«Завтрашние мечты»

Хизер Кэлмен Завтрашние мечты

ОТРЕКАЯСЬ ОТ ЛЮБВИ

Любви подобной, прошу простить,

На свете этом не может быть…

«Травиата»

Глава 1

Нью-Йорк, 1868 год

Он должен рассказать ей все.

Сет Тайлер закрыл глаза и прижался щекой к окошку экипажа, пытаясь остудить свое пылающее лицо прохладой залитого дождем стекла. Никогда еще он не чувствовал себя таким сиротливо одиноким и напуганным. Ни разу в жизни ему не доводилось испытывать такое безысходное отчаяние.

Он закашлялся от подступившего к горлу приступа тошноты и только тогда ощутил голод. Сет был слишком подавлен, чтобы помнить о еде после того, как детектив рано утром раскрыл ему страшную правду о его происхождении.

И именно эту правду он должен был рассказать Пенелопе.

Но как рассказать ей? Как вынести то выражение ужаса и отвращения, которое появится на ее милом личике после его признания? Как пережить огромное горе, если он потеряет ее?

Но он должен расстаться с ней, у него нет другого выхода. Разве может он жениться на ней, зная, кто он и кем ему предназначено стать?

Когда Сет набрался мужества, стремясь достойно встретить предстоящее тяжелое испытание, колесо экипажа попало в глубокую рытвину на углу Семнадцатой улицы и Ирвинг-Плейс, в ту самую яму, куда попадал каждый экипаж, возивший его в театр на прошлой неделе. От неожиданного толчка Сет больно ударился щекой о стекло, и этот удар предупредил его, что они подъезжают к Музыкальной академии.

Слишком утомленный, чтобы поднять руку и потереть ушибленное место, Сет с трудом приоткрыл глаза и вяло взглянул на залитую дождем улицу. Стекло запотело от его горячего дыхания, и мелькавшие за окном прохожие казались призраками. Добравшись до угла Четырнадцатой улицы и Ирвинг-плейс, экипаж замедлил ход, извозчик некоторое время подыскивал место в длинном ряду выстроившихся карет, кебов и экипажей, которые поджидали выходивших из театра зрителей. Наконец, слегка накренившись, кеб втиснулся между двухместной каретой и неповоротливым экипажем, запряженным одной лошадью, вызвав поток непристойной брани у соседа-извозчика.

— Пенелопа Пэрриш была превосходна сегодня вечером, — донесся до Сета высокий женский голос.

— Она необыкновенная девушка, — гулко произнес спутник женщины. — Голос просто ангельский, да фигура и личико тоже под стать. Это такая редкость для оперной певицы. Большинство из них напоминают потрепанных племенных кобылиц.

Это замечание вызвало негодующие восклицания у женщин. Ухмыльнувшись, мужчина добавил:

— Помяните мои слова, эту девушку ждет блестящее будущее. И я сердечно рад за нее. Браво!

Дождь хлынул с новой силой, и люди торопливо прошли мимо экипажа Сета. Их голоса затихли вдали, когда они укрылись в своих каретах.

Пенелопа Пэрриш. Необыкновенная. Прекрасная. Талантливая. Сет улыбнулся с нежной гордостью. Его Пенелопа.

«Но ненадолго», — предупредил его внутренний голос.

От этой мысли у него сжалось сердце, и если бы здесь не было так людно, он наверняка поднял бы кулаки к небесам и в крике выплеснул свое негодование.

За что?! Он не заслужил того, чтобы вся его жизнь была разрушена! Он заслужил право на лучшую участь! Он долго работал и упорно боролся за все, что имел. И при этом он старался оставаться хорошим человеком, и, по его собственному мнению, ему это удалось. Так почему… Господи!.. Ответь, почему сейчас, когда он наконец достиг вершины успеха и встретил любовь, о какой не мог и мечтать, на него обрушилось это проклятие?

Сет закрыл лицо руками, у него вырвался невольный стон. Что же ему делать? Боль, резкая и незатухающая, кипела в нем и захватывала все его существо, и он в любой момент мог потерять контроль над собой.

Все внутри у него оборвалось, когда Сет представил, как тосклива будет его жизнь без Пенелопы. Она была для него всем: его радостью в жизни, счастьем, поводом для улыбок. Все, что он делал, он делал ради нее в своем бесконечном стремлении быть достойным ее любви. Его душа погибнет без этой любви. Она высохнет, и от него останется лишь телесная оболочка… совсем как от его недавно отыскавшегося отца.

Боже милостивый! Неужели ему в самом деле суждено разделить судьбу своего отца? Возможно ли, что он обречен провести свою жизнь в стенах психиатрической лечебницы, всеми покинутый и презираемый, оставленный умирать в одиночестве? И его жизнь превратится в жуткий ад, единственным избавлением от которого может стать только смерть? Нет, это невозможно.

Но как избежать такой судьбы? Ведь дело не столько в том, что его произвел на свет сумасшедший, сколько в жутком преступлении, которое привело его отца к заточению в психиатрическую лечебницу: брат изнасиловал свою родную сестру.

И Сет был проклятым плодом насилия.

Поэтому теперь, зная о своей дурной крови, о наследственности, которая, возможно, и его ввергнет в пучину безумия, он больше не мог думать о женитьбе на Пенелопе.

Она так прекрасна и талантлива, что вправе рассчитывать на счастливую жизнь с мужчиной, имеющим прочное положение в обществе и ясное будущее. С мужем, который будет ободрять ее, вдохновлять, ценить и разделять ее успех; с тем, кто даст возможность их детям унаследовать ее необыкновенное дарование.

— Сэр?

Сет отнял руки от лица и недоуменно уставился на извозчика, смотревшего на него с участливым выражением.

— Вы не заболели, сэр?

Сет заставил себя улыбнуться.

— Нет. А что?

— Да мы стоим здесь уже довольно долго. Другие извозчики ругаются, мы загораживаем проезд.

Нахмурившись, Сет выглянул из окошка. Пока он размышлял о своей горькой участи, экипаж медленно продвигался вперед и сейчас находился прямо перед входом в театр.

Сет долго смотрел на выходивших зрителей, которые толпились у главного портика. Ему нужно было набраться смелости, чтобы прорваться сквозь эту шумную, смеющуюся толпу, пройти за кулисы и рассказать Пенелопе всю правду.

В какой-то миг он был готов попросить извозчика отвезти его назад в отель, послать к черту всякую честь и просто исчезнуть без всяких объяснений.

Но Сет знал, что не сможет так поступить. Пенелопа ждала его, надеясь, что они вместе отправятся на ужин к Шерри. Она верила ему и имела полное право услышать правду. Он обязан предоставить ей возможность самой разорвать их помолвку, чтобы таким образом не пострадала ее честь.

Заплатив извозчику, Сет протиснулся сквозь толпу у входа, прошел мимо театралов, обменивающихся впечатлениями в фойе, и вошел в зрительный зал.

За исключением двух музыкантов, которые в оркестровой яме укладывали свои инструменты и ноты, в богато отделанном позолотой театре было пусто, как в баре в воскресное утро. Бархатный малиновый занавес был поднят, вероятно, для того, чтобы привести в порядок сцену. Сет остановился, глядя на впечатляющие декорации.

Это был единственный вечер с момента его приезда в Нью-Йорк, когда он пропустил спектакль. Интересно, заметила ли Пенелопа его отсутствие… Но он сразу с легкой улыбкой отогнал эту мысль. Ведь благодаря любезности своего друга и партнера по бизнесу Вильяма С. Шермерхорта арендованное им место находилось в одной из закрытых лож. А Пенелопа обычно была так поглощена пением и волшебным миром оперного спектакля, что все остальное, для нее переставало существовать.

Прислонившись к перилам, Сет представил Пенелопу на сцене. Сегодня она должна была петь в опере Вагнера «Летучий голландец», исполняя партию прекрасной, но несчастной Сенты.

Девушка выглядела великолепно в образе своей героини, особенно в самые последние драматические минуты оперы. Она стояла на отвесном утесе, ее белое платье развевалось от ветра, поднятого «Летучим голландцем», а голос дрожал от горького отчаяния, когда она пела: «Здесь я стою, верная тебе до самой смерти!»

«Верная тебе до самой смерти»? — задался риторическим вопросом Сет, и сердце замерло у него в груди. А что, если Пенелопа, как Сента, решит принести свою жизнь в жертву ради него? Поглощенный мыслями о своих несчастьях, он и не подумал о том, что она может настаивать на браке с ним, несмотря на все доводы о невозможности их счастливого будущего.

Кровь застыла у него в жилах от этой мысли. Черт побери! Очень возможно, что Пенелопа откажется разорвать помолвку. Зная упрямство этой женщины, такого вполне можно было ожидать. Сет знал, что она страстно любит его и, несмотря на грандиозный успех и мечты о продолжении карьеры, Пенелопа может наотрез отказаться расстаться с ним. Разве не доказала она ему свою любовь прошлой ночью единственно верным способом?

Так что же делать? Одна мысль о том, что она станет свидетельницей его постыдного краха и погружения в сумасшествие, лишила его всякого хладнокровия.

Сет невольно крепче ухватился руками за перила. Он все-таки должен разорвать эту помолвку. Именно сейчас, пока его рана еще свежа, а решимость тверда.

Но что будет, если Пенелопа заплачет? Не успел он и подумать об этом, как в горле у него встал холодный ком страха. Сможет ли он остаться непреклонным, если она станет рыдать и умолять? Как же тогда сказать ей «нет», если в прошлом ему никогда не удавалось это сделать?

Плечи его ссутулились от отчаяния. Он просто обязан найти выход. Он должен сделать что-то… все, что угодно, чтобы положить конец их отношениям.

Навсегда.

Глава 2

— Что с-случилось? — пролепетала Пенелопа, изумленно глядя на склонившегося над ней ангела.

Раздался звук шагов, и рядом с ангелом появился Джулиан Тиббетт, который в «Летучем голландце» исполнял партию егеря Грина, помолвленного с Сентой.

— Ну, наконец-то ты решила вновь присоединиться к миру живых! Ты заставила нас поволноваться.

Пенелопа невольно съежилась от этих слов.

— Неужели вы волновались? — кивнула она в сторону ангела.

Джулиан рассмеялся, в то время как ангел казался совершенно смущенным. Тут Пенелопу неожиданно осенило, и она тоже залилась смехом. Все еще улыбаясь, девушка принялась объяснять:

— Я была невероятно удивлена, когда очнулась и увидела ангела, склонившегося надо мной. Ангела, похожего на золотистого грифа. В какой-то миг я подумала, что умерла и попала на небеса.

— Гриф, говоришь? — Джулиан погладил свои густые черные усы, его темные глаза оценивающе оглядели ангела с ног до головы, словно сравнивая его внешность с образом хищной птицы.

Ангел протестующе вскрикнул и шлепнул его по руке.

Широко улыбаясь, Джулиан обнял девушку за талию и привлек к себе.

— Пен, позволь представить тебе сторожевого грифа, Элизабет Хемпел. Она заменяет Матильду Месслинджер в роли ангела в постановке «Фауста».

Пенелопа сердечно кивнула девушке и неожиданно сморщилась от резкой боли в шее.

— А что случилось с Матильдой? — спросила она, разминая рукой заболевшее место. Ее несколько дней не было в театре, и она не знала о последних событиях в труппе.

— Она получила более выгодное предложение от Сэмюэля Пайка. А раз уж я знаком с Лиззи, то подумал, что она может заменить Матильду. Когда эта гарпия-костюмерша услышала о замене, то заставила нашего нового ангелочка примерить костюм сегодня же, дабы убедиться, что он Лиззи в самый раз и не придется его подгонять. Вот и весь наряд, — кивнул он на Лиззи, при этом задержав оценивающий взгляд на ее пышной груди, которая, казалось, при очередном вздохе выскочит из тесного корсета. Потом он добавил: — Как видишь, все подошло превосходно.

Лиззи коротко хихикнула и шутливо шлепнула его по щеке.

— Ты просто несносный шалунишка, Джулиан!

— Верно, — отозвался он, глядя на нее, как волк на ягненка… — Однако, если ты переоденешься, я, может быть, возьму тебя в Германский зимний сад и позволю тебе заняться моим воспитанием.

Лиззи заколебалась и нерешительно взглянула на Пенелопу.

— Мне кажется, не стоит оставлять сейчас мисс Пэрриш одну.

— Кто тебе сказал, что она останется одна? Я побуду с ней, — отозвался Джулиан.

Сжав в нерешительности руки, Лиззи вопросительно взглянула на Пенелопу, которая улыбнулась в ответ и одобрительно кивнула. Пенелопа знала наверняка, что в компании Джулиана она будет в полной безопасности, несмотря на его репутацию распутника. Конечно, поначалу, только появившись в их труппе, он проявлял к ней далеко не бескорыстный интерес. Но она решительно отклонила все его ухаживания, и со временем они стали добрыми друзьями.

Получив благословение Пенелопы, Лиззи буквально выпорхнула из комнаты.

— Она хорошенькая, — заметила Пенелопа, пытаясь сесть. Розовая кушетка, на которой она лежала, была не слишком удобной.

— Ложись! — прикрикнул Джулиан и, видя ее нежелание подчиниться, пригрозил: — Если ты сейчас же не ляжешь, я расскажу твоему обожателю, какая ты упрямица.

Пенелопа рассмеялась.

— Боюсь, уже слишком поздно. Он прекрасно осведомлен о моей настырности и не раз испытал ее на себе.

— И он все еще хочет жениться на тебе? — театрально вздохнул Джулиан. — Что ж. Не могу сказать, что осуждаю его. Одного мимолетного взгляда на твои ямочки на щеках достаточно, чтобы любой мужчина смотрел сквозь пальцы и на более серьезные пробелы в твоем воспитании, чем просто упрямство. Однако, — тут он скрестил руки и устремил на нее серьезный взгляд, — я уверен, что в данном случае мистер Тайлер настаивал бы на твоем послушании.

— Но эта тахта вся какая-то бугристая. — Она сердито стукнула по ней кулачком. — У меня болит спина, словно я лежу на камнях.

Джулиан заметил бархатную подушечку на большом кресле возле кушетки и приподнял ее за бахрому.

— Мягкая, — объявил он, слегка похлопав рукой по подушке, и подложил ее под голову девушке. — Все, больше никаких возражений. Ложись сейчас же.

Пенелопа бросила на него протестующий взгляд.

— Я не шучу!

Этот тон говорил ей, что лучше подчиниться, иначе ее заставят лечь.

— Но это же смешно, — проворчала она, недовольно укладываясь на кушетку. — Я прекрасно себя чувствую.

— Прекрасно? — Его черная бровь вопросительно приподнялась. — Да как только ты зашла за кулисы сразу после спектакля, то, — он громко хлопнул в ладоши, — тут же свалилась без чувств. Вряд ли это можно назвать прекрасным.

— Но я никогда в жизни не падала в обморок, — протестующе возразила она.

— Что ж, все когда-нибудь случается впервые.

Но почему именно сейчас, удивилась Пенелопа. Она почему-то была расстроена этим эпизодом гораздо больше, чем хотелось бы. Тревога не уходила. Тем более что она никогда не была изнеженной женщиной, склонной к обморокам. Так почему же так случилось? Ее брови недоуменно приподнялись. Конечно, в театре было очень душно сегодня вечером, да и последние несколько дней она чувствовала какое-то недомогание. Но все же…

Не в силах больше выносить неудобства от жесткого дивана, Пенелопа приподнялась. К своему стыду, она заметила, что в вырезе платья видны кружевной лифчик и вышитый корсет. Девушка попыталась снова натянуть платье на плечи, но вдруг ощутила, как расшнурованный корсет поехал вниз.

Джулиан, как джентльмен, каковым он в общем-то не являлся, отвернулся к туалетному столику, делая вид, что разглядывает красивый букет белых роз, присланных Сетом.

— Кстати, — заговорил он, не отрывая взгляда от цветов, — Лиззи заставила меня ждать снаружи, пока расстегивала твой кор… хм-мм… твою одежду.

Улыбнувшись на такую несвойственную Джулиану деликатность, Пенелопа затянула завязки корсета и застегнула верхний крючок платья.

Приведя себя в порядок, она села на край кушетки и поддразнила его:

— Цветы быстро завянут, если ты будешь так пристально смотреть на них.

Слегка пожав плечами, Джулиан повернулся к ней лицом.

— Ну и что? Твой обожатель тебе каждый вечер дарит свежий букет. — Сморщившись, словно его укололи булавкой, он проворчал: — Мне уже надоело видеть фуражку посыльного с цветами.

— Сет балует меня, — призналась она, приподнимаясь с кушетки.

Джулиан в мгновение ока подскочил к ней и заставил снова сесть.

Пенелопа улыбнулась, увидев озабоченное лицо друга.

— Уверена, со мной ничего не случится, если я сяду за туалетный столик, — тихо возразила она. — Скоро придет Сет, и я хочу снять грим до его прихода.

Внимательно посмотрев на нее, он с явной неохотой согласился.

Пенелопа неуверенно встала, собираясь приготовиться к приходу Сета, и случайно наступила на подол длинного платья. Она упала бы, если бы Джулиан не подхватил ее.

Когда он уверенной рукой поддержал ее за талию, единственный крючок на спинке платья вдруг расстегнулся, и платье снова сползло с плеч.

В этот момент, когда Пенелопа полулежала в объятиях Джулиана, а вырез платья открывал взорам ее грудь, раздался громкий стук в дверь. Прежде чем она успела что-либо подумать или ответить, дверь широко распахнулась.

На пороге стоял Сет.

Ее сердце радостно забилось. Нежно улыбаясь, она отстранилась от Джулиана и протянула руки к Сету.

— Сет! Дорогой!

Сет не произнес ни слова. Его горящие глаза впились в Джулиана. Не отводя от нее пристального взгляда, он шагнул в комнату, захлопнув за собой дверь.

Джулиан отступил назад, его лицо вдруг сделалось пепельно-серым.

— Все не так, как может показаться, — произнес он с заметной дрожью в голосе.

Взгляд Сета стал еще более пристальным.

— О?!

Пенелопа невольно опустила руки, пораженная реакцией Сета.

— Уж не думаешь ли ты, что Джулиан и я… — Невольно у нее вырвался неуверенный смешок.

Сет не отрываясь смотрел на нее.

— А что, черт возьми, я должен думать, когда нахожу свою невесту полураздетой, мило развалившейся в объятиях другого мужчины? — Он буквально выплюнул эти слова.

Пенелопа вздрогнула, услышав такое обвинение.

— Я не разваливалась в объятиях, — возразила она. — И уж конечно, я не полураздетая.

Сет окинул ее с ног до головы резким, обвиняющим взглядом, выискивая компрометирующие детали в ее туалете. Наконец его глаза замерли, и кривая ухмылка заиграла на губах.

— Неужели?

Пенелопа проследила за взглядом, остановившимся на ее груди, и едва не задохнулась от неожиданности, заметив, что ее соски ясно просматривались сквозь тонкую материю сорочки. Обрадовавшись приходу Сета, она совершенно забыла о расстегнувшемся платье, ей даже и в голову не пришло, что он может плохо подумать о ней. Ведь он знает: она любит его и никогда не сделает ничего такого, что может осложнить их совместное будущее.

Задрожавшими пальцами она поправила платье. Неужели он так подумал? Разве она не показала, как много он для нее значит? Она преподнесла ему самое дорогое, что может дать женщина мужчине: свою любовь, верность и доверие. И главное — она отдала ему свою невинность. Разве это недостаточно доказывает ее преданность ему, желание соединиться с ним перед алтарем на всю жизнь? Неужели то, что она была девственна, когда он впервые овладел ею два месяца назад, не служит подтверждением того, что она не относится к женщинам легкого поведения?

Пока она безуспешно пыталась застегнуть крючки на спинке платья, негодование по поводу ревнивой подозрительности Сета переросло в справедливое возмущение. Как он может не доверять ей, не верить в ее любовь! Как осмелился унижать ее такими грязными обвинениями!

Пенелопа продолжала застегивать непослушные крючки дрожащими пальцами, ее щеки пылали от обиды. В этот момент Джулиан шагнул вперед, стремясь закрыть ее от дерзкого взгляда Сета. Умоляюще вытянув перед собой руки, он обратился к Сету:

— Если вы послушаете минуту, я смогу все объяснить.

— И что вы собираетесь мне сказать? — Сет презрительным взглядом смерил Джулиана. — Что моя невеста случайно оказалась в ваших объятиях?

— Ну да, — подтвердил Джулиан, вдруг понимая, как неправдоподобно звучит его объяснение. — Мисс Пэрриш едва не упала, и только по счастливой случайности я оказался рядом и поддержал ее.

Сет вопросительно приподнял темную бровь.

— Позвольте мне угадать. Мисс Пэрриш, у которой, насколько мне известно, лошадиное здоровье, стала жертвой припадка, а вы, как истинный джентльмен, поспешили к ней на помощь. — Он со злостью стиснул зубы. — И как добрый самаритянин вы увидели свой христианский долг в том, чтобы раздеть ее.

Джулиан оцепенел.

— Как вы смеете предполагать, что я могу воспользоваться беспомощностью женщины?

— Я ничего не предполагаю, — ответил Сет с горькой насмешкой в голосе. — Тут любому несмышленышу понятна вся несуразность ваших выдумок.

Джулиан шагнул к противнику, его лицо побагровело.

— Мне следовало бы вышвырнуть вас в коридор и придушить за эту клевету, — прохрипел он.

— Попробуй, — агрессивный тон Сета ясно показывал, что он готов драться.

— Прекратите немедленно эти глупости… оба! — Пенелопа прошла мимо застывшего Джулиана и встала между двумя мужчинами, готовыми в любой момент ринуться в драку. Глядя Сету прямо в глаза, она сказала: — Что бы ты ни думал, между мной и Джулианом ничего не было. Правда заключается в том, что, несмотря на мое, как ты вульгарно выразился, лошадиное здоровье, я упала в обморок после заключительной сцены. Джулиан принес меня сюда. Если ты мне не веришь, можешь спросить любого в труппе. Спроси у Элизабет Хемпел. Это она расстегнула мое платье и была со мной еще пять минут назад.

Сет отвел свой свирепый взгляд от Джулиана и недоверчиво посмотрел на нее.

— Да? И почему эта Элизабет поступила так неразумно, оставив тебя, полураздетую, с этим Дон Жуаном? — Он ткнул пальцем в Джулиана.

Пенелопа, схватив за руку, остановила Джулиана, когда тот негодующе ринулся к Сету.

— Джулиан, пожалуйста. Позволь мне все уладить.

Прошла, казалось, целая вечность, пока он наконец кивнул. Бросив на него благодарный взгляд, Пенелопа отвернулась от Сета, потому что, глядя на его циничное выражение лица, она сама хотела накинуться на него с кулаками.

Твердо приказав себе не говорить и не делать ничего, что могло подлить масла в огонь, она сжала руки в кулаки, спрятав их в складках юбки, и пояснила:

— Лиззи с Джулианом собираются сегодня вечером пойти в Германский зимний сад, и я не увидела ничего страшного в том, что она на время оставит меня с Джулианом, пока будет переодеваться. Режиссер уже поехал за доктором, и они будут здесь с минуты на минуту. Мы не так долго были вместе.

Глаза Сета сузились. Он задумчиво помолчал, а затем попросил:

— Позволь мне вопрос. Ты упала в обморок сразу после того, как опустили занавес? Верно? Пенелопа кивнула. Сет кивнул в ответ.

— Хорошо. Я принимаю это.

Облегченно вздохнув, Пенелопа разжала кулаки.

— Я знала, ты все поймешь, когда услышишь… Сет прервал ее движением руки.

— Ты упала в обморок, и Джулиан принес тебя сюда. А что дальше?

— Я уже рассказала тебе, что произошло потом. — Несмотря на все усилия сохранять ровный тон, в ее голосе послышались нотки недовольства.

Он пожал плечами.

— Расскажи мне снова.

Не имея больше сил скрывать свою досаду, Пенелопа подняла кверху глаза и проговорила намеренно монотонным голосом:

— Лиззи и Джулиан принесли меня в мою гримерную. Когда мне стало лучше, я отпустила Лиззи переодеться. Со мной остался Джулиан, — Пенелопа с вызовом посмотрела на Сета. — Веришь ты или нет, но это правда.

— Я верю.

— Хорошо. Сейчас, когда мы наконец все выяснили, ты мог бы извиниться перед Джулианом. И тогда мы все забудем этот нелепый случай. Согласны?

Она выжидающе посмотрела на Сета, потом на Джулиана. Джулиан не отвечал, и она бросила на него сердитый взгляд.

— Ну хорошо, — смягчился он. — Я согласен все забыть, если мистер Тайлер принесет свои извинения. Но только потому, что мы с тобой друзья, а он — твой жених.

В глазах девушки промелькнуло одобрение, и она снова взглянула на жениха:

— Сет?

— Нет.

— Нет? Как это понимать? — Она прижала руки к груди, смело встретив его сердитый взгляд. — Джулиан согласен простить твое вызывающее поведение, если ты извинишься. Почему бы тебе не быть таким любезным и не принести ему извинения, которых он заслуживает?

— Кто сказал, что он заслуживает извинений?

Гневно рыкнув, Джулиан с кулаками ринулся вперед. Пенелопа снова остановила его:

— Джулиан! Я сказала, что все улажу.

Не дожидаясь ответа, она шагнула к Сету. Высоко подняв голову, заглянула ему в лицо.

— Что на тебя нашло, Сет? — потребовала она ответа. — Ты же сказал, что веришь моим объяснениям.

— Ну и что?

Она раздраженно фыркнула.

— А то, что вместе с этим ты признаешь, что ошибочно обвинил Джулиана в неджентльменском поведении. Неужели ты не видишь, что должен извиниться перед ним? Даже грязная крыса из сточной канавы заслуживает этой чести.

Сет засмеялся, но смех его был жутким и злым.

— Ты права, моя любовь. Совершенно права. — Его губы вытянулись в тонкую линию. — Даже такая грязная крыса, как я, знает, что нужно приносить извинения… если есть за что.

— Ты намеренно искажаешь, мои слова! — воскликнула она. — Я не называла тебя грязной крысой. А просто так сказала, чтобы показать….

Он перебил ее, горько засмеявшись:

— Слова, сказанные опрометчиво, часто бывают более искренними, чем заранее продуманные фразы. Они невольно раскрывают подлинные мысли человека.

— Но… — запротестовала было она.

— Но мы отклоняемся, — холодно перебил он. — Я намерен изложить тебе причины, по которым не собираюсь приносить извинения твоему безупречному мистеру Тиббетту. Хотя я и поверил твоим объяснениям, однако остались еще кое-какие детали, которые следует прояснить.

— Какие?

— Что ты делала в его объятиях?

— Господи! Да будьте же благоразумны! — взорвался Джулиан.

— Разумным было бы убить тебя за флирт с моей невестой, — выпалил в ответ Сет.

— Мы не флиртовали, — обиделась Пенелопа, а у Джулиана сузились глаза и сжались кулаки.

Лицо Сета оставалось застывшим, словно высеченное из мрамора.

— У вас свои определения, а у меня свои. И, по-моему, во всякой любовной пьесе то занятие, свидетелем которого я оказался, когда вошел в комнату, называется флиртом.

Яростно зарычав, Джулиан кинулся на Сета, по дороге сбив с ног Пенелопу.

Годы уличных драк научили Сета хорошо защищаться, и он легко перехватил руку противника, прежде чем тот смог нанести удар в челюсть. Быстрым движением он заломил его руку за спину так, что Джулиан застонал от боли.

Поднявшись на колени, Пенелопа закричала:

— Не надо, Сет! Пожалуйста, не бей его!

Пока он продолжал удерживать Джулиана, совершенно не обращая внимания на ее мольбы, она успела подползти и ухватилась за край вечернего фрака жениха.

— Пожалуйста, Сет.

Тишина казалась оглушающей, когда Сет медленно перевел взгляд со скорчившегося перед ним мужчины на стоявшую на коленях женщину.

— Пожалуйста, отпусти его, — умоляла она, судорожно вцепившись в его одежду. — Ради меня! Сет!

У Сета заклокотало в горле, и он отвернулся. Грубо схватив Джулиана за волосы, он отогнул его голову назад, заставив смотреть себе в глаза.

— Раз уж мисс Пэрриш так добра к тебе и так нежно умоляет за тебя, то я дам тебе возможность самому покинуть эту комнату. Ты выйдешь через эту дверь и оставишь меня с мисс Пэрриш наедине.

Он еще дальше отогнул голову противника.

— Я понятно говорю?

— Если думаешь, что я оставлю мисс Пэрриш одну с таким грубым типом, как ты, чтобы она выслушивала чудовищные оскорбления…

В мгновение ока Сет отпустил волосы Джулиана и сильно сжал ему горло, заставив его замолчать.

— Будь ты проклят, Тиббетт. Мне следует прямо здесь задушить тебя, даже если ради этого придется ударить женщину.

Джулиан безвольно повис на сильной руке Сета и захрипел. Испугавшись, что у нее на глазах совершается убийство, Пенелопа яростно заколотила по ногам Сета.

— Сет! Нет! Ты убьешь его!

Холодный взгляд Сета остановил ее. Словно под влиянием какой-то силы руки у нее безвольно опустились. Перестав сжимать горло Джулиана, он выдохнул:

— Не бойся, принцесса. Я не буду убивать твоего любовника. Я не настолько бессердечен, чтобы оставить тебя без утешителя после нашей разорванной помолвки.

Смысл его слов с трудом доходил до сознания Пенелопы.

Продолжая держать Джулиана за горло, Сет протащил его до двери и вышвырнул в коридор. Раздался глухой звук, когда тело ударилось о противоположную стену, затем послышались изумленные голоса. Было ясно, что их ссора привлекла внимание.

Задержавшись ненадолго на пороге, вероятно, чтобы напугать собравшихся своим свирепым видом, как с горечью подумала Пенелопа, Сет приказал:

— Пожалуйста, прикрепите записку, чтобы нас не беспокоили. — Сказав это, он захлопнул дверь и посмотрел на нее.

Разъяренная его поведением, Пенелопа вскочила на ноги, пересекла комнату и встала прямо перед ним.

— Как ты смеешь! — выпалила она. — Как ты смеешь так унижать меня!

— Ты сама себя унижаешь, общаясь с таким женоподобным выродком, как Джулиан Тиббетт, — возразил он.

Ощетинившись, словно кошка, которую погладили против шерсти, она прошептала:

— Это ты выродок, а не Джулиан. Если бы ты хоть наполовину был таким человеком, каким я тебя считала, то прислушался бы к голосу разума, а не делал таких грязных выводов.

Глаза у него вспыхнули, как искры, и Сет стал медленно наклоняться вперед, пока его лицо не оказалось напротив нее. Он ответил ей хриплым шепотом:

— Тогда, вероятно, ты действительно не знаешь, что я за человек.

Пенелопа отстранилась от него.

— Очевидно, нет. Тот Сет, которого я знаю и люблю, никогда бы не прибегнул к таким низким обвинениям.

— И та Пенелопа, на которой я хотел жениться, не оскорбила бы меня, заигрывая с таким жалким подобием мужчины, как Джулиан Тиббетт.

— Сет, я не делала с Джулианом ничего недозволенного! Я не могу понять, почему тебе так трудно поверить мне. Я никогда не давала тебе повода сомневаться в моей верности.

— Та миленькая сценка между тобой и Джулианом, свидетелем которой я оказался, как раз и дает мне право сомневаться. — Холодный взгляд Сета скользнул по лицу девушки и остановился на ее талии. — Хотя я и был ослеплен твоей фальшивой нежностью, теперь я вижу, что ты шлюха, и не собираюсь давать свое имя каждому плоду твоей распущенности, когда он появится на свет скажем… через восемь или девять месяцев.

Никогда в жизни Пенелопа не испытывала такой сильной ненависти, какую чувствовала сейчас к Сету Тайлеру. Стремясь посильнее ранить его, она выкрикнула:

— Если ты думаешь, что я собираюсь за тебя замуж после того, как ты обошелся со мной… — Тут она бросила на него такой взгляд, от которого он помертвел. — Да я не выйду за тебя, даже если замужество было бы единственным спасением от вечных мук ада, даже если бы ты был последним мужчиной на земле. Твое отвратительное поведение доказало, что ты ничтожество… грязная крыса, выдававшая себя за джентльмена. В глазах Сета сверкнула ярость.

— Возможно. Но даже у грязной крысы есть свои принципы, которые не позволяют связывать свою жизнь с такой дрянью, как ты.

— Прекрасно! Так убирайся! Возьми свои принципы и возвращайся в сточную яму, откуда ты выполз.

— Да, я уйду, но только не в сточную яму. Я не хочу встретить там тебя и этого выродка Джулиана.

Слезы бессильной злобы засверкали в глазах Пенелопы.

— Да я лучше буду жить в сточной канаве, чем в роскошном дворце с таким презренным чудовищем, как ты. — Выпалив эти слова, она бессильно опустилась на стул перед туалетным столиком, горячие слезы текли по ее щекам. Больше всего ей хотелось услышать, как захлопнется дверь за Сетом, чтобы дать волю своим чувствам.

Он не уходил, и тогда Пенелопа не выдержала:

— Уходи! Вон! Убирайся отсюда! Я больше никогда не хочу видеть твоей надменной физиономии.

— Принцесса…

Слово прозвучало так ласково, что Пенелопа подумала, не ослышалась ли она. Озадаченная, она начала было поворачиваться к нему, но остановилась. Совершенно невероятно, чтобы после такой грубой сцены Сет мог снова стать нежным и заботливым. Очевидно, ее нервы были напряжены до предела, и ей просто показалось.

А если Сет действительно это произнес? Что, если чудовищность происходящего дошла до него и ему хватило разума осознать, чего может стоить это проявление дикой ревности? Может, его шепот был попыткой загладить образовавшуюся между ними трещину?

Разум говорил, что ей все послышалось, а оскорбленная гордость требовала сдержать порыв минутной слабости и не впускать в свое сердце надежду. Он нанес ей столько оскорблений, и если у нее осталась хоть капля самоуважения, то она должна открыть дверь и вышвырнуть его вон.

Но в глубине сердца Пенелопа отказывалась признавать, что нелепый случай так легко разрушил их любовь. Может, их чувство еще достаточно сильно, чтобы выдержать такое испытание?

Надеясь, но не веря до конца, что Сет так же, как и она, стремится к примирению, Пенелопа украдкой посмотрела на его отражение в круглом зеркале. Он стоял возле двери и смотрел на нее.

У нее перехватило дыхание, когда их отраженные в зеркале взгляды встретились. В его глазах стояла жгучая боль, и она могла поклясться, что в тот момент заметила промелькнувшую в них тень сожаления.

Но и боль, и сожаление исчезли так же быстро, как и появились, уступив место безразличию, заставив ее убедиться, что все это ей показалось.

Горькое разочарование охватило Пенелопу: она поняла, что, несмотря на грубые и жестокие слова, которые он говорил в этот вечер, она продолжает любить Сета Тайлера.

Она ненавидела себя за такую слабость, но еще больше ненавидела Сета, который обладал силой, вызывавшей в ней эти чувства. Пенелопа в ярости схватила первую попавшуюся под руку вещь и запустила в него. Странно, но она ощутила лишь душевную боль вместо удовлетворения, которого ожидала, услышав, как он вскрикнул, когда расческа с серебряной ручкой ударила его в грудь.

Не в силах больше выносить его присутствие и ту бурю чувств, которую он в ней вызывал, она закричала:

— Убирайся вон! Сейчас же! Пока я не вышвырнула тебя как мразь!

Не проронив ни слова, он повернулся и вышел. Когда дверь за ним закрылась, Пенелопа разрыдалась.

Глава 3

Пенелопа чувствовала себя очень скверно, не только душевно, но и физически. У нее ныла спина, словно ее пытали, а желудок болел от неослабевающей рвоты.

После беглого осмотра вчера вечером доктор Гудвин, которого привез режиссер после ее обморока, настоятельно попросил ее прийти утром к нему на прием. Хотя его голос был веселым, а улыбка ободряющей, он избегал ответов на вопросы относительно ее состояния, пояснив, что должен провести более тщательное обследование, прежде чем поставить окончательный диагноз.

Но ее невозможно провести. Пенелопа слышала, что под видимым спокойствием в его голосе сквозила озабоченность.

Сейчас, сидя в его уютном кабинете и дожидаясь результатов обследования, Пенелопа думала, что она, наверное, умрет. Разве можно так плохо чувствовать себя, если не стоишь одной ногой в могиле?

Она нервно теребила лежавшую на коленях бисерную сумочку, размышляя об ужасной перспективе. Девушка непроизвольно всхлипнула. Да, все дело в этом. Она должна умереть. Доктор Гудвин, вероятно, заподозрил это прошлым вечером и теперь просто тянет время, подыскивая тактичный способ сказать ей об этом.

Снова всхлипнув, Пенелопа начала растирать рукой болевшую поясницу. Одновременно она попыталась представить себе, как Сет отреагирует на известие о ее смерти.

Он обязательно узнает об этом, даже если они никогда больше не встретятся в тот короткий промежуток жизни, который ей отпущен. Ведь ее старший брат, Джейк, был лучшим другом Сета и деловым партнером.

Тихо вздохнув, она отняла руку от поясницы. Интересно, будет ли бессердечный и жестокий мистер Тайлер переживать, когда она умрет? Почувствует ли он хоть каплю вины или сожаления о том, что наговорил ей столько гадостей во время их последней встречи?

Она снова тяжело вздохнула и откинулась на спинку покрытого гобеленом кресла. Пенелопа надеялась, что он будет оглушен таким известием. Он должен страдать так же сильно, как заставил страдать ее. Пусть он прольет во сто раз больше слез, чем она за эту ночь, но даже этого окажется недостаточно для раскаяния.

Девушка рассеянно перебирала пальцами бисерную ручку сумочки, настроение у нее немного поднялось, когда она представила раскаивающегося Сета на ее похоронах.

Она будет выглядеть прекрасно, как ангел, одетая в новое шелковое платье цвета слоновой кости. Сжимая ее холодную, безжизненную руку, он будет шептать слова любви и сожаления, его отчаяние возрастет, когда он поймет, что все его объяснения слишком запоздали.

Покрывая поцелуями ее мертвенно-бледные губы и горько причитая между рыданиями, он тоже будет желать себе смерти, потому что только смерть сможет положить конец этой пытке, когда он осознает, что потерял ее навсегда. Она уже представляла, как брат будет уводить от ее гроба подавленного и рыдающего Сета, когда в кабинет вошел доктор Гудвин.

Отогнав такие невеселые, но в то же время успокаивающие видения, Пенелопа посмотрела на врача. Этот седовласый человек, такой знающий и опытный, внушал ей доверие. Правда, сейчас его взгляд казался встревоженным и не мог успокоить ее.

Он опустился в кожаное кресло перед столом и некоторое время сидел молча, глядя на нее сквозь толстые стекла очков, не зная, как начать. Кашлянув, он наконец заговорил:

— Мисс Пэрриш, мисс, не так ли?

Это довольно странно, но Пенелопа могла поклясться, что видела, как в его глазах промелькнула искра надежды, когда он интересовался ее семейным положением. Вопросительно взглянув на него, она утвердительно кивнула:

— Да, мисс.

— Ах… да… я вижу…

Он так громко прокашлялся, словно подавился большой лягушкой. Когда он заговорил снова, выражение лица у него сделалось таким расстроенным, точно он и в самом деле проглотил эту холоднокровную тварь.

— Осмелюсь спросить, нет ли у вас планов выйти замуж в ближайшем будущем?

Позавчера она могла бы радостно и честно ответить: «Да, я выхожу замуж двадцать третьего декабря». Но сейчас…

Ошеломленная охватившим ее чувством потери, Пенелопа потупила взгляд и уставилась на ремешок сумочки, который она намотала на указательный палец, и попыталась скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

— Нет, у меня нет таких планов. — Ее голос задрожал.

Она услышала, как он тяжело вздохнул.

— В таком случае, боюсь, у меня для вас неприятные новости. Похоже, вы ждете ребенка. Ваше деликатное положение явилось причиной вчерашнего обморока.

Взгляд Пенелопы метнулся к его лицу, ее рот непроизвольно открылся. Если бы врач сказал, что она страдает какой-нибудь страшной болезнью — проказой или бубонной чумой, то она вряд ли была бы так поражена.

— Ребенок? — заикаясь, произнесла она. — Как я могу ожидать ребенка?

Доктор Гудвин пришел в замешательство.

— Надеюсь, вы не станете убеждать меня, что несведущи в таких жизненных вещах?

— Конечно, нет. Я знаю… — Пенелопа сильно дернула за ремешок, намотанный вокруг пальца, — моя невестка — доктор, и она объясняла мне… об отношениях между мужчинами и женщинами.

— Она женский врач? — Он смотрел на нее, явно озадаченный таким откровением. — Ну, в таком случае… я полагаю, вы знаете, что ваше состояние является результатом отношений с мужчиной?

— Да, но я не думала… — Она беспомощно покачала головой.

— Совершенно очевидно, что вы не думали, — сухо заметил он. — Если бы вы думали, то учитывали бы последствия и сдерживали бы свои… чувственные порывы.

Щеки Пенелопы вспыхнули от этого осуждения.

— Но я не понимаю, почему ничего не заметно? — Она кивнула на свой живот, не желая как-то назвать свое постыдное положение.

Доктор нахмурился, но скорее от недоумения, чем от осуждения.

— Неужели вы действительно не заметили в себе никаких изменений?

— Изменений?

— Например, прекращения месячных. Когда в последний раз они у вас были?

— Кажется, пару месяцев назад, — она пожала плечами, — я не знаю. У меня они никогда не были регулярными.

Он задумчиво кивнул.

— А у вас были интимные отношения пару месяцев назад?

— Да, но всего лишь три раза. Я была уверена, что так быстро невозможно забеременеть.

— Это сказала вам ваш женский врач?

— Нет, конечно, нет. Но…

— Здесь не может быть никаких «но», — твердо заявил он. — По моим подсчетам, ваш ребенок родится в середине сентября.

Первоначальное оцепенение Пенелопы сменилось паникой.

— Но я не могу иметь ребенка! — выкрикнула она. — Это невозможно!

Она с такой силой дернула за ремешок сумочки, что тот порвался, и маленькие бисеринки рассыпались по полу.

— В данном случае у вас нет выбора. Хотите вы или нет, но осенью у вас будет ребенок.

Бросив разорванный ремешок на колени, Пенелопа ухватилась за край стола.

— Что же мне делать? — задыхаясь, прошептала она. Ее взгляд умолял о помощи.

Доктор потер подбородок указательным пальцем, размышляя над ее затруднительным положением.

— Вы можете выйти замуж за отца ребенка, — посоветовал он. Внезапно его палец замер, и он бросил на нее строгий взгляд. — Отец ребенка ведь не женат?

— Нет, не женат, — призналась Пенелопа. Ее руки снова безвольно опустились на колени. Ведь не было никаких шансов, что Сет женится на ней.

— Тогда я полагаю, вы немедленно сообщите ему об этом и потребуете, чтобы он поступил должным образом.

Пенелопа в ужасе уставилась на доктора, словно он велел ей купить ружье и силой повести своего жениха к алтарю. Она могла представить реакцию Сета, если сообщит ему эту новость. После циничного удивления он наверняка в самых грубых выражениях заявит, что она получила именно то, что заслужила, потому что вела себя как шлюха. И не имеет значения, с какой горячностью она будет клясться, что это его ребенок. Хотя в этом нет никаких сомнений, он никогда не поверит ей.

Чувство безысходности охватило ее, и она тихо проговорила:

— Выйти замуж за отца ребенка невозможно. Между нами все кончено.

— Понимаю, — отозвался доктор, хотя по его тону и выражению лица было ясно, что он ничего не понимал. Укоризненно покачав головой, он продолжал: — Раз уж вы отказываетесь выходить замуж за отца ребенка, единственное, что вам остается, это отдаться на милость вашей семьи. Полагаю, у вас есть семья? — Он с любопытством смотрел на нее сквозь свои толстые линзы.

Она молча кивнула, комок застрял у нее в горле. Она бы предпочла, чтобы ее брат Джейк и его жена Холли тоже ничего не знали. Холли скорее всего посочувствует ей. Но мысль о боли и разочаровании, которые она причинит своему брату, испугала ее, как и то, что ей придется сознаться в своей связи с Сетом. Она знала Джейка, он не оставит ее в покое, пока не выпытает, кто отец ребенка. Как только все откроется, Джейк лицом к лицу столкнется с Сетом.

Пенелопа закрыла глаза, ей стало страшно. Когда Сет изложит брату свою версию событий, приведших к разрыву помолвки, и представит ее грязной потаскушкой, Джейк сочтет себя обязанным защитить ее честь.

Такая перспектива заставила ее задрожать: брат всегда защищал ее, и он обязательно вызовет Сета на дуэль, если просто не убьет его где-нибудь. Она не могла представить себе, что ее обожаемый брат будет ранен или даже убит на дуэли, или окажется повешенным за убийство Сета… Но она также не сможет вынести, если что-нибудь случится с бессердечным мистером Тайлером.

Пенелопе казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Нет, что бы ни случилось, она просто не может вовлекать семью в свои проблемы.

Конечно, придется написать им о разорванной помолвке, ведь родственники собирались отпраздновать пышную свадьбу в Сан-Франциско. Но нужно представить все так, будто они с Сетом просто разлюбили друг друга.

Она суеверно скрестила пальцы под сумочкой. Если удача улыбнется ей, то Сету придется подтвердить ее версию, когда Джейк начнет обсуждать с ним этот вопрос. А что касается ребенка…

— С вами все в порядке, мисс Пэрриш? — Доктор Гудвин перегнулся через стол, тревожно глядя ей в Лицо. — Вы вдруг сильно побледнели. Уж не собираетесь ли вы снова упасть в обморок?

Она натянуто улыбнулась.

— Нет, конечно. Несмотря на случившееся вчера вечером, я не имею обыкновения терять сознание.

— Возможно. Но когда женщина в положении…

Тут в комнату ворвалась жена доктора, приятная женщина небольшого роста.

— Ты должен подойти прямо сейчас, Тони! Там привезли девочку, которая попала под телегу. Она сильно пострадала.

Доктор поднялся.

— Немедленно отнесите ребенка в операционную.

Как только жена выбежала выполнять указание, он снова взглянул на Пенелопу.

— Надеюсь, вы последуете моему совету, мисс Пэрриш. Этот мир не место для одинокой женщины, а тем более для беременной.

— Да, — пообещала она, снова скрестив пальцы, на этот раз для того, чтобы свести на нет свою ложь.

— Хорошо. — Он одобрительно кивнул, обошел стол и встал возле ее кресла. — В этом городе полно бессовестных мерзавцев, которые терзают женщин, оказавшихся в таком положении. Я не хочу, чтобы такая прелестная и талантливая женщина, как вы, попала к ним в лапы.

Он наклонился и ободряюще похлопал ее по плечу.

— Сейчас, надеюсь, вы простите меня.

Сжав разорванный ремешок сумочки, Пенелопа поднялась.

— Конечно, доктор, и спасибо вам. Вы очень добры. — Она заставила себя робко улыбнуться и протянула ему руку.

Доктор Гудвин нежно пожал ее.

— Все будет хорошо. Сами увидите. Пенелопа кивнула, хотя у нее появилось предчувствие, что больше она никогда не будет счастлива. Задержавшись у двери, он добавил:

— Благословите свою судьбу, ведь вы не одиноки в этом мире. Я видел много женщин в вашем положении, которые были далеко не так удачливы.

Когда доктор исчез, натянутая улыбка слетела с лица Пенелопы. Она была гораздо более одинокой, чем ему казалось.

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

Но если небо мне сулило

С вершин блаженства в скорбь упасть,

Могу ль я мигом счастья милым

Хоть утешаться в скорбный час?

«Свадьба Фигаро»

Глава 4

Денвер, территория Колорадо, 1870 год

Этой женщиной он грезил всю свою жизнь. Сейчас, когда он ее нашел, он намеревался уничтожить ее. Глаза Сета сузились, их взгляд стал жестким и оценивающим. Луиза Вандерлин шла гордо, с высоко поднятой головой, и даже стоя на другой стороне улицы, он ощущал исходившее от нее надменное высокомерие. Если существовала в мире женщина, умевшая контролировать свою судьбу, так это Луиза Вандерлин.

Но только до этого момента. Сет весь напрягся от ожидания, пока наблюдал, как она шла по дорожке от пивоваренного завода Вандерлинов к поджидавшему ее экипажу. Возможно, она окажется достойным противником. Он надеялся на это. Его месть станет более сладостной, если эта женщина обладает сильным духом и волей.

Не отрывая взгляда от объекта наблюдения, Сет залез в карман пальто и достал портсигар. Два года назад ему показали портрет Луизы, единственной дочери всемогущего Виллема Ван Кортланда, написанный к дню ее шестнадцатилетия. Она была неотразима в молодости, просто само совершенство.

Она оказалась и достаточно хладнокровной, приказав умертвить своего только что появившегося на свет незаконнорожденного сына.

Сжав губы, Сет открыл портсигар и достал длинную сигару. Интересно, что можно было бы увидеть, подойдя поближе и взглянув на нее при свете фонаря экипажа? Оставили или нет годы ненависти и морального разложения свои отметины на ее некогда ангельском лице? Стерло ли время обманчивую маску невинности и чистоты, обнажив подлинное лицо, уродливое, как и ее грешная, темная душа? Если судьба действительно справедлива, то внешность этой женщины должна стать просто отвратительной.

Но Сет хорошо понимал, что справедливость на этой земле редкая штука. И он каким-то образом знал, несмотря на расстояние и темноту наступающей ночи, скрывавшей черты лица Луизы, что она по-прежнему оставалась прекрасной.

Пробормотав про себя проклятия, Сет откусил конец сигары и выплюнул его себе под ноги. Один лишь вид этой женщины всколыхнул в нем всю боль и страдания, какие переживает ребенок из приюта, напомнил о тщетных устремлениях одинокого юноши, вызвав горькие слезы, которые он сдерживал так много лет.

Господи! Как он ненавидел эту душевную смуту; как он ненавидел ее. Сдержав рыдание, Сет заставил себя сосредоточиться на поисках спичек в кармане, и его волнение быстро улеглось. Когда он достал спички, только дрожавшие пальцы выдавали напряжение, которое он испытывал при виде этой женщины, чьей любви когда-то так страстно желал.

Зажав зубами сигару, он чиркнул спичкой о кирпичную стену позади себя. Маленький огонек заплясал в темноте. Подавив усилием воли дрожь в руках, он зажег сигару. Сразу же почувствовав себя спокойнее, Сет прислонился к темной витрине магазина и стал внимательно разглядывать Луизу.

Она стояла на краю тротуара и разговаривала с извозчиком. Сет мог видеть густые пряди светлых волос, спадавшие на шею из-под тирольской шляпки; его львиная грива была такого же цвета. Ему вдруг подумалось, остался ли у ее светлых волос золотистый оттенок, как у него, или в них сейчас уже много седины.

Почувствовав на себе взгляд, Луиза внезапно умолкла и посмотрела в сторону Сета.

Сет с напускным безразличием затянулся сигарой, но не выдержал табачного дыма и закашлялся. Он никогда не испытывал пристрастия к табаку; по правде говоря, ему бывало плохо от этой гадости, особенно когда он затягивался. Обычно Сет только делал вид, что курит, потому что находил сам этот процесс успокаивающим, необходимым в таких ситуациях, когда нужно было отвлечься от одолевавшей его злости.

Часы на здании пивоваренного завода Вандерлинов пробили семь. Сет бросил недокуренную сигару на тротуар и потушил ее ногой. Луиза села в свой экипаж и, казалось, потеряла всякий интерес к стоявшему на противоположной стороне улицы незнакомцу.

— Погоди, Луиза Кортланд, — прошептал тихо Сет. — Я ненадолго останусь незнакомцем.

Приближалось время осуществления последней части его плана, когда прозвучит похоронный звон по пивоваренному заводу Вандерлинов и будет разрушено все, что дорого Луизе. А когда ее жизнь окажется разбитой и она будет метаться в невыносимом отчаянии, то ей предстоит лицом к лицу столкнуться с мстительным порождением своего собственного зла: с Сетом Тайлером, ее давно умерщвленным сыном.

— Мистер Тайлер, добрый вечер! — приветствовал Сета Флойд Темпл, владелец салона Шекспира.

— И вам добрый вечер, — отозвался Сет, лениво улыбнувшись толстяку.

— Вы уже слышали о мадемуазель Лорели Лерош? — спросил Флойд, изобразив премилую улыбку.

— Нет, еще не слышал.

— Тогда вас ждет настоящее развлечение. У нее ангельский голосок, божественное личико, а фигурка… — Тут он присвистнул и изобразил в воздухе соблазнительные женские прелести.

Удивленно приподняв бровь, Сет повторил его движения.

— Неужели?

Флойд заговорщически подмигнул.

— Я приготовил для вас место в варьете за первым столиком. Погодите, вот увидите ножки Лорели, стройные, как у молодой арабской кобылки. Настоящая чистокровная кобылка.

Сет усмехнулся.

— А вы проверяли: ее зубы и холка так же хороши?

Флойд издал хриплый возглас:

— Уж только не я. Мадам мне здорово задаст, если я хоть носом поведу в ту сторону. Но для вас я устрою ужин после шоу, и вы сами сможете оценить ее достоинства.

Сет довольно улыбнулся. Вечер с хорошенькой женщиной — как раз именно то, что поможет избавиться от мыслей о Луизе.

Его улыбка исчезла, когда он взглянул на шулера, украдкой собиравшего золото со стола.

— Это мой выигрыш, — заметил он, указывая на монеты в руке парня.

Глаза Горация забегали от страха.

— Я просто собрал их для вас, мистер Тайлер.

— Сет, — напомнил Сет, забирая деньги из рук парня. Он задумался, глядя на деньги, затем бросил несколько монет на стол: — На твое путешествие в Шайенн. — И повернулся к владельцу салона, больше не обращай внимания на шулера.

Флойд, намеренно закрывший глаза на инцидент между Горацием и Сетом, повел Тайлера к залу варьете, подробно рассказывая по пути обо всех достоинствах салона Шекспира.

— Классическое заведение, как в Сент-Луисе, — расхваливал Флойд свой салон. Сет достаточно хорошо знал Сент-Луис, чтобы не согласиться с этим утверждением, но по стандартам Денвера этот салон действительно был большим.

Стены салона были оклеены цветастыми красными и желтыми обоями, их яркие краски несколько контрастировали с потертыми коврами на деревянных полах. Под потолком висели три импровизированные люстры, сделанные из колес фургона с закрепленными в них керосиновыми лампами. В каждом углу находилась большая красивая стойка, а вдоль матового стекла оранжереи стоял ряд высоких комнатных растений. По всему залу были расставлены столы, предлагавшие возможность развлечься любой игрой, от карт до рулетки.

У Сета неприятно засосало под ложечкой, когда он проходил мимо весело раскрашенного колеса фортуны. Он вспомнил, как в семнадцать лет проиграл последние деньги в эту игру, и в результате ему пришлось голодать и ночевать на улице.

— Вряд ли где найдется бар красивее этого, — похвастался Флойд, с гордостью похлопав по гладко отполированной поверхности стойки. — Тридцать два фута настоящего красного дерева. Оно было специально доставлено из Чикаго.

Тяжело вздохнув, Сет с трудом оторвал взгляд от колеса фортуны и посмотрел на бар. В круглом зеркале на стене бара он увидел свое отражение: человека, который уже давно не голодал и не спал на улице.

— А это Монти Доун, — представил Флойд бармена. — Самый известный мастер коктейлей к западу от Миссисипи. Монти, познакомься, это мистер Тайлер.

Монти, долговязый светловолосый мужчина с усами соломенного цвета и доброжелательной улыбкой, протянул руку.

— Очень рад.

Сет пожал ему руку и улыбнулся в ответ на энергичное пожатие Монти.

— Прекрасно, — сказал Монти. — Теперь, когда мы обменялись рукопожатием, почему бы вам не выбрать себе яд?

— А что вы можете предложить?

— Вы выглядите довольно крепким мужчиной. Полагаю, «Красный динамит» добавит перца в вашу кровь.

— Нет, ни в коем случае, — запротестовал Флойд, он ухватил Сета за рукав и потянул от бара. — Прибереги свою отраву для ковбоев. Для мистера Тайлера только все самое лучшее из запасов салона.

Когда Флойд пропускал его в дверь, ведущую в зал варьете, Сет кинул бармену обещающий взгляд, в котором можно было прочесть, что он вернется попозже и попробует знаменитый «Красный динамит».

— Дайте пройти! Дайте пройти! — ворчал Флойд, прокладывая путь через толпу. Этим вечером зал варьете был набит до отказа.

— Вот сюда, Сет, — пригласил он, схватив за шиворот и вытолкнув парня, осмелившегося сесть за центральный столик. Усевшись напротив Сета, он достал две толстые сигары и протянул одну своему потенциальному покупателю. — Самый лучший в мире табак. Его скручивают кубинские девственницы на своих обнаженных гладких бедрах.

Старательно скрывая отвращение к табаку, Сет достал серебряный нож и умело отрезал кончик сигары. Выполнив этот ритуал, он зажал во рту незажженную сигару и откинулся назад в кресле, надеясь, что этого никто не заметит. Ничто не выводило его так быстро из себя, как необходимость попыхивать сигарой, чтобы придать себе значительность.

Но едва он сел поудобнее, как услышал тихий шепот неподалеку и скоро уловил запах серы, смешанный с дешевыми духами.

— Зажечь вашу сигару, мистер? — Круглолицая девушка с необыкновенно светлыми волосами наклонилась к его плечу, держа наготове зажженную спичку.

Подавив в себе раздражение, Сет обворожительно улыбнулся девушке и прикурил. Он мужественно затянулся, заботясь о том, чтобы у него не перехватило дыхание от дыма сигары. Удача сопутствовала Сету: он всего лишь несколько раз кашлянул, и сигара не погасла.

Сунув монетку в ладошку девушки, Сет спросил миролюбиво:

— Как тебя зовут, милашка?

Она прижалась грудью к его плечу.

— Дездемона.

— Дездемона? — Он недоуменно посмотрел на Флойда.

Флойд пожал плечами.

— Все девушки салона представляются именами героинь Шекспира. — Загибая пальцы, он начал перечислять: — У нас есть Джульетта, Офелия, Миранда, Титания, Порция, Джессика… ну и так далее. — Он озадаченно замолчал, тяжело вздохнул и добавил: — Да еще Глэдис.

— Глэдис? — Сет засмеялся, украдкой потушив сигару. — Никогда не встречал такого имени в пьесах Шекспира.

— Я пытался назвать ее Кассандрой, но она оказалась такой глупой, что никак не могла запомнить свое новое имя и никогда не откликалась, когда ее звали. — Флойд запыхтел своей сигарой. — Впрочем, девчонке с такой фигурой мозги совершенно ни к чему, так что я оставил ее в покое.

Надув губки оттого, что на нее не обращают внимания, Дездемона бесцеремонно уселась на колени к Сету. Он улыбнулся ей, заметив, что ее золотистые волосы были темными у корней.

— Ну что, Дездемона, у тебя есть Отелло? — игриво спросил он.

Она уставилась на него так, точно он сошел с ума.

— Да что мне делать с этой хитрой черной бестией? Этот негодник сегодня утром оставил возле двери в мою спальню обезглавленную крысу.

Теперь пришла очередь Сета посмотреть на нее как на сумасшедшую.

— Отелло — это кот Монти Доуна. Самый лучший ловец мышей в городе, — пояснил Флойд.

— Самый паршивый кот в городе, — пробормотала Дездемона.

Заглянув в глаза девушке, Сет тихо спросил:

— Ты читала Шекспира?

— Я никогда ничего не читала, я не умею.

Сет ощутил острую жалость к ней. Не так уж давно он и сам не умел читать. Играя с кружевной тесьмой на ее шее, он пояснил:

— Отелло был знатным темнокожим мавром, который женился на прекрасной девушке по имени Дездемона.

— И они жили счастливо? — мечтательно спросила она.

— Не совсем так. Он задушил ее.

Ее глаза расширились от ужаса.

— Но почему?

— Из ревности, конечно.

— Но если он так сильно любил ее, что женился, то почему же убил из-за такого пустяка, как ревность?

Сет хмыкнул в ответ, но голос его звучал серьезно:

— Любовь — это как сумасшествие, милочка. Она овладевает душой мужчины и лишает его разума. Когда он во власти любви, то способен на самые безумные поступки.

Дездемона на минутку задумалась над его словами, а потом игриво улыбнулась:

— Ты когда-нибудь был захвачен безумной любовью?

Сет грустно посмотрел в ее темные глаза, вспоминая другие глаза, серебристо-зеленые, такие притягательные и нежные. Глаза Пенелопы. У него перехватило дыхание от этих воспоминаний.

— Ну так был? — требуя ответа, повторила она.

Он беззвучно прошептал:

— Только однажды.

Глава 5

Стоя за кулисами, Пенелопа чувствовала, что ей предстоит еще один ужасный вечер в варьете салона Шекспира. Неотесанный сброд мужчин, напившийся дешевого вина, грубыми выкриками перебивал Эуфелию Хоткисс, актрису, которая в эту минуту пела для них и сдерживала нетерпение толпы скорее увидеть Лорели Лерош. Такая угнетающая картина повторялась изо дня в день, и Пенелопа знала, что через несколько минут вся толпа начнет возбужденно реветь.

И в этот вечер все происходило, как обычно.

— Она воет, как моя теща, когда мул лягнул ее по голове! — выкрикнул один из мужчин и вдребезги разбил стакан об пол.

— Черт. Она вопит точно так же, как моя теща, когда я посоветовал ей заткнуться и заняться своим делом, — поддержал его второй зритель, и рев одобрения пронесся по залу.

Словно по команде выкрики становились все громче, и милый голос Эуфелии потонул в этом страшном гуле.

Когда она прощебетала последнюю фразу, Пенелопа услышала, как Макалистер, актер их труппы, объявил ее выход:

— А сейчас — царица сцены! Лорели Лерош!

Хорошо понимая, что ее наряд слишком вульгарен, Пенелопа попыталась подтянуть повыше голубой корсаж, откровенно открывающий ее груди, но это не помогло сделать вырез чуточку скромнее. Поправив на шее ленточку, которая служила ей талисманом, Пенелопа выпорхнула на сцену, соблазнительно покачивая бедрами.

Как всегда, ее встретили тихий шепот и рокот одобрения, которые сменялись свистом и громкими выкриками, за ними последовали шумные хлопки и топанье. Где-то в глубине зала скандировали ее имя:

— Лорели! Давай, Лорели!

Когда она приподняла до колен подол юбки и покружилась по сцене в ожидании музыкального вступления, раскаты одобрения потрясли стены салона.

— Подними ее повыше, душечка! Давай, поднимай скорее! — нагло заорал пьяный образина в последних рядах.

Не обращая внимания на выкрики, Пенелопу начала нежно петь, в то время как на сцену вышел Майлс Прескотт, актер, играющий главного героя пьесы. Завороженная ее голосом, толпа притихла.

В этот вечер давали «Невесту Грегора Галча», одну из популярных оперетт в Денвере. Это была история о девушке, пытающейся завоевать любовь молодого человека, равнодушного к ней.

Кокетливо шурша юбками, Пенелопа танцевала вокруг Майлса, пытаясь соблазнить его простыми, безыскусными манерами. Все, средства, к которым прибегала бедняжка Молли Сноу, томящаяся от любви героиня, не имели ничего общего с вульгарностью.

— Подними повыше юбку! Снимай ее совсем!

Краешком глаза Пенелопа увидела, что какой-то пьяный наглец привалился к краю сцены и старательно пытается заглянуть ей под юбку, его лицо расплылось в слащавой улыбочке. Содрогнувшись от омерзения, она мгновенно опустила края юбки ниже колен, пытаясь хоть как-то защититься.

— Черт! Мы заплатили деньги, давай, показывай нам ножки! — яростно заревел пьянчуга, молотя кулаками по сцене.

— Заткнись и не мешай девушке петь! — заорал ковбой, схватив наглеца за шею и пытаясь водворить его на место.

Пьяный верзила со всего маху оттолкнул ковбоя, и тот отлетел в толпу. Сбив с ног еще нескольких человек, он угрожающе зарычал:

— Я заплатил деньги, чтобы посмотреть на ее ножки, и я получу то, за что заплатил.

Прежде чем Пенелопа успела опомниться, этот мужлан запрыгнул на сцену и обхватил ее руками. Рывком он распахнул на ней юбку. Еще один рывок — и юбка упала на сцену, открыв ее красные фланелевые панталоны.

Вскрикнув от негодования, она вонзила тонкий каблук в ногу негодяя. Затем так ловко пнула его в голень, что подонок взвыл от боли.

Толпа с громким ревом ринулась вперед. Некоторые мужчины стремились прийти на помощь прекрасной Лорели, в то время как другие жаждали присоединиться к домогательствам наглеца.

Испугавшись ревущей толпы, Пенелопа поспешила закончить свое выступление с помощью аккомпаниатора Бертрама, который храбро выскочил на сцену. Двигаясь быстро и слаженно, словно в хорошо отрепетированном представлении, Берт с размаху ударил нахала по голове деревянной подпоркой, в то время как Пенелопа ловко подставила ему подножку.

Пьяный наглец, пытаясь удержаться на ногах, ухватился за занавес и сдернул его. Золотистый бархат с грохотом упал вниз и накрыл всех находившихся на сцене.

Пока Пенелопа барахталась под тяжелой материей, пытаясь выбраться, она услышала, как ее обидчик ругается в темноте, и этот жуткий голос становился все ближе. Не желая оказаться в руках бешеного пьяницы, она стала быстро пробираться к просвету. К ее неимоверному облегчению, просвет расширился, и ей наконец удалось выбраться.

Но ее радость оказалась недолгой: Едва вырвавшись из бархатного плена, она сразу же оказалась схваченной другим, еще более пьяным и грязным негодяем.

Она стала яростно отбиваться, задыхаясь от вони и смрада, исходивших от ее нового похитителя.

— Как насчет поцелуя, крошка? — прошепелявил он, обнажив в улыбке все свои зубы — каких-то два гнилых обломка. Крепко обхватив девушку, он пытался прижаться губами к ее рту, чтобы просунуть язык и разжать ее стиснутые зубы.

Такого кошмара Пенелопа не переживала никогда в жизни, и поэтому она сопротивлялась изо всех сил. Но все было напрасно.

Неожиданно Пенелопа почувствовала, что негодяй дернулся и ослабил хватку. Она услышала звук удара, затем еще, вероятно, более сильного, от которого ее обидчик застонал, и, наконец, звук третьего удара, перебившего у него дыхание. Замычав, словно раненый бык, пьяный наглец оттолкнул ее и повернулся к тому, кто нападал на него сзади.

Пенелопа даже не удосужилась бросить мимолетный взгляд на своего спасителя и ринулась вверх по лестнице, ведущей в номера, уворачиваясь от рук, норовивших схватить ее. С головокружительной быстротой она неслась по лестнице, пока боль в боку не заставила ее опуститься на ступени.

И в этот миг она услышала шаги позади себя.

Находясь на грани истерики, она попыталась ползком преодолеть оставшиеся ступени. Но было поздно, и она вновь оказалась в стальных объятиях.

Не ощущая ничего, кроме отчаянного желания вырваться, Пенелопа брыкалась, пиналась, дралась с безумной яростью. Она слышала сквозь собственные вопли, что мужчина о чем-то кричал, но была чрезвычайно напугана, чтобы прислушаться. Полтора года в круговерти выступлений в варьете научили ее, что намерения большинства мужчин в основном бесчестные, особенно в отношении актрис. И она готова биться об заклад на свою счастливую ленточку, что и этот спаситель не исключение.

Убежденная в этом, она изо всех сил ударила нападавшего локтем в живот. К ее неожиданной радости, он вдруг застонал и выпустил ее. Почувствовав близкую свободу, она изо всех сил толкнула его и рванулась вперед, но не успела сделать и шагу, как услышала хриплый голос:

— Вот это способ приветствовать знакомых, принцесса.

От неожиданности она мгновенно застыла на месте. Только два человека могли называть ее так, Джейк и…

— Сет Тайлер! — выдохнула она, взглянув на своего спасителя. Ошибиться было невозможно, хотя темнота скрывала его. Совершенно изумленная, она медленно спустилась к нему.

Черт возьми! Почему из всех людей на свете именно Сету было суждено найти ее в таком грязном и неприличном месте, увидеть в таком непристойном шоу? Шокированная такой неожиданностью, она не сумела скрыть своего смущения и выпалила:

— Что ты здесь делаешь?

— А разве не я должен спросить у тебя об этом? — вопросом на вопрос ответил он с подчеркнутой медлительностью, отодвинувшись в сторону, чтобы пропустить едва одетую девушку из салона и ее пылкого клиента, спешащих в комнаты.

— Что я здесь делаю — это вполне ясно, — с вызовом ответила она.

— Ты считаешь, что все ясно? — Он посмотрел вслед удалявшейся паре и выразительно приподнял бровь.

Пенелопе понадобилось огромное усилие, чтобы сдержаться и снова не ударить его в живот.

— Черт возьми, Сет! Ты отлично все понимаешь.

— Я? — Его взгляд оценивающе скользнул по девушке, ненадолго задерживаясь на каждой вызывающей детали ее наряда.

Пенелопа возмущенно крикнула:

— Да как ты смеешь обвинять меня в том, что…

— Смею, потому что я хорошо знаю тебя, — резко перебил он ее, заставив сразу замолчать. — Неужели ты забыла о той сцене, свидетелем которой я был в Нью-Йорке?

Пенелопа презрительно фыркнула. Вполне очевидно, что слов «прости» и «забудь» в лексиконе Сета Тайлера не существовало. Ей стало ясно, что он не смог здраво оценить то, что произошло в Нью-Йорке. Она снова фыркнула. Ну и черт с ним, с этим узколобым выродком! Наплевать! Если он хочет, чтобы они были врагами, то пусть так и будет. Она с удовольствием последует его примеру.

Собравшись с духом, она придала лицу холодное выражение и твердо произнесла:

— Ты не имеешь права судить меня за то, чего совершенно не способен понять.

Сет надменно посмотрел на нее.

— Я вполне способен понять, что происходит, когда вижу полуобнаженную женщину в объятиях мужчины. И уж способен предположить, что вывод будет очевиден, независимо от того, кто его делает.

Отбросив свое напускное хладнокровие, Пенелопа опять перешла на крик:

— Да я не выглядела полуобнаженной и, уж конечно, ничего себе не позволила!

Сет пожал плечами.

— У тебя свои определения, а у меня свои.

— В моем определении Сет Тайлер просто высокомерный выродок.

— Это в списке идет перед или после термина «мразь»? — иронически поинтересовался он. — Мне кажется, ты использовала именно это слово для описания моей персоны в последнюю нашу встречу.

— Ну, если этот титул так тебе нравится…

Сет рассмеялся.

— Что ж. Один ноль в пользу дамы.

— Интересно, за что это?

— За твой откровенный ответ, конечно.

Она недоуменно пожала плечами.

— А кто следит за счетом?

— Я. И должен сообщить тебе, что ты проигрываешь в честном поединке.

Множество едких замечаний в его адрес вертелось на языке Пенелопы, но она сумела удержаться и оставить их при себе. Скорее в аду похолодает, чем она опустится до уровня Сета с его яростью. Намеренно не обращая внимания на его язвительность, она потребовала немедленного ответа:

— Что же тебе надо от меня? У тебя наверняка есть более интересное развлечение, чем терзать меня.

— Более интересное? Да. А вот более приятное? Вряд ли.

Задетая за живое его надменностью, она открыла было рот, чтобы выплеснуть на него все, что думает о его развлечениях, но опять сумела обуздать свой гнев и просто повторила вопрос:

— Так что тебе нужно?

— Я хочу знать, почему ты солгала своему брату?

— Почему я… что? — переспросила она, пораженная его словами. — Я не лгала Джейку.

Сет удивленно приподнял бровь.

— Он показывал мне последнее твое письмо, где ты хвасталась, что уезжаешь за границу и будешь петь для коронованных особ Европы. Ты писала, что колесила по стране и у тебя не было времени для письма. Но раз территорию Колорадо Европа еще не присоединила к себе и здесь не появились коронованные особы, то, полагаю, этого достаточно, чтобы уличить тебя во лжи.

Пенелопа тихо застонала. Как же она не подумала, что Джейк обязательно покажет ему письмо. Брат, вероятно, так переполнен гордостью за ее мнимые успехи, что готов показать письмо каждому в Сан-Франциско.

С притворным равнодушием пожав плечами, Пенелопа повторила ему ту самую ложь, которую сказала дирекции оперного театра, расторгая контракт:

— У меня немного изменились планы, только и всего.

— Немного? — Он удивленно хмыкнул. — Ну, это мягко сказано.

— Жизнь в театре слишком непостоянна. Всегда что-то может случиться или измениться.

Сет сложил руки на груди и изучающе посмотрел на Пенелопу.

— Так расскажи мне, принцесса, что заставило тебя связаться с этим Богом забытым салоном?

Внезапно заморгав, она отвела взгляд от Сета, зная наверняка, что лгать бесполезно, а сказать правду невозможно. Увидев единственный для себя выход, она перешла в атаку.

— Я писала это письмо не тебе. И вовсе не обязана перед тобой отчитываться. А что до моего пребывания здесь, то вряд ли это тебя касается.

— Как лучший друг твоего брата я считаю своим долгом все знать о тебе. — Он поджал губы. — И несмотря на твое невысокое мнение обо мне, я слишком уважаю Джейка, чтобы позволить его сестре вести себя как шлюхе.

Пенелопа вздрогнула от этих оскорбительных слов.

— Да как ты смеешь! Джейк просто убьет тебя, когда я расскажу ему, что ты обозвал меня шлюхой.

Сет демонстративно хмыкнул.

— Джейк разумный человек, а раз так, то он не убьет меня, когда сам убедится в очевидном. — Он выразительно оглядел ее наряд. — Думаю, Джейк поблагодарит меня, когда я обращу его внимание на отсутствие у тебя всякой морали.

— Ты не осмелишься рискнуть его дружбой, высказывая такие дикие обвинения!

— Посмотри на меня. — Сет поднялся на ноги и стоял, возвышаясь над ней, как мрачный перст судьбы. — Кажется, недалеко отсюда находится телеграф. Ему понадобится чуть больше недели, чтобы добраться сюда на поезде. — Он бросил на нее последний предупреждающий взгляд, прежде чем повернуться и уйти. — Мне бы не хотелось оказаться в твоей шкуре, когда он приедет. Возможно, он даже отшлепает тебя, ты это заслужила.

Пенелопе стало страшно от мысли, что брат увидит ее в этом салоне. И не потому, что Джейк мог наказать се; он никогда и пальцем не трогал ее, даже когда она этого заслуживала.

Нет, ей было страшно увидеть разочарование в его глазах. Он растил ее после смерти родителей, и девушка знала, что Джейк будет винить не только ее, но и себя за ее поломанную жизнь. Она слишком сильно любила брата и не могла причинить ему такую боль.

Едва Сет начал спускаться, она вскочила на ноги и схватила его за руку.

— Подожди.

Он остановился и с отвращением посмотрел на ее руку, словно она была покрыта язвами. Потом он взглянул ей в лицо и отвернулся.

Остро ощущая, какое неприятное зрелище она собой представляет, с загримированным лицом и в этом кричащем наряде, Пенелопа собралась с духом и сказала:

— Однажды ты поклялся, что все сделаешь для меня. Ты говорил, что сделаешь все, о чем бы я ни попросила. — Ее звучный голос стал тихим, умоляющим: — Пожалуйста, Сет. Я прошу сейчас.

— Только несравненная Пенелопа Пэрриш… — Тут он замолчал и окинул ее презрительным взглядом. — Или мне тоже называть тебя Лорели Лерош? Только Пенелопа имела право напомнить мне о моем клятвенном обещании. Прости, принцесса, ты потеряла это право, когда завела себе любовника. — Его взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь.

— Ты знаешь, Джулиан не был моим любовником! Он был моим другом, и ничего больше. Ты просто не захотел разобраться.

— Я не стремлюсь к этому и сейчас, — добавил он, стараясь освободиться от ее руки. — Так что не проси о понимании, потому что ты мне безразлична.

Острая боль пронзила сердце Пенелопы от этих слов, слезы застыли у нее в глазах.

— Кажется, до этого момента я не осознавала, как сильно ты ненавидишь меня, — прошептала она.

— Ты даже не можешь представить, как.

Собрав остатки своего достоинства, она предприняла последнюю попытку:

— Пожалуйста, Сет. Не мог бы ты на время забыть о своих чувствах ко мне и подумать о Джейке? Я знаю, ты любишь его, как и он тебя. Разве ты не понимаешь, как трудно будет ему принять сторону одного из нас.

Она нервно теребила край своих широких панталон, стремясь подавить желание снова прикоснуться к его руке.

— А ему придется это сделать, когда ты выдвинешь против меня свои ужасные обвинения.

— Ты считаешь, ему будет легче, если я оставлю тебя здесь и ты попадешь в беду?

— Конечно, нет, — приниженно согласилась она.

— Похоже, я все равно окажусь виноватым, как бы ни поступил.

Пенелопа оторвала взгляд от красной материи под своими пальцами и покачала головой.

— Нет, все будет по-другому.

— Неужели? — Он посмотрел на нее так, словно хотел сказать, что она будет виноватой, несмотря на решение, которое он примет.

Разволновавшись, она принялась грызть сломанный ноготь, а потом предложила:

— Ты мог бы позволить мне тихо вернуться в Сан-Франциско и продолжить прежнюю жизнь. Обещаю, я буду вести себя как настоящая леди. Никто ничего не узнает.

— После всего твоего опыта вряд ли слово «леди» подойдет для тебя, — заметил он с сарказмом.

Пенелопа сильно прикусила палец, и потекла кровь.

— Черт возьми, Сет! — Она прижала палец к панталонам, чтобы остановить кровь. — Я сейчас не более опытна, чем была в Нью-Йорке. Правда, тогда ты вел себя как джентльмен.

— Или как грязная крыса, стремящаяся походить на джентльмена, как ты точно подметила в последнюю нашу встречу, — парировал он.

— Ты знаешь, я не это имела в виду.

— Да нет. Но я признаю, ты сказала тогда правду.

Слезы полились из глаз Пенелопы, оставляя следы на щеках.

— Я сказала все это только потому, что ты был таким твердолобым глупцом.

— Я окажусь еще большим глупцом, если соглашусь на твое предложение. Нравится тебе или нет, но ты ответишь на мои вопросы. — Взяв девушку за подбородок, он заставил ее приподнять голову и посмотреть на него. — Смотри мне в глаза и не вздумай дрожать. Поняла?

Пенелопа шмыгнула носом и кивнула.

Сжав сильнее ее подбородок, Сет наклонился к ней. Казалось, он внимательно изучал ее, взвешивая свое решение.

— Я согласен на твое предложение. Но только потому, что хочу оградить Джейка от такого удара.

Она слабо улыбнулась, но он не обратил внимания на улыбку. Крепко сжав ее руку, он произнес:

— Сейчас мы спустимся вниз, и ты скажешь хозяину, что уезжаешь сегодня вечером.

— Но я не могу вот так взять и уехать, — торопливо возразила она, пытаясь освободить руку. — Только не сейчас.

Он сильнее сжал руку девушки.

— Ты можешь, и ты уедешь.

— Но ты не понимаешь!

— Мы опять вернулись к тому, с чего начали, да? — нетерпеливо спросил он. — Ну хорошо. Тогда объясни, чего я не понимаю?

Она замялась.

— Я не… не могу.

— Значит, не хочешь объяснять. Что ж, надеюсь, ты любишь поезда, принцесса. Я посажу тебя на первый же поезд до Сан-Франциско, и он прибудет туда послезавтра.

В глазах Сета светилась ярость, когда он сверлил ее взглядом.

— И не жди, что брат встретит тебя с распростертыми объятиями. Я пошлю ему телеграмму, где все сообщу о тебе.

Пенелопа испытывала такую же бессильную злобу, какую испытывает пленник к своему стражу. Она поняла, что оказалась в ловушке, из которой невозможно выскользнуть, некуда убежать и нельзя увернуться. Девушка не выдержала, и душившее ее отчаяние выплеснулось наружу.

— Я не отношусь к тому типу мужчин, которые готовы растаять при виде женских слез, так что прекращай свой кошачий концерт, — проворчал Сет, когда ее плач перешел в громкие рыдания.

Она продолжала громко всхлипывать.

Сет с трудом сдерживал злость:

— Черт возьми, Пенелопа. Я ведь уже сказал, что принимаю твое предложение.

Слезы душили ее, и она не могла остановиться, как ни пыталась.

Глубоко вздохнув, Сет вытащил носовой палаток и протянул ей.

— Я не вижу причины, из-за чего такая истерика! Неужели тебе нравится выступать здесь полуголой?

— Конечно, нет! Дело совсем в другом!

— Ну тогда в чем?

«Не в чем, а в ком!» — хотелось ей крикнуть. Но вместо этого она сквозь рыдания вымолвила:

— Ты, ты… не…

— Поймешь, — закончил он за нее, криво усмехнувшись.

Она вытерла нос и кивнула.

— Да к черту все! — Он был готов задушить ее.

— Я… я — пролепетала она, но тут слезы снова заставили ее умолкнуть.

Чертыхаясь, Сет присел на ступеньку и усадил ее на колено.

— Сиди! — прикрикнул он строго, когда она захотела вырваться. Нежно поглаживая ее по спине, он произнес: — Не могу представить, каким образом ты оказалась в таком гнусном месте…

Чувствуя себя совершенно измученной, Пенелопа даже не попыталась что-либо возразить и, обессиленная, приникла к его мощной груди. Ни о чем не думая, стремясь только забыться и найти утешение, она обняла его и прижалась щекой к горячей шее.

Сет, почувствовав тепло ее тела, весь напрягся.

— Пенелопа! — Нахмурившись, он посмотрел на заплаканное лицо девушки.

Когда она подняла глаза, их взгляды встретились. В ее глазах сквозили боль и мольба, чтобы он ее понял, а его взгляд был сердитым и немного смущенным.

Пробормотав, что Джейк никогда его не простит, если он позволит его бедной сестренке утонуть в собственных слезах, Сет обнял ее. Ощущая его теплое дыхание на своих волосах, Пенелопа вспомнила нежность, которая когда-то их связывала. На мгновение она отрешилась от ужасной реальности и забылась в его объятиях. Постепенно ее рыдания стали затихать.

Когда слезы совсем прекратились, Сет наклонился к самому уху девушки и прошептал:

— Лучше?

Неожиданная нежность Сета едва не обезоружила Пенелопу. Подавив желание снова расплакаться, она молча кивнула.

— Хорошо. — Он улыбался, когда убирал с ее щеки мокрую прядь волос. — А теперь почему бы тебе не рассказать мне о своей проблеме?

Пенелопа вытерла кончиком платка заплаканные глаза. Все, что ей было нужно, — это время. «Три месяца», — уточнила она про себя после быстрого подсчета.

— Через три месяца истечет срок заключенного здесь контракта. И тогда клянусь, что без возражений поеду домой.

Сет наклонил голову, обдумывая ее слова и продолжая непроизвольно сжимать ее подбородок.

— Один месяц, — наконец решил он. — Я как раз успею закончить здесь все свои дела.

— Лорели! — раздался высокий женский голос, которому вторил мужской.

«О Боже!» — испуганно подумала Пенелопа, узнав голос Адель дю Шарм, хозяйки варьете, и Майлса Прескотта, сына хозяйки и ее компаньона. Только этого не хватало, сейчас и эти двое набросятся на нее с руганью. Скрестив пальцы, она загадала, пусть они не сразу найдут ее, и попросила:

— Шесть недель.

— Лорели! — Голоса неотвратимо приближались.

Пенелопа с отчаянием взглянула вниз. Адель пригрозила сурово наказать ее, если заметит, что она станет заигрывать с каким-нибудь мужчиной. А как иначе назвать то, что она устроилась на коленях Сета? Испугавшись, она попыталась высвободиться из его объятий.

Сет, не обращая внимания на голоса и игнорируя попытки Пенелопы вырваться, собирался было не согласиться с новым сроком. Но едва она умоляюще взглянула на него, как слова застыли у него на губах.

