«Страсть по расчету (Строптивая леди)»

Валери Кинг Страсть по расчету (Строптивая леди)

Маргерит, самой лучшей подруге

1

— Немедленно останови карету! Останови, я сказала! — гневно взывала Шарлотта Эмберли, тщетно пытаясь докричаться до кучера.

Мисс Фиттлуорт, уже много лет исполнявшая обязанности ее горничной и компаньонки, хорошо зная характер своей госпожи, понимающе прикусила губу, но, не выдержав, прошептала:

— Боюсь, он не слышит вас, дорогая. Грохот колес заглушает слова. Да и он сам, вы обратили внимание, в таком немыслимом головном уборе, шляпа наползает ему на глаза.

Шарлотта усмехнулась.

— Пожалуй, даже залп артиллерийской батареи не произведет на него никакого впечатления, — согласилась она и вновь скомандовала: — Эй, любезный, стой!

Однако колеса видавшей виды кареты продолжали вращаться с бешеной скоростью, невзирая на мольбы Шарлотты. Этот неопрятный человек продолжал понукать лошадей, не слыша ее окриков. Может, он глухой? Постучав несколько раз в растрескавшийся потолок кареты темно-зеленым шелковым с фестончиками из белых брюссельских кружев зонтиком от солнца, девушка приказала:

— Сейчас же останови карету! Немедленно! Лошади замедлили бег, а потом стали.

Шарлотта облегченно вздохнула. Кучер, плотный, коренастый, спрыгнул с козел, мягко приземлившись на кривые ноги. Он открыл дверцу кареты, и Шарлотта опять поразилась грубым чертам его лица, продубленного солнцем, и зубам, пожелтевшим, видимо, от курения.

— Ну, чево? В какой такой магазин мисс еще желают? — осведомился он, неприятно причмокивая губами.

Шарлотта холодно улыбнулась.

— Будь так любезен, избавь меня от своих дерзостей. И, пожалуйста, вернись к тому очаровательному магазинчику, в витрине которого выставлены всевозможные часы.

Сплюнув с досады, возница проворчал:

— Интересно, через сколько же дней вы надеетесь прибыть на Вест-стрит?

— Не понимаю, какое тебе до этого дело?

— Встали — поехали, встали — поехали, сколько это можно терпеть? Ваши вопли рвут мне уши, я прям чуть не прыгнул под копыта моих лошадок. Им совсем не по нраву ждать здесь, ждать там… И между прочим, мисс, у вас багажа и покупок хватит не на одну жизнь.

И он устремил взгляд на пол кареты, где уже громоздились десятки перевязанных лентами коробок, коробочек и свертков разнообразных форм и размеров, не давая юной леди даже шагу ступить. Однако Шарлотта воззвала к сердцу кучера, к его добрым чувствам:

— Ты совсем загнал лошадей, ты уже так порвал им рты, что они и за год не заживут! Боже мой, милейший, пожалей бедных животных. Не следует так мчаться. Настоятельно прошу вернуться в магазин часов, иначе не заплачу тебе ни фартинга. И не рви рты лошадям.

— Мисс Эмберли, — вмешалась мисс Фиттлуорт. — Возможно, нам стоит поторопиться, вас ведь ждет отец. Время идет. — Она нерешительно улыбнулась этому странному человеку. Тот в ответ раздвинул губы, обнажив в улыбке гнилые зубы.

— Чепуха! Я еще ни разу не была в Брайтоне и собираюсь при встрече одарить всех своих друзей.

— Вы уже приобрели каждому по нескольку подарков, — мягко заметила мисс Фиттлуорт.

— Но Мод обожает часы, а я не видела ее Целую вечность. Нет, решено, мы возвращаемся в магазин. Пожалуйста, добрый человек. Всего лишь чуть больше четверти мили назад. Подчинись ты мне по первому требованию, все было бы уже куплено. Именно ты задерживаешь нас.

Возница стащил с седеющей нечесаной головы грязную шляпу, хлопнул ею по колену, пробормотал несколько неразборчивых ругательств и поднялся на козлы.

С некоторым затруднением он развернулся прямо перед тяжело груженой повозкой, чем вызвал ругань ее возницы. Оживленная перебранка закончилась, карета все же двинулась по направлению к целому кварталу магазинов, называемому «Принсиз Плейс».

Шарлотта с наслаждением вдохнула морской воздух, влажный и пахнущий солью. Море отражало чистую синеву неба, сверкало, искрилось.

Шарлотта вела довольно замкнутую жизнь в Бедфордшире, графстве, удаленном от морских курортов, и вид оживленного солнечного Брайтона, каким он бывает в конце июня, воодушевил ее необычайно. Именно в это время обитатели столицы устремляются на побережье. Хотя ее подруги Мод Дансфолд, Селина Бошем и описывали ей этот живописный курортный город, ведущий свое летосчисление еще со времен Вильгельма Завоевателя, однако увиденное Шарлоттой превзошло все ее ожидания. Правда, изящные террасы времен короля Георга, уступами сбегавшие к берегу оказались именно такими, как писали девушки. Но какие слова в состоянии передать хотя бы отдаленно царственное сияние солнца! Не могла также молодая леди представить себе такое множество шикарных экипажей, неторопливо проезжавших мимо, и такое количество небольших восхитительных магазинчиков, только и ждущих внимания ее блестящих карих глаз.

Пытаясь обуздать свою жажду удовольствий, она мысленно сдерживала себя: поездка в Брайтон не совсем увеселительная, поскольку привели ее сюда два жизненно важных дела. Однако чем больше Шарлотта пыталась подавить нараставшее в ней радостное возбуждение от знакомства с прекрасным портовым городом, тем большее волнение она испытывала. В четырехместном с откидывающимся верхом ландо, катившем им навстречу, разместились молодые леди, оживленно беседовавшие между собой. Мысли Шарлотты тотчас же вернулись к причинам, заставившим ее покинуть Бедфордшир.

Мод и Селина, чем-то похожие на леди в ландо, умолили ее приехать к ним на лето. Но не только для того, чтобы насладиться развлечениями Брайтона в самое лучшее здесь время года. Они надеялись, что она сможет стать достойной противницей одного джентльмена, пренебрегшего их чувствами. Его звали Стоунлей.

Шарлотта никогда не видела этого лорда. По словам любимых подруг, это был самонадеянный и высокомерный холостяк, давший каждой основание верить в его серьезные намерения. Но в последний момент он, вместо того чтобы сделать предложение, отверг их, хотя ничто не предвещало такой позорной развязки.

Шарлотта получала письма со следами слез, хранившие оскорбленные чувства и разбитые надежды. Сначала — от высокой элегантной Мод, потом — от миниатюрной рыжеволосой Селины.

Какой жестокий человек, подумала Шарлотта, вспомнив горькие послания подруг детства. Они отчаянно надеялись, что, возможно, ей удастся отомстить вероломному Стоунлею, поставив его в такое же унизительное положение, в каком по его вине оказались многие девушки. Что же до нее самой, то она пребывала в том состоянии духа, когда не только с удовольствием ждешь возможности показать такому типу мужчины, как лорд Стоунлей, всю степень его вины, но и стремишься сделать все возможное для тех, кто связан с тобой узами глубокой дружбы. Ее собственная преданность не знала границ — она рискнула бы своей жизнью, отправилась бы на край света ради тех, кого любила. И хотя Брайтон — прекрасный город, известный своими морскими купаниями, — не край света, она и в самом деле приехала сюда в первую очередь для того, чтобы помочь подругам.

Была, тем не менее, еще одна причина, по которой она оставила свои повседневные многочисленные обязанности в Бедфордшире и совершила путешествие в город Брайтон графства Сассекс. Неделю назад Шарлотта получила от отца письмо с настоятельным приглашением в Брайтон, где его приблизил к себе принц-регент, и где он мог также наслаждаться многочисленным обществом влиятельных друзей.

Сэр Джон Эмберли в туманных выражениях сообщал дочери об «исключительно деликатном плане», который может быть осуществлен только с ее помощью. Шарлотта настолько мало знала о делах отца, что и представить не могла, о какого рода «деликатном плане» идет речь, не говоря уже о том, что за помощь она может оказать. Но неотложность дела, насколько она могла понять из написанного в спешке послания, была так велика, что, не будь приглашения Мод и Селины, она бросилась бы к отцу. Вот только что на этот раз замышляет ее непредсказуемый родитель?

Шарлотта, наконец, оказалась в магазине и двадцать минут решала, на каких же из трех часов золоченой бронзы остановить свой выбор. Она поняла правоту мисс Фиттлуорт — вечер надвигался быстро, а резкий ветер усиливался. В узорчатые оконца магазина, поверх выставленных перед подоконником декоративных часов, она увидела даму. Та обеими руками ухватилась за голову, стараясь удержать шляпу, а подол фиолетового платья облепил ей ноги.

Быстро расплатившись и крепко зажав под мышкой предназначенные Мод часы, Шарлотта той же рукой подобрала складки темно-зеленой шелковой накидки и вышла навстречу стихии. Ветер с размаху набросился на нее, она едва успела другой рукой удержать свою нарядную шляпку с темно-зелеными лентами, украшенную белыми рюшами. И тут на нее стремительно налетел мужчина. Идя против ветра, он тоже, придерживая шляпу, наклонил вперед голову. От столкновения Шарлотта рухнула навзничь, стукнувшись затылком обо что-то твердое. Она успела увидеть красивое лицо и удивленные синие глаза, а потом все исчезло. Она потеряла сознание.

2

Когда Шарлотта пришла в себя, все плыло у нее перед глазами. Она не поняла, где находится и почему вокруг стоит такой острый запах нюхательных солей мисс Фиттлуорт. Зажмурившись, она отмахнулась затянутой в перчатку рукой и пробормотала:

— Нет, нет. Пожалуйста, уберите этот флакончик, мисс Фиттл. Умоляю.

Запах исчез. Она открыла глаза, над ней склонилась не чопорная мисс Фиттлуорт, а незнакомец, чье приятное лицо Шарлотта успела увидеть, прежде чем потеряла сознание. К ее удивлению, в синих глазах вспыхивали веселые огоньки, — казалось, происходящее забавляет его.

— Вы не пострадали, мисс Эмберли? — услышала она вопрос джентльмена, но его низкий, звучный голос донесся почему-то издалека.

Шарлотта ощутила глухую, ноющую боль в затылке.

— Нет, ничуть, — еле слышно отозвалась она.

— Да, это и видно, — с улыбкой прошептал мужчина. Только ответьте, маленькая красавица, всегда ли цвет вашего лица напоминает свежевыпавший снег, и имеете ли вы обыкновение выражать свои мысли чуть громче мяуканья котенка?

— Вы дерзкий человек, — прошептала Шарлотта, проигнорировав вырвавшийся у него смешок, и прижала ладонь ко лбу, желая остановить круговерть перед глазами. — Где я? Где мисс Фиттл?

— Я здесь, дорогая, — мисс Фиттлуорт показалась из-за плеча джентльмена.

— Вы не пострадали? — тихо спросила Шарлотта. — Я не сбила вас, падая?

— Нет. Со мной ничего не случилось. Мне только жаль, что я не успела поддержать вас. Вы ударились о кирпичи, лежавшие под окном. Вас не тошнит?

— Немного. Никак не могу прийти в себя. — Переведя взгляд на незнакомца, она спросила: — Кто вы?

Шарлотта попыталась выпрямиться и только тут поняла, что мужчина держит ее на руках с той же легкостью, как если бы она была ребенком, — ну уж нет, она не позволит так с собой обращаться!

— О Боже! — воскликнула молодая леди. — Это в высшей степени неподобающе! Прошу вас немедленно опустить меня!

— Ни в коем случае, — мягко ответил мужчина, слегка сдвинув брови, в глазах его не осталось и следа веселья. — Боюсь, вы снова упадете. И, пожалуйста, не причиняйте себе еще больше вреда, пытаясь вырваться. Я не сделаю вам ничего дурного. Вы хотите знать, кто я, — я тот, кто сбил вас с ног и разбил ваши часы. Покорнейше прошу меня простить.

Все еще не в состоянии собраться с мыслями, Шарлотта опустила голову и глянула на землю.

— Боже мой, — пробормотала она. Часы Мод превратились в кучку маленьких шестеренок, пружинок и кусочков дерева, лежавшую на серых камнях под ногами. — Мод так огорчится, — чуть слышно сказала Шарлотта.

— Мод? — переспросил мужчина. — Вы случайно говорите не о Мод Дансфолд, которая живет на Рассел-стрит?

Шарлотта кивнула.

— Да, — с заминкой ответила она. — Мы лучшие подруги с самого детства. Я хотела сделать ей подарок по случаю своего приезда. А вы с ней знакомы?

— Да, так получилось, — вежливо ответил джентльмен. Шарлотте показалось, что Мод ему не нравится. Он продолжал: — Я позабочусь о других часах взамен разбитых. Не хотелось бы разочаровывать мисс Дансфолд.

Шарлотте понравилась его внимательность.

— Уверяю вас, сэр, в этом нет никакой необходимости, — уже громче произнесла она, почувствовав себя немного лучше. — Позволю заметить, что злополучное столкновение произошло и по моей вине. Я спешила и в то же время хотела предупредить свою горничную о ветре. Кроме того, я уже купила для Мод корзинку девонширского мыла, по меньшей мере двадцать лент, бумагу для акварелей и что-то еще — не могу сразу и вспомнить.

— Вы очень щедрая подруга, — заметил мужчина, и его лицо смягчила улыбка.

Шарлотта хмыкнула.

— Мисс Фиттл не согласилась бы с вами, она считает, что я просто опасно порывистая, импульсивная. Ее суждение верно — она знает меня с колыбели. — Отводя от щеки каштановый локон, Шарлотта воскликнула: — Боже! Где моя шляпа?

— Мисс… э-э… Фиттл… — начал незнакомец и остановился, взглянув на высокую компаньонку Шарлотты.

— Фиттлуорт, — мягко подсказала горничная и зарделась от столь пристального внимания к ее имени.

Он кивнул ей и продолжил:

— Ваша шляпка у мисс Фиттлуорт. Я попросил снять ее, чтобы определить, не нуждаетесь ли вы в немедленной помощи врача. К счастью, в этом нет необходимости.

— Понятно, — вздохнула она. — Спасибо, вы очень хорошо обо мне позаботились. — Шарлотта вновь почувствовала неловкость: он все еще держал ее на руках, и от него исходило странное ощущение тепла, смущавшее ее.

— Опустите меня, — решительно попросила она. — Я уже пришла в себя, даю вам слово.

— По-моему, это неразумно, — твердо ответил незнакомец, сощурив синие глаза, словно пытаясь понять ее. — Простите мою невоспитанность, но я не повинуюсь вашему желанию, леди, считаю, что вы еще нуждаетесь в моей заботе.

В глубине души Шарлотта почувствовала, что он как-то проверяет ее. Его тон оставался категоричным, не терпящим ни возражений, ни споров.

Нельзя сказать, чтобы такая манера разговаривать ей понравилась. В конце концов, она самостоятельная молодая женщина, которая в течение многих лет прекрасно управляет имением отца. Шарлотта чрезвычайно гордилась независимостью своего ума и духа. Ей удавалось все, за что бы она ни взялась. Упрямо выпятив подбородок, она посмотрела мужчине в глаза.

— Вы чересчур внимательны, сэр. Еще раз настоятельно прошу спустить меня на землю. Я не отношусь к числу тех чувствительных молодых особ, что раскисают от шишки на голове. Я ценю ваше участие, но, боюсь, у вас уже устали руки держать меня.

Выражение его лица мгновенно изменилось. Бросив взгляд на Шарлотту, незнакомец улыбнулся дьявольской улыбкой.

— Вы не убедили меня и тем самым лишились последней возможности. Теперь я не отпущу вас, дабы доказать вам свою силу, — признаюсь, мной движет обычное мужское тщеславие.

Шарлотта покачала головой.

— Вы не производите впечатление человека, которого заботят подобные пустяки. И вряд ли вам интересно демонстрировать свою силу. Подозреваю, что вы воспользовались моими словами как предлогом, чтобы не отпускать меня. Но такой хитростью вам меня не провести. Так что настоятельно прошу позволить без вашей помощи дойти до кареты.

— Великолепно сказано, но, увы, я не могу. Шарлотта почувствовала, что краснеет.

— Сэр! Ваше упрямство бессмысленно. Поставьте меня на землю! Немедленно! Говорю вам, немедленно!

— Я бы так и поступил, если, как уже говорил, посчитал бы это разумным. Но я так не думаю, поэтому вы останетесь моей пленницей.

— Вам никогда не говорили, что вы в высшей степени самонадеянны?

Мужчина почему-то усмехнулся. Мисс Фиттлуорт неодобрительно покачала головой:

— Вам не следовало бы осуждать джентльмена, когда он так добр к вам.

— Непохоже, чтобы его чересчур огорчили мои выводы, не так ли, сэр? — отозвалась Шарлотта.

— А что, собственно, случилось? — Он медленно направился в сторону улицы. — Не вы первая определили изъяны моего характера.

Шарлотта не могла не улыбнуться. Ей по душе пришелся его ответ, но она не хотела упустить последнюю возможность освободиться из смущавших ее объятий.

— Разрешите мне хотя бы попробовать пройти самой? — попросила она.

— Вы почти усыпили мою бдительность столь кротко заданным вопросом, но я снова должен вам отказать. Кстати, я всего лишь намерен посадить вас в вашу карету.

Джентльмен шел к ожидавшей ее карете, он нес ее без видимого усилия. Ее руки покоились на его плечах, и внезапно, впервые с той минуты, как она пришла в себя, Шарлотта осознала близость мужчины, на которую обрекла ее ситуация. Никогда еще ни один мужчина не обнимал ее, разве что во время вальса — совершенно бесстрастно. Иногда друг Шарлотты Гарри Элстоу, держа ее за талию, помогал сесть в седло, но это ничего не значило. Мод и Селина не верили, когда она говорила, что еще ни разу не целовалась, они обвиняли ее в неискренности, но дело обстояло хуже. Шарлотта не только не была хоть раз в жизни влюблена, но даже не могла утверждать, что изведала какие-нибудь «нежные чувства».

Ощущение, испытанное на руках незнакомца, Шарлотту встревожило — она уловила тончайший аромат очень дорогого мыла. Само по себе это вряд ли привлекло бы ее внимание, но перед мысленным взором возник образ незнакомца перед зеркалом, в руках у него бритвенный прибор, он собирается избавиться от бороды. Щеки Шарлотты вспыхнули. Его решительно очерченный подбородок украсила бы прекрасная бородка. Более того, Шарлотта нашла этого джентльмена весьма привлекательным. Волосы под его начищенной касторовой шляпой черны как смоль и прическа в так называемом стиле Брута. Вполне подходящая, подумала Шарлотта, учитывая очевидную жесткость его характера. Высшего качества, тончайшей выделки фрак прекрасно облегал плечи незнакомца, широкие, по-настоящему мужские, насколько Шарлотта могла убедиться.

Подойдя к наемной карете, он мельком глянул на Шарлотту, и она успела лучше разглядеть его лицо. Брови у него были такие же темные, как и волосы, густые, стрельчатые. Высокие, резко очерченные скулы, прямой нос. А губы имели обыкновение слегка подергиваться, когда что-то забавляло его. Как в настоящий момент.

— Ваш вердикт, мисс? — поинтересовался он.

Шарлотту Эмберли отличало чувство собственного достоинства, не позволяющее ей жеманиться и заискивать перед мужчинами. Будучи человеком прямым и честным, она открыто высказывала свое мнение, не скрывая своих пристрастий, и в течение последних лет из своих двадцати четырех убеждалась, что именно таким образом ей удавалось удерживать на расстоянии всех возможных женихов из круга своих знакомых. Мод и Селина предостерегали, что в общении с лордом Стоунлеем ей придется прибегнуть к кокетству и к искусству флирта. Но сейчас у Шарлотты не было причин изменять себе и своим правилам, и потому она чистосердечно ответила:

— По-моему, вы самый красивый мужчина из тех, кого я встречала.

Незнакомец побледнел, затем щеки его порозовели, что Шарлотта сочла за проявление удовольствия. Он весьма тепло улыбнулся. Ветер тщетно попытался сорвать с джентльмена шляпу, когда он с девушкой на руках миновал здание, защищавшее от ветра, и приблизился к карете.

— Вы повергли меня в смущение, — произнес он, наконец.

— С усилием отведя от нее взгляд, джентльмен окликнул кучера, продолжавшего глазеть в небо и чесать в затылке.

— Эй ты! Не изволишь ли открыть для леди дверцу?

Явно не зная предшествовавших событий, кучер спрыгнул с козел и немедленно начал высказываться:

— Ну и дела! Неужто мисс хватил удар от бесконечных покупок? Уж я вам скажу, что бывает, когда…

Он закашлялся, и Шарлотта с изумлением увидела, как багровеют его щеки.

Но, прежде чем посмотреть на незнакомца, все еще державшего ее на руках, она догадалась, что он раздосадован: напряглись мышцы его рук, груди и плеч. Мужчина испытывал неудовольствие, и оно с легкостью отражалось во всем его теле. Когда же Шарлотта взглянула ему в лицо, холодность, с какой он смотрел на дерзкого кучера, не оставила никаких сомнений.

Шарлотта не удивилась, когда возница вдруг начал кланяться, почесываться и мять в руках сдернутую с головы шляпу — он пытался принести свои извинения. Его смирение и почтение были столь глубокими, что Шарлотта невольно восхитилась удивительной способностью своего защитника молча подчинить несносного кучера.

Возница подобострастно открыл дверцу и помог мисс Фиттлуорт сесть в карету. Горничная принялась отодвигать груду свертков, загромождавшую пол, а Шарлотта тихонько прошептала незнакомцу на ухо:

— У вас это отлично получилось.

Он пристально смотрел на нее в течение минуты, показавшейся ей вечностью. Наконец улыбнулся. И на этот раз улыбка тронула не только губы, но и отразилась в его чудесных синих глазах. Он прошептал:

— Благодарю вас.

Шарлотта потупилась, она почувствовала между ними нить невыразимого словами понимания. Кто этот человек? Почему уже один его взгляд наполнил ее сердце теплом? Внезапно Шарлотта испытала стеснение в груди, стало трудно дышать. Его взор оторвался от ее глаз, проследовал к бровям, щекам и остановился на губах. Сердце ее встревожено забилось. Она поняла, что, будь они наедине, этот джентльмен поцеловал бы ее. И тут же с ужасом осознала, что с удовольствием позволила бы ему эту скандальную вольность.

— О Боже, — пробормотала Шарлотта. Господи! Что это с ней происходит? Когда незнакомец, наконец, оторвал взгляд от ее губ, она решила немного поддразнить его, надеясь ослабить возникшее между ними чувственное напряжение.

— Вам следует смотреть вперед, когда вы идете. Не годится путешествовать по Брайтону, сбивая с ног молодых дам.

Губы его насмешливо скривились, когда он опустил ее на землю.

— Вы, безусловно, правы, — склонился он в поклоне. — Я непременно приму ваши слова к сведению. Однако в следующий раз, желая привлечь внимание джентльмена, выберите для обольщения бальный зал. Вы могли пострадать гораздо серьезнее.

Шарлотта растерянно захлопала длинными пушистыми ресницами, но не нашла достойного ответа. Он что, и впрямь думает, будто она намеренно столкнулась с ним, предвкушая радость от удара головой о кирпичи и обморока прямо на улице? Неужели он так глуп или в высшей степени самонадеян, если верит тому, что говорит!

Шарлотта продолжала глядеть на него в немом изумлении, он понимающе улыбнулся:

— Так, значит, я не ошибся?

Тепло синих глаз сменилось выражением неодобрения. Голос звучал холодно, таким же тоном он говорил о Мод. Девушке незнакомец показался враждебным и совсем непохожим на того человека, который едва не поцеловал ее несколько минут назад. Приятное впечатление, какое у него сложилось, пока он держал ее на руках, теперь полностью изменилось.

— Вы глубоко заблуждаетесь, сэр! — воскликнула Шарлотта, обретя способность говорить. — Я бы никогда не прибегла к тому, на что, как я полагаю, вы намекаете. Это одна из самых низких женских уловок.

И тут же почувствовала себя виноватой, вспомнив, что именно подобной тактики она собиралась придерживаться в предстоящей охоте на лорда Стоунлея. Тот явно заслуживал, чтобы его одурачили.

— Никогда? — уточнил незнакомец.

Не нравится он ей, решила Шарлотта. Он заботливо поддержал ее ушибленную голову, она на какое-то мгновение пожелала его поцелуя. Но у него такой паршивый характер, что теперь она совершенно уверена в своей антипатии. Он считает, даже уверен, что каждая женщина, обратившая на него свой взор, тут же желает заманить его в свои сети. Решительно невозможно снести такую самоуверенность! Так мог бы вести себя неизвестный ей, но уже неприятный лорд Стоунлей.

— Никогда не пользовалась подобными ухищрениями, чтобы вызвать к себе интерес джентльменов, это абсурд, — ответила Шарлотта, одарив мужчину враждебным взглядом. — Я слишком уважаю их, да и себя тоже.

В его улыбке сквозило то же недоверие, что и в словах.

— Тогда вас можно поздравить, и я, по всей видимости, должен попросить у вас прощения, неверно истолковав ваши намерения. — Он сдержанно поклонился и вынул из жилетного кармана визитную карточку. — Я провожу лето в Брайтоне. Если в течение этого времени вам придется прибегнуть к услугам врача, направьте счет мне.

— Вы слишком добры, — насмешливо-сладким голосом заметила Шарлотта, беря карточку и с поклоном приседая. — Всего доброго, еще раз благодарю за помощь.

Устроившись на подушках рядом с мисс Фиттлуорт, она краем глаза следила за джентльменом, который счел своим долгом дождаться их отъезда. Мельком глянув на карточку, Шарлотта обмерла от удивления, прочитав: «Стоунлей»!

Лорд Стоунлей смотрел, как трогается наемная карета, и в голове его теснились самые разные мысли. В начале он готов был побиться об заклад на все свое имущество, что эта леди — до того ему неизвестная, если не считать нежелательного знакомства с ее отцом, — натолкнулась на него умышленно. Однако искреннее изумление, отразившееся на ее лице, когда она прочла его фамилию, и горячее отрицание того, в чем он ее обвинил, заставили лорда призадуматься.

В конце концов, она все же оставалась Шарлоттой Эмберли, ее имя гордо сообщила горничная, пока он держал на руках красивую, потерявшую сознание молодую женщину. Она была дочерью баронета, сэра Джона Эмберли из Бедфордшира.

В этом-то и крылось недоверчивое отношение лорда к словам его дочери. Эмберли, к которому Стоунлей и так не относился с уважением, года четыре назад стал его врагом при обстоятельствах самых неприличных. В ярости Стоунлей намеревался погубить баронета и сделал бы это незамедлительно, при первой же возможности. Но благодаря одному из причудливых капризов судьбы ему не пришлось и пальцем пошевелить — Эмберли преуспел в своем падении самостоятельно. Подобно многим до него, он бросился в водоворот рулетки, пленившись «фараоном» и игрой в кости и поставив себя на грань полного разорения. В этом шатком положении малейший толчок со стороны все той же капризной судьбы, безусловно, грозил ему потерей всего состояния.

Стоунлей припомнил увиденные на полу кареты мисс Эмберли многочисленные свертки. Она даже говорила о своей порывистости. Фамильный недостаток характера, возможно, извиняющий ее импульсивность.

Но что привело мисс Эмберли в Брайтон?

Внутренний голос подсказывал Стоунлею, что сегодняшнее нежданное знакомство для него нежелательно, и он хорошо сделает, если избегнет встреч с дочерью своего злейшего врага.

Но почему, вопрошал он себя, вопреки разуму он больше жизни хочет, чтобы случай-насмешник снова заставил пересечься их пути? И чем скорей, тем лучше! Он хотел видеть ее.

3

Глядя на отца, Шарлотта неторопливо развязывала зеленые шелковые ленты своей шляпки, напоминавшей в результате происшествия смятый блин. Девушка стояла в передней городского дома отца на Вест-стрит, уже получив первую порцию тревоги от столкновения с коварным Стоунлеем.

Под пристальным взором сэра Джона она перевела взгляд на четыре брелока и печать, привычно висевшие у него на поясе. Вид знакомых мелочей неприятно поразил ее, хотя она до этого считала, что отец всегда элегантен. Он одевался у Вестона, создававшего модели в стиле Франта Браммелла; даже перчатки ее отца были сшиты по индивидуальной мерке.

Однако сейчас количество брелоков показалось ей чрезмерным, а ведь никогда до этого Шарлотта не позволяла себе подобных суждений о пристрастиях отца. Оглядев алый жилет, плотно облегающий голубой фрак с подложенными плечами, она подумала, что ее родитель вырядился так определенно из тщеславия. Шарлотта поймала себя на мысли, что сравнивает его со Стоунлеем. И дело тут вовсе не в подложенных плечах. Ее отец стремится привлечь к себе любым способом всеобщее внимание, тогда как Стоунлей желает оставаться инкогнито.

Мысли Шарлотты обгоняли друг друга, словно чайки над морем. Тревога не оставляла ее: почему до сего момента она не замечала в щегольстве отца самодовольного фата?

Но срочность других дел вернула Шарлотту к беспокоящему ее вопросу, и она тихо спросила:

— И как глубоко ты увяз, папа?

Она поймала на себе ускользающий взгляд больших красивых глаз отца, прежде чем сэр Джон отвернулся и уставился на лестницу. Шарлотта не торопила его с ответом. Отец картинно поставил обутую в блестящий сапог ногу на нижнюю ступеньку лестницы и облокотился на резные перила. Шарлотта, посмотрев на великолепную обувь отца, вспомнила, что он, подражая Браммеллу, приказывает добавлять в ваксу шампанское, добиваясь этим сияния кожи. Кто сейчас и где этот законодатель мод? Разорившийся игрок живет в Кале, в нищете и забвении.

Шарлотту охватило странное ощущение, что стоящий перед ней человек совсем чужой. Боже милосердный, на нем бледно-желтые панталоны! Может, она вообще никогда его не знала?

Она взглянула на посеребренную сединой голову отца. Он причесывался на юношеский манер, завитки его тщательно уложенных волос были слегка сбрызнуты макассаровым маслом, добываемым в Вест-Индии. Наиболее привередливые хозяйки гостиных не жаловали его, поскольку на шелковой обивке мебели оно оставляло следы, если во время затянувшегося бала кто-то из гостей вздумал вздремнуть, положив голову на спинку дивана или кресла. Шарлотте невозможно было представить отца похрапывающим где-нибудь в дальней комнате, как это случалось со многими джентльменами в годах, в то время как молодое поколение протирало туфли в бальном зале.

Нет, только не отец. Пусть ему за пятьдесят, пусть он поседел и его начинает мучить подагра, он все еще обладает энергией двадцатипятилетнего мужчины.

Все годы после смерти матери до Шарлотты доходили слухи о его связях с разными дамами-аристократками. Как баронет и как человек, обладающий большим состоянием, сэр Джон Эмберли был вхож в самое избранное общество — явная и долгая привязанность к нему принца-регента служила залогом успеха. Говорили, что ее отец всем компаниям предпочитает общество прекрасной половины человечества.

Шарлотте показалось, что в этот момент их с отцом разделяют тридцать, а не три фута. Она понимала, что когда-нибудь увидит в нем обычного человека со своими слабостями и пристрастиями. Это неизбежно: становясь взрослыми, дети утрачивают иллюзии в отношении родителей. Но почему именно сегодня, когда она только что прибыла в Брайтон, совершив первую серьезную поездку за пределы Бедфордшира? Новый взгляд на отца нисколько не уменьшил озабоченности Шарлотты.

Она шагнула к нему, чувствуя потребность утишить внезапную боль, сжавшую ей сердце. Дернула его за рукав фрака, как делала всегда, когда была маленькой, чтобы привлечь его внимание.

— Неужели так плохо, папа? — спросила Шарлотта и задержала дыхание, готовясь услышать ответ.

Если речь идет о двух-трех тысячах фунтов — даже о пяти, — она убедит его, что имение выдержит, несмотря на все ограничения, которые должен повлечь за собой подобный долг. Семь тысяч будут означать суровое испытание. А если долг превышает эту сумму? Шарлотте даже страшно было об этом подумать, и она отмела, внутренне усмехнувшись, свои страшные фантазии.

Сэр Джон бездумно не рисковал своим имуществом, учитывая, что его младший сын, его дорогой Генри, должен в один не такой уж далекий день унаследовать титул и состояние. Можно не утруждать себя заботой о кузене или нелюбимом племяннике, но не помнить о Генри, который вот-вот вступит в большую жизнь и подает блестящие надежды, сэр Джон не мог и должен был неусыпно блюсти свое состояние.

Нет, разумеется, не десять тысяч фунтов, решила Шарлотта, вновь обретя уверенность, что, хотя отец и начал разговор с заявления о долгах, сумма, очевидно, не так уж велика. Десять тысяч потребовали бы продажи части земли или ценных бумаг. От отца можно ждать чего угодно, но только не безрассудства!

— Размер моих долгов тебя не касается, — наконец ответил сэр Джон. — Но я тебя знаю: как и твоя мать, ты не отстанешь, пока не загонишь меня в угол и не добьешься своего, придется сказать тебе. — Он посмотрел в сторону двери, проверяя, нет ли у порога лакея. — Двадцать тысяч, — тихо, разрушая все надежды, произнес он.

Если бы отец дал ей пощечину, Шарлотта не была бы так потрясена. Она судорожно глотнула воздух, чувствуя, как от лица отливает кровь, и отступила на шаг. Она не могла перевести дыхание. Мысли лихорадочно бились в голове, вызывая острую боль и отупение.

— Папа, нет! Как же так?

Шарлотта отвернулась, прижав ладони к щекам и в ужасе уставившись на груду свертков на полу. Практичность не изменила ей, и она воскликнула:

— Я сейчас же все верну! Мне не следовало… Папа, почему ты не сообщил мне? Когда… Как ты мог… Как вообще можно задолжать двадцать тысяч? — Не отдавая себе отчета, Шарлотта стремительно подошла к нему, схватила за отвороты фрака: — Папа! Умоляю, ответь мне! Ты стал… игроком?

4

Сэр Джон оторвал руки Шарлотты от фрака и оттолкнул их, словно коснулся чего-то горячего. Он был возмущен, раздражен и быстрыми нервными движениями расправил лацканы.

— Бога ради, Шарли, разумеется, нет! Подумать только — игрок! Хочу заметить, я не первый, кто испытал на себе превратности судьбы. Кроме того, дела обстоят… о, черт побери, закрой рот, будь так добра, и не таращись так, будто у меня на голове выросли ветвистые рога. Я уже жалею, что вообще поделился с тобой. Знал бы, что ты так раскиснешь, когда я больше всего нуждаюсь в тебе, то прежде всего не попросил бы тебя приехать в Брайтон. И если ты не возьмешь себя в руки, то я сегодня же отошлю тебя и Генри в Эмберли-парк. Надо же, игрок!

Шарлотта подавила желание извиниться. Она понимала, что сама вызвала вспышку его гнева, но ей также показалось, что он не только не раскаивается, но и размер долга, похоже, не очень-то волнует его. Если он не игрок, тогда каким образом потерял двадцать тысяч фунтов?

Двадцать тысяч! У Шарлотты даже в голове помутилось при мысли о такой угрожающей потере.

Появление лакея, нагруженного остальными покупками Шарлотты, резко оборвало ни к чему не ведущие споры.

— Боже мой! — со смехом воскликнул сэр Джон. — И ты еще можешь, не моргнув глазом обвинять меня в непомерных тратах, когда в Брайтоне наверняка не осталось магазина, обойденного своим вниманием? А ты ведь только приехала! Глупая несносная девчонка! Да ты просто мотовка!

Шарлотта не нашлась, что ответить. Она знала существенную разницу между сотней покупок впервые за год — деньги на это она сэкономила, аккуратно ведя хозяйство, — и пока не объясненным долгом отца в двадцать тысяч фунтов. Девушка пребывала в полной растерянности, голова раскалывалась, на ум не приходил ни один сколько-нибудь стоящий довод. Она позволила ущипнуть себя за подбородок, стерпеть, не оправдываясь, слово «мотовка» и дать проводить себя наверх.

— Забудем нашу взаимную несдержанность, — сказал ей на ухо отец, пока они под руку поднимались по лестнице, — и подумаем о будущем. Я намерен ознакомить тебя с некоторыми подробностями плана, о нем я упоминал в письме, и он поможет нам восстановить нашу потерю. — Глянув через плечо, сэр Джон подождал, пока лакей не закроет за собой дверь, потом продолжил: — Мой план очень прост. Мне нужно благоволение принца-регента Его Королевского Высочества, и я более чем уверен, он не оставит нас в беде, лишь бы мне удалось переговорить с ним наедине. Мне необходимо заручиться его обещанием использовать в ближайшие месяцы свое влияние в парламенте, тогда я буду в состоянии все уладить, уверен в этом. Есть только одно препятствие, но с твоей помощью мы его преодолеем. — Он изучающе посмотрел на Шарлотту. — Ты, безусловно, стала прелестной молодой женщиной, что, не сомневаюсь, поможет нашему делу. Скажи мне одно, избавилась ли ты от этой по-настоящему отвратительной привычки спорить с каждым мужчиной?

Шарлотта с удивлением воззрилась на отца. Она ничего не понимала. Какое отношение имеет ее привычка категорически высказывать свое мнение или внешность к необходимости ее присутствия в Брайтоне? Она надеялась, что отец пояснит свою головоломку, но, переступив порог гостиной, Шарлотта разом обо всем позабыла.

— О Боже! Как мило! Никогда не видела такого изысканного убранства. Папа, тебя можно поздравить!

Окна гостиной были широко распахнуты, позволяя свежему ветру гулять по комнате. Морской целительный воздух поднял девушке настроение, ослабла отупляющая боль в затылке.

Тонкие полупрозрачные занавески трепетали, откликаясь на дуновение ветерка, словно грациозные балетные танцовщицы в пачках из невесомого муслина. Взметнуться вверх занавескам не давали тяжелые шторы из темно-синей узорчатой шелковой ткани. Нижний край их был присобран и прикреплен к изящным позолоченным розеткам по обе стороны окна. Ярким синим материалом обшиты все стены: он был гладко натянут между резными деревянными панелями, выкрашенными в ослепительно белый цвет. Затейливая белая лепнина украшала потолок. На полу лежал синий с золотом обюссонский ковер.

Шарлотте показалось, что она попала в другой, древний, мир. Прекрасные кариатиды в виде женских статуй поддерживали чудесный стол полосатого дерева. Позолоченные очертания рыб венчали изголовья двух изысканных греческих кушеток, обитых бело-золотым шелком. Стулья в стиле ампир — черный лак и позолота, также обтянутые темно-синим узорчатым шелком, бесчисленные вазы, расписанные на китайский манер или украшенные египетскими фигурками. Трудно было отвести взгляд от фортепиано розового дерева. Оно стояло напротив камина и довершало обстановку гостиной, являвшей собой классический образец эпохи красоты, ума и внешнего лоска. Над камином висел большой портрет сэра Джона верхом на его любимом черном коне и в окружении нескольких охотничьих собак, вертевшихся под копытами жеребца. Поначалу казалось, что он выбивается из хорошо продуманного интерьера своими яркими красками и манерой его написания. Однако портрет удивительным образом смягчал несколько чопорную безукоризненность гостиной. Шарлотта не могла сказать определенно, хотела бы она убрать картину или оставить это несовершенное произведение висеть над камином.

Положив изуродованную шляпку на инкрустированный бронзой столик, девушка воскликнула:

— Изумительно! У меня в Эмберли и вполовину не так хорошо.

— Однако работа Рейнолдса тебе не понравилась, не так ли? — со смехом спросил сэр Джон. — Не пытайся отрицать. Меня все уговаривают отправить портрет либо на чердак, либо в охотничий домик, но я не могу. — Любуясь, он смотрел на картину и после долгой паузы пробормотал: — В то время я был лучше.

Лицо отца выражало такую грусть, что Шарлотте не захотелось переспрашивать, хотя она и не совсем поняла его печаль. Тут он, похоже, отогнал воспоминания, лицо его разгладилось. Сэр Джон повернулся и обнял дочь за плечи.

— Рад, что тебе здесь понравилось. Я потратил много сил, чтобы сделать все по твоему вкусу. Звук у фортепиано великолепный. Надеюсь, ты привезла ноты? — И когда она кивнула, он откашлялся и произнес: — Шарли, я очень счастлив, что ты приехала.

Шарлотта взглянула на отца. Его лицо освещала знакомая нежная улыбка, выражающая любовь и привязанность к ней. На глазах у девушки неожиданно выступили слезы.

— Я тоже.

Она мягко коснулась его руки и вздохнула, осознав, как сильно любит отца.

Сэр Джон также посмотрел на Шарлотту, потом слегка нахмурился. Снова откашлявшись, он отступил от дочери, и, казалось, потерял дар речи.

Тогда Шарлотта заговорила о предстоящем им деле.

— Папа, ты можешь поподробнее рассказать мне о своем плане?

— А-а, — облегченно протянул сэр Джон. — Изволь. Мне нужна грамота на создание акционерной компании, чтобы заняться кое-какой деятельностью. Принц может помочь мне с ее получением — предоставить ее может только парламент. Я убежден, что во имя нашей многолетней дружбы Королевское Высочество убедит верхнюю и нижнюю палаты. К несчастью, один лорд слишком уж опекает принца. Это некий пэр, чьи собственные амбиции более чем очевидны, судя по тому, как он при каждом удобном случае использует хорошее настроение принца в своих целях! Тебе следует отвлечь этого человека, мне необходимо переговорить с принцем наедине.

Шарлотте показалось, что она ослышалась.

— Отвлечь этого лорда? — переспросила она, пристально заглянув в красивые голубые глаза отца.

— Да, — нетерпеливо ответил сэр Джон. — Ну ты знаешь, пофлиртовать с ним, или за несколько лет жизни в Бедфордширском поместье, в Эмберли-парке, ты уже настолько превратилась в старую деву, что даже забыла, как пробудить в мужчине интерес?

И снова Шарлотта была сбита с толку словами отца.

— Интерес в мужчине? — растерянно повторила она.

Она смотрела, как багровеют щеки отца. Он сжал губы и в отчаянии фыркнул.

— Я тебя испортил, — вскричал он вне себя от возмущения. — Я позволил тебе жить, как ты хотела, и ты настолько увлеклась повседневными заботами, что стала старой девой! Тебе сколько лет? Великий Боже, ведь тебе не больше двадцати четырех! Что ж, позволь преподать первый урок. Слушай! Интерес мужчины к женщине определяется желанием вступить с ней в беседу, горячей надеждой, что следующие два танца она отдаст ему и не отпустит его ни на шаг; он выделяет ее из множества других, даже если остальные красивее, богаче и лучше одеты; он постоянно тревожится, вдруг она сочтет его брата, дядю или кузнеца в его имении более привлекательными. Вот что такое вызвать интерес мужчины. Ты способна на это? Боже мой! Мне никогда не приходило в голову, что ты можешь не подойти для моего плана. Дай-ка мне взглянуть на тебя! Сними накидку и позволь посмотреть, умеешь ли ты общаться со своей портнихой.

— Папа, в этом нет необходимости, уверяю тебя! Хоть я и погрузилась в заботы о твоей собственности, я весьма часто бывала в бедфордширском обществе. И пусть я не посещала Лондон, я всегда, по возможности, прочитывала «Аккмерманне Репозитори» и «Благородное собрание». Более того…

— Хватит, я говорю! — властно прикрикнул сэр Джон.

Шарлотта принялась расстегивать свою шелковую накидку.

— Моя одежда измялась в дороге, папа. Однако я хочу понять, как ты можешь просить меня намеренно завоевывать расположение мужчины, которого я не знаю, да еще ради такого… такого сомнительного дела, как это?

— Я лишь попросил тебя пофлиртовать с ним, ты вовсе не вовлечена в тайный заговор. И не понимаю, почему ты считаешь мое желание поговорить с принцем-регентом наедине «сомнительным делом». Черт побери, мне следовало настоять, чтобы в этом году ты поехала со мной в Лондон. Шарли, мне неприятно говорить об этом, но ты стала чрезвычайно сварливой. Ты пытаешься оспорить каждое мое слово.

Шарлотта оставила попытку объяснить, что ей не нравится завоевывать внимание человека для того, чтобы кто-то другой, пусть даже отец, мог извлечь из этого выгоду, и сосредоточилась на пуговицах накидки. Если отец не видит в этом ничего дурного, ей не переубедить его.

Кроме того, это совсем небольшая просьба, учитывая, что речь идет о возврате двадцати тысяч фунтов долга.

Сняв накидку, Шарлотта постаралась разгладить белые шелковые юбки своего модного платья. Она взбила короткие пышные рукава и легкими движениями пальцев приподняла присобранные кружева, украшавшие лиф. Красные вишни и зеленые листья — последние как раз того тона, что и ее зонтик! — были вышиты двумя длинными рядами и шли по подолу над тремя оборками красного шелка.

— Очаровательно! — воскликнул сэр Джон и улыбнулся. — Отдаю тебе должное — вкус у тебя отменный. А что это с твоими волосами? Прическа вся развалилась.

Шарлотта почувствовала, что краснеет, и стала приглаживать каштановые локоны, выбившиеся из-под лент. Ей не хотелось рассказывать отцу о происшествии и упоминать о знакомстве с лордом Стоунлеем при таких неподходящих обстоятельствах. Правда, сейчас это показалось Шарлотте несущественным.

— Я упала, выходя из последнего магазина.

— М-м, — отозвался ее отец, углубившись в изучение внешнего вида девушки.

Шарлотта не знала, чувствовать ли себя обиженной. Почему отец не обратил никакого внимания на ее слова? Его очевидное безразличие к ее сообщению о себе раздражало. Она уже собралась, было спросить, не хочет ли он услышать подробности, когда раздался знакомый голос:

— Шарли! Ни за что не догадаешься, кого мы с няней видели в Лондоне! Львов!

5

— Генри, мои милый малыш, — повернулась, разводя руки, Шарлотта.

Она опустилась на колени, чтобы принять в объятия своего младшего брата. Когда тот прильнул к сестре всем своим худеньким телом, она заметила стоявшую у дверей няню. Та растроганно наблюдала семейную сцену, ожидая своей очереди приветствовать Шарлотту.

Няня, пожилая женщина, ухаживавшая еще за Шарлоттой, когда та была маленькой, поехала с Генри в Брайтон через Лондон, где показала ему несколько достопримечательностей. Шарлотта целую неделю не виделась с братом. Она слегка отстранила его, заглянула в лицо мальчика, ущипнула за щеку.

— Ну и как тебе львы — очень свирепые? — серьезно спросила она.

Мальчик разочарованно сморщил нос.

— Они все спали и рычали, только когда их тыкали длинной острой палкой. И все равно это больше напоминало обыкновенное ворчание. Зато как здорово было в цирке Эстли! О, Шарли, когда мы будем ехать с побережья, мы обязательно побываем в Лондоне, ты должна увидеть лошадей и наездников. Нам показали целое сражение, даже пушки палили, пока все не начали задыхаться от дыма! Леди рядом со мной упала, и я подумал, что она умерла, пока няня не подержала свою маленькую серебряную коробочку у ее носа. Потом она пришла в себя — не няня, конечно, а та толстая леди, что лишилась чувств. Шарли, правда, как жаль, что ты с нами не поехала. Там было так весело!

Шарлотта прикусила губу, чтобы не рассмеяться, слушая восторженный рассказ брата. Так естественно перемешались в его детском сознании впечатления. Она умолчала, что нисколько не страдает, не став свидетелем такого печального зрелища, как потерявшая сознание зрительница. Генри же считал свою поездку замечательной, и ничто другое не имело значения. Она поинтересовалась, как вообще прошло их путешествие в Брайтон. Брат вспоминал каждую пару лошадей, начав с той, которую они получили в «Двухголовом лебеде», и, продолжив перечислением достоинств и недостатков каждой последующей смены на протяжении всего пути; Шарлотта, почти не слушая, с обожанием глядела на него.

Ее всегда поражало, насколько мальчик похож на своего отца. Его светлые волосы вились, как у сэра Джона в юности, и нос с горбинкой становился орлиным, хотя должно пройти еще не менее десяти лет, прежде чем исчезнут детские округлые черты и миру явится молодой мужчина. У него, безусловно, глаза Эмберли. Сама Шарлотта унаследовала внешность матери, обладавшей красивыми карими глазами. Но ей казалось, что она лишена самой привлекательной черты лица семейства Эмберли. Но не Генри. Его глаза отличались такой синевой, что, казалось, они сами излучают небесный свет, искрясь и сверкая, — так играют солнечные лучи в роднике. А небольшую картину, изображавшую сэра Джона в возрасте пяти лет, входившую в родовую коллекцию, развешенную в переднем холле в Эмберли-парке, уже не раз принимали за портрет Генри.

Шарлотта так любила его. Всего без остатка. Следя за восторгом, светившимся в глазах брата, она ощущала глубокую нежность к нему. После смерти их матери, сгоревшей от лихорадки вскоре после рождения сына, Шарлотта редко разлучалась с Генри. Он стал необходим ей как воздух, она нуждалась в его постоянном присутствии. Он скрашивал ее одиночество, ведь сэр Джон не жил в имении. Утрата любимой матери нанесла Шарлотте кровоточащую рану, залечить которую, казалось, могла только забота о маленьком Генри.

Сэр Джон, конечно, сочувствовал ей, но ему и в голову не приходило утешить Шарлотту. Его устремления всегда были гораздо шире ее собственных. Она, подобно своей матери, довольствовалась жизнью в Бедфордшире, в то время как сэр Джон беспрестанно путешествовал по всей стране. После Рождества он ехал в Лондон, здесь главными в его жизни становились политика и свет. Июнь уносил его в Брайтон, он проводил на побережье большую часть лета. В конце августа сэр Джон возвращался в Эмберли-парк, где проводил несколько дней, обсуждая дела с Шарлоттой и управляющим имением, засыпая над бокалом вина; нехотя занимался доходами, получаемыми за сданные в аренду земли. Осень приносила свои развлечения — начинался сезон охоты. Тогда почти все время он проводил в охотничьем домике, пока земля не промерзала, и первый снег не охлаждал его пыл. К началу декабря сэр Джон опять обосновывался в Эмберли-парке, нет, конечно, он не оставался подолгу на одном месте, поскольку глубоко укоренившаяся в нем непоседливость сквозила в каждом его слове, в каждом движении высокой, гибкой фигуры. Он жил в имении, притворяясь довольным, но каждым вздохом подчеркивал свое насильственное пребывание здесь, тяготясь повседневностью будней. Домашний очаг — не для сэра Джона.

Как ни любила Шарлотта святки и своего отца, она всегда испытывала облегчение, когда сэр Джон снова возвращался в Лондон, хотя он не стеснял дочь во время пребывания в имении, но сам он чувствовал себя гораздо свободнее среди друзей и в оживленных гостиных, чем с дочерью и сыном в Эмберли-парке.

Голос отца резко нарушил воспоминания Шарлотты и пресек рассказ Генри о фургоне, потерявшем колесо недалеко от Брайтона.

— Генри, — голос отца вибрировал. — У тебя будет сколько угодно дней, чтобы поведать сестре о своих приключениях, но сейчас тебе придется извинить ее. — Он пожевал губу и обратился к Шарлотте: — Я знаю, Шарли, ты, без сомнения, предпочла бы услышать все подробности о моем плане заранее. Но так получилось, что на сегодняшний вечер я принял приглашение, которое вряд ли доставит тебе удовольствие. Мы должны быть в Павильоне по пожеланию принца. В восемь часов и ни минутой позже.

Шарлотта не поверила своим ушам.

— Что? — спросила она, пораженная. — В Павильоне? Сегодня вечером? Ты шутишь. —

Он не удивил бы ее больше, выплеснув ей в лицо бокал ледяного шампанского. Она выпустила Генри из объятий и поднялась с колен. — Папа, ты говоришь, что мы едем в Королевский Павильон через два часа? Я не смогу подготовиться к встрече с принцем за такое короткое время. Два часа на мой туалет! Ты должен был сообщить мне. Если бы я знала, то приехала бы вчера.

Сэр Джон бросил на дочь сердитый взгляд.

— Если бы ты появилась в назначенное время — в час дня, у тебя оставалось бы семь часов на все твои приготовления, — ответил он. — Но, по правде говоря, я раздобыл приглашение всего два дня назад, использовав для этого все свои связи. Так что, умоляю, не набрасывайся на меня.

— Моя прическа безнадежно испорчена, — бессвязно произнесла Шарлотта. — О Боже! Как жаль. Папа, я не могу поехать. Я не могу! Я опозорю тебя!

Сэр Джон взял ладони дочери в свои и крепко сжал их.

— Ты должна и ты поедешь! Я… я спешу обеспечить благополучный исход дела, о котором мы с тобой говорили. Сегодня вечером мне нужна твоя помощь — сегодня вечером, говорю тебе!

— Шарли! — воскликнул Генри, цепляясь за ее руку. — Ты возьмешь меня завтра купаться в море? Ты обещала, помнишь? Я хочу на пляже пособирать ракушки и походить по камням — поискать рыболовные крючки. А еще прокатиться в купальне, о которой рассказывала няня!

Шарлотта попыталась собраться с мыслями. Она едва прибыла в Брайтон, а ее мир уже закрутился с небывалой скоростью.

— Разумеется, прокатимся. — Развернув брата, она нежно подтолкнула его к двери: — Ну, а пока все, дорогой. Иди к няне. Похоже, сегодня вечером мне предстоит встреча с принцем, и я должна поспешить подготовиться к ней. Обрадованный согласием Шарлотты следовать его желаниям, Генри бросился к няне с вопросом, умеет ли повар готовить что-нибудь, кроме вареной рыбы и артишоков.

Шарлотта глубоко вздохнула, чувствуя, как ее охватывает тихая паника. Она смотрела, как уходит Генри, и предстоящий вечер виделся ей устрашающим. От будущего разорения ее знобило. Неужели наследство брата под угрозой? Если так, она сделает все, что пожелает ее отец. Просто невероятно, что дела отца настолько плохи и ей придется заботиться о будущем Генри! Конечно, нет!

Страх, вероятно, отразился на лице Шарлотты, потому что отец мягко потрепал дочь по плечу.

— Не бойся, дитя, — произнес он спокойно. — Я распорядился, и экономка, миссис Гловер, велела Шиттл подготовить твое лучшее платье. Не сомневаюсь, что, пока мы тут разговариваем, одна из горничных уже гладит его, а пара щипцов быстро приведет твои локоны в порядок. Так что не волнуйся и поторопись.

— Да, папа, — послушно ответила Шарлотта.

Ей ничего не оставалось, как подчиниться. Она прошла по элегантной гостиной, взяла с инкрустированного бронзой столика свою попавшую в переделку шляпку и, держа ее за зеленые ленты, спросила:

— Папа, ты так и не назвал мне имени того джентльмена, которого я должна… э… отвлечь.

— Тебе он, конечно, незнаком, но, думаю, ты слышала его имя. Стоунлей из Сассекса. Лорд Стоунлей. Красивый парень, но пройдоха страшный. А теперь поспеши, девочка. Я хочу приехать заранее. Негоже заставлять принца ждать.

6

— О Боже, — сочувственно пробормотала мисс Фиттлуорт. — Неудивительно, что щеки у вас горят, как винные ягоды. Вы уверены, что он сказал «Стоунлей», потому что миссис Гловер говорила мне о лорде Доннелли, часто наезжающем в Брайтон?

— Ошибки быть не может, — вздохнула Шарлотта.

