страха сердцем Шимейн. После всего, что она пережила, было бы до слез обидно утонуть, едва сойдя на берег с палубы «Гордости Лондона».

Гейдж бросил ей кусок парусины:

— Это поможет вам согреться.

Радуясь не только защите от проливного дождя, но и от вида воды, окружающей лодку со всех сторон, Шимейн набросила парусину на голову и ссутулилась. Не замечая, что капли стекают по лицу, девушка устремила взгляд на противоположный берег реки в поисках признаков человеческого жилья. К самой окраине городка подступали равнины и низменности, кое-где виднелись заросли тростника на болотах, населенных водоплавающей птицей и рептилиями, а чуть поодаль обзор заслоняли густые заросли кустарника. Красота дикой природы поразила Шимейн и вместе с тем испугала — она не представляла, чего ждать от этой земли и сумеет ли она выжить здесь.

Наконец сквозь дождь она разглядела среди деревьев дома и другие постройки: некоторые выглядели вполне обжитыми, другие — еще недостроенными. На большой поляне возвышался величественный дом, при виде которого Шимейн поразилась мужеству людей, построивших это жилище в таком месте, где нельзя рассчитывать на безопасную и мирную жизнь.

Каноэ легко скользило по бурным водам. Гейдж плавно погружал весло в пенистые от дождя волны то с одной, то с другой стороны от лодки, направляясь к берегу, где развесистые ветви деревьев обеспечивали защиту от льющихся сверху потоков воды. Чуть поодаль масса белых и розовых лепестков, принесенных ветром с фруктовых деревьев, покачивалась на поверхности воды. Часть лепестков течение выносило на середину реки, где они беспорядочно кружились, прежде чем утонуть. Чувствуя себя беспомощной, как эти крохотные нежные лепестки, Шимейн печально размышляла о том, как похожа ее жизнь на их короткое путешествие по реке. Вопреки ее воле ее перевезли через океан и бросили совсем одну вдали от родных, в незнакомых местах. Только время покажет, что станет с ней в будущем: либо течение затянет ее в непроглядные пучины бедствий, либо поможет продержаться на плаву до окончания срока ее рабства.

Наконец впереди показался песчаный мыс, где на стапелях у самого берега реки покоился недостроенный корабль. Шимейн без объяснений поняла, что именно здесь Гейдж Торнтон осуществлял мечту своей жизни. Когда они подплыли ближе, корабль навис над ними, словно здание с узким фасадом, гораздо более внушительный, чем представляла себе Шимейн. Настоящее морское быстроходное судно, с благоговейным трепетом размышляла она, понимая, как предан своему делу и талантлив его создатель.

На пригорке за кораблем виднелся большой дом. Его крыша с острым коньком, казалось, устремилась вверх, в серую завесу туч, нависших над высокими соснами и лиственными деревьями, окружающими дом. Их раскачивал свирепый ветер, и ветви поскрипывали, точно жалуясь.

Гейдж подвел каноэ к самому берегу, перепрыгнул через полосу мелководья и вытянул лодку за собой. Дождь лил как из ведра. Гейдж поднял Шимейн на руки и побежал к дому, поднялся по ступеням крыльца, пересек крытую веранду и толкнул обшитую толстыми досками дверь плечом. Оказавшись внутри, он пинком закрыл за собой дверь и поставил Шимейн на пол. Взяв полотенце на вешалке у дверей, Гейдж вытер лицо и руки, а затем, тщетно выжимая одежду, зажег несколько ламп в комнате.

— Когда ветер утихнет, я открою ставни, — пообещал Гейдж, и Шимейн обратила внимание на небольшие окна, расположенные в стенах с кипарисовыми панелями через равные промежутки. — Я вставил стекла всего за пару месяцев до смерти жены, и это обошлось недешево. В грозу я обычно запираю ставни, чтобы ветер не выбил стекла.

Очарование и уют дома ошеломили Шимейн.

— Здесь очень мило.

Под высокой заостренной крышей располагался еще один этаж, огражденный изящной балюстрадой, откуда открывался вид на гостиную. Слева от нее виднелся сложенный из массивных камней камин в окружении кухонной утвари. Справа от камина, напротив входа в дом, находилась дверь, ведущая в широкий коридор, в конце которого Шимейн разглядела окно и заднюю дверь. Справа от гостиной она увидела опрятную кладовую.

Очевидно, вся мебель в доме была изготовлена талантливым столяром, мастером своего дела: каждый предмет обстановки выглядел изящным и элегантным, как в особняке родителей Шимейн в Англии. Наиболее достойным внимания оказался высокий секретер, стоящий у стены гостиной рядом с дверью спальни. Его сплошь покрывала изысканная резьба, изогнутые дверцы украшал кап. Обтянутая кожей столешница была опущена, открывая множество крохотных ящичков, дверец и узких ниш, где разместилась коллекция безделушек. Венчали секретер две величественные короны, между ними помещалась искусно вырезанная из дерева раковина — несомненно, творение рук нового хозяина Шимейн.

Девушка неторопливо огляделась. Такую роскошную мебель она не ожидала увидеть в колонии. Неподалеку от секретера диван и два больших кресла с высокими спинками, обитые шотландкой, образовывали уютный уголок.

В кухне деревянная раковина, рабочий стол и высокий буфет выстроились вдоль стены слева от камина. Маслобойки, глиняные кувшины, горшки и прочая утварь теснились на столе. Пара деревянных скамей с высокими спинками стояли за дощатым столом. Высокий детский стульчик удобно разместился у торца стола. В придвинутом к камину кресле-качалке можно было наслаждаться теплом.

Отверстие каменного камина в высоту достигало роста Шимейн. Внутри виднелись крюки и подставки, предназначенные для чайников и сковородок. Железная печь пристроилась сбоку, ее было легко передвинуть поближе к огню. Массивный, прочный дымоход, несомненно, являлся дополнительной опорой для всего здания, поскольку тянулся вверх, через второй этаж к коньку крыши.

— Вы сами построили этот дом? И сделали все эти вещи? — удивленно спросила Шимейн, поворачиваясь к Гейджу.

— Да, первый, маленький дом я выстроил для себя вскоре после прибытия, но сразу после женитьбы сделал пристройку и начал мастерить мебель. — Он обвел взглядом комнату, словно прикасаясь к знакомым выступам и нишам. — Виктория превратила это место в настоящее гнездышко. Такой искусной рукодельницы я еще никогда не встречал. — Гейдж указал на диван и кресла. — Уговорила меня выменять у шотландца эту ткань, предложив ему стол. Пока я мастерил деревянные рамы и ножки для кресел, Виктория набивала подушки конским волосом, обшивала их парусиной, а затем — шотландкой.

— Должно быть, вы тоскуете по ней, — заметила Шимейн, уловив странную дрожь в голосе Гейджа.

— Да, я часто думаю о ней в свободные минуты, — признался Гейдж, вешая полотенце на крючок возле входной двери. — Но, побывав в городе, вы узнаете совсем иные слухи. Альма Петтикомб и прочие городские сплетницы сомневаются, что я способен любить кого-нибудь, кроме моего корабля.

— Я не стану безоговорочно доверять мнению миссис Петтикомб, — с убежденностью заявила Шимейн. Она уже успела убедиться, что с этой женщиной едва ли стоит водить знакомство, а тем более прислушиваться к ее словам. — Если вы сделали всю эту мебель для своей жены, тогда я верю — вы любили ее.

Сверкнув улыбкой, Гейдж отошел к камину, пошевелил кочергой тлеющие угли и положил поверх них несколько поленьев.

Пока он разводил огонь, Шимейн вдруг поняла, что больше в доме никого нет.

— А где же ваш сын?

Гейдж подвесил большой чайник над вспыхнувшим огнем и, повернувшись к Шимейн, небрежным жестом указал куда-то в сторону.

— Я оставил его у соседей, живущих чуть выше по реке. Если бы у Ханны Филдс не было мужа и семерых собственных детей, я нанял бы ее в кухарки. Но беда в том, что она не научит моего сына ни читать, ни писать. Ханна — порядочная женщина, настоящая труженица. Эндрю всегда рад случаю поиграть с Малькольмом и Дунканом, младшими сыновьями Ханны. Уверен, познакомившись, вы сочтете ее очень дружелюбной особой, не обращающей внимания на сплетни и тому подобное.

— Было бы замечательно, если бы кто-нибудь согласился научить меня обязанностям служанки, но, полагаю, с такой большой семьей у миссис Филдс не бывает ни одной свободной минуты, — заметила Шимейн с робкой улыбкой.

Несмотря на то что Гейдж считал недостатки Шимейн поправимыми, ясно было одно: мужчине, весь день занятому тяжелым физическим трудом, нужна съедобная пища даже в присутствии такой миловидной женщины.

— Как только гроза утихнет, я схожу за Эндрю и заодно спрошу у Ханны, сможет ли она в ближайшее время зайти и научить вас готовить хотя бы самую простую еду. Вероятно, она будет рада познакомиться с вами. Двое ее сыновей слишком малы, а остальные уже взрослые и должны помогать отцу. Есть у нее и две дочери лет десяти и две — двумя годами постарше, но они пока увлечены соседскими мальчишками, а не домашними заботами. Девочки предпочитают сидеть дома — на всякий случай, — усмехнулся Гейдж, — а отец охраняет их, и, судя по размеру его ружья, можно понять, почему соседские парни воздерживаются от визитов.

Шимейн улыбнулась:

— Вы позволите мне осмотреть дом?

— Конечно, но лучше бы в мое отсутствие вы вымылись и переоделись. В сундуке в спальне найдутся вещи, которые будут вам почти впору. Сейчас я покажу.

Одержимая любопытством, Шимейн последовала за ним в спальню — просторную и уютную, с огромной кроватью, комодом, шкафом и прочей мебелью. На полу у постели лежала огромная медвежья шкура.

Перегородка отделяла часть комнаты, превращенную в детскую. Между этими двумя комнатами не было двери, только широкий прием, занавешенный парусиной — по-видимому, ее редко использовали, судя по образовавшимся складкам ткани. Обстановку детской составляли качалка, высокий комод, колыбель и низенькая складная кровать — прочные, красивые вещи, несомненно, изделия рук хозяина дома.

Гейдж поднял крышку сундука, стоящего в ногах постели в спальне, и указал на сложенную внутри одежду.

— Эти вещи принадлежали моей жене. Она была высокой и стройной, с длинными и узкими ступнями и руками, поэтому вам, вероятно, придется укоротить платья и подложить кусочки ваты в носки туфель, пока я не куплю вам другую пару. Вы можете выбирать отсюда все, что вам понравится.

Его великодушие ошеломило Шимейн.

— Вы предлагаете мне одежду вашей жены?

Гейдж, увидев изумление, отразившееся на перепачканном и мокром лице Шимейн, ограничился лаконичным ответом:

— Лучше уж чужая одежда, чем ваши лохмотья.

Густой румянец залил щеки Шимейн, она вновь попыталась прикрыть плечо оторванным рукавом.

— Я тронута вашей добротой, мистер Торнтон. Только думаю, вам будет неприятно, если незнакомая женщина станет носить вещи, некогда принадлежавшие вашей жене.

— Пусть эта одежда служит вам, а не моим воспоминаниям, — возразил Гейдж. — Пока я не в состоянии купить ткань, чтобы вы сшили себе платье. Я заплатил за вас больше, чем собирался, и теперь вынужден экономить, чтобы денег хватило на корабль.

— Я чрезвычайно благодарна вам, мистер Торнтон, — поспешила заверить его Шимейн. — Признаться, я не ожидала такой щедрости и надеялась только, что меня накормят и, может быть, укажут собственный закуток.

— Мы с сыном спим в этих комнатах, а вы можете устроиться на втором этаже.

Поманив Шимейн за собой, он вышел в гостиную и через ближайшую к кухне дверь вошел в коридор, ведущий на заднюю веранду. У стены справа размещался большой рабочий стол, возле которого висел шкафчик. Слева лестница вела на второй этаж.

Гейдж посторонился и пропустил Шимейн вперед. Не удержавшись, он наблюдал, как она поднимается по ступенькам — ее грациозные движения не портила даже истрепанная одежда. Дойдя следом за Шимейн до верхней ступеньки, Гейдж остановился. Шимейн прошлась по комнате, молча помедлила возле узкой кровати, оглядела скромную мебель, маленький очаг в камине и встала у перил, откуда открывался вид на гостиную. Вернувшись к кровати, она задумчиво провела пальцем по крышке стола из нетесаных досок, стоящего рядом.

— Понимаю, здесь тесновато, — произнес Гейдж после минутного молчания, — но, к сожалению, это единственная отдельная комната, которую я могу предложить. Сегодня же натяну над балюстрадой веревку и повешу занавеску.

— Ничего подобного я даже не ожидала, мистер Торнтон. — Шимейн попыталась сдержать чувства, но они явственно прозвучали в ее голосе. — По сравнению с камерой на корабле, которую я делила с другими женщинами, эта комната кажется мне роскошными покоями. Как это отрадно, что мое жилище ничем не напоминает плавучую тюрьму!

Уловив дрожь в ее голосе, Гейдж пристально вгляделся в лицо девушки и заметил, что в ее глазах поблескивают слезы, но едва он шагнул ближе, Шимейн отступила, неловко замолчав. Не желая вводить ее в смущение, Гейдж спустился вниз, в коридор.

— Вот здесь я и начал мастерить мебель, — объяснил он, дождавшись, когда Шимейн присоединится к нему. — Первым сделал столик в старинном стиле для богатой дамы, которая уверяла, что купит его, конечно, если он ей понравится. С тех пор я сделал для нее еще несколько вещей. Сейчас работаю над шифоньером, который она заказала несколько недель назад.

Гейдж указал на стол, на котором было разложено несколько чертежей, изображающих шифоньер на различных этапах изготовления. По-видимому, Гейдж обладал и талантом художника, ибо чертежи и рисунки были изящны и точны.

Шимейн перевела взгляд на шкафчик, висящий на стене возле стола. Его заполняли толстые конторские книги разных размеров; свернутые в трубку чертежи и наброски — вероятно, такие же, как те, что лежали на столе, — были сложены в ящичках, нишах и на полках, свидетельствуя о том, что хозяин дома трудится не покладая рук.

— В последние годы, когда заказов у меня прибавилось, пришлось перенести мастерскую. Теперь она занимает отдельное строение, к нему ведет тропа от задней веранды. Двое моих подручных работают у меня с самого начала. В то время они не умели ровным счетом ничего, даже отличить кленовую доску от дубовой. Пилу никогда и в руках не держали. Я не решался доверять им ответственную работу. Но с годами Ремси Тейт и Слай Таккер превзошли все мои ожидания. Теперь я считаю их лучшими столярами во всей округе. Недавно я взял двух новых подмастерьев — молодого немца и одного парня из Йорктауна, но пока они научились лишь обращаться с пилой. Обычно в такое время дня я работаю с ними в мастерской или же помогаю корабельному плотнику и его сыну, но сегодня я устроил им выходной, разрешил заняться собственными делами, а сам отправился выяснить, что привезла «Гордость Лондона» в Ньюпорт-Ньюс.

— Мистер Торнтон, вы одаренный человек, — искренне произнесла Шимейн. — Я ничего не смыслю в строительстве кораблей, зато сразу замечаю красивую мебель. Если для жителей округи вы делаете такую же мебель, какую я видела в этом доме, значит, ваши покупатели многое потеряют, реши вы заняться другим ремеслом.

Приподняв уголки губ в усмешке, заменявшей улыбку, Гейдж вскинул голову и прислушался. Дробный стук дождевых капель по крыше слышался все реже — ливень и ветер постепенно утихли.

— Похоже, мне пора идти, пока дождь не усилился вновь.

— Где я могу помыться? — спросила Шимейн. В родительском доме ванну для нее готовили слуги.

— Вода уже нагревается, а возле дома, в конце задней веранды, есть колодец, откуда можно принести еще воды, если понадобится. Корыто найдете в кладовой. На время его хватит и для купаний вам с Эндрю, и для стирки. Как только будет время, я устрою в бывшей кладовой ванную, но пока придется довольствоваться тем, что есть. В хорошую погоду я купаюсь в пруду — должно быть, вы заметили его среди деревьев по дороге к дому. Конечно, там негде спрятаться, но если вы не против такого купания, и я, и мои подмастерья будем только рады этому зрелищу.

— Благодарю, я буду мыться в доме, — сухо отозвалась Шимейн, чувствуя, как вспыхнули ее щеки.

Гейдж вновь выслушал ее ответ с мимолетной улыбкой.

— Ханна наверняка предложит мне немного посидеть у нее, так что вам с избытком хватит времени и вымыться, и переодеться. Но может статься, я задержусь из-за непогоды. — Гейдж вопросительно уставился на Шимейн. — Вы не боитесь остаться здесь одна?

Шимейн улыбнулась:

— Пожалуй, сегодня я буду только рада одиночеству. Вы, наверное, уже поняли, что такой роскоши на борту «Гордости Лондона» узники были лишены.

— Как только я уйду, закройте переднюю дверь на засов, — велел Гейдж. — Советую вам не забывать об осторожности — на случай, если какой-нибудь бродяга решит проникнуть в дом в поисках еды или ценностей, заметив, что вы остались одна. Мне бы не хотелось расставаться с вами, так и не узнав, как вы выглядите без слоя грязи. — Эти слова он сопроводил еще одной вспышкой улыбки. — Вернувшись, я постучу в дверь трижды. Не отзывайтесь ни на какой другой стук, не подходите к окнам. На этой же неделе я научу вас стрелять из мушкета. Я нечасто ухожу из дома, но в мое отсутствие вы должны уметь постоять за себя. Невозможно предсказать, когда столкнешься с медведем или рысью…

— Или с индейцем? — подсказала Шимейн, наслышанная о зверствах коренных жителей колонии за время плавания.

— Или с индейцем, — подтвердил Гейдж. — Но большей частью они перебрались в горы и долины за Аллеганскими горами. Здесь им было слишком тесно рядом с англичанами, немцами и прочими переселенцами из Шотландии и Ирландии.

Шимейн проводила его до двери, размышляя, стоит ли рассказать про Джейкоба Поттса и его угрозы. Но судя по всему, покупка и так не радовала Гейджа, и Шимейн не хотела, чтобы у него появился предлог отказаться от нее. «В другой раз, — решила она, — подожду, когда он успокоится».

Помедлив на пороге, Гейдж указал на высокий буфет возле камина:

— Если вы проголодаетесь до моего возвращения, тут есть хлеб и сыр. Обычно Ханна снабжает меня едой, опасаясь, что мы с Эндрю умрем с голоду. По крайней мере сегодня вас ждет сытный ужин, а вот за завтрашний день не ручаюсь.

Открыв тяжелую дверь, он вышел на веранду, быстро огляделся и закрыл дверь за собой. Дощатый пол веранды заскрипел под его ногами, потом шаги стихли, и в доме воцарилась желанная тишина. С легкой улыбкой Шимейн заложила в петли громоздкий засов, впервые за много месяцев ощущая прилив надежды.

Глава 4

Продолжительное, неторопливое купание в восхитительно горячей воде сотворило чудо: Шимейн воспряла духом — ведь в течение нескольких месяцев она пребывала в унынии, подвергаясь издевательствам тюремщиков, кичившихся своей властью. Удивляясь неожиданным переменам в самой себе, она разыскала в сундуке покойной жены Гейджа поношенную кофточку. Раньше Шимейн выбросила бы эти обноски, которые годились только для вытирания пыли или мытья посуды. Но вынужденная несколько месяцев день за днем носить одну и ту же амазонку, она была рада сменить ее на чистую и почти целую одежду. Несмотря на то что в сундуке оказались более нарядные вещи, даже одна кофточка, отделанная кружевами — очевидно, предмет гордости умершей, — Шимейн не стала злоупотреблять щедростью хозяина. Она выбрала еще одну кофточку, два платья — зеленое и бледно-голубое, два длинных белых передника и черные домашние туфли. Все эти вещи были изрядно поношены.

Тщательно промыв волосы, Шимейн задумалась: важно с самого начала выразить Гейджу Торнтону признательность, и верный путь к достижению этой цели — показать себя умелой кухаркой и старательной служанкой. Понимая, что понадобится некоторое время, прежде чем к ней вернутся силы, Шимейн повязала мокрую голову полотенцем и, одетая только в нижнее белье, решила приготовить какую-нибудь еду.

Прошло несколько лет с тех пор, как Бесс Хаксли, кухарка родителей Шимейн, пыталась пробудить в ней интерес к кулинарному искусству и обучить азам приготовления пищи. В то время Шимейн с недовольным видом выслушивала ее наставления и выполняла мелкие поручения. Она терпеть не могла бесконечно помешивать соус, чтобы тот не подгорел, или взбивать яичные белки в густую пену. Шимейн полагала, что старания Бесс пропадут даром, ибо даже в детстве не могла, представить себя женой человека, которому не по карману содержать полный дом слуг.

Если бы знать заранее, какая судьба ей уготована! Шимейн усмехнулась. Бесс убеждала ее: не стоит быть такой беспечной, ибо девушка не в состоянии предсказать, кто попросит ее руки или кому она отдаст свое сердце… если ей повезет самой сделать выбор. Шимейн не сомневалась, что из ее памяти улетучилось большинство нудных уроков настойчивой кухарки. Но теперь, когда пришло время показать, на что она способна, она решила постараться и припомнить все, чему учила ее Бесс Хаксли. Ничто не побуждает вспомнить о мудрых советах так, как отчаяние.

Шимейн решила приготовить сдобные лепешки. Отбывая наказание в корабельном трюме, она не раз с вожделением вспоминала послеобеденный чай в кругу семьи. Шимейн замесила тесто. Как следует перемешав его, она накрыла квашню чистым полотенцем и поставила поближе к теплому камину, а сама вновь занялась своим туалетом.

Расчесывание упрямых влажных прядей перед камином показалось ей бесконечным и утомительным занятием и отняло гораздо больше времени, чем рассчитывала Шимейн. Ей следовало спешить, драгоценные минуты улетали одна за другой. В отчаянии Шимейн бросилась разыскивать ножницы, чтобы обрезать волосы, но не нашла ничего подходящего, кроме ножа. Одного вида его хватило, чтобы заставить ее отказаться от своих намерений.

Роясь среди вещей в сундуке, она нашла щетку с несколькими светлыми волосками, запутавшимися между зубьев. Хотя хозяин разрешил брать любые вещи, у Шимейн не поднялась рука уничтожить эту бесценную частицу воспоминаний. Она принялась осматривать мужские вещи — большая часть одежды и белье, аккуратно сложенные, лежали в шкафу. В глубине шкафа она обнаружила узел с чистыми измятыми рубашками из более тонкого полотна, чем домотканая одежда, которую носил Гейдж. Он, очевидно, пролежал там долго — ткань пропиталась запахом дерева. Каким бы приятным ни был этот запах, Шимейн решила первым делом выстирать, накрахмалить и отутюжить для хозяина эти рубашки. Будет ли он носить их или нет — решать ему, но по крайней мере у него появится выбор.

Дождь вновь припустил вовсю, и Шимейн, не зная, ускорит или затруднит ливень возвращение мистера Торнтона, не осмелилась тратить лишнее время на свою прическу. Наконец отыскав щетку на туалетном столике, она вымыла ее и старательно причесалась. Густые пряди были еще чуть влажными, когда она заплела их в две косы и уложила узлом на затылке. Еще раз быстро вымыв и вытерев щетку, она положила ее на прежнее место, надеясь, что хозяин ничего не заметит.

Как и предсказывал Гейдж, оба платья оказались чересчур длинными и туго обтягивали грудь Шимейн. Она поразилась, с какой точностью Гейдж оценил ее размеры, руководствуясь только воспоминаниями о жене, умершей больше года назад. Вытачки на лифе придется распустить, решила Шимейн, а подол укоротить, когда у нее появится время. Она выбрала зеленое платье — оно было чуть покороче. Надев туфли, Шимейн обвила щиколотки тонкими сыромятными ремешками и завязала их узлом, чтобы обувь держалась на ногах. Увидев, как покраснели и распухли ее щиколотки, натертые кандалами, Шимейн поморщилась, представляя, во что превратит их прикосновение кожаных ремешков.

Взглянув на тесто, Шимейн с облегчением убедилась, что оно поднялось как следует. Она добавила еще муки, вновь придвинула квашню к камину и занялась уборкой.

Как только тесто поднялось во второй раз, Шимейн стала печь лепешки над огнем. Вознамерившись порадовать нового хозяина легкой и аппетитной полуденной трапезой, она заварила чай, надеясь, что ко времени возвращения Гейджа чай не успеет остыть, а лепешки — зачерстветь.

Несомненно, давние уроки благодаря постоянным повторениям прочно врезались в память Шимейн — лепешки удались на славу. Впервые в жизни девушка пришла в восторг, увидев плоды своего труда, и преисполнилась благодарности к требовательной и строгой Бесс Хаксли. Если бы только она с таким же успехом припомнила все скрупулезные наставления Бесс!

Стук шагов на веранде оторвал ее от размышлений. Услышав три быстрых удара в дверь, Шимейн вскочила. Оставив несколько лепешек подрумяниваться на железном противне, Шимейн бросилась к порогу, подняла засов и широко распахнула дверь, впуская насквозь промокшего хозяина.

На обратном пути домой Гейджу Торнтону приходилось укрывать плащом сына, которого он нес на руках, и большую корзину с едой, висящую у него на локте. Войдя в дом, он толкнул дверь плечом и с глухим стуком опустил корзину на стол возле входа, прежде чем наконец сбросить плащ. Заметив в доме незнакомую женщину, мальчик прижался к плечу отца, мгновенно оробев и не желая спускаться на пол, но аромат свежего хлеба, наполняющий комнату, заставил его перевести взгляд янтарно-карих глаз на камин.

— Папа… Энди хочет есть.

Аппетитный аромат завладел и вниманием Гейджа, и тот, поставив сына рядом с собой, вопросительно уставился на противень, вытаскивая полу промокшей рубашки из-под пояса кожаных штанов.

— Чем это так вкусно пахнет?

— Я вспомнила, как печь лепешки, — объявила Шимейн с робкой и вместе с тем горделивой улыбкой.

Но все, что она собиралась добавить, вмиг вылетело из головы, когда Гейдж снял с себя мокрую рубашку и бросил в деревянное ведро, стоящее у двери. Вид его тонкой талии, широкой груди и мускулистых плеч взволновал девушку, которая за время редких появлений на палубе «Гордости Лондона» успела насмотреться на грузных и узкоплечих матросов: обнаженные до пояса, они расхаживали перед женщинами и явно мнили себя образцами мужской силы и красоты.

Гейдж Торнтон был великолепно сложен — пожалуй, лучше всех мужчин, которых довелось повидать Шимейн. Он, казалось, не подозревал о притягательности своей внешности и смятении, в которое поверг служанку. Шимейн не могла припомнить, чтобы когда-нибудь ее брало за живое то, как мужчина снимает рубашку. Она вдруг подумала, что, если не считать ребенка, оказалась наедине с незнакомцем впервые в жизни. Любую настоящую леди сложение Гейджа привело бы в трепет и заставило насторожиться, если бы, подобно Шимейн, она по воле обстоятельств оказалась во власти этого мужчины.

Смущенная собственным нескрываемым восхищением, с которым она разглядывала слегка поросшую волосами грудь и широкие плечи Гейджа, Шимейн, не желая быть пойманной с поличным, повернулась к камину.

— Думаю, вам и Эндрю понравится чай с лепешками, — робко проговорила она.

— Сейчас я переоденусь и присоединюсь к вам, — живо отозвался Гейдж и поспешил в спальню. До сих пор его огорчало только то, что новая служанка не умеет готовить. Теперь, увидев, что Шимейн умеет больше, чем предполагалось, он вздохнул с облегчением. Если она умудрилась так быстро испечь лепешки, распространяющие соблазнительный запах, значит, научится и всему остальному.

— Папа! — вскрикнул в тревоге Эндрю, увидев, что отец уходит. Метнув в сторону Шимейн панический взгляд широко открытых глаз, малыш бросился в спальню.

Шимейн заулыбалась, услышав, как Гейдж успокаивает плачущего сына.

— Все хорошо, Энди. Шимейн будет жить с нами и заботиться о тебе, пока папа делает сундуки и столы…

— И большую лодку, да? — спросил мальчик сквозь слезы.

— И большую лодку тоже.

Шимейн поставила чайник на стол, нашла в буфете чашки с блюдцами, две десертные тарелки, ложки и вазочку с джемом. Спустя минуту Гейдж вышел из спальни, неся на руках сына. Он переоделся в темно-коричневые брюки и рубашку с широкими рукавами из домотканого полотна. До ареста Шимейн восхищали щеголи, одетые по последней моде. Морис умел элегантно одеваться и выглядел неотразимо в черных шелковых сюртуках, модных жилетах и панталонах. При его темных глазах и волосах поразительный контраст между черными шелковыми одеяниями и белоснежными рубашками и чулками был особенно заметен: Морис без труда заставлял женские сердца трепетать в немом восторге. Но теперь, когда новый хозяин предстал перед Шимейн в обычной рабочей одежде, она удивилась, вспоминая, как могла любоваться изнеженными лордами в шелковых чулках.

Гейдж усадил ребенка на высокий стульчик, повязал ему нагрудник и сам устроился на скамье слева от Эндрю. Шимейн нагнулась над столом, ставя в центр тарелку с лепешками. Гейдж поднял голову, желая поблагодарить ее, но вдруг впервые после возвращения домой отчетливо разглядел новую служанку в отсвете висящей над головой лампы.

Если что и нарушило его загадочную сдержанность или вспышки редких улыбок, то, как догадалась Шимейн, только перемена в ее внешности. Когда они впервые встретились взглядами на палубе «Гордости Лондона», ее поразило отражение внутренней силы в этих блестящих карих глазах, но теперь Гейдж смотрел на нее совсем иначе, словно впервые разглядел в ней женщину, а не служанку. Шимейн затаила дыхание, боясь, что, увидев ее в платье Виктории, Гейдж пожалеет о своей доброте.

— Вы выглядите совсем по-другому… — наконец пробормотал Гейдж. — Очень мило…

«Слишком притягательно для мужчины, целый год прожившего вдовцом», — добавил он про себя, переводя взгляд на лепешки. Машинально он взял одну, разломил пополам и намазал половинку джемом для сына.

— Можно налить Эндрю чаю? — осторожно спросила Шимейн, не сумев разгадать перемену в его настроении — казалось, Гейдж стал более отчужденным.

Избегая смотреть в ее сторону, Гейдж встал. Ему было досадно признавать, что воздержание болезненно обострило все его чувства — особенно теперь, когда совсем рядом стояла прелестная девушка.

— В колодце хранится молоко, — произнес он. — Пойдемте, я покажу вам, где он.

— Мне надеть плащ? — спросила Шимейн, не желая вновь промокнуть и замерзнуть. Она еще не ходила к колодцу, поскольку торопилась выкупаться и с трудом дождалась, когда нагреется вода.

— Нет, это ни к чему. Я выстроил над колодцем навес, чтобы в дождь не промокнуть.

Гейдж повел Шимейн в коридор, отпер заднюю дверь и пропустил служанку вперед. Шагнув через порог, Шимейн оглядела веранду и вновь восхитилась трудолюбием хозяина: Гейдж Торнтон делает не только красивые, но и полезные вещи.

Рядом с верандой под навесом оказался колодец из камня и дерева. Но Шимейн заметила не только его. Начинаясь у самых ступеней заднего крыльца, вымощенная плоскими камнями извилистая дорожка вела прочь от дома. По обе стороны от нее под цветущими кустами и плодовыми деревьями пышно разрослись цветы и сочная трава. Неподалеку виднелась небольшая постройка с односкатной крышей — должно быть, коптильня. Рядом с ней дверца, вделанная в склон холма, очевидно, вела в погреб. Поодаль, посреди птичьего двора, стоял курятник с аккуратным рядом отверстий в стене, чтобы вынимать яйца из гнезд. В сарае возле загона хватало места для пары лошадей и коровы с теленком. Дорожка заканчивалась у крыльца большого строения с крышей, покрытой жестью. Строение окружали высокие деревья.

— Вон там мы делаем мебель, — объяснил Гейдж, указав на строение. — А в большом сарае за мастерской храним дерево — в том числе и для строительства корабля.

— Па-па! — послышатся из дома испуганный крик Эндрю.

— Иду, Энди, — громко отозвался Гейдж и вытащил из колодца кувшин с молоком. Придержав дверь, он пропустил Шимейн вперед, успев оглядеть ее грудь, прикрытую тонкой тканью, а затем наблюдая, как колышутся при ходьбе ее юбки. Вернувшись к столу, Гейдж поставил кувшин и застыл у скамьи. Прошла целая минута, прежде чем Шимейн поняла: он ждет, когда она сядет. В ответ на вопросительный взгляд Шимейн Гейдж приглашающим жестом указал ей на скамью.

— Здесь мы едим все вместе, Шимейн. И я, и все, кто войдет в дом, будут относиться к вам как к члену семьи.

Опустившись на отполированное сиденье, Шимейн покорным жестом сложила ладони на коленях и с благодарностью прошептала:

— Спасибо вам, мистер Торнтон.

— Гейдж. Меня зовут Гейдж, — поправил он, садясь напротив, но по-прежнему не решаясь смотреть в глаза Шимейн — из страха пробудить желания, которые так долго сдерживал. Прежде он никогда не держал рабов, тем более рабынь, и хотя он слышал, что часто хозяева пренебрегают запрещением насиловать и бить слуг, ему не хотелось следовать их примеру. — Так меня зовут все. И вы должны звать меня по имени. А обращение «мистер Торнтон» я не терплю… кроме как из уст недругов.

С отчаянием чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, Шимейн робко кивнула, не поднимая головы.

— Как вам будет угодно… Гейдж.

Он протянул ей тарелку с лепешками:

— А теперь поешьте, Шимейн. На мой взгляд, вы слишком исхудали.

— Слушаюсь, сэр.

Эндрю с любопытством прислушивался к разговору взрослых, переводя взгляд с одного на другого, а затем пригнулся к столу и снизу вверх заглянул в лицо Шимейн. Заметив, что малыш наблюдает за ней, она поспешно сморгнула слезы с ресниц и улыбнулась ему. Эндрю удивленно уставился на отца.

— Папа, Шимейн плачет!

Шимейн беспомощно подняла голову, чувствуя, как по лицу стекают слезы, и встретилась с испытующим взглядом Гейджа. Вспоминая, как решительно она пресекала попытки Моррисы и Гертруды унизить ее, Шимейн не могла поверить, что расплакалась при самом незначительном проявлении людской доброты.

— Прошу прощения, мистер Торн… — Она осеклась, чувствуя, что окончательно потеряет самообладание, если назовет его по имени. — Я… не ожидала подобного отношения. Прошло уже больше четырех месяцев с тех пор, как я в последний раз слышала добрые слова, видела, как джентльмен открывает передо мной дверь или стоя ждет, когда я сяду. Мне очень стыдно за эти слезы, сэр… но я ничего не могу с собой поделать.

Гейдж вытащил из кармана чистый носовой платок, подал его Шимейн, а потом встал и отвернулся, пока она вытирала глаза. Открыв буфет, он вынул две кружки, в одну налил молока доверху, а в другую плеснул на донышко. Вернувшись к столу, он протянул Шимейн полную кружку.

— Выпейте, Шимейн. Молоко для вас полезнее, чем чай. Оно поможет вам успокоиться. — Он разломил вторую лепешку, намазал обе половинки джемом и положил их на тарелку перед Шимейн. — Попробуйте-ка свою стряпню. Она чудесно пахнет.

Рассмеявшись сквозь слезы, Шимейн заметила, как по губам Гейджа пробежала улыбка. Почему-то у нее стало легче на душе, едва она убедилась, что хозяин может быть не только суровым и хмурым. Шимейн послушно пригубила холодное, вкусное молоко и с жаром принялась за лепешки. Эндрю шумно пил из кружки, которую отец поднес к его губам. Немного погодя Гейдж налил себе чаю и взял лепешку. Минуту они ели в полном молчании, наслаждаясь вкусной едой. Затем, заметив, в каком напряжении сидит служанка, Гейдж попытался снять его рассказом о медведе, который досаждал ему несколько лет назад.

— …Старый Корноух был злобным зверем, ненавидел людей, видимо, потому, что какой-то охотник лишил его уха и чуть не убил. Несколько раз он приходил к дому, но не причинил нам никакого вреда, а потом однажды морозным утром, выходя из уборной, я с изумлением увидел, что Корноух пытается добраться до теленка, которого я купил той весной. Медведь намеревался быстро завладеть добычей и скрыться, но увидев, что я помешал ему, пришел в ярость. Я сразу понял: Корноух жаждет мести. Мушкет я оставил в доме и теперь стоял перед медведем совершенно безоружный и полураздетый. К счастью, Виктория услышала шум и выбежала на заднюю веранду с заряженным мушкетом. Эндрю должен был появиться на свет со дня на день, но это не смутило ее. Медведь обернулся к ней, а она прижала приклад к плечу и всадила весь заряд прямо в лоб зверю. — По лицу Гейджа молниеносно мелькнула улыбка. — Вот так у нас в спальне и появилась медвежья шкура. Я сам освежевал медведя, выделал шкуру и положил ее у кровати с той стороны, где спала Виктория. Благодаря этой шкуре зимой, когда она вставала по ночам, чтобы покормить Эндрю, у нее не мерзли ноги.

Веки Шимейн по-прежнему были красными от слез, но по щекам уже перестали течь ручейки, а зеленые глаза оживленно заблестели в окружении длинных влажных ресниц. Поставив локоть на стол, Шимейн подперла рукой подбородок и улыбнулась Гейджу:

— Вы непременно должны научить меня обращаться с мушкетом, мистер Торнтон, ради вашей и моей безопасности.

— Надеюсь, до конца недели у меня найдется несколько свободных минут, — ответил Гейдж, и улыбка вновь порхнула по его губам.

Когда трапеза завершилась, Шимейн встала и начала собирать со стола посуду, а Гейдж умыл Эндрю и понес его в спальню. Малыш сладко зевнул, прижавшись головой к отцовскому плечу. Уложив сына, Гейдж вышел из спальни, бесшумно закрыв за собой дверь. Он отнес кувшин с молоком обратно в колодец и вскоре вернулся на кухню с маленьким горшочком в руках.

— Это мазь, которая смягчает и исцеляет раны, — объяснил он служанке. — В основном я мажу ею мозоли и царапины. — Сняв крышку с горшочка, он приблизился к раковине, в которой Шимейн мыла посуду, и показал ей густую мазь. — Она заживит раны на ваших запястьях и щиколотках.

Шимейн поставила последнюю тарелку в шкаф и, заглянув в горшочек, увидела прозрачное, желтоватое вещество и тут же с отвращением сморщила нос.

— Знаю, знаю — вонь убила бы и скунса, — усмехнулся Гейдж. — Но мазь и вправду целебна.

Шимейн неуверенно взглянула на Гейджа.

— Что я должна с ней сделать?

— Втереть в кожу там, где она повреждена. Если позволите, думаю, у меня это получится лучше.

Шимейн почувствовала, как ее щеки вспыхнули при мысли о подобной услуге, и она поспешила отказаться.

— По-моему, это было бы неприлично, сэр.

— Отчего же? — возразил Гейдж. Движимый только желанием помочь Шимейн, не преследуя никаких корыстных целей, он не разделял ее взгляды на правила приличия. — У вас до крови растерты запястья и щиколотки, Шимейн, и, втирая в них мазь, я ни в коем случае не буду представлять угрозу для вашей добродетели. Поверьте, если я когда-нибудь решусь скомпрометировать вас, вы сразу поймете это — потому что начну не с запястий и не со щиколоток. — Он перевел взгляд на грудь Шимейн под туго натянувшейся тканью, словно указывая, откуда он начнет, а затем так же быстро вскинул голову и посмотрел в перепуганные глаза Шимейн.

Не сразу заметив, что она стоит с открытым ртом, Шимейн поспешно сжала губы. Бессознательным жестом она скрестила руки на груди, жалея, что платье подчеркивает ее пышность.

— Уверяю вас, мистер Торнтон, мысль об угрозе для моей добродетели мне и в голову не приходила! — отчаянно покраснев, с запинкой возразила она.

Уголок губ Гейджа дрогнул в скептической усмешке.

— Значит, вы не такая, как большинство молодых женщин в этих краях. Здесь многие считают положение вдовца настолько плачевным, что не сомневаются: он готов наброситься на любое существо в юбке и даже совратить девицу. — Отметив, что щеки Шимейн заполыхали, Гейдж задумался, отчего она смутилась — от грубости или оттого, что его слова попали в точку. — Поверьте, Шимейн, я не настолько неразборчив.

— И я тоже, сэр! — Шимейн упрямо вздернула подбородок. — Если уж вы сравнили меня с другими, смею вас заверить: я не из тех, кто падает к ногам первого встречного. Меня вполне устраивает жизнь старой девы. И если вы не возражаете, я сама позабочусь о своих запястьях и щиколотках!

Сердито сжав губы, Гейдж протянул руку с горшочком.

— Если передумаете, Шимейн, я буду рад помочь вам… не оскорбив вашу девическую скромность.

Круто повернувшись, он вышел из комнаты и у задней веранды так громко хлопнул дверью, что Шимейн вздрогнула. Внезапно ее гнев улетучился, сменившись ужасом и смятением. Какой необдуманный поступок! Не следовало почти напрямик заявлять этому человеку, что его прикосновения ей неприятны.

В соседней комнате захныкал Эндрю — вероятно, его разбудил стук двери. Шимейн бросилась к двери спальни, осторожно приоткрыла ее и заглянула внутрь. Мальчик лежал на боку посреди кровати — глаза закрыты, темные бровки нахмурились. Скривив губки, он плакал тонко и жалобно, словно скулил. На цыпочках подойдя к постели, Шимейн склонилась над малышом и погладила его по лбу, напевая ирландскую колыбельную. Морщинки на лбу Эндрю разгладились, дыхание стало ровнее и глубже. Наконец он со вздохом перевернулся на спину и погрузился в сон. Продолжая негромко напевать, Шимейн укрыла малыша и повернулась, чтобы уйти.

Сердце чуть не выскочило из груди, как только Шимейн заметила массивную темную фигуру, заслоняющую дверной проем. Гейдж стоял, прислонившись плечом к косяку — судя по всему, он уже давно наблюдав за Шимейн. При этой мысли кровь снова прилила к ее щекам. Она судорожно пыталась вспомнить, как вела себя последние несколько минут. Не понимая, почему Гейдж следил за ней, Шимейн бросилась к двери, намереваясь покинуть спальню, но, к ее досаде, Гейдж не сдвинулся с места.

Поскольку путь к бегству полностью преграждала его высокая широкоплечая фигура, Шимейн остановилась и подняла голову, понимая, как она беспомощна, если Гейдж решит овладеть ею. Шимейн ждала, когда он отступит назад, в гостиную, пропуская ее. Наконец Гейдж попятился, и девушка вздохнула с нескрываемым облегчением, выходя за дверь. Она поспешила прошмыгнуть мимо, но Гейдж поймал ее за руку, вызвав мгновенный страх в душе Шимейн. Она опасалась, что теперь, когда Эндрю заснул, его отец, возможно, сочтет момент подходящим для домогательств, и решила защищаться. Несмотря на то что он держал ее за руку вовсе не грубо, Шимейн сознавала: этот человек властен либо отнять у нее жизнь, либо отпустить ее. Боясь самого страшного, она сжалась и настороженно встретила его взгляд.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Торнтон?

Гейдж придвинулся ближе, и Шимейн попятилась, но, как выяснилось, он хотел всего лишь закрыть дверь спальни.

— Я пришел извиниться, — объяснил он, отступая. — Понимаю, вы много выстрадали. Мне известно, что капитан Фитч мечтал купить вас и сделать своей любовницей втайне от жены, но не все мужчины такие, как он. Мне не следовало пугать вас, Шимейн. Прошу меня простить.

Шимейн в недоумении воззрилась на него. Значит, вот зачем он пришел? Только чтобы извиниться? Неужели он не понимает, что перепугал ее чуть ли не до смерти?

Шимейн натянуто улыбнулась, смущенная собственной паникой: она-то считала, что Гейджу не терпится затащить ее в постель! Ведь он сам говорил, что далеко не все вдовцы превращаются в развратников. И потом, на его вкус она слишком костлява.

Пока сердце замедляло лихорадочный перестук, Шимейн размышляла над словами Гейджа, изумляясь его проницательности: он мгновенно раскусил замыслы капитана Фитча. Возможно, Гертруда Фитч напрасно кичилась своим умом и проницательностью.

Шимейн опустила глаза.

— Мне жаль, что я оскорбила вас ребяческой выходкой, мистер Торнтон. Просто мне казалось, что неженатому джентльмену неприлично втирать мазь в щиколотки и запястья дамы. Но теперь я понимаю — вы хотели лишь помочь мне.

«А не домогаться меня!» — мысленно добавила она, упрекая саму себя.

— Вот именно, — мягко подтвердил Гейдж, заставив Шимейн вскинуть голову — казалось, он прочитал ее мысли. Усилием воли Шимейн обуздала свое излишне богатое воображение и велела себе внимательнее прислушиваться к словам хозяина, чтобы не стать жертвой собственных иллюзий. Он продолжал негромко, но настойчиво: — Мазь залечит ссадины.

— Тогда будьте любезны помочь мне. — Произнося эту спокойную просьбу, Шимейн испустила прерывистый вздох и смущенно улыбнулась. — Но прошу вас, осторожнее. Сегодня Джейкоб Поттс сбил меня с ног, и я не знаю, что при этом пострадало сильнее — моя спина или щиколотки.

Легкая, едва заметная усмешка озарила его мрачное лицо.

— Если вы не против, я готов натереть мазью и то, и другое.

Едва Шимейн успела совладать с непокорным воображением, как Гейдж свел ее усилия на нет. Неудивительно, что в голову ей приходили непрошеные мысли! Непредсказуемый юмор Гейджа вызывал пугающие догадки.

Шимейн устремила подозрительный взгляд изумрудных глаз на стоящего перед ней привлекательного мужчину, словно пытаясь измерить его пыл.

— Если бы не эти краткие вспышки юмора, мистер Торнтон, клянусь, еще ребенком вас похитил маленький народец, которому доставляло несказанное удовольствие учить вас хмуриться.

Неожиданное предположение Шимейн вызвало у Гейджа усмешку.

— Похоже, виной всему камень, который я поцеловал в замке лорда Блани, — отозвался он и указал на кресло-качалку перед камином. — Присядьте, Шимейн, я стану вашим целителем.

— Пожалуй, мне и вправду будет лучше присесть, — пробормотала она. — От этой вони меня выворачивает наизнанку. — Внезапно вновь исполнившись подозрительности, она пристально вгляделась в лицо Гейджа. — Надеюсь, вы не дурачите меня?

Он хитро прищурился:

— Все очень просто: теперь, если вы сбежите, я легко отыщу вас по запаху.

Шимейн отпрянула, намереваясь бежать, но Гейдж поймал ее за руку и повлек за собой.

— Пойдемте, Шимейн. Я делаю только то, чему обучил меня маленький народец. Одного не пойму: как это вы, ирландка, не признаете своих?

Шимейн недоверчиво покачала головой:

— Иногда мне кажется, я понимаю, почему англичане ненавидят ирландцев, способных насмешками довести до белого каления самого дьявола. Но сейчас, похоже, мы поменялись ролями.

Янтарно-карие глаза Гейджа сверкнули, отразив свет лампы.

— Не бойтесь, Шимейн, — успокоил он. — Мазь можно смыть, после того как она впитается в кожу, и кроме того, она быстро выветрится.

Шимейн устроилась в качалке, насторожившись, как только Гейдж опустился перед ней на колени. Он закатал ее рукава, но едва окунул пальцы в горшочек с мазью и провел ими по тонкому запястью Шимейн, она нервно вздрогнула. Гейдж втирал мазь в покрасневшую кожу медленными, нежными кругообразными движениями большого пальца. Запах быстро исчезал, и вскоре Шимейн ощутила тонкий аромат. Гейдж склонился над ее руками, поглощенный делом, и Шимейн словно окутала странная, но приятная смесь запахов, исходящих от него: запах домотканого полотна его рубашки, кожи, мыла и еще одного, чистого мужского аромата. Никогда в жизни она не испытывала подобных ощущений; бережные прикосновения Гейджа будоражили ее, пробуждали, как лучи солнца нераспустившийся цветок.

— Лучше бы вы носили обувь без ремешков, Шимейн, — по крайней мере пока не заживут раны на щиколотках, — посоветовал Гейдж, склонившись к ее ногам. — Они только натирают кожу.

Он поставил босую ступню Шимейн на свою ладонь, и у нее сильнее забилось сердце. Широко раскрыв глаза, Шимейн испуганно следила за Гейджем, но тот, ничего не замечая, вновь зачерпнул из горшочка целебной мази.

— Поднимите подол, иначе он испачкается.

Шимейн смущенно подобрала подол платья и нижней юбки, но Гейдж, вопросительно подняв бровь, уставился на нее, и девушке пришлось подтянуть подол повыше. Недовольно вздохнув, Гейдж поставил к себе на бедро ее босую ступню и поднял юбки почти до колена. С губ Шимейн сорвался испуганный возглас. Не обращая на нее внимания, Гейдж начал растирать мазь по щиколотке. Он постепенно втирал снадобье большим пальцем, продвигаясь вниз. Подхватив маленькую пятку ладонью, он натер мазью подошву. Размеренные, медленные движения вскоре успокоили Шимейн, и она расслабилась в кресле, откинув голову на изогнутую спинку.

— У вас чудесный голос, Шимейн, — заметил Гейдж, принимаясь за другую ступню. — Виктория тоже пела Эндрю. Он слушал ее, а потом спокойно засыпал, но после смерти Виктории ему никто не пел. Из меня певец никудышный.

— У вас столько других талантов, что мне остается только преклониться перед вами, — неловко пробормотала Шимейн, убаюканная его размеренными прикосновениями и пламенем камина, виднеющимся за широкими плечами Гейджа. — Мы все не без недостатков.

— Да, я — человек из плоти и крови, — усмехнулся Гейдж, растирая обеими ладонями ее миниатюрную ступню. Его пальцы творили волшебство. В голове у Гейджа мелькнула мысль, что его служанка достойна восхищения — с головы до стройных ножек.

— Все мы люди, — вздохнула Шимейн. — Каждому из нас далеко до совершенства, поэтому не стоит требовать совершенства от тех, кто нас окружает. Разобравшись в собственных пороках, мы станем терпимее к чужим недостаткам и не будем обижаться по малейшему поводу. Если бы мужчины умели прощать столь же усердно, как вести войну, люди жили бы в мире. Но существует зло, к которому нельзя проявлять снисходительность.

Руки Гейджа передвинулись чуть выше по щиколотке.

— Вы столкнулись с таким злом на борту «Гордости Лондона»?

Шимейн поняла, что пришло время рассказать Гейджу о своих врагах.

— На корабле у меня было несколько недругов, первый из которых — Гертруда Фитч, жена капитана. Вторым врагом был Джейкоб Поттс, но самой хитрой оказалась Морриса Хэтчер. Она умело настраивала этих двоих против меня, обещая благосклонность Поттсу, который, в свою очередь, ложью убеждал миссис Фитч наказывать узниц. Все, кто не пресмыкался перед Моррисой или Поттсом, подвергались наказаниям — миссис Фитч угрозами и упреками заставляла своего мужа отдавать необходимые приказы. Но несмотря на то что миссис Фитч мнила себя умной и проницательной, из всех троих она оказалась самой легковерной. Поттс по крайней мере знал, что получит от Моррисы. Это был порочный круг, в котором Морриса всегда оставалась в выигрыше. Она твердо вознамерилась уничтожить своих противников, главным образом меня. Я сразу поняла, что эти трое пылают ненавистью ко мне и желают моей смерти.

Гейдж заметил, как разволновалась Шимейн, каким испуганным вдруг стало ее лицо.

— Вы думаете, они не откажутся от своего намерения?

— Хотя миссис Фитч ненавидела меня, вряд ли она причинит мне вред здесь, в колонии. Одно дело — царить на корабле, принадлежащем ее отцу, и совсем другое — отвечать за свои поступки перед английскими властями колонии. А двоих ее союзников ничто не остановит, — с уверенностью заявила Шимейн. — Они поклялись убить меня. Морриса наверняка поручит грязную работу Поттсу и будет злорадствовать, если сумеет уничтожить меня.

— Я видел этого Поттса на корабле? — спросил Гейдж, продолжая растирать ногу Шимейн.

— Джеймс Харпер отправил его в трюм за несколько минут до того, как вы поднялись на борт. Поттс — грузный мужчина, на голову ниже вас, с рыжевато-соломенными волосами, багровыми щеками и носом-картошкой.

Легкое движение губ выдало удивление Гейджа.

— Судя по этому описанию, Поттс преследует вас в кошмарных снах. Очевидно, вы хорошо запомнили этого человека.

— Я узнала бы его даже издалека.

— Будем надеяться, что у вас хватит времени предупредить меня, если Поттс заявится сюда.

— Но ведь вы научите меня стрелять из мушкета, правда? — беспокойно напомнила Шимейн, зная, что в отсутствие Гейджа придется защищаться самой, если Поттс отыщет ее.

Гейдж с нескрываемым скепсисом приподнял бровь.

— Неужели вы и вправду считаете, что вам понадобится стрелять в человека?

— Если Поттс найдет меня — да, — ответила Шимейн. — Он убьет меня, если я не сумею дать отпор.

— Обычно, когда к берегу подплывает лодка, я или кто-нибудь из подмастерьев идем навстречу ей, но должен признаться, иногда за работой нам некогда выглянуть в окно. Если вы заметите Поттса, позвоните в колокол на крыльце или кричите что есть мочи. Уверен, кто-нибудь из нас услышит крик или звон и поспешит на помощь.

— Вероятно, вы не поняли, какая опасность грозит вам или вашим подмастерьям, мистер Торнтон, — осторожно начала Шимейн. — Поттс — убийца, настоящий зверь в человеческом обличье. В одиночку вам не совладать с этим чудовищем.

— Я умею постоять за себя и за тех, кто мне дорог, — заверил Гейдж, но задумался об опасности, которую пока не мог точно оценить. — На всякий случай я научу вас обращаться с мушкетом.

Шимейн облегченно вздохнула, наконец-то добившись желанного ответа. Подавшись вперед, она наблюдала, как Гейдж полотенцем стирал с ее ног излишки мази. Затем, присев на корточки и позволив Шимейн опустить юбки, он принялся вытирать руки полотенцем. Очевидно, он не испытывал неудобства, сидя на полу.

Шимейн с удивлением заметила, что раны на ногах уже не причиняют ей мучительной боли.

— По-моему, мистер Торнтон, вы не только великолепный столяр, но и отличный врач. Боль уже утихла. Большое вам спасибо!

Гейдж слегка кивнул, принимая ее комплимент, но больше, чем смысл ее слов, его заворожила интонация и голос — Шимейн сумела произнести его фамилию так, что она прозвучала, словно перезвон крохотных серебряных колокольчиков на ветру. Вспомнив, что он уже предложил называть его по имени, Гейдж решил, что более официальное обращение из уст этой девушки сильнее волнует его. Очевидно, на ее произношение оказал значительное влияние ирландский говор Шеймаса О'Хирна.

— Через несколько дней раны затянутся, — пообещал Гейдж. — А через месяц исчезнет и краснота. К тому времени я куплю вам пару туфель.

— Незачем беспокоиться, мистер Торнтон, — мягко возразила Шимейн. — Я благодарна вам уже за то, что мне не придется ходить босиком. Эти туфли немного великоваты, но довольно удобны. Я уже знаю, каково обходиться без обуви, и благодарна за эту пару. По правде говоря, ходить обутой гораздо удобнее — по крайней мере не чувствуешь ступнями каждый камешек или щепку.

— Я предполагал, что туфли Виктории будут вам велики, — заметил Гейдж. — Несмотря на стройность, моя жена была почти на голову выше вас.

— Тогда Эндрю тоже будет рослым мальчиком. Да и может ли быть иначе, если сами вы так высоки? Уверена, едва Эндрю подрастет, он будет точной вашей копией.

— Виктория сказала то же самое, как только Эндрю родился, — вспомнил Гейдж. — Пожалуй, она не ошиблась. У Виктории были светлые, почти белые волосы, переливающиеся на свету. Я часто наблюдал, как ветер треплет их и всегда удивлялся, как они не путаются.

Шимейн бессознательным жестом отвела со лба выбившиеся пряди и задумалась. Ее волосам недоставало мягкости, локоны были так густы и непокорны, что их приходилось усмирять, заплетая в косы или сооружая прически, на которые не хватило бы терпения даже у самого искусного парикмахера. Горничной Шимейн доставляло удовольствие красиво укладывать волосы хозяйки, перевивая их золотистыми лентами. Впрочем, этой женщине приходилось воевать с локонами Шимейн с тех пор, как той исполнилось десять лет. Воспевая хвалу волосам Шимейн, Нола часто заявляла, что в свете не найти ни единой знатной леди, которая была бы причесана так же изысканно, как ее обожаемая хозяйка.

— А у меня слишком непокорные волосы, — пожаловалась Шимейн, жалея, что она лишена талантов, которыми обладала Нола. — Сегодня днем я чуть не отрезала их, чтобы не тратить времени на бесконечное распутывание.

Гейдж проследил, как упрямая прядь упала на лоб Шимейн, едва она убрала руку. Ему хотелось протянуть руку и коснуться этого тяжелого локона, ощутить его шелковистую упругость, но он вовремя спохватился, догадавшись, что в этом случае его служанка отпрянет, как испуганная лань. Он уже понял, как пуглива Шимейн, и догадывался, что она совершила над собой небывалое усилие, позволив ему натереть мазью ее ноги.

— Мне нравятся ваши волосы, Шимейн, и я бы расстроился, если бы вы отрезали их.

Внезапно сообразив, что она чуть не навлекла на себя гнев хозяина, Шимейн забеспокоилась и решила признаться в еще одном поступке, пока Гейдж не узнал о нем сам.

— Надеюсь, вы не слишком рассердитесь на меня, мистер Торнтон… — смущенной скороговоркой начала она. — Потом я ее как следует вымыла и положила на прежнее место…

— Ее? — Гейдж недоуменно поднял брови. — О чем вы говорите, Шимейн?

— О вашей щетке, — пояснила она. — Мне пришлось взять ее, чтобы причесаться.

Сверкнув улыбкой, Гейдж с облегчением вздохнул:

— Только и всего? Судя по вашему смущению, я уж решил было, что вы совершили тяжкое преступление.

— Так вы не сердитесь? — изумилась Шимейн. — Вы прощаете меня?

— А разве у меня есть причины сердиться? — с лукавой усмешкой переспросил он. — Может, на щетке осталось кое-что, чего я предпочел бы не иметь?

Смеясь, Шимейн покачала головой:

— Ничего подобного я не заметила, сэр.

Гейдж задумчиво потер подбородок и, сдерживая улыбку, поддразнил девушку:

— А если бы я сделал вам нежелательный подарок, Шимейн? Говорите, вы вымыли щетку после того, как причесались, а не раньше?

Обхватив руками колени, Шимейн устремила на Гейджа шаловливый и вопросительный взгляд.

— Вы уверены, что вы англичанин, мистер Торнтон?

Он пожал плечами:

— Если я действительно сын своего отца, тогда все мои предки англичане. А если нет, значит, моя мать согрешила во сне, ибо она всецело приписывала мое появление, внешность и упрямство Уильяму Торнтону.

— Папа! — послышался из спальни сонный голос Эндрю.

— Иду, Энди, — откликнулся Гейдж и поднялся на ноги одним быстрым и плавным движением, ошеломив Шимейн силой и мужской грацией. Шагая через гостиную к двери спальни, Гейдж не подозревал, что его провожает взгляд изумрудных глаз. Гейдж скрылся за дверью, а Шимейн, откинувшись на спинку кресла, стала прислушиваться к приглушенным звукам его голоса, вплетающимся в журчание заспанного детского голоска. Гейдж что-то бормотал мягким, утешительным тоном, который согревал сердце не только ребенку, но и Шимейн.

На землю спустился вечер, дом окружил сгустившийся туман, превратив его в уединенный островок. Где-то в лесу заухала сова. С наступлением темноты все звуки в доме стихли, если не считать потрескивания огня в камине и поскрипывания пера — устроившись в заднем коридоре, Гейдж вносил какие-то записи в большую конторскую книгу. Поглощенный своим занятием, он, казалось, забыл о женщине, купленной сегодня утром, но Шимейн, сидящая в кухне с шитьем, время от времени поглядывала на него сквозь открытую дверь. Она сидела в качалке справа от камина. Разделив с хозяином и Эндрю еду, которую прислала на ужин Ханна Филдс, Шимейн заранее обдумала, что приготовить на завтрак, и прибрала в кухне. Позднее Гейдж уложил Эндрю в постель в детской, а потом, сев за стол, погрузился в работу. Шимейн подшивала подол голубого платья и распускала швы второй кофточки, выбранной для себя.

Она не собиралась сравнивать хозяина со своим женихом, но пока игла летала в ее проворных пальцах, мысли Шимейн унеслись далеко от затерянного в лесу дома и она начала сопоставлять. Во многом эти двое были похожи. У обоих черные, как вороново крыло, волосы, правда, Гейдж Торнтон коротко стриг их, а Морис заплетал густые кудри в аккуратную косицу на затылке, обходясь без пудры и париков. Если эти двое мужчин и отличались ростом, то очень незначительно. Рослые, широкоплечие, гибкие и мускулистые, они отлично выглядели в любой одежде, будь то кожаные бриджи и домотканые рубашки Гейджа или элегантный наряд Мориса. Хотя Морис обычно предпочитал благородный черный шелк любым другим материям и цветам, Шимейн вдруг поняла, что при всем своем обаянии и роскошной одежде маркиз не производил столь ошеломляющего впечатления, как Гейдж Торнтон в рабочих рубахах и штанах. Узкой талии и бедрам хозяина Шимейн позавидовал бы любой денди. Длинные кожаные бриджи плотно облегали тело Гейджа, подчеркивая упругие мышцы бедер и свидетельствуя об атлетической мощи этого человека.

Морис дю Мерсер тоже не лишен силы, мысленно возразила себе Шимейн, продолжая сравнивать. Морис, опытный фехтовальщик и искусный наездник, слыл знатоком всех придворных танцев и танцевал с таким же изяществом, с каким восседал в седле. И все-таки, чтобы найти различие между этими двумя мужчинами, достаточно было взглянуть на их руки. Гибкие пальцы Гейджа загрубели от работы. В стальных клещах его рук непременно сломались бы бледные, нежные, как у девушки, пальцы Мориса дю Мерсера.

Одно время — казалось, с тех пор прошла целая вечность — Шимейн считала: никто не сравнится красотой с ее женихом, обладающим аристократически утонченными чертами лица и красивыми черными глазами с длинными ресницами. Услышав о том, что Морис сделал предложение Шимейн, ее мать, прежде твердо верившая в благоразумие дочери, забеспокоилась, решив, что на выбор Мориса и Шимейн повлияло непреодолимое физическое влечение друг к другу, а не глубокая и непоколебимая преданность.

Позже Камилла опять высказала мысль, что Шимейн покорила безупречная внешность ее жениха и его положение в свете. Несмотря на то что Шеймас О'Хирн слыл своенравным и вспыльчивым человеком, ему хватало ума прислушиваться к советам жены. Они сошлись во мнении и не спешили соглашаться на предложение Мориса, объясняя: они хотят только, чтобы Шимейн осознала, что значит быть маркизой. Понимая их замешательство, Морис пылко заверял, что любит Шимейн, обещал лелеять и баловать ее. Прошел по меньшей мере месяц, прежде чем супруги О'Хирн наконец сдались, прислушавшись к восторгам Шимейн, что ни один мужчина на свете не сравнится с Морисом.

Все это случилось всего восемь месяцев назад.

Прошло совсем немного времени, и Шимейн оказалась на другом краю света.

Многое изменилось с того памятного дня, когда Морис попросил ее руки. Из юной праздной леди Шимейн превратилась в рабыню, купленную колонистом, который зарабатывал себе на жизнь тяжелым трудом.

Шимейн попыталась вызвать в памяти образ своего жениха, но после долгих и бесплодных усилий поняла: благородного Мориса надежно заслонил загорелый, мускулистый и энергичный мистер Торнтон — тот самый, которого она видела перед собой каждый раз, едва поднимала голову.

Гейдж захлопнул книгу, воткнул перо в чернильницу и отодвинул стул от стола. Взяв подсвечник, он зажег одну свечу от другой и задул все остальные свечи в комнате. Он появился в кухне, когда Шимейн поспешно сворачивала платье.

— Без свечи вам не найти дорогу наверх, — заметил он, ставя перед ней подсвечник. — В сундуке возле кровати найдете стеганое одеяло. Пока вы убирали в кухне, я протянул веревку над балюстрадой и повесил на нее парусину. Так что вам остается только задернуть занавеску.

Поблагодарив его, Шимейн взяла подсвечник и застыла в замешательстве, наблюдая, как Гейдж, пожелав ей спокойной ночи, направился к спальне. Постеснявшись признаться, что днем позабыла найти в сундуке Виктории ночную рубашку, Шимейн собрала одежду, которую переделывала для себя, и шагнула в коридор.

У двери спальни Гейдж вдруг вспомнил о жалкой одежде своей новой служанки.

— Шимейн, я совсем забыл спросить: может быть, вам нужно что-нибудь еще из сундука Виктории?

— Если не возражаете, я хотела бы найти ночную рубашку и халат, — робко призналась Шимейн. — Раньше я об этом не подумала.

— Тогда зайдите и возьмите их. Вам нечего опасаться. — Поманив ее за собой, Гейдж вошел в спальню.

К тому времени, как Шимейн решилась последовать за ним, Гейдж уже поднял крышку сундука и теперь рылся в его содержимом: отложил в сторону ветхую, заштопанную рубашку, лежащую сверху, и продолжал поиски, пока наконец не вытащил самую красивую, которой Шимейн восхищалась днем. Выбрав еще одну рубашку — совсем новую и почти прозрачную, Гейдж нашел халат и протянул все три вещи Шимейн.

— Это слишком роскошно для служанки, — возразила Шимейн.

Гейдж почти силой сунул выбранную одежду ей в руки.

— Она все равно лежит без дела, Шимейн.

— Она могла бы пригодиться, если бы вы снова женились, — возразила она.

Словно обдумывая ее предложение, Гейдж сжал губы и неторопливо оглядел Шимейн. Очевидно, придя к решению, он слегка кивнул:

— Если мне понравится, как вы выглядите в этой одежде, пожалуй, я последую совету и женюсь на вас.

Приоткрыв рот, Шимейн ошеломленно воззрилась на него, не в силах произнести ни слова. Заявление Гейджа оказалось слишком неожиданным.

С лукавой улыбкой Гейдж прикоснулся указательным пальцем к ее подбородку, заставляя девушку закрыть рот.

— Незачем так пугаться, Шимейн. Это был бы далеко не первый и не последний брак по расчету в колонии. Поскольку незамужних женщин здесь можно пересчитать по пальцам, нет ничего странного, если мужчина берет в жены незнакомку. А если он чересчур нерешителен и долго тянет с предложением, его избранницу уведет кто-нибудь другой.

Наконец Шимейн обрела дар речи и поспешила заверить его:

— Я не предлагала вам жениться на мне, мистер Торнтон. Ни о чем подобном я даже не задумывалась… не могла… Видите ли, я помолвлена… — Она осеклась, поняв, что зашла в своих протестах слишком далеко.

— Уже поздно, Шимейн, поговорим об этом завтра. Переодевайтесь и ложитесь в постель. Отдыхайте, набирайтесь сил. Надеюсь, вскоре — через пару недель или через месяц — мы повезем готовую мебель заказчикам в Уильямсберг. Я хотел бы взять с собой Эндрю и вас, чтобы вы присматривали за ним. Нам придется сначала везти вещи в лодке, затем перегружать их в повозки. Невозможно одновременно заниматься погрузкой и следить за сыном. Значит, вам понадобятся силы, чтобы целый день быть рядом с Эндрю.

— Ко времени отъезда я постараюсь окрепнуть, мистер Торнтон, — пообещала Шимейн, отступая к двери.

Направившись вслед за ней, Гейдж остановился, уперся ладонью в косяк и задержал на лице Шимейн немигающий взгляд карих глаз.

— Знаете, Шимейн О'Хирн, у вас очень милый выговор. Он отчетливо слышен, когда вы обращаетесь ко мне по фамилии, и поскольку вы, похоже, отказываетесь звать меня по имени, разрешаю вам и впредь говорить мне «мистер Торнтон», — он коротко улыбнулся, и в его глазах мелькнул насмешливый блеск, — разумеется, пока мы не поженимся.

— Вы и вправду способны довести до белого каления самого дьявола! — недовольно пробормотала Шимейн, круто повернулась на каблуках, но не сдержала улыбку, поспешно выходя из комнаты.

В тишине дома гулко разносилось постукивание ее подошв. Застыв у двери, Гейдж прислушивался к шагам поднимающейся по лестнице Шимейн, радуясь новым звукам. Слышать их было приятнее, чем неотступно преследующий его голос покойной жены.

Глава 5

У взрослых обитателей дома Гейджа Торнтона давно уже вошло в привычку просыпаться прежде, чем солнце всходило над верхушками деревьев. Шимейн не привыкла вставать до рассвета — в Англии ей позволяли подолгу нежиться в постели. Родители баловали ее, своего единственного ребенка. И тем не менее и мать, и старая кухарка то и дело повторяли, что, когда Шимейн сама станет хозяйкой дома, о сладком сне до полудня придется забыть. На «Гордости Лондона» она засыпала мгновенно, едва выдавалась спокойная минутка, но там сон не приносил облегчения. В первую же ночь в доме Торнтона ей удалось отдохнуть душой и телом. Но, проснувшись, Шимейн тут же вспомнила: теперь она не вправе праздно лежать в постели в ожидании завтрака. Ведь здесь она служанка.

Услышав скрип открывшейся внизу двери спальни, Шимейн вспомнила, где находится, а когда шаги Гейджа раздались в гостиной и коридоре, окончательно проснулась, опасаясь, что хозяин поднимется наверх и вытащит ее из постели. Прошло несколько минут, тихо скрипнула дверь, выходящая на веранду, а затем все стихло, и лихорадочное биение сердца Шимейн постепенно замедлилось.

Она вскочила и зажгла свечу. Набросив поверх ночной рубашки халат покойной хозяйки дома, она взяла подсвечник и поспешила вниз. Крохотное пламя свечи задрожало от торопливого спуска на кухню. Забыв о том, что она не одета, Шимейн зажгла лампу, развела огонь в камине и принялась готовить завтрак, считая, что с собственным утренним туалетом можно и подождать. Ей предстояли неотложные дела.

Еще вечером обдумав, что приготовить на завтрак, и заранее замесив тесто, Шимейн сумела избежать суеты, в которой так легко наделать ошибок. Бесс Хаксли часто повторяла, как важна предусмотрительность в любом деле. Но только теперь Шимейн поняла, что значит быть собранной и серьезно относиться к своим обязанностям. Удовольствие, которое она испытала, видя, как булочки подрумяниваются в печи, копченая оленина шипит на одной сковородке, а яичница быстро жарится на другой, ничуть не походило на скуку, с которой она когда-то занималась этой утомительной и однообразной работой. В родительском доме она считала часы, проведенные на кухне, впустую потраченным временем, и если соглашалась помочь кухарке, то лишь затем, чтобы умилостивить ее и на несколько дней избавиться от нудных наставлений.

Гейдж открыл ставни, и в дом хлынули лучи утреннего солнца. К тому времени, как он вернулся с ведром парного молока и корзиной яиц, ярко освещенную кухню уже наполнял аромат горячих булочек и мяса. Застыв на пороге кухни, Гейдж с удивлением уставился на завтрак, приготовленный Шимейн.

— А вы, оказывается, лгунья, Шимейн, — наконец произнес он, ставя ведро и корзину на кухонный стол. Он никак не мог отвести взгляд от румяных булочек, уверенный, что никогда в жизни не ел столь аппетитного на вид кушанья. Впрочем, решил он, возможно, голод затуманил его память.

— Почему вы так решили, сэр? — оцепенела Шимейн.

— Судя по всему, вы умеете готовить, — пояснил Гейдж, указывая на булочки и оленину. — Пожалуй, вы способны пристыдить даже Роксанну Корбин. Зачем же вы уверяли меня в обратном?

Гейдж уставился на нее, задумчиво сведя брови и скользя взглядом сверху вниз, от растрепанных волос Шимейн до пальцев босых ног, выглядывающих из-под подола. Эти крошечные пальцы неловко подобрались под его взглядом, а Гейдж еще раз оглядел их хозяйку — уже в обратном порядке, снизу вверх. На миг задержал взгляд на упругой округлой груди, приподнявшей ткань ночной рубашки.

Мучительно сознавая, как неприглядна ее внешность в эту минуту, Шимейн прикрыла рукой грудь и запахнула потуже кружевной воротник халата. Даже если бы ее одежда была прозрачной и не скрывала тела, Шимейн не ощущала бы большего смущения. Она виновато потупилась. Будет ли Гейдж и впредь обращаться к ней с уважением? В конце концов она лишь рабыня. Ей некуда бежать, не у кого просить защиты. Она видела, как ретировались жители городка под взглядами Гейджа Торнтона, значит, они слишком трусливы, чтобы вступиться за нее. А те, кто не испытывает робости перед этим человеком, наверняка питают отвращение к каторжникам, как Альма Петтикомб. Нет, ждать сочувствия ей не от кого.

Наконец Гейдж устремил взгляд на ее лицо, но Шимейн отвернулась, чтобы скрыть ярко вспыхнувший румянец, и начала перекладывать яичницу на блюдо. Несмотря на все старания остаться невозмутимой, она дрожала как осиновый лист, ощущая близость хозяина.

Пытаясь сдержать дрожь в голосе, Шимейн поспешила ответить, надеясь, что Гейдж отойдет от нее:

— Когда вы спросили, умею ли я готовить, я не знала, удастся ли мне вспомнить то, чему меня учили. Видите ли, мама придавала большое значение урокам нашей кухарки, а я ненавидела их и считала бесполезными. Они мешали мне заниматься тем, что мне по-настоящему нравилось.

Взяв блюда с яичницей и мясом, Шимейн отошла к столу и поставила их на середину рядом с тарелками для хозяина и его сына. И не оглядываясь, она знала, куда смотрит Гейдж.

— Чем же вы любили заниматься, Шимейн? — спросил Гейдж, не сводя глаз с ее ягодиц, обтянутых тканью халата. Эта часть тела Шимейн, невольно выставленная ею на обозрение, заслуживала восхищения, как и все, что Гейдж видел прежде.

— Ездить верхом, сэр, — смущенно призналась Шимейн. Эдит дю Мерсер казалось немыслимым, чтобы девушка носилась по холмам и равнинам на своенравном жеребце, с которым сумел бы справиться далеко не каждый мужчина. Шеймас О'Хирн рано обучил свою дочь верховой езде, и им обоим полюбилось это развлечение. Только Морис не уступал ее отцу в искусстве ездить верхом. — Моему отцу принадлежали лучшие лошади в Лондоне. Он посадил меня в седло, едва мне исполнилось два года, несмотря на уверения мамы, что ничего хорошего из этого не выйдет. Как всегда, она оказалась права: очевидно, ловец воров знал, где меня искать, ведь он подкараулил и схватил меня в конюшне.

— Вы считаете, о вашей страсти к лошадям сказала ему бабушка вашего жениха? — спросил Гейдж, испытав легкое разочарование, когда Шимейн повернулась к нему лицом. Впрочем, едва прикрытая тканью грудь Шимейн выглядела не менее соблазнительно. Крохотные бусинки сосков приподнимали ткань, возбуждая воображение Гейджа.

— Или кто-нибудь из ее слуг, — подтвердила Шимейн. — К этому выводу я пришла не сразу. У меня было немало времени для размышлений после ареста, и в конце концов я поняла: кто-то хотел, чтобы мое исчезновение осталось тайной, чтобы во время ареста рядом со мной никого не оказалось. Как раз в это время конюхи прогуливали лошадей. Но если я ошиблась в своих догадках, значит, я несправедлива к Эдит.

— А если бы родные нашли вас, могли бы подозрения против этой женщины помешать вам выйти замуж за вашего жениха? За этого… Мориса дю Мерсера?

Этот вопрос мучил Шимейн с самого ареста, и она уже устала от мысленных споров с самой собой. Ей так и не удалось прийти к окончательному решению, а сейчас Шимейн не придавала этому значения, уверенная, что маркиз ни за что не женится на каторжнице.

— Маловероятно, чтобы моим родителям или даже Морису пришло в голову разыскивать меня здесь. И потом, сомневаюсь, что у Мориса найдется время для поисков. В Англии ему принадлежат обширные владения, требующие постоянного надзора. Вряд ли он решится пренебречь своими обязанностями и приедет сюда.

— Даже для того, чтобы найти свою невесту? — изумленно переспросил Гейдж, не понимая, как можно забыть о такой красавице, как Шимейн.

— Морис никогда не испытывал недостатка в титулованных поклонницах, увивающихся вокруг него, — коротко ответила Шимейн. — Должно быть, какая-нибудь знатная леди уже завладела его вниманием.

Всмотревшись в ее лицо, Гейдж помедлил и спросил:

— Значит, о замужестве с ним речь не идет?

Не доверяя собственному голосу, Шимейн резко кивнула и занялась делом, выставляя на стол масло и джем, чтобы не поддаться горечи и сожалению.

Гейдж в задумчивости подошел к столу и взял из корзинки булочку. Откусил, размышляя о словах Шимейн, но спустя несколько секунд забыл обо всем, а его глаза довольно заблестели. Ничего подобного он не пробовал с тех пор, как покинул отцовский дом. Даже Виктория не умела печь такой вкусный хлеб.

— Пожалуй, я поспешил, сравнив вас только с Роксанной Корбин. Я не погрешу против истины, если скажу, что вы печете хлеб лучше всех женщин в округе.

Шимейн откинула со лба непослушную прядь и удивленно воззрилась на хозяина.

— Значит, вы никому не продадите меня, мистер Торнтон?

— Разумеется, нет, Шимейн! — искренне изумился Гейдж. — Я же говорил, или вы мне не поверили?

— Некоторые мужчины говорят одно, а делают совсем другое, — уклончиво отозвалась она.

— Я не из таких.

Дверь спальни скрипнула, и, оглянувшись на звук, Шимейн и Гейдж увидели, как в кухню вышел Эндрю, шлепая босыми ножками по полу. Мальчик был так мил в длинной рубашке, со спутанными темными кудрями, падающими на лоб, что Шимейн захотелось броситься к нему и подхватить на руки. Но она понимала: Энди еще побаивается ее. В конце концов, вчера они впервые увидели друг друга.

Гейдж шагнул навстречу сыну, и Эндрю протянул к нему ручки, сладко зевнув. Отец подбросил его в воздух, и малыш радостно рассмеялся.

— Мы скоро вернемся, Шимейн, — предупредил Гейдж. — Энди знает, как обращаться с ночным горшком, но предпочитает ходить в уборную на дворе. В мое отсутствие вам придется сопровождать его. Он пытается подражать взрослом мужчинам, но у него еще не все получается.

— Понимаю, мистер Торнтон. — Вспыхнув, Шимейн отвернулась. В Англии, проезжая через деревни, она иногда видела из окна экипажа детей, голышом бегающих под дождем или плещущихся в лужах. Какими бы краткими ни были эти встречи, они успели развеять невежество Шимейн, узнавшей, чем мальчики отличаются от девочек. И все-таки знала она не так много, как, должно быть, предполагал ее хозяин.

Немного погодя Гейдж вернулся и направился к умывальнику. Утренний туалет сына он превратил в веселую игру, и в кухне то и дело раздавался заливистый детский смех.

Приготовив завтрак, Шимейн улучила минуту и направилась к себе в комнату. Ей не хотелось портить хозяину аппетит своим видом, и потому она сочла, что удобнее всего будет уйти, пока Гейдж сажает сына на стул. Шимейн уже выходила в коридор, когда хозяин, словно почувствовав ее намерения, догнал ее и схватил за руку, заставив вздрогнуть от неожиданности.

С лихорадочно забившимся сердцем Шимейн вгляделась в загорелое лицо Гейджа, стараясь понять, чем рассердила его. Она боялась этого человека не меньше, чем его сын — саму Шимейн.

— Вам нужно что-нибудь еще, мистер Торнтон? — пролепетала она.

— Да, Шимейн. — Он сухо улыбнулся. — Я хочу, чтобы вы остались и позавтракали с нами.

Невольным жестом она скрестила руки на груди.

— Я не одета, сэр.

— Вы и так прекрасно выглядите, — заверил Гейдж, окидывая взглядом ее лицо и обрамляющие его кудрявые пряди. Он всегда поражался, видя, как соблазнительно выглядит Виктория, хлопоча на кухне босиком, в одной ночной рубашке. С тех пор как она умерла, его тяготила непривычная пустота на кухне, даже когда в ней появлялась Роксанна. Но эта девушка с растрепанными, торчащими во все стороны прядями и следами муки на носу заполнила пустоту своим теплом и жизненной силой. Гейджу хотелось хотя бы несколько минут продлить ее присутствие. Он надеялся, что тогда гложущее чувство пустоты померкнет.

— Нам с Эндрю еще не доводилось есть такие аппетитные кушанья. Роксанна сначала кормила завтраком отца, а потом приходила к нам, поэтому мне часто приходилось самому готовить хоть что-нибудь для нас с сыном. Все мои попытки оказывались неудачными. И потом, с тех пор как Виктория ушла в мир иной, нам не доводилось наслаждаться присутствием за столом прекрасной дамы. Я хочу, чтобы вы остались, Шимейн. Согласны?

Пристальный взгляд смутил Шимейн, но она сочла, что жаловаться ей пока не на что. Если ему достаточно просто смотреть на нее, можно считать, ей повезло.

— Это вам решать, сэр.

— Вот именно, — кивнул Гейдж. Склонившись, он вдохнул аромат, исходящий от волос Шимейн. — Как приятно от вас пахнет!

Встревоженная его близостью, Шимейн нервно затеребила пальцами длинную прядь, свисающую на висок. В эту минуту ей хотелось только одного — поскорее удалиться в свою комнату.

— От меня пахнет хлебом…

— Как от хорошей хозяйки, — с улыбкой пробормотал Гейдж и взмахом руки указал на скамью, где Шимейн сидела вчера вечером. — Прошу вас.

Она послушно скользнула на скамью и приняла из рук Гейджа чашку чаю. Склонив голову набок, Эндрю с любопытством наблюдал за ней. Улыбнувшись малышу, Шимейн взяла с блюда припасенную для него булочку в виде человечка.

— Это тебе, Эндрю. — Она протянула булочку ребенку.

— Папа! — возбужденно воскликнул мальчик, показывая булочку отцу. — Это дала мне Шимейн!

Шимейн рассмеялась и взъерошила малышу волосы. Он забавно сморщил нос. Неумелыми пальчиками отломил кусок булочки и засунул его в рот. Шимейн с удовольствием наблюдала за ним. Вновь повернувшись к отцу, Энди заявил:

— Он вкусный!

Гейдж усмехнулся, перекладывая яичницу с луком в свою тарелку.

— Знаю, Энди. Мне тоже нравится.

— Шимейн тебе тоже дала человечка? — спросил Эндрю, заглянув в отцовскую тарелку.

— Нет, Энди. Этого человечка Шимейн испекла только для тебя, а чудесный завтрак приготовила для нас обоих.

— Шимейн хорошая, да?

— Очень хорошая, Энди.

Услышав, как подчеркнуто Гейдж произнес первое слово, Шимейн удивленно вскинула голову и вздрогнула — он словно заглянул ей прямо в душу. Но тут Энди попросил дать ему яичницы, и его отец поспешил исполнить просьбу.

Шимейн, едва проглотив несколько кусочков хлеба, почувствовала тошноту. Она предприняла попытку доесть то, что лежало у нее на тарелке, однако тут же отказалась от нее, опасаясь, что ее стошнит. Проглоченная еда камнем легла в желудок. Шимейн сложила руки на коленях, наблюдая, как продолжают завтракать отец и сын. Поскольку они наслаждались трапезой и явно не собирались заканчивать ее, Шимейн не находила предлога встать из-за стола и уйти к себе.

Гейдж Торнтон старательно отводил взгляд от новой служанки, хотя его неудержимо тянуло любоваться ею. Если после возвращения от Ханны Филдс он то и дело поглядывал в сторону Шимейн, то сегодня утром, когда ее одежда оказалась менее скромной, отворачиваться от нее Гейджу стало труднее вдвойне. Особенно притягивала взгляд пышная грудь Шимейн. Юная и нежная, она побуждала Гейджа прикоснуться к ней и высвободить из-под одежды. Собственные мысли приводили его в небывалое смятение.

Несмотря на нежелание отпускать Шимейн, Гейдж вскоре заметил, как девушке не терпится встать из-за стола. Он наконец взглянул на нее, пока Шимейн наливала ему очередную чашку чаю. Настороженный взгляд, брошенный на него в ответ, и неловкие движения дали ему понять: Шимейн чувствует себя как птица, попавшая в ловушку.

— Похоже, я напрасно настоял, чтобы вы остались с нами, Шимейн. Если хотите, идите к себе и оденьтесь.

Волна облегчения окатила Шимейн.

— Спасибо, сэр. Кажется, мне не следовало есть так много, — вымученно улыбнулась она.

— Само собой, ведь вы так долго голодали, — отозвался Гейдж, испытав угрызения совести за то, что удерживал Шимейн за столом. — Предупредите меня, когда вам станет лучше. Через час придут подмастерья, и мне придется оставить Эндрю с вами.

— Я не задержу вас, сэр.

Шимейн поторопилась уйти подальше от стола, вид еды был для нее пыткой. Ополоснувшись холодной водой, она словно ожила. Разложила на кровати голубое платье и только тут заметила, что кружева сзади на высоком воротнике отпоролись. Пришивать их было уже некогда. Одевшись и уложив волосы в скромную прическу, Шимейн быстро привела свою комнату в порядок и отдернула парусиновую занавеску над балюстрадой.

Когда Шимейн вернулась в кухню, Гейдж сидел в качалке у камина. Он что-то читал Эндрю, а мальчик внимательно слушал, прижавшись к отцовской груди. Малыш ни за что не хотел отпускать отца, и Шимейн решила отвлечь его игрой. Напевая знакомую с детства ирландскую песенку, Шимейн обернула ладонь полотенцем и углем нарисовала на нем смешную рожицу, губы которой образовывали большой и указательный палец. Подойдя поближе к качалке, она выставила ладонь из-за спины Гейджа. Шевеля пальцами так, словно ее самодельная кукла говорила, Шимейн обратилась к Эндрю тоненьким голоском, безраздельно завладев его вниманием. Вскоре мальчик уже смеялся, да и его отец с трудом сдерживал улыбку. Вдруг Шимейн убрала руку. Эндрю перегнулся через отцовское плечо, разыскивая забавную игрушку, и тут, к его восторгу и удивлению, Шимейн вновь выставила руку.

— Ку-ку! А я тебя вижу!

Заигравшись с Эндрю, Шимейн не заметила, как Гейдж повернул голову, вдыхая тонкий аромат ее волос. Не обратила она внимания и на то, как его взгляд медленно скользит по ее маленькому ушку и аккуратно уложенной на затылке косе. Подними она голову — сразу увидела бы вожделение в янтарных глазах.

Наконец Эндрю согласился идти к Шимейн на руки. Прижавшись щекой к щеке ребенка и тихо напевая, Шимейн последовала за его отцом на заднюю веранду. Там она предложила Эндрю помахать ручкой отцу, пока тот спускался с крыльца.

— Пока, папа! — крикнул Эндрю и сморщил носик, когда отец со смехом оглянулся на него.

— Веди себя как следует, Энди. — Гейдж взял сына и поцеловал его в лоб.

Эндрю пристально взглянул на женщину, на руках у которой сидел, а затем с любопытством повернулся к отцу:

— А поцеловать Шимейн, папа?

— Нет-нет, Эндрю! — всполошилась Шимейн и покачала головой, надеясь, что Гейдж поймет, что ребенок произнес эти слова без ее подсказки. Но Гейдж, казалось, был только рад исполнить просьбу сына и быстро прижался губами к ее приоткрытому рту, вызвав у Эндрю радостный смех. Он поцеловал Шимейн не так, как полагалось бы целовать почти незнакомую женщину. Губы Гейджа были такими же горячими и требовательными, как у Мориса.

Шимейн смущенно отшатнулась, пораженная тем, что краткого прикосновения губ хватило, чтобы пробудить в ней столько новых и непривычных ощущений. Улыбнувшись, Гейдж приложил ладонь к виску в небрежном приветствии, развернулся и двинулся прочь размеренными широкими шагами. Походка выдавала его равнодушие, в то время как Шимейн боролась с вихрем эмоций, уязвляющих ее гордость.

Она отчетливо вспомнила, с каким пылом целовал ее Морис, как ей не раз приходилось умолять его потерпеть до свадьбы. После формальной помолвки Морис убеждал ее отдаться ему, обещая быть осторожным и уверяя, что никто ни о чем не узнает, но Шимейн со спокойной рассудительностью и прагматизмом, унаследованным от матери, возражала: лучше уж потерпеть и насладиться супружеским блаженством в брачную ночь, чем опасаться, что с Морисом что-нибудь случится, а она останется одна с ребенком.

Помахав рукой сыну и Шимейн, Гейдж быстро зашагал по дорожке к мастерской. Его подмастерья уже прибыли в повозках по лесной тропе. Большую часть дня Гейджу и его работникам предстояло упаковывать мебель, приготовленную для отправки в Уильямсберг. Заказчик не назначил дня, когда хотел бы получить мебель, но Гейдж велел упаковать ее заранее, чтобы случайно не повредить. Если все пойдет успешно, вскоре заказчик уплатит за мебель. А пока старому корабельному плотнику Фланнери Моргану и его сыну Джиллиану приходилось строить корабль вдвоем: изготовление мебели требовало постоянного надзора и помощи Гейджа.

Обернув каждый предмет парусиной, пятеро рабочих начали заколачивать их в ящики. Гейдж отправился в сарай за нетесаными досками, за ним последовал Ремси Тейт, рослый широкоплечий мужчина лет сорока. Они быстро откладывали выбранные доски, пока Гейдж случайно не взглянул в сторону дома. На миг он застыл, потом медленно выпрямился.

Желая узнать, что приковало внимание хозяина, Ремси проследил за его взглядом и заметил у колодца девушку с огненно-рыжими волосами. Никаких объяснений Ремси не потребовалось: он сразу понял, куда засмотрелся Гейдж.

— Твоя новая служанка? — Ремси мог бы и не задавать этот вопрос, ибо он уже знал ответ.

Гейдж рассеянно кивнул.

Приставив ладонь козырьком ко лбу, Ремси внимательно оглядел незнакомку.

— Отсюда она выглядит соблазнительно.

— Так и есть.

— Она не похожа на твою жену.

— Ни капли.

— И долго ты хочешь держать ее у себя?

— Сколько понадобится.

Задумчиво покрутив пальцами свисающий ус, Ремси удивился:

— Понадобится для чего?

Стройная женственная фигурка скрылась в доме. Чувствуя себя неловко под пристальным взглядом товарища, Гейдж потянул за конец доски, стаскивая ее со штабеля. Ремси и не подумал присоединиться к нему, и Гейдж раздраженно заметил:

— Что с тобой, Ремси? Заснул?

— А по-моему, это с тобой что-то стряслось, — хмыкнул Ремси, берясь за доску.

— Что за чушь ты несешь?

— А ты как думаешь? — переспросил Ремси. — Стоило этой рыжей выйти на веранду, и ты забыл обо всем. Я впервые вижу тебя таким! Ведь когда сюда приходила Роксанна и увивалась вокруг тебя, ты смотрел на нее волком.

— Как и ты, — парировал Гейдж.

— И что же ты собираешься теперь с ней делать?

Гейдж уставился на собеседника, словно на помешанного:

— С кем? С Роксанной?

Ремси со страдальческим видом закатил глаза:

— Нет, черт бы тебя побрал! С рыжей!

Резко вскинув бровь, Гейдж устремил взгляд на подмастерья.

— Как только я приму решение, я непременно сообщу о нем тебе, — мрачно пообещал Гейдж. — А пока займись лучше своим делом.

Ремси в притворной ярости выпалил:

— Позвольте напомнить вам, мистер Торнтон: все, что касается вас, — мое дело! Без вас ни один из нас и гроша ломаного не стоит! И если я беспокоюсь о вас, то только потому, что мне дороги собственная шкура и мои родные!

— По возрасту ты не годишься мне в отцы, так что прекрати опекать меня, — отмахнулся Гейдж. — Или тебе мало собственных сыновей?

— Ладно, можешь считать меня приятелем, — хмыкнул Ремси. — И раз уж мы друзья, позволь дать тебе один совет. Тебе недостает того, что можно получить только от женщины, и, судя по твоим глазам, тебе мало просто вертеться вокруг этой девчонки, не влезая к ней под юбку.

Гейдж брезгливо поморщился. Ремси попал не в бровь, а в глаз. Неужели все мысли Гейджа написаны на лбу? Он никогда не посещал продажных женщин и потому пытался забыть о неотступном чувственном голоде, с жаром отдаваясь работе. Утренний поцелуй удивил его не меньше, чем Шимейн: казалось, его опалили каленым железом. Стараясь скрыть вспыхнувшие в нем чувства, Гейдж бросился прочь, чтобы Шимейн случайно не заметила его возбуждение. Он решительно отверг объяснение, предложенное Ремси:

— Твой совет, дружище, годится для племенного быка, а я как-никак человек.

Ремси ухмыльнулся и бросил последний осторожный взгляд в сторону дома.

— Да, я заметил.

В этот день Шимейн впервые обнаружила в себе талант развлекать малышей. Несмотря на недостаток опыта, ей удалось завоевать доверие Эндрю и пробудить в нем любопытство. Булка в виде человечка и импровизированная кукла стали удачным началом дружбы. Эндрю перестал дичиться и охотно помогал Шимейн, пока она купала его в корыте. А когда Шимейн показала ему, как пускать мыльные пузыри, мальчик как завороженный следил за ними, с удовольствием притрагивался пальчиком и глядел, как они лопаются, исчезая в мгновение ока.

Шимейн уже одевала малыша в спальне хозяина, когда услышала настойчивый стук в дверь. Закутав Эндрю в одеяльце, Шимейн взяла его на руки и поспешила к двери. У порога стояла рослая женщина со строгим худым лицом и гладко зачесанными соломенными волосами, уложенными на затылке в тугой узел. В ответ на приветствие Шимейн незнакомка криво усмехнулась.

— Я Роксанна Корбин. — Внимательным взглядом серых глаз она окинула тонкую фигуру Шимейн и до боли знакомое потрепанное платье. Это платье Виктория Торнтон носила чаще остальных, когда трудилась в саду или занималась другой грязной работой. При виде каторжницы, облаченной в одежду покойной, в душе Роксанны вспыхнула острая неприязнь. Шимейн удивленно следила за ней. — А ты, должно быть, рабыня Шимейн О'Хирн.