Ох уж эти глаза! Сет невольно застонал про себя. Эти серебристо-зеленые глаза, похожие на покрытые инеем иголки новогодней елки, были такими же притягательными и соблазнительными, как и раньше.

Именно просящее выражение этих глаз заставило его уступить ей.

— Ну, принцесса, ты сама заключила сделку, — прошептал он, в то время как мужчина, в котором он узнал исполнителя главной роли в оперетте, сплюнул и стал решительно подниматься по лестнице.

Остановившись в трех шагах от Сета и Пенелопы, актер поднял кулаки и стал размахивать ими, изображая борца.

— Ты, демон! Сейчас же отпусти Лорели!

Пенелопа подняла глаза к небесам.

— Ради Бога, Майлс! Я в порядке! — воскликнула она, возобновив свои попытки вырваться из крепких объятий Сета.

Без труда прекратив ее попытки, Сет наклонил голову и стал наблюдать за действиями Прескотта. Его движения были какими-то неестественными и напыщенными, словно он репетировал сцену борьбы из дешевой мелодрамы.

Критически поглядев на актера, Сет заметил:

— Я бы посоветовал тебе подучить свою слащавую и слюнявую роль или найти кого-нибудь, чтобы тебе преподали урок.

Майлс изумленно разинул рот, залившая лицо краска проступала сквозь белый грим.

— А ты, ты… — залепетал он.

— Забыл свои слова, что ли? — Сет удивленно выгнул бровь. — Полагаю, тебе нужно посмотреть на Лорели и произнести что-то вроде «Я спасу тебя, нежное создание» или подобную ерунду.

Пухлые губы актера задрожали.

— Ты выродок! — выкрикнул он, но его голос сорвался и прозвучал визгливым фальцетом.

Сет тяжело вздохнул и покачал головой.

— Сопрано? Вряд ли оно подходит для таких слов. Тебе следовало бы понизить голос и произнести слово «выродок» с большей силой.

Тут он взглянул на Пенелопу, которая пыталась сбросить его руку со своей талии.

— Почему бы тебе не показать ему, как это делается, принцесса? Вряд ли кто произносит слово «выродок» лучше тебя!

— Сет! — Пенелопа бросила на него разъяренный взгляд.

— Верная интонация, только слово не то, — отметил Сет и подмигнул, глядя в ее нахмурившееся лицо.

Актер с рычанием ринулся вперед, его темные глаза сверкали от ярости.

— Я должен оказать любезность Денверу и сломать твою шею прямо здесь и немедленно, ты… ты… — Его лицо побледнело, когда он пытался подыскать подходящее оскорбление. Он несколько раз запнулся, пока наконец не выкрикнул: — Ты — похититель невинности!

— Заткнись, Майлс! — скомандовал хриплый женский голос.

Все трое резко обернулись, чтобы посмотреть на сногсшибательную блондинку, остановившуюся у лестницы.

— М-мама, — залепетал Майлс, отступая, как побитая собака.

Оставив без внимания хныканье своего сына, женщина холодно взглянула на Пенелопу.

— Что касается тебя, Лорели, то мы позже поговорим о полном отсутствии у тебя профессионализма. Сейчас, однако, тебе придется закончить представление.

Пенелопа кивнула, во рту у нее вдруг пересохло, и она не смогла вымолвить ни слова. Адель смотрела на нее так, что у Пенелопы мороз пошел по коже. Ее пугали возможные последствия ярости этой женщины.

Торопясь подчиниться ее команде, девушка вновь попыталась выскользнуть из объятий Сета, но он опять удержал ее.

— Пожалуйста, Сет, — прошептала она приглушенным голосом. — Ты обещал дать мне шесть недель, чтобы все уладить. Ты обещал.

Не обращая внимания на ее мольбы и попытки высвободиться, Сет сосредоточенно наблюдал за женщиной, поднимавшейся по лестнице.

Одетая в вечернее платье из дорогого фиолетового шелка, она несла себя так величественно, как королева Виктория, которую он однажды имел честь видеть. Однако в отличие от безыскусной Виктории эта женщина была наделена артистизмом и неотразимой элегантностью, которая помогала скрыть ее возраст. Но секрет был раскрыт в ту самую секунду, когда их взгляды встретились. В светлых и холодных как лед голубых глазах женщины сквозила злобность, которая могла появиться только после долгих лет горьких разочарований и трудной жизни.

Ощутив, как Пенелопа непроизвольно содрогнулась всем телом, Сет крепче прижал ее к груди и заявил:

— Лорели перенесла сильный шок. Я считаю, она закончила выступление сегодня.

Женщина окинула его презрительным взглядом.

— Как ее наниматель я считаю, что она должна продолжить выступление.

— А как твой наниматель, Адель, я считаю, что мисс Лерош должна отдохнуть остаток вечера, — перебил ее появившийся Флойд Темпл.

Адель пренебрежительно взглянула на владельца салона. Она была явно возмущена его вмешательством.

— Неужели вы хотите разочаровать публику? — процедила она сквозь зубы.

— Оставшиеся в зале либо передрались и валяются около салона, либо перепились, — резонно заметил Флойд. — Кроме того, я обещал мистеру Тайлеру устроить ужин для знакомства с нашей очаровательной Лорели.

Пенелопа содрогнулась от такой идеи. Больше всего ей не хотелось продолжать препираться с Сетом. Но не успела она возразить, как вмешалась Адель:

— Как заметил мистер Тайлер, Лорели пережила сильный шок. В таком случае ей следует отдохнуть, а не развлекаться. — При слове «развлекаться» ее губы скривились, точно она набрала полный рот прогорклого масла.

Оставаясь глухим к протестам Адель, Флойд заговорщически подмигнул Пенелопе.

— Бокал шампанского как раз взбодрит ее, не так ли, мисс Лерош?

Стремясь вырваться из крепких объятий Сета и избежать явного неудовольствия Адель, Пенелопа рванулась вперед. От неожиданности Сет разжал руки, и Пенелопа скатилась бы вниз по лестнице, если бы ее не подхватил Майлс.

Высвободившись из цепких объятий Майлса, она пробормотала:

— Адель права. Я плохо чувствую себя.

Эта фраза вызвала у Адель короткий одобрительный кивок, к большому облегчению Пенелопы, внимательно наблюдавшей за реакцией своей нанимательницы.

— Если мисс Лерош нездорова, то следует позволить ей пойти домой и лечь в постель, — произнес Сет, вставая и выпрямляясь во весь рост. Он отметил тревогу, промелькнувшую на лице актера, и оценивающий взгляд блондинки, которым она окинула его с ног до головы. Потом посмотрел на Пенелопу и добавил: — У меня впереди достаточно времени, чтобы познакомиться с мисс Лерош.

Видно было, что Адель не слишком обрадовалась такой перспективе.

— Вы намереваетесь стать постоянным посетителем салона?

— Держу пари, что ты упадешь на месте от неожиданности! — зарокотал Флойд, похлопывая Сета по спине. — Люди, поприветствуйте нового владельца салона и вашего нового хозяина — мистера Сета Тайлера!

Глава 6

Сет облокотился о спинку кресла и нахмурился, глядя, как Адель дю Шарм величественно спускалась по ступеням со сцены. Он был совершенно расстроен, просто вне себя.

Стараясь подавить чувство досады, он поднял стакан виски и залпом выпил все содержимое. Он оказался не только потенциальным шизофреником, но и обыкновенным глупцом. Чем еще можно было объяснить ту сделку, которую он только что заключил с этой женщиной?

После того, как Адель отослала Пенелопу переодеться, она сердечно пригласила Сета составить ей компанию и выпить в опустевшем варьете. Стремясь докопаться до причин загадочного появления Пенелопы в салоне Шекспира, он охотно согласился. Как он был одурачен!

Женщина была хитрой, он понимал это. Но на деле оказалось, что он серьезно недооценил ее коварство, что редко случалось с ним. В итоге она не только ловко уклонилась от вопросов относительно Пенелопы, но ей удалось использовать его очевидный интерес к актрисе с выгодой для себя.

Ругая себя за непроходимую глупость, он достал из кармана портсигар и с громким щелчком открыл его. Разговор начался вполне безобидно, мадам дю Шарм вежливо поинтересовалась, как он устроился в гостинице, и поздравила его с покупкой салона. Даже обсуждение соглашения между театральной труппой и варьете прошло очень спокойно. Вместо жалоб и претензий, как он ожидал, она просто пожала плечами и строго, по-деловому обсудила все возникшие вопросы.

Ее сын Майлс был страстным карточным игроком, который проигрывал больше, чем выигрывал, и, как большинство заядлых картежников, искренне верил, что следующий кон обязательно принесет ему большой выигрыш. В результате такой страсти его карточный долг достиг кругленькой суммы всего за неделю пребывания труппы в салоне Шекспира.

Чтобы расплатиться с долгом, Адель пришлось заключить соглашение с салоном на дополнительные двенадцать недель выступлений в варьете, при этом салону достаются все деньги, которые платят посетители при входе. Она мимоходом упомянула, что салон много выиграл от этой сделки, ведь каждый спектакль с участием мадемуазель Лерош — это настоящая золотая жила.

Глубоко вздохнув, Сет достал последнюю сигару из портсигара. По правде говоря, он был так ошеломлен встречей с Пенелопой, что только вполуха прислушивался к пустым комплиментам и пространным объяснениям Адель. Как и у большинства знакомых ему женщин, ее болтовня была приятной, но не вызывала никакого интереса.

Однако когда она сменила тему беседы и от сделок с салоном Шекспира перешла к анекдоту о том, как несколько мужчин пытались добиться привилегии пообедать с мисс Лорели Лерош, «канарейкой Запада», то вызвала этим не только его интерес, она подстегнула его ревность. К неудовольствию Сета, ее рассказ вызвал в нем чувство собственничества в отношении Пенелопы, которое стремительно росло, хотя у него не было никаких прав на нее.

Словно почувствовав настроение Сета и верно угадав его причину, Адель выбрала подходящий момент для нанесения решающего удара. Она предложила ему прекрасную Лорели в качестве спутницы на вечерах, но только платонической спутницы, выговорив в обмен на это сокращение их сценических обязательств с двенадцати недель до шести.

Как дурачок, за которого она, похоже, приняла его (и оказалась права), он быстро согласился, даже не задумавшись о том, какую боль эта сделка может принести его сердцу. Скрывая ревность за галантностью, он оправдывал свои действия тем, что сможет лучше защитить Пенелопу, если будет находиться рядом с ней в салоне Шекспира, где, как ему представлялось, она подвергалась большой опасности.

Сет громко застонал от сознания своей глупости, он не понимал, что на него нашло, почему он так легко попал в дурацкое положение. Особенно после предыдущей встречи с Пенелопой. Он был просто сумасшедшим, если думал, что сможет находиться в ее обществе и не позволит чувствам взять верх над разумом.

Сумасшедший. Сет мрачно уставился на зеленовато-коричневую сигару в своей руке. После почти трех лет невыносимого ожидания было похоже, что его кошмары становились явью: дурная кровь начала отравлять его разум. В конце концов шизофрения овладевала им.

«В конце концов? — невесело подумал он. — Да ты хоть когда-нибудь поступал разумно во всем, что касалось Пенелопы?»

Горько усмехнувшись, он признался себе, что нет. С того самого момента, как Пенелопа увидела в нем нечто большее, чем просто друга своего брата, он потерял все свое благоразумие. Он влюбился впервые в жизни и обнаружил, что действует под влиянием эмоций, а не трезвого рассудка, и стал совершать непростительные ошибки одну за другой. Взять, к примеру, то, как бесчестно он обошелся с ней в Нью-Йорке. Сет внутренне съежился, что случалось с ним всегда, когда он вспоминал тот вечер. Каким же идиотом он был, когда оправдывал свое грубое поведение тем, что разбил ей сердце ради ее же собственного блага! Как он мог жениться на ней, зная о своей дурной наследственности и о том; что его может ожидать в будущем?

«Вряд ли ради ее блага, — возразила его совесть. — Ты действовал под влиянием собственной непомерной гордости».

Он оказался слишком гордым, чтобы рассказать Пенелопе унизительную правду о своем происхождении. Он и теперь оставался таким. Сет никого не посвятил в свой секрет, кроме Джейка, которого попросил стать его опекуном в случае наихудшего исхода.

Не в первый раз Сет проклинал свою гордость. В те редкие моменты, когда он вспоминало своем недостойном поведении в Нью-Йорке, он иногда думал, что любовь и ревность, так же как и гордость, — своего рода безумие. Что, как не безумие, охватило его, когда он открыл дверь и увидел Пенелопу в объятиях Джулиана Тиббетта?

Чувство вины захлестнуло его с новой силой, когда ему вспомнилось лицо Пенелопы в тот момент. Одного выражения ее лица было достаточно, чтобы рассеять все подозрения. Черт! Она вся засветилась от счастья, увидев его, любовь изумрудным огнем сияла в ее прекрасных глазах. И то, как девушка протянула к нему руки, вряд ли похоже на действия неверной женщины, захваченной врасплох во время свидания с любовником.

Но из-за проклятой гордости он не захотел увидеть правду и отступил от своей клятвы верить в ее любовь. Оказалось гораздо легче изображать обманутого жениха, чем раскрыть свою унизительную тайну.

Недовольно хмыкнув, Сет сунул сигару в рот. Крепко сжав ее зубами, он поискал в кармане нож для сигар. Есть простое определение тому, кем он оказался в ту ночь, более презрительное, чем сумасшедший или негодяй. Это определение — трус.

«Только трусостью можно объяснить твое поведение тогда, в Нью-Йорке, — безжалостно констатировала его совесть. — Ну, а как насчет твоего безумия, когда ты согласился на предложение Адель дю Шарм? Если бы ты был в здравом уме, то отвез бы Пенелопу в Сан-Франциско, чтобы брат занялся всеми ее проблемами».

Разволновавшись до предела, Сет так сильно сжал зубы, что они глубоко вонзились в сигару. Сморщившись от горького привкуса, Сет вынул сигару изо рта и бросил на пол.

Как, черт возьми, он собирается держать в узде свои чувства в течение следующих шести педель? Глухо застонав, он закрыл лицо руками. Все это время он честно верил, что его любовь к Пенелопе умерла. Он желал, чтобы так и было. Но едва заглянул в ее полные слез глаза, как снова ощутил безрассудное, неудержимое влечение, которое всегда испытывал к ней. Господи! Что же ему делать?

Оставался только один способ: подавить свои чувства и вновь заставить Пенелопу считать его самым отъявленным негодяем, которого когда-либо носила земля.

Сет медленно опустил руки, недобрая улыбка заиграла на его губах. Последняя часть плана представлялась ему не слишком трудной. Пенелопа довольно ясно показала, что все еще глубоко обижена за то, как он обошелся с ней в Нью-Йорке. Он и не ожидал ничего другого, ведь ее гордость не уступала его.

«А ты уверен в ее чувствах? — снова заговорила его совесть. — Сдается мне, если бы она действительно презирала тебя, то не стала бы плакать у тебя в объятиях и не прижималась бы к твоей груди так, словно ты спасательный круг с затонувшего корабля».

Воспоминания о Пенелопе, плакавшей у него на руках, заставили Сета покраснеть, чего давно с ним не бывало. Несмотря на все усилия оставаться хладнокровным там, на лестнице в салоне Шекспира, когда она сидела у него на коленях, ощущение ее тела так возбудило его, что он едва мог выдержать это.

Кровь прилила к лицу Сета, и он покраснел еще сильнее. Заметила ли она его возбужденное состояние? Он непроизвольно застонал. Да как же она могла не заметить? Ведь она сидела прямо на его твердой мужской плоти.

Сет потряс головой. Не стоит больше думать об этом, ничего хорошего это не принесет. Нужно постараться в будущем держать себя в руках. Возможно, не следует отказываться от предложений девушек из салона и растратить свою сексуальную энергию в обществе одной из них. По крайней мере тогда он сможет сосредоточиться на более трудной проблеме — как совладать со своими чувствами.

Он потер подбородок, размышляя над идеей. В ней есть рациональное зерно. Нет, она просто блестящая. Он сегодня же вечером приступит к осуществлению плана. Надо пригласить одну из девушек разделить с ним ужин, от которого отказалась Пенелопа, и позволить ей удовлетворить его плотский голод.

Впервые после встречи с Пенелопой на губах Сета заиграла довольная улыбка. Завтра вечером Пенелопа Пэрриш может сидеть хоть на голых коленях у него, он не ощутит такого сильного приступа страсти.

Глава 7

Впервые за весь вечер Пенелопа осталась одна. Она медленно подняла голову и взглянула в зеркало на свое заплаканное лицо.

Черные полоски растекавшейся поверх румян туши напоминали боевую раскраску индейцев. Красная помада, аккуратно нанесенная на губы перед представлением, теперь размазалась по подбородку и была похожа на кровь, струящуюся из открытой раны.

«А ведь это действительно могла быть кровь, если бы Сет не пришел мне на помощь», — подумала Пенелопа. Расстроенная, она отвернулась от зеркала и принялась снимать грим.

Это обыденное, повседневное занятие обычно успокаивало ее. Но в этот вечер, когда она яростно терла лицо, знакомый запах крема показался каким-то странным, он смущал ее.

Задумавшись, она поднесла поближе к носу банку с кремом и понюхала.

«Миндаль, глицерин и что еще?»

Ее брови нахмурились. Она уже встречалась с этим соблазнительным запахом раньше, где-то в другой жизни, давным-давно и за тысячу миль от облезлой уборной салона Шекспира. Зачарованная, она закрыла глаза и снова вдохнула этот запах. Подобно бальзаму для исстрадавшейся души, этот приятный лесной аромат обволакивал ее, навевая воспоминания о прежних счастливых временах. «Бостон… Я не хочу вспоминать Бостон», — воспротивилось ее сердце, хорошо знакомое с горькими последствиями таких воспоминаний. Но разум Пенелопы не прислушался к голосу сердца и погрузился в счастливое прошлое.

Ее мысли вернулись почти на три года назад, в тот вечер, когда она с триумфом дебютировала в Бостонском театре. Назад, в тот незабываемый миг, когда Сет сделал ей предложение.

Грубый стол, за которым она сейчас сидела, превратился в изысканный туалетный столик. Обшарпанные стены, заклеенные обрывками газет и афишами, вдруг оказались обтянутыми красивым желтым шелком. Везде стояли букеты цветов. Позади нее, отражаясь в зеркале, появился Сет Тайлер. Его светлые волосы казались золотистыми на фоне строгого черного костюма.

Сердце Пенелопы радостно забилось при виде Сета, счастье переполняло ее. Для нее свет сошелся клином на этом мужчине с его живым умом и несгибаемой силой духа.

Встав позади стула, на котором сидела Пенелопа, он наклонился к ее уху. «Выходи за меня», — страстно прошептал Сет. Он стал покрывать поцелуями ее шею, пылко демонстрируя свои чувства.

Тихий стон вырвался у Пенелопы, когда она выгнулась под его губами. Его прерывистое дыхание наполнило ее страстью. И когда он медленно провел языком по ее обнаженному плечу, горячая волна разлилась по ее телу, воспламеняя все ее существо.

«Сет…» — выдохнула она, бессильно протестуя против его любовной атаки. Но его губы скользнули ниже, к округлой груди, и она уступила его обольстительным порывам.

«Скажи „да“, принцесса. — Он шаловливо покусывал нежное кружево, которое украшало вырез платья. — Скажи, что ты будешь моей навсегда».

Ее дыхание сделалось прерывистым, а тело неожиданно затрепетало. Она инстинктивно прижалась спиной к его животу, с нетерпением впитывая его пылкую страсть, которая вызывала в ней восторг.

Снова и снова повторяя его имя, она откинулась назад и обхватила руками его талию, стремясь быть к нему еще ближе. Словно покорный раб, безропотно подчиняющийся чувственным порывам своей госпожи, он выдохнул и прижался к ее спине.

Ощущение твердой выступающей мужской плоти совсем свело ее с ума. Она забыла обо всем, кроме своей неудержимой страсти к Сету, ее руки скользнули ниже и крепко сжали его ягодицы.

«Нет, — простонал он, отодвигаясь от нее. — Не так».

Пенелопа протестующе застонала, неожиданно лишившись его прикосновений: «Сет…»

Опустившись возле нее на колени, он прижал палец к ее губам, заставив замолчать. Выражение его лица было невыразимо нежным, он стал осторожно водить пальцем по толстому слою грима на ее щеке.

«Выходи за меня», — написал он, потом заключил слова в сердечко и закрепил любовное признание страстным поцелуем. Она почувствовала его запах, характерный лесной запах, терпкий, волнующий.

Его губы медленно изогнулись в улыбке, которая властно притягивала к себе. Когда их взгляды встретились в зеркале, в его красивых глазах она заметила неприкрытое, жгучее желание. Именно тогда он прошептал…

— Это было ужасно, моя дорогая! Так ужасно!

В одно мгновение сладкие грезы Пенелопы разлетелись на тысячу горьких осколков.

— Ч-что? — заикаясь, произнесла растерявшаяся девушка.

— Да то, как эти грязные кретины набросились на тебя!

Эуфелия Хоткисс уселась на стул рядом с Пенелопой и скинула тапочки.

— Меня бросает в дрожь от одной мысли, что могло случиться, если бы твой храбрый рыцарь не спас тебя, — положив левую ступню на правое колено, она разглядывала дырку в чулке.

Пенелопа тупо уставилась на торчавший большой палец своей напарницы. Ее мысли витали еще слишком далеко, и до нее не сразу дошел смысл сказанного. «Рыцарь? Спасение?» Потом сознание прояснилось, и она нахмурилась, когда неприятные события этого вечера снова воскресли в памяти.

Эуфелия, очень расстроенная разорванным чулком, не заметила рассеянности своей подруги и продолжала тараторить:

— Он такой стройный, твой спаситель. Красив как принц. Галантный до невозможности.

Пенелопа совсем не была расположена слушать надоедливую трескотню Эффи об особях противоположного пола. Особенно когда это касалось Сета Тайлера. Снова взяв кусок ткани, чтобы снять грим, она проворчала:

— Поверь мне, Эффи, этот мужчина не такой уж галантный. — Она принялась стирать грим и снова оказалась в плену характерного запаха Сета.

Нахмурившись, Пенелопа взяла за кончик выпачканный гримом кусок ткани. Что такое?..

Внезапно она отбросила его, недовольно наморщив нос. Неудивительно, что она грезила, как безмозглая девчонка. Она вытирала лицо носовым платком Сета, и этот проклятый платок хранил его запах.

— Он не позволил себе… вольностей, а? — Эффи опустила ногу на пол, ее голубые глаза стали круглыми, как блюдца. — Ну, рассказывай! Ну? — настаивала Эффи, придвинув ближе свой стул.

«Зато я сама позволила», — горько подумала Пенелопа. Все еще глядя на носовой платок, она резко ответила:

— Я хорошо знаю этого отвратительного типа еще по Сан-Франциско. Его зовут Сет Тайлер, и его считают отъявленным негодяем.

— Сет. — Эффи вздохнула, как влюбленная школьница.

Пенелопа решила, что ей следует поскорее погасить искры романтического увлечения Эффи. Понизив голос до заговорщического шепота, она доверительно произнесла:

— Мистер Тайлер — страшный волокита. Он такой распутник, что матери в ужасе содрогаются и запирают своих дочерей в комнатах, когда он приходит в дом. Единственная причина, по которой его принимают в порядочном обществе, — это его богатство. Этот хам владеет практически половиной города.

Конечно, все, что она говорила, кроме упоминания о богатстве Сета, было абсолютной выдумкой. Не только мужчины города уважали Сета, заботливые мамаши считали его подходящей партией для своих незамужних дочерей. Но Пенелопа ничего этого не собиралась сообщать Эффи.

— Испорченный плут, да? — На лице Эффи появилось блаженное выражение, глаза заблестели. — Это просто злая молва, но она делает мужчину еще привлекательнее. Помню, однажды я встречалась с необычайно красивым дьяволом в… — Она вдруг замолчала и, близоруко сощурившись, испуганно уставилась на лицо своей подруги. — Господи, да ты только посмотри на свой нос! Он безобразно красный.

Пенелопа подвинула треснувшую лампу поближе к потускневшему зеркалу и стала разглядывать свое отражение. Эффи была права. Она выглядела ужасно, ее нос напоминал вишню, прилепленную к лицу; кожа покрылась пятнами, потому что она сильно терла ее, а глаза покраснели от слез.

Прекрасно. Сет Тайлер не только нарушил ее покой, но и испортил внешность.

Увидев угрюмое выражение на лице подруги, Эффи нежно заворковала:

— Не бери в голову, дорогая. У меня есть превосходное средство, чтобы все исправить. — Ласково потрепав Пенелопу по щеке, она повернулась к столу, где стояло невероятное множество баночек и пузырьков. Лицо ее стало серьезным, как у колдующего чародея. После долгих сомнений она наконец остановилась на пузырьке экзотического вида с загадочной этикеткой. — Вот это поможет. Персидское средство для кожи. Тут написано, что оно отбеливает кожу и придает ей жемчужный блеск. Оно патентованное, ты знаешь.

Пенелопа, всегда с подозрением относившаяся ко всяким патентованным средствам, покачала головой.

— Спасибо, Эффи. Но я не хочу расходовать твое чудесное средство.

— Но, моя дорогая! А что, если кто-нибудь, особенно мужчина, увидит тебя такой! — На лице Эффи проступил ужас от такой мысли.

— Никто меня не увидит. Я сейчас же отправлюсь в пансион и заберусь в кровать.

Эффи с сомнением посмотрела на подругу.

— Девушке не следует быть такой беспечной, ты же знаешь. Это просто не….

— Лорели!

Подружки разом подскочили от этого резкого возгласа.

Шурша шелковыми юбками, в дверях появилась Адель и быстро прошла через узкую комнату.

Одного вида этой женщины было достаточно, чтобы удушающая волна страха охватила Пенелопу. Девушка молила Бога, чтобы Адель забыла о той ужасной сцене на лестнице, но по тому, как женщина подошла и остановилась за ее спиной, Пенелопа почувствовала, что все ее мольбы напрасны.

Она покорно подняла глаза и встретилась с взглядом Адель в зеркале. Оттуда на нее смотрела неприкрытая злоба. Пенелопа однажды уже видела подобное выражение в глазах этой женщины, когда Адель приговорила ее к позорной жизни, а ее новорожденного сына Томаса к будущему, пугающему своей неопределенностью.

Томми. У Пенелопы перехватило дыхание. Как она любила его! Каждая его улыбка была чудом, его нежный голос — подарком небес. Он заполнял все ее сердце, был смыслом ее жизни. И его хрупкая жизнь находилась в руках злобного демона по имени Адель дю Шарм. Парализованная страхом, Пенелопа могла только смотреть на хозяйку с немой мольбой в глазах.

— Мадам дю Шарм, — начала Эффи, ее голос сильно дрожал, и Пенелопа знала, что с ее голосом было бы то же самое, если бы она заговорила. — То, что случилось сегодня вечером, — это не наша вина. Мы…

— Оставь нас, мадам Хоткисс, — резко прервала ее Адель. — Мне нужно переговорить с Лорели наедине. — Она не сводила обвиняющего взгляда с Пенелопы.

Не осмелившись ослушаться хозяйку, Эффи ободряюще сжала руку Пенелопе и выскользнула за дверь.

Как только они остались вдвоем, Адель схватила Пенелопу за волосы и грубо дернула ее голову назад.

— Ты, маленькая тварь! Разве я не предупреждала тебя о том, что случится, если я увижу, как ты заигрываешь с мужчиной? — Она снова больно рванула Пенелопу за волосы. — Неужели ты забыла, что твое безмозглое отродье находится в моих руках и я могу сделать с ним все, что захочу? Неужто ты настолько глупа?!

Оцепенев скорее от страха, чем от боли, Пенелопа беззвучно шевелила губами.

Злобная улыбка зазмеилась на губах Адель.

— Известно, что дети умирают от холода, когда остаются одни в горах. Конечно, если до них не успеют прежде добраться дикие звери.

При мысли о том, что дикие звери могут растерзать хрупкое тельце ее ребенка, Пенелопа лишилась всякого самообладания.

— Пожалуйста… — взмолилась она.

Не обращая внимания на ее робкие мольбы, Адель продолжала:

— Никто не будет горевать о потере маленького выродка, кроме тебя. Он всего лишь грязный маленький секрет… твой, мой, Майлса и, конечно, Сколфилдов. Но в отличие от тебя Минерва и Сэм Сколфилды достаточно благоразумны и не ослушаются меня. Они сделают все, как я им скажу.

Пенелопа знала, что Адель права. Хотя Сколфилды обожали Томми и заботились о нем, насколько это было возможно в убогих условиях их существования, они сами оказались жертвами вероломства Адель. У них, как и у Пенелопы, не было выбора, им приходилось выполнять злую волю этой коварной женщины.

Отчаяние, порожденное осознанием ужаса своего положения, придало Пенелопе мужества.

— Но я не ослушалась вас! Клянусь! Этот гнусный мистер Тайлер насильно навязал мне свою заботу.

— Неужели? — Тонкие брови Адель приподнялись, выражая недоверие. — По словам Майлса, ты не слишком-то сопротивлялась, чтобы избежать его объятий, — Неприятный смешок вырвался у нее из груди. — Но я не виню тебя за это. Этот Тайлер — настоящий мужчина.

— Я не заметила.

— Ну, тогда ты либо слепа, либо глупа. А может, ты лжешь? — Она опять с силой дернула девушку за черные волосы. Пенелопа вскрикнула от боли, а на губах Адель заиграла садистская улыбка. — Попробуем угадать, какой ответ правильный.

Холодные глаза женщины прищурились.

— Раз уж ты не ходишь с тростью и не носишь очки, то очевидно, что ты не слепая. А учитывая существование твоего выродка, могу поклясться, что ты достаточно опытна, чтобы ощутить очарование мужской силы.

Ее голос сделался таким ласково-фальшивым, что Пенелопа задрожала.

— Значит, ты лжешь! Думаю, ты знаешь Сета Тайлера, и знаешь давно. Для незнакомца он кажется чересчур заботливым.

Головная боль сделалась нестерпимой, и Пенелопа, чтобы избежать новых мучений, призналась Адель:

— Мистер Тайлер — близкий друг моего брата. Он знает меня с двенадцати лет и считает своим долгом защищать меня. — Хлынувшие слезы застилали ей глаза. — Пожалуйста, поверьте мне. Я обещаю, я избавлюсь от него.

— К сожалению, не так все просто… — Адель резко отпустила ее волосы. — Я пригласила этого мистера Тайлера выпить, чтобы… ну, скажем, я хотела прощупать почву. Тебе должно быть интересно узнать, что Флойд включил векселя Майлса в стоимость салона.

Пенелопа энергично растирала виски.

— Я не удивлена. Сет Тайлер очень расчетливо заключает сделки.

— Верно. Но я оказалась более расчетливой и сумела убедить его сократить наши гастрольные обязательства с двенадцати недель до шести. Это означает, что мы освободимся от карточных долгов Майлса как раз к моменту заключения контракта в Томбстоне. Я слышала, что там хорошенькая певица может зарабатывать по две сотни долларов за ночь.

Пенелопа промолчала и не сказала Адель, что Сет собирался оставаться в городе только шесть недель. И уж конечно, она не обмолвилась о том, что он намеревался увезти ее с собой. Она лишь скромно спросила:

— Как же вам удалось обвести его?

Адель пожала плечами.

— Все оказалось удивительно просто. Как и у большинства мужчин, его мозги болтаются между ног. Как только он проявил интерес к тебе, я дала понять, что смогу убедить тебя провести с ним время, если он согласится на некоторые уступки. И эта уступка — сокращение срока наших гастролей.

Пенелопа вздрогнула, как будто Адель дала ей пощечину, что было бы предпочтительнее, чем составлять Сету компанию. Как посмела Адель предложить такое! Как Сет посмел согласиться!

Но разве она сможет сказать «нет»? Взяв расческу, она покорно вздохнула и спросила:

— Что я должна делать?

— Для начала ты обрадуешь его, составив ему компанию во время ужина сегодня вечером. Флойд распорядился накрыть стол в четвертой комнате.

— Но я не могу ужинать с ним сегодня. У меня нет подходящего наряда. — Пенелопа повела расческой в сторону висевшего на вешалке довольно поношенного костюма. Он уже года три как вышел из моды и имел жалкий вид.

Адель недовольно взглянула на костюм.

— Я не могу понять, почему ты стала одеваться, как судомойка. — Она презрительно хмыкнула. — Ведь ты отличалась таким изысканным вкусом в одежде.

Пенелопу так и подмывало ответить, что ей не пришлось бы одеваться как нищенке, если бы Адель не отбирала у нее каждый заработанный цент. Но она не отважилась. Выдергивая из расчески волосы, она объяснила:

— Томми нужно было лекарство в прошлом месяце. На это ушел почти весь мой заработок, ведь здесь все вдвое дороже. Возможно, я смогу приобрести новое платье попозже.

— Так что же нам делать сегодня вечером, а? — скрестив на груди руки, Адель размышляла. Внезапно она щелкнула пальцами и победно воскликнула: — Ага!

Порывшись в нескольких сундуках с одеждой, она извлекла вечернее платье из тафты цвета слоновой кости, в котором Пенелопа выходила в оперетте «Ухаживание графа». Хотя материал был дешевым, а отделка бедной, платье оказалось гораздо более модным и нарядным, чем безнадежно устаревшие туалеты Пенелопы.

Удовлетворенно кивнув, Адель расправила помявшиеся шелковые розочки на корсаже.

— Да, это будет выглядеть вполне нарядным. — Она продолжала придирчиво рассматривать платье. — Вырез элегантный и достаточно скромный, чтобы не слишком обнадеживать этого Тайлера.

Она сурово посмотрела на Пенелопу.

— И ты не должна давать ему никаких поводов для вольностей. Ты можешь обедать, танцевать, играть в карты с ним, но держи его все время на расстоянии вытянутой руки. Ты будешь встречаться с ним только во время работы и только здесь. Понятно?

Пенелопа кивнула. С этим не будет трудностей. Главное — как удержать себя в руках и не придушить этого мерзавца, когда она вынуждена будет составлять ему компанию.

Положив платье на сундук, Адель предупредила:

— Надеюсь, ты вернешь костюм сразу после ужина. И если я обнаружу какие-нибудь пятна или грязь, то вычту все из твоего жалованья.

Пенелопа уставилась на расческу, пытаясь скрыть свое негодование. Адель не только платила ей меньше, чем последней судомойке, — эта скряга всегда находила самые смешные поводы для вычетов. Она вычитала из жалованья, если Пенелопа на минуту опаздывала на репетицию, или забывала слова, или ее голос дрожал во время пения. Удивительно, что с нее не вычитали за то, что она дышала или пользовалась туалетом.

Пенелопа украдкой бросила взгляд на Адель, копавшуюся в коробке с украшениями. Что ж, она скоро освободится от этой ведьмы и ее унизительных вычетов. У нее есть план, она вернет свободу себе и своему маленькому Томасу. Ей только нужно накопить пятьсот долларов.

Когда Пенелопа стала вытаскивать шпильки из волос, все еще думая об освобождении сына, Адель надела ей на шею ожерелье из круглых жемчужин.

— Тебе лучше распустить волосы, как в «Горной сильфиде», — приказала она, застегнув ожерелье. — Один вид этих черных кудрей превращает мужчин в безмозглых дураков. Наши доходы возросли почти до двух сотен долларов, когда ты в последний раз так выступала на сцене.

Хозяйка критически посмотрела на Пенелопу.

— И, ради Бога, сделай что-нибудь со своим носом. Он краснее, чем прыщ на заднице у бухгалтера.

Адель направилась было к двери, но на полпути остановилась, и, когда она повернулась, Пенелопа заметила, как злорадно засверкали ее глаза.

— Да, кстати, сегодня Сэм был в городе. Он просил передать тебе, что у твоего выродка снова приступ астмы.

— Томми находится недалеко? — Пенелопа затаила дыхание в ожидании ответа. За последние полтора года Адель заставляла Сколфилдов прятать ребенка в потаенных местах вдоль маршрута гастролей театральной труппы. Когда мальчик был рядом, Адель могла держать Пенелопу в полной зависимости от себя, ведь тогда ее угрозы были легко выполнимы.

Все это давало возможность Пенелопе регулярно видеться с сыном. Редкие часы, проведенные рядом с ним, делали ее жизнь более сносной.

Словно прочитав ее мысли, Адель добавила:

— Да. И помни о благоразумии, когда будешь развлекать Сета Тайлера.

— Я выполню все, что вы скажете. Я обещаю, — поклялась Пенелопа. — Только позвольте мне побыть с Томми несколько часов в воскресенье. Это его второй день рождения, и я хочу принести ему подарки.

Адель презрительно рассмеялась.

— Как будто маленькое безмозглое отродье знает, что это за день. Да он ничего не понимает. Уж я повидала и более смышленых детей в этих идиотских приютах.

Благоразумно подавив возмущение жестокостью и наглостью хозяйки, Пенелопа кротко произнесла:

— Я знаю, что это за день, и мне важно сделать для него что-то особенное. Вы позволите мне увидеть его?

Адель равнодушно пожала плечами.

— Я подумаю над этим… если все пройдет хорошо сегодня вечером.

Глава 8

— И как это индейцам не удалось снять с тебя скальп?! — воскликнула девица из салона, и ее ярко накрашенные губы от ужаса сложились в круглое «о».

Сет положил ей в рот еще одну конфету, улыбаясь, когда она от наслаждения заерзала задом по его коленям.

— Меня спасла одна странствующая продавщица из Чикаго, — пояснил он, скользнув от ее губ к скрытой под тонкой тканью груди. — Похоже, она подстрекала к убийству домохозяек в Денвере, продавая им очень тяжелые чугунные сковородки. Она все твердила, что ее сковородки достаточно толстые, чтобы жарить бифштекс, и достаточно тяжелые, чтобы убедить гуляку мужа остаться на ночь дома.

С дразнящей медлительностью девица расстегнула маленькие жемчужные пуговицы на платье.

— Никогда раньше не видела странствующую торговку, — прошептала она, обнажая полные груди под оценивающим взглядом своего нового хозяина. — А она была хорошенькая?

— Ну, если не принимать во внимание, что она была ростом около шести футов и почти лысая…

— Лысая? — Глаза девушки недоверчиво округлились.

— Щипцы для завивки подвели, — скорбно отозвался Сет, хотя выражение лица, когда он ласкал ее грудь, было далеко не скорбным. — Она сожгла волосы до корней, а те, что остались, стояли торчком, как иголки у дикобраза.

— Бедняжка, — промурлыкала девушка, выгнувшись в ответ на ласки Сета.

— Это я бедняжка. Ведь остальные пассажиры остались в Форт-Леоне, а возница кинулся назад за помощью, так что индейцам нечем было поживиться, раз скальпы сбежали. Ее скальп они, конечно, отвергли, сразу решив, что мой может оказаться прекрасным трофеем.

Девушка провела рукой по его волосам, рассыпавшимся по плечам.

— Не могу сказать, что обвиняю их за это. У тебя чудесные волосы.

Сет хмыкнул и поцеловал ее пахнущие ванилью губы.

— К счастью, и торговке они тоже нравились, но на моей голове. Так что когда два дикаря уже собрались снять мой скальп, она набросилась на них сзади, как разъяренный бык. Не успели они и глазом моргнуть, как она огрела их своей сковородкой и вышибла из них дух.

Девица затряслась от смеха и, прижавшись к нему, заставила его откинуться на спинку потертого красного бархатного кресла.

— Ну ты и рассмешил меня!

— А не хочешь взглянуть на мои тяжелые круглые сковородки? — предложил он, прижимая ее к себе.

Продолжая хихикать, она скользнула рукой между тесно прижатыми телами и проникла к нему в брюки, шаловливо трогая его мужскую плоть.

— Ты клянешься? Это действительно была торговка?

— Клянусь тенью левой руки Создателя, — пробормотал Сет, выгнувшись от быстрых движений ее пальцев.

— Уж конечно, никто не будет клясться мертвым индейцем. Всем известно, что индейцы обманщики, — заявила она и начала ласкать его более настойчиво.

— Да, они такие, милая, — отозвался он, шевеля бедрами в такт ее движениям. — Эти два индейца явно намеревались снять с меня скальп. — Несмотря на его старания достичь возбуждения и ее умелую помощь, его тело едва откликнулось.

«Что за черт, что со мной такое?» — удивленно подумал Сет, раздвинув ноги, когда она полностью захватила его член. Он затаил дыхание, ожидая прилива восторга. Но ничего не почувствовал, кроме смутно ощутимого покалывания в нижней части тела. Сет недовольно засопел. Что случилось с этим чертовым отростком? Словно он никогда не бывал в рабочем состоянии. Но он приходил в возбуждение очень часто… и днем, и ночью. Сет почти каждое утро просыпался с затвердевшим, точно камень, членом.

Ответ, каким бы нелепым он ни казался, был хорошо известен Сету. Именно по этой причине он не смог получить удовольствие от единственной после размолвки с Пенелопой связи с женщиной; по этой же самой причине последние два года он отклонял многочисленные предложения о плотских утехах.

Причина заключалась в том, что он все еще любил Пенелопу. И мысль о близких отношениях с кем-то еще оставляла его равнодушным. Он оказался глупцом, рассчитывая, что сейчас, занявшись любовью с этой девицей, сможет забыться. Расстроенный и немного смущенный своим печальным открытием, он нежно убрал руку девушки.

— Мистер Тайлер, — воспротивилась она.

— Сет.

— Сет, — повторила она, снова потянувшись к пуговицам на его брюках. — Не надо волноваться, Титания сейчас все быстро сделает.

Не успел он ответить, как в дверь тихо постучали.

— Сет? — позвал негромкий голос.

— Кто бы это мог быть? — пробормотал он, обрадовавшись этому неожиданному вторжению. Словно в ответ на его вопрос дверь распахнулась, и вошла Пенелопа.

— Сет. — Пенелопа резко остановилась при виде устроившейся на кресле парочки. Хотя Сет был полностью одет, а девушка едва склонилась между его ног, но его вспыхнувшее лицо и ее взгляд подтвердили подозрения Пенелопы, что она прервала плотские утехи. Запинаясь, она произнесла слова извинения и повернулась, чтобы уйти.

— Подожди! — рявкнул Сет.

Она замерла на месте, больше всего на свете желая убежать и не видеть Сета с другой женщиной, ибо эта картина причиняла ей нестерпимую душевную боль. Но здесь она находилась не по своей воле, поэтому Пенелопа обернулась и взглянула на него.

— Ты знакома с Титанией, принцесса? — произнес он, нарочито растягивая слова.

Пенелопа кивнула, смутившись от внезапного желания схватить эту потаскушку за волосы и пинком выкинуть за дверь. Пока она смотрела, Сет притянул к себе девушку и что-то зашептал ей. Девица захихикала и закивала в ответ, потом встала, бесстыдно выставляя свою голую грудь.

От Пенелопы не ускользнуло выражение ленивого восхищения, промелькнувшее на лице Сета. Ее неожиданно бросило в жар.

— Вижу, ты уже нашел себе компаньонку для ужина, — съехидничала она.

Сет сел и отбросил за спину свои волосы.

— Здесь в салоне полно голодных девиц.

Все в душе Пенелопы закипело от его безразличия.

— Могу себе представить, каков голод у этих девиц, — продолжала ехидничать она.

— Уверен, что можешь. — Его взгляд не отрывался от полуголой девушки, направлявшейся к двери.

— Титания! Спасибо. — Он бросил ей золотую монету, которую та подхватила с привычной ловкостью. — Поверь, милашка, ты доставила мне удовольствие.

С отвращением взглянув на возбужденную девицу, Пенелопа прижалась к дверному косяку, пропуская ее. Когда Титания исчезла в коридоре, она снова постаралась уколоть его самолюбие:

— Браво, Сет! Неужели эта маленькая потаскушка самое лучшее, что тебе удалось найти?

— Мне не на что жаловаться. Аппетит у нее что надо, — отозвался он, подходя к столу, где стояли нетронутые блюда.

Пенелопа фыркнула.

— Представляю, как ты станешь громко причитать, когда обнаружишь у себя сифилис. Я слышала, это мучительная болезнь. Особенно когда твои мужские достоинства почернеют и сгниют.

Сет расхохотался.

— Уверен, ты будешь наслаждаться, глядя на мои страдания.

Она снова фыркнула.

Он снова засмеялся.

— Жаль разочаровывать тебя, дорогая. Но я предварительно справился: Титания чиста, как свежевыстиранная простынь. Но коль речь зашла о болезнях, то я подумал, что ты не совсем здорова, чтобы поужинать со мной. Никто не сказал мне о твоем чудесном исцелении.

Чувствуя угрызения совести оттого, что ей неизбежно придется лгать, Пенелопа начала беспокойно дергать бронзовую дверную ручку.

— Я решила, что Флойд прав. — Несмазанная ручка сильно заскрипела. — Возможно, бокал шампанского и немного десерта — это именно то, что мне нужно. — Снова раздался неприятный скрип. — Я с утра ничего не ела сегодня, а от голода у меня всегда болит голова.

Сет сморщился от скрипа дверной ручки.

— Тогда почему бы тебе не перестать прятаться за дверью и не сесть за стол? — Он кивком показал на стол в центре богато отделанной комнаты.

Пенелопа неохотно подчинилась.

— К твоему сведению, я не пряталась, — проворчала она, присев на краешек большого кресла.

— У тебя свои определения, а у меня свои.

— Спасибо, что просветил меня.

Установилось напряженное молчание, пока Сет поднимал серебряные крышки с блюд, на которых лежали мясо антилопы в грибном соусе, гусиная печенка в желе, что-то похожее на рыбу. Возле каждого блюда стоял целый набор тарелок. Когда Сет поднял крышку с последнего блюда, она нарушила тишину:

— Что там?

Он улыбнулся.

— Жаркое из баранины. — Посмотрев, как она безучастно играет серебряным столовым ножом, он добавил: — Насколько мне помнится, баранина — твое любимое блюдо.

Она кивнула без особого энтузиазма.

Не обращая внимания на явное отсутствие у нее интереса к еде, Сет взял тарелку и вежливо спросил:

— Можно обслужить тебя?

Пенелопа покорно вздохнула.

— Как пожелаешь.

Начав с баранины, он быстро наполнил ее тарелку. Поставив перед ней еду, он разлил в бокалы шампанское. Затем сел в кресло и стал с наслаждением поглощать пищу.

Пенелопа, напротив, едва взглянула на свою тарелку, продолжая без устали вертеть ножом.

— Почему ты нервничаешь, принцесса?

Она испуганно взглянула на него.

— С чего ты взял, я не нервничаю.

— Уверен в обратном. — Он многозначительно кивнул на ее руки.

Она отдернула руку от ножа и с силой прижала ладони к скатерти, безуспешно желая поскорее успокоиться.

— Это смешно, — возразила она. — Почему я должна волноваться?

— Хороший вопрос. Почему бы тебе не ответить на него? — Сет положил себе еще один кусок тушеной антилопы. Размеренно пережевывая мясо, он заворожено смотрел на ее руки.

Пенелопа нахмурилась и проследила за его взглядом. Проклятие! Теперь она комкала скатерть. Подавив недовольный стон, она сжала кулаки и огрызнулась:

— Я не могу ответить на твой глупый вопрос, потому что я не нервничаю.

— Не забывай, что я знаю тебя с детства. Уже тогда у тебя появилась эта досадная привычка теребить все, что попадется под руку, когда ты нервничаешь или расстраиваешься. — Он замолчал, чтобы отпить шампанского. — Ну, так что же тебя тревожит и расстраивает?

— Да нет же! Ты просто утомил меня своими вопросами.

— Я отчетливо помню, что ты согласилась отвечать на мои вопросы, когда мы заключали сделку. — Сет изучающе посмотрел на нее сквозь стекло фужера. — Конечно, если тебе хочется, мы в любую минуту можем изменить условия, — тут его взгляд скользнул от ее лица к округлостям груди, — и подыскать менее утомительный для тебя способ выполнить твою часть договора.

Она едва не задохнулась от его гнусного намека.

— Как ты смеешь? Что скажет мой брат, когда узнает о твоем грязном предложении?

— А кто, по-твоему, учил меня, как заключать сделки? — Сет отставил фужер и наклонился вперед, с «вызовом глядя на нее. — Теперь, если ты настоящая Пэрриш, если ты унаследовала хоть каплю знаменитой деловой хватки своих отца и брата, то должна выдвинуть подходящее контрпредложение.

— Я не говорил, что это жареная баранина. Я сказал, что это жаркое из баранины.

— А разве это не одно и то же?

С самым невинным выражением лица Сет объяснил разницу:

— Жареная баранина обычно состоит из отбивных, которые обжаривают. А это блюдо приготовлено их бараньих яичек. Местные жители считают это царским блюдом.

Пенелопа поперхнулась.

— Бараньи… — Она выплюнула все, что не успела проглотить, и закашлялась.

— Яички, — докончил он за нее. Наклонив голову, он с явным интересом наблюдал за выражением ее лица. Вот уж никогда не думал, что человеческое существо может так позеленеть. — Он наклонился поближе и коснулся ее щеки. — Потрясающий цвет. Необыкновенный, правда. Он чудесно дополняет твой красный нос.

Сет вышел на улицу через черный ход и жадно вдохнул ночной воздух. Пахло свежестью с примесью терпкого сладковатого запаха, который у него ассоциировался с Западом. С того самого момента, как он вдохнул аромат прерий, он полюбил его, но никогда еще этот свежий воздух не был ему так дорог, как в этот вечер, после ужина с Пенелопой в пропитанной рвотным зловонием комнате.

Образ Пенелопы, жалко скорчившейся над ночным горшком, мысленно промелькнул перед его глазами. Этого оказалось достаточно, чтобы заставить Сета виновато выдохнуть свежий воздух. С каких это пор она стала такой слабой на желудок? Три года назад она бы и глазом не моргнула при упоминании о съеденных бараньих яичках. Тогда она отличалась крепким желудком и гастрономическим вкусом под стать его собственному.

Ругаясь про себя, он достал из кармана портсигар и сжал его в руках. Самое худшее в его дурной выходке то, что он не имел возможности успокоить ее. Он не мог поддержать ее и смягчить приступы рвоты, не мог шутя поддразнить и отвлечь, как делал раньше, когда ей нездоровилось.

Боясь не справиться со своими истинными чувствами и потерять маску холодного циника, которую он сознательно надел, Сет ограничивался сдержанным выражением сочувствия. Он знал, что если не совладает с собой сейчас, то не сможет сдержаться в будущем. А этого нельзя допустить.

Предмет его грустных размышлений жалко застонал.

— Мне снова плохо.

Сет с тревогой посмотрел на Пенелопу, сжимавшую пустой бочонок из-под пива. Она была похожа на молодого матроса, страдающего от морской болезни во время шторма.

Тихо ругаясь на себя, он сунул портсигар обратно в карман и поспешил к ней. Хотя здравый смысл предупреждал, что ему нужно изображать холодное безразличие и соблюдать дистанцию, чувство долга воспротивилось: ведь она была сестрой Джейка, и ради своего друга он обязан позаботиться о ее благополучии.

Так примерно он говорил самому себе, когда обнял дрожавшую девушку.

— Дыши глубже, — посоветовал он, нежно гладя ее по волосам и по спине. — Тошнота быстро пройдет.

Он слышал ее прерывистое дыхание, чувствовал мягкую грудь, прижавшуюся к нему, когда она боролась с приступами рвоты.

— Умница. Вдохни еще, — уговаривал он, прикасаясь щекой к ее мягким волосам. — Задержи дыхание и сосчитай до пяти.

Так они стояли довольно долго, он давал советы, а она послушно выполняла. Наконец приступы рвоты прекратились, и Пенелопа стала тихо икать.

— Лучше? — спросил он, поглаживая ее шею.

— Да, — сказала Пенелопа и икнула.

Странно, но эти малоприятные звуки показались Сету очаровательными. Улыбаясь своей глупости, он начал растирать ее поникшие плечи. Она со вздохом прижалась к нему.

Его взгляд снова и снова обращался к светлой тафте ее платья. Он обожал женщин, но не слишком разбирался в женской моде. Но даже небольшой опыт подсказывал ему, что наряд Пенелопы был из дешевого материала, да и сшит третьеразрядной портнихой. Он не был похож на ее прежние туалеты. Пенелопа, которую он помнил, была верхом элегантности.

Его глаза сощурились, когда он дотронулся до дешевого жемчужного ожерелья. Пару часов назад он почти убедил себя, что ее появление в салоне связано с неудачным поворотом в карьере. Ведь она вообще была авантюристкой по натуре, и путешествие по Западу могло прийтись ей по вкусу. Он также помнил, что она, как и он сам, была полна упрямой гордости и скорее пострадает от последствий своего неудачного поступка, чем признает совершенную ошибку.

По крайней мере, именно так он расценил ее поведение на лестнице. Гордость и смущение. Но сейчас убогое платье Пенелопы Пэрриш лишь укрепило зародившееся у него подозрение, что она оказалась в беде. И эта беда была гораздо серьезнее, чем девушка пыталась ему представить.

Мысль о Пенелопе, совершенно одинокой в трудной ситуации, испуганной и постеснявшейся попросить помощи, наполнила его желанием помочь ей, стать ее защитником. Он хотел стать тем человеком, которому она бы доверяла и к которому могла обратиться в самые трудные времена. Он хотел…

Подавив свои рыцарские порывы, Сет резко отстранил Пенелопу. Он просто не мог следовать желаниям своего сердца. К черту все! Он должен сдерживать свои эмоции, пока не совершил какую-нибудь ужасную глупость.

Но это не помогло развеять его смятение, особенно когда девушка взяла его за руку и прошептала:

— Спасибо за твою доброту, Сет. Мне жаль, что я доставила тебе столько неприятностей.

Благодарность Пенелопы звучала так униженно, что Сет едва не сгорел от стыда. Почувствовав себя полным ничтожеством, он искренне повинился:

— Да это я должен просить прощения! Накормить тебя этими яйцами — довольно грязная шутка.

Свет миллионов звезд и полной луны осветил лицо Пенелопы, смотревшей на него. У Сета перехватило дыхание, едва он встретился с ее взглядом и улыбкой.

Господи! Как она красива! Особенно когда улыбается и пара чудесных ямочек играет на ее щеках. Сет всегда любил эти ямочки, и ему пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы снова не заключить ее в объятия и не расцеловать эти ямочки.

Улыбаясь, Пенелопа покачала головой.

— Как я могла забыть, что ты такой любитель розыгрышей… особенно когда дело касается еды. Никогда не забуду тот случай, когда ты принес мне красивую коробку с улитками в шоколаде. — Она приподнялась на цыпочки и заправила прядь его волос за ухо, совсем так, как делала во время их встреч. — Ты ждал, пока я съем все до последней штучки, и только потом сказал, что это было.

От такого знакомого жеста у Сета снова перехватило дыхание. Когда он смог заговорить, его голос стал тихим и хрипловатым:

— Лавочник, продавший мне конфеты, уверял, что они самые популярные.

Она рассмеялась, и он не смог удержаться и улыбнулся в ответ.

— Жадная девчонка! Ты даже не удосужилась спросить у меня, что это за конфеты, а сразу набросилась на них, как голодный уличный мальчишка.

Ему также вспомнилось, как она вспыхнула от притворного негодования, когда он признался в своей маленькой шутке, и стала в отместку щекотать его. Сета снова пронзила боль желания при воспоминании о близости, некогда связывавшей их.

— Я хочу заключить с тобой сделку, — сказала она. — Пообещай больше не кормить меня своими экзотическими деликатесами, и я прощу, что ты заставил меня так мучиться в этот вечер.

Теперь настала очередь Сета рассмеяться.

— Ну, сейчас ты похожа на настоящую Пэрриш. Кажется, для тебя еще не все потеряно.

— Возможно. — Она улыбнулась. — Так ты согласен?

Он с нежностью посмотрел на ее ямочки.

— Разве можно сказать «нет» перед такими очаровательными доводами.

В тот момент, когда они скрепляли свою сделку рукопожатием, дверь резко распахнулась. Из салона выскочили Бертрам, Эффи и Майлс. Пенелопа тотчас же выдернула руку из ладони Сета и быстро отступила назад, ее лицо сделалось белее мела.

Сет, обеспокоенный и озадаченный ее реакцией, повернулся и, прищурив глаза, изучающе уставился на вышедших из салона людей.

— Я повсюду ищу тебя, Лорели! — закричал Майлс, грубо схватив Пенелопу за руку. — Мама сказала, чтобы я сейчас же проводил тебя в пансион.

Сет шагнул к Пенелопе, стремясь защитить ее.

— Девушка нездорова. И как ее спутник на этот вечер я считаю своим долгом проводить ее домой.

Закудахтав, точно наседка над цыплятами, Эффи отодвинула Майлса в сторону.

— Бедняжка. Да она совсем зеленая! — Эффи прижала ладонь ко лбу Пенелопы. — Хмм, по-моему, у нее жар. — Кивнув со знанием дела, она заключила: — Думаю, небольшая доза патентованного регулятора Фланнингана приведет ее в норму.

У Пенелопы при одном упоминании Эффи о патентованных средствах заболел желудок. Подавив подступившую тошноту, она простонала:

— Я буду в порядке. Мне всего лишь надо пойти домой и поспать.

— Именно туда я и собираюсь проводить тебя, — ответил Сет, взяв ее под руку.

— Ну нет! — Майлс выскочил перед ними. — Мы должны слушать вас и подчиняться только в рабочее время, но вы не можете распоряжаться нами вне стен салона. Мама велела мне проводить Лорели, и я намерен сделать это прямо сейчас!

Сет насмешливо приподнял бровь.

— Ты всегда делаешь то, что говорит тебе мама?

Лицо Майлса вспыхнуло от негодования.

— Моя мама самая замечательная женщина на свете, — с пафосом заявил он. — А раз так, то мой долг — подчиняться ей. Нa вашем месте я бы помнил это.

— А на твоем месте я бы лучше помнил, у кого находятся твои расписки по карточным долгам, — парировал Сет, его терпение испарялось с угрожающей быстротой.

Майлс побагровел.

— Джентльмен никогда бы не заговорил об этом при дамах.

— А мужчина никогда бы не позволил этим дамам унижаться, чтобы заплатить его карточные долги.

— Ну, вы!.. — заорал Майлс с бессильной яростью. — Вы!… Я вам покажу, кто здесь мужчина!

— Боже мой! — Эффи отважно замахала своей сумочкой. — Надеюсь, вы, джентльмены, не станете драться! — Она с возбужденным видом засновала между враждующими сторонами.

Пенелопа тоже надеялась на это. Она содрогнулась от мысли, что может сделать Адель, если по ее вине нос Майлса будет разбит в кровь. Решив предотвратить надвигающуюся драку, она встала между мужчинами и сказала:

— Майлс всегда был моим провожатым. Возможно, будет лучше, если он проводит меня домой. — Она умоляюще посмотрела на Сета, надеясь, что он согласится.

Но Сет не собирался уступать. Метнув на Майлса уничтожающий взгляд, он произнес, обращаясь к Пенелопе:

— Как друг и доверенное лицо твоего брата я считаю своим долгом решать самому, что для тебя лучше. И не в моих правилах позволить тебе разгуливать по ночным улицам Денвера с этим сопливым маменькиным сынком в качестве защитника. Ты пойдешь со мной.

Майлс издал разъяренный вопль и с кулаками ринулся на Сета, который был гораздо выше его. Сет с удивлением смотрел на потуги актера.

— Кхе-кхе!

Все повернулись к Бертраму, который молчал до сих пор. Снова прокашлявшись, он объявил:

— Я буду сопровождать до дома это милое создание. — Всегда оставаясь истинным джентльменом, он обратился к Пенелопе: — Если, конечно, у вас не будет возражений, моя дорогая.

Пенелопа с благодарностью улыбнулась этому стареющему актеру.

— Почту за честь.

— Позвольте мне заверить вас, что это для меня большая честь. Прошло много времени с той поры, когда я имел удовольствие находиться в такой очаровательной компании.

Галантно поклонившись, он предложил руку Пенелопе. Кивнув сначала Сету, который в ответ наклонил голову, а затем надувшемуся Майлсу, Берт повел ее вниз по темной лестнице.

Когда они добрались до пыльной аллеи внизу, старый актер взглянул на Эффи и рявкнул:

— Ей-богу, женщина! Хватит лодырничать, пора идти. У нас впереди не целая ночь, ты знаешь!

Бормоча что-то о важных старых козлах, Эффи поспешила присоединиться к ним. Майлс же, метнув злобный взгляд на своего нового хозяина, отправился назад в салон. Без сомнения, он собирался обо всем донести своей мамочке.

Сет пожал плечами. Задумчиво прищурившись, он наблюдал, как трио актеров исчезло в темноте ночи. Если предчувствие не обманывает его, что случалось редко, то здесь происходит нечто темное и опасное, и он намерен прояснить ситуацию.

Глава 9

Это был подходящий день для мести. Мрачные черные облака низко нависли над землей, закрыв плотной завесой восходящее солнце. Высоко над крышами домов молнии пронзали потемневшее небо. Ветер стучался в окна и двери. В отдалении на фоне свинцового неба выделялись Скалистые горы, покрытые дымкой.

Сет наблюдал за приближающейся бурей сквозь задрапированное бархатом окно уютного зала в гостинице. Его ладони сжимали чашку с дымящимся кофе. Погода прекрасно соответствовала его настроению, мрачному и сердитому. Сегодня наступит кульминация его тщательно разработанного плана. Сегодня тот день, когда будут предприняты последние сокрушительные шаги по разорению Луизы Вандерлин.

С каким-то диким восторгом он поднес к губам чашку и отхлебнул немного кофе, глядя на свое отражение в гладком оконном стекле. Каждая черточка его лица имела очевидное сходство с аристократическим семейством Ван Кортландов. Сходство было настолько сильным, что когда два года назад он приехал в заброшенное поместье Ван Кортландов в поисках сведений о своем рождении, то старый слуга, увидев его, испугался и попятился назад, забормотав:

— Убирайся назад в свою могилу, Виллем Ван Кортланд!

Именно от этого слуги Сет узнал о вероломстве Луизы.

Только потрогав неожиданного визитера и убедившись, что перед ним живой человек, а не призрак, старик пригласил Сета на кухню согреться возле очага. Мрачное эхо их шагов гулко отдавалось в длинном и темном коридоре, а потом на ведущей вниз лестнице, и Сет не раз останавливался, со страхом оглядываясь назад. Было что-то пугающее в полной тишине дома, и ему даже стало казаться, что призрак Виллема Ван Кортланда поджидает их в темном углу.

Едва они оказались на кухне, уютно устроившись за обшарпанным столом с кружкой домашнего пива в руках, старик стал беспрерывно болтать, как изголодавшийся по общению человек. Спустя час, когда собеседники переговорили обо всем, начиная от местных преданий и до уборки последнего урожая, Сет осторожно перевел разговор на тему своего рождения.

Поначалу старик отказался рассказывать давно забытую историю, но когда Сет поведал ему о своей жизни, начав с того, что был брошен сразу после рождения, и закончив результатами расследования сыскного агентства, которые и привели его к семье Ван Кортланд, слуга заметно смягчился.

Он пояснил, что в ту пору занимал должность камердинера у Виллема Ван Кортланда и только в силу своих обязанностей оказался посвященным в тайну этого рождения.

Согласно сбивчивому объяснению старика, едва Виллем договорился о выгодном браке между своей дочерью Луизой и их богатым соседом Корнелиусом де Виндтом, как служанка Луизы сообщила главе семейства о своих подозрениях, что невеста беременна.

Когда Виллем стал допытываться у дочери, верны ли подозрения служанки, она, заливаясь слезами, обвинила в своем положении старшего брата Питера. Из того, что удалось подслушать, слуга узнал, что Питер, которого все, кроме самого Виллема, считали сумасшедшим, изнасиловал свою сестру. Она была слишком напугана и унижена и не рассказала о случившемся два месяца назад.

Доверительным тоном старик сообщил пикантную подробность: Питер изнасиловал трех служанок, прежде чем наброситься на свою сестру. Но те женщины были всего лишь прислугой, и Виллем закрыл глаза на его действия. Однако кровосмесительное насилие и последовавшая беременность собственной дочери не могли остаться без внимания, особенно в свете ее предстоящего замужества.

Хотя Корнелиус был на сорок лет старше шестнадцатилетней Луизы и являлся отцом двух взрослых сыновей, он мог обеспечить ей завидное положение в высшем обществе Нью-Йорка, а Виллему — большой кусок земли. Виллем давно жаждал присоединить эту землю к своему поместью. Ни жадный отец, ни расчетливая дочь не могли позволить такой наживке сорваться с крючка.

С этого момента рассказ слуги стал довольно сбивчивым. Почесывая лысую макушку, он смутно припоминал, как Виллем говорил Корнелиусу, что Луиза всем сердцем жаждет купить себе приданое в Париже, что она хочет выйти замуж только в платье от мадам Делатур, портнихи королевы Марии-Амелии. Эта хитрость достигла цели, и де Виндт согласился отложить свадьбу на восемь месяцев, чтобы дать возможность невесте подготовить приданое, о котором она мечтала.

Где в действительности Луиза провела эти месяцы, слуга не знал. Он смог только сказать, что она находилась недалеко от поместья, потому что через семь месяцев Виллем тайно вручил ему новорожденного ребенка.

На морщинистом лице старика вновь отразился ужас, когда он вспомнил, как Виллем приказал убить младенца, чтобы не растить его как незаконнорожденного, утверждая, что это — желание самой Луизы, хотевшей скрыть все следы своего позора. И эта бесчеловечная миссия была возложена на него как самого доверенного слугу. Но, будучи богобоязненным человеком, он не смог убить ребенка и тайно отвез его в город, где оставил на пороге приюта Сент-Джона.

И только спустя семнадцать лет, в 1851 году, когда Виллем лежал на смертном одре, он признался хозяину в своем обмане. По словам старика, то был первый и последний раз, когда они говорили об этом темном деле.

Еще долго после того, как голос старика затих, Сет сидел, уставившись на тлевшие угли в очаге, и не мог вымолвить ни слова. Неужели мать может хладнокровно приказать убить своего собственного сына?! Такое злодеяние было выше его понимания.

Старый слуга наконец нарушил молчание, предложив показать ему фамильную портретную галерею. Увидев портрет Виллема, написанный в пору, когда тот был в расцвете лет, Сет был поражен своим сверхъестественным сходством с дедом.

Каждая черта его лица напоминала некогда могущественного Ван Кортланда, от хитрого прищура светло-карих глаз до массивного квадратного подбородка. Только выражения их лиц были совершенно разными. Если Сет мог легко и непринужденно улыбаться, то губы Виллема едва изогнулись в жестокой усмешке, а на лице была маска ледяного достоинства.

Воспоминания об этом портрете заставили губы Сета вытянуться в такую же твердую линию, как у деда. Медленно водя пальцем по краю чашки, он думал, как поведет себя Луиза, когда лицом к лицу столкнется с живым подобием своего отца. Догадается ли она об их родстве? И если да, то как объяснит сыну свой приказ убить его?

С ревущими порывами ветра в оконное стекло ударили первые капли дождя, стекая вниз по щекам его призрачного отражения. Как горькие слезы нелюбимого ребенка, дождевые капли тихо скатывались вниз. У Сета заныло сердце, неожиданно им овладело чувство одиночества. Слишком хорошо он помнил безмолвную боль таких слез, помнил горечь приютского ребенка. Из-за эгоизма своей матери он был брошен на произвол судьбы в мире, где сирот презирали как париев. Ему пришлось пройти через такие испытания, которые не всякий ребенок мог вынести.

Горячий ком подкатил к горлу Сета, перехватив дыхание, когда он попытался изгнать тяжелые воспоминания. Он превратился в мужчину, в образованного, уважаемого, богатого и влиятельного человека. У него были друзья, любившие его, женщины, желавшие его, партнеры, высоко ценившие его. Он был нужным…. желанным.

Вдохновившись осознанием этого, он прогнал прочь страшные детские впечатления, вытеснил их мыслями о своих собственных достижениях. Постепенно он смог сосредоточиться на цели сегодняшней деловой встречи. Эта цель — заставить страдать Луизу Вандерлин. Она должна почувствовать, что значит жить, совершенно не имея никакой надежды. Теперь настала очередь его матери ронять горькие слезы.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы Сет улыбнулся. Встретившись взглядом со своим поверенным, сидевшим на другом конце стола, он произнес:

— Сделайте все.

Молодой человек побледнел.

— Вы уверены, сэр? Миссис Вандерлин просит всего лишь шестимесячной отсрочки в выплате займа. Она уверена, что соберет деньги и к тому времени выкупит свои долговые обязательства.

Сет пожал плечами.

— Я не собираюсь быть в Денвере через шесть месяцев. Кроме того, я сомневаюсь, что она сможет собрать деньги за шесть месяцев или даже за шесть лет.

Уж он позаботится об этом.

Год назад, вскоре после того как сыщики нашли Луизу Вандерлин в Денвере, он подробно изучил состояние ее дел. Выяснив, что прибыльный пивоваренный завод был единственным источником финансового благосостояния семьи, он поручил своему адвокату тайно купить городскую пивоварню, главного соперника Вандерлинов. Он сразу же так снизил цену за баррель пива, что предприятие Вандерлинов оказалось неспособным конкурировать.

За короткий срок городская пивоварня переманила всех покупателей у Вандерлинов. Всех, кроме прибыльного салона Шекспира; Флойд Темпл оставался проданным Луизе. Но теперь салоном владел Сет, и он позаботится, чтобы там подавали пиво городской пивоварни.

Вытащив пачку документов, адвокат спросил:

— Может, вы ознакомитесь с предложением миссис Вандерлин, прежде, чем принять решение? Проценты, которые она предлагает, сулят большую выгоду.

Сет сделал еще один глоток кофе, прежде чем поставить чашку и взять бумаги. Откинувшись на спинку кресла, он просмотрел документы.

Его главной победой в борьбе за разорение матери станет приобретение через банк долговых обязательств Вандерлинов. Второй муж Луизы, Мартин, за два года до своей смерти занял в банке тридцать семь тысяч долларов для расширения пивоварни. Это сулило значительные выгоды всем заинтересованным лицам. Ведь пивоварня Вандерлинов уже почти десять лет занимала ведущее положение на всей территории Колорадо.

Но это было до того, как Сет узнал о вероломстве Луизы, до того, как городская пивоварня начала войну цен. Как только Сет привел в действие свой план мести, понадобилось всего несколько месяцев, чтобы доходы Вандерлинов резко пошли на убыль. И банк, хорошо знакомый с превратностями торговли, был готов продать долговые векселя Вандерлинов.

Теперь час расплаты настал. Удовлетворение, злость и радость смешались в душе Сета. Боль от предательства матери слегка притупилась. Луизу Вандерлин ждет ужасный день. Она узнает не только о том, что салон Шекспира отказался покупать ее пиво, но и о том, что банк требует вернуть все, что причитается по займу. К тому времени как он покинет Денвер, его мать окажется совершенно без средств к существованию, совсем как он много лет назад.

— Сэр?

На губах Сета играла зловещая улыбка, когда он снова обратил внимание на адвоката.

— Простите, мистер Пенн, вы что-то сказали?

Эдвард Пенн нервно теребил салфетку. Как младшему партнеру ему никогда не доверяли вести дела известного Сета Тайлера. Он получил эту возможность только потому, что старший партнер фирмы Арчибальд Сван вел более важные дела мистера Тайлера в Сан-Франциско. Помня обо всем этом, он начал очень осторожно:

— Хочу заметить, что вам было бы гораздо выгоднее предоставить миссис Вандерлин эти шесть месяцев. Ведь ее пивоварня больше не представляет угрозы для городской пивоварни, и было бы благоразумнее дать ей возможность заплатить долг, чем обременять себя обанкротившимся предприятием.

Сет нетерпеливо фыркнул, возвращая бумаги Эдварду.

— Мое время стоит гораздо дороже, чтобы тратить его на такие пустяки. — Он кивнул официанту в коричневато-золотистой униформе, ожидавшему, чтобы накрыть стол для завтрака. — Давайте лишим ее права собственности и покончим с этим!

— Но, сэр! Подумайте о деньгах, которые вы теряете!

Сет подождал, пока официант закончит сервировать стол, и холодно поинтересовался:

— Сколько у меня денег, мистер Пенн?

— Около пяти миллионов долларов. Конечно, ожидается еще полмиллиона от ваших вложений в европейские железные дороги, не говоря о доходах от других статей.

Сет безразлично пожал плечами.

— Тогда, думаю, я могу позволить себе потерять здесь деньги. — Взяв вилку, он сказал: — Сейчас, если вы не возражаете, я бы хотел обсудить предложение о сахарном заводе.

Отведав жареной форели и имбирного бисквита с маслом, он выжидающе посмотрел на своего адвоката. Молодой человек наблюдал, как он ел, и выражение его лица было таким мрачным, словно он только что разорил своего самого богатого клиента.

Удивленно приподняв бровь, Сет спросил:

— Вы хотите обсудить что-то еще?

Эдвард взъерошил свои ярко-рыжие волосы.

— Дело в том… ну, миссис Вандерлин просто замечательная женщина. Она погибнет, если вы разорите ее. Может, если вы сами поговорили бы с ней…

— Я же дал четкие инструкции, что во всем этом мое имя не фигурирует, — перебил Сет, окинув адвоката устрашающим взглядом. — Надеюсь, что вы ради своего же блага не нарушили это условие.

Заметно задрожав, молодой человек произнес, заикаясь:

— Конечно, н-нет, мистер Тайлер. Я подумал, ну, зная вашу репутацию, вы всегда с пониманием относитесь к таким делам; ну, я и подумал, что вы п-поговорите с ней сами и, может, измените свое решение.

— Вы ошиблись. — Глаза Сета слегка сощурились. — Эдвард, а откуда вдруг такое сочувствие к Вандерлинам?

Адвокат открыто встретил его взгляд.

— Я просто подумал, что у вас могло появиться желание получше узнать положение, в котором оказались Вандерлины. Может, вы согласились бы дать ей отсрочку на шесть месяцев, если бы сами поговорили с ней. Она хорошая женщина. И еще она очень грустная.

— У меня нет ни малейшего желания разговаривать с Луизой Вандерлин, даже если она хорошая и грустная. Меня совсем не интересует ее затруднительное положение! — Сет буквально выкрикнул последние слова, привлекая внимание других посетителей ресторана. Игнорируя их удивленные взгляды, он ударил кулаком по столу и рявкнул: — Вы сделаете так, как я скажу. Если она не найдет деньги за тридцать дней, то мы лишим ее права собственности. Все!

Горечь, сквозившая за этими словами, поразила Эдварда. Он не мог вымолвить ни слова, наблюдая, как его клиент выбрал сигару и зажег ее. Довольно странно, но он затянулся только один раз, чтобы раскурить дорогую сигару, а потом рассеянно смотрел, как струйка голубовато-серого дыма поднимается к потолку.

После продолжительного молчания Эдвард отважился снова спросить:

— Простите, сэр. У вас есть причины недолюбливать миссис Вандерлин?

— Недолюбливать ее? — Сет отбросил сигару. — Черт возьми! Да я даже никогда не встречался с ней.

Глава 10

К полудню на небе не осталось ни облачка. Утренний шквал утих так же быстро, как и налетел, успев, однако, вымыть и освежить улицы Денвера.

Грязные и немощеные улицы городка были сущим проклятием для Пенелопы. С раннего утра и до поздней ночи лошади и фургоны сновали взад и вперед по неухоженным улицам, поднимая клубы плотной серой пыли, которая забивалась в нос, раздражала глаза, оседала на юбке.

Но сегодняшний день был совершенно другим. Сильный дождь прибил всю пыль, и Пенелопа шла по улице в хорошем настроении.

Рядом с ней шла Эффи, прижимая к носу вышитый платочек; она разозлилась на лошадь, которая посмела опорожниться перед ними.

— Проклятое животное, — рассерженно пробормотала она. — Нужно заставить владельцев лошадей покупать для них новоизобретенные пеленки.

Пенелопа недоверчиво посмотрела на свою спутницу.

— Лошадиные пеленки? Неужели такие придумали?

— Это приспособление уже запатентовано, моя дорогая. Выпускается много всего, чтобы сделать грязных животных более приятными. Да вот, кстати, Домбиттл недавно выпустил одеколон «Эквин», который гарантирует, что кобыла будет благоухать так же, как и ее хозяин.

Пенелопа от души рассмеялась. На их пути находилась аптека, в которую Эффи, помешанная на всяческих средствах для ухода за кожей лица, затащила подругу.

Эффи сразу же направилась к витрине с кремами от морщин, в то время как Пенелопа зашла в отдел с детскими лекарствами.

Адель обещала, что позволит ей увидеться с Томми в воскресенье, и она хотела купить какое-нибудь лекарство от астмы. У него уже было несколько ужасных приступов болезни, но ни одно из средств, которые она приобрела раньше, не помогало.

Покачивая головой, она прочитала показания к применению на этикетке первой бутылочки, затем на следующей. Если бы только Адель позволила показать Томми настоящему врачу. Даже со своим незначительным опытом обращения с детьми Пенелопа знала, что ее сын развивался не так, как положено ребенку его возраста. Чтобы помочь мальчику, для него сейчас нужно делать гораздо больше, чем она может.

Нахмурившись, Пенелопа поставила бутылочку на полку. Если кто и может помочь Томми, так только Холли. Ее невестка проявляла особый интерес к женщинам и детям. И она была единственным доктором, которому Пенелопа доверяла до конца.

Поэтому Пенелопа поклялась себе как можно скорее достать необходимую сумму денег для выполнения своего плана, даже если ей придется украсть их. Как только она вернет Томми, то сразу же поедет домой и обратится за помощью к Холли.

Чувство страха овладело Пенелопой, когда она подумала, что при встрече со своей семьей придется признаваться в постыдных поступках, совершенных ею за последние два с половиной года. Самым трудным будет объяснить брату, почему она не обратилась к нему сразу же, как только оказалась в беде. Она знала, что ее глупое неверие в его любовь заденет его больше, чем все остальные ее грехи, вместе взятые. Но она сделает все возможное и невозможное, чтобы брат понял и простил ее. Ради Томми она сделает все.

Пока она стояла, занятая своими мыслями, к ней подошел аптекарь.

— Вы затрудняетесь в выборе? — спросил он, и его губы под густыми усами вытянулись в вежливую улыбку. Она недоуменно взглянула на него.

— Простите?

— Я заметил, что вы затрудняетесь в выборе детских лекарств. Если вы подскажете мне симптомы болезни вашего ребенка, я постараюсь помочь вам.

— Да… астма, — выдохнув, произнесла она, возвращаясь к реальности. — У ребенка астма.

Мужчина сочувственно кивнул.

— Бедняжка. У моей третьей дочери, самой младшенькой, тоже была астма. А сколько лет вашему ребенку?

— Будет ровно два в воскресенье.

Он снова понимающе кивнул. Задумчиво покрутив усы, он взял бутылочку с сиропом янтарного цвета и внимательно взглянул на этикетку. После минутного размышления он протянул бутылочку Пенелопе и сказал:

— Вы можете дать ему этот мед и попробовать при этом еще отхаркивающую микстуру.

Пенелопа благодарно посмотрела на аптекаря, решив попробовать рекомендованное средство. Когда он отошел к прилавку, чтобы завернуть покупку, она присоединилась к Эффи, которая стояла возле окна и разглядывала странное приспособление из кожаных ремешков.

— Что ты там нашла? — поинтересовалась она, поглядывая на непонятное устройство. Оно было подозрительно похоже на одно из средневековых пыточных орудий, которые она когда-то видела на картинках.

— Это новое изобретение Кили, для преодоления силы тяжести. Ты надеваешь его на время сна, чтобы удержать на месте подбородок и лицевые мышцы. Таким образом оно предохраняет от появления морщин, когда спишь, уткнувшись лицом в подушку. — Она нахмурилась, изучая конструкцию. — Интересно, как это надевается?

Пенелопа пожала плечами.

Эффи умоляюще посмотрела на нее своими голубыми глазами.

Пенелопа покорно вздохнула.

— Хорошо. Испытай на мне, но только быстро.

Зная, что ей скорее всего придется пожалеть о своем согласии, она сняла шляпу. Но едва Эффи сумела заключить ее в это приспособление, как раздался громкий стук в стекло, словно дятел барабанил о дерево.

— Ой, да это мистер Тайлер, такой красивый и элегантный! — воскликнула Эффи, живо помахав ему рукой.

За окном стоял Сет собственной персоной, в ответ на восторженное приветствие Эффи на его губах весело заиграла небрежная улыбка.

Пенелопа издала приглушенный стон. Этот негодяй имел проклятую привычку появляться в самые неподходящие моменты. Желая, чтобы он сей же час провалился, а сама она оказалась как можно дальше от этого места, Пенелопа дернула за ремешки, чтобы поскорее освободиться от этого идиотского изобретения, в котором она наверняка выглядела полной дурой. Но, к ее ужасу, волосы запутались в застежках.

Когда Сет остановился в дверях, галантно помахав шляпой взволнованной даме, Пенелопа яростно толкнула Эффи в спину и прошипела нечленораздельно, потому что кожаные ремешки крепко впились в щеки и сжали ей челюсть:

— Эф-фи! Ос-в-дим-ня!

Но Эффи потеряла всякий интерес к эксперименту и теперь стояла с открытым ртом, явно завороженная видом Сета.

Не в силах справиться с ремешками, Пенелопа сердито посмотрела на быстро приближающуюся фигуру.

Против собственной воли ей пришлось признать, что он выглядит эффектно. Коричневые кожаные штаны для верховой езды плотно обтягивали мускулы бедер и живота, не оставляя никаких сомнений в его мужественности. Сюртук, сшитый из плотной шерсти в коричневато-золотистую полоску, подчеркивал ширину плеч, в то время как яркий шелковый жилет бронзового цвета приковывал взгляд к широкой груди и стройной талии.

Недовольно взглянув на него, Пенелопа с болезненной остротой подумала о том, как убого она одета: ее широкая красная юбка была сильно потерта, а темная бахрома, которой был отделан жакет, местами была оборвана. Окончательно расстроившись, она попыталась освободиться от ужасного аппарата, чтобы не выглядеть так глупо, но лишь сморщилась от боли, выдернув клочок волос.

«Этот негодяй слишком привлекателен», — подумала она, энергично потирая голову. И было очевидно, что не только она так считала. Другие женщины в аптеке благоговейно замолчали в его присутствии.

Явно наслаждаясь столь потрясающим эффектом, Сет поднес к губам руку Эффи и нежно поцеловал ее ладонь.

— Какое удовольствие снова видеть вас, милая, — произнес он, обращаясь к пожилой женщине с такой галантностью, словно она была шестнадцатилетней дебютанткой.

Эффи вспыхнула от такого обращения.

— Мистер Тайлер… — смущенно начала она, хлопая ресницами.

— Сочту за честь, если вы будете звать меня Сет, — перебил он ее с обворожительной улыбкой, которую Пенелопа всегда находила просто неотразимой. — Конечно, если вы не сочтете меня слишком старым для такого обращения.

— О, что вы! Вы совсем не старый. По крайней мере не выглядите старым. — Она умолкла, смерив его оценивающим взглядом. — Кстати, а сколько вам лет?

— В прошлом месяце исполнилось тридцать шесть.

Он был почти на пятнадцать лет моложе Эффи. Пенелопа с интересом взглянула на Сета, забыв на минуту, что закована, словно жертва средневековой пытки. Этот мужчина был бессовестным ловеласом.

Эффи улыбнулась и кокетливо ему польстила:

— Вы в самом расцвете сил, мистер Тайлер.

— Сет, — вежливо поклонился он. Эффи поправилась:

— Сэт. А вы можете называть меня Эффи.

Выражение лица Сета оставалось невероятно вежливым, когда он поверх головы Эффи взглянул на плененную Пенелопу и поинтересовался:

— Скажите, мисс Эффи, неужели это и есть знаменитое изобретение Бреннана, чтобы заставить жен молчать?

— Вы знакомы с изобретением мистера Бреннана? — оживилась Эффи, ее глаза заблестели от возможности обсудить интересовавшие ее запатентованные устройства.

Сет медленно обошел Пенелопу, кружа, точно стервятник вокруг обреченной жертвы.