Она сидела у окна на стуле из красного дерева в стиле ампир, как ребенок, подтянув колени к груди и положив на них подбородок. На ней была всего лишь тонкая муслиновая сорочка. Девушка ждала, пока одна из горничных закончит гладить платье. Она дотронулась пальцами до шишки на затылке. Голова все еще болела, но не настолько сильно, чтобы доставить ей неудобство. Тем более отец так настойчиво просит помочь ему.

— «Стоунлей из Сассекса, красивый парень, но пройдоха страшный»! Так охарактеризовал его отец. Фиттл, смогу ли я справиться с таким человеком? Как мне быть? Его высокомерие и уверенность, что я столкнулась с ним намеренно, чтобы привлечь его внимание, говорят о джентльмене, которого нельзя отвлечь, как того желает папа. Что же мне делать?

Мисс Фиттлуорт у камина нагревала щипцы и потому отвечала, не глядя на Шарлотту.

— Хотя, как вам известно, опыта у меня маловато, но мне все-таки кажется, что сегодня днем вы без особого труда… э… привлекли внимание его светлости.

— Что сложного в том, когда он несет тебя на руках?

— Думаю, с другой женщиной все было бы по-иному, — настаивала мисс Фиттлуорт. — И не понравься она ему, скорей всего он не проявил бы такой заботливости. — Компаньонка взглянула на Шарлотту — ее темные глаза вглядывались в девушку поверх бледно-голубого стеганого покрывала, лежавшего на кровати с четырьмя столбиками, — и улыбнулась. — Я не сказала вам об этом раньше, мисс Шарлотта, но лорда Стоунлея сразила ваша красота — это было сразу видно, и, что еще важно, ваши суждения развлекли его. Он от души расхохотался, когда вы назвали его сумасшедшим. Миссис Гловер говорит, что он из тех бедных, несчастных джентльменов, которым скучно все и вся — так они богаты. А в вашем обществе, да будет мне позволено заметить, он веселился. В какое-то мгновение мне показалось, что он хочет поцеловать вас.

Под взглядом мисс Фиттлуорт щеки Шарлотты налились жаром. Улыбка тронула худощавое лицо компаньонки, и Шарлотта не могла не улыбнуться в ответ.

— Похоже, что он хотел этого, да?

Мисс Фиттлуорт кивнула и вернулась к своему занятию.

Шарлотта натянула сорочку на ноги, обхватила их руками и устремила взгляд в окно. Он хотел поцеловать ее. Фиттл не ошибалась. В течение нескольких секунд он просто пожирал глазами ее лицо. И как же она желала ощутить прикосновение его губ к своим. Все случившееся оказалось внезапным, неумолимым. И пронеслось как дуновение легкого ветерка в теплый день. И остается только гадать, не приснилось ли ей это, хотя точно знаешь, что нет.

Сквозь оконные невесомые занавески Шарлотта заворожено следила, как, сверкая, пляшут на глади моря последние лучи солнца. Золотые волны ослепляли своим сиянием, а непрерывный шум волн зачаровывал девушку. До ее слуха доносились плачущие крики чаек, громкие возгласы рыбаков, тащивших сети, и визг еще игравших детей. Как непохоже на Бедфордшир, уже в сотый раз с момента приезда на побережье подумала Шарлотта. И как чудесно!

Брайтон был старинным городом. Он помнил марши римских солдат, правление Вильгельма Завоевателя, а теперь находился под светской властью принца Уэльского. Иногда Брайтон по старинке называли Брайтелмстоуном, но старую рыбацкую деревушку со всеми ее постройками уже давно поглотило море. И на ее месте, только чуть повыше, выросли красивые дома, виллы в стиле ампир с крылатыми сфинксами. Уже поговаривали о сооружении дамбы, чтобы помешать опустошительным приливам смыть кусок города у его верноподданных обитателей, а у Англии — часть ее острова. Сейчас подступающее со стороны залива море сдерживали скалы мелового известняка — длинная, округлая стена, встречавшая каждый шторм с вызовом и радостью.

Яркий Брайтон. Синее небо, белые чайки, аквамариновое море, танец света на поверхности воды.

Околдованная красотой, Шарлотта неотрывно смотрела на простор за окном. Морской воздух, подобно бальзаму, усмирял пыль дорог, он превращал каждый вдох в удовольствие.

Брайтон славился прекрасными окрестностями и морскими купаниями, и принц прибыл сюда, чтобы сполна насладиться всеми прелестями отдыха. Познает ли она здесь удовольствия? Возможно, и нет, чуть улыбнувшись, подумала Шарлотта. Не в этот раз, когда Мод и Селина ждут от нее победы над сердцем Стоун-лея, а ее отцу необходимо отвлечь того же самого непоколебимого джентльмена. Не в этот раз, когда душа ее замирает только при одной мысли о новой встрече с этим человеком — вот что наделал один-единственный взгляд, заставивший ее страстно желать поцелуя.

О Господи, как же легко удалось ему нарушить ее безмятежную жизнь, без сердечного трепета она и думать о нем не может. Что же с ней будет?

7

Едва Шарлотта вышла из дорожной коляски отца и ступила под надежные каменные ворота западного фасада Павильона, она поняла, что перешла свой Рубикон, и жизнь ее теперь уже никогда не станет прежней. Да и образ мыслей будет другим. В первый же свой день в Брайтоне она достигла чести быть представленной Его Королевскому Высочеству принцу Уэльскому. Что произойдет, подумала девушка, когда она пройдет через портал дворца, являющегося настоящим чудом?

В настоящий момент наружная часть королевской резиденции перестраивалась, и, как сказал отец, работы продолжатся, по меньшей мере, три года. Он видел проекты Джона Нэша и заметил, что Брайтон будет покорен Индией — вскоре несколько куполов с круглым или многоугольным основанием увенчают первоначальное строение Холланда.

Чувствуя себя маленькой девочкой, попавшей в волшебный мир, Шарлотта миновала стеклянные двери и попала в наружный холл. Ее поразила красота этого восьмиугольного помещения и в то же время удивила простота обстановки: вдоль розовых стен разместились несколько кресел и столиков красного дерева, от сверкающего медью камина трудно было отвести взгляд.

Безотчетно стиснув руку отца и почти не разбирая его слов о чудовищном драконе, созданном для банкетного зала, Шарлотта переступила порог внутреннего холла. Его опоясывали панели, имитирующие зеленый и розовый мрамор, резко отличавшиеся от модного красного, золотого или синего цветов.

— Приготовься к потрясению, если не к отвращению, — прошептал ей на ухо отец.

Она собралась, было попросить не говорить глупостей, но не смогла вымолвить и слова. Сквозь дверь, ведущую в длинную галерею, Шарлотта невольно разглядела детали ее экзотичного убранства — стены оклеены розовыми обоями с узором, изображавшим бамбуковые рощи и ярких попугаев. Когда же она достигла галереи и ступила маленькой ножкой, обутой в белую шелковую туфельку, на красный с геометрическим золотым узором ковер, сердце у нее просто зашлось от восторга. Дамы и джентльмены стояли вдоль всей длины этой необычной галереи, за которой находились главные залы Павильона. Восточный колорит поразил чувства Шарлотты подобно легкому, освежающему бризу. В отличие от отца, не принимавшего ничего чужеземного, девушка была заворожена, ее охватило идущее из глубины души радостное возбуждение. Шарлотта не смогла бы объяснить причину такого приподнятого настроения, но все это великолепие казалось ей сном, который она когда-то видела, но потом забыла. Восторг и чувство наслаждения охватили ее.

Красные китайские фонарики, украшенные цветами, лили мягкий свет на собравшееся общество, озаряя прекрасные лица — такими их видела Шарлотта. Отец уже приветствовал знакомых, и сама она вдруг поняла, что сердечно раскланивается с теми, кого раз или два встречала прежде в Эмберли-парке. Она не могла ни на ком задержать свое внимание, потому что с растущим восхищением переводила взгляд с настоящих китайских стульев из бамбука на стоявшие в нишах стен фигуры китайских мандаринов, выполненные в натуральную величину, и на три каминные полки под бамбук. Но самое поразительное располагалось над головой: стеклянный потолок длиной, должно быть, футов двадцать, ярко расписанный драконами, из пасти которых вместо языка вырывалось пламя — драконы с огненными глазами, а вокруг орхидеи с капельками росы на лепестках; олень с птичьей головой, змеиным хвостом и другие китайские божества.

— Аей-гун — Бог грома, — пояснил сэр Джон, заметив, как потрясена дочь всем увиденным, а особенно самым большим драконом. —

Только будь добра, закрой рот, Шарли. Вокруг уже начинают перешептываться.

Шарлотта повиновалась, нисколько не огорчившись, что ее поведение кому-то могло показаться неприличным. Убранство помещения покорило ее, она испытывала огромное наслаждение.

— Папа, я потрясена, как ты и предсказывал. Я попала в царство фантазии — все это так отличается от поместий Бедфордшира, — и я взволнована так глубоко, что не в силах высказать. Как причудливо расписана стена, что примыкает к стеклянной крыше! Как бы я хотела попасть сюда днем, когда солнце стоит высоко в небе и свет льется сквозь стекло. Это, должно быть, удивительное зрелище!

Сэр Джон добродушно фыркнул, и Шарлотта поняла, что ему все неинтересно. Вниманием этого избалованного человека было не так-то легко завладеть даже его дочери, поэтому она не обиделась, не удивилась, когда увидела, что отец посылает нежные взгляды привлекательной молодой леди, стоящей напротив. Шарлотта лишь мельком глянула на предмет интереса отца, пораженная изяществом двойной лестницы в конце галереи, также имитирующей бамбук.

— Ты, кажется, говорил, что она металлическая? А на вид не отличить от бамбука! Просто невероятно.

— Да, весьма занимательно, — с безразличной готовностью отозвался сэр Джон.

Шарлотта почувствовала, что отец отвечает ей машинально, не вникая в ее суждение об убранстве этой сказочной дворцовой постройки. Взглянув на сэра Джона, она увидела, что его монокль прочно сидит в глазу, а отец наслаждается видом лодыжек все той же молодой леди, выглядывавших из-под каскада белых игольных кружев, украшавших подол ее платья.

— Папа! — со смехом воскликнула Шарлотта. — Ты неподражаем. Мне только интересно, почему эта молодая…

— Мисс Кемп, — … почему она не смущена твоим весьма бестактным разглядыванием.

— Они никогда не смущаются, моя дорогая, — ответил он, беря дочь за локоть и уводя, прочь от мисс Кемп. — А сейчас веди себя как можно почтительнее. Здесь женщина, которую я обожаю как никого. О, леди Перселл! Как поживаете? — Сэр Джон поклонился пожилому, весьма флегматичному джентльмену, стоявшему рядом с леди, и почтительно произнес: — Могу ли я представить вам свою дочь, мисс Эмберли?

— Очень мила, — приветливо сказала леди Перселл в ответ на реверанс Шарлотты. Его светлость пробормотал что-то, подтверждая, что заметил ее присутствие, но не взглянул на девушку. Леди Перселл предложила: — Приведите вашу дочь завтра вечером на Стейн, там мы познакомимся поближе.

Шарлотта удостоилась мимолетного взгляда больших игривых зеленых глаз, не отрывавшихся от ее отца; они сверкали под прикрытием веера, расписанного алыми и синими колокольчиками. Не успел ее отец ответить на предложение ее светлости, как лорд Перселл повлек жену дальше, говоря, что ей кивает леди Хертфорд.

— Извините нас, — сладко проговорила леди Перселл и оставила их.

— Жаль, — пробормотал отец Шарлотты. Она хотела, было спросить, что он имеет в виду, но, увидев выражение его лица, поняла, что необходимости в этом нет. Он следил за удалявшейся леди Перселл, шлейф ее голубого шелкового платья плыл за ней по ковру. В глазах сэра Джона мерцал огонь желания, он слегка оттянул пальцем уголки воротника сорочки, словно что-то мешало дышать. — Чертовски привлекательная женщина.

Леди Перселл была лет на двадцать моложе его.

Шарлотта поняла, что невольно проникла в сердечную тайну отца, и пожалела об этом.

Вскоре ее внимание привлекла другая особа — кивнув ей и улыбнувшись, та посмотрела на отца Шарлотты.

— Папа, — прошептала девушка, раскрыв украшенный белым кружевом и жемчужинами веер, чтобы скрыть движение губ, — женщина с ярко-рыжими волосами, похоже, хочет привлечь твое внимание. Она за твоей спиной.

Сэр Джон немедленно повернулся. И едва он увидел упомянутую леди, как улыбка смягчила выражение его лица.

— Юджиния, — выдохнул он.

Он опять ухватил дочь за локоть и повел к этой даме, оказавшейся некой миссис Уиндем. Шарлотту представили и стоявшей рядом с ней высокой леди — миссис Найт. Каштановые волосы последней оказались почти того же оттенка, что и у Шарлотты. На приветствие девушки и ее почтительный реверанс миссис Найт ответила несколько скованно.

— Так, значит, вы — дочь сэра Джона! — воскликнула миссис Уиндем. — Ну, разве она не прелестна, Джейн?

— Очень мила, — вяло согласилась миссис Найт. — Позволю себе заметить, что, оставшись в Брайтоне, она разобьет не меньше дюжины сердец. — Обращаясь к Шарлотте, она холодно проговорила: — Хочу вас предупредить, мисс Эмберли, что здесь очень много охотников за приданым, готовых воспользоваться девичьей неопытностью. Советую вам быть осторожной в выборе знакомств. Вы собираетесь прожить здесь все лето?

— Да, — ответила Шарлотта. Ей не понравились ни резкие манеры миссис Найт, ни ее надменность. Женщиной она была статной и, видно, когда-то слыла красавицей, но годы заострили ее приятные черты, сделав их жесткими и тяжелыми. От нее веяло теплом не больше, чем от статуи. Несмотря на неуместность ее совета, Шарлотта, приторно-сладко улыбаясь, сообщила:

— Я намереваюсь все лето наслаждаться радостями Брайтона или, по крайней мере, до тех пор, пока отцу не наскучит здешнее общество.

Миссис Уиндем спрятала улыбку за веером, а миссис Найт поджала губы.

Сэр Джон, выразив надежду навестить в скором времени обеих дам, отвел дочь в сторону.

— Как ловко ты с ней разделалась, моя дорогая.

— Прости, — быстро проговорила она без видимого сожаления. — Но она такая недобрая! Ты хорошо ее знаешь?

Прежде чем ответить, сэр Джон кивнул еще одной знакомой.

— Не так хорошо, как миссис Уиндем. Ты должна простить миссис Найт. Обе ее подруги — леди Перселл и миссис Уиндем — вышли замуж за более титулованных особ. И ей, дочери виконта, нелегко мириться с нынешним, не таким значительным, положением, принимая во внимание, что она надеялась выйти замуж за лорда.

— Понятно, — отозвалась Шарлотта.

Чувства миссис Найт не показались ей необычными. Даже у себя в Эмберли-парке, в небольшом кругу соседей, наблюдала она зависть и разочарование. И не в последнюю очередь потому, что дочери благородных семейств изнывали от безделья. Они только строили матримониальные планы. Эта забота о замужестве могла с легкостью стать средоточием интересов в жизни Шарлотты, если бы не безвременная кончина матери, заставившая девушку принять на себя воспитание брата и управление Эмберли-парком. Вот уж поистине Шарлотте некогда было скучать!

Сэр Джон прервал поток ее мыслей, схватив за руку и торопливо прошептав:

— А теперь, моя дорогая, ты должна как можно скорее привлечь внимание лорда Стоунлея, хоть я и сомневаюсь, что поначалу тебе удастся добиться многого. Однако я хочу, чтобы ты, едва оркестр закончит играть, была готова немедленно отвлечь его. Мне необходимы минута или две, чтобы завладеть вниманием принца. Ты поняла?

— Да, отец, — прошептала Шарлотта. Попугаи колибри, изображенные на обоях, почему-то потеряли свою прежнюю красочность и яркость, а поставленные в изысканные китайские вазы розоватые лампы в виде многолепестковых цветов лотоса полностью утратили свое очарование. Даже ковер у нее под ногами стал жестким, а каждый шаг отстукивал в сознании, что она уже не гость в Павильоне принца-регента, а молодая женщина с сомнительными намерениями.

— Боже мой! — воскликнул сэр Джон. Шарлотту удивило отчаяние, прозвучавшее в его голосе, пока она не проследила взгляд отца и не увидела спешивших к ним Мод и Селину. Сэр Джон был раздосадован:

— Сейчас на нас набросятся твои подруги. Поскольку я не выношу визга юных особ женского пола, приветствуй их самостоятельно.

Шарлотта отпустила отца без сожаления. Она понимала, что ему не терпелось без помех переговорить далеко не с одной из своих знакомых дам. И, по правде говоря, девушка была рада неожиданной помехе, поскольку получила возможность хоть ненадолго отодвинуть предстоящее испытание.

8

Мод Дансфолд и Селина Бошем находились в южном конце галереи. Увидев Шарлотту, они так заспешили к ней, что шлейфы их платьев путались в ногах, щиколотки оказались на виду из-за торопливо подобранных подолов, лица сияли улыбками.

Отец Шарлотты ошибся лишь в одном — ни Мод, ни Селина не опозорили себя визгом, поскольку для леди это было бы непростительно. Но Шарлотте, не видевшей подруг с февраля, показалось, что она слышит их возгласы восторга, несмотря на благородное воспитание девушек. Они обступили ее, глаза их светились радостью, веера трепетали, грациозно покачивались черные локоны Мод и рыжие кудри Селины.

— Как ты поживаешь? — воскликнула Мод.

— Какое прелестное платье! — по-детски непосредственно восхитилась Селина, перебив подругу. — Ты сама придумала фасон? Конечно, как обычно, сама! И, наверное, наняла швей в деревне — ты всегда заботишься о бедных. О, моя дорогая Шарлотта! Как я рада тебя видеть, наконец-то в Брайтоне восторжествует справедливость. Ты все приведешь в порядок!

Вмешалась Мод:

— А это те новые сережки? Какие красноватые жемчужины. Но и другие твои жемчуга само совершенство!

— Ты видела Стоунлея? — перебила Селина.

— Как она могла его видеть, — упрекнула подругу Мод, — когда она никогда с ним раньше не встречалась? И хотя мы описывали его в письмах, думаю, здесь не меньше дюжины джентльменов, отвечающих подобному описанию. Ну, дай же мне взглянуть на тебя. О да, очень модный фасон! Ты справишься! Я верю в тебя! — Понизив голос и улыбнувшись, Мод поинтересовалась: — Скажи, что ты думаешь о Павильоне принца?

Шарлотта обнаружила, что и сама улыбается. Она была невероятно счастлива видеть подруг, хотя они не замедлили напомнить о ее долге в отношении Стоунлея. То-то они удивятся, когда она скажет им, что уже познакомилась с его светлостью. А что касается Павильона… Она обмахнулась веером и произнесла:

— Я никогда не видела ничего более… более необычного, более потрясающего, чудесного. Мне кажется, что я перенеслась в другой мир, в другое время! Я очарована!

— Тебе он понравился? — изумленно прошептала Мод. И продолжила совершенно серьезно: — По-моему, он чудовищен. Как ты можешь называть эти уродливые узоры и обстановку чудесными? Что же до другого мира, думаю, тут ты права… мир без чувства вкуса и линии, не имеющий архитектурной соразмерности.

Шарлотта с удивлением глядела на свою высокую подругу. В голосе Мод звучала неподдельная искренность, и это настолько расходилось с обликом той юной леди, с которой они на пару таскали из оранжереи миссис Робсон персики, что на мгновение ей показалось, что это не Мод. Она стала не по годам элегантной и модной. Темные волосы девушки украшало единственное белое перо страуса, в ушах сверкали бриллианты. На ней было светло-голубое платье из узорчатого шелка, дополняла наряд шаль, наброшенная на красивые, изящные руки. Во всех отношениях Мод стала модной молодой леди: начиная от нескольких рядов ажурных оборок на пышных рукавах и кончая безупречно натянутыми белыми шелковыми перчатками и такими же белыми туфлями, расшитыми серебром. Шарлотта не могла не оценить сдержанную манеру подруги двигаться и говорить, поскольку она хорошо помнила Моди-девочку, чье платье для прогулок было по колено в грязи после падения с нижней ветки персикового дерева. И все же у Шарлотты появилось чувство, что, превратившись из девочки в молодую леди, Мод что-то утратила.

Шарлотта вскинула голову, изучая подругу.

— Ты не можешь считать Павильон чудовищным. Нет, в самом деле! Я согласна, что он довольно странный и в его обстановке нет единства, но я нахожу его восточный колорит весьма веселым, обворожительным. Мод сладко улыбнулась.

— Я не стану спорить с тобой в первый же день твоего пребывания в Брайтоне. Ты и сама скоро убедишься, что очень немногие разделяют твое мнение.

— Я разделяю ее мнение, — возразила своим детским голосом Селина. Это была миниатюрная юная особа, ее голубые глаза искрились, нежную бледную кожу лица нисколько не портили веснушки, вздернутый носик придавал облику пикантность, а довершала картину копна веселых рыжих кудрей, собранных в узел на макушке. — Ну, может, не совсем, но я считаю, что вся бамбуковая мебель и перила сделаны очень искусно.

— Очень верное замечание, — отозвалась Шарлотта, одобрительно кивая.

Ей казалось, что Мод продолжит спор. И в самом деле, она собиралась это сделать, но выражение ее лица вдруг изменилось, девушка прикусила нижнюю губу, устремив взгляд поверх плеча Шарлотты в тот конец галереи, что вел во внутренний приемный зал.

— Невероятно, но он с ней, — только и проронила она, бровь ее неодобрительно поднялась.

Шарлотта повернулась, чтобы узнать, о ком говорит Мод. По ряду причин она была не готова к встрече с лордом Стоунлеем, и потому его появление застало ее врасплох.

Мод стояла справа от нее, Селина — слева. Словно повинуясь какому-то внутреннему сигналу, обе они наклонились к Шарлотте и мрачно известили:

— Стоунлей.

— И правда, — тихо вздохнула Шарлотта.

9

Прикрывшись веерами, Селина и Мод тут же начали переговариваться, но предметом их перешептывания был не Стоунлей, а дама, которую он сопровождал. Шарлотта была не в состоянии следить за их разговором. Едва она увидела Стоунлея, как тут же забыла о подругах, словно все волшебство Павильона сосредоточилось на стройной фигуре лорда и теплой, открытой улыбке, игравшей на его губах. Он непринужденно разговаривал с дамой, которую нежно поддерживал под руку.

Стоя в мягком свете китайских фонариков как раз под изображением бога грома на стеклянном потолке, лорд Стоунлей, казалось, возвышался над всеми. Этому немало способствовало то обстоятельство, что не осталось ни одного равнодушного к его появлению человека, все старались его поприветствовать. Он вежливо раскланивался в ответ, но все внимание сосредоточил на своей спутнице. Такое поведение Шарлотта одобрила. Что-то рассмешило Стоунлея, его лицо стало по-мальчишески задорным, и леди тоже улыбнулась. Она была явно очарована своим собеседником. Но разве могло быть по-другому, когда с ней так внимателен самый красивый джентльмен?

Шарлотта поймала себя на том, что не сводит с него глаз. Он казался самым элегантным, лучше любого из присутствующих мужчин. Хотя одет был просто, но изысканно: белые галстук и сорочка, черные — фрак, жилет, туфли и панталоны, обтягивающие его мускулистые ноги и удерживаемые штрипками, которые охватывали ступню снизу. Несколько джентльменов подняли свои монокли, разглядывая, как завязан галстук лорда, надеясь в один из дней повторить этот способ.

Если бы Шарлотта ничего не знала о нем, то решила бы, что встретила свой идеал. Однако он обвинил ее в притворстве, в том, что она подстроила несчастный случай у магазина часов. Девушка напомнила себе, что подобный характер ничуть не отвечает ее представлению о настоящем мужчине. Шарлотта старалась убедить себя, что Мод и Селина нисколько не преувеличили, описывая Стоунлея. Тем не менее, ей следует сохранять в его присутствии спокойствие. Однако сердце девушки готово было выпрыгнуть из груди.

— По-моему, он влюблен в миссис Гастингс, — резко прошептала Мод. — Об этом все говорят… ну, что он любит ее уже несколько лет.

Шарлотта почувствовала, как неприятная волна, отхлынув от сердца, опалила жаром лицо. Он любит эту женщину? Он может любить чужую жену? По непонятным ей самой причинам, Шарлотта не хотела, чтобы это оказалось правдой.

Селина прищелкнула язычком.

— Полковника здесь нет, и никто не вмешается, вздумай Стоунлей похитить ее преданность своему мужу. — Она разочарованно тряхнула рыжими кудрями, широко раскрыв голубые глаза.

— Разумеется, никто, — холодно ответила Мод.

Не подумав, Шарлотта выпалила:

— Он никогда так не поступит. Нет, он не может! Я уверена в этом!

Ее слова прозвучали как раз в один из тех любопытных моментов, когда гул и разговоры в переполненном помещении вдруг, как по волшебству, внезапно смолкают, словно все решают сделать вдох, но на самом деле явно для того, чтобы предоставить возможность для таких интригующих заявлений, как Шарлоттино. Головы присутствующих повернулись в ее сторону, щеки девушки вспыхнули.

— О Боже! — Она быстро прикрыла лицо веером, успев против своей воли взглянуть на Стоунлея.

На лице лорда сначала отразилось легкое недоумение, потом черты его смягчила спокойная улыбка. Находясь от Шарлотты на расстоянии еще примерно двадцати футов, он все же поклонился ей. Этот знак внимания вызвал шепот, быстро набиравший громкость и заполнивший тишину.

Шарлотта в ответ присела в реверансе, взгляд лорда скользнул по ее прическе и платью. Что он обо мне думает, мелькнуло в голове у Шарлотты, сердце вновь подскочило к горлу, быстро забилось. Он еще раз кивнул ей и обратил все внимание на свою спутницу.

— Можно подумать, что он знаком с тобой! — не веря своим глазам, прошептала Мод.

Селина перебила ее:

— И ты на его приветствие сделала реверанс. Неужели ты знакома с лордом Стоунлеем? И ты сказала: «Нет, он не может» — потому что узнала его?

— Так получилось, что я с ним познакомилась, — спокойно ответила девушка, но взгляд ее был по-прежнему прикован к лорду. Он разговаривал с миссис Гастингс, возможно, сообщал ей о Шарлотте. Интриговавшая всех присутствующих пара как будто бы пожелала присоединиться к девушке и ее подругам и уже сделала шаг в их сторону, но внезапное появление леди Хертфорд воспрепятствовало их намерению.

Шарлотта не поняла, испытала она облегчение или разочарование, но ей показалось, что, скорее всего первое. Она еще не чувствовала себя способной снова встретиться со Стоунлеем. Однако хоть и с неохотой, ей пришлось признаться себе, что сердце у нее по-прежнему колотилось, и даже немного закружилась голова. Мысль о необходимости отвлечь Стоунлея, чтобы ее отец мог беспрепятственно переговорить с принцем, вдруг показалась ей невыносимой.

На настойчивые расспросы Мод и Селины, где и как она познакомилась с его светлостью, Шарлотта ответила:

— Я и так собиралась вам рассказать, но не смогла ни слова вставить в вашу непрерывную болтовню, не говоря уже о печальной истории, приключившейся со мной сегодня днем.

— Сегодня днем! — в один голос вскричали девушки.

Шарлотта скороговоркой сообщила подругам о столкновении с ним у магазина часов и о том, как в течение нескольких минут Стоунлей держал ее на руках, пока не посадил в наемную карету, и даже отказался поставить Шарлотту на землю, хотя она и требовала этого.

Мод с интересом смотрела на подругу, выражение ее раскосых черных глаз внезапно стало отсутствующим.

— А ты, похоже, уже околдовала его, Шарли. Очень умно. То, как он только что смотрел на тебя… не знаю, взгляд очень приветливый. Я знала, ты собираешься последовать нашему плану, но ни за что не предполагала, что так быстро и так удачно. Мне даже кажется, что сама судьба выбрала тебя на роль карающего правосудия Немезиды, чтобы отплатить Стоунлею за наши унижения. Если, конечно, ты не наметила себе другую цель.

Шарлотта глянула на Мод и через силу улыбнулась.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, но что касается достигнутого успеха, то все не так просто. Я не могу объяснить, почему он сейчас так вежливо поздоровался со мной, поскольку мы не поладили, когда он сажал меня в карету. По какой-то нелепой причине он убежден, что я намеренно столкнулась с ним, желая привлечь его внимание. Вы когда-нибудь слышали подобную глупость?

Шарлотта увидела, что Мод отвела глаза, и в душу ей закралось странное подозрение, что подруга именно так и думает. Шарлотта почувствовала сильное желание выяснить, так это или нет, но ей помешал смешок Селины.

— О, все это пустяки, Шарли. Ты только посмотри. Вот и сэр Крикливый Наряд.

От Шарлотты не укрылся легкомысленный и в то же время саркастический тон Селины. Она заговорила так манерно, так многозначительно, что в первый раз с тех пор, как шесть лет назад Шарлотта выехала на свой первый бал, она почувствовала себя провинциалкой. Она предположила, что Селина говорит о каком-то фате или о самодовольном человеке, ведущем себя пошло, но, проследив за ее взглядом, Шарлотта онемела.

— Но ведь это же принц! — потрясенно прошептала она.

Мод легонько стукнула ее по руке сложенным веером и тихо пояснила:

— Не слушай подругу, дорогая Шарли. Она никак не может простить Его Королевское Высочество за то, что он посоветовал ей не носить розовой одежды, ибо этот цвет не сочетается с ее рыжими волосами, а ты знаешь, что это любимый цвет Селины.

Шарлотта только тут обратила внимание на Селину: розовые ленты перехватывали на макушке ее рыжие кудри, бальное платье из розового шелка и розовые туфли. Даже ее веер разрисован розовыми розами.

Селина фыркнула:

— Принц ошибается.

Шарлотта разделяла мнение принца, но не видела смысла говорить об этом подруге. Кроме того, ей было совершенно все равно, будет Селина в розовом, зеленом или уродливом коричневом. Она всегда останется ее любимой подругой, и ничто этому не помешает. А что еще имеет значение?

Селина бросила взгляд в южный конец галереи.

— Мама машет мне веером. Она хочет, чтобы мы подошли к ней, Моди, потому что прибыл принц. Он будет всех нас приветствовать. Шарлотта, пожалуйста, пойдем с нами, посидим вместе во время музыкального вечера.

В Брайтоне юные леди находились под присмотром миссис Бошем.

Шарлотте пришлось извиниться: она знала, что отец сам тщательно выберет им места, чтобы в нужную ему минуту отвлечь лорда Стоунлея. Сэр Джон вернулся к дочери, а Мод и Селина поспешили прочь, но прежде Селина успела шепнуть:

— Не забывай… подпусти Стоунлею шпильку-другую, Шарли! Мы рассчитываем, что ты отомстишь за наши бедные сердца!

10

Спустя несколько минут, Шарлотта уже присела в глубоком реверансе, склонив голову. Сердце у нее бешено колотилось. При всем легкомысленном отношении подруг к Его Королевскому Высочеству, сама она испытывала не что иное, как благоговейный страх. Не привыкшая к придворной жизни, как ее подруги, Шарлотта верила, что визит в Королевский Павильон навсегда запечатлится в ее памяти как один из лучших вечеров в ее жизни. — Ваша дочь красавица, Эмберли, — услышала она голос принца.

Только тогда Шарлотта осмелилась на него взглянуть. Она обрадовалась, увидев доброе лицо принца, словно он желал помочь ей побороть смущение. Принц улыбнулся дружелюбно и приветливо, что придало ей смелости и помогло одолеть дрожь в коленках. Когда сэр Джон поблагодарил Его Королевское Высочество за комплимент, принц слегка склонился в сторону Шарлотты и произнес:

— А теперь скажите, что вы думаете о моем Павильоне. И никаких отговорок, только правду! Шарлотта позволила своему взгляду переместиться сначала на впечатляющую фигуру мандарина, размещенную в стенной нише за спиной принца, потом — на синюю бамбуковую рощицу на розовом фоне, на лампы в виде розоватых цветов лотоса, с небрежным изяществом выныривающих из китайских ваз.

— Мне кажется, вы глубоко проникли в мои мечты и создали мир, делающий меня счастливой. Хотя бы на один вечер, но я очарована несказанно.

В глазах принца отразились удивление и удовольствие. На мгновение он, казалось, пришел в замешательство, но потом весело рассмеялся. Переводя взгляд с Шарлотты на сэра Джона и обратно на Шарлотту, словно не веря своим ушам, он, наконец, воскликнул:

— Вы даже не понимаете! Это, знаете ли, большая редкость, особенно в таком юном создании. Но должен предупредить: если моя галерея очаровала вас, то музыкальный салон может лишить чувств. Так что предлагаю вам захватить флакончик с нюхательными солями, к которым вы, дамы, крайне привязаны.

Шарлотта признательно улыбнулась.

— Я уверена, в этом нет необходимости. Я не такое уж слабое создание. Должна признаться, мне уже не терпится пройти туда.

— Вам не придется долго ждать, — ответил принц, снова приветливо улыбаясь. Повернувшись к леди Хертфорд, которая, как поняла Шарлотта, была его постоянной спутницей, он повторил: — Она понимает, чего я стремился достичь.

Леди Хертфорд кивнула и вежливо улыбнулась, соглашаясь. В руке она держала белый веер, украшенный страусовыми перьями, и обмахивалась им неторопливыми изящными движениями.

Снова повернувшись к Шарлотте, принц поклонился ей своим знаменитым поклоном.

— Вы доставили мне большую радость, мисс Эмберли. Если я когда-либо смогу чем-то помочь вам, то только попросите, даю вам слово, как ваш будущий суверен.

Шарлотта снова присела в глубоком реверансе, сознавая, какая высокая честь ей оказана — принц исполнит ее желание, стоит лишь о нем заикнуться! Она смотрела, как он идет дальше, и сердце ее переполняла радость. Принц уже не был тем привлекательным молодым человеком — возраст и дородная фигура сделали свое дело, но Шарлотта думала только о том, какой он благородный и добрый человек. Она не обратила внимания ни на любопытные взгляды, ни на ядовитый шепоток, несколько раз, долетевший до нее и несший на своем жале ее имя, а с удовольствием последовала за принцем Уэльским. Приветствуя каждого по имени, он направлялся в музыкальный салон.

— Поздравляю тебя, моя дорогая, — прошептал сэр Джон, стиснув руку дочери. — И как умно ты польстила его тщеславию. Правда, не помню, чтобы я советовал тебе нечто подобное, но ты всегда была умным ребенком.

Шарлотта посмотрела в его улыбающееся лицо.

— Но, папа, ты говоришь так, будто я намеренно похвалила его вкус, но это не так. Я высказала свое мнение, свое настоящее мнение. И больше ничего.

— В самом деле? — спросил изумленный сэр Джон. — Ты хочешь сказать, что тебе действительно нравится этот Павильон?

— Нравится, — ответила Шарлотта, медленно идя по галерее среди других гостей. Она смотрела на толпу перед собой, медленно продвигавшуюся вперед. Мягкий свет китайских фонариков освещал плавное покачивание страусовых перьев, украшений, лент, тщательно уложенные и напомаженные прически великосветского общества, готового к развлечению.

Принц-регент будет играть на виолончели в сопровождении своего необычного оркестра деревянных духовых инструментов. Оркестр составили лучшие музыканты, в большинстве своем немцы.

Шарлотта продолжила:

— Я, может, и не хотела бы, чтоб мистер Нэш превратил наш Эмберли-парк в экзотичный дом в восточном стиле, но я вполне способна понять и оценить вкус Его Королевского Высочества.

Сэр Джон привычно фыркнул. Шарлотта быстро глянула на него, он снова изучал стройную щиколотку мисс Кемп. Когда какой-то джентльмен совершенно некстати заслонил баронету этот будоражащий плоть вид, тот опомнился и прошептал:

— Запомни, Шарли! Делай все, чтобы отвлечь лорда Стоунлея. Остальное предоставь мне.

— Папа, не лучше ли будет, если я, поскольку принц оказал мне такую милость, попрошу его об этой грамоте? Так будет гораздо проще. В конце концов, он дал мне обещание.

Сэр Джон рассмеялся явной наивности дочери.

— Шарли! Его Королевское Высочество был чрезвычайно вежлив, но я искренне сомневаюсь, будто он ожидает, что назавтра ты придешь и попросишь у него грамоту на создание акционерной компании. Соната Гайдна, если ты предпочтешь ее, будет больше соответствовать данным обстоятельствам, и он почувствует себя обязанным выполнить твое желание. Нет, нет, ты посягнешь на его чувство собственности, если обратишься с такой просьбой. Зная принца столько лет, могу заверить, он очень чувствителен к таким вещам.

Говорить было больше не о чем, и Шарлотта замолчала. Они оказались почти у входа в музыкальный салон.

11

Шарлотта тут же забыла и о своей важной для отца миссии, и о Стоунлее. Великолепие просторного салона с куполообразным потолком нелегко было сразу вобрать в себя и охватить взглядом. Девушка подумала, что, возможно, принц оказался прав насчет головокружения — все поплыло у нее перед глазами. Не хватало еще и впрямь упасть в обморок. Но какое это имеет значение? Шарлотта наслаждалась захватившими ее ощущениями — бездонной высотой купола, сине-золотого ковра, по которому, утопая в ворсе, неслышно ступали ее маленькие ножки.

Отец провел ее к стулу в некотором отдалении от оркестра, сам сел рядом с ней и леди Хертфорд. Шарлотта удивилась, что они расположились так далеко от музыкантов, но сэр Джон наклонился к ней и объяснил:

— Оркестр играет блестяще, но громко.

После сего краткого пояснения он, казалось, полностью забыл о дочери, направив все свое светское обаяние на ее светлость.

Но из-за окружавшего ее великолепия Шарлотта даже не обратила на это внимание. Ее взгляд уже, наверное, в десятый раз приковал высокий, затейливо украшенный потолок. Она слышала, как кто-то сравнил Павильон с зачарованными дворцами из сказки «Тысяча и одна ночь», но только теперь поняла почему. С потолка спускались небывалой красоты люстры в форме экзотических цветов. Их благоуханные лепестки переливались, подобно алмазам, а синева их поспорила бы с сапфирами; они матово светились жемчужинами, ярко горели, подобно яхонтам, заливая собравшихся потоками света. Купол казался ей голубой пещерой с золотым узором. Перламутровые гребешки раковин террасами спускались по сторонам купола. Основание самой большой люстры было окружено полусферой из прозрачного стекла в форме нежнейших лепестков лотоса, расписанных цветами и китайскими фигурками.

Красный восьмиугольный балдахин — всего в несколько футов шириной — с геометрической точностью расходился веером от основания купола. Потолок, отделанный с еще большей пышностью, завершал переход от восьмиугольника к каждой из четырех стен. На них — прекрасно выполненные китайские картины, изображавшие дворцы, пальмы, озера, пагоды, грациозных белых цапель и рыбаков. Все это выписано золотом на темно-красном фоне. Пейзажи волновали, будили воображение, уводили за беспредельный горизонт Востока. Каждую красную панель обрамляли ярко-синие, с пурпуровой полосой, изогнутые дугой драконы с головами на концах, символизирующие радугу, и золотые змеи.

На окнах висели синие с темно-красным рисунком шелковые шторы с золотыми кистями, поддерживаемые серебряными драконами и змеями. По углам зала стояли пагоды, достигавшие в высоту двенадцати футов. От них исходила нежнейшая синева. Сводил же все воедино — весь этот праздничный фейерверк красок — текинский ковер, тоже темно-синий с золотом.

Заиграла музыка, Шарлотта услышала мелодичный и звучный голос виолончели. Девушка почувствовала, как ее охватывает радость, она испытывала необъяснимое воодушевление от красоты и музыки.

Принц играл. Кто-то однажды сказал, что он — самый утонченный джентльмен в Европе.

Лорд Стоунлей сел напротив Шарлотты, футах в двадцати от нее. Стулья стояли полукругом, обращенным к принцу, оркестру и величественному линкольнскому органу за ними. Стоунлей бывал в Павильоне множество раз, поскольку уже лет десять владел домом в Брайтоне и каждое лето приезжал на морской курорт после окончания сезона в Лондоне. Но за все эти годы он ни разу не получал такого удовольствия от представления новичков обществу в приморской резиденции принца, как от первого визита сюда Шарлотты Эмберли. Ее карие глаза по-детски широко распахнулись от восторга, едва она вошла в музыкальный салон. Ее внимание привлекло не благородное собрание лордов и леди, а помещение, явившееся воплощением ее мечты, и сама персона принца-регента.

Частый гость и близкий друг принца, Стоунлей был свидетелем всех изменений, привносимых в Павильон, который стал для него привычным, уже не волнующим его чувства местом. До этого вечера лорд забыл, что окружавшая его сейчас обстановка поистине волшебна, не говоря уже о щедром сердце человека, поощрявшего искусства.

Горящие, счастливые глаза Шарлотты напомнили Стоунлею о том, что он утратил радость удивления, и он переполнился благодарностью к ней, поскольку ее глазами заново открыл для себя Павильон. И вскоре лорд обнаружил, что взгляд его обращен на девушку, а не на драконов, пагоды или на пальцы принца, перебирающие длинные отзывчивые струны виолончели. Это потому, тут же нашел он объяснение своему поведению, что Шарлотта похожа на Павильон — таинственна и при том очень красива.

Она к тому же была изысканно одета, хотя, как Стоунлей понял со слов Эмили Гастингс, сидевшей рядом, смерть матери, а потом и любимой тетки помешали ее представлению ко двору королевы. Где же, в таком случае, приобрела она этот несомненный лоск и обольстительные манеры, которые усваиваются юными дамами только по истечении нескольких лет?

Взгляд Стоунлея переместился на сидевшего справа от Шарлотты сэра Джона. Смерть обожаемой жены не мешала баронету наслаждаться привычными удовольствиями.

Стоунлей не испытывал к отцу Шарлотты никаких теплых чувств, напротив, иногда ему казалось, что их вражда может даже кончиться дуэлью, хотя он и содрогался при этой мысли. Их соперничество было давним, и не этой девушке, пусть прелестной, ослабить существующую между ними вражду. Лорд всеми силами пытался разрушить привязанность принца к баронету — и неважно, что там замышлял Эмберли, — с тех пор, как он заподозрил, что сэр Джон попал в лапы маркиза Текстеда, человека, чьи друзья — двуличность и коварство. Слава Богу, Текстед не появился. Зато здесь Шарлотта Эмберли. Господи, да она просто греческая богиня, сошедшая с Олимпа к смертным, окутанная нежным белым шелком. С правого плеча, легко касаясь глубокого соблазнительного декольте, спускается вышитая золотом в форме листьев гирлянда, пересекает корсаж и по всей длине прочерчивает платье.

Подол украшают ряды белых шелковых оборок. Эта девушка — благоуханная белая роза среди всей этой толпы.

Вьющиеся каштановые волосы, нежными локонами ниспадавшие на шею, словно короной, увенчали золотые листья аканта с мерцавшими на них жемчужинами. Жемчужное ожерелье и жемчужные капли в ушах были ее единственным украшением. Длинные тугие белые перчатки немного не доходили до коротких пышных рукавов, а белые шелковые туфли и такие же чулки завершали наряд, удивительно элегантный в своей простоте. Стоунлей оценил вкус Шарлотты, признав, что, каковы бы ни были причины ее столкновения с ним сегодня днем, он может простить ей все из-за совершенства ее внешности.

Миссис Гастингс легко коснулась запястья лорда расписным веером.

— Ты отдаешь себе отчет, что, не отрываясь, смотришь на мисс Эмберли? — тихо поинтересовалась она. Мощное звучание оркестра, исполнявшего симфонию Бетховена, заглушило ее шепот.

Стоунлей глянул на свою давнюю приятельницу — та улыбалась, а это значило, что она его дразнит.

— Да, — согласился он. — И буду смотреть до тех пор, пока глаза у меня не заслезятся — столько, сколько захочу.

— Пожелать тебе приятных развлечений? — Она изобразила удивление.

Он усмехнулся.

— Я терплю подобные дерзости только от тебя, потому что знаю тебя слишком хорошо, чтобы сомневаться в их безобидности. А теперь, прошу, вернемся к музыке, пока на нас не обратила свой взор леди Хертфорд.

Миссис Гастингс сосредоточилась на игре оркестра, но прежде ущипнула Стоунлея за руку.

Лишь нескольких человек лорд Стоунлей мог назвать своими настоящими друзьями. Среди них Эмили Гастингс и ее муж, полковник Гастингс. Сейчас он находился по делам в Лондоне, но скоро на все лето должен присоединиться к жене и двум их маленьким сыновьям. Какая ирония судьбы! Эмили Гастингс была племянницей маркиза Текстеда, а ее старший сын — его наследником. И если сэр Джон Эмберли стал врагом лорда, то Текстед — его Немезидой, богиней мщения.

Взгляд Стоунлея снова вернулся к Шарлотте. Она сидела, закрыв глаза. Лицо ее выражало неописуемый восторг. В голове Стоунлея снова мелькнула мысль: зачем здесь эта девушка? Для чего она приехала в Брайтон?

К дьяволу, подумал он. Он так долго занимается делами принца, что готов видеть недобрый замысел в любом неожиданном событии.

Но не сегодня, одернул себя Стоунлей. Сегодня он позволит Шарлотте Эмберли быть просто красивой женщиной, с которой он горит желанием познакомиться поближе.

Как она прекрасна: темные длинные брови красиво изогнуты, белоснежная кожа, нежный румянец на щеках, слегка вздернутый носик, сочные губы цвета вишни и мягкий, округлый подбородок.

Отчего же она до сих пор не замужем?

Он вспомнил беспомощность Шарлотты в его руках и то, как, придя в себя после обморока, она быстро обрела уверенность, словно и не падала, ударившись головой о кирпичи. Как она была непосредственна, даже когда обвинила его в упрямстве. И Стоунлей знал объяснение этому. Несмотря на всю свою красоту, изящные манеры и общее впечатление хрупкости, Шарлотта Эмберли обладала сильным характером, и слова, позаимствованные из декламируемых при луне стихов, не произведут на нее никакого впечатления.

Ясно. Она не замужем, потому что никто из молодых людей, живущих по соседству с имением сэра Джона, не смог покорить ее. Они оказались недостаточно отважными.

Но и ее подруги тоже не замужем. Возможно, Шарлотта не просто своевольна. Может, они являются отражением Шарлотты Эмберли?

А если так, поджав губы, подумал Стоунлей, он это узнает и, не колеблясь, оставит ее столь же скоро, как и ее дражайших Мод и Селину.

Вспомнить об этих особах, заигрывавших с ним, а точнее, с его титулом на протяжении последних двух сезонов, он поискал их глазами. Обнаружив миловидную Селину, вздрогнул — та смотрела на него уныло и глуповато.

«Боже мой, неужели эта дурочка полагает, что и в самом деле влюблена в меня? «

Он перевел взгляд на Мод, сидевшую рядом с Селиной. Она также смотрела на него, прикрыв веером губы, потом улыбнулась и кивнула. При других обстоятельствах он счел бы это приглашением!

Стоунлей почувствовал раздражение, удовольствие от вечера почти полностью померкло. Он устал от своей холостяцкой жизни — ему следовало опередить полковника, приятного, остроумного кавалера, и жениться на Эмили.

Забавно, но мысли лорда вертелись практически по кругу. Он глянул на благородный профиль сидевшей рядом леди. Она призналась ему, что никогда не полюбит его и что страстно влюблена в полковника Гастингса. Когда миновало первое потрясение, вызванное ее отказом и последовавшей затем свадьбой, Стоунлей осознал, что тоже равнодушен к ней. Поступив не совсем искренне, он как бы прикрывался своим отношением к Эмили, спасаясь от дюжины мамаш, стремящихся выдать своих дочерей замуж. В течение довольно долгого времени он ухаживал за ней, вселяя в общество уверенность, что когда-нибудь она станет его женой.

Со дня свадьбы Эмили прошло семь лет. Свою преграду Стоунлей потерял на следующий же день после ее замужества и теперь стал совершенно беззащитен перед атакующим сонмом алчных женщин.

Он снова посмотрел на Шарлотту. Принадлежит ли она к числу тех дам, что привела в Брайтон единственная цель — растопить своими чарами его огрубевшее сердце? Она смогла бы с легкостью поправить дела отцовского имения, если бы завоевала его любовь и состояние.

Наконец Стоунлей обратил внимание на оркестр, подавив непреодолимое желание взглянуть на Шарлотту, ему удалось занять себя музыкой. Прозвучал последний аккорд.

Влекомый неведомой ему доселе силой чувства, лорд снова повернулся в сторону Шарлотты. Он увидел, что сэр Джон шепчет что-то ей на ухо, и с ее щек сходит румянец. Она опустила глаза и стиснула лежавшие на коленях руки.

— Что за черт, — недоумевал Стоунлей, наблюдая, как Шарлотта пытается справиться с собой.

Гости поднимались со своих мест, медленно покидая музыкальный салон. Он видел, что девушка чем-то очень озабочена: она продолжала сидеть, сжимая и разжимая пальцы. Потом, вздернув подбородок, как бы на что-то решившись, посмотрела прямо перед собой, завороженная какой-то мыслью.

К удивлению Стоунлея, она внезапно вскочила со стула и почти побежала из салона, энергично прокладывая дорогу сквозь толпу и не обращая ни малейшего внимания на отца и подруг.

Да тут действительно кроется какая-то тайна!

12.

Очутившись в галерее, где воздух был прохладнее и свежее, чем в музыкальном салоне, Шарлотта замедлила шаг, чтобы перевести дыхание и избежать любопытных взглядов. Она бросилась сюда, как заяц, вырвавшийся из капкана. Единственным ее желанием было остаться нЛедине со своими мыслями хотя бы ненадолго. Шарлотту захватила неистовая симфония Бетховена, но насладиться ею не дал отец, вскоре он прошептал:

— Следи за Стоунлеем!

От сознания, что Мод и Селина ждут от нее того же самого, ее охватила паника. И божественные звуки уже не доходили до нее. Девушка еле дождалась окончания симфонии, однако заставила себя еще задержаться на какое-то время, потом вскочила, ноги сами понесли ее к двери, удары сердца отдавались в голове.

Она не хочет этого делать. Она просто не может своими уловками загонять человека в ловушку. Какими уловками? Все свои двадцать четыре года Шарлотта вращалась в обществе. Знает ли она, как завладеть сердцем мужчины? По правде говоря, она чувствовала себя гораздо свободнее среди бухгалтерских книг и связки ключей от всех помещений имения Эмберли-парка, чем в гостиных, где плелись интриги.

Нет, она не в состоянии исполнить просьбу отца. Даже если бы в совершенстве владела требуемыми женскими навыками, все равно не стала бы.

Но как же отец? А Мод и Селина — поймут ли они ее нежелание?

Шарлотта почувствовала себя предательницей.

Она выскользнула из толпы гостей, направлявшихся в Красный салон, где их ждал ужин из сандвичей и вина. Она торопилась, не вполне понимая, куда идет, пока не поравнялась с дверью последней из выходивших в галерею комнат. Девушка ступила в темноту.

Она оказалась совсем одна в банкетном зале. На длинном столе два подсвечника. Свечи отбрасывали длинные изломанные тени на куполообразный потолок, на стены, но зал освещали плохо. Ощущение паники, погнавшее Шарлотту из музыкального салона, быстро оставило ее, перестали гореть щеки. Здесь было холодно. Девушка почувствовала невыносимую головную боль, казалось, голова расколется на части, что, несомненно, стало следствием ее падения. Шарлотта обмахнулась кружевным веером, пристально глядя на мигавшие свечи. Боже, как кружится голова!

— Занятно, что я обнаружил вас здесь и одну, но вы этого хотели, не так ли? Или я заблуждаюсь, или готовится нечто неприглядное.

Шарлотта медленно повернулась. Стоунлей стоял всего футах в восьми от нее, но его голос почему-то звучал издалека, а произнесенные им слова бессвязными звуками отдавались в ее голове. Шарлотта пыталась понять его, но банкетный зал расплывался перед глазами.

— Какая досада, — пробормотала она. Она попыталась подойти к Стоунлею, но не могла и шагу ступить.

— Умоляю, сообщите папе, что я должна, я должна…

Шарлотта не знала, сколько прошло времени. Чернота, мягкая бабочка, трепещущая у нее на щеках, на веках, в ушах. Она попыталась отогнать ее как раз в тот момент, когда крылья коснулись горла и принесли струю свежести. Но сама бабочка не исчезла.

Что это с ней? Рука такая тяжелая, что когда она пытается поднять ее, та падает. Она не в силах открыть глаза. Но тут бабочка снова затрепетала на веках, и на этот раз Шарлотте это очень понравилось — она мягкая и теплая.

До слуха девушки начали доходить слова. Она попыталась улыбнуться. Разве бабочки могут говорить? Она, наверное, видит сон. Однако ее шелестящий шепот, кажется, настоящий. Но где она? В постели? А что же Павильон?

Крылышки забились у нее на щеке, рядом с ухом. Что это такое?

— Скажите мне, Шарлотта, — прошептала бабочка. — Вы приехали в Брайтон, чтобы заставить меня полюбить вас?

Заставить полюбить бабочку? Она улыбнулась.

— Нет, как глупо, — выдохнула она. Крылышки овевали ее лоб, веки, нос.

— Мне кажется, я мог бы полюбить вас, — прошептала в ответ бабочка.

Шарлотта пробормотала:

— Глупо.

— О да, полагаю, весьма глупо. Скажите мне только, зачем вы приехали?

Крылышки бабочки легко коснулись губ Шарлотты, дивное ощущение исторгло из глубины души Шарлотты вздох.

— Вот бы меня поцеловали так же сладко, — пробормотала она крылышкам. — Мне бы понравилось, очень понравилось.

— Тогда я поцелую вас, — ответила бабочка, и ее голос прозвучал очень знакомо и очень похоже на голос кого-то, кого она знает. Но кого? Почему она так смущена?

Словно выполняя невысказанное желание Шарлотты, бабочка совершила превращение, и девушка ощутила на своих губах поцелуй, о котором просила, однако это был поцелуй мужчины. Отвечая на прикосновение его губ, похожее на сон, но такое реальное, она полностью отдалась новому для нее ощущению, принимая поцелуй так, словно это ее самое естественное занятие. Он оказался чувственным и подарил Шарлотте наслаждение, заполонившее сладким желанием мозг и уничтожившее все разумные мысли. Осталась только страстная жажда продлить этот поцелуй, пусть он длится вечно.

Шарлотта не поняла, в какой момент она осознала, что целует ее действительно мужчина и что его прикосновения как-то странно возбуждают ее.

— Нет, — прошептала она, обнаружив, что ее затылок твердо поддерживает чья-то рука, так что она не может отодвинуться. Шарлотта почувствовала себя слабой и беспомощной. — Нет, — повторила она.

— Но вы хотели поцелуя, — прозвучал ответ. — Вы так сказали.

Только теперь она осознала, что находится в объятиях Стоунлея.

— Боже, — прошептала она. — Что вы делаете? Я, должно быть, нездорова, я даже не знала…

— Мгновение назад вы не казались нездоровой. Вы даже улыбались, мисс Эмберли. Так что, прошу вас, не надо притворяться!

Шарлотта, собрав все силы, уперлась рукой в грудь лорда и оттолкнула его.

— Я думала, что вижу сон, — с трудом выдохнула она.

— Сон о поцелуе?

— Нет… да! Не знаю. Моя бедная голова! Шарлотта приложила ладонь ко лбу и прислонилась к плечу Стоунлея.

— Прекратите представление! — резко бросил он, снимая девушку со своих колен и сажая на стул.

Она покачнулась, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице, но нашла эту задачу непосильной. Стоунлей стоял перед Шарлоттой, и она увидела, что он полез в карман фрака. Наверное, ищет табакерку, отстранение подумала она.

