«До конца своих дней»

Барбара Бенедикт До конца своих дней

Часть Первая

Глава 1

Еще чуть-чуть.

В ноздри Гиневры Элизабет Маклауд ударил запах морской воды, и она впервые за много дней улыбнулась. Еще несколько шагов вверх, и она будет на палубе. Подняться по крутым трапам наверх из своей дешевой каюты прямо над трюмом, да еще с саквояжем в руках было нелегко, но после пяти лет жизни в Бостоне и нескольких недель на пароходе Гинни твердо решила не пропустить минуты, когда они войдут в устье Миссисипи и на горизонте покажется Новый Орлеан.

Она уже почти дома.

При мысли о возвращении в отцовский дом у нее радостно замирало сердце, и она дала себе твердый зарок больше никогда оттуда не уезжать. Чего бы это ей ни стоило, даже если придется собрать все свое упрямство и непокорность или даже закатить сцену, которые так сердили маму, Гинни все равно докажет им, что Розленд не просто ее дом. Это ее мечта, ее Камелот[1], где она собирается остаться навсегда.

Полная радостного предвкушения, она полной грудью вдохнула воздух и ступила на палубу. Но берега не было видно – его заволокло густым влажным туманом. Кое-где туман завихрился, прохладный утренний бриз, видимо, пытался его разогнать, но это у него не получалось. Зато он сумел сдуть набок шляпку Гинни и разлохматить ее старательно причесанные кудри.

Она огорченно поставила на палубу саквояж и принялась приводить волосы в порядок. Она потратила на них столько времени, чтобы сойти с корабля в самом лучшем виде! Неизвестно, кто придет ее встречать, но Гинни надеялась, больше того, молила Бога, чтобы папа прислал Ланса.

При мысли о красавце соседе у нее забилось сердце. Ланс и Розленд в ее воспоминаниях были неразделимы. Ей казалось, что Ланс был в ее жизни всегда – сначала как прелестный мальчик, ее рыцарь и защитник, потом как красавец – юноша, поклявшийся ей в вечной любви.

Гинни наклонилась, чтобы поднять саквояж. На губах ее играла полуулыбка. Какие это были счастливые дни! Она с Лансом и другими детьми окрестных плантаторов тогда играли в двор короля Артура. Это был их особый мир. Белокурая Гинни, естественно, была королевой Гиневрой. Другие роли она распределяла сама в зависимости от настроения, но Ланс всегда был сэром Ланцелотом, знаменитым рыцарем Круглого стола. Когда надо было выиграть битву, убить дракона или победить недруга, ей было достаточно только взглянуть на своего верного рыцаря.

Остался ли Ланс ей верен? Гинни подошла к парапету. Столько всего случилось за эти пять лет, столько всего изменилось – может быть, она и его потеряла? Столько сомнений, столько вопросов, на которые она не знает ответа... Если бы волшебник Мерлин[2] приоткрыл завесу над ее будущим! Пока оно скрыто в таком же густом тумане, как тот, что лежит над морем.

Гинни стояла у парапета, плохо себе представляя, сколько еще осталось до берега. В тумане вдруг возникла призрачная тень стройной мачты, но так быстро исчезла, что, может быть, она просто привиделась Гинни. Все звуки были не похожи на обычные – даже крик чайки и плеск воды о борт корабля. Запахи тоже казались незнакомыми. Ей представилось – у Гинни было богатое воображение, – что она пляшет одна в лодке по воле волн и сейчас приближается к какому-то незнакомому, чужому берегу.

Я в доброй старой Англии, с улыбкой подумала она, вспомнив, как они, бывало, утром играли в таком же тумане, воображая, что в нем скрывается замок короля Артура. Заколдованная страна, страна, где осуществляются мечты, – так они называли свое воображаемое королевство. В те далекие годы Гинни стоило только закрыть глаза, и она оказывалась в этом волшебном мире.

– Лодка, отвези меня в Камелот, – прошептала она.

И вдруг как по мановению волшебной палочки Мерлина налетел порыв ветра и вихрем закружился вокруг нее. Гинни схватилась за шляпку. В облаках на секунду проглянуло солнце, проступила линия побережья, и наконец она увидела вдали поднимающийся из тумана город.

Унесенная мечтами в сказочный мир, Гинни вообразила, что перед ней предстанет средневековый английский город с башнями и крепостными стенами, и реальность разочаровала ее. Нет, это был не Камелот. Это был европейского облика город с красивыми зданиями и решетками из узорного чугуна. И тут Гинни поняла, как она соскучилась по Новому Орлеану. На авеню Святого Карла она впервые была представлена на балу, на Кенел-стрит они пели и танцевали во время карнавала Марди-Грас, а под дубами в Сити-парке ей сделали первое в ее жизни предложение.

Гинни вспомнила тот счастливый день, и у нее кольнуло на сердце. Как радостно она бежала домой рассказать родителям эту замечательную новость, ни на минуту не предполагая, что они воспрепятствуют осуществлению ее сокровенной мечты. Она же была их драгоценным ребенком, и ей никогда ни в чем не было отказа.

Но они не согласились на ее брак с Лансом, и через несколько часов волшебная сказка превратилась в кошмар. Как могло случиться, что все ее надежды и мечты кончились таким горем?

Гинни вдруг осознала, что мертвой хваткой держится за перила, и выпустила их, чтобы пригладить дорожное платье. Ничего, решительно сказала она себе. Что было, то прошло. Лучше все это забыть.

– А, вот ты где, Принцесса!

Гинни отнюдь не обрадовалась, услышав громкий голос Элеоноры Тиббс, своей соседки по каюте, которую она не предполагала с кем-нибудь делить. Высокая грузная женщина с седыми волосами и одетая тоже во все серое, Элеонора была похожа на дредноут, прокладывающий путь среди людских волн по направлению к Гинни. Девушка торопливо посмотрела направо и налево – нельзя ли сбежать?

– Подожди! – гаркнула миссис Тиббс, хватая ее за руку. – Нам надо выяснить отношения. По-моему, ты все еще на нас дуешься, Принцесса.

Гинни ненавидела это прозвище, которое благодаря миссис Тиббс прилипло к ней на пароходе.

Теперь с большим запозданием Гинни поняла, что в тот первый день, когда пароход вышел в рейс, ей не следовало требовать свежее постельное белье, но она была в шоке, увидев, какую маленькую ей отвели каюту. Она провела детство на плантации отца, а последние пять лет жила в особняке тети Агаты на Бикон-Хилл в Бостоне и привыкла пользоваться всеми благами жизни. Откуда ей было знать, что на пароходе никогда не меняют белье и что свежее белье, как и свежая еда, считается на нем неслыханной роскошью.

Возможно, она тогда слишком уж расшумелась, но кто бы на ее месте не поднял шум? Она привыкла, что ей полагаются определенные удобства, а на этом пароходе их и в помине не было. Так что нечего было капитану и всей команде насмехаться над ее требованиями, а пассажирам прозывать ее «Принцессой».

– Меня зовут Гиневра Элизабет, – в сотый раз сказала она миссис Тиббс. – И, пожалуйста, дайте мне спокойно полюбоваться Новым Орлеаном.

– Много ты в этом тумане увидишь! И у меня к тебе разговор на две минуты. Надо же нам договориться о Лиле Сэмпсон.

Гинни сердито вспыхнула. Тетя Агата наняла робкую Лилу Сэмпсон в Бостоне ей в горничные, но миссис Тиббс с самого начала стала пользоваться ее услугами. В течение всего плавания Гинни приходилось без конца напоминать своей соседке по каюте, что Лила – ее горничная, однако этим утром миссис Тиббс заявила, что Лила после высадки на берег поступит в услужение к ней, Элеоноре Тиббс.

– Не вижу, о чем тут договариваться, – проговорила Гинни, стараясь не выдать обиды. Ее не очень удивила бесцеремонность миссис Тиббс, но измена Лилы ранила ее до глубины души. Что же это ее все покидают?

– Как будто ты не сможешь найти себе другую горничную, – продолжала миссис Тиббс, притворившись, что не слышала слов Гинни. – И я могу тебе в этом помочь. Я вовсе не хочу оставлять тебя одну, когда тебя и так ждут тяжелые испытания.

– Честное слово, миссис Тиббс, я не могу понять, почему вы упорно твердите о каких-то испытаниях. Я вам тысячу раз говорила, что никакие испытания меня не ждут.

– У тебя скверная привычка, Принцесса, видеть только то, что тебе хочется, – сказала миссис Тиббс, нахмурив седые брови над пронзительными серыми глазами. – От реальности не уйдешь, притворившись, что ее нет.

– Реальности? – высокомерным тоном сказала Гинни. – А что вы, собственно, знаете про мою жизнь?

– Я знаю то, что видят мои глаза. Ты не плыла бы на этой старой посудине в каюте третьего класса, если бы у тебя все было хорошо.

– При чем здесь это? В сезон посадки тростника папе дыхнуть некогда. Он считает, билет на пароход куплен – и ладно, а все остальное не заслуживает внимания. Видимо, он просто не понял, что купил билет на такое захудалое суденышко, – сказала Гинни, презрительно, окинув взглядом заполненную пассажирами палубу.

Миссис Тиббс посмотрела на нее с жалостью.

– Тогда зачем же он велел тебе возвращаться домой и выходить замуж?

Гинни не хотела вдумываться в этот вопрос. Господи, зачем только она рассказала соседке про папино письмо?

– Если бы вашей единственной дочери было бы двадцать два года, – отрезала она, – вам тоже хотелось бы, чтобы у вас в доме скорей начали бегать внуки.

Так истолковала приказ отца добрая тетя Агата. Но Гинни, помня, как они расстались с отцом пять лет назад, подозревала, что ему меньше всего хочется видеть у себя в доме ее детей.

– Может быть, и так, – с недоверчивой улыбкой проговорила миссис Тиббс. – И все равно я беспокоюсь за тебя. Пожалуйста, разреши мне найти тебе новую служанку.

– У меня была прекрасная служанка, миссис Тиббс. Не надо было ее переманивать!

Миссис Тиббс воззрилась на Гинни с искренним удивлением.

– Кто ее переманивал? Она сама попросилась ко мне на службу.

– Вот как? И чем вы ее подкупили?

– Мне не было нужды ее подкупать. Если бы ты перестала судить о людях по их внешности, ты бы поняла, что нам с Лилой было суждено подружиться. В человеке вовсе не самое главное одежда и выговор, Принцесса. Попробуй это запомнить.

Гинни вспыхнула от негодования, и эта... эта особа еще смеет указывать, что ей надо помнить!

– Мне и так ясно, что вы обо всем договорились у меня за спиной. Так, может, не будем устраивать перебранку на людях? У меня нет желания воевать с вами из-за какой-то служанки.

– Вот этим мы и отличаемся друг от друга. Разве ты не знаешь, детка, что за все хорошее в жизни приходится воевать?

С этим Гинни, может быть, раньше и согласилась бы – когда она была молода и лишена принципов, до того, как мама...

– Настоящие леди не устраивают сцен, – назидательно сказала она.

Миссис Тиббс покачала головой.

– Такой леди, как ты, сцен устраивать не приходится. Когда случается какая-нибудь беда, она просто убегает, а бороться предоставляет другим. Но предупреждаю тебя, нельзя всю жизнь полагаться на других, Принцесса. Будешь убегать от трудностей – в конце концов убежишь от самой себя.

– Никуда я не убегаю... – Гинни умолкла на полуслове, стоит ли препираться с этой женщиной? – Извините, – сказала она, решительно отводя взгляд. – Но я хотела бы быть одна, когда покажется мой родной город.

Гинни услышала, как миссис Тиббс с сожалением вздохнула.

– Фантазии, конечно, замечательная вещь, девочка, но нельзя позволять им заслонять действительность. Смотри, как бы мечты не заставили тебя совершить ту же ошибку, что и твою тезку. Вспомни, что Гиневра выбрала себе неподходящего мужа, и в результате Камелот был разрушен.

Миссис Тиббс заковыляла, переваливаясь, как утка, а Гинни с трудом удержалась от того, чтобы не высунуть ей вслед язык. Нет, леди не должна гримасничать, как рассерженный ребенок. Да к тому же именно язык, который Гинни не сумела вовремя попридержать, дал миссис Тиббс оружие против нее. В одну из долгих ночей, лежа без сна в темноте, Гинни поддалась минутной слабости и рассказала миссис Тиббс о своих мечтах и фантазиях. А эта не отличающаяся тактом женщина теперь использует ее откровенность против нее же.

Да что она знает? Гинни никуда и ни от чего не убегает. Она осознала свои прошлые ошибки и сполна их искупила. Да, она полностью загладила свою вину, разве она не стала воспитанной леди, такой, какой могла бы гордиться мама? Она приняла свое место в мире, правила, которыми должна руководствоваться леди, ожидания, которым она должна соответствовать. Да что там, когда она уезжала из Бостона, тетя Агата заявила, что о более воспитанной и благонравной племяннице она не могла и мечтать.

Эта оценка породила в душе Гинни надежду, что и папа будет ею доволен. Когда Джон Маклауд увидит, что из нее получилась настоящая леди, что она смирила свою вспыльчивость и несдержанность, он забудет прошлое, обнимет ее и назовет своей маленькой принцессой.

Поэтому Гинни и сняла с шеи мамин медальон и спрятала его в саквояж. Она всегда носила этот медальон – единственное, что еще связывало ее с мамой, – но встреча с отцом после пятилетней разлуки и так будет не простым делом, и она не хотела напоминать ему о той, которую они потеряли.

Гинни, хмурясь, вспомнила его письмо. Оно тоже лежало в саквояже. Все в порядке, твердила она себе, но внутренний голос, похожий на голос миссис Тиббс, нашептывал ей, почему это папа вдруг решил, что она должна выйти замуж? И почему письмо от его имени написала Эдита-Энн?

Гинни старалась подружиться с двоюродной сестрой, но с того дня, как в их доме поселились дядя Джервис с дочерью, все изменилось к худшему. По мнению Гинни, ее родители придавали слишком большое значение манерам Эдиты-Энн и чересчур уж старались укротить своего сорванца Гинни. Сколько раз Аманда Маклауд говорила дочери: «Посмотри, какие прекрасные манеры у Эдиты-Энн, как она умеет себя вести». И хотя она ни разу не сказала вслух: «Ну почему ты не можешь быть такой, как она?» – Гинни не сомневалась, что она так думала.

И никто не замечал, какая Эдита-Энн притворщица и лицемерка и как она злорадствует, когда Гинни наказывают за какой-нибудь проступок. Неужели кузина сама сочинила письмо от имени папы? Нестерпимо думать, что он разрешает ей вмешиваться в свои личные дела. Она вполне способна подать отцу мысль, что замужество укротит Гинни, а потом предложить какого-нибудь омерзительного типа в качестве мужа.

И уж, конечно, не Ланса, со вздохом подумала Гинни. Ланс Бафорд-старший, отец Ланса, был неисправимым картежником и не оставил сыну в наследство практически ничего, кроме своего шарма. Что с того, что лихой красавец Ланс заставляет трепетать девичьи сердца, – папа никогда не отдаст единственную дочь за нищего.

Тогда за кого же? Одного из братьев Самнеров? И Роберт и Дру хороши собой, а их дом почти так же великолепен, как Розленд. А может быть, стоит подумать о Бо Аллентоне, который ухаживал за всеми девушками подряд? Он страшно нравился Эдите-Энн. Чего она только не придумывала, чтобы обратить на себя его внимание! Вот и поделом ей будет, если ее драгоценного Бо уведут у нее из-под самого носа.

Но Гинни не хотела замуж ни за Бо, ни за Самнеров. Если ей не разрешат выйти замуж за Ланса, она вообще ни за кого не пойдет. Он был ее Ланцелотом, ее героем, и у нее в жизни остались только две привязанности – Розленд и Ланс. Разве он не поклялся тогда под дубами пять лет назад, что, даже если ее все покинут, он будет по-прежнему ей верен и предан до конца своих дней.

Господи, хоть бы он не забыл эту клятву! Стиснув руки, Гинни вглядывалась в толпу, заполнившую пристань, выискивая его красивую золотистую голову. Она оправила свое зеленое дорожное платье и еще раз пожалела, что не может предстать перед ним в более привлекательном наряде. Но два других платья, которые лежали у нее в саквояже, так сильно измялись, что их надо сначала погладить и подкрахмалить; кроме того, они надеваются на вошедшие в моду фижмы. В общем, кроме этого платья, Гинни надеть было нечего. Остальной ее гардероб помещался в сундуках, которые лежали в багажном трюме. Если к тому же учесть, что Лила сбежала от нее к миссис Тиббс, остается только радоваться, что она хоть во что-то одета.

У Гинни заныло сердце от желания поскорее оказаться дома. Закрыв глаза, она представила себе, как приезжает в Розленд и бесчисленные папины рабы бросаются выполнять каждое ее желание. У нее будет все – свежевыглаженные платья, чистое белье, фрукты и овощи прямо с грядки.

– Вот что я еще хотела тебе сказать, Принцесса. Гинни вздрогнула и открыла глаза. Оказывается, пароход уже причалил. Перед ней стояла постылая миссис Тиббс.

– Я хочу оставить тебе свою визитную карточку. Гинни смотрела на карточку с отвращением. Неужели эта особа воображает, что Гинни захочет продолжить их знакомство? Должна же она понимать, что они принадлежат к совершенно разным кругам общества! Но миссис Тиббс этого, видимо, не понимала.

– Тут адрес моего дома в Новом Орлеане, – продолжала она, помахивая карточкой у Гинни перед носом. – Если тебе понадобится помощь, в любое время приезжай ко мне.

«Вот уж чего никогда не будет, – подумала Гинни. – И вовсе она не хочет мне помочь, а надеется с моей помощью пробраться в высшее общество». Гинни собралась ответить резким отказом, но тут миссис Тиббс, к ее удивлению, ласково взяла ее за руку.

– Я знаю, что мы с тобой не очень ладили, – мягко сказала она, – но меня беспокоит твоя судьба. У меня неплохое состояние и хорошие связи. Если тебе будет нужен друг, пожалуйста, не стесняйся ко мне обратиться.

Она сунула карточку в руку Гинни, и та, потеряв дар речи от изумления, ее взяла. Миссис Тиббс махнула рукой Лиле, которая сторожила ее багаж, и заговорила своим обычным командирским тоном:

– Пошли с нами. Нас ждет карета, и кучер подвезет тебя, куда тебе нужно.

Гинни покачала головой.

– Большое спасибо, но меня встретят. – Разозлившись на недоверчиво поднятые брови миссис Тиббс, Гинни принялась расцвечивать это заявление. – Меня встретит жених. Наверно, стоит прямо у сходен.

– Смотри не потеряй мою карточку, – тихо сказала миссис Тиббс и пожала ей руку. – Глядишь, понадобится.

И миссис Тиббс поковыляла к Лиле и своему багажу. Какая кошмарная тетка, подумала Гинни, глядя, как она пробивается через толпу пассажиров. Кто-кто, а миссис Тиббс первая сойдет с корабля, и горе тому, кто попытается ей помешать!

Гинни сунула ненужную ей визитную карточку в саквояж и тут же пожалела, что отказалась от помощи миссис Тиббс, – туго набитый саквояж был отнюдь не легкий. Наверно, надо было хотя бы спуститься вместе с миссис Тиббс на причал. Что подумают люди, увидев даму, которой приходится нести собственный багаж?

Гинни посмотрела вслед миссис Тиббс, собираясь ее окликнуть, но они с Лилой уже спустились на берег и шли к ожидавшей их карете. Гинни ничего не оставалось, как взять саквояж и направиться к сходням. Но там пассажиры уже образовали очередь, и ей пришлось долго ждать. Она стояла на жарком солнце, саквояж становился все тяжелее, и Гинни пожалела о рассеявшемся тумане. Когда она наконец спустилась на причал, там никто ее не ждал. Она сделала несколько неуверенных шагов, но к ней никто не подошел. И тут ещё она увидела, как миссис Тиббс и Лила уезжают в красивой карете. «Ну и пусть», – сказала про себя Гинни, но ей становилось не по себе, пассажиры разыскивали свои кареты и разъезжались, а она все ждала.

Вокруг не было ни одного знакомого лица, и у нее возникло ужасное подозрение: вдруг папа – не без содействия Эдиты-Энн – забыл за ней послать?

Гинни стало страшно. У нее не было денег, и ей никогда раньше не приходилось самой заботиться о себе в пути. В городе, без сомнения, есть друзья, которые ей помогут, но она не представляла себе, как до них добраться. Кто-то всегда все устраивал, а она только садилась в поданный экипаж.

Но и здесь оставаться было нельзя. Толпа быстро редела, и стали заметны подозрительные личности, которые всегда крутятся в порту. Мимо проходили кричаще одетые мужчины, в глазах которых при виде ее появлялся хищный блеск. В дверях окружающих домов стояли толстые женщины и глядели на нее с презрительной ухмылкой. «Тебе тут нечего делать!» – казалось, говорили их взгляды, и Гинни была вполне с ними согласна.

Она еще раз оглядела причал, уверяя себя, что за ней обязательно приедут, разве она не заявила миссис Тиббс, что ее жених будет ждать ее у сходен? Господи, где же он? Ну пусть хоть кто-нибудь за ней приедет! Она согласна выйти замуж за первого, кто сейчас придет ей на помощь.

– О Мерлин, – прошептала она, испуганно озираясь, – взмахни еще раз своей волшебной палочкой, и пусть появится мой верный рыцарь.

Поначалу она увидела только пристальный взгляд темных глаз. В них было что-то знакомое, хотя Гинни не могла себе представить, где она видела этого Человека. Девушек ее круга тщательно оберегали, им было разрешено общаться только со сливками общества, а мужчина, который мог так нагло и пристально смотреть на незнакомую девушку, явно не был джентльменом.

Он стоял, опершись о дверной косяк одного из весьма неприглядных портовых заведений, и не спускал с нее глаз. Хотя Гинни знала, что ей следует его игнорировать, она тоже смотрела на него. Он был высокого роста и возмутительно красив. Правильные мужественные черты лица и блестящие черные волосы делали его похожим на « пирата, о котором тайно мечтает каждая девушка из порядочного общества.

На секунду Гинни разрешила себе представить развитие отношений с таким человеком. Тайные встречи, торопливые поцелуи – какая захватывающе интересная игра! Он будет следовать за ней повсюду, а она не станет ему препятствовать, но до определенной черты, рисковать репутацией с подобным проходимцем она не собирается. Играть с таким человеком – это все равно, что играть с огнем, если не соблюдать предельную осторожность, можно обжечься.

Да, рискованная ситуация, но этим-то она и интересна.

Человек, казалось, прочел ее мысли. Его взгляд буквально пронизывал ее, и Гинни вдруг почувствовала в нем угрозу.

Она вздрогнула и огляделась по сторонам, с некоторым опозданием вспомнив, что ее положение и без того внушает опасения. Что это с ней? Стоя посреди улицы, мечтает о романе с каким-то незнакомым плебеем. Вглядевшись в «пирата», она убедилась, что он действительно плебей и действительно ей незнаком. Тогда с какой стати он так фамильярно на нее таращится? Как она может быть знакома с человеком в заплатанной одежде и поношенных, давно не чищенных сапогах?

Испуганная и возмущенная, Гинни так резко развернулась, чтобы избежать его взгляда, что ее саквояж описал широкую дугу. Только услышав звук удара, она поняла, что кого-то стукнула.

– Она меня хотела убить! – заверещал мальчишка, вставая с земли. – Видели? Она хотела столкнуть меня в воду!

– Ничего подобного, – ответила Гинни, ошарашено глядя на мальчишку. Он был до невероятности грязен, словно собрал на себя всю сажу и пыль в Новом Орлеане. – Хотя тебя было бы и невредно бросить в воду, – добавила она, сморщив носик. – Когда ты в последний раз мылся, хотела бы я знать?

– Нет, вы слышите? – вопил мальчишка, обращаясь еще к четырем юным оборванцам. – Сначала она сбивает меня с ног, а потом еще и оскорбляет.

Самый высокий из мальчишек подошел к Гинни с воинственным видом.

– Не очень-то обижайте нашего Джуда!

Гинни не хотелось попадать в историю, и она повернулась, чтобы уйти.

– Эй, подождите! – крикнул мальчишка. – Сначала извинитесь перед Джудом!

Гинни впала в полную растерянность и хотела только одного – поскорее уйти, но мальчишки увязались за ней.

– Эй! – закричал тот, которого звали Джуд, хватая ее за руку. – Вы что, не слышали, что сказал Патрик? Как вы смеете не обращать внимания на моего брата?

Брат? Это верно, между ними было явное сходство, которое можно было рассмотреть даже под грязью. И у всех были темные волосы и глаза.

– Отпусти сейчас же мою руку, а не то я позову полицию. Шериф тебе покажет, как приставать к незнакомым людям.

– Приставать? – негодующе вскричал Джуд. – Мы к вам не приставали. Это вы шли, не глядя куда, и сшибли меня с ног.

– Да где ей что-нибудь увидеть! – насмешливо подхватили остальные. – Идет задрав нос и ничего не видит под ногами.

Гинни так разозлилась, что хотела как следует отругать сорванцов. Но вокруг собралась толпа зевак, и она напомнила себе, что должна вести себя как леди.

– Пожалуйста, перестаньте кричать, – стиснув зубы, проговорила Гинни. – Не устраивайте скандал на улице.

– Нет, не перестанем, пока вы не извинитесь, – сказал Джуд, который стоял перед ней, скрестив руки на груди и широко расставив ноги. – С какой стати вы меня оскорбили?

Гинни ответила на это новым оскорблением:

– Дайте мне пройти, хулиганье!

– Хулиганье? – закричала вся банда разом. Дальше последовали оскорбительные замечания, касавшиеся ее родителей и ее собственной бесчувственности, но уступать дорогу они ей явно не собирались. Вместо этого они окружили ее и выкрикивали насмешки, чем привлекли еще больше любопытных.

– Обормоты, – прошипела Гинни. – Куда только смотрит ваша мать?

– Оставьте маму в покое!

К ужасу Гинни, Джуд бросился на нее, размахивая кулаками. Остальные устремились за ним.

Представив, что десять грязных рук сейчас ухватятся за ее зеленое платье, Гинни бросила саквояж на землю и пустилась бежать. Но ей опять кто-то преградил путь. Это уже был не ребенок, а мужчина, потому что она увидела перед собой широкую грудь. Если бы он не обхватил ее обеими руками, она наверняка свалилась бы в воду.

«Мой спаситель», – подумала Гинни. Мерлин таки взмахнул своей волшебной палочкой и прислал ей на помощь отважного рыцаря.

– Ко мне пристали хулиганы мальчишки, – проговорила она, тяжело дыша.

Ее спаситель сделал шаг назад, и Гинни вдруг осознала, что он держал ее в объятиях чересчур долго и прижимал к себе чересчур крепко. Но все равно ей было покойно и уютно на его крепкой теплой груди, и казалось, что он отпустил ее слишком рано.

Однако, подняв глаза и увидев заплатанную рубаху из грубого полотна, она поняла, что ее спас вовсе не Ланс и не другой подходящий кавалер. Перед ней, глядя горящими глазами ей в лицо, стоял тот самый «пират».

Вблизи он показался ей еще опаснее, чем издали.

Он велел мальчишкам убираться, и Гинни не удивилась тому, что они беспрекословно его послушались. Увидев такую оскаленную физиономию, она тоже, наверное, убралась бы подобру-поздорову, бурча возражения под нос, как делали мальчишки. Когда мальчишки оказались за пределами слышимости, «пират» обратил лицо к Гинни. Удивительно, сколько разных чувств может выражать одна и та же физиономия, подумала она. Тут был и гнев, и подозрение, и негодование. Гинни в страхе попятилась.

Но тут у нее за спиной раздался голос:

– Гиневра Элизабет Маклауд, это ты?

Сердце Гинни подпрыгнуло от радости. Она повернулась на знакомый голос. Это был Ланс Бафорд, ее отважный и преданный Ланцелот, который опять пришел ей на помощь в трудную минуту.

Появление Ланса не произвело на «пирата» особого впечатления. Он посмотрел на них обоих с плохо скрытым презрением. Стараясь забыть о том впечатлении, которое он на нее поначалу произвел, Гинни бросилась к Лансу.

Тот обнял ее так осторожно и нежно, словно она была слишком хрупким созданием, чтобы ее можно было сжать в объятиях.

– Что это с тобой? – смеясь, спросил он. – Ты и вправду так рада меня видеть?

– Ланс, ты и не представляешь, что мне пришлось вытерпеть. Стою тут одна, безо всякой защиты, а ко мне пристают незнакомые люди.

Ланс замер, и, взглянув ему в лицо, Гинни увидела, что он смотрит на незнакомца гневным взглядом. Господи, еще не хватало, чтобы он из-за нее подрался на дуэли, пролил кровь в дурацкой попытке защитить ее честь.

– Нет-нет, не он, – торопливо сказала она и показала на удаляющихся мальчишек. – Вон те хулиганы. Это они ко мне приставали.

– Разрешите не согласиться, – сказал незнакомец густым басом. – Мне показалось, что это вы к ним приставали.

Ланс опять нахмурился и отодвинул Гинни в сторону.

– Если мисс Маклауд утверждает, что она была пострадавшей стороной, я не могу ей не верить.

– He можете?

– Конечно, нет. Настоящий джентльмен всегда верит даме.

– Возможно, – сказал незнакомец с саркастической улыбкой. – Но, поскольку меня еще ни разу не обвинили в том, что я джентльмен, мне позволительно говорить правду.

Ланс положил руку на бедро, словно берясь за рукоятку меча. Этот жест он часто делал, когда они играли в рыцарей Круглого стола. Гинни испугалась, что чувство чести может завести его слишком далеко, и тронула его рукой.

– Ланс, пожалуйста, не устраивай сцены. Ланс с явным усилием взял себя в руки.

– Я не желаю устраивать публичную перебранку, – холодно проговорил он. – Мне по крайней мере не хочется подвергать мисс Маклауд новым неприятностям.

– Разумеется. Даму надо щадить.

Гинни удивило и почему-то обеспокоило, с какой горечью сказал это незнакомец.

– Ланс, пойдем, – попросила она.

Он предложил ей руку, и она с радостью положила на нее свою. Какое счастье! Сейчас ее отсюда увезут. Однако когда они подошли к карете, Гинни не удержалась и оглянулась.

Незнакомец нагло ей улыбнулся, словно он и не сомневался, что она оглянется. Он все еще стоял на том же месте, скрестив на груди руки и глядя на нее холодным оценивающим взглядом, от которого у нее возникло чувство, будто у нее что-то не в порядке с одеждой.

Гинни крепче взялась за руку Ланса и устремила взгляд вперед, решив, что не позволит этому ужасному человеку испортить ей радостную минуту возвращения домой. Она забудет и про него, и про вызов, который она прочитала в его темных глазах. Теперь она дома и рядом с ней Ланс Бафорд.

Гинни посмотрела на него, и его красота успокоила ей душу. Это был все тот же человек, которого она всегда любила, та же золотистая голова и начищенные до блеска сапоги, тот же герой, который фигурировал во всех ее грезах. Теперь же, когда она стала взрослой, Гиневра и Ланцелот будут править в Розленде, соединившись до конца своих дней.

Как хорошо, что он приехал ее встретить! Может быть, папа передумал? Да если даже нет, разве она не поклялась выйти замуж за первого, кто ее встретит в порту?

Первого джентльмена, поправилась Гинни, еще раз с беспокойством оглядываясь на «пирата».

Глава 2

Ланс подсадил недоумевавшую Гинни в ожидавшую их карету и сам сел рядом. Надо полагать, он знает, что делает, но Гинни не могла понять, зачем им карета, им ведь надо просто сесть на пароход, который идет вверх по Миссисипи. Заметив, что кучер направил лошадей в город, она спросила, удивленно глядя по сторонам:

– Ланс, куда ты меня везешь? Разве нам не надо купить билеты на пароход, если мы хотим добраться до Розленда засветло?

– Не торопись, – ответил Ланс со своей обвораживающей улыбкой. – Я не могу тебе сказать, куда мы едем. Это сюрприз.

Гинни вообще-то обожала сюрпризы, но сейчас ей больше всего хотелось добраться до Розленда.

– Это очень мило с твоей стороны, – медленно сказала она, не желая его обидеть, – но мне надо домой. Я так долго отсутствовала... я хочу увидеть папу. У меня неспокойно на душе.

– Джон в полном порядке, – сказал Ланс, успокаивающе похлопывая ее по руке.

Это, может быть, и успокоило бы Гинни, если бы Ланс не отводил глаза.

– В чем дело? – спросила она, отнимая руку. – Что случилось?

– Да ничего не случилось, – ответил Ланс с не совсем естественным смехом. – Твой отец... – Он замолчал, потом вздохнул. – Знаешь что, Гиневра-Элизабет Маклауд, ты все испортила. Какое же удовольствие от сюрприза, если ты отказываешься спокойно его дожидаться?

У Гинни заколотилось сердце. Может быть, Ланс не хочет ей говорить, что папа здесь, что это он придумал сюрприз?

– Я бы, может, и согласилась спокойно ждать, – сказала она, бросив на Ланса кокетливый взгляд, – если бы ты сказал мне, куда мы едем.

– Ох, я вижу, ты не отстанешь. Ну ладно, мы едем в ваш городской дом. Удовлетворена?

– В городской дом? – Насколько было известно Гинни, в этом доме никто не жил с тех пор, как... с тех пор, как мама... – Но почему?

Ланс повернулся к ней и сказал с явным раздражением:

– Господи! Да просто мы считали, что после такого долгого и утомительного путешествия тебе захочется провести вечер в городе.

– Мы?

– Мы все заночуем в городском доме. Твой дядя Джервис, Эдита-Энн и я. Ну чего ты скуксилась? Что в этом плохого?

– Ты же знаешь, что бывает, когда вы с моей кузиной оказываетесь под одной крышей.

Ланс покачал головой.

– Я тоже сомневался, сможем ли мы поладить, но последнее время она ведет себя совершенно прилично, просто таки мила.

Гинни улыбнулась.

– Трудно поверить. Помнишь, когда мы раньше играли в Камелот, вы с ней беспрерывно сцеплялись? Никто не умудрялся выводить мою воспитанную кузину из себя так, как ты. Порой мне казалось, что она того и гляди вцепится тебе в волосы.

– И все эти схватки провоцировала ты.

Это было так несправедливо, что Гинни потеряла дар речи.

– Я терпеть не могла эти ваши перепалки, – обиженно сказала она. – Зачем бы мне вас провоцировать?

– Ну-ну, не сердись. – Ланс шутливо поднял руки. – Я просто тебя поддразнил. Обожаю, когда ты начинаешь сверкать глазами.

– Ты вообще обожаешь дразнить людей, Ланс Бафорд. Я бы даже сказала, что Эдита-Энн так бесилась, потому что ты ее без конца дразнил. Мне и самой не раз хотелось вцепиться тебе в волосы.

– Надо мне об этом помнить. – Ланс улыбнулся ей своей особой нежной улыбкой, словно напоминая, что долго на него она сердиться не может. – Все это было и быльем поросло. Мы с Эдитой-Энн пообещали друг другу забыть свои разногласия и постараться, чтобы тебе было хорошо.

У Гинни потеплело на душе – наконец-то она почувствовала, что ее ждут, что ее любят. Жуткое морское путешествие и стычка в порту быстро забывались, как страшный сон. На Ланса можно положиться, он умеет все уладить.

– Знаешь, – со вздохом сказала она, – я беспокоилась, как меня встретит папа, но раз он постарался устроить мне такой прием, то, видимо, он забыл о том... о том, что случилось. – Даже разговаривая с Лансом, она не могла произнести вслух слова «мама умерла».

– Вообще-то Джона сегодня с нами не будет. Гинни словно обдало холодом.

– Не будет?

Ланс погладил ее по руке.

– Только не воображай ничего страшного. Я же говорил тебе, что все в порядке. Просто у него столько дел в Розленде, что он не смог вырваться.

Вечно папа занят на своей проклятой плантации! Сколько Гинни себя помнила, сахарный тростник всегда был для него важнее всего. Важнее единственной дочери. Даже важнее жены.

– Не надо кукситься, – ласково сказал Ланс. – Гляди, мы приехали.

Карета остановилась перед воротами из витого чугуна. За ними виднелся городской дом Маклаудов. У их более практичных соседей дома стояли близко к улице, но резиденция Маклаудов находилась в глубине и была скрыта густыми зарослями бугенвиллии. Посреди города, состоящего в основном из камня и железа, их двор казался оазисом. Войдя в ворота, человек словно оказывался в другом мире: в окружении цветов и вьющихся растений, перед прохладным фонтаном.

Вместо того чтобы построить себе новый дом на Кенел-стрит, как делали все вновь приехавшие в Новый Орлеан американцы, родители Гинни купили дом во французском квартале. На этом настояла Аманда Маклауд, которая обожала все французское, за что ее полюбили и приняли в свой круг даже самые избранные креольские[3] семьи. «Все любили маму», – со вздохом подумала Гинни.

Ланс сошел на землю и подал ей руку.

– Не беспокойся, милая, мы постараемся, чтобы тебе было сегодня весело.

Гинни покачала головой.

– Зная дядю Джервиса, я уверена, что он собирается меня увеселять бесконечными визитами к знакомым.

– Ничего подобного. Сейчас ты будешь отдыхать, а вечером мы все поедем к Фостерам, которые дают свой традиционный «последний бал лета».

Гинни чуть не застонала. Эмили Фостер столько лет навязывала ей в женихи своего жирного сына Чарли. Но все же идея бала была очень соблазнительна.

– Говорят, чтобы украсить танцевальный зал, они скупили все камелии в городе, – продолжал Ланс. – Хотят, чтобы бал запомнился всем, как лучший в году. Эдита-Энн все уши прожужжала мне о том, что она собирается на него надеть...

«Бедная Эдита-Энн, что бы она ни надела, тощее тело и некрасивое лицо ничем не украсишь. Может быть, одолжить ей голубое шелковое платье, которое тетя Агата...»

Гинни ахнула, вспомнив о собственном гардеробе, и схватила Ланса за рукав.

– Ланс, быстрей поехали назад!

– Куда назад?

– В порт. Эти чертенята так заморочили мне голову, что я забыла в порту свой саквояж.

– Не волнуйся, дорогая, я кого-нибудь пошлю за ним.

– Дело не только в саквояже. Там остались и мои сундуки. В них все мои вещи. Платья, шляпки, драгоценности. – Она вспомнила о медальоне с маминым портретом, который она положила в саквояж. Если он потерялся, у нее не останется никакой памяти о маме.

–До чего же вы, женщины, любите поднимать шум из-за пустяков! – Ланс покачал головой со снисходительной улыбкой. – Стюард наверняка сдал твои вещи на склад багажа.

«Какой стюард?» – чуть не спросила Гинни, но ее мысли были заняты не столько неудобствами путешествия, сколько потерей багажа.

– Мне нужно сейчас же найти саквояж, – дрогнувшим голосом сказала она. – Поехали назад.

– Никуда ты не поедешь, – твердо сказал Ланс. – Порт – не место для леди. К тебе опять привяжутся какие-нибудь босяки.

Гинни вовсе не хотелось опять встретиться с теми нахальными мальчишками, но надо же найти медальон.

– Ланс, для меня это очень важно. Если кто-нибудь украл мои вещи...

Ланс крепко сжал ее руки.

– Ладно, пошли в дом, а когда ты там устроишься, я поеду в порт и привезу твой багаж.

– Я войду в дом и без твоей помощи. Пожалуйста, поезжай сейчас же.

Ланс посмотрел на чугунные ворота.

– Но дядя Джервис хотел...

– С дядей Джервисом я сама договорюсь. – Она чуть ли не подтолкнула его к карете. – Если я потеряю багаж, папа жутко рассердится. Тебе же не хочется, чтобы он опять на меня сердился?

Этот аргумент пронял Ланса. Он выпрямился и улыбнулся ей.

– Ты права. Не беспокойся, найду я твой багаж, дорогая, и все прочее. – Его ослепительная улыбка согрела ее, как теплое одеяло. – Разве я когда-нибудь тебе отказывал? Я же твой Ланцелот!

В эту минуту Гинни позавидовала ему. Какой Ланс молодец – всегда уверен в себе! Он и не сомневается, что вернется с ее вещами.

– Твое желание – закон для меня. – Ланс склонился в элегантном поклоне и поцеловал ей руку. – Я всегда к твоим услугам, моя прекрасная дама.

– Да ну тебя, – сказала Гинни, пытаясь скрыть удовольствие, которое ей доставило его поклонение. – Поспеши, Ланс, а не то кто-нибудь стащит мои вещи.

– В бой!

Размахивая воображаемым мечом, он впрыгнул в карету и велел кучеру ехать обратно в порт.

– Но по возвращении с победой я жду награду – поцелуя.

– Найди только мой саквояж, – тихо сказала Гинни, когда карета, грохоча по булыжникам, скрылась за поворотом. – А награду мы обсудим потом.

– Если объявлена награда, надеюсь, ее может получить любой, вернувший саквояж? – раздался у нее за спиной густой бас.

Гинни обернулась. Перед ней стоял «пират» из порта.

– А вы откуда взялись? – резко спросила она, несколько напуганная его появлением на этой тихой улице. – Что вы здесь делаете?

– Я считал, что по улице ходить можно всем. – Он кивнул в сторону соседних домов, окна которых были закрыты ставнями от полуденной жары. Там никому не было дела до того, что происходит на улице. – Оказывается, это ваше царство, моя прекрасная дама.

Страх испарился из сердца Гинни, уступив место негодованию. «Моя прекрасная дама»! Как смеет этот грубиян с насмешкой произносить романтическое имя, которое ей придумал Ланс?

– Вы правы, по дороге может ходить каждый. Не осмеливаюсь вас задерживать – идите, куда шли.

Приподняв юбки, она направилась к воротам, ей хотелось скрыться от него во дворе, который уже казался не только оазисом, но и убежищем.

– А это вас нисколько не интересует?

– Не могу себе представить, сэр, чтобы вы могли меня чем-то заинтересовать.

– Мне некогда играть с вами в игрушки, моя прекрасная дама, – сказал он с явным раздражением. – Вам нужен ваш саквояж или нет?

Гинни круто повернулась и только сейчас заметила, что незнакомец держит в руке ее саквояж. Из-под полуоткрытой крышки свисал угол ее голубого платья.

– Да, это мои вещи. Как вы смели...

– Я ничего у вас не украл, – перебил он ее. – Вы бросили саквояж в порту.

– Я вовсе не имела в виду...

– Так уж и не имели? – Он вперил в нее пронзительный взгляд, и Гинни вдруг стало стыдно. Она и вправду чуть не обвинила его в воровстве.

– Я пришел сюда не для того, чтобы с вами переругиваться, – сказал незнакомец нарочито терпеливым тоном. – Берите свой саквояж, и я оставлю вас в покое.

Гинни медленно подошла к нему, с подозрением глядя на голубую ткань.

– Что вы с ним сделали?

Посмотрев на саквояж, он пожал плечами.

– Дети его открыли. Им было интересно. Гинни выхватила саквояж у него из рук.

– Вы позволили этим... этим портовым крысятам разграбить мои вещи? – воскликнула она, открывая саквояж.

– Никто ничего не грабил. Им просто хотелось заглянуть внутрь. Детям трудно сдержать любопытство, когда они видят такие красивые вещи, особенно детям, которые к ним не привыкли.

– Я не вижу медальона. – Она с ужасом заметила, что почти кричит. – Эти оборванцы украли мой медальон!

– Не спешите с обвинениями, – спокойно сказал незнакомец. – Никто ничего не брал. Вот он.

Он раскачивал медальон за цепочку, словно дразня ее. Гинни хотелось вырвать медальон у него из рук, но она сдержалась, не желая показывать незнакомцу, как важен для нее этот медальон.

Но что-то у нее в лице, видимо, выдало ее, потому что незнакомец стал рассматривать медальон. Он открыл защелку, и его резкие черты смягчились.

– Теперь я понимаю, почему вы так расстроились. Конечно, вам не хочется потерять портрет своей матери.

– Вы знали маму? – удивленно спросила Гинни.

– Все знали Аманду Маклауд. Это была настоящая леди.

– Вы хотите сказать, что я не настоящая. Он пронзил ее взглядом.

– Ваша матушка никогда не стала бы разбрасываться бездоказательными обвинениями. А если бы даже такое вдруг случилось, убедившись в своей ошибке, она тут же извинилась бы.

– Кто вы такой поучать меня? – То, что он был прав, только еще больше разозлило ее. – Вы, видимо, принесли саквояж в надежде на вознаграждение. – Она смерила его презрительным взглядом. – Но как бы вы ни нуждались в деньгах, должна вас разочаровать. Никакого вознаграждения вам не будет – слишком грубо вы со мной разговаривали. Отдавайте медальон и убирайтесь.

Он словно бы не заметил ее протянутую руку. Еще раз взглянув на портрет ее матери, а потом на нее, он защелкнул медальон.

– Далеко вам до нее, моя прекрасная дама, – сказал он, отдавая ей медальон, круто развернулся и пошел прочь.

– Как вы смеете? – крикнула Гинни ему в спину. Нет, подумать только – бросил ей между прочим обвинение и уходит. – Да как вы смеете говорить мне такие вещи, вы... вы...

Она замолчала, отчасти потому, что не могла придумать для него достаточно оскорбительного названия, но главным образом потому, что он ее все равно не услышал бы. Еще ни один мужчина не обращался с ней с таким пренебрежением, и это ей вовсе не понравилось.

Еще меньше ей понравилось то, о чем он ей напомнил. Посмотрев на медальон, она внутренне съежилась от стыда. Она так старалась все эти годы и все же не стала такой, какой хотелось бы маме.

– Прости, мамочка, – сказала она, открыв медальон. – Мне, наверно, никогда не удастся стать достойной тебя.

В голубых глазах Аманды Маклауд ей чудилось разочарование. «Не грызи ногти, Гинни, – говорила ей мама. – Сколько раз тебе повторять, что леди не вступает в препирательства?»

Эти воспоминания причиняли боль. Закрыв медальон и сунув его обратно в саквояж, Гинни решила, что лучше эти воспоминания загнать подальше вглубь, откуда они не смогут ее ранить.

– Гинни, детка, это ты? Подняв глаза, она увидела дядю Джервиса, который был так похож на ее отца, что она чуть не бросилась ему в объятия.

– Но что ты делаешь здесь одна? – непонимающе спросил он. – Где Ланс?

Гинни посмотрела вдоль улицы: незнакомец исчез.

– Ланс – эээ – поехал за моим багажом, – проговорила она, стараясь не показать дяде своего беспокойства. – Я так спешила домой, что не стала ждать, пока разгрузят мои сундуки.

– Ну дай-ка я на тебя погляжу. Как же ты выросла в Бостоне! Ты стала просто красавицей, Гиневра-Элизабет.

Она не могла сказать, чтобы прошедшие годы были так же снисходительны к нему. Русая шевелюра, которой он так гордился, не только поседела, но и значительно поредела. Глядя на его иссеченное морщинами красное лицо и оплывшую фигуру, она с трудом верила, что этот человек на десять лет моложе ее отца.

Дядя Джервис взял ее саквояж и прошел в ворота. Оказавшись во внутреннем дворике, Гинни заметила, что постарел не только ее дядя. Стены дома были облуплены, а растения нуждались в секаторе.

– А что случилось с фонтаном? – подавленно спросила она. – Почему в нем нет воды?

Дядя Джервис откашлялся.

– Не забывай, что здесь давно никто не жил.

– Я знаю. Просто мне... все помнится иначе. Раньше этот двор казался таким великолепным.

Он вздохнул.

– Так всегда бывает, когда уезжаешь из дома. Ничто не остается таким, как нам хотелось бы. За пять лет твоего отсутствия, дорогая, многое изменилось.

Гинни попыталась внушить себе, что перемены неизбежны, но слова дяди обеспокоили ее. Она не любила перемен, она не хотела сюрпризов. Она отдала бы все, чтобы вернуться в то время, когда папа ее обожал и когда была жива мама.

«Хочу в Камелот», – опять подумала она.

Но сегодня ей не было суждено туда сбежать. На крыльце появилась Эдита-Энн, улыбаясь гостеприимной улыбкой хозяйки дома.

– Наконец-то ты вернулась домой, Гиневра-Элизабет, – вполне дружелюбно сказала она, но Гинни, как всегда, почувствовала скрытую недоброжелательность. Что она себе воображает? Принимает Гинни в ее собственном доме как хозяйка.

С напряженной улыбкой Гинни поднялась по ступенькам и ответила Эдите-Энн только, когда оказалась на одном с ней уровне:

– Ты хорошо выглядишь. – Ничего другого ей в голову не пришло.

К сожалению, это было правдой. Пять лет тому назад голубое муслиновое платье висело бы на Эдите-Энн, как на вешалке, но теперь ее формы округлились. Даже цвет лица у нее стал лучше. Никто бы не назвал ее первой красавицей Луизианы, но эта девушка с русыми волосами и янтарными глазами совсем не была похожа на того гадкого утенка, которого помнила Гинни.

Позади в дверях показался Гамильтон Колби, их сосед и друг.

– Как я рад тебя видеть, Гинни! – радостно сказал он и начал трясти ей руку. – Мы с Эдитой-Энн как раз недавно говорили, что без тебя в Луизиане стало скучно.

На этот раз Гинни улыбнулась от всего сердца. Как и Ланс, Гамильтон в детстве проводил много времени у Маклаудов, и они всегда хорошо к нему относилась. Он был длинный и нескладный и часто говорил невпопад, но он был добрый человек и надежный друг. Заметив, как он не сводит глаз с Эдиты-Энн, Гинни подумала, что за время ее отсутствия Гамильтон, кажется, проникся к ее кузине больше чем дружескими чувствами.

Та, впрочем, этого, по-видимому, не замечала. Оставив его в гостиной с отцом, она сказала, что проводит Гинни в ее комнату.

Гинни прекрасно могла бы подняться по лестнице и одна, присутствие кузины создавало у нее ощущение, будто она гостья в своем собственном доме. А впрочем, нет, это дом заставлял ее чувствовать себя здесь чужой. В нем стоял затхлый дух помещения, в котором никто не живет, и во многих комнатах мебель была накрыта чехлами. Может быть, дядя Джервис собирается провести здесь только одну ночь, но мог же он привезти из Розленда пару служанок, чтобы за ними было кому ухаживать. Как она будет одеваться к балу, если ей никто не будет помогать?

Оказавшись одна в своей комнате, Гинни принялась ходить по ней взад и вперед, дожидаясь, когда же Ланс привезет ее вещи. Надо их вынуть, проветрить, решить, какое платье надеть на бал. И тут к воротам подъехала карета.

Она побежала навстречу Лансу вниз по лестнице. Но, увидев огорченное выражение его лица, остановилась на нижней ступеньке и оглядела прихожую. Она была пуста.

– Где же мои сундуки?

– Произошло небольшое осложнение.

– Осложнение?

Гинни ухватилась за перила лестницы, и у нее закружилась голова.

Ланс шагнул к ней с успокаивающей улыбкой.

– Дело в том, что твой пароход отплыл в Аргентину. Но не огорчайся. Он вернется в декабре.

– Что, мои вещи плывут в Южную Америку? – Гинни чувствовала, что срывается на крик, но ничего не могла с собой поделать. В этих сундуках были все ее бальные платья и туфельки, ее ленточки, веера и фижмы.

– Я и саквояж не смог найти. Говорят, что его унес какой-то человек.

Гинни махнула рукой: что там саквояж, когда она лишилась всех своих нарядов.

– Он мне его вернул. Саквояж у меня в комнате. Лицо Ланса прояснилось.

– Вот и прекрасно. Значит, ты сможешь пойти на бал к Фостерам.

Но у Гинни осталось только три платья – зеленое, которое было на ней, и еще два. Но ни под одно у нее не было фижм, и оба были слишком теплыми для жаркого Нового Орлеана. Мало того, что она в них запарится, не может же она пойти на бал в старом, немодном платье!

И тут в прихожую вышла ее кузина в своем изящном муслиновом платье. Ланс кинул на нее восхищенный взгляд, от которого Гинни стало нехорошо.

– Что-нибудь случилось? – спросила Эдита-Энн, подходя к Лансу. – Надеюсь, твоя мама не велит тебе возвращаться в Белль-Оукс?

Гинни знала, что, если бы требующая беспрекословного повиновения мать Ланса велела ему возвращаться домой, его бы тут уже не было. «Не говори глупостей!» – чуть не сказала она кузине, но тут Ланс взял Эдиту-Энн за руку и успокаивающе по ней похлопал.

– Не волнуйся, – сказал он ей. – Просто мы с Гинни обсуждали потерю ее сундуков. Она считает, что теперь не сможет пойти на бал к Фостерам.

– Ну как же, Гинни, там будет так весело! – воскликнула Эдита-Энн, явно думая не столько о Гинни, сколько о том, как ей самой будет весело в ее отсутствие. И она стала перечислять развлечения, которые их ожидали у Фостеров, обращаясь при этом к одному Лансу, точно Гинни вовсе не было рядом.

Глядя, как человек, которого она любила всю жизнь, весело перешучивается с ее кузиной, Гинни почувствовала укол ревности. Да, дядя Джервис прав, действительно за истекшие годы многое изменилось. Эти двое, кажется, не только перестали ссориться, но даже нашли общий язык.

И вдруг потеря сундуков показалась Гинни пустяком. Она, Гиневра-Элизабет Маклауд, первая красавица округи, может пойти на бал хоть в мешке из-под картофеля. Ланс принадлежит ей – всегда принадлежал и всегда будет принадлежать, – и она не позволит ни кузине, ни кому другому увести его у себя из-под носа.

Патрик глянул на Джуда, который сидел на другой стороне прыгавшей по колдобинам телеги. Джуд явно злился, что их отсылают обратно на остров. Зная, что, когда Джуд впадает в злость, надо ждать неприятностей, Патрик заговорил об удовольствиях, которые их ждали дома.

– Как хочется половить рыбу, – сказал он, заставляя себя улыбнуться. – И Гемпи мы давно не видели.

Джуд злобно оскалился.

– За столько времени первый раз собрались в Новый Орлеан, и вот пожалуйста – уезжаем раньше сроку. И все из-за этой неуклюжей коровы.

– Да брось, долго мы там все равно не пробыли бы. Нам опасно показываться в городе.

– Может, и так, но все равно во всем виновата она. Не начни она орать, никто бы нас не заметил. И что хочешь говори, а медальон зря отдали. Так ей было бы и надо!

– Но это же воровство! – потрясенно воскликнул Патрик. – Ты же знаешь, что мама не разрешала нам брать чужое...

Патрик тут же пожалел о своих словах, потому что лицо Джуда вдруг окаменело, с ним всегда это делалось, когда кто-нибудь упоминал их покойную мать. Хорошо хоть, что младшие мальчики спят в соломе рядом. Хотя после смерти матери прошел уже год, они все еще не перестали по ней горевать.

– А ты видел портрет в медальоне? – тихо спросил Джуд. – Правда, эта леди немного похожа на нашу маму?

Больше Джуд не сказал ничего, но Патрик все понял. Трудно жить без мамы.

Он посмотрел на звезды и мысленно произнес молитву, которую часто повторял. Патрик считал, что где-то на белом свете должна быть женщина, которая сможет заменить им маму.

– Господи, – молился он, – пошли нам новую маму. Я обещаю ее любить.

Глава 3

Эдита-Энн стояла в затененном углу танцевальной залы у Фостеров и наблюдала за Гиневрой-Элизабет. Ее чуть ли не трясло от негодования. Она так долго мечтала об этом вечере, так тщательно причесалась и оделась – и вот появилась Гинни, и все оказалось ни к чему.

Танцевальная зала была украшена серпантином, и в ней стоял сильный аромат камелий и гвоздик, но Эдита-Энн не замечала их запаха. Небольшой оркестр играл в углу, мимо нее проносились танцующие дамы в дорогих платьях всевозможных цветов, но внимание Эдиты-Энн было сосредоточено на Гинни, которая флиртовала напропалую с Лансом и его друзьями. Каждый взрыв смеха пронизывал сердце Эдиты-Энн, каждая улыбка заставляла ее зеленеть от зависти.

Эдита-Энн завидовала Гинни с первого дня, когда отец привез ее в Розленд. Все, кого они знали, обращались с Гинни как с принцессой. Она была красивее всех, лучше всех одета, даже ее имя, Гиневра, было красиво и необычно.