— Да, я слышал о нем, — отозвался он и молча принялся внимательно рассматривать сие удивительное приспособление. Затем с ехидцей посмотрел на Пенелопу и добавил: — Не этого я ожидал от такого устройства. У женщин, с которыми мне приходилось общаться, никогда не было повода для жалоб.

Пенелопа чуть не задохнулась от его наглости. Да, она была его женщиной, но у нее имелись все основания жаловаться на этого отпетого негодяя. Однако едва она попыталась открыть рот и высказать свое мнение по поводу заявления Сета, как злосчастное устройство заставило ее замолчать так же надежно, как одно из патентованных изобретений Бреннана.

Эффи совершенно не поняла скрытый намек Сета. Покачав головой, она возразила:

— Это приспособление принадлежит мистеру Кили. — Когда Сет вопросительно приподнял бровь, она пояснила: — Оно предназначено для того, чтобы предохранять кожу от морщин и укреплять мышцы лица.

Сет удивленно посмотрел на нее.

— Право, такой юной красавице, как вы, нет нужды в этих средствах!

От Пенелопы не ускользнуло, что он намеренно высказал свой льстивый комплимент одной Эффи. Этот низкий человек просто издевался над ней. Разъяренная его пренебрежением, она опять попыталась раскрыть рот и так сильно натянула ремешок, что он больно врезался в нежную кожу подбородка. Пенелопа болезненно застонала.

— О, да мы просто проводим научный эксперимент. — Эффи заморгала, до нее наконец дошло, какие муки испытывает Пенелопа. Покраснев, она поспешила на помощь девушке.

Сет присоединился к Эффи. Слегка дотронувшись до одного из ремешков, он спросил:

— Вы уже пришли к заключению о его эффективности?

— Мне надо бы сравнить его с укрепителем лица Эппингтона, тогда я смогу сказать наверняка. — Эффи поджала губы, стараясь осторожно высвободить волосы Пенелопы из одной из застежек. — Да, а вы не помните, как называется новое изобретение от морщин для женщин всех возрастов? — бросила она быстрый взгляд на Сета.

Сет пожал плечами.

— Боюсь, я совершенно невежествен в этом вопросе. Пробормотав сквозь зубы что-то невнятное о его невежестве, Пенелопа опять натянула ремешок.

— Стой спокойно, Лорели, — предупредила Эффи, ее лицо стало встревоженным, когда она начала возиться с застежкой. — Как ты умудрилась так запутать волосы?

Пенелопа только приглушенно охнула, когда Эффи нечаянно вырвала у нее несколько волосков.

Испуганно ойкнув, пожилая актриса отступила в сторону, оценивая сложившееся положение.

— Это невозможно. Я не представляю, как освободить тебя, придется отрезать запутавшиеся волосы.

Пенелопа вся похолодела от предложения Эффи.

Сет сосредоточенно потрогал одну из застежек, прежде чем заявил:

— Все не так плохо. Думаю, я смогу снять все эти путы, не обрезая ей волосы. — Он наклонился и почтительно заглянул в лицо девушки. — Конечно, если мисс Лерош не имеет возражений.

Пенелопа краешком глаза посмотрела на него, нисколько не одураченная его учтивостью, но не успела она издать и звука, как Эффи затараторила:

— Какая галантность! Боже, я уверена, Лорели будет вечно в долгу перед вами, если вы спасете ее волосы. Ведь волосы для женщины — это ее гордость.

Как ни претила Пенелопе мысль, что она снова будет обязана Сету, другого выхода у нее не было. Конечно, если она не хотела расстаться со своей «гордостью» вместе с этими проклятыми застежками. И она покорно кивнула.

— Верное решение, — прошептал Сет, чтобы его могла услышать только Пенелопа, тут же, однако, добавив обычным голосом: — Нельзя же допустить, чтобы «канарейка Запада» стала похожа на ощипанную курицу.

Пенелопа издала возмущенный писк, который удивительно напоминал писк оставшегося без перьев цыпленка. Хмыкнув, Сет начал освобождать ее волосы.

Его прикосновения были осторожными и нежными, и, несмотря на злость, Пенелопа постепенно успокоилась. Убаюканная тихим разговором Сета и Эффи, она непроизвольно закрыла глаза и прислонилась к его груди.

От него так приятно пахло! Его обычный лесной запах смешался с ароматом кофе и табака, создавая мужественный букет запахов, как нельзя лучше подходивший Сету. Инстинктивно подчиняясь этому аромату, она теснее прижалась к нему. Его тело было сильным и упругим. Даже сквозь одежду чувствовались крепкие мускулы.

От одной мысли о том, какое прекрасное тело скрыто под этим просторным сюртуком и тонкой полотняной рубашкой, непроизвольная дрожь охватила ее. Ей вспомнилось, когда она в первый раз увидела его торс.

Это произошло почти четыре года назад, во время каникул, дома в Сан-Франциско. Однажды Холли и Пенелопа собрались с подругами в розовом саду. Сет и Джейк, не зная об этом, устроили там же боксерский поединок, предварительно сбросив с себя рубашки. Так их, полуголыми, увлеченно дубасившими друг друга, неожиданно застали женщины.

Обычно невозмутимая Холли безудержно рассмеялась, когда их подруги пронзительно завизжали и стали возмущаться неджентльменским поведением мужчин. Пенелопа, которая шла впереди этой щебечущей стайки, резко остановилась, без стеснения глядя на обнаженную грудь Сета.

Он смотрелся великолепно, стоя среди цветущих роз. Его смуглая кожа блестела от пота, а светлые соломенные волосы разметались по широким плечам. Ей казалось, что она видит перед собой викинга-завоевателя, совершающего опустошительные набеги.

Тогда он внес смятение в ее душу. Завороженная видом его сильного тела, она скользнула взглядом от мощных плеч к груди и к мускулистому животу. Нигде не было ни грамма жира. Верхняя пуговица брюк была не застегнута, наверное, он расстегнул ее, когда снимал рубашку; с недевичьим интересом ее взгляд скользнул ниже. Не в силах отвести взор, она с любопытством попыталась представить его совершенно голым. В голову полезли щекочущие воображение вопросы: везде ли его кожа шелковистая и гладкая, как на груди? Все ли его тело такое загорелое? С непередаваемым восторгом она, не отрываясь, смотрела на него. И именно Сет вывел ее из этой задумчивости. Когда он наклонился, чтобы взять свою рубашку, то посмотрел ей прямо в глаза и заговорщически подмигнул. Казалось, он наслаждался женским вниманием. Выражение его лица сделалось игривым, даже озорным… пока он не проследил за ее взглядом.

В тот момент, когда он перехватил ее пораженный взор своим всезнающим взглядом, она увидела, что в нем находили более опытные женщины. Она наконец-то поняла, почему женщины с таким упоением смотрели на, него, узнала причину их восторженного шепота.

Его привлекательность была неотразимой. Сет Тайлер излучал темную, притягательную чувственность, от которой у нее в голове завертелись непристойные мысли. Она никогда не забудет, как он посмотрел тогда на нее, его взгляд был страстным и полным желания, па губах играла соблазнительная, многообещающая улыбка. Он разбудил в ней любопытство и заставил почувствовать себя самой желанной женщиной на свете. И в тот момент Пенелопа осознала, что она всегда хотела отдаться Сету Тайлеру. Тогда она была просто ошеломлена своим открытием…

…Как, впрочем, и сейчас. Она внезапно вздрогнула, когда Сет дотронулся до весьма чувствительного места за ее ухом. Томно наслаждаясь прикосновением пальцев к своей коже, она с любопытством исподтишка посмотрела на Сета: действует ли на него такая близость?

Действует. Сет был совершенно смущен и не мог припомнить, когда в последний раз был так возбужден. Нет, он все помнил. Это было тогда, когда он в последний раз целовал Пенелопу.

Пробормотав какую-то пустяковую фразу Эффи, когда та извинилась и отошла поговорить с аптекарем, Сет освободил еще один ремешок. Грубая кожа оставила красный след на щеке Пенелопы. Расстроенный тем, что ее красивое лицо было помято, он растер кожу на щеке, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. К его крайнему замешательству, она тихо застонала в ответ и прижалась ягодицами к его бедрам.

Живот Сета невольно напрягся от возбуждения, и ему потребовалось большое усилие, чтобы не прижать ее к себе. Еще никогда в жизни он не испытывал такого желания, как в этот раз, находясь рядом с Пенелопой. И он не имел никаких шансов обладать девушкой. Стиснув зубы, Сет отстранился от нее, стараясь уберечь себя от недостойного поступка. Проклятие! Два года он внушал себе, что больше не любит ее, но, встретив Пенелопу снова, вдруг обнаружил, что страстно желает ее.

Когда последний ремешок был снят и Пенелопа освобождена от пут, Сет серьезно подумывал о том, чтобы вернуться в отель и заказать себе ванну… ледяную. Когда он снимал это изобретение, то заметил трех неопрятных мужчин, которые с жадным интересом прилипли к окну и пристально следили за Пенелопой. Определенно они узнали в ней Лорели Лерош.

Улыбнувшись Пенелопе, которая прижалась к нему, чуть наклонив голову и закрыв глаза, Сет негромко пошутил:

— Вас вызывают на поклон.

— Что? — Она подняла голову и быстро заморгала. Сет кивнул на мужчин.

— Публика ждет.

Она рассеянно взглянула в окно, а потом обернулась к Сету. Ее глаза широко распахнулись.

— Судя по улыбочкам публики, смею заверить, что это было одно из самых удачных твоих представлений, — обронил он. Чуть наклонившись ближе, он полушепотом добавил: — Мне особенно понравилась та часть, где ты прижималась ко мне и стонала. Весьма эффективно, скажу я тебе. — Повернувшись спиной к наблюдавшим, он взглядом указал на выпуклость своих штанов.

Сет даже представить себе не мог, что такое возможно, но ее глаза расширились еще больше при виде его явно возбужденного состояния.

— Ты просто невыносим! — выдохнула она, надевая шляпу на спутанные волосы. — Кстати, с чего ты взял, что я прижималась к тебе!

Он облегченно рассмеялся.

— У тебя свои определения; а у меня свои. А уж если говорить о невыносимости, то моя определенная часть именно так себя и ощущает.

Игнорируя его шуточки и глазевших снаружи мужчин, Пенелопа с высоко поднятой головой направилась к кассе. К счастью, в аптеке больше не было посетителей, и фармацевт, о чем-то оживленно беседовавший с клерком, не обратил никакого внимания на неудачную попытку опробовать новое изобретение. Похоже, такие злоключения с патентованными приспособлениями случались здесь не раз.

Едва она собралась спросить о своем лекарстве, как Сет схватил ее за локоть и увлек в сторону.

— Не так быстро, принцесса. Хоть я и получил удовольствие от вашего маленького эксперимента, но, честно говоря, я не за этим зашел сюда.

— Неужели? — удивилась девушка. — Я еще раз убедилась, что терзать меня стало главным смыслом твоей жизни.

Губы Сета скривились, словно он принял горькое лекарство.

— Я отлично помню, что это ты стала причиной моих терзаний.

Она сердито взглянула на него, игнорируя его намек.

— Говори, что тебе нужно, и уходи.

Он вытащил что-то из кармана, взял ее руку и вложил ей в ладонь какой-то предмет:

— Вот ключ от моей комнаты в отеле, в обязанности моего камердинера входит будить меня ровно в семь.

Пенелопа открыла было рот, чтобы возмутиться его бесцеремонностью, но он не дал ей и слова сказать.

— Может, ты снова изменила свое решение и предпочитаешь, чтобы я сообщил Джейку? — У нее сразу же пропало желание конфликтовать с Сетом. Если брат приедет в Денвер, он начнет задавать вопросы. Он будет совать нос во все ее дела, а это может привести к несчастью. Она знала наверняка, что Адель захочет избавиться от мальчика, чтобы избежать обвинений в похищении ребенка и вымогательстве.

Не видя выхода из этой ситуации, Пенелопа покорно спросила:

— Это все?

— Не совсем. Еще остается один вопрос в день, как ты помнишь. Вопрос в день удерживает твоего брата вдалеке.

Как она могла забыть о данном ему обещании? Оглянувшись и убедившись, что Эффи занята своими проблемами, она тихонько произнесла:

— Ну хорошо. Задавай свой треклятый вопрос.

С нарочитой медлительностью Сет оглядел ее с ног до головы, чуть задержавшись на потертых локтях жакета.

— Когда ты уходишь в театр?

Смутившись от его пристального взгляда, она прижала руку к груди, чтобы скрыть потертые места.

— Около семи. А что?

Он перевел взгляд на поредевшую бахрому на плече.

— Я буду у тебя в пансионе ровно в семь. И ты сможешь ответить на мой первый вопрос, пока я буду провожать тебя до салона.

Пенелопа и так сильно рисковала, соглашаясь приходить к нему в отель, а если позволить Сету провожать ее вместо Майлса, то это сразу возбудит подозрения Адель. Поэтому она возразила:

— Нет, ничего не получится. Майлс всегда сопровождает меня в театр и обратно.

— Он больше не будет этого делать. Я не доверяю этому слюнтяю, пусть лучше завязывает передник у своей мамочки.

Пенелопа резко выдохнула, рассерженная таким произволом.

— В нашу договоренность не входило, что я должна все время находиться в твоем распоряжении.

— Мы можем обсудить этот пункт. — Он пожал плечами. — Однако у меня есть еще одно дело и нет времени на споры, поэтому я заключу с тобой договор. — От блеска его оценивающих глаз у нее по спине пробежал холодок.

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Раз уж ты так настаиваешь, чтобы этот мямля Прескотт был твоим провожатым, то я буду джентльменом и уступлю твоему желанию. Но только при одном условии.

— Каком? — спросила Пенелопа. Она чувствовала себя крайне неуютно, видя лукавое выражение его лица.

— Если по какой-то причине Майлс не сможет проводить тебя, обещай предоставить эту привилегию мне. Согласна?

Пенелопа вздохнула с облегчением и кивнула. Раз уж Майлс ни разу не пренебрег своей обязанностью, то не будет никаких проблем, если она согласится на условия Сета. Все решено, и она сделала знак фармацевту.

Но Сет не собирался уходить, и она нетерпеливо на него посмотрела.

— Ты говорил, у тебя важное дело, — резко заметила она. — Или тебе еще что-то нужно? Он пожал плечами.

— Не от тебя.

Прежде чем она успела ответить, подошел аптекарь с ее покупками. Вручив ей пакет, он проинструктировал:

— Давайте вашему ребенку по половине чайной ложки отхаркивающего и меда каждые два часа. Если через день ему не станет легче, увеличьте дозу до целой ложки.

При этих словах аптекаря брови Сета удивленно приподнялись.

— Ребенок?

— Одна из девушек в салоне попросила меня купить лекарство для ее ребенка. — Пенелопа солгала, презирая себя за то, что отказывается от своего сына. Зная, что все ее чувства отражаются у нее на лице, она опустила голову и занялась сумочкой. — Сколько я вам должна? — спросила она аптекаря.

— Один доллар и сорок семь центов.

Когда она собралась заплатить, Сет остановил ее руку.

— Если ребенок болен, его должен осмотреть врач.

Пенелопа не могла не согласиться с этим. Но раз уж это было невозможно, то она легкомысленно возразила:

— Это всего лишь астма. Ребенок не так уж серьезно болен.

Сет недоверчиво покачал головой.

— Может, ты и права, но хуже не станет, если его осмотрит доктор.

— Я передам твой совет матери.

Она попыталась высвободить руку, но он крепко держал ее.

— И попроси его мать дать мне знать, если состояние ребенка ухудшится. Передай ей, что я с удовольствием заплачу за визит доктора. — Тут он отпустил ее руку и кивнул аптекарю: — Пожалуйста, прибавьте к моему счету стоимость покупок этой леди.

Пенелопа почувствовала невольное восхищение Сетом. В мире, полном людей, которые совершенно не думали о бедствующих женщинах и их детях, Сет помнил о них. Впрочем, ей не следовало удивляться. В Сан-Франциско все знали, что Сет неравнодушен к детям. Убирая свои монеты, она услышала ответ аптекаря:

— С удовольствием, сэр. Однако чтобы добавить к счету, нужно его завести. А вы ничего не купили.

— Конечно. У меня проблема, которую хотелось бы с вами обсудить.

Пенелопа удивленно посмотрела на него. Сет был самым здоровым из всех, кого она знала. Даже ее невестка часто поддразнивала его, когда говорила, что если бы все ее пациенты имели такое здоровье, то ей пришлось бы заняться вышиванием, чтобы заполнить время.

— Всегда рад, — серьезно кивнул аптекарь. — Что вас беспокоит?

— Меня… — Сет умолк и взглянул на Пенелопу, в его глазах сверкнуло озорство, так хорошо знакомое ей. Наклонившись к аптекарю, он громко зашептал: — Я слишком много катался верхом и растер в кровь свой зад.

Смутившись, Пенелопа выронила раскрытую сумочку, и все содержимое высыпалось на пол.

— Это случается со всеми новичками, — хмыкнул аптекарь. — У меня имеется хорошая мазь, которая быстро исцелит вас.

Когда мужчина отправился за мазью, Сет наклонился помочь Пенелопе собрать ее вещи.

— Право, Сет! Надо же соблюдать приличия! — возмутилась она, вертя в руке монету. — Неужели ты не придумал ничего лучше, как обсуждать перед дамой свой зад?

Он прищурившись смотрел на нее, играя с ее ленточкой-талисманом, которую нашел на своем ботинке.

— Я бы не назвал приличным поведение, когда кто-то подслушивает приватный разговор между мужчиной и его фармацевтом.

— Ты прекрасно знаешь, что я не подслушивала! — возмущенно выпалила она, выхватив у него ленточку и сунув ее в сумку.

Он ухмыльнулся и протянул ей ее пузырек с нюхательной солью.

— У тебя свои…

— Определения, а у меня свои. Ты слишком часто напоминаешь мне об этом, — перебила она его и вышла из аптеки.

Глава 11

Сет был из тех, кто привык добиваться того, чего хотел. А сейчас он хотел выяснить, что делала Пенелопа в Денвере.

«Мой долг узнать это, — говорил он себе, погоняя лошадь с Холлидей-стрит на Пятнадцатую. — Она явно в какой-то беде, и как лучший друг ее брата я обязан позаботиться о ее благополучии». Именно в этом заключалась причина его требования, чтобы она стала его камердинером: держать ее поближе и следить за ее безопасностью.

Он усмехнулся — слишком слабые доводы. Верно. «И меня возведут в сан святых за мои человеколюбивые поступки и чистые помыслы. — Он снова усмехнулся. — Признайся же, святой Сет. Ты заставляешь ее быть твоим камердинером, чтобы удовлетворить собственную прихоть находиться рядом с ней. Тебе это нужно, потому что ты все еще любишь ее».

Это правда, как бы он ни старался отрицать ее. Он любил Пенелопу. И он слишком хорошо знал, что любовь — опасное чувство. Она лишает мужчину разума и заставляет его совершать безумные поступки.

«Если у меня осталось хоть немного рассудка, мне лучше запрыгнуть в первый поезд из города и убраться подальше от нее, пока я не натворил глупостей». Его губы презрительно изогнулись. Если бы бегство могло что-то изменить! Это не помогло раньше и вряд ли поможет сейчас. Да и после Нью-Йорка, где он так подло обошелся с ней, он должен хотя бы обеспечить ей безопасность. В этот раз он намеревался совершить достойный поступок.

«Ха! — засмеялся Сет про себя. — Посмотрим, насколько хватит твоих благих намерений, когда Пенелопа приступит к своим обязанностям. Ты просто сумасшедший, как мартовский кот, если думаешь, что сможешь оставаться бесстрастным, когда она будет выполнять работу камердинера».

Сет застонал, когда повернул лошадь на Блейк-стрит. Господи! Он действительно сумасшедший! Чем еще можно объяснить ту сделку, по которой он будет рядом с Пенелопой?

«Любовью», — напомнил он себе. Безрассудная, пылкая любовь. Если добавить к этому страсть, которая охватывала его, едва он слышал ее имя, то не оставалось никакой загадки, почему он пошел на эту безумную сделку.

Он с такой силой натянул поводья, что они впились ему в ладони. Как, черт возьми, он собирался оставаться равнодушным, когда его член вскакивал, точно сержант, отдающий честь майору, всякий раз, когда эта женщина просто бросала на него взгляд? И если сейчас он еще не сумасшедший, то неудовлетворенная страсть рядом с ней быстро доведет его до крайностей. Господи! Что же делать?

«Вот что тебе нужно сделать, дружище Сет, — подумал он, остановившись перед салоном и слезая с коня. — Пора заставить свои мозги заняться делом, как и положено, а не позволять им болтаться между ног… пока ты не забыл об истинной цели своего приезда в город. А что до Пенелопы, то твоя единственная забота — доставить ее к брату целой и невредимой».

И поэтому он должен быть уверен, что с ней ничего не случится в Денвере. Тут Сет снова вернулся к изначальному вопросу — что она здесь делает? И еще более сложная задача — как это узнать?

Морщась от каждого шага, Сет доковылял до стойки, где привязывали лошадей, превозмогая желание потереть сильно болевший зад. Остановившись, он потрепал коня по мускулистой шее, занятый своими мыслями. Расспрашивать актеров он не мог. Он обещал Пенелопе не делать этого и выполнит свое обещание, так же как намеревался заставить ее сдержать свое.

Ее обещание. Он рассеянно стал поглаживать свою нывшую спину и зад. Она обещала отвечать на один вопрос каждый день. Может, ему просто спросить, что она здесь делает?

Он опустил руку, усмехнувшись абсурдности этой идеи, и стал привязывать коня. Можно представить, какой ответ он получит, если прямо задаст ей этот вопрос. Несмотря на обещание, изворотливая мисс Пэрриш вероятнее всего даст туманный, уклончивый ответ, а затем попытается сменить тему, спровоцировав спор с ним. И ее уловка сработает.

Он крепко завязал поводья и проверил узел. Никто не провоцировал его так, как Пенелопа Пэрриш в эти дни.

И не только в споре. Он невольно вспомнил чувственную отзывчивость своего тела на ее прикосновения, когда он высвобождал ее волосы из смешного устройства от морщин.

Ругая себя за столь сильную чувственность, он уверенно шагнул на тротуар и оказался прямо перед афишей. Под заголовком «ЛОРЕЛИ ЛЕРОШ. КАНАРЕЙКА ЗАПАДА» была изображена пухленькая женщина с глупым выражением лица. Если бы Сет не знал Пенелопу, то, судя по изображению, мог бы сказать, что ее отличает большой бюст и полное отсутствие мозгов. Улыбнувшись, он вошел в салон.

Был полдень, и в салоне почти никого не было… Затишье перед бурей, когда полчища шахтеров, ковбоев и другого сброда нагрянут вечером в город в поисках развлечений.

Возле лестницы стайка девушек из салона перешептывалась между собой, иногда громко смеясь или хихикая. У дальней стены сидел, склонившись перед бутылкой, крупный мужчина, которого Флойд называл Одноглазым Калебом. Его изуродованное шрамами лицо скрывалось в тени. За карточным столом в правом углу сидели четверо мужчин, они курили и играли в карты. Позади одного из них стояла Адель дю Шарм.

Поприветствовав девушку, которая сидела за пианино и наигрывала мелодию «Дейзи Дин», Сет направился прямо к Монти, усердно протиравшему блестящий бар из красного дерева.

Заметив его, бармен приветливо помахал рукой, в которой была зажата тряпка.

— Буэнос диас, — поприветствовал он Сета на плохом испанском, и широкая улыбка заиграла под его пышными усами.

Не обращая внимания на боль, пронзившую мышцы бедра и ягодицы, Сет резко поставил ногу на бронзовую подножку и наклонился к стойке.

— Как бизнес, Монти?

— Дохлый, совсем как старый Лерой вон там. — Монти показал пальцем туда, где стояло чучело медведя гризли, угрожающе поднявшегося на задние лапы. Кто-то в пьяном угаре сунул в лапы старику Лерою пустую бутылку из-под виски, а на голову нацепил бобровую шляпу, весело украшенную ленточками в честь Дня независимости.

Сет хмыкнул.

— Неужели так плохо?

Монти уставился на пятно на безупречно чистой деревянной стойке.

— Да. Но сегодня суббота, и я уверен, дела пойдут. Полагаю, что к девяти вечера вы и на милю не сможете подойти к бару. — И он с яростью набросился на пятно.

— Тогда мне лучше выпить сейчас, — сказал Сет. Монти взглянул на него, его голубые глаза озорно сверкнули.

— Хотите еще глоток «Красного динамита», да?

Сет застонал.

— От этой смеси я чувствовал себя так, словно проглотил горящую керосиновую лампу. Всю ночь мучился животом.

Бармен прикусил язык.

— Простите. Надо было приготовить что-нибудь послабее.

— Да уж!.. — Сет проглотил ком, подкативший к горлу. — Пожалуй, меня больше не тянет попробовать то, что ты называешь крепкой смесью.

— У меня здесь уже приготовлена бутылочка, если вы вдруг захотите попробовать.

Желудок Сета грозно заурчал в ответ.

— Я бы выпил чего-нибудь чистого. У тебя есть что-нибудь?

— Сейчас посмотрим. — Монти задумчиво теребил пальцами кончик усов. — Ну, если у вас проблемы с желудком, то, может быть попробовать «Молоко медведя гризли». Моя старушка клянется, что это всякий раз помогает ей при несварении.

— «Молоко медведя гризли»? — Сет недоверчиво посмотрел на бармена. — А что туда входит?

— Полстакана молока и горсть сахара, смешанные с двойным виски.

Желудок Сета заурчал так громко, что, казалось, его слышно на всю округу. Неудивительно, что смертность в этих местах так высока! Решив не присоединяться к легионам несчастных, лежащих под травой прерий, он спросил:

— А нет ли у тебя чего-нибудь менее экзотического? Скажем, немного чистого виски, «Кентукки» к примеру?

Монти нагнулся и достал едва початую бутылку темного напитка.

— Просите, и вам будет дадено, — торжественно произнес он. — Мистер Прескотт просил меня поберечь это для него, — он хмыкнул, открывая бутылку, — но, судя по тому, как он увлекся свадебным виски, не думаю, чтобы он вспомнил об этом.

Поставив стакан перед Сетом и налив его почти до краев, бармен предложил:

— Может, вы тоже хотите попробовать свадебное виски, если собираетесь повеселиться здесь? — Он понимающе подмигнул. — Придает мужчине силу на всю ночь, до самого утра… Ну, вы меня понимаете. Мистер Прескотт клянется в этом.

Глаза Сета задумчиво прищурились, слишком часто бармен упоминал Майлса Прескотта. Проводя свободное время в салонах, он знал, что мужчины навеселе любят поболтать. И чаще всего они изливали душу барменам. Это было весьма кстати. Возможно, Майлс рассказывал что-нибудь Монти про Пенелопу. Поэтому он осторожно спросил:

— Майлс часто здесь бывает?

— Весьма. Он появляется у нас почти каждый полдень, прикладывается к бутылке и болтает о своих несчастьях с любым, кто его слушает.

— Похоже, мистер Прескотт тебе не слишком по душе?

— Скажем, я бы не доверил ему сохранить семейное состояние или честь сестры.

— Для этого есть причина? — Сет отхлебнул виски и приветливо кивнул бармену.

Приободренный вниманием хозяина, Монти взял чистое полотенце и стал вытирать стаканы, находившиеся в тазу под стойкой. Энергично работая, он пояснил:

— Никогда не встречал человека с такой неуемной страстью к картам, как Майлс Прескотт. И никогда не слышал о большем неудачнике, чем он. Не могу понять, этот парень такой беспечный или просто непроходимый глупец. Вот если его жена…

Сет поперхнулся и закашлялся.

Держа полотенце в руке, Монти перегнулся через стойку и похлопал Сета по спине.

— Виски чертовски жжет, когда попадает не в то горло, — посочувствовал он.

Кашляя и хватая ртом воздух, Сет с трудом выдавил:

— М-Майлс ж-женат?

— Ну. Только этого не скажешь, глядя, как он постоянно увивается вокруг Лорели. Он с ума сходит от ревности. Ревнует ее ко всем подряд.

Сет прочистил горло.

— Я тоже заметил.

— Все это замечают, — подхватил Монти. Он тщательно протер стакан и отставил его в сторону. Взяв в руки высокий графин, он продолжил: — Очень плохо, что его жены нет рядом. Думаю, она быстро приструнила бы его.

— А где же миссис Прескотт? — поинтересовался Сет.

— Это довольно долгая история. Но если у вас есть время?.. — Монти с надеждой взглянул на него.

— Конечно. У меня есть время. — Сет наклонился над стаканом, пряча довольную улыбку. У него возникло предчувствие, что раз удалось разговорить бармена, то понадобится не так много усилий, чтобы перевести разговор на Пенелопу.

Монти обрадовался, отложил в сторону полотенце и сел на табурет. Осмотревшись, он удостоверился, что их никто не подслушивает, и предупредил:

— Имейте в виду, что мистер Прескотт был сильно пьян, когда рассказывал мне эту историю. Но, учитывая, что, как говорится, у трезвого на уме, то у пьяного на языке, я склонен верить ему:

Сет криво усмехнулся:

— Понаблюдав» за поведением Майлса, я сомневаюсь, что он вообще может сочинить убедительную историю, будь он трезвый или пьяный.

Монти хмыкнул.

— И то верно, мистер Тайлер.

— Сет.

— Сет, — повторил бармен. — Простите, я не привык называть шикарных джентльменов по именам.

Теперь наступила очередь Сета хмыкнуть.

— Шикарный джентльмен… Вряд ли я бы использовал такое определение, если бы стал описывать самого себя.

— Но… — запротестовал Монти.

— Но мы отклонились от темы, — мягко напомнил Сет. — Ты рассказывал мне о жене Майлса.

— Да, верно. — Монти потер переносицу, словно пытаясь вспомнить, о чем шел разговор. — Миссис Прескотт, да. Я узнал про нее в прошлое воскресенье, вечером. Дела в баре шли вяло, так что у меня было время послушать, когда у мистера Прескотта появилось желание поболтать. Я даже посочувствовал ему. Он только что сильно проигрался и беспокоился, как эту новость воспримет его мамаша. Кажется, он обещал ей не играть в карты, пока не будет погашен его долг салону. — Он умолк, бросив вопросительный взгляд на своего хозяина. — Конечно, вы уже знаете о долге?

— Похоже, в городе каждый об этом знает, — отозвался Сет, припомнив всех тех, кто за последние сутки счел своим делом сообщить ему о долге Майлса.

— Конечно, это же маленький городок. Здесь все все знают друг о друге. Погодите, я расскажу вам, что услышал об этой спесивой молодой учительнице, мисс Спайлер, и что…

— Давайте вернемся к миссис Прескотт, — перебил его Сет.

— Хорошо, сейчас. — Монти виновато улыбнулся. — Дурная привычка, вечно прыгаю с одного на другое, как лягушка на горячих углях. Однако… — Нахмурившись, он подергал себя за усы. — Так на чем мы остановились?

— Майлс много проиграл в карты и боялся сказать своей мамаше.

— Ах, да, и тогда он пришел в бар, чтобы немного приободриться. После нескольких порций «Молнии Тао» он начал хвастаться своей женой. Говорил, что она — девица из светского общества, с родословной длиннее, чем повозка с двадцатью мулами, и с соответствующим фамильным состоянием.

— Светская девица? — недоверчиво повторил Сет. — Что, черт возьми, ее могло привлечь в таком болване, как Майлс Прескотт?

— Признаюсь, меня это тоже поразило, — согласился Монти. — По словам мистера Прескотта, она увидела его в какой-то пьесе и по уши влюбилась. Он говорил, что она каждый вечер приходила смотреть спектакли, чтобы только взглянуть на него.

Сет хмыкнул.

— Могу представить, как восхищение этой бедной глупышки льстило самолюбию мистера Прескотта.

Монти покачал головой.

— Мужчину привлекают стройные ножки и хорошенькое личико. По его словам, девица не отличается ни тем, ни другим. Конечно, ее личико стало привлекательнее, а ножки стройнее, когда он узнал о деньгах ее родни.

— Удивительно, как деньги могут превратить нежеланную женщину или мужчину в самое обожаемое создание, — заметил Сет с сарказмом.

— Да уж, — согласился Монти. — Похоже, что девица показалась мистеру Прескотту чертовски привлекательной, когда он проиграл тысячу долларов одной нетерпеливой паре шулеров. Он сказал, что те обещали порезать его красивое лицо, если он быстро не расплатится с ними. Короче, он увидел в этой девушке шанс спасти свое лицо, переспал с нею и уговорил бежать с ним.

— Уверен, ее семья ужаснулась, когда познакомилась со своим новым сынком, — вмешался Сет.

— По словам мистера Прескотта, ее родне пришлось смириться, потому что было слишком поздно, учитывая, что девушка ждала ребенка.

Сет зацокал языком.

— Все это напоминает плохую мелодраму.

— Может быть, — протяжно отозвался Монти. — Но я ставлю пять баксов, что вы не угадаете, чем все это обернулось.

Заинтригованный вызовом, Сет достал из кармана золотую монету и положил на стойку.

— По рукам.

— Ну?

Недолго поразмыслив, Сет предположил:

— Думаю, что благочестивый мистер Прескотт захватил приданое невесты, бросив беременную бедняжку одну.

— Хороший выстрел, босс, но мимо, — отозвался Монти, забирая золотую монету. — Мистер Прескотт так и не получил никакого приданого. Ее родственники ничего ему не дали, когда узнали о долгах. Похоже, они надеялись, что шулеры сделают их дочь вдовой.

— Как видно, эти картежники разочаровали их, — заключил Сет, поднося стакан к губам.

Монти подкинул золотую монету в воздух и ловко поймал ее, хмыкнув.

— Только потому, что мистер Прескотт сбежал оттуда прежде, чем они добрались до него. И с тех пор он скрывается в театральной труппе своей мамочки. Но сейчас, когда он собрался жениться на Лорели, ему придется вернуться туда, чтобы получить развод.

Этого откровения оказалось достаточно, чтобы Сет снова поперхнулся виски.

— Л-Лорели и М-Майлс?

Монти наклонился вперед и опять похлопал его по спине.

— Что-то сегодня виски у вас попадает не в то горло. Может, лучше попробовать немного «Молока медведя гризли?»

Не обращая внимания на его совет и сочувственное выражение лица, Сет нетерпеливо и раздраженно спросил:

— А Лорели поощряет этого наглеца или нет?

Монти со вздохом убрал руку со спины Сета.

— Нет. И это тоже сильно задевает его. — Он рассеянно подбрасывал монету. — Она вообще не обращает внимания на мужчин. Она не флиртует, как другие девушки.

Сет наблюдал, как Монти подбрасывал и ловил золотую монету, борясь с желанием схватить парня за ворот рубашки и грубо вытрясти из него все, что ему известно о Пенелопе.

К счастью, это оказалось ненужным. Бармен сам охотно продолжил:

— Пожалуй, только Одноглазый Калеб привлек ее внимание. Я видел, как мисс Лерош несколько раз перешептывалась с ним. — Лукаво подмигнув, он подбросил монетку высоко над головой.

Сет ловко подхватил монету и прижал ее к стойке.

— И это все, что мисс Лерош делала с Калебом? — Он весь съежился, едва эти слова слетели с его губ. Черт возьми, он прямо как ревнивый любовник. Настроение у него сильно испортилось, когда он понял, что ревнует.

Монти крякнул и хитро взглянул на него.

— Да вы и сами неравнодушны к мисс Лерош?

Сет бросил на бармена сердитый взгляд, явно предупреждая того не соваться не в свое дело.

Но бармен не обратил на это никакого внимания. Расплывшись в улыбке, он заявил:

— Готов вам помочь, если хотите вскружить голову этой пташке. Вы, — тут он кивнул на украшенную бриллиантами и рубинами крышку часов Сета, — богаты и привлекательны, пожалуй, у вас может получиться.

Сет засмеялся и бросил монету через стойку бармену.

— Как мы уже выяснили, деньги могут превратить и Квазимодо в очаровательного принца.

Монти нахмурился, опуская монету в карман красного шелкового жилета.

— Квази — кто? Не помню, чтобы я обслуживал этого парня.

— Квазимодо. Это горбун, который был влюблен в красавицу в книге Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери».

Бармен презрительно хмыкнул.

— Неужели проклятым французам больше делать нечего, как тратить хорошую бумагу, чтобы писать о горбуне-рогоносце? Кстати о рогах… — Его глаза хитро блеснули. — Кажется, девицы салона сгорают от страсти к вам. Слышал, как они сплетничали сегодня утром. Они болтали и вздыхали, утверждая, что вы самая соблазнительная штучка в штанах по эту сторону Миссисипи. Похоже, в вас действительно есть что-то интересное. И дело тут не в деньгах.

Он кивнул в сторону блондинки, с которой Сет познакомился прошлым вечером.

— Дездемона заключила пари на десять баксов с другими девчонками, что к концу недели уложит вас в свою постель.

Монти с жалостью посмотрел на девушку.

— Думаю, она проиграет, раз уж вы положили глаз на Лорели.

— Нет, если сердце Лорели занято Калебом… — проворчал Сет.

— Я бы так не сказал. Не похоже, чтобы Лорели с Калебом целовались или что-то такое… хотя… — И это «хотя» прозвучало как-то угрожающе.

Сет громко выдохнул. Он предвидел, что ему не удастся выяснить, что скрывается под этим «хотя».

— Ваша главная проблема не в том, чтобы отбить Лорели у Однаглазого Калеба, — говорил Монти. — Она в… о-ох! — Быстро, точно трус в шумной потасовке, он нырнул под стойку бара и в следующее мгновение возник снова, держа в руке извивающегося черного кота. Бесцеремонно бросив мяукающее животное в угол, он проворчал: — Вот так-то, знай, как царапать мои ноги, Отелло. Мне следует вообще выгнать тебя и лишить вечернего пива. Ты заслужил это за свое мошенничество.

Сет тихо застонал. Едва ему удалось направить разговор в нужное русло, как этот кот, любитель пива, отвлек внимание Монти.

Подтверждая его опасения, бармен стал объяснять:

— Никогда не встречал кота, так охочего до пива, как Отелло. Маленькая бестия весь вечер крутится возле бара, подлизывая капли. — Улыбнувшись, он закончил: — Если Отелло рядом, то и тряпка не нужна.

Теряя терпение, Сет напомнил ему:

— Ты говорил о трудностях ухаживания за Лорели. Помнишь?

— Да, верно. — Монти покорно подчинился, переключив внимание со своего любимца на прежнюю тему разговора. — Ну, как я понимаю, самая большая проблема для вас — как оторвать ее от мистера Прескотта и мадам дю Шарм, чтобы можно было поухаживать. Эта парочка следит за Лорели, как коршуны.

— Есть идеи, почему они так пристально следят за ней?

Монти пожал плечами.

— Думаю, что касается мистера Прескотта, то его влюбленность — вполне достаточная причина. А вот мадам… полагаю, она стережет свой хлеб. Ведь вам известно, что именно красота мисс Лерош и ее талант собирают толпы зрителей. Компания рухнет, если она сбежит с каким-нибудь парнем.

Нащупав наконец хоть что-то, проливающее свет на таинственные причины пребывания Пенелопы в Денвере, Сет заметил:

— Не могу понять, почему мисс Лерош присоединилась к такому третьеразрядному сборищу актеров. С такой красотой и талантом ее с радостью приняли бы в любую театральную труппу мира.

Монти задумчиво подкрутил усы и пожал плечами.

— Я тоже размышлял над этим. Полагаю, вам надо будет спросить у нее самой. Думаю… — Он резко стукнул кулаком по стойке бара. — Отелло! Убери лапу из стакана мистера Тайлера, быстро!

Сет подпрыгнул, испуганный неожиданной выходкой бармена. Его рука задела стакан, и тот перевернулся, облив Отелло виски. Яростно зашипев, кот спрыгнул со стойки и забрался под стол с рулеткой, где стал громко мурлыкать и вылизывать свою шерсть.

Вооружившись полотенцем, Монти быстро вытер разлитое виски.

— Простите. Хотите, я налью вам еще?

Сет взглянул на свой мокрый от виски рукав и отрицательно покачал головой.

— Чего бы мне хотелось, так это узнать, как застать Лорели одну.

— Вы собрались поухаживать за мисс Лерош, — подмигнул Сету бармен. — Я угадал?

— Может быть.

— Если ваше «может быть» означает «да», то тогда это ваш счастливый день. — Загадочная улыбка Монти вполне могла соперничать с улыбкой Моны Лизы.

— Каким образом?

Заговорщически подмигнув, Монти доверительно сообщил:

— Я случайно узнал, что мистер Прескотт находится сейчас через улицу в салоне Голди, развлекаясь со своей любимой потаскушкой. Мадам дю Шарм, как видите, занята со своим ухажером игрой в покер. Ясно, что мисс Лерош сейчас совершенно одна.

— Но надолго ли, — задумчиво произнес Сет. — Если она такая, как ты описал, то на ухаживание понадобится немало времени.

— Я уже сказал, что сегодня ваш счастливый день. Так получается, что мадам дю Шарм и ее любовник заказали ужин в номер на шесть часов. Что до мистера Прескотта, ну, полагаю, что за небольшой гонорар, скажем, в двадцать долларов, можно убедить Голди занять его. Сейчас, — он достал тяжелые золотые часы из кармана жилета и посмотрел на них, — пять двадцать, и выступление сегодня не начнется до девяти. Полагаю, у вас около двух часов, чтобы пролить сладкий бальзам на мисс Лерош.

Сет приподнял шляпу в знак благодарности.

— В таком случае мне лучше поторопиться.

Когда он собрался уходить, Монти посоветовал ему:

— Не забудьте сказать мисс Лерош, какая она хорошенькая. Обязательно упомяните, что вы обожаете ее голос. Нелишне будет сказать, что она самая чудесная девушка в мире и что вы благословляете землю, по которой она ходит.

— А ты не думаешь, что это чересчур?

— Как любит повторять моя милая старушка: «Ничто так не привлекает внимание женщин, как огромная куча всякого дерьма». А уж она знает толк в ухаживаниях, моя старушка. У нее было пятеро мужей. Она говорит, что каждый из них очаровывал ее сладкими речами и лживыми заверениями.

Сет засмеялся.

— Буду иметь это в виду.

Все еще посмеиваясь, он направился к выходу.

— Ну, Отелло, — прошептал Монти, поглаживая кота, который снова запрыгнул на стойку и теперь принюхивался к мокрому от виски полотенцу в его руке, — будет интересно посмотреть, как мисс Лерош отнесется к мистеру Тайлеру.

Но Монти оказался не единственным, кого интересовало, какой эффект произведет Сет на Пенелопу. Адель дю Шарм последние полчаса неотрывно следила за новым владельцем салона, и то, что она обнаружила, глубоко потрясло ее.

Сет Тайлер обладал той неуловимой аурой чувственности, о которой мечтают все мужчины, но владеют лишь немногие. Это было загадочное, неотразимое очарование, которое позволяло его обладателю завлечь любую понравившуюся женщину, заворожить ее своими чарами.

Адель прикусила губу от досады. Почему, черт возьми, она не заметила этого в нем раньше? Тогда бы она не стала заключать с ним сделку, дабы не возникла опасность, что Пенелопа увлечется Сетом. Он был тем сильным и надежным мужчиной, которому женщина готова довериться в случае нужды. Она не могла допустить, чтобы Пенелопа доверилась Сету Тайлеру.

Три удара ботинком под карточным столом прервали ее мысли. Это был сигнал к действию. Потянувшись и тоскливо зевнув, она бесцельно обошла вокруг стола, украдкой поглядывая на карты в руках других игроков.

Определив, что ни у одного из мужчин не было карт, представлявших опасность для Харли, она вздохнула и похлопала веером по запястью, подавая сигнал своему любовнику.

Когда он наклонился вправо, показывая, что понял ее тайное сообщение, она вернулась на свое место за его спиной и снова задумалась о Сете Тайлере.

Согласно подсчетам доходов, которые приносила Пенелопа, понадобится еще около девяти месяцев этого золотого оборота, чтобы собрать оставшуюся сумму, необходимую для осуществления ее плана. Прибыли от компании вместе с тем, что она скопила, когда делала аборты женщинам в Нью-Йорке, составят приличную сумму, чтобы вернуться в Бостон и обосноваться там под видом богатой вдовы.

Адель улыбнулась в предвкушении этого. Ее план был безупречен. С помощью небольшого шантажа она заставит семью жены Майлса, этих родовитых и знатных Эллисонов, познакомить ее с подходящим вдовцом. И когда она осторожно заманит мужчину в брачные сети, то она, Доркас Грейс Батлер, работавшая когда-то на кухнях бостонской знати и терпевшая глупые, отвратительные советы домохозяек, станет королевой Бикон-Хилл. И тогда каждый мужчина, который когда-то ласкал ее, и каждая женщина, выгонявшая ее из дома после этих ласк, получат заслуженное возмездие.

Но сейчас в эти планы вмешался Сет Тайлер.

У нее по спине пробежал холодок, словно подуло из открытого окна. Если кто и сможет вырвать Пенелопу с уродцем из ее рук, так только мистер Тайлер.

Неожиданно Харли громко закашлялся и уронил карту на пол. Адель, поняв его намек, наклонилась и подняла упавшую карту, незаметно подменив двойку пик червовым тузом. Когда она протянула карту Харли, ее осенило.

Чтобы победить, нужно убрать Сета Тайлера, как плохую карту. Продолжая стоять на страже за спиной Харли, Адель вдруг поняла, что улыбается. Убрать Сета Тайлера. Да, это именно то, что она сделает, если тот станет причинять беспокойство. Она зашла слишком далеко и уже слишком много совершила, чтобы позволить разрушить свои мечты мужчине, который оказался излишне привлекательным, на свою беду.

Договорившись с хозяйкой салопа Голди, чтобы Майлса там задержали, Сет вернулся в свою комнату освежиться и переодеться. Сняв залитый спиртным костюм и забравшись в ванну под струю воды, он попытался продумать предстоящий разговор с Пенелопой.

Она вряд ли обрадуется, услышав, что Майлс задерживается. Особенно когда он напомнит ей об их последнем договоре и будет настаивать на его выполнении.

Затаив дыхание, Сет осторожно опустился в воду, и тут же выскочил обратно, едва его растертая в кровь кожа соприкоснулась с горячей водой.

Утренняя поездка верхом, когда он рассматривал ирригационную систему Денвера и канал, протянувшийся от Южного каньона Плат вниз к озеру Смита, добавила ему не только знаний о распределении воды, но и несколько болезненных волдырей на стертых местах.

Неожиданно идея принять горячую ванну показалась ему не такой привлекательной, как минуту назад. Он уже собирался совсем отказаться от нее, но потом вздохнул и посмотрел на воду. Негоже появляться перед Пенелопой, благоухая, как завсегдатай салона, коль хочешь произвести благоприятное впечатление. Он должен встряхнуться и стойко перенести боль и неудобства.

Кроме того, с сарказмом подумал Сет, если это самая сильная боль, от которой он страдал в этот вечер, то он может считать себя счастливым. Ведь он собирался донимать Пенелопу расспросами, что причиняло ей большие страдания.

Пока Сет неподвижно стоял в воде, дожидаясь, чтобы она немного остыла, ему припомнилась сцена в аптеке. Он представлял выражение лица Пенелопы, когда она откроет дверь и увидит его. На нем ясно отразится удивление, которое быстро сменится недовольством, как только он сообщит о задержке Майлса. А когда напомнит ей о последнем уговоре, то она станет рвать и метать и сделает все возможное, чтобы отказаться.

Но Пенелопа Пэрриш быстро поймет, что ее сопротивление напрасно, что бесполезно сражаться с его волей. Особенно после всех испытаний, которые он в данную минуту преодолевает, чтобы иметь возможность проникнуть в ее секреты.

Тут у него появилась другая проблема: как заставить девушку выполнить уговор, не вызывая в ней враждебности, притом что у нее не слишком лестное мнение о нем? Видимо, вначале придется усыпить ее бдительность и попытаться подобрать ключик к разгадке. Сет хорошо знал, что если разозлит ее упрямым требованием соблюдения условий сделки, то она скорее всего полностью замкнется.

Стиснув зубы в ожидании боли, он снова сел в воду. Поврежденная кожа нестерпимо горела. Подавив желание выскочить из воды, он сидел тихо, дожидаясь, пока неприятные ощущения исчезнут. Когда боль стала терпимой, он взял кусок сандалового мыла.

Намыливая руки, Сет снова стал думать о Пенелопе. Как добиться своего, не прибегая к высокомерию или хитрости?

Невольно ему вспомнился грубый афоризм старушки Монти: «Ничто так не привлекает внимания женщин, как огромная куча всякого дерьма».

Рука, которой он тер грудь, замерла в воздухе. Что ж, совет старушки может оказаться тем ключиком, что откроет ящик с секретами Пенелопы. Он рассеянно поднял руку и потер под ней. Сет по опыту знал, что лесть и красивые слова помогают завоевывать доверие женщины.

Но сработает ли это? Достаточно ли будет сладких слов, чтобы смягчить сердце Пенелопы и сломить ее сопротивление?

Шумно вздохнув, он поднял другую руку и намылил подмышку. Возможно, при других обстоятельствах это могло сработать. Но теперь у него мало шансов, особенно если учесть успех той уловки, когда он сам заставил ее возненавидеть его.

Так что же делать? Ворчливо ругаясь, он уронил мыло в воду. Даже если забыть о его безрассудной страсти, то он ведь действительно несет ответственность за ее благополучие как лучший друг Джейка. А сейчас она явно в беде, в большой беде. Чем еще можно объяснить, что она уклонялась от его вопросов и была готова расплакаться всякий раз, когда он пытался добиться ответа?

А чем объяснить ее ужас перед Адель дю Шарм? От него не ускользнуло, как Пенелопа задрожала, когда эта ведьма обнаружила их на лестнице. И он видел страх в ее глазах, когда пригрозил, что станет расспрашивать Адель.

Да и сам факт, что она, Пенелопа Пэрриш, одна из лучших оперных певиц, выступает в салоне под вымышленным именем, тоже о многом говорит. Все вместе означало беду, из которой он должен ее выручить. Но для этого нужно заставить ее поверить ему настолько, чтобы она обратилась к нему за помощью. И он снова вернулся к тому, с чего начал, — к рецепту старушки Монти.

Будет нелегко, но, может, немного выдумки и большое терпение помогут ему. Разве не он лучше других знал Пенелопу? Разве ему неизвестно, что трогает ее сердце и заставляет улыбаться? И самое главное, разве не он открыл перед ней прелести женского счастья? Одно это делало их отношения особыми.

А что, если у него действительно получится? Вдруг по какой-то непостижимой случайности он сможет вернуть ее привязанность и веру настолько, что она доверится ему? Что тогда? Хорошо, пусть он вызволит Пенелопу из беды, что привела ее сюда, но неужели потом он просто попрощается и уйдет из ее жизни, разбив сердце и ей, и себе… неужели все снова повторится?

Видимо, есть только один способ не ранить душу Пенелопы снова — нужно убедить ее, что их новые отношения не выйдут за рамки платонической дружбы.

От этой идеи его второе «я» развеселилось.

«И ты действительно думаешь, что сможешь противостоять чарам Пенелопы? Ну почему не оставить все как есть? Ведь она же обещала через шесть недель уехать с тобой в Сан-Франциско?»

Верно. Но нельзя забывать, что с Пенелопой могут произойти какие-то неприятности еще до истечения этих шести недель.

Сет взял кувшин, стоявший рядом с ванной. Его зубы застучали от холода, когда он облил остывшей водой плечи и грудь, смывая остатки мыла.

К тому моменту, когда он, вытираясь, стоял на маленьком коврике, Сет принял единственное решение, которое определенно мог выполнить: мягко, деликатно выведать секрет Пенелопы и вызволить ее из беды.

ПАУТИНА ХИТРОСПЛЕТЕНИЙ

Так в первый раз приходит искупленье

Нам за вину, которой нет прощенья…

«Тристан и Изольда»

Глава 12

Майлс опаздывал.

Пенелопа перестала беспокойно расхаживать, раздраженно вздохнула и присела на потертую софу. Уже полчаса она в этой жалкой комнате томилась в ожидании, и ее терпение было на исходе.

Пробормотав несколько нелестных выражений в адрес Майлса, она рассеянно играла своей шляпой. Проклятый парень! Где его носит? Ведь он знает, что нужно прийти в театр пораньше, потому что вечером они ставили «Свадьбу феи».

«Свадьба феи» — сказочная пьеса, где использовалось довольно сложное приспособление, которое крепилось к блоку, поднимавшему ее вверх и кружившему над сценой, дразня публику соблазнительным видом ее ножек. Приготовления были не только долгими, но и утомительными.

Пенелопа без устали наматывала одну из зеленых ленточек шляпы на указательный палец. Если Майлс не появится в ближайшее время, то она не успеет приготовить все необходимое к началу представления. Ее волновало не то, что пьяным горлопанам придется подождать, прежде чем они увидят ее стройные ножки. Будь ее воля, им пришлось бы ждать вечно.

Нет. Ее беспокоил штраф, который Адель может наложить за опоздание. А штраф последует, вне всяких сомнений, хотя и будет известно, что вина за опоздание целиком лежит на Майлсе. Но Пенелопа, как обычно, не осмелится протестовать, боясь, что Адель не позволит ей увидеться завтра с Томми. Что значит потеря нескольких долларов в сравнении с бесценной радостью свидания со своим малышом? Правда, если она сильно опоздает, то в наказание ее могут лишить этой радости. Именно этого она и боялась.

Она нервно взглянула на часы. Было десять минут восьмого. Наверное, придется идти в театр одной, что совсем не вдохновляло ее. Хотя до варьете было и недалеко.

Днем Денвер был довольно спокойным городком, но вечером его улицы наполняли толпы мужчин, стекавшихся сюда ради выпивки, игры в карты и женского общества. И любая женщина, оказавшаяся на улице без провожатого, могла стать для них легкой добычей, что часто и случалось, особенно если женщина была актрисой, как она.

Но разве у нее есть выбор? Неприятный холодок пробежал по спине девушки, когда пришлось признать, что выбора нет. Бертрам и Эффи ушли в варьете час назад; Бертрам собирался пропустить в баре традиционную рюмочку бренди перед представлением, а Эффи горела желанием попробовать новое средство для укладки волос.

Зло выругавшись, она с силой дернула за ленточку от шляпы, представив себе, что душит ею Майлса. Узел на пальце затянулся еще сильнее. Пока она безуспешно пыталась высвободить палец, часы пробили четверть.

Совершенно расстроившись, она направилась к двери, встряхивая рукой, чтобы освободить палец от ленточки. Когда она остановилась в маленьком коридоре, в дверь постучали.

«Майлс, наконец-то». Забыв о шляпе, болтавшейся на указательном пальце, она резко распахнула дверь.

— Ну где тебя носило! Ты знаешь, что уже… — Слова замерли на губах, когда она увидела Сета Тайлера — респектабельно одетого, невероятно красивого, который стоял, прислонившись к дверному косяку и спрятав одну руку за спину. На губах у него играла ласковая, обезоруживающая улыбка.

— Прости, милая, — произнес он и поднес к губам ее правую руку, галантно воздержавшись от комментариев по поводу свисавшей с пальца шляпы. Отпустив руку, он объяснил: — Я был бы здесь ровно в семь, но потерял много времени, пока искал этот пансион.

С вежливым поклоном он извлек из-за спины красивый букетик розовых роз, голубых незабудок, желтых бархатцев и белых маргариток. Глядя на нее из-под густых ресниц, он умоляюще произнес:

— Ты меня простишь? — На его губах появилась улыбка раскаяния, которая всегда казалась ей такой неотразимой.

Уставившись на него и на букетик с таким изумлением, словно он в короткой юбочке танцевал канкан, Пенелопа с трудом произнесла:

— Что ты здесь делаешь?

— Разве ты забыла? — Он прижал цветы к груди и печально вздохнул. — Ты поразила меня!

Она нахмурилась, услышав такой игривый ответ. Что это на него нашло? Если бы она не знала его, то могла бы поклясться, что он ухаживает за ней.

Сет нежно и открыто улыбнулся.

Сердце у нее упало. Он не улыбался ей так с той самой ночи в Дельмонико, когда они отмечали три месяца своей помолвки. Как оказалось, это была их последняя романтическая ночь, проведенная вместе.

Сет был само очарование в тот вечер. Решив позабавиться, он вызвал ее на состязание: кто съест больше устриц и выпьет больше шампанского. Проглотив тридцать девять устриц и выпив три бутылки прекрасного шампанского, они оба так объелись, что не могли двигаться и совершенно…

— Сет Тайлер! Ты пьян? — Пенелопа приподнялась и подозрительно принюхалась.

Он выдохнул, обдав ее губы теплом своего дыхания.

— Да, — отозвался он. — Я опьянен твоей красотой, я охмелел от твоей нежности, и… — его лицо находилось так близко, что она могла своими губами ощущать движение его губ, — я потерял голову от счастья быть рядом с тобой.

Напор и обаяние Сета захватили Пенелопу врасплох, она не знала, как вести себя, и только беспомощно смотрела ему в глаза. Ей часто доводилось слышать, что глаза — зеркало души, и красивые глаза Сета, изменчивые, как окраска хамелеона, подтверждали, что этот афоризм не пустые слова.

К примеру, когда его глаза становились нежно-зелеными с темно-коричневым ободком, а золотистые искорки окружали зрачки, она знала, что он счастлив. В тех редких случаях, когда его зрачки делались черными и блестящими, как уголь, а сами глаза отливали темной зеленью, она вела себя осторожно, по опыту зная, что он недоволен. А становясь темными, как сейчас, неопределенного цвета, но горевшими страстным огнем, они говорили о сильной страсти, возбуждая в ней восторг.

Страсть? Восторг? Она с недоверием отступила назад, случайно наступив каблуком на подол платья, покачнулась и упала бы, если бы Сет не поддержал ее.

Прижав девушку к своей груди, он посмотрел на ее вспыхнувшее лицо и сказал:

— А ты точно знаешь, что не пьяна? Твое лицо просто пылает, да и на ногах ты неуверенно держишься.

— Не смеши меня! — огрызнулась она, вырываясь из его объятий. — Я наступила на подол юбки, только и всего.

Отойдя от него на несколько шагов, она подбоченилась и громко произнесла:

— А сейчас почему бы тебе не перестать молоть чепуху и не сказать, что тебе от меня надо? Я опаздываю в театр. — Топнув ногой от нетерпения, она сложила руки на груди и посмотрела на него с явной досадой, но болтавшаяся на пальце шляпка придавала ее гневу оттенок комизма.

Слегка улыбнувшись, он перевел взгляд со шляпки на ее сердитое лицо.

— Я и говорю, что должен был прийти ровно в семь, чтобы проводить тебя в варьете, и, — тут он широко развел руками, — вот я здесь.

— Я же сказала тебе, что меня всегда провожает Майлс. — Она погрозила ему пальцем, тем самым, на котором болталась шляпа, и уперла палец ему в грудь, что усилило забавность ситуации.

— Но Майлс ведь не появился? — По натянутому выражению его лица она поняла, что он едва сдерживает смех.

Пенелопа рассерженно посмотрела на шляпу. Дернув несколько раз за непослушную ленточку, она призналась:

— Нет, но я уверена, что он появится с минуты… — Ее руки застыли от неожиданной догадки, и она бросила на него подозрительный взгляд. — Как ты узнал?

Загадочная улыбка заиграла на его губах.

— Считай, что это — предчувствие.

— Предчувствие? Ха! Готова поспорить на свою ленточку-талисман, что ты сделал с Майлсом что-то ужасное, может, связал его и бросил в загон только ради того, чтобы задать свой проклятый вопрос!

— Ну, если мы держим пари, то твоя ленточка стала моей, — Сет расплылся в улыбке. — Кстати, спасибо, что напомнила мне о вопросе. У меня это выскочило из головы.

Пенелопа прикусила язык и недоверчиво посмотрела на него.

— Клянусь всеми святыми, что ты не забыл!

— В таком случае ты снова проиграешь; тебе лучше остановиться, пока не зашла слишком далеко.

Она усмехнулась, окинув его взглядом.

— Пусть так, но я не верю, что Майлс по своей воле позволил тебе проводить меня.

— Он сам так захотел.

— Неужели?

Сет наклонил голову, изучающе посмотрел на нее, потом пожал плечами.

— Ну раз уж ты так беспокоишься о благополучии этого безмозглого нахала, полагаю, придется пренебречь джентльменской деликатностью и сказать правду. Твой провожатый задержался, потому что занят с одной молодой дамой, Алисой Сладкие Губы.

Увидев, как вспыхнуло лицо Пенелопы, он заметил:

— Судя по твоему лицу, ты знаешь, о ком я говорю.

— Я раз слышала о ней, — смутилась Пенелопа, чувствуя, что густо краснеет, так как на самом деле ей многое было известно об этой Алисе. С тех пор как они приехали в Денвер, не проходило и дня, чтобы Майлс не рассказывал ей о своих подвигах с проституткой. После его подробных описаний ей даже казалось, будто она знала эту девицу лично, и это ощущение беспокоило ее. Странно, но еще больше беспокойства принесла мысль о том, что Сет посещает салон Голди.

«Меня не интересует, что делает этот несносный человек», — сурово напомнила она себе. Но, как ни старалась, она не могла отрицать, что это ей небезразлично. Хуже того, она его ревновала, сердце сжималось от неожиданной боли. Ее чувства к Сету остались неизменными, несмотря на тот неоспоримый факт, что днем он посещал бордель. Как иначе смог он узнать про Майлса и Алису? Свидание в салоне Голди, вероятно, и было тем делом, о котором он упомянул в аптеке.

Боясь встретиться с его взглядом, чтобы не показать свою боль, она занялась шляпкой, которая, как теперь казалось, навсегда осталась висеть на пальце.

— Как ты узнал о Майлсе и Алисе? — не удержавшись, выпалила она. Сет пожал плечами.

— Я был в салоне Шекспира днем, и Монти случайно упомянул о свидании Майлса. Я все прикинул и понял, что тебе нужен кто-то, чтобы проводить в театр. — Верно угадав цель ее вопроса, он наклонился вперед и добавил: — Не бойся, принцесса. Я не был у Голди и ее девиц.

Пенелопа вспыхнула.

— Меня это не волнует.

— Зато меня волнует, — мягко возразил он.

Пенелопа заглянула ему в лицо, совершенно сбитая с толку этим признанием. Его улыбка была такой нежной, а в глазах что-то промелькнуло. Неужели сожаление? Растерянная и смущенная, она тихо спросила:

— Почему?

Сет взял ее за руку, чтобы получше рассмотреть затянувшийся на пальце узел.

— Мы с тобой спорим, но это не значит, что меня не волнует твое мнение.

— Но вчера вечером ты говорил…

— Забудь вчерашний вечер, — перебил он, непроизвольно сжав ее запястье. — Я вел себя как дурак. Шок оттого, что я нашел тебя в этом салоне, заставил меня говорить то, что я не собирался.

Он еще сильнее сжал ее запястье, когда вспомнил о своем отвратительном поведении прошлым вечером. Пенелопа тихо охнула, и он моментально отпустил ее руку.

— Прости, — пробормотал Сет.

— Все хорошо. Мне не больно.

Ее глаза мягко светились, такая нежность наполняла их, что Сет потерял дар речи от нахлынувших на него чувств. Когда он наконец смог заговорить, его голос звучал очень тихо.

— Я знаю, что причинил тебе боль, и очень сильную.

— Да нет же. — Она кивнула на свою руку, лежавшую у него на ладони. — Посмотри, мое запястье даже не покраснело.

Взглянув на ее маленькую ручку, так уютно устроившуюся на его большой, сильной ладони, он возразил:

— Я говорил о твоем сердце, о твоей душе… о Нью-Йорке. Я…

— Сет, — перебила она дрогнувшим голосом.

— Нет. — Он резко покачал головой, неожиданно решив высказать все, что сотню раз собирался сказать ей раньше. — Пожалуйста… выслушай меня.

Сет не отрываясь смотрел ей в глаза, молча умоляя позволить ему продолжить. Он хотел извиниться за все, что наговорил ей и натворил в Нью-Йорке, ему так нужно было получить ее прощение. И не важно, сколько времени на это потребуется, не важно, какой ценой, но он жаждал восстановить разрушенное.

Пенелопа молчала, и он тихо повторил:

— Пожалуйста, милая.

Неожиданно самым важным для него стало желание вернуть расположение Пенелопы. Но не ради дружбы с Джейком и, уж конечно, не из-за какой-то галантности. А для своего собственного спокойствия и достоинства.

Спустя мгновение Пенелопа согласно кивнула.

Он шумно перевел дыхание, с удивлением обнаружив, что, ожидая ответа Пенелопы, даже не дышал. С благодарной улыбкой он продолжил:

— Я наговорил много грубостей той ночью в Нью-Йорке, я был вне себя от ярости, но это, конечно, не оправдывает меня. Я был просто идиотом и никогда не прощу себя за то, что так жестоко обошелся с тобой. Мне нужно…

Он умолк, когда почувствовал, как рука Пенелопы выскользнула из его ладони. На мгновение его охватило гнетущее чувство поражения: показалось, что ей не нужны ни он сам, ни его извинения. Но когда он вновь ощутил ее мягкую, прохладную ладонь, когда их пальцы сплелись вместе, прилив новых сил дал ему возможность продолжать.

Глядя на шляпку, болтавшуюся между ними, и думая, что не видел ничего более прекрасного, Сет доверительно произнес:

— Я наделал много глупостей в своей жизни, но я жалею только о том, что причинил тебе столько боли. Я дал себе обещание, что если у меня появится случай исправить все, что я натворил по отношению к тебе, то я это обязательно сделаю. И поэтому я прошу тебя… — Он покачал головой и крепче сжал ее руку. — Нет. Я умоляю тебя простить меня, дать мне шанс все исправить. — Когда она открыла рот, Сет, испугавшись, что может услышать отказ, поторопился пояснить: — Я не прошу, чтобы мы снова стали любовниками, я даже не жду, что ты будешь относиться ко мне, как раньше. Все, чего я прошу, — это быть твоим другом.

Пенелопе вдруг стало душно, она с трудом верила тому, что слышала. Сколько раз она тоже молилась, чтобы получить возможность исправить ошибки, которые они совершили в Нью-Йорке… ради своего блага и ради Томми.

Она задумчиво смотрела на их соединившиеся руки, с удивлением заметив, что он поглаживает ее большой палец своим, совсем как тогда, в счастливые для них дни. Ее наполняло сожаление о потерянной любви, которая у них была и которой больше не будет. Она отвела взгляд от их сплетенных рук — слишком щемящим было зрелище — и уставилась на раскачивающуюся шляпку.

Сейчас он предлагал ей только дружбу, а это далеко не то, что пылкая страсть, которая соединяла их. Она вздохнула. Дружба. Этого должно быть достаточно. Возможно, их дружба будет расти, и со временем она сможет доверять ему настолько, что расскажет про Томми.

— Скажи «да», принцесса, — услышала она его нетерпеливый шепот.

Когда девушка подняла голову, чтобы ответить, слова замерли у нее на устах. Никогда, даже во время самых интимных моментов, она не видела у него выражения такой открытой ранимости. Он всегда был таким уверенным и казался непобедимым, и сейчас, увидев его полные неуверенности и надежды глаза, ей захотелось обнять его и прогнать прочь все страхи, как она делала с Томми, когда тот боялся. Нежность переполнила ее, и она громко воскликнула:

— Да. Я хочу, чтобы мы стали друзьями!

Сету страшно хотелось прижать Пенелопу к себе и кричать от радости, целуя ее нежные губы. Но если они согласились быть только друзьями и раз он сам хотел, чтобы их отношения никогда больше не перешагнули границ дружбы, то ему придется сдерживать свои порывы.

Он прошептал:

— Я благодарен тебе.

— Я очень рада.

Он принялся развязывать ленточку на ее пальце. И пока он это делал, каждый думал о своем, и оба подавляли безнадежное желание стать больше чем друзьями. Через несколько минут Сет освободил ее палец.

Нежно улыбаясь, он надел ей шляпу и завязал ленточки под левым ухом. Когда он расправлял бант, из коридора, нарушая тишину, донесся бой часов.

— Боже! Уже половина восьмого! Я не успею подготовиться к представлению. — Пенелопа быстро заперла дверь и потянула Сета к крыльцу. — Нам надо идти, скорее!

— Мы никуда не пойдем, пока ты не накинешь шаль, — заявил он, кивнув на ее оголенные плечи и руки. — Я не хочу, чтобы ты простудилась.

Она рассердилась, но он напомнил:

— Ты обещала выполнять мои требования, пока мы в Денвере, и я прошу тебя надеть шаль. — Он нежно сжал ее руку, державшую букетик цветов. — Я, кажется, когда-то подарил тебе зеленую кашемировую шаль, она подойдет к этому платью.

— Ты все еще хочешь заставить меня выполнять наш договор? — недовольно поинтересовалась она. — Я думала, раз уж мы друзья, то, может, забудем о нашей сделке?

Сет хмыкнул и покачал головой.

— Ну нет. Об этом не может быть и речи. Все наши соглашения остаются в силе, включая и то, что ты будешь моим камердинером и будешь отвечать каждый день на мой вопрос.

— Но…

— Никаких «но», никаких исключений. Правило номер один в дружбе: друзья всегда держат свое слово, и я ожидаю этого от тебя. — Нежно подтолкнув ее к двери, он добавил: — Накинь быстрее свою шаль. Мы опаздываем в варьете, ты помнишь?

Нахмурившись, она торопливо последовала его совету. Когда через минуту она вернулась с шалью на плечах, Сет галантно приподнял шляпу и предложил ей руку. Приняв ее, Пенелопа потянула его за собой.

К ее досаде, Сет едва не упал на лестнице и теперь плелся позади.

— Ради Бога, Сет! Нам понадобится целая ночь, если ты не торопишься. — Бросив на него раздраженный взгляд, она съехидничала: — Я думала, что с твоими длинными ногами… о Боже! — Пенелопа резко остановилась перед калиткой, досада у нее сменилась тревогой. — Ты же хромаешь! Почему ты не сказал, что у тебя болит нога?

— Потому что нога у меня не болит, — загадочно ответил он.

— Тогда почему ты хромаешь?

— Ты уже забыла о разговоре, который подслушала днем? — иронически улыбнулся он.

Пенелопа не забыла и сильно покраснела от возмущения:

— Я… я не подслушивала!

— Это ты сейчас так говоришь, — отозвался он, пропуская ее в калитку. — Ну ладно. Ради спасения нашей дружбы пойдем на компромисс. Скажем, что ты услышала разговор. — Он протянул руку. — Согласна?

— Ох, ладно, — отозвалась она, неохотно пожав его руку. — Я согласна. Но только потому, что сейчас у меня нет времени спорить. — Опустив руку, она проворчала: — Может, мы все-таки пойдем в варьете?

— Твое желание для меня закон. — С этими словами он повел ее вниз по улице так быстро, насколько позволяли ему натертые места.

Некоторое время они шли молча; она делала вид, что ее интересуют витрины магазинов на Блейк-стрит, он же терялся в догадках, что привлечет ее внимание, чтобы получить возможность продолжить их разговор.

Они прошли около квартала, прежде чем Сет увидел, как ее глаза округлились, а шаги замедлились. Когда она повернула голову, чтобы получше рассмотреть витрину, ее губы раскрылись и изогнулись в уголках. Улыбка была такой нежной и притягательной, что он с трудом отвел от нее взгляд, дабы посмотреть, на что же Пенелопа польстилась.

Это оказалась витрина мясной лавки, где висели окровавленный кусок говядины и два дохлых цыпленка. Он сморщил нос от отвращения и снова взглянул на Пенелопу. Она продолжала мило улыбаться.

Сет нахмурился. Может, она голодна? Может, она представляла цыпленка, приготовленного в винном соусе, и жареную говядину с хрустящим картофелем? Забеспокоившись, что Пенелопа, должно быть, голодала все это время, если смотрела на мясо в витрине так, словно это был показ парижской моды, он внимательнее проследил за ее взглядом.

И тогда сам улыбнулся. В нижнем правом углу витрины была приклеена афиша, объявлявшая о прибытии цирка в следующую субботу. Он прочитал красочный плакат, потом снова взглянул на Пенелопу, которая едва сдерживала волнение.

Охваченный нежностью, Сет мягко прикрыл рукой ее маленькую ручку, крепко державшуюся за него»

— Ты любишь цирк, милая? — тихо спросил он, слегка сжав ее руку.

— Да, но я не была там много лет.

Сет не пропустил грустной нотки, прозвучавшей в ее голосе, и заметил печаль, промелькнувшую на лице. Стремясь продлить неожиданную доверительность момента, он продолжил:

— А что тебе нравится больше всего?

— Слоны, — без колебаний ответила она. — Я всегда считала их добрыми и мудрыми.

Сет разглядывал изображение красиво украшенного слона в самом низу афиши.

— Похоже, это приятное животное, да? — Он наклонил голову и сощурился. — А знаешь что? Своими большими ушами и морщинистым хоботом он напоминает мне одного старого шахтера, с которым я когда-то ловил рыбу. Он был чудесным стариком, обожал ириски и орехи.

Пенелопа хихикнула и лукаво посмотрела на него.

— Мой папа говорил, что слоны напоминают ему двух старых дев, что жили по соседству. Они всегда одевались в серое, а свои сморщенные длинные носы совали в чужие дела. — Она улыбнулась, когда Сет громко захохотал. — Нам всегда было так смешно смотреть на животных и решать, кого из наших знакомых они напоминают. Моя мама упала бы в обморок, если бы слышала наше злословие.

— Похоже, вы были очень дружны с отцом, — заметил Сет, когда они пошли дальше.

— Да. К тому времени, когда я родилась, Джейку исполнилось четырнадцать, а нашей сестре Анне — восемнадцать, они были уже достаточно взрослые, чтобы интересоваться цирком. Но мой отец любил цирк, он обожал клоунов и воздушных акробатов. В четыре года он впервые привел меня в цирк. И я тоже полюбила его за красочность и волнение.

Она умолкла, пока они с Сетом переходили улицу.

— С того раза и до самой смерти моих родителей мы с отцом всегда вместе ходили в цирк, когда он появлялся в городе.

Сет нежно улыбнулся ей.

— Твой отец был замечательным человеком, да? Тебе, наверное, очень не хватает его.

— Да. После того как мои родители погибли во время пожара, я всегда успокаивала себя воспоминаниями о тех чудесных временах, когда мы ходили в цирк. — Она опустила голову, ее голос стал тихим и немного хриплым. — Я чувствовала себя такой одинокой и неуверенной, не зная, где мое место, что стала воображать, будто цирк был моей семьей, а слон — моим близким другом. Я представляла себя в нарядном золотисто-пурпурном костюме, разъезжающей на слоне по улицам каждого города в Америке, помахивая рукой восхищенной толпе.

Сет, тронутый ее неожиданным откровением, прошептал:

— Мне кажется, это была прекрасная мечта. А ты рассказывала о ней Джейку?

Она отрицательно покачала головой.

— Когда он приехал из Сан-Франциско, я сделалась такой несчастной, живя со своей слишком степенной тетей, и была так благодарна за его предложение взять меня с собой, что решила оставить все свои детские фантазии и поступать, как взрослая. Я хотела быть уверенной, что он никогда не пожалеет о своей опеке надо мной.

— Бедная принцесса! Так ты больше никогда не была в цирке?

— Через три месяца после того, как мы приехали в Сан-Франциско, в город прибыл маленький цирк. Джейк настоял, чтобы мы пошли туда, заявив, что я слишком серьезна для ребенка десяти лет и что мне нужно несколько уроков смеха. Когда я робко упомянула, как я люблю слонов, он признался, что сам питал к ним тайную страсть. — Она тихо рассмеялась. — Как ты думаешь, что он тогда сделал?

— Ну, зная твоего брата, наверное, что-то возмутительное.

— Вы только посмотрите, кто считает его возмутителем спокойствия, — поддразнила Пенелопа. — Он рассказал мне историю, как однажды стащил одежду посыльного и проник туда, где расположился цирк. Он сказал, что притворился голодным уличным мальчишкой и предложил дрессировщику помыть его слона в обмен на еду. Ему пришлось долго упрашивать, но дрессировщик в конце концов сжалился над ним. Джейк сказал, что это был самый лучший день в его жизни, несмотря на порку за то, что сбежал из дома и до полусмерти напугал нашу маму.

Она взглянула на Сета, ее лицо стало задумчивым.

— Тогда я поняла, что для меня оставаться ребенком естественно и что он не отправит меня назад к тете, сколько бы я ни веселилась.

Сет пожал ее руку.

— Джейк радовался, когда ты была рядом. И я не знаю никого, кто любит смешные розыгрыши более, чем твой брат.

— Кроме тебя, — возразила она, окинув его дерзким взглядом. — Никто не умеет веселиться лучше тебя.

Улыбка заиграла на его губах.

— В таком случае позволь показать тебе, как я могу веселиться, в цирке.

У Пенелопы радостно забилось сердце от его приглашения. Ей больше всего хотелось посмотреть цирковое представление. Она подумала, что никогда по-настоящему не увидит цирка, если не побывает там с веселым Сетом Тайлером, Пенелопа уже собиралась принять его приглашение, когда он произнес:

— Мы могли бы отправиться на пикник, а потом посмотреть дневное представление. Я доставлю тебя в варьете как раз вовремя, чтобы ты смогла успеть приготовиться к девятичасовому спектаклю.

Напоминание о варьете и об Адель мгновенно рассеяло ее радостное настроение. Конечно, она не сможет пойти. Глупо даже думать об этом, ведь Адель запретила ей встречаться с Сетом вне театра. Помня об этом, она отказалась:

— Я не могу, у меня репетиция. Да и Адель не позволяет своим актрисам общаться с мужчинами во время гастролей.

— Но я не просто какой-то мужчина, — настаивал Сет. — Следующие несколько недель я буду вашим боссом. Сомневаюсь, что она мне откажет, если я попрошу разрешения пригласить тебя.

У Пенелопы что-то тревожно сжалось в груди. Если Адель и не осмелится отказать Сету, то Пенелопа уж точно ощутит на себе ее недовольство и гнев. Эта ужасная женщина может не только лишить ее недельной платы, но главное, она может не позволить увидеться с Томми.

Пытаясь избежать такого поворота, она твердо произнесла:

— Было бы прекрасно пойти в цирк, но мне нужно учить роль. В следующую субботу мы даем новое представление.

Сет не остался глух к умоляющим ноткам в голосе Пенелопы, от него не ускользнуло, как у нее перехватило дыхание при упоминании Адель. В какой-то момент он собирался спросить девушку, что ее связывает с этой компанией, но передумал. Ему не хотелось разрушать робкое, заново возникающее доверие вмешательством в то, что, казалось, причиняет ей душевную боль, с которой она еще не готова делиться ни с кем. Сет также не хотел начинать спор, делая упор на то, что, будучи хозяином варьете, мог легко приказать Адель отложить премьеру, освободив следующую субботу для посещения цирка. И раз уж не осталось, ничего, что можно было сказать о цирке, он постарался переменить тему разговора.

— К слову о слонах и компании. Я заметил, что на афише художник изобразил тебя слишком пышнотелой.

— Ужасно, да?! — воскликнула она, с радостью ухватившись за новую тему. — Адель решила, что рисовать мой портрет у художника слишком дорого, и попросила его отпечатать плакаты, оставшиеся от прошлых представлений. Мне кажется, это портрет Катарины Контортины, акробатки, знаменитой тем, что играла «Дикси» на гармонике ногами.

Сет громко расхохотался.

— Катарина! Контортина! Ручаюсь, это ее настоящее имя! — Он снова рассмеялся. — Кстати, об именах, как ты стала Лорели Лерош?

Пенелопа с надеждой посмотрела на него.

— Это твой вопрос?

Он улыбнулся.

— Да.

— Адель вычитала, что мужчины на Западе обожают артисток с иностранными именами, и решила изменить мою фамилию на Лерош, чтобы сочеталось с ее французским дю Шарм. А Лорели… — она пожала плечами, — оно подходит к Лерош.

Они уже стояли перед салоном. Печально глядя на вращающиеся двери, она спросила:

— Могу я тоже задать тебе вопрос?

Он расплылся в улыбке:

— Говорят, что смена позиций — это честная игра, а я всегда предпочитаю играть честно. Спрашивай.

— Зачем ты купил салон? Это ведь трудно назвать выгодным вложением капитала. — Она показала рукой на здание.

— Но зато весело. — Он хмыкнул, видя выражение недоумения на ее лице. Он знал, что она обязательно спросит о покупке, и был готов к вопросу. — Меня всегда притягивал Запад, а прочитав в вечерней газете заметку о Денвере, я решил что-нибудь приобрести здесь. — Он оценивающе осмотрел ее с ног до головы. — Едва я взглянул на салон Шекспира, как понял, что это именно то, что мне нужно.

Майлс опаздывал, сильно опаздывал.

Ругая про себя своего безответственного сына, Адель торопливо писала на большом листе слова для загримированного и затянутого в корсет Берта, которым решилась заменить на сцене Майлса в его обычной роли героя-любовника.

Берт забыл слова и сейчас пытался импровизировать перед смущенной Лорели, потом он замер на месте, искоса поглядывая на плакат. Пробормотав что-то невнятное, он последовал указаниям Адель и заключил Лорели в объятия, заявляя о своей неумирающей любви громовым голосом, больше подходившим для воинских команд, чем для любовных признаний.

— Давай целуй девчонку — и делу конец! — заорал кто-то в зале.

— Эй, Лорели-конфетка! Иди сюда, мы покажем тебе, как это делает настоящий мужчина! — Вслед за этим выкриком раздались свист и громкие звуки поцелуев.

Стиснув зубы от злости, Адель швырнула плакат на пол. Куда подавался Майлс? Она мысленно просчитала возможные выходы из этой ситуации. Черт возьми! Из-за его безмозглой халатности пришлось отменить «Свадьбу феи», пьесу с пятью действующими лицами, где Берт играл две роли, и заменить ее «Балладой о Люси Мей», банальной музыкальной пьеской для трех актеров.

Спектакль «Свадьба феи» славился тем, что там можно было полюбоваться на ножки прелестной Лорели, и всегда собирал полный зал. И сегодня вечером театр был переполнен…

…Пока Сет Тайлер не объявил об изменении в программе. В ответ на разочарованные крики и топот толпы он щедро предложил вернуть стоимость входа в салон и выставить бесплатную выпивку тем, кто не пожелал смотреть другую постановку. Это предложение оказалось настолько соблазнительным, что Сет вполне мог продлить еще на один день контракт с театром для возмещения убытков. А этот лишний день означал разрыв контракта с театром Томбстона.

Окинув взглядом весьма поредевшую публику, где двое яростно спорили о муле по кличке Красавица Трикси, а многие дремали, Адель отвлеклась от мыслей о негодном Майлсе и занялась Сетом Тайлером.

Этот человек стал доставлять все больше беспокойств. Ее снова охватило негодование, когда она вспомнила ту собственническую манеру, с которой его рука держала Лорели за талию, когда они вместе вошли вечером в салон. Едва сдерживая ярость, она приказала этой маленькой потаскушке отправиться в гримерную, собираясь наказать за непослушание. Однако, когда она последовала было за ней, хозяин салона велел Адель остаться.

С надменным превосходством он указал на беспечность ее сына и ее собственную безответственность при выборе Майлса для охраны девушки. Напомнив, что компания развалится, если их звезда пострадает, а это весьма затруднит выплату долгов Майлса, тоном, не терпящим возражений, заявил, что отныне сам будет сопровождать Лорели. Она была не настолько глупа, чтобы не уловить скрытую угрозу в его голосе, и ясно видела хищный блеск в темных прищуренных глазах.

Галдеж и свист оторвали Адель от размышлений о Сете Тайлере и вернули к происходящему на сцене. Берт стоял на коленях перед Лорели, неуклюже поправляя парик на своем лысом затылке. Фальшивые волосы съехали набок, когда он снял шляпу, делая предложение Люси Мей, героине Лорели.

Адель шикнула на Берта, пытаясь предупредить, что у него парик съехал, набок, и в этот момент услышала приближающиеся сзади шаги. Быстро повернувшись и припав к полу, она выхватила небольшой пистолетик из кармана, вшитого в нижнюю юбку. Этот защитный рефлекс выработался у нее за долгие годы общения с различными подонками в Бостоне и Нью-Йорке. Но на сей раз в ее «талантах» не было нужды.

