«Непокорная пленница»

Вирджиния Линн Непокорная пленница

Посвящается Джоан Хардинг — соседке, закадычной подруге и вдохновительнице. Надеюсь, ты понимаешь, как много значит для меня наша дружба…

Глава 1

Тумстон, территория Аризоны

28 апреля 1881 года

Когда Джей Уитни Брэдфорд вышла из отеля «Космополитен» и ступила на грязный деревянный тротуар, она быстро заметила, что большинство прохожих оборачиваются на нее. Уитни постаралась не обращать на них внимания, говоря себе, что должна бы уже к этому привыкнуть. Она становилась объектом внимания буквально каждого, с кем сталкивалась по эту сторону Миссисипи, на неприрученном Западе.

Уитни знала, что привлекает всеобщее внимание не как писательница, чьи любовные романы жадно раскупает охочий до сказок Дикий Запад, и не как единственная дочь известного нью-йоркского редактора Моргана Брэдфорда. Нет, все эти взгляды были обращены к ней как к женщине, одетой по последней парижской моде — в платье с короткими пышными рукавами и узкой юбкой, что оказалось прискорбно неуместным в Аризоне, где женщины даже в палящий зной носят скромные закрытые хлопковые платья.

Уитни старалась не подавать виду, что чувствует себя не в своей тарелке. Она решительно шла к «Расс-Хаусу», одаривая взглядом своих по-кошачьи янтарных глаз каждого мужчину, имевшего дерзость свистнуть или окликнуть ее. Дойдя до отеля, она без досады признала тот факт, что западные головорезы не оценили ее аристократический облик. У себя дома, в Нью-Йорке, Уитни была вхожа в лучшее общество, многие достойные мужчины домогались ее руки, но выдающийся папаша выдал ее замуж, когда ей было восемнадцать лет, и брак окончился крахом — через два года она уже была вдовой и вернула себе девичью фамилию, как будто никогда и не существовало миссис Натан Трусдейл. Она поклялась больше никогда .не выходить замуж и в свои двадцать четыре года все еще твердо держала слово.

Вот и хорошо, что больше не вышла замуж, думала Уитни, шагая по грязноватому вестибюлю, потому что никакой муж не позволил бы жене разъезжать по дикой Аризоне в сопровождении одной-единственной горничной и тем более без эскорта пойти на интервью к полуапачи, изменнику, человеку вне закона.

Тщетно Морган Брэдфорд уговаривал дочь, которую в одиночестве растил после смерти жены, отложить поездку на несколько месяцев, когда он сможет ее сопровождать. Отца не убеждал довод, что ей нужно подать историю Каттера в газету прежде, чем тот угодит в очередную перестрелку, потому что он — прототип героя книги, которая вознесет ее над уровнем бульварных романов — а их у нее уже четырнадцать — до эпических шедевров, сравнимых с Фенимором Купером в кожаном переплете.

За щедрое вознаграждение в тысячу долларов Каттер телеграммой согласился встретиться с ней; ее не остановило ни бурчание отца, ни сомнения горничной Мэр и Уолтон, которой она велела остаться в отеле, а сама пошла за три квартала, чтобы встретиться с бандитом один на один. Единственной мерой предосторожности был выбран маленький пистолет, который она положила в ридикюль, хотя очень сомневалась, что у нее будет возможность при необходимости им воспользоваться.

— Значит, вы… компания… Каттер вас ждет? — спросил клерк, когда она объяснила ему, что у нее назначена встреча с мистером Каттером, и спросила, в каком он номере. — Номер двести три, наверх и все время налево… Значит, теперь они перешли на любительниц, — пробормотал клерк. Уитни удивилась, но не стала задерживаться, чтобы выяснить, что он имел в виду.

Поднимаясь по лестнице, она приподняла юбку, чтобы не мести ею грязный пол. На втором этаже лежал потертый ковер; она пересекла холл, тускло освещенный колеблющимся светом газового рожка, и на миг у нее возникло неприятное ощущение, но она его подавила, напомнив себе, что она — писательница, вознамерившаяся потрясти мир новой темой.

Уитни остановилась перед дверью с цифрами 2 и 0.

Последняя цифра отсутствовала. Но на соседней двери стояло 201, значит, перед ней нужная комната. Уитни коротко постучала затянутой в перчатку рукой. Дверь распахнулась, кто-то решительно втащил ее в комнату, и дверь захлопнулась.

Уитни не сразу сообразила, что ее бесцеремонно втащил в комнату совершенно незнакомый человек. Возмущенно вскинув голову, она уставилась на мужчину, который все еще держал ее за плечо. У нее мелькнула мысль, что у него Чрезвычайно красивое лицо: четкие, мужественные черты и иссиня-черные волосы; чувственные глаза с полуопущенными веками бесстыдно разглядывали ее. Ленивым низким голосом он сказал:

— Ты опоздала, и вода остыла.

Первым импульсом Уитни было возмутиться, но она не могла выговорить ни слова, ноги у нее подкосились.

Мужчина, насмешливо смотревший на нее, был голый. Полностью. Абсолютно, восхитительно голый.

Она сглотнула и придушенно всхлипнула. Попыталась заговорить — получился какой-то невразумительный звук. Мужчина склонил набок черную голову и с прищуром воззрился на нее, так, будто не он, а она стоит голая.

Конечно, она ошиблась номером… но Уитни словно приросла к полу, загипнотизированная зрелищем.

Она смутно различала высокую кадку в углу, от которой к двери шли мокрые следы, что объясняло наготу мужчины. Можно было обернуться полотенцем, мелькнула мысль, но он этого не сделал. Наоборот, он как будто с гордостью демонстрировал свою языческую наготу, пугающую и одновременно чарующую. Кажется, ему совсем безразлично, одет он или раздет. К тому же он хмурился, как будто это она нарушила социальные приличия!

Словно притянутый мощным магнитом, ее взор опустился. Уитни с ужасом обнаружила, что зачарованно смотрит на привлекательные плоскости широкой грудной клетки и твердые мускулы живота. Кожа у него была темная, с медным отливом, как будто он много времени проводит на солнце. И совершенно того не желая, она рассматривала, как множество рельефных мускулов худощавого тела плавно переходят в уникальное сочетание сухожилий и костей, производя устрашающее впечатление, хоть он не был похож на Геркулеса. К тому же у него длинные ноги прекрасной формы, без единого узелка…

Против воли взгляд неумолимо тянулся к интригующему запретному месту. В груди что-то разгоралось и жгло, легкие у Уитни расширились, лицо пылало огнем, но глаза задержались на половом органе.

— Нравится? — Насмешливый тягучий голос мгновенно вернул ее к действительности.

До Уитни дошло, что она таращится на интимную часть могучего мужского тела; она вскинула глаза — безупречный цвет лица сменился краской смущения.

— Ну? — повелительно спросил мужчина, и у Уитни даже свело челюсти от страха. Мокрые пальцы слегка сдавили ее руку, она на них посмотрела, не в силах выдавить из себя ни звука. Он тихо засмеялся, и Уитни перевела взгляд налицо. Чувственно изогнутые губы заключены в глубокие скобки; высокие скулы образуют острые углы; точеный тонкий нос слегка раздувается, как у хищника, почуявшего легкую добычу. От такого сравнения Уитни задрожала — его слова показали, что он понял ее по-своему.

— Это лучше, чем я ожидал. Женщина, не желающая разговаривать, — с еле уловимой насмешкой ответил он сам себе. Его движения были медленные, текучие, но целенаправленные. Уитни увидела движение губ, изогнутых в сексуальной усмешке, но не успела отшатнуться — он притянул ее к себе и прижал ее расслабленное тело.

Ищущий рот опустился на ее полураскрытые губы, чтобы она и дальше молчала.

Что-то в ней взбунтовалось против его уверенности, что ею так легко манипулировать, вызвало к жизни отклик, вначале подавленный шоком, потом чувством, которое она не могла определить, — и Уитни открыла рот, дабы заявить протест. Это было ошибкой.

Его язык мгновенно скользнул за обезоруженные губы и жгучими толчками, отзывавшимися в спине, воспламенил в ней все чувства. Уитни неожиданно обнаружила, что тело не подчиняется приказам головы, оно дрожит в чувственном, физическом отклике, совершенно не знакомом, исключающем всякую возможность мыслить. Она могла только чувствовать. Он завладел ее ртом, властный язык подавил слабую попытку сопротивления. Уитни чувствовала, как руки-канаты крепко привязали ее к мужскому телу, под давлением поцелуя неудобно запрокинулась голова, стальные руки жестко впились в спину.

Когда его рот ритмичными толчками переместился с онемевших губ на кончик носа, оставив огненный след на опаленной коже, у Уитни вырвался невнятный звук, однако он предпочел его не услышать.

Это какое-то безумие! Почему она позволяет голому незнакомцу терзать себя? Надо его оттолкнуть, оттолкнуть это твердое мужское тело от своей странно занывшей груди.

Но поразительное дело: это объятие зажгло у нее внутри какое-то незнакомое желание, хотелось не оттолкнуть, а, наоборот, притянуть, прижать его к себе. Это сводило с ума, пугало… и интриговало.

Никто еще так не целовал ее — безжалостно, почти жестоко, пренебрегая слабыми протестами. Неужели непонятно, что она не хочет?!

Из-под ресниц Уитни увидала, что глаза у него закрыты, и невольно закрыла свои. Широкие ладони гладили ее узкую спину, Уитни грудью чувствовала гулкие, сильные толчки его сердца.

Она не понимала, почему не сопротивляется, не бьется, не кричит, не стреляет в наглого соблазнителя из своего пистолетика.

В мозгу вдруг что-то щелкнуло: крошечная часть его прошептала, что еще никогда в жизни она не испытывала такую острую, болезненную, глубокую реакцию на мужчину. Пульс все учащался, дыхание превратилось в короткие прерывистые всхлипы, а сердце бешено колотилось, не в силах справиться с лихорадочными импульсами, пробегавшими по телу. Может, на нее подействовала жара этой несчастной земли? По справедливости, ей бы следовало проделать аккуратную круглую дырку в теле этого нахала, а она безвольно повисла в его руках и позволяет делать то, что не давала даже Натану…

Мысль об ушедшем муже подтолкнула ее — Уитни сделала шаг назад и вжалась в дверь. Она смотрела на налетчика широко открытыми рыжими глазами, разрываясь между яростью и переполнявшими ее незатихающими эмоциями.

Мужчина, которого она про себя назвала Соблазнителем, смотрел в ответ спокойно и отстраненно. Он опустил руки на бедра, и она с трудом заставила себя не провожать их глазами. Ощущая опасность каждой клеточкой тела, она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и требовательно спросила:

— Вы понимаете, что делаете?

Какое-то время вопрос висел в воздухе; Соблазнитель изучал ее, в насмешливых зеленых глазах плясали порочные огоньки, и, вместо того чтобы и дальше ругать его, Уитни подумала, что ресницы у него слишком длинные для мужчины. Потом он пожал плечами и сказал:

— Делаю то, что приятно. Зачем спрашиваешь?

Зачем? Простое слово билось в пустой голове, не находя ответа. В самом деле, зачем? Зачем его останавливать, если ей не хочется этого делать? Почему она не хочет прекратить это опасное, дразнящее ощущение внутри? Загадка показалась интересной, пытливая писательская натура заявила о своих правах, подавив злость.

— Говорите, приятно? Как забавно, — задумчиво проговорила она. — Я такого не ожидала. Это объясняет многое из того, что меня озадачивало.

Соблазнитель прищурился.

— Рад слышать, — наконец сказал он без всякой радости.

Он скорее цинично насмехается, чем радуется, подумала она. Ей в голову пришла неожиданная идея.

— Поцелуйте меня еще раз, — выпалила она.

От собственной наглости ее покоробило, но Уитни сказала себе, что действует во имя искусства, дабы убедительно описывать страсть.

Соблазнитель не шелохнулся — он смотрел на нее, и его реакция была непонятна. Потом он улыбнулся — вздернулись уголки губ, изображая разом веселье и оскорбление.

Высокомерный взгляд ее задел, но она зашла слишком далеко, чтобы отступать, и потому повторила уже резче:

— Поцелуйте меня еще раз! Как только что. Мне интересно.

Соблазнитель обошел вокруг нее, одной рукой повернул ручку двери, другой сгреб Уитни в охапку.

Тоном, в котором не было и намека на прежнее веселье, он сказал:

— Я послал за тобой не для того, чтобы играть в игры, Для простого, прямого секса, вот зачем. Никакого кокетства и болтовни. И уж конечно, я не ожидал женщину, которая станет властно приказывать мне, что делать. Разве что заплатишь больше, чем я, в чем я сомневаюсь.

Скорее растерянная, чем оскорбленная, Уитни с самым высокомерным видом произнесла:

— Сэр, я серьезно подозреваю, что вы не знаете, с кем говорите, иначе…

Она не успела докончить. Соблазнитель с вежливой улыбкой распахнул дверь и вытолкнул ее в полутемный холл.

— Скажи Нелли, что я найду в другом месте, — сказал он и захлопнул дверь перед ее носом.

Уитни моргнула. Нелли?

Ей понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Стоя в холле, сжимая в руке ридикюль, она пыталась восстановить самообладание. Видимо, непривычная жара и странное измождение свели ее с ума. Неужели она просила чужого голого мужчину поцеловать ее? Да, просила, и эта мысль хлестнула ее с такой силой, что она взмолилась, чтобы никогда больше с ним не встретиться — это было бы такое унижение! Надо надеяться, это безымянный бродяга, который случайно забрел в Тумстон и завтра уедет дальше.

— Ну и ладно! — буркнула она. — Зато получилась интересная стычка, хоть и нервная. — И что ей теперь делать? Видно, не судьба сегодня встретиться с разбойником Каттером и взять у него интервью, после того как вломилась в чужую комнату и узнала о себе больше, чем хотелось бы. Нет уж, она вернется в свой отель, ляжет, Мэри принесет ей выпить, и она никогда и никому не расскажет, как низко сегодня пала.

Уитни выпрямилась, поправила сбившуюся влажную юбку и решительно проследовала к выходу. Она уже способна затолкать произошедшее в самый дальний угол памяти. К завтрашнему дню не останется даже смутного воспоминания об этом инциденте.

Глава 2

— Что-нибудь еще, мисс Уитни?

Мэри хмуро посмотрела на госпожу. Уитни, обычно такая невозмутимая, вернулась после короткого интервью необъяснимо взволнованной и сразу потребовала чего-нибудь выпить, желательно покрепче. Сейчас она взмахом руки отпустила ее, — Нет, я уже в полном порядке. Бренди было то, что нужно. Я бы предпочла остаток дня провести в одиночестве. Ты послала мою записку в тот отель?

— Да. Как жаль, что вы не застали мистера Каттера.

Но записку я отослала, так что завтра он будет ждать вас в вестибюле. Если бы его это не устраивало, он бы, конечно, прислал ответ.

Уитни кивнула:

— Да, в любом случае завтра — это лучше. С утра я буду свежее.

Она изменила позу, положила голову на высокую гнутую спинку кресла и поправила легкое одеяло, которым прикрывала ноги. Доброе старое бренди сразу согрело изнутри, но на то, чтобы расслабилось тело, ушло несколько минут.

Мэри неслышно выскользнула за дверь и ушла к себе в соседнюю комнату. Уитни села и стала обдумывать, что скажет Каттеру, когда они наконец встретятся. Если он пойдет на сотрудничество — отлично, но надо приготовиться и к встрече с неблагожелательным субъектом. Ей приходилось иметь с такими дело, и у нее было несколько уловок, с помощью которых она добивалась нужной информации.

Постукивая наманикюренными пальчиками по маленькому круглому подбородку, Уитни размышляла, сощурив золотистые глаза. Как ей сделать выдающийся роман, который она собирается состряпать, быстро и отхватить кучу денег? Ее главный герой, стоящий одной ногой в мире белых людей, другой — в мире индейцев, предоставлял хорошие возможности: преданность обоим лагерям, естественный внутренний конфликт. Но нужен особый угол подачи материала. Есть уже немало книг, где автор сочувствует индейцам. Правда, критики их ругают, потому что конфликты в них разгораются на территории резерваций.

После недолгого размышления она решила, что идея появится в ходе дискуссии с Каттером.

— Если только он может вразумительно говорить, — пробурчала она себе под нос. А если нет? Что, если он настоящий дикарь, косноязычный, едва способный выражать свои мысли, не то что обсуждать абстрактные идеи?

— Не опережай события, — приказала она себе и поудобнее устроилась в кресле. В конце концов, он же читал ее телеграммы, значит, грамотный. От него требуются только факты, а разукрасит их она сама.

Каттер недоверчиво посмотрел на своего друга Теджаса:

— Ты сделал — что?

Мексиканец слегка пожал плечами, обвел взглядом переполненный бар и с примирительной улыбкой сказал:

— Я сделал это ради тебя, амиго.

— Черта с два! Ты сделал это ради денег!

Еще одна слабая улыбка.

— Да, может, я и об этом думал!

— Плохо думал, осел, — холодно сказал Каттер. — Ведь знаешь, что я бы ни за что не согласился. Это вмешательство в мою личную жизнь. К тому же эти дешевки-писатели хотят только выудить историю на продажу.

Я не собираюсь с ними сотрудничать, Теджас. На меня не рассчитывай.

Он встал, его худая жилистая фигура нависла над маленьким Теджасом. Тот тоже встал и горячо заговорил:

— Но это такая куча денег, дружище! Тысяча долларов! Всего за несколько минут разговора! Можешь сказать то, что хочешь, и умолчать о том, о чем не хочешь говорить, это же так просто! Будет похоже на правду.

Наверняка этот североамериканец — придурок!

— Нет, это ты придурок. — Каттер просверлил Теджаса тяжелым взглядом. — Легких денег не бывает, пора бы знать.

Хватаясь за соломинку, Теджас зачастил:

— Посмотри, вот телеграмма. Все, что надо этому придурку, — информация, из которой он состряпает рассказ, и разрешение использовать твое имя. В газетах твое имя все время полоскают, а ты не получил за это ни песо!

Подумай, тысяча долларов! Можешь купить для апачей много земли, и никто эту землю не сможет отнять…

Каттер ехидно вставил:

— У апачей уже есть земля, забыл? Резервация Сан-Карлос.

Теджас передернулся:

— Да, ты знаешь, как они живут. Может, ты мог бы что-то поправить, а?

— Ты, кажется, забыл, зачем мы приехали в Тумстон.

У нас есть план, как изменить условия существования в Сан-Карлосе.

— Тысяча долларов нам только поможет!

Каттер тряхнул головой, снова сел и с улыбкой посмотрел на Теджаса:

— Кажется, ты немало для этого потрудился?

— Может, я о другом беспокоюсь, амиго. Мне не по душе мысль, что я до конца жизни должен буду ходить с оглядкой, когда то же самое мы могли бы получить от некого горожанина, у которого денег больше, чем мозгов.

Покачиваясь на задних ножках стула, Каттер кивнул:

— Согласен, это бы упростило дело, но Одинокий Волк будет очень разочарован. Он обожает раздражать армию.

— Он найдет для этого другие способы, — сказал Теджас, и оба засмеялись.

— Я подумаю, — сказал Каттер с улыбкой, но Теджас воспринял его слова как согласие.

— Великолепно! Я знал, что ты поймешь мудрость моего плана, амиго, и теперь…

— Теджас, я сказал, что подумаю. Вот и все. Я еще не видел этого нью-йоркского джентльмена, который хочет отвалить мне кучу денег за лживые байки, а на большее можешь не рассчитывать.

— Э-э, ты это сделаешь! Я знаю, что сделаешь! Еще бы, за тысячу долларов!

— Пока что для нас и десять долларов — хорошие деньги, — подсчитал Каттер.

— Но не для известного — или надо говорить неизвестного? — убийцы по имени Каттер! Нет, амиго, никто не поверит, что у тебя в кармане нет денег всех тех банков, которые ты, конечно же, ограбил или…

— Или почтовых карет, которые я брал на мушку? — Каттер тряхнул головой и швырнул на стол несколько монет. — Теджас, иногда я почти жалею, что не так плох, как моя репутация. Может, тогда у меня хватило бы денег, чтобы уехать из Аризоны.

Теджас искоса посмотрел на него:

— Но ты не уедешь, амиго, даже если у тебя будет больше денег, чем у Джея Гоулда.

Каттер пожал плечами, встал и пошел по покрытому соломой полу к выходу, толкнул дверь и вышел на темную, грязную улицу. По всей главной улице шумного ночного городка колыхались причудливые тени от газовых фонарей и света из окон. Воздух наполняли взрывы смеха, тихие звуки и отдельные выкрики.

Каттер чиркнул спичкой, закуривая тонкую сигариллу, и вспышка осветила его лицо. В чертах лица отражалась присущая ему неугомонность, толкающая на решительные поступки. Он ругнулся, но когда Теджас подошел, Каттер уже надел привычную маску невозмутимости.

— Ты не злишься, амиго? — спросил мексиканец.

— С чего мне злиться? Ты просто попытался раздобыть для нас денег, хоть и очень глупым образом.

— А, такое я слушать люблю — комплименты!

— Если тебе нужны комплименты, пойди к своей подружке в «Птичью клетку», — сухо отозвался Каттер.

Теджас замер, и в темных глазах мелькнула лукавая усмешка.

— Там есть дамочка, которая всегда о тебе спрашивает…

— Не сегодня, Теджас. Не интересуюсь. Особенно после того, как выгнал одну дамочку из своего номера.

Обхватив Каттера за плечи, Теджас недоверчиво спросил:

— Ты выгнал женщину? Должно быть, выдающаяся уродина!

Каттер улыбнулся во весь рот:

— Вообще-то она, пожалуй, самая красивая женщина, которую мне приходилось видеть.

У Теджаса брови полезли на лоб.

— Вот это да! Амиго, а расскажи-ка мне про красавицу, которую ты имел глупость выгнать. Можем посидеть в каком-нибудь маленьком баре и поговорить о том, что неприятности, которые приносят нам женщины, — это такой пустяк…

Но на следующее утро, когда Джей Уитни Брэдфорд царственной походкой вошла в вестибюль «Расс-Хауса», где была назначена встреча с Каттером, Теджасу пришлось внести поправку в свои наблюдения. Пожалуй, женщины умеют приносить неприятности более крупные, чем он считал.

Ровно в девять Каттер вальяжно опустился в кресло, закинул ногу на ногу и, нетерпеливо постукивая по деревянному подлокотнику, стал ждать типа, который взялся заплатить им с Теджасом тысячу долларов за пустую болтовню и байки. Он чувствовал себя неловко и все время ерзал.

Его нервировал предстоящий разговор, разрушение защитных слоев, которые он наращивал годами. Он желал, чтобы ни единой трещинки не было в той стене, которую он старательно возвел вокруг себя; его свирепая репутация обманывала многих запальчивых юнцов и позволяла избегать столкновений. У этой медали была и обратная сторона: кое-кто разыскивал мужчину с таким именем в попытке придать вес собственному. Каттеру это было не нужно. Он желал оставаться одиночкой и не подпитывать свою и без того раздутую дурную славу.

— Каттер бесстрастно смотрел на входную дверь отеля; резко очерченное лицо не выдавало нетерпения. Он ни секунды не верил, что предложение окажется таким хорошим, как это было заявлено.

Подавляя беспокойство, Каттер оглядел скудный интерьер отеля, потом стрельнул глазами в Теджаса, не сводившего глаз с двери. Писатель. Против своего желания Каттер согласился на интервью с нью-йоркским писателем, который скорее всего и корову-то видел только в виде бифштекса. И вот теперь он в девять часов утра ждет какого-то франта в лакированных ботинках и чувствует себя круглым дураком.

Каттер попытался устроиться поудобнее в кресле из дуба и конского волоса. Ему уже приходилось видеть, как некоторые писатели изображают своих героев: они рисуют непомерно грубые портреты — карикатуру на человека — и делают из него нечто большее — или меньшее, — чем то, что он есть.

Вот хотя бы Билл Бонни. Писатели с Востока провели с ним день в поле, а потом расписали подвиги молодого человека, который на самом деле редко смотрит противнику в лицо. Бонни предпочитает стрелять из-за угла или бить в спину. А газеты и книжки сделали из него обаятельного разбойника, который может подстрелить дюжину врагов и после этого скрыться невредимым. Каттер скривил рот. Крошка Билл — ходячий труп, хотя не знает этого. Слишком много людей за ним охотятся, так что это только вопрос времени.

А теперь вот и он вызвался испортить себе жизнь, с раздражением подумал Каттер. Наверное, свихнулся, если дал Теджасу завлечь себя на встречу с этим Брэдфордом.

Каттер посмотрел на Теджаса — тот расхаживал между дверью и стойкой портье.

— Брэдфорд опаздывает.

— В его записке сказано в девять, еще минута… ага!

Вот, кажется, и он…

Двери отеля распахнулись, в освещенном проеме показался осанистый мужчина с кожаной сумкой в руке, другой рукой он придерживал створку двери, пропуская женщину. Глаза Теджаса остановились на мужчине в тесноватом костюме, а Каттер пристально смотрел на женщину, наряд которой составляли стильное платье и шляпа с дорогими перьями.

Каттер замер. Он видел, что Теджас направился к мужчине, но его внимание было приковано к женщине. Это была та самая особа, что вчера приходила к нему в номер, болтливая проститутка, которая разозлила его своими надменными манерами. Что может делать здесь подобная женщина в такую рань? — хмыкнул он и сам себе ответил: наверно, не повезло.

Женщина подошла к стойке портье, не заметив Каттера, развалившегося в кресле, и он про себя улыбнулся. Даже со спины она хорошо смотрелась: гибкая талия в нужном месте переходила в выпуклые изгибы.

Плохо только, что она важничает. Под мышкой что-то вроде блокнота, и она носится с ним так, как будто это важная вещь. Волосы светлее, чем ему помнилось, зачесаны назад, из-под полей шляпы виден пучок. Не многие могут себе позволить такой стиль, но ей идет.

Она заговорила с портье, а Каттер поглубже нахлобучил шляпу. Не стоит провоцировать новый инцидент, хватит ему вчерашнего.

Пока Каттер старался остаться незамеченным, Джей Уитни Брэдфорд попросила клерка указать ей на него.

Что тот и сделал. Уитни обернулась, увидела Каттера и окаменела. На лице отразилось удивление, ужас, и ей не сразу удалось надеть непроницаемую маску.

Соблазнитель! О нет! На мгновение она растерялась.

Все мысли куда-то подевались, ее парализовало отчетливое воспоминание о вчерашнем дне: широкая грудь, узловатые мускулы, темная упругая кожа, голые поверхности и твердые углы…

Уитни медлила, глядя на Каттера так, как будто он был экспонатом на стеклышке энтомолога, и гадала, стоит ли настаивать на интервью. Следом за этой мыслью ворвалась другая: а почему нет? То, что он грубый, неотесанный и высокомерный, еще не означает, что у него нельзя получить интервью. Не для того она проделала долгий путь, чтобы получить отставку от человека, которого она, на свою беду, застала голым.

Вскинув голову — Морган Брэдфорд при этом насторожился бы, — Уитни решительно пошла к Каттеру и оказалась возле него одновременно с Теджасом.

— Мистер Каттер…

— Амиго…

Уитни и Теджас заговорили одновременно, разом замолчали и обменялись взглядами. Теджас изящно поклонился:

— Сеньорита, я уступаю красоте…

Проигнорировав его галантность, Уитни повернулась к Каттеру, который настороженно встал и неотрывно смотрел на нее.

— Мистер Каттер, я верю, что интервью, намеченное на сегодняшнее утро, у нас состоится, так что не будем терять время на обмен любезностями. Поскольку мы уже познакомились — в некотором роде, — я полагаю, перейдем прямо к вопросам, если не возражаете. — Она передвинула под руку лист бумаги, нацелила карандаш, пригвоздила Каттера неподвижным взглядом и спросила:

— Когда вы убили свою первую жертву?

Наступила долгая, томительная пауза, Теджас тяжело дышал, лицо Каттера превратилось в каменную маску.

— Так это вы? — нарушил молчание Теджас. — Вы — Джей Уитни Брэдфорд?

Уитни позволила себе кинуть на него взгляд.

— Конечно. А кто я, по-вашему? — Забавляясь, она ответила сама себе:

— Ох. Конечно. Наконец-то поняла. Вы подумали, что этот надушенный торговец и есть знаменитый писатель Джей Уитни Брэдфорд. Очень смешно. И очень неверно. Я — Джей Уитни Брэдфорд, и я пришла взять интервью. Итак, если вы присядете, господа, я…

— Нет.

Слово упало в нарастающее молчание с недоумением — слово, которое Уитни не привыкла слышать. Во всяком случае, по отношению к себе. Она с недоумением уставилась на человека, который его произнес.

Каттер, в свою очередь, уставился на нее, в зеленых глазах читалось ожесточение.

— Прошу прощения? — медленно и недоверчиво сказала Уитни.

— Нет. Интервью не будет.

Последнее было брошено через плечо, потому что Каттер развернулся и уже отошел на некоторое расстояние, оставив Теджаса объясняться. Он было попробовал, но получилось неважно, — Сеньорита… я… мы… Каттер не ожидал увидеть женщину, он еще никогда не давал интервью, если бы вы были мужчиной…

— Не мелите чушь! — вспылила Уитни, впившись свирепым взглядом в незадачливого приятеля Каттера. — Я проделала путь из самого Нью-Йорка, чтобы взять интервью у этого… этого разбойника, он согласился и теперь должен держать слово!

Теджас слегка пожал плечами и поднял руки, сдаваясь:

— Ничего не могу поделать.

— Сэр, я рассчитываю на интервью с мистером Каттером, и поскольку вы, кажется, знаете друг друга, предлагаю вам напомнить ему об обязательстве. Могу добавить, что у меня сохранилась его корреспонденция, где он принимает мои условия.

Теджас галантно изобразил смущение:

— Ах, сеньорита, видимо, придется сознаться: Каттер ничего не знал об этих телеграммах. Я… э-э-э… писал за него.

— Полагаю, потому что он не умеет читать и писать. — За язвительностью тона Уитни скрыла разочарование и досаду. — Ладно, соглашаюсь, он не несет ответственности в полной мере, но ему придется это доказать. Я получу у него интервью! — И она пулей вылетела из вестибюля.

— Вот это да! — пробормотал Теджас и стянул с головы шляпу, чтобы утереть пот. — Опасная штучка!

Каттер не согласился.

— Не вижу никакой опасности, Теджас, — кисло сказал он. — Зря ты так волнуешься.

— Ты не видел, какой огонь у нее в глазах, не расслышал едкость речи, амиго! — Теджас тряхнул головой, вспоминая. — Теперь я понимаю, почему ты выставил ее из номера.

— Зато я теперь понял, почему так удивилась вторая посетительница, когда я сказал, что Нелли очень быстро нашла замену, — вслух размышлял Каттер. — Кажется, придется извиниться перед Нелли.

Теджас это сообщение проигнорировал и буркнул:

— Я убежден, что эта женщина доставит тебе много неприятностей.

— Какие неприятности может доставить женщина? улыбнулся Каттер. — Несколько дней пошипит, как дикая кошка с ушибленной лапой, а потом уедет в свой Нью-Йорк зализывать раны. Она же не может заставить меня говорить.

Глава 3

Если Каттер полагал, что легко справился с Джей Уитни Брэдфорд, ему суждено пожалеть об этом.

О, она действительно вернулась в свой отель, она шипела и плевалась, меряя шагами комнату, чем поставила в тупик Мэри Уолтон, но потом со всей решимостью взялась за дело. Она заставит Каттера подчиниться ее требованиям!

— Я ему покажу, как изменять слову! — кипела она, усаживаясь за секретер у стены и доставая чистый лист бумаги. На миг перо зависло над бумагой, и злобная улыбка скривила рот.

Мэри вздрогнула:

— О, не надо, мисс, вы же не собираетесь сделать что-то ужасное? Может, нам лучше уехать в Нью-Йорк и пусть адвокаты вашего отца разбираются с этим мистером Каттером?

— И признать, что отец был прав и мне нужно было подождать, когда он сможет со мной поехать? Ни за что в жизни! — Она покусала кончик пера и прибавила:

— Хотя папа может быть полезен, пусть он пошлет несколько телеграмм…

Первым делом она написала записки — она заплатит мальчишке-рассыльному по три цента за штуку, чтобы он прикрепил по листку к каждой пустой стене в Тумстоне. Уитни удовлетворенно посмотрела на готовые листки и подумала, что они без промедления доставят к ней высокомерного убийцу.

ВНИМАНИЕ ГРАЖДАН TУMCTOHA!

ВЫ УСТАЛИ ОТ ОПАСНЫХ ЛЮДЕЙ? ВАМ НАДОЕЛИ ТРУПЫ К КАЖДОМУ ЗАВТРАКУ? ПОМОГИТЕ УНИЧТОЖИТЬ ЭТИХ ЗЛОДЕЕВ. ОБРАЩАЙТЕСЬ К ДЖ. У. БРЭДФОРД, ОТЕЛЬ «КОСМОПОЛИТЕН», ПО ПОВОДУ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ УБИЙЦЫ ПО ИМЕНИ КАТТЕР. КАЖДОМУ, КТО ДАСТ ИНФОРМАЦИЮ, ЗАПЛАЧУ 10 ДОЛЛАРОВ.

Листовки принесли ей больше хлопот, чем она ожидала. За полторы недели Уитни переговорила с семьюдесятью двумя жителями Тумстона, которые божились, что были свидетелями того, как этот человек кого-то застрелил.

— Семьдесят два! — жалобно простонала Уитни, глядя на записки и на отощавший кошелек. — Какой он, однако, активный! Знаешь, Мэри, по-моему, о нем больше сочиняют, чем говорят правду.

— Я бы не стала все принимать за ложь, — мрачно сказала Мэри. — Если вы будете продолжать, этот бандит свихнется. Страшно подумать, что он тогда сделает.

Уитни презрительно фыркнула:

— Свихнется? Я надеюсь, он свихнется настолько, что прямиком придет ко мне, чтобы опровергнуть эти слухи.

Но к досаде Уитни, вся ее деятельность не привела разбойника к ней в отель. Когда прошла еще неделя, а он так и не попался на выдумку, которая должна была выкурить его из норы, Уитни послала ему краткую записку — что если он даст ей интервью, то сможет просмотреть и опровергнуть клятвенные показания, которые она собрала.

Не было ни ответа, ни самого Каттера. Неудача не остановила Уитни — она решила воспользоваться связями, которые ей дал влиятельный папаша, неохотно, как она полагала, — именами двоих людей, которые могли бы помочь. Один — старый друг, имевший ранчо в тридцати километрах от Тумстона, другой — офицер ближайшего армейского поста.

С присущей ей решимостью Уитни наняла упряжку с возницей и отправилась в форт Буканан. Там она встретилась с лейтенантом Эндрю Уэстом.

Лейтенант был молодой, подтянутый и рыжий; его голубые глаза вспыхнули интересом. Он давно не видел изысканных городских дам и никогда не видел таких, как Уитни, — со сталью в голосе и огнем в очах.

— Мадам, — заговорил он, когда Уитни закончила, — ваш отец прислал телеграмму, в которой требует от армии сотрудничества, мне ее передал командир. — Уэст криво улыбнулся. — Как я понял, влияние вашего отца распространяется очень далеко, но я не думаю, что это преследование разумно.

— Мелких опасностей я не боюсь, лейтенант, и к тому же что может мне сделать этот Каттер? Подвесить за большие пальцы? — Уитни стянула с рук перчатки; молодой офицер завороженно следил за изящным жестом. Она сидела напротив него, юбка из тафты спадала донизу красивыми складками и шуршала при каждом движении.

— Не в этом дело, мадам. — Уэст замолчал, подыскивая, как ей объяснить, что неумно будет прищемить нос Каттеру и тем самым усугубить и без того рискованную ситуацию. Листовки, развешанные по всему городу, вызвали переполох. Понятно, что отщепенец-полукровка страшно зол.

Однако Уитни не дала бы ломаного гроша за его предостережения. Себе она могла признаться, что ее тревожат возможные последствия ее действий, перед другими же держалась с вызывающей наглостью. Как любил говорить Морган Брэдфорд: «Никогда не позволяй оппоненту думать, что ты колеблешься. Последствия будут смертельны».

Уитни в это верила. Ведь на отца этот принцип работал — сработает и на нее. Люди в большинстве своем сникают перед напором и решимостью — уж что-что, а это она знала хорошо.

И все-таки от одного приступа малодушия она так и не избавилась — все еще иногда вспоминала ощущение его губ на своих губах и упругое голое тело, тревожно прижатое вплотную к ней. Это чувство и сейчас выбивало ее из колеи. Почему-то не удавалось выбросить из головы это воспоминание, оно упорно возвращалось во сне и наяву, пугало своей яростью. Но страх — черта, несвойственная Брэдфордам, так что она знала, что позволяет воспоминаниям тревожить ее только из-за того, что они так непривычны. А может быть, потому, что напоминали о Натане и… о неприятных вещах.

Уитни увидела, что околдовала лейтенанта Уэста своей решимостью, и нацелила на него весь арсенал своего обаяния.

— Что касается дела, о котором вы упомянули, я думаю, вам понадобится эскорт. Ради вашей безопасности, разумеется.

— Разумеется, лейтенант, — сладко улыбнулась Уитни.

— Вы же знаете, вокруг рыскают банды ренегатов-апачей. Я не хочу вас запугивать, но в этих местах они нападают на отдельно стоящие фермы и даже на небольшие поселки.

Уитни изогнула дугой изящные брови.

— Какое это имеет отношение ко мне, лейтенант? Я не собираюсь на экскурсию в их лагерь, я просто еду на праздник, устроенный в мою честь. Мистер Такер — старый друг отца, он прислал мне приглашение и обещал помочь в сборе информации. Этот Каттер когда-то у него работал, — сказала Уитни с извиняющейся улыбкой, которая окончательно сразила юного офицера.

— Вы ошибаетесь, — вкрадчивым голосом начал Уэст.

Он облокотился о стол и посмотрел ей в глаза. — Возможно, вы об этом не знаете, но сейчас положение в резервации Сан-Карлос очень напряженное. Какой-то смехотворный медицинский работник взбудоражил апачей, и Джеронимо ведет себя дерзко. В форте Боуи и в резервации служащие изо всех сил стараются навести порядок и удержать ренегатов от мятежа. Вам опасно туда ехать, — закончил он убедительным тоном.

Уитни посмотрела в лицо лейтенанта большими янтарными глазами, ее голос прозвучал тихо, хрипло и доверительно:

— Но если вы, лейтенант Уэст, будете меня сопровождать, я уверена, что буду в полной безопасности.

Строгая военная выправка изменила Уэсту: плечи обмякли, черты лица сгладились. Он с глуповатой улыбкой сказал:

— Это правда… про меня говорят, что я мастер наносить урон врагу. А если вы поедете, вам понадобится хорошая охрана. — Уитни выжидательно смотрела на него. — Ладно. Я соберу моих лучших людей, и в среду мы будем сопровождать вас до ранчо мистера Такера. Я смогу совместить два дела за одну поездку… но не буду надоедать вам своими делами.

По лицу Уитни расползлась блаженная улыбка, она встала и протянула офицеру мягкую, холеную руку:

— Спасибо, лейтенант. Не могу выразить, как я признательна и как уверена теперь в своей безопасности.

— Рад вам помочь, мисс Брэдфорд. А сейчас я распоряжусь о вашем эскорте до города.

Возвращение в Тумстон в двуколке было утомительным: жарко, пыльно; когда возница высадил ее напротив отеля, Уитни была не в духе.

— Извозчик, где можно найти оружейного мастера? — спросила она, оглядев оживленную улицу; вывесок было так много, что рябило в глазах.

Взяв у нее деньги, возница сказал:

— У Спанденберга, мадам. На Четвертой улице возле отеля «Браунз», один квартал в ту сторону. — Он показал.

Солнце палило, хотелось пить, и не было ни малейшего желания топать за целый квартал, так что она решила, что пошлет Мэри. Нужно показать мастеру маленький пистолет, который она носила с собой, хоть никогда бы не набралась духу выстрелить, но с этим можно подождать. Сейчас ей больше всего нужна ванна.

Легкими, изящными шажками ступая по неровным доскам тротуара, Уитни направилась к отелю «Космополитен». Солнце сияло до рези в глазах, не спасала даже модная шляпа с большими полями.

— Как люди живут в такой гнусной жаре? — пробурчала Уитни, приподнимая юбку, чтобы не испачкать ее в уличной грязи. Она думала, что ее никто не мог слышать, но грубый мужской голос проскрежетал ей прямо в ухо:

— Так же, как люди живут в Нью-Йорке в дьявольской толкучке.

Уитни круто повернулась и столкнулась лицом к лицу с Каттером. Его блестящие, жесткие глаза смотрели на нее с холодной вежливостью, но сердце все равно встрепенулось и забилось еще сильнее, когда он взял ее под локоть и слегка развернул вправо.

— Фургон едет, — объяснил он, когда она протестующе дернулась.

Придерживая рукой шляпу с перьями, чтобы она не свалилась с головы, Уитни с подозрением посмотрела на него, — Вы очень любезны. А теперь позвольте пройти, я ни секунды не желаю больше оставаться на этой жаре. — Она отвернулась и пошла.

К ее неудовольствию, Каттер пошел рядом. Она резко остановилась.

— Мистер Каттер, вы не догадываетесь, что ваше присутствие нежелательно?

Он с ленивой и насмешливо-вежливой улыбкой ответил:

— У меня вроде бы сложилось впечатление, что все эти листовки, развешанные по городу, и записка, которую вы мне прислали, означают, что вы хотите со мной поговорить, мисс Брэдфорд.

Задетая его небрежным тоном, а также его прежними отказами, Уитни утихомирила вспыхнувшее было чувство триумфатора и решила немного помучить его, прежде чем сделанной неохотой согласится на интервью. Она беспечно пожала плечами:

— Когда это было! Время переговоров прошло, я намерена сделать рассказ без вашей помощи, благодарю вас.

А теперь не могли бы вы отойти в сторону?..

Каттер гибким движением преградил ей дорогу, уперев руки в бока; вежливая улыбка все еще кривила его губы, видимо, не привыкшие к таким любезностям.

— Думаю, вы могли бы послушать минутку. Для вашей же пользы.

Стараясь выглядеть равнодушной, Уитни вскинула голову:

— Не вижу, каким образом.

— Я вам покажу.

Прежде чем она успела заявить протест, Каттер взял ее под локоть и затолкал в тень под навес подъезда.

— А теперь слушайте, — сказал он таким жестким тоном, что ее протест замер на полуслове, — и слушайте внимательно. Мне не нравятся эти листовки, и мне надоело ваше любопытство. Прекратите вмешиваться в мою жизнь, иначе пожалеете.

Уитни разозлилась. Она посмотрела на мужчину со всем возможным презрением, надеясь, что он поймет, как низко она его ценит. Чтобы человек с такой репутацией, как у него, преступник, осмелился критиковать ее за вмешательство в его прошлое, особенно после того как согласился на интервью… или по крайней мере позволил другу согласиться за него!

— Если бы я была мужчиной, мистер Каттер, вы бы дали мне интервью и взяли деньги, — холодно начала она. — Но как только вы обнаружили, что я женщина, вы решили, что можете не держать слово. Или ваши обещания действительны лишь по отношению к мужчинам?

— Мое… обещание… было дано из ложных посылок, мисс Брэдфорд, и я уверен, что вы это сделали нарочно. — Лицо Каттера ничего не выражало. — Большинство людей предположили бы, что Джей Уитни Брэдфорд — мужчина, пока им не скажут обратное. Вы не говорили, что вы женщина.

— А вы, мистер Каттер, — с нарастающим гневом выпалила Уитни, — не говорили, что вы неграмотный, несносный провинциальный грубиян! Боюсь, мы оба ошиблись.

На лице Каттера мелькнула еле заметная улыбка.

— Это точно. Так вот, я серьезно полагаю, что вы прекратите свое вмешательство, или вам может очень не понравиться результат.

— Да ну? И что же вы сделаете — добавите еще одно имя в длинный список ваших жертв?

На мгновение Уитни показалось, что она зашла слишком далеко. Она уловила в его непроницаемом взгляде вспышку ярости, и сердце ушло в пятки. Непроизвольно отступив на шаг, она каким-то визгливым голосом выкрикнула:

— Мой отец — Морган Брэдфорд, и если вы посмеете тронуть хоть волос на моей голове…

— Мисс Брэдфорд, я могу послать ему даже ваш скальп, и он ничего не сможет с этим поделать, — ласково сообщил Каттер. — Держите это в уме.

Держать в уме? Все, что она могла держать в уме, так это необходимость срочно бежать.

Уитни пошла прочь на трясущихся ногах, не осмеливаясь оглянуться. Ей казалось, что она движется в парах кипятка. Платье промокло, пот стекал с лица на шею и дальше в лифчик. Она не помнила, как добралась до своего номера в отеле, где ее ждала успокаивающая прохлада и забота Мэри.

Пожалуй, это была не лучшая идея — провоцировать Каттера, подумала она, погружаясь по плечи в кадку, наполненную благоухающей водой. Длинные волосы мокрыми плетями легли на шею и плечи, темные на фоне белого тела. Она уперлась спиной в высокую стенку кадки и закрыла глаза, вдыхая насыщенный запах меда и миндаля; пузырьки приятно щекотали кожу.

Кадка была отделена от комнаты китайской ширмой.

Уитни услышала приглушенный голос и, не открывая глаз, окликнула:

— Мэри, это ты? Пожалуйста, принеси мне стакан охлажденного вина.

Напевая арию из итальянской оперы, Уитни опустилась поглубже, так что только голова торчала над водой.

Легкие душистые пузырьки щекотали подбородок, коленки цвета слоновой кости возвышались островками среди пены; напряжение отпускало ее. Она решила, что больше не даст так себя расстраивать. В другой раз этот злобный отщепенец-полукровка с бронзовой кожей и нефритовыми глазами не возьмет ее так легко на мушку своими пустыми угрозами!

Она услышала мягкие шаги по ковру и протянула руку за вином:

— Надеюсь, холодное? Эта жара сводит меня с ума, Мэри, хотела бы я скорее все закончить — и в Нью-Йорк.

— Не вы одна этого хотите, — раздался низкий, тягучий голос, и Уитни взвизгнула, подскочила и распахнула глаза.

Перед ней стоял Каттер и оглядывал ее, что хуже всего — без всякого интереса. Он протянул бокал вина и вежливо спросил:

— Что-нибудь еще, перед тем как мы продолжим беседу?

— Да! — закричала она, обретя голос, и скользнула вниз, так что только голова осталась над водой. — Убирайтесь! — Она взмолилась, чтобы пузырьки оказались непрозрачными, и сделала невольное движение, пытаясь прикрыть руками тело.

— Не беспокойтесь. Меня это не интересует. Видал и получше, — добавил он с оскорбительно-равнодушным взглядом.

Уитни вытянула руку, нащупывая полотенце, но вместо этого толкнула Каттера, и вино пролилось на пол. Ее попытка закончилась тем, что скрывавшие ее пузырьки расступились; она с тихим ворчанием снова окунулась в кадку.

— Убирайтесь! Мэри! Мэри!

— Никто не ответил на стук, и я взял на себя смелость войти. Думаю, Мэри скоро придет, а пока ее нет, мы с вами можем мило поболтать, мисс Брэдфорд.

— Вы сошли с ума!

— Возможно, но у вас все равно нет выбора. — Каттер одной рукой ухватил стул и придвинул его к кадке, сел верхом и молча уставился на Уитни.

Чуть не плача от злости, смущения и огорчения, Уитни шлепнула по поверхности воды, направляя брызги в Каттера, но не попала и сама оказалась под дождем. Он усмехнулся, и Уитни проглотила готовое сорваться энергичное восклицание.

— Чего вы хотите? — прошипела она сквозь зубы; их пришлось сжать, чтобы не стучали. — Денег? Мой отец даст вам, сколько захотите…

— А, у вас все легко? Вы просто звоните папочке и получаете все, что душеньке угодно?

По сощуренным глазам Каттера нельзя было понять, смеется он или злится, но то и другое было опасно, учитывая ее уязвимое положение. И как это Мэри оставила ее в незапертой комнате, куда может ворваться любой хулиган?!

Уитни решилась слегка поднять голову — при этом старательно прикрывая руками грудь — и спокойно посмотрела в безразличные глаза Каттера.

— Я не нуждаюсь в разговоре с отцом, чтобы узнать, что вы — бессердечный негодяй. И в его советах, как поступать с такими, как вы.

— В самом деле? — заинтересовался Каттер. Он придвинул стул поближе и насмешливо уставился на пузырьки, покрывавшие воду. — И как же вы поступаете с такими, как я, мисс Брэдфорд?

— Вас мало повесить, это слишком быстро! Вам подойдет что-нибудь медленное, тягучее! — выпалила она.

Она тут же пожалела о своей вспышке, потому что Каттер стал предлагать пытки, принятые у апачей. Когда он в деталях описал особо изощренные и отвратительные способы причинить боль, ее охватил приступ тошноты, и она закричала:

— Хватит! Не могу больше слушать! — Она зажала уши, не заботясь о том, что обнажила тело, и зажмурилась. — Пожалуйста, довольно!

— Вы готовы заключить сделку, мисс Брэдфорд?

Она резко открыла глаза и сейчас же опустила руки, увидев, куда направлен взгляд Каттера. Неужели непременно нужно быть таким… самцом? И откуда у нее внутри это странное, жгучее чувство? Почему ей кажется, что он о нем знает?

— Какую сделку, мистер Каттер? — Она настороженно посмотрела на него.

— Вы прекращаете свои смехотворные усилия выудить обо мне информацию. Вы не сможете найти ничего интересного.

— Как бы не так! Множество жителей Тумстона жаждут рассказать мне о вашей прошлой и нынешней деятельности!

— В самом деле?

— Именно так.

— А-а. Вы в этом уверены. Насколько я знаю, правда и журналистика — несовместимые партнеры.

Уитни захотелось накричать на него, но в глубине. души она и сама так думала. А с чего это он тут расселся? Широко расставил ноги в облегающих джинсах, руки свободно опустил на спинку стула, изящные линии которого стали казаться нелепыми в сравнении с броской мужественностью его фигуры. Длинные иссиня-черные волосы падали на широкие плечи, и она вдруг представила себе, как он будет выглядеть в головном уборе с перьями и в набедренной повязке. Бронзовое лицо имело царственные черты, — наверное, в индейском наряде он чувствует себя свободнее, чем в одежде ковбоя, размышляла она. Взгляд рискованно скользнул по нему, отметил, что сапоги из сыромятной кожи грязные и поношенные, кобура, пристегнутая к ремню, небрежно свисает с узких бедер и имеет смертоносный вид. Интересно, сколько человек он убил? Она подняла глаза и столкнулась с его взглядом.

Каттер чуть не засмеялся. Надменное личико мисс Брэдфорд выглядело в этот момент совершенно беззащитным — она не сознавала, какой юной и ранимой предстала перед ним. К своему удивлению, он почувствовал укол жалости. В конце концов, не только ее вина в том, что она избалована и привыкла к тому, что все кидаются исполнять малейшее ее желание. Так ее воспитали, единственную дочь и наследницу Моргана Брэдфорда. Но когда он готов был смягчиться и перестать ее запугивать, она сделала ошибку — высказала мысль, пришедшую в голову:

— Мистер Каттер, ведь вы нечто большее, чем разодетый дикарь?

Намерение проявить сочувствие тут же исчезло. Гибким движением, как будто размотал лассо, Каттер встал.

Игнорируя ее испуг и придушенный вскрик ужаса, он за плечи выдернул ее из кадки и прижал к себе.

Какой-то миг он был так зол, что желал всего лишь впиться в нее взглядом, но, ощутив под руками нежную кожу, испытал желание более интимного свойства. Он опустил взгляд на полные груди, прижатые к его телу; обнимать ее было исключительно приятно. Что за злая ирония: женщина с такими восхитительными округлостями, нежным лицом и гладкой белой кожей воспитана в привычке вести себя грубо, как мужчина. Женщины должны быть мягкими и податливыми, радушно принимать мужчин, а не язвить и оскорблять их.

Хватка Каттера чуть заметно ослабла, и он уловил биение сердца возле своей груди. Он понял, что наконец-то сумел ее напугать, но от этого злость не уменьшилась.

Нежные бедра, мокрые и теплые, были прижаты к его ногам, они трепетали, и он почувствовал невольный физический отклик на ее наготу и красоту.

Так и хочется овладеть ею, подумал он. Он с наслаждением представил себе, как рухнет ее надменное самообладание, как аристократический голос упадет до тихого стона, когда она станет умолять его продолжить наслаждение, которое он так хорошо умеет давать…

Едва ли Уитни замечала наказующее сжатие его рук, она слишком остро чувствовала свою наготу и видела зеленый огонь в его глазах. Дрожь пробежала по телу — ее испугала угроза, прозвучавшая во вкрадчивом голосе:

— Последний раз предупреждаю, мисс Брэдфорд. Больше предупреждать не намерен. А если вы полагаете, что я дикарь, — вы правы.

И в доказательство рука Каттера скользнула к позвоночнику и прижала ее спину к себе с такой силой, что ей в голую грудь впились пуговицы его рубашки. Она застонала, и вдруг мир с угрожающей быстротой завертелся: она ощутила, как его руки накрыли ягодицы и прижали так, что пряжка ремня врезалась ей в живот.

Каттер силком раздвинул ей губы и поцеловал опытно и безжалостно, так что у нее подкосились ноги, и она повисла в его объятии. Это было явное посягательство, нападение, которое должно бы вызвать в ней отвращение, но к своему полнейшему ужасу, Уитни почувствовала, как ее скрутил медленный, нарастающий отклик, она сама прильнула к нему, поддалась его прикосновениям и жгучим поцелуям, которые он впечатывал во влажную, душистую кожу. Она не понимала, что с ней; до встречи с этим мужчиной она не знала таких ощущений, они и пугали, и восхищали ее.

Уитни не могла знать, что это называется желанием, что это нормальная реакция женщины на мужчину, который умело играет с ней. Непонятное чувство, горячее и всепоглощающее, медленно охватывало воспламенившееся тело. Несмотря на намерение не поддаваться слабости, Уитни всхлипнула.

Каттер был удовлетворен. Ледяная, неприступная мисс Уитни Брэдфорд все-таки имеет душу женщины!