Шимейн поудобнее усадила на руках Эндрю и ответила осторожным кивком.

— Если вы хотите видеть мистера Торнтона, он в мастерской.

— Я пришла посмотреть на тебя. — От убийственно холодной улыбки Роксанны по спине Шимейн побежали мурашки. — Узнать, какую няньку Гейдж купил себе на корабле каторжников.

Шимейн вспыхнула, явственно различив в голосе Роксанны иронию и отвращение. Она желала только одного: чтобы незваная гостья ушла, позволив ей унести Эндрю в спальню — слабые руки Шимейн быстро устали и затекли от тяжести. Опасаясь уронить малыша, Шимейн прислонилась к косяку. Ей не удавалось найти благовидный предлог, чтобы выпроводить Роксанну.

Однако Шимейн сразу заметила: несмотря на все заверения миссис Петтикомб о том, что Эндрю обожает Роксанну, мальчик ни разу не взглянул на прежнюю няню. Ему гораздо больше нравилось играть с непокорными локонами, выбившимися из прически Шимейн.

Шимейн снова подсадила Эндрю поудобнее, собираясь с остатками сил. Эндрю обвил ручонками ее шею и вцепился пальцами в воротник.

— Вам что-нибудь нужно, Роксанна? — спросила Шимейн, пытаясь поскорее закончить разговор. — Если нет, прошу меня простить — мне надо одеть Эндрю.

— Для тебя — госпожа Роксанна, — надменно поправила блондинка. — Научись по крайней мере почтительно обращаться к тем, кто выше тебя.

— Как вам будет угодно, госпожа Роксанна, — холодно отозвалась Шимейн.

Из глубины дома донесся стук задней двери, а затем — топот ног по коридору. Судя по шороху бумаги, Гейдж остановился у стола и что-то разыскивал на нем.

Шимейн облегченно вздохнула.

— Мистер Торнтон вернулся, — сообщила она Роксанне. — Вы хотите повидаться с ним?

Гейдж услышал ее голос и крикнул, продолжая шуршать бумагой:

— Кто там, Шимейн?

— К вам пришли, мистер Торнтон, — громко произнесла Шимейн, оглянувшись через плечо, и пошатнулась: Роксанна оттолкнула ее, входя в дом.

Гейдж вышел из коридора и застыл, узнав гостью. Он пытался скрыть раздражение, но его густые брови сошлись над переносицей — он уже понимал, какой разговор предстоит.

— Не ожидал увидеть вас здесь, Роксанна. Я думал, вы не отходите от отца.

Блондинка вскинула голову с видом страдалицы.

— Пришла посмотреть на вашу покупку, Гейдж, поскольку вы не соизволили посвятить меня в свои намерения. Зато миссис Петтикомб явно не терпелось сообщить мне эту новость. Чрезвычайно любезно с вашей стороны — без слов дать мне понять, что вы нашли замену и больше не нуждаетесь в моих услугах.

— Я говорил вам, Роксанна: мне нужна няня, я не могу ждать, когда поправится ваш отец, — возразил Гейдж, мысленно проклиная миссис Петтикомб за стремление всюду совать свой нос. — Вы прекрасно знали об этом. Сожалею, не успел зайти к вам вчера, но начиналась гроза, и я торопился вернуться домой. Как раз сегодня я собирался в город — в том числе и затем, чтобы повидаться с вами. — Он помедлил, подавляя раздраженный вздох. Гейдж понимал, что дал городским сплетницам пищу для пересудов — впрочем, он не раз предупреждал об этом Роксанну, но она не желала его слушать. — Мне следовало предвидеть, что миссис Петтикомб первым делом бросится к вам поделиться новостью. За это прошу прощения…

— Из всех женщин округи, — резко перебила его Роксанна, — вы не смогли выбрать няню для сына! Зачем вы купили каторжницу? Да еще такую? — Ее голос смягчился, стал почти умоляющим. — Неужели вы не боитесь за Эндрю?

Несмотря на то что вопросы Роксанны вызвали бурю негодования в душе Гейджа, он сумел сохранить спокойствие и ответить ей снисходительным взглядом. Ему не хотелось ранить Роксанну признанием, объяснять, что он давно решил отделаться от нее — еще до того, как кузнец, отец Роксанны, упал с лошади и сломал ногу. Но вместе с тем Гейдж не хотел распространяться о том, почему он остановил выбор именно на Шимейн.

— Роксанна, я способен здраво судить о достоинствах женщины, которую нанимаю в няньки для сына. Убежден, Шимейн отвечает всем моим требованиям.

Желая узнать, какое впечатление этот разговор произвел на Шимейн, Гейдж перевел на нее взгляд. Девушка казалась встревоженной — с трудом удерживала Эндрю на руках. От усилий она дрожала всем телом, очевидно, боясь упасть.

Гейдж бросился на помощь служанке, не задумываясь, что это возмутит ревнивую гостью. Шимейн с явным облегчением шагнула навстречу Гейджу, протягивая ему малыша. Гейдж коснулся мускулистой рукой ее груди, и Шимейн вспыхнула, в смущении попыталась отступить и тут же остановилась. Она оказалась невольной пленницей Эндрю, запутавшегося пальчиками в разорванном кружеве ее воротника. Торопясь высвободиться — главным образом от хозяина, — Шимейн закинула руку назад, пытаясь разжать крохотные пальчики.

— Позвольте, я сам, — вмешался Гейдж, отводя ее руку. — Вам неловко.

Сгорая от стыда, Шимейн покорно застыла на месте, не желая осложнять свое положение. Удерживая одной рукой Эндрю, Гейдж начал распутывать порванное кружево. Остро чувствуя его близость, Шимейн не осмеливалась поднять голову, устремив взгляд на Эндрю, который терпеливо ждал, когда отец освободит его.

Гейдж наслаждался прикосновением упругой женской груди к руке, но каким бы чудесным ни было это ощущение, он напрягся, чувствуя на себе пристальный взгляд Роксанны.

Наблюдая за этой парой, Роксанна испытала знакомый укол ревности, от которой так часто страдала с тех пор, как познакомилась с Гейджем Торнтоном. Всей душой она желала оказаться там, где в этот миг стояла ненавистная ей женщина, но Гейдж, казалось, забыл о ней. Не в первый раз Роксанна исподтишка следила за Гейджем и соперницей, но на этот раз ревность взыграла в ней с небывалой силой.

Для Роксанны стала ужасным ударом весть, что ее место в доме Торнтона заняла каторжница, и она надеялась, что Альма Петтикомб умышленно исказила истину, уверяя, что купленная Гейджем девчонка красотой превосходит даже Викторию. Роксанна была вне себя от ярости, услышав это завуалированное оскорбление. Старая сплетница никого и никогда не хвалила — за исключением тех случаев, когда хотела уколоть собеседника. Сердце Роксанны упало, когда она сама увидела Шимейн и убедилась, что Альма не солгала и не приукрасила истину. Девушка и вправду на редкость хороша, с трудом признала Роксанна. Поскольку местом в сердце Гейджа она дорожила больше, чем работой, Роксанна сразу поняла, что незнакомка отняла у нее и то, и другое. Никогда прежде Роксанна не испытывала страха потерять Гейджа, но теперь опасения немилосердно терзали ее, пробуждая дурные предчувствия.

Видеть Гейджа рядом с этой женщиной было невыносимо. Поклявшись любой ценой прекратить возмутительный фарс, Роксанна шагнула вперед. Ее лицо пылало, гнев грозил выплеснуться наружу.

Наконец кружево было распутано, и Шимейн со вздохом облегчения отступила назад, не смея взглянуть на Гейджа. Но прежде, чем ей удалось успокоиться, она услышала дробный перестук шагов и, оглянувшись, увидела, что Роксанна надвигается на нее с такой зловещей гримасой да лице, что ей позавидовала бы даже Морриса. Шимейн отшатнулась. Блондинка налетела на нее, как порыв свирепого ветра.

— Слушай, ты, распутная тварь…

— Роксанна! — перебил Гейдж, изумленный ее недобрым выпадом. Эта женщина давно дала ему понять, как разочарована его женитьбой на другой, но никогда не оскорбляла Викторию. Впрочем, если бы такое случилось, Гейдж был бы возмущен не меньше, чем сейчас. — В своем доме я не потерплю оскорблений, понятно?

Его резкий тон приглушил ярость Роксанны, она застыла на месте, повернулась и с болью вгляделась в его лицо.

— Гейдж, неужели вы до сих пор не поняли, как коварна эта женщина? — удивленно спросила она. — Разве не видите — она сама вешается вам на шею, позволяет прикасаться к себе…

Шимейн вспыхнула, услышав эти обвинения, и уже открыла рот, собираясь возразить, но сдержалась. Сколько раз она пыталась отрицать свою вину в присутствии судьи, и все напрасно! Ее признали виновной. Вот и сейчас объясняться бесполезно.

Поведение Роксанны всерьез встревожило Гейджа. Ее лицо покрыла мертвенная бледность, веки мелко дрожали — казалось, она с трудом удерживается на грани между рассудком и безумием. Гейдж не знал, что она выкинет в следующую минуту — убежит или набросится на Шимейн с кулаками.

Гейдж шагнул к Роксанне, заслонив собой Шимейн, и вновь попытался объясниться, надеясь вразумить Роксанну:

— Мне казалось, вы сами понимаете, я не могу ждать, когда поправится ваш отец. Мне требовалась служанка, которая выполняла бы домашнюю работу и в будущем сумела бы научить Эндрю читать и считать. Шимейн получила прекрасное воспитание, она отвечает всем моим требованиям, и поскольку возникла такая необходимость…

— Какая еще необходимость? — выкрикнула Роксанна, вновь наполняясь гневом. — Это только предлог, чтобы отделаться от меня!

Мысленно она уже видела, как жители городка перешептываются и смеются у нее за спиной, издеваясь над ней, вспоминая, как она надеялась стать женой Гейджа Торнтона — того самого, который не обращал ни малейшего внимания на более миловидных, чем Роксанна, девушек, а в жены взял юную красавицу, равной которой не нашлось во всей округе. Роксанна представляла, скажут люди: с ее внешностью нелепо надеяться выйти замуж хоть за кого-нибудь. Но самую досадную ошибку она совершила, вообразив, что столяр ухаживает за ней, добиваясь ее расположения. В конце концов, она всего лишь дочь грубоватого, неразговорчивого человека, дурнушка, мать которой бросила ее и сбежала с неизвестным проезжим. Теперь ей предстоит хлебнуть полной мерой и сочувственных взглядов, и злорадных усмешек, и шипения соседских кумушек.

— Я бы вернулась к работе, как только с ноги отца сняли бы лубки! А до тех пор за Эндрю могла присматривать Ханна!

Напуганный выкриками Роксанны, Эндрю захныкал и прижался к отцу. Отвернувшись, Гейдж пытался успокоить его — малыш дрожал всем телом.

— Вы ведь знаете, я говорю правду! — продолжала Роксанна, подступая к Гейджу.

Гейдж оглянулся через плечо, ледяным взглядом заставив Роксанну застыть на месте.

— Об этом мы поговорим в другой раз, Роксанна, — негромко произнес он. — Вы напугали Эндрю…

— Я? Напугала его?! — взвилась Роксанна, разъяренная обвинением и резкостью тона Гейджа. Она с вызывающим видом кивнула в сторону Шимейн: — А как же эта грязная тварь, которую вы купили неизвестно зачем? У вашего сына больше причин бояться ее, чем меня! Откуда вам знать, какое преступление она совершила? Может, она убийца!

Гейдж круто повернулся лицом к блондинке, но тут перепуганный Эндрю расплакался, и Гейдж удержался от гневных слов, уже готовых сорваться с языка. С трудом сохраняя спокойствие, он передал всхлипывающего сына Шимейн и жестом велел ей уйти в спальню. Как только за Шимейн закрылась дверь, Гейдж взял Роксанну за локоть, вывел на веранду, но не остановился. Стремительным шагом он пошел по тропе, ведущей к реке, где у берега виднелась лодка, принадлежащая отцу Роксанны. Только отойдя подальше от корабля, где трудились двое плотников, Гейдж наконец решил, что сможет спокойно поговорить с женщиной.

— Роксанна, вы и ваш отец были первыми, с кем я познакомился после прибытия в Виргинию, — начал он сдержанным тоном. Отпустив ее локоть, Гейдж повернул девушку лицом к себе. — Вы носили мне еду корзинами, когда я строил дом, хотя я уверял, что не хочу доставлять вам лишних хлопот. Когда в этих местах появилась Виктория со своими родителями, вы подружились с ней. — Он помедлил, вспоминая, что на самом деле Виктория приняла Роксанну под свое крыло, сочувствуя одинокой девушке-дурнушке. Однако у Гейджа хватило такта умолчать, что до приезда Виктории у Роксанны не было ни единой подруги. — Несколько месяцев спустя умерли родители Виктории, и вы утешили ее. Знаю, вы считаете, я вас предал, женившись на ней. Об этом вы заявляли в открытую. Но в конце концов навестили нас и со временем, похоже, простили меня. Вы пришли помочь вместе с остальными женщинами в ту ночь, когда родился Эндрю, уверяли меня, что с Викторией ничего не случится, что с таким здоровьем, как у нее, от родов не умирают. После этого часто приходили к нам, помогая растить Эндрю. Вскоре после гибели Виктории вы упросили меня позволить вам убирать в доме и присматривать за Эндрю, уверяя, что так вам легче справиться с горем.

Все это время, Роксанна, я никогда не обнадеживал вас, не давал ни малейшего повода надеяться на что-либо большее, чем просто дружбу. Но этого вам было мало, а я не мог дать вам то, о чем вы мечтали. Понимаю, мне следовало сразу заявить об этом, чтобы все прояснилось. Если вы считали, что между нами возможны какие-то чувства, кроме дружеских, значит, вы ошиблись, Роксанна, вообразив себе невесть что.

От последнего упрека у Роксанны перехватило дыхание. Любовь, которую она питала к Гейджу, превратилась в неудержимую ненависть.

— Это вы вообразили себе невесть что, Гейдж Торнтон, если сочли, что я и впредь буду молчать о Виктории…

Гейдж ощутил, как волоски у него на затылке встали дыбом, а внутри все оборвалось. После смерти Виктории Роксанна никогда не угрожала ему, но теперь, узнав о появлении Шимейн, могла решиться на что угодно.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил он.

— Я верила вам… — дрогнувшим голосом начала Роксанна и вдруг выпалила: — Я любила вас, и потому мне не верилось, что вы способны убить свою жену, но я просто отказывалась замечать очевидное. Я появилась здесь сразу после смерти Виктории, после того как вы отнесли Эндрю обратно в дом. В тот день поблизости никого не было. Вы дали своим подмастерьям выходной. Теряясь в догадках, я недавно сама взобралась на палубу корабля и поняла — только сильный мужчина мог сбросить Викторию через перила на камни — те самые, которыми вы укрепили подпорки, чтобы весенние дожди не вымыли из-под них песок. Если у вашей жены не было причин покончить с собой, тогда только вы убили ее, Гейдж Торнтон. Убили в припадке ярости, как решили горожане, а потом попытались представить дело так, словно произошел несчастный случай. Но ясно одно: в тот день, увидев меня в лодке, вы сбросили Викторию с корабля и бросились в дом вместе с Эндрю — чтобы именно там я нашла вас. Ведь вы знали, как я к вам отношусь! Знали, что я охотно поверю каждому вашему слову! Но теперь я поумнела и поняла: вы убили Викторию в тот день!

— Ложь! — рявкнул Гейдж. — Не успев дойти до дома, я услышал крик Виктории, бросился назад и нашел вас стоящей над трупом моей жены! Если бы я хоть на миг поверил, что вы способны на убийство, вас арестовали бы в тот же день. Но как вы сами поняли, только сильный мужчина мог сбросить Викторию с корабля, и я ума не приложу, кто мог желать ей смерти.

— Это вы лжете, Гейдж Торнтон, а не я! Вскоре все узнают, что случилось на самом деле!

Гейдж язвительно рассмеялся, услышав угрозу.

— И вы думаете, вам кто-нибудь поверит — после того как вы поклялись, что услышали крик Виктории и увидели меня, бегущего со стороны дома? Вы говорили, что я находился слишком далеко от корабля. Сомневаюсь, что ваш новый рассказ произведет впечатление на горожан. Теперь, когда в моем доме появилась Шимейн, каждый поймет — причиной вашего признания стала ревность.

— Вы убили ее! — пронзительно выкрикнула Роксанна, замахиваясь. Ощерившись, сверкая глазами как безумная, она влепила Гейджу пощечину и вскрикнула, ушибив ладонь. Но вся сила ее долго копившейся ярости не выплеснулась в одном ударе. Роксанна жаждала мести.

На краткий миг Гейдж застыл на месте, закрыв глаза и стиснув зубы. Наконец, приподняв веки, он нахмурился.

— Никогда больше так не делайте, Роксанна, — предостерег он. — Иначе я за себя не ручаюсь.

— И что же вы со мной сделаете? Сбросите с корабля, как Викторию? — издевательски осведомилась Роксанна.

Гейдж устремил на нее взгляд, ошеломив пронзительным холодом обычно теплых карих глаз. Спустя мгновение он круто развернулся и зашагал прочь.

Дверь спальни была еще закрыта, когда Гейдж вошел в дом. Долгое время он стоял, прислонившись к косяку и слушая, как Шимейн поет веселую песенку Эндрю, а тот заливается смехом — Гейдж представил себе, как в конце каждого куплета она щекочет малыша. Он вытер струйку крови, стекающую из уголка губ и размеренным шагом приблизился к двери спальни. Шимейн стояла на коленях возле кровати. Эндрю был уже одет и сидел на краю постели. Оглянувшись на звук шагов, Шимейн мгновенно заметила горящую от пощечины щеку Гейджа и смущенно поднялась.

Гейдж попытался ободряюще улыбнуться ей, но улыбка вышла кривой.

— Днем я собираюсь в город и хочу, чтобы вы с Эндрю сопровождали меня. — Гейдж не рискнул оставить Шимейн в доме, зная, что Роксанна способна на все. — Подмастерье сообщил мне, что одна вдова из города хочет заказать сундук. Если это правда, тогда мне хватит денег пополнить запасы материалов для корабля и купить вам туфли.

Шимейн поразилась его щедрости.

— Я же говорила вам, мистер Торнтон: меня вполне устраивает моя обувь. Вторая пара мне ни к чему.

Гейдж наконец улыбнулся:

— Шлепанья ваших подошв достаточно, чтобы свести с ума кого угодно. Ступайте одеваться, Шимейн, и поторопитесь.

— Слушаюсь, сэр, — с ослепительной улыбкой ответила Шимейн.

У двери она сбросила домашние туфли, подхватила их в руку и, бросив через плечо лукавый взгляд, поспешила к себе в комнату. Ее жизнерадостность была заразительной, и Гейдж, прислушиваясь к удаляющемуся шлепанью босых подошв, вдруг понял, что сумел вырваться из трясины уныния.

Глава 6

Ньюпорт-Ньюс был основан сто лет назад и заселен в основном ирландцами. Вероятно, поближе познакомившись с жителями городка, Шимейн почувствовала бы себя здесь своей, но встречи с миссис Петтикомб и Роксанной научили ее осторожности. Кроме того, она не знала, как примут ее, едва только пройдет слух, что она — бывшая арестантка. Очевидно, миссис Петтикомб позаботится, чтобы эту новость узнал каждый житель города.

Гейдж остановил повозку перед лавкой в ту минуту, когда из дверей вышла худощавая седовласая женщина. Гейдж спрыгнул с козел, привязал лошадь к коновязи и учтиво приподнял шляпу:

— Доброе утро, миссис Макги.

— Утро и вправду доброе, Гейдж Торнтон, — приветливо откликнулась женщина, опираясь на трость. — Что привело вас сюда в этот ясный день, да еще в сопровождении юной красавицы и малыша?

Отвечая, Гейдж добродушно и ловко передразнил ирландский акцент собеседницы:

— Провалиться мне на этом месте, если на всем белом свете найдется особа приятнее вдовушки Мэри-Маргарет Макги!

Женщина недоверчиво покачала головой, но ее ярко-синие глаза заискрились от удовольствия. Гейдж помог Эндрю спуститься на землю.

— И вы, мистер озорник, надеетесь, что я куплюсь на вашу красивую ложь? — усмехнулась миссис Макги. — Вот уж не думала, что вы ставите меня на одну доску с пустоголовыми девчонками, которые пускают слюнки каждый раз, как вы приезжаете в город! Впрочем, хорошо, что вы нас навестили: до меня дошло столько немыслимых слухов, что я уже хотела отправиться к вам сама и проверить, правду ли про вас говорят. — Остановив взгляд на Шимейн, женщина кивнула, словно придя к какому-то выводу. — Да, сплетницы не приврали. Какой-то забулдыга, который целыми днями сидит в таверне, глотая виски, назвал ее болотной жабой. — Миссис Макги махнула рукой в сторону находящейся по соседству таверны. Внезапно ее губы растянулись в широкой усмешке, обнажив ряд безупречно белых мелких зубов. — Будь этот негодяй чуть пониже ростом, я сломала бы трость об его башку за оскорбление славного народа ирландцев! Можно подумать, в Англии нет болот!

Робость Шимейн быстро улетучилась. Какой неподражаемый юмор! Миссис Макги стала для нее приятным сюрпризом после двух первых встреч с жительницами городка. Вдова вселила в Шимейн надежду — возможно, остальные его обитатели окажутся дружелюбными и снисходительными людьми.

Внезапно Мэри-Маргарет грозно нахмурилась, жестом приказывая Гейджу помочь Шимейн.

— В чем дело, сэр? Вы забыли о хороших манерах? Или решили, раз она ваша служанка, незачем помогать ей выбраться из повозки?

Охотно закивав в ответ на дружеские шпильки миссис Макги, Гейдж подошел к повозке, обхватил обеими руками тонкую талию Шимейн и поставил ее на землю. Шимейн заметила, что под густым загаром на лице Гейджа проступил слабый румянец — казалось, он пристыжен и боится, что Шимейн сочтет его неучтивым дикарем. Заметив на лице сдержанного и невозмутимого хозяина тень почти мальчишеского смущения, Шимейн испытала непривычное чувство. Неужели Гейдж дорожит ее мнением?

— Мадам, позвольте представить вам Шимейн О'Хирн, — произнес Гейдж, галантным жестом приподнимая шляпу. Ему никак не удавалось отогнать мысли о том, что его пальцы почти сомкнулись вокруг талии Шимейн. Несмотря на худобу, она отличалась изящными формами. — Шимейн, эта леди — одна из самых достойных жительниц города, благородная и дружелюбная вдова миссис Мэри-Маргарет Макги.

— Полно вам! — усмехнулась Мэри-Маргарет, словно отметая грациозным взмахом руки льстивый комплимент. Переведя взгляд на Шимейн, она приветливо улыбнулась и пожала девушке руку. — Очень рада познакомиться с вами, дорогая, и если никто еще не поздравил вас с прибытием, это сделаю я. Добро пожаловать!

— Вы очень любезны, мадам, — искренне ответила Шимейн.

Мэри-Маргарет вопросительно уставилась на Гейджа, который стоял рядом, держа на руках сына.

— Надеюсь, джентльмен не станет возражать, если его служанка познакомится с несколькими местными жителями?

Гейдж приподнял бровь, отвечая на взгляд женщины, а затем огляделся, заметив на улице молодых холостяков, почти ровесников Шимейн. Гейдж знал, что стараниями миссис Макги заключилось по меньшей мере три брака между вновь прибывшими ирландцами и давними жителями городка. Ему не хотелось, чтобы в ближайшее время кто-нибудь обратился к нему с просьбой продать Шимейн.

— Охотно вверяю Шимейн вашим заботам, Мэри-Маргарет, но, прошу вас, не надо строить козни за моей спиной.

Пожилая женщина изобразила возмущение:

— Гейдж Торнтон, посудите сами, разве слабая, беспомощная вдова способна строить козни?

Гейдж остался при своем мнении.

— Вы не лишены таланта свахи, Мэри-Маргарет, а я не желаю, чтобы по вашему наущению какой-нибудь юнец пытался завоевать сердце Шимейн. Короче, никакому влюбленному Ромео я ее не продам, ясно?

Мэри-Маргарет подавила довольную улыбку и в притворном недоумении приподняла тонкую бровь.

— И что же это означает, мистер Торнтон? Приберегаете этот лакомый кусочек для себя?

Гейдж поежился под пристальным взглядом женщины.

— Думайте что угодно, Мэри-Маргарет, но, если хотите, чтобы мы остались друзьями, не вздумайте посягнуть на мою собственность.

— Ваше предостережение принято, сэр. — Миссис Макги ответила ему величественным кивком. — Я последую вашему совету.

— Вот и хорошо! — Гейдж вошел вместе с Энди в лавку, оставив женщин вдвоем.

Задумчиво улыбаясь, Мэри-Маргарет сложила морщинистые ладони на набалдашнике трости и обвела Шимейн неторопливым взглядом.

— Вы прелесть, — наконец заявила она. — Несомненно, вскоре вам будут завидовать все девицы и старые девы округи — еще бы, ведь вы поселились в доме мистера Торнтона! Надеюсь, дело не дойдет до драки за лучшую рыбку в этом пруду. Целый год здешние девицы пытались заманить эту достойную добычу в свои сети. Об одной из них я должна предупредить вас особо — впрочем, возможно, вы с ней уже знакомы.

Старательно избегая любопытного взгляда вдовы, Шимейн изобразила недоумение:

— Не понимаю, о ком вы говорите, мадам.

Мэри-Маргарет уставилась на нее в упор.

— Вижу, дорогая, вы уже все поняли сами. Остерегайтесь Роксанны, — посоветовала она. — Она уже давно без ума от вашего хозяина — должно быть, лет восемь или девять. Они познакомились еще до того, как Торнтон женился на Виктории. Все в городе считали, что вскоре Роксанна станет его женой, ну тут она сама виновата — всем разболтала о своем приданом и рассказывала о Торнтоне так, словно он принадлежал ей. Если ваш хозяин не женится на ней, Роксанна обвинит вас в краже того, что принадлежало ей по праву. А если Роксанна все-таки выйдет замуж за Торнтона, то вас наверняка кому-нибудь продадут. — Мэри-Маргарет помедлила, пытаясь отыскать на лице Шимейн следы тревоги, но так ничего и не заметив, прониклась уважением к девушке. Пожилой женщине довелось повидать слишком много дерзких и легкомысленных хорошеньких девиц, готовых поведать всему свету чужие тайны, не задумываясь о последствиях. Мэри-Маргарет подавила вздох. — Но пока я не знаю, что вас ждет, тем более Торнтон запретил мне обнадеживать ваших будущих поклонников.

— Мадам, до сих пор мистер Торнтон вел себя, как подобает джентльмену, — осторожно начала Шимейн. — Он отнесся ко мне гораздо лучше, чем я ожидала, и не делал никаких непристойных предложений. — Последние слова она добавила в надежде развеять слухи. Она понимала, что о ней и Гейдже неизбежно будут судачить — миссис Петтикомб открыто заявила об этом. Но Шимейн надеялась остаться неуязвимой для сплетен до возвращения в Англию, пусть даже через семь лет.

Миссис Макги кивнула, словно пообещав Шимейн поддержку, а затем указала в сторону улицы тростью.

— Давайте немного пройдемся. Показать вам весь город мне вряд ли удастся — мистер Торнтон ясно дал понять, что будет недоволен вниманием к вам других горячих мужчин, которым нужна жена. В этом городе не хватает порядочных женщин, зато хоть пруд пруди особ совсем иного сорта — таких, что увиваются вокруг мужчин в тавернах по ночам.

Шимейн молча зашагала рядом с вдовой. Мэри-Маргарет шла не спеша, взмахами тонкой руки или кивком седовласой головы указывая спутнице на несколько заведений вдоль главной улицы городка. Особое внимание Шимейн обратила на аптеку: миссис Макги описала ее владельца, Сиднея Петтикомба, как порядочного, благовоспитанного человека. Зная, какова его супруга, Шимейн удивилась безграничному терпению Сиднея.

Стайка оживленно щебечущих женщин выпорхнула из лавки, но, заметив Мэри-Маргарет и Шимейн, собеседницы вдруг замолчали, а затем, толкаясь, заторопились войти обратно. Каждая из них стремилась занять удобную позицию у окна. Вытянув шеи, подобно встревоженным гусыням, женщины вертели головами в шляпках, пытаясь получше разглядеть Шимейн.

— Не обращайте внимания на этих безмозглых куриц, дорогая, — посоветовала миссис Макги, едва заметно кивая в сторону стайки женщин. — Союзницы миссис Петтикомб. Видно, уже наслышаны о вас, и теперь им не терпится увидеть вас собственными глазами.

Шимейн искоса взглянула на лица за стеклом. Женщины мгновенно попятились, когда миссис Макги помахала им рукой и весело воскликнула:

— Добрый день, Агнес, Сара… Мейбл… Фиби… Жозефина… Чудесная сегодня погода, не правда ли?

Если любопытные матроны надеялись спрятаться за стеклом, то миссис Макги свела на нет их усилия, назвав их поименно. Шимейн усмехнулась не только от внезапно вспыхнувшего чувства неловкости, но и при виде находчивости и остроумия Мэри-Маргарет.

Миссис Макги улыбнулась:

— Сдается мне, они считали, что за стеклом станут невидимыми, как мышонок, съежившийся в углу.

Поскольку ни одну из вышеупомянутых дам при всем желании нельзя было назвать миниатюрной, замечание пожилой женщины попало прямо в точку. Шимейн не выдержала и рассмеялась, глядя в озорные голубые глаза миссис Макги. Она была так мила, что Шимейн успокоилась, чувствуя себя рядом с ней в безопасности.

Они продолжали идти своей дорогой, но, миновав единственный постоялый двор в городке, остановились, и миссис Макги указала на окраину города, где виднелись кузница и дом.

— Там живут Роксанна и ее отец: оба нелюдимы и недолюбливают чужаков… — тонкие брови выразительно приподнялись, — …и даже соседей. За последние годы Хью Корбин ничуть не изменился; таким же угрюмым он был всегда, но совсем замкнулся в себе, когда его жена, Леона, бросила семью и сбежала с каким-то путником. Роксанна сполна узнала, что значит жить одной с отцом-деревенщиной. Казалось бы, под присмотром отца Роксанна должна была вырасти робкой и застенчивой, но, по-моему, в ее жилах течет немало отцовской крови. Странно будет, если Роксанна в ближайшее время не подерется с отцом.

— Ее нужно пожалеть, — тихо пробормотала Шимейн. Мэри-Маргарет в тревоге взглянула на нее:

— Что правда, то правда, только не вздумайте подставлять ей щеку, иначе потом вас и родная мать не узнает! Жалость уязвит Роксанну. Сейчас она сходит с ума, считая, что все мы жалеем ее — она наверняка останется старой девой. — Печальная улыбка тронула губы вдовы, пока она задумчиво любовалась красотой своей спутницы. — Но у вас зоркий глаз и добрая душа, Шимейн О'Хирн: Роксанна и впрямь достойна жалости. И если что-нибудь случится, немногие из нас решатся обвинить ее, зная, как тяжело ей жилось все эти годы с отвратительным мужланом, ее отцом.

— Чем заслужил мистер Корбин такую дурную славу? — спросила Шимейн, радуясь тому, что ее отец окружал близких любовью и уважением. Чужаки и случайные знакомые иногда испытывали неловкость в его присутствии — Шеймас О'Хирн мог вспылить в любую секунду от малейшего повода. Умные люди предпочитали держать себя в руках, беседуя с горячим ирландцем.

— О, милочка, если бы я знала, я была бы прорицательницей! — усмехнулась Мэри-Маргарет. — Похоже, Хью мечтал о сыне и так и не простил жену за то, что их первый ребенок, мальчик, погиб. Леона выносила малыша, но он родился мертвым, так и не сделав ни единого вздоха. По крайней мере так нам объяснили. Хью — скрытный человек, даже не позволил соседкам помогать Леоне при родах. Два года спустя Леона родила второго ребенка, но Хью взбеленился, узнав, что у него появилась дочь. После Роксанны у них не было детей, и вскоре после того, как девочке исполнилось пять лет, кто-то из горожан увидел, как Леона покупала гребень у заезжего торговца. Этот мерзавец Хью подслушал разговоры и во всеуслышание объявил, что больше никогда не даст ей ни гроша. На следующий день торговец появился возле кузницы, Леона ускользнула из дома и больше ее никто не видел. Она была хорошенькой. Никто не стал винить ее, когда она послушалась зова сердца — все знали, как Хью обходился с ней. Жаль, Роксанна уродилась в отца, а не в мать.

Внезапно хриплый жуткий вопль разорвал мирную тишину городка, заставив обеих женщин в испуге оглянуться в сторону таверны, где безобразный горбун в ужасе сжался у ног коренастого косматого матроса. Матрос довольно гоготал, избивая несчастного тростью, а затем с расчетливой злобой пнул жертву в живот, не переставая поливать отборной бранью.

Массивная фигура, которая сейчас возвышалась над калекой, навсегда отчетливо запечатлелась в памяти Шимейн. Узнав Джейкоба Поттса, она сорвалась с места и, подобрав юбки, бросилась к таверне. От ярости за спиной у нее словно выросли крылья.

— Шимейн! — перепугано вскрикнула Мэри-Маргарет. — Осторожнее, детка!

Гнев Шимейн достиг пика, когда дождь ударов вновь обрушился на беспомощного, дрожащего горбуна.

— Оставь его, грязный ублюдок! — закричала она во всю мощь легких.

Несмотря на то что пронзительный женский голос показался Джейкобу Поттсу незнакомым, он сразу заметил отсутствие в нем акцента, присущего колонистам. Наконец-то представился случай отомстить болотной жабе за все, припомнить, как она выставляла его на посмешище! Ни одному ирландцу не позволено задирать перед ним нос! И все-таки мысль перерезать ненавистной девчонке глотку принадлежала Моррисе, а не Джейкобу. Этот приказ Морриса отдала ему еще три месяца назад, но способ убийства показался Поттсу слишком быстрым и простым, он не утолял жажду мести. Смерть Шимейн О'Хирн должна быть медленной и мучительной.

Отшвырнув палку, Поттс подбоченился, оглядев девушку. Его губы расплылись в усмешке, поросячьи глазки вспыхнули злобным удовольствием: добыча сама шла к нему в руки.

— Никак болотная жаба снова сует нос в мои дела?

— Немедленно извинись перед этим человеком! — процедила Шимейн сквозь стиснутые зубы. — Я и без того слишком много терпела, видя, как ты издеваешься над ни в чем не повинными людьми!

Проходя мимо стола, выставленного возле лавки, Шимейн схватила длинное топорище и изо всех сил ударила Поттса по уху. Услышав оглушительный вопль, мужчины и принаряженные женщины, выходящие из таверны, в изумлении разинули рты. Хотя здоровяк матрос прижимал ладонь к окровавленному уху и выл, это не остановило Шимейн. Зажав топорище в обеих руках, она замахнулась и вновь нанесла удар, на этот раз разбив в кровь руку, которой Поттс держался за ухо. Будь у Шимейн нож, она не задумываясь сняла бы с мерзавца скальп. С яростным ревом Поттс поймал дубинку Шимейн мясистыми пальцами, выхватил ее и отбросил прочь. Бешено сверкая глазами, он схватил Шимейн за горло, приподнял над землей и наклонился к ней, обдавая мерзким перегаром. Его толстые вывороченные губы изогнулись в злорадной ухмылке, когда Шимейн беспомощно забилась в его руках.

— На этот раз ты умрешь! — прошипел Поттс, медленно сжимая пальцы на тонкой шее Шимейн. — Мистера Харпера тут нет, никто тебе не поможет!

Шимейн вцепилась в лапищи Поттса, пытаясь оторвать их от горла, но вскоре поняла, что сил у нее слишком мало. Она с трудом хватала ртом воздух, отчаянно боролась, но силы быстро покидали ее. Изумленные лица людей, стоящих вокруг, расплывались перед ее глазами, даже солнце в небе стало похоже на размытую кляксу. Смутно Шимейн сознавала, что кто-то проталкивается через толпу зевак, но не надеялась, что спасение придет вовремя. Ее руки безвольно повисли вдоль тела, она задыхалась. Все кончено.

Услышав доносящийся с улицы шум, Гейдж вышел из лавки, приподнялся на цыпочки и взглянул поверх толпы горожан. Увидев, что Шимейн душит какой-то плечистый мужлан, Гейдж рассвирепел. Выругавшись, он отшвырнул в сторону ближайшего из зрителей, и расталкивая толпу, пробился в центр круга. Выхватив у Поттса топорище, Гейдж ткнул тупым концом дубинки в оплывшее жиром тело матроса — так, что тот взвыл от боли, разжал пальцы на шее девушки и зашатался.

Шимейн обмякла на руках Гейджа. Испуганно вглядываясь в лицо Шимейн, он прижал ее голову к своему плечу. Проталкиваясь сквозь толпу, он бегом бросился к лавке, из дверей которой боязливо выглядывал Эндрю.

Топот ног и предостерегающий крик миссис Макги заставили Гейджа отшатнуться как раз в тот миг, когда огромное весло обрушилось на него сзади. Не рассчитав силу удара, Поттс полетел вперед, раскинув руки, и Гейдж изо всех сил поддал сапогом в широкую задницу матроса. Пролетев несколько футов, Поттс плюхнулся ничком в громадную лужу, наполненную, кроме грязи, свежим навозом. Сплюнув вонючую жижу, Поттс попытался подняться на четвереньки. Но его ноги скользили и разъезжались по илистому дну лужи, и он снова рухнул, набрав полный рот грязи пополам с навозом. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом, а от третьей Поттс отказался сам. Его старания выбраться из лужи сопровождал громкий, оскорбительный смех зрителей. К тому времени как Поттс выполз на сухое место, люди от хохота едва держались на ногах, хором повторяли «грязеед», пронзительно свистели и кричали.

— Шимейн больно, папа? — встревоженно спросил Эндрю, входя вслед за отцом в лавку.

Гейдж усадил Шимейн в кожаное кресло и опустился перед ней на колени. Она до сих пор не пришла в себя, но уже начала дышать, и еле слышный звук ее дыхания вселил в Гейджа надежду. Увидев, что глаза Эндрю наполнились слезами, Гейдж успокоил сына:

— С Шимейн ничего не случится, Эндрю. Не бойся.

Эндрю шмыгнул носом и утер слезы. К Гейджу подошли Мэри-Маргарет и лавочник Адам Фостер. Последний принес таз с водой и поставил его на столик возле кресла. Подойдя поближе, лавочник невольно заслонил Шимейн от Эндрю.

— Какой ужас… — прошептал мистер Фостер. Ошеломленный случившимся, он бессвязно забормотал: — Напасть на женщину! Этого мерзавца надо четвертовать!

Мэри-Маргарет печально вздохнула:

— К сожалению, такая казнь в колониях запрещена.

Отстраненный от Шимейн и отца, Эндрю обводил лавку блуждающим взглядом, пока не заметил, как у двери шевельнулась темная фигура. Вглядываясь в тени, которые отбрасывали многочисленные мотыги, грабли и лопаты, размещенные на стойке возле двери, мальчик подступил поближе, думая, что в лавку забрела собака или кошка. Постепенно его глаза привыкли к сумраку, и мальчик различил очертания человеческой фигуры, съежившейся у двери в терпеливом молчании. Его взгляду предстало подобие демона с короткими ногами, длинными руками и встрепанной копной волос над густыми бровями. Это существо показалось впечатлительному ребенку чудовищем. Взвизгнув от ужаса, Эндрю бросился к взрослым, протолкался к отцу и в отчаянии вцепился в него обеими руками.

Гейдж взял сына на руки и огляделся, не понимая, что испугало его. Внезапно калека вышел в полосу света, и Гейдж понял причину паники ребенка.

— Что случилось, Каин? — приветливо спросил Гейдж, поднимаясь на ноги. — Что тебе надо?

Появление горбуна в лавке озадачило его: обычно Каин сторонился незнакомых людей и появлялся в городке только, чтобы что-нибудь купить у Фостера или отвести мула в кузницу Хью Корбина.

Каин зашагал навстречу Гейджу, проворно перебирая кривыми от рождения ногами и качая плечами, но остановился в нерешительности, когда Эндрю расплакался. Успокоив сына ласковыми словами, Гейдж поставил его возле миссис Макги. Та взяла ребенка за руку и повела в глубь лавки, где стояли банки со сластями.

Выжидательно наклонив голову, Каин сморщил уродливое лицо и уставился на столяра. Гейдж не помнил, чтобы горбун к кому-нибудь подходил; если его окликали, он поспешно улепетывал, сознавая свое уродство и предпочитая прятаться от людей. Его огромный нос был приплюснут, глаза глубоко сидели под кустистыми бровями. Из широкого, всегда разинутого рта часто свисал язык. Несколько царапин на лице горбуна еще сочились кровью, напоминая о недавних побоях.

— Тебе что-нибудь нужно, Каин? — снова спросил Гейдж. Горбун указал громадной волосатой рукой на Шимейн, которая по-прежнему лежала не шевелясь.

— Она умерла? — коверкая слова, спросил Каин. Гейдж нахмурился, разбирая невнятную речь.

— Нет, не умерла, просто потеряла сознание. Скоро она очнется.

Каин неуклюжим движением сунул руку во вместительный карман своего обтрепанного сюртука и вытащил пару туфель, которые свалились с ног Шимейн, когда Поттс поднял ее над землей.

— Это ее туфли.

— Спасибо, — ответил Гейдж, принимая туфли. Редко случалось, чтобы Каин проявлял такую заботу о людях, возвращая им потерянные вещи, особенно если для этого ему требовалось проталкиваться через толпу. — Я скажу Шимейн, что ты принес их. Она будет рада.

— Шман?

— Ши-мейн О'Хирн, — по слогам выговорил Гейдж, не понимая, почему Каина так заинтересовала девушка. Прожив в городке девять лет, Гейдж ни разу не слышал от горбуна столько слов, как сегодня. Некоторые горожане вообще сомневались, что Каин умеет говорить, и считали его полоумным.

Грудным младенцем Каина нашли у порога кое-как сколоченной лачуги, где жила полупомешанная старуха. Увидев, как безобразен малыш, старуха назвала его Каином, ибо даже у нее это существо, отмеченное перстом Божиим, вызывало отвращение. С годами эта прежде крепкая женщина все больше слабела и наконец умерла, когда Каину не было и девяти лет. С тех пор ребенок жил в одиночестве, но старуха, заставляя Каина работать с малых лет, научила его добывать себе пропитание охотой. Каин по-прежнему жил в ее лачуге, сторонился людей, а когда ему требовались припасы, которые он не мог найти в лесу, он выменивал их в лавке мистера Фостера на шкуры оленей или кроликов. Но даже в лавке Каин старался держаться в тени, пока лавочник заворачивал его покупки.

В редких случаях по настоятельным уговорам лавочника горбун приносил ему искусно вырезанных из дерева птиц. Но, по словам Фостера, Каин нехотя расставался со своими творениями, считая их изображением друзей, и хотя Фостер каждый раз обещал горбуну крупные суммы, за последние несколько лет тот не принес в лавку ни одной птицы.

За исключением мистера Фостера, Мэри-Маргарет, Хью и Роксанны Корбин, большинство горожан боялись Каина и, завидев его, прогоняли метлами, палками, топорами — словом, всем, что попадалось под руку, но насколько знал Гейдж, горбун еще никому не причинил вреда. Напротив, у несчастного калеки было немало причин бояться горожан: молодые парни превратили его в козла отпущения.

На порог лавки легла тень. Вскинув голову, Гейдж увидел, что у двери в нерешительности застыла Роксанна. Помня о ее угрозах, Гейдж коротко кивнул девушке, не желая дразнить ее. Заметив его кивок, горбун неуклюже развернулся и уставился на Роксанну.

— Что Каин сделал с ней? — настороженно спросила Роксанна, переведя взгляд на бесчувственную Шимейн.

— Каин тут ни при чем, — сухо ответил Гейдж. — На нее напал матрос с «Гордости Лондона». Не знаю, как все началось, но он чуть не убил Шимейн.

Мэри-Маргарет, подошедшая вместе с Эндрю, вмешалась:

— Я знаю, что произошло, видела все своими глазами.

Хотя женщина стояла близко от Каина, Эндрю не обращал на него внимания: он держал в руках леденец, восторженно глядя на него, пока не получил от отца разрешение съесть конфету.

— И что же вы видели, Мэри-Маргарет? — спросил Гейдж. Пожилая женщина указала на кресло.

— Увидев, что гнусный ублюдок избивает Каина, эта отважная девушка набросилась на него с топорищем и чуть не поплатилась жизнью, несмотря на то что вокруг собралась целая толпа зевак. Будь я мужчиной, я бы как следует отлупила этих болванов — застыли как вкопанные и вытаращили глаза. По правде говоря, жаль, что ирландцы любят выпить, и чем больше пьют, тем глупее становятся.

— С Шимейн ничего не случится, правда? — тревожно спросила Роксанна.

Мэри-Маргарет не стала скрывать удивления при виде ее беспокойства.

— Конечно! Ей нужны только отдых и уход.

Роксанна неловко улыбнулась, переведя взгляд на Гейджа.

— Надеюсь, вы позовете меня, если потребуется помощь.

Гейдж твердо знал, что такой глупости ни за что не допустит. Однако его изумила смена настроения Роксанны.

— Вам незачем беспокоиться, Роксанна.

Кивнув ему и Мэри-Маргарет на прощание, Роксанна направилась к двери, поманив за собой Каина.

— Пойдем отсюда, пока тебе не попало.

Горбун мельком взглянул на Шимейн и послушно покинул лавку. Спустившись с крыльца, он заковылял по тротуару в сторону кузницы.

— Бедняжка… — вздохнула Мэри-Маргарет, глядя вслед калеке. — Он похож на заблудшую овцу, которая тщетно ищет пастуха. По-моему, он стал бы преданным другом всякому, кто сумел бы защитить его.

— Вам не кажется странным, что Роксанна заботится о нем? — спросил Гейдж, присаживаясь рядом с Шимейн. Он окунул чистый лоскут в таз с прохладной водой и обтер лицо девушки.

Вдова вздохнула и покачала головой.

— Оба они — заблудшие овцы, чужие в этом городе и, похоже, во всем мире.

Шимейн медленно выплывала из тумана небытия. Она с трудом глотнула и поморщилась от рези в горле. Повернув голову на кожаной подушке, она слегка приоткрыла глаза и попыталась сосредоточить взгляд на ангельском личике стоящего рядом ребенка, но веки напоминали сухой пергамент и раздражали глаза, вызывая слезы.

— Эндрю! — сипло позвала она. — Попроси кого-нибудь принести мне стакан воды.

— Папа! — Мальчик оглянулся на отца, который уже спешил к Шимейн с кружкой воды.

— Вот вода, Шимейн, — произнес Гейдж, приподнимая ее за плечи и вновь поражаясь тому, какая она хрупкая и легкая. Он тут же вспомнил, как давно не обнимал женщину. Он прижал край кружки к губам Шимейн — так, как делал утром, когда поил Эндрю молоком.

Мэри-Маргарет подошла поближе и оперлась на трость, глядя на Шимейн. Она с облегчением заметила, что румянец постепенно возвращается на щеки девушки.

— Вы умница, детка, вступились за Каина, но все-таки вмешались напрасно — негодяй, на которого вы набросились, был слишком силен.

— За Каина? — хрипло переспросила Шимейн, припоминая. — Кто это?

— Горбун, дорогая. — Женщина сочувственно улыбнулась. — Приемная мать Каина считала, что это имя подходит ему.

Гейдж отставил кружку и снова уложил свою служанку в кресло. Убедившись, что Шимейн не очень пострадала, он не сдержался и упрекнул ее:

— Почему же вы не позвали меня, Шимейн? Я был совсем рядом и услышал бы вас. — Он склонился ниже и нахмурился. — Я не желаю, чтобы впредь вы рисковали своей жизнью, понятно?

Шимейн почувствовала себя ребенком, которого упрекает отец. Она знала, что Гейдж прав, знала, какую глупость натворила, и содрогнулась при мысли о возможных последствиях. Поттс вполне мог убить ее. Однако еще сильнее ее расстраивало то, что она не подумала о Гейдже: если бы она погибла, ему пришлось бы работать не покладая рук, чтобы накопить денег и купить новую служанку. Кроме того, его сын остался бы без присмотра.

— Простите, мистер Торнтон. Я потеряла голову, увидев, как Поттс избивает беднягу горбуна, — извинилась она. — Мне следовало быть осмотрительнее и не забывать, как дорого вы заплатили за меня. В будущем я буду осторожнее.

Гейдж рассердился.

— Неужели вы и вправду считаете, что ваша жизнь не стоит сорока фунтов, уплаченных за вас? — гневно спросил он. — Я сетую только на то, что вы подвергли себя опасности. Кстати, кто этот человек? Тот самый, о котором вы меня предупреждали?

— Да, это Джейкоб Поттс, матрос с «Гордости Лондона». Еще на корабле он поклялся убить меня.

— И чуть не убил! — подхватил Гейдж, рассерженный тем, что Шимейн пренебрегла угрозами Поттса и набросилась на него, естественно, приведя его в бешенство.

Ради блага Шимейн Гейдж надеялся, что вскоре матрос вновь уйдет в плавание.

Шимейн не помнила ничего и потому удивлялась, понимая, что легко отделалась.

— Кто же спас меня?

— Мистер Торнтон, дорогая, — ответила за Гейджа Мэри-Маргарет. Она внимательно прислушивалась к словам Гейджа и с удовольствием отметила, что он и впрямь тревожится за девушку, а не за свой кошелек. До Мэри-Маргарет не раз доходили слухи о том, что Гейдж — бесчувственный, хладнокровный человек, но она придерживалась собственного мнения, предпочитая найти неопровержимые доказательства, прежде чем обвинять, уподобляясь остальным жителям городка. Несмотря на сплетни, Мэри-Маргарет с годами полюбила столяра, стала относиться к нему как к сыну — к сожалению, своих детей у нее не было. Она твердо знала, что не смогла бы проникнуться любовью к убийце. — Видели бы вы, как он расталкивал толпу, чтобы пробраться к вам!

Гейдж предостерегающе взглянул на женщину, уверенный, что она пытается связать узами брака всех своих знакомых. Теперь, когда Роксанна пригрозила обвинить его в убийстве, беспечная болтовня вдовы могла сослужить ему плохую службу.

— Не стоит делать из мухи слона, Мэри-Маргарет.

Ирландка дружелюбно улыбнулась, не обращая внимания на упрек. Насколько она помнила, Гейдж Торнтон всегда был строг к себе и терпеть не мог похвал. Однажды он спас четырехлетнюю девочку, которая тонула в реке, но когда ее родители и горожане, собравшиеся на берегу, стали хвалить его, Гейдж передал ребенка матери, посоветовав впредь получше присматривать за ним. Затем пробрался через толпу, подобрал мушкет и заплечный мешок, которые отшвырнул, прежде чем броситься в воду, столкнул в реку каноэ и молча уплыл прочь.

Заметив, что Гейдж прервал ее рассказ о том, как смело он действовал, чтобы прийти на помощь Шимейн, Мэри-Маргарет задумалась. Неужели этот человек стесняется своего благородства? Или же боится, что кто-нибудь заподозрит его в нежных чувствах и привязанности к Шимейн, которые он старательно скрывает?

Мэри-Маргарет улыбнулась, подумав о том, как уязвим этот рослый, крепкий мужчина. Эта уязвимость только подтверждала его человечность, в которой сомневались многие жители городка. Впрочем, такого мнения придерживались лишь те, кто с жадным любопытством наблюдал за Гейджем издалека — например, кумушки из аптеки. Никто из знакомых Гейджа никогда не говорил о нем дурного слова.

А теперь у Гейджа Торнтона появился новый враг, подытожила Мэри-Маргарет, вспоминая, как барахтался в луже матрос. Оставалось только надеяться, что через несколько недель этот враг исчезнет из городка навсегда.

— Должно быть, после того как мистер Поттс стал посмешищем для целого города, он попытается отомстить обидчикам. Боюсь, он способен убить любого, кто вспомнит в его присутствии о том, как он плюхнулся в лужу.

Гейдж слегка смягчился, и по его губам промелькнула улыбка.

— Вряд ли Джейкоб Поттс еще когда-нибудь отважится появиться в Ньюпорт-Ньюсе.

Шимейн сокрушенно покачала головой:

— Я по опыту знаю, что мистер Поттс платит вдвойне за любое нанесенное ему оскорбление. Он не успокоится, пока не отомстит.

— Значит, вам еще предстоит увидеться с этим человеком, — изрекла мрачное пророчество Мэри-Маргарет, — поскольку оба вы опозорили его. Подумать только — хрупкая девушка избила такого здоровяка! А ее хозяин заставил его нахлебаться грязи! Такого оскорбления Поттс ни за что не простит, запомнит его на всю жизнь.

Гейдж поднялся, желая сменить предмет тревожащего Шимейн разговора.

— Пока я в городе, мне хотелось бы уладить еще одно дело. Мэри-Маргарет, если вас не затруднит, я попросил бы вас некоторое время побыть с Шимейн — пока она не оправится.

— Я буду только рада, если она станет моей гостьей, — живо откликнулась ирландка. — И сочту за честь, если вы позволите Эндрю побыть у меня. Славный мальчуган! Я успела привязаться к нему. Я приготовлю что-нибудь перекусить, так что до вашего возвращения они не успеют проголодаться.

— Вы чрезвычайно любезны, мадам. — Гейдж огляделся в поисках лавочника, но того нигде не было видно. — Прошу меня простить, но я должен найти мистера Фостера и поблагодарить его.

Миссис Макги указала на дверь, ведущую в задние комнаты лавки.

— Кажется, Адам ушел вон туда.

Вскоре Гейдж простился с лавочником и вместе с обеими женщинами и сыном вышел на улицу. В повозке Шимейн усадила Эндрю на колени и потеснилась, освобождая место для Мэри-Маргарет. Гейдж устроился на козлах и хлестнул вожжами лошадь. Свернув с главной улицы Ньюпорт-Ньюса, через несколько минут повозка остановилась перед небольшим опрятным коттеджем на окраине городка. Подхватив Эндрю на руки, Гейдж проводил обеих женщин до двери, соразмеряя шаг с осторожной походкой Шимейн, которая отказалась опереться на его руку. Убедившись, что Шимейн останется под заботливым присмотром, Гейдж уехал, пообещав вернуться как можно скорее.

Спустя три часа Гейдж погрузил в повозку припасы и переговорил с состоятельной женщиной из Ричмонда, которая пожелала заказать ему обеденный стол и стулья. Благодаря этому заказу он мог возместить почти половину суммы, потраченной на Шимейн. Брешь в его бюджете почти восполнилась, и Гейдж полагал, что теперь строительство корабля пойдет полным ходом.

Когда он вернулся к коттеджу вдовы Макги, она встретила его на крыльце и молча поманила в дом. Прижав палец к губам, она указала на закрытую дверь спальни.

— Час назад Шимейн укладывала Эндрю и сама уснула вместе с ним, — прошептала Мэри-Маргарет. — С тех пор я не слышала от них ни звука.

Гейдж бесшумно подошел к двери, постучал, и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь. Его взору предстало умилительное зрелище. Он прокрался в комнату, стараясь не нарушить очарования. Шимейн и Эндрю крепко спали, устроившись на одной подушке посреди большой кровати. Эндрю лежал на боку, прижавшись спиной к груди Шимейн, она зарылась подбородком в его кудряшки и с материнской нежностью обняла малыша.

— Не хотите ли чашечку чаю, мистер Торнтон?

Гейдж оглянулся и увидел, что Мэри-Маргарет прислонилась к дверному косяку. Она улыбнулась, но Гейдж отрицательно покачал головой, не желая терять времени: он хотел поскорее оказаться дома, а по пути купить для Шимейн пару туфель.

— Вам не жаль тревожить сон этих голубков, мистер Торнтон? — прибегла женщина к хитрости.

Гейдж вновь взглянул в сторону кровати, на Шимейн в объятиях сна. Она выглядела особенно хрупкой и прелестной, как яркий цветок среди густой изумрудной травы. Ее нежные розовые губы слегка приоткрылись, словно в ожидании поцелуя, шелковистые темные ресницы отбрасывали тень на разрумянившиеся во сне щеки, грудь размеренно поднималась и опадала, касаясь спины Эндрю, и в этот миг Гейдж позавидовал сыну.

— Должно быть, она утомилась, если заснула так крепко, — приглушенно заметил он. — Во время плавания ей не часто удавалось отдохнуть.

Миссис Макги задумчиво склонила голову набок, словно оценивая девушку.

— Редкостная красавица, правда?

Гейдж приподнял бровь, оглядываясь на вдову — он сразу понял, на что она намекает, однако поборол искушение расспросить миссис Макги, какую партию она собирается подыскать для Шимейн.

— Чай уже готов? Может, лучше разбудить Шимейн и Эндрю и двинуться в путь?

— Пригладьте перышки, вспыльчивый павлин, — шутливо поддразнила его Мэри-Маргарет, поманила за собой в кухню и налила чаю. — Если я и заговорила об этой девушке, то лишь потому, что хочу видеть в вашем доме порядочную хозяйку.

— Откуда вы знаете, что Шимейн порядочная, если сегодня увидели ее в первый раз?

Миссис Макги улыбнулась и постучала себя указательным пальцем по виску.

— Разум подтверждает то, что видят глаза.

— И что же они видят? — полюбопытствовал Гейдж, принимая чашку чаю.

— Шимейн — леди, не то что здешние женщины. Я сразу заметила это — по тому, как она ходит, как держится. Ей не занимать уверенной, утонченной элегантности хорошо воспитанной светской особы. Несмотря на ирландский выговор, ее речь правильна и изысканна. Смею вас заверить, мистер Торнтон, она стоит гораздо большего, чем вы за нее заплатили.

— Вы совершенно правы, — признался Гейдж. — Ее таланты безграничны. Эндрю уже успел привязаться к ней. Вы видели, как он встревожился, понимая, что ей больно? Шимейн очень добра к нему, добрее, чем… — Он осекся, решив, что сказал лишнее.

— Чем Роксанна? — подсказала Мэри-Маргарет, не желая смущать гостя.

— Шимейн — незаурядная девушка, — произнес Гейдж, предпочитая не отвечать на вопрос. — Она щедро одарена природой.

— О, несомненно! — Мэри-Маргарет отпила глоток чаю и устроилась в кресле-качалке перед камином. Долгое время она смотрела на пляшущее пламя, потягивая чай, а затем бросила быстрый взгляд в сторону гостя. — Но я должна предупредить вас: в городе уже всякое болтают, и эти слухи возникли не без помощи миссис Петтикомб. Если бы она занималась своими делами так же рьяно, как чужими, стала бы святой.

— Могу представить, что это за слухи, — пробормотал Гейдж, поднося к губам чашку. — Они редко бывают лестными.

— Любой видный мужчина вроде вас вызывает пересуды, тем более когда под крышей его дома живет такая очаровательная девушка, как Шимейн О'Хирн. В таком случае домыслы и слухи неизбежны. Кое-кто уже успел приклеить Шимейн оскорбительные прозвища и теперь уверяет, что вы купили ее только ради развлечения. Можете не сомневаться: всякий раз, увидев Шимейн, городские сплетницы будут таращиться на ее живот, уверенные, что она уже ждет ребенка.

На щеке Гейджа задергался мускул.

— Я купил Шимейн потому, что в будущем она сможет научить Эндрю читать и писать, — упрямо заявил он.

— Неужели это единственная причина? — мягко осведомилась Мэри-Маргарет.

Гейдж удивленно взглянул на нее, но не стал спорить, понимая, что в этом случае солгал бы.

— Будь я мужчиной и принадлежи мне такая хорошенькая служанка, как Шимейн, — заявила Мэри-Маргарет, — я не дала бы пищи злым языкам. Я бы женилась на этой девушке, а потом с гордостью улыбалась, ожидая, когда у нее родится ребенок.

— Когда же вы наконец уйметесь, Мэри-Маргарет?

— Что вы имеете в виду? — В притворном недоумении женщина улыбнулась.

— Вам прекрасно известно, что я имею в виду, — ответил Гейдж. — Похоже, как только вы бросите ремесло свахи, жизнь прекратится. У вас чрезвычайно решительный нрав, мадам.

Вдова усмехнулась и пожала худыми плечами.

— Чего же вы хотите? Ведь я ирландка!

Гейдж возвел глаза к небу:

— Боже, сохрани англичанина от всех ирландок мира!

Глава 7

Мастерская сапожника находилась в самом центре Ньюпорт-Ньюса, и хотя день быстро клонился к вечеру, Гейдж не покинул городок, не выполнив последнее из задуманных дел, а именно не купив обувь для служанки. Он остановил повозку перед мастерской и помог сыну и Шимейн сойти на тротуар. Он заметил, как несколько прохожих застыли и уставились на них с бесцеремонным любопытством. Их внимание привлекала в основном Шимейн, и после недавнего разговора с миссис Макги Гейдж без труда догадался, о чем думает большинство зевак. Кроме того, весть о недавней схватке Шимейн с Поттсом наверняка уже облетела весь город, и кое-кто, несомненно, хотел выяснить, как чувствует себя девушка.

Холостяки подходили поближе, чтобы получше разглядеть Шимейн. Вряд ли миссис Петтикомб расхваливала красоту каторжницы, но другие горожане, ставшие свидетелями покупки, могли подробно описать ее внешность. Разумеется, эти разговоры распалили любопытство молодых щеголей. Впрочем, учитывая немногочисленность приличных женщин в городе, холостяки с вожделением посматривали бы на любую миловидную девушку.

Гейдж был знаком с этими людьми: с одними водил дружбу, с другими просто здоровался. Одно время двое из этих юнцов даже работали у него подмастерьями, но не оправдали ожиданий хозяина, и он рассчитал их. В целом Гейдж представлял, какую борьбу приходится выдержать холостяку, чтобы обзавестись женой. Подобные затруднения испытал и он сам, прежде чем жениться на Виктории и потом после ее смерти. Если бы кто-нибудь из городских холостяков обладал решимостью Гейджа, он пренебрег бы мнением городских кумушек и посетил бы «Гордость Лондона». Но этого не произошло, и теперь Гейдж был готов на все, лишь бы не позволить этим людям воспользоваться плодами его трудов. Шимейн являлась его собственностью, и продать ее Гейдж согласился бы только ее родителям, и больше никому, сколько бы за нее ни предлагали. Именно такую служанку он хотел найти, а Шимейн не только оправдала его ожидания, но и превзошла их.

— Кого я вижу! Да ведь это мистер Торнтон и Шимейн О'Хирн! — послышался насмешливый женский голос. Голос показался Гейджу знакомым, а Шимейн мгновенно узнала его — нахлынули мрачные воспоминания о томительных часах, проведенных в трюме, о том, как тонули в море безжизненные тела. Глубоко вздохнув, чтобы собраться с силами, Шимейн повернулась к женщине, которую она и другие каторжники пренебрежительно именовали миссис капитан Фитч.

— Мадам, — учтиво произнес Гейдж, приподнимая шляпу. Он узнал Гертруду. Не менее краткого приветствия он удостоил ее мрачного мужа: — Капитан Фитч!

Гертруда окинула хмурым взглядом предмет своей ненависти и испытала горькое разочарование, отметив, как аккуратно выглядит девушка. Брезгливо поджав губы, она заметила:

— Жизнь служанки пошла тебе на пользу, Шимейн.

Гертруда Фитч горела желанием узнать, как поживает болотная жаба в своей новой роли. В сущности, Гертруда попросту потребовала, чтобы муж сопровождал ее, и отправилась в город, надеясь услышать вести о злоключениях Шимейн, которыми наверняка захотят поделиться горожане. Но увидев, как рослый колонист спрыгнул с повозки и галантно подал руку Шимейн, Гертруда едва не задохнулась от ярости. Что бы ни выражал этот жест — сочувствие, внимание или, хуже того, нежную привязанность, — в сердце Гертруды вновь вспыхнула злоба. Когда этот человек покупал Шимейн, Гертруда считала, что девушку ждет невыносимая жизнь.

Пока Гертруда гневно оглядывала Шимейн, наступила пауза, но капитан Фитч, совершенно равнодушный к зависти жены, прервал молчание, с пренебрежительной усмешкой объяснив:

— Моя жена еще никогда не покидала берегов Англии. Эта колония настолько заинтересовала ее, что она даже угрожала мне скандалом, если мы не побываем в городе. — Маскируя раздражение невеселым смешком, капитан закачался на каблуках. Безошибочно угадав, что Гертруда надеялась услышать вести о новых напастях, постигших Шимейн, он продолжал с тонким намеком: — Я уверял ее, что здесь не на что смотреть, но она все же надеялась найти какие-нибудь безделушки… или услышать желанные новости.

Эверетт Фитч мельком взглянул на Шимейн. Тщательно причесанная, с косой, уложенной узлом на затылке, девушка выглядела строго и мило, чего никак нельзя было ожидать при ее нынешних обстоятельствах. Понимая, как обманулась Гертруда в своих надеждах, капитан представлял, каково в эту минуту его жене.

Гейдж заметил украдкой брошенный на Шимейн взгляд и искры, вспыхнувшие в серых глазах капитана. Уловив значение его слов, Гейдж быстро нашелся с ответом:

— Да, здесь можно найти сокровища… Для кого-то они станут желанными и дорогими. В сущности, многие готовы на все, лишь бы завладеть ими.

Многозначительный намек больно уколол Эверетта, однако он промолчал, боясь выдать себя. Он по-прежнему злился, понимая, что Шимейн для него потеряна, но еще большее раздражение вызывало у него воспоминание о том, как этот дерзкий колонист поставил под сомнение его власть на корабле, ловко заставив Гертруду продать ему Шимейн. Гейдж моментально понял, что заправляет на корабле не Фитч, а его супруга. Покупка Шимейн стала сокрушительным ударом для гордости капитана, к тому же негодование Эверетта Фитча усугубляли подозрения, что Хорас Тернбулл умышленно распорядился, чтобы Гертруда присутствовала при всех сделках — очевидно, с целью унизить своего зятя.

Гертруда не обратила внимания на реплики мужчин. Ее взгляд скользил по грязной улице и деревянным строениям вдоль тротуара. Наконец она процедила, не скрывая отвращения:

— Не вижу ничего достойного в этой дыре.

Гейдж снисходительно улыбнулся:

— Ньюпорт-Ньюс — младенец по сравнению с Лондоном, мадам. Но поблизости есть и другие города, уже достигшие юности, — например, Уильямсберг. Дворец губернатора — примета более изысканного образа жизни, чем тот, что вы видели здесь, в порту. Мне же нравится жить у реки, я дорожу свободой и простором. Здесь процветает дух приключений, и это мне по душе.

Гертруда не слишком ценила убеждения неотесанных колонистов, в особенности тех, кого считала простолюдинами.

— Не сомневаюсь, что вас восхищают красоты дикой природы, но лично я предпочитаю утонченность Англии этой жалкой и грязной деревушке. Само собой, только просвещенный англичанин способен оценить свое культурное наследие.

Ее язвительный тон встревожил Эндрю. Малыш слышал о ведьмах от своего товарища Малькольма Филдса и опасался, что сейчас видит одну из них. Попятившись, он повернулся и уткнулся лицом в кожаные штаны отца, желая только одного: чтобы эта безобразная женщина с грубым голосом исчезла.

Гейдж мягко пригладил волосы сына.

— Я хорошо знаю Лондон, мадам. Я вырос там и работал на верфи моего отца. Мне не раз довелось встречаться с аристократами, которые считали, что знают в тысячу раз больше любого простолюдина. Однако взгляды многих из них, если не всех, выдавали ограниченность ума.

Гертруда надменно фыркнула. Этого болвана следовало поставить на место, причем наилучшим способом — напомнить о его происхождении.

— Вы говорите, что вашему отцу принадлежала судостроительная верфь, но вряд ли кто-нибудь в Англии слышал о нем. Если бы он преуспевал, вам не пришлось бы жить здесь, в глуши. Как его имя?

— Уильям Медфорд Торнтон, — ответил Гейдж, умышленно пропустив титул лорда.

Гертруда покачала головой, не припомнив этого имени, но не приняла во внимание, что круг ее знакомств чрезвычайно узок и ограничивается лишь несколькими подругами. Первую победу она подкрепила еще одним ударом:

— Зато я уверена, вы слышали о моем отце. Он известная персона в высших кругах. Почти все, кто связан с торговлей, знают имя Хораса Тернбулла.

Гейдж приподнял бровь в насмешливом удивлении.

— Как вы сказали? Хорас Тернбулл?

— Стало быть, вы слышали о нем?

— Разумеется! — коротко отозвался Гейдж. Добившись своего, Гертруда расцвела в улыбке:

— Да, его слава разнеслась по всему миру! Расскажите же, мистер Торнтон, как вы узнали о моем отце?

Гейдж ответил ей взглядом в упор, нахмурив темные брови:

— Не знаю, стоит ли, мадам…

— Конечно, стоит! — настаивала она. — Я с удовольствием выслушаю вас.

Гейдж посмотрел на Шимейн, которая жалась к нему, будто невольно прося защиты, как Эндрю. Вероятно, его рассказ стал бы отмщением за Шимейн. Он ободряюще пожал ей руку.

— Около десяти лет назад мой отец поручил мне разыскать вашего отца, мадам, — начал он, пристально глядя на матрону. — Незадолго до этого Хорас Тернбулл приобрел у моего отца корабль и оставил в уплату сундук, полный монет. Содержимое сундука было тщательно пересчитано, прежде чем сделка состоялась, а когда ваш отец отплыл из Англии на этом корабле, мы доставили сундук в один лондонский банк. Когда его открыли, оказалось, что он наполнен дробью. В какой-то момент ваш отец ухитрился подменить сундук другим точно таким же, за исключением содержимого. Позднее мы узнали, что в этом деле замешан Лендон Крокет, доверенное лицо моего отца.

Пережидая возмущенный возглас Гертруды, Гейдж заметил, что его рассказ весьма заинтересовал капитана Фитча. Бессвязные попытки женщины убедить слушателей в честности ее отца постепенно утихли, и Гейдж продолжал:

— Хотя Тернбулл заверил Лендона Крокета, что вся вина падет на банкиров и никто не узнает о щедром подкупе, похоже, он хотел взвалить вину на нашего помощника. Мистер Крокет оказался достаточно умен: понял, что его провели, и во всем признался, слегка укоротив весьма продолжительный срок своего пребывания в Ньюгейте.

Хотя в то время мне было чуть больше двадцати лет, отец доверил мне корабль и экипаж, приказав выследить Тернбулла хоть на краю света. Мы нашли его корабль в Портсмуте и дождались вечера перед отплытием, когда матросы пустились в разгул в портовых тавернах. Пока они веселились, мы пробрались на корабль, выбросили вахтенных за борт и поплыли обратно к Темзе. Мой отец продал груз и оставил прибыль себе, полностью возместив все, что украл у него ваш отец. Тернбулл пришел в ярость и заявил, что это грабеж, но он совсем забыл о Лендоне, сидящем в Ньюгейте, а тот дал согласие свидетельствовать в нашу пользу. Тернбулл, конечно, откупился, его отпустили, и он продолжил торговлю. Незачем упоминать, что с тех пор мой отец не строил для него корабли.

— Никогда еще не слышала такой нелепой лжи! — возмущенно выпалила Гертруда. — Не знаю, каковы ваши намерения, мистер Торнтон, зато могу твердо заявить: весь ваш рассказ от первого до последнего слова — не более чем гнусная клевета!

Ее глаза вспыхнули неудержимой яростью, едва Гертруда перевела взгляд на Шимейн.

— Это ты убедила своего хозяина оклеветать моего отца, шлюха? — Лицо Гертруды приобрело густо-багровый оттенок. — Что потребовал у тебя взамен мистер Торнтон? Переспать с ним?

— Довольно! — рявкнул Гейдж. — Шимейн здесь ни при чем! Вы настаивали, и я рассказал вам все, что знаю, мадам! А если вам непременно нужно кого-нибудь обвинить, поговорите при встрече со своим отцом — может быть, он скажет вам правду. А девушку оставьте в покое! Она ни в чем не виновата!

Гертруда недоверчиво фыркнула:

— Как бы не так! Она готова на все, лишь бы опозорить меня!

— Вы сами опозорили себя, мадам, — резко возразил Гейдж. — Срывали злобу на ни в чем не повинных людях, судили о них по себе. Уверяю вас, мадам: вам и вашему отцу еще отольются страдания, причиненные вами. А теперь всего вам хорошего. — Выпустив пальцы Шимейн, он взял ее за локоть и повел к двери. Чувствуя, как дрожит девушка, Гейдж негромко успокоил ее, но сапожник уже ждал на крыльце, а позади кипела от возмущения миссис Фитч.

Эндрю боязливо оглянулся на тучную женщину и прижался к отцу. Прожив на свете два года, он еще ни разу не встречал такого злобного существа. У крыльца он вдруг остановился и подергал отца за штанину, привлекая его внимание. Указав на глядящую им вслед матрону с багровым лицом, малыш спросил:

— Папа, толстая ведьма сошла с ума?

Услышав вопрос сына, Гейдж успокоился — впервые после прибытия в город. Оглянувшись на Гертруду Фитч, он с трудом подавил усмешку, но едва дверь мастерской закрылась за ним, он оглушительно расхохотался, изумив Шимейн.

— Что с вами, мистер Торнтон? — спросила она, поскольку впервые слышала столь бурный смех от человека, который улыбался крайне редко и нехотя.

— Толстая ведьма сошла с ума! — передразнил сына Гейдж и кивнул в сторону Гертруды, которая что-то бормотала, глядя на окна мастерской. — По-моему, не в бровь, а в глаз!

Глядя на бурлящую от негодования толстуху, Шимейн ощутила, как в ней нарастает непривычное удовлетворение. После всего что она выстрадала по вине Гертруды, было отрадно видеть, как мстительной мегере нанесен сокрушительный удар.

«Вы оба у меня еще поплатитесь!» — мысленно поклялась Гертруда.

Пока она призывала колдовские чары, или, скорее, Провидение, отомстить за нее, из-за спины раздался вкрадчивый голос:

— Как вы намерены поступить с этими людьми, миссис Фитч? Неужели позволите любовнику Шимейн уйти безнаказанным — и это после того, как он назвал вашего папашу вором?

Гертруда неуклюже повернулась всем телом и увидела, что от двери ближайшего дома к ней с уверенной улыбкой идет Морриса Хэтчер, очевидно, подслушавшая весь разговор. В последний раз Гертруда видела Моррису, когда эта блудница покидала корабль вместе с крикливо одетой пожилой женщиной, купившей ее. В порыве воодушевления Морриса посылала воздушные поцелуи матросам и приглашала их в таверну.

— А тебе какое дело, Морриса? — угрюмо ответила Гертруда.

— Никакого, миссис Фитч, но, по-моему, надо заставить их замолчать, если они распускают ложь про вашего папашу. — Морриса небрежно пожала плечами. Она была недовольна, узнав, что Поттс так и не сумел прикончить ее соперницу. Гертруда Фитч сослужила ей хорошую службу на корабле, и если действовать хитростью, могла и впредь быть полезной союзницей. Судя по словам Гертруды, которая постоянно воспевала хвалу своему отцу, вскоре его корабль должен был причалить где-то у северного побережья Виргинии. — Будь лорд Тернбулл здесь, ручаюсь, он придумал бы, как расправиться с клеветниками.

Гертруда мнила себя хитрой и проницательной женщиной, однако в руках Моррисы она становилась податливой, как размокшая от дождя земля. Тонко рассчитанной похвалы в адрес ее отца хватило, чтобы Гертруда вновь раздулась от гордости и задумалась над предложением Моррисы. Гертруда знала, что через пару недель отец прибудет в гавань Нью-Йорка на «Черном принце» — самом огромном и быстроходном из его торговых судов. Вероятно, получив письмо от дочери, Тернбулл согласится зайти в порт Ньюпорт-Ньюса и разделаться с Торнтоном. Столкнувшись с гневом Хораса Тернбулла, этот колонист и его любовница-служанка сразу поймут, как безрассудно поступили, оклеветав его!

Гертруда выразила благодарность сдержанной и циничной усмешкой — по ее мнению, большего Морриса не заслуживала.

— Не беспокойся, Морриса. Вскоре они получат по заслугам.

Нахмурив брови, Морриса изобразила озабоченность.

— Мистер Тернбулл — такой прославленный, такой известный человек, миледи! Позор, когда какой-то мужлан-колонист порочит доброе имя вашего папаши! — Улыбнувшись, она игриво помахала рукой капитану Фитчу, заставив его смущенно вспыхнуть. Чтобы облегчить ему пытку, Морриса попрощалась с Гертрудой тем же жестом. — Доброго вам вечера!

Гертруда с отвращением фыркнула, наблюдая, как броско разодетая блудница, качая бедрами, неторопливо направилась к таверне. Неожиданно она бросила быстрый взгляд на мужа, который с притворной сосредоточенностью смотрел в противоположную сторону. Гертруда не выпускала Эверетта из виду с самого отплытия из Англии — он был таким же узником «Гордости Лондона», как каторжники.

Вновь заглянув в окно мастерской сапожника, Гертруда нахмурилась и погрозила жирным пальцем:

— Ты еще пожалеешь, что встала у меня на пути, грязная жаба!

Шимейн, которая смотрела на нее через стекло, пожала плечами и повернулась к своему хозяину:

— По-моему, вы намеренно разозлили эту женщину, мистер Торнтон. За это я готова расцеловать вас.

Гейдж расцвел в улыбке:

— Если это обещание, Шимейн, я попрошу исполнить его, когда мы вернемся домой.

— Нет-нет, я… я просто хотела сказать… — Шимейн удивлялась способности Гейджа вгонять ее в краску, ибо в присутствии Мориса она ни разу не испытывала смущения. А ведь ее жених носил титул маркиза!

Вспомнив о терпеливо ждущем сапожнике, Шимейн неловко кивнула в его сторону:

— Кажется, вы собирались поскорее заказать туфли и вернуться домой засветло…

Взмахом руки Гейдж подозвал сапожника.

— Майлс, я привел к тебе девушку, которой нужна пара туфель. Найдется что-нибудь подходящее?

Седовласый мужчина с усердием закивал:

— А как же, Гейдж!

— Шимейн, позвольте представить вам мистера Майлса Беккера. Майлс, это госпожа Шимейн О'Хирн.

Майлс Беккер улыбнулся.

— Зовите меня просто Майлсом, мисс О'Хирн, — предложил он. Усадив Шимейн в кресло, он устроился рядом на скамеечке и снял с нее растоптанные туфли. Он восхищенно воззрился на изящные ножки в чулках, а подняв голову, обнаружил, что смотрит в бесподобно-изумрудные глаза девушки. Отъявленный холостяк, Майлс удивился, почувствовав, как стремительно забилось его сердце при виде этих искрящихся глаз. Снимая мерку с ноги Шимейн и обводя контур ее ступни на дощечке, он не осмелился произнести ни слова, боясь, что голос подведет его. В этот момент ему хотелось только одного: заглушить неожиданно вспыхнувшие желания порцией спиртного.

Гейдж слегка нахмурился, заметив внезапное замешательство сапожника, и без труда догадался, в чем дело. В общении с Шимейн О'Хирн есть свои недостатки, понял он. Она способна свести с ума закоренелого холостяка вроде Майлса Беккера одним-единственным невинным взглядом. Ни один мужчина не в силах устоять перед ее красотой и обаянием, тем более оказавшись так близко к Шимейн.

— Какую обувь вы хотели бы приобрести, мисс О'Хирн? — спросил Майлс дрогнувшим голосом и нервно прокашлялся, надеясь, что Шимейн не обратит внимания на его смущение.

— Простую и прочную, — ответила Шимейн, удивляясь перемене в самой себе. Еще совсем недавно она выбрала бы самые дорогие шелковые туфельки или сапожки из мягчайшей кожи, не задумываясь, сколько они продержатся. Впрочем, в то время за ее одежду и обувь платил отец. А теперь ей надо помнить об ограниченных средствах хозяина и не становиться для него обузой. — Она должна быть мне впору и стоить как можно дешевле.

— У меня найдется такой товар, — сообщил Майлс, направляясь к рабочему столу. Порывшись в куче разнообразной обуви, он вытащил две пары туфель, подходящих Шимейн по размеру. — Вот эти неуклюжие и неприглядные, зато чрезвычайно прочные.

Шимейн прикусила губу, взглянув на обе безобразные пары. Сможет ли она носить их? Очевидно, грубая кожа тяжелых, как гири, туфель, станет натирать ноги. К несчастью, она не могла позволить себе беспокоиться о таких мелочах. Она рабыня, а рабыням не пристала разборчивость.

— Если мистер Торнтон согласен… — Она вопросительно уставилась на Гейджа.

Упрекая себя за то, что, подобно Майлсу Беккеру, он не может устоять против взгляда Шимейн, Гейдж взял туфли и внимательно их осмотрел, попытался согнуть носок и вернул их сапожнику, укоризненно качая головой.

— Лошадиные подковы нам не нужны, Майлс. Эта девушка должна носить обувь полегче и помягче, чем эти громоздкие башмаки.

— Лучшая кожа обойдется тебе недешево, Гейдж, — заметил сапожник. — И долго не продержится.

— Какое тебе дело до моего кошелька? — сухо осведомился Гейдж. — Покажи что-нибудь получше. Не хочу видеть, как Шимейн ковыляет в этих галошах.

Майлс подчинился, и наконец Гейдж остановил выбор на более изящных туфлях. Он отсчитал деньги, кивнул сапожнику на прощание, подхватил на руки Эндрю и повел Шимейн на улицу.

Уже смеркалось, в таверне неподалеку зажгли лампы. Из открытых дверей доносились громогласный хохот и визг скрипичных струн.

— Папа… я хочу есть…

— И я тоже, Энди, — отозвался Гейдж, вспомнив, что с утра ничего не ел. — Я так проголодался, что вряд ли вытерплю до возвращения домой.

Повернувшись к Шимейн, он кивком указал на таверну:

— Здесь нет приличных заведений вроде кофеен, которые я повидал в Каролине. Обычно в таких тавернах собираются пьянчуги и драчуны — неподходящая компания для благовоспитанной юной леди. Но в Ньюпорт-Ньюсе больше негде перекусить, и если не возражаете…

Шимейн коротко улыбнулась. После драки с Поттсом она так и не смогла проглотить ни крошки в доме у вдовы Макги.

— По правде сказать, я так проголодалась, что готова поужинать где угодно, даже в хлеву.

— Скорее всего мы встретим там матросов с «Гордости Лондона», — предупредил Гейдж. — В этой таверне часто бывают моряки и их подруги.

В ответ Шимейн пожала плечами. По-видимому, Гейдж пытался предостеречь, намекая, что в таверне может случиться всякое, но Шимейн за время плавания на «Гордости Лондона» прошла огонь и воду. Трехмесячное пребывание в одной камере с Моррисой многому научило ее.

— Пожалуй, сейчас ради еды я готова стерпеть даже еще одну встречу с миссис Фитч.

Пересадив Эндрю на другую руку, Гейдж обнял Шимейн за талию и повел ее по тротуару к таверне. Шимейн напряглась, сознавая близость рослого красавца, идущего рядом, и тепло его ладони.

Быстрое движение тени у входа в лавку приковало внимание Гейджа. Жестом приказав Шимейн оставаться на месте, он поставил Эндрю рядом с ней и подкрался к двери лавки, гадая, неужели Джейкоб Поттс решил подкараулить их и отомстить. Но, подойдя поближе, Гейдж вздохнул с облегчением, увидев, что в тени прячется горбун.

Убедившись, что его заметили, Каин вышел на свет и остановился перед Гейджем. В руке он сжимал увядший букетик полевых цветов. Горбун протянул цветы Гейджу и невнятно объяснил, указывая на Шимейн:

— Цветы для Шимейн. Пожалуйста, отдай ей цветы.

— Подойди и отдай их сам, — посоветовал Гейдж, жестом подзывая служанку поближе. — Не бойтесь, Шимейн — это Каин. Он хочет сделать вам подарок.

Шимейн взяла за руку Эндрю, но тот отчаянно замотал головой, опасаясь приближаться к калеке. Никакими уговорами Шимейн не удалось успокоить малыша: тот боялся даже смотреть на Каина. Наконец, оставив Эндрю на месте, Шимейн подошла к двери лавки, где стоял Гейдж. Каин вновь отступил было в тень, но ободренный улыбкой Шимейн, неуклюже добрел до нее и протянул букет.

— Спасибо вам за цветы, Каин. Они прелестны, — ласково произнесла Шимейн и, повинуясь порыву, склонилась и поцеловала горбуна в щеку.

Каин в изумлении отпрянул, разинув рот, а затем со смущенным видом, словно не веря, приложил ладонь к месту, к которому прикоснулись ее губы.

Гейдж с улыбкой наблюдал за происходящим.

— Вы покорили его, Шимейн.

Со времени ареста Шимейн довелось повидать немало душераздирающих сцен, и каждый раз ее раздражало чувство собственной беспомощности. Ничто не заставляет так ценить доброе слово или милосердный поступок, как тяготы тюремного заключения. Ненавистные оскорбления, злобные преследования, которым она подвергалась за время пребывания за решеткой, были еще свежи в памяти Шимейн, побуждая ее сострадать отверженным и несчастным. Она без труда догадалась, что этот безобразный, больной от рождения человек отчаянно нуждается в дружбе и участии.

Шимейн приколола букетик к лифу платья.

— Я буду беречь ваш подарок, Каин, — мягко пообещала она. — Еще раз спасибо за вашу доброту, и еще за то, что вы вернули мне туфли. В этом городе я почти ни с кем не знакома, и если вы не против, я буду считать вас своим другом.

Не зная, что ответить, калека вскинул голову и уставился на Гейджа, словно прося объяснений у того, кто близко знал эту приветливую девушку. Гейдж ничем не мог помочь горбуну: он сам удивлялся умению Шимейн сострадать людям.

Ошеломленный и вместе с тем исполненный почти благоговейного трепета, Каин проскользнул мимо ребенка, в испуге вытаращившего глаза.

Пожалев перепуганного сына, Гейдж взял его на руки. Эндрю уткнулся лицом в отцовскую шею и вздохнул с облегчением, видя, что чудовище исчезло.

— Ты хочешь есть? — мягко спросил Гейдж, отстраняясь, чтобы видеть лицо сына. Ребенок усердно закивал, улыбнулся и еще крепче обхватил ручонками шею отца. Гейдж улыбнулся в ответ, перевел взгляд на Шимейн, рассматривающую цветы, и прошептал на ухо Эндрю: — Позови Шимейн.

— Шимейн, идем! — крикнул Эндрю, замахав рукой. — Папа хочет есть!

Шимейн рассмеялась, увидев два сияющих улыбками лица. Она направилась к отцу и сыну, но тут из таверны донеслась знакомая мелодия, милая ее сердцу, и с негромким возгласом радости Шимейн прошлась в стремительной джиге. Эндрю расхохотался, Гейдж с улыбкой наблюдал за ней.

Когда Шимейн остановилась рядом, Гейдж вновь обнял ее за талию. Этот дружеский жест уже успел стать для него привычным. Гейдж решительно не хотел думать о том, какие догадки строят жители городка — наслаждался прикосновением к гибкой талии Шимейн.

— Пожалуй, надо поскорее отвезти вас домой, — заметил он, с трудом сдерживая улыбку. — Иначе придется драться с целой толпой городских холостяков — совсем не по той причине, по которой я дрался с Поттсом. Пусть только попробуют отбить вас!

Шимейн отчетливо представила себе, как гордая и элегантная Эдит дю Мерсер упала бы в обморок, став свидетельницей ее ребяческой выходки. Подражая манерам светской дамы, она сложила руки на воображаемом серебряном набалдашнике трости, с которой Эдит не расставалась, вздернула подбородок и распрямила плечи.

— Полагаю, вы предпочли бы, чтобы я держалась более надменно, сэр.

Глаза Гейджа вспыхнули при виде этой очаровательной пантомимы.

— Нам с Эндрю вы нравитесь такой как есть.

Приподнявшись на цыпочки, Шимейн повернулась к нему и опустилась в глубоком, грациозном придворном реверансе, которым некогда щеголяла на пышных балах. Вызвав у зрителей продолжительные аплодисменты, Шимейн рассмеялась и девчоночьим жестом развела руками.

— Во всем виновата моя ирландская кровь, мистер Торнтон. Несмотря на все мои усилия, она непрестанно одерживает верх и зачастую побуждает меня шутить и дурачиться.

Ее лукавство заворожило Гейджа.

— Вы вселили в нас надежду, Шимейн, и прогнали уныние, — признался он с улыбкой. — Вдохнули в нас жизнь.

Неожиданная похвала польстила Шимейн. Сияя, она склонилась в реверансе.

— Я очень рада, что вы довольны, сэр!

Услышав смех Гейджа, Эндрю захлопал в ладоши.

— Шимейн смешная, папа!

— А ты еще смешнее! — воскликнула Шимейн, передразнивая малыша. Она шутливо ущипнула ребенка за нос, вызвав заливистый хохот.

У таверны их оглушил доносящийся изнутри шум. Эндрю предусмотрительно зажал уши, Шимейн поморщилась, жалея, что не может последовать его примеру. Очевидно, и Гейдж не знал, долго ли выдержит в этом бедламе. Таверну переполняли подвыпившие матросы и продажные женщины в цветастых нарядах. Шимейн увидела Моррису Хэтчер, сидящую на колене у какого-то мужчины и томно потягивающую эль из оловянной кружки. Облачение Моррисы красноречиво свидетельствовало о ремесле, которым она занималась у новой хозяйки. Пока Морриса не замечала новых посетителей, и Шимейн искренне надеялась поскорее скрыться в уединенной нише. Впрочем, никто из завсегдатаев таверны не обращал на нее ни малейшего внимания. Занятые игрой, беседами и выпивкой, посетители позабыли об окружающем мире. Матросы широким жестом швыряли на столы монеты, платя за еду и спиртное; измученные служанки сновали между столами, чудом удерживая на подносах полные тарелки и кружки. Одна из служанок прошла мимо двери, и Эндрю вытаращил глаза, увидев, с какой легкостью она балансировала тяжело нагруженным подносом, пробираясь сквозь толпу.

— Надеюсь, где-нибудь в глубине зала найдется тихий уголок, — предположил Гейдж, взял Шимейн за руку и начал проталкиваться сквозь толпу.

Джеймс Харпер уже успел нагрузиться щедрой порцией эля, когда заметил рослого темноволосого мужчину и признал в нем колониста, купившего Шимейн. Внезапная гримаса исказила черты Харпера, и он растолкал собутыльников, преграждая Гейджу путь. Покачиваясь, Харпер остановился перед соперником и уставился на него.

— Вы мне противны, мистер Торнтон, — заплетающимся языком выговорил он и пошатнулся. Пытаясь держаться с достоинством, он одернул сюртук и шагнул ближе. — Вы — самый упрямый и лживый негодяй, какой когда-либо рождался на свет. Вы недостойны Шимейн О'Хирн!

— Я пришел сюда перекусить, — сухо известил его Гейдж. — Если хотите скандала, подождите до завтра. А сейчас со мной Шимейн и мой сын.

Брови Джеймса Харпера взлетели до самых волос, когда он заметил за спиной колониста предмет его мечтаний. Ошеломленно приоткрыв рот, он вытаращил глаза, быстро оценив перемены к лучшему во внешности Шимейн. Потом широко раскинул руки и двинулся навстречу Шимейн, словно собираясь заключить ее в объятия, но Гейдж вовремя поймал его за лацкан и удержал на месте.

— Держитесь от нее подальше, мистер Харпер, — приглушенно предостерег он. Несмотря на то что на другой руке Гейджа сидел Эндрю, ему удалось приподнять Харпера над полом, зажав словно стальными клещами. — Теперь Шимейн принадлежит мне, и я обломаю вам руки, если вы дотронетесь до нее хоть одним пальцем. Вы поняли?

— Ты меня не запугаешь, — пробормотал Джеймс, скосив глаза на побелевший кулак, сжимающий ткань сюртука. — Тупой колонист…

Гейдж резко встряхнул боцмана, и у того выкатились глаза.

— Ладно, пусть я тупой колонист, зато ты болван, если надеешься, что я не сведу с тобой счеты на виду у твоих товарищей. Имей в виду: если ты не оставишь нас в покое, то узнаешь, каково вылизывать пол языком. Так ты все понял? — подчеркнув угрожающим тоном последние слова, Гейдж поднял безвольно болтающегося противника повыше.

Джеймс Харпер перепугался, попытавшись сделать вдох и обнаружив, что это невозможно — кулак Гейджа давил ему на горло. Внезапно засомневавшись в разумности своей выходки, Харпер закивал, и его тут же поставили на ноги. Железный кулак разжался. В следующую секунду Гейдж взял за руку Шимейн и повел ее мимо зрителей, застывших с вытаращенными глазами.

Потирая сдавленное горло, Джеймс Харпер несколько раз судорожно сглотнул и вытянул шею, убеждаясь, что не пострадал. Он чувствовал себя поразительно трезвым для человека, изрядно перебравшего эля. Рухнув на табурет, он расслабился. Слава Богу, жив, размышлял он со вздохом облегчения, распространяя вокруг густые пары спиртного.

Одна из девушек помедлила рядом с ним, склонив голову набок, словно оценивая состояние боцмана, а затем — пару, которая быстро удалялась в глубь таверны.

— Вы еще легко отделались, — сообщила она моряку. — В гневе Торнтон страшен. Однажды я видела, как он избил человека вдвое толще его самого — этот мерзавец пристал к жене Торнтона на улице. Теперь миссис Торнтон мертва и кое-кто считает, что Торнтон сам убил ее, но, по-моему, такой душка не в состоянии убить хоть кого-нибудь, а тем более жену.

Харпер с трудом разбирал ее исковерканные ирландским выговором слова. Его осенило через несколько мгновений после того, как девушка замолчала. Вскинув голову, он ошарашенно уставился на болтливую особу.

Девушка сообразила, в чем дело, заметив гримасу страха на его лице.

— Напрасно вы так встревожились. — Она по-матерински потрепала боцмана по плечу. — Мистер Торнтон наверняка уже все забыл. Не бойтесь.

Морриса Хэтчер, проталкивающаяся через толпу, отпихнула с дороги девушку и прошла мимо боцмана. Джеймс Харпер впился тяжелым взглядом в ее плавно покачивающиеся бедра, но блудница не обратила на него никакого внимания, спеша добраться до рыжеволосой соперницы. Остановившись возле выбранного Гейджем стола, Морриса приняла обольстительную позу и провела ладонью по пышной груди, дожидаясь, когда ее заметят. Гейдж придвинул стул для Эндрю, помог сесть Шимейн и, наконец повернувшись к Моррисе, поприветствовал ее, слегка скривив губы:

— Если не ошибаюсь, Морриса Хэтчер?

— Верно, дружок. — Распутница рассчитанным движением согнула руку, отчего рукав ее пурпурного платья упал с плеча, обнажая его. — Я ждала тебя, но не знала, что ты приведешь с собой сынишку. Красивый мальчик! — Она задумчиво оглядела Эндрю и заключила: — Должно быть, ты исправно исполнял супружеский долг с его мамашей. Мальчик — вылитый ты.