Шарлотта пыталась удержаться на обеденном стуле, ухватившись за края сиденья так крепко, Словно от этого зависела ее жизнь. Голова кружилась немилосердно, боль в ней резко усилилась.

— Умоляю, приведите моего отца, прошу вас, — прошептала она. — Мне плохо. Думаю, сегодняшнее столкновение…

— Поздравляю вас, моя дорогая. Вы самая лучшая актриса, какую я когда-либо видел. И вы, безусловно, превосходите всех моих знакомых дам, ну и покончим с этим представлением. — Голос Стоунлея приобрел знакомый жесткий тон. — Что бы вы там ни затевали вместе со своими дорогими подругами, у вас ничего не выйдет, даже и не пытайтесь.

— Нет, — прошептала Шарлотта, перед глазами у нее все завертелось. — Вы ошибаетесь, сэр. Мне плохо. Умоляю… умоляю, не могли бы вы…

Она не закончила фразу и даже не поняла, что падает.

Стоунлей смотрел, как головой вперед Шарлотта начала склоняться со стула, как прелестные каштановые локоны скользнули по его голени, и она медленно упала, уткнувшись лицом в его туфли.

— Боже милосердный, — прошептал Стоунлей.

И впервые с того момента, как он последовал за ней в банкетный зал, ему пришло в голову, что Шарлотта действительно нездорова.

— Мисс Эмберли? — позвал он.

Шарлотта упала на носки туфель Стоунлея, пригвоздив его к месту, и он, боясь потерять равновесие, осторожно вытащил правую ногу из-под головы девушки. Теперь он смог наклониться и заглянуть ей сбоку в лицо. Щека Шарлотты была прижата к другой его туфле, рот приоткрыт, лицо побелело. Волосы у нее растрепались, и она нисколько не походила на женщину, пытающуюся любым способом привлечь его внимание. Это значило только одно: она его не обманывала, как он изначально предполагал.

— Силы небесные! — пробормотал Стоунлей.

Он снова подхватил Шарлотту на руки и понес из зала. В галерее он встретил Эмили, которая, по всей видимости, искала его.

— Я поцеловал ее и послужил причиной обморока, и все потому, что не поверил, будто она нездорова, — возбужденно проговорил он, прижимая голову Шарлотты к плечу. — О, Эмили, я что, превратился в самодовольного хлыща?

Обеспокоенная Эмили дотронулась до щеки Шарлотты, коснулась ее лба.

— Да, — без обиняков ответила она. — Но у тебя, по крайней мере, были веские причины вести себя столь отвратительно.

— Дождешься от тебя утешения, как же, — отозвался Стоунлей, позволяя Эмили взять заботу о Шарлотте в свои руки, и пошел за ней по бамбуковой лестнице.

13.

— Ты была неподражаема! — воскликнул сэр Джон, возбужденно жестикулируя и нервно прохаживаясь от окна к кровати Шарлотты.

— Это не так, папа, — пыталась убедить она отца в обратном. — Он встретился со мной совершенно случайно.

Она лежала в своей постели и была еще не в состоянии сосредоточиться на словах отца. Наступило утро, но ей казалось, что уже вечер — такую она чувствовала усталость. Взгляд девушки лениво переместился со светло-голубого стеганого покрывала на ящики комода из полосатого дерева, стоящего у ближайшей к двери стене, потом изучил тонкую желто-белую резьбу на стене и несколько прекрасных пейзажей, передающих трепетность света и воссоздающих свежесть и изменчивость природы, известного художника Констебла. Воздушные муслиновые занавески колыхались от утреннего бриза, наполнявшего комнату целебным морским воздухом.

— Чепуха! Ты просто воспользовалась приобретенными в Эмберли женскими уловками. Как же ты оказалась права! Человека такого склада, как Стоунлей, можно победить, если дать ему почувствовать вкус охоты. Подумать только, я готов был надавать тебе затрещин, когда ты выбежала из музыкального салона! Мне следовало догадаться. Ты всегда оправдывала мои ожидания. О, моя дорогая, я получу грамоту для своей компании и даже больше того, принц говорил о письме Ротшильду на тот случай, если нам понадобятся вкладчики такого уровня! У меня будет все, что нужно, и тогда мы посмотрим! Тогда мы действительно еще повоюем! Мы восстановим все наши потери!

У Шарлотты не доставало сил возразить, она поудобнее устроилась на подушке и подложила руку под щеку. Она не ожидала, что Стоунлей последует за ней, но ясно — ей никогда не удастся убедить в этом отца.

Доктор уложил ее в постель накануне вечером, объяснив, что если она не отлежится, по меньшей мере, двое суток, а лучше две недели, то нанесет непоправимый вред своему мозгу. Она поверила ему… в первую очередь потому, что с того момента, как она упала к ногам Стоунлея, пульсирующая боль в голове не оставляла ее, и потому единственным ее желанием было спать, спать, спать.

— Да, папа, — невнятно прошептала она, закрывая глаза.

— Ах да, — сказал он, картинно сжимая ладони перед грудью. — Ты должна отдохнуть, моя умная девочка. Только представить: три раза разыграть обморок! Какую дочь я воспитал! Какая игра!

— В самом деле, — шепотом отозвалась Шарлотта.

Она услышала, как он вышел, и погрузилась в сон, удивляясь, почему он полон бабочек.

Проснувшись в следующий раз, она обнаружила в комнате Мод и Селину, они тихо переговаривались. Шарлотта видела в них ярких птичек на фоне желтого и светло-голубого тонов своей спальни. Она различала их сквозь туман муслина, свисавшего широкими, прозрачными складками с карниза ее кровати вишневого дерева. На Мод было утреннее платье темно-синего шелка, обшитое по вырезу кружевами, а Селина щеголяла в розовой шелковой накидке с вышитыми на воротнике белыми бабочками. По комнате гулял свежий морской ветерок, и настроение у Шарлотты стало подниматься.

— Мои дорогие, — едва слышным шепотом позвала она.

Зашуршав нарядами, они бросились к ней.

— Ты чувствуешь себя уже лучше? — осведомилась Мод.

— Ты такая бледная, — посочувствовал детский голосок Селины.

— Мы не хотели тебя тревожить.

— Шарли, дорогая, какая ты умная!

Обе леди наклонились поцеловать ее, и Мод, выразив надежду на быстрое выздоровление Шарлотты, прошептала:

— Ты не представляешь, какие слухи гуляют по гостиным Брайтона. В это невозможно поверить, будто Стоунлей тебя поцеловал! Это правда?

Шарлотта глянула на Мод, недоумевая, кто мог такое сказать.

— Конечно, нет! — отозвалась она, улыбнувшись. — Сущая нелепость. Он был добр ко мне, когда мне стало плохо. Только и всего.

Заговорщическим тоном Селина поддержала подругу:

— Но об этом везде судачат. Рассказывают, он вынес тебя на руках из темного банкетного зала и сказал миссис Гастингс, что это из-за него ты упала в обморок… он поцеловал тебя, и тебе стало нехорошо!

Шарлотта попыталась мысленно восстановить, как же все происходило, но ее воспоминания о событиях в банкетном зале оказались неожиданно смутными и тревожащими. Не подумав, она с улыбкой произнесла:

— Меня целовала бабочка, это я помню! Все лицо, щеку, даже ухо. Какая дивная бабочка.

Девушки выпрямились и с изумлением уставились друг на друга.

— Бабочка? — переспросили они Шарлотту.

— О, дорогая, мы пойдем, — тихо сказала Мод, слегка сжав ее плечо. — Ты, вероятно, пострадала гораздо сильнее, чем мы думали… возможно, у тебя воспаление мозга. Мы сейчас уйдем, но как только доктор тебе разрешит вставать, мы совершим прогулку по Стейну… это очень модное место, если ты не знаешь. А теперь будь умницей и как можно скорее поправляйся.

Шарлотта вздохнула.

— Я постараюсь, — ответила она каким-то чужим голосом.

Она снова подсунула ладонь под щеку, закрыла глаза и опять погрузилась в сон о бабочках, Стоунлее и сладких, как мед, поцелуях.

14.

— Что-то оно не внушает мне доверия. — Шарлотта скептически оглядела себя, оправляя толстое платье для морских купаний. — Оно не слишком потяжелеет, когда намокнет?

Волны бились в колеса больших квадратных кабинок-купален, затаскиваемых в воду крепкими женщинами, обслуживающими эти сооружения.

— Начинайте, мисс, — сказала одна из них, не обращая внимания на последние слова Шарлотты и предлагая ей спуститься с купальни в море. — Берите мальчика с собой и крепко держите его за руку или под мышки — это еще лучше.

Шарлотта набрала в легкие воздуху, повернулась к Генри и спросила:

— Ты готов?

Генри сжал губы. На нем были старые нанковые брюки и рубашка. Он подбоченился и сказал:

— Шарли, пожалуйста, посторонись, и я смогу поплавать. Не волнуйся. Я очень сильный, и весь этот год учился задерживать дыхание под водой.

— Я знаю, — отозвалась Шарлотта и протянула ему руку.

— Не надо держать меня. Няня уже пять раз приводила меня сюда, пока ты болела. Иди за мной. Я покажу тебе, как это делается!

И он прыгнул в воду прямо с верхней ступеньки купальни. Шарлотта осталась стоять, со смехом наблюдая, как Генри удерживается на воде, отплевываясь, улыбаясь и плеща водой прямо в лицо оберегающей его женщины. Шарлотта медленно спустилась по ступенькам, постепенно привыкая к холодной воде, ее немного знобило.

Проведя пять дней в постели, она почувствовала себя гораздо лучше. Последние три дня голова уже совсем не беспокоила ее. Накануне ей настолько захотелось присоединиться к брайтонскому обществу, что она оставила без внимания совет доктора — побыть в кровати две недели, чтобы окончательно поправиться.

Морское купание стало ее первой прогулкой.

Наконец Шарлотта зашла в воду по шею, с удовольствием ощущая толчки волн, увлекавших ее утяжелившееся платье то вперед, то назад. Купальни затаскивали в воду на такую глубину, чтобы можно было походить или поплавать без риска утонуть. Она так и поступила, оставив Генри на попечение купальщицы. Он не отставал от этой крепкой женщины: они вместе плыли к соседней купальне и возвращались обратно.

Море показалось Шарлотте божественным, когда она привыкла к холодной воде. Солнце ласково светило ей в лицо, а веселые крики чаек казались звуками тенорового кларнета на фоне симфонии непрерывного шума катящихся волн. Шарлотта слышала, как перекликаются рыбаки, иногда смеясь, иногда переругиваясь. Ее жизнь в Брайтоне стала сплошным отдыхом, сам же город оставался местом труда и промышленности, равно как и удовольствий — для тех, кто состоял при дворе принца-регента.

— Я так и подумала, что это вы, — раздался женский голос. — Возможно, я беру на себя несколько больше, чем следовало бы, мисс Эмберли, но я — миссис Гастингс, и это в моей карете мы отвезли вас домой несколько дней назад. Я рада, что ваше здоровье так чудесно восстановилось.

Шарлотта встретилась с прямым взглядом красивых блестящих карих глаз Эмили Гастингс.

— Как поживаете? — немедленно отозвалась девушка. — Я вам очень обязана. Вы получили мое письмо?

— Да, но только сегодня утром. Я на некоторое время уезжала в Лондон и вернулась только вчера вечером. Это мои мальчики. Позвольте представить их. — Она повернулась, приглашая сыновей приблизиться. — Уильям и Джордж, поздоровайтесь с мисс Эмберли.

Мальчики засмущались, знакомясь с новым человеком да еще в воде. Милые дети. Примерно семи и восьми лет, предположила Шарлотта, чуть старше Генри. Проказливо улыбаясь, они поклонились Шарлотте, как велела им мать, и, не поднимая головы, как ожидалось, мальчики нырнули в воду.

— Они неисправимы, — заулыбалась миссис Гастингс, задорно глядя на Шарлотту.

Та расхохоталась, юные джентльмены вынырнули рядом с ней, сияя улыбками и полагая, что они необыкновенно умны.

— О да, вы очень развиты для своих лет! — воскликнула Шарлотта, легонько постучав кончиками пальцев по головам мальчиков. Этого оказалось достаточно, чтобы они, притворившись, будто получили смертельный удар, снова исчезли под водой.

— Я люблю Брайтон, — сказала миссис Гастингс. — Мы прекрасно отдыхаем здесь каждое лето.

Она зашла в воду поглубже и принялась потихоньку плескаться. Шарлотта поняла, что эта дама часто приводит своих сыновей на море, потому что нос, щеки и подбородок у нее порозовели под солнцем.

Миссис Гастингс чувствует себя очень непринужденно, подумала Шарлотта, а сможет ли она когда-нибудь оставаться сама собой в окружении этих людей? Сейчас она была такой же, как в Эмберли-парке. Миссис Гастингс излучала безмятежность, которой не ощущала Шарлотта, по крайней мере, пока. Возможно, если она когда-нибудь счастливо выйдет замуж, станет матерью и хозяйкой собственного дома, в ее душе тоже поселятся умиротворение и покой. Она надеется на это.

Но ведь должна быть любовь, подумала она и почувствовала боль в сердце, словно его кольнули булавкой. «Он любит ее», — услышала она голос Селины. Неужели Стоунлей действительно любит эту замужнюю женщину?

— Кто этот маленький мужчина, который зовет вас, мисс Эмберли?

Шарлотта настолько погрузилась в свои мысли, что не слышала ничего вокруг. Она проследила за взглядом миссис Гастингс и увидела Генри на верхней ступеньке ближайшей купальни. Он что-то кричал и размахивал руками.

— Это мой сын, — не подумав, сказала Шарлотта.

— Ваш сын? — У миссис Гастингс округлились ее прекрасные миндалевидные глаза.

— Нет, не сын, — ответила Шарлотта, смеясь и недоумевая, почему она так странно обмолвилась. — Это мой брат. Я невольно считаю его своим сыном, потому что забочусь о нем всю его жизнь. Наша мать умерла, когда он родился.

— Понимаю, — сочувственно кивнула миссис Гастингс.

Она попросила своих мальчиков поплыть к той купальне и вернуться вместе с братом мисс Эмберли. Задание ее сыновья восприняли с восторгом.

К тому моменту, когда мальчики вернулись уже втроем, они стали лучшими друзьями и договаривались назавтра встретиться здесь же.

— Надеюсь, вы теперь будете регулярно принимать морские купания, — сказала миссис Гастингс, и ее выразительные глаза задержались на лице девушки. — Буду счастлива познакомиться с вами поближе.

Шарлотте было очень приятно, хотя, скажи ей кто-нибудь пять дней назад, что она будет дружески разговаривать с женщиной, вызывающей особый интерес Стоунлея, она просто рассмеялась бы. В то же время она сомневалась в правильности предположений Мод и Селины. Беседуя с миссис Гастингс, Шарлотта почувствовала, что та очень любит своего мужа, а Стоунлею она — друг, и не более того. Девушка ответила:

— Думаю, если предоставим Генри свободу, то станем проводить все дни на пляже. Меня же вода, солнце и ветер бодрят и радуют. И я охотно последую желаниям брата. Вы очень добры ко мне, чужой в Брайтоне, миссис Гастингс. Значит, до завтра?

— До завтра, — подтвердила ее новая приятельница, подгоняя своих мальчиков легкими шлепками, и они поплыли к стоявшей в нескольких ярдах от них купальне.

15.

На протяжении последующих трех дней Шарлотта каждое утро проводила в купальне уже привычный приятный час, наслаждаясь обществом Генри, миссис Гастингс и двух ее бойких мальчиков. Скованность как рукой сняло, она плавала вместе со всеми, резвилась на волнах и чувствовала себя как в детстве — легко и свободно.

После купания Шарлотта прощалась с друзьями и вместе с Генри шла в «Касл Ин» завтракать. И это утро обещало быть таким же приятным, как и два предыдущих. Шарлотта с аппетитом ела, а Генри с трудом проглотил кусочек свежего хлеба. Движение на узкой, изогнутой дорожке, ведущей от гостиницы к конюшням, захватило все его внимание. Без сомнения, для него не было большего удовольствия, кроме игр в воде, чем смотреть, как приезжают и отъезжают кареты — на Льюис, на Лондон.

— Шарли, я хочу быть кучером, когда вырасту! Ты только посмотри на этих красивых лошадей! И как кучер держит вожжи, как правит ими.

Генри заворожено смотрел на великолепную темно-бордовую с черным карету, покатившую под возгласы кучера. Белокурые вьющиеся волосы Генри были еще влажными после утреннего купания, а на тонкой шее мелкой пылью лежала высохшая морская соль. От его дыхания на стекле, к которому мальчик прижался носом, образовалось туманное пятнышко.

— О-о-ох, — с глубоким удовлетворением выдохнул он.

Шарлотта усмехнулась.

— Ешь яйца, дорогой, иначе ты никогда не вырастешь достаточно сильным, чтобы справиться с такой упряжкой.

— Я уже сильный! — возразил он, сгибая руку в локте. — Так делают борцы! Мне показал Уильям.

За спиной Шарлотты раздался низкий мужской голос, заставив ее вздрогнуть:

— Вы говорите про Уильяма Гастингса, не так ли, молодой человек?

— Э… э, да, сэр! — ответил Генри, растерявшись и покраснев. — А как вы догадались?

Шарлотта подняла глаза и увидела двух мужчин у своего стола. Один был в военной форме, а второй — в синем фраке, алом жилете и черных брюках до колен.

— Лорд Стоунлей, — произнесла Шарлотта. — Как поживаете?

Она посмотрела на второго мужчину, заговорившего с Генри. Перехватив ее взгляд, тот почтительно поклонился ей. Извиняется за вмешательство, подумала Шарлотта.

— Очень хорошо. Могу ли я представить вам моего исключительно невоспитанного друга, полковника Гастингса?

— Разумеется, можете, — отозвалась Шарлотта.

Лорд Стоунлей повернулся к полковнику:

— Мисс Эмберли из Эмберли-парка.

— Очень рад нашему знакомству, мисс Эмберли, — произнес полковник Гастингс.

— Как поживаете, сэр? Могу ли и я представить вам моего брата Генри?

Шарлотта потянула мальчика за рукав бархатной куртки, чтобы оторвать его от окна, за которым неожиданно опрокинулся легкий открытый экипаж. Понимая, что должен поздороваться как можно вежливее, Генри поднялся.

— Да знаю я! — отмахнулся он от сестры и отвесил обоим мужчинам по вежливому поклону.

Мальчик был вознагражден, когда и полковник, и Стоунлей со всей серьезностью поклонились в ответ. Когда же он, озорно улыбаясь, начал было кланяться снова, Шарлотта засмеялась:

— Достаточно, бойкий ребенок. Садись и веди себя хорошо.

— Да, Шарли, — покорно откликнулся он, занял свое место за столом и снова повернулся к окну, чтобы в сотый раз насладиться открывавшимся видом.

— Я знакома с вашей женой, — с улыбкой обратилась к полковнику Шарлотта. — Мы все вместе — с мальчиками — купаемся в море, сегодня утром тоже.

— Я так и подумал. У вас порозовел нос, должно быть, у нее тоже. Море так чудесно, вы согласны?

— Да, большего не желаю. Такое удовольствие! Вы не присоединитесь к нам? Мы как раз завтракаем, по крайней мере, я. У Генри есть другое, более интересное занятие.

А поскольку Генри тихо присвистнул при виде фаэтона, размер колес которого превышал пять футов, джентльмены быстро поняли, о чем она говорит.

Лорд Стоунлей улыбнулся, сняв с головы свою красивую шляпу.

— Спасибо за любезное приглашение, мисс Эмберли, но, уверен, полковнику не терпится увидеться с семьей. Он только что прибыл из Лондона, и мы встретились сугубо по делу, когда я увидел вас. Мне хотелось представить вам мужа Эмили. Кажется, она нашла в вас подругу.

«Значит, миссис Гастингс уже говорила обо мне», — подумала Шарлотта. Вслух она сказала:

— Мне очень приятно ее общество. Сегодня утром мы, похоже, распугали всю рыбу в округе.

— В самом деле? — В глазах Стоунлея вспыхнул огонек интереса. — Скажите, что вы полностью поправились после постигшего вас несчастья, и я буду вполне доволен.

— Ей-Богу, он прав! — воскликнул полковник, обращая на собеседницу лорда взгляд искрящихся серых глаз.

У него приятная внешность, подумала Шарлотта, хотя он не так красив и высок, как Стоунлей. В его рыжеватых волосах уже пробивалась седина, а у наружных уголков глаз угнездились тонкие паутинки морщин. Со слов миссис Гастингс Шарлотта поняла, что ее муж участвовал в войне в Испании и много лет назад служил вместе с главнокомандующим Артуром Веллингтоном, но ранение помешало — ему продолжить карьеру.

— Эмили рассказала мне, что ты чуть не убил бедную девушку, налетев на нее у магазина часов, — обратился он к Стоунлею. Шарлотте же он сказал: — Сохрани вас Боже, дитя. Не хотел бы я быть сбитым таким неуклюжим типом, как этот лорд. Просто чудо, что вы остались живы.

К удивлению девушки, Стоунлей, нервно теребя поля своей касторовой шляпы, повторил вопрос:

— Вы здоровы? Вы уверены, что поправились окончательно?

Во время болезни Шарлотта получила от лорда несколько букетов — красные розы, бледно-желтые нарциссы и голубые фиалки. Он также прислал письмо с извинениями.

— Я более чем здорова, — уверила Шарлотта. — Возможно, лечебный эффект оказали и морские купания, я уже не помню, когда чувствовала себя такой бодрой. Вам больше не стоит волноваться о моем самочувствии.

Стоунлей улыбнулся и даже облегченно вздохнул.

— Все эти дни я тревожился за вас. Ваш вид и ваши слова вполне убедили меня, что мои худшие опасения не оправдались. Всего доброго.

— До свидания, мисс Эмберли, — подхватил полковник. — Смею надеяться, что очень скоро мы встретимся вновь.

Мужчины поклонились. Шарлотта хотела настоять, чтобы Генри попрощался с ними должным образом, но на дорожку въезжала тяжело груженая повозка, Стоунлей засмеялся:

— Не лишайте его удовольствия. В тот день, когда я стану для него более интересным объектом, чем все эти колеса, вам придется срочно вести его к врачу.

И с этим джентльмены удалились, беседуя на ходу. Шарлотта смотрела им вслед — высокий Стоунлей и слегка прихрамывающий полковник, к которому она уже испытывала дружеские чувства, — и жалела, что они не остались еще на несколько минут.

Добродушное подтрунивание мужчин друг над другом понравилось ей так же, как ранее общество миссис Гастингс. Прежде Шарлотта не понимала, насколько ей не хватает подобного общества. Пока она болела, Мод и Селина часто навещали ее, и, к своему удивлению, девушка вдруг поняла, как сильно разнятся ее интересы и интересы подруг. Они только и занимались пересказыванием сплетен и обсуждением матримониальной привлекательности каждого холостого джентльмена, приехавшего в Брайтон.

Немного сплетен — это даже забавно, отвлекает, но в больших количествах они раздражали Шарлотту. Желание заполучить мужа вполне естественно для любой незамужней леди, но девушке стало казаться, что ее подруги одержимы этой мыслью и ни о чем другом не могут думать. А когда она попыталась сменить тему разговора и выяснить, что идет на сцене Брайтонского Королевского театра, беседа быстро свелась к перечислению офицеров десятого драгунского полка, присутствовавших на последнем спектакле, и к обсуждению слуха о том, действительно ли маркиз Текстед приедет этим летом в Брайтон.

— И не забывай, — верещала Селина, — его светлость — самый желанный приз на местной ярмарке женихов.

Шарлотта вскоре оставила попытки сделать интересными их разговоры и предоставила девушкам болтать, о чем хочется, но спроси ее, о чем они говорили, она ни за что бы не вспомнила.

Отца, к своему разочарованию, она почти не видела, хотя ее стремление приехать в Брайтон было продиктовано не только желанием помочь ему, но и надеждой войти в его общество и тем самым получше узнать отца. Но иллюзиям ее пришел конец, когда она осознала, что здесь их пути пересекаются не чаще, чем в Эмберли-парке. Вставал он поздно, днем играл на бильярде. Потом возвращался домой, обедал и быстро отбывал в неизвестном направлении.

Шарлотте все это было до боли знакомо: в Эмберли-парке его распорядок дня оставался точно таким же. Но только сейчас, думая об отношениях полковника и Стоунлея, девушка нашла название тому, что испытывала. И это было одиночество, самое обычное горькое одиночество.

Но в Эмберли-парке она не чувствовала себя так!

Не чувствовала.

Просто там у нее была тысяча каждодневных обязанностей, отвлекавших от посторонних мыслей.

Отпив из чашки глоток душистого чая, Шарлотта, как и в Павильоне, осознала, что Брайтон меняет ее жизнь так, как она и представить себе не могла. Что она станет делать, когда закончится летний сезон? Захочет ли она вообще вернуться к прежней жизни в Эмберли-парке?

В отчаянии она подумала, что напрасно приехала сюда. Этот город меняет ее уклад жизни, а это ей нисколько не нравится.

16.

На следующее утро, вернувшись на Вест-стрит и передав Генри на попечение няни, Шарлотта надела соломенную шляпу, украшенную голубыми шелковыми лентами, и через четверть часа была уже на Стейне, а спустя еще несколько минут входила в библиотеку Фишера, где книги не только выдавали на дом, но и продавали. Шарлотта тут же услышала голоса подруг. Девушка обнаружила, что они над чем-то встревожено ахают.

— Селина, ты только посмотри! — восклицала Мод. — Имя леди Перселл тоже в этом списке!

— Не может быть, — выдохнула Селина, склонившись к Мод так, что черные кудри смешались с рыжими. Барышни изучали перечень читателей библиотеки Фишера.

Шарлотта смотрела на них с обожанием. Она не замечала ни платья из модного набивного шелка, облегавшего высокую, элегантную Мод, ни розового муслинового наряда Селины, предназначенного для прогулок… Боже, одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь… да, семь оборок на подоле ее платья… Но она видела двух неподражаемых девушек, которые однажды прогнали уток из одного конца усадьбы Эмберли-парка в другой. Она все еще слышала их кряканье и видела спешившего к ним садовника. Он махал на ее подруг толстыми руками, отчего те только громче смеялись и кричали, а утки, взмахивая крыльями, мчались вперед по газонам.

— Нужно немедленно вернуться к Томасу, — заявила Мод, — и настоять, чтобы твоя мама записалась и здесь! А как же Уокер? Думаешь, леди Перселл успела и там? Не годится отставать от моды!

— Разумеется, — согласилась Селина. Девушки подняли глаза, и в них отразилось нечто похожее на ужас, что позабавило Шарлотту.

— Вы шутите! — воскликнула она, направляясь к подругам и обнимая их за тонкие талии.

— Шарли! — вскричали они в один голос. Последовали объятия и нежные поцелуи.

— Ты не сообщила, что поправилась! Нехорошая девочка! — упрекнула Селина, сжимая руку Шарлотты. — Но ты выглядишь великолепно, и тебе так идет голубой муслин и шляпа… о Боже, эта кружевная оборка испортилась от морской воды?

Шарлотта улыбнулась.

— Да. Генри плескался так, что пострадала моя одежда. Но я непременно хотела зайти сегодня в библиотеку. Хочу почитать что-нибудь новое. А здесь, как я поняла, можно найти сочинения мисс Остин и Шанни Берни.

Мод взяла ее за руку и повела к книгам этих писательниц, шепча при этом:

— Не следует так громко сообщать о своих утренних развлечениях. Не знаю, купается ли леди Перселл, а она светская дама! Если ты хочешь добиться в Брайтоне успеха, а уж тем более произвести впечатление на Стоунлея, то поступишь разумно, если станешь ей подражать. Или миссис Уиндем. Я бы прибавила и миссис Найт, но ей я как-то не могу следовать.

Шарлотта наконец-то смогла словами выразить мысль, которая начала формироваться в ее голове, когда она впервые увидела Мод и Селину в Павильоне почти десять дней назад.

— Ты так долго вращаешься в обществе.

Моди, что забыла, как просто радоваться жизни… думаю, тебе это совсем не на пользу.

Шарлотта взяла тонкий том в переплете из телячьей кожи — это оказался роман «Разум и чувство» — и принялась не спеша листать его.

— Чуть больше разума, пожалуйста, Мод Дансфолд. Нет никакой причины разрываться между двумя книгопродавцами, когда достаточно и одного, причем оба в равной мере уважаемы. И не надо так на меня смотреть. Лучше приходи послезавтра купаться… ты тоже, Селина. Со мной будет Генри. Ты, Мод, плаваешь лучше всех из нас и можешь показать нам пример.

Мод прижала руки к груди и испуганно огляделась, боясь, что кто-нибудь услышит правду: она, юная девушка, далеко превосходила по своим физическим способностям многих знакомых ей молодых людей.

— И не подумаю! Как глупо с твоей стороны возвещать об этом во всеуслышание.

Селина подошла поближе и сморщила свой курносый носик.

— Я не хочу мочить волосы. Ты же знаешь, что тогда бывает. Они перьями торчат во все стороны, как у сумасшедшей.

— Фу! — возмутилась Шарлотта. — Фу на вас обеих! И слышать не хочу об отказе. Вы присоединитесь ко мне, иначе… иначе я не стану завоевывать сердце Стоунлея!

— Тихо! — вскрикнула Мод. — Здесь миссис Найт, боюсь, она тебя услышала.

— Тогда я скажу об этом еще громче. Более того, найду возможность поведать папиной экономке, как однажды ты принесла в церковь кучу навоза всего за час до службы.

У Мод перехватило дыхание, она поднесла руку ко рту.

— Какой невыносимой ты стала, Шарлотта Эмберли! Боюсь, наша дружба закончилась.

— А ты — гордячкой! Но я не собираюсь спорить с тобой, мне лишь нужно твое обещание, что послезавтра ты придешь на море!

— Полагаю, я должна буду согласиться, раз уж ты такая злюка!

— Так-то лучше, — победно улыбнулась Шарлотта. — А ты, Селина?

— Я не пойду… и не смотри на меня так, словно собираешься поведать всем, будто я помогала Мод. Я бы никогда не поступила столь неподобающим для леди образом. Навоз в церкви, надо же!

Мод поджала губы и, задыхаясь, прошипела:

— Ты, маленькая лицемерка! А кто подложил вишневые косточки в пирог, который повар должен был испечь для миссис Плимсток, когда у нее умер муж?

— Но ее все ненавидели! Она издевалась над бедными и никогда не подала бы нуждающемуся и фартинга… хотя была очень богата!

Шарлотта закусила губу.

— О Боже! Косточки в пироге? А ты знаешь, что ей пришлось тащить сломанный зуб после твоей проказы?

Глаза Селины расширились от ужаса.

— Я не знала. Я слышала, что она удаляла зуб, но я подумала, что он просто сгнил, как и ее жалкая душонка.

— Мне сказал об этом священник год спустя, — сказала Шарлотта. — Когда вы уже уехали в Лондон.

Селина прикусила губу.

— Как жаль, — тихо произнесла она с насмешливо-виноватым выражением. У нее вырвался смешок, и она добавила: — Потому что если бы я знала, то положила бы фунт этих косточек в ее мерзкий пирог!

Это оказалось уж слишком для всех троих — девушки начали хохотать, смеялись до колик и даже под неодобрительным взглядом миссис Найт не могли остановиться в течение нескольких минут.

Вытерев, наконец, глаза, Шарлотта купила роман и упросила подруг немного посидеть с ней на веранде.

— К вашему сведению, — прошептала она, — миссис Гастингс сказала, что в это время все красивые молодые люди, как правило, возвращаются с рыбалки и охоты.

Словно в подтверждение правоты жены полковника, двое красивых, но в одежде, заляпанной грязью, молодых джентльменов проехали мимо верхом. Их сюртуки со множеством карманов предназначались специально для их занятий. Было ясно — они возвращаются с охоты.

— О, — прошептала Мод, когда один из джентльменов коснулся шляпы, узнав Шарлотту и приветствуя ее.

Он натянул поводья:

— Какая чудесная встреча! Шарли! Я… я не знал, что ты в Брайтоне!

Шарлотта поднялась и подошла поближе.

— А я тебя не узнала, так ты измазался, мистер Элстоу.

— Только без всяких церемоний, мисс Эмберли. Я для тебя или просто Гарри, или обещаю не возобновлять наше знакомство, пока я здесь.

Шарлотта рассмеялась.

— Простак, — поддразнила она, представляя его Мод и Селине. — Как идут преобразования в Пейвенхем Прайори?

Прайори — это старинная усадьба, приобретенная мистером Элстоу, отцом Гарри, разбогатевшим на торговле. В настоящее время он совершал сложные сделки между деловыми людьми и джентльменами. Отец его непременно хотел восстановить былую красоту усадьбы.

Гарри и его братья получили хорошее воспитание и образование, подобно сыновьям английских джентльменов. Сам он сначала учился в Итоне, потом в Оксфорде, хотя это стоило больших денег. Молодой человек прекрасно осознавал свое неустойчивое положение в обществе и в то же время гордился своим отцом и семьей.

— Я только вчера получил от отца письмо. Оказалось, что полы там тоже прогнили, так что на ремонт потребуется вдвое больше времени, не говоря уже о средствах. Ты же знаешь моего отца. Он не терпит подобных неожиданностей. Когда покупаешь дом, которому больше четырехсот лет, можно предположить, что полы там надо перестилать. Но он не видит в этом ничего забавного.

— Он хороший человек, Гарри. Один из лучших. Я его обожаю.

Гарри широко улыбнулся.

— Он относится к тебе точно так же и все время спрашивает меня, когда мы с тобой поженимся.

Это их шутка с незапамятных времен. Они всегда оставались лучшими друзьями, но их отношения не переросли в любовь. Они вместе потрудились над началом дорожных работ и таким образом помогли дать работу солдатам, возвратившимся после Ватерлоо. Они улучшили условия жизни на фермах вокруг Эмберли-парка и Прайори во время ужасающих лет, когда действовали хлебные законы. Они помогли выжить мелким фермерам в годы суровых испытаний, когда многие хозяева потеряли все.

— Как это получилось, что я так и не влюбилась в тебя? — шепнула Шарлотта.

Гарри лишь улыбнулся и пожал плечами, тоже не находя ответа на этот вопрос. Тут он спохватился и представил своего спутника, мистера Брауна, подающего надежды интеллектуала и признанного пантизократа.

— Пантизократ! — воскликнула Шарлотта. — Проще говоря, вы верите, что, очищая природу, мы станем образцом совершенства?

— Точно так! — подтвердил мистер Браун, и теплая улыбка обнажила его кривые зубы. — Так, без сомнения, считает Колридж, Саути придерживался этого много лет. Что до меня, то я…

— Хватит, Браун, — со смехом прервал его Гарри. — Если мы углубимся в эту тему, то Шарлотте придется слишком долго простоять на солнце.

На ее лицо упала тень, и, подняв глаза, девушка увидела Стоунлея верхом на лошади. Он поклонился ей.

— Добрый день, мисс Эмберли, мисс Дансфолд, мисс Бошем.

— Добрый день, лорд Стоунлей, — ответили со своих мест из-под навеса веранды Мод и Селина.

Шарлотта мило улыбнулась и протянула ему руку. Стоунлей наклонился и запечатлел на запястье Шарлотты нежный поцелуй.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он, не отпуская ее руки.

У Шарлотты перехватило дыхание, когда она посмотрела в заботливые синие глаза. Едва слышным шепотом она лукаво ответила:

— Так же, как и вчера.

— Вам придется извинить мою излишнюю озабоченность, но, пока я жив, я не смогу забыть, как вы упали у моих ног.

Стоунлей отпустил ее руку и обратил внимание на двух молодых людей, весело приветствуя их по именам. А потом поинтересовался у Гарри:

— Ну, как ваш отец, все еще раздражен из-за полов?

Гарри засмеялся.

— Пока да! Но, полагаю, ваше письмо сослужило ему хорошую службу. С тех пор, как он его получил, он не так жалуется на расходы.

— Великолепно. У меня назначена встреча, но мне хотелось поздороваться с вами. — Он был готов уже ехать дальше, но придержал коня и взглянул на Шарлотту: — А я не знал, что вы знакомы с мистером Элстоу.

За нее восторженно отозвался Гарри:

— Это так, сэр. Мы пережили вместе много трудностей. Не правда ли, Шарли?

— Я ничего не скажу, иначе у лорда Стоунлея сложится обо мне престранное впечатление.

Стоунлей улыбнулся.

— Мисс Эмберли, я и так уже составил о вас престранное мнение.

— Как это? — удивился Гарри. Ответила Шарлотта:

— Лорд Стоунлей решил, что я из тех особ, кому нечего делать, как только падать в обморок у его ног.

— Так вот что означает загадочное замечание его светлости о твоем падении. Но я не могу этому поверить. Ты, Шарли? Упала в обморок? Никогда.

— Боюсь, это так, Гарри. Я знаю, что разочарую тебя, но все так и было… и не один раз, а трижды. Бедный лорд Стоунлей буквально не спускал меня с рук…

Стоунлей засмеялся, попрощался с дамами и, дав шпоры коню, поскакал по Стейну.

— Прекрасный человек! — Гарри, полными восторга глазами следил за удалявшимся Стоунлеем. — Если бы ты знала хотя бы половину того, что он делает для людей… а его щедрость… мой отец не устает хвалить его… нет, ты не представляешь. Ну да ладно! Ты надолго в Брайтон?

— Думаю, на весь сезон. Со мной Генри, а сама я в распоряжении отца. Ты ведь его знаешь — он не вернется в Эмберли-парк до конца лета.

Гарри посмотрел на Шарлотту, и сияние в его глазах постепенно потухло.

— Скажи мне, — тихо спросил он, — как сэр Джон? Все в порядке?

— Да, конечно, — ответила Шарлотта, испытывая непонятное стеснение в груди. — А что может быть не так?

Гарри покачал головой:

— Надеюсь, ничего. Ходят слухи, но ты же знаешь, что такое сплетни.

Взгляд Гарри с нежностью устремился куда-то поверх ее плеча.

Слегка обернувшись, Шарлотта поняла причину такой перемены. Он смотрел на Мод так, словно никогда раньше не видел молодой женщины. Она сидела под навесом веранды, весело болтая с Селиной, и Гарри не мог оторвать от мисс Дансфолд глаз.

Словно почувствовав его взгляд, Мод посмотрела на него и, заметив интерес молодого человека, улыбнулась мило, почти застенчиво. Шарлотта уже очень давно не видела такого выражения на прелестном лице своей подруги — это была ее прежняя Моди! Она услышала, как Гарри подавил вздох.

Что подумает о нем Мод, когда узнает, что он связан с коммерцией? На мгновение Шарлотте показалось, что солнце спряталось за тучу. Мод, разумеется, станет презирать Гарри, как каждого, кто не имеет связей в высшем свете.

Сердце Шарлотты вдруг сжалось от боли за Гарри. Она любила его как родного брата и не хотела, чтобы он пострадал от цепких коготков Мод, гонявшейся за всем шикарным. Может, ей следует поговорить с подругой? Она не знала, что делать. И только не хотела, чтобы Гарри было плохо. Но не видела, как избежать этого, потому что молодой человек явно млел от одного вида Мод.

Обратившись к Гарри, она твердо сказала:

— Не стану тебя задерживать, но, умоляю, загляни ко мне на Вест-стрит. Я знаю, мой отец тоже захочет с тобой повидаться.

Немного озадаченный, он, тем не менее, поклонился и сказал, что очень скоро навестит ее. Бросив украдкой взгляд на покрасневшую Мод Дансфолд, он в сопровождении мистера Брауна поскакал по Стейну.

Едва они отъехали, Мод вскочила на ноги и бросилась к Шарлотте.

— Кто он, Шарли? Какой приятный молодой человек и в приятельских отношениях со Стоунлеем! Почему ты не представила нас? Он очень красивый. Волосы у него почти такого же цвета, как у тебя, а какие выразительные карие глаза. Просто вылитый Байрон, только красивее. — Кто его родители? Ты, кажется, знаешь его очень хорошо!

У Шарлотты упало сердце.

— Его отец нажил свое состояние, занимаясь коммерцией, — только и сказала она.

Мод задохнулась, словно получила удар в живот. Она опустилась на стул, побледнев так сильно, что если бы не села, подумала Шарлотта, то упала бы в обморок.

Шарлотта разозлилась настолько, что несколько минут от возмущения только смотрела на подругу. Когда же, наконец, заговорила, то не узнала своего голоса, так резко он прозвучал:

— Что случилось с тобой, Мод? Я не узнаю девушку с добрым сердцем, которую знала столько лет. Что тебя так потрясло?

— Не понимаю, о чем ты! — отпарировала та, подняв голову, в глазах ее блестели слезы.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. О, черт побери, я сердита и лучше пойду, пока не наговорила такого, о чем пожалею. Скажу только одно: если ты подашь Гарри хоть малейшую надежду, а потом разобьешь его сердце, я больше никогда с тобой не заговорю!

С этими словами она повернулась и пошла к ожидавшей ее наемной карете, оставив подруг, глядевших ей вслед с открытыми ртами.

17.

На закате следующего дня, опираясь на руку лорда Стоунлея, Шарлотта шла позади полковника Гастингса и Эмили. Они прогуливались по Стейну в поздний час сумерек, как того требовала мода.

— Скажите мне все же, мисс Эмберли, почему вы выбежали из музыкального зала? — тихо поинтересовался Стоунлей. — Я снова и снова обдумывал события того достопримечательного вечера, но не нашел объяснения, которое бы меня удовлетворило.

Шарлотта поплотнее завернулась в пеструю шелковую шаль, укрываясь от наползавшего тумана. Вечерами быстро становилось свежо. Воздух остывал над сереющим морем, ветерок шевелил рыбачьи сети, развешанные на лугу за Стейном.

— Не могу сказать ничего более вразумительного, — ответила она. То ли из-за морского воздуха, то ли оттого, что рука Шарлотты покоилась на руке Стоунлея, по спине у девушки пробежал трепетный холодок. Лорд наклонился к ее лицу, ожидая ответа. — Может, в тот момент меня охватило неясное смущение. Уверяю вас, мои воспоминания бессвязны и бесполезны. Я почувствовала себя плохо. Думаю, это единственная причина.

Он замолчал, видимо, успокоенный ее словами, стараясь приспособить свой шаг к ее легкой походке.

Стейн представлял собой большое, поросшее травой поле, раскинувшееся параллельно Королевскому Павильону. Уже почти полвека это место служило для модных вечерних променадов высшего общества, во всяком случае, летом, когда принц переезжал в Брайтон.

На каждом шагу Шарлотта раскланивалась со знакомыми, многие из которых обгоняли ее и лорда в надежде занять место, чтобы лучше увидеть иллюминацию, которая должна состояться чуть подальше, за библиотекой Фишера.

Шарлотта приехала на Стейн с отцом. Но едва Эмили, которую она уже больше не называла миссис Гастингс, заговорила с девушкой, как сэр Джон, извинившись, попросту исчез. Полковник Гастингс намекнул со смехом на рулетку в одной из библиотек, но Шарлотта не могла поверить, что в Брайтоне поощряют запрещенные развлечения. С другой стороны, что, если не карты и игра в кости, могло увлечь ее отца? А может, молодые леди, к которым он так неравнодушен?

Поначалу она очень огорчилась, что отец навязал ее общество полковнику и миссис Гастингс, но Эмили быстро успокоила Шарлотту.

— Теперь у меня есть предлог пригласить тебя в наш новый экипаж. Мне ужасно хочется, чтобы ты его посмотрела. Полковник купил его в Лондоне, и он прибыл только сегодня утром, пока мы с тобой купались. Это прекрасная четырехместная карета на рессорах с откидным верхом цвета красного бургундского. — Эмили предложила пройтись. — Оркестр принца играет каждый вечер с восьми до десяти, если, конечно, принц не дает музыкального вечера в Павильоне. Расскажи, сегодня утром, когда мы расстались, вы пошли в «Касл Ин», как просил Генри?

— Боюсь, это становится своего рода традицией. Генри чувствует себя на седьмом небе от счастья, наблюдая за прибывающими и отъезжающими экипажами. Признаться, даже я нахожу отправление почтовой кареты завораживающим зрелищем — шум, беготня, мелькают ноги, руки, лица, свертки, саквояжи. Вместе мы поглазели на эту суету, потом я передала его няне и провела полчаса в библиотеке. Брайтон — волшебное место. Он каждый день преподносит все новые развлечения. А воздух просто пить хочется, до того он свежий и целебный. Должно быть, это морская соль, как считают доктора.

Непринужденно беседуя, дамы прошли некоторое расстояние, пока Эмили, сославшись на усталость, сказала, что нуждается в поддержке мужа.

Таким образом, Шарлотта и оказалась с лордом Стоунлеем, чему нисколько не огорчилась. Он тут же завладел ее рукой.

Спустя несколько минут Стоунлей вернулся к тому вечеру, который явно его занимал.

— Хочу извиниться перед вами, мисс Эмберли. Я поторопился осудить ваше поведение в Павильоне, приписав ваше бегство намерению вызвать мой интерес.

Шарлотта взглянула ему в лицо, хотя его уже укрыла вечерняя тень, но синие глаза Стоунлея тепло светились даже в этот сумеречный час. Он поймал ее взор, и улыбка тронула его губы. Налетел бриз и взметнул черные волосы лорда. Шарлотта испытала сильное желание рассказать Стоунлею, что в тот вечер отец и подруги заставляли ее отвлечь его, и она убежала из музыкального салона, потому что не могла следовать их желаниям. Но разве имеет она право говорить обо всем этом в отсутствие тех, кто не может объяснить или защитить себя? Девушка прошептала:

— Я хотела бы кое-что узнать. После того как я вбежала в банкетный зал, у меня в памяти остались только какие-то неясные, обрывочные образы. Но потом мне сказали, что… вы…

Она не смогла закончить фразы. Хорошо, что темнота скрыла ее смущение. Она не сомневалась, что щеки ее пламенеют, как багровый закат, предвещавший ветер.

Шарлотта прикусила губу и устремила взгляд на кирпичную дорожку под ногами.

— Могу ли я угадать окончание вашего вопроса?

— Уверена, в этом нет необходимости. Пожалуйста, забудьте, что я пыталась спросить.

— Ответ — да, — сказал Стоунлей. — Я поцеловал вас, хотя не следует думать, будто я воспользовался вашим состоянием. Вы не можете себе представить, какой удар был нанесен моей гордости, моей проницательности, когда я понял, что мои поцелуи послужили причиной вашего обморока. Я боялся, что причинил вам непоправимый вред.

Даже сквозь туман, вызванный влажным морским воздухом, Шарлотта увидела, как скривились губы Стоунлея, а в глазах отразилось настоящее огорчение.

— Да вы самый странный человек, которого я встречала! — воскликнула Шарлотта. — Не ваши поцелуи заставили меня потерять сознание. Всему виной столкновение у магазина часов.

Стоунлей прервал их неторопливую прогулку по Стейну и подвел Шарлотту к ограде, отделявшей рыбацкую часть от дорожки для променада. Лорд молчал, пока не прошли последние из гуляющих. Когда они удалились на достаточное расстояние, он тихо заговорил:

— Вы должны знать, что, как бы спокойно я ни говорил об этом, я действительно глубоко сожалею о своем недостойном поведении в тот вечер и прошу вашего прощения за… за все.

Шарлотта подняла на лорда глаза. Он стоял совсем рядом, лицо его почти полностью скрывала тень, слабый отблеск света падал лишь на левую щеку и прямой нос. Девушка почувствовала себя неуверенно — из-за его близости и раскаяния, прозвучавшего в голосе. У нее возникло странное ощущение тепла, исходящего от него. И снова в его присутствии ей словно не хватало воздуха. Она еле сдержала возникшее у нее настойчивое желание броситься лорду на шею, прижаться щекой к его щеке и почувствовать его губы на своих губах, как это уже было. И тут, как по волшебству, память в мельчайших подробностях вернула ей воспоминание о случившемся в банкетном зале.

— Боже мой, — ошеломленно пролепетала Шарлотта. — Удивительно, но внезапно я все вспомнила. Стоунлей, вы ужасный человек! Вы поцеловали меня не один, а сотню раз. — Она дотронулась до своей щеки, уха, в изумлении глядя на лорда. Посмотрев на его губы, она ощутила трепетную теплоту. По спине девушки пробежал нервный холодок. — По-моему, вы самый испорченный человек, какого я встречала. — Она закрыла лицо затянутыми в перчатки ладонями и засмеялась. — Знаете, мне, видимо, совсем было плохо, раз я решила, будто меня целует бабочка, и ничего не могла потом припомнить. И только когда Мод сообщила, что ходят слухи, будто вы меня целовали, я задумалась, но до этого момента я просто ничего не помнила… кроме смехотворной убежденности, что меня нежными крылышками касалась бабочка!

Стоунлей посуровел, наклонившись к Шарлотте, он задал ей мучивший его вопрос:

— Так зачем вы приехали в Брайтон, мисс Эмберли? — спросил он настойчивым шепотом. — Вы намеренно пустили в ход свои чары? Ответьте мне! Клянусь Богом, будь мы одни, я снова поцеловал бы вас, хотя бы для того, чтобы заставить сказать всю правду.

— Скажу я ее вам, вы тут же разозлитесь на меня и на остальных. Вы никогда больше не заговорите со мной… а я этого не вынесу. Не знаю, что это, лорд Стоунлей, но в вашем присутствии я чувствую себя все счастливей. Могу только сказать, что это не то, что вы думаете.

— Тогда что это? — склонился он к ней. Его губы оказались совсем близко.

— Я хочу, чтобы вы меня поцеловали, — неожиданно для себя, без тени смущения, произнесла Шарлотта.

В течение нескольких нестерпимо долгих секунд он медлил. Она была уверена, что он исполнит ее просьбу, и молила, чтобы он так и сделал поскорее.

О Боже, запаниковала Шарлотта, почему она ведет себя столь неосмотрительно и почему со Стоунлеем? И отчего ей так хочется снова ощутить прикосновение его губ?

— Вот вы где! — громыхнул сквозь туман голос полковника. — Едва разглядел вас. Час для променада выбран не ранний, но ни одна лампа не горит. Эмили говорит, что оркестр принца вот-вот заиграет «Боже, храни короля». О, простите, я вам не помешал?

— Что вы, ничуть, — быстро ответила Шарлотта. — У нас вышел небольшой дружеский спор о… о бабочках.

Она с озорством взглянула на Стоунлея, снова предложившего ей руку.

— Я хотел бы побольше узнать об этих бабочках, — прошептал он на ухо Шарлотте, пока они шли рядом с полковником. Когда оркестр звучно грянул обещанный гимн, Стоунлей наклонился к девушке и сказал: — Когда-нибудь я выполню ваше желание и поцелую вас должным образом. И тогда посмотрим!

— О, я просто трепещу в ожидании, — игриво отозвалась Шарлотта, не ожидавшая от себя подобной прыти.

— Вы испытываете мое терпение, — был его ответ.

К удовольствию собравшихся, иллюминация высветила слова «Да здравствует принц». Шарлотта осмотрелась вокруг. Веселый свет разноцветных огней освещал восторженные лица, в том числе и лицо принца, радостно принимавшего приветствия своих приверженцев.

Но среди веселых оживленных людей отца Шарлотты не было. Оркестр снова заиграл «Боже, храни короля».

18.

На следующий день, едва только девушки вошли в воду, у Селины слетел с головы фланелевый чепец. Как она и предчувствовала, ее волосы немедленно встали торчком в разные стороны, делая ее похожей на принадлежащего Посейдону морского ежа. Отражая солнечный свет, они искрились. Самозабвенно плещась вместе с Генри, Селина смеялась так, словно впервые открыла в себе эту способность.

Мод лежала в воде на спине, позволяя волнам нежно покачивать ее вверх-вниз. Крупную женщину, занимавшуюся их купальней, потрясло умение Мод. А та уже шесть раз проплыла к соседней купальне и обратно, а теперь отдыхала, чувствуя себя в воде совершенно свободно, подобно морскому льву.

— Ба! Да она лучшая пловчиха из всех, кого я видала! — воскликнула женщина. — Утопите меня, если я вру!

Шарлотта глянула на Мод. Такого умиротворенного выражения лица она не видела у подруги за все время своего пребывания в Брайтоне. Она радовалась, что заставила Мод и Селину прийти купаться, теперь обе они наслаждались от души. Резкие слова Шарлотты подействовали на Мод. Она устыдилась своей нетерпимости. Этим утром она со слезами на глазах умоляла Шарлотту не судить о ней так строго.

— Если я и кажусь немного высокомерной, — сказала она, промокая щеки кружевным платочком, — так это только потому, что мама и папа приучили меня сначала думать о благополучии семьи и будущем младших брата и сестры. Я сослужу плохую службу тому, кто станет подыскивать мне подходящую партию, а человек окажется неприемлемым для моих родителей.

— А как же любовь? — спросила Шарлотта. — Гарри, без сомнения, влюблен в тебя и, если не ошибаюсь, твоя улыбка ему была самой искренней со дня моего приезда.

— Ты жестока, — подавленно проговорила Мод.

— Я говорю правду.

— Я знаю. Я всегда это в тебе презирала. Мы жили так спокойно, пока ты не приехала в Брайтон!

Шарлотта обняла подругу за плечи и поцеловала в щеку.

— Но вы были не очень-то счастливы.

Мод покачала головой, еще несколько слезинок скатились по ее щекам.

— Даже приблизительно не так счастливы. Можешь больше не волноваться за своего драгоценного Гарри Элстоу. Я не сделаю ему ничего плохого, раз ты так хочешь.

— Мне не это надо, — возразила Шарлотта. — Я сказала, чтобы ты не разбивала ему сердце.

— Тогда я не стану «разбивать ему сердце», — повторила Мод за подругой.

Шарлотта подозревала, что Мод провела, по меньшей мере, одну бессонную ночь, вспоминая большие карие глаза Гарри и бесконечно сожалея о его неподходящем происхождении. Темные круги у нее под глазами без слов свидетельствовали о муках ее души.

Шарлотта поправила особую короткую кружевную вуаль, почти закрывавшую лицо — таким образом, девушка пыталась спасти свою нежную кожу от дальнейшего воздействия солнца, хотя нос уже довольно сильно покраснел. Ей придется, как следует позаботиться о нем, иначе придется до конца своих дней накладывать на лицо пюре из клубники.

И, конечно, все по вине Генри. Каждое утро он начинал с уговоров пойти на море. Шарлотта беспечно улыбалась в ответ, она сама с нетерпением ждала этих прогулок. Еще неизвестно, кто получает больше удовольствия — она или Генри.

— Шарли! — прошептал, заглушая шум волн, мужской голос.

— Кто тут? — вздрогнула Шарлотта — мужчинам не разрешалось приближаться к женским купальням.

Женщины, присматривающей за порядком, не было видно, и Шарлотта быстро погрузилась в воду по шею. Она не могла допустить, чтобы мужчина увидел ее в мокром, облепившем фигуру платье.

— Шарли, это я, — снова окликнул голос.

— Гарри? — прошептала она в ответ.

Он был от нее на расстоянии всего каких-нибудь пятнадцати футов, из воды торчал только его нос.

— Что ты здесь делаешь? Уплывай! Уплывай немедленно! Совершенно неподобающий поступок, моя репутация будет наверняка погублена, если тебя здесь обнаружат.

— Где Мод? — Он направился к Шарлотте, держась как можно глубже в воде.

— С другой стороны купальни. Но лучше не пытайся за ней ухаживать. Она… она не для тебя!

— Я видел, как она смотрела на меня в то утро.