Он слегка погладил ее, наслаждаясь; кожа была гладкой, как атлас, и душистой, как цветок. Уитни была не похожа на женщин, которых он знал. Судьба не дарила ему мягкие, благоухающие тела, роскошные пепельные волосы, завитками спадающие на нежные плечики. Ни у одной не было янтарных глаз с завесой из длинных темных ресниц; эти огромные, ясные глаза приводили его в замешательство. Лицо Уитни не было образцом совершенства — короткий прямой носик, высокие точеные скулы и чувственный рот. Но вместе это создавало такой заманчивый облик, что он легко мог себе представить, как толпы мужчин падают к ее ногам. Разумеется, в этой маленькой аристократической головке есть мозги, отпугивающие большую часть мужчин. Она похожа на кактус: колючая и бесплодная снаружи, мягкая и уязвимая внутри.

Сопротивление было слабое, мягкое тело дрожало, и Каттер почувствовал такой сильный прилив желания, что сам удивился. Руки потянулись подхватить ее, но он остановил себя.

Какие бы сигналы ни посылало ее тело, он знал, что если воспользуется моментом, то жестоко поплатится за это. А такая женщина, как Уитни, обрушит на него ад, несмотря на кратковременную покорность.

Уитни, прижатая к его красной рубашке, тихо простонала:

— Нет! Не смей!

Она безвольно повисла на его руке, уткнувшись лбом в плечо, как ребенок, но тело била мелкая дрожь.

Каттер с сожалением оттолкнул ее от себя — нельзя следовать буйному влечению, это плохо кончится.

Уитни покачнулась, в замешательстве посмотрела на Каттера. От его грубых поцелуев губы у нее распухли и посинели, а незнакомое чувство и физическая реакция на нападение измотали и вскружили голову, приводя в смущение и ужас.

Он отпустил руки и стал рассматривать ее; Уитни пыталась успокоить дыхание. Постепенно к ней возвращалась способность думать и одновременно злость.

Она вспыхнула, щеки покраснели, отчего глаза засияли ярче, и снова задрожала, на этот раз от гнева.

— Развратный убийца! Убирайся, пока я тебя не арестовала! Сейчас же!

Игнорируя приказ, Каттер рассудительно сказал:

— Арестовать? За что, мисс Брэдфорд? — Он медленно оглядел ее с головы до пят.

Уитни проворно схватила с вешалки мохнатое полотенце, попыталась им прикрыться и выкрикнула:

— Сам знаешь за что!

— Да, но знаете ли вы? — ровно ответил Каттер. Он отодвинулся на шаг, помолчал, глядя на нее. — Вы получили мое последнее предупреждение. На вашем месте я бы на ближайшем дилижансе уехал из Тумстона. Аризона — слишком опасное место для женщины вроде вас, мисс Брэдфорд.

Приложив полотенце к телу — и почему она не попросила полотенце побольше? — Уитни выпалила:

— Но вы не на моем месте!

Губы Каттера улыбались, но глаза были холодны и безразличны.

— Нет. — Скользнув по ней на прощание взглядом, он скрылся за китайской ширмой.

Когда хлопнула дверь, Уитни нырнула в остывшую воду вместе с полотенцем. Ей нужно было успокоить нервы, унять дрожь, сотрясающую тело, но, к своему ужасу, Уитни разразилась слезами. Что с ней происходит? Брэдфорды не плачут, они никогда не показывают свою слабость! А она позволила этому дикарю и хулигану дотронуться до себя, держать в объятиях, целовать, но хуже всего — она сама его целовала!

— Я с тобой расквитаюсь, Каттер, — злобно прошипела Уитни, глядя на пустой стул. — Я покажу тебе, как переходить дорогу Брэдфордам!

Глава 4

Поддерживая Уитни под локоток, лейтенант Уэст вывел ее из театра на улицу.

— Это была лучшая неделя моего пребывания в Аризоне, — сказал он ей на ухо, наклонив голову так низко, что губы почти касались щеки.

Уитни приняла комплимент, рассеянно кивнув. Они медленно шли по дощатому тротуару; ночная жизнь Тумстона оказалась более оживленной, чем Уитни предполагала. Наверное, из-за близости серебряного рудника, размышляла она. В шумный город съезжаются толпы разношерстной публики — она еще раньше удивлялась, с какой легкостью здесь перемешиваются социальные группы.

Когда лейтенант Уэст пригласил ее в театр «Птичья клетка», Уитни сначала колебалась, но спектакль приятно удивил, хоть ему было далеко до столичных образцов.

Все-таки для города, которому немногим больше двух лет, Тумстон достиг многого. Уитни с удивлением обнаружила, что уже не испытывает к нему той неприязни, что была несколько дней назад.

Возможно, это из-за того, что она больше не встречалась, с Каттером и у нее появился постоянный спутник — лейтенант Уэст, составлявший приятный контраст первому, сказала она себе и позволила Уэсту отвести себя в кафе-мороженое. Он осторожно вел ее сквозь беспорядочную уличную толпу. Хотя Тумстон производил впечатление вполне пристойного места, но ниже по Аллен-стрит и в темных переулках зачастую были слышны стрельба и грубый смех.

— Почему шериф ничего с этим не делает? — вслух выразила свою мысль Уитни, и Уэст засмеялся.

— Джон Бихан? Вы шутите! Лентяй и мошенник, жадина, от него бесполезно ждать, что он станет наводить порядок. — Уэст с отвращением фыркнул, но тут же сделал вид, что закашлялся, когда Уитни нахмурилась. — Извините, мисс Брэдфорд, я не хотел выразиться так откровенно.

— Почему нет? Если дело обстоит так, почему не сказать об этом мне? Я тоже пыталась заручиться содействием шерифа Бихана, когда только приехала, но как вы только что сказали, он не расположен к сотрудничеству.

— Если бы не начальник полицейского участка Эрп, все было бы гораздо хуже.

— Эрп? Это тот джентльмен, которого вы мне вчера представили? С висячими усами?

Уэст засмеялся:

— Никогда не слыхал, чтобы его описывали таким образом. Да, это Вирджил Эрп. Его брат Уайатт намерен выступить соперником Бихана на следующих выборах.

Я надеюсь, что Уайатт победит. Он по крайней мере что-то делает для Тумстона, а Бихан только просиживает… место.

Уитни сдержала улыбку, услышав, как лейтенант смягчил выражение. Надо будет сказать ему, что в газетах отца она читает кое-что похлеще.

— Кажется, вы говорили, что Уайатт — совладелец игорного дома на этой улице? Китайский салун? — спросила она, склонив голову набок. — Кто же станет голосовать за него при таком явном конфликте интересов?

— Тумстону нужен волевой человек, который не побоится выступить против обеих группировок.

— Вы имеете в виду противоборство работников ранчо и горожан?

Уэст с уважением посмотрел на четкий овал лица и большие янтарные глаза Уитни:

— Да. Попали в самую точку.

— Я заметила по газетам, что между населением города и окрестных ранчо существует трение. А мистер Такер, к которому мы завтра поедем, в своем письме в завуалированной форме высказывается о категории «новоселов и надоед».

В это время они обходили группу буйных горожан, и когда благополучно миновали ее, Уэст указал назад большим пальцем:

— Видели? Это ковбои из-под Тумстона. Чтобы утихомирить таких людей, иногда вызывают армию.

Уитни украдкой оглянулась. И правда, все мужчины были при оружии, они были шумливы и самоуверенны и таращились на нее так, будто она была единственной женщиной, которую им доводилось видеть; однако когда она проходила мимо, все вежливо прикоснулись к шляпам.

— Я не совсем понимаю суть проблемы.

Лейтенант напрягся, его голос зазвучал с непривычной жесткостью.

— Позвольте пояснить небольшим рассказом. Недавно у нас пропали шесть мулов. Вирджил Эрп, как начальник полицейского участка, своей властью решил вернуть федеральную собственность. Вирджил, Уайатт, их брат Морган и я с отрядом солдат поехали и нашли мулов на ранчо Маклори. Мы прибыли в тот момент, когда Маклори менял на них клейма. Вирджил заставил его дать слово, что завтра они вернут мне мулов. — Голос Уэста окреп. — Но на следующий день Маклори заявил, что мулов у него угнали «конокрады». Оставил меня в дураках и успешно избавился от улик, а армия потеряла надежду привлечь его к суду.

— Почему вы сразу не забрали мулов?

— Потому что Вирджил заверил меня, что Маклори их непременно приведет. У меня не было выбора — я не мог подрывать его авторитет. — Уэст жалобно улыбнулся. — Конечно, после этого я стал не так доверчив.

Уитни немного подумала и сказала:

— Я полагаю, такие случаи не редкость. Кермит Такер — преуспевающий фермер, я рассчитываю на то, что он расскажет похожие истории про Каттера.

— Насколько я понимаю, расскажет. — Лейтенант Уэст бережно обхватил Уитни за тонкую талию, чтобы она не угодила в расщелину между тротуаром и проезжей частью. — В прошлом году в феврале Бихан стал шерифом, и теперь Маклори и Клэнтоны могут делать все, что хотят, — сказал он, когда они благополучно перебрались на другую сторону улицы.

Уитни мгновенно уловила то, о чем он не сказал:

— Ага, значит, вот почему Бихан так старается сохранить симпатии ковбоев! На следующих выборах ему понадобятся их голоса!

— Верно. — Уэст одарил ее долгим взглядом. — Для женщины вы очень сообразительны.

— Это комплимент? — резко спросила она и остановилась перед витриной, чтобы в ее свете рассмотреть Уэста. — А вообще-то женщины от природы тупые, так, лейтенант?

— Нет-нет, — торопливо заверил Уэст. — Просто вы первая женщина, которая с лету уловила ситуацию. Кроме, может быть, Нелли Кэшман, но она совсем не похожа на вас.

Нелли. Это имя напомнило ей Каттера и его сухое замечание, что он пожалуется Нелли в тот вечер, когда она прервала его купание. Он ждал женщину. Нелли?

— Кто такая Нелли Кэшман? — отрывисто спросила Уитни.

— Хозяйка «Расс-Хауса». Может, вы ее видели?

Видела ли она ее? Она была в номере 203 и видела больше, чем хотела!

Она не успела найти мало-мальски приемлемый ответ, как Уэст продолжил:

— В «Расс-Хаусе» подают лучшую в городе еду, а Нелли прослыла ангелом милосердия. Знаете, она сама искала руду! Она устроила для горняков уютное местечко; принимает денежные взносы и дает пособие горнякам, попавшим в беду. — Уэст говорил о ней с восторгом. — У нее повсюду друзья, даже Блэк-Джек…

Он замялся, и Уитни кинула на него любопытный взгляд:

— Кто такой Блэк-Джек?

Уэст покраснел, опустил глаза на корявые доски тротуара и промямлил:

— Блэк-Джек — король… э-э… задних дворов…

— Задних дворов? Вы, случайно, не имеете в виду дома с красными фонарями? — кисло спросила Уитни, и Уэст обреченно кивнул:

— Да, простите, что коснулся этой темы в разговоре с такой женщиной, как вы.

— Ну знаете, лейтенант! Неужели вы всерьез полагаете, что я никогда не слышала о таких… занятиях? Я не настолько наивна, хотя и не имею желания обсуждать эту тему. — Она так сжала ручку вечерней сумочки, расшитой золотым бисером, что побелели пальцы. Никогда еще не было у нее большего невезения, чем тот поход в «Pace-Хаус». Быть принятой за… ночную леди само по себе плохо, но то, что такой человек, как Каттер, пожаловался на нее хозяйке отеля, было величайшим оскорблением! Когда она заговорила, ее голос был спокоен:

— Полагаю, мисс Кэшман имеет свой интерес в такого рода бизнесе?

Уэст вздрогнул:

— Не знаю. Просто все в городе по-дружески к ней относятся.

Еще того не легче, подумала Уитни. И эта сводница — ангел милосердия! А Каттер пожаловался ей на неподобающую гостью!

— Зачем бы женщине ее положения общаться с отбросами общества? — удивилась Уитни, и только когда Уэст ей ответил, догадалась, что размышляла вслух.

— Зачем? — Уэст был в явном затруднении. — По-моему, она просто любит людей. Как я слышал, у нее есть друзья по всей стране.

Уитни этого не понимала. Ее круг друзей ограничивался мужчинами из числа знакомых отца. У нее самой был только один друг — ее отец. В школе девочки не проявляли к ней симпатии, и, откровенно говоря, она считала их скучными и глуповатыми — вечно хихикают, шепчутся о парнях и о нарядах, когда есть более важные темы для разговоров.

Выходя замуж за Натана, она думала, что теперь ей станут понятны перешептывания других новобрачных, но не тут-то было. Брак и брачное ложе оказались для нее шоком. Она не видела ничего хорошего ни в том, чтобы шептаться о выполнении «супружеского долга» или обретенной независимости, ни в том, что отныне она даже не Джулия Уитни Трусдейл, а миссис Натан Трусдейл.

«Почему женщина должна менять свое имя?» — спорила она, но даже отец был непреклонен. Под конец она ему это простила, но так и не смогла простить его спокойную уверенность в том, что брак принес ей счастье. Брак сделал ее таким ничтожеством, каким она не была никогда в жизни, и когда Натан умер, она не смогла даже притвориться, что горюет.

До того как этот проклятый полукровка, этот отщепенец прижал ее к своему голому телу — а это было две недели назад, — Уитни не подозревала, что интимность может быть наслаждением, а не тяжким испытанием.

Своим прикосновением Каттер пробудил в ней любопытство — это странным образом волновало и смущало.

Уитни так глубоко задумалась, что не заметила, как они дошли до кафе-мороженого, Войдя, она подняла взгляд и увидела Каттера, который наблюдал за ней, прислонясь к столбу. Он скрестил руки и ноги, и поза была ленивая и расслабленная, но в то же время странно угрожающая. Сердце забилось, в горле пересохло, мелькнула мысль: а вдруг он знает, что она собирается делать? А именно — интервьюировать человека, который когда-то был его другом. Кермит Такер с готовностью признал, что несколько лет назад они дружили, еще до того, как Каттер получил репутацию стрелка, который убьет не моргнув глазом.

Она быстро взглянула на Уэста и поняла, что он не видит Каттера. Притворившись, что у нее заболела голова, она попросила лейтенанта немедленно отвести ее в отель; он удивился, но послушался.

— Спасибо за самый приятный вечер, который у меня был с тех пор, как я приехала в Тумстон, — любезно сказала она в дверях своей комнаты. — Мне уже лучше, а хороший сон окончательно прогонит головную боль. Во сколько завтра выезжаем?

— В пять. Вые Мэри ждите у входа в отель, мой отряд доставит вас к мистеру Такеру еще до наступления жары.

— Мы с Мэри будем готовы, — пообещала Уитни. — Думаете, мы сможем проехать тридцать миль до того, как станет слишком жарко?

— Часть пути, — усмехнулся Уэст. — В Аризоне жара наступает рано.

— Я это заметила. Спокойной ночи, лейтенант.

— Пожалуйста, зовите меня Эндрю. А я могу называть вас Уитни?

— Конечно, — любезно сказала она.

Он схватил ее руку и жарко поцеловал.

— Спокойной ночи, Уитни! Войдя к себе, Уитни сказала Мэри, что разденется сама, и пожелала горничной спокойной ночи. Больше всего ей хотелось поскорее улечься в постель и заснуть крепким сном без сновидений. После интервью с Такером она сядет в дилижанс, идущий до Бенсона, а там первым же поездом уедет в Нью-Йорк. И пусть Каттер не думает, что это из-за него, он должен знать, как она ненавидит Аризону. К тому же ей надо писать книгу, а здесь это невозможно.

Нет, ей никак нельзя задерживаться в скандальном Тумстоне, где царствует серебро, а человеческая жизнь ничего не стоит. Где воскресным утром в переулках тут и там лежат трупы неизвестных бродяг и ковбоев, а их убийцы остаются непойманными и безнаказанными, если верить «Тумстон наггет». В своей газете она напишет: «Разве для безымянных не существует справедливость?»

Уитни зевнула, нырнула в прохладную, благоухающую постель и выключила лампу на столике. Мэри оставила окна открытыми, чтобы ветерок приносил прохладу, он задувал в полуоткрытые ставни. Уитни легла на спину и уставилась в темный потолок. Заснуть не удавалось, слишком много мыслей и впечатлений будоражили ум.

Сможет ли она написать такой роман, чтобы критики аплодировали, а папины знакомые зауважали ее?

Она хотела произвести впечатление не на своих, а на папиных знакомых. Хотя все они были старше ее, она всегда относила себя к их кругу, однако чувствовала, что они не до конца ее принимают. Она хотела принадлежать к этому кругу, найти нишу, где бы чувствовала себя в ладу с собой и с другими. Ведь даже Морган Брэдфорд — хотя он был к ней снисходителен, баловал и с гордостью говорил о ее достижениях — все же считал, что раз она женщина, то уже поэтому не так хороша, как мужчины.

Вообще, отношение мужчин к женщинам вызывало у Уитни возмущение. Почему в важных делах между ними нет равенства? Почему мужчины считают себя умнее и сильнее? Это несправедливо, и, более того, это не правда. В физическом смысле — да, но ведь это не все! Были времена, когда женщина и в этом могла побить мужчину.

Интересно, что бы сделал надменный мистер Каттер, если бы у нее хватило духу применить один из приемов, которым ее научил Чин?

Чин Ю был старым другом отца, и после одного уличного инцидента в Нью-Йорке — Морган тогда заявил, что это не ее дело, — Чин предложил научить ее нескольким движениям, не требующим силы, чтобы отражать нападение. Морган раскричался, его бесила мысль, что дочь наденет штаны и будет учиться бросать мужчину через плечо, но Уитни загорелась. Чин объявил, что она способная ученица, но ей и в голову не пришло применить эти приемы против Каттера.

«А надо было!» — свирепо подумала она. Надо было показать надменному убийце, что не всякого можно задирать. Как жаль, что она тогда так тряслась, что забыла об уроках Чина! Но если у нее появится возможность реабилитировать себя, она с радостью это сделает!

Она представила себе удивленное лицо Каттера, когда он увидит ее мастерство, и погрузилась в сон, наполненный надменными убийцами и голыми индейцами с бронзовыми телами, изваянными столь же великолепно, как «Давид» Микеланджело.

Глава 5

— Я понятия не имела, что ранчо мистера Такера так далеко, — пожаловалась Мэри.

Уитни было так же жарко и неудобно, как ее горничной, поэтому она не стала ей сочувствовать. Бесплодная земля тянулась до самого горизонта, а солнце, казалось, проникало сквозь крышу фургона, в который их заставил сесть Уэст.

— На наших дорогах это лучше, чем одноместная карета или двуколка с мягкими сиденьями, — сказал он в ответ на ее возражение. — В фургоне не так удобно, но по крайней мере в дороге не отлетит колесо.

Уитни неохотно согласилась и сейчас чувствовала себя совершенно несчастной.

— Жалобами делу не поможешь, — раздраженно сказала она и сильнее замахала веером.

Слава Богу, у нее хватило ума не надевать многослойную нижнюю юбку, хоть Мэри настаивала и говорила, что истинные леди без нее из дома не выходят. Уитни жалела, что не поддалась первому порыву поехать верхом, а Мэри оставить одну в фургоне. Может, у нее над головой не было бы навеса, но зато она бы скакала с приличной скоростью, а не глотала пыль из-под колес.

— Удобно? — Лейтенант Уэст подъехал поближе, Уитни не удержалась и стрельнула в него свирепым взглядом.

— Еще бы! Сколько осталось до ранчо мистера Такера? Оно уже должно быть близко!

Уэст с извиняющейся улыбкой ответил:

— Нет, еще добрый десяток миль. Не хотите ли сделать остановку? Впереди будет речушка, там холмы и тень.

— Могу спорить, что там нет деревьев, — буркнула Уитни и отерла струйку пота. — Что, в Аризоне деревья не растут?

Вопрос был риторический, но Уэст решил ответить.

— На возвышенностях много деревьев. К северу, в горах, — он махнул рукой, — огромные сосновые и еловые леса, правда, не такие большие, как в других гористых местах.

Перехватив недоверчивый взгляд Уитни, Уэст засмеялся:

— По-моему, вам это не очень интересно.

— Признаюсь, нет, Эндрю. Гораздо больше меня интересует, когда же я окажусь в тени, где не надо глотать пыль при каждом вдохе.

Но ее раздражение только усилило готовность Уэста угодить. Он подъехал вплотную и стал развлекать ее беседой, так что под конец она готова была кричать. Какое ей дело до того, где Кочис воздвиг свой оплот? Она смутно припоминала, что Кочис был вождем апачей, но сейчас это было не важно. Все равно Кочис давно умер, а остальных апачей загнали в резервацию. Вернее, большую часть. Кое-кто сбежал и теперь промышляет разбоем и грабежами, как ей сказал Уэст в первый же день. Но ведь все они остались в Мексике, а Мексика далеко на юге. Разве нет?

Лейтенант Уэст был рад ответить на вопрос.

— Нет, я бы сказал, не далее двадцати миль. Совсем близко. Но вы не беспокойтесь. — Уэст засмеялся и большим пальцем указал на отряд вооруженных солдат. — Эти парни закалены в боях, для вашего эскорта я выбрал самых лучших. Нам предстоит встреча с другой группой, из форта Боуи, но я твердо намерен вернуться до ночи, чтобы потанцевать с вами на празднике. — Он широко улыбнулся. — Долг веселью не помеха, да и солдатам не мешает отдохнуть. В последнее время они почти каждый день в седле.

Уитни сосредоточенно смотрела на дорогу, петлявшую среди рыжих дюн, холмов и кустарника. Пот заливал лицо, платье промокло.

Возле узкого ручья, пробившего себе путь по пересеченной местности, лейтенант Уэст объявил привал, и Уитни была так благодарна, что чуть не закричала от радости. С каждой милей тряска становилась все невыносимее, очень хотелось выйти и размять ноги.

Уэст по-хозяйски положил руку Уитни себе на согнутый локоть и провел к грязному ручью, булькавшему в глубокой расщелине. Там уже толпились кони, они опустили запыленные морды к воде и пили; в ручье образовалось много мелких водоворотиков — поверхность воды напоминала детскую вертушку.

— Как странно, — пробормотала Уитни, села на плоский камень под нависающим выступом скалы и стала с удовольствием смотреть на воду. Она раскрыла бумажный веер и неторопливо обмахивалась, наслаждаясь передышкой от зноя. Тени скал спасали от обжигающего солнца, на земле они образовали причудливый рисунок.

— В Аризоне самая необычная география из всего, что я видела, — заметила она. — Как вы здесь живете?

— Здесь не так уж плохо. Вообще-то я привык, хотя не смог бы здесь жить постоянно, как апачи.

— Что вы имеете в виду?

Уэст широким жестом обвел вокруг:

— Они в буквальном смысле спят под открытым небом — под кактусом, деревом или кустом; добывают пищу из ничего. Я не видел ничего подобного. Индеец может спрятаться в нескольких футах от человека, и тот поклянется, что никого рядом нет. Эта плоская, безжизненная земля для индейцев — рай.

Уитни с сомнением посмотрела на бескрайний простор, прерываемый зубцами гор, которыми оскалился горизонт. Казалось, весь мир состоял из красного и коричневого, только небо радовало взор синевой. Она посмотрела на воду — тоже коричневая, пробирается по узкой щели в толще земли.

— Видимо, рай — это то, к чему человек привык, — пробормотала она.

Глубокий навес скалы создавал что-то вроде пещеры, здесь было укромно и тенисто, Уитни с наслаждением потянулась и рассеянно улыбнулась Уэсту, когда он попросил разрешения присесть рядом. Она сняла шляпу, распустила косу, пальцами разгребла волосы и уложила их более привычным образом. Ее внимание привлекала вяло текущая вода, огибавшая край скалы;

Уитни удивлялась, как что-нибудь может выжить в этом враждебном краю. Уэст уверял, что здесь есть растительная и животная жизнь, но она не видела ничего, что подтвердило бы его слова. Только несколько ястребов кружили в небе так высоко, что казались черными крупинками на фоне ослепительной синевы — что ж, значит, какой-то животный мир здесь есть.

— Придется мне включить в книгу побольше подробностей. Если бы я не видела это своими глазами, не поверила бы, что такое возможно.

Уэст неуверенно улыбнулся:

— Вы имеете в виду простор?

— И это, и то, что люди по доброй воле живут здесь.

Теперь я понимаю, почему уроженцы Запада все такие бандиты и ренегаты. Суровые условия жизни — важный фактор.

Лейтенант Уэст слегка нахмурился:

— Согласен, условия здесь не столь пригодны для цивилизации, как в более обжитых местах, но я думаю, что в этой земле есть первозданная красота, вы просто ее не замечаете.

Уитни повернула к нему лицо и с некоторым удивлением спросила:

— Вы в самом деле цените эту землю? Я думала, что мы с вами испытываем одинаковые чувства.

В ней вспыхнул интерес, она внимательно слушала, как Уэст расписывал восход солнца над синеющими горными пиками и внезапную летнюю бурю, после которой безжизненные скалы покрываются зеленью в считанные минуты.

— Это какое-то чудо, — проникновенно говорил он. — Только что был сухой, мертвый камень — и вдруг на нем проклюнулись зеленые ростки, а в лужах, в тех местах, где до дождя были просто трещины в земле, плавают какие-то крохотные создания. Почти как сотворение мира… — Он пожал плечами. — Правда, не все это так воспринимают, но на меня это производит впечатление.

— Да-да, я вас понимаю! — Уитни задумчиво смотрела на него — она впервые увидела, какой он чувствительный человек. — И понимаю, что упустила кое-какие важные детали. Надо было внимательно слушать, а не просто задавать вопросы. Надо описать все это, — она обвела рукой скалы и пустыню, — более полно. Характер земли поможет объяснить суть этого человека.

— А почему Каттер? — вдруг спросил Уэст, и она вздрогнула. — Почему не кто-то другой? Почему вы выбрали героем именно его?

Уитни задумалась.

— Не знаю. Я читала отчеты Пинкертона по Тумстону, и Каттер заинтриговал меня тем, что имеет смешанное происхождение. В этом виделся конфликт, предопределяющий личность. Человек вне закона, идущий по тонкой грани между белыми и индейцами, человек, отягощенный конфликтом рас. Как он с этим справляется?

Стал бы он убийцей, если бы был либо белым, либо цветным? Мне показалось заманчивым разработать эту тему.

— Вы продолжаете так думать и после встречи с ним?

— Еще увереннее. Мне кажется, Каттер — загадка для себя самого. Мужчина, который боится женщину, очень непрочное существо. Его упорный отказ только подтверждает мое мнение.

Присев рядом на камень, Уэст прижался к ней бедром. Он тихо, интимно сказал:

— Мне ненавистна мысль, что вы окажетесь рядом с таким человеком. Вы такая… невинная.

Уитни повернула голову — его лицо было в нескольких сантиметрах от нее. Уэст смотрел пристально, и глаза его странно светились. Почувствовав непонятную неловкость, она пробормотала:

— Ну, сейчас об этом не стоит тревожиться, правда?

— Да. — Уэст обеими руками взял ее за руку, грубоватые кончики пальцев погладили ладонь. — Уитни, у меня такое чувство… я хотел бы что-то для вас сделать. — Голубые глаза смотрели искренне, голос охрип. — Я все для вас сделаю! Если понадобится, я умру за вас, клянусь!

Ошеломленная его горячностью, Уитни молчала;

Уэст решил, что она потрясена его словами, прижал ее к груди и поцеловал так быстро, что Уитни не успела уклониться.

Его напор вызвал только отвращение, и она оттолкнула его.

— Лейтенант, пожалуйста! Вы слишком самоуверенны… люди смотрят… пожалуйста, больше так не делайте!

Уэст схватил ее за руки:

— Уитни, вы так прелестны… Если мои люди нас видят, они поймут мой порыв.

Она встала и резко сказала:

— Рада слышать, но должна признаться, его не понимаю я! Время идет, тени укорачиваются. Я настаиваю, чтобы мы продолжили путь.

Уитни подняла с земли упавший ридикюль, а когда выпрямилась, то увидела, что Уэст стоит с открытым ртом и вытаращенными глазами. Она нахмурилась. У него тепловой удар, или так на него повлияла страсть?

И тут она это услышала — раньше, чем Уэст сказал ужасное слово, объяснившее его паралич. Высокий, волнообразный, звенящий клич несся со скал, с земли и неба, отзываясь в каждой клеточке тела. Апачи!

Не один или два — толпы индейцев потоками стекали с холма, с раскрашенными лицами, сливаясь воедино с конями, они устремились на разморенных жарой солдат. Уитни смутно осознавала, что Уэст рядом, что он заталкивает ее в тень и велит присесть. Она неотрывно глядела на индейцев в боевой раскраске, которые со свистом летели на них, стреляя на скаку, словно вырвались из преисподни; медно-красные тела были необычайно грациозны.

Уэст был опытный солдат, при других обстоятельствах он бы не колеблясь начал стрелять, но сейчас его главной задачей было спасти женщину. Он боялся привлечь внимание к ее убежищу, а в фургоне была еще одна женщина! Он вытащил револьвер и велел Уитни оставаться на месте. Он ругал себя за то, что не выставил посты, но он был так очарован Уитни, ее красотой, что думал только о том, как остаться с ней наедине. А теперь под угрозой вся его миссия…

Выбравшись из пещеры, Уэст зигзагами побежал туда, где лежали его люди под защитой камней и фургона.

— Прикрывайте фургон! — крикнул он; это уже был воин, он действовал быстро и автоматически.

Уитни рассеянно подумала, что перед лицом опасности он проявил поразительное присутствие духа, но главным ее чувством был безграничный ужас. Она окаменела, не могла шелохнуться и из щели, в которую ее затолкал Уэст, следила за событиями. Она слышала визг Мэри, крики солдат, ржание лошадей и не могла поверить в реальность происходящего. Выстрелы чередовались с криками — людей или лошадей? Они звучали одинаково — крики обезумевших лошадей и вопли апачей и солдат.

Солдаты опрокинули фургон и укрылись за ним. Из деревянных стенок и лавки, на которой она совсем недавно сидела, торчали стрелы, и это почему-то пугало больше, чем сама стрельба. Эти полуголые люди были такие чужие, такие ужасные. Что делать, если придется с ними встретиться лицом к лицу?

Уитни затрепетала и еще ниже пригнулась за камнем, на котором сидела несколько минут назад. Во рту пересохло, колени дрожали, а стук сердца заглушал вопли и крики. Она зажмурилась, зажала руками уши, молясь, чтобы скорее наступил конец, чтобы эти ужасные дикари просто развернулись и уехали, оставив их в покое.

Через минуту она услышала тихие шаги по камню — кто-то приближался. Солдат или апачи? Она скорее почувствовала, чем увидела тень на входе в пещеру и попыталась стать невидимкой. Потом вспомнила про пистолетик, который бросила в ридикюль, торопливо достала его, сжала в руке и почувствовала себя увереннее. Тело содрогалось от отчаянного желания бежать, но Уитни заставила себя замереть, надеясь, что если это враг, то он ее не заметит.

Надежда рухнула, когда она услышала торжествующий хриплый возглас. Уитни открыла глаза и увидела над собой темное лицо, грязную головную повязку и жесткие черные волосы. На нем была набедренная повязка и мокасины, в руке — лук, с кожаного ремня свисал длинный нож. Больше на нем ничего не было — весь голый.

Лицо и грудь были расчерчены полосами, оживлявшими бронзовую кожу; раскраска казалась даже более устрашающей, чем взгляд. Крик застрял в горле, глаза остановились на апачи. Он ухмылялся.

Уитни дрожащими руками подняла пистолет, надеясь, что апачи увидит и убежит. Но нет, он хрипло засмеялся и подошел ближе. Уитни зажмурилась и нажала на курок. Раздался щелчок. Осечка. Она распахнула глаза. Поздно жалеть о том, что не отнесла пистолет оружейнику… Она посмотрела на индейца.

Он сделала два быстрых шага вперед, она смело нажала на курок, и — о радость! — пистолет выстрелил. К сожалению, его точность оставляла желать лучшего.

Разрисованный воин с яростным ревом ухватился за руку в том месте, где его оцарапала пуля, и по его глазам она поняла, что обречена.

— Господи Боже, — прошептала Уитни; апачи подошел, рывком выдернул ее из укрытия и вытащил наружу.

Он что-то прокричал апачам, стоявшим на гребне холма, один из них ответил на том же гортанном языке, и захватчик подтолкнул ее вперед.

Уитни чувствовала, что на ней нет шляпы, хоть и не помнила, чтобы ее снимала. Волосы были распущены, спутанные пряди падали на лицо и закрывали обзор. Она встряхнула головой. Если ей предстоит умереть, она встретит смерть с высоко поднятой головой, как подобает Брэдфордам.

— Пусти! — резко сказала она апачи и дернула руку. — Я не убегу.

Апачи как будто понял, что она сказала, но только фыркнул. Он тащил ее за собой, жестко впившись в запястье. Один раз у нее подвернулся каблук, и она чуть не упала, но апачи не замедлил шага, чтобы дать ей восстановить равновесие. Спотыкаясь, Уитни крикнула ему, чтобы остановился, но он даже не обернулся.

Скрипнув зубами, Уитни исхитрилась удержаться на ногах, чтобы избежать нового унижения, когда он будет волочить ее лицом по грязи и камням. Индейцу было все равно — он как будто не замечал ее, словно каждый день таскает за собой пленниц. Может, и таскает, с содроганием подумала Уитни, ведь главное занятие индейцев — это мародерство. И она у них в плену. Выжил ли кто-нибудь еще после нападения?

Отодвинув с лица спутанные волосы, Уитни заставила себя оглянуться, готовясь к худшему. Вокруг фургона на земле лежало несколько мужчин в форме, но лейтенанта Уэста среди них не было. Не было и Мэри. Она посмотрела на своего похитителя. Его глаза были прикованы к фургону, который апачи разломали на части. Уитни не пришло в голову задаться вопросом — зачем.

— Где Мэри? — дрожащим голосом спросила она и разозлилась, что выдала свой страх.

Свирепый взгляд индейца скользнул по ней, потом в сторону, Уитни проследила за ним и увидела Мэри, которая сидела, уткнувшись лицом в руки. Слава Богу, она была жива.

— Дай мне подойти к ней, — окрепшим голосом сказала Уитни, но апачи как будто не слышал.

— Уитни, — послышался хрип, она осмотрелась и в нескольких футах от себя увидела лейтенанта Уэста, он лежал на земле. Она его не узнала — без шляпы, окровавленный и грязный. — Уитни, — повторил он, и у нее оборвалось сердце.

— Эндрю, — прошептала она, — о, бедный, храбрый человек. Как вы?

Уэст хотел ответить, но апачи ударил его прикладом по голове, и Уэст потерял сознание. Уитни истерически закричала:

— Будь ты проклят! Ты не имеешь права, не было никакой причины так делать! — Она вырвалась и подбежала к Уэсту, упала на колени и обхватила руками его лицо.

— Эндрю, ты слышишь меня? О, ответь, Эндрю! — Голос звенел от горя и тревоги. Уэст был бледный и неподвижный, веснушки на лице выделялись, как пятна чернил на бумаге. Он еще дышал, но неглубоко и с трудом, по правому плечу растекалась кровь.

Она не успела ему помочь. Ее захватчик рывком за волосы поднял ее с земли, черные глаза превратились в злобные щелки, но Уитни было все равно — как загнанный зверь, она повернулась, оскалила зубы, дико вытаращила глаза, кинулась на него и вцепилась ему в лицо.

Пока индеец отбивался от ее ногтей, подоспели его сородичи, они смеялись. Под стрекаемый, их смехом, апачи швырнул ее на землю, упал на колени над ней и занес нож.

Уитни задержала дыхание, уверенная, что он ее сейчас убьет или снимет скальп, но другой апачи, видимо, вождь, что-то прокричал, и захватчик замер, огрызнулся, прыжком вскочил, хотя его ноги все еще касались ее распростертого тела.

Острые камни врезались в спину — она приняла сидячее положение, на ладонях остался песок. Порванная в схватке юбка сбилась до колен, но ей было все равно.

Ее взор был прикован к вождю апачей, который приближался, слегка подпрыгивая при скачке на неоседланной лошади.

У Уитни от страха перехватило горло. Он выглядел еще более зловеще, чем воин, который хотел снять с нее скальп. Высокий, гораздо выше остальных, в такой же набедренной повязке и высоких сапогах-мокасинах, через широкую голую грудь перекинут ремень с амуницией, щеки, лоб и подбородок раскрашены кривыми полосами. Узкая лента удерживала черные волосы, чтобы не падали на глаза, взгляд остановился на ней.

Уитни была потрясена, увидев зеленые глаза и знакомую насмешливую улыбку.

— Каттер! — выдохнула она. — Не может быть, что это сделали вы…

Она посмотрела на раненых солдат, лежавших на земле, на лейтенанта, стонущего от боли, и поняла, что не только мог, но и сделал. Она снова повернулась к нему и потрясенным шепотом спросила:

— Почему? — Каттер остановился рядом с ней, нагнулся, обхватил за талию и рывком поставил на ноги. Он не выпустил ее, а крепко ухватил за плечо.

— Почему? Потому что ваш Эндрю по ошибке повез вас вместе с армейским жалованьем.

О чем он говорит?

— Я ничего не знаю про жалованье… Я… ехала на праздник… — сказала она, но это прозвучало неубедительно.

Каттер засмеялся, за ним засмеялись другие. Их смех доносился до Уитни откуда-то издалека, она медленно повернулась, чтобы еще раз посмотреть на картину хаоса: разбитый фургон с оторванными досками, изрубленными в щепу, лежащие на земле аккуратной стопкой небольшие полотняные мешки, на них печатные буквы:

«США», более мелкие она не могла разглядеть. «Жалованье. Армия США. Жалованье». Эти мешки были в фургоне, в котором они с Мэри ехали к мистеру Такеру.

— Это… причина, по которой на нас напали? — спросила Уитни, и голос прозвучал так, как будто она была где-то страшно далеко.

— Одна из причин, — раздался жесткий ответ. Каттер одной рукой подтянул ее к себе, другой взял под коленки и вскинул на плечо. Краткий миг невесомости, и она шлепнулась на него, ремни амуниции больно впились в грудь; все, что она могла видеть, — это землю. — Другая причина — вы, мисс Брэдфорд.

Глава 6

Следующие несколько часов прошли как в тумане, позднее она с болью вспоминала смутные образы — ошеломленное лицо Мэри, беспомощно наблюдавшей, как ожесточенно сопротивляющуюся Уитни со связанными впереди руками бросили на голую спину лошади; неподвижную фигуру Эндрю Уэста и распростертые тела нескольких солдат; дурманящая тряска, когда Уитни на одной лошади с похитителем скакала по холмам и по плоской песчаной равнине.

Каттер одной рукой крепко прижимал к себе Уитни; нагнувшись к ее уху, он предупредил, чтобы она не сопротивлялась.

— Вам же будет хуже, если будете меня раздражать, — сказал он после того, как она попыталась свалиться с лошади на землю.

— Я надеюсь, что раздражаю вас! — выпалила Уитни. — Я надеюсь, что вас поймают и повесят! Когда лейтенант Уэст нас догонит, я буду смеяться последней!

— Если вся кавалерия Соединенных Штатов не может поймать горстку апачей-воинов, неужели несколько человек, которых мы там бросили, смогут вас освободить? — с прохладцей отозвался Каттер. — Если бы вы рассуждали более реалистично, мисс Брэдфорд, это бы спасло вас от разочарования.

Она попыталась вырваться, но Каттер прижал ее к себе. Уитни задохнулась и поняла, что продолжать борьбу — только делать себе хуже. Она решила сменить тактику.

Они ехали по безлесному плато, солнце палило нещадно, сжигая ее бледную кожу. Уитни оперлась спиной о Каттера и пыталась игнорировать жару. Раз она его пленница, нужно пошевелить мозгами. На его стороне грубая сила, на ее — интеллект. Интеллект и женственность. Она вдруг вспомнила вечер, когда он прижимал ее к себе, он тогда явно испытывал желание. Разумно предположить, что он по-прежнему ее хочет, и это может стать оружием против него.

— Каттер, — мягко сказала она, когда они замедлили шаг в тени высокого пика, — вы еще сердитесь на меня за то интервью?

— Интервью, которого не было? — угрожающе спросил он, и она задержала дыхание. — Как я могу сердиться на то, что вы раздразнили и подкупили всех жителей Тумстона, чтобы они говорили вам то, что вы хотите слышать? Я презираю вас за взяточничество.

— Ладно, ладно, я понимаю, что была не права и что вы имеете основания злиться. — Она попыталась взглянуть ему в лицо, слегка повернулась, но рука держала ее крепко, а подхваченные ветром волосы закрыли ей глаза.

— Сидите смирно! — приказал Каттер, когда она попыталась убрать их с лица и извернуться, чтобы посмотреть на него, и Уитни прикусила язык, удержав язвительную реплику.

Она притворно улыбнулась и пробормотала;

— Извините. Я просто хотела…

— Не трудитесь, я знаю, что вы хотели сделать, но это не сработает. — Голос был ласковый, шелковый, и то, что он дальше сказал, лишило ее всякой надежды. — Думаете, если бы я вас хотел, я не взял бы вас вне зависимости от того, хотите вы или нет?

У Уитни перехватило горло, и по спине пробежал озноб, несмотря на жару. До сих пор ей не приходило в голову, что Каттер действительно опасен. Она его переоценила, выдала кредит доверия, считая более цивилизованным человеком, чем он есть на самом деле. Как глупо!

Этот Каттер не тот человек, с кем она мерилась остроумием. Этот Каттер такой же неистовый, как те, кто скачет вместе с ним, — воины с жесткими глазами, которые не моргнув глазом убили уже, наверно, десятки людей.

От отчаяния она застонала.

— Опять поете, мисс Брэдфорд? — раздалось над ухом, и Уитни сжала зубы от напоминания о том, как он появился у нее во время купания.

— Похоронные гимны! — выпалила она, невзирая на дурное предчувствие; даже смеху Каттера был пропитан злобой.

— Не умирайте пока. Я еще не натешился.

— Я имела в виду вашу смерть, если хотите знать!

— Это поставило бы вас в затруднительное положение, — рассудительно заметил Каттер, покрепче прижав ее руку.. — В лучшем случае вы останетесь с моими компаньонами, а ни один из них не будет так приветлив, как я. В худшем — вы останетесь здесь одна, с койотами и гремучими змеями.

— Это лучше, чем с вами! — сказала она с убежденностью, которой вовсе не испытывала в данный момент.

Он прав. Что она будет делать, если он ее покинет?

Из тех людей, что скачут за ними клином, только один имеет мало-мальски представительный вид, и это тот, в кого она стреляла. Его последний взгляд был отнюдь не дружеский.

— Вы могли бы меня отпустить? — В голосе Уитни звучала надежда, и Каттер почти улыбнулся. Почти.

— Зачем? У меня была куча хлопот, чтобы заполучить вас.

— Не скажете ли зачем? — Она чувствовала, как к горлу подступают слезы, и ужаснулась, что он может заметить ее слабость. — От меня вам нет никакой пользы, — сказала она твердо и убедительно, но он на это не купился.

— Если бы от вас не было никакой пользы, мисс Брэдфорд, я бы уже придумал несколько способов, как от вас избавиться. — Он пришпорил лошадь и пустил вскачь. — Вы доставили больше неприятностей, чем я мог предвидеть, и я уже жалею, что забрал вас.

С надеждой ухватившись за слово «жалею», Уитни снова попыталась оглянуться и посмотреть на него, но скачущая лошадь швыряла ее из стороны в сторону, и они только стукнулись головами. Он сквозь зубы выругался и пригрозил, что, если она не будет сидеть смирно, он привяжет ее поперек лошади, как мешок с провизией.

«Вот до чего докатилась!» — с раздражением подумала Уитни. Ею командует какой-то отщепенец-полукровка, пугающим образом одетый, вернее, раздетый, его голые руки сомкнуты у нее под грудью, это неприлично и неудобно, а голые бедра подпирают ей ноги. Ни одна женщина не сядет верхом в юбке, безразлично подумала она, видя, что оборванные, грязные клочья юбки сбились вверх до колен, обнажив ноги, Она старалась не замечать косых взглядов или горящих глаз, в упор разглядывавших ее. Она сбежит из этого кошмара, обязательно сбежит! Давление рук Каттера раздражало, она старалась не думать ни о его руках, ни о том, что он то и дело равнодушно и подолгу касается пальцами ее грудей, она решила на это не реагировать. Ей нужно сосредоточиться на побеге, ухватить первую же возможность и сбежать из этого кошмара!

К ночи Уитни перестала думать о побеге. Она слишком устала, чтобы следить за маршрутом, все тело пронизывала боль, отупляющая слабость, кожаные ремни врезались в руки. Они скакали размеренной рысью весь день и теперь были где-то в горах, она понятия не имела, что за горы. Каттер и прочие, казалось, знали, куда ехать, но в том, что касалось Уитни, была полная неясность.

Когда они наконец остановились, она безвольно повисла на влажной шее лошади, вцепившись руками в гриву, чтобы не упасть на землю. Каттер соскочил с коня и заговорил с другими на их странном, гортанном языке.

Когда он снова подошел, она не потрудилась посмотреть на него и связанными руками держалась за гриву как за последнюю надежду.

— Мисс Брэдфорд. — Голос Каттера был не такой суровый, как раньше, и если бы Уитни не так устала, она бы подумала, что у нее галлюцинации: в голосе слышалось сочувствие. — Мисс Брэдфорд, если вы хотите слезть с лошади, я вас подхвачу, и вы сможете отдохнуть.

Его слова достигли помутненного сознания, она всмотрелась сквозь завесу спутанных светлых волос.

— Отдохнуть? Хорошо бы…

Когда он поставил ее на землю, ноги у нее подкосились, и она упала на колени. Она услышала звук рвущейся ткани, но была слишком слаба, чтобы забеспокоиться. Только когда Каттер поставил ее на ноги, она поняла, что юбка разорвалась от подола до бедра.

— Ox… — Она зажала в пальцах края и уставилась на кружево панталон. Она забыла, что под платьем нет нижней юбки. — Платье…

— Погибло, — сказал Каттер. — Но я уверен, что папочка купит вам новое, прямо из Парижа.

Уитни не уловила насмешку и машинально кивнула:

— Да, купит. Он любит, когда я нарядная.

Каттер с отвращением фыркнул и отвел ее к плоскому камню.

— Садитесь, — отрывисто приказал он. — Теджас разведет огонь и накормит вас. Не пытайтесь его улестить.

Вы сейчас не в лучшем виде.

До этого момента Уитни не приходила в голову мысль привлечь на свою сторону кого-нибудь из этих людей, но когда она огляделась и увидела смутно знакомое лицо, выражавшее что-то вроде сочувствия, у нее появилась надежда.

Мужчина посмотрел на нее с улыбкой и жестом предложил садиться. Среднего телосложения, темнолицый, прямые черные волосы заправлены за уши. Разве он не ехал вместе со всеми? Она смутно помнила, что после того как ее схватили, к ним присоединился одинокий всадник. Он был единственный, на ком была не набедренная повязка, а рубашка и брюки, но это не имело значения: он был вооружен, и он был враг. И объект для осторожного убеждения.

— Я не знаю, как вас зовут, — сказала она, когда Каттер отошел. — Нас не представили друг другу.

Теджас ухмыльнулся и подложил в костер сухое полено.

— Да, сеньорита, если помните, когда мы впервые встретились, вы были чересчур сердиты, чтобы требовать знакомства.

Уитни с трудом изобразила слабую улыбку.

— Да, помню, но ведь сейчас это не имеет значения, правда?

— Не имеет, — сказал Теджас и покосился на Каттера, который, сидя на корточках, разговаривал с воинами. — Последуйте его совету, сеньорита, это убережет вас от беды.

Она проследила за его взглядом и насчитала восемнадцать человек. Взгляд вернулся к мексиканцу, сидевшему напротив нее. Язычок пламени дрожащей вспышкой осветил его лицо.

— Как вас назвал Каттер? — спросила она, заставив голос звучать дружелюбно, но не слишком. Должно быть, он слышал последнее ядовитое замечание Каттера и нельзя действовать слишком открыто. Она с дрожащей улыбкой старалась разгрести спутанные пряди волос, они закрывали ей глаза и щекотали нос. Когда ослабевшие руки не справились с задачей, она подула вверх, выпятив нижнюю губу.

— Теджас. — Протянув руку, он заправил ей волосы зауши. — От испанского названия Техаса.

— Понятно, Теджас. Кажется, я попала в беду. — Она попыталась пошутить. Влажный взгляд Теджаса остался серьезен.

— Да, сеньорита. Я тоже так думаю.

Все было хуже, чем она думала. Проглотив ком в горле, она сказала:

— Что же мне делать? Отдаться ему на милость? Взывать к совести?

Теджас стрельнул взглядом в Каттера и помотал головой:

— Думаю, это не поможет.

В область живота упало что-то тяжелое и холодное.

— Что вы хотите этим сказать?

Теджас пожал плечами, подул на слабый огонек костра, потом сел на пятки и долго смотрел на нее.

— Слишком поздно. Когда обнаружат, что пропали деньги армии и что вас взяли в плен, нас начнет искать каждый солдат Аризоны. От вас теперь ничего не зависит.

— А если мне удастся сообщить отцу, — быстро, тихо сказала Уитни. — Вы знаете, что я могла бы это сделать.

Когда я окажусь в безопасности, он использует все свое влияние, чтобы замять дело.

Теджас помотал головой и с жалостью посмотрел на нее:

— Сеньорита, я думаю, вы верите в то, что говорите, но вы не знаете положения вещей. Как только армия схватит одного из нас, нельзя будет замять дело. Мы знали это с самого начала и не рассчитываем на другое.

— Чепуха! — настаивала Уитни. — Мой отец…

— В Нью-Йорке, и черта с два он что-нибудь сделает, — резко сказал Каттер, подойдя сзади и положив руку ей на плечо, чтобы она не могла встать. От его прикосновения Уитни напряглась и затаила дыхание. Он взял ее за волосы, обмотал их вокруг кулака и притянул ее к себе. Задумчиво посмотрел на густые локоны и продолжил тихим угрожающим тоном:

— Помните, я говорил, что могу послать ему ваш скальп, мисс Брэдфорд? Я могу это сделать, и никто не поднимет руку, чтобы меня остановить.

Страх сковал Уитни, она подняла большие глаза к темному, непроницаемому лицу Каттера. По нему ничего нельзя было прочесть. Неужели он и правда… собирается оскальпировать ее?

Увидев ее неуверенность и усилия удержать дрожащие губы, Каттер улыбнулся.

— Можете подумать об этом, — посоветовал он, решив, что она собирается спорить, — когда в другой раз попытаетесь открыть рот. Как известно, мне несвойственно терпение.

— И мораль, — буркнула она и моргнула, потому что он дернул волосы — не слишком сильно, но довольно больно.

Проглотив неуместный комментарий, Уитни пришла к неизбежному заключению, что лучше бы сохранить скальп в относительно хорошем состоянии, как и голову. И хотя какая-то часть сознания отказывалась верить, что он ее убьет, Уитни решила, что бывают времена, когда наилучшей защитой является благоразумное молчание. Она сжала губы.

— Самое время заткнуться, — заметил Каттер, когда понял, что она не собирается его провоцировать. Он размотал волосы с руки, что заняло некоторое время, провел пальцами по щеке и заметил, как она задрожала. Каттер покачал на ладони тяжелые, сияющие волосы, пальцем провел по нежной коже за ухом и улыбнулся, услышав учащенное дыхание. Лениво, обыденно провел кончиком пальца по завитку уха.

«Что он делает? — смутно пронеслось в голове, ослабевшее тело охватил горячечный дурман. — Почему он не отстанет от меня?»

Каттер опять намотал ее волосы на руку, она содрогнулась, бросила молящий взгляд на Теджаса, но не встретила поддержки. Теджас смотрел в сторону, как будто был не в силах наблюдать за молчаливым обольщением, неторопливым убаюкиванием ее сопротивления.

Уитни собралась с силами и услышала свой голос, словно долетевший издалека, говорящий, чтобы Каттер остановился.

К ее облегчению, руки замерли, Каттер не разозлился, а засмеялся, отпустил ее волосы, и они тяжело упали ей на спину. Она не пожелала посмотреть на него, а уставилась на огонь. Это не так опасно, как смотреть на Каттера: она вдруг поняла, что должны были чувствовать древние греки под взглядом Медузы Горгоны. Если она посмотрит на Каттера, на его темное, насмешливое лицо, она тоже обратится в камень.

Но он заговорил с Теджасом на их жестком языке — Уитни показалось, будто дерутся два кота. Когда она почувствовала, что Каттер ушел, она слегка повернула голову и посмотрела вслед.

Он ступал гибко, грациозно, хотя до сих пор она не применяла это слово к такому человеку, при свете луны его черные волосы блестели, как крыло ворона. Он махнул рукой, подзывая остальных, сел, по-индейски скрестив длинные ноги, все расположились вокруг и стали считать полотняные мешочки, недавно принадлежавшие армии США.

Когда она отвернулась от них, оказалось, что Теджас задумчиво и хмуро смотрит на нее. Очевидно, он приставлен сторожить ее, поняла Уитни; проявит ли он снисходительность? Сам бы он ее отпустил, решила Уитни, но он предан Каттеру, а тот не склонен к милосердию.

Скорчившись у костра, Уитни молча наблюдала, как мужчины разделили мешки и рассовали их по кожаным сумкам. Они не выглядели дикарями, но у всех был такой же жесткий взгляд, как у. Каттера. Теджас среди них единственный, кто не был апачи, но он говорил на их языке. Уитни вспомнила пытки, которые ей описывал Каттер. Он, конечно же, не будет… но ведь ей не приходило также в голову, что он ее похитит?

Зачем? Чего он добивается? Похищение только ухудшит положение ренегатов, не так ли?

Мотивы Каттера объяснил Теджас, он говорил с акцентом и явно ей сочувствовал.

— Вы — наша гарантия против солдат, которые будут нас преследовать. Пока вы у нас, они не нападут, опасаясь за вашу жизнь.

У Уитни погасла надежда на сделку. Все же она сделала слабую попытку:

— Если вы меня отпустите, они не будут вас преследовать.

— А украденное золото? — напомнил Теджас, и она сникла.