— Вам что-нибудь нужно? — нетерпеливо перебил Гейдж, не расположенный терпеть намеки Моррисы.

— Ничего особенного, дружок, — пожала она плечами, ухитрившись обнажить почти всю грудь. — Просто хотела пригласить тебя как-нибудь повеселиться здесь, когда за тебя не будут цепляться младенец и Шимейн. Если не против, я могла бы исполнить все твои мужские желания. Я знаю, как доставлять удовольствие мужчинам — могу даже поучить тебя.

Шимейн густо покраснела, поняв намеки Моррисы. Быстро повернувшись к Эндрю, который не доставал носом до края стола, Шимейн вскочила, взяла стоящий неподалеку пустой бочонок и, когда Гейдж приподнял малыша, поставила бочонок на стул.

Усадив Эндрю поудобнее, Гейдж вновь повернулся к блуднице и с раздражением убедился, что она до сих пор стоит на прежнем месте. Он тяжело вздохнул:

— Морриса, я хочу остаться с сыном и Шимейн. Надеюсь, я прошу не слишком многого.

— Тебя не назовешь приветливым, дружок, — оскорбилась Морриса.

— Вот именно, — подтвердил Гейдж. — Где бы я сегодня ни оказался, я везде натыкаюсь на знакомых с «Гордости Лондона» и, поскольку эти встречи каждый раз кончаются ссорами, прошу вас оставить меня в покое, пока мое терпение не лопнуло.

— Подумаешь! — фыркнула Морриса. — Я всего лишь предложила свои услуги — я-то знаю, каково жить под одной крышей с недотрогой. — Морриса уже повернулась, но вдруг перевела взгляд на Шимейн. Блудница пришла в ярость, узнав, что ненавистная ирландка спаслась от Поттса и ничуть не пострадала. Моррисе не терпелось нанести смертельный удар немедленно, но вокруг было слишком много свидетелей, и ей пришлось избрать более приемлемый способ. — Я слышала, Энни продали тому коротышке, что вчера приходил на «Гордость» смотреть на нас. Он холост, так что Энни не придется нянчиться с ребятней. Но сдается мне, скоро она сбежит от хозяина. Такие коротышки, как Сэмюэл Майерс, бывают злобными, словно крысы, особенно с теми, кто беспомощен.

— Вы закончили? — сухо осведомился Гейдж, раскусив коварный замысел шлюхи. Шимейн нахмурилась, тревожась за судьбу подруги.

— Ухожу, ухожу, дружок! Еще увидимся — когда тебе надоест миледи Гордячка. — С этими словами Морриса встряхнула темной гривой и отошла прочь, покачивая бедрами.

Шимейн повернулась к Гейджу:

— Мистер Торнтон, неужели Энни и вправду грозит опасность? Кто такой мистер Майерс?

Гейдж взглянул в перепуганные глаза служанки:

— Не знаю, Шимейн, но, если хотите, могу расспросить горожан, которые с ним знакомы.

— Я была бы вам благодарна, мистер Торнтон! Энни так много выстрадала! Она заслуживает хорошей работы и мирной жизни.

— Я выясню все, что смогу.

Одна из служанок таверны подошла к столу и усталым голосом известила посетителей:

— У нас есть только бургу и галеты. Хотите — берите.

— Мы возьмем, — ответил Гейдж и указал на Эндрю. — Для мальчика порцию поменьше.

— Бургу и галеты? — в замешательстве повторила Шимейн, когда женщина отошла. Ей приходилось жевать твердые безвкусные галеты на корабле, но слово «бургу» она слышала впервые.

Гейдж объяснил:

— Бургу — это рагу из мяса и овощей, а галеты — здешние хлебцы. Они гораздо вкуснее морских галет.

Через несколько минут перед ними поставили рагу на отдельных тарелках и большое блюдо галет. Увидев, как Гейдж намазывает маслом галету для Эндрю, Шимейн последовала его примеру и откусила хлебец. К ее удивлению, он оказался вкусным.

Гейдж улыбнулся, отметив, как заблестели глаза Шимейн, когда она осторожно попробовала рагу.

— Вкусно?

— Очень! — усердно закивала Шимейн.

— Вкусно, папа, — подтвердил Эндрю с широкой улыбкой. Гейдж вопросительно взглянул на девушку и улыбнулся:

— Значит, прощаете меня за то, что я привел вас сюда?

Шимейн изумилась, услышав, что ее хозяин просит прощения у служанки.

— Вас не за что прощать, мистер Торнтон. Вы не отвечаете за чужие поступки. Изменить поведение Моррисы или мистера Харпера вы не способны, как и повелевать солнцем.

— И все-таки я искушал судьбу, приведя вас сюда. Я знал, что эта таверна еще несколько лет назад стала местом сборищ для моряков, приходящих сюда с разными целями.

Повидавшись с Моррисой, Шимейн догадывалась, какими могут быть эти цели.

— Вы дали мне возможность отказаться, но должна признаться, сэр, на борту «Гордости Лондона» мне довелось повидать всякое. Если до ареста я совершенно не знала жизни, то теперь могу честно сказать: за время испытаний я многому научилась, хотя предпочла бы забыть эти уроки. Уверяю вас, я отнюдь не стеклянная. И не разобьюсь от неловкого прикосновения. Будь я столь хрупкой, сейчас я бы здесь не сидела. Вероятно, миссис Фитч или Морриса убили бы меня прежде, чем корабль вошел в гавань.

— Хорошо, что плавание закалило вас, Шимейн, — отозвался Гейдж, — потому, что эта земля сурова и жизнь здесь временами становится пыткой. Слабые здесь умирают. Трудности способны измучить и в конце концов сломить даже сильных духом людей, если они не готовы к тяготам жизни в диких местах. Нас спасает лишь выносливость.

— Я выросла в мирном родительском доме и даже представить себе не могла, что когда-нибудь меня постигнут такие беды. — Шимейн словно размышляла вслух. — До ареста считала, что мне предначертано стать маркизой. Я не могла и предположить, что вскоре стану жертвой людей, облеченных властью и имеющих право распоряжаться мною, не знала, что меня ждет совершенно незнакомая жизнь. Но с тех пор как ловец воров схватил меня, я усвоила несколько жестоких уроков и поняла, что не лишена силы и выносливости. Пожалуй, эти семь лет пойдут мне на пользу.

— Перемену в вас я заметил еще вчера, — сверкнул улыбкой Гейдж.

Шимейн вспыхнула, поняв, что слишком расхвасталась.

— Я понимаю, мистер Торнтон: вы заранее приготовились к моим многочисленным промахам, и теперь любая удача становится для вас радостью. Знаю, мне еще предстоит многому научиться, но, если вы наберетесь терпения, я постараюсь избавиться от всех недостатков.

— Вы даже не представляете себе, Шимейн, каким благословением вы стали для меня и Эндрю, — честно признался Гейдж. — Вы подобны освежающему весеннему ливню после суровой зимы. У вас столько достоинств, что мне просто некогда замечать ваши недостатки.

Шимейн улыбнулась, услышав эту похвалу.

— Если мы вернемся домой не слишком поздно, вам с Эндрю перед сном удастся полакомиться пирогом. Тесто я приготовила еще утром.

Свет лампы, висящей за спиной Гейджа, окружал его голову золотистым сиянием, придавая благородным чертам оттенок отполированной бронзы. Шимейн он казался ожившим божеством. Огонек отражался в его прекрасных глазах цвета прозрачного янтаря. Но не глаза, а мягкое сияние его улыбки наполняло сердце Шимейн странным, волнующим теплом.

Глава 8

К тому времени, как они покинули таверну, на улице совсем стемнело, с юга подул слабый бриз. Его ароматное теплое дуновение опьяняло Шимейн: совсем недавно глоток свежего воздуха был для нее недоступной роскошью. С помощью Гейджа она забралась на сиденье повозки и устроила полусонного малыша на коленях, пока Гейдж отвязывал лошадь. Неожиданно Гейдж негромко чертыхнулся, и Шимейн встревожилась.

— Что случилось?

— Лошадь потеряла подкову, — процедил сквозь зубы Гейдж, понимая, чем грозит ему это событие. Он тяжело вздохнул. — Боюсь, теперь, чтобы добраться до дому, нам придется заехать к Корбинам.

Шимейн вздрогнула, вспомнив гримасу ненависти на лице Роксанны, но промолчала: очевидно, те же мысли мучили Гейджа.

— Надо ли нам сойти с повозки?

— Пока сидите. Я отведу лошадь к кузнице и там распрягу ее.

Добравшись до кузницы, расположенной на окраине города, Гейдж помог Шимейн спуститься на землю. Он распряг лошадь и повел ее к строению, сквозь щель под дверью которого виднелся багровый отблеск пламени.

На стук из дома вышел крепко сложенный мужчина с выпяченным животом. Он опирался на самодельный костыль. Стараясь не ступать на сломанную, еще зажатую в лубки ногу, он подошел к перилам веранды и пристально всмотрелся в лица ночных гостей. В темноте глухо, как из бочки, прогудел его голос:

— Кто здесь?

— Гейдж Торнтон. Мистер Корбин, моя лошадь потеряла подкову.

В ответ Хью Корбин звучно фыркнул:

— Слишком поздно ты явился, чтобы подковать лошадь. В такую темень все умные люди давно уже сидят дома, но ты ведь не такой, верно?

— Так вы поможете мне или нет? — перебил Гейдж, пропуская оскорбление мимо ушей.

— Пожалуй, если я хочу, чтобы ты поскорее убрался отсюда, у меня нет выбора, — раздраженно произнес Хью. — Сейчас принесу фонарь.

Узнав голос Гейджа, на веранду с зажженным фонарем в руках вышла Роксанна. Ее распущенные волосы свисали по спине, поверх ночной рубашки был наскоро наброшен халат.

— Ступай оденься! — рявкнул Хью на дочь, потянувшись за фонарем.

— Я одета! — с вызовом отозвалась она и, поспешно спустившись по ступенькам, бегом бросилась к кузнице, не дожидаясь неловко ковыляющего отца. В свете фонаря ее лицо казалось воодушевленным и радостным — до тех пор, пока луч не упал на стройную фигуру поодаль от Гейджа. В тот же миг серые глаза Роксанны наполнились ледяным холодом. Она надеялась, что Шимейн еще не оправилась после схватки с Поттсом, а Гейдж обдумал ее утреннее предостережение и пришел извиниться. Но теперь Роксанна поняла, что ошиблась. В упрямстве столяр не уступал ее отцу. Подступив почти вплотную к рабыне, Роксанна окинула ее презрительным взглядом.

— Вижу, Шимейн, ты быстро оправилась. Или вовсе не пострадала? Может, это была только игра, чтобы вызвать сочувствие у хозяина?

Шимейн сухо улыбнулась:

— Думайте как хотите, мисс Корбин. Полагаю, никакими словами мне не удастся переубедить вас.

Надменно вздернув подбородок, Роксанна усмехнулась:

— Разумеется. Мнение каторжников мне безразлично.

Роксанна круто развернулась, ветер раздул ее халат и рубашку, и она словно поплыла на всех парусах к человеку, которому некогда предложила свое сердце, а тот жестоко отверг ее любовь.

— Я думала, вы пришли извиниться, Гейдж, — приглушенно и язвительно проговорила она, — а возможно, сообщить, что избавитесь от служанки. Но вы, видно, решили упорствовать, как обычно верны себе. — Она с сожалением покачала головой. — Мне жаль вас… и вашего сына.

Почувствовав в ее словах угрозу, Гейдж нахмурился, но не произнес ни слова, не желая ввязываться в очередную ссору в присутствии Шимейн. Сегодня ему весь день приходилось спорить и защищаться, и в этот миг Гейдж хотел только одного: вернуться домой и провести приятный тихий вечер в обществе сына и служанки.

Дохромав до кузницы, Хью оперся на костыль и заявил Гейджу:

— Разведи огонь и помогай мне. Один я не справлюсь.

— Если вы не против, я все сделаю сам, — предложил Гейдж. — Мне нужны только ваши инструменты.

— Платить тебе все равно придется. Не пытайся надуть меня.

— Я и не собирался, — сдержанно возразил Гейдж и принялся раздувать угли в очаге кузницы.

Кузнец искоса метнул угрюмый взгляд в сторону Шимейн, заставив ее поежиться от неловкости. Отвернувшись, она отнесла Эндрю к большому пню поодаль от кузницы и села, радуясь, что оказалась на безопасном расстоянии от Корбина. Едва увидев его, Шимейн заключила, что он гораздо опаснее Роксанны.

Прижав к себе ребенка, Шимейн принялась напевать колыбельную, укачивая его. Постепенно Эндрю расслабился в ее руках, его веки сомкнулись. Сладко зевнув, малыш уснул, уткнувшись лицом в грудь Шимейн.

Наблюдая, как Шимейн ласково укачивает Эндрю, Хью вел душевную борьбу с самим собой, но так и не сумел подавить охватившую его злобу. Давно похороненные воспоминания всплывали и мучили его, и наконец Хью, не выдержав, повернулся к Гейджу, одержимый черной завистью.

— Недурной кусочек ты себе урвал, — презрительно процедил он. — Конечно, теперь, когда тебя ублажают по первому твоему требованию, ты вряд ли женишься на моей девчонке.

Гейдж стоял, наклонившись над наковальней и разглядывая подкову, но услышав Хью, уставился на Роксанну в упор. Под его прицельным взглядом девушка вдруг засуетилась, вешая фонарь на ближайший крюк, а Гейдж с мрачной усмешкой повернулся к кузнецу:

— Боюсь, вас ввели в заблуждение, мистер Корбин: я никогда не делал предложение вашей дочери и потому не понимаю, почему должен объясняться с вами по поводу покупки Шимейн. Короче, мистер Корбин, это не ваше дело.

— Молокосос! Я тебе покажу, как оскорблять старших! — брызжа слюной от ярости, Хью схватил свой костыль и замахнулся.

Гейдж медленно выпрямился во весь рост.

— Если вы хотите ударить меня, мистер Корбин, не надейтесь, что я покорно приму побои. Не сомневайтесь, я отплачу вам сполна.

Его пронизывающий ледяной взгляд охладил пыл Хью. Воспоминания о боли, которую он испытал, когда лошадь рухнула, подмяв его под себя и сломав ногу, были еще свежи в памяти кузнеца, предостерегая очертя голову ввязываться в драку. Не найдя другого способа выйти из затруднительного положения, он резко взмахнул рукой и прорычал:

— Заканчивай поскорее и убирайся отсюда. Мыс Роксанной не намерены терпеть здесь тебя и твою шлюху!

Только невероятным усилием воли Гейдж поборол искушение отвесить кузнецу оплеуху: Хью Корбин был вдвое старше его, к тому же сейчас передвигался с трудом. Ударив пожилого человека, Гейдж уподобился бы Джейкобу Поттсу, избивающему Каина. Он просто не мог поднять руку на старого калеку!

— Шимейн не шлюха. На первый раз прощаю вам это оскорбление, — с расстановкой произнес Гейдж. — Я жалею только об одном: что моя лошадь не вовремя потеряла подкову. Иначе я послал бы вас ко всем чертям. — Он пренебрежительно фыркнул. — Впрочем, зачем трудиться? С таким злобным нравом вам самое место в аду.

Кузницу наполнило почти ощутимое напряжение, мужчины враждебно уставились друг на друга. Обида нестерпимо жгла Хью, но страх перед новой болью был сильнее. Наконец рассудок одержал верх, и Хью попятился, бормоча невнятные угрозы.

Неуклюже развернувшись, кузнец добрел до крыльца и опустился на скамью. Со своего места он мог следить за происходящим внутри кузницы. Хотя у Хью ни разу не появлялось причин заподозрить Гейджа Торнтона в мошенничестве, он не доверял таким людям, как столяр, и с нетерпением ждал, когда подкова будет готова, а деньги уплачены.

Роксанна медленно обошла вокруг наковальни, выбрав место, откуда отчетливо видела Гейджа. Прислонившись к столбу, подпирающему крышу, она вглядывалась в его озаренное отблеском пламени лицо и изумлялась, что даже сейчас ее обуревает желание признаться ему в любви. Но столяр не удостаивал ее даже улыбки. Восхищаясь его благородными чертами, Роксанна заметила, что Гейдж нахмурился, словно недовольный ее вниманием.

— Что же будет дальше, Гейдж? — вспылила она. — Неужели вы намерены драться с каждым, кто оскорбит вашу каторжницу?

— Если понадобится — да! — резко ответил он, не глядя на Роксанну.

— Вы упрямец, Гейдж Торнтон, и, по-моему, глупец. Шимейн не заслуживает такого отношения.

Слова Роксанны уязвили Гейджа, но он не подал виду.

— Мне нет дела до вашего мнения, Роксанна. Нет и никогда не было.

Его слова больно ранили Роксанну. Гейдж равнодушен к ней. Сколько раз за прошедшие девять лет она предлагала ему себя, а он ничего не замечал! А может, просто притворялся? Желание сводило Роксанну с ума, а Гейдж каждый раз вежливо отказывался от нее, словно не в силах представить ее в роли возлюбленной… или жены. Но к своей рабыне он относился совсем иначе. Насчет нее строил иные планы!

— Хотите затащить эту потаскуху в постель, не так ли? — спросила Роксанна срывающимся голосом. — Мечтаете об этом с той минуты, как увидели ее?

— Ну и что? — гневно отозвался Гейдж, только теперь понимая, как Роксанна похожа на своего отца. Несмотря на боязнь разбудить ревность разъяренной женщины, он не выдержал — уперся ладонями о каменное основание наковальни и вперил в Роксанну испепеляющий взгляд. — Скажите, Роксанна, вам-то какое дело до того, что делает Шимейн в моем доме или в моей постели?

Губы Роксанны скривились в безобразной гримасе, из горла вырвался глухой стон. Сорвавшись с места, подобно нечистой силе, она побежала к дому. Одним прыжком преодолев веранду, она захлопнула за собой дверь с такой силой, что Хью Корбин вскинул голову, опасаясь, что столбы, поддерживающие крышу веранды, не выдержат удара и рухнут.

Во время долгой поездки домой Шимейн молча сидела в повозке рядом с Гейджем, держа на руках спящего ребенка. Над деревьями повисла луна, заливая землю серебристым сиянием. Шимейн видела, как на губах Гейджа играет зловещая усмешка, а брови сурово хмурятся. Она не решилась спросить, что его тревожит, — служанке не пристало интересоваться мыслями, бедами и чувствами хозяина. Шимейн удивлялась, чем Корбины повергли Гейджа в такую мрачность. Она слышала резкие голоса, видела, как Хью Корбин замахнулся на Гейджа костылем, а Роксанна с яростью хлопнула дверью, убегая в дом, но ветер уносил обрывки слов, и девушка не поняла разговора. Однако Шимейн почему-то была уверена, что ссора началась, когда Хью оглядел ее и нелестно отозвался о покупке Гейджа.

Даже в тусклом свете ночного светила Гейдж чувствовал на себе задумчивый взгляд служанки, но не сразу решился посмотреть на нее. Наконец, когда повозка была уже на полпути к дому, он взглянул в блестящие глаза девушки.

— Вас что-то тревожит, Шимейн?

— Я чувствую, вы сердитесь, мистер Торнтон, — робко пробормотала она, — и не знаю, как успокоить вас. Кажется, я во всем виновата…

— Вы не виноваты ни в чем, — живо возразил Гейдж.

Нет, вспоминал он, все началось вскоре после его приезда в Ньюпорт-Ньюс. Сразу после знакомства с ним Роксанной завладела навязчивая идея стать его женой. Она искусно плела козни, пытаясь принудить его к браку; притворяясь невинной, прижималась к нему, надеясь пробудить в нем страсть. Сознавая, каким уязвимым делает его воздержание, Гейдж вел себя чрезвычайно осторожно, старался не замечать тонких намеков, не боясь даже показаться недалеким и туповатым. В конце концов, не для того он бежал из Англии, от миловидной Кристины, чтобы связаться с женщиной, на которую после первой ночи не захотел бы даже взглянуть. Долгое время он успешно избегал расставленных Роксанной ловушек.

Спустя несколько лет, когда он женился на Виктории, Роксанна заперлась в отцовском доме, горюя так, словно ее жизнь была навеки погублена. В конце концов она выбралась из пучины скорби, но некоторое время продолжала относиться к Гейджу с презрением и ненавистью девушки, жестоко обманутой бесчестным повесой. Однако мало-помалу ее горечь утихла, уступив место умильным взглядам, нежным улыбкам и прозрачным намекам, пока Гейдж не проникся к ней отвращением. Виктория не замечала, чего добивается Роксанна, а Гейдж не пытался просветить ее. Его жена жалела старую деву и постепенно стала для нее лучшей подругой.

После смерти Виктории Роксанна вновь выразила решимость занять более прочное положение в жизни Гейджа. Оказавшись рядом во время рокового падения Виктории, она, очевидно, считала, что это поможет ей привести Гейджа к алтарю. Подобную угрозу она только подразумевала, никогда не произнося вслух. Она была готова на любую ложь, лишь бы заполучить Гейджа… или позаботиться, чтобы он никому не достался.

Прекрасно понимая, чем он рискует, обманув ожидания Роксанны, Гейдж отправился к «Гордости Лондона», чтобы в буквальном смысле купить свою свободу и идти по жизни своим курсом, а не тем, что проложила для него Роксанна. Он предвидел, что дочь кузнеца рассвирепеет, узнав о его покупке. Несомненно, любую женщину, появившуюся в доме Гейджа, она будет считать еще одной соперницей, как Викторию. К сожалению, мрачные предчувствия не обманули Гейджа.

Хью Корбин представлял не меньшую угрозу, чем Роксанна, и Гейдж уже убедился, что этот человек способен затеять ссору даже в присутствии Шимейн. Кузнецу было достаточно малейшего повода, чтобы ссора переросла в драку. Ненависть сквозила в каждом слове Хью.

— Все девять лет, пока мы с ним знакомы, — заговорил Гейдж, не глядя на Шимейн, — Хью Корбин всегда был угрюмым и вспыльчивым, но в последнее время стал совсем невыносимым, злобным и обидчивым, как Корноух. Оскорблял людей, сам нарывался на ссоры, особенно в присутствии моей жены… или, как сегодня, увидев вас. Недавно я заметил, как он следит за Эндрю странным, пристальным взглядом. Понятия не имею, готов ли этот человек выместить злобу на ребенке, но его поступки меня пугают. Несколько раз Роксанна просила разрешить Эндрю переночевать у нее в доме, но я не соглашался, не доверяю ее отцу.

— Миссис Макги рассказала мне, что мистер Корбин мечтал о сыне, — негромко произнесла Шимейн. — Но его единственный сын родился мертвым за несколько лет до появления Роксанны. Вероятно, видя Эндрю, мистер Корбин вспоминает о своем горе и завидует вам, не испытывая ненависти.

Ярость, которая на протяжении часа терзала душу Гейджа, постепенно рассеивалась. Хорошо зная кузнеца, он мог согласиться с ней. Гейдж познакомился с кузнецом и его девятнадцатилетней дочерью вскоре после прибытия в колонию, однако только в последние годы Хью Корбин выказывал к нему такую антипатию.

Гейдж задумчиво покачал головой, упрекая себя за то, что сам не додумался до такого простого объяснения. Его просветила совсем юная девушка. Он удивился ее проницательности.

— Вы оказались догадливее меня, Шимейн. Я никак не мог понять, с чего Хью невзлюбил меня.

— Его зависть особенно заметна со стороны, — объяснила Шимейн, мельком взглянула на Гейджа и обрадовалась. Морщины на его лбу разгладились, на губах заиграла слабая улыбка. Он ответил ей взглядом, и Шимейн затаила дыхание. Внезапно оба вспомнили о спящем Эндрю, прижавшемся головкой к груди Шимейн.

— Наверное, у вас затекли руки, — переложив вожжи в одну руку, Гейдж положил другую на спинку сиденья за спиной Шимейн, стараясь не коснуться ее. — Садитесь поближе и положите голову Эндрю ко мне на колени. Так будет удобнее.

Шимейн, мышцы которой уже давно затекли, охотно послушалась, но, попытавшись сдвинуться с места, поняла, что ей не хватит сил и приподнять мальчика, и пересесть поближе к Гейджу. После нескольких неудачных попыток она созналась в своей беспомощности.

— Прошу прощения, мистер Торнтон, но у меня ничего не выходит.

Зажав вожжи между коленями, Гейдж обнял ее за талию, просунул левую ладонь под колени, и без труда пересадил поближе к себе. Пока Гейдж поддерживал ее, Шимейн осторожно положила темноволосую головку ребенка на колени Гейджа. Эндрю глубоко вздохнул, но не проснулся.

Гейдж засмотрелся на личико спящего сына, омытое лунным светом: длинные ресницы покоились на щеках мальчика, ротик приоткрылся во сне. Шимейн легонько дотронулась до подбородка ребенка и закрыла ему рот. Эндрю заворочался, перевернулся на правый бок, лицом к отцу, и рука Шимейн оказалась зажата между его щекой и чреслами Гейджа.

Шимейн невольно ахнула, пытаясь убрать руку с выпуклости, которую она нечаянно задела. Хотя прошло всего несколько секунд, прежде чем ей удалось освободиться, это время показалось Шимейн вечностью, а ее ощущения — бесчисленными и неожиданными.

Кровь Гейджа забурлила в тот же миг, как его коснулась ладонь Шимейн. Даже после того, как девушка отстранилась и сложила руки на коленях, пламя продолжало бушевать в душе Гейджа, кровь стремительно струилась по жилам, грозя пробить брешь в тонкой преграде его сдержанности. Всем своим существом он ощущал, как аромат Шимейн кружит ему голову. Этот аромат наполнял его опьяняющим блаженством весь день, каждый раз, когда он прикасался или приближался к ней. Подобных ощущений ему еще не доводилось испытывать. Плавные изгибы груди Шимейн приковывали взгляд. Подняв голову, Гейдж заметил, что Шимейн смотрит на него испуганными глазами. Даже в полутьме Гейдж увидел на ее щеках густой румянец.

— Простите меня! — сдавленно прошептала Шимейн, сгорая от стыда. Прижимая ладони к груди, она до сих пор ощущала испепеляющий жар, исходящий от тела Гейджа, помнила, какой твердостью налилось его мужское достоинство, заставляя осознать существенное различие между этим человеком и его сыном. Несмотря на то что интуиция подсказывала ей молчать и делать вид, будто ничего не произошло, Шимейн снова извинилась, надеясь развеять у Гейджа все сомнения в том, что она коснулась его умышленно. — Я… не хотела трогать вас, мистер Торнтон.

Снова устремив взгляд на дорогу, Гейдж промолчал, только хлестнул вожжами лошадь, подгоняя ее. Он вспомнил близость нежного женственного тела и маленькую прелестную ладонь, прижавшуюся к его бедру.

Привыкание к определенному распорядку занимает немало времени, сделала вывод Шимейн неделю спустя, после завтрака: хозяин объяснил, что прежде всего она должна заботиться об Эндрю. Но, разрываясь между приготовлением пищи и заботами о малыше, она успевала столько, что удивлялась самой себе.

Гейдж получил известие от заказчика из Уильямсберга: тот просил отложить доставку новой мебели на неопределенный срок. Его дом еще не достроен, и поставить мебель попросту некуда. Тем временем Гейдж начал изготовление мебели для столовой, недавно заказанной жительницей Ньюпорт-Ньюса. Вечерами он чертил, готовил шаблоны для изогнутых ножек стульев, набрасывал эскизы изящного буфета. Днем изредка работал в мастерской — чаще его можно было найти на корабле. Гейдж помогал Фланнери в работе, требующей высокой точности.

Сегодня утром, прежде чем покинуть дом, Гейдж объявил, что пробудет на корабле почти весь день. Он попросил Шимейн в полдень принести еду для корабельных плотников и столяров, чтобы всем вместе насладиться полуденной трапезой на палубе корабля — погода обещала быть ясной и солнечной.

— Позвоните в колокол у крыльца, когда будете готовы, — попросил Гейдж, — и я пришлю кого-нибудь за припасами.

Шимейн с удовольствием взялась приготовить обильный обед для крепких, занятых тяжелым трудом мужчин. Несколько дней назад она побывала в погребе, вырытом под холмом возле дома. Отсюда Шимейн и Эндрю принесли морковь, лук и другие овощи для рагу из оленины, которое она собиралась приготовить. Это блюдо должно было стать новым вариантом сытного ирландского кушанья, которое Бесс Хаксли часто готовила для отца Шимейн.

Рано утром Шимейн поставила тесто, а теперь, убедившись, что оно хорошо поднялось, разделила его на булочки и поставила их поближе к теплу очага, дожидаясь, когда они поднимутся во второй раз. Она почистила картофель и поставила его вариться, приготовила кекс с пряностями и занялась другими делами по дому.

Обучение искусству стирки было неотъемлемой частью курса наук, который преподала ей мать, объясняя: чтобы уметь распоряжаться слугами, надо знать все тонкости домашней работы. Шимейн без труда вспомнила ее советы. С помощью Эндрю она сняла простыни с постелей и выстирала их вместе с несколькими льняными полотенцами, одеждой малыша и рубашками, которые нашла в шкафу Гейджа. Одежду она повесила во дворе, где ее обдувал ветерок и сушило солнце. Пока белье сохло, Шимейн выбила и проветрила подушки, подмела и вымыла полы, вытерла пыль с мебели, каждое дело превращая в игру, чтобы развлечь Эндрю. Она даже начала учить его считать и весело смеялась, слыша, как мило картавит малыш. Эндрю был в восторге и тоже смеялся, подражая Шимейн.

Для обеда на корабле Шимейн собрала приборы, оловянные тарелки и кружки из кладовой, скатерть и салфетки, найденные среди кухонного белья, и сложила все в корзину вместе с кексом, покрытым сахарной глазурью. Нарезав хлеб, завернула его в чистую салфетку и отложила часть в сторону — это понесет Эндрю. Из колодца она достала кувшин холодного сидра, сняла с огня кастрюлю с рагу и вынесла на крыльцо, где уже стояли другие припасы. В последнюю очередь она приготовила картофельное пюре, переложила его в миску с крышкой и закутала в одеяло, чтобы пюре не остыло.

Наконец Шимейн позвонила в колокол, висящий на столбе у передней веранды, и несколько минут спустя долговязый сутуловатый паренек подошел к дому, чтобы помочь отнести припасы к кораблю. Остановившись у крыльца, он учтивым жестом снял шапку, и его грубоватое лицо совершенно преобразилось от улыбки. Шимейн сразу поняла, что таких синих глаз и черных волос не видела нигде, даже в Ирландии.

— Доброе утро, мисс, — поприветствовал он. — Я — Джиллиан Морган. Капитан прислал меня помочь отнести еду на корабль.

Шимейн нахмурилась, выдавая свое замешательство.

— Капитан?

— То есть мистер Торнтон, мисс, — с готовностью объяснил Джиллиан. — Только ему не нравится, когда его зовут «мистер». Но раз мистер Торнтон — корабельный мастер, раз он платит нам, не говоря уже о том, что он на тринадцать лет старше меня, отец запретил мне звать мистера Торнтона по имени. Вот мы и называем его капитаном.

— Понятно. — Шимейн кивнула и улыбнулась: — Мистер Торнтон говорил, что не выносит, когда к нему обращаются по фамилии, а я не могу допустить фамильярности по отношению к хозяину.

Теперь пришла очередь Джиллиана удивляться.

— Не выносит? Что это значит?

— Не любит, — объяснила Шимейн и с любопытством склонила голову: — Скажите, мистер Торнтон никогда не объяснял вам, почему он не любит, когда его называют по фамилии?

— Он говорил только, что когда строил корабли для своего отца, то работал наравне с другими плотниками, но его отец велел им называть его мистером Торнтоном, поскольку он сын хозяина. Капитану это не нравилось.

Шимейн указала на кастрюлю с овощами и миску с картофелем.

— Надо отнести эту еду на корабль, пока она не остыла. Мистеру Торнтону это вряд ли понравится!

— Еще бы! Пожалуй, он съест нас живьем, — усмехнулся Джиллиан. — Когда он сердится, он этого не скрывает.

— Разве он злой человек? — настороженно спросила Шимейн.

— Нет, что вы! Просто он предан своему делу. Считает, что работать, надо в полную силу. Вот увидите, от вас он потребует того же самого, мисс.

Шимейн вздохнула:

— Постараюсь угодить ему.

Она помогла Эндрю взять хлеб, завернутый в салфетку, и подхватила корзину. Джиллиан нагрузился кастрюлей, миской и кувшином и повел Шимейн с малышом за собой к берегу. Издалека завидев приближающееся шествие, Гейдж спустился с корабля, взял у Шимейн корзину и вместе с Эндрю проводил ее на почти законченную палубу.

Четыре столяра и старший корабельный плотник уже собрались на корабле и с радостью приветствовали Шимейн, обмениваясь шутками и намеками, что наконец-то мистер Торнтон перестал бояться потерять свою служанку и решил познакомить ее со всеми. Джиллиан начал шутливую борьбу с Эндрю, вызывая у малыша радостные вскрики и смех, а Гейдж представил Шимейн собравшимся. Шимейн узнала Ремси Тейта — она видела, как этот человек помогал хозяину переносить в мастерскую доски на следующий день после ее прибытия. Вторым мастером был Слай Таккер, довольно тучный мужчина с рыжеватыми волосами и густой бородой. Двое подмастерьев, почти ровесники с разницей в возрасте не более двух-трех лет: двадцатилетний немец по имени Эрих Вернер с правильными чертами лица, черноволосый и черноглазый, и Том Уиттейкер — славный малый с каштановыми волосами и серыми глазами. На лице Фланнери Моргана виднелось не меньше морщинок, чем звезд на ночном небе, однако его остроты неизменно вызывали у остальных буйный хохот.

Каждый из этих людей проявил к Шимейн неподдельное уважение, но она сочла, что причина — уважение к ее хозяину. Работники Гейджа уже приготовили длинный стол на козлах, окруженный скамейками, и охотно помогали Шимейн, пока она застилала стол скатертью и расставляла тарелки и кружки. Слай Таккер прочитал молитву перед едой, и вскоре работники начали поглощать рагу, пюре и свежий хлеб, цокая языками от удовольствия. Кружки несколько раз наполняли холодным сидром из кувшина, отлично утоляющим жажду. Когда подошло время для кекса, кое-кто из сидящих за столом уже стонал в притворном изнеможении.

Впервые после появления в доме Гейджа Торнтона Шимейн удалось съесть все, что лежало у нее на тарелке, но от сытной еды ее начало клонить в сон. Ей хотелось поскорее увести Эндрю в дом и уложить спать, но расшалившийся мальчик вряд ли согласился бы расстаться с Джиллианом.

Гейдж сидел на бочонке с гвоздями в конце импровизированного стола и, покончив с едой, слегка отодвинулся, прислонившись к перилам, окружающим палубу. Со своего наблюдательного поста он видел всех работников и понимал, что они искренне наслаждаются едой. Он знал: окажись Шимейн некрасивой или даже уродливой, эти люди все равно восхищались бы ее талантом кухарки.

Гейдж позволил работникам отдохнуть несколько минут, прежде чем вновь взяться за дело: после такого обильного обеда без передышки было не обойтись. Мужчины помоложе вызвались собрать грязную посуду и остатки еды и отнести их к дому, а Шимейн с Эндрю задержались на палубе. Шимейн с удовольствием бродила по кораблю, глядя по сторонам и восхищаясь, а Гейдж обсуждал с подручными, как поступить с неправильно высушенными бревнами, принесенными Джиллианом из сарая.

— Все равно они расколются, не пройдет и недели. Придется менять, — убеждал Гейджа Фланнери Морган.

— Что ж, поменяем, — отзывался Гейдж. — Другого выхода у нас нет.

Эндрю заметил низко пролетевшую над кораблем чайку и бросился бежать по палубе, надеясь поймать ее. Шимейн поспешила за ним, но проворный, как мышка, мальчик начал карабкаться на штабель досок. Птица пролетела над самой его головой, словно дразня ребенка. Мгновенно сбросив с себя дремоту, Шимейн погналась за ним, перепрыгивая через доски и подныривая под балки. Мальчик поднимался на надстройку, и Шимейн поражалась, откуда у него столько сил и энергии. Но неожиданно интерес Эндрю угас, и он быстро спустился на главную палубу, где по доскам прыгала лягушка. Остановившись, чтобы перевести дух, Шимейн обнаружила, что стоит у самого края палубы. Внизу она заметила камни, наваленные вокруг подпорок, а впереди расстилался живописный пейзаж.

— Черт побери, Шимейн! — рявкнул голос, от которого девушка пошатнулась и чуть не упала. — Немедленно спускайтесь! Слезайте, пока не упали!

Шимейн поняла, что Гейдж уже спешит к ней, и, прежде чем она спустилась, он подоспел, схватил ее за руку и оттащил подальше от края носовой надстройки. На главной палубе Гейдж взял Шимейн за плечи и гневно встряхнул:

— Не смейте больше подниматься туда, понятно? Там опасно!

Шимейн робко кивнула, потрясенная его яростью.

— Да… конечно, мистер Торнтон, — с запинкой ответила она, чуть не плача от боли. Его пальцы так глубоко вдавились в ее плечи, что наверняка оставили на них синяки. Поморщившись, Шимейн попыталась высвободиться из стальных рук хозяина. — Пожалуйста, отпустите меня, мистер Торнтон! Мне больно!

Словно изумленный собственной жестокостью, Гейдж убрал руки и отшатнулся.

— Простите, — хрипло прошептал он, — я не хотел…

Круто повернувшись на каблуках, он быстро зашагал прочь по палубе. Будто окаменев, Шимейн и подручные Гейджа смотрели, как он торопливо спускается по трапу. Он бросился к мастерской так, словно по пятам его гнались демоны, и спустя минуту округу огласил грохот захлопнувшейся двери.

Нахмурившись, Шимейн повернулась к Джиллиану. Неожиданная злость Гейджа потрясла ее.

— Что такого я сделала? Почему мистер Торнтон рассердился?

— Не беспокойтесь, мисс, — пробормотал парень. — Просто он испугался, увидев вас на носу корабля. Оттуда упала его жена и погибла.

Шимейн зажала ладонью рот, подавив стон отчаяния.

— Отведите Энди домой, мисс, — предложил Джиллиан, — а я принесу посуду.

Шимейн послушалась совета и повела Эндрю прочь от корабля. Она с радостью обнаружила, что подмастерья вымыли в реке миски и кружки, сложили их в корзину и оставили у двери. Теперь ей требовалось всего несколько минут, чтобы перемыть их с мылом, вытереть и убраться в кухне.

Собрав пахнущие свежестью простыни и подушки, Шимейн застелила постели и наконец улеглась вместе с Эндрю на своей кровати на втором этаже. Пока малыш не заснул, она читала ему, а потом, поудобнее устроив его у себя на плече, долго лежала, глядя в потолок и вспоминая, как разозлился Гейдж, увидев ее на носу судна. Она понимала, как велико его горе, знала, что только время приглушит его, но пока Гейдж кричал на нее и тряс за плечи, Шимейн впервые увидела в его глазах отражение нестерпимой муки. Несомненно, его преследовали ужасающие воспоминания — возможно, о собственном поступке или непростительной беспомощности. Так что же произошло? Что, кроме смерти молодой жены и матери, случилось в тот день, если это оставило такой глубокий след в душе сильного мужчины?

Раздумья утомили Шимейн, ибо ответы на вопросы найти не удавалось. С тяжким вздохом она обняла Эндрю и свернулась клубочком рядом с ним, погрузившись в дремоту.

Ремси Тейт приблизился к двери мастерской и постучал. Услышав приглушенный ответ изнутри, он вошел и плотно прикрыл дверь за собой. Хозяин стоял у окна, мрачно уставившись вдаль. Между его бровями залегла глубокая морщина, суровый взгляд ясно свидетельствовал, что присутствие Ремси в мастерской совсем нежелательно.

— Слай и остальные боятся войти, — сообщил столяр. — Меня прислали узнать, надо ли им продолжать работу.

Гейдж раздраженно фыркнул и угрюмо уставился на Ремси:

— А ты как думаешь?

Ремси нахмурил кустистые брови.

— Я так им и сказал: работу надо продолжать, невзирая на твое настроение. Ты насмерть перепугал девушку. Она была уверена, что натворила что-то ужасное, пока Джиллиан не объяснил ей, что ты просто горюешь о жене.

Гейдж пропустил мимо ушей болтовню Ремси. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что перепугал Шимейн, но, увидев ее на носу судна, Гейдж с ужасающей отчетливостью представил себе, как на этом же месте стояла Виктория. На краткий миг реальность переплелась с паутиной мучительных иллюзий, ожили ночные кошмары, жуткие видения, преследующие его со дня смерти жены. В ужасе просыпаясь по ночам, он подолгу вышагивал по комнате, словно зверь в клетке. На этот раз ему представилось распростертое на камнях безжизненное тело Шимейн.

— Мое настроение не имеет никакого отношения к работе, — наконец заявил Гейдж. — Мастерам давно пора взяться за дело и доказать, что они не зря получают жалованье. Я осмотрел дерево, выбранное ими для новой мебели — выбор оставляет желать много лучшего. Я бы предпочел украсить дверцы буфета капом.

— Объясни, чего ты хочешь, — предложил Ремси. Он понимал, что ни он, ни .остальные работники не в состоянии представить себе законченную вещь с такой же ясностью, как их хозяин. Кроме того, Ремси считал, что работа станет для измученного Гейджа Торнтона целебным бальзамом — по крайней мере пока он не решит вновь обзавестись женой.

— Позови остальных, — резким тоном велел Гейдж. — Я расскажу им, каким должен быть буфет.

— И Морганов тоже? — неуверенно спросил Ремси. — Они хотели узнать, вернешься ли ты сегодня на корабль.

— Фланнери надо заменить несколько досок, — коротко ответил Гейдж. — Он обойдется и без моей помощи.

Ремси вышел, а Гейдж прикрыл глаза ладонью и тяжело вздохнул. Усилием воли он отогнал мысль о том, что Шимейн оказалась на волосок от смерти. Сумеет ли он когда-нибудь забыть о событии, воспоминания о котором до сих пор приводили его в ужас, безжалостно терзая душу.

Этим вечером обитатели дома поужинали густым супом. Пока Шимейн мыла посуду, Гейдж уложил Эндрю в постель. Вернувшись на кухню, он обнаружил, что Шимейн ждет его.

— Извините, если я встревожила вас сегодня на корабле, мистер Торнтон, — смущенно пробормотала она. — Я не знала, как погибла ваша жена.

Гейдж ответил ей гримасой, лишь отдаленно напоминающей улыбку.

— Я перепугался, увидев, что вы стоите на самом краю, и понял, что там же, должно быть, стояла Виктория за миг до рокового падения.

— На сегодня я закончила всю работу, мистер Торнтон. Если хотите, я поговорю с вами.

Гейдж не сумел отвергнуть ее предложение, проникнутое искренним сочувствием.

— Я не видел, как… погибла моя жена, — запинаясь, произнес он. — Я повел Эндрю домой, чтобы выкупать его — на корабле малыш перепачкался смолой. Здесь я и услышал крик Виктории — казалось, она насмерть перепугана. Спустя секунду послышался другой голос. Я оставил Эндрю в доме и бросился к кораблю. Там я обнаружил бьющуюся в истерике Роксанну рядом с трупом моей жены. Роксанна рассказала, что как раз подплывала к берегу в каноэ, когда услышала предсмертный крик Виктории. Добравшись до корабля, она увидела мою жену, лежащую на камнях. При падении Виктория сломала шею, помочь ей было невозможно. Я сам сколотил сосновый гроб, отвез ее тело в город и похоронил на церковном кладбище рядом с могилой ее родителей.

Он не упомянул о том, что пережил в Ньюпорт-Ньюсе. В предыдущие годы он не раз спорил и ссорился с жителями городка, заявляя о нелепости некоторых принятых здесь законов. Многие недолюбливали его и воспользовались смертью Виктории, чтобы свести с ним счеты. Но британские власти сочли обвинение в адрес Гейджа беспочвенным и заключили, что его жена сама забралась на корабль, оступилась и упала. Несмотря на то что большинство согласились с этим заключением, гнусные домыслы продолжали ходить по городу.

— После случившегося мне казалось, что я погружаюсь в бездонную трясину, откуда мне никогда не выбраться, — продолжал Гейдж. — Но со временем скорбь утихла. Заботы об Эндрю помогли справиться с горем.

— У вас чудесный сын, мистер Торнтон, — мягко заверила его Шимейн. — Эндрю нельзя не восхищаться.

— Он стал моей единственной опорой, — вздохнул Гейдж. После минуты неловкого молчания он кивнул в сторону темного коридора. — Если хотите выкупаться — пожалуйста. Сегодня я не стану работать, так что можете не торопиться.

— Спасибо, мистер Торнтон, — улыбнулась она. — Отсутствие воды для мытья на «Гордости Лондона» было для меня пыткой. Я ценю чистоту, и сейчас больше всего мечтаю о продолжительном купании.

— Так исполните свою мечту. А я пока почитаю здесь, в кухне, и дождусь, когда вы закончите.

Шимейн занялась приготовлениями: вылила в большое корыто три ведра горячей воды и добавила еще два холодной, принесенной из колодца. Сегодня днем, после того как Эндрю вздремнул, она почитала ему на задней веранде, а позднее, пока он играл, аккуратно свернула выстиранное белье и сложила в большую корзину, но, поскольку уже пора было готовить ужин и умывать Эндрю, она оставила корзину на веранде. А сейчас, принеся последнее ведро воды, она втащила в дом объемистую корзину с лежащими сверху полотенцами и поставила ее на табурет Гейджа.

Спустя несколько минут Шимейн с блаженным вздохом погрузилась в горячую воду. Конечно, ванна не самая изысканная, мыло не самое дорогое, но она наслаждалась купанием так, как в родительском доме, где ей прислуживала целая свита горничных. Она пролежала в ванне до тех пор, пока кожа на пальцах не сморщилась, а вода не начала остывать.

Поднявшись, Шимейн потянулась за полотенцем. Ухватившись за край, она удивилась странной тяжести льняной ткани, и тут же похолодела от ужаса и ахнула: из складок полотенца на пол выпала большая змея. Зашипев, она перевернулась на живот и устремила злобный взгляд на Шимейн. В приоткрытой пасти металось раздвоенное жало, толстый узловатый хвост грозно поднялся и затрясся, издавая громыхающий звук.

Змеиная голова метнулась вперед, и Шимейн с криком выскочила из ванны. Она услышала из кухни грохот, словно упал стул, а затем по коридору простучали шаги. Гейдж тревожным голосом позвал ее по имени, но Шимейн не ответила, поскольку змея вновь бросилась к ней. Вцепившись в полотенце, Шимейн отступила к столу. В этот миг дверь, ведущая на кухню, распахнулась.

Змея поползла вокруг корыта и оказалась как раз напротив двери, когда заметила новую угрозу. Рептилия резко повернулась к человеку, стоящему на пороге, но Гейдж вовремя отпрыгнул и побежал в кладовую. Он вернулся с длинным, изогнутым ножом. Змея не сводила с него немигающих глаз, издавая грозное шипение. Гейдж уклонился от еще одной атаки, и когда змея свернулась, изготовившись к новому прыжку, сделал выпад и обрушил на плоскую голову змеи нож, пригвоздив ее к полу.

Дрожа, прижимая к себе мокрое полотенце, Шимейн неотрывно следила за извивающейся в предсмертных муках тварью. Гейдж поднял нож и, схватив змею за чешуйчатый хвост, понес на заднюю веранду.

Шимейн с облегчением безвольно прислонилась к столу. Ей не сразу пришло в голову, что в корзине может оказаться еще одна змея — Шимейн понятия не имела, собираются ли рептилии в стаи. Впрочем, окажись в корзине другая змея, она давно выдала бы свое присутствие.

Шимейн глубоко вздохнула: у нее просто разыгралось воображение. Теперь ей ничто не грозит, уверяла она себя. Гейдж убил одну змею, и если в корзине окажутся другие, он убьет и их.

На веранде послышался плеск воды, и Шимейн поняла: пора спасаться бегством. Прижав к груди полотенце, девушка шагнула к лестнице, но тут послышались тяжелые шаги, и она застыла в нерешительности. Она не могла покинуть свою нишу так, чтобы Гейдж ее не заметил. Но, оставаясь здесь, рисковала еще больше: крохотный влажный клочок ткани служил ненадежным прикрытием. Шимейн нервно прикусила губу, глядя на корзину, стоящую по другую сторону от корыта. Двумя полотенцами она могла бы прикрыться понадежнее, но успеет ли она схватить его?

Гейдж вошел в дом, положив конец ее размышлениям, и Шимейн в отчаянии забилась в нишу между столом и стеной, одной рукой прикрывая грудь, а второй — живот. Замерев, она прислушивалась к судорожному биению сердца.

Шквал эмоций охватил Гейджа, едва он заметил прячущуюся за столом обнаженную Шимейн. Он изумился, обнаружив, что она еще не убежала. Плечом закрыв за собой дверь, он двинулся по коридору, старательно вытирая нож промасленной тряпкой, которую хранил для этих целей в ящике у порога. Помедлив возле Шимейн, он продолжил полировать длинное блестящее лезвие.

— Вам повезло, Шимейн. — Он из последних сил сохранял на лице безразличное выражение, видя Шимейн в столь скудном одеянии. Но несмотря на щекотливое положение, в котором он очутился, Гейдж не мог заставить себя уйти. — Змея была ядовитой. Вы могли погибнуть или в лучшем случае долго проболеть. Как она сюда попала?

Шимейн, не в силах сдержать нервную дрожь, пролепетала:

— Наверное, заползла в корзину, когда я оставила ее сегодня днем на веранде, и заснула, забравшись в свернутое полотенце.

— Хорошо еще, она не проснулась, когда вы вносили корзину в дом.

Шимейн робко посмотрела на него, но Гейдж отвел глаза, выдав свое смущение. С какими бы благими намерениями он ни завел этот разговор, мужские желания нарастали в нем, превращая в свирепого воина-варвара, восседающего верхом на вороном жеребце. Он изголодался по женщине, пожирал голодными глазами ее прелестные формы, наслаждаясь долгожданным пиршеством после долгого поста. Прежде его раздражали маленькие полотенца, которыми невозможно вытереться досуха, но сегодня он оценил их преимущества — особенно одного, самого узкого, которым сейчас прикрывалась Шимейн.

Его взгляд заскользил вниз по ее телу — от сливочно-белых плеч до высокой груди, соблазнительно виднеющейся из-под судорожно прижатой к ней руки. Кромка полотенца слегка выступала над рукой Шимейн, не скрывая глубокой заманчивой ложбинки. С высоты своего роста Гейдж видел, как приподнимается ткань этого самодельного лифа, мягко облегая плавный изгиб. Под влажной тканью маняще проступало розовое пятнышко, вызывая желание увидеть всю грудь.

Там, куда не доставали руки Шимейн, полотенце облегало каждый изгиб и впадинку, прозрачно намекая, какое чудо оно скрывает. Весь правый бок Шимейн, от груди до бедра, открылся блуждающему взгляду Гейджа. Ее кожа оказалась поразительно белой и нежной, как он и предполагал. Гейдж не сомневался, что на вкус она не менее великолепна.

Его глаза потемнели, и Шимейн остро осознала свою беспомощность. Ей не удавалось подавить дрожь или усмирить лихорадочна бьющееся сердце — ведь этот пылающий взгляд мог бы привести в трепет даже деву-воительницу. Помня о чудовищной силе хозяина, Шимейн не питала надежд на спасение, если он решит овладеть ею.

Минута тянулась невыносимо долго, и наконец ирландский темперамент Шимейн дал о себе знать.

— Надеюсь, теперь вы позволите мне одеться, мистер Торнтон? — выпалила она и с нескрываемым сарказмом добавила: — Если вы случайно не заметили этого, могу сообщить, что полотенце в качестве одеяния оставляет желать лучшего.

— Извините, Шимейн, — произнес Гейдж, слегка улыбнувшись. — Мне представилось настолько упоительное зрелище, что я совсем позабыл — вы не одеты и испуганы. Прошу меня простить.

Шимейн вскинула подбородок, размышляя, неужели Гейдж насмехается над ней — ведь она не сразу опомнилась и осадила его. Очевидно, ирония не смутила Гейджа, поэтому Шимейн высказалась без обиняков:

— Вы правы, мистер Торнтон, но напугали меня ваш взгляд и мысль о возможных последствиях. Вместо того чтобы извиняться, вам следовало бы выйти. Даже если вы не намерены обесчестить меня, сэр, прошу, уйдите, пока вы не передумали.

Окинув ее еще одним внимательным взглядом, Гейдж вежливо склонил голову, шагнул за порог и плотно притворил дверь за собой. Спустя несколько секунд из кухни послышался какой-то грохот.

— Да, он и дьявола доведет до белого каления, — пробормотала Шимейн, отбросив бесполезное полотенце. — «Я совсем позабыл, что вы не одеты и испуганы, Шимейн!» — шепотом передразнила она. — Вы отъявленный лжец, мистер Торнтон!

Надев ночную рубашку и набросив поверх нее халат, Шимейн туго затянула на узкой талии пояс, уверенная, что даже рыцарские доспехи оказались бы жалкой защитой от страсти, которую она заметила в глазах Гейджа. Она плохо разбиралась в склонностях и аппетитах противоположного пола, но догадалась, о чем думает мужчина, глядя на женщину так, как на нее только что смотрел Гейдж Торнтон.

Позднее, откинув одеяло и забравшись под него, Гейдж с удовольствием вдохнул свежий запах белья и заметил явную перемену, произошедшую с наволочками и простынями с тех пор, как он сегодня утром встал с постели. Гейджу вдруг пришло в голову, что Роксанна была слишком занята, завлекая его в брачные сети, и потому не успевала позаботиться о чистоте. Он взбил пуховые подушки, блаженно распростерся на них и вдохнул аромат солнца и ветра. Проведя целый день в мрачном расположении духа, он только теперь расслабился и был готов забыться сладким, почти младенческим сном. Но перед его глазами вставало волнующее видение — налитая грудь Шимейн, вырисовывающаяся под полотенцем, и возникала мысль: какое наслаждение покрывать эту шелковистую плоть нежными и страстными поцелуями.

Глава 9

Спустя четыре дня, вскоре после ужина, состоялся первый урок стрельбы из мушкета. Гейдж приступил к нему, как только Шимейн вытерла и убрала посуду. Он строго-настрого велел Эндрю играть с кубиками на задней веранде, на виду, подальше от мишени, которую Гейдж установил в противоположном конце двора. Прежде чем дать Шимейн в руки оружие, Гейдж объяснил, как следует заряжать его, а потом медленно показал на деле. Он сделал первый выстрел и проследил, как Шимейн заряжает мушкет для второго.

Перед тем как Шимейн впервые в жизни выстрелила из мушкета, Гейдж рассказал ей, что, нажав на спусковой крючок, она только начинает длительный процесс выстрела: курок спущен, боек ударяет по кремню, высекая искры, которые поджигают порох; тот взрывается и проталкивает свинцовый заряд через ствол. Хотя проходит не меньше минуты, прежде чем раздастся выстрел, это время пролетает незаметно.

Гейдж показывал Шимейн, как следует держать оружие, чтобы не уставали руки, и, поправляя ее позу, подошел вплотную. Шимейн затрепетала, ощутив тепло сильного мужского тела, и на несколько мгновений у нее перехватило дыхание. Девушка поняла, что слишком строго осудила Гейджа за блеск страсти в глазах, который заметила несколько дней назад: сейчас сама она с трудом усмиряла бьющееся сердце, когда рука Гейджа случайно касалась ее груди или бедро — ягодиц. Ткань платья оказалась ненадежной защитой — впрочем, даже доспехи не спасли бы ее от его обжигающего тепла. Как еще удается ее наставнику сохранять невозмутимость? Шимейн это оказалось не под силу, она еле сдерживалась, чтобы не убежать.

Несмотря на нервное возбуждение, оглушительные раскаты выстрелов и удары приклада в плечо, которые отбрасывали ее прямо в объятия Гейджа, Шимейн ухитрилась довольно быстро овладеть искусством стрельбы из мушкета. Хотя близость Гейджа немало отвлекала ее, он сумел превратить урок в столь же увлекательное занятие, как танцы на балу. Шимейн с восторгом палила по неподвижной мишени и предвкушала тот день, когда сумеет проделать дыру в движущейся цели. Правда, она всерьез сомневалась в своей способности убить животное или человека и втайне надеялась, что день решающего испытания никогда не наступит, но понимала, что ее представления об убийстве коренным образом изменятся, если ей будут грозить увечье или смерть от руки Джейкоба Поттса.

— Похоже, Шимейн, вы прирожденный стрелок, — похвалил ее Гейдж на следующий день. — Посмотрим, попадете ли вы в движущуюся мишень.

Джиллиан вызвался подбрасывать жестяную миску высоко в воздух, а Гейдж, встав за спиной Шимейн, помогал ей удерживать мушкет и руководил стрельбой. Хотя Гейдж в первый же раз позволил ей самостоятельно прицелиться и спустить курок, он внимательно следил, чтобы Шимейн случайно не ранила кого-нибудь. Почувствовав, как она трепещет, Гейдж неправильно истолковал эту дрожь и попытался развеять ее опасения.

— Для начинающего стрелка у вас все получается просто превосходно, Шимейн. Расслабьтесь и посмотрите, как надо целиться.

Но задолго до выстрела Шимейн поняла, что совершенно не в силах сосредоточиться: все ее мысли были поглощены стоящим рядом мужчиной, а не оружием в руках. Едва она выстрелила — причем пуля пролетела на значительном расстоянии от мишени, — отдача отбросила ее назад. Коснувшись крепкого туловища Гейджа, Шимейн не сдержала ошеломленный вздох, и не без причины. Как мягки ее ягодицы по сравнению с твердыми бедрами Гейджа! Наверное, подобное ощущение испытываешь, сев на раскаленные угли — она отпрянула, словно ошпаренная.

— Вчера вы стреляли лучше. Попробуем еще раз, — произнес Гейдж, глядя через плечо Шимейн, чтобы видеть, куда она целится. Он тоже замечал, каким нежным кажется ее тело в его объятиях, но решительно отгонял преступные мысли. — Незачем так волноваться, Шимейн. Успокойтесь.

Причин для волнения больше чем достаточно! Шимейн вздрогнула, почувствовав, как Гейдж грудью прикасается к ее спине и, поддерживая рукой мушкет, обнимает ее. Внезапно Шимейн показалось, что она задыхается, и она решила: надо бежать, пока ее смущение не стало заметным.

Отбросив руки Гейджа, она протянула ему мушкет и со всех ног бросилась бежать прочь, крикнув через плечо:

— Я забыла помесить тесто! Мне некогда продолжать урок!

— Шимейн, куда вы? Вернитесь!

Гейдж застыл с разинутым ртом, увидев, как она подхватила юбки и метнулась к задней веранде. Совершенно растерявшись, он перевел взгляд на не менее удивленного Джиллиана.

Парень пожал плечами, оглядел жестяную миску, которая не пострадала при стрельбе, и, показав ее хозяину, с усмешкой заметил:

— Она еще сгодится для еды.

На следующий день, к великому удовольствию Эндрю, Гейджа навестила Ханна Филдс с двумя младшими сыновьями. Пока ребятишки резвились и играли на заднем дворе, Шимейн и Ханна беседовали, наблюдая за ними с веранды.

— Малыш вашего хозяина — просто прелесть, — заметила осанистая, общительная женщина, с улыбкой следя за Эндрю. — Гейдж — прирожденный воспитатель.

— Вы давно знакомы с мистером Торнтоном? — спросила Шимейн, желая разузнать побольше о своем хозяине. С того вечера, когда Шимейн заметила вспышку чувственности в глазах Гейджа, она каждый раз испытывала неловкость, оставаясь с ним наедине — особенно потому, что с тех пор Гейдж Торнтон обращался с ней весьма обходительно. Разумеется, Шимейн не могла прочесть его мысли, но иногда, замечая, как пристально Гейдж смотрит на нее, удивлялась, о чем он думает и чего жаждет.

— Почти с тех пор, как он поселился здесь, — ответила Ханна. — Мы прибыли в колонию за два года до Гейджа. Его жена была настоящей леди, иначе не скажешь. Нет, она не отличалась надменностью и высокомерием, как некоторые, а всегда была приветлива и мила. Я ни разу не встречала женщину, которая любила бы своего мужа так, как Виктория любила мистера Торнтона. Некоторые считают, что он не заслуживал такого отношения, поскольку сам любил только свой корабль, но, по-моему, за всякое дело он брался прежде всего ради Виктории.

— Мистер Торнтон — целеустремленный и одаренный человек, — заметила Шимейн, указывая в сторону аккуратной дорожки, вьющейся среди фруктовых деревьев к хлеву и другим надворным постройкам. — А доказательства его трудолюбия я вижу повсюду.

Ханна искоса взглянула на Шимейн, размышляя, что еще ей известно о хозяине. Маловероятно, чтобы такая девушка смирилась со своим рабством, услышав сплетни, которые распускали за спиной Гейджа Торнтона миссис Петтикомб и ее подруги. Сплетницы строили самые гнусные догадки, и поэтому вынести их нападки были способны немногие. Гейдж устоял. С решимостью стоика он продолжал повседневную работу, давая отпор каждому, кто отваживался приставать к нему с подозрениями. Какой бы ни была причина рокового падения Виктории, Ханна не имела ни малейшего намерения обвинять в нем Гейджа. По ее представлением, осуждение невиновного являлось тяжким грехом. Альма Петтикомб и ее подруги не сознавали, сколько бед способны натворить своими длинными языками.

— Я пришла, чтобы научить вас готовить, — сообщила Ханна, поблескивая глазами. — Но ваш хозяин считает, что вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями. Вам и не нужна моя помощь.

— Я только хотела бы научиться печь хлебцы — такие, как в таверне, — живо отозвалась Шимейн. — По пути в колонию я попробовала морские галеты — они не имеют ничего общего со здешними. Чтобы питаться морскими галетами, нужны крепкий желудок и стальные нервы — слишком уж много самых неаппетитных примесей попадается в них.

— Мы можем сегодня же приготовить тесто для хлебцев, — предложила Ханна. — Я принесла с собой целую корзину припасов, думая, что вы, вероятно, уже устали от стряпни. Припасов хватит на обед и хлебцы придутся кстати.

— Тогда, пожалуй, следует забрать детей в дом, пока мы готовим, — обеспокоенно сказала Шимейн. — Недавно меня так напугала ядовитая змея, что теперь змеи мне чудятся повсюду.

— Гнусные твари! При одной мысли о них у меня холодеет кровь! Некоторых из змей называют гремучими — если вы когда-нибудь видели их, то понимаете, почему.

— Не только видела, но и слышала, притом совсем рядом, — передернувшись, призналась Шимейн.

Ханна громко захлопала в ладоши, созывая детей.

— Мальчики, сюда! Малькольм и Дункан, ведите себя прилично, иначе госпожа Шимейн подумает, что у меня не дети, а шайка хулиганов!

Оказавшись в тесной комнате, мальчишки вновь расшалились. В потасовке больше всех досталось Эндрю, как самому младшему, и у Шимейн сердце ушло в пятки при виде, как он упал на пол. Чтобы защитить его, она попыталась разнять старших мальчиков. Сыновья Ханны привыкли полушутя колотить друг друга, а Эндрю мог серьезно пострадать в такой игре. Но несмотря на синяки и шишки, малыш, очевидно, был доволен и рвался в бой. Шумная возня прекратилась, лишь когда Ханна прикрикнула на сыновей:

— Ведите себя как следует, а не то отшлепаю обоих. Вы знаете, я слов на ветер не бросаю!

С этой минуты мальчики уподобились ангелочкам — если не считать лукаво поблескивающих глаз. Они поняли, что материнские угрозы не пустые слова, и потому даже согласились вздремнуть вместе с Эндрю, пока Ханна и Шимейн возились на кухне.

Перед тем как отправиться в гости, Ханна приготовила еду для своей семьи и поручила дочерям подать ужин, если она вернется поздно. Гейдж пригласил соседку поужинать, и Ханна охотно согласилась — была не прочь отдохнуть от бремени обязанностей жены и матери. Еду, приготовленную Шимейн, она поглощала с отменным аппетитом и не стала отказываться от добавки. Наконец Ханна откинулась на спинку скамьи и притворно застонала:

— Надеюсь, лодка выдержит меня — после такого ужина мне ни за что не доплыть до берега. Бедняга Чарли никогда не простит мне, если ему придется самому растить всю нашу ораву!

Гейдж усмехнулся:

— Вы позволите проводить вас домой?

— Надо бы принять ваше предложение — в конце концов, это вы обкормили меня, — весело упрекнула Ханна, а затем взмахнула рукой: — Впрочем, если лодка начнет тонуть, я обвяжу веревкой Малькольма и Дункана, и пусть тащат меня домой.

— Мама! — хором воскликнули мальчики и уставились на мать с раскрытыми ртами. Услышав ее успокаивающий смех, они затеяли перепалку.

— Малькольм поплывет первым!

— Нет, мама, лучше первым брось в воду Дункана! Пусть сам плывет домой!

— Поплывете вместе! — предупредила Ханна, увидев, что сыновья вновь затеяли драку.

Ханна виновато взглянула на Гейджа, тот усмехнулся и предложил:

— Заарканьте их обоих сразу, чтобы не ловить потом.

— Я уже сама думала об этом, — со вздохом призналась мать драчунов. — Не знаю, выживут ли они, если будут все время колотить друг друга!

— Вы только представьте себе, какие храбрые воины выйдут из них, — утешил Гейдж. — Для воинской службы им пригодится детский опыт.

— Что правда, то правда! Но временами я жалею, что между ними никогда не бывает перемирий — во время такой передышки я могла бы освоить свою стратегию: например, как отшлепать их, не отбив себе ладонь!

Шимейн, которая готовила воду для купания Эндрю, едва сдерживала смех, слушая гостью. Снимая с крюка тяжелый дымящийся котел, Шимейн вдруг звонко расхохоталась. К ней присоединился Эндрю, затем не выдержали Гейдж и Ханна. Давно уже дом не наполняли столь радостные звуки. Дружный смех стал для Гейджа чудесной музыкой, согревающей его душу.

Наконец отсмеявшись, Ханна собралась в путь и уже на пороге обратилась к Гейджу:

— Если вы не против, Гейдж, я оставлю вам пару стульев — почините их, когда выберете время. Спешить незачем, но лучше бы починить их до конца года. На первый взгляд они кажутся крепкими, но спинки вот-вот развалятся. Сидеть на них опасно.

— Я непременно починю их, Ханна. А вы уверены, что они не понадобятся вам в ближайшее время?

— В нашем доме на всех хватает стульев, а эти мы достаем из кладовки только на Рождество, когда в гости приезжают родственники, братья и сестры Чарли. Каждый раз мне кажется, что мы выдержали осаду!

Гейдж усмехнулся, зная, что ремонт стульев не потребует столько времени.

— Они будут готовы задолго до Рождества. А если они потребуются вам пораньше, сообщите мне. Пусть стоят здесь, на веранде, как напоминание.

Ханна склонила голову набок и замолчала, услышав, как Шимейн поет в глубине дома, купая Эндрю. Мелодия ирландской песенки была легкой и веселой, а такого нежного голоса Ханне еще не доводилось слышать. Переведя взгляд на Гейджа, она улыбнулась:

— Похоже, Гейдж Торнтон, мне есть чему поучиться у вашей служанки. У нее светлая голова, не говоря уже об ангельском голоске. Пожалуй, я стану брать у нее уроки грамоты вместе с Эндрю — эта наука мне никогда не давалась.

— Шимейн не только оправдала, но и превзошла мои ожидания, — признался Гейдж.

— А вы уверяли, что она не умеет готовить, — дружески поддразнила его Ханна, качая головой.

Гейдж пожал плечами:

— По-моему, Шимейн сама не понимает, как щедро она одарена. Она восхитительно готовит, а об Эндрю заботится как родная мать. Мальчик привязался к ней.

— Да, я заметила еще утром, когда Шимейн пыталась защитить Энди от моих сорванцов. Она не знала, как поступить, чтобы уберечь малыша от синяков и не обидеть меня. Некоторое время я не вмешивалась, только наблюдала за ней, и могу сказать, что даже наседка не опекает свой выводок так заботливо, как Шимейн вашего сына.

— Из Шимейн получилась бы прекрасная мать, — задумчиво произнес Гейдж. — По-моему, она наделена особым талантом — создавать для ребенка мирную и спокойную обстановку, внушать ему, что о нем думают, заботятся и… любят.

Ханна удовлетворенно улыбнулась, отметив перемену, произошедшую в Гейдже. Очевидно, Шимейн окружила заботой и вниманием не только ребенка, но и его отца. Он казался гораздо более спокойным и умиротворенным, чем был прежде, после смерти Виктории.

— Вам повезло с Шимейн. Таких женщин, как она, не купишь ни за какие деньги.

Приглушенный плач пробился в затуманенное сном сознание Шимейн, но ей не хотелось просыпаться. Она вновь смеялась от восторга и счастья, галопом мчась по холмам отцовского поместья верхом на своем жеребце Донегале. Шимейн чувствовала, как ветер треплет ее волосы, подхватывает подол амазонки, и наслаждалась свободой, зная, что может скакать, куда ей вздумается.

Видение постепенно рассеялось. Шимейн обступили решетки камеры Ньюгейтской тюрьмы. В ушах зазвучали крики и беспомощные всхлипы несчастных, шлепанье босых ног и лязг цепей. Шимейн вновь погрузилась в бездну беспросветного отчаяния и чуть не задохнулась от мрака, душившего ее.

Вскрикнув, Шимейн рывком села и прижала ладонь к груди. Она огляделась, боясь увидеть вокруг землистые лица ее соседей по камере и услышать приглушенное шлепанье ног. Ей с трудом удалось отделить реальность от сновидения. Шимейн не сразу поняла, что на самом деле слышит плач Эндрю, доносящийся снизу, из спальни. Несколько минут она прислушивалась, ожидая уловить шум шагов Гейджа, но плач усиливался и становился все более испуганным. Неужели Гейдж спит, и ничего не слышит? А если с ним что-нибудь случилось? Или же он просто вышел во двор?

Шимейн откинула одеяло, набросила халат и поспешно спустилась по лестнице. Дверь в спальню Гейджа была приоткрыта; мерцания догорающих в камине углей и лунного света из окон хватило, чтобы Шимейн сразу поняла: в спальне хозяина нет. Она осторожно пробралась в комнату Эндрю, каждую минуту опасаясь наткнуться на Гейджа. Но ее опасения оказались напрасными. В спальне не было никого, кроме ребенка.

От всхлипов охрипшего малыша у Шимейн разрывалось сердце. Быстро подойдя к кроватке, она взяла Эндрю на руки и запела колыбельную, укачивая его, прижимая к груди и осыпая поцелуями мокрое от слез личико. Мало-помалу всхлипы затихли, ребенок глубоко вздохнул, но едва Шимейн попыталась положить его в постель, Эндрю вновь захныкал. Шимейн принялась убаюкивать его, расхаживая от кроватки к кровати в большой спальне, туда и обратно, и наконец детская головка сонно приникла к ее плечу. Постепенно Шимейн замолчала и остановилась, держа мальчика на руках.

Вглядываясь в личико спящего ребенка, Шимейн восхищалась его по-детски мягкими чертами и потому не сразу почувствовала в комнате чужое присутствие. Ее внимание привлек не столько шум шагов, сколько движение тени у постели. Она вскинула голову, собираясь объяснить, почему оказалась в чужой комнате, но лишилась дара речи, увидев, что Гейдж стоит совершенно обнаженный в потоке лунного света. Крохотные капельки воды поблескивали, как алмазы, на его мускулистом торсе и руках — очевидно, он только что купался в ручье неподалеку от дома. Он старательно вытирал полотенцем промокшие волосы, не замечая Шимейн.

Но девушка остро сознавала его близость. Никогда прежде она не видела голых мужчин, и вид стройного мощного тела ошеломил ее, но в то же время заворожил красотой и мужской грацией. Его широкие плечи не нуждались в ватных подкладках, с помощью которых напыщенные лорды придавали себе внушительный вид. Широкая грудь Гейджа плавно переходила в плоский мускулистый живот и узкие бедра. Тонкая дорожка волос сбегала вниз по животу, невольно побуждая Шимейн опустить глаза.

Ее щеки вспыхнули, сердце дико заколотилось, и Шимейн застыла, не в силах отвести взгляд. Несмотря на деликатные, несколько смущенные описания строения мужского тела, услышанные ею от матери, и объяснения, что ей предстоит после свадьбы с Морисом, Шимейн ничего подобного не ожидала!

Понимая, какое унижение она испытает, если хозяин узнает, что она видела его наготу и не убежала, как подобает стыдливой девушке, Шимейн медленно и бесшумно отступила в комнату Эндрю, но это не спасло ее от мучительных мыслей. Ведь рано или поздно все равно придется пройти мимо Гейджа.

Внезапно она остановилась — ее взор приковало нечто новое и странное, появившееся в его облике.

Она подняла глаза, вглядываясь в дрожащие тени, и наконец обнаружила, что Гейдж смотрит прямо на нее. Полотенце висело у него на шее, ладони упирались в бока. Черные влажные волосы, слипшиеся в сосульки, поблескивали в темноте.

— Прошу прощения, — сдавленно пробормотала Шимейн, с болью осознавая, что ей приходится извиняться слишком часто. — Эндрю плакал, а я не знала, куда вы ушли!

В последовавшей томительной паузе Шимейн развернулась и положила мальчика в кровать. Сгорая от стыда, она закрыла глаза, дрожа всем телом и стараясь собраться с силами. Зрелище, представшее ее глазам, намертво врезалось в память — она отчетливо видела обнаженное тело Гейджа.

Старательно отводя взгляд от Гейджа, Шимейн бросилась к открытой двери и выскользнула в гостиную. В спешке она споткнулась на лестнице и застонала сквозь зубы, ушибив ногу, но не остановилась. Рухнув на кровать, она отвернулась лицом к стене и с головой укрылась одеялом, отчаянно желая провалиться сквозь землю.

Глава 10

Утром Шимейн долго медлила в своей комнате, стыдясь встретиться с хозяином: она понимала, что оба они не смогут не вспоминать о прошедшей ночи, когда Гейдж заметил, с каким вниманием она разглядывала его, словно похотливая распутница. Случайно прижав руку к его чреслам, Шимейн долго не могла оправиться от смущения, но событие вчерашней ночи стало для нее еще более унизительным. Будучи служанкой, она не могла трусливо дожидаться у себя в комнате, пока Гейдж уйдет в мастерскую. Встреча была неизбежна. Шимейн не представляла, как будет теперь смотреть Гейджу в глаза.

Осторожно спустившись в кухню, девушка с облегчением обнаружила, что хозяин уже покинул дом, занявшись повседневными хлопотами. Только после того как она приготовила завтрак и оделась, Гейдж вернулся, как обычно, с корзиной яиц и ведром молока. Одобрительно взглянув на уставленный блюдами со снедью стол, он поставил перед Шимейн ведро и корзину.

— Пахнет изумительно, — произнес он. С тех пор как в доме поселилась Шимейн, Гейдж с особым нетерпением предвкушал завтраки: Шимейн ухитрялась готовить именно те аппетитные блюда, которыми он когда-то наслаждался в Англии, в отцовском доме. — Можно приниматься за еду? Я проголодался.

Избегая встречаться с ним взглядом, Шимейн перекладывала содержимое небольшой сковородки в соусник.

— Осталось только подать соус. Разбудить Эндрю?

— Пусть поспит. Бедняжка так наплакался вчера ночью.

Это невинное замечание стало для Шимейн болезненным напоминанием о ее позоре. Ложка, которой она перекладывала соус из сковороды, выскользнула из пальцев, подпрыгнула на краю стола и свалилась на пол. Шимейн стремительно нагнулась, чтобы подхватить ее, и чуть не столкнулась с Гейджем, который оказался проворнее. Подняв ложку, он протянул ее Шимейн, прищелкнув каблуками. Шимейн с трудом поблагодарила его, окинув встревоженным взглядом. Гейдж не мог не заметить ее раскрасневшиеся щеки и скованные движения. Подступив поближе, он попытался взглянуть в глаза Шимейн, но она уклонилась.

Гейдж решительно поднял ее лицо, взявшись двумя пальцами за подбородок.

— Что мучает вас, Шимейн? — мягко спросил он. — Неужели вы считаете, я рассердился на то, что вчера ночью вы видели меня обнаженным и разглядывали, удовлетворяя девичье любопытство? Господи, Шимейн, я прекрасно понимаю, что вы вошли в спальню не затем, чтобы соблазнить меня, а желая успокоить моего сына. За это я вам чрезвычайно благодарен. Мне следовало бы извиниться перед вами и объяснить, что мужчины не всегда в состоянии держать себя в руках в присутствии привлекательной женщины. После смерти Виктории я жил аскетом, не спал ни с одной здешней женщиной и потому, увидев вас, невольно пришел в возбуждение, которое с трудом сдерживал с тех пор, как овдовел. Я мужчина, Шимейн, и никакие чувства и недостатки моего пола мне не чужды. Поэтому я восхищаюсь вашей красотой и радуюсь, что вы живете в моем доме. Мне доставляет удовольствие наблюдать за вами. Вы — удивительно нежная, привлекательная и добрая девушка. Вы оживили этот дом и нашу жизнь — так хрупкий цветок пробуждает в человеке лучшие чувства своим ароматом и прелестью. За краткое время нашего знакомства я понял, что меня влечет к вам. Но я никогда не стану принуждать вас, Шимейн… или сознательно причинять боль. Забудьте о том, что случилось вчера ночью. По правде сказать, я испытал радость, заметив, что вы смотрите на меня. Я ничуть не рассердился, увидев вас в моей спальне. Если хотите, можете обвинять меня за это или же просто смириться с мыслью, что вы мне небезразличны.

С губ Шимейн сорвался прерывистый вздох.

— Сегодня я боялась встречаться с вами, — робко призналась она. — Думала, не вынесу этого.

— Вам нечего стыдиться, Шимейн. Я ни за что не упрекну вас в том, что вы проявили искренние, человеческие чувства.

По-прежнему испытывая неуверенность в себе, Шимейн кивнула в сторону стола, тихо пробормотав:

— Завтрак остывает, мистер Торнтон.

— Прошу вас, мисс О'Хирн. — Гейдж с галантным поклоном указал ей на скамью.

— Папа, где ты? — донесся из спальни голосок Эндрю, вслед за которым послышалось сонное шлепанье босых ножонок по полу.

— А вот и наш соня, — с улыбкой поприветствовал ребенка Гейдж. Присев на корточки, он широко развел руки.

Засмеявшись, малыш бросился в объятия отца, а тот подбросил его высоко в воздух. Поймав сына, Гейдж поцеловал его в теплый животик через ткань ночной рубашки, притворно зарычав и вызвав у ребенка взрыв радостных криков и смеха.

Наконец устроившись на своем высоком стульчике, Эндрю оглядел стол и во весь рот улыбнулся Шимейн:

— Вкусно!

Гейдж заметил:

— По-моему, Эндрю разрешает нам приступить к завтраку. Как думаете, стоит ли повиноваться ему?

Шимейн с доброй улыбкой наблюдала за отцом и сыном, и теперь, несмотря на смущение, вежливо опустилась в реверансе.

— Повиноваться — мой долг, милорд.

— От титулов я отказался с тех пор, как покинул Англию, — безучастным тоном заметил Гейдж.

Шимейн недоуменно нахмурилась и выпрямилась. Не понимая, что он имеет в виду, она спросила:

— А разве есть лорд Торнтон?

— Да — мой отец, граф Уильям Торнхедж. — Гейдж пожал плечами. — Конечно, титул маркиза звучит внушительнее, но здесь, в колонии, и тот, и другой безразличны почти всем, кроме британских властей.

Он указал на скамью, молча велев Шимейн садиться, и сам устроился напротив. Когда-то он рассказывал историю о корноухом медведе, чтобы избавить ее от смущения, а этим утром вспомнил, как Слай Таккер отбивался от пчелы, разгружая повозку с досками.

— …Слай не выдержал и бросился бежать, но оступился и рухнул ничком на землю, чуть не сломав нос. Он так сильно ушиб и ободрал его, что все вокруг не выдержали и расхохотались. Обычно Слай настроен добродушно, но насмешки привели его в ярость. Потом он не раз повторял: «Уж лучше бы меня ужалила пчела!»

Шимейн не выдержала и рассмеялась. Подняв голову, она заметила, как внимательно хозяин наблюдает за ней. Шимейн благодарно кивнула:

— Спасибо вам, мистер Торнтон.

Гейдж в притворном недоумении поднял брови:

— За что?

— Сами знаете, — ответила Шимейн. — То, что случилось вчера ночью, тревожило меня, а вы меня рассмешили, и я сразу все забыла.

Гейдж склонил голову набок.

— Не понимаю, что вас так тревожило.

Застигнутая врасплох этим замечанием, Шимейн замялась, не в силах объяснить, что почувствовала вчера, невольно подглядывая за Гейджем. Наконец, набравшись смелости, она взглянула на Гейджа в упор и призналась:

— Вы могли счесть меня бесстыдницей, мистер Торнтон.

Гейдж небрежно махнул рукой.

— Обычное девичье любопытство. Любая девушка на вашем месте поступила бы так же.

— Похоже, вы разбираетесь в женщинах, мистер Торнтон, — поддразнила его Шимейн.

Он насмешливо посмотрел на нее:

— Гораздо лучше, чем вы — в мужчинах, мисс О'Хирн.

Шимейн потрясенно воззрилась на него, не в состоянии опровергнуть это утверждение.

— Да, — наконец вздохнула она и отвела глаза. — О мужчинах мне предстоит еще многое узнать.

Гейдж улыбнулся, предвкушая возможность стать ее наставником.

Они еще сидели за столом, когда Ремси Тейт постучал в заднюю дверь, звучно осведомившись:

— Можно войти?

— Входи, Ремси, — разрешил Гейдж и подвинулся, освобождая место рядом с собой на скамье. Едва Ремси вошел в кухню, Гейдж заметил темные круги у него под глазами, но удержался от расспросов. — Ты уже завтракал?

— То, что я ел, хорошим завтраком не назовешь, — грустно усмехнулся Ремси, жестом останавливая Шимейн, которая поднялась, чтобы принести еще одну тарелку. — Нет-нет, мисс, благодарствую. И без того все, что я съел, лежит комом в желудке. Видите ли, завтрак я состряпал сам.

— Ты пришел раньше, чем обычно, — заметил Гейдж. — Что-нибудь случилось?

— Жена захворала, — уныло признался Ремси. — Боюсь оставлять ее без присмотра.

Гейдж встревожился.

— Можешь побыть с ней, сколько понадобится. Нужна какая-нибудь помощь?

— Повар из меня неважный. Хорошо, если бы ты прислал нам еды для Колли и для нашего младшего, Робби. Самому мне вовек не приготовить ничего съедобного, да и не хочется, чтобы Колли страдала вдвойне. Наши старшие сыновья отправились поработать к дяде до середины лета, так что мы пока живем втроем.

Гейдж остерегся предлагать Ремси услуги Шимейн, не зная, не заразна ли болезнь Колли. Отвозить Ремси еду он мог бы и сам, держась на расстоянии от больной, чтобы не заразить Эндрю.

— Что стряслось с твоей женой?

Ремси тяжело вздохнул.

— Я как-то говорил тебе, что в начале лета Колли должна родить, но боюсь, мы потеряем малыша. По ее подсчетам, для родов еще слишком рано.

— Колли надо показать врачу. — Гейдж решительно поднялся. — Если не возражаешь, я привезу из города доктора Ферриса. Ну, что скажешь?

Ремси сморгнул слезу.

— Спасибо тебе, Гейдж.

— А теперь ступай к Колли, — распорядился Гейдж. — Мы скоро приедем.

— Еще раз спасибо!

Спустя некоторое время Гейдж остановил повозку перед домом Тейта и помог спуститься Шимейн и Эндрю. Эндрю и трехлетний Робби почти сразу занялись игрой с деревянными зверюшками, которых Ремси вырезал для сына. Ремси провел Гейджа и Шимейн в комнату, где в постели лежала его жена. Обменявшись с ней несколькими словами, он подозвал гостей поближе и представил их:

— Колли, это новая служанка мистера Торнтона, мисс Шимейн. Она приготовит еду для тебя и Робби.

— Шимейн присмотрит за вами и мальчиками, пока я съезжу за врачом. Вы в надежных руках, Колли, — добавил Гейдж.

Женщина согласно кивнула и с улыбкой перевела взгляд на девушку.

— Очень рада познакомиться с вами, мисс. Конечно, лучше бы нам встретиться при других обстоятельствах…

Гейдж и Ремси вышли, а Шимейн взбила подушки и оправила постель, участливо спросив:

— Вам нужно что-нибудь?

— Побудьте со мной немного, — робко попросила Колли. — Ремси так волнуется, если кто-нибудь из нас нездоров, что я вздыхаю с облегчением, когда он уходит на работу. Его тревоги передаются мне.

— Ремси очень любит вас и потому тревожится, видя, что вы страдаете, — заверила ее Шимейн.

— Знаю, — с улыбкой подтвердила Колли, но вдруг сжалась, пронзенная острой болью. Стиснув зубы, она молча подождала, когда боль утихнет, и взглянула на Шимейн полными слез глазами. — Я так надеялась, что на этот раз родится девочка! У нас пятеро сыновей, но когда я ждала их, чувствовала себя совсем иначе.

Шимейн пожала худую руку женщины.

— Не отчаивайтесь, миссис Тейт. Врач поможет вам.

— Я никогда не волновалась заранее, а теперь… боюсь потерять малыша. — Губы у Колли задрожали.

Присев на край постели, Шимейн взглянула в затуманенные слезами глаза Колли.

— А по-моему, вы счастливая женщина, миссис Тейт. После того как я родилась, у мамы случился выкидыш, и больше у нее уже не было детей. А у вас их пятеро!

Зажмурившись, Колли вновь изогнулась в муке, лихорадочно шепча молитву.

— Похоже, мисс, ребенок появится на свет прежде, чем подоспеет доктор Феррис.

Шимейн выбежала на кухню. Гейдж уже уехал, а Ремси бродил по дому как потерянный, не зная, что делать.

— На всякий случай подогрейте воды, — не обращая внимания на замешательство Ремси, приказала Шимейн. — Приготовьте чистые простыни и полотенца, но пока не приносите их в спальню.

— Слушаюсь, мэм. — Ремси бросился исполнять ее приказ. Засучив рукава, Шимейн молча помолилась и вернулась в спальню, к ложу страдалицы.

— Вы знаете лучше, чем я, как появляются дети, миссис Тейт, но я не из трусливых. Добираясь сюда из Англии, я многому научилась, лишилась брезгливости и, если вы не против довериться мне, я побуду с вами и сделаю, что понадобится, пока не приедет врач.

— Я верю вам, — слабо прошептала Колли, вновь вцепившись ногтями в простыню. Ее горе было так велико, что она не могла успокоиться.

— Постарайтесь расслабиться, — посоветовала Шимейн, вспоминая, как ее подруга Энни принимала роды у одной из каторжниц на борту «Гордости Лондона». Ребенок появился на свет хилым и недоношенным, так как его мать постоянно недоедала. Малыш не прожил и дня, но Энни позаботилась о роженице, и та осталась жива. Шимейн наполнилась решимостью помочь Колли, сделать все, что в ее силах. Впрочем, ее познания исчерпывались присутствием при единственных родах на борту корабля. — Попытайтесь представить себе ребенка и помогите ему, сохраняя спокойствие. Не напрягайтесь, не сжимайте мышцы, чтобы не повредить ему. Пусть в последние часы перед родами ему будет хорошо там, внутри. Закройте глаза, представьте себе, как красива ваша дочь. По-моему, она будет похожа на вас — волосы цвета пшеницы и небесно-голубые глаза. Братья станут гордиться ею…

Зажмурившись, Колли усердно кивала, старательно пытаясь вообразить лицо малышки. Ее дыхание выровнялось, слезы перестали течь по щекам, на губах заиграла улыбка.

— Она прелестна!

Шимейн прошептала ей на ухо:

— Представляете, как держите ее у груди и баюкаете, напевая колыбельную?

— Да, ей нравится мелодия, — блаженно вздохнула Колли.

— Вот вы и заулыбались, миссис Тейт, — заметила Шимейн. Женщина в удивлении открыла глаза, а Шимейн рассмеялась. — И боль прошла.

— И верно! — повернув голову на подушке, Колли взглянула на Шимейн покрасневшими от слез глазами. — Значит, я и вправду могу помочь ребенку появиться на свет живым?

— Не знаю, миссис Тейт, — честно ответила Шимейн. — Но, по-моему, надежда и спокойствие помогут и ему, и вам больше, чем волнение.

— Зовите меня Колли, — предложила женщина. — Мне кажется, вы — настоящая леди. Я всегда считала мистера Торнтона истинным джентльменом. Ему нужна такая жена, как вы.

— Я — всего лишь служанка, — напомнила Шимейн. После испытания прошедшей ночи ей меньше всего хотелось, чтобы миссис Тейт посоветовала Гейджу жениться. Шимейн хорошо помнила, что в последнее время ей и без того приходилось часто извиняться перед Гейджем Торнтоном.

— Это не страшно, — с уверенностью заявила Колли. — Думаю, Ремси согласится со мной. Он считает, что мистер Торнтон уже влюбился в вас.

— Мистер Торнтон влюблен в мою стряпню, — возразила Шимейн, — и не более. Ваш муж ошибается.

— Неужели вы отказали бы ему, если бы он сделал вам предложение?

— До прибытия в колонию я была помолвлена… — Шимейн осеклась. Воспоминания о помолвке показались ей вдруг далекими и чужими.

— Англия далеко, мисс, а мистер Торнтон рядом, да к тому же он вдовец. А может, он вам не нравится?

— Конечно, нравится, но я… — Шимейн вновь не сумела договорить.

— Ваш жених был таким же красавцем, как мистер Торнтон? — не отставала Колли.

— Трудно сказать… — смущенно протянула Шимейн. По меркам всех достойных невест Англии Морис дю Мерсер считался самым привлекательным мужчиной Лондона. Но, по мнению Шимейн, Гейдж Торнтон с легкостью пленил бы сердце любой, даже самой знатной леди. Почему-то эта мысль вдруг показалась Шимейн предательской. Нелепо сравнивать Мориса и Гейджа. Видимо, к Гейджу Торнтону ее влечет сильнее, чем к Морису, только потому, что Морис далеко, а Гейдж рядом.

— Вы до сих пор любите своего жениха?

— Когда-то думала, что люблю, — запинаясь, призналась Шимейн. — Но это было так давно! С тех пор я многое пережила. Возможно, теперь, после того как я побывала в тюрьме, я не нужна Морису.

— Зато вы нужны мистеру Торнтону…

— По-моему, гадать об этом бессмысленно, — перебила Шимейн, надеясь избавиться от дальнейших расспросов и предположений. — Невозможно узнать, что думает по этому поводу сам мистер Торнтон. Я — всего лишь его служанка, и пока он сам не заговаривает о браке, глупо строить догадки.

— Да, не стоит гадать, каковы намерения мистера Торнтона, — согласилась Колли. — Для этого найдется немало охотников и без нас.

Шимейн вздохнула с облегчением, добившись своего. Пожав руку женщины, она улыбнулась ей:

— Ну, как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше, — призналась Колли. — Разве что немного устала…

— Постарайтесь уснуть. Это пойдет на пользу вам и ребенку.

— Да, я попробую уснуть… с надеждой.

— А я ненадолго оставлю вас. Если понадоблюсь, я буду в кухне.

Колли смежила веки, а Шимейн бесшумно выскользнула из комнаты. Ремси ждал, стоя у камина, и, увидев его перепуганное лицо, Шимейн поспешила развеять его опасения:

— Теперь вашей жене гораздо лучше, она немного поспит. — Заметив, как осунулось от переживаний лицо Ремси, Шимейн посочувствовала ему: — Сон не повредит и вам, если что-нибудь случится, я разбужу вас.

Гейдж Торнтон спрыгнул с повозки и подошел к коттеджу врача. Невысокая женщина за забором полола заросший сад, но, завидев Торнтона, выпрямилась и прищурилась, разглядывая его. Когда Гейдж постучал в дверь, женщина окликнула его:

— Если вам нужен врач, то он уехал на реку — кто-то сломал ногу. Вернется нескоро. Если вы умеете писать, оставьте ему записку — так просил доктор Феррис. На веранде перо и все, что полагается.

Гейдж Торнтон присмотрелся к оборванной женщине: ему казалось, что он где-то видел ее, слышал этот голос. Подойдя поближе, он обратил внимание, что вся щека женщины потемнела и распухла. Наконец его осенило: именно она уговаривала его купить Шимейн на «Гордости Лондона».

— Энни Карвер? — недоверчиво произнес Гейдж. При ближайшем рассмотрении синяк на лице оказался еще больше и ужаснее, и Гейдж не удержался от вопроса: — Господи, что с вами стряслось?

Энни удивленно приоткрыла рот и приставила перепачканную землей ладонь козырьком ко лбу, защищая глаза от солнца.

— Кто это?

— Гейдж Торнтон. Я купил Шимейн О'Хирн, помните?

Женщина ахнула и всплеснула руками.

— Чтоб мне провалиться! Как же не помнить? Если бы солнце не било в глаза, я вмиг узнала бы вас. А как Шимейн? — Ее глаза внезапно наполнились тревогой. — С ней ничего не случилось? Может, ей нужен врач?

— Нет, с ней все в порядке, Энни. Я приехал за врачом по просьбе друга. Его жена должна родить в начале лета, но ей нездоровится… похоже, у нее будет выкидыш.

— Я знаю, как принимать роды, — робко сообщила Энни. — Моя мать была повитухой, научила меня, как помогать роженицам. Но хозяин нипочем не отпустит меня с вами.

— Это работа вашего хозяина? — мягко спросил Гейдж, указывая на огромный синяк на щеке Энни.

Смутившись, Энни повела плечами.

— Мистер Майерс считает, что я заслужила наказание — его ужин подгорел. Он велел мне наколоть дров и растопить камин — в гостиной было холодно, а я замешкалась. — Она вопросительно уставилась на Гейджа. — А как вы, мистер? Довольны стряпней Шимейн?

— Она бесподобная кухарка, Энни. Лучшей хозяйки я не нашел бы даже в Лондоне.

Энни искоса взглянула на него.

— Вчера вечером к хозяину приходила миссис Петтикомб. Болтала, будто бы вы купили себе каторжницу ради блуда и чуть не убили боцмана с «Гордости Лондона», когда тот попытался отнять ее.

Гейдж взъярился, поняв, что старая сплетница распускает о нем гнусные слухи по всему городку.

— Миссис Петтикомб преувеличивает, Энни — на вашем месте я не стал бы слушать ее. Похоже, ей нравится искажать истину, чтобы приукрасить свои сплетни.

Энни молчала, ожидая продолжения, но Гейдж так и не объяснил, зачем купил Шимейн, ибо считал, что не обязан оправдываться перед теми, кто прислушивается к болтовне городских кумушек. Стоит оправдаться один раз, и конца этому не будет, ведь назойливая матрона и ее подружки всегда найдут о чем посудачить.