— У нее есть определенные представления о том, каким должен быть ее избранник. Ее родители никогда не простят ей союза с человеком из среды коммерсантов. Я не хочу обидеть тебя, а только объясняю, что твое внимание нежеланно. Пожалуйста, не ищи ее.

— Я не могу последовать твоему совету, — твердо ответил Гарри. — А что касается родителей, то она совершеннолетняя, а у меня есть состояние. Кроме того, я всего лишь хотел предложить ей наперегонки проплыть до соседней купальни, а не просить ее руки.

— Проплыть наперегонки до соседней купальни! Ты шутишь!

— Ничуть. А теперь давай, позови ее. Я видел, как великолепно она плавает, и не уйду, пока не посостязаюсь с ней!

— Я не позволю тебе даже говорить с Мод, — отрезала Шарлотта, готовясь уплыть прочь.

— Лучше сделай, как я прошу, — рявкнул Гарри. — А не то я подниму такой шум, что ты не обрадуешься. Позови ее!

Шарлотта слишком хорошо знала Гарри, она понимала, что он говорит серьезно. Своей настойчивостью и упрямством он до некоторой степени напоминал лорда Стоунлея. И когда молодой человек открыл, было, рот, чтобы закричать, Шарлотта пригрозила ему пальцем и, сдавшись, выполнила его желание.

Убедившись, что женщина-смотрительница полностью занята Селиной и Генри, Шарлотта подозвала Мод поближе к купальне и прошептала:

— Ты должна сделать, что я скажу, иначе мы пропали. Здесь Гарри.

— Что? — воскликнула подруга.

— Ш-ш-ш! Не привлекай внимания к себе, а то мы все попадем в переделку. Гарри настаивает, чтобы ты поплыла с ним наперегонки к соседней купальне. Видимо, он некоторое время наблюдал за тобой.

— Какая… какая дерзость! Я ни в коем случае не стану с ним соревноваться.

— Ты должна, — сказала Шарлотта. — В противном случае он обещает поднять шум, что вызовет всеобщий переполох.

— Пусть вызовет. И… и вспомни, Шарли, именно ты запретила мне поощрять его или разбивать ему сердце.

— Да, знаю. Я пыталась отослать его, правда пыталась. Пустое занятие! Ну, проплыви немного, тогда он оставит нас в покое.

Шарлотта внимательно посмотрела на Мод и заметила в ее глазах особый огонек. Их блеск напомнил ей то время, когда она пообещала, что в день приезда сладкоречивого священника, нагоняющего скуку на прихожан, в их церковь, она притащит в церковь навоз.

— Очень хорошо, — произнесла она, надменно изогнув красивую черную бровь. — Ты предупредила его, что я не люблю проигрывать?

— Нет, но думаю, он это понимает, — ответила Шарлотта. — Кстати, Мод, Гарри тоже этого не любит.

Шарлотта смотрела, как Мод легко заплывает на глубину. Взмахами длинных сильных рук она прокладывала себе путь, подныривая под вздымавшиеся волны с легкостью прирожденного обитателя моря. Шарлотта видела, как Гарри поплыл следом, не подавая вида, что знаком с ней. Они достигли ближайшей купальни, Мод чуть глянула в сторону молодого человека и, не передохнув, пустилась в обратную дорогу, плавно рассекая тугую воду. Шарлотта залюбовалась подругой.

Она уже собралась подняться в купальню, когда за ней появилась Селина.

— А где Мод? — спросила она, отводя от глаз намокшие волосы.

Выразительным взглядом, брошенным в сторону смотрительницы купальни, Шарлотта заставила подругу молчать и попросила крупную, сильную женщину присмотреть за Генри и, если та не возражает, посталкивать его в воду с верхней ступеньки купальни. Это было любимой частью морских купаний мальчика.

Генри издал радостный вопль, когда та толкнула его в воду, дружелюбно заметив при этом:

— Мне нравится, когда дети любят море и учатся плавать по-настоящему. Я послежу за ним, не сомневайтесь.

Только тогда Шарлотта тихонько поведала, куда и с кем уплыла Мод.

Селина зажала ладонью рот, округлив голубые глаза.

— Не может быть! Наша Моди? О чем она думает?

— По-моему, она хочет преподать Гарри урок. Я, правда, боюсь, что проиграет именно она.

— О чем это ты?

Шарлотта собралась пояснить, но в этот момент заметила странную картину. Какая-то крупная женщина во фланелевом платье медленно плыла к их купальне. Девушка поначалу не обратила на нее особого внимания, пока не разглядела лицо. От удивления она судорожно глотнула воздух.

— Что теперь? — испуганно спросила Селина.

Шарлотта посмотрела на нее.

— Ты помнишь причину, по которой вы с Мод хотели, чтобы я приехала в Брайтон?

Селина кивнула, явно озадаченная.

— Да, завоевать сердце Стоунлея, если сможешь.

— Прошу, не делай даже попытки поглядеть в сторону рыбацких лодок, а поспеши к нашей смотрительнице и постарайся ее отвлечь, потому что сюда плывет Стоунлей. Нет, не смотри, лучше потихоньку направляйся к Генри.

Селина возбужденно затрещала:

— Не может быть! Это запрещено! О Шарли, он, должно быть, влюблен в тебя по-настоящему. Но как умело и легко ты увлекла его! Да-да, спешу! Как забавно!

Селина поспешила прочь со всей скоростью, на какую была способна. Ей мешало тяжелое фланелевое платье, да и плавала она не очень хорошо, а потому держалась поближе к берегу.

Повернувшись навстречу Стоунлею, Шарлотта пыталась придать своему лицу бесстрастное выражение. Выходка лорда выглядела совершенно нелепо — он вырядился в дамское купальное платье, натянул кружевной чепец. Чем ближе она к нему подплывала, тем трудней ей было сохранять невозмутимость. В конце концов, она расхохоталась и ушла под воду. Встав на ноги и отфыркиваясь, Шарлотта продолжала смеяться. Ее тоненькая вуаль намокла и залепила глаза. Девушке пришлось откинуть голову, чтобы получше разглядеть Стоунлея.

Ну и вид у нее, должно быть, сейчас! Она попыталась снять вуаль и тихо, со смехом спросила:

— Что вы тут делаете? Берете пример с Гарри?

Безнадежно пытаясь подражать женскому голосу, лорд Стоунлей заговорил фальцетом:

— Боюсь, что это он вдохновил меня, и, хотя я никогда не делал ничего подобного, эта мысль показалась мне привлекательной. И я не понимаю, дорогая, что заставило вас впасть в истерику…

— Это не истерика, — выдавила Шарлотта, смеясь все громче. — Боже мой! Боже мой! Замолчите, иначе я задохнусь от смеха! Только скажите, что заставило вас совершить такое безумство? А вы знаете, как чудовищно выглядите в этом чепце?

— Думаю, да, — ответил он, взяв самую высокую ноту. — Но не более чем вы, облепленная кружевом, да будет мне позволено заметить. — Он прищелкнул языком. — В высшей степени неподобающий вид.

— Умоляю, ни слова больше, — простонала Шарлотта, смеясь все сильнее и напрасно пытаясь справиться не только с вуалью, но и со смехом.

На этот раз не выдержал Стоунлей, но быстро заплыл в воду поглубже, чтобы никто не услышал его раскатистого хохота. Шарлотта обернулась и увидела, что женщина-смотрительница смотрит на ее «собеседницу» с подозрением.

— Вы должны уйти, — выдохнула между приступами смеха Шарлотта.

— Только если вы сопроводите меня до следующей купальни.

— Не смогу, — ответила она. — Я плаваю хуже Мод. Кроме того, Стоунлей, хоть мне и понравилась ваша шутка, не думаю, что она разумна. О Господи, сюда спешит Генри. Пожалуйста, оставьте меня. Умоляю.

Стоунлей, увидев, что Генри направляется к сестре, погрузился в воду и поплыл прочь.

— Шарли, кто это был? — спросил Генри. — Посмотри, как хорошо она плывет, лучше Мод!

— Мисс… э… Стоунмэн, — ответила Шарлотта. — Ее время в купальне почти закончилось, поэтому ей пришлось уйти. Мы с тобой заговорились и, если не поторопимся, пропустим утреннюю почтовую карету у «Касл Ин».

— Конечно! — согласился Генри и быстро поплыл к купальне.

— Что он сказал? — спросила Селина, пока женщина помогала Генри забраться по ступенькам в купальню. — Зачем он приплывал?

— Придумывают с Гарри разные глупые затеи.

Селина не могла продолжать расспросы, потому что смотрительница теперь стояла рядом.

Когда минуту спустя появилась Мод, возбужденная и запыхавшаяся, Шарлотта поторопила подруг подняться в купальню и сама последовала за ними. Кабинка на колесах тронулась. Генри отвернулся, чтобы девушки могли переодеться. И только тогда Шарлотта смогла обдумать утренние происшествия.

Мод разрумянилась, глаза у нее сияли, как небесные звездочки. О чем она думала, Шарлотта сказать не могла, но предположила, что, будь Гарри другого происхождения, к концу лета ее подруга вышла бы замуж.

Мысли о том, что будет с Мод и о ее отношениях с лордом Стоунлеем волновали ее. «Зачем он появился здесь?» Шарлотта вздрогнула, ее руки покрылись гусиной кожей.

— Ты замерзла, — заметила Селина. — Дать тебе полотенце?

— Нет, не надо, — заверила подругу Шарлотта.

— Но ты же болела. Тебе нужно следить за собой, чтобы не схватить мозговой горячки.

— Да нет же, я здорова. Возможно, просто немного напугана. Лорд Стоунлей оказался совсем не таким, каким я его себе представляла.

Мод и Селина внимательно посмотрели на Шарлотту, прервав переодевание, которое и без того было затруднено в небольшом пространстве покачивающейся купальни.

— Бог мой, — прошептала Селина. — Неужели ты сама в него влюбилась? Никогда бы не подумала, ведь ты всегда была самой разумной из нас троих.

Не на шутку расстроенная Мод попросила Шарлотту:

— Прошу, будь осторожна. Ты предупреждала меня, теперь позволь мне предостеречь тебя. Он разбил больше сердец, чем у него волос на голове. Умоляю тебя, Шарли, будь осторожна.

Шарлотта согласно кивнула.

— Я знаю об этом, я постараюсь, — пообещала она, и новая волна озноба обдала ее с головы до ног.

19.

— Но зачем вы это сделали? — спрашивала Шарлотта, прикрывшись веером, чтобы никто в Красном салоне не заметил ее улыбки. Они с лордом Стоунлеем стояли у высокого окна в самой элегантной из парадных гостиных Королевского Павильона и тихо разговаривали. — Могу поклясться, я никогда не забуду вашего лица под кружевным чепцом. Ну и удивили вы меня! У вас безупречная репутация в отношении изысканных манер, что и как подобает делать. И вот вы переодеваетесь во фланелевое платье и ищите со мной встречи. Мне следовало позвать на помощь и публично ославить вас за ваше недостойное поведение!

— Поверьте, это все Гарри. Похоже, едва увидев глаза вашей подруги мисс Дансфолд, он сдался и был сражен. Он предложил пари, утверждая, что я не смогу убедить вас поплавать со мной, зато он без малейшего труда уговорит мисс Дансфолд сделать это. И, разумеется, с легкостью выиграл. Даже если бы мне удалось уговорить вас составить мне компанию, он все равно одержал бы победу. Мисс Дансфолд проплыла вместе с ним до третьей купальни. Я не хочу умалить ваши возможности, но немногие мужчины способны на такой подвиг.

— Мод настоящая спортсменка, хотя она не хочет, чтобы об этом знали.

Стоунлей задумчиво посмотрел на Шарлотту, в его синих глазах отразилось любопытство.

— А знаете ли вы, что, благодаря вашему приезду в Брайтон, я открыл в мисс Дансфолд черты, которых в ней и не подозревал? Вы, видимо, обладаете способностью учить окружающих вас людей умению радоваться жизни. Я был удивлен, что она вообще согласилась пойти на море.

Шарлотта рассмеялась.

— Это потребовало некоторых усилий с моей стороны. Но вы должны помнить, что я росла вместе с Мод и Селиной, а великосветское общество не всегда позволяет молодым леди вести себя как хочется.

— Только не в деле неустанного поиска мужа.

— Это вы сказали, милорд, не я. Шарлотта вспомнила о закапанных слезами письмах Мод и постигшем ее горьком разочаровании, после того как угас неподдельный интерес лорда Стоунлея к ней. Более того, он прервал с ней все отношения на балу, бросив ее там одну. Мод пребывала в страшном отчаянии.

Шарлотта отвела глаза и напомнила себе, что не должна очаровываться его теплым к ней отношением. Возможно, он и пытался выиграть шутливое пари, флиртуя с ней у купальни, но он также способен нанести глубокую рану.

Она в Брайтоне всего две недели, а, кажется, что прошла вечность. Как много всего произошло и как мало. Надежды ее подруг на то, что она сможет разбить сердце Стоунлея, казались и далеким воспоминанием, и, как ни странно, вполне различимой целью. Шарлотта понимала, что он выделяет ее. Как Мод и Селину, на один сезон?

— И что же я такого сказал, — поинтересовался Стоунлей, — что взгляд ваших прелестных глаз стал таким настороженным?

— Мне очень приятно ваше общество и внимание, которое вы мне оказываете, но вы должны знать, что ваша репутация обогнала вас, сэр.

Она поразилась его потрясенному виду.

— Моя… репутация?

Шарлотта медленно сложила веер, понимая, что невольно допустила ошибку.

— Вижу, что огорчила вас, но я лишь хотела сказать, что вы наверняка знакомы с мнением окружающих о вас…

— То есть, ваших подруг.

— Да, моих подруг. Но позволю себе заметить, что если бы вы поинтересовались тем, что думают о вас те, с кем я знакома, то, уверена, обнаружили бы, что многие разделяют суждения моих подруг.

Лорду явно не понравились эти слова, ноздри у него слегка раздулись.

— Если меня чернят, то я хотел бы знать, как именно, чтобы иметь возможность оправдаться.

— Вы не только упрямы, — сказала Шарлотта, не меняя непринужденного тона, — но и горды. Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я не хочу обсуждать с вами ваш характер и, уж конечно, не собираюсь пересказывать, что о вас говорят другие.

— Но мне не нравится, когда ко мне относятся недоверчиво из-за обыкновенных сплетен.

— Обыкновенных сплетен? — переспросила Шарлотта. — Хотела бы я, чтоб это оказалось правдой. Но как вы можете отрицать, что жестоко обидели и Мод, и Селину и дали повод их лондонским знакомым презирать их. И все только потому, что решили, будто ни одна из них не достойна вашей руки?

Шарлотта не могла бы себе объяснить, почему выбрала именно этот момент для обсуждения его отношений с ее подругами.

Стоунлей молча смотрел на девушку, взвешивая каждое ее слово.

— Если ваши подруги поняли мое знакомство с ними именно так, тогда я действительно оскорбил их обеих, что ничуть меня не украшает. Вы должны мне поверить — у меня и в мыслях не было вызвать болезненные для них слухи, когда я решил прервать свои ухаживания. Как иначе я могу узнать женщину, если не сделаю ее до некоторой степени объектом интереса? Но, поступив так, я не могу отвечать за то, что произойдет после. Как говорится, у сердца свои глаза.

В памяти Шарлотты всплыли слова отца: «Избавилась ли ты, наконец, от этой по-настоящему отвратительной привычки спорить с каждым мужчиной?» Он всегда предостерегал, что она останется старой девой, если не последит за своим языком.

И вот она спорит со Стоунлеем.

Но что теперь поделаешь. Она уже зашла слишком далеко, когда поняла, что не вправе требовать от него ответственности за потерпевших фиаско подруг.

— Вы не можете знать, чем окончится флирт, но если бы вы проявляли чуть больше осторожности, делая очередную даму объектом своего внимания, то не так глубоко ранили бы ее, когда ваш интерес угасал. — Она помолчала, нахмурившись. — Я не хотела учить вас тому, о чем сама имею довольно слабое представление. Пожалуйста, забудьте, что я сейчас сказала.

Он не обратил внимания на ее последние слова.

— Значит, вы мне совсем не доверяете? — спросил он.

Шарлотта мгновение раздумывала.

— Более правильным будет сказать, что у меня есть некоторые сомнения, которые не так-то легко развеять. Но позвольте мне спросить вас… вы доверяете мне? Полностью? В конце концов, мы едва знаем друг друга.

Стоунлей тоже помолчал, пытливо смотря девушке в глаза. Потом тряхнул головой.

— Нет, сожалею, что нет. Но здесь нет вашей вины, уверяю вас.

Шарлотта засмеялась.

— Как это нет моей вины? Что за несуразность?

— Боюсь нанести вам ужасное оскорбление, мисс Эмберли, но скажу, что это происходит из-за вашего ближайшего родственника.

Шарлотта почувствовала, как отлила от лица кровь, как больно повернулось в груди сердце. Он просто причинил ей острую боль. И не только потому, что был прав.

— Я вижу, что все же оскорбил вас.

— Нет, — поспешила заверить Шарлотта, легко коснувшись его руки затянутой в перчатку ладонью. — Нет, не оскорбили. Учитывая вражду между вами и моим отцом, вас нельзя осудить.

— Тем не менее, мне следовало промолчать, — сказал Стоунлей.

Шарлотта взглянула на него, и ощущение нелепости происходящего заслонило все ее невеселые мысли.

— По-моему, мы оба совершаем одну и ту же ошибку. Ни вы, ни я не проявили должной сдержанности. А мне тем более не следовало упрекать вас за прошлые прегрешения.

Стоунлей криво усмехнулся и вздохнул.

— Однако я считаю ваш упрек не до конца заслуженным.

— Это решать только вам. Вы знаете себя лучше других, вам и судить.

— И снова в ваших глазах настороженность, мисс Эмберли. Даю вам слово, я совсем не такое бессердечное, бесчувственное существо, каким вы меня себе представляете.

— Давайте прекратим. Нам обоим следовало промолчать. Поэтому забудьте все, что я вам наговорила.

— А вы сделаете то же самое?

— Как я смогу? — вопросом на вопрос ответила Шарлотта.

Ее позвал отец, и она покинула Стоунлея с тяжелым сердцем. Шарлотта подумала, что ее отец, наверное, никогда не заботился, как его поведение скажется на его детях. Зная его, она утешила себя лишь тем, что подобная мелочь, вне всякого сомнения, никогда не приходила ему в голову.

Лорд Стоунлей остался стоять у красной шторы в столь глубокой задумчивости, так много мыслей и переживаний охватили его, что он не сразу отошел от окна. Взгляд его блуждал по салону, словно он посетил его впервые.

Потолок неправильной формы поддерживался несколькими колоннами в виде пальм. На стенах размещены двадцать шесть китайских картин, написанных маслом и наклеенных на обои с узором из драконов, обрамленных имитацией бамбука. Каминная полка была выполнена из белого мрамора.

Стоунлей отвернулся, красота и необычность обстановки отвлекала его и не давала привести мысли в порядок.

Как могла мисс Эмберли так резко критиковать его? Виноват ли он? Лорд глубоко вздохнул. Неужели он стал настолько бесчувственным, что не осознает причиняемую им боль? Он всегда гордился своим умением уважительно обращаться с интересующими его дамами. Так что же, он оказался слеп?

Похоже, мисс Эмберли считала именно так, в этом-то и состояло затруднение. По каким-то причинам, которые не в состоянии объяснить, он доверял ее мнению почти так же, как мнению Эмили.

Кто-то тронул лорда Стоунлея за рукав, и он, подумав, что это мисс Эмберли, стремительно повернулся, надеясь, что она вернулась извиниться за свои слова и успокоить его уязвленную гордость.

Но это оказалась Эмили. Она вглядывалась в него своим особенным взглядом, как смотрела всегда, когда хотела сказать нечто, что ему не хотелось бы услышать.

— Великий Боже, что на этот раз? — воскликнул Стоунлей.

— Плохое настроение? — дразня, осведомилась она.

— Из-за Эмберли, — отозвался он.

— Что случилось, Эдвард? — весело начала Эмили. — Разве она не дала понять тебе, как очарована тобой и какое удовольствие доставляет ей каждое слово, слетающее с твоих прекрасных уст, или о том, что ты являешь собой пример, которому должен следовать каждый мужчина?

Он уныло улыбнулся.

— Мы поссорились.

— Неужели? — с надеждой спросила миссис Гастингс.

— Учти мой характер.

— Звучит многообещающе. Я заинтригована. Прошу, продолжай.

— Судя по всему, у нее сложилось впечатление, что я жестокосердный человек и плохо обхожусь со знакомыми дамами.

— Правда? — спросила Эмили, беря его за руку и увлекая к двери.

Прибыл принц-регент и, предложив руку леди Хертфорд, был готов вести гостей в банкетный зал.

— Разумеется, нет, — отрезал Стоунлей.

— Совсем-совсем нет?

— Значит, ты с ней согласна?

— До некоторой степени, — ответила Эмили. — Шарлотта, конечно, не представляет, что значит быть одним из самых желанных женихов Лондона, и не знает, с каким усердием некоторые леди преследуют тебя.

— Тем не менее, ты считаешь, что я виноват.

— Да, виноват, — сказала она, но в голосе ее не было суровости. — Но я не могу винить только тебя одного. Ты не можешь год за годом неусыпно стоять на страже своего поведения. Но я заметила, что в последние два, возможно, три сезона твое терпение стало иссякать.

— Ты говоришь о том случае, когда я оставил мисс Дансфолд в центре зала на балу у миссис Найт?

— Со стороны мисс Дансфолд, вероятно, было не совсем мудро говорить тебе о своей любви во время вальса. Но, Эдвард, ты оскорбил ее женскую гордость.

Он тяжело вздохнул.

— Ты не представляешь, как я от всего этого устал. До крайности. Сделай одолжение, Эмили, найди мне жену. С легким, как у тебя, характером и таким же добрым сердцем. Все, что от тебя требуется, это сказать: «Женись на ней», и я тут же поведу ее к алтарю.

— Будь осторожен, — предупредила Эмили. — Если ты помнишь, у меня есть кузина, приятнейшая дама средних лет. У нее очень легкий характер и добрейшее сердце, и она была бы тебе прекрасной женой…

— … но у нее не хватает зубов, она некрасива, старше меня и страшная зануда. Нет уж, благодарю. Возможно, мне не следует давать тебе так много власти… ты, безусловно, злоупотребишь ею.

— Не сомневайся.

Леди Перселл сидела на диване у окна, сосредоточив взгляд на своих кружевных перчатках.

У нее как-то по-особому начинала болеть шея, едва какая-нибудь молодая особа начинала охоту на Стоунлея. Леди Перселл подняла подбородок, пытаясь утишить ломоту. Но это не помогло. Боль усиливалась и от шеи пробиралась своим обычным путем — к сердцу.

Леди Перселл семь лет назад отдала свою руку Перселлу. Сейчас ей исполнилось тридцать четыре года, она обожала своих детей, за которыми смотрела целая армия нянек, при двух старших мальчиках состоял домашний учитель.

Ее супруг — пятый барон, лорд Перселл — оказался преданным мужем и отцом. Он каждый день доказывал ей свою любовь — словами, добрым отношением, дорогими подарками, которыми всегда старался угодить ей. Она улыбнулась ему, надеясь, что это поможет ей преодолеть резкую боль и избавит от испытываемого страдания — привычного и неизбывного.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил, подойдя к леди Перселл, ее муж. Предложил ей руку, и она поднялась и нежно оперлась на нее.

— У меня… разболелась голова, — ответила она.

— О, дорогая, впереди еще обед. Но, если хочешь, я могу извиниться перед принцем.

— Нет, — поспешно отозвалась леди Перселл.

Боль скоро достигнет головы. Правый глаз почти совсем перестанет видеть, и начнется очередной приступ мигрени. Но ни за что в мире она не упустит возможности понаблюдать, как будет действовать мисс Эмберли, пытаясь завоевать сердце Стоунлея, и как сам лорд поведет себя.

Только представить — эта девчонка дала ему отпор в Королевском Павильоне.

Сама она никогда не была так хитра и потому вышла замуж за Перселла, когда не смогла завладеть лордом Стоунлеем. Лорд подверг ее испытаниям, и она выдержала их. Но даже сейчас, спустя столько времени, леди Перселл не знала, чем же она разочаровала его.

Где же я допустила ошибку? — в тысячный раз выкрикнул ее разум. Боль стискивала голову, била в висок.

Леди Перселл знала, что Стоунлей дал ей полную свободу, как десятку других до нее и десятку — после, но что же она сделала не так?

Она понравилась Эмили Гастингс, и на некоторое время они даже подружились, то же происходит сейчас и с мисс Эмберли.

Леди Перселл знала, что принцу нравится ее общество, в этом она не ошибалась.

Кроме того, она прекрасно танцевала со Стоунлеем, а когда приходил черед показать свои другие дарования, кто мог сравниться с ней в знании французского или итальянского языков, превзойти в игре на фортепиано или в искусстве акварели?

Она даже добилась успехов в верховой езде, что больше всего нравилось лорду, — стала великолепной наездницей. Он брал ее с собой на верховые прогулки.

И по сей день она не поняла, почему в июне 1813 года, в последний вечер лондонского сезона, он попросту оставил ее. Не сказав ни слова, не попытавшись хоть как-то объяснить такую перемену в своем отношении к ней и, что самое ужасное, так и не сделав ей предложения.

До конца лета она оплакивала свое разбитое сердце.

— Нет, — запоздало повторила она мужу. — Неразумно будет оказать такое неуважение Его Королевскому Высочеству.

Они вошли в галерею. Синий бамбук и розовые стены усилили боль в виске и тошноту. Она ненавидела убранство Павильона и не принимала блажь принца, испортившего дворцовую постройку коллекцией китайских статуй, фонарей и нескладной бамбуковой мебелью.

Взгляд леди Перселл нашел объект ее болезненного внимания — мисс Эмберли. Каштановые локоны девушки, искусно перевитые жемчугом, выделялись издалека. Леди Перселл задумалась, как могло случиться, что своим нелепым обмороком в банкетном зале две недели назад эта молодая особа возбудила интерес Стоунлея? Лорд, бывало, смотрел на нее таким же взглядом — так смотрит покупатель на аукционе у Таттерсолла, когда, приобретая верховую лошадь, выявляет все ее достоинства и недостатки.

Леди Перселл пристально смотрела мисс Эмберли в затылок, и ею овладевало уныние. Она не услышала обращенных к ней слов мужа, пока тот не ущипнул ее за руку.

— Дорогая?

— Да, что такое?

— Я вижу, что тебе действительно нехорошо. Нам лучше уйти, — прошептал он.

И правда, никогда еще головная боль не донимала леди Перселл так сильно. Неужели мисс Эмберли та самая?

Сердце у нее сжалось. Она не может допустить этого.

— Кристофер, — сказала она, придвинувшись к мужу. — Обещаю, что за обедом мне станет намного лучше. Я вот о чем подумала. Было бы неплохо в ближайшее время пригласить нескольких человек к нам в Лонгревз.

Лорд Перселл задумался, прежде чем ответить.

— И ты полагаешь, тогда твоя головная боль пройдет навсегда?

Иногда ее муж бывал более проницательным, чем ей того хотелось бы. Тем не менее, она проигнорировала его вопрос и любезно поблагодарила за согласие с ее планом, который, она знает, доставит им обоим большое удовольствие.

20.

Шарлотта тихонько дотронулась до рукава бутылочно-зеленого фрака отца.

— Папа, — обратилась она к своему притихшему родителю. — Я никогда не видела тебя таким несчастным. — Она помолчала и с улыбкой продолжила: — Неудача в любви?

Сэр Джон смотрел в окно кареты, легко покачиваясь в такт ее движению. Они ехали по Сассексу. Взгляд баронета ни на чем не задерживался, а ссутулившиеся плечи и опущенные уголки рта красноречиво извещали Шарлотту, что произошло нечто ужасное. С момента встречи за завтраком, когда Генри в сопровождении няни уже ушел на море, она поняла, что отец пребывает в мрачном настроении.

— Неудача в любви, — тихо повторил он с печалью в голосе. — Да нет. Нечто похожее случилось в прошлом году, но ничего особенного. Если говорить начистоту, я оставил надежду найти женщину такую же, как твоя мать. Нет, плохо не из-за такой ерунды, как неудачное амурное приключение.

— Расскажи, что тебя тревожит. Несколько дней назад ты радовался, что твое состояние вернется к тебе. Что же подорвало твою уверенность в поддержке принца? Что случилось?

Сэр Джон злобно фыркнул.

— Да, случилось. И я должен благодарить за это только одного человека. Ты очень легко можешь догадаться кого!

Шарлотта почувствовала стеснение в груди. Она уже знала ответ, но ей так хотелось, чтобы это оказался кто угодно, но только не лорд.

— Стоунлей? — прошептала она.

— А кто же еще! Этот человек снова вмешивается в мои дела. Он, без сомнения, убедил принца, что я — неоправданный риск, и я получил уведомление, в котором говорится, что пока принц не получит подробного доклада о предполагаемой деятельности моей компании, он не может рекомендовать парламенту выдачу мне грамоты. Все пошло не так, как я рассчитывал.

Шарлотта не очень-то разбиралась в вопросах торговли, судоходства и особенно в том, как выдаются грамоты, как они помогают вернуть состояние и как действуют с их помощью. Но все, что она слышала от своего отца, казалось ей вполне разумным.

— Извини мое невежество, папа, но разве существуют какие-то причины, по которым ты не можешь собрать и представить принцу требуемые сведения?

— Много ты в этом понимаешь! — бросил отец, обратив на нее сердитый взгляд. В нем она прочла озабоченность и некоторую потерянность. Он стукнул тростью в пол кареты. — Это дело чести, моей чести! Когда это слово Эмберли ставилось под сомнение? Извини за вспышку, Шарли, но я безумно зол, что Стоун-лей снова одержал надо мной верх. Знаешь, он поклялся уничтожить меня.

— Что?

— Ты слышала, что я сказал. Он намерен погубить меня, но что тогда станет с Генри? У тебя есть собственные деньги, так что от меня ты не зависишь, но у Генри нет ни фартинга, кроме того, что он должен унаследовать вместе с титулом. И большая часть этого будет потеряна, если Стоунлею удастся осуществить свой замысел.

Шарлотта глубоко вздохнула. Жестокие слова, ей было больно даже слышать их, не то, что верить. Почему лорд так презирает и ненавидит ее отца?

— Он действительно зол на тебя настолько, что поклялся погубить? Но почему?

Сэр Джон молчал, положив стиснутый кулак на набалдашник трости. С видимым усилием он произнес:

— Мне нелегко вспоминать это. Позволь мне просто сказать, что он, привыкнув всюду совать своей нос, навсегда лишил меня надежды снова привести в Эмберли-парк жену. Я хотел это сделать четыре года назад. Стоунлей все разрушил.

— Понятно, — неохотно отозвалась Шарлотта.

Отец сказал много и ничего. Кто была та женщина, и каким образом Стоунлею удалось увести ее у отца? И что именно заставило его так поступить? И нужна ли для этого причина? Многие мужчины просто жестоки по натуре и доставляют другим страдания ради своего удовольствия.

Шарлотта, содрогнувшись, отвернулась к окну. За прошедшие со дня смерти матери семь лет она познакомилась с разными людьми и считала себя достаточно проницательной в распознавании характеров. Конечно, девушка могла поверить, что Стоунлей способен на небрежное отношение к некоторым дамам, но его желание уничтожить другого человека без видимой на то причины выглядело достаточно невероятным. И самое худшее заключалось в том, что этим человеком оказался ее отец.

Что-то в объяснениях отца не устраивало ее. Шарлотте хотелось бы получить ответ еще на многие вопросы, но она не могла заставить себя задать их. Ей тогда бы пришлось задуматься о характере отца, а это, в конце концов, не совсем честно.

Карета легко катилась по мощенной щебнем дороге, ведущей к усадьбе лорда Перселла, которая располагалась всего в нескольких милях северо-западнее Брайтона. Нежная зелень холмов Сассекса постепенно завораживала, оттесняя беспокойные мысли, изнуряющие мозг. Мягкие очертания покрытых травой возвышенностей прочертили сложенные из камня ограды. На поляне, раскинув ветки, возвышался одинокий дуб, привлекая взор красотой и величием. Из-за горы виднелся шпиль сельской церкви, которая могла видеть отряды Вильгельма Завоевателя, проходившие здесь несколько столетий назад.

В какой-то краткий миг Шарлотта захотела очутиться среди знакомых безопасных стен и запахов Эмберли-парка. Услышать, как позвякивают ключи экономки, когда она входит в комнату, уловить идущий из духовки запах пирогов с абрикосами, посидеть, склонившись над пяльцами или над книгой в утренней комнате, выходящей на самые красивые клумбы, а то и просто прилечь на своей любимой, обитой бархатом софе, и слушать, как беззаботно перекликаются малиновки. Все сказанное отцом разрушило ее мир, и самым обидным было то, что она никак не могла ему помочь.

Сэр Джон стиснул зубы, с трудом владея собой. Когда же он заговорил, в голосе его зазвучала злоба.

— Мне следовало вызвать его на дуэль! Проклятие, я должен был сделать это. А теперь посмотри, что вышло, и все потому, что я… я разыгрывал из себя джентльмена и не обращал внимания на оскорбления.

— Я поговорю с ним, — объявила Шарлотта. Слова сорвались у нее с языка прежде, чем она приняла это решение.

— Нет, — поспешно возразил ее отец. — Я хочу сказать, что не годится тебе обсуждать со Стоунлеем подобные дела. Это не дамское дело.

Шарлотта хотела возразить ему, но зачем?

Он был упрямым человеком, и никакие доводы, даже самые аргументированные, не смогли бы переубедить его. Но для себя девушка решила, что обязательно спросит об отце у Стоунлея. В конце концов, он сам флиртовал с ней… он поцеловал ее запястье на Стейне. Он вырядился в женское фланелевое платье и всего два дня назад беседовал с ней в Красном салоне. А вчера вечером на балу в «Касл Ин» он дважды танцевал с ней. Их ссора в Павильоне была забыта, более того, он искал ее, чтобы поговорить с ней.

Шарлотта не ожидала, что он подойдет к ней, а тем более станет танцевать, ведь она так решительно высказала ему свое мнение в Красном салоне Павильона. Но Стоунлей объяснил свое желание простить ее тем, что знал — Шарлотта до некоторой степени права. Даже Эмили сказала то же самое. И они словно раскрыли ему глаза, пробудили его.

Шарлотта смотрела на него с удивлением.

— Вы меня поразили, — сказала она.

— Каким же образом?

— Я была готова к тому, что остаток лета вы не будете обращать на меня внимания. Вместо этого нахожу вас немного виноватым и готовым признать свою ошибку.

— А вы полагали, что я совершенно безнадежен? — парировал он.

— Не совсем, — возразила Шарлотта. — Мужчина, который не побоялся рискнуть своей репутацией, надев фланелевое платье леди, не до конца потерян.

— Вы испытываете мое терпение, — произнес он с напускной суровостью.

— И прекрасно.

Шарлотта не могла не улыбнуться, вспоминая об этом обмене колкостями под легкое покачивание кареты, и на сердце у нее снова стало тяжело. Она чувствовала, что за последнюю неделю весь ее мир изменился.

Хотя ни Мод, ни Селина не поверили бы ей, Шарлотта прекратила свои действия по завоеванию сердца Стоунлея. На самом деле она их и не начинала. С той самой минуты, когда она выбежала из музыкального салона, Шарлотта распрощалась со всеми своими намерениями в отношении лорда. А то, что в нем пробудился интерес к ней, — так то каприз судьбы, а от нее не уйдешь.

Шарлотта не задумывалась о его намерениях в отношении себя. Главным для нее стало — узнать, что заставляет Стоунлея так ненавидеть ее отца. Возможно, если она выяснит причину ссоры, то сможет стать посредником и помочь уладить их разногласия, и тогда лорд в ответ поддержит сэра Джона и поспособствует получению грамоты на создание акционерной компании.

Последнее соображение приободрило Шарлотту, и она не без удовольствия обратилась мыслями к предстоящему отдыху в загородном доме леди Перселл.

Когда карета, перед тем как спуститься в раскинувшуюся перед ними долину с перелесками, поднялась на холм, Эмберли объявил:

— Лонгревз.

У Шарлотты вырвался вздох восторга: напротив, на склоне холма, стоял красивый дом, возведенный по законам красоты и изящного вкуса. Ее глазам предстали стрельчатые арки, греческие колонны с капителями.

— Как гармонично сочетаются деревья и пейзаж с этим великолепным домом. Какая пластика!

— Это Рептон. Одно из его лучших творений. Необыкновенно живописно.

— Мы чудесно проведем здесь время, папа, я уверена.

— Если только не появится Стоунлей, что вполне вероятно.

— Тогда предлагаю тебе не обращать на него никакого внимания, как поступлю и я, если он не поведет себя с тобой как должно.

Сэр Джон лишь фыркнул в ответ. В этот момент лошади начали спускаться по пологому склону к Лонгревзу.

21.

— Моя дорогая мисс Эмберли! — проворковала леди Перселл. — О, пожалуйста, давайте оставим формальности, особенно здесь, в моем доме. Вы позволите мне называть вас Шарлоттой?

Тонкая, изящная рука леди Перселл прикоснулась к ее плечу. Она ощутила едва уловимый запах сирени, исходивший от шали хозяйки дома и от ее летнего платья из вышитого муслина. Шарлотта слышала ее слова, убеждавшие в дружеском расположении, но не верила им. Она почти не была знакома с баронессой и считала такое предложение преждевременным. Однако она у леди Перселл в гостях, и отказ прозвучал бы неучтиво.

— Да, конечно, — отозвалась Шарлотта, взглянув на высокую, утонченную даму.

— А вы будете называть меня Антея.

— Как пожелаете, Антея, — вежливо ответила Шарлотта.

Леди Перселл постаралась тепло улыбнуться, чтобы Шарлотта уверилась в ее расположении. Но ее глаза горели таким непримиримым огнем, что Шарлотта инстинктивно поняла, что должна опасаться этой женщины.

— Вы полюбите Лонгревз, — продолжила разговор Антея. — Это самое красивое место в графстве, не считая, конечно, дома Стоунлея. Я, со своей стороны, ничем не заслужила всего этого и благодарна судьбе, что подарила мне так много.

Шарлотта припомнила слова из «Гамлета»: «… Леди слишком много обещает» — и подумала, что они очень подходят этой воркующей леди.

Леди Перселл провела Шарлотту из внушительных размеров холла, пол которого был выложен черной и белой плиткой, через прелестную гостиную, где стояли пианино и арфа, в большую просторную комнату. В двух ее противоположных стенах располагались один над другим по два ряда больших квадратных окон. Комнату заливал свет утреннего солнца, чудесно высвечивая каждый предмет и придавая ему особое очарование.

На каждом окне висела украшенная золотой бахромой штора из светло-синего узорчатого шелка, прикрывая собой белую муслиновую занавеску. Большой камин, украшенный лепным орнаментом в виде завитков и резьбой по дереву, выкрашен в белый цвет. На каминной полке стояли две вазы севрского фарфора и невысокий букет из царственных гладиолусов с мечевидными листьями и благоухающей сирени. Над камином висело зеркало в позолоченной раме.

— Мадам… то есть Антея, — неловко начала Шарлотта и покраснела. — Я никогда не видела, чтобы изысканность, элегантность и симметрия так красиво сочетались в убранстве. У вас необыкновенное чувство прекрасного. При жизни мамы мы часами разглядывали мебельные каталоги и совещались с художниками и драпировщиками, но, должна признать, что окончательный результат всех наших усилий и вполовину не так совершенен.

— Именно так, — согласился сэр Джон, вооружившись моноклем.

— Вы оба слишком добры, — натянуто произнесла ее светлость.

Шарлотта увидела, что чем-то огорчила леди Перселл, ее улыбка почти исчезла, и если бы знала баронессу лучше, то могла бы предположить, что та вот-вот расплачется.

— Простите, по-моему, на дорожку въехала еще карета. Позвольте мне проводить вас к другим гостям, где без сомнения вам не придется скучать, пока соберутся все приглашенные.

Леди Перселл повела их через другую гостиную, длинную галерею, увешанную портретами предков Перселла. Из галереи они вышли на широкую, покатую лужайку, тщательно подстриженную и ухоженную.

— Шарлотта, ваши подруги, как видите, уже наслаждаются завтраком на свежем воздухе, а для вас, сэр Джон, найдется херес, холодный цыпленок и фрукты. А если на голос моего мужа вы пройдете по галерее в сторону холла, то попадете в бильярдную.

Затем хозяйка удалилась, выразив напоследок надежду, что за время их короткого пребывания в Лонгревзе все желания Шарлотты и ее отца будут удовлетворены. Она ушла встречать вновь прибывших гостей, ее вышитое муслиновое платье развевалось при ходьбе — так она спешила.

— Антея, — пробормотала Шарлотта. — Папа, почему она попросила меня обращаться к ней так фамильярно? Я с ней совсем не знакома.

Сэр Джон довольно крякнул.

— Ты забываешь, что я знаю ее очень хорошо. Думаю, она хочет доставить мне удовольствие.

— Наверное, — произнесла Шарлотта. — Но все равно мне это кажется весьма странным.

— Так я и думал, — вздохнул отец. — Ты становишься невозможно щепетильной и придираешься ко всем. А теперь делай, как велит Антея, — иди на лужайку к подругам, и поскорее, пока они не увидели тебя и с криками не побежали сюда. Не выношу их. Они слишком много болтают.

Он мягко подтолкнул дочь к высоким застекленным створчатым дверям, а сам направился в бильярдную.

Не успела Шарлотта миновать их и ступить на камни террасы, как Мод и Селина издали возгласы радости и бросились к подруге — как и предполагал ее отец. Поодаль на траве, под сенью густой липы, на расстеленном темном одеяле стояла большая корзина, вокруг которой суетились слуги. Шарлотта увидела сидевшего там незнакомого джентльмена примерно одного возраста с ее отцом. Он, по всей видимости, развлекал девушек.

Юные леди схватили Шарлотту за обе руки и объединенными усилиями увлекли к одеялу.

— Он такой забавный, — прошептала Мод.

— Он тебе понравится, — добавила Селина.

— Он маркиз Текстед, — прошелестела Мод.

— И не женат, — поторопилась сообщить Шарлотте Селина.

— Вы обе ведете себя нелепо, — ответила Шарлотта, несколько раздраженная тем, что в числе первых качеств маркиза девушки назвали его принадлежность к холостякам.

Маркиз Текстед поднялся, чтобы поздороваться. Он взял ее руку в перчатке в свои и, весьма низко склонившись, запечатлел на ней поцелуй.

— Как поживаете, мисс Эмберли? — медленно проговорил он, глядя на нее несколько сонными карими глазами. — По-моему, я знаком с вашим отцом, сэром Джоном Эмберли. Я не ошибаюсь?

— Да, в самом деле, — подтвердила Шарлотта.

— Присаживайтесь, — маркиз указал на одеяло.

Мод и Селина уселись по обе стороны от Текстеда, выказывая все признаки обожания.

— Благодарю вас, — сказала Шарлотта и села напротив, так она лучше могла видеть этого человека.

Она почти ничего не знала о маркизе Текстеде, кроме того, что он бездетный вдовец и что сын Эмили, Уильям, его наследник. Эмили лишь однажды упомянула о нем, но с таким безразличием, что Шарлотта не испытывала почти никакой радости от того, что наконец-то познакомилась с ее дядей.

Он по очереди поддразнивал Мод и Селину, касаясь всех и вся, но в особенности картинной красоты Мод и огненных кудрей Селины.

— Вы случайно не ожившее творение Микеланджело? — спрашивал он Мод.

Потом, повернувшись к Селине:

— Ваше сердце должно быть полно огня и жажды жизни, если судить по вашим прекрасным волосам?

Улыбался он тепло, голос его звучал ласково, слова были добрыми и лестными. Он ничем не показывал, что является обладателем большого состояния. И, уговорив каждую из дам выпить по бокалу шампанского, сам отказался от второго.

— Возраст, — пояснил он, обращаясь к Шарлотте. — Подагра. Даже Его Королевское Высочество иногда страдает от нее. И, к сожалению, единственным лекарством является воздержание от удовольствий, доставляемых нам Бахусом.

— Я вам очень сочувствую, — сказала Шарлотта. — Мой отец тоже, бывает, сидит по целым дням с перевязанными ногами, мучаясь от боли.

Подагра была очень болезненным недугом, проявлявшемся приступами, во время которых больной получал облегчение, только избавив свой организм от ядов, вызывавших опухоль пальцев ног и лодыжек.

Маркиз понимающе кивнул и попросил слугу принести бокал воды, чтобы выпить за здоровье дам.

Шарлотта не смогла бы сказать почему, но как ей не понравилась попытка леди Перселл подружиться с ней, так же вызывало недоверие показное радушие Текстеда. Одет он был прилично случаю: темно-синий фрак, брюки до колен и жилет из оленьей кожи. Галстук маркиза был повязан безупречно, а уголки воротника умеренно выступали по сторонам щек.

Возможно, именно щеки Текстеда не давали Шарлотте наслаждаться его обществом. Кожу их пронизало множество красных прожилок, и даже белки глаз были красноватыми. Все это указывало на неумеренный образ жизни, который он вел. Если бы не это, маркиз действительно выглядел бы прекрасно. Его темные волосы, подстриженные коротко и гладко причесанные, лишь на висках посеребрила седина. Брови его были такими же темными и густыми, как и волосы, но не кустистыми, как часто бывает у пожилых джентльменов, и не редкими, что обычно делает человека похожим на приходского священника, не знающего ничего, кроме своих церковных книг. Карие глаза маркиза можно было бы назвать красивыми, если бы не полуопущенные веки, что придавало ему скучающей вид. Твердая линия подбородка и сейчас внушала невольную почтительность, потому что даже и теперь, в довольно солидном возрасте, он продолжал излучать силу. Он полулежал, опираясь на локоть, и видно было, что маркиз крепко сложен и нет и намека на второй подбородок.

Он снова пошутил с Мод, потом с Селиной, которые наслаждались шампанским чуть больше, чем следовало бы, и беспрестанно смеялись.

Маркиз обратился к Мод.

— Я узнал вас, Диана-охотница! — воскликнул он.

И Селине:

— А вы — потомок кельтов? И в битве будете сражаться рядом со своим мужчиной, как ваши предшественницы?

Шарлотте уже стала надоедать эта пустая болтовня, как вдруг Текстед, повернувшись к Мод, увидел кого-то за спиной Шарлотты. Он помрачнел, и на лице его появилось странное выражение.

Он пробормотал:

— Этот человек камнем висит на моей шее!

В то же мгновение со стороны длинной галереи донесся жуткий грохот. Шарлотта, вздрогнув, оглянулась, и сердце у нее замерло от ужаса. Ее отец, без фрака и туфель, со шпагой в руке, лежал на спине в груде осколков одной из застекленных дверей, створки которой едва держались на петлях. От страха у Шарлотты подкосились ноги. Она должна помочь отцу. Но тут сэр Джон проворно вскочил, побагровев от ярости:

— Клянусь Богом, Стоунлей, я тебя прикончу, даже если это будет моим последним шагом!

22.

Наконец Шарлотта заставила себя бежать. Со стороны галереи доносился металлический звон шпаг. Девушка почувствовала дурноту. «Боже, не допусти! Я не должна потерять сознание!»

Откуда-то издалека прозвучал голос лорда Перселла, приказывавшего мужчинам немедленно прекратить это безобразие. Он взывал к их разуму, кричал, что здесь присутствуют дамы и что такое поведение оскорбляет леди Перселл — хозяйку.

Из дверей галереи появилась леди Перселл. Позади нее — шокированные происходящим мистер и миссис Найт с открытыми ртами, мистер и миссис Уиндем. Шарлотта посмотрела на леди Перселл. Кружевная вуаль скрывала глаза ее светлости, и догадаться о том, что чувствует эта дама, можно было по тому, как часто вздымалась и опускалась ее грудь, пока баронесса наблюдала за дуэлью. Шарлотта вдруг все поняла.

Она наслаждается происходящим, с ужасом подумала девушка.

Отец и Стоунлей сражались на шпагах, натыкаясь на столики, опрокидывая стулья; их ноги в одних носках, попадая с ковра на отполированный пол, опасно скользили.

На левом рукаве сорочки Стоунлея запеклась кровь. Лицо сэра Джона блестело от пота, словно он несколько миль прошел под жарким солнцем.

Стоунлей делал выпады, только отражая удары, стараясь выбить шпагу из рук сэра Джона. Но тот был опытным фехтовальщиком и легко парировал все попытки противника обезоружить его. Шарлотта видела, что отец разъярен. Она также поняла, что Стоунлей стремится положить конец страшной дуэли, прежде чем прольется новая кровь, и не могла не оценить этого.

— Трус! — выкрикнул сэр Джон.

— Покончим с этим! — тяжело дыша, крикнул Стоунлей. — Ради Бога, приятель. Здесь не место!

— Ты трус и лжец!

Лорду ничего не оставалось, как продолжать биться. Человек чести не мог оставить без внимания подобные оскорбления.

Один из них умрет. От этой мысли сердце Шарлотты сжалось в груди. Клинки шпаг остры, и лишь вопрос времени, кто из них будет серьезно ранен или погибнет.

— Остановитесь! — задыхаясь, крикнула она.

Но ее не услышали. Мужчины зашли слишком далеко. Они походили на диких зверей, схватившихся не на жизнь, а на смерть. Только поражение одного из них могло положить конец их непримиримой вражде.

Но ни один из них не сдавался.

Шарлотта слышала, как у нее за спиной спорили Мод и Селина.

— Сдвинься немного вправо, мне ничего не видно! — досадовала Мод.

— Не толкай меня! — огрызнулась Селина. Шарлотта попятилась, дуэлянты все ближе и ближе придвигались к ней. Стоунлей перехватил руку отца, и, пока Эмберли пытался освободиться от хватки лорда, оба постепенно приближались к другим застекленным створчатым дверям.

В следующую секунду Мод оказалась рядом с Шарлоттой, задев ее плечом. Она тут же повернулась к Селине, чтобы состроить той рожицу, Эмберли потерял равновесие. Стоунлей по инерции качнулся вперед со шпагой в вытянутой руке, его больше не сдерживало сопротивление сэра Джона. И не успела Мод вскрикнуть, как клинок лорда вонзился в правое плечо Мод.

— О Боже! — воскликнул Стоунлей, осторожно вытаскивая шпагу и выпуская ее из рук; она со стуком упала на деревянный пол. — Врача, быстро! — крикнул он через плечо. — Боже мой!

К ужасу Шарлотты, ее отец поднялся на ноги, готовый продолжать поединок, им управлял лишь безудержный гнев.

— Нет! — закричала она, когда он бросился к Стоунлею.

В то же мгновение она краем глаза заметила движение, быстрое, легкое. Это Текстед кинулся между Эмберли и безоружным лордом.

— Хватит! Ранена мисс Дансфолд!

Он оттирал мощного сэра Джона, сдерживая его лишь неимоверным усилием. И только когда взгляд отца упал на Мод, безвольно сидевшую на полу рядом со Стоунлеем, он опомнился и к нему начала возвращаться способность мыслить здраво. Кровь сочилась сквозь персиковый шелк платья Мод и уже образовала на полу маленькую лужицу.

Эмберли перестал сопротивляться маркизу.

— Боже милосердный, — прошептал он, тяжело дыша.

Мод тихо плакала.

— Я истекаю кровью, — повторяла она между всхлипами.

Взгляд Шарлотты обежал собравшихся. Гости стояли в каком-то оцепенении при виде раны Мод. Никто не шевелился, глядя на пострадавшую девушку. Единственным звуком, нарушавшим тяжелую тишину, был случайный шорох одежды.

Шарлотта стояла неподвижно, как и все остальные, и в немом изумлении смотрела, как Стоунлей оторвал от подола платья Мод оборку и принялся плотно бинтовать ей плечо.

— Больно, — произнесла она.

— Знаю, — спокойно ответил Стоунлей. — Но вы должны быть мужественной. Задета лишь мякоть. Вам нечего бояться.

— Больно!

Этот жалобный всхлип привел всех в движение. Гости наперебой заговорили, и шум начал быстро нарастать, тогда леди Перселл предложила мужчинам удалиться в бильярдную, а дамам пройти наверх, в Желтую гостиную.

Шарлотта быстро подошла к Мод и стала, как могла, успокаивать подругу. Селина присоединилась к ней, но оказалась способной только на то, чтобы сесть на пол и заплакать. Подошла баронесса и сообщила, что за врачом уже послали в деревню, а пока Мод будет лучше подняться в свою спальню.

— Позвольте мне помочь, — раздался от двери мужской голос.

Шарлотта обернулась и увидела Гарри. Она даже не знала, что он тоже приглашен. Лицо у него посерело, губы сжались, глаза сверкали от сдерживаемых чувств. Не дожидаясь разрешения, молодой человек легко поднял Мод и пошел в переднюю.

— Скажите, куда ее отнести, — не оборачиваясь, скомандовал он.

— Наверх и направо, — ответила леди Перселл.

Не успел он переступить порог, как появилась миссис Бошем.

— Силы небесные! Мне только что сказали, что Стоунлей ударил шпагой маленькую Моди. Она убита?

— Разумеется, нет, — бросил Гарри. — Вы же видите, что нет.

— Я жива, — пролепетала Мод.

— Возблагодарим за это Господа. Твоя мать никогда не простила бы меня!

Миссис Бошем походила на птичку. Круглые глаза даже в самые спокойные минуты придавали ее лицу испуганное выражение. Когда же она столкнулась с ранением Мод, всем показалось, что ее сейчас хватит удар.

— Я не выношу вида крови, — шепнула она Шарлотте, глядя, как Гарри несет Мод по лестнице. — Боже! Боже! Маргарет Дансфолд снимет с меня голову! Она обвинит меня в том, что ее дочь чуть не убили! А где Селина? Ты здесь, моя дорогая! Стоунлей и на тебя бросился со шпагой?

— Нет, не бросился! — крикнула Селина, разражаясь потоком слез. — О мама, это было так страшно!

Поскольку Селина явно нуждалась в утешении, миссис Бошем, к счастью, направила усилия на менее сложную задачу — поддержать свою оставшуюся невредимой дочь.

Шарлотта последовала за Гарри, рядом с ней шла леди Перселл. Баронесса немного замедлила шаги, позволив Гарри с Мод на руках уйти на несколько футов вперед.

— Не понимаю, что побуждает мужчин хвататься за шпаги, — тихо поделилась она с Шарлоттой. — Мало того, что один из них затеял ссору в моем почтенном доме. Я изумлена! Стоунлей, самый рассудительный человек среди приглашенных, схватился с Эмберли, и в моей галерее! Полагаю, всему виной слухи… с другой стороны, сплетни будут бродить всегда. А сейчас я должна позаботиться о должном уходе за мисс Дансфолд. Только после ее выздоровления я смогу вздохнуть спокойно. Не представляю, как написать о случившемся ее матери. Она, без сомнения, безумно встревожится, узнав, что ее дочь ранена. Но матери всегда переживают за своих детей, боюсь, вы не знаете, что это такое. — Она задумчиво взглянула на Шарлотту. — Я, кажется, ошибаюсь. Эмили Гастингс говорила, что вы заботитесь о вашем младшем брате, как о сыне. Дорогая Шарлотта, вы вели жизнь, не свойственную молодой женщине. Вам следовало бы еще лет шесть назад начать выезжать в свет или, по крайней мере, быть уже замужем и иметь своих собственных детей. Вам надо выйти замуж, и чем скорее, тем лучше. Полагаю, для Генри мало, что можно сделать, поскольку его ждет карьера морского офицера, когда он подрастет. Где-нибудь всегда идет война во славу Англии.

Шарлотта не могла понять, что означает пространная речь леди Перселл.

— Карьера морского офицера? — переспросила она озадаченно.