А сегодня Гинни полагалось бы сидеть дома и горевать о потерянных туалетах, как сделала бы любая другая женщина. Вместо этого она почистила старое бархатное платье вишневого цвета и заявилась в нем на бал с истинно королевским апломбом. Единственным ее украшением был медальон ее матери, но она держалась так, словно на ней были драгоценности короны. Это же несправедливо! Эдита-Энн надеялась быть звездой этого бала, а Гинни совершенно ее затмила и к тому же, кажется, собиралась вернуть себе любовь человека, который стал бесконечно дорог ее кузине.

Чтобы никто не догадался о ее истинных чувствах, Эдита-Энн притворялась, что увлечена Бо Аллентоном, но с той самой минуты, как она увидела Ланса Бафорда, подъезжающего к Розленду на белом коне своего отца, она не переставала мечтать о соседе с золотой шевелюрой. Он был сэр Ланцелот, прекрасный рыцарь, и если ей удастся отнять его у кузины, тогда, быть может, она сама станет королевой Камелота.

Но сегодня, судя по тому, как Ланс обхаживает Гинни, этого не случится.

Глядя на его маневры, Эдита-Энн с трудом сдерживалась, чтобы не закричать: «Ты же не любишь Гиневру-Элизабет! Ты просто хочешь заполучить Розленд!» Но в глубине души она знала, что Ланс ее за это не поблагодарит. Он не хотел слышать о том, что в его сознании детские игры перемешались с реальной жизнью. Он всегда считал себя наследником Камелота, и, если она осмелится это отрицать, он оттолкнет ее. Если бы дядя Джон и тетя Аманда не превратили свой дом в блистательный дворец! Даже сейчас, после всего случившегося, Ланс все еще мечтает стать его хозяином.

Не сводя глаз с Ланса, изнывая от тоски, Эдита-Энн все больше проникалась ненавистью к Гинни, потому что была уверена, что та не любит Ланса. Конечно, она не любит его так, как Эдита-Энн, иначе она не флиртовала бы с его друзьями. Гинни просто верна себе, она все та же избалованная и упрямая девчонка, которая не хочет расстаться с детскими мечтами и не хочет отпустить Ланса на свободу.

Гинни вдруг махнула рукой, словно отсылая свою свиту, и Ланс, к удивлению Эдиты-Энн, тут же отошел от нее, а за ним и его друзья. Она что, устала от его ухаживаний и ищет с кем бы еще пофлиртовать? В таком случае Эдита-Энн окажет ей всяческое содействие. Если Ланс поймет, что его драгоценная Гинни не такое уж невинное создание, может быть, он начнет замечать ту, которая действительно его любит.

Так или иначе, но она, Эдита-Энн, не допустит их брака.

Гинни с трудом подавила зевок. От этой жары и нудной болтовни друзей Ланса ее потянуло ко сну. Истории, которые рассказывал Ланс, по-видимому, были забавными – его друзья смеялись же! Но Гинни давно уже перестала их слушать. Да Ланс как будто и не нуждался в ее внимании, лишь бы она улыбалась, что тоже стоило немалого усилия, и время от времени произносила какую-нибудь глупость.

Поэтому она почувствовала облегчение я внутренне улыбнулась, услышав, что им надо пойти засвидетельствовать почтение хозяину дома. Глядя, как молодые люди гурьбой отправились в кабинет мистера Фостера, она ни минуты не сомневалась, что они хотят засвидетельствовать почтение не столько ему, сколько бутылке виски.

«Не все, однако, изменилось», – с улыбкой подумала она, но, окинув залу взглядом и заметив множество перемен, посерьезнела. Как странно, она столько лет тосковала по этим веселым балам, а теперь ей скучно и даже кажется, что все ей здесь чужие!

Где ее подруги, которые вместе с ней дебютировали в свете? Большинство из них не только замужем, но родили наследников мальчикам, с которыми она когда-то танцевала и флиртовала. Даже Чарли Фостер, которого она столько лет чуралась, оказывается, вовсе не изнывает от тоски по ней. Он уже четыре года как женат на красивой девушке из креольской семьи, которая уже родила ему двух крепких сыновей.

Глядя, как влюблено Чарли смотрит на молодую жену, Гинни почувствовала какую-то пустоту внутри. Не то чтобы она принимала его всерьез, но все же было приятно сознавать, что на крайний случай всегда есть Чарли. И вот эту опору выбили у нее из-под ног. Это было вовсе не так уж приятно.

«Зато у меня есть Ланс», – утешила она себя.

– Что это ты прячешься в углу, Гиневра-Элизабет?

Гинни внутренне взъерошилась при виде подошедшей к ней Эдиты-Энн, которая всем своим видом напомнила ей о потере багажа. На ней было платье из лилового атласа с юбкой, расходящейся колоколом от невероятно тоненькой талии, и глубоким декольте, украшенным дорогими бельгийскими кружевами. Нечто в этом роде уплыло в Аргентину в сундуках Гинни. И ей пришлось явиться на бал в бархатном платье без кринолина, которое висело на ней как саван.

– Я вовсе не прячусь, – ответила Гинни, опять заставляя себя улыбнуться. – Просто подошла к двери, чтобы немного охладиться на сквозняке.

– И вправду жарко, – ответила Эдита-Энн, обмахиваясь дорогим веером. «Это она нарочно, – подумала Гинни, – чтобы напомнить мне, что мои веера плывут в Аргентину». – Бедняжка, как тебя атаковали Ланс со своими приятелями. Не знаешь, что хуже – жара или их нудные разговоры. Что они обсуждали – политику?

Эдита-Энн говорила поддразнивающим тоном, но Гинни не стала отвечать ей таким же. Она с вожделением смотрела на ее веер с пластинками из слоновой кости и перламутровой ручкой, который создавал такой приятный ветерок. Может быть, проглотить самолюбие и попросить его у Эдиты-Энн на время?

– Конечно, не все джентльмены обсуждают политику, – продолжала ее кузина. – Некоторые молодые люди слишком много себе позволяют. От их глупых ухаживаний просто спасения нет.

Тут уж Гинни решила ей подыграть:

– Все те же кавалеры и все те же истертые комплименты. Как бы хотелось пофлиртовать с совершенно незнакомым человеком!

При этих словах перед ее умственным взором возникло смуглое лицо, но она тут же выбросила его из головы и постаралась подавить вспыхнувший в ней огонек.

– Совершенно незнакомым? Да ты не посмеешь! – Эдита-Энн загоревшимися глазами следила за Гинни поверх веера. – Да и где ты его найдешь?

– Можно на улице встретить. Веер замер в руках Эдиты-Энн.

– Что за ужасные вещи ты говоришь, Гиневра-Элизабет! Даже ты не посмеешь заговорить с незнакомым человеком. Кто знает, что он сделает.

Гинни всегда провоцировала на невероятные поступки фраза: «Ты не посмеешь».

– Хочешь, поспорим, что я могу очаровать любого мужчину, стоит мне только захотеть?

– Но это же опасно.

Верно, опасно, но вслух Гинни этого не признала.

– Я так ему вскружу голову, что ничего дурного он мне не сделает.

Эдита-Энн принялась усиленно обмахиваться веером.

– Представляю, что сказал бы Ланс Бафорд, если бы услышал твои слова.

– Тогда не надо распивать с друзьями виски в кабинете мистера Фостера!

Ее кузина злорадно ухмыльнулась. Нет, не стоит просить у нее веер.

– А, погляди, вон стоит весьма опасный с виду мужчина, – вдруг сказала Эдита-Энн, показывая веером на кого-то в прихожей.

Гинни обернулась и увидела незнакомца из порта.

Она вздрогнула от удивления, и одновременно по ее телу пробежал трепет волнения. Что делает этот человек в доме Фостеров? Его черная рубашка и брюки выделяли его из моря белых льняных костюмов, которые были на других мужчинах. Черный, как ворон. Интересно, он тоже чувствует, что здесь ему все чужие?

Да нет, он вроде ничего такого не чувствует. Стоит себе в прихожей, кого-то дожидаясь, но в облике его, несмотря на простую одежду, нет ничего подобострастного. Наглец! Не стоит того, чтобы о нем думать, решила Гинни.

– Такому тебе не удастся вскружить голову! Посмотри, как он сердито смотрит.

– Очень нужно! – сказала Гинни, пренебрежительно дернув плечом. – Босяк какой-то.

– А по-моему, очень красивый мужчина. – Эдита-Энн опять поглядела на Гинни поверх веера. – Если бы я тебя не знала, Гинни, то подумала бы, что ты его боишься. Что, с таким не справишься?

И опять Гинни не выдержала подначки:

– Никого я не боюсь. Если бы я захотела, то могла бы вскружить голову и ему. Просто мне не хочется.

– А я готова поспорить, что на него твои чары не подействуют. Вид у него презлющий. Хочешь, поспорим, что тебе даже не удастся заставить его улыбнуться?

Это был соблазнительный вызов.

– Что ж, давай поспорим. Только на что? На твой веер?

Эдита-Энн посмотрела на незнакомца, потом на веер. И, закрыв его, постучала им по медальону Гинни.

– Идет! Очаруешь незнакомца – веер твой. Не удастся – отдашь мне медальон тети Аманды.

Гинни заколебалась. Если она отдаст мамин портрет, что у нее останется?

– Боишься? – опять поддразнила ее Эдита-Энн.

– Ладно, только не прячь веер, – сказала Гинни, отбросив доводы рассудка. – Через несколько минут тебе придется с ним расстаться.

Подхватив юбки, Гинни вышла в прихожую и, только увидев теперь уже знакомое сердитое лицо, поняла, что под нажимом Эдиты-Энн взяла на себя слишком много. Как же, очаруешь этого человека! Характер у него прескверный, а язык хлесткий.

– Увидела вас, – нерешительно начала она, заставив себя улыбнуться, – и тут только поняла, что так и не поблагодарила вас за вашу любезность. Простите, пожалуйста, если я была с вами несколько резка. Просто у меня с утра все не заладилось.

– Несколько резка, мисс Маклауд? Вы назвали меня вором.

Гинни пожалела, что не может спрятаться за веером. Как удержать на лице улыбку, разговаривая с таким грубияном?

– Во всяком случае, я вам признательна за то, что вы принесли мой саквояж. И хотела бы вас за это вознаградить.

«Пират» подозрительно посмотрел на нее.

– Что же вы хотите мне пожаловать? Чувствуя спиной взгляд кузины, Гинни посмотрела на него из-под опущенных ресниц и завораживающе улыбнулась.

– Знак благосклонности.

– Опять взялись за свою рыцарскую дребедень? Попробую догадаться. Как ваш преданный рыцарь, я получу в награду кусочек шелка или кружев, который будет знаком благосклонности прекрасной дамы.

Гинни вообще ничего не собиралась ему давать, но раз уж он заговорил об этом, можно, пожалуй, подарить ему носовой платочек. Если он его возьмет и если это заставит его улыбнуться, тогда она выиграла пари.

Гинни неохотно вынула из ридикюля кружевной платочек.

– Мне вышила этот платок тетя. Эти трилистники – залог удачи.

Незнакомец мельком взглянул на платок, потом впился взглядом ей в глаза.

– Вы согласны подарить мне залог удачи? – с недоумением спросил он. Его лицо уже не было неприступным. – А Бафорд не будет против этого возражать?

Мысль, что Ланс ее приревнует, вдруг понравилась Гинни.

– Ланс Бафорд не имеет права распоряжаться моими поступками. Я вольна делать подарки кому мне вздумается.

Незнакомец улыбнулся и протянул руку за платком. Его большая мозолистая рука на секунду накрыла руку Гинни. Они встретились взглядами, и она вдруг забыла обо всем вокруг. Незнакомец поднес ее пальцы к губам, и ей стало трудно дышать.

– Я ваш вассал, – сказал он, целуя ее дрожащую руку. – Я живу, чтобы служить вам, леди Гиневра.

Гинни остолбенела. Эти самые слова они употребляли в детстве, когда играли в Камелот.

– Откуда вы знаете? – сказала она, но тут услышала громкий голос:

– Отпустите ее руку!

К ним шел явно взбешенный Ланс.

– Что это вы себе позволяете, сэр? – негодующе спросил он.

– Я разговаривал с дамой, – ответил незнакомец, не спуская глаз с Гинни. – А вы тут при чем?

– Да как вы посмели вломиться в этот дом? Незнакомец перевел взгляд на Ланса.

– Что-то я не понимаю, – холодно сказал он. – С каких пор вы стали здесь хозяином?

– Я здесь почетный гость, и вы это отлично знаете, а о вас этого никто не скажет. И мы не позволим подобной публике приставать к нашим дамам. Отпустите руку мисс Маклауд и убирайтесь отсюда, пока вас не вытолкали взашей.

Гинни знала, что ей надо вмешаться и сказать Лансу, что это она приставала к незнакомцу, но тогда она проиграет пари Эдите-Энн. Кроме того, Лансу этот человек явно не нравится. Как же признаться, что она с ним флиртовала?

Незнакомец глядел на нее безо всякого выражения, но она чувствовала, что он в ней разочарован. Увидев, что она не собирается ничего объяснять, он кивнул.

– Понятно. Опять игра, – тихо сказал он. – На вашем месте я был бы осторожнее в выборе товарищей для игр, моя прекрасная дама. Не у всех мужчин наличествует чувство чести.

Ланс шагнул вперед и ударил незнакомца по щеке.

– За такую наглость я требую удовлетворения! Незнакомец замер. Глаза его сверкали.

– Я не собираюсь драться с вами на дуэли, – сказал он, покачав головой.

– Трус! – бросил Ланс. – Да чего еще можно ждать от типа, который не останавливается перед тем, чтобы скомпрометировать мисс Маклауд!

Незнакомец твердо глядел Лансу в глаза.

– Если кто и запятнает ее репутацию, то это буду не я. Упражняйте свое фанфаронство на ком-нибудь другом, Бафорд. Мне не хочется вас изувечить.

– Вот наглец! Какой-то проходимец воображает, что может победить меня на дуэли!

– Откуда вам известно, что я проходимец? – Незнакомец презрительно покачал головой. – Вы все еще воображаете себя чемпионом округи? Ваше счастье, что я дал зарок не драться больше на дуэлях.

– Как это понимать?

Незнакомец не успел ответить – в прихожую вбежала миссис Фостер.

– Сэр! – обратилась она к незнакомцу. – Мне сказали, что вы предполагаете получить здесь какой-то пакет.

Улыбка преобразила лицо незнакомца. «Боже ты мой, – изумленно подумала Гинни, – да он может быть обаятельным!» И ей стало обидно, что он ни разу не улыбнулся так ей.

– Я не знал, что у вас будет бал, – вежливо сказал он миссис Фостер. – Извините, что я так неудачно пришел, сударыня. Я возьму пакет и пойду.

Миссис Фостер растерянно покачала головой.

– Но у нас нет для вас пакета, сэр. Никто для вас ничего не оставлял. Вас ввели в заблуждение.

– И меня это почему-то не удивляет, – вполголоса сказал незнакомец. Потом он улыбнулся хозяйке дома. – Простите за вторжение, сударыня. Мне жаль, что я вас напрасно потревожил.

Когда за ним закрылась дверь, Гинни потрогала руку, которую он поцеловал. У нее все спуталось в голове. О каком пакете он говорил, кто ему этот пакет обещал, и почему у нее до сих пор дрожат руки?

Ланс бормотал что-то о наглецах, вваливающихся в порядочный дом, а Эдита-Энн, которая оказалась рядом, охотно ему вторила. Гинни не понравилось, как та непрерывно касалась его руки, и она заявила, что эта сцена ее утомила.

– Принеси мне бокал пунша, Ланс, – попросила она. Тот нахмурился, и ей показалось, что он откажется, но он с усилием улыбнулся и отправился в буфет.

– Он тебе не собачка, – раздраженно сказала Эдита-Энн, когда они остались одни. – Не воображай, что все мужчины готовы плясать перед тобой на задних лапках.

– Ты просто злишься, что я заставила незнакомца улыбнуться.

И Гинни пошла обратно в танцевальный зал, не глядя, идет ли за ней Эдита-Энн.

– Тебе пришлось отдать ему платок, – злорадно напомнила та. – Как это, интересно, понравится Лансу?

Гинни стало не по себе. Ланс считает, что его жена должна быть истинной леди, а леди не раздают свои вещи незнакомым мужчинам.

– Я заберу его обратно, – беспечно заявила она, не желая показывать кузине, что встревожена. – А пока что, – сказала она, надеясь отвлечь ее от мысли о платке, – подавай-ка сюда свой веер. Я его честно выиграла.

Сжав губы, Эдита-Энн сунула Гинни в руки веер и, взмахнув юбками, устремилась на противоположный конец залы.

Гинни облегченно вздохнула. События последнего часа произошли так быстро и вызвали в ней столько душевного волнения, что она не могла даже толком припомнить их последовательность. Впрочем, все три встречи с незнакомцем оказывали на нее такое действие.

У Гинни горело лицо, и она стала обмахиваться веером, считая, что ей так жарко потому, что на ней тяжелое бархатное платье. Вдобавок у нее зачесалось под корсетом. Она посмотрела через залу на веранду, но та была освещена свечами и заполнена прогуливающимися парами. А вот справа от Гинни были стеклянные окна от пола до потолка, которые вели в сад. С этой стороны дом не был освещен. Видимо, хозяева считали, что фижмы не дадут дамам протиснуться через эти узкие окна.

Однако на Гинни не было фижм, и ей ничего не стоило это сделать. Она шагнула к окну, но тут к ней подошла Мисси Мэй Бенсон. Изнывавшей от жары, усталой и раздраженной Гинни пришлось выслушивать стоны Мисси о том, что на балу почти совсем нет холостых мужчин.

– Как скучно прошло лето! – жаловалась на судьбу Мисси. – Все подходящие молодые люди или женаты, или им не до балов. Роберт Самнер все равно что умер, он превратился в тень, пытаясь после смерти отца поставить на ноги свою плантацию. А Дру Самнер взял и уехал на север и там поступил в университет!

«Вот и еще два жениха потеряны», – подумала Гинни. Она оглянулась по сторонам, вдруг осознав, что не видела и Бо Аллентона. И неосторожно сказала об этом Мисси.

– Господи, Гинни, разве ты не слышала? Аллентоны уехали.

– Уехали? Куда? Они столько лет заправляли всем нашим обществом.

Мисси потрясла своими мышиного цвета локонами и сказала заговорщицким шепотом:

– Папа говорит, что им давно уже угрожало разорение и они все глубже увязали в долгах, пытаясь это скрыть. По-моему, это было бессовестно с их стороны – морочить нам голову, притворяясь, что все хорошо.

Гинни стало не по себе. В конце концов Бафорды уже много лет точно так же «морочат всем головы».

– А я уже было решила, что Бо всерьез за мной ухаживает, – негодующе продолжала Мисси. – Мне даже не жалко, что у них сгорел дом. Говорят, Бо уехал в Мобиле, надеясь найти себе в жены богатую наследницу. Только, по-моему, у него вряд ли это получится. Он уже совсем не так хорош, как раньше, сколько можно пьянствовать?

«Мой двор быстро пустеет», – огорченно подумала Гинни. В Бостоне она не искала жениха, считая, что дома ее ждет толпа поклонников. А оказывается, они ее вовсе не ждут, а разъехались по стране. Что же это делается? Все ее планы рушатся один за другим.

– Мы все сгораем от любопытства, – продолжала Мисси. – Кто-то купил плантацию Аллентонов, а кто – мы не знаем. Никто не видел новых владельцев, но, говорят, поля обрабатываются и уже готов фундамент для нового дома. Хорошо бы были молодые люди нашего возраста, правда?

«Если они нашего возраста, – чуть не сказала Гинни, – то они не такие уж молодые».

Но решила промолчать, бедная Мисси, видимо, обречена остаться старой девой, но у Гинни все еще есть Ланс.

– Да и то сказать, вряд ли им понравится наше общество, – нудела Мисси. – У нас стало так скучно, Гинни. Если мне еще раз придется приглашать к чаю девиц Бошамп, я сяду на папину кобылу и ускачу в горы. Чтобы привлечь приличных молодых людей, нам нужно придумать что-то поинтереснее чаепития. Помнишь, как твои родители устраивали турниры? Вот это было интересно! Не пойму, что случилось, почему вы перестали их устраивать? Случилась смерть мамы.

Но Гинни тут же выкинула эту мысль из головы. Она приехала на бал веселиться, а не думать о грустном.

– Надо придумать что-нибудь совсем новенькое, – весело сказала она, чтобы переменить разговор. – Может, устроить аукцион незамужних девиц, кто даст больше, тому и достанешься.

Мисси притворилась, что эта мысль ее ужаснула, но в глазах у нее загорелся огонек интереса.

– Но, Гинни, это же будет похоже на ярмарку рабов! Папа никогда не позволит мне до этого опуститься.

Судя по всему, если бы отец позволил, Мисси не возражала бы до этого опуститься. Хотя она вся сверкала драгоценностями и на ней было дорогое белое платье, нельзя сказать, чтобы женихи выстраивались в очередь за обожаемым чадом Джеймса Бенсона.

Тем не менее Гинни на секунду позавидовала Мисси и тут же одернула себя. Завидовать невзрачной Мисси? Конечно, отец ее боготворит, но что в этом толку? Денег у мистера Бенсона тьма, а жениха Мисси он все же купить не смог.

К облегчению Гинни, тут появился Ланс с пуншем, и Мисси перестала ныть и перенесла внимание на него. Тот пробормотал, что пригласил на следующий танец Эдиту-Энн, и сбежал. Это он сбежал от этой трещотки, утешала себя Гинни. Мисси от нее отвязалась, но Гинни вовсе не хотелось наблюдать, как Ланс танцует с ее кузиной. Не стоит вести себя как глупая, ревнивая девчонка, сказала она себе. Однако ей не хотелось и танцевать, и даже разговаривать. Она устала, ей было жарко, и кожа под корсетом жутко зудела.

Гинни старалась не думать про корсет, но терпеть зуд становилось невтерпеж. Раньше, когда она не стеснялась бросать вызов приличиям, она сунула бы руку под правую грудь и почесала бы свербящее место, но теперь она старалась помнить наставления матери. Настоящая леди, говорила та, должна уметь терпеть неудобства.

Нет, этот зуд сведет ее с ума! Можно, конечно, пойти в комнату, куда дамы удаляются, чтобы поправить прически и тому подобное, но там девицы опять, прикрывшись веерами, станут хихикать над ее платьем. Гинни посмотрела на открытые окна справа от себя. За окнами было темно, и там ей никто не помешает вволю чесаться. Она с независимым видом подошла к окну и выскользнула наружу.

Дул прохладный ветерок, и Гинни подняла волосы с шеи, чтобы освежиться. Она прошла к балюстраде и глубоко вдохнула, радуясь свежему воздуху после ароматной духоты танцевальной залы. Через кроны дубов проглядывала полная луна, из залы доносилась музыка и гул голосов, но Гинни казалось, что она совершенно одна. Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что ее никому не видно, она сунула руку в разрез декольте.

– Может, нужна помощь? – раздался из темноты знакомый бас.

Гинни застыла. Конечно же, красивый незнакомец сумел застать ее в самой неприглядной позе.

– Что вы здесь делаете? – сердито спросила она, поспешно пряча руку за спину.

Он перемахнул через балюстраду и оказался рядом с ней.

– Дышу свежим воздухом.

«Черт подери, до чего же он хорош, когда улыбается!» – подумала Гинни.

– А мне показалось, что вы прятались в кустах. Его взгляд посуровел, и то же произошло с голосом.

– Ничего подобного. Если кто и прячется, пользуясь своим привилегированным положением, так это моя дичь. Лучше бы ему расплатиться со мной, все равно я дело так не оставлю. Так или иначе я получу с него то, что мне причитается.

Он говорил негромко, но в его голосе звучала холодная убежденность. Кто же это его бедная жертва? – подумала Гинни. Не позавидуешь человеку, за которым охотится этот тип.

Она легко могла представить в качестве дичи и себя. С дрожью, вызванной отнюдь не вечерней прохладой, она представила себе, как он хватает ее в объятия, с силой прижимает к себе и с улыбкой торжества наклоняется к ее губам.

С изумлением обнаружив, что эта мысль ей вовсе не противна, Гинни выкинула ее из головы.

Тем временем незнакомец вдруг шагнул к ней и спросил:

– А вы что тут делаете? С чего это вдруг гордая Гиневра вздумала прятаться в кустах?

– Я не пряталась. Вы отлично знаете, что я чесалась. Если бы вы были настоящим джентльменом, сэр, вы бы сделали вид, что ничего не заметили.

– Но вы ведь уже решили, что я не джентльмен. Со мной не стоит церемониться! Чешитесь себе на здоровье.

– Вы, кажется, надо мной насмехаетесь, сэр. Мы оба знаем, что леди так себя вести неприлично. От условностей никуда не денешься.

– Очень жаль. – Он впился в нее взглядом. – Поменьше думайте об условностях и, может быть, станете себе больше нравиться.

На какую-то минуту, словно загипнотизированная его взглядом, Гинни потеряла способность воспринимать его слова. Какие у него красивые глаза, думала она. Темные, глубокие, властные.

И тут до нее дошел смысл его слов, и она поняла, что этот пьянящий взгляд всего лишь маскирует очередное оскорбление.

– Я совершенно довольна собой, – отрезала она.

Более воспитанный человек извинился бы, но этот молчал. Пауза становилась невыносимой. Гинни мучительно старалась придумать колкость, которая поставила бы его на место, но от близости этого человека, от его высокой фигуры, от исходящего от него запаха табака и лошадей, от покоряющего звука его голоса мысли мешались у нее в голове.

– А все-таки скажите, – внезапно проговорил он, – с чего это вы вдруг вздумали подарить мне платок?

Вопрос застал Гинни врасплох, и она не сразу нашлась что ответить. Вряд ли стоит сказать ему правду, такому человеку не понравится, что он оказался предметом спора. Гинни в растерянности раскрыла веер кузины и стала им обмахиваться, пытаясь придумать объяснение, которое помогло бы ей вернуть платок. Она легко могла представить себе реакцию Ланса, если незнакомец станет размахивать у него перед носом ее платком, да еще хвастаться, где, как и от кого он его получил.

– Опять играете? – спросил «пират», не отводя глаз от ее лица. – Ваши слова о знаке благосклонности – это была просто уловка, чтобы вызвать ревность Бафорда?

– Не говорите вздор! – Гинни еще быстрее замахала веером. – Мне нет нужды прибегать к подобным уловкам.

– Нет? – Он опять вперил в нее взор. – Я наблюдал за вами обоими отсюда. По-моему, он обращает на вас слишком мало внимания. Я никогда бы не позволил своей даме сердца бродить одной в темноте.

Своей даме сердца... Эти слова радостно взволновали ее, но он тут же все испортил, добавив:

– Слишком уж вы склонны флиртовать с незнакомыми мужчинами.

Гинни покраснела.

– Вы хотите сказать, что, разговаривая с вами, я подвергаю себя опасности?

Он пристально смотрел на ее губы.

– Возможно. Кто знает, что может сделать проходимец.

Гинни дернула головой, нет, она ему не покажет, как она напугана и одновременно взволнована его словами.

– Лансу незачем стоять возле меня на страже, он знает, что я не дам себя в обиду.

– Так уж и не дадите?

Его взгляд опустился на глубокий вырез ее декольте.

– Может, вы и можете справиться с мальчиками и разряженными хлыщами, но что вы знаете о тайных желаниях настоящего мужчины?

Тайных желаниях. Все тело Гинни загорелось жарким пламенем. Рассудок говорил ей, что от этого человека надо бежать, и одновременно ей хотелось подставить ему губы для поцелуя.

– Настоящего мужчины, – повторила она, стараясь скрыть волнение. – Уж не себя ли вы считаете настоящим мужчиной?

Эти слова подействовали на него как удар хлыстом. Правда, он не отшатнулся, но глаза его угрожающе сузились.

– Да нет, моя прекрасная дама. Вы ясно показали, что в ваших глазах я не только не настоящий мужчина, но даже не вполне человек.

– Ничего подобного...

Он положил ей на губы два мозолистых пальца.

– Не отрицайте. Будьте честной хотя бы сами с собой. А не то кто-нибудь скажет, что вы достойны стать женой Бафорда.

– Я ничего другого и не хочу!

– В самом деле? – Его взгляд вдруг смягчился, и он поднял пальцами ее подбородок. – Неужели уж не найдется никого получше?

Он пытливо вглядывался ей в глаза, заставляя ее осознать свои собственные тайные желания. Как ей хотелось упасть к нему в объятия! Казалось, он прочитал у нее в глазах, что больше всего на свете ей нужен человек, который полюбил бы ее до конца своих дней.

– Я люблю Ланса, – деревянным голосом проговорила она, не в силах оторвать от него свой взгляд.

– Любите? Тогда скажите, дает ли он вам колдовское упоение?

– Колдовское упоение?

Тихонько обняв ее, он коснулся губами ее лба, потом поцеловал ее между глаз, в кончик носа и наконец приник к губам. Он поцеловал ее с такой нежностью, что она не смогла сдержать стон наслаждения.

– Это я и имею в виду, – хрипло повторил он. – Когда вас целует Бафорд, вы тоже так стонете?

Потрясенная до глубины души, она размахнулась и дала ему пощечину.

Он отступил и потер щеку.

– Это был всего лишь поцелуй, моя прекрасная дама. Из-за него не стоит драться на пистолетах.

Опять он вывел ее из равновесия, опять заставил говорить и делать такое... Господи, неужели она в самом деле позволила ему себя поцеловать?

Тяжело дыша, Гинни глядела в насмешливо улыбающееся лицо и жаждала одного – дать ему еще одну пощечину.

Он посмотрел на ее сжатые кулаки и покачал головой.

– Извините, но, если вы действительно намерены вызвать меня на дуэль, мне придется отказаться, так же как я отказался принять вызов Бафорда.

– Вы не имеете права даже произносить имя Ланса, – бросила она ему в лицо. – Вы ему в подметки не годитесь.

– Безупречный Ланцелот? – Улыбка исчезла с его лица. Он нахмурился. – Он знал, что я дал зарок не драться на дуэлях, моя прекрасная дама. Только поэтому он меня и вызвал.

– Вы лжете!

– Я никогда не лгу. – Незнакомец скрестил на груди руки. – По крайней мере своему слову я хозяин. Никто в Луизиане не посмеет утверждать, что я когда-нибудь его нарушил. Если я говорю, что Бафорд знал о моем зароке, можете Мне поверить. Спросите, кого хотите. Иначе он был бы утром мертв.

– Никто не может победить Ланса. Он чемпион округи.

– Чемпион? А вы его самого спросите, не побеждал ли его кто-нибудь? – И он кивнул в сторону дома.

Гинни поглядела в окно и увидела, что Ланс идет через танцевальную залу, разыскивая кого-то взглядом.

– Это он меня ищет, – с огромным облегчением сказала она. Нет, этот человек слишком... слишком легко выбивает ее из колеи. – Лучше идите, – сказала она. – Я его сейчас позову.

– Зовите, – спокойно сказал незнакомец. – Но послушайте моего совета, моя прекрасная дама. Может быть, Бафорд и кажется идеальным рыцарем, но женщине лучше поискать такого, который сможет подарить ей колдовское упоение.

Он перепрыгнул через балюстраду и скрылся в темноте. «Черт бы тебя побрал», – сердито подумала Гинни, трогая пальцами губы. Они все еще горели, словно одним легким поцелуем он навсегда поставил на нее свое тавро.

Все это ерунда, сказала она себе. Я люблю Ланса и всегда буду его любить.

Какое отношение имеет колдовское упоение к браку? Главное, чтобы было доверие и взаимопонимание, а лучше Ланса Бафорда ее не понимает никто. И Гинни пошла к нему, говоря себе, что Ланс настоящий джентльмен и более обаятельного и заботливого мужа и пожелать нельзя.

Так почему она все еще ощущает на губах сладостное колдовство того поцелуя?

Джервис Маклауд тихонько спускался по лестнице. Ему было очень жаль самого себя. Дойти до того, чтобы, как вор, пробираться по дому в поисках спиртного! Хоть бы дочка спала – ему не хотелось увидеть горькое разочарование на ее лице. Он поклялся ей бросить пить и играть в карты и обещал помогать вести хозяйство в Розленде. Но Эдита-Энн не знала – и он не собирался ее об этом извещать, – что его обещания так же пусты, как и его счет в банке.

Ну и что, сердито подумал он. Девчонка чересчур похожа на мать, вечно за ним следит и вечно всем недовольна. Да разве можно выполнить все ее требования? И вообще – кто она такая, чтобы указывать отцу, что ему можно, а что нельзя? Крышу над головой он ей обеспечивает, еду тоже, и не ее дело, как он проводит время. Как говорил его отец, мужчина должен быть хозяином в доме и никому не отвечать за свои поступки, кроме Бога и, может быть, самопхсебя.

Джервис выпрямился и прошел в гостиную, старательно избегая взглядом портрет своего брата над камином. Ему хочется выпить, и он выпьет! И пусть они все катятся к чертям собачьим!

Наливая себе виски, он с огорчением заметил, что в бутылке осталось очень мало. Неужели он все уже выпил? Хорошо, что завтра они уедут в Розленд.

Хорошо во многих смыслах.

При воспоминании о тон, как он чуть не влип в историю, у него пробежал холодок по спине. Надо же было Латуру явиться к Фостерам! Сидел бы у себя в болоте! Сколько он мог бы наделать неприятностей, если бы у Ланса не хватило присутствия духа выставить его за дверь!

Джервис задумал нечто такое, о чем его племянница ни в коем случае не должна узнать раньше времени. Гинни надо вести на заклание осторожно и медленно, чтобы она ничего не заподозрила, иначе все его планы рухнут.

Джервис поднял рюмку и улыбнулся портрету брата.

– Будь ты проклят, Джон, – прошептал он, одним глотком осушая виски. – На этот раз я таки возьму над тобой верх.

Глава 4

Гинни стояла на носу парохода, разглядывая великолепные особняки плантаторов, которые тянулись вдоль берега Миссисипи. Некоторые из них были ей хорошо знакомы, другие построили за пять лет ее отсутствия. Ей не хотелось думать о том, что Аллентоны продали дом и уехали и что даже Самнеры с трудом держатся за свою плантацию.

Жизнь похожа на реку, решила Гинни. Плывешь себе по течению, и кажется, что все благополучно, ан глянь – свернул не в ту протоку и оказался в незнакомых рукавах дельты. У Гинни было ощущение, что сама она плывет по узкому, заросшему ряской рукаву и вот-вот попадет в болото нежелательных сюрпризов. Ей хотелось, чтобы все было по-прежнему, но вот пожалуйста – дядя Джервис носит на поясе фляжку и плохо держится на ногах уже в десять часов утра. А Эдита-Энн строит глазки Лансу, и, что самое ужасное, он ей в этом потворствует!

Скорее бы приехать в уютный родной Розленд!

– А, вот ты где, – раздался у нее за спиной голос Ланса. Он подошел и встал рядом с ней у борта. Гинни совсем испеклась в своем шерстяном платье, и ее разозлило, что Лансу, видимо, совсем не жарко и что у него такой самоуверенный вид. На нем была накрахмаленная белая рубашка и костюм из льняной ткани, его сапоги были начищены до блеска, а в руке он держал соломенную шляпу. Прямо воплощение холеного плантатора. Даже волосы аккуратно лежат на голове, не поддаваясь порывам речного ветерка.

– Гинни, дорогая, что это ты так тяжело вздыхаешь? Она попыталась улыбнуться, но ей было ужасно жаль себя.

– А тебя никогда не пугает мысль о будущем, Ланс? Он нахмурился.

– Ну знаешь, Гинни, если ты будешь упорствовать в своей меланхолии, я лучше пойду поговорю с твоей кузиной.

Гинни постаралась сдержать вспышку гнева.

– Я вовсе не упорствую в меланхолии, просто смотрю на новые дома и вижу, как много изменилось за то время, что меня здесь не было.

– Извини, дорогая, но, когда убегаешь из родного гнезда, этого надо ожидать.

– Вовсе я не убегала, – взъерошилась Гинни. – Родители требовали, чтобы я поехала в Бостон. А когда мама... – У нее встал клубок в горле. – Ты же знаешь, что у меня не оставалось выбора.

Ланс пожал плечами.

– Я одно только знаю, мы должны были пожениться, а вместо этого я тут ждал тебя пять долгих лет, один-одинешенек, не зная, увижу ли тебя когда-нибудь.

Вместо того чтобы порадовать Гинни – ведь она так хотела их услышать, – эти слова почему-то вызвали у нее только раздражение.

– А откуда мне было знать, что ты меня ждешь? Я считала, что ты и думать про меня забыл.

– Это обидно слышать. – Ланс отвернулся и стал смотреть на воду. – Неужели я мог забыть нашу клятву никогда не расставаться?

Гинни смотрела на его мрачный профиль, вспоминая клятву... и еще кое-что.

– Но ты же уехал из Нового Орлеана, как только папа отказал тебе. Это я сидела и ждала одна-одинешенька, уверенная, что ты махнул на меня рукой.

Он повернулся к ней.

– Ну что ты, дорогая, откуда такие мысли?

– Все говорили, что ты не можешь себе позволить жениться на бесприданнице.

– Если бы приданое имело для меня такое значение, зачем бы я ждал тебя все эти годы? Я сто раз мог найти богатую невесту, но я ждал свою Гиневру-Элизабет, надеясь, что когда-нибудь она вернется домой. Ко мне.

– Ну вот я и вернулась, Ланс.

Он смотрел на нее именно таким страстным взглядом, о каком она мечтала. «Перестань осторожничать, – мысленно взмолилась Гинни, – обними меня и разгони поцелуями все мои страхи и сомнения».

Но Ланс только вздохнул и взял ее за руки.

– А теперь, когда ты вернулась, я постараюсь получить согласие твоего отца. Надо только набраться терпения. В конце концов он согласится на наш брак.

Гинни смотрела на Ланса, но ей виделось другое лицо, красивое властное лицо человека, поцелуй которого она не могла забыть. Этот «пират», может быть, груб и неотесан, но он знает, чего хочет, и умеет добиваться своего. Если бы он решил на ней жениться, он бы так и сделал, и папа никак не смог бы этому помешать.

Какой вздор ей мерещится! Она ему вовсе не нужна. Ведь он ясно дал ей понять, что считает ее дурочкой.

– Ты увидишь, что твой отец тоже сильно изменился, – сказал Ланс, прерывая ход ее мыслей. – И взгляды его за это время тоже изменились.

Что он этим хочет сказать? Но Гинни не успела потребовать разъяснения – к ним подплыла Эдита-Энн, крутя на плече зонтик от солнца. Ей тоже, видимо, не было жарко в серебристо-голубом льняном платье. Рядом с ней Гинни почувствовала себя бедно одетой дурнушкой. «Подожди же, – подумала она, – вот приедем в Розленд, и папа позаботится, чтобы у меня все было».

– Скоро остановка в Белль-Оукс, – сказала Эдита-Энн и тронула Ланса за руку. – Твоя мама, наверно, будет рада, что ты вернулся домой. А нам будет очень тебя не хватать.

Ланс широко улыбнулся.

– Надеюсь, ты это говоришь искренно, потому что я вовсе не собираюсь сходить на берег в Белль-Оукс. Твой отец пригласил меня поужинать в Розленде. Разве я мог ему отказать? Не каждый день человеку выпадает счастье сопровождать сразу двух очаровательных дам.

Хотя Ланс улыбался им обеим, Эдита-Энн сделала вид, что его слова предназначены ей одной. Гинни было противно смотреть, как ее кузина строит глазки Лансу. В другое время она бы ей этого не спустила, но сейчас ей было слишком жарко и она слишком устала, чтобы бороться с ней за внимание Ланса.

«Это все от жары, – сказала она себе. – После прохлады Бостона трудно приспособиться к палящему солнцу Луизианы. Вот надену легкое платье, из тех что носила раньше, – а ее ждет полный шкаф платьев из хлопка и муслина, – тогда тоже начну строить глазки».

Она вздохнула при мысли о Розленде. Как давно она его не видела! Гинни вспомнила счастливое время, когда мама еще была жива. Какие они устраивали праздники! Дом освещали тысячи свечей, и приезжавшие по реке гости говорили, что он сверкает, как хрустальный дворец.

Даже на следующее утро, когда свечи были погашены, а гости еще лежали в постелях, дом все равно казался Гинни сказочным дворцом. Такое величественное здание с такими стройными колоннами казалось ей достойным королевской семьи. Королем был папа, мама была королевой, а Гинни всегда была и будет их драгоценной любимой принцессой.

Гинни представила себе возвращение домой. Еще рано, и свечи зажигать не будут, но ее умница папа придумает, как отметить возвращение дочери. Она наверняка увидит на пристани его высокую прямую фигуру. Он будет сгорать от нетерпения обнять любимую дочь И всю дорогу до дома будет рассказывать ей о своих планах. Вечером в честь ее приезда он, конечно, даст бал, на котором она появится в таком красивом и дорогом новом платье, что все девчонки умрут от зависти.

Когда они подойдут к дому, папа хлопнет в ладоши, и наружу высалят слуги и будут ее приветствовать веселым гомоном. Папа со снисходительной улыбкой прикажет им отнести наверх ее сундуки – ну не сундуки, так саквояж – и проводить ее в ее комнату, чтобы она могла отдохнуть перед ужином.

А на ужин Лавиния приготовит ее любимое «гамбо» – рагу из креветок и крабов со стручковым перцем, о котором она мечтала все эти годы в Бостоне. При одной мысли о «гамбо» у Гинни потекли слюнки. А на десерт Лавиния испечет пирог с только что собранной с грядки крупной сочной клубникой.

Гинни так увлеклась своими фантазиями, что даже не заметила, как пароход остановился около пристани Розленда. Она очнулась только, когда Эдита-Энн толкнула ее в бок.

– Совсем ты у нас без царя в голове, Гиневра-Элизабет, – заявила та, – ничего вокруг себя не видишь.

Они с Лансом засмеялись, а Гинни сердито вспыхнула. Но тут к ним подошел дядя Джервис, и Ланс мгновенно посерьезнел, повернулся к Гинни и предложил ей руку.

– Давай я помогу тебе спуститься на берег, – сказал он со своей самой подкупающей улыбкой. – Нехорошо будет, если наша Гиневра-Элизабет спотыкнется и ушибется в первый же день возвращения домой.

Гинни все еще была на него сердита, но предложенную руку взяла и даже была рада на нее опереться. Папа на пристани ее не встретил, да и сама пристань как-то покосилась и несколько досок в ней провалились. Видимо, ее потрепало недавним штормом, но почему же рабы ее не починили? Скоро ведь начнут съезжаться гости на бал по случаю ее возвращения – стыдно будет перед ними за такую ветхую пристань. Разговоров об этом хватит на несколько недель.

Гинни еще больше расстроилась, увидев, что не только пристань была в запущенном состоянии. Проходя через сад, она увидела, что драгоценные мамины розы заросли сорняками. За ними явно уже несколько лет никто не ухаживал, и большинство кустов погибли, а те, что остались, тоже недолго протянут.

Сколько перемен! Гинни вдруг вспомнила предупреждение миссис Тиббс, что ее ждут трудности. Нет, отчаянно спорила она сама с собой, для всего этого запустения должны быть причины, и, как только она увидит папу, он ей все объяснит. Наверно, он был так занят посадкой тростника, что забыл про другие дела – те, которыми обычно занималась мама.

Она положит этому конец. «Я вернулась домой, чтобы тебе помогать», – заверит она папу. Она представила себя молодой хозяйкой, которая распоряжается рабами и всюду успевает, оставаясь при этом, как и Аманда Маклауд, настоящей леди.

Гинни решительно шла к дому, стараясь не замечать заросли сорняков по обе стороны подъездной аллеи. Она два раза споткнулась о торчащие из земли корни, но уверила себя, что все это пустяки, что все станет на свое место, как только она поговорит с папой.

Ее оптимизм слегка поубавился, когда они подошли к дому и она увидела, что папа вовсе не ждет ее на крыльце. Пароход давно дал гудок, извещая о своем прибытии. Что с Джоном Маклаудом – оглох и ослеп? Как еще объяснить, что он вроде не подозревает о приезде дочери?

Но может быть, ждать ее на крыльце было не совсем разумна ступеньки крыльца казались еще более ненадежными, чем настил пристани. К ее удивлению, дядя Джервис спокойно перешагнул через отсутствующую нижнюю ступеньку и вошел в дом, не сказав по этому поводу ни слова.

Что же случилось с ее любимым Розлендом? Дом, видимо, уже несколько лет не красили снаружи, и краска сильно облупилась. В одном из окон второго этажа уныло свисала на одной петле ставня. Наверно, когда дует ветер, она стучит об стену, однако почему-то никто и не подумал или починить ее, или снять совсем.

И ветви дубов надо подрезать, думала Гинни,-а то они сдирают с крыши дранку. А глициния забралась по столбам веранды на второй этаж. Так и кажется, что ее лианы вот-вот задушат дом. Надо бы их обрезать.

Невозмутимо переступив через сломанную ступеньку, Эдита-Энн вслед за отцом прошла в дом. Судя по спокойствию дяди Джервиса и его дочери, дом впал в это запущенное состояние уже давно. «Папа, как ты позволил такому случиться?» – с тоской подумала Гинни.

Ланс погладил ее по руке.

– Мужайся, милая, – сказал он, – я с тобой. Вместе мы со всем справимся.

Его слова звучали пугающе – Гинни на секунду померещилось, что в доме ее ждет страшный людоед. Но в прихожей стоял только камердинер ее отца Гомер. Как же он сгорбился и постарел! Как и сам дом, негр состарился гораздо больше, чем ему полагалось бы за пять лет. Гинни смотрела на великолепную парадную лестницу, которой когда-то так гордилась мама. Дубовые перила уже давно не покрывали лаком, и на всем лежал слой пыли. Гинни казалось, что, если она остановится, пыль покроет ее как саваном.

Дядя Джервис разбирал почту на столике возле входной двери, а Эдита-Энн исподтишка заглядывала ему через плечо. Потом оба нахмурились, по-видимому увидев письмо, которого опасались.

– Что, еще один счет? – раздался скрипучий голос. Они повернулись к вошедшему, очевидно, захваченное врасплох. Если бы Джервис не воскликнул: «Джон!» – Гинни никогда не узнала бы в нем отца.

При виде этого сгорбившегося и опиравшегося на трость старика у нее мучительно перехватило дыхание. Папа всегда держался так прямо и гордо. Годы изменили его даже больше, чем дядю Джервиса, Если Джервис располнел, то Джош усох. Грязная белая рубашка висела у него на плечах, как помятый белый флаг капитуляции, а в туго стянутых в поясе брюках свободно поместился бы еще один человек. Помятое лицо говорило о злоупотреблении алкоголем, но, если у Джервиса морщины скрывались в жирных подушках щек, у Джона они, казалось, были высечены в черепных костях.

Он совсем не был похож на человека, которого помнила Гинни, на человека, которого она предполагала увидеть на пристани. Ей даже показалось, что это вовсе не папа, что сейчас кто-нибудь рассмеется я скажет: «Ловко мы тебя разыграли!»

Но никто ничего не говорил никто даже не пошевелился. Все ждали, что скажет Джон.

Тяжело опершись на трость, он обвел всех по очереди внимательным взглядом. Под этим взглядом присутствующие ерзали, как ожидающие наказания, нашалившие дети. Когда отец поглядел на Гинни, Ланс отпустил ее руку, оставив ее один на один с его изучающим взглядом.

Гинни робко улыбнулась, но на лице отца не появилось ответной улыбки. Он смотрел на нее так, словно она была одной из накрытых чехлами статуй в прихожей.

– Привезли, значит, – проскрипел он наконец, поворачиваясь к брату. – Только гляди, чтобы она еще чего-нибудь не натворила.

После этого он сказал Гомеру, чтобы тот принес бутылку виски, и заковылял в свой кабинет.

«Он не хочет меня знать!» – беззвучно воскликнула Гинни. Вопреки всем ее надеждам папа все еще не простил ее.

Она вспомнила ту ночь, когда они смотрели друг на друга над бездыханным телом мамы. Тогда-то у него на глаза и опустилась эта завеса, точно он навсегда закрыл для нее свой ум и свое сердце.

– Папа! – воскликнула Гинни вслед отцу, так же, как она воскликнула той ночью, но он, как и тогда, остался глух к ее мольбе. Дверь в кабинет закрылась, отец словно захлопнул ее перед носом Гинни.

Этот звук вывел дядю Джервиса из оцепенения.

– Я смотрю, Джон опять в дурном настроении.

Опять в дурном настроении? Гинни стояла, закусив губу и изо всех сил удерживаясь от слез. Она с радостью ухватилась за это объяснение. Конечно, человек может быть в дурном настроении! Может, его тяготит эта жара, и он плохо себя чувствует? Но это же пройдет! Вот отдохнет папа и обязательно прижмет ее к груди. В конце концов она его единственный ребенок, не может быть, чтобы он не был рад ее видеть! Дядя Джервис повернулся к Лансу.

– Надеюсь, грубость моего брата не помешает тебе остаться к ужину?

Ланс опять взял Гинни под руку и улыбнулся ей.

– Да я не уеду ни за что на свете!

– Вот и прекрасно.

Дядя Джервис хлопнул в ладоши и облизнулся, словно уже садился за обеденный стол.

– Собираемся в гостиной в семь часов. Ужин будет в восемь. Мы с тобой тем временем поболтаем, – сказал он, улыбаясь Лансу и показывая рукой на дверь библиотеки, – а девочки поднимутся наверх. Нашей Гиневре-Элизабет наверняка хочется передохнуть с дороги.

Оба мужчины с таким ожиданием воззрились на Гинни, что у нее не хватило сердца возразить. Да она и в самом деле устала. Ей будет нелегко даже подняться по лестнице, тем более что она, видимо, должна это сделать в сопровождении кузины.

Эдита-Энн пошла вперед как хозяйка дома.

– Ты будешь теперь спать здесь, – предупредила она Гинни, останавливаясь перед первой же дверью на втором этаже.

– Нет, я буду жить в своей старой комнате! – воспротивилась Гинни.

– Это невозможно. Там протекает потолок.

– Тогда найди мне другую комнату. Здесь даже не поместится моя мебель.

– Твой мебели уже нет, – с неловким видом проговорила Эдита-Энн. – Дядя Джон ее продал после того, как ты уехала в Бостон.

Гинни молча вошла в крошечную комнату. Это был тяжелый удар, и она не хотела, чтобы Эдита-Энн видела, какую боль ей причинили ее слова. Нет, одним дурным настроением нельзя объяснить то, что отец безжалостно продал очаровательную мебель, которую ей купила мама.

Она твердила себе, что и тут должно быть разумное объяснение. Может быть, папа собирался купить новую, более красивую мебель и гардины. Неужели он в самом деле до сих пор ее не простил? Она этого просто не перенесет.

С натужной улыбкой Гинни осмотрела комнату. Комната была маленькой – она правильно помнила, – но у окна стоял очаровательный диванчик. Жаль только, что подушки так потерты.

– Скажи, чтобы Делфи и Сади пришли мне помочь, – сказала она, решив притвориться, что все в порядке. – Я так устала, что никогда в жизни сама не стащу с себя это платье.

– У нас осталось очень мало рабов, и они все заняты. Придется тебе раздеваться самой, – почти грубо отозвалась Эдита-Энн.

– Самой? – изумленно повернулась к ней Гинни. – Ты, наверно, шутишь? Да я это платье без помощи ни за что не сниму!

Эдита-Энн пожала плечами.

– Придется научиться. Помогать тебе некому.

– Вот как? – Гинни собиралась проявить мужество и без жалоб перенести неприятные сюрпризы, но тут она не выдержала: – Уж не хочешь ли ты сказать, что все служанки заняты уборкой? Прихожая тонет в пыли.

Эдита-Энн покраснела, но тут же огрызнулась.

– Я хочу сказать, – сказала она, направляясь к двери, – что тебе больше не удастся разыгрывать принцессу.

Гинни с яростью смотрела в спину Эдиты-Энн. Что они себе с дядей Джервисом вообразили? С какой стати они командуют в нашем доме? Если Гинни потребует услуги хотя бы ста рабов, они не имеют права ей отказывать.

Гинни потянула за веревку звонка. И решила, что в этой комнате она ни за что не останется. Что это за мебель поставила сюда Эдита-Энн? Этот огромный дубовый шкаф, этот поцарапанный секретер – все они в свое время были отправлены в заслуженную ссылку на чердак. Прошло несколько минут, но никто не пришел на звонок. Тогда она решила воззвать к отцу. Пусть знает, что творится у него в доме, что его дочери отказывают в служанке, которая помогла бы ей раздеться.

Гинни сбежала вниз по лестнице и уже подняла руку, чтобы постучать в дверь его кабинета, но тут вспомнила, как холодно он ее встретил. А что, если из-за дурного настроения... или еще почему-нибудь... он скажет ей убираться долой с его глаз? Что тогда делать?

И тут она услышала голоса, доносящиеся из библиотеки, и вспомнила, что дядя Джервис и Ланс ушли туда поболтать. Может быть, имеет смысл сначала поговорить с дядей? В присутствии гостя он вряд ли посмеет отказать ей в ее законных требованиях. В крайнем случае можно будет воззвать к Лансу. Уж конечно, ее верный Ланцелот не откажется прийти к ней на помощь.

Когда она вошла в библиотеку, оба мужчины встали, глядя на нее с удивлением.

– Гиневра-Элизабет? – воскликнул ее дядя. – А мы думали, что ты отдыхаешь. – Он перевел взгляд с нее на гостя. – Правда, Ланс?

Ланс не ответил, он был слишком занят тем, что гасил сигару и ставил на стол бокал с виски. Неужели он надеется скрыть от меня, что курил и пил? Как будто женщины не знают, что у мужчин называется «поболтать»!

– Я бы с удовольствием отдохнула, – сказала Гинни дяде Джервису, – но не могу же я лечь в постель в этом платье. Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог мне его снять. Что случилось с папиными слугами? Почему никто не хочет помочь хозяйке дома раздеться?

Наступила неловкая пауза. Мужчины переглянулись.

– И вот еще что, – продолжала Гинни, надеясь вызвать сочувствие Ланса. – Эдита-Энн выставила меня из моей старой комнаты и говорит, что папа продал всю мою красивую мебель, но, по-моему, это просто предлог, чтобы сплавить мне всякое старье с чердака.

Она предполагала, что дядя если не возмутится, то по крайней мере начнет оправдываться. Но у него был просто растерянный вид.

– В чем дело? – спросила Гинни, переводя взгляд с него на Ланса. – Чего это вы все время переглядываетесь?

Дядя Джервис тупо смотрел на свой бокал, потом осушил его залпом.

– Придется тебе, видно, сказать. Дело в том, что у нас во всех комнатах стоит старая мебель, которую достали с чердака. Нам пришлось... эээ... экономить.

– Экономить? – непонимающе повторила Гинни.

– Эдита-Энн не может прислать к тебе служанку. У нас почти не осталось рабов. Лавинии приходится справляться одной. Гомер уже совсем стар.

– А где же Лила, и Делфи, и...

– Их пришлось продать, так же как и мебель. Гинни с грустью подумала о Делфи, которая была ее подругой детства, а потом горничной. Теперь она служит кому-то другому.

– Но они же были как родные. Разве нельзя было вместо них продать тех, что работали на полях?

– Их больше нет. Как нет и полей. В Розленде уже три года как не собирают урожай тростника.

Гинни ахнула. Папа может потерять интерес к дому, к самой жизни, но если он забросил свою драгоценную плантацию, значит, дела действительно плохи.

– Пойми, – мягко говорил дядя Джервис, – его подкосила смерть твоей мамы. Я видел, что он потерял интерес к делам, но насколько все пришло в упадок, я узнал только в марте, когда уговорил Джона дать мне доверенность на управление поместьем.

– Почему же вы мне ничего не сказали? Почему не предупредили?

– Я хотел тебе сказать, девочка, но подумал, если у меня сердце разрывается от горя при мысли о том, что Розленд достанется нашим кредиторам, как же огорчится Гиневра-Элизабет!

– Кредиторам? – в ужасе вскричала Гинни. Тишина была красноречивой.

– А почему ты меня не предупредил? – обратилась она к Лансу.

– Дядя хотел сам тебе сказать. – Он поднял руки, как бы снимая с себя всю вину. – В письме всего не скажешь, и его так легко неправильно истолковать.

Чего тут истолковывать? Они на краю разорения и скоро потеряют свое положение в обществе. Теперь понятны все эти смешки и перешептывания на вчерашнем балу. Все знают, что папа почти разорился и что его дочь скоро будет парией.