Дверь соседнего дома распахнулась, и Сэмюэл Майерс вышел, подбоченившись, на веранду. Застыв в надменной позе, он воззрился на Гейджа и Энни.

— Лентяйка! — гаркнул он. — Я купил тебя не для того, чтобы ты болтала с каждым прохожим. Живо принимайся за работу, пока не отведала моих кулаков! Имей в виду, если снова начнешь бездельничать, я спущу с тебя шкуру. Я не могу каждый час проверять, работаешь ты или гоняешь лодыря!

Гейдж вскинул бровь, разглядывая Майерса. Он сразу понял, что Морриса Хэтчер была права. Коротышка Майерс внушал не меньшее омерзение, чем крыса. Гейдж понял, что не может оставить Энни на милость этого отвратительного человека, не попытавшись помочь ей.

— Вы не против, если я найму вашу служанку за плату, мистер Майерс?

Сэмюэл Майерс от неожиданности разинул рот, но быстро опомнился. Поправив очки на широком носу, он многозначительно ухмыльнулся, в упор уставившись на Гейджа.

— А в чем дело, мистер Торнтон? Вам мало одной шлюхи? Хотите переспать сразу с двумя?

Если в намерения Майерса входило разозлить Гейджа, то он своего добился — столяр ощутил, как в нем нарастает острая враждебность при виде издевательской ухмылки коротышки, очевидно, наслушавшегося сплетен о нем. Гейдж знал, что Майерс торгует предметами мужского туалета и не удивлялся, выяснив, что Сэмюэл Майерс презирает и ненавидит его. Судя по всему, за спиной в правой руке Майерс держал заряженный пистолет — вероятно, считал Гейджа не просто безнравственным, но и опасным человеком.

— У жены моего работника начались роды, — сдержанным тоном объяснил Гейдж. Пистолет не испугал его, но Гейдж понимал, что любого проявления злобы с его стороны хватит, чтобы Колли лишилась помощи. — Энни сказала, что сможет помочь миссис Тейт. Если вы отпустите ее со мной, я заплачу. Врач уехал надолго, и до его приезда нам больше неоткуда ждать помощи.

— Пусть роженице поможет ваша служанка, мистер Торнтон, — предложил Майерс, в ухмылке обнажая кривые зубы. — Боюсь только, вы не согласитесь надолго расстаться с ней. Для ирландки она чересчур аппетитна. Хотел бы я посмотреть, какова она в постели!

— Напрасно вы так презрительно относитесь к женщине, мистер Майерс, к тому же незнакомой, — возразил Гейдж, с трудом сдерживая гнев. Помедлив минуту, он овладел собой и добавил: — Моя служанка уже сделала все, что могла, но она не в состоянии помочь миссис Тейт.

Сэмюэл Майерс никогда не упускал случая подработать тем или иным способом, а тут ему сулили явную прибыль.

— Откуда мне знать, что вы привезете Энни обратно?

Гейдж понял, что ему придется предложить щедрый залог.

— Если хотите, я оставлю вам такую же сумму, какую вы заплатили за нее. Сообщите мне размеры этой суммы и напишите расписку, пообещав вернуть залог, как только я привезу Энни обратно.

— Она обошлась мне в пятнадцать фунтов, — ехидно усмехнувшись, сообщил коротышка. — А за ее работу я хочу получить еще пять.

— Пять фунтов?! Побойтесь Бога! Я же увожу ее не на год!

— Пять фунтов, или разговор закончен. — Мистер Майерс с важным видом добавил: — У Энни много работы. Вам придется возместить убытки, которые я понесу за время ее отсутствия.

— За пять фунтов она должна пробыть у меня недели две, не меньше, — выдвинул собственное требование Гейдж.

Сэмюэл Майерс задумался.

— Пожалуй, две недели я обойдусь без нее, но предупреждаю: если вы не привезете ее обратно, деньги останутся у меня.

— Договорились, — подытожил Гейдж, чувствуя себя так, словно его только что надули. — Но мне нужна расписка — чтобы потом вы не говорили, будто я украл у вас Энни.

— Вы получите расписку, но она уйдет отсюда в той одежде, в которой пришла.

Гейдж оглянулся на Энни и подивился жадности Майерса: новое платье Энни походило на тряпку.

— Если хотите, можете уплатить за платье, — предложил Майерс.

— Платье оставьте у себя. У миссис Тейт найдется тряпье и получше.

Через несколько минут Гейдж устроился в повозке и направился к дому Тейтов в сопровождении Энни, одетой в свое платье — рваное, поношенное, но, к счастью, выстиранное.

Гейдж знал, что Шимейн обрадуется встрече с подругой, но самому ему было о чем поразмыслить: надо найти способ возместить убытки, поскольку он не мог вернуть служанку хозяину, который зверски избивал ее. Оставить Энни у себя тоже нельзя: с домашними делами вполне справлялась Шимейн, а кормить еще один рот он был не в состоянии. Тейты с удовольствием воспользуются помощью Энни, но не смогут выкупить ее: берегут каждый фартинг, чтобы дать сыновьям образование. Как поступить с Энни, Гейдж так и не придумал, но надеялся, что найдет выход позднее.

Сидящая рядом с ним Энни волновалась, как заботливая мать за свое дитя.

— Вы оставили врачу записку, чтобы он знал, где нас искать?

— Оставил, пока вы переодевались.

— И положили ее так, чтобы он сразу ее заметил?

— Да.

— Ее не найдет мистер Майерс?

— Я подсунул записку под дверь, а она заперта, — устав от расспросов, сообщил Гейдж.

— А если он не посмотрит под ноги? Ведь наш врач уже старый. Он сказал, что в следующую пятницу ему стукнет сорок пять лет.

По-видимому, доктор казался дряхлым стариком Энни, которой едва перевалило за двадцать.

— Энни, перестаньте волноваться, — нетерпеливо велел Гейдж. — Вы замучили меня вопросами.

— Простите, мистер Торнтон, — пробормотала она. — Я только хотела убедиться, что врач приедет вовремя и поможет вашим друзьям. Я знаю, как принимать роды, умею лечить лихорадку и раны, но думаю, лучше будет, если женщину осмотрит ученый человек.

— Как бы там ни было, Энни, вы пробудете у Тейтов столько, сколько понадобится. Не надейтесь, что врач подоспеет вовремя. Ремси работает на меня. Он мой друг, и я хочу, чтобы вы как следует позаботились о его жене, и, если удастся, спасли ребенка. Для Ремси нет никого дороже жены и детей, понимаете?

— Как не понять, — робко отозвалась она.

— У Ремси есть маленький сын, за которым вам придется присмотреть, пока Колли не поправится, — добавил Гейдж, искоса взглянув на женщину.

Внезапное воодушевление Энни убедило его, что она не прочь взяться за такую работу. Она счастливо вздохнула и усердно закивала головой.

По прибытии к Тейтам Гейдж отправился разыскивать Шимейн и обнаружил ее хлопочущей в кухне. Он остановился у очага, пока Шимейн ставила в печку противень с булочками.

— Я привез женщину, которая поможет Колли, так что вы с Энди сможете вернуться домой вместе со мной.

— Мистер Тейт считает, что я наготовила еды на всех, — объяснила Шимейн, закрывая дверцу духовки. — Он мечтал, что вы останетесь пообедать с ним.

— Ладно, если он хочет, мы останемся.

Шимейн мягко улыбнулась:

— Ваше присутствие отвлечет Ремси, мистер Торнтон. С тех пор как вы уехали, он был вне себя, даже отказался вздремнуть, когда Колли полегчало. Сейчас он колет дрова на заднем дворе, лишь бы чем-нибудь занять себя. Пожалуй, ему станет спокойнее, если вы немного побудете с ним.

— Я сделаю все, что смогу, Шимейн, — пообещал Гейдж. — А вы пока проводите повитуху в спальню и познакомьте ее с Колли.

Шимейн удивленно взглянула на него, считая, что повитуха может представиться и сама, но, когда Гейдж отступил в сторону и показал, кого привез, Шимейн радостно вскрикнула и бросилась в объятия подруги.

— О Энни! Как я волновалась за тебя! — воскликнула она, не сдерживая слез. Крепко обняв худенькую женщину, Шимейн тут же разжала руки и отстранилась, чтобы взглянуть на нее, но радость на ее лице тут же померкла. Протянув руку, Шимейн нежно коснулась раздувшейся щеки. — Это сделал твой хозяин? Или ты упала?

Энни небрежно махнула рукой:

— А, пустое! Дай-ка мне лучше взглянуть на тебя. — Она оглядела Шимейн, взяла ее за руки и рассмеялась от радости. — Ты чудо! Просто чудо!

— Пойдем в спальню, познакомимся с Колли, — позвала Шимейн. — А потом расскажешь нам, как ты очутилась здесь.

— Рассказывать недолго: если бы твой хозяин не оставил в залог за меня двадцать фунтов, меня бы никогда не отпустили.

Шимейн повернулась к Энни:

— О чем ты говоришь? Мистер Торнтон купил тебя?

— Нет, что ты! Он заплатил пять фунтов — так сказать, за аренду, но если он не вернет меня обратно вовремя, он разорится на все двадцать фунтов. — Она покачала головой, удивляясь готовности Гейджа расстаться с такой суммой. — Должно быть, мистер Торнтон очень богат.

— Он не богач, Энни, просто замечательный человек, — с восторженной улыбкой объяснила Шимейн.

Доктор Колби Феррис, высокий и сухопарый седовласый джентльмен с густой щетиной, закрывающей пол-лица, прибыл вскоре после обеда. Энни серьезно отнеслась к своим обязанностям и, прежде чем впустить врача в спальню Колли, предложила ему теплую воду, мыло и полотенце, чтобы вымыть руки.

— Мама говорила, что повитуха, приходя в дом, где должен появиться ребенок, обязана из уважения к нему и к его матери как следует вымыть руки.

Рослый врач сурово уставился на хрупкую женщину:

— Детка, известно ли вам, сколько младенцев появилось на свет с моей помощью?

Энни подбоченилась, упрямо стоя на своем.

— Должно быть, столько, что мне и не сосчитать. Но разве вам повредит вымыть руки после того, как вы осматривали больного, или, может быть, прикасались к мертвецу, или… — она мысленно подыскивала еще одну вескую причину и наконец указала рукой на окно, за которым стояла лошадь врача, — …или после того, как проехались верхом?

Настойчивость женщины ошеломила доктора Ферриса, но после продолжительной паузы он задумчиво поскреб щетинистый подбородок и усмехнулся — к облегчению всех, кто следил за разговором.

— Пожалуй, вреда от мытья рук не будет. А как насчет моих ног? Их вы тоже заставите мыть?

Энни машинально взглянула вниз, увидела запыленные сапоги врача, в ужасе зажала ладонью рот и только потом поняла, что над ней подшутили. Она улыбнулась — ее простоватое лицо оживилось.

— Достаточно будет вымыть сапоги, но имейте в виду: я не впущу вас в спальню, пока не увижу, что вы и вправду вымыли их!

Врач высоко поднял густую бровь, словно обдумывая угрозу Энни, но затем задал вопрос, не имеющий никакого отношения к предыдущему разговору:

— А как же этот ублюдок Майерс? Как вам удалось улизнуть от него без скандала?

Энни Карвер объяснила:

— Я приехала сюда с его согласия — не думайте, что я сбежала. У мистера Торнтона есть бумага, которую написал мой хозяин.

Доктор Колби Феррис нахмурился:

— Должно быть, понадобилась кругленькая сумма, чтобы вырвать вас из лап этого чудовища. Никогда не видел, чтобы Майерс охотно расставался со своим имуществом.

— Верно, он согласился не сразу, — подтвердила Энни и указала на своего благодетеля. — Мистеру Торнтону пришлось выложить двадцать фунтов — пять фунтов за аренду и еще пятнадцать — залог, что я вернусь.

— А Майерс дал вам расписку?

Энни закивала, не понимая, почему врач так волнуется.

— Дал, дал.

Колби Феррис перевел внимательный взгляд на Гейджа:

— Я бы посоветовал беречь ее как зеницу ока, сэр: Майерсу доверять нельзя. Он непременно обманет вас, как только представится случай… или найдет способ обвинить вас в воровстве.

— Я едва знаком с этим человеком, но он не понравился мне с первого взгляда, — признался Гейдж. — Постараюсь быть как можно осторожнее.

Врач указал на синяк на щеке Энни.

— Вы понимаете: Майерс снова изобьет Энни, если вы вернете ее.

— А как, по-вашему, я должен поступить? — Гейдж до сих пор не принял решения. Он указал на Шимейн, которая умывала Эндрю в кухне. — У меня уже есть служанка, в доме нет места для второй.

Врач задумчиво потер подбородок.

— Я видел, как Энни работала на Майерса, и знаю, на что она способна. Майерс сваливает на нее самую тяжелую работу, которую должен делать сам!

— Может быть, вам нужна помощница? — с надеждой спросил Гейдж. — Энни говорит, что многому научилась от матери. Она могла бы помогать по хозяйству…

Вспомнив недавний разговор, доктор Феррис усмехнулся:

— И заставлять по сотне раз на дню мыть руки? Боже упаси!

— Не беспокойтесь за меня! — с жаром вмешалась Энни, уязвленная упреком врача. — Я вернусь к мистеру Майерсу. К побоям я уже давно привыкла.

Подойдя к умывальнику, Колби Феррис тщательно вымыл лицо и руки. Вытерев их, он с усмешкой повернулся к Энни:

— Ну, теперь-то вы наконец покажете мне миссис Тейт? Или так и будете щетиниться, как разъяренный дикобраз?

— Миссис Тейт уже лучше — с тех пор как миледи Шимейн поговорила с ней. Пожалуй, вам стоит купить Шимейн у мистера Торнтона и сделать ее помощницей, — предложила Энни.

Гейдж зловеще нахмурился.

— Энни, я отдал за вас заработанные тяжким трудом деньги не для того, чтобы вы торговали Шимейн у меня за спиной!

— Значит, вам не все равно? Может, она вам даже нравится? — лукаво усмехнулась Энни.

— Да, нравится, — подтвердил Гейдж. — И я не собираюсь продавать ее, ясно?

Колби насмешливо скосил глаза на Энни.

— Похоже, мне придется поискать помощницу где-нибудь в другом месте.

— Что правда, то правда, — согласилась Энни, весело захихикав. Гейдж наконец успокоился и улыбнулся.

— Пойдемте, — позвала Энни врача. — Я покажу вам миссис.

Она провела врача в спальню. Пока Ремси в волнении переминался с ноги на ногу под дверью, Гейдж помог Шимейн убрать со стола, несмотря на ее неоднократные заверения, что она справится сама. Несколько причин удержали Гейджа в доме Тейта до того, как врач закончил осмотр. Он понимал, что Шимейн не терпится услышать диагноз, к тому же Ремси требовалась поддержка в случае плохих вестей. Гейдж вдруг обнаружил, что принимает несчастье друга близко к сердцу и не может отказать ему в помощи и поддержке.

Вернувшись в гостиную, Колби Феррис объявил, что не может сделать никаких выводов относительно состояния ребенка. Не сумел он и предсказать, сможет ли Колли доносить малыша, или потеряет его. В любом случае женщине надо оставаться в постели. Врач объяснил Энни, как следует ухаживать за пациенткой, добавив, что удерживать в постели трудолюбивую, деятельную женщину будет нелегко. Он считал, что сотворить такое чудо способна только Энни — ведь именно она заставила его вымыть руки.

Колби мудро посоветовал Ремси Тейту вернуться к работе — не только ради жены, но и ради собственного спокойствия. Колли волнуется, видя, как перепуган ее муж, пояснил врач. Работа не только поможет Ремси скоротать время, но и избавит его от непрестанного беспокойства.

Перед отъездом Колби пообещал время от времени навещать Колли и следить за ее состоянием, а вместо платы попросил каждый раз кормить его. Доктор выразил надежду, что Энни окажется умелой кухаркой.

Глава 11

Жизнь служанки вполне приемлема, если ее хозяин добр и благороден и готов потратить последние сбережения, лишь бы избавить несчастную женщину от жестокого хозяина, размышляла Шимейн. Она решила, что ей несказанно повезло — попала в услужение к такому человеку.

Вскоре после возвращения домой Гейдж отнес спящего сына в детскую. Выйдя в гостиную, он обнаружил, что Шимейн ждет его с легкой улыбкой на лице. Завороженный блеском ее изумрудных глаз, Гейдж вопросительно склонил голову:

— Вам что-нибудь нужно, Шимейн?

— Да, мистер Торнтон, — еле заметно кивнула она. — Мне не терпится поблагодарить вас за то, что вы помогли Энни. Работа у Тейтов покажется ей отдыхом по сравнению с тем, чего она натерпелась у Майерса.

От этого мелодичного голоса по телу Гейджа прошла дрожь, однако он решил не поддаваться ее чарам. Не надо вселять в душу Шимейн надежду, ведь Гейдж не собирался брать Энни к себе.

— Шимейн, после того как необходимость в услугах Энни отпадет, мне придется отдать ее хозяину и забрать залог. Взять ее к себе я не в состоянии.

— Понимаю, мистер Торнтон, — мягко заверила его Шимейн, — но не сомневаюсь, вы попробуете подыскать Энни более достойного хозяина, нежели мистер Майерс. Живя здесь, я убедилась, что вы благородный человек. Признаюсь, сэр, никем я не восхищаюсь так, как вами.

Гейдж с трудом удерживался, чтобы не нафантазировать лишнего. Слово «восхищение» имеет великое множество лестных оттенков, нелепо делать из мухи слона. Гейдж понимал, что по-прежнему остается хозяином Шимейн, а она — его служанкой.

На миг лишившись дара речи, он отступил, понимая, что, стоя рядом с Шимейн, не сумеет побороть искушение и заведет другой, более важный и трудный разговор.

— Схожу в мастерскую, узнаю, как там идут дела без меня.

Это поспешное бегство озадачило Шимейн, но она приписала его стремлению Гейджа поскорее взяться за работу. Не мешкая, она принялась за обычные хлопоты по дому: убрала на кухне, раскалила на огне железные утюги и начала гладить. Ей доставляло странное удовольствие гладить рубашки хозяина, расправлять их, словно лаская. Шимейн без труда представляла себе, каким неотразимым будет Гейдж Торнтон в тщательно отутюженных белых рубашках вместо мятых домотканых, которые он обычно носил. К таким рубашкам подошли бы отлично сшитый сюртук и панталоны, но, впрочем, ее хозяин красив в любой одежде. Дав волю воображению, Шимейн представила себя танцующей менуэт с хозяином. С Морисом она танцевала множество раз. На воображаемом балу Гейдж ловко танцевал, был учтив и галантен — словом, оказался достойным соперником Морису, искушенному в светских манерах. Каждый раз, шагая навстречу Гейджу, Шимейн видела в его глазах обещание, и у нее захватывало дух.

Наконец, словно очнувшись, Шимейн напомнила себе — это всего лишь мечты, а реальность редко совпадает с фантазиями. Шимейн принялась вспоминать о том вечере, когда она принимала Мориса в гостиной отцовского дома. Стараясь даже в мелочах не отступить от истины, она вспоминала стройную фигуру жениха, черные волосы, обаятельную, как у Гейджа, улыбку, но вместо янтарно-карих глаз на нее теперь смотрели черные, как ночь. Губы Мориса приоткрылись, он склонился к ней, жаждая поцелуя.

Внезапно в воспоминания вторглись фантазии: над Шимейн нависло загорелое лицо — Гейдж страстно прильнул к ее губам. Мгновенно опьяняющий экстаз охватил Шимейн, вызывая странную, приятную и тревожную боль в глубине ее существа. Восхитительное тепло, окутавшее ее, было не менее ошеломляющим, чем недавние прикосновения Гейджа во время урока стрельбы.

Подняв дрожащую руку, Шимейн вытерла крохотные капельки пота со лба и приложила ладонь к горящей щеке. Возбуждение полностью развеяло представление о неприступности ее девичьей добродетели. Некогда она сохраняла непоколебимое спокойствие и уверенность, несмотря на попытки Мориса убедить ее, что они уже почти женаты. Теперь же Шимейн не знала, сможет ли так же холодно отклонять мольбы Гейджа Торнтона, пожелай он искать ее расположения. Ее щеки пылали, дыхание стало частым и неровным — Шимейн вспомнила, как его бедра прикасались к ней, когда Гейдж учил ее держать мушкет. Вслед за этим воспоминанием явилось другое — о нагом мужском теле, озаренном лунным светом. Шимейн казалось, что вся она охвачена пламенем. Сила собственного возбуждения ошеломила ее. Если воспоминания оказывают на нее столь острое воздействие, значит, она не так сдержанна и холодна, как предполагала.

Обнаружив в себе такую чувственность, Шимейн с трудом избавилась от размышлений, непозволительных у добродетельной девушки. Ее неожиданный пыл стал еще более очевидным, когда Гейдж вернулся домой. Само его присутствие в кухне волновало Шимейн и одновременно вызывало опасения — вдруг хозяин заметит ее горящие щеки и нервно подрагивающие пальцы.

Когда Гейдж принялся играть с Эндрю на ковре в гостиной, расстояние между ним и Шимейн увеличилось, и она вздохнула с облегчением. Но, продолжая тереть морковь, она время от времени украдкой поглядывала на него, невольно смотрела на его бедра, обтянутые кожаными бриджами, Шимейн окончательно смутилась — выпуклость под мягкой кожей напомнила ей о видении длинного нагого тела, осыпанного капельками воды. Внутри у Шимейн словно распустился горячий цветок, дыхание прервалось, пока она не опомнилась и не взяла себя в руки. Пожалуй, если бы Гейдж вновь застал ее во время купания и смотрел бы на нее так же, как в ту ночь, Шимейн не стала бы так настойчиво требовать, чтобы он ушел.

За ужином разговор не клеился. Гейдж и Шимейн остро осознавали присутствие друг друга, но не хотели выдавать ни свои мысли, ни нарастающее возбуждение. Разделенные столом, они то и дело встречались взглядами, словно лаская друг друга. От случайного прикосновения рук кожа вспыхивала, дыхание учащалось. Любого невнятного слова и жеста хватало, чтобы привлечь внимание. Позднее, когда они вновь задели друг друга, расходясь в тесной кухне, вспыхнувшее в них пламя стало сладкой, но нестерпимой мукой, избавиться от которой невозможно.

Гейдж часто вспоминал о той минуте, когда он закончил вытирать волосы и повесил полотенце на шею. В полумраке спальни он заметил Шимейн — сразу, когда она начала бесшумно отступать в комнату Эндрю. Ее глаза поблескивали, отражая падающий в окна лунный свет и выдавая направление взгляда. Гейдж не осмеливался сдвинуться с места, боясь перепугать ее — чувствовал себя, как прикованный к столбу человек, подвергшийся чарам искусительницы. Воспоминания завораживали и вместе с тем пробуждали мучительное вожделение, несмотря на все попытки сохранять внешнее спокойствие и невозмутимость. Гейдж мечтал о других таких же моментах, когда он посвятит Шимейн в сокровенные тайны мужского тела.

После обеда Гейдж обнаружил, что у него пропало всякое желание сидеть над чертежами. Остаток дня он провел, выявляя ошибки, допущенные подмастерьями в его отсутствие, и мечтая расслабиться и заняться чем-нибудь, кроме работы. В нарастающем раздражении он поднялся из-за стола, объявил, что на сегодня хватит, и предложил Шимейн занять коридор, если она хочет искупаться. Уложив Эндрю спать и вернувшись в гостиную, Гейдж увидел, что Шимейн уже таскает ведра с горячей водой. Усевшись в качалку у камина, он открыл книгу, надеясь, что она отвлечет его от необъяснимого волнения. Несмотря на сознательные попытки сосредоточиться на содержании книги, слова лишь ненадолго приковывали его внимание — взгляд то и дело скользил поверх страниц, в сторону Шимейн, снующей из кухни в коридор и обратно. Вылив в корыто последнее ведро воды, она остановилась возле качалки, повесив на сгиб локтя полотенце и мгновенно завладев вниманием Гейджа.

— В чем дело, Шимейн?

— Сегодня похолодало, сэр, и я подумала, что вам захочется вымыться дома, — сбивчивой скороговоркой объяснила она. — Я взяла на себя смелость приготовить ванну, если вы не возражаете.

Купание в корыте с горячей водой было роскошью, которую после смерти Виктории Гейдж позволял себе нечасто. Он был слишком занят работой и хлопотами по дому, а ночных омовений в ручье хватало, чтобы содержать тело в чистоте. Любой благоразумный человек счел бы предложение полежать в горячей ванне соблазнительным, и Гейдж не стал исключением.

— А как же вы, Шимейн? — в замешательстве спросил он. — Чтобы вновь нагреть воду, понадобится немало времени. Вы согласны ждать допоздна?

— Горячей воды хватит и вам, и мне, сэр, — ответила Шимейн, кивнув на громадный котел, принесенный ею из сарая и повешенный над огнем. — По-моему, это несправедливо: вы вынуждены мерзнуть в ручье, когда ваша служанка наслаждается горячей ванной. — Склонив голову набок, она спросила: — Так вы хотите вымыться, сэр?

— Разумеется! — Поднявшись, Гейдж отложил книгу и принялся развязывать тесемки на вороте рубашки. — Откровенно говоря, сегодня купание в ручье меня не прельщало.

— Так я и думала, — с улыбкой пробормотала Шимейн. Протянув Гейджу полотенце, она указала в сторону заднего коридора, и, подражая манерам чопорной горничной, сделала книксен: — Все готово, милорд.

Карие глаза Гейджа ярко вспыхнули.

— Вы балуете меня, Шимейн.

Попытавшись скрыть румянец удовольствия, она нахмурилась:

— Как же я балую, сэр?

— Балуете вашим присутствием, Шимейн, — внезапно признался Гейдж.

Неужели она мешает ему, недоумевала Шимейн. Странно, впервые ей хотелось находиться рядом с человеком, который, наверное, не желал иметь с ней ничего общего.

— Прошу прощения, сэр, — потупившись, пробормотала она.

Созерцая склоненную голову служанки, Гейдж насмешливо улыбнулся.

— Впервые в жизни я стал наблюдать, как колышутся женские юбки.

Шимейн в изумлении вскинула голову и уставилась на него, приоткрыв рот. Гейдж не дрогнул, и девушка наконец выдохнула:

— Вы и вправду способны довести до белого каления самого дьявола.

Гейдж с сомнением приподнял бровь:

— Жаль, что вы столь высокого мнения о моем остроумии, а не о сдержанности.

Он пересек комнату, на ходу снимая через голову рубашку. Шимейн повернулась, удивленная его признанием, и тут же поняла, что допустила ошибку, глядя вслед Гейджу. Вид упругих мышц, играющих под гладкой бронзовой кожей, взволновал ее.

Гейдж помедлил у двери и, обернувшись, взглянул на нее с усмешкой:

— Пожалуй, не буду просить вас потереть мне спину.

Шимейн чуть не рассмеялась, представив, как удивился бы Гейдж, если бы она исполнила его просьбу. Понимая, что хозяин намеренно подтрунивает над ней, она махнула рукой:

— Ступайте, сэр! Вы совсем меня запутали!

Дверь за Гейджем закрылась, и из-за нее донесся негромкий смех. Улыбаясь самой себе, Шимейн принялась замешивать тесто для хлебцев, чтобы испечь их на следующее утро; она невольно вспоминала, как раздевался хозяин, и щеки ее зарделись румянцем; в глубине души вновь проснулось странное, неутолимое желание, которое постепенно росло и ширилось — ее юное тело жаждало ласк человека, чье лицо Шимейн каждую ночь видела во сне.

Когда Гейдж вновь вышел на кухню, на нем были только кожаные бриджи. Он шлепал босыми ступнями по полу, черные волосы влажно блестели в свете лампы. Не сказав ни слова, он направился к камину, набрал два ведра воды из котла, кипящего над огнем, и понес их в задний коридор, где вылил в корыто. Еще дважды он возвращался к камину и наполнял ведра до краев. Наконец он остановился перед Шимейн, поклонился и учтиво шаркнул ногой, изображая лакея.

— Ванна ждет, миледи.

Шимейн подбоченилась и скептически приподняла бровь.

— Ну и ну! Ваша светлость решили прислуживать служанке? — насмешливо осведомилась она, но ее глаза ярко блестели, гипнотизируя Гейджа. — Как будто я сама не могла вылить воду и наполнить корыто! Мы поменялись ролями, мистер Торнтон?

Гейдж усмехнулся и оглядел Шимейн так, что она вспыхнула — он не сделал ни малейшей попытки скрыть желание, горящее в его глазах.

— Будьте осторожны, Шимейн. Вода слишком горяча для женщины с такой тонкой и нежной кожей, и если вы вскрикнете, я не выдержу и брошусь на помощь. На этот раз вы так легко не отделаетесь. Я не расположен слушаться ваших приказаний.

Он не спеша прошел в спальню, не зная, что изумрудные глаза следят за каждым движением его мускулистого тела. Увы, ее чувства одержали верх над рассудком — Шимейн глубоко вздохнула и отвернулась. Из-за таких досадных поражений ей, возможно, придется нарушить свою клятву оставаться девственницей все семь лет каторги, тем более что соблазны начались в первый же год.

Для взрослых обитателей дома эта ночь прошла в бессонном молчании. Они лежали каждый в своей постели, глядя, как пляшут тени на потолке, прислушиваясь к звукам, доносящимся из верхней или из нижней спальни, — скрипу кровати, кашлю, вздоху. Было уже поздно, когда Шимейн поняла, что лежит неподвижно, прислушиваясь к тому, как ворочается в постели Гейдж. Но едва закрыв глаза, она представляла себе, как Гейдж стоит возле ее кровати, устремив на нее полный желания взор, а она страстно распахивает объятия…

Этого не будет никогда! Упрекая себя в бесстыдстве, Шимейн решительно отогнала прочь назойливые мысли. Прижав к уху подушку и отгородившись от звуков, она принялась мысленно читать все стихи, которые знала наизусть. Постепенно ей удалось убаюкать себя. Вздохнув, Шимейн перевернулась на другой бок и поплыла в царство Морфея.

Внизу, в своей одинокой постели, Гейдж пытался затушить пламя страсти, лишающее его сна. Перед глазами вставало мучительное видение — Шимейн, лежащая наверху, в узкой кровати — тяжелые косы извиваются на обнаженной груди, руки тянутся к нему… Он видит блеск желания в ее глазах, видит, как приоткрываются пухлые губы, жаждая поцелуя. Всеми фибрами своего существа он чувствует возбуждение и восторг, представляя, как проникает в ее лоно, а стройные ноги Шимейн обхватывают его тело. Но страсть не находила выхода, а возбуждение мешало заснуть. С трудом он заставил себя думать о другом, менее приятном, что в конце концов принесло ему покой и глубокий сон.

Желая отвлечься от беспокойных мыслей о привлекательном лице и стройной фигуре хозяина, Шимейн вдруг вспомнила о двух лошадях, которых Гейдж держал в конюшне. Помимо кобылы, которую Гейдж запрягал в повозку, отправляясь в Ньюпорт-Ньюс, Шимейн видела в загоне рослого жеребца. Ей пришло в голову, что неплохо бы научить Эндрю ездить верхом. Об этом она заговорила сразу же, как только Гейдж вышел к завтраку.

— Мистер Торнтон, можно ли ездить верхом на какой-нибудь из ваших лошадей?

— Обе они выезжены под седло и упряжь, — ответил Гейдж, усаживая Эндрю на детский стульчик. — Жеребец упрям, с ним справится только опытный наездник, а кобыла смирна и послушна. А в чем дело?

Шимейн поспешно объяснила:

— Я хотела узнать, позволите ли вы мне поучить Эндрю ездить верхом — после того как я закончу хлопоты по дому.

— Это можно устроить, — отозвался Гейдж, садясь на скамью. — Сообщите, когда будете готовы, и я оседлаю кобылу. Для Эндрю она будет в самый раз.

— Вам незачем беспокоиться, — улыбнулась Шимейн. — Отец еще в детстве научил меня седлать лошадей.

— Ну, по крайней мере я помогу вам, — настаивал Гейдж, наполняя тарелку Эндрю.

Шимейн сложила руки на коленях, попытавшись осторожно отказаться от его помощи.

— Благодарю вас за предложение, мистер Торнтон, но мне жаль отрывать вас от работы — тем более что я сама способна справиться с лошадью. Эндрю пора учиться ездить верхом. — Она рассудила, что лучше будет держать хозяина на расстоянии, чтобы охладить собственный пыл. Шимейн хотела только попросить у него разрешения покатать Эндрю на лошади и отвлечься. Отведя взгляд, Шимейн произнесла: — А еще я хотела узнать, позволите ли вы мне проехаться вместе с Эндрю?

Гейдж удивился, увидев, как блестят ее глаза — словно прекрасные изумруды на фоне белков.

— В конюшне хранится дамское седло Виктории, — растерянно произнес он. — Если хотите, можете взять его.

— Спасибо, мистер Торнтон, — робко отозвалась Шимейн, пододвигая к нему корзину с хлебцами, — но, думаю, будет лучше, если мы с Эндрю проедемся без седла. Ваше седло для него слишком велико, да и мне будет трудно удержаться в нем.

Эндрю внимательно прислушивался к их разговору, и наконец, улучив минуту, пока взрослые обменивались взглядами, спросил, повернувшись к Шимейн:

— Шимейн и Энди поедут на лошадке?

Она кивнула.

— Как только я закончу все дела.

— Я буду помогать! — с жаром вызвался малыш.

К середине утра Шимейн наконец подсадила Эндрю на кобылу, села позади него и расправила пышные юбки. Мальчик с восторгом внимал объяснениям Шимейн. Он оказался способным учеником и вскоре уже сам правил лошадью под бдительным надзором Шимейн.

Гейдж почти ничего не видел сквозь запыленные окна мастерской — не помогло даже то, что он протер их влажной тряпкой, оставив на стекле мутные разводы. Заметив Шимейн и Энди на заднем дворе, он почувствовал, что рвение, с которым он в этот день приступил к работе, начинает угасать. Он не обращал внимания на суетящихся вокруг подмастерьев, не слышал обращенных к нему вопросов. Утром, за завтраком, Гейдж почувствовал, что Шимейн не хочет, чтобы он присутствовал на уроке, но как он ни сдерживался, вид стройной фигуры Шимейн в седле завораживал его, вызывая растущее желание рассмотреть ее поближе. Наконец Гейдж прекратил внутреннюю борьбу, приглушенно чертыхнулся и вышел из мастерской. Слай и другие работники подталкивали друг друга и многозначительно перемигивались.

Первым делом Гейдж обратил внимание на возбуждение и восторг Эндрю, а также несомненные познания служанки в верховой езде. Шимейн прекрасно держалась в седле.

— Папа, иди к нам! — весело позвал малыш и указал на место за спиной Шимейн. — Повези нас на дорогу!

Усмехнувшись, Гейдж приблизился к лошади. Шимейн охватила паника при мысли, что ей придется сидеть между мальчиком и его отцом.

— Сейчас я спешусь, и вы проедетесь с Эндрю.

— Не надо, — возразил Гейдж. — Некоторое время кобыла выдержит наш вес.

— Но у меня есть дела… — попыталась улизнуть под благовидным предлогом Шимейн, не желая вспоминать ощущения, уже испытанные однажды, во время урока стрельбы.

Гейдж прищурился:

— Вы же пообещали покончить с делами.

Шимейн выдержала его пристальный взгляд, нервно прикусив нижнюю губу мелкими белыми зубами. Ей не хотелось, чтобы Гейдж считал ее обманщицей, а кроме дел, никаких оправданий она не находила. Гейдж не стал ждать, когда Шимейн найдется с ответом: быстрым движением вскочил на спину лошади и уселся позади девушки. Потянувшись, он забрал у Эндрю поводья.

— Держите Эндрю, — велел он Шимейн, чувствуя, как напряглась ее спина, — и попытайтесь расслабиться. Вы же как кипарисовая доска.

В его тоне Шимейн уловила насмешку и с трудом сдержалась, чтобы не выпалить, почему она не в состоянии расслабиться. Она не могла не обращать внимания на прикосновение крепких мужских бедер к ее ягодицам. Тепло груди Гейджа сводило ее с ума. Но любые протесты, которые вертелись на языке, только выдали бы истинную причину ее опасений.

Гейдж развернул кобылу и слегка коснулся пятками ее боков, пуская животное неторопливой рысью. Он правил легко, и, как показалось Шимейн, достаточно умело — наверняка не оконфузился бы в обществе искусных наездников, с которыми она некогда была знакома. Впрочем, лучше оценить навыки Гейджа она сумела бы, если бы не сидела буквально у него на коленях.

Дорожка извивалась между деревьев, под высоким навесом переплетенных ветвей. Впереди через тропу перемахнули два оленя и мгновенно исчезли в глубине леса, вызвав у Эндрю испуганный и восхищенный крик. Гейдж перевел кобылу на шаг и любовался юной женщиной, оказавшейся в его объятиях. Он восхищенно ласкал взглядом ее маленькое ухо и нежно-белый затылок, где завитки волос выбились из тяжелого узла. Его пьянил аромат кожи Шимейн. Прикосновение к ее телу доставляло Гейджу небывалое наслаждение.

Нервный взгляд, брошенный Шимейн через плечо, дал Гейджу понять, что она остро сознает его близость и готова спрыгнуть с лошади и убежать в дом. Пока Шимейн молчала, но неловко ерзала каждый раз, когда Гейдж придвигался к ней вплотную, не устояв перед искушением.

У неглубокого ручья, который питал пруд, находящийся неподалеку от дома, Гейдж пустил кобылу вдоль берега быстрой рысью, и Эндрю и Шимейн завизжали от холодных капель, брызжущих из-под копыт.

— Еще, папа, еще! — развеселился Эндрю.

— Ну, если ты настаиваешь… — Гейдж завел кобылу поглубже в ручей, вызвав у спутников взрыв смеха и визга.

— Я промокну! — сквозь смех взмолилась Шимейн.

— Ничего, день теплый, — отозвался Гейдж.

— Но вода-то холодная! — запротестовала она и ахнула, окаченная целым ливнем капель. Она вытерла капли с лица и из скромности сделала вид, что не заметила струек, стекающих по груди.

Подъехав к конюшне, Гейдж спрыгнул на землю и помог спуститься Эндрю. Подхватив за талию Шимейн и поставив ее на ноги, он с усмешкой отступил, оглядывая ее промокшее платье, обрисовывающее очертания фигуры.

Под его пристальным взглядом Шимейн смутилась и почувствовала, как румянец заливает щеки: промокший лиф облепил грудь, под тканью отчетливо проступали набухшие соски. Сконфузившись, она бросилась в дом, споткнулась и потеряла туфли. Не останавливаясь, она босиком взбежала по ступеням веранды, распахнула заднюю дверь и исчезла в глубине дома.

Гейдж не спеша последовал за ней, ведя за руку Эндрю, и по пути подобрал промокшие туфли. Он сидел у камина в кухне, отвечая на бесконечный поток вопросов сына, когда Шимейн наконец спустилась вниз, одетая в сухое платье. Она собрала влажные волосы в аккуратный узел на затылке, кружевной воротничок-стойка прикрывал ее сливочно-белую шею. Ее красота повергла Гейджа в трепет, он пожирал ее взглядом. В последнее время он часто замечал, что никак не может насмотреться на нее.

Шимейн смущенно протянула руку:

— Мои туфли…

Только теперь Гейдж понял, что по-прежнему держит их в руке.

— Они промокли.

— И вы тоже, — откликнулась Шимейн, указывая па сапоги и кожаные бриджи Гейджа, промокшие до колен и облепившие ноги. — Вам не мешало бы переодеться. Скоро будем обедать.

— Я отведу лошадь в конюшню, — сообщил Гейдж и вышел из дома.

С облегчением вздохнув, Шимейн повела Эндрю в детскую переодеваться. Несколько минут погодя послышался стук задней двери, а затем пол в гостиной заскрипел под тяжестью мужских шагов. Шимейн запела для Эндрю, но слова песенки вылетели у нее из головы, когда в комнату вошел Гейдж, одетый только в бриджи. Сердце Шимейн вновь затрепетало, пока она окидывала внимательным взглядом его широкие плечи и тонкую талию. Она могла бы любоваться Гейджем сколько угодно, однако не позволила себе глазеть на него разинув рот. Надо бежать!

— Идем, Эндрю, — позвала Шимейн, подхватывая малыша на руки. — Пойдем в кухню, поближе к огню — пусть твой отец переоденется.

Но прежде чем она успела скрыться, Гейдж небрежной походкой подошел к шкафу и распахнул его, преградив путь Шимейн. Ей показалось, что Гейдж сделал это нарочно — теперь же девушке оставалось лишь ждать, когда хозяин закончит поиски одежды.

Гейдж накинул рубашку и бросил на кровать пару мешковатых брюк, прежде чем закрыл дверцы шкафа. Расправляя рубашку, он обернулся к Шимейн:

— Надеюсь, вы танцуете так же ловко, как ездите верхом?

Вопрос удивил ее, и она осторожно кивнула, а затем поспешно покачала головой, чтобы не показаться хвастуньей.

— Прежде мне случалось танцевать… притом довольно часто.

— Тогда, вероятно, вы не откажетесь побывать в субботу на городском благотворительном балу. Я перестал посещать его с тех пор, как погибла Виктория, но раньше там танцевали и веселились. Туда собираются жители всего городка. Обычно сборы предназначены в помощь сиротам и женщинам, которые заботятся о них. Так что мы не зря потеряем время. Если хотите, я приглашаю вас.

— Нет-нет, что вы! — поспешно воскликнула Шимейн. — Я просто не могу принять ваше предложение — все знают, что я ваша служанка и… каторжница. Незачем навязывать горожанам мое общество. Боюсь, они рассердятся, увидев меня.

— С красавицей каждый рад потанцевать, — возразил Гейдж.

Щеки Шимейн вспыхнули от неожиданной похвалы.

— И все-таки это неблагоразумно, мистер Торнтон. Мы с Эндрю побудем дома одни, если вы захотите пригласить другую.

Гейдж уставился на нее в упор.

— Другие мне не нужны, Шимейн, поэтому, если вы откажетесь, я тоже останусь дома.

Пока Шимейн подыскивала приемлемый ответ, в ее душе царило смятение. Ей не хотелось лишать Гейджа развлечений, но представить себя на городском балу она тоже не могла.

Опустив голову, она смущенно попросила пропустить ее. Гейдж отступил к шкафу, освобождая путь, но Шимейн чувствовала, как он провожает ее взглядом. Возле очага в кухне она одела Эндрю и начала готовить ужин, но, несмотря на все старания, ей так и не удалось избавиться от заманчивого видения — танца в объятиях хозяина.

Глава 12

На следующий вечер, поднявшись к себе в комнату, Шимейн с удивлением обнаружила разложенное на кровати муслиновое платье в бледно-розовую и белую полоску, с квадратным вырезом, отделанным розовым рюшем. Оно было очень измято — очевидно, долго пролежало в сундуке Виктории. Шимейн вспомнила, что видела это платье на самом дне сундука и сочла его лучшим из нарядов погибшей женщины. Рядом с платьем лежали нижняя кофточка и юбка Виктории, пара белых чулок и туфельки из мягкой кожи. Не забыты были даже ленты, благодаря которым туфли удерживались на ногах.

В краткой записке за подписью Гейджа, написанной разборчивым почерком, Шимейн предлагалось в случае необходимости перешить и выгладить одежду до субботы. Что касается высказанного Шимейн беспокойства по поводу городского бала, Гейдж не позволит сплетникам лишать его развлечений. Единственной причиной для отказа Шимейн может стать серьезная болезнь. Другими словами, окажись девушка при смерти, Гейдж и в этом случае подумал бы, прежде чем разрешить ей пропустить субботний бал.

Шимейн чуть не застонала, представив, как ее будут рассматривать добропорядочные матроны городка, ведь некоторые из них настойчиво добиваются расположения Гейджа. Оставалось лишь надеяться, что эти особы не осмелятся высказываться вслух, увидев рядом с Гейджем служанку-каторжницу.

Наступила суббота. После дневного сна Эндрю отвели к Филдсам, где ему предстояло переночевать. Незадолго до того, как Шимейн закончила одеваться, Гейдж крикнул снизу, что идет запрягать жеребца. Надо было поторапливаться — Шимейн проворно завязала ленты на щиколотках и через несколько мгновений, сбежав по лестнице, торопливо направилась к сараю.

Услышав стук подошв по ступеням, Гейдж затянул последний ремень упряжи и выпрямился. Он хотел лишь кратко взглянуть на Шимейн, но не удержался и медленно осмотрел ее от маленьких белых туфель до нарядного кружевного чепчика на собранных в узел волосах. Прошла целая минута, прежде чем Гейдж понял, что стоит затаив дыхание.

— Как я выгляжу? — спросила Шимейн, смущенная долгим молчанием.

— Ослепительно, — выдохнул Гейдж.

Улыбнувшись, он обошел вокруг повозки и предстал перед Шимейн. Он выглядел великолепно! Хотя Гейдж не мог похвалиться роскошным нарядом, как Морис, но благодаря прекрасному телосложению и привлекательному лицу его одежда казалась дорогой. Бордовый сюртук отлично сочетался со светло-коричневым жилетом и бриджами, а белая рубашка и шейный платок оттеняли бронзовый загар.

Гейдж отвесил Шимейн галантный поклон и в ответ был удостоен глубокого реверанса.

— Какой приятный запах! — заметил он, подходя поближе. Он заметил, что швы на лифе платья аккуратно выпущены. Он невольно задержал взгляд на груди Шимейн, и ее щеки зарделись. Спеша сесть в повозку, она поставила ногу на металлическую ступеньку. Подошедший сзади Гейдж подхватил ее и подсадил. Усевшись, Шимейн взяла треуголку Гейджа, лежащую на сиденье рядом с ней, и провела пальцами по простому отвороту шляпы. Видимо, ее хозяин презирал пышные украшения. Впрочем, при такой наружности он в них не нуждался.

— Ваша шляпа, милорд. — Шимейн с улыбкой протянула треуголку Гейджу, когда тот сел рядом. В ее зеленых глазах вспыхнуло восхищение, когда Гейдж лихо надел шляпу и, повернувшись к спутнице чеканным профилем, отвязал вожжи и подхлестнул жеребца. Они оказались крепко прижатыми друг к другу. Гейдж задевал Шимейн плечом, касался локтем ее груди. Она втайне радовалась этим прикосновениям и гадала, замечает ли их Гейдж. С легким вздохом Шимейн откинулась на спинку сиденья, вознамерившись насладиться прогулкой.

Жеребец оказался породистым, длинноногим животным и легко бежал рысью. Вскоре повозка свернула на дорогу, ведущую к Ньюпорт-Ньюсу, и Шимейн предположила, что с такой скоростью они доберутся до городка еще до захода солнца. Заметив усмешку, играющую на губах хозяина, Шимейн решила, что Гейдж Торнтон радуется быстрой езде и умышленно подгоняет жеребца. А когда Гейдж обогнал повозку Слая Таккера и его жены, и началась погоня, девушку охватил азарт. Вскоре стало ясно, что жеребец Гейджа не терпит соперничества — вскидывая длинные ноги, он оставил Таккеров далеко позади.

Добравшись до городка, Гейдж поставил жеребца в конюшне, где взмыленному животному дали как следует остыть, а затем напоили, поскольку домой ему предстояло вернуться лишь через несколько часов. От конюшни Гейдж чинным шагом повел Шимейн по дощатому тротуару, вызывая ошеломленные и любопытные взгляды горожан. Несколько английских солдат, стоящих на противоположной стороне улицы, поглядывали на Шимейн, но, видимо, помнили, что ее спутник — тот самый силач, который поколотил здоровенного матроса. Они полагали, что за нападение на эту девушку болван-матрос заслуживает самого сурового наказания, и из уважения к его сопернику вежливо скрывали восхищение Шимейн, ограничившись одним-двумя взглядами, брошенными украдкой в ее сторону.

На крыльце таверны, прислонившись к столбу, стоял Поттс. Завидев Гейджа и Шимейн, он пробормотал что-то, оглянувшись через плечо. Из дверей торопливо вышла Морриса. Внимательно оглядев Шимейн и залюбовавшись ее рослым спутником, блудница обратилась к матросу, кивая головой в сторону пары. Поттс поспешно спустился с крыльца и двинулся навстречу Гейджу и Шимейн.

Меньше всего в эту минуту Гейджу была нужна уличная потасовка, но Поттс явно не собирался отказываться от своих намерений. Гейдж стиснул зубы, досадуя, что его первый выход в город с Шимейн будет безнадежно испорчен, и надеясь, что победителем выйдет не матрос.

— Похоже, он замышляет драку, — в страхе пробормотала Шимейн, увидев своего заклятого врага.

Четверо солдат, шедших в сторону Гейджа, заметили, как Морриса переговаривалась с Поттсом. Обменявшись несколькими словами, они направились к ним через улицу. Поравнявшись с Поттсом, один из солдат узнал его.

— Да ведь это грязеед! Чтоб мне провалиться!

Его спутники тоже видели, с каким трудом матрос выбирался из грязной лужи, куда отправил его пинком Гейдж, и теперь были не прочь подразнить неуклюжего парня.

— Чем это так воняет? — Один сморщил нос в отвращении.

— Навозом! — весело гаркнул его товарищ. — Грязеед не любит мыться — разве ты не знал?

— Грязь с навозом пришлась ему по вкусу, — заметил третий. — Ведь он как следует распробовал ее!

Поттс застыл посреди улицы и в ярости стиснул громадные кулаки так, что суставы пальцев побелели. Он обвел поросячьими глазками солдат, по сравнению с которыми выглядел карликом.

— Кто из вас готов повторить все это мне в лицо?

Солдаты переглянулись. Обсудив предложение матроса, они доверили ответ самому низкорослому:

— Встретимся за таверной, где нас не увидит капитан.

Гейдж и Шимейн, к счастью, прошли мимо них незамеченными. Морриса гневно вспыхнула и со злостью смотрела им вслед.

Зал для собраний был самым просторным строением в городке. Гейдж предупредил, что на бал соберутся почти все жители, и Шимейн убедилась, что он не ошибся. Супруги Тейт не приехали — Колли по-прежнему лежала, но оба подмастерья Гейджа и корабельный плотник Джиллиан были здесь. Слай Таккер и его жена прибыли вскоре после приезда Гейджа. Шимейн и Гейдж оказались у дверей зала почти одновременно с Мэри-Маргарет, опирающейся на трость. Друзья улыбались, махали друг другу руками и обменивались приветствиями. Альма Петтикомб и ее подруги изумленно вытаращили глаза и принялись шушукаться, прикрываясь веерами и в упор разглядывая Шимейн. Роксанна сидела за столом у входа в зал, записывая всех вошедших и принимая плату. При виде Гейджа со служанкой ее охватило раздражение.

Мэри-Маргарет взяла Шимейн за руку и ласково пожала ее:

— Вы непременно получите приз за красоту! — Затем, бросив лукавый взгляд на Гейджа, с усмешкой добавила: — Вот уж не думала, что в одежде джентльмена он будет настолько элегантен!

После нее подошел Джиллиан и попросил у Гейджа разрешения потанцевать с Шимейн.

— Конечно, если вы не против, капитан.

Гейдж нахмурился, понимая, что первый танец с Шимейн для него потерян, но согласно кивнул и стал наблюдать, как они выполняют фигуры контрданса.

— Не ожидала увидеть вас здесь, Гейдж! — заметила сидящая неподалеку Роксанна, принимавшая плату у гостей. — Похоже, выдержка не изменила вам.

Повесив треуголку возле входа, Гейдж подошел к ней и отсчитал монеты.

— Два билета на ужин и танцы.

— Я умею считать, Гейдж, и я не слепая! — вспылила Роксанна. — Вижу, вы привели сюда свою рабыню. Объясните мне одно: если вы купили ее затем, чтобы она ухаживала за Эндрю и учила его, почему сейчас она здесь с вами?

— Я пригласил ее, — лаконично отозвался Гейдж.

— Зачем? Боялись, что другая женщина отвергнет ваше предложение? — Оскорбленная Роксанна явно пыталась убедить себя в этом. Как после ее угроз он решился на такой шаг?

Гейдж решил быть откровенным с девушкой. Воображение могло завести ее слишком далеко.

— Мне не хотелось приглашать никого, кроме Шимейн.

Серые глаза Роксанны яростно вспыхнули. Сколько она ни твердила себе, что Гейдж просто не может не испытывать к ней никаких чувств, реальность подтверждала обратное. Возможно, пора перестать лгать самой себе и искать объяснения его сдержанности.

— Уверена, миссис Петтикомб не замедлит распустить по городу слух о вашей последней дерзкой выходке. Гейдж Торнтон привел свою рабыню на вечеринку свободных людей! Услышав это, любой навострит уши.

— Не сомневаюсь. — С усмешкой Гейдж отошел к миссис Макги.

Вдова улыбалась, сложив ладони на набалдашнике трости.

— Вижу, сэр, вы явились озарить мою серую жизнь блеском своего обаяния и манер.

— Рад оказать вам услугу, мадам, — галантно отозвался Гейдж, прищелкнув каблуками и склонив голову.

Пожилая дама искоса посмотрела на Роксанну:

— Я вижу муки неутоленного желания в глазах вон той бедняжки.

Гейдж тяжело вздохнул:

— Я не могу всю жизнь избегать Роксанну, Мэри-Маргарет.

— Верно. На это я и не рассчитывала. Вы были вправе прийти сюда, как и Роксанна.

Гейдж не ответил, отыскивая взглядом Шимейн. Она танцевала контрданс с юношей и казалась веселой и оживленной, позабыв про свои опасения. Гейдж заметил, как пристально наблюдают за ней несколько холостяков, и понял, что должен подоспеть прежде, чем кто-нибудь из них успеет заговорить с Шимейн.

— Вы не сводите глаз со своей служанки, — с улыбкой заметила Мэри-Маргарет.

— И с нетерпением жду своей очереди потанцевать с нею. А вы хотели услышать что-нибудь другое?

Мэри-Маргарет удовлетворенно кивнула, отмечая приятную перемену в Гейдже. Когда Роксанна помогала ему по хозяйству, он держался напряженно, а теперь стал раскованным и повеселел.

— Для начала сойдет.

Едва кончился танец, Шимейн увидела, как Гейдж пробирается к ней через толпу. Хозяин подал Шимейн руку и повел ее танцевать рил[1]. Шимейн не могла подавить трепет волнения, хотя и убеждала себя: Гейдж — самый обычный мужчина, такой, как все.

Стоя в шеренге женщин лицом к мужчинам, Шимейн опустилась перед ним в глубоком реверансе, и Гейдж поклонился в ответ. Пары по очереди брались за руки и вдвоем проходили вдоль шеренг, пока остальные танцоры хлопали в ладоши. Наконец пришла очередь Шимейн и Гейджа. Мечты девушки стали явью: ее красавец партнер не сводил с нее глаз.

— На нас смотрят, — прошептала Шимейн. И вправду, многие зрители, стоящие у стен зала, уставились на них в упор — в том числе и Роксанна, которая пренебрегла своими обязанностями.

— И не без причины, — ответил Гейдж, склоняясь к ней. — Вы несравненны!

— Но смотрят на нас обоих, — поправила Шимейн. — Неужели от нас ждут какой-нибудь выходки?

— Не следует разочаровывать их, — заметил Гейдж, пряча усмешку. — Пожалуй, поцелуя будет достаточно.

— Ни в коем случае, сэр! — шепотом воскликнула Шимейн.

В его глазах вспыхнули лукавые огоньки.

— Думаете, не стоит?

Не сомневаясь, что Гейдж Торнтон способен на все, Шимейн попыталась отвернуться, но Гейдж успел обхватить ее за талию, на миг крепко прижав к себе. Ропот, послышавшийся в толпе, подтвердил неусыпное внимание зрителей.

— Не смейте убегать, иначе поцелую вас немедленно, — пригрозил Гейдж, сжимая ее талию.

Шимейн поспешно кивнула, понимая, какое поднимется возмущение.

— Мэри-Маргарет была права, сэр.

— В чем, моя прелесть?

Пухлые губы Шимейн сложились в обольстительной улыбке.

— Вы — сам дьявол!

Запрокинув голову, Гейдж расхохотался, привлекая к себе удивленные взгляды окружающих: редко кто видел его таким.

Когда танец закончился, Шимейн не стала убирать руку. Нежное пожатие убедило ее, что Гейдж не возражает. Они обменивались улыбками и замечаниями о музыке, не видя, как угрюмо наблюдает за ними Роксанна.

Вечер прошел прекрасно! Чаще всего Гейдж танцевал с Шимейн, но время от времени его подмастерья и Джиллиан просили у хозяина позволение покружиться в танце с его спутницей. Если не считать сплетниц и врагов Гейджа Торнтона, горожане спокойно восприняли появление Шимейн на балу. Ничего другого им не оставалось — Гейдж был настороже.

Спустя некоторое время Гейдж склонился к Шимейн:

— Вы не проголодались? Если хотите, можем перекусить.

— Умираю с голоду!

— Тогда пойдем, моя милая рабыня, я поищу для нас удобное местечко и попробую утолить ваш голод.

Гейдж подозвал своих друзей, они заняли стол в глубине зала и начали с аппетитом поглощать принесенное Слаем угощение, обмениваясь шутками и остротами, мастерами на которые оказались Джиллиан и Мэри-Маргарет. За столом то и дело слышался веселый смех, но внезапно над ним, подобно удару тяжелого молота, нависло мрачное молчание.

— Подумать только, каторжница среди добропорядочных граждан! Видно, некоторым невдомек, что они оскорбляют своих соседей, — раздался ехидный мужской голос.

Мгновенно обернувшись, Гейдж обнаружил неподалеку ухмыляющегося Сэмюэла Майерса, а рядом в толпе женщин разглядел носатую Альму Петтикомб. Очевидно, Майерс считал, что в окружении свидетелей оскорбление сойдет ему с рук, но Гейдж с гневным видом поднялся из-за стола, и сплетницы поспешили упорхнуть. Майерс оказался лицом к лицу с разъяренным Гейджем. Шимейн и Слай тут же поспешили вмешаться: девушка осторожно взяла Гейджа за руку, а столяр успокоил:

— Забудь об этом ничтожестве, Гейдж. Не стоит обращать на него внимания.

— Эй ты, болван! Кого это ты назвал ничтожеством? — выпалил Майерс, приближаясь к Слаю.

Джиллиан в восторге выкрикнул:

— Покажи ему, где раки зимуют, Слай!

Подмастерья безудержно расхохотались, когда громадный столяр лениво поднялся на ноги. Чтобы взглянуть ему в глаза, Майерсу пришлось запрокинуть голову. От неожиданности он разинул рот, ахнул, изумляясь ширине плеч и росту Слая, и мгновенно утратил желание язвить.

— Меня зовут Слай Таккер, — гулким голосом известил его столяр.

— Благодарю, не смею больше вас задерживать, — торопливо забормотал Майерс. — Прошу прощения, что потревожил…

Слай сел на место, а Гейдж довольно рассмеялся.

— Умеешь успокаивать задир, Слай! Пожалуй, если я когда-нибудь отправлюсь воевать, то прихвачу тебя с собой. От одного твоего вида враги бросятся прочь, поджав хвост.

Дружеское пиршество возобновилось, а затем вновь начались танцы. Миссис Петтикомб судачила без умолку, Роксанна хмурилась и дулась, но Шимейн и Гейдж не обращали на них внимания. Последний танец они танцевали вдвоем. Распрощавшись с друзьями, Гейдж взял Шимейн за руку и повел ее к конюшне, не замечая, как перешептываются за их спинами городские сплетницы.

Проходя мимо таверны, они увидели, как Фредди выводит за дверь Поттса. Матрос едва держался на ногах, хватался за живот и стонал от боли. Его лоб украшала самодельная повязка, вторая виднелась на кисти руки. Судя по плачевному виду Поттса, ему досталось по заслугам в драке с английскими солдатами.

Спустя несколько минут, в конюшне, когда Гейдж запрягал жеребца, из темноты послышались шаркающие шаги. Гейдж вгляделся в густые тени вдоль стен и увидел Каина, неуклюже ковыляющего навстречу ему. Опасливо взглянув на Гейджа, горбун протянул ему деревянную фигурку цапли, словно пытаясь объяснить причину своего появления. Гейдж кивнул, и горбун повернулся к Шимейн, невнятно пробормотав что-то и подавая ей птицу.

Гейдж быстрее понял смысл речи Каина и объяснил недоумевающей Шимейн:

— Кажется, Каин хочет, чтобы вы приняли эту птицу в подарок, потому что вы — его друг.

Горбун добавил неразборчивую фразу.

— Он вырезал ее для вас, — перевел Гейдж.

— О, Каин, какая прелесть! — в неподдельном восторге воскликнула Шимейн. Несмотря на собственное уродство, горбун чувствовал красоту природы и попытался воплотить ее в деревянной статуэтке птицы. — Вы наделены редкостным даром, Каин! Я с радостью приму ваш подарок и сохраню его в память о нашей дружбе. Спасибо вам.

Шимейн шагнула вперед, и Каин, просияв, удостоился еще одного нежного поцелуя в лоб. После дружеского объятия Шимейн отступила. Видимо, ее поступок вновь смутил Каина: он дотронулся до места, к которому прикоснулись губы Шимейн, и вдруг расплылся в кривой улыбке, обнажающей редкие зубы. Застенчиво попрощавшись, он повернулся и скрылся в темноте.

Гейдж подошел поближе к Шимейн, чтобы рассмотреть птицу. Казалось, он тоже был поражен отзывчивостью спутницы.

— По-моему, вы обрели преданного друга, дорогая.

— Каин очень одинок и заслуживает сочувствия, — искренне произнесла Шимейн. — Мне больно думать о том, сколько бед пережил этот всеми отвергнутый, несчастный человек. Все мои страдания ничтожны по сравнению с его муками. Размышляя о них, я понимаю, что должна благодарить судьбу.

— Ваша доброта облегчила ему жизнь, Шимейн, — заметил Гейдж. — Каин огорчился бы, узнав, что вы печалитесь. Не для того он вложил столько труда в свой подарок. Он хотел доставить вам удовольствие, какое вы доставили ему единственным поцелуем.

Улыбнувшись, Шимейн позволила Гейджу подсадить ее в повозку. Они отправились в путь, торопясь добраться до дому. Сначала Шимейн разглядывала фигурку, подаренную Каином, но так как день выдался утомительным, ритмичное цоканье копыт и легкое покачивание рессорной повозки вскоре убаюкали ее. Несколько раз она резко вскидывала голову, просыпаясь, пока мужская рука не прижала ее к крепкому плечу. Поездка прошла для Шимейн незамеченной, и, даже когда Гейдж остановил жеребца у сарая, она не проснулась.

Гейдж привязал вожжи к передку повозки, откинулся на сиденье и вгляделся в лицо спящей спутницы. Она прижалась к Гейджу, словно впитывая его тепло. Упругая грудь обжигала его сквозь ткань рукава, и Гейдж с трудом удерживался, чтобы не обвести пальцем ее соблазнительные контуры. От Шимейн исходил тонкий аромат фиалок — он почувствовал его в первую же минуту, как только сел рядом с ней в повозке сегодня днем. Весь вечер он с удовольствием ухаживал за Шимейн, но еще приятнее было разглядывать ее, спящую при лунном свете.

Гейдж положил руку на спинку сиденья, слегка обняв плечи Шимейн. Из ее приоткрытых губ вырвался вздох, лаская его лицо. Не задумываясь, Гейдж склонился к ее губам, ждущим поцелуя.

Шимейн снился благородный рыцарь, и она пылко ответила на поцелуй, ощутив волнующее, непривычно реальное чувство. Лицо, нависшее над ней, было скрыто мраком, но Шимейн придала ему знакомые черты — прямой нос, волевой подбородок.

Видение померкло — Шимейн нехотя возвращалась к действительности. На губах остался странный вкус — так иногда пахло от ее хозяина после стакана эля, выпитого за компанию с работниками. Шимейн облизнула губы, впитывая этот вкус, и пожалела о том, что рыцарь исчез. Бесподобный поцелуй!

Отрицать реальность стало немыслимо. Шимейн недоуменно вглядывалась в лицо человека, смотрящего на нее. Неужели он целовал? Или она еще спит? Внезапно она увидела, как его губы растянулись в улыбке, а негромкий шепот убедил ее, что она уже не спит.

— Пожалуй, придется отнести вас наверх.

— Мы дома? — спросила Шимейн, растерянно оглядываясь.

— Да, мы благополучно вернулись домой.

Гейдж обнимал Шимейн, но она не делала попыток отстраниться — от его руки исходило тепло, лежать на ней было удобно и… приятно.

— Сколько я проспала?

Гейдж пожал плечом, и косой луч лунного света проник в повозку.

— Вы заснули, как только мы покинули Ньюпорт-Ньюс. Я думал, вы проспите в повозке всю ночь.

— Мне снился чудесный сон… — вздохнула Шимейн. Положив руку на колени, Гейдж вгляделся в лицо Шимейн, полускрытое тенями.

— И что же вам снилось, дорогая?

Шимейн отвернулась, не желая отвечать. Если это на самом деле сон, то Гейджу незачем знать ее смелые фантазии. А если сон был явью, тогда необходимо забыть о том, что произошло между ними.

— Пойдемте лучше в дом. — Она поежилась, внезапно почувствовав ночную прохладу. — Я замерзла.

Гейдж легко спрыгнул на землю, снимая сюртук. Шимейн повернулась на сиденье, готовясь спуститься, но Гейдж жестом остановил ее и взял с ее колен деревянную цаплю. Поставив девушку на землю, он набросил ей на плечи сюртук и повел к дому. В коридоре Гейдж зажег пару свечей, и Шимейн снова стала любоваться деревянной фигуркой.

— Мне надо распрячь жеребца, — объяснил Гейдж и подошел ближе, не в силах отказать себе в удовольствии вдохнуть сладкий запах Шимейн.

— У него есть имя? — спросила она и зевнула, прикрывая рукой рот.

Гейдж усмехнулся, снял с ее плеч сюртук и положил на высокий табурет.

— Да, его зовут Раньше.

— Раньше? — озадаченно переспросила Шимейн. — Странное имя.

— Он довез нас до города раньше, чем это сделала бы кобыла.

— А как же зовут кобылу? — сонно улыбнулась Шимейн.

— Позже.

— Значит, Раньше и Позже?

Гейдж кивнул.

— Хорошо еще, что имя своему сыну вы выбирали иначе.

— Виктория ни за что не позволила бы мне мудрить с его именем.

— Будь я вашей женой, я бы тоже не позволила, — ответила Шимейн, подавив еще один зевок.

— Об этом мы поговорим, когда вы родите нашего первенца, — озорно блеснул глазами Гейдж.

Чувствуя, как улетучиваются остатки сонливости, Шимейн вскинула голову и изумленно уставилась на Гейджа. Он смеется над ней? Шимейн решила не тратить времени на расспросы — благоразумнее ретироваться.

Под пристальным взглядом Гейджа она метнулась к лестнице.

— Трусиха!

Шимейн застыла, поставив ногу на нижнюю ступеньку и медленно оглянулась.

— Вы назвали меня трусихой, сэр?

— Вот именно. — Гейдж скрестил руки на груди, глядя на нее в упор.

— Почему? Я, кажется, ничем не заслужила такого оскорбления.

Гейдж слегка пожал плечами.

— Вы предположили самое худшее, Шимейн, но не стали расспрашивать, а бросились к лестнице, словно ошпаренная.

— По-моему, было бы неразумно выяснять, что вы имели в виду, сэр. В конце концов, мы с вами остались в доме вдвоем, я — ваша служанка… — вспыхнула Шимейн.

— А я — вдовец, — подхватил Гейдж, — и давно не имел дела с женщинами.

Румянец Шимейн стал еще гуще — она вспомнила слова Гейджа о городских дамах, которые имели на него виды. Переведя взгляд на деревянную цаплю, она неловко выговорила:

— Вы уже признались, что вас влечет ко мне, сэр. Что же изменилось сейчас, когда мы наедине?

— Я же сказал — ни к чему не стану принуждать вас силой, — мягко напомнил ей Гейдж.

Шимейн испытующее вглядывалась в его лицо.

— Но у меня есть одно желание, — прошептал Гейдж. Шимейн затаила дыхание, ожидая продолжения.

— Такой чудесный вечер я хотел бы завершить поцелуем…

— Поцелуем? — изумленно переспросила Шимейн, чувствуя знакомый трепет и лихорадочное биение сердца. Будет ли реальный поцелуй таким же восхитительным, как воображаемый?

Гейдж медленно направился к ней, словно подкрадываясь к пугливой голубке.

— Надеюсь, мое желание выполнимо?

Боясь, что голос выдаст ее нарастающее возбуждение, Шимейн кивнула.

— Вы не боитесь?

— Нет, — пробормотала она, успокаивая себя, пока Гейдж подходил все ближе. Подняв голову, Шимейн застыла в ожидании.

Гейдж улыбнулся. Девушка охотно согласилась выполнить его просьбу, пожалуй, надо предупредить ее…

— Это будет не простой поцелуй, а настоящий, поцелуй мужчины и женщины.

Слова, словно молния, поразили Шимейн.

— Понимаю, мистер Торнтон, — коротко кивнула она.

Внезапно он обнял ее и прижал к себе. Задохнувшись, Шимейн широко раскрыла глаза, ощущая всем телом его мускулистый торс. В следующий миг его рот обжег губы Шимейн. Его пыл ошеломил ее и усилил возбуждение — Шимейн казалось, что она вот-вот лишится чувств. Губы Гейджа, настойчивые и ищущие, опаляли ее, подобно факелу, вызывали вспышки неукротимого желания. Соски Шимейн болезненно набухли, и она знала, что, если Гейдж прикоснется к ним, она вскрикнет от острого наслаждения. Его настойчивость лишала ее силы — словно раскаленная лава растекалась по ее телу. Неожиданно Шимейн обнаружила, что отвечает на поцелуй, прижимается к Гейджу, обвивает обеими руками его шею. Искушение поддаться его желаниям было слишком велико. Теперь, почувствовав ее ответный поцелуй, он, несомненно, поддастся вожделению, претендуя на все, что она может дать. Но что будет дальше? Кем она станет — игрушкой, которая вскоре надоест ему и будет выброшена за ненадобностью?

Шимейн вспыхнула. Гейдж сказал, что не станет принуждать ее. Значит, она вправе положить конец этому безумию!

Уперевшись ладонями в грудь Гейджа, Шимейн оттолкнула его, поспешно отступила и ошеломленно уставилась на Гейджа, дрожащей рукой трогая губы. Даже сейчас она изнывала от неумолимого желания поддаться искушению. Однако все же сумела сообразить, что, отдавшись Гейджу, исполнит зловещие предсказания городских сплетниц. А ведь она поклялась, что не доставит сплетницам удовольствия видеть, как растет ее живот!

Развернувшись, Шимейн взлетела по лестнице, прихватив стоящий на нижней ступеньке подсвечник. От резкого движения пламя чуть не погасло. Девушка понимала, что, пробыв хотя бы еще одну минуту рядом с Гейджем Торнтоном, не выдержит и пустит его в свою постель.

Дожидаясь, когда Шимейн поднимется к себе, Гейдж запрокинул голову и уставился на пляшущие по потолку тени, постепенно овладевая собой. Вожделение целиком захватило его, больше всего на свете он желал подняться по лестнице и лечь в постель вместе с Шимейн — только так он избавится от мучительной боли, гнездящейся в глубине тела. Но он не мог так поступить! Не мог и не хотел! От Шимейн О'Хирн ему была нужна не просто одна ночь страсти.

С тяжелым вздохом он вышел на веранду. Надо выкупаться — охладить пылающий мозг и тело.

Шимейн застыла возле кровати, прислушиваясь к шагам Гейджа. Она прижала ладонь к груди, надеясь приглушить режущую боль. Она задыхалась, словно после бега, но только убежала от мужчины, которому мечтала отдаться.

В попытке успокоить нервную дрожь Шимейн несколько раз глубоко вздохнула и начала раздеваться, даже не задернув холщовые занавески над балюстрадой. Торопливо сбрасывая одежду, она ходила по комнате; затем достала из комода ночную рубашку, но не надела ее и не легла в постель. Теплый отблеск свечи ласкал ее нагое тело. Шимейн оглядела себя, словно видела впервые. Считает ли Гейдж ее стройной? Шимейн перевела взгляд на свои груди, вспоминая, как он смотрел на них перед поездкой в город, затем потерла соски ладонями, пытаясь представить, что почувствовала бы, дотронься до ее груди Гейдж. Всего несколько минут назад ее соски наливались мучительной и сладкой болью, но теперь блаженное ощущение исчезло, осталось только безудержное желание вновь почувствовать его прикосновения, насладиться ими. Но Гейдж ушел…

Испустив прерывистый вздох, Шимейн натянула через голову ночную рубашку и расправила ее. Ей не спалось; комната, которой она так радовалась, казалась чужой. Внимательно прислушавшись, Шимейн поняла, что Гейдж еще не вернулся: скорее всего распрягает жеребца и, видимо, покончит с этим делом нескоро. Шимейн не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они расстались: ей показалось — вечность. Если бы Гейдж только знал, как она сгорает от страсти, он забыл бы о делах и вернулся!

Отчаянно нуждаясь в умиротворяющей ночной прохладе, Шимейн опасливо спустилась вниз. В доме было темно и пусто — единственная свеча горела в заднем коридоре. В углах притаились тени, свеча выхватывала из темноты лишь крохотный кружок света, но Шимейн помнила все препятствия, отделяющие ее от входной двери.

Крытую веранду обдувал ветер. Шимейн облокотилась на перила и загляделась на усыпанное капельками звезд ночное небо. Сверчки и древесные лягушки наполняли округу разнообразными звуками, на дереве у пруда гулко ухала сова. На земле под деревьями лежали рассеянные пятна лунного света.

Внимание Шимейн привлек приглушенный плеск, донесшийся со стороны пруда, и она вгляделась в темноту, напрягая слух. Над водой взметнулась рука и опустилась, рассекая воду. Затем появилась вторая рука, и Шимейн поняла, что пловец движется к берегу. Добравшись до мелководья, он поднялся во весь рост и принялся намыливаться. Шимейн сразу узнала Гейджа: немногие мужчины могли похвастаться таким безукоризненным телосложением.

Однажды Шимейн уже довелось увидеть хозяина нагим — в полутемной комнате после ночного купания. Шимейн тогда в смущении убежала, но на сей раз она не собиралась выдавать свое присутствие. Она уйдет, прежде чем Гейдж приблизится к дому, а до тех пор будет любоваться им. Теперь желание вытеснило девичье любопытство.

Луна не проникала под крышу веранды, однако освещала обнаженное и блестящее тело Гейджа. Шимейн чувствовала, как ее переполняет сладостное томление при виде его наготы. Хорошо бы каким-то чудом Гейдж заметил ее и позвал к себе!

Выбравшись на берег, Гейдж взял полотенце, оставленное на камне. Вытеревшись торопливыми движениями, он повесил полотенце на шею и подобрал одежду. Шимейн бесшумно скользнула в дом, беззвучно закрыв за собой дверь. Она успела подняться к себе к тому времени, когда в коридоре раздался скрип половиц. Ее сердце забилось в тревожном предвкушении — он поднимется к ней! Внезапно свет в коридоре померк, и Шимейн поняла, что Гейдж приходил только за свечой. У нее подкосились ноги, и она в бессильном разочаровании рухнула на постель.

Глава 13

Днем, когда Эндрю спал, а его отец работал в мастерской, в доме воцарялась тишина. После поездки в город прошло три дня. Покончив с делами, Шимейн на цыпочках вошла в детскую проверить, спит ли малыш. Он крепко спал, обняв сшитого Шимейн тряпичного зайца. Дыхание ребенка было ровным и глубоким — очевидно, он проснется еще не скоро.

Собрав в корзинку грязное белье, Шимейн прошла к ручью, присела на камень и принялась отстирывать перепачканные на коленках штанишки Эндрю. Птицы веселыми трелями славили весну. Радостно вздохов, Шимейн запрокинула голову, пытаясь разглядеть в верхушках деревьев чудесных певцов, наполняющих лес нежными звуками. Их щебет сливался с негромким журчанием ручья, в небе виднелись стаи диких уток и гусей, неутомимо стремящихся на север. Белоснежные цапли взмахивали крыльями или бродили по берегу в поисках пищи.

Глубоко вдыхая воздух, напоенный ароматом смолы, Шимейн залюбовалась окружающим пейзажем.

Высоко над верхушками сосен и зеленеющих дубов по лазурному небу плыли пушистые облака, словно корабли по морю. На противоположном берегу ручья молодой олень боязливо высунулся из кустарника, но заметил Шимейн и бросился обратно, подергивая куцым хвостиком.

Неожиданно прозвучавшее в этом раю приглушенное конское ржание насторожило Шимейн — звук доносился из глубин изумрудного леса, а не из сарая за домом. Она всмотрелась в даль, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку, и наконец увидела неподалеку оседланного гнедого жеребца, привязанного к дереву. Беспокойство закралось в душу Шимейн, по спине поползли мурашки, когда она заметила подкрадывающегося к ней мужчину в светлой рубашке и темных бриджах. Вынужденная в течение нескольких месяцев с ужасом лицезреть эту крепко сбитую фигуру, Шимейн без труда узнала Джейкоба Поттса.

Удивленно ахнув, она вскочила. Поттс застыл на месте. Расставив ноги, он вытянул вперед руки, обхватил обеими ладонями рукоятку кремневого пистолета и прицелился. Он хочет убить ее!

Шимейн мгновенно осознала собственную беспомощность: защититься было абсолютно нечем. Оставалось только отбежать подальше, прежде чем враг выстрелит. Она сорвалась с места, но не успела сделать шаг — выстрел перебил щебет птиц, которые поднялись в небо беспорядочной стаей. Пуля просвистела мимо, поцарапав Шимейн. Вскрикнув от боли, она прижала ладонь к левому боку, чувствуя, как под пальцами проступает и сочится горячая влага. Превозмогая боль, она поспешила к дому, испуганно оглядываясь через плечо. Поттс перезаряжал пистолет, и Шимейн знала, что он бросится за ней в погоню, твердо решив добить жертву.

Со стороны мастерской раздался крик, и она с облегчением увидела, что Гейдж и четверо работников спешат на помощь с мушкетами в руках. С другой стороны мчались отец и сын Морганы — они тоже были вооружены. Очевидно, все услышали выстрел и ее крик, и поняли — случилось что-то ужасное.

Оглядевшись, Поттс увидел, что наперерез ему бегут семь человек, и решил удирать, пока не поздно. Метнувшись к своему жеребцу, он отвязал его, вскочил в седло и погрозил Шимейн кулаком.

— Мы еще посчитаемся, болотная жаба! Все равно умрешь!

Матрос ударил каблуками в бока гнедого, пуская его галопом по лесу. Понимая, что вскоре Поттс окажется вне досягаемости, Гейдж остановился и прижал приклад мушкета к плечу. Деревья мешали ему прицелиться, и он понимал, что попытка окажется неудачной, если он не учтет все. Сделав поправку на скорость лошади, он положил палец на курок, мысленно проводя воображаемую линию между собой и Поттсом. Наметив по курсу движения матроса прогалину между двумя деревьями, Гейдж выстрелил — мерзавец еще только приближался к намеченному им месту. По лесу раскатился грохот выстрела, пуля просвистела между деревьями и попала в цель. Вопль ясно свидетельствовал, что матрос ранен. Он скорчился в седле; большое, темное пятно расплылось на его рубашке. Жеребец в замешательстве замедлил шаг, но Поттс, понимая, что его противником оказался меткий стрелок, яростно заколотил по бокам животного каблуками, изрыгая проклятия.

Гейдж принял из рук подмастерья-немца другой заряженный мушкет и вновь прицелился, но тени и густой лес быстро скрыли из виду удаляющуюся мишень.

— Ушел… — раздраженно пробормотал Гейдж, опуская мушкет.

— Но вы ранили его, мистер Торнтон! — возразил Эрих Вернер. — Так метко выстрелить не сумел бы ни один из нас!

Гейдж тяжело вздохнул.

— Ранить Джейкоба Поттса и убить его — разные вещи. Лучше бы убить…

— Кажется, Шимейн ранена, — заметил Ремси, указывая туда, где застыла Шимейн, крепко прижимая ладонь к окровавленному боку.

Бросив мушкет немцу, Гейдж быстрым шагом преодолел разделяющее их пространство, досадуя, что ему не удалось убить Поттса.

Шимейн шагнула навстречу, стараясь не морщиться.

— Все в порядке, — сумела выговорить она. — Кость не задета.

Но Гейдж не поверил ей. Кровь уже пропитала лиф платья и стекала по юбке. Гейдж осторожно подхватил Шимейн на руки.

— Осмотрим рану в доме.

Шимейн скривилась от боли. Чтобы сдержать стоны, она стиснула зубы и крепко обняла Гейджа за шею, но тут вспомнила, чем занималась у ручья, и смущенно призналась:

— Прошу прощения, мистер Торнтон, но я оставила белье у ручья.

— Забудьте о нем! — прикрикнул Гейдж. — Пусть уплывает, мне все равно!

Отперев дверь, Гейдж толкнул ее плечом и внес Шимейн в дом, где осторожно поставил на ноги. Он повернул ее лицом к свету и осмотрел пропитанный кровью лиф платья. Само платье не пострадало, если не считать двух отверстий там, где влетела и вылетела пуля. Взявшись за ткань обеими руками, Гейдж попытался разорвать ее, но Шимейн поспешно отступила, понимая, что он собирается сделать.

— Я вовсе не намерена стоять столбом, пока вы рвете мою одежду, мистер Торнтон. Платье можно выстирать и зашить. Зачем же портить..

Гейдж раздраженно вздохнул.

— В сундуке Виктории найдутся другие платья, Шимейн, — выбирайте любое.

Шимейн вновь попятилась, упрямо покачав головой.

— Я не стану злоупотреблять вашим великодушием, мистер Торнтон. Вы и без того слишком много сделали для меня.

— Тогда снимайте платье! — выпалил Гейдж. — Я не успокоюсь, пока не осмотрю рану.

— Непременно, сэр, — заверила его Шимейн. — Но не могли бы вы одолжить мне старую рубашку — лучше всего с застежкой спереди?

Застонав в изнеможении, Гейдж ушел в комнату и через минуту вернулся с домотканой рубашкой.

— Переоденьтесь, а я принесу воды.

Шимейн дождалась, когда Гейдж взял с умывальника кувшин, вышел из дома и закрыл за собой дверь. Расстегнув лиф и нижнюю кофточку, Шимейн спустила их с плеч и стиснула зубы, отрывая ткань от раны. Она бросила опасливый взгляд через плечо, убеждаясь, что Гейдж еще во дворе, и спустила платье до пояса, а затем набросила рубашку, застегнула ее и закатала рукава. В ожидании хозяина она нашла в кладовой старую простыню и принялась рвать ее на бинты.

Гейдж вернулся с тазом и слегка подогрел воду. Потом поднял рубашку на боку Шимейн, и она, вспыхнув, отвернулась. Смочив лоскут, Гейдж осторожно обмыл рану, определяя, насколько она серьезна. Он с облегчением убедился, что кость действительно не задета. Царапина была глубокой и сильно кровоточила, но жизни Шимейн ничто не угрожало — кроме опасности, что рана воспалится. Но воспаление Гейдж надеялся предотвратить с помощью дурно пахнущей целебной мази.

— Рана неопасна, — объявил он, — но чтобы остановить кровь, придется наложить тугую повязку.

Шимейн указала на приготовленные ею и аккуратно свернутые полоски ткани, стараясь не подать виду, насколько ее волнуют прикосновения Гейджа.

— Этого хватит?

— Вполне. Поднимите рубашку и держите ее, — велел Гейдж. — Под рубашкой вслепую наложить повязку невозможно.

Гейдж ушел за зловонной мазью, а Шимейн успела подобрать полы рубашки и завязала их узлом под грудью, оставив талию обнаженной. Это зрелище изумило Гейджа — мягкая материя обрисовала грудь, талия Шимейн казалась неправдоподобно-тонкой, и хотя Гейдж мог пересчитать все ее ребра, шелковистая кожа возбуждала его так, как в ту ночь, когда на Шимейн напала змея. Если не считать раны на боку, кожа Шимейн была безупречна.

— На память о Поттсе у вас останется шрам, — предупредил Гейдж, присев на табурет и открывая горшочек с мазью. — Но не беспокойтесь, он будет почти незаметен, как только сойдет краснота.

— Снова хотите намазать меня этим снадобьем? — Шимейн с отвращением сморщила нос. — Омерзительно пахнет.

— Зато рана быстрее затянется и не воспалится, — возразил Гейдж, усмехаясь при виде гримаски на лице Шимейн. В эту минуту она походила на капризного ребенка. — Я предпочитаю не рисковать таким ценным имуществом, как вы. Я дорожу вами, Шимейн О'Хирн, и не хочу вас потерять. Вряд ли удастся найти вторую столь же прекрасную и одаренную служанку.

— Вы говорите так только потому, что не хотите обижать меня, — буркнула Шимейн и ахнула, когда Гейдж вновь прикоснулся влажной тканью к ране. Внезапно ощутив головокружение и тошноту, она пошатнулась.

Гейдж обнял ее: прикосновение к слегка прикрытой тканью груди воспламенило его, и он замер, не осмеливаясь шевельнуть ни единым мускулом, чтобы Шимейн не бросилась бежать, как после поцелуя.

— Что с вами? — хрипло спросил он.

Слабо покачав головой, девушка приникла к нему. Прошло немало времени, прежде чем слабость отступила и Шимейн попыталась выпрямиться.

— Простите, не знаю, почему мне вдруг стало плохо, — смущенно прошептала Шимейн и робко взглянула на Гейджа. Его лицо было совсем рядом. Как ей хотелось поцеловать его. Странная мысль, да еще в столь неподходящую минуту!

С притворной невозмутимостью Гейдж заявил:

— После того как я перевяжу рану, вам надо лечь в постель.

— А как же стирка? А ужин? А Эндрю? Он скоро проснется.

— В мастерской обойдутся и без меня, — успокоил Гейдж. — А я побуду здесь в вашем распоряжении.

Шимейн приподняла тонкую бровь и насмешливо улыбнулась, вглядываясь в его глаза.

— Значит, намерены взяться за работу служанки, сэр? Неужели она вам не претит? Ведь мне следует быть в вашем распоряжении.

Карие глаза Гейджа тепло заискрились.

— И вы согласны бежать по первому моему зову, Шимейн О'Хирн?

— Конечно, сэр! — кивнула она. — Вы купили меня, я должна вам повиноваться.

— А если бы вы были свободны, Шимейн? — допытывался Гейдж. — И тогда поступили бы так же?

Шимейн с удовольствием ощущала на лице его горячее дыхание, но упорно смотрела в сторону, чтобы не поддаться искушению.

— Свободной я стану только через семь лет.

— Через семь лет… — Гейдж вздохнул, лаская ее взглядом. — Это слишком долгий срок для мужчины и женщины, живущих под одной крышей — если они не супруги и не родственники.

Шимейн с любопытством уставилась на Гейджа, ничего не понимая. Если он решил добиться ее благосклонности, то выбрал крайне неудачное время.

— Мистер Торнтон, если мы будем терять время, я истеку кровью, — сухо напомнила она. Пристальный взгляд Гейджа волновал ее: она так и не сумела забыть его страстный поцелуй и собственную слабость. В последнее время ее ложе стало орудием пытки — каждую ночь она подолгу ворочалась, борясь со всепоглощающим желанием. Она кивнула на горшочек с мазью, стоящий на табурете. — Надеюсь, вы передумали насчет этого зловонного зелья. Достаточно того, что вы…

— Нет, не достаточно, — перебил Гейдж, щедро зачерпнув из горшочка мази, и принялся втирать ее в рану. Взяв бинт, он наложил тугую повязку. — Утром я поменяю ее.

— Несомненно, добавив еще этой омерзительной мази, — проворчала Шимейн.

— Если уж она вам так противна, я лишь слегка смажу рану. — Обнимать Шимейн, обматывая ее тело бинтом, оказалось весьма приятно, и Гейдж был разочарован, быстро справившись с этим делом.

— Поттс поклялся убить нас, — пробормотала Шимейн, постепенно привыкая к крепкой повязке. — Ваш выстрел он счел оскорблением и теперь будет подстерегать нас, чтобы застать врасплох. После драки с солдатами он вряд ли настроен прощать своих врагов.

— Будем надеяться, что в следующий раз мне повезет и его визиты прекратятся навсегда, — мрачно отозвался Гейдж. — Теперь я понимаю, почему вы так опасались этого человека. Очевидно, он всерьез вознамерился отомстить вам. Мы с вами возобновим уроки стрельбы, как только затянется рана.

— До этого еще далеко… — приуныла Шимейн, понимая, что не осмелится отойти от дома, пока не узнает о смерти или исчезновении Поттса.

Гейдж уже знал, что надо делать: матрос не оставил ему выбора.

— Если Поттс по-прежнему в Ньюпорт-Ньюсе, я найду его, и если он не прислушается к моим предостережениям, придется его убить.

— Морриса знает, где он. Судя по тому, что Поттс шатается вокруг таверны, он не изменился и по-прежнему выполняет ее приказы. Наверняка Морриса велела ему приехать сюда и убить меня. Она давно грозила мне смертью.

— Чем вы ей так насолили?

Шимейн задумалась, нахмурив лоб. На этот вопрос она давно искала ответа.

— Точно не знаю, мистер Торнтон — правда, я свела на нет ее попытки повелевать другими каторжницами, призвав Энни и остальных дать ей отпор. Но вряд ли мой отказ пресмыкаться перед ней стал веской причиной желать мне смерти.

— Может, она завидует вам?

— Верно! Она рассчитывала, что вы купите ее, — охотно признала Шимейн, подавив гримасу боли. — Поклялась разделаться со мной, если я покину корабль вместе с вами.

— Морриса считает себя красавицей и потому уверена, что все мужчины должны увиваться вокруг нее. Появление соперницы привело ее в ярость.

— Мне кажется, есть и другая причина, но какая именно, не могу определить. Это всего лишь подозрение, однако оно не давало мне покоя с тех пор, как Морриса появилась на борту «Гордости Лондона»…

— Почему?

— Морриса не знала меня в лицо до того, как попала в одну камеру со мной на корабле. В Ньюгейте мы не встречались. Зайдя в камеру, она спросила, кто из нас Шимейн О'Хирн. Я промолчала, а остальные женщины сделали вид, что впервые слышат это имя. Обозвав меня болотной жабой, Морриса прекратила расспросы. В тот же день мы с ней чуть не подрались: она потребовала отдать еду, которая причиталась мне — бросилась на меня с ножом, а я выплеснула ей в лицо грязную воду из ведра. Пришедший боцман назвал меня по имени. Судя по усмешке Моррисы, она уже выяснила, что я и есть Шимейн О'Хирн. С тех пор она всеми силами старалась настроить против меня Гертруду Фитч и Джейкоба Поттса.

— Откуда Морриса узнала о вас?

— Понятия не имею. Все мы видели друг друга впервые. Кроме судьи и боцмана, располагающих списками каторжников, единственным человеком, который спрашивал, как меня зовут, был надзиратель в Ньюгейтской тюрьме. Впервые я увидела его вскоре после того, как согласилась отправиться в колонию.

— Он не обижал вас?

— Трудно сказать… он постоянно следил за мной.

— Наверное, восхищался вашей красотой, — предположил Гейдж, понимая, какое воздействие способна произвести Шимейн на любого мужчину.

— Вряд ли, — усмехнулась Шимейн. — Незадолго до того как нас отвезли на корабль, на меня напали трое заключенных. Один из них начал бить меня головой об стену так, что едва не проломил ее. Тюремщик видел все это, но даже не попытался вмешаться. Наконец старший надзиратель услышал шум и разогнал моих мучителей.

Затем, спустя несколько дней, ночью, когда все спали, меня разбудил шорох шагов. Открыв глаза, я увидела, что к тому углу камеры, где я лежала, подкрадывается тюремщик. В руках он держал короткую веревку — так, словно собирался кого-то задушить, но кого именно, меня или мою соседку, я так и не поняла. Он перешагивал через заключенных, спавших на полу, и наступил на руку одной из женщин. Она завизжала, на шум прибежал старший надзиратель. Тюремщик попытался объяснить, что хотел поймать крысу. Его объяснение показалось мне неубедительным, а старший надзиратель поднял его на смех и велел убираться. На следующий день меня отвели на корабль, и больше я не видела этого человека.

— Тюремщик мог быть знаком с ловцом воров?

Шимейн попыталась пожать плечами, но тут же пожалела об этом, испытав острую боль в боку. Доковыляв до стола, она оперлась на него.

— Я отнесу вас наверх, и вы ляжете в постель, — заявил Гейдж. — Наденьте ночную рубашку — в ней будет удобнее.

— Носить ночные рубашки днем неприлично, — возразила Шимейн. — Сейчас нет и трех часов, в мастерской еще не закончена работа…

— Вскоре работники уйдут, — перебил ее Гейдж, — а если кто-нибудь и заметит вас в таком виде, я скажу, что вы были ранены и потому переоделись.

— Думаете, вам кто-нибудь поверит? — Шимейн усмехнулась и покачала головой. — Судя по словам Энни, многие горожане не удивятся, увидев меня в ночной рубашке — но не из-за ранения. У них богатое воображение. По-моему, миссис Петтикомб сделала все возможное, лишь бы запятнать нашу репутацию — особенно после того, как вы пригласили меня на бал и на виду у всех танцевали со мной.

— Я знаю, по городу ходит немало грязных слухов, — признался Гейдж. — Мэри-Маргарет считает, что мы должны заткнуть клеветникам рты.

— А Мэри-Маргарет, случайно, не посоветовала, как этого добиться?

Некоторое время Гейдж смотрел на нее в упор.

— Она считает, что мы должны прекратить сплетни, поженившись как можно скорее.

Шимейн удивила бестактность добродушной женщины.

— Мэри-Маргарет не видит в этом совете ничего особенного, поскольку улаживать чужие браки — ее излюбленное занятие, но вам, возможно, не по душе жениться на каторжнице? Не понимаю, почему ей вздумалось предлагать такое решение. Оно совершенно неуместно, тем более из уст такой милой особы. По правде сказать, сэр, я готова сгореть от стыда: вы могли подумать, будто я убедила Мэри-Маргарет предложить такой выход. Нелепая, абсурдная мысль!

— В сущности, эта мысль пришла в голову не только Мэри-Маргарет, — пожал плечами Гейдж.

Шимейн оцепенела, не понимая, кто еще мог решиться на такую дерзость.

— Ни за что не поверю, что это предложение вы услышали от Роксанны! Ведь она не скрывает, что сама имеет на вас виды.

— Нет, Роксанна тут ни при чем, — с усмешкой ответил Гейдж.

— Ну, если не Роксанна, то Колли, — убежденно заявила Шимейн.

— Колли тоже ничего мне не говорила.

Шимейн окончательно запуталась.

— Позвольте узнать, кто взял на себя такую смелость?

В этот миг дверь спальни отворилась, и в гостиную вошел Эндрю, волоча за собой лошадку-качалку. Гейдж немедленно пришел на помощь сыну, пока не пострадала игрушка или мебель. Он усадил мальчика в обитое кожей седло, а Шимейн подошла поближе, с интересом наблюдая за ребенком.