Но ведь есть же выход, она не должна спускать этим людям, что они ее похитили… если не сделают чего-то похуже… Она едва взглянула на Теджаса, когда он положил что-то ей в руку и сказал, что это надо есть. Тревожные мысли отбили всякий аппетит, но она апатично откусила от плоского и сухого подобия хлеба, поперхнулась и попросила воды.

Он подал ей кожаный мешок. Она уставилась на него и спросила:

— Предполагается, что я буду пить из того же мешка, что и все?

— Если хотите пить, — сказал Теджас. Уитни без слов вернула ему мешок. — Скажите, если передумаете.

— Вряд ли. — Она покачала головой. Согревшись у костра, она стала сонной и клевала носом. Вскидывала голову, старалась держаться, но в глаза словно насыпали песок.

Когда она клюнула носом в десятый раз, появился Теджас с одеялом и пробормотал, что она может лечь у костра, где ей будет тепло.

— Никто вас ночью не побеспокоит, — утешил он, но до Уитни не дошло скрытое значение его слов. Она с благодарностью приняла одеяло и попыталась в него завернуться — крутилась, извивалась со связанными руками, пока наконец Теджас не забрал его и не сказал, чтобы она легла спокойно, а он ее накроет.

— Со мной много хлопот, правда? Вам, наверное, неприятно положение человека, который должен утешать несчастную, беззащитную женщину.

Он улыбнулся:

— Не сказал бы. Я привык ухаживать за женщинами Каттера.

Каттер завел привычку похищать женщин против их желания? Надо надеяться, что нет. Если Теджас привычен к такого рода вещам, она не сможет сыграть на его порядочности.

Она сразу же заснула и спала до тех пор, пока Каттер не потряс ее за плечо с первыми лучами солнца.

— Вставайте. Если будете есть или у вас личные надобности, это нужно делать сейчас. Позже не будет времени.

Уитни злобно посмотрела на него — он стоял, широко расставив ноги, и смотрел, подняв брови.

— Ну? — сказал он холодным, безразличным тоном, и Уитни взъерепенилась. Она неуклюже поднялась на колени и выпалила:

— Это нелегко сделать со связанными руками! Или вы боитесь, что я вас ударю?

— Нет. Просто так легче вами управлять. — Он грубо толкнул ее к Теджасу. — Займись ею, мне некогда спорить.

Свирепый ответ замер у нее на губах, когда она поймала быстрый отрицательный рывок головы Теджаса за спиной Каттера. Уитни плотно сжала губы. С максимальным достоинством она проследовала за Теджасом к кустам, мечтая провалиться сквозь землю. Мало того что она заложница, ее еще публично унижают — от этого можно сойти с ума!

Теджас поджидал, когда она выйдет из кустов. Она вызывающе посмотрела на него:

— Я нахожу ситуацию нестерпимой!

— Пленники не всегда могут выбирать ситуацию, — примирительно сказал Теджас. — Вы готовы?

Уитни посмотрела на его лошадь.

— Я должна ехать с вами?

— Да. Надеюсь, вы не находите мое общество столь же нестерпимым?

— Нет, ваше общество предпочтительнее того, что у меня было вчера! — отрезала она и, подойдя к лошади, подождала, чтобы Теджас ей помог.

Мексиканец был не намного выше, чем Уитни, но без усилий поднял ее, усадил на лошадь и сам сел позади, Протянув руки вокруг нее, чтобы взять уздечку, он прошептал ей на ухо:

— Сеньорита, было бы разумно поскромнее уложить юбку. Не все наши товарищи безразличны к вашим чарам.

Уитни оглядела себя и увидела, что разорванные края юбки разошлись и видна узкая ножка в тонких панталонах. Она увидела, как два раскрашенных индейца впились в нее взглядами, и торопливо обмотала ногу материей.

— Извините, что не могу нарядиться поскромнее! — с вызовом сказала она и услышала, что Каттер засмеялся. — Мой багаж потерялся, ничего не могу поделать!

— Что заставляет вас думать, что я хочу видеть на вас какую-либо одежду? — спросил Каттер, потом что-то сказал апачи, стоявшему рядом, и все засмеялись. Но она заметила, что те двое по-прежнему алчно пялятся на нее, от этого ей было неуютно, и когда Теджас что-то резко сказал им на их языке, она поняла, что ему тоже это не нравится.

С Теджасом ей было спокойнее, хотя она знала, что он сделает все, что прикажет Каттер. Она прислонилась к мексиканцу и избавила себя от необходимости видеть апачей, включая их вождя. Уитни гадала, какие планы у Каттера на ее счет, чувствовала, что часть разговора Каттера с Теджасом касается ее. Теджас пожал плечами, и они тронулись сразу с большой скоростью.

В пути они перекусили, чавкая, плоской круглой лепешкой, Теджас сказал, что их делают из кукурузной муки, а потом размачивают в воде.

— Консистенция коровьей лепешки, — буркнула Уитни с отвращением, пытаясь проглотить сухой кусок.

— Все лучше, чем ничего, — заметил Теджас, и она послушно согласилась:

— Да, только коровья лепешка вкуснее.

Теджас затрясся от смеха, и это еще больше разозлило Уитни.

— Я что, теперь главный источник развлечения? — язвительно спросила она, и Теджас мигом отрезвел:

— Надеюсь, что нет, сеньорита.

Уитни попыталась оглянуться, но ветер трепал длинные, распущенные волосы, и его лицо только мелькнуло перед ней.

— Есть что-то, о чем вы мне не говорите, — упрекнула она, он не ответил. — Что это, Теджас?

Его голос прозвучал необычайно жестко:

— Капер прав. Вы задаете слишком много вопросов, Успокойтесь, все кончится хорошо.

Следующие несколько часов Уитни молчала, с ужасом гадая, что будет, когда они остановятся. Она понимала, что вокруг нее ведется спор, и вспоминала горячие, алчные глаза тех двух апачей. Один из них был тот, кто вытащил ее из пещеры, куда ее спрятал Уэст, — тот, в которого она стреляла. При мысли о нем Уитни содрогнулась и порадовалась, что вождем был Каттер: он только говорит о том, что оскальпирует ее, а остальные сделали бы это немедленно.

Уитни потеряла представление о времени и расстоянии, понимала только то, что они спускаются с горы в жаркую равнину. От бесконечной скачки рябило в глазах, ветер сушил лицо, солнце назойливо палило. Апачи, казалось, не чувствовали ни жары, ни солнца; если бы Теджас не дал ей потрепанную шляпу, она была бы уже похожа на свеклу — шляпа с широкими полями закрывала лицо от солнца и придерживала волосы.

Они останавливались только для того, чтобы напоить лошадей. Когда же они достигнут места назначения?

И что это за место? — вяло подумала Уитни. Она так устала, что ей было почти все равно, она желала только, чтобы прекратилась бесконечная скачка.

Они опять были в горах. На ночлег остановились на небольшом плато, окруженном соснами и другими вечнозелеными растениями, названия которых Уитни не знала. Она неуклюже опустилась на камень возле костра, который развел Теджас.

Одеревеневшая после непривычной скачки, подавленная, полная дурных предчувствий, она смотрела пустыми глазами, и в них отражались не широкие просторы, окружавшие их, а слабость духа и тела; она не замечала ни одиноко торчащие красные и пурпурные скалы, ни красоту могучих деревьев. Холодный ветер пронизывал насквозь, издалека доносился вой — от Теджаса она знала, что это воет койот. Вой долго висел в воздухе, одинокий, колеблющийся, завораживающий. Слезы вдруг брызнули из глаз, и Уитни посмотрела на Теджаса измученными глазами.

— Ничего не будет по-прежнему, — надтреснутым голосом прошептала она, и мексиканец задержал на ней взгляд.

— Все меняется. Жизнь — это череда перемен, — утвердительно сказал он, присел возле нее и развязал руки.

Восстановление циркуляции крови вызвало боль;

Теджас осторожными круговыми движениями растирал ей руки.

— Перемены не обязательно плохи, — продолжал он. — Некоторые умеют принять худшее и сделать из него лучшее. — Он посмотрел на нее хмурым, задумчивым взглядом. — По-моему, вы такая женщина, которая сможет это сделать, если захочет.

— Что вы пытаетесь мне сказать?

— Ничего. — Он пожал плечами. — Просто не падайте духом.

Уитни нахмурилась. Что это значит? Она так устала, что не хотела, чтобы он выражался загадками. Особенно потому, что к ним приближался Каттер, и выражение его лица не сулило ничего хорошего.

— Ты подался в няньки? — сказал Каттер Теджасу, но тот его проигнорировал. — Знаешь ли, я не ожидал, что ты будешь с ней обращаться так, как будто она хрустальная.

Теджас присел на корточки, внимательно посмотрел на Каттера и что-то сказал на их языке — тон был резкий, Каттер напрягся. Его ответ был столь же резкий.

Теджас встал, развернулся и ушел. Уитни посмотрела ему вслед полными страха глазами.

Она перевела взгляд на Каттера, на его темное лицо под индейской повязкой. Прекрасные зеленоватые глаза смотрели в упор и так холодно, что она готова была побежать вслед за Теджасом. Она безуспешно пыталась проглотить ком в горле. Наконец ей удалось произнести достаточно резко, с поднятой головой:

— Чего вы хотите?

Каттер что-то сказал индейцу, оба засмеялись, отчего Уитни стало еще больше не по себе. Каттер присел перед ней и кивнул головой в сторону апачи, стоявшего позади.

— Вы оказались яблоком раздора, мисс Брэдфорд.

Какие будут предложения?

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — Она перевела взгляд с непроницаемого лица Каттера на полуголого индейца, стоявшего позади него, и ее кольнул страх.

— Неужели? — Каттер склонил голову на плечо. — Мне почему-то кажется, что понимаете.

Уитни встала.

— Слушайте, если вы и все это сборище первобытных аборигенов желаете поиграть — прекрасно, но без меня!

Чтобы подойти к единственному источнику успокоения, ей пришлось пройти мимо Каттера, с невидящими глазами и высоко поднятой головой, но тот остановил ее, круто повернув к себе. Он говорил ласково, но его выдавали глаза — они сверкали зелеными льдинками.

— Оставьте Теджаса в покое. Это вам не поможет. Я видел, какую игру вы затеваете, она вам не удастся!

— Как обычно, вы сами не знаете, о чем говорите! — Под отчаянной бравадой Уитни безуспешно пыталась скрыть страх. Взгляд скользнул в сторону апачей и Теджаса — тот молча стоял и слушал. У нее упало сердце — она поняла, что он не придет на помощь.

Каттер сменил злость на холодную невозмутимость.

— Это не имеет значения. — Еще больнее сжав ей руку, Каттер вытолкнул Уитни вперед. Приятный тон его речи мгновенно возбудил подозрение. — Кажется, у нас возник спор, кому вы принадлежите, мисс Брэдфорд.

— Что?!

Он указал на одного из апачей:

— Одинокий Волк говорит, что вы принадлежите ему, потому что он первый вас нашел, и если я, их вождь, не возьму вас себе, вы будете его женщина.

— Куда возьмете?

Каттер заморгал, зрачки расширились от удивления, потом он слегка улыбнулся:

— Возьму, как мужчина берет женщину, мисс Брэдфорд.

— Это же смешно… — Ее протест оборвался, когда она увидела язвительную усмешку Каттера и напряженное лицо Теджаса, которому было совсем не до смеха.

— Смешно или нет, но Одинокий Волк говорит, что много месяцев не знал белых женщин, и хотя вы слишком бледная, у вас хорошие зубы и сильные ноги. Он был настолько щедр, что предложил делить вас со своим двоюродным братом, Шкурой Буйвола.

Ее охватила ярость, борющаяся с остатками страха.

Ярость победила. Голос сорвался на крик.

— Скажите Ленивому Волку и Рогам, Буйвола…

— Одинокому Волку и Шкуре Буйвола, — поправил Каттер. — Будьте осторожнее в словах — Одинокий Волк понимает английский.

— Тогда пусть говорит! — выпалила Уитни.

Одинокий Волк что-то сказал Каттеру, и тот перевел для нее:

— Он сказал, что английский — нецивилизованный язык и он не желает на нем говорить. В качестве его женщины вы научитесь говорить на цивилизованном языке.

А еще лучше, если лишитесь языка, чтобы вообще ничего не говорить. Итак, мисс Брэдфорд, вы выбираете Одинокого Волка с Шкурой Буйвола? Они прекрасные, сильные воины и отличные охотники.

Голос Каттера был слегка насмешливым, но глаза смотрели серьезно, и Уитни уставилась на него.

— Полный абсурд… Вы же не думаете, что я буду рассматривать ваше предложение?

— Не вижу, какой у вас выбор. — Каттер скрестил руки на бронзовой груди и улыбнулся. — Хотя я имею возможность взять вас как свою женщину, вам придется выбрать. Хотя я начинаю думать, что, пожалуй, отдам вас Одинокому Волку и останусь без вас.

Сердце и легкие сдавило, у Уитни закружилась голова. В угасающем свете дня она видела блеск предвкушения в глазах двух апачей и насмешливое лицо Каттера.

Как ни ненавистно ей было давать ему такой ответ, она слабым голосом произнесла:

— Все равно что выбирать между нарывом и бородавкой… Видимо, я выбираю вас.

— Лестью вы ничего не добьетесь, — сказал Каттер и шагнул к ней.

Уитни бросила быстрый взгляд на Теджаса, и это был последний призыв о помощи. Вывернув ей кисть, Каттер сорвал с нее платье, и она осталась в нижней рубашке и панталонах с кружевами. Уитни отчаянно закричала, схватила свою одежду, но Каттер вырвал ее, отбросил в сторону и снова потянулся к Уитни, но она сумела ускользнуть от его рук.

— Не смейте… не смейте меня касаться!

— Не держите слово, мисс Брэдфорд? А я-то думал, что вы рьяный приверженец такого рода вещей.

Мягкий голос не убавил ее страха. Она видела в его глазах враждебность и решимость, и это вызвало в ней неистовое сопротивление. Он собирается овладеть ею перед лицом этих людей? Сознание помутилось, она смутно понимала, что Каттер пытается ее успокоить, но пятилась до тех пор, пока не оказалась прижатой к скале. Каждый раз, как он протягивал к ней руку, она лягалась и отчаянно визжала.

Сквозь спутанные волосы она смутно различала Теджаса, услышала, как он говорит:

— Амиго, она сражается за свою добродетель, как тигрица!

— Тигры славятся своей добродетелью, — усмехнулся Каттер. — Но любого тигра можно приручить при умелом обращении.

Шелковистые волосы забились в рот и глаза, Уитни задыхалась, но еле слышно произнесла:

— Меня… не приручишь…

Однако ее отважное заявление ничего не значило — Каттер приступил к делу.

— Уитни! Уитни… успокойся, — потребовал он.

Ему наконец удалось сгрести ее в охапку, она извернулась и лягнула его, почти рыдая, на грани истерики. Если нужно было что-то еще, чтобы она потеряла контроль над собой, то его явного намерения было более чем достаточно. Но сначала ему придется ее убить, решила она и возобновила попытки высвободиться. Лучше смерть, чем та судьба, которую он ей уготовил…

Каттер стиснул зубы и старался ее удержать.

— Черт возьми, Уитни, это не то, что ты думаешь, — сказал он ей прямо в ухо, но она не услышала. Собрав все силы, она, как дикая кошка, извивалась и боролась.

— Остановишься ли ты, черт возьми! Я не собираюсь тебя насиловать. Слышишь?

Его слова наконец достигли ее замутненного сознания, и Уитни затихла. Каттер повернул к себе грязное лицо со следами слез.

— Перестань бороться, я должен был устроить это представление.

Потом он повернул ее лицом к изумленным апачам.

Уитни замерла, когда рука Каттера накрыла ей грудь, в глазах заметалась паника. Она слышала, как он заговорил на своем гортанном языке, видела злобные ухмылки на лицах зрителей. Она отыскала глазами Теджаса, попыталась прочесть что-то в твердых чертах лица. Широко раскрытые глаза выражали сочувствие, но она знала, что он не может… не станет ей помогать.

Когда Каттер прижал ее к себе и интимно пробежался рукой по телу, Уитни закрыла глаза. Он ее обманул, и надо готовиться к худшему. Она услышала, как засмеялись апачи, и почувствовала, что Каттер поднял ее на руки.

— Ты опять солгал, — вяло проговорила она, не глядя на него.

Каттер сжал ее сильнее и сказал по-английски, чтобы она могла понять:

— Я заявляю, что белая пленница — моя женщина.

Никто другой не может ее взять.

Слова ворвались в уши Уитни, как шквал ветра, и ее апатия испарилась. Как он смеет обращаться с ней как с вещью, как с военным трофеем! В глазах вспыхнул бунт, Каттер почувствовал, как она напряглась.

Изрыгая поток злобных ругательств, которые сделали бы честь любому корреспонденту отцовской газеты, Уитни вцепилась в волосы, падавшие ему на лицо.

Каттер услышал, как сзади засмеялся Теджас, — наверное, подумал, что Каттер заполучил тигра, которого не сможет приручить; а может, иметь женщину, которая так отчаянно сопротивляется, будет чем-то новеньким?

Возбуждение боролось в нем с некоторой долей восхищения ее мужеством и силой, но сопротивление чертовски осложняло задачу. Проклятие, неужели она такая безмозглая — не понимает, что он пытается сделать?

Ловким точным движением Каттер так сдавил Уитни, что она обвисла в его руках, задыхаясь, но глаза по-прежнему смотрели с ненавистью. Он перекинул ее через плечо, подхватил с земли одеяло и зашагал через лагерь к поросшим кустами камням.

Теджас смотрел затуманенным взглядом, сжав губы.

Апачи ждали, прислушиваясь, и через несколько минут раздался пронзительный крик Уитни. Теджас опустил глаза и покачал головой. Это было единственно возможное решение, оно было неизбежно, но оно ему все равно не нравилось. Как ни сопротивлялась Уитни, теперь она — женщина Каттера.

Глава 7

Каттер закинул руки Уитни ей за голову и одной рукой прижал оба запястья. Твердое, мускулистое тело распласталось на ней по всей длине, лицо нависало в нескольких дюймах.

— Еще яростнее сражаться не можешь? — съязвил он, когда она замерла под его тяжестью.

Он был зол — на Уитни, на Теджаса, на Одинокого Волка, который довел его до взрывоопасной ситуации.

Но больше всего он злился на себя. Зачем он поддался импульсу похитить ее? Он хотел ее только хорошенько попугать, чтобы она прекратила нелепые попытки припереть его к стенке этим чертовым интервью. Не склонный к подобным методам устрашения, он передумал, когда обнаружил, что в злосчастной поездке ее будет сопровождать Уэст с армейским жалованьем. Почему бы и нет? — решил он. Подбить обеих птичек одним камнем! К сожалению, птичка, которую он хотел попугать, решила уютно свернуться в руках лейтенанта — волосы распущены, шелковая белая кожа сияет, губки приоткрыты, — и вместо задуманного плана Каттер дал вовлечь себя в нынешнюю ситуацию.

Каттер мог бы себе сказать, что попал в переплет, потому что Одинокий Волк потерял терпение в отчаянной драке с Уитни, но он знал, что это не так. Покорять женщин-пленниц было специализацией Одинокого Волка, ему был отдан приказ не причинять ей вреда, а только попугать. Но после того как она узнала Каттера, все возможности свелись к одной — взять заложника, пока они не распорядятся золотом; казалось вполне естественным взять Уитни, как он объяснил скептически настроенному Теджасу.

«Ну вот ты ее получил и что теперь будешь с ней делать?» — насмешливо, с некоторой долей раздражения сказал он себе.

Первую возможность подсказывала разгоряченная кровь, которая не остывала от трения о ее нежное тело.

Не важно, что объект внимания бьется, как форель, вытащенная на берег. Каттер прошелся рукой по ее телу, медленно проверяя изгибы, глаза задержались на пылающем злобой лице. Шелковые волосы казались расплавленным золотом, белые фарфоровые щечки покрывал румянец, при свете луны он выглядел как нарисованный.

— Это лучшее, что ты можешь сделать? — вяло спросил он, когда она попыталась ударить его в пах коленом. — Плоховато получается, ты не находишь?

Уитни снова закричала, звук, вырвавшийся из горла, был уже болезненный. Своей тяжестью Каттер придавил ее к острым камням на твердой земле, быстро реагируя на каждое ее движение. Она была в ярости и в то же время в ужасе. От страха крик больше походил на рыдание, звук был хриплый, почти неузнаваемый. Каттер ничего не делал, только держал ее, подчиняя своим прикосновениям.

Но она знала, что за этим последует, она помнила Натана и его холодные, жестокие руки, помнила унижающий акт, который происходит вслед за этим. Уитни почти обезумела от предчувствия. Она не знала, что хуже — ожидание или то, что ей предстоит. Она почти обессилела от борьбы, а Каттер даже не запыхался. Он держал ее без усилий, как-то пренебрежительно, одной рукой, худощавое тело придавило ее своей тяжестью так, что она еле дышала. Она ощущала мускулатуру голой груди, длинные ленты мышц, которые выглядели такими рельефными и гладкими, но оказались неподатливыми. Ребра касались ее живота при каждом движении, и она заметила, что сопротивление только больше распаляет его. На миг ей вспомнилось его тело, каким она в первый раз его увидела, и она отбросила воспоминание, пока не потеряла рассудок от страха и изнурительного озноба.

Все бесполезно. Сквозь тонкую набедренную повязку и еще более тонкую ткань панталон — о, зачем она не надела нижнюю юбку, километры юбок! — она чувствовала его настойчивый мужской орган, вдавившийся в нее так горячо, что она задыхалась. И когда она подняла на него взгляд, полный замешательства и страдания, он еще теснее вдавил в нее свое тело.

Это было уж слишком. Чтобы не видеть его триумфа и злорадства, она закрыла глаза. Зажатые волосы не давали отвернуться, и она почувствовала, что он смотрит на нее как бы размышляя — как на блюдо с едой. Наверно, так оно и есть. Она попыталась вспомнить подробности пытки, которую он ей расписывал, но, слава Богу, в ней не было ничего от каннибализма.

Потом она была уже не так в этом уверена, потому что он начал ее пробовать маленькими, легкими поцелуйчиками, и она окаменела в его жестком объятии. Она вскинула ресницы, он увидел ее испуганные золотистые глаза, глубокие, как каньоны Аризоны.

— Что бы ты ни собирался делать, — удалось ей выговорить, но голос был не презрительный и надменный, а отвратительно слабый и полный страха, — делай и оставь меня в покое!

С чувственно подрагивающими губами, с холодной улыбкой, которая не передавалась глазам, Каттер наклонил голову, и лунный свет блеснул на черных волосах.

Медленными движениями он стал расточать поцелуи на открытые места отпрянувшего тела.

Уитни быстро поняла, что сдаться в теории и сдаться на практике — разные вещи. Первое включает в себя прекращение сопротивления в уме, второе — о, второе! — в него входит гораздо больше. Когда Каттер успел перейти от грубого подавления к искусительному соблазнению непокорного тела? Он сменил тактику так неуловимо, что она это не сразу поняла.

Как она могла хоть на миг забыть движения этих опытных рук, эту умелую ласку, которая вызовет отклик даже у репы?

— Что… ты… делаешь? — прерывисто сказала она, когда этот убийца стал медленно распускать шнурок рубашки. Жалкий кусок ткани был последним, что разделяло нагие тела, и она хотела еще теснее прижаться к земле, пытаясь уйти от искусных, уверенных пальцев, которые управлялись со шнуровкой с ловкостью горничной.

Мелькнула смутная мысль: а как же иначе, у негр, видимо, большой опыт в деле развязывания шнурков на платьях леди.

— Ты велела мне поторопиться, моя радость, а я ненавижу заставлять леди ждать, когда она такая горячая и уже готова, — пророкотал Каттер у нее над ухом, отчего Уитни еще больше напряглась.

В отчаянии она сказала:

— Но я… вовсе не горячая! — И словно в подтверждение этих слов по телу пробежала дрожь, охватив ее всю, от корней светлых волос до пальцев босых ног.

Слегка насмешливо Каттер сказал:

— Есть разница между горячая — и горячая.

— Ты говоришь загадками, и я не знаю, что ты имеешь в виду!

Каттер все еще придерживал ее связанные руки над головой, теперь он опустил их вниз, руки легли между телами, и он стал разглядывать гладкие, наманикюренные пальчики и нежные розовые ладошки, никогда не знавшие мозолей.

— Может, и не знаешь, — задумчиво сказал он, вдруг осознав, что есть такая возможность. — Вообще-то я начинаю думать, что ты в самом деле понятия не имеешь, о чем я говорю.

Он слегка подвинулся, опустил ее руки ниже, они оказались как бы в ловушке, сдвинул их по гладкому, плоскому животу, раздвинул края оленьей кожи, и Уитни дернулась.

— Нет! О, не надо! Если тебе надо… делать то, что ты собираешься, не жди, что я буду в этом участвовать!

— Участие предполагается, — сказал Каттер прямо в ухо, от его дыхания взлетели пряди белых волос, и ее опять охватила дрожь. — Вообще-то участие просто необходимо. Я не могу… создавать… один.

— Создавать что? — Голое был жалкий, но она считала, что если будет заставлять его говорить, то это отсрочит неизбежное.

— Создавать звезды, рассыпать лунную пыль и магию — в таком роде. Ты знаешь все эти эвфемизмы для прелюбодеяния, они встречаются в любовных романах, которые вы, женщины, обожаете читать. — Рот скривился в улыбке. — Разве что ты их не читаешь. Похоже, ты предпочитаешь приключенческую литературу, сказки про убийц и раскрашенных дикарей. Для того и приехала сюда, да? Исследовать? Что ж, мисс Брэдфорд, я намерен помочь вам в исследованиях. И ты сможешь вернуться в Нью-Йорк, забиться в укромный уголок, где реальность тебя не потревожит, и написать о том, как апачи тебя похитили, затащили в горы и… насиловали до утра, пока не встало солнце.

Губы опять оказались возле ее уха и наказующе выжгли личное клеймо, игнорируя тихий всхлип, потом передвинулись на губы, сначала мягко, успокаивая, потом крепче и захватили рот и душу с жаркой жестокостью, прикрытой личиной желания.

Прежде Каттер был таким наглым и ненавидящим, что заставлял ее откликаться на близость, хотя тело этому противилось, но теперь те прикосновения показались детской забавой. В них не было пытки изнасилования, которая была сейчас; изнутри ее лизали языки пламени чего-то нового, незнакомого и неистового, они разбегались по всему телу так, как метеорит, вращаясь, беззаботно и бессмысленно стремится к саморазрушению.

Это была жестокость в ее худшей форме, хуже простого, голого изнасилования. Потому что она смирилась с иссушающим душу сознанием, что побеждена более мощной силой. Никто не сделает тебе так плохо, как ты сам, жалобно подумала она.

— Ты безучастна, — сказал Каттер прямо в мягкий окат груди. Его рот добрался до затвердевшего соска, губы обхватили его с эротической чувственностью, и Уитни невольно прогнулась и всхлипнула. — Так-то лучше, — пробормотал он, когда ее охватила боль желания, и Уитни почти услышала звук неизбежной капитуляции.

— Я тебя ненавижу, — проговорила она в тумане разгоряченного отчаяния, но это прозвучало как ласка, и Каттер продолжал уделять нежное внимание ее грудям, накрывая их ладонями, осыпая поочередно влажными, поглощающими поцелуями. Ей надо бежать, надо исчезнуть, пока последнее унижение со стороны победителя не переполнило ее чашу…

Откуда-то из глубин памяти возникли воспоминания, затаившиеся там, как клыкастый зверь, готовый выскочить и разорвать, и она вспомнила Натана, его грубые, топорные ласки, от которых ее бросало в дрожь. Это было так ужасно, так холодно и безлично, как будто она была затасканной куклой, и она научилась в такие моменты отделять себя от него. От этого он ожесточался, пытался вырвать отклик силой, пытался сорвать с нее пелену замкнутости, которая его изнуряла. Эти долгие, страшные ночи научили ее уходить вглубь себя и там находить спасение, научили, что в ней есть зоны, которых никто не сможет достичь, и с этими воспоминаниями Уитни погрузилась в бархатную пустоту забвения.

Она не спала, но открытые, немигающие глаза ничего не видели. Та ее часть, от которой требовали подчинения и сотрудничества, была тайно похищена и укрыта в безопасном месте, куда никто не может проникнуть.

В серебряном лунном свете, заливавшем горы холодным огнем, Каттер увидел, что он ее потерял, и не понимал, как и почему. Ее тело было еще теплое, влажное от его поцелуев, но нежные руки повисли и не сопротивлялись. Не было ни отклика, ни борьбы — простое принятие, и это подействовало сильнее, чем яростные крики.

Его пыл разом остыл. Он с запозданием сообразил, что должен был сто раз подумать, прежде чем пытаться соблазнить женщину, которая понятия не имеет о похищении людских жизней. Такие, как Джей Уитни Брэдфорд, привыкли требовать и получать все, что им заблагорассудится, они впадают в шок, встречая отказ. А тем более принуждение — хотя, возможно, в этом их манеры совпадают.

Каттер осторожно потряс ее за плечо, его голос прозвучал натянуто:

— Думаю, на сегодня достаточно.

Она его услышала; интуитивно поняла, что он побежден, хотя не совсем понимала причину этого. Может, она что-то сказала или сделала?

Как бы то ни было, она была благодарна судьбе, ее охватило облегчение, а с ним вернулись силы. Она резко сказала:

— Что значит — на сегодня? Ты же не собираешься заставлять меня пройти через это еще раз!

Несмотря на разочарование и острую потребность, еще не отпустившую тело, Каттер уловил едкий юмор ситуации и произнес как можно спокойнее:

— Пока не захочу снова насладиться твоей колючей формой капитуляции.

— Я не капитулировала! — выпалила она; ее гордость была уязвлена, хотя она знала, что он имел в виду ее внезапный побег в забвение.

Он коротко и предупреждающе сжал ее запястья и сказал тем угрожающим тоном, от которого ее снова бросило в дрожь:

— Плохо, что ты такая заноза. Может, я все же передумаю и отдам тебя Одинокому Волку. Он быстро заткнет тебе рот и научит хорошим манерам.

— О, тебе бы этого хотелось, не так ли? — прохрипела Уитни, пытаясь вызволить краткий миг победы из той тени, в которую она снова погрузилась. Ну почему она не может сделать его таким же слабым и беспомощным, какой была в этот момент сама?! — Я думаю, ты не можешь научить других манерам, потому что у тебя их вообще нет!

Каттер засмеялся:

— Откуда тебе знать? Не ты ли требовала, чтобы я снова тебя поцеловал, потому что тебе было интересно узнать, что ты при этом почувствуешь? В каком учебнике по этикету ты это нашла?

Уитни взвилась:

— А ты составь такой учебник!

— А, понял. Хорошие манеры определяет тот, кто в данный момент правит, не так ли?

— Убийца! Полукровка! Негодяй! — выпалила она, подбирая слова пооскорбительнее. Она тут же об этом пожалела.

Выражение его лица стало безразличным, глубокие скобки окружили рот, глаза сузились в щелочки. Уитни преуспела в желании получить отклик, но боялась, что теперь заплатит большую цену за эту победу.

Он долго смотрел на нее — вынашивал месть? — но потом покачал головой.

— Сколько тебе лет? — отрывисто спросил он.

— Двадцать четыре. А что?

— Странно, что тебя до сих пор никто не убил. Я думал, ты моложе. — Каттер выпустил ее, сел, оставив одну руку на распростертом теле. Игнорируя возмущенный возглас, он сказал:

— Не льсти себе мыслью, что я хочу тебя. Я взял тебя как свою женщину, потому что Одинокий Волк имеет обыкновение убивать женщин, которых имел, а ты нам полезнее живая.

Уитни не могла придумать, что сказать, чтобы не разозлить его, поэтому сжала губы и молчала. Ночной воздух холодил голую грудь, но она не осмеливалась прикрыть ее, чтобы не привлекать к себе внимание.

Она молча ждала и впервые с тех пор, как ее, кричащую и брыкающуюся, Каттер отнес на холм, подумала о том, что он, возможно, не желал ей зла. Но сейчас убийца выглядел так свирепо и неприступно, что спрашивать о его намерениях было нельзя.

Серебряный луч луны отразился в неуверенных глазах Уитни, Каттер разглядел в них надежду и сказал:

— Не рассчитывай, что если я не овладел тобой, то и не сделаю этого. Мне не нужны проблемы с Одиноким Волком, и я тебе ничего не обещал. То, что ты оказалась здесь, в первую очередь твоя вина.

Уитни осторожно спросила:

— Почему ты говоришь, что это моя вина? Я не просила себя похищать.

— Разве? — Глаза Каттера выглядели опасно. — Могу напомнить: я несколько раз предупреждал тебя, что ты ходишь по краю пропасти, но ты со своей надменностью меня игнорировала. Наверно, думала, что папочка может меня купить. Это был твой выбор, и выбор неразумный.

Ненавидя себя за то, что спрашивает, Уитни все же не удержалась:

— Но ведь ты отпустишь меня? Я хочу сказать, не можешь же ты держать меня вечно.

Властный взгляд задержался на ней.

— Почему нет? Кто меня остановит? Только, пожалуйста, не приплетай сюда папочку. Я с ним никогда не встречался, но уже ненавижу.

Чувствуя, как под веками собираются слезы, Уитни закрыла глаза. Почему он ее мучает? Почему не отпустит?

Словно прочитав ее мысли, Каттер нагнулся к ней, так что лицо оказалось в нескольких дюймах от нее. Он говорил обыденным тоном, почти беседовал, но спокойный тон не мог скрыть жало его речей.

— Женщины вроде тебя, которые добиваются всего, чего хотят, с помощью денег и мягкого тела, заставляют меня искать свежий воздух. Может быть, я займусь твоим образованием — покажу, как живут остальные люди, мисс Великая-Всемогущая Брэдфорд. Может, у тебя откроются глаза, но я в этом сомневаюсь. — Он взял ее за подбородок. — Ты так эгоистична, что думаешь только о себе. Ты никогда не задумывалась о том, чего хотят другие? Ты даже не знаешь, что есть люди, которые каждую ночь ложатся спать голодными. А если бы и знала, тебе было бы все равно. Вот и сейчас ты больше всего беспокоишься о своем мягком белом теле, и знаешь что? У тебя есть все основания беспокоиться, потому что я не знаю, когда наконец устану от тебя и решу получить свой шанс от армии США.

Гибким движением Каттер встал и рывком поднял за собой Уитни, не дав ей возможности воспротивиться. Он обвел ее изучающим, оскорбительным взглядом, она чувствовала, как краска смущения заливает ей лицо и шею, но не сделала попытки прикрыть руками голую грудь.

Этого удовлетворения она ему не доставит.

Он, кажется, распознал бунт, и слабая улыбка смягчила твердые линии рта.

— Возьми одеяло. Скоро я тебя разбужу, чтобы твой ревностный обожатель не начал думать, что я не свершил свой суд.

Уитни молча кивнула, чувствуя облегчение и в то же время опасение. Когда Каттер движением руки приказал ей лечь у его ног, она легла, завернулась в одеяло и подумала, что всю ночь не сомкнет глаз. Она лежала, глядя на лунные тени от кустов и деревьев.

Она совсем не понимала Каттера. Он по-прежнему был убийцей, теперь она знала, что он еще и вор, и все же она не могла бы сказать, насколько он порочен. Есть ли разные степени зла? Раньше она об этом не задумывалась. Зло было зло, все просто и ясно, есть черное и белое, серого нет. Но теперь она была не так в этом уверена. Каттер спокойно мог отдать ее Одинокому Волку или взять сам, но он не сделал ни того ни другого. Возможно ли, что когда он сказал, что не хочет ее, он сказал правду?

Почему-то это ее терзало, и Уитни разозлилась. Конечно, он ее хочет. Она чувствовала в нем желание, когда впервые с ним встретилась, и потом, когда он вошел к ней в номер в отеле. Но он ничего ей не сделал. Она подумала, что Каттер в некотором отношении похож на нее: когда он что-то хочет, он это берет. Почему же он не захотел ее взять?

Она повернулась и посмотрела на него. Он был в нескольких футах от нее, как будто не совсем ей доверял; сидел на земле, скрестив длинные ноги. На нем была набедренная повязка и сапоги-мокасины — костюм такой лаконичный, как будто его вовсе нет, и Уитни подумала, не холодно ли ему. Если да, то он ничем этого не выдавал. Он сидел с бесстрастным лицом, глядя перед собой.

Она слегка вздрогнула. Каттер гораздо больше индеец, чем белый, засыпая подумала она. Если бы не зеленые глаза, она бы поклялась, что он апачи…

Проснувшись от прикосновения к плечу, Уитни вскрикнула, но узнала Каттера. Вокруг было темно; она поняла, что луна спряталась за пик высокой горы. Каттер засмеялся, блеснули белые зубы.

— Кричи громче. Не хочу, чтобы Одинокий Волк подумал, что я недостаточно мужчина, если не овладел тобой еще раз.

Уитни уставилась на него:

— Одного раза мало? Я должна устроить представление?

В ответ Каттер выдернул из-под нее одеяло, она не успела его схватить. Когда она попыталась сесть, он толкнул ее обратно, сел рядом и сгреб руками голые груди.

Уитни немедленно ответила громким криком, который далеко разнесся в ночной тиши. Но Каттер на этом не остановился, он продолжал ее трогать — слегка, равнодушно, как будто без всякого интереса.

Извиваясь и тяжело дыша, Уитни крикнула:

— Хватит! Ты своего добился! Я прокричу столько раз, сколько ты захочешь, только прекрати!

Подцепив пальцами край панталон, Каттер ловким движением сорвал их, отчего опять Уитни закричала. Каттер практично рассудил:

— Все равно ты не можешь утром в них показаться, иначе они поймут, что я тебя не взял.

— Чем же мне прикрыться? — выпалила она, чуть не плача. Сколько еще терпеть? Два прошедших дня было более чем достаточно, она страстно мечтала, чтобы этот кошмар закончился.

Каттер пожал плечами:

— Что-нибудь найду.

Уитни не знала, куда девать руки. Она не могла одновременно прикрывать грудь и женское место и унизительно скорчилась.

— Дай мне чем-нибудь прикрыться, — сказала она тверже, чем чувствовала себя, но Каттер покачал головой.

— Я все-таки должен получить хоть какое-то зрелище, — сказал он. — В конце концов, насколько я помню, ты не стеснялась меня рассматривать, когда мы в первый раз встретились.

Она застонала. Неужели тот день будет преследовать ее вечно? Она дрожащим голосом возразила:

— Я была в таком шоке, что мне оставалось только смотреть.

— Что-то не верится.

— И к тому же ты взял реванш, когда застал меня в ванне! Забыл?

— Но я не смотрел. Я только потрогал. — Он язвительно засмеялся, и Уитни свирепо посмотрела на него.

— Это не смешно!

— Да, — согласился он и обернул ее одеялом. — Не смешно. В следующий раз, когда я попрошу тебя кричать, надеюсь, ты послушаешься с первого раза.

Уитни выдала такой пронзительный крик, что Каттер оторопел, но быстро пришел в себя и ухмыльнулся:

— Неплохо, но звук такой, как будто я перерезал тебе горло.

— Если это часть твоей техники занятия любовью, я думаю, ты не пользуешься большой популярностью, — отрывисто сказала Уитни.

— Раньше я не обдумывал возможность включить перерезание горла в технику, как ты это называешь, но с тех пор как встретился с тобой, эта мысль не раз приходила мне в голову, — добродушно ответил Каттер.

— Тогда могу предположить, что ты рассчитывал заняться со мной любовью, а не брать силой. — Уитни поняла, что сказала, когда было уже поздно. Она вспыхнула, надеясь, что он пропустил ее слова мимо ушей. — Я не имела в виду…

— Как я уже говорил, не льсти себе, — прервал Каттер, и в широкой приглашающей улыбке была прорва подтекста.

— Я считаю это не лестью, а угрозой!

— Считай чем хочешь. — Каттер нетерпеливо провел рукой по волосам и сорвал повязку. Он был бы рад, если бы с приходом утра он мог спуститься с холма, волоча за собой покоренную женщину. По крайней мере раньше он так планировал. Уитни отнюдь не выглядела покоренной, и пока он действительно не причинит ей вреда, вряд ли можно сделать ее уступчивой. Одинокий Волк не дурак, и он ее хочет. Если он поймет, что Каттер его обманул, он воспримет это как личное оскорбление. Как вложить это в голову твердолобой, властной женщины?

— Послушай, — мирно сказал он, хотя холодные глаза выдавали притворство, — хочешь ты или нет, но утром тебе лучше играть роль основательно изнасилованной пленницы. Если Одинокий Волк подумает, что ты не стала моей женщиной, он этого так не оставит.

— А тебе не все равно, что он подумает?

— В обычных условиях все равно, но не сейчас. Мы должны сделать одно дело, и осложнения нам ни к чему.

— Я — осложнение?

— Худшего рода. Секс и жадность — два сильнейших мотива, и оба присутствуют. Мне не нужно, чтобы ты нам все испортила.

Уитни молчала, обдумывая, как новая информация может послужить ей на пользу. Следующие слова Каттера прогнали все прочие мысли:

— Если ты не станешь притворяться, мне придется позаботиться о том, чтобы Одинокий Волк не имел оснований сомневаться.

До нее мгновенно дошло значение его слов, и она кивнула.

— Я буду делать все, что ты скажешь. — Она проглотила ком в горле. — Я думаю, мне будет нетрудно показать свою ненависть к тебе.

К ее удивлению, Каттер засмеялся:

— Я и не рассчитывал, что ты сдашься грациозно.

Просто помни, что нельзя дать Одинокому Волку основания для подозрений, и я буду доволен.

Когда Уитни снова сидела на одеяле, до нее вдруг дошло, что Каттер собирается взвалить на себя кучу хлопот, лишь бы избежать простейшего из решений, и удивилась — почему? Неужели из-за того, что он не хочет брать ее против воли? Но он без колебаний берет то, что хочет, это очевидно. Почему-то ей показалась оскорбительной мысль, что этот ренегат, полукровка, человек вне закона так легко ее отвергает, и она не знает почему.

Небо светилось нежным, жемчужным сиянием, предшествовавшим восходу солнца. Бледно-золотой свет скользил по верхушкам деревьев и валунов, воздух был свежий и бодрящий. Уитни не могла припомнить, чтобы когда-нибудь вставала до рассвета, конечно, кроме тех случаев, когда возвращалась домой с вечеринки или бала. Но тогда она бывала слишком усталой, чтобы что-то замечать.

Сейчас она сидела и молча смотрела, как Каттер проделывает дыру в одеяле, в котором она спала. Закончив, он велел ей просунуть голову в эту дыру, потом оторвал полоску одеяла и подпоясал тонкую талию — получилось грубое платье, доходящее до колен.

— В этом сойдешь с холма, — объяснил он. — Потом Теджас что-нибудь тебе подыщет. Не знаю, что это будет, но лучше, чем одеяло.

Поеживаясь под колючей шерстью, Уитни пробормотала:

— Очень надеюсь.

Он одарил ее насмешливым взглядом:

— Не похоже на твои дорогие французские платья, а?

— Могу я спросить, что вас так задевает в моих французских нарядах, мистер Каттер? Ты уже не первый раз о них вспоминаешь — интересно почему?

— Только одно — одно! — такое платье могло бы кормить семью апачей в течение года, — сказал Каттер так рассудительно, что Уитни не расслышала сталь в его голосе. — Я уж не говорю об испорченном мясе и полупротухшем зерне, которое армия доставляет тем, кто вынужден жить в резервации. Зачем я говорю о продуктах, одеялах, медицине, ведь это не имеет к тебе никакого отношения. — Он пожал плечами.

Сдвинув брови, Уитни взглянула на него.

— Еще несколько дней назад не имело, — медленно проговорила она. — Я не догадывалась, что в государстве есть голодающие.

— Ты никогда не хотела исследовать этот вопрос? Или тебя интересовали только сенсационные анекдоты, которые помогли бы продать твою книгу?

— Это несправедливо! — вспылила Уитни. — Как я могла знать о таких вещах?

Ровным голосом Каттер сказал:

— Теперь знаешь.

Она вздрогнула, и Каттер понял, что его слова задели ее.

— Подумай об этом, — добавил он и указал на спуск, ведущий к лагерю. — Настало время показать, какая ты актриса. И держи в уме, что если сыграешь плохо, игры закончатся.

— Одна эта мысль заставит меня сыграть звездный спектакль!

Когда ей пришлось спускаться впереди него, он сильно толкнул ее в бок.

— Помни: я — захватчик, ты — пленница. Думаю, это ты сможешь запомнить?

— Может, потащишь меня за волосы? — не удержалась Уитни, и Каттер осклабился дьявольской улыбкой:

— Великое искушение так и сделать.

Вскоре Уитни обнаружила, что изображать покорную жертву гораздо легче, чем она думала, — она просто не смотрела на мужчин, которые на нее уставились. Только Теджас подошел к ней, и взгляд, который он бросил на Каттера, сказал ей, что он не знает правду. Он взял ее за руку, она ощущала, как даже из пальцев идет сочувствие, и снова прикинула, нельзя ли привлечь Теджаса на помощь в побеге от Каттера. Над этим стоило подумать.

Каттер решил, что она убедительно играет жертву. В спутанных волосах застряли листья, она не поднимала глаз от земли и молчала.

Последнее было особенно желанно — холодный взгляд Теджаса показал, что его убедило ее молчание. Многословная, бранящаяся мисс Брэдфорд была резким контрастом той покорной, молчаливой тени, которая теперь так убедительно стояла позади Катгера.

Одинокий Волк с хитрым видом показал большим пальцем на Уитни и сказал, что слышал крики их наслаждения до глубокой ночи. Каттер по-английски ответил, что после его воспитания белая женщина может стать вполне приличной скво[1].

Уитни невольно вскинула голову и тут же опустила глаза, заметив, что все наблюдают за ней. Она с трудом сдерживала гнев. Будь он проклят!

— Я дам вам что-нибудь надеть, — предложил Теджас и потащил Уитни за собой. Он ничего не сказал про минувшую ночь: не утешал, не осуждал друга, но Уитни заметила глубокие, складки вокруг его рта.

Он дал ей белье, широкие штаны, какие носят мексиканские крестьяне, и просторную блузу. Уитни шепотом поблагодарила.

— Не за что, — сказал Теджас. — К сожалению, я не могу сделать для вас большего.

Уитни почувствовала себя виноватой, но сказала себе, что она действительно страдала, хотя не так, как все думают. Она не могла взглянуть в глаза Теджасу, только гадала, подслушивает ли Каттер. Скорее всего он в конце концов скажет Теджасу правду, и она не хотела переигрывать.

— Все в порядке, правда, — заверила она. — Он мне не навредил, только… только смутил.

И это правда, сказала она себе. Притворяться перед Теджасом, что Каттер якобы зверствовал, было труднее, чем перед Одиноким Волком. Видимо, потому, что Теджас был приличный человек и беспокоился о том, что с ней случилось. Но ведь он сам увяз в этом по уши, не меньше, чем Каттер! Все они воры и убийцы.

Уитни старалась удержать эту мысль в голове, когда Каттер посадил ее на свою лошадь, обхватил рукой под грудью и крепко зажал. Во время скачки она остро ощущала давящее тело и бедра, подпиравшие ее ноги.

Не было мгновения, когда бы она не осознавала его присутствия — когда он снимал ее с лошади или сажал, когда ей в спину упиралась его мускулистая грудь, когда ее держали крепкие жилистые руки. И все время ее не отпускало воспоминание о том, как он держал ее перед собой и безжалостно целовал, стремясь покорить и вызывая непонятный отклик, который и беспокоил, и пугал.

Даже с закрытыми глазами она видела его беспощадные зеленые глаза и твердое, опаленное солнцем лицо — красивая личина безжалостного дикаря. Временами она думала, что ненавидит его больше, чем боится, а когда — вспоминала лейтенанта Уэста и Мэри, которые остались умирать в пустыне, содрогалась от ужаса. И еще он сказал: то, что он ее не взял, еще не означает, что он не сделает этого.

Глава 8

В эту ночь Каттер движением руки приказал ей лечь рядом с ним. Уитни собралась протестовать, но Каттер ее упредил.

— Не спорь, иначе мне придется доказать Одинокому Волку, что я приручил тигра: заставлю тебя выполнять всякие трюки, — сказал он, заметив бунт в золотистых глазах.

Уитни решила, что будет разумнее помолчать. Он по крайней мере не затащил ее в пустыню, как вчера, и она сможет лежать поближе к огню. Она коротко кивнула и осторожно улеглась на одеяло, которое Каттер расстелил на земле.

Она не ожидала, что Каттер ляжет так близко — он прижал ее округлости к своему твердому телу и обнял.

Она вздрогнула, когда он подтащил ее к себе, и она оказалась в углу между его животом и бедрами. Щекоча губами ухо, он предупредил, и что весьма печально, при этом его голос слегка дрожал от смеха:

— Чш-ш… Нас подслушивают.

Уитни чувствовала на себе взгляды апачей, она понимала, что они ждут, когда Каттер ляжет спать вместе с ней. Дымясь от злости, она лежала тихо и напряженно и не осмеливалась расслабиться, опасаясь, что Каттер сочтет это за покорность. Когда ее напряженные мускулы соприкоснулись с его рукой, он тихо засмеялся. Уитни почувствовала на щеке его дыхание.

Поначалу легонько, мягкой кошачьей лапой, его пальцы исследовали восхитительные округлости груди, осторожно нажимая в дразнящей ласке, отчего она скорчилась и прошипела:

— Перестань!

— Что перестать? Вот это? — Быстрые пальцы нашли жесткий сосок и подержали его, заставив тело вибрировать. — Или это? — Рука ястребом залетела под штаны и накрыла гнездышко жестких кудрявых волос между бедрами. Уитни замерла от шока.

— Зачем ты это делаешь? — жалобно прошептала она и почувствовала, как он пожал плечами:

— Потому что это приятно, дорогая Уитни. Ты так не .думаешь? Разве никогда мужчина тебе так не делал?

— Нет, — сказала Уитни, и это было правдой. Натан ограничивался кратчайшей прелюдией и никогда не дожидался отклика. Он прикасался к ней, как поглощенный собой мужчина, не то что Каттер, который, казалось, решил вырвать дрожь отклика из ее несчастного тела.

Рука двинулась наверх, к грудной клетке, касание стало более легким и не таким искательным, а голос — задумчивым.

— Как интересно.

— Что-нибудь еще хочешь узнать? — ледяным тоном спросила она. — Какие-то интимные подробности моих привычек или алфавитный список грехов, смертных, а также простительных? — В голосе зазвенело отчаяние. — Раз уж пошел допрос о моих сокровенных сторонах жизни, может, рассмотрим твое прошлое ясным и острым взглядом? Любишь ли ты брокколи? Скольких женщин ты заставил заниматься с тобой любовью, и какую позицию ты предпочитаешь — предписанную церковью, или ты более изобретателен?

Она хотела показать, что задавать такие вопросы — значит совать нос в чужие дела, но Каттер решил воспринять их буквально, конечно же, из самых злобных побуждений!

Голосом, в котором не было ни намека на насмешку, и сладким, как запах цветка, он сказал с предельной искренностью:

— Я не очень люблю брокколи, разве что в хорошем соусе, и с сожалением должен признаться, что не считал, скольких женщин заманил в постель своим обаянием. Что касается последнего — ах, дорогая Уитни, я все еще ищу новые способы достичь звезд. Не поможешь ли мне в этом?

— Нет! — сказала она и услышала, как он затрясся от смеха. Щеки вспыхнули, она готова была провалиться сквозь землю. Она старалась выказать презрение, а он посчитал ее забавной!

Сама того не желая, Уитни своими словами и поведением задела что-то сокровенное в его душе. Было что-то странное в том, как эта женщина мужественно и упорно защищает свою добродетель, в то время как тело предает ее на каждом шагу.

Шли минуты, рука, лежащая на ребрах, не шевелилась, и Уитни стала расслабляться. И тут голос прошептал прямо ей в ухо:

— Если не считать случайные стычки, шестьдесят пять.

— Извини?

— Шестьдесят пять женщин. Это только те, с которыми я занимался любовью, а не использовал для удобства.

Для удобства…

— Это вроде женщины, которую ты вызываешь в свой номер в отеле якобы принести свежее полотенце?

— Да, похоже.

Опять в его голосе слышалось веселье. Это приводило ее в ярость и в то же время смущало. Он должен считать ее полной дурой или чем-то похуже, если думает, что она находит такую беседу остроумной или приятной!

— Надеюсь, ради тебя же самого, что ты преувеличиваешь, — проскрипела она сквозь зубы. — Можешь подцепить ужасную болезнь.

— Как мило с твоей стороны заботиться о моем здоровье! Или ты беспокоишься о своем?

— Я не так вольно обращаюсь со своим телом, как ты! К счастью, у меня хватает разума не быть распущенной и аморальной!

— А, значит, мне показалось, что ты целовала меня в ответ, — сказал Каттер так невинно, что с ходу отметал упреки в оскорблении. — Выходит, ты любишь дойти до края и остановиться? Знаешь, а ведь есть заразные болезни, которые могут передаваться и таким путем.

— Заткнись! — Она почти закричала и тут же услышала, как завозились обернутые в одеяла фигуры вокруг костра. — Не выношу таких разговоров, — сказала она уже тише, ненавидя Каттера за то, что ему так легко удалось спровоцировать ее, несмотря на все ее благие намерения.

К ее облегчению, хотя она знала, что причина в позднем времени и что он просто устал изводить ее, Каттер сказал:

— Тогда спи, дорогая. Продолжим в другой раз.

Она не скоро смогла расслабиться и заснуть, но это случилось задолго до того, как заснул Каттер. Он лежал, глядя в усыпанное звездами небо, и недоумевал, отчего не последует зову природы и не закончит обольщение.

Может, это как-то связано с недавно проснувшейся совестью, с тем дремавшим внутренним голосом, который так раздражал его, охотника до наслаждений? Если он давно скатился к положению человека без морали, что же теперь его удерживает? Почему он позволяет Уитни Брэдфорд — любой скажет, что это избалованная и сверхсамонадеянная дамочка, — взывать к его лучшим чувствам? Он был потрясен, когда обнаружил, что под бесчисленными защитными слоями, которыми он себя окружил, в нем еще сохранились чувства. И остатки порядочности. Это было крайне неудобное открытие теперь, когда он натолкнулся на женщину, в которой тронул дремавшие струны желания, разбудил скрытую чувственность.