– Но я думала, что папа хочет выдать меня замуж! – воскликнула Гинни. Неужели он ее вызвал для того, чтобы продать тому, кто даст больше, и тем спасти плантацию? На свете сколько угодно противных стариков, которые готовы хорошо заплатить за молодую жену. – Или мне предстоит... остаться старой девой?

– Ну-ну, уж об этом можешь не тревожиться. – Дядя Джервис опять посмотрел на Ланса. – Занимайся своими делами, а все остальное доверь нам, мужчинам. Не бойся, мы что-нибудь придумаем. Земля у нас по-прежнему плодородная. Если мне удастся раздобыть денег на саженцы и на нескольких рабов, чтобы они посадили тростник и собрали урожай, то Розленд быстро встанет на ноги.

– Вот и правильно, – сказал Ланс, протягивая бокал, чтобы Джервис подлил ему виски. – Вот это деловой разговор. А я помогу вам, как смогу.

Глядя, как дядя Джервис наполняет бокалы, Гинни на минуту пришла в панику. Они только и умеют что пить за здоровье друг друга и за Розленд, но что они могут сделать? У Ланса у самого нет ни гроша за душой.

Боже, какой кошмар! Гинни казалось, что она видит страшный сон, из которого проснется, чтобы услышать, как миссис Тиббс называет ее Принцессой. Как ужасно, что ей вдруг захотелось опять оказаться в тесной каюте вместе с этой жуткой женщиной!

Надо бежать на свежий воздух – здесь слишком душно. Может, там у нее прояснится в голове.

Когда она сказала мужчинам, что пойдет погулять, они слегка удивились. Ланс даже сказал, что на улице слишком жарко. Но оба были слишком заинтересованы в виски, чтобы всерьез с ней спорить. Гинни распрощалась с ними и вышла из библиотеки.

Этого не может быть, мысленно твердила она, выходя наружу. Дядя Джервис всегда все преувеличивает. Не может быть, чтобы дела были так плохи. Гинни вспомнила, что в городе они не стесняли себя в расходах, и если они так бедны, зачем брать на пароход билеты первого класса?

Гинни вспомнила слова Мисси Мэй: «Морочили всем головы». Как и Аллентоны, ее дядя пытается заморочить голову кредиторам, притворяясь, что все хорошо.

На самом деле все очень плохо. Гинни видела доказательства этого, проходя через пустые поля, которые в это время должны зеленеть созревающим– сахарным тростником. Вокруг домиков, где раньше жили рабы, было тихо и безлюдно. Так что дядя Джервис ничего не преувеличивал. В обдуваемых ветерком кронах могучих дубов раздавался шелест – казалось, там шептались духи живших здесь раньше людей.

Гинни вспомнила, как здесь раньше справляли Рождество: папа посылал мужчинам выпивку и игрушки для детей, они с мамой раздавали женщинам сладости. В каждом домике их встречали с радостью: мама приходила сюда каждую неделю лечить больных, часто в сопровождении Гинни. Как она гордилась, стоя рядом с Амандой Маклауд, видя, что ее маму обожают все рабы от мала до велика, что они пойдут за ней в огонь и воду.

Но в ту ночь они не смогли ей помочь, подумала Гинни, и у нее сжалось сердце. И поэтому ничего не осталось от прежней жизни – ни мамы, ни рабов, ни, по сути дела, папы.

Здесь, в прохладной тени старых дубов, Гинни смогла спокойно обдумать прием, оказанный ей отцом. Больше не было смысла скрывать от себя правду. Папа так ее встретил не потому, что был в дурном настроении: он все еще винит ее за то, что произошло с мамой, и, видимо, никогда ее не простит.

По щеке Гинни скатилась слеза, но она торопливо ее смахнула, как бы услышав слова отца: «Ты член семьи Маклаудов, не смей распускать нюни».

Папа прав. Вместо того чтобы оплакивать его прием, надо постараться вернуть себе его любовь. Какой смысл без конца вспоминать прошлое, все равно его не вернешь. Лучше подумать, что можно сделать для будущего.

Гинни приободрилась. Она придумает, как спасти Розленд, и тогда папа будет ей так благодарен, что даже забудет, что мамы больше нет в живых.

Она вспомнила, что дальше по тропинке стоят хижины издольщиков-арендаторов. Когда Джон приехал в Луизиану, он поначалу сдал часть своей земли в аренду, и на эти средства купил рабов обрабатывать плантацию. А когда плантация начала приносить постоянный доход, он стал понемногу избавляться от издольщиков, отказываясь возобновлять с ними контракт. Постепенно они все разъехались кто куда. Интересно, где они сейчас? – подумала Гинни. Нельзя ли уговорить кого-нибудь из них возобновить аренду?

В восторге от этой мысли, Гинни ускорила шаги. Надо посмотреть, в каком состоянии хижины арендаторов. Если домики пригодны для жилья, на деньги, полученные от арендаторов, можно начать заново обрабатывать плантацию. Правда, Гинни понятия не имела, где искать арендаторов, но разве дядя Джервис не уговаривал ее довериться мужчинам?

Полузаросшая тропинка чавкала у нее под ногами. Как это она раньше не сознавала, как близко к болоту стоят эти домики? Ребенком ей сюда никогда не разрешали ходить. «Они тебе не компания, – сказал папа, когда она спросила его, можно ли ей играть с детьми арендаторов. – Я не позволю, чтобы моя Принцесса якшалась со всякой швалью».

Гинни отмахнулась от этого воспоминания, как от назойливого кошмара, она же не собирается якшаться с этими людьми. Она просто предложит им место для жилья и землю для обработки в обмен на плату, которая так нужна Розленду. Какая важность, что эта земля расположена близко к дельте и что она сама ненавидит это болото? Ей-то не придется сюда ходить.

Тропинка повернула, и Гинни увидела хижины. Здесь тоже было сыро и все заросло болотными растениями. Ничего, упрямо подумала Гинни, найдутся люди, которым до зарезу нужна земля и которые согласятся все это расчистить.

Впереди раздалось лошадиное ржание. Что это? Неужели здесь кто-то уже живет? Не задумываясь о том, что она одна в безлюдном месте и что в доме никто не знает, куда она ушла, Гинни поспешила вперед. Как было бы хорошо, если бы ей удалось вернуться домой не только с планом спасения Розленда, но и с договоренностью с первым арендатором!

Но тут она увидела огромного вороного жеребца и остановилась.

Это было великолепное животное. Его холеная шкура блестела в лучах заходящего солнца. Жеребец ждал у последней хижины, которая стояла на самом берегу протоки. Он не был привязан, просто стоял возле полуразрушенной, заросшей вьющимися растениями хижины и бил копытом о землю, как будто призывая хозяина. Потом конь опять заржал – на этот раз приветствуя вышедшего из двери хозяина, который был одет во все черное.

У Гинни захолонуло сердце: это был «пират» из порта. Что это он везде ей попадается?

– Что вы здесь делаете? – спросила она, подходя к нему.

Он задержался на покосившемся крыльце, тоже, видимо, ошеломленный ее появлением.

– Пора нам перестать встречаться в укромных местах, моя прекрасная дама, – с ухмылкой сказал он, – а то пойдут сплетни.

– Встречаться! – Да как он смеет даже предполагать, что она пришла сюда специально, чтобы с ним увидеться! – Я не ожидала вас здесь встретить, сэр. Более того, боюсь, что вам придется объяснять властям, что вы делаете на земле Маклаудов.

Ухмылка исчезла с его лица. Он с хмурым видом спустился по ступенькам.

– А это, мисс Маклауд, вас совершенно не касается. И направился к лошади.

– Нет, касается, – сказала она ему в спину. – Я хочу знать, зачем вы меня преследуете.

– Я вас преследую? – Он обернулся и окинул ее презрительным взглядом. – Я всегда знал, что вы избалованны и ограниченны. Но, оказывается, у вас к тому же раздутое самомнение, миледи.

Гинни задохнулась от негодования.

– Да откуда такой проходимец, как вы, может что-нибудь обо мне знать? Разве что вы специально за мной шпионили.

– Должен вас разочаровать. Даже у проходимцев, Принцесса, было прошлое. – Он дернул большим пальцем в сторону хижины. – Вы, видимо, забыли, что я когда-то жил в этой хибаре?

Гинни чуть не обозвала его лжецом, как вдруг вспомнила черноволосого мальчика, сына издольщика, который часто наблюдал за их играми. Даже тогда она была заинтригована его сумрачным вниманием.

– Так вы тот мальчик, – прошептала она. – Раф Латур!

Он отвесил ей насмешливый поклон.

– Он самый. Польщен, что вы меня наконец узнали. Гинни покраснела, заметив упор, который он сделал на слове «наконец». Несомненно, он прав, она давно должна была бы его узнать и, наверно, узнала бы, если бы он не приводил ее в такое смущение.

– Хорошо, допустим, вы приехали сюда, движимый ностальгией, – сказала она. – Но теперь лучше уезжайте, а не то я пожалуюсь папе. Он не любит, когда в его владения забираются посторонние. Он их не очень-то жалует.

– Насколько я помню, ваш отец никого не жалует. – Латур вскочил на жеребца. – Но вам незачем бежать к нему с жалобами. У меня нет намерения лишней минуты оставаться на священной земле Маклаудов.

– Тогда зачем вы сюда явились? Что вам здесь надо?

– А что, мое присутствие вас волнует? – Он посмотрел на нее сверху вниз, и у Гинни вдруг ослабели колени. – Извините, моя прекрасная дама, но мое пребывание здесь не имеет к вам ни малейшего отношения. Я свой урок усвоил много лет тому назад. Как мне объяснили вы и ваши друзья, таким, как я, не следует зарываться.

– Не взваливайте на меня ответственность за необдуманные слова, сказанные ребенком. Да я вовсе и не имела ничего такого в виду.

Несколько секунд он глядел на нее молча, потом покачал головой.

– Может быть, на ребенка держать обиду и не стоит, но вы же по-прежнему смотрите на меня свысока.

– Вовсе нет, я не... – Решив, что оправдываться ее недостойно, Гинни нахмурилась. – Вы не имеете права так со мной разговаривать. Вы обязаны оказывать мне... то есть я привыкла, чтобы мне оказывали больше уважения. И не надо так на меня смотреть!

– Я никому не обязан оказывать уважение – его нужно заслужить. Спросите свою совесть, мисс Маклауд. Если уж говорить о том, кто кому обязан, вспомните, что за вами остался неоплаченный долг.

– Если вы говорите про тот случай...

– Вы дали обещание, резко сказал он, – и вы его нарушили. Так что перестаньте бросаться обвинениями и выдвигать требования, а то, как бы я не вздумал востребовать с вас тот долг.

С этим он пришпорил лошадь и уехал. Гинни, нахмурившись, смотрела ему вслед.

Потом повернулась и пошла домой. Она гнала от себя неприятное воспоминание об обещании, которое она нарушила и о котором ей напомнил Раф Латур. Но его не так-то просто было выбросить из головы, как и прочие неприятности, с которыми она столкнулась по возвращении домой.

Неужели Раф вернулся из-за того глупого обещания?

И каким образом, интересно, он собирается востребовать с нее долг?

Глава 5

Гинни ходила взад-вперед по комнате, дожидаясь, пока надо будет идти вниз к ужину. Поскольку у нее не было ни гардероба, ни горничной, туалет занял у нее совсем немного времени, она стянула волосы на затылке в пучок и надела свое старое полудетское платье, которое нашла в шкафу. Оно было немодным и пахло камфарой, но Гинни было все равно, как она выглядит, – ее мысли были заполнены воспоминаниями о раздражающем незнакомце.

Нет, он уже не незнакомец. Она знает его имя – Раф Латур.

Гинни сама удивлялась, почему она его сразу не узнала: его пронзительный взгляд, его враждебность должны были подсказать ей, кто этот человек. «Спросите свою совесть», – сказал он, словно предполагая, что она помнит все подробности того случая. В конце концов это было так давно. Не пора ли простить и забыть?

Однако Гинни хорошо помнила того красивого черноволосого мальчика, который издалека наблюдал за их играми в Камелот. Да, пожалуй, она не просто заметила молчаливого мальчика-креола с точеным лицом и заносчивой повадкой, даже тогда, еще совсем девочкой, она почувствовала к нему какое-то необъяснимое влечение.

– Не обращай на него внимания, – уговаривал ее Ланс, когда в первый раз заметил, что она поглядывает на Рафа. – Кто он такой? Просто наглый мальчишка из семьи нищего издольщика.

Эти слова принесли Гинни разочарование, загадочный мальчик, оказывается, принадлежал к категории людей, которых папа называл «белой швалью». Человек, у которого нет собственной земли, не стоит ни гроша, считал Джон Маклауд. Ланс прав, этого мальчика надо игнорировать, а не то папа рассердится.

С другой стороны, Гинни видела, что ее интерес к Рафу задевает самолюбие Ланса. Уж слишком много он понимает о себе! И для Гинни стало игрой обмениваться взглядами с Рафом. Затем она даже стала ему улыбаться. Ответной улыбки она не получала, но знала, что он не спускает глаз с нее и ее товарищей по играм.

И вот однажды, рассердившись на Ланса, она назло ему пригласила Рафа принять участие в игре. Ланс был возмущен и требовал, чтобы новенький считался вассалом более мелкого калибра. Он спихивал на Рафа все наименее интересные обязанности, и тот так хорошо их выполнял, что Гинни объявила, завтра ее новый вассал будет принимать участие в турнире за рыцарское звание.

Ланс создал для него все мыслимые трудности, но Раф с легкостью прошел испытания. Ланс был взбешен и потребовал, чтобы Гинни отказалась посвящать чужака в рыцари, но она надменно напомнила ему, что королева поступает так, как считает нужным, и повернулась к Лансу спиной. Тогда он с такой силой толкнул ее в спину, что она упала.

Ей помогли встать, но оказалось, что руку помощи ей протянул Раф. И тут же вызвал Ланса на дуэль за оскорбление королевы.

Ланс только засмеялся ему в лицо. «Еще не хватало, – сказал он, – стану я пачкать руки о белую шваль».

Тихим властным голосом Раф напомнил ему правило, Ланс должен принимать любой вызов. А победитель, по решению королевы, будет объявлен королем.

И Раф вопросительно посмотрел на Гинни. Ланс кричал, что она должна отказать наглецу, но она упрямо кивнула головой. Она хотела наказать Ланса за грубость, показать ему, что решает она, а не он. Кроме того, ей нравилась мысль, что за нее будут биться двое рыцарей.

– Вы обещаете объявить меня королем, если я одержу победу? – спросил Раф, вперив в нее настойчивый взор. – Честное слово?

Видя, как это требование разозлило Ланса, она опять кивнула. Но тут же опомнилась, услышав, как ахнули ее друзья.

Однако было уже поздно. Ланс и Раф уже размахивали палками, которые у них изображали мечи. Ее друзья окружили ее, требуя, чтобы она поддерживала Ланса. Подумай, что будет, если победит этот чужак, предупреждали ее они. Она объявит королем Бог знает кого, а их смелый, благородный Ланцелот обидится и уйдет от них. И кто тогда будет защищать королевство? Нищий издольщик? Что останется от их любимой игры в Камелот?

Гинни об этом не подумала, потому что ей и в голову не приходило, что Ланс может потерпеть поражение. Он же всегда был ее героем, а Рафу с его темными волосами и мрачным взглядом больше подходит роль негодяя; которого побеждает благородный рыцарь.

Однако вскоре Раф выбил из рук Ланса палку. Когда же он отбросил свою палку и согласился продолжить бой на кулаках, у Гинни дурные предчувствия переросли в страх. Как же быть, если он победит? Королевством могли править только она с Ланцелотом. Неужели из-за небольшой размолвки их будущее будет разрушено навсегда?

Раф обрушил на Ланса шквал ударов, и тот упал на землю, побежденный. Пораженные таким исходом боя, ее друзья закричали, что какого-то чужака нельзя объявить королем. Это неслыханно, это возмутительно. Гинни должна прогнать самозванца.

Раф подошел к ней, опустился на одно колено и взял ее за руку, посвящая ей свою победу. Чувствуя на себе выжидательные взгляды друзей, Гинни поблагодарила его за защиту ее чести и протянула ему в качестве награды большое спелое яблоко.

– Мне не нужно яблоко, – Раф, растерянно глядя на нее. – Достаточно того, что я стану королем.

Другие дети засмеялись. Раф так крепко стиснул ее руку, что Гинни пришлось вырвать ее. Ланс тем временем весь в синяках и ссадинах поднялся с земли и сказал, что Раф уж слишком размечтался, кто это видел, чтобы немытого издольщика делали королем?

Раф медленно поднялся и вернул Гинни яблоко.

– Это ваше решение? – спросил он ее, впившись в нее взглядом.

А когда она кивнула, у него на лице выразилось такое разочарование, что Гинни на секунду стало нестерпимо стыдно.

– Настоящая королева держит свое слово, – сказал он, неприязненно глядя на нее. – Она не дает обещаний, которые не собирается выполнять.

С этим он и ушел. Гинни постаралась забыть эту неприятную сцену. Это ей тем более удалось, что Раф больше никогда не приходил наблюдать их игру, а вскоре ее отец избавился от всех арендаторов.

И вот пожалуйста – Раф снова объявился и напомнил ей о прошлом, которое она предпочла бы забыть, да к тому же бросил ей в лицо оскорбительные слова: «избалованная» и «ограниченная».

«Да еще не забудь про самомнение», – напомнила она себе и покраснела.

Неужели это самомнение – решить, что он преследует ее? С какой стати он вдруг оказался на земле Маклаудов? Она не так много знает о Рафе Латуре, но готова побиться об заклад, что ему меньше всего свойственна ностальгия.

Тут раздался гонг к ужину, и Гинни встала с диванчика. «Опять я о нем думаю», – сердито сказала она себе. Словно мало всяких прочих огорчений – не хватало еще, чтобы какой-то спесивый креол испортил ей ужин!

Она спустилась в гостиную, и ей пришлось еще целый час слушать скучные разговоры. Но все скрашивало ожидание вкуснейшего «гамбо» с крабами и креветками. Наконец, когда у Эдиты-Энн иссякли скучные сентенции, а дядя Джервис с Лансом допили графин виски, Гомер объявил, что кушать подано. Гинни встала, предвкушая стряпню Лавинии.

Но, войдя в столовую под руку с Лансом, она увидела, что и здесь все совсем не похоже на те видения Розленда, которые представлялись ее воображению. Из столовой исчез элегантный дубовый гарнитур, который приобрела мама. Вместо него стоял стол из сосны, который в одиночестве казался чересчур маленьким. Его поверхность была порядком поцарапана, и на нее полагалось бы положить скатерть, но, видимо, скатерти, как и серебряные приборы и фарфоровая посуда, были проданы.

Дядя Джервис направился к стулу, который стоял у нижнего торца стола, оставив место во главе стола незанятым. Это напоминание об отсутствии папы царапнуло Гинни по сердцу. Они расселись, скрежеща стульями по полу, на котором больше не было ковра. Комната казалась темной и мрачной, и Гинни подумала, что в ней еще труднее будет вести непринужденную беседу, чем в гостиной.

Но она тем более была настроена насладиться вкусной едой. Каков же был ее ужас, когда вместо «гамбо» она обнаружила у себя на тарелке высушенный кусок мяса и кучку вареного гороха, залитые жидким сметанным соусом.

– Что это? – спросила Гинни, не в силах скрыть разочарование.

Эдита-Энн покраснела, как свекла, потом дернула головой.

– Может, в Бостоне ты привыкла к лучшему, но мы считаем, что это вполне добротная еда и голод удовлетворяет.

– Удовлетворяет голод? – повторила Гинни, роясь на тарелке в тщетной попытке найти хотя бы одну креветку. – Это я есть не могу.

– Тогда сиди не евши.

– Девочки, не надо ссориться, – сказал дядя Джервис. – Хоть попробуй, Гинни. Эдита-Энн так старалась.

Гинни с изумлением посмотрела на кузину.

– Это твоя стряпня? Но ты же не умеешь готовить!

– Пришлось научиться. Лавиния к вечеру совсем выбивается из сил. Если мы хотим, чтобы был ужин, кому-то надо его приготовить.

«Хоть бы поучилась как следует, – с тоской подумала Гинни, глядя на тарелку. – А я-то мечтала о гамбо...»

Не сумев придумать блюду достойное название, она поднесла ко рту кусочек пережаренного мяса, сомневаясь, что сумеет его проглотить. И вдруг в столовую вошел Гомер и объявил, что к дяде Джервису пришел посетитель и ждет в прихожей. Гинни воспользовалась этим предлогом, чтобы опустить вилку.

– Но мы только что сели ужинать. Пусть ждет, – сказал дядя Джервис.

– Этот человек говорит, что у него срочное дело, – настаивал Гомер.

Сердито бормоча себе под нос, дядя Джервис встал из-за стола и вышел в дверь, которую перед ним открыл Гомер.

Эдита-Энн смотрела вслед отцу с улыбочкой на лице, а Ланс просто долил рюмку, словно такое вторжение не было чем-то из ряда вон выходящим. Гинни же распирало любопытство. Только невообразимый грубиян либо вконец отчаявшийся человек может потребовать аудиенции во время ужина.

– Ваше слово чести? – раздался в передней громкий голос. – И вы полагаете, что это меня удовлетворит?

Гинни похолодела, это был Раф Латур. Неужели он настолько пренебрег приличиями, что явился к ней домой?

– Мало ли чего вы наобещаете! – продолжал Раф обозленным голосом. – Я еще не встречал Маклауда, который выполнял бы свои обещания.

Ланс напряженно прислушивался к разговору, его тоже, видимо, обеспокоило появление Латура. Гинни не удивилась враждебности Ланса. Наверно, ему было неприятно вспоминать, что этот человек победил его в честном бою. Хотя тогда они были детьми, он, возможно, подозревает, что Латур не способен победить его и сейчас.

– Да кто вы такой? – возмущенно воскликнул дядя Джервис. – Как вы смеете являться ко мне в дом и разговаривать со мной таким тоном? Сейчас же убирайтесь с моей земли!

– Вашей земли? Я считал, что Розленд пока еще принадлежит вашему брату.

– Так оно и есть! – прогремел новый голос. Это был прежний, совсем не скрипучий голос папы. Гинни улыбнулась, представив себе, как съежился ее дядя, который разыгрывал из себя хозяина поместья и был пойман за руку его настоящим хозяином.

– Я все еще хозяин этого дома, сэр, – продолжал папа почти светским тоном. – Что я могу для вас сделать?

– Это сын Латура, Джон, – поспешно вмешался дядя Джервис. – Он явился сюда, чтобы устроить скандал. Иди к себе в кабинет, а я от него быстро избавлюсь. Я лучше тебя знаю, как обращаться с подобной публикой.

Эти слова резанули Гинни по уху: подобной публикой. В устах дяди Джервиса они уже не казались ей безобидными. Более того, она поняла, почему Раф воспринимал их как оскорбление.

– Повторяю, – резко сказал Джон. – Что я могу для вас сделать, сэр?

Наступила тишина. Гинни надеялась, что Раф просветит их всех о цели своего прихода.

– У меня дело к вашему брату, – сказал он наконец. – Личное дело, которое вскоре должно разрешиться тем или иным образом. Даю вам свое слово.

Хлопнула входная дверь, и Гинни озадаченно нахмурилась. Это очень похоже на Рафа – уйти, не объяснив, зачем он приходил.

– Какой неприятный человек, – сказала она, заметив, что Ланс внимательно смотрит на нее.

– Латур – самонадеянный болван. – Ланс с хмурым лицом потянулся за рюмкой. – Он, наверно, воображает, что твой отец должен дать ему землю. Вряд ли вы помните, дорогие дамы, что его отец был здесь арендатором.

Гинни притворилась, что первый раз об этом слышит. Она считала, что Лансу ни к чему знать, что она помнит про его позорное поражение.

– Я помню его мать, – сказала Эдита-Энн. – Это была очаровательная женщина. Тетя Аманда часто говорила, как ей трудно, она только что овдовела, у нее на руках дети, и ей еще нужно искать новое жилье.

Гинни изумленно посмотрела на кузину, сама она, хотя и была на несколько лет старше ее, ничего не знала о семье Латуров. У Эдиты-Энн просто талант вынюхивать то, что никому не известно.

– Джону ничего не оставалось, как выставить Латуров, еще до смерти отца они задолжали ему арендную плату за несколько месяцев. И как бы его жена без мужа обрабатывала землю? Никто Джона не осуждал, кроме Рафа, но этот мальчишка всегда о себе слишком много понимал. Наверно, с тех самых пор и имеет зуб на Маклаудов.

– Так он всего лишь хочет арендовать землю? – спросила Гинни, вспомнив свой план привлечь арендаторов. – Почему же дядя Джервис не соглашается? Зачем восстанавливать против себя человека, который хочет платить нам деньги?

– Что за чушь ты несешь?

В словах Ланса звучало такое пренебрежение, что Гинни некоторое время молча ковырялась в тарелке и только потом ответила:

– Я тут подумала... что, если бы мы смогли найти арендаторов, у нас были бы деньги на саженцы и на рабов и нам удалось бы возродить плантацию.

Ланс снисходительно улыбнулся.

– Не морочь себе голову делами, дорогая. Мы же сказали тебе, доверься мужчинам, и мы что-нибудь придумаем.

– Лучше поучилась бы готовить и шить, – вставила Эдита-Энн. – А дела – это не для женщин.

Гинни выпрямилась.

– А я считаю, что это совсем неплохой план. Ланс грустно покачал головой.

– Милая, твой дя... папа не захочет связываться с белой швалью. Арендной платы едва хватит на то, чтобы отремонтировать для них хижины. Да джентльмену и не подобает жить на арендные платежи. Маклауды всегда были плантаторами, а не рантье. – Увидев, что Гинни нахмурилась, Ланс с улыбкой добавил: – Но это очень мило с твоей стороны – искать выход. Если хочешь, я поговорю с твоим дядей. Он, наверно, будет рад узнать, что ты радеешь о Розленде.

Ланс снисходительно похлопал ее по руке. Гинни внутренне кипела. Может быть, она и не до конца продумала свой план, но ей не хотелось, чтобы мужчины смеялись над ним, покуривая в кабинете после ужина.

– Нет уж, – сказала она, опять принимаясь ковыряться в тарелке. – Если ты считаешь, что это глупость, то не стоит ему и говорить.

Вдруг дверь открылась, и вошел дядя Джервис.

– Глядите, кто к нам пришел! – радостным голосом объявил он.

Вслед за ним в столовую вошел его брат.

Гинни забыла все свои планы, изумленно глядя на отца. Видимо, Джон Маклауд очень редко садился за стол с семьей: у всех был радостный вид, все старались ему угодить, хотя было очевидно, что они предпочли бы, чтобы он ужинал у себя в кабинете.

Гинни было неприятно оказаться в их числе. Она глядела, как ее отец, хромая и опираясь на трость, прошел к своему месту во главе стола. Опускаясь на стул, он чуть не сел мимо, но Гомер вовремя подсунул под него стул. Судя по тому, как ловко и быстро он это сделал, бедный слуга порядком поднаторел в том, чтобы скрывать опьянение хозяина.

Гинни грустно взирала на незнакомца, поселившегося в теле ее отца. Ей было тяжело, когда он утром оттолкнул ее, но глядеть на него сейчас было еще тяжелее. Не притронувшись к стряпне Эдиты-Энн, он налегал на виски и непрерывно хохотал. К возмущению Гинни, дядя и не пытался его остановить. Правда, он и сам пил одну рюмку за другой.

Братья стали вспоминать прошлое. Глядя на них, можно было подумать, будто комната по-прежнему обставлена очаровательной мебелью, а неприятной сцены в прихожей просто не было и в помине. Уж не померещился ли ей угрожающий голос Рафа?

Тем временем Джон и Джервис говорили о том времени, когда братья были юношами и жили на плантации родителей в Виргинии.

– Помнишь, какие там устраивали турниры? – спросил Джервис. – Ты не представляешь, как мне было обидно, хоть из кожи лезь вон, все равно победит твой старший брат.

Джон усмехнулся, и на секунду Гинни увидела в нем такого папу, каким он был раньше.

– Смейся-смейся, Джон, но разве кто-нибудь хоть раз побил тебя на турнире?

– Да нет, такого не было, – ответил Джон, глядя в рюмку, словно в темной жидкости ему предстали видения прошлого. – Я так и уехал из Виргинии чемпионом.

– Как наш юный друг Ланс. Жаль все же, что мы больше не устраиваем турниров в Розленде.

Джон не слушал брата.

– Помнишь последний турнир? – сказал он, видимо, весь уйдя мыслями в прошлое. – На котором я выиграл мою Аманду.

Воцарилась неловкая тишина. Так бывало всегда, когда поминали Аманду.

Но, может, это добрый признак, с надеждой подумала Гинни. Если Джон Маклауд уже может говорить о своей любимой жене, может быть, его рана начинает заживать? Может быть, он перестанет пить и даже простит свою дочь?

– Да, тот день нельзя забыть, – сказал Джервис, улыбаясь брату. – Никто не думал, что ты будешь участвовать в турнире – ты ведь уехал в Луизиану и был занят новой плантацией. Я очень рассчитывал на победу, но мне следовало бы знать, что мой старший брат ни за что не пропустит этот турнир.

– Как я мог его пропустить, когда Аманда предложила себя в жены победителю?

Гинни слышала эту историю тысячу раз, и она никогда ей не надоедала. Как это романтично, что ее папа проехал многие тысячи миль, чтобы получить в жены Аманду Мейтленд.

– До чего же она была хороша! – с горьким вздохом сказал Джервис. – Мы все готовы были сражаться за ее руку. Но если бы мы знали, что она тебе написала, многие, наверно, не стали бы и записываться на турнир. Она была уверена, что ты приедешь. И победишь.

– Да, моя Аманда знала, чего хотела. – Джон тоже вздохнул и осушил рюмку. – И добилась этого. – Он замолчал, видимо, уйдя мыслями в далекое прошлое.

– Послушай, – вдруг сказал Джервис. – Может, нам тоже устроить турнир?

Джон фыркнул и потянулся за графином.

– Да кто на него приедет? И как мы за него заплатим?

– Если бы мы предложили достойный приз, то приехали бы многие.

Все устремили взгляд на Джона. А он, не донеся рюмку до рта, непонимающе смотрел на Джервиса.

– Какую еще каверзу ты задумал, Джерв? – наконец спросил он, одним залпом осушая рюмку.

– Каверзу? – Джервис засмеялся. – Да что ты, Джон, мне просто пришло в голову, что мы соберем кучу денег, если потребуем плату за участие в турнире. Уже пять лет в нашей округе не было ничего подобного. Все захотят в нем участвовать, а мы на эти деньги поднимем Розленд.

Гинни понравилась эта мысль, и она пересказала слова Мисси Бенсон о том, как все мечтают о турнире.

– Вот видишь, – с улыбкой сказал Джервис – Всем будет интересно. А когда они узнают о главном призе, готов спорить, что от охотников отбоя не будет.

Джон приподнял бровь, забыв про рюмку. Джервис наклонился вперед, как бы стараясь заразить его своим воодушевлением.

– В конце концов, кто не захочет получить в жены красавицу Гиневру?

У Гинни похолодело внутри. Не спросив ее согласия, он собирается объявить ее главным призом?

– Нет уж, – решительно сказала она, вставая со стула. – Это все равно что... – Она вспомнила про аукцион, который она сама предложила Мисси. – Это все равно что выставить меня на продажу на аукционе и отдать тому, кто больше заплатит.

– Гинни, детка, да ничего подобного, – заверил ее дядя Джервис. – Твой папа не станет тебя приневоливать. Но если уж твоя мама согласилась выйти замуж за победителя турнира, значит, в этом нет ничего зазорного.

Он вопросительно посмотрел на брата.

Опасаясь, что отец с ним согласится, Гинни бросила на стол салфетку.

– Вся округа будет насмехаться надо мной. Я не согласна стать предметом сплетен, вот и все!

В глазах Джона мелькнула сталь. Гинни поняла, что сделала ошибку. Она узнала этот проблеск, ведь упрямство она унаследовала от отца.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что ты лучше своей мамы? – жестко спросил Джон. – Что не опустишься до того, что сделала она?

– Джон, я уверен, что Гинни не имела в виду ничего такого...

– Я пока хозяин в этом доме, – с пугающей решимостью сказал папа. – Если я приму решение провести турнир, моя дочь будет послушна моей воле. Вот и все!

У Гинни задрожали губы.

– Неужели ты так меня ненавидишь? Если это наказание за маму...

Джон тоже встал и бросил салфетку на тарелку.

– Не смей поминать ее имя в этом доме! Ясно? Гинни чувствовала на себе злорадный взгляд Эдиты-Энн.

– Ясно?

Вздрогнув от его рыка, она кивнула.

– Вот и отлично. – Взяв графин, Джон повернулся к брату. – Пошли в кабинет, Джервис. Надо все как следует обсудить.

Он вышел из комнаты, оставив позади себя гробовую тишину. Гинни медленно опустилась на стул, чувствуя себя униженной в глазах Ланса и всех остальных.

Дядя Джервис обошел вокруг стола и обнял ее за плечи.

– Пойми, Гинни, Джону сейчас очень тяжело. Ему нужно, чтобы его дочка ему помогла. Разве ты этого не понимаешь?

Конечно, она это понимала – ее давило чувство вины.

– Да и кому о тебе сплетничать? – продолжал Джервис. – Половина Луизианы влюблена в нашу Гиневру-Элизабет. Почему бы не устроить турнир? Мы же знаем всех холостяков в округе и знаем, что ни один не устоит против Ланса.

Ланс накрыл рукой руку Гинни.

– Ты только подумай, – продолжал Джервис, – когда вы поженитесь, Ланс будет управлять Розлендом, а ты тут будешь хозяйкой. Что может быть лучше?

При этих словах Эдита-Энн побелела как полотно.

– А что, если Ланс не победит? – спросила она. У Ланса при этих словах сделался оскорбленный вид.

Дядя Джервис засмеялся.

– Ну что ты, доченька, кто может победить нашего Ланцелота? – Он снял руку с плеч Гинни и толкнул Ланса в бок. – Поговори с ней, а я пойду успокою брата. Эдита-Энн, иди на кухню и помоги Лавинии вымыть посуду.

Гинни увидела, как ее кузина негодующе вспыхнула, и подумала, что она откажется. Но Эдита-Энн не смела спорить с отцом. Черная как туча, она последовала за ним из столовой.

– Он прав, – сказал Ланс, как только они вышли. – Это, наверно, мой единственный шанс получить тебя в жены.

– Но разве тебе не кажется, что это дурной тон? Я буду себя чувствовать как кусок говядины, вывешенный в грязной витрине мясника.

– Напротив. – Ланс встал рядом с ней. – По-моему, это очень романтично. Представь себе, как все будет. Съехавшиеся со всех краев рыцари бросаются в бой за твою руку. Другое дело, что у них нет никакой надежды победить, раз в турнире участвую я.

– Ты уверен, что всех победишь?

– Неужели ты сомневаешься?

Гинни невольно вспомнила Рафа Латура. Но это было давно, в драке между детьми, да и кто сказал, что Раф примет участие в турнире? Он ненавидит Маклаудов и считает ее тщеславной, эгоистичной и ограниченной.

– Нет, я в тебе не сомневаюсь, – ответила она, но в голосе ее все же слышалась неуверенность.

– Не забывай, – сказал Ланс, – что я буду стремиться к победе как никто другой, ведь это мой единственный шанс. Неужели ты думаешь, милая, что он уплывет у меня из рук?

Он говорил с такой убежденностью, что сомневаться в нем было просто недостойно. Он просил, чтобы она верила в него, но на карту, в конце концов, была поставлена ее репутация, и она ответила:

– Не знаю, Ланс.

– Судьба дает мне эту возможность завоевать тебя, и я ее не упущу. – Ланс опустился на одно колено и взял руки Гинни, которая была тронута его явной искренностью. – Бедняжка Гинни, ты напугана, и я не могу тебя винить. Но подумай, если твой отец согласится на условия турнира, он не сможет помешать нашему браку. Ланцелот выедет на поле и завоюет свою Гиневру. А это значит, что мы с тобой станем хозяевами Розленда и осуществим все свои мечты.

Слушая его, Гинни представила себе, какое красочное зрелище будет представлять собой турнир и как это все будет романтично. Да какая еще девушка получала столь эффектное предложение руки и сердца? Глядя на дорогое знакомое лицо, Гинни почувствовала прилив любви к своему храброму, верному рыцарю Лансу, который поклялся любить и защищать ее до конца своих дней.

– О Ланс, если ты уверен, что победишь...

Он поднес ее руку к своим губам и пылко проговорил: ты моя, леди Гиневра, и я буду биться насмерть с любым, кто попытается тебя отнять.

Он страстно смотрел, на нее и Гинни показалось, что он ее сейчас поцелует. Она ждала этого, надеясь, что его поцелуй изгонит из ее памяти колдовское прикосновение губ Рафа.

Но Ланс только глубоко вздохнул, поднялся на ноги и потянул ее за собой.

– Пойду скажу твоему папе и дяде, что ты согласна. Надо решить, как организовать турнир. Чем скорее я его выиграю, тем скорее мы поженимся.

Он отпустил ее руки и шагнул к двери. Гинни, до которой вдруг дошло, на что она согласилась, попыталась его удержать:

– Не уходи, Ланс. Мне страшно...

– Не бойся. – Нежно улыбаясь, он коснулся ее лба кончиками пальцев. – Я же всегда с тобой. Пусть тебе сегодня приснится наше счастливое супружество, дорогая.

С этими словами он повернулся и вышел, оставив Гинни в сомнении и страхе. Глядя ему вслед, она невольно потрогала пальцами свои губы.

Эдита-Энн стояла в темноте конюшни, опершись спиной о стенку пустого стойла. Она все еще кипела от негодования и, закончив работу на кухне, решила, что ей лучше всего спрятаться в конюшне. Поскольку за исключением кобылы, которую ее отец оставил для себя, всех породистых лошадей продали с аукциона, в конюшне Эдита-Энн могла остаться наедине с собой.

Весь ее гнев был направлен на Джервиса Маклауда. Она никому не сказала ни слова, когда он продал дорогую обстановку брата, чтобы заплатить свои собственные все возрастающие долги, но это... это предательство она не могла ему простить. Неужели отец не знает о ее чувствах к Лансу? Как же он мот предложить его Гинни на серебряном блюде?

У Эдиты-Энн загорелось лицо при воспоминании о свидании с Лансом в этом самом стойле на прошлой неделе. Он говорил, как она красива, как желанна, и она ему поверила. А когда он стал ее целовать и гладить ее грудь, она поняла, что это любовь. Папа никогда не согласится на ее брак с Лансом, но как Ланс взволновал ее своими ласками! Она, наверно, позволила бы ему потрогать не только грудь, если бы в соседнем стойле не фыркнула кобыла. Это привело ее в чувство, и она остановила Ланса – и себя. С того дня Ланс смотрит на нее знойными глазами, и она уверена, что эта сцена непременно повторится.

То есть была уверена до сегодняшнего дня.

За обедом, перехватив несколько взглядов отца в сторону Ланса, Эдита-Энн с ужасом поняла, что брак Ланса с Гинни предрешен. Ослепленный мечтой о Камелоте и воспоминаниями о былых подвигах, Ланс не хочет замечать, что Розленд пришел в такой же упадок, как и его собственная усадьба. Но что руководит ее отцом? Зачем ему нужно, чтобы Ланс женился на Гинни? У Эдиты-Энн не было иллюзий насчет отца. Джервис Маклауд не станет стараться, если эти старания не обещают барыша.

Вдруг дверь конюшни скрипнула, и Эдита-Энн увидела теплый огонь свечи. Вошли Джервис и Ланс. Она инстинктивно попятилась в глубину стойла. Сжавшись в комок в углу, она лихорадочно вытирала руками глаза, еще не хватало, чтобы эти двое – главные люди в ее жизни – увидели ее в слезах!

– Может, все же останешься, – говорил Джервис. – Эдита-Энн постелет тебе в комнате для гостей.

Нет, каково, сердито подумала Эдита-Энн. Он, видно, считает ее рабыней, Эдита-Энн сделай то, Эдита-Энн сделай се!

– Спасибо за приглашение, но, если вы позволите мне взять вашу кобылу, я лучше съезжу домой и вернусь утром, – с тихим смешком сказал Ланс. – Надо предупредить маму, чтобы она готовилась к отъезду из старого дома.

Отъезду? У Эдиты-Энн упало сердце. Куда они могут уехать – у них же нет денег! Бедный Ланс, подумала она, представляя, как воспримет эту новость его мать. Трудно себе представить, чтобы разборчивая леди Бафорд согласилась жить в маленьком городском домике.

– Должен признаться, – продолжал Ланс с еще одним смешком, – я не думал, что вам удастся уговорить вашего брата провести турнир.

– А почему бы и нет? Он хочет избавиться от Гинни, и к тому же он еще не понял, что ты будешь среди претендентов. Джон нарочно назначил высокую цену за участие – чтобы тебе это было не по карману. Но я разрешу тебе участвовать бесплатно. Только смотри – уговор дороже денег!

– Да, пожалуйста, забирайте Белль-Оукс, Джерв! Я с удовольствием оттуда выберусь – мне там надоело до черта – и начну жизнь сначала в Розленде.

– Что ж, начало будет неплохое – у тебя же будет твоя доля денег, вырученных за участие в турнире. Завтра я помещу в газетах объявление. Чем больше дураков раскошелится, тем богаче станем мы с тобой.

Теперь Эдита-Энн поняла, зачем ее отец устраивает брак Ланса и Гинни. Получив Белль-Оукс, он впервые в жизни завладеет собственной плантацией. А если он к тому же собирается наложить лапу на половину доходов от турнира, неудивительно, что у них с Лансом такое прекрасное настроение.

– А пока я занимаюсь турниром, – продолжал Джервис, – твоя задача – обхаживать Гинни. Тверди ей о своей любви, пока у нее голова не пойдет кругом, оболванивай ее рыцарской дребеденью, которую она так обожает. Надеюсь, это тебе по плечу?

Ланс фыркнул – очень похоже на кобылу, которую он вывел из соседнего стойла. Эдита-Энн присела на корточки, теперь ей и вовсе не хотелось быть обнаруженной.

– Да смотри побольше упражняйся, – сказал Джервис, выходя из конюшни вслед за Лансом. – Все наши планы рухнут, как карточный домик, если ты не выиграешь турнир.

Кто-то опять фыркнул. Эдита-Энн не поняла, кобыла это или Ланс. В ее голове крутились слова отца: «Все наши планы рухнут, если ты не выиграешь турнир».

Она хитро улыбнулась. До турнира еще есть время, мало ли что может случиться.

Может, она что-нибудь придумает.

Гинни сидела на диванчике у окна, поджав ноги и глядя на освещенные луной пустые поля Розленда. Ей было одиноко и страшно. После того как Ланс уехал домой, дядя Джервис долго разговаривал с ней, объясняя, как много этот турнир будет значить для будущего Розленда. Он даст деньги на саженцы, и у них впервые за много лет появится возможность восстановить благосостояние поместья. «Турнир возродит надежду, – убеждал ее дядя, – он может пробудить в твоем папе былую целеустремленность. Представь себе, что вместо бутылки он начнет полагаться на свою дочь и ее нового мужа».

Участием в турнире Гинни искупит свою вину за то, что случилось с мамой. Только так она сможет заслужить у папы прощение. Хотя Джервис не произнес таких слов вслух, это вытекало из его доводов.

Папочка! – подумала Гинни, чувствуя, как ей стеснило дыхание.

– Аманда?

Гинни повернула голову и увидела в дверях отца. Его худая фигура вырисовывалась на фоне освещенного коридора. Черты его лица она рассмотреть не могла, они были в тени, но, увидев, как он вдруг сгорбился и навалился на трость, Гинни поняла, что он уже осознал свою ошибку. Он понял, что это его дочь, а не жена, и был так сокрушен, что Гинни хотелось заплакать. Из жалости к его утрате и своей собственной.

– Ты чересчур похожа на нее, – горько сказал он. – Так похожа, что у меня сердце разрывается, когда я тебя вижу.

– Папочка, мне тоже ее страшно не хватает, – сказала Гинни, пытаясь его утешить. Она поднялась с диванчика и хотела подойти к нему, но он уже захлопнул дверь.

Она стояла, оцепенев от горя, и глядела на закрытую дверь. Неужели папа всю жизнь будет захлопывать перед ней дверь?

«Джону сейчас тяжело, – сказал дядя Джервис. – Ему нужно, чтобы дочка ему помогла».

Закусив губу и стараясь подавить чувство обиды и вины, Гинни сказала себе, что пора перестать закрывать глаза на то, что происходит вокруг. Папа не просто в дурном настроении. Если она хочет загладить перед ним вину, если она хочет ему помочь, ей остается одно – согласиться на турнир.

Кто бы ей в результате ни достался в мужья.

Глава 6

Раф Латур медленно ехал верхом вдоль протоки, мысленно обзывая себя последним дураком. После его визита к Джервису в Розленд прошло несколько дней, и только последний дурак все еще будет околачиваться в окрестностях в ожидании невозможного. Но этот дурак отчаянно нуждался в деньгах, которые ему был должен Джервис Маклауд. Без них его мечта рухнет.

Когда Джервис грубо его выгнал, Раф хотел тут же уехать. Но вечером, когда он сидел в местном кабачке за кружкой пива, к нему подошел раб из Розленда и сказал, что завтра вечером его будут ждать в таверне «Ривервью». Там он узнает нечто для себя небесполезное. Раф решил, что он ничего не потеряет, если туда съездит. Но чем ближе он подъезжал к «Ривервью», тем глупее ему казалась эта затея. Негр не сказал, кто его туда зовет. Очень может быть, что это очередная игра Гинни Маклауд.

Раф сплюнул, во рту у него был какой-то противный вкус, но воспоминания наплывали на него быстрее, чем он успевал их отгонять. «Было время, – тоскливо вспоминал он, – когда мне больше всего хотелось участвовать в ее играх».

Мальчик из бедной семьи издольщика, он с завистью и восторгом смотрел на красивый, элегантный особняк и наблюдал за необыкновенной жизнью его обитателей. По сравнению с лачугой, в которой жила его семья, это был волшебный дворец. В Розленде в обстановке вызывающей роскоши жили красивые беззаботные люди, там все время раздавался веселый смех. Глядя на них, Раф пришел к мысли, что богатство – это и есть счастье, а успех – это достижение финансовой независимости. И он поклялся, что сумеет добиться успеха и богатства и зажить такой же счастливой жизнью.

Раф понимал, что главным источником очарования Розленда была его хозяйка. Совсем мальчишкой он был немного влюблен в прелестную и добрую Аманду, которой стоило только войти в комнату, чтобы все, и мужчины и женщины, начали улыбаться. Она ни разу не сказала слова в сердцах, она не жалела для нуждающихся времени и денег, она приносила радость в каждый дом. Раф вспоминал, как часто Аманда навещала его больную мать, хотя ее муж был против этих визитов. Она единственная пришла проститься с ними, когда Джон Маклауд выселил Латуров со своей плантации, и принесла им на прощание большую корзинку с продовольствием.

Сейчас Гинни была по характеру больше похожа на отца, но в те годы, наблюдая за играми детей, Раф считал, что она копия Аманды. Как она была похожа на свою мать в тот день, когда предложила ему принять участие в их игре! Она казалась ему добрым ангелом, залогом осуществления всех его грез. Пригласив его в свою компанию, она как бы сказала, что различия между ними не имеют значения. Когда она ему улыбнулась такой же теплой и светлой улыбкой, как улыбалась Аманда, он поверил, что простой издольщик может стать королем Камелота.

Но вместо короны она протянула ему яблоко.

При этом воспоминании у Рафа до сих пор жгло на душе. Она позволила ему увлечься своей мечтой, заставила изобразить из себя дурака – ив последнюю минуту отказалась от своего обещания. Как только он перестал ей быть нужным, она выкинула его из игры – и забыла о его существовании.

Раф нахмурился при мысли о надушенном клочке обшитого кружевами батиста, который лежал у него в кармане, и еще раз от души пожалел, что Гинни Маклауд опять встретилась на его пути. Одно дело – бессердечная кокетка-девчонка, а другое дело – взрослая женщина, которая должна понимать, как действуют на мужчину эти умильные взгляды. Если это она позвала его в «Ривервью», он ей объяснит, что у него нет времени на глупые игры, что не даст сделать из себя игрушку ее капризов. Нет уж, больше он ее защищать не собирается. Он не желает опять увидеть, как, отвернувшись от него, она уходит с Бафордом.

А может, это Бафорд его позвал? Раф пренебрежительно фыркнул. Он в тот вечер был в Розленде и, конечно, слышал его объяснение с Джервисом. Может, он хочет угодить Маклаудам? Эта бессовестная скотина не остановится перед тем, чтобы подстроить ему ловушку, а потом хвастаться перед друзьями своей доблестью: «Я заманил этого самонадеянного мужлана на край болота, а мы ему там всыпали по первое число».

Если он задумал что-нибудь в этом роде, подумал Раф, увидев таверну, то пустынное место на краю болотистой дельты очень подходит для этой цели. Таверна, казалось, притаилась среди замшелых кипарисов, как разбойник в засаде. Во время своих разъездов Раф побывал в сотнях кабачков и научился с первого взгляда узнавать подозрительный притон. Этот домишко с узкой дверью и единственным окошком вполне мог оказаться западней.

Раф слез с лошади, привязал ее к дереву так, чтобы ее не было видно из таверны, и осторожно подошел к двери. Жаль, что он не взял с собой никакого оружия. Если придется драться на кулаках, то с одним двумя он справится, но такие, как Бафорд, держатся стаей и предпочитают нападать из засады.

Раф осторожно поднялся по шатким ступенькам, открыл дверь и окинул таверну зорким взглядом. В ней было темно – свет проникал лишь через единственное запыленное окно, но ощущения угрозы у Рафа не возникло. Когда его глаза присмотрелись к полумраку, он увидел, что слева стоит десяток столиков, а в задней стене темнеет дверь. Запасный выход – может при нужде пригодиться, подумал он.

Справа вдоль стены тянулась стойка, за которой стоял толстый лысеющий человек лет тридцати пяти. Раф узнал в нем знакомого ему с детства Джема Лонгли, о котором он не помнил ничего хорошего. Джем любил приставать к слабым и, как большинство ему подобных, трусил перед сильными. В честной драке его опасаться не стоило. Одно время Джем начал было приставать к сестре Рафа, но тот быстро это пресек, хорошенько его поколотив.

Беда в том, что они уже не мальчишки. Джем стал выше и шире в плечах, и справиться с ним будет не так просто. Правда, Раф тоже с тех пор возмужал. К тому же, даже если Джем до сих пор злится на него и мечтает отомстить за обиду, еще неизвестно, узнает ли он в Рафе мальчика, который его избил. Вот ведь Гинни Маклауд его не узнала.

Раф даже сам себе не хотел признаваться, как его это обидело. Он подошел к стойке и заказал кружку пива. Сумрачный, как всегда, Джем едва посмотрел на своего нового посетителя. На секунду Раф его даже невольно пожалел: жизнь в глухомани притупляет ум. Человек, лишенный воображения, желаний и надежды отсюда сбежать, наверно, давно перестал обращать на что-нибудь внимание.

Раф заплатил за пиво и сел за столик в углу, откуда ему были видны обе двери. Он оглядел присутствующих. Убогий алкаш, едва держась на ногах, навалился на стойку. В переднем углу за столиком сидел и не спеша попивал вино довольно молодой человек в пестром жилете и чистой белой рубашке. Раф безошибочно узнал в нем картежника. Он и сам потратил восемь лет жизни, разъезжая по кабакам и ища удачу за карточным столом. Вдруг повезет и он сразу разбогатеет?

«Ну и что с тех пор изменилось?» – спросил он сам себя. Разве он все еще не гоняется за синей птицей удачи? В таком случае что он здесь делает, предполагая, что его могут избить, и все же надеясь, что Джервис Маклауд отдаст ему карточный долг.

Как же, держи карман! Маклауд считает, что с подобной публикой нет нужды соблюдать джентльменский кодекс чести. Зачем отдавать карточный долг белой швали? Другое дело, если бы Латур тоже был землевладельцем.

Так что же я здесь делаю? Есть ведь банки. Можно взять еще кредит или хотя бы добиться отсрочки уплаты по предыдущему. Зачем трепать нервы с Маклаудами? Сколько можно терпеть унижений? Когда же я наконец пойму, что от них надо держаться подальше?

Как будто в ответ на этот вопрос дверь отворилась, и через порог ступил высокий нескладный человек. На нем была дорогая одежда, но казалось, что он одевался в темноте – так не подходили друг другу отдельные ее части по цвету и материалу. Он кивнул Джему и оглядел комнату. Взгляд его скользнул по Рафу и остановился на игроке.

– Мистер Латур? – спросил он.

Раф узнал вновь прибывшего. Это был Гамильтон Колби, который когда-то тоже принадлежал ко двору Гинни. Вот ведь интересно, Раф знает их всех, а они его – нет. Чего запоминать какого-то издольщика.

– Я Латур, – резко сказал он и допил пиво. – И я ухожу.

Джем Лонгли бросил на него злобный взгляд, а Колби изумленно вытаращил глаза. Раф прошел мимо него к двери и вышел. Теперь-то они оба его вспомнили, и, памятуя о мстительности Джема, ему лучше быстрее сматывать удочки.

– Раф, подождите, пожалуйста! – услышал он голос Колби. – Вы, наверно, меня не помните, но...

– Я знаю, кто вы такой, Колби, – сказал Раф, оборачиваясь. Гамильтон радостно заулыбался. Теперь Раф вспомнил, что Гамильтон Колби был тихим мальчиком и держался в тени. Может, и не стоит сваливать его в одну кучу с остальными. – Только не представляю, чего вам от меня нужно.

Гамильтон поскреб лохматую шевелюру.

– Дело у меня к вам довольно странное. Меня прислали как связного. Один человек хочет с вами поговорить. Если вы поедете со мной, она будет вам очень признательна.

Что она воображает, эта Гинни Маклауд, – что его можно дергать за веревочку, как марионетку?

– Спасибо, конечно, но я отказываюсь, – сказал Раф и пошел к тому месту, где была привязана его лошадь. – У меня нет времени.

– Но это займет всего несколько минут. Она хочет вам сказать что-то важное.

– Спасибо, Гамильтон. Дальше я обойдусь без посредника. Мистер Латур, мне необходимо с вами поговорить.

Раф изумленно обернулся. Перед ним стояла вовсе не Гинни, а ее кузина Эдита-Энн. Она тоже никогда не выделялась в группе детей, игравших в Камелот, и казалась тихой мышкой, подбиравшей оставленные ей Гинни крошки.

– У протоки есть что-то вроде пристани, – сказала она. Она явно нервничала: об этом свидетельствовали неуверенная улыбка и беспокойные руки. – Нас там никто не увидит.

Почему бы не пойти с ней? Наверно, у Эдиты-Энн важное дело, если эта робкая девушка решилась встретиться с ним в таком опасном месте. Нет, решил он, лучше держаться подальше от всей этой семейки.

– Извините, мисс Маклауд, но, если дело, о котором вы хотите со мной говорить, касается вашей семьи, меня это просто не интересует.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Вам это может пойти на пользу. Разве вы не хотите, чтобы мой отец с вами расплатился?

– Вы об этом знаете? Она отвела взгляд.

– Он мне поручает то, что он называет маловажными делами. Ему они, может, и кажутся маловажными, но я узнаю очень многое. Папа об этом и не подозревает.

Раф улыбнулся. Заносчивый Джервис упустил из виду, что тем, которые не высовываются, имеет смысл уделять более пристальное внимание.

– Об отце я и хотела с вами поговорить. Пожалуйста, мистер Латур, пойдемте на пристань. Гамильтон будет караулить, чтобы нам... не помешали.

Она свернула в лес, видимо, уже не сомневаясь, что Раф пойдет за ней. Он поглядел на Колби. Тот только пожал плечами. Что ж, пожалуй, он прав. Им ничего не оставалось, как последовать за мисс Маклауд. Она отлично разыграла свои карты. Теперь уже Раф не мог уйти: его разбирало любопытство.

Вскоре они дошли до полуразрушенной пристани, которая стояла далеко от протоки. Когда-то это место было под водой, но река изменила течение, и пристань оказалась посреди суши. Да, Эдита-Энн права: здесь им никто не помешает.