— Где тебя черти носят? — зло прошептала Адель, видя, как Майлс торопливо направляется к ней за кулисы. Споткнувшись о мешок с песком, он застонал:

— Я не виноват. Я был бы вовремя, если…

— Молчи, дурак! — приказала Адель. Его неряшливый вид вызывал в ней отвращение.

Майлс обычно начинал заикаться, когда волновался. Покраснев, он смущенно пригладил рукой растрепанные волосы.

Глаза у Адель сузились, когда ее взгляд остановился на расстегнутом жилете и торчащей рубашке.

— Вижу, ты опять шлялся по шлюхам. — Она презрительно хмыкнула. — Я думала, у тебя появилось хоть немного мозгов после того, как ты подцепил триппер от этой шлюхи в Сент-Луисе.

— Я не спал со шлюхами после Сент-Луиса, — с негодованием ответил он. — Вот почему я хожу к Алисе Сладкие Губы. Чтобы получить удовольствие, мужчине не обязательно с ней спать.

Адель криво усмехнулась, пряча пистолет обратно.

— Ну смотри, не забывайся, чтобы больше ничего не подцепить. В следующий раз я не выложу двадцать долларов за твое лечение, особенно после сегодняшнего.

Она неожиданно подскочила и грубо схватила его за ухо.

— Черт возьми, Майлс! — зашипела она. — Мы можем потерять контракт с Томбстоном. И все потому, что ты со своей бесценной писюлькой не можешь спокойно пройти мимо любой грошовой потаскушки.

Майлс уставился на мать, беззвучно раскрыв рот.

— Ну? — потребовала она. — Что разинул рот, как немая жаба? Скажи хоть что-нибудь.

Постепенно ошеломленное лицо Майлса стало возмущенным. Прижав к уху ладонь, он завопил:

— Это не моя вина!

Адель презрительно взглянула на него.

— Да?

— Это все Сет Тайлер! — оправдывался он. — Если бы он не заплатил Голди двадцать долларов, чтобы Алиса напоила меня до потери пульса, я бы там не уснул.

— Постой, дай разобраться, что ты там несешь, — перебила она. — Так ты говоришь, что Сет Тайлер сам подкупил Голди и Алису, чтобы они задержали тебя?

— Это мне сказала Голди. Она хохотала и вела себя так, словно все это было веселой шуткой. — Уголки его губ обиженно опустились. — Я сказал ей, что это совсем не смешно.

Адель была не слишком удивлена. Судя по поведению сегодня вечером, Сет Тайлер бросил ей перчатку вызова, оспаривая право владеть Пенелопой Пэрриш. Она не собиралась уступать или просто игнорировать этот вызов.

Победа останется за ней, даже если для этого придется пойти на убийство.

Глава 13

Было ровно семь утра, когда Пенелопа подошла к отелю, где жил Сет. Она прикрылась бесформенной коневой накидкой, которую обычно надевала для похода в прачечную, а лицо спрятала под широкими полями коленкоровой шляпки, что одолжила в гардеробе театра. В таком виде ей удалось пройти по улице, не привлекая внимания, разве только несколько прохожих скользнули по ней любопытным взглядом.

Оказавшись перед широким входом, она надвинула шляпу пониже и молча помолилась Господу, прося помочь и незаметно пройти через вестибюль. Она не сомневалась: если кто-нибудь в отеле узнает ее, то сплетни непременно достигнут ушей Адель, и кровь застыла у нее жилах от одной мысли о возможных последствиях.

Завершив короткую, но горячую молитву едва слышным «аминь», она полезла в сумочку и достала свою ленточку-талисман. Скрестив пальцы для пущей предосторожности, она толкнула большую стеклянную дверь и вошла.

Этим утром и Госпожа Удача, и Господь Бог были настроены благосклонно. Если не считать аккуратного клерка в красивой униформе, который был настолько погружен в свой журнал, что едва кивнул ей, вестибюль был совершенно пуст. Пенелопа облегченно вздохнула и разжала пальцы, молча поблагодарив судьбу, пока шла к центру красиво обставленного помещения.

«Американский дом», открывшийся всего год назад, как утверждалось в прессе, предоставлял самые лучшие условия для проживания в Колорадо, и вестибюль был роскошным подтверждением правоты этих слов. В нем стояла такая же прекрасная мебель, как и во многих первоклассных отелях на востоке страны, где Пенелопа когда-то бывала. Удобные кресла и диваны, обитые тканью разных цветов — от золотистого до темно-шоколадного, были расставлены по всему просторному помещению; пол покрывал красивый темный ковер. Ряды высоких узких окон, богато задрапированных чудесным коричневым бархатом, придавали вестибюлю изящную утонченность и совершенство.

Для Пенелопы, которая теперь радовалась, если в ее комнате была кровать без каких-нибудь гадких насекомых, изысканная элегантность этого отеля стала горьким напоминанием о счастливой жизни, которую она воспринимала как должное… и потеряла.

Остановившись на мгновение, чтобы насладиться окружавшей ее роскошью, она прошла к широкой лестнице и начала подниматься на второй этаж, где находилась комната Сета. Слегка прикасаясь к гладким перилам, она медленно поднималась по ступеням. Когда вестибюль скрылся из виду, радужные впечатления от прекрасной мебели внизу сменились тревогой и угрызениями совести.

Сама мысль о том, чтобы прийти в гостиницу к мужчине, который не был ее мужем, и исполнять обязанности его камердинера, должна была повергнуть ее в ужас. Согласно общепринятым нормам, которые ей были хорошо известны, настоящая леди упала бы в обморок в ту самую секунду, когда Сет сделал свое скандальное предложение. А если у упомянутой леди хватило сил собраться с духом после такого оскорбления, то она бы никогда не стала раздумывать, как поступить, а тем более соглашаться на такую позорную сделку. «Настоящая леди… никогда бы не позволила себе оказаться в такой ситуации», — заключила Пенелопа. Когда она шагнула на площадку второго этажа, ее вдруг поразила мысль об иронии судьбы: она, которая так гордилась собой, считала себя верхом совершенства и с легкостью осуждала других за малейшие промахи, теперь оказалась далеко не высоконравственной особой.

Ведь она не только обсуждала условия непристойного предложения Сета, но согласилась на них. И самое ужасное, что предстоящее возбуждало ее.

У Пенелопы тряслись поджилки, пока она шла по длинному коридору, ее губы беззвучно шевелились, когда она читала номера на дверях. Дверь комнаты Сета оказалась самой последней справа. Не желая беспокоить обитателей соседних номеров, она очень тихо постучала в дверь. Ответа не было.

Прижав ухо к темной дубовой двери, Пенелопа прислушалась. Тишина.

— Сет? — Она снова постучала, на этот раз более настойчиво.

Ответа вновь не последовало.

Недовольно фыркнув, она открыла сумочку и стала искать ключ. Отодвинув в сторону несколько смятых рецептов, неловко выронив на пол губную помаду и уколовшись о сломанную шляпную булавку, она наконец нашла ключ, который прилип к недоеденной конфете.

Пососав кровоточивший палец, она вставила вымазанный шоколадом ключ в замочную скважину и попыталась повернуть его.

Не получилось.

Пока Пенелопа возилась с замком, она услышала звук шагов в коридоре и плеск воды. Взглянув из-под низко надвинутой шляпы, она увидела портье, который поставил два ведра с водой и торопливо направлялся к ней.

Проклятие! Вне всяких сомнений, служащий заметил ее трудности с замком и спешил предложить помощь. Господи, а вдруг он постоянный посетитель варьете и узнает ее?

Она в отчаянии с силой повернула ключ вправо. С громким щелчком замок открылся. Пенелопа в мгновение ока проскользнула в темную комнату и захлопнула за собой дверь, отгородившись не только от любопытных глаз портье, но и от света в коридоре.

Облегченно вздохнув, она закрыла глаза и прислонилась к двери, прислушиваясь к бешеному стуку своего сердца. Когда пульс стал нормальным, она открыла глаза и начала осматриваться.

Солнечные лучи едва проникали в помещение по краям плотно задернутых штор, создавая неясные блики на темной мебели. С кровати, смутно видневшейся в глубине затемненной комнаты, доносилось тихое сопение.

— Сет? — прошептала Пенелопа. Ее глаза, привыкшие к темноте, различили контуры его тела.

В ответ снова раздалось сопение.

Словно исследователь, потерявшийся в темной пещере, Пенелопа двинулась в темноту, намереваясь открыть шторы. Пробираясь вперед, вытянув перед собой руки, она поскользнулась и упала на колени на груду чего-то мягкого.

Отделавшись легким испугом, Пенелопа принялась ощупывать, на что приземлилась. Словно слепой, читающий книгу Брайля, она пробежала пальцами по мягкой шелковистой материи. Судя по очертаниям и по выработке ткани, это были брюки Сета.

Отбросив их в сторону, она потянулась и ощупала ворох материи перед собой. Она могла побиться об заклад на свою счастливую ленточку, что это остальная одежда, в которой он был прошлым вечером. Сет явно не лукавил, когда говорил, что ему нужен камердинер.

Наконец Пенелопа благополучно добралась до окна и отдернула шторы. Яркий солнечный свет наполнил комнату, разогнав темноту и оживив ее богатое убранство.

Закрепив оливковые бархатные шторы золотыми кистями, она повернулась, чтобы разбудить Сета. То, что она увидела, поразило ее.

Нежась в теплых лучах утреннего солнца, Сет, совершенно голый, лежал, раскинувшись поперек кровати. Он был прекрасен в своей наготе, с длинными стройными ногами и крепкими мускулами.

Поборов стыдливость, которая напоминала ей, что неприлично подсматривать за обнаженным мужчиной, она подошла поближе к кровати. Он не шевельнулся при ее приближении, и она замерла, восхищенно глядя на его стройное тело.

Он казался таким красивым и соблазнительным, таким неотразимым, что ей потребовались все силы, чтобы не дотронуться до его могучей спины. Сет лежал на животе, подложив руку под голову, загорелая щека покоилась на ладони, и весь его вид напомнил Пенелопе картину, изображавшую Аполлона, спящего на цветочном лугу.

Словно у прекрасного бога солнца, черты лица Сета были сочетанием строгих линий и изящно очерченных углов, придавая его внешности одновременно возвышенную утонченность аристократа и грубую приземленность. Его ресницы, невероятно темные в сравнении с волосами, лежали полукругом на смуглых щеках. Не в первый раз Пенелопа поймала себя на том, что завидует их длине.

Она довольно долго стояла так, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку спящего Сета. Сколько раз за последние два с половиной года она представляла Сета лежащим рядом с собой, именно таким, каким он был сейчас.

Во сне Сет застонал и повернул голову, длинная прядь волос упала ему на лоб.

Нежно улыбнувшись, она наклонилась и осторожно убрала ее назад, тихо погладив разметавшиеся на подушке пшеничные волосы. Как она любила его великолепную гриву, любила гладить эти мягкие блестящие волосы; ей нравилось, когда они волнами ниспадали на его широкие голые плечи.

В неожиданном порыве, забыв о сдержанности и осторожности, она тихонько провела рукой по шелковистым волосам, пальцы прикоснулись к его шее, нежно лаская его от затылка до плеч.

В ответ он тихо застонал и выгнулся под ее рукой, на губах заиграла сладострастная улыбка.

Эта улыбка обожгла Пенелопу с такой силой, что у нее едва не подкосились ноги. Даже во сне Сет Тайлер излучал невероятную, завораживающую чувственность, и она была готова отбросить остатки своей гордости и умолять его о любви.

Тягучий жар разлился в низу ее живота, когда она представила себя обнаженной в его объятиях. Она вдруг страстно захотела почувствовать на себе его тело, его влажную от пота кожу, когда он проникал в ее мягкую женскую плоть. Ей захотелось ощутить прикосновение его губ, поглотить его стоны блаженства, когда он все глубже вонзался в ее трепещущее тело. Она жаждала вновь услышать его любовные признания, как в прошлом, когда их тела сливались в восторженном экстазе.

У Пенелопы перехватило дыхание, когда от вожделения повлажнели ее панталоны. Словно почувствовав ее страстное желание, Сет вновь глухо застонал и выгнулся на кровати.

Остатки благоразумия покинули Пенелопу, и она томно застонала в ответ. Потеряв власть над собой, движимая одними инстинктами, она слегка коснулась пальцами его спины. Ее дыхание участилось, когда она провела рукой по его ягодицам.

Снова и снова она нежно дотрагивалась до его кожи и гладила, дрожа от силы своей собственной страсти, когда он непроизвольно вздрогнул всем телом и застонал громче под ее ласками. Он всегда был отзывчивым на ее прикосновения и без стеснения выражал свое удовольствие. Пенелопа затрепетала от своей власти над его телом, вдохновленная сознанием, что он с готовностью отдает ей не только свое тело, но и душу.

Неожиданно он что-то неразборчиво зашептал, и ее рука застыла, виноватый взгляд скользнул от податливого тела к лицу. Ожидая, что он откроет глаза и начнет обзывать ее бесстыдной потаскушкой, она застыла, не смея шелохнуться от смущения.

Однако он спал и лишь изредка издавал тихие стоны. Облегченно вздохнув, она попыталась успокоиться, обуздать свои любовные порывы.

Ей это почти удалось. Но едва ее сердце успокоилось, он снова прошептал, на этот раз более отчетливо и призывно:

— Пенелопа.

В его голосе было столько страсти, желания, столько нежности, что ее чувства вспыхнули с новой силой.

— Пенелопа, — снова выдохнул он. Словно кот, наевшийся сливок, он удовлетворенно вздохнул и медленно облизал языком губы.

Ее губы затрепетали и запылали в ответ на его призыв, это его движение напомнило ей о тех временах, когда он целовал ее. Жадно глядя на его рот, она отчетливо вспомнила каждый нюанс незабываемых поцелуев, когда его теплые и трепетные губы прикасались к ней, когда он обольстительно раскрывал своим языком ее губы и не спеша обследовал контуры ее рта.

Пенелопу охватило нестерпимое желание прикоснуться к его губам, убедиться, остались ли они такими же мягкими и податливыми. Она быстро наклонилась и легко провела пальцем по его губе.

Хрипло застонав, он открыл рот, и когда вздохнул, она почувствовала на своей руке его горячее дыхание.

Он еще не проснулся.

Приободренная его глубоким сном, Пенелопа вновь прикоснулась к его пухлой нижней губе.

Тихо застонав, Сет вдруг захватил ее палец губами, как делал сотни раз прежде, когда она проводила пальцем по его губам, восхищаясь их совершенной формой. Это повергло ее в трепет.

Страстное и горькое томление переполнило Пенелопу, и она убрала прядь волос с его щеки. Она нежно коснулась его за ухом, потом провела пальцем по ушной раковине… еще одна интимная привычка, оставшаяся от тех счастливых дней. Ему всегда нравилось, когда она так дотрагивалась до его уха, это чувственное прикосновение сводило его с ума.

Кажется, многое совсем не изменилось. Его тело выгнулось, непроизвольно содрогнувшись, он снова что-то прошептал. Улыбнувшись, она скользнула пальцем от уха к его мощному подбородку. Однажды, когда они гадали, на кого будут похожи их дети, она спросила, от кого он унаследовал такой красивый подбородок. Но тогда ему удалось уклониться от ответа, как, впрочем, и на все вопросы относительно его самого.

Он все время отвлекал ее внимание или менял тему разговора.

Ее рука застыла, когда она неожиданно поняла, как мало знает о Сете. Хотя она знакома с ним половину своей жизни, похоже, ей ничего о нем неизвестно. Ей стало не по себе, когда она осознала, какой самоуверенной была в отношениях с ним. За время их короткого ухаживания и еще более короткой помолвки она была так занята своими успехами на сцене, что не могла говорить ни о чем другом.

А он поддерживал ее самолюбование, восхваляя ее талант, заворожено восторгаясь всем, что она говорила или делала. В своем тщеславии она воспринимала его заботу и внимание как должное, как доказательство его любви к ней. Теперь она думала, а не был ли это способ избежать расспросов о собственной персоне?

Она знала, что он не получил привилегированного аристократического воспитания, хотя многое потом изменилось в его манерах и привычках. Пенелопа неожиданно нахмурилась. Может, все насмешки, которыми она осыпала его долгие годы, то, как она высмеивала его ошибки в речи, упрекала за использование не той вилки во время обеда, задевало его гораздо глубже, чем ей казалось?

Она замерла, уставившись в пространство, пораженная до глубины души, припомнив, как ужасно обращалась с ним, когда брат приглашал его в дом.

Честно говоря, всего только пять лет назад она стала замечать в нем ум. Именно тогда о нем начали отзываться как о культурном, воспитанном джентльмене. До сих пор она не понимала, каким в действительности необыкновенным человеком он был, если сумел так измениться.

Чувство вины обожгло Пенелопу. Разве когда-нибудь она удосужилась сказать Сету, что восхищается им, что он вдохновляет и волнует ее? Разве она хоть раз поблагодарила его за то, что он великодушно прощал все ее несправедливые нападки и обвинения?

Хотя бы однажды она нашла время подумать о своем поведении и извиниться за что-нибудь?

Пенелопа вздохнула, крайне недовольная собой. Печально, но ответ на все вопросы один — нет. И все же несмотря на ее эгоизм, Сет любил ее. Она не заслуживала такого подарка судьбы, теперь это ей понятно. Но подобно принцессе, как Сет с братом ее называли, она бездумно принимала его обожание как должное, как и все остальное в своей сказочной жизни.

О! Если бы можно было вернуться назад. Все обернулось бы по-другому… лучше. Прежде всего она сама стала бы лучше.

Закрыв глаза, Пенелопа молча кивнула: если бы случилось чудо и ей удалось вернуть любовь Сета, она стала бы обращаться с ним с тем уважением, которого он заслуживает. Она обязательно узнает, откуда он родом, каковы его планы на будущее, что приносит ему радость, что вселяет страх. Не важно, если вначале он будет сопротивляться, она вытянет из него все о его жизни. И не имеет значения, если что-то в его прошлом окажется отталкивающим, она примет все как есть: ведь время превратило его в такого необыкновенного человека. И самое главное, она больше не будет легкомысленно относиться к его любви, а станет беречь ее, как бесценную редкость, пестовать, как любимое дитя. Она сумеет стать достойной его.

Переполненная болезненными размышлениями, Пенелопа открыла глаза и с тоской взглянула на спящего Сета. Ее поразило выражение его лица, такое сладострастное и полное откровенного желания… Но еще больше поразило то, что именно она оказалась невольной причиной этого. Пока она думала о том, как несправедлива была к Сету, ее руки ласкали его ягодицы, поглаживали длинную гибкую спину. Испугавшись, она быстро убрала руки.

Боже милостивый! Что же она сделала с бедным мужчиной! Инстинктивно, словно это было для нее обыденным занятием, она легко довела его до сильного возбуждения, что сделало бы честь любой из девиц салона Голди. Пенелопа с тревогой посмотрела на выгнувшееся тело Сета. Возможно, она не только действовала как распутница, если совсем забыла о пристойности; вероятно, она и была распутницей.

Словно в доказательство ее безнравственных наклонностей Сет прошептал ее имя и повернулся на бок, наглядно демонстрируя свое возбужденное состояние.

У Пенелопы от изумления приоткрылся рот. Она невольно наклонилась, чтобы рассмотреть его получше. Его мужская мощь поразила ее. Те три раза, которые они провели во взаимных ласках и неге, она так стеснялась, что лишь робко коснулась его однажды в темноте. Оберегая ее скромность, Сет гасил свет, что лишало ее возможности увидеть его обнаженное тело. Но этим утром ей удалось рассмотреть все!

Страсть, горячая и безумная, охватывала ее, пока она созерцала результат своих бесстыдных действий. Тут его рука, которая лежала на животе, непроизвольно сжимаясь и разжимаясь, скользнула вниз и прикоснулась к затвердевшей плоти. С тихим стоном он ласкал сам себя.

— Пожалуйста, милая, — хрипло умолял он, потом его рука соскользнула и вцепилась в сбившуюся под ним простыню. Пенелопа почувствовала, как ее самое интимное место стало влажным от желания, когда она представила его твердую мужскую плоть внутри себя. Ноги у нее подкосились, и она опустилась на кровать рядом с ним.

Они лежали так довольно долго; она вдыхала его мужской запах, а он снова и снова тихо шептал ее имя.

Покоренная его волнующей близостью, Пенелопа закрыла глаза, погрузившись в приятные воспоминания. Почти три года назад они лежали вот так же и строили воздушные замки.

Какие у них были восхитительные планы! Они будут зимой кататься на коньках в Санкт-Петербурге, весной — целоваться под мостами в Венеции. Летом они собирались резвиться на теплых морских берегах Греции. С наступлением осени поплывут вниз по Нилу и будут есть сушеные фиги, которые купят на базаре в Каире.

Так они мечтали, увлекаясь безудержным полетом своих фантазий, и их разговор от безобидных дневных приключений переходил к бурным любовным ночам. Сет с обворожительными пикантными подробностями описывал, как он собирается доставлять ей удовольствие.

Эти сладостные воспоминания и его тихий шепот снова разожгли неудержимую страсть в Пенелопе. Неожиданно забыв обо всем, кроме желания вернуть то чудесное время, она всем телом прижалась к Сету.

С хриплым возгласом Сет схватил ее и сжал в объятиях. Ощущение его твердой сильной плоти, настойчиво пробивавшейся через смятые юбки, быстро вернуло ее в реальность, заставило понять, что сейчас она может окончательно потерять свое достоинство.

Вспыхнув от досады и сознавая, что сама виновата, Пенелопа попыталась вырваться. Но он еще крепче прижал ее к себе.

От страха у нее пропал голос, в глазах застыл ужас.

Он проснулся.

Глава 14

Он еще спал. Слава Богу, он еще спал. На губах Сета появилась довольная улыбка. Конечно, ему только показалось, что он проснулся, ведь Пенелопа была в его объятиях. А это могло быть только во сне. Правда, минуту назад она была совершенно обнаженной, а не в уродливой накидке и чудной шляпе. И на лице у нее была притягательная улыбка, а не испуг, как сейчас.

Ну что ж, такова переменчивая природа сновидений. Без сомнения, его воображение могло нарисовать весьма интересные картины с участием и этого образа Пенелопы, раскрасневшейся и одетой как буфетчица. К счастью, эта появилась тогда, когда исчезла другая Пенелопа, соблазнительная и чувственная.

Сет со стоном закрыл глаза и выгнулся, призывая ее продолжить свою приятную игру.

Она вскрикнула и стала вырываться.

Глаза Сета широко распахнулись. Какое-то время он просто лежал и недоуменно смотрел на нее, не понимая, где сон, а где реальность.

Пенелопа, однако, быстро оправилась от минутного затмения. Ей хотелось умереть от стыда. Закатить глаза, вытянуться и смиренно принять смерть. Вырвавшись из его крепких рук, она соскочила с кровати и отбежала на несколько шагов.

Слишком униженная, она не осмелилась посмотреть на него и уставилась на пестрый ковер, лежавший на полу. Нужно что-то сказать, как-то объяснить свое появление в его постели.

Но что? Как ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Она нервно водила носком потертого ботинка по ковру. Сказать правду совершенно невозможно. Она могла представить его реакцию, если признается, что сама привела его в такое возбужденное состояние. Зная характер Сета, можно было догадаться, что он предложит ей завершить начатое. А если от одного взгляда на его прекрасное тело ее бросало в дрожь, то вполне вероятно, что она согласится.

Так что же делать? Она украдкой на него взглянула. Он смотрел на нее, и на ее лице отразилось полнейшее замешательство.

— Пенелопа? — хрипло произнес он.

Она выпалила первое, что пришло на ум:

— Ты набросился на меня!

К ее изумлению, он густо покраснел. И тут Пенелопу осенило. Молясь, чтобы охватившее ее чувство вины не отразилось на лице, она собралась с духом, как отважная девушка в одной из ее лучших ролей, и произнесла:

— Как ты осмелился тянуть меня в постель, словно я одна из твоих… твоих потаскушек!

— Правда? — ошеломленно спросил он.

Пенелопа подавила довольную улыбку и кивнула:

— Да. Ты стонал и бормотал всякие непристойности во сне. Когда я попыталась разбудить тебя, ты меня схватил.

Сет почувствовал, как краска еще сильнее заливает его лицо, когда представил, что могла увидеть Пенелопа, войдя в комнату. Он, должно быть, был похож на похотливого сатира. Черт, да он себя так и чувствовал. Изумленный и пристыженный, он отвел взгляд в сторону.

Господи! Что на него нашло? Он всегда гордился своей искушенностью в любовных играх и никогда не прибегал к силе, чтобы заманить женщину в постель… не важно, происходило это наяву или в его эротических снах. У него вырвался тихий стон. Его страсть к Пенелопе оказалось гораздо труднее контролировать, чем он ожидал. Но в этом он постарается разобраться позже. А сейчас надо как-то выпутаться из унизительной и щекотливой ситуации.

Сначала нужно принести извинения, это совершенно ясно. Затем подумать, как «объяснить свое поведение, не признаваясь в сильной страсти к ней. Но как?

Он задумался на мгновение. Непохоже, чтобы Пенелопа не знала о его чувственной натуре… если, конечно, не забыла об их любовных утехах. Задетый таким предположением, Сет исподлобья посмотрел на нее.

У нее было спокойное и торжествующее выражение лица. Исчезла оскорбленная невинная девушка, на ее месте стояла сдержанная женщина, которая выглядела так, словно только что совершила удачную кражу драгоценностей.

И теперь, поразился он появившемуся подозрению, хочет свалить вину за кражу на него. Он прищурился, заметив проскользнувшую у нее самодовольную улыбку. К тому же она выглядела скорее виноватой, а не возмущенной, когда он проснулся и обнаружил ее в своих объятиях.

Может, она и спровоцировала его?.. Сет задумался. Надо проверить. Словно забыв о своей наготе, он непринужденно заложил руки за голову и зевнул.

— Я набросился на тебя? Хмм…

Вновь появилась негодующая невинность.

— Да, ты! И после такого бесстыдного поведения, надеюсь, ты будешь соблюдать приличия и прикроешь свою… свою наготу и извинишься! — Тут она обвиняющим жестом указала на его возвышающийся член.

О, она была великолепна, прекрасно играла свою роль. Сдержав желание рассмеяться над этим спектаклем, он проследил, куда указывал ее палец, и посмотрел на низ своего живота.

— Это называется пенис. А его возбужденное состояние — эрекцией. — Сгорая от жгучей страсти, он решил преподать ей урок за то, что она довела его до такого состояния. — Прошлой ночью ты была крайне озабочена, чтобы я не подцепил сифилис.

Тут он провел рукой по всей длине пениса, выставляя напоказ безупречно гладкую кожу мужской плоти.

— Посмотри получше, принцесса. Как ты сама можешь убедиться, я совершенно здоров. И я просто переполнен силой и желанием.

Пенелопа следила, как его пальцы скользили по гладкому стержню, и в выражении ее лица не было никакой застенчивости или негодования. Ее взгляд сделался смелым и открытым. От этого взгляда Сета охватило нестерпимое желание затащить ее снова в свою постель и целовать до тех пор, пока единственным оставшимся у нее словом будет еле слышное «да».

Подумать только, одним взглядом Пенелопа повернула против него его же оружие, именно он, а не она испытал неловкость. Разозлившись на себя за полную потерю самообладания, он ядовито добавил:

— Конечно, после того как ты сделала бог знает что с моим телом, пока я спал, ты все знаешь о силе моего желания.

Это замечание вывело Пенелопу из себя. Задохнувшись от неподдельного возмущения, она буквально выкрикнула:

— Да ты неисправимый негодяй!

— Да. А ты опоздала сегодня. — Он кивнул на часы, стоявшие на столике рядом с кроватью. — Уже семь двадцать.

— К твоему сведению, я пришла ровно в семь. И не моя вина, что ты не просыпался.

— Ровно в семь, говоришь? — Сет сел. Скрестив руки на груди, он поинтересовался: — А что же ты делала в эти двадцать минут?

Пенелопа выглядела такой виноватой, что у него не осталось никаких сомнений. Он оказался прав, она некоторым образом спровоцировала его нападение.

Пенелопе хотелось убежать и спрятаться, скрыться от его взгляда.

— Я же сказала, что пыталась разбудить тебя! — повторила она.

— Надо отметить, ты прекрасно справилась. Если и все остальные обязанности ты будешь исполнять с таким рвением, то мне, вероятно, придется уволить Ропера и взять тебя вместо него.

Пенелопа прикусила язык, чтобы не отвечать на его выпады. Если она начнет спорить, то может остаться здесь на весь день, пока он будет сравнивать ее умение с совершенным мастерством Ропера. Но будь она проклята, если задержится в этой комнате хоть на секунду дольше, чем необходимо.

Решив приступить к выполнению обязанностей камердинера, она преднамеренно пропустила мимо ушей его последнее замечание и спросила:

— Что делает Ропер после того, как разбудит тебя?

— Он готовит мне одежду. Ты найдешь несколько костюмов в гардеробе. Затем он вызывает одну из горничных, чтобы мне принесли кофе. Я люблю крепкий черный кофе с имбирным печеньем. Но тебе не надо беспокоиться об этом. Мне каждое утро в семь тридцать присылают поднос с едой. Пенелопа кивнула.

— Прекрасно. Что еще?

Сет убрал за ухо прядь волос.

— Он раскладывает мои бритвенные принадлежности, ты найдешь их в верхнем ящике комода, а затем готовит ванну. Пока такое достижение, как водопроводная вода, еще не пришло в Денвер, я попросил, чтобы ванну и воду приносили мне в комнату вместе с завтраком.

— Ты моешься здесь? — спросила Пенелопа, смутившись от перспективы, что придется еще некоторое время провести в обществе голого Сета. К своему замешательству, она обнаружила, что вид этой гладкой золотистой кожи оказывал на нее странное воздействие. Ее ладони горели от желания снова прикоснуться к ней.

— А где еще мне принимать ванну? — парировал он. Похлопав ладонями по юбке, чтобы избавиться от опасного желания, она направилась к гардеробу.

— В рекламе этого отеля утверждается, что здесь на каждом этаже есть ванная комната, — сказала она, открывая дверцы шкафа.

— Все верно, — подтвердил он. Пенелопа сняла с вешалки бордовую рубашку и темно-синий халат.

— Так разве не легче принять ванну там? Для нее было бы легче.

— Может быть. Но я люблю понежиться в воде, что совершенно невозможно, когда другие жильцы будут стучать в дверь и торопить меня.

Пенелопа чуть не застонала вслух. Он любит понежиться. Прекрасно. Можно только представить, как подействует на нее вид этих мускулов, блестящих от воды и мыла.

Не успела она оправиться от смущения, как в дверь постучали.

— Портье, сэр!

— В обязанности камердинера входит отдавать распоряжения слугам, — сказал Сет.

Пенелопа повернулась, в панике глядя на него, в то, время как он прикрывал себя пушистым покрывалом в зеленую, золотистую и коричневую полоску. Она надеялась, что если спрячется за высоким шкафом и будет молчать, то портье не заметит ее. Но если Сет хотел, чтобы она отдавала распоряжения портье…

— Я не могу, — пролепетала она.

— Уверен, что сможешь. Нужно всего лишь открыть дверь и указать портье, куда поставить ванну. Все остальное он сделает сам.

— Дело не в этом. Если только Адель узнает, что я была здесь сегодня утром, она… — Пенелопа резко замолчала.

— Что Адель? — мягко спросил Сет. От него не укрылся ее ужас перед Адель.

— Н-ничего, — заикаясь, ответила она и стала с усердным вниманием рассматривать шелковый халат, который держала в руках. — Она будет ворчать на меня, только и всего. Она требует, чтобы ее актеры вели себя скромно.

Сет громко фыркнул.

— Если Майлс является ярким образчиком ее понятия о скромности, думаю, она и глазом не моргнет, когда узнает, что ты была у меня.

— Майлс ее сын. На него правила не распространяются, — униженно произнесла она. — Кроме того, он мужчина. А как тебе известно, общество более терпимо к проявлениям мужской нескромности.

Снова раздался громкий стук в дверь, сопровождаемый нетерпеливым возгласом:

— Это портье, мистер Тайлер!

— Сейчас! — крикнул в ответ Сет, не сводя глаз с лица Пенелопы. Она была готова расплакаться. Чувствуя себя великаном, который сильно напугал ее, он поманил девушку к себе.

Пенелопа послушалась, но вид у нее был такой, словно она шла на смерть.

Сет потянулся и взял халат из ее рук.

— Я сам открою дверь. А ты подбери, что мне надеть.

Радостная ответная улыбка наполнила нежностью сердце Сета. Это была настоящая улыбка, так она улыбалась ему во время ухаживания и их помолвки. От этой улыбки у него перехватило дыхание и засосало под ложечкой. Приглушенно прошептав ее имя, он непроизвольно схватил ее за руку и притянул к себе.

— Сет? — тихо произнесла она.

Изо всех сил стараясь удержать себя в руках, он взял ее красную уродливую шляпу и надел ей на голову.

— Твоя шляпа, — пояснил он, радуясь, что его голос оставался спокойным.

Когда он завязывал широкие ленточки под ее подбородком, то случайно коснулся щеки. Ее кожа была такой же гладкой и нежной, как прежде, он не смог удержаться и погладил ее щеку.

Пенелопа тоже ощутила магию их близости, она вздохнула и прижалась щекой к его ладони. Сет едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия и не поклясться в вечной любви.

Но вечной любви для них не было.

Щемящее чувство потери охватило Сета, он убрал от ее лица задрожавшую руку и показал на гардероб.

— Иди туда, — приказал он хриплым голосом.

Наградив его сердечной, благодарной улыбкой, Пенелопа поспешила через комнату к шкафу. Немного успокоившись, Сет встал с постели и накинул халат. Прихрамывая, он направился к двери.

Когда Сет взялся за блестящую бронзовую ручку, то остановился, чтобы бросить взгляд туда, где Пенелопа возилась с одеждой. Даже бесформенная накидка не могла скрыть восхитительной стройности ее фигуры.

Нахмурившись, он прошептал:

— Ссутулься!

Она посмотрела на него так, словно он сошел с ума.

Наклонившись сам, он повторил:

— Пригнись, ссутулься!

Заинтригованная, она слегка согнулась, создав видимость горба.

— Прекрасно. Так и постой, — с этими словами Сет открыл дверь.

— Простите, что заставил вас ждать, джентльмены, — извинился он, отступив в сторону и пропуская в комнату портье и его свиту. — Пожалуйста, поставьте ванну вон туда. — Он указал на место в углу комнаты подальше от Пенелопы.

Ворча под тяжестью своей ноши, портье и помощник пронесли ванну в указанное место; за ними следовали трое служащих с полными ведрами горячей воды. Завершал эту процессию официант, который принес поднос с кофе и пирожными.

Поставив поднос с едой на маленький столик возле окна, официант подождал, пока помощник портье установит ванну. Затем оба мужчины вышли из комнаты.

Оставшиеся служащие по указанию портье готовили ванну для Сета. К несчастью, они заметили Пенелопу, когда наливали воду, и теперь бросали любопытные взгляды в ее сторону.

Решив, что лучше в зародыше пресечь их любопытство, Сет спросил:

— Полагаю, вы все знакомы с миссис Грубер?

Портье выпрямился.

— Не могу сказать наверняка. — Он вежливо кивнул стоявшей возле шкафа фигуре: — Мое почтение, мадам.

Сет увидел, как Пенелопа замерла, но она не успела ничего ответить, как он пояснил:

— О, она вас не слышит. Она почти совсем глухая. Нужно стоять рядом и кричать ей в ухо, если хотите поговорить с ней. — Он пожал плечами. — Иногда она может услышать. Но к ней лучше не подходить. Она бывает опасной.

— Опасной, сэр? — удивился портье. Бросив сочувственный взгляд на поникшие плечи Пенелопы, Сет заметил:

— Похоже, миссис Грубер немного нервничает. Вам, джентльмены, пожалуй, лучше уйти.

Этого замечания оказалось достаточно, чтобы все четверо быстро направились к двери. Едва они вышли в коридор, Сет остановил их:

— Джентльмены?

Они замерли.

— Я попрошу миссис Грубер звонить три раза, прежде чем она покинет мою комнату. Если вы немного подождете, то вполне безопасно можно будет убрать ванну. Только не входите, пока не услышите три звонка или пока я сам не позову вас.

Послушно закивав головами, служащие торопливо удалились.

Когда дверь за ними закрылась, Пенелопа повернулась и посмотрела на Сета, ее тело сотрясалось от смеха.

— Браво, Сет! Как тебе удалось все так складно сочинить?

Сет озорно улыбнулся.

— Думаю, у меня талант.

Она с нежностью посмотрела на него.

— И выдающийся талант. Ты сделал из меня такое чудовище, что эти бедняги будут разбегаться в разные стороны, едва завидев красную шляпу.

Тут до нее дошло, зачем он так сделал.

— Боже, Сет! Ты сочинил эту нелепую историю, чтобы защитить меня! Ты хочешь сохранить мое инкогнито!

Сет слегка пожал плечами и попробовал воду.

— Ты не принесешь мне мыло с туалетного столика?

Пенелопа улыбалась, с поспешностью выполняя его просьбу. Хотя он всеми силами пытался отрицать, что его душа тянулась к ней, это было очевидно. Что до ее собственного сердца, то бесполезно отрицать, что Сет Тайлер был для нее единственным мужчиной.

Улыбка исчезла с ее лица, когда она посмотрела на разбросанные на мраморном столике щетки для одежды, кисточки для бритья, мужские расчески. Сет, может быть, и ее мужчина, но он совершенно ясно показал, что она не его женщина. Он хотел видеть в ней только друга.

Но правда ли это? Рука, потянувшаяся к мылу, застыла в воздухе. Вряд ли мужчина будет во сне мечтать о женщине, которую считает только другом. Он не станет страстно шептать во сне ее имя. И вряд ли на друга смотрят с такой неприкрытой страстью, как смотрел на нее Сет, когда прикоснулся к ее щеке.

Одно воспоминание о горящих огнем глазах Сета согрело Пенелопе душу. Он все еще хотел ее, это очевидно.

Желанная. Все внутри у нее затрепетало. Да, он хотел ее. Но желать женщину еще не значит любить ее.

«Но с желания все начинается», — с оптимизмом подумала она.

Позади раздался плеск воды, а потом тихий стон, когда Сет погрузился в ванну. В душе у нее зародилась робкая надежда, и Пенелопа, взяв кусок мыла, сняв с головы уродливую шляпу, повернулась к мужчине, чью любовь решила вернуть.

Он желал ее. Возможно, если она не будет отталкивать Сета от себя, его физическое влечение перерастет в более глубокое и сильное чувство. Может, потом его чувства созреют и превратятся в любовь. И она сделает все, что в ее силах, чтобы взрастить эти нежные ростки.

Улыбнувшись своим мыслям, Пенелопа подошла к Сету. Он сидел в ванне, прижав колени к подбородку, все его мускулы были сильно напряжены. Глаза под упавшими на лицо светлыми волосами были закрыты, а лицо искажено от боли.

Горячая вода оказывала на его растертую в кровь кожу такое же действие, как раскаленные угли. Если бы в комнате не было Пенелопы, он бы выскочил из ванны и просто протерся губкой. Но конечно, он не мог поступиться своей мужской гордостью в ее присутствии. Пенелопа присела рядом с ванной.

— Сет? Что случилось? — спросила она, нежно заправив его волосы за уши.

Жжение стало более терпимым, и он мог честно признаться:

— Все в порядке. Просто кожа стерта от верховой езды.

Ее лицо сделалось пунцовым, как закат в прериях.

— Ох… думаю, это очень больно. — Она уставилась на мыло, которое держала в руках.

Сет улыбнулся, подумав, как она очаровательна в своем смущении.

— Да, но я все равно буду ездить верхом.

В ответ на ее молчание он пошутил:

— Если, конечно, я не сморщусь, как чернослив, дожидаясь мыла.

Щеки у Пенелопы просто пылали.

— О, прости. — Она торопливо сунула мыло в его протянутую руку. Глядя куда-то в сторону мимо него, она поднялась и спросила: — Я хотела узнать, что ты сегодня собираешься делать. Я имею в виду, какую одежду тебе приготовить? Ты поедешь верхом?

— Только не верхом, — застонал Сет. — Я пойду в салон и проведу там весь день, занимаясь счетами. — Раздался плеск воды, а потом снова прозвучал его голос: — А ты? Каковы твои планы?

Пенелопа молчала, подыскивая подходящий ответ. Сегодня ее сыну исполнилось два года, и она планировала провести с ним весь день. Майлс будет ждать ее возле салона в одиннадцать, чтобы отвезти туда, где Сколфилды прятали ребенка.

Она взглянула на Сета и поняла, что не следовало этого делать. Едва ее взгляд коснулся его тела, она застыла как завороженная. Как он был прекрасен, его смуглая кожа блестела от мыла и воды. От одного его вида у нее вспыхнуло желание провести руками по его широкой сильной груди, а потом по мускулистому животу.

Стараясь успокоиться и оттянуть время, Пенелопа спросила:

— Это и есть твой вопрос на сегодня?

Улыбаясь, он поднял свою длинную ногу и стал тереть голень.

— А почему бы и нет? Он так же хорош, как и любой другой вопрос.

Сбитая с толку видом намыленных рук, скользивших от стройных икр к крепким бедрам, она неожиданно выпалила правду:

— Я собираюсь навестить Сколфилдов. — Она была готова убить себя, когда эти слова слетели с ее губ.

— Сколфилды? — Его рука застыла на бедре. Черт! Черт! Что теперь! Как же выбраться из этого! Но она быстро нашлась и со спокойным видом пояснила:

— Сэм и Минерва Сколфилды. Это знакомые Адель. Они пригласили нас с Майлсом на обед.

Ну что ж, она не солгала. Сколфилды были знакомыми Адель, а Минерва накормит их.

— А где живут эти Сколфилды? — Сет продолжал мыться и тер теперь низ живота.

Пенелопа сдержала стон и отвернулась. Она должна собраться с мыслями, пока не сказала лишнего. Поэтому она вернулась к гардеробу и стала разглядывать одежду.

— Так где живут эти Сколфилды? — повторил Сет, на этот раз более настойчиво.

Пенелопа достала красиво сшитое пальто густо-бордового цвета и сделала вид, что рассматривает его.

— Недалеко, к северу от города, — солгала она.

Он ничего не ответил, и она понемногу начала расслабляться. Сколфилды, похоже, больше не интересовали его.

Самообладание стало возвращаться к ней, она выбрала брюки в серую, черную и бордовую полоску, которые хорошо подходили к пальто. Как только она приступила к осмотру целой коллекции жилетов самых разных цветов, Сет неожиданно произнес:

— Кстати, насчет твоего предполагаемого визита к Сколфилдам.

У Пенелопы сердце ушло в пятки. Он собирался запретить ей ехать или, того хуже, будет настаивать, чтобы сопровождать ее. Если она откажется, он проследит, Чтобы она осталась в городе, и тогда она пропустит день рождения своего любимого сына. Ком встал у нее в горле, и Пенелопа хрипло спросила:

— Так что насчет Сколфилдов?

Раздался всплеск, как будто он уронил мыло в воду.

— Постарайся вернуться в город до темноты.

Пенелопа чуть не упала от облегчения.

— Ладно.

— Хорошо, — отозвался он, прежде чем перестал плескаться. Через мгновение он запел… квинтет из оперы «Волшебная флейта», на немецком, и все пять партий.

Комическим фальцетом Сет пропел две партии сопрано за фрейлин Королевы Ночи, выводя задрожавшим голосом часть партии в меццо-сопрано за третью даму. У него довольно сносно вышла партия тенора Тамино, а баритон Папагено в его исполнении больше походил на сирену. Голоса у него не было, но его отсутствие он компенсировал энтузиазмом.

Когда Сет добрался до финальной строфы, то поднялся в ванне, размахивая руками для большего эффекта.

Громко захлопав, Пенелопа оторвалась от шкафа и засмеялась:

— Браво, Сет! Браво! Превосходно!

Сет улыбнулся и отвесил грациозный поклон, совершенно пренебрегая тем, что был голый и стоял по колено в воде. Именно его нагота заставила Пенелопу покраснеть и снова заняться гардеробом.

Помня, что Сет не одет, и стремясь исправить это положение, Пенелопа быстро достала остальную одежду. Когда она доставала с полки мягкое льняное белье, то услышала, как он прошел к туалетному столику позади нее. Послышался скрип, а за ним последовал тяжелый вздох. Потом стало тихо.

Пенелопа повернулась. От представшего ее взору зрелища она едва не выронила из рук одежду. Сет изогнулся возле столика и накладывал мазь на больные места.

Она сжалилась над ним, когда увидела огромные волдыри и покрасневшую кожу на внутренней стороне бедер и ягодицах. Бедняга. Неудивительно, что он так страдал. Как она могла быть такой слепой и не заметить этого раньше?

С нежностью, которая вытеснила благоразумие, она бросила одежду на кресло и подошла к нему.

— Что же ты делал, Сет? У тебя здесь сплошная рана, — произнесла Пенелопа, встав позади него. Он застенчиво взглянул на нее.

— На прошлой неделе, когда я ездил знакомиться с новым изобретением, мощным буром, меня уговорили вернуться в Денвер верхом. — Скорчив кислую физиономию, он передразнил: — Там такой пейзаж, мистер Тайлер. Высоченные осины кругом, а реки прозрачные, как бриллианты. — Потом добавил обычным голосом: — Проводник только не сказал, что до подножия горы нужно добираться верхом три дня.

— Судя по этим волдырям, поездка была довольно тряской, — заметила Пенелопа.

— Если они так ужасны на вид, можешь представить, как они болят.

— Представляю, — сочувственно отозвалась она. Протянув ему льняное белье, она сказала: — Вот, оно мягкое и защитит кожу от шерстяных брюк.

Благодарно улыбнувшись, он начал одеваться. Пенелопа тяжело вздохнула и протянула ему брюки. Слишком уж соблазнительным был Сет в обнаженном виде.

Глядя ему в лицо, пока он застегивал брюки, она спросила:

— Хочешь, чтобы я побрила тебя сейчас?

Сет провел пальцами по своим веснушчатым щекам, словно размышляя над ее предложением, затем отрицательно покачал головой.

— Думаю, сегодня не буду бриться. Вряд ли в салоне кто-нибудь упадет в обморок при виде небольшой щетины.

Сет оделся, и ее бешено колотившееся сердце успокоилось.

Напомнив, чтобы она позвонила три раза, прежде чем уйти, Сет взял со стола толстую папку с бумагами и удалился. Оставшись одна, Пенелопа окинула взглядом комнату. Аккуратным Сета не назовешь. Остановившись возле ванны, чтобы выловить кусок мыла из теплой воды, она вспомнила, что сама еще не купалась. Пенелопа нахмурилась, представив, что придется носить тяжелые ведра с водой и греть их.

Почему бы не принять ванну, прежде чем уйти? Вода все еще чистая и теплая. Никто ее здесь не потревожит, Сет позаботился об этом.

«Почему нет?» — спросила она себя, расстегивая накидку.

Кажется, она только что нашла светлую сторону своих обязанностей камердинера Сета.

Глава 15

Это был прекрасный день. Дул легкий осенний ветерок, и светило нежаркое полуденное солнышко. На голубом небосводе не было ни облачка, а сиреневая дымка, закрывавшая утром горизонт, исчезла, открыв взору величественные вершины Скалистых гор. Свежий воздух был напоен терпким ароматом полыни, бодрящим и приятным. День выдался словно по заказу и прекрасно соответствовал радостному настроению Пенелопы.

Сердце ее трепетало от счастья. Скоро она увидит Томми, и они вместе отпразднуют его второй день рождения.

Нежно улыбаясь от охватившей ее материнской любви, Пенелопа представила, какой радостью озарится личико ее сына, когда она вручит ему подарки: погремушку взамен утерянной два месяца назад и серого плюшевого кролика. Все это она купила ему у старого лавочника в Шайенне. По правде говоря, погремушка обошлась ей в целое недельное жалованье, но как только она увидела эту игрушку, то сразу поняла, что сынишке она понравится, и с радостью заплатила такую высокую цену.

Причудливая серебряная погремушка напоминала игрушечного королевского шута. Он был очень забавным, этот маленький игрушечный шут с веселой улыбкой и смешным круглым носом. На шее у него висело ожерелье с шестью позолоченными колокольчиками, которые звенели в такт с перекатывающимися внутри его пухленького животика горошинами. Цветастый шутовской колпак раздваивался, в одну половинку колпака был вделан свисток. Коротенькие ножки маленького фигляра крепились к гладкой розовой ручке, изогнутой в виде петли.

Но Томми вряд ли сможет взять игрушку за ручку. Улыбка слетела с лица Пенелопы, когда она направляла свою лошадь к деревянному мосту через реку. Ее бедный малыш ничего не мог держать в ручках, а по словам знахаря из Филадельфии, и никогда не сможет.

— Мы остановимся здесь, — ворчливо произнес Майлс, который не проронил ни слова с того самого момента, как они полчаса назад отъехали от салона. По его помятой одежде и мрачному настроению было видно, что он опять страдал от похмелья.

Ничего не ответив, Пенелопа остановила лошадь и спешилась. Она наизусть знала весь ритуал. Сначала Майлс заменит уздечку ее лошади на повод, который был у него в сумке, затем прикрепит повод веревкой к седлу своего буланого жеребца. Дальше они поедут на одной лошади, и ей придется оставшуюся часть пути до Сколфилдов сидеть в седле вместе с Майлсом, да еще с завязанными глазами. Адель настаивала на тщательном соблюдении всех этих предосторожностей.

Когда Пенелопа однажды предложила, чтобы они с Майлсом сразу ехали на одной лошади, Адель холодно заметила, что слишком подозрительно, когда двое взрослых едут верхом вместе, как пара сиамских близнецов. Хозяйка живо напомнила ей, что людская подозрительность и любопытство могут им дорого обойтись. И поэтому они ездили к Сколфилдам с прежними предосторожностями.

Пока Майлс возился с поводом для лошади и грязно ругался, когда норовистая кобыла отпрыгивала и мотала головой, Пенелопа попыталась запомнить их местонахождение.

По обеим сторонам от нее, насколько хватало глаз, тянулись поля со свежескошенной пшеницей, уложенной в снопы. В четверти мили позади раскинулись поросшие деревьями берега реки Платт, а впереди лежала неровная гряда Скалистых гор. Похоже, они направлялись на запад, но Майлс, безусловно, мог изменить направление, как только завяжет ей глаза.

— Ты же знаешь, я могу устроить так, что ты сможешь видеть своего ребенка в любое время, — сказал Майлс, оторвавшись от работы и взглянув на нее красными от пьянства глазами.

«Пожалуйста, Господи. Пусть не начинает этот разговор опять», — взмолилась про себя Пенелопа, подняв взор к небесам.

Но Бог явно был занят другими делами.

— Почему бы тебе не выйти за меня замуж? — в сотый раз спросил Майлс. — Я же обещал вернуть тебе ребенка, если ты это сделаешь. — Он бросил на нее хитрый взгляд, привязывая к поводу длинную веревку. — Всем известно, ради него ты готова на все.

Он прав: она все сделает, чтобы защитить Томми. Она бы даже вышла замуж за него, за это жалкое подобие мужчины, если бы действительно верила, что этим сможет обеспечить безопасность своему сыну. Но Пенелопа все прекрасно понимала.

В то время как Майлс предпочитал не замечать вероломную натуру своей матери, слепо видя в ней то добродетельную Клару Бартон, то благородную королеву Викторию, Пенелопа понимала, каким дьяволом была Адель. Зная Адель, можно предположить, что она скорее предпочтет убить собственного сына, чем лишиться своего главного источника доходов. А на душе у Пенелопы и без того немало грехов, чтобы прибавлять к ним еще ответственность за смерть Майлса.

Понимая, что высказывать все это — значит впустую тратить время, она решила отделаться традиционным ответом:

— Ты уже женат. Кроме того, я не люблю тебя. — Она спрятала руки в складках своей довольно потертой юбки, готовясь заранее услышать его заверения в том, что он добьется развода и завоюет ее любовь.

В первый раз за всю их западную одиссею Майлс удивил ее.

— Это все из-за Сета Тайлера, да? — спросил он угрюмым голосом. — Ты в него влюбилась.

— Влюбилась? В Сета Тайлера? — повторила Пенелопа, задрожав от его проницательности. Господи! Неужели ее чувства к Сету настолько очевидны? Или…

Неожиданно все внутри у Пенелопы застыло от страха: в голове промелькнуло другое, более страшное предположение. Может, он каким-то образом узнал о ее утреннем визите в гостиницу к Сету?

Стремясь любой ценой добиться от него ответа, Пенелопа заставила себя легкомысленно произнести:

— Я и Сет Тайлер? Право, Майлс! С чего ты взял такую глупость?

Он бросил на нее долгий, понимающий взгляд, в котором сквозило гораздо больше ума, чем обычно. Этот взгляд совершенно вывел ее из равновесия.

— Знаешь, Лорели, тебе никогда не стать великой актрисой.

— Да? — переспросила она, старательно скрывая свою озабоченность. Она никак не ожидала такого поворота в разговоре.

Майлс с нарочитой медлительностью привязал конец веревки к седлу своей лошади и так долго молчал, что Пенелопа начала уже терять терпение.

Наконец он ответил:

— Ты никогда не станешь великой актрисой, потому что не можешь контролировать выражение своего лица. Все, что ты думаешь или чувствуешь, отражается на лице. Возьмем, к примеру, прошлую ночь. Ты пожирала гладами этого Тайлера, как сучка во время течки. Я уж думал, что ты сорвешь с него штаны и сама запрыгнешь на него для быстрой езды.

Пенелопа едва не задохнулась, пораженная такой грубостью Майлса, и, заикаясь, произнесла:

— Да к-как ты смеешь говорить такие пошлости?

Майлс издал хриплый грубоватый смешок.

— Да ладно тебе, Лорели. Ты думаешь, я не вижу, какая пылкая маленькая сучка скрывается под холодной маской недотроги, которую ты из себя строишь? Да я готов побиться об заклад на мои золотые часы, что едва ты натыкаешься своим надменным носом на что-то пригодное, — тут он многозначительно похлопал рукой по своим мужским достоинствам, — то ты не больше леди, чем эта Чертова Кошка Хельга.

Щеки Пенелопы вспыхнули, словно он ударил ее. Все знали Чертову Кошку Хельгу, самую дешевую шлюху в Денвере. В последние дни она стала вертеться возле салона Шекспира, выкрикивая всякие непристойности и хватая за штаны проходящих мимо мужчин.

Майлс снова расхохотался, на этот раз более тихим и злорадным смешком, так похожим на смех его матери.

— Держу пари на свой новый портсигар, что этот выродок Тайлер кое-что знает о твоих скрытых талантах.

Пенелопе очень захотелось заткнуть этот поганый рот, но она не могла рисковать встречей с Томми, поэтому подавила свой гнев и холодно сказала:

— Ну, тогда ты проиграл. Мистер Тайлер — друг моего старшего брата. Я всю жизнь его знаю.

Майлс громко хмыкнул.

— Хорош друг. Вряд ли твой брат назовет его другом, когда узнает, что он состряпал ребенка его сестре. — Довольная улыбка расплылась по его лицу, когда он услышал ее возмущенный возглас. Скрестив руки на груди, он задумчиво продолжил: — Интересно, что сделает моя мамочка, узнав, что отец твоего выродка — Сет Тайлер?

У Пенелопы сердце ушло в пятки от ужаса. В его словах она почувствовала угрозу. Господи! Что сделает Адель, если узнает, что Сет является отцом Томми? А вдруг она прибегнет к решительным мерам из-за страха, что Пенелопа все расскажет Сету и обвинит ее в шантаже и похищении ребенка? Ужас совсем парализовал девушку. Томми был для нее всем. Если с ним что-нибудь случится…

Нет! Ничего с ним не случится! Она этого не допустит. Она достанет денег, чтобы заплатить Одноглазому Калебу за спасение ребенка, даже если ей придется украсть их. А пока она должна вызвать сомнение у Майлса, чтобы он не высказал свои подозрения матери.

А вдруг не удастся убедить его?

Она подавила панический страх, решив про себя, что Майлс просто блефует, говоря об отцовстве Сета, а Адель слишком умна, чтобы уделять много внимания его болтовне. Даже если он и расскажет ей о своих подозрениях, вряд ли Адель прибегнет к каким-то поспешным действиям. Особенно когда при этом больше тысячи долларов в неделю могут ускользнуть из ее жадных рук.

Немного успокоившись, Пенелопа заставила себя засмеяться.

— Сет Тайлер — отец Томми? Вот уж не думала, что у тебя такое богатое воображение, Майлс. Может, тебе попробовать писать мелодрамы?

Красивое лицо Майлса исказилось от злости.

— Не надо принимать меня за идиота. Я много раз видел твоего щенка, он — точная копия Тайлера.

Пенелопа слегка наклонила голову набок, словно размышляя над тем, что сказал Прескотт.

— Ты действительно так считаешь?

Майлс хмыкнул:

— Я уверен в этом. Она радостно улыбнулась:

— Замечательно! Как прекрасно осознавать, что еще кто-то, кроме меня, считает моего сына необыкновенно красивым ребенком.

— Это просто констатация факта, а не комплимент, — проворчал он.

— А как еще можно воспринять такое утверждение? Всем известно, что мистер Тайлер весьма привлекательный мужчина… как и отец Томми, Байрон Гарретт.

Байрон Гарретт был чертовски красивым английским оперным певцом, с которым ей довелось выступать в нескольких операх. В последний раз это было в Бостоне, в то время, когда был зачат Томми. Когда Адель стала допытываться, кто является отцом ребенка, имя Байрона сразу всплыло в памяти, и Пенелопа назвала его, потому что говорить о Сете было очень больно. Кроме того, она знала, что Байрон вернулся в Англию на следующий день после завершения гастролей в Бостоне, так что у Адель не было возможности проверить правдивость ее слов.

— Б-байрон Гарретт — отец твоего ребенка? — заикаясь, переспросил Майлс, явно пораженный такой новостью.

— А разве твоя мать тебе не говорила? — Пенелопа нахмурилась и недоверчиво покачала головой. — Она знала это еще до рождения Томми.

Его удивление переросло в недовольство.

— Мать мне ничего не говорит, особенно про тебя. Все, что я знаю, — это то, что она помогла тебе родить ребенка и что будет скрывать его, пока ты не расплатишься с ней за все ее хлопоты.

— Заплачу за ее хлопоты? — Пенелопа презрительно хмыкнула. — И сколько же, по ее мнению, я ей задолжала?

На его лице появилось смущение, как и всегда, когда ему приходилось сталкиваться с подлостью своей мамочки.

— Ну, полагаю… немало, учитывая, как нежно она заботилась о тебе.

— Что ж, я уже достаточно заплатила ей, — ответила Пенелопа. — По моим подсчетам, твоя милейшая мамочка обобрала меня на сорок тысяч долларов за прошедшие полтора года.

Щеки Майлса побагровели под небритой щетиной.

— Да как ты смеешь утверждать, что моя мать мошенница! Если бы она не ухаживала за тобой, пока ты лежала в горячке, ты бы умерла через три дня после рождения своего драгоценного ребенка. Одно это вполне стоит сорока тысяч долларов.

У Пенелопы так и вертелось на языке ответить ему, что она бы не подхватила эту лихорадку, если бы Адель привела настоящего доктора вместо пьяной неряхи, выдававшей себя за акушерку. Но не успела она сказать и слова, как Майлс продолжил:

— И не забудь, что ты снимала комнату за пять месяцев до родов, добавь еще четыре месяца, которые тебе потребовались для выздоровления. Потом расходы на содержание твоего ребенка, на тебя, плата за лошадей и за мое сопровождение во время этих поездок к Сколфилдам. Сложи все это, и в целом получится довольно кругленькая сумма.

— Да уж, по крайней мере по изощренным подсчетам твоей мамочки, — с горечью уточнила Пенелопа.

Майлс снова смутился.

Разочарованно вздохнув, Пенелопа перестала спорить, видя бессмысленность этой дискуссии. Невозможно было заставить Майлса понять, что вымогательство его матери является преступлением. Напрасная трата времени… драгоценного времени, которое лучше провести с сыном, отмечая день его рождения.

Удостоверившись, что ее вышедшая из моды, но очень удобная широкополая соломенная шляпа надежно завязана под подбородком, она сказала:

— Раз уж я плачу за эту поездку, и, как мне кажется, довольно много, то я хочу побыстрее отправиться в путь.

— Садись. — Майлс махнул рукой в сторону лошади таким широким жестом, что его было бы видно даже с последнего ряда любого театра в Америке. Напуганный таким резким жестом, конь дернулся и отскочил в сторону.

Громко грозясь кастрировать уже прошедшего через это коня, Майлс схватил за уздечку и силой заставил животное стоять смирно, пока Пенелопа садилась верхом. Потом он сам вскочил на лошадь позади нее. Плотно прижавшись к ее спине, он достал из кармана пальто кусок темной ткани, завязал ей глаза и пустил лошадь галопом.

Эта часть поездки была самой неприятной для Пенелопы. И не потому, что у нее были завязаны глаза. Хотя невозможность видеть делала ее весьма чувствительной к движениям лошади, а боязнь потерять равновесие заставляла прижиматься к луке седла. Главным было чувство унижения, которое она испытывала, беспомощно сидя между ног Майлса.

Он с отвратительной фамильярностью прикасался к ней свободной рукой, издавая чувственные стоны и возгласы, когда в возбуждении ритмично терся о ее зад.

Сегодня, однако, Майлс не был расположен к фривольностям, и после того, как они в полном молчании проскакали пару миль, Пенелопа начала понемногу расслабляться. Как всегда в те редкие счастливые минуты, когда он оставлял ее в покое, она попыталась определить направление движения.

Лошадь то замедляла ход, то сворачивала в сторону, словно обходила выступавшие скалы или деревья. Было похоже, что они поднимались по пологому лесистому склону. Это впечатление усилилось, когда она почувствовала свежий запах хвойного леса и ощутила прохладу на своих щеках, два верных признака того, что они двигались по затененному горами предгорью.

Они ехали довольно долго, переправляясь через ручьи и пробираясь сквозь заросли деревьев. Часа через два, как показалось Пенелопе, наконец остановились.

— Приехали, — объявил Майлс, развязав повязку у нее на затылке и вырвав при этом клок волос.

Пенелопа застыла от ужаса, когда увидела перед собой полуразвалившееся строение, больше похожее на шалаш и совсем неподходящее для маленького ребенка, тем более для ее слабенького сына. Да как смеет Адель содержать Томми в таких условиях!

Построенная из толстых бревен хижина стояла среди осин, окрашенных в красный осенний цвет. Щели в ее стенах были замазаны глиной, а соломенная крыша наверняка протекала даже при самом слабом дождике. У Пенелопы все похолодело внутри, когда она представила, каково здесь зимой. По правде говоря, ее вряд ли удивило бы известие о том, что прежние жильцы замерзли здесь до смерти в самые первые сильные морозы. И это новый дом ее сына!

«Но ненадолго», — поклялась она себе, ее решимость вырвать своего ребенка из лап Адель укрепилась при виде этой жалкой лачуги. Не важно, каким образом, но она отвезет своего малыша в Сан-Франциско и устроит его в роскошной детской комнате в доме своего брата еще задолго до первого снега.

Когда Майлс помогал ей спешиться, на пороге хижины появилась Минерва Сколфилд и гостеприимно помахала ей рукой. Ответив на приветствие женщины, Пенелопа отвязала от седла мешок и направилась к лачуге.

Не успела она сделать и пары шагов, как Майлс схватил ее за руку и показал на часы.

— У тебя два часа и ни секунды больше.

Торопливо кивнув, она вырвала руку и поспешила в дом.

Одетая в когда-то красивое, но сейчас уже довольно выцветшее поплиновое платье, с гладко зачесанными и уложенными в пучок черными с проседью волосами, Минерва представляла собой образец благородной бедности. Она улыбнулась Пенелопе и грациозно протянула руку.

Сжав ладонь пожилой женщины, Пенелопа тревожно посмотрела в ее глаза.

— Как Томми? Адель сказала, что он заболел. — Она отпустила руку Минервы, быстро залезла в мешок и достала сверток, который ей завернули в аптеке. — Я привезла ему лекарство.

Минерва взяла бутылочку и с любопытством уставилась на яркую этикетку. Недоверчиво покачав головой, она открыла ее и понюхала содержимое. На лице женщины промелькнуло отвращение, она закрыла бутылочку пробкой и опустила в карман.

— Мы попробуем это в другой раз, когда у Томми будет приступ астмы. А сейчас он совершенно здоров.

Взяв Пенелопу под руку, Минерва проводила ее в хижину.

— Бедному малышу было очень плохо несколько дней, но ты же знаешь, какой он боец, — подмигнула она Пенелопе. — Думаю, он унаследовал это от своей мамы. Сейчас он полностью поправился, ты сама увидишь. — У противоположной стены стояла детская кроватка.

Пенелопа буквально пролетела через комнату, стремясь поскорее увидеть сына. Мальчик был завернут лишь в белую льняную пеленку, а ножки его согревали шерстяные носочки. Он лежал в уютной кроватке, сделанной из натянутых на каркас шкур и стеганых одеял. Ее сынишка был хронически болен с самого рождения, и большую часть своей короткой жизни он провел, тихо лежа на одеяле, а его хрупкое тельце часто содрогалось от конвульсий. В то время как большинство двухлетних малышей чаще бегали, чем ходили, и повторяли каждое услышанное слово как попугаи, Томми лишь изредка приподнимал голову и издавал тихие звуки, выражавшие радость или недовольство. Чувствуя, как счастье переполняет ее при виде сына, Пенелопа опустилась на колени возле самодельной кроватки, с жадностью всматриваясь в его милое личико.

Ее Томми был очень красивым мальчиком. С такими мягкими золотистыми кудрями и ангельской улыбкой он был точной копией рафаэлевского херувима. По крайней мере в ее глазах. Для нее он был самым красивым ребенком в мире.

И все же Пенелопа с болью признавала, что многие не смогут разделить ее мнение. Суровый жизненный опыт развеял остатки ее прежней наивности, и теперь ей слишком хорошо было известно, как жестоки люди.

Она знала, что вместо восхищения красотой лица Томми большинство увидит только его хрупкое маленькое тельце и неестественно изогнутые ручки и ножки. Вместо того, чтобы любить малыша за его нежную душу и кроткий нрав, его станут ненавидеть за умственные и физические недостатки. Но пусть хоть весь мир будет питать отвращение к нему, считая, что его нужно стыдливо скрывать, для нее он всегда останется бесценным сокровищем, которое она с гордостью будет показывать всем, как только они вернутся в Сан-Франциско.

Представив, будто ее сын одет как принц и лежит в красивой детской плетеной корзине, она поцеловала его нежную щечку и прошептала:

— Все будет хорошо, мой родной. Скоро сам все увидишь.

Словно почувствовав печальное настроение матери, мальчик потянулся и улыбнулся так, что она сразу приободрилась.

— Я как раз собиралась поменять ему пеленки, когда услышала, что вы подъезжаете, — сказала Минерва, ставя рядом с кроватью корзину с детскими вещами. Наклонившись и нежно пощекотав ребенку животик, она проворковала: — Мы совсем промокли, как флаг под дождем, да, Томми?

Он засмеялся, и в какой-то миг улыбка сына напомнила Пенелопе очаровательную улыбку Сета.

Покачивая головой из стороны в сторону, что заставило ребенка залиться громким смехом, пожилая женщина ласково проговорила:

— Мы тебе все быстро поменяем, и тогда ты сможешь поиграть со своей мамой. Думаю, она привезла какой-нибудь сюрприз для тебя.

Искренняя нежность Минервы по отношению к Томми согрела Пенелопу до глубины души, и уже не в первый раз она эгоистично возблагодарила судьбу, которая и Сколфилдов сделала жертвами шантажа Адель. Без постоянной заботы Сэма и Минервы малыш вряд ли выжил бы в первые месяцы своей жизни. Тогда, как, впрочем, и сейчас, они оказались настоящим даром небес.

Устыдившись, но не раскаиваясь в своих корыстных мыслях, Пенелопа нежно сжала руку пожилой женщины.

— Ты всегда так много работаешь, Минерва. Почему бы тебе не отдохнуть хотя бы сейчас? Я позабочусь о Томми.

— Да я не умею отдыхать, но мне нужно приготовить ужин, — ответила она, в ее темно-карих глазах мелькнуло понимание.

Пенелопа благодарно улыбнулась. Эта женщина всегда давала ей возможность побыть наедине с сыном.

Наклонившись так, чтобы можно было вытащить пеленку из-под ребенка, Минерва показала на покрасневшую попку малыша и сказала:

— Я пользуюсь цинковой присыпкой для ухода за кожей. Ты найдешь коробочку в корзине с чистыми пеленками. Остальная его одежда в ящике под кроваткой. — Еще раз пощекотав мальчика, она отошла к столу в дальнем углу лачуги и принялась резать овощи.

Оставшись одна и напевая колыбельную, которую помнила с детства, Пенелопа нежно вытерла ребенка, а потом стала подбирать для него что-то особенное из одежды.

Она достала шерстяное покрывало, вязаную фуфайку и две фланелевые рубашечки. После недолгого размышления вытащила белую вышитую распашонку, которую купила для него в Чикаго. Мягкая льняная легкая шапочка, светло-голубая вязаная шляпка, отделанная темно-голубой атласной ленточкой, и несколько теплых накидок — вот все, что составляло гардероб Томми.

Процесс смены пеленок и одевания мальчика требовал большого терпения. Хрупкие, маленькие, как у семимесячного младенца, ножки мальчика были неподвижны и искривлены. Такими же неестественно застывшими были и его слабые, тоненькие, словно у фарфоровой куклы, ручки. Но, несмотря ни на что, она благословляла те редкие драгоценные мгновения, когда сама ухаживала за ребенком. И даже дала себе слово, что как только они благополучно доберутся до дома, она откажется от услуг няни и сама будет полностью заботиться о нем.

Закончив одевать, застегивать и закутывать его, Пенелопа зажала под мышкой сумку с подарками и подхватила малыша на руки. Крепко прижимая его к себе, она закружилась по маленькой комнатке, напевая песенку «Он славный и веселый парень!».

Покружившись по комнате, она провальсировала к столу, где сидела Минерва, и, слегка наклонившись, уронила сумку на стол. Покрывая поцелуями улыбающееся личико сына, она прошептала:

— Ты хочешь посмотреть подарки, мой дорогой?

Он весело засмеялся в ответ.

Опустившись в старенькое кресло напротив Минервы и удобно устроив на коленях Томми, Пенелопа начала доставать подарки сыну. Когда она снова запела «Он славный и веселый парень!», Минерва отложила в сторону свой нож и присоединилась к ней. Ее монотонный высокий голос звучал резким диссонансом на фоне хорошо поставленного сопрано Пенелопы, поэтому она скоро умолкла, вытерла руки полотенцем и стала приплясывать возле стола.

Первым под руку Пенелопе попался плюшевый кролик.

Всунув игрушку в ручки малышу, Пенелопа сказала:

— А сейчас у меня еще есть подарок для тебя. Особенный подарок для моего замечательного мальчика.

— Два подарка в один день! — восхищенно воскликнула Минерва. — Да мы так избалуем ребенка!

Если бы Пенелопа могла, то принесла бы сотню подарков вместо двух. Но плюшевый кролик и погремушка — это все, что позволили ее ограниченные средства.

Твердо решив не думать ни о чем плохом, она достала из сумки погремушку и громко погремела ею. Томми и Минерва ахнули. Взяв голубую ленточку, Пенелопа стала привязывать игрушку к запястью Томми. Когда погремушка была прикреплена, она нежно потрясла его за руку, показывая, как нужно извлекать звук. После нескольких таких попыток мальчик дернул ручкой сам. Засмеявшись от удовольствия, он повторил свое движение, а потом еще и еще. Через минуту он снова с радостью загремел погремушкой.

Пенелопа приподняла краешек шерстяной голубой накидки сына и вытерла стекавшие по подбородку слюни. Потом она снова взглянула на Минерву, которая клала порезанные овощи в стоявшую на огне кастрюлю.

— А где Сэм? — спросила девушка.

— Когда я последний раз выглядывала в окно, они с Майлсом направлялись в лес. У Сэма было ружье, так что они, наверное, пошли на охоту.

— Сэм сделался настоящим охотником за последние полтора года, — заметила Пенелопа, вспомнив, как весело подтрунивала Минерва над его первыми неудачными попытками.

— Правда, — согласилась Минерва, в ее голосе послышалась гордость. — Кстати, вчера утром он подстрелил оленя, так что сегодня у нас на ужин свежая оленина. — Она помешала содержимое кастрюли деревянной ложкой. — К несчастью, все, что можно сказать об этом мясе, это что оно свежее. Оно жесткое, как подошва старого ботинка. Между нами говоря, мне кажется, животное было готово умереть от старости, когда его подстрелили.

Сморщившись, она накрыла кастрюлю крышкой и отвернулась от огня.

— Ну что ж, думаю, мы должны возблагодарить Господа за то, что у нас есть зубы.

— Кстати, о еде… — Слова Минервы напомнили Пенелопе о ее последнем подарке сыну. — Я привезла Томми немного печенья вместо именинного торта. Оно мягкое, так что ему будет нетрудно проглотить его. — Она скрестила пальцы. Как и все в его трудной жизни, еда была настоящей пыткой для Томми, и он чаще давился пищей, чем глотал.

Пожилая женщина одобрительно кивнула, когда Пенелопа достала небольшой пакет.

— Тебе будет приятно узнать, что он теперь гораздо лучше управляется с едой.

— Вы так заботитесь о нем, — с искренней теплотой сказала Пенелопа. — Возможно, когда все это кончится, я найду способ отблагодарить вас за вашу доброту.

Минерва покачала головой и села в кресло слева от Пенелопы.

— Как и ты, я делаю все, чтобы защитить от Адель своего собственного сына. Да и Томми такой чудесный.

— Он просто прелесть, правда? — спросила Пенелопа, улыбаясь и с гордостью глядя на своего сына. — А как твой сын? Ты что-нибудь знаешь о нем?

— Одно из его писем попало к нам пару недель назад. Он успешно работает в городском совете, и друзья собираются выдвинуть его на должность мэра. — Она нервно потерла глаза. — Он также хочет знать, когда мы с Сэмом перестанем колесить по Западу и вернемся домой в Бостон, чтобы познакомиться с нашей внучкой.

— Внучка, — тихо повторила Пенелопа. — Как чудесно. Поздравляю.

Минерва удрученно вздохнула.

— Как жаль, что меня не было там, когда она родилась. Это моя первая внучка, ты же знаешь. Я бы все отдала, чтобы подержать ее на руках.

— Может, скоро у тебя появится такая возможность, — сказала Пенелопа, скрестив пальцы, чтобы удался ее план по вызволению Томми.

Женщина тяжело вздохнула.

— Если ты веришь в это, то совсем не знаешь Адель дю Шарм. Это не женщина, а вампир. Она не отпустит никого, будь то ребенок, женщина или мужчина, пока не вытянет из него все до последней капли.

— Ну, в таком случае полагаю, что мы почти иссякли, — заявила Пенелопа. — По словам Майлса, Адель планирует уехать с Запада через несколько месяцев и поселиться в Бостоне. Похоже, они собираются поймать богатого мужа… ты знаешь, одного из этих типов с Бикон-Хилл, чьи жены становятся аристократками в ту самую секунду, когда на предложение руки и сердца отвечают «да». Сомневаюсь, чтобы при таких амбициях она захотела оставаться связанной с третьеразрядной театральной компанией.

— Может, компания ей больше и не понадобится, но не думаю, что она оставит нас с Сэмом. Ведь наш сын — член городского совета и, возможно, будет кандидатом в мэры. — Минерва с беспокойным выражением покачала головой. — Если она начнет требовать привилегий от совета, то у меня не останется выбора и придется рассказать Алексу правду.

А правда заключалась в том, что Александр был не только незаконнорожденным, но и чернокожим на одну восьмую. И у Адель имелись бумаги, чтобы доказать это. Объясняя их участие в похищении Томми, Минерва рассказала Пенелопе всю историю.

Как и ее матери — квартеронке, тоже родившейся от богатого плантатора и его любовницы-мулатки, Минерве с самого рождения было предназначено стать утехой белого богача. С этой целью она и появилась на балу квартеронок в Новом Орлеане.

Именно там она встретилась с красавцем Сэмюэлем Сколфилдом. По решению отца он только что женился на весьма брюзгливой и вспыльчивой особе, дочери одного из влиятельных семейств в Новом Орлеане. Желая сгладить свою вину за то, что обрек сына на несчастливый брак, старший Сколфилд предложил ему выбрать себе любовницу.

И выбор Сэма пал на Минерву. Предполагалось, что Сэм будет предаваться с Минервой лишь плотским утехам, но молодые люди страстно полюбили друг друга. И эта пылкая страсть привела к рождению их сына, Александра.

Сэм слишком хорошо знал, что такое клеймо цветного, и не мог вынести мысли, что его голубоглазый сын не получит возможности добиться положения в обществе из-за оттенка кожи своей прабабушки. Поэтому он уговорил Минерву убежать с ним на север. Бросив все, включая сварливую жену Сэма и приличное содержание, которое он получал от отца, они перебрались в Бостон, где представились мужем и женой.

Шли годы, они добились успеха в жизни. Сэм прошел путь от младшего клерка до полноправного партнера в уважаемой и крепкой фирме Гроссмана и Шепарда. Единственное, что омрачало их счастливую жизнь, — это отказ упрямой жены Сэма дать ему развод.

Как ни тревожно было Сэму и Минерве сожительствовать вне брака, настоящие проблемы возникли у них спустя пятнадцать лет после бегства из Нового Орлеана. Беда вошла в их дом в образе горничной по имени Доркас Грейс Батлер.

Сначала лучшей прислуги нечего было и желать: покорная, спокойная, трудолюбивая. Но все разом изменилось, когда она, притворившись, что вытирает пыль в кабинете, выкрала переписку между Сэмом и адвокатом его жены. Эти бумаги давали Доркас Батлер, а ныне Адель дю Шарм, возможность шантажировать Сколфилдов. Бумаги не только обличали Сэма и Минерву как прелюбодеев, но доказывали, что Александр является незаконнорожденным, да еще с примесью негритянской крови.

Поначалу женщина требовала за молчание немного — сто долларов здесь, пятьдесят там. С годами требования росли, поставив Сколфилдов на грань разорения.

Но Сэм и Минерва всегда платили, какой бы высокой ни была цена. Они были согласны на все, лишь бы Адель не разрушила будущее их сына… даже на участие в похищении ребенка.

Услышав эту историю, Пенелопа попыталась возненавидеть Сколфилдов. Разве они не использовали ее ребенка, чтобы спасти будущее своего сына? Но не смогла осудить их. Можно ли ставить в вину родителям, что они любят собственного ребенка и хотят его уберечь? Разве она не сделала бы то же самое, если бы оказалась в подобной ситуации?

Чувство вины захлестнуло Пенелопу, когда она взглянула на своего мальчика; продолжавшего заниматься новой игрушкой. Что случится со Сколфилдами, когда Одноглазый Калеб выкрадет у них Томми? Неужели Адель рассвирепеет и исполнит свою угрозу, сломает жизнь Александру?

Такая возможность пугала Пенелопу. Ведь Сэм и Минерва не только смотрели за Томми, они полюбили его всем сердцем и ухаживали за ним во время его частых болезней так заботливо и нежно, словно он был их собственным сыном. Разве не должна она отблагодарить их за это?

Пытаясь отвлечься от противоречивых чувств, но зная, что она должна оставаться твердой ради блага Томми, Пенелопа взглянула туда, где сидела Минерва, погрузившаяся в свои собственные нерадостные мысли. Она любила Сколфилдов. Они были хорошими людьми, которые, как и она сама, просто пытались вырваться из трудной ситуации.

Пенелопа была многим обязана им, но, к несчастью, она была не в состоянии сполна отблагодарить этих людей за все, что они делают для Томми. Особенно когда благодарность может стоить жизни ее сыну.

ПОКОРИСЬ, МОЕ СЕРДЦЕ

Нет сильней любовной власти,

Нет преград для пылкой страсти,

У любви — особый путь!

«Дон Жуан»

Глава 16

Пенелопа объелась. Корсет сильно сдавливал живот, и она больше не могла проглотить ни крошки. В последний раз она чувствовала себя такой объевшейся в шесть лет, когда съела весь имбирный пирог, который поставили остывать на кухонное окно.

Застонав, она постаралась изгнать из памяти этот случай. Эти воспоминания только ухудшали ее самочувствие.

К несчастью, освободившись от этих воспоминаний, она переключилась на другие проблемы, в частности на тугой корсет. Она незаметно ослабила его, слегка подтянув лиф платья. Жесткие завязки с такой силой впились в тело, что она почувствовала себя, как загарпуненный кит.

Пенелопа испугалась, что ей сейчас станет совсем плохо, и стала осторожно отклоняться назад, пока не прислонилась к стволу дерева. Новое положение позволило дышать немного свободнее. Весьма довольная этим, Пенелопа даже не подумала, что может испортить прическу, и прилегла на одеяло, снова удивляясь, как это ей позволили отправиться на пикник.

Рано утром Сет пожаловался Адель, что Пенелопа выглядит очень бледной, и потребовал, чтобы ей позволили отдохнуть на пикнике. После довольно горячего спора, во время которого Сет хитро заметил, что компания распадется и окажется бесполезной в выплате долгов Майлса, если Пенелопа заболеет, Адель нехотя согласилась.

Удовлетворенно вздохнув, Пенелопа восхищалась окружавшей ее природой. Место, выбранное Сетом для пикника, было очень красивым.

Перед ней, насколько хватало глаз, простиралась река Платт с многочисленными рукавами, ярко сверкавшими среди зеленых островков и берегов, поросших небольшими рощицами. Маленькая лужайка возле деревьев, где они сидели, была покрыта яркой осенней листвой, оранжевой, золотистой и багряной, такой же, как и на ветвях. Журчание реки и терпкий аромат осени дополняли чудесную картину.

Сет, который сидел рядом с ней на стеганом одеяле, скрестив ноги, похоже, больше интересовался едой, чем красотой окружающей природы. Как раз сейчас он доедал жареную картошку. Заметив, что Пенелопа наблюдает за ним, он взял пирожок с клюквой и соблазнительно помахал им перед ее носом.

— Последний. Хочешь?

От одного только вида пирожка с красной начинкой она чуть не подавилась. Замотав головой с таким отвращением, словно ей показали тарелку с противными бараньими яичками, она простонала:

— Я не могу больше проглотить ни кусочка. Я объелась. — Она уже собралась добавить, что вряд ли сможет есть весь следующий год, как вдруг неожиданно икнула.

Испугавшись, она закрыла рот рукой и покраснела от стыда. Ей так хотелось произвести благоприятное впечатление на Сета, вновь завоевать его сердце, а у нее вырвались такие неблагородные звуки.

Сет едва слышно хмыкнул и положил отвергнутый пирожок на свою тарелку. Добродушно улыбаясь, он поддразнил ее:

— Я всегда говорю, что нет ничего более волнующего, чем женщина, понимающая толк в еде. Особенно та, которая умеет весьма красноречиво показать это.

Несмотря на свое смущение, Пенелопа заулыбалась. Только Сет мог не придать значения тому, что большинство мужчин сочли бы непростительной вульгарностью. «Но ведь он совсем не похож на остальных мужчин», — подумала она, глядя, как Сет быстро расправляется с оставшимся пирожком.

Пенелопа знала, что в отличие от многих Сет никогда не считал обязательным соблюдать строгие правила этикета. Он рассматривал их как довольно общее руководство, которому можно следовать, а можно выбросить в мусорную корзину, в зависимости от того, насколько они соответствуют его собственным целям. Как не раз указывала ее невестка, Сет Тайлер никогда не был рабом условностей, всегда отличался искренностью и остроумием.

Довольно странно, но его открытое игнорирование условностей не превратило его в изгоя, как можно было ожидать. Наоборот, оно сделало его желанным для женщин и принесло ему уважение влиятельных мужчин, которые открыто восхищались его смелостью. По правде говоря, его принимали с большим удовольствием, чем других ее знакомых.

Как раз сейчас любимчик общества с наслаждением облизывал свои пальцы. Она улыбнулась, глядя на его довольную, сытую физиономию, и заметила:

— Удивительно, что ты совсем не толстый, ты ведь любитель поесть.