Было в Уитни что-то такое, что останавливало порыв взять ее против воли. И несмотря на явные отклики, которые он умело извлекал привычными средствами обольщения, он знал, что взять ее, когда она к этому не готова, будет изнасилованием ее духа.

Он пришел к неизбежному заключению, что избавиться от нее нужно как можно скорее, иначе он пойдет против собственного здравого смысла, а также против предостережения Теджаса.

— Амиго, — сказал Теджас, — если ты будешь ее удерживать, это вызовет большую беду, а не только осложнения с Одиноким Волком. У меня такое чувство, что все пойдет не так, как мы планировали.

Что, конечно, было верно. Неожиданное появление женщины в отряде уже было бедой; характер Уитни еще больше осложнял проблему — и вызывал в нем мужскую потребность, настолько сильную, что трудно было ей не поддаться. «Что ж, — угрюмо подумал Каттер, — вот отличная возможность испытать свою твердость духа».

Следующие несколько дней Каттер старался держаться от Уитни подальше, насколько позволяли обстоятельства, но наступала ночь, и он должен был, как все от него ожидали, ложиться рядом с ней и терпеть близость ее зовущего тела. У него начало складываться новое представление о том, что такое ад.

Сгорбившись возле костра, сложенного по-индейски, Уитни с унынием думала, что стала до ужаса похожа на скво апачей. Несмотря на потрепанную шляпу, которую ей дал Теджас, на рубашку с длинными рукавами и брюки, ее бледная кожа приобрела оттенок спелого персика. Длинные волосы, еще больше выбеленные солнцем, были повязаны полоской ткани и спускались на спину двумя косами. Она даже научилась понимать некоторые слова, которые ей нетерпеливо бросали мужчины, если она замешкается.

Чаще всего это было «лиис-ан» — хлеб, который пекли в золе. Еще было «ту»; если человек ей это говорил, она должна была подать ему мешок с водой. А слово, звучащее как «ку», означало «костер».

Уитни выучила также «дах», то есть «нет», она его говорила Каттеру так часто, как только осмеливалась.

Его почему-то забавляло, что она уловила горстку индейских слов, но большого впечатления это на него не произвело.

— Ты выучила на слух самые элементарные слова, — заметил он, сверкнув улыбкой, что сбило с нее спесь. — И то пришлось повторить их несколько раз, пока ты поняла.

Она кинула на него хмурый взгляд и с бессознательным высокомерием сказала:

— Я не привыкла, чтобы мной командовали, как будто я прислуга! И не вижу причин, почему я должна стараться понять, что говорят эти неучи, хотя они знают английский и могли бы сэкономить кучу времени, если бы…

На этом ей пришлось остановиться, потому что Каттер схватил ее за руку и рывком подтащил к себе. Вид у него стал угрожающий.

— Предлагаю тебе следить не только за тем, что ты говоришь, но и как говоришь. Я не так добродушен, как Одинокий Волк, и имею некоторые возражения против того, чтобы меня считали неучем.

Стрельнув глазами в апачей, сидевших неподалеку, Уитни закусила губу, чтобы унять внезапную дрожь. Напряжение охватывало ее все сильнее, ей уже казалось, что она вот-вот взорвется. Прошла неделя с тех пор, как ее похитили, и все это время они скачут — бессмысленно, как ей казалось, хотя Теджас говорил, что у них есть цель.

Она посмотрела в зеленые глаза Каттера.

— Почему ты меня не отпускаешь? — сердито спросила она. — Тогда тебе не пришлось бы меня слушать.

— Я и сейчас могу тебя не слушать, — с гадкой улыбкой сказал Каттер. — Просто сделаю то, что делает каждый уважающий себя апачи, если женщина никак не заткнется.

— А, знаю! Ты будешь бить меня большой палкой! Ты уже много раз это обещал. Странно, что до сих пор не бьешь.

Каттер поднял руку, схватил ее за подбородок и так сильно сдавил, что Уитни охватило дурное предчувствие, — Или отрежу язык, — со зловещей ласковостью сказал он. — Будет день, когда твой отец поблагодарит меня за это. — Он отпустил ее.

— Мой отец, наверно, поднял на ноги всех солдат в округе, и они наступают тебе на пятки!

Уитни храбрилась. Не было никаких признаков преследования, ни одного солдата или хотя бы белого человека, и у нее стало появляться тоскливое чувство, что ее, может быть, так и не спасут. Где Морган Брэдфорд? Знает ли он о том, что его дочь похищена?

Морган Брэдфорд с ужасающей ясностью понимал, что Уитни похищена. Он получил срочные телеграммы не только от Кермита Такера, но также от лейтенанта Уэста и от Мэри Уолтон и первым же поездом выехал в Аризону. Сейчас он был в Тумстоне и обсуждал планы ее спасения с начальником полиции.

Вирджил Эрп был высокий, спокойный мужчина с размеренными движениями, на него не произвело большого впечатления требование нью-йоркского магната.

— Мистер Брэдфорд, когда вы успокоитесь настолько, что сможете слушать, а не только говорить, мы продолжим дискуссию.

Брэдфорд с трудом перевел дух, но понял, что начальник полиции прав.

— Она мой единственный ребенок, — выразительно сказал он, и Эрп вежливо кивнул:

— Я это понимаю. Мое предположение состоит в том, что банда ренегатов-апачей постарается держать ее в добром здравии, насколько это возможно. Они достаточно сообразительные бестии и понимают, что мы будем их преследовать, но также сознают, что у нас мало шансов получить ее живой.

— Тогда почему вы до сих пор не преследуете их? — напряженно спросил Брэдфорд.

Эрп завозился в кресле, и оно скрипнуло под его тяжестью.

— Объясняю положение. Мы посылали людей, но это очень большая территория. Лучшее, что мы можем сделать, — подождать, когда они выставят свои требования.

А они выставят, поверьте мне.

Брэдфорд отер руками лицо и тяжело опустился в деревянное кресло, которое ему было предложено, как только он ворвался в офис Эрпа.

— Я заплачу, сколько они скажут! — прохрипел он.

— На это они и рассчитывают. — Эрп нахмурился. — Похитив вашу дочь, они также захватили довольно большие деньги — армейское жалованье, и лейтенант, командовавший эскортом, говорит, что узнал вождя. Имя Каттер вам что-нибудь говорит?

Брэдфорд сжал губы.

— Да. Ради интервью с этим отщепенцем моя дочь и приехала сюда — как вы понимаете, вопреки моему совету. Я в недоумении, начальник, как этот опасный убийца мог спокойно разгуливать по улицам Тумстона?

Эрп красноречиво пожал плечами:

— Он ни разу не был обвинен по уголовным делам.

Брэдфорд смотрел недоверчиво.

— Я видел удочери толстую папку с вырезками из газет, где черным по белому расписаны его преступления!

— Быть привлеченным к суду и быть осужденным — это разные вещи, — спокойно объяснил начальник полиции. — Например, в последнем деле, вокруг которого подняли шумиху, его оправдали, потому что свидетели подтвердили, что это была самозащита. Я сам не люблю этого человека, но должен сказать, что он дал Смиту все шансы уйти, даже дал ему разрядить пистолет первой пулей и только потом выстрелил сам — был вынужден стрелять. — Эрп опять пожал плечами. — Не всегда в живых остается тот, кто стреляет первым, обычно это тот, кто сохранит хладнокровие.

Откинувшись в кресле, Морган Брэдфорд покачал головой:

— Тогда у этого Каттера есть голова на плечах.

— Вот именно. — Эрп въедливо посмотрел на него. — Он сделал не так много ошибок на своем пути, если это то, о чем вы думаете.

Взгляды Брэдфорда и Эрпа скрестились.

— О нет, вот тут вы ошибаетесь, начальник. Каттер сделал огромную ошибку — он похитил мою дочь!

Каттер пришел к такому же заключению. Похищать Уитни было большой ошибкой с самого начала. Одинокий Волк признал решение Каттера забрать ее себе, но он не сводил глаз с высокой, тонкой фигуры белой пленницы, которую он желал, и Каттер знал, что он непременно снова поставит этот вопрос.

Скользнув взглядом по Уитни, которая сидела возле костра с Теджасом, тихо разговаривала и иногда смеялась, Каттер почувствовал укол раздражения. Несмотря на ее показную уступчивость, каждый вечер ему приходилось силой укладывать ее рядом с собой и обхватывать рукой, как будто она действительно была его женщиной.

Нежное тело прижималось к нему, и он не мог скрыть желания и знал, что она это чувствует. Если он срочно не избавится от нее, ему придется или сдаться и овладеть ею, или отдать ее Одинокому Волку. Под давлением этой потребности он постоянно был в дурном настроении, и даже Теджасу было тяжело на него смотреть.

Ситуация была взрывоопасная, и Уитни нечаянно ее взорвала.

Прошло две недели с тех пор, как она мылась в ванне, и когда они остановились возле чистого горного потока, она взмолилась:

— Теджас, пожалуйста, проводи меня помыться? Я чувствую себя такой грязной и неряшливой. Я обещаю, что буду благоразумна. Ты мог бы пойти со мной и повернуться спиной, пока я буду мыться.

Колеблясь и не желая ничего говорить Каттеру, который в последнее время вел себя как раненый медведь, Теджас дал себя уговорить.

— Это против моих правил, но я думаю, не будет вреда, если я постою на страже, — наконец сказал он. Его улыбка была несколько усталой. — Ты для нас — большая ответственность, крошка, и признаюсь, я буду рад, когда тебя отпустят на свободу.

У Уитни перехватило дыхание. Откинув с лица потускневшие волосы, которые кольцами свесились на глаза и маленький прямой носик, Уитни посмотрела на него, и во вспыхнувших золотистых глазах отразился бурный прилив надежды.

— О, Теджас! Ты думаешь, это уже скоро?

— Нет, — признался он; как ни жаль ему было гасить эти огоньки, он знал, что лучше не давать ей необоснованных надежд. — Но когда это произойдет, нам всем станет легче.

Уитни быстро оправилась от разочарования. Они слишком далеко углубились в дикие, необжитые места, чтобы можно было ждать скорого освобождения, но она постоянно думала о такой возможности.

— Вы до смерти хотите от меня избавиться, — поддразнила она, и Теджас усмехнулся:

— А ты до смерти хочешь уйти?

— В данный момент я не могу думать ни о чем, кроме купания, которое ты мне обещал.

— За последние две недели ты стала заметно мудрее, — сказал Теджас и улыбнулся, видя, что она кивнула.

— Лучше скажем, я не так уверена, что могу заставить все идти по-моему. — Она придала лицу озадаченное выражение, а Теджас спрятал улыбку. — Мне было очень трудно смириться с тем, что я не могу заставить Каттера делать то, что я от него хочу. Вместо того чтобы сказать ему все, что я о нем думаю, я должна притворяться кроткой, но это все-таки лучше, чем притворяться, что он… не важно.

Теджас прищурился. Так вот в чем дело. Он все удивлялся, почему это Каттер такой раздражительный и почему он то и дело, забыв об осторожности, сверлит Уитни тяжелым взглядом. Теджас все понял. Прежнее мнение о присущем Каттеру здравом смысле было восстановлено. Одно дело — взять пленницу, другое — принуждать женщину. Каттер это знал, отчего похищение еще больше озадачивало Теджаса. Теперь прежнее мнение сменила мысль настолько пугающая, что с ней трудно было смириться. Но все же придется это обдумать.

Теджас сидел на камне возле горного ручья, положив на колени ружье; его тревожила мысль, что ситуация оказалась еще хуже, чем он полагал. Сколько еще Каттер будет ждать? Если он до сих пор ее не взял, то судя по глазам, скоро поддастся желанию. И Одинокий Волк не делает секрета из того, что он ее хочет. Он пытался поменяться с Каттером, но тот отказался, сказав, что еще не устал от нее.

Потирая подбородок, Теджас думал: скорее бы закончить то, что они наметили сделать, и тогда Уитни можно будет отпустить. К сожалению, золото они смогут обменять только после того, как встретятся с сообщниками, и, видимо, что-то произошло, раз их до сих пор нет. Ожидание всех изводило. Он снова перенес внимание на Уитни, стараясь не приглядываться, как она плещется на мелководье горного ручья.

Уитни улыбалась. Вода была холодная, она снимала гнетущий жар, она была чистая и свежая и пузырилась вокруг гладких камней. В этом месте ручей образовал заливчик, укрытый деревьями и кустами, — получилась прекрасная ванна. Густая листва простиралась до пологого берега, усыпанного шероховатой галькой, и полностью закрывала от любопытных глаз. Уитни расслабилась, легла, упершись локтями в дно и вытянув тело под водой, и наслаждалась. Голова Теджаса, стоявшего но страже, чуть виднелась, и она знала, что он человек благонадежный и не станет подсматривать.

Вода придала ей сил, она села и стала намыливать голову растением юкка, которое Теджас дал ей вместо шампуня. Взбитую пену уносил поток, покрываясь кружевными разводами белых пузырьков.

Непонятно почему, но Уитни почувствовала себя такой беззаботной, какой не была с момента похищения.

Плескаясь в воде, она забыла, что она пленница, что она не имеет ни прав, ни поблажек и полностью зависит от прихоти похитителей.

Вскоре ей надоело просто лежать в мелкой воде смотреть на облака, стремительно бегущие по небу. Она села, прикрыв руками грудь, и, оглядевшись, заметила тенистое местечко под скалой, куда с высоты двадцать футов каскадом падала вода, разбрызгивая радужную пыль. По краям потока скала ощерилась жесткой коркой, вдоль нее плотной стеной росли кусты, а внизу за века вода образовала глубокий бассейн; к нему и тянулся жадный взгляд Уитни.

По настоянию отца Уитни еще в детстве научилась плавать и не боялась глубины. Ее больше смущало, что Теджас встревожится, но ей очень хотелось поплавать и нырнуть с большого камня, и она убедила себя, что Теджас ничего не заметит.

Она оказалась права. Дрожа от холодного воздуха — тело сразу покрылось мурашками, — Уитни вышла на берег и босиком прошла по гладкому, скользкому камню.

Вода падала с мелодичным звоном, который тонул в шуме убегающего потока и уносил все ее горести. Легкая улыбка тронула губы, на миг она замерла, ощущая, как теплый камень греет ступни ног, а солнце ласкает тело.

Приподнявшись на носочки, она прыгнула в воду, описав в воздухе плавную дугу.

Она вынырнула в нескольких футах от берега, глотнула воздух и откинула со лба волосы. Она поплыла, не вынимая рук из воды, медленно шевеля ногами. Тело покрылось гусиной кожей, но она решила еще раз нырнуть, перед тем как вернуться на место купания, указанное Теджасом.

Он не хватился ее, значит, все в порядке. Было тихо, только редкие крики птиц прерывали монотонный шум водопада. Очень не хотелось уходить, но Уитни понимала, что надо торопиться, пока Теджас не потерял терпение, ведь он ее единственная опора.

Уитни поплыла к водопаду, взобралась на мокрый камень, с которого ныряла в первый раз, секунду постояла и нырнула. Вода обласкала голое тело; это было странно эротично, она погружалась все глубже, и когда вынырнула, в легких почти не оставалось воздуха.

Отдышавшись, она поискала ногами дно и встала, чтобы отжать волосы. Вода доходила ей до пояса. Она стояла с наклоненной головой и поэтому едва успела заметить какое-то движение, как ее схватила твердая рука.

Из горла вырвался крик и тут же оборвался — она увидела, что это Каттер. Он в упор смотрел на нее, вокруг рта пролегли складки, и она не распознала в этом признак железного напряжения. Да и как бы она могла догадаться? Однако он ничего не сделал, чтобы остановить ее, когда она присела по горло в воду. Легким, насмешливым тоном он сказал:

— Неужели я нашел в горах русалку?

Она решила взять наглостью; бросив взгляд через его плечо в поисках Теджаса, она сказала:

— Ты не мог меня найти, потому что я не терялась.

— Значит, ты — русалка? Принимаю.

На этот раз его выдало дрожание голоса, и Уитни внимательнее посмотрела на него. Но ничто в лице не указывало на грозящую опасность, и она спокойно продолжила:

— Теджас сказал, что мне можно помыться, я так и сделала.

Проследив за ее взглядом, Каттер улыбнулся:

— Не ищи своего сторожевого пса, я отослал его в лагерь.

Уитни почувствовала ком в горле. Оглянувшись, она увидела лошадь Катгера, стоявшую по брюхо в воде; с шеи свисала уздечка — она поняла, что Каттер наблюдал за ней несколько минут. Почему Теджас ее не предупредил? — сердито подумала она и сама нашла ответ: конечно, он считал, что раз это Каттер, а она женщина Каттера, то все в порядке. Вот беда!

Она не могла знать, что это не совсем так, что Теджас пытался дать ей знак, но Каттер категорически приказал ему вернуться в лагерь. А теперь злился. Он злился не на то, что она купалась, а на то, что сдуру не запретил себе любоваться эротической сценой.

До нее постепенно стало доходить, в какой она опасности: по напряженному выражению лица было понятно, что он не настроен обмениваться любезностями. Уитни еще глубже погрузилась в воду и прикрыла груди руками.

— Поздновато для этого, ты не находишь? — задумчиво произнес Каттер. — О зрителях надо было думать, когда позировала на том камне.

Она вспыхнула. Значит, он наблюдал, а она думала, что ее никто не видит. Он прав насчет того, что поздно думать о скромности. Она вдруг поняла, что сейчас для нее Каттер опаснее Одинокого Волка — тот по крайней мере мог остановиться, подумав о Каттере, а Каттер ни перед кем не должен отчитываться.

Словно прочтя ее мысли, Каттер улыбнулся, напомнив Волка из сказки про Красную Шапочку; Уитни представила, что должна была чувствовать та, когда говорила: «Какие у тебя большие зубы!» — и попыталась обрести под ногами потерянную почву.

— Каттер… если ты принесешь мою одежду, я обещаю, что больше не сделаю такой глупости… Я… она висит на кусте, где Теджас.

— Уитни, Уитни, — с упреком сказал Каттер, — ты действительно думаешь, что я тебя отпущу? — Его взгляд опустился ниже, к темному треугольнику, который не могла скрыть прозрачная вода.

Уитни сделала безуспешную попытку прикрыться и услышала, как он засмеялся. Она подняла голову, и взгляд уткнулся в широкую грудь. Вода доходила Каттеру до пояса, но она поняла, что ему пришлось плыть, потому что он тоже был весь мокрый, черные волосы слиплись прядями, кожа блестела. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Каттера, обегающий ее голое тело, грудь и бедра, впадины и выпуклости. Она попыталась нырнуть, но он сжал ее руку, мускулы напряглись, и он выдернул ее из воды.

Уитни с ужасом увидела, что мокрая полоска набедренной повязки вздымается, облегая определенные части тела, и когда перевела взгляд на его лицо, внутри что-то екнуло: она поняла, что он ее не отпустит…

Ее мольбы были тщетны, попытки вырваться не могли остановить его — он подхватил ее на руки, вынес из ручья и положил на травянистый склон. Злые, бессвязные, рыдающие выкрики лились из нее потоком, Уитни едва ли понимала, что говорит, пыталась схватить его за руки, когда он стал снимать с себя одежду.

— Ты не можешь! О, у меня нет никакой одежды…

— Так всегда и бывает, — хрипло сказал Каттер.

— Никто так не делает!

Он схватил ее за руку и насмешливо сказал:

— Все будет так, как это обычно делается, Уитни, обещаю.

— Нет! Нет… не так! Ты меня не понял… о, ты не должен меня целовать!

— Почему? — Голос донесся откуда-то снизу, и Уитни жалобно скорчилась. Он обвел языком вокруг пупка, она выдернула руку и вцепилась ему в волосы.

— Перестань! Это… это непорядочно!

— Не стоит взывать к моей порядочности, — пробормотал Каттер; не обращая внимания на ее сопротивление, он ласкал ртом бархатную поверхность ее живота. Уитни захлебнулась от шока и отчаяния, когда его руки накрыли груди и подержали их, дразня напряженные розетки, прижатые к центру ладоней. Она изогнулась и опять потребовала, чтобы он прекратил.

Каттер мягко зажал обе ее руки в своей, прижал их у нее над головой и лег на нее, одной ногой придавив обе ее; в глазах тлел огонь желания. Она чувствовала на себе его горячее тело и жилистые ноги, когда он раздвинул ей бедра.

В отчаянии она призывала то забвение, которое спасло ее в прошлый раз, но оно не приходило. Только жгучие прикосновения Капера пронизывали и прогоняли воспоминания, которые могли бы ее спасти. О Боже, когда он прекратит? — взмолилась она, но спасения не было.

Захватив ее рот, Каттер ее целовал, несмотря на попытки ускользнуть, одной рукой твердо придерживая голову за подбородок. Движения губами были настолько зовущими, возбуждающими, что у нее захватило дух, и он, кажется, это понял. Он играючи пробежался кончиком языка по контуру ее губ, рукой поддерживая мокрую голову; пальцы делали что-то странное и эротичное с мочкой уха и за ухом. Когда Уитни неистово задрожала, он сдвинулся, и его тело оказалось между ее бедер; настойчивые жаркие толчки сводили ее с ума, Уитни казалось, что она тонет в кипящем море.

Реальность отступила, мир свернулся в точку, где были только она и Каттер, где были только осязание, вкус и запах. Она еще сопротивлялась, но в ней медленно, по спирали разгорался огонь, наполняя тело истомой; движения замедлились, как будто она плыла под водой. Его рот переместился с губ на шею, задержался на впадинке под горлом, и она почувствовала, как ускоряется пульс.

Она словно видела со стороны, как замедлились движения Каттера, как рот впечатывал поцелуи в мокрую кожу, отчего Уитни дрожала. Когда он накрыл ладонью одну грудь и языком коснулся соска, Уитни конвульсивно прижала его к себе, не сознавая, что делает, Все было так странно, все приводило в замешательство, и вдруг она захотела, чтобы он утолил томление тела, которое в ней разжег. Ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь она такое почувствует — жажду принять его, — и она прогнулась ему навстречу.

Вдруг Каттер замер и накрыл ей рот рукой, потому что она издала протестующий стон. Внезапная напряженность Каттера и невнятное «черт возьми!» сказали ей, что что-то не так. Ошеломленная, неподвижная, Уитни лежала, не понимая, что происходит. В следующее мгновение Каттер гибким движением встал, нагнулся, поставил ее на ноги и натянуто и огорченно сказал:

— Оденься. Кто-то идет.

— Моя одежда… — Уитни смотрела смущенно, все еще не в силах смириться с внезапным обрывом охвативших ее эмоций.

Каттер коротко свистнул, и лошадь послушно подошла. Уитни узнала свою одежду, свисающую с шеи. Каттер сунул ей слегка влажные брюки и рубашку, которые она получила от Теджаса; ее смущение и замешательство были так очевидны, что Каттер засмеялся.

— Должно быть, у Бога большое чувство юмора. Не беспокойся, ты спасена. Пока. — Мягкий, ленивый голос звучал скорее обещая, чем разуверяя.

Уитни так дрожала, что с трудом смогла просунуть голову в ворот рубашки и натянуть брюки. Она издала долгий прерывистый вздох и удивилась — отчего ее охватило такое томление? Как мог этот человек с легкостью вынуть душу из ее тела? Слезы хлынули из глаз, и она вдруг поклялась себе вечно ненавидеть Каттера. Слава Богу, который уберег ее от совершения самого дурацкого поступка в жизни!

Видимо, пребывание в заложницах помутило ее разум, заразило какой-то умственной лихорадкой, коль она оказалась восприимчива к чарам отщепенца-полуапачи. Не было мало-мальски правдоподобного объяснения тому, что произошло — она почти что отдалась Каттеру, ее жгло желание отдаться! От этого воспоминания она покраснела и взмолилась, чтобы скорее пришло спасение.

Каттер посадил ее на лошадь, и они поехали к тому месту, где она оставила Теджаса. Он уже был там и сосредоточенно расхаживал по берегу.

Увидев Уитни, Теджас резко остановился; он отметил, как одежда липнет к все еще мокрому телу, а глаза горят, как два пятна тусклого золота. Каттер снял ее с лошади.

— Они приехали, — отрывисто сказал Теджас и подхватил Уитни за руку, когда Каттер толкнул ее к нему.

— Возьми — пока мне не до нее. Сколько их?

— Пятеро, — ответил Теджас, чувствуя, как дрожит Уитни. Он что-то сказал Каттеру на языке апачи, Каттер коротко взглянул на него и так же коротко ответил.

Уитни почувствовала, что Теджас пожал плечами, но не могла взглянуть ни на него, ни на Каттера. Ей казалось, что мексиканец знает, что произошло, знает, как тело предало ее. Что он сказал? А, какая разница! Теджас ничего не может сделать, она ничего не может сделать.

Каттер будет делать все, что захочет. И по непонятной причине предательское тело солидарно с ним.

— Уитни. — Теджас потряс ее за руку, и она испуганно вскинула глаза. Его голос был мягким, и до нее дошло, что он обращается к ней уже не в первый раз.

— Да?

— Я могу чем-нибудь помочь?

Она слабо улыбнулась. «Только если можешь отпустить грех, когда человек отдает душу дьяволу», — подумала она, а вслух сказала:

— Я не пострадала.

Теджас посмотрел на ее побледневшее лицо и не поверил. Он видел решимость в лице Каттера и знал настроение своего друга, когда тот отослал его в лагерь. И видя вызывающее выражение лица Уитни, он понимал, что она его обманывает. Может, Каттер не причинил ей вреда физически, но душа ее ранена.

— Идем, — мягко сказал он, и они пошли назад по травянистому склону.

Глава 9

Старательно сохраняя на лице безразличное выражение, Уитни слушала разговор Каттера с людьми, которые прибыли в горный лагерь. Это были те, кого ждали апачи, — мексиканцы, приехавшие совершить сделку, и она понимала: что бы ни случилось, это коснется ее.

Сердце колотилось; она старалась делать вид, что не слушает. Когда один из прибывших, окруженный солдатами, сказал по-испански: «Президент будет благодарен за ваш вклад, сеньоры», она горячо поблагодарила Бога за то, что в свое время по настоянию отца выучила испанский.

На солдатах была мексиканская форма: красно-синяя, на боку кортике серебряной рукояткой. Переговорами руководил Каттер, и мексиканцы находили его хитрым торговцем. Несколько раз один из них раздраженно вставал, но каждый раз компаньоны успокаивали его.

Из слов, которыми перебрасывались собеседники, Уитни поняла, что золото, которое украл Каттер, предназначено мексиканскому правительству в качестве платы за провизию, оружие и провиант. Она удивлялась, кому может понадобиться такое количество всего, пока из разговора не узнала, что это для индейцев, живущих семьями в резервации Сан-Карлос.

— Вы понимаете, сеньор, что мы не можем вредить собственному правительству, — заметил капитан Лопес. — Покупать ружья для врагов не входит в наши задачи.

— А ваша политика — уходить от большой партии золота ради мелкого успеха в переговорах? — парировал Каттер.

Капитан нахмурился.

— Я полагаю, президент Гонсалес одобрил бы эту сделку, если мы при этом не снабдим оружием изменников-апачей, — сказал Лопес. — Это только продлило бы конфликт и принесло много несчастий всем, кто в него вовлечен.

Твердое лицо Каттера не изменило выражения, в глазах ничего нельзя было прочесть, он не сдвинулся с позиции, которую занял в этих переговорах. Они примут его требования, потому что это им выгодно. Очень похоже на мексиканцев — выдавливать из человека последнюю каплю крови, но он понимал, что в этом отношении они не отличаются от большинства людей. Теджас его предупреждал, что они отличные мастера бартера.

Скорее, торговцы лошадьми, мысленно поправил друга Каттер; его взгляд оставался холодным и непреклонным.

— Не так мы глупы, чтобы просить у вас ружья для ваших врагов, капитан. — Ложь прозвучала уверенно. — Мы только желаем помочь несчастным людям, которые вынуждены жить на бесплодной земле Сан-Карлоса. Конечно, ружья можно купить и в другом месте.

— Ax, — вздохнул Лопес и бросил взгляд на компаньонов, показывая, что он не прочь признать за правду откровенную ложь Каттера. Компаньоны слегка покачали головами, и он сделал еще одну попытку поторговаться. — Полагаю, мы можем дать вам большую часть того, что перечислено в вашем списке, кроме, пожалуй, ружей и патронов. Это может нарушить договор, который мы подписали с Соединенными Штатами, и…

— Или все, или ничего, — резко сказал Каттер; он вдруг почувствовал, что устал притворяться. Он не отрывал взгляда от Лопеса, и тот вдруг покраснел и снова оглянулся на мужчину в касторовой шляпе.

Они ненадолго сомкнули головы, о чем-то неслышно поговорили, и Лопес выпрямился.

— Поскольку вы не будете использовать оружие против нашей страны, мы согласны, сеньор Каттер. Вы провернули тяжелую сделку, но мы согласны.

— Провиант у вас близко?

Лопес кивнул и встал.

— Мы встретимся с вами в двухдневный срок, сеньор Каттер, в деревне Рио-Бланко, это день пути от границы. Вы ее знаете?

Каттер без усилий, гибким движением поднялся и кивнул:

— Мы там будем.

Уитни почувствовала толчок в сердце. Деревня. Они возьмут ее с собой? А что, если там их ждут солдаты? Но если можно за два дня съездить в Мексику и обратно, значит, они почти что на границе, сообразила она. Если Каттер возьмет ее с собой в Мексику, она может уже никогда не вернуться, и никто о ней не услышит. Мало ли людей исчезают бесследно. Она решительно не желает оказаться следующим пропавшим без вести!

Взгляд Каттера скользнул в ее сторону, и Уитни быстро опустила глаза на руки, сложенные на коленях. Он не должен знать, что она что-то понимает. Она воспользуется первой же возможностью и сбежит…

Но к ее разочарованию, Каттер не имел намерения брать ее с собой. Он не хотел, чтобы Уитни, если что-то пойдет не так, оказалась в постели какого-нибудь мексиканского офицера. А еще он не слишком доверял режиму президента Гонсалеса — тот уже держался на волоске. Порфирио Диас снова возьмет власть в свои руки, это только вопрос времени, и Каттер не хотел оказаться между враждующими группами. Мексиканская революция находилась на такой стадии, что не знаешь, к кому примкнуть.

Так что Каттер решил оставить Уитни на попечение Теджаса. Он полностью пренебрег ее вспышкой ярости, когда ей об этом сообщили. Несмотря на попытки Теджаса удержать ее, она вырвалась и побежала искать Каттера.

— Я не желаю, чтобы меня отсылали в какой-то городишко, чтобы никто обо мне больше не услышал! — накинулась она на Каттера, не очень-то понимая, что ее так разозлило. В конце концов, если Каттера не будет, она может убедить Теджаса отпустить ее на свободу. С чего так злиться на вождя разбойников?

Каттер тоже удивился. Заткнув большие пальцы за пояс набедренной повязки, охватывавшей тонкую талию, он с улыбкой сказал:

— Я думал, ты будешь рада избавиться от меня.

— О, ты не представляешь себе, как я буду рада избавиться от тебя! Надеюсь, ты никогда не вернешься.

Каттер дал улыбке угаснуть и мягко сказал:

— Твое желание исполнится, если Лопес нас обманет. — Длинными пальцами он взял ее за подбородок и неожиданно ласковым голосом спросил:

— Ты будешь скучать по мне, дорогая?

— Как по нарыву!

Каттер опустил руку и сказал:

— И это теперь, когда я подумал, что у тебя начинает появляться чувство ко мне, кошечка-тигрица.

Легкое подшучивание смягчило ее гнев, и Уитни пробурчала:

— Почему ты не сказал, что хочешь помочь голодающим какой-то резервации? Я бы поняла, я даже могла бы помочь. У моего отца много денег.

В зеленых глазах заплясали насмешливые искры, он посмотрел на нее почти благожелательно. Она была так искренна, что Каттер готов был поверить.

— Вот как? Могу предположить: ты бы купила им город на папины денежки. Все не так просто, дорогая Уитни. И если говорить начистоту, не весь провиант предназначен для резервации Сан-Карлос.

— Но ведь это опасно? Ты сказал… Теджас сказал, — поправилась она, не желая выдавать свое знание испанского, — что ты пошлешь провиант в резервацию людям, которым нечего есть.

— Да. — Каттер развеселился. — Значит ли это, что на тебя произвело впечатление благородство моих намерений, дорогая Уитни? Что моя филантропия сразила тебя, и ты забеспокоилась о моей безопасности?

— Иди к черту! — крикнула она, отбрасывая с глаз волосы. — Я не знаю, чему верить про тебя, Каттер. То ты чистый апачи, свирепый, недалекий и жестокий, то ты говоришь на прекрасном английском языке и рассуждаешь о вещах, которые может знать только образованный человек. Я совсем тебя не понимаю!

— В этом мы равны. — Его голос опять был плавный, безразличный и холодный. — Я нравлюсь тебе, когда напоминаю Робин Гуда, но если я признаю, что у меня в душе кроется не только благородство, тут же становлюсь злодеем. Думаю, когда все закончится и ты нам больше будешь не нужна, я буду чертовски рад от тебя избавиться. — Он кивнул Теджасу. — Забери ее от меня ради ее же блага.

— Ты не должна его провоцировать, — сказал Теджас, когда Каттер ушел, а она готова была кричать.

— Не провоцировать его? А что бы ты сказал, если бы это тебя похитили, протащили по всем кактусам Аризоны и постоянно на тебя нападали… — Она осеклась, боясь сказать лишнее.

Рассудительно, спокойно, чтобы разрядить истерический накал, который он расслышал в дрожащем голосе Уитни, Теджас сказал:

— Согласен, тебя похитили, но я не замечал царапин от кактуса у тебя на спине, а что касается нападений…

— Ты ничего не сделал, чтобы их прекратить! — выпалила она, и он удивленно поднял брови.

— Если думаешь, что я могу с этим что-то поделать, ты лаешь на луну. Может, теперь бесполезно напоминать, но если бы ты старалась разговаривать с Каттером мягко, а не кидаться на него, как волчица, он был бы сговорчивее. — Он замолчал, вежливо ожидая ответа, который, как он видел, вертелся у нее на языке.

— Разговаривать мягко?! Когда он… когда он делает со мной то, что делает? Ты как мужчина не можешь этого понять!

— Могу. Посягательство на душу может вызвать опустошение… — он подождал, чтобы до нее дошел смысл его слов, — гораздо большее, чем физическое посягательство.

Уитни, смущенная неразберихой чувств и не уверенная в том, сколько ему известно, разразилась слезами.

Теджас обнял ее за плечи.

— Ты сильнее, чем ты думаешь, — попытался он ее утешить.

— Но ведь это еще не конец?

— Нет. — Теджас посмотрел в ее заплаканные глаза. — Но думаю, теперь уже скоро.

Это обещание поддерживало Уитни в течение нескольких дней.

Когда они приехали на асиенду, где она должна была остаться с Теджасом, уже стемнело. К тому времени как Каттер остановился перед темным зданием, освещенным луной, Уитни, измученная целым днем скачки по горам, а потом по бесплодной долине, чуть не падала с лошади.

Он снял ее с седла и проводил в дом.

Она так ослабла, что едва заметила внутреннее убранство дома: высокие потолки, полы из каменной плитки, железная жаровня и простая, удобная мебель. Они были на кухне; она почувствовала дурманящий запах еды из котлов, висящих над огнем. Несколько женщин тихо переговаривались по-испански, они искоса посматривали на нее, а она неловко мялась в дверях.

Каттер легонько подтолкнул ее, она сделала несколько шагов и остановилась. Никто ничего не сказал Она присела на краешек деревянного стула и невидящими глазами уставилась перед собой. Кажется, никого не удивляла и не пугала толпа мужчин подозрительного вида, заполнивших дом. Уитни закрыла глаза, а Каттер и Теджас отошли в сторону.

— Я уеду, как только начнет светать, — сказал Каттер и кивком указал на Уитни:

— Не спускай с нее глаз, амиго.

Она попытается уговорить тебя отпустить ее.

Теджас посмотрел на поникшую фигуру Уитни.

— Ты не думаешь, что уже пора?

— Нет пока. — Каттер задумчиво посмотрел на Теджаса. — Она тебя уже достала?

Теджас пожал плечами и сказал:

— Она виновна в том, что упряма и неблагоразумна, но, я думаю, она не заслуживает, чтобы ее обижали.

Каттер прислонился к стене и пристально посмотрел на друга:

— Если ты считаешь, что я не прав, так и скажи, амиго. Мы слишком долго были друзьями, чтобы теперь между нами встала женщина.

Теджас устало провел рукой по глазам.

— Она не встала между нами, но я, признаюсь, не понимаю, что между вами происходит.

Наступило такое напряженное молчание, что, казалось, в воздухе потрескивают искры, потом Каттер сказал:

— Я сам не понимаю.

Они обменялись долгими взглядами, Теджас улыбнулся и сказал:

— Я так и подозревал.

Оба посмотрели на Уитни; она поглощала еду, которую ей подала одна из женщин. Это была первая настоящая еда с тех пор, как ее похитили, и она была восхитительно вкусной: маисовые лепешки с начинкой из бобовой пасты. Она съела подряд три штуки, потом залпом, большими глотками выпила прямо из кувшина свежевыжатый апельсиновый сок.

Когда она закончила, Каттер подошел, поднял ее со стула и молча повел за собой. Наевшись, Уитни так захотела спать, что не протестовала против бесцеремонного обращения. Какая разница?

Она только слегка запнулась, когда он ввел ее в маленькую комнату с матрасом на полу. Рядом на низком столике горела свеча. Уитни быстро отмела собственные возражения по поводу отсутствия спальных принадлежностей. Было уже очень поздно, она устала, и после того, как две недели проспала рядом с ним, едва ли стоит возражать против сегодняшней ночи. К тому же обычно он оставляет ее в покое после нескольких беглых попыток раздразнить. И хотя она чувствовала доказательство его желания, когда они лежали под одним одеялом, он так ничего ей и не сделал, только пугал.

Кроме вчерашнего дня в горном бассейне, когда он заставил ее… забыть все ее решения…

— Я бы хотела помыться, — сказала она, оглядев комнату, — которая была чуть больше гардеробной при спальне в ее доме. — Я грязная, даже на такой грубой кровати я не могу спать не помывшись.

Каттер поднял брови, но выражение лица было как всегда непроницаемым.

— Как видишь, здесь нет кадки.

— А что, так трудно попросить кувшин воды и тазик? — бросила она и плюхнулась на матрас.

С каждым мигом она все больше ослабевала и уже готова была заснуть как есть. Но Каттер пожал плечами и вышел из комнаты.

Вскоре он вернулся, неся кувшин, большой таз и даже какую-то толстую тряпку и полотенце.

— Подойдет? — Он сунул ей тряпку.

— Да.

Каттер растянулся на матрасе и стал смотреть, как она умывается, моет руки, ноги. Она украдкой просунула тряпку под рубашку и протерла тело, хотя предпочла бы раздеться. Поколебавшись, не попросить ли его выйти, чтобы можно было помыться полностью, она отказалась от этой мысли. Он вызовется ей помогать, а она была не в силах выдержать еще одну битву.

— Там хватит воды и для тебя, — сообщила она.

— Это что, намек?

Она невольно скользнула взглядом по худому, полуголому телу. Он по-прежнему был в набедренной повязке и высоких мокасинах; она уже почти забыла, как он выглядит в нормальной одежде. Может, это и есть его нормальная одежда, ему в ней удобно. Похоже, между Каттером — убийцей и Каттером — вождем апачей дистанция огромного размера, но она слишком устала, чтобы разбираться в различиях.

— Делай что хочешь, — вяло сказала она, легла рядом с ним на матрас и закрыла глаза.

Через секунду она почувствовала, что Каттер пошевелился, к ее ужасу, он положил руку ей на грудь.

— Что ты делаешь? — Она отшатнулась. При тусклом свете свечи было видно, как в порочных зеленых глазах пляшут отражения огонька.

— Ты сказала, чтобы я делал, что хочу, вот я и делаю.

— Ты знаешь, что я не это имела в виду!

— Разве?

Уитни дернулась и чуть не упала с матраса, но Каттер легко затащил ее обратно.

— Ну что, все еще будешь притворяться, что тебе неприятны мои прикосновения? — сказал он глубоким, интимным голосом; теплые пальцы пробрались под блузку на только что вымытое тело и там задержались.

К их обоюдному удивлению, она залилась слезами.

Уткнувшись головой в его голую грудь, она сквозь плач сказала:

— Я больше не хочу бороться с тобой. Я хочу, чтобы ты уехал и оставил меня в покое, или изнасиловал, или что там еще собирался со мной делать, но только не это!

Ожидание неизвестного… сводит меня с ума!

После напряженного молчания Каттер дотянулся до полотенца и подал ей, чтобы она вытерла слезы. Потом сухим концом вытер свою грудь и сказал:

— Ладно, спи, малышка. Сегодня не буду тебе больше надоедать.

Уитни слишком ослабла, чтобы удивиться тому, что он держал ее на руках, пока она не заснула. А когда утром проснулась, его не было, и она почувствовала странное опустошение. Он уехал не попрощавшись, и, возможно, она никогда его больше не увидит…

Асиенда, на которой ее оставили, состояла из большого главного дома и нескольких глинобитных избушек.

Она располагалась в низкой долине между гребнями гор, как показалось Уитни, на конце света. Возделанные поля ровными рядами тянулись по обе стороны широкой, обсаженной деревьями дороги, которая заканчивалась у дверей асиенды. Позади был сад; на солнце пламенели яркие цветы, сверкали черепичные крыши, с деревянных рам свисали виноградные плети с пыльными листьями, увешанные драгоценными камушками пурпурного цвета; осенью их разложат по фруктовым вазам, будут делать из них вино и желе. За садом простиралось блеклое голубое небо с клочьями облаков, а дальше — бесконечность.

Уитни стояла в дверях кухни, глядя на знакомые и в то же время незнакомые пределы. Она с болью поняла, что находится так же далеко от цивилизации, как когда была в горах, только здесь приятнее. Жирный гусь, требовательно покрикивая, ковылял по садовой дорожке, в дальнем углу сада бил фонтан, каменные херувимы бесконечно лили воду из кувшинов в большой ребристый водоем. Дразнящий запах хлеба из кухни мешался с насыщенным, сладким ароматом жасмина и гардении. Все создавало ощущение уютной домашней жизни, и это смутно утешало.

Все изменилось; Уитни вспомнила, как Теджас сказал, что перемены — это нормально, но временами ей было трудно с ним согласиться, особенно когда она думала о Каттере. Очень на него похоже — запихнуть ее куда-то и бросить, с раздражением подумала она. Но чего еще от него ждать? Между ними ничего нет, ничего, кроме антипатии и недоброжелательной терпимости к обществу друг друга. А еще — те яркие и сильные чувства, которые он в ней вызывает… Стоя в дверях кухни и глядя на цветущий, мирно жужжащий сад, она невольно подумала: вернется ли он за ней?

— Есть хочешь? — спросил Теджас, выходя из-за спины; он увидел в ее глазах вопрос, который ее мучил.

— Проголодалась, — просто ответила она; от изнеможения у нее опухли глаза и посинели веки, но она попыталась шутить. — Неужели у тебя найдется что-то кроме вяленого мяса и тех несчастных лепешек? — Но тут она заметила перемену во внешнем виде Теджаса и вытаращила глаза. — Теджас! Ты выглядишь… цивилизованным человеком!

Он засмеялся, эбонитово-черные глаза изогнулись двумя полумесяцами.

— Прошу тебя! Не дай Бог кто услышит. Разве я не всегда цивилизованный человек?

— По манерам — да, по одежде — нет.

— Так лучше?

Уитни прилежно обследовала стройную фигуру и сказала, что, да, так намного лучше.

— Хотя у тебя всегда хватало чувства собственного достоинства, чтобы носить брюки и рубашку. Это замечательно!

Слегка повернувшись, Теджас дал ей полюбоваться коротким черным жакетом, расшитым золотом и серебром. Брюки без манжет по бокам были отделаны узорчатыми лампасами под стать вышивке на груди, ботинки начищены до блеска, так что Уитни готова была поклясться, что видит в них свое отражение.

— Я рад, что тебе нравится, — сказал Теджас. — После того как ты поешь, мы и тебе подберем что-нибудь подходящее. Может, тогда ты почувствуешь себя лучше, а? — Он проводил ее на кухню и усадил за большой полированный стол. — В конце концов, здесь не так уж плохо.

Действительно, неплохо, если не считать очень юную сестру Теджаса, которая почему-то сразу невзлюбила Уитни. Девушку звали Тереза; если бы не хмурое выражение лица, ее можно было бы назвать красивой.

— Не обращай на нее внимания, — сказал Теджас в то первое утро. Зайдя на кухню и обнаружив брата в обществе Уитни, девушка разразилась потоком брани. Уитни сумела уловить только отдельные слова. Чаще всего повторялось «puta» и «gringa», и оба унизительных определения относились к ней.

Уитни нахмурилась и напрямик спросила:

— Почему она на меня так злится?

— Она не на тебя, — сказал Теджас, стараясь не встречаться с ней глазами.

Уитни решила не нажимать на него, раз ему это так неприятно. Вместо этого она спросила:

— Мне послышалось, она назвала тебя другим именем?

Он усмехнулся:

— Здесь меня зовут Франсиско Диего Хосе Гарсияи-Вега.

— О-о. Неудивительно, что ты предпочитаешь имя Теджас. Я думаю, для этого имени имелись темные причины, скорее всего как-то связанные с тем, что ты скатился до злодейства, так что не трудись объяснять. — Она скользнула по нему быстрой улыбкой и взяла из тарелки еще один спелый персик. — Так это твой дом?

— Да, дом моих предков.

Она стрельнула в него любопытным взглядом:

— Почему ты связался с бандитами и отщепенцами, когда у тебя приличный дом?

— А не каждый, кого зовут бандитом, действительно бандит, и не каждый бандит не имеет дома, — туманно ответил Теджас. Он встал из-за стола и вежливо поклонился, чем привел ее в восторг.

— Как вижу, выйдя из леса, дикий зверь становится ручным, — сказала она, и он засмеялся.

— А теперь пойдем поищем тебе приличную одежду, — сказал Теджас и подал ей руку. — Я думаю, на асиенде достаточно женщин, чтобы что-то подобрать тебе, пока не сошьют твой собственный гардероб.

Уитни покраснела. Никогда в жизни она не носила чужую одежду! Что бы сказал отец, если бы ее увидел? Он бы ее не узнал, да Уитни и сама себя не узнала, когда погляделась в зеркало.

Взявшись рукой за щеку, Уитни в изумлении смотрела на свое отражение. Лицо загорело, вместо модной белизны оно имело оттенок темного меда. Почему-то от этого глаза казались ярче, больше, экзотичнее. А волосы! В них виднелись широкие белые полосы, как будто она вылила на себя осветлитель, купленный у аптекаря.

Несмотря на радикальные перемены, в целом изображение ей польстило.

Она похудела, обострились скулы, лицо стало интереснее, в нем появилось что-то загадочное. Уитни улыбнулась. Похоже, опасность и стресс пошли ей на пользу.

Тереза де ла Вега не согласилась бы с Уитни. Когда брат вошел к ней и попросил какое-нибудь платье, у нее не оказалось ничего, что подошло бы бледнолицей, которая прокралась в его сердце, — Ты не будешь оскорблять гостью в нашем доме, — коротко сказал Теджас. — Я этого не позволю. Я знаю, почему ты злишься, и я тебе сочувствую, но ты не будешь скверно себя вести и позорить нашу семью.

Тереза круто повернулась, всплеснула руками и крикнула:

— Я? Позорю семью? А это не позор, когда ты исчезаешь, и все говорят о том, что ты действуешь заодно с бандитами? — Она гордо вскинула голову. — А потом ты возвращаешься, привозишь с собой женщину, шлюху, которую, наверно, делишь… с Каттером.

— А, вот в чем дело. Ты ревнуешь. Что ж, ты ревнуешь попусту, потому что он не для тебя, малышка. И никогда не был для тебя.

Он круто повернулся и вышел, оставив сестру смотреть ему вслед с бессильной злобой. Она подозревала, что брат прав, но еще хуже было сознание того, что ее раздражение было направлено не на того человека. Однако человек, который заслуживал дурного обращения, утром ускакал, оставив им свою женщину.

Не понимая причины враждебности Терезы, Уитни проводила дни в неторопливых исследованиях. Она бродила по деревянному оштукатуренному дому, и каждое открытие было лучше предыдущего. Дом Теджаса был замечательно удобный и просторный, с высокими потолками и холодными полами; высокие двери стояли нараспашку, впуская прохладный ветерок. Теджас предоставил ей также в распоряжение маленькое патио — внутренний дворик, обсаженный жасмином, и здесь она в тиши и одиночестве проводила время ожидания.

Уитни гадала — это ожидание начала новой жизни?

Или конца? Хотелось бы знать. Хотелось бы убежать отсюда до того, как вернется Каттер — если он вернется, — чтобы вдали от него разобраться со своими чувствами.

Ненавижу! — подумала она о необходимости разбираться с чувствами, но потом решила отнести свое восклицание к Каттеру; его она ненавидит даже больше, чем ту тюрьму, в которую превратилась ее жизнь. Но ночью, закрыв глаза, она видела его лицо, мрачное, с резкими чертами; эти черты слегка смягчались, когда глаза зеленели и в них читалось желание, но никаких других чувств она не видела.

А ничего другого и быть не может у такого, как Каттер. Она поежилась. Что скажет папа? Что может сказать любой человек, если у него есть хоть капля разума?

Долгими часами Уитни сидела в патио, переходя от дурных предчувствий к отчаянию, сочиняя, что скажет Каттеру, когда снова его увидит: что он должен отпустить ее на свободу, потому что больше она ему не нужна, — и приходила в еще большее отчаяние оттого, что он может так и сделать.

Когда темнота упала на землю в восьмой раз, Уитни безостановочно вышагивала по маленькому патио под окном своей комнаты. Ночные птицы пели осанну темноте, воздух был напоен ароматом цветов, раскрывшихся из белых бархатистых бутонов. Когда солнце село и встала луна, Уитни больше не могла оставаться наедине со своими мыслями. Она пошла искать Теджаса; он оказался в кабинете, где стены были прочерчены рядами книг в кожаных переплетах, сидел за столом и глубокомысленно вникал в какие-то счета.

— Можно составить тебе компанию? — осторожно спросила Уитни, и он выпрямился и закрыл свои книги.

— Твоей компании я буду очень рад.

Он с улыбкой смотрел, как она идет, слегка покачивая бедрами, как колышется цветастая юбка, из-под которой видны аккуратные худощавые ножки в открытых кожаных сандалиях. Тонкая блузка, облегавшая высокую грудь, была заправлена в юбку, что выгодно подчеркивало узкую талию. Волосы она не заплела в косы, не оставила распущенными по плечам, а забрала наверх испанскими гребнями, которые ей дала одна из женщин, и они спадали молочно-белыми кольцами.

У нее на губах мелькнула улыбка, она сказала нежным голоском:

— Спасибо. Я… кажется, я сегодня не засну. Меня что-то мучает, но не знаю что!

Теджас знал, но не стал об этом говорить.

— Тебе не приходило в голову, что ты здесь уже больше недели, но так ни разу и не попросила отпустить тебя?

Каттер будет разочарован.

Приходило, и она сама немало этому удивлялась.

— Не знаю почему. Я собиралась. Я думала взывать к твоим рыцарским чувствам, надеялась улестить, чтобы ты пошел против того, что он от тебя хочет.

— Думаешь, сработало бы?

Маленький носик дерзко вздернулся.

— Может быть, если бы я нашла что сказать, что-то особенно умное.

— Как я понимаю, ты не нашла и потому не стала пытаться. — Теджас улыбнулся. — Я думаю, ты достаточно умна, чтобы не сбежать, когда даже не знаешь, где ты.

— Не приписывай мне больше разума, чем у меня есть, — буркнула она так кисло, что он встал и положил руку ей на плечо. — Я недостаточно умна даже для того, чтобы сбежать, когда есть возможность.

— Небольшой совет, дорогая: не жди слишком многого от Каттера. Он не склонен к легким играм, которые обычно мужчины затевают с женщинами, и если он до сих пор был очень терпелив, я не думаю, что он останется… таким же сдержанным, как раньше.

Уитни вспомнила, как временами прикосновения Каттера были почти жестокими, как он затащил ее на берег, и криво усмехнулась:

— Сдержанным? Неужели мы говорим об одном и том же человеке?

Жалостливая улыбка тронула его губы.

— Ты можешь не поверить, но он проявил такую сдержанность, какой я никогда у него не видел.

— Не думаю! — Уитни говорила с такой убежденностью, что Теджас усмехнулся.

— С твоей точки зрения, это может быть и так. Но попытайся припомнить, что Каттеру несвойственно притворство, распространенное в цивилизованном обществе.

— Полагаю, ты стараешься мне сказать, что когда Каттер видит женщину, которая ему нравится, он просто подходит, хватает ее за плечо и затаскивает на матрас, набитый гусиным пухом?

Он улыбнулся благожелательно, хоть и с тенью упрека:

— Может, с чуть большей изысканностью, не говоря о том, что женщины идут на это охотно, но в целом да, ты правильно описала.

— Доисторическое млекопитающее, — хмуро проговорила Уитни.

Она закрыла глаза, и ей пришло в голову, что она ввязалась в дискуссию, которая слишком раскрывает ее чувства. Вслух она сказала:

— Значит, если он не запугал меня до смерти, я должна быть благодарна? Ты об этом?

— Нет. — Голос проник сквозь раковину, в которую она пыталась спрятаться, — мягкий, дружеский, добрый. — Я просто предупреждаю тебя, чтобы ты приготовилась к неизбежному.

Уитни открыла глаза и жалобно сказала:

— Думаешь, я не пыталась? Не знаю, в чем дело, но когда он делает некоторые вещи, я таю, как масло на солнце.

— Доверься самой себе как женщине, — посоветовал Теджас. — И думай о собственных потребностях.

— О моих потребностях? — Уитни посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — Что мне надо? Я не знаю.

Я привыкла думать, что знаю, а оказалось… Теджас, расскажи мне о Каттере. Я ничего о нем не знаю — откуда он родом, что делает, кроме того что стреляет в людей, похищает женщин и грабит фургоны — я не могу себе представить, что это все, чем он занимается. Я даже не знаю, есть ли у него другое имя! Есть? Или Каттер — его единственное имя?