— Ну да. Теперь, когда мы с вами подруги, Шарлотта, вам нет нужды притворяться. В свете знают о долгах вашего отца. Говорят, что Генри не получит ничего.

Шарлотта не знала, что ответить баронессе, и потому промолчала. Ей не хотелось ни подтверждать, ни опровергать то, что со всей очевидностью было слухами и ложью. Разговор, однако, заставил Шарлотту задуматься, не задолжал ли отец своим кредиторам больше, чем признался своей дочери? Но, так или иначе, это отнюдь не касалось леди Перселл.

Гарри внес Мод в ее спальню, но баронесса остановила Шарлотту, последовавшую за ним, помешав ей войти в комнату. Похоже, Антея еще не все сообщила.

— Я знаю, сейчас не самый подходящий момент, моя дорогая, но чувствую себя обязанной предостеречь вас и в другом отношении… Лорд Стоунлей не для вас. Прошу, положитесь на суждения женщины старше вас. И, умоляю, не сердитесь, потому что мною движет только желание дать вам добрый совет. Уверена, Мод и Селина рассказали вам, что он за человек.

Шарлотта слишком разозлилась, поскольку неуместность совета леди Перселл превзошла все границы. Она опустила глаза и кивнула, показывая, что слышит собеседницу, надеясь, что та оставит ее в покое.

Но баронесса и не собиралась угомониться. — Успокойтесь, успокойтесь! Вижу, что неприятно поразила вас. Не будем об этом. У нас и так сейчас достаточно забот. Но если в будущем вы попадете в неприятное положение, во всяком случае, вы были предупреждены и, надеюсь, сможете спасти себя от окончательной гибели. А теперь окажите мне любезность, сообщите Мод, что за врачом послали.

С этими словами леди Перселл уверенно прошла по коридору, свернула за угол и исчезла из виду.

Шарлотта передала последние слова подруге, бледность которой была уже не так заметна, и спросила:

— Вижу, что ты чувствуешь себя лучше. Это так, дорогая моя?

Мод застенчиво глянула на Гарри, потом на Шарлотту.

— Да, немного. Уверена, Стоунлей не ошибся, когда сказал, что рана не опасна.

— Он так сказал тебе, Мод? — спросил Гарри. — Тогда можешь не сомневаться, это правда.

Мод улыбнулась молодому человеку, и Шарлотта поразилась не только мягкому выражению ее лица, но и тому, что Гарри успел настолько сблизиться с ее подругой, что называл ее по имени. И когда только за прошедшие три дня успела возникнуть такая привязанность?

Шарлотта почувствовала себя лишней и с готовностью покинула комнату.

Кроме того, ей нужно было найти отца и выяснить, если это возможно, что заставило их со Стоунлеем скрестить шпаги.

23.

Шарлотта уже спустилась по лестнице, когда появился лорд Перселл. Он спешил ей навстречу. Лицо его покраснело от быстрой ходьбы и страха, и он отирал платком круглое лицо.

— Какое ужасное происшествие! Все взбудоражены. Она… она умерла?

— О нет, нет! Вы не должны думать… Кровь остановили, уверяю вас.

— Слава Богу, а то я подумал… Кровь… нет, ничего! Но вы не должны винить Стоунлея, моя дорогая. Никто не вынес бы таких оскорблений, которые… мне не хотелось бы дурно отзываться о вашем отце, мисс Эмберли, но я считаю ответственным только его. Он позволил себе слишком много и буквально сорвал со стены мою шпагу и поранил Стоунлея, прежде чем тот принял вызов. О Боже, Боже! Прошу меня простить, но я должен лично узнать о состоянии мисс Дансфолд. Все в таком волнении!

— Где мой отец?

Лорд Перселл уже поднимался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, когда Шарлотта смогла заговорить. — Не знаю, не знаю. Он даже не обернулся. Шарлотта вернулась в галерею, но там трое слуг устраняли повреждения, нанесенные ковру и мебели, и отмывали кровавое пятно на полу. Шарлотта огляделась, было тихо. Ни звука не доносилось даже из коридора, примыкавшего к бильярдной.

Девушка подошла к одному из слуг, пожилому человеку в белом пудреном парике и в алой с золотом ливрее Перселлов.

— А где все? — тихо спросила она.

— Я точно не знаю, мисс, — ответил он, поправляя банкетку, обитую золотым узорчатым шелком. — Но, по-моему, дамы вместе с леди Перселл наверху, на втором этаже, в Желтой гостиной. А джентльмены решили пойти на конюшню и проверить, отправлен ли в деревню слуга.

— А среди них был сэр Джон Эмберли?

— Не могу точно сказать. В бильярдной остался один джентльмен. Возможно, это он.

— Спасибо.

Шарлотта быстро прошла по галерее, потом по длинному коридору, в конце которого виднелась дверь. Сквозь дверной проем, за которым угадывалось большое помещение, Шарлотта заметила зеленую бархатную лузу бильярдного стола и ускорила шаги.

Малиновый ковер с черно-золотым геометрическим узором вполне подходил убежищу джентльменов. Взору Шарлотты предстал обитый темным деревом, внушительных размеров кабинет, по стенам которого развешаны охотничьи ружья, пистолеты и нескольких трофеев — головы оленя, лисы, шкура медведя. Но все эти трофеи не представляли для Шарлотты никакого интереса. Ее взгляд остановился на неподвижной фигуре лорда Стоунлея. Он сидел как изваяние в кресле ампир черного лака в дальнем конце комнаты. Из окна, убранного зелеными бархатными шторами, разведенными в стороны и подхваченными золотыми шнурами, открывался вид на рощу, взбегавшую по склону холма, а в чистом голубом небе над холмом не было видно ни облачка.

Каким же серым казался этот человек на фоне яркого пейзажа, ссутулившийся и поникший. Сидит, вытянув ноги, лицо ничего не выражает, взгляд устремлен в пол. Раненая рука кое-как перевязана галстуком, сорочка в крови; и девушка поняла, что помощи Стоунлею не оказали.

Шарлотта испытала только одно побуждение — помочь.

Она оказалась рядом с ним раньше, чем лорд понял, что он не один. Вздрогнув, он уставился на нее затуманенным взглядом покрасневших глаз.

— С ней все в порядке? — поспешно спросил он сдавленным голосом.

Шарлотту потряс вид Стоунлея. В его лице, глазах читалась боль, голос ему не повиновался.

— Да. — Она присела рядом и взяла из его трясущейся руки концы галстука. — Кровь остановилась.

— Благодарение Богу, — произнес он, прикрыв лицо здоровой рукой. — Там столько ее было.

— Вы сказали ей, что кость не задета. Вы говорили правду?

— Да, но никогда нельзя быть уверенным. Не до конца.

Шарлотта аккуратно наложила на рану повязку.

— Спасибо, — негромко сказал он, достал из кармана брюк платок и отер лицо. — С этого момента вы вольны думать обо мне все, что угодно, мисс Эмберли. У меня не осталось права оспорить ваше мнение, каким бы жестоким и несправедливым оно ни оказалось. — Он постарался справиться со своими чувствами. — О Боже, я мог убить ее, — воскликнул он, содрогнувшись и закрыв лицо руками.

— Но вы не убили. И даже если бы это произошло, — продолжила Шарлотта, твердо положив ему на плечо руку, — никто из присутствующих не смог бы отрицать, что вы старались сдерживаться и призывали моего отца прекратить поединок. С Мод произошел несчастный случай. Ничего более.

— Ничего более, — горько повторил он и снова вытер лицо платком. — Я никогда не простил бы себя, если бы мисс Дансфолд погибла.

Казалось, утешить Стоунлея было невозможно. Он замолчал, и тогда Шарлотта осознала, что прикасается к нему и сорочка под ее рукой влажна от пота. Ее взгляд скользнул к вороту рубашки, распахнутому из-за отсутствия галстука. Черные волосы взмокли и прилипли к шее и уху неровными завитками. Шарлотта почувствовала аромат мыла, смешавшийся с запахами крахмальной сорочки и кожи брюк. Кровь оставила следы и на них.

На какой-то момент подступила слабость, голова закружилась, но Шарлотта не совсем поняла почему. Она была здорова и поэтому подумала, что приятное неясное томление, охватившее ее, связано, скорее, с прикосновением к плечу Стоунлея, отделенному от нее лишь тонким белым батистом. Или, может быть, в этом виновато все, что происходило в последнее время, и главным героем всех событий был этот человек. Он целовал ее. Она видела, как он легко, пластично передвигался между столами и стульями со шпагой в руке, отражая удары отца. Теперь же она застала его в жутком отчаянии. Вот ответ на вопрос, почему так бьется сердце, когда ее рука лежит на плече лорда, чувствуя его тепло.

— Вы считаете меня виновным? — тихо спросил он.

Шарлотта опустилась на колени у ног Стоунлея и положила голову ему на колено.

— Нет.

Он посмотрел на нее и вздохнул:

— Вы должны.

— Со слов лорда Перселла я поняла, что эта дуэль навязана вам отцом, и он ранил вас безоружного.

— Это правда, но не вся. Наша вражда длится уже давно. И причина в моей решимости причинить ему зло.

Шарлотта подняла голову с его колена, пытаясь понять этих двух мужчин — своего отца, который, как она теперь с горечью сознавала, был совершенно ей незнаком, и Стоунлея, с которым встретилась лишь недавно и которого ее отец ненавидел.

— Скажите мне, — медленно начала она, ведя пальцем по золоченой львиной лапе, украшавшей подлокотник, — почему вы так презираете отца? Видите ли, со дня приезда в Брайтон я слышу только какие-то сплетни, невнятные его объяснения, и мне трудно во всем этом разобраться. В чем причина вашей ссоры? Мне бы так хотелось помочь.

Он долго смотрел на Шарлотту, потом ответил:

— Если ваш отец решил не говорить об этом, то и я не вправе это делать. Но знайте, Шарлотта Эмберли, мое сердце ожесточено против вашего отца, и я не изменю своего отношения к нему.

Шарлотта терялась в догадках, что такого мог совершить сэр Джон, возбудив в Стоунлее такую злобу. Она снова перевела взгляд на лакированный подлокотник кресла и тронула позолоченную львиную лапу. Отец говорил о соперничестве в любви. Могло ли это послужить причиной ненависти?

— Это из-за женщины? — спросила она. Стоунлей ответил не сразу и шепотом:

— Можно так сказать, но это не то, что вы могли подумать.

Шарлотта быстро снизу вверх взглянула на лорда. В его словах был скрытый смысл. Но какой? Она поняла, что больше он ничего не скажет, и не стала настаивать. Про себя же девушка решила поговорить с отцом и узнать правду. Она мало, чем сможет им помочь, пока не узнает точно, с чего все началось.

— Шарлотта, — произнес Стоунлей, впервые назвав ее только по имени. В его голосе звучало отчаяние.

— Что? — отозвалась она.

Он накрыл ее руку своей ладонью.

— Почему, — начал он, — почему именно вы должны были оказаться его дочерью? Почему вы не носите, чью угодно, но только другую фамилию? Вы появились здесь, чтобы я проклинал день, когда родился?

— Зачем вы это говорите? — прошептала Шарлотта, чувствуя себя так, словно у нее вырывают сердце. — Ответьте мне только, почему он утверждает, что вы намерены, если удастся, погубить его? Что он вам сделал?

— Вы должны его спросить о причине. Я не могу сказать вам, и никто другой этого не сделает — только он и я знаем правду. Но ответьте, вы с ними заодно? Вовлечен кто-нибудь еще? Вы специально приехали в Брайтон?

— Да, — едва слышно ответила Шарлотта. — Моей задачей было отвлечь вас в тот первый вечер… когда мне стало плохо, и я упала без сознания у ваших ног. Отец хотел поговорить с принцем наедине и полагал, что вы помешаете ему. Когда вы последовали за мной, он получил возможность обратиться к Его Королевскому Высочеству за поддержкой. Ему надо получить грамоту на создание акционерной компании. И мне удалось отвлечь вас, не так ли?

— Значит, я все же не ошибся, — проговорил Стоунлей, крепче сжимая руку Шарлотты. — О да, вам все удалось на славу… в тот вечер и во все последующие!

Он наклонился к Шарлотте, всматриваясь в ее лицо, глаза… позволил своему взгляду помедлить на ее губах.

— Мне безразлично, — сказала она, — верите вы мне или нет. Но даю вам слово, что со дня приезда в Брайтон я не сделала ничего по желанию отца или подруг. Если я и отвлекла вас, то не намеренно. Я поняла, что слишком наивна и подвержена обморокам, чтобы быть полезной отцу… или кому-нибудь другому. И еще я не ожидала, что у вас такие глубокие синие глаза, а ваш голос проникнет в мою душу подобно дивным звукам виолончели. План отца был грубым, недоступным моему бедному уму, но возымел действие. Или я ошибаюсь?

— Нет, вы не ошибаетесь, — произнесли губы Стоунлея совсем рядом с ее губами. — Вероятно, мне следует быть с вами осторожным, Шарлотта, но я верю тому, что вы сказали.

Он вдруг легко поднялся, одновременно подхватив Шарлотту.

Она оказалась в тесном кольце его рук, прижатой к его телу, его горячие губы впились в ее рот. Близость пьянила, голова сладко кружилась.

Шарлотта почувствовала, что погибает, совершенно и навсегда.

Способность мыслить и рассуждать здраво покинула ее. Шарлотта страстно желала его и отдавалась этому новому для себя ощущению, словно это могло утолить неведомую доселе страсть. Стоунлей оказался таким желанным, нежным. Его ладонь легла ей на затылок, своей щекой он ласково коснулся ее щеки, потом его рот накрыл ее губы новым поцелуем.

Шарлотта замерла, позволяя лорду целовать ее; но когда он прошептал ее имя, обдавая горячим дыханием ухо, его руки трогали ее волосы, щеки, губы. Он целовал ее пальцы, касаясь их кончиком языка. Она закрыла глаза, уткнулась лицом ему в шею, открывая для себя близость, силу и трепетность. Быть с ним, с этим удивительным мужчиной, отдаться его ласкам.

Их ладони соединились, пальцы переплелись, Стоунлей еще крепче прижал к себе Шарлотту. Поцелуй следовал за поцелуем. Страсть подчиняла их себе, будоража и сметая на своем пути все, что подсказывал разум.

Шарлотта познала бесшабашное безрассудство, ощутила необоримую необходимость быть как можно ближе к Стоунлею. Что с ней происходит?

Она отодвинулась от него, в то же время страстно желая его объятий и страшась его тем сильнее, чем дольше оставалась в его руках. Она вдруг ясно поняла, что он может причинить ей страшную боль.

Осознав это, Шарлотта, побуждаемая страхом, выбежала из бильярдной. Она зажала ладонями уши, чтобы не слышать голоса Стоунлея:

— Шарлотта, подожди!

Никем не замеченная, Леди Перселл стояла в гостиной, соединявшей бильярдную комнату с библиотекой. Она крепко сжимала фарфоровую овальную чашку с водой, на руке у баронессы висело полотенце. Она смотрела в воду, та почему-то колыхалась. Леди Перселл сообразила, что это дрожат ее руки.

Она шла обмыть рану Стоунлея — осторожно, по-матерински. Мужчины ушли. Они направлялись в конюшню. Леди Перселл попросила мужа пойти с ними и подождать приезда врача. Теперь ей оставалось осуществить свой план.

Она так тщательно его готовила.

И с какой легкостью другая женщина воспользовалась его плодами.

Леди Перселл подошла к дверному проему, ведущему в бильярдную, с игривой улыбкой на губах, призванной очаровать Стоунлея. Она держала наготове десяток слов, чтобы пожурить его за нарушенный покой ее дома. Она знала, когда привычно опустить глаза, показывая, что на самом деле ничуть не сожалеет о случившемся. Она скажет, что испытала огромное облегчение, увидев, что он сумел противостоять яростной атаке Эмберли.

Но нашла она не одинокого и нуждающегося в ее помощи и утешении Стоунлея. Она застала его с этой ужасной маленькой стервой, Шарлоттой Эмберли. И как он целовал ее!

Баронесса растерялась, не зная, что делать, и потому юркнула в темноту, прижалась спиной к холодной деревянной панели гостиной. От гнева у нее дрожали руки, а сердце затопила ревность, такая неистовая, что казалось, она разорвет ее при следующем вдохе.

— Да как она посмела! — прошептала леди Перселл в пустоту.

И принялась часто и неглубоко дышать, чтобы овладеть собой.

Прошла минута, другая.

Наконец леди Перселл оторвалась от стены и пошла прочь, расплескивая на ходу воду и не обращая внимания на то, что она льется на платье и ковер.

Остатки воды она выплеснула на букет роз и с удовлетворением убедилась, что под тяжестью капель несколько красных, бархатистых бутонов поникли. Она едва сдерживала желание швырнуть чашку о стену, но она опасалась, что кто-нибудь увидит это и поползет ненужный слушок.

Опираясь о дверной косяк, она постояла еще минуту, чтобы окончательно прийти в себя и успокоиться. Только тогда она вернулась в Желтую гостиную, где, делая вид, что слушает жалобы миссис Найт касательно последней службы своего викария, принялась составлять новый план.

Сэр Джон Эмберли находился на каменной террасе. Он стоял, прислонясь к стене так, чтобы его не заметили. Он едва избежал встречи с Шарлоттой, стремительно выбежавшей из бильярдной.

Когда поединок со Стоунлеем так позорно оборвался, чувство вины затопило сэра Джона. Оно словно очистило его и позволило, возможно, ненадолго, увидеть случившееся в истинном свете.

Что это, черт побери, на него нашло?

О чем он думал, когда набросился на Стоунлея? Он вел себя как мальчишка, у которого молоко на губах не обсохло. Лорд недвусмысленно намекал сэру Джону, чтобы тот держался подальше от библиотеки Уокера и рулетки — ради Шарлотты.

И совсем неожиданно для него самого в нем вспыхнула ненависть к Стоунлею и его блистательному положению в высшем свете, поднялась в груди, заклокотала, вскипела, и, не успев осознать, что делает, он схватил со стены шпагу и нанес лорду удар. Брызнула кровь, и Стоунлей был вынужден принять бой.

Теперь, спустя час, сэр Джон ясно видел всю нелепость своего нападения на богатого пэра. Но накануне вечером, когда от Гарри Элстоу он узнал, как же баснословно богат Стоун-лей — а богатство этого человека коренилось в его торговых интересах в Америке, Вест-Индии, Индии и Китае, — в нем взбунтовалась зависть. Стоунлей оказался не просто седьмым лордом древнего рода, восходящего к Вильгельму Завоевателю, но мужчиной значительных достоинств, порой недоступных пониманию. Его влиятельность и участие в торговых сделках, чем собирался заняться и сэр Джон, чтобы вернуть утраченное состояние, похоже, составляли основу его процветания. Досада на чужую удачу ослепила отца Шарлотты. Зависть к благополучию лорда мешала жить.

Вот поэтому-то он и вызвал его на дуэль.

А через полчаса злейший враг держал в объятиях его дочь.

Шарли! Это казалось немыслимым.

Брак?

Возможно, но нежелательно. Знакомые Эмберли женщины, мечтавшие о замужестве, как бабочки на огонь стремились в объятия лорда. Ходили слухи, что Стоунлей устраивал каждой соискательнице нечто вроде испытания, прежде чем просить ее руки. Так же он поступил и с леди Перселл. Она не справилась и тяжело переживала свое поражение.

Сэр Джон прижался лбом к каменной стене. От запаха вьющихся по ней роз у него закружилась голова. В его всеобщем позоре не все так плохо. Он бы хотел, чтобы Стоунлей подверг Шарлотту своим испытаниям. Она устроит ему такую выволочку, что вряд ли он придет в себя.

Он кое-что понял. Кое-что — если не удивительное, то совершенно очевидное. Теперь можно позволить себе проигрывать. Он употребит все свое влияние на дочь и получит либо свою грамоту, либо состояние Стоунлея. В любом случае он должен с честью пережить свалившиеся на него неприятности.

Зная, что Шарлотта побежала к лестнице, сэр Джон предпочел уехать, не повидав ее. Он давал дочери возможность получше узнать Стоунлея, да и неловко было оставаться после скандала, им же затеянного.

Приняв решение, он отбыл немедленно, даже не зайдя в свою комнату, не проследив за укладкой вещей, не попрощавшись с Шарлоттой.

Он просто прошел через тисовую аллею к конюшне, где собрались остальные джентльмены. Приказав заложить своих лошадей, он извинился перед присутствующими, принес глубокие извинения хозяину. И, попросив полковника Гастингса присмотреть за Шарлоттой, уехал.

— Что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался у лорда Перселла полковник Гастингс.

— Личные неприятности сделали его агрессивным. Он, знаете ли, крупно играл в библиотеке Уокера всего лишь несколько дней назад.

Ставка составляла тысячу фунтов. Я сам его там видел.

Полковник тихо присвистнул.

— Невероятно. Я слышал, у него большие долги. Некоторые утверждают, что до сорока тысяч фунтов. Разумеется, это всего лишь слухи.

— Полагаю, мисс Эмберли ничего не знает о делах отца.

— Сам сэр Джон не представляет состояния своих дел, — с иронией произнес полковник. — Как же его дочь, как бы умна она ни была, может что-то понять во всем этом?

— Жаль. У него, насколько мне известно, маленький сын.

— Да, в самом деле. Но он не первый, кто унаследует пришедшее в упадок состояние, если вообще что-нибудь останется, когда он достигнет совершеннолетия. Мы живем в ужасное время — поклоняясь дьяволам Ист-Энда, человек может лишить свою семью даже крыши над головой.

24.

Шарлотта не стала искать отца, а вернулась в свою комнату. Сев в красивое, обитое вощеным ситцем кресло, она устремила взгляд в окно, на долину. Комната выходила на юго-восток, и там, за холмами, всего в пяти милях отсюда, шумело море. Девушка закрыла глаза и представила, как солнечный дождь касается ажурной пены волн, которые мерно накатываются на гальку берега и цепляются за нее, а сила прибоя с рокотом тащит их назад, в бездну моря.

Постепенно Шарлотта успокоилась. Решение пришло неожиданно. Она должна уговорить отца в этот же день вернуться сначала в Брайтон, а затем в Эмберли-парк. Она надеялась, удалив сэра Джона от соблазнов морского курорта, выведать у него все секреты.

А сейчас ей оставалось мечтать о море, целительном для ее души. Она наберется терпения и узнает правду, какой бы горькой она ни оказалась.

Теперь Шарлотта была убеждена, что произошла какая-то страшная ошибка, но какая — не имела представления. Отец рассказал о своих долгах и простом плане — деловом предприятии с участием надежных партнеров. Потеря состояния не казалась непоправимой, и Шарлотта была уверена, что отец справится с этой бедой. Но о какой же тайне говорил тогда Стоунлей? Что такого ужасного могло произойти между мужчинами, если лорд поклялся уничтожить ее отца? Что сделал сэр Джон, чтобы вызвать в Стоунлее такую ненависть? Шарлотта понимала, что пока ей недоступен образ мыслей лорда, однако она полагала, что знает его достаточно, чтобы утверждать, что этот человек не потерял понятия чести. Достаточно вспомнить, как он переживал, случайно ранив Мод. Более того, она верила, что он способен на тонкие чувства. Что же в таком случае произошло?

Как жаль, что ее отец не хочет быть с ней откровенным.

Шарлотта открыла глаза и прижала руку к груди. Сердце билось спокойно. На кровати лежало вечернее платье из темно-лилового шелка. Нежная ткань мастерски отглажена, даже на узеньком рюше вокруг выреза не было ни единой морщинки. И тут же невольно мысли девушки унеслись совсем в другом направлении — понравится ли Стоунлею ее наряд? Понравится, решила она с легкой улыбкой, потому что он прост, элегантен и женственен. Тонкие кружева ручной работы фестонами шли по подолу платья, и, когда Шарлотта наденет его, они коснутся ее белых шелковых туфель. Такие же кружева украшали и пышные рукава платья, а темно-лиловые шелковые ленты переплетут ее прическу в греческом стиле, похожую на корону.

Печаль охватила девушку.

Сегодня вечером ее здесь не будет. Она должна увезти отца, чтобы дать утихнуть скандалу, причиной которого он стал, и поразмыслить, как помочь ему, как прекратить вражду.

Шарлотта обвела взглядом комнату с красивой мебелью красного дерева, выдержанную в синих и темно-розовых тонах. Как могло случиться, что ее отдых в Брайтоне привел к таким событиям — ее сердце разрывается надвое, нервы напряжены до предела, бедная Мод ранена.

Может ли быть хуже?

Вряд ли.

Через несколько минут Шарлотта вышла из комнаты и спустилась вниз, где, к своему удовольствию, увидела Эмили Гастингс, негромко беседующую со своим мужем и лордом Перселлом. Мужчины поздоровались с девушкой, вскоре лорд Перселл уговорил полковника выпить с ним по бокалу хереса, и они ушли, а Эмили повела Шарлотту по черно-белым плиткам пола в Голубую гостиную.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине. Полковник видел твоего отца. Он уехал, Шарлотта, и оставил тебя на наше попечение.

— Что?

Шарлотта остановилась у дверей гостиной.

— Да, он, видимо, решил, что так будет лучше. Ему не хотелось портить тебе развлечения. Скажи, Стоунлей действительно схватился за шпагу?

Шарлотта позволила Эмили взять себя под руку и провести в гостиную.

— Только после того, как мой отец спровоцировал его самым недостойным образом. Эмили, ты знаешь, почему они так ненавидят друг друга?

— Не знаю, но это каким-то образом связано с сестрой Стоунлея.

Шарлотта удивилась, что никто никогда не упоминал о сестре лорда.

— Я думала, у него нет братьев и сестер. Почему никто не говорит о ней?

Эмили села на диван у одного из больших окон и жестом пригласила Шарлотту присоединиться.

— Элизабет не вполне здорова. Последние десять лет или даже больше ее держат в деревне. Она старше Стоунлея лет на восемь. Поначалу она вела обычный образ жизни детей ее круга, но со временем ее шалости стали пугающими. Она гуляла по городу, переодетая мальчиком, как Каро Лэм, и с такими же последствиями, бедняжка. Однажды она подожгла свою спальню и ходила по улицам в ночной сорочке. Но самое худшее, по-моему, — ее попытка утопиться в Темзе. Элизабет безумна с рождения, Шарлотта. Но не пугайся, у Стоунлея нет ничего подобного. Я рассказала тебе об этом, потому что ты спросила о своем отце, а он, хотя я не знаю подробностей, был как-то связан с Элизабет.

— Он был в нее влюблен?

— Не думаю.

— Меня окружают тайны, намеки, слухи. Я не в состоянии сложить целого из этой мозаики. Я хотела уговорить его уехать со мной, а оказывается, он сделал это без меня…

Эмили как будто хотела сказать что-то, но воздержалась.

— Что такое? — спросила Шарлотта, беря Эмили за руку. — Скажи мне, о чем ты подумала.

Эмили подняла к украшенному внушительной лепниной потолку свои миндалевидные глаза и тяжело вздохнула:

— За все то время, что я вращаюсь в свете, я так и не поняла, когда нужно говорить, а когда стоит промолчать. Но сейчас я выбираю молчание, потому что боюсь навязывать тебе решение, которое ты еще не готова принять. Тебе кажется, что впереди тебя ждут неприятности. Ты не ошибаешься. Их даже больше, чем ты можешь предположить. Моя дорогая Шарлотта, ты оказалась в Брайтоне в самое неподходящее время. Насмешка судьбы, но ты, несомненно, самым неожиданным образом повлияешь на отношения твоих знакомых и близких. И я не хочу ничего менять, считаю — твое вмешательство в эти события окажется благотворным. Я знаю одно: если ты сейчас что-то предпримешь, то для возврата вашего состояния не останется ни малейшей возможности. Поэтому я и храню молчание. Могу лишь посоветовать — наслаждайся отдыхом в доме леди Перселл. А когда в воскресенье ты вернешься к отцу, спроси его об Элизабет. А до того я от души прошу тебя следовать велениям своего сердца.

Шарлотта поняла, что Эмили говорит о лорде, и в ней окрепло убеждение — ее подруга хочет, чтобы она, Шарлотта, влюбилась в Стоунлея. Она почувствовала, как теплеет у нее на сердце, ведь она уже так близка к этому. А может, пожелание Эмили уже запоздало?

Но что произойдет, если она узнает то, что знает миссис Гастингс?

— Скажи мне, — настойчиво шепнула она.

— Нет. Я не у себя дома, и момент неподходящий; как бы то ни было, воскресенье все равно наступит. И ждать тебе не так уж долго.

— А, Эмили, моя дорогая племянница, — вмешался апатичный мужской голос. — Как поживаешь? Я вижу, ты знакома с прелестной мисс Эмберли.

Эмили побледнела.

— Здравствуй, дядя. У меня все хорошо, спасибо. Да, действительно, мы с Шарлоттой подружились совсем недавно.

Маркиз Текстед с любопытством прищурился сначала на Эмили, потом на Шарлотту.

— Захватывающее зрелище! Так ты взяла на себя невыполнимую задачу сватовства? Бедный Стоунлей. Он всегда любил тебя.

Эмили стиснула зубы. Шарлотта впервые увидела, как в гневе потемнели ее глаза. Достаточно было нескольких слов Текстеда, чтобы возникло напряжение между дядей и племянницей.

— Вы говорите глупости, — сдержав себя, ответила Эмили. — И всегда говорили.

— Ну, разумеется, — промолвил он. — Мисс Эмберли рассказала тебе о всех волнениях, которые мы здесь пережили?

— Да, и лорд Перселл тоже.

— Какое зрелище! — сказал Текстед. — Хотя, по-моему, у Стоунлея было некоторое преимущество, но они оказались вполне достойными противниками. Не будь невольного вмешательства мисс Дансфолд, мы стали бы свидетелями схватки на равных… не исключительной, но значительной.

— А ты, конечно, знаток в таких делах.

— Да, — ответил Текстед.

Шарлотта почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Она почти совсем не знала маркиза Текстеда, чтобы судить о нем, но то, каким тоном было произнесено последнее слово, не оставляло сомнений: он считает себя авторитетом в такого рода делах.

Эмили, очевидно не желая оставаться с дядей дольше, поднялась и обратилась к Шарлотте:

— Я еще не разобрала свои вещи. Мне нужна твоя помощь, чтобы выбрать платье для сегодняшнего вечера.

Шарлотта поняла миссис Гастингс. Она подхватила выдумку:

— Ты тоже поможешь мне. У меня есть темно-лиловое платье, которое, как мне кажется, подходит к этому случаю, но голубое, по словам папы, больше идет к моим, как он их называет, прекрасным глазам.

— Извини нас, дядя. — Эмили взяла Шарлотту под руку, увлекая ее из гостиной. Девушка с удивлением почувствовала, что ее подруга дрожит.

Дамам не удалось отойти и несколько шагов, как их остановил апатичный голос Текстеда:

— Мисс Эмберли! — Они обе обернулись к нему. — Должен сообщить, что у вас на платье кровь.

Шарлотта оглядела себя, но ничего не увидела. Эмили прошептала:

— Это на спине.

Шарлотта почувствовала, что краска заливает ее щеки.

— О Боже, — произнесла она, с ужасом поняв, что пятно осталось от рук Стоунлея, когда он обнимал ее.

— Совершенно верно, — пробормотал Текстед, усмехнувшись с видом обвинителя. — Но как необыкновенно захватывающе.

Эмили прошептала сквозь стиснутые зубы:

— Не обращай на него внимания, Шарлотта. Пойдем. Мы быстро приведем платье в порядок. Проклятье на этого человека!

Едва они оказались в передней и начали подниматься по лестнице, как Эмили рассмеялась.

— Ты стала свекольного цвета, бедняжка! Так, значит, он поцеловал тебя! Я надеялась на это, но предоставила решать ему. Он ранен в левую руку?

Шарлотта только кивнула.

— Глупец, — сказала Эмили. — Надеюсь, он глубоко страдает из-за любви к тебе! Очень надеюсь!

— Он целовал меня не первый раз, — едва слышно покаялась Шарлотта. — Я чувствую себя очень порочной. Я порочна. Как я могла позволить это мужчине, с которым не связана никакими отношениями!

Эмили мечтательно вздохнула.

— Никогда никому этого не говорила, но я вышла за полковника потому, что он единственный из моих поклонников, включая Стоунлея, подстерегал меня в передних, гостиных, в ложе в опере и целовал. Я до сих пор холодею от удовольствия при воспоминании об этом. Я шокировала тебя? Я всегда страстно желала пережить любовную историю.

Шарлотта взглянула на идущую рядом с ней настоящую леди и не смогла представить, как полковник Гастингс совершает подобные безумства.

Эмили широко улыбнулась.

— Неужели ты не понимаешь? Он не мог с собой справиться, и за это я его любила и люблю. Если, находясь рядом с тобой, мужчина не теряет хоть части своего самообладания, то все остальное напрасно.

Шарлотта ничего не смогла ответить, признание Эмили заставило ее вновь пережить приводящие в смятение подробности поцелуев лорда, которым она отдавалась совсем недавно, — его руки, крепкие объятия, влажное тепло его губ. Она, должно быть, вздохнула, потому что Эмили сжала ее руку и обозвала глупой гусыней.

Когда дамы поднялись по лестнице и пошли в коридор, куда выходили двери нескольких спален, Шарлотта заметила:

— Вы с дядей, кажется, не ладите. Эмили глубоко вздохнула.

— Да. Я не могу. Он… он не из тех людей, которыми я восхищаюсь. Если бы я знала, что он будет здесь, то послала бы леди Перселл свои извинения и не приехала.

— Почему же она не сообщила тебе, что пригласила его?

Эмили пожала плечами.

— О ее светлости я знаю лишь то, что она мастерица по части ссор и интриг.

— Тогда зачем ты вообще здесь?

— Потому что я обожаю Перселла. Он прекрасный человек, и ему не повезло с женой. Но в том-то и дело, Шарлотта, он любит ее до самозабвения. А то, что она не может ответить ему взаимностью, плохо не только для него, но и для нее.

25.

— Скажите же мне, Шарлотта, — тихо произнес лорд Стоунлей, — мои объятия смутили вас?

Они стояли у низкой ограды выходящей на холмы террасы. Дюжина китайских фонариков в саду отбрасывала причудливые тени на деревья, и мошкара уже вилась вокруг огней. В ночном воздухе вопрос лорда прозвучал тревожно. Шарлотта оглянулась по сторонам. Гости в ожидании ужина прохаживались по галерее и террасе.

На девушке было темно-лиловое шелковое платье, на руке висела расшитая жемчугом белая сумочка. Шарлотта не ожидала, что он заговорит об этой их встрече, но оказалось, что ей приятна его прямота и искренняя озабоченность.

— Очень, — негромко ответила девушка, повернувшись к китайским фонарикам и отгородившись, таким образом, от Эмили, лорда Текстеда и миссис Найт. — Я лишь хочу понять, что за чувство захватило мое сердце, почему я снова жажду очутиться в ваших объятиях?

Она услышала возглас удивления, Стоунлей повернулся и посмотрел ей в лицо.

— Что вы так смотрите на меня? Вы ожидали, что я от смущения начну все отрицать? Я вышла из этого возраста. Кроме того, должна заметить, вы очень сведущи в искусстве… э… поцелуев.

— Маленькая негодница, — отозвался лорд, нисколько не обидевшись. — Не знаю, поверить вам и застыть от вашей дерзости или положить вас поперек колена и наказать, как вы того заслуживаете, дразня меня.

Став за Стоунлеем, Шарлотта, прикрывшись веером, прошептала:

— Только не поперек колена, уверена, это будет очень неудобно. Кроме того, вы изомнете мое новое платье. — И она пошла прочь от ограды.

Он быстро оказался перед ней.

— Очень милое платье и вам к лицу, оттеняет ваш нежный румянец и прекрасные глаза.

Спустившись с террасы и ступив на садовую дорожку, освещенную фонариками, Шарлотта поблагодарила лорда за комплимент.

— Теперь вы должны ответить мне, — приказным тоном повелела она. — А вас смутили мои поцелуи?

Шарлотта круто повернулась и оказалась лицом к лицу со Стоунлеем. Если и на этот раз она надеялась застать его врасплох, то ошиблась.

— Смутили — это не то слово, — непринужденно ответил он, словно уже ждал этого вопроса и хорошенько его обдумал. — Признаюсь, я не намеревался преследовать вас. Но, когда вы рядом, я испытываю нечто необъяснимое… ну, пожалуй, я не совсем точен, поскольку нахожу вас чертовски привлекательной. Однако всякий раз я пребываю в каком-то замешательстве, когда вы оказываетесь рядом со мной, и не могу сдержать свой порыв. Возможно, это проделки Купидона, своим волшебством сметающего чувство приличия и понятие пристойности. Я ответил на ваш вопрос? Понимаю, недостойно воспользоваться столь печальной ситуацией, как ваши обмороки, но я удивляюсь, почему мое стремление поступать, таким образом, стало неотъемлемой частью наших с вами отношений. Я все время хочу обнимать вас.

Шарлотта слушала бы его бесконечно. Его слова вызывали волнение, заставляли сердце ускорять свой бег. Она тоже теряет голову в его присутствии. Ее мучит, что желание видеть его противоречит всем доводам рассудка. Шарлотта вспомнила признание Эмили о полковнике Гастингсе — как он использовал любой момент, чтобы поцеловать ее, когда думал, что их никто не видит. Девушка улыбнулась.

— О чем вы думаете? — спросил Стоун-лей. — Ваши глаза блестят, вы улыбаетесь. Фонарик за моим правым плечом освещает ваше лицо. Черт побери, да вы красавица! Как жаль, что мы не одни, и в то же время я рад этому. А теперь скажите мне, возмутительница спокойствия, что у вас на уме?

Появление слуги, известившего, что ужин подан, избавило Шарлотту от необходимости отвечать.

26.

На следующее утро, подойдя к Желтой гостиной, Шарлотта услышала свое имя. Она остановилась у открытой двери и прислушалась.

— Да, я говорю о мисс Эмберли, — процедила миссис Найт. — Ты видела, как он смотрел на нее? Говорю тебе, он уже готов надеть на нее узду. Вот увидишь.

Миссис Уиндем, нервно наматывая на палец свой рыжий локон, захлопала глазами на давнюю подругу.

— Ты шутишь. С чего бы ему соединяться с мисс Эмберли, если он презирает ее отца?

— Ты разве не видела их вчера вечером на террасе? Он увивался вокруг нее, как когда-то вокруг тебя, Юджиния, если мне не изменяет память?

Шарлотте уже давно следовало показаться, но ноги словно приросли к полу, а сердце, кажется, перестало биться.

«Надеть узду»?

Господи, какое ужасное выражение, но что миссис Найт имеет в виду?

— Кто-то должен предостеречь эту девочку, — с неподдающейся описанию улыбкой проговорила миссис Уиндем.

Миссис Найт, которая, если судить по ее внешности, просто не умела улыбаться, к удивлению Шарлотты, растянула губы ниточкой.

— И в самом деле, следовало бы.

Обе женщины рассмеялись, словно удачно пошутили.

Шарлотта поняла, что сейчас войти в Желтую гостиную она просто не сможет, поэтому, не спеша, попятилась. Она уходила медленно, хотя ей хотелось бежать, что сразу же стало бы достоянием сплетен прислуги. Но зная, что явилась объектом забавы для миссис Найт и миссис Уиндем, Шарлотта готова была опрометью бежать из Лонгревза.

Она укрылась в розарии, среди благоухающих роз — густо-красных, розовых и нежно-белых, — и солнце приветливо поджидало ее. Шарлотта уселась на каменную скамью рядом с солнечными часами, позволив теплым лучам пронизать все ее тело. Она почувствовала умиротворение, взбудораженный разум обрел покой. Девушка поняла, что дамы имели в виду Стоунлея. Он единственный из мужчин говорил с ней на террасе, а уж тем более «увивался вокруг нее».

И все остальные тоже так считают?

Она поняла, что вела себя не слишком пристойно, она забывалась, когда он находился рядом, упуская из виду множество любопытных глаз.

Шарлотта улыбнулась, вспомнив, что именно они со Стоунлеем обсуждали при свете фонариков. Интересно, упала бы миссис Найт в обморок, если бы узнала, что говорили они об объятиях? Несомненно.

«Надеть узду».

Шарлотта не совсем поняла, что имела в виду миссис Найт, но почему-то была убеждена, что ее слова не сулили ей ничего хорошего.

— И что вы подозреваете, леди Перселл?

Шарлотта услышала детский голосок Селины, донесшийся из утренней комнаты, окна которой выходили на розарий.

— Только то, что ваша подруга ведет себя неосмотрительно. Она может отдать свое сердце тому, кто не сможет дать ей свое взамен.

— Шарлотта не потеряет головы, — заверила хозяйку Селина. — Мы с Мод рассказали ей о его дурном отношении к женщинам. Она не поддастся на его уловки.

— Рада это слышать. А то я раздумывала, не предупредить ли мне ее самой, но теперь вижу, это совершенно излишне.

— О, совершенно, — щебетала Селина. — Она приехала в Брайтон, чтобы разбить его сердце… нечто вроде мести от имени наших дам. Вы видели, как умно она вела себя вчера вечером? Он крутился вокруг нее, как глупый юнец. Предостеречь надо Стоунлея.

Наступил напряженный момент — не видя, баронессы, Шарлотта ждала ее ответа. Когда же он последовал, девушка могла поклясться, что леди Перселл несколько раз быстро взмахнула ресницами.

— И в самом деле, следовало бы.

По спине Шарлотты пробежал холодок. Она покинула угнетающий ее теперь сад и направилась в сторону холмов и леска. Добравшись до перелеска, она неожиданно обнаружила на лесной тропинке Гарри. Он рвал папоротник.

— Что ты делаешь?

— Шарли! — Его лицо осветилось радостью. Он слегка покраснел, и румянец щек составил заметный контраст с изящными белыми уголками воротника и элегантно повязанного галстука.

— Ты выглядишь сногсшибательно, — отметила девушка, весело глядя на Гарри. — Это новый способ повязывать галстук? Никогда раньше не видела. Он случайно называется не «трон любви»?

Гарри швырнул в девушку собранными листьями.

— Хм, значит, ты догадалась?

— Только потому, что знаю тебя с детства. И потом, я видела, как все у вас началось. Ты уже заходил сегодня к Мод? Я разговаривала с ней сразу после завтрака. Выглядела она вполне здоровой. Она так теребила простыню, что, казалось, хотела вытащить ее из-под себя.

Гарри, нагнувшись за новыми папоротниками, покачал головой:

— Нет, еще не заходил. Но собираюсь. Леди Перселл отправила меня нарвать для Мод папоротников. Баронесса сказала, что составит для нее какой-то необыкновенный букет, если уж мне так хочется. Я, видимо, страшно покраснел, потому что она ущипнула меня за щеку и послала сюда, как глупого мальчишку.

— Ты и, правда, легко краснеешь.

— Проклятие! Почему у меня нет настоящего мужского характера, к примеру, буйного нрава или стремления расталкивать мужчин в дверях и требовать потом сатисфакции?

— Умоляю, ни слова о дуэлях, — попросила Шарлотта, принимая от него еще несколько листьев. Потом вскрикнула и затрясла рукой, в которой держала листья папоротника. — Убери с меня этого паука! Ради всего святого, Гарри, хотя бы проверяй листья!

Молодой человек смахнул с рукава девушки безобидное насекомое и велел ей оставить свою излишнюю чувствительность.

— Ну, так что, ты влюблена в него? Шарлотта закусила губу. Да, небезопасно дразнить потерявшего голову друга.

— Я — что? — переспросила она, делая вид, что не поняла вопроса Гарри.

Склонившись в этот момент за папоротником, он повернул голову, хитро улыбнулся ей через плечо.

— Вот и ты покраснела. Ну, просто скороспелое яблочко. Ты любишь его?

— Нет, — поспешила с ответом Шарлотта.

— Только не пытайся меня надуть. Запомни, я знаю тебя, как никто другой. Кроме того, я не единственный, кто заметил, как он вчера за тобой увивался. Поосторожнее, Шарлотта. У него вполне определенная репутация человека, который забирает сердце леди, а потом небрежно отказывается от него и идет дальше.

— Я думала, что ты его друг.

— Так и есть. Я преклоняюсь перед ним, как ни перед кем другим из своих знакомых, кроме моего отца, конечно. Стоунлей незаурядный человек, и, предполагаю, тебе это уже известно. Но в отношении женщин он… позволь мне сказать, что его требования к ним непомерно велики.

— И ты считаешь, что я им не отвечаю? Шарлотта замерла в ожидании ответа Гарри. Мало кому она доверяла, как ему, и знала, что его мнение почти всегда бывало верным.

Он открыто посмотрел ей в лицо, в руках держал нежно пахнущие листья папоротника.

— Я ничего не могу сказать о его мыслях. Знаю только, что присутствующие сейчас в этом доме дамы в разное время питали надежду стать леди Стоунлей. И хоть я считаю, что ты, Шарли, прекрасно ему подходишь, никто не понимает, чего он ждет от женщины. И если у него высокие требования к будущей хозяйке своих владений, то он имеет на это право. Из рассказов отца у меня создалось впечатление, что устремления лорда шире обычных желаний обладателя одного из старейших имен в Англии и места в палате лордов, его интересы простираются по всему миру. — Гарри понизил голос. — Его связи в торговле так же обширны, как у моего отца. Его способность получить нужные сведения из любой части света за считанные дни неслыханна. Добавь к этому, что он близок к будущему королю и тот считается с его мнением, и ты поймешь, что нет таких высот, которых при желании не смог бы достичь Стоунлей. Поэтому он имеет право быть разборчивым. Мне неизвестно, что он думает о тебе. Я только хочу, чтобы ты поостереглась вручать ему свое сердце, когда… когда из-за этого можешь пострадать, пусть и не по своей вине.

Гарри посмотрел на папоротник и рассмеялся.

— Какая нелепость, — проговорил он сквозь смех.

— Ты что, надо мной смеешься? — вспыхнула Шарлотта.

— Нет. О нет! Никогда! По-моему, милая Шарли, это он недостоин тебя, если все то, что я слышал от заинтересованных дам, правда. Я смеюсь над собой. Прошу тебя поберечь свое сердце, а мое уже отдано молодой леди, которая, полагаю, может лишь презирать меня за то, каким образом мой отец сколотил свое состояние.

— О Гарри, — вздохнула Шарлотта. Свободной рукой она обняла его. Положила голову ему на плечо и промолвила: — Какие же мы с тобой несчастные. Но ты прав. Боюсь, мое сердце уже в его руках, хотя признаю это с неохотой: оно отдано человеку, который, насколько я знаю, бросил почти всех известных мне женщин.

Летний ветерок взлохматил волосы Стоун-лея, пошевелил поля его шляпы. Лорд стоял всего футах в тридцати от Шарлотты и Гарри. И только когда эта пара, спустившись с холма, направилась к дому, он почувствовал, что до боли сжал кулаки.

Он знал, что они испытывают друг к другу весьма нежные чувства. Он увидел достаточно в тот день на Стейне, тогда Гарри удивился появлению Шарлотты в Брайтоне. А позднее, когда Гарри рассказывал ему о девушке, в глазах его светилось обожание, и было ясно, что этих двоих связывает глубокая, верная дружба.

И что же, она переросла теперь в любовь?

Стоунлей ощутил, как кровь бросилась ему в голову. Неужели Шарлотта так ветрена, что целует одного и тут же обнимает другого? И еще он испытывал непреодолимое желание растерзать Гарри Элстоу — так-то он отплатил лорду за то, что тот ввел его в высшее общество.

Стоунлей поспешил вверх на холм, откуда только что спустился. Он уже давно не испытывал такого гнева. Даже когда Эмберли набросился на него, он тогда почувствовал не злость, а скорее раздражение, что тот не умеет держать себя в руках.

Стремительно шагая, лорд миновал лесок и оказался на древней дороге, идущей по верху холмов. Там он остановился, вдыхая свежий воздух, напоенный запахом моря. Вдалеке виднелась сине-серая линия прибоя, и Стоунлею захотелось перенестись туда и окунуться в холодные волны, дабы остудить пылающий в нем огонь.

Да как Гарри посмел прикоснуться к Шарлотте Эмберли! — кричал его разум.

И лишь двадцать минут непрерывной ходьбы помогли Стоунлею прийти в себя.

Их объятие, несомненно, совершенно невинно. И чем больше он думал об этом, тем более утверждался в мысли, что так оно и есть. Ведь говорил же Гарри, что знает Шарли, как он привык ее называть, слишком хорошо, чтобы влюбиться в нее. Он говорил, что она упряма и энергична и, если чье-то желание шло вразрез с ее собственным, становилась непримирима. Однажды она заперла Гарри в комнате на целые сутки за то, что он ездил на ее лошади, не спросив разрешения. Молодой человек сделал это намеренно, чтобы позлить Шарлотту, но уж, конечно, не ожидал, что его запрут, да еще и на ночь. Но она и сама пожалела о своем поступке, потому что пришла к нему на рассвете в слезах и рассказала, что ее сморил сон в библиотеке — она хотела дождаться там вечера и потом освободить его.

Стоунлей остановился и осмотрелся. По бездонному синему небу плыли легкие облачка. Он перевел взгляд на долину, на красивый загородный дом лорда Перселла.

Когда же все это кончится? Любит ли он Шарлотту? Что означает это страстное желание заключать ее в объятия, едва она оказывалась рядом? Никогда прежде он не испытывал такого властного влечения к женщине. Даже к Эмили, которую, как считал, он любил. Ни одна из них не кружила ему так голову, не перевернула настолько его мир. А Шарлотта даже заставила его сомневаться, уж не ошибся ли он в ее отце и не отвергал ли он саму мысль о браке только из-за того, что не знал любви к оставленным им женщинам, а совсем не потому, что они не отвечали его требованиям.

К дьяволу! Он уже окончательно во всем запутался и ни в чем не может разобраться.

Перед глазами одно — Шарлотта положила голову на плечо Гарри, ища утешения, и у него, Стоунлея, закипела кровь. В этот момент в нем проснулись первобытные инстинкты, побуждающие обречь Гарри на смерть за то, что тот посмел коснуться женщины, которую лорд предназначил для себя.

Вот только он не сказал ей об этом. Лишь поцеловал ее.

Но в глубине души Стоунлей чувствовал, что выбор и поцелуй неразделимы.

27.

— О, какое чудо! — выдохнула Шарлотта, восторженно оглядев бальный зал леди Перселл. Белый тюль, искусственные золотые листья, ослепительный свет бесчисленных свечей. Девушка стояла в его дальнем конце рядом с окнами, выходящими на холмы позади Лонгревза. Тут же была и Селина, но, по всей видимости, она не разделяла восторга Шарлотты, ее не восхитило убранство зала, и она даже не улыбнулась.

Зал быстро заполнили не только гости баронессы, но и соседи, друзья, живущие поблизости. Леди Перселл удалось держать свой сюрприз в секрете почти до окончания ужина. Когда же к дому начали подъезжать кареты, различимые в темноте по череде каретных фонариков, стало ясно, что хозяйка подготовила бал.

Леди Перселл радовалась как ребенок удивлению всех присутствующих. Ее муж, ласково глядя на жену, направился вместе с ней встречать вновь прибывших гостей.

Мгновение спустя заиграл оркестр, и музыка из бального зала разнеслась по всему дому, заставив мужчин расстаться с надеждой спокойно посидеть за столом, наслаждаясь портвейном и чисто мужским разговором — дамы обычно удалялись в гостиную.

Нет, совершенно очевидно, что им придется танцевать до тех пор, пока дамы не выбьются из сил.

Шарлотта чувствовала себя прекрасно и жалела, что с ними не будет Мод. Ее подруга слыла неутомимой партнершей, а Гарри был бы только рад закружить в вальсе свою даму сердца. Но она пока остается в постели.

Селина почему-то не очень радовалась празднику.

— Бал, — равнодушно промолвила она. — Какая прелесть.

Шарлотта увидела, что та не сводит глаз со Стоунлея. Догадавшись, она взяла подругу за руку и увела из толпы поближе к окнам.

— Помнишь того молодого человека, о котором писала мне прошлым летом?

Селина с невинным выражением на веснушчатом лице покачала головой.

— Его зовут Альфред Найт, — уточнила Шарлотта, ни на секунду не поверив, что Селина и вправду забыла это имя. — Насколько мне известно, он племянник нашей миссис Найт.

— Ах да, теперь припоминаю.

— Тогда ты, кажется, была от него без ума. И тебе очень нравилось его чувство юмора. Если мне не изменяет память, ты писала о нем, по меньшей мере, в двадцати письмах.

— Он бывал очень занятным, — сказала Селина, постукивая по руке сложенным веером и устремив глаза вдаль, чтобы казаться безразличной.

— Почему бы тебе не дать понять ему, что ты не против встречи?

Селина опустила глаза, разглядывая розочки на атласных туфлях Шарлотты.

— Не знаю, — тихо ответила она. — Наверное, он мне разонравился.

— Что ты говоришь! — возмутилась Шарлотта. — Я считаю, молодой человек, о котором девушка без конца писала в своих письмах, не может просто так взять и разонравиться. Здесь что-то другое, Селина, и ты прекрасно это знаешь!

— Что ты хочешь этим сказать? — воскликнула Селина, отводя взгляд.

— Потом в одном из писем ты сообщила что-то вроде: «Альфред решил стать священником. Боюсь, я никогда его больше не увижу».

Селина поджала губы.

— Не понимаю, почему сейчас, год спустя, ты напоминаешь мне о том, что перестало иметь для меня какое-либо значение. Мы были с ним знакомы месяц или чуть больше. Он ухаживал за мной, а… потом я в нем разочаровалась. Он показался мне грубым, скучным и… что теперь говорить об этом?

— Потому что в тот месяц тебя переполняли мысли о нем. Я была убеждена, что ты по уши влюблена в Альфреда. Твои письма диктовала любовь. Неужели я так ошибалась?

— Разумеется. Только одного человека я любила по-настоящему… ты знаешь его имя. Он тот, из-за кого ты приехала в Брайтон. И я должна кое о чем сказать тебе. По-моему, ты очень близка к тому, чтобы совершить ту же ошибку, что Мод и я… Или ты ее уже сделала?

— Ты спрашиваешь, обожаю ли я, как маленькая девочка, лорда Стоунлея?

— Да! То есть нет, конечно, нет! — сердито прошептала Селина. — Я чувствую к его светлости нечто большее, чем обожание.

— Думаю, ты совершаешь обидную ошибку и упорствуешь в ней, изгоняя из своей жизни настоящую и верную любовь.

У Селины перехватило дыхание.

— Я… я считала тебя своей подругой! — пылко воскликнула она. — Как ты смеешь выставлять мои чувства к кому бы то ни было в таком неприглядном свете.

— Ты слишком долго носишь траур, Селина, по тому, чего не случилось. И отвергла Альфреда потому, что, как и Мод, хотела составить блестящую партию. И теперь вы обе слишком близки к тому, чтобы остаться старыми девами, если не возьметесь за ум.

Селина снова задохнулась от возмущения и с треском раскрыла веер.

— Как ты можешь быть такой жестокой! А если уж говорить о старых девах, то не лучше ли начать с себя? Хотела бы я знать, мисс Эмберли, сколько вам лет и сколько предложений руки и сердца вы отвергли.

— Да, я старше вас обеих, ну, значит, и главная старая дева. Но, по крайней мере, я не обманываю себя, говоря, что люблю кого-то, когда на самом деле это не так.

Селина некоторое время пыталась овладеть собой, но, не выдержав, бросила на Шарлотту уничтожающий взгляд и покинула бальный зал.