Она остановилась и сказала с напряженной улыбкой:

– Наверно, вы удивляетесь, к чему вся эта таинственность. Дело в том, что мне бы не хотелось, чтобы отец или его друзья услышали то, что я собираюсь вам сказать.

– О чем, собственно, идет речь, мисс Маклауд? Она минуту молча глядела ему в лицо, потом, видимо, приняв решение, вынула из сумочки листок бумаги.

– Вот о чем. Отец собирается развесить эти объявления в каждой таверне и кабачке в округе.

Раф посмотрел на черно-белый портрет Гинни Маклауд. Под ним огромными буквами было написано: «Приглашаем принять участие в турнире. Главный приз – хозяйка Розленда».

Прочитав, какую огромную сумму требуют за право участия в турнире, Раф изумленно посмотрел на Эдиту-Энн.

Она кивнула:

– Я вижу, вы заметили, сколько берут за участие. Папа убежден, что охотников будет достаточно.

– Только не из числа приличных людей, – вслух подумал Раф. Для того чтобы расстаться с такой суммой, человек должен быть или безумно влюблен в дочь Маклауда, или безразличен к осуждению общества. В лучшем случае в турнире примут участие люди, которых лишь относительно можно причислить к высшему обществу, в худшем – авантюристы вроде него, Рафа. Жаль, что у него нет ни времени, ни таких денег. Маклауды посинели бы от злости, увидев на турнирном поле Рафа Латура.

– Ничего подобного, – возразила Эдита-Энн неожиданно жестким голосом. – Разве мы не знаем свет? Голос денег громче сплетен. Общество всегда закрывало глаза на грешки владельцев Розленда.

Совершенно справедливо, но она-то с какой стати это говорит?

– Но денег у вашего семейства сейчас не густо. Говорят, что Розленд вот-вот продадут с молотка.

Эдита-Энн пожала плечами.

– Земля у нас хорошая, дом прочный, нужно только, чтобы кто-то не поленился приложить руки. К участию в турнире привлечет не столько красота Гиневры-Элизабет, сколько перспектива завладеть всей этой пахотной землей.

– Но я не понимаю. Почему ваша семья готова отдать Розленд – не говоря уж о вашей кузине – первому встречному?

– Эта затея принесет большой барыш папе, мистер Латур. Вот и все.

Раф, которого, как ему казалось, ничто уже не могло удивить, был потрясен. Джервис собирался использовать для своего обогащения не какой-то неодушевленный предмет, даже не скот, а свою племянницу. Раф никогда не притворялся святым, но по сравнению с этим стервятником он казался себе чуть ли не ангелом. Родившись в богатой семье, получив хорошее воспитание, Джервис Маклауд всем достойным занятиям предпочел паразитизм. Он паразитировал на останках имения своего брата и не брезговал наживаться на своих родных и близких.

– Кроме того, – продолжала Эдита-Энн, – отец вовсе не собирается расставаться с Розлендом. Имение останется, так сказать, в семье, он хочет подстроить, чтобы на турнире победил Ланс Бафорд.

– Жульничать намерен, этого можно было ожидать. Раф с отвращением покачал головой. Каждый раз, когда ему казалось, что ничто уже не может усилить его презрение к этой семье, они доказывали, что он ошибался.

– Папа с Лансом вовсе не считают это жульничеством. По их выражению, они «защищают свои интересы».

– А что об этой защите думает ваша кузина?

– По-моему, она об этом не задумывается. Она всегда хотела выйти замуж за Ланса. Почему бы и не таким образом?

Неужели Гинни из упрямства закрывает глаза на то, что ее ведут как тельца на заклание? Раф скомкал в ладони объявление. Его трясло от негодования, так же как много лет назад, когда Бафорд толкнул Гинни в грязь. Он был воспитан в уважении к таким старомодным понятиям, как «достоинство» и «честь». Человек обязан защищать женщину, в которую он, по его словам, влюблен. Он не имеет права подвергать ее унижению – тем более за деньги.

– Как же они собираются обеспечить Бафорду победу? Опоят снотворным лошадей его соперников? Или надрежут у них подпруги?

– Нет, ничего такого они делать не собираются. Дядя заранее будет знать, кто примет участие в турнире. И на случай, если вдруг появится достойный соперник, в правила турнира внесено одно условие, о котором пока никто не знает.

– Записанное в самом низу мелким шрифтом?

– Вот именно. – С легкой улыбкой Эдита-Энн опять залезла рукой в сумку и достала правила. – Видите, здесь сказано, что в случае ничейного или спорного исхода вопрос решается единоборством соперников на копьях. Как сказал Ланс, подхватить копьем эти дурацкие кольца может всякий. Но для того чтобы усидеть на лошади, когда твой противник пытается копьем тебя с нее сбросить, требуется специальная подготовка – и всадника, и лошади. К тому времени, когда участники узнают об этом правиле, Ланс будет единственным человеком, обладающим нужными навыками, и только у него будет специально тренированная лошадь.

– Ловко придумано!

– Да, если все будет, как они задумали, он выиграет турнир. И священник их тут же обвенчает.

Свадебная церемония на турнирном поле?

– Я вижу, он позаботился о том, чтобы ваша кузина не успела передумать.

– Гиневра-Элизабет известна тем, что делает все под влиянием минуты. От нее никогда не знаешь, чего ждать. К тому же Ланс говорит, что в последнее время она стала проявлять норов.

Норов? Раф почувствовал, что у него как-то странно екнуло сердце.

– Вы же говорили, что она хочет выйти замуж за Бафорда.

Эдита-Энн покачала головой.

– Чего она хочет, к делу не относится. Папа с Лансом твердо решили, что свадьба состоится сразу после турнира, и так оно и будет, если что-нибудь этому не помешает. Я знаю только одного человека, который может победить Ланса Бафорда. Это вы, мистер Латур.

– Это тоже к делу не относится. Вы сами сказали, что списками ведает ваш отец. Он не допустит моего участия.

Эдита-Энн лукаво улыбнулась.

– Это верно, но дело в том, что сделать беловой список поручено мне. Папе и в голову не приходит, что от меня зависит, кто в конце концов там окажется.

– Но у меня нет денег... Она махнула рукой.

– Поскольку финансовая часть тоже в моем ведении, никаких денег с вас я требовать не буду. В конце концов, допустил же папа к участию в турнире Ланса.

Раф задумчиво смотрел на Эдиту-Энн. Вот бы никогда не подумал, что она так умна и решительна.

– Я смотрю, вы все продумали, мисс Маклауд. Вот только одно не учли, а вдруг я откажусь участвовать?

– С какой стати вам отказываться? Вы небогаты. Подумайте, какой приз вы можете выиграть.

Раф давно уже понял, что в этой жизни ничто не дается даром.

– Может, вам в это трудно поверить, но мне не нужен Розленд. С ним связано слишком много воспоминаний, которые я предпочел бы забыть.

– Да кто вас заставит обрабатывать плантацию, мистер Латур? Вы могли бы продать ее нам – скажем, за ту сумму, которую отец вам должен.

Ах, вот к чему она клонит! Раф пристально посмотрел на Эдиту-Энн.

– Как у вас все складно получается. Одно мне непонятно, вам-то от всего этого какая выгода?

Она отвела взгляд и прикусила губу. Ее руки опять стали теребить платье.

– Это не важно. Так согласны вы или нет?

– Наверно, нет. У меня нет склонности к интригам. Раф отвернулся, ну ее к Богу в рай!

– Подождите! – воскликнула Эдита-Энн. – Обещайте по крайней мере подумать. Вдруг поймете, что другого такого случая вам не представится.

«Нет уж», – думал Раф, пробираясь между деревьями. Выйдя на полянку, где он привязал лошадь, он увидел Колби и молча прошел мимо. Ему хотелось одного – поскорее отсюда уехать.

Раф вскочил в седло и тронул лошадь. Дурак он будет, если примет предложение Эдиты-Энн. Раньше, когда он был молодым и глупым, он, может быть, и бросился бы спасать Гинни Маклауд, как какой-нибудь стародавний рыцарь, но сейчас-то он знает, что она вовсе не хочет, чтобы ее спасали, да и не заслуживает этого.

Раф поехал по направлению к протоке. Пора возвращаться домой. Пусть Маклауды сами разбираются в своих грязных делишках – ему некогда изображать из себя героя. Какое ему дело до того, что станет с этой заносчивой королевой Гиневрой? Все равно она рано или поздно выйдет замуж за своего Ланцелота – этого предотвратить нельзя. Раф усвоил урок, который она ему преподала.

Однако он не думал об обиде, которую Гинни ему нанесла. Ему виделось ее лицо, каким оно было в тот вечер, когда он ее поцеловал: нежное, залитое румянцем и невероятно уязвимое.

– Черт бы ее побрал! – бормотал он, пришпоривая коня. – Черт бы ее побрал! Черт бы ее побрал!

За несколько дней до турнира Гинни отправилась посмотреть, как Ланс тренируется. Она надеялась, что не зря потратила три часа на туалет. Красиво одеться ей было не просто: хотя в шкафу было много платьев, которые она носила до отъезда, чистых скоро не останется совсем.

Гинни берегла платье с розочками для особого случая, и, хотя оно было ей тесновато и его кружевная кромка на подоле волочилась по земле, она решила его надеть. Ей было настоятельно необходимо очаровать Ланса, чтобы тот очаровал Лавинию. Упрямая старая служанка отказывалась стирать ее вещи. Если Ланс не сумеет ее уговорить это сделать, Гинни скоро будет совсем нечего надеть.

Как только Ланс остановил лошадь, Гинни пошла к нему через поле, крутя на плече зонтик от солнца.

– Можно считать, что ты уже чемпион, Ланс Бафорд, – сказала она. – Ты так легко подхватываешь эти кольца – не представляю, кто может тебя победить.

Ланс широко улыбнулся и слез с лошади.

– На турнире это, наверно, будет сделать потруднее.

– Но ты же победишь?

– Разумеется.

Он взял лошадь под уздцы и продолжал, все еще улыбаясь:

– Неужели ты пришла сюда в такую жару для того, чтобы похвалить мою ловкость? Пошли-ка в тень, и ты мне скажешь, чему я обязан этой честью.

Гинни пошла рядом с ним.

– А почему это мне нельзя посмотреть, как ты тренируешься, Ланс Бафорд?

– Смотри, пожалуйста, тем более что ты сегодня прелестно выглядишь. Ты как-то по-новому причесалась?

Гинни вспыхнула от удовольствия.

– Да нет, – сказала она, не желая признаться, что целый час завивала волосы щипцами. – Но я тебе признательна за комплимент, особенно если учесть, что на мне старое платье. Мне скоро совсем будет нечего надеть, а Лавиния не хочет ничего стирать. Мне кажется, что она это делает мне назло. Она никогда меня особенно не жаловала. А вот ты ее мог уговорить на что угодно... – Гинни невинно похлопала ресницами. – Если бы ты ее попросил, она завтра бы перестирала все мои вещи. Ланс расправил плечи – ему явно польстили ее слова.

– Знаешь, а это мысль. Может быть, мне похлопотать за тебя?

– О Ланс, ты мой герой! – восторженно воскликнула Гинни.

Остановив лошадь около купы высоких дубов, Ланс показал на поле, где он только что тренировался.

– Погоди, то ли будет на турнире! Ты только представь себе, Гинни: трубы трубят, толпа восторженно вопит, а я галопом вылетаю на поле. А потом, победив всех своих соперников, я подъеду к тебе и опущусь перед тобой на одно колено. Там, перед всеми, твой Ланцелот потребует свой приз – твою руку. И мы тут же дадим друг другу брачный обет.

Увлеченная красочным описанием турнира, Гинни вдруг опомнилась:

– Как это? Нас поженят прямо на поле?

– Но ты же говорила, что хочешь, чтобы свадьба состоялась как можно скорее.

– Нет! То есть да, конечно, но я всегда представляла себе, что свадьба состоится в церкви, что на мне будет новое белое платье, что мы позовем сотни гостей, устроим роскошный бал. Я не хочу, чтобы меня обвенчали на пыльном поле.

Ланс нахмурился, потом напряженно улыбнулся.

– Ну конечно, любимая, я тоже хочу, чтобы у нас была пышная свадьба. Но зрители-то будут ожидать, что церемония состоится на поле, не можем же мы их разочаровать. Они будут ждать, что Ланцелот и Гиневра на их глазах поклянутся друг другу в вечной любви. Пусть себе развлекутся за свои деньги.

– Да, пусть, если эта церемония будет не всерьез, только для зрителей, – согласилась Гинни и с ласковой улыбкой добавила: – Но потом-то мы устроим настоящую свадьбу?

Ланс вздохнул с облегчением.

– Ну конечно, это будет не всерьез. Но надо, чтобы никто об этом не догадался. Положись на меня – твой Ланцелот все устроит.

У Гинни было странное чувство, она вроде бы и полагалась на него, но откуда это сосущее чувство сомнения?

– Но ты ведь обязательно победишь, Ланс? – спросила она. – Дядя Джервис говорит, что в списке уже тридцать участников, но я почти никого из них не знаю, и мне ни за одного из них не хочется замуж. О Ланс, вдруг меня отдадут какому-нибудь мужлану, который ест руками и храпит во сне!

– Я же тебе обещал! Клянусь, Гиневра-Элизабет, что я тебя никому не отдам.

Он произнес эти слова с пылкостью влюбленного, но Гинни они почему-то не успокоили. Странно все же, что в глазах Ланса ей видится меньше настоящего чувства, чем она увидела в глазах Рафа в тот вечер, когда он ее поцеловал.

– Ланс, – вдруг спросила она, – почему ты меня никогда не целуешь?

Он опешил и не сразу нашелся. Потом улыбнулся со своей обычной самоуверенностью.

– Что за вопрос? Разве ты не знаешь, что я тебя слишком уважаю, чтобы скомпрометировать?

– Знаю и очень это ценю, но почему бы тебе не поцеловать меня сейчас, когда нас никто не видит? Неужели тебе не хочется ощутить вкус моих губ? Неужели тебя эта мысль не возбуждает, неужели тебе не хочется познать... колдовское упоение?

Ланс помолчал, повернулся к лошади и начал что-то поправлять в сбруе.

– Конечно, но только подлец станет навязывать ласки любимой женщине до брачной церемонии. Поэтому я и хочу, чтобы мы поскорее стали мужем и женой.

– Да, но...

– Скоро все произойдет, Гинни, но нам надо потерпеть. С мрачной улыбкой он взял лошадь под уздцы.

– А пока что мне надо почистить Галахада – он весь в мыле. Прогуляйся со мной до Белль-Оукс, а потом я отвезу тебя домой в маминой коляске.

Гинни меньше всего хотелось встречаться с его деспотичной матерью.

– Нет, я лучше погуляю около дома. Скоро обед, и мне не хочется, чтобы папа на меня сердился за опоздание.

– Да, действительно уже поздно. Ну тогда я поехал. Гинни надеялась, что он предложит проводить ее до дома, и его слова только подогрели ее раздражение.

– Разве ты не собирался поговорить с Лавинией?

– Обязательно поговорю, только завтра утром. – Ланс вспрыгнул в седло с дежурной улыбкой на лице. – Надо же, чтобы у тебя к турниру был чистый носовой платок. Когда я пойду в бой, у меня на копье должен развеваться лилейно-белый залог твоей благосклонности.

Гинни виновато смотрела ему вслед. Его слова напомнили ей, что залог своей благосклонности она отдала другому. Как заставить Латура его вернуть?

И тут она увидела Латура, который словно вырос из-под земли, чтобы ответить на этот вопрос. Он наблюдал за ней, стоя под деревьями рядом со своим вороным жеребцом. Потом пошел к ней, ведя жеребца на поводу.

– Ланс рассказывал мне, как будет проходить турнир, – почему-то пустилась она в объяснения.

– Слышал.

Гинни смутилась, вспомнив свой разговор с Лансом. Оставалось только надеяться, что Раф не слышал, как она выпрашивала у Ланса поцелуй. А вдруг он, не дай Бог, даже понял, что она вспоминает, как он сам ее поцеловал.

– Что вы здесь делаете, мистер Латур? – спросила Гинни, чтобы переменить разговор.

Он оглянулся на голубеющую вдали протоку – дальнее болото.

– Опять забрался на чужую территорию? Собираетесь сдать меня властям?

– Ну почему вы всегда затеваете ссору? Я вовсе не выговаривала вам, мне просто интересно.

Тут у него на лице мелькнула редкая улыбка, от которой у нее как-то странно екнуло сердце.

– Я просто ехал мимо, но, когда увидел, как Бафорд скачет взад-вперед по полю, остановился поглядеть.

– Ланс тренировался к турниру.

Гинни покраснела, почему ей приходят в голову одни глупости? Будто и так не очевидно, чем занимался Ланс. И почему она так теряется в присутствии этого непредсказуемого человека?

– А вы будете участвовать в турнире, мистер Латур?

– У меня нет таких денег, – пробурчал он.

Тут только Гинни сообразила, что высокая плата за участие остановит многих.

– Если хотите, – предложила она, ругая себя за очередную глупость, – я поговорю с дядей. Может быть, он разрешит вам участвовать бесплатно.

– Вы станете за меня просить? – спросил Раф. Его глаза сузились. – Почему?

Хороший вопрос.

– Потому что Ланс говорит, что это будет самое интересное состязание в этом году. – Гинни сама не могла понять, почему она настаивает, когда Раф явно не интересуется турниром. – Жаль будет, если вы его пропустите.

– Ничего, переживу.

– Конечно, переживете, но будет очень весело. Соберется все местное общество.

– Без меня. Через это я уже прошел, моя прекрасная дама. Когда я в прошлый раз принял участие в ваших играх, это оказалось совсем не весело.

– Но с тех пор столько изменилось. Мы были детьми. Я не понимала...

Она вдруг замолчала на полуслове, увидев устремленный на нее пронзительный взгляд.

– Да и вам ни к чему принимать в этом участие, моя прекрасная дама. – Раф стоял так близко, что она увидела, как потеплел его взгляд. – Не поддавайтесь вы этим людям. Вы вольны распоряжаться своей жизнью. Святой Боже, неужели вы не хотите сами выбрать мужа?

– Конечно, хочу. Но все знают, что победит Ланс. Раф кивнул, и тепло ушло из его взгляда.

– Вы сказали неправду, моя прекрасная дама. Ничто не изменилось, а вы меньше всего.

Гинни вспыхнула.

– Не знаю, почему вы так упорно цепляетесь за детские обиды. Ланс – добрый, честный, порядочный человек...

– А я не гожусь ему в подметки. – Раф шагнул к ней и схватил за руку. – Скажите, что за странный вопрос вы ему задали, почему он вас никогда не целует? Вам хочется нас сравнить?

Какое самомнение! Но прежде чем Гинни успела ему сказать, что он слишком много о себе воображает, он наклонил голову и прильнул к ее губам.

На этот раз это не был нежный пробный поцелуй. На этот раз он как бы шел в атаку, отказываясь брать пленных. Гинни уронила зонтик и забыла обо всем на свете, кроме твердого сильного тела, к которому была прижата. В глубине ее существа все таяло от блаженства.

Вдруг Раф резко отстранился.

– Вот как надо целовать женщину, – сквозь зубы проговорил он. – Если Бафорд не может дать вам такого же, тогда не выходите за него замуж.

Негодяй! Как он смеет так с ней разговаривать после того, как... после того, как он только что...

– Много вы знаете, – отрезала она. – Ланс любит меня, и я тоже люблю его всем сердцем.

– Ваш драгоценный Ланцелот просто... – Он оборвал себя и вскочил в седло. – А впрочем, может, вы и правы. Откуда мне знать?

– Вы ревнуете! – крикнула Гинни, но жеребец заплясал под Рафом, и ей пришлось отскочить. – Вы пытаетесь мне отомстить за тот случай в детстве.

Он глянул на нее с какой-то грустью в глазах.

– Что ж, желаю вам счастья с Бафордом, – со вздохом сказал он. Потом, пришпорив лошадь, бросил через плечо: – Вы его стоите!

Раф поскакал в направлении, противоположном тому, куда уехал Ланс. А Гинни осталась стоять, кипя от негодования, глядя то направо, то налево, больше всего желая, чтобы Ланс вернулся и помешал ей делать невыгодные для него сравнения. Ланс – честный, сильный, благородный человек, твердила она себе. А Раф – Раф...

Она вынуждена была признать, что Раф для нее полная загадка.

Но если этот самодовольный мужлан воображает, что она станет вспоминать его поцелуи – как первый, так и второй, – то он заблуждается. Свой выбор она сделала давно, и это правильный выбор. Она обожает своего Ланцелота.

Тем не менее она еще долго стояла на месте, время от времени дотрагиваясь до своих губ.

Глава 7

Джервис Маклауд с гордостью озирал освещенное луной турнирное поле. С болота поднимался легкий туман и, проплывая мимо специально сколоченной трибуны, заволакивал ее серебристой завесой. Джервис не считал, что обладает богатым воображением, но даже он, глядя на трепыхающиеся на высоких шестах флажки и на развевающееся над трибуной знамя Маклаудов, представил себе двор короля Артура и самого себя, выезжающего из тумана на резвом жеребце.

Он знал, что Гинни обожает фантазировать на тему Камелота. Если бы она сейчас взглянула на это поле, может быть, она не стала бы ныть, что не хочет быть призом в турнире.

Но ее капризы не особенно волновали Джервиса. Все было готово – от услужливого священника до специально тренированной лошади, которая дожидалась Бафорда в конюшне. Они все предусмотрели, против всего застраховались, и завтра в это время Джервису будет обеспечено поместье Белль-Оукс. Скоро он станет влиятельным человеком в округе, и все поймут, что его брат Джон – просто жалкий пьяница.

Страшно довольный собой, Джервис пошел домой. Наконец-то он получит то, что ему полагается по праву. Сколько лет он с тоской наблюдал, как все достается брату – положение, деньги, Аманда...

Нет, он не будет думать о прошлом. Главное – в конце концов станет ясно, что из двоих братьев он добился большего успеха в жизни.

Жаль только, что Джон до этого не доживет. Доктор еще не предупредил его, как мало ему осталось жить, но Джервис то знал. Именно узнав о его скорой кончине, он и начал всерьез строить свои планы.

Как доверенное лицо брата, он знал содержание завещания Джона. Розленд достанется его дурочке дочке – предотвратить это Джервис не в силах, – но он придумал, как наложить лапу на завещанный ей отцом капитал, если она выйдет замуж за человека, которого не одобряет Джон, все эти деньги достанутся его младшему брату.

Джервис ухмыльнулся. Так как в завещании специально оговаривалось, что Джон возражает против ее брака с Лансом Бафордом, как бы его братца не хватила кондрашка, когда на турнирном поле в его присутствии состоится брачная церемония.

Может быть, незачем уступать Лансу Розленд? Надо только повести дело с умом. Такой болван, как Бафорд, наверняка окажется бездарным хозяином. Так что Гинни с супругом скоро будут вынуждены продать поместье, и добренький дядя Джервис сможет купить его за бесценок, «чтобы оно не попало в чужие руки». На те деньги, что он вместо Гинни получит по наследству от брата, плюс то, что он выручит за Белль-Оукс, и плюс доходы от турнира он с легкостью вернет Розленду его былое великолепие.

Джервис поглядел на высокий, величавый особняк, вспоминая, каким он был раньше, потом перевел глаза на просторные поля, дожидавшиеся, когда на них снова начнут возделывать сахарный тростник. Когда-то Розленд был самым богатым поместьем на Миссисипи. Как они все грелись в лучах славы Джона! Какая тут была богатая и веселая жизнь! Если бы только Аманда...

Джервис потряс головой, отгоняя назойливое воспоминание, и пошел к дому. Вдруг он услышал, как скрипнула дверь конюшни.

– Эдита-Энн! – с изумлением воскликнул он, увидев, как из конюшни вышла его дочь. – Что ты здесь делаешь в такое время?

– Ой, папа, как ты меня напугал! Я приняла тебя за... привидение, – со смехом ответила та.

«Чего это ее разобрало веселье в такой неподходящий момент?» – подумал Джервис. Взяв отца под руку, она повела его от конюшни.

– Ты не ответила на мой вопрос, Эдита-Энн!

– Разве? – Она смотрела прямо вперед, словно главное для нее было дойти до дома. – Мне хотелось побыть одной, а в доме такая суматоха со всеми этими приготовлениями к турниру, что собственных мыслей не слышишь.

– Что это у тебя за мысли, которые можно думать только в конюшне?

Эдита-Энн остановилась и сделала глубокий вдох, словно набираясь решимости, и повернулась к отцу со странным выражением на лице.

– Папа, зачем нам сдался этот турнир? Это еще что такое?

– Сколько раз тебе объяснять? Это дом моего брата. Мы должны в первую очередь думать о нем и о Гинни. Надо обеспечить ее будущее, а потом уж начать присматривать подходящего мужа для тебя.

– Я не хочу подходящего мужа. Я... Папа, конечно, тебе виднее, что для меня лучше. Но как же бедный Ланс? Что, если он вовсе не хочет жениться на Гиневре-Элизабет?

– У них любовь с детства. Разумеется, он хочет на ней жениться.

– А что, если он проиграет турнир? Он стал старше. Может быть, он уже не так ловок и силен, как раньше. – Закусив губу, Эдита-Энн взяла отца за рукав. – Знаешь, папа, наверно, стоит включить меня в судейскую комиссию.

Джервис улыбнулся: он может гордиться дочерью. Конечно, это не сын, которого он так хотел, но нельзя отрицать, что котелок у нее варит отлично.

– Великолепная мысль, дочуля. Честно говоря, я уже включил тебя в комиссию. Решать будем ты, я, Гинни и Джон. Неужели же мы не сумеем присудить победу Лансу?

Эдита-Энн отпустила его рукав. Что это – лунный свет исказил ее лицо, или она в самом деле улыбается как-то криво?

– Все так, папа, но можем ли мы положиться на голос дяди Джона? Да и самой Гинни тоже?

– Ланс тренируется уже несколько недель. С чего бы это ему проиграть? – с раздражением бросил Джервис, который не любил, когда ему напоминали о неприятном. – Не ломай зря голову, детка. Папа обо всем побеспокоился.

– Да, но...

– По-моему, ты слишком много всякого по надумала в конюшне. Не пора ли моей девочке бай-бай? Хватит разговоров, иди в дом и ложись-ка спать, чтобы завтра выглядеть как картинка.

Эдита-Энн раскрыла было рот, чтобы возразить, но Джервис грозно нахмурился. Оглянувшись в последний раз на конюшню, она с трудом улыбнулась и пошла в дом.

Джервис же встал в тень, решив посмотреть, не вздумает ли она, несмотря на его приказ, опять выйти из дому. Он был так поглощен, наблюдая за входной дверью, что не заметил темной фигуры, которая выскользнула из конюшни.

Он бы обязательно узнал эту золотистую голову.

Войдя в дом, Эдита-Энн остановилась и перевела дух. Ну и ну, чуть папа не застукал их с Лансом. Вот была бы история!

С другой стороны, может быть, пусть бы лучше застукал. Тогда ей не было бы нужды интриговать, все поняли бы то, что она знает уже давно, – Лансу не следует жениться на Гинни. Он принадлежит ей, Эдите-Энн, не зря же он только что так страстно обнимал и целовал ее.

Но он все равно собирается участвовать в турнире, и никакие поцелуи не изменят его решения. Да она его и не винит, ей нечего ему предложить, а Гинни даст ему Розленд.

И Ланс достанется Гинни, которая считает, что ей все причитается по праву.

Нет, решила Эдита-Энн, это просто несправедливо. Уж как она старалась свести Гинни с Рафом Латуром! Намекнув на деньги, которые задолжал ему отец, она заманила его в порт, потом на бал Фостеров, но в обоих случаях Гинни не совершила ничего неблагоразумного – или, во всяком случае, Ланс ее за этим не застал. Как это ни странно, Гиневра-Элизабет, кажется, решила вести себя как леди, а Латур тоже не оправдал ее ожиданий.

Большинство мужчин ухватились бы за возможность заполучить Розленд, но вот завтра уже турнир, а Латур все еще не объявил ей, что будет участвовать. Все зависит от него. Она не знает никого другого, кто мог бы победить Ланса.

Эдита-Энн постаралась взять себя в руки. Если Раф Латур не объявится, придется изобрести какой-нибудь другой способ предотвратить этот брак.

На следующее утро Гинни внимательно оглядела себя в зеркале и осталась довольна увиденным. Впервые после возвращения на ней было достойное ее платье, которое всегда надевала на турниры мама. Пошитое из ярко-синего шелка, с отделкой из кружев и жемчуга, оно и впрямь было достойно принцессы.

У платья были длинные пышные рукава, и Гинни протянула руку, представляя себе, как Ланс становится на одно колено и требует свой приз.

– Ты как прекрасное видение! – скажет он, и его глаза будут гореть страстью.

Гинни радостно крутанулась перед зеркалом. Увлеченная своей фантазией, она не заметила, как в комнату вошла ее кузина.

– А твой папа разрешил тебе надеть это платье? – Резкий тон Эдиты-Энн стер картину, созданную воображением Гинни. – Не в таком он беспамятстве, чтобы не узнать его. Все в округе помнят, что его надевала тетя Аманда.

Перед глазами Гинни возник отец в освещенном проеме, принявший ее в темноте за маму, а потом захлопнувший у нее перед носом дверь.

– Почему бы ему не позволить мне его надеть? – беспечно возразила она. – Зачем ему без толку висеть в шкафу?

– Если ты так думаешь, то ты не в своем уме. Смотри, как бы дядя Джон не приказал тебе снять его на глазах у всех.

Гинни покачала головой, хотя в глубине души сознавала, что кузина, возможно, права. Но ей было просто необходимо надеть это платье, чтобы найти смелость выйти на поле. Хотя она не признавалась в этом даже самой себе – а уж тем более Эдите-Энн, при одной мысли о том, что ее ждет, она замирала от страха.

– Папа поймет. Наверно же, он хочет, чтобы я сегодня хорошо выглядела.

– Ты думаешь, ему не все равно, как ты выглядишь – сегодня или завтра?

Стараясь не слушать язвительных замечаний Эдиты-Энн, Гинни изящным жестом приподняла юбки. Поскольку у нее не было фижм, ей пришлось надеть несколько нижних юбок. От этого ей не только было очень жарко, но и трудно переступать ногами.

Когда Гинни уверилась, что не наступит на юбки, и сделала шаг к двери, она увидела, что Эдита-Энн в желтом муслиновом платье загораживает ей выход.

– Хватит вилять, Гиневра-Элизабет! От правды не уйдешь. Пора тебе признать, что твоему отцу совершенно безразлично, что с тобой будет! Дядя Джон не любит тебя. Да если на то пошло, Ланс тебя тоже не любит.

Это нападение ошарашило Гинни. Она замерла, судорожно стиснув шелковую ткань в кулаках.

– Это неправда! Ланс не стал бы выступать на турнире, если бы он меня не любил.

– Он выступает за право завладеть Розлендом, а не тобой.

– Ты ревнуешь, Эдита-Энн. Ты всегда мне завидовала.

– Этот турнир – просто спектакль. Папа с Лансом тебе все наврали, чтобы ты согласилась в нем участвовать. Им нужны эти деньги.

Гинни отпустила юбки и отчаянно затрясла головой.

– Какие же ты гадости говоришь, Эдита-Энн! Ланс меня любит. Он дал клятву быть моим защитником до конца своих дней.

– Может быть, он с тех пор полюбил другую, – жестко сказала Эдита-Энн. – По-моему, он намерен проиграть турнир. Я настолько в этом уверена, что готова поставить свое жемчужное ожерелье против... – она посмотрела на шею Гинни, – против медальона твоей матери.

Гинни прикрыла медальон рукой.

– Зачем ты это делаешь? Я знаю, мы никогда с тобой не ладили, но говорить мне такие вещи, когда я и так со страхом жду, что принесет сегодняшний день, неужели ты так меня ненавидишь?

Эдита-Энн отвернулась и сказала, глядя в зеркало, словно разговаривая сама с собой:

– Мне просто осточертело, что все делается по-твоему, а ты считаешь, что так и должно быть. Хочется, чтобы с этой кичливой королевы Гиневры хоть раз сбили спесь.

Гинни попыталась пройти в дверь.

– Не хочу тебя огорчать, но...

– Ланс на тебе не женится, – сквозь зубы проговорила Эдита-Энн, не двигаясь с места и скрестив руки на груди. – Хочешь поспорим?

– На что это мы будем спорить? – сердито крикнула Гинни. – Ни у тебя, ни у меня нет ни цента. Придется мне, видно, и впрямь поставить мамин медальон против твоего ожерелья. Приготовься к вечеру с ним расстаться.

На этот раз Эдита-Энн уступила Гинни дорогу. Она уже добилась того, чего хотела, – лишила Гинни уверенности в себе. Гинни почти бежала по коридору, впервые четко осознав, что ее будущее решится до захода солнца и что это решение зависит не от нее, а от других. Она не верила, что Ланс может проиграть нарочно, но ей страшно захотелось его увидеть и услышать от него утешительные слова. Ей хотелось, чтобы он обнял ее, успокоил, сказал, что весь смысл его жизни – быть ее защитником, и не только сегодня, но до конца своих дней.

Подхватив юбки, Гинни побежала разыскивать Ланса. Она не видела, как ее кузина, кусая губы, смотрит ей вслед.

Весьма довольный собой, Ланс привязывал себе на копье серебристые ленты. Он знал, что в своих белых панталонах и отделанной серебряным шитьем рубашке выглядит замечательно – воплощение отважного рыцаря, достойного наследника трона. Когда он выедет на поле, все узнают в нем будущего владыку Розленда.

Да, все идет по плану. Он завоюет руку прелестной Гиневры, женится на ней, овладеет ею, она забеременеет – все так, как приказывает ему мать. Но когда он станет хозяином Розленда и поставит его на ноги, тогда он будет жить так, как ему хочется. Богатство нужно для того, чтобы удовлетворять свои желания, говаривал его отец. А желает он сейчас Эдиту-Энн.

Эта потаскушка только дразнит его, разжигая в нем похоть, но отказываясь ее удовлетворить – дескать, боюсь папы. Если бы Лансу не нужна была помощь Джервиса, он бы давно завалил девчонку на спину в этой самой конюшне.

Ланс улыбнулся, думая, как он ловко все устроил, обменяв Белль-Оукс на Розленд. Когда у него возникнет нужда в Эдите-Энн, она будет под боком. А нужда в ней будет возникать часто, поскольку никакой особенной любви к своей будущей жене он не испытывает. Мама твердит, что женщины разделяются на две категории – шлюхи и леди. И горе мужчине, который их перепутает! Господь Бог создал шлюх, чтобы они удовлетворяли низменные потребности мужчины, а леди надо оберегать от животных инстинктов. С любовницей можно делать, что хочешь, а соитие с женой должно быть священнодействием.

– Ланс!

Он повернулся на голос Гинни, поспешно изобразив на лице улыбку. Ни к чему сообщать ей о своих планах до того, как он наденет ей на палец обручальное кольцо.

– Гинни, радость моя! Что это ты вздумала прийти на конюшню?

– Я хотела... – Гинни стояла в дверях, кусая губы. – Ты ведь обязательно победишь, правда? – наконец выговорила она. – Пожалуйста, Ланс, обещай мне это.

– Я тебе это уже сто раз обещал!

В голосе Ланса невольно прорвалось раздражение.

– Знаю. Но, Ланс, я умру, если мне придется выйти замуж Бог знает за кого. Я просто умру.

– Послушай, что с тобой? – Ланс подошел к Гинни. – Неужели ты во мне сомневаешься? Ты же знаешь, что я всегда буду твоим чемпионом.

Гинни кивнула, но пальцы, которыми она теребила медальон, дрожали. Он взял ее за руки и покачал головой.

– У тебя руки холодные, как лед.

– Согрей меня, Ланс, – попросила Гинни. – Поцелуй меня.

Ланс чуть было не отказался, чуть было не напомнил ей, что джентльмен не целует леди в конюшне, да еще перед решающим состязанием, но сообразил, что если поцелуй успокоит Гинни перед ожидающим их бракосочетанием, то стоит сделать над собой усилие.

Он наклонился и легонько коснулся ее губ своими. Это был легкий, приятный поцелуй.

– Ну вот, – сказал Ланс, отпуская ее руки. – Успокоилась?

Гинни кивнула. У нее был ошеломленный вид. Раскисла, подумал он. Но потом вспомнил, что это, наверное, был ее первый поцелуй в жизни, и смягчился.

– Ну иди, садись на трон, – сказал он, поворачивая ее к двери. – Мне надо, чтобы моя госпожа приветствовала меня, когда я выеду на поле. Надеюсь, у тебя есть для меня носовой платок? Я хочу, чтобы все видели у меня залог твоей благосклонности.

Гинни опять кивнула, но между бровей у нее наметилась складка.

– Иди-иди, – сказал Ланс, узнавая это выражение. Оно обычно предвещало трудный вопрос или даже сцену. – Поспеши, а то опоздаешь. Нам совсем сегодня ни к чему сердить твоего отца.

Он подтолкнул Гинни, и ее ноги начали переступать сами собой. Он заметил, что, проходя в дверь, она потрогала губы. Вспоминает поцелуй!

Весьма довольный собой, Ланс опять занялся лошадью, но тут краем глаза заметил какой-то желтый проблеск. Он насторожился. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь из его соперников увидел его вторую лошадь, красивого белого жеребца, запрятанного в самом дальнем стойле. Если дело дойдет до единоборства на копьях, он хотел, чтобы эта лошадь была для соперников полной – и неприятной – неожиданностью.

Он подошел к двери и выглянул. Гинни шла к полю рядом с дядей Джервисом. На ней было ярко-синее платье. С чего же ему померещилось желтое? Он сам просматривал списки участников, и ни один не собирался выступать В желтом.

Да ну, нервы разыгрались. Ланс хохотнул, и ему стало легче. Ну и пусть появится рыцарь в желтом – что с того? Он никого не боится.

Джервис вышел из дома, высматривая Эдиту-Энн. Народ валом валил в ворота турнирного поля, и надо, чтобы кто-нибудь из Маклаудов встречал гостей. Поскольку сам Джервис должен был усаживать на трибуне Гинни и Джона, оставалась только Эдита-Энн. Пусть стоит в воротах и делает вид, что все в полном порядке, хотя, как Джервис был вынужден признать в душе, турнир получился с душком.

Гинни не знает – и Джервис не собирается ей говорить, – что местные аристократы пренебрежительно отнеслись к идее состязаться за ее руку. Проклятые лицемеры! Притворяются, что не желают участвовать в столь низкопробной затее, а на самом деле просто жадничают. На плату за участие раскошелиться не захотели, а вот поглазеть, как все будет, явились как один.

Явились, предвкушая скандал. Он слышал это в их возбужденных голосах, чувствовал в самом воздухе. Проходя мимо конюшни, Джервис вдруг усомнился в Бафорде. А что, если этот фанфарон Бафорд проиграет?

«Глупо принимать к сердцу сомнения Эдиты-Энн, – сердито подумал он. – Мы сделали все, чтобы Ланс победил. Чего нам опасаться?»

Увидев дочь у открытой двери конюшни, он нахмурился. Опять она здесь околачивается! Он послал ее за Гинни, чтобы та, не дай Бог, не опоздала на турнир, а она вот где!

Эдита-Энн вдруг как-то воровато огляделась и побежала к дому. К Бафорду она, что ли, приставала? Джервис мысленно выругал дочь, глупая девчонка! Нельзя сейчас отвлекать Ланса от предстоящего состязания. Он должен завоевать руку Гинни. От того, состоится ли сегодня брачная церемония, зависит все будущее Джервиса.

Джервис решил сделать выговор дочери и тут увидел, что из конюшни вышла Гинни. Вид у нее был какой-то странный. Позади нее виднелся распушивший хвост, как павлин, Бафорд. Джервис с облегчением подумал, что Ланс явно не упустил момент. У Гинни был такой вид, будто ее только что целовали.

Джервис ухмыльнулся и решил, что волноваться нет оснований. Да какой дурак будет рисковать рукой Гинни Маклауд и ее приданым из-за какой-то Эдиты-Энн? Она неплохая дочь и готовить научилась прилично, но не такая уж завидная добыча.

Вглядевшись в Гинни и увидев, что она в какой-то растерянности, Джервис решил проводить ее на поле. Слишком много поставлено на карту, чтобы можно было рисковать: вдруг она в последнюю минуту перепугается и сбежит?

– Как ты замечательно выглядишь, Гиневра-Элизабет! – сказал он Гинни, взяв ее под руку. – До того хороша, что нам с твоим папой придется дубиной отгонять поклонников.

Гинни глянула через плечо.

– А Ланс вроде и не заметил. Джервис нахмурился.

– Что ты, конечно, заметил, только он сейчас мыслями на турнирном поле. За что, ты думаешь, он там будет сражаться? За твою руку.

– Ох, дядя Джервис, хоть бы он победил! Джервис обнял ее за плечи. Да что это такое? Уже дважды за утро ему приходится вести один и тот же разговор!

– Ну конечно, Ланс победит. Не тревожься, мы не допустим, чтобы с нашей Гинни случилось что-нибудь дурное.

– Вы ведь любите меня, дядя? Джервис изумленно отстранился.

– А это еще что за вопрос? Мы твои родные, детка. Конечно, у нас иногда бывают разногласия, как во всех семьях, но мы желаем тебе счастья. А Ланс Бафорд, на мой взгляд, обязательно сделает тебя счастливой.

Гинни вяло улыбнулась.

– Может быть, но папа наверняка страшно рассердится, когда узнает, что Ланс участвует в турнире. А что, если он не согласится на наш брак?

У Джервиса захолонуло сердце: уж не узнала ли она про деньги, которые ей завещал отец, но которые она не получит, если выйдет замуж против его воли?

– Да так уж нам необходимо его согласие? – пустил он пробный камень. – Ну допустим, не согласится – ты тогда откажешься выйти замуж за Ланса?

– Нет, наверно. – Гинни вздохнула. – Я взрослая женщина и должна сама решать свою судьбу. Даже если. – Она потрогала губы, потом сурово их поджала. – Нет, я поклялась выйти замуж за победителя, и я это сделаю.

– Вот и молодец! – Джервис похлопал ее по плечу и поглядел на трибуну. Однако Джона там не было. – Иди, милая, и садись на трон. Похоже, что мне надо идти за твоим отцом, – с раздражением в голосе сказал он.

Надеюсь, он не начал с утра прикладываться к бутылке.

Но Джервис надеялся, что именно это и случилось, чем больше Джон охмелеет, тем податливее он будет. Более того, Джервис сам собирался снабдить его фляжкой с виски.

– Иди-иди, детка, – рассеянно сказал он Гинни, размышляя о том, как быстрей напоить брата. – Нельзя заставлять зрителей ждать – они хотят видеть свою королеву.

Гинни кивнула и вздернула голову – совсем как ее мать. Глядя, как она, гордо выпрямившись, идет к своему трону, Джервис вспомнил Аманду Мейтленд, когда та была еще девушкой. Он еще и потому хотел выдать Гинни за этого недоумка Ланса, чтобы она не путалась у него под ногами.

Ну осталось всего несколько часов, подумал он и повернул назад к дому.

Гинни подошла к трибуне. В голове у нее был ералаш. «Неужели это я?.. Да как же я согласилась?.. Это какая-то ужасная ошибка... А что, если упасть в обморок? Может быть, турнир отменят?» Народу было очень много, она правильно сказала Рафу, что соберется все местное общество. Но дядя был не прав: они вовсе не ждали свою королеву. Соседи, собравшись кучками, болтали, не обращая на нее никакого внимания. Когда она увидела на трибунах всех самых завидных женихов округи, у Гинни стало скверно на душе. Как это унизительно! Все они пришли поглазеть: кроме Ланса, никто из молодых аристократов не претендует на ее руку.

Ланс. Теперь Гинни уже жалела, что попросила Ланса поцеловать ее. Может быть, дядя Джервис и прав, может быть, его мысли заняты турниром, но он мог бы сделать это и более пылко, мог бы дать ей ощутить волшебство поцелуя. Тогда она, наверно, не испытала бы такого разочарования.

Надо честно себе признаться, поцелуй Ланса не вызвал у нее никаких чувств. Это было все равно как в детстве, когда они чмокали друг друга в губы, – в его поцелуе не было ни капли страсти. Господи, да ее куда больше расшевелил поцелуй незнакомого человека!

Вспомнив, что она ощутила, когда ее поцеловал Раф Латур, Гинни виновато себя одернула. О чем она думает за несколько минут до того, как благородный рыцарь Ланс выедет на это самое поле биться за свою даму?

Гинни посмотрела на знамя Маклаудов, на котором под золотой короной был девиз: «Честь и достоинство». С тех пор как она себя помнила, она мечтала о том, чтобы быть королевой этого царства, чтобы править им так же справедливо и милосердно, как это делала мама. И вот ее мечта скоро осуществится, ее фантазия станет реальностью благодаря Лансу.

Высоко держа голову, Гинни поднялась по ступенькам на крытую трибуну и подошла к деревянному креслу, которое дядя Джервис величал «троном». Оно было окрашено в желтый «золотой» цвет, а в прямую спинку были вделаны сверкающие на солнце стекляшки. Может, издали оно и похоже на трон, но Гннни было ясно, что сидеть на нем будет очень неудобно. Опять придется притворяться, грустно подумала она.

Гинни не очень хотелось проверять, насколько неудобно это кресло, и она осталась стоять у низкого барьера, оглядывая турнирное поле. Зрители размещались по обе стороны главной трибуны и на большой трибуне напротив. В широком проходе между ними были вкопаны два шеста и между ними натянута веревка. С веревки свисал крюк, на который было надето кольцо. Участникам турнира предстояло состязаться в ловкости: кто больше раз сумеет на полном скаку снять это кольцо с крюка копьем.

Гинни огляделась и невольно вздохнула. Дядя Джервис постарался, как мог, но все же всему этому было далеко до праздников, которые когда-то устраивали папа и мама. В местах, отведенных для зрителей, было слишком мало скамеек, а в натянутом над ними для тени брезенте во многих местах зияли дыры. Шлаги и вымпелы на шестах выцвели. Когда-то они весело трепыхались на ветру, создавая яркую гамму красок, а сейчас вяло поникли под солнцем.

И ничего удивительного в этом не было – на такой жаре даже дышать было трудно. Гинни открыла веер своей кузины, но жарко-влажный ветерок, который он создавал, был каким-то липким и нисколько не улучшал ее настроения.

Гинни хотелось рассмотреть участников, которые ждали начала турнира в отдаленной рощице. Сколько их и кто именно претендует на ее руку? Но рыцари держались в укрытии, ожидая сигнала трубы. Когда они по очереди галопом вылетят на поле, каждого объявит герольд и каждый постарается на скаку подхватить кольцо с крюка.

Раньше Гинни с восторгом наблюдала за этим зрелищем, но сегодня ей было жарко, тягостно, и от страха крутило живот. И тут появился едва державшийся на ногах отец, которому Джервис помогал подняться по ступенькам. Судя по его багровому румянцу, Джон Маклауд уже приложился к бутылке. Мрачное выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Гинни села на свой трон. Он действительно оказался жестким и неудобным. Нервно ерзая, она ждала, как отец отреагирует на ее платье. Но он только крякнул, усевшись справа от нее. У Гинни зародилась надежда, если Эдита-Энн ошиблась, предсказывая, что он рассердится, может быть, она ошибалась и во всем остальном?

Дядя Джервис непрерывно озирался.

– Ты не видела Эдиту-Энн? – спросил он. – Куда она подевалась? Видно, придется начинать без нее.

– Начинай в самом деле, – пробурчал Джон. – Скорей начнем, скорей разделаемся.

Джервису не очень понравилось это приказание, но он подошел к барьеру и поднял обе руки. Раздался слабый звук одинокой трубы, но толпа тут же затихла.

На поле вышел Томас Перкинс, который изображал герольда и должен был объявлять участников. Он прокричал, указывая на главную трибуну:

– Слушайте все! Внимайте моим словам! Сейчас на прелестную леди Гиневру наденут корону королевы нашего турнира!

Гинни совсем забыла про эту традицию. Раньше королевой всегда была мама, которая надевала на голову прелестный венок из цветов. Это и была ее корона.

Но удовольствие, испытанное Гинни при объявлении герольда, испарилось, когда она увидела, что дядя собирается водрузить ей на голову огромную безобразную корону из позолоченного металла. Толпа приветствовала ее криками, но, ощутив на голове тяжесть короны, Гинни пожалела, что это не венок, который надевала ее мать. Он был бы и красивее, и обошелся бы дешевле, что, казалось бы, должно было быть немаловажным соображением для Маклаудов и не давил бы ей так на голову.

А ведь придется так сидеть много часов подряд, мысленно простонала Гинни. Тут Перкинс хлопнул в ладоши, и начался парад участников. Гинни, может быть, и почувствовала бы себя польщенной, что их так много – почти сорок человек, но вместо этого она прикидывала в уме, что, даже если каждый потратит на попытку снять с крюка кольцо лишь несколько минут, все равно турнир затянется на несколько часов.

Мистер Перкинс по очереди представлял участников. Каждый из них назвался по имени какого-нибудь рыцаря из легенды о короле Артуре, так что не было ничего удивительного в том, что она не узнавала их по имени. Хуже было то, что среди них было так мало знакомых лиц. На каждом был плащ, украшенный гербом, но никто не потрудился приготовить костюм как следует. Глядя на плохоньких лошадей и сшитые из простынь плащи, Гинни не узнавала красочных, романтичных праздников своего детства – вся затея казалась дешевой и безвкусной.

Сидевший рядом с ней отец поднес ко рту фляжку, но его глаза были прикованы к полю. Он молча оглядывал каждого участника, кивая головой, словно подсчитывая их количество. Когда объявили последнего, Ланса, он нахмурился. Наконец-то появился Ланс, с облегчением подумала Гинни. Какое ей дело до остальных? Ее Ланцелот опять ее спасет.

Трибуны восторженно завопили, когда Ланс галопом вылетел на поле в бело-серебристом костюме и с серебристым вымпелом на копье. Он весь как бы светился, даже его конь был серебристо-серой масти. Он поднял его на дыбы, приветствуя ревущую толпу.

– Самовлюбленный дурак, – проворчал Джон. – Тех денег, что он выбросил на этот наряд, хватило бы заплатить половину его долгов. И где он их взял?

Его дочь не стала задумываться над этим вопросом, потому что в это время Ланс подъехал к главной трибуне и устремил вопросительный взгляд на Гинни. «Ой, – с ужасом вспомнила она, – я же обещала ему носовой платок, знак своей благосклонности, и опять забыла».

Что же ему дать? Лента, что у нее в волосах, не годится – она синяя, а Лансу нужно что-нибудь белое. Гинни судорожно рылась в ридикюле, но там она нашла лишь старый батистовый платок, на котором не было ни кружев, ни вышивки. Невелик дар, но придется Лансу им удовольствоваться.

При виде немудрящего кусочка батиста Ланс нахмурился. Гинни даже показалось, что он от него откажется, и у нее упало сердце. Однако после минутной заминки он взял платок и привязал его к своему копью. Потом изящно поклонился и, пришпорив коня, поскакал туда, где ждали участники турнира. Джон продолжал ворчать, поминутно отхлебывая из фляжки, но Гинни немного успокоилась. Из всех участников ни один не казался достойным соперником Лансу, так что можно было надеяться, что он благополучно со всеми ними расправится.

Поначалу Гинни было интересно смотреть, как всадники с копьем наперевес устремлялись к маленькому кольцу. Но по мере того как они один за другим промахивались, ей стало скучно смотреть на это бездарное зрелище. Половина рыцарей, выбывших из турнира в первом же раунде, не сумели даже дотронуться до кольца, а еще столько же не сумели удержаться в седле. Теперь уже победа Ланса была предопределена, и Гинни стало невыносимо скучно: как медленно тянется время!

После второго раунда осталось лишь около десятка участников, а после третьего – только пятеро. Гинни устало обмахивалась веером, глядя, как соперники Ланса один за другим выбывали из игры, пока Ланс не остался один. Наконец-то, подумала она, когда он, улыбаясь до ушей, направил своего серебристого скакуна к главной трибуне.

Ну вот, все получилось так, как она хотела. Но Гинни почему-то чувствовала разочарование. Она знала, что ей повезло, но как хотелось, чтобы все это было более романтично или по крайней мере более увлекательно. Если уж ее будущее решалось на турнире, то мог бы он хотя бы заставить ее поволноваться?

Что это с ней, жара, что ли, допекла? Чем жаловаться, что ей, видите ли, недостаточно интересно, благодарила бы судьбу, что Ланс победил. Все кончилось благополучно, Ланс осуществил все ее мечты, и теперь ей остается лишь радоваться.

«И буду, – сказала себе Гинни, – вот только приму прохладную ванну и выпью стакан лимонада».

Но до тех пор ей следовало пройти через церемонию, которую дожидались зрители. Ланс подъехал поближе, Гинни с натужной улыбкой встала и взялась руками за корону. По традиции она должна вручить ее победителю.

– Не спеши, – сказал ей отец, тоже вставая. – Еще не конец.

– Сядь, Джон! – прошипел дядя Джервис. – Мы знаем, что ты недолюбливаешь Бафорда, но он же всех победил.

– Разве всех? А это кто?

В толпе нарастал гул. Гинни и Джервис посмотрели в сторону, куда показывал Джон.

– Нет! – прошептала Гинни, стискивая руками корону. Она узнала нового рыцаря.

На огромном вороном жеребце на поле выехал Раф Латур.

Глава 8

Латур? Явился на турнир? Ланс не хотел даже самому себе признаваться, как это его встревожило. А чего, собственно, ему бояться? Они же не собираются драться на кулачках, как в детстве, – в этом мальчишка из семьи бедного фермера, конечно, был мастер. Другое дело – спорт джентльменов. Тут мастер Ланс. Подумать только, какая-то шваль воображает, что он имеет право так просто бросить вызов ему, Лансу! В другое время он с удовольствием проучил бы нахала, но сегодня слишком многое поставлено на карту.

– Поздно явился! – крикнул он, разозленный приемом, который Латуру оказали зрители. – Я уже выиграл турнир.

Латур подъехал с раздражающей неторопливостью и осадил жеребца перед главной трибуной.

– Странное дело, что-то я не припомню, чтобы в объявлении говорилось, к какому времени нужно явиться.

В правилах написано, что турнир заканчивается, когда королева объявляет победителя.

Латур протянул Джону Маклауду через барьер листок с правилами.

Тот, крякнув, взял его. Ланс заметил, что у Гинни побелели пальцы, сжимавшие корону, а лицо залила смертельная бледность.

– Он прав, – с довольным видом объявил Джон Маклауд, помахивая листком с правилами. – Тут еще сказано, что королева не может объявить победителя, пока об этом не приняла решение судейская коллегия.

Ланс поглядел на Джервиса, который тоже был явно раздосадован. Они вставили правило о судейской коллегии, чтобы обезопасить себя, а не для того, чтобы им воспользовались всякие выскочки.

– Я не вижу причин запретить этому человеку участие в турнире, – с удовлетворенным вздохом проговорил Джон и откинулся на спинку своего кресла.

– А я вижу несколько таких причин, – холодно сказал Джервис. – Во-первых, он не заплатил за участие. Если бы заплатил, у него был бы, как и у остальных, номер.

Ланс улыбнулся. Он совсем забыл про деньги – самому-то ему не пришлось ничего платить, – но этот пункт был в правилах: плату нужно было внести до начала турнира.

Латура это возражение ничуть не встревожило.

– Но у меня есть номер. Верно, мисс Маклауд? Сначала Ланс подумал, что он обращается к Гинни.

Потом увидел, что он смотрит на Эдиту-Энн, которая в эту минуту поднималась по ступенькам.

– Это правда, – запыхавшись, заявила та, помахивая квитанцией. – Извините, что я не сразу нашла ваш номер – пришлось порыться в бумагах.

Она перегнулась через барьер и протянула Латуру квитанцию с номером.

«Могла бы и еще пять минут поискать, – с досадой подумал Ланс. – Тогда корона была бы уже у меня». Джервис схватил дочь за руку.

– Что это еще такое? – спросил он, злобно сверкая глазами. – Не помню, чтоб в списке было его имя.

Эдита-Энн смотрела на него невинным взглядом.

– Извини, папа, я, видимо, забыла его вписать. В последнее время я стала очень рассеянной. Когда мистер Латур записывался на турнир, я сказала ему, что он начнется в двенадцать. Так что он не виноват, что опоздал. Это из-за меня.