С упоением раскачиваясь, Эндрю картаво подражал возгласам погонщика, которого однажды видел:

— Живей пошевеливайтесь! Эге-гей! Быстрее, ленивые мулы!

Шимейн и Гейдж рассмеялись, глядя на разыгравшегося малыша со взъерошенными после сна кудрями.

— Еще одно свидетельство ваших многочисленных талантов, мистер Торнтон? — спросила Шимейн, указывая на деревянную лошадку.

Гейдж коротко кивнул, не желая мешать сыну. Подняв руку, он поманил Шимейн за собой в задний коридор. Когда она подошла поближе, он отставил в сторону горшочек с мазью и бережно усадил Шимейн на табурет. Некоторое время он вглядывался в ее лицо, а затем тихо промолвил:

— Когда вы появились в этом доме, Шимейн, я говорил вам, что вскоре собираюсь в Уильямсберг. До сих пор поездка откладывалась, но вчера я получил известие, что дом моего заказчика достроен и ему нужна мебель. Если успеете набраться сил, через две недели мы с вами, Эндрю и моими работниками отправимся в путь.

— К тому времени рана заживет, и я смогу присматривать за Эндрю, мистер Торнтон.

— За время пребывания в Уильямсберге я хотел бы разрешить еще один, чрезвычайно важный для меня вопрос… конечно, если вы не против…

— Не против? — переспросила Шимейн и удивленно нахмурилась. — Почему вы спрашиваете согласия у меня, мистер Торнтон?

— Об этом нам надо поговорить сегодня же, и, умоляю вас, дайте ответ как можно быстрее — я не успокоюсь, пока не узнаю его.

Внешне Шимейн казалась сдержанной, но внутри у нее все оборвалось. Гейдж начал беспокойно вышагивать по узкому коридору, и девушка поняла, что предстоящий разговор будет серьезным. Неужели он решил продать ее? Понял, что из-за угроз Поттса она представляет опасность для его семьи?

— О чем же вы хотите поговорить со мной, мистер Торнтон? — осторожно спросила Шимейн.

Гейдж порывисто шагнул к ней.

— Я не шутил, говоря, что обдумываю, стоит ли взять вас в жены. Еще до появления на борту «Гордости Лондона» я долго размышлял о втором браке. Эндрю нуждался в няне, а я — в жене. Как я уже объяснял, в округе ощущается недостаток молодых незамужних женщин. Те из них, кто не прочь выйти за меня замуж — например, Роксанна, — меня не привлекают. Отправляясь на корабль, я не надеялся, что мне повезет и я отыщу умелую няню и жену. Но я ошибся, Шимейн. Вы оправдали все мои ожидания.

Шимейн воззрилась на Гейджа, совершенно ошеломленная его откровением.

— Вы хотите жениться на мне?

В ее голове беспорядочно завертелись мысли. Она пыталась понять Гейджа. Наверняка он знал, каковы последствия брака с женщиной, имеющей запятнанную репутацию. Прежде Шимейн казалось, что Гейдж готов сделать ее любовницей — ведь для этого ему не пришлось бы прилагать никаких усилий, а все намеки о браке она считала насмешками.

— Что это взбрело вам в голову, мистер Торнтон? Завидев меня, честные люди гадают, какое преступление я совершила, строят немало догадок — как о моем прошлом, так и о настоящей жизни в вашем доме. Вы же видели, как повел себя Сэмюэл Майерс, заметив меня на балу. В эту страну меня привезли в кандалах, сэр, и, взяв меня в жены, вы станете отверженным. «Муж каторжницы» — будут шипеть вам в спину. Несомненно, миссис Петтикомб оповестит весь город, что почтенным семействам не следует принимать меня. Вряд ли мне удастся объяснить ей или другим сплетницам, что я ничем не заслужила ареста. Вы готовы смириться с такой участью?

Гейдж недоверчиво уставился на нее:

— Неужели вы всерьез считаете, будто меня заботят слова или мысли этой женщины? Альма Петтикомб настолько чиста в собственных глазах, что не понимает, как она зла и коварна. Она клевещет на невинных, и когда-нибудь длинный язык доведет ее до беды. Не беспокойтесь, Шимейн. Нельзя допустить, чтобы она препятствовала вашему решению. Вы должны принять его по своей воле, ничего не боясь. Наш брак касается только нас двоих, и никого больше.

Взяв Шимейн за руку, Гейдж вгляделся в зеленые глаза, пытаясь прочесть в них хотя бы намек на отказ, но ничего не заметил.

— Шимейн О'Хирн, я сочту за великую честь, если вы примете предложение и станете моей женой.

— Значит, не боитесь брать в жены каторжницу? — изумленно спросила она. Ей казалось, что она пробуждается после долгого сна. — Не станете жалеть о том, что поспешили?

— Вы будете моей женой, Шимейн, а все остальное не имеет значения, — заявил Гейдж. — Здесь, в колонии, слухи быстро устаревают и забываются. Прозвища «каторжник», «мошенник», «вор» исчезают в короткий срок — за исключением тех случаев, когда их специально повторяют, чтобы напомнить людям о былых проступках. Поженившись, мы станем такой же парой, как любые супруги в городке.

— Правда? — робко спросила Шимейн. Представляя себя невестой, она только сокрушалась о том, что очень похудела. — И мы будем близки, как другие пары?

На этот раз пришла очередь Гейджа удивляться и хмуриться.

— Что вы имеете в виду, Шимейн? Хотите, чтобы я отказался от своих супружеских обязанностей?

— Ничего подобного я не жду, мистер Торнтон, — вспыхнула Шимейн, — но я сильно похудела… на меня неприятно смотреть, если я…

— Если вы раздеты? — закончил за нее Гейдж, чувствуя смущение девушки. На миг он перевел взгляд на ее грудь, удивляясь, почему стесняется Шимейн. Гейдж считал ее самой прекрасной из женщин, каких когда-либо видел. — Если вы настаиваете на воздержании, Шимейн, лучше совсем забыть о браке: для меня невыносимо видеть вас рядом, желать вас… и понимать, что близость невозможна. Я мужчина, Шимейн, а не монах. И жажду вас так, как может мужчина жаждать женщину. Думаю, вы и сами это поняли. А если вас смущает собственная худоба — поверьте, для меня она не имеет значения. Я хочу вас такой, какая вы есть! Если до свадьбы вы не успеете оправиться от ранения, моих сил хватит на двоих. Я буду осторожен, не причиню вам боли и постараюсь не убить ваши нежные чувства в зародыше. Итак, я прошу вас, моя дорогая Шимейн, считать меня серьезным претендентом на титул вашего мужа во всех смыслах этого слова.

— Вы меня совсем сбили с толку, мистер Торнтон, — отозвалась Шимейн, с трудом отогнав мысли о прикосновении к стройному телу Гейджа. Неужели она будет лежать в постели рядом с Гейджем? Теперь, когда она собственными глазами видела нагого мужчину и восхищалась им, она наконец-то поняла смущенные объяснения матери о том, что происходит между мужем и женой.

Подняв руку, Гейдж нежно провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Так вы будете моей женой, Шимейн?

Шимейн вспоминала, с каким торжественным и напыщенным видом тот же вопрос ей задал Морис дю Мерсер, однако тогда ее сердце не билось столь стремительно, как во время простого, но волнующего предложения Гейджа. Шимейн понимала: согласившись на замужество с колонистом, она обрекла бы себя на долгую жизнь в колонии, а не только на семь лет каторги. Она по-прежнему мечтала увидеться с родными, но если эта мечта была вполне оправданна, то желание выйти замуж в Англии покинуло Шимейн. Гораздо сильнее ее влекла жизнь в этом доме, с мужчиной, пробудившим в ней страсть. Пока она не любила его, только пылала желанием, а обуздывать это желание долгих семь лет ей было не под силу.

Шимейн медленно кивнула:

— Да, мистер Торнтон, я буду вашей женой во всех смыслах этого слова.

Гейдж просиял.

— Мы можем пожениться в Уильямсберге, — предложил он. — К тому времени вы поправитесь, а к вечеру мы вернемся домой и проведем первую брачную ночь здесь.

— Как вы сочтете нужным, мистер Торнтон. — Несмотря на все попытки сохранять спокойствие, голос Шимейн дрогнул.

Гейдж нежно поцеловал ее в губы и отстранившись оглядел блестящими глазами:

— Почему бы тебе не начать звать меня Гейджем? В конце концов, скоро я буду твоим мужем.

— Гейдж… — со вздохом произнесла Шимейн, и он вновь прильнул к ее губам, но на этот раз поцелуй длился гораздо дольше. Сердце Шимейн лихорадочно забилось, в глубине тела вспыхнуло пламя, как недавно вечером. Внезапно захотелось, чтобы две недели пролетели как можно быстрее.

— Папа, Энди хочет пи-пи! — послышался вдруг крик малыша. Гейдж и Шимейн отскочили друг от друга, словно ошпаренные. Мальчик побежал к задней двери. Гейдж догнал его и помог открыть дверь, а Шимейн застыла посреди коридора, ошеломленная и недоумевающая. Второй раз воспламенившись от поцелуя, она пришла к убеждению, что Гейдж Торнтон на редкость чувственный и страстный человек. Мысль о том, что он станет ее мужем, приводила Шимейн в восторг.

Это не сон? Неужели она скоро будет делить ложе с Гейджем Торнтоном? А вдруг сейчас он вернется с Эндрю и скажет, что пошутил?

Глава 14

Гейдж приплыл в Ньюпорт-Ньюс в каноэ, твердо вознамерившись исполнить задуманное. Сначала он побывал на «Гордости Лондона», но помощник боцмана сообщил, что Джейкоб Поттс в увольнении и вернется на судно не раньше чем через неделю. Спустя несколько минут, войдя в таверну, Гейдж подслушал, как Моррису упрекала ее новая хозяйка, пожилая тучная дама в кричаще-красном платье и кудрявом белом парике, криво сидящем на голове.

— Этот джентльмен платит за тебя хорошие деньги, и ты должна принимать его, — заявляла хозяйка, стуча кулаком по столу. — И не смей больше жаловаться и называть его хорьком или мерзавцем! Знаю, природа поскупилась, одаривая Сэма Майерса, а ему хочется показать себя мужчиной. Так вот, пока он щедро платит мне, терпи все, что придет ему в голову, и веди себя прилично! Ты слышишь?

— Слышу, слышу, Фрида, — с отвращением пробормотала Морриса, которую не убедили доводы хозяйки. Справиться с негодяем вроде Сэмюэла Майерса несложно: хватит одного удара ножа Джейкоба Поттса — конечно, когда сам матрос оправится и покинет убежище.

Похоже, в последнее время Поттсу не везет, особенно с болотной жабой, размышляла Морриса. Она велела Поттсу затеять драку с Гейджем на улице, и что из этого вышло? Беднягу избили до полусмерти! А затем, прокравшись к дому колониста, Поттс получил пулю в бок и теперь отлеживался в своей берлоге, словно раненый медведь. Фредди пришлось отвезти его к врачу, а потом спрятать — на случай, если колонист начнет разыскивать его. Значит, на время о помощи матроса придется забыть.

Фрида нахмурилась и повысила голос, привлекая внимание Моррисы:

— С тех пор как я впервые привезла сюда своих девочек, дела у меня идут неплохо, и я не потерплю, чтобы какая-то тварь вроде Майерса мешала мне, болтая повсюду, что его обманули. Он распугает всех моих клиентов! Я думала, ты поможешь мне нажиться, а ты меня только разоряешь. Если в первый же год не принесешь мне вдвое больше денег, чем я за тебя заплатила, я спущу с тебя шкуру!

Морриса помрачнела и отвернулась от старой мегеры, но тут же на ее лице вспыхнуло удивление при виде приближающегося Гейджа Торнтона. Моррисе давно не терпелось узнать, насколько серьезно ранена Шимейн, и лучше всего об этом мог сообщить Торнтон. Морриса мечтала, чтобы ненавистная ирландка вскоре испустила дух.

Уверенная в том, что теперь-то она отомстила сопернице, Морриса сладко улыбнулась Гейджу, зазывно поглаживая ладонью пышную грудь.

— Вижу, дорогой, ты подумал над моим предложением? Я же знала, что Шимейн тебе скоро надоест. — Жеманно потупившись, она пустила пробный шар: — Видно, служанка совсем измучила тебя, если ты так быстро бросил ее. Я ждала тебя только через пару недель. Что же она сделала с тобой?

Откинувшись на спинку стула, Фрида беззастенчиво рассматривала высокого, видного незнакомца. Такие мужчины редко пользовались услугами продажных женщин — эти красавцы и без того получали все, что хотели, не тратя ни гроша. Густо намазанные губы Фриды изогнулись в кривой усмешке.

— Недурно выглядишь, парень, — хриплым голосом заметила она. — На мой взгляд, даже чересчур хорош. Придется присматривать в оба за моими девочками — любая из них будет рада ублажить тебя. Имей в виду, я сама буду брать с тебя плату, а то девчонки начнут принимать тебя даром.

Не обращая внимания на замечания мадам и ее пристальный взгляд, Гейдж повернулся к Моррисе:

— Я ищу Джейкоба Поттса. Вы видитесь с ним?

Морриса недоуменным жестом пожала плечами, изучая собственные ногти.

— Зачем тебе сдался бедняга Поттс?

Гейдж понял, что Моррисе доподлинно известно и место, где скрывается матрос, и причины подобных расспросов.

— Хотел бы расспросить его кое о чем.

Блудница искоса метнула в него взгляд и усмехнулась:

— Только не говори, что болотная жаба вновь жаловалась на Поттса, чтобы ты пожалел ее. Кстати, как она поживает?

Гейдж уставился на Моррису в упор.

— Прекрасно.

— Прекрасно? — На миг Морриса растерялась. — Значит, не она послала тебя за Поттсом?

— Нет, я приехал сам — чтобы выяснить, как чувствует себя Поттс после того, как я ранил его.

В притворном удивлении Морриса вскочила со стула и ахнула, приоткрыв щедро намазанные губы.

— Скажи, зачем ты стрелял в несчастного Поттса?

Гейдж приподнял бровь, отметив, что голос Моррисы неестественно звенит.

— Кто сказал, что я стрелял в него?

Морриса насупилась, раздраженная ответом. Этот колонист — парень не промах! Напрасно она недооценивала его.

— Ты сам, — отозвалась она. — Я только что слышала!

— Я сказал, что ранил его, — поправил Гейдж, — но ни словом не упомянул о стрельбе.

Морриса отвернулась, пожав плечами.

— Как еще можно ранить этого здоровяка, если не пулей?

— Например, ножом, — усмехнулся Гейдж. — Я слышал, что Поттс предпочитает именно это оружие, как и вы. Возможно, вы уже знаете, что Поттс чуть не убил Шимейн, а я ранил его при попытке к бегству. Наверное, вы и послали его? Вы ведь желали Шимейн смерти — не так ли, Морриса?

Блудница изобразила праведный гнев:

— Не понимаю, о чем вы говорите, Гейдж Торнтон! Понятия не имею, где находится Поттс! Я ему не сторож! В последний раз, когда мы виделись, он подумывал съездить в Хэмптон или еще куда-нибудь. Поезжайте и поищите его сами, мистер Торнтон!

Гейдж и сам рассудил, что Поттс на время покинул округу.

— В следующий раз, встретившись с Поттсом, передайте ему: если я еще раз увижу его возле моего дома, я убью его, не спрашивая, зачем он явился. Надеюсь, вы передадите ему мое предупреждение?

Морриса ответила ему ледяным взглядом.

— Непременно! Но если бы вы знали Поттса, то не стали бы предупреждать его. Этим его не испугаешь. Если уж старина Поттс что-то задумал, никакими угрозами не сбить его с пути.

— Выходит, у вас свои причины, чтобы умолчать о моем предупреждении. Боитесь, Поттс перестанет выполнять ваши прихоти? Кто знает, как он воспримет предостережение? Вдруг не захочет больше рисковать жизнью? Но как бы вы ни поступили, Морриса, запомните одно: если Шимейн погибнет или пострадает от руки Поттса, я отомщу не только ему, но и вам. Имейте в виду: я убью вас обоих.

Гейдж кивком попрощался с обеими женщинами и вышел из таверны.

Фрида прищурилась, глядя на свое недавнее приобретение.

— Как, говоришь, зовут этого красавчика?

Морриса провожала взглядом удаляющегося Гейджа.

— Гейдж Торнтон. Таких негодяев я еще не встречала.

— Ну так вот, милочка, хочешь жить спокойно — последуй его совету. С тех пор как я живу здесь, я наслышана об этом человеке — далеко не все поминают его добрым словом. Кое-кто считает, что он разделался с женой, сбросив ее с корабля, который строит возле своего дома, на берегу реки. Одна старая дева, что живет на окраине, видела, как он это сделал, но боится даже пикнуть.

— Знаю, — с пренебрежительной гримасой ответила Морриса. — Интересно, знает ли об этом Шимейн?

— Я слышала, этот парень неразговорчив. Скорее всего он не распространяется о себе, но если люди не врут, ручаюсь, этой Шимейн живется не очень-то весело. Может, он даже прикончит ее, как жену.

— А я заработаю, и пальцем не шевельнув, — ухмыльнулась Морриса.

Фрида прищурилась:

— Заработаешь? О чем это ты?

Блудница небрежно отмахнулась:

— Так, пустяки. Один тюремщик пообещал мне кое-что, когда нас отправляли из Ньюгейта на корабль. Но узнать, правду ли он сказал, невозможно, пока я не пришлю доказательство, что дело сделано. А его еще только предстоит сделать.

— Хочешь сказать, тебе пообещали заплатить за убийство каторжницы?

— Неужели я похожа на убийцу? — Морриса приподняла брови в притворном изумлении.

Фрида фыркнула и положила мясистые руки на стол, глядя на Моррису в упор.

— Насколько мне известно, милочка, ты чуть не прикончила несколько человек, но мне лишние неприятности не нужны. Я умею справляться с упрямыми распутницами, и, клянусь, тебе со мной не совладать. Я не только старше тебя, но и умнее, так что лучше не нарывайся, ясно?

Морриса с невинным видом развела руками.

— За кого ты меня принимаешь, Фрида?

— Вот и хорошо. — Мадам величественно кивнула и поднялась. — А если забудешься, не раз об этом пожалеешь. Я живо сведу тебя в могилу.

При виде ледяного холода в глазах Фриды по спине Моррисы побежали мурашки. Впервые в жизни она поняла, что такое смертельная опасность.

Гейдж зашел в лавку ювелира и купил обручальное кольцо — для этого он дома измерил обрывком бечевки палец Шимейн. Старика ювелира он считал порядочным человеком, умеющим хранить собственные тайны и секреты клиентов. На обратном пути Гейдж остановился у мастерской сапожника и обнаружил там Мэри-Маргарет — она ждала, когда Майлс принесет из задней комнаты пару заказанных ею туфель.

— Сдается мне, вы не бывали в городе недели две, с тех пор как выкинули фортель и привели Шимейн на бал, — добродушно усмехнулась Мэри-Маргарет. — Весь город гудит как улей. Жаль мне этих пустомель — болтают языком без умолку, останавливаясь, только чтобы перевести дух. — Поблескивая глазами, она дождалась, когда Гейдж отсмеется и продолжала: — Приятно вновь видеть вас в хорошем настроении, Гейдж Торнтон. В последний раз я слышала ваш смех год назад.

— Увидел вас и повеселел, Мэри-Маргарет, — галантно отозвался Гейдж.

Женщина с сомнением покачала головой.

— Ох уж эти мне англичане! — проговорила она, тут же добавив: — Впрочем, вы наделены истинно ирландским красноречием и умеете красиво лгать. Но скажите, сэр, что привело вас сюда, в наш прекрасный, но полный сплетен город?

— Я приехал за туфлями, которые заказал для Шимейн, но если вы согласитесь подождать пару минут, мне потребуется ваша помощь.

— Моя помощь? — изумленно переспросила Мэри-Маргарет. — Чем же старуха может помочь такой важной птице, как вы?

— Пока мне хватит вашего совета, — улыбнулся Гейдж. Мэри-Маргарет подозрительно уставилась на него, еле сдерживая улыбку:

— А я думала, вам нет дела до моих советов.

— Не всегда: вскоре я последую одному из них. Итак, к делу: если через две недели вы будете свободны, я приглашаю вас в Уильямсберг.

— Принимаю ваше приглашение, плут, но не понимаю, о чем идет речь.

— Если интуиция подвела вас, Мэри-Маргарет, пусть предстоящее событие станет для вас сюрпризом. Я попрошу Ремси Тейта заехать за вами часов в шесть утра в пятницу, через две недели.

— А что это за совет, о котором вы просили меня?

— Хочу купить ткань на новое платье для Шимейн, но не представляю, что еще ей потребуется для шитья.

— Ну и ну! Туфли, новое платье! — Мэри-Маргарет неодобрительно поджала губы, но ее глаза весело заблестели. — Что же еще вы намерены подарить ей, мистер Торнтон?

Гейдж рассеянно уставился в окно, обдумывая вопрос.

— Пожалуй, гребень и щетку для волос, туалетную воду и ароматное мыло.

— Для служанки?

Гейдж поднялся на каблуках и окинул пожилую даму веселым взглядом янтарно-карих глаз.

— Для жены, миссис Макги.

У Мэри-Маргарет вырвался радостный возглас, и она поспешно прикрыла рот ладонью. Не в силах сдержаться, она принялась приплясывать на месте, опираясь на трость.

— Вы хотите, чтобы я хранила эту тайну до свадьбы?

— Да, мадам. Я открыл ее только самым близким друзьям.

Мэри-Маргарет закивала, одобряя его предусмотрительность.

— Конечно, не стоит сбивать с толку миссис Петтикомб — от потрясения ее может хватить удар. Ведь она ждет, что месяца через три у Шимейн начнет расти живот! — Мэри-Маргарет фыркнула, представив себе изумление сплетницы. — Хотелось бы мне стать мышкой, пробраться к ней в дом и увидеть, что с ней станет, едва она услышит эту новость! Наверное, застынет столбом, разинув рот и выпучив глаза!

— Как вы безжалостны, мадам! — с насмешливой укоризной воскликнул Гейдж. — Не дай Бог стать вашим врагом! Надеюсь, судьба сохранит меня от такой участи.

— Я тоже надеюсь, — весело подхватила вдова. Опираясь на трость, Мэри-Маргарет приблизилась к двери, ведущей в задние комнаты мастерской, и крикнула:

— Мистер Беккер, будьте любезны захватить туфли Шимейн О'Хирн! Мистер Торнтон приехал за ними. Только поторопитесь ради Бога! Нас с мистером Торнтоном ждут важные дела.

Поначалу, когда две недели казались вечностью, Шимейн не предвидела никаких затруднений и надеялась покончить с делами задолго до назначенного дня. Она попросила у Гейджа разрешения перешить одно из платьев Виктории, которое сочла особенно красивым. Но вместо того, чтобы согласиться, Гейдж с мальчишеской усмешкой, подчеркнувшей его сходство с Энди, подарил ей отрез тонкой ткани на платье, кружево и нежный, воздушный батист на нижнюю кофточку и юбку. Шимейн с радостью приняла подарки, но в то же время они прибавили ей немало хлопот. Обычно домашних дел ей хватало на целый день, и она не знала, успеет ли сшить платье к свадьбе. Гейдж разрешил эту задачу, обратившись за помощью к Мэри-Маргарет, и та охотно согласилась. Ремси вызвался в течение двух недель подвозить Мэри-Маргарет к дому Гейджа, а вечером увозить обратно.

Наконец наступила пятница. Тяжелая барка, снабженная большим рулем и парусами, управляемая старым моряком, причалила к новой пристани, построенной Гейджем и его работниками на предыдущей неделе. Упакованную в ящики мебель погрузили на лошадей, которых с большим трудом — они боялись подниматься по дощатому трапу — завели на барку. Последними на борт перенесли сундуки с одеждой и съестные припасы.

Утренний туман стелился над болотистыми топями вдоль реки и клубился вокруг барки, направляющейся на запад. При ее приближении над болотами взмывали стаи цапель, голуби взвивались в небо с заросших травой берегов. К самой воде подступали величественные дубы, кедры и сосны.

Когда впереди показался остров Джеймстаун, капитан направил барку в залив, где ее предстояло разгрузить. На берег выкатили повозку и уложили в нее самые тяжелые ящики с мебелью. Гейдж с тремя помощниками повез мебель к богатой вдове, а Эрих Вернер остался на барке с женщинами. В три приема остальную мебель перевезли в недавно достроенный дом в Уильямсберге, осторожно распаковали, осмотрели и расставили на выбранные места.

Довольная заказчица удивила Гейджа, дав ему на прощание щедрую прибавку сверх условленной суммы. Поскольку талантами и усилиями Гейджа было выполнено почти шестьдесят процентов заказа, он счел, что справедливо оставить себе половину неожиданной премии, а остальные пятьдесят процентов поделить. По двадцать процентов получили Ремси и Слай Таккер, а десять поделили между собой двое подмастерьев.

Уложив доски от разобранных ящиков в повозку, Гейдж с помощниками двинулись в обратный путь. На окраине города Гейдж остановил лошадей возле обнесенного оградой сада, где пожилая женщина в чепце старательно рыхлила землю мотыгой. Сняв шляпу, Гейдж подошел к ограде.

— Прошу прощения, мадам! Видите ли, сегодня у меня свадьба, и я хотел узнать, нельзя ли купить у вас букет цветов для моей невесты.

Женщина вскинула голову и смерила Гейджа внимательным взглядом.

— Что же вы так долго медлили с женитьбой, сэр? На вид вам дашь не меньше тридцати.

Гейдж улыбнулся ее проницательности.

— Год назад я овдовел, мадам. У меня есть двухлетний сын.

В блестящих, совсем молодых глазах женщины вспыхнули лукавые огоньки.

— А ваша невеста? Тоже вдова? Или вы похитили бедняжку у ее матери?

— Моей невесте восемнадцать лет, и она прекрасна, как вы, мадам.

Женщина указала на ворота.

— Входите, сэр, и я соберу букет — но не из-за вашего льстивого языка, а ради вашей юной невесты. Я тоже вышла замуж за вдовца, когда была еще совсем молодой, родила пятерых сыновей, вырастила их и пережила моего Джона. Нет, его унесла не болезнь: видно, дерево, которое он рубил, решило отомстить и придавило его.

— Примите мои соболезнования, мадам…

— Не стоит, — с улыбкой прервала его вдова. — Мы с Джоном были счастливы.

Составив букет из самых ярких цветов, женщина подала его Гейджу с сердечным напутствием:

— Желаю вам и вашей невесте встречать невзгоды и радости со смирением и достоинством. Пусть вашу жизнь скрасят дочери и сыновья, а в старости внуки наполнят гордостью ваши сердца. А теперь ступайте. Да сохранит вас Бог! Желаю вам любить друг друга все крепче с каждым днем.

Тронутый ее пожеланиями, Гейдж вновь поблагодарил женщину и достал кошелек, чтобы заплатить за цветы, но женщина протестующе замахала руками:

— Нет-нет, сэр! Эти цветы — мой свадебный подарок. Преподнесите их невесте, посмотрите, как она улыбнется. А потом попросите ее засушить эти цветы на долгую память.

Гейдж взбежал по трапу барки, оставив повозку на берегу. Шимейн не видела, что он прячет за спиной букет, но по блеску глаз будущего мужа догадалась — он что-то задумал. Глядя, как он приближается, Шимейн подбоченилась и подозрительно нахмурила брови.

— Ручаюсь, он опять что-то затеял, — усмехнулась Мэри-Маргарет. — Похож на лису, утащившую цыпленка.

Шимейн с улыбкой кивнула, следя за каждым движением Гейджа, пока он не остановился перед ней.

— Подарок моей невесте, — объявил Гейдж, вынимая из-за спины цветы и подавая их Шимейн с галантным поклоном.

— О Гейдж! — воскликнула Шимейн, прижимая цветы к груди. — Какая прелесть!

— Это подарок одной женщины, с которой я познакомился по дороге. Она пожелала нам счастья.

— Какая милая дама… — пролепетала Шимейн.

— А теперь, дорогая, если ты покажешь, какие вещи надо взять, мы двинемся в путь. Я снял комнату в таверне «Уэтерберн», так что мы сможем переодеться, прежде чем отправимся в церковь.

Шимейн указала на сундук и аккуратно завернутое свадебное платье, лежащее поверх него.

— Вот все мои вещи.

Гейдж взял саквояж со своей одеждой, Шимейн повесила на руку платье. К ним подбежал Эндрю, до сих пор внимательно наблюдавший за рыбой, плещущейся у бортов барки.

— Эндрю, подай руку миссис Макги и отведи ее к повозке. — Гейдж усмехнулся, увидев, как просияло личико малыша, готового исполнить просьбу. Гейдж знал, как превратить любое занятие в работу, достойную мужчины. — А мы пойдем за тобой.

Подоспел Эрих.

— Вам помочь?

Гейдж охотно отдал ему багаж, радуясь, что может предложить руку невесте.

— Позволь, дорогая, — произнес он, взяв у нее платье и положив поверх своих вещей. — Если вы окажете мне честь, миледи, я отведу вас к экипажу.

Лучезарно улыбнувшись, Шимейн взяла его под руку. Пока на берег спускались остальные, Гейдж украдкой поцеловал невесту. Шимейн счастливо вздохнула и улыбнулась, чувствуя, как под ее пальцами напрягаются сильные мышцы Гейджа.

— Сегодня вечером ты будешь моей, любимая, — еле слышно пообещал он.

По сравнению с захолустным Ньюпорт-Ньюсом Уильямсберг казался драгоценным камнем в изысканной оправе. Гейдж не упустил случая провезти Шимейн по городу. С улицы герцога Глостерского она увидела раскинувшийся вдали дворец губернатора среди тщательно ухоженного парка со множеством клумб и подстриженных кустов. По обе стороны улицы Шимейн насчитала по меньшей мере дюжину лавок. Восьмиугольный кирпичный арсенал и караульное помещение располагались неподалеку. Словом, город был живописным, хотя и совсем молодым.

Мэри-Маргарет помогла Шимейн переодеться в комнате постоялого двора. Когда Шимейн вышла из комнаты, Гейдж застыл, ошеломленный ее красотой. Как прекрасна его невеста! Бледно-зеленое платье с белым шалевым воротником очень шло Шимейн. Пышное кружево окаймляло края воротника и рукава длиной до локтя, рюши подчеркивали изящную шею, а нарядный белый чепчик, отделанный зеленой лентой, прикрывал аккуратный узел огненных волос. В руке Шимейн держала букет, перевязанный кружевным платком.

Гейдж поднес к губам руку невесты.

— Ты прекрасна, дорогая.

Ремси подмигнул товарищам-столярам и перевел взгляд на часы.

— Поспеши, Гейдж, а не то опоздаешь на собственную свадьбу.

Гейдж с усмешкой оглянулся через плечо:

— Не бойся, дружище, никакой улитке меня не обогнать.

Мужчины разразились смехом. Они прекрасно видели, как Гейдж Торнтон постепенно мрачнел после смерти Виктории. А теперь он светился радостью. Четверо столяров настроились на долгое ожидание, но Гейдж оказался верен своему слову: наскоро ополоснувшись, переоделся в белую рубашку и чулки, отлично сшитый темно-синий сюртук, серовато-голубые бриджи и жилет — вся эта одежда сохранилась у него с первой свадьбы.

При виде жениха в изысканном облачении Шимейн вспомнила, как волновалась ее мать после предложения Морриса. Она опасалась, что ее неопытная дочь пленилась смазливым лицом жениха. На этот раз, решила Шимейн, ее очаровало телосложение Гейджа.

Небольшой свадебный кортеж направился к Брутонской приходской церкви, находящейся к западу от дворца. В час пополудни священник неспешно соединил Гейджа-Гаррисона Торнтона и Шимейн-Патрисию О'Хирн узами брака. Мэри-Маргарет и четверо столяров наблюдали за церемонией, стоя позади новобрачных, Эндрю жался к отцу. Гордо разглядывая обручальное кольцо на большом пальце, мальчик посматривал на алтарь в ожидании момента, когда оно понадобится. Он был несказанно рад участию в церемонии, и когда отец попросил у него кольцо, малыш с широкой улыбкой протянул крохотный пальчик.

Союз двух любящих сердец был скреплен поцелуем, и хотя он был краток и нежен, Гейдж взглядом успел заверить Шимейн, что этот поцелуй — только начало. Взявшись за руки, новобрачные повернулись к друзьям, чтобы принять поздравления.

— Красивая пара, — всхлипнула Мэри-Маргарет, утирая слезы.

— Повезло тебе, дружище, — заявил Ремси, широко улыбаясь. — По-моему, ты решил жениться на Шимейн, как только увидел ее.

— Верно, — признался Гейдж, вспомнив, как впервые заметил Шимейн, сидящую на палубе корабля, на крышке люка. В тот миг он счел Шимейн видением, а не женщиной из плоти и крови, но теперь, припоминая, поразился ясности собственных мыслей при виде ее.

Шумный хор приветствий смутил Эндрю. Отец взял его на руки и представил Шимейн, надеясь, что малыш поймет, в чем дело.

— Теперь мы будем жить одной семьей, Энди. У тебя появилась мама, как у Малькольма и Дункана.

— Шимейн — моя мама? — с любопытством спросил мальчик, пристально глядя на отца.

— Да, — кивнув, подтвердил Гейдж. — Теперь она твоя мама, а я — папа.

Эндрю рассмеялся и, покачивая головкой, принялся нараспев повторять:

— Мама и папа! Мама и папа!

— Кажется, он доволен, — улыбнулась Мэри-Маргарет.

— Я хочу есть, — вдруг объявил Эндрю, переходя к другим, более важным вопросам.

— Вечно ты голоден. — Гейдж шутливо ущипнул малыша за крохотный носик.

— И я тоже, — подхватила Шимейн, коснувшись плеча мужа.

Он запечатлел на ее губах краткий, но многообещающий поцелуй.

— Такое угощение тебя устроит, дорогая?

Обняв обеими руками мужа, Шимейн приподнялась на цыпочки и поцеловала сначала розовую щечку Эндрю, а затем — горячие улыбающиеся губы Гейджа, и с сияющей улыбкой объяснила:

— Какими бы сладкими ни были ваши поцелуи, нам с Эндрю необходимо более существенное угощение, пока мы с голоду не упали в обморок.

Рассмеявшись, Гейдж подозвал Ремси:

— Моя семья проголодалась. Не могли бы вы заложить карету, дружище?

— К вашим услугам, милорд. — Его друг отвесил новобрачным поклон и вышел к повозке.

В таверне «Уэтерберн» вся компания насладилась сытным обедом с вином и многочисленными тостами. Но Гейджу не терпелось поскорее вернуться домой, и он торопил гостей. Наконец Гейджу, единственному трезвому мужчине во всей компании, удалось собрать гостей и родных и отвезти их к причалу.

На обратном пути из Уильямсберга Гейдж попросил лодочника остановиться у коттеджа Филдсов и оставил у них Эндрю. Мальчик был рад поиграть с Малькольмом и Дугласом, а его мать и отец — побыть дома вдвоем. Узнав о планах Гейджа несколько дней назад, Ханна сама предложила взять Эндрю, и его отец охотно согласился. На прощание Ханна с улыбкой вручила новобрачным корзину со снедью, понимая, что сейчас им не до стряпни.

— Значит, даже голод не выгонит вас из постели, — пробормотал Ремси на ухо Гейджу после того, как он поблагодарил Ханну за свадебный подарок. С притворно невозмутимым видом разглядывая грубо оструганные балки потолка, Ремси покачался на каблуках. — Пожалуй, приду на работу пораньше — может, что-нибудь подсмотрю…

Устремив возмущенный взгляд на помощника, Гейдж предупреждающе прошипел:

— Имей в виду, если замечу, что ты вертишься возле моего дома, ты об этом пожалеешь! Шимейн принадлежит только мне, и я никому не позволю нам помешать, ясно?

Ремси с задумчивым видом поскреб ногтем подбородок, пряча в густых усах улыбку.

— Грозишь?

— Понял, значит, для тебя еще не все потеряно, — усмехнулся Гейдж.

Прощаясь, Гейдж крепко обнял Эндрю и поцеловал его.

— Веди себя как следует, Энди, и слушайся миссис Филдс, — предупредил он. — Я приеду за тобой в понедельник утром.

Когда Гейдж отошел, чтобы поговорить с Ханной, Шимейн заключила малыша в объятия.

— Я буду скучать по тебе, Энди.

Рассмеявшись, Эндрю обнял ее в ответ и тут же побежал к друзьям, хвастаясь:

— Шимейн — моя мама! Так сказал папа!

Ханна обратилась к Гейджу:

— По-моему, вам с сыном несказанно повезло: он обрел мать, а вы — жену.

— Я уже отчаялся найти женщину, которая удовлетворяла бы всем нашим требованиям, но Шимейн с честью выдержала испытание, — с гордостью ответил Гейдж. Подозвав жену, он притянул ее к себе и с улыбкой взглянул в искрящиеся изумрудные глаза. — Не знаю, чем я заслужил такое счастье, Ханна, но Шимейн полностью оправдала все мои ожидания.

Шимейн с нежностью провела кончиками пальцев по щеке мужа.

— Даже если бы у меня был выбор, я не согласилась бы расстаться с тем, чем научилась дорожить.

Восхищенный ее словами, Гейдж не смог подобрать названия странному, завораживающему чувству, которое прочел в ее сияющих глазах. Вспомнил только, что такое же выражение часто видел в голубых глазах Виктории в минуты блаженной истомы после утоления желания.

Глава 15

Когда свадебная процессия прибыла к дому Гейджа, он подхватил жену на руки и, предоставив своим спутникам помогать Мэри-Маргарет, бросился в дом. На минуту оставшись наедине с Шимейн, он прижал ее к себе и поцеловал со всей страстью, нараставшей в нем с субботнего бала. Шимейн ответила на поцелуй, но тут на веранде послышались шаги и громкий голос Ремси, восторгающегося красотой вечера — несомненно, столяр желал предупредить новобрачных. Шимейн и Гейдж с трудом разжали объятия и встретили вошедших гостей. Осыпав молодоженов ливнем пожеланий и подарков, гости вскоре разошлись. Гейдж и Шимейн остались вдвоем.

— Иди ко мне, — хрипло позвал Гейдж, вновь привлекая к себе Шимейн. Стараясь не задеть ладонью заживающую рану на ее боку, он обнял ее за талию и прижал к себе, наслаждаясь прикосновением женственного тела. В теплом свете лампы он неторопливо впитывал взглядом опьяняющую красоту ее лица. Медленно, не спеша склонился к ее податливым губам и принялся ласкать их в томном, бесконечно-длинном поцелуе — дерзком и настойчивом, и вместе с тем молящем и соблазнительном. Сдержанность Шимейн быстро улетучилась, и с нарастающей страстью она ответила мужу. Их языки соприкасались, ладонь Гейджа скользила по бедру Шимейн, она чувствовала, как набухли ее соски, прижатые к груди Гейджа.

Наконец Гейдж поднял голову, не сводя жадного взгляда с тонких черт лица Шимейн.

— Ты не представляешь себе, как часто я мечтал схватить тебя в объятия и целовать! Меня влекло к тебе с первого вечера, с тех пор как я увидел тебя стоящей в кухне у стола. Тогда я понял — я не выдержу семь долгих лет твоей службы, ни разу не прикоснувшись к тебе. Я медлил только до тех пор, пока не решил, что ты согласна стать моей женой.

— Хотите, я открою вам тайну, мистер Торнтон? — лукаво улыбаясь, прошептала Шимейн. — В первый же вечер, когда вы вошли в дом и стащили через голову рубашку, воспоминания о Морисе дю Мерсере начали бледнеть и исчезать.

Гейдж удивленно склонил голову набок.

— Неужели?

— Видите ли, сэр, любая женщина сочтет вас неотразимым, — пробормотала Шимейн.

— Пока ты опережаешь меня.

Теперь пришла очередь Шимейн недоуменно воззриться на него.

— В чем, сэр?

— Я еще не видел вас обнаженной, мадам, а мне, признаться, не терпится.

— Но когда вы убили змею, под полотенцем на мне ничего не было, — возразила она.

— Я заметил, — улыбнулся Гейдж. — Но полотенце было не таким мокрым, как бы мне хотелось, и я решил, что оно дразнит меня, прикрывая… — Он провел кончиком пальца по соску Шимейн. Ее мгновенно бросило в сладостную дрожь, дыхание стало сбивчивым и частым. — Меня неудержимо влекло к тебе — и в тот вечер, и много раз потом…

Шимейн припомнила, как светились глаза Гейджа. Мысленно она вернулась к первому уроку стрельбы, когда желание вспыхивало в ней при каждом прикосновении Гейджа.

— А я радовалась, что вы не умеете читать мысли.

— Почему, милая?

— Вы пришли бы в ужас, узнав, о чем я думаю.

— Мне остается только порадоваться, что вы не знали мои мысли, мадам — иначе вы сочли бы меня похотливым негодяем.

Шимейн тихо засмеялась и потерлась лбом о его подбородок.

— Хотите есть? Ханна превзошла себя, готовя угощение для нас.

— Я жажду только тебя, жена. — Скользнув ладонями вниз по спине, Гейдж подхватил ими ягодицы Шимейн и крепко прижал ее к себе, позволяя ощутить свидетельство его полыхающей страсти. — Я измучился и собираюсь скрепить наш брачный союз не позднее чем через час. Если ожидание затянется, я за себя не ручаюсь.

От его откровенности возбуждение охватило Шимейн.

— Я сшила новую ночную рубашку для нашей брачной ночи. Дадите мне время переодеться?

— Только побыстрее, — мягко предупредил Гейдж.

— Постараюсь, — пообещала Шимейн. Поднявшись на цыпочки, она подставила Гейджу губы, а через мгновение выскользнула из его объятий и бросилась к спальне. На пороге она остановилась и обернулась с улыбкой.

— Войдете, когда я позову?

— Да, мадам. Меня удержит разве что землетрясение.

Оставив дверь приоткрытой, Шимейн вошла в комнату и застыла в восхищении. Друзья приготовили спальню к приезду новобрачных: зажженные свечи стояли по обе стороны кровати, края одеял были маняще завернуты, обнажая выбеленное солнцем белье, отделанное ирландским кружевом — несомненно, подарок вдовы. На одной половине кровати лежала новая ночная рубашка Шимейн, украшенная по воротнику и рукавам тончайшим кружевом.

— О Мэри-Маргарет! — прошептала она. — Сокровище!

Услышав ее, Гейдж приблизился к двери вплотную.

— Шимейн, с тобой все хорошо?

— Да, — засмеялась Шимейн. — Я просто восхищаюсь кружевом, которым Мэри-Маргарет отделала постельное белье. Пожалуйста, пока не входите. Я буду готова через минуту.

Гейдж беспокойно вышагивал по гостиной, снял сюртук и жилет, расстегнул ворот рубашки. Спустя несколько минут открыл шкаф в поисках бутылки мадеры. Отыскав бутылку, Гейдж извлек ее, взломал восковую печать и плеснул немного вина в чашку. Попробовав вино, Гейдж заключил, что им будет не стыдно поделиться с молодой женой.

Наконец из спальни послышался голос Шимейн:

— Можете войти, Гейдж.

— Да, любимая, уже иду, — ответил он и достал из шкафа два тяжелых хрустальных бокала, которые некогда приобрела Виктория для будущей коллекции. Гейдж налил темно-красного вина на дно каждого бокала и внес их в спальню, толкнув дверь плечом. Остановившись у порога, он улыбнулся, окинув взглядом невесту. Шимейн в тонкой полупрозрачной рубашке сидела на постели, прислонившись к подушке в кружевной наволочке. Именно такую невесту каждый жених мечтает увидеть в первую брачную ночь.

Гейдж вспомнил безудержное желание овладеть ею, особенно после того как она приняла его предложение. Но несмотря на боль, которую он испытывал, находясь рядом с Шимейн, он не хотел лишать ее невинности до свадьбы, не мог вынудить Шимейн подчиниться его требованиям. А вот теперь, застыв на месте и лаская ее взглядом, Гейдж порадовался тому, что прежде не стал настаивать. Шимейн наконец стала его женой, и сегодняшней ночью они скрепят брачные узы.

— Это подарила Мэри-Маргарет. — Шимейн указала на кружевные наволочки и простыни. — Она сплела кружево сама.

Подойдя к Шимейн, Гейдж отдал ей бокал и поцеловал. Пока она пробовала вино, Гейдж восхищенно провел ладонью по изящной отделке наволочки, вспоминая, как Мэри-Маргарет выгнала его из спальни, перед отъездом в Уильямсберг. Вечером, когда Ремси и другие мужчины поздравляли новобрачных, Мэри-Маргарет вновь проскользнула в спальню и вскоре вышла оттуда с лукавой улыбкой на губах.

— Эта женщина — чудо, ее таланты неисчислимы, — заметил Гейдж.

Шимейн расправила кружево на вороте рубашки.

— Мэри-Маргарет украсила и мою рубашку.

Глаза Гейджа вспыхнули, едва он взглянул на жену. Отставив бокал, он присел рядом с Шимейн и приподнял повыше подсвечник с зажженными свечами, чтобы лучше рассмотреть кружево.

— Какая красота! — произнес он, но его взгляд неудержимо влекла грудь Шимейн. Прозрачная ткань млечной дымкой окружала прелестные округлости. Виктория не могла похвастаться пышными формами, не считая тех месяцев, когда она кормила Эндрю, но в глазах Гейджа это не умаляло ее женственности. Теперь же, оглядывая Шимейн, он задрожал от предвкушения. На ночь она заплела волосы в одну косу, завязав ее лентой. Густые ресницы Шимейн оттеняли блеск ее прекрасных глаз, мешая заглянуть в их глубины.

Под пристальным взглядом Гейджа Шимейн покраснела. Что ждет ее? Не превратится ли человек, за которого она вышла замуж, в дикаря, любой ценой удовлетворяющего свои желания?

Гейдж поднес к губам ее руку, поцеловал хрупкие пальчики и улыбнулся. Перед Шимейн словно открылись врата рая. С ее губ сорвался трепетный вздох.

— Да, милая, рубашка прелестная, — прошептал он, — но не так, как ее хозяйка.

Поставив подсвечник на столик у кровати, Гейдж пересел поближе к Шимейн и коснулся губами ее рта. Поцелуй был теплым и крепким, не менее опьяняющим, чем мадера. У Шимейн перехватило дыхание, когда Гейдж стал покрывать поцелуями ее шею и грудь, а когда он завладел розовым соском, ее пронзило острое удовольствие. Шимейн невольно застонала и, купаясь в блаженной неге, откинула голову на подушку. Сможет ли она вынести эту прекрасную пытку?

— Еще! — умоляюще прошептала она, когда Гейдж отстранился. Дрожа всем телом, она вглядывалась в чеканное лицо Гейджа.

— Подожди немного, любимая — я должен раздеться, — хрипло пробормотал он и, подхватив ладонью ее грудь, погладил сосок большим пальцем. — Мне придется умерить свой пыл, чтобы не лишить тебя наслаждения.

— О, сэр… — Голос Шимейн дрогнул от полноты чувств. — Послушайте, как бьется сердце. Слышите? Мне не терпится узнать все, чему вы готовы меня научить.

— У меня еще не бывало такой способной ученицы, — пробормотал Гейдж. Он взял руку Шимейн и снова поцеловал. Потом вдруг резко поднялся, не пытаясь отвернуться под взглядом Шимейн. Убедившись, как он возбужден, Шимейн поспешно отвела глаза. — Как видите, мадам, мне тоже не терпится.

Гейдж отошел к стоящему у стены стулу и, отвернувшись, чтобы уберечь Шимейн от потрясения, расстегнул бриджи и стал снимать их. Шимейн украдкой следила за ним. Гейдж балансировал на одной ноге, мышцы его ягодиц и бедер напрягались. Переместив вес на правую ногу, он высоко поднял левое колено, невольно выставляя напоказ подробности мужской анатомии. Шимейн почувствовала, как вспыхнули ее щеки при виде этого зрелища, она словно окаменела. Лунный свет, в лучах которого она дважды видела Гейджа, был обманчивым озаренное им тело казалось неправдоподобно прекрасным. Но увиденное сейчас пугало девушку.

Гейдж повернулся к кровати во всей красоте своей наготы, и Шимейн поспешно отвела взгляд, устремив его на стоящий у стены шкаф. Прикрывшись до пояса простыней, Гейдж присел рядом с ней и откинулся на подушку. Он заметил, как дрожат пальцы Шимейн, и сжал их в своей ладони.

— Боишься, Шимейн? — Повернув к себе жену, он вглядывался в ее влажно поблескивающие зеленые глаза.

— Немного, — еле слышным шепотом призналась она.

— Тебе предстоит испытать лишь мимолетное неудобство, — мягко объяснил Гейдж. — Эта жертва мала по сравнению с наслаждением — ради него стоит лишиться девственности. Обещаю, я доставлю тебе удовольствие.

Тронутая заботой мужа, Шимейн успокоила его:

— Это всего лишь минутная паника, мистер Торнтон.

— Вот именно, миссис Торнтон, — подтвердил Гейдж, растаяв под нежным взглядом Шимейн. — А теперь, мадам, я предлагаю поднять тост за нашу свадьбу. Пусть сбудутся все наши надежды, и после долгой и счастливой жизни мы упокоимся в мире, оставив многочисленное потомство!

Шимейн закивала — паника прошла. Переплетя руку с рукой мужа, она робко глотнула вина. Оно оказалось непривычно крепким, и Шимейн закашлялась, прежде чем произнести собственный тост:

— Пусть наш земной путь освещает любовь, связавшая нас неразрывными узами!

— Аминь!

Они рассмеялись и отпили еще по глотку, а еще одного краткого поцелуя хватило, чтобы вновь пробудить в них чувственность. Гейдж поставил на столик оба бокала и обнял жену за плечи, привлекая к себе. Их губы снова слились в поцелуе, дыхание смешалось, сердца забились в унисон. Подняв голову и пронзая горящим взглядом глаза Шимейн, Гейдж принялся расстегивать пуговицы ее ночной рубашки. Крохотные пуговки не желали проходить в петли, но Гейдж был настойчив.

Он распахнул рубашку, обнажая восхитительную грудь жены. Шимейн следила за ним, едва сдерживая дрожь. Казалось, взгляд Гейджа опаляет кожу.

Гейдж с трепетом взирал на пышные полушария, восхищаясь их совершенством. Они напоминали белый атлас, украшенный розовыми, нежными на ощупь бутонами. Под его ладонью эти бутоны потемнели и набухли.

— Какое богатство, — прошептал Гейдж. — Я и не подозревал, что ты так ослепительна.

Он склонился и поцеловал розовую бусинку, на миг лишив Шимейн способности дышать. Но когда он выпрямился, девушка едва не застонала от разочарования и обеспокоенно смотрела на Гейджа, пока не поняла, что он решил сменить позу — уложил Шимейн на постель. Обвив руками его шею, Шимейн изогнула спину, приблизив упругую грудь к влажным, обжигающим губам Гейджа. Медленными, настойчивыми движениями он стал ласкать ее соски. Волны восторга и возбуждения захлестнули Шимейн. Блаженствуя, она забыла обо всем на свете, поднимаясь к неведомым высотам страсти.

Простыня сползла с ее длинных гладких ног. Не переставая дразнить губами грудь Шимейн, Гейдж провел ладонью по атласной коже внутренней поверхности ее бедер.

Когда он на миг отстранился, Шимейн потянулась за ним, требуя поцелуя. Гейдж жадно впился в ее рот. Едва поцелуй прервался, Шимейн глубоко вздохнула, опьяненная новыми ощущениями. Она смутно сознавала, что Гейдж снимает с нее рубашку. Упав навзничь на постель, почувствовала прикосновение мускулистых изгибов и впадин его нагого тела. Больше она не боялась тепла чуждой плоти, которую запомнила с первого взгляда.

Гейдж тщетно стремился обуздать себя, подавить бешеное желание. Его терпение быстро иссякало, а когда жена робко коснулась ладонью его бедра и провела кончиками пальцев по набухшей плоти, его захватила сладкая и нестерпимая боль.

— Любимая, теперь нам придется затушить это пламя, — выдохнул он, сжимая пальцы вокруг ее кисти. Эту изощренную пытку он не выдержит долго. — Влечение причиняет мне боль, мадам, и я молю вас поскорее избавить меня от этой муки.

Приподнявшись, Гейдж поцеловал ее со всей пылкостью влюбленного и погрузился во влажные глубины ее лона. Проникновение прошло быстро и плавно и исторгло удивленный возглас из уст жены. Из последних сил Гейдж сдерживался, преодолевая препятствие, смягчая боль и страх Шимейн поцелуями, пока не почувствовал, что она успокаивается, расслабляется и наполняется страстью.

Плавные гипнотизирующие движения участили дыхание Шимейн, заставили ее сердце торопливо биться. Ее ноги обхватили его узкие бедра, привлекая Гейджа ближе. Шимейн впилась ногтями в мускулистую спину мужа и, повинуясь движениям сильных рук, приподнялась навстречу требовательным ударам его тела. Внезапно ее охватило странное ощущение, о существовании которого она прежде не подозревала. Очевидно, это состояние было знакомо Гейджу — он стремился к нему, и наконец обоих пронзила сладкая боль. Они словно вознеслись на головокружительную вершину над реальностью и, охваченные блаженством, плавно поплыли над землей и своим ложем.

Шимейн поднесла дрожащую ладонь ко лбу, изумленно глядя на улыбающегося мужа.

— О, мистер Торнтон, вы ошеломили меня!

— А ты, моя прекрасная Шимейн, превзошла все мои ожидания. В сущности, продолжительное воздержание тяготило меня. Если бы я стал искать причину такого изощренного наслаждения, я приписал бы его твоему стремлению угодить мне и в ответ обрести удовлетворение.

Шимейн насторожилась, вспомнив о своем поведении.

— Тебя неприятно поразила моя смелость?

— Ничуть, мадам! — рассмеялся Гейдж. — Я безмерно счастлив — вы на редкость страстная женщина, так счастлив, что хотел бы убедиться в этом еще раз! Но вам, должно быть, больно, а я пообещал позаботиться о вас.

Шимейн обвила обеими руками его шею.

— Странно, но я совсем не чувствую боли.

— Тогда, пожалуй, нам надо закрепить опыт, — шутливо предложил Гейдж. Но прежде следовало кое-что показать Шимейн. — У меня есть для тебя сюрприз. Твой свадебный подарок ждет в соседней комнате.

— Свадебный подарок? — удивленно переспросила Шимейн. — А я ничего не подарила…

— Как ты можешь так говорить, жена? Ты подарила мне то, о чем я мечтал с тех пор, как увидел тебя! — Он поцеловал ее со вновь вспыхнувшим пылом, заставляя поверить в его страсть. — Видишь, как я хочу тебя? Но сейчас мне не терпится сделать тебе подарок.

Гейдж перекатился к краю кровати и встал. Выпрямившись во всей красе, он оглядел жену, которая не сводила с него глаз. Шимейн робко потянула на себя простыню.

— Ты идешь? — улыбнулся Гейдж.

Шимейн кивнула и встала с постели, завернувшись в простыню. Она не сразу заметила, что Гейдж смотрит на постель. Оглянувшись через плечо, чтобы узнать, что привлекло его внимание, Шимейн заметила на белоснежных простынях красные пятна. Она покраснела, но муж обнял ее и привлек к себе, не говоря ни слова.

Выходя вместе с Гейджем в гостиную, Шимейн не удержалась и залюбовалась его обнаженным торсом. Несмотря на то что отсутствие одежды не смущало мужа, сама Шимейн еще стеснялась открыто удовлетворять свое любопытство. Как во многих семьях, родители старались скрыть от девушки подробности супружеской жизни, предпочитая видеть дочь невежественной во всем, что касается мужчин. Однако ей не терпелось узнать все, что полагалось знать жене, ибо она без лишних объяснений понимала, что Гейдж Торнтон на редкость красивый мужчина.

Гейдж перехватил ее взгляд и улыбнулся:

— Не хочешь ли выкупаться вместе со мной, дорогая?

— Ты шутишь? — вспомнив о тесном корыте, Шимейн была уверена, что Гейдж поддразнивает ее. — Чтобы мыться вдвоем, нам понадобится ванна побольше.

— Как думаешь, такая вещь могла бы стать достойным свадебным подарком? — спросил Гейдж, целуя Шимейн в лоб.

Уперевшись обеими ладонями в грудь мужа, она запрокинула голову, глядя ему в лицо.

— О чем ты?

Гейдж указал на закрытую дверь кладовой.

— Прошу вас, мадам.

Шимейн взяла фонарь и направилась к кладовке. Открыв дверь, она в изумлении ахнула, увидев роскошную ванну, способную вместить двоих, стоящую посреди комнаты. Рядом с ней возвышалась складная ширма. Оглядевшись, Шимейн поняла, что Гейдж превратил бывшую кладовую в ванную комнату с умывальником, туалетным столиком со стулом, местом для бритья и стульчаком, отгороженным ширмой. Возле умывальника стоял высокий табурет — несомненно, приготовленный для Эндрю.

Гейдж вошел в ванную следом за Шимейн и, взяв у нее фонарь, зажег несколько свечей.

— Вчера, пока мы были в отъезде, Морганы как следует поработали здесь. Тебе нравится?

— Конечно, Гейдж! — Шимейн бросилась к мужу на шею и благодарно выпалила: — Спасибо тебе за заботу!

Гейдж улыбнулся.

— Я заметил, как ты наслаждаешься купанием, — улыбнулся Гейдж, — и решил доставить удовольствие не только тебе, но и себе. Ванна слишком тяжела, чтобы двигать ее в одиночку даже без воды, поэтому я придумал способ опорожнять ее: велел Фланнери Моргану проделать внизу отверстие, присоединить к нему медную трубу и провести ее под полом. Теперь, чтобы опустошить ванну, надо всего лишь вынуть из отверстия пробку, и вода по трубе вытечет из дома.

— Как вы изобретательны, мистер Торнтон!

Он махнул рукой:

— Влечение к тебе пробудило изобретательность. Ты на редкость обольстительная женщина, Шимейн, и мне хотелось разделить с тобой все мыслимые наслаждения.

Улыбка тронула ее пухлые губы.

— Незачем напоминать мне, какое у вас богатое воображение, сэр. Доказательства этому видны, куда ни бросишь взгляд.

— Меня вдохновляет твоя красота, дорогая.

— Тебе больше не придется купаться в пруду, — радостно заметила Шимейн.

Гейдж дернул за кончик простыни, торчащий между ее грудей.

— Купание в пруду — отличное занятие, особенно для двух влюбленных. Завтра я покажу тебе прелести такого купания. — Проведя обеими ладонями по ее округлой груди и тонкой талии, Гейдж спустил простыню на бедра.

— Может, наполним ванну? — задыхаясь, спросила Шимейн.

— Принеси мыло и полотенца, — хриплым голосом велел Гейдж, склонившись и целуя мочку ее уха. — А я приготовлю воду. — Однако он никуда не ушел, а спускал простыню все ниже.

Шимейн подхватила падающую простыню и растянула ее за спиной, как гигантские крылья, охотно отдаваясь ласкам. Руки мужа с искушенной дерзостью двигались по всему ее телу, деловито исследуя и лаская каждое потайное местечко. Шимейн задышала часто и неглубоко, вскоре ее вздохи сменились стонами. Как мотылек, привлеченный светом, она последовала за Гейджем, когда он сел на высокий табурет и посадил ее к себе на колени. Простыня с шорохом соскользнула на пол. Шимейн выгнулась, подставляя грудь горячим, алчным поцелуям и обжигающим ударам языка. Одной ладонью муж сжимал ее ягодицы, побуждая отвечать на его движения. Она принимала его удары и отвечала на них, пока жаркая волна не захлестнула ее. Они вновь слились в неописуемом блаженстве, и прошло немало времени, прежде чем они вернулись к реальности.

Шимейн прижалась к мужу, не желая расставаться с ним, и Гейдж целовал ее губы, веки, восхищался шелковистой нежностью ее груди и теплом влажного лона, окутывающего его…

Потом Гейдж закутал жену в простыню, словно в кокон, а сам быстро ополоснул лицо у умывальника и начал носить ведра с водой для купания. Похоже, нагота его ничуть не смущала, и Шимейн неотрывно смотрела на него, утоляла любопытство, обнаруживая, что ее познания в мужской анатомии растут с каждой минутой. Впрочем, едва Гейдж поворачивался к ней, она поспешно отводила взгляд.

Когда ванна была готова, Гейдж вернулся к своей юной жене.

— Ванна ждет, миледи, — объявил он, взяв ее за руку. — А вашему супругу не терпится разделить с вами омовение.

Шимейн хотела поправить свалившуюся с плеч простыню, но Гейдж удержал ее за руку.

— Вы слишком хороши, чтобы прятаться под простыней, мадам. Я хочу взглянуть на вас. А вы?

Несмотря на румянец, который залил не только ее лицо, но и грудь, Шимейн не задумываясь кивнула.

— Да, очень!

— Тогда смотрите, сколько вашей душе угодно, — добродушно предложил Гейдж. Взяв ладонь Шимейн, он провел ею по своему торсу. — Такие взгляды и прикосновения мне приятны.

— И мне, — выдохнула Шимейн, чувствуя, как забилось в восхищении сердце, едва Гейдж начал урок любовных ласк.

— Видите; мадам? Я не что иное, как податливая глина в ваших руках, — прерывисто зашептал он.

— Нет, не глина, — благоговейно возразила она, — а могучий дуб.

— Тогда лети сюда, птичка, и садись на ветку, — позвал он, приникая губами к виску Шимейн.

— А как же ванна?

— Мы непременно насладимся ею — именно там птичка опустится на могучий дуб.

Глава 16

Ликующий щебет птиц, рассевшихся на высокой сосне у окна спальни, разбудил новобрачных, возвещая наступление нового дня и напоминая о прошедшем. Едва муж пошевелился, Шимейн сонно улыбнулась, радуясь прикосновению сильного мускулистого тела. Она лежала на боку, спиной к Гейджу, уместившись в гнездышке, образованном его грудью и подогнутыми ногами. Новая ночная рубашка, которую Шимейн носила всего несколько минут, висела на том же стуле, на котором прошлой ночью Гейдж оставил свою одежду. Новобрачных укрывала только простыня, под которой отчетливо проступали очертания разгоряченных тел.

— Как бы мне ни хотелось остаться здесь, с тобой, дорогая, — прошептал ей на ухо Гейдж, — придется покинуть этот рай и заняться утренними хлопотами.

Шимейн перевернулась на другой бок, не желая отпускать его.

— Мы почти не спали.

— Да, слишком долго барахтались в ванне, но зачем сон, если мы познали блаженство? У меня перед глазами до сих пор стоит твое влажное, чудесное тело, озаренное светом свечей, с поблескивающими холмами и тенистыми долинами, манящими вкусить их нежность и тепло…

Даже сейчас воспоминание о страсти Гейджа исторгло тихий стон из уст Шимейн. Вчера Гейдж очаровал и поверг в трепет ее: свет свечей золотистым ореолом окружал его тело, подчеркивал бугры мышц на груди, длинные выпуклости на предплечьях и бедрах.

— Думаю, еще ни один свадебный подарок не приходился так кстати. А я-то думала, что супружеская постель — единственное место, где бывают зачаты дети!

— Когда мы вдвоем, мадам, любой момент и место будут подходящими для любви — не важно, в одежде мы или без единой нитки на теле. Если двое стремятся друг к другу, они найдут возможность соединиться.

— Мне не терпится оправдать или опровергнуть ваше заявление, сэр, — шутливо заявила Шимейн, заинтригованная объяснением мужа.

— Не удивляйтесь, если они появятся неожиданно, — посоветовал Гейдж, в доказательство прижимаясь к ее ягодицам.

Шимейн подняла босую ногу и погладила его ступней по твердой икре.

— Я буду предвкушать их каждый раз, едва услышав твои шаги.

Он обвел ладонью соблазнительный изгиб ее бедра и приподнялся, легко целуя ее в щеку.

— Ты дождешься меня здесь?

Шимейн бросила удивленный взгляд через плечо:

— А кто же будет готовить завтрак? Мы не дотронулись до еды, которую привезли от Ханны. Она будет разочарована, узнав, что мы ничего не съели.

— Уверен, Ханна все поймет, но я не вижу необходимости объясняться, — усмехнулся Гейдж и языком провел по шее и плечу жены.

— Ханна удивится, чем мы занимались, — выдохнула Шимейн.

— Если вспомнить, скольких детей она родила, пожалуй, она сразу догадается, в чем дело.

Неужели все пары в первую брачную ночь так же деятельны, как они с Гейджем? Но едва задав себе этот вопрос, Шимейн вспомнила, как ее подруги в Англии, выйдя замуж, открыто выражали свое отвращение «ко всему, что творится на супружеском ложе». А Шимейн пыл Гейджа приводил в трепет.

— Не стоит объявлять об этом во всеуслышание, — рассудила она. — Иначе все решат, что мы целую ночь устраивали здесь оргию.

— Но ведь так и было, мадам, — отозвался Гейдж с насмешливыми нотками в голосе.

Улыбаясь, Шимейн уютно свернулась, прижавшись к нему.

— Знаю, Гейдж, но остальным знать об этом не следует. Иначе они решат, что ты женился на распутнице.

— Шила в мешке не утаишь… — вздохнул он. Шимейн ахнула в притворной вспышке гнева:

— Ах ты, негодяй! Мошенник! Сам раздул во мне пламя, а теперь обвиняешь! Нечего сказать, хорош рыцарь!

Смеясь, она попыталась выбраться из постели, но Гейдж поймал ее за руку и опрокинул на спину. Веселая борьба продолжалась не больше минуты, пока Гейдж не уселся верхом на отбивающуюся ногами и руками Шимейн. Широко разведя ее руки, он прижал их к матрасу.

— Разве я не говорил тебе, что мечтаю видеть в своей постели прекрасную распутницу? — прошептал он, покрывая губы Шимейн дразнящими поцелуями.

— Если я распутница, сэр, — возразила Шимейн, извиваясь на постели, — тогда именно вы привили мне вкус к наслаждению. — В ее словах была изрядная доля правды — Гейдж умело пробудил в ней пыл, вознося к высотам экстаза и заставляя с нетерпением ждать новых проявлений страсти.

Гейдж оперся на локти, и его карие глаза засветились огнем.

— Подумай только, чему мы научимся вдвоем!

— Ты хочешь сказать, тебе известно далеко не все? — изумленно спросила Шимейн.

Гейджа насмешило и вместе с тем ошеломило предположение жены о его полной осведомленности.

— Мне предстоит еще многое узнать, дорогая — в особенности о тебе. Если нам повезет прожить вместе до конца своих дней, уверен, ты научишься читать меня, как старую книгу, за годы выученную наизусть. Надеюсь только, что я не наскучу тебе.

Шимейн скептически прищурилась:

— Едва ли, мистер Торнтон! Боюсь, я наскучу вам!

— Никогда!

— Солнце встает, — напомнила она мягко.

— Знаю. Придется все-таки отпустить тебя, но при одном условии: пообещай не одеваться. Я помню, как ты выглядела в первое утро, когда появилась в доме и хлопотала на кухне — нежная, обнаженная под ночной рубашкой и халатом. Уверяю вас, мадам: я чуть не обезумел, увидев, как халат облегает вашу грудь и ягодицы. Твои соски жаждали ласки, а я был готов подарить ее!

Шимейн застонала, вспомнив, как неприлично выглядела в то утро.

— Значит, вот почему ты не сводил с меня глаз!

Гейдж отпустил ее запястья и подхватил грудь обеими ладонями.

— Ты выглядела так обольстительно, что мне хотелось немедленно унести тебя в постель. Потом эта мысль не раз посещала меня.

Шимейн запустила тонкие пальцы во взъерошенные волосы Гейджа.

— Если бы я знала, что меня ждет, согласилась бы стать твоей женой, как только мы покинули «Гордость Лондона». Вы неотразимы, мистер Торнтон. По правде говоря, вспоминая, сколько времени я потеряла зря, я завидую всем женщинам, которых вы любили.

— За кого вы меня принимаете, мадам? За ненасытного сластолюбца? Разве я не говорил, насколько я разборчив в отношении женщин? — Приподнявшись, он вытянулся на боку, подперев щеку ладонью. — И потом, когда я начал искать себе жену, ты была слишком мала. Ты и теперь еще совсем ребенок.

— Неужели я выгляжу как дитя? — изумилась Шимейн и притворно надулась. Потянувшись, она безраздельно завладела вниманием Гейджа.

— Нет, мадам, это очевидно. — Его янтарно-карие глаза вспыхнули. Гейдж пристально следил, как Шимейн изгибается на постели. — Тебе кто-нибудь говорил, как прекрасна и совершенна твоя нагота? Особенно вот эта аппетитная часть тела. — Он положил ладонь на грудь Шимейн, пораженный контрастом светлой кожи и бронзового загара. В утреннем свете, пробивающемся сквозь ветви сосен, ее пышные полушария казались алебастровыми. Гейдж склонился, чтобы вновь ощутить сладость нежно-розового соска, обжечь его дыханием и заставить Шимейн стонать от дразнящих прикосновений.

— Если вы намерены продолжать в таком же духе, сэр, — с дрожью прошептала она, — вам не удастся уйти, не довершив начатого.

Гейджу и самому не хотелось уходить, и он продолжал бы ласки бесконечно, если бы урчание в животе у жены не напомнило ему о продолжительном посте.

— Похоже, чтобы утолить твой голод, одних поцелуев будет маловато.

— Да, хочу есть, — призналась Шимейн и расхохоталась, когда Гейдж, зарычав в притворной ярости, слегка прикусил ее сосок. — Я ничего не могу поделать! Ну что ты за тиран!

— Тиран, говоришь? — Он рассмеялся, касаясь губами ее уха. — А мне-то казалось, что я чрезмерно снисходителен к тебе. Хочешь узнать, что стало бы с тобой, не будь я столь заботливым мужем?

— Ода!

Ее воодушевление радовало Гейджа — пока он не встречал препятствий в утолении своей страсти и судя по всему, не встретит их впредь.

— Я непременно объясню тебе, дорогая, но прежде ты должна подкрепиться, а там посмотрим… Вставай, жена, и готовь завтрак, достойный твоего мужа.

Шимейн ахнула от неожиданности, когда Гейдж откинул простыню. Смеясь, она перекатилась к краю кровати, вскочила, но тут же поняла, что Гейдж следует за ней по пятам. Ухватившись за кровать, она попыталась улизнуть, но Гейдж удержал ее за плечо.

— Тебе не удрать от меня, плутовка, — прошептал он ей на ухо, медленно и соблазнительно поглаживая ее обеими руками. Повернув ее к себе, он впился в ее губы. Шимейн ответила на поцелуй с мгновенно вспыхнувшей страстью, прижавшись к Гейджу всем телом. Вскоре обоим стало ясно: если любовные игры не прекратятся, домашние дела не дождутся их. Гейдж нехотя отпустил Шимейн.

— Увы, мне пора доить корову, иначе у бедняжки лопнет вымя. — Однако он продолжал касаться ее груди и восхищенно оглядывать соблазнительные полушария. — Хотя я с удовольствием бы остался здесь и напился сладкого нектара.

Присев на край постели, Гейдж поставил Шимейн между коленей и жадно припал губами к набухшему соску. Силы Шимейн быстро иссякли — она таяла от прикосновений мужа. Вожделение подстегивало Гейджа, и он прекратил бороться с ним.

— Ты всегда ездишь верхом в дамском седле? — хриплым шепотом спросил он.

Смутившись, Шимейн испытующе уставилась на него:

— Не всегда.

— Так я и знал. И тебе нравится ездить верхом?

Шимейн вдруг осенило, и она просияла в улыбке:

— Да, когда подо мной породистый жеребец.

— А что вы думаете обо мне, мадам?

— По-моему, вы — чистокровный скакун, — отозвалась она, любовно проведя ладонями по его груди. Гейдж передвинулся на середину кровати, удерживая Шимейн, и улыбнулся, соединяясь с ней.

— Скачите, сколько вам угодно, моя прекрасная наездница.

Никогда еще верховая прогулка не доставляла Шимейн такого удовольствия, как теперь, когда она восседала на мускулистом, бронзовом от загара Геркулесе. У Шимейн перехватывало дыхание, его дерзкие ласки вызывали у нее блаженный трепет. Ни с чем не сравнимое наслаждение окатило ее, словно она мчалась по берегу, о который разбивались волны. Словно чувствовала, как ветер треплет ее волосы, ощущала соленый запах моря, видела, как волны осыпают ее нагое тело крошечными брызгами… Они неслись стремительным галопом, трепеща в судорогах страсти, нахлынувшей на них и уносящей в океан экстаза.

Время словно остановилось, пока они медленно плыли назад, к берегу, где вытянулись в сладком изнеможении. Прошло несколько минут, прежде чем Гейдж наконец отстранился. Томно раскинувшись на постели, Шимейн с любопытством следила, как муж вынул из шкафа бриджи и натянул их. Он застегнул пояс, сунул ноги в мягкие сапоги и вернулся к кровати. С улыбкой глядя в блестящие зеленые глаза Шимейн, он укрыл ее простыней.

— Ты была права, дорогая.

Шимейн недоуменно приподняла бровь.

— Ты отличная наездница.

— Мне достался превосходный жеребец, лучший из всех, на каких мне доводилось ездить.

Гейдж кивнул, принимая ее комплимент, и спросил:

— Ты не против, если после завтрака мы искупаемся в пруду?

— Вода слишком холодная. — Она поежилась.

— Я согрею тебя, — пообещал Гейдж.

Шимейн удивленно уставилась на него, понимая, что он не шутит.

— Солнце уже встало. Нас может кто-нибудь увидеть.

— Я предупредил своих мастеров, чтобы они держались подальше от дома. Они не осмелятся помешать нам.

— А Поттс?

— Пока раны не затянутся, он не решится сунуться даже в город, а тем более сюда. — Гейдж склонил голову и улыбнулся. — Я мог бы научить тебя кое-чему.

Шимейн с чопорным видом поджала губы.

— Это нечестно — подкупать меня.

— Знаю, — подтвердил Гейдж со смешком.

— Займитесь делами, красавец муж, — со внезапным воодушевлением предложила она. — И поторопитесь. А я постараюсь поскорее приготовить завтрак.

Рассмеявшись, он ушел, а Шимейн с мечтательной улыбкой уставилась в потолок, вспоминая минувшую ночь страсти. Теперь она была убеждена: Гейдж Торнтон так же искусен в любви, как в изготовлении мебели — ни в том, ни в другом ему нет равных.

Пока Шимейн и Гейдж хлопотали по дому, минуты стремительно летели, и прошло не меньше двух часов, прежде чем они справились с делами и сели за стол. Устроившись на одной скамье, они с аппетитом поглощали еду, подкладывая друг другу лакомые кусочки, обмениваясь поцелуями и нежными ласками — они до сих пор не успели насытиться друг другом.

Одетая только в халат, Шимейн вышла вслед за Гейджем на переднюю веранду и подала ему руку, спускаясь с крыльца. На берегу она поначалу оробела, стесняясь раздеваться при дневном свете, но, увидев, как Гейдж сбросил одежду и нырнул в пруд, наконец решилась и осторожно попробовала воду ногой.

— Ледяная! — воскликнула Шимейн, тут же отдернув ногу.

— Она освежает и бодрит, — поправил Гейдж, любуясь плавными изгибами тела жены и приглаживая обеими руками мокрые волосы.

— Холодная и противная! — не сдавалась Шимейн, заходя в воду и ежась.

— Иди сюда, любимая, я согрею тебя, — широко разведя руки, муж ждал ее с сияющей улыбкой. — Еще несколько шагов, и ты окажешься в моих объятиях.

Стиснув зубы, Шимейн зашла поглубже, и Гейдж привлек ее к себе. Обняв его за шею, Шимейн улыбнулась:

— Какой ты теплый…

— Стоит взглянуть на тебя, и меня бросает в жар, — признался Гейдж, лаская ее приоткрытые губы. Ее холодные соски так затвердели, что, казалось, были готовы вонзиться в грудь Гейджа.

— Мне нравится, как ты смотришь на меня, — шептала Шимейн в промежутках между поцелуями. — И мне приятно на тебя смотреть — даже когда ты одеваешься. До сегодняшнего дня я еще не видела, как одеваются мужчины.

— Тебе быстро надоест это зрелище, когда я стану старым и немощным.

— Вряд ли, — с улыбкой возразила Шимейн.

— По крайней мере теперь ты не боишься смотреть на меня.

— Я никогда не боялась. Опасалась только, что ты застанешь меня за этим занятием.

— Можете смотреть на меня сколько пожелаете, мадам. Я принадлежу вам душой и телом.

— Душой и телом… — тихо повторила Шимейн, проводя ладонями по его спине и сжимая упругие ягодицы. — Как приятно знать, что ты мой, что я могу прикасаться к тебе, где захочу! У тебя есть немало местечек, ласкать которые замечательно.

— Не больше, чем у вас, мадам, — пробормотал Гейдж, целуя ее в шею.

Шимейн потерлась губами о загорелую щеку мужа.

— Исполни обещание — то самое, которое ты дал, прежде чем уйти доить корову, — еле слышно выдохнула она. — Ты сказал, что научишь меня чему-то новому.

Прижав Шимейн к себе, Гейдж просунул руку между ее и своим телом. У Шимейн вырвался прерывистый вздох.

— Нравится? — хрипло спросил он, подхватывая ладонями ее ягодицы. Шимейн обвила его ногами.

— О да! Мне нравится все, что ты делаешь со мной…

— Какая мерзость!

Эти слова мгновенно затушили их страсть, заставив в удивлении разжать объятия. Почти одновременно они повернулись и увидели застывшую на берегу пруда Роксанну, лицо которой исказила презрительная гримаса. Ошеломленная ее неожиданным появлением, Шимейн скрестила руки на груди и прижалась к Гейджу.

— Какого черта тебе здесь надо, Роксанна? — возмутился Гейдж. Внезапно у него возникла мысль, что Роксанна похожа на обезумевшую ведьму: нечесаные жидкие пряди волос разметались по плечам, глаза лихорадочно блестят.

Вызывающе вскинув голову, Роксанна гневно смотрела на молодоженов.

— Сегодня утром я узнала, что вы женились на этой шлюхе, каторжнице, и пришла проверить, правда ли это. Не знала, что вы настолько глупы!

— Почему? Потому, что не женился на вас? — язвительно осведомился Гейдж.

— Нет! — выкрикнула Роксанна. — Потому, что нелепо жениться во второй раз, если вас все равно повесят за убийство первой жены!

Изумленный возглас Шимейн вызвал саркастическую усмешку у Роксанны, но она тут же исчезла с ее лица: Гейдж поспешил опровергнуть несправедливое обвинение.

— Это ложь, Роксанна, и вам это известно!

Блондинка с жалостью перевела взгляд на Шимейн:

— Он убьет тебя, как убил Викторию, едва ты ему наскучишь. Вот увидишь, так он и сделает.

— Довольно! Я не намерен терпеть эту клевету! — рявкнул Гейдж. — Вы лучше других знаете: я не убивал Викторию! Вы явились сюда умышленно, чтобы запугать Шимейн!

Мысли Шимейн беспорядочно заметались: есть ли в словах разъяренной девушки хоть капля истины? Впрочем, если Роксанна считала Гейджа способным на убийство, то зачем пыталась завладеть им? Если искренне верила в свои слова, почему не боялась его? В конце концов, убив одного человека, он мог расправиться и со вторым. Кто помешает ему вновь прийти в ярость и отнять жизнь у другой жертвы так, как отнял ее у Виктории? Однако Роксанна почему-то стремилась стать женой Гейджа.

Вздернув подбородок, Шимейн воззрилась на Роксанну, не желая, чтобы соперница порадовалась своей победе:

— Я не верю вам, Роксанна. Мой муж никого не убивал!

— Да неужели? — язвительно протянула Роксанна, подступая ближе к воде. Пруд был чист и прозрачен, и ей удалось разглядеть сквозь воду очертания двух тел, прижавшихся друг к другу. Это зрелище наполнило ее сердце ненавистью к супругам. Именно этого и опасалась Роксанна с тех пор, как впервые увидела Шимейн. Какой мужчина устоит перед такой красотой? Только не Гейдж! Он-то знал толк в женской красоте! Виктория была тому свидетельством. А теперь эта девчонка, которая соблазнила его блестящими глазами и пышными формами, подтвердила: Гейдж Торнтон никогда не собирался жениться на дурнушке. Но она, Роксанна, еще отомстит им! Гейджу не удастся вновь отшвырнуть ее, словно старую тряпку, и остаться безнаказанным. — Всем в округе известен горячий нрав Гейджа, и Виктория пала его жертвой!

На этот раз пришла очередь Гейджа иронически усмехаться:

— И вы думаете, кто-нибудь поверит этой лжи после того, как вы с пеной у рта отстаивали мою невиновность? И потом, если вы и вправду убеждены, что горожане вам поверят, почему же до сих пор молчали? Насколько мне известно, ваши угрозы остались пустым звуком. Правда, я не ожидал, что вы явитесь сюда. Вы задумали всего лишь напугать Шимейн.

— А вы надеялись, что я буду молчать еще пару лет, пока вы развлекаетесь с этой тварью? — резко возразила блондинка. — Думали, я буду терпеливо ждать, когда она наскучит вам, как наскучила Виктория? — Роксанна презрительно скривила губы. — Ни за что! На вашем месте я бы всерьез задумалась о том, как спасти свою шкуру. Я предупреждала: впредь вам не спрятаться за моими юбками, — теперь я всем расскажу, что случилось на самом деле!

— Да ради Бога! — выпалил Гейдж. — Только не забудьте рассказать, какую роль в смерти моей жены сыграли вы сами — вы находились рядом с ней в момент ее падения!

— Виктория погибла прежде, чем я подбежала к кораблю! — возразила Роксанна.

— Сомневаюсь, — усмехнулся Гейдж.

— Значит, по-вашему, я сбросила Викторию с корабля, перекинув через перила? Неужели я такая сильная? — издевательски протянула Роксанна. — Или вы пытаетесь свалить вину на другого, пренебрегая здравым смыслом? Почему же вам не приходит в голову, что она отбивалась бы руками и ногами, поняв, что я задумала?

— Возможно, вы застали ее врасплох, — сухо предположил Гейдж. — Могли подкрасться к ней сзади…

— Рассудите здраво, Гейдж, — с усмешкой отозвалась Роксанна, — Виктории сверху было видно, как я подхожу к кораблю. Она спустилась бы навстречу мне. Ведь мы были подругами, или вы об этом забыли?

— Я не знаю, как вы ухитрились подобраться к ней незамеченной, Роксанна, — признался Гейдж. — Знаю только, что вас терзала ничем не оправданная ревность с тех пор, как я начал ухаживать за Викторией. А теперь вами снова движет не только ревность, но и зависть. Только у вас были причины желать Виктории смерти.

— Лучше скажите, отчего в тот день вами завладела ярость, если вы убили мать вашего ребенка, оставив его сиротой?

Шимейн решила, что наслушалась достаточно обвинений обезумевшей фурии. Возможно, ее собственные познания о любви и ревности были слишком ограниченными, но ей не верилось, что рассудительная, благоразумная женщина способна охотиться за мужчиной, которого она подозревает в убийстве. Роксанна не скрывала своего влечения к Гейджу и с тех пор, как он побывал на «Гордости Лондона», находилась на грани помешательства. По-видимому, оскорбляя его, она ничуть не боялась вызвать в Гейдже якобы присущие ему вспышки ярости.

Обняв Гейджа за шею, Шимейн притянула его к себе и пылко поцеловала в губы.

— Я замерзла, и мне надоело слушать домыслы этой несносной женщины, — произнесла она достаточно громко, чтобы Роксанна услышала ее. — Хочу вернуться в дом и принять горячую ванну — может быть, хотя бы там нам будет обеспечено уединение. Мне не терпится завершить то, что мы начали, пока нас не прервали.

У Гейджа от изумления отвисла челюсть. Он не ожидал от молодой жены преданности, несмотря на прозрачные намеки Роксанны. Он с трепетом следил, как Шимейн неторопливо вышла из воды, даже не пытаясь прикрыть наготу. Подойдя к камню, на котором она оставила одежду, Шимейн подняла ее и повернулась к Гейджу во всем сиянии ослепительной наготы. Смело и гордо представ перед соперницей, она улыбнулась мужу:

— Ты идешь, любимый?

Стараясь остаться невозмутимым, он произнес:

— Да, дорогая — как только наша гостья уйдет. Но если ты хочешь, чтобы я вышел немедленно…

— Ни в коем случае! — отозвалась Шимейн. — Я не хочу, чтобы другие видели то, что принадлежит мне. Выйдешь, когда она уйдет. Я подожду.

Гейдж искоса посмотрел на Роксанну и с торжеством обнаружил, что она глядит вслед его жене, разинув рот.

— Не могли бы вы уйти? — резко спросил он, прикрывая обеими ладонями свое мужское естество. Он не знал, что Роксанне удалось разглядеть сквозь воду, но не желал даже на миг выставлять напоказ то, что принадлежало одной Шимейн. — Мне холодно, и потом меня ждет жена.

Роксанна повернулась к нему и оскалилась:

— Мы еще увидимся, Гейдж Торнтон! Ты еще пожалеешь, что отшвырнул меня и женился на этой сучке!

— Вряд ли, — заявил Гейдж со спокойной уверенностью, вселившейся в него несколько минут назад, когда жена доказала ему свою преданность. — По правде сказать, чем ближе я узнаю Шимейн, тем больше убеждаюсь, что мне досталось истинное сокровище. Я безумно люблю ее.

У Роксанны вырвался оглушительный, звенящий вопль ярости, от которого птицы торопливо захлопали крыльями и беспорядочной стаей взмыли в воздух. Роксанна развернулась и бросилась к берегу реки, откуда пришла.

Гейдж дождался, когда с реки донесется плеск весел, вышел из воды, натянул бриджи и босиком направился по тропе к дому. Сжимая одной рукой ворот халата у самого подбородка, Шимейн спешила в новую ванную комнату с ведром горячей воды. Увидев Гейджа, она улыбнулась.

— Помоги мне принести воды, — стуча зубами, попросила она, — скоро мы согреемся.

— Сейчас принесу, — пообещал Гейдж, бросив у порога сапоги. — А ты пока погрейся у камина.

Его жена остановилась и устремила на Гейджа недоверчивый взгляд:

— Разве ты не замерз?

— Я привык купаться в пруду. — Он пожал плечами. — Да и ты не замерзла, Шимейн, а просто переволновалась.

— Да, Роксанна испугала меня! Скверная женщина, считала, что я ей поверю! — В ней мгновенно вспыхнул гнев, тут же сменившийся досадой. На глаза Шимейн навернулись слезы. Она пыталась сдержаться, но едва муж подошел к ней и заключил в объятия, расплакалась, припав к его груди. — Я опозорила не только себя, но и тебя, Гейдж! Эта женщина заставила меня забыть обо всех приличиях! Теперь, увидев, как я щеголяю нагой на виду у вас обоих, Роксанна, несомненно, сочтет меня блудницей!

— Ну и что? — усмехнулся Гейдж, глядя в залитые слезами глаза Шимейн. — Что тебя тревожит сильнее, Шимейн, — обвинения Роксанны или то, что ты расхаживала перед ней в одеянии Евы?

Слезы хлынули из глаз Шимейн с новой силой.

— Тебе было очень стыдно за меня? — всхлипывая, пробормотала она.

— Боже упаси, Шимейн! — рассмеявшись, ответил Гейдж. — Я чуть не лопнул от гордости! — Он вновь обнял жену и прижался щекой к ее макушке. — Шимейн, неужели ты не понимаешь, как я был рад, узнав, что ты веришь мне? Казалось, передо мной открылись врата рая. Любимая, я чувствовал себя, словно император, вновь взошедший на трон после многолетних скитаний и злоключений. Моя радость была безмерна. Я не смел надеяться, что злобные обвинения Роксанны, брошенные мне в лицо, не насторожат тебя. Но твоя уверенность ошеломила меня и обрадовала.

Шимейн удивилась тому, как Гейдж отнесся к ее бесстыдной выходке. После бесплодных попыток опровергнуть заявления ловца воров и не встретив ни у кого сочувствия и участия, она понимала желание Гейджа доказать свою невиновность и найти человека, который бы верил ему. Неожиданно она заметила, что дрожь прошла. Прижавшись к мужу, она улыбнулась:

— Я выглядела порочной женщиной, правда?

Гейдж рассмеялся и крепко прижал ее к себе.

— Совершенно испорченной, любимая.

Глава 17

Возвращение Эндрю направило жизнь Торнтонов по истинно семейному руслу, и хотя мальчик удивился, обнаружив, что Шимейн перебралась в спальню его отца, он охотно принял ее как замену матери, которую почти не помнил. Смутные воспоминания о нежном лице и длинных светлых волосах, которые он навивал на пальцы, пока мать укачивала его и пела, время от времени еще мелькали в его непрочной памяти. Другое, страшное воспоминание возникало гораздо чаще: отец надолго оставил его, плачущего, в постели и вернулся домой с безвольно обвисшим телом красивой женщины в руках. Даже спустя долгое время, увидев ее во сне лежащей на постели со струйкой крови, сочащейся из уголка бледных губ, Эндрю в ужасе просыпался и подолгу не мог успокоиться.

Новая мама тоже пела ему и, когда он просыпался в кошмарах, обнимала и утешала его. Она даже брала его с собой в постель. Эндрю клал голову к ней на плечо, пока она баюкала его, а отец обнимал их обоих. Спустя некоторое время, убедившись, что малыш уснул, отец относил его обратно в кроватку. Остаток ночи Эндрю проводил в приятных сновидениях.

Комнату Эндрю отделили от спальни родителей: дверной проем, разделяющий спальни, заменила настоящая дверь. Вторая дверь позволяла Эндрю выйти из спальни прямо в гостиную. Благодаря этим нововведениям Эндрю реже просыпался от шума и голосов, доносящихся из родительской спальни, а его отец и мачеха обрели уединение.

Впрочем, новая дверь не обеспечивала полной свободы действий. Это стало очевидным, когда однажды ночью Эндрю проснулся, желая выйти в уборную, и, распахнув дверь, вбежал в отцовскую спальню. Мальчик не понял, почему отец стремительно перекатился на другую сторону кровати, подальше от Шимейн, и поспешно набросил на себя простыню. Эндрю услышал только, как он застонал и упал на подушку — должно быть, у него болел живот. Внезапный смех родителей тоже вызвал у малыша замешательство. Но ему требовалось срочно выйти, и он подошел поближе к постели, глядя в освещенное луной улыбающееся лицо Шимейн.

С тех пор каждую ночь в спальню Эндрю ставили ночной горшок. Отец убедил малыша пользоваться им по ночам, чтобы не бегать во двор. Вскоре к двери со стороны большой спальни Гейдж приделал засов, убив таким образом двух зайцев: супругам впредь никто не мешал, а ребенок не видел того, что ему не полагалось. Ведь странное зрелище могло напугать его.

Из Ньюпорт-Ньюса доносились слухи, что Роксанна привела в исполнение свою угрозу, но пока никто из жителей городка не верил старой деве, несмотря на все ее старания убедить окружающих в том, что Гейдж повинен в смерти Виктории. Большинство горожан придерживалось мнения, что, будучи во второй раз отвергнута мужчиной, на которого она чуть ли не молилась почти десять лет, Роксанна воспылала ненавистью и решила насолить ему. Кроме того, догадки об истинной причине смерти Виктории Торнтон всем уже давно приелись — особенно потому, что миссис Петтикомб весь прошедший год во всеуслышание излагала собственные теории, пытаясь очернить имя Гейджа Торнтона. Но даже носатая матрона не осмеливалась повторять недавние заверения Роксанны из боязни услышать упрек из уст тех, кто заявлял, что ни один человек в здравом уме не поверит старой деве.

Прошло уже несколько недель, а представители городских властей все не являлись к Торнтонам. Гейдж вздохнул с облегчением, как и его жена, и жизнь потекла привычным чередом. К их изумлению, гости из городка начали приносить Шимейн маленькие подарки в знак дружбы, словно наконец-то смирились с ее присутствием и теперь желали познакомиться поближе. В основном перемена в отношении к ней произошла под настойчивым влиянием Колли Тейт, которую часто навещали горожанки, Ханны Филдс и Мэри-Маргарет Макги. Три женщины охотно хвалили свою новую подругу, уверяя всех и каждого, кто соглашался слушать, что Шимейн — настоящая леди, которую несправедливо осудили.

Впрочем, жизнь молодоженов не во всем напоминала идиллию. Шимейн начала подозревать, что рана Джейкоба Поттса зажила и он вернулся в городок. Стоило Шимейн выйти из дома, у нее возникало ощущение, что за ней следят откуда-то из зарослей. Гейдж то и дело обшаривал ближайший лес, но ему удалось обнаружить только несколько сломанных веток да потревоженные прелые листья, устилающие землю. Все эти следы мог оставить и олень. Шимейн не могла избавиться от дурного предчувствия, считая, что их жизнь в опасности, и в качестве меры предосторожности начала повсюду носить с собой кремневое ружье. Даже играя во дворе с Эндрю, стирая одежду в пруду или занимаясь другой домашней работой, она была готова к самому худшему. Если ее предчувствие вызвано излишне богатым воображением, она ничего не потеряет, но, если Поттс действительно подстерегает ее у дома, осторожность не помешает. После еще нескольких уроков стрельбы Шимейн научилась метко стрелять и не сомневалась, что в случае необходимости защитит себя и близких.

Гейдж постоянно оставался настороже, хотя и скрывал беспокойство от молодой жены. По два раза на дню он вместе с одним из работников обходил заросли вокруг дома. Никто из них не был опытным следопытом, и они замечали лишь очевидные признаки, которых оказывалось очень мало. Если Поттс и прятался в лесу, то действовал чрезвычайно осторожно.

Поручив своих родных заботам столяров, Гейдж отправился в Ньюпорт-Ньюс, чтобы вновь расспросить Моррису. Но блуднице приказали отправляться в порт вместе с остальными женщинами и встретить большой корабль. «Гордость Лондона» вскоре должна была отправиться в обратный путь, и женщины надеялись найти новых клиентов среди пассажиров и экипажа нового судна. Фрида пригрозила, что если они не заработают достаточно, придется перебиваться с хлеба на воду. Наотрез отказавшись сообщить место пребывания Поттса, Морриса не стала даже разговаривать с Гейджем, поскольку тот не мог обещать ей плату вперед за целый вечер. Морриса не желала рисковать, вызывая гнев мадам.

— Эта свинья Майерс пожаловался на меня Фриде, и теперь мне приходится ублажать вдвое больше джентльменов, чем раньше — как ты понимаешь, не потому, что мне нравится быть на побегушках у мадам. Гораздо охотнее я осталась бы сейчас с тобой, бесплатно — только чтобы показать, что я умею доставлять удовольствие лучше, чем болотная жаба, на которой ты по глупости женился. Но Фрида предупредила, если буду мошенничать, она продаст меня рудокопам, которые иногда бывают здесь. Знаешь, какие это мужланы? Один укусил меня до крови, так, что я завизжала!