У Теджаса между бровей залегла складка. Он заерзал.

— Спросишь об этом Каттера, дорогая. Не мое дело рассказывать.

Огорчившись, она выпалила:

— Тогда как же я хоть что-нибудь узнаю? Он закрыт, как моллюск из южного моря!

Теджас минуту подумал и ласково спросил:

— Разве это для тебя так важно? Если он тебя освободит, какое это будет иметь значение?

Она гордо подняла голову:

— Мне еще надо написать роман. Я не забыла, зачем приехала в Аризону.

— Каттер тоже не забыл, — предупредил Теджас.

Уитни обдумала его ответ и отрывисто сказала:

— По-моему, теперь я смогу заснуть. Извини, я пойду.

Теджас встал, слегка поклонился и улыбнулся, когда она засмеялась. Она ушла, а Теджас решил, что завтра придумает, как убедить ее услышать то, что он ей говорит. Это может оказаться спасительным для нее — и для Каттера.

Но на следующий день у него не было возможности поговорить с Уитни. Поздно ночью, когда почти все спали, приехал Каттер.

Глава 10

В темноте он обо что-то споткнулся, тихо выругался и подумал: «Где же Уитни, не удалось ли ей как-то уговорить Теджаса отпустить ее?» Он не исключал такую возможность и не очень бы удивился, узнав, что она направила по его следам всех детективов Пинкертона, что были в распоряжении ее папочки, и что его уже поджидают.

Каттер поморщился. С одним из них он уже столкнулся — это был плотный мужчина, который с помощью винчестера сорокового или сорок четвертого калибра пытался убедить его сдаться, но это было в Ногалесе, городе, кишащем бойцами с той и другой стороны границы. Он не предполагал, что Морган Брэдфорд так быстро доберется до него или что он разошлет так много плакатов о розыске преступника.

Каттер понимал, что награда в двадцать тысяч долларов привлечет худшую часть охотников за головами. Да еще награда от армии США за живого или мертвого, в отличие от Брэдфорда, которому он был нужен живым.

Охотники сделают все, на что способны, а лучшие из них постараются доставить его живым.

Тот парень Пинкертона уже понял, что взять его будет нелегко, хоть живого, хоть мертвого. Если бы не Луиза со смеющимися глазами, которая обласкала его прошлой ночью, не пришлось бы ни стрелять, ни бежать. Агенты Пинкертона были повсюду. Он не вспоминал о Луизе, пока не увидел, как она выглядывает из окна, и тогда остановился и подумал, что она поможет ему хотя бы на время забыть об Уитни. Хорошо, что агент не пришел на несколько минут раньше, а то бы он заработал свою награду. Превратности войны!

Здесь все идет в расчет.

И вот он вернулся, ищет Уитни, а ее нет.

— Кабальеро, — шепотом окликнула его Тереза, выглянув из дверей темной комнаты.

Он подошел к ней, улыбнулся, слегка обнял и поцеловал в щечку.

— Я тебе кое-что привез.

— Надеюсь, не такой подарок, как в последний раз. — Ее голос звучал как-то необычно.

— Какой подарок?

— Блондинку, пугану, которая в холле!

Глаза Каттера смеялись.

— Разве я привез ее тебе?

— Нет! — выкрикнула Тереза. — Ты привез ее себе, сюда, в мой дом!

Каттер слегка вздохнул и сказал в ответ на этот неожиданный выпад:

— Знаешь, я не могу каждый раз привозить тебе правильные подарки.

Глаза Терезы заблестели от непролитых слез, и Каттер понял, что обидел ее, Мысленно поворчав — откуда ему было знать, что она в него влюблена? — он еще раз обнял ее, и Тереза почувствовала под рубашкой ком бинта. Она ахнула:

— Ты ранен?

— Немного. Царапина.

— Пошли, — приказала она и потащила его за собой на кухню. — Посмотрю, что у тебя. У меня еще сохранились мамины травы.

В кухне она зажгла лампу в небольшой нише и покопалась в кожаном мешке, набитом сухими травами и лечебными снадобьями. Размотав бинт, она нахмурилась.

Он был пропитан засохшей кровью — стало понятно, что кровотечение было сильное.

— Кажется, ты сказал, что это царапина, — пробурчала она и намазала мазью длинный, глубокий порез вдоль руки.

Каттер ухмыльнулся:

— Так оно и есть.

Тереза произнесла несколько цветистых фраз о тупости мужчин, обмотала руку полоской чистого полотна и туго завязала. Убрав мамин мешок с травами и протерев стол, она налила Каттеру стакан свежего апельсинового сока и села напротив него.

Отведя прядь волос, упавшую на глаза, Тереза буднично сказала:

— Думаю, я не правильно понимала все твои подарки и хорошие слова, которые ты говорил.

Он помолчал, потом посмотрел ей в глаза:

— Да, не правильно. Я говорил их по дружбе, только и всего.

Тереза подняла подбородок и сказала:

— Это все, что я хотела от тебя услышать. Теперь я приму предложение Хуана Кастильо вместе покататься.

Каттер засмеялся, нагнулся и поцеловал Терезу в кончик носа, как младшую сестренку. Так он о ней всегда и думал и не догадывался, что она понимает его иначе. Но она же намного моложе его, только недавно расцвела как девушка.

Тереза схватила его за плечи и быстро, свирепо поцеловала, прошептав:

— Видишь, что ты потерял!

Но для Уитни, стоявшей в дверях, это было больше чем простой поцелуй. Окаменев, она смотрела на Каттера — без рубашки, с перевязанной рукой, в линялых штанах и с оружием. Он улыбался, а на шее у него повисла Тереза. Уитни не догадывалась, что произвела какой-то шум, пока Каттер не повернулся к ней.

Он ничуть не смутился, а засмеялся и весело посмотрел на Терезу, которая отшатнулась от него и сидела с виноватым выражением лица.

— Ты меня искала? — легкомысленно спросил он.

Уитни повернулась и пошла в холл, а он встал, чтобы идти за ней.

— Ты попал в беду, — прошептала Тереза, и он почувствовал раздражение.

В беду? Но ведь Уитни по-прежнему его пленница.

Как он может быть в беде?

В раздражении он не сразу попал туда, где была Уитни, — открыл несколько дверей, напугал кухарку и горничную, пока не нашел нужную комнату.

Он распахнул дверь и увидел, что в ее глазах горит злость.

— Что с тобой? — начал он, но Уитни не ответила.

Он подошел, повернул ее лицом к себе, крепко задумавшись, следует ли пускаться в объяснения, но она отреагировала с такой скоростью и ловкостью, которых он от нее не ожидал.

После нескольких недель унижений Уитни наконец вспомнила те приемы, которым ее научил Чин Ю. И один из них применила — схватила его за руку и быстрым поворотом тела послала через спину, так что он растянулся на полу.

Он лежал, ошеломленный не столько болью, сколько неожиданностью действий Уитни, и слушал треск рассыпающегося стола, о который он ударился ногой, и громыхание упавшей лампы. Уитни стояла над ним, не двигаясь и не опасаясь, что он встанет и убьет ее.

— Боже правый! — наконец проговорил он и сел, потому что в дверях показались Теджас и Тереза.

Они разинули рты, увидев, что Каттер распростерт на полу, над ним маячит Уитни, а на полу валяются обломки мебели.

Тереза вскрикнула, а Теджас расхохотался; Каттер окинул его тяжелым взглядом, и он залился смехом еще громче. Каттер поднялся на ноги. Теджас быстро сказал:

— Если я тебе понадоблюсь, сеньорита, я буду в холле! — И исчез, захватив с собой Терезу.

Уитни в упор, с вызовом смотрела на Каттера янтарными глазами, дрожа от ярости. Как он смел! Она думала о нем все время, пока его не было, беспокоилась, не ранен ли он, а он возвращается прямиком в руки другой женщины — даже не женщины, а девочки, и прямо у нее подносом!

— Полагаю, я это заслужил. — Она удивилась, что он говорит медленно, сузив глаза, словно оценивая ее заново.

— Заслужил. — Она вскинула голову.

Твердые линии рта смягчила слабая улыбка.

— Кажется, я недооценил тебя, тигрица.

— Да, недооценил.

— И может быть, ты тоже меня недооценила.

Она уставилась на него, злость в глазах постепенно угасала.

— Да, наверное, мы оба недооценили друг друга, — прошептала она.

Каттер стоял, решая, что сделать — уйти или остаться, голова соображала туго — он устал, он проскакал долгий путь, думая об Уитни, гадая, будет ли она на месте, когда он приедет. По какой-то непостижимой причине она не выходила у него из головы все время, что он отсутствовал, даже когда он занимался распределением провианта.

Наконец, когда дело близилось к концу, он оставил за себя Одинокого Волка и ускакал, охваченный чувствами, которых не понимал и которые ему не нравились. Не такой он человек, чтобы радоваться трудностям, и он определенно не желал связываться с такой женщиной, как Уитни Брэдфорд. От нее одни неприятности. Он знал это с первого момента, когда ее увидел — она замерла в дверях гостиничного номера, слишком ошеломленная, чтобы бежать при виде голого мужчины, но способная потребовать, чтобы он еще раз ее поцеловал!

Уитни во все глаза смотрела на Каттера; она поняла, что соскучилась по нему. Это было открытие, как и ревность, охватившая ее, когда она увидела, что Тереза его целует. Может, это означает?.. Нет, не может быть, но она вдруг поняла, что хочет, чтобы он держал ее в руках, чтобы его дыхание шевелило ее волосы — и все, этого ей будет достаточно.

— Устал? — спросила наконец Уитни, и Каттер кивнул; он настороженно следил, как она сметает в сторону обломки разбитого стола. — Я думаю, на этой кровати хватит места для нас обоих, — нервно сказала она, полуобернувшись.

Каттер понял, что это приглашение, отстегнул ремень с кобурой и повесил его на стул.

Уитни напряженно лежала в объятиях Каттера, дрожа всем телом, как при шторме. Так она себя и чувствовала — разбитой, замученной чередой быстро сменяющихся эмоций, от ужасающего предчувствия к удовольствию и снова к тревоге. Она его хотела, хотела, чтобы он вот так лежал рядом с ней, прижавшись твердым телом, обвив руками, говорил нежные слова, но… но она боялась неизбежного конца, который не может быть не чем иным, кроме как унижением и оскорблением.

Она почувствовала, что он нахмурился, задержав губы на впадинке под горлом, и задрожала еще сильнее.

— Расслабься, — пробормотал Каттер. — Я ничего не сделаю, пока ты не будешь готова. Я умею ждать, любимая…

Голос куда-то уплыл, он нежно, но Настойчиво поцеловал ее в приоткрытые, как полураспустившийся бутон, губы. Уитни стала расслабляться, она поцеловала его в ответ, сначала стеснительно, и была удивлена дрожью, внезапно пронзившей тело. Интимность такого поцелуя потрясла ее больше, чем само действие. Никто никогда не целовал ее так, как сейчас это делал Каттер, его язык осторожно и глубоко вторгался в нее, отчего сердце гулко стучало и прерывалось дыхание.

— Не стесняйся, — сказал он, когда она отодвинулась, то ли от испуга, то ли от необычного напряжения, которое появилось внизу живота.

Его осипший голос был полон чувственности и определенности намерений, теплые губы прижались к пульсирующей жилке на шее, потом перешли к по-детски нежному местечку за ухом; дрожь прокатилась у нее по всему телу, и она невнятно пробормотала, что долго этого не выдержит.

— Нет? А как насчет этого… и этого…

Сочные, струящиеся поцелуи передвинулись к ключице, потом ниже, рот Каттера взобрался на выпуклость тяжелой груди, оставив влажную дорожку, и губы потерлись о быстро напрягшийся пик.

Уитни всхлипнула и прогнулась.

— Так… так не лучше!

— Не лучше? — Он на миг задержался в своем эротическом движении. — Догадываюсь, что так будет намного лучше… — Но услышав, как часто бьется ее сердце, и понимая, что она дрожит от предчувствия, он решил пощадить ее и снова захватил губы.

Поцелуй был долгий, глубокий, и где-то в середине его Уитни впервые почувствовала напряженную, раздражающую потребность быть ближе к нему. В ее теле что-то происходило, она не знала и не хотела знать что. В этот момент единственной потребностью было стать частью Каттера, это приводило ее в замешательство, это было немыслимо и противоестественно.

Он оторвался от нее — оба тяжело дышали. В тусклом свете одинокой свечи она видела затуманенный взор и зеленые огоньки в глазах. Она нерешительно провела кончиками пальцев по широким бровям вразлет, по прямому носу, спустилась на губы и обвела их по контуру, Каттер схватил ее руку и просунул между их телами, к гладким мускулам груди и ниже, к четко обозначенным мышцам живота.

Уитни продержала руку, сколько смогла, и вынула;

Каттер не пытался ее удержать. Вместо этого он сам начал гладить, касаясь легко, будто крыльями бабочки, изгибов ее бархатистого тела, отчего она прикусила губу и выгнулась ему навстречу. У нее помутилось в голове, это было не похоже ни на что, прежде она такого не испытывала, и ей стало страшно. Она знала, что конец может быть только один, но не могла остановить себя, она тянулась к Каттеру и хотела, чтобы он продолжал будить эти странные чувства, лишь бы не думать о том, что будет дальше.

Непрестанные движения Каттера обессилили ее, сердце билось, изнутри пронизывала незнакомая, странная боль. Больше всего тревожила эта боль, она все разрасталась и наполняла ее предчувствием, от которого невозможно было освободиться.

— Каттер… Каттер, я не знаю как..».

— Чш-ш… любимая. Тебе и не надо знать. — Его губы накрыли напряженный пик, она почувствовала, как по телу медленно распространяется огонь, словно разогретый мед, наполняя тело сладкой болью.

Уитни всхлипнула и изогнула бедра, когда он мягко и нежно угнездился между ними, прижался, и она ощутила жар. Пронеслось смутное ощущение, что он сможет облегчить ее боль, но как только Каттер горячо и твердо толкнул ее, мрачные воспоминания обрушились на нее со всей силой.

— Нет! — закричала она, извернулась, оттолкнула его, глаза расширились от ужаса, и она села, тяжело и часто дыша открытым ртом.

Выпустив ее, Каттер какое-то время не мог понять, почему она передумала — непредсказуема как всегда! Он резко выдохнул, но сказал нежно, лаская ее взглядом:

— В первый раз женщине это трудно, я знаю…

Уитни истерически засмеялась, как будто рыдая.

— Ты… не знаешь!

Он сел, брови выгнулись дугой.

— Ты ничего не знаешь!

— Уитни, это не так плохо, как тебе, наверно, говорили, — терпеливо начал он, но она отчаянно затрясла головой, взметнулись белые волосы, она закрыла лицо руками.

Она не могла смотреть на него, не хотела видеть, как в столице нежность сменится отвращением, но она должна была рассказать. Он и так много о ней знает. Женщина не может скрыть это от мужчины, тем более от такого, как Каттер, — опытного в том, что касается женщин.

Содрогаясь от дурного предчувствия, не отрывая рук от лица, Уитни наклонила голову, так что водопад волос накрыл ее до колен.

— Ты не первый, — глухо сказала она; во внезапно наступившей тишине слова падали, как тяжелые камушки.

Каттер не отвечал — прошла минута, другая, он молчал.

Уитни почувствовала, как колыхнулся матрас, когда он отодвинулся; она осмелилась взглянуть на него сквозь щель в пальцах — он смотрел на нее, но ничего нельзя было прочесть в глазах, твердых и ломких, как два осколка зеленого стекла.

— Не могу сказать, что я потрясен, но мне любопытно. Зачем было все это время притворяться, что ты невинная девушка, никогда не знавшая мужчину?

Голос Каттера звучал ровно, как будто ему было не очень интересно, и она почувствовала, что щеки вспыхнули. Она не могла говорить, только смотрела в темное лицо и отстраненные глаза и впервые заметила, что он подстригся. Волосы были длинные, но они уже не доставали до плеч, только завивались на шее черными локонами. Она отвлеченно подумала — странно, как разум избегает того, что больно; Каттер одной рукой обхватил оба запястья и отвел ее руки от лица.

— Ну? — предложил он. — Облегчи душу. Почему бы не рассказать все? Мне очень интересно, скольких мужчин ты одурачила так же, как сейчас меня.

— Ты не понимаешь, — жалобно сказала она и увидела, как в его глазах разгорается враждебность. — Не было мужчин. Был один мужчина.

— Ax, так ты начинающая. Что ж, я могу понять, что ты чувствовала себя практически девственницей, но это не объясняет, почему тебе захотелось заставить меня в это верить.

В ней взыграл характер, — Я не пыталась заставить тебя во что-то верить! Разве я виновата в том, что ты предположил, что я… еще ни с кем не была?

На этот раз он сказал грубо:

— Послушай, думаешь, мне есть дело до того, была ты с одним или с сотней мужчин? Мне это все равно, но я категорически против того, чтобы быть участником мелодрамы, которую ты разыгрывала последние недели: оскорбленная невинность! Я уверен, ты немало поразвлекалась, представляясь скромницей и девственницей, но на меня это производит совсем другое впечатление.

Вырвавшись из его цепких рук, Уитни схватила простыню и прижала ее к подбородку. Она сказала, и голос не выдал, какой ничтожной она себя в этот момент чувствовала:

— Я не обязана ничего тебе объяснять, и я не понимаю, почему ты думаешь иначе. Мое прошлое — это мое личное дело, а если твое мужское это оскорблено тем, что я не обнажаю душу, это твои проблемы.

— Для таких женщин, как ты, есть название, — ледяным тоном заметил Каттер, и Уитни задрожала, как от холода, — я уверен, что ты его уже не раз слышала от других мужчин.

Онемев, она смотрела, как он надел штаны, застегнул их, потом поднял ботинки и пояс с оружием и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Реакция наступила, когда она услышала, как хлопнула дальняя дверь: Уитни заплакала, закрыв лицо руками. Почему она не послушалась предупреждений Теджаса?

Вот бы Натан повеселился, узнав, какую глубокую рану нанес ей, жалобно подумала Уитни. Натан, с его холодными руками и безжалостным ртом, постоянно оскорблял ее и заставлял чувствовать себя неполноценной, пока она не нашла против него оружие. Натан язвительно называл это водами забвения. Ее Лета, река забвения из греческой мифологии, одна из пяти рек, окружающих подземное царство теней Гадес. Но никогда она не чувствовала такой боли, такого отчаяния, как сейчас, когда Каттер отверг предложенную ему душу и тело.

Впервые за долгое время, хоть Каттер никогда бы в этом не признался он почувствовал острый укол боли, может, и не такой сильный, как у Уитни. Он рассуждал абстрактно — кто был этот мужчина и как это случилось.

Он видел ее с молодым лейтенантом, слышал, как она называла его Эндрю, заметил, что юноша смотрит на нее с обожанием. Именно Каттер приказал индейцу ударить лейтенанта, чтобы тот потерял сознание — в тот момент ему было невыносимо видеть их вместе. Потом он, конечно, подумал, что она — невинная кокетка и не понимает, что делает, когда дразнит мужчину. Теперь он узнал, что это не так, и его разъярило, что она так легко его провела.

Он сжал губы. Все это время внешне он сохранял выдержку, хотя на самом деле ему хотелось повалить ее, наброситься, взять, прижаться к ней всем телом, пока не вытеснит ее из своей головы, а потом уйти не оглядываясь, как он всегда это делает. Но каким-то образом мисс Джей Уитни Брэдфорд удалось пробраться ему под кожу, она беспокоила его постоянно, он то и дело, даже во сне, вспоминал ее, вспоминал ощущение нежной кожи под своими ладонями.

Чертыхнувшись, Каттер схватил кувшин бренди, который Теджас держал в кабинете, и плеснул янтарную жидкость в бокал.

Стоя в дверях, Теджас увидел, как Каттер допил бокал и наливает себе еще.

Теджас вошел и плотно притворил дверь. На столе стояла маленькая лампа, он подошел и подкрутил фитилек, чтобы стало светлее.

— Надеюсь, ты не причинил ей вреда, — отрывисто сказал он и нахмурился, когда Каттер хрипло засмеялся.

— Ей? Вреда? Нет, Теджас, думаю, это невозможно. Наша маленькая заложница — очень жизнерадостная особа.

— А, она не стала плясать под твою дудку? А ты уверен, что этого хочешь?

Каттер со стуком поставил пустой бокал на стол.

— Теджас, у меня нет настроения выслушивать сентенции, как плохо мы с ней обращаемся. Я это уже слышал.

— Да, и услышишь еще раз. — Теджас тоже разозлился, его черные глаза холодно блеснули. — Мы с тобой долго были друзьями…

— Верно, и потому не заходи слишком далеко.

— ..так что окажи любезность, хоть раз выслушай меня. — Не спуская глаз с вежливого лица Каттера, он сказал:

— Она не та женщина, которую можно взять бездумно. Даже при том, что внешне она владеет собой, ее душа уязвлена. Грубым обращением ты ее сломаешь. Я думаю, амиго, что в прошлом ее кто-то сильно обидел. Если ты хорошо к ней относишься, ты не сделаешь того же.

— Старательно изучил вопрос, да? — вежливо отозвался Каттер.

Теджас пожал плечами.

— Я видел, что вы оба захвачены чем-то таким, чего прежде у тебя не было. И думаю, что ты просто не осмеливаешься разобраться в собственных мотивах.

Каттер молча дослушал до конца, сохраняя ласковый взгляд. Нависла гнетущая тишина. Потом ее прорезал голос Каттера, твердый, как сталь:

— Я буду об этом помнить.

Теджаса охватило такое раздражение, что он сам удивился — никогда еще друг так не злил его, а они проскакали вместе тысячи миль.

— Я не одобряю того, что происходит под крышей моего дома, — сказал он и окаменел, когда Каттер тихо произнес:

— Я уеду, как только наступит утро.

— А Уитни?

— Она моя пленница. Она поедет со мной.

Каттер развернулся и вышел. Теджас смотрел ему вслед, не зная, стоит ли что-либо говорить. Их дружба дала трещину, и он не знал, станут ли они когда-нибудь вновь близкими людьми.

Уитни не понимала, почему ее вытащили из теплой постели в такую рань и приказали одеться, поскольку они уезжают.

— Куда мы едем? — сонно пробормотала она, не в силах взглянуть на Каттера, но ощущая его злость.

Он не ответил, просто потащил ее за собой, перед домом стояли две оседланные лошади. Там была Тереза, смотрела круглыми глазами, и Теджас стоял с несчастным видом. Почувствовав их напряженность, Уитни вдруг поняла, что ее не освобождают и что Теджасу это не нравится.

Вырвавшись от Каттера, Уитни кинулась к Теджасу — взлетели распущенные волосы, — но она успела сделать только несколько шагов; Каттер ее поймал, потащил за собой и одним махом закинул на лошадь. Она вскрикнула, и он больно сжал ей руку.

— Не начинай все снова, а то я заставлю тебя действительно кричать, — сказал он с такой злобой, что она мгновенно замолчала.

— Ну и ну! — тихо сказал Теджас, но как только сделал шаг вперед, Каттер — немыслимо! — навел на него ружье.

— Не вынуждай меня, дружище. Не знаю, что она с тобой сделала, и не собираюсь выяснять. Стой на месте; я прослежу, чтобы через день она вернулась к папочке.

— Почему не сейчас?

— Скажем, мне нужны дополнительные гарантии, и она мне их даст, — сказал Каттер, взлетел на лошадь и развернул ее, ведя за собой лошадь Уитни.

Никто не сказал слов прощания, Каттер не оглянулся, но Теджас надолго запомнил лицо Уитни, ее затуманенные страхом глаза, когда она оглянулась в утренней тишине.

Глава 11

Солнце, горячее и пронизывающее, высосало всю жизнь из ее тела. Уитни сдерживалась, не задавала вопросов и только изо всех сил цеплялась за гриву лошади.

Каттер ехал быстро, видимо, знал, куда едет; ей пейзаж казался однородным, ничто не указывало направление, кроме солнца.

Когда они проезжали через заросли кактусов, Уитни спросила, где они находятся, и Каттер ехидно посмотрел на нее:

— Замышляешь побег?

— Какая мне от этого польза?

— Никакой.

— Я только интересуюсь, в какой мы стране — в Соединенных Штатах или меня уже затащили в Мексику или Перу!

Он буркнул:

— Ты все еще в Аризоне. Это кактусы сагуаро.

— И зачем они нужны?

Слабая улыбка тронула уголки его губ.

— Из них делают бочки, трубы, испанские безделушки — множество возможностей.

— Очаровательно.

— Неужели?

На этот раз короткая улыбка была враждебной. Но позже он показал Уитни, как доставать воду из круглых трубчатых растений, срезая верхушку — работа не для слабонервных, — она заинтересовалась; внутри оказался мелкий резервуар с живительной влагой. Вот что интересовало лейтенанта Уэста: как апачи выживают в бесплодной пустыне. Оказалось, не так уж она бесплодна. Небольшие цветки, распускающиеся на юкке, можно срезать и испечь, на вкус они сладкие. На колючих мескитовых деревьях висят бобы, съедобные, хоть и невкусные.

Она обнаружила, что даже гремучая змея может быть источником пропитания, хотя решительно отказалась ее попробовать и ела вяленое мясо и сухие лепешки, которые терпеть не могла.

Они поднимались в горы все выше и выше, воздух стал разреженный и холодный, и Уитни озябла. Каттер сунул ей колючее пестрое пончо, одарил коротким взглядом и отметил, что она только и делает, что ноет.

Она в упор посмотрела на него:

— В пустыне было жарко, здесь холодно. Если бы ты имел какие-то органы чувств, ты бы это понял.

— Поплачься, поплачься. — Каттер тронул уздечку, и они продолжили путь над пропастью по узкому карнизу скалы.

Уитни боялась смотреть вниз. Одной рукой она держалась за гриву лошади, другой вцепилась в луку седла и радовалась тому, что Каттер слишком погружен в себя, чтобы уделять ей внимание. Они были в пути уже три дня, три долгих дня непрерывного движения, и к ночи она уставала так, что падала на твердое одеяло и мгновенно засыпала. Каттер, как и раньше, спал рядом, но заворачивался в отдельное одеяло и не прикасался к ней. А еще на ночь он привязывал ее на длинную веревку, как будто боялся, что она может попытаться сбежать.

«Куда мне бежать?» — с горечью подумала она, но ничего не сказала. Пусть считает, что она замышляет мятеж. Это будет держать его в напряжении.

Они совсем не разговаривали, только обменивались необходимыми фразами, а иногда шпыняли друг друга едкими замечаниями. Уитни все еще переживала, что Каттер ее отверг. Он не захотел ее понять. Разве не понятно, как ей было трудно довериться ему? И когда ей становилось жалко себя до слез, она вспоминала, что ему хочется верить в худшее, и это ее снова ожесточало. У нее были годы практики, как прятать свои чувства, заталкивать их вглубь, чтобы никто не видел, туда, где она и сама могла на время о них забыть. Это ей хорошо удавалось, но когда она встретила Каттера, открылись старые раны.

Придется все начинать сначала, учиться смиряться с новой болью и убегать от старых чувств, которые все еще преследовали ее.

Иногда, проснувшись раньше Каттера, она слышала его ровное, глубокое дыхание и размышляла, почему он больше не желает к ней прикасаться. Потому что она была замужем? Может, она и не девственница, но раньше она никогда не испытывала такого прилива чувств и ощущений, как у нее было с Каттером. Но как можно ему об этом сказать? Он подумает, что она опять притворяется, к тому же гордость не позволяла говорить ничего, что может быть принято за выпрашивание. Просить? Нет, это не в ее правилах! Брэдфорды никогда не отступают, не это ли всегда говорил отец!

Та же упрямая гордость заставила ее взбунтоваться, когда Каттер завез ее в неведомую даль и стал приказывать помочь с лошадьми и приготовить еду.

— Это твое шоу! — выпалила она, глядя на него зверем; спутанные волосы разметались по плечам, рот скривился в жесткой гримасе. — Если тебе что-то надо, делай сам!

— Нет работы — нет еды, — вежливо и холодно ответил Каттер, так что ей захотелось задушить его. Он смотрел на мятежное лицо из-под опущенных ресниц. — Много чести прислуживать тебе, я не слуга. Интересно было бы посмотреть, сколько ты продержишься без меня.

— Сколько надо, столько и продержусь! — Уитни откинула с лица растрепанные волосы. Будь он проклят за то, что он такое ненавистное, непостижимое существо!

И за предположение — верное предположение, — что он ей необходим.

Но когда он отказался поделиться с ней своей едой, сказав, что она обуза и кто не работает, тот не ест, она обнаружила, что упрямство имеет бледные перспективы. Она молча сделала попытку приготовить еду, но только сожгла соленое мясо, так что его стало невозможно есть. Каттер наблюдал за ней с веселым изумлением; он с явным удовольствием поглощал свою еду, и его глаза смеялись.

— Иди к черту! — выругалась она и стала грызть твердые полоски сушеного мяса, которое, как он знал, терпеть не могла. — Надеюсь, ты подавишься!

— И оставлю тебя здесь одну? — Он махнул рукой в сторону пустого простора неба и земли, и Уитни содрогнулась. — А, вижу, тебе эта идея не нравится. — Он легко поднялся, распрямил длинные ноги. — Я не доставлю тебе этого удовольствия. Придется тебе еще немного со мной повозиться.

Уитни присела у огня и посмотрела на языки пламени; она холодно сказала:

— Уверяю тебя, я буду только рада от тебя избавиться!

— В самом деле? Посмотрим, правда ли это, — задумчиво сказал Каттер, и глаза Уитни зажглись надеждой.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты меня отпускаешь?

Когда? Когда ты отвезешь меня обратно?

— Об этом не волнуйся. А теперь прикуси свой длинный острый язычок и дай мне поспать. Я устал и не желаю выслушивать всякую чушь, Поджав губы, Уитни сидела в гнетущем молчании, пока он веревкой привязывал ее к себе за руку; потом он завернулся в одеяло и заснул. Как у него это так легко получается? И почему, почему она когда-то думала, что может желать отдаться такому человеку, как Каттер? Он всего лишь бандит, человек вне закона, надо было слушать, когда папа и Мэри предупреждали ее. Она думала, что со всем может справиться, но это было до того, как она встретила Каттера.

Когда они наконец спустились с гор и въехали в маленькую долину, укрытую от посторонних глаз густым хвойным лесом, Уитни с удовольствием увидела признаки жилья. Грубая бревенчатая ограда тянулась по земле неровной полосой, за ней несколько коров паслись на сочной траве или пили воду из чистого горного ручья. Она бросила взгляд на Каттера, но он остался равнодушен к ее любопытству, и Уитни не стала спрашивать.

Когда они переехали через гребень холма, покрытого высокой травой, она увидела пункт назначения. Домишки со стенами из переплетенных прутьев тянулись по обе стороны ручья, бегали дети, играли, что-то кричали друг другу. Это была деревня апачей. Когда Каттер и Уитни въехали в нее, их приветствовал громкий лай собак.

— Каттер… — начала Уитни, но свирепый взгляд оборвал ее на полуслове.

Съежившись под пончо, Уитни старалась не показать, как ей страшно. Люди смотрели на нее с любопытством, одна старуха даже потрогала ее за носок туфли. Неужели она так отличается от них, удивилась Уитни, но быстро поняла, что так оно и есть. Глядя на их обожженные солнцем и обветренные лица, Уитни чувствовала себя до неприличия здоровой и старалась не замечать запавшие глаза и презрительные взгляды.

Когда Каттер остановил лошадь возле одного из домов, из него вышел старик, морщинистое лицо расплылось в улыбке. Он что-то сказал на языке апачи, Каттер ответил, они немного поговорили. Уитни сидела в немом молчании; когда Каттер махнул в ее сторону рукой, ее кольнуло дурное предчувствие. Что он говорит? Что собирается делать? Не оставит же он ее здесь одну, когда она даже не знает языка?

Ничего не объясняя, Каттер стащил ее с лошади, поставил на землю рядом со стариком. Уитни стояла спокойно, но не стала разыгрывать из себя хорошую скво, как делала это перед Одиноким Волком. Встретившись взглядом со стариком, она с вызовом подняла голову. Они смерили друг друга взглядами, и хотя Уитни не знала, что он сказал Каттеру, она почувствовала, что осмотр прошла.

Что бы он там ни сказал, Каттер в ответ засмеялся, потом посмотрел на нее с насмешливым огоньком в глазах, который она уже ненавидела.

— Как думаешь, ты стоишь двух мулов? — спросил он, смеясь; она ответила каменным молчанием. — Красная Рубашка считает, что стоишь. Я ему сказал, что ты упряма, как два мула; я бы на его месте не променял доброго мула на такую бесполезную скво.

— Тебе очень весело, — ответила Уитни. — Значит, ты меня продаешь? — Ей не удалось сдержать дрожь в голосе, и она мысленно обругала себя, поскольку было видно, что Каттер почувствовал ее волнение.

— Может быть. Если успею продать прежде, чем остальные поймут, что от тебя никакой пользы.

Их взгляды скрестились, и Уитни не отвела своего.

Черт! Если он думает, что заставит ее умолять, он ошибается, он до смерти не дождется, чтобы она перед ним унизилась! Мысленно она поклялась себе, что он не спровоцирует ее, он не увидит ее реакции, что бы ни сделал.

Но когда Каттер втолкнул ее в маленький домик, который он назвал хижиной, и велел в ней прибраться, Уитни прикусила язык, чтобы не закричать на него»

Она опустила глаза на грязный пол и полусгнившие травяные подстилки, на потрескавшуюся деревянную посуду, в которой засохли остатки пищи, потом подняла глаза на Каттера.

— Я никогда в жизни не делала домашнюю работу, — отчеканила она.

— Ах, я и забыл, ты же дочь Моргана Брэдфорда, газетного магната! Ты можешь даже сама не одеваться, если не захочешь. — Голос у него был ласковый и потому еще более опасный, чем когда он сыпал угрозами. — Как я полагаю, мисс Брэдфорд, сейчас вы ждете, что с вами будут так же нянчиться?

— Я ничего от тебя не жду. — Она взглянула на вход в хижину, где полог из сыромятной кожи создавал некое подобие двери. — Кроме возможности побыть одной.

— О, это ты получишь. На здоровье.

Насмешливый тон означал, что он что-то задумал — интересно что?

Заткнув большие пальцы за ремень, Каттер ровным голосом сказал:

— Ты будешь одна столько, сколько сможешь вынести. Хочешь сидеть среди этой мерзости — пожалуйста.

Хочешь сидеть без огня и еды — тоже твое дело. Никто не будет стоять наготове, ожидая твоих приказаний, никто даже не будет знать о твоем существовании. — Видя ее хмурое лицо, он улыбнулся:

— Может, тебе кажется, что все это не так уж плохо, но попробуй сама себя кормить, сама собирать дрова. Интересно посмотреть, как это у тебя получится.

Он повернулся, откинул полог и вышел. После мгновенной нерешительности Уитни побежала за ним, ненавидя себя за это, но не в силах справиться с приступом страха.

— Каттер! Каттер, не хочешь же ты меня здесь оставить! — выпалила она и схватила его за рукав. — Что я буду делать? Что со мной будет? Я не умею добывать пищу или… или делать уборку! Я буду голодать!

Чувствуя, как слезы жгут глаза, Уитни сильнее вцепилась в его руку, но он осторожно разжал пальцы и оттолкнул ее:

— Не волнуйтесь, мисс Брэдфорд, я уверен, вы что-нибудь придумаете.

К ужасу Уитни, он пошел через травянистый участок к центру деревни, где они оставили лошадей, и отвязал поводья. Она чувствовала на себе взгляды любопытных зрителей, но ей было все равно. В этот момент ничто не имело значения, кроме того, что он не должен ее бросить.

Она бежала рядом с ним не спотыкаясь, потому что юбка задралась, и в смятении бормотала;

— Каттер! Прости меня за все гадости, что я тебе говорила! Я все буду делать, как ты скажешь, только… — Она сглотнула, понимая, что голос звучит умоляюще, и продолжала:

— Только возьми меня с собой.

Он ее игнорировал, и от страха и отчаяния она зарыдала так, что заболело горло. Но на Каттера это не произвело ни малейшего впечатления, он шел спокойно, будто она не бежала рядом с ним, цепляясь за рукав.

— Пожалуйста! — Слезы заливали лицо, и она ненавидела себя с такой же силой, с какой и его в этот момент. — Умоляю тебя!

— Не умоляй.

— Каттер!

Он остановился, повернулся к ней, и глаза его были так холодны, как никогда раньше.

— Я не беру тебя с собой, и на этом конец. Но поскольку ты так страстно умоляешь, я оставлю тебе гнедую кобылу и разные полезные вещи. Делай с ними что сможешь. Немного воображения — и ты будешь сыта и в тепле. — Он окинул ее оценивающим взглядом. — Конечно, ты всегда сможешь предложить на бартер свое мягкое белое тело, но ты, кажется, к этому сильно не расположена.

Она обхватила его руку, от унижения ее голос зазвенел.

— Так в этом все дело? Если это то, чего ты хочешь, я…

Он оборвал ее:

— Стоп. Не унижайся. Это не то, чего я хочу. Если бы хотел, я бы это уже получил. — Он резко добавил:

— Если ты один раз застала меня врасплох, то не думай, что это удастся снова.

Он вложил в ее холодные руки длинный повод лошади, взлетел в седло и, развернувшись, бросил через плечо:

— Кстати, Красная Рубашка согласился приглядывать за тобой, не строй планы покинуть эту долину.

И с этим он уехал, оставив Уитни стоять посреди деревни апачей. Когда он скрылся за гребнем холма, она медленно обернулась, не заботясь о том, что слезы заливают щеки. Несколько женщин смотрели на нее, как на захватывающее зрелище. Красная Рубашка стоял перед дверью своей хижины, скрестив руки на груди.

Уитни сдержала порыв забраться на лошадь и поскакать вслед за Каттером. Ничего хорошего из этого не выйдет, это он внятно объяснил. К тому же всегда есть «потом» — потом, когда солнце сядет и станет темно, она улизнет.

А сейчас надо сделать вид, что принимаешь ситуацию как она есть, апачские женщины смотрят, что она будет делать. Гордость не позволяла показать, что она напугана. С высоко поднятой головой Уитни прошла мимо них к хижине, в которой, как предполагалось, она будет жить.

Никто не задержал ее, не попытался заговорить, никто даже виду не подал, что заметил ее. Она остановилась перед хижиной, лошадь мягко ткнулась ей в плечо, и Уитни поняла, что ее надо разгрузить, напоить и накормить. Голова сразу же заболела, и она недовольно посмотрела на животное.

О лошадях всегда заботился Каттер, она понятия не имела, что надо делать, как ее расседлать. После нескольких минут возни ей удалось снять мешки, но расстегивать упряжь, держащую седло, пришлось гораздо дольше. Когда она попыталась снять седло так, как это бессчетное число раз делал Каттер — легко и без усилий, — под тяжестью ноши она упала на колени. Лошадь нетерпеливо переступила ногами, видимо, чувствовала запах близкой воды, и Уитни сердито посмотрела на нее.

— Мне не требуются твои комментарии! — буркнула она.

Несмотря на холодный горный воздух, пот струился по лицу, блузка и юбка были в грязи.

Отпихнув седло, Уитни подхватила юбки и повела лошадь через деревню к ручью. Он выглядел приветливым и прохладным, несколько ребятишек играли в мелкой воде. Голые, они хихикали и брызгались, темные тела блестели в лучах заходящего солнца.

Короткие кожаные поводья не давали лошади зайти достаточно глубоко, она дернулась, тряхнула головой и потянулась к воде туда, где глубже. Чертыхнувшись, Уитни подняла юбку повыше и вошла в ручей; вскрикнула, когда ледяная вода залила ботинки и чулки.

— Ну вот, дылда, надеюсь, теперь ты довольна, — проворчала она.

Но к сожалению, лошади не понравилось место, которое Уитни выбрала для водопоя, она сделала еще несколько шагов, таща за собой Уитни, хотя та упиралась изо всех сил, пытаясь ее остановить. Лошадь не останавливалась. Уитни начала скользить по дну, постаралась удержать равновесие, но упада в ледяную воду.

От ее испуганного крика животное, фыркнув, дернулось к воде и оборвало кожаную уздечку.

Прибежали дети, уставились на нее большими черными глазами. Уитни смотрела на них, не зная, что сказать или сделать, понимая, как смешно выглядит, сидя в ручье с налипшими налицо волосами. Один мальчишка засмеялся, она вспыхнула, но изобразила на лице напряженную улыбку.

— Похоже, я выгляжу смешной, — пробормотала она, скорчила гримасу, неуклюже поднялась и побрела по воде к грязному берегу.

К ее удивлению, старший мальчик побежал, поймал лошадь и смущенно протянул ей обрывок уздечки.

Уитни пробормотала «спасибо», зная, что он ее не поймет, и отвела лошадь обратно к пустой хижине. Она оглядела грязную кухонную посуду, потрепанные подстилки, потом оглянулась на лошадь. Та выкатила круглые глаза и заржала, видимо, нисколько не сожалея о том, что убегала. И что прикажете с ней делать? В дом ее ввести нельзя, а если она потеряется, то снова ее уже не поймать.

«Используй ее для бартера, как сказал Каттер. Или для побега», — отозвался мозг. Уитни нахмурилась и стала рыться в мешках. Она даже вскрикнула от восторга, когда нашла нож; сразу же заткнула его за пояс юбки и стала чувствовать себя гораздо увереннее. Потом она нашла длинную веревку. Понадобилось несколько минут, чтобы сделать такой же узел, какой, она видела, делали Каттер и Теджас.

Несколько раз подергав его, она решила, что узел достаточно прочный, и привязала лошадь к молодому деревцу возле самой хижины. Лошадь принялась щипать траву, а Уитни приступила к разжиганию огня.

Солнце опустилось за горные вершины, обступавшие долину, и стало холодно; мокрая одежда не грела. Из других хижин доносились запахи еды, которая варилась в горшках, висящих над очагами. В ее хижине было темно, она даже не сразу отыскала мешки. Желудок сердито ворчал, и, старательно ударяя кремнем по камню, она жевала кусок вяленого мяса. Вспыхнуло несколько искр, и хотя она изо всех сил дула на сухие листья, которые горкой сложила посреди круга из камней, они так и не загорелись.

У нее уже онемели пальцы, когда через несколько минут вспыхнул слабый огонек. Она торопливо раздула его в небольшое, но устойчивое пламя. Довольная собой, Уитни села на пятки и стала подкладывать в него сучья и палки, разбросанные по полу.

Когда огонь стал угасать, она с отчаянием поняла, что израсходовала все дерево, которое было в доме. Она выглянула наружу — стемнело, надо было спешить.

Первые зеленые ветки, которые она срезала ножом, дымились и шипели, но не желали гореть; она закашлялась от дыма, защипало глаза. Если она хочет получить хороший огонь, нужно найти сухое дерево.

Очень скоро она убедилась, что вблизи жилья сухих деревьев нет и нужно отойти подальше. В мокрых ботинках хлюпала вода, высокая трава хлестала по лицу. Наконец она набрала в подол достаточно дров, чтобы скоротать ночь, и поспешила обратно.

В ее отсутствие огонь погас; Уитни скорчилась на грязном полу хижины и заплакала. Плач перешел в рыдания, горячие слезы бежали по щекам. Ей было холодно, страшно, хотелось есть, а еще хотелось, чтобы она никогда не встречала Каттера. Вот до чего он ее довел своим идиотским планом украсть жалованье и похитить ее. Будь он проклят! Будь проклят за то, что украл гораздо больше, чем деньги…

Всхлипывая, Уитни заползла в укрытие, сделанное из колючего пончо и одеял, которые ей оставил Каттер, и свернулась калачиком. Лежа в темноте и тишине, она слушала звуки, доносившиеся снаружи. Они как будто проходили через усилитель. Она слышала отдаленные разговоры и приглушенный смех. Плакали дети, лаяли собаки, гудели насекомые. Лежа в напряженном ожидании, Уитни поправила нож на поясе, но никто не подходил к хижине. За всю жизнь никогда ей не было так одиноко.

Глава 12

Несмотря на все неудобства, измученная Уитни заснула, а когда проснулась, было утро. Она так и не убежала. Хуже того, она обнаружила, что узел веревки развязался и лошади нет. Она совсем упала духом и тяжело опустилась на пол, тупо глядя на пустую лужайку. В деревне горели костры, апачи семьями завтракали. У Уитни подвело живот, она вздохнула и потянулась к мешку за вяленым мясом.

Она жевала и разглядывала горы. Горы были высокие, морщинистые, она попыталась вспомнить, откуда Каттер ее привез. Уехал он через ту седловину в горах за деревней, но куда двигаться дальше? Она нахмурилась, дожевывая последний кусок, и снова стала вспоминать, откуда они приехали.

Как оказалось, за ней пристально наблюдали, так что она не могла уйти дальше того края, где женщины собирали дрова и растения. Красная Рубашка, верный своему обещанию, стерег ее. Это Уитни поняла с первого дня.

Когда она попыталась проскользнуть в высокой траве прочь от деревни, перед ней как будто из-под земли вырос мужчина. Он молча загородил ей дорогу. Уитни сдержала невольный крик и быстро повернула обратно.

Она расстроилась, хотя понимала, что далеко ей все равно было бы не уйти. Не имея лошади, не зная направления, она вскоре умерла бы.

Долгими последующими днями она старалась сделать все, что сможет. Вычистить ветхую хижину оказалось не так просто. Уитни перемыла в ручье деревянную кухонную утварь; она скребла миски камнями и травой, потом сушила на солнце, опять мыла и сушила, пока они не стали более или менее чистыми. Задыхаясь от пыли, она выбила подстилки, лежавшие на полу, радуясь, что проведет ночь в относительном комфорте. К вечеру, разглядывая свои руки, Уитни с грустью подумала, что теперь они уже никогда не будут такими, как раньше.

Собирать дрова было не легче. Поскольку леса вокруг деревни поредели, женщины ревностно охраняли свои участки. Часто бывало так: Уитни находила ветку дерева или сук, но одна из женщин тут же отталкивала ее, хватала сук и что-то кричала на своем языке. Уитни кипела, но ничего не могла поделать.

А когда она пыталась понаблюдать, какие растения женщины собирают, то оказалось, что они служат для разных целей — некоторые для выделки шкур, другие для мазей и лекарств. Никто ей не помогал и не давал приблизиться.

— Как будто я прокаженная, — с ненавистью пробормотала Уитни и подумала, не Каттер ли все это подстроил. Только ночью в своем темном убежище у нее находились силы и время ругать его, и она вспоминала все эпитеты, которые когда-либо слышала, и повторяла их, пока не засыпала.

Днем было легче, чем ночью. Но у нее все еще не было нормального огня, и она стала понимать, как чувствовали себя греки до тех пор, пока Прометей не дал им огонь.

Она видела, как женщины берегут свои очаги, никогда не дают огню совсем угаснуть, но ей это почему-то не удавалось. Если огонь вообще загорался, то вскоре гас.

Одиночество усиливалось от того, что она не понимала языка апачи. Но она хотела бы просто услышать дружеское слово — на любом языке! Женщины ее явно избегали, и ей было все равно почему — по собственному ли желанию или по приказу Каттера.

Только одна молодая женщина крутилась неподалеку от Уитни, у нее был большой круглый живот, но когда Уитни попыталась с ней заговорить, она испуганно убежала. Если бы не пожар, у нее вообще не было бы шансов заговорить с этой беременной женщиной.

Устав от бесконечных попыток развести огонь, что удавалось ей с великим трудом и малым успехом, Уитни порылась в мешках, оставленных Каттером, и нашла бутылочку спирта. Спирт был для медицинских целей, но она вспомнила, как в ресторанах поджигают ром в некоторых десертах, и решила, что он ей поможет.

— Жаль, что нет алкоголя для питья, — скривившись, пробормотала Уитни и щедрой рукой плеснула жидкость на огонек, тлевший в середине хижины.

К несчастью, она вылила слишком много спирта, и когда он попал на дерево, языки пламени взметнулись вверх до самой крыши. Завопив от ужаса, Уитни расшвыряла старательно уложенные сучья, но только сожгла нос ботинка. Она стала заливать пламя водой.

Бесполезно. Огонь вышел из-под контроля. Увидев, что небольшое количество воды, которое было в кожаных мешках, не поможет, она стала яростно бить огонь одеялом.

Дым поднялся вверх, жители деревни встревожились и прибежали. Пожар может распространиться очень быстро, особенно в сухую погоду, охватит всю деревню и уничтожит все на своем пути.

Гомон возбужденных голосов и крики достигли ушей Уитни, она повернула испачканное сажей лицо и увидела, что к ней бегут люди с водой и одеялами. Когда пожар был потушен и она снова осталась одна, то увидела, что женщина, с которой она пыталась заговорить, все еще здесь.

— Спасибо, — сказала Уитни со слабой улыбкой, надеясь, что если не слова, то ее чувства будут понятны.

Девушка тут же разразилась речью на испанском языке.

Уитни почувствовала головокружение — она поняла, что языковый барьер частично преодолен, и радостно улыбнулась.

— Ты не могла бы задержаться и поговорить со мной? — спросила она на ломаном испанском.

Девушка рассказала, что ее зовут Элиза, что она мексиканка, что ее еще в детстве привезли к апачам.

— Я побуду несколько минут, а то Красная Рубашка рассердится, — застенчиво сказала она. — Я так счастлива услышать родной язык! Мне больше не разрешают на нем говорить. — Она слегка пожала плечами. — Лучше с ними не спорить, они хорошо ко мне относятся, потому что я жена одного из лучших воинов.

Бросив взгляд на хижину Красной Рубашки, Уитни торопливо спросила:

— Ты не поможешь мне собирать съедобные растения? Я не разбираюсь в этом, а у меня осталось очень мало припасов.

Элиза смотрела на нее огромными черными глазами.

В нормальных обстоятельствах она была бы красива, но из-за суровой жизни и беременности выглядела изможденной.

— Это можно, — прошептала она и поднялась, словно стремясь убежать, — завтра! Подойди ко мне, когда женщины пойдут собирать иф-ай, и я тебе покажу.

— Собирать — что?

— Иф-ай. Это дикий шпинат, очень вкусно. — Она опять покосилась на хижину Красной Рубашки и тихо сказала:

— Мне надо идти, пока он не заметил.

— Вам не разрешается со мной разговаривать?

Элиза кивнула и уже через плечо прошептала:

— Ты женщина Корте де Наваха, а он сказал, чтобы тебя оставили одну.

По спине Уитни пробежала дрожь. Кому же ее отдали и где этот мужчина? Она бы хотела спросить у Элизы больше, но та тихо ускользнула в темноту, оставив ее в задымленной хижине.

Позже, свернувшись в дальнем углу, куда не добрался огонь, Уитни подытожила то немногое, что узнала от Элизы. Корте де Наваха приблизительно можно перевести как лезвие ножа. Она нахмурилась, но вдруг лицо разгладилось. Конечно, Каттер! И он сказал, что ее нужно оставить одну. Она поджала губы. Оставить одну умирать — вот что он имел в виду, но прежде всего он хотел, чтобы она страдала! О, что бы она ни отдала за то, чтобы он оказался здесь, ей на растерзание!

Но все же дела пошли лучше — после встречи с Элизой в ней впервые вспыхнула искра надежды. Она покажет Каттеру, что может выжить без него. А как только представится возможность, сбежит из этой деревни и сделает все для того, чтобы его поймали и повесили за все его преступления…

В последующие дни Элиза послужила ей большим утешением. С ее застенчивой помощью Уитни стала находить достаточно пропитания, смогла разжечь огонь — Элиза приносила ей горячие угольки. Мексиканка даже показала, как починить хижину, где взять палки и как вымочить их в ручье, чтобы они стали гибкими и их можно было вставить на место. Мало-помалу Уитни стала гордиться собой. Она выторговала себе новую одежду, потому что ее рубашка и юбка изорвались в лохмотья — обменяла на ставшее бесполезным седло. Чтобы заменить сгоревший ботинок, она продала длинную кожаную плеть за пару мокасин и нашла их очень удобными.

И она научилась ловить рыбу!

Рыба была для нее деликатесом, потому что кое-что из того, что едят апачи, она есть не могла — слишком непривычно.

Однажды вечером, положив еще один гладкий камушек в пустую тыкву — так она вела счет дням, — Уитни решила вести журнал наблюдений. Среди вещей, оставленных Каттером, была небольшая стопка бумаги, и она кропотливо выводила мелкие буковки, чтобы сэкономить место. Она надеялась, что драгоценной бумаги хватит на то время, что она здесь пробудет. Кто знает, прочтут ли это когда-нибудь, с горечью подумала она.

В этот вечер она не стала, как обычно, ругать Каттера, а записала свои впечатления о жизни индейской деревни и о своем вынужденном пребывании в ней. Она писала:

«Уверенность в себе — величайшее удовлетворение, почему я не подумала об этом раньше? У меня такое чувство, что я одержала победу над тем, кто привез меня сюда, потому что я приняла это бедствие и обратила его себе на пользу».

Она записывала не только размышления, но и детали повседневной жизни деревни: как обдирают и выделывают шкуры животных, которых приносят мужчины, какова структура семьи. Она обнаружила, что у апачей строгие правила, которые нужно соблюдать, и что супружеская верность ценится очень высоко, как и честность. Она с некоторым удивлением нашла это важное социальное качество у людей, которых считала примитивными. Здесь любили детей и заботились о них, почитали семью.

Неудивительно, что Уитни приняла их правила — пришлось ради того, чтобы выжить. Рядом с мужчинами она опускала глаза и держала рот на замке, чтобы не пришлось терпеть резкие слова, которых она не понимала, но знала, что они оскорбительны. Это же рабство, горячо возмущалась она, но женщины, кажется, ничего не имеют против! Наоборот, они смеются и весело поют за работой, и если бы не отдельные ссоры, которые заканчивались физическим насилием, деревню можно было бы считать обычным маленьким поселком. Она поняла, что Каттер не издевался над ней, когда говорил, что апачи бьют жен за неповиновение; хуже того, в случае, если будет доказана неверность жены, ей расплющат или отрежут нос.

Слава Богу, что есть цивилизация, говорила она себе и горячо молилась о скором спасении. Элиза, где бы она ни жила раньше, была довольна жизнью и не понимала, почему Уитни так жаждет свободы.

Однажды Элиза над ней посмеялась и сказала, что если бы не белое лицо и волосы, Уитни была бы как все апачские женщины.