Сет захохотал.

— Не бойся, принцесса, мне не грозит опасность превратиться в толстяка. Если бы я столько не ел, то был бы тощим, как швабра.

Она недоверчиво осмотрела его мускулатуру, заметную даже сквозь одежду.

— Ты? Тощий?

— Как бобовый стручок, — уверенно заявил он. — Ты просто не видела меня, когда я был подростком. Долговязый, с длинными руками и ногами, костлявым задом и торчащими ребрами. Кожа да кости.

Пенелопа уставилась на Сета, пытаясь представить его тощим мальчишкой. Странно, но ее никогда не интересовало, каким он был в детстве и юности. Она даже не могла и подумать, что когда-то Сет был не таким, как сейчас: сильным, крайне независимым мужчиной, у которого весь мир был в кармане. И для нее было естественным, что раз он сам никогда не заговаривал о своем детстве или о своей жизни до того, как сделался партнером ее брата, то это не имеет значения.

Но сейчас его прошлое показалось ей очень важным. Немного рассказав о себе, он заинтриговал ее: она неожиданно стала желать большего.

Вопрос в том, как начать разговор о его юности. Даже когда их отношения были очень близкими, он оставался весьма скрытным человеком.

Он рассказал ей о себе совсем немного, к примеру, что его любимый цвет красный, любимое блюдо — ананасовый пудинг с кремом и что ему очень нравятся смешные истории. А что она в действительности знала о нем?

Пенелопа вспомнила, что он родился в Нью-Йорке, а детство провел в Массачусетсе. Судя по его неуклюжим манерам и орфографическим ошибкам, которые он делал в начале их знакомства, детские годы были далеко не безоблачными. Но она ничего не знала о его семье.

Единственный раз, когда она спросила его о родителях, он тактично перевел разговор на войну между Севером и Югом. Она посчитала, что его родители умерли, и больше не спрашивала.

Но она также не знала и о других весьма важных подробностях, которые дают представление о человеке. Кто, например, был его лучшим другом, в какие игры он любил играть? Она ведь никогда не спрашивала его о таких вещах, а может, он старался избегать подобных тем, переводя каждый разговор на близкий и дорогой ее сердцу предмет… на нее саму.

Девушка нахмурилась, вспомнив о своем собственном эгоизме. Как он мог выносить ее? Оглядываясь назад, Пенелопа удивлялась, как она не надоела самой себе.

Пенелопа внимательно наблюдала, как он отставил в сторону тарелку и с довольным видом лег на одеяло. Лучи полуденного солнца проникали сквозь поредевшую крону деревьев и золотили его рассыпавшиеся светлые волосы. Глаза у него были закрыты, и он казался совершенно умиротворенным, подставив лицо солнышку.

Неожиданно решившись побольше узнать об этом загадочном мужчине, она попросила:

— Расскажи мне о своем детстве.

Сет лежал очень тихо, и в какой-то миг Пенелопе показалось, что он спит. Но он открыл глаза и посмотрел на нее.

— Зачем?

Она постаралась как можно естественнее объяснить свою просьбу:

— Мы ведь решили стать друзьями, ну а друзья обычно рассказывают друг другу о себе.

— Да? — Он напряженно всматривался в ее глаза. — Я не заметил, чтобы ты горела желанием рассказать мне о себе в последнее время.

Пенелопа начала расправлять рюши на своей юбке, смутившись под его пытливым взглядом.

— Это потому, что ты уже все знаешь обо мне. Вспомни, я только о себе и говорила, когда мы жили в Нью-Йорке. Мне кажется, я была самодовольной маленькой болтушкой. Не знаю, как ты меня терпел. — В ее голосе звучало самоосуждение.

Легкая улыбка заиграла на его губах.

— Я наслаждался твоей болтовней, находил ее очаровательной. Ты была полна энтузиазма, так озабочена своей карьерой на сцене, и совершенно справедливо, должен сказать.

Она уныло покачала головой.

— Это не давало мне права быть такой эгоисткой. Мне следовало уделять больше внимания тебе и твоим желаниям. Я могла бы поинтересоваться, как ты жил до нашей встречи. Ведь мы были помолвлены, и я по крайней мере могла бы знать, что мой будущий муж был очень тощим в молодости.

При этих ее словах он отвел взгляд в сторону. Пенелопа проследила за ним и удивилась: он смотрел на свой портсигар. Разговаривая, она была так напряжена, что даже не заметила, как он достал его из кармана.

Поглаживая блестящий серебряный портсигар так нежно, что Пенелопе стало завидно, он тихо произнес:

— Может, ты ничего не знала, потому что я не хотел этого. Может… — Его голос затих. Когда после глубокого вздоха он продолжил, в голосе зазвучала нотка неуверенности, которой она никогда прежде не слышала у него.

— Возможно, я боялся, что ты не выйдешь за меня замуж, если все узнаешь про меня.

— То, что ты был тощим, не имело никакого значения, — укоризненно произнесла она. — Так же как и все, что ты мог мне рассказать. Я любила тебя, такого, каким ты стал, а не каким когда-то был. Для меня ты был самым лучшим мужчиной на свете. Наверное, мне следовало чаще говорить тебе об этом.

Сет поднес портсигар поближе к глазам, словно хотел получше рассмотреть его.

— Ты могла говорить мне комплименты по сто раз в день; это ничего бы не изменило. Я все равно не чувствовал бы себя достойным тебя. Ты была такой умной, прекрасной, талантливой и такой любящей, несмотря на все твои утверждения об обратном, что я стыдился говорить с тобой о себе. — По его напряженному голосу было ясно, каких огромных усилий стоило ему это признание.

Пенелопе так хотелось прикоснуться к нему, сказать, что она все равно будет любить его, каким бы ужасным ни оказалось его прошлое, но она понимала, что Сет может расценить ее жест как проявление жалости, и поэтому предложила:

— Тогда почему тебе не рассказать мне сейчас? Раз уж мы больше не обручены, то тебе нечего терять.

— Нечего, кроме твоего уважения, — спокойно возразил он.

Странный холодок пробежал у нее по спине от этих слов. Значит, его сильно волнует, что она подумает о нем, — это неожиданная, но приятная новость. Тепло улыбнувшись, Пенелопа постаралась приободрить его:

— Никого на свете я не уважаю больше тебя, и, что бы ты ни рассказал, мое мнение не изменится.

Сет улыбнулся в ответ так нежно и ласково, что сердце у нее радостно забилось.

— В таком случае я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать. Но не сейчас. — Тут он повернулся и сел. — Я обещал Адель, что помогу тебе выучить роль в новой пьесе, и если ты не хочешь, чтобы наши билеты в цирк пропали, то нам лучше начать.

— Билеты в цирк! — Пенелопа подскочила и бросилась обнимать его. — Ты милый, милый! Ты просто замечательный! Я утром видела проходившую по городу кавалькаду и так захотела посмотреть представление, просто ужас. Я совсем не ожидала…

Она умолкла и крепко сжала его руку.

— Ты в прошлый раз так красочно описывала цирк, что я и сам решил посмотреть. А кто лучше тебя сможет показать мне все его чудеса?

Она слегка отстранилась и удивленно посмотрела на него.

— Так ты первый раз пойдешь в цирк? Твои родители никогда не водили тебя? Улыбка исчезла с его лица.

— Да и нет — вот ответы на твои вопросы. Но я и в этот раз не попаду, если мы не повторим твою роль. — С этими словами он достал из корзины тетрадь и протянул ей. — Вот, покажи мне, откуда начинать.

Она пролистала страницы, пока не дошла до сцены, где ее героиня, Талутах, влюбленная индийская девушка, прибежала на окраину лагеря, поджидая Роско, своего возлюбленного. По сути, это была балконная сцена из «Ромео и Джульетты», разве только без балкона. Это действие Пенелопа ненавидела больше всего, ведь там ей приходилось несколько раз целоваться с Майлсом.

Она украдкой бросила на Сета взгляд из-под опущенных ресниц. Если бы Сет исполнял роль Роско, то эта сцена сразу же стала бы любимой для нее. И сцена с поцелуями могла дать ей возможность разжечь искры в его глазах, сверкавшие, когда он думал, что она не смотрит на него.

Прикусив нижнюю губу, чтобы скрыть улыбку, она протянула ему тетрадь.

— Я знаю всю пьесу наизусть, кроме тридцать второй страницы. Никак не могу запомнить там несколько строчек.

— Прекрасно, давай займемся этими строчками. — Он с любопытством посмотрел на страницу. — Сверху начнем?

Она кивнула.

— Давай начнем оттуда.

— Ты начинаешь. Ты говоришь: «Не клянись в своей любви…»

— «…серебряной луной, ведь она так изменчива и непостоянна», — закончила Пенелопа.

— «Тогда чем мне поклясться?» — прочитал он.

— «Не надо клятв, покажи свою любовь. Докажи своими губами».

Сердце Пенелопы громко стучало, пока она, затаив дыхание, ждала ответа Сета. В этом месте ему нужно было обнять ее и поцеловать.

Когда он наконец посмотрел на нее, ее сердце забилось еще чаще. На его губах играла чувственная улыбка, а в глазах появился огонь страсти.

Взглянув на нее так, что ее бросило в жар, он произнес:

— Здесь говорится, что сейчас я должен поцеловать тебя.

Она низко склонила голову, надеясь спрятать зардевшиеся щеки.

— Майлс жаловался сегодня утром, что я не умею целоваться на сцене, так что полагаю, нам надо попрактиковаться.

Сет рассмеялся хриплым, чувственным смехом, от которого огонь разлился по всему ее телу.

— Ну, я обещал компании проследить, чтобы ты хорошо отрепетировала свою роль, если тебя отпустят на пикник. А раз уж я человек слова… — Он быстрым движением отбросил тетрадь и, посадив Пенелопу себе на колено, накрыл ее рот своими губами.

Его поцелуй был нежным, почти неуловимым, его прохладные губы слегка коснулись ее уст. Но для Пенелопы одного того, что она снова оказалась в объятиях Сета и чувствовала тепло его дыхания на своих щеках, было достаточно, чтобы волна страсти захлестнула ее.

Сколько ночей провела она без сна, когда ее тело томилось от неутоленного желания, когда она мечтала о таком моменте! Сколько раз она желала вновь ощутить вкус его губ, вновь наслаждаться его страстью!

Не удовлетворившись таким целомудренным поцелуем и стремясь превратить его в более волнующий, она обвила руками его шею и раскрыла губы.

— Пенелопа! — застонал Сет, отрываясь от ее губ. Она снова притянула к себе его голову, пока его лицо не оказалось совсем рядом.

— Ты обещал мне помочь улучшить мои поцелуи, помнишь?

— Они прекрасны. Поверь мне, — пробормотал Сет, старательно избегая ее взгляда.

Пенелопа покачала головой:

— Но Майлс так не считает. Он сказал, что мне нужно… Как это он выразился?

Она нахмурила брови, словно припоминая, что ей говорил Прескотт, хотя в этом не было необходимости. Неторопливо посчитав про себя до пяти, она тихо рассмеялась.

— Ах да. Он сказал, что мне следует теснее прижаться к Роско и опустить голову ему на плечо. И я собираюсь учесть его замечание.

— Ну, не думаю… — начал было Сет, но собственный стон прервал его на полуслове, когда она слегка приподнялась на его коленях и повернулась к нему.

Высоко приподняв свои юбки и встав коленями на его бедра, Пенелопа вдруг так сильно прижалась к нему, что из выреза платья показались соблазнительные белые полушария ее грудей.

— Ну как? — спросила она. — Ты думаешь, я достаточно близко сейчас?

Сет скосил глаза вниз и издал приглушенный стон. Даже сквозь складки юбок она почувствовала плотную выпуклую твердь в его штанах.

Не обращая внимания на его возбужденное состояние, она проворковала:

— Может, объятия будут лучше смотреться на сцене, если я наклонюсь немного в сторону? — Тут она сдвинулась вправо, намеренно задев его твердую выпуклость.

Сет вздрогнул. Пенелопа с самым невинным выражением заглянула в его смущенное лицо. Прикусив нижнюю губу, чтобы не улыбнуться в ответ на его тихий стон, она полюбопытствовала:

— Тебе, не кажется, что мне лучше отодвинуться немного влево… вот так?

Он охнул, когда она опустилась прямо на его затвердевшую мужскую плоть.

— Боже… Пен… — простонал он, закрыв глаза и хватая ртом воздух, словно задыхался от страсти. — Ты…

— Мне нужно закрыть глаза, как ты сделал, — закончила она, прижавшись к нему так тесно, что их губы соприкасались, когда она говорила. — Какое воодушевляющее объятие! Теперь я знаю, ты можешь быть хорошим учителем, Сет. Твои уроки любви всегда такие… — тут она нежно прикусила его нижнюю губу, — такие познавательные.

Издав то ли стон, то ли рычание, Сет сжал ее в объятиях и грубо накрыл ее рот своими губами. Она безрассудно ответила на его поцелуй, охвативший ее огонь страсти разгорался сильнее от каждого прикосновения, каждой ласки.

Никогда еще его поцелуи не были такими настойчивыми, никогда она так не жаждала их. Все ее существо трепетало от наслаждения, нестерпимый жар охватывал все тело, И когда его язык раскрыл ее губы, томительная боль желания разлилась в низу живота.

Со стоном, который эхом отозвался в ее душе, Сет медленно опустился на спину, ни на секунду не прекращая своей атаки и увлекая Пенелопу за собой, пока она не оказалась на нем.

Его язык был горячим, влажным, настойчивым, словно сталь под мягким бархатом, когда проник в чувственную глубину ее рта. Вздыхая от удовольствия, она словно растворялась в восторге. Весь мир исчез, она помнила только его поцелуи. Они разбудили в ней неистовую страсть женщины, не сравнимую с застенчивыми девичьими желаниями во время их помолвки.

Словно в ответ на призыв ее пробудившегося тела Сет крепко сжал ее ягодицы. Издав прерывистый стон, он выгнулся и прижался твердой мужской плотью к ее животу. Снова и снова повторяя свои воспламеняющие движения, он непроизвольно содрогался всем телом.

Сильное желание подобно огненной лаве захватило все тело Пенелопы, и она стала тереться животом о его пульсирующий жезл. Как она хотела его! Ей не терпелось увидеть Сета обнаженным, с возбужденным членом, ощутить, как он проникнет в нее, одарить его высшим блаженством, которое способна дать мужчине только любящая женщина. Каждый ее вздох, каждый удар сердца говорили о любви к Сету. И больше всего на свете ей хотелось показать ему силу своих чувств.

Движимая страстью, которую не могла себе и представить раньше, Пенелопа скользнула рукой меж их тел и смело прижала ладонь к твердой плоти.

Сет застыл.

— Боже, принцесса! Я… я.

Хрипло задышав, он столкнул ее и откатился в сторону. Затем он поднялся на колени, сжимая свой живот, словно в страшной агонии.

— Я… я не могу, — простонал он, и эти слова прозвучали так, будто шли из глубины его души.

Пенелопа всхлипнула, ей было стыдно, но она не сожалела о своем нескромном поведении. Напротив, ее охватила досада, что Сет не захотел удовлетворить ее желание.

Разочарованно вздохнув, она села. Возможно, Майлс прав, может, она и в самом деле леди не больше, чем Чертова Кошка Хельга.

Но если быть леди означает, что она должна скрывать свою страсть к любимому мужчине, то она не желает становиться частью этой хладнокровной когорты. Она собиралась при любой возможности показывать Сету свои чувства, пока не удастся вернуть его. У него не оставалось никаких шансов. Она улыбнулась и бросила жадный взгляд на намеченную жертву.

Он все еще стоял на четвереньках недалеко от нее и прерывисто дышал, волосы упали ему на лицо. Вдруг, точно от сильной боли, его тело стало содрогаться, и когда он закрыл лицо руками, Пенелопа увидела, что они были сжаты в кулаки так, что на них выступили вены.

— Что случилось, Сет?! — закричала она, испугавшись, что у него начался приступ какой-то опасной болезни. Нетерпеливо схватив его за руку, Пенелопа увидела, как дрожали от напряжения его мышцы. Неужели за время их разлуки он заболел чем-то ужасным? Может, именно по этой причине он панически испугался их близости?

Судороги прекратились так же внезапно, как и начались. Она почувствовала, как мышцы под ее рукой стали расслабляться. Через мгновение он опустил руки на колени.

Дрожащими от нежности пальцами Пенелопа собрала его волосы и заправила их за уши. Мягко взяв его за подбородок, она заставила Сета поднять лицо. Глаза у него были плотно закрыты, а лицо сделалось пепельно-серым, точно его нокаутировали. У него был вид тяжело страдавшего человека.

Всем сердцем сочувствуя, она погладила его щеку и умоляюще произнесла:

— Пожалуйста, Сет, скажи, что случилось. Я хочу помочь, если смогу.

Сет продолжал молчать, качнув головой, словно спорил сам с собой. Затем он глубоко вздохнул и открыл глаза. Они сделались холодными, зеленовато-коричневыми, как лесное озеро, и такими спокойными, словно последние несколько минут они занимались обсуждением красот местной природы. Убрав ее руку, он небрежно пожал плечами и ответил:

— Я в порядке.

— Но я не слепая! — негодующе воскликнула Пенелопа. — Я же видела, что с тобой происходит нечто ужасное.

Он расхохотался.

— Ты слишком много времени проводила со своей невесткой. Ты начинаешь говорить прямо как она.

— Что ж, невозможно жить рядом с доктором и ничему не научиться. Ты удивишься тому, сколько всего мне известно.

— Тогда, может, ты знакома с состоянием, которое обычно называют «тяжелые яйца»?

Пенелопа наклонила голову, стараясь скрыть покрасневшие от смущения щеки. Да, она знала о «тяжелых яйцах». Это был излюбленный недуг Майлса, который, если верить его жалобам, поражал его с поразительной регулярностью. Как она не подумала, что у Сета могла быть такая же проблема? Разве она не знала о его крайне возбужденном состоянии?

— Вижу, ты знаешь, о чем я говорю, — заметил он. — А теперь, если ты не собираешься усугублять мое состояние, то лучше закончим репетировать и отправимся в цирк. Сегодня утром я говорил с владельцем цирка, и он сказал, что показывает интермедию со всеми экзотическими номерами. Если мы отправимся прямо сейчас, то как раз успеем посмотреть ее до начала основного представления.

Интермедия оказалась совершенно завораживающей, как и обещал хозяин цирка. Там выступали шпагоглотатель, безрукая женщина, рисовавшая портреты ногой, факир, глотавший горящие угли. Сменяя друг друга, на арену выскакивали карлики, фокусники, жонглеры и смелые акробаты.

Но не цирковые номера заворожили Пенелопу, какими бы удивительными они ни были. Ее заворожил Сет. В этот чудесный день он снова был прежним, неугомонным, хорошо ей знакомым Сетом, который заразительно смеялся, беспечно развлекаясь и веселясь… Сегодня, как и раньше, его веселье было искренним, и она быстро заразилась им.

За свою жизнь ей довелось побывать на многих цирковых представлениях, но Сет сделал для нее это посещение таким волнующим и свежим, как в первый раз. С того момента, как они ступили на огороженную фургонами и палатками территорию цирка, Сет с детской непосредственностью наслаждался окружавшими их звуками и яркими красками. Он сделался совершенно неудержимым в своем стремлении все посмотреть, потрогать, попробовать. Он ел сладкую вату, сахарный рис, поп-корн, выпил целую бутыль лимонада и накупил столько безделушек, что она умоляла его остановиться.

Когда они оказались внутри красно-бело-голубого шатра в первом ряду, восторг Сета достиг наивысших пределов. Один только вид его радости наполнял ее сердце счастьем. Она так много улыбалась, что даже лицо заболело.

С неукротимым энтузиазмом Сет подбадривал наездников, перебрасывался шутками с клоунами и смело вызвался в номере «а-ля Вильгельм Телль» подержать на голове яблоко, в которое один из циркачей выстрелил. К концу представления он очаровал и зрителей, и артистов. Однако с окончанием шоу чудеса этого дня еще не закончились. Посасывая карамель и держа в руке пакет с арахисом, Сет провел ее к большой палатке, где познакомил с Конго, настоящим африканским слоном, и его дрессировщиком Джошем. Пока она восхищалась слоном и кормила его арахисом, Сет неожиданно исчез. Когда через четверть часа он появился, его сопровождал фотограф. Не успела Пенелопа понять, что происходит, как ее вместе с Сетом сфотографировали верхом на слоне. Это был один из самых восхитительных моментов в ее жизни.

Вскоре настало время попрощаться с Конго и с цирком. Но чудесный день продолжался. Пока они ехали к салону Шекспира, Сет непрерывно развлекал ее смешными историями. И когда они оказались у служебного входа в салон, Пенелопа совсем обессилела от смеха.

Она продолжала смеяться, когда Сет обошел вокруг экипажа и помог ей выйти.

— Я даже не помню, когда в последний раз у меня был такой чудесный день! — воскликнула она.

— Я тоже получил большое наслаждение, — отозвался Сет, выбирая арахисовую шелуху из ее волос. — Как хорошо, что ты показала мне цирк.

— Я показала тебе? — Она громко рассмеялась. — Да это ты мне показал. Ты заставил меня совершенно по-новому посмотреть на все.

— А ты, принцесса, заставила меня совершенно по-новому посмотреть на тебя, — прошептал он, нежно взяв ее за подбородок и приподняв лицо. Не сказав больше ни слова, он накрыл ее губы своим ртом.

Ошеломленная и обрадованная, она ответила на неожиданный поцелуй, снова затрепетав, когда почувствовала его губы на своих.

Как и весь этот день, поцелуй закончился слишком быстро.

— За ч-что? — заикаясь, спросила она, когда Сет выпрямился.

Улыбаясь, он нагнулся и достал из-под сиденья экипажа тетрадь с пьесой.

— Это заключительная репетиция тридцать второй страницы.

Глава 17

— Проклятый выродок! — тихо прошипела Адель. Ее глаза злобно сощурились, когда она увидела, как Сет Тайлер целует ее ведущую актрису. У нее было предчувствие, что этот человек доставит много неприятностей, и, как обычно, интуиция не подвела ее.

Разгневанная нежным воркованием парочки, она начала сердито топать босой ногой по деревянному полу. Сет и Лорели стояли в тенистой аллее прямо под окном Адель. Они любезничали и смеялись, держась за руки, и эта их интимность не давала покоя Адель.

Когда Сет притянул к себе Лорели и снова поцеловал ее, на этот раз неторопливо и страстно, руки Адель с такой силой сжались в кулаки, что она смяла край плотной золотистой шторы, за которую держалась. Тайлер оказался весьма шустрым, как она и предполагала. Прошла всего неделя после его появления в Денвере, но он уже пользуется большим успехом, не говоря о том, что самая недоступная женщина в городе оказалась в его объятиях.

Но это не удивляло Адель. Именно он мог вскружить голову такой глупышке, как Лорели: богатый, красивый, мужественный. К тому же он был проницательным, влиятельным и честным человеком. И это последнее качество делало Сета весьма опасным. Адель скрутила кусок шторы, представляя, что это шея Тайлера. Она должна расстроить этот роман в самом зародыше и сделать это наверняка, чтобы он никогда больше не расцвел. Вопрос в том, как это устроить?

У нее сразу возникло несколько планов, но она быстро отвергла их. Здесь нужно что-то неожиданное, отличное от ее обычных угроз, что-то настолько сильно шокирующее, что одна мысль о непослушании заставила бы Лорели содрогаться от страха. Ей нужно…

И тут Адель осенило. Ее губы скривились в улыбке, когда взгляд скользнул от смеющейся девушки к державшему ее высокому мужчине. Ей нужно наказать Сета Тайлера и на его примере преподать Лорели страшный, ужасающий урок. Адель едва не захлопала в ладоши от собственной изобретательности. Убийство красивого владельца салона — это отличное решение, просто гениальное. Смерть Сета Тайлера, во-первых, устранит этого потенциально опасного противника, а во-вторых, его зверски изуродованный труп докажет Лорели реальность ее угроз.

Довольная улыбка заиграла на губах Адель, когда она представила, как будет подробно описывать его смерть Лорели. Она жаждала услышать истерические крики девушки, наблюдать, как ее красивое лицо исказится от боли и чувства вины, когда та узнает, что именно ее своенравность стала причиной смерти ее любовника. И скорее в аду станет холоднее, чем глупая девчонка снова отважится перечить ей.

Испытывая нечто вроде благодарности к актрисе за то, что она дала ей повод разделаться с Сетом Тайлером, Адель начала обдумывать практическую сторону убийства. Ей нужен человек, который сможет сделать это ради нее, беспринципный, но довольно осторожный и ловкий, кем можно легко манипулировать.

И она точно знала, что такой человек у нее есть. Сквозь длинные золотистые волосы она бросила оценивающий взгляд на Харли Фрея, нежившегося голышом на кровати в другом конце комнаты и попыхивающего сигарой. Она спала с этим картежником не ради любовных утех.

Смуглый мужчина перехватил ее взгляд и торопливо расправил простыни возле себя, под его густыми черными усами засверкала широкая улыбка. Осторожно отложив сигару в сторону, он добродушно произнес, растягивая гласные, как все южане:

— Иди скорей сюда, милая. Мы с генералом совсем заскучали в одиночестве. — Его рука, полезла вниз, к животу, и он помахал своим вялым членом.

Адель опустила штору на место и повернулась, стараясь показать свою фигуру в наиболее выгодном свете. Слегка содрогнувшись всем телом, она печально произнесла:

— Я… я не могу. — Хорошо отрепетированным приемом она наполнила глаза слезами.

Такая женская хитрость безотказно действовала на Харли, как и на других мужчин, которых ей доводилось использовать.

— Что случилось, дорогая? — спросил он, выпрыгнув из кровати и торопливо подходя к ней, — Старик Харли чем-то расстроил тебя, да?

Она всхлипнула и отрицательно покачала головой.

— Вот и хорошо, — прошептал он, на его лице промелькнуло облегчение, и он крепко обнял ее. — У меня сердце в пятки ушло, когда я подумал, что чем-то огорчил мою милую птичку.

Крепче сжав женщину в объятиях, Харли поцеловал ее в висок.

— А теперь, дорогая, почему бы тебе не перестать рыдать и не рассказать своему Харли, что произошло?

— Это… это все из-за нового владельца салона, Сета Тайлера. Он… он… — Адель понизила голос, словно у нее не хватало сил продолжать.

— Что он сделал? — В интонации Харли появились металлические нотки. Схватив Адель за плечи, он отодвинул ее от себя и стал напряженно всматриваться в залитое слезами лицо. — Этот негодяй домогался тебя, да?

Адель издала стон и отвернулась.

— Черт возьми, Адель! Смотри на меня!

Она покорно подчинилась, на ее лице появилось выражение трагического отчаяния, которое она несколько часов тренировала перед зеркалом. Это сработало безотказно.

— Это так, да? — прошипел Харли, дикая ярость переполняла его. — Он пытался навязать тебе свои ухаживания, да?

Адель закрыла лицо руками, словно не могла вынести его взгляда из-за унижения, которое будто бы испытывала. Ее голос дрожал, когда она бесстыдно лгала:

— Он не только пытался… ему удалось. Он набросился на меня и силой добился своего в прошлый вторник, ночью.

Нечеловеческий рев вырвался из глотки Харли, и он с силой сжал Адель.

— Я кастрирую этого негодяя! — кричал он в приступе ярости. — Я кастрирую его и принесу тебе его яйца как трофей.

Адель с трудом скрыла свою улыбку. Главное было сделано. Она уже представляла, как Лорели будет убиваться от горя, увидев, что мужественный Сет Тайлер изуродован таким постыдным способом. Что тут говорить о ее ужасе, когда в тот же самый вечер девица обнаружит его отрезанные части среди своей косметики! Лорели навсегда останется ее рабыней.

Взглянув на Харли с наигранным удивлением, она кротко спросила:

— Неужели ты сделал бы это ради меня?

— Я сделаю это ради тебя, — поправил он, его темные глаза горели как угли. — Ты моя женщина, а я всегда забочусь о том, что мне принадлежит. Тайлер заплатит, он дорого заплатит за то, что сделал.

— Но как ты сможешь все устроить? — Она в отчаянии заломила руки. — Тайлер — очень сильный и опасный человек. Он же не будет просто лежать, раскинув ноги и дожидаясь тебя?

Резкие черты лица Харли скривились в уродливой ухмылке.

— Неужели ты думаешь, что ему удастся одолеть меня в поединке?

Адель была готова ударить себя по губам за свою глупость. Харли Фрей был самым тщеславным и самонадеянным мужчиной из всех, кого она когда-либо встречала. Для него сомнение в его боевой доблести было равносильно умалению его сексуальных способностей. Стремясь сгладить и утешить его оскорбленную гордость, Адель нежно обняла напряженное тело Харли и положила голову ему на плечо.

— С одного взгляда ясно, что ты самый лучший. Ты сразу победишь его в честном бою. Но я слышала, что Тайлер любит грязные приемы, что он предпочитает наносить удар в спину, чем смотреть противнику в глаза. И… ну… — Тут ее голос пресекся. — Я не в силах вынести даже мысли, что ты можешь пострадать. Что же я буду делать без моего Харли и его генерала?

Спрятав лицо у него на груди, она притворилась рыдающей.

Застывшее от обиды тело Харли расслабилось.

— Ну, ну, дорогая. Не надо так плакать, — ласково произнес он. — Ничего не случится с Харли и его генералом.

Она громко всхлипнула и замотала головой.

Харли молчал, нежно гладя ее по спине.

— Неужели ты правда так сильно переживаешь из-за меня? — В его голосе прозвучали надежда и удивление.

Все еще прижимаясь к его груди, она кивнула, скрывая свое удовлетворение. Этот дурачок быстро угодил в ловко расставленную ловушку.

— Приятно слышать, — произнес он, наматывая ее волосы на палец. — Только пусть твоя хорошенькая головка ни о чем не беспокоится. Я возьму в подмогу Боба Вилларда, Дуана Свини и Росса Нокса. Тайлер на прошлой неделе вышвырнул их из салона за мошенничество, так что они будут рады вернуть ему должок, да еще с процентами, — хмыкнул Харли.

Изобразив на лице озабоченное выражение, Адель подняла голову и посмотрела на него.

— Я все равно беспокоюсь. Тайлер не из тех, кто уползет и скроется, когда вы так унизительно изувечите его. Он очень жестокий. Если его не убить, то он отплатит сполна и убьет тебя.

В ответ Харли расхохотался холодным жутким смехом, который Адель находила более возбуждающим, чем его слащавую болтовню.

— Не бойся, моя дорогая. Я не собираюсь оставаться нежным и мягким, когда буду вершить свое правосудие. Он лишится не только яиц. И если не умрет от шока, когда ему их отрежут, то умрет потом от потери крови. Мы все проделаем за городом, где его долго не найдут.

— Когда? — спросила она, затрепетав от его злобного тона.

Харли немного задумался.

— Может, в следующую пятницу, если ты поможешь.

— Чем я могу помочь? — Адель скользнула рукой по его телу, чтобы приласкать генерала, который неожиданно показался весьма соблазнительным малым.

Харли застонал и прижал ее руку своей, чтобы усилить воздействие. Двигая бедрами в такт движениям ее руки, он пояснил, прерывисто дыша:

— Когда вчера я играл в карты, то слышал, как девушки из салона просили Тайлера сделать выходной в пятницу, чтобы они могли принять участие в скачках за шляпкой. Их организуют миссис Вандерлин и несколько благотворительных обществ, чтобы собрать деньги для сиротского приюта.

— Что это такое — скачки за шляпкой? — спросила Адель, нетерпеливо схватив его за руку и направив ее к своей изнывающей от страсти плоти. Она задрожала от удовольствия, когда Харли начал ласкать ее между ног.

— Боже, милая, — прошептал Харли, проникнув пальцами глубоко внутрь нее. — Ты такая горячая… влажная. — Он содрогнулся всем телом, когда она крепко зажала его пальцы. — Как насчет того, чтобы позволить генералу отведать твоего меда?

Она медленно, соблазнительно изогнулась под его рукой, издавая при этом хриплые стоны. Приласкав пальцем красную головку генерала, Адель промурлыкала:

— Не будет никакого меда, пока ты не расскажешь мне о своих планах насчет Тайлера.

— О, не надо так пытать генерала.

— Генерала ждет награда за ожидание, — пообещала она, ни на мгновение не прекращая своих пламенных ласк.

Хрипло вздохнув, Харли поторопился все выложить.

— Афиши о скачках расклеены по всему городу. Удивительно, что ты их не видела.

— Я не обращала внимания. А что в них?

Харли начал терять терпение.

— Женская благотворительная ассоциация приглашает всех холостых мужчин и незамужних женщин принять участие в скачках. Женщины должны захватить свои шляпки, — тут он замолчал и издал громкий стон, — которые повесят на шесты в полумиле от стартовой линии. За входную плату в пять долларов мужчина получает шанс доскакать до шляпки, принадлежащей даме его сердца. Если ему удастся привезти шляпку к стартовой линии, то он может сопровождать свою даму на бал, который дает вечером Луиза Вандерлин.

— Ну? А как скачки связаны с твоим планом? — требовательным тоном произнесла Адель, прижимаясь к нему своим обнаженным телом, чтобы потереться о его возбужденную мужскую плоть.

Харли агрессивно выгнулся, пытаясь проникнуть внутрь, но Адель хрипло засмеялась и отодвинулась. Погрозив генералу пальцем, она пошутила:

— Ну нет, генерал. Никакого нападения, пока полковник Харли не изложит свой план атаки.

Неохотно отступив, Харли торопливо продолжил:

— Скачки будут на земле Вандерлинов, в миле к западу от Денвера. Если сможем привлечь Тайлера к участию в скачках, то мы с парнями устроим ему засаду, когда он будет возвращаться в город. Вот где нужна ты. Надо найти девушку, которой он симпатизирует, и убедить ее принять участие в скачках.

— Это Лорели, и она будет в них участвовать, — заверила Адель, вполне удовлетворенная его идеей. — Я буду взывать к ее чувству… милосердия.

Соблазнительно закинув волосы на одно плечо, она повернулась и поманила Харли. Потом она раскинула ноги, сдаваясь долго осаждавшему ее генералу.

Скоро, очень скоро ее враг будет повержен.

Глава 18

Вода была еще теплой. Пенелопа прислонилась спиной к стенке ванны, постепенно погружаясь в воду. Она чувствовала себя такой разбитой. Просто чудо, что она смогла выбраться из кровати и ровно в семь появилась здесь, в отеле Сета.

Ее дорогой, такой неаккуратный Сет. Зевнув, она посмотрела сонными глазами на мокрые полотенца и красный бархатный халат, валявшиеся на полу возле ванны. Это по его вине она была такой усталой.

Улыбка появилась на ее губах, когда она представила, что ответил бы Сет на эти обвинения, особенно после того, как он приложил столько усилий, чтобы она имела достаточно времени на отдых. Став владельцем салона, он распорядился, чтобы у актеров было свободное время с трех до шести часов дня. Сет также следил, чтобы Пенелопа возвращалась в пансион не позже двенадцати тридцати каждый вечер.

В общем, теперь ей вполне удавалось восстановить силы. Однако именно Сет невольно стал причиной того, что эту ночь Пенелопа провела без сна. Накануне вечером он объявил о своем участии в скачках за шляпкой, чтобы завоевать право проводить ее на танцы.

Разволновавшись, как дебютантка в ночь перед выступлением, она вертелась с боку на бок до рассвета, раздумывая, что наденет, как украсит свои волосы шелковыми фиалками, представляя себе волнующие сцены, в которых так очаровала Сета, что он в вальсе увлекал ее в темный угол, чтобы украдкой сорвать поцелуй.

И самое приятное, что она будет танцевать на балу с благословения Адель. По правде говоря, та просто приказала ей принять участие в скачках, мотивировав это тем, что присутствие прелестной Лорели Лерош в доме Вандерлинов привлечет к салону Шекспира и тех мужчин, которые обычно избегали посещать варьете. Все это звучало слишком лестно, чтобы казаться правдой.

Снова вообразив себя в объятиях Сета, в чудесном светлом шелковом платье, украшенном многочисленными сиреневыми атласными ленточками и шелковыми цветами, она выловила кусок сандалового мыла у себя из-под ног.

Платье это они заказывали с Сетом за два дня до разрыва помолвки. Она даже не взглянула на него, когда через две недели его доставили из мастерской. Слишком грустные воспоминания были связаны с ним. И это роскошное творение почти три года пылилось на дне сундука. Пенелопа совсем забыла, каким оно было красивым, пока они с Эффи не достали его вчера вечером.

Сама мысль о том, что она наденет такое чудесное платье, заставила Пенелопу почувствовать себя настоящей принцессой, как зовет ее Сет. Довольная улыбка заиграла на ее губах. Вечером она будет выглядеть достойной этого титула.

Представив ошеломленный взгляд Сета, когда он увидит ее, Пенелопа глубже погрузилась в воду. В отличие от предыдущих дней, когда она слишком боялась, что ее обнаружат, и осмеливалась только быстро окунуться, сегодня она набралась храбрости и решила понежиться в воде. Напевая непристойную песенку, которую она услышала в салоне, Пенелопа намыливала руки, наслаждаясь душистой мыльной пеной.

Сет закрывал салон в полдень, чтобы его служащие могли участвовать в скачках. Он сам вчера сказал, что для большинства девушек салона это единственная возможность побывать на таком балу. Хотя Пенелопа за свою жизнь побывала на многих балах, она, как и другие девушки, тоже волновалась и хотела, чтобы салон закрыли пораньше, ведь тогда у нее весь день будет свободным.

Проведя мыльными руками по одной ноге, а затем по другой, она попыталась придумать, как провести остаток утра. Может, купить небольшой флакончик духов с ароматом сирени, которые любил Сет, а потом побаловать себя лимонным мороженым. А может, начать читать роман, который ей подарила Эффи на день рождения. Перед ней открывалось столько возможностей, таких прекрасных и соблазнительных, как коробка с ее любимыми конфетами.

Зевнув, она уставилась на кусок мыла в своей руке. Чем бы она ни решила заняться, сейчас надо прекращать нежиться в ванне и выбираться из нее. Уже, наверное, половина десятого, и пора скорее возвращаться в пансион, пока Эффи не начала беспокоиться.

В сотый раз за последние две недели Пенелопа возблагодарила свою счастливую звезду за наивную доверчивость ее подруги. В первый день, возвратясь от Сета, Пенелопа сказала Эффи, что стала следовать новому, научно разработанному режиму здоровья. Она сочинила, что по этому режиму нужно вставать не позднее шести утра и прогуливаться два часа, глубоко вдыхая свежий воздух. Эффи поверила в эту чепуху и больше не интересовалась ее утренними исчезновениями.

Пенелопа собиралась улыбнуться своей изобретательности, но вместо этого снова зевнула. Что ей действительно нужно сделать, так это немного поспать перед скачками. Да, ей просто необходимо поспать.

Но несмотря на все благие намерения, она продолжала лежать в ванне. Прошла, казалось, целая вечность с тех пор, когда она наслаждалась роскошью ванны, и сегодня у нее появилось желание восполнить это. Кроме того, не было никакой причины, из-за которой она не могла понежиться. Сет не вернется до полудня, если вообще вернется сюда до скачек, репетиций у нее не было. Так почему не позволить себе это наслаждение?

«Пять минут», — твердо сказала она себе. Она позволит себе понежиться еще пять минут и затем займется своими делами. Приняв такое решение, Пенелопа закрыла глаза и стала мечтать о Сете.

Она снова прогуливалась с ним в парке, смеясь от его добродушного подтрунивания. Потом они обедали при свечах в зале Дельмонико и танцевали всю ночь в Германском зимнем саду, такие уверенные в своей любви, держа друг друга за руки.

Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, страстно шепча о своей вечной преданности, образы стали расплываться, и она блаженно погрузилась в мир сновидений.

Сет торопливо поднимался по лестнице отеля, перескакивая через две ступени, и ругал свою забывчивость. Он так спешил на встречу со своим поверенным, что выскочил из комнаты без бухгалтерских книг.

Нетерпеливо перепрыгнув последние три ступени, он оказался в коридоре второго этажа. Нужно было столько успеть сделать до двух часов, когда начнутся скачки, а тут так некстати пришлось возвращаться за этими книгами.

Скачки. Мысль о скачках и о том, что сулила победа в них, вызвала в нем самые противоречивые чувства. Участие в сегодняшних танцах после скачек предоставляло ему наконец долгожданную возможность. Он не только получал шанс понаблюдать за Луизой Вандерлин вблизи, но мог взглянуть на ее дом, уловить то, что могло рассказать о ней гораздо больше, чем наблюдения тысяч сыщиков.

Остановившись у двери своей комнаты, он подумал, а заметит ли его Луиза среди толпы приглашенных на этот вечер. А если заметит, то отметит ли его удивительное сходство со своим отцом и подойдет ли к нему? Может, она просто скользнет отсутствующим взглядом порточной копии Ван Кортланда с такой же легкостью, как когда-то отказала ему в праве на жизнь? Хмуро усмехнувшись, он открыл дверь.

Зрелище, представшее его глазам, заставило Сета остановиться в недоумении. В комнате был ужасный беспорядок. Озадаченный, он шагнул внутрь.

В отличие от других дней за прошедшие две недели Пенелопа никогда не уходила, не приведя комнату в порядок. Его бритвенные принадлежности были разбросаны вместе с мокрыми салфетками на туалетном столике. Еще несколько салфеток валялись на полу, словно белая дорожка, ведущая к креслу, где Пенелопа брила его. На столе, возле которого он останавливался, чтобы пристегнуть к кармашку свои часы, лежал недоеденный кусок бисквита, а его ночная рубашка все еще была перекинута через ширму, загораживающую ванну.

Ширма, как и ночная рубашка, была поспешно приобретена им в тот самый день, когда Пенелопа, приступив к обязанностям камердинера, поставила его в такое неловкое положение. Хотя он никогда не признавал этого, но рубашка и ширма должны были послужить защитой от порывов обоюдной плотской страсти.

Это не было проявлением скромности, которая вдруг охватила его не в меру застенчивую натуру, и он не начал стыдиться своей наготы. Совсем наоборот. Ему нравилось, как Пенелопа смотрела на его обнаженное тело, а по блеску ее красивых глаз было понятно, что она любила смотреть на него.

Проблема заключалась в том, что ему это слишком нравилось. Особенно когда он, вытираясь после ванны, перехватил ее брошенные украдкой взгляды. К своему разочарованию, он мгновенно пришел в такое возбужденное состояние, что сгорал от желания. Именно такое постыдное отсутствие самоконтроля и последующие явно выпирающие неудобства заставили его обзавестись ширмой.

И после того первого утра он мылся и одевался за ширмой, заботясь, чтобы на нем было достаточно одежды, которая могла скрыть весьма красноречивые признаки его чуть ли не постоянного возбуждения. С этой целью он и купил просторную ночную рубашку.

Сет постарался, чтобы с ним больше не происходило таких казусов, как в первое утро, когда она застала его погруженным в эротические грезы. Теперь к ее приходу он был скромно одет в ночную рубашку и халат.

Сет хмыкнул, вспомнив, что Пенелопа выглядела весьма разочарованной, когда, появившись на следующее утро, застала его не только проснувшимся, но и укутанным подобно больному и уже сидящим за чашкой кофе, который ему приносили теперь в шесть сорок пять.

Он уже направился к столу, чтобы взять свои книги, когда на глаза попалось что-то красное. На углу ширмы висела шляпа Пенелопы.

То, что она ушла без шляпы, озадачило его, как и оставленная в беспорядке комната. Он собрался снять забытую шляпу, когда его внимание привлекло нечто более интересное.

На полу рядом с еще одним мокрым полотенцем лежал черный чулок. Длинный тонкий женский чулок, который так привлекательно смотрится на стройной белой ножке. Ни у кого не было таких стройных ног, как у Пенелопы, которой, без сомнения, и принадлежал этот чулок.

Сет едва не застонал вслух, представив ее образ, но тут же постарался отогнать это соблазнительное видение, заставив себя сосредоточиться на возникшей загадке. Что побудило Пенелопу оставить свою шляпу в его комнате? И что более удивительно, почему она сняла чулок?

Словно в ответ на его вопросы послышался тихий всплеск воды. Ни о чем не думая, он заглянул за ширму.

Там в ванне спала Пенелопа.

Сет даже не осмеливался дышать от страха, что очаровательное видение может исчезнуть. После их разрыва он часто пытался укрыться от мрачной действительности своей жизни, давая волю мечтам о Пенелопе. Самая любимая фантазия, которую он безуспешно пытался изгнать из своего воображения, представляла собой картину, где он занимался с ней любовью в ванне.

Сет усмехнулся. Похоже, определенная часть его тела обрела свой собственный разум. Та часть, которая сразу же дала знать о своем присутствии. Пока он жадно разглядывал лежавшую в ванне женщину, та часть тела в низу живота сделалась невыносимо большой и неудобной. Те несколько раз, когда они занимались любовью, она застенчиво просила погасить свет, перед тем как раздеться. Он считал, что впереди у него целая жизнь, чтобы наслаждаться ее телом, поэтому щадил девичью скромность и довольствовался ощущением того, что не мог видеть.

Он предполагал, что у нее прекрасное тело. Об этом говорили волшебные округлости, которые он различал в темноте. Этот силуэт был таким волнующим, что по ночам, лежа без сна, он мысленно заполнял эти темные контуры воображаемым цветом и подробностями. Часто он наделял ее такими прекрасными чертами, что потом, вернувшись к реальности, напоминал себе, что ни одна женщина не может быть настолько совершенной.

Но он ошибся. Воображаемая Пенелопа не шла ни в какое сравнение с настоящей. Совершенно завороженный, Сет придвинулся ближе.

Господи, как она прекрасна! Ее вид настолько поразил Сета, что он едва дышал. Кожа у нее была гладкая и матовая, как у дорогой французской куклы.

Сквозь прозрачную воду Сет мог отчетливо видеть каждую деталь ее красивого тела. Груди у нее были полными и округлыми, такими, как он и представлял их себе, когда лежал в темноте рядом с ней, лаская их руками. Темно-розовые соски, слегка выступавшие из воды, хорошо сочетались с цветом приоткрытых губ.

Ноги ее, согнутые в коленях и наклоненные к одной стороне ванны, закрывали от него часть тела, но это не могло скрыть тонкой талии и женственной округлости бедер.

Застонав, Сет опустился на колени возле ванны.

Если на свете и существует женщина, которую можно описать одним словом «женственная», так только Пенелопа Пэрриш. И если кто-нибудь из мужчин испытывал адские страдания от сильного искушения, так это он.

Господи, помоги ему! Наполни силой ослабевшие от страсти колени, чтобы подняться и убежать, пока он не совершил того, о чем будет потом жалеть. Надели его мудростью и силой воли, чтобы уберечься в будущем от таких опасных ситуаций. И пожалуйста, помоги ему побороть эту безнадежную страсть к Пенелопе.

Но даже когда он продолжал молиться, его дрожащие пальцы непроизвольно потянулись к выпуклой округлости ее груди. Кожа Пенелопы осталась такой же нежной и бархатистой, как лепестки свежераспустившейся розы, какой он ее помнил.

Страсть, как всегда, когда он оказывался рядом с Пенелопой, лишила его разума, и Сет опустил руку в воду. Движимый слишком долго сдерживаемым желанием, он погладил сосок, и тот сразу же отозвался на прикосновение. Когда он наклонился пониже, желая полюбоваться произведенным эффектом, у Пенелопы вырвался громкий вздох.

Она резко села, выплеснув воду через край, и уперлась своими сосками ему в лицо. Сет едва не окунулся головой в ванну и схватился руками за Пенелопу, чтобы удержать равновесие.

— Сет! — с ужасом воскликнула девушка.

Глава 19

Сет быстро поднял голову и отшатнулся. Он не испытывал такого унижения с тех пор, как мальчишкой его поймали подглядывающим за девушкой, которая примеряла в магазине корсет. Однако тридцать шесть лет не десять, и его порочность уже невозможно объяснить юношеским любопытством.

Стыдясь встретиться со взглядом Пенелопы, он уставился на свой мокрый жилет, не зная, что сказать. Он должен извиниться, сочинить какую-то историю, хоть что-то сделать, чтобы нарушить напряженное молчание. Но язык отказывался повиноваться.

Это было совсем не похоже на него. Однако сейчас ему нечего было сказать в свое оправдание. Конечно, обладая очень живым воображением, он сочинил бы дюжину версий, и вполне правдоподобных. Но не мог заставить себя заговорить.

Сет молча проклинал свою бесхарактерность. Снова сердце взяло верх над разумом. Оно побуждало его признаться в том, что происшедшее не случайность. Хуже того, оно требовало, чтобы он рассказал правду, поведал о своих нежных чувствах, толкнувших его на такой поступок.

Но он, конечно, не мог позволить себе сделать это, каким бы искушениям ни подвергался. Сет видел, как нежно и страстно смотрела на него Пенелопа в последнее время, и не мог снова ранить ее душу, подавая ложную надежду на их совместное будущее.

Пока он сидел, растерянно потупив взор и стараясь что-то придумать, послышался всплеск воды, и перед его лицом появилась рука.

— Ты не поможешь мне подняться? — спросила Пенелопа, ее голос был таким спокойным и ровным, словно она просила подать ей шаль. — Я совсем застыла в ванне и не могу сама встать.

Сет в недоумении посмотрел на ее спокойное лицо. Он ожидал услышать взрыв возмущения, думая, что она застенчиво закроет грудь рукой и взглянет на него так, будто перед ней негодяй, вознамерившийся изнасиловать ее.

Вместо этого она продолжала невозмутимо сидеть, словно находиться голой в его присутствии было обыденным явлением, как и просить о помощи, выполняя которую, ему придется прикоснуться к ее прекрасному телу. Сет стиснул зубы и тихо вздохнул. Он предпочел бы ссору. Парочка возмущенных возгласов и несколько обидных реплик сразу охладили бы его пылкую страсть, которая, несмотря на смущение, нисколько не уменьшилась.

— Пожалуйста! — Она наклонилась вперед и протянула к нему руки, выставив свою грудь во всей неотразимой красоте.

Сет пробормотал что-то невнятное и постарался смотреть только на ее лицо. От близости ее грудей брюки сразу сделались тесными. И хотя выражение лица у нее было умоляющим, в глазах вспыхивали искорки страсти.

— Вода ужасно холодная. Я боюсь простудиться, если дольше просижу здесь. Посмотри, — она кивнула на свою грудь, куда он настойчиво старался не смотреть, — у меня уже гусиная кожа появилась.

Он показал себя развратником и теперь не собирался усугублять свою вину, отказав ей в помощи. Покорно перенося эту адскую пытку, Сет подхватил ее под руки и помог подняться. Все шло гладко, пока Сет избегал прикасаться к чему-то более волнующему, чем ее руки.

Но едва она подняла ногу, собираясь выйти, как поскользнулась. Испуганно вскрикнув, она ухватилась за его плечи и повисла на нем так, словно от этого зависела ее жизнь. Невольно он крепко ее обнял, чтобы не дать упасть.

Сет с трудом мог вынести ощущение ее обнаженного и податливого тела, прижавшегося к нему. Застонав, он отодвинул ее на расстояние вытянутой руки.

Уставившись в пол, он хрипло пробормотал:

— Я тебе помог. Теперь ты сама справишься. — Едва заметив ее ноги, он отпустил ее и торопливо отступил. Как только Сет собрался уходить, Пенелопа воскликнула:

— О милый!

Голос прозвучал так расстроено, что Сет инстинктивно обернулся посмотреть, что случилось. Он готов был избить самого себя.

Конечно, он представлял, что у Пенелопы потрясающая фигура, глядя на нее в ванне, но, увидев ее выпрямившейся и представшей в выгодном свете, понял, что она не просто потрясающая. Она была безупречной, совершенной по форме и пропорциям.

Длинные и стройные ноги, округлые бедра, прекрасно сочетавшиеся с нежным животом, осиная талия делали ее фигуру такой, о которой мечтают все женщины.

Тяжело сглотнув, Сет отвел взгляд в сторону от волнующего зрелища и с трудом выдавил из себя:

— Что опять случилось?

— У меня нет сухого полотенца. Я оставила все возле столика, когда готовила воду тебе для бритья.

— Я их принесу, — ответил Сет и постарался как можно быстрее скрыться за ширмой, мысленно радуясь возможности снова обрести хладнокровие. Стремясь скорее сесть и собраться с духом, он схватил несколько полотенец и торопливо повесил их на ширму.

— Спасибо, Сет, — пропела Пенелопа сладким голосом.

Он хмыкнул и уселся в кресло перед столом.

Из-за ширмы доносилось негромкое пение вперемежку с мягким похлопыванием по телу льняным полотенцем. Улыбнувшись музыкальному выбору Пенелопы, неприличной песенке «Озорные ночи Нелли в городе», Сет выдвинул ящик стола и достал нужные ему книги. Внезапно пение прекратилось.

— Сет?

— Да?

— Ты опять много катался верхом?

Он озадаченно посмотрел на ширму.

— Нет. А что?

— Мне показалось, ты неуклюже ходишь, когда отправился за полотенцами. Совсем как тогда, когда у тебя были волдыри на заду.

Что-то в ее голосе вызвало подозрение у Сета. Голос прозвучал немного ехидно, словно она заметила его затруднительное состояние и сейчас насмехалась над ним. Он недовольно фыркнул. Конечно, заметила. Нужно быть совершенно слепой, чтобы не заметить, что его брюки просто распирает в последние дни.

Его озабоченность усилилась. После того как она густо покраснела в ответ на его упоминание о «тяжелых яйцах» в прошлую субботу, он понял, что она многое знает о мужском возбуждении.

Она явно что-то задумала. Стремясь узнать, что за этим скрывается, Сет ответил в том же духе:

— Помнишь то состояние, о котором я говорил тебе после того, как поцеловал тебя на прошлой неделе?

Она выглянула из-за ширмы с таким невинным выражением лица, точно спрашивала школьного учителя о цвете одежды Христа.

— Как такое может быть? Мы ведь не целовались.

— Поверь мне, принцесса, нам и не надо целоваться.

Она долго смотрела на него, как бы размышляя над услышанным, а потом покачала головой.

— Бедняжка. Должно быть, очень неловко впадать в такое состояние совершенно без причин.

— Без причин? — повторил он. — Прекрасная женщина расхаживает нагишом передо мной, и ты еще говоришь, что у меня нет причин для возбуждения.

— Я не расхаживаю, — кокетливо возразила она.

— Это не имеет никакого значения.

— Тогда я не представляю, что повергает тебя в такое состояние. — Она вытянула руку и поиграла одной из длинных красных ленточек своей шляпы. — Я уверена, что это не вид моего обнаженного тела. Оно тебе давно хорошо знакомо и вряд ли может так подействовать.

— То, что я видел твое тело в темноте и несколько раз прикоснулся к нему, не означает, что я больше не желаю тебя. Господи! Эти воспоминания заставляют меня еще сильнее хотеть тебя.

Сет готов был откусить свой язык. Он стремился сказать какую-то игривую лесть, а не признаваться в своих чувствах. Проклятие! Надо же было так клюнуть на хитрую приманку Пенелопы! Теперь он действительно на крючке. Неприятный осадок не прошел, даже когда он увидел озарившую ее лицо радость.

Отбросив помятую ленточку шляпы, она ухватилась обеими руками за край ширмы и мягко произнесла:

— Я ощутила точно такое же чувство, когда в то первое утро пришла в твою комнату. Ты был таким красивым с своей наготе, что мне захотелось прикоснуться к тебе.

Она залилась румянцем и опустила голову.

— По правде говоря, я прикасалась к тебе. Вот почему ты проснулся в таком состоянии. — Она серьезно посмотрела на него. — Ты считаешь, я ужасно испорченная?

— Нет, я считаю, ты ужасно очаровательная и прекрасная, — возразил он, взволнованный больше, чем следовало, ее откровенным признанием. — И мне льстит, что ты находишь мое тело настолько соблазнительным, чтобы подарить ласку. Каждый мужчина гордился бы этим.

— Но у меня никогда не было желания прикоснуться к другому мужчине. Несмотря на то что ты в Нью-Йорке предпочел думать по-другому, для меня никого не существовало, кроме тебя. Я начинаю думать, что никогда и не будет существовать.

Сет открыл было рот, чтобы прервать этот разговор, не желая говорить о Джулиане или о Нью-Йорке, но когда их взгляды встретились, он не смог произнести этих слов. Там, в глубине ее прекрасных глаз, видна была боль израненной души, боль, причиненная его трусостью и гордостью себялюбца.

Никогда в жизни Сет не презирал себя сильнее, чем в этот момент.

Наконец к нему пришла решимость. Сейчас он расскажет ей всю правду, и не важно, насколько жестокой или унизительной она окажется. Он не будет больше причинять боль Пенелопе, делая вид, что не верит в ее невиновность.

Глубоко вздохнув, Сет сказал то, что должен был сказать два с половиной года назад:

— Я знаю, между тобой и Джулианом ничего не было. Я всегда это знал.

Пенелопа выглядела такой ошеломленной, словно он ударил ее.

— Но… тогда почему? — Она сделала беспомощный жест рукой.

Страшась того, что ему предстояло сделать, но в то же время чувствуя странное облегчение, он подошел к креслу и повернул его к себе.

— Садись, принцесса, и я объясню, как смогу.

Она не двинулась с места, держась руками за край ширмы.

— Я не могу выйти. Я не одета.

Сету так и хотелось напомнить, что он видел ее и без одежды, но она была настолько подавлена, что шутить он не решился и вместо этого произнес:

— Кажется, утром я оставил свой халат возле ванны. Почему бы тебе не надеть его и не выйти. Я бы предпочел, чтобы мы оба сидели, когда я расскажу тебе то, что должен был сказать.

— Неужели это действительно так ужасно? — Ее голос был таким же несчастным, как и лицо.

Он мрачно подтвердил:

— Хуже.

В ответ она кивнула и исчезла за ширмой. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она появилась.

Несмотря на страх, сжимавший его сердце, Сет улыбнулся. Даже закутавшись в объемный халат и небрежно заколов на макушке свои черные волосы, маленькая Пенелопа как-то ухитрялась выглядеть элегантной.

Когда она опустилась в кресло, Сет придвинул оттоманку и сел напротив. Некоторое время он напряженно молчал, старательно отводя взгляд в сторону и решая, с чего начать. Наконец Пенелопа не выдержала.

— Так почему, Сет? — прошептала она хриплым от волнения голосом. — Почему ты так сделал, скажи. Может, ты больше не любил меня и хотел от меня избавиться? Я знаю, я была такой самонадеянной…

— Здесь нет твоей вины, — перебил он и побледнел, услышав, как она обвиняет себя в том, что случилось. — Ты всегда была замечательной, и я больше всего на свете мечтал жениться на тебе.

— Тогда я не понимаю.

Сет быстро взглянул на ее обеспокоенное лицо, потом опустил голову и уставился на свои руки. Нервно потирая ладони, он ответил:

— Ты все узнаешь. Думаю, ты возненавидишь меня, когда услышишь правду.

Пенелопа встала с кресла, убрала волосы с его лица и заправила их за уши. Прижав ладонь к его щеке, она нежно произнесла:

— Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу возненавидеть тебя, Сет. За последние два с половиной года я так много раз пыталась сделать это, но безуспешно, так что я думаю, это невозможно.

— Ты еще не слышала мою историю.

— Нет. Но я достаточно хорошо знаю тебя и понимаю, что у тебя наверняка была очень веская причина для такого поступка. Особенно если ты так сильно любил меня, как говоришь, — тихо сказала она, поймав его взгляд.

В тот миг, когда Сет взглянул в нежные зеленые глаза Пенелопы, он увидел не очаровательную, восторженную девушку, которую так любил, а милую, сочувствующую женщину, в которую она превратилась. Именно это ее новое качество дало Сету мужество продолжить.

Он осторожно убрал руку Пенелопы от своей щеки и, крепко сжав ее, спросил:

— Ты помнишь последнюю ночь, которую мы провели вместе? Я встал очень рано, чтобы успеть на утреннюю встречу.

— Да, припоминаю. — Она улыбнулась. — Ты всегда любил вести переговоры во время еды, потому что все тогда ведут себя вежливо, чтобы не рисковать несварением желудка. И еще я помню, что обеденное время ты всегда приберегал для меня.

— Ты могла бы располагать мной и во время завтрака, и ленча, если бы захотела, — отозвался он, поглаживая ее пальцы.

При этих словах на щеках Пенелопы заиграли ямочки.

— Я была эгоистичной, но не глупой. Я же знала, что днем тебе нужно заниматься делами. Я хотела разделить твою жизнь, а не разрушать ее.

— И это доказывает, что ты никогда не была эгоистичной. Эгоистичная женщина потребовала бы все мое время для себя.

Улыбка исчезла с ее лица.

— Тогда почему ты разорвал нашу помолвку?

— Из-за известий, которые получил на той утренней встрече. — Он замолчал и стиснул ее руку, чтобы почерпнуть уверенности. — В то утро я встречался не с деловым партнером, а с агентом из сыскного бюро. Я обращался в агентство, чтобы найти хоть какие-то сведения о своих родителях.

— Своих родителях? — У нее удивленно приподнялись брови. — Я всегда считала, что они умерли. Ты никогда не говорил о них, а когда я о них упоминала, то ты становился замкнутым и молчаливым.

— Я не говорил о них, потому что не знал, кто они. Пенелопа была озадачена.

— Как может быть, чтобы ты не знал своих родителей?

Если бы Сет не был так напряжен, он, вероятно, улыбнулся бы такой наивности. Несмотря на свое образование и жизненный опыт, Пенелопа еще во многом оставалась несведущей. Четко выговаривая слова, он ответил:

— Меня оставили на пороге приюта Святого Джона, когда мне было несколько дней от роду. Я был завернут в старое одеяло. У меня была рана на руке, перевязанная платком. Этот шрам на правой руке так и остался.

— Как ужасно! — воскликнула Пенелопа, ее глаза были полны сострадания. — Почему ты не рассказывал об этом раньше?

— Я стыдился. Когда твой брат начал принимать меня в вашем доме, ты по корявой речи и грубым манерам уже наверняка понимала, что я не блистаю происхождением. Я считал, что и этих пороков вполне достаточно, и не хотел добавлять, что был брошен с самого рождения. Скорее всего я был незаконнорожденным.

— Но все это не имело для меня никакого значения, — возразила она. — Когда мы были обручены, я очень сильно любила тебя, и никакие известия не могли изменить моего решения. Ты должен был верить в мою любовь, доверять мне.

Сет опустил глаза и посмотрел на их соединившиеся руки, ему было трудно видеть боль в ее взгляде.

— Сейчас я это знаю, но тогда я оказался трусливым глупцом. Я считал себя недостойным тебя и боялся, что ты не захочешь выйти за меня замуж, если узнаешь правду. Я не хотел рисковать и потерять тебя.

Воцарилась тишина, некоторое время она размышляла над его словами. Наконец Пенелопа спросила:

— Я знаю, ты просил благословения у моего брата, прежде чем сделать мне предложение. А он знал о твоем прошлом?

— Да, — признался Сет.

— И он, несмотря ни на что, радовался нашей предстоящей свадьбе. В письме он написал мне, что очень рад тому, что я наконец прислушалась к голосу разума и выхожу замуж за единственного достойного меня мужчину. Почему, если он считал, что ты вполне мне подходишь, ты был уверен, что я буду думать иначе?

— Я оказался полным идиотом, — признался Сет. В его голосе звучало презрение к себе. — В любом случае именно чувство неполноценности заставило меня обратиться в сыскное агентство. Я надеялся, что им удастся отыскать что-нибудь, что возвысило бы меня в собственных глазах.

— Но они только подтвердили твои опасения, да? — В ее голосе послышался гнев. Когда Сет поднял глаза, испуганный неожиданным изменением ее тона, то увидел смешавшиеся в ее взгляде презрение и боль.

— Ну? Так я права? — потребовала она ответа.

— Да. Но ты должна понять…

— О, я прекрасно поняла, — выпалила она, отдернув руку. — Ты не мог справиться со своим чувством неполноценности, узнав, что ты незаконнорожденный. И тогда ты воспользовался моей дружбой с Джулианом, чтобы выдвинуть фальшивые обвинения в неверности и разорвать нашу помолвку. Ты провел меня через два с половиной года адской жизни, потому что не нашел сил рассказать мне правду. Ты действительно идиот, и я не уверена, что из нашего брака получилось бы что-то хорошее. — Высказавшись, Пенелопа резко поднялась. — А сейчас прошу извинить меня, мистер Тайлер.

— Нет! — Сет подскочил и схватил ее за руки, не давая уйти.

— Черт возьми! Дай мне пройти! — вскрикнула она, пытаясь вырваться.

Сет крепче сжал ее, не давая двинуться. Он знал, что заслужил ее презрение и, если она не захочет больше разговаривать с ним, то он подчинится ее желанию и исчезнет из ее жизни. Но сначала он хотел рассказать ей все до конца.

— Только выслушай меня еще немного, — умолял он. — Позволь мне закончить.

Она окинула его разъяренным взглядом.

— Зачем? Чтобы ты еще наговорил мне лжи, оправдывая свое подлое поведение?

— Нет. Я говорю тебе правду. — Он с немой мольбой смотрел на нее. — Дай мне только пять минут, чтобы все объяснить. И потом я сделаю все, что ты захочешь. Все.

Пенелопа, поколебавшись, нехотя кивнула. Посмотрев на часы, стоявшие возле кровати, она повторила:

— Пять минут.

Сет с облегчением вздохнул.

— Благодарю. Ты еще не слышала самой худшей части моего рассказа.

— Еще хуже? — Она отшатнулась, недоверчиво глядя на него. — Я не уверена, что хочу услышать остальное. Он кротко улыбнулся.

— Хуже для меня, не для тебя. То, что я скажу, даже заставит тебя почувствовать себя лучше.

Она фыркнула, ясно показывая недоверие, но безропотно села. Сет опустился на край оттоманки. Глядя на свои сжатые кулаки, лежащие на коленях, он начал безо всяких вступлений:

— Ты права, когда обвинила меня, что я воспользовался твоей дружбой с Джулианом для разрыва нашей помолвки, но ты ошиблась насчет причины.

Он быстро взглянул на нее.

— Да, я незаконнорожденный, но главное не в этом. Еще по дороге на встречу с агентом я решил, что если выяснится, что я действительно незаконнорожденный ребенок какой-нибудь судомойки или проститутки, то расскажу тебе правду. И ты бы решала сама, выходить за меня замуж или нет. Но то, что я узнал… — Он замолчал, покачав в отчаянии головой.

— Что ты узнал, Сет? — Вопрос был задан спокойно, без признаков нетерпения.

Не осмеливаясь поднять голову от страха встретить враждебность, скрытую за ее спокойным тоном, он выдавил из себя:

— Я узнал, что мое рождение явилось результатом преступного насилия. Мой отец был маньяком, который в приступе безумия изнасиловал свою собственную сестру.

— Не может быть! Ты уверен? Может, в агентстве ошиблись?

— Ошибки нет. Есть неопровержимые доказательства. — Он затаил дыхание и заставил себя взглянуть ей в лицо. Оно было бледным, с исказившимися от ужаса чертами. Глядя в ее округлившиеся глаза, он тихо добавил: — Теперь ты понимаешь, я не мог жениться ни на тебе, ни на ком другом, зная о своем рождении. В результате такого позорного кровосмешения и безумия моего отца я скорее всего тоже стану сумасшедшим.

— Бедняжка! — воскликнула Пенелопа, положив руки на его сжатые кулаки. — Ты, должно быть, чувствовал себя так, словно мир рухнул!

Его пальцы медленно разжались.

— Да, он рухнул в тот момент, когда я потерял тебя.

— Как бы я хотела, чтобы ты пришел с этим ко мне! Может, мне удалось бы облегчить твою боль.

— Больше всего на свете мне хотелось оказаться в твоих объятиях и все рассказать тебе, — сказал он. Их пальцы переплелись, и он крепко стиснул ее руки. — Но я не мог. Я… я боялся.

— Боялся? Но чего? — спросила она, обескураженная его словами. — Неужели ты мог подумать, что я оттолкну тебя и прогоню прочь за то, в чем совсем нет твоей вины?

— Сначала я так и подумал, — со стыдом признался Сет. — Но когда я вспомнил, какая ты сильная, упрямая и преданная, то меня охватило беспокойство, что ты будешь настаивать на свадьбе, несмотря на неблагоприятные перспективы относительно нашего будущего.

— Ты был прав. Я все равно захотела бы выйти за тебя замуж. Я бы умоляла тебя отвести меня к алтарю, где дала бы клятву любить тебя, заботиться и оберегать от безумия.

Сет нежно улыбнулся и поцеловал ее левую руку.

— И я бы не нашел сил сказать «нет». Я никогда ни в чем не мог отказать тебе, вот почему и не посмел рассказать тебе правду.

— Но что ужасного, если бы мы поженились? Ведь есть шанс, что ты не станешь сумасшедшим.

— Но еще больший, что я им стану.

Она покачала головой.

— Пусть так. Но у нас с тобой могло бы быть несколько лет счастья. Для меня этого было бы вполне достаточно. Больше всего на свете я хотела любить тебя.

— И я тоже. Но я не в силах был вынести мысли, что ты станешь свидетелем моего погружения в безумие, ведь в припадке болезни я мог как-то причинить тебе боль. Я просто ненавидел саму мысль, что ты на всю жизнь будешь связана с безумцем. Ты так прекрасна, ты заслуживаешь мужа, у которого впереди есть будущее, того, кто мог бы дать тебе дом и детей, таких же замечательных, как ты.

— Но мы могли иметь все это, — заявила она, и в ее глазах вспыхнули искорки. — Дом, детей.

Сет, побледнев, уставился на нее.

— Ты понимаешь, что говоришь? — рассердился он. — Подумай, какие дети могут родиться от меня. Одному Богу известно, как моя дурная кровь может пометить их.

Лицо Пенелопы побледнело так, словно от него отхлынула вся кровь.

— Пометить? Господи, — прошептала она.

— Да, пометить, — повторил он, почувствовав облегчение, когда она начала понимать «всю опасность его проклятия. — Сразу после разговора с агентом я встречался с врачом, который специализируется на умственных расстройствах. Хотя он не смог предложить мне никакой помощи, он предупредил об угрозе для моих будущих детей.

Пенелопа открыла было рот, желая что-то сказать, но промолчала. Потом она облизала губы и тихо спросила:

— А что бы ты сделал, если бы я забеременела? Ведь мы были вместе.

Сет резко выдохнул и ответил:

— Мы должны быть благодарны, что этого не случилось.

— Ну а все-таки? — настаивала она.

— Тогда бы я женился на тебе, несмотря на все опасности, и молился бы, чтобы наш ребенок избежал проклятия моей дурной крови.

Ее нежные пальцы сжали его руку с такой силой, что он удивился.

— А если бы ребенок родился помеченным, как предсказывал доктор, ты любил бы его?

Сет взглянул на серьезное лицо Пенелопы, пораженный этим вопросом.

— Конечно. Я бы обожал нашего ребенка, и это все не имело бы значения.

Она улыбнулась. Но эта улыбка вселила в него беспокойство, от которого у него по спине пробежал холодок. Странно, но она выглядела удовлетворенной, словно получила благоприятный ответ на крайне важный для себя вопрос. Единственно возможное предположение потрясло его до глубины души.

Бросив на нее испытующий взгляд, он поинтересовался:

— А почему ты спросила об этом?

Она пожала плечами.

— Просто любопытство. Как ты уже успел заметить, я стала очень любопытной в последнее время.

Беспечность ее успокоила Сета. С улыбкой, которая очаровала его и рассеяла оставшиеся подозрения, она кивнула на часы:

— Уже двадцать минут десятого, твои пять минут истекли.

Сет взглянул на часы.

— Если я не ошибаюсь, то мое время кончилось три минуты назад. — Он нежно пожал ее руки. — Спасибо, что ты выслушала меня.

— Я сама рада этому. — Она поднялась, туже затягивая пояс на халате. — Хотя я все еще считаю, что ты вел себя как идиот в Нью-Йорке, теперь я понимаю: ты думал, что делаешь это ради моего блага. Я не могу ненавидеть тебя за то, что ты пытался оградить меня.

— Это значит, что мы все еще друзья?

Не отрывая взгляда от пояса, она отозвалась:

— Конечно. И если ты все еще хочешь побороться за мою шляпку на скачках, то я с удовольствием пойду с тобой на танцы сегодня вечером.

— Как можно не пойти на танцы с самой чистой девушкой в городе? — поддразнил он, получив огромное облегчение от ее ответа.

Она вся вспыхнула от добродушного намека на ее тайное купание в ванне.

— Прости. Надеюсь, ты не сердишься на меня. Мне приходится самой таскать воду и греть, чтобы принять ванну в пансионе. Это так тяжело, что я не могла устоять и купалась в твоей уже готовой ванне.

— Я только сержусь, почему ты не сказала мне, чтобы я распорядился приготовить ведро горячей воды для тебя. — Поднявшись, он добавил: — Обещай мне, если тебе что-то понадобится, сразу об этом сказать. Друзья всегда заботятся друг о друге, ты же знаешь.

Она беспокойно теребила конец пояса.

— Сейчас… мне кое-что нужно.

— Проси, — сказал он. Когда Пенелопа заколебалась, он напомнил: — Я обещал сделать все, что ты захочешь, если ты выслушаешь меня пять минут. Ты выполнила свою часть сделки, и я готов выполнить свою.

— Я попрошу, если ты пообещаешь ни о чем не расспрашивать меня.

Заинтригованный, Сет согласился:

— Хорошо. Никаких вопросов.

Заплетая пояс в толстую косичку, она тихо произнесла:

— Мне нужно взаймы триста восемьдесят пять долларов. Это в долг. Я верну сразу же, как только мы приедем в Сан-Франциско.

Сет никак не ожидал, что она попросит денег. Удивленный такой просьбой, он уже собрался было спросить, зачем они ей понадобились, но, к счастью, вовремя остановился. Приободряюще похлопав ее по плечу, он ответил:

— Они твои. Приходи ко мне в офис завтра после репетиции.

— Спасибо, Сет. — Распустив переплетенные концы пояса, Пенелопа поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его в губы.

Сдержав сильное желание крепко обнять ее и ответить настоящим поцелуем, Сет отступил назад, едва не споткнувшись об оттоманку. Смутившись как от поцелуя Пенелопы, так и от своей неловкости, он пробормотал:

— Сейчас, если позволишь, мне нужно до скачек успеть уладить кое-какие дела.

Когда он направился к столу, чтобы взять свои книги, его остановил тихий голос Пенелопы:

— Сет?

Он быстро оглянулся. Она все еще стояла возле кресла и улыбалась, на ее щеках играли восхитительные ямочки.

— Я скрещу пальцы, чтобы ты выиграл мою шляпку сегодня.

Сет медленно окинул взглядом всю ее фигуру — от босых ног до порозовевшего хорошенького личика, словно стараясь запомнить.

— Не бойся, принцесса, я не проиграю, ведь приз такой дорогой.

Глава 20

В первый раз за долгое время удача оказалась на стороне Пенелопы. Она выяснила отношения с Сетом, он обещал дать ей триста восемьдесят пять долларов, которых недоставало для спасения ребенка, и он выиграл шляпку в скачках сегодня днем.

Мечтательно улыбнувшись, она расправила смявшуюся шелковую маргаритку, единственный оставшийся цветок от целого букета, украшавшего прежде ее соломенную шляпку. Ей вспомнился финиш.

Никогда Сет не выглядел таким красивым, как в тот момент, когда подскакал к ней, размахивая в воздухе ее шляпкой. Она смотрела на его торжествующее лицо, и ей больше всего на свете хотелось запустить руки в его разметавшуюся гриву и подарить заслуженный им поцелуй.

Словно прочитав ее мысли, Сет низко наклонился к седлу и игриво надел разорванную шляпку ей на голову.

— Ты — мой прекрасный приз, — прошептал он, и на его губах появилась чувственная улыбка. — Я приду за ним в девять часов. — Его взгляд был полон нежности, он развернул коня и присоединился к кавалькаде победителей, выкрикивавших имена дам, которых они будут сопровождать на танцы.

Пенелопа едва сдерживала волнение перед предстоящим вечером. Девять часов. Волшебное время, час, когда начнется новая глава в ее жизни.

Она села, прижимая к груди потрепанную шляпку и мечтая о будущем. Они вместе с Сетом и Томми заживут счастливой семьей. В эту минуту в холле раздался бой часов. Половина девятого. Волшебное время для Золушки наступит через тридцать минут.

Положив шляпку на туалетный столик, Пенелопа внимательно посмотрелась в зеркало. Она хотела быть потрясающей сегодня вечером, чтобы видеть, как в глазах Сета вспыхивают страсть и желание всякий раз, когда он будет смотреть на нее. Думая об этом, она наряжалась и прихорашивалась целых два часа.

Глядя на свое отражение, Пенелопа отделила один локон и спустила его на оголенное плечо, критически оценивая себя в мерцающем свете лампы. С помощью Эффи ей удалось скопировать прическу из популярного журнала для женщин — элегантное, замысловатое творение из красиво спадающих длинных локонов.

Одобрительно кивнув своему отражению, она взяла жемчужную сережку и вдела ее в левое ухо. Почти все ее украшения и драгоценности оказались у Адель как плата за содержание Томми, но Пенелопе удалось сохранить эти сережки и ожерелье к ним. Брат подарил ей этот набор в день ее дебюта, и с ним было связано столько дорогих сердцу воспоминаний, что она не могла отдать его в бездушные руки ростовщика.

Еще вчера днем, подсчитав свои скудные сбережения, она решила, что выбора нет и придется продать эти драгоценности. Оставалось всего три недели до того, как они с Сетом должны вернуться в Сан-Франциско. А ей не хватало денег, чтобы заплатить за спасение своего сына.

Пенелопа улыбнулась, вдевая вторую сережку. Теперь благодаря Сету эта жертва оказалась ненужной.

Волнение охватило ее при мысли об этих деньгах. Возможно, уже завтра вечером ее дорогой Томми будет вместе с ней. Тогда, спрятав ребенка, чтобы Адель не могла причинить ему вреда, она сможет без страха рассказать Сету о событиях последних двух с половиной лет.

Однако, узнав о похищении ребенка, Адель пойдет на любые ухищрения, чтобы не дать Пенелопе возможности все рассказать властям. А когда она обнаружит, что Сету все известно, то его жизнь тоже будет в опасности.

У Пенелопы задрожали пальцы, и ей с трудом удалось справиться с сережкой. Ей стало страшно за Сета, но только он мог защитить ее и Томми от ярости Адель.

Настроение у нее испортилась, и она медленно застегнула на шее жемчужное ожерелье в золотой оправе. Завершив свой туалет несколькими каплями новых духов с запахом сирени, она надела перчатки и повесила на руку небольшую дамскую сумочку. Взяв в руку красивый веер, который Сет привез ей из Лондона три года назад, Пенелопа осмотрела себя в зеркале.

Без сомнения, нужно признать, что она никогда не выглядела так хорошо. Девушка сразу повеселела, она перебросила через руку легкий плащ и накинула на плечи шаль. Когда она отвернулась от зеркала, часы показывали без четверти девять.

Легкая улыбка заиграла на губах Пенелопы. В первый раз за все время их знакомства Сету не придется ждать, пока она закончит прихорашиваться. Снова улыбнувшись в предвкушении удовольствия оттого, что увидит его изумленное выражение, когда сама откроет ему дверь уже готовой идти на бал, Пенелопа направилась к лестнице, чтобы подождать его внизу.

Едва она спустилась в фойе, как услышала голоса, доносившиеся с крыльца. Подумав, что Сет пришел немного раньше и обменивается любезностями с кем-нибудь из служащих, она направилась к двери. Но, взявшись за ручку двери, застыла на месте, узнав голоса Адель и Майлса.

Адель жила в салоне и очень редко навещала сына в пансионе, поэтому Пенелопа, удивленная ее визитом, стала прислушиваться к их разговору.

— Ты уверена, мама? — Высокий визгливый голос Майлса был хорошо слышен сквозь толстые деревянные стены.

— Конечно, дорогой, — донесся низкий голос Адель. — Харли обещал позаботиться о Тайлере сегодня днем. Этот негодяй уже мертв или умирает сейчас, пока мы разговариваем. — Она рассмеялась. — Надеюсь, поцелуй Лорели стоит того.

Сет мертв? Пенелопа почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

Послышалось сдавленное хихиканье Майлса.

— Как бы мне самому хотелось отрезать у него яйца. Я бы насладился его воплями, ведь он пытался отбить у меня Лорели.

Пенелопа с трудом сдержалась, чтобы не закричать, представив себе Сета изуродованным таким зверским способом. Не веря своим ушам, она замотала головой и отступила назад. Оцепенение переросло в панику; она быстро повернулась и кинулась к боковой кухонной двери, стараясь не стучать своими высокими каблуками по деревянному полу.

Поддерживая руками юбки, она обогнула дом и ринулась бежать, едва только перебралась через соседний двор. Когда Пенелопа добежала до конца квартала, то остановилась передохнуть, прежде чем кинуться к отелю. Если Сету каким-то чудом удалось вырваться живым от напавшего на него Харли, то он скорее всего там.

«А если его нет в отеле?» — промелькнуло у нее в голове, но она упрямо гнала от себя эту страшную мысль. Он там. Он должен быть там.

Прохожие разноцветными пятнами мелькали перед глазами Пенелопы. Только раз, перед салоном на шумной Блейк-стрит, парочка пьянчуг попыталась остановить ее, но она оттолкнула их в сторону с такой силой, что сама удивилась. Наконец она добралась до комнаты Сета в отеле.

Дверь была заперта. Тяжело дыша, она порылась в сумочке, отчаянно стараясь найти ключ. Но его там не оказалось. С какой стати ей нужно было перекладывать его в свою выходную сумочку?

Слишком взволнованная, чтобы думать, какое зрелище она собой представляет, Пенелопа прислонилась к двери, произнося сквозь слезы имя Сета. Когда она громко разрыдалась, дверь неожиданно отворилась и сильные руки подхватили ее. Ей не нужно было видеть его лицо или слышать голос, чтобы понять, что ее держал Сет.

Почувствовав необыкновенное облегчение, она прижалась мокрой от слез щекой к его груди, произнося сквозь рыдания:

— Сет! Слава Богу!

— Я здесь, родная. Все хорошо, — успокаивал он. Не переставая гладить дрожавшую девушку, он проводил ее в комнату, захлопнув дверь ногой. Поглаживая ее по спине точно так же, как она успокаивала Томми, когда он плакал, Сет прошептал: — Не волнуйся, Пен. Тише, я с тобой.

— Сет, я так испугалась, — продолжая плакать, проговорила она.

— Теперь ты в безопасности, — заверил он, слегка массируя ее онемевшую от напряжения шею. — Я смогу тебя защитить.

Она покачала головой.

— Я боялась не за себя. Я беспокоилась о тебе. Я думала… я думала, что ты мертв!

И она снова расплакалась.

— Мертв? — Его рука застыла на месте. — С чего ты это взяла? — В голосе у него появились тревожные нотки.

Пенелопа была готова отрезать свой язык. Ей очень хотелось рассказать Сету о подслушанном разговоре и предупредить о вероломстве Адель, но она не осмелилась. По крайней мере пока Томми не будет в безопасности.

Но что-то нужно было сказать. Она судорожно подыскивала подходящий ответ, чтобы предупредить его об опасности, не раскрывая всей правды. Придумывая правдоподобную историю, она украдкой бросила взгляд на лицо Сета, пытаясь угадать его настроение. То, что она увидела, заставило ее громко вскрикнуть.

Сету не удалось избежать столкновения с Харли и его бандой негодяев. Судя по синякам на лице и запекшейся в волосах крови, негодяи едва не убили его.

— О Сет! — воскликнула Пенелопа, обняв его изо всех сил.

Он негромко охнул.

— Тише, Пенелопа! Кажется, у меня сломано ребро.

— Прости, прости меня, — пролепетала она, осторожно поглаживая его по груди в беспомощной попытке помочь ему. — Я не хотела причинить тебе боль.

— Знаю и в другой раз я получил бы удовольствие от твоего объятия. — Из-за разбитой верхней губы улыбка у него получилась немного жалкой.