– Как это понимать, Латур? – прошипел Джервис. – Что это ты выдумал?

Латур посмотрел ему в глаза.

– Я здесь для того же, что и остальные, – принять участие в состязании за руку королевы Гиневры.

И он медленно перевел взгляд на Гинни.

Глядя, как она зачарованно смотрит ему в глаза, Ланс ощутил беспокойство. Казалось, они молча говорили друг с другом о чем-то таком, чего не знал никто, кроме них двоих. Даже Ланс.

Он сжал повод в кулаке. Гиневра-Элизабет принадлежит ему – всегда принадлежала, с самого детства! Даже когда ее пять лет не было в Луизиане, ему в голову не приходило, что другой мужчина может смотреть ей в глаза таким долгим, таким пристальным взглядом.

– Чушь! – воскликнул Ланс, думая лишь о том, что надо оборвать связывающую этих двоих нить. – Турнир окончен. Гиневра-Элизабет, дорогая, вручай мне корону.

Она повернулась к нему, моргая глазами, словно пытаясь выйти из транса. Потом тупо посмотрела на позолоченную уродину у себя в руках.

– Надо разрешить ему участвовать в турнире, – заявил Джон, хватая ее за руку. Пусть зрители посмотрят их единоборство – они за это деньги заплатили.

– А я говорю, что турнир закончен! – крикнул Джервис, встав и пытаясь грозным взглядом подавить сопротивление брата.

– По-моему, это должна решить судейская коллегия, – тихо проговорила Эдита-Энн. И, кивнув на зрителей, которые затаив дыхание ожидали исхода спора, добавила: – Без свидетелей.

– Прекрасная мысль! – Джон махнул Лансу рукой, отсылая его от трибуны. – Иди, парень, а мы тут подумаем.

Ланс был возмущен, да как он смеет отсылать его, как мальчишку? И воскликнул, не задумываясь о последствиях:

– А я разве не имею права слова? Я без пяти минут член семьи!

– Пока еще нет, – холодно отозвался Джон. Ланс вспыхнул, но сдержался, Джон пока еще был хозяином Розленда, и Ланс не мог себе позволить вступать с ним в пререкания.

И он поехал по полю вслед за Латуром, убеждая себя, что волноваться нет причин. Судейская коллегия, без сомнения, вынесет решение в его пользу – они же специально так ее подобрали. Во-первых, его поддержит Джервис. Во-вторых, не зря же он по ночам встречался в конюшне с Эдитой-Энн – она тоже будет за него. Упрямый Джон, может, и будет стоять на своем, но решающий-то голос у Гинни!

И тут он с холодком беспокойства вспомнил взгляд, которым она обменялась с Латуром. На нее-то он может рассчитывать... или нет?

Гинни слушала спор дяди, утверждавшего, что Раф опоздал, и Эдиты-Энн, говорившей, что это случилось по ее вине. Но Их слова почти не доходили до ее сознания. Она вспомнила поговорку: «Прежде, чем загадать желание, хорошенько подумай». Господи, и зачем она только в душе пожелала, чтобы турнир заставил ее поволноваться!

И с него тут вдруг объявился Раф Латур? Ух, во всяком случае, его сюда привела не ностальгия.

Вздрогнув, она вспомнила его пристальный взгляд. Чем ближе он подъезжал к трибуне, тем сильнее колотилось ее сердце. У нее было чувство, что Раф приехал за ней, что он сейчас схватит ее и увезет.

Нет, не надо себя обманывать – сердце у нее колотилось не от страха, а от радостного ожидания.

Только посмотрев на Ланса, который пытался разорвать связывающую ее с Рафом ниточку, она поняла, что опять дала простор своему глупому воображению. Пора бы ей знать, что, если у Рафа и есть какая-то цель, она, Гинни, тут ни при чем. Его вызывающая повадка и ленивое пренебрежение свидетельствуют о том, что он явился сюда, чтобы насолить Лансу. Он собирается их перехитрить и выиграть турнир.

То есть отомстить им всем.

Как же она не поняла этого с самого начала? Раф приехал не для того, чтобы состязаться за ее руку, а для того, чтобы подвергнуть ее публичному унижению. Своим отказом от ее руки он опозорит ее перед соседями, и тогда уже на ней никто не захочет жениться. Если Ланс не выиграет турнир, ей грозит участь старой девы.

Господи, неужели это все происходит на самом деле? – с ужасом подумала Гинни, покачав головой.

– Вот и Гинни против! – услышала она голос дяди Джервиса, который, по-видимому, решил, что, покачав головой, она проголосовала против. – Осталась ты одна, Эдита-Энн.

Та мрачно взглянула на поле.

– Ты, конечно, хочешь, чтобы я тоже проголосовала против, – неуверенно произнесла она. – Но как я могу так поступить с мистером Латуром, папа? Он опоздал из-за меня. И что подумают зрители, если мы запретим его участие? По правилам мы должны это позволить.

– Она права, – с ухмылкой сказал Джон. – Если вы его не допустите, поднимется невообразимый шум. Полно, Джерв, пусть участвует. Бедные зрители весь день и так умирали от скуки. Я сам чуть челюсть не вывихнул, зевая, и теперь не возражал бы немного развлечься. Хотя бы глядя на то, как у Бафорда дрожат коленки.

– И какой от этого может быть вред? – добавила Эдита-Энн. – Ну кто он такой? Ничтожество. Какой у него шанс победить лучшего наездника округи?

В душе у Гинни забрезжила надежда. Конечно, Раф не умеет так управлять лошадью, как Ланс. Лансу вообще нет равных на турнирном поле. Но когда она поглядела на спокойного и уверенного в себе Рафа, надежда улетучилась.

– Появился новый претендент! – крикнул Джон зрителям, принимая решение на себя. – Турнир продолжается!

Одобрительный рев зрителей заглушил протест Ланса, но Гинни видела, как он, пришпорив свою серебряную лошадь, с искаженным от ярости лицом ринулся к главной трибуне.

– Я участвовал в пяти раундах, – сквозь зубы проговорил он, осадив лошадь перед судейской коллегией. – А теперь из-за того, что этот... этот тип явился с опозданием, я должен проделать все сначала, так, что ли?

– Ну зачем же? Я согласен сделать пять попыток подряд, – раздался голос подъехавшего Рафа. – Действительно, надо уравнять наше положение.

– Ты вообще не имеешь права участвовать. Ты...

– Как вас объявить, сэр? – спросил Латура Джон, не обращая на Ланса ни малейшего внимания. – Герольд должен вас объявить.

Раф посмотрел на Гинни.

– Артур из Камелота.

– Какая наглость! – возмутился Ланс, переводя взгляд с Рафа на Гинни. – В этом черном наряде тебе больше подошло бы имя Черный рыцарь.

– Что ж, – пожал плечами Раф и улыбнулся, видимо, решив не спорить по мелочам. – Мне все равно.

Гинни знала, что ему вовсе не все равно. Артур был королем и мужем Гиневры, он пользовался ее любовью и доверием, а Черный рыцарь в их детских играх также назывался Разрушитель. Он был воплощением зла, с которым сражались ее рыцари. Артур будет защищать свою королеву до последней минуты, а Разрушитель хочет ее погубить.

– Что ж, джентльмены, если вы займете свои места, – сказал Джон, – может быть, нам удастся закончить турнир до наступления темноты.

У Гинни замерло сердце. Раф наклонился и что-то тихо сказал мистеру Перкинсу. Ей хотелось услышать, какое же имя он все же выбрал, – тогда она поймет, какую роль он собирается играть в ее жизни.

Ждать ей пришлось недолго.

– В список включен Артур из Камелота, – провозгласил мистер Перкинс. Не успела Гинни вздохнуть с облегчением, как он добавил: – Черный рыцарь.

По трибунам пробежал шумок, все, по-видимому, сознавали, что перед ними сейчас развернется драма.

Джон выпрямился на своем кресле, а Гинни даже наклонилась вперед.

Раф поклонился зрителям и склонил копье в сторону Гинни. На эфесе был привязан кружевной платочек – тот самый, что она подарила ему на балу и так с тех пор и не сумела забрать обратно.

Закусив губу, она посмотрела на Ланса. Он явно был не в духе. У Гинни упало сердце: что-то будет, когда он узнает, кто дал Рафу этот платочек? Она ни минуты не сомневалась, что Раф, чтобы позлить Ланса, с удовольствием ему это сообщит. Ланс и так в дурном настроении, а ревнивая ярость совсем лишит его так необходимого для победы хладнокровия.

Действительно, глядя, как Раф раз за разом успешно подхватывает кольцо, Гинни поняла, что Лансу, если он хочет победить, нужно будет выступить самым лучшим образом.

Подхватив последнее, пятое кольцо, Раф развернул коня и опять с насмешливым поклоном склонил копье перед Гинни. Глядя на белый платочек, она поняла, что он намерен позлить не одного Ланса.

Наступила очередь Ланса. Он подхватывал кольцо так же ловко, как и раньше, но Гинни заметила, что в нем пропала былая лихость. Он уже не гарцевал по полю, подхватив кольцо, но деловито возвращался на место. Было очевидно, что он прилагает все усилия, чтобы успешно закончить состязание и поскорее оказаться победителем.

Но это ему не удавалось. Прошел целый час. Раф подхватывал кольцо с небрежной легкостью, а Ланс все больше волновался. Как и зрители, он понял, что встретил равного ему по силе и даже превосходящего его соперника.

Пробормотав, что эта пыль и жара совсем высушили ему глотку, Джон вдруг встал и объявил, что с него довольно. Еще одна попытка, и затем они примут решение, кто чемпион. Тогда все смогут пойти домой и выпить.

Гинни не могла понять, с чего это ее отца вдруг одолела жажда, – он только и делал что прикладывался к фляжке. Словно зная это, позади его кресла некоторое время назад вдруг возник Гомер – видимо, для того, чтобы не дать хозяину упасть. Не хватало им только еще и этого унижения перед соседями!

«Ну побеждай же!» – мысленно воззвала она к Лансу, наклонившись вперед, чтобы он почувствовал ее поддержку.

Поддержка ему была очень нужна: его конь вдруг стал плясать на месте. А Раф тем временем проскакал между шестами, и кольцо словно бы само прыгнуло ему на копье. Когда же подошла очередь Ланса, его конь все еще не успокоился. Правда, он поскакал вперед, но под самым кольцом вдруг взвился на дыбы. Ланс все же сумел подхватить кольцо, но в толпе засмеялись, не очень-то легко ему это далось.

– Неважное выступление, – сказал Джон, откидываясь в кресле. На его красном лице была довольная усмешка. – Я считаю, что корону надо отдать этому Артуру.

– Нет!

Гинни не сразу поняла, что это она крикнула «Нет!». Но тут увидела улыбку дяди Джервиса.

– Я отдаю свой голос Лансу, – сказал он. – А ты, дочка?

Эдита-Энн покачала головой.

– Что подумают зрители? – сказала она. – Они все видели, что Ланс едва справился с лошадью. Прости, папа, но я согласна с дядей Джоном.

Гинни так и разинула рот. Ее кузина голосует против Ланса? И вдруг она все поняла, ее ревность, ядовитые слова, которые та наговорила ей утром. Эдита-Энн вовсе не желает Гинни зла – она просто хочет сама заполучить Ланса!

Джервис не стал вдумываться в мотивы решения своей дочери.

– Тогда у нас ничья, – мрачно сказал он. – Согласно правилам, решить, за кого она выйдет замуж, предоставляется королеве. Что скажешь, Гиневра-Элизабет? За Ланцелота или за этого чужака?

Гинни глядела на соперников, желая только одного – чтобы ей не надо было выбирать между ними. По совести, Раф одержал убедительную победу, но Ланс – ее избранник, человек, за которого она давно уже решила выйти замуж. Он обещал любить и лелеять ее, тогда как Раф только хочет ей отомстить. Гинни даже было непонятно, почему она колеблется.

И она назвала имя Ланса, убеждая себя, что чувствует только облегчение от того, что все позади. Но в глубине души она знала, что поступила несправедливо. Джервис подозвал соперников и объявил чемпионом Ланса. Зрители возмущенно зашумели.

Гинни предполагала, что Раф придет в ярость, на что у него были полные основания, но он лишь спокойно сказал:

– Извините, но у меня есть возражение по процедуре.

– Поздно, – заявил Джервис и показал на корону. – Королева сделала выбор. Турнир окончен.

– Что это вы так спешите кончить турнир? – сказал Раф, глядя на Гинни. – Если вы внимательно прочитаете правила, вы увидите, что я имею право вызвать его на поединок.

Ланс открыл было рот, чтобы возразить, но Джервис жестом велел ему молчать.

– Что вы имеете в виду? – резко спросил он Рафа.

Гинни напряженно прислушивалась, ей было любопытно, что еще придумал Латур. Она понятия не имела, что он имеет в виду, и посмотрела на свод правил, лежавший рядом с креслом Джона. Может быть, схватить листок и прочитать?

– Я имею в виду поединок на копьях, – спокойно ответил Раф, и Гинни все стало ясно. – В нем и выявляется победитель в случае сомнения.

Ланс и Джервис обеспокоено переглянулись. И зачем в правила включили поединок? – с удивлением подумала Гинни. Это же опасное состязание, к нему мало кто подготовлен и мало кто имеет необходимое снаряжение.

Выпрямившись в седле, Ланс презрительно бросил Рафу:

– Для этого нужна специально подготовленная лошадь и доспехи. Или вы хотите, чтобы я вас изувечил?

– Вы обо мне не беспокойтесь, Бафорд. Подумайте о них, – сказал он, указывая на замершую от ожидания толпу. – Пусть позабавятся за свои деньги.

– Нельзя разочаровывать зрителей, – подтвердил Джон.

– Да, такое правило есть, – пискнула Эдита-Энн. Дядя Джервис взглянул на Гинни, словно ожидая, что она будет возражать, но отец предупредил его.

– Перкинс! – крикнул он. – Объявите, что сейчас будет небольшой перерыв. Соперникам надо подготовиться к поединку.

Перкинс, который не слышал их спора, недоуменно поглядел на взрытое копытами поле.

– Я думал, что турнир окончен.

– Ничего подобного. Скажите всем, что ровно в два часа сэр Ланцелот и Черный рыцарь проведут поединок на копьях.

Мистеру Перкинсу не понадобилось повторять это объявление – громкий бас Джона Маклауда услышали все. Зрители в восторге закричали «Ура!». Джон Маклауд широко ухмыльнулся.

Черный рыцарь. Гинни медленно села, прижимая к груди корону. Зловещий отзвук отцовских слов стучал у нее в мозгу.

Мысленно проклиная Черного рыцаря, Джервис подошел к надевавшему доспехи Лансу.

– Надеюсь, на этот раз ты не опозоришься, как с кольцом, Бафорд? – прорычал он.

– Это все из-за проклятой лошади, – отозвался Ланс, надевая на кисть защитную кожаную повязку. – Но этот жеребец ничего подобного выкидывать не станет. – Он кивнул на могучего белого жеребца, которого к ним вели из конюшни. – Лучше его нет коня во всей Луизиане.

– Лошадь меня не особенно волнует. Я больше беспокоюсь о всаднике.

– Вы это всерьез? – Ланс бросил злобный взгляд в сторону Латура, который готовился к поединку на некотором расстоянии. – Да вы только на него посмотрите! Позеленевший нагрудник и погнутый щит – вот и все его доспехи. Чего тут опасаться?

– Он показал себя слишком умелым бойцом.

– Успокойтесь. Я тренировался столько недель и проигрывать поединок не собираюсь. А вы позаботьтесь о том, чтобы священник был на месте и начал брачную церемонию сразу, как я получу в руки корону.

– Да я-то свое дело сделаю. Смотри, чтобы у тебя было все в порядке. – Увидев, что к ним приближается группа приятелей Ланса, Джервис понизил голос: – Хоть лопни, но побеждай. Хоть обманом, черт подери.

Бафорд подмигнул:

– Я уже об этом подумал.

Гинни поднималась по ступеням трибуны, как на плаху. Во время перерыва она сходила домой выпить лимонаду и ополоснуть лицо холодной водой, но чувство усталости и безнадежности не оставляло ее.

Может быть, отхлебнуть из папиной фляжки? – подумала она. По крайней мере папу с дядей Джервисом виски явно приободрило.

Сев на свое кресло, она увидела Ланса в окружении приятелей и доброжелателей. Он, рисуясь, сидел на своем великолепном коне. Гинни хотелось верить в его победу, она даже верила в нее, но и его противника не могла сбросить со счетов.

Ну почему Раф не смирился с поражением и не уехал домой зализывать раны? Зачем настаивать на поединке, когда и без того ясно, что ему не дадут победить? Ну почему он не махнул на все рукой, как сделал бы любой другой человек?

Гинни понимала, что задает глупые вопросы. Раф Латур был гордый и упрямый человек, и он жаждал отмщения.

Она невольно перевела на него взгляд. В отличие от Ланса рядом с ним не было никого, ему никто не помогал и даже не подбадривал. Его ноги не были защищены доспехами, на голове не было шлема – его защищал только старый нагрудник и такой же старый, весь во вмятинах, щит. Рыцарь в ржавых доспехах, подумала она, видя, как посмеиваются над Рафом Ланс и его друзья.

Но их насмешки не задевали Рафа. Он привык к их презрению. Ничего не изменилось, с виноватым чувством подумала Гинни. Он по-прежнему мальчик, который издали наблюдает за их игрой.

Тут Раф поднял глаза и перехватил ее взгляд, и Гинни словно опять оказалась в далеком прошлом. С ней всегда что-то случается, когда Раф на нее смотрит. Даже тогда, ребенком, он умел пронзить ее взглядом и увидеть ту Гинни, которая была спрятана в глубине ее существа. И вот та самая девочка вдруг отозвалась на его ищущий взгляд и улыбнулась Рафу, словно и в самом деле желала ему победы.

Запела труба, и Гинни пришла в себя.

«Что со мной? – растерянно подумала она. – С ума я, что ли, сошла? Этот человек хочет надо мной насмеяться, рассчитаться за детскую обиду. Как можно желать ему победы?

Тогда почему же я не могу оторвать от него глаз?»

Раф мрачно улыбнулся в ответ, кивнул головой и отвел глаза. Он снял со своего копья ее платок, и Гинни подумала, что он бросит его на землю. Но нет, он привязал его к крючку на щите.

Раф вскочил в седло, а Гинни не отводила глаз от платочка, который, как флажок, развевался на его щите. Наверное, он уже сказал Лансу, чей это платок, чтобы вывести его из душевного равновесия. Каждый раз, когда они будут мчаться навстречу друг другу, Ланс будет видеть этот символ ее предательства.

С раздражающе самоуверенным видом Раф проехал через поле и остановился у своего места на противоположной стороне. Одетый с ног до головы во все черное и сидящий на вороном жеребце, он казался Гинни божеством отмщения.

Черный рыцарь, с содроганием подумала она. Разрушитель.

Словно для того, чтобы отвлечь ее от этих мрачных мыслей, по ступеням стала торопливо подниматься Эдита-Энн. За ней шли Джон и Джервис, а за ними еще какой-то пожилой человек. Дядя Джервис кратко представил его как преподобного Джонса и сел справа от Гинни, а отец сел слева. Она заметила у него в руках новую фляжку.

– Как интересно! – восторженно говорила Эдита-Энн. – Вы только поглядите на Ланса! Правда, он великолепен?

Сияя на солнце серебром, Ланс сидел на своем коне на противоположной стороне поля. Его щит тоже был серебряного цвета, и на нем был изображен белый зигзаг молнии. Он старательно привязал простенький платок Гинни к новому, более тупому копью. Глядя на соперников, Гинни подумала, что они словно бы олицетворяют извечную борьбу добра со злом. Светозарный Ланцелот против черного грозного незнакомца.

Жаль только, что у Рафа такой спокойный, уверенный вид, а Ланс, кажется, сердится и нервничает.

Отец, видимо, заметил, как она с трудом сглотнула, и протянул ей фляжку.

– На, выпей. Тебе не вредно подкрепиться. Гинни удивилась, что он вообще к ней обратился, и бездумно взяла фляжку. Только когда глоток обжег ей горло, она сообразила, что надо было лишь пригубить виски. Она подавилась и закашлялась, а Джон покачал головой.

– Соображать надо, – пробурчал он под нос, забирая фляжку.

Тем временем герольд на поле прокричал:

– Внимание!

Потом махнул флагом, давая соперникам сигнал начинать бой. Гинни похолодела от ужаса, сейчас решится ее будущее.

Всадники поскакали навстречу друг другу, держа наперевес длинные деревянные копья. Гинни следила за ними, затаив дыхание. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», – шепотом молила она Бога, напрягшись всем телом в ожидании неизбежного столкновения бойцов.

Но в последнюю секунду Раф увернулся от удара Ланса и при этом сумел выбить оружие из руки противника. Копье Ланса полетело в одну сторону, ее платок – в другую. Одна Гинни, видимо, заметила, как белый клочок упал на землю.

«Господи, помоги мне», – с тоской думала она, глядя, как друзья Ланса бросились за копьем. Он взял его дрожащей рукой, и Гинни опять потянулась за отцовской фляжкой. На этот раз она даже обрадовалась обжигающему чувству в горле, потому что спокойная улыбка Рафа подтвердила все ее опасения. Он просто играет с Лансом. Вместе со своим дьяволом-жеребцом они представляют собой безотказную машину, и, когда им вздумается, они с легкостью сбросят Ланса на землю.

Видимо, Ланс тоже это почувствовал, потому что с леденящим кровь воплем пришпорил лошадь и помчался в новую атаку. Копье как-то нелепо раскачивалось у него в руке. Раф же, твердо держа копье наперевес, наклонился и что-то прошептал своему жеребцу. Копыта грохотали по земле, а Гинни отчаянно сжимала перила и молилась о чуде.

Через секунду Ланс лежал на земле, а Раф торжествующе проскакал мимо.

Зрители молчали, потрясенные исходом поединка. Гинни, которая еще не вернула отцу фляжку, отхлебнула из нее еще глоток.

Она с ужасом смотрела, как Раф повернул коня и подъехал к Лансу. На его лице было написано недоумение, словно он тоже не понимал, каким образом он так легко сбросил противника с лошади. Он соскочил на землю и протянул Лансу руку. Тот отказался ее взять. Раф пожал плечами и повернулся к главной трибуне.

Гинни, не то выпив лишнего, не то будучи совершенно ошарашена, с трудом отдавала себе отчет в том, что произошло. Только что Ланс скакал вперед, и вот он уже лежит на земле вместе с ее носовым платком.

До нее как-то смутно дошло, что Эдита-Энн выбежала на поле. За ней, бурча себе что-то под нос, устремился дядя Джервис. Но, хотя она знала, что должна последовать за ними, она не могла заставить себя подняться с места. «Ланс, – потрясенно молила она, – вставай с земли и спаси меня!»

Эдита-Энн наклонилась над Лансом, и Гинни увидела, что он сел. Но минутное облегчение тут же исчезло – он ей уже никак не сможет помочь. Фаталистически смирившись с неизбежным, она смотрела, как к трибуне размеренным шагом приближается Раф.

Когда победитель подошел к барьеру, толпа взревела. Все, казалось, жаждали увидеть ее унижение. Гинни хотелось вскочить с места и убежать, но отец схватил ее за руку.

– Вручи ему корону, – тихо сказал он, кивая на Рафа.

– Но, папа... – проговорила она, глядя на него расширенными от страха глазами.

– Вручи ему корону, Гинни! – У Джона были красные глаза и заплетался язык, но тон был суровый и решительный. – Никто не посмеет сказать, что он ее не заслужил.

Он совершенно пьян, с отчаянием подумала Гинни, отлично зная, что в таком состоянии на папу не действуют никакие доводы и что он не станет слушать ее возражения. Она протянула Рафу корону, держа ее как можно дальше от себя. Она хотела избежать всякого прикосновения к нему и даже не смотрела на него.

«Ланс Бафорд, – думала она, – что же ты наделал!» Раф взял корону. Гинни все еще смотрела в сторону. Она надеялась, что зрители начнут расходиться, но нет, они оставались на местах, желая насладиться ее смущением до конца. Она представляла себе ухмылку на лице Рафа: сейчас он произнесет слова, которые обрекут ее на участь старой девы.

– Тебе так нужна эта дурацкая корона? – спросил его Джон. – Или ты требуешь себе в жены мою дочь?

Гинни вся сжалась в ожидании презрительного отказа.

– Это уж как она решит, – тихо ответил Раф. – Ну что скажете, моя прекрасная дама? На этот раз вы собираетесь сдержать свое слово?

Он предлагает ей выбор? Возможность загладить вину? Значит ли это, что, если она признает его победу, он не подвергнет ее публичному осмеянию? Готовая ухватиться за любую соломинку, Гинни молча кивнула головой.

– Отлично! – Джон помахал священнику, сидевшему позади них. – Иди сюда, Джонс. И ты тоже, Латур. Надо довести дело до конца.

Дело? Плохо понимая, что происходит, и сожалея, что переусердствовала с фляжкой, Гинни смотрела, как Раф поднимается на трибуну.

– Как это понимать, папа?

– Сейчас мы вас поженим. – Джон слегка покачнулся и рыгнул, прикрыв рукой рот. – Давай, Гинни, публика ждет.

Ланс обещал, что брачная церемония будет не настоящей, рассчитанной только на зрителей. По-настоящему они обвенчаются в церкви после. Так что опасаться вроде нечего.

Чувствуя на себе устремленные со всех сторон выжидательные взгляды, Гинни понимала, что выбора у нее нет. Ничего, убеждала она себя, что тут такого? Тем более если этим она угодит папе и если Раф Латур после этого навсегда оставит ее в покое.

Раф подошел к ней и протянул руку. Это была сильная рука красивой формы. Но сколько же можно смотреть на руку? Собравшись с духом, Гинни подала Рафу руку, встала на ноги и наконец-то осмелилась посмотреть ему в лицо.

Ох, не надо было этого делать! Гинни совсем забыла, какое действие на нее оказывает его взгляд, как он пробуждает в ней чувства, о существовании которых она и сама не подозревает. Внутри ее словно вспыхнул огонь, и Гинни почувствовала, что раскрывается, как цветок в лучах ослепительно яркого солнца.

Раф сжал ее руку и улыбнулся ей. Эта мимолетная улыбка заворожила Гинни. Она уже ничего кругом не видела, кроме его крепких губ, которые были так близко от нее, заново переживая то, что испытала, когда он поцеловал ее, и надеясь, что он поцелует ее еще раз.

Ей было очевидно, что и ему этого хочется, – она видела огонь желания у него в глазах, чувствовала, как накален воздух между ними. Гинни тонула в омуте его темных глаз, словно это было волшебное озеро, возникшее по мановению волшебной палочки великого Мерлина.

Ей даже казалось, что, погрузившись в это озеро, она превратилась в мифическую Гиневру, за которой пришел отважный король Артур. Этот красивый человек сейчас возьмет ее на руки и унесет в их тайное убежище, где ему никто не помешает не спеша раскрыть ей тайны любви.

Откуда-то извне доносилось бормотание мистера Джонса, и, когда отец толкнул ее в бок, Гинни произнесла заветные слова «Я согласна», которые делали ее женой Рафа. Погруженная в омут его глаз, она смутно слышала слова брачного обряда «любить», «уважать», «беречь», и ей казалось, что это древний священный гимн, отражающий то обещание, которое она читала в глазах Рафа. Он желал ее, она чувствовала это по тому, как крепко он сжимал ее руку, и у нее в крови загоралось ответное желание.

Когда Гинни показалось, что она больше этого не вынесет, что она сгорит в этом огне, она услышала слова: – А теперь поцелуйте свою жену. Жена? – подумала она. Но ее действиями руководило не сознание. Ими руководили инстинкты, а она инстинктивно тянулась к человеку, наклонившемуся к ее губам. Держа ее голову руками, как хрупкую драгоценность, Раф прильнул к ее губам, медленно, упоительно углубляя поцелуй. Гинни прильнула к нему, забыв обо всем, с восторгом отдаваясь тысяче ранее неизведанных ощущений. Раф прижимал ее к своей твердой, как камень, груди, и его тело говорило ей, что он никогда ее больше не отпустит. Своим поцелуем он заявлял на нее право супруга отныне и во веки веков.

Вот оно, волшебство, как сквозь сон подумала Гинни. И тут кто-то кашлянул, и Раф резко оторвался от нее. Минуту он, тяжело дыша, глядел на нее, потом сделал шаг назад.

Джон сунул Гинни в руку перо и сказал: «Распишись!» Она смутно вспоминала, что видела только одну бумагу – с правилами турнира, – но, привыкнув повиноваться отцу, поставила свою подпись там, куда он указывал, хотя ей было непонятно, зачем им нужна ее подпись на правилах. Ее опять качнуло, и она опять подумала, что, пожалуй, выпила из отцовской фляжки лишнего. Джон затем подал бумагу на подпись Рафу. Гинни пыталась собраться с мыслями. «Ну зачем я пила на этой жаре? – испуганно подумала она. – Я же совсем ничего не соображаю!»

– Ну вот, – сказал Джон Рафу. – Теперь мы с тобой в расчете.

В расчете? Гинни переводила взгляд с отца на Рафа, чувствуя отвратительный вкус во рту. Виски больше не согревало ее изнутри, а грозило вырваться наружу.

– Теперь заботиться о ней – твое дело, Латур. А я пошел в дом, – рыгнув, сказал Джон, на этот раз не прикрывая рта. – Гомер, ну-ка помоги мне. Что-то я себя неважно чувствую.

Гинни опять крикнула «Нет!», но отец опять не обратил на нее внимания. С помощью Гомера он, шатаясь, сошел вниз по ступеням, чуть не столкнувшись с братом.

– Что тут происходит, Джон? – спросил Джервис, подозрительно на него поглядев. – Что ты натворил?

– То, что давно надо было натворить, – с идиотской улыбкой ответил Джон. – Ты опоздал. Все подписано, дело сделано.

Джервис прищурился, глядя на все еще державшего в руке бумагу священника.

– Эта лицензия на брак была выдана вовсе не Латуру. Черт бы тебя побрал, Джон, то, что ты сделал, противозаконно!

Лицензия на брак? Гинни с ужасом смотрела па священника, который сначала недоуменно поглядел на Джервиса, потом медленно улыбнулся.

– Вы правы, я забыл самое главное. – И, повернувшись к ней с Рафом, провозгласил: – Объявляю вас мужем и женой!

Часть Вторая

Глава 9

Джервис Маклауд был вне себя. Черт бы побрал этого алкоголика, надо было ему лезть, куда его не спрашивают! И доволен! Можно подумать, что доброе дело сделал, когда на самом деле учинил Бог знает что.

Джервису хотелось завопить и начать рвать на себе волосы. Все его тщательно продуманные планы полетели к чертям собачьим потому лишь, что он на несколько минут оставил Джона без присмотра.

И зачем его понесло на поле к Бафорду? Единственное, что у того пострадало, так это самолюбие, и Эдита-Энн своими ахами и охами сполна возместила нанесенный ему тут урон. А ему, Джервису, надо было приглядывать за своим братцем и племянницей. И как эта дурочка ухитрилась обвенчаться с Латуром?

Он посмотрел на Гинни. У нее был растерянный и сердитый вид. А похоже, она этому тоже не очень-то рада! В таком случае надо подлить масла в огонь. Может быть, еще не все потеряно.

Гинни и в самом деле была сердита, но главным образом на самое себя. Как легко она поддалась Рафу! Больше того, она понимала, что может так же легко поддаться снова.

Гордо выпрямившись, Раф стоял рядом с ней, и она всем своим существом ощущала его близость. Внутри ее еще не утих этот восхитительный трепет. Как это у него получалось, что от одного его взгляда она теряла рассудок и впадала в расслабленную негу. И как случилось, что он стал ее мужем?

– Эта лицензия была выдана Лансу Бафорду, – повторил ее дядя, поднимаясь по ступеням к мистеру Джонсу. – Ну-ка дайте мне на нее посмотреть. Этот брак недействителен!

Раф шагнул вперед и ловко вырвал лицензию из рук мистера Джонса.

Тот растерянно хлопал глазами.

– Я не понимаю, в чем дело. Мне сказали, что, как только закончится турнир, я должен буду совершить обряд бракосочетания между мисс Маклауд и победителем. Я считал, что все бумаги в порядке. Спросите мистера Маклауда. – Он кивнул туда, где только что стоял Джон Маклауд, но тот, поддерживаемый под руку Гомером, уже шел по направлению к дому.

– Уверяю вас, все сделано по закону, – сказал Раф Джервису, складывая лицензию и засовывая ее себе в карман. – Во всяком случае, брак вступит в силу, как только эту лицензию зарегистрируют в церковной книге.

– Я всегда знал, что ты бессовестный человек, Латур, – сказал Джервис, – но я не предполагал, что ты опустишься до шантажа! Ты что, всерьез думаешь, что можешь использовать мою племянницу в качестве заложницы, чтобы добиться от меня своего? Что я заплачу тебе за то, чтобы ты не регистрировал эту лицензию?

– На такой вопрос я даже отвечать не хочу, – брезгливо сказал Раф и протянул руку Гинни. – Пошли, моя прекрасная дама. Хватит, пообщались с аристократами.

Гинни с ужасом смотрела на двух мужчин. Неужели она для них только пешка?

– Оставайся с нами, Гиневра-Элизабет! – скомандовал дядя Джервис и ухватил ее рукой за плечо. – Незачем тебе куда-то идти с этим... этим...

– Мужем, – подсказал Раф. Джервис презрительно фыркнул.

– Уж не думаешь ли ты, что кто-нибудь всерьез принял эту пародию на брачную церемонию? Может, тебе и удастся зарегистрировать лицензию, если ты за это хорошенько заплатишь, но брачная церемония не может быть действительной, если одну из сторон принудили к браку.

– Принудили? Видимо, я что-то не так понял. Я считал, что весь смысл этого турнира в том и состоит, чтобы принудить вашу племянницу выйти замуж. А теперь вы пытаетесь отвертеться, потому что турнир выиграл не тот человек, на которого вы ставили.

– Ничего подобного! – По ступенькам трибуны взбежал багровый от гнева Ланс. За ним поспешала Эдита-Энн. – Я требую, чтобы этого человека дисквалифицировали! Он победил обманом.

Раф посмотрел на него, как на козявку, вылезшую из-под камня.

– И у вас хватает наглости обвинять в обмане меня, Бафорд?

– Скажи им, – сказал Ланс, театральным жестом указывая на Эдиту-Энн, – скажи им, что мы обнаружили на моей подпруге.

Эдите-Энн, казалось, меньше всего хотелось говорить о подпруге.

– Ее кто-то... эээ... надрезал.

Все ахнули и устремили взоры на Рафа. Никто не потребовал расследования, потому что никто не сомневался, что это – дело его рук. Он по-прежнему чужак, подумала Гинни, и они все против него.

Она посмотрела на Рафа. Ее поразило его самообладание. Другой был бы сокрушен общим осуждением, но Раф с вызовом посмотрел вокруг и спокойно сказал Лансу:

– Я тут ни при чем. Что бы вы со своей инквизицией ни придумали, ты-то знаешь, Бафорд, что мне не было нужды жульничать.

Ланс еще больше побагровел.

– Ты надрезал подпругу и не отпирайся! – крикнул он, ткнув пальцем в грудь Рафа. Помятый, покрытый пылью, взъерошенный, как рассерженная курица, Ланс совсем не был похож на героя. Чувствуя себя предательницей по отношению к нему, Гинни все же не могла не подумать, что уж скорее героем выглядит Раф.

– Кроме того, – добавил Ланс, – мы не обязаны верить на слово убийце.

Все переглянулись. Гинни похолодела и с испугом посмотрела на Рафа. Он покачал головой.

– Значит, тебе мало приписать мне жульничество. Кого же это я, по-твоему, убил, Бафорд?

– Жака Морто. Ага, не отрицаешь! Мне говорили, что после дуэли с ним ты укрылся где-то в глубине дельты. Более того, я слышал, что тебя ищет полиция.

Раф презрительно посмотрел на него.

– Ловко ты перевираешь слухи, Бафорд. Если бы еще ты так же ловко сидел на лошади. Пошли, моя прекрасная дама, меня от всего этого тошнит.

Ланс встал на их пути.

– Нет уж, мы не позволим, чтобы нашу Гиневру-Элизабет увел с собой преступник!

– Сначала ты называешь меня мужиком, потом преступником! Добавь к этому еще слово «муж». Прочь с дороги, Бафорд! Нам с женой пора домой.

– Он прав, – проговорила из-за его спины Эдита-Энн. – Гинни вышла за него замуж. Мы все слышали, как преподобный Джонс объявил их мужем и женой.

Джервис хмуро посмотрел на дочь.

– Это не твое дело, дочка. Иди-ка ты домой и позаботься о дяде Джоне.

– Но...

– Делай, как тебе велит папа, – добавил Ланс. – Иди-иди, мы тут справимся без тебя.

Эдита-Энн не устояла перед его улыбкой, не стала больше спорить и покорно ушла, хотя ей этого явно очень не хотелось. Глядя ей вслед, Гинни подумала, что хотела бы, так же как она, доверяться дяде и Лансу, но ей казалось, что они не так уж хорошо со всем справляются.

– Предупреждаю, – заявил Джервис, – мы готовы обжаловать этот брак в суде. Он не имеет законной силы, если наша Гиневра-Элизабет действовала не по доброй воле.

– Что ж, с этим можно согласиться, – сказал Раф и впился в Гинни взглядом, который всколыхнул в ней самые разные чувства – от воспоминания об упоительном поцелуе до ужаса, в который ее повергли обвинения Ланса. – Скажите мне: имеет наш брак законную силу? Или ваше слово по-прежнему ничего не стоит?

В голове у Гинни все перепуталось.

– Я считала, что эта церемония – как бы спектакль. Ланс говорил мне, что она предназначена для зрителей.

– Ну что, Латур, доволен? Моя племянница и не подозревала, что всерьез выходит замуж. Ни один судья в Луизиане не признает этот брак действительным.

Раф продолжал смотреть ей в глаза.

– Этот вопрос должен решить не суд, а вы, моя прекрасная дама.

На секунду Гинни показалось, что перед ней распахнулась дверь и ей надо сделать только один шаг, чтобы вступить в новый волшебный мир. Она шевельнула рукой, собираясь протянуть ее Рафу, но Ланс схватил ее за локоть.

– Ваша наглость, сэр, может сравниться только с вашим самомнением, – сказал он Рафу. – Вы всерьез полагаете, что мисс Маклауд променяет нашу любовь и наши мечты на бродячую жизнь с авантюристом? Зачем ей чужак, когда она может оставаться дома, где ее окружают родные люди?

Каждое слово Ланса хлестало Гинни, как кнут, и казалось исполненным правды. Он прав: что она знает об этом загадочном Рафе Латуре? Дядя Джервис обвинил его в шантаже и в том, что он хочет использовать ее как заложницу, чтобы вынудить его расплатиться. И если, как утверждает Ланс, Раф действительно убил человека, то легко предположить, что он не задумываясь надрежет подпругу, чтобы победить, если женитьба на Гинни даст ему Розленд. Надо смотреть правде в глаза. Откуда ей знать, на что в самом деле способен Раф Латур? Если к тому же рядом с ним она теряет всякое соображение.

– Так что же, – допытывался Раф, глядя ей в глаза, – будете жить пресной привычной жизнью в Розленде или рискнете вручить свою судьбу мне?

Волшебство или надежность – вот как стоит вопрос.

Гинни чувствовала на локте холодную влажную ладонь Ланса и старалась не думать о его поцелуе. Надо все же размышлять трезво. Она не может расстаться с детскими мечтами, предать клятву любить Ланса до конца своих дней. Ланса она знает всю жизнь. Логика требует, чтобы она вручила свое будущее ему.

В конце концов о чем она всегда мечтала, – чтобы ее любили и оберегали от жизненных трудностей.

Раф словно бы угадал ее решение. Его лицо стало отчужденным. Но за секунду до того, как он словно задернул завесу на своих глазах, Гинни увидела в них того мальчика, который так жаждал ее одобрения и так в ней разочаровался. У нее кольнуло на сердце.

Раф расправил плечи и отвел глаза.

Ланс же отпустил ее локоть и скрестил руки на груди.

– Идите, Латур. Достаточно вы расстроили Гиневру-Элизабет.

Раф хохотнул.

– Она вовсе не выглядит расстроенной. А вы, Бафорд, не сторожевой пес при ней. Как хотите, но, пока суд не объявит наш брак недействительным, я буду считать ее своей женой.

– Не беспокойтесь, суд примет решение в нашу пользу, – с холодной улыбкой сказал Джервис. – А до тех пор не вздумайте преследовать мою племянницу. Мы, так и быть, не станем поднимать дела о надрезанной подпруге, если вы со своим черным зверем уберетесь с земли Маклаудов. Даю вам десять минут, Латур, а потом вызову полицию. Вряд ли вам так уж хочется попасть в тюрьму.

У Рафа сжались кулаки.

– И что вы за люди! – Он обратил взгляд на Гинни, и ее прохватило холодом до самых костей. – Казалось бы, пора мне усвоить урок, а я все воображаю, что вы не такая, как они. Что в вас скрывается настоящая леди.

– Как ты смеешь! – прошипел Ланс. – Я требую удовлетворения за оскорбление, нанесенное мисс Маклауд.

Раф безразлично улыбнулся.

– Сколько раз мы будем повторять этот смехотворный ритуал? Пора уж вам признать очевидное. Хоть сто раз вызывайте меня на дуэль, ничего, кроме поражения, вам это не сулит. Но дело не в этом. Ничто не изменилось, не так ли, моя прекрасная дама? Завоюю ли я победу или потерплю поражение, прав я или нет, вы все равно уйдете с Ланцелотом.

И, держась все так же прямо и гордо, он спустился по ступенькам и вскочил в седло.

Гинни открыла было рот, чтобы объяснить ему свое решение, но дядя Джервис крепко сжал ей руку.

– Пошли в дом, – сказал он, подталкивая ее к ступенькам. – Тебе надо быть в безопасном месте, где мы с Лансом можем тебя охранять. Неизвестно, что еще предпримет этот бандит.

Услышав свое имя, Ланс перестал гневно таращиться вслед Рафу и взял Гинни за другую руку, чтобы помочь Джервису увести ее домой. Гинни не утерпела и оглянулась. При виде уезжающего Рафа ее вдруг пронзило острое чувство сожаления. Ну почему он не подхватил ее на руки и не увез с собой?

Но это же безумие, напомнила она себе. Надо радоваться, что все так благополучно кончилось и что он уехал, не приняв вызова Ланса. Как он сам сказал, надо признать очевидное. Ей предназначено провести жизнь с Лансом.

Она крепче взяла его под руку, заставила себя улыбнуться и пошла домой со своим Ланцелотом.

Выругавшись вполголоса, Раф направил коня к болоту. Подъезжая к ветхой хижине на берегу протоки, где жил его старый приятель Гемпи, он вспомнил тот день, когда, выйдя из нее, он увидел Гинни. Он тогда был намеренно груб с ней, надеясь, что она рассердится и уйдет. Если Маклауды узнают, что Гемпи живет в старой хижине их издольщиков, они его обязательно выгонят. А Рафу не хотелось, чтобы Гемпи выгнали из дома. Кроме того, хижина была нужна ему самому. Ему было удобно оставлять здесь лошадь, когда он уплывал на свой остров в дельте. А туда давно уже пора съездить – за это время там могло случиться что угодно.

Раф остановил жеребца перед хижиной и спешился. «Ничего, – подумал он, мотнув головой, – Гемпи мне сейчас все расскажет». У старика зоркий глаз, и он многое замечает, в том числе и недостатки самого Рафа.

– Рафаэль! – Гемпи помахал ему из дверей хижины, улыбаясь во весь рот. – А где же Гиневра? – Его улыбка погасла. – Не вышло?

Раф бросил на землю свой нагрудник и щит и поднялся на крыльцо.

– Убери куда-нибудь эти ржавые железки. Мне они больше не понадобятся.

Он, хмурясь, отвязал от щита платок и сунул его в карман, сам толком не зная, зачем он ему нужен.

– Ты не победил? Раф резко развернулся.

– Я победил! Даже дважды. И представь себе мое удивление, когда Маклауды отказались выполнить свои обязательства.

Гемпи покачал головой.

– С кем я разговариваю? С Рафом Латуром, который на поле брани победил самого дьявола Санта-Анну? Значит, ты победил? Тогда повторяю, где же женщина?

– Дома, под защитой своих родственников. Меня выгнали из города, Гемпи. Пригрозили полицией.

– Но нам же нужна эта женщина, Раф. Поезжай назад и потребуй свой приз.

Раф чертыхнулся.

– Ты лучше всех знаешь, что я не могу сейчас привлекать к себе внимание. Не хватает еще оказаться в тюрьме – хотя бы и на одну ночь!

Гемпи помрачнел.

– Надо что-нибудь придумать, mon ami, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать. У тебя осталось очень мало времени.

Джервис поманил Ланса, чтобы он шел за ним в библиотеку. Вид у Ланса был довольно помятый, хотя его одежду и почистили. Но, может, это вызовет у Гинни жалость. Приходится разыгрывать каждую карту.

– Виски? – спросил Джервис, указывая Лансу на кресло, и, не дожидаясь кивка, стал наполнять рюмки. – Здорово ты придумал – обвинить Латура в том, что он надрезал твою подпругу. И как тебе удалось это сделать, не привлекая внимания?

– Неужели вы думаете, что я способен на такое? – возмущенно воскликнул Ланс. – Зачем бы я стал прибегать к такой уловке? Мне было нечего опасаться, этот хвастун никогда в жизни не сбросил бы меня с лошади.

На этот счет у Джервиса было другое мнение, как и у любого, кто своими глазами наблюдал состязание, но он не счел нужным оспаривать слова Ланса.

Увидев на его лице сомнение, Ланс вспыхнул.

– Уверяю вас, что кто-то надрезал мою подпругу. И готов спорить на мамину золотую брошь, что это сделал Латур.

Джервису хотелось бы в это поверить, но как мог Латур пробраться к ним в конюшню? Это чересчур рискованно. К тому же ему не требовалось жульничать – он и так победил бы Ланса. Он явился на турнир в полной уверенности, что победит, так зачем ему хитрить?

Но кто-то, очевидно, все же надрезал подпругу. Если не Латур, то кто?

Да кто угодно! Любой из побежденных им соперников был бы рад навредить этому надменному крикуну и увидеть его поверженным.

С другой стороны, и лошадь, и сбруя Ланса содержались в конюшне Розленда. О их существовании знали только домашние. Джервису стало не по себе при мысли, что это сделал кто-то из членов семьи. Любой из них мог зайти в конюшню. Хотя бы и сама Гинни.

Джервис протянул Лансу рюмку, кашлянул и сказал:

– Я хочу попросить у тебя одолжения. Мне надо съездить в город повидать своего адвоката. Ты не можешь побыть пока в Розленде и приглядеть за порядком?

– А зачем вам видеть адвоката?

Джервису стоило немалого труда сдержать раздражение. Но придется довериться этому недоумку.

– Неужели ты сам не понимаешь? Независимо от того, виноват Латур или нет, моя племянница вышла за него замуж, и в подтверждение этого у него есть ее подпись на лицензии. К тому же он парень красивый, этакий романтический герой, который вполне мог приглянуться нашей Гиневре-Элизабет. Не знаю, что подумал ты, но мне показалось, что она слишком долго колебалась, прежде чем отказаться уехать с ним.

Джервис помолчал, давая Лансу время проникнуться беспокойством, затем продолжал:

– Так вот, если ты не хочешь потерять и ее и Розленд, не пора ли начать обхаживать ее всерьез? Черт побери, неужели ты не можешь сделать, чтобы она в тебя влюбилась без памяти. Да переспи с ней, наконец! Так или иначе добейся, чтобы она ни о ком больше и думать не могла. Ну и неплохо будет заодно ей рассказать про все подлости Латура. И то, что в самом деле знаешь, и то, что сумеешь придумать. Ланс ухмыльнулся.

– По-моему, она не очень обрадовалась, услышав, что он убийца.

– Это верно, и я надеюсь, что ты сумеешь как следует ей все расписать. Помни только, что ты должен выглядеть лучше Латура. Пусть поймет, что должна выйти замуж только за тебя. Скажи ей, что ты больше не в силах ждать, что ты хочешь жениться на ней, как только будет аннулирован ее брак с Латуром.

– Да с Гинни сложностей не будет. – Улыбка на лице Ланса погасла. – Меня больше беспокоит ваш брат.

И не без основания, подумал Джервис, зная, как Джон презирает Ланса.

– Не беспокойся о Джоне. Следи только, чтобы у него всегда было виски. Если он будет беспробудно пьян, он ничего не сможет сделать. Ты что, не замечал, что ли, как я его спаивал все эти годы? С ним только так и можно сладить.

– Ланс, улыбаясь, потянулся за бутылкой и помахал ею в воздухе.

– Надо будет, наверно, побеседовать с Гинни, а потом уж займусь ее папочкой.

Глядя на бутылку, Джервис вспомнил слова врача о том, что печень его брата практически разрушена.

– Ну давай, – с улыбкой сказал он Лансу. – И не забудь, что в погребе виски предостаточно.

Гинни вывела кобылу из конюшни и тихонько пошла с ней по дороге. Если удастся незамеченной дойти до турнирного поля, там она на нее сядет. Она предпочла бы взять серебряного скакуна Ланса. Он был резв и вынослив, а ей хотелось долго и бездумно скакать по полям, чтобы усталостью заглушить беспокойные мысли. Но жеребца взял дядя Джервис, чтобы ехать в город.

Не успел он уехать, как к ней явился Ланс и разразился диатрибой против Рафа Латура. По его словам, Гинни никуда нельзя ходить одной. Этот дьявол Латур наверняка будет ее подстерегать днем и ночью, чтобы покарать за отказ поехать с ним.

И чем дольше распространялся, Ланс, тем больше Гинни хотелось сесть на лошадь и пуститься вскачь по полям.

Она пробовала с ним спорить, уверенная, что Раф не станет тратить силы просто на то, чтобы ее покарать. Тогда Ланс принялся перечислять смертные грехи, которые, по его словам, числятся за Рафом Латуром. Да знает ли она, сколько жизней на совести этого человека? Он же был наемником у техасцев во время их войны с Мексикой. А сколько крови он пролил в Калифорнии, где золотоискатели наняли его в охранники! И это не считая дуэлей, на которые его вызывали за шулерство. Их общий друг Бо Аллентон едва не стал его жертвой и уцелел лишь потому, что родные увезли его подальше от Латура до того, как состоится назначенная в городском парке дуэль.

Так что посмотри фактам в лицо, Гинни, закончил Ланс. Раф Латур – озлобленный сын нищего издольщика, человек без совести и чести. Он явился на турнир, чтобы отомстить, но Гинни лишила его такой возможности. Но это вовсе не означает, что, исполненный бессильной злобы, он не вернется за ней. Ей ничто не грозит в родном доме, но если она не будет соблюдать осторожность, то горько об этом пожалеет.

Она должна оставаться в доме под защитой Ланса, иначе ей грозит та же участь, что и ее матери.

При этих словах Гинни вздрогнула. Ланс обнял ее, но ни его утешения, ни поцелуй, которым он ее наградил, не успокоили Гинни. Ее душа была не на месте, и она обрадовалась, когда Ланс ушел, сказав, что ему надо поговорить с ее отцом.

Не успел он уйти, как она бросилась к себе в комнату, торопливо натянула сильно жавшую ей амазонку, которую носила до Бостона, а волосы запрятала под шапочку. В детстве она часто тайком от родителей прокрадывалась по задней лестнице из дома и знала, что они не одобряли такое поведение. Но сейчас она ничего не могла с собой поделать. Что с того, что она взрослая женщина и должна вести себя подобающе? Ее засасывала трясина противоречивых чувств, и она знала только один способ из нее вырваться: сесть верхом на лошадь и скакать, словно за ней гонятся по пятам все слуги ада.

Гинни так хотелось ринуться в эту скачку, что она не думала об опасности. Даже если Ланс прав и Рафу больше нечего делать, как подстерегать ее где-нибудь в поле – и откуда ему знать, что она там появится и когда? – что ж, она отлично умеет ездить верхом и знает плантацию как свои пять пальцев. «Пусть появится, – с вызовом думала она, – пусть попробует меня догнать!»

Порыв ветра прошелестел в ветвях дубов у нее над головой, и кобыла беспокойно заржала. У Гинни по спине пробежали мурашки, но она сказала себе, что все это глупости. Даже такой демон, каким изобразил Латура Ланс, не станет торчать в поле в такую ночь. Судя по тому, как ветер крутит над землей туман, собирается дождь, и ей повезет, если она не вымокнет насквозь.

При всем том Гинни хотелось поскорее сесть в седло.

Наконец она дошла до турнирного поля. Почти полная луна серебрила землю. Главная трибуна была вся задернута туманом, и ее убранство не казалось таким убогим, как при солнечном свете. Знамя, на котором было написано «Честь и достоинство», оторвалось с одного конца, и, вспомнив упреки Рафа, Гинни подумала, что не зря флаг с гербом Маклаудов болтается так бесславно: он как бы символизирует крушение всех ее надежд.

Хватит выдумывать, одернула она себя. Никакого крушения не произошло. Она еще выйдет замуж за Ланса, еще будет хозяйкой Розленда, и все ее мечты сбудутся. Для этого ей надо только еще раз нарушить свое слово.

Гинни собралась было сесть на лошадь, как вдруг заметила, что на земле что-то белеет. Она наклонилась и увидела втоптанный в землю носовой платок, который она дала Лансу. Как странно, что он здесь валяется. Во время своей диатрибы Ланс утверждал, что платок у него, что он будет его беречь всю жизнь как залог ее благосклонности.

А потом он принялся насмехаться над кружевным платочком Рафа, утверждая, что он его наверняка украл. Да какая женщина в здравом уме станет хотя бы разговаривать с этим авантюристом, не то, что дарить ему свой платочек? И Ланс опять взялся перечислять пороки Рафа. Но сейчас, глядя на втоптанный в землю платок, Гинни вдруг поняла, что Раф и не подумал похвастаться перед Лансом, откуда он взял свой кружевной сувенир. Если бы он сказал про это Лансу, ему было бы легче сражаться с обезумевшим от ревности и злобы противником. Но он промолчал – так же, как он молча покинул главную трибуну после ее отказа пойти с ним.

Гинни словно наяву видела его лицо и чувствовала его разочарование. Как он был похож на того мальчика и как удивлен тем, что она не сдержала слова. Он в нее верил, а она опять обманула его ожидания.

– Нет! Нет! Нет! – вскричала Гинни, вспрыгивая в седло. Хватит с нее укоров совести! Разве дядя Джервис не объяснил ей, что Рафу она нужна как заложница, чтобы стребовать с него деньги? Ланс прав, твердила она себе, пришпоривая лошадь. Раф – опасный, необузданный человек, и ей нужно благодарить судьбу за то, что она от него чудом спаслась. Чудом спаслась.

Гинни вдруг вспомнила, эти самые слова сказала ей мама во время их последней ссоры, перед тем как уехать навстречу своей гибели.

Спаслась, спаслась, спаслась, – стучало у нее в голове в такт стуку копыт. Гинни галопом неслась по темному полю, но в глубине души сознавала, что, как ни скачи, от самой себя не убежишь. Ей поневоле вспоминались события пятилетней давности. Она и тогда ринулась галопом в ночь и с тех пор пять лет пытается убежать от преследующих ее воспоминаний.

Гинни придержала кобылу. Она поняла, что оказалась на том самом месте, где пять лет назад нашла мертвое тело матери. У нее заныло сердце. «Зачем я сюда приехала? – с удивлением подумала она, чувствуя, как у нее по щекам текут слезы. – Бессознательное паломничество в прошлое?» Гинни слезла с лошади и в каком-то забытьи пошла к небольшому холмику, который высился на краю протоки. Под ногами у нее чмокала болотистая почва. Остановившись, Гинни посмотрела на нее с отвращением. «Никогда не ходи в дельту, – внушали ей родители. – Это гнусное болото полно хищников и всякой заразы».

В свисающем с деревьев бородатом мхе шелестел ветер. Гинни казалось, что у нее над головой шепчутся призраки. «Здесь!» – подумала она, поддевая носком сапога влажную землю. На этом месте испустила дух Аманда Маклауд.