— Когда твой мужчина вернется, ты его вполне устроишь!

В это время они собирали дрова вдали от остальных; они часто применяли эту уловку, чтобы поговорить. После слов Элизы Уитни медленно выпрямилась и оглядела себя — хлопковая юбка, обувь из оленьей кожи, две длинные косы по плечам. Она, как все женщины-апачи, перевязала их кожаными ремешками с висящими концами. В этот момент Уитни ненавидела Каттера больше, чем когда бы то ни было, но Элизе не следовало об этом знать.

Она ответила что-то неопределенное и припомнила, как Элиза сказала, что Корте де Наваха — уважаемый человек в деревне и что он часто навещает Красную Рубашку.

— Почему? — спросила Уитни.

Элиза пожала плечами:

— Красная Рубашка — его дядя.

— Дядя? — переспросила Уитни и вспомнила, что Каттер наполовину апачи! То, что он привез ее к родственнику, разозлило ее еще больше. Как он посмел! А Красная Рубашка ни разу не сказал ей доброго слова, он просто приходит и стоит в дверях, смотрит так, как будто проверяет инвентарь. Она злилась, потому что понимала: он приходит только для того, чтобы проверить, жива ли она, а как она живет, ему дела нет.

Уитни медленно переваривала пикантную новость о Каттере.

— Значит, его отец был апачи? — как бы невзначай спросила она Элизу, когда они вместе собирали дикий шпинат.

— Да, — ответила Элиза. Она прогнулась, держась за спину; на последнем месяце беременности боли в спине — обычное дело. — Говорят, Длинный Нож занимался тем же, чем и сын, ездил вместе с Кочисом, он из чирикауа.

— Он не апачи? — удивилась Уитни, и Элиза засмеялась ее невежеству:

— Чирикауа — это апачи, но из другого племени. Как в Соединенных Штатах есть люди из разных стран, поняла?

— Поняла. А этот Длинный Нож, отец Каттера, — он жив?

Элиза помотала головой и сказала, что он погиб в бою много лет назад.

— И тогда мать Корте де Наваха увезла его обратно к своему народу, и хотя он был тогда еще мальчиком, но он никогда не забывает народ отца.

— Он часто приезжает?

Элиза неопределенно пожала плечами:

— Когда захочет. Ты первая женщина, которую он сюда привез. — Она сказала это со значением, как нечто важное.

— Как же повезло другим его женщинам! — выпалила Уитни, и Элиза испугалась:

— Ты не любишь своего мужчину, сеньорита?

— Нет! Он грубый и жестокий, и… и я его ненавижу!

После такого заявления Элиза бросила на нее беспокойный взгляд и больше уже ничего не рассказывала о Каттере. Она заговорила о своем муже, которого звали Шесть Перьев: какой он храбрый и сильный, как она ждет, когда он вернется из резервации.

Уитни стало любопытно — она спросила, почему он там, а она здесь, и Элиза сказала, что в Сан-Карлосе очень плохие условия и муж отослал ее с Красной Рубашкой, когда тот вместе с Джеронимо приезжал в резервацию.

Она хмуро добавила:

— Там есть лекарь Нох-ай-дель-клинне, он проповедует, что мертвые вожди восстанут, чтобы вернуть апачам их былое величие в битвах. Сейчас трудные времена, и муж боится за меня и ребенка. — Она нежно улыбнулась и погладила большой живот, как будто неродившийся младенец мог почувствовать ласку.

Уитни вспомнила лейтенанта Уэста и его глумливые насмешки над апачами и Джеронимо в Сан-Карлосе и промолчала. Она надеялась, что дело закончится мирно, потому что ей нравилась Элиза, Но она также надеялась, что сможет сбежать и вернуться к цивилизации. Сколько еще она сможет выдержать?

Но к собственному удивлению, Уитни поняла, что способ наделать множество вещей, о которых раньше не подозревала. Избалованная, изнеженная дочка Моргана Брэдфорда меньше чем за три месяца превратилась в твердого, целеустремленного человека.

Новообретенная сила придала Уитни уверенности, когда однажды она встретилась со своими мучительницами. Пыль висела над деревней тонкой дымкой, солнце клонилось к закату, ветер стих, и большинство местных жителей дремали. Уитни не спалось, не могла она и писать, поэтому не спеша спустилась к ручью помыть посуду. Она принесла ее в узелке и разложила на берегу, чтобы почистить с помощью камней и тряпки.

Позади раздался тихий смех; Уитни оглянулась через .плечо, и у нее упало сердце: она увидела гнедую, которую ей оставил Каттер, — ее вела в поводу Женщина Прерий, ее главная мучительница.

Уитни вскочила и не раздумывая закричала:

— Это моя лошадь!

Хотя индианка не поняла слов, она отлично поняла их смысл, потому что снова засмеялась, скривив рот. Женщина Прерий что-то насмешливо сказала; и Уитни незамедлительно отреагировала.

Одним прыжком она преодолела разделявшее их расстояние и вырвала веревку из рук Женщины Прерий.

— Это моя лошадь! — крикнула она еще раз.

Женщина Прерий толкнула ее и потянула за веревку, но Уитни удержалась на ногах и спрятала веревку за спину. Ее янтарные глаза горели яростью, и, чувствуя правоту своего гнева, Уитни толкнула ее в ответ.

Индианка с воинственным криком кинулась на Уитни.

Та сумела увернуться и, действуя интуитивно, в полуобороте схватила руку нападающей, извернулась и швырнула Женщину Прерий через плечо в ручей.

К этому времени на берегу столпились люди, мужчины смеялись и подбадривали ту, что барахталась в воде.

Уитни бросила настороженный взгляд в сторону зрителей, но тут к ней со спины подошла Элиза. Уитни обернулась и увидела, что Женщина Прерий идет на нее.

Уитни вспомнила предостережение Чин Ю: нужно стоять спокойно. Отступив на два шага на твердую почву, она ждала. Женщина Прерий атаковала — позже Элиза скажет, что она мычала, как раненый бизон. Уитни ждала до последнего, и когда Женщина Прерий почти дотянулась до нее, слегка повернулась и со всей силы ударила нападавшую рукой по шее, как подсказала услужливая память.

Женщина Прерий тряхнула головой и снова собралась напасть, и тогда Уитни выхватила нож, который всегда носила за поясом. Сердце выпрыгивало из груди, она не знала, сможет ли ударить ножом человека, но была полна решимости напугать ее как можно сильнее. Блеснувшее на солнце лезвие остановило Женщину Прерий; толпа смеялась и топала ногами, и индианка ускользнула, оставив за Уитни бесспорную победу.

Уитни перевела дух, подошла к гнедой, накинула ей на шею веревку и повела. С внезапной настороженностью она подумала, что Красная Рубашка может рассердиться на то, что белая пленница одержала верх над женщиной-апачи. Но Уитни напрасно беспокоилась.

Слабая улыбка скривила рот старика, стоявшего на берегу.

— В схватке не всегда побеждает та собака, у которой самые большие зубы, — сказал он по-испански, и Уитни поняла, что он все это время знал о ее разговорах с Элизой. Она встретила его взгляд с гордо поднятой головой и слегка кивнула.

Красная Рубашка коротко наклонил голову, повернулся и ушел.

— Молодец! — Элиза была в восторге. — Никто еще не мог превзойти Женщину Прерий!

— Теперь будет знать, что это такое, — хмуро сказала Уитни.

Толпа расступилась перед ней. Она шла медленно, гадая, не скатилась ли к первобытному состоянию. Неужели она замахнулась ножом на эту женщину? Она содрогнулась и подумала, что каждого человека можно довести.

Но когда она подошла с лошадью к хижине и увидела Каттера, она поняла, что дошла до предела. Уитни остановилась в нескольких футах от него. Мозг отстраненно все зафиксировал, и она словно почувствовала удар. Это был он, его блестящие зеленые глаза, как всегда, насмехались, лицо стало темнее, а тело худее, чем ей помнилось.

Мелькнула отвлеченная мысль, что она по нему соскучилась, но действительность тут же ударом вернула на землю: он снова был одет, как апачи, в набедренной повязке и мокасинах, черная голова повязана красной лентой. Он слегка улыбнулся ей, и Уитни почувствовала прилив кипящей ненависти.

Она молчала, и он сказал:

— Как я вижу, ты выжила.

— Не благодаря тебе.

Он пожал плечами:

— Я знал, что ты справишься.

Уитни наконец стронулась с места и привязала лошадь к дереву позади хижины, убедилась в прочности узла. Когда она повернулась, Каттер стоял рядом с непроницаемым видом.

— Зачем ты вернулся? — выпалила она.

— Соскучился.

Его небрежный ответ вкупе с запоздалой реакцией после схватки сделали Уитни неосторожной.

— Ублюдок! — отчетливо выговорила она и со смесью удовлетворения и дурного предчувствия увидела, что его железная выдержка дала трещину. В глазах мелькнул враждебный огонек, скулы напряглись — и снова возобладал самоконтроль.

Каттер взял ее за руки, подтянул к себе и голосом, холодным, как и его глаза, сказал:

— Ты ничему не научилась, пока меня не было? Я надеялся на большую покорность. — Точеная смертоносная рука двинулась к ее горлу и задержалась, поглаживая, — ласка была страшнее ножа. Подушечками пальцев он нащупал жилку, где бился пульс, и улыбнулся с дружелюбием пантеры. — Давай обойдемся без оскорблений, Уитни. Я только что вернулся. Будь у меня лучшее происхождение, может, мною было бы легче управлять.

Последние недели, проведенные в лагере Красной Рубашки, научили ее по крайней мере сдержанности. Она враждебно посмотрела на него, но не стала огрызаться на последнее замечание. Он улыбнулся.

— Блестяще! Я горжусь тобой. Кое-чему ты все-таки научилась, пока меня не было. — Пальцы оставили ее горло, он отвернулся и через плечо сказал почти нормальным тоном:

— Кстати, завтра мы уезжаем. Приготовься.

Уитни не знала, радоваться или хмуриться. В конце концов, он же не сказал, куда ее повезет.

Глава 13

Уитни молчала, и он не знал почему — от крайнего истощения, облегчения или злости. — По крайней мере, хмуро подумал Каттер, на время затихла. Они были уже почти на месте, и он не знал, как она себя поведет, когда они приедут.

Потирая небритый подбородок, Каттер понял, что будет рад передышке от непрерывной скачки и бега.

После того как он оставил Уитни у Красной Рубашки, он поехал распределять оставшийся провиант. Часть его пойдет в резервацию Сан-Карлос, как он и говорил Уитни, а остальное они спрятали в пещере в горах, где только апачи смогут его найти. Он будет храниться там для последней попытки.

Сдвинув брови, он посмотрел на Уитни. Она бессильно ссутулилась над лошадью. Заходящее солнце изменило цвет белокурых волос, локоны цвета лаванды кольцами окружали персиковые щечки, нежные брови сдвинулись над полузакрытыми глазами, вокруг которых залегли синие круги.

Он еще больше нахмурился и почувствовал острый укол вины. Но если бы он взял ее с собой, она была бы в опасности. Повсюду солдаты, и ищейки Моргана Брэдфорда рыскают по всем кустам. Нет, он должен был ее там оставить. Она слишком большая помеха, а оставлять ее у Теджаса — значит открыто накликать на себя беду.

Конечно, она бы с ним не согласилась, да и Теджас тоже, но это его не беспокоило. Надо срочно ее освободить, пока не передумал. И пока не поддался настойчивому призыву тела и не повалил ее на ближайший поросший травой пригорок.

Хорошо, что они почти приехали, подумал Каттер, еще раз глянув на Уитни. Хотя она стала выносливее, чем была два месяца назад, но долгая скачка взяла свое. Каждый раз, когда он с ней заговаривал, она взглядывала на него так, будто только что очнулась от сна, глаза были непонимающие и потемневшие от изнеможения.

Тени лежали на земле длинными жгутами, когда Каттер пришпорил коня, невзирая на стон протеста Уитни.

— Через час ты будешь в кровати, — бросил он через плечо. Он ехал слегка впереди и вел гнедую на длинной веревке, чтобы Уитни не приходилось управлять лошадью.

Уитни держалась за луку седла и за гриву. Скрипнув зубами, она решила, что не покажет ему, до чего устала, не доставит ему удовольствия своими протестами. Она услышала, что он сказал, но бывало и раньше, что ей обещали кровать, и всегда это была только краткая передышка — кроме асиенды Теджаса.

Они переехали через реку, Каттер сказал, что это Сан-Педро; Уитни увидела на одной стороне реки ряд деревянных и глинобитных домов, на другой — клинообразные строения. Горы Галиуро возвышались на восточной стороне горизонта, горы Санта-Каталина подходили вплотную с запада, а между ними лежала плодородная долина. Уитни жадно посмотрела на огоньки маленького городка, и Каттер сказал, что они почти приехали. Но для Уитни время растянулось в бесконечную езду в вечернем мраке.

Затуманенными глазами она увидела стадо пасущихся тучных коров, трава доходила им до брюха. Скот. Значит, они возле какого-то поселка, не обязательно цивилизованного. Возле деревни апачей тоже пасся скот, и в других местах, куда ее привозил Каттер, на клочках полей среди пыли и кустарника. Большинство этих мест Уитни не запомнила, это были привалы на изматывающем пути среди гор и выжженных равнин. Смутно вспоминались какие-то лица, они смотрели на нее с любопытством, но лишь немногие выражали сочувствие. Да и с чего бы им ее жалеть? Она бы тоже не выказала особой симпатии к замарашке, чей мужчина обвешан оружием и выглядит опасным. Она внесла поправку: по крайней мере та Уитни, какою она была несколько месяцев назад. Если ее физические силы только слегка укрепились, то склад ума претерпел серьезные изменения.

Прежняя Уитни лила бы крокодиловы слезы и умоляла Каттера остановиться. Теперь она скорее свалится с седла, проедет голой через чащу кактусов, но не покажет ему, как устала.

Недаром она провела месяц в деревне с апачами, где ее характер то и дело подвергался испытаниям. Каттер сделал ошибку, для него было бы лучше, если бы он оставил ее в башне из слоновой кости с двадцатью служанками, потому что новая Уитни не сомневалась в своей способности к выживанию. Она переживет все, что ей уготовил переменчивый Каттер.

Она ехала, подняв голову, глаза потеряли блеск, потускнели от слабости. Уитни смутно подумалось: где бы они сейчас ни были, Каттер рад здесь оказаться. В тусклом свете сумерек она видела, что у него распрямились плечи, даже его лошадь оживилась, фыркнула, навострила уши и пошла резвее.

Волна облегчения окатила Уитни, когда она увидела впереди кущу деревьев, за ветвями мелькали огни, и собаки лаяли на лошадей, трусивших по широкой аллее к дому. В густом сумраке, среди пурпурных теней, лежащих повсюду клочьями тумана, Уитни не могла определить, насколько велик дом, но он выглядел комфортабельным, а только это имело значение. Низкая каменная стена с цветочными горшками окружала маленький двор, и когда они наконец остановились у ворот, освещенных фонарями, она впервые почувствовала смущение.

Было ясно, что Каттер привез ее в такой дом, где люди косо посмотрят на растрепанную женщину в грязной одежде. Она подоткнула волосы под шляпу и надвинула ее так, чтобы скрыть лицо. Горло сжалось, и волна раздражения придала ей силы для спора.

— Каттер! Ты не можешь приводить меня в таком виде!

Он спрыгнул на землю Даже раньше, чем конь остановился, его движения были такие легкие, как будто он и не скакал четырнадцать часов кряду. Ворота бесшумно открылись, он завел лошадей и только после этого ответил:

— В каком виде? Не говори, что ты столько промолчала ради того, чтобы начать все сначала. — Голос был нетерпеливый, отблески фонарей злобно блеснули в глазах. — Предупреждаю: не начинай.

Она бы продолжила, но дверь дома распахнулась, послышались голоса. Свет из дома очертил высокую фигуру — та на мгновение застыла, а потом взорвалась энергией.

— Каттер! — раздался мальчишеский голос, тень бросилась по низким ступенькам и остановилась возле Каттера. Светлые глаза сияли от радости, темный вихор упал на лоб.

Каттер обернулся, расплылся в улыбке и с нежностью и теплотой сказал:

— Дэйви! Как тут у вас обстояли дела, пока меня не было?

Сверкнув белыми зубами, мальчик весело сказал:

— Без тебя плохо. Господи, как я рад, что ты приехал!

Теперь все опять оживет. Так всегда бывает, когда ты приезжаешь. Эй! Кого это ты привез? Там, случайно, не Теджас?

Несколько забавляясь, Каттер ответил:

— Нет, конечно, это не Теджас. — Он подошел к Уитни, снял ее с седла, несмотря на короткое, бурное сопротивление, и вытащил на свет. — Мисс Брэдфорд, познакомьтесь с моим импульсивным младшим братом. Дэвид Коулмен.

Слова застряли в горле: Уитни ожидала чего угодно, только не того, что Каттер привезет ее в свой дом — особенно в таком виде. Замызганную пленницу!

— Как ты посмел! Протащил меня через полстраны, как свору дворняжек, а потом без стеснения приводишь в свой дом? Я этого не потерплю, слышишь?

— Потерпишь и больше, если я велю, — сказал Каттер, сверкнув глазами.

Дэвид звучно засмеялся и сказал:

— Так и знал, что что-то будет, когда ты приедешь! Ма, Каттер приехал, он привез с собой гостью!

Каттер повернулся и с посветлевшими глазами сказал матери:

— Это ненадолго.

— Я бы хотела, чтобы надолго. Ты, кажется, забыл сюда дорогу. — Захрустели юбки, пахнуло духами, прохладный, мягкий голос спросил:

— Кто твоя гостья, сынок?

Если бы это было возможно, Уитни провалилась бы сквозь землю, бесследно растворилась в камушках, которыми усыпана дорожка. Но пришлось взглянуть в лицо хозяйке.

Женщина была изящная, мягкие каштановые волосы разделял ровный пробор, большие глаза, вероятно, были такие же зеленые, как у сына. В ее взгляде не было ни осуждения, ни приговора, только любопытство, и почему-то это было еще неприятнее. Как прореагирует эта хорошо воспитанная женщина на известие, что ее сын похитил человека? И привез пленницу к ней домой?

Она услышала, как Каттер говорит с долей иронии:

— Это мисс Джей Уитни Брэдфорд. Уитни, это моя мама, миссис Дебора Коулмен.

Наступило короткое, напряженное молчание; Уитни одолей враждебности ожидала, как он будет объясняться, но он не стал. Вскоре она поняла почему. Его мать подняла брови и сказала:

— Это та Уитни Брэдфорд, о которой пишут все газеты?

— Она самая, — сказал Каттер без намека на раскаяние, и у Уитни появилось чувство, что она здесь единственная, кто не понял суть жестокой шутки.

Газеты? — ошеломленно подумала она и тут же догадалась. Конечно, отец постарался, чтобы историю о ее похищении рассказали все газеты Аризоны. Он надеется, что кто-нибудь узнает ее и освободит. И сейчас весь мир оповещен о том, что она находилась в руках отъявленного разбойника более двух месяцев. Зная человеческую природу, можно предположить, что газеты переполнены яркими комментариями и жестокими догадками о том, какие муки ей пришлось претерпеть!

«Меня должны были непрерывно насиловать, — с отвращением подумала она. — Народ этого ждет».

На щеках и на шее проступили пятна. Под полями надвинутой шляпы глаза заблестели, как только что отчеканенные золотые монеты, губы сжались в твердую линию.

После долгой, напряженной паузы Каттер протянул руку и снял с нее шляпу. Золотистые волосы упали на плечи и засветились под фонарем.

— Извините, что появилась перед вами не в лучшем виде, но один из недостатков пребывания в плену — это отсутствие милых мелочей жизни! — со злостью и смущением произнесла она.

Дебора со сдержанным смехом ответила:

— Я знаю, дорогая. Все это было для вас очень неприятно, не правда ли? — Она приблизилась с ободряющей улыбкой. — Я уверена, вы проголодались. Пойдемте в дом. Вы поедите, я пока наполню ванну, а позже мы поговорим.

Мягко отстранив Каттера, который цепко держал Уитни за плечо, Дебора повела ее в дом, продолжая мило беседовать.

— Знаете ли вы, мисс Брэдфорд, что я прочла несколько ваших книг? Они мне очень понравились. У вас герои — живые люди…

Уитни была измучена, как никогда в жизни; ее отдали на попечение мексиканки, которая деликатно, но уверенно позаботилась о ее комфорте. Уитни гадала, что думает Каттер, если он вообще о ней думает. Он ничуть не удивился, когда мать спокойно, но твердо сказала, что позже они обсудят все дела; ему не слишком нравилось, что брат все время задавал вопросы и высказывал замечания, за которые Дебора его бранила, если они смущали Уитни, но наконец Дэвида отправили спать, хоть он и упирался.

В этот момент Уитни была слишком благодарна за комфорт, чтобы задуматься о странности ситуации, хотя она ее и подметила: Дебора Коулмен отнеслась к ее появлению спокойно. Сколько женщин останутся спокойными, когда их сын привезет в дом похищенную им пленницу? Это очень странно, в полусне подумала Уитни.

Только после того как она провалялась полчаса в медной ванне, высушила волосы перед камином, а горничная Хуана их расчесала, после прекрасного ужина, состоявшего из тонких ломтей жареного мяса, зеленого горошка и картофеля, густо политого сметаной, она. нашла ответ.

Конечно! Каттер — полукровка, значит, его мать сама через это прошла. Вполне разумно. Не много найдется утонченных женщин, которые будут искать себе подходящего мужа среди апачей, так что Дебора Коулмен, безусловно, сама какое-то время была пленницей. Уитни сонно подумала, что это своего рода отмщение.

Ей было бы приятно узнать, что после того, как она улеглась в постель, а Хуана подоткнула одеяло и погасила свет, Каттер предстал перед матерью. Не то чтобы Дебора кричала или произносила высокопарные речи — не такая она была женщина. Да Каттер и не потерпел бы этого даже от матери. Нет, инструмент Деборы был тот же, которым с большим мастерством пользовался сам Каттер, — сарказм.

— Как приятно видеть, что ты вернулся в объятия семьи, сынок, — ласково сказала она, и улыбка выражала только материнскую заботу. — Конечно, я могла прочесть о твоих последних подвигах в газетах, но это совсем не то что получить письмо или увидеться лично.

Каттер и глазом не моргнул, только придвинул стул поближе к дивану, на котором расположилась мать с книгой на коленях. Он знал, что она жаждет крови, и будь он проклят, если она ее получит.

— Да, это так. Но вот я здесь, и как только мы закончим этот разговор, мы сможем наслаждаться обществом друг друга.

Это был вызов; он бросил перчатку, и Дебора не замедлила ее поднять.

— Как восхитительно было узнать, что мой старший сын оказался настолько умен, что организовал одновременно грабеж и похищение. Не многие мужчины до этого додумаются. Я бы сказала, мастерский удар.

— Благодарю. Я и сам горжусь собой. — Ирония звенела в голосе, он ждал, и Дебора его не разочаровала.

— Похитить такую знаменитость! Знаешь, если бы ты был трусливее и похитил менее известную женщину, ты не стал бы объектом таких масштабных поисков и за твою поимку не назначили бы столь огромную награду. — Ее губы тронула улыбка. — Сколько это продолжалось? Два месяца? И ты ухитрился избежать ареста. Как ты, должно быть, горд собой!

— Прямо пуговицы раскалились.

Каттер окинул взглядом комнату, заполненную солидной мебелью и пухлыми подушками. Здесь почти ничего не изменилось с тех пор, как он был ребенком. Те же половики, те же тяжелые столы, те же стулья с плотной обивкой, тот же дух домашнего уюта. Сияла начищенная медь, столы были отполированы до зеркального блеска, а пол из каменной плитки под половичками был таким же гладким и прохладным, как голос матери.

— Конечно, я уверена, у тебя есть столь же блестящий план, как отпустить пленницу и самому при этом остаться в живых? — донесся ласковый, приятный голос матери, и он повернул к ней темную голову.

Две пары зеленых глаз встретились, две воли скрестились, как бывало не раз. Дебора Коулмен была неслабовольной дамочкой, а гордой, решительной женщиной.

— В сущности, так и есть, — столь же приветливо ответил Каттер.

— Как это замечательно! Теперь я буду спать спокойно. — После короткой паузы она сказала:

— Поскольку ты оказал нам честь своим визитом, а также присутствием мисс Брэдфорд, я полагаю, ты хочешь, чтобы мы отослали ее к отцу.

— При первой удобной возможности.

— Странно, — сказала Дебора, старательно изогнув губы в улыбку, — но раньше я никогда не считала тебя трусом.

У Каттера заиграли желваки на скулах.

— Полагаю, ты считаешь, что с моей стороны было бы мудрее и храбрее прошагать по Тумстону, перекинув через плечо связанную Уитни с кляпом во рту? — напряженно спросил он.

— Именно так ты ее похитил?

— Нет! — взорвался он. Потом со слабым намеком на улыбку прибавил:

— Про кляп я забыл, к моему великому сожалению.

— В следующий раз планируй лучше. — Дебора посмотрела на него долгим взглядом и спросила:

— Каттер, что подвигло тебя на то, чтобы накликать на свою голову такую беду? Похитить молодую женщину из хорошей семьи, не думая о последствиях?

— Безумие. — Ответ был наготове. Он его приукрасил:

— И нелепая мысль об устрашении. Представить себе не могу, как мне пришло в голову, что ее может что-то устрашить. Что бы я ни делал, ничто не приводило к успеху.

— Не сочти за любопытство, но где она находилась последние два месяца?

— Скажем, на территории Аризоны.

— Вот как? — Дебора улыбнулась. — Пожалуй, мне гораздо интереснее то, чего ты не сказал.

Глаза Каттера вдруг затуманились, он уставился в какую-то точку на стене и помолчал полминуты, прежде чем сказал:

— Я думаю, кое-что ты уже знаешь, а об остальном догадываешься. Но что бы ты ни думала, я не причинил ей вреда.

— Как галантно. На следующем собрании Лиги женщин я предложу дать тебе медаль.

Каттер нахмурился:

— Я не намерен оправдывать свои поступки…

— Так-то лучше…

— ..но я делал то, что должен был делать.

— Слова настоящего мужчины.

— А ты решила, что меня надо повесить на суку? Очень по-матерински, — ядовито закончил он.

Дебора откинулась на спинку дивана и уставилась на Каттера с опасно напряженным выражением лица.

— Знаешь, что бы ты ни делал, это не поможет, — вдруг сказала она. — Они проиграли, и этого уже ничто не изменит.

Нить разговора сменилась, замкнулась на часто обсуждаемой теме.

— Я знаю, — сказал Каттер. — Но чувствую, что должен сделать все, что смогу. — После короткой паузы он спросил:

— Где Дэниел?

— В Прескотте. Когда он прочел про твою… деятельность, он решил сделать все возможное, чтобы отсрочить твою казнь.

Каттер ухмыльнулся и сказал:

— Должно быть, он очень беспокоился, раз поехал в такую даль.

— Там сейчас Морган Брэдфорд. Кажется, он также знаком с губернатором Фремонтом.

— Меня это не удивляет, — хмыкнул Каттер. — Итак, Дэниел надеется улестить Брэдфорда, чтобы тот поубавил свою щедрость? Или он желает сам получить награду?

Она жестко сказала:

— Твой отчим очень обеспокоен. Тебе бы тоже следовало задуматься, Каттер. Как я понимаю, Морган Брэдфорд рвет и мечет, он обшарил всю территорию, привлек на помощь каждого, кто мог бы найти его дочь.

— Может, я в конце концов сам отвезу ее к нему, — сказал Каттер, насмешливо вскинув брови. — Получу награду, — правда, это будет маловато за все беды, что она мне принесла.

— Знаешь, Дэниел сумел проследить за тобой до Теджаса. — Каттер ответил на это заявление молчанием, и Дебора продолжила:

— Теджас считал, что ты можешь привезти ее сюда.

— Вот как?

— Это было месяц назад.

Каттер посмотрел матери в глаза:

— Я отвез ее к Красной Рубашке.

Дебора кивнула.

— Ну как он?

— Как обычно. Радуется, что не в резервации. По крайней мере теперь он не голодает, после того как ты прислала в лагерь скот.

— А как мисс Брэдфорд приспособилась к жизни, в лагере?

— Во-первых, я там пробыл слишком недолго, чтобы выяснить, во-вторых, Красная Рубашка сказал, что она вполне приспособилась. — Он ухмыльнулся.

— Я хорошо помню методы Красной Рубашки. — Глаза Деборы смеялись. — Я жаловалась на него твоему отцу, но, конечно, проку от этого не было.

Между ними наступило доброе молчание — так обычно кончались их споры.

— Расскажи о ней, Каттер, — ласково попросила мать.

Он пожал плечами и сказал:

— Красивая, остроумная, богатая. И надменная, властная и твердоголовая.

— И?..

Каттер поднял брови, и улыбка смягчила его лицо, — Ждешь от меня сантиментов? Зря тратишь время.

Единственное чувство, о котором я мог бы рассказать, такого свойства, что я не желаю, чтобы о нем услышала моя мать.

— Потрясающе.

Улыбка превратилась в ухмылку.

— Вот потому-то я о нем и не говорю.

— Полагаю, ты знаешь, что Теджас думает, будто между тобой и Уитни существует взаимная симпатия, которую ты не признаешь.

Ухмылка стала насмешливой.

— Временами Теджас проявляет замечательное сходство со старой девой, набитой романтическими бреднями.

Дебора похлопала в ладоши и, в свою очередь, выдала насмешливую улыбку.

— После стольких лет дружбы вы вдруг стали врагами? Почему?

— Боюсь, из-за бесконечного расхождения во мнениях.

— Не в первый раз твои подружки отправляются передохнуть к Теджасу, но никогда у тебя не было с ним конфликтов.

Каттер покачал головой и сказал:

— Нет, ты не понимаешь…

Дебора не стала настаивать.

— Что ж, я нахожу ее интересной. Куда более занимательной, чем приземленные молодые женщины, которые умеют только штопать носки и печь хлеб.

— У Уитни бездна талантов, — сухо сказал Каттер. — Ты удивишься, узнав ее поближе.

— Прошло не так много времени с тех пор, как я уже удивилась, — ехидно сказала мать. — Мне потребуется более долгое знакомство.

Каттер встал со стула, отнес его на место и любезно сказал:

— Действуй на собственный страх и риск.

Он ушел, а Дебора еще некоторое время обдумывала их разговор.

Глава 14

Дэниел, Дэвид и Дебора, отметила про себя Уитни. Библейские имена, аллитерация… Совершенно не похоже на Каттер. Но не имя и происхождение ставят его особняком в этой семье. Кроме зеленых глаз и железной воли, его ничто не связывает с этими людьми, среди которых прошло его детство и буйный подростковый период.

— Буйство — это не наша черта, а только его, — сказала Дебора. — Он никогда не мог приспособиться к нашей стабильной жизни и постоянно убегал в деревню, где родился.

Меня это долго тревожило, пока я не поняла, что он способен жить в обоих мирах — одной ногой здесь, другой там. — При воспоминании улыбка тронула ее губы. — Дэниел пытался направлять Каттера, приучать к дисциплине, он понимает его лучше, чем я.

Уитни занимало, что же за человек взял на себя ответственность за вдову апачи и ее сына. В мире так повелось, что женитьба на женщине, которая побывала в плену у апачей и вышла замуж за свирепого воина, вызывала насмешки и дурацкие предположения, но Дэниелу Коулмену, кажется, не было до этого никакого дела! Его не в чем было упрекнуть, Дебора стала отличной женой.

Она красива, элегантна, надежна. И безусловно, умеет преодолевать житейские трудности.

Поначалу Уитни скептически отнеслась к разговору с Деборой: она подумала, что мать попытается оправдать и реабилитировать сына. Но Дебора стала рассказывать, как в юности ее похитили, увезли из дома и отдали в рабство грубому и страшному человеку.

— Но я выжила. Со временем я узнала о нем и хорошие вещи, — например, он мог быть нежным. Когда Длинный Нож умер, я очень горевала. Но вернувшись домой, я встретила Дэниела. Он был поверенным и отвечал за продажу ранчо моих родителей после их смерти; он был в отчаянии, что не может найти следов их единственной наследницы, — других наследников не было, и ранчо выставили на аукцион. Он приложил много усилий, чтобы я получила часть вырученных денег. Со временем мы обнаружили, что любим друг друга., — И в результате — счастливый конец, — сказала Уитни, и ее тон выдал больше, чем ей бы хотелось. Дебора промолчала, чему Уитни была рада, но внезапно всколыхнувшееся чувство так и не утихло.

Ее реакцию на Каттера обостряла атмосфера дома.

Видимо, для того, чтобы успокоить мать, он не носил оружие, даже привычный нож не висел на поясе. Он постригся, был чисто выбрит, одет в темные брюки и белую рубашку с открытым воротом — ну прямо фермерский сынок! Было кое-что еще: Каттер пользовался фамилией отчима, что шло ему на пользу. Кто заподозрит бандита под цивилизованным обликом, который он являет миру? Она кипела от ярости, когда думала, что ему все сойдет с рук — грабеж, и ее похищение, и даже многочисленные убийства.

Она знала, что под этой оболочкой он остался прежним, что в нефритовых глазах таится тот же хищнический блеск. Очень скоро она в этом убедилась, когда они остались одни в каменном патио позади дома.

Они с Деборой мило беседовали в патио, и тут вошел Каттер своей беспечной походкой, посвежевший и красивый, как никогда. Его прекрасные глаза блеснули им обеим, но остановились на Уитни.

— Наслаждаетесь, мисс Брэдфорд? — любезно спросил он. Сама вежливость!

— Пока ты не пришел, — бросила она, и он тихо засмеялся. В раздражении Уитни опустила глаза на складки муслинового розового платья.

— Мне уйти? А я думал, маме захочется поболтать с нами обоими, как будто мы все любим друг друга.

— Каттер, — сказала Дебора и встала со стула, — может, ты все-таки притворишься джентльменом на то время, что я схожу на кухню и попрошу Марию приготовить легкий ленч? Возможно, это нелегко, но я верю в твои способности.

С этим она ушла, оставив Уитни в состоянии внезапной растерянности.

Каттер смотрел на нее с показной вежливостью, которую она так ненавидела, и ей захотелось счистить с него этот маскарадный лоск.

— Похоже, для тебя большое несчастье — вести себя как человек, а не как дикарь.

Краткая вспышка бешенства в глазах показала, что ей удалось пробить его самозащиту, но она не была готова к его мгновенной реакции — он схватил ее за запястья холодными, твердыми пальцами и дернул вверх со стула как бы играя, но в то же время сдавив до боли.

— Я не забыл, что значит быть дикарем, если тебя это тревожит, — сказал он ленивым тоном, таящим угрозу, — Я этого и не думала, — холодно ответила она. — И это поймет каждый по синякам, которые останутся на моих руках.

— Ты стала дипломатом? — тихо спросил он и отпустил руки.

Уитни снова села, угрюмо глядя, как он прислонился к каменной стене, окружавшей патио. Привычно скрестив на груди руки, Каттер с вежливой улыбкой изучал ее покрасневшее от злости лицо. Что в ней такого, что вечно интригует его? — подумал он со знакомым приступом раздражения. Уж конечно, не ангельский характер и не то, что он не позволяет себе удовлетворить неотвязное желание пронзить ее нежное, медовое тело. А может, в этом все дело, думал он. Если бы он сделал то, что хотел, в первый же вечер, когда она заявилась к нему в отель, он бы перестал о ней думать. Так обычно бывало: отказ, вызов возбуждали в нем интерес, а добившись цели, он этот интерес быстро терял. Была бы она еще невинной девушкой, но она призналась…

Уклонившись от яркого луча солнца, бьющего в глаз, Каттер отрывисто сказал:

— Не хочешь ли со мной покататься?

Уитни насторожилась:

— Куда? Я, кажется, уже много с тобой каталась. Как тебе могло прийти в голову, что я захочу пробыть в твоем обществе больше, чем нужно, чтобы пересечь комнату?

Особенно когда все, что тебе надо, — это бороться со мной.

— Ради Бога, Уитни! — раздраженно сказал он. — Неужели ты думаешь, что я не устал бороться? У меня появилась революционная идея обсудить твое освобождение, но если ты…

Она рывком встала с места.

— Обсудить… освобождение? — У нее перехватило дыхание. — Ты хочешь сказать… для этого ты меня сюда привез?

— Нет, пока не вытерпел нотацию от матери, и еще предстоит лекция отчима. — Он хмуро добавил:

— Если бы у меня был другой выход, уж поверь, я бы им воспользовался.

Уитни была безумно рада, что семья не поддерживает его, и не стала этого скрывать.

— Тебя так мало заботили мои чувства, что только справедливо, если теперь будешь страдать ты!

— А-а, значит, ты радуешься, что меня отхлестают кнутом и повесят на стене сарая? — Каттер насмехался, но, несмотря на злость, почувствовал толчок изумления. — А ты, оказывается, кровожадная особа!

— Ты бы чувствовал то же самое, если бы тебя протащили через то, что досталось мне!

— Не отчаивайся, тигренок. Твое желание может исполниться. В моей юности Дэниел мастерски орудовал хлыстом; если его подтолкнуть, он может прибегнуть к прежним методам.

Уитни фыркнула:

— Скорее мой отец возьмется за хлыст, если тебя увидит. Или за пистолет.

Каттер засмеялся и взял ее за руку, на этот раз нежно, хоть она и упиралась.

— Дуэль на двадцати шагах? А это идея. Надеюсь только, никто не будет настолько жесток, чтобы отдать меня на твою милость…

Встревоженная легкой насмешкой, удивляясь, почему он так старается оставаться дружелюбным, Уитни подняла на него глаза — он смотрел, изогнув в улыбке чувственные губы, и она вздрогнула, увидев в расширенных зрачках огонь желания. Он его тотчас погасил.

— Твои страхи вполне обоснованны! — выкрикнула она, все еще не в силах успокоить биение сердца после той вспышки в его глазах и мягкой улыбки.

Ну почему, почему она так реагирует на него после всего, что он сделал?! Почему она замечает, как у него поднимаются уголки глаз, когда он улыбается, и как эротичны линии его рта?

Свет падал на нее сзади, но Каттер видел в запрокинутом лице борьбу чувств. В блестящих глазах задержался готовый сорваться отклик, но вместо этого она откинула с лица светлую прядь и отрывисто сказала:

— Пойду на кухню, посмотрю, не надо ли помочь.

Каттер изумился:

— Я думал, ты не занимаешься домашними делами, не ты ли это говорила?

— Это было до того, как меня бросили к волкам и мне пришлось самой отбиваться!

— Выходит, я в конечном счете оказал на тебя хорошее влияние, тигриные глазки.

Она помолчала, искоса взглянула на него и сказала:

— Да, Каттер. Полагаться только на себя я научилась.

— Так и должно быть, — сказал он, Но после того как она ушла и Каттер остался один, он почувствовал раздражение. А чего еще было ожидать? Нельзя взять такую женщину, как Уитни, защищенную и самовластную, и ввергнуть ее в совершенно другую жизнь без того, чтобы либо сломать, либо сделать сильнее. И не этого ли он хотел? Не для того ли отвез в лагерь Красной Рубашки и бросил там? Он, конечно, знал, что ей не причинят вреда, но она-то этого не знала. И вот теперь ее самоуверенность раздражает, и еще больше от того, что он не понимает причин своего беспокойства.

Пришел его сводный брат, и Каттер быстро скрыл досаду.

— Привет, Каттер! — Дэвид улыбался, юное лицо светилось симпатией и восторгом. — Ну и заварил ты вчера кашу! Ручаюсь, мама задала тебе жару! — Стрельнув глазами в сторону кухни, Дэвид с восхищением сказал:

— Каттер, какая красотка! Я никогда не видел таких волос, а еще — кошачьи глаза на женском лице — это что-то!

— Тигриные глазки, — поправил Каттер. — Она тигрица. Не дай ей себя одурачить.

Дэвид заразительно засмеялся.

— Ага, я вчера видел. Она зацепила тебя, да? — Каттер неопределенно пожал плечами, и он продолжил:

— Через несколько дней приедет папа — как ты думаешь, что он скажет про все это? Он прямо с ума сошел, когда прочел в газете, что ты ее похитил и скрылся с армейским жалованьем. Кстати, ты слышал про Крошку Билла?

— А что с ним?

— Убит. В Мексике его подстрелил парень по имени Пэт Гаррет.

Каттер не ответил. Он вспомнил, как в конце апреля, когда дурная слава Билла была сравнима с его собственной, он узнал, что Крошка Билл бежал из тюрьмы. Но кажется, рано или поздно суд настигает каждого.

— Не слыхал, — сказал Каттер, заметив, что Дэвид ждет от него комментариев. — Я понимал, что в один прекрасный день он проявит беспечность. Не многие из тех, кто стоит вне закона, умирают в своей постели.

Дэвид с тревогой посмотрел на брата:

— Но ты же собираешься покончить со всем этим, правда, Каттер? Мне нестерпимо думать, что ты закончишь, как Билл.

Каттер решил его подразнить:

— На меня выдан только один ордер на арест, малыш.

Остальные обвинения не тянут на то, чтобы расклеивать афиши.

— Один, но какой! Честное слово, Брэдфорд хочет, чтобы твою шкуру прибили к забору!

— Его дочь хочет того же.

— Но Каттер! Он в состоянии это сделать!

Каттер с улыбкой разуверил его:

— Почему ты думаешь, что я не смогу убегать от них и дальше?

Дэвид жалобно пожал плечами:

— Не знаю. По-моему, каждого рано или поздно поймают, как Крошку Билла.

Это было эхо его собственных мыслей, и Каттер засмеялся:

— Послушай, может, тебе от этого станет легче. Я намерен вернуть ее отцу и на время исчезнуть.

— Куда ты поедешь? Ты все время уезжаешь и однажды не вернешься. Папа говорит, чтобы я не очень-то беспокоился, что ты как та волчица, которая когда-то у меня была, помнишь?

— Да, помню, — напряженно ответил Каттер.

Дэвид вытер внезапно повлажневшие глаза.

— Я думал, что Серебристая Спина меня любила, как я ее, но она сбежала и не вернулась. А теперь и ты собираешься поступить так же.

— Что еще тебе говорил Дэниел?

Дэвид прикусил губу.

— Что из волка может выйти только волк, сколько ни старайся обращаться с ним как с домашним животным.

— Это, наверное, относится и к людям, — нежно сказал ему Каттер и про себя подумал: интересно, почему он сам не следует этому совету. Волк будет волком, тигр — тигром, а он даже в шелковом костюме и высокой шляпе останется неугомонным бродягой. — Закон природы, Дэйви, мой мальчик, — сказал он и любовно потрепал брата по густой шевелюре.

Смутившись, Дэвид сказал:

— Кстати, о законе природы — ты ведь не собираешься отвозить ее назад, а? Я вроде как надеялся, что, может, ты привязался к ней…

— Привязался? Да по мне медведи гризли и те лучше! — Каттер осклабился, а Дэвид засмеялся.

— Все равно интересно будет посмотреть, что скажет папа, когда вернется. Ручаюсь, она ему понравится.

Каттер хмуро подумал, что действительно будет очень интересно понаблюдать, как Дэниел Коулмен отреагирует на Уитни Брэдфорд. Оставалось только надеяться, что к этому времени его здесь уже не будет.

— Пойду нанесу визит, — отрывисто сказал Каттер, и когда Дэвид предложил себя в попутчики, засмеялся и сказал, что это не лучшая идея.

— А, это значит, ты пойдешь вниз по реке.

— Что ты об этом знаешь? — не удержался от изумления Каттер. — Тебе всего четырнадцать лет. Я с трудом верю, что ты начал ходить по этой дорожке.

Дэвид воинственно сказал:

— А тебе сколько было лет, когда ты пошел в первый раз?

Каттер задумался и пожал плечами:

— Не важно, все равно ты со мной не пойдешь. Некоторое время меня не будет. Скажи маме, что я не приду на ужин.

Дэвид решил промолчать о том, куда пошел Каттер, и вечер прошел благополучно. В свете высокого подсвечника, водруженного на середину стола, Уитни выглядела так, как будто вот-вот упадет и заснет. Волосы были похожи на полированную слоновую кость, щеки побледнели. Оживляли лицо только глаза, в которых отражались свечи; отсутствие Каттера ощущалось так остро, как будто без него не находилось тем для разговора.

Когда легли спать и в доме все стихло, Уитни лежала без сна. Раздраженная тем, что не может выкинуть Каттера из головы и сосредоточиться на чем-нибудь другом, она наконец прекратила попытки заснуть и завернулась в шаль, сочетавшуюся по цвету с муслиновым платьем без рукавов, которое ей дала Дебора. Она пойдет и посидит в патио при лунном свете, послушает ночные звуки.

Возможно, это навеет на нее сон.

Ночь наполнила воздух мягкими тенями, сквозь обилие цветов на лианах, свисающих с садовых решеток, просвечивал одинокий фонарь. Запах жасмина и гардений мешался с тяжелым, густым запахом цветов, которые Дебора назвала лунными, — она объяснила, что они открываются только ночью, — большие белые бутоны раскрываются и в темноте источают свой аромат.

Уитни села на плетеный стул и тихонько щелкнула по цветку, наблюдая, как он задрожал — легко, как крылья бабочки.

— Ты знаешь, что цветы — это органы размножения растений? — послышался вопрос.

Уитни вздрогнула, обернулась и уронила цветок, он спланировал, как огромная снежинка, и упал к ее ногам.

Уитни во все глаза смотрела на Каттера. Он лениво прислонился к дверному проему на входе в патио, одну руку закинул за голову, вторую упер в бок. На руке болталось ружье; он оттолкнулся от дверного косяка и неуверенными шагами пошел через патио. Уитни подумала, что он пьян. Очень пьян. Она напряглась. Каттер обычно не напивался сверх меры.

Дойдя до маленького столика, Каттер бросил на него ружье, подошел к Уитни и так же, покачиваясь, наклонился и поднял цветок. Повертев его в длинных пальцах, он сказал приятно урчащим голосом:

— Ваш цветок, миледи. — И с поклоном подал его.

Уитни взяла цветок, потому что не знала, что еще делать. Потом она об этом пожалела, потому что Каттер обхватил ее руку и, постукивая пальцем по бархатному лепестку, стал объяснять назначение цветка в растительном мире.

— Это, моя дорогая', бутон — видимо, тебе это известно, — вот это венчик. Но то, что спрятано внутри этого эффектного цветка… я сказал что-то волнующее? Нет?

Ты дернулась. Моя ошибка. Теперь…

— Каттер., — Чш-ш. У нас урок ботаники, и если ты будешь внимательно слушать, я тебя кое-чему научу… — Дыхание, насыщенное парами вина, грело ей щеку.

Когда он был так близко, Уитни ничего не соображала, она только чувствовала, что худощавое тело слегка прижалось к ней, а платье и шаль были такие тонкие…

Дрожь пробежала по телу от шеи до пят, но Каттер, кажется, не заметил.

— Видишь эти палочки? По-моему, это тычинки. А может, пестики… не важно, их трудно различить, они так глубоко. — Он погладил пальцем цветок и тронул тонкую нить. — Так совершается оплодотворение — ты знаешь про оплодотворение, не правда ли? Думаю, знаешь.

В любом случае, тигренок, чтобы растение оплодотворилось, ему требуется помощь. — Другую руку он протянул за ее спину, вплел пальцы в раскинутые по плечам волосы, приподнял их и стал медленно массировать ей шею.

Под мягким нажимом пальцев напряженные мышцы стали расслабляться, и Уитни потеряла нить лекции, покачиваясь как травинка на ветру.

— ..растения, которые оплодотворяются ночными насекомыми, часто бывают бледными и обладают тяжелым запахом — я не слишком быстро излагаю?

Она помотала головой и, собрав остатки разума, отступила на шаг. Он снова распустил ее волосы по плечам, но рука упала ей на бедро и притянула к себе.

— Каттер…

Слегка повернув ее, он заткнул цветок ей за ухо, тыльной стороной руки погладил по щеке, большим пальцем приподнял за подбородок, чтобы взглянуть в лицо.

— Даже растения это делают, душечка. Это просто. Я знаю, что ты знаешь, как…

— Каттер!

Сонные глаза приоткрылись, чувственные губы растянулись в улыбку.

— Не помогло, тигренок. Я ходил вниз по реке — черт, я зашел в эту реку, и все равно не помогло.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Я знаю. Наверное, так лучше.

Она прищурилась и оглядела лицо, ленивую улыбку, глаза и черные волосы, упавшие на лоб.

— Ты пьян.

— Это так, душечка. Пьян от вина, пьян от желания… и просто пьян.

Она опустила взгляд на рубашку, такую безупречную с утра, — теперь она была мятая, грязная и распахнута на груди. Аккуратные брюки, заправленные в высокие сапоги, тоже стали как жеваные.

— Что скажет твоя мама? — жалобно сказала Уитни и покраснела, потому что он расхохотался.

— По-моему, сейчас ей есть о чем подумать, кроме состояния моей одежды.

Он снова поймал ее руку, твердо, но без угрозы обхватил пальцами запястье. Что за чертовщина! Он провел день и часть вечера с очень податливой молодой леди, и вот пришел домой, нашел Уитни в патио, тонкое платье не скрывало ее заманчивых округлостей, и он готов бежать туда, откуда пришел. Этот огонь не погасить, даже если снова нырнуть в холодную воду.

Глядя на его спутанные ветром волосы цвета воронова крыла, видя, как глаза расширились от желания, которое она так хорошо понимала, Уитни почувствовала, как сжалась ее грудь. В последние несколько недель она обещала себе, что никогда больше не даст Каттеру соблазнить себя словами и ласками, но когда его руки с подрагивающими пальцами гладят ее, невозможно вспоминать те клятвы, что она себе давала в его отсутствие.

Каттер поднес ее руку к губам и, не сводя с нее глаз, стал целовать ладонь с небольшими мозолями. Он перецеловал их все до одного, потом языком коснулся центра ладони, прислушиваясь к участившемуся дыханию, коснулся губами бугорка над запястьем. На ее руке со вчерашнего дня остались синяки, и он потерся о них губами.

Каттер подхватил ее под локти и нежно приподнял, так что руки уткнулись в грудь под раскрытой рубашкой. Это оказало на нее парализующее действие, она чувствовала подушечками пальцев мускулы плоского живота, волосы, покрывавшие грудь, и частое, гулкое биение сердца.

Каттер погладил ее руки вверх к плечам, придвинул к себе, прижал ее грудь к своей голой груди, и Уитни услышала звон колоколов, предупреждавших, что нужно как можно скорее бежать от него. Но как это сделать, когда его рот нашел нежный, уязвимый участок за ухом и целовал его так, что языки огня разбегались по жилам.

Зная, что нужно остановить его… остановить себя…

Уитни уперлась руками ему в грудь. Резко сократились мышцы, и он прижал ее к себе еще теснее, так что ее руки оказались в ловушке. Поддерживая затылок, Каттер массировал ей голову под волосами, его рот переместился на шею, другая рука легла на ягодицы и приподняла ее от земли.

— Каттер… Каттер, не надо! — сумела выговорить она, но невнятно, потому что он вызвал в ней содрогание таких мускулов, о которых она не знала, и внизу живота взорвался вулкан.

— Не надо? Что не надо? Не надо останавливаться? — Захватив ее губы, он ее чмокнул — крохотный поцелуйчик, который никак не мог ее удовлетворить. — Открой ротик, тигренок, — прожурчало прямо в губы. — Думай, что ты — цветок, а это… — большой палец пробежался по верхней губе, — это лепестки. Дай мне немножко нектара, любимая… правильно, открой. — Язык проскользнул между губами и шевельнулся внутри, выбивая из-под контроля все чувства.

— По-моему, это был не нектар, а пистолет или что похуже, — дрожащим голосом сказала она, когда поцелуй закончился.

Легкий смех — и Каттер посадил ее на плоский верх низкой стены, придерживая за спину, слегка придвинул к себе, и их бедра оказались на одном уровне.

Вокруг Уитни клубилась густая листва, белые цветы, каскадом падающие со стены, наполняли ночной воздух крепким, сладким ароматом. Он осторожно раздвинул ей колени, одну ее ногу обхватил своими двумя, и белый муслин вспенился, как сливки.

— Пестики, тычинки, венчик — по-моему, это сейчас не важно. — Он почувствовал, как задрожали ее ноги, когда он ладонями провел по их изящному контуру, слегка массируя нежную плоть, потом под пеной муслина руки двинулись выше и притянули ее к нему.

Испуганная прикосновением к голой коже, давлением твердого тела, стоявшего у нее между ног, Уитни сквозь охвативший ее горячий дурман попыталась протестовать:

— Каттер, нет!

— Нет? — мурлыкнул он ей в шею, туда, где пульсировала жилка. — Ты уверена?

Рот вдавился в шею, она запрокинула голову, и цветок выпал из светлых кудрей и упал ей на грудь между их телами. С каждым вдохом они оба впитывали его тяжелый аромат. Медленно, словно через силу, Каттер сдвинул горловину ее платья и освободил груди. От неожиданной атаки холодного воздуха Уитни всхлипнула и обеими руками вцепилась ему в плечи.

— Каттер! Да!

— Да? — Ладонь накрыла отвердевший пик груди и медленно и нежно двинулась по кругу, отчего у нее перед глазами посыпались многоцветные огоньки.

— Нет! То есть да. Конечно, да.

— Уверена, тигренок? Если ты имеешь в виду — делай, что хочешь, — я так и сделаю.

Дрожа всем телом, Уитни постаралась выкарабкаться из огня, в который ее вверг Каттер. Трудно было сосредоточиться, потому что с помощью ласк он умело манипулировал ее дыханием, и какое-то время она не могла вспомнить, о чем они говорят.

— Да, уверена, я хочу, чтобы ты остановился, — сказала она, но даже для собственного слуха голос прозвучал слабо и неубедительно.

Так хорошо было лежать в его руках, упиваться поцелуями, но Уитни скорее согласилась бы, чтобы он отвез ее на равнину и уложил под звездами, чем на то, чтобы он взял ее таким образом — во дворе материнского дома.

— Только не так, Каттер, только не так!

Каттер расслышал отчаяние в ее голосе, рука замерла на полной груди, он посмотрел на нее. Спутанные волосы шелком окутывали лицо и плечи, а глаза стали огромными, в тусклом свете дальнего фонаря они взывали с молчаливой мольбой. Ему нелегко было выбраться из горячечного тумана вина и желания, но он наконец расслышал, что в панике повторял ее голос.