Пенелопа приподнялась и нежно прикоснулась к разбитой губе. Он сморщился, но не отстранился.

— Что случилось, Сет?

Он начал трясти головой, затем сморщился, словно это движение причинило ему боль.

— Четверо напали на меня, когда я два часа назад возвращался в город.

— Два часа назад?! Но ведь скачки давно кончились.

— Управляющий Вандерлинов пригласил победителей на пивоварню, чтобы совершить круг почета. К тому времени, когда все тридцать два человека закончили прославлять своих дам, было уже семь часов.

Глядя на глубокий порез на плече, она с надеждой спросила:

— Ты узнал, кто это был?

Он пожал плечами.

— Нет. На них были черные капюшоны, как у куклуксклановцев. Я дрался с ними, но мне не удалось сорвать маску с кого-нибудь.

Надежда Пенелопы умерла так же быстро, как и возникла. Если бы Сет мог опознать хоть одного из них, тогда Харли и его дружкам пришлось бы покинуть город, чтобы избежать наказания. Но, оставшись неузнанными, они, без сомнения, снова попытаются убить его.

Нахмурившись, она осторожно прикоснулась пальцами к синякам на его теле. Нужно что-то делать. Она не может допустить, чтобы любимый человек снова подвергся нападению. Но как это предотвратить?

Пока она размышляла, Сет взял ее за подбородок и посмотрел в лицо.

— Тебе что-то известно об этом, принцесса?

Она ответила вопросом на вопрос, ткнув себя пальцем в грудь.

— Мне? Почему ты так думаешь?

— Ты же прибежала сюда, рыдая, словно меня убили, — заметил он, испытующе смотря на нее.

Пенелопа отвела виноватый взгляд в сторону, зная, что собственные глаза выдадут ее ложь. Глядя вниз на шаль, соскочившую на пол, когда обняла Сета, она быстро сочинила:

— Пока я вечером ждала тебя в фойе, я услышала, как два гробовщика обсуждали убийство, которое произошло сегодня за городом. Они были на площади, когда привезли тело, и описали жертву как высокого мужчину с длинными светлыми волосами. И я испугалась, что это был ты. — Она скрестила пальцы, спрятав их в складках юбки, и молилась, чтобы он поверил в эту историю.

Наступила долгая тишина, и Пенелопе казалось, что горящий взгляд Сета прожигает ее насквозь и он читает ее мысли. Наконец он вздохнул.

— Кажется, кто-то попался вместо меня или вместо человека, похожего на меня.

Как ей хотелось завернуть его в платочек и спрятать к себе в карман, как она всегда делала со своей любимой фарфоровой куклой, когда была маленькой. Пенелопа умоляюще попросила:

— Обещай мне, что будешь осторожным. — Она схватила его руки и изо всех сил стиснула их. — Обещай мне! Я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится.

Сет нежно снял ее руки, переплетя ее пальцы со своими.

— Не беспокойся, милая. Я смогу позаботиться о себе. Я собираюсь еще долго жить, — и, склонив голову набок, удивленно глядя на нее, добавил: — Ты продолжаешь заботиться обо мне, несмотря на то что я так ужасно обошелся с тобой?

— Я забочусь? — Она нервно рассмеялась. — Забочусь? Да я люблю тебя! Какая я глупая, я никогда не переставала любить тебя.

— Пусть Бог поможет нам обоим, — прошептал он; его лицо исказилось, словно от нестерпимой боли. — Ведь я тоже люблю тебя.

Пенелопа была готова запрыгать от радости. Сет любит ее! Наступит время, и он будет обязательно настаивать на свадьбе, когда увидит своего сына. Затаив дыхание, она поднялась на цыпочки и стала покрывать нежными поцелуями его израненное лицо.

— Ты не представляешь, как я хотела услышать эти слова.

Громко застонав, он оттолкнул ее руки.

— Нет! Ты не должна любить меня! Это причинит тебе только страдания.

Она покачала головой и улыбнулась, стремясь смягчить боль, сквозившую в его взгляде.

— Мне гораздо хуже без любви к тебе. — Осторожно, стараясь не касаться его сломанных ребер, она обняла его и заговорила с мольбой в голосе: — Меня не волнует будущее. Я только хочу быть с тобой, сколько бы времени ни подарила нам судьба.

— Я не могу позволить, чтобы ты сломала свою жизнь, — проворчал он, пытаясь вырваться из ее объятий. — Черт возьми! Я не допущу этого!

Пенелопа крепче обняла его, прижавшись к нему так, словно он был последним крепким деревом, уцелевшим во время яростного урагана.

— А я не позволю тебе уйти.

— А если я стану сумасшедшим? — спросил он. — Что тогда? Ты подумала, как будешь страдать от стыда и позора, когда станет известно, что твой муж сумасшедший?

Пенелопа подняла глаза и увидела его лицо совсем рядом. Уверенно встретив его отчаянный взгляд, она твердо произнесла:

— Клянусь, что наша любовь будет твоей опорой в этом мире и убережет тебя от безумия. — Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его. — Конечно, кроме безумия страсти. Я хочу довести тебя до безумия от желания и страсти.

Он застонал.

— Я уже схожу с ума от желания обладать тобой. Я просто в замешательстве от того, как мое тело откликается всякий раз на твое приближение.

Пенелопа бросила на него лукавый взгляд.

— Твоя штучка довольно настойчиво заявляет о своем присутствии в последнее время.

Одна сторона его губ слегка искривилась, и, к удивлению Пенелопы, Сет сделался красным, как ее старая шляпа.

Радуясь его улыбке, пусть даже такой слабой, она продолжила:

— Конечно, можно держаться подальше от меня, но это не подходит. Поэтому я вижу только два выхода из твоего затруднительного положения.

Сет вопросительно приподнял одну бровь.

— Да?

Пенелопа торжественно кивнула.

— Ты можешь либо купить себе немодные широкие брюки, чтобы ничего не было заметно, либо позволить мне регулярно облегчать твое состояние. Лично я предпочитаю последнее средство. У тебя слишком красивая фигура, чтобы скрывать ее под широкими брюками.

Тут она отступила назад, выразительно показывая глазами на выпуклость в его штанах.

У него вырвался приглушенный звук, что-то среднее между стоном и смехом.

— Только ты, дорогая, можешь возбудить мужчину, избитого до полусмерти.

— Ох, как я не подумала, тебе же трудно стоять! — воскликнула она, почувствовав себя виноватой, и обвила его рукой за талию. — Давай я помогу тебе лечь.

— Вообще-то я собирался принять ванну. Не могу же я пойти на танцы весь в пыли и крови.

Пенелопа, побледнев, уставилась на Сета.

— Неужели ты серьезно собираешься на танцы сегодня? Господи, Сет! Тебе нужно в постель.

— Что? И упустить шанс проводить самую красивую девушку в городе на главное событие сезона? — Окинув ее с ног до головы оценивающим взглядом, он добавил: — Кстати, ты прекрасно выглядишь сегодня.

Пенелопа нахмурилась, нисколько не обольстившись его комплиментом.

— А ты выглядишь ужасно. У тебя волосы в крови и лицо все в синяках.

— Надеюсь, я стану лучше выглядеть, когда немного помоюсь. И теперь, если ты меня извинишь, я отправлюсь в ванну, — сказал он, осторожно высвободившись из ее объятий.

— Нет, я тебя не извиню, — возразила она, снова упрямо взяв его за талию. — Если хочешь принять ванну, то я помогу тебе. Ты наверняка получил столько ударов по голове, что можешь потерять сознание и утонуть.

Понимая бесполезность своих возражений, Сет тихо вздохнул.

Продолжая читать ему мораль о твердолобых глупцах, которые не понимают, что для них лучше, Пенелопа проводила его за ширму. То, что он прихрамывал и морщился на каждом шагу, только усилило пыл ее нравоучений.

— Правда, Сет, — повторила она, проверяя рукой температуру воды в ванне. — По крайней мере нужно, чтобы тебя осмотрел доктор и убедился, что нет внутренних повреждений. Помню, Холли рассказывала мне про одного мужчину, который упал с лошади. Никто даже не подозревал, что у него травмы, пока через два дня он не умер от внутреннего кровотечения.

У Сета вырвался глухой смешок.

— Я заметил, что у твоей невестки необыкновенная страсть к историям о внутренних повреждениях с фатальным исходом. Она никогда не упускала возможности рассказать хоть одну из них, когда мы с твоим братом боксировали друг с другом.

— Ну, в этом случае, думаю, тебе следует прислушаться к ее предупреждениям, — заметила Пенелопа, подлив в ванну ведро горячей воды. — У тебя в волосах запеклась кровь, а Холли говорит, что травмы головы крайне опасны.

— Похоже, ее слова долетели и до Запада, потому что портье, едва только взглянул на меня, сразу решил послать за доктором. Он скоро будет здесь.

— Тогда тебе лучше не тратить зря время и принять ванну. — Снова попробовав воду и сочтя ее вполне подходящей, Пенелопа с сочувствием посмотрела на Сета.

Он стоял в нескольких шагах от нее, пытаясь одной рукой расстегнуть пуговицы на брюках, а другой прижимал сломанное ребро. По бледному, покрытому потом лицу было видно, что он испытывает сильную боль.

Пенелопа подошла и положила руку на его дрожавшие пальцы.

— Давай помогу тебе.

Коротко кивнув, Сет убрал свою руку с пуговиц. Пенелопа со спокойной деловитостью расстегнула грязные брюки и помогла их снять. Присев, она быстро убедилась, что серьезных повреждений в нижней части тела нет — лишь несколько синяков и ссадин, потом поднялась и помогла ему забраться в ванну.

Когда он опустился в воду, прижав колени к подбородку и закрыв глаза, Пенелопа взяла кусок мыла и начала аккуратно мыть его. Сет стоически переносил все ее прикосновения, сморщившись только раз, когда она дотронулась до резаной раны на плече.

Вымыв все места, куда смогла добраться, пока он сидел в такой позе, она нежно поцеловала его в щеку и прошептала:

— Тебе нужно наклониться назад, чтобы я могла помыть твою грудь. Потом я займусь твоим лицом и волосами.

Он открыл глаза и слегка улыбнулся.

— Если бы я знал, как приятно, когда ты меня моешь, я бы ни за что не променял такое блаженство на один вопрос в день.

— А если бы я знала, какое это наслаждение — мыть тебя, я бы тоже не стала соглашаться отвечать на вопросы, — сказала она, хотя, по правде говоря, ей было нетрудно отвечать. Он ни разу не спросил о ее отношениях с Адель и не задал ни одного из тех вопросов, которых она ожидала со страхом.

Убрав волосы с его лица и заправив их за уши, она добавила:

— Кстати, нам надо побыстрее закончить твое купание. Ты сам можешь лечь на спину или тебе помочь?

— Я сам справлюсь. Не хочу замочить твое красивое платье. — Он наклонился назад, заметно оберегая свой левый бок. Прислонившись к стенке ванны, он пошутил: — Жаль, что меня не избили раньше. Мы могли бы пересмотреть условия сделки: ты помогаешь принимать ванну, а я избавляюсь от необходимости придумывать для тебя вопросы.

Пенелопа собралась было сказать, что еще не поздно договориться, когда в дверь громко постучали.

— Сэр, это я, Сидней, портье. Со мной пришел доктор Ларсен.

Сет бросил на нее успокаивающий взгляд.

— Ты можешь подождать здесь, пока доктор осмотрит меня. Я постараюсь все сделать побыстрее.

Она хотела согласиться, но взглянула на его лицо в кровоподтеках и отрицательно покачала головой. Как можно оставлять его один на один с доктором, когда он так нуждается в ее любви и поддержке? Кроме того, вряд ли Адель станет известно о ее пребывании здесь до того, как будет спасен Томми, так что у нее не было причин скрываться за ширмой.

Положив ладонь ему на грудь, Пенелопа покачала головой.

— Тебе придется накладывать швы. Возможно, будет не так больно, если я подержу тебя за руку и поговорю с тобой, пока доктор сделает свое дело.

Сет прикрыл ее руку своей.

— Ты уверена?

Она кивнула и быстро поцеловала его в губы.

— Мистер Тайлер, вы живы? — раздался встревоженный голос.

— И даже брыкаюсь, — откликнулся Сет. — Я в ванне. Воспользуйтесь своим ключом, чтобы войти. Я буду готов через минуту.

Когда портье выполнил его указания, Пенелопа закончила мыть Сета. Он был полностью чистым, за исключением волос, которые она посчитала бесполезным мыть, пока не наложат швы на голову. Пенелопа вытерла его, помогла надеть халат и вышла вместе с ним из-за ширмы.

— Спасибо, что вы пришли, доктор Ларсен, — сказал Сет, протягивая руку доктору, который стоял возле стола и доставал инструменты из потертого черного саквояжа.

Доктор, худощавый мужчина с негустыми седыми волосами и такими же усами, шагнул вперед и сердечно пожал протянутую руку.

— Рад оказать вам помощь, мистер Тайлер.

— Сет, — поправил его Сет, подталкивая Пенелопу вперед. — А это моя любимая невеста, Этталли.

Пенелопа прикусила губу, чтобы не рассмеяться, когда пожимала руку доктора: Этталли — это было имя девушки в любимом шуточном стихотворении Сета.

Доктор пожал руку девушке, пробормотав какие-то комплименты, затем снова повернулся к своему пациенту.

— Служащий отеля сказал, что на вас напали какие-то негодяи. Похоже, они здорово поработали.

— У него глубокий порез на плече и еще рана на голове, — сказала ему Пенелопа. — Они сильно кровоточат.

Доктор взглянул на окровавленные волосы Сета и нахмурился.

— Садись и дай мне осмотреть тебя, сынок, — попросил он, опершись рукой о край стола.

Когда доктор убрал волосы Сета, чтобы внимательно разглядеть рану на голове, он начал быстро задавать вопросы. Испытывал ли Сет головокружение? Видел ли он мерцающие блики? Расплывалось ли у него изображение? Сет на все вопросы отвечал отрицательно.

— Удивительно, — сказал наконец доктор. — Судя по виду этой рваной раны и опухоли с левой стороны головы, вы должны либо быть без сознания, либо лежать в постели с жестокой головной болью.

Сет сильно сморщился, едва доктор прикоснулся к ране на голове.

— Я чувствовал себя прекрасно, пока вы не трогали голову.

— Может, и так, но повреждение весьма серьезное. — Пока доктор доставал инструменты из сумки, он продолжал разговаривать, обращаясь на этот раз к Пенелопе, словно Сет был маленьким ребенком, а она его матерью. — Я собираюсь зашить эту рану, миссис Тайлер, потом я хочу, чтобы вы уложили мужа в постель, положив лед ему на голову. Проследите, чтобы он оставался в постели, пока не спадет опухоль.

Из-под густых ресниц Сет бросил на нее взгляд, который вполне откровенно говорил, что никто не сможет заставить его оставаться в постели в этот вечер.

Не обращая на это внимания Пенелопа заверила доктора:

— Я выполню все ваши рекомендации, мистер Ларсен. — Присев возле Сета, она спросила: — Вы не осмотрите его плечо? Похоже, его тоже нужно будет зашивать.

Врач кивнул, она развязала халат Сета и спустила его с плеч. Пока Сет сидел, обнаженный до пояса, она добавила:

— Надо проверить ребра тоже. Его беспокоит там сильная боль.

Доктор объявил, что одно ребро сломано, а на плечо нужно наложить шов, и сразу принялся за работу. К чести Сета, он ни разу не вскрикнул, даже когда доктор начал зашивать рваную рану на голове.

Когда Пенелопа присела перед ним, сжав его руки так, словно это она страдала от боли, слезы горечи и сожаления потекли по ее щекам. Бедный любимый! Он пострадал по ее вине. Следовало догадаться, что Адель причинит ему вред, когда заметит его интерес к своей ведущей актрисе. Пенелопе нужно было как-то охладить его пыл. Она не удержалась и тихо всхлипнула.

— Что такое? — прошептал Сет. Нежно заглянув в ее заплаканные глаза, он пошутил: — Кажется, это я должен плакать.

Его отчаянная попытка сострить только усилила угрызения совести Пенелопы. Ведь это она должна поддерживать его, а не наоборот.

— Прости, что я веду себя как девчонка, — растерянно прошептала она. — Я просто не могу смотреть, как ты страдаешь.

Он тепло улыбнулся и смахнул слезинку с ее щеки.

— Ты не девчонка, и не надо извиняться за сострадание. Я больше всего люблю твое нежное сердце. Пенелопа упрямо покачала головой.

— Но я чувствую себя такой бесполезной. Я ведь наверняка могу что-то сделать для тебя.

— Ты можешь перестать плакать. Эта маленькая шишка на моей голове не стоит твоих слез. Я получал и более сильные удары от твоего брата, когда мы дружески боксировали с ним.

— Доктор, похоже, так не считает, — заметила она, кивнув на Ларсена.

Сет состроил смешную физиономию.

— Может, для некоторых такая шишка и представляет проблему, но ты сама могла неоднократно убедиться, что у меня необычайно крепкая голова.

— Крепкая голова или нет, сынок, — перебил его доктор, отрезая нитку после заключительного стежка, — но тебе необходимо отлежаться несколько дней. Нужно быть крайне осторожным с ранениями головы. — Сделав это предупреждение, он начал чистить и складывать свои инструменты.

За работой он успел, подобно Холли, рассказать несколько историй о скрытых внутренних повреждениях, приведших к летальному исходу. После этих рассказов Пенелопа тихо прошептала Сету на ухо:

— Я тебе говорила об этом.

Но он закрыл глаза и упрямо сжал губы.

Сложив инструменты в саквояж и получив свой гонорар, доктор еще раз порекомендовал Сету отдохнуть. Как только дверь за ним закрылась, Пенелопа направилась к постели.

— Ты слышал, что сказал доктор? — произнесла она. — Сейчас мы уютно устроим тебя в кровати, потом я попрошу немного льда. Холли научила меня, как класть лед на голову.

— Мы пойдем на танцы.

— Ради Бога, не будь таким упрямцем! — воскликнула Пенелопа. — Ты не в таком состоянии, чтобы куда-то идти, особенно на танцы.

— Я в порядке, — возразил Сет, с осторожностью поднимаясь на ноги, что совсем противоречило его словам.

— В порядке? Да только посмотри на себя! Ты качаешься, как пьяный завсегдатай бара. — Она уперла руки в бока и усмехнулась: — Как же ты собираешься танцевать, если едва стоишь на ногах?

Он пожал здоровым плечом.

— Тогда я просто посижу и посмотрю на тебя. — У него на губах появилась очаровательная улыбка. — Я тебе никогда не говорил, как мне нравится смотреть, когда ты танцуешь?

Она отрицательно покачала головой.

— Неужели нет? Я больше всего люблю наблюдать, как розовеют твои щеки, а глаза блестят от удовольствия, когда ты скользишь в танце. Я никогда не видел, чтобы кто-то так же наслаждался танцами, как ты.

У Пенелопы округлились глаза от неожиданной мысли.

— Так ты беспокоишься, что я расстроюсь, если пропущу эти танцы? Все из-за этой ерунды? — Она направилась к нему. — Ради Бога, Сет. Для меня гораздо важнее остаться здесь и знать, что с тобой все в порядке, чем присутствовать на этих глупых танцах. — Остановившись перед ним, она добавила: — Я очень хочу заботиться о тебе, правда.

— И я больше всего хотел бы лежать в постели, чтобы ты ухаживала за мной. Но я не могу. И не только потому, что боюсь расстроить тебя. Я хорошо знаю, что для тебя мое здоровье куда важнее любых развлечений.

— Тогда почему? — простонала она в полном недоумении. — Что такого важного в этих танцах?

— Моя мать.

Он прошептал эти слова, но Пенелопу они оглушили так, словно он громко выкрикнул их.

— Твоя мать?

В темных глазах Сета смешались самые противоречивые чувства.

— Я солгал, когда сказал, что приехал в Денвер из любви к Западу. Единственная причина моего приезда — это стремление отыскать свою мать. Детективы нашли ее здесь. Случайно я узнал, что она будет на танцах сегодня вечером, и я хочу увидеть ее.

— Ты столько времени здесь и даже не познакомился с ней?

Он отвел взгляд, но она успела заметить боль, промелькнувшую в его глазах.

— Я не знал, что сказать ей.

У Пенелопы сердце дрогнуло от прозвучавшего в его голосе страдания, она обняла его и крепко прижалась к нему. Стараясь заглянуть Сету в лицо, она посоветовала:

— Можно просто представиться для начала. Сет покачал головой, тень от его волос мешала увидеть выражение его лица.

— Мне сначала легче встретиться с ней, не открывая своего имени, и лучше среди людей. Немного изучив ее, я смогу определить, как подойти к ней.

— И сегодняшний бал — для тебя первая возможность увидеть ее, — сказала Пенелопа.

Он кивнул.

— Не знаю, будет ли у меня еще такой отличный шанс. — В его голосе звучало тихое отчаяние, которое больше, чем слова, убедило Пенелопу в правоте Сета. Ей ничего не оставалось, как заявить:

— Тогда нам лучше поторопиться. Мне понадобится много времени, чтобы привести в порядок твою гриву.

Сет поднял голову и благодарно улыбнулся. Эта нежная улыбка проникла прямо в душу Пенелопы, согрев все ее существо. Удовлетворенно кивнув, она проводила Сета к туалетному столику и помогла сесть. Потом принесла тазик с теплой водой и несколько чистых полотенец и приступила к расчесыванию волос.

Пенелопа работала молча и сосредоточенно, прядь за прядью промывая и расчесывая его волосы. Когда она добралась до раны, то замерла и с сомнением посмотрела на его отражение в зеркале. Сет, казалось, полностью расслабился и сидел с закрытыми глазами и легкой улыбкой на губах.

— Сет?

— Да? — Он приоткрыл один глаз.

— Мне нужно сейчас обработать вокруг раны. Он открыл глаза, встретившись в зеркале с ее встревоженным взглядом.

— За все годы я выдернул столько спутавшихся волос из этого крысиного гнезда, что моя голова стала не слишком изнеженной. Делай смелее все, что надо.

Когда Пенелопа разделяла окровавленные пряди, тщательно удаляя темную запекшуюся кровь мокрым намыленным полотенцем, она заметила:

— Неудивительно, что у тебя такая крепкая голова. Я ни у кого не видела таких густых волос. Он с любопытством взглянул на нее.

— Думаешь, мне надо коротко постричься, как подобает джентльмену? — Похоже, он говорил вполне серьезно.

— Не вздумай! — воскликнула она, погладив рукой по длинным волосам. — Мне нравятся твои волосы! Они такие красивые и необыкновенные, как ты сам. Да я вряд ли узнаю тебя без них.

— После двадцати лет жизни с такими волосами сомневаюсь, что сам узнаю себя, — улыбнувшись, добавил он.

— Двадцать лет? Господи, ты столько лет носишь длинные волосы?

— Да. Вспоминая об этом, я чувствую себя таким древним! — Он задумчиво потрогал влажную прядь волос. — Когда я был ребенком, то работал на мельнице, где нас, мальчиков, каждый месяц собирали и стригли наголо. После этого я поклялся, что больше не буду носить короткие волосы.

Пенелопа быстро сделала подсчеты в уме.

— Так, значит, ты начал работать, когда тебе было только…

— Шесть лет, — спокойно уточнил Сет.

— Шесть! Господи, Сет! Я знала, что дети работают в подобных местах, но я и понятия не имела, что некоторые из них так малы.

— Большинство, конечно, постарше. Но я был высоким и шустрым для своего возраста, так что в приюте никто и не позаботился указать мой настоящий возраст.

— Но ведь ты был совсем ребенком! Как они могли быть такими бесчеловечными? — всхлипнула она, представив себе его маленьким ребенком.

— Приют был переполнен, и там были рады избавиться от некоторых детей.

— Для тебя, наверное, все это было так ужасно!

Сет равнодушно пожал плечами.

— Не хуже, чем в приюте. Меня поставили возле мельничного жернова. Я не должен был смотреть за ним постоянно, поэтому в перерывах мне разрешали поиграть с другими детьми. Тяжелая работа началась позже.

— Просто удивительно, что ты вырос таким сильным и здоровым, — отметила Пенелопа, проведя рукой по его чистым и гладким волосам. — Я читала столько ужасного про эти мельницы, про детей, которых избивали безжалостные надсмотрщики, и про рабочих, погибавших от несчастных случаев и от болезней легких.

— Большинство детей быстро научились, как избегать наказаний, — отозвался Сет. — Одного наказания оказалось достаточно, чтобы выбить у меня всякую мысль об озорстве. Несчастные случаи, конечно, были, да и несколько рабочих получили туберкулез. Но хватит этих мрачных разговоров. Мы идем на бал.

Она кивнула и отошла к столу, чтобы взять свою сумочку. Порывшись в ней, она достала смятую розовую ленточку. — Вот, я хочу, чтобы ты взял ее с собой сегодня вечером… пусть она принесет тебе удачу с твоей матерью.

Сет улыбнулся.

— Это твой знаменитый талисман, на который ты держишь пари?

— Он самый.

— А почему эта ленточка является для тебя талисманом?

— Она была повязана вокруг томика стихов, который ты подарил мне, когда в первый раз сказал, что любишь меня, — ответила она, улыбнувшись. — Это был самый счастливый день в моей жизни.

Глава 21

Было уже одиннадцать часов, когда Сет остановил запряженную в двухместную коляску лошадь перед домом Вандерлинов. Бал, судя по громким возгласам и яркому свету, был в полном разгаре.

Смех и веселая музыка, доносившиеся из внушительного кирпичного здания, наполняли темную улицу теплом, сравнимым разве с сотней горящих фонарей. Мужчины, курившие и говорившие о вещах, не предназначенных для женских ушей, сгрудились в небольшие кучки на просторном дворе, а женщины в разноцветных нарядных платьях отдыхали на красивой веранде, сплетничая за спинами своих поклонников.

Для большинства людей эта картина показалась бы приятной. Но Сету вся эта сцена напоминала червивое яблоко, необычайно привлекательное снаружи и отвратительное внутри, гнилой сердцевиной которого была сама Луиза Вандерлин со всей своей фальшивой добродетельностью.

Заплатив пареньку, чтобы тот присмотрел за лошадью и коляской, Сет провел Пенелопу по длинной мощеной дорожке, ловя восхищенные взгляды присутствующих. Он улыбнулся, когда до него донесся шепот женщины, находившей его ослепительным мужчиной из сказки. Да какой мужчина не будет казаться ослепительным, ведя под руку такую красавицу, как Пенелопа? Продолжая улыбаться, он протянул горничной у входа пригласительные билеты, затем прошел в красиво отделанный холл.

По внешнему виду этого холла с богато украшенными стенами и изящными резными перилами лестницы можно было сказать, что у Луизы отличный вкус. Сет не рассчитывал увидеть такую элегантную обстановку. Ему были известны размеры всех доходов и убытков Вандерлинов, вплоть до последнего пенни.

Возможно, когда им придется продать этот дом, что случится уже скоро, он купит его и сожжет дотла. И это полыхающее здание станет символом разрушенных надежд и разбитой мечты.

Сет точно знал, что скоро его месть осуществится, но не ощущал никакого удовлетворения от этого. Его охватили странная растерянность и страх. И когда он остановился возле входа в бальный зал, чтобы отдать шляпу и накидку аккуратно одетой прислуге, этот страх превратился в настоящую панику.

«Хватит быть трусливым идиотом», — приказал он себе, недовольный своей собственной бесхребетностью. Разве не об этом моменте он мечтал? Не он ли все так тщательно спланировал? Он должен чувствовать радость, приятное возбуждение, видя, как осуществляется его мечта. И вот он стоит, парализованный страхом, боясь встречи с женщиной, которая была его матерью.

— Ты ее видишь? — спросила Пенелопа.

Сет недоуменно посмотрел на нее.

— Твоя мать. Она здесь? — Она кивнула на мелькавших перед ними людей. Пока он пытался разобраться в причинах своей трусости, оказалось, что они уже прошли в переполненный зал и теперь стояли возле дальней стены.

— Ну и что?

Когда она спросила в третий раз, Сет покорно осмотрел яркую разноцветную толпу, внимательно вглядываясь в каждую светловолосую женщину, которая присутствовала в зале. Наконец он отрицательно покачал головой. Как ни странно, отсутствие Луизы принесло ему больше беспокойства, чем облегчения.

— Ты уверен, что она здесь будет?

— Готов поклясться в этом своей жизнью.

Пенелопа задумалась на мгновение.

— Может быть, она в комнате отдыха для женщин. Если ты мне скажешь, кто она, я разыщу ее. — Прекрасные глаза девушки, в изумрудной глубине которых светилась нежность, умоляли его раскрыть ей свою тайну. Доказать, что он действительно доверяет ей.

Сет с сожалением покачал головой.

— Не могу. Пока не переговорю с ней сам. Наедине.

Она отвернулась, но он успел заметить горькое разочарование в ее взгляде. Чувствуя себя самым большим идиотом, что стало довольно привычным ощущением для него в последнее время, он попытался загладить нанесенную обиду:

— Это не потому, что я не доверяю тебе. Если бы это касалось только меня одного, я бы сразу же сказал тебе. Но здесь затронуты чужие чувства и репутация, и совершенно ясно, что я должен вначале переговорить с ней лично, чтобы не причинить вреда этими разоблачениями.

Но его нисколько не беспокоили чувства Луизы Вандерлин или ее репутация. Он просто не хотел, чтобы Пенелопа присутствовала при выяснении отношений между ним и Луизой. Он боялся раскрывать ей свои планы в отношении Луизы.

Пенелопу не убедили его объяснения, ее плечи остались напряженными, она даже не посмотрела в его сторону.

— Мисс Лерош? — Перед ними возник довольно невзрачный молодой человек с зачесанными назад волосами и в новом, с иголочки, костюме. Его щека слегка подергивалась от нервного тика, когда он страстно смотрел на Пенелопу.» — Вы позволите пригласить вас на танец? — Он бросил в сторону Сета обеспокоенный взгляд. — Конечно, с вашего разрешения, сэр.

Сет недовольно нахмурился, глядя на поклонника Пенелопы.

— Позже. Сейчас мы с мисс Лерош заняты беседой.

Парень смущенно опустил голову и собрался уходить, когда его остановил голос Пенелопы:

— Подождите! — Когда он повернулся, она нежно улыбнулась и протянула руку. — Я с удовольствием пойду танцевать с вами, сэр.

Новоиспеченный кавалер заколебался, неуверенно посмотрев на Сета. Нахмурившись, тот нехотя кивнул в знак согласия.

Сет стоял довольно долго, наблюдая, как Пенелопа и ее партнер быстро кружились в виргинской кадрили. Он прекратил высматривать Луизу, убеждая себя, что вначале ему нужно все уладить с Пенелопой. Но когда кадриль закончилась, Пенелопа была мгновенно подхвачена новым партнером в быстром вальсе, и Сет понял, что больше не может откладывать своего дела. По жадным взглядам, которые бросали на Пенелопу мужчины, проигравшие скачки и поэтому обязанные платить по десять долларов за танец, Сет понял: ему придется ждать всю ночь ради того, чтобы сказать ей хоть пару слов.

Новая волна страха охватила его, а голова начала просто раскалываться от боли. Сет осторожно пробрался сквозь толпу и вышел в холл. Здесь было прохладнее, свежий ночной ветер врывался в открытую переднюю дверь, приятно охлаждая его разгоряченные щеки. Он остановился, решая, как лучше действовать, и массируя разболевшуюся голову. Возможно, в этих историях о внутренних повреждениях и фатальном исходе после них есть некоторая доля правды.

Выбросив из головы эту неприятную мысль, он прошел к открытой парадной двери. Как радушная хозяйка, Луиза могла находиться на крыльце среди гостей.

Но там ее не было. Не оказалось ее и на лужайке перед домом, и в саду. Сет расстроился и вернулся в дом, его все больше охватывало нетерпение. Он сел на нижнюю ступеньку лестницы в опустевшем холле, изучая коридор, который вел в противоположную от бального зала часть дома. Спустя минуту в коридоре появилась Луиза.

Сет поднялся на ноги. Слабость и головокружение снова охватили его, на этот раз с такой силой, что он едва не упал на колени. Невольно застонав, он схватился за перила, покачиваясь, как тонкое деревце на осеннем ветру, и дожидаясь, пока пройдет этот приступ.

Однако на этот раз головокружение прошло не сразу. И пока он стоял, уцепившись за перила, стремясь изо всех сил подавить приступ тошноты и не упасть, почувствовал, как сильная рука обхватила его за талию.

— Сэр, вы хотите присесть на ступенях или сможете дойти до кабинета? — В голосе Луизы прозвучало неподдельное беспокойство. — Вы могли бы прилечь в кабинете.

Сет поднял голову и взглянул матери прямо в лицо. Даже сквозь туман, застилавший ему глаза, он увидел, как изменилось выражение ее лица и вместо сочувственной заинтересованности появилось замешательство, сосредоточенность на каком-то внезапном подозрении. Потом, словно отгоняя прочь нелепую мысль, она покачала головой, и ее лицо прояснилось.

Если бы Сет не чувствовал себя так плохо, он бы скорее всего хмыкнул. Он был готов побиться об заклад и своей судьбой, и ленточкой-талисманом, что точно знает, о чем она думает. Вместо этого он пробормотал:

— Думаю, я смогу пройти в кабинет.

Она кивнула и улыбнулась.

— Хорошо. Вам лучше прилечь.

Луиза проводила его до просторного кабинета, красиво отделанного в розоватых и голубых тонах.

Боль в голове Сета сделалась пульсирующей, почти невыносимой, и когда он улегся на обшитую розовой парчой софу, словно яркая вспышка ослепила его. Потом все сделалось черным.

Сет медленно выбирался из уютной темноты, чувствуя, как что-то холодное и мокрое прикасается к его лицу.

Что за черт? — удивился он, его сознание медленно прояснилось. Музыка? До него доносились музыка и отдаленный гул голосов. Он упрямо попытался поднять налитые свинцом веки, стараясь припомнить, где находится, и определить, сколько сейчас времени.

«Концерт? Нет… бал, — вспомнил он, услышав быстрые ритмы мазурки. — Но где? Луиза!»

Сет резко сел, его глаза сразу открылись, когда все события этого вечера промелькнули в памяти. Он уставился на женщину, сидевшую возле него, а она нежной улыбкой ответила на его взгляд. Луиза придвинула к софе один из дюжины стульев красного дерева, стоявших возле дальней стены, и смачивала его лицо мокрым полотенцем, которое сейчас держала в руке.

Положив ему на плечо крепкую руку, она заставила его снова лечь, сказав при этом:

— Отдохните. Вы были без сознания.

Без сознания? Он припомнил свою жуткую боль и быстро прикоснулся к вискам. К счастью, когда сейчас он садился, не ощутил ни малейшего головокружения, и если не обращать внимания на нывший шов, то голова совсем не болела.

— Я долго был без сознания? — наконец спросил Сет.

— Всего несколько минут. Я послала служанку за доктором. Судя по вашему виду, он вам необходим.

Сет потряс головой, боли не было.

— Вам не следовало беспокоиться. Доктор Ларсен уже осмотрел меня сегодня вечером. Я в порядке.

Нахмурившись, Луиза положила руку ему на лоб, будто проверяя температуру.

— Мужчины не теряют сознания, если они в порядке.

Этот материнский жест тронул его до глубины души, вызывая такой стихийный отклик, что вся его неприязнь съежилась под этой усмиряющей силой. Сету так страстно захотелось положить голову к ней на колени и умолять ее погладить ему волосы, как делают все матери, успокаивая своих плачущих детей. Ему хотелось услышать ее ласковый голос, почувствовать нежную привязанность и заботу, которую любящая мать дарит своему дорогому сыну.

«Но ты не дорогой сын, а она никогда не была твоей любящей матерью», — напомнил он себе. Угнетающие картины трудного детства одна за другой промелькнули у него в памяти.

Горечь, смешавшись с яростью и разочарованием, иссушила и сожгла его безрассудные желания, обратив их в ненависть. И ему очень хотелось сорвать с нее маску фальшивого благородства. Снова сосредоточившись на своей цели, Сет сбросил ее руку со своего лба и сел.

Его чувства ясно отразились на лице, и она резко отстранилась, глядя на него с внезапным беспокойством. Некоторое время они просто смотрели друг на друга, в его взгляде сквозили ярость и обида, а в ее глазах смешались недоумение и недоброе предчувствие.

Надменная улыбка медленно раздвинула губы Сета.

— Луиза Ван Кортланд, — наконец вымолвил он, четко выговаривая каждую букву, словно судья, объявляющий смертный приговор.

Она прищурилась:

— Разве мы знакомы, сэр?

Он наклонился так, чтобы свет лампы хорошо освещал его лицо.

— Ну, узнаете? — цинично спросил он.

Луиза нахмурила брови, словно сосредоточенно заглядывала в самые дальние уголки своей памяти.

— Кажется, я видела ваше лицо, но мне не приходят на ум ваше имя и наше знакомство.

— Вы не помните нашего знакомства? — Он хрипло рассмеялся. — Полагаю, вы предпочли забыть о нем.

— Странно, но я гораздо лучше помню тех, кого предпочла бы забыть, — с вызовом ответила она. — Особенно если предчувствую, что они могут причинить мне боль, что, судя по вашему тону, собираетесь сделать и вы.

— Правда? И много таких людей вы знаете? — полюбопытствовал он. Его ловушка сработала и была готова захлопнуться.

Она пожала плечами.

— Есть несколько человек. Но это не важно.

— Последствия моего гнева могут оказаться весьма важными, даже разрушительными. — Он откинулся назад и ухмыльнулся. — Кстати, не отвернулась ли от вас удача в последнее время?

Луиза заметно напряглась, ее глаза больше напоминали сейчас сверкающие щелочки.

— Судя по вашему вопросу, сэр, очевидно, что ответ вам известен.

— Вы очень проницательная женщина, миссис Вандерлин… Хотя такая проницательность является фамильной чертой Ван Кортландов, так же как ум, жестокость и… сумасшествие.

Она проглотила наживку.

— Так кто вы?

Ловушка захлопнулась.

— Люди называют меня Сетом Тайлером. — Он сделал многозначительную паузу. — Вы можете называть меня сыном.

— С-сын? — Кровь отхлынула от ее лица, и в какой-то момент Сету показалось, что она упадет в обморок. Но Луиза удивила его, когда наклонилась вперед и почти благоговейно прикоснулась к его характерному для Ван Кортландов подбородку. — О… как я могла быть такой слепой. Ты так похож на своего отца!

Сет отдернул лицо, разозлившись как от нежности, прозвучавшей в ее голосе, так и от ее прикосновения. Стремясь сорвать с нее маску добросердечности и радушия и показать ее подлинное злобное лицо, он выкрикнул:

— Как это сходство должно ранить вас. Но разве такой хладнокровный убийца, как вы, может испытывать боль, стыд или сожаление?

— Убийца?! — громко воскликнула Луиза, страшно пораженная его словами. — Я… я не понимаю.

Она играла хорошо, надо отдать ей должное. Настолько хорошо, что если бы он не знал о ее злобной натуре, то был бы одурачен, поверив в ее простодушие.

К несчастью для нее, Сету было известно, что она за чудовище.

— Не надо хитрить со мной, мама, — прошипел он, выплюнув последнее слово так, будто во рту у него было отравленное вино. — Мне все известно о вас и о том, как в своем эгоизме вы приказали меня, своего нежеланного, незаконнорожденного сына, убить после рождения.

К удовлетворению Сета, ее лицо сделалось пепельно-бурым.

— Я… я никогда не приказывала убить тебя. — Ее голос задрожал от волнения. — Это дело рук моего отца. Он не хотел, чтобы что-то нарушило его планы выдать меня замуж за нашего соседа. Я узнала о его вероломстве только через семнадцать лет.

Она соскользнула со стула и прижалась к его коленям. Сжав его руки своими дрожащими пальцами, она с жаром воскликнула:

— Да я полюбила тебя с того момента, как ты появился на свет. Я чуть не сошла с ума от горя, когда через несколько часов мне сказали, что ты умер. Ты был для меня всем в жизни.

Возненавидев ее еще больше за то, что она сказала те слова, которые он когда-то так отчаянно стремился услышать, и зная, что она лжет, Сет грубо оттолкнул ее руки.

— Приберегите свою ложь для кого-нибудь другого. Это вас не спасет. Мне известна правда, и эта правда дает мне право уничтожить вас.

— Но ты не знаешь правды! — запротестовала она, снова пытаясь взять его за руки, как будто это могло повлиять на его разум. — Если бы ты только выслушал…

— Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать ваши россказни о материнском горе, — грубо перебил он. — Наверняка они придуманы очень изобретательно и способны вышибить слезу у непосвященных. Так что оставьте свое красноречие.

— Тогда зачем ты пришел? — Ее руки бессильно повисли.

— Я хотел, чтобы вы знали, кто я и почему я разрушаю ваше благополучие. И что еще важнее, я хотел предупредить, что не будет никакой отсрочки по вашему займу. Если через неделю вы не заплатите тридцать семь тысяч долларов плюс проценты, я закрою вашу пивоварню. И вы, дорогая мама, потеряете все.

Задрожав от едва сдерживаемой ярости, Сет полез в карман жилета за портсигаром, но не нашел его. Собираясь второпях на бал, он забыл свой талисман, который ему всегда помогал восстановить душевное равновесие. Тихо выругавшись, он резко поднялся на ноги, не обращая внимания на то, что от его внезапного движения Луиза упала на пол.

Холодно взглянув на женщину, лежавшую у его ног, он твердо произнес:

— Сейчас прошу меня извинить, я намерен посмотреть на танцы. — Он отвесил учтивый поклон и повернулся, собираясь уходить.

— Я правда любила тебя, — спокойно произнесла она, заставив его остановиться у двери. — И несмотря ни на что, люблю сейчас.

Сет замер, не поворачиваясь к ней.

— Возможно когда-нибудь, когда жажда мщения больше не будет ослеплять тебя, ты вспомнишь об этом и разыщешь меня, чтобы узнать правду. Я надеюсь на это. Я хочу вернуть своего сына.

В ее голосе звучало столько мольбы, а слова были такими убедительными, что в какой-то миг он едва не поддался на ее песнь сирены. Но разум подсказал ему, что это просто отчаянная попытка спасти собственное богатство.

Недоверчиво хмыкнув, он выскочил из комнаты и пошел к холлу. Ему нужно побыстрее вырваться из этого дома, убежать подальше от нее, пока он не совершил какую-нибудь глупость.

— Сет! Я везде искала тебя. — Это была Пенелопа. Она стояла возле лестницы, вся раскрасневшаяся, и ее досада на него явно поостыла после танцев. Подбежав к нему, она взяла его за руку и нетерпеливо зашептала: — Ты нашел ее?

— Да.

— И что?

— Мы расстались.

— Но, — начала было она.

— Эй! — резко рявкнул он на проходившую мимо служанку, которая несла поднос с бутылкой пунша. — Где наша одежда?

— Сейчас я позову Дейзи помочь вам, сэр, — ответила торопившаяся женщина.

— Забудь про Дейзи, — проворчал он, все больше чувствуя себя как в ловушке. — Просто скажи, где она, и я сам все возьму.

Женщина вздохнула, поставила поднос с тяжелой бутылкой и показала на дверь под лестницей.

— Одежда там.

Недовольно кивнув, Сет протиснулся в гардеробную и быстро отыскал их одежду. Не дав Пенелопе даже накинуть шаль на плечи, он схватил ее за руку и быстро потащил к выходу.

— Сет! Остановись и скажи мне, что случилось! — взмолилась Пенелопа, ей пришлось бежать, чтобы не отстать от его длинных, быстрых шагов.

Сет, обуреваемый противоречивыми чувствами, не ответил и буквально засунул ее в поджидавшую их коляску. Едва он сел рядом с ней, как они сразу рванули с места. Лошадь в бешеном галопе понеслась по темной грязной улице.

Не обращая внимания на Пенелопу, что-то кричавшую про сломанные шеи и разбитые головы, Сет продолжал гнать лошадь, пока дом Вандерлинов не скрылся из виду. Только тогда он немного успокоился и пустил лошадь быстрой рысью.

— Черт возьми, Сет! Зачем ты пытаешься убить нас? — взорвалась Пенелопа. — Ты совсем потерял рассудок?

Сет ничего не ответил. Сейчас ему больше всего хотелось открыть бутылочку виски и забыть выбившую его из равновесия встречу с матерью. Он совершенно не был расположен слушать разглагольствования Пенелопы.

К несчастью, она разразилась новой тирадой:

— Ты должен все объяснить мне, Сет Тайлер, и еще извиниться. Ты буквально вытащил меня из дома Вандерлинов на виду у доброй половины города. Меня никогда в жизни так не унижали! Можно себе представить, что они подумают.

— Меня не волнует, что они подумают, — проворчал он, глядя на номера домов. Черт! Еще шесть кварталов до ее пансиона. Он снова пустил лошадь галопом.

— Конечно, тебе не приходится каждый вечер выходить на сцену и видеть тех самых людей, перед которыми ты так опозорил меня сегодня, — обиделась она. — Не представляю, смогу ли я перебороть смущение, зная, что они будут смотреть на меня и вспоминать, как меня выволокли из дома, словно преступницу, пойманную с поличным. Почему ты так жутко вел себя?

Он не ответил, и она стала настойчиво допытываться:

— Ну? Так что ты можешь сказать?

Сет бросил на нее недовольный взгляд.

— От твоей болтовни у меня разболелась голова, и мне очень нужно облегчиться, а то мой пузырь лопнет, если снова попадем в ухабину.

— Я совсем не это имела в виду, ты знаешь!

Он пожал плечами.

— Это все, что я могу сказать.

Осталось еще два квартала до желанного мира и покоя.

К счастью, она хранила молчание весь следующий квартал.

Когда Пенелопа снова завела разговор, она направила его по другому руслу, чтобы Сету было труднее отмахнуться.

— Неужели встреча с твоей матерью оказалась такой ужасной?

Он уклончиво ответил:

— Скажем, твоя ленточка не оправдала своей репутации талисмана, приносящего удачу.

— Что случилось?

— Не стоит это обсуждать.

— Ты впервые встретился со своей матерью и выскочил, буквально изрыгая пламя и скрежеща зубами, а потом заявляешь, что это не стоит обсуждать? — недоверчиво произнесла она. — Я бы сказала, что это очень нужно обсудить.

Сет остановил лошадь перед пансионом.

— Вероятно, я не совсем верно выразился. Я не хочу обсуждать то, что произошло.

— Конечно, нет. Ты никогда не хотел обсуждать что-либо со мной. Ты никогда не доверял мне. — Она с раздражением взглянула на него. — Не знаю, зачем я вожусь с тобой.

— Я тоже не знаю, зачем ты возишься со мной, — ответил он, стремясь снять напряжение после событий этого вечера. — Сейчас давай-ка я провожу тебя до двери. Я не шутил, когда сказал, что мне нужно облегчиться.

Он быстро спрыгнул на землю и обошел коляску, чтобы помочь ей сойти.

Пенелопа, однако, не двинулась с места, игнорируя его протянутые руки.

— Хотя ты бываешь невыносим иногда, я люблю тебя. И не собираюсь оставлять тебя одного в таком ужасном состоянии. — Она сложила руки на груди и с вызовом взглянула на него. — Я не уйду, пока ты не скажешь, что так расстроило тебя.

Раздраженно взглянув на нее, Сет приподнялся и вытащил ее из коляски, не обращая внимания на резкую боль в плече и ее протесты.

— Послушай, милая, — резко произнес он, подталкивая ее к открытой калитке, а затем по дорожке к дому. — Я не желаю ни с кем говорить о своей матери, так что не принимай все это близко к сердцу.

— Но это невозможно, — возразила она, когда они подошли к двери. — Все, что касается тебя, касается и меня. Если тебе плохо, то плохо и мне. Если ты расстроен, то и я тоже. Это неизбежно, когда люди любят друг друга.

Что-то повернулось в душе Сета. Он не мог не признать правоту ее слов. Схватив ее за руки и сильно встряхнув, словно хотел этим вбить в нее немного разума, он проворчал:

— Я сказал, чтобы ты не любила меня. Черт, Пенелопа! Я не хочу, чтобы ты любила меня!

Он готов был разрыдаться как от невыразимой муки в ее глазах, так и от боли в своем сердце. Но Сет оттолкнул ее и быстро зашагал к коляске.

«Ведь все это ради ее блага, не так ли?» — успокаивал он себя.

Глава 22

«Не любить его? Ха!» — сердито думала Пенелопа, торопливо поднимаясь по темной боковой лестнице салона Шекспира. Неужели этот проклятый парень действительно считает, что она может так легко забыть о своих чувствах к нему?

Неужели он правда хочет отделаться от нее?

«Конечно, нет!» — твердо решила она, вспомнив его пылкое признание в любви. Этот глупец просто снова дал волю одной из своих дурацких идей, подобно той героической чепухе, что натворил в Нью-Йорке. Да будь она проклята, если позволит ему сбежать в этот раз, особенно когда по его глазам видно, как он страдает в душе. Никогда в жизни ей не встречался мужчина, который бы так нуждался в любви. И она будет любить его, несмотря на все его упрямые попытки оттолкнуть ее.

Так и будет, если, конечно, удастся найти его. Пенелопа, нахмурившись, шагнула на площадку второго этажа.

Пенелопу возмутило его стремление снова разрушить их любовь, и, решившись высказать все, что она думает о его ослиной жертвенности, она добежала до его комнаты в отеле, не думая об опасности прогулок в одиночку по ночным улицам. К счастью, ее разъяренное бормотание и злой блеск в глазах весьма эффективно оградили ее от нежелательного внимания, и она добралась до отеля, вызвав только громкий свист у болтавшихся по улицам бездельников.

Но в отеле Сета не оказалось. Охваченная яростью и растущим беспокойством (как бы на него снова не напали), Пенелопа направилась в салон, еще одно место, где надеялась отыскать его.

«А если его и здесь нет?» Она упрямо отогнала от себя эту тревожную мысль и направилась по темному коридору к конторе Сета. Кругом царила полная тишина, если не считать тихого шуршания ее юбок. Все девушки салона и картежники, снимавшие здесь комнаты, были еще на танцах.

Когда Пенелопа подошла к его конторе, сердце ее заколотилось от радости. Из-под двери пробивался свет — наглядное свидетельство того, что внутри кто-то был. Скрестив пальцы, чтобы там оказался именно Сет, а не Монти, она осторожно заглянула в приоткрытую дверь комнаты.

Удача улыбнулась ей. За огромным столом из красного дерева сидел Сет с сигарой в руке. На нем была только рубашка с расстегнутым воротом и высоко закатанными рукавами. Рядом на столе стояли бутылка виски и коробка с сигарами, а справа — пепельница, полная окурков.

Она наблюдала за ним, пораженная увиденным. Сет Тайлер курил? Да ведь он ненавидит табак. Он всегда носил с собой портсигар, но Пенелопа знала, что сигары он предлагал знакомым.

Неуверенно прислонившись к двери, она смотрела, как Сет сунул сигару в рот и чиркнул спичкой. Вытянув голову вперед, он поднес маленькое пламя к толстому коричневому концу и глубоко затянулся. Сильно закашлявшись, он выругался, вынул сигару изо рта и небрежно бросил ее в пепельницу.

К изумлению Пенелопы, он сразу же вытащил из коробки новую сигару, и опять все повторилось. Только когда он бросил и эту недокуренной, взяв следующую, она стала понимать, что происходит. Если она кусала или грызла ногти, когда ей было не по себе, то он, похоже, обрезал сигары и лишь прикуривал их. Возвышающаяся в пепельнице груда окурков ясно говорила, что ему, как она и предполагала, очень плохо.

Уверенность вновь вернулась к ней, Пенелопа решительно распахнула дверь и шагнула внутрь. Ее желание утешить его возрастало с каждой секундой.

Сет резко повернул голову в ее сторону, сигара свисала в уголке его рта, а в руке он держал зажженную спичку. Увидев, кто вошел, он скривился.

— Пришла снова надоедать мне?

Приписав такой грубый прием его непроходимой глупости, она нежно улыбнулась и подошла к столу.

— Я бы хотела просто поговорить с тобой, а не надоедать тебе.

— Мы не… — он выругался, а сигара выпала у него изо рта, когда догорающая спичка обожгла палец. Яростно замахав рукой, он погасил спичку, затем сунул в рот обожженный палец.

Наклонившись над разбросанными бумагами, бутылкой виски и сигарами, Пенелопа нежно взяла его руку и поцеловала обожженный палец.

— Бедняга. У тебя ужасный день, правда?

Сет нетерпеливо шмыгнул носом и вырвал руку.

— Что ты хочешь? Уверен, ты пришла не для того, чтобы целовать мои раны.

Не слушая его ворчание, она обошла вокруг стола и остановилась рядом с его креслом. Нежно погладив его припухшую от синяков щеку, она сказала:

— Именно для этого я и пришла. Сегодня вечером твое тело и душа получили столько ударов, и как женщина, которая тебя любит, я должна поцеловать и успокоить твои раны.

Он дернулся от ее нежного прикосновения и посмотрел на нее.

— Черт возьми. Пенелопа! Я же просил не любить меня!

— Разве я когда-нибудь делала то, что ты мне говорил?

Он что-то пробурчал в ответ.

Пенелопа уверенно прервала его ворчание:

— Верно, никогда. И сейчас не собираюсь слушать тебя, тем более что твои слова явно противоречат нашим заветным желаниям.

Недоверчиво фыркнув, он повернулся на своем вращающемся кресле спиной к ней.

— И с каких это пор твоим заветным желанием стало стремление связать себя с сумасшедшим? — проворчал он, доставая из коробки следующую сигару. — Мне кажется, это самый верный способ искалечить свою жизнь.

Теперь настал черед Пенелопы фыркнуть. Достаточно. Она сыта по горло дурацкими рассуждениями Сета Тайлера. Не зная, поцеловать его или ударить, она схватилась за спинку кресла и повернула его к себе. Не успел он возмутиться, как она уселась к нему на колени и вытащила сигару у него изо рта. Обхватив его голову руками и заставив смотреть себе в глаза, она воскликнула:

— Посмотри на меня, Сет, и послушай! Я люблю тебя, и ты сам признался, что тоже любишь меня. Мне кажется, если мы можем любить друг друга после всего, что натворили, то нам судьбой предназначено быть вместе.

Громко и скептически хмыкнув, Сет попытался отвести взгляд, но она не дала.

— Хватит тебе быть глупцом! Наша любовь — настоящее, подлинное чувство, а не простое увлечение, и нельзя делать вид, что ее не существует. Она разгорается все сильнее.

— Пенелопа… — начал было он.

Она приложила палец к его губам, заставив его замолчать.

— Нет. Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты опять будешь говорить, что не позволишь мне растрачивать свою жизнь, любя сумасшедшего. — Она покачала головой. — Но разве ты не видишь, что я не могу иначе? И если я не смогу подарить тебе свою любовь, то моя жизнь превратится в пустые и бесполезные часы, проведенные в думах о тебе. Я не могу жить без тебя.

Сет застонал и закрыл глаза, но Пенелопа успела заметить промелькнувшую в их темной глубине боль.

Желая обернуть к своей выгоде его внутреннюю борьбу и победить в этом сражении, она обвила руками его шею и умоляюще произнесла:

— Пожалуйста, Сет, не заставляй меня растрачивать впустую свою жизнь. Позволь наполнить ее взаимной любовью. Для нас не все потеряно, и мы можем вместе прожить прекрасную жизнь.

— Пожалуйста, — взмолился он, в его хриплом голосе смешались отчаяние, горе и страсть. — Пожалуйста, не говори так. Я не вынесу этого.

Сделавшись непреклонной, потому что в глубине души она понимала, что это, может быть, ее последний шанс, Пенелопа решилась на отчаянный шаг.

— Тогда посмотри мне в глаза и скажи, что ты не хочешь меня. — Она прижалась к нему лицом, и их учащенное дыхание смешалось. — Скажи, что не любишь меня. Ну, давай, и я никогда больше не потревожу тебя.

Казалось, он молчал целую вечность. Потом его ресницы поднялись, открыв совершенно пустые, как у мертвого, глаза. Его лицо не выражало никаких чувств, он снял ее руки со своей шеи и оттолкнул ее. Окинув Пенелопу с ног до головы бесстрастным взглядом, он посмотрел ей прямо в глаза.

У Пенелопы сердце сжалось от страха, пока она ждала, когда он скажет слова, которые разрушат их будущее. Она была так уверена в его чувствах к себе, так надеялась, что ее любовь сможет сокрушить его ужасные страхи! Но теперь ясно, что она ошибалась.

Сжав губы в жесткую линию, он начал:

— Я не хочу тебя и… — Тут напускное хладнокровие покинуло его, и у него перехватило дыхание.

— Сет? — прошептала она, высвободившись из его рук, чтобы прикоснуться к его лицу. Он выглядел ужасно. Переживания сильно исказили черты его лица, и она едва сдержала рыдания при виде его страданий.

— Я не могу. Да простит меня Бог, я не могу сказать этого. Я люблю тебя, — простонал он. — Я так сильно люблю тебя, что хотел бы поскорее сойти с ума, чтобы хоть так избавиться от адского желания обладать тобой.

— А что, если ты не сойдешь с ума? Тогда ведь ты просто разрушишь наше счастье, — возразила она, надежда вновь воскресла в ее сердце. — Так почему бы нам не сделать ставку на любовь вместо смерти? Я хочу поставить на нас. А ты не хочешь того же? — Ее голос стал волнующим и нежным. — Пожалуйста, Сет, дай шанс нашей любви. Ты не проиграешь, что бы ни случилось, я обещаю.

— Я хочу любить тебя… больше всего на свете. — Его голос задрожал от волнения. — Но я… я боюсь. — Слезы появились у него на глазах вместе с этим признанием. — Я… я… — Он замолчал, а когда наконец снова смог заговорить, его голос был еле слышен: — Помоги мне, пожалуйста. Помоги мне найти мужество, чтобы поверить в наши мечты.

Пенелопу до глубины души потряс вид Сета, всегда такого сильного и самоуверенного, теперь плакавшего и просившего о помощи. Но она понимала, что этот момент является переломным для них и, только освободившись от своих страхов, он сможет обрести душевное равновесие, которое позволит ему наконец принять ее любовь.

Стараясь облегчить ему боль и страдания, она потянулась вперед и поцеловала его в соленые от слез губы.

— Я здесь, любимый, и я помогу тебе. Я всегда буду рядом с тобой, — нежно произнесла она, обняв его и крепко прижавшись к нему. Осторожно, чтобы не коснуться раны, она положила его голову себе на плечо и стала гладить его по волосам. — Поплачь, родной. Ты так долго сдерживал все в себе.

Глухой звук, казалось, вырвался из глубины души Сета, и он совершенно сник. Крепко сжав ее в объятиях, он спрятал лицо на ее шее и дал волю своим чувствам.

Тяжелые глухие стоны вырвались из его груди, ясно показывая, какая мрачная завеса безнадежности затеняла его душу. Его горячие слезы, падавшие на ее голые плечи как капли летнего дождя, говорили о сильных муках во имя спасения. А судорожные рыдания и затрудненное дыхание свидетельствовали об отчаянии, которое невозможно выразить словами.

Долгое время, пока Пенелопа просто держала его голову, поглаживая волосы, она тихо шептала о своих мечтах и об их будущем. От ее ласковых прикосновений и нежного голоса его глухие рыдания постепенно затихали и скоро прекратились. Она тоже замолчала. Совсем потерявшись во времени, они сидели, крепко обняв друг друга. Он ощущал себя физически усталым, но воскресшим духовно, а она молча благодарила Бога за то, что могла снова любить Сета. Они оба чувствовали себя так, словно наконец добрались до дома после долгой дороги.

Так они и сидели, пока Сет не поднял голову. Она услышала его слабый вздох.

— Лучше, любимый? — прошептала она, поцеловав его в шею.

Он кивнул и поднял голову, глупо улыбаясь и вытирая покрасневшие глаза.

— Прости меня. Я совсем не собирался плакать, ведь я не позволял себе этого почти тридцать лет.

Никогда он не казался таким ранимым, никогда он не был так дорог ее сердцу. Ободряюще улыбнувшись, Пенелопа погладила его мокрую от слез щеку.

— Тебе следует делать это почаще. Ничто так не очищает душу, как слезы.

Он громко вздохнул.

— Если ты будешь меня так держать, то я готов плакать в твоих объятиях.

— Тогда мы заключим сделку с вами, мистер Тайлер. Я готова обнимать тебя в любое время, когда тебе будет нужно, — заявила она, доставая носовой паток из кармана его жилета.

— Судя по тому, как я чувствую себя в последнее время, мне, вероятно, придется долго пребывать в твоих объятиях. Ты уверена, что хочешь тратить свое время, уговаривая и утешая такое жалкое подобие мужчины?

— Это не трата времени, и ты не жалкое подобие мужчины. Я считаю, что только мужественный человек может взглянуть в лицо своим страхам. И я польщена, что ты позволил мне помочь тебе победить их. — Она поднесла платок к его носу и скомандовала: — Дуй! — Он подчинился, громко высморкавшись. — Хорошо. — Она поцеловала Сета в лоб и бросила смятый носовой платок на стол. — Ты не хочешь поговорить?

— Хочу.

— А о чем?

В его покрасневших глазах появился лукавый блеск.

— О том, останешься ты у меня на коленях или нет. Может, мне скоро снова понадобится, чтобы ты держала меня и утешала. И я не хочу, чтобы ты уходила.

Пенелопа едва удержалась, чтобы не обнять его изо всех сил. Это был тот нежный, любящий Сет, которого она помнила и обожала. Боясь причинить ему боль, она удовольствовалась поцелуем.

— Ты не заставишь меня уйти, даже если бы и захотел.

— Хорошо. Ведь я не собираюсь тебя отпускать. — Сет наклонился и вернул ей поцелуй. — Ну, так о чем мы поговорим?

— Для начала о нас и нашем будущем. — Она затаила дыхание, боясь увидеть неуверенность в его глазах при упоминании о будущем.

Но он кивнул, и выражение его лица оставалось спокойным.

Облегченно вздохнув, она начала:

— Я хочу, чтобы мы были вместе, всегда и везде. — Она умолкла, ожидая его возражений. Сет промолчал, и Пенелопа продолжила: — Тебе не нужно жениться на мне, если тебе это не подходит. Я буду счастлива, живя с тобой как твоя…

— Даже не произноси этого слова, — резко перебил он. — Ты выйдешь за меня замуж, и мы пригласим на свадьбу всех наших друзей и знакомых. Если мы собираемся делать ставку на наше будущее, то будем играть по-крупному.

Пенелопа изумленно уставилась на него, она не могла вымолвить ни слова.

Удивленно приподняв бровь в ответ на ее молчание, Сет сказал:

— Конечно, если ты не против.

— Я? Конечно, нет! Я люблю тебя! — Обрадовавшись и разволновавшись, она вдруг крепко обняла его, забыв, что боялась сделать это всего минуту назад.

Он улыбнулся, слегка поморщившись.

— Если ты меня любишь, то поцелуй меня.

Пенелопу не нужно было уговаривать. Обхватив руками его шею, она притянула к себе его лицо. Ей хотелось, чтобы этот поцелуй был особенным, таким нежным и памятным, как их первый поцелуй. Не уверенная, получится ли у нее, она закрыла глаза и прильнула к его губам.

Как и в первый раз, едва их губы соприкоснулись, они отдались непередаваемому чувству, словно оба были созданы только для того, чтобы любить друг друга. И Сет, уловив это указание судьбы, прижал Пенелопу к своей груди, жадно приникнув к ее губам. Он решительно раскрыл языком ее мягкие губы и проник в глубину ее рта. От каждого ответного движения Пенелопу все сильнее охватывало страстное томление, пока она не затрепетала от волнующего ожидания.

Сет тяжело дышал, все его тело дрожало от нахлынувших сильных чувств, когда он наконец оторвался от ее губ.

— Господи, — произнес он со стоном, глядя на нее так, словно не верил, что она из плоти и крови. — Я столько мечтал об этом, но не могу поверить, что снова держу тебя в своих объятиях. Я боюсь, что ты окажешься миражом и исчезнешь в любой момент.

— Тогда люби меня и поверь, что я не плод твоего воображения, — прошептала она, со вздохом прижавшись к нему.

Покорив ее сердце и разум соблазнительной нежностью, Сет погрузил руки в ее кудри и вытащил шпильки.

Когда волосы тяжелой волной упали ей на спину, Сет нежно провел рукой по всей их длине.

Намотав на палец конец одного локона, он хрипло прошептал:

— Сколько ночей я лежал без сна, воображая, как делаю это. Иногда я настолько явно представлял тебя обнаженной во всей твоей неотразимой красоте, что мучился от боли, не сомкнув глаз до рассвета. — Он отвел взгляд от ее волос. — Удивительно, что я не сошел с ума от неудовлетворенной страсти.

Затрепетав от его признания и немного смутившись, Пенелопа начала подражать своей няне и произнесла шутливым тоном:

— Тебе больше не нужно так рисковать своим здоровьем. — Она назидательно помахала пальцем перед его носом. — Как только ты почувствуешь хоть малейшую боль, сразу обращайся ко мне, и я позабочусь о тебе. Понятно?

Сет рассмеялся и поцеловал ее в губы.

— Все понятно.

Продолжая забавляться, она отклонилась назад и с наигранным недовольством посмотрела на большую выпуклость в его брюках.

— Что это, молодой человек? — Она едва не засмеялась, когда он подпрыгнул и громко охнул в ответ. — Почему ты раньше не обратился ко мне с этой проблемой?

Он попытался показаться раскаивающимся, но громко засмеялся, нарушив весь эффект от игры.

— Обещаю так и делать в будущем.

Сет казался таким шаловливым проказником с разбитым лицом и кривой улыбкой, что у нее на губах тоже заиграла улыбка, когда она стала расстегивать его черный шелковый жилет.

— Раз уж ты находишься в таком отчаянном положении, мой мальчик, — продолжила няня Пенелопа, — то мы простим твое позорное упущение. Но это только один раз. Понятно?

— Это больше не повторится, — пообещал он. В его глазах сверкали дьявольские огоньки. — Так что же нам делать, чтобы я получил прощение?

— Думаю, самое главное сейчас освободить тебя от одежды и заняться облегчением твоей страсти. — Бросив на него хищный взгляд, она сняла с него жилет и вытащила из манжет бриллиантовые запонки.

— Знаешь, — проронил он, когда она начала вытаскивать рубашку из его брюк, — важным правилом любовной игры является то, что мужчина освобождает женщину от ее одежд.

Пенелопа снова вернулась к роли няни.

— Терпение, молодой человек, — сурово предупредила она, наклонив его вперед, чтобы легче было стянуть рубашку. Отбросив ее, она снова прижала Сета к креслу, наслаждаясь его мужской красотой.

Его плечи были широкими и сильными, а грудь могучей. Хотя повязка, поддерживающая его ребра, скрывала часть тела, она не могла спрятать его эффектную фигуру.

С благоговейным трепетом Пенелопа скользнула оценивающим взглядом по его крепкой груди, затем вниз, остановившись, когда дошла до брюк.

Жадно уставившись на черную ткань, она осторожно провела пальцем по ремню, представляя крепкие мышцы живота, скрывавшиеся под брюками. Она больше не могла ждать и потянулась к ширинке.

Сет с громким стоном перехватил ее руку. Он тоже с трудом сдерживал себя и знал, что, едва она расстегнет брюки и прикоснется к нему, его страсть вырвется наружу. Но он слишком долго мечтал об этом моменте, чтобы допустить такой бесславный конец.

Не обращая внимания на ее протестующий стон, он поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Ну нет, моя жадная принцесса. Не сейчас. Есть определенные правила, которые следует соблюдать, и одно из них гласит: мы должны насладиться нашими телами. И все делается постепенно, чтобы я раньше времени не сошел с ума от страсти. Поэтому теперь настала моя очередь снять с тебя платье. — Сет искренне надеялся, что нудное занятие по расстегиванию всех этих крючков даст ему шанс собрать оставшиеся крохи самообладания.

Пенелопа взглянула на него сквозь пушистые ресницы, словно размышляя над его предложением, затем кивнула.

Сет с готовностью прижал ее к себе. Стараясь не принимать во внимание то, что ее мягкое прикосновение обжигало кожу на его груди, он откинул ее волосы и начал расстегивать застежку на спинке платья. Как он и надеялся, когда был расстегнут последний крючок, его страсть несколько улеглась.

Уже владея собой, он наклонил голову и нежно куснул розовое ушко Пенелопы. Сет скорее почувствовал, чем услышал, как она застонала на его груди.

— Милая, — прошептал он, — тебе нужно встать, чтобы я мог снять твое платье.

Тихо вздохнув, она покорно встала.

Никогда она не была такой неотразимой, как сейчас, когда стояла между его коленями; ее платье соскользнуло с одного плеча, а распущенные волосы красиво обрамляли раскрасневшееся от пылких чувств лицо. Она посмотрела на него с таким обожанием, с такой неприкрытой страстью, что Сету пришлось ухватиться за край кресла, чтобы не скинуть с себя брюки и не овладеть ею прямо там, где они сидели.

Почувствовав его замешательство и желая побудить его к действию, Пенелопа начала сама снимать платье. Ее движения сделались медлительными и дразнящими, она вытащила одну руку из маленького пышного рукава, затем другую, продолжая удерживать лиф на месте и не давая Сету возможности видеть скрытые прелести.

Когда он вытаращил глаза, совсем как одурманенный страстью глупец, каким он и в самом деле был в тот момент, Пенелопа соблазнительно потрясла оборками платья.

— Правила есть правила, ты сам сказал, что это твоя работа — раздеть меня. — Она немного приспустила шелковый лиф платья, открывая ему кусочек корсета. — Или ты забыл об этом?

Дразнящий вызов в ее голосе вывел Сета из оцепенения. Зарычав в ответ, он выхватил платье из ее рук и отбросил в сторону. Его смелый рык сразу утих. Неужели он думает, что сможет и дальше сдерживать себя, глядя на такое женское совершенство?

Тут он улыбнулся от неожиданно осенившей его идеи. Возможно, проблему можно решить очень просто, нужно только выключить свет. В прошлом они всегда занимались любовью в темноте.

Но сработает ли это сейчас, когда он уже увидел ее роскошное тело? Решив попытаться, Сет потянулся через плечо Пенелопы к выключателю настольной лампы.

— Не нужно, — остановила его она. — Я не против, если ты увидишь меня обнаженной.

— Зато я против, — проворчал он.

Установилась короткая пауза, затем она неуверенно произнесла:

— Тебе… тебе не нравится мое тело?

— Не нравится? — Сет откинулся на спинку кресла, изумленно уставившись на нее. — Я в безумном восторге от него. Один его вид сводит меня с ума. Вот почему мне нужно потушить лампу.

Она посмотрела ему в глаза, а затем рассмеялась низким хриплым смехом.

— Неужели такой мужчина, как ты, может потерять голову при виде полуобнаженной женщины? Право, Сет, это абсурд.

— Никакой не абсурд, когда этой полуобнаженной женщиной являешься ты, — возразил он. Его терпение почти иссякло, когда ее юбки тихо соскользнули на пол. Ткань ее панталон оказалась очень тонкой, и темный треугольник, соединявший стройные ноги, был ясно виден, что привело Сета в полное замешательство.

Когда она выпрямилась перед ним, положив одну руку на бедро, а другую застенчиво прижав к нежным округлостям груди, что-то перевернулось в груди Сета.

Застонав от давно подавляемого вожделения, он схватил Пенелопу, покрывая жаркими поцелуями ее лицо и грудь, а затем нежно положил ее на красный плюшевый ковер. Когда она распростерлась под ним, покорно принимая поцелуи, он приподнялся на задрожавших локтях, чтобы заглянуть в ее пылающее лицо.

— Я не шутил, когда говорил о твоей красоте, — хрипло произнес он. — Если я сейчас не погашу свет, то не думаю, что смогу продержаться настолько, чтобы наша любовь доставила удовольствие нам обоим.

Ласково улыбнувшись, она обвила руками его шею и приблизила к себе его лицо.

— Помнишь то первое утро, когда я стала твоим камердинером? Я увидела тебя таким возбужденным, ты метался во сне, охваченный страстью. С тех пор я мечтаю увидеть тебя таким снова, только чтобы ты метался не во сне, а в ответ на мои прикосновения. — Прижавшись к нему лбом и погрузившись в его глаза, девушка взмолилась: — Позволь осуществиться моей мечте. Мне не нужно большего удовольствия, чем смотреть, как твое тело отвечает на мои прикосновения, видеть восторг в твоих глазах.

От этих слов и близости любимой женщины Сет загорелся. Он высвободился из ее объятий и раздвинул ее ноги. Понимая, что ему, возможно, придется пожалеть о своих словах, но не в силах противостоять ее томной мольбе, он произнес:

— Ну хорошо, моя обольстительница. Лампа останется гореть, только при условии, что ты согласишься позволить мне сначала доставить удовольствие тебе.

— Ты хочешь заключить сделку» не так ли? — прошептала Пенелопа, проводя пальцем по его телу возле ремня.

Сет громко вскрикнул, словно его ударило молнией. Задержав дыхание, он отвел ее руку и прижал к ковру.

— Это привилегия мужчины — оговаривать условия удовлетворения его страсти. Особенно если он сильно любит свою искусительницу и хочет доставить ей удовольствие.

— А каковы условия?

— Ты обещаешь не притрагиваться ко мне и не возбуждать меня, пока я не подарю наслаждение тебе. Она бросила на него искушающий взгляд.

— И тогда ты позволишь облегчить твои страдания?

Он кивнул.

— Разве у меня есть выбор? Если я не соглашусь, ты можешь довести себя до сумасшествия, глупо продлевая свою неутоленную страсть. А раз я не могу допустить этого, то отдаю себя в твои руки.

Глава 23

Сет посмотрел на лежавшую рядом соблазнительную женщину, впервые за двадцать лет своего сексуального опыта не зная, с чего начать. Никакая женщина так не возбуждала его, как Пенелопа, никогда он так не волновался, стараясь доставить ей удовольствие. Вдруг, несмотря на все усилия, ему не удастся удовлетворить ее?

«Прекрати! — приказало его сердце. — У тебя никогда не было промахов раньше, не будет и сейчас. Разве ты не помнишь те времена, когда любил ее? Как естественно она отвечала на твои ласки? Ты любишь ее, а она тебя. Пусть любовь будет твоим помощником, и ты не ошибешься».

Положившись на мудрость своего сердца, он наклонился и нежно поцеловал слегка приоткрытые губы Пенелопы.

— Ты знаешь, как сильно я обожаю тебя? — спросил он, пока его пальцы неторопливо расстегивали ее корсет.

Она дотянулась и погладила его спину.

— Даже если это только половина того, как я обожаю тебя, то это прекрасно.

Он застонал и прижал ее руки к ковру.

— Не надо!

— В нашей сделке говорится, что я не прикоснусь к тебе, стремясь возбудить тебя, а я этого и не делаю, — ответила она, снова поднимая руки.

Нежно, но твердо он опять прижал их к ковру.

— Милая, каждое твое прикосновение воспламеняет меня. Так что если ты не хочешь нарушить наше соглашение, я требую, чтобы ты лежала неподвижно. Иначе мы погасим свет и будем заниматься любовью в темноте.

Теперь застонала Пенелопа. Неужели этот мужчина не понимает, что она находит его тело таким же неотразимым, как и он ее? Что ее так и тянет прикоснуться к нему? И этот его запах…

Она закрыла глаза и втянула воздух, когда Сет склонился ниже. Смесь запаха терпкого мужского пота и сандалового мыла коснулась ее ноздрей, вызывая у нее единственное желание — обладать им, и это желание росло, пока он заканчивал снимать ее одежду.

Его прикосновения были нежными, трепетными, а губы мягкими и теплыми, когда он целовал каждую открывающуюся часть тела. Его действия были такими чувственными, что к тому времени, когда она оказалась совершенно обнаженной, все ее тело было охвачено приятным волнением.

Затаив дыхание в ожидании, она предвкушала, как Сет поведет ее к блаженству. Но к ее разочарованию, он опустился на корточки и просто смотрел на нее.

Секунды казались часами, пока он разглядывал ее. И как только она подумала, что больше не сможет вынести ожидания, он наклонился и осторожно провел пальцем по ее телу.

Пенелопа резко выгнулась, вскрикнув от восторга. На его лице появилась неотразимая, волнующая улыбка, и он медленно продолжил свой путь, пробираясь все выше, пока не добрался до ее груди. Тут его рука замерла.

Ожидая продолжения ласки, Пенелопа томно взмолилась:

— Сет… пожалуйста.

— Пожалуйста что? — переспросил он дразнящим тоном.

Она потерлась о его руку.

— Пожалуйста… погладь меня.

Он хмыкнул.

— Что это? Моя искусительница сама оказалась жертвой плотских желаний? — Словно подтверждая свою догадку, Сет провел пальцем по ложбинке меж ее грудей.

Она застонала и выгнулась в ответ.

— Ага! Я так и думал. — Его улыбка стала очень лукавой. — Штрафной за такую слабость, — сказал Сет, рисуя пальцем круги вокруг одной груди, постепенно приближаясь к манящей вершине.

— Штрафной? — Пенелопа изогнулась, отчаянно пытаясь подтолкнуть его руку к своему соску.

Намеренно игнорируя ее усилия, он остановился прямо возле розового края и стал объяснять:

— Когда искусительница сама падает жертвой страсти, вместо того чтобы выполнять свои обязанности, то она должна понести такое любовное наказание, какое партнер сочтет подходящим.

— И какое это наказание? — со стоном выдохнула она.

Он взглянул на застывший пик груди возле своих пальцев, делая вид, что размышляет. Наконец он произнес:

— Думаю, придется довести ее до таких пределов сладострастия, пока она не взмолится о пощаде. Это ей покажет, что она может вынести гораздо больше страстных ласк, чем подозревает, и в будущем не будет так быстро сдаваться. — Сделав такое заявление, он дотронулся до возвышающейся части ее груди.

Она едва выдержала пронзившее ее необыкновенное ощущение. Ее дыхание сделалось прерывистым, похожим на рыдание, и Пенелопа повела себя так, как он и предсказывал.

— Сет, пожалуйста, я умоляю тебя.

— Скажи мне, что ты хочешь, — прошептал он.

Издав дрожащий стон, она схватила его руку и прижала к своей груди.

— Погладь меня здесь.

— Так? — прошептал он, накрыв ладонью грудь и лаская пальцами ее темную вершину. Поглаживая и нежно пощипывая, он дразнил ее чувствительные места, пока они не сделались совершенно твердыми. Когда она лежала, задыхаясь, и металась из стороны в сторону, он убрал пальцы и стал ласкать грудь губами. И когда Пенелопа была готова умереть от наслаждения, он отодвинулся.

— Сет, — простонала она, открыв глаза и с мольбой глядя на него. — Дальше… мне нужно…

— О нет, моя капризная принцесса, — отозвался он приглушенным голосом. Он тоже покраснел и тяжело дышал. — Еще слишком рано молить о милосердии.

— Но у меня такая боль, — запротестовала она, притягивая его руку к своей груди.

Огонь страсти вспыхнул у него в глазах.

— У тебя боль? Да? — Его рука соскользнула с ее груди и двинулась ниже. — Позволь угадать, где?

В ответ раздался почти беззвучный стон. Его рука медленно и уверенно двигалась по ее телу; от этих волнующих прикосновений кровь забурлила у нее в жилах. Когда Сет остановился, поглаживая ее пупок, мышцы живота сжались у нее с такой силой, что она содрогнулась всем телом.

— Давай посмотрим, где у тебя болит. — Его рука погладила ее живот и двинулась дальше, пока не добралась до темного треугольника волос. — Ну как, теплее?

— Горячо, — выдохнула она. Тягучая боль залила низ ее живота. Он скользнул дальше. — Очень… горячо.

Ее ноги инстинктивно раздвинулись.

Прерывистое дыхание перемежалось со стонами, и Пенелопа ждала, пока он доберется до ее сердцевины и погладит пульсирующую от страстного ожидания плоть. Рука Сета опускалась с безумной медлительностью, и его прикосновение было мучительно нежным.

Испытывая невыносимые муки, Пенелопа отчаянно задвигала бедрами, пытаясь подтолкнуть его пальцы к самой сердцевине.

— Пожалуйста, Сет, — взмолилась она. — Я не могу больше терпеть.

— Скажи, что ты хочешь? — прошептал он.

— Прикоснись ко мне, — застонала она. — Я тебя умоляю.

— Где? — Его пальцы накрыли сердцевину ее плоти.

Пенелопа потянулась вниз и прижала там его руку.

— Здесь. Дотронься здесь… как ты делал раньше.

Лежа на животе между ее ног, Сет нежно раздвинул влажную от страсти плоть и подул на нее.

Волнующее ощущение пронзило Пенелопу, и новая волна влаги засочилась по ее уже влажной плоти. Нетерпеливо пошевелив бедрами, она простонала:

— Сет, еще!..

Наклонив голову, он внимательно рассматривал ее.

— Ты так прекрасна здесь, внизу. Ты похожа на свежераспустившуюся розу с нежными розовыми лепестками, которые открылись, показывая свою сладкую сердцевину.

Пенелопа издала протяжный стон восторга, когда он вновь прикоснулся к ее пульсирующей плоти.

Снова и снова Сет ласкал ее, иногда с невыразимой нежностью, а иногда немного грубовато, сводя ее с ума. Как только она достигла экстаза, он отодвинулся назад, оставив ее содрогаться в сладостной агонии.

Какое-то время Сет неподвижно лежал между ее ног, глядя на ее извивающееся тело, его дыхание сделалось прерывистым, как и у нее. Когда Пенелопа затихла, он придвинулся поближе к ее сгорающей от желания плоти.

Не отводя от нее затуманенного взора, он произнес:

— Интересно, а твой нектар так же сладок, как и у розы? — Сет задумчиво смотрел на объект своих размышлений. — Что, если попробовать его?

Одного этого предложения оказалось достаточно, чтобы Пенелопа застонала. Приняв этот стон за знак согласия, Сет погрузил свой язык в ее обжигающие глубины.

Вскрикнув от блаженства, она подалась к нему всем телом, готовая воспринять каждое волнующее движение его языка. Она ничего не помнила, кроме этого сладостного ощущения его губ и языка, его необыкновенно интимного поцелуя. Он доводил ее до безумия, чтобы потом отступить и все начать сначала. Когда ее боль и томление сделались совершенно нестерпимыми, он наконец отпустил ее.

Никогда еще блаженство не захватывало ее с такой силой, никогда она не чувствовала такого дикого восторга.

К тому времени, когда затихли последние приливы сладостного упоения, Пенелопа была уверена, что умерла и оказалась на небесах.

Лежа в забытьи, совершенно не имея сил двинуться, Пенелопа прошептала:

— Это было… — но у нее не нашлось слов. Да и разве можно описать то, что она сейчас испытала?

Улыбаясь, Сет накрыл ее тело своим и заключил в объятия.

— Выучила свой урок, да?

Она бросила на него лукавый взгляд.

— Да, на время. Но я уверена, что мне придется часто повторять его.

Он улыбнулся в ответ.

— Я всегда готов преподать тебе его.

— Я заметила. — Она схватила его за плотные ягодицы и многозначительно потерлась животом о выпуклость в его брюках.

У него перехватило дыхание.

— Не надо, милая! Я не могу… — Он поперхнулся, отчаянно пытаясь ускользнуть от ее ласк.

Пенелопа изо всех сил сжала его спину и остановила Сета.

— Сделка есть сделка, — напомнила она ему. — Я выполнила свою часть договора и жду, что теперь ты сделаешь то же самое.

Не дожидаясь ответа, Пенелопа приподнялась и стала толкать его своим маленьким телом, пока он беспомощно не перевернулся на спину. Оказавшись наверху, она устроилась между его коленями. Со сладострастием взирая на великолепное мужское тело, она положила руку на его выступающую часть и усмехнулась.

— Легкомысленный мужчина! Ты так возбужден, я даже через брюки чувствую твою пульсацию. Чтобы больше не рисковать твоим здоровьем, думаю, нам нужно немедленно облегчить твое состояние.

Сет убрал ее руку, его лицо сделалось пунцовым.

— Нет… еще. Мне надо… дай мне несколько минут, чтобы… успокоиться, — умоляюще вымолвил он сквозь крепко сжатые зубы.