— После знакомства с Поттсом вам следовало бы привыкнуть к грубым выходкам, — без малейшего сочувствия заметил Гейдж.

Морриса в бешенстве фыркнула и схватила с ближайшего столика тяжелую пивную кружку. Она уже замахнулась, но улыбка на недрогнувших губах Гейджа насторожила ее.

— Фрида смотрит, — предостерег он. Ярость блудницы быстро угасла, когда Гейдж указал в сторону лестницы, где, подобно хорошо укрепленному бастиону, возвышалась мадам. Скрестив на обширной груди бледные дряблые руки, она раздраженно постукивала носком туфли по ступеньке, всем своим видом давая понять, что Моррисе не поздоровится, если она рассердит еще одного клиента.

Морриса осторожно поставила кружку на стол. Фрида спустилась с лестницы и направилась к ней. Не желая выслушивать суровые упреки, на которые мадам наверняка не поскупится, Гейдж вышел из таверны и чуть не столкнулся с миссис Петтикомб.

— Кого я вижу! Гейдж Торнтон собственной персоной! — удивленно воскликнула почтенная матрона. Она поправила очки в проволочной оправе на своем тонком ястребином носу, с явным намерением до мельчайших подробностей разглядеть Гейджа. Любому мужчине, женившемуся на каторжнице, приходится несладко, откажись он потакать капризам жены, но, к вящему разочарованию Альмы, на лице Гейджа отсутствовали синяки или царапины. Альма с любопытством заглянула в открытую дверь таверны и увидела Моррису. С ехидной улыбкой сплетница повернулась к Гейджу:

— Заходили в гости, мистер Торнтон?

Этот прозрачный намек наполнил карие глаза Гейджа ледяным холодом.

— По делу, миссис Петтикомб.

— Разумеется, — усмехнулась Альма, — так говорят все мужчины, застигнутые врасплох в обществе продажных женщин.

Ее предположение привело Гейджа в ярость.

— Считайте, как вам будет угодно!

Альма поджала тонкие губы, но в следующий миг поспешно отступила — из таверны вылетела Морриса. Не замечая навострившей уши матроны, она повернулась к Гейджу:

— Если бы ты не был по уши влюблен в свою болотную жабу, я бы показала тебе, чего она стоит по сравнению со мной. Но нет — ты же верный супруг миледи Шимейн! Надеюсь, тебе хватит выводка младенцев, поскольку ничего другого ты от нее не получишь. Больше она ничего не умеет! А я иду на пристань. Может, на этот раз повезет.

Морриса с гордым видом прошествовала мимо Альмы, которая вытаращилась на нее, разинув рот. Сплетница не сразу вспомнила о Гейдже.

— Тоже собираетесь на пристань, Гейдж? — опомнившись, не преминула уколоть его Альма. — Боюсь только, этот корабль из Англии слишком чист для каторжниц.

Оглянувшись через плечо, Гейдж улыбнулся:

— У меня нет причин посещать пристань, мадам. Как верно заметила Морриса, все, что мне нужно, я получаю дома, и никто из пассажиров этого судна не представляет для меня интереса. Всего хорошего.

С этими словами Гейдж направился к берегу реки, где оставил каноэ. Его вежливый, но сухой ответ уколол миссис Петтикомб. Кипя негодованием, она смотрела вслед Гейджу. Впрочем, гораздо безопаснее сочинять сплетни за спиной этого человека и добиваться отмщения другими средствами.

Добравшись до пристани, Альма Петтикомб приблизилась к недавно прибывшему кораблю и остановилась у трапа, беззастенчиво разглядывая сходящих на берег пассажиров. Она заметила, что Морриса уходит под руку с каким-то юношей, но тут же забыла о блуднице: высокий, седовласый мужчина почтенной наружности сошел на берег в сопровождении капитана. Со вкусом подобранная, хотя и скромная одежда пожилого джентльмена свидетельствовала о его богатстве. Некоторое время пассажир беседовал с капитаном корабля на причале, и Альму Петтикомб насторожила почтительность капитана. Желая подслушать их разговор, она подошла поближе.

— Если вам что-нибудь понадобится, милорд, я буду счастлив помочь вам в поисках, — любезно предлагал капитан. — Жаль, что больше я ничего не могу сообщить. После того как он покинул мой корабль, я о нем ничего не слышал.

— Будем надеяться, что ваши сведения окажутся полезными, несмотря на их давность. Если Провидение благоволит ко мне, успешный исход моих поисков станет только вопросом времени.

Капитан подозвал матроса, который спускался по трапу с большим кожаным саквояжем на плече.

— Джуд, пойдешь с его светлостью, поможешь ему донести саквояж, а потом вернешься на корабль за увольнительной.

— Слушаюсь, капитан.

Мужчины расстались. Его светлость дождался, когда матрос его догонит, повернулся в сторону городка и наткнулся на миссис Петтикомб, которая подошла к нему почти вплотную.

— Прошу прощения, — извинился незнакомец и отступил, чтобы пройти мимо.

— Это мне надо извиниться, сэр, — ответила сплетница, одержимая желанием побольше узнать об этом человеке и его таинственных поисках. — Меня зовут Альма Петтикомб. Так получилось, что я слышала ваш разговор с капитаном и решила, что могла бы оказать вам помощь. Город и его жители прекрасно знакомы мне. Насколько я понимаю, вы кого-то разыскиваете. Возможно, я знаю этого человека. — Она выжидательно замолчала.

Его светлость с подозрением оглядел женщину. Возможно, его подвело зрение, но он вроде бы заметил, как она маячила за его спиной на пристани, навострив уши. Наконец пожилой мужчина решил, что сплетница может помочь — обычно таким женщинам известно все, что происходит в округе.

— Вы знаете человека по фамилии Торнтон? Почти десять лет назад он покинул Англию и высадился на берег здесь, в Ньюпорт-Ньюсе.

Альме Петтикомб оставалось только гадать, что нужно этому элегантному лорду от простолюдина — вспыльчивого столяра.

— Я знаю только одного Торнтона — Гейджа Торнтона, который живет у реки, — сообщила она незнакомцу, раздуваясь от сознания собственной значительности. — Может, вы ищете именно его?

Его светлость вдруг с облегчением улыбнулся:

— Да, именно его.

Сплетница не удержалась и принялась выкладывать все известные ей сведения.

— Еще раз прошу прощения, милорд, но мне не терпится узнать, что натворил Гейдж Торнтон, если заставил такого важного джентльмена, как вы, приплыть за ним из самой Англии, да еще по прошествии стольких лет!

Глаза джентльмена вдруг стали ледяными и приобрели янтарный оттенок.

— Насколько мне известно, он ничего не натворил, мадам. А почему вы спрашиваете?

— Видите ли, по его вине добропорядочные жители этого города стали опасаться за свою жизнь, — охотно объяснила Альма. — Говорят, он убил свою первую жену, однако ведет себя как ни в чем не бывало. А теперь взял в жены каторжницу — никто не знает, какие преступления она совершила в Англии. Еще в тот день, когда он купил ее, я предсказывала, что он оказал городу плохую услугу.

— Где можно найти мистера Торнтона?

Даже сухость вопроса не обескуражила Альму. Она поспешила указать направление и назвала имена нескольких горожан, которые согласятся за небольшую плату довезти незнакомца до дома Торнтона. Его светлость вежливо поблагодарил ее и поманил за собой матроса, но Альма не унималась:

— Нельзя ли узнать ваше имя, ваша светлость?

— Лорд Уильям Торнтон, граф Торнхедж, — ответил незнакомец с усмешкой, похожей на ту, что Альма видела часом раньше.

Миссис Петтикомб на миг приоткрыла рот, прежде чем опомнилась и прикрыла его ладонью, ошеломленно выговорив:

— Значит, вы родственник Гейджу Торнтону?

— Он мой сын, мадам. — С этими словами лорд обошел остолбеневшую женщину и зашагал к реке в сопровождении Джуда. Через несколько минут он добрался до дома Гейджа и отпустил матроса.

Стук в дверь разбудил дремавших после обеда Эндрю и Шимейн. Мальчик торопливо сполз с кровати отца и бросился к двери, а Шимейн поспешила за ним, внезапно охваченная страхом. Ей не верилось, что Поттс отважится явиться прямо в дом, особенно после ранения, но рисковать она не могла.

— Не открывай дверь, Эндрю, пока я не узнаю, кто там, — предупредила она.

Мальчик послушно застыл на месте, а Шимейн подошла к окну и выглянула на веранду. Стоящего у порога мужчину Шимейн видела впервые — она не припоминала, чтобы когда-нибудь встречалась с ним в Ньюпорт-Ньюсе. Он держался чуть надменно, с достоинством, выдававшим в нем титулованную особу.

Шимейн подняла засов и позволила малышу распахнуть дверь. Первым делом незнакомец уставился на ребенка, и Шимейн отметила, как смягчилось выражение его лица. Спустя мгновение янтарно-карие глаза устремили на нее холодный и отчужденный взгляд. У Шимейн вырвался удивленный возглас, ей с трудом удалось подавить желание броситься прочь, ибо она не сомневалась, что перед ней стоит отец Гейджа.

— Мистер Торнтон дома? — сухо спросил он.

— Он скоро придет, — смутившись, ответила Шимейн. — Один из подмастерьев сказал, что недавно он отправился в Ньюпорт-Ньюс. Если вы не откажетесь войти и подождать в доме вместе с малышом, я сбегаю в мастерскую и узнаю, не вернулся ли он.

Удивленный се приглашением, Уильям шагнул через порог и пристально оглядел Шимейн. Отметив тонкие черты лица и обручальное кольцо на пальце левой руки, он приподнял бровь.

— Вам известно, кто я?

Шимейн положила ладони на плечи мальчика.

— Если не ошибаюсь, вы — дедушка Эндрю и отец моего мужа.

Уильям сжал губы, пряча досаду. Сплетница оказалась права! Гейдж дал свое имя преступнице. Однако эта девчонка выказывала наблюдательность и ум, чего Уильям не ожидал увидеть у каторжницы-простолюдинки.

— Вы недовольны, что мы с вашим сыном женаты? — негромко спросила Шимейн.

Вопрос Уильяма прозвучал более бесцеремонно:

— Значит, вы и есть та каторжница, о которой говорила миссис Петтикомб?

Шимейн с вызовом вскинула подбородок:

— А если меня несправедливо осудили?

— К сожалению, доказать вашу невиновность нельзя: колония находится далеко от Англии, а здесь вряд ли найдутся люди, способные подтвердить ваши слова, — сдержанно отозвался Уильям. — Ни один отец не похвалит сына, узнав, что тот взял в жены преступницу, и я не исключение.

— Одобряете вы его выбор или нет — дело сделано, — возразила Шимейн. — Нарушить клятву невозможно, если только ваш сын не потребует развода. А об этом, смею вас заверить, не может быть и речи.

— Мой сын уже доказал, насколько он своеволен, — заявил Уильям и вздохнул, вспомнив последнюю ссору с Гейджем. Прошло несколько лет, прежде чем открылась истина, но Уильяма с самого начала тяготила разлука. — Что бы я ему ни советовал, он поступает так, как считает нужным. Уверен, он не пожелает расстаться с такой миловидной женщиной, какие бы преступления вы ни совершили в прошлом.

Шимейн вздрогнула — отчаяние сжало ее сердце. Этот мужчина твердо убежден в ее виновности и заставить его изменить мнение невозможно. В такую же ловушку Шимейн попала, когда ее схватил Нед, ловец воров: судьи верили Неду, а не ей.

— Не могли бы вы побыть с Эндрю, пока я схожу за Гейджем? — Дождавшись, пока лорд кивнул, Шимейн указала на диван: — Присядьте, если хотите. Я не задержусь.

Не желая оставаться наедине с незнакомцем, Эндрю расплакался, увидев, что Шимейн направилась к двери. Он бросился за ней и в отчаянии вцепился в ее юбку. Уильям внимательно следил, как Шимейн ласково поглаживает ребенка по щеке, успокаивая его.

— Прошу прощения, милорд, — извинилась она. — Эндрю предпочитает пойти со мной. Когда вы познакомитесь с ним поближе, он будет охотнее оставаться с вами.

— Понимаю.

Шимейн с малышом вышли из дома, а Уильям сел на диван и огляделся. Умея с первого взгляда отличать негодную вещь от добротной, он удивился, отмечая, как тщательно сработан каждый предмет обстановки. Выйдя из лодки и попросив Джуда отнести саквояж на веранду дома, Уильям помедлил возле строящегося корабля, восхищаясь им и расспрашивая старого корабельного плотника Фланнери. Мастер с готовностью показал ему судно, не переставая восхвалять своего хозяина. Сердце Уильяма переполнилось гордостью: наконец-то он понял, что Гейдж некогда пытался объяснить ему еще в Англии. После десяти лет разлуки, глядя на творение Гейджа, граф постепенно прозревал и мало-помалу оправдывал решение сына покинуть отцовский дом и родину.

Через три года после отъезда Гейджа Кристина слегла с воспалением легких (правда, сама она предпочитала именовать свою болезнь «разбитым сердцем»). На смертном одре она со слезами призналась отцу, что была влюблена в Гейджа и пыталась заставить его жениться, уверяя, что ждет от него ребенка. Она умерла девственницей, опорочив собственное имя, но, по ее словам, игра стоила свеч — ей был не нужен никто, кроме Гейджа Торнтона.

После похорон Кристины ее отец уговорил Уильяма простить ее и помириться с сыном. Во время долгих и утомительных поисков Гейджа Уильям понял, что в разлуке повинны его собственные гордость и упрямство. Он хотел подчинить себе Гейджа и потому даже не допускал мысли, что сын оказался пешкой в игре, затеянной Кристиной.

Задняя дверь дома открылась, и Уильям поспешно поднялся на ноги. Из коридора в гостиную вошел Гейдж. Отец быстрее его преодолел разделяющее их расстояние и со слезами на глазах оглядел сына. Гейдж повзрослел, его лицо стало более мужественным, но благодаря бронзовому загару и заострившимся чертам он выглядел еще привлекательнее, чем прежде. Уильям увидел в нем точную копию себя, если не считать глубоких морщин на лбу, оставленных возрастом и невзгодами, и горьких складок в уголках рта.

— Я уже отчаялся найти тебя, — пробормотал Уильям, чувствуя, как к горлу подступает ком. Выдержка изменила ему. Граф обнял Гейджа за плечи и слегка встряхнул, словно пытаясь заставить его понять всю горечь разлуки. — Я безуспешно искал тебя все эти годы, отправлял посыльных на край света. С капитаном корабля, на котором ты приплыл сюда, я познакомился по чистой случайности. Дорогой мой сын, простишь ли ты меня за то, что я выгнал тебя из дома?

Гейджа ошеломил взрыв чувств, отразившийся на отцовском лице. Никогда еще он не видел Уильяма Торнтона таким беспомощным и униженным — эту сторону своей натуры тот никогда и никому не открывал. Мать Гейджа умерла вскоре после того, как ему исполнилось двенадцать лет, и боль потери ожесточила Уильяма, сделав его суровым и непреклонным. А теперь он стоял перед сыном, чуть не рыдая от радости.

Перемена была настолько велика, что Гейдж не знал, как держать себя. Ему хотелось обхватить графа за плечи обеими руками и крепко прижать к себе, но вместе с тем Гейджа охватила непривычная неловкость.

— Сын, мой сын! — бормотал Уильям, уткнувшись ему в плечо.

Задняя дверь скрипнула, и в комнату вбежал Эндрю. Увидев, что незнакомец попрежнему находится в гостиной, мальчик застыл на месте. Мужчины повернулись к нему, и Эндрю заметил влажный блеск в глазах отца.

— Папа, ты плачешь? — изумленно спросил он.

Гейдж смущенно вытер глаза, прежде чем взять сына на руки и представить его деду.

— Энди, это мой папа и твой дедушка.

— Дедушка? — Эндрю с любопытством уставился на старика. Дедушка Малькольма и Дункана часто навещал их, но отец никогда не говорил Эндрю о том., что у него тоже есть дед.

Уильям протянул к мальчику руки, но Эндрю прижался к отцовскому плечу и замотал головкой.

— А где мама? — спросил Гейдж, заметив, что Шимейн не вошла вслед за Эндрю.

Малыш махнул ручонкой в сторону веранды:

— Мама Шимейн там.

Гейдж поставил сына на пол и ласково, но твердо велел ему остаться с дедом.

— Подожди здесь с дедушкой, Энди. Я только схожу на веранду и вернусь.

Гейдж вышел на крыльцо и увидел Шимейн на стуле, стоящем в дальнем конце веранды. Она подтянула колени к груди и уткнулась в них подбородком. Гейджа она встретила робким, испуганным взглядом. Присев рядом с ней на корточки, Гейдж долго вглядывался в лицо жены, отметив, что шелковистые ресницы Шимейн влажно блестят. Он взял ее дрожащие пальцы и поднес их к губам.

— Почему ты не вошла вместе с Эндрю?

Шимейн пожала плечами и отвела взгляд.

— Я думала, вам с отцом хочется немного побыть вдвоем.

— Чем ты расстроена?

Шимейн осторожно отняла руку и обхватила колени.

— Миссис Петтикомб сказала твоему отцу, что я преступница.

Гейдж чертыхнулся, мысленно поклявшись свернуть шею старой сплетнице. Но гораздо важнее сейчас узнать, чем его отец обидел Шимейн.

— Что еще он сказал тебе?

— Ничего, — солгала Шимейн и покачала головой, не желая становиться причиной очередной ссоры между Гейджем и его отцом, особенно после их встречи.

— Он наверняка что-то сказал, — не поверил Гейдж.

— Нет, ничего, — повторила дрогнувшим голосом Шимейн.

— Ты не умеешь лгать, Шимейн, — мягко упрекнул ее муж. — Скажи, любимая, о чем вы говорили с моим отцом?

Шимейн хранила молчание, и Гейдж понял, что настаивать бесполезно.

— Пойдем в дом, — позвал он, поднимаясь. — Я представлю тебя отцу.

Поднявшись со стула, Шимейн вытерла глаза и пригладила на висках волосы, выбившиеся из косы. Наблюдая за ее попытками привести себя в порядок, Гейдж улыбнулся и привлек ее к себе.

— Милая, ты и так прекрасна, — прошептал он, целуя ее в губы.

Как она любит мужа! Как она будет жить, если Уильям Торнтон решит разлучить их?

Она обвила руками талию мужа и ответила на поцелуй, отдаваясь Гейджу душой и телом. Он поднял голову, в его глазах светилась любовь.

— Продолжим этот поцелуй позднее, в постели, а то, боюсь, Эндрю отправится искать нас.

— Тогда пойдем поскорее в дом, — пробормотала Шимейн. — Он не любит оставаться один с незнакомыми людьми.

Едва задняя дверь открылась, Эндрю выбежал в коридор навстречу родителям. Отец поднял его на руки, и все трое вошли в гостиную и остановились перед Уильямом.

— Отец, это моя вторая жена, Шимейн, — сдержанным тоном произнес Гейдж. Обняв Шимейн за плечи, он продолжал объяснять: — Мать Эндрю погибла год назад, я остался вдовцом. Прежде чем прибыть в колонию, Шимейн была обручена с маркизом дю Мерсером из Лондона. Ее схватили в родительском доме, несправедливо обвинили в воровстве и привезли сюда на «Гордости Лондона».

Уильям вспомнил, что видел это судно в порту и узнал, что оно принадлежит его давнему врагу Хорасу Тернбуллу. Кроме того, он был знаком с маркизом дю Мерсером и незадолго до отплытия из Англии слышал, какой скандал вызвало бегство невесты Мориса незадолго до свадьбы — говорили, что оно было на руку бабушке жениха.

— Значит, вы с Шимейн поженились совсем недавно?

— Достаточно давно, чтобы оценить преимущества нашего союза, — натянуто улыбнулся Гейдж.

Уильям сразу уловил решимость в голосе сына — похоже, девчонка не теряла времени и успела пожаловаться мужу, что его отец недоволен их браком. Неудивительно, что теперь она выглядит такой смущенной.

— Значит, она рассказала тебе, что я недоволен твоим выбором?

Гейдж сжал челюсти, мускулы на его щеках дрогнули.

— Шимейн не сказала об этом ни единого слова, отец, но поскольку прежде ты не стеснялся выражать свое мнение, думаю, ты мог бы высказать его мне. Я настаиваю, чтобы впредь ты обсуждал наш брак со мной, а не с Шимейн. Мне не по душе, что ты расстроил мою жену, и я не собираюсь молчать, зная, что ты оскорбил ее!

Задрожав, Эндрю уткнулся в плечо отца. Почувствовав, как испуган ребенок, Гейдж погладил его по спине, понимая, что должен сдержать пыл — хотя бы ради сына.

— Прости, отец, — извинился он. — Похоже, мы оба немного не в себе. Как видишь, я до сих пор не научился сдерживаться.

— Пожалуй, мне лучше уйти, — сдавленным голосом отозвался Уильям. Он повернулся и направился к двери, но Шимейн бросилась к нему наперерез и коснулась руки старика.

— Не уходите, милорд, прошу вас! — взмолилась она. — Я не хочу быть причиной еще одной ссоры между вами. Останьтесь, поужинайте с нами, а если захотите погостить, наверху есть небольшая спальня, где вас никто не потревожит. — Проведя дрожащими пальцами по смуглой, покрытой выступающими венами старческой руке, она просительно добавила: — Вы должны остаться — хотя бы ради Эндрю: ведь вы — его единственный дедушка!

Уильям взглянул на нее сквозь слезы, которые навернулись на глаза, несмотря на все попытки сдержаться.

— Я так долго искал сына, что не хотел бы снова потерять его…

Шимейн всем сердцем пожалела одинокого старика и с мягкой улыбкой предложила:

— Тогда оставайтесь, милорд, и будьте как дома.

— Спасибо, Шимейн. Я с радостью останусь с вами. — Уильям потрепал ее по руке.

Шимейн подвела графа к Гейджу.

— Не надо больше ссориться, — попросила она, глядя на мужа в упор. — Эндрю и без того напуган. Дорогой, за годы былые раны затянулись, но если вы не простите друг друга, разве сможете забыть о нанесенной обиде и сбросить тяжесть с души?

Гейдж понимал, что она права, но прошла минута, прежде чем он решился встретиться взглядом с отцом:

— Ты уже видел корабль, который я строю?

Уильям с облегчением вздохнул.

— Да, и хотел бы осмотреть твою мастерскую. — Он обвел рукой комнату. — Такой мебели я не видел даже в лучших домах Англии. Тебе есть чем гордиться, Гейдж.

Эндрю поднял голову, оглянулся на дедушку, а затем вопросительно уставился на отца.

— Папа, можно, я тоже пойду?

— Ты непременно поможешь мне показать дедушке мастерскую, — улыбнулся Гейдж.

Эндрю попытался сморщить нос как отец.

— Дедушка поможет тебе строить корабль?

— Сначала он должен научиться исполнять приказы, как остальные мои работники, — насмешливо заявил Гейдж, заставив отца поперхнуться. Он постучал старика по спине, помогая ему отдышаться, но не удержался и повторил то же требование, какое отец когда-то предъявил к нему: — Ты начнешь работу подмастерьем, пока не докажешь, что способен на большее.

Уильям не знал, что делать — кашлять, стонать или смеяться.

— Черт побери, Гейдж, ты же мне мстишь!

Гейдж усмехнулся, чувствуя, как напряжение исчезает:

— Пожалуй, да.

Позднее вечером в большой спальне Шимейн сняла ночную рубашку и нырнула под одеяло в объятия ждущего мужа. Гейдж радостно улыбнулся, когда она прижалась к нему.

— Большинство женщин надевают ночные рубашки, ложась в постель, а ты, дорогая, поступаешь наоборот.

Шимейн шутливо куснула Гейджа за грудь, исторгнув из его уст изумленные возгласы вперемежку со смехом.

— Большинство женщин в постелях не ждут такие мужчины, как ты, любимый. — Она провела ладонью по его телу и застонала в восхищении. — Иначе они не стали бы терять времени, надевая ночные рубашки. Ждали бы в постели с распростертыми объятиями.

Гейдж повернул голову на подушке и прищурился, глядя в смеющееся лицо жены.

— Тогда почему же мне пришлось ждать вас, мадам?

Положив ногу на бедра Гейджа, Шимейн придвинулась ближе к теплому телу мужа.

— Потому что после купания у меня были дела на кухне. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы в присутствии твоего отца я разгуливала по дому обнаженной?

— Ни в коем случае, мадам! Такое зрелище я приберегаю только для себя, — заявил Гейдж, передвигая повыше ее колено. Его ладонь ласкающим движением скользнула по внутренней поверхности бедра Шимейн, коснулась ягодицы. — Я не желаю делить тебя ни с кем.

Дыхание Шимейн стало прерывистым — пальцы Гейджа дотронулись до ее лона.

— Как думаешь, твой отец слышит нас из верхней комнаты?

— Надеюсь, нет, и я не позволю опасениям лишать меня удовольствия, любимая. Мне пришлось ждать весь день, чтобы получить то, что ты пообещала мне на веранде.

Приподнявшись, Шимейн задумалась.

— А разве я что-нибудь обещала?

— Обещал твой поцелуй, дорогая, а я всегда готов принять столь заманчивое приглашение.

Смеющиеся глаза Шимейн ярко вспыхнули.

— Вы видите приглашение даже в покачивании моих юбок, сэр, — поддразнила она мужа. — По правде сказать, мне кажется, что вы все время думаете только об одном — о плотской любви.

— Вот теперь вы знаете меня как свои пять пальцев, мадам, — усмехнулся Гейдж.

Глава 18

Шумный щебет птиц разбудил Уильяма Торнтона задолго до того, как солнце всплыло над горизонтом. Какофония криков, трелей и странного шипения, доносящегося из-за деревьев у дома, окончательно вывела его из дремоты. Убедившись, что в таком гаме ему не заснуть, Уильям решил выйти и полюбоваться незнакомой природой.

Натянув бриджи, он связал узлом полы ночной рубашки, надел сапоги и вышел на переднюю веранду. Мимо дома пролетела сова, лениво взмахивая крыльями. За ней гналась маленькая пичужка, несомненно, пытаясь отплатить за какую-то обиду. Скорее всего причиной галдежа стало утреннее похищение яиц или птенцов.

Минуту Уильям полной грудью вдыхал теплый, напоенный ароматом цветов воздух и разглядывал раскинувшийся перед ним пейзаж, озаренный серым предутренним светом. Через час взойдет солнце. Уильям представил, как огненное светило всплывает из-за зеленой глади леса, и решил, что с палубы недостроенного корабля рассвет виден гораздо лучше, чем из окон дома. Желая насладиться живописным зрелищем, он зашагал к кораблю, но едва приблизился к берегу, как заметил вытащенную на песок лодку и нескольких мужчин, суетливо бегающих от лодки к кораблю и обратно. Шагнув за дерево, Уильям предпочел остаться незамеченным и выяснить намерения непрошеных гостей.

Волосы Уильяма встали дыбом, когда он заметил громоздкого мужчину, несущего к кораблю деревянный бочонок. Бочонок был тяжелым — Уильям заметил это, когда грузный незнакомец передал его другому человеку, стоящему на сходнях. Пока Уильям наблюдал на ними, здоровяк направился к лодке за еще одним бочонком. Внезапно из лодки поднялся тучный мужчина и двинулся к кораблю, опираясь при ходьбе на длинную палку, или, точнее, пику, которую он держал за древко у самого наконечника. Такую странную трость Уильям уже когда-то видел, и хотя за годы фигура мужчины совсем расплылась, Уильям не мог обознаться. Его подозрения подтвердились, когда он услышал, как мужчина сказал идущему рядом матросу:

— Шести бочонков с порохом хватит, чтобы разнести эту посудину в щепки. Я отомщу за все, что Торнтоны украли у меня!

Уильям поспешно ретировался и бросился обратно к дому. Стараясь не привлекать внимания злоумышленников, он осторожно открыл дверь и мигом достиг двери спальни. Едва успев постучать, он ворвался в полутемную комнату. Супруги не успели даже ответить на стук — сын Уильяма в изумлении вскочил, а Шимейн, лежащая рядом, испуганно ахнула.

— Гейдж, скорее! — срывающимся голосом прошептал Уильям. — Там, у реки, какие-то люди — похоже, они хотят взорвать твой корабль. Если память мне не изменяет, их главарь — не кто иной, как Хорас Тернбулл!

Чертыхнувшись, Гейдж отбросил одеяло, вскочил и в два прыжка добрался до стула, на котором прошлым вечером сложил одежду. Влезая в узкие штанины бриджей, он спросил:

— Сколько их?

— Я насчитал шестерых, но мог и ошибиться. — Краем глаза Уильям заметил, что Шимейн потянулась за рубашкой, лежащей на кровати. Утащив ее под одеяло, она заворочалась на постели — судя по ее движениям, пыталась одеться.

— Слишком много для нас двоих, — пробормотал Гейдж, натягивая сапоги.

— Я помогу, — предложила Шимейн, высовывая голову из-под одеяла.

— Не болтай чепухи! — рявкнул Гейдж, поворачиваясь к ней. — Это слишком опасно! Я готов скорее пожертвовать кораблем, чем потерять тебя!

— Но послушай, Гейдж, ты же научил меня стрелять! — возразила она, поспешно застегивая рубашку на груди. — Ты же знаешь, я почти всегда попадаю в цель!

Уильям прекратил спор супругов:

— Сейчас потребуется все оружие, какое есть в нашем распоряжении. Если Шимейн спрячется за дерево и откроет стрельбу, она задержит негодяев на пару минут — этого нам хватит, чтобы пробраться на корабль.

Гейдж нахмурился и повернулся к жене, засовывая два пистолета за пояс бриджей.

— Только пообещай оставаться под прикрытием.

Шимейн не успела ответить — Уильям торопил сына:

— Живее, Гейдж!

Он выбежал из комнаты, и сын последовал за ним по пятам, пока Шимейн одевалась, путаясь в рукавах халата. Из шкафа, стоящего в гостиной, Гейдж выхватил два кремневых ружья, одно отдал отцу, а другое быстро зарядил сам.

У двери Гейдж опередил отца. Спустя минуту из спальни тихо вышла Шимейн с пистолетом в руке.

Она кралась в тени под деревьями, отстав от Гейджа и Уильяма.

Небо на востоке начало светлеть, и на его фоне Гейдж отчетливо видел суету возле корабля. Когда он приблизился, один из злоумышленников заметил его и крикнул, предупреждая остальных. Выхватив из-за пояса пистолет, неизвестный выстрелил в Гейджа, привлекая внимание сообщников к отцу и сыну. Свинцовая пуля просвистела мимо, не причинив Гейджу вреда, а он тут же отплатил стрелявшему выстрелом из ружья. Незнакомец рухнул навзничь с раной в груди.

Перезаряжать ружье было некогда, и Гейдж отшвырнул его. Едва он успел выхватить из-за пояса пистолеты, отец вскинул ружье и пристрелил еще одного злоумышленника, того, который целился в Гейджа. Метнувшись вперед, Уильям завладел оружием поверженного врага и мгновенно разрядил его в очередного мерзавца. Тот пошатнулся и упал, раненный в живот. Двое противников пониже ростом набросились на Уильяма, и тот ударил одного из них пистолетом по лицу, а другого наградил сокрушительным ударом кулака в щетинистый подбородок. Пошатнувшись, негодяй дождался, когда пройдет головокружение и погаснут искры перед глазами, и вновь ринулся в бой.

Гейдж уже поднимался на корабль. Первого из двух попавшихся мужчин он обезвредил выстрелом в лицо, второго ранил в шею. Увидев, что по палубе к нему спешит неповоротливый верзила, Гейдж схватил попавшуюся под руку увесистую доску и с силой обрушил ее на лысую макушку противника. Верзила зашатался, удивленно озираясь по сторонам, но затем, резко встряхнув головой, пришел в себя и злобно оскалился, глядя на Гейджа. С яростным рычанием он двинулся вперед нетвердой походкой. Едва Гейдж вновь замахнулся, верзила выхватил у него доску и отшвырнул ее.

Гейдж пригнулся, противник промахнулся и на миг лишился равновесия. Гейдж метнулся вперед, пытаясь схватить доску, но здоровяк, разгадав его намерения, сам подхватил ее. Гейдж отступил и наткнулся на бочонки с порохом, составленные вместе. Воспользовавшись преимуществом, его враг замахнулся. Внезапная ослепительная вспышка боли пронзила голову Гейджа, и он зашатался.

Верзила испустил радостный вопль, увидев, как беспомощен его противник, и отбросил доску. Пощелкивая суставами пальцев в предвкушении рукопашной схватки, он шагнул вперед.

Уильям поднялся на палубу, когда огромный волосатый кулак ударил его сына в лицо. Гейдж упал на бочонки, неловко приподнялся на локте, но верзила уже изготовился к смертоносному удару.

Уильям прицелился в противника, но не успел он нажать курок, как эхо еще одного выстрела прокатилось по кораблю. Колени здоровяка подогнулись, его тело странно скорчилось. Кровь влажно поблескивала в лучах восходящего солнца, струясь из огромной раны во лбу и заливая ухо. Уильям удивленно огляделся, желая узнать, откуда пришла неожиданная помощь.

Возле лестницы, ведущей на палубу, стояла Шимейн с дымящимся ружьем в руках. Даже в тусклом свете Уильям разглядел, как она дрожит — видимо, только сейчас осознав, что убила человека.

Услышав оглушительный вопль, они оглянулись и увидели грузного мужчину, выбирающегося из люка. Очутившись на палубе, Хорас Тернбулл застыл и с шумом втянул в легкие воздух, замечая следы кровавой бойни. В руке он по-прежнему сжимал пику, оружие, к которому привык, когда в молодости служил в пехоте. Перелом ноги помешал ему добиться повышения в чине, но к тому времени он уже научился в совершенстве владеть пикой. Она стала для него своего рода талисманом. Когда кость срослась, Тернбулл начал богатеть — отнюдь не честным путем. Он по-прежнему брал пику с собой, особенно в подобных случаях, ибо так и не научился владеть огнестрельным оружием.

Глаза Хораса Тернбулла вспыхнули бешенством при виде человека, который увел его корабль вместе с грузом из Портсмута много лет назад. Гейдж сидел на бочонке, обхватив голову руками — совершенно беспомощный и не подозревающий об опасности.

Перехватив пику, Тернбулл прицелился.

— Смотрите, лорд Торнтон, — взревел он, сразу узнав давнего врага, — смотрите, как я отомщу вам обоим, убив вашего сына! Вот вам за то, что вы велели ему украсть мой корабль!

— Тернбулл, нет! — выкрикнул Уильям, но — поздно. Пика со свистом рассекла воздух.

Шимейн завизжала, однако ничего не могла поделать, парализованная ужасом. Уильям, не желающий терять сына, с необычайной силой ринулся вперед и заслонил собой Гейджа. Пика глубоко впилась в спину Уильяма, вызвав у него отчаянный крик. С трудом повернувшись к Тернбуллу, он вскинул руку и прицелился из последнего заряженного пистолета.

Богатый владелец огромного торгового флота опешил, увидев направленное на него дуло, выпучив глаза, он лихорадочно замотал головой.

— Прошу вас, не надо! Не делайте этого! — взмолился он. — Я отдам все…

Пистолет рявкнул и выплюнул маленький свинцовый шарик, секунду спустя оставивший кровавую рану во лбу Тернбулла. Словно статуя, он упал навзничь и затих, свесив голову на лестницу и вытаращив незрячие глаза.

Шимейн подбежала к Уильяму в ту минуту, когда его ноги подкосились. Подхватив старика, она усадила его на бочонок рядом с тем, на котором сидел Гейдж. Кровь струилась из раны на спине Уильяма, по белой рубашке расплывалось алое пятно. Уперевшись рукой в его плечо, Шимейн попыталась вытащить из раны пику, но вскоре убедилась, что ее усилия тщетны.

Со стороны сходен донесся топот бегущих ног, и Шимейн испуганно оглянулась, но тут же вздохнула с облегчением, увидев Джиллиана. Юноша понял, в чем дело, увидев трупы на берегу. Заметив на палубе еще два неподвижных тела, он в изумлении уставился на Шимейн.

— Что здесь произошло?

— Потом, Джиллиан, — перебила она. — Помоги мне перенести Гейджа и его отца в дом. Оба ранены, рана его светлости очень опасна.

Действовать надо без промедления — Джиллиан и сам это понимал. Он бросился к перилам, вгляделся в сторону берега, где в тени деревьев оставил лодку, и крикнул:

— Папа, скорее! Торнтоны ранены!

Фланнери Морган оказался на редкость сообразительным и проворным. Не прошло и минуты, как он поднялся на палубу и вместе с сыном осмотрел рану Уильяма Торнтона. Фланнери заявил, что не стоит вытаскивать пику до прихода врача, но чтобы облегчить ее вес, он спилил древко, оставив только конец, за который можно было взяться. Отец и сын отнесли старшего Торнтона в дом и вернулись за Гейджем.

Гейдж впал в глубокое, беспокойное забытье на руках у жены. Привести его в чувство никак не удавалось, и это пугало Шимейн. Корабельные плотники понесли Гейджа в дом, она поспешила за ними и попросила их снять с Гейджа сапоги и рубашку, пропитанную кровью из открытой раны на голове. Едва успев обмыть рану, она бросилась наверх, к Уильяму. Чуть не плача, разрезала на старике ночную рубашку, а тот, несмотря на боль, пытался помочь ей.

— Попробуйте расслабиться, милорд, — просила она, шмыгая носом и вытирая слезы рукавом халата.

— Как Гейдж? — стиснув зубы от боли, выговорил Уильям.

— Не знаю. Он без сознания.

— Он должен выжить!

Шимейн чуть не разрыдалась, но вовремя опомнилась и глубоко вздохнула, взяв себя в руки.

— Вы оба будете жить.

Эриха Вернера отправили верхом на жеребце за доктором Феррисом. Эрих, опытный наездник, пообещал доставить врача без промедления. Когда час спустя врач прибыл на своей лошади, его провели прямо наверх, к старшему Торнтону. Колби Феррис немедленно отправил Джиллиана в кухню поискать спиртное, чтобы подкрепить силы лорда и приглушить боль во время извлечения пики. Старший Торнтон находился в сознании и пристально следил за происходящим, но Колби считал, что его светлости было бы лучше лишиться чувств. Через несколько минут Джиллиан вернулся с кувшином крепкого виски, которое его отец хранил на корабле и по вечерам, перед возвращением домой, отпивал по глотку-другому.

— Побудь здесь, а я посмотрю, как дела у Гейджа, — велел Колби юноше. — Заставь его выпить как можно больше — даже если тебе придется поддержать компанию. Только не забудь оставить немного, чтобы обмыть рану.

Джиллиан оглядел англичанина, лежащего на боку лицом к стене. Пика по-прежнему торчала у него из спины, и Джиллиан ужаснулся, какие муки испытает лорд, попытавшись сесть.

— Но как же его светлость будет пить…

Уильям оглянулся с болезненной гримасой и протянул руку за кувшином. С помощью Колби и Джиллиана он приподнялся на локте и под бок ему подсунули подушку. Довольный помощью пациента, врач покинул его, поручив юноше-ирландцу нелегкую задачу напоить допьяна английского лорда.

Спустившись в спальню, Колби осмотрел рану на голове Гейджа. К этому времени она почти перестала кровоточить, но под ней на черепе прощупывалась огромная шишка. Пока Колби не мог оценить состояние пациента.

— Вполне возможно, ваш муж выживет, — сказал он Шимейн, — а может, и нет. Прикладывайте к ране холодный влажный компресс и не сводите с него глаз. Как только я закончу с его отцом, я попытаюсь зашить рану. Очевидно, у вашего мужа контузия — время от времени он будет терять сознание и снова приходить в себя. Все зависит от того, насколько велики внутренние повреждения.

У Шимейн подкосились ноги, по спине заструился ледяной пот, но она решительно сжала зубы. Она не поддастся страху. Теперь, когда муж нуждается в ее помощи, она не позволит себе упасть в обморок.

Суета и шум в доме разбудили Эндрю, и Шимейн наспех одела и накормила малыша, а затем привела в порядок себя. Вдвоем они перенесли кресло-качалку из детской в спальню, поближе к кровати Гейджа. Обняв Эндрю, Шимейн напевала ему, молясь, чтобы с мужем и свекром все обошлось. Спустя некоторое время Эндрю сполз с ее коленей, забрался на кровать и прижался к отцу. Шимейн последовала его примеру и, обняв мальчика, положила ладонь на грудь мужа, находя утешение в сильном, ровном биении сердца.

Поднявшись наверх, Колби Феррис обнаружил, что Уильям по-прежнему трезв, зато язык Джиллиана начал заплетаться. Определив, что юному плотнику необходим свежий воздух, а ему самому — двое сильных мужчин, чтобы удержать лорда, Колби послал Джиллиана за Ремси Тейтом и Слаем Таккером, которые часто помогали грузить в повозку гробы горожан, отправляющихся в последний путь.

Если не считать промывания раны, виски не принесло старому лорду пользы, на которую рассчитывал Колби: его светлость оставался в сознании во время болезненного извлечения пики из его спины. Важные органы не были задеты, но рана оказалась очень глубокой. Промывание открытой раны жгучей жидкостью повергло бы в обморок более слабого человека, но Уильям, вынужденный во время этой процедуры лежать на животе, стиснул зубы, уткнулся лицом в подушку и не издал ни звука, только дрожал. Только под конец, когда рана была уже зашита, его светлость наконец лишился чувств, удивив врача выдержкой и несгибаемой волей к жизни.

Когда Колби вновь спустился вниз, он обнаружил, что Эндрю и Шимейн спят на кровати рядом с Гейджем, а он пришел в себя и смотрит на жену и сына, как на бесценные сокровища.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Колби, зашив рану на голове Гейджа.

— Так, словно меня ударили обухом по голове.

— Радуйтесь, что остались живы.

Лоб Гейджа собрался в морщины, но боль заставила его впредь воздерживаться от гримас.

— Неужели удар был так силен?

— Не знаю. — Колби указал на Шимейн. — По словам вашего отца, миссис Торнтон застрелила человека, который пытался убить вас. — Он сделал паузу, давая Гейджу возможность осмыслить его слова, и увидел, как на лице раненого мелькнуло удивление. — А Шимейн говорит, что отец заслонил вас своим телом и принял удар пикой, предназначавшийся вам.

Гейдж изумленно уставился на врача. Опасаясь самого худшего, он с трудом выговорил:

— Он умер?

— Нет. Его светлость поправится, если только не воспалится рана, но, надеюсь, виски Фланнери поможет. Такого крепкого виски я сроду не пробовал, а лорд Торнтон пил его, словно воду. Откровенно говоря, я поражен его выносливостью и терпением. Он ни разу не вскрикнул и все время находился в сознании. Должно быть, ваш отец и жена очень любят вас, мистер Торнтон.

С удивлением обдумывая слова врача, Гейдж машинально повторил то, что говорил, когда к нему обращались по фамилии:

— Меня зовут Гейдж.

— Отдыхайте и набирайтесь сил, Гейдж, — велел Колби. — Если сможете, постарайтесь заснуть.

Гейдж вспомнил события, благодаря которым виделся с врачом в прошлый раз.

— Кстати, как дела у Колли? Ремси говорит, что ей гораздо лучше, но меня не покидает беспокойство. Наверное, она вскоре родит?

— Колли чувствует себя значительно лучше и теперь может родить со дня на день. Энни не сводит с нее глаз, а рождения ребенка ждет с таким же нетерпением, как его мать.

— Ремси хочет, чтобы Энни осталась у них, — заметил Гейдж, — но Колли считает, что этого они не могут себе позволить. Она мечтает, чтобы хоть один из пятерых сыновей получил образование, и потому бережет каждый фартинг. Взяв в услужение Энни, им придется отказаться от своей мечты.

Доктор Феррис поскреб носком сапога дощатый пол.

— По правде говоря, я подумываю о том, чтобы купить Энни у вас…

— Но ведь вы говорили…

— Не важно, что я говорил. Из Энни получится отличная помощница, а я не прочь жениться во второй раз. Я еще не настолько стар и могу обзавестись детьми. Моя первая жена умерла бездетной. Энни мечтает о собственном ребенке, и я надеюсь исполнить ее мечту. Пока она меня не любит, но со временем…

— Вы уже сделали ей предложение?

— Нет, и не сделаю, пока она принадлежит вам. Майерс уже не раз жаловался мне, утверждая, что вы обещали привезти ее обратно, но так и не привезли. Он считает, что вы должны доплатить за то, что обманули его.

Гейдж фыркнул:

— Я и так отдал ему кругленькую сумму.

— Так я и ответил, но решил, что вам следует об этом узнать. Майерс из тех, кто любит досаждать другим по любому поводу. Недавно сцепился с Роксанной Корбин — миссис Петтикомб передала Роксанне слова Майерса о том, что она слишком много о себе мнит, если вообразила, что хоть какой-нибудь мужчина согласен жениться на старой деве с лошадиным лицом. Роксанна явилась к Майерсу и затеяла ссору прямо у него на крыльце, обозвав его трусом и подлецом, поскольку он не решился сказать ей то, что думает. Майерс вскипел и повторил оскорбление, и Роксанна чуть не выцарапала ему глаза. Мне с трудом удалось разнять их — они шипели, как разъяренные коты, и размахивали кулаками, как помешанные. Роксанна отделалась несколькими синяками, а у Майерса исцарапаны лицо и шея. Я не стал предлагать им врачебную помощь — оба получили по заслугам: Майерс — за то, что не сумел удержать язык за зубами, а Роксанна — за то, что затеяла драку.

— Если впредь Майерс не будет осторожнее, ему не дожить до старости, — проронил Гейдж. — Есть люди, враждовать с которыми попросту глупо.

— Майерс не силен в дипломатии, но вряд ли решится оклеветать нас, зная, что истина на нашей стороне. Благодаря вам Энни избавилась от него и подружилась с Колли. Жизнь Энни изменилась к лучшему, и если она согласится, мы с ней создадим семью. Возможно, когда-нибудь она забудет о ребенке, которого отняли у нее. Итак, если вы согласны, я готов вернуть вам деньги, которые вы заплатили за Энни.

— Полностью согласен, — отозвался Гейдж и приподнял бровь, вновь ощутив резкую боль в голове. — Не забудете пригласить нас на свадьбу?

Колби усмехнулся:

— Если Энни согласится стать моей женой.

— Не сомневайтесь.

Врач выложил на столик у кровати туго набитый монетами кожаный кошелек и покинул комнату. В наступившей тишине Гейдж почувствовал, как ладонь Шимейн, покоящаяся у него на груди, задвигалась в неспешной ласке, и, взглянув на жену, увидел, что она улыбается.

— Мистер Торнтон, я когда-нибудь говорила, как я дорожу вами? — сонно прошептала она.

Его сердце переполнилось радостью.

— Значит ли это, что ты любишь меня, Шимейн?

— Да, мистер Торнтон. Это значит, что я люблю вас всей душой.

Гейдж пожал ее тонкие пальцы, поднес их к губам и нежно поцеловал.

— Я тоже безумно люблю вас, мадам.

Глава 19

Сходство между Уильямом и Гейджем Торнтонами не исчерпывается внешностью, решила Шимейн после безуспешных попыток удержать их в постели больше двух дней подряд. Несмотря на то что на следующее утро Гейджа продолжала мучить пульсирующая боль в голове, он занялся привычной работой по дому, а затем отправился в мастерскую. В тот же день, пока Шимейн стирала, его отец попытался выйти в уборную, хотя ночной горшок стоял у него под кроватью. Спускаясь с лестницы, он вдруг пошатнулся, не устоял на ногах и кубарем покатился вниз. Шов разошелся и вновь начал кровоточить. Эндрю, который видел падение, с вытаращенными от страха глазами выбежал на веранду и закричал, призывая Шимейн.

Бросив белье, Шимейн помчалась к дому, но к тому времени, как она подоспела, Уильям уже поправил подол ночной рубашки и сел, прислонившись к стене у лестницы. Гримаса на его лице выдавала острую боль, но он не издал ни стона, пока Шимейн помогала ему подняться на ноги. Уильям был слишком слаб и тяжел, и Шимейн не сумела удержать его.

— Энди, беги за отцом в мастерскую, — велела она мальчику. — И поживее!

Вскоре Эндрю привел Гейджа и Слая Таккера, и вдвоем мужчинам удалось отнести Уильяма в постель. Его светлость, смущенный присутствием в комнате дамы, укрылся одеялом до пояса, прежде чем позволил снять с себя пропитанную кровью ночную рубашку. Шимейн осторожно обмыла рану, а Гейдж прижал к ней полотенце, чтобы остановить кровь.

— Дедушка поправится? — встревоженно спросил Эндрю, стоя на лестнице и не решаясь подойти поближе — вид раны ужасал малыша.

Шимейн ободряюще улыбнулась ему:

— Непременно поправится, Энди. Он слишком упрям, и не позволит жалкой царапине уложить его в постель.

Побагровев, Уильям сердито оглянулся на нее и немедленно был награжден не менее красноречивым взглядом. Граф, разумеется, сам понимал, что получил по заслугам да к тому же перепугал ребенка.

Колби, который каждое утро навещал своих пациентов, прибыл вскоре после того, как кровотечение прекратилось. Узнав, что после такого опасного ранения лорд Торнтон пытался выйти из дома, Колби вскипел:

— Если вы еще раз встанете с постели и шов снова разойдется, у меня не останется выхода, кроме как прижечь рану раскаленным утюгом! Вы поняли? Не для того я зашивал рану, чтобы вы чуть не свели себя в могилу — вам, видите ли, вздумалось прогуляться до уборной! — Не скрывая ярости, он ткнул пальцем в сторону ночного горшка: — Горшок здесь, вот и пользуйтесь им! Избавьте меня от необходимости каждый день штопать вашу спину!

Наконец осмелев, Эндрю пробрался в комнату и спрятался за изголовьем кровати, уткнув нос в подушку и морщась от выбившихся перьев. Ему не нравилось, что врач сердится на дедушку. Мальчик втайне опасался, что, если сам он когда-нибудь заболеет или поранится, врач рассердится и на него.

Колби Феррис не ограничился критикой в адрес его светлости: повернувшись, он гневно воззрился на Гейджа, стоящего возле умывальника и смывающего с рук кровь.

— А вы почему не в постели? Разве не слышали, что я запретил вам вставать?

— Я и не вставал… некоторое время, — с усмешкой ответил Гейдж. — Но теперь меня ждут дела.

— Сразу видно, родственники! — буркнул Колби и повернулся к Шимейн, прося помощи: — Может, вы сумеете убедить этих упрямцев последовать моему совету?

Шимейн улыбнулась, раскладывая чистое белье и поднося врачу полотенце. Вспомнив любимую поговорку Джеймса Харпера, она спросила:

— А вы когда-нибудь видели, чтобы солнце садилось на востоке, доктор Феррис?

Переведя взгляд с отца на сына, Колби недовольно скривил губы — Торнтоны и не думали раскаиваться.

— Я понял вас.

— Хорошо бы они понимали, что подают дурной пример ребенку, — добавила Шимейн, улыбаясь Гейджу и протягивая ему полотенце. — Уверена, они хотят, чтобы Эндрю в точности исполнял ваши советы, доктор, — точно так же, как работники моего мужа слушаются его с полуслова.

Колби усмехнулся, понимая, что Шимейн нашла удачный способ вразумить отца и сына. Внезапно осознав, что подали ребенку плохой пример, Гейдж и Уильям одновременно повернулись к Эндрю. Уильям взял внука за руку и притянул его поближе.

— Ты понимаешь, я сам навлек на себя неприятности, потому что не послушался врача. — Ребенок уставился на старика широко раскрытыми глазами, а тот продолжал: — Из-за меня твоей маме предстоят лишние хлопоты — посмотри, все простыни и лестница закапаны кровью. Знаю, я напугал тебя, и сожалею об этом. Напрасно я встал с постели, да еще попытался выйти из дома. Если бы не этот глупый поступок, рану не пришлось бы зашивать во второй раз. Понимаешь?

Малыш кивнул, а Уильям взъерошил его темные волосы. Вытерев руки, Гейдж с улыбкой повернулся к жене, поддавшись ее уговорам.

— Ладно, любимая, схожу в мастерскую и велю продолжать работу без меня. Ты довольна?

— Я буду спокойна, зная, что ты отдыхаешь и набираешься сил. — Шимейн погладила мужа по голове, осторожно ощупывая шишку под аккуратным швом. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось — особенно теперь, когда мы нашли друг друга.

Ходили слухи, что после смерти отца Гертруда Тернбулл-Фитч закатила такой скандал в Ньюпорт-Ньюсе, что власти сочли ее причастной к заговору с целью взорвать корабль Гейджа Торнтона. Спеша завладеть состоянием покойного тестя, капитан Фитч силой затащил жену на борт «Гордости Лондона» и отплыл в Англию прежде, чем Гертруду взяли под стражу. Она шипела, как ядовитая змея, осыпая его градом оскорблений, но Эверетт только посмеивался, понимая, чего стоят угрозы жены теперь, после смерти Хораса Тернбулла. Он втайне поклялся, что это плавание на «Гордости Лондона» станет для Гертруды последним — ее вмешательство принесло столько убытков, что их не покрыли даже деньги, вырученные за каторжников. Джеймс Харпер и остальные члены экипажа догадались о намерениях капитана, но пока не осмеливались вздохнуть с облегчением. Они предвкушали, как доберутся до берегов Англии и наконец-то навсегда распрощаются со злобной фурией — то-то будет праздник.

Поначалу Шимейн и Гейдж надеялись, что Поттс уплыл вместе с остальными матросами, но вскоре узнали, что он получил расчет и остался в колонии. Поговаривали, что он вновь завел дружбу с Моррисой, и, если сплетники не лгали, нетрудно было догадаться, что под неусыпным надзором Фриды Поттсу пришлось сполна оплачивать услуги, которые оказывала ему блудница. Значит, денег матросу надолго не хватит и когда-нибудь ему придется найти работу или добывать средства к существованию другими, незаконными способами.

Впрочем, благосостояние Поттса не волновало Шимейн и Гейджа. Гораздо больше беспокойства вызывали его прежние угрозы: супруги опасались, что наступит день, когда бывший матрос вновь попытается отомстить им. Не проходило и часу, чтобы Гейдж и Шимейн не гадали, не скрывается ли Поттс в лесу, выжидая удобного случая, чтобы убить одного из них.

Вскоре после отплытия «Гордости Лондона» Колли родила девочку и очень радовалась. Энни задержалась у нее еще на неделю, чтобы женщина успела оправиться после родов, прежде чем приступить к домашним хлопотам. Со дня на день должна была состояться тихая свадьба Энни и доктора Колби Ферриса в церкви городка. На церемонию пригласили только немногих близких друзей, зато всех позвали на пиршество в таверне, где подавали лучшую еду в городе. По такому случаю владелец таверны пообещал избавить посетителей от присутствия Фриды и ее подопечных, что, естественно, не обрадовало мадам.

Мэри-Маргарет любезно предложила присмотреть за Эндрю и Уильямом, отпустив Гейджа и Шимейн на свадебную церемонию и пир. Поскольку вернуться супруги собирались поздно, они предложили миссис Макги переночевать у них, чтобы не пускаться в обратный путь в темноте. Женщина охотно согласилась. Уильяма эта идея не приводила в восторг. Подумать только — за ним будет ухаживать ирландка! Но поскольку распоряжением врача он был прикован к узкой кровати, оставалось только покориться.

Гейдж не проявил сочувствия к Уильяму, выслушав его жалобы.

— Таких капризных стариков, как ты, я еще не видывал, — заявил он, наконец устав от ворчания отца. — На тебя ничем не угодишь: постель жесткая, потолок низкий, мочиться в горшок неудобно и так далее. Тебе не по нутру даже то, что вы с Эндрю останетесь на попечении миссис Макги — аккуратной, приветливой пожилой женщины…

— Пожилой женщины! — фыркнул Уильям и переложил подушку поудобнее, ткнув в нее кулаком. — Скорее уж старая карга! Неужели она будет выносить за мной горшок? Ей-богу, лучше сгореть в аду! — Уильям кипел, представляя, как какая-то старуха, считая его немощным и больным, будет норовить подставить ему горшок, да еще придерживать подол ночной рубашки. Он и так слишком долго проторчал в этой конуре! Он не нуждается в помощи дряхлой ведьмы! — Черт побери, Гейдж, за мной вообще незачем присматривать!

Гейдж с трудом сдерживал смех. Он понимал, что старик сердится, поскольку не может передвигаться с привычным проворством и энергией. Рана оказалась серьезной, и ее заживление требовало времени — гораздо большего, чем представлялось Уильяму.

— Миссис Макги придет сюда главным образом ради Эндрю, — втолковывал Гейдж, надеясь, что отец его поймет. — И если, присматривая за мальчиком, она предложит приготовить ужин или окажет тебе еще какие-нибудь услуги, не советую отказываться. Миссис Макги еще не настолько стара, чтобы не отчитать тебя как следует.

— Сколько же лет этой дряхлой перечнице? — пренебрежительным тоном осведомился Уильям. — Должно быть, она костлява, беззуба и давно выжила из ума?

— Напротив, Мэри-Маргарет весьма миловидная женщина. — Губы Гейджа дрогнули в усмешке, когда он понял, что больше всего отца беспокоит возраст незнакомки. — Конечно, мы могли бы найти тебе компаньонку помоложе, но, боюсь, по сравнению с Мэри-Маргарет любая сиделка покажется дурнушкой.

Уильям подозрительно прищурился, уловив намек сына.

— Так сколько, ты сказал, ей лет?

Гейдж пожал плечами.

— Я ничего не говорил, — пожал плечами Гейдж. — Понятия не имею, не спрашивал, но, наверное, она твоя ровесница. Сколько тебе, шестьдесят пять? Вот и ей примерно столько же.

Эндрю взбежал по лестнице, грохоча ботинками по ступеням. В руке он нес кипу книг, которую он свалил на кровать рядом со стариком.

— Дедушка, мама Шимейн сказала, чтобы ты почитал мне, если хочешь, — она одевается и ей некогда. — Поставив локти на край кровати, малыш положил подбородок на ладони и умоляюще уставился на деда: — Ну пожалуйста!

Услышав такую умильную мольбу, Уильям не устоял. Прокашлявшись, он прогнал с лица хмурое и раздраженное выражение, но тут же покраснел, заметив, что Гейдж наблюдает за ним. Старик неловким жестом указал на свой саквояж.

— Там, сбоку, лежат очки. Ты не мог бы подать их мне?

— Сейчас принесу, дедушка! — крикнул Эндрю и бросился к саквояжу.

Гейдж заглянул в саквояж и достал очки. Получив очки вместе с наставлением нести их осторожно, мальчик вернулся к деду и с любопытством пронаблюдал, как тот нацепил очки на нос. Уильям скосил глаза, заметив, что ребенок, заинтересованный собственным отражением в стеклах, приблизил к ним лицо.

— Ты видишь белочку? — шутливо спросил Уильям.

— Я вижу Энди!

— А по-моему, белочку, — продолжал поддразнивать его старик.

— Нет, дедушка! — Эндрю вытянул пальчик и ткнул в собственную грудь. — Это же я! Мама Шимейн показывала мне в воде. Это Энди!

— А с этой стороны видно белочку.

— Можно я посмотрю? — Эндрю прижался щекой к щеке деда, пытаясь заглянуть в линзы с другой стороны.

Уильям расплылся в улыбке:

— Видишь что-нибудь?

Зажмурив глаз, Энди присмотрелся.

— Не-а!

— Тогда надень очки, чтобы лучше видеть.

Эндрю охотно заложил проволочные дужки за уши, но, едва взглянув в очки, недоуменно нахмурился. Поворачивая голову так и сяк, он пытался прогнать туман, возникший перед глазами.

— Деда, я ничего не вижу!

Гейдж закрыл рот ладонью, чтобы не расхохотаться. В очках с толстыми линзами малыш поразительно напоминал большеглазую стрекозу. Гейдж на цыпочках прошел к лестнице. Оглянувшись на пороге, он увидел, что Уильям достал откуда-то листок, на котором сегодня утром нарисовал белку.

Держа листок перед лицом малыша, Уильям предложил:

— А теперь сними очки.

Эндрю послушался, и его лицо просияло ликованием, когда он увидел рисунок, сделанный искусным художником.

— Деда, ты рисуешь белочку так же хорошо, как папа корабль!

Гейдж осторожно спустился по лестнице, не желая тревожить деда и внука, увлеченных друг другом. Сердце Гейджа наполнялось теплом, когда он видел, как его отец играет с Энди; Гейдж считал, что Уильям не станет уделять внимания внукам. Но теперь он видел старика совсем другим — казалось, знакомство с внуком смягчило его и придало добродушия.

Когда Гейдж вошел в спальню, Шимейн повернулась к нему, показывая, что лиф платья с трудом сходится на спине.

— Я толстею! Или же Виктория была тонкой как тростинка, когда носила это платье! Мне пришлось распустить все швы, но посмотри только, что получилось: я боюсь даже вздохнуть!

Подойдя к жене, Гейдж обнял ее и нежно подхватил ладонями ее грудь.

— Да, они как будто потяжелели. — Слегка спустив ворот платья с груди Шимейн, он окинул восхищенным взглядом упругие полушария, соблазнительно выступающие в вырезе нижней кофточки. — Эти два спелых плода так и просятся в рот. Не могу дождаться, когда мы сегодня вернемся домой.

Шимейн шутливо ткнула его локтем в бок, оглянулась и с чопорным видом произнесла:

— Ведите себя прилично, сэр!

— С удовольствием — с каждой женщиной, кроме тебя, любимая. — Гейдж поцеловал Шимейн в шею. — Ты — мой единственный источник плотских утех.

— Рада слышать, — вздохнула Шимейн, кладя голову мужу на плечо и обнимая его за талию. — Я не согласна делить тебя с другой женщиной — в этом отношении я ничем не лучше Роксанны.

— Да, мадам, но я принадлежу вам, а не ей. Вы вправе распоряжаться своей собственностью.

Легкий стук в дверь прервал их, возвестив о появлении гостьи. Спохватившись, Гейдж понял, что сегодня ночью Эндрю будет спать не один, а стены наверняка не заглушат скрип кровати.

— Сегодня же повесим ковер на стену, — рассуждал вслух Гейдж, просовывая ладонь под кофточку жены. — Иначе Мэри-Маргарет всю ночь не сомкнет глаз.

— Вчера я вынесла ковер из дома, чтобы проветрить его, — сообщила Шимейн, глядя в смеющиеся глаза мужа. — Зная твой ненасытный аппетит, я поняла, каково будет миссис Макги спать в соседней комнате.

— Хорошо, что ты позаботилась об этом заранее, дорогая, — пробормотал Гейдж, целуя жену в лоб. С расчетливой медлительностью коснувшись кончиками пальцев набухшего соска, он вытащил руку из-под кофточки и глубоко вздохнул, отступая на шаг в попытке скрыть возбуждение. Попытка провалилась — Шимейн неуловимым движением коснулась застежки на бриджах Гейджа, словно пронзив его молнией, и бросила на мужа торжествующий взгляд.

— Рядом с тобой я не могу оставаться спокойным. Если бы Мэри-Маргарет не ждала у двери, я овладел бы тобой сию же минуту.

— Я приму тебя в любое время, любимый, — прошептала Шимейн.

— Я припомню это обещание, — многозначительно подмигнув, заверил ее Гейдж и направился к двери.

В гостиной Гейдж помедлил, чтобы отогнать мысли о соблазнительной жене в нарядном платье. Когда он открыл дверь, Мэри-Маргарет поприветствовала его улыбкой, а затем обернулась и помахала Джиллиану, который привез ее вверх по реке в отцовской лодке.

— Увидимся завтра! — крикнула Мэри-Маргарет юноше.

Повернувшись к хозяину дома, пожилая женщина оглядела его с головы до пят и одобрительно кивнула: темно-синий шелковый сюртук, бриджи и жилет с накрахмаленной белоснежной рубашкой, жабо и шейным платком.

Жестом приглашая Мэри-Маргарет войти, Гейдж учтиво шаркнул ногой и улыбнулся:

— Добро пожаловать ко мне в дом, миледи.

— Вижу, после нашей последней встречи вы ничуть не подурнели, проказник! А разоделись еще пышнее!

— Это подарок отца, — признался Гейдж, оглядывая свой роскошный костюм. — Он уверяет, что располнел и этот костюм стал ему мал, но, по-моему, он лукавит — за время нашей разлуки отец ничуть не изменился.

— Тогда считайте этот наряд подарком от любящего и заботливого родителя, — добродушно заметила женщина.

Задумчивая улыбка тронула губы Гейджа.

— Я никогда не считал отца любящим родителем, но теперь, когда он принял на себя удар, предназначенный мне, готов изменить свое мнение.

Голубые глаза Мэри-Маргарет насмешливо блеснули, она склонила голову набок.

— А по мне вы скучали?

— Невообразимо! — отозвался Гейдж и внес небольшой саквояж Мэри-Маргарет в дом. Пожилая дама вошла следом за ним.

— А где же ваша милая жена? Где Эндрю?

Гейдж махнул рукой в сторону лестницы:

— Эндрю наверху, у дедушки. Если хотите, поднимитесь и познакомьтесь с ним. Шимейн еще не одета, и ей требуется моя помощь. — Он шагнул к двери спальни. — Я отнесу ваш саквояж в комнату Эндрю — там для вас уже приготовлена кровать, та, что повыше. Думаю, она вам подойдет.

Мэри-Маргарет услышала негромкий рокот, доносящийся с верхнего этажа. Приятный голос, решила она. Позвав Гейджа, она задала мучающий ее вопрос:

— А вы уверены, что я не помешаю Эндрю, оставшись ночевать у него в комнате?

— Он будет только рад, — заверил ее Гейдж. — Ему стало одиноко, после того как мы разделили спальни дверью.

— Несомненно, вскоре у него появится братик или сестренка. — Мэри-Маргарет прищурившись посмотрела на Гейджа. — И малышу станет веселее.

— Подумать только, кто стал присматриваться к животу Шимейн! — поддразнил он пожилую даму и пожал плечами. — Погодите, дайте нам только срок, Мэри-Маргарет!

— Можно подумать, у вас было мало времени! — фыркнула Мэри-Маргарет. — Сколько же вам нужно?

— Еще месяц-другой… а может, и побольше.

Мэри-Маргарет махнула рукой, словно отметая его довод.

— Похоже, вы зря теряете время, иначе ваша жена давно бы ждала младенца. Впрочем, вы всегда отличались скрытностью, Гейдж Торнтон; не удивлюсь, если окажется, что вы утаивали истину, пока не убедились в ней сами.

— Ну разве я стал бы утаивать от вас такой важный секрет? — возмутился Гейдж.

— В этом я ничуть не сомневаюсь!

Мэри-Маргарет сделала несколько шагов по коридору, но затем, вспомнив нечто важное, окликнула Гейджа, который еще не успел открыть дверь спальни. Ей не хотелось приносить горестную весть в дом Торнтона, тем более вскоре после кровавой стычки с Хорасом Тернбуллом и его сообщниками, Гейджу следовало знать о случившемся.

— Наверное, вы еще не слышали: два дня назад Сэмюэл Майерс исчез…

— Вы хотите сказать, он покинул Ньюпорт-Ньюс? — нахмурился Гейдж.

— Да, покинул, притом навсегда.

Гейдж свел брови над переносицей.

— О чем вы?

— Сегодня утром мистера Майерса нашли в колодце возле его дома. У него была сломана шея. — Она вздохнула. — Его могли и не найти, если бы нога не запуталась в веревке.

— Полагаю, просто свалившись в колодец, он не мог сломать шею.

— Скорее всего его туда сбросили. Альма Петтикомб говорила, что однажды, придя проведать мистера Майерса, она услышала его перепалку с соседом, доктором Феррисом. Похоже, они ссорились из-за Энни. Майерс заявлял, что вы одурачили его, а Колби в лицо называл его мерзавцем и лжецом.

— Стало быть, миссис Петтикомб считает Колби убийцей, — горько усмехнулся Гейдж.

Мэри-Маргарет утвердительно кивнула.

— Узнав, что ваш отец — лорд, она была так потрясена, что на время перестала сплетничать. Иначе обвинила бы в смерти Майерса вас.

— Как любезно с ее стороны! — язвительно заметил Гейдж.

— Отнюдь.

Гейдж посерьезнел, ожидая продолжения.

— Теперь Альма заявляет, что Шимейн недостойна быть вашей женой — ведь она каторжница.

— Жаль, что вместо Майерса в колодец не сбросили миссис Петтикомб! — раздраженно проворчал Гейдж.

— Да, искушение слишком велико, но я бы предпочла, чтобы мои друзья ему не поддавались. — Мэри-Маргарет взглянула на собеседника в упор, подчеркивая намек, и Гейдж рассмеялся, качая головой.

— Не тревожьтесь, Мэри-Маргарет, я не стану губить свою жизнь из-за какой-то сплетницы. Она не заслуживает таких жертв.

— Вот и славно. — Мэри-Маргарет с облегчением улыбнулась и указала тростью в сторону коридора. — Вашему отцу уже легче?

— Не совсем, — хмыкнул Гейдж, придавая ее вопросу совсем иное значение. — Похоже, сейчас он способен затеять драку с Поттсом и выйти победителем. Будьте осторожны.

Мэри-Маргарет бросила быстрый взгляд в сторону лестницы.

— Не волнуйтесь, я сумею постоять за себя.

— В этом я никогда не сомневался, мадам.

Ирландка с усмешкой махнула тонкой рукой в сторону спальни и стала подниматься по лестнице. Остановившись на последней ступеньке, она постучала тростью об пол, возвещая свое появление.

— Мэри-Маргарет Макги пришла навестить джентльмена.

— Миссис Макги! — воскликнул Эндрю, соскакивая с кровати деда. Мальчик метнулся навстречу пожилой даме, взял ее за руку и подвел к кровати.

Уильям поспешно сдернул очки, сунул их в нагрудный карман рубашки и укрылся одеялом до подбородка, прежде чем решился поднять глаза. В предвкушении встречи с ворчливой дряхлой каргой его лицо приняло кислое выражение, но, увидев перед собой миниатюрную, аккуратную и миловидную женщину, Уильям невольно улыбнулся. Он попытался приподняться, но мучительная боль пронзила спину и грудь — граф вновь упал на подушку.

— Прошу прощения, мадам, — смущенно извинился он. — Боюсь, мне не хватит сил подняться и поприветствовать вас как подобает. Я так долго пролежал пластом, что совсем ослабел.

— Не беспокойтесь, милорд, — заверила его Мэри-Маргарет с мягкой улыбкой. — Мне известны причины вашей слабости, и потому я ничуть не виню вас за нарушение этикета. — Она оглядела лежащего джентльмена и впервые в жизни согласилась с миссис Петтикомб: Уильям оказался мужчиной, достойным восхищения. Впрочем, она всегда считала Гейджа Торнтона редкостным красавцем, а между отцом и сыном прослеживалось поразительное сходство.

— Я читал внуку, — объяснил Уильям, собирая разбросанные по постели книги.

— Прошу вас, продолжайте, — попросила Мэри-Маргарет, кладя ладонь на плечо мальчика. — А я пока приготовлю чай. Если не ошибаюсь, у Шимейн наверняка где-то припрятаны лепешки или печенье к чаю. — Легко потрепав Эндрю по плечу, она направилась к лестнице.

— Миссис Макги! — окликнул ее Уильям, изумляясь собственной поспешности и упрекая себя за нелюбезность по отношению к даме. Вероятно, чересчур долго был вдовцом, слишком углубился в свои дела и утратил светский лоск, который женщины так ценят в мужчинах. За годы, прошедшие после смерти жены, Уильям ожесточился, стал раздражительным и неуживчивым. Вот и разучился беседовать с представительницами прекрасного пола.

Мэри-Маргарет повернулась и вопросительно взглянула на него.

— Вам что-нибудь нужно, милорд?

Уильям смущенно взглянул на нее, но, увидев голубые как небо глаза, невольно залюбовался.

— Я только хотел узнать, умеете ли вы играть в карты…

Мэри-Маргарет вскинула маленький, острый подбородок и с вызовом заявила:

— Умею, притом достаточно хорошо, чтобы обыграть вашу светлость.

Уильям расцвел обаятельной улыбкой, которую унаследовал его внук.

— Знаете, одному здесь так скучно. Может быть, вы согласитесь сыграть пару партий — попозже, когда Эндрю заснет…

Мэри-Маргарет едва заметно кивнула седовласой головой, задорно поблескивая глазами.

— Пару партий? С удовольствием, хоть все три!

Спустившись в коридор, Мэри-Маргарет чуть не столкнулась с вышедшими из спальни Шимейн и Гейджем. Пожилая дама застыла, восхищенно смотря на юную красавицу в бирюзовом шелковом платье, принадлежавшем Виктории. Мэри-Маргарет помнила, как хороша была в этом наряде его прежняя хозяйка, однако ее было не сравнить с нынешней. Стройную шею Шимейн перехватывала узкая бирюзовая лента, в ушах поблескивали жемчужные серьги — недавний подарок Гейджа. Рыжие волосы Шимейн были убраны под белый кружевной чепчик, а несколько пышных локонов, обрамляли лицо. На плечи Шимейн набросила кружевную шаль.

— Вы поразительно красивая пара, — благоговейно выговорила Мэри-Маргарет. — Такой я еще никогда не видывала!

— Вы любезны как всегда, миссис Макги, — сделала реверанс Шимейн.

Ирландка покачала головой:

— Только не подумайте, что я сделала вам комплимент потому, что мне больше нечего сказать, дорогая. Это сущая правда!

— Охотно верю, миссис Макги. Благодарю вас.

Расставшись с гостьей, Шимейн поднялась наверх — узнать перед уходом, не нужно ли чего-нибудь Уильяму. Когда она предстала перед его светлостью, тот снял очки и с явным одобрением оглядел ее.

— Хотел бы я знать, понимает ли Морис дю Мерсер, чего он лишился? — размышлял вслух его светлость, пока Шимейн взбивала ему подушки.

— Уверена, сейчас Мориса неустанно осаждают приглашениями родители, дочери которых мечтают сделать блестящую партию. В сущности, он, вероятно, уже выбрал себе другую невесту.

— Не верится, что Морис так быстро забыл вас, дорогая, но его неудача обернулась везением для моего сына.

Шимейн была не расположена беседовать о бывшем женихе.

— Вы не возражаете, что мы оставляем вас на попечение миссис Макги? Она чрезвычайно приятная особа.

Однако Уильяму хотелось обсуждать достоинства вдовы не больше, чем Шимейн беседовать о маркизе.

— Не тревожьтесь обо мне. Мы с Эндрю отлично проведем время.

Шимейн, повинуясь порыву, склонилась и поцеловала старика в лоб.

— Мы скоро вернемся, — пообещала она, а затем поцеловала Эндрю и напоследок предупредила: — Ведите себя хорошо, не то вам достанется от миссис Макги!

Эндрю захихикал, услышав, что Шимейн говорит с дедушкой, как с ребенком. Уильям подмигнул ему, водрузил на нос очки, взял книгу и, прижав к себе малыша, начал читать.

Глава 20

Свадебная церемония Энни Карвер и доктора Колби Ферриса стала радостным событием. Шимейн еще никогда не видела свою подругу такой сияющей. Бледно-голубое платье, которое Колби заказал для своей невесты местной швее, удивительно шло Энни, подчеркивая смуглость кожи и серые глаза. Ее прямые каштановые волосы были перевиты голубыми лентами и искусно уложены на макушке. Майлс Беккер, близкий друг врача, сшил Энни туфли и преподнес их в качестве свадебного подарка.

Колби Феррис тоже заметно преобразился. Бакенбарды, обрамляющие его впалые щеки, исчезли, седые волосы он аккуратно заплел в косицу. Темно-серый, отлично сшитый костюм придавал внушительный вид его высокой, сутуловатой фигуре.

Новобрачные обменялись клятвами, а потом, скрепив их кольцами и робким поцелуем, опустились на колени, принимая благословение священника. Соединенные священными узами брака, они поднялись и повернулись к друзьям.

— Леди и джентльмены, позвольте представить вам доктора и миссис Феррис!

Гости разразились аплодисментами, по церкви эхом разнеслись приветственные возгласы. Гейдж и Шимейн присоединились к Колли и Ремси, поздравляя новобрачных. Со слезами на глазах Энни крепко обняла Шимейн.

— Миледи, думали ли вы когда-нибудь, что мы будем счастливы на чужбине?

— Нет, Энни, — пробормотала Шимейн, обнимая ее в ответ. — Я не верила в свою удачу, пока Гейдж не купил меня и не привез к себе домой. С тех пор для меня началась новая жизнь. — Отступив, она с улыбкой оглядела хрупкую подругу. — Я желаю тебе и Колби счастья… и здоровых малышей!

Робко взглянув на Колби, Энни покраснела.

— Вы не поверите, миледи, но я была близка с мужчиной всего один раз в жизни. Я волнуюсь, как невинная девушка!

Шимейн. улыбнулась.

— Я уверена, Колби будет добр к тебе, Энни — ты же видела, как внимателен он был к Колли, сама убедилась, как он осторожен и заботлив. Неужели ты считаешь, что он способен на грубость?

Энни покачала головой:

— Что вы, миледи!

— Тогда тебе не о чем беспокоиться.

Отступив и пропуская других гостей, Шимейн взяла мужа под руку и нежно улыбнулась, глядя ему в глаза:

— Энни помогла мне понять, как я счастлива.

— Ты не жалеешь о том, что покинула Англию, дорогая? — ласково спросил Гейдж, накрыв рукой ее ладонь.

Склонив голову, Шимейн попыталась проглотить внезапно возникший в горле ком.

— Нет. Тоскую только по родителям…

— После того как я продам корабль, мы, пожалуй, сможем навестить их, — заметил Гейдж. — Ты не возражаешь?

Шимейн кивнула и обмахнулась платком, чувствуя слабость.

— Как здесь душно — ты не находишь, Гейдж?

Он провел кончиком пальца по щеке Шимейн.

— Ты вся раскраснелась.

— Это ты виноват, — шепотом упрекнула его Шимейн.

— Не хочешь ли выйти подышать свежим воздухом?

— С удовольствием!

Немного погодя, выслушав целый ливень благословений и добрых пожеланий, Энни разыскала Шимейн во дворе церкви. До сих пор Энни уклонялась от расспросов о причинах ее ареста — воспоминания были слишком мучительными, но теперь боль утихла.

— На этой земле, среди чужих людей для меня началась новая жизнь. Здесь я наконец-то вышла замуж и у меня появилась надежда на будущее. — Любуясь своим новым платьем, хрупкая женщина расправила его складки загрубевшими от тяжелой работы руками. — В Англии у меня никогда не было таких чудесных нарядов. Когда заболела мама, мы остались без гроша. Мне пришлось выпрашивать у аптекаря лекарства, которые были нужны маме. Он сказал, что даст их при одном условии — если я соглашусь отдаться ему. Он был так груб, что я не выдержала и расплакалась. Он рассердился и ударил меня по щеке, а потом назвал меня шлюхой и выставил за дверь, ничего не дав. Он говорил, что я ничего не заслужила, поскольку лишила его удовольствия. Я заколотила кулаком в дверь аптеки, умоляя его дать лекарства, но он не ответил. Спустя несколько месяцев я поняла, что ношу его ребенка. Незадолго до родов я снова пришла в аптеку — маме становилось все хуже. Аптекарь посмеялся надо мной, сказав, что ему нет дела до моего отродья. Я так разозлилась, что ударила его по голове тяжелой бутылкой и украла лекарства, но к тому времени, как вернулась домой, мама уже умерла. В ту же ночь у меня родился мальчик. Некоторое время я не выходила из дому, но вскоре пришлось просить на улицах милостыню. Однажды меня увидел отец ребенка, и меня посадили в тюрьму…

Шимейн торопливо сморгнула навернувшиеся слезы, обняла подругу и успокаивающе погладила ее по спине.

— Ты рассказала Колби, что случилось с тобой?

— Конечно, Шимейн, — всхлипнула Энни. — Я не могла стать его женой, не рассказав всей правды. Он ответил, что любит меня, и пообещал, что у нас начнется новая жизнь — появятся дети, и мы вместе доживем до старости.

Шимейн мягко улыбнулась:

— По-моему, тебе достался любящий и заботливый муж, Энни.

Подошедший Колби обнял Энни за плечи:

— Наши гости направляются в таверну, Энни. Надо поспешить, чтобы успеть встретить их там.

Они ушли, а Шимейн огляделась в поисках Гейджа. Он незаметно подошёл сзади и обнял ее.

— Вы искали меня, мадам? — спросил Гейдж, склонившись к ее уху.

Шимейн блаженно вздохнула:

— Только если вы — мужчина моей мечты.

— Скажите, мадам, как выглядит этот счастливец?

— Он высок, черноволос, с карими глазами… перед таким красавцем не устоит ни одна женщина.

— А вы хотите устоять перед ним?

— Ни за что! Я жажду его прикосновений, даже когда вокруг люди.

Гейдж нежно сжал ее руки:

— Достаточно ли вам такого прикосновения, мадам?

— Его хватит, пока мы не вернемся домой, где я вновь смогу как следует обнять мужчину моей мечты.

— Мы можем отправиться домой немедленно, — предложил Гейдж. — То, что предстоит нам здесь, не сравнится с твоим обещанием.

— Твой отец и миссис Макги еще не спят, — напомнила Шимейн. — Несомненно, они удивятся, увидев нас так рано, и захотят узнать причину. Так или иначе, нам придется долго ждать. И потом, нельзя бросать Энни в такой счастливый день.

Гейдж милостиво предоставил жене право принять решение:

— Как вам будет угодно, миледи. Не хотите ли пройтись пешком до таверны? Или, может быть, поедем в экипаже?

— Пожалуй, прогуляемся, — ответила Шимейн с кокетливой улыбкой. — Редко мне удается неспешным шагом идти по улицам города, видя, как женщины смотрят на тебя во все глаза.

— Это потому, что я держу тебя взаперти, пытаясь уберечь от взглядов всех мужчин, — возразил Гейдж. — Они пожирают тебя глазами, и это мне не по душе.

— Не стоит сердиться, любимый: я принадлежу только тебе.

Гейдж галантным жестом согнул руку и повел Шимейн к таверне. Оба были настолько поглощены друг другом, что не заметили приближения Альмы Петтикомб с мужем, пока не наткнулись на нее. Как всегда, чужие дела интересовали сплетницу гораздо больше собственных. Она что-то раздраженно бубнила, а муж слушал ее с выражением стоического терпения.

— Говорю тебе, Сидней, мы просто обязаны побывать на пристани — корабль уже пришел! — Не дождавшись ответа, Альма дернула мужа за рукав. — Ты слышишь меня, Сидней?

— Еще бы! — коротко отозвался страдалец.

— Ну так что же?

— Я собираюсь поужинать, и точка! Мне надоели твоя суета и непрестанные попытки совать нос в чужие дела. Впредь я позабочусь о том, чтобы ты вела себя пристойно, иначе тебе не поздоровится. Колби Феррис — мой друг, и мне стыдно, что ты разнесла по всему городу весть о его ссоре с этим проходимцем Сэмюэлом Майерсом. Из-за тебя я не смог побывать на свадьбе Колби. Я богобоязненный человек, мадам, но можете мне поверить: вы рискуете получить серьезное увечье, если не научитесь держать язык за зубами. А если вы думаете, что я шучу, придется ущипнуть вас, чтобы обещание звучало правдоподобно.

Альма возмущенно ахнула:

— Ты не посмеешь!

— Я — человек слова, мадам. Если я еще хотя бы раз услышу, что вы очернили человека, вы дорого поплатитесь.

Поравнявшись с юной парой, Сидней вежливо приподнял шляпу и поклонился сначала Гейджу, а потом Шимейн. Оба они были изумлены только что подслушанным разговором, а слова Сиднея вселили в них надежду:

— Не могли бы вы передать Колби мои наилучшие пожелания, Гейдж? Я послал ему подарок, но второй, получше, припас напоследок.

Подавив усмешку, Гейдж склонил голову, пообещав передать слова Сиднея. Он не сомневался, что подарок Сиднея принесет пользу всем горожанам.

Во время свадебного пиршества играли музыканты; в таверне собралось великое множество преданных пациентов Колби, друзей и общих знакомых молодоженов. Гейдж удивился, обнаружив, сколько живет в округе друзей и сторонников Колби Ферриса. Ремси и Колли Тейт, несущие новорожденную дочь в выстланной подушками корзине, прибыли в таверну с опозданием. Заметив Тейтов и Торнтонов, Колби поманил обе пары к себе и усадил их рядом, чтобы окружить Энни близкими друзьями.

Еда была обильной и вкусной, но Шимейн потеряла аппетит, почувствовав, как застоялый воздух таверны пропитывает мешанина запахов: резкая вонь мужского пота и конского навоза, разнообразных ароматов снеди, разложенной на длинном столе, и туалетной воды, которой щедро обливала себя Фрида. В очаге жарился еще один молочный поросенок. Чувствуя подступающую тошноту, Шимейн обмахнулась надушенным платком и прижала его ко рту. Этой защиты хватило на несколько минут — пробираясь на свое место, какой-то дровосек толкнул ее, платок упал на колени. Неуклюжий деревенщина принялся извиняться, и Шимейн чуть не стошнило, ибо от него исходила ужасная вонь. Незнакомец отошел, а Шимейн в панике поднялась.

— Прошу меня простить, мне надо выйти на воздух, — пробормотала она. Старательно отводя глаза от тарелок, она повернулась к Гейджу: — Останься и поешь. Я недолго.

Муж поднялся и взял ее за руку.

— Мадам, я буду весьма недоволен, если кто-нибудь из вновь прибывших матросов или пассажиров спутает вас с особой легкого поведения.

Признавая правоту Гейджа, Шимейн кивнула и вместе с ним вышла из таверны на тротуар. Несколько раз глубоко вдохнув вечерний воздух, она почувствовала себя лучше. Гейдж повел ее к окраине города, Шимейн разглядывала витрины лавок, мимо которых они проходили, время от времени указывая мужу на ту или иную вещь. Она наслаждалась неторопливой прогулкой и гордилась тем, что ее ведет под руку такой красавец.

Пассажиры с недавно прибывшего корабля уже сошли на берег. Несколько человек торопливо шагали к центру городка. Высокий, темноволосый, изысканно одетый джентльмен далеко опередил своих спутников благодаря длинным ногам и легкой походке. На свою трость с серебряным набалдашником он не опирался, а небрежно нес ее в руке. Горделиво вскинув голову, он оглядывался, словно разыскивал что-то или кого-то. Заметив Торнтонов, он вдруг остановился и задумчиво склонил голову набок, пристально глядя на Шимейн. Смутившись, он медленным и неуверенным шагом подошел ближе.

На краю дощатого тротуара Гейдж повернулся к Шимейн:

— Тебе лучше, дорогая?

— Да.

— Хочешь еще подышать?

— Если не возражаешь.

— Ради тебя я готов на все, — галантно улыбнулся Гейдж, но продолжить ему помешал топот ног, доносящийся сзади. Оглянувшись, Гейдж увидел, что к ним во весь опор спешит богато одетый джентльмен. Неизвестный не сводил глаз с Шимейн.

При виде такой дерзости Гейдж глухо заворчал:

— А это еще что такое? Неужели он увлекся тобой, едва успев прибыть в город?

Шимейн оглянулась, и джентльмен увидел ее лицо.

— Шимейн! Шимейн! О Господи, это вы!

— Морис? — Узнав голос, она в замешательстве повернулась, а бывший жених отшвырнул трость и заключил ее в объятия. Приподняв Шимейн над землей, Морис закружил ее в приливе радости.

— Мы уже отчаялись найти вас, Шимейн! — ликующе кричал Морис. — Ваша матушка случайно увидела женщину в ваших сапожках и выведала, откуда они у нее!

— Прошу прощения! — вмешался Гейдж. Он услышал имя, и теперь, как следует разглядев тонкое аристократическое лицо вновь прибывшего, понял, что ему грозит серьезная опасность, если жена вновь отдаст сердце бывшему жениху.

— Морис, отпустите меня! Отпустите ради Бога! — взмолилась Шимейн, прижимая ко рту платок.

Маркиз послушался и в замешательстве остановился, а Шимейн, хватая ртом воздух, тщетно боролась с подступающей тошнотой. Тротуар под ее ногами кренился, как палуба корабля во время шторма. Шимейн слабо помахала рукой, подзывая Гейджа.

Морис раздраженно следил, как незнакомец обвивает рукой узкую талию, которую он так любил обнимать, и прикладывает ладонь к гладкому высокому лбу. Такие вольности по отношению к его невесте возмутили Мориса, и он чуть было не запротестовал, но тут заметил, как бледна Шимейн и как она неловким жестом прижимает к губам платок.

Сорвавшись с места, Морис бросился к желобу, из которого поили лошадей, смочил свой носовой платок и протянул его Шимейн. Она кивнула в знак благодарности и вытерла лицо, прислонившись к плечу Гейджа. Отведя прядь волос с раскрасневшейся щеки Шимейн, Гейдж снова обнял ее и прижал к своей широкой груди.

Интимность этого объятия привела в бешенство не только бывшего жениха Шимейн.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — прогремел из-за спины Гейджа незнакомый голос, произнеся вслух вопрос, который чуть не вырвался у Мориса.

— Папа? — Шимейн подняла голову и огляделась в поисках любимого лица. Этот голос она не могла перепутать, и, когда ее глаза остановились на невысокой, поджарой фигуре опрятно одетого мужчины, который стоял посреди дороги, Шимейн без труда узнала в нем отца. — О папа!

Шимейн бросилась навстречу отцу. Четырьмя широкими шагами Шеймас О'Хирн преодолел разделяющее их расстояние и крепко обнял дочь. Гейдж коротко улыбнулся и отступил на почтительное расстояние, не желая мешать встрече.

— Кто вы такой, черт побери? — гневно осведомился Морис дю Мерсер у Гейджа, но не дал ему времени ответить: — Когда мы начали расспрашивать о Шимейн в Ньюгейте после того, как нашли ее сапожки, нам сказали, что ее увезли на «Гордости Лондона». Мы потратили целое состояние, разыскивая эту посудину, и наконец встретили ее в океане и поднялись на борт. Капитан Фитч сообщил, что Шимейн продана колонисту по имени Гейдж Торнтон из Ньюпорт-Ньюса. Это вы и есть?

— Да, это я.

Лицо Мориса исказила гримаса отвращения.

— Боцман с «Гордости» также известил нас о том, что ходят слухи, будто колонист, купивший Шимейн, убил свою первую жену.

— Так говорят, — кивнул Гейдж, — но доказать это невозможно, потому что я ее не убивал!

Морис пренебрежительно вскинул голову:

— Что-то не верится.

— Потому что вы не желаете верить.

— Вы совершенно правы — не желаю! Больше всего мне хочется сбить вас с ног!

Глаза Гейджа мгновенно стали ледяными.

— Что ж, попробуйте.

— Шимейн! — послышался женский голос, и мужчины, повернувшись, увидели невысокую стройную блондинку, которая спешила к Шимейн и ее отцу. Блондинку сопровождали две женщины в одежде служанок: одна — пожилая, пухленькая и седовласая, а вторая — помоложе, лет тридцати.

— Мама! — воскликнула Шимейн. Отец отпустил ее. Шимейн замахала рукой, пропуская проезжающую мимо повозку, и, как только она проехала, женщины с криками радости бросились друг к другу в объятия. Они стояли посреди дороги, не обращая внимания ни на всадников, ни на повозки, не веря в свое счастье.

Старая служанка плакала, с нетерпением ожидая своей очереди обнять Шимейн. Когда служанка шумно высморкалась в носовой платок, Шимейн заметила ее и с ликующим криком метнулась к ней.

— О, Бесс, как я рада видеть тебя! И всех вас! — Шимейн отпустила старую кухарку и кинулась к молодой горничной, с нетерпением ждущей ее внимания. — Нола! А ты что здесь делаешь?

Мать Шимейн с готовностью объяснила:

— В твое отсутствие Нола стала моей горничной — моя Софи заболела. Но когда мы вернемся в Англию, Нола вновь будет прислуживать тебе.

Шимейн оглянулась и поманила Гейджа к себе. Отец и Морис следовали за ним по пятам, очевидно, сразу невзлюбив колониста. Фамильярное обращение Гейджа с особой, которой они дорожили как дочерью и невестой, злило обоих мужчин.

— Мама… папа… Морис… — Шимейн обвела взглядом близких и взяла Гейджа под локоть. — Это мой муж, Гейдж Торнтон.

— Муж! — возопил Морис. — Но мы же были обручены!

Рванув Гейджа за плечо, Шеймас развернул его лицом к себе, не заботясь о том, что ростом колонист на целую голову выше. Схватив Гейджа за лацкан, ирландец уставился на него с бешенством возмущенного до глубины души отца. Казалось, даже его взлохмаченные рыжие волосы, среди которых мелькала седина, встали дыбом.

— Значит, вы женились на моей дочери, даже не спросив у меня согласия?

Шимейн прижала к груди дрожащую руку.

— Папа, не надо!..

— Вашего согласия мне не требовалось, — сухо ответил Гейдж. Стиснув запястье ирландца, он оторвал его руку от своего сюртука. — Шимейн принадлежала мне.

Морис подошел поближе к двум мужчинам, меряющим друг друга яростными взглядами, и напрямик сообщил Шеймасу:

— Он купил ее. Это тот самый человек, о котором говорил нам капитан Фитч! Боцман сказал, что он убил свою жену! Очевидно, он принудил Шимейн выйти за него замуж!

— Нет! — Шимейн в отчаянии прижала ладони к щекам: мир, который всего несколько мгновений казался ей раем, вдруг превратился в ад. Повернувшись к матери, она взмолилась: — Он никого не убивал, мама! Он сделал мне предложение, и я приняла его! Потому что хотела этого!

Камилла была ошеломлена не меньше мужа, но быстро опомнилась, шагнула вперед и ласково коснулась руки Шеймаса:

— Улица — неподходящее место для подобных разговоров, дорогой. Надо найти комнату — возможно, на постоялом дворе.

— Прошу прощения, мадам, — сухо начал Гейдж, — но в порту сейчас стоят несколько кораблей, а в городе всего один постоялый двор. Сомневаюсь, что там найдется хотя бы одна свободная комната.

— Куда же нам идти? — На этот раз мать встревоженно посмотрела на дочь, прося помощи. — Нас так много, мы проделали такой долгий путь. Что нам теперь делать?

Шимейн подошла к мужу и тихо спросила:

— Может быть, миссис Макги согласится приютить их?

Если бы не жена, Гейдж охотно оставил бы этих людей на улице.

— Завтра — возможно, но как быть сегодня, Шимейн? Когда мы вернемся домой, наступит ночь. Нельзя же вытащить нашу гостью из постели, заставить вернуться в город и устроить на ночлег совершенно незнакомых ей людей!

— А если сегодня переночевать у нас? Мы с тобой можем лечь на полу…

— Мы ни в коем случае не выгоним вас из собственной постели, — вмешалась Камилла. Она не одобряла брак своей юной дочери с незнакомцем — Шимейн так молода, а ее муж… Камилле не удавалось подобрать верного слова, чтобы описать свои чувства по отношению к этому человеку, однако ее не покидала уверенность, что Гейдж — негодяй, воспользовавшийся молодостью и неопытностью Шимейн.