Каждый удар сердца галопом гнал через все тело настойчивое желание, Каттер боролся с намерением опрокинуть ее на спину на этой стене и задрать юбку ей на голову. Только не так — а как?

Каттер выпустил ее; отступив на шаг, он смотрел, как она натягивает лиф платья, одергивает юбку, разглаживает ее на боках. Смятый цветок остался лежать между грудями, и он с трудом подавил позыв вынуть его оттуда.

— Никогда тебе не стать садовником, — заметил он; голос был замечательно спокоен для человека, который в это время боролся с желанием перекинуть ее через плечо и оттащить к себе на кровать.

— Кем?

— Садовником. Никакие из твоих растений не будут оплодотворяться, и что ты тогда будешь делать? ;

Она уставилась на него, не способная придумать ответ. Как сказать, что она хочет его, но только не в патио его матери? Слова не выходят из горла, она не умеет их говорить. Она села и просто стала на него смотреть.

Он протянул руку, взял ее за подбородок, и если бы не враждебный тон, она бы подумала, что он старается быть нежным.

— Все в порядке, душечка. Я начинаю привыкать к твоей манере насмехаться. По крайней мере ты не начинаешь мелодраматичный вой насчет своей треклятой девственности — или ее потери.

Она вспыхнула:

— Это не то, что ты думаешь!

— И никогда не было. — Его рука упала.

Перебор алкоголя и измотавшая его страсть замедлили реакции Каттера, так что когда позади послышался шум, первой его услышала Уитни. У нее расширились глаза, черные зрачки поймали свет, идущий от фонаря;

Каттер быстро встал, защищая ее собою. Он зря беспокоился. Не она была в опасности.

— Мне надо было постучаться? — послышался прохладный вежливый голос, и Каттер подумал, что лучше бы он сюда не возвращался. Надо было уехать, оставив Уитни с матерью.

Но ничто не отразилось на его лице, когда он беспечно поздоровался:

— Дэниел. Ты рано вернулся.

— Это как посмотреть. По-моему, я вернулся поздно.

Каттер коротко вздернул плечи и сделал попытку защитить Уитни:

— У нее есть…

— Помолчи, — остановил его Дэниел и шагнул вперед, под свет фонаря. Он отметил взглядом пылающее лицо Уитни, смятую на коленях юбку, взбудораженное состояние Каттера и любезным тоном добавил:

— По-моему, нам надо поговорить.

«О Господи, — подумал Каттер, — только не сейчас!

Может быть, когда я протрезвею, но не сейчас!»

Вслух он сказал:

— Для меня лучше было бы завтра, к тому же ты устал с дороги.

— Ты имеешь в виду поездку ради того, чтобы спасти твою шею? — Дэниел сделал еще один шаг вперед, и Уитни увидела, что он такой же высокий, как Каттер, даже выше, и что его светлые глаза горят злостью. — После того как мисс Брэдфорд — я правильно понял? — уйдет спать, я бы хотел, чтобы ты задержался и мы бы поговорили.

Пожалуйста, сделай одолжение.

Мягкий голос напомнил ей Каттера: за гладкими словами звенела сталь, и Уитни поежилась, спрыгнула со стены — юбка обвила босые ноги, — перевела взгляд с одного решительного лица на другое, пробормотала «спокойной ночи» и улизнула не оглядываясь.

Глава 15

Дэниел взглянул на ружье, лежащее на столе, перевел взгляд на Каттера, увидел настороженные глаза и нахмурился.

— Надеюсь, ты помнишь, что есть определенные вещи, которые я требую соблюдать в моем доме, — начал он любезным тоном. Каттер кивнул, и он продолжал тем же вежливым голосом:

— И я не желаю мириться с тем, что похищают молодых женщин, таскают их по всей округе, какие бы причины ни выдумывались в оправдание.

Каттер злобно сверкнул глазами; но ему и раньше приходилось терпеть неприятные разговоры с отчимом, и он знал, что все попытки выдержать словесную баталию с красноречивым адвокатом будут тщетны.

Неудивительно, что Коулмен считается лучшим — и самым безжалостным — юристом в законодательной системе Аризоны. С годами уважение к отчиму не уменьшилось, потому что, несмотря на бурный подростковый период и постоянно мятежный дух Каттера, между ними существовала искренняя привязанность. Если бы не это, его бы не задевало бичующее презрение Дэниела.

— Я провел несколько исключительно интересных дней с отцом мисс Брэдфорд и готов согласиться с ним, что тебя следует намазать смолой, обвалять в перьях и повесить на ближайшем дубу. Меня раздражало, что пришлось настойчиво добиваться отсрочки суда до того момента, как девушку найдут и благополучно передадут в отцовские руки. Губернатор Фремонт не торопился подписывать разрешение стрелять в тебя без предупреждения, но Брэдфорд был очень настойчив.

В наступившем молчании тяжело и глухо прозвучал голос Каттера:

— Значит, Фремонт сдался? Теперь он в чертовски затруднительном положении.

— Был бы, — холодно сказал Дэниел, — если бы я не убедил их обоих, что если тебя убьют, то жизнь мисс Брэдфорд тоже будет в опасности.

— А-а, смола и перья?

Настроение Каттера не улучшилось, Дэниела, какой мог заметить, — тоже. В таких стычках они всегда вели себя настороженно, как две незнакомые собаки, которые ходят кругами и выискивают малейшие признаки слабости друг в друге.

Дэниел сделал шаг вперед и положил руку на стол возле ружья. По слабому блеску в глазах Каттер решил, что тот готов применить его. Но Дэниел только поднял брови и устремил на пасынка обвиняющий взгляд.

— Ты, конечно, знаешь, что ее отец хочет, чтобы ее как можно скорее вернули ему.

— Поэтому я и привез ее сюда, — сказал Каттер и пожалел о том, что так много выпил. Трезвым он мог бы лучше соображать и разрядить взрывоопасную ситуацию, не озлобляя отчима.

Приятным голосом, который не мог ввести в заблуждение Каттера, Дэниел сказал:

— Ты понимаешь, что ее возвращением подписываешь себе смертный приговор?

— А ты полагаешь, что я должен держать ее пленницей?

— Никоим образом. — Дэниел погладил приклад «винчестера», задержал пальцы на металлическом стволе. — У тебя не много возможностей. Однако, — добавил он, — я уверен, что ты и мисс Брэдфорд имеете средство почти без ущерба избежать величайшего скандала.

— Вот как? — насмешливо сказал Каттер. Но его понятие о чести требовало выслушать отчима до конца. — И какое же это средство?

Улыбка Дэниела не убавила шок от произнесенного им слова.

— Женитьба.

Наступило долгое молчание. Железная выдержка Каттера куда-то испарилась, и он недоверчиво повторил:

— Женитьба?

— Разумеется. Как иначе ты можешь избежать веревки?

— Если у меня есть выбор, я предпочитаю веревку, — сказал Каттер. — К тому же остается еще один пустячок — армейское жалованье. Женитьба на Уитни не снимет этого обвинения.

— Как ты знаешь, — прозвучал холодный голос Дэниела, — я в состоянии разрешить вопрос с армией.

Гвоздь проблемы в том, что Брэдфорд отказывается отступить хоть на дюйм. Он жаждет крови, Каттер, и он может своего добиться.

— Пусть попытается.

— Неужели тебя так мало заботит мать или моя репутация? — выпалил Дэниел, отбросив маску вежливости. — Брэдфорд втопчет нас в грязь. Когда ты поймешь, что твои поступки отражаются на всех членах семьи? Я рассчитываю, — хмуро закончил Дэниел, — что в тебе найдется достаточно чести, чтобы принять правильное решение.

— Почему ты думаешь, что она выйдет за меня? — спросил Каттер ровным голосом, но характер выдавали загоревшиеся злостью глаза. — Она меня ненавидит.

— У меня не сложилось такого впечатления, когда я сюда вошел, — сказал Дэниел, — но если это так, я должен сказать, у нее есть здравый смысл. А здравый смысл диктует, что ей нужно выйти за тебя замуж, чтобы остановить мерзкие слухи, которые распространяются от восточного побережья до западного. Похищение женщины ее положения едва ли обойдется без комментариев, в то время как романтическое бегство с возлюбленным только укрепит ее репутацию.

Каттер постарался придать голосу холодность:

— Я никогда не развлекал себя мыслями о женитьбе, а если бы задумался, то никогда не выбрал такую высокомерную и твердоголовую особу, как Уитни Брэдфорд Натянутая улыбка заиграла на губах Дэниела, он взять «винчестер» Каттера и взвел курок.

— Твоя капитуляция предпочтительнее несчастного случая. Хотя даже это желательнее, чем публичное повешение.

Несмотря на симпатию, которая их связывала, Каттер хорошо знал, что Дэниел Коулмен не бросается пустыми угрозами. Отчасти он его понимал. Дело было не только в благополучии матери. Коулмен долго и упорно работал, чтобы создать себе хорошую репутацию, а ни один политик не останется равнодушен, когда дело доходит до слухов.

Несмотря на то что Каттер был пьян, он подумал, что его согласие жениться устроит всех. А саму женитьбу можно будет оттягивать до бесконечности.

Под свирепым взглядом отчима он насмешливо сказал:

— Как я могу отказаться, когда ты так мило просишь?

— Полагаю, ты даешь слово жениться немедленно? — Капер молчал, и дуло ружья поднялось. — Твое слово, пожалуйста.

На один немыслимый момент Каттер в ярости решил выхватить у него ружье, но так же быстро понял, что не сделает этого. Он не сомневался, что Дэниел не колеблясь выстрелит, но не знал, сможет ли это сделать сам.

Он сжал кулаки:

— Стреляй и будь проклят!

Палец, лежавший на спусковом крючке, уже согнулся, но вдруг Коулмен мягко сказал:

— Если бы ты любил эту девушку, ты бы спас ее от отвратительных сплетен.

Наступило короткое, напряженное молчание; Каттер боролся с собой. Первым желанием было снова отказаться, но он вспомнил Уитни — как он обнимал ее, как ее нежное тело клубочком свернулось у него под боком, и это видение одурманило его. Хуже всего было воспоминание о той ночи в доме Теджаса, когда он так отвратительно себя повел. Господи! Она не первая женщина, которая делает такое признание! А он повел себя как осел, обвинил ее в том, что она не доверилась ему раньше! Он криво улыбнулся, насмехаясь над собой. Она была права, что не доверяла ему.

— Хорошо. Я даю слово. Я женюсь на Уитни. Но я хотел бы присутствовать, когда ты ее об этом проинформируешь. Очень интересная получится беседа.

— Я не намерен информировать мисс Брэдфорд. Предоставляю это тебе. Ты ее похитил. Ты на ней женишься.

Так что информируй сам. — Ружье упало на стол. Дэниел продолжил:

— И не смотри так угрюмо. Лучше снова поговори о цветах.

Дэниел скрылся в доме, а Каттер еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Что за смехотворная ситуация! За всю свою жизнь он и не помышлял, что угодит в ловушку, которую сам расставил. И во сне не могло присниться, что его силой заставят жениться, буквально под дулом ружья. Он догадывался, что когда винные пары рассеются, ему будет не до смеха, но сейчас ситуация выглядела комичной.

Уитни не нашла в ситуации ничего комичного. Выйти замуж за Каттера?

— Скорее я выйду за телеграфный столб! — спокойно заявила она, но это, казалось, не произвело на него впечатления.

После вежливого, холодного предложения Каттера она ему отказала, сопроводив отказ излюбленными отцовскими ругательствами. Он потерял терпение и сказал, что ему это тоже не нравится, но если она не хочет до конца жизни быть мишенью злобных сплетен, ей лучше согласиться и покончить с этим.

— Ты что, ничего не понимаешь? — грубо спросил он. — Тебя не пустят ни в один приличный дом, раз тебя похитили апачи и держали у себя как игрушку! Ты действительно думаешь, что тебе понравится сладострастное фырканье высшего света? Подумай, принцесса!

— А ты думаешь, если женишься на мне, то спасешь от всего этого? — закричала она, не заботясь, что ее услышат другие. Слезы заливали лицо, она свирепо смотрела на него. — Я уже сейчас вижу, как мы стали бы жить — ты носился бы по всей стране, а я сидела в квартире над Центральным парком и высматривала в окошко, не едешь ли ты!

— Об этом можешь не беспокоиться. Я не имею намерения переезжать в Нью-Йорк. А ты в качестве моей возлюбленной жены можешь оставаться в Аризоне или возвращаться к отцу, как тебе будет угодно. Как бы то ни было, меня не надо будет высматривать.

Тяжелый груз лег на сердце Уитни. «О, Каттер, неужели ты не можешь меня полюбить?» От молчаливой мольбы напряглась спина — Уитни переполнилась гневом и отвращением к себе. Ей было понятно, что он испытывает, понятно, что делает предложение только из чувства долга. Однажды она уже выходила замуж без любви, второго раза ей не надо. Даже за мужчину, который сводит ее с ума. Она сама не знала, как это случилось, что она его полюбила. Это противоречило логике, было не правдоподобно, противоречило всему, что она до сих пор считала разумным. Но после того как вчера ночью на патио она почти что отдалась Каттеру душой и телом, она знала, что он — тот мужчина, с которым она хотела бы прожить всю оставшуюся жизнь. Но только если он тоже этого хочет.

— О, делай что хочешь, — внезапно ослабев, сказала она. — Все равно сделаешь по-своему.

— Значит, ты принимаешь мое предложение 6 браке?

— Нет. Уходи. У меня разболелась голова — только не говори об этом матери. Она влила в меня столько травяного чая, что в животе булькает при каждом движении.

— Бедный тигренок. Кажется, никто не может тебе угодить.

Уитни покраснела и накинулась на него:

— Послушай, ты проявил благородство, сделал мне предложение! Я тебе отказала, за что ты должен меня благодарить, а теперь убирайся, оставь меня одну!

— С радостью. С тобой говорить — все равно что с дикобразом. Я могу найти и не такую колючую компанию.

— Как я понимаю, снова пойдешь вниз по реке? — едко бросила она, и он попятился.

Потом ухмыльнулся. Выходит, она уже слышала про дома ниже по реке и их обитательниц. Конечно, слуги наболтали. Они вечно болтают.

— Могу. — Он подошел и приподнял прядь светлых волос, любуясь шелковистыми завитками. Сказал нежно и только наполовину шутливо:

— Конечно, будь у меня дома жена, исполняющая все мои желания, зачем бы я стал туда ходить?

Ну, это уж слишком! Уитни закричала, чтобы он убирался из ее спальни, пока она не начала швыряться в него вещами, и он ушел, язвительно сказав на прощание, что ей повезло оказаться среди людей, которые понимают характер волчицы. Не зная, что он имеет в виду, Уитни швырнула в него щетку для волос в серебряной оправе, но она ударилась о закрытую дверь.

Быстро вошла Дебора, стала утешать ее какими-то словами, которые, к сожалению, не могли исцелить ее от мучительного состояния смятения. В комнате опустили шторы, чтобы свет ей не мешал; предполагалось, что после этого она ляжет, но она была слишком взвинчена, переполнена нервной энергией и тысячью вопросов.

Голова отчаянно болела — она так и не заснула в эту ночь. Интересно, о чем они говорили в патио? Отчим Каттера выглядел так грозно — она боялась, что Каттер мог спровоцировать ссору, которая приведет к расколу в семье. Что бы ни случилось, ей не хотелось, чтобы пострадала Дебора. Странно, но она почувствовала себя виноватой. Если бы она не позволила ему целовать себя в патио, если бы не поддалась на его соблазнительные игры, Дэниел ничего бы не увидел. Особенно уязвляло ее то, что она получила свободу, когда поняла, что начинает любить Каттера. Конечно, о женитьбе не может быть речи. Пока Каттер ее не полюбит. В самом деле, нужно полагаться только на себя — разве месяц, проведенный в деревне Красной Рубашки, не научил ее самодостаточности? Раньше она всегда знала, что о ней позаботится отец, это были его деньги, его имя; ее репутация писательницы была как тонкий плащ, скрывающий истинную Уитни. Сейчас ей не нужно одобрение критиков, она от них никак не зависит. Она не нуждается в том, чтобы принадлежать какому-то кругу или месту. Все, что ей сейчас нужно, — это отыскать себя среди мешанины чувств и полуоформившихся идеалов.

Каттер не приходил целый день, и Уитни весь день оставалась в комнате с опущенными шторами. В доме было тихо — слишком тихо, — кажется, даже Дэйви угомонился. Дебора была так внимательна, как будто Уитни серьезно заболела. Потом она от нее узнала, что Дэниел послал телеграмму отцу в Прескотт и Морган Брэдфорд с ним согласился! Это был удар; ее не обрадовало даже известие о том, что отец едет на ранчо, чтобы принять участие в свадьбе.

За те три дня, что Морган добирался до ранчо, Уитни не проронила ни слова.

Ее неожиданное молчание озадачило отца не меньше, чем Каттера. Уитни — и молчит? На ранчо велась бешеная подготовка к предстоящей свадьбе старшего сына Дэниела и Деборы Коулмен, хотя мертвенно-бледная невеста почти ничего не говорила о платье, о цветах и о сотне прочих мелочей.

Только когда ее и Моргана оставили одних в патио, она из безжизненной куклы превратилась в тигрицу. Морган вытаращил глаза и беспомощно подумал, что дочь очень изменилась. Уитни не раздражалась, не пускалась в упрямые дебаты, она холодно и враждебно высказала свои возражения против свадьбы, не путаясь в словах и не скрывая чувств.

— Ты не имел права помещать в газетах сообщение о моей свадьбе, — сказала она, стоя у низкой каменной стены и глядя ему в лицо. Плетеный стул скрипнул, когда Морган неловко поежился и открыл рот, чтобы объяснить. — Не трудись высказывать свои доводы, — опередила его Уитни. — Они не имеют значения. Некоторые из них я понимаю, хотя тебе не мешало бы сначала поговорить со мной. — После короткой, напряженной паузы она сказала:

— Насколько я помню, это не первая свадьба, на которую ты меня вынуждаешь. Я простила тебе Натана. Но Каттера я не прощу.

Морган порывисто встал и сказал:

— Уитни, пойми, хоть я и сам это порицаю, но Коулмен прав. Если ты вернешься в Нью-Йорк или появишься там хотя бы на несколько дней, ты станешь объектом всеобщего любопытства, как двухголовая собака. — Он продолжил нежно, просительно:

— Я с ума сходил от тревоги, и когда Коулмен сказал, что ты жива-здорова и что между тобой и его сыном сформировалась привязанность…

— Привязанность?! Этот человек протащил меня из конца в конец по всей территории, при каждом случае оскорблял меня, даже бросил в деревне апачей, и ты считаешь, что у него сформировалась привязанность? В следующий раз он привяжет меня за ногу к сухому дереву! — Уитни закрыла лицо руками, прерывисто вздохнула и сказала:

— Свадьба — это не выход.

— Может, и нет, но я не знаю, какой у тебя выбор. — Уитни вскинула голову, но Брэдфорд продолжал:

— Или он женится на тебе, или его повесят, а ты или выйдешь за него, или всю жизнь проведешь взаперти, как монашка в монастыре. Двери, что открываются перед женщиной, побывавшей в плену у апачей, — это не те двери, к которым ты привыкла.

— Меня теперь не заботят никакие двери!

— И тебя не заботит, что Каттера повесят?

Резкий вопрос облил ее холодом. Ее очень заботит, что Каттера повесят, даже отец это понял. Что с того, что он больше беспокоится о дочери, чем о Каттере? Результат один — Каттера повесят, и тогда она тоже умрет.

Потрясенная силой своих чувств к Каттеру, она некоторое время не могла говорить. Это было так ново, так хрупко, она и себе не могла бы этого объяснить. Как там говорится: «Лучше жениться, чем сгореть на костре»?

Хотя свадьба вряд ли положит конец сжигающим ее чувствам…

У Уитни осталось смутное воспоминание о брачной церемонии — запах цветов, горящие свечи, атласное платье с кружевными фестонами на шее, на рукавах и на подоле, добрые пожелания присутствующих — даже Дэвида, который смотрел на нее ошеломленными глазами. Зато отчетливо запомнила Каттера; он стоял, очень прямой и высокий, в белой рубашке, черных штанах и красном жилете, в его черных волосах отражался свет канделябров, а в глазах блестела насмешка, вызывавшая в ней трепет. Только они обменялись несколькими словами, как какая-то гостья — Уитни так никогда не вспомнила, кто это был, — предложила, чтобы жених угостил прелестную невесту первым куском свадебного пирога.

От этого предложения у Уитни вырвался короткий вздох, она быстро взглянула на Каттера, но он только вяло позабавился.

— Вы так романтичны, — сказал он гостье и медленно повернулся к Уитни. — Ты позволишь, любимая? — промурлыкал он, искоса поглядев на пирог, который Мария испекла и старательно украсила. — Или это все равно что кормить сырым мясом тигрицу?

Каттер уже держал кусок пирога, обильно покрытый кремом, другой рукой он взял ее за подбородок и сдавил с такой силой, что мог бы остановить шестерку лошадей.

Ее реакция была инстинктивной. Рот открылся, но вместе с пирогом, пахнущим корицей, гвоздикой и мускатным орехом, белые зубки захватили палец и крепко держали его не кусая. Глаза уставились на него с таким жаром, который она не ощущала в себе с того момента, как неохотно согласилась на свадьбу. Каттер вздрогнул, взмахнул длинными ресницами и увидел в ее потемневших от злости глазах свое отражение.

К ее удивлению, он улыбнулся несколько ехидной, но ничуть не злобной улыбкой.

— Перемирие, тигриные глазки, — ласково сказал он и ослабил хватку. Теперь длинные пальцы держали подбородок нежно, не причиняя боли, и она отпустила его палец, прислушиваясь к неистовому биению сердца.

Всего этого оказалось слишком много для нее — спешные приготовления, церемония на передней веранде под увитой цветами решеткой, а теперь еще притворство перед лицом гостей, пьющих за их здоровье и счастье.

Она стояла рядом с Каттером с приклеенной к лицу улыбкой и холодными руками, вокруг толпились гости и рассыпали комплименты невесте и поздравления жениху.

«Почему так?» — удивилась она и улыбнулась неряшливо одетой матроне, которая с каким-то злобным ликованием пожелала ей долгой счастливой жизни с новым мужем. Почему невеста получает комплименты, а жених — поздравления? Не правильнее ли было поздравлять обоих с тем, что они нашли свое счастье?

Конечно, к их, случаю это не относится. С одного взгляда на бесстрастное лицо Каттера каждый, в ком есть хоть крупица разума, скажет, что жених не в восторге.

Фонарики, петлями свисавшие над патио, блестели, как волшебные ночные огоньки, беспрерывно играли музыканты, гости смеялись, разговаривали, танцевали.

Уитни молча сидела рядом с Каттером за столом, покрытым льняной скатертью, и ждала неизбежного.

Наконец Каттер встал и под общие аплодисменты, смеясь одними глазами, предложил тост за невесту.

— А теперь нам пора уходить, — сказал он; его слова падали на, нее как тяжелые камни. — Как я понимаю, в горах нас ждет уютный коттедж.

Одни засмеялись, другие выкрикнули приветствия, но Уитни словно обратилась в соляной столб. Как будто сквозь туман она видела, что отец нахмурился. Неужели она выглядит так ужасно? Наверное, да, потому что к ней подошла Дебора, взяла под локоть, что-то с улыбкой говорила. Потом подошел и Морган, взял Уитни за руку.

— Может, новобрачным не стоит так торопиться? — сказал он. — Я хочу сказать несколько слов своей дочери.

— Приберегите их для другого раза, — любезно сказал Каттер, и нельзя было усомниться в окончательности его решения. Скрестились взгляды Каттера и Моргана, воздух зазвенел от напряжения.

Уитни не могла выговорить ни слова. Она чувствовала на себе жадные, любопытные взгляды толпы. Каждый знал, что свадьба делалась в спешке, некоторые понимали причину. Для них не было большим секретом, что Каттер — убийца, полукровка и Каттер — приемный сын Дэниела Коулмена — одно и то же лицо, но вежливость требовала не упоминать об этом в определенных кругах.

Публика уже слышала о «романтическом побеге» этой пары, и с политической точки зрения обман устраивал всех. В самом деле, пока Каттер не похитил Уитни, кто слышал о нем за пределами Аризоны? Не потому ли в свое время она и приехала сюда?

И вот теперь Каттер — ее муж, он холодно и угрожающе смотрит на ее отца, а тот осмеливается скрестить с ним взгляд.

— Не волнуйтесь, Брэдфорд. Обещаю вернуть ее скальп… — он сделал зловещую паузу, — все еще на ее голове.

— Если ты тронешь хоть волос на ее голове, то я с Божьей помощью…

— Я все это уже слышал, и если вы не хотите и дальше развлекать гостей, которых вы с моими родителями любезно пригласили, предлагаю закончить дискуссию.

Уитни, любимая, пойди приготовься, — обратился он к Уитни, и она проглотила внезапный протест.

Бросив тяжелый взгляд на сына, Дебора Коулмен увела Уитни в спальню, которую она занимала с того времени, как Каттер ее привез.

— С тобой все в порядке, дорогая? — с тревогой обратилась она к Уитни. — Не обращай внимания на Каттера. Он всегда ведет себя гадко, когда чувствует, что его на что-то толкают… Что ты сказала?

Уитни прижала холодные руки к белым как мел щекам:

— Я сказала… о Господи!

Дебора пристально посмотрела на нее:

— Я уверена, что он все-таки причинил тебе зло. Так?

— Нет… — Она сглотнула. — Не так, как вы подумали.

— Знаешь, временами Каттер кажется жестким, но он просто не показывает свои чувства. Уитни, успокойся.

Ее стало трясти, Дебора обняла ее. Уитни, запинаясь, сказала:

— Дело в том… я просто не знаю… что от меня требуется.

Дебора подыскивала слова, чтобы не напугать норовистую молодую женщину с бледным лицом и горящими глазами.

— Зато время, что вы провели с Каттером, он… он не…

— Соблазнил меня? — закончила за нее Уитни. — Нет.

Напряженное лицо Деборы расслабилось.

— Я рада. Значит, в нем еще сохранилась порядочность. — Тем же нежным тоном Дебора спросила:

— Дорогая, ты боишься того, что следует за свадьбой? Интимных отношений с мужчиной? Это только поначалу трудно…

Уитни отшатнулась, закрыла лицо руками и помотала головой:

— Совсем не в этом дело! О, вы не понимаете!

— Пожалуй, нет. Если ты не боишься первого раза, то в чем дело?

Уитни круто повернулась и посмотрела на нее, глаза сверкнули на бледном лице, как две золотые монеты.

— Я боюсь следующего раза! С этим придет боль и унижение! И хотя Каттер… хотя временами мне до боли хочется быть с Каттером, я знаю, что все будет так же, как было с моим мужем!

— С мужем? — удивилась Дебора. — Я не знала, что ты была замужем. , — Была! И уверяю вас, я знаю, что такое интимные отношения с мужчиной! Я радовалась, когда Натан умер, и не хочу выносить это снова!

Наступила тяжелая тишина, из патио доносился все нарастающий шум. Наконец Дебора сказала:

— Ты любила своего мужа? — Уитни отчаянно замотала головой, и Дебора произнесла уже более легким тоном:

— Дитя мое, когда любишь мужчину, все иначе.

Поверь мне. Ты любишь моего сына?

В глазах Уитни застыла боль.

— Кажется, да.

Как признаться, что она любит его так сильно, что от этого непрерывно болит сердце? Особенно если она знает, как ему ненавистно то, что он вынужден на ней жениться? Теперь поздно — ей остается только терпеть.

— Значит, сегодня у тебя будет все по-другому. Каттер тоже тебя любит, хотя он слишком горд, чтобы сейчас в этом признаться. — Дебора коснулась ее щеки. — Будь терпеливой, Уитни. Любовь взрастет.

Уитни не могла ей сказать, что любовь не взрастет, поскольку ее не посеяли. Она позволила Деборе помочь ей переодеться в простую синюю юбку и блузку, потом причесать себя. Она апатично стояла, а Дебора щебетала о том, как они с Дэниелом провели первую брачную ночь в домике в горах. Не было смысла говорить Деборе, что ее сын не собирается оставаться с новобрачной и что Уитни решила вернуться в Нью-Йорк с отцом. Сейчас надо подготовиться к отъезду, даже если это означает, что она поскачет куда-то вдвоем с Каттером.

Глава 16

Каттер отказался от двухместной коляски, которую предложил Дэниел, и посадил Уитни на лошадь перед собой, сказав, что им привычнее такой способ передвижения. Гости нерешительно смотрели на них; он пришпорил коня и поскакал вместе с ней в ночь.

Некоторое время они молчали, только глухой топот копыт разносился над землей. Он ехал вверх по склону, сохраняя ровный бег коня, и Уитни пыталась догадаться, о чем он думает. Он был зол — по напряжению руки, державшей ее за талию, по стиснутым челюстям и холодным глазам она понимала, что нет смысла уговаривать его отсрочить эту ночь.

На этот раз ничто их не прервет — она не сможет придумать, как убедить его остановиться. Она его жена, и если она ему откажет, он будет вправе разозлиться. «Но то, что я жена, не дает ему права скверно со мной обращаться!» — сказала она себе.

Эта категорическая мысль помогла Уитни приготовиться к первой ночи в качестве жены Каттера.

Хотя он оставался неразговорчивым и в глазах был холод, суливший ей неприятности, он повел себя вполне любезно, когда они подъехали к маленькому домику, расположенному высоко в горах. Строение окружали высокие сосны, они качались на ветру и беспрерывно шелестели, как будто что-то напевали. Было темно, только бледная луна светила из-за зубчатых гор.

Уитни одеревенела от толчков скачущей лошади, и когда Каттер снял ее, покачнулась, так что ему пришлось поддержать ее за талию, чтобы не упала.

— Отведу лошадь, — сказал он жестким, нетерпеливым тоном, который был ей так хорошо знаком. — Можешь войти в хижину. — В голосе послышалась насмешка. — Не переодевайся — может, я захочу посмотреть на жену без одежды.

Ей впервые пришло в голову, что она не подумала взять другую одежду и не знает, сколько они здесь пробудут. Одну ночь? Две? Никак не больше. Более продолжительная близость не доведет до добра. А поскольку они только соблюдают приличия, одной-двух ночей будет вполне достаточно.

— Не волнуйся, — сказала она как можно спокойнее, — я не взяла с собой никакой другой одежды.

Он засмеялся:

— Если ты думаешь, что это тебя спасет, тигренок, то ты ошибаешься. Мне вообще все равно, есть на тебе что-то или нет. Я бы предпочел, чтобы не было.

Уитни проглотила ответ, готовый сорваться с языка, круто повернулась и отворила дверь. Она нашла и зажгла маленькую лампу и была приятно удивлена: лампа осветила комнату теплым, приветливым светом. Снаружи домик казался маленьким и грубо сколоченным, но внутри был обставлен прекрасной полированной мебелью, по полу раскиданы веселые половики. Одну стену занимал камин из цельного камня, в буфете выстроились в ряд медные и оловянные тарелки. В центре — стол со стульями, в алькове — широкая кровать с периной. Кровать выглядела комфортной. Она была накрыта стеганым одеялом, снизу виднелись чистые простыни, как будто их только что постелили. Наверное, так и было. Дебора позаботилась. Ведь это веселое событие, не правда ли? Уитни горько засмеялась. Два человека вынуждены жениться, и ни один из них этого не хочет!

Уитни присела возле камина и стала выкладывать костер из щепок и дров. Огонь уже хорошо разгорелся, когда дверь открылась и вошел Каттер. Уитни медленно встала.

Во рту пересохло, ноги дрожали так, что Каттер по колыханию юбки мог бы понять, как она нервничает.

Одна только мысль об этом придала ей мужества, она перестала дрожать и подняла на него глаза. По внезапно напрягшемуся лицу она поняла, что чем-то его разозлила, и когда он шагнул к ней, не сдержалась от резкого, короткого выдоха.

— Черт возьми, Уитни! Ты похожа на кролика в капкане!

— А разве это не так? — дрожащим голосом возразила она.

— Могла бы припомнить, что мы оба попали в один капкан, — отбил удар Каттер. Он был не просто зол, он кипел от ярости. Она подумала, что он может ее ударить.

Еще мгновение Каттер смотрел на нее, не сознавая, как свирепо выглядит: из-под густых ресниц глаза сверкали льдом. Когда он протянул к ней руку, Уитни отскочила, и он почувствовал укол вины за то, что вызывает такую реакцию.

Капер убрал руки за спину и спокойно сказал:

— В буфете найдется еда. Есть хочешь?

Не сводя с него глаз, она помотала головой. Губы дрожали. Что за новую игру он затеял? Почему не делает то, чего от него ждут? Она взмолилась, чтобы ей хватило сил вынести предстоящие несколько часов мук, оставить неповрежденной душу и избежать боли унижения.

Помимо воли она отметила, что он не переоделся, что очень красив в белой рубашке, черных брюках и красном жилете — яркое пятно придавало ему дерзкий, а не цивилизованный вид. Но ведь он не цивилизованный человек, правда? Пора бы ей это знать. Она прекрасно помнила, что он скакал на лошади, как любой апачи, и выглядел таким же дикарем — почти голый и с раскрашенным лицом. Память о его мускулистом теле лишила ее дара речи.

Каттер подошел к большому креслу у камина и сел, пристально посмотрел на Уитни, скрестил длинные ноги и тем же спокойным голосом сказал:

— Иди сюда, Уитни.

Она взглянула на дверь, но зная, каким он может быть быстрым, поняла, что не сумеет этого сделать. Словно в ответ на ее мысли Каттер сказал:

— Думаешь, смогла бы удрать?

Уитни знала, что нет. Она видела, как он стремительно движется, его гибкое тело было опасным и грациозным, как у змеи, когда та взвивается в воздух. Если она его разозлит, то сама же пострадает. Молча, как во сне, Уитни пересекла комнату и встала перед ним.

Почти нежно он взял ее за кисти рук и повернул к себе спиной, потом мягким, но настойчивым нажимом заставил сесть на коврик между его расставленными ногами. Уитни слышала, как сердце бьется где-то в ушах, легкое прикосновение его ног к бокам сотрясало тело дрожью.

Но Каттер ничего не делал. Он сидел и молчал, пока не унялась ее дрожь, потом стал длинными пальцами массировать ей шею круговыми движениями, снимая напряжение, сковавшее мышцы. Руки забрались под волосы, посыпались шпильки и заколки, и он выпустил на волю пышную массу белых волос. Они рассыпались по плечам причудливым потоком.

— Я всегда обожал твои волосы, — пробормотал он, и она вздрогнула от изысканного прикосновения его рук.

В камине весело потрескивали дрова, и в комнате слышалось только ее неестественно тяжелое дыхание.

Она начала расслабляться, и тут Каттер тихо попросил:

— Расскажи мне про него, Уитни.

— Про кого?

— Про мужчину, о котором ты говорила. — Руки поглаживали ее по голове, но она расслышала нарочитую беспечность в его голосе и поняла, что для него это важно. — Про твоего первого любовника, — добавил он, и в голосе прорвались злобные нотки. — Я хочу про него знать.

— Он был не любовником! — сказала она резче, чем хотела. — Он был мужем.

Руки замерли в ее волосах, она почувствовала, что они как будто отпрянули. Надо ли что-то добавлять? Ноги напряглись, как будто он приготовился встать. Через миг он негромко сказал:

— Расскажи.

Она сидела неподвижно; слова потекли рекой, она изливала годы боли и страха, гнетущее чувство, что с ней что-то не в порядке, жестокие язвительные замечания Натана. Когда она закончила, стало очень тихо. Каттер молчал. Она слышала, как он глубоко вздохнул, но не могла повернуть голову и посмотреть на него. Ну вот, теперь он знает причину ее неуступчивости, знает, что его жена… дефективная.

Он наконец заговорил:

— Уитни, уверяю тебя, с тобой все в порядке. — Голос звучал, как сама ласка, тон был нежный, оберегающий. — Ты любящая, горячая женщина, что бы он там ни говорил. Все, что тебе нужно, — это немного времени, чтобы… приспособиться. — Он еще раз глубоко вздохнул. — Я хочу доказать тебе это, но если ты подумаешь, что я тороплюсь, ты скажи. Я не хочу напугать тебя или причинить боль. Ты мне скажешь?

От легкого прикосновения пальцев она вздрогнула и пробормотала:

— Да.

Уитни закрыла глаза, чувствуя, как его рука очертила контуры ее уха, задержалась под розовой мочкой, спустилась к плечу. В одурманенном мозгу мелькнула мысль: как ему удается вызывать такую реакцию на простое касание? Очень просто: он все делает нежно, и она тает. О Господи, что он делает? Рука соскользнула в открытый ворот блузки и погладила ключицу.

— Каттер, я…

— Чш-ш. Я не сделаю ничего такого, чего ты не хочешь. Ты просто чувствуй.

Просто чувствуй? Всемилостивый Боже, а она что делает? Все, что ниже бровей, было пронизано ощущениями, а сердце билось так, что она боялась, не разорвется ли оно от напряжения.

Она не ожидала, что Каттер будет так терпелив. Он гладил ее тихо, нежно, его руки согревали ее, рассеивая худший из страхов — что он будет грубым.

Ей было одновременно жарко и холодно: жарко от камина, гревшего сбоку, и холодно от реакции на происходящее. Как он там однажды говорил, что может быть жарко — и жарко? Она не могла вспомнить. Невозможно было ни о чем думать, когда длинные пальцы двигались под блузкой, играли кружевами нижней рубашки, иногда соскальзывали вниз, чтобы тихонько дотронуться до груди. От этого все тело звенело — интересно, почему так быстро распространяется реакция, от груди до кончиков пальцев на ногах, попутно задерживается внизу живота и образует тугой узел, он скручивается и разгоняет по членам теплые потоки, похожие на растопленный мед, — Ну как, согрелась? — шепнул он. — Давай избавимся от блузки? Вот так… На тебе осталось белье, так что я ничего тебе не сделаю, пока ты не будешь готова…

Соблазнительный шепот шел прямо в ухо, от дыхания разлетались волосы. Этот Каттер никак не походил на того Каттера, который придавил ее к земле, навалился жестким телом и позволял себе оскорбительные вольности. «Но сейчас, — прошептал предатель-мозг, — ты хочешь, чтобы он так тебя держал и так ласкал…»

Каттер встал и увлек за собой Уитни, знакомые руки легли на нее, бедра прижались к ее бедрам. Поддерживая ладонями ягодицы, он наклонил голову к дрожащему полуоткрытому рту, поцеловал сначала легко, как будто это был ее первый поцелуй, потом медленно, постепенно усиливая давление, дразня, дожидаясь ответа.

Уитни стояла перед ним без блузки, закинув голые руки ему на шею; она стала его целовать в ответ, закрыв глаза, смущенная тем, что сдается. Уступчивость была неизбежна, однако Уитни чувствовала, что почему-то должна сдерживать себя, не отдаваться полностью… Но ведь он ее муж, он имеет право так ее держать — интимно прижавшись всем телом…

Каттер положил одну руку ей на живот, другая обожгла голую спину, пальцы подцепили кружевные бретельки, и нижняя рубашка упала, открыв груди. Вместо того чтобы накрыть их ладонями, он погладил узкие плечи, пробрался под растрепанные локоны, поиграл завитками волос. Он сжимал шелковые волокна, они цеплялись за руку, он запрокинул ее голову и перенес губы на изгиб шеи под подбородком.

— Каттер, — простонала она и уперлась руками ему в плечи. Какая-то часть ее существа все еще сопротивлялась, но сжатый узел внутри уже распрямился и рвался наружу.

— Да, любимая? — Он вдохнул сладкий запах шелковой кожи. — Ты готова? Господи, а я готов с того момента, как в первый раз тебя увидел…

Слова затерялись в путанице завитков на виске, потом губы оказались на ее губах. Он поцеловал глубоко, язык пламени прожег ее насквозь. Уитни не понимала, как можно это вынести, она трепетала и чувствовала, что он тоже дрожит. Обжигая шелковую кожу, его руки медленно спустились к ребрам, подхватили кружево нижней рубашки, он снял ее через голову и бросил на пол. Холодный воздух студил плечи, но Уитни горела огнем. О Боже, как можно сопротивляться этим рукам, когда они гладят ее груди и пальцы искусительно задерживаются на отвердевших сосках?

От них огонь промчался вниз, сквозь живот до самых кончиков пальцев, и она так ослабела, что упала бы, если бы Каттер не подхватил ее на руки.

— Каттер! Каттер, я больше не могу… это просто… пожалуйста… — шептала она, сама не зная, о чем просит, но зная, что у него есть ответ.

— Я знаю, любимая, знаю, — бормотал он низким, охрипшим голосом. — Я просто подержу тебя… где там у нас пуговица на юбке? А, вот она… нет, любимая… ну вот, сняли…

Он не в первый раз видел ее обнаженной, но Уитни почему-то смутилась и покраснела, когда остатки одежды соскользнули с нее и шелковой лужицей улеглись возле ног. Она инстинктивно прикрылась руками, и Каттер их мягко отнял.

— Не надо, не закрывайся от меня, тигренок, — густым, волнующим голосом сказал он, словно обласкал разгоряченные щеки. — Не прячься. Я собираюсь поцеловать тебя, вот и все. Открой ротик… дай тебя попробовать. Ты вся как мед, мягкая, сладкая… все хорошо. Это только рука, это рука до тебя дотронулась, вот здесь, где атлас и шелк… разве тебе не нравится?

Голова закружилась, все чувства взбунтовались — его ладонь оказалась между ног, она поглаживала кругами, отчего по телу пробегала дрожь. Она вцепилась в него, забыв про стыд, под пальцами оказалась рубашка — она смутно понимала, что он полностью одет, а она обнажена, но это почему-то не имело значения. Значение имел только жар, разбежавшийся по телу, вибрирующему под его рукой. Она вскрикнула.

Тяжело дыша, смущаясь оттого, что не понимает, откуда эта потребность быть еще ближе к нему, Уитни почувствовала, что его руки подхватили ее, ноги прошагали по комнате, и под спиной оказалась перина. Каттер прижался губами ко рту в глубоком поцелуе, рука вернулась на место и продолжила ласки, отчего Уитни закружилась, как лист в водовороте.

Рука исчезла, и Уитни открыла глаза — она увидела, что он нетерпеливо срывает с себя одежду, рвет пуговицы на рубашке и жилете, выпрыгивает из штанов. Она поскорее закрыла глаза. Матрас прогнулся под его телом, он притянул ее к себе — он лег не сверху, а рядом, уместив длинную ногу между ее ногами.

— Каттер…

Голос был похож на рыдание; Каттер вдавил ее в угол между согнутыми коленями и плоским животом, чтобы она ощутила его жар. Он прерывисто дышал, голос срывался.

— Уитни, посмотри на меня. — Она отвернулась, не желая смотреть на четкие линии его тела. — Тигриные глазки, посмотрите на меня — или ты боишься?

— Боюсь, — с силой сказала она в раскаленное пространство между их телами, и Каттер засмеялся.

— А я думал, ты ничего не боишься, — пошутил он и слегка отодвинулся — между ними прошелестел ветерок. Он приподнял ей подбородок, она была вынуждена встретиться с ним глазами, зелеными и текучими от желания. — Тебе нечего бояться. До сих пор я не причинял тебе вреда… как мог бы, — быстро добавил он, увидев протест в ее глазах, — а сейчас совсем не хочу как-то обидеть.

Он взял обе кисти в свою руку, провел ими по своей груди, вниз по животу, потом еще ниже. Уитни услышала, как он захлебнулся, когда она провела по нему рукой.

— Ну вот, — сказал он, когда снова обрел возможность говорить, — не так уж плохо, верно?

Она кивнула, спутанные волосы пощекотали ему подбородок, он расцепил пальцы, державшие ее руки, и слегка подвинулся. Подумал: бедный тигренок, она все еще боится. Странно, но он чувствовал себя так, как будто сам впервые испытал страсть. Это было удивительное чувство: прилив жара, от которого он содрогался, вызывал желание доставить ей удовольствие. Он надеялся, что она простит его за то, как он себя повел, когда она в первый раз хотела поведать ему свои страхи. Тогда он не стал слушать, но сейчас был весь внимание…

Золотистые глаза Уитни были полузакрыты, из-под век чувственно поблескивали глаза, а губы приоткрылись — влажные, опухшие от его поцелуев; тонкие брови изогнулись.

Она неуверенно обняла его, не зная, что с ним делать;

Каттер стал водить руками по ее телу в медленном, эротическом ритме, массируя и ожидая реакции. Когда у нее участилось дыхание, он раздвинул ей бедра и опустился между ними, прижавшись губами к губам, чтобы заглушить протест.

Уитни прогнулась, она хотела его, но не знала, как он ее хочет — о, она понимала, что как мужчина женщину он ее хочет, но хочет ли он ее вообще? Ее душу и всю ее? И почему это сомнение не уменьшает желание? Он может дать ей облегчение… Все страхи отлетели перед лицом этой пытки, сжигающей изнутри, так что она могла думать только о Каттере — как Каттер ее держит, как руки Каттера ее ласкают, как тело Каттера избавляет от трепещущей боли…

Каттер медленно продел пальцы сквозь ее пальцы, завел ей руки за голову и опустился. Минувшие два месяца он боролся с неистовой потребностью, переполнявшей тело, и сейчас тревожился, что может накинуться на нее слишком стремительно. Что в этой женщине такого, что она захватила его целиком? У него было десять, нет, сто других женщин, но никогда он не чувствовал такого яростного желания, как сейчас.

Чувствовать ее теплое тело под собой было пыткой, и когда он скользнул в ее струящийся бархат, он ощутил неведомый ранее пьянящий натиск. Он замер на мгновение, боясь шелохнуться, но потом начал медленно качаться, и когда ускорился, ее бедра стали подниматься ему навстречу. Он старался сдерживаться, пока не услышал ее крик — она конвульсивно обхватила его руками, горячо дыша в щеку. И через мгновение он соединился с ней, прерывисто и тяжело дыша, как и она.

Не выходя из нее, Каттер повернулся на бок, прижимая ее к себе за содрогающиеся плечи.

— Что случилось, тигренок? — проговорил он ей на ухо.

— Каттер… я и не знала… никто не говорил мне…

Стараясь успокоить дыхание, Каттер терпеливо спросил:

— Чего не говорил?

— Что такое может быть!

Сквозь волосы донеслось чуть ворчливо:

— Я пытался тебе сказать.

После небольшой паузы она подтвердила:

— Да, кажется, пытался. — Она приподняла голову и посмотрела в затуманенные страстью глаза. — Жаль, что я не слушала. Сколько времени мы потеряли! — Она засмеялась, и Каттер улыбнулся.

Через какое-то время он проговорил, перемежая слова движениями:

— Посмотрим, сможем ли наверстать…

Камин догорел, но пламя страсти все разгоралось. В комнате стало темно, потом солнце позолотило небо, и длинные тени пролегли по полу, и только тогда любовники заснули, изможденные и ослабевшие.

Глава 17

— Каттер, расскажи еще раз про цветы.

Уитни лежала, положив голову в ямку между его грудью и плечом; легким постукиванием она пустила пальчики танцевать на гладкой коже его живота, и когда он коротко вздохнул, улыбнулась.

— Про какие цветы? — услышала она ленивый, сонный голос.

— Про сексуальные цветы в патио твоей матери.

Его грудь затряслась от смеха.

— А, эти. Что ты хочешь про них узнать?

— Ну, ты говорил про тычинки, пестики, бутоны и все такое.

— Ах да, вспомнил. Меня вдохновил твой вид: мечтательный взгляд и огромный белый цветок возле лица. — Он помолчал, потом заговорил занудным учительским тоном:

— В бутонах… — он спустил палец с живота Уитни ниже, к складке, где вился нежный пушок, — прячутся пестики и тычинки, без которых невозможно оплодотворение. — Пальцы пробежались по округлости, и он почувствовал, что Уитни задрожала. — Процесс оплодотворения этим не исчерпывается, часто для опыления требуется помощь. — Он навалился на нее всем телом, а рука продолжала свои ласки внизу, посылая по всему телу вибрации. — Иногда, — голос сорвался, дыхание участилось, — его осуществляют насекомые или птицы, которые переносят пыльцу с цветка на цветок… — Господи! Что ты делаешь? Я думал, тебе нужен урок ботаники.

— По-моему, я предпочту биологию, — томно сказала она. Ее руки крепко держали его оружие, она с некоторым удовлетворением слушала, как у него учащается дыхание. — Какой ты легкий, Каттер, — прошептала она ему на ухо, когда он наклонился и стал жарко целовать ее в шею, потом захлебнулся и провалился в нее. Она обхватила его за шею и крепко скрестила ноги за его спиной.

Одеяло упало на пол, белые простыни сбились, солнце освещало половину перины, только жар этого момента, только кожа на позвоночнике и мышцах имели значение, только пронзительное ощущение соединения обостренных осязаний, когда время и место вихрем завертелись в ослепительной страсти.

Уитни все еще не пришла в себя от открытия, что кульминация может быть не болезненной, а восхитительно изысканной, что эта встреча тел — самое чудесное, что у нее когда-либо было. Ей требовалось, чтобы Каттер был еще ближе, еще глубже, как будто иначе она его потеряет. Жуткие видения, преследовавшие ее раньше, исчезли, ушли в ад, где им и место, и заменились сладостной страстью Каттера, его губ, рук и тела.

Не было сказано слов любви, но они и не подходили к тому шквалу эмоций, который в ней бушевал. Она понимала, что Каттеру нелегко выразить свои чувства, и она в некотором роде этого боялась. Он был с ней терпелив, не упоминал о прошлом, но она гадала, думает ли он все еще о нем.

Он растянулся рядом, как большой, ленивый кот, и Уитни подумала, что в какие-то моменты он очень похож на это сладострастное животное. Она свернулась в его руках, надоедливые сомнения отлетели прочь, и только пение сосен за окном звучало пьянящей серенадой.

Тени колыхались по комнате, в открытое окно задувал ветер, принося запах сосен и летних цветов.

— Есть хочешь? — спросил Каттер, и Уитни помотала головой:

— Нет. Я… насытилась.

Он ухмыльнулся, перекатился на живот, подпер голову руками и стал смотреть на нее из-под полуопущенных век; волосы упали на лоб, закрыв зеленые глаза.

— Какая ты жадная. Я замучился. Почему ты не сказала, что такая ненасытная? Теперь придется несколько дней набираться сил.

Она обхватила его голову и поцеловала в губы.

— Зато теперь знаешь.

— Верно. — Он погладил ее, все еще не остывшую от страсти, глаза лениво проследовали за рукой, скользнули по лицу и остановились на губах. — Уитни… вернемся немного назад, к Теджасу… Я тогда тебя не слушал. А надо было.

Она задохнулась.

— Ты все еще злишься?

Он покачал головой и покаянно сказал:

— Только на себя, что был такой упрямый. — Он помолчал и добавил:

— Боюсь, толковее просить прощения не получится. Ты меня слушала?

Она тихо засмеялась, прижалась лицом — нос к носу, брови к бровям — и прошептала:

— Каждое твое расчудесное слово.

Он ее поцеловал, не страстно, а с болезненной нежностью, так, что у нее заныло сердце; Уитни подумала, что никогда еще не была так счастлива, как в этот момент.

Когда Каттер наконец поднялся с кровати и стал одеваться, Уитни смотрела на него с восторгом и одобрением. Почему она раньше не замечала, как он прекрасно сложен, какие у него крутые и гладкие мышцы, изящные узкие бедра, длинные, стройные ноги? Она ответила себе: наверное, потому, что видеть это было опасно. Похоже, он очаровал ее с первой встречи в Тумстоне.

А после было бы чистым безумием признавать свои истинные чувства, раз он был такой надменный и неприятный. Странно получается. Когда она приехала в Аризону брать интервью у человека, стоящего вне закона, ей и в голову не могло прийти, что она выйдет за него замуж! Еще две недели назад она и не помышляла, что будет наслаждаться касанием его рук!

— Пойду посмотрю лошадь, любимая, — сказал он и улыбнулся, когда она подставила лицо для поцелуя. Он коротко прижался к ней губами и вышел. Она снова легла, посмотрела на грубые балки под потолком и с наслаждением потянулась.

Уитни почувствовала, что в самом деле хочет есть, встала, подняла с пола нижнюю рубашку и надела. Когда Каттер вернулся, она со стеснительной улыбкой ставила на стол металлическую посуду; на ней была кружевная рубашка, доходившая только до колен, и откликом на это зрелище явилось отнюдь не желание поесть.

Она повернулась к горшку, висящему над огнем, а он сказал:

— Не трудись. Я проголодался иначе.

Он легкими шагами пересек комнату — свет камина блеснул на голой груди — и сгреб ее, несмотря на слабый протест:

— О, но еда… Здесь, Каттер? На столе?

— Почему нет? — Он ухватил рубашку за подол, послышался легкий треск, и она полетела на пол. — Стол годится для многих вещей, тигренок, — бормотал он, укладывая ее на стол; пальцы опять сцепили ее руки и запрокинули за голову. — Первое блюдо всегда должно быть легким, — пробурчал он ей прямо в грудь. Он нашел ртом ноющий пик, отпустил ее руки и скользнул ими по голому телу, приподнял ей бедра, рот пропутешествовал по груди к нежной округлости живота. — А второе блюдо должно быть сытным…

От потрясения Уитни вцепилась в его шевелюру и закричала:

— Каттер, нет!

Покачивая в руках ее бедра, Каттер поднял голову и улыбнулся какой-то ломаной улыбкой:

— Помнишь про цветочный нектар? Нектар Уитни.

Это одно и то же, любимая.

Когда она застонала и с плачем изогнулась под ним, он наконец встал с нее, твердый стол не продавливался, как матрас; Каттер мечтательно улыбался, расстегивая на себе пуговицы, и когда снова лег на нее, тихо сказал:

— А последнее блюдо — лучше всего…

Он вошел в нее с яростной силой, прижав к деревянному столу. Захлебнувшись, она прогнулась ему навстречу; белые волосы разметались по столу, накрыли металлические тарелки. На этот раз не сладкое воркование, а ненасытная потребность гнала ее к нему, не меньшая, чем у него, и когда пришло облегчение, Уитни подумала, что умрет от наслаждения.