Шарлотта смотрела ей вслед, сожалея, что, вероятно, навеки пала в глазах Селины. Но с момента приезда в Брайтон, она и пяти минут не побыла в обществе своей подруги, не говоря уже о прошедших двух неделях, как поняла, какой грустью полны сердце и разум Селины. Девушка жила убеждением, что любит Стоунлея. И пусть она ни разу не сказала об этом, ее взгляд повсюду следовал за лордом. И смотрела она так печально, что Шарлотте хотелось отшлепать подругу. Селина привыкла считать себя обиженной в любви, а Мод делала все, чтобы поддержать ее в этом убеждении. Однако правда состояла в том, что, вращаясь в замкнутом кругу светского общества, обе они оказались лишены настоящих сокровищ — истинной любви, полезных занятий, заботы о нуждающихся, здравомыслия. Их существование стало бесцельным. Мысли Шарлотты резко прервали.

— Прекрасно сказано, моя дорогая. Девушка быстро обернулась, и из темноты открытой стеклянной двери в залитый светом зал вошел маркиз Текстед.

— О! Я не знала, что вы здесь. Полагаю, вы все слышали. И, если позволите, милорд, вам следовало бы дать знать о своем присутствии.

— Что? И пропустить такую образцовую выволочку? Вы были совершенно правы. Знаете ли, мисс Бошем уверила себя, что все эти годы любит его светлость, тогда как на самом деле она любит любовь. Бедный ребенок.

Маркиз не понравился Шарлотте. Его тон был оскорбителен, холоден и бесчувствен.

— Вас просто переполняет сострадание.

— Скажите мне, мисс Эмберли, — продолжал он, не обращая внимания на иронию в ее голосе, — а разве вы не без ума от этого всеобщего любимца? Неужели его поцелуи не сокрушили вашего сердца… и не возражайте, помните, на вашем платье осталось свидетельство его объятий. Разве его поцелуи не сразили вас, как и многих других… или вы думаете, вы первая, а если нет, то лучшая? Не хотелось бы упоминать об этом, но вы, кажется, весьма горды. Не то, что ваш дорогой родитель.

— Вашу манеру говорить я нахожу недопустимой. Желаю вам приятного вечера и прошу больше ко мне не подходить.

— Как угодно, — равнодушно сказал Текстед. Но, уходя, он тем не менее шепнул: — Я уверен, наши дороги еще пересекутся. И если вы сможете забыть о своих глупых нежных чувствах, то получите все то, чего вам всегда хотелось.

Сдержаться Шарлотта не смогла.

— Одну минуту, если позволите, маркиз, — проговорила она. Текстед остановился, на лице его отразилось глубокое удовлетворение. Подойдя поближе, девушка — спросила: — А что это, чего мне всегда хотелось и что… если позволено будет узнать… вы можете мне дать?

Шарлотта удивилась силе чувств, отразившихся на его лице, когда он легко коснулся ее руки чуть повыше локтя.

— Сделать вас маркизой. Вы займете очень высокое положение в нашем обществе. Мало кто сравнится с вами богатством. У вас будет власть, мисс Эмберли.

— И вы полагаете, это то, чего я хочу?

— А вы станете это отрицать? Да разве ваше настойчивое, не свойственное девушке преследование Стоунлея не подтверждение тому?

Вы не сможете убедить меня в вашем неведении относительно могущественности богатства.

Его мягкий тон сменился жестким и требовательным, пальцы почти до боли сжали руку Шарлотты.

Девушка не отводила взгляда.

— Вы жестоко заблуждаетесь, маркиз Текстед. И смею вас заверить — если я скажу, чего хочу больше всего, вы просто этого не поймете.

Текстед явно удивился ответу Шарлотты. Отпустив ее руку, он сказал:

— Вы собираетесь поведать мне о добродетельности бедной жизни? О том, как романтично растить детей в нужде, но вместе с любимым?

— Подобное рассуждение с моей стороны было бы большой глупостью. В то же время, как женщина со средствами, я, к счастью, не смотрю на брак как на способ обеспечить свое будущее. А потому, возможно, могу в отличие от других поставить любовь главным условием замужества. Так что вы даже не приблизились к заветному желанию моего сердца.

— Что же это, умоляю, скажите. Сиротский приют для несчастных детей, родившихся при еще более несчастливых обстоятельствах. Нет? Дайте подумать. Вы не хотите, чтобы дети спускались в шахты и добывали там уголь. Или речь идет о рабстве?

— У вас такое черное сердце?

— Я угадал? — живо спросил он. — Вы — филантропка.

— Ни в коей мере, — возразила Шарлотта. — Мои заботы слишком крепко привязали меня к Эмберли-парку, чтобы думать о чем-то другом, кроме управления поместьем отца и воспитания брата. Но то, чего я хочу всем сердцем, вы никогда не сможете, я знаю, дать мне.

Маркиз Текстед выглядел растерянным, он так и не понял, чего же она хочет всем сердцем. С преувеличенно глубоким вздохом он патетически произнес:

— Немедленно откройте ваш секрет, клянусь, я с трепетом жду ответа.

Девушка рассмеялась, ее неприязнь к этому человеку рассеялась.

— Раз уж вам так не терпится, скажу: мне нужны честность, прямота и доброта. И тогда я буду довольна. Вы способны дать это мне, маркиз? Вот желание моего сердца.

— Проще говоря, вам нужно состояние, — насмешливо улыбнулся Текстед. — Вы не знаете, как трудно следовать этим заповедям на пустой желудок.

— Не дерзну предположить, чего захочет мое сердце, окажись я, не по своей воле, в нищете. Но, поскольку мое положение не таково, мы не будем обсуждать этот вопрос. Еще раз спрашиваю вас: вы можете исполнить желания моего сердца, вы, имеющий так много?

Текстед привычно прикрыл глаза и ответил утомленно:

— Вы слишком добродетельны для меня.

— Вы сказали, маркиз, не я.

28.

— Эмили слышала ваш спор с ее дядей, — шепнул Шарлотте лорд Стоунлей, увлекая ее в легком, ритмичном кружении вальса. Время перевалило за полночь, но бал леди Перселл был в самом разгаре. — Я хочу знать, что вы ему сказали. Да-да, я признаю за собой эту дерзость точно так же, как Эмили, пересказавшая мне услышанное. И я крайне заинтригован. Она сказала, вы довольно жестко говорили с ним о честности, это правда?

— Да, в том числе и о честности, но Эмили ошибается, полагая, что я спорила с маркизом Текстедом, — защищаясь, возразила Шарлотта. — Просто у него сложилось слишком неверное представление о моих жизненных принципах, а мне не хотелось оставлять его в заблуждении.

Стоунлей прищурился, словно пытался по-новому увидеть девушку.

— Вы нисколько не похожи ни на одну из знакомых мне дам. Честность против положения в обществе?

Шарлотта кивнула, глядя ему в лицо. Она увидела, что его интерес искренен.

— Но моя жизнь лишена тягот, и мне нетрудно следовать своим убеждениям. Я никогда не знала нужды… и, думаю, не узнаю. Если бы я была бедна и мне пришлось тяжким трудом зарабатывать на хлеб для своих детей, тогда я, возможно, высказала бы иную точку зрения… наверное, поставив хлеб выше честности.

— Вы несправедливы к себе, мисс Эмберли — вопрос о бедности мы исключим. Я знаю дам с таким же, как у вас, достатком, но с готовностью ухватившихся за титул, не задумываясь о характере человека, который его носит.

— Я отвечаю только за себя и не хотела бы судить других… по крайней мере, я стараюсь этого не делать. Но мне повезло еще и с мамой. Она не жалела для меня ни ласки, ни усилий, наставляя мое сердце и совесть на тот путь, который считала достойным и верным.

— Вам действительно повезло. Шарлотта улыбнулась лорду.

— Очень!

Сверкающая огнями люстра бросала на них теплый свет, а легкие звуки вальса несли ее изящные ножки в атласных туфельках. Черные тщательно причесанные волосы Стоунлея сияли в свете свечей, и он кружил и кружил Шарлотту.

Она любила вальс, совсем недавно этот танец покорил все бальные залы! Искрометный, с ускоренным темпом, вальс подчинял себе, вел за собой, пьянил.

— Вы превосходно танцуете, Стоунлей, — заметила Шарлотта. — Я обожаю вальс.

— Вас легко вести… у меня никогда не было такой партнерши.

Она кивнула, принимая комплимент. Стоунлей некоторое время молча с грацией и изяществом вел Шарлотту по залу.

— Вы хорошо знаете маркиза Текстеда? — вдруг поинтересовался он.

Девушка не поняла, зачем он снова переводит разговор на Текстеда.

— Нет, — ответила она. — Я познакомилась с ним лишь вчера днем.

— Понятно. Тем не менее, вы раскусили его настолько верно, что, по словам Эмили, дали ему настоящий отпор.

— Умоляю вас забыть о маркизе и то, что я говорила или не говорила ему, — попросила Шарлотта. — И позвольте заметить, Стоунлей, вы положительно одержимы этим человеком.

— Я бы хотел, чтобы вы называли меня Эдвард, — сказал лорд, отчего она чуть не сбилась с ритма. — Стоунлей для моего уха звучит слишком официально.

Сердце Шарлотты забилось.

— Эдвард? — потрясенно переспросила она. — Вы хотите, чтобы я называла вас Эдвардом?

Лорд чуть улыбнулся, но Шарлотта заметила, что он покраснел, будто осознал важность своей просьбы.

— В конце концов, это имя, данное мне при крещении, — сказал он.

Шарлотта с его лица перевела взгляд на булавку с бриллиантом, которой был заколот его галстук. Мысли в ее голове обгоняли вальсирующие пары. Что он подразумевает, обращаясь к ней с такой личной просьбой? Следует ли ей отказаться? И надо ли просить Стоунлея называть ее Шарлоттой?

— Я обеспокоил вас?

— Конечно, — рассмеялась она в ответ. — Я не слышала, чтобы даже Эмили обращалась к вам столь дружески.

— Она называет меня так, но не при всех. Если бы она обращалась ко мне по имени открыто, то злые языки уже гораздо громче, чем теперь, обсуждали бы мою дружбу с миссис Гастингс.

— Понимаю.

— Но больше всего мне хочется, чтобы именно вы называли меня Эдвард, — тихо и ласково произнес он у самого ее уха. — Хотя бы пока мы танцуем вальс, или когда оказываемся одни в бильярдной, или у магазина часов, или когда вы приходите в себя после обморока, а я держу вас на руках.

Каждое из упомянутых лордом событий живо напомнило Шарлотте, сколь часто она оказывалась в плену его рук, как часто он целовал ее. Она посмотрела ему в глаза и увидела в них бесовский огонек — страсть, желание, жажду обладания. Глубоко вздохнув, Шарлотта попыталась унять охватывавшую ее дрожь. Она шла откуда-то из сердца и заполняла ее всю, до кончиков пальцев.

— Эдвард, — выдохнула Шарлотта.

— Вы дрожите.

— Так, ничего, — отозвалась она. Непонятные слезы застлали глаза. Девушка почувствовала, как ее захватывает близость этого человека и нежность, с которой он держит ее, продолжая вести в танце.

— Нет, вы ошибаетесь, — возразил он, привлекая ее ближе и шепча на ухо. — По-моему, это — всё.

— Как вы можете знать? — испуганно спросила Шарлотта.

Лорд не обратил внимания на ее слова.

— Только скажите, что вы говорили Текстеду… чего вы хотели больше, чем положения в обществе или богатства… помимо честности?

— Доброты, — ответила Шарлотта, на этот раз, радуясь, что он вернулся к надоевшему ей разговору. — И прямоты.

Она увидела, что ее слова глубоко поразили его.

— Я так и думал, — загадочно заметил Стоунлей.

Шарлотта хотела спросить, что он имеет в виду, но в этот момент замолкла музыка и, прежде чем девушка заговорила, к ним подошла леди Перселл, быстро обмахиваясь веером. Она увлекла Стоунлея с собой, прося его потанцевать с юной леди, которая только начала выезжать в свет.

— Извините нас, Шарлотта, — весело сказала баронесса. — Но я пообещала. Ее мать одна из моих лучших подруг.

— Конечно, — ответила ужасно расстроенная Шарлотта.

Она стала обходить зал, наблюдая за Стоунлеем, склонившимся над рукой вспыхнувшей барышни. Эта юная особа явно попала сюда прямо со школьной скамьи. Сердце Шарлотты переполнилось восхищением и любовью к лорду. И снова ее глаза налились слезами, объяснить причину которых она не могла.

— Прошу, обещай мне не подвергать ее испытаниям, как других, — умоляла тем же вечером Эмили.

Она стояла рядом со Стоунлеем и энергично шептала под прикрытием веера.

Тот смотрел на Шарлотту, выступающую с хозяином в контрдансе французской кадрили. Она держала себя по всем правилам этикета. Лорду были по душе ее манеры, ему нравилось, что она твердо отстаивает свое мнение, если уверена, что права.

— Думаю, это не имеет никакого значения, — ответил лорд на просьбу Эмили. — Она тогда просто велит мне убраться с ее глаз, если я предприму в отношении нее что-нибудь подобное.

— Значит, ты откажешься от своего правила? — с надеждой спросила миссис Гастингс.

— Я этого не сказал. В конце концов, я должен быть уверен и боюсь, что все не так просто.

Эмили вздохнула.

— Ты просто невыносим! Должна предостеречь тебя, что, подвергнув Шарлотту Эмберли проверке, ты совершишь тяжелую ошибку. Насколько мне довелось разобраться в ее характере, это ей не понравится.

— Она об этом и не узнает, — возразил Стоунлей. — Я не собираюсь помещать в «Тайме» объявление о своих намерениях. Она даже не успеет понять, как все испытание закончится. Если ты, конечно, не предупредишь ее.

— Ты же знаешь, что я этого не сделаю. Но есть другие, которые поймут и сообщат Шарлотте.

Стоунлей удивился.

— О ком это ты говоришь?

— Не могу сказать с уверенностью, возможно, леди Перселл… она знает тебя дольше всех. Но ведь ты понимаешь — стоит тебе поднять бровь, как тут же множатся слухи. Твой интерес к Шарлотте уже у всех на устах, особенно среди прислуги… И ты знаешь, что это означает. Когда сплетничают слуги, то совершенно ясно — либо скандал, либо свадьба.

— Понятно, — отозвался Стоунлей. — Хотя, полагаю, мне глупо притворяться удивленным. Болтовня последних дней не могла не дойти до меня.

Эмили рассмеялась.

— Не сомневаюсь.

— А что думает полковник? Одобряет?

— Он считает, что она слишком хороша для тебя, и я согласна.

— Негодница.

— Что ж, не стану давать тебе больше никаких советов, только постарайся со всеми своими умными затеями не упустить птичку.

— Может, на этот раз я ее удержу, — нахмурившись, произнес Стоунлей.

— Это я и хотела услышать. Кроме того, ты уже достаточно узнал ее. Шарлотта необыкновенная девушка. Она заменила маленькому Генри мать, когда та умерла. Одно это красноречиво говорит о ее натуре. Вдобавок, ее интересы настолько далеко лежат от выгоды и стяжательства, что подвергать ее испытанию кажется нелепым.

Но Эмили не только не убедила лорда своими доводами, а лишь разожгла в нем желание довести дело до конца. Она упомянула о Генри, что вызвало в Стоунлее рой сомнений. Шарлотте должно быть известно, что наследство Генри потихоньку утекает в азартные игры сэра Джона. Может, стяжательство и есть главная забота?

Нет. Он поступит, как поступал много раз с тех пор, как Эмили вышла замуж за своего полковника. Хотя бы для того, чтобы раз и навсегда выяснить, не идет ли Шарлотта на поводу у своего отца.

29.

Следующим вечером Шарлотте представилась возможность, которую она долго ждала — сэр Джон остался дома. Когда она убедилась, что он удобно устроился, вытянувшись на греческой кушетке, обитой бело-золотым шелком, когда собственноручно налила отцу его любимой мадеры, сыграла для него на пианино несколько прелюдий Баха, — только тогда Шарлотта взяла табуреточку и села рядом.

— Ты очень славная девочка, Шарли. — Улыбаясь, Эмберли глядел на нее с любовью. —

Но я знаю тебя не первый год — ты никогда не проявляешь ко мне подобной доброты, какую ты обрушила на меня сейчас, если не преследуешь некой цели. Ты хочешь, чтобы я послал Стоунлею извинение за то, что набросился на него в Лонгревзе? Я уже сделал это. Попросил прощения у лорда Перселла. Не знаю, что на меня нашло — схватился за шпагу, как какой-то турок. Кстати, рад слышать, что Мод выздоравливает.

Отец Шарлотты удивил ее. Она ожидала от него воинственного настроя, возражений, но не смирения и приветливости. Она засомневалась, было в его искренности, но глаза сэра Джона светились теплом, и девушка поняла, что никакого подвоха тут нет.

И не стала притворяться.

— Папа, мне очень нужно кое-что узнать у тебя, — начала она, положив ладонь на тонкую черную ткань его рукава и мягко сжав руку отца. — Ты помнишь, как мы ехали в Лонгревз и ты был ужасно расстроен вмешательством Стоунлея в твои дела?

— Да, и что? — спросил Эмберли. — Значит, ты хочешь поговорить о лорде?

Шарлотта набрала в легкие побольше воздуха и отвела взгляд от лица отца.

— Можно так сказать, — проговорила она. — Но если быть точнее, я хочу, чтобы ты рассказал мне о… об Элизабет.

Только теперь она снова посмотрела на сэра Джона. Его реакция последовала незамедлительно. Он уронил бокал с вином, отчего по бело-золотой кушетке расплылось темно-красное пятно. Отец Шарлотты моментально выхватил из кармана сюртука белый батистовый платок и торопливыми движениями принялся промокать его. Куда делись его благодушное настроение и вальяжная поза.

— Я ее испортил! — с горечью заметил он, всецело сосредоточившись на непрактичной шелковой ткани.

Капли вина попали и на темно-голубое шелковое платье Шарлотты. Она вскочила на ноги и отодвинулась от отца. Увидев, как он огорчен, предложила:

— Папа, оставь это бесполезное занятие, завтра утром этим займется миссис Гловер. Если ей не удастся его вывести, можно будет найти для кушетки новую ткань.

— И, правда, — согласился сэр Джон, возвращая платок в карман.

— Садись, пожалуйста, — попросила она, но момент был упущен. Эмберли раза два прошелся по комнате, а потом извинился, сказав, что только что вспомнил об одном важном деле, которым должен немедленно заняться.

Шарлотте ничего не оставалось, как позволить ему уйти. И то, что на следующее утро ее попытка оказалась столь же бесплодной, нисколько не удивило девушку. Она несколько раз пыталась вернуться к неудавшемуся разговору, но чем больше она добивалась ответа от отца, тем он становился изворотливей — умело заговаривал о другом, исчезал из дома, едва дочь переступала порог, возвращаясь с прогулки или от гостей.

Шарлотта не знала, что и думать о его нелепом поведении. Сэр Джон вел себя как нашкодивший мальчишка, ни разу не сказал, что не хочет говорить об Элизабет, нисколько не сердился. Так прошли три дня, и Шарлотта уже отчаялась заставить отца ответить на ее вопрос о сестре лорда и отказалась от своих попыток. Но вот что любопытно — с отцом произошли странные изменения. Когда ей все-таки удавалось обменяться с ним несколькими словами, он держался более мягко, проявлял больше сердечности, чем Шарлотта видела от него за всю свою жизнь. Более того, заявил ей, что, если она собирается за Стоунлея замуж, он сделает все, чтобы преодолеть разделявшую его и лорда пропасть.

Шарлотте ничего больше и не требовалось, что бы там ни таилось в истории, связанной с Элизабет. По своему опыту она знала: раз проявлена добрая воля, то продолжение не замедлит последовать.

Кроме того, все последние три дня, прошедшие после возвращения из Лонгревза, лорд Стоунлей оказывал Шарлотте такие знаки внимания, о которых она только могла мечтать. И каждый час с ним только усиливал ее восхищение лордом и удовольствие, испытываемое ею в его обществе. У них оказалось много общих интересов, и она поняла, что никогда не узнала бы о нем так много, если бы познакомилась с ним обычным путем.

Одной из самых сердечных забот Стоунлея был сиротский приют. Он надеялся так обустроить его, чтобы ни одному ребенку не было отказано в крыше над головой. У себя в Эмберли-парке Шарлотта всегда старалась проследить, чтобы малыш, по какой-либо причине лишившийся родителей, был определен в хороший дом.

В палате лордов Стоунлей упорно добивался принятия закона, позволявшего лучше обеспечивать солдат-ветеранов, послуживших своей стране. Он искренне одобрил план Шарлотты и Гарри по восстановлению кирпичных дорог.

Шарлотта как-то сказала:

— Вы не представляете, как больно мне видеть бродяг, калек в потрепанной военной форме. Вернувшись с армией Веллингтона с войны в Испании и освободив ее от Наполеона, они узнали, что на родине оказались никому не нужны. У них нет ни работы, ни помощи, ни надежды.

— Какая ирония судьбы, не правда ли? — подхватил Стоунлей. — Они послужили своей стране, покончили в Европе с господством Бонапарта, который своим существованием угрожал и Англии, а вернувшись домой, оказались забытыми.

Только однажды между нею и лордом возникло чувство неловкости. Она с воодушевлением перечисляла ему успехи Генри в учении, когда вдруг осознала, что Стоунлей как-то притих и, казалось, мысли его блуждали где-то далеко. Девушка не знала, что и думать. Правда, Генри никакими узами не связан с ним, поэтому ее рассказ о способностях и талантах ребенка мог показаться ему скучным. Шарлотта тут же заговорила о другом, но прошло еще несколько минут, прежде чем к лорду вернулось его обычное оживление.

На следующий день Шарлотта пришла в библиотеку Уокера невыспавшейся и утомленной — у Генри разболелось ухо, и он разбудил ее среди ночи. И теперь она с удивлением слушала, как Стоунлей пытается с ней поссориться.

— Прошу меня простить, мисс Эмберли, но, хотя мне неловко поправлять даму, я убежден, что эта книга в темно-синем переплете, а не в коричневом, — произнес он, глядя на Шарлотту холодным и пустым взглядом. Лорд встретил Шарлотту в библиотеке Уокера и, едва успев подойти к ней, принялся оспаривать каждое ее мнение, начиная с утверждения Шарлотты, что Джейн Остин — прекрасная современная романистка, и кончая предсказанием погоды и цветом переплета книги, которую он хотел купить для Эмили.

Шарлотта какое-то время смотрела на лорда, не находя слов от удивления.

— Темно-синий? — переспросила она.

Стоунлей держал книгу в коричневом переплете из телячьей кожи. Это был один из пяти томов «Сесилии» Фанни Берни. Даже при самой буйной фантазии цвет переплета никак нельзя было назвать темно-синим. Он был коричневого цвета.

Шарлотта огляделась и увидела неподалеку леди Перселл, несомненно, слышавшую их разговор. Ее лицо оставалось бесстрастным, лишь в уголках губ притаился намек на улыбку. Снова посмотрев на Стоунлея, Шарлотта уловила забавное сходство — такое же выражение бывало у Генри, когда он хотел заставить свою сестру рассердиться. Генри как раз пребывал в таком возрасте, когда в ответ на ее «да» говорил «нет».

Но чего хочет добиться Стоунлей, ведя себя как не покинувший детскую мальчишка? Что он хочет сказать, настаивая на том, что переплет темно-синий?

Шарлотта не смогла побороть искушения ответить так, как она отвечала в подобной ситуации брату.

— Вы страдаете от разлития желчи, Стоунлей? Если так, то у меня дома имеется слабительное, которое часто помогает Генри при таких симптомах. Я выяснила, что нет такого настроения, которое не улучшилось бы от его приема в хорошей дозе.

Лорд открыл рот и ощутимо содрогнулся — как Генри, когда она рекомендует ему данное снадобье во время необъяснимых приступов несговорчивости.

Шарлотта глянула в окно. — По положению солнца я вижу, что уже довольно поздно. Сожалею, что не могу остаться и обсудить цвет этой книги, но у меня есть более спешные дела. У Генри разболелось ухо, и мне нужно еще зайти в аптеку.

Она пошла, держа под мышкой сверток с деревянной лошадкой и недоумевая по поводу непонятного поведения Стоунлея. Одно утешало: он остался стоять в полной растерянности. Пять минут назад он подошел к ней, упрямо выпятив подбородок и явно настроенный вовлечь ее в спор — но зачем?

Да какое это имеет значение! Если он ведет себя по-глупому, неважно по какой причине, он имеет на это полное право. Только ей совершенно необязательно оставаться в его обществе и терпеть весь этот вздор. Темно-синяя книга! Что за ерунда.

И потом, она не лукавила. Генри плакал и заснул только под утро. А в библиотеку Уокера она пошла купить детскую игрушку. Шарлотта выбрала лошадку, надеясь подбодрить Генри.

Может, поведение Стоунлея задело бы ее больше, не будь она так измучена.

Когда Шарлотта вернулась домой, ее встретил довольный отец. Он ласково похлопал дочь по плечу и воскликнул:

— Молодчина, Шарли! Я слышал, ты посоветовала милорду Стоунлею принять слабительное для улучшения настроения.

Шарлотта застыла на месте.

— Откуда тебе это известно?

— Похоже, ты стала объектом пристального внимания брайтонского общества, моя дорогая. А раз так — особенно когда выставляешь на посмешище такую особу, как Стоунлей, — каждое твое слово будет передаваться и повторяться. «Вы страдаете от разлития желчи, Стоун-лей?» Великолепно! В самом деле, великолепно! —

Сэр Джон, кашлянув, прошептал: — Однако я не уверен, что ты завоюешь сердце такого гордого человека, если станешь говорить с ним подобным образом. — И он засмеялся, от всей души наслаждаясь происшедшим.

Шарлотта и представить не могла, что ее глупое замечание станут повторять другие. Немного поразмыслив, она поняла, что леди Перселл, вне всякого сомнения, слышала весь ее разговор со Стоунлеем.

— О Господи, — пробормотала Шарлотта.

— Ну-ну, нечего делать такое лицо. Стоун-лею такая отповедь пойдет только на пользу. Слабительное! Просто блестяще, моя дорогая.

— Боюсь, меня расстроила болезнь Генри, и я сказала первое, что пришло в голову. Он заспорил со мной по самому смехотворному поводу — ты даже не можешь представить! Спросил, пойдет или нет днем дождь. Я сказала, что небо безоблачно, а он стал утверждать, что, хотя ярко светит солнце, непременно пройдет ливень. Я, видимо, просто потеряла терпение.

Сэр Джон фыркнул, как всегда, когда терял к разговору интерес. И сказал о другом:

— Кстати, сегодня вечером я не могу пойти к миссис Гастингс на ужин. Передай ей мои извинения. — Он подумал и спросил: — Но ты ведь пойдешь? Некрасиво, если не будет нас обоих.

Шарлотта хотела заметить, что едва ли вежливо менять свое решение в отношении миссис Гастингс перед самым званым вечером, но поняла, что это бесполезно. Отец скорей всего лишь хмыкнет и уйдет.

Она вздохнула.

— Да, папа, я туда пойду.

— Прекрасно! — отозвался он, потирая руки, словно радуясь, что полностью избавился от этого дела.

Шарлотта терялась в догадках, как и где отец проводит в Брайтоне вечера. Его редко видели на Стейне, он никогда не сидел в тени крытых веранд, не появлялся в библиотеках, не посетил ни один из балов в «Касл Ин». Поклялся, что ноги его не будет в театрах, и лишь от случая к случаю выезжал верхом. На что же он тратит свое время?

Шарлотта уже в течение нескольких дней ломала голову над этим. Единственное, что ей удалось узнать у мисс Фиттлуорт, — так это то, что каждую ночь сэр Джон возвращается домой не раньше трех часов утра. Сведения эти получены от его дворецкого Пакли.

Совершенно ясно, что у него есть друзья, о которых ей ничего не известно. Но так продолжалось много лет. Джон Эмберли всегда жил сам по себе, не посвящая дочь в свои дела.

Поднявшись наверх и направляясь к комнате Генри, Шарлотта мысленно вернулась к своей стычке со Стоунлеем. И снова она прошептала: «О Господи! «, размышляя, простит ли он ее — ведь она выставила его на посмешище. Но зачем он вызвал ее на спор?

Вечером она одна поехала в отцовской коляске к Гастингсам. Выйдя из экипажа, она почувствовала себя библейским пророком Даниилом, брошенным в ров ко львам. В числе приглашенных была и леди Перселл. Шарлотта ничуть не сомневалась, что именно баронесса распространила в обществе ее отповедь Стоунлею.

Дворецкий открыл дверь, и по донесшемуся до нее смеху и гомону голосов Шарлотта поняла, что большинство гостей уже съехались. Не успела она подняться по лестнице, как оказалась в объятиях смеющейся Эмили и столь же веселого полковника. Выслушав переданные сэром Джоном извинения, полковник Гастингс заговорил о происшествии у Уокера.

— Клянусь Юпитером, вы подарили нам обоим чудесный день, — вскричал он. — Я никогда в жизни так не смеялся, как во время рассказа жены о вашем ответе Стоунлею. Будь я проклят, вы славно его приложили! Бедняга! Воображаю, чего он уже натерпелся с утра.

Речь эта, произнесенная полковником, как она поняла, с единственной целью похвалить ее, сковала страхом сердце Шарлотты. Она пожалела, что, будучи измученной бессонной ночью, не сдержалась в разговоре со Стоунлеем.

— Не стоит аплодировать моей дерзости, — тихо сказала она. — Боюсь, я говорила не подумав, потому что слишком устала. Ночью у Генри разболелось ухо.

— Я буду хвалить вас, сколько захочу, — живо возразил полковник. — Вы в моем доме, и если я захочу… как вам идет это платье. И мне очень нравится перо у вас в волосах… просто очаровательно!

Шарлотта удивилась, почему он так поспешно заговорил о другом, но в любом случае обрадовалась. Она мельком глянула в зеркало и краем глаза увидела белое страусовое перо, пышное и шелковистое, венчавшее ее каштановые кудри.

— Благодарю, — сказала она. — Я в первый раз украсила так прическу и чувствую себя немного птицей.

За спиной Шарлотты раздался, объясняя внезапную перемену полковником темы, низкий, звучный мужской голос.

— Надеюсь, не желчной птицей? — спросил Стоунлей.

Шарлотта повернулась и увидела только что приехавшего лорда. В его синих глазах плясали огоньки удовольствия.

— Вы не сердитесь? — изумилась Шарлотта. Она раскрыла веер, пытаясь спрятать за ним лицо, словно стремясь защититься от Стоунлея.

Он наклонился к Шарлотте и своей рукой закрыл ее веер.

— Нет, — шепнул он. — Нисколько. Ваши слова излечили меня. Так что вам больше не надо волноваться о моем здоровье.

— Но это происшествие обсуждают по всему Брайтону… убеждена, вы уже знаете об этом. Вы уверены, что я не вывела вас из себя?

— Да, — ответил лорд. — Уверен.

Он действительно пребывал в хорошем настроении. Шарлотта не смогла удержаться от вопроса:

— Почему вы вели себя так скверно?

— Не скажу, — ответил лорд и повернулся к Эмили, чтобы обнять ее и запечатлеть на ее щеке поцелуй.

Эмили рассмеялась.

— Не изменяешь себе! Я рада, что Шарлотта пришла к нам. Может, она поможет справиться с твоей немыслимой гордыней.

И Эмили увлекла Шарлотту за собой в Голубую гостиную, где, к своему ужасу, девушка была встречена аплодисментами и смехом, которые только усилились при появлении лорда. Не менее получаса все только и обсуждали влияние разлития желчи на настроение и характер, пока полковник Гастингс лично не положил этому конец.

— Если вы будете вести себя как следует, моя жена обещает спеть для вас.

Это сообщение гости встретили с восторгом. Дамы расположились в креслах и на диванах, мужчины встали у стен. Эмили села за пианино.

Шарлотта уже давно не чувствовала себя так хорошо. Атмосфера непринужденности и взаимного уважения, не лишенная добродушного подтрунивания, отличала круг близких друзей четы Гастингсов. И это необыкновенно привлекало Шарлотту. Даже лорд Стоунлей казался более спокойным — она никогда не видела его таким. Девушка ощутила, что здесь нет места ревности или недобрым чувствам, тут царит дух веселья, проистекавший из родства умов, сердечности и доброжелательности.

Слушать Эмили было наслаждением — ее колоратурное сопрано, лиричное, проникновенное, оказалось достаточно сильным, чтобы заполнить мелодией всю гостиную. Аккомпанировала певице леди Перселл, прекрасно чувствуя исполнение миссис Гастингс.

Шарлотта увидела, что Стоунлей смотрит на Эмили с теплой улыбкой. И, как всегда, когда он рядом, знакомая волна обожания и чего-то еще — страсти? — захлестнула Шарлотту. Догадывается ли он о ее мыслях, чувствует ли их?

И по непонятному чудесному совпадению именно в тот момент, когда она задала себе этот вопрос, Стоунлей повернулся к Шарлотте и уже не сводил с нее глаз, пока Эмили не закончила петь.

О чем он думает? Испытывает ли те же чувства, что и она? Ей хочется быть с ним, видеть его, слышать его голос, чувствовать, как его руки обнимают ее. Безразличие лорда к тому, что из-за нее он стал объектом шуток, поразило Шарлотту больше всего. Лишь находящийся в согласии с самим собой человек мог с такой легкостью отнестись к насмешкам, обрушившимся на него буквально с той минуты, как он вошел в дом Гастингсов.

30.

На Брайтон спускались сумерки, и прохладный вечерний туман наползал с моря на Стейн. Шарлотта шла, опираясь на руку Стоунлея, но держалась настороженно. Что-то показалось ей не так в поведении лорда. Последние два дня Стоунлей как будто задался целью провести с ней и Генри как можно больше времени. Во второй половине первого дня он нанес Шарлотте «утренний» визит, а вечером танцевал с ней на балу в «Шип Ин». На следующее утро он заехал за Генри, прихватил Уильяма и Джорджа Гастингсов и отправился с ними купаться в море. А потом вся компания, к которой присоединилась и Шарлотта, позавтракала в «Касл Ин». Во время трапезы, к неописуемой радости мальчика, лорд со знанием дела рассказывал Генри о достоинствах каждой проезжавшей мимо лошади. А днем повез Шарлотту на прогулку к холмам. Путешествие они совершили в его парном двухколесном экипаже, черном и сверкающем.

И каждый раз они вновь возвращались к своей непринужденной манере общения, беседуя обо всем и ни о чем. Обсуждали достоинства идеалистических концепций мистера Брауна, связанных с пантизократией. Спорили, куда сначала полетит бьющаяся о стекло муха — к верхней или к нижней раме окна. Высказывали соображения по поводу управления имениями, рассуждали и о распределении обязанностей между дворецким и экономкой так, чтобы не обидеть ни того, ни другую. И совершенно неожиданно в течение этих двух дней Стоунлей вдруг замолкал на полуслове и смотрел на Шарлотту. И по выражению его лица она понимала, что, будь они одни, он снова поцеловал бы ее.

Забота и внимание, которыми Стоунлей щедро окружил девушку, свидетельствовали о том, что он полностью излечился от дурного настроения. И чем с большей нежностью относился он к Шарлотте, тем сильнее она начинала зависеть от его растущего к ней интереса.

Но сейчас, когда они неторопливо прогуливались по Стейну — полковник Гастингс и Эмили держались неподалеку, — Шарлотта почувствовала, что назревает неприятность, подобная той, что произошла у Уокера. На лице Стоунлея, как и тогда, появилось упрямое выражение, и он избегал смотреть на нее.

Шарлотте внезапно пришло в голову, что, возможно, иногда тот же недуг, что заставлял его сестру вести себя неприлично и опасно, овладевает им самим.

Он крепко сжал ладонь Шарлотты, замедляя шаг, точно так же, как в последний раз, когда они вместе гуляли по Стейну. Эмили и полковник ушли далеко вперед.

Когда же Стоунлей еще и умолк, Шарлотта решила узнать, что же произошло, и разрядить возникшее напряжение.

— Только не говорите мне, Эдвард, что у вас опять разлилась желчь, — предупредила девушка, желая вывести его из странного состояния, потому как посчитала его поведение причудой.

Остановившись, Стоунлей воззрился на нее, как если бы был крайне раздражен.

— У меня все в порядке. Тем не менее, буду крайне признателен, если вы ускорите шаг, приноравливаясь к моему. Мне не нравится плестись как черепахе.

— Черепахе? — отозвалась изумленная Шарлотта. — Ускорить шаг? Да я как раз пыталась подстроиться под ваш шаг.

— Что ж, вы ошиблись.

Множество клокочущих слов теснилось сначала в голове Шарлотты, потом поспешило на язык, но она все их удержала. Не стоит ссориться с ним. Усилием воли, усмирив свое негодование, она ответила:

— Если вы предпочитаете быструю ходьбу, буду счастлива составить вам компанию.

— Великолепно, — улыбаясь, сказал он и ускорил шаг.

Да как! К ужасу Шарлотты, ей скоро пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него. Может, он все же сумасшедший, как Элизабет?

Наконец она вскрикнула:

— Хватит, Стоунлей! Это нелепо! Я не лошадь! Я женщина, и ноги у меня короче ваших.

Шарлотта остановилась на кирпичной дорожке, не обращая ни малейшего внимания на нескольких представителей высшего общества, с любопытством их разглядывавших.

Стоунлей повернулся к ней, его синие глаза сверкнули.

— Я прекрасно знаю, что вы не лошадь, но полагаю, вы недооцениваете свои возможности. Хотите сказать, что не желаете идти со мной?

Шарлотта перевела дух, озадаченно глядя на лорда.

— Ну? — поторопил он.

Его вид излучал высокомерие, и Шарлотта почувствовала нечто большее, чем досаду, ее душил гнев. Когда же он театрально скрестил на груди руки и нетерпеливо вздохнул, ожидая ее ответа, она дважды глубоко вдохнула воздух и внятно произнесла:

— Вы ведете себя грубо и сознаете это. Я не вполне понимаю, почему вы так поступаете, разве что хотите от меня избавиться. Если дело в этом, нет ничего проще. Если же вы предпочитаете извиниться…

— Извиниться? — не веря своим ушам, переспросил Стоунлей. — Я всего лишь спросил вас: «Хотите сказать, что не желаете идти со мной? « Вам следовало только ответить. Не могу понять вашей желчности.

— Моей желч… — Она остановилась, прежде чем два или три неподобающих леди слова сорвались у нее с языка. — Ясно, — наконец произнесла она. — Похоже, я совершила большую ошибку.

Стоунлей вздохнул с облегчением, не поняв, о какой ошибке сказала Шарлотта.

— Так-то лучше, — выговорил он, дерзко глядя на нее и не разнимая скрещенных на груди рук.

— Вы так полагаете? — весело спросила она. — Возможно, вы правы.

Повернулась и пошла прочь. К удивлению девушки, Стоунлей тут же ухватил ее за руку и силой заставил остановиться.

— Вы уходите? — ошеломленно спросил он. — Я вам не разрешаю.

— Не разрешаете? — удивленно переспросила Шарлотта. — У вас нет на меня никаких прав, лорд Стоунлей. И даже если были бы, я бы все равно ушла. Ваше поведение нетерпимо для меня.

— Вы не можете оставить меня стоять тут, как простолюдина.

— Да как вы смеете, — задохнулась Шарлотта. — Как вы смеете указывать мне, что делать и чего не делать, особенно если сами обладаете дурными манерами. Эдвард… нет, я отказываю вам в чести и дальше называть вас по имени. — И она продолжила более официально: — Лорд Стоунлей, спешу заметить, что простолюдин обошелся бы со мной с гораздо большим уважением, чем вы. Поэтому избавьте меня от заявлений, что ваш титул обязывает меня считаться с вашим жалким поведением, потому что я с ним не считаюсь… и никогда не буду!

Он хотел заговорить, но она надменно подняла руку.

— Ничего не хочу слышать, Стоунлей! А я-то недоумевала, почему вы с вашим воспитанием, состоянием и титулом не способны склонить ни одну из ваших знакомых дам к браку с вами. Теперь мне все понятно. Доброй ночи, сэр.

Шарлотта нашла наемную карету, которая могла доставить ее на Вест-стрит, и уехала.

Стоунлей позволил ей уйти. Его мысли сшибались друг с другом, не давая ногам сдвинуться с места. Он глядел вслед удаляющейся Шарлотте, долго оставаясь на том месте, где она его покинула. Лорду хотелось расхохотаться во весь голос. Знала ли она, какую иронию заключало в себе ее последнее замечание? Скорее всего — нет. Но в его памяти ее слова останутся как самое дорогое сокровище в его ухаживании за этой девушкой.

Стоунлей понимал, как серьезно скомпрометировал себя в ее глазах. Он тихонько присвистнул. Утром он надеялся восстановить ее доброе к себе отношение, хотя и сомневался, что она простит его легко. Не откладывая, он должен попросить у Шарлотты прощения.

Эта мысль заставила Стоунлея сдвинуться с места. Он пошел по Стейну, догоняя полковника и Эмили. Лорд улыбался. Уже много лет у него не было так легко на сердце. Он сделал глубокий вдох — ему хотелось кричать небесам, что наконец-то он нашел женщину, достойную каждой гинеи его состояния.

Сколько раз он проделывал то же самое с полными надежд юными леди, и они покорно следовали его желаниям. Мод Дансфолд просто бежала рядом, не желая идти ему наперекор, а леди Перселл расплакалась, думая таким образом разжалобить его.

За семь лет, прошедших со времени замужества Эмили, ни одна женщина не посмела противиться ему и не назвала его поведение так, как следовало, — неслыханным. Если Стоунлей и почувствовал угрызения совести, то быстро отмел их. В конце концов, он всегда сможет все объяснить Шарлотте, когда она выдержит третье и последнее испытание.

А до того ему предстоит узнать, сможет ли он убедить Шарлотту простить ему его жестокое обращение.

Солнечное утро. Шарлотта в уютной комнате городского дома ее отца с удовольствием попивала шоколад, сушила полотенцем волосы. Окно было открыто, и свежий морской воздух гулял вольготно, играя каштановыми прядями. Девушка сидела за квадратным столиком красного дерева, на нем — ваза с душистыми белыми розами. Комната была отделана просто — стены обиты светло-голубым узорчатым шелком, из этой же ткани и шторы. На окне ветер колыхал прозрачные муслиновые занавески. На стене напротив камина висела акварель с изображением панорамы Брайтона.

Шарлотта уже искупалась вместе с Генри в море. Мальчик не мог удержаться, чтобы не обрызгать сестру с головы до пят, особенно доставалось волосам. Но как ни удручала Шарлотту необходимость сушить их и заново делать прическу, она, как и Генри, привыкла к этому ежедневному ритуалу. Море влияло на нее благотворно, как и обещали стойкие приверженцы морских купаний.

Вначале ей хотелось заглушить болезненные воспоминания о своей ужасной ссоре со Стоун — леем, но, к своему удивлению, Шарлотта обнаружила, что совсем не чувствует себя спокойной и отдохнувшей. Няня взяла Генри на прогулку за город, Фиттл нагревала щипцы для завивки, а кухарка готовила свое знаменитое миндальное печенье — самое любимое лакомство Шарлотты. Поэтому девушка наслаждалась одиночеством и спокойно ожидала печенье, просматривая «Тайме». Чего еще может желать леди?

Она так увлеклась чтением, сушкой волос и чашкой шоколада, что не услышала суматохи в передней, пока шум не докатился до нее.

— Вот вы где! — провозгласил лорд Стоунлей, чуть не налетев на дворецкого, ворвавшись в комнату.

— Простите, мисс, — воскликнул Пакли, злобно глядя на лорда. — Я сказал ему, что вас нет дома.

— Что вы себе позволяете, Стоунлей? — начала Шарлотта, надежно обертывая вокруг головы полотенце и вставая со стула. Она с наслаждением помогла бы дворецкому отца вышвырнуть наглеца. — Как вы посмели войти в наш дом, не имея на то разрешения ни сэра Джона, ни моего? Или ваше самомнение не знает границ?

— Так я и думал, — произнес Пакли, потирая руки и готовясь к схватке.

Стоунлей отскочил от него и поднял кулаки.

— Я боксировал с Джексоном, — предупредил он, и глаза его полыхнули синим огнем.

— А я как-то выстоял раунд против Молино, — упрямо парировал Пакли.

— А, — удивился Стоунлей. — Талантливый был человек. Что ж, посмотрим, чему ты научился!

Мужчины начали медленно двигаться по кругу.

Им помешала опешившая поначалу Шарлотта:

— Прекратите, вы, оба! Ради Бога! Стоунлей, оставьте его… вы что, совсем сошли с ума? Пакли, будьте так любезны, покиньте комнату и закройте дверь… я разберусь с ним. И никому об этом не рассказывайте. Но, если через пять минут его светлость не уйдет, можете вернуться и выкинуть его в окно с моего благословения.

— Да, мисс Эмберли, — ответил Пакли, с видимым усилием беря себя в руки. Он почтительно поклонился девушке и бросил на Стоунлея убийственный взгляд.

Когда за дворецким захлопнулась дверь, первой заговорила Шарлотта.

— У меня еще не высохли волосы, а вы врываетесь в мой дом, словно имеете на это право… которого, безусловно, вам никто не давал! Я даже не могу представить, зачем вы пожаловали. Да будет вам известно, у меня нет ни малейшего желания говорить с вами! И позвольте предупредить — если вы пришли с каким-либо иным намерением, а не извиниться за свое ужасающее поведение вчера вечером, уходите немедленно!

Не успела Шарлотта сообразить, что он делает, как Стоунлей, обогнув столик, упал перед ней на колени. Движения его, стремительные и порывистые, заставили девушку отступить.

— Что вы делаете? — вскрикнула она.

— Простите меня, — взмолился Стоунлей. — Вы совершенно правильно угадали мои намерения. Я пришел смиренно просить у вас прощения.

Когда же Шарлотта, обеспокоенная его эксцентричным поведением, попятилась к стене, он на коленях последовал за ней, пока девушка в нее не уперлась.

— С моей стороны непростительно так обращаться с вами, Шарлотта. Не понимаю, что на меня нашло, словно какое-то безумие, как вы и сказали. Но клянусь, я осознал свою неправоту и жажду услышать, что вы меня прощаете. Только тогда я смогу восстановить свое здравомыслие.

Поскольку во время этого монолога Стоунлей обеими руками уцепился за подол желтого утреннего платья Шарлотты, то она уже не могла двинуться с места.

— Вы смеетесь надо мной? — спросила она.

— Нет, никогда, — ответил лорд, и его лицо смягчилось. — Умоляю вас, не думайте обо мне хуже, чем я есть, и найдите в своем сердце прощение, чтобы мы могли снова начать наши встречи. Как я уже говорил, я не могу объяснить, почему вчера вечером вел себя с вами столь зло. Я знаю только, что был не прав. Ужасающе не прав!

Глядя Стоунлею в глаза, Шарлотта не могла разобраться в себе, почему она все же верит ему. Полночи она волновалась и негодовала из-за его недостойного поведения и пришла к решению, что лорд не тот человек, с кем бы она хотела связать свою судьбу.

А теперь она совершенно сбита с толку и сердце бешено колотится у нее в груди, как всегда, когда он оказывается рядом. И снова у Шарлотты закружилась голова.

— Стараетесь казаться простаком, — отозвалась Шарлотта, улыбаясь и осмелившись провести пальцем по его щеке. — Знаю, что не должна, но прощаю вас.

Виконт только и ждал этих слов. Он отпустил платье Шарлотты, поднялся с колен и обнял девушку.

— Я заслужил каждое сказанное вами вчера слово. Простите меня, моя дорогая Шарлотта.

— Что вы сказали? — спросила она, желая снова услышать, как он с нежностью произносит ее имя.

Стоунлей приблизил свои губы к ее губам и повторил:

— Моя дорогая Шарлотта.

— О, — только и сказала она, и Стоунлей накрыл ее рот поцелуем.

Она обняла его за шею, тут же забыв обо всех печалях. Он крепче прижал ее к себе, и девушка подумала, что могла бы просто раствориться в нем навсегда.

Спустя некоторое время, показавшееся ей мгновением, Стоунлей отпустил Шарлотту и со всей серьезностью посмотрел ей в глаза.

— В следующую субботу я даю у себя бал. Вы приедете?

— Конечно, приеду.

— Вместе… вместе с вашим отцом, если он захочет.

— Я передам ему ваше приглашение, хотя у него могут быть уже назначены на это время другие дела.

Лорд ласково коснулся пальцами щеки Шарлотты, очертил линию подбородка.

— Каким бы нелепым ни показалось вам мое поведение сегодня, — с волнением заговорил он, — еще раз, чтобы вы знали — я сожалею о своем вчерашнем поведении… очень сожалею.

Шарлотта легонько коснулась его щеки.

— Я верю вам и обещаю простить вас, если вы дадите слово не вести себя столь дурно в будущем.

— Прежде я вырву свое сердце.

— Великолепно, — отозвалась она с улыбкой, — однако должна предупредить, что если вы этого не сделаете, то это сделаю я.

Эта угроза, едва ли подходящая для уст прелестной леди, почему-то привела лорда в восторг, и он снова захватил в плен губы Шарлотты, а она безропотно подчинилась.

Пакли стоял в коридоре и пристально смотрел на циферблат своих карманных часов. Едва только большая стрелка указала на нужное время, он захлопнул серебряную крышку и распахнул дверь.

Дворецкий открыл было рот, чтобы призвать лорда защищаться, когда понял, что ему вряд ли удастся выяснить, так ли уж хорош в бою Стоунлей, как тот похвалялся. Вид мисс Эмберли — с полотенцем на голове и в объятиях первого брайтонского щеголя — подействовал на Пакли удручающе, и он тихо удалился из комнаты Шарлотты.

Черт побери!

Так и не удалось развлечься хорошим кулачным боем.

31.

Всю последующую неделю Шарлотта прожила как в тумане. Дни ничего не значили — она ждала субботы и бала у Стоун-лея. Девушка знала, что ее имя склоняется во всех гостиных Брайтона, но ей не было до этого никакого дела! Она ощущала удивительную легкость на сердце, и если при ходьбе она еще касалась земли, то только потому, что не хотела улететь, не побывав у лорда.

Она любила его. Это всепоглощающее чувство налетело на нее, закружило, поглотило. Любовь пьянила, вызывая беспричинные слезы восторга, умиления, страдания.

Генри спросил сестру, не заболела ли она. Его смутили подозрительно блестевшие глаза сестры и яркий румянец на ее щеках.

Шарлотта подхватила его на руки и тискала до тех пор, пока он не начал безудержно смеяться.

Мисс Фиттлуорт очень беспокоилась за свою госпожу, ей казалось, что ее Шарли напрасно надеется на человека, которого не смогли склонить к женитьбе самые блестящие дамы.

Девушка только улыбнулась. Ее не волновало его прошлое. Лорд Стоунлей доказал ей свою любовь, а это все, что ей нужно.

— Он сказал вам, что любит вас? — с удивлением спросила мисс Фиттл.

— Ну, нет, не словами.

У мисс Фиттл перехватило дыхание.

— Вы позволили Стоунлею поцеловать вас? О, пожалуйста, мисс, скажите, что вы этого не сделали! О Боже, Боже. Вам не следовало принимать поцелуи за любовь. Мы мало говорили с вами о джентльменах, но вы должны знать, что они обожают этот вид общения для собственного удовольствия, разве не так?

Шарлотта рассмеялась, потрепала компаньонку по щеке и упорхнула из комнаты. Стоунлей наверняка целовал до нее многих женщин, но никакую из них так, как ее. Те его поцелуи ничего для него не значили. Она уверена!

Наступил день бала, и Шарлотта одна отправилась в экипаже отца в дом лорда Стоун-лея — Эшест. Хотя сэр Джон отказался сопровождать ее из-за ранее назначенной встречи, он пожелал ей всего хорошего и выразил надежду, что вечер пройдет прекрасно.

Шарлотта мечтательно заверила его, что так и будет, и села в экипаж. Мисс Фиттлуорт упаковала ее лучшее платье — бальный наряд из розового шелка и тюля, и девушка чувствовала себя принцессой, направлявшейся в замок к принцу. По прибытии в Эшест-холл платьем Шарлотты займется горничная, которую к ней приставят.

Два часа спустя экипаж обогнул поросший деревьями холм, и ее взору открылись владения Стоунлея. Шарлотта слышала, что дом лорда прекрасен, и знала, что Стоунлей — человек состоятельный, но оказалась не готова к встрече с представшей перед ней во всем великолепии усадьбой.

— О Господи, — потрясенно воскликнула она. — Я не думала…

Экипаж Шарлотты свернул на подъездную дорожку. Из остановившейся впереди элегантной кареты вышли лорд и леди Перселл. Лонгревзу не под силу было состязаться с Эшестом, а ведь Шарлотта считала, что дом барона несравненно красив. Как она ошибалась!

Пока экипаж мягко катил к парадному входу, Шарлотта пересчитала окна монументального здания в стиле ампир с крылатыми сфинксами и поняла, что в доме тридцать, а может, и сорок комнат для гостей. Боже милостивый!

Немного привыкнув к внушающему благоговейный восторг строению, девушка осмотрелась, переводя взгляд с густых, раскинувших ветвистые кроны лип вдоль подъездной дорожки на голубое озеро слева от дома, по которому плавали горделивые белые лебеди. В его неподвижной глади отражался храм в греческом стиле. В том, с какой продуманной небрежностью вокруг водоема были посажены кусты, хвойные деревья, были разбиты цветочные клумбы, Шарлотта узнала руку Рептона, как и в Лонгревзе.

Безмятежностью и красотой веяло от каждого уголка поместья.

Скоро Шарлотта переступила порог Эшест-холла и была сражена видом величественной двойной лестницы, ведущей наверх, как бы к застекленному куполу крыши.

— Эдвард, — восхищенно произнесла Шарлотта, когда он, крепко держа ее за руку, ввел в просторный холл. — Ваш дом — настоящее чудо. Эмберли-парк просто деревенский коттедж по сравнению с ним.

— Благодарю, — негромко произнес Стоунлей.

Шарлотта подняла голову и, глядя в его синие глаза, испытала прилив такого обожания, что и слова не могла вымолвить. Лорд, казалось, находился во власти таких же чувств. Он не сводил с Шарлотты глаз, губы его приоткрылись, словно он хотел что-то сказать ей, но не мог найти слов.

— Я рад, что вы приехали, — сказал он, наконец. — А теперь позвольте познакомить вас с моей экономкой, миссис Бернелл.

Стоунлей подвел ее к женщине в тугом, подходящем к случаю платье из черного бомбазина. Во всем ее облике сквозило что-то материнское, а фигура, как у большинства женщин средних лет, была полной и округлой. Седые, но все еще густые волосы собраны в высокий узел, который поддерживался гребнем. С шеи миссис Бернелл на серебряной цепочке свисали часики. Уверенность, присущая этой женщине, располагала к доверию.

На Шарлотту произвел впечатление прямой взгляд голубых глаз экономки.

Однако, оказавшись в обществе миссис Бернелл, Шарлотта уловила исходившую от нее некоторую сдержанность. Добрая женщина с готовностью отвечала только на все ее вопросы. Девушка испытывала неловкость: миссис Бернелл старательно воздерживалась от свободного разговора, когда он касался самой дорогой ее сердцу темы, а именно Эшест-холла. Шарлотта встречала отличных экономок, и всех их объединяло одно — любовь к дому, вверенному их заботам.

Миссис Бернелл провела Шарлотту в ее комнату, и девушка сразу же поняла, что это особенные покои. Она повернулась к экономке, не удержавшись от восклицания.

— Вы должны рассказать мне об этой комнате, потому что по изумительной позолоте и прекрасным гобеленам на стенах я вижу — с ней связано что-то значительное. Уверена в этом.