— Хотел бы я вышвырнуть этого мерзавца из постели моей дочери! — буркнул Шеймас.

— Я бы предложил признать этот брак недействительным, — заявил Морис. — Несомненно, этот негодяй шантажировал Шимейн. Несмотря на заверения Шимейн, я не сомневаюсь — ее вынудили принять его предложение.

Шеймас был не столь сдержан в своих предложениях.

— А я бы предпочел выхолостить этого подлеца!

Шимейн прижала трясущуюся руку к губам и простонала:

— Мне дурно…

— Боже милостивый, детка! — испуганно воскликнула Камилла. — Неужели ты…

— В чем дело? — насторожился Шеймас, увидев, как побледнела его жена.

Камилла слабо замахала рукой, надеясь, что ошиблась.

— Ты ждешь ребенка?

Шимейн закрыла глаза и вздрогнула, услышав гневный вопль отца:

— Где нож? Я сию же минуту отрежу этому мерзавцу то, чем он грешил!

Шимейн в панике отбежала в сторону и со стоном извергла недавно съеденную пищу. Гейдж обнял ее за плечи, Нола вытерла губы молодой госпожи влажным платком, а Бесс поднесла к ее носу флакон с нюхательной солью.

— Вдохни поглубже, детка, — сказала старая кухарка. Гейдж услышал знакомый голос, приветствующий супругов О'Хирн, и увидел Ремси.

— Мы собрались домой, и Колли просила меня узнать, все ли в порядке с Шимейн, — объяснил Ремси. — Но едва я вышел из таверны, как заметил, что вас окружили эти люди. Может, вам нужна помощь?

— Пожалуй, ты сможешь помочь, если приютишь наших гостей на ночь, — нехотя пробормотал Гейдж.

Это предложение застало Ремси врасплох.

— Оказать услугу этим людям? Но ведь они угрожали тебе!

— Да, и я не отказываюсь от своих намерений! — взревел Шеймас, потрясая кулаком. — Так что не пытайся загладить свою вину!

Пропустив угрозу мимо ушей, Гейдж подхватил Шимейн на руки — она совсем обессилела.

— Если вы предпочитаете переночевать у меня дома, сэр, вам придется спать либо на полу, либо на диване в гостиной, поскольку ваша дочь не в состоянии уступить свою постель, — обратился Гейдж к тестю.

— Дочь? — Ремси наконец-то понял и перевел взгляд с Гейджа на пожилого джентльмена.

Не обращая внимания на друга, Гейдж продолжал объяснять:

— Мать Шимейн может занять раскладную койку — при условии, что миссис Макги согласится разделить с ней спальню моего сына, а сам он будет спать с нами или на полу. — Наконец Гейдж перевел взгляд холодных янтарных глаз на маркиза: — Если мистер Тейт согласится предоставить вам комнату в своем доме, вы с удобством проведете ночь. В противном случае могу предложить только топчан и соломенный тюфяк на недостроенном корабле. На этом топчане дремлет после обеда корабельный плотник, который работает на меня. На ночь можете занять его место.

— Где находится этот корабль? — недовольно осведомился Морис.

— У реки, на расстоянии сотни шагов от дома, где разместимся все мы.

— Можно ли там принять ванну?

— В пруду неподалеку от дома. — Гейдж медлил, уверенный, что маркиз отвергнет это предложение. Очевидно, титулованный джентльмен привык к роскоши и не собирался изменять своим привычкам.

— Наверняка этот пруд кишит змеями и другой нечистью? Вы купались там прежде?

Гейдж неторопливо кивнул и с расчетливой жестокостью нанес маркизу удар:

— Мы купались в этом пруду вдвоем с Шимейн.

Морис ответил ему ледяным взглядом.

— Тогда, возможно, когда-нибудь мы с Шимейн испытаем это удовольствие… после того как вас повесят за убийство жены.

Ремси громко ахнул и вопросительно уставился на Гейджа:

— Поскольку у тебя заняты руки, может, мне стоит отвесить ему пощечину?

Морис, который не сводил глаз с Гейджа, радостно вспыхнул, предвкушая поединок.

— Ваш друг предлагает отплатить за оскорбление дуэлью?

— Не надо дуэлей! — слабо вскрикнула Шимейн, поднимая голову с плеча Гейджа. Она знала, как метко стреляет Морис. В сущности, маркиз обладал множеством талантов и не последнее место среди них занимало искусство словесных поединков, Он ухитрялся отражать тонкие шпильки напыщенных придворных лордов. Засыпая противника градом намеков, Морис усыплял его бдительность, и тот понимал, что смертельный удар нанесен, только услышав оглушительный хохот зрителей, внимательно следящих за поединком.

— Каково бы ни было мое желание потребовать удовлетворения, — усмехнулся Гейдж, — я не вижу причин устраивать дуэль из-за Шимейн. Она моя жена, и я не намерен оставлять ее вдовой.

— Низкий трус! Мужлан! — презрительно зашипел Морис. Понимая, что бывший жених подбивает его на необдуманный поступок, Гейдж усмехнулся:

— Думайте как вам угодно, но я отвечаю за жену, сына и будущего ребенка.

Со сдавленным рычанием Морис шагнул к нему, намереваясь отомстить за невесту, но опешил и застыл на месте, увидев, как Шимейн подняла голову с плеча мужа и прижалась к его щеке. Морис понял, что эта юная прелестная особа, чье исчезновение повергло его в отчаяние и скорбь, забыла его.

Шимейн вгляделась в любимое лицо мужа, и ее вдруг осенило: тайна, которую она пыталась скрыть от Гейджа, не была для него секретом.

Губы Шимейн вопросительно приоткрылись: как он догадался?

Гейдж прошептал ей на ухо:

— Мы не прерывали своих ночных утех с тех пор, как поженились, любимая. По опыту любой вдовец знает о женских недомоганиях, а у тебя после нашей свадьбы они не начинались. Позднее, заметив, как изменилась твоя грудь, я понял, в чем дело, но молчал, ожидая, когда ты сама признаешься.

С довольным вздохом Шимейн положила голову на плечо мужа, а Гейдж занялся неотложными делами.

— Я согласен принять ваших слуг в моем доме, — сообщил он Камилле. — Недавно Шимейн начала шить для нас новые матрасы. Они еще не готовы, но вполне пригодны для спанья.

— Ты уговоришь и деревья в лесу потесниться, — заметил Ремси. — Только не забывай об одном неудобстве: стоит гостю чихнуть, и об этом тут же узнает весь дом.

Ремси нанес удар не в бровь, а в глаз. Гейдж и сам понимал, что теперь, при наплыве гостей, предаваться любви с Шимейн будет немыслимо.

Шеймас одернул сюртук и подбоченился, подступая к Гейджу.

— Если в вашем доме так мало спален, где же, черт возьми, спала моя дочь, пока вы не женились на ней?

— Папа, не надо! — воскликнула Шимейн, поднимая голову и бросая на отца умоляющий взгляд. — Зачем заводить этот разговор посреди улицы, если мы можем во всем разобраться дома? — Она искоса взглянула на небольшую толпу зевак, собравшихся поодаль. — Мы привлекаем больше внимания, чем жених и невеста на свадебном пиру.

— Отвечайте немедленно! — настаивал Шеймас, буравя Гейджа взглядом.

— Пока мы не поженились, ваша дочь спала в комнате на втором этаже, мистер О'Хирн, — ответил Гейдж. — Но сейчас эту комнату занимает мой отец, оправляющийся после серьезной раны. Кроме того, у нас в доме есть еще одна гостья, с которой вашей жене предстоит разделить спальню моего сына.

— Почему же ей нельзя переночевать вместе с дочерью? — осведомился Шеймас.

Гейдж уставился на него в упор и объяснил, как несмышленому ребенку:

— Потому, что с вашей дочерью буду спать я, а я не согласен делить ложе с вашей женой!

Издав одобрительный возглас, Ремси хлопнул друга по спине, но, почувствовав на себе пронзительный взгляд зеленых глаз Шеймаса, провел ладонью по пушистым усам в тщетной попытке стереть с лица усмешку. Но, взглянув на Гейджа, он тут же посерьезнел и кашлянул:

— Может быть, родственники вашей жены согласятся переночевать у меня, чтобы не тесниться всем в одном доме?

Гейдж повернулся к Шеймасу:

— В доме моего друга есть несколько свободных комнат — прежде их занимали сыновья, ныне работающие в Уильямсберге. Если хотите провести ночь с удобствами, которых я не могу предложить, советую принять приглашение мистера Тейта. Надеюсь, у вас хватит средств, чтобы вознаградить его за причиненное беспокойство. По утрам, незадолго до рассвета, мистер Тейт отправляется ко мне в мастерскую и сможет подвезти вас. Тогда мы и обсудим наш брак с Шимейн.

— Пожалуй, так будет лучше, Шеймас, — произнесла Камилла, взяв мужа за руку. — Мы взволнованы, и если придется спать в тесноте, мы все перегрыземся.

Шеймас был вынужден признать правоту жены.

— Как хочешь, дорогая, но я не намерен надолго откладывать разговор.

— Знаю, дорогой, — мягко ответила Камилла, потрепав его по руке. — Мы все обсудим завтра утром.

Повернувшись к Ремси, Камилла благодарно улыбнулась ему:

— Если вы согласны принять нас в своем доме, сэр, мы будем более чем признательны вам за доброту и гостеприимство.

Ремси, вспомнив о хороших манерах, взмахнул рукой в учтивом поклоне, несказанно изумив Гейджа.

— Ваша светлость, принимать таких гостей, как вы — великая честь для меня и моей жены.

Шеймас подозрительно повел бровью, заметив, что Ремси адресовал свое приглашение только Камилле.

— Вы согласны принять всех нас?

Ремси ответил с присущей ему прямотой:

— Если вы не станете порочить доброе имя мистера Торнтона в моем доме и в моем присутствии, я буду рад таким гостям, как вы. В противном случае вам придется поискать другое место для ночлега.

Камилла с волнением ждала, что ответит муж. Заботясь о жене, Шеймас нехотя кивнул, соглашаясь на условия, поставленные Ремси.

— Черт бы вас побрал, несносная женщина!

Этот возглас приветствовал Гейджа и Шимейн, едва они переступили порог дома. Молодые супруги беспокойно переглянулись. Им оставалось только гадать, что не поделили Уильям и Мэри-Маргарет Макги.

Гейдж бросился по заднему коридору, надеясь усмирить пыл отца, прежде чем случится непоправимое. Шимейн спешила за ним, понимая, что после такого вопиющего оскорбления ирландка нуждается в сочувствии и утешении.

— Вы с умыслом пожертвовали своим валетом, чтобы выманить у меня короля! — возмущенно продолжал Уильям. — И теперь мне нечем бить вашу даму! Радуйтесь — вы выиграли последнюю партию и сорвали банк!

Гейдж и Шимейн застыли у подножия лестницы и обняли друг друга, слушая доносящийся с верхнего этажа разговор.

— Не хотите ли сыграть еще партию, милорд? — сладким голоском осведомилась Мэри-Маргарет.

— И снова проиграть? — хмыкнул Уильям. — После такого оскорбления у меня не останется ни капли мужской гордости!

— Ума не приложу, с чего вы это взяли, милорд, — любезным тоном отозвалась ирландка. — Вам есть чем гордиться. Никогда не видывала англичанина обаятельнее вас, сэр, за исключением вашего сына, а он вылитый вы. Уверена, малыш Эндрю с возрастом станет точной копией отца и деда!

— Красивый мальчик, верно? — с жаром подхватил Уильям. — Таким был и Гейдж в его возрасте.

Выдержав краткую паузу, хитрая ирландка будто невзначай полюбопытствовала:

— А где же ваша супруга, ваша светлость?

— Элизабет простудилась и умерла, когда Гейджу было двенадцать лет. Ее смерть стала для меня неожиданным ударом. По правде говоря, я рассердился, обнаружив, что не готов относиться к сыну с такой же нежностью, как его мать. Боюсь, я был с ним груб и требователен.

— И вы до сих пор не женаты? — В голосе Мэри-Маргарет мелькнула удивленная нотка.

— Женитьба не входила в мои намерения. Я был слишком занят, стремился строить надежные и большие суда. И кроме того, я разучился ухаживать за женщинами — точно так же, как разучился быть ласковым с сыном. Уверен, все, с кем мне доводилось встречаться, считали меня раздражительным стариком.

— Трудно поверить, ваша светлость, — дружески пробормотала Мэри-Маргарет. — По-моему, вы на редкость обходительный мужчина. Вы чем-то напоминаете мне покойного мужа.

— Вот как, миссис Макги? — с любопытством переспросил Уильям.

— Меня зовут Мэри-Маргарет, милорд, и я почту за честь, если вы будете обращаться ко мне по имени.

— Благодарю, Мэри-Маргарет, но взамен прошу звать меня Уильямом.

— Отважный защитник… — задумчиво произнесла Мэри-Маргарет.

— Прошу прощения?

— Имя Уильям означает «отважный защитник», — пояснила Мэри-Маргарет. — Оно вам подходит. Вы смело встали на защиту сына, не правда ли?

— Я сделал это без колебаний. В сущности, не мог потерять его после такой долгой разлуки и встречи.

— Видимо, вы очень привязаны к сыну.

— Вы правы, но мне всегда было трудно признаться в этом.

— Вам больше незачем беспокоиться, Уильям — вы доказали свою любовь делом.

Внизу, в коридоре, Гейдж прижал палец к губам и переглянулся с Шимейн, а затем, взяв ее за руку, бесшумно провел в спальню. Тихо прикрыв за собой дверь, он тем же мягким шагом вышел в соседнюю комнату проведать спящего сына. При виде ангельского личика ребенка Гейдж не удержался и поцеловал его, а когда выпрямился, увидел, что Шимейн стоит на коленях рядом с кроваткой. Любовно поглаживая малыша по головке, она запела колыбельную тихим и нежным, как дыхание, голосом. Улыбка играла на ее губах, похожих на лепестки роз. Эндрю сладко вздохнул и обнял тряпичного зайца. Гейдж помог Шимейн подняться и вместе с ней удалился в соседнюю спальню, тихо задвинув щеколду на двери.

— Надеюсь, у нас родится мальчик, и у Эндрю появится товарищ, — с улыбкой произнесла Шимейн.

Гейдж обнял ее и привлек к себе. Шимейн положила голову ему на грудь, он уткнулся подбородком в ее душистые волосы и бережно провел ладонью по животу. Он казался плоским, как и прежде.

— Я буду рад и мальчику, и девочке, любимая. Молюсь только об одном — чтобы с тобой ничего не случилось. Мое сердце разорвется от горя, если я потеряю тебя.

Шимейн улыбнулась, прижимаясь к нему:

— Не бойся, любимый. Моя бабушка, мать отца, без труда родила шестерых детей, а она была тонкой как тростинка, но, кстати сказать, весьма властной женщиной.

— Должно быть, твой отец унаследовал ее нрав, — заметил Гейдж с мимолетной усмешкой. — Только представь, что будет, когда Уильям Торнтон и Шеймас О'Хирн встретятся нос к носу! Уверен, каждый из них способен заткнуть за пояс самую злобную мегеру!

— Да, но вспомни, как мы опасались ссоры между твоим отцом и миссис Макги — и, как выяснилось, напрасно!

Вспомнив о подслушанном разговоре, Гейдж усмехнулся, отметив, как изменилось отношение его отца к ирландке.

— Судя по осторожным расспросам Мэри-Маргарет, она опять задумала устроить чей-то брак!

Шимейн улыбнулась и провела ладонью по груди мужа.

— Не удивляйся, любимый, если он окажется браком самой миссис Макги.

Гейдж снял с головы Шимейн кружевной чепчик и принялся расплетать шелковистые пряди.

— Похоже, они уже успели подружиться. Пожалуй, из них получится неплохая пара.

Шимейн тяжело вздохнула:

— Если бы мои родители с таким же пониманием отнеслись к нам с тобой!

— Возможно, со временем так и будет, и они перестанут считать меня чудовищем.

— Мой отец чересчур вспыльчив, так что завтра, ради Бога, не раздражай его! — попросила Шимейн.

Муж успокоил ее поцелуем в лоб.

— Я попытаюсь представить себя на его месте и понять, какие чувства я испытал бы, узнав, что какой-то мерзавец воспользовался неопытностью моей дочери. Вероятно, я пришел бы в ярость, узнав, что моя дочь вышла замуж за человека, которого обвиняют в убийстве жены.

— Будь осторожен с Морисом, — предупредила Шимейн. — Не поддавайся на его выпады, чтобы не сделать глупость!

— Я понял, Морис решил вернуть тебя любой ценой. — Гейдж не винил соперника в подобном желании, ибо понимал, что был бы столь же тверд в своих намерениях, поменяйся он с Морисом местами. — Но я буду настороже, дорогая.

— Возможно, Морис выглядит изнеженным аристократом, но он в совершенстве владеет и шпагой, и пистолетом. До сих пор он только ранил противников, которые вызывали его на дуэли, но, боюсь, с тобой он пожелает расправиться раз и навсегда.

— Несомненно, — подтвердил Гейдж, снимая сюртук. — Убив меня, он избавится от соперника, и…

— Пусть считает, как ему угодно, — прервала Шимейн, — но, убив тебя, он вызовет во мне только ненависть.

Гейдж сбросил жилет, повесил его на стул вместе с сюртуком и избавился от рубашки, прежде чем распустить шнуровку на платье жены.

— Мэри-Маргарет наверняка пробудет наверху еще некоторое время, беседуя с отцом. Грех упускать такую возможность и не выяснить, что из этого выйдет.

— Вы сомневаетесь в успехе этого предприятия, мистер Торнтон? — шутливо осведомилась Шимейн, пока муж снимал с нее платье.

— Ни на минуту, любимая, — со смехом заверил ее муж, кладя платье на крышку сундука.

Повернувшись, он восхищенно воззрился на жену, одетую только в кружевную кофточку. Вскинув обнаженные руки, Шимейн собрала волнистые пряди волос на макушке. Словно опасаясь подходить ближе, она осторожно обошла Гейджа полукругом, приковывая к себе его внимание шаловливой улыбкой и блеском изумрудных глаз.

— Будь я колдуньей, мистер Торнтон, я заточила бы вас в своем замке, чтобы вы дарили мне наслаждение и днем, и ночью. Вскоре вы обессилели бы от моих требований — так, что с трудом доползали бы до ложа, а я призывала бы на помощь колдовские чары, чтобы вновь пробудить в вас страсть!

Муж обжег Шимейн пламенным взглядом:

— Я готов доказать свою страсть немедленно, мадам.

Взявшись обеими руками за талию Шимейн, Гейдж присел на край постели, притянул ее к себе. Гейдж распустил шнуровку кофточки, обнажая отяжелевшую грудь жены. Она соблазняла, манила к себе, и Гейдж с готовностью поддался искушению. Шимейн невольно застонала, когда губы впились в упругую плоть.

— Только в моих объятиях прекрасный принц моих мечтаний становится настоящим, и чары колдуньи исчезают. Ничто не в силах разлучить нас с тобой! — прошептала Шимейн.

Гейдж поднял голову и вгляделся в ее смеющиеся глаза.

— Правда?

— Ничто на свете, милый. — Ее губы слегка приоткрылись, сближаясь с его губами, и если в душе Шимейн сохранилась хоть малая толика сомнений, она утонула в бесконечном томительном поцелуе.

Глава 21

На следующее утро Гейдж поспешно вышел на веранду, как только нанятая супругами О'Хирн повозка остановилась возле дома. Гости прибыли гораздо раньше, чем ожидал их Гейдж, — он надеялся, что маркиза и родителей Шимейн подвезет Ремси, отправляясь в мастерскую. Гейдж попросил их подождать несколько минут, пока они с Шимейн закончат неотложные дела. Гейдж помогал отцу мыться, а Шимейн убирала верхнюю комнату и меняла белье, чтобы потом не тревожить старика. Несмотря на то что гости остались недовольны приемом, Гейдж учтиво заверил их, что ждать придется всего несколько минут.

Развлекать гостей взялся Ремси и решил показать приезжим мастерскую, где Слай Таккер и двое подмастерьев уже принялись за работу. С непомерной гордостью и удовлетворением Ремси рассказывал о долгом и утомительном изготовлении мебели, достал целый ворох набросков и чертежей хозяина, свидетельствующих о его редкостном таланте. Ремси объяснял, чем отличаются виды древесины, которую используют столяры, — будь то кипарис, вишня, клен, дуб или другое дерево. Свойства каждого делают предмет мебели неповторимым. С победным видом закончив показ, Ремси повел слушателей туда, где Слай Таккер полировал недавно законченный буфет, и предложил супругам О'Хирн, слугам и маркизу провести ладонями по поверхности дерева и ощутить его гладкость.

Достоинства буфета пленили Камиллу, ведь именно она на протяжении всей совместной жизни супругов выбирала мебель для дома. Шеймас охотно препоручал ей эту задачу, давно усвоив, что его жена наделена даром превращать самое скромное обиталище в уютное, со вкусом обставленное гнездышко, и поэтому никогда не вмешивался. С годами Камилла научилась одним взглядом оценивать добротную и красивую мебель. Буфет был довольно прост, но «тигровый глаз» и инкрустация капом придавали ему необычный, вид. Подчеркнув, что подобной мебели ей еще не доводилось видеть, Камилла упросила мужа рассмотреть ее поближе, желая, чтобы Шеймас понял, какой талант и преданность своему делу требуются при изготовлении этого маленького шедевра.

Внешне Ремси, казалось, не проявлял никакого любопытства к приглушенному разговору супругов, но навострил уши, ловя каждое слово. Помогая Слаю передвинуть буфет, он исподтишка оглядел Мориса, которого не заразило воодушевление Камиллы: он оглядывал мастерскую с холодным и равнодушным видом. Сдержанность и достоинство маркиза казались непоколебимыми, и когда экскурсия продолжилась, Ремси умышленно бередил раны маркиза.

— Мистер Торнтон — самый искусный столяр во всей округе. Умеет не только рисовать то, что приходит ему в голову, — для пущей убедительности Ремси постучал пальцем по лбу, — он преуспевает настолько, что может содержать несколько семей работников и щедро платит им. Никто из нас не согласится поменять хозяина.

Подведя гостей к окну, Ремси указал на недостроенную бригантину, возвышающуюся на стапеле у берега реки.

— Видите? — Он огляделся, убеждаясь, что безраздельно завладел вниманием зрителей, и мельком отметил безразличие маркиза. — Этот корабль мистер Торнтон тоже выдумал сам. Если бы не его страсть придумывать корабли и строить их, он наверняка был бы уже первым богачом в наших краях, изготавливая мебель на продажу. Но подождите, дайте год-другой, ну, может, три, и он докажет, что мастерить корабли умеет не хуже, чем буфеты!

С раздраженным вздохом Морис отвернулся от окна. Похвалы словоохотливого столяра резали его сердце, словно ножом. Будь Морис один, он немедленно вызвал бы Гейджа Торнтона на дуэль и избавил бы мир от мерзавца.

Ремси искоса бросил взгляд на рослого, хорошо одетого мужчину. Благородные черты его лица исказились, значит, уколы Ремси достигли цели. Чтобы закрепить победу, он решил сводить посетителей мастерской к бригантине — пусть маркиз поймет, что прошлой ночью он оскорбил отнюдь не заурядного человека.

Ремси повел свою немногочисленную свиту по берегу реки к кораблю и познакомил ее с Фланнери Морганом. Честь объяснять преимущества конструкции, придуманной Гейджем, выпала старому корабельному плотнику, ибо никто не мог рассказать об этом с большим энтузиазмом.

— Это будет двухмачтовая бригантина, — вдохновенно объяснял плотник. — Она изящна, крепка и осадиста. Взгляните вот сюда, на эту балку под носом корабля — она придает устойчивость в воде. Но главное достоинство этой красавицы — скорость: она будет рассекать морские волны, словно резвящаяся русалка!

Услышав это сравнение, Камилла слегка порозовела, но старик не заметил ее смущения, убеждая гостей пройти с ним в кают-компанию. Фланнери провел посетителей по внутренним помещениям корабля, не переставая петь хвалу талантам хозяина.

Отстав от остальных, Шеймас О'Хирн встал у борта, желая обдумать увиденное. Он внимательно слушал работников Гейджа Торнтона, пытаясь представить себе, что за человек их хозяин. Больше всего Шеймаса удивили сами работники. За свою жизнь ему пришлось нанимать на работу немало людей, но никто из них не выказывал такой преданности хозяину, не находил такое удовольствие в труде и не достигал вершин мастерства, как Ремси, Слай Таккер и Фланнери. Видя их преданность и энтузиазм, Шеймас гадал, каким должен быть хозяин, чтобы внушить подобные качества.

Шеймас-Патрик О'Хирн всего в жизни добился сам, начав с малого. Неудивительно, что он проникся уважением к колонисту, узнав о его многочисленных достижениях. Вспоминая собственную молодость и пренебрежительное отношение родителей Камиллы к выскочке-ирландцу, который осмелился ухаживать за их дочерью, Шеймас удивлялся: когда сам успел стать надменным и заносчивым? С годами он завоевал сердца родителей Камиллы, и они первыми объявили его полноправным членом семьи. Неужели придет день, когда и он сможет оценить новоиспеченного зятя?

Однако больше всего Шеймаса тревожил вопрос о причастности Гейджа к смерти его первой жены. В глубине души Шеймас понимал: чтобы примириться с браком Шимейн, он должен полностью убедиться в невиновности Гейджа. Но поскольку тревожные слухи ходили по городу даже по прошествии года, Шеймас всерьез сомневался, что Гейджа обвинили напрасно, и знал, что никогда не согласится оставить дочь на попечение убийцы и будет готов силой утащить ее на корабль, отплывающий в Англию.

Во время осмотра корабля Морис дю Мерсер хранил презрительное молчание. Он по-прежнему ощущал острую неприязнь по отношению к человеку, завладевшему его невестой, и не желал выказывать ни тени интереса или восхищения к достижениям соперника. Впрочем, и мастерская, и корабль произвели на него заметное впечатление. Морис признавал: Гейдж Торнтон наделен тонким вкусом и умеет ценить красоту — его женитьба на Шимейн была тому доказательством. Но Морис без угрызений совести пожелал бы, чтобы колонист ослеп, не успев увидеть красавицу, которой маркиз подарил свое сердце.

Но тучи, которые, казалось, сгущались над головой Мориса со вчерашнего дня, рассеялись, как только на корабле появилась Шимейн, одетая в простое бледно-голубое платье, белый чепчик, отделанный кружевом, и белый передник. Она выглядела, как и подобало жене колониста. Морис нашел ее неотразимой и обольстительной и, с удовольствием наблюдая, как Шимейн обнимается с родителями, мысленно поклялся: он пожертвует всем состоянием, лишь бы оказаться на месте Гейджа.

— Мне очень жаль, что мы с Гейджем не смогли принять вас как подобает, — мило извинялась Шимейн. — Его светлость еще слишком слаб, однако он выразил желание вымыться. Для этого ему потребовалась помощь Гейджа, а я воспользовалась случаем и убрала у него в комнате. Надеюсь, вы не очень обиделись?

— Его светлость? — встревожился Морис.

Все сомнения Шимейн насчет того, что маркиз ростом не уступает ее мужу, развеялись, когда ей пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть в глаза Морису. Смотреть в любимые янтарно-карие глаза ей тоже не удавалось, не запрокидывая головы.

— Отец Гейджа — лорд Уильям Торнтон, граф Торнхедж.

На лице Мориса мелькнуло изумление. Лорд Торнтон был его сторонником по многочисленным парламентским биллям, определяющим права граждан Англии, в том числе и по тому, который запрещал увозить заключенных в дальние порты с целью избавить Англию от отбросов общества и наводнить ими колонии.

— Вы знакомы с ним, ваша светлость? — спросила Шимейн.

Морис склонил голову набок и удивленно уставился на покрасневшую под его взглядом Шимейн. Его глаза тепло засветились, обворожительная улыбка тронула губы.

— Что такое, Шимейн? Я думал, мы давно отказались от титулов и официальных обращений.

Шимейн знала, что Морис стремится смутить ее лишь с одной целью — воззвать к ее совести. Охотно приняв предложение Гейджа, она не подумала о том, как уязвит Мориса ее решение. Втайне она принимала как должное то, что бывший жених, не испытывающий недостатка в миловидных и знатных поклонницах, вскоре после ее исчезновения выберет себе другую невесту.

— Наша помолвка уже расторгнута, милорд, — напомнила ему Шимейн, чувствуя себя неловко под пристальным и страстным взглядом темных глаз. — По-моему, было бы неприлично и впредь звать вас по имени.

— Я с радостью даю вам такое право, Шимейн, — пробормотал Морис, придвигаясь ближе. — Место для вас в моем сердце останется навсегда, даже если я не сумею вас отвоевать.

Шимейн, которая некогда держалась в обществе Мориса непринужденно и спокойно, теперь чувствовала себя как на иголках. Она боялась, что, как только придет Гейдж, между ним и Морисом вспыхнет очередная ссора. Неужели Морис умышленно раздражает Гейджа или надеется заставить вспомнить ее о былых чувствах и пожалеть о скоропалительном браке? Как бы там ни было, Шимейн предпочла бы, чтобы Морис держался на почтительном расстоянии — в любой момент на корабле мог появиться Гейдж, а Шимейн еще вчера вечером поняла, какие сильные собственнические чувства питает к ней муж, словно опасаясь, что она предпочтет ему бывшего жениха.

Камилла шагнула вперед и нежно поцеловала дочь в лоб.

— Дорогая, ты прелестно выглядишь, — вспомнив недавние слова Шимейн, она пожелала услышать объяснение: — Но скажи, детка, почему ты сама занимаешься уборкой? Неужели у тебя нет слуг?

Шимейн рассмеялась, радуясь перемене разговора.

— Нет, мама, я готовлю и убираю в доме сама.

— Готовите? — переспросила Бесс, с приоткрытым ртом уставившись на бывшую ученицу. — Хотите сказать, что стряпаете сами?

Неприкрытое изумление кухарки рассмешило Шимейн.

— Ты не поверишь — я вспомнила все твои наставления, Бесс! Гейдж убежден, что я готовлю лучше всех в округе.

— Господи, а я-то думала, что не сумела научить вас даже азам! — Бесс была ошеломлена.

Шимейн обучалась домашней работе по настоянию Камиллы, но последняя ничем не отличалась от других заботливых матерей, предпочитающих баловать свои единственные чада как можно дольше. Именно Камилла настояла на том, что слуги должны сопровождать их в поездке, уверенная, что в диких местах без их помощи не обойтись. И вот теперь Камилла порадовалась своему решению.

— Пока мы здесь, может быть, ты позволишь Бесс и Ноле взять на себя домашние хлопоты? Ты не против?

Шимейн порывисто обняла мать.

— Конечно, нет, мама! Я так соскучилась по стряпне Бесс, что у меня текут слюнки при одном воспоминании о ней!

— А Гейдж? Не сочтет нас слишком бесцеремонными? — в замешательстве спросила Камилла.

Увидев приближающегося к стапелю мужа, Шимейн бросилась навстречу ему. Заметив, каким ледяным взглядом Гейдж одарил Мориса, Шимейн поспешила пожать мужу руку и прошептать:

— Я люблю тебя.

В ответ Гейдж еле слышно пробормотал:

— Милая, ты заставила мое сердце запеть от счастья. Я тоже люблю тебя всей душой.

Шимейн почувствовала, как ее сердце переполняется радостью. Подведя Гейджа к своей матери, она вернулась к прерванному разговору.

— Гейдж, мама предлагает поручить Бесс и Ноле всю домашнюю работу, пока они здесь. Ты не возражаешь?

Глядя на Камиллу О'Хирн, Гейдж понял, что красоту и выразительность черт жена унаследовала от матери, а цвет волос достался ей от отца.

— Если Бесс обучила искусству кулинарии мою жену, я ни минуты не сомневаюсь в том, что она редкостная кухарка. Думаю, Шимейн будет не прочь отдохнуть и побыть с вами.

Шимейн пожала руку матери.

— Вот видишь, мама! Он совсем не чудовище!

Камилла покраснела и опустила голову под взглядом янтарно-карих глаз.

— Моя дочь преувеличивает, сэр. Я никогда не считала вас чудовищем.

— Приятно слышать, мадам, — отозвался Гейдж, хотя знал, что Камилла по-прежнему считает его виновным в убийстве.

Слегка повернувшись, Гейдж увидел соперника и прочел вызов в его ледяных глазах. Как бы красив ни был маркиз, Гейджу сразу стало ясно, что он испытывает муки ревности. Морис был одет в изысканный светло-синий сюртук с узкими бриджами, жилет, чулки и дорогие туфли кремового оттенка. Под ярким солнцем белизна его рубашки слепила глаза, черные волосы были заплетены в аккуратную косицу, за время недавнего плавания его кожа покрылась ровным загаром. Ясно, почему Шимейн не сомневалась в том, что Морис быстро найдет себе другую невесту. Маркиз принадлежал к числу мужчин, способных пленить сердце любой женщины.

— По-видимому, вы неплохо выспались, милорд, — холодно заметил Гейдж. — Ночлег вас устроил?

Глаза Мориса недобро блеснули, на губах мелькнула пренебрежительная улыбка.

— Тейты такие гостеприимные, но надеюсь, вы понимаете, как тревожили меня мысли.

— Мысли о Шимейн, — уточнил Гейдж.

— Да, о Шимейн, — негромко повторил Морис, словно это имя поддерживало в нем силы. — Она — словно солнечная весна после суровой зимы.

— Верно, — согласился Гейдж. — Но она моя.

Морис пожал плечами.

— Надеюсь, ненадолго.

Фланнери, появившийся из кают-компании, окликнул Гейджа:

— Капитан, можно вас на минутку?

— Конечно, Фланнери. — Скрыв раздражение, Гейдж извинился перед гостями и отошел вслед за плотником к борту.

— Понимаю, капитан, вы заняты, но мне кажется, вы были бы рады узнать, что сегодня кое-кто хочет осмотреть корабль. Похоже, сэр, этот человек вздумал купить его.

Некоторое время они тихо беседовали между собой, а затем, тщетно скрывая улыбку, Гейдж вернулся к Шимейн, снова извинился перед гостями и отвел ее в сторону.

— Фланнери только что сообщил мне замечательную новость, любимая, и я хочу поделиться с тобой и посоветоваться. В округе появился морской капитан, вчера приплыл по реке из Ричмонда, а вечером встретился с Фланнери в Ньюпорт-Ньюсе. Вскоре он с родными отправляется в Нью-Йорк, но перед отъездом хочет осмотреть наш корабль. Прежде Фланнери плавал с ним и уверяет, что у этого капитана хватит денег, чтобы купить корабль, если он ему понравится.

— О, Гейдж, замечательно! — воскликнула Шимейн, мгновенно сообразив, что родители вряд ли станут ссориться с Гейджем в присутствии посторонних. Она отчаянно стремилась избежать ссоры и теперь воспрянула духом.

С сомнением взглянув на нее, Гейдж спросил:

— Как думаешь, твои родители не оскорбятся, если я буду уделять большую часть внимания не им, а другим гостям? Они не примирятся с нашим браком, пока считают меня убийцей, но если они заподозрят, что я намеренно уклоняюсь от разговора, боюсь, они увезут тебя, не спрашивая моего согласия.

— Пусть только попробуют! — возмущенно отозвалась Шимейн, но тут же улыбнулась. — Гейдж, отец понимает, как важно вовремя заключить сделку. А я считаю, что такую редкую возможность тебе не следует упускать. Ты же давно мечтал продать корабль! И потом, пусть мои родители привыкнут к мысли, что мы женаты. Представь, какое потрясение они испытали, прибыв вызволять дочь из рабства и обнаружив, что за время разлуки с ними я успела не только выйти замуж, но и забеременеть!

— Должно быть, они до сих пор считают тебя ребенком.

Шимейн тихо рассмеялась и прошептала:

— Если бы они только узнали, какой страстной женщиной я стала! Они решили бы, что меня околдовали.

— Какой бы выкуп мне назначить за то, что я буду хранить твои секреты?

Шимейн обдумала его вопрос и решила разыграть несчастную девушку, стесненную обстоятельствами.

— Какой пожелаете, милорд. Похоже, иного выхода у меня нет: если я не подчинюсь, вы опорочите мое доброе имя.

— Значит, что угодно? — Глаза Гейджа вспыхнули.

— Я в вашей власти, сэр, — ответила Шимейн, покорно опуская голову и пряча улыбку. — Только, пожалуйста, не будьте ко мне чересчур жестоки.

— Ни в коем случае, милая. Я слишком дорожу своими сокровищами.

— Какими, милорд?

— Твоей любовью… и тем, с каким пылом ты отвечаешь на каждую ласку.

— Неужели это так заметно?

Гейдж вгляделся в бездонные глубины ее изумрудных глаз.

— Да, больше мне не о чем мечтать.

— И мне тоже, — выдохнула Шимейн, переполняясь любовью. — Как вы заметили, мне достаточно легчайшего прикосновения вашей руки, чтобы задрожать от желания. Вы воистину превратили меня в свою рабыню, сэр.

— Не в рабыню, — поправил Гейдж, — а в любящую жену. Я ценю минуты, когда мы остаемся вдвоем и становимся единым целым.

Шимейн испытала желание обнять мужа, но вспомнила, что за ними неотрывно наблюдает Морис, и поспешила перевести разговор.

— Скажи, Гейдж, когда приедет капитан?

Гейдж огляделся, удивляясь столь резкой смене темы, но заметив холодный, пронизывающий взгляд маркиза, все понял. Повернувшись спиной к сопернику, Гейдж ответил жене:

— Фланнери сообщил, что капитан прибудет в полдень.

— Тогда я попрошу Бесс приготовить угощение для наших гостей, — с воодушевлением заявила Шимейн.

— За такой короткий срок? — изумился Гейдж.

— Конечно, дорогой. За час Бесс способна сотворить чудеса.

Гейдж считал, что не следует требовать приготовления праздничного обеда от кухарки в чужой кухне, да еще так быстро.

— Пожалуй, прежде тебе стоит поговорить с Бесс и узнать, справится ли она с такой задачей.

— Бесс будет только рада показать свое искусство, — возразила Шимейн. — Не беспокойся, моя просьба ее не испугает. Но если хочешь, я предупрежу ее.

— Так будет гораздо лучше, дорогая.

Шимейн нежно улыбнулась ему:

— Те, кто называет вас чудовищем, плохо вас знают, Гейдж Торнтон. Видя, как вы заботитесь о том, чтобы избавить служанку от лишних хлопот, я понимаю, что вы — на редкость внимательный и чуткий человек. Вот почему я так люблю вас.

— Ты пролила бальзам мне на душу, дорогая.

— Разве твоя душа нуждается в исцелении? — в притворном удивлении спросила Шимейн. Забыв о том, что за ними наблюдают, она почувствовала неудержимое желание ответить мужу с нежностью и благодарностью жены, которая любима и влюблена. Именно в такие моменты, находясь рядом с Гейджем, она во всей полноте ощущала себя женщиной. — Разве я не всегда дарила тебе все, что имела? Мое сердце, тело, душа безраздельно принадлежат тебе. Или же присутствие моего бывшего жениха лишило тебя уверенности?

— Маркиз — обаятельный мужчина, мадам, — заметил Гейдж, уклоняясь от вопроса.

— Но ты ни в чем не уступаешь ему, дорогой… и я люблю тебя.

Гейдж кивнул, принимая ее заверения, и расплылся в улыбке.

— Мне потребуются дополнительные доказательства, мадам, вечером, когда нам наконец удастся уединиться в спальне… И конечно, я хотел бы продолжить наш недавний разговор: слова «что угодно» звучат заманчиво.

Прикусив нижнюю губу, Шимейн попыталась скрыть улыбку.

— Имейте в виду, сэр: этот намек я могу принять за приглашение.

— И правильно сделаете, мадам.

— Я ни за что не упущу такой случай.

— И я тоже.

Шимейн заметила: Морис стал мрачнее тучи, словно раздраженный тем, что она кокетничает с собственным мужем. Шимейн попыталась принять более серьезное выражение лица — она знала Мориса и не решалась испытывать его терпение.

— Скажи, Гейдж, если капитану понравится твой корабль, он согласится купить его сразу, не дожидаясь, когда он будет достроен?

— Сделка вполне возможна. Убедившись, что корабль будет завершен к назначенному сроку, капитан может согласиться заплатить за него заранее, чтобы он не достался другому покупателю.

— А если он пожелает внести какие-нибудь изменения и предложенная им сумма тебя устроит?

— Если эти изменения не испортят корабль, я соглашусь на них. Придется только подсчитать стоимость дополнительных работ. Часть стоимости я возьму в залог, а потом, когда корабль будет достроен с учетом всех требований, капитан заплатит остаток и заберет свою собственность.

— А он не обманет тебя, как Хорас Тернбулл? — встревожилась Шимейн.

Гейдж рассмеялся, отметая ее беспокойство:

— Фланнери говорит, что этот капитан верен своему слову. Если я оправдаю его ожидания, ему незачем обманывать меня. Он ищет судно быстроходное, как французские парусники. Не хочу хвастаться, но, по-моему, французские суда не сравнятся с этим кораблем.

— Как бы я хотела поплавать на таком корабле, прежде чем он перейдет к новому хозяину! — вздохнула Шимейн.

— Это можно устроить, дорогая. Капитан наверняка захочет попробовать ход судна, и я попрошу его взять с собой пассажиров в короткое плавание вдоль берега.

— Замечательно!

К ним подошла Камилла и коснулась руки дочери, указывая на тропу, ведущую к дому. Эрих Вернер и Том Уиттейкер тащили по ней два больших сундука.

— Детка, мы привезли с собой твою одежду. Куда поставить сундуки?

— Моя одежда! — в восторге воскликнула Шимейн. Разрумянившись, сверкая глазами от удовольствия, она ослепительно улыбнулась мужу. — О, Гейдж, я непременно должна увидеть ее!

— Тогда беги домой, дорогая, — засмеялся он. — И не забудь предупредить Бесс о том, что к обеду мы ждем гостей — трех женщин и двух мужчин. Если Бесс согласится, пусть Эрих и Том вынесут стол на переднюю веранду. Там и пообедаем.

Кивнув, Шимейн помахала рукой отцу, подзывая его к себе, но тут вспомнила еще об одном и обратилась к мужу:

— Твой отец сможет встать и присоединиться к нам?

— Уверен, ради Мэри-Маргарет он отважится и не на такой подвиг, — усмехнулся Гейдж.

— Тогда я приготовлю для него место, — пообещала Шимейн. — Непременно дай мне знать, как только прибудут гости. А я тем временем осмотрю одежду и выберу, что надеть.

— А ты уверена, что прежние наряды придутся тебе впору? — Муж с сомнением покачал головой.

Шимейн украдкой провела ладонью по лифу.

— Пожалуй, будут здесь немного тесноваты.

Гейдж проводил жену взглядом, но когда повернулся к пышущему негодованием Морису, его настроение резко изменилось.

— Вы еще здесь, ваша светлость? — Он пронзил соперника ястребиным взглядом. — А я думал, вы поняли мой намек и убедились, что Шимейн довольна своей участью и не собирается расставаться со мной. Или вы намерены и впредь бегать за ней по пятам?

Морис не был расположен извиняться. Слишком долго он наблюдал за разговором супругов, и их очевидная привязанность друг к другу пробудила в нем ревность. Судьба жестоко подшутила над ним — сияющие улыбки Шимейн теперь предназначены другому.

Сложив руки за спиной, Морис размеренной походкой приблизился к Гейджу, радуясь возможности остаться наедине с соперником. Разъяренному маркизу уже давно не терпелось объясниться с мужем Шимейн наедине. Свои намерения он выразил кратко и недвусмысленно:

— Мистер Торнтон, я покину колонию только в обществе женщины, которой дорожу.

— Для этого, милорд, вам понадобится убить меня.

— Что ж, я готов. — Маркиз сопроводил ответ пренебрежительным пожатием плеч.

— И вас не смущает, что Шимейн предпочла вам меня?

Морис окинул взглядом бронзовое от загара лицо соперника, его широкие плечи под белой рубашкой и узкие бедра, обтянутые коричневыми бриджами. Насмешливо взглянув на черные грубые ботинки, он вновь уставился в глаза Гейджу.

— Я допускаю, что Шимейн могла влюбиться в мужчину вашего сложения, но уверен, со временем она вас забудет.

— Как забыла вас?

Глаза маркиза вспыхнули яростью.

— Только обстоятельства заставили Шимейн согласиться на ваше предложение, мистер Торнтон. Если бы она знала, что мы спешим на помощь, она, несомненно, отвергла бы вас.

— Может быть, — признал Гейдж, — но только потому, что считала бы себя не вправе расторгнуть помолвку. — Он задумчиво оглядел Мориса. — Объясните, как вы намерены поступить с ребенком, которого ждет Шимейн, если убьете меня?

Морис поморщился.

— Поскольку Шимейн — мать этого ребенка, он получил бы все преимущества, которыми будут обладать мои законнорожденные отпрыски.

Гейдж усмехнулся:

— Все преимущества?

— Кроме титула, разумеется, но я позабочусь, чтобы ребенок ни в чем не нуждался.

— За исключением родного отца.

— К сожалению, тут уже ничего не поделаешь, — напрямик заявил Морис. — Я не оставлю вам Шимейн, зная, что вы способны расправиться с нею, как с первой женой. Если с Шимейн что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу.

— Значит, вы считаете меня преступником и не будете испытывать угрызений совести, совершив попытку убийства…

— Попытку? — Маркиз язвительно рассмеялся. — Дорогой мой, уж если я поклялся убить вас, я сдержу клятву!

— И вы уверены, что справитесь со мной?

— Бесспорно.

Гейдж помедлил, словно оценивая заявление маркиза, свидетельствующее о непоколебимой убежденности.

— Шимейн предупредила меня о том, что вы в совершенстве владеете пистолетом и шпагой, но добавила, что до сих пор вам удавалось только ранить своих противников.

— Я сделаю все возможное, лишь бы исполнить ваш смертный приговор, сэр.

Гейдж задумчиво склонил голову.

— Если вы столь опытный дуэлянт, милорд, разве ваш поединок с человеком, который никогда в жизни не дрался на дуэли, не станет преднамеренным убийством?

Морис сардонически скривил губы.

— Напротив — я окажу услугу правосудию и избавлю Шимейн от преждевременной смерти.

— Значит, ничто не заставит вас свернуть с выбранного пути?

Морис помедлил минуту и ответил кратким, решительным кивком.

— Если бы вам удалось доказать свою непричастность к смерти первой жены, я бы допустил, что вы окажетесь достойным мужем для Шимейн. В этом случае я согласился бы оставить ее на ваше попечение.

Гейдж пристально посмотрел на маркиза, полностью понимая его чувства. Сам Гейдж в подобном случае поступил бы так же.

— Ради блага моей семьи, милорд, мне остается лишь надеяться, что вас остановит чудо.

— Вижу, вы не трус, мистер Торнтон.

Гейдж бесстрастно кивнул:

— И вы тоже, ваша светлость.

Уильям Торнтон сделал жалкую попытку подняться на ноги, когда Камилла и Шеймас О'Хирн вошли в гостиную, однако Шимейн мягко удержала его за плечо и вновь усадила на стул.

— Не беспокойтесь, милорд, — ласково попросила она. — Мама понимает, что вы оправляетесь от тяжелой раны и не можете встретить нас безупречными манерами.

— Я сама говорила это его светлости, но он не послушался. — Мэри-Маргарет поднялась с дивана, откладывая карты.

Эндрю бросился к Шимейн. Когда на кухне появились Бесс и Нола, малышу осталось искать утешения только в обществе миссис Макги, давно знакомой ему, но теперь он вновь вздохнул с облегчением. Шимейн познакомила взрослых, а затем представила мальчика своим родителям.

— Это мой сын, Эндрю, — с гордостью объявила она, обнимая малыша. — Ему два года, он умеет считать до десяти и даже писать свое имя.

— Какой милый малыш! — восхищенно воскликнула Камилла. — И такой умница!

— Меня учит мама Шимейн, — с робкой обезоруживающей улыбкой признался Эндрю.

— Эндрю, это мои родители.

Мальчик изумленно взглянул на Шимейн:

— Твои мама и папа?

Она ответила сияющей улыбкой:

— Да, они приехали издалека, из Англии, чтобы повидаться с нами.

— И с моим папой?

Шимейн утвердительно кивнула.

— Правда, они узнали о твоем папе только вчера, но сегодня уже приехали к нему в гости.

— А это мой дедушка! — гордо заявил Эндрю, указывая пальцем в сторону Уильяма.

Граф Торнхедж улыбнулся супругам О'Хирн.

— Для виста нужно четверо игроков. Может быть, вы согласны присоединиться к нам?

— Папа часто мошенничает в игре, — предупредила его Шимейн с лукавой улыбкой.

— А твоя мать, детка, несмотря на свой ангельский вид, без конца обыгрывала меня! — фыркнул Шеймас.

Камилла любовно потрепала мужа по руке.

— Только потому, что ты поддавался мне, дорогой.

— Как бы не так! — возмутился Шеймас. Повернувшись к Уильяму, он указал на свою жену. — По правде говоря, милорд, это она иной раз поддается мне.

Уильям усмехнулся и тут же поморщился, вспомнив о заживающей ране. Слегка дрогнувшим от боли голосом он спросил:

— Значит, вы согласны сыграть вчетвером?

— Сначала я схожу в спальню Шимейн, а потом буду рада присоединиться к вам и вашей очаровательной компаньонке, — любезно пообещала Камилла.

Из кухни вышла Бесс с блюдом сдобных лепешек. Она нарезала лепешки небольшими кусочками.

— Попробуйте-ка, мэм, — предложила она Камилле. Камилла озадаченно приподняла бровь.

— Зачем, Бесс? Я не раз пробовала твои лепешки. Может, эти не такие?

— Верно, мэм. Их испекла ваша дочь.

— Вот как? — Камилла заколебалась. Она знала наперечет все слабости дочери, и сейчас не хотела омрачать ее настроение, подозревая, что не только огорчит дочь, но и расстроится сама.

— Вы только попробуйте, — настаивала Бесс.

Камилла осторожно выбрала кусочек поменьше и положила его в рот. Выражение на ее лице мгновенно изменилось: сдержанность уступила место радости.

— Как вкусно!

Бесс усердно кивнула:

— Вот видите, мэм — мы научили нашу девочку готовить!

Уильям с трудом сдерживал желание расхохотаться. Он повернулся к Шимейн:

— Похоже, дорогая, в ваших способностях сомневались.

— Поверьте, милорд, их сомнения были оправданны, — весело объяснила Шимейн.

— Ручаюсь, теперь их оправдывать нечем, — вмешалась Мэри-Маргарет. — Его светлость и я сегодня как раз гадали, умеет ли Бесс готовить так же хорошо, как Шимейн Торнтон.

— Пожалуй, мне с ней не сравниться, — во всеуслышание объявила Бесс и добродушно пожала пухлыми плечами. — Видно, обучая Шимейн, я превзошла саму себя!

— Да, это ваша заслуга, Бесс, — дружески подтвердил Уильям. — Ваши старания скрасили жизнь всем нам.

— Спасибо, ваша светлость. — Бесс поклонилась и с довольной улыбкой удалилась на кухню.

Шимейн вышла следом за Бесс и сообщила о скором прибытии гостей. Бесс заверила ее, что без труда приготовит обед; правда, он будет не самым изысканным, предупредила кухарка, зато обильным и сытным. Большего Шимейн не могла ожидать.

— Я знала, что ты справишься, Бесс, но муж посоветовал мне прежде спросить, выполнима ли такая задача. — Она ласково обняла кухарку.

Бесс усмехнулась:

— Поблагодарите вашего супруга за заботу. — Придвинувшись ближе, она прошептала: — По мне, так он прямо как настоящий джентльмен.

— Он и есть джентльмен, — подтвердила Шимейн.

Шимейн показала Эриху и Тому, куда поставить стол, а когда вернулась в гостиную, Камилла поманила ее в спальню, указывая на два привезенных сундука, стоящих в ногах кровати.

— Давай посмотрим, что уложила туда Нола.

— Не могу дождаться! — Шимейн подхватила мать под руку и увлекла ее за собой в спальню.

Вскоре она уже вынимала из сундука и встряхивала бледно-голубое платье из парчи с цветочным рисунком, квадратным вырезом и рукавами длиной в три четверти. Нола тщательно отутюжила платье, и Шимейн надела его. Одежда облегала ее тело привычно и удобно, как объятия давнего друга. Камилла затянула шнуровку на лифе, поправила узкую бархотку со сверкающей подвеской на шее и велела Ноле как следует причесать госпожу. Горничная со слезами радости принялась расчесывать и укладывать пышные волосы Шимейн. Совсем недавно Нола горестно оплакивала молодую хозяйку, считая ее мертвой, и возрадовалась, когда поиски супругов О'Хирн увенчались удачей. Нола рассудила, что по такому случаю следует уложить волосы Шимейн на макушке, выпустив над ушами по три длинных локона.

Достав из сундука зеркало, Нола протянула его молодой госпоже. Камилла одобрительно оглядела прическу и улыбнулась, благодаря судьбу за то, что ей удалось разыскать дочь.

— О, Нола, я вновь чувствую себя такой, как прежде! — воскликнула Шимейн. — Спасибо тебе!

— Как вы похорошели, мэм! — отозвалась Нола, крепко обнимая хозяйку.

— Ты выглядишь прелестно, как всегда, — вмешалась Камилла, смаргивая слезы с ресниц и оглядывая дочь. — Подожди, когда тебя увидит Морис…

Шимейн помрачнела и умоляюще посмотрела на мать:

— Мама, мой муж не Морис, а Гейдж. Пожалуйста, не забывай об этом.

— Ты считаешь, Гейдж способен дать тебе то же, что и Морис?

Шимейн уловила, как дрогнул голос матери, и различила на ее лице боль и волнение. Но несмотря на сочувствие к Камилле, Шимейн не собиралась расставаться с Гейджем в обмен на изысканные наряды или обещания богатства.

— Мама, я люблю своего мужа, и никакой другой мне не нужен.

— Но люди говорят, он убил свою первую жену…

— Да, я видела тех, кто пытается очернить Гейджа. Если бы ты встретилась с ними, мама, ты поняла бы, что эти гнусные слухи они распускают в корыстных целях. Например, Роксанна Корбин — старая дева, которая влюбилась в Гейджа девять лет назад, когда он прибыл в Виргинию. Однако Гейдж женился на Виктории, и Роксанна не могла стерпеть такой обиды. Кто знает, может, она сама убила Викторию? Ведь именно она нашла ее труп. После того как мы с Гейджем поженились, Роксанна явилась сюда в самый неподходящий момент и поклялась всем рассказать, что Гейдж убил Викторию. Она злобная и мстительная женщина — не сумев заполучить Гейджа, решила уничтожить его. Неужели ты будешь прислушиваться к ее словам? Скажи, ты стала бы сомневаться в папе, если какой-нибудь завистливый человек сказал, что папа — вор?

— Конечно, нет, Шимейн, но…

— Никаких «но»! — Шимейн подняла ладонь, прерывая доводы матери. — Я больше не позволю клеветать на моего мужа! А если ты привезла мне эти вещи в надежде уговорить меня расстаться с Гейджем, тогда забери их обратно. Без них я смогу обойтись. Но запомни, мама: у меня не будет другого мужа, кроме Гейджа!

Камилла прижала дрожащую ладонь к виску, стараясь не поддаться отчаянию, охватившему ее сердце.

— Но как я могу оставить тебя здесь, с ним, зная, что тебе грозит опасность… что он может убить и тебя?

— Мама, не надо! — умоляюще воскликнула Шимейн. — Не беспокойся обо мне!

— Я ничего не могу поделать, Шимейн, — простонала Камилла. — Ты — наше единственное дитя… наша маленькая девочка. Мы не вынесем, если с тобой что-нибудь случится! Ведь ты еще так молода, ты совсем не знаешь мужчин! Гейдж гораздо старше…

— Он всего двумя годами старше Мориса, — возразила Шимейн. — Неужели два года для тебя так много значат?

Камилла пыталась найти достойное оправдание.

— Гейдж выглядит намного старше.

— Возможно, потому что жизнь не баловала его. Всего ему пришлось добиваться тяжелым трудом — как папе.

— Твой отец был моложе, когда мы поженились.

— Давай прекратим этот спор, — предложила Шимейн. Ее мать хотела что-то возразить, но Шимейн решительно покачала головой. — Выйду показать Гейджу платье. Надеюсь, к тому времени, как я вернусь, ты примиришься с моим браком и больше не будешь пытаться разрушить его. Скоро у тебя появится внук, мама, и я хочу, чтобы ты ждала этого события с таким же нетерпением, как и я. Пожалуйста, не трать время зря, объясняя, как не доверяешь моему мужу и ненавидишь его, — этим ты ничего не добьешься, только поссоришься со мной.

Камилла печально покачала головой и вытерла нос тонким платочком.

— Я не питаю ненависти к Гейджу, Шимейн. По правде говоря, если бы убедилась, что его обвиняют несправедливо, я порадовалась бы твоей любви.

— Тогда я буду молиться о том, чтобы счастливый случай помог нам, — мягко произнесла Шимейн, — я не могу видеть твоих слез.

Нежно поцеловав мать, Шимейн вышла, прикрыв за собой дверь спальни. Уильям первым заметил ее новое платье и изысканную прическу и рассыпался в комплиментах, достойных придворного кавалера.

— Я готов поклясться, что сегодня солнце взошло второй раз и наполнило сиянием комнату, так ее освещает ваша бесподобная красота!

— Вы воплощение галантности, милорд, — с милой улыбкой ответила Шимейн, опускаясь в реверансе.

У двери Шимейн оглянулась на Эндрю, который сидел на коленях у деда, глядя на нее как зачарованный.

— Я иду к папе, Энди. Хочешь со мной?

— Я к папе! — сообщил мальчик Уильяму и сполз на пол. Взяв малыша за руку, Шимейн заметила встревоженный взгляд своего отца и улыбнулась ему.

Когда она поднялась на палубу корабля, Гейдж и Морис разом замолчали и потрясенно уставились на нее, но едва муж обнял ее и привлек к себе, Морис чуть не заскрежетал зубами от невыносимых мук ревности. Бежать куда глаза глядят, лишь бы не видеть влюбленную пару! За день он успел насмотреться супружеских нежностей. Стиснув кулаки и выпрямив спину, он спустился с палубы и, не оглядываясь, зашагал прочь от корабля.

В отсутствие дочери Шеймас поспешил в спальню и нашел жену плачущей.

— Ты поговорила с ней? — обеспокоенно спросил он.

— Да, но все напрасно, Шеймас. Шимейн твердо решила остаться с Гейджем. Говорит, что любит его и никто другой ей не нужен.

— Черт бы побрал ее ирландское упрямство!

— Шеймас, как тебе не стыдно! Ведь она наша дочь!

— Жаль, упрямство она унаследовала от меня!

— Пожалуй, она права, — грустно признала Камилла. — Какое право, мы имеем обвинять человека, почти ничего о нем не зная? Шимейн клянется, что гнусные слухи распускают завистники и сплетники — старая дева, мечтавшая стать женой Гейджа…

— Посмотрим, сможет ли Морис нам помочь, — пробормотал Шеймас, не слушая жену. — Пусть попробует уговорить ее вернуться с нами. Некогда она уверяла, что любит его, а он до сих пор без ума от нее.

— Вряд ли Шимейн согласится вернуться домой без мужа, Шеймас. А если мы увезем ее силой, она возненавидит нас.

— Неужели мы потеряли ее?

— Этого я и опасаюсь. Мы потеряли нашу маленькую девочку. Она стала женщиной и впредь намерена жить своим умом.

Глава 22

— Едут! — выпалил Фланнери вскоре после того, как Джиллиан увел Эндрю в лес выслеживать мелких зверьков. Гейдж и Шимейн подошли к борту корабля и, посмотрев в ту сторону, куда указывал узловатый палец плотника, увидели приближающуюся к причалу большую лодку. Высокий мужчина в треуголке выпрыгнул на причал и привязал лодку, пока его спутник укладывал на дно весла.

Первый джентльмен повел двух юных дам к стапелю, следом спешил второй под руку с еще одной дамой. Заметив Шимейн, мужчины галантным жестом сняли треуголки.

Ростом они не уступали Гейджу. Густые, жесткие даже на вид темно-пепельные волосы старшего были заплетены в косицу над высоким твердым воротником. На обветренном угловатом лице выделялись карие глаза, вокруг рта разбегались лучики насмешливых морщинок.

— Капитан Торнтон, — произнес Фланнери, обращаясь к Гейджу, — это капитан Бошан…

— Натаниэль Бошан, — гость протянул Гейджу руку, — или просто Натан.

Гейдж ответил ему фразой, которая давно стала привычной для всех, кто знал его:

— Зовите меня Гейджем.

Натаниэль представил своих спутниц.

— Мои сестры-близнецы, Габриел и Гарленд, — а затем обнял за плечи женщину с каштановыми волосами, стоящую рядом. — А это моя жена Шарлотта.

Волосы девушек и молодого джентльмена были иссиня-черными, лица всех троих отличались поразительным сходством, их золотистые глаза поблескивали, как полированный янтарь.

— Мой младший брат, Руарк — Натаниэль хлопнул молодого спутника по плечу.

— Ваш покорный слуга, мадам Торнтон. — Руарк ослепительно улыбнулся и отвесил Шимейн галантный поклон. — Ваша красота говорит об ирландской крови.

Изумрудные глаза Шимейн лукаво блеснули.

— А вы, сэр, наделены истинно ирландским красноречием.

Руарк запрокинул голову и довольно рассмеялся:

— По правде сказать, обожаю ирландцев!

— Значит, у вас безупречный вкус, сэр, — подхватила Шимейн, вызвав у мужчин смех.

Габриел шагнула вперед, озорно поблескивая глазами.

— Пожалуй, следует предупредить вас насчет моего брата, миссис Торнтон. Похоже, он решил до старости избегать брачных уз, однако относится к каждой миловидной девушке так, словно только она способна похитить его сердце. Он попытался бы украсть и ваше, если бы смог.

— Как тебе не стыдно, глупышка! — со смехом упрекнул сестру Руарк. — Ты слишком смело судишь меня, но в свои двадцать лет еще не нашла достойного поклонника!

— Благодарю вас, мистрис Бошан, но предостережения мне ни к чему, — ответила Шимейн, обнимая мужа за талию. — Мое сердце уже отдано другому.

— Вот и хорошо! Стало быть, вам ничто не угрожает. — Габриел насмешливо покосилась на своего красавца брата, который добродушно погрозил ей пальцем. Встряхнув головкой, Габриел взвизгнула и поспешно отступила от брата. — Попробуй только ущипнуть меня! Я все расскажу маме!

Наблюдая за своими расшалившимися родственниками и неодобрительно качая головой, Гарленд обратилась к Шимейн:

— Как вы, вероятно, уже заметили, мадам, в этой семье только я наделена рассудком, — начала она, вызвав возмущенные возгласы у обоих братьев и сестры. Не обращая на них внимания, Гарленд приподняла тонкий прямой носик, но ее золотистые глаза вспыхнули заразительным весельем, едва она повернулась к Шимейн. — Пожалуйста, зовите меня Гарленд, миссис Торнтон. Видимо, мне придется также попросить вас звать мою сестру по имени… — Гарленд искоса взглянула на Габриел, словно желая пристыдить ее, — …поскольку отсутствие манер не позволяет ей сделать это самой.

— А я сочту за честь, если вы будете звать меня Шимейн.

Габриел пожала тонкими плечами, оставшись равнодушной к упреку сестры.

— Гарленд считает себя самой умной и воспитанной в семье. И вправду, она внимательнее выслушивает наставления наших учителей, чем я. Но, по-моему, ее можно назвать иначе — занудой, воображалой…

Издав приглушенный возглас, Гарленд бросилась к сестре, и Габриел отпрыгнула в сторону.

— Девочки, ведите себя прилично, — вмешалась Шарлотта, всплеснув руками. — Что подумают о нас наши новые знакомые? Полагаю, ничего хорошего.

Гейдж улыбнулся, очарованный веселым семейством.

— Напротив, мадам! Теперь я понимаю, чего мне недоставало в детстве.

— С нами не соскучишься, — сказал Натаниэль. — У нас есть еще один брат, которому не исполнилось и двадцати лет. Он отправился к приятелю и предпочел погостить у него подольше. В последний раз, когда я видел их, юноши усердно флиртовали с соседскими девушками. — Глаза Натаниэля засветились воодушевлением, когда он перевел взгляд на корабль. — Признаюсь, мне не терпится осмотреть этот красавец, сэр.

Уловив в этом заявлении намек, Шимейн обратилась к трем дамам:

— Не хотите ли пройти в дом? Мы с мужем хотели бы познакомить вас с остальными гостями.

Все дамы охотно согласились.

Морис дю Мерсер еще раньше удалился в дом, и теперь, когда Шимейн ввела в гостиную трех новых знакомых, поднялся с кресла, откуда наблюдал за игрой в вист. Он был явно рад новому развлечению, но не ожидал, что гостей будет так много. Сначала его представили Шарлотте, потом Габриел. Последняя на одном дыхании засыпала его градом вопросов, так что Морис едва успевал отвечать на них. Гарленд рассматривала убранство гостиной, но, когда Шимейн подозвала ее, чтобы познакомить с Морисом, смело взглянула ему в лицо.

— Гарленд, это друг нашей семьи маркиз дю Мерсер, — произнесла Шимейн. — Ваша светлость, это госпожа Гарленд Бошан…

— Просто Морис. — Маркиз учтиво поклонился Гарленд.

— Если не возражаете, милорд, зовите меня Гарленд. — На ее губах мелькнула улыбка. — Когда ко мне обращаются «госпожа», я чувствую себя… старой девой.

— В таком случае вы на редкость юная и очаровательная старая дева, — добродушно пошутил Морис.

Габриел украдкой вздохнула, понимая, что не сумела увлечь маркиза разговором. Он явно заинтересовался ее сестрой! Габриел давно поняла: иной раз, когда встречаются два человека, растащить их невозможно — так произошло и на этот раз, хотя Гарленд сохраняла вежливую сдержанность, граничащую с надменностью. Габриел решила, что пора учиться у сестры — ей, Габриел, никогда еще не удавалось так быстро очаровать поклонника своим умением болтать без умолку.

Смело выдержав поражение, Габриел задала еще один вопрос — в пользу сестры:

— А где же маркиза, ваша светлость?

— Если не считать бабушки, у меня нет ни родных, ни жены, — ответил Морис, многозначительно взглянув на Шимейн, румянец на щеках которой доставил ему удовлетворение.

Приложив палец к губам, Габриел задумалась.

— Интересно, как бы мне жилось, будь я единственным ребенком в семье? Нас пятеро, и поскольку мы с Гарленд близнецы, приходится делиться всем, в том числе и знакомыми…

Морис хранил молчание, ибо понимал: Габриел намекает, что и его сестры будут делить на двоих.

— Дорогая, нам не хватает стульев, — известила Камилла дочь. — В доме найдется еще несколько?

— Конечно, мама, — ответила Шимейн и хотела было попросить Нолу принести стулья со второго этажа, но, заметив, как Бесс манит ее из кухни, извинилась и отправилась решать вместе с кухаркой, какой соус подать к оленине.

— Я принесу стулья, — по-джентльменски предложил маркиз, вспомнив, что видел их на веранде.

Карты отложили, дамы сняли шляпки. Морис не заметил, что принесенный им стул довольно шаткий: пододвигая его Гарленд, маркиз не мог оторвать глаз от ее шеи, где черные волосы были убраны в затейливый узел. Кожа Гарленд, оттененная смоляными прядями, казалась белоснежной.

Едва Гарленд успела присесть, как сиденье стула отделилось от спинки и все сооружение развалилось. Все, кто был в эту минуту в гостиной, дружно ахнули, но Морис не растерялся и вовремя пришел на помощь — подхватил падающую девушку и был немедленно вознагражден обольстительным ароматом: сладкой смесью запахов сирени и душистого мыла, опьянившей его, словно крепкое вино. Прижав Гарленд к себе, маркиз успел мельком увидеть округлости ее грудей, прикрытые розовато-сиреневой тканью, и каскады кремового кружева, ниспадающие с воротника облегающего лифа Гарленд. Маркиз невольно сжал ее узкую талию.

— О, как я вам благодарна! — выдохнула Гарленд. Морис помог ей выпрямиться и обеспокоенно спросил:

— Вы не ушиблись?

Обернувшись, Гарленд уставилась в его сияющие черные глаза и вздрогнула от внезапно охватившего ее волнения. Она всегда считала, что с ее братом не сравниться никакому красавцу, — теперь была готова изменить мнение.

— Нет, что вы, ваша светлость! — заверила она маркиза. — Я даже не успела упасть!

— Морис, — шепотом поправил ее спаситель.

Пара наконец заметила, что остальные присутствующие в комнате молча наблюдают за ними. Гарленд порозовела, но Морис, привыкший к пристальным взглядам, наклонился и поднял стул.

— По-моему, Шимейн, как столяр ваш супруг оставляет желать лучшего, — съязвил он, давая бывшей невесте понять, что человек, которому она отдалась, отнюдь не безупречен.

Шимейн поспешно вступилась за мужа:

— Это моя вина, ваша светлость. Мне следовало предупредить вас, что на веранде стоят стулья, требующие починки. Их смастерил вовсе не Гейдж. — Она обвела рукой мебель, стоящую в комнате. — Вот его творения.

Внезапно снаружи донесся перепуганный крик, и Шимейн мгновенно узнала голос Эндрю. Она поспешно вылетела на веранду, чуть не сбив по пути Гарленд и Мориса. Эндрю со всех ног мчался к дому, оставив Джиллиана далеко позади. Шимейн сбежала по ступенькам и бросилась навстречу мальчику. Тот прижался к Шимейн, словно по пятам гналась стая злых собак. Всхлипывая, Эндрю уткнулся личиком в плечо Шимейн, наотрез отказываясь поднять голову. Наконец подоспел запыхавшийся Джиллиан.

— Что случилось? — встревоженно спросила Шимейн. — Что испугало его?

— Каин, — задыхаясь, объяснил Джиллиан. — Спрятался в дупле поваленного дерева, да так ловко, что я ни за что не заметил бы его, а Энди заметил!

Шимейн вспомнила жалкое существо, с которым подружилась. Она считала горбуна безобидным и теперь корила себя.

— Неужели Каин обидел его?

— Нет, Энди бросился домой только от испуга.

Шимейн с облегчением прижала к себе дрожащего ребенка, и, увидев, что к ним спешит Гейдж, крикнула:

— Все в порядке, Энди только перепугался!

Джиллиану пришлось еще раз объяснить Гейджу, что случилось.

— Ты спросил Каина, что он делал в лесу?

— Потому я и задержался, — кивнул Джиллиан. — Трудно разобрать, что он говорит, но, насколько я понял, он следил за миссис.

— Следил за Шимейн? — Гейдж нахмурился, обменялся взглядом с женой и снова повернулся к Джиллиану. — Но зачем?

— Каин сказал, что Поттс и остальные хотят убить ее.

— Остальные? А ты спросил, кто они такие?

— Я пытался, капитан, но он отказался отвечать. Выбрался из своего логова, вывел мула и уехал. — Джиллиан недоуменно покачал головой. — Вы бы посмотрели, что он настроил! Понятия не имею, когда он все успел, но он даже вырыл рядом просторную пещеру и сделал прочную лестницу, чтобы мул спускался по ней, а вокруг навалил валежника, чтобы вход в пещеру никто не заметил. Убежище выглядело так естественно, что я не обратил бы на него внимания, даже пройдя в двух шагах. Похоже, Каин уже давно сидел там и не хотел, чтобы его заметили ни те, кто приближается к дому со стороны леса, ни мы.

— Наверное, его-то я и обнаруживал все время, — пробормотал Гейдж.

— Не знаю, капитан. Но сдается мне, он провел немало времени в лесу, если успел построить такое убежище.

— Но что сделал бы Каин, если бы заметил Поттса?

У Джиллиана был на все готов ответ.

— Я находился на расстоянии пятидесяти шагов от его логова, когда Эндрю закричал. Я подбежал поближе, желая узнать, что его испугало. Только тогда и заметил, что Каин скорчился в дупле поваленного дерева. Он держал перед собой зеленую ветку и сидел тихо, как мышка, пока не понял, что я вижу его. Тогда он отбросил ветку, и я увидел, что у него на коленях лежит ржавый кремневый пистолет. Я вздрогнул, не зная, что он задумал. По правде сказать, пистолет был таким ветхим, что мог развалиться от выстрела. По-моему, горбун собирался стрелять в Поттса.

Гейдж взял у жены всхлипывающего сына. Шимейн вытерла Эндрю глаза и нос, но мальчик по-прежнему вздрагивал. Он обхватил обеими ручонками шею отца и крепко сжал ее, пока Шимейн не принялась успокаивающе гладить его по спине. Эндрю поднял голову и слабо улыбнулся.

— Маленький проказник, — проговорила Шимейн и взъерошила ребенку волосы. — Перепугал меня до смерти!

— Я возьму его с собой на корабль, — решил Гейдж.

— Джиллиан! — позвал Энди, оглядываясь на юношу. Джиллиан подошел поближе.

— Я здесь, Энди.

— Мы идем на корабль. Хочешь с нами?

— Конечно.

Шимейн долго смотрела им вслед, а повернувшись, обнаружила, что гости собрались на веранде.

— Что случилось, Шимейн? — крикнул Уильям, не дожидаясь, когда она подойдет поближе.

— Ничего страшного, милорд — Эндрю испугался, только и всего. Здесь неподалеку живет один калека. Энди увидел его в лесу, а вы ведь знаете, как он боится незнакомых людей. Вот он и бросился прочь от Каина…

— От Каина? — переспросила мать Шимейн. — Какое странное имя!

— Ты права, мама, но если бы ты увидела этого несчастного, ты поняла бы, как оно подходит ему.

— Он умышленно напугал ребенка? — спросил Морис.

— Нет, — ответила Шимейн, отметив, что ее бывший жених стоит рядом с Гарленд. Красивая пара — Шимейн надеялась, что их знакомство закончится супружеским союзом. Пожалуй, такую девушку, как Гарленд, даже Эдит дю Мерсер сочла бы достойной супругой для маркиза. — Если Джиллиан правильно понял Каина, тот охранял меня.

Камилла мгновенно насторожилась и поднесла дрожащую руку к груди.

— Зачем? Он заподозрил, что тебе грозит опасность?

Шимейн поняла, какие мысли пришли в голову матери, и ответила небрежным тоном:

— Один матрос с «Гордости Лондона» угрожал убить меня…

— Он еще здесь? — перебил Шеймас, разделяя тревогу жены.

— Да, папа. Похоже, Джейкоб Поттс твердо решил сдержать клятву.

— Почему же именно Каин решил охранять тебя? — удивлялась Камилла, не понимая, что пробудило в калеке рыцарские чувства. Неужели ее дочь чего-то не договаривает?

Шимейн не хотелось продолжать объяснения, но она видела, что мать вне себя от беспокойства.

— Просто однажды я помогла Каину…

— Каким образом? — допытывался отец. Шимейн пожала плечами.

— Поттс избивал Каина, а я вмешалась…

— Как? — Шеймас не скрывал тревоги. — Что ты сделала?

— Ударила Поттса, — смущенно пробормотала Шимейн.

— Что?! — оглушительно выпалил Шеймас. Камилла от потрясения чуть не лишилась чувств.

— Немыслимо! Больше я не желаю об этом слышать!

Но ее супруг был неумолим.

— Рассказывай, — велел он дочери.

Шимейн тяжело вздохнула, предчувствуя, какой град упреков вызовет ее признание. Сообщать отцу все подробности явно не стоило.

— Поттс издевался над Каином и бил его, а я схватила палку и пару раз ударила Поттса по голове. Вот и все.

Камилла застонала в изнеможении.

— Не может быть! Шеймас, скажи, что это неправда!

— Нет, правда! — жизнерадостно вмешалась Мэри-Маргарет, забавляясь изумлением супругов. — Я видела это своими глазами!

Морис прыснул, а потом не сдержавшись, к удовольствию близнецов и ужасу Камиллы, расхохотался.

— Ну и ну! Это на вас похоже. — Он задорно подмигнул Шимейн.

— Какая вы смелая! — восхищенно воскликнула Габриел. — Как бы я хотела быть такой!

— Ты визжишь, стоит тебе увидеть мышонка, — напомнила ее сестра.

Габриел встряхнула прелестной головкой:

— Это лучше, чем возиться с каждым котенком и щенком!

— Должно быть, этот Поттс какой-нибудь хилый коротышка? — осторожно спросил Шеймас.

Дочь ответила ему слабой и неубедительной улыбкой.

— Боже милостивый! — выпалил Шеймас, опасаясь самого худшего. — Она лишилась рассудка!

— И все-таки, насколько велик этот Поттс? — с дрожью спросила Камилла.

Шимейн отвела взгляд и прикусила нижнюю губу, досадуя на то, что причинила матери беспокойство.

— Он довольно крепкий человек.

Шеймаса не удовлетворил этот довольно туманный намек.

— Каков он с виду, Шимейн?

— Ты видел Слая Таккера? — опасливо спросила Шимейн, надеясь, что родители не успели познакомиться со столяром-здоровяком.

— О нет! — простонала Камилла и зажала рот трясущейся ладонью.

— А тебе не приходило в голову, что такой человек способен свернуть тебе шею, как цыпленку? — в ярости закричал Шеймас.

Мэри-Маргарет, которая веселилась, как никогда, встала на защиту Шимейн.

— Он попытался, но мистер Торнтон поспешил на помощь Шимейн и бросил обидчика прямо в лужу посреди улицы!

— Я иду в дом! — слабым голосом выговорила Камилла. — Для одного дня достаточно! Надеюсь, такое больше никогда не повторится!

Шимейн вздохнула, радуясь, что вспышка родительского гнева позади.

— Винить надо не Шимейн, а этот медвежий угол! — возмущенно бормотал Шеймас, следуя за женой. — Она должна непременно уехать с нами домой — на первом же корабле, который отправится в Англию!

Вслед за супругами в дом вошли слуги и пожилые гости, а близнецы и маркиз остались на веранде.

Морис неотрывно смотрел на Шимейн, восхищенный ее поступком.

— Я всегда считал, что вы смелая женщина и заткнете за пояс любого мужчину, Шимейн. Я рад слышать, что не ошибался в вас.

— По-моему, она прелесть! — подхватила Габриел, однако гораздо больше ее занимали отношения между маркизом и женой колониста — у нее было немало причин думать, что они не просто хорошие знакомые. Поколебавшись, Габриел решила удовлетворить свое любопытство. — Вы давно познакомились?

Черные глаза Мориса восхищенно блестели. Не сводя глаз с бывшей невесты, он без смущения признался:

— Мы с Шимейн были обручены, пока мистер Торнтон не похитил ее.

— Вот как? — еле слышно пробормотала Габриел, но любопытство одержало верх, и она заметила: — А я думала, обрученные — все равно что женатые.

Шимейн густо покраснела, не желая вдаваться в подробности.

— Нас с Морисом разлучили, и у меня не было причин надеяться, что мы когда-нибудь вновь встретимся.

— Какая жалость! — сочувственно протянула Гарленд.

— Все не так уж плохо, — возразила Шимейн. — Видите ли, я очень люблю своего мужа.

— Но прежде вы, должно быть, любили его светлость, — проронила Габриел.

— Да, но, пожалуй, не так крепко, как мне прежде казалось, — с запинкой призналась Шимейн, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом черных глаз. — Нам с Морисом нравилось быть вдвоем. Он так красив… — Она помедлила, желая быть искренней, и вместе с тем боясь оскорбить чувства маркиза. — Я, видно, потеряла голову, польщенная его вниманием.

Габриел перевела взгляд с Шимейн на Мориса и поняла смысл объяснений собеседницы. Эти двое и вправду составляли неотразимую пару. Впрочем, мистер Торнтон не уступал маркизу обаянием и мужской красотой. В сущности, Габриел не могла отдать предпочтение ни одному из этих мужчин. Поскольку Гарленд не осмелилась бы расспрашивать Мориса, выяснение нынешних обстоятельств его жизни Габриел взяла на себя.

— А сейчас у вас в Англии есть невеста?

Гарленд возмущенно приоткрыла рот. Стыдясь за сестру, она посоветовала собеседнику:

— Вам незачем отвечать на этот вопрос, ваша светлость. Наверное, моя сестра забыла о приличных манерах, которым безуспешно пыталась обучить ее мама.

Морис ничуть не оскорбился. Ему пришлось слишком долго сдерживать свою страсть к Шимейн, и теперь, потеряв ее, он понимал: только другая столь же прелестная девушка поможет ему сбросить камень с души. По правде говоря, он был готов хитростью увезти Шимейн отсюда и никогда не вспоминать о том, что случилось с ней за время разлуки. Впрочем, Гарленд тоже была недурна собой: в особенности Морису нравились ее скромные, сдержанные манеры. Он не мог предсказать, насколько далеко зайдут его отношения с девушкой, но был не прочь подать ей надежду, а тем временем выяснить, не удастся ли поссорить Гейджа и Шимейн.

— Должен признаться, Габриел, теперь, когда Шимейн вышла замуж за Торнтона, мне придется в ближайшем будущем искать себе другую невесту.

Улыбка девушки не понравилась Морису, он насторожился.

— Надеюсь, вы не откажетесь побывать у нас — после того как мы вернемся из Нью-Йорка, — незамедлительно предложила Габриел. — Видите ли, я пытаюсь найти кавалера для сестры — чтобы наша спальня осталась в моем распоряжении…

— Габриел! — возмущенно воскликнула Гарленд. — Как ты смеешь делать такие намеки! Мы с маркизом едва знакомы!

— Пока нам приходится делить комнату, а Гарленд так привередлива! — словно не слыша, продолжала сестра. — Вечно придирается, говорит, что я неряха. На самом деле у нас просто разные представления о чистоте и уюте.

Морис понял: если он всерьез намерен ухаживать за Гарленд, ему придется заключить союз с Габриел.

— Если вы сообщите мне дату своего возвращения, я буду счастлив нанести вам визит.

— Боже милостивый! — ошеломленно прошептала Гарленд и нервно затеребила свой кружевной воротник, жалея, что позабыла веер и ей нечем охладить пылающее лицо. Своего будущего мужа Гарленд представляла в точности таким, как маркиз, но она даже не смела рассчитывать на его благосклонность. Гарленд сконфузилась при виде возмутительной дерзости сестры и вместе с тем втайне была ей благодарна.

На веранду вышла Бесс и начала накрывать стол, вынесенный подмастерьями.

— Дорогая, хватит ли у нас посуды?

— Сейчас я покажу, где что лежит, — отозвалась Шимейн. Выйдя на веранду, она помедлила рядом с бывшим женихом и ласково коснулась его руки. — Морис, я рада, что вы совершили утомительное путешествие не зря. Надеюсь, когда-нибудь вы простите мне замужество с Гейджем.

— Рана еще не затянулась, Шимейн, — шепотом ответил он. — Какими бы ни были ваши чувства ко мне, я любил вас и мечтал увидеть своей женой. Прежде чем я соглашусь оставить вас на попечение мужа, я должен покончить с одним делом: убедиться, что вам ничто не угрожает и вы… счастливы.

— Я счастлива, Морис, поверьте.

— Пока — да, но меня тревожит ваше будущее, Шимейн, и эта тревога не исчезнет сама собой. Если Гейдж недостоин быть вашим мужем, я займу его место.

Глава 23

Эдит дю Мерсер поспешно покинула берега Англии через несколько дней после того, как узнала, что ее внук отплыл в колонию вместе с супругами О'Хирн на поиски Шимейн. Несмотря на то что Эдит пришлось выложить кругленькую сумму за отдельную каюту на «Лунном скакуне» и отказаться от сопровождения горничной или компаньонки, уже на борту корабля она обнаружила, что должна делить каюту с богатой путешественницей. Плавание превратилось в пытку. Гулкий, назойливый храп каждую ночь терзал нервы Эдит. В таких обстоятельствах даже самая уравновешенная, покладистая и неприхотливая дама стала бы вспыльчивой и раздражительной, а Эдит дю Мерсер привыкла к власти и роскоши. Ее суровый дед требовал от нее аристократической безукоризненной надменности, которую считал отличительной чертой высшей знати.

Если бы не боязнь возбудить подозрения, Эдит заплатила бы любые деньги, лишь бы ее соседку сбросили за борт. Но в данном случае о своих удобствах следовало забыть ради единственной цели: Эдит мечтала, чтобы ее внук женился на знатной и влиятельной женщине, связи которой возвели бы его поближе к трону. Все признавали, что Морис обладает твердым характером, обаянием, достоинством, но внуку Эдит недоставало тщеславия, побуждающего его стать доверенным лицом его величества короля Георга II и, возможно, основателем будущей династии английских монархов.

Охваченный страстью к ничтожной ирландке, Морис не понимал, что, сделав ее женой, он навсегда отрежет себе путь к престолу. Если бы он взял Шимейн в любовницы, он мог жениться на титулованной особе и иметь все шансы добиться славы и влияния. Но он слишком увлекся Шимейн: высокому положению в обществе предпочел сиюминутное счастье обладания ею. Несомненно, единственным результатом такой женитьбы стал бы выводок ирландцев-полукровок, запятнавших имя дю Мерсеров. После многочисленных споров с Морисом, во время которых он безуспешно пытался убедить бабушку в неоспоримых достоинствах Шимейн, Эдит стало ясно лишь одно: внук остается непоколебим в своем решении. Эдит поняла, что предотвратить этот брак можно лишь в том случае, если действовать незамедлительно и забыть о щепетильности. Так она и поступила, не опасаясь вызвать у Мориса подозрения. Он был благороден и вряд ли предполагал, что бабушка прибегнет к любым средствам, лишь бы обеспечить потомкам рода дю Мерсеров славу и величие..

Вот так Эдит и оказалась в грязном городишке под названием Ньюпорт-Ньюс и теперь пыталась найти ночлег. Ее рассердили слова владельца постоялого двора, который заявил, что у него нет ни одной свободной комнаты. Когда Эдит попыталась заплатить ему вдвое больше, он ответил, что в каждой постели у него уже спят по трое человек. Ему пришлось даже расстелить тюфяки на полу в отдельных и общих комнатах, чтобы разместить всех желающих. Владелец постоялого двора опасался, что, если он очистит одну из комнат, чтобы поселить там знатную гостью, его разорвут на куски.

— Попробуйте зайти в таверну, — предложил он. — Там есть отдельные комнаты — туда девчонки Фриды водят мужчин, а тамошняя кухарка готовит лучше, чем здешняя. А вообще выбор небогатый — разве что удастся снять комнату в частном доме. Лучше сходите в таверну.

— Спасибо, так я и сделаю, — сухо отозвалась Эдит и, положив ладонь с длинными костлявыми пальцами на серебряный набалдашник трости, зашагала по грязной улице. Выход, предложенный хозяином постоялого двора, устраивал ее — Эдит ненавидела пыль и грязь, а в заведении, где она только что побывала, ни в том, ни в другом недостатка не ощущалось.

Эдит остановилась и отерла пот со лба кружевным платком. Она заживо жарилась под палящим солнцем в черном шелковом платье. Дорогая шляпка отбрасывала тень на лицо, но не спасала от зноя. Окажись ее внук в эту минуту где-нибудь поблизости, Эдит сурово отчитала бы его за свои муки, и в первую очередь за увлечение девчонкой, от которой она пыталась отделаться.

Обещание щедрого вознаграждения за убийство несносной ирландки не принесло Эдит ничего, кроме досады. Бесчисленные беседы с поверенным, тайные поездки в экипаже к Ньюгейту под покровом ночи, встречи на улицах у тюрьмы с пропойцей-тюремщиком оказались тщетными. Даже узнав об отплытии корабля с каторжниками, Эдит продолжала надеяться, что тюремщик успел сговориться с одной из узниц — после того как не сумел сам задушить ирландку. Затем Эдит узнала, что Морис отправился в Виргинию, и поняла, что должна сделать то же самое — не могла рисковать, зная, что внук вполне может найти возлюбленную живой, привезти ее обратно в Англию и тогда все старания пойдут прахом!

Попутный ветер всю дорогу наполнял паруса «Лунного скакуна», пригнав его в порт через день после прибытия туда корабля, на котором плыл Морис. Это пробудило в Эдит надежду: теперь она наверняка покончит со своим делом и улизнет прежде, чем внук узнает о ее приезде.

Расспросив местных жителей, встреченных на пристани, Эдит узнала, что Шимейн не только жива, но и пребывает в добром здравии, поселившись в глуши у колониста, который щедро заплатил за нее. Женщину, сообщившую Эдит эти ценные сведения, раздирали желание поболтать и опасения — она все время настороженно оглядывалась и в конце концов замолчала. Миссис Петтикомб была самым странным существом из всех, с кем Эдит доводилось встречаться. В целом ее болтовня оказалась бесполезной, но Эдит узнала, что город населен каторжниками и, следовательно, ожидать многого от его обитателей не следует. Она не одобряла попытки Мориса прекратить вывоз преступников в колонии — по ее мнению, эта глушь была самым подходящим местом для отбросов общества.

Из последних сил ковыляя по улице, Эдит чуть не застонала: почему эта негодяйка не умрет и не избавит ее, Эдит, от волнений за будущее Мориса? Ни одна настоящая леди не вынесла бы тягот тюремного заключения и плавания на борту корабля для каторжников. Наверняка причина такой невероятной выносливости — проклятая ирландская кровь!

Гнев Эдит постепенно усиливался. Морис понятия не имел, какие последствия будет иметь его женитьба на этой твари для потомков древнего рода, и непререкаемым тоном заявил, что Шимейн станет его женой. Одних рыжих волос этой ведьмы хватило бы, чтобы предостеречь любого здравомыслящего человека, но нет! Внук уже доказал свое безрассудство — чуть не вынудил родную бабушку запятнать руки кровью!

— Погодите, — бормотала Эдит сквозь зубы, — дайте только найти эту потаскуху, и я брошу ее на растерзание псам!

Помедлив на тротуаре, Эдит с гримасой отвращения оглядела фасад таверны и передернулась, услышав изнутри взрыв грубого хохота. До чего она унизилась ради внука! Сначала подкупила судью, который распорядился арестовать и осудить Шимейн, затем совершила еще немало преступлений, на которые никогда не осмелилась бы утонченная дама-аристократка. И вот теперь по ее гордости был нанесен последний удар! Подумать только — поселиться в вертепе, среди пьянчуг и блудниц, точно какая-нибудь простолюдинка! Вероятно, она желала смерти не тому человеку. Кончина Мориса избавила бы ее от унижений и беспокойства.

Тяжело вздохнув, Эдит толкнула дверь таверны и с величественным видом шагнула через порог. Шум горластых завсегдатаев сомнительного заведения чуть не заставил ее отказаться от своих намерений и вызвал внутреннюю дрожь. Внезапно шум начал утихать, а головы — поворачиваться к двери.

Морриса Хэтчер поставила локоть на занозистые доски стола, подперла ладонью подбородок и с благоговейным трепетом воззрилась на гостью. Она еще никогда не видела такой блестящей ткани, такого простого и изысканного покроя платья.

— Какая жалость, что его носит старая калоша! — завистливо пробормотала Морриса. Поднявшись, она подмигнула блуднице, сидящей рядом. — Неужто миледи понадобились услуги кого-нибудь из здешних мужчин?

Ее соседка захихикала в кулак и громким шепотом подсказала:

— Спроси, какая постель придется ей по вкусу!

Морриса помахала хозяйке и ткнула большим пальцем в сторону гостьи, в нерешительности стоящей у двери.

— Откуда у тебя эта новая девка, Фрида?

Фрида поджала ярко намазанные губы.

— Из Букингемского дворца. Недавно мне доставили целый корабль таких.

Подойдя к двери, Морриса обошла вокруг леди в черном, оглядев ее с головы до пят. Все в ней говорило о богатстве.

— Вы не заблудились, миледи?

— Боюсь, что нет, — надменно обронила Эдит, поморщилась и брезгливым жестом поднесла к носу кружевной платочек. Эта шлюха, наверное, купалась в дешевой туалетной воде — от нее исходил тошнотворный запах. — Полагаю, это и есть таверна, в которую меня направили узнать, нет ли здесь свободной комнаты?

— Ого! — Морриса сразу оценила аристократический выговор дамы. — Вот так птица к нам пожаловала!

Эдит окинула черноволосую блудницу пренебрежительным взглядом:

— Неужели вы никогда не слышали, как говорят дамы?

— Как же, слышала, — охотно ответила Морриса. — И повидала таких сколько угодно. Но дамы редко бывают здесь, разве что с мужчинами, иначе их живо заставят работать.

— Вы хотели сказать — затащат в постель, — сухо поправила Эдит. Если эта распутница считала ее слабоумной, она жестоко ошибалась. Семьдесят четыре года жизни не прошли для Эдит даром. — Боюсь, я слишком стара, чтобы привлечь внимание кого-нибудь из ваших друзей, поэтому мне ничто не угрожает. Мне нужна отдельная комната, где можно переночевать, горячая ванна и сносная еда. Я прошу слишком многого?

Выдержка пожилой дамы произвела впечатление на Моррису.

— Пожалуй, нет, если вам есть чем платить.

— Об этом не беспокойтесь, — уверенным тоном откликнулась Эдит. — Если вы распорядитесь о том, чтобы мне приготовили комнату и пошлете кого-нибудь принести мой багаж с «Лунного скакуна», я заплачу вам за услугу. Или предпочитаете развлекаться с мужчинами?

Бесцеремонный вопрос вызвал у Моррисы легкую усмешку.

— Я не прочь побыть у вас на побегушках, но мне придется делиться с мадам.

— Вы получите столько, что хватит и ей, и вам, — пообещала Эдит: — Но я не желаю ждать. С тех пор как корабль отплыл от берегов Англии, мне ни разу не удалось как следует выспаться, и потому комната мне нужна немедленно, ясно?

Морриса решила, что не потеряет достоинства, побыв однажды в жизни горничной знатной дамы. Кроме того, ею завладело любопытство — редко доводилось видеть, чтобы дамы путешествовали в одиночестве. Какие дела привели эту важную птицу в колонию? Почему старуха отважилась совершить утомительное путешествие без горничной?

Кивком Морриса приняла условия дамы, но в ответ потребовала сумму, вдвое превышающую ее обычный дневной заработок, надеясь утаить от Фриды излишек. Получив изящный кожаный кошелек, она со всех ног бросилась к хозяину таверны и вернулась в мгновение ока.

— Вам досталась последняя свободная комната на верхнем этаже. Служанки приготовят вам ванну, а я отправлю посыльного за вашим багажом. Только назовите свое имя, чтобы посыльные и капитан ничего не перепутали.

— Леди Эдит дю Мерсер.

Морриса задумчиво склонила голову набок.

— Я сразу поняла, что вы из аристократов.

— Польщена, что вы это заметили, — надменно отозвалась Эдит.

Морриса открыла рот, приготовившись надерзить, но вовремя спохватилась. Дав волю языку, она многое потеряет.

— А как зовут вас? — осведомилась леди.

— Морриса. Морриса Хэтчер[2].

— Эту фамилию вы носите с детства? Или это ваше прозвище?