Они вместе верхом спускались с горы в маленький городок Лос-Гатос на реке Сан-Педро. В горной хижине они пробыли неделю, и ни один из них не хотел возвращаться.

— Но если мы не дадим отцу знать, что я жива-здорова, он может явиться за тобой! — с горестным смехом сказала Уитни.

Каттер усмехнулся и сообщил, что у него есть пистолет сорок четвертого калибра, который он всегда носит с собой.

— Зачем? Ты ждешь беды?

— Я всегда жду беды и всегда наготове, — ответил Каттер.

Ее тревожило, что он так просто говорит о беде и оружии, но ничего не сказала, когда он нацепил его перед спуском в Лос-Гатос. Под полуденным солнцем городок казался спящим, его граждане дремали на крылечках или в открытых дверях лавчонок. В одну из них Каттер зашел и купил ей ленты для волос и книгу про цветы.

— С картинками! — сказала Уитни, нахально вздернув носик, и он показал ей раздел иллюстраций. Продавец неодобрительно посмотрел на них, но ей было все равно. Она была захвачена любовью. Отныне в ее жизни не будет неодобрительных замечаний. У нее есть Каттер.

Они вышли, держась за руки, под мышкой у нее был пакет, и она смеялась, слушая рассказ Каттера о том, как в детстве он привел в ужас Лос-Гатос, приведя живого медведя, чтобы с него сняли шкуру. Какой-то шум привлек ее внимание. Уитни обернулась не так быстро, как он, а у него реакция на беду была стремительной.

На другой стороне широкой пыльной улицы распахнулась дверь дома, и на тротуар вышли люди. Бросив на них взгляд, Каттер оттолкнул Уитни за бочку с водой и велел стоять там, хотя Уитни и не собиралась никуда уходить. Она напряженно ждала, пока Каттер пересекал улицу.

Со своего места она видела, как Каттер подошел к этим троим, и они громко и злобно заспорили. Один был одет в кожаные штаны, набедренную повязку и потрепанную рубашку; двое других, одетые как ковбои, с агрессивным видом держали индейца за руки. Уитни не было слышно, о чем они говорят, но она видела, что ковбои оценивающе и несколько враждебно смотрят на Каттера и на его пистолет, привычно висящий на боку. Они его знали или слышали о нем, потому что один сказал:

— Такому человеку, как Каттер, лучше в это не ввязываться.

Она не слышала ответ Каттера, да это было и не нужно, потому что ковбои развернулись и ушли, а Каттер о чем-то коротко поговорил с индейцем. Когда он вернулся к ней, его лицо было мрачно.

— Пошли, — коротко сказал он и потащил ее за руку.

— Куда? Каттер, что случилось? Почему эти люди злы на индейца? Ты их знаешь?

Он усмехнулся:

— Тигренок, ты жужжишь, как детская игрушка. Да, одного из них я знаю.

— Индейца?

— Да.

Голос был напряженный, и она помедлила, прежде чем спросить:

— Случилось что-то плохое?

Он не отвечал, пока они не подошли к лошади. Он посадил ее и сам сел сзади.

— Прорва плохого, — тихо сказал он и пустил лошадь мелкой рысью. — Джеронимо с семьюдесятью двумя воинами вышел из резервации Сан-Карлос, армия их преследует. Убит Нок-ай-дель-клинне и несколько солдат.

Плохо дело.

У нее упало сердце.

— Но это не имеет к тебе никакого отношения, правда, Каттер? Я хочу сказать, ты… ты не сделаешь какую-нибудь глупость?

Уитни почувствовала, как он напрягся; она заранее знала, что он ответит.

— Смотря по тому, что считать глупостью. Я знал, что когда-нибудь это произойдет, и обещал им помочь.

— Но тебя убьют! — закричала она. — Ты не должен этого делать!

— Уитни…

— Нет! — Она попыталась соскочить с лошади, схватила его за руку, извернулась, горячие слезы потекли ручьем, в душе вздымался гнев, как пыль поднимается над дорогой. На какой-то момент ей показалось, что все как два месяца назад: злой Каттер, пытающийся удержать ее, не причиняя боли, фыркающая лошадь, встающая на дыбы. — Я тебя не отпущу! — Он обхватил ее рукой под грудью. — Я не хочу быть вдовой!

— Черт возьми, Уитни, выслушай меня! Я не буду ездить с ними в рейды. Я намерен выступить как переговорщик с Джеронимо. Кто-то должен попытаться. Слишком много пролито крови, и будет еще больше, если это не кончить. — Она немного успокоилась, ее гнев изливался только потоком отчаянных слез. Он добавил:

— Армия вырезала целую деревню.

Она понимала, что он говорит правду. В его глазах стояла смерть — такого она раньше не видела, и ее охватила глубокая грусть.

— Всех?

— Всех.

— Но… Каттер, армия… это же солдаты. Они такого не делают! Они…

— Белые люди, ты это хотела сказать? — Каттер грубо засмеялся. — Подумай получше, тигренок! Мне приходилось видеть деревни, через которые прошли солдаты, иногда там нельзя было распознать, где мужчины, где женщины или дети. Изрублены в куски, изувечены… Это война, Уитни, а мужчины любого цвета кожи не имеют обыкновения извиняться перед тем, как выстрелить. Зверства не имеют расовых различий.

— И ты хочешь сказать, что все уладишь, поговорив с Джеронимо? — Ее голос был такой же горький и злой, как у него.

— Я не так наивен. — Он глубоко вздохнул. — Послушай, команчи Кванаху Паркеру это удалось сделать. Я тоже смогу.

Она мрачно спросила:

— Ты имеешь в виду вождя команчей, который сдался со всем отрядом несколько лет назад?

— Да. Его мать была белой, отец — воином команчи.

Кланах — сообразительный человек, он помог своим людям перейти к жизни в резервации. — Каттер помолчал и тихо добавил:

— Я не очень надеюсь, что Джеронимо так поступит, но стоит попробовать.

— Значит, ты будешь рисковать жизнью ради дела, о котором знаешь, что оно проиграно? Не говоря о том, что тебя могут арестовать?

Каттер не ответил, и Уитни просидела в безнадежном молчании всю дорогу до ранчо Коулмена.

Ни Дэниел, ни Дебора не смогли переубедить Каттера. Он остался непреклонным.

— Ты знаешь, что я должен это сделать, — сказал он матери; Дебора посмотрела в его нефритовые глаза, так похожие на ее собственные, и кивнула.

— Да, Каттер, знаю, — прошептала она.

Но Уитни не понимала, что им движет. Вот бы отец был здесь! Морган Брэдфорд вразумил бы Каттера!

Уитни прошла вслед за Каттером в спальню и остановилась в настороженном молчании; уроки лагеря Красной Рубашки не прошли даром: она не хотела снова выставлять себя дурой. Она молча смотрела, как Каттер снял рубашку, брюки и ремень с пистолетом, потом надел кожаные штаны, набедренную повязку и мокасины. Волосы у него были короче, чем прежде, но он все равно повязал лоб широкой красной лентой, отчего глаза стали зеленее, а лицо — темнее.

Он подошел и обнял ее.

— Я скоро вернусь, любимая. — Наступило ужасающее молчание. Он добавил:

— Ты будешь меня ждать?

Она подняла на него затуманенные глаза; сердце билось так неистово, что ей казалось — она сейчас умрет.

— Можно… можно я поеду с тобой? — выпалила она.

— Нет. Это слишком опасно.

— Каттер!

— Нет, Уитни. — Он слегка отстранился, глаза превратились в щелочки. — Ты будешь ждать?

Уитни подавила желание топнуть ногой, кивнула, и раздраженно сказала:

— Ничего другого мне не остается! Я не могу поехать с тобой и не могу надолго отсюда уехать, потому что вдруг ты вскоре вернешься, так что остается только ждать!

Он засмеялся:

— Как приятно видеть, что к тебе возвращается твой ангельский характер. Я уж начал беспокоиться, что ты изменилась.

Уитни прильнула к нему и сказала:

— О, Каттер, я изменилась. Если ты не вернешься, я умру! Пожалуйста, не уезжай!

Он поморщился:

— Опять? Послушай, тигренок, это не значит, что я встану на скалу и сделаюсь мишенью…

В дверь постучали — послышался голос Деборы:

— Каттер! За домом опасность!

Каттер схватил ружье, подошел к окну и выглянул из-за занавески. Тихо выругавшись, он вернулся к Уитни.

— Солдаты. Наверное, думают, что я что-то знаю. Я выйду через черный ход. Попробуй их задержать.

В последующие недели Уитни привыкала к мучительному занятию — ждать. Она оставалась в доме Коулмена и каждый раз вздрагивала, когда в холле раздавались шаги. Вечерами она сидела в патио, вдыхала запах цветов и тосковала о Каттере.

Единственным развлечением были разговоры с Деборой и творчество. В часы самого тяжелого отчаяния ей помогала Дебора, но иногда и она не могла облегчить ее боль. Тогда она возвращалась к написанию дневника — садилась за столик в углу своей комнаты и страницу за страницей исписывала впечатлениями и мыслями, которые у нее появились после жизни в Аризоне. Это было не совсем то, чего она хотела, когда задумала написать роман: у нее получилось больше замечаний о тяготах здешней жизни. И она не пощадила себя, когда написала о предвзятых представлениях людей, не бывавших нигде западнее Миссисипи.

Она писала о Каттере, о конфликтах человека, оказавшегося между двух миров. Слова сами собой стекали с пера, когда она писала о том, как трудно справляться с предубеждениями, направленными на такого человека с обеих сторон. Получалась не та книга, которую она когда-то задумывала, но более правдивая. Интересно, что скажет отец? — размышляла она. Перед отъездом Морган запальчиво сказал, что она, видно, совсем лишилась рассудка, раз не уезжает с ним.

— Зачем ты остаешься? — требовательно спросил он в день отъезда. — Пусть он за тобой приедет, когда набегается по Аризоне!

Уитни с улыбкой, но твердо отказалась, и Морган уехал, раздосадованный и злой.

Однажды поздно вечером, когда все легли спать, а Уитни устала от писания, она вышла в патио и стала смотреть на лунное небо — оно было усыпано звездами, они сияли так ярко, что прожигали глаза — иначе отчего у нее появились слезы? Знакомая боль сжала горло при воспоминании о ночах, когда рядом с ней лежал Каттер.

Стоял сентябрь, цветы завяли, по ночам было прохладно. Уитни поежилась, плотнее закуталась в кружевную шаль и протянула руку к лунному цветку.

— Эй, тигренок, — послышался знакомый голос из-за кустов, — все еще интересуешься садоводством?

— Каттер!

Он перепрыгнул через низкую каменную стену, и она тут же оказалась в его руках, плача и целуя все, до чего могла дотянуться, — грудь, шею, небритый подбородок.

Он засмеялся:

— Господи, никогда не думал, что встречу такой прием!

— Где ты был? Никто ничего о тебе не слышал, я так беспокоилась! Твоя мать… Каттер, ты приехал насовсем? — Она с тревогой посмотрела в веселые глаза.

— Сколько вопросов! Нет, — ответил он на самый важный, — только на несколько часов, хотел тебя повидать. — Он прижал ее к голой груди, от него пахло костром.

Уитни подумала, что никогда еще он не был так хорош. Волосы у него отросли и черными прядями лежали на плечах. Уитни вцепилась в них и притянула к себе голову. Она поцеловала его, сначала легко, потом крепче, и он со сдавленным стоном подхватил ее на руки и понес через патио.

Они прошли мимо Деборы, которая стояла в ночной рубашке с лампой в руке, и Каттер на ходу бросил:

— Мы поговорим с тобой перед отъездом! — Потом толчком ноги открыл дверь комнаты Уитни и пяткой закрыл.

В мгновение ока они скинули одежду, потребность броситься друг к другу делала их движения почти безумными. Не было никакой прелюдии, только несколько горячих поцелуев, и Уитни раскрыла тело, чтобы принять его, прогнула спину, ее крик ворвался к нему в рот, когда он взял ее и ударял с той же страстью, которую испытывала она.

Когда пришло облегчение, Уитни рыдала, уткнувшись ему в плечо, а он прижимался к ней так тесно, что никакой шепот не пролетел бы между ними. Подняв голову, Каттер с улыбкой посмотрел в заплаканное лицо.

Он провел пальцем по следу слезы и потрогал дрожащие губы.

— Плачешь, тигренок?

Она кивнула.

— Обо мне или о себе?

— О нас обоих. Каттер, о, Каттер, время бежит так быстро, а ты мне так нужен! Пожалуйста, не уезжай. Останься хоть ненадолго со мной. — Она ненавидела умолять, но не могла сдержать беспорядочные слова, срывавшиеся с губ, даже когда увидела, что он печально покачал головой:

— Не могу, Уитни. Ты сама знаешь» что не могу, Она вцепилась в него.

— Но Дэниел сказал, что Джеронимо все вокруг опустошает, он живет в Мексике и делает набеги — и ты в этом участвуешь?

Он уклонился от ее сверлящего взгляда и пожал плечами:

— Я делаю все, что могу, чтобы его остановить. Джеронимо озверел от злости. Я пытаюсь вести переговоры о мире. — Голос звучал устало, Уитни вдруг увидела уныние на его лице. — Думаю, он не послушает. Сейчас он переполнен ненавистью и воспоминаниями о Сан-Карлосе.

— А ты не можешь убедить его сдаться?

Каттер иронично посмотрел на исполненное надежды лицо Уитни и нежно поцеловал ее.

— Он вежливо выслушает, а потом пойдет крушить все, что попадется на пути.

— О, Каттер, я так боюсь за тебя!

Забавляясь, он тронул пальцем кончик маленького прямого носика.

— Почему? Рядом с Джеронимо я в относительной безопасности. Если только не натыкаемся на кавалерию, но это бывает нечасто. Армии не удается его настичь, он слишком хитер для них. Он знает каждую дыру в горах, и когда видит патруль, просто уходит под землю.

После недолгого молчания Уитни осторожно сказала:

— Дэниел говорит, ты опять в той же опасности, что и раньше. Он, кажется, думает, что губернатор Фремонт не будет снисходительным, если выяснится, что ты разъезжаешь вместе с Джеронимо.

— Я уверен, что не будет, и нет смысла говорить ему, что я стараюсь убедить Джеронимо прекратить сопротивление. Я сам в это с трудом верю, особенно учитывая некоторые вещи, которые мне стали известны, — Что ты имеешь в виду?

В голосе Каттера зазвучали жесткие нотки.

— Армия, знаешь ли, небезупречна. Они постепенно отступают от каждого соглашения, заключенного с апачами. Земля принадлежит апачам, но только до тех пор, пока она не понадобится белым. Пока она бесполезна, она сгодится для апачей, но если там обнаружат золото или серебро, медь или даже уголь… ну, ты поняла. Ты осуждаешь Джеронимо? Апачи веками пользовались этой землей, а теперь правительство Соединенных Штатов требует, чтобы они жили на клочке земли, которую не захотел взять никто другой, чтобы заткнулись и были счастливы. Раньше они охотились, а теперь от гордых воинов требуют, чтобы они встали в очередь и протянули руки за подаянием — протухшим мясом и прелым зерном! Это оскорбит достоинство любого человека.

— Каттер, а ты? На чьей ты стороне? — спросила Уитни.

Он вздохнул:

— Мои симпатии на стороне апачей. Но разум требует, чтобы я добивался мира. Другого пути спасти все племя от истребления просто нет.

Опять наступило долгое молчание; когда Каттер снова поцеловал ее, все связные мысли исчезли, и он взял ее, и его тело было твердым и сладостным. Когда через несколько часов он уехал, она долго слушала затихающий стук копыт; с нее слетела вся бравада, которую она сохраняла ради него, и она предалась горючим слезам.

Глава 18

Дэниел Коулмен сердито заявил капитану:

— Послушайте, капитан Уэст…

— Извините, мистер Коулмен, но у меня приказ. — Эндрю Уэст перевел взгляд с Дэниела на Уитни, его твердое лицо не выражало ни малейшей симпатии к ним обоим. — Ваша невестка — жена изменника и отщепенца, и я забираю ее на допрос. Вы, как опытный адвокат, безусловно, понимаете, что я могу это сделать.

— Вы не успеете повернуться, капитан, как я получу распоряжение, что вы разжалованы!

— Извините, — хмуро повторил Уэст. — Она поедет со мной. Можете поехать за ней в форт Грант.

Конечно, если мы будем продолжать ее допрашивать или предъявим обвинение, тогда можете делать то, что считаете нужным.

Уитни, бледная и дрожащая. Почувствовала прилив злости.

— Как вы смеете! Вы считаете, что я изменница? Что я… заодно с Джеронимо? — Она язвительно добавила:

— Интересно будет посмотреть, как вы сможете доказать обвинения против меня, капитан Уэст!

Легко было храбриться в доме Коулмена, но когда она осталась одна посреди солдат, скачущих через горы Галиуро, у нее перед глазами запрыгали сцены, как Каттера схватят и повесят, и Уитни дрожала от мрачных предчувствий. Она боялась не за себя — она боялась за него. Но ведь Дэниел говорил, что губернатор его простил? Конечно, простил, и новых обвинений не появлялось. Скоро все выяснится, и ее отпустят обратно к Коулменам. От нее требуется только сказать правду, в разумных пределах, и ждать, когда за ней кто-нибудь приедет..

— И это лучшее, что вы могли сделать, капитан? Я бы не назвала это удачным соглашением.

Уэст натянуто сказал:

— Сейчас это лучшее, что я могу сделать, мисс… миссис Коулмен.

Уитни вздрогнула. Ах да, у Каттера фамилия отчима.

Она всегда думала о нем как о Каттере. Она вызвала в памяти образ любимого, каким его в последний раз видела: зеленые глаза светятся безрассудством, бронзовое тело твердое и неутомимое… Горло перехватила боль, ей было трудно протолкнуть сквозь него слова.

— Ваше лучшее очень неудачно, капитан, — проговорила она, вложив в холодность тона всю свою неприязнь. — Вы отдаете себе отчет, что я буду жаловаться вашему начальству?

Ответ Уэста прозвучал резко:

— Когда я закончу то, что задумал, я получу от начальства представление к повышению, а не выговор! У меня есть такой план, что все ахнут! Да я получу представление от самого президента еще до того, как все кончится!

Уитни кольнуло беспокойство. В глазах Уэста был такой злобный триумф, что она поняла — это как-то связано с Каттером. Он не простит Каттеру, как тот надул его с армейским жалованьем, и в глубине души она чувствовала, что он не прощает ей того, что она вышла замуж за Каттера, каковы бы ни были к тому причины.

Словно издалека до нее донесся голос Уэста:

— Как вы себя чувствуете, миссис Коулмен, когда ваш муж оставил вас в тяжелом положении? Вы у нас, следователь допрашивает вас о вашей деятельности, а муж-изменник на свободе?

Расслышав в его голосе ненависть и презрение к Каттеру, Уитни вдруг осознала, что неудобств будет больше, чем она предполагала; она надеялась только на то, что Дэниел или отец быстро придут на помощь. Она вскинула голову и спокойно взглянула Уэсту в глаза:

— Итак, мой муж вне вашей досягаемости, капитан Уэст?

— Только пока, это я вам обещаю!

Уитни отвернулась и уставилась в противоположную стену.

— Если запугивание слабых женщин не входит в систему дознания, я полагаю, у вас найдется место, где я могла бы прилечь.

Уэст переключился на холодную вежливость и наклонил голову.

— Я прослежу, чтобы вам предоставили на ночь хорошую кровать. А утром у нас будет еще кое-что для обсуждения, — уклончиво добавил он.

Об этом примечании Уитни пришлось задуматься позже.

Она проснулась от головной боли. Комнату, где она спала, пронизывали лучи солнца. Она полежала на койке, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за двери.

Слышались отдаленные мужские голоса, звяканье конской сбруи, скрип кожи. Лаяли собаки, однажды ей послышался крик ребенка. Откуда в форте ребенок? Наверное, кого-то из офицеров.

Уитни спустила ноги с койки и оглядела помятую юбку и блузку. Интересно, что Уэст сделал с вещами, которые разрешил ей взять с собой? Потом она подумала, где может быть Каттер. Прошло всего несколько дней, как он приходил к ней в патио, и она боялась, что он оставался где-то поблизости. Если Уэст его найдет, он будет безжалостен.

Наверное, уже поздно, в окно видно, что солнце стоит высоко. Живот заурчал, напоминая, что она давно не ела, — может, про нее забыли?

Вскоре она убедилась, что не забыли: послышались шаркающие шаги, скрипнул ключ в замке, стеснительно улыбаясь, вошла женщина с подносом. Она заговорила с Уитни по-испански на наречии, которое та с трудом понимала, но все же разобрала. Женщина предлагала ей погладить юбку и блузку. Уитни неохотно согласилась, в основном потому, что женщина была очень настойчива и сама стянула с нее одежду.

Она съела бобовую пасту, завернутую в маисовую лепешку, и выпила горячий, горький кофе, потом села на край койки и обхватила себя руками; нижняя рубашка была слишком короткой, чтобы можно было чувствовать себя удобно, и Уитни облегченно вздохнула, когда женщина принесла поглаженные вещи. Она с благодарностью их надела, и вскоре в дверях появился капитан Уэст и сказал, что ее сейчас будут допрашивать.

Уитни надменно вышла впереди него в узкий коридор. Он провел ее в большую комнату, где сидели четыре человека. Один из них встал позади ее стула, грозно скрестив руки. Было понятно, что он ее сторожит, и Уитни с презрением прищурилась. Они что, ее боятся?

Посыпались вопросы: «Кто ваш муж?» — «Где он?» — «К кому он приезжал на встречу?» — «Где расположен их лагерь?» — «Что он сделал с похищенным жалованьем?» — «Не купил ли на эти деньги оружие для апачей?» — «Он его спрятал?» — «Где?» — «Кто ездил вместе с ним?»

Вопросы сыпались на нее со всех сторон, один за другим, Уитни упорно с вызовом повторяла: «Не знаю» — и уже готова была кричать. Тут послышался стук в дверь, капитан Уэст вышел и поговорил с часовым.

Когда он вернулся, загадочная улыбка блуждала у него на лице, больше напоминая волчий оскал, чем искреннее веселье.

— Через минуту вы станете разговорчивее, миссис Коулмен, — вкрадчиво сказал он.

— Не думаю, капитан, — ледяным тоном сказала она. Раздался звон металлических цепей, Уитни оглянулась и с ужасом увидела Каттера — его руки и ноги были закованы в кандалы. Рубашки на нем не было, кожаные штаны порваны, как будто он свирепо дрался. Из-под черных волос, упавших на лицо, сверкали ожесточенные глаза. Уитни не сознавала, что она встала, пока Уэст не опустил ей руку на плечо.

— Каттер! О Господи, что… как они тебя нашли?

— Это было довольно просто, — ответил за него Уэст.

Каттер посмотрел на него сощурившись — его лицо было в ссадинах, из порезов на теле сочилась кровь. — Я просто распустил слух, что арестовал его жену, и вскоре он колотил в ворота форта, требуя, чтобы его арестовали вместо вас!

— О, Каттер! — хрипло прошептала она и попыталась подойти к нему, но Уэст удержал ее, больно схватив за кисти рук.

— Не так быстро, миссис Коулмен. У нас есть к вам несколько вопросов, а уж потом мы разрешим вам поговорить с… мужем.

Уитни не сводила глаз с Каттера, она узнала холодный, насмешливый блеск в глазах, который всегда предварял опасность. Он почти неприметно покачал головой и отвернулся.

Каттер был в ярости — на Уэста, на себя, на Джеронимо. Надо было лучше соображать, а он оказался уязвимым, его взяли из-за женщины — его женщины.

Когда апачи-разведчик разыскал его, он не поверил, что Уитни в опасности. Надо отдать должное Уэсту, он сообразителен. Чтобы изловить индейца-апачи, он послал другого апачи. Разведчик выманил его из укрытия просто тем, что помахал перед ним предметами одежды Уитни. Это сразу убедило Каттера, что тот не блефует. Но даже тогда он думал, что ей не причинят никакого вреда, только попугают. Однако под конец это перестало иметь значение, потому что ему была нестерпима мысль, что она подвергается хоть малейшей опасности. Черт побери этого Джеронимо за упрямство! Если бы коварный старый лис его слушал, можно было бы выработать приемлемое решение, но он слишком пылал ненавистью, чтобы размышлять.

И Каттер поскакал в форт Грант, зная, что его арестуют и, может быть, казнят. Нахлестывая коня, он думал, что ни для какой другой женщины не пошел бы на такой шаг. Мысль о том, что Уитни отдана во власть грубых мужчин, заставляла мчаться к ней на спасение с риском для собственной жизни. Может, это любовь? — с запоздалым ехидством подумал он. Он, который всегда так гордился своей способностью отстраняться от чувств, — он любит? Да, видимо, так, потому что даже сейчас, видя ее растрепанные белые волосы и заплаканные глаза, он хочет ее утешить.

Но на это не было времени: Уэст торжествовал, его блеклые глазки злобно уставились на Катгера, не обещая ничего хорошего.

— После того как ты ответишь на ряд моих вопросов, — сказал капитан, — я решу, что с тобой делать. Но конечно, все будет зависеть от твоих ответов.

— Тебе нужны ответы? — усмехнулся Каттер. — Ты даже не знаешь правильных вопросов, Уэст!

Уэст напрягся и пронзил его недобрым взглядом. Надо было защищать свою репутацию — в комнате находились солдаты, и все его офицеры наблюдали, как он будет справляться с упрямым полукровкой. И конечно, здесь находилась по-прежнему прелестная Уитни — о да, еще до конца дня он прищемит пятки этому изменнику!

— Может быть, я не знаю правильных вопросов, но думаю, что с твоей помощью — и с помощью твоей жены — я во всем разберусь. — Он дал знак, и один из солдат выступил вперед.

Уитни захлебнулась, увидев у него в руках нож Каттера. Что они собираются делать? И тут она услышала, как Уэст объясняет Каттеру, что хотя он и не хочет причинять боль женщине, он знает, что Уитни не так сильна, как ее муж, и быстро сдастся перед лицом угрозы Уитни выпрямилась:

— Ошибаетесь, капитан! Можете грозить мне любыми пытками, я не предам своего мужа!

Уэст с изумлением посмотрел на пылающее лицо Уитни.

— Моя дорогая миссис Коулмен, я не имею намерения угрожать вам — я угрожаю вашему мужу. Думаете, мои начальники одобрят меня, если увидят хоть малейший синяк на вашей руке? Но они не станут возражать, если я порежу на куски этого бандита его собственным ножом…

Уитни услышала свой крик, когда увидела, как солдат встал между нею и Каттером, и по сузившимся глазам Уэста поняла, что он задумал делать.

— Нет! Не трогайте его! — Если бы не страж, твердо державший ее за плечи, она бы кинулась под нож, угрожавший Каттеру.

Только дрогнувшие ресницы показали, что Каттер замечает, что делает сержант его ножом. Он прошел тяжелую школу, и боль воспринимал не так, как эти солдаты. Дело только в концентрации, нужно сфокусировать ум на чем-то другом и игнорировать вопли тела. Он предпочел их не замечать.

Для Уитни это было не так легко: видя, как кровь заливает грудь Каттера, она сама ощутила сильнейшую боль. Солдат, державший ее, скривился и пыхтя пробормотал, что она сильнее, чем кажется, так она рвалась к Каттеру. Уэст дал сигнал прекратить только после того, как получил удовлетворение — не от Каттера, который упорно молчал, а от молений Уитни. Он повернулся к ней и поднял брови:

— Миссис Коулмен, я повторю некоторые свои вопросы, и если вы решите снизить вероятность того, что вашего мужа распотрошат у вас на глазах, вы, возможно, на них ответите.

Ослабев от рыданий, сотрясавших все тело, Уитни пробормотала:

— Я все скажу, только… о, не мучайте его!

— Уитни! — Это был Каттер, он смотрел на нее так холодно, что она спасовала. — Не говори ему ничего!

Слышишь?

Уэст улыбался, его голос стал мягким.

— Конечно, он так и должен говорить, но мы с вами знаем, что если вы не ответите на мои вопросы… — Он замолчал, и Уитни задрожала.

И когда по сигналу Уэста сержант с ножом опять шагнул к Каттеру, Уитни тут же капитулировала; ее глаза молили Каттера о прощении, сердце ныло.

— Очень хорошо, миссис Коулмен.

Уэст был доволен и почти ласково стал задавать вопросы; на одни она знала ответ, на другие нет. Она рассказала о лагере в долине между гребнями гор, описала все, что могла вспомнить, сообщила, что там в основном женщины и дети.

— Воинов нет, только несколько мужчин, которые ходят на охоту, большинство из них старики, — сказала она, не в силах смотреть на Каттера. Она не смотрела на него и тогда, когда рассказала про золото и как он обменял его у мексиканцев на ружья, продовольствие и боеприпасы. Каттер не знал, что ей известны подробности, он не знал, что она понимает испанский — простит ли он ее? Она называла имена, места, все, что могла вспомнить, пока не выдохлась.

Когда Уэст спросил ее о человеке по имени Теджас, она вздрогнула.

— Теджас? Что… что про Теджаса?

— Знаете ли вы его настоящее имя или где он живет?

Или до какой степени он вовлечен в деятельность изменников?

Прикусив нижнюю губу, Уитни помотала головой.

Она не могла предать Теджаса, просто не могла. К тому же она не знает, где он живет, у нее только общее представление о регионе! Невыносимо было видеть Каттера, потому что после первого сердитого приказания не отвечать на вопросы он погрузился в напряженное, свирепое молчание. Ему будет трудно простить ее за слабость, но если она предаст Теджаса, он не простит никогда.

Но когда Уэст тонко улыбнулся и сказал, что не верит, что она говорит всю правду, и поднял руку, чтобы подать сигнал сержанту, Уитни выпалила, что он живет на границе и что его настоящее имя Вега.

— И это все, что я знаю, клянусь! — Горячие слезы заливали лицо, ищущие глаза умоляли Каттера простить ее, но его лицо оставалось напряженным, взгляд — презрительным.

Когда Уитни отвели в ее маленькую, душную комнату и она осталась наедине со своими мыслями, этот презрительный взгляд преследовал ее. Уэст пообещал, что не будет продолжать «допрос» пленника, потому что узнал от нее все, что хотел, но Уитни все еще боялась за Каттера. И за себя тоже.

Простит ли он ее когда-нибудь? Она не смогла вынести зрелища, как его резали ножом, а он стоял в упорном молчании. Он обязательно поймет ее! Неужели не поймет?

Потекли мучительные часы, они превратились в два дня, потом в три, прокрадываясь в дымке слабого солнечного света и вихре сомнений, пока Уитни не решила, что так она сойдет с ума. Она не знала, что происходило за стенами запертой комнаты, что с Каттером, что решил Уэст, где отец и Дэниел… Господи, как дальше жить, не имея ответов на эти вопросы?

Мексиканка, которая приносила еду и забирала нетронутый поднос, в ответ только смущенно пожала плечами и сообщила, что «сеньоре не следует слишком беспокоиться». Нет, она не знает, что сделали с пленником, но знает, что его еще не казнили.

«Еще». Какое ужасное слово. Это значит, что его казнят? Но женщина ничего больше не сказала и быстро ушла.

Уитни металась по комнате. Раздался металлический звук горна, она услышала топот ног и копыт по двору, крики и выстрелы, но когда встала на цыпочки и выглянула в окно, увидела только кирпичную стену, а за ней — пустыню. Ее оглушили крики, возгласы, особые звенящие крики апачей, заградительный ружейный огонь — казалось, бой длился часами. Съежившись на койке, она ждала, когда придет конец. Наконец наступила тишина, но никто не пришел сказать ей, что это было, и солнце медленно скрылось из виду, оставив комнату в полной темноте.

К тому времени, когда в замке заскрежетал ключ, Уитни уже обессилела от борьбы чувств. Она села и слепыми глазами смотрела, как открывается дверь. В душной комнате было темно, так что пришедший человек остановился в дверях. Она услышала голос Уэста:

— Дай лампу.

Потом вместе с ним кто-то вошел в круг света. Уитни продолжала сидеть, прямая и напряженная, глаза были прикованы к какой-то точке в стороне от капитана, как будто его не существовало.

— Она здесь, сэр, — сказал Уэст, и Уитни из интереса чуть скосила глаза.

Интерес вспыхнул, когда она узнала мужчину, пришедшего вместе с Уэстом. Она медленно встала, не веря себе.

— Папа?

Морган Брэдфорд бросился к ней, обнял, дрожа от усилий сохранять спокойствие.

— Уитни! Дочка… Как ты похудела… Видит Бог, за это полетят головы! — закончил он более знакомым злым голосом, и Уитни улыбнулась.

Она погладила его по щеке и посмотрела на Уэста, стоявшего с лампой в руке, — у него было напряженное лицо.

— Я могу идти? — Уэст кивнул, и она спросила:

— А Каттер? Он свободен?

Уэст только грубо засмеялся, и она почувствовала, как ее сжала рука Моргана Брэдфорда, — Со мной приехал Дэниел, — сказал Морган. — Он ходил к губернатору Фремонту, поговорил с ним, так что ты свободна. Попасть сюда оказалось труднее, чем мы думали, а поскольку Уэст, — он бросил жесткий взгляд на офицера, — в данный момент еще капитан, не ответил на телеграмму, которую тот ему выслал, пришлось скакать во всю мочь. Я так беспокоился за тебя, но теперь…

— Папа. Каттер. Где он?

Морган опять сжал ее, но на этот раз Уитни мягко вывернулась и отошла на шаг. Ее глаза требовали ответа, и он опустил взгляд. Вместо него ответил Уэст.

— Мертв, если вам так уж надо знать, — выпалил он. В свете лампы глаза горели злобой. — Его товарищи попытались устроить ему побег, последовало сражение — вы, наверное, слышали, — и ваш муж был убит…

Это было последнее, что услышала Уитни. Комната завертелась перед глазами, свет лампы стал сначала ярче, потом потускнел и наконец свернулся в точку, оставив за собой только черное отчаяние.

Глава 19

— Уитни… — Юное, несчастное лицо Дэвида Коулмена вывело ее из отрешенного состояния. — Уже поздно, мама говорит… мама говорит, может, ты пойдешь домой?

Ночи вроде как холодные… — Его голос затих. Уитни подняла на него глаза, и в розовом свете фонаря он увидел у нее на лице слабую улыбку.

— Так же сказал Каттер, когда в последний раз пришел ко мне в патио. — Голос не выражал никаких эмоций. — Тогда был сентябрь, и ночью не было даже намека на прохладу, не больше, чем обычно, но он сказал… еще мы говорили о цветах. — Она опустила глаза на книгу с картинками, которую ей купил Каттер, и погладила ее.

— О цветах? — Дэвид, как петух, склонил голову набок и скептически сказал:

— Никогда не думал, что Каттер интересовался цветами.

— Уверяю тебя, его интерес носил совсем не ботанический характер.

В голосе Уитни послышался намек на насмешку, изумительную, любовную насмешку, но это все же лучше, чем безжизненный тон, к которому Дэвид привык в последнее время; он сел в плетеное кресло рядом с ней и внимательно посмотрел на нее.

Обхватив худыми юношескими руками нескладные ноги и упершись подбородком в колени, Дэвид сказал:

— По-моему, Каттер ошибался.

— Ошибался? В чем? — Почему так больно, почему каждый раз, когда она закрывает глаза и видит его лицо, как будто нож вонзается в сердце и проворачивается?

— Насчет волков, — сказал мальчик, и она еще больше растерялась.

— Не понимаю…

— Он сказал, что нельзя из волка сделать домашнее животное, только я говорил про него, а он — про тебя. — Он вдруг усмехнулся, и Уитни подумала, что между Каттером и его младшим братом есть заметное сходство.

— Наверное, вы оба правы, — еле слышно сказала Уитни со смесью грусти и удивления. — Я имею в виду, как из волков сделать домашних животных.

Дэвид пожал плечами и посмотрел на каменный пол патио.

— Я в этом ничего не смыслю. Хочу сказать, я все бы отдал, чтобы моя волчица Серебристая Спина осталась со мной, но ей природой назначено быть волком. Может, я недолго с ней пробыл, но все же это лучше, чем ничего.

Боль уколола так, что некоторое время Уитни не могла говорить и даже дышать. Действительно ли недолго — это лучше, чем ничего? Она не знала. Сейчас ей было так плохо, что единственное, чего она хотела, — чтобы не было этой ужасной боли, пусть даже это означает, что у нее никогда бы не было Каттера. Но так ли это? Неужели она могла бы отказаться от воспоминаний о нем, о его ленивой улыбке, о том, как блестели зеленые глаза, когда он смеялся над тем, что она ему говорила?

Она откинула голову на подушку тростникового кресла; голос прозвучал холодно и отрешенно:

— Как ты думаешь, они когда-нибудь выяснят;., что именно с ним случилось?

— Не знаю. Может быть. Апачи всегда уносят с собой своих мертвых, а после нападения на форт Грант была такая суматоха, что трудно разобраться, что там случилось. По крайней мере так говорит папа, а он должен знать.

Они опять помолчали. Уитни спросила:

— Уэста повесили за открытое неповиновение приказам? Я не читала газеты с отчетами о судебном процессе, мне было не до них… Почему-то оказалось, что месть не приносит удовлетворения, как я раньше думала.

— Нет, не повесили. В конце концов, идет война между армией и индейцами, а на войне обе стороны делают ужасные вещи… — Уитни вздрогнула, и он оборвал себя на полуслове. Плохо, что она узнала про резню в лагере Красной Рубашки. Уитни обвинила себя в смерти всех его обитателей. Никто не выжил; солдаты разгромили деревню в ответ на нападение апачей на форт Грант. Когда не удалось настичь Джеронимо с его воинами, солдаты сорвали ярость на этой деревушке. Даже Элиза, мексиканская девушка, с которой Уитни подружилась, была убита вместе с младенцем. Эта новость потрясла Уитни.

— Каттер велел мне молчать, а я говорила, и теперь он умер, и все эти невинные люди умерли! — Она плакала на груди Деборы, и никто не мог ее утешить. После настойчивых уговоров Деборы Уитни согласилась уехать к отцу — слишком многое здесь вызывало болезненные воспоминания о Каттере.

— Завтра утром ты уезжаешь, — сказал Дэвид, и Уитни кивнула, не открывая глаз. — Папа сказал, что я могу проводить тебя до Бенсона и посадить на поезд, а позже он возьмет меня к себе в Тумстон. Ты слышала о перестрелке в Тумстоне? Начальник полиции Эрп с братьями подрались с несколькими ковбоями и победили. Я слышал, среди них были Клэнтоны и Маклори и один из приятелей Эрпа — стрелок Холидей по прозвищу Док. К концу схватки трое были убиты, трое ранены, а двое не получили ни царапины! Конечно, теперь Эрп не уступит свое положение городского главы полиции, раз победил в этой схватке.

Уитни вспомнила, что говорил Эндрю Уэст о противоборстве группировок в Тумстоне, и не очень удивилась. Только тонкая пленка респектабельности отделяла Вирджила Эрпа от людей, с которыми он по долгу службы должен был бороться. Но больше ей не придется думать об убийцах или изменниках. Она уезжает домой. После шести месяцев, проведенных в Аризоне, она уезжает домой. Странное чувство — как будто у нее что-то отнимают…

— Будешь бренди, Уитни? — спросил Морган, подняв хрустальный графин.

Она покачала головой:

— Нет. Спасибо.

Морган нахмурился и поставил графин на стол розового дерева.

— Тебя расстроили критические статьи по поводу твоей книги?

Она слегка улыбнулась и отвернулась от окна, через которое смотрела, как мартовский ветер гонит старые листья по газонам парка.

— Нет, не очень. Вообще-то я о них не слишком заботилась. Я написала то, что надо было написать, а не то, что люди хотят слышать.

— Что ж, ты должна признать, что критика правительства за его политику в отношении индейских резерваций сейчас не очень популярна. Особенно в свете постоянных разбойных набегов Джеронимо. Конечно, я понимаю, что армия тоже небезупречна…

— Совершать несправедливость позорнее, чем страдать от нее, — процитировала она и, видя, что отец поднял брови, добавила:

— Платон.

— Боже мой, моя дочь цитирует философов! Ты очень изменилась, детка.

— Видимо, да.

Уитни подумала о письме, которое получила от Теджаса; в длинном послании он просил ее не беспокоиться о том, что она выдала его имя армии, что она сделала то, к чему ее вынудили, и он не винит ее за то, что она рассказала о нем Уэсту.

В любом случае это не наделало беды, потому что Дэниел Коулмен сумел вовремя добраться до Фремонта.

Извинения посыпались как орешки, и ему оставалось только принимать их.

Потом он написал о многом другом, в основном о скуке жизни на асиенде, о свадьбе сестры и закончил странной цитатой из Шекспира: «Пользуйся сладостью бедствий», а потом добавил: «Ты получила их в полной мере и обратила себе на пользу, я молюсь, чтобы ты была вознаграждена за это».

Видя, что отец ждет продолжения ее слов, она добавила:

— По-моему, замена одного мужа на другого пошла мне на пользу. Хотя последний был у меня два месяца, а не два года, как сказал остряк из газеты твоего конкурента. Он, конечно, не знал, что…

— Кончай с этим! — взорвался Морган. — Или ты собираешься вечно его оплакивать? Сколько уже месяцев — с октября — ты даже не улыбаешься! А когда с тобой заговаривают, твоим скепсисом можно наполнить все пустые чашки в Манхэттене! Не выходишь из дома, только сидишь и смотришь в это проклятое окно, как бездушная кукла!

— Хорошее сравнение, папа. — Она тихо повторила:

— «Как бездушная кукла». Так я себя и чувствую. Я потеряла не только мужа, я потеряла часть себя.

Морган подошел и неуклюже поцеловал ее в холодную бледную щеку.

— Что бы тебе ни понадобилось, я сделаю все, что смогу, — веско сказал он. Голос задрожал от огорчения. — Только прошу тебя, обязательно скажи.

Уитни улыбнулась:

— Если бы я знала что, я бы и сама сделала. Папа, со мной будет все в порядке, честное слово. Просто нужно время.

Она отвернулась и подошла к окну своего кабинета.

На улице начинался дождь, капли стекали по стеклу, как слезы, и Морган сердито подумал, что становится таким же замкнутым, как дочь, — Ладно. — В комнате, где было слышно только тиканье часов и шипение углей в камине, голос прозвучал излишне резко. — Пойду в контору, узнаю последние новости. Пойдем со мной. У тебя может появиться идея для новой книги. — Она помотала головой. Морган настаивал:

— Все равно в такой день нечего делать, а тебе полезно выйти.

— Я люблю тишину, — сказала Уитни не оборачиваясь, но Морган устроил-таки шум: фыркнул и хлопнул дверью. Она почти улыбнулась. Она действительно любила тишину. В тишине больше смысла, чем в шумном мире, окружавшем ее.

Она смотрела на дождь, на мокрую улицу, экипажи и пешеходов, бегущих под навес, и ей трудно было представить Аризону с ее горячим, всепроникающим солнцем, где на сотни километров не было ничего, кроме кружащих в небе ястребов.

Но если закрыть глаза и ни о чем не думать, то можно почувствовать ту жару и сладкий запах лунных цветов в ночи и услышать тягучий голос Каттера…

— Спишь наяву, тигренок? А я думал, ты меня ждешь.

Уитни застыла, не смея оглянуться. Ей показалось, что она сошла с ума, что начались галлюцинации. Потом она услышала легкое шарканье, испуганный вскрик, топот шагов и медленно оглянулась.

Каттер стоял в дверях и казался похожим на иллюстрацию из каталога манхэттенского магазина, пока она не разглядела у него на боку специфическую выпуклость пистолета под длинным синим плащом. На нем была белая рубашка с высоким воротом, узкие черные брюки и красный жилет, он был аккуратно подстрижен.

Из-за его спины ее секретарь Огастин Фрай тянул свою индюшачью шею и с сопением пугливо таращил глаза. Каттер кинул на него нетерпеливый косой взгляд и снова посмотрел на Уитни:

— Если этот человек работает на тебя, уволь его. Он не издал ни одного интеллигентного звука с момента моего появления.

— Из-за пистолета, — спокойно сказала Уитни, гадая, не во сне ли это происходит. — В Нью-Йорке мужчины не носят на боку пистолет.

— В самом деле? Опасно. — Каттер снова посмотрел на человечка возле своего локтя и покачал головой.

Знакомой небрежной походкой он прошел через комнату к Уитни, и в зеленых глазах горел тот же дерзкий свет, и та же насмешливая полуулыбка кривила губы. Она неожиданно — и необъяснимо — рассвирепела. Видимо, он разглядел вспышку гнева в ее глазах, потому что вместо сладкого объятия она обнаружила, что ее руки скручены за спиной.

— Как ты посмел заставить меня считать тебя мертвым столько месяцев?! — выпалила она, вырываясь из тисков.

— Только не перебрасывай меня через плечо, — предупредил он. — Забудь эти штучки. Успокойся, и я все объясню.

— Объяснишь! — Слезы заливали ей лицо — слезы злости, слезы радости, слезы неизвестно отчего. — Прошло шесть месяцев! Шесть месяцев с тех пор, как тебя якобы убили, и ты только теперь обо мне вспомнил? — Она топнула, но не попала по ноге. — Я прошла через ад, а ты вплываешь в комнату как ни в чем не бывало, как будто мы расстались вчера… Каттер!

Каттер оторвал ее от пола, повалил на тонкий обюссонский ковер и придавил своим телом:

— Лежи тихо, тигренок.

— Каттер! Немедленно отпусти меня! Каттер! Что ты делаешь?

— Каттер? — взвизгнул Огастин Фрай и подпрыгнул, как вспугнутая жаба. — Вы сказали — Каттер? Это тот предатель? Тот… убийца?

— Пошел вон, — спокойно приказал Каттер, взглянув на секретаря. — И закрой за собой дверь.

Фрай сжался, но ушел только после того, как услышал сдавленный голос Уитни:

— Ступайте, Фрай. И закройте за собой дверь.

Гнев отступил, Уитни посмотрела в лицо Каттеру:

— Он испугался, что я тебя покалечу.

Он засмеялся, зажал в руке кисти ее рук и закинул над головой.

— Я тоже. Ты самая свирепая тигрица, какую я знаю. — Он наклонился и поцеловал ее, задержав губы, дразня, и соблазняя, и обещая, и Уитни застонала.

— Ты же знаешь, как я всегда хочу тебя, — сказала она между поцелуями; голова кружилась, сердце переполняла радость, что он жив, что он с ней.

— Поговорим об этом позже… Что еще там?! — Каттер повернул голову на звук открывшейся двери.

В дверях стоял Морган Брэдфорд, его первая вспышка тревоги быстро улеглась.

— А, это ты. Фрай ничего не мог толком сказать. Как всегда. — Морган оглядел дочь, лежавшую под длинной худой фигурой Каттера, и поднял брови. — Полагаю, объяснения я получу позже.

— Гораздо позже, папа, — сказала Уитни.

Брэдфорд усмехнулся и вышел.

В элегантном кабинете, выходившем окнами в парк, лежа на полу, Уитни улыбалась в горячие губы Каттера, закрыв глаза и запрокинув голову, а он снимал с нее одежду слой за слоем. Ей было жарко, но не от огня камина, а от любви и желания.

Кровь медленно и восторженно растекалась по венам, Уитни испытывала томление и лихорадочный жар, тело поднималось навстречу телу Каттера. Его руки мучили ее истомой, а губы задержались на губах, когда его тело увлекло обоих сокрушительным напором.

Уитни гладила его от плеч до узких бедер, отвечала на его тяжелый ритм с такой неистовой страстью, что у Каттера захватывало дух. Ее ноги сплелись над ним и прижали к себе, словно решили никогда не отпускать; у нее мелькнула смутная мысль — и не отпущу. Кто знает; когда ему придет в голову снова исчезнуть?

Крепко держа его руками, прижавшись так близко, как только может женщина прижаться к мужчине, Уитни шептала ему на ухо:

— Я люблю тебя, я люблю тебя…

И услышала в ответ слова, которые, как думала, никогда не услышит. Каттер грубовато пробормотал:

— По-моему, я люблю тебя с того момента, когда ты потребовала, чтобы я еще раз тебя поцеловал, тигренок. — И он поцеловал ее долгим, глубоким поцелуем, так что в ушах зашумел океанский прибой. Он повторил:

— Я всегда тебя любил.

Глава 20

Было темно, дождь продолжал стучать по карнизу, но на этот раз они лежали в ее постели; покрывало сбилось, камин освещал комнату неярким светом. Пресыщенная и удовлетворенная, Уитни свернулась клубочком под рукой Каттера и бездумно поглаживала его.

— Итак, ты рассказывал, как Дэниел еще раз получил для тебя прощение от губернатора Фремонта.

Каттер замычал и приоткрыл сонные глаза.

— О да, когда Уэст тебя увез, Дэниел ринулся в Прескотт, но сначала дал телеграмму твоему отцу, поскольку ему дольше добираться, а потом погнал лошадей в Прескотт. Он вытащил Фремонта из постели, тот брюзжал и, насколько я понимаю, не хотел ничего подписывать, пока не услышал от Дэниела всю историю. Потом он все проверял и перепроверял — а ты знаешь, сколько времени занимает.

— Что ты делал в то время, когда Уэст меня допрашивал? — От воспоминаний о своей беспомощности Уитни передернулась. Она до сих пор иногда просыпалась по ночам от ужаса.

— Ехал в Мексику на встречу с Джеронимо. Я скажу Уэсту, что это была блестящая идея — нанять разведчиком апачи. Это положит конец делу раз и навсегда.

— Что ты имеешь в виду? — Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, и шелковые кудри пощекотали ему подбородок.

— Использовать апачи, чтобы изловить другого апачи. Джеронимо очень хитер и привычен к скалам и пустыне, а бледнолицые солдаты — нет.

Каттер лениво потянулся, напоминая большого кота, снова обнял Уитни за плечи и уложил на прежнее место.

Окинул ее взглядом, задержался на груди и снова посмотрел в глаза.

Когда Уитни нежно сказала: «Ты пришел сдаться в обмен на меня», — он кивнул и прищурился.

— Я был не очень уверен в мотивах Уэста. Я знал, что он к тебе неравнодушен… во всяком случае, даже после того, как он узнал все, что хотел, он и не подумал меня отпустить. — Каттер насмешливо скривил рот. — Кто-нибудь должен будет сказать Уэсту, что для апачи сбежать со столба, к которому он привязан, — такое же простое дело, как для Уэста играть в покер краплеными картами.

Уитни с возмущением воскликнула:

— Он привязал тебя к столбу?

— К сожалению для него, не слишком удачно. Кожа, намокая, растягивается, и я сумел освободиться и сбежать, когда Теджас пришел мне на помощь.

— Так тебе Теджас помог бежать? — удивилась она. — Никто мне этого не говорил.

— Никто и не должен был знать.

— Но почему, почему за все это время никто не сказал мне, что ты жив? И почему Уэст считал, что ты убит?

Каттер осторожно положил ей руку на живот.

— Тигренок, по одному вопросу за раз. — Он наклонился, поцеловал ее в нос, в брови, потом отстранился и сказал:

— Уэст думал, что я мертв, потому что меня ранило, я упал, и несколько солдат это видели. Я сбежал, но пуля меня достала.

Она поискала пальцами и нашла на правом плече шрам, тихонько поцеловала его и дрожащим голосом сказала;

— Какую опасную жизнь ты ведешь!

— После того как встретил тебя, она стала гораздо опаснее, — засмеялся он.

Она фыркнула, но продолжала настаивать:

— Ты не ответил на главный вопрос — почему никто не сказал мне, что ты жив? Каттер, я хотела умереть… Я никогда в жизни не была такой несчастной… почему?

Он прижал ее к себе, положил подбородок ей на макушку и сказал:

— Тебя так легко сломать, тигренок. Стоит тебе узнать, что человеку, которого ты любишь, угрожает опасность, и ты все расскажешь. — Он хрипло добавил:

— Ты можешь вынести все, пока это касается тебя, но если бы меня опять схватили, тебя бы раздавили, как сырой пирог.

Потрясенным шепотом Уитни сказала:

— Я не хотела навредить Красной Рубашке и остальным…

— Чш-ш. Я знаю. Ты не виновата. Превратности войны. Кто-то всегда оказывается посередине, и как правило — невиновные. — Наступило короткое молчание, потом он добавил:

— Знаешь, я возвращаюсь туда.

Ну вот. Он сказал то, чего она с ужасом ждала с того момента, как он ввалился к ней в кабинет; она откинула голову, и в золотистых глазах блеснули слезы.

— Когда?

— Скоро. Я пришел забрать тебя.

На мгновение в воздухе повисло молчание.

— Забрать меня? — медленно проговорила она, с трудом веря, что он это сказал. — Но… что, если я опять сломаюсь?

— Все будет совсем иначе. — Он тяжело вздохнул. — Послушай, я старался урезонить Джеронимо, но он горит ненавистью и ничего не слушает. Мне пришлось принять собственное решение. Моя цель — помочь всем людям, а не одному упрямому вождю, и я… я вступил в армию.

Уитни так и подскочила.

— Что?! — Ее сотрясала дрожь. — После всего, что они сделали с Красной Рубашкой… ты вступаешь в армию?

— Разведчиком. — Его зеленые глаза смеялись; потом взгляд соскользнул с испуганного лица ниже, и глаза засветились другими эмоциями. — Это самое лучшее решение. — Губы покусывали ее полуоткрытый рот. — Джеронимо не может… — губы нашли бархатную мочку уха, потом поползли вниз, — рыскать бесконечно, и если апачи хотят выжить как нация… — голос продолжал из ложбинки между грудей, — нужно сдаваться, это неизбежно.

— С-с-сдаваться? — Она содрогалась, потому что его рот отыскал и дразнил пик груди.

— М-м-м… Знаешь, уступить другому права на владение и управление… по требованию или из раскаяния… по крайней мере так звучало определение в последний раз, когда я его слышал. — Его губы вернулись к ее губам и целовали так долго и жадно, что она потеряла нить разговора и забыла обо всем, кроме Каттера.

За каменными стенами дома на Манхэттене шел дождь и дул ветер, но внутри было жарко, как в аризонской пустыне. Уитни подумала — и это была ее последняя связная мысль, — что она и не знала, как это сладостно — сдаться.

Примечания

1

Скво — индейская женщина. — Примеч. пер.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Реклама на сайте