— Успокоиться? А зачем? Я хочу облегчить твое состояние.

Сет закрыл глаза, его лицо исказилось от напряжения.

— Я мечтал об этом моменте больше двух лет и не хочу все испортить, растеряв весь пыл, едва ты расстегнешь мои брюки.

Пенелопа в изумлении уставилась на него.

— Неужели ты действительно так близок к этому? Я ведь еще даже не дотронулась до твоей штучки.

— Тебе и не обязательно это делать. У меня очень долго не было интимных отношений, и одной мысли об этом достаточно, чтобы довести меня до безумия.

— Долго? — Она недоверчиво покачала головой. — А как насчет девушки из салона, с которой я застала тебя в первый вечер здесь?

— Ничего не было. Я просто решил заставить тебя поверить в то, что было. Мне хотелось, чтобы ты считала меня бессердечным негодяем, который больше не любит тебя.

— Но…

— О, сначала я хотел заняться с ней любовью, — признался он, не слушая ее. — Я собирался охладить свой пыл, чтобы не возбуждаться всякий раз при виде тебя. Но не смог. Я мог думать только о тебе, — он отвернулся, словно застеснявшись, — да она просто не сумела достаточно взволновать меня. По правде говоря, мне не удалось заставить себя с кем-то заниматься любовью с тех пор, как встретил тебя.

Пенелопа не смогла вымолвить ни слова в ответ. Никогда Сет не говорил ничего такого, что затронуло бы ее так сильно, как это тихое признание. Он настолько любил ее, что был готов обречь себя на такие невыносимые лишения. Когда она наконец заговорила, ее голос оказался таким же приглушенным, как и у него.

— Так у тебя не было интимных отношений после нашего последнего раза в Нью-Йорке?

Сет кивнул, продолжая прижиматься щекой к ковру.

— У меня их не было и за два года до нашей помолвки.

— За два года до помолвки? — Брови у Пенелопы приподнялись. — Я не понимаю.

— Помнишь бал, который давал твой брат перед твоим отъездом в первое музыкальное турне?

— Конечно. Как я могу забыть такое событие?

— Именно тогда я понял, что люблю тебя. С того момента, если не считать трех раз, что мы были вместе, я хранил целомудрие. До нашей помолвки я отвергал легкие связи, уважая свои чувства к тебе. А потом ни одна женщина просто не могла сравниться с тобой.

Пенелопу охватила такая нежность, что ей стало трудно дышать. Она даже и не ожидала, что встретит мужчину, который так беззаветно любил бы ее. Особенно такой необыкновенный, как Сет Тайлер.

Подавив нахлынувшее на нее желание обнять его и показать глубину своих чувств, она погладила его щеку и прошептала:

— Неудивительно, что твое самообладание так хрупко. Просто чудо, что ты так прекрасно держишься.

— После такого томительно долгого ожидания я хочу, чтобы наша любовь была совершенной. Я мечтаю держать тебя в объятиях и слышать твои восторженные крики, когда мы вместе достигнем вершины блаженства. — Сет изучающе посмотрел на нее. — Но я окажусь неспособным на долгую игру, если ты не дашь мне несколько минут, чтобы успокоиться.

Пенелопа поцеловала его в губы, а потом отодвинулась в сторону.

— Я не прикоснусь к тебе, пока ты не возьмешь себя в руки.

Довольно долго они просто лежали, делясь своими мечтами о будущем; он лежал на спине, заложив руки за голову, а она на животе возле него, положив голову на руки. Когда они обсуждали, как обставить все еще пустой дом, который он построил для них в Сан-Франциско, Сет объявил:

— Я готов продолжать. Но надеюсь, что ты пощадишь меня.

— Я не буду мучить тебя сильнее, чем ты меня, — пошутила Пенелопа. Улыбнувшись на его стон, она поднялась на колени возле него, с наслаждением разглядывая распростертое перед ней тело.

Сет был таким красивым мужчиной, и он заслуживал, чтобы его любили и доставляли ему удовольствие. Но как это сделать? Что она знает об искусстве наслаждения?

Собственно, ничего. Она беспомощно смотрела на лежавшего мужчину. «С чего начать?»

«А как начал он?» Пока она пыталась припомнить, ее взгляд окинул внушительную фигуру и наконец остановился на золотистых волосах. Вспомнив приятное ощущение от его пальцев, перебиравших ее локоны, она осторожно последовала его примеру. Сет со вздохом закрыл глаза.

Густая золотистая грива окружала его лицо, на губах играла спокойная улыбка. Возблагодарив свою счастливую звезду, ленточку и небеса за то, что подарили ей его, она наклонилась и прижалась ртом к его губам. Застонав, он заключил ее в объятия, стремясь продлить поцелуй.

— Ну нет, — возразила она, вырываясь из объятий. — Я не поддамся на твои уловки. Ты должен лежать тихо, как обещал, и позволить мне найти свой путь к тебе.

— И каков же твой путь? — полюбопытствовал он с шаловливой улыбкой, покорно опустив руки.

— Такой, — прошептала Пенелопа, наклоняясь и целуя его губы. На этот раз она прижала руки Сета к ковру, заставив лежать, не двигаясь, пока ласкала его язык своим.

Не выдержав, он вырвался и застонал:

— Ты…обещала полегче… обойтись со мной.

С улыбкой глядя на раскрасневшееся от страсти лицо, Пенелопа тихо провела пальцем по его губе и прошептала:

— Если полегче, то тогда придется совсем не прикасаться к тебе.

Громкий стон вырвался из груди Сета.

— Я не могу.

— Тише, любовь моя, — успокоила она, поглаживая его крепкий подбородок. — Расслабься. Позволь мне сделать все, о чем ты мечтал.

Сет пытался. Одному только Богу известно, с каким мужеством он старался выдержать ее ласки. Но когда она начала ласкать губами его ухо, то ощущение оказалось таким острым, что он не смог выдержать этой пытки. Отдернув голову, он простонал:

— Я больше не могу! Я не владею собой. Она уверенно положила руку ему на грудь.

— Успокойся. Я не позволю тебе разрядиться, пока ты не будешь готов.

Сет приоткрыл глаз и недоверчиво посмотрел на нее. Сомнительно, что кто-то сможет удержать его и не дать расплескаться, если она продолжит свои эротические манипуляции. Когда он сказал об этом, она со смехом возразила:

— Ты сам сказал, что я способна выдержать гораздо больше страсти, чем думала, и ты оказался прав. Должно быть, это верно и в отношении тебя. — Словно в доказательство этого она наклонилась и начала целовать его грудь.

Ее язык был теплым и влажным, когда она прокладывала дорожку из поцелуев от ключицы к забинтованным ребрам, ее губы были мягкими и настойчивыми, когда ласкали его соски. Потом она остановилась, слегка пощипывая волосы на его груди, и эти нежные действия оказались невообразимо возбуждающими.

Сет взмолился:

— Хватит, пожалуйста. Я не могу… — К его огромному облегчению, она подчинилась.

— Хорошо, любимый, — согласилась Пенелопа, присев на корточки. — Я остановлюсь, чтобы ты успокоился, но ненадолго.

Сет заворчал и закрыл глаза, совершенно сраженный сладостным ожиданием. Пока он лежал, пытаясь подавить свой страстный пыл и боясь, что его мужская плоть в любой момент может оторвать пуговицы на брюках, Сет почувствовал, как Пенелопа положила руку на его забинтованные ребра.

— Нет, еще нет, — выдохнул он, мышцы у него на животе непроизвольно сжались. — Мне нужно еще немного времени. Я…

— Тише. Я не собираюсь продолжать терзать тебя. Я просто хотела удостовериться, что с твоими ребрами все в порядке. Я только сейчас поняла, какая же я беспечная. Все мои объятия, наверное, причиняют такую боль!

Он издал странный, хриплый звук, означавший скорее всего смешок.

— Когда мужчина в таком сильном возбуждении, как я, никакая боль не способна его отвлечь. Страсть лучше всякого морфия, я всегда это говорил.

Пенелопа задумчиво глядела на белую повязку под рукой.

— В таком случае я буду держать тебя в постоянном напряжении, пока ты полностью не поправишься.

— Если ты не убьешь меня избытком страсти. Тогда я точно ничего не почувствую, — проворчал он. Пенелопа рассмеялась.

— Ну, раз уж мы не хотим твоего безвременного конца, то я лучше облегчу твою страсть, пока она не довела тебя до летального исхода. — С этими словами она наклонилась и стала покрывать неторопливыми жаркими поцелуями часть тела между краем повязки и поясом брюк.

Затем она с необыкновенной ловкостью расстегнула ширинку, сняла ботинки с носками и начала стягивать брюки.

«Господи, сделай так, чтобы она не сразу прикоснулась ко мне», — взмолился про себя Сет, мускулы на животе у него задрожали в ожидании ласки. Бог явно услышал его мольбы, потому что, сняв все, она лишь слегка задела его мужскую плоть.

Сет непроизвольно содрогнулся, когда она придвинулась ближе и склонила голову набок, разглядывая его. Господи! Почему она медлит, разве не видит, что эротическое томление просто убивает его?

После внимательного осмотра ее рука скользнула к животу Сета. Несколько секунд она неподвижно лежала на его пупке, а затем неторопливо двинулась вниз. Ее пальцы легко следовали по прямой дорожке волос, ведущих к объекту их чувственного тяготения.

У Сета перехватило дыхание, мышцы живота напряглись, пока она продвигалась все ближе и ближе. Когда она остановилась совсем рядом с его подергивающимся жезлом, весь живот у него был охвачен пламенем.

Не обращая внимания на его судорожные движения, Пенелопа нежно погладила его волосы и произнесла:

— Если я напомнила тебе розу в саду чувственных наслаждений, то твоя штучка похожа на тюльпан. — Зарываясь в кудрявых волосах, ее пальцы двинулись дальше. — Очень красивый, стройный тюльпан, — повторила она, подбираясь все ближе.

Сет сделал глубокий вдох, приготовившись ощутить шок от ее прикосновения к своему члену. К его разочарованию, она отклонилась вправо и не коснулась его. Сет издал какое-то нечленораздельное шипение. Проклятие! Ее осторожный обход оказался гораздо более мучительным, чем любая ласка.

Рука Пенелопы погладила его напряженное бедро и проскользнула между ног.

— Вот видишь, — пояснила девушка, — как и тюльпан, твоя штучка вырастает из луковицы.

Сдавленный крик вырвался из груди Сета, спина у него выгнулась от необыкновенного, восхитительного ощущения. Господи! Если его тело так реагирует на легкое прикосновение, то сможет ли он выдержать то, что последует дальше?

Пенелопа держала «луковицу тюльпана» как дорогой китайский фарфор, нежно сжимая и поглаживая, ее волнующие прикосновения пронизывали его, и Сету понадобилось все его хладнокровие, чтобы не застонать вслух. Но это хладнокровие испарилось в тот момент, когда она прижалась к нему губами.

Пока он лежал, содрогаясь всем телом, уверенный, что его мужская плоть может просто воспламениться от поцелуев и ласк, ее рука двинулась вверх.

Предчувствуя, что она собирается сделать, и не имея сил выдержать это, Сет, защищаясь, прикрыл себя рукой и простонал:

— Нет, пожалуйста, не надо. Я больше не выдержу!

— Тише. Ты все выдержишь, — проворковала она, убирая его руку. — Ну вот. Неужели это так ужасно?

Он застонал и отвернулся, ничего не ответив, стараясь изо всех сил сдержать себя. Неужели она не видит, какая это пытка для него, как близко он к пределу?

Очевидно, нет, потому что ее пальцы обхватили могучий жезл и оттянули от живота. Словно оценивая его твердость и силу, она нежно пробежала пальцами по всей длине. Сет захрипел и попытался вырваться, но Пенелопа удержала его.

Его дыхание сделалось хриплым и прерывистым. Яркое, напряженное ощущение пронзило все его тело, когда ее пальцы погладили чувствительную ткань обнаженной плоти. Сет замер от неожиданности, потом у него вырвался протяжный стон, а бедра приподнялись и непроизвольно задвигались. При следующем прикосновении он почувствовал появление предательской влаги, признак того, что он был на грани взрыва. Тихо выругавшись, он вырвался из ее ласк.

Пенелопа положила руку на его бедро.

— Сет…

— Не надо, — прохрипел он, отодвигаясь дальше. — Я… я больше не могу.

На этот раз она сделала так, как он просил, и тихо сидела рядом с ним, пока он, сжавшись на боку и содрогаясь всем телом, отчаянно пытался задержать свое извержение.

Через пару минут он снова почувствовал руку Пенелопы на своем бедре.

— Сет?

Немного успокоившись, он перевернулся на спину.

— Да?.. Пенелопа наклонилась и поцеловала его.

Не отрываясь от его губ, она раздвинула его ноги.

— Люби меня, — прошептала она. — Пожалуйста, люби меня.

Не дожидаясь ответа, она приподнялась и сама опустилась на его жезл.

Сет едва сдержал восторженный крик, когда вонзился в ее податливое тело. Господи! Она была такой прекрасной, такой совершенной. Крепко ухватив ее за талию, Сет выгнулся и проник еще глубже. Она застонала и начала тереться о его твердую плоть, пока он плавно двигался туда и обратно.

— Я так хорошо чувствую тебя, — выдохнула она, приноравливаясь к его движениям.

Он собирался ответить на ее комплимент, когда страшная мысль поразила его, заставив прекратить всякое движение.

— Милая, — прошептал он, схватив ее за ягодицы. — Нам нужно остановиться на мгновение. Это очень важно!

— Но зачем? — захныкала она.

— Сейчас увидишь, — заверил он, поднявшись и направившись к столу.

Она подошла и встала рядом, когда Сет начал рыться в нижнем ящике стола.

— Что ты ищешь?

— Это. — Он вытащил из-под старой газеты небольшой голубой бумажный пакет и протянул ей. Когда она бросила на Сета недоуменный взгляд, он добавил: — Открой его.

Пенелопа так и сделала. На ее лице отразилось замешательство, когда она достала находившийся там предмет с красными завязками.

— Что это?

— Презерватив.

Она в недоумении посмотрела на него.

— Мужчина надевает это на свою штучку во время полового акта, чтобы его партнерша не забеременела или чтобы не подцепить какую-нибудь болезнь. Нет, — поправился он, — не подумай, будто я беспокоюсь, что ты больна.

Пенелопа перевела взгляд с презерватива на его возбужденную плоть, потом загадочно улыбнулась.

— О, я вижу. Ты вот так натягиваешь это на свою штучку, — она быстро надела ему презерватив, — а потом закрепляешь его ленточками.

Она завязала красивый бант на боку его жезла. Отступив на шаг и восхищаясь своей работой, она воскликнула:

— Ты выглядишь таким соблазнительным, весь перевязанный ленточкой, как рождественский подарок. Но разве это не испортит тебе удовольствие?

Сет задумчиво взглянул на красные ленточки.

— Не знаю… Я купил это после того, как услышал про своего отца, но с тех пор у меня не было никаких отношений, и я не мог испытать его.

— И я не вижу необходимости начинать это сейчас, — заявила Пенелопа, развязывая ленточку. — Я хочу ощущать тебя, а не твой презерватив.

Он остановил ее руки.

— Ты же знаешь, это невозможно. Мы не можем рисковать и иметь детей.

— Я уже позаботилась об этом, — заверила она, убирая его руки и снимая презерватив.

Эта новость поразила Сета.

— Да? И что заставило тебя интересоваться такими вещами? — мрачно спросил он.

Пенелопа улыбнулась, явно польщенная его ревнивым тоном.

— Я собиралась соблазнить тебя после танцев, поэтому я поговорила об этом с одной из девушек салона во время скачек. Она сказала, что если поместить губку, смоченную в уксусе, глубоко внутрь себя, то не забеременеешь. Я сделала так, когда одевалась к этому вечеру.

Сет изумленно ахнул.

— Ты прибегла ко всем этим хлопотам, потому что знала, что сможешь соблазнить меня?

— Да. А сейчас ты не хочешь отплатить мне за все хлопоты?

Ей не пришлось просить дважды. Одним взмахом руки Сет освободил место на столе, сбросив на пол бумаги, сигары и бутылку виски. Затем он посадил Пенелопу на край стола. Она откинулась назад и призывно раздвинула ноги. Ей снова не пришлось просить дважды.

Безумно желая овладеть ею, Сет вонзился в нее, судорожно схватив ее бедра и крепко прижимая к себе ее тело. Пенелопа, переполненная страстью, приподнялась и обвила ногами его талию, жадно вбирая в себя каждый дюйм его плоти. Снова и снова Сет погружался в нее, выгибая свое тело так, чтобы при каждом движении ласкать ее изнутри.

Пенелопа сильнее сжала ногами его плотные ягодицы и с прерывистыми стонами стала раскачиваться на нем.

— Сет, о Боже! — всхлипывала она, сжимая его так крепко, что это сводило его с ума. — Это… это… о!..

Движения Сета сделались совершенно неистовыми, а стоны превратились в хриплые крики торжества, когда их тела слились в полной гармонии. Они уверенно вели друг друга к взаимному блаженству. Пенелопа вскрикнула от восторга.

Сет тоже потерял всякое ощущение реальности. Никогда прежде он не испытывал такого блаженства, такого волнующего, напряженного, пульсирующего экстаза. Горячая волна разлилась по животу, сверкающие искры наслаждения пронзили все его тело. Он подхватил Пенелопу на руки и, крепко обняв ее, спрятал лицо в ее пахнущих сиренью волосах, непроизвольно содрогаясь, когда погрузился в нее в последний раз.

Они застыли в таком положении, полностью потерявшись во времени.

Наконец она подняла голову и заглянула ему в лицо. Улыбаясь лучезарной улыбкой любимой женщины, она потянулась и заправила за ухо его разметавшиеся волосы.

— Все было так, как ты мечтал? — прошептала она, беспокойно заглядывая в его глаза.

Он прижался к ней лбом.

— Даже лучше.

Глава 24

Удача могла вернуться к нему. Он чувствовал это всем своим существом. После целой ночи бесконечных проигрышей огромный выигрыш маячил совсем близко. Чтобы отыграться, ему нужна была только тысяча долларов.

Майлс пробирался по коридору к конторе Сета Тайлера. Он напряженно прислушивался, пытаясь уловить признаки жизни за закрытыми дверями по обеим сторонам коридора. Все было тихо. Он улыбнулся. Да, удача явно благоприятствовала ему. Никого из девушек еще не было, хотя солнце уже высоко поднялось над горизонтом.

Что до других обитателей, то своей матери он не видел с прошлого вечера, а остальные, все картежники, дожидались внизу, пока он раздобудет деньги для финальной партии в покер.

Именно этим он сейчас и занимался, собираясь заполучить нужную сумму из сейфа Тайлера. Вчера банк закрылся гораздо раньше в честь скачек, и вся выручка за четверг лежала в сейфе вместе с деньгами на текущие расходы салона. Из подслушанного вчера разговора между Монти и Тайлером он узнал, что в сейфе больше двух тысяч долларов.

На лице Майлса появилась лукавая улыбка, когда он остановился перед дверью конторы и достал из кармана несколько причудливо изогнутых проволок. Майлс знал, что большинство знакомых считали его полным дурачком, но он мог открыть любой замок, а также взломать сейф. Этим навыкам он выучился в пятнадцать лет от одного вора, любовника своей матери. Обычно у него не хватало духа пустить в дело свое мастерство, что весьма огорчало его мать. Но когда он все-таки прибегал к этому, никто ни разу не заподозрил его в совершении преступления. Никто не верил, что Майлс способен на серьезное дело, а тем более на взлом сейфов.

Он рассчитывал, что и на этот раз ему все сойдет с рук, если кражу вообще заметят в суматохе, которая поднимется, когда изуродованное тело Тайлера привезут в город, вероятно, уже сегодня днем. Майлс захихикал, засовывая отмычку в замочную скважину. Он намеревался стоять возле Лорели, когда, она увидит труп Тайлера, чтобы можно было сказать ей, кто виновен в его смерти и почему это произошло. Она будет так сильно опасаться за жизнь своего выродка, что беспрекословно подчинится ему.

Она даже переспит с ним. Он облизал губы, когда представил, как будет лежать на ней и погружаться в ее нежное тело. Без сомнения, она будет очень напряжена от отвращения, а значит, сильнее сожмет его плоть. Майлс ощутил возбуждение, когда замок щелкнул и открылся.

Спрятав отмычки в карман, он открыл дверь и проскользнул внутрь, сразу же замерев на пороге. На углу стола стояла зажженная лампа. Сердце у него тревожно забилось. Здесь кто-то был, и совсем недавно. Может, Тайлеру каким-то образом удалось избежать смерти…

Конечно, нет, успокоил он себя. Мать обещала убить Сета Тайлера, а она всегда выполняет свои обещания. Нет, если здесь кто-то и был, то это скорее всего Монти. Бармен вчера подсчитывал остатки спиртного, когда Майлсу удалось подслушать их разговор с Тайлером, и, наверное, он пришел пораньше, чтобы завершить подсчеты. В таком случае он, вероятно, находится внизу, в салоне, сверяя счета, и может появиться здесь в любую минуту.

Чтобы его не схватили с поличным, Майлс торопливо направился к сейфу в дальнем углу комнаты. Когда он обошел массивный стол, то вновь внезапно застыл на месте, на этот раз не от страха, а от шока.

Там, на полу, спали глубоким сном, прикрывшись черной накидкой, Лорели и вполне живой Сет Тайлер. Сет тесно прижался к ее спине, а их соединенные левые руки отдыхали на ее обнаженной правой груди. Они представляли собой живописную картину счастливых любовников.

Майлс не двигался, пораженный видом парочки. Потом его шок перерос в смертельную ярость. Лорели была его! Его, черт возьми! Зарычав от злости, он выхватил из сапога длинный охотничий нож, который всегда носил с собой во время карточных игр, и нанес удар. Тайлер заплатит за то, что украл его женщину, и дорого заплатит! Он довершит то, что не довел до конца Харли, и отправит этого негодяя прямо в ад, где ему самое место!

Сет вскочил с громким воплем, разбуженный неожиданной резкой болью. Он отчаянно пытался увидеть, кто это ругался и выкрикивал разные угрозы, но голова продолжала кружиться, и он видел только неясную тень, мелькавшую перед ним.

Словно издалека, до него донесся крик Пенелопы:

— Нет, Майлс! Боже, нет! — Затем ее мягкое тело метнулось к нему, сбив его с ног и прикрыв собой, словно щитом.

Сквозь проясняющийся в глазах туман Сет наконец увидел, что она делала, — она защищала его от Майлса. Стиснув зубы от подкатившей к горлу тошноты, он сосредоточился на распластавшейся на нем фигуре, стремясь наконец разглядеть ее. Черт! Это он должен защищать ее, а не наоборот. Она может быть ранена, прикрывая его.

К счастью, Майлс прекратил свою атаку, затеяв словесную перебранку с Пенелопой и давая тем самым Сету необходимое время для того, чтобы прийти в себя. Когда сильное головокружение утихло, он смог оценить ситуацию.

— Ты моя, Лорели! Моя! — орал Майлс, его голос дрожал от ярости. — Пора тебе понять это!

— Я не твоя и никогда не была твоею, — вскричала она, — я тысячу раз говорила тебе об этом! Почему ты не можешь смириться с этим?

У Майлса вырвался хриплый, неприятный смешок.

— Посмотрим, кто смирится, когда твой любовник будет раздавлен, как рождественская индейка, а твой выродок лишится одного или двух пальцев. Предвижу, что тогда ты сделаешь все, как я скажу.

Она оцепенела.

— Если ты хоть пальцем тронешь Сета или моего сына, клянусь, я убью тебя!

Ее сын? Сет перевел взгляд с Майлса, размахивавшего ножом, на Пенелопу.

— Сын? Что за черт?

В его сознании отдельные кусочки один за другим стали складываться в единое целое: напряженность в ее голосе, когда она задавала якобы теоретические вопросы о последствиях возможной беременности; ее задумчивый взгляд, когда интересовалась, будет ли он любить их ребенка, и ее явное облегчение, когда он ответил утвердительно.

Майлс схватил Пенелопу за волосы и сбросил ее с Сета.

— Сука! — заорал он. Прежде чем Сет смог что-то сделать из-за своей замедленной реакции, актер отбросил нож и дал ей такую пощечину, что она с рыданиями отлетела в сторону.

Ярость вернула Сету силы. Он ринулся на противника и сбил его с ног. Не обращая внимания на новый приступ головной боли, он повалил Майлса на пол, не давая ему дотянуться до ножа. Подмяв под себя актера, продолжавшего ругаться и изрыгать проклятия, Сет посмотрел ему прямо в глаза и зашипел:

— Урок номер один: джентльмен никогда не ударит женщину. — Тут он с ненавистью двинул кулаком по лицу Майлса. Раздался треск, и из сломанного носа Прескотта полилась кровь.

Майлс выгнулся и заорал от боли, задев локтем сломанное ребро Сета. У Сета потемнело в глазах, и он скатился с врага, инстинктивно прижимая руку к боку.

Когда он лежал, согнувшись, раздался крик Пенелопы:

— Сет! «Оглянись!

Он как раз вовремя поднял голову, чтобы увидеть, как Майлс приближается к нему с ножом в руках. Острое лезвие, направленное ему в грудь, ярко сверкнуло в утренних лучах солнца. Придерживая сломанное ребро, Сет откатился в сторону, подставив под удар правую руку.

Когда нож вонзился в его руку, Пенелопа вскочила на спину Майлса и начала колотить его по голове и плечам.

— Помогите… хоть кто-нибудь! — кричала она.

— Заткнись, мразь! — завопил Майлс, отбросив нож, чтобы скинуть ее с себя и отшвырнуть на пол. Когда он злобно схватил ее за волосы, она, продолжая кричать, стукнула по его сломанному носу. Актер взвыл и ударил ее кулаком по лицу. Она, словно тряпичная кукла, отлетела на ковер.

Зарычав от ярости, Сет набросился на противника, двинув его с такой силой, что тот распластался на полу.

Придавив его своим телом, Сет осыпал его градом ударов. Сквозь безумную злость, которая затуманила его сознание, и хриплые вопли Майлса он услышал:

— Прекратите это! Черт, прекратите! — Кто-то напал на него сзади, нанеся удар по почкам.

Ругаясь, он скатился с Майлса, схватив по пути своего нового врага, блондинку в синем шелковом платье. Только когда он полностью парализовал брыкающуюся и царапающуюся женщину, ему удалось узнать Адель дю Шарм.

— Черт, Тайлер, выпусти меня, — шипела она, как змея, приготовившаяся напасть.

В противоположной стороне комнаты послышались голоса и удивленные возгласы. Сет посмотрел туда, продолжая крепко прижимать Адель к ковру. В дверях стояли три девушки, зачарованно уставившись на его голое тело. Но их взгляды тут же переметнулись на женщину под ним, которая завопила:

— Помогите мне! Помогите! Он пытается изнасиловать меня!

Услышав вопли Адель, одна из девушек торопливо побежала по коридору, что-то бормоча о шерифе, находившемся на третьем этаже с Титанией. Две оставшиеся девицы переминались с ноги на ногу, неуверенно глядя друг на друга.

Едва Сет открыл рот, чтобы разоблачить Адель как лживую суку, до него донесся стон Пенелопы:

— Сет?

— Я здесь, — хрипло отозвался он, выпустив Адель, чтобы добраться до пытавшейся сесть Пенелопы. — Я здесь, родная. Все хорошо. — Когда он нежно накрывал ее накидкой, сзади он услышал глухой рев.

Быстро повернувшись, Сет увидел Майлса, занесшего над ним свой нож. Не имея возможности уклониться в сторону, ведь тогда под удар попадала Пенелопа, Сет сделал единственно верный шаг — он бросился прямо на актера.

Завизжав, как раненая свинья, Прескотт опрокинулся на спину. Двое мужчин, сцепившись, катались по полу, ударяясь то о мебель, то о стены, пока с дикой яростью боролись за нож.

Наконец они внезапно прекратили борьбу, оставшись лежать возле стола.

Женщины не издали ни звука, глядя туда, где неподвижный Майлс лежал поверх совершенно безжизненного Сета. Между их телами струилась кровь.

Зарыдав от страха, Пенелопа кинулась к лежавшим мужчинам, забыв о своей наготе и стремясь только добраться до Сета.

— Сет! — кричала она, нежно убирая волосы с его бледного лица. Его волосы были выпачканы кровью, как и та сторона головы, где прошлым вечером доктор накладывал швы. — Пожалуйста, любимый! Только не умирай, — молила она. — Ты так нужен мне.

Его длинные ресницы дрогнули, глаза медленно открылись. Некоторое время он смотрел на нее, словно ничего не понимая. Потом один уголок его рта слегка изогнулся.

— Принцесса?

У нее от счастья ослабели ноги.

— Да, любимый, я здесь.

— Майлс! — внезапно вскрикнула Адель, как будто она вдруг пришла в себя. Встав на колени с другой стороны возле мужчин, она начала трясти своего неподвижного сына, словно пыталась разбудить его то уговорами, то приказаниями. — Черт возьми, Майлс! Вставай сейчас же! Ну, давай. Будь хорошим мальчиком и открой глазки.

Когда он не ответил, она взглянула сначала на Пенелопу, затем на парочку молчаливо застывших девушек.

— Ну? Что вы там встали, как глупые коровы. Помогите мне перевернуть его.

Девушки обменялись беспокойными взглядами, затем неуверенно посмотрели на Пенелопу. Она кивнула, желая, как и Адель, поскорее сдвинуть актера, чтобы можно было увидеть, серьезно ли ранен Сет. Девушки с явной неохотой подчинились. С огромными усилиями им удалось свалить Майлса с Сета. Когда тот перевернулся на спину, все четыре женщины громко ахнули и отскочили назад.

Он был мертв. Его собственный нож поразил его в самое сердце.

Некоторое время женщины стояли как завороженные: девушки с широко открытыми от ужаса глазами, Адель с похожим на горе выражением лица, если она вообще была способна на такие чувства, а Пенелопа с облегчением оттого, что это Майлс, а не Сет лежал с ножом в груди.

Пенелопа первой нарушила эту мрачную тишину. Оторвав взгляд от лица Прескотта, сделавшегося неузнаваемым и превратившегося в застывшую маску сатанинской ненависти, она взглянула на Сета, который пытался сесть.

Повязка на ребрах съехала вниз, бинт на плече размотался, хотя швы каким-то чудом держались. Пенелопа с беспокойством осмотрела его тело. Несмотря на кровь, залившую его грудь и лицо, единственными травмами, которые она обнаружила, были порез на руке и открывшаяся рана на голове.

Пенелопа не могла ничего сделать, поэтому она положила руку ему на грудь, заставляя снова лечь.

— Тебе нужно полежать спокойно, пока не появится доктор, чтобы осмотреть тебя.

Он взял ее руку и поцеловал.

— Я в порядке. Только несколько синяков и царапин. — Он кивнул на свое тело, словно в подтверждение своих слов. Потом, нахмурившись, сказал: — Но я голый.

— Я принесу твои брюки.

— Сначала сама прикройся, — напомнил он, когда она отошла.

В коридоре послышались торопливые, быстро приближающиеся шаги и взволнованные голоса. Пенелопа поспешно закуталась в накидку Сета, затем подала ему брюки. Улыбнувшись в знак благодарности, он стал надевать их.

Когда Сет приподнялся, чтобы натянуть их на бедра, то вздрогнул от острой боли. Прикусив нижнюю губу, он торопливо перевернулся на правый бок и попытался взглянуть на свою левую ягодицу. Там оказалась глубокая рана.

Как раз в этот момент в открытую дверь ворвались шериф, на котором были только брюки, ботинки и пистолет, растрепанная Титания и бегавшая за ними девушка.

Крепко стиснув зубы, Сет надел брюки, невольно застонав, когда жесткая шерстяная ткань задела его рану. Пенелопа нежно положила руку ему на плечо, но кто-то схватил ее за локоть и оттащил от него.

Это оказалась Адель. Ее руки и вечернее платье были перепачканы кровью Майлса, а в покрасневших глазах сквозило безумное отчаяние, еще более ужасающее, чем ее злоба. Глубоко вонзив острые ногти в руку Пенелопы, она прижала ее к себе и прошипела:

— Если ты любишь своего выродка, то держи язык за зубами и подтверди мои слова.

Долгие месяцы страха за жизнь Томми заставили Пенелопу съежиться и покорно кивнуть, от слов Адель у нее перед глазами промелькнули страшные картины смерти ребенка.

Тремя длинными шагами шериф покрыл расстояние от двери до тела Майлса. Он оказался высоким мужчиной, почти такого же роста, как и Сет. Но в отличие от стройного, с крепкими мышцами Сета он был полным и рыхлым. Присев возле трупа, он проревел:

— Что, черт возьми, здесь произошло?

— Он, — затараторила та девушка, что привела его, указывая пальцем на Сета, — пытался изнасиловать ее. — Тут она перевела палец на Адель. — Клеопатра, Джульетта и я видели его. Он лежал на ней, а она сопротивлялась изо всех сил.

Сет недоуменно хмыкнул и поднялся. Тут все заговорили разом.

Шериф вскочил на ноги и выхватил пистолет. Направив его на Сета, он рявкнул:

— Ты, Тайлер, не двигайся! Остальные все замолчите! Я выслушаю каждого по очереди.

Сет равнодушно пожал плечами и присел на край стола.

Бросив на него последний предупреждающий взгляд, шериф повернулся к Адель.

— Начнем с вас, мадам. Что здесь произошло?

Адель крепче вцепилась в Пенелопу, похлопывая ее по спине, словно успокаивая.

— Я услышала крики Лорели и когда зашла посмотреть, то увидела, что Тайлер насилует ее. Я попыталась остановить его, но он набросился на меня, намереваясь сделать то же и со мной. Когда мой сын услышал шум и прибежал ко мне на помощь, Тайлер, — ее голос прервался от жалобного рыдания, — вонзил ему нож в сердце.

Пенелопа громко вскрикнула, ужаснувшись такой лжи Адель.

Адель схватила ее за волосы и прижала лицом к себе, заставив девушку замолчать.

— Тише, дорогая. Я знаю, все это очень тяжело для тебя, но справедливость должна восторжествовать, и мы должны все рассказать шерифу, — громко заговорила она перед собравшимися. Затем она прижалась губами к самому уху Пенелопы и прошептала: — Еще один звук, и твой выродок мертв. Помни об этом.

Пенелопа покорно подчинилась, страх снова сковал ее, но ненадолго. Потом до нее дошло, что Адель не в силах осуществить свои угрозы без помощи Майлса. Неудивительно, что Адель была в отчаянии, ведь она понимала: если Пенелопа расскажет шерифу о похищении ребенка и о шантаже, то никто не поможет ей избавиться от главной улики — Томми, чтобы доказать свою невиновность.

Как только ребенок будет найден, на что потребуется не так много времени (ведь едва Сет узнает, что Томми его сын, он сразу же займется поисками), весь этот кошмар кончится. Адель окажется за решеткой, где и должна быть, а Томми будет спасен. Единственная загвоздка в том, что ей придется рассказать и о своих собственных неблаговидных поступках, приведших к этим неприятным событиям.

От этой мысли все внутри Пенелопы похолодело. Придется рассказать и о том, что она хотела бы скрыть от Сета. И тогда он действительно может почувствовать к ней неподдельное отвращение.

Но разве у нее есть выбор? Если она промолчит, то Сета могут обвинить в изнасиловании и убийстве. И одному только Богу известно, что тогда случится с Томми.

Пенелопа тяжело сглотнула, во рту у нее неожиданно пересохло. Нет, она не станет рисковать жизнями мужчины и ребенка, которых она любила больше всего на свете. И если Сет возненавидит ее, когда узнает правду, что ж, она разберется с этим позже.

Решившись на этот шаг, она начала изо всех сил бороться с Адель. Но несмотря на все ее усилия вырваться, хозяйке удалось легко справиться с Пенелопой, лишь на несколько секунд прервав свою обвинительную речь против Сета.

— Что такое, мисс Лорели? — Шериф перебил Адель, заметив движение Пенелопы.

Девушка попыталась приподнять голову и уличить Адель во лжи. Но та еще сильнее прижала к себе ее лицо, едва не задушив ее.

— Девочка в истерике, — пояснила она шерифу, незаметно ухватив Пенелопу за волосы возле самой кожи. Когда Пенелопа протестующе вскрикнула, Адель с силой дернула ее за волосы, добавив при этом: — Постыдитесь, шериф, вы снова заставили ее плакать.

— Простите, мисс Лорели! — В голосе шерифа звучало искреннее раскаяние.

Совершенно отчаявшись, Пенелопа резко дернула головой, не обращая внимания на сильную боль и целый пук волос, оставшихся в руке Адель.

— Она лжет! Это она преступница, а не Сет Тайлер! Она похитила моего ребенка и шантажирует меня, угрожая его жизни.

— Видите, она совсем потеряла рассудок от шока, — посетовала Адель, пытаясь утихомирить ее.

— Нет! — Пенелопа изо всех сил толкнула Адель, затем рванулась в сторону, высвобождаясь из цепких рук этой ведьмы. Прикрывавшая ее накидка распахнулась, соскользнув на пол, вслед за ней упала и сама Пенелопа, голая, едва не задохнувшаяся.

Шепот пробежал среди столпившегося возле двери народа. Сет кинулся к Пенелопе. Если до этого он казался бледным, то сейчас его лицо сделалось пепельно-серым. Не проронив ни слова, он закутал ее в накидку и помог сесть, старательно все это время отводя от нее взгляд. Пенелопа тоже молчала, сперва она с трудом переводила дыхание, а после просто не знала, что сказать и с чего начать.

Наконец Сет нарушил это молчание.

— Ребенок, он?.. — спросил он хриплым голосом и замолчал, едва их взгляды встретились. Его глаза стали темными, в них смешались самые разные чувства: гнев, недоверие и такая сильная боль, что страшно было смотреть. Ей очень хотелось отвести взгляд, чтобы не видеть этих душераздирающих мучений, но она не могла. Ведь она знала, что сама явилась причиной этого страдания, и ей так хотелось утешить его.

Нежно проведя рукой по его лицу, такому бледному и суровому, словно высеченному из мрамора, она тихо прошептала:

— Да, Сет, у тебя есть сын. Красивый, чудесный сын.

Он закрыл глаза, словно так мог спрятать свою боль.

— Почему ты не сказала мне? Почему? — Его голос был напряженным и глухим.

— Я хотела… я собиралась, — робко возразила она, стараясь заправить за ухо прядь его волос. Он отдернул голову.

— Когда? — потребовал он ответа. Его глаза открылись и сверкали как пламя. — Когда же ты со всеми своими разговорами о любви и доверии собиралась сказать мне о нашем ребенке?

— Я собиралась сказать тебе, как только он оказался бы спасенным от Адель. У меня был план. Я собиралась нанять сыщика.

— Сыщика? — повторил он. Он был так разъярен, что на него было просто страшно смотреть. — Так ты доверила сыщику, какому-то незнакомцу, спасение нашего сына, а не мне, его отцу? Господи, Пенелопа, неужели ты так низко ценишь меня?

— Нет! Все совсем не так, у меня и мысли такой не было, — торопливо заговорила она, отчаянно пытаясь все объяснить. — Ты не понимаешь.

— Да здесь и нечего понимать, — вмешалась Адель. — У нее был ребенок, это правда. Я помогала ей при родах. Но он умер сразу после рождения, а она так и не смогла смириться с этой потерей.

— Это ложь! — воскликнула Пенелопа, торопливо переводя взгляд с Адель на шерифа. — Наш ребенок жив.

Адель изобразила сочувствие на лице.

— Бедняжка. Она продолжает верить, что он жив. Иногда она пытается украсть ребенка у другой женщины, утверждая, что это ее дитя. В другие дни она обвиняет меня или того, кто попадется под руку, в похищении ребенка. Очевидно, травма от изнасилования усугубила ее манию.

— Нет! — Пенелопа в отчаянии посмотрела в нахмуренное лицо шерифа, потом встретила полный злобы взгляд Адель и снова повернулась к Сету. Его лицо казалось совершенно бесстрастным. Обращаясь больше к нему, чем к остальным, она тихо пояснила: — Это правда, что Адель помогла мне при родах нашего ребенка, но он не умер… хотя я чуть не погибла. Это были трудные роды, ребенок шел ножками… У меня открылось кровотечение, я сильно ослабела и подхватила родильную горячку. Пока я находилась в бреду, она похитила моего ребенка и с тех пор использовала его, чтобы шантажировать меня, угрожая причинить ему вред, если я не выполню ее требований.

Она дотронулась до подбородка Сета, точно такого же, как и у их сына, взглядом умоляя поверить ей.

— Я люблю своего ребенка, как люблю и его отца. Эта любовь дала мне силы преодолеть болезнь. С тех пор я делала все, что требовала Адель, надеясь таким путем обеспечить его благополучие. Я оставила свою оперную карьеру, отправилась на Запад с ее компанией; я потеряла деньги, свободу, самоуважение; я обманывала тех, кого очень любила. Я пошла на все ради безопасности нашего ребенка. Он стоит всех этих жертв.

Ей показалось, что его взгляд немного смягчился. Нежно поглаживая его подбородок, она прошептала:

— Сначала я не доверяла тебе из-за того, что ты сказал в Нью-Йорке… обо мне и Джулиане. Я боялась, ты не поверишь, что это твой ребенок, просто рассмеешься и скажешь, что я получила по заслугам.

Его лицо исказилось, словно от острой боли.

— Возможно, ты была права, считая меня глупцом. Возможно…

— Возможно, — спокойно перебила она, — мы оба оказались глупцами. Мне нужно было поверить в тебя вчера, когда ты рассказал мне правду о том, что произошло в Нью-Йорке. — Она покачала головой. — Но я не смогла. Мне было стыдно признаться, что наш сын похищен. Я думала, что вначале должна спасти сына, чтобы ты не считал меня совсем несостоявшейся как мать.

Сет прижал ее руку к своему подбородку.

— Я бы никогда так не подумал, если бы ты давно все рассказала мне. Ты замечательная, любящая мать. Именно такая и нужна моему сыну.

— Все это весьма трогательно, но это просто фарс, — вмешалась Адель в доверительный разговор двух влюбленных. — Ребенок умер, да он и не был твоим, Тайлер. Его отцом был Байрон Гарретт.

Глаза Сета сощурились, когда он перевел взгляд на Адель. Отстранив руку Пенелопы, он поднялся.

— Сет… — начала было объяснять Пенелопа, тоже вставая.

Но он перебил ее:

— Байрон Гарретт? Певец?

— Тот самый. Лорели, или лучше скажем, мисс Пэрриш, — тут Адель с превосходством взглянула на Пенелопу, — сказала, что у нее были отношения с ним во время постановки какой-то оперы в Бостонском театре.

— Я сказала так… — попыталась вмешаться Пенелопа.

Сет снова перебил ее:

— Это была опера Вагнера «Тристан и Изольда», и мисс Пэрриш исполняла партию Изольды. Адель пожала плечами.

— Кажется, да, но опера вряд ли имеет большое значение в этом деле.

— Каждая подробность ее пребывания в Бостонском театре крайне важна для меня, — холодно произнес Сет. — Ведь именно там, после того как упал занавес, мисс Пэрриш согласилась стать моей женой.

Адель хмыкнула.

— Без сомнения, когда она обнаружила, что залетела, то решила завлечь тебя, чтобы дать имя отродью Гарретта.

— Сет… нет, — ахнула Пенелопа, накидка сползла с ее Плеча, когда она потянулась, чтобы схватить его за руку. Но он не обратил внимания на нее.

— Так вы уверены, что это был ребенок Гарретта? — Его глаза превратились в узкие щелочки, когда он смотрел на Адель.

— О, это был Гарретт, верно, — торопливо закивала она, торжествующе взглянув на Пенелопу. — Он был очень похож на него.

Сет неторопливо кивнул, точно размышляя над этим.

— Ну, тогда Гарретт — мужчина весьма редких талантов. Потому что мисс Пэрриш, — тут он бросил Пенелопе извиняющийся взгляд, — была девственна, когда я впервые овладел ею… за несколько часов до его отплытия в Англию.

Пенелопа благодарно улыбнулась, ее сердце радостно забилось, когда на его губах появилась легкая улыбка. Все будет прекрасно. Разве Сет мог быть против нее?!

— Сдается мне, что более важным вопросом является, не кто отец ребенка, а жив или нет этот ребенок, — вмешался до сих пор молчавший шериф. — А это отдельное дело, не связанное с тем, что здесь произошло. — Он показал на тело Майлса.

Пенелопа шагнула вперед, прижимая накидку к груди.

— Если вы, шериф, не возражаете, я расскажу обо всем.

Когда тот кивнул, Пенелопа поведала о слепой страсти Майлса к ней, о событиях, приведших к его смерти.

— Как видите, шериф, — закончила она, — мистер Тайлер просто защищался, когда был убит мистер Прескотт.

— Это правда, шериф, — подтвердил Сет, обняв Пенелопу за талию и поцеловав ее макушку.

Шериф посмотрел на стоявшую перед ним пару, затем перевел взгляд на двух девушек из салона, которые стояли у двери.

— Вы — рявкнул он, жестом руки подзывая их к себе. — Что вы видели?

— Это правда, что мистер Тайлер лежал на Адель, и было похоже, что он собирался изнасиловать ее, — ответила одна из них, рыжеватая девица с приятным веснушчатым лицом. — Но он сразу же вскочил и подбежал к Лорели, когда та позвала его. То, как он нежно накрыл ее и заботливо успокаивал, доказывало, что все было не так, как показалось вначале.

Другая девушка, маленькая хорошенькая брюнетка, закивала головой в знак согласия.

— Похоже, все было так, как сказала Лорели.

Шериф снова повернулся к Адель.

— Ну что, мадам?

Та спокойно пожала плечами, словно сотню раз сталкивалась с подобными ситуациями, что, вероятно, так и было, учитывая ее подлую натуру.

— Может, я не разобралась в ситуации, — хмыкнув, призналась она. — Но что я могла подумать, когда увидела лежавшую здесь голую Лорели? Я и понятия не имела, что она тут с Тайлером.

Она остановила ледяной взгляд на Пенелопе.

— Что до этой чепухи о ребенке, то можно только просить нашу невинную Лорели предоставить доказательства его существования.

Поразмыслив, шериф согласился:

— Да, верно. Мисс Лорели?

Пенелопа в замешательстве перевела взгляд с торжествующего лица Адель на шерифа, ждавшего ответа. У нее не было доказательств, и Адель прекрасно знала об этом. Она сама позаботилась, чтобы у Пенелопы ничего не было.

— Ну, милая? — прошептал Сет, крепче обнимая ее.

— Я… она… — начала заикаться Пенелопа, желая заставить шерифа понять ее положение. — Она прячет его в хижине в предгорье. Я точно не знаю, где… мне завязали глаза, когда мы ехали туда. Но если вы задержите ее на несколько дней, пока я буду искать, то я уверена, что смогу найти его.

Шериф покачал головой.

— Если вы не сможете предоставить доказательств, что ребенок существует, какие-нибудь записи или, может, кого-то, кто видел его, то у меня не будет повода задержать мадам дю Шарм.

— Но разве вы не понимаете? — закричала Пенелопа срывающимся голосом. — Если вы отпустите ее, то она увезет ребенка, и я его никогда больше не найду. Или даже убьет его. Пожалуйста…

— Шериф, неужели вы хотите, чтобы на ваших руках оказалась кровь невинного ребенка? — вмешался Сет, приободряюще сжав ее талию. — Имейте в виду, если с ребенком что-нибудь случится из-за вашего бездействия, то я позабочусь, чтобы вы лишились своего значка и больше никогда не занимали приличной должности. Вы будете считать себя счастливым, если найдете работу могильщика.

Шериф явно спасовал перед угрозами Сета, но продолжал упрямо твердить:

— Закон есть закон, и я не могу сажать людей, если не доказано, что они совершили преступление. Сейчас, если девушка сможет чем-то подтвердить свои показания…

— Я могу подтвердить ее показания, — раздался низкий голос возле двери.

У Пенелопы сердце замерло, когда она повернула голову, чтобы посмотреть на своего спасителя. Это был Одноглазый Калеб. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и обнимал за плечи пухленькую блондинку из салона. С красивой, но одновременно и хищной грацией он выпрямился и шагнул в комнату, остановившись перед Пенелопой.

— Так ты видел этого ребенка? — с надеждой спросил шериф.

Калеб кивнул.

— Лорели говорила со мной несколько недель назад, она хотела нанять меня, чтобы спасти ее ребенка. У нее не было денег заплатить мне, но по ее глазам я понял, что она их раздобудет. И тогда я решил заранее все разузнать и подготовить. Я следовал за ней и Прескоттом до хижины в предгорье в прошлое воскресенье. Я видел, как она выносила ребенка, чтобы показать ему кроликов.

Адель начала было протестовать, но он перебил ее:

— Это был ребенок Лорели, что бы вы там ни говорили, мадам. Я слышал, как Прескотт и другой человек говорили о нем позади хижины. Похоже, мадам, вы занимались довольно грязными делишками. — Он с ненавистью взглянул на Адель. — Я даже не представлял, что кто-то может таким образом использовать детей. Это так поразило меня, что я собрался вернуть ребенка Лорели безо всяких денег.

Сет шагнул вперед и протянул руку Калебу.

— Я заплачу вдвое больше твоей обычной ставки, если ты прямо сейчас отвезешь нас к хижине. Я хочу как можно быстрее вернуть своего ребенка. — Тут Сет повелительно взглянул на шерифа. — А мадам дю Шарм арестовать немедленно.

Пока мужчины пожимали друг другу руки, шериф задержал Адель.

— Давайте поторопитесь за своим выродком, — прошипела она со злобной ухмылкой. — Кто знает, может, вам удастся застать его живым.

Пенелопа ахнула, ее охватила паника.

Сет зарычал, руки у него сжались в кулаки, когда он шагнул к злорадно ухмыляющейся Адель:

— Если ты навредила малышу…

Она злобно засмеялась:

— О, я и пальцем не трогала ваше драгоценное дитя. Это ни к чему. Я узнала несколько дней назад, что он заразился корью от проезжавших поселенцев, которые заходили в хижину за водой. Сэм говорит, что он очень болен. — В ее глазах сверкнула злоба, когда она посмотрела на Пенелопу. — Похоже, ты все-таки избавишься от своего выродка, Лорели, как ты и хотела, придя ко мне делать аборт.

Пенелопа ощутила, как кровь отхлынула у нее от лица, когда Сет медленно повернулся и посмотрел на нее. Он выглядел ошеломленным, с опустошенным взглядом, таким же, как тогда, когда рассказывал ей о своем происхождении.

— Ты хотела избавиться от моего ребенка? — хрипло произнес он.

— Сет, — прошептала она, беспомощно покачивая головой, когда направилась к нему. — Я…

— Это правда? — потребовал он ответа, увернувшись от ее прикосновения, словно оно обожгло его. — Ты хотела погубить нашего ребенка? — Его гневный взгляд был устремлен на нее. Он отчаянно пытался узнать правду, но его глаза умоляли ее сказать, что все это ложь.

Она открыла было рот, чтобы все объяснить, попросить его понять. Но было слишком поздно. Он отвернулся.

Он прочел ответ в ее глазах.

Глава 25

Никто в группе не разговаривал, когда они направлялись в предгорье, к хижине, где держали ребенка. Калеб, сидя верхом на черно-белой пятнистой лошади, показывал дорогу, за ним следовали Пенелопа и доктор Ларсси, а Сет ехал немного позади.

Первые несколько миль пути Пенелопа скакала рядом с Сетом, пытаясь объяснить, почему она обратилась за помощью к Адель. Но он упорно отмалчивался. И то время, пока они ехали бок о бок, показалось ей целой вечностью, она подстегнула лошадь и пристроилась возле более приятного спутника — доктора Ларсена.

Господи, как он устал! Он чувствовал себя таким обессиленным, что даже ничего не видел перед собой. Уже в сотый раз за утро Сет тер глаза, а затем, сощурившись от боли, смотрел на маячившие впереди горы. Что с ним такое, черт возьми? Он не только видел все довольно смутно, но даже неяркий солнечный свет, пробивавшийся сквозь завесу облаков, причинял глазам невыносимую боль.

А еще его голова. Он с трудом выносил эту пульсирующую тупую боль, которая становилась сильнее с каждым часом. Вновь у него начались головокружение и тошнота.

Сет еще сильнее стиснул зубы и покрепче устроился в седле. Просто чудо, что, чувствуя такое головокружение, он до сих пор не свалился с лошади. И слава Богу, что он ничего не ел со вчерашнего дня. Можно только представить, как Пенелопа будет суетиться и хлопотать над ним, если он вдруг упадет с лошади и его станет тошнить. Пенелопа выплеснет на него всю свою нежность и сострадание, на которые способна. Это будет невыносимо…

И удивительно приятно. В замешательстве Сет заворчал себе под нос. Он никак не мог разобраться в своих чувствах к Пенелопе и тому, что она сделала, и даже не замечал, ехал он или шел.

Хотя, с одной стороны, он понимал, какое отчаяние толкнуло Пенелопу обратиться за помощью к Адель, но с другой — он помнил чувства нежеланного ребенка, которым он сам когда-то был, и это рождало в нем гнев на Пенелопу. Он считал непростительным, что за ошибки родителей приходится расплачиваться невинному младенцу.

Но разве он мог не простить ее? Ведь именно он толкнул ее к Адель, не оставив иного выхода. И если бы он оказался на ее месте, то, наверное, также обратился бы к Адель.

Сет содрогнулся. Нет, вряд ли он смог бы оказаться таким хладнокровным. Но все-таки более простительно избавиться от ребенка, находящегося в утробе матери, чем убить его после рождения, как намеревалась сделать его мать. Если, конечно, его мать виновна в этом преступлении. Неожиданно все стало восприниматься им не только в черном цвете.

Ведь обстоятельства, в которых оказался его собственный сын, наглядно показывают, что мать иногда бывает не в силах уберечь своего ребенка от невзгод. Тогда почему нельзя допустить, что дед украл его, как утверждает Луиза, и она действительно долгие годы не знала, что он жив?

Это вдруг возникшее предположение причинило ему еще большую головную боль, поэтому он попытался выбросить его из головы. О Луизе можно подумать позже, когда его разум прояснится…

«Если вообще прояснится», — грустно подумал Сет. Ему припомнились страшные истории о скрытых внутренних повреждениях, приведших к летальному исходу. Он засмеялся над собственной глупостью. Все это смешно. С ним все в порядке. Он просто сильно устал, и не без причины. Ведь он провел целую ночь с Пенелопой…

Сет сразу же постарался забыть об их ночи любви, так же как и о своей матери. Он не собирается думать об их любви и страстном блаженстве. Все это может помешать ему правильно разобраться во всем, а он хотел как можно объективнее оценить сложившуюся ситуацию.

Ему предстояло решить, что лучше всего для их сына, а затем выполнять это решение.

Хотя в действительности решать было нечего. Жениться на Пенелопе и дать ребенку имя и дом — вот единственно верное решение. Вопрос в другом: сможет ли он жить с Пенелопой, зная, что она могла быть такой бессердечной?

А разве сможет он жить без нее, если так сильно ее любит?

Сет был настолько занят своими противоречивыми мыслями, что едва не упал с лошади, когда она остановилась. Резко подняв голову, он посмотрел вперед, но от этого движения все закружилось у него перед глазами, и сквозь мелькавшие круги он с трудом определил, что все остановились и начали спешиваться.

Пенелопа в мгновение ока соскочила с лошади и побежала к ветхой хижине.

— Сэм! Минерва! — позвала она. Старая деревянная дверь сразу же отворилась, и на пороге появился пожилой седовласый мужчина. Увидев Пенелопу, он взял ее за руку и провел внутрь. Через несколько секунд за ней последовали Сет и доктор, оставив Калеба стеречь лошадей.

Доктор сразу же прошел в хижину, а Сет остался снаружи, у порога, охваченный непонятным страхом. Что он скажет сыну? В довершение ко всему ему припомнилась вчерашняя сцена и свой собственный жестокий отказ от матери. Что, если его сын отвернется от него? Как перенести такую боль?

Но тут же он посмеялся над своей глупостью. Его сыну было всего два года, и в таком возрасте вряд ли он может судить об отце. Без сомнения, когда пройдет робость, которую поначалу испытывают большинство детей к незнакомцам, они быстро подружатся. Охваченный желанием поскорее познакомиться со своим сыном, он торопливо вошел в дверь.

Внутри оказалась одна комната, примитивно украшенная разными шкурами животных, прибитыми к стенам, вероятно, для защиты от ветра. Пол был земляной, а в дальнем углу находился грубый каменный очаг.

Это жилище было ветхим и грубым, но кто-то явно пытался сделать его более уютным. Разноцветные осенние листья и яркие гроздья рябины стояли в глиняной вазочке на обшарпанном столе. Круглый цветастый половичок лежал возле кровати, накрытой одеялом с веселым рисунком из красных, белых и синих вееров. Возле кроватки, над которой кто-то прикрепил несколько нарисованных кроликов, склонились Пенелопа, доктор Ларсен и еще два человека.

Сет в несколько шагов преодолел небольшое расстояние между порогом и кроваткой. Люди расступились перед ним, освобождая ему место возле ребенка. Стоявшая рядом незнакомая женщина заговорила с ним, но он был настолько поражен видом своего сына, что ее слова не доходили до него.

Никогда еще он так остро не ощущал проклятия своей дурной крови, как в тот момент, когда смотрел на скрюченные ручки и ножки своего ребенка. Его шок медленно уступил место горестному чувству вины. Ноги у Сета неожиданно ослабели, и он опустился на колени.

Господи! Какой же тяжкий грех он совершил, за что так страшно наказан? И как, во имя всего святого, Творец, которого считают бесконечно добрым, милостивым и справедливым, мог быть таким жестоким и выместить свой гнев на невинном ребенке?

Пока Сет стоял на коленях возле сына, хуля Бога и проклиная самого себя, он почувствовал прикосновение к своей руке.

— Его зовут Томас Альберт, как моего дедушку, — услышал он голос Пенелопы.

Слишком подавленный, он ничего не смог ответить и только тихо кивнул.

— Я знаю, мне следовало предупредить тебя о… несчастьях Томми, — произнесла она, запнувшись на слове «несчастья». — Но я… я не знала, что сказать. Я надеялась, что как только ты его увидишь, это не будет иметь никакого значения.

Умоляющие нотки в ее голосе заставили его резко повернуться и взглянуть на нее. Пенелопа с тревогой смотрела на него, как бы заклиная простить их сыну его недостатки и попытаться полюбить его, несмотря на них.

В ее глазах он увидел страх. Возможно, она боялась что он не полюбит сына из-за его физических недостатков. Но именно ее невысказанный страх вызвал в нем неожиданно сильное чувство отцовства. Мысль о том, что он или кто-то другой будет избегать ребенка просто из-за того, что он не такой, как все, показалась ему слишком чудовищной.

Но Сету было известно, что, к сожалению, это случалось довольно часто. Еще в приюте ему встречалось много брошенных детей, чьи родители не смогли полюбить их, потому что они были больны. Ему вспоминались эти бедные создания, которых все отвергали и презирали, давая им грубые прозвища. Ему было больно за них тогда, и это приводило его в ярость сейчас.

В тот момент, когда Сет взял в руку маленький, крепко сжатый кулачок своего сына, он молча поклялся, что его сын никогда не будет страдать оттого, что он не такой, как другие. Он позаботится о том, чтобы Томми встречал только любовь и доброту, чтобы его лелеяли, как никого другого.

Сет улыбнулся, глядя на своего сына, его сердце наполнилось нежностью.

— Он такой красивый, — прошептал он Пенелопе.

Сет осознал это, отпуская ручку ребенка, предоставляя доктору Ларсену возможность осмотреть его. Несмотря на красноватые пятна, покрывавшие его кожу, и отеки на лице, он был очень красивым мальчиком. Да разве могло быть иначе, если его матерью была Пенелопа?

— Сет? — едва слышно прошептала Пенелопа.

— Да? — Он оторвал взгляд от ребенка и посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, но она улыбалась с нежной благодарностью, что еще больше укрепило его решимость сделать все для их сына. Ради блага Томми… и ради нее.

— Спасибо.

Он покачал головой и нежно улыбнулся в ответ.

— Нет, это тебе спасибо за такого чудесного сына.

— Ребенок очень болен, — объявил доктор, хотя для всех присутствующих это было очевидно. — У него очень высокая температура и организм обезвожен. Не могу сказать наверняка, но подозреваю по его высокой температуре и судорогам, как их описывала мисисс Сколфилд, что инфекция проникла в мозг.

— В мозг? — повторила Пенелопа, ее страх отразился и на лице, и в голосе. — Но он поправится, правда?

Доктор медленно поднялся.

— Я собираюсь быть совершенно откровенным с вами, миссис Тайлер, — сказал он, все еще ошибочно принимая их с Сетом за супругов. — Когда инфекция попадает в мозг здорового ребенка, я далек от оптимизма, но у меня есть надежда, что выздоровление возможно. Однако когда ребенок такой слабенький и хрупкий… — Он покачал головой.

Пенелопа побледнела, и Сет был уверен, что она упадет в обморок. Обняв ее за талию и притянув к себе, он приободрил ее:

— Томми поправится. Мы вместе поможем ему выкарабкаться. — Он твердо верил в это. Он только что нашел своего сына, и будь он проклят, если теперь потеряет его навсегда. Переведя взгляд на доктора, он спросил: — Что можно сделать? Чем помочь ему?

Доктор Ларсен снова покачал головой.

— Я оставлю капли, которые вы будете давать ему каждые четыре часа. Кроме того, все, что я могу посоветовать, — постараться по мере возможности понемногу кормить его и протирать теплой водой, чтобы снять жар.

— Можно ли его перевезти в город? — спросил Сет, стремясь обеспечить своему сыну наибольший комфорт.

— Нет. Он слишком слаб для такого путешествия. — Доктор наклонился поближе к Сету. — Ты тоже выглядишь не лучшим образом, сынок, — заметил он. — Почему бы тебе не лечь там, — он указал на кровать с цветастым покрывалом, — и тогда я осмотрю тебя.

Сет начал было протестовать и утверждать, что с ним все в порядке, но Пенелопа перебила его:

— Хватит спорить, Сет. Тебе нужно снова зашить рану на голове и промыть порез на руке. И не забудь про бедро. Я заметила свежую кровь на твоих брюках, когда ты садился на лошадь.

Сет сморщился. Разве можно было забыть о той ране? Она чертовски беспокоила его, и если бы голова не разрывалась на части от боли, то Сет, вероятно, не смог бы ехать верхом. Но он продолжал колебаться, боясь отойти от сына.

— Давай, — поторопила Пенелопа, приободряюще сжав его руку. — Сейчас ты все равно ничего не можешь сделать для Томми. Мы с Минервой… Ох! — Она виновато взглянула на пожилую чету, которая молча стояла возле кроватки, взявшись за руки и обмениваясь беспокойными взглядами. — Простите меня. Сет, это Сэм и Минерва Сколфилды, они заботились о Томми. Я все расскажу тебе позже.

Сет поднялся, чтобы поприветствовать их, затем последовал за доктором Ларсеном к кровати.

— Снова сражался, сынок? — спросил доктор, поставив свой саквояж на маленький столик возле кровати. Когда Сет кивнул, подавив новый приступ тошноты, Ларсен неодобрительно покачал головой. — Не очень хорошее пристрастие.

— И уж конечно, не по моему собственному выбору, — пробормотал Сет, оберегая свою раненую левую ягодицу, когда садился на кровать.

— Я так и думал. — Доктор открыл свой черный саквояж и стал доставать оттуда все необходимое, в том числе и бутылку с антисептиком, который жег просто зверски, как помнилось Сету.

— Тебе нужно раздеться, чтобы я мог посмотреть, какие у тебя раны на этот раз, — продолжил он. — Юная леди что-то говорила о порезе?

— Ножевая рана, — пояснил Сет, бросив смущенный взгляд в сторону Сколфилдов. Они повернулись к нему спиной и, казалось, были полностью поглощены рассказом Пенелопы, которая нежно укачивала ребенка и описывала подробности ареста Адель. Но он все равно чувствовал себя неудобно.

Его замешательство было настолько явным, что доктор прошептал:

— Слишком интимное место порезано, да?

Когда Сет нехотя кивнул, он добавил:

— Ну, похоже, рана там не смертельная, так что займемся ею позже. Посмотрим, может, нам удастся уединиться. Полагаю, я осмотрю сначала рану па голове.

Так он и поступил. Сету было очень больно, когда рану зашивали вчера вечером, но та боль не шла ни в какое сравнение с теперешней, когда доктор удалял торчавшие нити из вновь открывшейся раны. Пока Сет мужественно сдерживал стоны, к нему подошел Сэм.

— Нам с Минервой нужно кое-что уладить с Адель, — сказал он, сочувственно улыбнувшись при виде доктора. — Мы вернемся завтра. Вам что-нибудь нужно привезти из города?

— Здесь есть все необходимое: еда, керосин и остальное? — процедил Сет сквозь крепко стиснутые зубы.

— Да, у нас запасов хватит на пару недель.

Не двигая головой, Сет достал из кармана горсть монет и протянул Сэму. — Купите красивую колыбельку и что-нибудь еще, чтобы поудобнее устроить моего сына. — Он немного подумал, а потом добавил: — Я бы хотел еще отправить телеграмму.

Когда Сет продиктовал ему текст телеграммы и адрес, куда ее послать, Сэм сосчитал монеты, которые держал в руке. Оказалось почти сто долларов, поэтому он спросил:

— Что-нибудь еще?

Сет собрался уже сказать «нет», но тут его взгляд упал на обеспокоенную Пенелопу, которая продолжала качать их жалобно постанывающего сына.

— Посмотрите, может, сможете найти большую коробку орехов в шоколаде, — попросил он, вспомнив, что она всегда была рада конфетам. — И попросите, чтобы лавочник перевязал ее ленточками.

Через четверть часа Сколфилды уехали. Тем временем доктор продолжал зашивать рану на голове Сета, спрашивая, чувствовал ли он головокружение, боль, тошноту и прочее. На все эти вопросы Сет ответил бы утвердительно, но раз уж он не собирался пользоваться услугами доктора дольше, чем это было абсолютно необходимо, то он на все отвечал «нет».

Что до Пенелопы, то она сидела в другом углу хижины, нежно качая малыша и напевая ему какую-то песенку. Время от времени она бросала на Сета тоскливые взгляды. Ей так хотелось подойти к нему, но она сомневалась, нуждался ли он в ней.

Разве могла она знать, как он жаждал, чтобы она сидела возле него, держала его за руку и отвлекала от боли, как делала прошлым вечером. Но он боялся, что она вряд ли захочет быть рядом, после того как он жестоко обошелся с ней этим утром. Поэтому он сидел молча, терпеливо перенося свои мучения в одиночестве.

Но вскоре он понял, что совершенно не способен страдать, не ощущая душевного тепла и заботы Пенелопы. К тому времени, когда доктор закончил накладывать швы на голову и готовился заняться резаной раной на руке, Сет был охвачен таким отчаянием, что был готов броситься к ногам Пенелопы и умолять ее о прощении.

«Пожалуй, мне лучше воздержаться и не бросаться к ее ногам», — решил Сет, голова у него закружилась, когда он стал стягивать рубашку. Его мутило от каждого движения, так что он мог потерять сознание у ее ног или, хуже того, выпачкать рвотой ее ботинки. А это вероятнее всего заставит доктора Ларсена снова обследовать его. Поэтому он лишь тихо, с мольбой в голосе позвал:

— Пенелопа!

Она оторвалась от ребенка и прекратила напевать свою колыбельную.

— Вы с Томми не могли бы перебраться поближе ко мне? — Он улыбнулся со всем обаянием, на которое был способен. — Пожалуйста.

К его большому облегчению, Пенелопа с готовностью подошла к нему. Когда она села рядом, покачивая плачущего ребенка, Сет стал внимательно разглядывать сына.

Сомнений не оставалось — Томми был его ребенком. Светло-карим цветом глаз, квадратным подбородком и светлыми волосами он очень напоминал Ван Кортландов. Но малыш многим был похож и на Пенелопу.

Если в породе Ван Кортландов преобладали надменные, самоуверенные черты лица, то у его сына нежная, кроткая красота… наследство от матери. Все, кто был знаком с семьей Пэрришей, говорили, что они были похожи на прекрасных ангелов.

«И Томми тоже», — с отцовской гордостью подумал Сет. Как и у всех представителей клана Пэрришей, уголки глаз его сына были слегка приподняты, и их обрамляли невероятно густые ресницы. Сет был уверен, что разглядел даже их знаменитые ямочки, проглядывавшие под пятнами кори. Он также унаследовал от своей матери красиво очерченный рот и кудри.

Сет долго любовался светлыми кудряшками своего сына, гадая, такие ли они мягкие, как черные волосы Пенелопы. Он неторопливо протянул руку, чтобы прикоснуться к ним, и замер. Держа руку возле головы ребенка, он неуверенно взглянул на Пенелопу. Та подбадривающе кивнула.

Задрожав от нежности, он осторожно погладил волосенки своего сына. Удивительно, они оказались более мягкими, чем у Пенелопы. Неожиданно Сета наполнил благоговейный трепет к крохотной частичке самого себя, он провел рукой по головке, а потом взял маленький кулачок мальчика. Пальчики Томми были неестественно согнуты, но их было пять, и все с красивыми ноготками. Он был так занят своим сыном, что совсем забыл про доктора, пока тот не сказал:

— Сейчас мне нужно взглянуть на твое бедро, сынок.

Сет удивленно уставился на свою порезанную руку. На ней была чистая белая повязка, а он даже не почувствовал, как Ларсен обработал ее.

Но боль в бедре он почувствовал сразу, как только принялся стягивать брюки. После нескольких часов верховой езды брюки прилипли к ране, и он подскочил чуть ли не до потолка, завопив от боли, когда отрывал ткань от кожи.

— Дрянная рана, — заметил врач, когда Сет встал, спустив брюки до колен и прижимая руку к бедру.

— Вот уж заявление века, — проворчал Сет, хотя доктор вряд ли расслышал его слова сквозь детский крик. Прикусив нижнюю губу, он осторожно освободился от брюк и лег на кровать животом вниз.

Пенелопа ходила взад и вперед недалеко от него, нежно успокаивая плачущего ребенка; Сет и сам был готов присоединиться к его плачу, когда доктор стал промывать рану антисептиком.

Наконец, когда прошла, казалось, целая вечность, доктор объявил:

— Здесь не очень глубокий разрез. — Он указал на место в середине ягодицы. — А все остальное придется зашивать. Похоже, что ножом ударили сюда, — он дотронулся до места в нескольких сантиметрах от бедра Сета, заставив его снова застонать, — а потом лезвие скользнуло дальше.

Ларсен начал вдевать нить в иглу, в то время как Пенелопа села на край кровати возле головы Сета. Сет протянул руку и снова нежно сжал детскую ручку, спокойно глядя в лицо Пенелопе. Она не отрываясь, с сочувствием смотрела на него, и ее глаза были полны такой любовью, что он неожиданно устыдился своих прежних мыслей. Как он мог подумать, что она бессердечная?

Правда, она хотела избавиться от их ребенка, но в конце концов не решилась на это. Она рискнула быть отвергнутой обществом, которое так любила, но родила его ребенка… Вряд ли безжалостная женщина способна на такой шаг. Он должен благодарить ее за счастье отцовства, а не осуждать за отчаянный порыв.

Что ж, как только они останутся одни, решил он, стиснув крепче зубы, когда доктор Ларсен наклонился над его спиной, он извинится за то, что оказался таким твердолобым ослом. А потом скажет, какая она смелая и просто удивительная женщина. Он станет умолять ее выйти за него замуж, не только ради их сына, но и потому, что любит ее.

Он громко охнул, когда доктор начал накладывать швы. Когда его тело непроизвольно содрогнулось от следующего укола иглы, он торопливо отпустил ручку Томми, испугавшись, что может нечаянно сломать хрупкие детские косточки.

Не отрывая взгляда от Сета, Пенелопа протянула ему свою руку, продолжая успокаивать малыша. Когда Сет судорожно ухватился за ее пальцы, она запела низким голосом:

— Спи, мой любимый, мое нежное сердечко. Пусть к тебе придет сладкий сон. Закрывай свои глазки и тихо засыпай. А я буду петь тебе песенку снов.

Сет узнал ту колыбельную, которую она недавно пела мальчику. Это была чудесная мелодия, и голос ее звучал божественно. И пока он лежал, прислушиваясь к тихой мелодии, убаюканный нежным взглядом Пенелопы и ласковой песней, нестерпимая боль постепенно отступала.

Снова и снова она пела о надежде, радости, любви. Когда ее голос затих, Сет с изумлением обнаружил, что доктор Ларсен уже накладывал повязку на поврежденное место. Шов совсем не болел, и все это благодаря ее песне.

Улыбнувшись, он нежно сжал ее руку.

— Какая чудесная песня! Откуда она?

Пенелопа улыбнулась в ответ.

— Я назвала ее «Песня снов». Я сочинила ее для Томми вскоре после его рождения.

— Я и понятия не имел, что у тебя талант сочинять песни.

Она взглянула на сынишку, мирно посапывавшего у нее на коленях.

— Да нет. Просто я пела о том, что было у меня на сердце.

— Ну вот, уже не так болит? — спросил доктор.

— Нет, — честно признался Сет, а затем тихо сказал Пенелопе: — Спасибо.

— Хорошо. Я оставлю мазь, миссис Тайлер, которую следует накладывать на его раны на руке и бедре, — снова вступил в разговор доктор, протягивая баночку Пенелопе.

Протерев свои инструменты и аккуратно сложив их в саквояж, доктор еще раз взглянул на Томми.

Сет собрался было подняться, но доктор положил руку ему на плечо и заставил лечь.

— Потише, сынок! Не так быстро. Ты не в той форме, чтобы резко прыгать. Тебе нужно отдохнуть, поспать по возможности. Ты не принесешь никакой пользы своей жене или ребенку, если встанешь и упадешь в обморок.

— Доктор прав, Сет, — поддержала его Пенелопа. — Кроме того, Томми спит, а все остальное может подождать.

— Кроме платы доктору и Калебу, — напомнил ей Сет.

Она кивнула.

— Ты лежи. Только скажи мне, где деньги, и я все сделаю.

Сет легонько дотронулся до кудряшек сына.

— Он так удобно устроился, жалко беспокоить его.

— Ему будет еще удобнее рядом с папой, — заявила она, осторожно положив ребенка возле него. Томми тихонько пискнул, но не проснулся.

Было что-то домашнее и уютное в том, что рядом с ним лежал ребенок, и это новое ощущение очень понравилось Сету. Положив голову на руку, чтобы было удобнее смотреть на сына, он сказал:

— Ну хорошо, принеси мою дорожную сумку.

Прикрыв Сета одеялом, Пенелопа сделала все, как он велел. Достав золотые монеты для доктора и Калеба, он повернулся на бок и улегся так, как будто хотел защитить малыша. Положив большую голову возле головы ребенка и прижавшись щекой к его мягким кудряшкам, Сет закрыл глаза и наслаждался простым счастьем, ощущая рядом с собой биение детского сердечка.

Он уже начал засыпать, когда услышал, как Пенелопа вернулась в хижину и присела возле кровати. Сет с трудом открыл глаза, чтобы посмотреть на нее, и удовлетворенно улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, но улыбка исчезла, едва она дотронулась до щеки Томми.

— Он весь горит, — прошептала Пенелопа, трогая его лоб. — Если бы я хоть что-то могла сделать для него. Я чувствую себя такой беспомощной.

Сет представлял, как она себя чувствует. Ведь он сам почти все понимал в бизнесе, но был совершенно невежественным в том, что касалось заботы о ребенке. Кроме, конечно, тех обрывочных сведений, которые он почерпнул, вращаясь возле Джейка, Холли и их детей.

— Я помню, как в прошлом году твои племянники болели корью. Маленький Рид болел так же тяжело, как Томми сейчас, но быстро поправился. Холли говорит, что с детьми всегда так: то они на грани жизни и смерти, то через мгновение скачут, как пьяные индейцы. Я уверен, что с нашим сыном все будет хорошо, — сказал он, надеясь немного приободрить Пенелопу.

Но она недоверчиво покачала головой.

— Томми никогда не сможет скакать или делать то, что должны делать дети в его возрасте. Он болен с самого рождения.

Сет взглянул на маленькое отекшее личико рядом с собой, вдруг внезапно осознав, что почти ничего не знает о рождении своего сына и о его короткой жизни. Ему страшно захотелось все узнать про него, и он попросил:

— Расскажи мне о Томми.

— А что бы ты хотел узнать?

— Все. Где он родился. Как выглядел, когда ты впервые увидела его. Что заставляет его улыбаться. — Он перевел взгляд с ребенка на Пенелопу. — Я бы также хотел узнать, как ты оказалась в сетях Адель дю Шарм.

Пенелопа отвернулась и молчала так долго, что Сет уже начал думать, что она ничего не скажет, когда она заговорила:

— Адель дю Шарм и ее слуги были очень известны в театральных кругах Нью-Йорка. Именно к ней обращались актрисы, если хотели предохраниться от зачатия, к ней же обращались, если нужно было избавиться от «проблемы». Несколько женщин из Музыкальной академии воспользовались ее услугами и высоко отзывались о ее умениях.

Она ненадолго замолчала, глядя на личико Томми.

— Я обратилась к ней, когда решила, что другого выхода у меня нет. Мне было очень стыдно возвращаться к Джейку и Холли… — Она быстро взглянула на него, покачав головой. — Нет, я не боялась, что они станут презирать меня или обращаться как с падшей женщиной, просто я не могла вынести самой мысли, что разочарую их. Они так поддерживали меня в моей карьере, так гордились моими успехами на сцене, что я просто не могла показаться у них на пороге беременной и несчастной.

— Как бы я хотел, чтобы ты поступила именно так, — тихо вмешался Сет. — Твой брат быстро вправил бы мне мозги и повел нас обоих к алтарю. И мы избежали бы всех этих несчастий.

— Я боялась, что Джейк убьет тебя, если я все расскажу ему. Или даже вызовет тебя на дуэль. Я тебя ненавидела, но не могла вынести мысли, что ты будешь ранен или убит.

Он взял ее за руку.

— Я заслужил, чтобы оказаться перед дулом пистолета, ведь я так ужасно поступил с тобой.

— Я была совершенно согласна с этим, когда рожала. — Она криво усмехнулась. — Не могу вспомнить, кого я ненавидела сильнее, чем тебя, когда мучилась от боли при родах.

— Моя бедная, храбрая принцесса, — прошептал он, гладя ее пальцы. — Как ужасно рожать, когда рядом нет родных и близких. Но ты все равно решилась на это, вместо того чтобы избавиться от ребенка. Почему?

— Я намеревалась сделать аборт, когда пришла к Адель. — Ее лицо сделалось жалким, а глаза умоляли о понимании. — Ты должен понять, какой одинокой и испуганной я была… как мне было стыдно.

— Я не осуждаю тебя за это, — прошептал Сет, целуя ее руку. — Правда, сначала я был потрясен и обижен. Но у меня было время обо всем подумать и понять твое отчаяние. И я виню себя за то, что привел тебя к Адель. Если бы я не оказался таким идиотом в Нью-Йорке, ты могла обратиться ко мне, и мы бы сразу поженились.

Она тихо покачала головой.

— Мы оба виноваты. Мне следовало поехать к брату в тот же миг, когда я узнала о ребенке.

— Возможно, но теперь бесполезно искать виновных. Самое главное, что ты не решилась на аборт.

— Нет, я не смогла. Я лежала на старом столе, приготовившись пройти через все это, когда вдруг поняла, как сильно я хочу нашего ребенка. Несмотря ни на что, я любила тебя, и наш ребенок — это все, что у меня осталось от нашей любви. Когда я сказала Адель о своем решении, она предложила подыскать место, где я могла бы втайне родить, а затем найти женщину, которая ухаживала бы за ребенком, пока я не смогу признать его своим. Этот план казался вполне подходящим, поэтому я согласилась.

И все шло прекрасно сначала. Адель нашла мне хороший домик недалеко от города, где я жила с четвертого месяца беременности.

Ее лицо побелело, а его выражение сделалось мрачным.

— Но позже, за неделю до рождения Томми, я заболела. Ноги у меня сильно распухли, меня мучили такие боли, что я не могла даже сдвинуться с кровати. Я умоляла Адель послать за доктором, но она отказалась. Я не могла понять, почему, но теперь-то я знаю. Она задумала использовать моего ребенка, чтобы шантажировать меня, и понимала, что ее план сработает, если никто не узнает, что я родила ребенка. Томми помогла появиться на свет акушерка, влившая в себя не меньше двух литров джина.

Сет молча проклинал себя за страдания, через которые ей пришлось пройти из-за его глупости.

— Вам с Томми просто повезло, что вы выжили.

— Да. Я уже говорила тебе, что он шел ножками. К несчастью, акушерка не поняла этого, пока не протрезвела… почти через сутки. — Пенелопа невольно содрогнулась от воспоминаний. — Когда она все увидела, то стала пытаться перевернуть его и сделала что-то не так. Я начала истекать кровью. Младенец появился через четыре часа, весь багровый и в синяках, с обмотанной вокруг шеи пуповиной. Акушерка сказала мне, что он умер… задохнулся в утробе.

Она покачала головой.

— И я потеряла сознание. Все, что я помню после рождения Томми, это как Адель показывала его мне и рассказывала, как ей удалось вернуть его к жизни.

Она замолчала, взгляд у нее сделался рассеянным.

— Он был таким красивым и так похож на тебя. Хоть я и чувствовала себя ужасно, но я никогда не была такой счастливой. — Тут ее лицо снова помрачнело. — Но на следующий день у меня началась родильная горячка. К тому времени, когда я немного пришла в себя и снова спросила о нем, прошло почти три недели, и Адель уже спрятала его. Именно тогда, пока я была совсем слабой и даже не могла подняться, она сказала мне о своем плане.

Сет заглянул в ее мягкие зеленые глаза, и его сердце наполнилось необыкновенной нежностью. Никогда он так сильно не любил Пенелопу и никогда не чувствовал себя таким желанным. То, что она так великодушно простила ему его ужасные поступки, было настоящим чудом.

— Я люблю тебя, — произнес Сет, ему очень хотелось прижать ее к себе, но он боялся потревожить их сына. — Скажи, что ты останешься со мной навсегда, что ты все еще хочешь выйти за меня замуж.

— Конечно, хочу. Я люблю тебя, и Томми полюбит тебя. — Она наклонила голову и посмотрела на сына. — Что ты на это скажешь, Томми? — прошептала она спящему ребенку. — Ты хочешь быть Томасом Альбертом Тайлером?

— Ван Кортландом, — поправил Сет. В это мгновение он вдруг решился рассказать ей о Луизе.

Пенелопа удивленно взглянула на него.

— Ван Кортланд?

Он кивнул.

— Девичья фамилия моей матери Ван Кортланд, а сейчас она Вандерлин. Луиза Вандерлин — моя мать.

Пенелопа, наверное, выглядела бы менее удивленной, если бы он сказал, что вылупился из яйца.

— Та самая Луиза Вандерлин, которая строит приют для сирот? Та, которая постоянно выступает за гуманное обращение с детьми и которая на страницах «Роки-Маунтин-ньюс» осуждает владельцев шахт и других компаний за использование детского труда? Та Луиза Вандерлин?

— Она самая.

— А ты уверен? Мне кажется совершенно непостижимым, что такая женщина, как Луиза Вандерлин, которая так любит детей, была способна на столь жестокий поступок. Она не могла бросить своего собственного ребенка.

«Но она сделала даже хуже, она приказала убить его», — добавил про себя Сет. Правда, чем больше он думал о Луизе Вандерлин, тем больше сомневался, что она могла так поступить. Но как быть с рассказом старого слуги и докладом детектива? Разве можно не придавать им значения? Сет в беспомощном смятении взглянул на Пенелопу.

Она нежно погладила его щеку.

— А ты спросил свою мать обо всем этом вчера?

Сет со вздохом закрыл глаза.

— Да.

— Ну? — допытывалась Пенелопа.

— Она все отрицала.

— И что?

Господи, как у него болит голова.

— И ничего. Я решил, что она лжет, и ушел.

— Ты ушел? Просто взял и ушел? Ты даже не удосужился поговорить с ней и позволить ей все объяснить? — В ее голосе прозвучало удивление. — Но почему?