Морриса замялась. Несмотря на древний возраст, старуха была неглупа.

— Моя мать была не замужем, когда я родилась. Дворецкий, с которым она согрешила, отказался признать ребенка. Ее вышвырнули из дома, где она служила, а он остался там как ни в чем не бывало. Мать говорила, что он, как кукушка, подбросил ей своего птенчика, а она его выкормила. Так это прозвище и прилипло ко мне.

— Итак, Морриса Хэтчер, как насчет обеда?

— Я сама принесу вам поесть, когда вы вымоетесь, — пообещала Морриса. — Вам помочь распаковать вещи или переодеться?

Эдит дю Мерсер не страдала от недостатка проницательности и сразу поняла, какой замысел созрел за низким лбом ее новой знакомой.

— Я щедро заплачу вам за любую услугу, Морриса, но при одном условии: все мои вещи должны остаться при мне.

Выдержав пристальный взгляд Эдит, Морриса поняла, что обвести эту женщину вокруг пальца будет нелегко.

— Напрасно боитесь — я вас не обворую.

— Вы на редкость проницательны, милочка. Хорошо, что мы поняли друг друга.

— Я не воровка! — с оскорбленным видом заявила Морриса.

— Правда? — Эдит улыбнулась и насмешливо спросила: — Вы и вправду зарабатываете столько, как сказали минуту назад? Или соврали?

Расспросы старухи разозлили Моррису.

— День на день не приходится.

— Разумеется, Морриса, — согласилась Эдит и продолжала: — Если вы готовы честно служить мне, я заплачу вам больше, чем вы заработали бы, ублажая мужчин. Но помните, больше обещанного я дам вам, только если сочту нужным. Понятно?

— Еще бы! — подтвердила Морриса.

— Тогда помогите мне.

Движимая любопытством, Морриса проводила леди в отведенную ей комнату, сама проследила за приготовлением ванны и выложила белье и халат. Все вещи были на вид изящными, роскошными и наверняка дорогими. С трепетом она провела ладонью по нежной ткани, представляя, как выглядела бы в этом изысканном одеянии, но быстро отказалась от мысли обокрасть старуху. Если Эдит обнаружит пропажу, она жестоко расправится с виновным.

— Никогда не видывала такого! — благоговейно призналась блудница.

Эдит наблюдала за ней, с удовлетворением отметив, что Морриса ведет себя благоразумно и ничего не пытается прикарманить.

— Если я останусь довольна вашими услугами, Морриса, я оставлю вам кое-что из вещей, когда отправлюсь в обратный путь. Дома у меня достаточно одежды.

— Я была бы чрезвычайно благодарна вам, миледи. — Морриса радостно заулыбалась.

— Помогите мне раздеться, — приказала Эдит, — а потом поговорим.

Приказ Эдит был исполнен молниеносно. Ванну загораживали две простыни, свисающие с низких потолочных балок. Морриса в ожидании застыла возле ванны, а Эдит начала расспросы:

— Вам знакома молодая женщина по имени Шимейн О'Хирн, живущая неподалеку?

Морриса с отвращением фыркнула. В последнее время об этой болотной жабе спрашивал чуть ли не каждый приезжий.

— А как же! Мы вместе приплыли сюда на «Гордости Лондона».

— Вы успели подружиться с ней?

— Скорее, стать врагами, — нахмурилась блудница.

— Почему?

Морриса знала, что за неприязнь к другому человеку к виселице никого не приговаривают, и потому ответила искренне:

— Шимейн вечно совала нос куда не просят. Остальные каторжницы были у меня как шелковые, пока не вмешалась она. Из-за Шимейн все перестали меня бояться.

— Значит, вы ненавидите ее?

— Еще бы!

— Вероятно, не раз в гневе желали ей смерти? — Эдит с нетерпением ожидала ответа.

— Не только желала — у меня были причины убить ее… конечно, сама я бы этого не сделала, — спохватилась Морриса. — Видите ли, смерти ей желала не только я — кое-кто был готов дорого заплатить, лишь бы свести ее в могилу. Тюремщик из Ньюгейта сказал, что она крепко насолила кое-кому в Лондоне, и намекнул, что тому, кто убьет ее и пришлет доказательства, недурно заплатят. Но отсюда до Англии слишком далеко — вряд ли я что-нибудь получу, даже если эта болотная жаба испустит дух. По-моему, он просто рассчитывал получить награду и смыться.

Эдит давно поняла, что ее план убийства Шимейн небезупречен, но избежать досадных недостатков не удалось. Судья понимал, чем грозит ему огласка, и хотя велел ловцу воров арестовать девушку и вынес ей обвинительный приговор, он отказался лично участвовать в убийстве наследницы из богатой семьи и ни за какие деньги не соглашался изменить свое решение. Впрочем, он пообещал найти человека, готового совершить убийство, и устроить для Эдит тайную встречу с ним. Несколько дней спустя он сообщил, что такой человек нашелся — тюремщик из Ньюгейта, которому и прежде случалось убивать заключенных. Но позднее Эдит выяснила, что в первый раз убийце не повезло. Теперь ей предстояло найти другой выход.

Выкупавшись, Эдит оделась и завязала на тонкой талии пояс халата. Выйдя из-за простыней, она села и продолжила разговор, пока Морриса расчесывала ее длинные черные с заметной проседью волосы.

— Пытался ли кто-нибудь расправиться с Шимейн?

— Пытался, но ничего не добился.

— Этот человек вам знаком?

— Да, он матрос с «Гордости Лондона». Давно грозил отучить Шимейн задирать нос. Но мистер Торнтон уже дважды приезжал в город и предупреждал, что отомстит мне, если Поттс убьет или ранит Шимейн. С его стороны несправедливо обвинять меня, но я так перепугалась, что велела Поттсу сидеть тихо, пока мы оба не пропали.

— А если бы вы могли куда-нибудь уехать — туда, где этот мистер Торнтон вас не найдет, — вы разрешили бы Поттсу отомстить Шимейн?

— Я была бы рада ее смерти, но убивать сама не стала бы, так что зря не надейтесь. Не хочу, чтобы меня повесили.

— Не беспокойтесь, Морриса, — успокоила Эдит. — Я желала Шимейн смерти не меньше, чем вы, но так и не дождалась счастливого часа.

Откуда у благородной дамы такая ненависть к Шимейн? Впрочем, до сих пор она не встречалась с аристократами и плохо разбиралась в них. Тем не менее ее одолело любопытство.

— Зачем такой знатной и богатой леди, как вы, убивать Шимейн? Что она натворила?

— Завладела сердцем моего внука. Я ненавижу ее!

Морриса громко фыркнула, не заботясь о приличиях.

— Не только вашего внука, но и мистера Торнтона.

— Да, я слышала, что какой-то колонист купил ее…

Морриса перебила:

— Не только купил, но и затащил в постель!

— Значит, ее репутация погибла? — Поначалу Эдит обрадовалась, но вспомнив, с какой решимостью ее внук отправился на поиски Шимейн, усомнилась, что он обвинит девушку в том, что она уступила домогательствам хозяина. Эдит не сдержала стона, представив, как Морис делает предложение Шимейн, невзирая на то что она, может, уже ждет чужого ребенка. — Боюсь, ничего не изменилось, даже если она лишилась невинности. Мой внук околдован ею. Эта негодяйка глубоко запустила когти в его сердце.

— Теперь Шимейн придется выбирать между ними двумя — мистер Торнтон по доброй воле ни за что не отдаст жену другому. Я слышала, первую свою жену он убил. Застав Шимейн с вашим внуком, он наверняка убьет и ее.

— Значит, Шимейн вышла замуж? — спросила Эдит, и Морриса коротко кивнула. — Пожалуй, это образумит Мориса.

— Постойте-ка! Это же вашего внука я видела рядом с Шимейн и мистером Торнтоном вчера у таверны! Он не отказался от Шимейн, даже когда узнал, что она замужем за колонистом.

— Как бы я хотела увидеть ее мертвой! — устало вздохнула Эдит. — Пожертвовала бы целым состоянием, лишь бы кто-нибудь согласился исполнить мое желание!

Минуту Морриса задумчиво грызла ноготь, размышляя, можно ли доверять этой женщине. Задумав заманить ее в ловушку, Эдит попалась бы и сама, случись с Шимейн что-нибудь. Но неужели Эдит дю Мерсер потащилась в такую даль из Англии только для того, чтобы отправить какую-то шлюху на виселицу? Смешно!

С первых же минут встречи Морриса поняла, что знатная леди упряма и целеустремленна. Чем дольше они беседовали, тем больше Морриса убеждалась: перед ней вовсе не ангел.

— Ладно, если хотите знать, Поттсу давно не терпится перерезать Шимейн глотку.

— Если вы сумеете уговорить его расправиться с Шимейн, вас ждет щедрая награда. Если вы прибыли сюда на «Гордости Лондона», полагаю, ваши бумаги находятся у…

— У Фриды, нашей хозяйки.

— Благодаря полученным от меня деньгам вы сможете купить свободу, и открыть собственное заведение, где пожелаете. Но если вас поймают, ни словом не упоминайте о моей причастности к убийству. Сомневаюсь, что вам поверят, но если вы все же попытаетесь обвинить меня, я отплачу вам. За молчание же вас ждет более чем ощутимая награда, и, поскольку лично вы не совершали преступления, я постараюсь вызволить вас на свободу.

— Я умею держать язык за зубами, миледи, насчет этого не беспокойтесь.

— Знала, что мы поймем друг друга.

— Уговорить Поттса будет нетрудно. Он сделает все, что я попрошу. Но ему придется убить и мистера Торнтона, чтобы спасти свою шкуру после убийства Шимейн. И Поттсу понадобятся деньги, чтобы спрятаться и выждать время. У него сейчас нет ни гроша.

— Я готова дать ему часть суммы заранее, чтобы поощрить, и пообещать гораздо больше, когда все будет кончено.

— А если Поттс откажется, найдется еще один человек, который с удовольствием прикончит Шимейн. Она понятия не имеет, что мне все известно. Я знаю женщину, которая из-за ненависти к Шимейн готова на все. Правда, она слишком горда, чтобы разговаривать со мной, но вас, миледи, наверняка согласится выслушать. Думаю, набитый кошелек ей не помешает — она давно уже задумала покинуть эти места.

— Думаете, для убийства Шимейн нам понадобятся услуги и Поттса, и этой женщины? — Какой хрупкой казалась Шимейн, когда отказалась покинуть берега Англии в обмен на целое состояние. С ней вполне мог справиться и один убийца.

Но Морриса была другого мнения.

— Поттс не раз нападал на нее и ничего не добился, только получил пулю в бок. Мистер Торнтон наверняка пристрелит его, если Поттс его не опередит. Этого человека я и опасаюсь — он разыщет меня даже на краю света, лишь бы отомстить за убийство Шимейн. А Роксанну Корбин наверняка подпустят поближе к Шимейн. Роксанна без труда прикончит ее и, по-моему, будет рада потуже набить кошелек.

— Вы хотите, чтобы я сама поговорила с этой Роксанной Корбин?

— Да. Она непременно согласится, ведь Шимейн увела у нее из-под носа мужчину, за которого Роксанна собиралась замуж. Один из моих гостей, сущее ничтожество, рассказывал, после того как подрался с Роксанной, что она положила глаз на мистера Торнтона еще десять лет назад. Говорят, даже отдалась ему, но старина Сэм заявлял, что этого быть не могло: Роксанна уродлива, а мистер Торнтон выбирает самых хорошеньких. Когда Торнтон женился в первый раз, Роксанна чуть не тронулась умом. Потом его жена погибла, а Роксанна взялась хозяйничать в доме Торнтона, замышляя привести его к алтарю.

А когда появилась Шимейн и Торнтон влюбился в нее и женился, Роксанна от злости стала сама не своя. Сейчас она уверяет всех и каждого, что Торнтон сам убил свою первую жену. Но я-то знаю: ей не терпится заполучить Торнтона. Видели бы вы, какими глазами Роксанна следит за Торнтоном, когда тот идет по улице! Роксанне так не терпится привязать Торнтона к своим юбкам, что, стоит ему щелкнуть пальцами, она помчится к нему очертя голову. Но по правде сказать, мистер Торнтон так очарован Шимейн, что не желает и смотреть на других женщин, а тем более на эту уродину. Однажды я попыталась уговорить его подняться наверх со мной, но он заявил, что не нуждается в моих услугах. Роксанна давно поняла, что у нее нет ни малейшего шанса, пока Шимейн жива… значит, она мечтает прикончить эту мерзкую жабу. Если начнет отказываться, деньги помогут ее уговорить — Роксанна спит и видит сбежать от отца.

— Похоже, вы много знаете о жизни местных обитателей, Морриса.

— Гости временами становятся болтливыми, — пожала плечами блудница. — Да я и сама многое вижу и замечаю.

— Говорите, Роксанна подралась с вашим знакомым — «сущим ничтожеством», как вы его назвали.

— Да, я была у него в доме в ту ночь, когда его убили. Это сделала Роксанна — конечно, как вы понимаете, не сама столкнула его в колодец, но все равно виновата она.

— Если она не захочет убивать Шимейн ради денег, возможно, удастся припугнуть ее — надеюсь, она не желает попадать в тюрьму за убийство.

— Я же сказала, миледи, Роксанна не убивала его своими руками, — настаивала Морриса.

— Но если она стала сообщницей убийцы, то все равно виновна в преступлении — разве не так?

Морриса слегка выпятила челюсть, размышляя, стоит ли шантажировать дочь кузнеца.

— Стоит вам только упомянуть мое имя, миледи, и мне крышка.

— Так вот почему вы хотите, чтобы с Роксанной поговорила я! Боитесь ее?

— Не слишком, миледи, но той ночью я повидала такое, что лучше .помалкивать.

— Ладно, Морриса, я попытаюсь убедить Роксанну сделать то, что хочу, не прибегая к угрозам. Сегодня же надо послать ей записку. Хорошо бы покончить с этим делом завтра до наступления вечера. И еще: я предпочла бы, чтобы внук не знал о моем приезде и отъезде. Чем скорее Шимейн умрет, тем больше у меня шансов благополучно избежать встречи с ним.

— А вы не боитесь, что пойдут слухи? Люди в этом городишке любят поболтать.

— Я готова рискнуть. И к тому времени как горожане начнут сплетничать, я буду уже далеко. Объясню: искала Мориса, а мне сказали, что он отправился на север.

— Похоже, в этой комнате не одна, а целых две лгуньи, — усмехнулась Морриса.

Эдит надменно приподняла бровь.

Глава 24

Контракт на продажу бригантины успешно заключили Гейдж Торнтон и Натаниэль Бошан, который по завершении строительства становился владельцем корабля. Честная и выгодная сделка устраивала обоих, но Гейджу пришлось закрыть мастерскую и заниматься только строительством корабля, прекратив работу, приносящую немалые прибыли. Кроме того, Ремси Тейт, Слай Таккер и двое молодых подмастерьев зарабатывали себе на хлеб изготовлением мебели и, лишившись помощи хозяина в подготовке чертежей, выборе древесины и способа ее обработки, столяры оказались бы в невыгодном положении. Они были трудолюбивыми и опытными работниками, но эти качества не искупали недостаток творческих способностей.

Гейдж никогда не скрывал своих замыслов от друзей и после отъезда Бошана направился прямо в мастерскую и с воодушевлением объявил, что продал корабль. По вымученным улыбкам столяров он понял их ужас и, выслушивая невнятные поздравления, удивлялся, почему работники даже не пытаются возражать. Наверное, считали протесты бесполезными, зная, как долго Гейдж мечтал строить корабли. Лица столяров просияли, когда Гейдж известил их, что не собирается прекращать производство мебели, следовательно, будет сочетать работу на корабле и в мастерской, как прежде.

Эта весть обрадовала и Шимейн, ибо она не представляла, как Гейдж бросит ремесло, в котором так преуспел. Супругам удалось побыть несколько минут вдвоем, пока родители играли в карты в гостиной, а Эндрю дремал у себя в спальне. Морис отправился в Ньюпорт-Ньюс вместе с Бошанами, но пообещал Гейджу вернуться завтра утром — он не мог оставить Шимейн, пока дело не разрешится тем или иным образом. Бесс и Нола готовили ужин, а Гейдж и Шимейн впервые за день смогли насладиться уединением.

— Прекращать изготовление мебели немыслимо, — убеждала Гейджа жена. — Наша семья растет, вскоре понадобятся кровати и немало других вещей. Познакомившись с Бошанами, я поняла, как нам обоим в детстве недоставало братьев и сестер — мы должны всерьез подумать о том, чтобы обзавестись большой семьей. Гейдж, только представь, как весело будет растить детей! А когда мы состаримся и поседеем, нас будут навещать внуки, и рядом с ними мы вновь будем чувствовать себя молодыми и полными сил. Посмотри на своего отца — Эндрю подарил ему новую жизнь!

Ее настойчивые доводы вызвали у Гейджа улыбку.

— Большая семья не только потребует немалых трудов и расходов, но и принесет нам радость. — Он разгладил складки платья на животе Шимейн, отступил на шаг, внимательно оглядел ее и покачал головой: с тех пор как он видел Шимейн в последний раз, ее фигура ничуть не изменилась. — Как медленно он растет! Должно быть, ему так нравится внутри, что он собирается пробыть там целый год!

— Не дразни меня! — Шимейн прижалась к мужу. — Ты прекрасно знаешь, когда он должен появиться на свет.

— Я просто хотел проверить, знаешь ли ты, что носить ребенка придется девять месяцев. Решив обзавестись большой семьей, тебе придется кормить одного младенца, а вынашивать другого.

Сколько хлопот доставят дети, если будут появляться на свет один за другим, подумала Шимейн.

— Тогда, пожалуй, спешить не следует, чтобы наши дети насладились всеми прелестями младенчества и детства.

Гейдж кивнул:

— А мы — маленькими родительскими радостями. Это очень важно — заботиться о ребенке, растить его терпеливо, с любовью, чтобы в своей семье он ничего не опасался и чувствовал себя желанным. Пожалуй, мадам, заводить ораву неуправляемых проказников неразумно.

Шимейн улыбнулась, проведя пальцем по смуглой щеке мужа.

— Любимый, Эндрю — живое свидетельство твоей мудрости, и я готова следовать твоим советам в воспитании второго ребенка, только, боюсь, не справлюсь с искушением и безнадежно избалую малыша.

— В этом нет ничего дурного, но я бы не хотел, чтобы новорожденный стал для тебя главным членом семьи. В конце концов, дорогая, надо иногда позаботиться и о муже!

— А я и не собиралась забывать о нем, — возразила Шимейн. — Мои соски набухают при одном напоминании о тебе. — Блеснув глазами, она коснулась налившейся груди ладонью. — Посмотри, что ты со мной делаешь!

Гейдж коснулся кончиками пальцев затвердевших бусинок, вызвав у Шимейн вздох удовольствия.

— Я уже говорил тебе, как ты прекрасна в собственной одежде? — пробормотал Гейдж, касаясь губами лба жены. — Когда ты надевала платья Виктории, я любовался тобой и был доволен, что они тесны в груди, но твои наряды лучше подходят тебе.

— В них по крайней мере я в состоянии дышать, — призналась Шимейн и прижалась грудью к ладоням Гейджа.

— Но без одежды ты становишься неотразимой, — прошептал Гейдж.

Шимейн ответила ему нежной улыбкой.

— И вы тоже, мистер Торнтон. — Она провела ладонью по бокам мужа и восхищенно коснулась упругих мышц бедер. — Такой соблазнительной спины и того, что пониже, я еще никогда не видела…

— По всей вероятности, тебе не представлялось шанса увидеть другие спины. И не представится, — усмехаясь, заявил Гейдж.

— Верно, — согласилась Шимейн, — но я способна оценить красоту.

— Морис выглядит недурно. Меня можно сравнить с ним?

Слегка отстранившись, Шимейн нахмурилась.

— Трудно сказать, мистер Торнтон. Морис — привлекательный мужчина…

Гейдж пренебрежительно фыркнул.

— Да вы ревнуете, сэр! — воскликнула его жена.

— Я воочию убедился, как хорош собой ваш жених, — сухо заметил Гейдж, скрестив руки на груди и подняв глаза к потолку. В этой позе он выдержал всего мгновение — смех Шимейн заставил его опустить гордо вздернутый нос. — Значит, вы цените во мне только спину и то, что пониже ее?

Тесно прижавшись к нему, Шимейн нежно прошептала:

— Разумеется, нет, сэр. Некоторые части вашего тела я нахожу гораздо более заманчивыми, но, боюсь, вы сочтете меня бесстыдницей, узнав о моих привязанностях…

Безмерно довольный, Гейдж снова обнял ее, отметив, что намек Шимейн не оставил его равнодушным.

— Разве я никогда не побуждал вас быть смелее, мадам? Не стоит ли нам исследовать предмет вашей привязанности?

Она втянула воздух сквозь сжатые зубы, словно предвкушая сказочное пиршество.

— Не искушайте меня, сэр! Подождем до вечера. В доме слишком много гостей, а стены вряд ли приглушат мои возгласы блаженства.

— Ну и что? Или вы боитесь, что у вашей матери сложится неверное впечатление о ее невинной девочке? — поддразнил Гейдж.

— Вот именно! — Шимейн обольстительно улыбнулась, просунув между их телами руку. От неожиданности Гейдж задохнулся. — Не хочу, чтобы она узнала, что я стала ненасытной распутницей, вечно жаждущей удовольствий. Боюсь, мама лишится чувств, узнав о моей одержимости.

— Неужели ты считаешь, что она никогда не прикасалась к твоему отцу так, как ты прикасаешься сейчас ко мне?

Шимейн в задумчивости склонила голову набок.

— Трудно представить маму столь… смелой.

— Твои родители любят друг друга, Шимейн, значит, твоя мать готова доставить удовольствие отцу так, как это делаешь ты для меня. Или ты считаешь нас единственной супружеской парой на земле, предающейся любви без одежды? Если так, ты очень наивна, любимая.

— Не могу представить маму и отца, занимающихся тем же, чем и мы, — смущенно призналась Шимейн.

Гейдж улыбнулся, лаская ее грудь.

— Возможно, они не настолько изобретательны, дорогая, но наверняка не лишены воображения.

Шимейн подавила вздох и вдруг смущенно отдернула руку.

— Теперь я не смогу смотреть на родителей, не представляя их вдвоем в постели…

— Прости, что я доставил тебе такое беспокойство, любимая, — рассмеялся Гейдж.

Шимейн мило надула губки.

— Я понимаю, ты ревновал к Морису и хотел отомстить…

— Опять Морис! — заворчал Гейдж. — Как бы я хотел никогда в жизни не видеть этого красавчика!

— Не волнуйся, любимый. — Шимейн снова прижалась к нему. — Для меня ты навсегда останешься самым красивым мужчиной на свете. Боюсь только, любовь затуманила мои глаза…

— В таком случае я без ума от счастья, мадам. Но как бы мне ни хотелось остаться здесь с вами, пора на корабль. Пока не ушли Морганы, я должен переговорить с Фланнери.

— А я разбужу Эндрю, иначе вечером он долго не заснет, — решила Шимейн.

— Поцелуй меня, любимая, чтобы я продержался до вечера, — попросил Гейдж, привлекая ее к себе.

Шимейн обвила руками шею мужа, и все его сомнения насчет Мориса исчезли.

Теперь, когда Гейдж договорился о продаже бригантины, он увидел корабль в совершенно ином свете. Ведь прежде ему мешали заботы о покупке строительных материалов, о завершении строительства. Супруги О'Хирн, Нола и Мэри-Маргарет разъехались: родители Шимейн вместе с горничной в дом Ремси, Мэри-Маргарет — в свой коттедж. В доме Торнтонов остались только Бесс и члены семьи Гейджа. Его отец вернулся в комнату наверху, Бесс в кухне месила тесто, Шимейн купала Эндрю. До наступления темноты Гейдж решил отправиться на берег реки и осмотреть корабль, купающийся в розовом свете сумерек. Гейдж испытывал небывалый душевный подъем, однако странное предчувствие ни на минуту не оставляло его.

Вскоре Гейджу предстояло расстаться со своим творением — все равно что потерять давнего друга, к которому успел привязаться за восемь долгих лет. Начинать все заново непросто, но мысль о том, что построенный им корабль будет бороздить океанские просторы, окрыляла его. Успех подталкивал к еще более великим свершениям, трудности переставали казаться непреодолимыми. Когда корабль будет закончен, местные жители перестанут насмехаться над ним и обвинять в глупости. Возможно, даже отец будет спрашивать у него совета и наконец-то оценит его усилия.

Недавно Уильям упомянул о том, что подумывает продать свою собственность в Англии и перебраться в колонию. В конце концов, добавил он, Эндрю и будущему второму внуку необходим дедушка, живущий неподалеку. Помимо прочего, в колонии жила его новая знакомая, Мэри-Маргарет Макги; Уильям уже успел выяснить, что она такой же завзятый игрок, как и он сам.

Уильям считал, что супруги О'Хирн переселятся в колонию, когда их опасения насчет вспыльчивого нрава Гейджа исчезнут. Сын не очень-то верил этому — за прошедший год не открылось никаких новых обстоятельств смерти Виктории. Возможно, ее смерть была случайной, и винить никого не следует. Неужели когда-нибудь жители города перестанут подозревать его?

Вряд ли, вздохнул Гейдж. Много лет подряд приезжие вроде Мориса дю Мерсера будут выслушивать изобилующие подробностями рассказы об ужасном нраве Гейджа и обвинять его, не удосужившись выяснить истину. Возможно, завтра маркиз явится к нему и потребует дуэли, ведь он заявил, что не успокоится, пока не узнает, виновен ли Гейдж. Услышав такое предостережение, Гейдж осознал свои недостатки: он превосходно стрелял из любого кремневого оружия, но никогда не дрался на дуэли. Вполне возможно, он погибнет, и надеждам, которые он лелеял, не суждено сбыться.

Гейдж сцепил руки за спиной и неспешно зашагал к носу судна. Никто не верил, что он любил Викторию. Он усердно трудился, чтобы их дом был полной чашей, а Виктория всегда радовалась и благодарила его за подарки. Миссис Петтикомб и другие сплетницы неверно истолковывали его трудолюбие, считая его эгоизмом и желанием удовлетворить свое тщеславие. Они жестоко ошибались.

Воспоминания о смерти Виктории немилосердно терзали его на протяжении долгих месяцев. Часто он просыпался посреди ночи, разбуженный кошмарами: в отчаянии он пытался удержать падающую с корабля жену, но каждый раз опаздывал. Утомительными дневными часами он безжалостно корил себя за то, что оставил Викторию в одиночестве. По какой-то необъяснимой причине чувствовал себя так, словно умышленно обрек ее на смерть. Роковой день ее смерти ничем не отличался от других — они часто поднимались вдвоем на недостроенную палубу корабля и мечтали, как когда-нибудь его удастся продать. Никто и не подозревал, что в тот день в живых останется только Гейдж. Они не допускали мрачных мыслей, радуясь жизни и любви.

Размышляя о любви, Гейдж был вынужден признаться, что его чувство к Шимейн неизмеримо сильнее любви к Виктории. Это казалось немыслимым, и тем не менее было так. Будучи мужем Виктории, Гейдж считал, что ни одна женщина не займет в его сердце место, принадлежащее первой жене. Он искренне, крепко и преданно любил ее, но теперь был без памяти влюблен в юную жену. Иногда ловил себя на том, что беспричинно улыбается, чувствует себя пылким, как неопытный юноша. Каждую ночь, обнимая Шимейн, он изумлялся своей ошеломляющей нежности и преданности ей, которые переполняли его сердце. Что случилось с ним с тех пор, как умерла Виктория? Неужели воспоминания о любви к ней затуманились и угасли со временем? Или же он увидел себя в новом свете — как корабль, который строил?

Знает ли Шимейн о том, как безмерна его любовь к ней, о том, что его сердце бьется лишь для нее? А вдруг Морис убьет его, и она поверит, что он, Гейдж, был способен прикончить ее в порыве гнева, как предсказывала Роксанна?

Боже упаси! Только не это! Гейдж чуть не застонал. Лишь бы она не утратила веру в него! Если ему и предстоит умереть, пусть любовь Шимейн не погибнет вместе с ним!

Скрипнула лестница — Гейдж обернулся. Шимейн пообещала побыстрее выкупать Эндрю, отвести его наверх к Уильяму и прийти на корабль. Но виднеющаяся у борта крепкая фигура принадлежала явно не Шимейн.

Джейкоб Поттс осклабился, направив дуло пистолета прямо в грудь Гейджу.

— Теперь ты от меня не уйдешь, — уверенно заявил матрос. — Морриса велела сначала убить тебя, чтобы ты не отомстил за Шимейн. Жаль, что я не подумал об этом раньше, до того как ты всадил мне пулю в бок.

Гейдж понял, что оказался совершенно беззащитным: у него не было оружия, он стоял слишком далеко от Поттса, чтобы внезапным броском сбить его с ног. Оставалось только выиграть время, надеясь, что обстоятельства переменятся в его пользу.

— Да будет тебе известно, я со своими работниками не раз обшаривал окрестный лес, разыскивая тебя. Если мы с Шимейн погибнем, всем сразу станет ясно, чьих рук это дело.

— Ничего не знаю и знать не хочу. Я не бывал здесь с тех пор, как ты меня ранил. — Поттс пренебрежительно фыркнул. — Морриса велела мне держаться подальше, после того как ты пригрозил, что убьешь нас, если с Шимейн что-нибудь случится. Я-то тебя не боюсь, но она струсила. Должно быть, Фрида разболтала ей о том, что ты прикончил свою первую жену.

Гейдж обвел верзилу презрительным взглядом.

— Вижу, ты уже оправился после ранения.

— Да, черт побери, но это заняло уйму времени! Жаль, болотная жаба оказалась такой проворной, иначе в тот день я разделался бы с ней. Ее смерть залечила бы мои раны.

— Шимейн ничем не обидела тебя, — рассудительно произнес Гейдж. — Зачем же убивать ее?

— Я пообещал. В тот день, когда она сошла на берег с «Гордости Лондона», я поклялся отомстить ей, а я всегда держу слово. К тому же мне обещали щедро заплатить — так сказать, возместить убытки.

— Кто же предложил награду? — Гейдж был уверен, что у Роксанны не хватит денег, чтобы подкупить Поттса и Моррису. Несмотря на то что Моррисе приходилось делиться заработком с Фридой, за одну неделю она получала больше, чем удавалось скопить Роксанне за год работы на отца.

— Не знаю. Морриса знает, но молчит.

— А если она лжет, надеясь, что тебя убьют? Я же предупредил, что, прикончу тебя, встретив здесь в следующий раз. Моррисе нет до тебя дела. Почему ты веришь ей?

Порывшись в кармане, Поттс извлек роскошный кожаный кошелек и встряхнул его — донесся звон.

— Для начала Морриса дала мне этот кошелек, полный монет. Если бы она знала, что я не вернусь, ни за что не отдала бы деньги.

Гейдж сделал вид, что обдумывает доводы противника, пытаясь найти путь к спасению. В конце концов он решил, что Поттса нетрудно одурачить.

Притворяясь, будто смотрит мимо матроса в сторону лестницы, Гейдж нахмурился и слегка мотнул головой, словно приказывая союзнику спрятаться. Благодаря предупреждениям Моррисы Поттс мгновенно заподозрил обман. По-прежнему целясь в Гейджа, он осторожно обернулся. Как он и ожидал, на палубе никого не было.

— Ты хотел обмануть меня! — Поттс прищурил поросячьи глазки.

— Прости, но должен же я что-то делать, чтобы спастись, — честно ответил Гейдж и осторожно шагнул вперед, заставив матроса отшатнуться.

— Стой на месте, будь ты проклят, или я прикончу тебя!

Гейдж развел руки.

— Я безоружен, Поттс, зачем же так беспокоиться?

— Затем, что ты хитер, как лис! Помнишь, как ты увильнул и пнул меня в задницу, когда я напал на тебя со спины?

Гейдж улыбнулся, довольный, что Поттс не забыл его уловку.

— Посуди сам, Поттс, если бы мы поменялись местами, ты поступил бы точно так же, как я… конечно, если бы додумался. — Гейдж думал, что Поттс уловит насмешку, но его постигло разочарование: матрос пропустил намек мимо ушей, поэтому Гейдж разъяснил ему, в чем дело: — Жаль, ты такой непредусмотрительный.

— Но на этот раз ты меня не проведешь, — мрачно пообещал Поттс.

Гейдж решил проверить, насколько сообразителен его противник. Он начал оглядываться по сторонам, словно что-то искал, а тем временем обдумывал, стоит ли схватить железную кувалду, прислоненную к ведру с песком, которое находилось совсем рядом, возле его ног. Удар с силой брошенного импровизированного оружия наверняка собьет Поттса с ног, а может, даже убьет его. Гейдж устал жить в постоянном страхе, каждую минуту гадая, где находится Поттс и не угрожает ли опасность близким. По крайней мере теперь его противник вышел из убежища.

— Что ты делаешь? — рявкнул Поттс голосом, в котором послышались тревожные нотки. — Хочешь, чтобы я выстрелил, не успев договорить?

— Мне надоели твои пустые угрозы, Поттс, избавь меня от болтовни. Ты жалкий грязеед…

С ревом ярости Поттс вытянул правую руку и прицелился в голову противнику, но Гейдж пригнулся и потянулся за кувалдой, понимая, что это его единственный шанс предотвратить убийство Шимейн. Он не надеялся спасти собственную жизнь: метнуть тяжелую кувалду в противника и не попасть под выстрел немыслимо…

Услышав слабый скрежет взведенного курка, Гейдж пустил кувалду по дуге в голову матроса. В следующий миг грохот выстрела разорвал тишину. Гейдж замер, в ужасе ожидая удара в грудь, и удивленно нахмурился, когда громадная туша Поттса содрогнулась и начала клониться вперед. Кувалда пролетела над самой головой матроса, но тем не менее тот неуклюже зашатался. Из горла Поттса вылетел странный булькающий звук, изо рта потекла струйка крови. Поттс в совершенном изумлении воззрился на Гейджа.

Гейдж был поражен не меньше Поттса. Матрос нелепо взмахнул руками и уставился на большое кровавое пятно, быстро расплывающееся по белой рубашке. Сквозь огромную дыру в рубашке он разглядел темно-красную рану на груди, ощутил жжение в легком, пробитом пулей. Приоткрыв рот, Поттс перевел взгляд на стройный силуэт возле лестницы, который Гейдж заметил мгновением раньше.

Шимейн опустила еще дымящийся пистолет, разжала дрожащие пальцы и полными слез глазами уставилась на Поттса.

— Напрасно ты пытался убить моего мужа!

Стиснув зубы, Шимейн хотела обуздать неудержимую дрожь, но не сумела и горько расплакалась. Второй раз ей пришлось стрелять в человека, чтобы спасти жизнь мужа!

Поттс прицелился в нее, но Гейдж бросился вперед и выбил из руки матроса оружие. Оглушительный грохот выстрела огласил берега реки, спугнув многочисленных водоплавающих птиц. Гейдж ударил матроса кулаком в твердый подбородок, сбивая с ног. Скользя по доскам, Поттс оставлял за собой широкую красную полосу. Он пытался подняться, но от движений кровотечение только усиливалось. Наконец он откинул голову, словно в изнеможении, и уставился на розовое предзакатное небо, где беспорядочной стаей кружились потревоженные птицы. Медленно смежив веки, Поттс со вздохом расстался с жизнью.

Крик со стороны дома привлек внимание Гейджа. Подойдя к борту, он увидел, что на веранде стоят Уильям, Бесс и Эндрю. Гейдж замахал рукой, успокаивая близких. Вскоре все трое вернулись в дом.

Гейдж поспешил к дрожащей Шимейн, обнял ее и поцеловал в макушку, пытаясь успокоить.

— Как ты догадалась прийти сюда с оружием, любимая?

— Я заметила Поттса из двери дома, — пробормотала Шимейн. Она как раз намеревалась направиться к кораблю, когда заметила скользнувшую через поляну хорошо знакомую массивную фигуру. — Но как ты меня разглядел? Я так осторожно поднялась по лестнице…

Гейдж удивился:

— Я не видел тебя.

— Но ты нахмурился и посмотрел прямо в мою сторону, когда я пригнулась на верхней ступеньке лестницы. Я была уверена, что Поттс меня заметит.

Гейдж вспомнил, как пытался отвлечь матроса, и порадовался, что Поттс был слишком подозрителен, и не сразу обернулся. Он мог бы убить Шимейн.

— Я не видел тебя и не слышал. Я хотел обмануть Поттса и броситься на него. Я и не предполагал, что ты прячешься за перилами. Страшно подумать, к чему могла бы привести моя хитрость!

Шимейн всхлипнула и вытерла глаза.

— Я застрелила бы его!

— Кто знает, чем могло бы все кончиться. — Гейдж внезапно похолодел при мысли, что Шимейн могла бы погибнуть.

Она неудержимо дрожала, не сводя глаз с мертвеца.

— Поттс и не предполагал, что ненависть к нам будет стоить ему жизни.

Гейдж принялся старательно растирать холодные руки жены, чтобы согреть ее. Шимейн была потрясена, и Гейдж понимал, что должен как можно скорее увести ее от трупа.

— Я отнесу тело Поттса в мастерскую и сколочу ему гроб.

— А я смою с палубы кровь, — дрожащим голосом откликнулась она. — Вскоре стемнеет, а я не хочу, чтобы кровь за ночь впиталась в доски.

Гейдж поднял матроса на плечо и понес к лестнице.

— Я скоро вернусь и помогу тебе, — пообещал он. Шимейн с трудом выпрямилась и постаралась взять себя в руки. Немного успокоившись, она сходила в дом, быстро переговорила с Уильямом и объяснила, в чем дело. Свекор пообещал уложить Эндрю и сказал, что мальчику лучше не знать о том, что случилось на корабле. В приливе благодарности Шимейн пожала старику руку и удивилась, почувствовав, что он ответил на пожатие, а затем поднес ее ладонь к губам. Ни один из них не произнес ни слова. В этом не было необходимости. С каждым днем Уильям все сильнее привязывался к невестке — ведь она уже во второй раз спасла жизнь его сыну.

Переодевшись в старое платье и передник, Шимейн вернулась на корабль с ведром мыльной воды, тряпками и щеткой. Содрогаясь от предстоящей страшной задачи, она встала на колени и принялась смывать с досок палубы кровь. Вечером она надеялась побыть наедине с мужем, разделить с ним радость недавней продажи корабля, но сейчас была бы рада просто его успокаивающему присутствию. С приближением темноты Шимейн испытывала беспокойство, хотела поскорее оказаться в кругу близких и заторопилась. Ей казалось, что кто-то наблюдает за ней — убийство Поттса нарушило ее душевный покой.

Наконец ощущение чужого присутствия стало настолько сильным, что Шимейн больше не смогла им пренебрегать. Выпрямившись, она оглянулась в сторону люка и мгновенно похолодела. Позади нее стояла Роксанна Корбин со взведенным пистолетом в руке и злорадной усмешкой на лице.

— Наконец-то соизволила заметить меня, — с иронией произнесла она.

Шимейн догадалась, что Роксанна проскользнула на корабль, пока она ходила в дом, и несколько минут наблюдала за ней.

— Вижу, сегодня у тебя уже побывал один гость, — продолжала блондинка. — Поттс, не так ли? Бедняга так и не сумел прикончить тебя. Мне говорили, он и прежде пытался… но преуспел лишь в том, что получил пулю в бок. Конечно, я могла бы объяснить ему, что Гейдж — меткий стрелок, но, разумеется, Поттс не спросил у меня совета. Можешь не сомневаться: я гораздо осторожнее, чем он.

— Что ты задумала?

Роксанна усмехнулась, приближаясь к ней.

— Неужели ты настолько наивна, детка? Увидев направленный на тебя пистолет, ждешь дружеской беседы? — Она оскалилась. — Терпеть не могу болтать с женщинами. Я навещала Викторию только потому, что хотела быть рядом с Гейджем, а она считала, что я нуждаюсь в ее дружбе. По правде сказать, я ненавидела ее, с самого начала желала ей смерти. Ее доброта вызывала у меня отвращение, признательности за ее одолжения я не испытывала. Она украла у меня Гейджа, и этого я ей никогда не прощу. В ту ночь, когда на свет появился Эндрю, я надеялась, что она умрет, не разродившись — тогда мне не пришлось бы вспоминать о сопернице каждый раз, глядя на этого щенка. Я хотела, чтобы Гейдж всецело принадлежал мне, мне была ненавистна мысль, что придется делить его с Эндрю. Но благодаря мальчишке появилась причина бывать здесь, а я ловила каждый случай, лишь бы оказаться рядом с Гейджем, надеясь, что он женится на мне.

Роксанна с отвращением скривила губы.

— А потом появилась ты, и я поняла: все кончено, он непременно увлечется тобой.

Блондинка встряхнула головой, словно отгоняя тягостные мысли.

— У меня нет ни малейшего желания медлить с убийством, до возвращения Гейджа — чего доброго, он попробует остановить меня. Этот глупец так же рьяно защищал Викторию. Он найдет тебя мертвой, и его обвинят в убийстве. Только на этот раз я не стану вмешиваться — пусть его повесят на самой высокой виселице! Слишком часто он предавал меня. После твоей смерти горожане поверят, что он прикончил и Викторию, и они позаботятся о том, чтобы побыстрее приговорить Гейджа к казни за два убийства.

— В доме есть люди, Роксанна. На этот раз твоя уловка не пройдет, — попыталась воззвать к рассудку женщины Шимейн.

Роксанна язвительно рассмеялась:

— Когда Викторию сбросили с корабля на камни, Гейдж тоже был возле дома. Я знала, что они с женой приходят на корабль в те дни, когда плотники отдыхают. Я спрятала лодку в кустах, долго наблюдала за ними и наконец дождалась своего часа: Гейдж унес Эндрю в дом. Он был внимателен к Виктории и сам заботился об Эндрю, давая ей отдохнуть. Услышав ее крик, он бросился сюда, но было уже слишком поздно. К тому времени как Гейдж выбежал из дома, Виктория была мертва — как ни странно, она умерла прежде, чем упала на камни. Ей свернули шею — как и Сэмюэлу Майерсу перед тем, как сбросили его в колодец.

Шимейн с ужасом слушала соперницу — каким образом Роксанне удалось совершить эти омерзительные убийства? Внешне она не производила впечатление сильной женщины.

— Как же ты сумела свернуть им шеи?

Роксанна довольно улыбнулась:

— В сущности, я их не убивала. Мне только понадобилось убедить друга, что Виктория пыталась убить меня, каким бы ангелочком она ни казалась. Я заманила своего друга сюда, сказав, что он должен охранять меня во время разговора с Викторией, чтобы я не погибла. Потом я обхватила ее руками и изобразила, что вырываюсь, отчаянно борясь за свою жизнь. Естественно, мой друг не вынес этого зрелища — выскочил из убежища и напал на нее сзади. Виктория была такой хрупкой, что он без труда сломал ей шею, а потом я велела сбросить труп на камни, чтобы смерть моей соперницы выглядела как случайность или самоубийство. По моей просьбе тот же друг убил и Сэмюэла Майерса — после того как этот мерзавец избил меня. Но в последнем случае мой друг действовал охотнее, ведь я показала ему синяки и царапины. — Роксанна вдруг вздохнула. — Обычно мне бывает легко убедить его сделать то, что я хочу, — надо только притвориться, что меня обидели, и он бросится на помощь. Но похоже, в тебя он влюбился и отказывается отомстить за меня. Даже считает себя твоим другом.

— Моим другом? — Шимейн в недоумении сдвинула брови.

— Право, Шимейн, некогда посвящать тебя во все подробности. Понадобится немало часов, чтобы рассказать, как тщательно я обдумала убийство — ведь ты так глупа. Неужели до сих пор не поняла, о ком идет речь? Наконец я устала убеждать нашего общего друга убить тебя, а сегодня утром получила одно предложение и, учитывая, что действовать надо быстро, решила расправиться с тобой сама. — Роксанна повела пистолетом, указывая на нос судна. — Пора кончать с этим делом, пока не вернулся Гейдж. Я убью тебя, вернусь в город, получу награду и навсегда покину Ньюпорт-Ньюс.

— Какую награду?

— Глупая, мне заплатят за то, что я убила тебя! Поняв, что мой друг не согласится убить тебя, я решила сама прикончить тебя — за это мне предложили кругленькую сумму. Эти деньги дадут мне все, о чем я мечтала. Возможно, я даже отправлюсь в Англию или куда-нибудь еще. Ради такой щедрой награды и будущего я готова на что угодно. — Роксанна снова взмахнула пистолетом. — А теперь пошевеливайся! Делай, что я говорю!

Шимейн упрямо покачала головой.

— Если ты считаешь, что я по своей воле позволю сбросить меня на камни, чтобы ты обвинила в убийстве моего мужа, значит, глупее из нас двоих не я, а ты!

— Иди куда говорят! — выпалила Роксанна, крепче сжимая пистолет. — Имей в виду, я умею стрелять!

— В этом я не сомневаюсь. Судя по всему, ты хладнокровно берешь от жизни все, что пожелаешь.

— Пожив с таким отцом, как мой, всему научишься, — усмехнулась Роксанна. — С раннего детства я слышала, как он на все лады бранил мою мать, которая бросила нас. Такого человека, как он, не грех и бросить — именно так я и поступлю, как только разделаюсь с тобой…

— Значит, гордишься тем, что совершила? — перебила Шимейн. — Как хвастливо ты рассказываешь об убийстве Виктории и о том, как задумала его! Но ты слишком высокого мнения о собственном уме, Роксанна. Правда в конце концов выйдет на свет.

Блондинка осклабилась:

— Если не считать Гейджа, никому и в голову не пришло заподозрить меня. Я боялась этого, но, как оказалось, напрасно. Я боялась дня, когда выяснилось бы, что тебя убил мой друг — люди наверняка заподозрили бы меня. В конце концов всем известно о нашей дружбе, но немногие способны сложить все улики воедино. Мне нечего бояться. Только грязеед пытался убить тебя на виду у всего города.

Роксанна угрожающе повела пистолетом, теряя терпение.

— А теперь ступай на нос корабля, Шимейн, иначе я пристрелю тебя сию же минуту.

Внезапно с лестницы раздался нечеловеческий вой, заставивший Роксанну обернуться.

Шимейн не сдержала стона, увидев, кого Роксанна называла своим другом. На палубу забрался горбун Каин и заковылял к Роксанне неуклюжей походкой. Остановившись перед женщиной, он принялся что-то бормотать, бурно жестикулируя.

— Нет Шимейн! Нет Шимейн! — в панике умолял он, пытаясь выхватить у Роксанны пистолет.

— Да! — настаивала Роксанна, убирая руку за спину. Разозлившись, она зашипела: — Она пыталась убить меня, Каин, неужели ты не понимаешь? Разве тебе нет до меня дела? Может, ты беспокоишься только о своей драгоценной Шимейн?

— Нет Шимейн! Нет Шимейн! — умоляюще всхлипывал горбун.

— Замолчи, урод! Иначе мистер Торнтон услышит нас. — Снова повернувшись к Шимейн, Роксанна указала на нос корабля: — Немедленно отправляйся туда, тварь, иначе я пристрелю тебя на месте!

— Стреляй, Роксанна. Но если ты убьешь меня, — предупредила Шимейн, — тебе будет нелегко свалить вину на Гейджа. В доме есть свидетели, которые выбегут на выстрел и увидят, как Гейдж выходит из мастерской. Свекор тоже бросится сюда, узнать, что случилось. Он не так проворен, как мой муж, но подоспеет вовремя. Пожалуй, даже лучше, если ты убьешь меня, — тогда тебе никого не удастся одурачить и обречь Гейджа на казнь.

— Отнеси ее, Каин, — велела Роксанна, гневно взглянув на горбуна, — а не то твоя подружка получит пулю между глаз!

— Нет Шимейн! — застонал калека, лицо которого исказила гримаса. — Пожалуйста!

— Па-алуйта! — издевательски передразнила его Роксанна. — Я просила тебя помочь, и что? Ты не стал даже слушать меня! Ну хорошо, Каин, я сама убью ее, и тебе не удастся помешать мне. Так или иначе, она все равно умрет.

Роксанна вытянула руку, прицелившись в лоб жертве. Шимейн похолодела от смертельного ужаса, но не сделала ни шага. Только погибнув от пули, она могла спасти мужа от виселицы.

Внезапно Каин с ревом ярости бросился к Роксанне и выбил из ее руки пистолет. Пуля просвистела мимо Шимейн, гулкий выстрел огласил берега реки. Гейдж в мастерской как раз заканчивал заколачивать гроб с телом Поттса. Звук выстрела ошеломил его, но уже в следующую секунду Гейдж метнулся к двери.

Уильям отошел от кроватки уснувшего внука и, услышав звук выстрела, вздрогнул. Встревоженно переглянувшись с Бесс, он вытащил из шкафа пару пистолетов и проверил, заряжены ли они. Забыв о боли, которой до сих пор сопровождались любые его движения, Уильям выбежал на веранду, проклиная свою неповоротливость.

Мужчины помчались к кораблю. Гейдж достиг его первым и взлетел по лестнице, в ужасе зовя Шимейн. На палубе он оказался в тот момент, когда Каин обхватил Роксанну за талию и потащил ее к носу корабля.

— Болван! Что ты делаешь? — яростно вопила она. — Отпусти меня! Немедленно отпусти!

Бросив взгляд через плечо, горбун увидел, что к нему спешит Гейдж. Однако Каин был гораздо проворнее, чем можно было предположить. Он легко поднялся на нос корабля со своей ношей, несмотря на то что Роксанна вопила во весь голос и отбивалась, пытаясь высвободиться. Легко удерживая Роксанну одной рукой, Каин оглянулся на Гейджа и подступил ближе к борту. Гейдж замер, мгновенно поняв, что, стоит ему сделать еще хотя бы шаг, горбун бросится вниз и погибнет вместе с Роксанной.

— Каин, отпусти Роксанну, — спокойно попросил Гейдж.

— Нет! Нет! — Каин покачал уродливой головой и замахал рукой, веля Гейджу отступить. Тот попятился на несколько шагов.

Нелепо склонив голову, Каин взглянул на Шимейн. Слезы струились по его безобразному лицу, едва заметные в сгущающихся сумерках.

— Шимейн — мой друг, — прокартавил он и коснулся ладонью своей груди. — Каин любит Шимейн.

— Я тоже люблю тебя, Каин. Ты молодец, что решил охранять меня. — Вытерев слезы, Шимейн принялась уговаривать горбуна: — Пожалуйста, Каин, отпусти Роксанну. Спустись сюда, здесь вы оба будете в безопасности.

— Каин должен умереть! Каин убил Викторию!

Гейдж смотрел на Шимейн, но, услышав, что сказал горбун, резким движением обернулся к нему.

— Нет, Каин, тебе незачем умирать, — возражала Шимейн. — Роксанна обманула тебя, заставила поверить, будто Виктория пыталась убить ее. Ты не хотел сломать ей шею, это вышло случайно. Роксанна велела тебе сбросить ее с корабля, но сделать это так, чтобы было похоже на несчастный случай. Этого и добивалась Роксанна. — Шимейн взглянула на Гейджа, который ловил каждое ее слово. Она понимала, что мужу необходимо знать все подробности смерти Виктории, но рассказывать не было времени — прежде следовало остановить Каина, уже приготовившегося спрыгнуть на камни. — Ты думал, что защищаешь Роксанну от Виктории, но Роксанна солгала тебе, Каин. Виктория ничем не обижала ее, напротив, считала Роксанну своей подругой.

— Каин должен умереть! Роксанна должна умереть!

Услышав эти заявления, Роксанна принялась отбиваться с новой силой, пытаясь вцепиться в безобразное лицо горбуна.

— Отпусти меня, урод! Отпусти, слышишь! Я не хочу умирать! Я хочу жить!

— Прощай, Шимейн!

С невнятным бормотанием Каин легко повернулся вместе со своей жертвой и спрыгнул с корабля. Вопль Роксанны длился не более секунды, а затем смолк навсегда. Шимейн и Гейдж бросились к борту. Как раз в это время к кораблю подбежал Уильям и метнулся к двум телам, распростертым на острых камнях. С трудом наклоняясь, осмотрел их. При падении Роксанна сломала шею, а Каин был еще жив, хотя жизнь быстро угасала в нем. Он лежал, растянувшись на камнях; о самый острый из них он ударился спиной. Громко хрипя, горбун попытался улыбнуться, почувствовав, как Уильям ласково поглаживает его руку, но закашлялся, поперхнувшись быстро скапливающейся в легких кровью. Дикая боль пронзала его грудь, словно в нее воткнули длинный нож. Слегка приподняв голову, Каин увидел, что Шимейн со слезами смотрит на него сверху.

— Люблю Шимейн… мой друг… — прошептал Каин, закрыл глаза, судорожно вздохнул и стал совершенно неподвижным… и безжизненным.

— Бедняга… — печально пробормотал Уильям.

Гейдж помог Шимейн спуститься по лестнице, и они вдвоем подошли к отцу.

— Уже поздно, увезти трупы в Ньюпорт-Ньюс сегодня не удастся, — сказал Гейдж. — Придется оставить их в мастерской до утра. Ремси и остальные помогут мне погрузить гробы в повозку.

— А я помогу сколотить их, — предложил Уильям.

— Лучше побудь с Энди, папа, — попросил Гейдж. — Может быть, он слышал выстрелы или крики. Он испугается, если, проснувшись, обнаружит, что в доме одна Бесс.

— Я посижу с Эндрю.

— Спасибо, папа. — Гейдж понял, как трудно было отцу бегом преодолеть такое расстояние от дома. Подойдя поближе, он обнял старика. — Дай-ка я отведу тебя обратно.

Уильям положил ладонь на руку сына, останавливая его.

— Лучше отведи в дом Шимейн и позаботься о ней. Она носит моего внука, и после всего пережитого ей не мешает лечь в постель, чтобы не потерять его. Если она вернется в дом со мной, я присмотрю за ней, пока ты сколачиваешь гробы.

— Со мной все хорошо, ваша светлость, — через силу улыбнулась Шимейн.

— Почему бы тебе не звать меня Уильямом или отцом, Шимейн? — предложил Уильям. — Конечно, я предпочел бы, чтобы ты звала меня папой, но поскольку твой отец здесь, получится путаница.

Шимейн подошла поближе, приподнялась на цыпочки и поцеловала старика в морщинистую щеку.

— Спасибо, папа Уильям.

— Вот так-то лучше, дочка, — просиял свекор. Гейдж обнял жену за плечи.

— Папа прав. — Он обратился к отцу, как Шимейн, и на глаза Уильяма навернулись слезы радости. — Почему бы тебе не отдохнуть? Мне не нужна помощь. Боюсь, теперь ты будешь как на иголках, каждую минуту ожидая, что из леса выйдет еще один убийца.

— Я почти смыла кровь с палубы, — неуверенно подтвердила Шимейн, — и мне не хотелось возвращаться домой одной…

— Никто тебя и не отпустит. — Гейдж убрал руку с плеч Шимейн и перевел взгляд на отца. — Папа проводит тебя до дома, а я приду, как только покончу с делом.

— Я и вправду переволновалась, — призналась Шимейн, — но хочу помочь. Мне надо чем-нибудь занять себя, чтобы отвлечься от мыслей. Надо обмыть Каина, прежде чем класть в гроб. Я займусь этим, пока ты сколачиваешь гробы, а затем мы вернемся на корабль вдвоем и отмоем палубу.

— Как скажешь, дорогая.

— Тогда я оставлю вас вдвоем, — нехотя согласился Уильям. — Только не задерживайтесь! Я не успокоюсь, пока не узнаю, что вы благополучно добрались до дома.

В присутствии Шимейн Гейдж не рискнул сообщить отцу, что его беспокойство оправданно — ведь кто-то в округе готов заплатить за убийство Шимейн. Молодая женщина и без того немало пережила, и Гейдж решил на время утаить от нее слова Поттса.

Шимейн заговорила об этом сама:

— Гейдж, Роксанна сказала, что кто-то заплатил ей за то, чтобы она убила меня…

Не успевший далеко уйти Уильям оглянулся. Он тревожился за молодую жену сына, а ее последние слова подтверждали, что причин для беспокойства более чем достаточно.

— Поттс тоже говорил об этом, — с тяжелым вздохом признался Гейдж. — Похоже, кто-то всерьез желает тебе смерти, любимая.

— Но кто бы это мог быть, кроме Моррисы? — в замешательстве спросила Шимейн. — Правда, она не стала бы тратить деньги, чтобы подкупить Поттса. Ради нее он был готов на все.

— Понятия не имею, кто бы это мог быть, — задумчиво произнес Гейдж, — но я намерен найти этого человека. По словам Поттса, Морриса знает его. Завтра же я поговорю с ней — после того как отвезу гробы в Ньюпорт-Ньюс.

Прерывистый вздох сорвался с губ Шимейн. Она задумалась, но так и не вспомнила ни одного врага — по крайней мере здесь, в колонии.

— Наверное, до утра буду гадать, у кого хватило денег, чтобы заплатить и Моррисе, и Поттсу, и Роксанне.

— Давай займемся делом, чтобы побыстрее закончить и лечь спать, — предложил Гейдж. Он подошел к камням и поднял Роксанну на руки, поражаясь, насколько она тяжелее его жены. Он был спокоен, несмотря на то что возле его корабля погибли три человека, и Гейдж надеялся только поскорее расстаться с судном.

Уильям уже успел уйти в дом, когда супруги добрались до мастерской. Гейдж притащил тело Каина и положил его на верстак рядом с Роксанной. По настоянию Шимейн он принес кувшин с водой и таз и с растущим беспокойством наблюдал, как она смывает кровь с лица Каина. Руки Шимейн дрожали, вскоре она вся затрепетала. Отобрав у Шимейн тряпку, Гейдж продолжил обмывать горбуна сам, пытаясь отвлечь жену расспросами.

— Так что сказал Каин о смерти Виктории? Ты ответила, что Роксанна обманула его…

Шимейн уставилась в искаженное гримасой лицо горбуна и рассказала мужу обо всем, что узнала от Роксанны.

— Похоже, она ловко дурачила беднягу Каина, — сделал вывод Гейдж, выслушав рассказ жены.

— По-моему, он не собирался убивать Викторию, — пробормотала Шимейн. — Он просто не знал, насколько силен, но это сыграло на руку Роксанне. Видно, только перед смертью Каин наконец понял, как зла и мстительна Роксанна — вот почему он сказал, что она должна умереть.

— Очевидно, он считал, что и сам заслуживает смерти за убийство Виктории, — добавил Гейдж. — Сам осудил себя, вынес смертный приговор и привел его в исполнение.

— По словам Роксанны, Каин с готовностью свернул шею Сэмюэлу Майерсу, прежде чем бросить его в колодец.

— Убийство Майерса понятнее убийства Виктории, — с тяжелым вздохом заметил Гейдж. — Она была так добра ко всем, что я не представлял, кому понадобилось убивать ее, и вместе с тем не мог предположить, что она отважилась на самоубийство. Я подозревал только Роксанну, но не мог понять, как она ухитрилась заставить Викторию подняться на корабль и сбросить ее вниз. Несмотря на внешнюю хрупкость, Виктория была на удивление сильная. Несомненно, Роксанна заранее поняла, что для убийства Виктории ей нужен сообщник и обманом уговорила Каина помочь ей.

Разговор о мотивах Роксанны и мстительности Поттса поднимался еще несколько раз, прежде чем Гейдж и Шимейн вернулись в дом. В эту ночь впервые со дня свадьбы они не стали предаваться любви. Шимейн была настолько взволнована, что прошло некоторое время, прежде чем она успокоилась и уснула в надежных объятиях мужа. Гейдж боялся за жену, и тревожные мысли не покидали его.

Все уснули, и Гейдж встал и обошел дом, вглядываясь в темноту за окнами, проверяя засовы на дверях и переставляя поближе к дверям ружья. Заметив, что он мешает спать Бесс, устроившейся на тюфяке на полу кухни, Гейдж вернулся в спальню, проверил, заряжены ли пистолеты, и, положив один на столик у постели, лег под одеяло. Снова обняв жену, он уставился в потолок, перебирая имена возможных виновников. Он мог назвать всего несколько имен, и, хотя Морриса возглавляла список, всего один из подозреваемых был богат, чтобы заплатить за убийство Шимейн. Поскольку Морис дю Мерсер находился здесь, в колонии, между его появлением и попытками убийства устанавливалась определенная связь. Гейдж решил завтра же побывать в порту и расспросить капитанов, не прибывала ли недавно в Ньюпорт-Ньюс из Англии престарелая леди.

Наконец наступило утро. После сытного завтрака, приготовленного Бесс, Гейдж отправился в мастерскую. Ремси и остальные столяры уже прибыли и теперь в недоумении разглядывали новые гробы — неужели их хозяин решил заняться другим ремеслом.

— Предупредил бы нас заранее, что решил больше не делать мебель, — пошутил Ремси, — чтобы мы успели убраться подобру-поздорову. Лучше уж уйти отсюда на своих двоих, чем в этаком ящике.

— Для тебя и Слая эти ящики будут маловаты, — усмехнулся Гейдж.

Ремси оглядел себя и похлопал по животу: за последнее время он заметно округлился.

— Хочешь сказать, мы слегка толстоваты и тяжеловаты?

— Слегка? — насмешливо переспросил Гейдж. Шутки друга всегда приводили его в хорошее настроение. — Да тебя так разнесло, что скоро не пройдешь в двери!

Слай добродушно хмыкнул, вступая в разговор:

— Я не раз подумывал, не стоит ли одолжить ему штаны — его собственные того и гляди лопнут по всем швам!

Гейдж разразился хохотом, а Ремси в притворном гневе нахмурился, глядя на товарища. На сердце Гейджа полегчало.

В эту минуту в мастерскую шагнул Джиллиан, разыскивающий Гейджа. Увидев три гроба, он застыл на пороге.

— О Господи… — выдохнул он, разглядывая сосновые гробы и разинув рот. — Кто там внутри, капитан?

— Роксанна, Каин и Поттс, — просто ответил его хозяин. Все трое оторопело уставились на него. Слай горестно покачал головой:

— А я-то надеялся, что они пустые!

Двое подмастерьев подошли поближе, сгорая от желания услышать рассказ о случившемся из первых рук.

— Должно быть, крепко они досадили тебе, — предположил Ремси, пританцовывая на месте от нетерпения. — Ты пристрелил всех троих?

— Ни единого, — усмехнулся Гейдж. — Моя жена застрелила Поттса, когда тот хотел убить меня. А Каин вместе с Роксанной спрыгнул с носа корабля.

— Тебе не кажется, что от этого корабля одни беды? — спросил Ремси.

— Почему Каин убил Роксанну, капитан? — перебил Джиллиан.

— Роксанна пыталась прикончить Шимейн, а Каину это не понравилось. Это долго и сложно объяснять, так что пока вы будете грузить гробы в повозку, я расскажу все, что мне известно. — Гейдж вопросительно уставился на Джиллиана, который, видимо, забыл, зачем пришел в мастерскую. — Зачем ты искал меня?

— Ах да! — Джиллиан внезапно вспомнил о своем деле. — Его светлость разыскивает вас, капитан.

— Ты имеешь в виду моего отца?

— Нет, другого лорда — молодого и черноволосого.

Судя по всему, маркиз был верен своему слову.

— Покажи ему, где меня найти.

— Слушаюсь, капитан.

Спустя несколько минут Морис дю Мерсер вошел в мастерскую и, заметив гробы, повел себя в точности как Джиллиан.

— Боже милостивый, что здесь произошло? Для кого эти гробы? Что с Шимейн?

Гейдж невесело улыбнулся, слушая этот поток вопросов:

— Не пугайтесь, ваша светлость. Ни один из этих гробов не предназначен для моей жены. Она в доме. Ей нездоровится, после того как вчера вечером ей пришлось убить человека.

— Шимейн? Моей Шимейн?!

Гейдж нахмурился и поправил маркиза:

— Нет, милорд, моей — разумеется, если на свете нет другой Шимейн.

— Что произошло? — допытывался Морис. — Зачем она убила человека?

— Чтобы, спасти мне жизнь. Кто-то заплатил Поттсу, приказав ему убить Шимейн, но прежде матрос решил свести счеты со мной. Шимейн научилась метко стрелять. Еще несколько уроков, и она станет достойным соперником в стрельбе даже вам.

Морис указал на гробы:

— Тогда кто же…

— Вы не знакомы с этими людьми, — объяснил Гейдж. — Там один горбун из города, который случайно убил мою первую жену, и женщина, которая заставила его совершить преступление. Кто-то предложил ей плату за убийство Шимейн.

— За убийство вашей жены? — повторил Морис. — Выгодная смерть для вас, не правда ли?

Гейдж в упор посмотрел на маркиза:

— Ее смерть была бы гораздо выгоднее вам, чем мне. Вам не понадобилось бы изобретать предлоги, чтобы вызвать меня на дуэль и убить. А если вы сомневаетесь в моих словах, расспросите Шимейн — она разговаривала с Роксанной и Каином. Правда, бедняга горбун мало что мог сказать.

Морис сунул руку в карман своего отлично сшитого светло-коричневого сюртука и вытащил кошелек из превосходной кожи, который Поттс показывал Гейджу.

— Могу я узнать, как к вам попала эта вещь? Я нашел ее на палубе корабля, когда пришел спросить у Морганов, где найти вас.

Гейдж быстро оглядел кошелек с монетами и вернул его маркизу.

— Поттс показывал его мне, похваляясь, что ему щедро заплатили за убийство Шимейн. Для простого матроса кошелек слишком роскошен. Скорее всего он принадлежит человеку, который заплатил за убийство… — Гейдж задумчиво склонил голову и оглядел маркиза. Лицо Мориса мертвенно побледнело. — Вы, случайно, не знаете, кому он может принадлежать?

— Боже, — еле слышно пробормотал маркиз, круто повернулся и зашагал к двери. Рывком распахнув ее, он помедлил и оглянулся на Гейджа. — Мистер Торнтон, если вы сказали правду, моя бывшая невеста достанется вам. Желаю вам обоим всего хорошего.

— Значит, мы с вами больше не встретимся? — удивленно спросил Гейдж, который не надеялся, что маркиз сдастся без боя.

— Да. Я вернусь лишь в том случае, если Шимейн овдовеет — но не по тем причинам, которые упоминал ранее.

— Вам придется ждать слишком долго. Я намерен дожить до глубокой старости.

— Хорошо, пусть так и будет.

— Шимейн и супруги О'Хирн будут спрашивать о вас, — напомнил Гейдж. — Что им сказать?

Морис печально улыбнулся:

— Скажите, что я отправился искать источник всех бед. — Он шагнул за порог и прикрыл за собой дверь.

— Источник всех бед? — переспросил озадаченный Ремси. — О чем говорил его светлость?

Гейдж стоял у окна, наблюдая, как его соперник спешит к реке.

— Похоже, его светлость решил потолковать с тем человеком, который заплатил Поттсу за убийство Шимейн.

— Но как маркиз узнал, кто он такой? — спросил Слай.

— По кошельку, — не отрываясь от окна, произнес Гейдж. — По-моему, Морису знакома эта вещь… или он видел нечто подобное у кого-то из родных.

— Не знал, что у него здесь есть родственники.

— Прежде их и вправду не было, но с приездом маркиза многое изменилось.

Глава 25

Не успел Морис дю Мерсер переступить порог таверны, как в заведении поднялся переполох. Все женщины, которые ухитрились выползти из-под одеял в столь ранний час, беззастенчиво таращились на гостя, разинув рты. По сравнению с местными клиентами маркиз выглядел привлекательно, он был похож на красивого петуха в курятнике. Женщины, точно кудахчущие наседки, ринулись к нему, отталкивая друг друга в стремлении заполучить лакомый кусочек. Верная себе Морриса опередила товарок.

— Могу ли я вам чем-нибудь помочь, ваша светлость? — проворковала она и привычным жестом повела плечом, с которого будто невзначай спустился рукав платья. Еще одного движения хватило, чтобы обнажить добрую половину пышной груди.

— Пожалуй, — равнодушно отозвался Морис. — Владелец постоялого двора сообщил мне, что моя бабушка остановилась здесь. Не могли бы вы отвести меня к ней?

— Не знаю, что и сказать, милорд… — Морриса попятилась, осознав свою оплошность. Перед ней стоял внук леди дю Мерсер, влюбленный в Шимейн, и поскольку ни Поттс, ни Роксанна не вернулись от дома Торнтонов за обещанным вознаграждением, Морриса не знала, что произошло или что надо этому человеку. Морриса помнила, что старая дама не желала извещать внука о своем приезде. Как бы там ни было, он казался рассерженным, его черные глаза метали молнии.

— Если вы отказываетесь проводить меня, я разыщу ее сам, — не допускающим возражений тоном заявил Морис. — Возможно, мне придется потревожить ваших подруг, заглядывая в каждую комнату. Боюсь, ваши гости останутся недовольны.

Морриса спохватилась, понимая, как раскричится Фрида, если кто-нибудь из клиентов пожалуется ей. Блудница подозревала, что знатная дама преспокойно перенесет этот визит, чего нельзя было сказать о женщинах, подвергшихся нападкам разъяренной Фриды.

— Она заняла последнюю комнату по правой стороне коридора. Совсем недавно я принесла ее светлости чай, так что вы не разбудите ее.

Морис взлетел по лестнице, шагая сразу через три ступеньки. Женщины оторопело смотрели ему вслед. Стремительно пройдя по коридору, он постучал в дверь, тут же распахнул ее и вошел в комнату. Ошеломленная неожиданным вторжением, Эдит приподнялась со стула, уверенная, что в комнату ворвался грабитель с пистолетом в руке и потребует у нее деньги. Но, увидев знакомое лицо, она медленно опустилась на место и прижала костлявую ладонь к трепещущей груди.

— О, Морис, как ты меня напугал! — упрекнула она.

— Этого я и добивался, — сухо ответил маркиз. Уголки губ Эдит нервно дернулись.

— Неужели ты решил сыграть злую шутку со своей старой бабушкой?

— Эта шутка гораздо безобиднее той, что ты сыграла со мной.

Дрожащими пальцами Эдит достала кружевной платок и прижала его к губам.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, Морис.

Ее притворное недоумение не обмануло маркиза.

— Ты прекрасно знаешь, что натворила. Я был влюблен в Шимейн, а теперь потерял ее…

— Она мертва? — перебила Эдит, с нетерпением ожидавшая этой вести. Правда, она не думала, что услышит ее из уст внука.

В черных глазах Мориса мелькнула плохо скрытая ярость.

— Шимейн жива. Она замужем за колонистом, ждет от него ребенка… а я пожертвовал бы всем своим состоянием, лишь бы оказаться на месте ее мужа.

Сердце Эдит упало при мысли, что Шимейн по-прежнему жива, однако старая леди была такой же искусной притворщицей, как Морриса.

— Всем состоянием? — Она рассмеялась, словно забавляясь пылом внука, и небрежно взмахнула тонкой рукой. — Право, Морис, ни один мужчина, будучи в здравом уме, не согласится расстаться с таким состоянием ради какой-то девчонки…

— Ее зовут Шимейн, бабушка, — резко перебил Морис. — Ныне — Шимейн Торнтон, а ей следовало бы стать леди Шимейн дю Мерсер. Так и случилось бы, если бы не ты.

— Морис, ты слишком взволнован. Сам не понимаешь, что говоришь.

— Я прекрасно все понимаю. — Морис сунул руку в карман сюртука и вытащил кошелек из шелковистой кожи. Легким движением руки он швырнул его на стол. В кошельке звякнули монеты. — Узнаешь, бабушка? — язвительно осведомился он. — Ты всегда гордилась своим умением выбирать простые, но элегантные вещи. Мне даже не понадобилось заглядывать внутрь в поисках инициалов. Хотел бы я знать, сколько таких кошельков ты приобрела за свою жизнь? Я видел их с детства. Несколько раз ты дарила мне их. Учила меня беречь деньги, помнишь?

Лицо Эдит, превратившееся в застывшую маску, надежно скрывало внутреннее смятение, овладевшее ею. Тон внука был красноречивее слов. В глубине души Эдит понимала, что проиграла опасную игру, в которую ввязалась благодаря собственной досадной ошибке — разрешила Моррисе дать Поттсу немного денег, пообещав заплатить остаток после возвращения. Но разве она могла знать, что ее погубит этот кошелек?

— Откуда у тебя мой кошелек? — наконец спросила Эдит. — Я думала, что потеряла его.

Морис учтиво возразил:

— Нет, ты его не теряла. Ты отдала его Поттсу, приказывая убить Шимейн. Но он подвел тебя, бабушка, и поплатился за ошибку собственной жизнью. Ненавистная тебе женщина застрелила Поттса, когда он пытался прикончить ее мужа. Ты пообещала щедрую награду и Роксанне Корбин, но она тоже не вернется — разве что в гробу, который сколотил для нее Гейдж Торнтон. Я хотел бы узнать одно: как ты могла так жестоко поступить со мной… и с моей невестой?

Эдит дю Мерсер застыла в надменном молчании, наотрез отказываясь отвечать и устремив невидящий взгляд в стену. Ее костлявые пальцы сжались на серебряном набалдашнике трости.

— Отвечай! — рявкнул Морис, ударив ладонью по столу так, что Эдит испуганно вздрогнула. — Будь проклято твое каменное сердце! — выпалил он. — Это ведь ты подкупила взяточников-судей, которые арестовали и осудили Шимейн, а потом выслали ее из Англии. И все это время ты, конечно, считала, что оказываешь мне добрую услугу, надеясь, что в будущем меня ждет слава! Мне больно думать о том, сколько выстрадала Шимейн по твоей вине. После того как ее родители выяснили, что с ней стряслось, я долго не хотел верить, что в этом преступлении замешана ты. Но исчезновение Шимейн выглядело слишком подозрительным — она пропала без вести через месяц после нашей помолвки. А ты с таким спокойствием уверяла меня, что Шимейн найдется! Я прочел в твоих глазах тревогу лишь однажды — когда объявил о своем намерении жениться на ней. — Морис усмехнулся, не испытывая больше к своей единственной родственнице никаких чувств, кроме презрения. — Вероятно, ты надеялась, что весть о смерти Шимейн дойдет до тебя, а ты ловко сообщишь об этом мне…

Губы маркиза скривились в горькой улыбке.

— Поскольку ты наверняка подкупишь надзирателей любой английской тюрьмы, я выбрал для тебя иное наказание. С этого дня ты больше никогда меня не увидишь. Если я и вернусь в Англию, то лишь затем, чтобы продать свое имущество, а потом поскорее отправлюсь сюда, стану обычным колонистом, и ты никогда — слышишь, никогда в жизни! — не переступишь порог дома, который я построю для себя и своей семьи, если мне посчастливится жениться. Ты никогда не увидишь ни одного из моих детей, не услышишь о них, не сможешь гордиться ими или моими внуками — конечно, если доживешь до их появления. Тебе не удастся распоряжаться их жизнью так, как ты пыталась распоряжаться моей. Это мое последнее слово, бабушка. Надеюсь, тебя ждет долгая и безрадостная жизнь.

Круто повернувшись на каблуках, Морис вышел из комнаты. Эдит вздрогнула, услышав оглушительный хлопок двери.

Некоторое время после ухода внука Эдит дю Мерсер сидела молча, глядя на дверь, но ничего не видя. Она словно оцепенела изнутри — возможно, была уже мертва. Все, к чему она стремилась, чего добивалась, о чем мечтала, навсегда исчезло из ее жизни, было отрезано гулким хлопком двери. Она не почувствовала даже искры надежды или интереса, когда несколько минут спустя в дверь торопливо постучали — Моррисе не терпелось узнать, что произошло.

— Поттс и Роксанна мертвы, — безучастно произнесла Эдит. — Поскорее уезжайте отсюда. Найдите в моей сумке кошелек с деньгами и возьмите его себе. Этой суммы достаточно, чтобы добраться до Нью-Йорка… или еще куда-нибудь.

— А как же Фрида? — с испугом спросила Морриса. — Если я уеду, не выкупив свои бумаги, она пошлет погоню… меня могут даже убить.

Эдит взяла кошелек, который Морис бросил на стол, и протянула его Моррисе.

— Этого хватит, чтобы выкупить ваши бумаги. Так или иначе, вы должны бежать. С минуты на минуту здесь может появиться мистер Торнтон — возможно, привезет мертвых или будет искать вас. Я уезжаю на север следующим дилижансом и постараюсь как можно скорее отплыть в Англию.

Морриса задумчиво подбросила кошелек на ладони, по весу определив, сколько в нем денег. Пожалуй, более чем достаточно, чтобы выкупить бумаги. Хорошо бы денег из второго кошелька хватило на некоторое время. А что делать потом? Заняться прежним ремеслом? Моррису подмывало улизнуть от Фриды, не заплатив, но чтобы спасти жизнь, у нее не оставалось другого выхода, кроме как поделиться с хозяйкой несколькими монетами. Несомненно, вскоре Гейдж Торнтон начнет разыскивать ее. Ждать некогда. Надо бежать немедленно!

Хромая, Хью Корбин вышел на переднюю веранду своего дома, как только Гейдж остановил повозку перед крыльцом. Хью знал, что прошлой ночью Роксанна ушла из дома и не вернулась, и прежде, чем заметил гробы на дне повозки, понял, что с ней случилось самое страшное.

Гейдж сдернул с головы шляпу и приблизился к кузнецу. Хью прищурился, словно не понимая, в чем дело. Впервые за несколько лет он не встретил столяра бранью.

— Мистер Корбин, мне очень прискорбно сообщать вам эту горестную весть, но Роксанна мертва. — Гейдж кивнул на гробы, лежащие в повозке. — Ее тело находится в одном из гробов. Я вырезал на нем ее имя…

— Почему ты убил ее, мерзавец? — взревел Хью. — Разве тебе было мало, что она выставляла себя на посмешище, бегая за тобой без малого десять лет? Или ты убил ее просто так, как Викторию?

— Я не убивал Роксанну, мистер Корбин, — спокойно возразил Гейдж. — Это сделал Каин.

— Каин? — Хью Корбин воззрился на Гейджа, словно на сумасшедшего. — Каин ни за что не стал бы убивать ее!

— Сожалею, мистер Корбин, но мы с женой видели это своими глазами.

— Но почему? — воскликнул Хью. — Какого черта Каину понадобилось убивать Роксанну?

Гейдж отвел взгляд.

— Роксанна хотела, чтобы он убил мою жену, а Каин наотрез отказался. Обманутый Роксанной, год назад он убил Викторию. Когда Роксанна начала угрожать Шимейн, Каин схватил Роксанну и вместе с ней спрыгнул с корабля. Роксанна не пережила падения. Она умерла, ударившись о камни и сломав шею.

Хью Корбин приоткрыл рот, словно не понимая смысла его слов. После минуты напряженного молчания он вытер трясущиеся ладони о штанины и пробормотал:

— Значит, придется рыть две могилы…

Гейдж приподнял бровь, не понимая, о чем говорит кузнец.

— По-моему, надо найти хижину в лесу, где жил Каин, и похоронить его там. Если вы знаете, где она находится, помогите мне…

— Я похороню Каина рядом с Роксанной.

— Вы уверены, что так будет лучше, мистер Корбин? — с внезапным сочувствием спросил Гейдж. — Ведь Каин убил ее…

— Здесь Каин родился, здесь и будет похоронен. Похоже, смерть Роксанны отразилась на рассудке кузнеца, решил Гейдж.

— Насколько мне помнится, женщина, что жила в лесу, никогда не говорила, откуда взялся Каин. Неужели вы считаете, что он родился в Ньюпорт-Ньюсе… или где-нибудь неподалеку…

— Он был моим сыном, — скорбно объяснил Хью. — Моим первенцем. Родился на две недели раньше, чем мы его ждали, и, увидев, как уродлив этот ребенок, я велел Леоне привязать к животу подушку, чтобы все думали, что она по-прежнему беременна. Нашего малыша я отнес в лес и положил на крыльцо дома, где жила старуха. У меня не поднялась рука убить родного сына. Старуха нашла Каина и разболтала о нем всему городу. Немного погодя я сказал знакомым, что у Леоны начались роды, но никого не впустил в дом. Потом сколотил гробик, положил в него для тяжести мешочек с зерном и сказал горожанам, что мой сын родился мертвым. Мне не хотелось признавать уродца, которого я унес в лес, и все-таки Каин — мой единственный сын.

— А Роксанна знала, что Каин приходился ей братом?

— Вы первый, кто узнал об этом…

Гейдж поспешил оставить кузнеца наедине с его горем: он уже давно понял, что Хью Корбин привык жить своим умом и чужая жалость ему не нужна. Смерть дочери не лишила его упрямства и несгибаемой воли. Гейдж помог угрюмому кузнецу перенести в дом два гроба, а затем отправился известить британские власти о смерти Поттса. На обратном пути он завернул в таверну и застал Фриду в бешенстве.

— Я хотел бы побеседовать с Моррисой, — объяснил Гейдж мадам. — Вы знаете, где она?

— Хотела бы знать! — яростно выпалила Фрида. — Эта тварь сбежала, никому не сказав ни слова — насколько мне известно, отправилась на север с первым встречным, рудокопом, который недавно побывал у нее. Похоже, возвращаться она не собирается.

— Если я правильно понял, Морриса не удосужилась выкупить свои бумаги?

Фрида зло фыркнула, подтверждая правоту его догадки.

— Ручаюсь, если она еще раз попадется мне, она об этом пожалеет!

— Должно быть, у Моррисы есть больше причин опасаться меня, нежели вас, — догадался Гейдж.

Фрида прищурилась:

— Неужто Поттс снова наведывался к вам?

— На этот раз он пытался убить меня, — кивнул Гейдж, — как он сказал, по приказу Моррисы. А потом намеревался разделаться с моей женой.

Мадам окинула его внимательным взглядом, но не заметила никаких ран или повязок.

— Но вы живы и здоровы, а Поттса я сегодня не видела.

— Гроб с телом Поттса остался на улице, в повозке.

Густо накрашенные губы Фриды от изумления приоткрылись. Она откинулась на спинку кресла и уставилась на Гейджа.

— Значит, вы ищете Моррису, надеясь выполнить обещание? Вам придется подождать своей очереди: если я найду ее первой, она у меня еще попляшет!

— Поступайте, как сочтете нужным. По крайней мере пока ее нет в округе, я могу на время забыть об опасности, грозящей Шимейн.

— О, я непременно верну ее или убью. У меня повсюду друзья. Как только я узнаю, где она скрывается, я придумаю для нее достойное наказание за то, что она улизнула, не предупредив меня. Правда, на женщину, с головы до ног покрытую рубцами от ударов хлыста, спроса нет, зато джентльмены не возражают против блудницы, у которой нет одного-двух пальцев. Мне известно, как держать девчонок в повиновении. Если Морриса не глупа, впредь она станет послушнее, иначе горько пожалеет. Я поклялась отомстить ей, а я верна своему слову.

Гейдж не знал, что опаснее для Моррисы — быть рабой неотесанного рудокопа или жертвой такой опасной противницы, как Фрида. Но какая бы судьба ее ни ждала, Гейдж всерьез сомневался, что Морриса возблагодарит ее.

Прежде, чем покинуть таверну, Гейдж узнал о поспешном отъезде Эдит дю Мерсер из Ньюпорт-Ньюса и вернулся домой, уверенный, что Морис выбрал для бабушки достойное наказание. Позднее, когда к дому Гейджа подъехали Шеймас и Камилла, они сообщили, что маркиз рассказал им о своих дальнейших планах. Он склонялся к мысли поселиться где-нибудь неподалеку от Ричмонда и поближе познакомиться с Гарленд Бошан. Однако пока он был по-прежнему влюблен в Шимейн и решил ради собственного спокойствия держаться подальше от нее. После первого визита к Бошанам он собирался вернуться в Англию, а через год перебраться в колонию. Если к этому времени Шимейн овдовеет или ей понадобится помощь, Морис предложил ей оставить для него весточку у хозяина постоялого двора в Ньюпорт-Ньюсе. Поскольку Шимейн была явно влюблена в мужа, Морис решил оставить ее с миром и вернуться лишь в том случае, если она останется одна и пожелает связать с ним судьбу.

Выслушав эту новость, Гейдж помрачнел, хотя и понимал, что Мориса нельзя винить. В сущности, Гейдж считал Мориса единственным человеком, способным стать мужем Шимейн, если по воле судьбы она овдовеет. Вместе с тем Гейдж надеялся, что желаниям маркиза не суждено сбыться. Он мечтал прожить с Шимейн до старости, ибо такую жену он не променял бы на все корабли, славу и сокровища мира.

Шеймас смущенно закашлялся, глядя на зятя. Присутствие Уильяма только усиливало его смущение.

— Теперь, когда нам стало известно, что вы не причастны к убийству первой жены, мне придется попросить у вас прощения за оскорбления, нанесенные в день знакомства.

— Я охотно приму ваши извинения — но только в том случае, если они будут искренними, — предупредил Гейдж.

Шимейн обвила рукой талию мужа и, прижавшись к нему, улыбнулась отцу.

— Надеюсь, ты передумал выхолостить его, папа? Ведь тогда у тебя больше не будет внуков — кроме того, которого я сейчас жду.

Шеймас окончательно сконфузился и побагровел.

— Мы с твоей мамой мечтали о большой семье, но наши мечты так и не сбылись. Кроме внуков, мне больше нечего желать.

— Тогда извинись перед Гейджем, папа!

Шеймас начал, запинаясь:

— Прошу извинить меня за то, что я хотел… несправедливо обойтись с вами, Гейдж, но… в то время я считал, что вы принудили мою дочь к браку. Сможете простить меня?

— Я понимаю, что вы беспокоились о Шимейн. В сущности, будь она моей дочерью, я поступил бы точно так же. — Гейдж дружеским жестом протянул руку и обменялся с ирландцем крепким рукопожатием. — Цель у нас одна, сэр, — благополучие Шимейн. Обещаю вам сделать все, что в моих силах, лишь бы она была счастлива.

Добродушно усмехнувшись, Шеймас накрыл ладонью руку Гейджа и встряхнул ее с видом явного одобрения.

— Хорошо, что Шимейн купили именно вы, иначе ее приключение могло закончиться гораздо хуже.

Шимейн согласилась с отцом:

— Пока я не попала в тюрьму, я довольствовалась тесным мирком, в котором жила. Вопреки моей воле моя жизнь изменилась, я многое повидала, и теперь, оглядываясь назад, твердо верю, что через все невзгоды меня направляла добрая рука — ведь сегодня мое сердце переполняет безграничная радость и любовь к мужу, сыну, к будущему ребенку… и ко всем близким.

Шеймас и Уильям одновременно подхватили торжествующие возгласы, которыми Гейдж приветствовал слова жены.

Пенистые волны разбегались в стороны из-под киля «Голубого сокола», плавно скользившего от берега в открытое море. Попутный ветер надувал белые паруса, и на фоне пронзительно-синего неба они казались ослепительными облаками. Пассажиры и команда стояли на палубе, наслаждаясь первым пробным плаванием судна. Трепет восторга охватил всех, не устоял даже капитан. .

— Это не корабль, а чудо! — воскликнул Натаниэль Бошан, бросив краткий взгляд в сторону стоящего рядом с ним человека. — И это чудо сотворили вы, сэр!

Гейдж вспомнил, что точно так же его сердце колотилось, когда Шимейн согласилась стать его женой. Он не мог подобрать слов, чтобы ответить, чувства переполняли его.

Уильям Торнтон подошел поближе, положил руку на плечо сына и сжал его. От радости у него на глаза навернулись слезы, он сдерживал рвущиеся с губ похвалы, боясь, что собственный голос выдаст его чувства.

— Папа, смотри, там большая рыба! — закричал Эндрю, заметив плывущего у борта дельфина. Схватив Джиллиана за руку, мальчик торопливо попросил: — Подними меня повыше, Джиллиан, я хочу увидеть ее!

Гейдж подошел к улыбающейся Шимейн и привлек ее к себе, просунув руку под большую шаль, которую Шимейн набросила, чтобы прикрыть живот. Гейдж нежно погладил мягкую округлость.

— Дорогая, по-моему, Натаниэлю понравился «Голубой сокол», — пробормотал Гейдж.

Шимейн любовно взглянула в глаза мужу и поправила его:

— А по-моему, капитан Бошан просто восхищен им, мистер Торнтон. С тех пор как мы отплыли от пристани, он не переставал улыбаться.

— Да, я заметил.

— Ты тоже улыбаешься во весь рот, дорогой — как и Фланнери. — Шимейн кивнула в сторону старого корабельного плотника, стоящего посреди палубы и явно довольного плавным ходом судна. Его морщинистое лицо сияло ликованием, губы растянулись в улыбке от уха до уха, обнажив редкие зубы!

По мнению Гейджа, старик открыто выражал чувства, которые завладели всеми, кто стоял на палубе.

— Натаниэль — молодец. «Голубой сокол» — самое подходящее название для бригантины. Она рассекает волны, точно птица в полете — воздух.

Шимейн склонила голову набок и с лукавой усмешкой взглянула на мужа.

— Хорошо, что вы не капитан, сэр. Будь вы морским волком, мне пришлось бы занять второе место после деревянной возлюбленной.

— Ни в коем случае! — решительно воспротивился Гейдж, положив подбородок на макушку жены. — Ты — моя единственная возлюбленная. Я никогда не расстанусь с тобой.

— И я тоже, — вздохнула Шимейн. — Никогда не покину тебя. Полюбив друг друга, мы слились телом и душой, стали единым целым.

— Да, любимая, а ребенок будет свидетельством нашей любви — только он позволил нам осознать всю полноту радости.

Шимейн положила голову на грудь мужа.

— Верно, мистер Торнтон, совершенно верно.

Эпилог

С судна, только что причалившего к пристани, спустили трап, и после того, как на берег сошло несколько пассажиров, Гейдж посадил годовалого сына на плечо и указал в сторону изящно одетой пожилой пары, стоящей у борта. Проследив направление взгляда мужа, Шимейн наконец увидела родителей и начала махать рукой, чтобы привлечь их внимание.

— Мама, папа, мы здесь!

Услышав знакомый голос, Камилла всмотрелась в толпу встречающих в поисках дочери. Заметив Шимейн, она замахала в ответ.

— Мы идем, дорогая!

Через минуту Камилла и Шеймас О'Хирн с целой свитой слуг поспешно спустились по трапу и с распростертыми объятиями бросились к дочери. Шимейн крепко обняла родителей по очереди, пока Гейдж и Уильям ждали в стороне вместе с детьми. Эндрю вцепился в дедушкин палец и не проявлял никакого интереса к поцелуям или объятиям забытых родных. Шимейн поспешила познакомить родителей с младшим внуком.

— Мама, папа, это Кристофер Торнтон.

Годовалый малыш оттолкнул пухлой ручонкой потянувшуюся к нему Камиллу, отвернулся и уткнулся темноволосой головкой в отцовскую грудь.

— Кристофер недолюбливает незнакомых людей, как и его брат, — объяснил он супругам О'Хирн. — Но как только познакомится с вами поближе, он без конца начнет проситься на ручки. Особенно он любит, когда ему читают.

— В таком возрасте? — Камилла улыбнулась. — Какой смышленый малыш!

— Он — точная копия своего отца, — разочарованно проворчал Шеймас, который надеялся, что мальчик будет похож на Шимейн.

— Зато сразу ясно, от кого он унаследовал изумрудные глаза, — утешила его жена, потрепав по руке.

Шимейн задала давно мучивший ее вопрос:

— Папа, неужели ты и вправду все продал и решил поселиться в Уильямсберге?

Засунув большие пальцы в карманы жилета, Шеймас усмехнулся:

— Морис говорит, что здесь уйма возможностей для предприимчивого человека. Он живет в Уильямсберге с молодой женой, Гарленд, и советует мне открыть в городе торговлю.

— Папа, это же замечательно! Теперь мы будем жить рядом и постоянно навещать друг друга!

— Вы по-прежнему строите корабли? — спросил Гейджа Шеймас.

— Да, а отец помогает мне, — кивнул Гейдж. — Мы наняли нескольких плотников, и работа теперь движется гораздо быстрее.

— Надеюсь, вы не перестали делать мебель? — вмешалась Камилла. — Перед отъездом из Англии мы продали почти все свои вещи, а вскоре нам понадобится обставлять новый дом.

— К мастерской сделали пристройку. Работа кипит, — радостно сообщила Шимейн. — Гейджу пришлось нанять несколько новых подмастерьев — мастера не успевают выполнять заказы. А еще мы перестроили дом и наняли служанку, которая помогает мне на кухне. Вы с папой сможете остановиться у нас — в доме появилась отдельная комната для гостей. Уильям до сих пор предпочитает спать на втором этаже, когда навещает нас.

— А как дела у Мэри-Маргарет? — негромко спросила Камилла у дочери. — Мне показалось, они с Уильямом увлечены друг другом…

— Они верные друзья, — подтвердила Шимейн, — но вряд ли кто-нибудь из них всерьез задумывался о браке. Мэри-Маргарет не желает расставаться со свободой, предпочитая одинокую жизнь вдовы. Они часто играют в карты, бывают в гостях. Все пожилые и одинокие женщины города без ума от Уильяма, но он избегает их так же упорно и ловко, как Гейдж избегал поклонниц помоложе.

— Неудивительно, — прошептала с улыбкой Камилла. — Дорогая, если твой муж в старости будет похож на своего отца, боюсь, тебе придется помогать ему отбиваться от поклонниц.

Шимейн рассмеялась, качая головой.

— Гейдж постоянно уверяет меня, что я — его единственная любовь.

Эндрю подошел к отцу и потянул его за штанину.

— Дедушка хочет взять нас с Крисом на корабль. Можно, папа?

— Только хорошенько присматривай за братом, — велел Гейдж, присев на корточки. Он поставил на ноги младшего сына, и тот подал ручонку брату. Схватившись другой рукой за палец дедушки, малыш оглянулся на отца с широкой улыбкой, поразительно напоминая Эндрю в таком же возрасте.

— Папа!

Гейдж улыбнулся:

— До свидания, Крис.

Шеймас одобрительно хмыкнул, отметив, как обаятелен его младший внук, и поднялся вслед за ним по трапу. Ему не понадобилось много времени, чтобы завоевать доверие Криса, показывая ему снующих над головами чаек. Прежде чем сойти на берег, Шеймас подхватил внука на руки, и тот радостно рассмеялся. Камилла с удовольствием следила за забавными выходками малыша.

Гейдж привлек к себе жену и гордо оглядел близких.

— Скажи, Шимейн, ты когда-нибудь видела наших родителей такими счастливыми? После рождения Кристофера они словно обрели вторую молодость.

— Без вашего участия тут не обошлось, сэр, — с лукавой улыбкой напомнила ему жена.

— Да, мы оба постарались ради нашего сына — верно, дорогая?

— Да, любимый. Ты прав.

— Надеюсь, мы и впредь будем прилагать не меньше стараний.

Подняв сияющее любовью лицо, Шимейн прижалась к мужу и почувствовала, как его стальные мускулы напряглись.

— Да, мистер Торнтон, в этом я ничуть не сомневаюсь.

Примечания

1

Народный хороводный танец. — Здесь и далее примеч. ред.

(обратно)

2

Хэтчер (англ. hatcher) — наседка.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Эпилог . . .

Реклама на сайте