В тот вечер тоже собиралась гроза. Гинни была в ярости, потому что отец запретил ей выходить замуж за Ланса, и она выместила зло на матери. Ей было страшно вспоминать, какие ужасные вещи она наговорила маме. Ей хотелось, чтобы той стало так же больно, как было больно ей самой. Никогда не выходившая из себя и не терявшая достоинства Аманда тихо говорила ей, что когда-нибудь она скажет родителям спасибо. Ей еще рано замуж, а Ланс слишком... во всяком случае, ей все предстанет в другом свете, если она немного поживет у тети Агаты в Бостоне.

«Я тебя ненавижу!» – крикнула Гинни. Таких слов ребенок не должен говорить матери, особенно если это последние слова, которые та от нее услышит. Гинни вскочила на лошадь и поскакала прочь от дома. Откуда ей было знать, что мама последует за ней и сломает шею, упав с лошади?

Гинни ощущала внутри холодную пустоту, как в тот вечер, когда папа наклонился и поднял на руки безжизненное тело жены. В нем тоже что-то умерло вместе с его возлюбленной Амандой. Гинни почувствовала это, увидев, как он смотрит сквозь нее. Вместе с женой для него перестала существовать и дочь.

– Я не виновата, – прошептала Гинни. Эти же слова она прошептала в тот далекий вечер в спину отцу, но ни сейчас, ни тогда они ничего не меняли. Папа ушел, ни разу на нее не оглянувшись, бросив Гинни одну и забыв о ней, и ей казалось, что теперь она останется одна на всю жизнь.

Гинни обхватила себя руками, смаргивая слезы. Зачем она сюда приехала? Какой из этого прок? Воспоминания причиняют слишком сильную боль, лучше пусть остаются зарытыми в тайниках души. Нет ничего удивительного в том, что она все эти годы убегала от правды, и в том, что она цеплялась за Ланса как за якорь спасения.

Вспомнив, как добр был Ланс к ней в ту ночь, как он завернул ее в одеяло и обнял за плечи, чтобы она не упала с лошади, Гинни почувствовала себя вдвойне виноватой за то, что убежала от него. «Я не одна, – сказала она себе, – со мной до конца своих дней будет Ланс».

Почему она не доверяет единственному человеку, который доказал ей свою преданность? Напрасно она пренебрегла его предостережениями, они были продиктованы заботой о ее безопасности. Разве можно его винить за то, что он боится, как бы она не попала в беду или даже не погибла, как ее мать?

Только сейчас Гинни заметила, что вокруг темно и отовсюду доносятся какие-то странные звуки. Ей стало жутко. В кустах что-то шуршит и потрескивает – может быть, змея или даже кто-то покрупнее змеи, например, человек, который ее выслеживает.

Кто бы там ни шуршал, стоять здесь дальше просто глупо. В болоте человек может исчезнуть бесследно, особенно если этот человек никому не сказал, куда он отправился.

Гинни с вожделением подумала о теплой постели, которая ждет ее в безопасном Розленде. И вдруг услышала всплеск и с ужасом вспомнила, что в протоке водятся аллигаторы.

Она бегом ринулась к тому месту, где оставила лошадь, продираясь через кусты, которые цеплялись за ее амазонку и царапали ей лицо. «Господи, дай мне добраться до лошади, – молила она, – и я больше никогда в жизни никуда не поеду одна».

Выбравшись из зарослей на открытое место, она, облегченно всхлипнув, поспешила к дереву, к которому привязала лошадь. Лошади там не было, и она, запаниковав, не сразу поняла, что это не то дерево.

Тут позади нее раздалось тихое ржание. Но не успела Гинни повернуть в ту сторону голову, как сзади ее схватили сильные руки.

Она услышала знакомый басистый смешок, и вся жизнь промелькнула в эту секунду перед ее мысленным взором.

– Ну вот мы опять и встретились, моя прекрасная дама, – прошептал ей на ухо Раф. – Но на этот раз вы поедете со мной.

Глава 10

Ланс отхлебнул еще глоток виски и пошел наверх. Некоторые, может, скажут, что ему нечего делать на половине девушек, что он должен быть у себя в комнате для гостей, где он всегда и спал во время посещений Розленда. Но эти некоторые не знают, что все изменилось. Даже Джервис, развлекающийся в городе, не понимает, что Ланс уже не мальчик на посылках, которого можно гонять, куда ему вздумается.

Но скоро он это поймет.

Ланс согласился приглядеть за порядком, но лишь потому, что знал, для того чтобы держать Джона Маклауда в состоянии пьяного отупения, особых усилий не нужно. К тому времени, когда Ланс закончил свой разговор с Гинни и пришел в кабинет ее отца, тот уже уронил голову на письменный стол и блаженно храпел, предоставив Лансу возможность усесться в его кресле и допивать его виски.

Выпив несколько рюмок, Ланс окончательно расхрабрился и высказал спящему хозяину дома все, что думал о нем. Наконец-то ему не надо заискивать перед Джоном Маклаудом, тот ничего не почувствовал бы, даже если бы Ланс укусил его за нос.

По мере того как Ланс уверялся, что ему ничего за это не будет, он высказывался во все более оскорбительных выражениях и в конце концов исполнился замечательным чувством всемогущества. Он уже забыл про свое поражение на турнире. Алкоголь внушил ему, что он победил Латура – раз и навсегда – и что посему Гинни и главное Розленд по праву принадлежат ему отныне и навеки.

Выйдя из кабинета Джона, он стал разгуливать по дому, уже чувствуя себя его хозяином. Он больше не был лакеем Джервиса, которого тот оставил приглядеть за порядком. Он был хозяином, владельцем всего, что его окружало.

«Право первой ночи», – с ухмылкой подумал он, остановившись перед дверью спальни Эдиты-Энн. Хватит мучиться от неудовлетворенной похоти, сейчас он приступом возьмет эту цитадель. И папочка ее никак не сможет ему помешать.

Дурак этот Джервис, нашел время, когда уехать в город!

Причмокнув, Ланс представил себе, как сжимает руками пышную грудь Эдиты-Энн, как быстро, грубо, не тратя времени на подготовку, овладевает этой потаскушкой, а она пищит под ним от наслаждения. Хватит, подразнила, поиграла с ним, подергала его за ниточку. Он ей покажет, он всем им покажет, кто хозяин Розленда.

Ланс взялся за ручку двери, предвкушая ошеломленный взгляд Эдиты-Энн при его появлении. Но чувственная ухмылка тут же сошла с его лица, дверь была заперта.

Это взбесило его. На ком бы выместить зло? Что ж, она не единственная женщина в Розленде. Ее собственный дядя дал ему разрешение переспать с Гиневрой-Элизабет.

Он прошел дальше по коридору и рванул дверь спальни Гинни. Но ее не было в постели, она, видимо, даже не ложилась. Ланса окатила новая волна бешенства, как, после всех его предупреждений она осмелилась уйти из дома? Надо отправиться на ее поиски! И тут его осенило, это же не ее комната! Он сам слышал, как она жаловалась дяде, что Эдита-Энн поместила ее в маленькую, неудобную комнатушку в конце коридора.

Немного успокоившись, но жалея о покинувшем его роскошном чувстве вседозволенности, Ланс пошел к новой спальне Гинни. Как она скулила, что у нее неудобная комната! Принцесса, привыкшая брать все самое лучшее и поступать, как ей вздумается! Ланс вспомнил их разговор. Она его практически не слушала и легкомысленно отмахивалась от его предостережений. Джервис прав, за ней надо ходить по пятам, ни на секунду не выпуская ее из вида. Нельзя позволить Гинни поступать по собственному усмотрению.

Он взялся за ручку двери. Королева Гиневра скоро узнает, кто хозяин в Розленде. Он научит ее вести себя, как подобает жене.

Жене. Ланс отдернул руку от ручки двери. Слово «жена» словно просветлило его затуманенный алкоголем мозг. Желание ушло, и при мысли о том, что он чуть не сотворил, Ланса охватил ужас. С ума он, что ли, сошел? Эта женщина должна будет родить ему наследника. Да это все равно что изнасиловать маму!

Он попятился от двери. Ему прямо наяву привиделась выговаривающая ему мама. Нет, с мисс Маклауд спешить не следует. Нельзя напугать ее животной страстью. Надо хотя бы подождать, пока у нее на пальце будет его обручальное кольцо.

– Прости, мама, – пробормотал он, поспешно шагая к лестнице. Нет, с Гинни он лучше поговорит утром.

Раф смотрел на Гинни, которая сидела, сжавшись в комочек, на другом конце пироги. Жаль, что эта лодка, предназначенная для передвижения по узким и мелким протокам дельты, так неустойчива, подумал он. Если мисс Маклауд опять полезет в бутылку, пирога свободно может перевернуться.

Сейчас-то Гинни Маклауд сидела тихо, но час назад она кусалась и царапалась, как дикая кошка. Раф не доверял ее покорной позе. Хотя он связал ей руки за спиной и завязал ей глаза, она в любую минуту может выкинуть какой-нибудь номер. А ему вовсе не хотелось бы снова ее усмирять.

Он отказывался задавать себе вопрос, зачем он везет ее на остров. Разве она не его жена? И разве, как не устает повторят Гемпи, Маклауды не в долгу перед ним? Но все же он, наверно, пренебрег бы уговорами старика, если бы вдруг, выйдя из его хижины и совсем уже было собравшись спустить пирогу на воду, не увидел Гинни на холме неподалеку от берега. По щекам ее текли слезы. Вот тогда-то, если уж говорить начистоту, он и решил ее похитить.

Он не умел оставаться равнодушным к слезам женщины.

Вот он и схватил ее, не задумываясь о своих побуждениях или о последствиях своих действий. А теперь возвращаться уже поздно. Но это не мешало Рафу сожалеть о своем импульсивном поступке. Это похищение убивало последнюю надежду, что они с Гинни когда-нибудь придут к взаимопониманию. Если она раньше не доверяла ему и была с ним настороже, ее отношение к нему вряд ли улучшится, когда она узнает, куда он ее привез.

Раф свернул в узкую протоку и принялся энергично отталкиваться шестом.

Никогда в жизни Гинни не была так напугана. Ей казалось, что они плывут уже много часов. Теперь уже, наверно, заплыли далеко в глубь болота. Поскольку у нее были завязаны глаза, это давало простор ее воображению. Чего ей только не мерещилось, жуткие огромные пауки, падающие на нее с деревьев, летучие мыши, вцепляющиеся ей в волосы, заползающие со всех сторон в пирогу змеи...

Ее била дрожь. Она старалась придумать, как ей спастись от своего похитителя, но у нее были связаны руки и ей говорили, что эти узкие протоки в дельте иногда неожиданно глубоки. Кроме змей, в воде могут плавать еще более страшные твари. Время от времени она слышала всплески. Если она каким-нибудь образом и сумеет убежать от Рафа Латура, то может попасть в зубы голодного аллигатора. И даже если ей чудом удастся добраться до суши, она может оказаться на острове, от которого до цивилизации так же далеко, как от джунглей Амазонки. Поэтому она и сидела смирно на месте, не зная, какое принять решение, и стараясь догадаться, что намерен с ней сделать Латур. Она позволила ему целовать себя, но, в сущности, знала о нем только то, что рассказал ей Ланс. Да и ее первое впечатление от него в порту не было благоприятным. Она сразу почувствовала, что он опасный человек. И с тех пор у нее не возникло оснований изменить свое мнение о нем. Откуда он взялся в пустынном месте, почему у него была наготове пирога? Все это давало основания думать, что Ланс был прав и Раф действительно подстерегал ее. Видимо, он следил за домом, последовал за ней в темноте и потом схватил и отволок в пирогу.

«Я все равно выслежу свою дичь и получу то, что мне причитается», – сказал он ей тогда.

Сейчас, когда уже было поздно, она ему поверила.

Ее привела в покорность его сила. Она молотила его кулаками по груди, но на него это нисколько не действовало, словно на нем была кольчуга. К ее угрозам он тоже был безразличен. Гинни не привыкла чувствовать себя такой беспомощной и сейчас пребывала в панике: что бы Рафу ни вздумалось с ней сделать, она никак не сможет ему помешать.

И почему она не послушалась Ланса? Почему она опять повела себя как избалованная, своевольная девчонка? Ну вот, она убежала из дома и поскакала куда глаза глядят. И что? Теперь никто не знает, где ее искать. Кобыла, наверно, уже вернулась на конюшню, а в дельте ее искать никому не придет в голову. Все знают, что она ненавидит болото и всю жизнь его избегает. Ее станут искать на соседних плантациях и постепенно доберутся до Нового Орлеана. К тому времени, когда они поймут, что ее там нет, ее, может быть, уже не будет в живых.

Гинни заставила себя обдумать, как может поступить Раф. Избавиться от мертвого тела ему будет проще простого, мало ли в дельте омутов? Ее никогда не найдут, да и искать здесь не станут. Памятуя, как она себя всегда вела, они решат, что она опять убежала.

Гинни старалась подавить панику. Что она на придумывала! Зачем Рафу ее убивать? Не из мести же Маклаудам? Какая у него еще может быть причина?

«Таким, как он, не нужна причина, – вспомнила она слова Ланса, перечислявшего преступления Латура. – Такие, как он, получают от убийства удовольствие».

Вдали прогремел гром, и ей стало еще страшнее. Раф пробурчал: «Дьявол!» – и Гинни почувствовала, что он стал быстрее работать шестом. Она представила себе, как с выражением свирепой сосредоточенности на смуглом лице он гонит пирогу по узким протокам, стараясь достичь цели до начала ливня. У нее от страха кружилась голова. Неужели ему так не терпится ее убить?

Перед ее умственным взором пролетела вся ее жизнь. Она увидела маму, папу, Ланса. Дорогой Ланцелот! Зачем она в нем усомнилась, зачем флиртовала с другими мужчинами? «Ланс, пожалуйста, спаси меня», – мысленно взывала она к нему, но понимала, что никто не сможет остановить это стремительное падение, которое должно закончиться неизбежным ударом о землю. Ей было трудно дышать, и одновременно казалось, что каждый этот затрудненный вдох может оказаться последним.

И вот, когда напряжение достигло крайнего предела, когда ей стало представляться, что лучше умереть сейчас, чем терпеть эту неизвестность, пирога замедлила ход и остановилась.

– Ну что ж, моя прекрасная дама, – негромко сказал Раф, – мы приехали.

Пирога качнулась – он вышел на берег. Потом откуда-то к Гинни протянулась его рука и взялась за повязку у нее на глазах. Она всхлипнула. Раф не стал развязывать узел, а просто дернул повязку кверху. Она увидела, что уже светает, и тут вдруг заметила, что он держит в руке нож.

– Не надо, – пискнула Гинни, оказывается, она еще не готова умереть!

Не обращая внимания на ее писк, Раф наклонился и разрезал ножом путы на ее руках.

Гинни охватило чувство головокружительного облегчения, значит, он не собирается ее убивать. Она не стала сопротивляться, когда Раф помог ей сойти с лодки на берег. Под ногами у нее захлюпала грязь. Раф принялся привязывать пирогу, а Гинни, счастливая уже тем, что жива, стала разглядывать окрестности.

Они, без сомнения, были в глубине дельты. Темная протока уходила вдаль в обоих направлениях. На другом берегу росли корявые кипарисы, увешанные бородатым мхом. Сквозь их ветви она увидела вспышку молнии. Затем раздался оглушительный удар грома, заставивший Гинни присесть. Гроза явно приближалась.

Раф достал из пироги какой-то сверток и сказал:

– Пошли в дом.

– Для похитителя вы чересчур любезны, приглашаете меня к себе в гости, – не совсем сознавая, что говорит, заметила Гинни. – Может, еще и угощение будет?

– А это зависит от вас, – сурово ответил Раф. Он кивнул направо. – Вот почему я вас сюда привез.

Гинни повернула голову и увидела на небольшом возвышении хижину.

– Как, эта лачуга и есть ваш дом?

– Это не лачуга, – сердито оборвал ее Раф. – Но я имел в виду не ее, а вон их.

Гинни посмотрела, куда он указывал, и увидела на крыльце домика нескольких мальчиков, словно выстроившихся по росту.

– Я же знаю этих мальчиков, – подумала она вслух, но не сразу вспомнила, где она их видела. – Это... да это же те хулиганы, что приставали ко мне на пристани.

Раф растерянно на нее посмотрел, потом сердито сказал:

– Я и забыл, что вы с ними знакомы. Однако должен вас предостеречь, не советую называть их хулиганами в лицо.

У нее вдруг сдала выдержка.

– Все ясно! Поэтому вы их и защищали – вы с ними в сговоре. Наверно, с самого начала вместе замыслили меня похитить.

– Ну опять за свое, – устало сказал Раф и пошел по дорожке к домику.

– Не смейте от меня уходить! – Забыв свои недавние страхи, что он ее убьет, Гинни уперла руки в бока. – Я требую, чтобы вы отвезли меня домой к родным. Слышите?

– Теперь мы ваши родные, моя прекрасная дама, – бросил он через плечо. – Или вы забыли, что по доброй воле вышли за меня замуж?

– Не по доброй воле, а потому, что вы меня обманули. Да лучше умереть, чем заполучить таких родственничков, как вы и эти... – она заколебалась, но потом решила не стесняться в выражениях, – ...обормоты.

Он обернулся и мрачно поглядел на нее. Но сказал только:

– Пошли в дом! Будете тут стоять и препираться – вымокнете насквозь.

И он пошел к лачуге. Гинни, однако, осталась стоять на месте, пока небо не раскололось у нее над головой и не затрещал пронизанный электричеством воздух. Тогда она побежала за Рафом.

Но в эту минуту хлынул ливень, и на крыльцо она взбежала, уже изрядно намокнув. И еще больше рассердилась, увидев, что Раф успел укрыться на нем до дождя. Он велел детям идти в дом и сам пошел следом за ними. Гинни же осталась на крыльце, решив, что так и будет здесь стоять одна. Но тут порыв ветра задул дождь на крыльцо, промочив ее еще больше. Вытирая влагу с лица, она сказала себе, что ничего не остается, как зайти в лачугу и там переждать дождь.

Когда она открыла дверь, на нее воззрились пять чумазых мордочек. Сначала на них отобразилось удивление, потом презрение. Затем они отвернулись, притворившись, что ее нет в комнате.

Да это и комнатой-то не назовешь, пренебрежительно подумала Гинни. Дети и Раф сидели в левой стороне комнаты вокруг стола, на котором горела единственная свеча. На стенах висели полки. Видимо, это кухня, решила Гинни, только непонятно, как можно готовить на этой закопченной плите. Перед ней была дверь, которая вела в темный коридор. Там, надо полагать, была комната где они спали. Справа от кухни было нечто вроде гостиной. Что это там на полках – неужели книги? Вот чудеса – грамотный похититель! Ей, видно, повезло.

– А эта что здесь делает? – спросил самый высокий мальчик. Своими угольно-черными волосами и правильными чертами лица он напоминал Рафа и разговаривал таким же враждебным тоном.

– Повежливей, – сказал Раф. – Я привез ее, чтобы она за вами присматривала.

Дети ахнули, видимо эта перспектива ужаснула их так же, как и Гинни. К тому же они, казалось, меньше всего нуждались в присмотре.

– Не нужна она нам! – хором закричали «обормоты». – Она вредная! Она нас терпеть не может! Не хотим мы ее!

– А вы думаете, я хочу? – воскликнула Гинни, которой надоело слушать, как о ней говорят, точно ее здесь нет. – Мне даже подумать об этом противно.

Тут опять раздался хор негодующих выкриков:

– Вот видишь! Что мы тебе говорили?

Раф хлопнул ладонью по столу. Тут же раздался новый удар грома, так что Гинни не удивилась, что мальчишки замолчали.

– Кто ко мне приставал найти вам новую маму? – сурово спросил Раф. – Вот и получайте. – Он обвел глазами сердитые лица. – И никто вас не спрашивает, хотите вы ее или нет. Вас нельзя здесь оставлять одних. Забыли, что натворили в кладовке?

Мальчики смущенно переглянулись. Видимо, совесть у них и в самом деле была нечиста. Во всяком случае, больше они ничего выкрикивать не стали.

Но Гинни не видела причин, почему она тоже должна сдаться. Вызывающе глядя в хмурое лицо Рафа, она спросила:

– С какой стати вы наказываете меня за их проступки? Никакой мамой я никому быть не собираюсь!

Раф бросил на нее презрительный взгляд, потом повернулся к детям.

– Можете не обращать на меня внимания, но я говорю вполне серьезно, мистер Латур. Вам не удастся держать меня здесь силой. Как только вы отвернетесь, я убегу.

– Вот в этом вы ошибаетесь, – сказал Раф отчужденно-холодным тоном. – Вы моя жена, и по закону я имею право отыскать вас, где бы вы ни спрятались, и заставить жить там, где нужно мне.

– Дядя Джервис добьется, чтобы этот брак был аннулирован. Скоро я от вас освобожусь.

Раф пожал плечами.

– Но еще не освободились. Так что лучше вам пока что смириться. Может, вам здесь даже понравится.

– Здесь? – содрогнувшись при мысли о тварях, живущих в воде, воскликнула Гинни. – Да вы шутите!

Дети враждебно смотрели на нее.

– Ну зачем ты это сделал, Раф? – заскулил мальчишка, которого звали Джуд. – Ты же видишь, какая она противная!

– Хватит! – рявкнул Раф и бросил на стол сверток. – Я тут привез вам продовольствие. Надеюсь скоро вернуться, но, во всяком случае, до пятницы вам этого должно хватить.

Дети застонали, а Гинни так и взвилась:

– Вы уезжаете? Бросаете меня здесь с этими... – она прикусила язык, – ...с этими детьми?

– Приходится. У меня срочные дела.

– А про меня вы не подумали? Сломали мне жизнь, уволокли Бог знает куда! Если я не вернусь до пятницы, то не попаду на день рождении Лиджелы Гамильтон! Как вы можете поступать со мной так несправедливо, так бесчеловечно?

– Такая уж штука брак, – сказал Раф, направляясь к двери.

Гинни попыталась в отчаянии воззвать к его здравому смыслу.

– Ну подумайте, – сказала она, заставляя себя говорить спокойным тоном. – Я понятия не имею, как быть мамой, да и женой тоже. Эти дети никогда со мной не примирятся. Смотрите, чтобы мы не поубивали друг друга в ваше отсутствие. Тогда что?

Раф открыл дверь. Дождь как будто переставал. Где справедливость? – сердито подумала Гинни. Нет чтобы промочить его до нитки.

– Мальчики знают, что от них требуется, – сказал он, бросая на детей угрожающий взгляд. – Главное – чтобы к моему возвращению вы все еще были здесь. А какие у вас с ними сложатся отношения, зависит от вас. Должен вас предупредить, что они умеют постоять за себя, – жизнь научила. Так что разговаривайте с ними повежливей.

Он что, угрожает ей? Думает, что она побоится каких-то мальчишек? Но, взглянув на их враждебные лица, Гинни поняла, что к его предостережениям стоит прислушаться.

– И на вашем месте, – продолжал Раф, – я бы не пробовал бежать. В дельте терялись и более опытные, чем вы, люди. И больше их никто никогда не видел.

Гинни постаралась сдержать дрожь ужаса.

– Патрик, – рявкнул Раф, обращаясь к старшему мальчику, – сходи в кладовку и посмотри, сильно ли течет в ту дыру и не намокли ли наши припасы, те, что не сгорели.

По тону Рафа и виноватым мордочкам детей было видно, что и пожар и дыра в крыше были их рук делом. Вот поджигатели! И он хочет, чтобы она осталась с этими маленькими чудовищами!

– Джуд, – продолжал Раф, – ты иди с ним, погляди, что там подмокло, и сделай из этого завтрак. Вам надо подкрепиться, а то вы сегодня не успеете заделать крышу.

С этими словами Раф повернулся и вышел. Гинни в отчаянии бросилась за ним и схватила его за руку.

– Как вы можете так со мной поступать? – воскликнула она. – Да папа с вас живьем шкуру сдерет, когда узнает, что вы держите здесь меня против моей воли.

Он посмотрел на руку, которой она за него ухватилась, потом поднял глаза на ее лицо. Его взгляд смягчился.

– Ничего ваш отец не сделает – он уже пять лет как махнул на все рукой. И разве вы забыли, что он способствовал нашему браку?

– Но я и про Ланса не забыла, – отрезала Гинни, которая не хотела слушать его намеки на состояние отца, да и его жалости не хотела тоже. – Надеюсь, вы не думаете, что он тоже спустит вам это с рук? Да он вас выследит, куда бы вы ни запрятались.

Раф только печально покачал головой.

– Ну вот. Опять вы надеетесь на людей, на которых надеяться бессмысленно. – Он поднял руку и нежно отвел у нее с лица выбившуюся прядь волос. – Если бы он вас даже нашел, ваш Ланцелот любит, чтобы дамы выглядели прилично. А вы сейчас похожи не столько на даму, сколько на мокрую крысу.

– Что... я? Да как вы смеете так со мной говорить?

Кто вы такой?

– Я? Может быть, я ваша совесть, моя прекрасная дама, – с улыбкой сказал Раф. – Я пришел в этот мир, чтобы научить вас держать слово.

С этими прощальными словами он спустился по ступенькам и под моросящим дождем стал отвязывать пирогу.

Ошеломленная его дерзостью и тем, что он и в самом деле ее здесь бросил, Гинни смотрела вслед удаляющейся пироге. До нее стало медленно доходить, что он ей знатно отомстил. Она осталась одна посреди болота в обществе пяти непослушных детей. Которые к тому же мечтают ее спровадить.

Нет, надо отсюда бежать. Она слышала, как за дверью мальчики принялись за работу. Как бы уговорить их помочь ей бежать? Они же не хотят, чтобы она здесь жила, может быть, будут рады ей помочь, несмотря на запрет Рафа. На их месте она считала бы, что дело того стоит: Раф посердится и забудет, а от нее они избавятся. Гинни собралась с духом и вошла в дом. Четверо мальчишек возились у плиты. Первой ее мыслью было, неужели одного пожара недостаточно? Но потом она поняла, что они готовят завтрак. У нее засосало под ложечкой, она уже забыла, когда ела в последний раз. Отсыревший уголь не хотел разгораться. Из их сердитых слов она поняла, что Кристофер забыл закрыть на ночь вьюшку.

Они вытаращились на Гинни с таким удивлением, словно совсем забыли про ее существование. В свете понемногу разгоравшегося очага она увидела, что они стали еще грязнее, чем были в порту. У нее тут же пропал аппетит, разве можно есть еду, приготовленную такими руками?

Удивление в их глазах сменилось враждебностью, но Гинни решила не обращать на это внимания.

– У меня к вам предложение, – объявила она. – Я дам пригоршню ирисок тому из вас, кто поможет мне добраться домой.

– Ирисок? – с умилительной живостью спросил Кристофер.

– Если он не верит ее обещаниям, – прошипел Джуд, – с какой стати верить нам. Он хочет, чтобы она была здесь, так пусть здесь и остается. А то он жутко разозлится.

Трое младших посмотрели на Джуда испуганными глазами. «Он» – это, конечно, Раф, подумала Гинни и раздраженно сказала:

– Ну почему бы вам не воспользоваться этой возможностью – вы же не хотите, чтобы я тут торчала! Как он узнает, что вы мне помогли, если вы ему не скажете?

– Я так люблю ириски, – сказал Кристофер, глядя на Джуда.

– Замолчи, Кристофер! Режь себе хлеб, словно ее тут нет.

– Тебе не жаль Кристофера? – спросила Гинни. – Наверно, бедному мальчику не часто достается что-нибудь вкусное.

– Послушайте, моя ужасная дама... – сказал Джуд.

– Не ужасная, а прекрасная, – рассердилась Гинни.

– Не важно. Так вот, мы одна семья, и мы все заодно. Если один из нас сказал, что мы вам помогать не будем, значит, не будет никто. Что бы вы нам ни сулили.

Все четверо младших, даже Кристофер, стояли перед ней, вызывающе скрестив руки на груди. Гинни оставалось только отступить перед такой объединенной враждебностью.

– Ну и пусть, я сама доберусь домой, – сказала она, не желая сдаваться.

– Пожалуйста, – безразлично пробурчал Джуд и повернулся к плите.

А Гинни вышла наружу. Она докажет им, что не такая никчемная, как они, видимо, воображают. Она сама найдет дорогу домой и ириски тоже съест сама.

– Остерегайтесь аллигаторов! – крикнул ей вслед кто-то из детей.

– И змей!

Какие мерзкие дети! Гинни хлопнула дверью. Она им покажет! Пусть ей придется идти пешком хоть весь день, но заночует она у себя в Розленде.

Стоя на крыльце, она оглядывалась по сторонам, пытаясь сообразить, в каком направлении следует двигаться. Честно говоря, она не имела ни малейшего понятия, где находится. На небе разгоралась заря, и скоро через поредевшие облака проглянет солнце. «А мне какой от этого прок? – подумала Гинни. – Все равно я не знаю, в какой стороне Розленд». Она спустилась к берегу и решила идти вдоль протоки, надеясь в конце концов выйти на дорогу. А там уж она сумеет найти какую-нибудь знакомую плантацию, откуда ее подвезут до Розленда.

Жаль только, что она похожа на мокрую крысу.

Гинни вздернула подбородок. Ей все равно, что о ней думает Раф, но вот что скажут другие? Ничего, она объяснит им, что Раф ее похитил, и тогда его дело будет плохо: соседи устроят за ним охоту и линчуют его. И он это вполне заслужил.

«Я ваша совесть» – надо же иметь такое нахальство! Он, видите ли, пришел в этот мир, чтобы научить ее держать слово.

Возмущение Гинни немного остыло, когда она вспомнила, сколько раз нарушала данное Рафу обещание. Первый раз в детстве, когда она обещала объявить его королем; потом, когда она отказалась объявить его победителем турнира; и нельзя забывать, что во время брачной церемонии она дала обет любить, уважать и заботиться о нем, пока их не разлучит могила.

Гинни вздрогнула, представив, что ей придется провести всю жизнь в этой развалюхе. Да долго она и не проживет: полгода в этой дыре сведут ее в могилу. Она всхлипнула, с грустью подумав о Лансе, папе, дяде Джервисе и даже Эдите-Энн. Нет, надо любой ценой выбраться из этого жуткого болота и вернуться к родным людям и привычной жизни. Больше всего на свете ей хотелось оказаться дома!

«Подождите, может, вам здесь еще понравится», – сказал Раф.

Гинни огляделась и решила, что это маловероятно. Все вокруг такое чужое, такое страшное. Болото словно притаилось и следит за ней. И кто знает, какие твари прячутся в ветвях этих корявых кипарисов!

Приподняв уже намокшую длинную юбку, Гинни осторожно шла по болотистой почве, решив, что лучше уж следовать вдоль берега протоки, чем попробовать пройти напрямик. Как ей хочется увидеть Ланса! Она сразу же скажет ему, что он был во всем прав и она больше никогда в жизни не усомнится в его словах.

Ее ноги утопали в грязи по щиколотку, и ей с каждым шагом становилось все труднее их вытаскивать. Чертыхаясь про себя, она все дальше отходила от берега, протока превращалась в заросшее камышом болото, и угроза зыбучих песков становилась вполне реальной. Гинни внимательно смотрела под ноги, чтобы случайно не наступить на змею, и в результате чуть не наткнулась на змею, свисавшую с ветки у нее на дороге. Но тут она услышала какой-то шорох в кустах, подняла глаза и, увидев змею, так закричала, что испуганная рептилия поспешила скрыться. Гинни застыла на месте, не смея сделать ни шагу. Она не знала, ядовитая это была змея или нет. Она страшно боялась змей и была не способна отличить ядовитую медноголовку от простого ужа. Но именно поэтому встреча с этой тварью лишила ее всякого мужества. Гинни была вынуждена признаться себе, что совершила непростительную глупость, забравшись так глубоко в болото.

В глубине души она понимала, что самым разумным было бы вернуться обратно, но ей было тошно представить себе злорадные ухмылки на лицах этих несносных мальчишек. Они не только станут насмехаться над ней, но и обязательно расскажут обо всем Рафу, когда он вернется домой.

Нет, остается только идти вперед и надеяться, что каким-то чудом она останется жива.

И Гинни пошла дальше, вернувшись к берегу протоки и решив, что зыбучие пески ее пугают меньше, чем прячущиеся в лесу гады. Протока дважды раздваивалась, уходя в таинственную темную даль, но Гинни продолжала идти вдоль своего берега. Нет уж, ей и здесь достаточно темно, судьбу она испытывать не собирается.

Ветви деревьев переплетались у нее над головой, образуя свод, который не пропускал солнечные лучи и поддерживал внизу высокую влажность. Это было совсем ни к чему человеку, недавно промокшему насквозь. Под деревьями не было ни малейшего дуновения ветерка. Стояла тишина, как в склепе. Гинни продолжала брести вперед, и ей казалось, что она уже умерла и скоро попадет в ад.

Потом она почувствовала запах дыма, хотя не сразу его узнала, от страха и тяжелого духа болота ее органы чувств практически отказали. Но когда впереди проглянула посеревшая от времени дощатая стена, в ней возродилась надежда. Выйдя из леса, она увидела на полянке деревянную лачугу. Не то чтобы это был признак цивилизации, но, возможно, первый ее форпост на пути к дому.

Не глядя под ноги, Гинни побежала к домику. И, споткнувшись о корень дерева, потеряла равновесие и с разбегу шлепнулась в протоку. Отплевываясь, она встала на ноги и побрела к берегу, радуясь, что на ней амазонка, а не платье с несколькими нижними юбками. С нее хватит намокших и невыносимо тяжелых ботинок! Она схватилась за торчащий корень дерева, чтобы вылезти на берег. Вдруг сзади раздался громкий всплеск.

Аллигатор?

Кровь застыла у нее в жилах, и она стала поспешно карабкаться на берег, моля Бога, чтобы аллигатор не успел ее схватить. Но корень надломился под ее тяжестью, и она упала назад, в воду, с еще более громким всплеском.

Но все же успела расслышать смех. Страх исчез, уступив место негодованию. Гинни ухватилась за остаток корня. Тот шорох, который она слышала, когда повстречалась со змеей, наверно, были шаги крадущихся за ней мальчишек.

Однако, выбравшись на берег, она их не увидела. Видимо, они поняли, в какой она ярости, и сбежали.

Гинни махнула на них рукой. Главное, что она нашла дом, обитатели которого, может быть, ей помогут. Она задержалась на минуту, чтобы привести в порядок одежду – нельзя же все-таки явиться к незнакомым людям пугало пугалом. С другой стороны, может быть, ее тем более пожалеют и придут ей на помощь.

Выпрямившись, она пошла к хижине, с каждой минутой ускоряя шаг и в уме готовя месть Рафу. Как только она окажется в Розленде, она пошлет за полицией и потребует, чтобы Раф и эти дьяволята тоже провели остаток своей жизни в тюрьме.

При этой мысли на ее губах появилась довольная улыбка. И тут она увидела покосившееся крыльцо, полуоткрытую дверь и поняла, почему ей почудилось что-то знакомое в запахе дыма.

Стоило, умирая от страха, продираться через болото, чтобы выйти туда, откуда пришла – назад, к лачуге Рафа!

Глава 11

Эдита-Энн осторожно прикрыла за собой дверь кабинета дяди Джона. Ее беспокоило состояние его здоровья, он опять кашлял кровью, и его кожа была жуткого желтого цвета. Но когда она хотела вызвать врача, ее отец сказал, что в этом нет никакой надобности.

Эдите-Энн было жалко дядю. Они с Амандой всегда были добры к своей осиротевшей племяннице. И их дом был ее домом. Ей было страшно подумать, что дядя Джон умрет, тем более после того, как так неожиданно умерла тетя Аманда.

– Черт бы ее побрал! – услышала она голос Ланса откуда-то дальше по коридору. Хотя она и влюблена в Ланса, Эдита-Энн огреет его щеткой, если тот разбудит с таким трудом заснувшего дядю Джона. Приподняв юбки, Эдита-Энн поспешила по коридору, заглядывая в каждую комнату, пока наконец не обнаружила Ланса в спальне Гинни.

Это отнюдь не улучшило ее настроения.

– Ланс Бафорд, – прошипела она, – перестань кричать, а то я с тобой не знаю что сделаю!

Он не обратил на нее внимания – мужчины вообще были склонны не обращать на Эдиту-Энн внимания.

– Ее нет! – рявкнул он, стукнув кулаком по спинке кровати. – Я ей сказал не выходить из дома, но когда она кого слушалась! Всегда поступает так, как ей взбредет в голову!

Надо как-то его успокоить, пока он в ярости не сломал кровать. Эдита-Энн взяла Ланса за руку.

– Успокойся, Ланс. Расскажи мне, что случилось, только не кричи.

Он поглядел на нее, только сейчас осознав, с кем говорит. И сказал тише, но все равно дрожащим от бешенства голосом:

– Я увидел около конюшни ее кобылу, она вся в мыле и дрожит. И сразу понял, что она меня не послушалась. Кинулся в ее спальню – и вот, пожалуйста, ее кровать даже не разобрана. Убежала, видно, как только я от нее ушел!

Эдита-Энн представила себе, как ее кузина лежит где-то со сломанной ногой – если не со сломанной шеей, – и побледнела. Она, может, и завидовала Гинни, но вовсе не хотела, чтобы та попала в беду.

– Надо организовать ее поиски.

– Поздно. – Ланс покачал головой, отнял у нее руку и ухватил столбик кровати так, словно хотел его задушить. – Она, наверно, уже в руках Латура.

Тут Эдита-Энн перестала жалеть Гинни. Если она с красавцем Латуром, то что о ней тревожиться? Эдита-Энн помнила, как тот поцеловал ее кузину при всех, что бы там ни говорил Ланс, а Гинни явно получила от этого поцелуя большое удовольствие. Скорее всего Гинни со своим мужем сейчас упиваются любовью, нимало не заботясь о том, что ее хватились дома.

Эдита-Энн отлично помнила, хотя Гинни об этом, очевидно, забыла, что, поскольку Ланс проиграл турнир, Гинни проиграла ей медальон своей матери. Эдита-Энн давно мечтала завладеть этим медальоном, не говоря уж о том, как приятно выиграть пари у Гиневры-Элизабет. То, что Гинни сбежала, захватив это напоминание о любимой тетке Эдиты-Энн, привело ее в негодование. Разве это справедливо, чтобы бедный Ланс стоял посреди ее спальни в такой растерянности? Почему это ее кузина всегда получает то, что ей нужно, а ему – и, конечно, ей, Эдите-Энн, – достаются только объедки? С какой стати она будет смотреть, как он понапрасну вздыхает о женщине, которой наплевать на его чувства? Ланс заслуживает счастья, и она знает, кто способен дать ему это счастье.

– Она убежала к своему мужу, – заявила Эдита-Энн, считая, что чем скорей Ланс смирится с неизбежностью, тем быстрей они начнут строить свое совместное будущее.

– Что ты несешь! – воскликнул Ланс. – Она просто поехала кататься, а Латур наверняка ее подстерег и похитил.

Как Эдите-Энн надоело, что мужчины упорно считают ее кузину хрупкой фарфоровой куклой! А она просто притворяется хрупкой, чтобы добиваться своего. Может, пора схитрить и ей, Эдите-Энн?

– Не знаю, – сказала она, придвигаясь к Лансу. – Не очень-то она возражала против того, чтобы выйти за него замуж. По-моему, ей даже хотелось, чтобы мистер Латур победил.

Глаза Ланса сузились.

– Я видела ее около конюшни, – продолжала плести интригу Эдита-Энн. Она понимала, что поступает ужасно, но как иначе заставить Ланса забыть Гинни? – Кто знает, может, это она надрезала у тебя подпругу.

Ланс отшатнулся, словно в него выстрелили.

– Не может этого быть, – сказал он, но в его голосе не было уверенности. – Я же мог разбиться насмерть.

Эдита-Энн отвернулась, вдруг он поймет, что это она надрезала подпругу? Она плохо разбиралась в верховой езде и не сознавала, какой опасности подвергала Ланса. У нее на уме было одно – не дать ему жениться на ее кузине.

– Да нет, – качая головой, сказал Ланс. – Это, конечно, сделал Латур.

– Но мистер Латур был у всех на виду в течение всего турнира, – настаивала Эдита-Энн. Она подошла к Лансу и взялась за лацканы его пиджака. Махнув рукой на понятия о чести, она сделала последнюю попытку посеять рознь между ним и Гинни. – Ланс, мне тоже неприятно об этом думать, но боюсь, что это сделала Гинни. Для Латура. Ты же видел, как она с ним целовалась. Я убеждена, что они это вместе придумали, чтобы он мог стать ее мужем.

У Ланса расширились глаза, он представил себе Гинни в объятиях Рафа.

– Не огорчайся, – сказала Эдита-Энн, еще крепче ухватившись за лацканы его пиджака. – Раз она так с тобой поступила, она не стоит сожалений.

– Я думал, что она леди.

– Знаю, – сказала Эдита-Энн, обнимая его и гладя по спине. Бедный Ланс, какой у него потерянный вид, – Но она не единственная леди на свете. Другая девушка сочтет за честь быть любимой таким удальцом, как ты. Тебе надо понять, что она тебя недостойна, и устраивать свою собственную жизнь. А я, как ты знаешь, всегда буду рада тебе в этом помочь.

Эдита-Энн физически почувствовала, что в эту минуту он возжелал ее как женщину. Казалось, между ними проскочила искра.

– Поможешь? – хрипло спросил Ланс и, обняв ее за талию, прижал к себе. – Ты и вправду хочешь мне помочь?

Эдита-Энн чувствовала, как ее тело отвечает на его желание, как у нее учащается пульс и начинает кружиться голова.

– О Ланс, ты же знаешь, что я все время ждала, когда тебе буду нужна.

– Ты нужна мне сейчас!

Потемнев лицом от страсти, он бросил ее на постель и начал расстегивать брюки.

Эдита-Энн вдруг испугалась и попыталась что-то возразить, но Ланс навалился на нее сверху и закрыл ей рот жарким поцелуем. Для Эдиты-Энн, которая столько лет мечтала о его любви, это было даром небес.

– Я тебя хочу, – проговорил наконец Ланс, бесцеремонно шаря руками по ее телу. – Я ждал слишком долго. Хоть ты мне не отказывай.

Она покачала головой. Если она отдастся ему, он получит от нее то, чего никогда не дарила ему Гинни. И когда Ланс станет выбирать, которую из них сделать своей женой, не может же он не вспомнить, кто пришел ему на помощь, а кто его предал.

На секунду Эдиту-Энн кольнула совесть, а что, если Гинни вовсе не наслаждается любовью с Рафом Латуром? Но через секунду Ланс властно овладел ею, заставив забыть об этом и обо всем на свете.

Гинни сидела на качелях, подвешенных на крыльце, и чувствовала себя глубоко несчастной. Ее одежда была вся в грязи, волосы спутаны, кожа вся в царапинах.

Ей было ясно, что у нее нет ни малейшей надежды на спасение. Она шла и шла по берегу протоки – и куда она пришла? На то же самое место. Значит, она находится на каком-то паршивом островке, с которого невозможно сбежать. Для этого нужна лодка. В воде она уже накупалась вдоволь! Гинни содрогнулась, вспомнив про пиявку, которую ей пришлось отодрать от ноги.

Она постаралась смыть грязь с лица и рук, но амазонка, наверно, не высохнет никогда. Мокрая шерсть так и будет липнуть к ее телу – ей же больше нечего надеть. Она сняла ботинки, потому что высыхающая кожа больно сжимала ее ступни, и сбросила мокрые чулки. Зато теперь комары могли беспрепятственно впиваться в ее голые ноги.

А этим мальчишкам наплевать! Гинни сердито посмотрела на закрытую дверь. Занимаются себе своими делами и только ухмыляются, проходя мимо нее в дом или из дома. Небось, отлично понимают, как она проголодалась и как дразнят ее запахи готовящейся пищи. Но, даже когда она превозмогла самолюбие и зашла в дом, готовая разговаривать с ними по-хорошему, если за это ей дадут хотя бы кусок хлеба, они и не подумали предложить ей поесть.

Вместо этого они изобразили на лицах полное безразличие. Но это ее не остановило бы, если бы она не обратила внимание на то, что лежало у них на тарелках. Гинни совершила ошибку, спросив, что это за клейкая масса. Тут все пятеро закрыли тарелки руками, а Джуд холодно сказал ей, что они не собираются делиться с ней едой. Если мисс Воображала проголодалась, пусть сама готовит себе обед.

– И вообще, чего вы там сидите? – спросил Джуд. – Вы же вроде собирались убежать.

И они рассмеялись. Гинни ничего не оставалось, как сказать им, что она решила остаться хотя бы для того, чтобы отравить им жизнь. С самодовольной улыбкой она заявила, что идет к себе в комнату.

Тут они замолчали. Но, выйдя в коридорчик, Гинни поняла, что понятия не имеет, где ей можно лечь спать. Может быть, предполагается, покраснев, подумала она, что как жена Рафа она будет спать с ним в одной постели? Она нащупала в узком темном коридорчике три двери. Первая дверь справа открывалась в кладовку, в которой все еще зияла дыра в потолке. Что это они тут вытворяли? – мельком подумала Гинни, но тут же сказала себе, что это ее не касается, чем меньше она будет знать об этих обормотах, тем лучше.

Она открыла следующую дверь. Здесь была довольно большая комната, в которой стояло несколько коек. Глядя на них и на царивший в комнате беспорядок, Гинни решила, что здесь, по-видимому, спят эти дьяволята. Она собралась уже закрыть дверь, когда перед нею вдруг возник Джуд.

– Чего это вы шарите у нас в комнате? – воинственно спросил он.

– Я не шарю, я пытаюсь найти свою комнату.

– Врете вы все, – глумливо сказал он, потом показал на третью дверь. – Вон та.

Открыв дверь, Гинни увидела маленькую комнату, в которой стояли только шкаф и узкая кровать. На кровати лежал набитый соломой матрас, а поверх него – изношенное до дыр одеяло. Но, во всяком случае, кровать была предназначена одному человеку. Может, на ней будет и не очень удобно, но по крайней мере спать она будет одна.

Но сейчас, сидя на крыльце, Гинни думала, что ей, наверно, будет страшно там одной.

«Я не привыкла, чтобы меня игнорировали», – думала она, раскачиваясь на качелях. Сколько она слышала от мужчин комплиментов, а Раф Латур назвал ее мокрой крысой. Его ухмылка, его обидные слова доказывали, что он не считает ее привлекательной женщиной. Она ему нужна только для того, чтобы сторожить этих разбойников, которых он называет детьми.

«Ему надо было похитить Эдиту-Энн, – сердито подумала Гинни. – Та научилась готовить и убирать дом, она и здесь быстро привела бы все в порядок».

Почему-то эта мысль вызвала у нее укол ревности, но Гинни приписала его многолетнему соперничеству с кузиной. Чему тут завидовать? Эдиту-Энн заставляют работать – не прислугу.

Но теперь-то ее положение улучшится! Кузина сполна воспользуется отсутствием Гинни, чтобы настроить против нее папу, а может быть, и Ланса.

«Это мой Ланцелот», – подумала Гинни, и ей стало жалко себя еще более. Ланс стал для нее воплощением всего того, что она утратила, всего, что у нее отняли.

Закрыв глаза, Гинни дала простор воображению, вот на острове появляется Ланс, обнимает ее сильной рукой за плечи и уводит из этого унылого болота.

Но воображение сыграло с ней скверную шутку, когда Ланс наклонился, чтобы ее поцеловать, она увидела перед собой смуглое лицо с правильными чертами и прошептала: «Раф!»

И тут же в ужасе открыла глаза.

Сначала она увидела вытащенную на берег пирогу, потом человека, который, стоя к ней спиной, что-то из нее доставал. « Раф!» – опять прошептала она. Но когда человек выпрямился, у нее упало сердце, не он.

По дорожке к ней шел с чугунком в руках человек почти одного с ней роста, хотя по годам намного ее старше. У него была густая седая борода, но волос на голове совсем мало. Он как-то неуклюже горбился, но было непонятно, годы ли его сгорбили или он сгибался под тяжестью чугунка. У него было загорелое лицо – видимо, он много времени проводил на открытом воздухе. Когда он подошёл ближе, Гинни заметила, что в глазах его поблескивает насмешливый огонек.

– Я тут приготовил гамбо, – сказал он, растягивая слова, как все южане. Вдобавок в его речи чувствовался французский акцент. – Проголодались, небось?

Даже если бы Гинни все утро не бродила по болоту и не осталась бы без обеда, у нее все равно потекли бы слюнки от божественного запаха, который шел из чугунка. Перец, лук, пряности и – Боже, неужели креветки? – напомнили ей о потрясающем гамбо Лавинии. Если бы Гинни и в самом деле была крысой, как обозвал ее Раф, она пошла бы за этим человеком, как крысы шли за флейтистом из Гамельна, готовая умереть за ложку его гамбо.

Кроме того, бедняга нес чугунок обеими руками, так что было естественно встать и открыть ему дверь.

Дети опять возились около плиты, или планируя очередной поджог или готовя очередное несъедобное варево. Они поглядели на Гинни со своей обычной враждебностью, но выражение их лиц сразу изменилось, когда они увидели, кто с ней пришел.

– Гемпи! – закричал младший и бросился к старику, явно собираясь обнять его за ноги. Чувствуя опасность, Гинни поспешно взяла чугунок из рук Гемпи.

Он оказался тяжелее, чем она думала, а вблизи из него еще вкуснее пахло. Дети окружили своего гостя, а Гинни отнесла чугунок на стол и собралась заглянуть в него – а может, и попробовать похлебку, – пока остальные не обращают на нее внимания.

Но только она взялась за крышку, как Гемпи хлопнул в ладоши. Гинни поспешно отдернула руку и покраснела.

– А ну, живо, – говорил старик детям, и Гинни поняла, что он хлопнул не ей. – Чем быстрее накроете на стол, тем быстрее сядем есть.

Дети мгновенно повиновались, и Гинни даже подумала, что старик, наверное, им родственник – может быть, дед. Впрочем, скорее всего они были так же голодны, как и она. Гинни с удовольствием сама накрыла бы на стол, если бы знала, как это делается, и если бы была уверена, что дети позволят ей дотронуться до своих тарелок.

А вдруг ее не пригласят к столу? В желудке Гинни все заныло, и она приготовилась к худшему. Но Гемпи пододвинул к ней стул, а когда она на него села, сам сел напротив нее. Дети наблюдали это с явным неудовольствием, но ограничились сердитыми взглядами и ничего не сказали. Сами они тоже расселись вокруг стола.

Джуд потянул руки к чугунку, и тут Гинни не удержалась:

– Неужели ты собираешься есть с такими грязными руками?

Джуд отдернул руки, виновато на них посмотрел, но тут же огрызнулся:

– У нас тут все попросту, носы не задираем. Грязь она грязь и есть, ничего в ней нет плохого.

– Джуд, – сурово сказал Гемпи, – иди вымой руки. И вы все тоже.

Когда мальчики вышли из комнаты, Гинни виновато улыбнулась Гемпи.

– Я им не нравлюсь, – сказала она, словно это и так не было очевидно. – Не умею я ладить с детьми. Мне почти не приходилось иметь с ними дела.

Гемпи кивнул.

– А они видят перед собой заносчивую даму. На то, чтобы узнать, какой вы человек на самом деле, нужно время.

Он наклонился и снял с чугунка крышку. Вдохнув изумительный аромат, Гинни забыла про все на свете.

– Ой как пахнет! Что вы туда положили? – спросила она, словно ей было не все равно. Она съест это с наслаждением, даже если он скажет, что положил туда старые подметки.

Гемпи улыбнулся и налил ей в тарелку похлебки.

– Да всего понемногу, – ответил он. – В основном креветки и крабы.

Тут вернулись дети и сели на свои места. При этом каждый сумел как-нибудь показать Гинни, что она тут лишняя. Она заметила, что Джуд не особенно старался отмыть руки, но решила больше не обращать на него внимания. Какое ей дело? Если хочет заболеть – пожалуйста!

С трудом сдерживая нетерпение, она ждала, когда Гемпи нальет в тарелки остальным. При этом он представлял ей детей:

– Этот отличный парень – Патрик, – сказал он, наливая старшему, который был так похож на Рафа. – Он у нас мечтатель, да? Поэт.

Мальчик покраснел, слова Гемпи его, видимо, смутили. Гинни стало на минуту его жалко, и она даже хотела сказать ему, что в его возрасте Раф тоже был мечтателем, но Гемпи уже представлял Джуда.

– А этот нас всех в могилу сведет, – со снисходительной улыбкой сказал он. – Без конца затевает проказы и других в них втягивает. Слишком любопытен и слишком самолюбив.

Совсем не похож на Патрика, подумала Гинни.

– Эта парочка – близнецы, – продолжал Гемпи. – Я с трудом различаю, кто из них Питер, а кто Поль. А они и рады морочить старику голову. Что, разве не так?

Близнецы широко улыбались. Они тоже были похожи на Рафа, но глаза их искрились весельем, которого Гинни никогда не видела у Рафа. Таких Джуду нетрудно втянуть в проказы.

– А Кристофер у нас самый маленький.

Младший мальчик с каштановыми кудрями и нежным личиком был похож на херувима. Вспомнив, что он хотел ей помочь, хотя и за обещание сладостей, Гинни решила, что этого мальчика она, пожалуй, еще смогла бы выносить.

Гемпи назвал возраст каждого, Патрику было одиннадцать лет, Джуду – десять, близнецам – восемь, а Кристоферу только что исполнилось шесть.

Глядя на чумазые мордашки детей с такой маленькой разницей в возрасте, не было Нужды спрашивать, что стало с их матерью. Или она убежала от такой жизни, или непрерывные роды свели ее в могилу. Так или иначе, Гинни была полна к ней сочувствия.

– Мама назвала нас по именам святых, – сообщил ей Кристофер. – Чтобы защитить нас от нашего дьявола-отца.

Гинни была потрясена. Она не очень-то поверила тем гадостям, что ей наговорил про Рафа Ланс, но когда сами дети говорят, что их отец – дьявол! Их мать считала, что ее дети нуждаются в защите от родного отца – хуже этого она о Рафе еще ничего не слышала. Неудивительно, что они его беспрекословно слушаются – они попросту его до смерти боятся.

– А я Гаспар Гемпен, их сосед, – продолжал старик, словно Кристофер не сказал ничего особенного. – Все зовут меня Гемпи.

– Сосед? – удивленно спросила Гинни. – А я думала, что вы их дедушка.

– Я? – Гемпи засмеялся. – Нет, я просто друг Рафаэля, очень давний друг – еще с тех пор, когда он сам был мальчиком. Я научил его находить дорогу в дельте. А теперь учу детей.

У Гинни голова шла кругом. Гемпи рисовал совсем другой образ Рафа. Она не могла понять: как можно так хорошо относиться к человеку, которого его дети называют дьяволом?

Но Ланс утверждает, что Раф – преступник. Опять же, дети его боятся. И разве он не похитил ее, Гинни?

Гемпи следил за ее лицом и, видимо, уловил ее растерянность.

– Когда-нибудь, если вы захотите, я и вас научу. Гинни внутренне содрогнулась. Нет уж, может быть, этот мягкий человек ей и нравится, но болото она ненавидит. И оставаться здесь не собирается.

Гемпи не стал дожидаться ее ответа. Повернувшись к детям, он сказал:

– Ну принимайтесь за еду.

Глядя, как дети, чавкая, пожирают гамбо, Гинни даже забыла про Рафа – так ее потрясла их неотесанность. Эти дети, может быть, и не потеряются в дельте, но вести себя за столом они совершенно не умеют. Пренебрежительно фыркнув, она протянула руку за ложкой, но рядом с тарелкой лежала только деревянная ложка. Она ненавидела деревянные вещи, даже не любила к ним прикасаться.

– Я не могу этим есть, – выпалила она. – Мне надо металлическую ложку.

Дети воззрились на нее с презрением, а Гемпи терпеливо объяснил ей, что посуды у них очень мало, но, может быть, Патрик найдет ей что-нибудь более подходящее. Мальчик неохотно встал, порылся в кухне и вернулся с погнутой чайной ложкой. Гинни его поблагодарила, старательно вытерла ложку о скатерть и наконец-то попробовала гамбо.

Вкусноты оно было необыкновенной. Даже Лавиния не умела уваривать креветки до такой мягкости и сочности и так удачно подбирать овощи. Гинни чуть не застонала от восторга.

Ели все молча, раскрывая рот, только чтобы попросить добавки. Гинни обычно наедалась одной тарелкой, но тут и она попросила добавки. Мало того, что это было так вкусно, неизвестно, когда ей придется есть в следующий раз.