Сет пожал плечами.

— Думаю, я был совсем сбит с толку. Она оказалась не такой, как я ожидал. Она была приветливой и доброй, и когда я сказал ей, кто я такой, она искренне обрадовалась. Она никак не похожа на хладнокровного убийцу, как я себе ее представлял.

— Убийцу?! — повторила она, отдернув от него руку.

— Да, убийцу. — Сет открыл глаза и следил за ее реакцией. Она сидела на корточках, совершенно ошеломленная.

— Я ничего не понимаю, — прошептала она наконец.

— Я знаю, — ответил он с тяжелым вздохом. — Но если ты хочешь послушать, я все тебе объясню.

Пенелопа кивнула, и он выложил ей все о своем посещении поместья Ван Кортландов и рассказе старого камердинера, а затем раскрыл все детали своей мести семье Вандерлинов. К тому времени, когда Сет закончил рассказ о своей встрече с Луизой, глаза Пенелопы сделались совсем круглыми.

— Я не знаю, что делать. Я хотел бы поверить в невиновность моей матери, но так трудно вычеркнуть два года ненависти, — сказал он под конец, взглянув на нее, и в его глазах появилась мольба. — Пожалуйста, помоги мне. Скажи, что делать. Я так боюсь принять неверное решение.

Пенелопа без всяких колебаний посоветовала:

— Поговори с ней. Дай ей возможность все объяснить. Я думаю, вполне вероятно, что она не причастна к тому, что ты оказался брошенным. — Она кивнула на своего сына: — Только взгляни на мою ситуацию. Если бы Адель оставила Томми в приюте для больных детей, как всегда грозилась, то я бы оказалась в том же положении, что и твоя мать.

Она покачала головой.

— Поговори с ней, ради своего блага и ради Томми. Это единственная возможность, чтобы у него появилось настоящее имя, а возможно, даже и любящая бабушка.

Сет взглянул на ребенка, который беспокойно ворочался во сне.

— Хорошо. Как только Томми станет легче, я подожму хвост и поеду к матери.

— Правильно, — одобрила Пенелопа, потрогав лобик сына. Нахмурившись, она принесла тазик с водой и стала обтирать детское тельце. — А как ты стал Тайлером? — спросила она.

Глядя на сына, Сет ответил:

— Помнишь, я как-то рассказывал про одного старика, который любил потехи и напоминал мне слона?

Пенелопа кивнула.

— Его звали Вилбур Тайлер. Я встретился с ним в Виргинии, когда мне было девятнадцать. Я только что приехал в город в поисках работы и увидел его в салуне, куда зашел выпить. По какой-то причине я приглянулся ему, и он предложил мне работать вместе с ним в его шахте. В следующие два года он не только научил меня торному делу, но и заменил мне отца, которого у меня никогда не было. Мы с ним так сдружились, что однажды ночью, когда мы сидели у костра и выпивали, он заметил, что у меня нет фамилии. Он сказал, что был бы очень рад, если бы я стал его сыном и взял его фамилию. Конечно, я с радостью согласился. Когда через год он умер, то оставил мне шахту. И эта шахта принесла мне богатство.

— Похоже, он был чудесным стариком. Я бы хотела познакомиться с ним, — с улыбкой заметила Пенелопа.

— Ты бы ему понравилась. Он всегда любил поглазеть на хорошеньких женщин, — отозвался Сет, яростно потирая виски. Голова, казалось, разрывалась па части от боли.

Пенелопа отвлеклась от ребенка и положила руку ему на лоб.

— Голова сильно болит?

Ее ладонь была мягкой и прохладной, ему стало очень приятно. Смежив веки, он признался:

— Да, болит. Думаю, я переутомился.

Она с ласковым шепотом положила ему на лоб мокрое полотенце.

— Ну вот, любимый, а теперь постарайся немного поспать.

Убаюканный мерным плесканием воды и тихим голосом Пенелопы, он почти мгновенно уснул.

Сет проспал до следующего утра, но чувствовал себя еще более разбитым. А голова болела просто нестерпимо. Приподнявшись на локте, он сощурился, пытаясь сориентироваться в полутемной комнате. Когда Сет наконец вспомнил, где он находится и почему, то стал искать сына. Ребенка рядом не было.

Испугавшись, он приподнялся повыше и позвал Пенелопу, но тут же рухнул на кровать, сжимая руками закружившуюся голову.

— Я здесь, — услышал он ее голос. Сквозь мелькавшие перед глазами круги ему удалось заметить ее. Она придвинула к огню старое кресло и теперь сидела в нем вместе с ребенком. Сет облегченно вздохнул.

Когда головокружение уменьшилось и стало терпимым, он неуверенно встал на ноги и медленно двинулся к ней.

— Как он? — спросил Сет хриплым после сна голосом.

— Намного лучше. Температура упала.

Опустившись на колени возле кресла, он посмотрел на своего сына. Тот неподвижно лежал на руках у Пенелопы, завернутый в голубую шаль, с пристроившимся рядом плюшевым кроликом. Его ротик слегка приоткрылся, а голова прижалась к груди Пенелопы. Нежно, чтобы не потревожить, Сет прикоснулся к его щеке. Он был холодный.

Очень холодный. Ужас охватил Сета, и он быстро прижал пальцы к шейке ребенка. Несколько бесконечных секунд он пытался найти пульс. Ничего. Сет торопливо снял шаль с груди ребенка.

— Сет, ты разбудишь его, — запротестовала Пенелопа.

Совершенно не слыша ее слов, он прижал ухо к груди Томми, молясь, пытаясь уловить хоть тихий стук. Но его молитвы, что случалось слишком часто, не были услышаны.

— Сет?

Он медленно поднял голову, встретив безжизненный взгляд Пенелопы.

— Наш сын умер.

Глава 26

Сет с беспомощным отчаянием смотрел, как Пенелопа завернула ребенка в шаль и стала качать. Хриплым монотонным голосом, совсем не похожим на ее обычное мелодичное сопрано, она начала петь:

— Баю-бай, мой милый мальчик, пусть сладкий сон…

— Милая, — вмешался Сет.

— …окутает тебя. Баю-бай, спи спокойно всю ночь, и…

— Пожалуйста, родная, послушай меня, — просил он. Поднявшись и сжав ее плечи, Сет попытался остановить ее.

Ее голос сделался еще громче:

— …Ты мое ласковое утреннее солнышко. Закрывай глазки, мой милый зайчик. И…

Охваченный горем и чувством вины, Сет не выдержал.

— Он умер! — закричал он, схватив ее за подбородок и заставив посмотреть себе в глаза в отчаянной попытке быть услышанным. Ее глаза были абсолютно пустыми. — Наш сын умер, — повторил он гораздо тише.

— Слушай мою «Песню снов»! — Она почти прокричала эти слова: — Я желаю тебе счастья и радости. И… — Ее голос пресекся.

Сет медленно опустился перед ней на колени, его руки скользнули по плечам Пенелопы, сжали ее пальцы.

— Мне очень жаль, родная… очень жаль, — прошептал он, пытаясь пробудить мысли в ее взгляде. Но она смотрела на него невидящими, немигающими глазами. — Ты посмотри на меня, любимая, пожалуйста, — умолял он. — Ты…

— Это моя вина, — перебила она с неестественным спокойствием.

— Нет! Не стоит себя винить. Ты делала все…

Но она не слушала его.

— Это Бог наказал меня за то, что я не хотела своего ребенка.

— Конечно, ты хотела его! Ты любила его! Это все видели! — страстно опроверг Сет.

Она взглянула на него как на незнакомца, которого никогда не встречала прежде.

— Сначала я не хотела его. Я ужасно проклинала его, когда носила. Я обвиняла его в том, что он разрушил мою жизнь.

Пенелопа наклонила голову набок и посмотрела на Сета, всем своим видом напоминая ему воробья, который выпрашивает крошки.

— Иногда, когда я читала об успехе другой певицы, исполнявшей партию, которая должна быть моей, я действительно ненавидела его.

— Не надо… пожалуйста, — умолял Сет, каждое ее слово разрывало ему сердце.

Но она не могла остановиться.

— Я думала обо всем, что потеряла… аплодисменты, восторженные поклонники, вечера в мою честь, и я молила Бога забрать его из меня, чтобы снова вернулась прежняя жизнь. — Слезы покатились по ее щекам. — Я даже не могла представить, как буду обожать его… что мой дорогой Томми будет значить для меня. Бог наказал меня, заставив полюбить его.

— Нет. — Сет покачал головой, что-то замерло у него в душе. — Любовь — это дар, а не наказание.

Она кивнула, ее бесстрастное лицо сделалось мокрым от слез.

— Любовь… да, это дар. Но подарить, зажечь эту любовь, чтобы потом отобрать ее, — это самое жестокое наказание, — Она уставилась на безжизненное детское тельце. — Мой бедненький. Ну, ну, тише, — запела она, поглаживая его по спинке и успокаивая, словно он был живой и плакал.

Ужасно было все это видеть и слышать, невозможно вынести такое горе. Чувствуя, что он тоже потеряет рассудок от горя, как и Пенелопа, если это будет продолжаться, Сет осторожно попытался взять у нее ребенка. Она крепче прижала его к себе, свирепо взглянула на Сета, словно волчица, защищающая от охотника своего детеныша.

— Пожалуйста, любимая, — тихо попросил он. — Позволь мне подержать моего сына. Она упрямо покачала головой.

— Нет. Он только что уснул.

Рыдание рвалось из груди Сета, но он сдержался, стараясь убедить ее:

— Я не разбужу его, я обещаю. Я только хочу завернуть его во что-нибудь теплое, чтобы можно было отвезти его в город и показать доктору.

Пенелопа крепче прижала ребенка к груди, ее лицо так исказилось от огромной скорби, что Сет удивился, неужели можно выжить после такой боли.

— Снег, — выглянув в окно, прошептала она, в ее голосе звучала невыразимая безысходность. — Я обещала Томми привезти его домой до первого снега.

Она снова посмотрела на неподвижный сверток в своих руках.

— Прости меня, дорогой, — тихо произнесла она. — Прости, мне не удалось спасти тебя. — Я… — Она качнулась вперед, продолжая прижимать Томми к груди. Сет успел подхватить ее и крепко обнял.

Он сидел довольно долго и держал на коленях Пенелопу вместе с сыном, покачивая их и безмолвно проливая слезы. Когда его слезы иссякли, он поцеловал Пенелопу в висок и прошептал:

— Милая…

Она даже не шевельнулась. Сет повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо. Ее глаза уставились в одну точку, словно в трансе.

— Пенелопа? — Он легонько потряс ее. Никакой реакции. Снова и снова Сет продолжал звать ее, то уговаривая, то требуя, то умоляя ответить. Все было напрасно.

Замолчав, Сет посмотрел на ее бледное, отрешенное лицо, и его охватила паника. Она еще дышала, но казалась такой же мертвой, как и его сын.

— Нет! — яростно воспротивился он. Он не мог потерять женщину, которую любил. Он уже был бессилен помочь своему сыну, но ей он должен помочь, он не позволит ей уйти.

Когда он в раздумье смотрел на ее оцепеневшее лицо, из уголка ее глаза скатилась одинокая слеза. Ему показалось, что горе сковало ее изнутри, а эта слеза была немой мольбой о помощи.

«Как мне помочь ей?» Ему хотелось просто кричать. Может, обратиться к доктору? Нет. Он понимал, что здесь бесполезны усилия даже миллиона докторов. Никакая медицина не способна излечить такое горе. Ему нужно было отыскать того, кто очень любил ребенка и потерял его. Кто перенес огромное горе и страдал так же, как сейчас страдала Пенелопа, кто мог бы подсказать ему, как ей помочь. Ему нужна…

Его мать? Если она действительно любила его и потеряла, как утверждала, то неужели она не поймет, какое горе сковало Пенелопу? Может быть, ей удастся подобрать ключ, чтобы освободить ее от этого внутреннего оцепенения? Поможет ли она ему?

Он должен попросить ее… он попросит ее… ради спасения Пенелопы. Он будет ползать перед ней на коленях и целовать ее ноги, если понадобится. Все, что угодно, лишь бы помочь любимой женщине.

Когда он поднялся и осторожно усадил Пенелопу в кресло, голова у него закружилась, напомнив, что он не в состоянии броситься к чьим-то ногам.

Голова у Сета разламывалась от нестерпимой боли, пока он одевался сам, а потом закутывал Пенелопу, собираясь в город. Она послушно выполняла все его приказания, двигаясь автоматически, словно находилась под гипнозом. Ни разу, даже когда он взял ребенка из ее рук, на лице ее не промелькнуло и проблеска мысли.

Через полчаса они тронулись в путь. Пенелопа, совершенно обмякшая, как тряпичная кукла, ехала, прижавшись к груди Сета, в то время как ее лошадь, к седлу которой было привязано тельце ребенка, шла на поводу сзади.

Сету это долгое путешествие по осеннему холоду казалось бесконечным. Никогда он не чувствовал себя таким разбитым, никогда ему не приходилось проявлять столько силы воли, как в эти долгие часы, когда он пытался удержаться в седле. Несколько раз, пока они медленно спускались по заснеженному перевалу, все мутилось у него перед глазами, а головокружение было таким сильным, что он оказывался на грани потери сознания. Дважды приступы тошноты заставляли его спускаться с коня на землю, где он лежал, содрогаясь от позывов сухой рвоты, причинявших ему невыносимую боль из-за сломанных ребер.

Когда он уже думал, что не сможет ехать дальше, они добрались до моста через реку Платт. Слава Богу, дом Вандерлинов находился всего в миле от этого места.

Был уже полдень, когда они добрались до цели. Дом казался опустевшим. Сквозь задернутые шторы не пробивался свет лампы, над трубами не поднимался дымок. Двери большого каретного сарая, видневшегося сквозь голые деревья, были распахнуты настежь, но внутри было пусто. Сета охватила паника. Куда могла деться Луиза в такую погоду? Промелькнувшая у него догадка никак не приободрила его.

Может, она действительно была виновата, совершив преступление против него, и попыталась скрыться от его возмездия? Такая возможность едва не заставила его разрыдаться. А какое еще объяснение можно найти? Сегодня воскресенье, так что ей не нужно было ехать на пивоварню…

Воскресенье! Если бы Сета не охватила слабость от неожиданного облегчения, он, вероятно, хлопнул бы себя по лбу. Ну конечно! Как глупо с его стороны! Из докладов детектива он знал, что Луиза постоянно посещала церковь, лютеранскую, если он не ошибался. Сет достал часы. Двенадцать сорок восемь. Она может вернуться в любую минуту.

Когда он засовывал свои часы обратно в карман, с запада налетел сильный порыв ветра. Он инстинктивно прижал к своей груди дрожавшую Пенелопу, защищая ее от холода. Он должен найти для нее укрытие, пока она не заболела.

Сет оценивающе взглянул на дом. Возможно, там внутри есть прислуга, которая позволит им подождать в прихожей. Если нет, то они посидят на веранде. По крайней мере здание сможет защитить их от ветра.

Спешившись, он подождал немного, пока прошло головокружение, и снял Пенелопу с седла. Он был таким ослабевшим, что только огромным усилием воли заставил себя осторожно опустить ее на землю. Сет начал привязывать лошадей к столбу, когда на улице послышался стук подъезжавшего экипажа.

Сет узнал коляску Луизы. Болезненно сощурившись от блеска свежевыпавшего снега, он перевел взгляд от черного колеса коляски на сидевшую в ней женщину. Она смотрела на него, ее лицо казалось таким же белым, как мех, которым было оторочено ее черное свободное пальто.

Мать и сын не отрываясь смотрели друг на друга; ее взгляд был неуверенным и тоскливым, а в его глазах сквозила немая мольба.

Наконец Сет нарушил молчание.

— Мне нужно поговорить с тобой. Пожалуйста… — с мольбой произнес он хриплым от волнения голосом.

Луиза прикусила губу и отвела взгляд в сторону.

Обезумев, Сет быстро шагнул и снова оказался перед ее глазами. От резкого движения голова у него закружилась, и он упал на колени. Сет в отчаянии протянул к ней дрожащую руку.

— Пожалуйста, — прошептал он.

Потом все погрузилось в черноту.

Второй раз встретившись со своей матерью, он снова потерял сознание, свалившись к ее ногам.

— Спи, милый, спи, — пел низкий голос.

«Это Пенелопа», — торопливо подумал Сет, с трудом стараясь открыть глаза. Но его отяжелевшие веки отказывались подчиняться.

— Все кругом давно уже спят, — продолжалось пение, на этот раз его сопровождал тихий плеск воды.

«Нет, это не Пенелопа, у нее голос выше… чище… нежнее. Тогда кто это?» С огромными усилиями ему удалось приоткрыть один глаз. Резкий и яркий свет болью отозвался в его мозгу, и он снова опустил веки.

— Сонный ветер гуляет в ивах, — пел голос. Мокрое полотенце описывало круги по груди Сета. Оно было таким прохладным, освежающим. Он приоткрыл рот, пытаясь что-то сказать, но ни слова не вырвалось из его пересохшего горла.

— Пруд весь застыл и спит, — слышались слова. Полотенце исчезло, затем снова раздался плеск воды. Полотенце снова вернулось и на этот раз заскользило по его животу.

Сет снова попытался заговорить. И на этот раз ему удалось.

— Как приятно, — пробормотал он, его голос был хриплым и ломким, как у возмужавшего юноши.

Полотенце застыло у него на животе, затем его убрали. Через мгновение он почувствовал, как крепкая рука прикоснулась к его щеке, совсем как это делала Пенелопа. «Нет, это не Пенелопа, — напомнил он себе. — У нее руки нежные, мягкие. — Его брови нахмурились. — Где же Пенелопа?» Ему казалось, что он должен был что-то вспомнить про нее.

— Ты слышишь меня? — спросил странно знакомый женский голос.

Сету хотелось увидеть, кому принадлежит этот голос, и он приоткрыл глаза, но сразу же закрыл, тихо простонав:

— Свет… больно.

Она успокоила его и погладила по щеке.

— Доктор предупреждал меня, что твои глаза вначале могут быть очень чувствительными к свету. Он сказал, что это нормально после всего, что ты перенес.

А что он перенес?.. Доктор? Ничто не пробудило в нем воспоминаний. Он почувствовал, как дрогнула кровать, когда обладательница голоса встала, услышал, как она отошла. Потом раздался звук задвигаемых штор, и шаги снова приблизились к кровати.

— Ну вот, я зашторила окна и приглушила свет лампы, — сказала она. — Может, ты снова попытаешься открыть глаза?

Он послушался, неуверенно приоткрыв один глаз. Боли не было, только виднелся неяркий свет. Вздохнув, он открыл второй глаз. Все казалось неясным и смутным. Он торопливо заморгал, стараясь прояснить зрение. Постепенно цвета и тени обрели четкость, и он увидел высокую, стройную женщину. Женщина была в возрасте, но все еще красивая, с тревожным выражением лица.

Сет смотрел на ее лицо, но никак не мог припомнить, кто она. В полумраке было трудно определить цвет ее глаз, но что-то знакомое угадывалось в этих светлых густых волосах. А ее подбородок… он был немного тяжеловат для женщины, такой квадратный и упрямый, как у…

Тут память вернулась к нему. Луиза… Томми… смерть…

— Пенелопа! — вскрикнул он и приподнялся. Но в тот же миг рухнул назад, острая боль пронзила его голову. — Господи, — прошептал он, прижав руку к больному месту. Его пальцы ощутили толстую плотную повязку.

Луиза успокаивающе погладила его по плечу.

— С ней все в порядке, — ласково произнесла она. — Она сейчас спит.

— А… ребенок?

— В морге, бедняжка, — сообщила она, приподнимая его голову и поднося к его губам стакан с водой. — Мы так боялись, что ты тоже присоединишься к нему.

Сет послушно сделал глоток, ему понравилось. Неожиданно ощутив сильную жажду, он попытался выпить все залпом, но она отняла стакан:

— Не спеши. А-то ты все сразу выдашь назад.

Когда Сет выпил столько, сколько позволила Луиза, и снова лег, он спросил:

— Что случилось?

— Ты помнишь, как потерял сознание?

Он собирался было кивнуть, но передумал и просто ответил:

— Да.

— Доктор Ларсен решил, что это все из-за опухоли в мозгу, образовавшейся в результате ударов по голове. — Она осторожно прикоснулась к повязке. — Когда через восемь часов ты так и не пришел в себя, он сказал мне совершенно откровенно, что тебя необходима операция.

Ее пальцы снова прикоснулись к его щеке.

— Я очень боялась этой операции, но не видела выхода и согласилась с ним. Я хотела, чтобы мы использовали все возможности для твоего спасения. — Она наклонилась ниже, и он увидел стоявшие в ее глазах слезы. — Я бы просто не вынесла, если бы снова потеряла тебя.

Сет прижал ее руку к своей щеке, искренняя нежность в выражении ее лица и в голосе изгнала последние его сомнения.

— Ты больше никогда не потеряешь меня, — пообещал он. — Я намереваюсь стать твоим сыном, хочешь ты этого или нет.

Ее лицо засияло от радости.

— Конечно, хочу. Я полюбила тебя с того самого мгновения, как увидела твое маленькое сморщенное личико, — заверила она.

Сет хмыкнул.

— Я был сморщенным?

— Да, сморщенный, красный, с совершенно лысой головой. — Она приподняла его правую руку, показывая шрам на внутренней стороне. — У тебя также была сильно порезана рука. — Она нежно погладила отметину. — Акушерка случайно задела твою ручку щипцами во время родов и повредила кожу. Я была совершенно без сил после родов, но настояла на том, чтобы самой перевязать твою рану.

Она неожиданно улыбнулась, ее глаза заблестели.

— Никогда не забуду, каким ты был, когда лежал голенький у меня на коленях и кричал. Ты был такой красивый. Я до этого не видела новорожденных, и каждый твой пальчик, ноготок, даже твой маленький петушок казались мне прекрасными. Я перевязала твою ручку своим батистовым платком. — В ее голосе прозвучало рыдание. — Это первое и последнее, что я сделала для тебя.

— Нет, не последнее, — перебил ее Сет хриплым голосом. — Как ты можешь так говорить после всего, что сделала для меня за эти дни? Без твоей заботы я, вероятно, был бы уже мертв. — Он покачал головой и сжал ее руку. — Нет… мама. С Божьей помощью нам удастся наверстать упущенное.

— Мама. Как я мечтала услышать это от тебя! — Она застенчиво посмотрела на него. — Знаешь, что мне еще очень хотелось бы?

Когда он приветливо улыбнулся, она сказала:

— Подержать тебя снова на руках, как в тот день, когда ты родился. Хотя ты здорово вырос, — она окинула взглядом его длинное тело, — но мне все равно так хочется подержать тебя, если ты позволишь.

Сет протянул к ней руки, он был настолько взволнован, что даже не мог сказать, что ему тоже больше всего хотелось именно этого. С невероятной силой она прижала его к себе, напевая всякую нежную чепуху и покрывая его лицо поцелуями.

Когда Сет прижался головой к ее плечу, его охватил покой, какого он никогда раньше не знал. Удовлетворенно вздохнув, он закрыл глаза в уютных и спасительных материнских руках.

Прошло много времени, прежде чем Луиза снова опустила его на подушку. Потом она села рядом и не отрываясь смотрела на него, словно хотела запомнить каждую его черточку.

— Твои прекрасные волосы… мне очень жаль, — прошептала она, дотрагиваясь до повязки на голове. — То, что доктор не сбрил, он обрезал.

Сет по какой-то странной причине ощутил лишь мимолетное сожаление от этой потери. Что значит эта ничтожная жертва в сравнении с тем, что он получил — семью и саму жизнь? Он так и сказал ей.

Луиза усмехнулась, услышав его философский ответ.

— Ты говоришь прямо как твой отец. А он был самым здравомыслящим человеком, которого я когда-либо встречала. И я очень любила в нем эту черту.

Сет уставился на свою мать так, словно она потеряла рассудок. Сумасшедший Питер Ван Кортланд — здравомыслящий?

Точно прочитав его мысли, она сказала:

— О, нет, мой дорогой сын. Я не сошла с ума и знаю, о чем ты думаешь. Я видела отчеты сыскного агентства, когда перевезла сюда все твои вещи из отеля. — Она покачала головой. — Как ужасно, должно быть, тебе приходилось эти два года, когда ты думал, что Питер твой отец.

У Сета все сжалось в груди от слабой надежды.

— Так Питер не был моим отцом?

Луиза снова покачала головой.

— Нет, твоим отцом был Мартин Вандерлин, самый чудесный человек на свете.

— Тогда мне не грозит опасность стать сумасшедшим? — осторожно спросил он, боясь поверить в неожиданный и благоприятный поворот судьбы.

— Конечно, нет! — воскликнула она. — В тебе нет ни капли дурной крови, как и во мне. Питер унаследовал свое сумасшествие от первой жены моего отца, Люси Декер. Она повесилась вскоре после его рождения. Моей матерью была Сара Де Вриес, вторая жена отца, трудно найти более серьезную и благоразумную женщину.

Если бы у Сета были силы, он бы запрыгал от радости. Вместо этого он издал негромкий возглас и широко улыбнулся. У него впереди была жизнь, и он должен благодарить за это свою судьбу, Он снова издал радостный возглас.

— Успокойся… лежи тихо, — приказала Луиза, прижав его к подушке, едва он попытался подняться. — Доктор сказал, чтобы ты ни в коем случае не волновался.

Сгорая от нетерпения узнать все подробности, Сет приподнялся на локтях и засыпал ее вопросами:

— А почему мне сказали, что Питер был моим отцом, и как я оказался в приюте? И почему старый слуга сказал мне, что ты приказала убить меня после рождения? А как о…

— Позже, — перебила она твердым голосом, заставив Сета снова лечь. — Сейчас я собираюсь закончить мыть тебя, а потом ты поспишь. — Поймав его упрямый сердитый взгляд, она проворчала: — И нечего так смотреть на меня. Не забывай, что ты не первый упрямый Вандерлин, с кем мне приходится иметь дело.

Он лукаво посмотрел на Луизу из-под опущенных ресниц. Ладно. Но ей не приходилось сталкиваться с этой разновидностью Вандерлинов. Сет добродушно улыбнулся и предложил:

— Давай заключим сделку. Я закрою глаза и буду лежать совсем тихо, если ты ответишь на мои вопросы, пока будешь меня мыть. А потом я сразу же засну. Обещаю.

Она рассмеялась, когда наливала в таз чистую воду.

— Ну теперь ты заговорил совсем как твой отец. Если существовал человек с такой склонностью к сделкам, так это только Мартин:

— Как бы мне хотелось познакомиться с ним, — с сожалением произнес Сет.

— Мне бы тоже этого хотелось. Он был бы горд назвать тебя своим сыном. Знаешь, ты так похож на него.

Сет озадаченно взглянул на нее.

— Как же это может быть? Я видел портрет твоего отца, я — его точная копия.

Она оторвала взгляд от полотенца, которое держала в руке, чтобы разглядеть его лицо, а затем покачала головой.

— У тебя черты Ван Кортланда, это правда. Но я вижу не это, когда смотрю на тебя. Я вижу нежность твоей улыбки и теплоту в твоих глазах. Я вижу то, что показывает, какой ты человек. И это чудесные качества, которые, надеюсь, ты унаследовал от своего отца, Мартина.

— Ты расскажешь мне о нем и о себе? — Сет умоляюще посмотрел на нее. — Мы договорились?

— На это понадобится гораздо больше времени, чем на то, чтобы помыть тебя, — ответила она, опустив покрывало до его талии.

— Тогда расскажи мне, что сможешь. Расскажи, как ты познакомилась с моим отцом, и о моем рождении. Пожалуйста.

— Ну хорошо, — согласилась Луиза, опуская в воду чистое полотенце. — Но если я замечу, что ты хоть немного начнешь волноваться, я прекращу рассказывать.

— Прекрасно.

— Прекрасно, — повторила она. — Тогда закрывая глаза.

Когда он подчинился, она приступила к делу, снова начав мыть его лицо.

— Ну, с чего же начать?

Сет приоткрыл один глаз.

— С самого начала.

— Ладно, начнем с самого начала. Наша ветвь семьи Ван Кортландов являлась прямыми потомками могущественного Воутера Ван Кортланда. Мы вместе с Ван Ренселеерами и Ливингстонами оказались теми несколькими семействами, кому удалось успешно возродить и увековечить старую систему патронажа. — Она начала протирать его шею. — Ты знаком с этой системой?

— Нет.

— Это система угнетения, похожая на феодальный строй средневековья. Арендаторы земли моего отца были привязаны к земле кабальными договорами, которые подписали их предки еще двести лет назад. Условия этих договоров были очень тяжелыми, начиная с того, что владельцу поместья нужно было платить натуральный оброк в виде одной десятой всего, что произрастало или производилось на его землях, плюс годовая рента в размере трехсот долларов. Кроме того, каждый крестьянин должен был трудиться определенное время на строительстве дорог и домов, нарубить и привезти шесть футов дров для поместья, а также отработать три дня на своего господина вместе с лошадью и повозкой.

Сет поднял руку, чтобы ей было удобно помыть подмышку.

— А почему крестьяне не могли взять и уйти?

Она покачала головой.

— Большинство просто не осмеливались. Система держала их в такой нищете, что они не могли скопить достаточно денег, чтобы все начать заново. К тому же их семьи жили там несколько поколений, и они считали поместье своим домом. Вандерлины были одной из таких семей.

— Они были крестьянами?

— Нет, пивовары, и очень умелые, надо сказать. Их пиво с самого начала пользовалось спросом. Так что к тому времени, когда родился Мартин, семья Вандерлинов могла быть очень богатой, если бы не огромные пошлины, которые система патронажа накладывала на все товары, продававшиеся за пределами поместья.

— Эти пошлины наверняка были незаконными, да?

— Большинство арендаторов так считали, — отозвалась Луиза, нежно прикасаясь к коже над его сломанным ребром. — В результате они создали союз для борьбы за ликвидацию системы патронажа.

Она умолкла, пока смачивала полотенце, и возобновила рассказ, когда начала протирать его живот:

— Союз, однако, раскололся, у них не было единства в том, как добиться своей цели. Половина считала, что лучше всего рассказать о злодеяниях Ван Кортланда при дворе, перед королем, и таким образом добиться отмены патронажа. Остальные были уверены, что здесь нужны более действенные средства. Эти сторонники действенных средств вскоре избрали свой собственный путь. Для начала они сожгли портрет моего отца на троне, где он обычно восседал, собирая годовую ренту.

Луиза спустила одеяло до его колен и одним уверенным движением протерла полотенцем нижнюю часть его живота.

— Когда мой отец отомстил, выгнав тех, кто, по доносам его шпионов, сжег портрет, дело приняло другой оборот. Теперь мы не могли выехать из поместья, чтобы не столкнуться со сторонниками союза. Во время одного из таких столкновений я встретила твоего отца.

Сет приоткрыл глаза и посмотрел на нее.

— Мой отец был сторонником жестоких мер?

Она быстро отрицательно покачала головой.

— Он оказался там случайно. Я возвращалась от школьной подруги, у которой гостила две недели, когда мою карету встретила толпа из членов союза. Обоих моих охранников вытащили из седла, а моего кучера сбили брошенным камнем. Лошади испугались шума и пронесли неуправляемую карету почти целую милю, пока та наконец не перевернулась.

— Просто чудо, что ты не убилась, — заметил Сет.

Мокрое полотенце скользнуло по его бедру.

— Более удивительно то, что я даже не ушиблась, хотя перепугалась до смерти. Можешь представить мое облегчение, когда тут появился твой красивый отец и настоял на том, чтобы проводить меня в поместье. Он был таким внимательным и очаровательным, что когда мы добрались до дома моего отца, я оказалась в полном смятении. После этого я стала искать «случайных» встреч с ним.

Она принялась за другое бедро.

— До моих разговоров с Мартином я полностью не представляла систему патронажа и не понимала ее несправедливости. Я даже не понимала, почему напали на мою карету. Но Мартин быстро открыл мне глаза.

Одеяло сдвинулось ниже, к его икрам.

— Потом мы полюбили друг друга и встречались в заброшенном доме на ферме в паре миль от поместья. Ты, конечно, понимаешь, чем мы занимались во время наших свиданий. Естественно, я скрывала наш роман от отца. Он лелеял надежду выдать меня замуж за пожилого овдовевшего соседа, Корнелиуса де Виндта, и выгнал бы Вандерлинов, как только заподозрил бы о моих чувствах к Мартину.

— Я был зачат в том заброшенном доме?

— Да. Хотя твой отец узнал об этом только много лет спустя. — Она начала протирать его ступню. — Но не потому, что я намеренно скрывала от него это. В то утро, когда я собиралась сказать ему, меня позвали в кабинет отца. Он…

— Щекотно, — перебил ее Сет, отдернув ногу. Луиза засмеялась и окунула полотенце в тазик с водой.

— Твой отец тоже боялся щекотки на пятках, — сказала она, снова укрывая его одеялом до пояса. Сет улыбнулся.

— Так что же случилось?

Луиза поднялась и прошла к высокому комоду.

— Однажды моя служанка заметила, что я не совсем здорова. Правильно угадав причину недомогания, она рассказала о своих подозрениях моему отцу, — ответила Луиза, открывая верхний ящик. — Когда я пришла к нему в кабинет, он ждал меня там вместе с акушеркой. Не дав мне возможности подтвердить или опровергнуть подозрения моей служанки, он приказал, чтобы меня осмотрели прямо там. — Она достала белую ночную рубашку. Сочтя ее вполне подходящей, перекинула через руку и вернулась к кровати. — Я думала, он меня убьет, когда акушерка подтвердила, что я беременна, — за день до этого он пообещал мою руку Корнелиусу в обмен на пограничный кусок земли, о котором долго мечтал. Конечно, он стал требовать, чтобы я назвала отца ребенка. Зная, что он скорее всего убьет Мартина, если я скажу правду, я обвинила моего сумасшедшего брата Питера в изнасиловании. — Она оторвала взгляд от застежки на ночной рубашке. — А что ты знаешь о Питере?

Сет пожал плечом.

— Старик в поместье сказал мне, что он был сумасшедшим и изнасиловал несколько служанок. Луиза медленно кивнула.

— Я слышала, как слуги шептались об этом раньше, и подумала… я… — Ее голос затих, и вместо слов послышалось рыдание.

— Мама, — заговорил Сет, успокаивающе сжав ее руку.

Ее лицо исказилось от страдания, она бросила рубашку на колени и сжала его руку, с мольбой глядя ему в глаза.

— Я знаю, что поступила ужасно, обвинив Питера, — заговорила она дрожащим от волнения голосом, — но пожалуйста, поверь мне, я думала, что это единственная возможность защитить тебя и Мартина. Я была молодой и глупой… Я даже и представить не могла трагических последствий своей лжи, даже не предполагала, что ты, ребенок, которого я хотела уберечь, будешь так страдать. Я… — Ее голос пресекся, и слезы полились по щекам.

Сет нежно сжал ее пальцы.

— Не надо. Тебе не нужно объяснять, я все понимаю. Я тоже лгал, чтобы оградить любимого человека от невзгод, и это тоже привело к трагическим последствиям, — нежно улыбнулся он, глядя в ее заплаканное лицо. — Похоже, мы нашли еще одну черту, которую я унаследовал от тебя: мы оба думаем сердцем, а не головой.

Увидев ее слабую ответную улыбку, он добавил:

— Если ты не хочешь продолжать сейчас свой рассказ, то я пойму.

Она вытерла щеки тыльной стороной ладони.

— Нет. Я хочу все рассказать тебе.

Стремясь помочь ей, Сет сказал:

— Я узнал из сообщений детективов, что Питер вскоре был помещен в психиатрическую лечебницу, а ты, по словам старого слуги, тоже исчезла. Как мне помнится, твой отец говорил всем, что ты уехала в Париж покупать приданое.

Она кивнула.

— Он не мог допустить, чтобы моя беременность встала между ним и дорогим его сердцу куском земли, поэтому меня заточили на верхнем этаже старого заброшенного дома в полумиле от поместья, скрыв таким образом мое позорное положение. История с приданым должна была объяснить мое отсутствие и отсрочку свадьбы до твоего рождения.

— Меня удивляет, почему твой отец не поторопился со свадьбой, чтобы можно было выдать меня за ребенка де Виндта.

— Он беспокоился, что ты можешь унаследовать безумие Питера, и боялся, что тогда люди будут думать, что это у Ван Кортландов дурная кровь, а не у Декоров.

— Так он рассчитывал дождаться моего рождения и потом избавиться от меня, как от котенка, — отрешенно констатировал Сет, похолодев от мысли, что человек, а тем более его собственный дед мог оказаться таким жестоким.

— Я не знала о его планах, правда не знала! — поклялась она, высвободив свою руку, чтобы надеть ему ночную рубашку. — Он мне сказал, что отдаст тебя на воспитание в хорошую семью. Я согласилась только потому, что была уверена, что Мартин не поверит в историю о моем парижском путешествии и найдет способ освободить меня до твоего рождения.

Сет приподнялся, помогая ей надеть на него рубашку.

— Но он так и не пришел, да? — осторожно спросил он, просовывая руки в рукава.

— Да. Он решил, что я предпочла обеспеченную жизнь с Корнелиусом. И вскоре после этого покинул страну. — Она снова откинула одеяло, чтобы дотянуть край рубашки до колен. — Семь месяцев я оставалась в заточении. Кроме сторожа и акушерки, возле меня никого не было. Иногда появлялся мой отец. Так что я все время проводила одна. Я целыми днями разговаривала с тобой и строила планы на будущее. К тому времени, когда ты родился, я очень сильно любила тебя. И едва не умерла от горя, когда через несколько часов мне сказали, что ты умер.

Луиза покачала головой, выражение ее лица сделалось задумчивым, когда она до плеч укутала Сета одеялом.

— Только через семнадцать лет отец перед смертью признался мне, что приказал убить тебя, а его слуга вместо этого оставил тебя в приюте Сент-Джона. Я пыталась отыскать тебя, но безуспешно. — Казалось, она что-то хотела добавить, но вместо этого поцеловала его в лоб. — Вот и вся история, мой мальчик.

— Не совсем, — возразил он, улыбнувшись от ее материнского поцелуя. — Я знаю, что ты овдовела в 1851 году, незадолго до смерти твоего отца, а через год вышла замуж за Мартина. Но я не знаю, как вы соединились и почему ты приехала в Денвер.

— Отец Мартина умер примерно в то же время, что и мой, и он вернулся в страну, чтобы продать то, что осталось от его родителей. Судьбе было угодно, чтобы мы встретились с ним на той же самой дороге, где он спас меня восемнадцать лет назад. Когда я рассказала ему о тебе и о вероломстве моего отца, мы помирились. Через месяц поженились. Ты уже знаешь, что у нас с Корнелиусом не было детей, так что вся его собственность досталась его сыновьям от первого брака. То, что осталось от состояния Ван Кортландов, пошло на лечение Питера. Нас ничто не связывало с теми местами, и поэтому мы решили отправиться на Запад и все начать сначала. Если не считать беспокойства о твоей судьбе, мы с Мартином счастливо жили вплоть до его смерти два года назад. И это действительно конец истории. Если ты не хочешь немного поесть, то я жду, что ты выполнишь свою часть уговора и поспишь.

Сет отказался от еды.

— Я посплю.

Похлопав его по щеке, Луиза поднялась.

— Я буду рядом, если тебе что-нибудь понадобится.

Когда она начала собирать мокрые полотенца и взяла тазик с водой, то стала напевать ту самую песню, которую он услышал, когда пришел в себя.

— Какая приятная мелодия, — пробормотал он. — Что это?

— Это датская колыбельная, которую мне напевала моя мать, когда я была маленькой. Я обычно пела ее тебе, когда носила тебя. — Она хмыкнула. — Ты был активным ребенком и сильно брыкался, а эта песня успокаивала тебя.

Упоминание о колыбельных и о детях напомнило ему о Пенелопе и ее «Песне снов», которую она пела Томми. Глухим от волнения голосом Сет спросил:

— Пенелопа… как она?

Луиза со вздохом поставила тазик на стул.

— Большую часть времени она спит, хотя сейчас начала разговаривать. Она рассказала мне о твоем сыне… мне очень жаль. Я знаю, как это тяжело, когда не имеешь возможности любить своего собственного ребенка.

— Я был слишком болен, чтобы ощутить это горе, — признался Сет, чувство вины наполнило его. Пока он лежал здесь в сладком забытьи, Пенелопа, без сомнения, сильно страдала. Ему так захотелось поддержать ее, успокоить, сказать, что впереди у них целая жизнь, и он спросил: — Я могу ее увидеть? Я имею в виду после того, как посплю?

Луиза отвернулась от него, но в ее поникших плечах было что-то такое, от чего холодок пробежал у него по спине.

— Что такое, мама? — требовательно спросил он.

Она повернулась и посмотрела на него, на ее лице отразились боль и сочувствие.

— Она отказывается видеть тебя. Она…

— Обвиняет меня в смерти нашего сына, — закончил он.

— Нет… нет! — воскликнула она, покачивая головой и подходя к его кровати. — Все совсем не так. Она обвиняет себя в смерти сына и в том, что случилось с тобой. Она думает, что она проклята Богом, и боится даже подходить к тебе, считая, что причинит тебе еще больше вреда.

— Но это смешно, — проворчал он, пытаясь сесть. Он намеревался как-нибудь добраться до Пенелопы и немного вразумить ее. — В том, что произошло, нет ее вины.

Луиза без труда уложила его на подушки.

— Я уже говорила ей это, но она не слушает. Она и тебя не послушает. Она слишком переполнена горем, чтобы рассуждать трезво.

— Но я должен что-то сделать и помочь ей! — запротестовал он, удрученный своим жалким состоянием. Он не мог примириться с мыслью, что Пенелопа страдает, а он не в состоянии облегчить ее муки.

Луиза покачала головой и удержала его, когда он снова попытался встать.

— Она и вправду еще больше убедится в том, что проклята, если ты встанешь раньше времени и снова упадешь в обморок. Дай ей время. Она придет в себя, я обещаю.

Рыдание вырвалось из груди Сета, когда он беспомощно посмотрел в сочувствующее лицо своей матери.

— Я так сильно люблю ее. Я должен чем-то помочь ей.

— Думаю, ты уже это сделал, — сказала она, поглаживая его щеку. — Приходили твои друзья, Сколфилды. Хорошо, что ты оставил им записку и сообщил о смерти ребенка и о том, где ты будешь. Они выразили свои соболезнования и принесли ответ на телеграмму, которую ты просил их послать. Я взяла на себя смелость прочитать его.

— Приезжает брат Пенелопы, я угадал? — спросил он, хотя нисколько не сомневался в этом.

— Да. Они с женой будут здесь пятнадцатого. Это послезавтра.

Сет нахмурился. Пятнадцатое? Это значит, что он был без сознания…

— Так я здесь уже четыре дня? — удивленно спросил он.

— Да. И как сказал доктор, тебе придется пробыть здесь еще довольно долго. Не подумай, что я жалуюсь, — быстро добавила она, сжимая его плечо. — Наоборот, я предвкушаю удовольствие, с каким буду нянчиться с тобой.

Сет улыбнулся такой перспективе.

— А что касается твоей девушки, — продолжила Луиза, — думаю, ей очень поможет встреча с ее братом, а особенно с невесткой. Она мне говорила, что ее невестка врач и она очень верит в ее способности. Может, этой женщине действительно удастся развеять ее мысли о проклятии.

Холли. Сет ощутил слабый проблеск надежды. Если кто и сможет заставить Пенелопу разумно посмотреть на вещи, так только трезвомыслящая Холли.

И он, как Пенелопа, скрестил пальцы и загадал на свою счастливую звезду.

Глава 27

Они отдыхали на прекрасном берегу моря. И погода, и все кругом было чудесным. Пушистые белые облака плыли по голубому небу, и каждое облако было похоже на какое-нибудь животное, выступающее в цирке. Воздух был напоен ароматом сирени и казался слаще, чем в раю; нежный ветерок доносил теплое дыхание весны. Внизу простиралось море, гладкое и сверкающее, как бесконечно огромный изумруд. Вокруг них цвели цветы самых разных форм и оттенков. Кругом сидели кролики.

Сет постелил на траву дорогой персидский ковер, на котором они теперь лежали, держась за руки, и наблюдали, как очаровательный Томми носился от кролика к кролику, кормил их печеньем и прижимался розовой щечкой к пушистому меху.

Их Томми был таким веселым, любознательным мальчиком, высоким и здоровым, как его отец. Он постоянно бегал взад и вперед, всегда находился в движении, всегда что-то искал. «Настоящий егоза», — с улыбкой называла его няня.

— Посмотри, мама, — закричал он, его детский голосок дрожал от волнения. — Я нашел счастливого кролика! — Он побежал к ней, держа в руках серого кролика с розовой ленточкой.

Пенелопа поцеловала улыбающиеся губы Сета, а затем села, ее сердце наполнилось радостью, когда она раскрыла объятия навстречу бегущему мальчику. Томми бежал и бежал, его маленькие ножки быстро семенили по земле, но он не приближался. Казалось, он застыл во времени и пространстве далеко от нее.

Потом она увидела темную, ужасную, бесформенную тень, следовавшую за ним по пятам.

— Томми! — закричала она, отчаянно пытаясь подняться на ноги. Но ноги ослабели и сделались ватными, они не могли удержать ее. Снова и снова выкрикивая его имя, Пенелопа пыталась доползти до него и спасти от приближающегося к нему кошмара. Но руки, так же как и ноги, отказывались служить ей, и она упала, беспомощно цепляясь за землю. — Томми…

Тут чернота приблизилась и поглотила его, лишь отдаленное эхо его голоса слышалось еще некоторое время.

— Нет, только не это, — рыдала она. Все вокруг медленно исчезло, оставив ее одну в бесконечной пустоте. — Томми…

— Тише. Все хорошо, родная, — произнес успокаивающий голос в темноте. Что-то знакомое было в этом голосе, такое доброе и спасительное, как объятия любящего человека. Кто-то взял ее за плечи и нежно встряхнул. — Открой глаза и посмотри на меня, Пен. Давай. Пора просыпаться.

Пенелопа нехотя подчинилась. Смутно соображая после сна, она уставилась на склонившуюся над ней фигуру. Но Пенелопе не пришлось дожидаться, пока зрение прояснится, чтобы догадаться, кто это был; она везде узнает эти яркие медные волосы.

— Холли! — воскликнула она, бросаясь к ней в объятия. — Неужели это действительно ты?

— Собственной персоной, — заверила ее Холли и обняла.

— Но как… когда? — Она снова посмотрела в лицо своей невестки, не осмеливаясь поверить, что это не сон.

— Джейк получил телеграмму от Сета, тот просил нас приехать. Бармен в салоне Шекспира сказал нам, где вы находитесь.

Пенелопа с беспокойством взяла Холли за руку.

— Ты уже видела Сета?

— Бедолага. Ему ужасно не повезло, — сказала Холли. — Мы говорили с ним, как только приехали. Джейк и сейчас еще у него.

— Но ему сейчас гораздо лучше, правда? Если что-то случится с Сетом…

— Похоже, он идет на поправку, но я буду знать наверняка, как только осмотрю его. Он просил меня поговорить сначала с тобой… наедине. — Она прижала свою прохладную ладонь к щеке Пенелопы. — Он рассказал нам о ребенке. Мне очень жаль. Мне бы хотелось хоть чем-то помочь.

Пенелопа с трудом сглотнула и отодвинулась, стыдясь встречаться с сочувствующим взглядом Холли. Уставившись на серые уши плюшевого кролика, торчавшие из-под смятого одеяла, она пробормотала:

— Ты, должно быть, считаешь меня порочной.

— Порочной? — В голосе Холли прозвучало искреннее удивление. — Конечно, нет. А почему ты так думаешь?

Пенелопа опустила голову, слишком придавленная чувством вины и раскаяния.

— Потому что я убила своего сына и едва не убила Сета.

Повисло долгое молчание, затем Холли вздохнула.

— Посмотри на меня, Пенелопа. — Когда та не сразу подчинилась, Холли взяла ее за подбородок и приподняла ее голову. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Я должна быть уверена, что ты поймешь то, что я тебе скажу.

Пенелопа покорно подняла ресницы, чтобы встретиться взглядом с невесткой. Золотисто-карие глаза Холли были мягкими и теплыми, располагающими к доверию.

— В том, что случилось, нет твоей вины, — сказала она, делая упор на каждое слово. — Как бы это ни было трагично, но дети умирают от кори каждый день.

— Но это была моя вина, — настаивала Пенелопа. — Томми был слабым, болезненным. Ему нужен был постоянный медицинский уход с самого рождения. Из-за моих глупых ошибок его ни разу не осмотрел настоящий доктор, вплоть до самого конца. Но уже было слишком поздно.

— Но ты не отказывала ему в заботе, — твердо произнесла Холли. — Сет рассказал нам об этой ужасной женщине, дю Шарм.

Пенелопа снова посмотрела на кроличьи уши.

— Если бы я поступилась своей гордостью и вернулась домой в Сан-Франциско, когда поняла, что беременна, то он бы никогда не попал в руки Адель. И ничего этого не случилось бы. — Она дотянулась и провела пальцами по бархатному ушку. — Он был бы жив сегодня.

— Если бы ты вернулась домой в Сан-Франциско, чтобы родить ребенка, и я не отрицаю, что это было бы самым разумным, то он мог бы умереть от кори и там. В прошлом году в городе была страшная эпидемия этой болезни. Она унесла много ребятишек. Мы едва не потеряли нашего Рида.

Холли продолжала говорить, но все ее слова пролетали мимо ушей Пенелопы. Она вытащила из-под одеяла кролика Томми и, крепко сжав его шею, медленно подняла перед собой. Вид его вышитого крестиком носа и блестящих стеклянных глаз вернул ее в тот день, когда ее сыну исполнилось два годика. Она вспомнила, как он обрадовался игрушке, как радостно звучал его негромкий смех, и ей показалось, что она увидела его личико, отражавшееся в глубине глаз кролика. Он казался таким счастливым… таким красивым… как ангел.

— О Томми, — всхлипнула она, прижимая игрушку к груди. — Мой дорогой. Мне так жаль. Пожалуйста… прости меня. Я люблю тебя. Я не хотела убивать тебя… я…

— Ради Бога, Пен! Послушай меня! — потребовала Холли, схватив ее за плечи и сильно встряхнув. Пенелопа вырвалась и крепче прижала кролика.

— Нет, это ты послушай меня, — перебила она Холли громким шепотом. — Бог отнял моего ребенка, потому что я была эгоистичной и порочной, потому что я не заслуживаю любви. Он пытался отобрать Сета по той же самой причине.

Холли покачала головой.

— Это глупости. Бог не отбирал твоего ребенка, чтобы наказать тебя, и ты не причастна к тому, что произошло с Сетом. Он сказал, что на него напали, когда он находился за городом.

Пенелопа холодно посмотрела на нее.

— На Сета напали из-за меня. Адель наняла этих людей кастрировать, а затем убить его, потому что он любил меня. — Пенелопа невольно содрогнулась, как это бывало всякий раз, когда она представляла, что могло случиться. — Разве ты не видишь? Бог наказывает меня, забирая тех, кого я люблю. Он проклял меня.

— Нет, я не вижу, — твердо возразила Холли. — Сет жив, и никто, даже Бог не может забрать у тебя ребенка и любовь, которую ты к нему питаешь.

Ногти Пенелопы впились в спинку кролика.

— Как ты можешь говорить такое?! — истерично выкрикнула она. — Он забрал его! Томми умер! Холли нежно улыбнулась.

— Нет. Не умер. Он живет здесь, — она дотронулась до груди Пенелопы, — и он всегда будет жить в твоем сердце. Он будет жить и расти в твоих воспоминаниях.

— Эти воспоминания так мучительны… это мое наказание, — возразила она, прижимаясь щекой к кролику. — Они каждую секунду говорят мне о том, что я потеряла и почему. Они причиняют мне такую сильную боль, что я готова умереть, лишь бы избавиться от этой боли.

— Пенелопа, — прошептала Холли, обнимая ее.

Пенелопа вырвалась и села на край кровати, прижимая кролика так, словно он был ее сыном и она загораживала его от смерти. Глядя сквозь спутавшиеся волосы, она спросила:

— Ты знаешь о несчастьях Томми?

Холли кивнула.

— Сет сказал нам.

— Теперь я понимаю, что они тоже были частью моего наказания, моего проклятия, — продолжала Пенелопа.

— Проклятие не имеет ничего общего с недостатками твоего сына, — уверенно заявила Холли. — Есть вполне объяснимая причина…

— О, сначала я даже не задавалась вопросом, почему он родился не таким, как другие. Я просто любила его и заботилась о нем, — заговорила Пенелопа, совершенно не слушая свою невестку. — Потом Сет рассказал мне о своей дурной крови. — Ее глаза сузились, когда она встретила обеспокоенный взгляд Холли. — Полагаю, ты знаешь об этом? — Она дождалась, пока Холли кивнула, прежде чем продолжить. — Когда он объяснил, как это может отразиться на его потомстве, я подумала о Томми и была уверена, что его несчастья оказались следствием проклятой крови Сета. Но два дня назад миссис Вандерлин рассказала мне подлинную историю рождения Сета, и я увидела правду: не его проклятие повлияло на нашего ребенка, а мое.

— Ты не проклята! — Холли буквально закричала, чтобы Пенелопа услышала ее. — Я точно знаю, что недостатки твоего сына были вызваны родовыми травмами. Эта болезнь называется детский паралич. И единственной помощью для Томми могла быть любовь, и ты дала ему эту любовь. Тот факт, что он прожил так долго, говорит о том, какой сильной она была. Ты не проклята. Несчастья случаются с каждым. Но ведь происходят и хорошие события… даже прекрасные!.. Как появление Томми, Сета в твоей жизни. И я всегда убеждаюсь, что добро перевешивает зло примерно в сто раз.

Пенелопа лежала очень тихо, размышляя над ее словами. Конечно, Холли права. Плохое происходит с каждым, но ведь бывает и хорошее. И если бы у нее был выбор, то она скорее предпочла бы страдать, как сейчас, от боли, потеряв Томми, чем никогда не иметь возможности любить его.

— Сет любит тебя. Он страшно переживает, что не может тебя успокоить, — продолжала Холли. — Он хочет жениться на тебе, ты же знаешь.

— Сет. — Пенелопа вздохнула. — Я… я не знаю. Я люблю его, но мы так много перенесли вместе, так много печали. Я боюсь, что боль всегда будет присутствовать между нами и она омрачит наше счастье в будущем.

— Но она также может сделать ваши узы более крепкими, — заметила Холли. — Прежде чем решить, тебе следует поговорить с ним. Ему просто не терпится увидеть тебя. Когда я оставляла мужчин, Сет пытался уговорить твоего брата помочь ему выбраться из постели, чтобы он мог дойти до тебя.

— Ты права… как всегда, — призналась Пенелопа с усталой улыбкой. — Я должна поговорить с Сетом.

— Хорошо. — Холли села, безуспешно пытаясь разгладить смявшиеся светлые шелковые юбки. — Джейк тоже очень хочет увидеть тебя. И не думай, — добавила она, словно прочитав мысли Пенелопы, — он не собирается ругать тебя. Он просто хочет обнять тебя и убедиться, что с тобой все в порядке.

Поцеловав Пенелопу в лоб, она поднялась.

— Могу я передать Сету, что ты навестишь его сегодня днем?

Пенелопа кивнула и села.

Холли направилась к выходу, но остановилась, взявшись за ручку двери.

— Пен?

Пенелопа подняла голову.

— Ты не всегда будешь чувствовать себя так, как сейчас. Со временем боль утраты утихнет, уверяю тебя. Помни об этом, когда будешь разговаривать с Сетом.

— Думаю, ты довольно быстро поправишься, — услышала Пенелопа голос Холли, когда подошла к открытой двери в комнату Сета. Нервно теребя черную шелковую юбку, она замерла на пороге, залюбовавшись открывшейся перед ней картиной.

Сет, одетый в свой любимый красный бархатный халат, сидел в просторном кресле возле камина, Холли осматривала его голову, Луиза подворачивала длинные полосатые брюки на его ногах, а Джейк, прислонившись к каминной полке, посвящал Сета в подробности их последнего делового предприятия — сахарорафинадного завода.

Пенелопа некоторое время критически разглядывала своего брата, а затем опять перевела взгляд на мужчину в кресле. Как бы она ни любила брата и каким бы необыкновенно красивым он ни был, в ее глазах он не шел ни в какое сравнение с Сетом. Даже сейчас, когда Сет еще не оправился после болезни.

Сердце ее заныло при виде любимого: лицо осунулось и заострилось, загорелая кожа приобрела сероватый оттенок, как у тяжелобольного. Под его опущенными веками пролегли темные круги, на щеке и возле рта багровели синяки, оставленные Харли и его приятелями.

Холли сняла повязку, чтобы осмотреть его рану, обнажив голову, гладко выбритую с одной стороны и с торчащими, неровно остриженными волосами с другой. Извилистая линия аккуратных стежков на выбритой левой половине свидетельствовала о том, как он был близок к смерти.

У Пенелопы вырвался стон, когда она увидела этот след страданий, выпавших на его долю из-за ее глупости.

Луиза подняла голову, услышав этот звук.

— Пенелопа, проходи, милая, — сердечно пригласила она, в то время как Холли одобрительно кивнула, а Джейк громко приветствовал ее.

Сет не проронил ни слова, да в этом не было нужды. То, с какой теплотой и любовью он смотрел на нее, выражало его радость красноречивее слов.

Как только она подошла к нему, Холли приободряюще сжала плечо Сета и сказала:

— Я как раз говорила Сету, что он быстро идет на поправку. Скоро он снова будет на ногах.

Пенелопа кивнула, неожиданно ощутив неловкость. Не зная, что сказать или сделать, она остановилась возле кресла Сета и снова начала беспокойно теребить шелковую тесьму, украшавшую ее юбку, не слушая Джейка, который что-то говорил. Она чувствовала на себе оценивающие взгляды и все больше смущалась. К счастью, выручила Холли.

— О Господи! Вы только посмотрите, у меня кончилась борная кислота! — воскликнула она, помахивая в воздухе пустой зеленой бутылочкой. — Я не могу закончить обрабатывать голову Сета, пока не раздобуду еще. — Холли перевела взгляд с Сета на Пенелопу, а затем многозначительно посмотрела на своего мужа. — Джейк, дорогой, ты не сбегаешь и не купишь мне новую бутылочку?

Джейк приподнял темную бровь в ответ на ее явный намек и кивнул.

— С удовольствием.

Когда Джейк вышел, Луиза собрала разбросанные на столике остатки бинтов и спросила:

— Вы не возражаете, если я помогу вам приготовить свежую повязку, доктор Пзрриш? — Холли с готовностью кивнула, и они тоже вышли, оставив Пенелопу наедине с Сетом.

Довольно долго никто из них не осмеливался заговорить. Наконец Сет попытался пошутить:

— Я знаю, что выгляжу ужасно, милая, но ты не превратишься в камень, если посмотришь на меня.

В его словах проскальзывала такая боль, что ей захотелось обнять его и утешить, как в ту ночь, когда он плакал у нее на руках. Но именно воспоминание о той ночи и ее обещании выйти за него замуж, обещании, которое она собиралась нарушить сейчас, остановило ее.

Изобразив бодрую улыбку, она подняла глаза и посмотрела на него.

— Ты не выглядишь ужасно, — заявила она, потянувшись, чтобы погладить его остриженные волосы. — Ты всегда такой красивый.

Он вздрогнул и перехватил ее руку, не давая дотронуться до своей головы. Поцеловав ее пальцы, Сет сказал:

— Я ценю твою деликатность, но я видел себя в зеркале. Я похож на лишайную собаку. — Тут он мягко улыбнулся ей. — Мне очень не хотелось, чтобы ты видела меня таким, но я тревожился, все ли с тобой в порядке.

То, что он, избитый до полусмерти и едва не погибший, заботился прежде всего о ней, потрясло Пенелопу. Чувства вины, сожаления, грусти сразу навалились на нее, и она опустилась на колени перед ним.

— О Сет, — растерянно проговорила она. — Прости меня. Я… я все так испортила.

— Тише, принцесса, не надо, — успокоил он, наклоняясь и вытирая слезу на ее щеке. — Мы оба виноваты в том, что случилось.

Она покачала головой.

— Ты только старался защитить меня.

— А ты старалась защитить своего сына. Так что ты не можешь обвинять себя. — Он взял ее за подбородок, приподнял голову и заглянул в лицо. Его глаза были полны нежности.

— Мы оба просто делали то, что считали необходимым. Я думаю, настало время простить друг другу наши ошибки и продолжать жить дальше.

Пенелопа слабо улыбнулась.

— Твоя мать рассказала мне, что твоим отцом был Мартин Вандерлин. Так что у тебя впереди целая жизнь, которую ты можешь прожить так, как захочешь.

— Я хочу прожить ее с тобой, если ты все еще любишь меня. — В его глазах вспыхнул огонь страсти, который она так хорошо знала. — Выходи за меня, Пенелопа. Нам хорошо будет вместе, мы наполним нашу жизнь любовью и радостью. Мы сделаем все, что задумали… мы осуществим наши мечты, — с мольбой произнес Сет.

Она собралась было сказать, что все их мечты уже неосуществимы, но он не дал ей открыть рот.

— Теперь я могу предложить тебе настоящее имя, гордое имя, которое мы сможем дать нашим детям. Нет, — торопливо добавил он ласковым голосом, — не думай, эти дети никогда не заменят нам Томми. Он всегда будет самой дорогой частью нашей жизни, я обещаю. И хотя я никогда не знал его по-настоящему, надеюсь, что ты познакомишь меня с ним, будешь рассказывать о нем.

Он наклонился ближе, пока их губы не оказались совсем рядом.

— Скажи «да», милая. Скажи, что ты станешь миссис Сет Вандерлин.

Пенелопа резко отодвинулась, ее разбитое сердце разлетелось на миллион острых осколков.

— Я не могу, — прошептала она. — Прости… но я не могу выйти за тебя замуж.

Сет выглядел таким ошеломленным, словно она ударила его в живот.

— Разве ты не понимаешь, Сет? — Она в отчаянии теребила краешек его халата, ей трудно было видеть боль в его глазах. — Наша женитьба не приведет ни к чему хорошему. Хотя я люблю тебя так же, как и раньше… даже больше, но между нами слишком много боли и печали, и вместе мы не сможем обрести покой. Мы просто разрушим друг друга.

— Однажды ты решилась поставить на нашу любовь, когда все было намного хуже, — хрипло прошептал Сет. — Ты осмелилась поверить тогда, неужели ты не сможешь сделать то же самое сейчас?

Пенелопа уставилась вниз, перебирая пальцами тесьму на юбке, слезы застилали ей глаза, когда она покачала головой.

— Поверить тогда значило иметь веру в тебя. Поэтому я так охотно сделала это. Я знала, что даже если безумие попытается овладеть тобой, ты все равно найдешь способ одолеть его, чтобы остаться со мной. Но сейчас, — тут она снова покачала головой, — это означает поверить в себя. Поверить, что я смогу смотреть на тебя и не думать о Томми… не вспоминать о своих ошибках, своих горестях.

Она заставила себя посмотреть в его потухшие глаза.

— Пожалуйста, прости меня, Сет. Но я не могу поверить. У меня нет сил.

Сет со вздохом потер себе виски. Если кто и выглядел побитым жизнью, так это Сет Вандерлин.

— Возможно, со временем ты передумаешь, — прошептал он, закрыв глаза, точно ему было больно смотреть на нее. — Тебе нужно подождать несколько месяцев, прежде чем дать мне ответ.

— А если ответ не изменится?

— Я больше всего хочу сделать тебя счастливой, Пенелопа. Но если ты решишь, что моя любовь не может сделать этого, то я не буду настаивать. — Он опустил руки на колени и медленно открыл глаза. — Окажи мне любезность, давай заключим с тобой последнюю сделку. Я больше ни о чем не буду просить тебя.

Она улыбнулась, несмотря на тяжесть, сдавившую ей сердце.

— Что за сделка, мистер Тайлер… Вандерлин?

Сет слегка улыбнулся, когда она назвала его новое имя.

— Мы с матерью решили объединить пивоварню Вандерлинов с городской пивоварней. По моим подсчетам, на все это потребуется около шести месяцев. Потом я вернусь в Сан-Франциско. Если за это время твое настроение изменится, то ты попросишь меня жениться на тебе, что я немедленно сделаю. В противном случае я больше никогда не вернусь к этому разговору. — Он протянул ей руку. — Договорились?

Когда они пожимали друг другу руки после заключения сделки, Пенелопа молча вознесла молитву:

«Пожалуйста, Господи. Пожалуйста, надели меня мудростью, чтобы принять верное решение». Затем она спрятала в складках юбки левую руку и скрестила пальцы.

ОСМЕЛИВШИСЬ ПОВЕРИТЬ

Склони в тиши мне голову на грудь,

Возлюбленный мой друг,

В мечтах о завтра.

Спи, мирно спи,

Вчерашний день забудь.

Пусть солнце озарит твой тихий путь.

Пройдем с тобой, не размыкая рук,

И смех твой зазвучит червонным златом…

Пенелопа Пэрриш. «Песня снов»

Глава 28

Сан-Франциско, весна 1871 года

— Что там, Джейк? — спросила Холли, оторвавшись от своего годовалого сына Тедди, которого кормила овсяной кашей. — Надеюсь, ничего плохого не случилось?

Джейк покачал головой.

— Сет вернулся. Сегодня днем приедет к нам.

От Пенелопы не ускользнуло, как Джейк и Холли украдкой посмотрели на нее. Тень озабоченности промелькнула на лицах брата и его жены, когда она едва улыбнулась, сделав вид, что увлечена игрой в куклы с пятилетней племянницей Ариэль.

По правде говоря, она видела, как слуги вытаскивали знакомые красно-золотые чемоданы Сета из его черного с позолотой экипажа, когда проезжала накануне утром мимо его дома на Ринкон-Хилл.

Сет построил шестидесятипятикомнатный белоснежный особняк в те счастливые времена, когда они готовились к свадьбе. И теперь, по возвращении в Сан-Франциско, она каждый день проезжала мимо Дома Грез — так они прозвали свое будущее жилище. По утрам, когда улицы были еще пустынны, ее крытый фаэтон останавливался перед домом на Ринкон-Хилл, и Пенелопа фантазировала, будто она живет здесь вместе с Сетом и Томми. Она подолгу сидела, погрузившись в свои мечты, но сигналы другого экипажа возвращали ее к ужасной реальности, и она продолжала свой путь к кладбищу на Лоурел-Хилл, чтобы положить свежие цветы на могилу Томми.

Томми. Она снова улыбнулась, усаживая куклу возле тарелки Ариэль. Холли оказалась права. Теперь она чаще улыбалась, чем плакала, когда вспоминала своего нежного сынишку. Хотя она все еще ощущала пустоту, когда думала о нем, воспоминания больше не были мучительно-болезненными. Даже при виде его вещей у нее больше не возникало чувства вины.

Мысли о Сете также вызывали на лице Пенелопы улыбку. Его письма были всегда интересными и остроумными. Но верный заключенному между ними соглашению, он и строчкой не обмолвился ни о женитьбе, ни о своих чувствах. И она была бесконечно благодарна ему за это.

Теперь пришло ее время выполнить свою часть договора и ответить на его предложение. Но она все еще не знала, как поступить, несмотря на долгие месяцы размышлений.

Конечно же, она любила Сета. Иначе не ныло бы ее сердце всякий раз, как только у нее в руках оказывалась фотография, где они сидели вдвоем на цирковом слоне, и не страдала бы она каждую ночь, лежа без сна, сгорая от желания почувствовать рядом тепло его тела.

Но было ли достаточно одной любви, чтобы из их брака что-то получилось? Сможет ли любовь рассеять тот мрак, который иногда окутывал Пенелопу? Выдержит ли любовь приливы возникающей горечи? Сможет ли она всю оставшуюся жизнь смотреть на Сета и не ощущать горя и печали, которые только недавно стали утихать? Сумеет ли она не обмануть ожиданий человека, которого так любит? Ее мучило столько вопросов, на которые не было ответов, столько страхов, от которых она не могла избавиться.

Теребя краешек салфетки, она в сотый раз спрашивала себя, что ответить ему. Может, объяснить ему свое состояние и попросить еще немного времени…

Пенелопа тяжело вздохнула. Какой в этом толк?

— Он будет здесь в час, — уточнил Джейк, и его голос вывел ее из задумчивости.

Пенелопа вздохнула с облегчением. Сегодня днем она обещала подменить Альберту Филер в церковной школе для детей-инвалидов, и ее не будет дома, когда придет Сет. Это значит, что можно повременить с ответом по крайней мере еще несколько часов.

Она неторопливо расправила ленточки на кружевном чепчике куклы и, старательно избегая взглядов Джейка и Холли, сказала:

— Боюсь, я не увижусь с ним. В одиннадцать я должна быть в школе и, вероятно, не вернусь до пяти. Передайте ему привет от меня, хорошо?

— А разве не Альберта учит детишек правилам этикета и гигиене по четвергам? — нахмурившись, спросила Холли.

— Да, — тихо ответила Пенелопа, не отрывая взгляда от куклы. — Но сегодня ее муж уезжает по делам, и она хочет проводить его. Я пообещала, что в ее отсутствие помогу детям потренироваться завязывать шнурки и застегивать пуговицы.

Установилось молчание, Холли и Джейк, как ей показалось, обменялись тревожными взглядами. Потом Холли вздохнула:

— Я не вижу причины, почему мы должны делать вид, будто не знаем, что в действительности Сет хочет видеть именно тебя…

Ее перебил громкий стук ложек и детские крики.

— Рид! Росс! Сейчас же перестаньте и ешьте! — приказала Холли своим четырехлетним близнецам. Мальчики, несмотря на свою ангельскую красоту, были настоящими бесенятами.

С улыбками, способными смягчить любое сердце, близнецы взяли ложки, которыми только что дрались, и принялись послушно уплетать овсяную кашу, обмениваясь при этом хитрыми взглядами.

Мысленно поблагодарив малышей, которые выручили ее, Пенелопа положила салфетку возле тарелки с нетронутым завтраком и, извинившись, поторопилась выйти. Слова Холли лишь заставляли Пенелопу острее чувствовать свою вину перед Сетом. Она уже прошла половину комнаты, когда ее остановил голос брата:

— Он любит тебя, Пенелопа, но он не может ждать вечно.

Не поворачиваясь, Пенелопа кивнула и вышла.

Через полчаса она уже направлялась на кладбище. В первый раз со времени возвращения в Сан-Франциско она объехала стороной особняк Сета, чтобы, не дай Бог, не встретиться с ним.

Она приехала на кладбище, когда утренний туман только поднялся. Зеленая долина, где лежал Томми, была засажена вечнозелеными деревьями и кустами цветущей сирени и напоминала маленький кусочек рая на земле. Справа раскинулся красивый город, казавшийся этим утром таинственным в белой дымке. Слева был океан, бесконечная, изменчивая зеленовато-синяя водная гладь. Певчие птички, сидевшие на ветвях деревьев, распевали свои чудесные песни.

Кто-то (Пенелопа была уверена, что это Сет) положил огромный букет из лилий, роз и ирисов к ногам белого мраморного ангела на могиле Томми, снова напомнив ей, что она должна принять какое-то решение. Положив розовые розы рядом с кроликом, которого ангел держал в руках, Пенелопа прошептала:

— О Томми. Что мне делать? Я так люблю его, что не могу представить свою жизнь без него. Но я боюсь выйти за него замуж.

Охваченная противоречивыми чувствами, она опустилась на колени перед ангелом и начала раскладывать розы. Пока она покрывала цветами маленькую могилу, тихонько напевая колыбельную, стоявший рядом куст зашевелился. Оттуда выбрался большой серый кролик с тремя малышами. В то время как мать и два ее крольчонка мирно питались травой в нескольких метрах от нее, третий зверек отважно подобрался к ангелу, его носик быстро двигался, когда он смотрел на цветы Сета.

Пенелопа замерла и затаила дыхание, боясь спугнуть его. Как Томми понравился бы этот крольчонок! Она улыбнулась, удивительный покой воцарился в ее душе, когда она смотрела, как маленький зверек присел и стянул из букета понравившуюся ему зелень. Да, Томми очень нравились кролики. Пенелопа почувствовала его радость так, словно он сидел у нее на коленях и смеялся от удовольствия. Как и предсказывала Холли, он жил в ее сердце.

Пенелопа улыбалась, когда приехала в школу, ее улыбка стала еще веселее, как только она поздоровалась со своим классом. Все ее одиннадцать учеников от четырех до шестнадцати лет были детьми, которых не принимали в другие школы. Эти дети были такие же, как Томми, и больше других нуждались в любви и заботе. Они возродили в ней интерес к жизни, наполнили ее существование смыслом, и Пенелопа обожала каждого из них.

Все дни, которые она проводила со «своими детьми», обычно разучивая с ними простые песенки и читая им сказки, приносили ей большое удовольствие. Снова и снова поправляла она неуклюжие, а у некоторых скрюченные, как у Томми, пальчики, хвалила за каждую, удачную и неудачную, попытку застегнуть пуговицу, завязать шнурки.

Пенелопа уже в девятый раз показывала восьмилетней Хетти Лоуренс, как просунуть пуговицу в отверстие, когда тринадцатилетний Эммет Локвуд издал странный смешок и громко захлопал в ладоши.

— Посмотри, мисс Пэрриш, — произнес он, радостно указывая на свои правильно зашнурованные ботинки и застегнутый жакет.

— Хорошо сделано, Эммет! Прекрасно! — воскликнула она так, словно он освоил основы математики, и, обняв его худенькие плечи, объявила: — В качестве награды ты выбираешь, в какую игру мы будем играть дальше.

Он улыбнулся и покачал головой:

— Не надо игру. Ты пой.

Остальные дети согласно закивали головами, некоторые захлопали в ладоши и подхватили:

— Пой! Пой!

Пенелопа радостно заулыбалась. Нигде она не встречала столь отзывчивой публики, которая доставляла ей такое наслаждение, как эти дети.

— Ну хорошо, тогда слушайте эту песню, — согласилась она, села на пол, скрестив ноги, совершенно не думая о том, что ее черная шелковая юбка помнется.

После минутного раздумья она первый раз после смерти Томми запела свою «Песню снов». Когда она пела, ее мягкий голос переполнился нежностью, она видела образ Томми в каждом восторженном детском личике. Впервые за долгое время на душе у нее было спокойно, она закрыла глаза, и ее сердце тоже пело. Дети были совершенно очарованы и сидели не шевелясь.

Некоторое время после того, как затихла последняя нота, стояла полная тишина. Затем кто-то начал аплодировать. Через мгновение к нему присоединились другие, а потом раздалось: «Ура! Ура!»

Открыв глаза, Пенелопа увидела пару роскошных коричневых ботинок. Она подняла глаза выше и стала скользить взглядом по крепким ногам в золотисто-оливковых брюках, дальше по золотому шелковому жилету, наполовину скрытому под темно-оливковым сюртуком, отделанным светлой тесьмой. Еще выше ее взгляд встретился с парой сияющих светло-карих глаз.

— Сет! — воскликнула Пенелопа, поднимаясь на ноги и протягивая ему руку. — Как я рада видеть тебя!

Сет снял шляпу, на его губах заиграла улыбка, он шагнул в круг детей и сжал ее протянутую руку. Пенелопа так искренне обрадовалась встрече с Сетом, что сама себе удивилась. Она ожидала почувствовать боль, глубокую печаль, от которой страдала в первые, самые страшные недели после смерти Томми. Но ее наполняла только радость.

— Я знаю, мне не следовало мешать твоим занятиям, но я не мог больше ждать, — прошептал он, наклоняясь и целуя ее ладонь.

Она улыбнулась, глядя на голову, склонившуюся над ее рукой, голову, покрытую теперь густыми, блестящими волосами. Они стали более волнистыми и потемнели, напоминая золотой свадебный браслет ее прабабушки, а не спелую пшеницу, как раньше. Это были самые красивые волосы, какие она когда-либо встречала, и Пенелопа сказала ему об этом.

Он хмыкнул, выпрямляясь.

— Может быть, так лучше, хотя мне странно видеть себя таким обыкновенным. — Сет снова хмыкнул. — Но я перестал морщиться, когда смотрюсь в зеркало.

— Ты никогда не станешь обыкновенным, независимо от прически — пошутила она.

Их глаза встретились, в его взгляде промелькнул огонь желания, проскальзывавший и в ее мечтах в последнее время.

— Раньше ты говорила, что тебе нравится моя неординарность, — горячо прошептал он.

Пенелопа хотела сказать, что ей и сейчас это нравится, что она любит его за гордый, независимый характер. Но она не смогла выдавить из себя ни слова. Ей не хотелось подавать ему надежду на будущее, она не была уверена, что их судьбы когда-нибудь соединятся.

Возненавидев себя за собственную трусость, она отвела взгляд в сторону.

— А как твоя мать? — спросила она, украдкой бросив на него взгляд из-под густых ресниц.

Сет всегда умел держать себя в руках, он продолжал улыбаться. И если бы она не знала его слишком хорошо, то никогда бы не догадалась, как глубоко ранил его этот тонкий отказ. Стоило ей заглянуть в его выразительные глаза, как она увидела его страдания и возненавидела свои страхи.

— Мать очень занята работой на объединившихся пивоварнях и наслаждается каждым мгновением своей беспокойной жизни, — ответил он, отпустив ее руку и спрятав свою в карман сюртука. — Вместо нежности и теплоты в его голосе зазвучала холодная вежливость, как у незнакомца, ведущего учтивую светскую беседу. — Как раз сейчас мы задумали превратить салон Шекспира в респектабельное заведение, куда мужчины могли бы пригласить своих жен и любимых потанцевать. Видела бы ты лицо Монти, когда я сказал ему, что теперь в своем баре он будет продавать мороженое и лимонад.

Пенелопа невольно улыбнулась, живо представив себе негодование бармена.

— Эффи упоминала о твоих планах в последнем письме. Она также написала, что ты попросил ее и Берта выступать с шутками и пародиями в перерывах между оркестром. Никому из актеров не пришлось искать новое место, после того как компания распалась, и все они ужасно благодарны тебе за твое предложение.

Он пожал плечами.

— Это самое малое, что я мог сделать, ведь они свидетельствовали против Адель от твоего имени.

— Адель. — Пенелопа вздохнула. Ее еще преследовали кошмары, связанные с этой страшной женщиной. — Сэм и Минерва писали, что ее перевезли в Бостон, где состоится суд. Ее обвиняют в трех убийствах и двадцати двух случаях вымогательства. Кажется, за последние двадцать лет она шантажировала чуть ли не каждую семью на Бикон-Хилл, и всем не терпится узнать, когда ей вынесут приговор.

Она прикоснулась к его руке и нежно сжала ее.

— Они так расхваливали тебя. Ты вложил деньги в выборную кампанию их сына, оказал ему поддержку, и Александр Сколфилд станет следующим мэром Бостона.

— Мистер! — раздался детский голос. Это Эммет дергал его за рукав. — Смотри! — Эммет с удовольствием показал на свои ботинки и пальто.

Сет вопросительно посмотрел на Пенелопу, которая пояснила:

— Эммет сегодня впервые сам застегнул пуговицы и завязал шнурки. Мы все очень гордимся им.

— Правда? — Сет с серьезным лицом наклонился к мальчику. — Прекрасная работа, Эммет. Хорошо сделано. Я и сам не смог бы сделать лучше.

Мальчик засиял от гордости, особенно когда Сет протянул ему руку, которую он пожал так, как его учила Альберта Филер.

Прошло полчаса, и Сет познакомился со всеми воспитанниками Пенелопы. Дети были совершенно очарованы им, так же как и Пенелопа. Глядя, как он разговаривал и наслаждался общением с детьми, на которых большинство светских мужчин даже не взглянули бы, Пенелопа вновь поняла, какой он действительно необыкновенный человек.

— У вас замечательные ученики, мисс Пэрриш. Вы должны гордиться ими, — сказал Сет.

От Пенелопы не ускользнуло, как лица ребятишек засияли от гордости при этих словах. Улыбнувшись от радости за них, она сказала:

— Нам будет всегда приятно видеть вас. Может, когда-нибудь вы найдете возможность позаниматься с нашими мальчиками. Наши дети учатся в основном на примерах, а у мальчиков почти нет мужских примеров для подражания. Особенно таких превосходных, как вы.

Уголки губ Сета изогнулись в полуулыбке.

— Значит, я превосходный образец, да? — Он снова сунул руку в карман и что-то начал вертеть там. — Я был бы рад помочь, если бы оставался в городе, но я решил уехать в Денвер первым утренним поездом.

Сердце Пенелопы болезненно сжалось от этой новости.

— Так скоро? Но ты только что приехал.

Он пожал плечами.

— У меня нет причины оставаться тут дольше. Твой брат займется ведением всех моих дел в Сан-Франциско, так что меня здесь больше ничто не держит.

— А что с… твоим домом? — Она едва не выпалила «с нашим Домом Грез», но вовремя остановилась. Это не был их дом, и он никогда им не станет, если она не отважится поверить в их любовь и не попросит его жениться на ней.

Его рука, которую он держал в кармане, резко дернулась.

— Я думаю продать его. Теперь я вижу, что он никогда не станет домом, о котором я мечтал…

— Сет, — растерянно прошептала она, с сожалением глядя на него, когда он взял ее руку. — Я пыталась поверить… я хочу… но… — Она беспомощно покачала головой.

— Не надо, — ответил он. — Я обещал терпеливо ждать твоего решения, и ты не должна ничего объяснять. Однако, чтобы тебе было легче, ты должна знать только одно: я не обижаюсь за твой отказ, и ты всегда можешь считать меня своим другом. — Торжественное выражение его лица смягчилось, когда он прикоснулся к ее щеке. — Будь счастлива, милая принцесса. Это все, о чем я тебя прошу. Просто будь счастлива.

Он поцеловал ее в лоб, повернулся и направился к двери.

Все ее существо отчаянно запротестовало, когда она смотрела ему вслед. Ведь Сет Вандерлин был ее надеждой, страстью, счастьем, душой. И неужели она так просто позволит ему уйти? Ей нужно сказать только два слова, и он останется навсегда.

«Сет!» Хотя Пенелопа была уверена, что ничего не произнесла, к ее удивлению, он обернулся.

— Я… — Она шагнула вперед, губы у нее беззвучно шевелились, словно охватившие ее чувства мешали заговорить.

Он выпрямился, спрятав руку в карман, его глаза горели страстью.

— Да, Пенелопа?

— Я… я… верю, — наконец выговорила она. — О Сет! Я люблю тебя! — Она пробежала через комнату, схватила обеими руками его руку и умоляюще попросила: — Женись на мне! Я вышла бы за тебя прямо в эту секунду, если бы здесь был священник! — Она обняла его за шею, и их губы слились в поцелуе.

Он поцеловал ее со страстью, которая не оставляла никаких сомнений в его любви. Они так были захвачены своими чувствами, что стояли бы очень долго, если бы вокруг не раздались громкие радостные возгласы детей.

Оторвавшись от ее губ, Сет улыбнулся смеющимся детям.

— Мы поженимся сегодня же вечером, если ты не возражаешь.

— Возражаю? Я настаиваю! — Она взяла его под руку, словно показывая, как торопится стать миссис Сет Вандерлин. Случайно ее взгляд натолкнулся на что-то, торчавшее из-под обшлага его рукава.

Это была ленточка, обтрепанная и помятая.

— Моя ленточка-талисман! — воскликнула Пенелопа, вытаскивая ее и с удивлением разглядывая. — Где ты ее нашел?

Сет расплылся в улыбке.

— Она была в кармане моего вечернего костюма. Я все эти месяцы носил ее с собой, теребил ее, скрестив пальцы, загадывая на свою счастливую звезду и умоляя госпожу удачу соединить нас.

— Я же говорила тебе, что она приносит счастье, — со смехом заявила Пенелопа и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его губы. — Нам нужно было только верить в это.

Оглавление

ОТРЕКАЯСЬ ОТ ЛЮБВИ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

ПАУТИНА ХИТРОСПЛЕТЕНИЙ

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

ПОКОРИСЬ, МОЕ СЕРДЦЕ

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

ОСМЕЛИВШИСЬ ПОВЕРИТЬ

  Глава 28

Реклама на сайте