Заметив, с какой гордостью взглянула на нее миссис Бернелл, Шарлотта поняла, что не ошиблась. Экономка действительно любила Эшест-холл.

— Эта комната называется Спальней королевы. Сама королева спала в ней.

— Королева! — захватило дух у Шарлотты.

— Именно так, мисс Эмберли, — подтвердила экономка.

Она улыбнулась, в первый раз за все время, и между женщинами установилось некое понимание.

— Королева, — снова произнесла Шарлотта, потихоньку обходя царственную комнату. В глаза бросилась украшенная искусной резьбой и позолотой кровать с четырьмя столбиками. Над ней укреплен балдахин из красного бархата. По телу девушки пробежала дрожь, когда она представила Ее Величество и прислуживавших ей горничных, совершавших приготовления к ужину, балу, а затем и ко сну.

— Теперь я вас оставлю, мисс Эмберли. Вам будет прислуживать Кэтрин. Я сейчас ее пришлю.

Извлекая платье Шарлотты из дорожного сундука, Кэтрин воскликнула:

— Вы будете похожи на сказочную принцессу, мисс… Прозрачный тюль поверх розового шелка… как воздушно. Ну просто принцесса из сказки! А я уж постараюсь сделать вам прическу. Вот увидите!

Восторженность горничной оказалась заразительной, и Шарлотта загодя начала вертеться перед зеркалом. Кэтрин собрала каштановые кудри в мягкий узел на затылке, позволив локонам ниспадать мягкой волной. Легкая челка прикрыла лоб, а все волосы горничная увила золотыми и розовыми шелковыми лентами. Когда же Шарлотта надела платье, то увидела, что Кэтрин оказалась права — она действительно походила на сказочную принцессу.

— Ты сделала изумительную прическу, — сказала Шарлотта.

— Спасибо, мисс, — поклонилась девушка, застегивая бриллиантовое ожерелье на шее Шарлотты.

Потом Кэтрин передала ей длинные белые перчатки и сказала:

— Желаю вам удачи, мисс Эмберли. Шарлотта не угадала истинное значение ее слов и порозовела.

— Ты очень добра, — ответила она, отворачиваясь от восторженной молоденькой девушки и надеясь, что румянец быстро схлынет со щек.

Через несколько минут Шарлотта покинула комнату и встретилась в коридоре с леди Перселл, как раз проходившей мимо.

— О, Шарлотта, вы выглядите прелестно, — проворковала ее светлость. — Уже готовы спуститься в большую гостиную? Вы не поверите своим глазам. Стоунлей, по всей видимости, весьма преуспел, близость к принцу помогла ему купить французскую мебель. Революция явилась страшной трагедией для французской аристократии, сколько их окончило жизнь на гильотине, но она послужила к выгоде нашего бедного острова — их мебель придала особое очарование нашим гостиным. У меня в спальне стоит комод, который, говорят, принадлежал французскому принцу.

Шарлотта согласилась, что действительно ужасные обстоятельства вынудили французских дворян продавать свое имущество, хотя многим и это не спасло жизнь. Она продолжала говорить, но едва они оказались на верхней площадке лестницы, как леди Перселл внезапно схватила ее за руку, вынуждая остановиться.

— Я знаю, не мое дело вмешиваться, но кто-то должен предостеречь вас. Если вы полагаете, что Стоунлей представит вас в качестве своей невесты гостям и прислуге, то ошибаетесь. Правда состоит в том…

Договорить начатую фразу она не успела, в этот момент у подножия лестницы появился Стоунлей. Леди Перселл немедленно заулыбалась и громко сказала:

— Вы увидите, что Эшест раскинулся на многие мили и желающий прогуляться до конца этих владений просто выбьется из сил. — Она засмеялась и тихо прибавила: — Остальное скажу позже.

Шарлотта не знала, что и думать, хотя в душе полагала, что Стоунлей пригласил ее к себе, чтобы показать дом и познакомить с ней слуг. Неужели она ошибается, как хочет заставить ее думать леди Перселл? И у него совсем другие намерения? Но тогда какие?

Прошел час, и все гости собрались в большой гостиной. Дамы в тончайших шелках напоминали экзотических бабочек, а мужчины щеголяли нарядами от Уэстона и Штульца. Шарлотте почему-то стало не по себе. Леди Перселл не закончила своего предостережения, но не это заботило сейчас девушку. Ведя непринужденную беседу с Эмили и полковником, она несколько раз перехватила взгляд миссис Гастингс, обращенный к Стоунлею, — она будто бы хотела передать ему свое неудовольствие. Со своей стороны, лорд, казалось, совершенно ее не замечал. Шарлотта хотела спросить Эмили, что ее беспокоит, но в гостиной было многолюдно, что исключало любые частные разговоры.

Вскоре она заметила, что гости начали поглядывать на чудесные часы с Аполлоном, стоявшие на лепной полке над камином. Сначала она не поняла, что так волнует присутствующих, но потом догадалась — запаздывал ужин. С объявленного часа прошло уже сорок пять минут!

Глянув на Стоунлея, Шарлотта увидела, что он встревожен не меньше.

— Что случилось? — шепотом спросила она у Эмили.

Эмили не ответила, она только обменялась взглядом с мужем. Эмили казалась рассерженной, но почему, Шарлотта не догадывалась. Полковник лишь покорно вздохнул.

— Вы должны сказать мне, в чем дело! — прошептала Шарлотта. — Что происходит? Вы так настороженны, словно сейчас появится вражеское войско.

Эмили слишком уж беззаботно рассмеялась.

— Чепуха, — ответила она. — Просто порой у экономки нет полной власти над кухней.

Шарлотта очень удивилась.

— В самом деле? — заметила она. — Миссис Бернелл показалась мне весьма сведущей женщиной. Интересно, что там такое?

Эмили обратилась к мужу.

— Хотелось бы, чтобы Стоунлей лучше управлялся со своими делами.

— Что теперь говорить, дорогая.

— Неужели все так плохо? — спросила Шарлотта удивленно. Хотя миссис Бернелл и не была с ней откровенна, как того желала бы Шарлотта, все в доме говорило, что ведется он безупречно.

— Это просто неслыханно! — раздраженно зашептала Эмили. — Сделай что-нибудь, дорогой. В конце концов, он твой друг.

— Хватит, Эмили, — пресек ее полковник. — Стоунлей может поступать так, как считает нужным, даже если я с ним не согласен.

Шарлотта поняла, что они говорят не об экономке, не о поваре или опаздывающем ужине. Но о чем? Больше всего на свете ей хотелось проникнуть в тайну их загадочных переговоров.

Но не успела она еще раз попросить объяснений, как дверь в гостиную открылась, и появился дворецкий, умоляя его светлость выслушать его. Спустя минуту Стоунлей оказался перед Шарлоттой.

— Мне нужна ваша помощь, — тихо сказал он. — Не пройдете ли вы со мной?

Он предложил ей руку, и девушка, не колеблясь, оперлась на нее. Но в ту же секунду она поймала негодующий взгляд Эмили, направленный исключительно на Стоунлея, но от которого ее сердце тревожно встрепенулось в груди. Да что же такое ждет ее? Если бы леди Перселл не пыталась предупредить об опасности и если бы голос Эмили не выражал такую тревогу, Шарлотта посчитала бы за счастье помочь любимому человеку.

А сейчас она шла рядом с ним и внутренний озноб мешал ей сосредоточиться и понять — что все это значит?

32.

В холле Стоунлей, чьи манеры вдруг стали предельно сдержанными, сказал:

— У вас, Шарлотта, значительный опыт в управлении поместьем. Мне кажется, что в моем — все в полном беспорядке и я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи.

Они вошли в широкий коридор между двойной лестницей, и Шарлотта подняла на Стоунлея глаза.

— Я бы сказала, что с этой ситуацией лучше справились бы Эмили или леди Перселл. Конечно, я много лет присматривала за Эмберли, но леди Перселл управляет — домом, близким по размерам к вашему. Как я уже говорила вам, рядом с вашей великолепной усадьбой Эмберли-парк выглядит скорее коттеджем.

Стоунлей задумчиво смотрел на Шарлотту, замедлив шаги, он словно хотел что-то сказать. Наконец произнес:

— Нет. Я убежден, именно вы подадите мне нужный совет не хуже Эмили или леди Перселл. Пожалуйста, помогите мне.

— С удовольствием, — ответила Шарлотта.

Однако она не почувствовала себя польщенной, напротив, что-то угнетало ее. Будто назойливый комарик забрался в ее мозг и, беспокоя ее время от времени, звенел, словно бы предупреждая об опасности. Шарлотта помнила негодующий взгляд Эмили и слова леди Перселл: «Кто-то должен предостеречь вас». Предостеречь от чего?

Они пришли в комнату, которую Шарлотта посчитала кабинетом Стоунлея, — небольшую, уютную, в задней половине дома.

— Что именно не так? — спросила Шарлотта, проходя вперед.

— Час назад обнаружилось, что мой главный повар в подпитии и блюда готовы только наполовину. Тридцать гостей ждут ужина, которого нет. Я не знаю, что делать.

Стоунлей жестом пригласил ее сесть в кресло у камина.

— О Господи! — заволновалась Шарлотта. Лорд сел на стул рядом. — Мне очень жаль это слышать. Положение непростое, но не безнадежное. Что вы намерены делать?

Его, казалось, удивил ее ответ. Некоторое время он молчал, облокотившись о стол, сделанный из атласного дерева.

— Полагаю, вы можете дать миссис Бернелл нужные указания, а при необходимости взять дело в свои руки.

Шарлотта прикинула, что бы она стала делать, случись такое в Эмберли-парке. Она подумала о своей экономке, отвечавшей за кухарку, которая, в свою очередь, управляла кухней, и сразу же сообразила, что надо посоветовать Стоунлею.

— Не совсем представляю, чего смогу достичь, если действительно смогу «взять дело в свои руки», но, право же, Стоунлей, я бы не вмешивалась в дела вашей кухни или прислуги. Вы говорили с миссис Бернелл?

Он покачал головой.

— Так получилось, что нет. О неприятности мне сообщил дворецкий, и я привел вас сюда в надежде на вашу помощь.

— Когда сегодня вечером я познакомилась с миссис Бернелл, мне показалось, что дом в руках самой прекрасной экономки. Я настоятельно советую вам довериться ей. Я бы не решилась ей указывать. Наша экономка в Эмберли знает, как поступить в любой ситуации. Вполне возможно, что у вашей уже готов собственный план действий.

— И это все, чем вы можете помочь мне? — удивился лорд.

— Если вы хотите большего, я могу сама поговорить с ней.

— Пожалуйста, — попросил он, обнаруживая искреннее желание, чтобы она сделала это.

— Тогда, будьте столь любезны, позовите ее сюда.

Стоунлей с готовностью повиновался, и через пять минут миссис Бернелл стояла перед ними. Лорд Стоунлей вернулся за стол. Лицо его выражало любопытство, словно ему не терпелось узнать, что же случится дальше.

Шарлотта мгновение смотрела на него, недоумевая, почему он не очень расстроен, как следовало бы в подобной ситуации. Тридцать человек ждут ужина, которого просто нет, и, тем не менее, это его не слишком заботит. В ее понимании, ему следовало бы по-настоящему тревожиться.

Комарик снова зазвенел у нее в мозгу и затрепыхался перед глазами, потом исчез.

Шарлотта повернулась к миссис Бернелл, которая, как ясно было видно, жестоко страдала… но не столько от неполадок на кухне, сколько от злости. Лицо у нее застыло, приняв угрожающее выражение, губы плотно сжаты, а когда она обратилась к Шарлотте, то отвела взгляд.

— Вы хотели видеть меня, мисс Эмберли? — учтиво поинтересовалась она.

И снова взор Шарлотты застлал бьющий крылышками комарик. Рассеянно потянув себя за локон, девушка заставила исчезнуть несуществующее насекомое.

Она обратилась к экономке мягко и вежливо:

— Лорд Стоунлей сказал мне, что ваш главный повар плохо себя чувствует.

— Да, мисс, это правда.

— И ужин готов лишь наполовину?

Экономка взглянула на нее и слегка нахмурилась, словно была немного сбита с толку, потом кивнула.

— Дело в том, — продолжала Шарлотта, — что в течение нескольких лет после кончины матери я управляла домом отца. И ваш хозяин полагает, что я, как по волшебству, могу заставить мясо дожариться и тому подобные чудеса.

Губы экономки дрогнули, а взгляд метнулся в сторону Стоунлея.

— Я… я не знаю, что именно имел в виду лорд Стоунлей, предлагая вам помочь мне, мисс Эмберли.

— Мужчины никогда не задумываются об этом, не так ли? — улыбнулась Шарлотта. — Иногда мне кажется, будто они думают, что стоит повару махнуть рукой, произнести заклинание, и появятся двадцать перемен. Я не представляю, почему в больших домах обычно ждут, что на стол все подадут горячим, но это всегда так, разве нет?

— Да, мисс, — согласилась экономка, улыбаясь без всякого стеснения и на этот раз глядя Шарлотте прямо в глаза.

— Я права, предположив, что вы уже продумали план, как помочь этому неожиданному затруднению?

Миссис Бернелл вздохнула, сдерживая негодование. Ее голубые глаза метали искры. Правда, она не решалась высказать лорду свое негодование. Вместо этого миссис Бернелл крепко сжала руки и сказала:

— Я действительно знаю, что надо делать. Шарлотта повернулась к лорду и, укоризненно покачав головой, сказала:

— Стоунлей, мне не хотелось бы об этом говорить, но вы единственный проигравший. В вашем доме я нигде не увидела ни пылинки. И хотя еще не имела удовольствия спать в здешней кровати, не сомневаюсь, что все постельное белье в идеальном состоянии. Ваши сады великолепно ухожены, ваша прислуга исполнительна и в высшей степени вежлива. Ваши горничные, в особенности та, что прислуживает мне, просто чудо. И нет ни одной деревянной панели, которая не была бы начищена до блеска. — Возглас удовлетворения сорвался с губ экономки, и Шарлотта не рискнула взглянуть на нее, боясь рассмеяться. — Вот что я хочу вам посоветовать — цените своих слуг больше. Мне здесь нечего делать, но, если вы позволите миссис Бернелл, она прекрасно справится с возникшим затруднением.

Стоунлей сидел и слушал ее. Его, казалось, ничуть не рассердила отповедь Шарлотты.

«О чем он думает? « — недоумевала девушка.

— Вижу, что совершил непростительную ошибку, — произнес наконец лорд. Повернувшись к экономке, он продолжал: — Миссис Бернелл, прошу вас, сделайте все, что сочтете нужным, чтобы для моих гостей был приготовлен ужин. Только что мне им сказать — как долго придется ждать?

Миссис Бернелл с торжеством посмотрела на него.

— Полагаю, не более получаса.

— Очень хорошо. — Стоунлей улыбнулся и отпустил ее.

Но миссис Бернелл ушла не сразу. Сначала она повернулась к Шарлотте и, сделав глубокий реверанс, сказала:

— Спасибо вам, мисс Эмберли, за доверие ко мне. Вижу, ваша матушка воспитала вас очень хорошо.

— Она была бы счастлива слышать это, — ответила Шарлотта.

Когда миссис Бернелл покинула комнату, Шарлотта вопросительно посмотрела на Стоунлея.

— Видимо, я должна извиниться перед вами.

— За что? — спросил он и продолжил: — Я чуть было не ошибся, а вы аккуратно расставили все по своим местам… несколькими удачно выбранными… и очень добрыми… словами. Я в неоплатном долгу перед вами.

Он поднялся и пошел к двери, произнеся несколько рассеянно:

— Мне следует вам кое-что сказать, но сначала я должен сделать одно важное дело. Вы подождете меня здесь?

— Да, конечно.

Шарлотта опять почувствовала неловкость: тон его был натянутым, он резко вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Опять зазвенел писклявый комарик, потом исчез.

Через несколько секунд дверь открылась. Шарлотта поднялась с кресла, думая, что вернулся Стоунлей, который, возможно, забыл что-то сказать ей. Но на пороге стояла леди Перселл. Во всем ее облике сквозило беспокойство, взгляд блуждал по стенам.

— Благодарение небесам, я нашла вас, — сказала она, задыхаясь. — Я не опоздала? Он еще не подверг вас своему знаменитому испытанию?

33.

— Да что происходит? — вскричала Шарлотта.

Леди Перселл — трепещущая прекрасная бабочка в голубом газе на белом атласном чехле — воскликнула:

— Вы еще не успели пройти последнее испытание… касающееся слуг?

— Что? — спросила Шарлотта, и снова маленькое насекомое, перестав донимать мозг, замелькало перед глазами, раздражая их.

— Он поставил вас перед невыполнимой задачей, требующей вашей помощи?

— Ну да, но откуда вы знаете? Всем известно, что главный повар в подпитии?

— А, да, его повар. Моя дорогая, не теряйте ни минуты. Я велела подать мою карету, и вы можете исчезнуть сейчас… до того, как он вернется и подвергнет вас своей знаменитой проверке. Когда он увел вас, моя дорогая Шарлотта, сердце мое сжалось, потому что вскоре вам предстояло испытать унижение. Вот о чем я пыталась поговорить с вами… когда мы стояли на лестнице. Неужели вы не поняли, что он испытывает вас? Разве никто не сказал вам, что он проделывает это с каждой леди, даже если слегка увлечен ею?

Шарлотте показалось, что на нее обрушился поток ледяной воды.

— Лорд Стоунлей испытывал меня? Комарик сел Шарлотте на нос и тоненько засмеялся. Леди Перселл кивнула.

— Он делал это и раньше?

— Со мной, с другими.

— С миссис Уиндем? Снова кивок.

— С миссис Найт? Еще кивок.

— Бедняжка Мод не выдержала уже второго экзамена, так что дальше он ею не занимался. Ее никогда не приглашали на бал в Эшест-холл, насколько мне известно.

Шарлотта вспомнила Стейн и ужасное поведение Стоунлея. Потом мысленно вернулась к более раннему событию.

— Библиотека Уокера! — догадалась она. — Вы были там. Темно-синий переплет. Он тогда испытывал меня, да? Почему вы не сказали мне?

— Мне так понравился ваш ответ, что я не смогла нарушить его планы. Знаете, я лелеяла надежду, что однажды появится молодая леди, привлекательная и достаточно смелая, чтобы отомстить ему за всех нас. Вы даже не представляете, над сколькими из нас он издевался. И вот теперь вы можете обойтись с ним так, как он того заслуживает. Вот почему моя карета ждет вас у парадной двери. Последуйте моему совету, Шарлотта. Воспользуйтесь ею, прежде чем он вернется, чтобы подвергнуть вас испытанию.

Баронесса повернулась к двери и махнула рукой, умоляя Шарлотту следовать за ней.

Шарлотта вспомнила закапанные слезами письма Мод и Селины и то, зачем сама она в первую очередь приехала в Брайтон. Разумом она все еще не могла поверить, но сердцем уже чувствовала, что Стоунлей действительно испытывал ее. Девушке стало нехорошо при мысли о том, как же гнусно он поступил с ней. Неудивительно, что миссис Бернелл знала, когда будет готов ужин. Она уже не сомневалась, что главный повар завершает все приготовления, как это и намечалось.

— Я уеду, — тихо произнесла Шарлотта.

— Тогда поторопитесь, я видела, как, выйдя отсюда, он пошел с мистером Элстоу в библиотеку. Он может вернуться в любую минуту.

Шарлотту больше не требовалось уговаривать. Подобрав шлейф розового платья, она поспешила за леди Перселл, вышла из двери между лестницами и, пройдя мимо изумленного дворецкого, оказалась на подъездной дорожке, где, как и обещала баронесса, ожидала ее карета.

Лорд не собирался заходить в библиотеку. Он хотел взять в своей комнате фамильные бриллианты. Они переходили из поколения в поколение, и каждый раз их в качестве свадебного подарка получала новая леди Стоунлей. Но появился Гарри Элстоу с депешей от Ротшильда и заставил его задержаться, хоть и ненадолго. Стоунлею не терпелось подарить бриллианты Шарлотте и попросить ее руки. Она блистательно справилась с вымышленной кухонной ситуацией, и он едва удержался, чтобы не схватить ее в объятия и целовать, целовать, доказывая свою любовь. Но Стоунлей решил сделать все как положено и торжественно передать ей бриллианты как залог своей преданности… ему хотелось, чтобы эта минута была совершенной.

Приезд Гарри несколько нарушил план лорда.

Он сломал печать на конверте и быстро пробежал послание. Его содержание потрясло Стоунлея, у него даже онемели кончики пальцев. Он скомкал содержащий обвинения документ.

— Что там? — встревожено спросил Гарри. — Я знал, что это важно, но, клянусь, у вас такой вид, будто земля разверзлась.

— Приблизительно, — прошептал Стоунлей.

— Что там? В своем письме мой отец написал, что дело не терпит отлагательств. Он знал о содержании?

Стоунлей покачал головой, снова прочел проклятое сообщение.

— Ходят слухи, что кто-то снова подстрекает турок к бесчестным действиям.

Гарри присвистнул.

— Тунис, Алжир, Триполи… снова поднимется все побережье Северной Африки?

— Если этот человек взялся за это, то да.

— Но я считал, что лорд Эксмут усмирил алжирские города.

— Верно, но ты должен помнить, что турки занимаются работорговлей в Северной Африке более трех столетий. Снабженный достаточными деньгами, предприимчивый Дей может собрать оставшихся сторонников своего правления и начать все сначала. Ему нужно лишь несколько легких каперских судов — и все будет в порядке.

— Но кто станет финансировать подобное разбойное дело без разрешения?

— Тот, кто в полном неведении, что творит, — неохотно пояснил Стоунлей. — Человек, решивший создать фиктивную акционерную компанию. Но еще больший интерес к этому противоправному делу проявляет тот, кто ищет власти.

Гарри нахмурился.

— Не хотите ли вы сказать, что это Джон Эмберли? Он в отчаянном положении, но не настолько же порочен. Он всего лишь неудачливый игрок.

— Я говорю о другом человеке, который его использует. О том, чьи амбиции выходят за рамки разума, о том, кто предпочитает охоту за властью всем другим развлечениям.

— Вы знаете, кто это? — спросил Гарри.

— Не уверен, но, если будет необходимо, я возьму на себя смелость предположить.

— И кто же это? Стоунлей покачал головой.

— Не могу сказать, пока не узнаю больше. У сэра Джона есть одно преимущество, которого нет у того, другого.

— Его влияние на принца, — заявил Гарри. — Шарлотта говорила, что ее отец дружит с принцем почти тридцать лет.

— Совершенно верно.

— Отсюда и просьба Эмберли о грамоте. Акционерная компания даст достаточно денег для любого делового предприятия. Но неужели он использует столь низкие средства, пытаясь вернуть свое состояние? Мы говорим о белом рабстве. Он будет обрекать своих соотечественников на такую страшную судьбу, что и представить нельзя.

Стоунлей обдумал слова Гарри.

— Полагаю, сэр Джон не знает правды о предприятии, за которое хочет хлопотать перед принцем. Подозреваю, он лишь пешка в крупной игре. Мне только интересно, что произойдет, когда он перестанет быть нужным своему партнеру.

Лорд вздохнул:

— Ты мой хороший друг, Гарри. Поэтому скажи мне, как это могло случиться, что я умудрился полюбить именно дочь Эмберли и как мне открыть ей страшную правду о ее отце?

— Все так переплелось, — невесело усмехнулся Гарри. — Что вы будете делать? Как только содержание письма станет известно, с Эмберли будет покончено навсегда. Последнее, что мне сообщили агенты отца, — долг сэра Джона достигает шестидесяти тысяч фунтов. Ему не выбраться.

— Я скажу ей все, что знаю. Если ей понадобятся доказательства, ты, твой отец и агент Ротшильда подтвердите мои слова. А потом я попрошу ее руки.

Гарри широко улыбнулся.

— Я знал! — радостно воскликнул он, схватил Стоунлея за руку и крепко пожал ее. — Вы никогда не пожалеете, что полюбили ее, хотя должен предупредить, она может быть очень упрямой. Что бы вы ни делали, не обижайте ее, или она никогда не простит вас. А что касается испытаний…

— Что? — закричал Стоунлей. — Ты об этом знаешь?

— Весь Брайтон знает.

— Господи Боже!

— Позвольте мне предостеречь вас — если она узнает о ваших проверках-проделках не от вас, вам не поздоровится.

— Тогда я расскажу ей немедленно. — Стоунлей принял решение и повеселел. — Она была бесподобна. Жаль, ты не слышал, Гарри, как она устроила мне выволочку за то, что я не ценю своих слуг, как они того заслуживают. При этом присутствовала готовая выцарапать мне глаза миссис Бернелл, несказанно довольная тем, что Шарлотта поставила меня на место. — Стоунлей сложил письмо и запер его в верхний ящик стола. — Никому о нем не говори. А теперь с моего благословения можешь вернуться к мисс Дансфолд.

Гарри покраснел и, многократно повторив, что обещал именно мистеру Брауну вернуться как можно скорее, сказал напоследок, что в любой момент готов поддержать Стоунлея.

— Пожалуйста, передай Мод, я буду рад узнать, что она чувствует себя лучше. Кстати, Гарри, мне достоверно известно, что мистер Браун два дня назад отправился в Бат.

Гарри невинно улыбнулся.

— О, какая неприятность!

Стоунлей вернулся к своему кабинету и, прежде чем войти, немного помедлил перед дверью. Он прошептал заранее заготовленную речь. «Понимаешь, Шарлотта, я испытывал тебя потому, что очень давно ищу женщину, которая могла бы… о, черт побери, Эмили, ты была права. Она никогда меня не простит».

Но делать нечего — надо как-то начать. Сделав глубокий вдох, лорд распахнул дверь. То, что он увидел, заставило его застыть на месте. На столе сидела, почти полностью выставив из-под голубого газа ножки, не Шарлотта, а леди Перселл.

— Твоя птичка улетела, моя любовь, — сладко промурлыкала зеленоглазая красавица. — Но я здесь.

34.

— Что вы здесь делаете? — закричал Стоунлей. — Где Шарлотта?

Леди Перселл сбросила шелковые туфельки, подняла согнутые в коленях ноги на стол и обхватила их руками.

— Я вам скажу. Она уехала. Я искала ее в надежде помочь, увидев, что в вашем доме началась знакомая неразбериха. Я сообщила ей, что подобные затруднения случались в вашем доме и раньше, но Шарлотта решила стать исключением и решила уехать. Покраснев, она невероятно быстро покинула дом. Только скажите мне, Стоунлей, что она провалила последнее испытание. Тогда я могла бы успокоиться.

Лорд Стоунлей посмотрел на баронессу — ее зеленые глаза яростно сверкали, — и ему стало нехорошо.

— Вы все еще злитесь на меня, после стольких-то лет. У вас есть муж, который вас обожает, состояние, титул, дом, дети и зависть всего высшего света.

— У нас, женщин, долгая память. Спросите миссис Уиндем, если не верите мне, или миссис Найт, или хотя бы бедную малышку Селину и ее подругу Мод. И все мы скажем вам одно и то же — вы обошлись с нами премерзко. Единственное, что смягчало мою боль, — так это мысль, что после меня ни одна дама не прошла ваши испытания. Так что сделайте мне одолжение, расскажите, каким образом провалилась Шарлотта. Насколько помню, я представляла собой на кухне фурию, выбранив вашу бедную экономку. С того дня она, едва я переступаю порог вашего дома, бросает в мою сторону презрительные взгляды. Я оказалась настолько глупа, что приказала ни в чем не повинному повару убираться из вашего дома. Надеюсь, Шарлотта сделала то же самое?

Стоунлей только сейчас осознал всю жестокость своих действий, которые станут тяготить его на протяжении многих лет, а не только в этот день. Леди Перселл страдала, и об этих муках он никогда не подозревал — оказывается, женская гордость хрупка, как и мужская. Причем женщина не могла достойно ответить. Мужчина мог вызвать другого джентльмена на дуэль за оскорбление. А женщина? За ней оставалось право только плакать, прикрывшись веером, кусать губы и ждать возможности отомстить.

— Шарлотта отчитала меня за небрежное отношение к своим слугам, за то, что не ценю их по достоинству.

Леди Перселл нахмурилась.

— Не понимаю. Она устроила вам головомойку? Вы хотите сказать, что она не бросилась на кухню, как сделали миссис Уиндем и я, чтобы привести все в порядок?

Стоунлей покачал головой.

— Не знаю, чего я ожидал, когда подвергал всех вас этому испытанию, но в ту самую секунду, когда Шарлотта отнеслась со всем уважением к экономке, показав себя истинной леди, я понял, что именно это и хотел услышать.

Леди Перселл моментально покраснела и, свесив ноги со стола, захлопала в ладоши.

— Умная девочка. Видимо, если бы я говорила с вами резко, как она, вы оценили бы меня немного выше. Может, даже полюбили бы меня.

— Я не должен был так обращаться с вами. Теперь я это вижу, но причина моей слепоты в отношении вас осталась. Я не верю, что вы когда-нибудь действительно любили меня.

Баронесса легко спрыгнула на пол, подбежала к лорду и стиснула его руки своими затянутыми в перчатки ладонями.

— Как вы можете так считать, когда я всегда была от вас без ума? Вы ничего не понимаете! Как вы можете говорить, что я никогда вас не любила?

— А разве это любовь — говорить всем своим подругам, что собираетесь свести меня с ума к концу лондонского сезона? Добиваться моего внимания, оттолкнуть от меня Эмили Гастингс? Говорить книготорговцам на Нью-Бонд-стрит, что меня легко можно обвести вокруг пальца и, попав к вам в руки, я приобрету нужные качества?

Леди Перселл хватала ртом воздух.

— Кто вам это сказал?

— Как я понимаю, вы недооценили любимую привычку к сплетням нашего небольшого круга. Вы станете отрицать эти инсинуации?

Глаза леди Перселл затуманились, и по щеке скатилась слеза.

— Но со мной вы бы стали еще более утонченным джентльменом.

— Вы любили идеал, Антея. Не меня. Возможно, именно поэтому я хочу жениться на Шарлотте Эмберли, если она согласится. Она не видит во мне непогрешимого бога, но и не собирается изменить меня.

— Жениться на ней? — потрясение спросила леди Перселл. — Значит, она выдержала ваше испытание?

— Она доказала мне, каким глупым было мое поведение. Я в большом долгу перед ней и только надеюсь, что не слишком далеко зашел сегодня.

— Жениться на Шарлотте Эмберли? — Леди Перселл резко расхохоталась. — Как, однако, мило, что вы сделали все, чтобы погубить ее отца.

— Он сам себя погубил.

— Попытайтесь объяснить это своей невесте. И вот еще что. Вы знаете, зачем она приехала в Брайтон?

— Сделайте одолжение, Антея, — смиренно произнес Стоунлей.

— Селина Бошем сообщила мне, что единственная цель Шарлотты — разбить ваше сердце. Что теперь вы думаете о вашей несравненной избраннице?

— Вы не сказали мне ничего нового, Антея. Жаль, что вы слишком долго занимались моими делами, теряя время. Позвольте же и мне кое-что сказать вам. Перселл — хороший человек. Но его сердечное чувство может угаснуть, как это бывает с большинством мужчин, получающих в ответ безразличие. Не следует ли вам навести порядок в своем доме, а не разрушать мой?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — высокомерно ответила баронесса. — Я хорошая жена Перселлу.

— Разве «хорошая жена» признается в любви другому мужчине?

Вернувшись домой раньше времени, Шарлотта несколько минут постояла в передней. Она еще не опомнилась от случившегося. Так поразил ее рассказ леди Перселл о коварстве лорда. Двухчасовая поездка из Эшеста укротила ее злость. Неслышно вошла в душу и заполнила ее непередаваемая печаль, боль, как от утраты, когда смерть уносит любимое существо.

Шарлотта поняла, что Стоунлей полностью завладел ее сердцем. Он обошелся с ней жестоко, но мысль о том, что она навеки лишилась его общества, казалась ей нестерпимой. Даже если он не хотел бросить ее, как утверждала леди Перселл, его действия непростительны. Без ее ведома он выставлял ее на посмешище в глазах света, испытывая ее, как испытывал бы новую лошадь.

Шарлотту душили слезы, она сглотнула, загоняя их внутрь. Еще будет время поплакать, но не сейчас, бессвязно подумала она. Сейчас ей необходимо отдохнуть. А завтра она начнет приводить в порядок мысли и свою жизнь. Разумеется, она постарается оставить Стоунлея в прошлом. Но куда ей деться, если и свое сердце она оставит в прошлом?

Через какое-то время, погруженная в свои думы, Шарлотта сообразила, что она не одна в доме. Наверное, к отцу пришли гости. В коридоре наверху раздался смех, и послышались шаги сэра Джона. Голос его гремел на лестнице, хотя Шарлотта не могла видеть отца.

— Завтра же мы поедем к торговцу льняными товарами и купим яркий шелк — по-моему, оранжевый и красный цвета сейчас в моде. Что ты говоришь? Чалма с кисточкой, расшитый жилет и сафьяновые туфли?

Шарлотта заинтересовалась, с кем это разговаривает ее отец. По его затихающему голосу она определила, что сэр Джон направился в сторону своей спальни. Девушка уже хотела подняться по лестнице, как раздался резкий стук в парадную дверь. В ту же минуту появился Пакли и явно смутился, увидев Шарлотту.

— Вы все еще здесь, мисс? — спросил он, озадаченный тем, что она так и не покинула переднюю.

— Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Кто-то постучал в дверь.

— Да, мисс. Я как раз и хотел открыть.

С этими словами он поправил пудреный парик и открыл дверь настолько, чтобы просунуть в образовавшуюся щель голову. Шарлотта удивилась: кто мог прийти в столь поздний час? По осторожному поведению дворецкого она поняла, что тот тоже никого не ждал.

Минуту спустя. Пакли закрыл дверь, в руках он держал конверт с печатью. Дворецкий глянул на него, потом на Шарлотту.

— Для вашего отца, мисс.

Шарлотта протянула руку и взяла письмо.

— Я передам ему. Спасибо, Пакли.

— Очень хорошо. Посыльный сказал, оно срочное.

Когда Шарлотта уже поднималась по ступенькам, Пакли сказал ей вслед:

— Мисс, мне следует предупредить вас, что сэр Джон не один — он принимает маркиза Текстеда.

— Текстеда? — удивилась девушка. — Вы уверены?

— Да, мисс. Я очень давно служу у вашего отца и всю свою жизнь прожил в Брайтоне. Я знаю его светлость.

— Да, разумеется. Благодарю вас. Шарлотта подождала, пока слуга уйдет, и пошла наверх.

Текстед. Любопытно.

35.

Подобрав одной рукой подол розового платья, а в другой держа письмо, Шарлотта подошла к дверям гостиной. В нос ей ударил запах плесени.

На столе возвышалась большая, украшенная орнаментом и драгоценными камнями шкатулка с нюхательным табаком. От него и шел этот запах. Крошки табака рассыпались по открытой крышке и легкой пылью покрывали полированный верх стола. На столике у окна девушка заметила три бутылки мадеры — две пустые, в третьей еще оставалось вино.

Гостиная, светлая и строгая днем, сейчас казалась совсем другой, особенно из-за табака, вина и тусклого освещения — два канделябра по пять свечей отбрасывали длинные причудливые тени на стены, и над всем этим господствовал портрет сэра Джона.

«Интересно, где Текстед», — подумала Шарлотта. Тут под ее ногой скрипнула половица — и Текстед резко сел на кушетке, обитой шелком в бело-золотую полоску, на которой он лежал до ее прихода.

— Господи Боже мой! — вскрикнула Шарлотта, отступая назад.

— Я знал, что здесь кто-то есть, — сказал Текстед. Красные прожилки у него на щеках и на носу проступили сильнее. — Насколько мне известно, мисс Эмберли, вас не ждали так скоро. Тем не менее, прошу извинить за мой домашний вид.

Он поднялся, и Шарлотта увидела, что на нем нет ни фрака, ни галстука, ни туфель. Маркиз начал облачаться, начав с галстука и оборачивая его вокруг шеи с величайшей тщательностью.

— Расскажите, как вам понравился Эшест-холл, — непринужденно начал он, словно беседовать с леди, одеваясь при этом, для него самое обычное дело. — Хотя там на десять комнат меньше, чем в моем доме в Гемпшире, но ни одно графство на юге Англии не сравнится с великолепием Эшест-холла и с его садами. Все это сотворил мистер Рептон по заданию лорда. Этот сельский дом превращен во дворец.

— И в самом деле, там чудесно, — ответила Шарлотта, отводя взгляд. — Сады безупречны, я решительно не могла найти никакого изъяна ни в них, ни в самом доме.

Текстед помолчал, потому что принялся за сложную задачу завязывания галстука.

— Тогда, вероятно, у хозяина есть один-два порока?

При других обстоятельствах Шарлотта пропустила бы мимо ушей такой вопрос, но в данный момент ее отношение к лорду Стоунлею такое… а маркиз Текстед, казалось, был поглощен повязыванием галстука, поэтому она решила сказать:

— Хозяин действительно порочен.

Шарлотта, пытаясь отогнать горестные мысли, с любопытством посмотрела на письмо. Интересно, от кого оно и почему оно срочное.

Текстед вполне удовлетворительно справился с галстуком, удостоверившись в этом перед зеркалом, висевшим над камином, и оттянул уголки воротника сорочки.

— Значит, вы разочаровались в любви? Или просто презираете способ, которым Стоунлей проверяет пригодность своих женщин?

— Вы знаете о его нелепых выходках? — спросила Шарлотта, проходя в гостиную и постукивая письмом по ладони.

Маркиз презрительно усмехнулся.

— Все в Брайтоне знают об этом его безумии. Если бы меня со Стоунлеем связывали более дружеские отношения, я бы посоветовал ему не применять к вам его обычную тактику, потому что понимал — вам это не понравится. Разве сами вы не дали мне форменный отказ?

Текстед повернулся к девушке и сдернул свой черный фрак со стула, обитого темно-синим узорчатым шелком.

Надев его, он добродушно улыбнулся Шарлотте.

Не было ли ее первое впечатление о Тексте-де ошибочным, подумала она, как это случилось у нее со Стоунлеем? Все может быть, решила девушка и пояснила свое поведение:

— Я очень часто высказываю свое мнение, не до конца его продумав. Надеюсь, вы простили меня, если я вела себя с вами излишне резко.

— Уверяю вас, я все забыл, — ответил маркиз. — Не желаете ли бокал мадеры?

— Да, пожалуйста, — сказала Шарлотта. Она села на ту самую кушетку, с которой несколько минут назад поднялся Текстед. Устремила взгляд на камин, пустой и холодный — теплыми летними месяцами в нем не было нужды. Шарлотта смотрела в этот очаг и видела свое опустошенное сердце и чувствовала, что все ее тело такое же серое и бесполезное, как холодные камни очага.

— Где мой отец? — спросила она, машинально вертя письмо.

— Что там у вас? — поинтересовался Текстед, наливая Шарлотте вина.

— Не имею ни малейшего представления.

Это для папы, прибыло только что. Посыльный сказал Пакли, что письмо важное.

— Как интересно, — заметил маркиз, подавая ей бокал. Он застегнул сюртук и нагнулся, чтобы разыскать свои туфли. — А, вот они, — пробормотал он, вставая на колени и вытаскивая обувь из-под пианино. — Важное, говорите? Как занимательно. Между прочим, ваш отец рассказал мне, что надеется в ближайшие месяцы осуществить одно деловое предприятие. Если, конечно, парламент даст ему грамоту на создание акционерной компании. Я буду счастлив использовать свое влияние, чтобы помочь ему.

Шарлотта смотрела, как маркиз надевает туфли.

— И вы поможете? — переспросила она. — Как это мило с вашей стороны.

— Ваш отец замечательный человек, настоящий джентльмен и не раз выручал меня, должен вам сказать. Да что там! А, слышу, он идет.

Маркиз Текстед не спеша приблизился к столику и начал наполнять свой бокал мадерой. Голос сэра Джона загрохотал в коридоре:

— Я слышал, что у каждого дея гарем. Он держит там самых толстых и самых красивых женщин, которых только может украсть, а чтобы они жирели еще больше, кормит их хлебом с медом. Какого дьявола ты машешь руками? Что ты хочешь… о, Шарлотта! Моя дорогая! А что ты здесь делаешь?

Шарлотта не совсем поняла смысл только что сказанного отцом и поэтому предположила, что он цитирует какую-нибудь книгу. Возможно, сказки «Тысячи и одной ночи». Но как бы там ни было, его появление с коробкой любимого табака «Нат Браун» в руках было таким родным, что боль Шарлотты, казалось, разом выплеснулась наружу.

— О папа, он… он чудовище!

Она вскочила и, поставив вино на столик рядом с кушеткой, бросилась к отцу. Сэр Джон обнял ее.

— Что он сделал! — вскричал он. — Клянусь Богом, я отсеку ему голову, если он хоть чем-то обидел тебя! Мне не следовало разрешать тебе знакомиться с Гастингсами или с этим дьяволом. Скажи, чем он тебя обидел?

Шарлотта подавила рыдания, раздиравшие ей грудь.

— Он обращался со мной, как с лошадью, которую покупают на аукционе, а потом пришла леди Перселл и рассказала, что он проделал то же самое и с ней и что скоро я получу отказ, как Мод и Селина. Я презираю его, папа. Он жестокий, хитрый и порочный. Когда ты дрался с ним в Лонгревзе, мне следовало догадаться, что он не так уж чист, как мне казалось, не следовало во всем происшедшем винить только тебя, как считал лорд Перселл.

— Успокойся, успокойся, — приговаривал сэр Джон, ведя дочь к кушетке. Он усадил ее, подал бокал. — Глоток-другой поможет тебе воспрять духом. Тихо, тихо, ты славная девочка. И не думай больше о Стоунлее. Если уж правда открылась, я рад, что все закончилось, что ты не пострадала по-настоящему. Что такое, Текстед?

— Не хотел бы мешать, но у вашей дочери для вас письмо.

— От Стоунлея? — удивился сэр Джон.

— Нет, папа. — Шарлотта указала на письмо. Спеша за утешением к отцу, она уронила его на пол. — Вон оно, под другой кушеткой.

Сэр Джон уставился на конверт, потом воскликнул:

— Великий Боже! Я жду ответа от итальянской судоходной компании. Это, должно быть, он!

Эмберли легко нагнулся, поднял послание и сломал печать. Содержание письма произвело в нем пугающую перемену: лицо сэра Джона, до этого пунцовое от вечерних развлечений, стало цвета меловых скал, расположенных к северу и к югу от Брайтона.

— Что там такое? — тихо спросил Текстед.

— Не… не знаю. Очень странно. Мы с вами шутили насчет покупки пиратского флота, чтобы начать торговлю с Северной Африкой. И вот прочтите, что сообщают мои люди. Кто-то пытается подорвать наши… мои планы. Похоже, банкирский дом Ротшильда убежден, что я хочу заключить союз с тунисским деем, и собираюсь снарядить для него полдюжины кораблей. Что за бессмыслица… — Сэр Джон оборвал себя на полуслове, зрачки его расширились. — Разрази меня гром, если я не знаю, кто мешает мне — Стоунлей! Он поклялся уничтожить меня и теперь это делает. Да как он оболгал меня перед Ротшильдами, а те везде твердят об этом, считая правдой. Если весть об этом дойдет до принца, с моей грамотой покончено, и Стоунлею чертовски хорошо это известно!

36.

— Пожалуй, я знаю, что можно сделать, — сказал маркиз Текстед. — Но я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, сэр Джон, минут пять… если вы не возражаете, мисс Эмберли.

— Разумеется, нет.

Она все равно почти не вслушивалась в их разговоры. Словно издалека доносился разгневанный голос отца и увещевающий его апатичный — Текстеда. Выпитое вино, угнетенное состояние, усталость — слишком много за сегодняшний вечер.

Мужчины вышли из гостиной, Шарлотта забралась на кушетку с ногами и, откинув голову на спинку, унеслась мыслями в недолгое прошлое своих отношений со Стоунлеем. Она воскресила каждую минуту, связанную с ним, начиная от столкновения у магазина часов и заканчивая тем моментом, когда несколько часов назад она убежала из его дома. Она не старалась выстроить события по порядку и размышляла над тем, что первым приходило на память. Будь то восхитительный эпизод, когда ей казалось, что ее целовала бабочка, или нелепое поведение лорда на Стейне, или его взгляд, когда она хвалила миссис Бернелл и выговаривала Стоунлею за то, что он не ценит такую хорошую экономку. Конечно, его поведение по отношению к ней недопустимо, но стремился ли он таким образом содействовать слухам, которые, как считал отец Шарлотты, должны погубить его?

Она не знала, что и думать.

Шарлотта закрыла глаза. Боже, как скулит, как ноет, плачет ее сердце.

— Шарли, — позвал сэр Джон, положив ей руку на плечо, отчего она вздрогнула. — Я должен поговорить с тобой.

Она и не заметила, что он снова в гостиной.

Хотя сэр Джон отсутствовал значительно дольше пяти минут, а ей показалось, что он вернулся тотчас. Отец стоял перед ней с мрачным лицом.

— Что еще случилось? — спросила Шарлотта. — Где Текстед?

— Он ждет меня внизу, в библиотеке. У нас к тебе важная просьба. Видишь ли, нам, то есть мне, нужно твое содействие. Ты помогала мне раньше, и я верю, что не откажешься и на этот раз. Текстед согласился помочь мне выпутаться из нынешнего, очень тяжелого положения и предложил очень простое средство. Ты поняла, в чем дело? Стоунлей развязал против меня гнусную кампанию, утверждая, что я собираюсь заняться торговлей белыми рабами в Средиземноморье.

— Я понимаю одно — ты этому веришь, но, возможно, существует другое объяснение полученному тобой письму. Разве не может кто-нибудь другой желать твоей гибели? Ты знаешь, я совершенно разочаровалась в Стоунлее, но не вполне уверена, что он способен на такое.

Присев рядом с дочерью на полосатый шелк кушетки, сэр Джон немного помолчал.

— Он или не он автор этих слухов, не знаю. Но в одном я уверен — он получит уведомление от Ротшильдов так же, как я получил донесение от моих людей. Сомневаюсь, Шарлотта, следует ли мне открыться тебе, но мои долги значительно больше, чем я тебе сказал.

Шарлотта выпрямилась, стук сердца бил в уши.

— Больше двадцати тысяч фунтов? — Она припомнила, как леди Перселл говорила ей, что Генри придется избрать карьеру морского офицера, раз уж ему надо будет самому обеспечивать свое существование. — Папа, скажи мне всю правду. Пожалуйста, не скрывай от меня ничего.

— Теперь уже почти семьдесят тысяч фунтов.

— Нет! — не веря, вскрикнула Шарлотта. Она потрясла головой, желая отогнать эту страшную цифру. — Нет, папа. Ты, наверное, ошибаешься.

— А почему, ты думаешь, я снизошел до торговли… по крайней мере, пытаюсь?

Шарлотте стало нехорошо при мысли, чем им все это грозит. Первое — Эмберли-парк навсегда потерян для Генри. Потом — ее труды всех лет, прошедших после смерти матери, обратились в ничто, потому что все эти годы отец проигрывал свое состояние. Единственное утешение — ее собственные деньги, унаследованные от матери, хранятся отдельно от отцовских.

— Рулетка, — еле выговорила Шарлотта.

— Да, — невнятно подтвердил отец. Шарлотта посмотрела на сидевшего рядом с ней человека. Коричневые круги вокруг глаз говорили о большом количестве выпитого в этот вечер вина. Потом ее взгляд остановился на руках отца, безвольно лежавших на коленях. Ссутуленные плечи, сведенные тревогой брови. Внезапно он показался Шарлотте очень старым и некрасивым.

— Не могу понять, как мой долг вырос до таких размеров, — пристыжено произнес он. — В другие годы я проигрывал только тысяч по десять. Но в этом году я, видимо, совсем потерял голову и очнулся, когда оказалось уже слишком поздно. Текстед не раз помогал мне и сейчас предложил то, чем, по всей вероятности, станут заниматься все наши потомки, — попробовать себя в торговле. У меня и в мыслях не было доводить дело до такого конца. И теперь, когда я думаю о Генри, — Боже мой! Он останется нищим!

Наконец, когда сэр Джон поднял голову, лицо его было залито слезами.

— Я оказался бездумно расточительным. Но, Шарли, ты должна помочь мне. Это единственный выход!

Она внимательно слушала отца. Он не первый и не последний, кого страсть к игре лишает состояния. Девушка вздохнула, понимая, что сейчас не время для нравоучений или взаимных обвинений.

— Если ты хочешь, чтобы я снова отвлекла Стоунлея, я не смогу этого сделать. Мне даже неприятно быть с ним в одной комнате… во всяком случае, не сейчас. Последние два часа я думала только о том, как вернуться в Эмберли-парк.

— Если я не выберусь из долгов, тебе некуда будет ехать, Шарли. Но тебе и не нужно разговаривать со Стоунлеем на глазах у всех. Тебе следует лишь сесть с ним в одну карету, когда тебя никто не увидит, а ночь скроет от него и тебя саму, и отвезти Стоунлея на ферму недалеко от Льюиса. Мне необходимо его отсутствие в течение суток, за это время я постараюсь получить аудиенцию у Его Королевского Высочества и изложить ему свое дело… До того как лорд разрушит последнюю мою надежду на успех.

— Ты хочешь, чтобы я его похитила? — спросила потрясенная Шарлотта.

Эмберли слабо улыбнулся.

— Мне такое определение не приходило в голову. Да, пожалуй, это можно так назвать. Но ничего особенного — только одни сутки. Возможно, двое, если принц будет очень занят. Но уверен, не больше.

— А не станет ли Стоунлей мстить, оказавшись на свободе?

— Я думал об этом, но, полагаю, никто не поверит, что молодая леди похитила его против его воли.

— Понимаю, — отозвалась Шарлотта, подумав, что вся эта история может оказаться еще и забавной. — Мне нужно будет оставаться с ним?

— Конечно, нет, — с ужасом ответил сэр Джон. — Я подожду тебя, и мы вместе вернемся в Брайтон.

— Кто же будет его охранять?

— У Текстеда есть надежные слуги. Не думай об этом. Мы обо всем позаботимся. Ты должна только завлечь его на ферму.

— Не знаю, что и сказать, папа. Похищение! Мы можем угодить на виселицу.

— Когда речь идет о Стоунлее, я ничего не боюсь. Он заслуживает худшего хотя бы за то, что так плохо принимал тебя в своем доме. Пожалуйста, пойми. Если мы ничего не предпримем, он убедит принца, что мое предложение о компании не только ненадежно, но и нанесет моральный ущерб всему английскому дворянству, мне уже никогда не удастся восстановить состояние Эмберли. И что тогда будет с маленьким Генри? Что он подумает о своем несчастном отце?

Если до этого Шарлотта сомневалась, то теперь, осознав, что таким образом они смогут обеспечить будущее Генри, решилась.

— Я сделаю это, — твердо сказала она. — Если не ради себя и тебя, то ради Генри. Он ничего не совершил, чтобы лишиться всех наследственных прав по милости Стоунлея, хотя разорил его ты, папа. Так что я должна делать?

На рассвете Стоунлея разбудил его лакей, сунув лорду под нос конверт, и уведомил, что в передней страшная суматоха. Слуга сэра Джона Эмберли отказывается покинуть Эшест, пока не получит ответ на доставленное им письмо.

— Оно от мисс Эмберли, — наконец объявил лакей, продолжая тыкать письмом Стоун-лею в лицо.

Слабый запах сирени прогнал остатки сна. Лорд сел на постели и сломал печать.

— Скажи человеку сэра Джона, что я дам ответ немедленно, — сказал он.

Стоунлей не знал, чего ждать, но в глубине души надеялся получить от Шарлотты извинение за свое внезапное бегство из его дома. Ее исчезновение заставило гостей полночи гадать, что же такого он сделал, чем напугал ее.

Ужин и последовавший за ним бал оказались самыми мучительными в его жизни. Как хозяину, ему полагалось быть любезным с дамами. А они, как ему говорили, уже давно ждали этого вечера.

«Получил по заслугам». Эти слова эхом отдавались у него в ушах, и он уже готов был снести голову следующему, кто заговорил бы с ним об этом.

Эмили вернула Стоунлею веру в хорошие качества его натуры, заметив, что он мог бы исправить свою ошибку, женившись на Шарлотте. И сделать все для ее счастья, тем более что девушка, по ее настойчивым уверениям, глубоко любит его. Так что огромное смирение и правильное поведение снова завоюют ее сердце.

Стоунлей не был столь оптимистичен, особенно прочитав ее деловое послание. Шарлотта писала об отчаянной необходимости поговорить с ним наедине — это слово она подчеркнула трижды — и выражала желание сделать это ночью, в карете своего отца. Она поедет к своей тетке, которая живет недалеко от Льюиса, и он сопроводит ее туда.

Далее она писала, что убеждена, ее отец попал под влияние очень «дурного человека» и ей необходим совет лорда, чтобы справиться с весьма серьезным положением. Она умоляла никому не говорить о делах ее отца, пока она сама не изложит ему все обстоятельства.

Стоунлей покинул кровать, надел парчовый халат пурпурного цвета, сел за маленький письменный стол и принялся за ответ. Через несколько минут были готовы два письма: одно — к Шарлотте, другое — к Гарри.

Шарлотта читала письмо с бьющимся сердцем.

«Моя дорогая Шарлотта. Вы не представляете, как я благодарен судьбе, что в трудный час вы обратились ко мне за помощью. Знаю о причинах, побудивших вас столь неожиданно покинуть мой дом вчера вечером и понимаю все. Я очень виноват, но не до конца сожалею о своих действиях, хотя бы потому, что иначе не стал бы свидетелем того, как вы защищали превосходную миссис Бернелл от моего явного неведения в отношении ее качеств. Не злоупотреблю ли я вашими временем, если сообщу, что миссис Бернелл не позволит мне забыть ни единого слова из вашей речи в ее защиту? Она записала ее в свой дневник и вручила мне копию, чтобы я мог постоянно совершенствоваться.

Я долго ждал, чтобы в мою обделенную любовью жизнь вошла женщина, обладающая вашим благородством духа. Лелею надежду, что найду отклик в вашем сердце и вы простите мою недоверчивость и глупость, из-за которой я решился осуществить свой план, столь же нелепый, сколь и жестокий.

Что касается вашей просьбы, то я всегда готов оказать вам помощь, когда бы она ни понадобилась, и буду ждать вас на указанном вами перекрестке в условленный час. До встречи. Да хранит вас Бог. Мое сердце — в ваших руках. Стоунлей».

— Болтовня! — воскликнул отец Шарлотты, вырвав письмо у нее из рук и быстро пробежав его глазами. — Думай я, что этот человек искренен, то посчитал бы, что он надеется на твою любовь. У него нет стыда!

И он швырнул письмо в холодный камин, откуда, едва отец вышел из комнаты, Шарлотта быстро извлекла его.

Она перечла письмо, и у нее заныло сердце. Негодуя на Стоунлея за его обращение с ней, Шарлотта ни разу не подумала, что он может чувствовать себя виноватым и раскаивается. Пусть отец считает письмо лорда болтовней, но она в этом совсем не уверена.

«Мое сердце — в ваших руках».

О Господи, почему все так запуталось!

37

В карете Шарлотту охватил озноб. Она еле сдерживала дрожь. Свет каретного фонарика играл на спинах лошадей, фыркавших и переступавших с ноги на ногу в прохладе ночного воздуха. Им не терпелось тронуться с места.

Но не больше, чем ей.

До назначенного часа оставалось еще десять минут, и каждая секунда казалась вечностью. Наконец, выглянув в боковое окно на дорогу позади кареты, Шарлотта увидела сквозь живую изгородь кустарников, шедшую по сторонам извилистой дороги, мерцающий огонек. Постепенно он становился все яснее. Но из-за темной ночи — плотные облака закрыли луну и звезды — дорога оставалась почти невидимой, и приближавшийся прыгавший огонь то светился совсем рядом, то мерцал далеко.