Дети попросили по третьей тарелке, но Гинни чувствовала, что больше в нее не влезет. Она принялась благодарить Гемпи за угощение и вдруг почувствовала, что что-то щекочет ей руку. Глянув вниз, она увидела, что по ее пальцам ползет огромный паук. Завизжав, она стряхнула его и вскочила на ноги.

– О чем шум-то? – насмешливо спросил Джуд. – Подумаешь, какое дело – косиножка! – И он поднял паука за ногу. – От него и мухам-то невелик вред.

– Ну а если она не привыкла к паукам? – с улыбкой сказал Гемпи. – Расскажи мне лучше, как идет ремонт крыши.

Наступила тишина. Все посмотрели на Джуда. Тот отпустил паука и неохотно сказал:

– Мы еще не начали.

– Как это? – спросил Гемпи, пристально глядя на мальчика. – В болоте все время торчали?

– У нас там дела, Гемпи, – прошипел Джуд и бросил взгляд на Гинни, словно давая понять, что не хочет обсуждать эти дела в присутствии недругов. – Ты же знаешь.

Тот кивнул.

– Все это так, но дом надо содержать в порядке. Смотрите, чтобы крыша была починена до моего отъезда.

– Я и забыл, что ты уезжаешь, – тихо и огорченно сказал Патрик. – А когда?

– Скоро. Не беспокойся, я к вам еще приеду.

– А ты разве не хочешь посмотреть крепость? – спросил Кристофер. – Джуд там...

Кристофер вдруг ойкнул – видимо, Джуд стукнул его под столом ногой. Гемпи улыбнулся им обоим и сказал, что посмотрит крепость в другой раз.

– Уже темнеет, мне пора домой.

Он встал, велел детям вымыть посуду и поклонился Гинни:

– Я был очень рад с вами познакомиться.

Когда он, шаркая ногами, направился к двери, Гинни поняла, что ее опять оставляют одну с детьми. Она вскочила и пошла вслед за Гемпи. Она не представляла себе, как уговорит его остаться, но не хотела, чтобы первое дружелюбное лицо, которое она увидела за прошедшие сутки, вдруг исчезло.

Увидев, как он отвязывает пирогу, она вдруг сообразила, да ведь у него есть лодка! Она никогда бы про это не забыла, если бы не была так голодна.

– Гемпи, подождите! – крикнула она, боясь, что он сейчас отчалит. Он повернулся и, склонив голову, выжидающе на нее посмотрел. Неужели же этот добрый человек ей не поможет? Ей надо только объяснить, как все случилось, и воззвать к его благородству. Наверняка он согласится отвезти ее домой.

– Мне надо... – начала она и замолчала, увидев, как он нахмурился, видимо, готовясь услышать именно эту просьбу. – Я хотела спросить, не можете ли вы отвезти меня в Розленд?

Он покачал головой. В своем отчаянии она забыла, что он друг ее похитителя.

– Я знаю, что вы с Рафом друзья, – собрав все свое достоинство, сказала Гинни, – но неужели вы одобряете то, что он держит меня здесь против моей воли? Это же незаконно. Если вы не хотите вместе с ним попасть в тюрьму, вы должны отвезти меня домой.

– Вы его жена перед Богом и людьми. Разве не так?

Если еще кто-нибудь скажет, что эта дурацкая церемония сделала их мужем и женой, она плюнет ему в лицо. Гинни в ярости топнула ногой.

– Я вас просила по-хорошему, но теперь я требую, чтобы вы немедленно отвезли меня домой.

Гемпи усмехнулся.

– Раф меня предупреждал, что вы любите командовать, разыгрывать из себя королеву. Видно, так оно и есть.

– Вы не понимаете, – стала оправдываться Гинни и с ужасом услышала, что всхлипывает. – Я не могу жить вдали от своей семьи, от слуг и всего привычного уклада.

– Вы нужны этим малышам, Принцесса, – кратко сказал Гемпи, кивая в сторону хижины.

Задетая за живое – как ему пришло в голову употребить кличку, которую дала ей миссис Тиббс? – Гинни отрезала:

– На мой взгляд, этой шайке никто не нужен. Они прекрасно обходятся безо всякой помощи.

Гемпи пожал плечами, уперся шестом о берег и оттолкнул лодку.

– Тогда, может быть, они нужны вам.

– Нет! – крикнула Гинни, глядя, как он удаляется от берега. Как он может называть этих грязных злобных мальчишек малышами? Это же дьяволы, явившиеся из ада для того, чтобы ее мучить! Она с опаской оглянулась на хижину. Деваться некуда, ей придется провести здесь ночь. А эти чертенята уже показали, что им это так же мало нравится, как и ей.

Неизвестно только, какую пакость они придумают.

Джервис был весьма доволен собой. Пока что Латур не зарегистрировал лицензию, но, как только он это сделает, адвокат Джервиса начнет дело о признании брака недействительным. Адвокат заверил его, что они всегда могут использовать главный козырь – брак не консуммирован. Никакого брака вроде бы и нет – до тех пор, пока Гинни не начала спать с Латуром и жить с ним совместной жизнью.

Надо, чтобы Гинни вышла замуж за Ланса Бафорда еще до смерти Джона. Чтобы этого добиться, Джервис готов был сдвинуть горы.

Тогда деньги, оставленные отцом Гинни на условии, что она не выйдет замуж за человека, которого он не одобряет, достанутся Джервису. А вместе с ними и Розленд.

Усталый до предела, Раф лежал на жесткой земле, закинув руки за голову, и смотрел в звездное небо. Какая прекрасная ночь – теплая, благоухающая, как бы созданная для того, чтобы мечтать. В юности в такую ночь в его сознании роились бы образы богатства и признания, сверкающие так же ярко, как эти далекие звезды.

Но сегодня Раф не видел ярких созвездий и не мечтал о блистательном будущем – перед его умственным взором все время возникала его маленькая хижина в дельте. И это была не идиллическая картина мира и согласия. Зная детей и Гинни, он полагал, что скорее всего там идет ссора. Гинни обязательно станет чего-нибудь требовать, чтобы ей подали еду, подобрали брошенную ею на пол одежду, – а Джуд возглавит восстание. Дети дадут бой своей новой маме.

Но тут он ничего поделать не может – остается только надеяться, что Гемпи выполнил свое обещание и попытался примирить враждующие стороны.

Но Раф знал, что долго Гемпи там пробыть не мог – как и у него самого, у того тысяча неотложных дел. Так что Раф пока что мог поручить детей только заботам Гиневры Маклауд.

«Поэтому я и привез ее туда», – убеждал себя Раф. Ему нужно, чтобы кто-то присматривал за детьми, пока Гемпи будет в отъезде, он ехал к своему умирающему двоюродному брату. Если Гинни даст ему хотя бы месячную передышку – ну самое большое двухмесячную, – Раф с радостью вернет документ о так и не состоявшемся браке и согласится на то, чтобы его объявили недействительным. Если только она ему поможет и все получится так, как он замыслил, он готов считать, что они в расчете.

С большим запозданием Раф пожалел, что так разъярился в прошлый раз. Он хотел сказать ей, что не собирается требовать от нее выполнения брачного обета, но она так его разозлила, что он совсем вышел из себя. И как это такая красивая женщина ухитряется каждый раз приводить его в такое остервенение? Что ей стоит пойти ему навстречу как взрослый, ответственный человек и договориться о взаимоприемлемом решении? В результате у него руки чесались свернуть ей шею.

А теперь вот он не может заснуть от беспокойства, хотя ему необходимо выспаться и отдохнуть. Он знает детей и знает Гиневру Маклауд – это весьма взрывчатая смесь.

Дьявол! Придется завтра выкроить время и съездить домой, чтобы убедиться, что хижина стоит на месте и все в ней живы и невредимы.

Иначе его ждет еще одна бессонная ночь.

Дети были в крепости, и Джуд вслух строил планы, как навредить Этой Женщине. Они все хотели от нее избавиться, но не знали, как это сделать, не ослушавшись Рафа. Они надеялись, что ее увезет Гемпи, но тот не захотел этого сделать. Джуд твердил, что им остается надеяться только на самих себя.

Во всяком случае, надо добиться, чтобы она не путалась у них под ногами и никогда не приближалась к их крепости, на нее стоит только посмотреть, как сразу становится ясно, что такая женщина не умеет хранить тайну.

Джуд придумывал один план за другим и тут же сам от них отказывался. Глядя, как младшие братья слушают его, раскрыв рот, Патрик был вынужден признать, что Гемпи прав. Может быть, он, Патрик, и старший, но заводила у них Джуд.

Собственно, Патрик против этого не возражает. У Джуда всегда рождаются прекрасные идеи, и он всегда решительно берется за их исполнение. И нельзя отрицать, что Эта Женщина – страшное бедствие для всех них.

Они совсем неплохо тут жили сами по себе. Иногда их навещал Гемпи. А что у малышей случались кошмары – так чем здесь сможет помочь Эта Женщина? Если она устроила такой визг из-за какого-то паука, как она может справиться с действительными трудностями? По ее представлению, трудность – это когда у тебя нет подходящей ложки, чтобы есть гамбо.

Нет, ее надо спровадить любой ценой, даже если Раф за это на них жутко разозлится. А то, не дай Бог, ей еще понравится жить на острове.

– Змеи! – воскликнул тут Джуд. – Буду спорить, что она их боится до смерти.

Гинни снился сон. Что это сон, она понимала даже во сне. Слишком все было прекрасно и романтично.

Под рев восторженной толпы ее отважный Ланцелот повернул своего великолепного серебристого коня в ее сторону, и она ждала его затаив дыхание. Он победил – и завоевал ее сердце. Сейчас Ланс потребует свой приз. Толпа гудела, как рой пчел, зная, что скоро перед ними состоится необыкновенная свадьба с музыкой, танцами и прекрасными нарядами. Все были счастливы. Даже папа улыбался.

И вдруг словно змей-соблазнитель прошептал ей на ухо: «Не верь ему!» Голос, казалось, принадлежал Лансу. Гинни замерла в растерянности.

Откуда-то появилась рука, показывающая на приближающегося всадника. Голос продолжал: «Разве ты не видишь, что он сам дьявол? Вспомни, его жена была вынуждена назвать детей именами святых, чтобы защитить их от его злобы!»

Отзвуки этого голоса слышались в рокоте толпы. Подняв глаза, Гинни увидела, что серебристый конь превратился в вороного, а на нем ехал рыцарь, одетый во все черное.

Огромный и надменный, он высился над турнирным полем, как бог отмщения. Вокруг Гинни все перешептывались, этот призрак в черном однажды убил человека и потому вынужден теперь скрываться в болоте.

Гинни с трепетом смотрела на него: вот он тронул поводья, и вдруг все вокруг исчезло, растворилось в тумане – толпа зрителей, папа и даже голос Ланса. Рыцарь на вороном жеребце подскакал к трибуне. В мире остались только они двое, Гинни и этот черный ангел. Гинни с трепещущим сердцем ждала, что он сделает.

К ее изумлению, он улыбнулся ей притягательной улыбкой.

В следующую секунду он подхватил ее в седло и прижал к себе. Чтобы не упасть, Гинни пришлось обнять его за шею.

И они ускакали с турнирного поля. Гинни чувствовала, как их сердца колотятся в унисон. Казалось, эти сердца разговаривали друг с другом на языке, недоступном уму. Гинни смотрела в знакомые темные глаза, охваченная неведомым ей раньше чувством всеобъемлющего, опьяняющего счастья.

– Если бы ты принадлежала мне, – хрипло сказал он, – я наполнил бы твои ночи колдовским упоением.

И вдруг Гинни захотелось слиться с ним воедино, даже одежда ей мешала. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, а она обхватила его ногами, чувствуя невыносимое томление.

– Ты моя, – простонал он, оторвавшись от ее губ. – Наконец-то ты принадлежишь мне!

– Это мне! – услышала она высокий мальчишеский голос. – Не воображай, что все здесь твое, Джуд!

Гинни открыла глаза, но не сразу пришла в себя и осознала, что она не скачет на вороном жеребце в страну волшебного упоения, а лежит в постели в этой грязной лачуге. Она узнала голос Патрика, и ее, наверное, охватило бы чувство безысходного разочарования, если бы через секунду не пришло смущение.

– Хватит спорить! – услышала она голос Рафа. – Я вам всем привез по ножу.

Вспомнив, что она вытворяла во сне, Гинни подумала, что никогда не сможет посмотреть Рафу в глаза.

– А где моя прекрасная дама? – спросил он детей. – Я ей тоже кое-что привез.

– Дрыхнет!

Она не знала, кто из детей это сказал – они все отзывались о ней с одинаковым пренебрежением.

– Как? Уже почти полдень, а она все еще спит? Наступила тишина. Гинни представила себе, как они все насмешливо корчат рожи. Чертыхнувшись, она выскочила из постели. Она вовсе не собиралась спать до полудня, да и никогда так не заспалась бы, если бы с вечера не беспокоилась о детях. Они ушли из дома сразу после отъезда Гемпи – не вымыв посуду! – и вернулись только глубокой ночью.

Честно говоря, не так уж она о них беспокоилась, в основном она ломала голову, какие они замышляют против нее каверзы.

Стоя посреди комнаты, она попыталась руками пригладить разлохматившиеся волосы. Если вчера Раф назвал ее мокрой крысой, как же он назовет ее сейчас?

Ну и подумаешь! – одернула она себя, натягивая мятую и грязную амазонку. Пусть думает, что хочет. Раф Латур для нее не существует. Мало ли что может присниться!

Но все-таки она постаралась привести себя по возможности в приличный вид. Решив надеть мамин медальон, она стала на ощупь искать его на комоде, уверенная, что положила его туда вечером. Но медальона в комнате нигде не было. Она не знала, что думать, и тут услышала голос Джуда. Все ясно, решила она. Эти сорванцы однажды уже пытались украсть ее медальон.

Гинни вылетела в главную комнату, пылая негодованием. Раф, который распаковывал вещевой мешок, поднял голову и посмотрел на нее настороженным взглядом, откуда ему было знать, какую роль он играл в ее сне?

– Ну один день, я вижу, вы выдержали, – заметил он, протягивая Кристоферу ножик – не такой, однако, опасный на вид, как тот, что был в руке Патрика. – Джуд говорит, что никакого ужасного бедствия здесь не произошло.

Дети подняли глаза от своих подарков и, как всегда хмуро, посмотрели на Гинни. Однако ничего не сказали.

– Вот как? – ядовито проговорила Гинни. – Может, вы спросите Джуда, куда подевался мамин медальон?

Раф тут же повернулся к мальчикам.

– Опять? Я думал, мы уже это обсудили в прошлый раз и договорились, что медальон не ваш и вы не имеете права его трогать.

Джуд шагнул вперед и вытащил из кармана медальон.

– Мы и не трогали. Я нашел его на полу. Хотел только посмотреть на портрет и отдать ей медальон, когда она проснется.

– Она проснулась, – мягко сказал Раф. – Отдай ей медальон.

Джуд посмотрел на портрет и глубоко вздохнул, видимо, ему ужасно не хотелось расставаться с медальоном. Тоже, наверно, тоскует по матери, подумала Гинни и вдруг почувствовала, что чересчур резка с детьми. Опять она чуть не обвинила их в краже.

Но Джуд так враждебно поглядел на нее, отдавая медальон, что чувство жалости мгновенно испарилось. Может быть, в краже медальона Джуд и не виноват, зато за ним числится достаточно других проступков. Он – паскудный мальчишка, напомнила себе Гинни, да и другие не лучше.

– Надеюсь, мне больше не придется слышать об этом медальоне, – сказал Раф, обводя детей строгим взглядом. Потом он повернулся к Гинни.

– А у нас с вами возникла другая проблема, – сказал он, поднимая ее сморщенные ботинки. – Вы их оставили снаружи, и они намокли от росы. Боюсь, что вы их теперь не натянете на ноги.

Гинни ожидала, что дети сейчас расскажут ему об ее безуспешной попытке сбежать с острова, но они только по-прежнему хмуро глядели на нее и молчали.

– Они намокли не от росы, – сказала она, вызывающе вздернув подбородок. – Если хотите знать, вчера я искупалась в протоке.

Раф сделал гримасу и отвернулся.

– Мне очень жаль. Я постараюсь найти вам какую-нибудь обувь.

И, подняв мешок, он направился в кухню.

Гинни пошевелила голыми пальцами на ногах. Она была в недоумении. Раф не стал ни ругать ее, ни насмехаться над ней. Он вел себя так, словно не знал, что она пыталась сбежать. А она-то думала, что дети первым делом расскажут ему об этом. Хотя, может быть, они так увлеклись новыми ножами, что забыли о ней.

Гинни посмотрела на детей. Они внимательно разглядывали свои подарки, но ей было ясно, что они ждут развития событий.

– Скажите уж ему, и дело с концом, – сердито выпалила она, не в силах терпеть томительное ожидание. – Чего ж вы, доложите, как я пыталась убежать и что из этого вышло.

Джуд поднял голову и посмотрел ей в глаза.

– У нас не принято ябедничать.

– Разве вы не хотите от меня избавиться? Вот вам и представляется для этого случай. Такой безответственной женщине он вас не поручит.

У Джуда на лице мелькнуло сомнение, а может быть, и в самом деле? Но потом он гордо тряхнул головой.

– У нас есть правила. Закон чести. Мы никогда не ябедничаем.

Гинни невольно почувствовала к нему уважение. Посмотрев на медальон у себя в руке, она осознала, что начала ябедничать, как только вошла в комнату.

– Кто это пытался убежать?

Гинни съежилась, услышав голос Рафа. Увидев его хмурое лицо, она вспомнила сон. Во сне он горел страстью. При этом воспоминании ей стало жарко.

– Я же вас предупреждал, – озадаченно сказал он. – Зная, какие опасности подстерегают вас в дельте, вы все же попытались бежать?

– Я не хочу здесь оставаться, и вы это отлично знаете.

– Да вы понимаете, что с вами там могло случиться?

Какое идиотство...

– А вы что думали? – крикнула Гинни. – Что я по доброй воле буду сидеть в этой лачуге?

– Это не лачуга, а дом.

– Господи, неужели вы не понимаете, что это для меня невыносимо? Я не могу здесь оставаться. Просто не могу.

– Отпусти ее, – сказал Джуд, хмуро глядя на Гинни. – Без нее нам было куда лучше.

– Ладно, хватит! – сурово сказал Раф, но в его голосе слышалась усталость. Он почесал затылок.

Какой у бедняги усталый вид, подумала Гинни и сама на себя рассердилась за это неожиданное сочувствие.

– Но...

– Хватит, Джуд. Пожалуйста, идите все наружу. Мне нужно поговорить с Гинни.

Джуд, видимо, собрался поспорить, но Патрик схватил его за руку. За ними вышли близнецы и Кристофер, но Гинни не сомневалась, что все пятеро остались на крыльце и прижали уши к двери.

Да пусть себе слушают. Наконец-то ей предоставлялась возможность уговорить Рафа отпустить ее, и она собиралась ею воспользоваться в полной мере. Раф принялся доставать из мешка продукты. Гинни повернулась к нему и, расправив плечи, ринулась в бой.

– Если вы меня отпустите, – сказала она и постаралась улыбнуться, – мы откажемся от всех обвинений.

Он поглядел на нее, приподняв брови, и ничего не ответил.

– Может быть, не от всех, – поправилась Гинни. – Если вы действительно надрезали подпругу Ланса, за это вы должны понести наказание, иначе Ланс не сможет считаться победителем турнира и требовать моей руки.

– Ланс.

Он произнес это имя с таким отвращением, что Гинни тут же бросилась на защиту своего героя.

– Будьте же благоразумны! Все знают, что Ланс должен выиграть турнир, иначе папа никогда не разрешит мне выйти за него замуж.

Раф вдруг с грохотом захлопнул дверцу шкафа и свирепо рявкнул:

– Сколько раз вам говорить, что мне не было нужды надрезать подпругу. Я победил Бафорда в честном бою, дважды – и все равно вы все это отрицаете. У вас совесть-то есть, моя прекрасная дама? Как вы ухитряетесь спокойно спать по ночам?

«Я смотрю сны», – чуть не ответила Гинни. И тут ее оглушила обжигающая сила последнего сна, и ее стала бить дрожь желания. Если бы между ними не было стола, неизвестно, какую глупость она бы совершила.

– Я... я люблю Ланса, – слабым голосом проговорила она, мучительно пытаясь вспомнить лицо этого самого Ланса. – Всегда любила и всегда буду любить.

– Это вы уже мне объяснили. – Раф отвернулся и продолжал жестким, злым голосом: – Только вы вышли замуж не за него. Вы теперь моя жена, и вы останетесь здесь, в моем доме.

И с этими словами он вышел из хижины.

Гинни смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Ну вот, она заставила себя униженно просить – и что толку? Раф и слушать не стал ее просьб. Она ему не нужна, но он все равно будет держать ее в этой тюрьме, пока она не состарится и.не поседеет. А тогда она уже не будет нужна никому.

И самое ужасное, что отсюда нельзя сбежать. Вне себя от разочарования и гнева, она схватила первое, что попалось ей под руку, и запустила ему вслед. Чугунок расщепил доски двери, и теперь ее нельзя будет плотно закрыть. Стоя перед разбитой дверью, Гинни поняла, что ее выходка была не только разрушительной, но и бессмысленной, поскольку Раф уже далеко. Стоять перед дверью, дрожа от бешенства, – занятие бесполезное, и она вышла наружу. Раф с чем-то возился в пироге. – Куда вы еще собрались? – крикнула она. – Оставлять меня с этими детьми бесчеловечно! Разве настоящий мужчина так обращается с женой? Какая я жена? Бесплатная нянька... или смотрительница в тюрьме. Раф достал из пироги узел и сунул его ей в руки, – Наряды, конечно, неважнецкие, но по крайней мере вы сможете снять... – он с сомнением посмотрел на ее грязную амазонку, – ...то, что на вас.

А по чьей вине она похожа на мокрую крысу? Но все-таки одежда пригодится, тем более что у нее давно не было ничего нового. С чувством предвкушения, которое она старалась подавить, Гинни полезла в мешок и вытащила из него два платья: одно ядовито-зеленого цвета, другое – тускло-голубое. Была там еще рубашка, чулки и нижняя юбка.

– Где вы такое раздобыли? – презрительно спросила она Рафа.

– Пожалуйста.

Тут только до нее дошло, что ей следовало его поблагодарить, но ее гнев еще не прошел, и его саркастическое «пожалуйста» сильно ее задело.

– Я понимаю, что у вас были добрые намерения, – надменно сказала она, – но я привыкла к жизни с удобствами. У меня всегда были слуги, которые готовили обед и убирали дом. Я спала на накрахмаленных льняных простынях и ела из фарфоровой посуды. То, что вы от меня требуете, – несправедливо. Я всегда жила утонченной жизнью, в этой лачуге я погибну.

– А я слышал, что в Розленде все сильно изменилось. Не очень-то у вас осталось много слуг, фарфоровой посуды и хрустальных бокалов.

– Вам нравится причинять мне боль, да? Я знаю, что за этим скрывается, – вы пытаетесь мне отомстить. Не можете забыть детскую обиду и собираетесь за это всю жизнь карать меня и Ланса.

– Вот что, моя прекрасная дама, – сказал он, холодно глядя на нее. – Бафорд, может, и получил бы удовольствие от мести, но у меня есть дела поважнее. Да катитесь вы оба ко всем чертям – мне все равно. Но я вас выиграл в честном бою, и вы должны понять, что я не смею оставить детей одних.

– Но...

Усталым жестом он заставил ее замолчать.

– Когда я сюда приеду в следующий раз, может быть, мы все это обсудим как разумные, взрослые люди. Но сейчас у меня слишком мало времени, чтобы разбираться с вашими выходками. – Он выразительно посмотрел на дверь хижины. – На вашем месте я уговорил бы детей починить дверь, не то ночью в нее могут заползти довольно противные твари.

Гинни вздрогнула.

– Мистер Латур, умоляю вас... Я не могу провести здесь еще одну ночь. Вы поступаете бесчеловечно!

– Можно на это посмотреть и так, – сказал он, залезая в пирогу. – Но поскольку у вас нет выбора, почему бы не счесть свое пребывание здесь искуплением. Не всем выпадает случай искупить причиненное зло.

Язвительно улыбнувшись, он протянул ей связку рыбы и отчалил. Гинни задохнулась от негодования.

Искупить причиненное зло?! Не желая признавать шевельнувшихся в ней угрызений совести, Гинни пошла обратно в хижину, уверяя себя, что Латур сам не знает, что говорит. Это ей причинили зло, это ее похитили. Это ему надо искупать свою вину! Она швырнула рыбу на тарелку. А ее совесть чиста.

Гинни оставила рыбу на столе, поскольку не имела ни малейшего представления, что с ней делать, и пошла к себе примерять новые платья. При взгляде на них она почувствовала еще один укор совести, подавить который было труднее. Не многим мужчинам пришло бы в голову привезти ей чистую одежду. Какой надо быть эгоисткой, чтобы жаловаться на ее качество, когда у человека явно нет средств на более дорогие вещи.

Во всяком случае, одежда была чистая и хорошо пахла, чего нельзя было сказать о ее амазонке. Какая разница, какого цвета эти платья и как пошиты – все равно ее в них не увидит никто из знакомых.

Гинни вдруг безумно захотелось вымыться и переодеться в чистое. Она с тоской вспомнила медную лохань, в которой она принимала ванну в Розленде, и ароматные мыла, которые тетя Агата покупала ей мыть голову. Но придется, видно, удовольствоваться кувшином и тазом.

Гинни приложила к себе голубое платье и крутанулась перед зеркалом. Да, надо вымыться и переодеться, и, когда Латур увидит ее в следующий раз, ее никак нельзя будет назвать мокрой крысой.

– Это не ваше! – В комнату ворвался Джуд и устремил на нее горящий возмущением взгляд. – Кто вам позволил трогать мамины вещи?

Он смотрел на нее как на ведьму, которую следует сжечь на костре.

Гинни чуть не уронила платье.

– Мне дал их Раф.

– Не мог он вам их дать!

Оправившись от удивления, Гинни рассердилась. Что думает этот чертенок – что она украла вещи, принадлежавшие умершей женщине?

– Он мне их привез, – твердо сказала она. – И вообще, как ты себя ведешь? Что это за манера врываться в чужую комнату и обвинять человека в воровстве, не имея никаких доказательств?

Тут она вспомнила, что недавно сделала то же самое по отношению к этим детям.

– Вы не моя мама! – крикнул Джуд. – Я не обязан вас слушаться.

– Да, но... – однако договаривать не было смысла – Джуд уже выскочил из комнаты, хлопнув за собой дверью. Гинни вышла за ним на крыльцо и крикнула ему вслед:

– Джуд, подожди! Надо как-то починить эту дверь.

– Сами чините! Вы ее сломали, вы и чините!

– Но я не умею. Вернись, Джуд! Куда ты направился?

– А вам какое дело? Зато вы весь день будете дома одна. Мы не вернемся до вечера.

Гинни хотела позвать его еще раз, но Джуд уже исчез в кустах. Какой противный мальчишка! И очень хорошо, что он ушел. Замечательно!

Однако, вернувшись в дом, Гинни почувствовала, как в нем пусто и тихо. Впереди ее ждал длинный день, и ей совершенно нечего было делать. Она решительно отвела глаза от горы грязной посуды и разбитой двери и пошла к себе. Там она не спеша сняла амазонку и старательно вымылась в тазу. Но одеваться ей не хотелось, ее одолевали усталость и уныние. Она достала из мешка чистую рубашку, надела ее и легла на узкую кровать. Почувствовав под спиной жесткую солому, она с тоской подумала про свою мягкую широкую постель в Розленде, но тут же вспомнила, что эту постель давно продали.

«В Розленде все сильно изменилось», – сказал Раф, и это, к сожалению, было правдой.

«Хуже того, – подумала Гинни, засыпая, – мне тоже, видно, придется измениться».

Гинни опять приснился сладострастный сон, но в мир пылкой фантазии вдруг ворвался громкий стук. Сначала она в полусне вообразила, что это Раф прискакал на своем вороном жеребце, чтобы увезти ее из этой жуткой лачуги и от этих противных детей...

Она сонно улыбнулась, но тут до ее сознания дошло, что этот стук совсем не похож на грохот копыт. Скорее уж, подумала она, окончательно просыпаясь, похоже, что кто-то пытается взломать дверь.

Тут она вспомнила, что разбила дверь чугунком и что велела Джуду ее починить.

Она так обрадовалась, что мальчик ее послушался, что вскочила с постели и выбежала в общую комнату. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что перед дверью на корточках сидит Раф, вынимает изо рта гвозди и заколачивает их молотком.

– Ой, это вы? – только и нашла она, что сказать. Он ошалело оглядел ее с головы до ног и спросил, выплюнув гвозди в ладонь:

– А вы думали кто? Кого это вы собрались встречать в таком виде?

Тут только Гинни вспомнила, что заснула в одной рубашке. Она посмотрела на себя и увидела, что одна бретелька сползла с плеча и это плечо ничем не прикрыто. Более того, из-под кружевной оторочки виднеется сосок. Неудивительно, что у Рафа ошалелый вид!

Гинни торопливо поправила бретельку, пробормотала «Извините!» и бросилась к себе в комнату.

Черт бы его побрал! Всегда он ухитряется застать ее врасплох! А она-то собиралась встретить его аккуратно одетой и причесанной и поразить его воображение своим чопорным видом. И вот, пожалуйста, – вылетела ему навстречу в одной рубашке!

Сердито бормоча себе под нос проклятия, она в рекордно короткое время натянула на себя голубое платье и аккуратно причесала волосы.

Когда Гинни снова вышла в общую комнату, Раф уже закончил ремонт двери и возился у плиты. И зачем только я вздумала спать среди бела дня? – сердито спросила себя Гинни. Теперь вот никак не стряхну с себя одурение. Он решит, что не зря считал меня никчемной лентяйкой.

– Что вы там делаете? – спросила она, чтобы отвлечь его мысли от себя.

– Я здесь живу, – беззаботно отозвался Раф, снимая с огня закопченный чайник. Увидев, что она нахмурилась, он кивнул на дверь. – Вообще-то я приехал, чтобы починить дверь. – Он собрал со стола тарелки и добавил их к груде грязной посуды, которая уже громоздилась на кухонном столе. Потом налил себе чашку кофе и кивнул на стул.

– Хотите кофе? Мне кажется, что нам пора... эээ... поговорить.

Он отвел взгляд, невольно остановившийся на ее груди. Хотя она оделась, они оба помнили, в каком виде она предстала перед ним полчаса назад. «Пусть только посмеет сказать, что я веду себя не так, как полагается леди», – сердито подумала Гинни.

– Я не пью кофе, – ответила она, садясь на стул и старательно расправляя юбку. – А вот чаю выпила бы.

. – Чаю у нас нет... – Раф оборвал себя, видимо, решив не дать ей вывести его из себя. Заставив себя улыбнуться он поднял закопченный чайник. – Гемпи считает, что я варю замечательный кофе. Может, попробуете?

– Хорошо, – неохотно ответила Гинни. Она терпеть не могла приторно-сладкий кофе с молоком, который пил дядя Джервис. Раф налил ей в чашку кофе. – Какой он... черный, – проговорила она.

– Я люблю черный кофе, – сказал Раф, подавая ей чашку. – Могу дать вам сахару, но боюсь, что дети допили молоко.

Напряженно улыбаясь, Гинни попробовала кофе. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выплюнуть горячую горькую жидкость. Все равно что виски, подумала она, так же ударяет в голову.

Раф, который следил за выражением ее лица, с трудом удержался от улыбки.

– К кофе по-креольски надо привыкнуть. Погодите, еще полюбите его.

Гинни кивнула, но поставила чашку на стол. Она от всей души надеялась, что не пробудет здесь столько, чтобы привыкнуть к этому жуткому напитку.

– Вообще-то я тоже хотела с вами поговорить, мистер Латур...

– Почему вдруг не Раф? – В ответ на ее удивленный взгляд он объяснил: – Мы же теперь муж и жена, почему бы нам не звать друг друга по имени?

Латур взял стул, повернул его спинкой вперед, сел на него верхом, а руки положил на спинку.

Он внимательно смотрел на Гинни, а у нее язык словно присох к гортани.

– Вы же разумный, здравомыслящий человек, – наконец выговорила она. – Неужели мы не можем найти компромисс? – Гинни замолчала и кокетливо улыбнулась, надеясь, что ее зубы не почернели от кофе.

– Не пытайтесь мне льстить, моя прекрасная дама. И не надо делать мне глазки. Лучше прямо говорите, что у вас на уме.

Беда была в том, что она уже не очень хорошо понимала, что у нее на уме. Конечно, она хотела вернуться домой, но сначала, видимо, нужно с ним расплатиться. Допустим, она согласится прожить здесь несколько недель и заниматься с его детьми, будет ли он тогда считать, что они в расчете, и оставит ли ее навсегда в покое?

– Хорошо, – неуверенно проговорила Гинни, – вот что я придумала. Может быть, мы сумеем помочь друг другу.

– Вот как?

Раф настороженно смотрел на нее. Потом отпил глоток кофе с таким видом, будто это действительно доставляло ему удовольствие.

– Я подумала, что, может быть, я не просто буду присматривать за детьми, а буду давать им уроки чтения и арифметики, а также прививать им навыки цивилизованного поведения?

– Цивилизованного поведения?

– Но мистер Ла... Раф, неужели вы не видите, какие у них ужасные манеры. И когда они в последний раз мылись?

Глаза Рафа сузились.

– Хорошо, вашу часть сделки я понял. А в чем будет заключаться моя? Я горю от нетерпения узнать.

Гинни с трудом удерживала на лице улыбку.

– Все очень просто. Когда дети научатся вести себя более или менее прилично, вы отвезете меня домой.

– Ясно.

Обрадовавшись, что она придумала разумное, компромиссное решение, Гинни продолжала:

– Мне кажется, что мне можно будет вернуться в Розленд к концу месяца.

– Через две недели? – Он со стуком поставил чашку на стол. – Вы не боитесь, что они подавятся, если вы попытаетесь за две недели затолкать им в горло все это образование?

Гинни решила не дать себя запугать свирепой физиономией.

– Поймите же, если я не вернусь скоро домой, обо мне пойдут такие сплетни, что моя репутация будет безнадежно погублена. Соседи еще поверят, что я на месяц уехала в гости, но, если меня не будет несколько месяцев, им уже не заморочишь голову.

– Вы провели в Бостоне пять лет, и никто и бровью не повел. Почему бы вам не провести в гостях еще годик?

– Год? – обомлев, проговорила Гинни. – Вы, наверно, шутите?

– Думаете, шучу? Она встала.

– Мне уже не семнадцать лет. Мне надо найти мужа.

– У вас есть муж. – Раф тоже встал со стула. – К тому же муж, у которого пятеро детей, остро нуждающихся в материнской заботе.

– Я не признаю той брачной церемонии. Это был фарс. И ваши дети не нуждаются в моей материнской заботе. Они меня терпеть не могут.

– И что в этом удивительного? – Раф явно начинал злиться. – Вы с самой первой минуты разговаривали с ними с таким видом, словно вам хочется зажать нос от вони. Вы обращаетесь с ними так, словно это не дети, а исчадия ада. Вам и в голову не приходит, что они просто малыши, которые только что потеряли мать и никак не опомнятся от горя.

Вспомнив, каково ей было, когда умерла ее мама, Гинни опять почувствовала укол совести. Ей даже сейчас тяжело об этом думать. Неудивительно, что Раф так озлоблен и несчастен – ведь он только что похоронил жену.

– Извините, – виновато сказала она. – Я не знала, что она умерла недавно. Это был, наверно, тяжелый удар для всех вас.

Он пожал плечами.

– Мальчики делают передо мной вид, что они уже пережили смерть матери, но я знаю, что близнецам снятся кошмары и Джуд не спит, чтобы их успокаивать. А Кристофер каждый вечер засыпает в слезах. Им действительно нужна женская ласка.

– Но я этого не умею!

Раф обошел стол и оказался рядом с ней.

– Раньше вы это умели – когда играли в Камелот. Я помню, что у вас в глазах было сочувствие и что вы отменяли чересчур жестокие приказы Бафорда. Вы единственная заботились, чтобы в игре не забывали маленьких детей. Когда я наблюдал за вашими играми, вы напоминали мне свою мать. Она была требовательная женщина, но она была добрая и справедливая.

Гинни меньше всего хотелось, чтобы ее сравнивали с покойной мамой. Особенно когда она опасалась, что сравнение будет не в ее пользу.

– Ну хорошо, – сказала она, надеясь отвлечь внимание Рафа от этой темы. – Допустим, я соглашусь продлить срок моего пребывания здесь до месяца.

– Ваша милость безгранична. – Раф покачал головой и направился к двери. – По-моему, чтобы чего-нибудь добиться, вы должны прожить здесь по крайней мере полгода.

– Как вы можете требовать, чтобы я убила на чужих людей полгода своей жизни? – спросила Гинни ему вслед. – Восемь недель – это максимум.

Раф остановился в дверях и внимательно посмотрел на нее.

– И вы даете честное слово, что не попытаетесь убежать и не будете пренебрегать детьми?

Гинни с готовностью кивнула: наконец-то он внял доводам рассудка.

– Ну хорошо, – бросил Раф через плечо, выходя в дверь. – Я согласен на три месяца.

Гинни поначалу рассердилась – опять он уходит, не давая ей возможности настоять на своем. Но бежать за ним бесполезно. И его нельзя переспорить. Стараясь разговаривать с ним по-хорошему, она сумела снизить его требования с года до трех месяцев. Может быть, в следующий раз ей удастся еще сократить срок своего заключения – надо только быть с ним поласковее.

Гинни вернулась в спальню. Слов нет, детей кому-то надо учить. И если она согласится за это взяться, может быть, этим она загладит свою вину перед Рафом. И к тому же сделает нечто, чем могла бы гордиться ее мама.

Они будут в расчете с Рафом, и ее больше не будет мучить совесть. К концу следующего месяца она сумеет научить детей хорошим манерам и добьется, чтобы они перестали тосковать по матери. И тогда Раф из благодарности отпустит ее раньше назначенного им срока.

Это вполне достижимо, подумала Гинни и, отведя глаза от немытой посуды, вышла из комнаты.

Ну неужели она не сладит с пятью детьми?

Вечером того дня Джуд собрал братьев в кружок. Они словно смыкали ряды против общего врага. Нужно было решить, что предпринять в связи с тем, что Эта Женщина согласилась остаться у них на несколько месяцев.

– Надо ей покрепче навредить, – жестким шепотом объявил Джуд, вглядываясь во всех братьев по очереди. – Одно дело подсовывать мусор ей в постель и варить такую еду, от которой с души воротит. Но надо придумать что-нибудь похуже. Чтобы в следующий приезд Рафа она подняла жуткий скулеж. Тогда он готов будет приплатить, чтобы ее отсюда кто-нибудь увез.

– Что-то в этом есть нехорошее, – возразил Патрик. Ему было тяжело смотреть на озлобленное лицо Джуда: – Мама всегда говорила, что гостей надо принимать приветливо.

– Она здесь не гостья, от нее никому нет жизни. – Джуд так свирепо посмотрел на Патрика, точно он был Этой Женщиной. – Скажи, Патрик, ты хочешь, чтобы она здесь осталась навсегда?

– Нет, но... еще кто-нибудь хочет? Мальчики дружно покачали головами.

– Ну так вот, – заявил Джуд. – Пора пустить в ход змею.

Джервис сидел за письменным столом брата, откуда тот до недавних пор руководил всей жизнью плантации, и на мгновение притворился, что Розленд уже принадлежит ему. Так бы оно и было, если бы не Раф Латур. Черт бы его побрал! Надо же ему было не вовремя здесь объявиться и расстроить все планы Джервиса!

Но кто мог предсказать, что на Джона произведет такое впечатление мастерство Латура в рыцарских забавах – ну прямо как ребенок! Раф – настоящий мужчина, утверждает теперь он, и гораздо более достойный претендент на Розленд, чем кто-либо другой. Зная, что Джон всю жизнь презирал Бафорда, Джервис чувствовал, что надо как можно скорее аннулировать брак Гинни, иначе все может лопнуть. Единственный способ заполучить и завещанные ей братом деньги, и плантацию – это заставить ее выйти замуж за Ланса.

Джервис сжал кулаки, вспомнив, как, вернувшись домой, он обнаружил, что Гинни исчезла. Но в отличие от остальных он не верил, что она добровольно сбежала с Рафом Латуром. Привыкшая к комфорту и заботе, она не выдержала бы трудностей жизни в дельте. Эта избалованная мисс вернулась бы домой на следующий же день.

Нет, скорее всего Латур увез ее силой.

Самое раздражающее – то, что Джон наотрез отказывается ее искать, утверждая, что теперь о Гинни должен заботиться ее муж. И он тверд в своем решении. Только какое-нибудь особенно гнусное действие Латура может очернить его облик в ослепленных виски глазах Джона.

Джервис стукнул кулаком по столу. Знать бы, что задумал Латур! Джервису приходилось играть с ним в карты, и он знал, что этот человек не идет на риск, не взвесив все варианты. Не хочет же он в самом деле приобрести такую капризную, избалованную жену! Тогда зачем ему понадобилась Гинни? Уж не рассчитывает ли он заполучить Розленд? Похищение – вряд ли лучший способ завоевать расположение тестя, и Латур, без сомнения, знает, что Джон Маклауд никогда не поддастся шантажу.

Джервис выпрямился в кресле и усмехнулся. Можно себе представить реакцию Джона, если тот узнает, что Латур удерживает его дочь как заложницу. Джон, может, и не станет особенно расстраиваться из-за того, что его дочь с кем-то сбежала, но как пить дать его гордость будет задета, если у его зятя хватит наглости потребовать за нее выкуп.

Если это дело обделать по-умному, да при этом не давать ему протрезвиться, то Джон, глядишь, до того рассвирепеет, что откажется от зятя. Если он сделает такое заявление при свидетелях, тогда Гиневре-Элизабет придется расстаться с завещанными ей деньгами. Это будет не так уж трудно подстроить, даже не выдавая ее замуж за этого несносного Бафорда.

Всего-то и нужно – набраться терпения и ждать, когда от Латура придет письмо с требованием выкупа.

А если он, Джервис, заблуждается относительно намерений Латура, если письмо почему-то не придет, что ж, он и сам умеет писать.

Почему бы ему, собственно, самому не написать письмо с требованием выкупа от имени Латура?

Гинни опять проснулась, не успев полностью выспаться, – в Розленде этого с ней не случалось почти никогда. Она потерла глаза, с раздражением вспомнив, что ей опять снился некий черный рыцарь.

Лежа в постели и глядя в окно, она поняла, что еще очень рано. Так что же за звук ее разбудил? Дети? Как и сказал Джуд, они очень поздно вернулись домой, – видимо, уже после того как она заснула. А вдруг в доме чужой?

Да еще на четырех ногах?

С колотящимся сердцем Гинни вслушивалась в тишину, но непонятный звук больше не повторился. Тогда она медленно встала с кровати, говоря себе, что ей, наверное, приснилось. Нельзя дергаться от каждого звука. Она представила, с каким презрением посмотрят на нее дети, если увидят, как она дрожит, сжавшись в комочек в постели.

Тем не менее Гинни очень внимательно оглядела пол, прежде чем сунуть ноги в туфли, которые Раф привез ей вместо размокших ботинок. Они были, пожалуй, чересчур изящны для здешней жизни, но Гинни была им рада, они напоминали ей о днях, когда ее баловали и защищали от всех невзгод.

Она прошла к крючкам на стене, на которых висели ее платья, и задумалась, что надеть. Зеленое платье все в пятнах: вчера вечером она попыталась сама приготовить себе ужин. Амазонка грязная. Гинни с тоской подумала о Лавинии – как было бы хорошо, если бы она появилась здесь хотя бы на один день и перестирала ее вещи! И перемыла бы посуду, мысленно добавила она, вспомнив громоздящуюся на кухне гору грязной посуды.

Она решила надеть голубое платье – оно было самым легким – и бросила его на кровать. Потом открыла дверцу шкафа и протянула внутрь руку, чтобы достать нижнюю юбку. И тут услышала опять тот же шуршащий звук. За ним последовало шипение. И тут Гинни закричала.

Когда дети вбежали в ее комнату, она стояла на постели, показывала пальцем на шкаф и дико визжала. Потом сумела выговорить:

– Змея! Там, в шкафу!

Джуд подошел к шкафу и вытащил оттуда извивающуюся змейку.

– Это из-за нее вы подняли такой крик, точно в доме пожар?

Змейка была не больше двадцати сантиметров в длину и толщиной с мизинец. Но Гинни смотрела на нее с ужасом и отвращением.

– А я не боюсь змей, – сообщил ей Кристофер.

– Гы же у нас не трусишка, – насмешливо сказал Джуд.

Дети расхохотались.

Уходите, – слабым голосом проговорила Гинни с кровати, махая на них рукой.

Джуд поднес змею ближе к ней.

– Если вы так испугались этой малышки, то вам здесь не поздоровится. На этом острове у нее куча большущих братьев и сестер. Я как-то нашел у себя под кроватью змею метра в три длиной. Помните, ребята?

Его братья закивали в знак согласия.

– Будьте осторожнее, – с серьезным видом сказал Патрик. – Змей тут полно – того и гляди укусят.

– Понимать надо, – с ухмылкой сказал Джуд. – В болоте все же живем.

– Да унесите же эту тварь из моей комнаты!

– Сейчас. А может, посмотреть, нет ли еще? Они любят забираться в щели в стенах.

Гинни с трудом сдержала дрожь.

– Если понадобится, я вас позову.

Джуд пожал плечами, нагло ухмыльнулся и понес змею из комнаты. Братья последовали за ним.

– Позовет, – со смешком сказал один из них. – Заорет как резаная.

Опять раздался смех.

Когда дети ушли, Гинни осторожно сошла на пол. Она чувствовала себя страшной дурой. Не надо было показывать свой страх детям – это было ошибкой. Теперь они будут над ней беспощадно насмехаться и не станут слушать, чему она их там учит.

Гинни потерла руки – как же ее напугала эта змея! Она даже боялась ходить по комнате; а что, если сквозь щель в стене пробралась еще одна? Она осмотрела стену и вдруг поняла, что в ней нет никаких, щелей – стены снизу были обиты толем. А когда она внимательно оглядела шкаф, то убедилась, что в нем тоже нет щелей и никакая змея не могла бы забраться внутрь сама.

Ее подсунули эти обормоты!

Гинни хотела тут же побежать за ними и выкрикнуть это обвинение им в лицо, но, пока она одевалась, не желая еще раз предстать перед детьми в рубашке, ее гаев немного остыл. И она поняла: на них нет смысла кричать – они все равно не станут слушать. И потом, зачем лицемерить: в их возрасте Гинни была способна и не на такие штуки.

Чего только она не вытворяла! Ее жертвой большей частью оказывалась бедная Лавиния. Змей она, правда, ей не подсовывала, потому что сама до смерти их боялась, а вот лягушку однажды ей в постель подложила. Она нашла эту лягушку во время одной своей ночной вылазки, когда, выбравшись из окна и спустившись вниз по старому дубу, отправилась с Лансом ловить рыбу.

И только когда в доме появилась маленькая Эдита-Энн и маме стало с кем сравнивать свою дочь, родители перестали смеяться над выходками Гинни и решили, что их озорной дочке пора остепениться.

Если быть честной, Гинни была такой же своевольной, как Джуд, и так же, как он, отказывалась поддаваться воспитанию. Однако ее родители сумели добиться, чтобы она изменила свое поведение к лучшему. Как же это им удалось? Папа никогда на нее не кричал и нотаций тоже не читал. Ее мгновенно усмирял его суровый взгляд. Этот взгляд и сейчас заставляет ее замолчать.

Попытавшись изобразить на лице такое же суровое выражение, Гинни вышла в прихожую. Надо испробовать его на Джуде. Если ей удастся усмирить вожака, остальные сами ей подчинятся.

К сожалению, когда она вошла в кухню, Джуда там не было. За столом сидел один Кристофер и вылизывал тарелку из-под каши.

– Кристофер! – Гинни отняла у него тарелку. – Воспитанные дети так не ведут себя за столом!

– Отдайте! – крикнул Кристофер. – Это моя каша. Мне ее сварил Джуд.

– Кто бы ее ни сварил, ты ее давно съел. Неужели ты не знаешь, что джентльмену не полагается вылизывать посуду? Вылизывать тарелку неприлично.

– Но я не наелся!

Глядя на его круглое личико, Гинни пожалела мальчика. Бедный малыш! Старшие братья, видимо, отказались взять его с собой. Гинни еще не забыла собственное детство и помнила, как это тяжело – во всем зависеть от других, даже в том, сумеешь ли ты досыта поесть.

Кстати говоря, она сама сейчас в таком же положении.

– Не огорчайся, – сказала она мальчику. – Сейчас я найду тебе что-нибудь поесть. – Она беспомощно огляделась по сторонам. Даже если она сможет разгрести кучу грязной посуды, готовить-то она все равно не умеет. Что бы она сейчас дала за толстый кусок мягкого хлеба! – Вообще-то мне тоже хочется есть.

– Джуд сварил кашу.

Гинни заглянула в котелок, и ее чуть не стошнило. По ее понятиям, эта каша была лишь немногим менее отвратительна, чем змеи.

– Неужели тебе хочется еще этой гадости? А где все остальные? Почему они оставили тебя одного?

Мальчик погрустнел.

– Это секрет. Они говорят, что мне нельзя доверять секреты – я их всегда разбалтываю.

– Гмм. – Гинни очень хотелось бы знать, что еще замышляют эти дьяволята, но ей стало жаль маленького Кристофера. Ему, видно, было очень нужно, чтобы его кто-нибудь приласкал. – Ну ладно, нас тут двое, и мы оба хотим есть. Давай забудем про эту мерзкую кашу и поищем что-нибудь повкуснее. Ты сиди, а я пойду посмотрю в кладовке. Может, что-нибудь и найду.

Открыв дверь кладовки, Гинни увидела дыру в крыше. Значит, они и не подумали ее заделать. Хорошо, что не было дождя, но если крышу скоро не починят, то продукты подмокнут и испортятся. Как только дети вернутся, она велит им заняться ремонтом крыши.

Сноп света падал на роскошный окорок, словно специально для того, чтобы обратить на него внимание Гинни. Ее желудок заурчал от вожделения – какой замечательный кусок мяса! Она взяла лежавший рядом нож и отрезала большой ломоть ветчины.

Вернувшись в комнату, она с торжеством показала свою находку Кристоферу, но он, вопреки ее ожиданиям, не пришел в восторг, а явно испугался.

– Это нельзя трогать, – сказал он. – Джуд говорит, что бережет ветчину для особого случая.

– Мало ли что говорит Джуд, – раздраженно отозвалась Гинни, тщетно пытаясь найти в буфете чистую тарелку. – Я здесь хозяйка – по крайней мере на ближайшие несколько недель. Насколько мне известно, никто пока не объявил Джуда королем. Так что можешь ему сказать, что решать, что и когда есть, буду впредь я. – Закрыв дверцу шкафчика, она повернулась к Кристоферу. – Неужели в этом доме нет ни одной чистой тарелки?

– Джуд говорит, что мы не будем... – Кристофер оборвал себя на полуслове. – Нету.

Гинни взяла относительно чистую сковородку, положила на нее ветчину и принесла на стол. Сев рядом с Кристофером, она разрезала ветчину на небольшие кусочки и протянула кусочек Кристоферу.

– Скажи, это ведь Джуд решил не мыть посуду – чтобы заставить меня уехать, так?

Кристофер молча глядел на нее. Да он и не мог говорить – во рту у него была ветчина.

Гинни тоже жевала кусочек и размышляла вслух:

– А если ко мне в комнату приползет какая-нибудь болотная гадина, тем лучше. Тогда не надо будет специально ловить змей.

Мальчик упорно отводил глаза, разжевывая второй кусок ветчины.

– Я так жить не согласна, – объявила Гинни, хмуро глядя на гору немытой посуды. – Раф привез меня сюда учить вас, а не давать вам повод веселиться за мой счет. Если вы отказываетесь мыть посуду, я сама с ней разделаюсь.

Гинни вскочила, схватила ближайшую стопку грязных тарелок и направилась к двери.

– Куда это вы?

Она не ответила, потому что сама не знала, что собирается делать. Ей хотелось только вынести все это безобразие из дома, но когда она увидела протоку, то поняла: вон туда она и опустит все тарелки. Пускай отмокают.

Кристофер пошел следом за ней и с порога смотрел на ее действия.

– А помочь ты мне не собираешься? – спросила Гинни, проходя в дом за следующей партией. – Так и будешь пялить глаза?

Мальчик зашел в дом вслед за ней, подошел к столу и схватил еще кусок ветчины.

– Джуду это не понравится, – сказал он.

– Очень может быть, – улыбаясь про себя, ответила Гинни. Она представила себе выражение на лице Джуда, когда он придет готовить ужин и увидит пустую кухню. – Не беспокойся, за все отвечать буду я. Рано или поздно Джуду – да и всем вам – придется смириться с тем, что хозяйка здесь я. Так будешь мне помогать или нет?

Кристофер посмотрел на дверь, словно надеясь, что сейчас появятся братья и избавят его от необходимости самому принимать решение.

– Советую помочь. Джуд все равно будет сердиться за ветчину. – У Кристофера сделался такой испуганный вид, что Гинни тут же пожалела его. – Не беспокойся. Мы скажем твоим братьям, что ветчину съела я. Обещаю – про тебя я и словечком не обмолвлюсь.

– Закон чести?

Вспомнив слова Джуда про то, что у них есть свой закон чести, Гинни прижала руку к сердцу.

– Закон чести. Ябедничать я не буду. Это будет наш с тобой секрет.

Посмотрев на гору посуды и на сковородку, Кристофер сказал:

– Хорошо, но только если вы позволите мне доесть ветчину.

– Позволю, но сначала давай вынесем посуду. Не хватало еще, чтобы Джуд застал нас за этим делом.

Они принялись вытаскивать из дома посуду и опускать ее в воду. Кристофер то ухмылялся, то поспешно стирал с лица ухмылку, учитывая, что братья бросили его одного, он, видимо, наслаждался их проделкой не меньше, чем Гинни.

«Да неужели я наслаждаюсь?» – вдруг с изумлением подумала Гинни.

Когда они опустили в протоку последнюю партию посуды, она с вожделением поглядела на воду. Как хочется смыть с себя всю эту грязь!

– Ты не представляешь, – сказала она, – как мне хочется искупаться.

Кристофер удивленно поглядел на нее.

– Ну и искупайтесь.

– Нет, в протоку я не полезу! Мальчик поглядел на нее как на дурочку.

– А почему вам не вымыться в лохани, как Рафу?

– Лохани?

– Да, она стоит за домом. Рядом с бочкой для дождевой воды.

Гинни боялась поверить своим ушам.

– Покажи, где это.

Кристофер с важным видом человека, выполняющего ответственное задание, повел ее за дом, где на помосте стояла огромная деревянная бочка для сбора дождевой воды. Кристофер показал на оцинкованную лохань, стоявшую рядом на земле.

– Видите кран? Откроете его, и вода польется в лохань. В жаркие дни она бывает совсем теплой.

Гинни смотрела на лохань и представляла себе, как стоит под краном и на нее льется теплая вода.

– А мыла у вас нет? – с надеждой спросила она.

– Раф держит мыло вон в той банке.

Гинни подошла к бочке и опустила руку в чистую теплую воду. Ей хотелось немедленно залезть в лохань, но она понимала, что лучше дождаться вечера, когда ее никто не увидит.

Кроме того, Кристофер нуждался в ванне еще больше, чем она.

Но когда она спросила, не хочет ли он помыться, он посмотрел на нее с таким ужасом, точно она предложила ему прыгнуть в кипяток.

– Да вы что, никогда не моетесь?

Гинни взяла мыло и протянула его Кристоферу.

– Возьми-возьми, оно не кусается. Вымоешься, и тебе станет легко и приятно. Даже, может, понравится.

Гинни с улыбкой открыла кран и стала наполнять лохань. Но когда она повернулась, Кристофер начал пятиться. Решив, что хоть одного из детей Раф, приехав, увидит чистым, она схватила его за руку.

– Нет уж, молодой человек, не сбежите. Сейчас я тебя приведу в божеский вид.

Она потянула его к лохани, и тут он завопил не своим голосом. Стараясь подавить раздражение, Гинни попыталась уговорить его добром, но Кристофер извивался как угорь и в конце концов вырвался.