Теперь Шарлотта жалела, что решилась на этот отчаянный план. Похитить Стоунлея. Она что, лишилась рассудка? Но был ли у нее выбор? Что будет с Генри, если отцу не удастся добыть грамоту? Сэру Джону необходимо, чтобы день, самое большее два, лорд не мешал ему.

Догадается ли Стоунлей, что его предали? Шарлотта отвернулась от мелькавшего огонька. Сейчас она уже уловила шум подъезжавшего экипажа Стоунлея. Все громче слышался стук копыт.

Шарлотта зажмурилась. Окрик кучера, замедленный бег лошадей. Они медленно прошли мимо окна ее кареты. Стоунлей подъехал вовремя.

Шарлотта накинула на голову капюшон своего вишневого бархатного плаща, почти полностью закрыв лицо. Она справится, только если не будет смотреть ему в глаза.

Было слышно, как Стоунлей вышел из экипажа и приказал кучеру вернуться в Эшест-холл. Шарлотта уже забыла, какое чарующее действие оказывал на нее низкий теплый голос лорда. Сердце у нее затрепетало, как крылья мошки, налетевшей на лампу. Еще несколько секунд — и он будет рядом.

Дверца открылась, и, заполняя небольшое пространство кареты, раздался его ласковый, звучный голос, преисполненный нежности и доверия к ней.

— Шарлотта, моя дорогая, — произнес Стоунлей. — Расскажите мне все. Я так благодарен, что вы попросили моей помощи. Знайте, что для вас я сделаю все.

Девушка задержала дыхание. Она тщательно готовилась к этой встрече, но и представить не могла, насколько глубоко тронет ее голос лорда, его присутствие, сами слова, с которыми он обратился к ней. Ее гнев был так велик, сердечная боль столь невыносима, что Шарлотта посчитала себя неуязвимой для его обаяния. Он слишком низко пал в ее глазах — и говорить больше не о чем.

Но он обратился к ней страстно и с любовью.

— О Боже, — прошептала Шарлотта, опуская глаза, чтобы не встретиться со Стоунлеем взглядом.

«Моя дорогая».

— Умоляю… — начала она дрожащим голосом, приступая к похищению. — Умоляю, прикажите кучеру трогаться.

Стоунлей повиновался. Захлопнув дверцу, он спросил:

— Как далеко до дома вашей тетушки?

— До дома моей тетушки? — переспросила Шарлотта, не сразу поняв, о чем он говорит. Вздрогнув, вспомнила, что это часть плана. Как она могла позабыть? Надо быть осторожней. — А, да, до дома моей тети. По-моему, почти пять миль.

Шарлотта нервно глянула на Стоунлея, уловив синий блеск его глаз, отразивших свет каретных фонарей, и быстро отвела глаза. В карете было очень темно, и девушка не могла прочесть по его лицу, что он чувствует, о чем думает.

Лорд нашел ладонь Шарлотты среди складок ее плаща, но она отодвинулась от него.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала Шарлотта. Карета тронулась с места, лошади ускорили шаг, натягивая упряжь. — Надеюсь, я не подала вам ложной надежды, обратившись за помощью. Я не ищу вашей привязанности.

Мне больше не к кому обратиться, иначе я никогда не написала бы вам. Будьте уверены.

— Понятно, — отозвался лорд. Сколько они уже проехали — десятую часть мили? Возможно. Осталось четыре и девять десятых. Как выдержать пребывание с ним в одной карете?

Молчание затягивалось. Живые изгороди, каменные ограды, на мгновение выхваченные из тьмы светом каретных фонариков, представали гротескными фигурами и исчезали по мере бега лошадей.

— Вы очень сердиты.

Шарлотта с трудом проглотила комок в горле.

— Да, — ответила она, сожалея, что не может сказать, что думает на самом деле.

— Вы имеете на это полное право, Шарлотта, — сказал Стоунлей. — Теперь я это осознаю. И, возможно, вам будет легче поверить мне, если я признаюсь, что вчерашний вечер оказался для меня самым тяжелым за всю мою жизнь. И не только потому, что я был лишен вашего общества.

Опустив глаза, Шарлотта теребила рукав плаща.

— Вас обвинили в том, что я покинула ваш дом? — спросила она, впервые осознав, что ей интересно, что же произошло после ее отъезда.

Стоунлей откинул голову на спинку сиденья.

— Я получил по заслугам. За все мое дурное обхождение с дамами. Многие женщины высказали мне все, что они думают обо мне и моем поведении. Знаете, до вчерашнего вечера я считал, что никто не догадывается о моих хитроумных испытаниях, которые я устраивал возможным хозяйкам моего дома. Кроме Эмили, разумеется. Она всегда об этом знала.

Прикидывая, как может протекать поездка на ферму, Шарлотта решила полностью избегать разговора о вчерашнем вечере в доме лорда. Но, узнав, что он пострадал от всех несчастных женщин, проваливших экзамен на звание его жены, изменила своему намерению.

— Не стану притворяться, будто сочувствую вам. Не понимаю только одного, из-за чего вы все это начали?

— Не знаю и сам почему. Возможно, от отчаяния, — тихо заговорил лорд. — Разве с тех пор, как вы начали бывать в свете, джентльмены ни разу не преследовали вас из-за ваших денег?

Шарлотта припомнила, что немало молодых людей, не имевших приличного состояния, проявляли к ней интерес. Ее глубоко уязвило поведение одного из первых ее поклонников, когда она поняла, что самым привлекательным в ней оказались ее средства. Это был офицер из армии Веллингтона. Он вернулся домой, хромая на левую ногу и без сколько-нибудь перспективного будущего. Она наслаждалась его обществом и полагала, что влюблена, не придавая значения своему богатству. Пока случайно не увидела, как он обнимает молодую особу, имевшую очень маленькое приданое. Шарлотта свернула в очередной коридор тисового лабиринта миссис Бошем, когда чуть не налетела на эту пару.

Она испытала обиду и ужасное разочарование, не говоря уже о том, что лишилась иллюзий, когда офицер объяснил ей истинную природу своих чувств. Особенно ее поразило то, что больше всего молодого военного привлекали в ней ее деньги.

Девушка, однако, не отчаивалась, а постаралась вникнуть в его положение, не обвиняя офицера за то, что выше всего он ставил богатство, не стала презирать и себя за то, что является женщиной с независимыми средствами, а это, в свою очередь, привлекало к ней охотников за приданым.

Тем не менее, с той поры она очень осторожно относилась к тем, кто ухаживал за ней.

— Да, — ответила Шарлотта. — У меня были подобные случаи.

— Как бы я не хотел оправдать в ваших глазах свое поведение, больше всего мне необходимо, чтобы вы попытались понять мое положение. Подумайте, только один мой титул делает меня желанным объектом для свах. Добавьте к этому состояние, которым я столь внушительно благословлен. Пришло время, когда я уже не мог отличить любовь женщин ко мне от корысти. И я решил проводить нечто вроде испытаний для дам, больше всего привлекавших меня. Началось это вскоре после того, как Эмили вышла за полковника. Я никого не хотел обидеть. Я лишь желал быть уверенным, что женюсь на женщине, которой смогу доверять, уважать и которой я нужен не только из-за моего титула и богатства. Вы можете это понять?

Шарлотта повернулась к нему и медленно сняла с головы капюшон. Глубоко вздохнула.

— Думаю, никто до конца не сможет понять, что вы испытывали. Каждый из нас поглощен собой и редко задумывается о мотивах поступков окружающих его людей. Я никогда прежде не представляла, как болезненны для вас могут быть поиски спутницы жизни. Но так жестоко — возбудить надежды у стольких женщин и отвергнуть их. Вы хоть раз думали о том, какие страдания вы им причинили?

Она прижала руку к сердцу и пристально посмотрела на Стоунлея.

Он также повернулся к Шарлотте, и на этот раз она позволила ему взять ее за руку.

— До вчерашнего дня — нет, да и то мне сообщили об этом из чувства мести. — Он криво усмехнулся. — Вы остались бы довольны, услышав, что мне наговорили.

Шарлотта позволила себе слабо улыбнуться в ответ.

На лице лорда появилось выражение чувственного обожания, сулившее Шарлотте жаркие объятия. Она смущенно отняла руку и отвернулась. Может, ей и приятно, что он получил свою долю унижений, но доверять ему она не могла. Кроме того, существует дело, ради которого она должна забыть о жажде своего сердца.

— Значит, я не прощен? — рассудил Стоунлей.

— Разумеется, прощены, — ответила Шарлотта. — Мой христианский долг — простить вас.

— Но не забыть?

Она посмотрела в окно, на тени бегущих лошадей, то появляющиеся, то исчезающие на фоне кустов и деревьев по краю дороги. Сколько еще ехать? Мили две? Возможно. Скажем, три.

Шарлотте не хотелось отвечать на последнее замечание лорда, и она вернулась к цели их путешествия.

— Спасибо за помощь, Эдвард. Мой отец, как я писала, попал под влияние очень плохого человека. Надеюсь, вы могли бы…

Стоунлей прервал ее:

— Вы говорите о Текстеде, верно?

Вздрогнув, Шарлотта отстранилась от него. Широко раскрыв глаза, она воскликнула:

— Но… но как вы узнали?

Она хотела осторожно, постепенно, путем разных намеков дать ему понять, что этот человек — маркиз Текстед. Весь этот рассказ должен был стать одной большой ложью, которая помогла бы занять время в пути до фермы.

Но поскольку весь рассказ о том, что ее отец «попал под влияние очень плохого человека», не содержал в себе ни грана правды, откуда Стоунлей узнал ответ до того, как она вообще что-то рассказала?

Это не могло быть совпадением!

Внезапно Шарлотта испугалась, что невольно оказалась замешанной в дела сэра Джона, о которых ей не сказали. Что же такое знает Стоунлей, что неизвестно ей?

38

— У меня много источников, Шарлотта, откуда я черпаю сведения о самых разнообразных новостях. И редко полагаюсь только на один, чтобы составить то или иное представление. Похоже, ваш отец должен Текстеду весьма большую сумму. Следовательно, маркиз крепко держит сэра Джона в руках.

Кровь отхлынула от лица Шарлотты.

— О чем вы говорите? Отец сказал, что должен ростовщикам. Он ни разу не упомянул о Текстеде. Вы уверены?

В слабом свете Шарлотта увидела по лицу Стоунлея, что тот тщательно взвешивает свой ответ.

— Согласно одному из источников, контора — держатель долгов вашего отца — что-то около шестидесяти тысяч фунтов два месяца назад продала их Текстеду.

У Шарлотты засосало под ложечкой.

— Тогда он действительно крепко держит отца, — ошеломленно произнесла девушка.

А если Стоунлей лжет? Но зачем? Она не видела причины.

— Возможно, мертвой хваткой. Полагают, что желание вашего отца создать акционерную компанию — идея Текстеда. Они станут партнерами, но участие Текстеда должно быть негласным.

Шарлотта собиралась наговорить всякой лжи об отце и маркизе — какая нелепость, какая ирония судьбы. Она и представить не могла, что ее отец может заняться коммерцией с Текстедом. Теперь же, узнав, что сэр Джон должен немыслимую сумму не ростовщикам, а Текстеду, девушка почувствовала, что готовится какое-то зло. Она не верила, что ее отец способен на подлость, но бесчестный человек с легкостью возьмется использовать дружеские отношения сэра Джона с принцем в своих гнусных целях.

Мысли девушки вернулись к отцу и Текстеду. Маркиз, без сомнения, был хорошо осведомлен о хлопотах отца в отношении компании. Похоже, что дело обстоит именно так, как говорит Стоунлей.

Шарлотта мысленно вернулась к веселью отца и Текстеда накануне вечером — словно они давно добрые друзья, хотя ей казалось, они просто знакомые. Она вспомнила свое первое впечатление от маркиза и свое интуитивное недоверие к этому человеку. На память пришли его насмешки над ней и то, как он высмеивал ее взгляды на жизнь на балу у леди Перселл. Воображение нарисовало красные прожилочки у него на щеках и на носу — ясное указание на образ жизни. И, наконец, она живо припомнила, как застала его полураздетым, и он весьма непринужденно восстановил свой туалет, не обращая на нее внимания. Все это скорее подтверждало, а не опровергало растущую уверенность Шарлотты, что вымышленная причина, позволившая похитить Стоунлея, оказалась на самом деле правдой.

Онемев от новой догадки, девушка поняла, что Текстед, увидев, какой опустошенной она приехала из Эшеста, использовал ее раненую гордость и сердечную маяту. Она стала жертвой обмана, полагая, что помогает отцу.

Но сколь зловещи его намерения? Лишь похитить на день-другой Стоунлея? Но она и правда не слышала ничего другого.

Девушка вспомнила, как распространялся о турках ее отец, не зная, что она в гостиной. Возможно ли, чтобы нахлынувшие события, задуманные Текстедом, подразумевали незаконную торговлю в Средиземноморье, о которой не подозревает ее легковерный отец.

— Что вы знаете о Северной Африке? — спросила она Стоунлея.

Лорд молчал. Шарлотта оцепенела, у нее закружилась голова.

Сколько они уже проехали? Три с половиной мили? Осталось еще полторы.

— Пожалуйста, скажите, — взмолилась девушка, глядя вперед и видя мокрые от пота крупы лошадей и пар, валивший от их тел в прохладном ночном воздухе. — Я должна все знать.

— Мои агенты сообщают, что Текстед тесно общается с местными правителями — деями Туниса и Триполи. В XV веке лорд Эксмут казнил каждого десятого алжирца, пытаясь искоренить пиратство. Но морские разбойники по-прежнему беспокоят Средиземноморье, грабя и похищая людей, хотя действуют они теперь осторожнее.

— И чего надеется достичь Текстед?

— Многого. Уверен — власти, состояния, его преумножения…

— Но он едва ли не самый богатый в королевстве человек.

— Некоторым всегда мало, их жажда неутолима. Но думаю, им владеет не просто страсть к накоплению… его привлекает сама возможность завоевывать, подчинять.

Шарлотта тряхнула головой, как бы желая отогнать слова Стоунлея. Но у нее не было причин сомневаться. Лорд ничего не приобретал, очерняя в ее глазах маркиза.

— Вчера вечером, когда я приехала от вас, — начала Шарлотта, — папа получил письмо. Его люди сообщали, будто стало известно, что его деловое предприятие — обман. Что он хочет создать фиктивную компанию, получить средства и воссоздать в Северной Африке сильное государство. Папа пришел в ужас и решил, что это вы распустили этот слух, чтобы уничтожить его. Ведь если такое дойдет до принца, он никогда не воспользуется своим влиянием, чтобы помочь отцу.

Стоунлей усмехнулся.

— И вы этому верите? — спросил он.

— Вы сказали мне, что поклялись погубить отца. Как же я могу не верить?

Стоунлей, нахмурившись, глядел в сторону.

— Вы признались мне, Шарлотта, что, хотя приехали в Брайтон с не очень-то благородными намерениями в отношении моего сердца, вскоре поняли, что не испытываете желания осуществить задуманное. — Он повернулся к девушке и пристально посмотрел ей в глаза. — Может, я и поклялся уничтожить сэра Джона, но, признаюсь, испытал облегчение, когда увидел, что он губит себя сам, без всякой помощи с моей стороны. И теперь, по прошествии стольких лет, зачем мне распространять подобные слухи, если я намерен ухаживать за его дочерью? Ведь если она узнает, это навсегда отвратит от меня ее сердце. Я был бы круглым дураком, поступая так.

Шарлотта приняла его разумный и правдивый ответ. Она некоторое время молчала и наконец спросила:

— Почему Текстед сам не пойдет к принцу или не использует свое влияние в парламенте, чтобы получить грамоту? Зачем ему нужен сэр Джон?

— Принц обожает вашего отца. А Текстеда с принцем не связывают теплые чувства. Да и в парламенте маркиз не пользуется доверием и не вызывает симпатии со стороны пэров. Они его никогда не поддержат, настолько он неприятен. Так что никто не даст ему грамоты. Ни за что.

— Каким бы плохим ни казался мой отец, он никогда не станет участвовать в работорговле. Он не опустится до такой бесчеловечности и подлости.

— Вам следовало бы лучше знать своего отца, — спокойно сказал Стоунлей.

— Вы мне не верите? — неприятно пораженная, воскликнула Шарлотта.

— Вы так и не спросили у него, почему я дал слово погубить его?

Шарлотта перевела дыхание.

— Он под любым предлогом уклонялся от ответа. Сказал, что ради меня хочет забыть существовавшие между вами недоразумения и разногласия. Я ничего от него не узнала. А поскольку он казался довольным тем, как развивались наши с вами отношения, я понадеялась, что все устроится, какие бы причины не лежали в основе вашей ссоры.

Стоунлей вздохнул. Некоторое время был слышен лишь стук копыт и фырканье лошадей.

Шарлотта ощущала исходившее от лорда напряжение. Она снова глянула в окошко на причудливые тени, ложившиеся на изгороди, кусты и лужайки. Позади осталось более четырех миль. Ей хотелось открыть Стоунлею истинную причину их путешествия. Вынужденная ложь мучила Шарлотту. Она решила, что на ферме они с сэром Джоном — Текстеда там не будет — разберутся в двуличии маркиза там, где это касается ее отца и грамоты. А до тех пор ей придется помучиться.

Стоунлей наконец заговорил, в голосе его прозвучало облегчение.

— Шарлотта, будет лучше, если вы узнаете, что произошло несколько лет назад и заставило меня возненавидеть вашего отца. Примерно через год после смерти вашей матери у сэра Джона начались первые неприятности с ростовщиками — у него набралось счетов почти на пятнадцать тысяч.

— Он так и сказал мне вчера вечером, — подтвердила Шарлотта. — Хотя цифра, названная им, была не так велика.

— Создается впечатление, что ваша мать при жизни сдерживала его страсть игрока. Как только ее не стало, его истинная натура взяла верх.

— Возможно.

— В любом случае, — Лорд глубоко вздохнул, — он намеревался разрешить свои трудности с помощью моей сестры, уговаривая ее бежать с ним. Она не только наследует огромное состояние, но и душевно неуравновешенна. Я не смог простить — такой поступок порочил его честь джентльмена.

— Боже милостивый, только не Элизабет! — Слезы покатились из глаз объятой ужасом Шарлотты. — Как он мог так поступить? Эмили рассказала мне о ее… о ее странностях. Но мой отец… о, Эдвард, мне так жаль. Не удивительно… вы не могли относиться к нему иначе. Теперь я все понимаю, мне так стыдно.

— Вам нечего стыдиться. Мы не выбираем своих родителей.

— Но он мой отец.

— То, что вы связаны с ним узами родства, — случай, а не ваш позор. Не смейте обвинять себя. Скажите только, Шарлотта, теперь вы понимаете, почему мой гнев против него так силен?

— Конечно, — всхлипнула она. — Я лишь удивляюсь, как вы вообще смогли пригласить меня в Эшест, даже если главным для вас было испытать меня?

Стоунлей обнял Шарлотту за плечи, а другой рукой ласково коснулся ее лица.

— Пожалуйста, не напоминайте о моем безумии. Мне очень жаль, что вы не дождались меня, а леди Перселл умудрилась столь «по-дружески» рассказать вам о моих намерениях, что спугнула вас. Может, вам теперь не нужно ехать к тете? Скажите, почему вы уехали? Почему не узнали, что я хотел вам сказать?

Шарлотта посмотрела на него. Подозревает ли лорд, что мотивы, побудившие ее обратиться к нему за помощью, ложны? Так хотелось открыть ему правду, особенно сейчас, когда он улыбался ей так нежно. Но она лишь ответила на его вопрос, на сердце у нее все еще лежала тяжесть:

— Я покинула ваш дом, потому что хотела избежать вашего отказа. О нем мне сказала леди Перселл. Это последняя часть испытаний показалась мне нестерпимой.

Стоунлей застонал и закрыл глаза.

— Да, мой знаменитый отказ.

— Совершенно верно.

— Напоминанием именно об этом меня изводили вчера весь вечер, я чуть не сошел с ума. Понадеялся, что никогда больше не услышу этих слов. И вот — какая ирония! — их произносят ваши губы.

— Можете ли вы винить меня в бегстве?

— Нет, — ответил он, глядя на Шарлотту; губы его болезненно искривились. — А вы поверите, если я скажу, что я не собирался отвергать вас?

Шарлотте стало совсем нехорошо. Он, видимо, придумал для нее новое, еще более трудное испытание?

— Что же вы хотели сделать, — спросила она недоверчиво, — если не отвергнуть меня? Или собирались подвергнуть новой проверке?

Она не могла вообразить ничего более страшного.

Он погладил Шарлотту по щеке.

— Должен заметить, хотя это испытание показалось бы вам самым ужасным, я хочу, чтобы вы согласились пройти его. Вчера вечером я собирался сделать не что иное, как попросить вас стать моей женой.

39

Шарлотта была ошеломлена. Тысячи тонких иголочек разом вонзились ей в лицо, так оно запылало. Не поверив услышанному, она переспросила:

— Попросить меня стать вашей женой?

— Да, — тихо ответил он, проведя большим пальцем по губам Шарлотты. — Упасть перед вами на колени, сознаться в своем глубоком восхищении вами, признать, что полюбил вас в тот момент, когда поднял в переулке в первый день и взял на руки.

— Не отказ? — снова переспросила она, боясь поверить и отметив в глубине сознания, что они проехали больше четырех миль и путешествие должно скоро окончиться.

— Не отказ, — повторил Стоунлей. — Вы выйдете за меня, Шарлотта? Вы позволите вернуть Генри его состояние? Мне это вполне по силам, по моим возможностям, если вы еще не до конца представляете, насколько я богат. Вы станете хозяйкой моих поместий? Вы разделите со мной свое будущее, чтобы дать мне счастье, которое способны принести только вы? Я этого не заслуживаю, я знаю. Я обманывал вас и обращался с вами жестоко, но раскаиваюсь и обещаю отдать вам свое сердце на всю оставшуюся жизнь… и доказывать, что я исправился. И сделать вас самой счастливой женщиной на земле.

Карета замедлила ход, хотя Шарлотта почти этого не заметила. Ее внимание было приковано к лицу Стоунлея, едва различимому в темноте. Его глаза блестели той жаждой, перед которой Шарлотта не могла устоять. Лорд наклонился к ней, его дыхание опалило щеку девушки.

— Вы простите меня? — прошептал он.

В этот момент карета остановилась.

Стоунлей, не ожидая ответа, крепко поцеловал Шарлотту.

Перед его объятиями и захватывающей сладостью его губ мысли, тревоги, злость Шарлотты — все отступило. Осталась всепоглощающая любовь к нему и желание стать его женой. Ласка чувственных губ лорда пробудила в Шарлотте сильную страсть. Она как бы растворилась в своем чувстве к нему. Она стала его нераздельной половиной, наверное, с того самого момента, когда очнулась у него на руках рядом с магазином роскошных часов.

Шарлотта порывисто обняла Стоунлея за шею. Крепко прижалась к нему, от всего сердца отвечая на его поцелуи. Прошло несколько минут, прежде чем она слегка отстранилась от лорда.

— Я люблю тебя, Эдвард, — прошептала она. — И всегда буду любить.

Прерывистое дыхание Стоунлея и волшебный поцелуй стали ответом на ее. признание. Ее вдруг охватил страх, что их могут разлучить.

Вдруг дверца кареты открылась. Она высвободилась из объятий Стоунлея. Осознание того, что она наделала, накрыло ее пугающей волной.

— Нет! — закричала она, когда на подножку кареты ступил высокий незнакомый ей человек. — Это ошибка! Стойте!

Потом как во сне она увидела, что Стоунлей повернулся, и тут мужчина обрушил на голову лорда дубинку. Тот со стоном упал на колени Шарлотты.

— Ты убил его! — выкрикнула она. — Боже мой, что я наделала?

Сэр Джон широко распахнул дверцу и оттолкнул громилу.

— Что тут происходит? Великий Боже, да ты ранил его! Шарлотта, что с ним? Послушай, у него бьется сердце?

Шарлотта лихорадочно пыталась добраться до левой стороны груди Стоунлея. Он всей тяжестью навалился на ее колени. Наконец она почувствовала слабый и редкий стук сердца.

— Благодарение Богу, он жив. Папа, что это значит? Это ты приказал, чтобы его ударили по голове?

— Нет, — ответил сэр Джон недоумевая. —

Я бы никогда такого не сделал.

— Это показалось целесообразным, — раздался неприятный мужской голос, несколько сонный.

Эмберли повернулся и вздрогнул.

— Текстед! Но ты не должен был приезжать сюда.

Маркиз дробно засмеялся, заполнив своим кудахтающим смехом маленькое пространство дорожной кареты и заставив Шарлотту похолодеть от страха. На Текстеде было пальто с двойной пелериной и надвинутая на глаза шляпа. За его спиной в пляшущем свете фонарей виднелись развалины старинной, сложенной из камней фермы, причудливые и неприветливые.

— Я долго ждал этой минуты, — спокойно объяснял Текстед. — Месть прекрасна, не правда ли, Эмберли? Но сначала распорядимся нашей добычей. — Он подошел ближе и, сунув голову в карету, ухмыльнулся очевидной заботе Шарлотты о Стоунлее. — Не волнуйтесь за его безопасность. Мне не нужна его жизнь. Я только хочу отправить его в небольшое путешествие.

— В путешествие? На корабле? — испуганно воскликнула девушка. — Куда?

Текстед снова засмеялся.

— Скажем, в южном направлении.

Он повернулся и приказал своему прихвостню перенести Стоунлея в карету Эмберли.

— Не смейте трогать его! — крикнула Шарлотта. — Кучер, вперед! Немедленно возвращайся в Брайтон!

Кучер коснулся своей шляпы, но не тронул лошадей с места. Шарлотте показалось, что она видит кошмарный сон.

— Я не могу этого сделать, мисс, — сказал он. — Мне приказывает маркиз Текстед.

Двое мужчин оттолкнули сэра Джона. Один из них — лица его не различить в темноте — забрался в карету и стащил Стоунлея с колен Шарлотты. Лорда отнесли в многоместный экипаж отца, нанятый им в Брайтоне.

Текстед приказал кучеру уезжать.

Шарлотта смотрела, как темная ночь поглотила последний промельк быстро вращающихся колес. Девушка почувствовала подступающую к горлу дурноту. Беспомощность и страх свели судорогой ее желудок.

— Нет, — выдохнула она. — Папа, сделай что-нибудь. Пожалуйста, помоги ему.

Шарлотта высунулась из кареты и потянула за рукав стоявшего рядом сэра Джона. Он смотрел вслед экипажу, направлявшемуся в Льюис.

Когда он, наконец, повернулся к дочери, Шарлотта застыла от сострадания, увидев его глаза. В них читалось потрясение и неверие.

— Они увозят его, Шарли, — произнес он слабым голосом. — Зачем они это делают?

— Папа, пожалуйста… поговори с Текстедом. Это, должно быть, его распоряжение. Он твой друг… — Тут она осеклась, вспомнив недавний рассказ. Она внезапно поняла: оба они с отцом пешки в игре маркиза. А сама она явилась приманкой, на которую Текстед поймал лорда.

— Все сложилось как нельзя лучше, — начал Текстед, адресуя слова Шарлотте. — Особенно если учесть, что весь высший свет знает, что, вне себя от негодования, вы покинули дом Стоунлея. — Он удовлетворенно хихикнул и кивнул стоявшему рядом слуге. — Пойдут слухи, и как вы объясните их, мисс Эмберли… вы, которая превыше всего ценит честность, прямоту и доброту? Что вы делали, тайно встретившись со Стоунлеем? Заманили его в ловушку? А после того как он убил вашего отца, он, естественно, сбежал из страны.

— Но он никого не убил! — выкрикнула Шарлотта. — Папа, скажи, что мне делать? О чем он говорит?

Слуга, выступивший вперед по кивку Текстеда, держал две шпаги. Маркиз снял шляпу, пальто и фрак и взял обе. Затем бросил одну сэру Джону, который, поймав ее, тут же воткнул ее острием вниз в гравий у себя под ногами. Дорожка перед фермой пришла в запустение, на ней проросла трава и сорняки, появились колдобины, опасные для неосторожного ходока.

Эмберли долго стоял не двигаясь. Он недоуменно смотрел на шпагу, потом поднял глаза на Тексте да.

— Я считал тебя другом, — начал он. — Ты устроил все для того, чтобы избавиться от Стоунлея?

— Хорошо придумано, а? — с сарказмом осведомился маркиз.

— Но почему? Что он тебе сделал? Маркиз Текстед проверил свое оружие и начал разминаться. Членораздельно произнося каждое слово, он ответил:

— Я ненавижу его. И всегда ненавидел. Все, к чему он прикасается, обращается в золото. Он даже смог завоевать доверие Эмили. Одно время я думал, они поженятся. Ему посчастливилось, что она выбрала полковника. Иначе я убил бы его.

— Вы ревнуете, — просто сказала Шарлотта.

Текстед с удивлением посмотрел на нее.

Потом хмыкнул:

— Думаю, да.

— Но разве это достаточная причина для того, чтобы уничтожить его… или моего отца?

— А разве нужно что-то еще? — холодно ответил маркиз.

— Я не стану драться с тобой, Текстед, — сказал сэр Джон, пристально глядя на маркиза. — Ты сошел с ума. Чего ты этим добьешься? А как же наше соглашение, мой долг тебе, грамота для нашей компании, с помощью которой мы сколотим целое состояние?

Этот вопрос подтверждал подозрения Стоунлея, о которых он говорил Шарлотте, — мужчины уже давно в сговоре, но не ради обычной коммерции, как думал сэр Джон.

— Ротшильды пронюхали о моем плане, — проговорил Текстед, попробовав пальцем кончик шпаги и рубанув тонким узким лезвием воздух. — Ты действительно думаешь, будто мы убедим принца, что станем торговать шелком и специями?

— Но… мы же именно этим и собирались торговать.

Текстед лишь рассмеялся.

— Ты самый настоящий дурак. Да я мог бы купить для себя целую судоходную компанию, если бы пожелал. Нет, мне надо чего-нибудь более волнующего. Иногда я думаю, что мне следовало бы родиться пиратом и командовать своим флотом. — Он вздохнул и продолжал: — Преуспеть же в торговле невозможно — из-за Ротшильдов или кого-либо другого. Кроме того, в твоей карете находится самая большая для меня ценность.

И он многозначительно поклонился Шарлотте.

— Моя дочь? — потрясенно спросил сэр Джон. — Но это же полная нелепость! Ты, верно, шутишь, только меня это нисколько не забавляет. Убери шпагу и объясни, что все-таки происходит.

— Ты знаешь, как я тебя презираю, сэр Джон?

— Но я считал тебя своим другом… ты помог мне выпутаться из долгов… мы строили планы…

— Но лишь представилась возможность, ты оставил еще одну тысячу у Дональдсона. Ты недалекий человек. Но сверх ожидания послужил моим планам. А теперь, если в тебе еще осталась капля мужества, хоть я в этом искренне сомневаюсь, прими вызов. Пусть это будет твоей расплатой за долги. По крайней мере, твоему драгоценному Генри кое-что останется — я не стану требовать шестьдесят тысяч с сироты. — Он снова засмеялся и двусмысленно закончил: — Особенно учитывая, что он очень скоро станет моим родственником.

Эти слова подстегнули сэра Джона. Он перебросил шпагу из руки в руку, быстро, зло сдергивая с себя фрак. Шарлотта ощущала ярость отца, видя, как сжимаются его кулаки. От негодования лицо его побагровело.

— Ты ублюдок! — выкрикнул он, делая мощный выпад в сторону Текстеда.

Маркиз легко отбил яростную, но неуклюжую атаку, скрестив шпагу с клинком Эмберли.

Шарлотта почувствовала, что в любой момент может потерять сознание. С трудом проглотив комок в горле, она прислонилась головой к раме окошка. В неярком свете фонарей она бессознательно следила за страшным танцем мужчин; шпага ударялась о шпагу. Дом позади сражавшихся казался темной громадой и служил фоном для подвижных теней, достигавших пустых окон второго этажа.

Текстед обладал преимуществом отточенной техники. Он все время наступал и парировал удары, чтобы снова наступать, и посмеивался при этом. Он снова и снова колол сэра Джона — чиркнул по щеке, по рукам, по ногам. Раны кровоточили. Короткие брюки Эмберли были пропороты в нескольких местах, и кровь пятнами, как на шутовском наряде, проступила на тонкой оленьей коже.

Сэр Джон начал уставать, движения его становились все более тяжелыми. Несколько раз он оступался на изрытой гравиевой дорожке, вскрикивая от боли в подвернутых лодыжках. Но каждый раз быстро поднимался и снова бросался на Текстеда.

Сердце Шарлотты сжал страх за отца. Защищая свою жизнь, он вел неравный бой. Она с болью видела, как он постепенно сдает позиции перед мастерством маркиза, как тают его силы. Он задыхался, по лицу его стекал пот.

Текстед перестал улыбаться, затих его смех.

— Подумают, что тебя убил Стоунлей, — повторил он, небрежно отмахиваясь от уже неопасных выпадов сэра Джона. — Станет известно, что он бежал из страны, чтобы спастись от виселицы. Великолепно.

С последними словами шпага Текстеда глубоко вонзилась в правый бок Эмберли. Шарлотта услышала, как отец вскрикнул и захрипел, прежде чем тяжело упасть на землю. Текстед медленно вытащил шпагу, на лице его играла улыбка огромного удовлетворения.

— Чудовище! — прошептала Шарлотта, отчаянным усилием сдерживая подступающую тошноту. — Ты мне за это ответишь.

Текстед быстро подошел к Шарлотте, притянул к себе, схватив за ворот плаща, и грубо поцеловал в губы. Она отбивалась, пока не упала на сиденье.

Засмеявшись, он приказал подать свою лошадь. Несколько подручных подвели к нему белого мерина. Маркиз быстро вскочил в седло и, бросив быстрый взгляд на лежавшего на дорожке сэра Джона, подъехал к Шарлотте.

Глядя на нее, Текстед приказал:

— Отвези ее в мой дом в Гемпшире и передай экономке. Она знает, что надо делать. — Шарлотте он сказал: — Вам понравится быть моей женой.

И, взрыв гравий на дорожке, Текстед и его бандиты ускакали прочь.

Кучер хлестнул лошадей, отчего усталые животные привстали на дыбы в упряжи. Выругавшись, он успокоил их. Но, как только карета тронулась, Шарлотта быстро подскочила к двери и выпрыгнула. Она упала тяжело на колени, но не ушиблась. Девушка бросилась к отцу и прильнула к нему. Он еще дышал и постанывал.

— Папа, ты тяжело ранен?

Позади себя она услышала брань кучера.

— Вы слышали, чего приказал хозяин, мисс. Идемте.

Шарлотта почувствовала на своем плече тяжелую руку и попыталась сбросить ее, но кучер был слишком силен и волоком потащил девушку к карете.

— Если надо будет, я вас свяжу.

— Я не поеду с тобой! — закричала Шарлотта. — Лучше умереть. Что ты за человек, что обращаешься с дамой, как с тварью?

Он хохотнул, крепко держа Шарлотту за плащ и с легкостью покрывая расстояние до кареты.

— Негодяй, которому хорошо платят.

Когда он открыл дверцу кареты, держа сопротивлявшуюся Шарлотту, из-за экипажа появился еще один человек. Он переступил через девушку и приставил к виску кучера пистолет.

— Отпусти ее, очень осторожно, или я с удовольствием разнесу тебе голову.

— Гарри! — вскрикнула Шарлотта. — Слава Богу, ты пришел. Но как ты здесь оказался? Откуда ты узнал?

— Стоунлей заподозрил какую-то хитрость. Я все время следовал за вами. Что случилось с сэром Джоном? Мне было плохо видно. Я старался оставаться незамеченным, пока не понадоблюсь.

Шарлотта быстро поднялась и побежала к отцу, на ходу объясняя, что произошло.

— Но я не знаю, куда они повезли Стоунлея.

— Я слышал разговор людей Текстеда. Они направились с ним в Льюис. Завтра с утренним приливом оттуда в Новый Южный Уэльс отходит корабль с осужденными на каторгу. Если мы хотим спасти твоего отца и увидеть Стоунлея, надо торопиться. Ты можешь дать что-нибудь из твоей одежды, чтобы связать этого негодяя? Он должен быть с нами как доказательство наших слов. Я уверен, констебль в Брайтоне поможет нам.

Шарлотта вытащила из капюшона шнурок и передала его Гарри. Потом оторвала оборки от своего муслинового платья и положила голову отца себе на колени. Разглядев побелевшее лицо сэра Джона, влажное от испарины, и ощутив могильный холод его кожи, девушка заплакала.

— Ты должна увидеть принца, — с трудом проговорил сэр Джон. — Только он может задержать отплытие корабля. Если Стоунлея увезут, он пропал. Текстед проследит за этим. Теперь я это знаю.

— Молчи. Береги силы, — шепнула Шарлотта. — Мы поедем к принцу.

Она попыталась закрыть рану отца, подложив муслин под окровавленный жилет.

Усадив связанного кучера на свою лошадь, Гарри крепко привязал его к ней и прикрепил поводья к задку кареты. Сэр Джон и Шарлотта разместились в ней, Гарри сел верхом на переднюю лошадь упряжки, и не прошло и минуты, как они помчались назад в Брайтон.

40

— Он будет жить? — спросил принц.

Его круглое покрасневшее лицо выражало озабоченность. Было поздно, почти час ночи. Его Королевское Высочество принимал нескольких избранных гостей, развлекая их по своей привычке до двух или трех часов пополуночи.

Шарлотта прикрыла плащом запятнанное кровью платье, свидетельство серьезных ранений отца, и ответила, сдерживая слезы:

— Хирург ничего не обещает, он только сказал, что приложит все усилия.

— Все в руках Божьих, — тихо сказал принц, похлопывая ее по плечу. Затем обратился к Гарри: — Что же нам делать со Стоунлеем? Льюис, вы говорите?

Гарри кивнул:

— Да, я слышал разговор подручных Текстеда, пока шел бой между ним и сэром Джоном.

— Он очень умен, этот Текстед. Нам следует мчаться в Льюис, чтобы успеть до прилива. Я поеду с вами.

— О нет, Ваше Королевское Высочество, — сказала Шарлотта, выступая вперед и делая реверанс. — У меня и в мыслях не было подвергать вас опасности, когда я попросила вас о помощи. Я думала, с этим справятся ваши драгуны.

Теплая улыбка озарила лицо принца. Лучась гордостью, он ответил:

— Я отлично владею шпагой. Я был при Ватерлоо, вы знаете.

Сердце у Шарлотты замерло, а потом оно часто забилось. Она слышала, что принц и в самом деле верит, что служил в армии Веллингтона. Но, насколько ей было известно, за все время войны нога Его Высочества не ступала на земли за пределами Англии. Неужели он так же безумен, как и его отец, Георг III? Страдая умственным расстройством, тот кричал, уставившись в пол: «Я смотрю в ад!» Взлохмаченные седые волосы, неопрятная борода, слепота — таков был облик отца принца.

— Что вы так на меня смотрите? — спросил принц и, подмигнув, добавил: — Даже если мы с вами знаем правду, что с того? Сердцем я всегда был с ними. Однако вы правы в одном: мои ребята сослужат нам хорошую службу. Но я все равно намерен ехать с вами. В конце концов, кому, если не принцу, отправиться за настоящим приключением?

Шарлотта удивилась быстроте, с какой принц отдавал приказы. Не прошло и нескольких минут, как его карета уже была готова и шестерка ретивых коней нетерпеливо переступала копытами.

Поездка в Льюис на великолепных лошадях Его Королевского Высочества прошла быстро и без всяких происшествий. Разбуженный капитан был крайне удивлен, узнав, что у него на борту неизвестный ему заключенный. Не составило никакого труда разыскать Стоунлея, все еще пребывавшего без сознания. А еще через несколько минут его голова уже покоилась на коленях Шарлотты.

— Наверное, надо отвезти его в Эшест-холл, — сказала она, взглянув на принца.

Сев напротив Шарлотты, он отдал приказание кучеру, готовому закрыть дверцу:

— В Эшест-холл. — Довольный, что лорд жив, хоть и без сознания, принц улыбнулся: — Неплохо я распоряжался, как вы считаете, мисс Эмберли? Мне следовало бы сделать военную карьеру, как моему брату герцогу Йоркскому. Хотя тот оказался замешан в ужасном скандале с миссис Кларк, что погубило его будущее. Да, пожалуй, военная служба подошла бы мне больше, чем ожидание и надежда однажды стать королем. Но хватит жалоб, расскажите мне о планах Текстеда. Думаю, мы поступим не слишком мудро, привлекая его к суду — тогда не избежать скандала, — но что вы думаете о высылке его за пределы Англии?

Шарлотта не сводила глаз с безжизненного лица Стоунлея и гладила его холодные щеки. Она почти не слышала принца. Забыв, что разговаривает с Его Королевским Высочеством, ответила:

— Мне все равно, даже если вы сошлете его в ад. Лишь бы он никогда больше и пальцем не коснулся никого из нас.

— Какая прекрасная мысль! — со смехом отозвался принц. — Но боюсь, у меня недостанет на это власти. В ад, говорите?

Шарлотта подняла взгляд и увидела веселых бесенят в глазах принца.

— О, простите меня, Ваше Королевское Высочество. Мне и в голову не приходило дерзить вам. Я лишь высказала боль своего сердца, оно обливается кровью.

— Понимаю, — посочувствовал принц. — И не волнуйтесь за Стоунлея, моя дорогая. Он крепкий человек. День-другой в постели — и он встанет совершенно здоровым. Не повредят банки и пиявки. Я лично дам указания врачу.

Яркий, слепящий свет резал глаза. Спрятаться от него, загасить его. Кошмары теснились в мозгу лорда. Все перемешалось: ночи и дни, шпаги и корабли, чудовища и драконы. В них мелькали Шарлотта, ее отец, Гарри. Какие-то хищные животные подползали к его ногам, а он, прикованный цепями, не мог двинуться. Кожа горела от укусов.

Наконец он очнулся, или ему показалось, что очнулся, а возможно, его снова посетил Морфей. Но он ощутил на лице прикосновение прохладной, влажной травы, отовсюду лился свет. Травинки прикасались к его щекам, губам. Какая мягкая трава. Прохладная и влажная. Влага просочилась между губ, и он удивился, почувствовав соль.

Внезапно ему стало трудно дышать, на грудь навалилось что-то тяжелое, и это что-то издавало странные вздохи. Он протянул руку, пытаясь потрогать этот предмет, и запутался пальцами в женских волосах.

Вздрогнув, Стоунлей с трудом открыл глаза — так болела голова. Он понял, что женщина на его груди плачет.

— Ты простишь меня, моя любовь? — Он узнал голос Шарлотты. Почему она в таком отчаянии? — Пожалуйста, не покидай меня. Это я во всем виновата. Я могу винить только себя. Только не оставляй меня! Не оставляй меня, Эдвард, умоляю тебя!

Стоунлей еще плохо понимал, где он и что с ним случилось.

— А куда я еду, дорогая, и почему ты плачешь?

— Эдвард! — вскрикнула Шарлотта и принялась гладить его по лицу. — О, мой любимый! Ты вернулся!

Она целовала его щеки, подбородок, губы, и тогда он понял, откуда взялся привкус соли. Она плакала и целовала его, и ее слезы смочили его губы.

— А что случилось? — спросил лорд, с обожанием глядя на Шарлотту.

Он увидел, как дрогнули ее губы.

— Все и ничего! Ты жив, и это главное. Эдвард, ты находился без сознания несколько дней. И все потому, что я… я тебя похитила.

Стоунлей закрыл глаза. Словно тысячи океанских волн накатывались, сталкиваясь в его голове, делая невозможным любое умственное усилие.

— Меня кто-то ранил? — спросил он.

— Да, очень сильно. Я думала, ты умер. Это произошло на ферме: я должна была доставить тебя туда обманом и встретиться там с отцом.

Стоунлей улыбнулся.

— Нечто в этом роде я предвидел. Очень романтично, только без сэра Джона было бы лучше. Как-то не принято бежать вместе с отцом невесты!

— Да не бежать, родной! — с любовью прошептала Шарлотта. — Тебя похитили.

— Теперь я припоминаю… да, твое странное и очень спешное послание. Я невольно насторожился. — Он открыл глаза и притянул к себе Шарлотту. — Гарри тебя нашел?

— Да, он спас меня.

— Тогда я доволен. Надеюсь, все улажено. Когда мы назначим день свадьбы, Шарлотта? Если не возражаешь, поскорее… как только я буду получше соображать. Мы получим специальное разрешение, и тогда нас никто не разлучит. Что скажешь?

Шарлотта слегка отодвинулась и расправила ворот ночной рубашки лорда. Взглянув ему в глаза, она сказала:

— У тебя, должно быть, мозговая горячка, дорогой. Ты не можешь жениться на мне, узнав, что я подготовила твое похищение. Я очень порочна, Эдвард. Я… по-моему, очень даже хорошо, что так все получилось, теперь ты точно знаешь, что я из себя представляю.

— Так и есть, — спокойно ответил Стоунлей. — Женщина, которая пойдет до конца ради тех, кого любит. А теперь хватит болтать чепуху. Ты станешь моей женой, и чем скорее, тем лучше.

— О Эдвард, — выдохнула Шарлотта, прижимаясь губами к его губам.

И снова минуты превратились в вечность. Так бывает со всеми влюбленными.

— А где Текстед? — спохватился Стоунлей.

— Его Королевское Высочество навсегда выслал его из Англии. Думаю, он уже уехал. Сначала в Кале, потом в Италию.

— Значит, принц знает о моем похищении? Шарлотта поведала всю историю, начиная с появления громилы, который ударил его по голове. Рассказала о поединке на шпагах между ее отцом и маркизом, поведала о том, как принц настоял на своем личном участии в его освобождении.

Стоунлей нежно коснулся пальцами щеки и подбородка Шарлотты.

— Как твой отец? Он жив? Девушка улыбнулась.

— Вполне. Оказалось, он очень похож на тебя — слишком упрям, чтобы так легко умереть.

— Я рад. Не придется пережидать срок траура, чтобы пожениться.

Шарлотта взяла ладони Стоунлея в свои. Встала у кровати на колени, чтобы быть вровень и смотреть лорду прямо в глаза.

— Эдвард, ты уверен? Когда я думаю, что мы чуть не сотворили с тобой… а еще папино прошлое, когда он уговаривал Элизабет бежать с ним… По-моему, ты допускаешь ошибку, желая связать себя с нашей семьей. Боже мой, ведь я виновата в том, что тебя едва не убили!

— Я пострадал из-за собственной глупости, Шарлотта. Я понимал, что ты действовала, желая отомстить мне за те испытания, которым я тебя подверг. Кроме того, я знал, что Текстед хочет причинить мне вред.

— Откуда?

— Скажем, его ненависть ко мне не такая уж большая тайна.

Лицо Шарлотты болезненно исказилось.

— Я везла тебя в пасть коварной ловушки. Ты не представляешь, какой ужас мне пришлось пережить, увидев того страшного человека с дубинкой! Я никогда себе этого не прощу!

— Не переживай, Шарлотта, — притянул ее к себе Стоунлей. — Если я оказался настолько нерасторопен, что позволил огреть себя по голове, то получил бы по заслугам, умерев. И не смей больше обвинять себя. Хватит. Веди я себя с самого начала нашей встречи по-джентльменски по отношению к тебе, ничего бы не случилось. Поэтому во всем виноват я. Было бы лучше, если бы все эти дни мы посвятили нашему будущему. И спорили только об одном — где провести медовый месяц.

— Значит, ты меня прощаешь? — громко всхлипнув, спросила Шарлотта.

— А разве нет?

— Тысячу раз да!

Он крепче прижал ее к себе. Голова его все еще гудела. Лорд осторожно дотронулся до затылка, коснулся шеи.

— Почему у меня здесь болит?

— Вши, — ответила Шарлотта. — Мы их вывели, но остались укусы. Ты расчесал их, пока был без сознания, мы не могли удержать тебя. По всей видимости, ты принес их с корабля. Я сама оказалась искусанной ими, пока держала твою голову на коленях во время возвращения из Льюиса. — Она дотронулась до его лица, и слезы снова выступили у нее на глазах. — Эдвард, ты не представляешь, как я рада видеть тебя живым и выздоравливающим!

— Похоже, я тебе немного нравлюсь?

— Пожалуй да, немного.

Раздался осторожный стук в дверь, Шарлотта торопливо объяснила, что дом полон гостей.

— Возможно, этого не следовало делать, но Его Королевское Высочество предложил дать от твоего имени прием для всего графства — чтобы смягчить возможный скандал. Хотела бы я знать, что предложил бы он в случае твоей смерти?

Стоунлей рассмеялся, но тут же поморщился от боли в голове.

— И кого же я принимаю?

— Во-первых, моего отца, хотя он еще неважно себя чувствует. Он потерял много крови. Здесь Эмили с полковником, чтобы придать пристойность моему присутствию в твоем доме. Селина и Мод… и, конечно, Гарри.

Лорд слабо улыбнулся.

— Разумеется. Он все еще без ума от нее?

— А она от него, — тихо ответила Шарлотта, проводя пальцем по его подбородку, щекам и бровям.

— Похоже, мой прием имеет все основания стать праздником по случаю помолвки. Ты теперь уже не сможешь мне отказать, Шарли.

Глаза Шарлотты расширились.

— Ты назвал меня Шарли?

— Мне хотелось этого, едва я услышал, что к тебе так обращаются. Моя дорогая Шарли. Я так рад, что ты нашла меня.

Лорд с усилием поднял руку, положил ладонь Шарлотте на затылок и, притянув ее голову к себе, поцеловал девушку.

Стук в дверь повторился, и вошли сэр Джон и Генри.

— Как наш больной? — поинтересовался баронет, медленно проходя по комнате. Поймав взгляд Стоунлея, он продолжил: — Клянусь Юпитером, вы живы. Слава Богу!

Генри подбежал к Стоунлею.

— Он уже не такой белый, как сегодня утром, правда, папа?

— Белый? — переспросил Стоунлей.

— Ну да, как меловые скалы. — Явно довольный видом Стоунлея, Генри тут же повернулся к сестре и заговорил о более важном для его юного сердца: — Ты пойдешь завтра со мной купаться? С няней совсем не так весело, она не позволяет мне прыгать в воду с верхней ступеньки купальни. Отсюда до моря два часа и два часа обратно.

— Генри, веди себя как следует, — укорила брата Шарлотта. — Лорд Стоунлей только что пришел в себя. Ты ничего не хочешь ему сказать?

— О да, сэр. Прошу прощения. Раз вы не собираетесь умирать, не хотите ли поехать с нами завтра на море? Няня говорит, что это очень полезно для здоровья.

Стоунлей засмеялся.

— Непременно поеду, если смогу.

— Иди отсюда, негодник, — сказала Шарлотта. — Можешь попозже еще навестить его светлость. Мы пробудем здесь несколько дней, так что тебе придется придумать другие развлечения.

Не меньше пяти секунд на лице мальчика читалось сильнейшее разочарование, сменившееся выражением блаженства.

— Я все равно не смог бы поехать на море, — сообщил он. — Конюх Бадгет обещал разрешить мне чистить конюшню, если я буду хорошо себя вести. А я вел себя очень хорошо, да, папа?

Сэр Джон погладил сына по голове:

— Да, сынок.

Генри не нуждался в других поощрениях и тут же выбежал из комнаты.

Сэр Джон, пересиливая боль и головокружение, придвинул стул к постели лорда. Он с трудом сел, неловко застыв в неудобной позе.

— Папа, тебе надо вернуться в постель, — мягко предложила Шарлотта, видя, как нездоровится ее отцу.

— Я хотел убедиться, что Стоунлей выкарабкался. Теперь я должен кое-что сказать.

— В этом нет нужды, сэр, — сказал Стоунлей. — С вашего разрешения, мы с вашей дочерью хотим пожениться. Какое бы зло не омрачало наши прежние отношения, я намерен полностью забыть прошлое. Вы готовы начать все заново?

За последние несколько дней сэр Джон постарел лет на десять. Из него словно утекли жизненные силы. Повлияло тяжелое ранение, но, несомненно, и предательство Текстеда, и пагубная страсть к рулетке, повредившая Генри.

Сэр Джон медленно заговорил:

— Как мне исправить все то зло, что я вам причинил? Мне нечего сказать в свое оправдание, кроме того, что я был слеп до той поры, пока Текстед не обнажил свою шпагу, решив убить меня. И тут я словно прозрел. Память об Элизабет тяжелым проклятием лежит у меня на сердце. Что бы ни нашло на меня, она была совершенно невинна.

По щекам его потекли слезы.

Шарлотта посмотрела на Стоунлея. Что он ответит на признание ее отца? Ведь тот подло собирался воспользоваться душевным нездоровьем Элизабет. Лорд смотрел в потолок, лицо его исказила душевная боль. Напоминание причиняло ему страдание.

— Когда-то я решил уничтожить вас, сэр Джон, из-за сестры. Но шли недели, годы, и вы, казалось, своими руками несли себе гибель.

Не стану отрицать, в моем сердце все еще тлеет негодование против вас. — Стоунлей посмотрел на баронета. — Но я прощу вас ради Шарлотты. Давайте больше не будем об этом говорить. Он протянул руку, и сэр Джон взял ее в свои ладони и крепко сжал.

— Шарлотта упомянула в своем письме, что вы попали под влияние дурного человека. Он теперь далеко. Давайте забудем и об этом. Вам нужно воспитывать сына и, если пожелает Господь, внуков. — Лорд слегка улыбнулся. — Как только я поправлюсь, вы отдадите мне в жены свою дочь, и все плохое забудется.

Сэр Джон боролся с охватившими его чувствами. Наконец он снова крепко сжал руку Стоунлея и произнес:

— Настоящий джентльмен, славный парень. Затем медленно поднялся и вышел из комнаты.

Он ушел. Шарлотта, присев, положила голову на подушку рядом со Стоунлеем, чтобы быть еще ближе к нему. Окна были открыты, ветерок надувал тонкие занавески, доносился отдаленный смех.

— Кто это? — спросил Стоунлей.

— Мод и Гарри. Ты ни за что не угадаешь! Она…

— … приняла его предложение руки и сердца.

— Да.

Лорд нежно поцеловал Шарлотту.

— Это ты так яростно требовала, чтобы она образумилась и согласилась на столь достойный союз?

Шарлотта лукаво улыбнулась:

— Нет. Ну разве что немного. Она и сама его любит.

— А как же Селина? Полагаю, у тебя есть жених и для нее.

Шарлотта порозовела.

— Так получилось, что Альфред Найт решил приехать в Брайтон и побыть здесь до конца лета.

— Альфред Найт? Тот рыжий молодой человек, что ходил за ней по пятам, по-моему, год назад?

— Именно тот.

— Как повезло твоим подругам, что у них есть ты, которая так близко к сердцу принимает их интересы.

— Но и тебе повезло. Их оскорбленная гордость заставила меня приехать сюда.

— Как же так?

— Я никогда не направилась бы в Брайтон, — сказала Шарлотта, — если бы не их настоятельные просьбы и не письмо моего отца. Ты не находишь это забавным?

— Я считаю это не чем иным, как Божьей волей. — Стоунлей помолчал, потом добавил: — Или карой Немезиды? Скажи, Шарлотта, ты мое благословение или наказание за гордость и высокомерие?

Шарлотта мягко коснулась его щеки ладонью, легко ущипнув.

— И то и другое — заявила она.

— Злюка, — прошептал он, обнимая ее за плечи и прижимая к сердцу.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

37

38

39

40

Реклама на сайте