В этом ему помогла грязная рука, которая схватила Гинни за локоть.

– Оставьте моего брата в покое!

Рядом стоял Джуд, держа в руке связку рыбы, от которой шла невообразимая вонь.

– Я хотела вымыть Кристофера, но, раз ты помог ему сбежать, я вместо него выкупаю тебя.

– Не буду я купаться!

В голосе Джуда не было обычного вызова: он, казалось, испугался.

– Да что с вами со всеми? – спросила Гинни, которой было непонятно их отвращение к чистоте. – Купаться же приятно. Ну попробуй.

– Отпустите меня!

Джуд тоже попытался вырваться, но на этот раз Гинни была готова к его сопротивлению и полна решимости отмыть дочиста хотя бы одного из этих обормотов. И если это будет, их вожак, тем лучше.

Между ними началась борьба не на жизнь, а на смерть. Джуд жутко ругался. Эта борьба и грязная брань из уст ребенка как бы символизировали войну, которую ей объявил Джуд. Отступать было поздно – тогда он никогда ей не подчинится, дескать, тоже мне хозяйка! Нет, Джуда она искупает, чего бы это ей ни стоило.

Может быть, не следовало так злорадствовать от сознания, что она сильнее мальчика. Так или иначе, она сумела затолкать его в лохань. Связка рыбы полетела в сторону, а Джуд плюхнулся спиной в воду. Сама мокрая с головы до ног, Гинни воспользовалась его минутной растерянностью, чтобы сунуть его голову под кран.

– На вот, – сказала она, протягивая ему мыло. – Все равно уж намок, так по крайней мере вымой голову.

Джуд ударил ее по руке. Это не поколебало решимости Гинни, и она велела ему раздеться – тогда они смогут выстирать и его одежду.

Джуд и не подумал выполнить ее приказ, но с удивительным выражением достоинства поднялся на ноги. По лицу его текли слезы. Гинни стало не по себе при виде того, как плачет этот гордый мальчик. Но потом ее взгляд спустился с его лица ниже, на прилипшие к его телу мокрую рубашку и штаны.

– Я вас ненавижу! – выкрикнул Джуд, вылез из лохани и побежал в сторону болота.

– Святый Боже! – в растерянности воскликнула Гинни, глядя ему вслед. – Вот так история! Оказывается, Джуд – девочка!

Ланс ходил взад и вперед по библиотеке своего покойного отца. Он чувствовал себя как в клетке. Как он ненавидел Белль-Оукс и все, что символизировал этот дом! Что толку родиться и быть воспитанным как богатый плантатор, когда в наследство тебе достались несколько разрушенных дамб, заболоченных полей и запущенный дом, в котором стоит дух плесени и нищеты? Его стен почти не видно из-под разросшихся лиан, и, видимо, болото скоро полностью поглотит и его. Лансу часто снился кошмарный сон, как дикая растительность душит их с мамой в доме. Другой человек, наверно, проклинал бы отца за то, что тот пропил и проиграл состояние и оставил сына в нищете. Но Ланс вместо этого сам пошел по стопам отца, алкоголь и прочие джентльменские развлечения помогали ему забыть о действительности. Он считал, что ему нет ни малейшего смысла трудиться, да хоть он спину сломай, с соседями ему все равно не сравняться. Мама не зря без конца твердит, что Белль-Оукс – слишком маленькая плантация и их земли слишком скудны.

Мама с детства поощряла Ланса как можно больше времени проводить в Розленде, но она не знала – и он не смел ей этого сказать, – что Ланс предпочел бы быть не Бафордом, а Маклаудом.

Какой сильный человек был Джон Маклауд, какая прелестная женщина была Аманда! В те годы у Маклаудов было все, и они щедро делились с другими. Ланса они принимали у себя как родного.

Но только до тех пор, пока Гинни не согласилась выйти за него замуж.

Отказ ее родителей разрешить их брак был для него пощечиной, от которой он не оправился до сих пор. Они говорили с ним, как всегда, вполне вежливо, но сквозь вежливость сквозила непривычная холодность. Ланс, может, и годится для того, чтобы сопровождать их дочь на местные увеселения, но мужем ее может стать только человек с состоянием и гораздо более высоким положением в обществе.

Ланс стал уговаривать Гинни сбежать с ним и тайно обвенчаться – небось, родители со временем смирятся с неизбежным. Но тут умерла Аманда, и Гинни услали в Бостон. Его снова позвали в Розленд лишь спустя пять долгих лет, и на этот раз его мечта поселиться там навсегда чуть не осуществилась. Но тут его сбросили с седла на турнире, и Розленд опять оказался вне пределов досягаемости.

Ланс ударил ногой по гнилому плинтусу. А сегодня утром Джон пригласил его к себе в кабинет. Прямо он ничего не сказал, но ясно дал понять, что Ланс зажился в Розленде. Не пора ли ему съездить домой и повидать мать? – вежливо, как джентльмен джентльмена, спросил Джон.

Как будто он нужен маме!

Да нет, Ланс ее любит, как подобает сыну, но эта женщина кого хочешь допечет. Она обожает указывать сыну на его недостатки. Она винит его в том, что Гинни сбежала из дома. Наверно, он напугал ее своей грубой страстью. Неужели у него не хватает ума найти себе для этой цели хорошенькую квартеронку, как делали его отец и дед?

Мама и не подозревает, что он давно нашел себе девицу для этой цели. Но, видимо, его пылкий роман с Эдитой-Энн и является причиной того, что его выгнали из Розленда. Гомер, который всюду сует нос, застукал их в конюшне. Само собой, верный раб не преминул доложить об этом своему хозяину.

Ланс опять ударил ногой по плинтусу. Кусок плинтуса отломился, и Ланса захлестнула волна жалости к себе. Вот попал в переплет! Нет у него теперь ни невесты, ни любовницы, и Джервис даже не отдал ему его долю денег, полученных с турнира. Он забрал себе все, заявив, что Ланс истратил свою долю на дорогой наряд и на лошадь, которая оказалась никуда не годной.

А жалобы Ланса на то, что Латур победил его обманом, Джервис оставил без внимания. Еще бы! Этому прохвосту лишь бы заграбастать денежки до последнего цента.

Так что Лансу ничего не оставалось, как уехать в Белль-Оукс к маме и там ждать возвращения Гинни. Джервис ему, конечно, полезен, Эдита-Энн – пылкая любовница, но Розленд Лансу могла дать лишь Гиневра-Элизабет.

Знать бы, где она! Ланс не верил, что Гинни добровольно уехала с Латуром. Нет, он ее, конечно, похитил. Ланс улыбнулся, представив себе, как он является к ней на выручку в ту минуту, когда она в нем больше всего нуждается. Как она будет ему благодарна, с какой готовностью она сделает все, чего он хочет, лишь бы он вернул ее домой, к папе и дяде. Увидев ее живой и невредимой, увидев, как она счастлива, потому что опять обрела своего Ланцелота, они не смогут устоять перед ее просьбами разрешить ей выйти замуж за своего героя.

Однако, вспомнив свой последний разговор с Джоном, а также с Джервисом, Ланс вынужден был признать, что вся эта романтика их вряд ли проймет. Но скандала-то они испугаются! На душе у него стало легче. Они наверняка будут так рады заткнуть рты сплетникам, что на следующее же утро объявят о предстоящем бракосочетании.

Ланс оглядел свой полусгнивший дом и подумал, что у него нет времени ждать возвращения Гинни, надо найти, где этот наглец Латур ее прячет.

Говорят, что после той дуэли он скрывается где-то в дельте. В самой глубине таинственного болота, про которое рассказывают столько легенд и которое Ланс знает очень плохо. Но выбора у него нет. Чтобы заполучить Розленд, надо найти Гинни и жениться на ней – и чем скорее, тем лучше.

«Завтра поеду в город, – решил Ланс, – и поищу проводника по дельте».

Глава 11

Раф повернул пирогу в правое ответвление протоки. У него ныло сердце – что-то ожидает его на острове? Он хотел поехать домой с утра в надежде предотвратить очередную катастрофу, но одно за другим возникали дела, требовавшие его внимания, и в результате он выехал только в полдень.

Он прислушивался, не раздаются ли с острова крики и ругань или еще какие-нибудь признаки скандала. Но стояла полная тишина. Он потер затылок и велел себе расслабиться и перестать воображать бедствия. Однако на острове было уж слишком тихо. Он нюхом чувствовал, что там неладно.

Но, может, его нюх просто воспринимал плававшие в протоке остатки пищи? Причаливая, он поглядел вниз и увидел сваленную на дно у берега посуду. Он узнал рисунок на тарелке – этот сервиз его мать заказала из Франции. Но почему посуда оказалась в воде?

Раф поднялся на крыльцо и позвал:

– Ребята!

Ответа не было. В доме тоже никого не было. Пропустить обед – это на них не похоже.

Обеспокоенный всерьез, он сошел с крыльца и пошел за дом, бормоча: «Куда они все подевались?» Завернув за угол, он натолкнулся на Гинни.

Ахнув, она отшатнулась, словно ей было невыносимо само прикосновение к нему. Он вполне мог это понять – в конце концов, он ее связал и привез сюда силой. Но все же ее реакция его задела.

Еще больше его задело, что она вся дрожала и что ее лицо залила краска. В чем дело? Ей так противно видеть его в рабочей одежде? Да пусть посмотрит на себя, волосы спутаны, а голубое платье Жаннет насквозь промокло. Она что, не знает, что, когда мокрая ткань облегает ее формы...

– Что еще у вас тут случилось? – спросил он, пресекая мысли о ее формах.

– Только не вздумайте опять назвать меня мокрой крысой! – вызывающе бросила она.

Значит, его сравнение ее обидело? А он-то думал, что она не обращает внимания на его слова.

Странным образом, она ему нравилась больше, когда забывала о том, что она леди. Мокрая и всклокоченная, она казалась привлекательнее и, во всяком случае, доступнее.

Напомнив себе, что у него есть дела поважнее, он оторвал глаза от соблазнительной фигуры, вырисовывавшейся под мокрым платьем.

– Где дети? – спросил он резким тоном, хотя собирался обращаться с нею помягче. – И что делает на дне протоки посуда?

– Посуда? Это я ее туда бросила.

Заметив, что он недоуменно нахмурился, она объяснила:

– Не осталось ни одной чистой тарелки, а мальчики отказывались мыть посуду. Вот я и решила принять меры. По крайней мере вся эта грязь больше не загромождает кухню.

– А вам не пришло в голову самой вымыть посуду? Она была явно поражена.

– Но я... не умею.

Ну конечно, откуда ей уметь! Да ей и в голову не придет научиться. Такая работа не для властной мисс Маклауд. Раф все больше раскаивался, что привез к себе домой эту избалованную женщину.

– Послушайте, мистер Латур, что вы так на меня смотрите? Велика важность посуда!

– На этой посуде были остатки пищи, и их запах привлечет птиц, а вслед за ними появятся аллигаторы. Я провел много часов с винтовкой, чтобы отучить этих тварей являться к нам в гости. Так что уж извините, но ваш фокус с посудой меня несколько обескуражил.

– Аллигаторы? – спросила Гинни, оглядываясь через плечо и заметно бледнея. – Здесь?

– Это, между прочим, дельта, а в ней водятся аллигаторы.

– Ой... я и не думала... – Она дрожала – не то от страха, не то от того, что была в мокром платье, в котором четко вырисовывались все ее округлости.

– Это ваша обычная проблема, моя прекрасная дама, – рявкнул Раф, разозленный не поддающимся контролю поведением своего тела. – Вы никогда не думаете. Вернее, думаете только о себе, а до другого вам нет дела.

– Это неправда! Дети...

– Так где же дети? Гинни заметно смутилась.

– Они... эээ... убежали в болото. У нас возник конфликт...

– Опять из-за этого вашего медальона?

– Нет. Из-за того, какое пробуждение они мне организовали сегодня утром.

– Ну и что они такого сделали? Не подали вам завтрак в постель?

– Они... – Гинни осеклась. Она же говорила Кристоферу, что не будет ябедничать. – Скажем, они поступили не очень хорошо.

На этом месте у не выспавшегося и уставшего после долгого трудного утра Рафа лопнуло терпение.

– Эти мальчики привыкли вставать вместе с солнцем, и им, наверно, трудно понять, как можно спать до полудня. А также как можно закатить такую истерику из-за посуды.

– До полудня? – негодующе проговорила Гинни. – Истерику?

– Это вам не Камелот, леди Гиневра, и вы больше не королева. Никто не собирается вас обслуживать. Мы вместе делаем все необходимые дела по дому.

– Я...

– Неужели так трудно обращаться с детьми по-хорошему? Неужели надо довести их до того, чтобы они сбежали из дома?

– Да как у вас хватает наглости! Как вы смеете так со мной разговаривать? Вы понятия не имеете, что здесь происходит. – Гинни подошла к нему и ткнула его пальцем в грудь. – Да ваши собственные дети говорят, что вы дьявол. Вам это известно?

Он был ошеломлен.

– Дьявол?

– Они сказали, что мать назвала их именами святых, чтобы защитить их от вас. Они вас так боятся, что не смеют вам рассказывать о том, что тут делается. И неудивительно, если вспомнить, как вы с ними обращаетесь.

– Я сроду не тронул ни одного из них пальцем. Глаза Гинни сверкнули голубым пламенем.

– Не обязательно бить детей! Достаточно бросить их на произвол судьбы. И как вам не стыдно бросать их здесь одних, заставлять самим готовить, убирать дом и вообще заботиться о себе, пока вы где-то там забавляетесь?

– Забавляюсь?

– Да. А тем временем с Джуди происходит Бог знает что. Да какой вы отец, если даже не знаете, что ваш родной сын вовсе не мальчик, а девочка!

Раф схватил ее за руку. – Что вы несете?

– Она от всех это скрывала. Я бы тоже не узнала, если бы не решила, что надо отмыть с детей грязь. А Джуди оказалась под рукой. Она сопротивлялась изо всех сил, но я все-таки затолкала ее в лохань.

Раф потерял дар речи. Как это, Джуд, их Джуд – вовсе не мальчик, а девочка, Джуди? Но если вдуматься, он мог бы об этом догадаться. Она всегда командовала всеми, а маленьким была вроде матери. И эти частые смены настроения! Да, Джуди – типичная женщина.

Тогда почему же Жаннет или сама Джуди не сказали ему правду?

– И не смейте обвинять меня в том, что я плохо обращаюсь с вашими детьми, – продолжала Гинни, – Надо было совершить что-то ужасное, чтобы ваша жена скрыла от вас факт рождения дочери.

Раф вынужден был защищаться:

– У меня никогда не было жены, и Джуди вовсе не моя дочь.

Уперев руки в бока, Гинни бросила на него презрительный взгляд.

– Какая прелесть! Мало того, что вы не заботитесь об этих бедных детях, вы еще и отрицаете, что они ваши! – Ничего я не отрицаю. Это дети моей сестры. Я даже не знал об их существовании до прошлого года, когда после долгого отсутствия вернулся домой. Но к тому времени Жаннет уже умерла.

– Да? А я думала...

– Что вы думали, мне ясно. – Раф не хотел показывать, как его расстроили ее обвинения. – Может, я и дьявол, но, уверяю вас, я никогда не обижал своих племянников. И племянницу.

– Дайте же мне договорить! Я извиняюсь за то, что неправильно все истолковала. Могу только сказать в свое оправдание, что они очень на вас похожи. Мне же никто не объяснил, что вы им не отец.

– А вы спросили? Вы вообще хоть о чем-нибудь разговаривали с детьми?

– Когда это у меня было время с ними разговаривать? Утром, когда я просыпаюсь, их уже нет, и они возвращаются только после того, как я лягу спать. Им дела нет до того, что я буду есть и как защищаться от змей, заползающих в вашу лачугу.

– Это не лачуга. Это дом.

Гинни дернула головой: не все ли равно, как ее назвать?

– И что в этом удивительного – они только следуют примеру своего дядюшки. С чего это они будут рассказывать мне про себя или заботиться о моих нуждах, когда они видят, что вы меня полностью игнорируете, что вы не доводите со мной до конца ни одного разговора, а просто без всяких объяснений выскакиваете из дома и уезжаете?

В том, что она говорила, было немало правды, но это разозлило его еще больше.

– По-вашему, земля вращается вокруг вас. Вам в голову не приходит, как трудно мне сюда выбираться – и когда я наконец выбрался, что я нахожу? Дети сбежали из дома, один из них оказался девочкой, которую вы довели до слез, а вы хотите, чтобы я заботился о ваших развлечениях.

– Я вас не прошу меня развлекать, мистер Латур, но у нас в доме с гостями обращаются радушно, даже если они нам не очень нравятся. Так что, когда найдете детей – а я не сомневаюсь, что они объявятся, как только узнают, что вы приехали, – будьте добры, объясните им, что они должны передо мной извиниться.

– Вот как?

– Да. И вам не повредило бы передо мной извиниться тоже. Как можно ожидать от детей, что они научатся прилично себя вести, если вы не будете подавать им пример?

И она ушла с гордым видом, оставаясь, несмотря на свой жалкий внешний вид, все такой же надменной, избалованной и нестерпимо раздражающей особой. Рафу хотелось ее задушить, но одновременно она вызывала у него невольное восхищение. Похоже, что в ней больше твердости характера, чем он предполагал. Он ухмыльнулся, представив себе, как она заталкивала Джуди в лохань.

Раф не знал, что делать. Его ждали в Новом Орлеане, и опоздание может ему обойтись очень дорого. Но все же главное в его жизни – дети. Представляя, как Джуди, одна-одинешенька и вся в слезах, прячется где-то в болоте, Раф решил, что не уедет, пока она не найдется.

И тут вспомнил об аллигаторах. Надо найти ее как можно быстрее.

Гинни сидела на качелях на крыльце и глядела на дорожку, уходящую в болотистый лес. Только бы Джуди вернулась до темноты! Солнце уже садилось, и начинали сгущаться сумерки. Ну разве можно девочке бродить одной в темноте?

Ее братья вернулись час тому назад, пробурчав ей сквозь зубы, что их отослал домой Раф. Надо полагать, что это по его приказу они сейчас моют на кухне посуду, которую она вынула из воды и отнесла обратно в дом. Когда она предложила помощь, они пренебрежительно фыркнули, ясно давая ей понять, что не хотят, чтобы она путалась у них под ногами. Она с трудом вытянула из них, что своей сестры они не видели. Кристофер проговорился, что ее нет даже в их тайной крепости.

Патрик прикрикнул на него, чтобы он не болтал лишнего, и с гордостью добавил, что если Джуди не хочет, чтобы ее нашли, то никто ее не найдет, пока она сама не решит вернуться.

Гинни было не по себе: чем темнее становилось, тем больше она сожалела о том, как обошлась с девочкой. Раскрыв секрет Джуди, она, возможно, только напортила. Раф по крайней мере страшно рассердился.

Оставалось надеяться, что он не выместит зло на Джуди – бедной девочке и так сейчас нелегко. Ей удавалось командовать в доме, когда все считали ее мальчиком, но женщинам жизнь диктует совсем другие правила. После того как она так долго жила свободной жизнью мужчины, ей будет нелегко приспособиться к роли женщины, особенно если учесть, что без матери ее некому направить.

Гинни это хорошо понимала, с ней случилось нечто подобное.

«Какое мне до нее дело? – внушала себе Гинни. – Пусть ее дядюшка с ней разбирается». Проблемы у Джуди возникли до того, как здесь появилась Гинни, и никуда не денутся после ее отъезда.

И все же, до боли сжав руки, Гинни смотрела на дорожку, уходящую в лес.

– Это она во всем виновата, – услышала она голос из дома. – Если бы не она, Джуди не убежала бы.

– А теперь мы сроду от нее не избавимся, – добавил другой.

Раньше Гинни, наверно, пошла бы в дом и стала бы с ними спорить, но после инцидента со змеей и бурной сцены с Джуди, а потом с ее дядей, у нее не осталось сил даже шевелиться. Ну и пусть они ее ненавидят; судя по выражению лица Рафа, когда он отправился на поиски Джуди, ей здесь осталось пробыть недолго.

– Не такая она плохая, – услышала Гинни голос Кристофера. – Когда вы все меня бросили сегодня утром, она меня накормила.

– Тебе бы только пожрать!

– Ничего ты не понимаешь, Питер. Она так ласково улыбается. И она поклялась не ябедничать и не наябедничала.

Слушая, как маленький мальчик ее защищает, Гинни вдруг чуть не расплакалась.

– Совсем ты еще карапуз, Кристофер. Подавай тебе новую маму, вот и все.

– Отстань от него, – услышала она голос Патрика. – Что плохого в том, что ему хочется новую маму? Будто нам всем не хочется!

Патрик сказал это очень тихо, но его слова ударили Гинни в самое сердце. «Они же просто дети», – вспомнила она слова Рафа. Бедные, одинокие дети, которые остались без матери.

Но Гинни не успела расчувствоваться. Из дома донесся негодующий хор голосов: «Ну уж не ее!» И посыпались определения: «Злюка», «Дура», «Неумеха». И тут Гинни увидела на дорожке темный силуэт. Раф!

Хотя он был один, Гинни вдруг ощутила невыразимое счастье. Она с улыбкой встала ему навстречу. Он был такой большой, такой сильный и уверенный в себе. Быть рядом с ним – уже облегчение.

Но он, едва кивнув ей, с хмурым лицом прошел в дом. Гинни слышала, как он разговаривал с мальчиками, велел им принести керосин для фонаря: он только немного перекусит и опять пойдет на поиски Джуди. Он велел им подумать хорошенько, куда могла деться их сестра. Сейчас не время хранить тайны – дело идет о жизни и смерти.

Ничего удивительного, что он обращается за помощью к племянникам, уверяла себя Гинни: в трудную минуту семья должна сплотиться. Но ей было горько чувствовать себя чужой. Она им не очень нравится, но не такая уж она неумеха, как все считают. И она пошла за Рафом в дом, чтобы предложить помощь, ломая голову, какую пользу она может им принести.

Мальчики суетились, выполняя приказы Рафа, а он тем временем доедал оставшуюся кашу. Гинни хотела сказать, что в кладовке есть ветчина, но тут Раф спросил мальчиков:

– А почему вы не сказали мне, что Джуд – девочка?

Один из близнецов глянул на Гинни, потом сказал Кристоферу:

– Вот, а ты говоришь, что она поклялась не ябедничать!

– Откуда я знала, что это секрет? – возразила Гинни. – И почему это нужно держать в секрете от вашего дяди?

– Именно, – поддержал ее на этот раз Раф и посмотрел на старшего племянника. – Так почему, Патрик? Почему Джуди не хочет, чтобы я это знал?

– Не ты. – Патрик посмотрел себе в ноги. – Ты же знаешь, какой папа.

Внезапная тишина говорила больше, чем любые слова.

– Знаю, – мягко сказал Раф. – И что? Мальчик продолжал смотреть в пол.

– Когда Джуди родилась, мама была больна и боялась, что папа изобьет ее за то, что она родила какую-то девчонку. А потом, когда Джуди подросла, мама все равно не смогла сказать ему про нее, потому что боялась, как бы он не сделал чего плохого Джуди.

Гинни ужаснулась. Каким надо быть чудовищем, чтобы карать невинного младенца за то, что он не мальчик!

Гинни видела, что Раф возмущен не меньше ее, но его голос оставался мягким и спокойным:

– Ну хорошо, Патрик, я понимаю, почему вы не сказали отцу, но мне-то можно было сказать правду.

Патрик покачал головой. В эту минуту он казался старше своих лет.

– Джуди заставила нас дать клятву. Она не хотела, чтобы все изменилось, чтобы к ней стали относиться как к девочке. Она хотела навсегда остаться нашим братом. Когда умерла мама и еще до того, как ты за нами приехал, она взяла с нас обещание, что мы никому не скажем.

– Она сказала, что тебе тоже будет не нужна девчонка, – сказал Кристофер. – Девчонки никому не нужны.

Раф поставил миску на стол – у него явно пропал аппетит.

– Где она? – тихо спросил он. – Хватит секретов! Неужели вы не понимаете, что мне нужно ее найти?

– Честное слово, мы не знаем. – Патрик попытался улыбнуться. – Но ты о ней не беспокойся – она в болоте не пропадет.

– Я с тобой, может, и согласился бы, если бы в воде не плавали все эти объедки. Вдруг заявятся аллигаторы.

Мальчики переглянулись. У Гинни было невыносимо тяжело на душе, хотя Раф не сказал ни слова упрека в ее адрес, она понимала, что сама бросила в протоку приманку для аллигаторов.

Мальчики заговорили все сразу, заглушив звук открываемой двери, но вдруг, словно почувствовав магнетическое излучение, замолчали и обратили взоры к двери. Там молча стояла Джуди. Выражение ее лица было враждебно-вызывающим, и только красные глаза выдавали недавние слезы.

– Джуд! – закричал Кристофер, бросился к сестре и обнял ее.

Раф выразил свое облегчение типично мужским образом:

– Ну и где тебя черти носили, любезнейшая?

– Вы ему сказали? – возмущенно воскликнула Джуди, поворачиваясь к Гинни.

– Как же я могла не сказать? Он же твой дядя. Он имеет право знать.

– Я вас ненавижу! Если все женщины такие, как вы, я не хочу быть женщиной.

– Хватит! – рявкнул Раф. – Пока мисс Маклауд гостит у нас в доме, вы будете относиться к ней с уважением. Ты должна извиниться перед ней, Джуди. И вы все тоже.

Зачем он так? – с тоской подумала Гинни. Разве сейчас подходящее время для извинений?

– Зачем, не надо... – возразила она.

Раф нахмурился, и, умолкнув, она выслушала, как Джуди с трудом выдавила из себя неубедительное «извините». Бросив на Гинни свирепый взгляд, девочка заявила, что устала и хочет спать. И тут же прошествовала в спальню.

Раф, который явно не знал, как себя с ней вести, только посмотрел ей вслед. И Гинни в первый раз подумала, как, наверно, трудно холостяку, на которого вдруг свалилась ответственность за пятерых своевольных детей. Может быть, ей следует вмешаться, попробовать поговорить с девочкой? «А что я ей, собственно, скажу? – подумала она. – Джуди меня не любит и, пожалуй, выгонит из комнаты».

Но она все-таки открыла рот, чтобы предложить свои услуги, но не успела. Сурово сжав губы, Раф решительно прошел вслед за Джуди в спальню.

Обменявшись встревоженными взглядами, мальчики последовали за ним, опять оставив Гинни одну. Все про нее точно забыли.

«Ну и пусть, – сказала она себе, – пусть не обращают на меня внимания». Но обида быстро уступила место любопытству. Что же все-таки Раф говорит там детям?

Она тихонько подошла к двери спальни и, зная, что никто не обрадуется, если она туда войдет, остановилась и заглянула в полуоткрытую дверь.

Раф сидел на корточках перед Джуди, словно чувствуя, что ей будет легче, если над ней не будет маячить его высокая фигура. Мальчики стояли неподалеку, словно готовясь в случае нужды защитить сестру.

– Твоя мама была женщиной, – ласково говорил Раф, – и я никого так не любил, как ее.

Джуди бросила на него скептический взгляд.

– Ну да, но она была твоей сестрой. Ты должен был ее любить. А меня ты совсем не знаешь, и ты так редко здесь бываешь, что, видно, никогда и не узнаешь.

– Это верно, – с усталым вздохом признал Раф, но тут же ласково улыбнулся девочке. – Попробуй понять. Я уезжаю не потому, что мне хочется уехать. Я бы с радостью оставался здесь, с вами. Но для того чтобы мы могли жить как нормальная семья, мне нужно много работать. Пожалуйста, поверь, что я делаю все возможное, чтобы мы могли жить все вместе.

Во взгляде девочки мелькнула искра надежды, но она спросила все тем же скептическим тоном:

– И с какой стати я должна тебе верить?

Раф секунду молчал. Глядя на его напряженное лицо, Гинни поняла, как трудно ему вести этот разговор. Он, видимо, не привык вслух выражать свои чувства. Он повернул голову и обвел взглядом всех пятерых детей – пусть знают, что он имеет в виду их всех.

– Потому что я вас никогда не оставлю, – просто сказал он, глядя на Джуди. – И я хозяин своему слову.

Гинни вдруг вспомнила Рафа-мальчика, который бросился ей на помощь, когда ее толкнул Ланс. «Ему можно верить», – чуть не крикнула она, но вовремя удержалась. А ведь совсем недавно она считала этого человека убийцей и извергом, считала, что он избивал жену и до смерти пугал своих детей. Как же это она так быстро изменила о нем мнение?

Раф протянул руку и нежно погладил Джуди по голове. И тут Гинни получила ответ на свой вопрос. Она увидела настоящего Рафа, того, которого он скрывал от всего света.

– А потом, – все так же мягко сказал он девочке, – куда мне от вас деваться? Вы – моя семья. Кроме вас, у меня никого нет.

– О Раф, прости меня, пожалуйста! – воскликнула Джуди и бросилась Рафу на шею. – Я не хотела тебя обманывать.

– Я знаю, – сказал он, сел на постель и взял Джуди себе на колени. Мальчики столпились около них. Глядя, как Раф утешает свою племянницу, Гинни почувствовала, как ей сдавило горло. Как бы ей хотелось, чтобы ее так же любили и о ней так же заботились! Но еще больше ей хотелось, хотя она не смела себе в этом признаться, попробовать, каково это – сидеть на коленях у Рафа.

И тут он поднял голову, и их взгляды встретились. У Гинни возникло чувство, будто она стоит перед ним голая, настолько очевидной была ее тоска, ее жажда любви. Ей хотелось бежать, но взгляд Рафа держал ее на месте. В голове ее слышались отзвуки слов, которыми они скрепили свой брак: «любить», «уважать», «беречь».

Видимо, что-то почувствовав, Джуди глянула через плечо. И тут же соскочила с колен Рафа.

– А эта что здесь делает? – враждебно спросила она, вперив взгляд в Гинни. – Она не имеет права лезть в наши дела.

Раф отвел глаза от Гинни и сердито посмотрел на племянницу. Сейчас он сделает ей выговор. Гинни тем временем собралась с мыслями.

– Пожалуйста, не браните ее, – торопливо сказала она. – Джуди права – мне нечего здесь делать. Я пойду в другую комнату.

– Не уходите! – решительно сказал Раф и тут же добавил более мягким тоном: – Пожалуйста, выслушайте детей, они хотят вам что-то сказать.

Все пятеро враждебно смотрели на Гинни и не произносили ни слова.

Раф встал и сказал, обращаясь к Патрику:

– Я жду.

– Раф говорит, что мы должны перед вами извиниться, – неохотно проговорил Патрик, помедлил и, увидев, как нахмурился Раф, добавил: – Извините нас.

Остальные едва слышно вторили ему. Джуди демонстративно молчала. Когда ее дядя посмотрел на нее, она сказала:

– Я уже извинилась. По новой не буду.

– Надо говорить: еще раз не буду, – поправила ее Гинни, на что Джуди лишь презрительно фыркнула. – Не фыркай, Джуди, мне надо научить вас говорить правильно.

Джуди вопросительно посмотрела на Рафа.

– Пожалуй, с уроками можно подождать, – сказал он и бросил на Гинни раздосадованный взгляд.

– Нет уж, начинать так начинать, – возразила Гинни. – Сами понимаете, учиться нам надо многому.

Раф несколькими шагами пересек комнату и остановился в дверях, возвышаясь прямо над Гинни. Его взгляд словно сдирал с нее шелуху, пытаясь добраться до ее сути.

Потом он пожал плечами и пригласил Гинни пройти с ним в другую комнату. И тут же вышел. Она со страхом смотрела ему вслед. Чем еще она ему не угодила?

Потом, почувствовав на себе пять пар любопытных глаз, она повернулась к детям. Они стояли кучкой, объединившись против общего врага.

– Я вас все равно научу приличным манерам, – сказала она, погрозив им пальцем. – Научу, даже если мне придется заколачивать их вам в глотку силой.

– Гинни!

Гинни вздрогнула и поспешила на командный призыв Рафа. Он стоял у двери, ведущей на крыльцо. Его лицо, как всегда, выражало раздражение.

– Скажите, вы специально упражняетесь или у вас это само собой получается? Каждый раз вы находите самый верный способ восстановить их против себя.

Гинни словно споткнулась посреди комнаты. Она-то считала, что взяла с детьми правильный тон – твердый и без сюсюканья.

– Что бы я ни делала, они все равно настроены против меня.

– Мне нелегко было заставить их извиниться, – продолжал Раф, словно не слыша ее слов. – Ну почему вы не могли великодушно их простить? Дальше было бы легче. Нет, вам надо было придраться к слову.

– Но их надо поправлять, – оправдывалась Гинни. – Разве вы не для этого меня сюда привезли?

– Я привез вас, чтобы вы их учили, а не создавали у них чувство неполноценности. Послушать только, как высокомерно вы с ними разговариваете! С тем же успехом вы могли бы прямо им сказать, что из них никогда не выйдет толку.

– Ничего подобного...

– Живете там в своем роскошном доме и воображаете, что одно ваше имя уже делает вас лучше других.

– Я не желаю это выслушивать.

– Нет, послушайте! Сейчас вы оказались в нашем мире, моя прекрасная дама. В мире, где человека ценят не за то, в каких домах он принят, а за то, чего он сумел добиться. Работу и честность мы ценим выше, чем умение правильно пользоваться ножом и вилкой. Не забывайте про это, когда будете заколачивать ваши так называемые приличные манеры в глотки моим племянникам. И потом, как я припоминаю, хорошие манеры также подразумевают доброту и такт. Так почему бы вам не начать с того, чтобы как следует познакомиться с детьми? Если вы отбросите свои снобистские замашки, то обнаружите, что они вас тоже многому могут научить. Учитывая, как расстроены дела вашего папочки, вам, может быть, и не вредно научиться жить попроще.

– Почему вы говорите со мной так зло?

– Разве?

Он замолчал, изумленно воззрился на нее, потом отвел глаза и провел рукой по волосам.

– Может быть. Мы все очень устали и, возможно, говорим лишнее. Мне вовсе не хочется непрерывно с вами ссориться, моя прекрасная дама. Жизнь и так достаточно тяжела.

Эти слова вызвали отклик в ее душе. Да, у него тяжелая жизнь: это видно по бороздившим его усталое лицо морщинам. Но Гинни не успела всерьез его пожалеть. В следующую секунду Раф тихим голосом объявил, что ей пора ложиться спать.

– А я поеду обратно, вот только пойду вымоюсь хорошенько.

– Как это – поедете? – выпалила Гинни. У Рафа стал еще более усталый вид.

– Надо ехать. У меня невпроворот дел.

– Ночью? – повысив голос, спросила Гинни. – Что это за дела, которые заставляют человека бежать из дома поздно ночью? Контрабандой вы, что ли, занимаетесь? Или грабите на большой дороге? А потом прячете награбленное в болоте?

– Награбленное? – с таким презрением повторил Раф, что Гинни почувствовала себя полной дурой. – Посмотрите на эту хижину! Если бы я был, как вы полагаете, грабителем, вам не кажется, что я мог бы жить и побогаче?

Гинни уже поняла, что ее вовсе не волнует, чем он занимается, ей просто не хочется, чтобы он уезжал.

– Как вы можете так со мной поступать? – в отчаянии закричала она.

– Да почему, черт побери, все должно вращаться вокруг вас? – взорвался Раф. – Я устал как собака, мне нужно переделать еще сотни дел, так что уж извините, но ваши проблемы меня не слишком интересуют. У вас есть еда и крыша над головой. Как-нибудь проживете ночь без меня.

Гинни увидела, что он все равно уедет, что бы она ни говорила и ни делала. Решив больше не унижаться, она расправила плечи.

– Хорошо, поезжайте, но предупреждаю вас, что мы продолжим этот разговор утром.

Раф открыл дверь и сказал, не глядя на нее:

– Вообще-то говоря, утром меня здесь не будет. У меня дела в городе. К вам до отъезда еще раз заедет Гемпи.

– На сколько же времени вы уезжаете? – спросила Гинни, холодея от страха.

– На неделю, может быть, на десять дней. Не беспокойтесь, все у вас будет хорошо. Скажите детям, что, если они не будут вас слушаться, им придется иметь дело со мной.

– Вы помните наш договор, что я пробуду здесь не больше трех месяцев, мистер Латур? – дрожащим голосом напомнила ему Гинни, когда он уже вышел за дверь. – Я не собираюсь застревать здесь на неопределенный срок. Так что постарайтесь не попасть в тюрьму.

– За грабеж на большой дороге?

Раф оглянулся с ухмылкой на лице, и Гинни невольно улыбнулась ему в ответ.

И тут между ними словно бы проскочила искра. Гинни вспомнила его волшебный поцелуй и едва сдержалась, чтобы не побежать вслед за ним и не броситься к нему в объятия. Ее остановила вовсе не добродетель и не сила воли. Ее остановила гордость, горькая убежденность, что он ее обязательно оттолкнет.

– Постараюсь приехать поскорей, – тихо сказал Раф. – И если вас это хоть сколько-нибудь утешит, примите мои извинения.

С этими словами он закрыл перед ней дверь.

Раф стоял с другой стороны двери, держась за ручку и преодолевая искушение вернуться. Надо бы наладить отношения с Гинни, но, с другой стороны трезвый ум говорил ему, что это будет пустая трата времени. Она – как ураган, который в любую минуту может резко поменять направление, он никогда не мог предсказать, в какую сторону она свернет. Из всех женщин, что он знал, ни одна не была столь непостижима.

Взять хоть эту последнюю сцену, словами она говорила одно, а глазами – совсем другое. Черт бы ее побрал, неужели она не знает, как действуют на мужчину зовущие взгляды?

Да нет, конечно, она знает. Она уже много лет манипулирует своими поклонниками при помощи этих томных глаз и надутых губок. «Опомнись, Раф, – сказал он себе. – Если у тебя есть на плечах голова – уезжай, а то она заставит тебя согласиться на что-нибудь такое, о чем ты долго будешь сожалеть».

Раф отпустил дверную ручку и решительно сошел с крыльца. Что же это такое, отчего ему так трудно уехать, отчего он чуть не схватил ее в объятия? Его спасла только мысль о детях, о том, что он должен обеспечить их будущее. А если он поддастся на уговоры мисс Маклауд, его планы скорее всего рухнут.

Глядя в ее бездонные глаза, он чуть не признался ей во всем, чуть не положил свои надежды к ее ногам как дар. Но, даже почти потеряв голову, он сознавал, что его мечта слишком много для него значит и слишком хрупка – ее нельзя подвергнуть осмеянию.

О да, Гинни способна одной улыбкой дать ему чувство всемогущества, но он давно уже знает, как легко его прекрасная дама может сделать крутой поворот и хлестнуть его уничтожающей насмешкой.

Да, он все это знает, но это ничуть не облегчает мучительно-ноющего чувства в паху.

Может, его охладит ванна? Хорошо, что он уезжает отсюда. Ему ни за что не справиться с вожделением, которое раздирает его тело, если он останется с ней в эту жару под одной крышей.

Гинни Маклауд – красивая женщина. От этого никуда не денешься. Но в мире много красивых женщин. Ему ничего не стоит найти красивую, но добрую, такую, которая не станет еще больше осложнять его жизнь. Черт побери, завтра он поедет в Новый Орлеан, и, если уж во всем этом большом городе он не найдет сговорчивую девку, дело его совсем плохо.

Раф решил сначала помыться, а потом уже ехать. А когда он в следующий раз встретится с королевой Гиневрой, он будет пресыщен любовью, и ни жара, ни даже нежный ветерок дельты не разбудят в нем страсти.

Раф оглянулся на дом и еще раз подумал, что надо отсюда бежать со всех ног.

Гинни стояла там, где ее оставил Раф. Ей все еще хотелось кричать на него и обвинять его в несправедливости, но в глубине души она сознавала, что действительно не думала ни о ком, кроме себя. Она была так поглощена мыслями о том, что с ней станется, что ни на минуту не задумалась, как ее неосторожные слова могут подействовать на детей.

Гинни искала себе оправданий. Когда она впервые повстречалась с детьми в порту, ей было жарко, она была напугана тем, что ее никто не встретил, да и детки вели себя не лучшим образом. Вот она и выместила на них зло. Подумаешь, какое преступление – сказать детям пару резких слов!

Но Раф говорит, что дело не в том, что она говорит, а в том, как она это говорит.

«Вы создаете у них чувство неполноценности».

Неужели она обращается с этими детьми так же, как с ней обращались ее родители? Гинни помнила, как тяжело было слушать бесконечные нотации мамы, как хмурый взгляд отца заставлял ее корчиться от стыда. Ей казалось, что родителям невозможно угодить. Если задуматься, то, наверно, ее упрямство и дикие выходки шли от желания убедить себя, что ей не нужна похвала родителей.

А что, если Джуди чувствует то же самое? Что, если вся эта враждебность и неповиновение идут от желания доказать, что она не нуждается в одобрении посторонних? Бедная девочка! Гинни по собственному опыту знала, как ей будет трудно. Стоит только поглядеть, куда Гинни завело ее собственное упрямство!

А куда, собственно, оно ее завело? Окинув взглядом комнату, она с удивлением осознала, что дом уже не кажется ей таким ужасным, как вначале. Странно, но комната уже не таит угрозы, не выглядит такой уж убогой... даже дышит уютом. Когда в ней произошла эта перемена?

Перед умственным взором Гинни словно приоткрылась дверь, и она увидела окруженного детьми Рафа, который клялся им, что сделает все возможное, чтобы они могли жить все вместе.

У Гинни сдавило грудь от зависти и тоски. Как бы тяжело ни жилось Рафу и этим детям, как бы ни были они бедны, как бы мало Раф ни проводил с ними времени, их объединяла любовь. Это была семья.

У меня тоже есть семья! Гинни попыталась убедить себя, что папа, дядя Джервис и ее кузина не спят по ночам, беспокоясь о ней, и молятся о ее благополучном возвращении.

«Хоть раз признайте неприятную правду», – вспомнила она слова Рафа.

И видение объединенной беспокойством семьи Маклаудов исчезло. Папа, несомненно, пьет с утра до вечера, дядя Джервис играет в карты, а Эдита-Энн ликует по поводу исчезновения Гинни. Никто не бросился ее искать, как Раф бросился искать Джуди. Члены семьи Гинни занимались каждый своим делом.

По ее щеке скатилась слеза, но она сердито смахнула ее рукой. Какая глупость – реветь от жалости к себе! Так она того и гляди убедит себя, что и Лансу нет до нее дела. А этого быть не может, ее храбрый, замечательный Ланцелот наверняка прочесывает округу в поисках своей Гиневры.

Эта мысль должна была бы подбодрить Гинни и наверняка подбодрила бы, если бы она только могла представить в своем воображении лицо Ланса. Но каждый раз, когда она пыталась это сделать, ей виделось смуглое лицо Рафа.

Черт бы его побрал! Мало ему, что он вторгается в ее сны, теперь он мерещится ей наяву!

Это, наверно, влияние комнаты, решила Гинни. Его присутствие чувствуется здесь, даже когда его нет. Сидя тут наедине с оплывающей свечой, она невольно перебирала в памяти каждый разговор, который у нее был с Рафом, вглядывалась заново в каждое выражение, которое появлялось на его лице.

Как редко он улыбается! Гинни привыкла, что мужчины из кожи лезут, восхваляя ее красоту, и безразличие Рафа заставляло ее усомниться в том, что раньше казалось бесспорным. Этот человек лишал ее уверенности в себе, заставлял доказывать, что она вовсе не избалованная принцесса и что уж, конечно, приятнее, чем мокрая крыса.

Гинни с гримасой провела рукой по своим спутавшимся кудрям. Да, сегодня она ему ничего не доказала. Его нельзя винить в том, что, видя ее с такой грязной, лохматой головой, в таком мятом, запятнанном платье, он забыл о ее красоте. И почему он всегда приезжает, когда она похожа Бог знает на что?

Вообще-то ей дела нет до его мнения, она прекрасно может прожить и без его восхищения. Но все-таки было бы не так уж плохо иногда встретить его одетой в чистое и аккуратно причесанной. Когда девушка знает, что она хорошо выглядит, она чувствует себя увереннее. Если бы она хоть раз затеяла с ним спор с умытым лицом, то, может быть, лучше сумела бы доказать свою правоту. В такую жару протирать тело губкой по утрам и вечерам явно недостаточно. Что ей нужно, так это принять ванну, основательно отмочить грязь. Лохань!

Столько всего произошло в этот день, что Гинни совсем забыла про бочку с водой, которую ей показал Кристофер. И она живо представила себе полную воды лохань, оазис, где она сможет обрести новую жизнь. Она представила себе еще теплую от солнечных лучей, мягкую, как шелк, воду, в которую она погрузит свое утомленное тело. Какое это будет блаженство, как нежно вода будет ласкать ее иссушенную кожу! А когда она оттуда выйдет, вся чистая и сияющая, как богиня, возникшая из морской пены, – вот тогда мы посмотрим, сможет ли перед ней устоять неподатливый мистер Латур!

Эта перспектива была столь заманчивой, что Гинни поспешно сняла платье и нижнюю юбку и осталась в одной рубашке. Взяв свечу, она заметила, что та догорает, и ей, возможно, придется заканчивать купание в кромешной тьме. Ну и пусть! Ее так манила перспектива окунуться в чистую, бодрящую воду, что ноги сами понесли ее к двери. Порыв теплого ветра тут же задул свечу. Гинни поставила оплывший и бесполезный кусок воска на пол и на минуту задержалась на крыльце, чувствуя, как ветерок ворошит ее волосы. Над головой через переплетающиеся ветви деревьев проглядывала луна, частично освещая дорожку, однако на ней оставалось много непроглядно черных пятен. Вокруг ничто не шевелилось, только издали доносилось жутковатое уханье совы.

Гинни заставила себя спуститься со ступенек. Во тьме вокруг, может быть, прятались дикие твари, но там же, во тьме, ее дожидалась лохань, которая манила ее, как песня сирены. Гинни казалось, что она слышит ее шепот: «Иди сюда, пока все спят, и никто тебе не помешает. Иди и вымойся в свое удовольствие».

Завернув за угол дома, Гинни увидела, что там светло от луны, и радостно пошла вперед. Но скоро ветви опять сомкнулись у нее над головой и закрыли лунный свет. Гинни в сомнении остановилась. Ей опять померещились таящиеся в темноте твари. Стоит ли идти дальше?

Но она вспомнила выражение отвращения в глазах Рафа и решительно двинулась вперед. Ей хотелось, чтобы у нее опять были чистые волосы, ей хотелось хорошо выглядеть. Пусть хотя бы один раз этот человек увидит в ней привлекательную женщину.

Уже почти дойдя до места, она вдруг услышала какой-то звук. Сразу подумав о ползающих под ногами гадах, она бегом ринулась к спасительной лохани и не раздумывая прыгнула в нее. Откуда ей было знать, что там уже кто-то есть?

– Черт! – воскликнул этот кто-то и вскочил на ноги. И тут Гинни осознала, во-первых, что это Раф и, во-вторых, что он совершенно голый.

Оттолкнув его руками, она попятилась. Встреча до того ошеломила ее, что она совсем забыла, где находится, и, наверно, опрокинулась бы через стенку лохани, если бы Раф не придержал ее.

– Гинни? – спросил он, ухватывая ее покрепче. – Гинни, – как бы ответил он сам себе осипшим шепотом.

И прижал ее к себе. Непостижимым образом Гинни была рада, что он здесь, что он не уехал. В темноте она почти ничего не видела, но, для того чтобы почувствовать его страсть, ей не нужно было света. Она слышала его учащенное дыхание, чувствовала животом его твердую плоть.

Она и сама учащенно дышала. Все ее тело было охвачено непреодолимым трепетом желания.

Время вдруг понеслось с сумасшедшей скоростью – так же, как это было в ту ночь, когда она с завязанными глазами плыла в пироге по реке навстречу своей судьбе. Сейчас она тоже ничего не видела. Она подняла лицо для поцелуя, понимая, что не в силах его предотвратить, так же как она была не в силах остановить пирогу. С нарастающей скоростью она неслась в бурлящем потоке навстречу неизбежному. Ее тело было во власти неведомой ей силы, которая заставляла ее прижиматься к горящему страстью телу Рафа. Время остановилось. Губы Рафа были в миллиметрах от ее губ, словно он давал ей время принять решение. «Мы дошли до развилка в реке, – полубессознательно подумала Гинни. – Стоит выбрать не тот рукав – и пути обратно уже не будет».

Она обхватила Рафа за шею, зная, что выбора у нее нет. Раф сейчас овладеет ею, и она не будет ему препятствовать, их соединение было неизбежно.

Какая сладость исходила от накрывших ее рот губ! Она не могла отрицать, что происходит то, что должно произойти. Прикосновения этого человека воспламеняли ее тело. Сама его близость наполняла ее трепетом. Прижимаясь к нему, Гинни чувствовала, как от его мокрого тела отсыревает ее рубашка, и ей уже начинало казаться, что их не разделяет даже тонкая ткань. Эта мысль распалила Гинни еще больше, и она запустила руки ему в волосы, не давая ему поднять голову.

Раф застонал и стал гладить ее бедра и талию, потом накрыл ладонями ее жаждущие ласк груди. Он провел большими пальцами вокруг ее набухших сосков, которые как бы тянулись вперед, требуя ласки. Потом он наклонился и поцеловал их. Тонкая ткань рубашки не была помехой для его волшебно-жаркого языка.

Гинни так ослабела от желания, что едва могла стоять. Она понимала: это сумасшествие. Эта обуреваемая страстью женщина совершенно не похожа на нее, Гинни Маклауд. Однако она льнула к Рафу, вспыхивая каждой точкой тела под его изощренными ласками, хотя ее ум ожесточенно боролся с ее чувственностью. Он же похититель! – кричал ум, но ее сердце отвечало: нет, он волшебник! Он украдкой как вор забирается в твои сны, – говорил здравый смысл. – Как ты можешь ручаться, что он не украдет твое сердце?

Раф спустил с ее плеча бретельку рубашки, и тут Гинни вдруг опомнилась.

– Нет, – проговорила она, ужаснувшись сама себе, и уперлась руками ему в грудь. – Нет-нет, не надо! Нельзя!

Раф отказывался выпустить ее из объятий. Он молча прижимал ее к себе, и его сердце колотилось рядом с ее собственным.

– Я пришла принять ванну, – объясняла Гинни. Она почувствовала, что он отодвинулся от нее. – Вы меня не так поняли.

Не так? Он ведь сказал ей, что собирается помыться. Может быть, она пришла сюда, повинуясь бессознательному желанию быть с ним?

Раф переступил через край и вышел из лохани. Гинни бил озноб. Она подозревала, что этот озноб возник не оттого, что она стояла в чуть теплой воде и на ней была мокрая рубашка, а оттого, что она оттолкнула Рафа. Зачем она это сделала?

С сожалением и чувством потери она протянула к нему руки, но, стоя к ней спиной, он не увидел этого. В слабом лунном свете она видела, как он нагнулся за одеждой и стал натягивать брюки.

У нее загорелась кожа при мысли, что она прижималась к его голому телу. Ее воспитание говорило, что девушка не должна так себя вести. Тогда откуда же это саднящее чувство потери? Почему ей так трудно помнить, что она ненавидит этого человека?

– Пожалуйста, не сердитесь, – взмолилась Гинни.

– Мне не сердиться? Да я вел себя как последний идиот. И вы, между прочим, мне не препятствовали.

– Нет, я вовсе... вы вовсе... – Вконец сконфузившись и чувствуя себя виноватой, она вышла из лохани. – О Раф, простите меня!

Он подошел к ней, держа в руках рубашку.

– Почему вы не остановили меня сразу? – тихо спросил он.

– Я не знаю. У меня все смешалось в голове.

– А у меня, моя прекрасная дама, в голове ничего не смешалось. Я отлично знаю, чего я хочу.

От этих слов ее опалило жаром, и она едва удержалась, чтобы не упасть ему в объятия.

– Но я же леди, – воскликнула она, убеждая не столько Рафа, сколько саму себя. – Леди так себя не ведут, это неприлично.

– Вы правы, сударыня. Только зачем вам приличия? Вам не жаль, что вы не дали себе вкусить еще немного волшебства?

Гинни опять омыла горячая волна запретного желания.

– Вы просто не понимаете! – воскликнула она, с ужасом ощущая почти необоримое желание дотронуться до него. – Леди должна думать о своей репутации.

– В самом деле? – перебил он ее. – Вы о своей репутации заботитесь или думаете о Бафорде?

По правде говоря, Гинни совсем забыла о существовании Ланса и о своей клятве любить его до конца своих дней. Она прикусила губу и сделала шаг назад. Видимо, Раф прав, обвиняя ее в неспособности к глубокому чувству, – ведь она даже не может вспомнить красивое лицо Ланса, тогда как смуглое лицо Рафа она помнит во всех подробностях даже в темноте.

– Ясно.

По нарочито бесстрастному тону Рафа Гинни поняла, что он принял ее молчание за знак согласия.

– Ничего вам не ясно! – взорвалась Гинни. – Как вам может быть ясно, когда я сама ничего не понимаю? С тех пор как вы меня сюда привезли, у меня в голове царит полная неразбериха. Мне кажется, что меня подхватил бурный поток, который уносит меня все дальше от всего родного и привычного. Сколько я себя помню, я связывала свое будущее с Лансом и Розлендом. Я поклялась выйти за него замуж, и это обещание не оставляет места для вас, для ваших детей, для этой лачуги в болоте.

Уже произнося эти слова, Гинни почувствовала, что говорит не совсем правду. Эти люди, Раф и дети, уже прокрались в ее сердце и прочно там обосновались.

Словно в подтверждение этого с крыльца раздался голос Кристофера:

– Гинни!

Гинни хотела броситься к нему, но замерла, вспомнив, что она в одной рубашке, к тому же мокрой.

– Я не хочу, чтобы он видел меня с вами, – прошептала она Рафу.

– По-моему, это не повредит вашей репутации, – раздраженно отозвался Раф. – В темноте он не так уж много разглядит, да и вряд ли у него будет случай рассказать про это Бафорду.

Мальчик опять, более настоятельно, позвал Гинни.

– Я пойду к нему, – сказала всерьез обеспокоенная Гинни. – А вы подождите здесь.

Она слышала, как Раф тихо выругался у нее за спиной, но в это время она уже заворачивала за угол дома. Кристофер звал ее, и она была рада, что он прервал ее тет-а-тет с Рафом. Еще пять минут, и она не устояла бы.

Она нашла мальчика на берегу протоки. Он стоял на освещенном луной месте и вглядывался в воду. Когда она окликнула его, он улыбнулся и с восторгом сказал:

– Приплыли ондатры. Гляньте – видите, плавают.

Гинни поглядела, куда он показывал, и увидела темные головы. Ондатры плавали по воде, подъедая плавающие на поверхности объедки.

– Ты меня поэтому позвал? – вполголоса спросила она. – А я думала, что с тобой что-нибудь случилось.

– Я испугался. Я услышал, что вы с кем-то разговариваете за домом, и подумал, что вы опять хотите от нас убежать. Пожалуйста, не убегайте! Мало ли что скажет Джуди. Вы нам нужны. Нам нужна мама.

Гинни пошатнулась, как от удара в грудь. «Вы нужны этим малышам», – сказал ей Гемпи, и сейчас, глядя на Кристофера в его измятой рубашонке и с разлохмаченными волосами, Гинни поняла, что Гемпи был прав. Какой он маленький и уязвимый! Жить без мамы очень тяжело – она-то знает, каково это.

– О Кристофер! – проговорила она, открывая свое сердце мальчику.

– Шшш, не напугайте ондатр. – Типичный мальчик с головы до грязных пяток, он уже повернулся к протоке. – Там есть маленький, – прошептал он. – Ондатренок. Он все никак не может забраться вон на то бревно. Надо ему помочь.

Гинни посмотрела на плавающее вдали от берега бревно, не поняв, что Кристофер собирается туда плыть. И тут раздался всплеск.

– Кристофер, вернись! – крикнула она, сбегая к кромке воды.

Он намокнет и простудится. Да еще неизвестно, кто там подстерегает его в воде.

И в эту самую минуту бревно тронулось с места. У Гинни высыпали на коже мурашки – к Кристоферу плыл аллигатор!

В ее мозгу пронеслись, молниеносно сменяя одно другое, видения: сердитое лицо Рафа, который выбранил ее за то, что она выбросила в воду остатки пищи; беспомощно лежавшее на земле сломанное тело ее мамы, осуждающий взгляд папы. Но самым страшным видением было беспомощное тельце Кристофера в этой страшной зубастой пасти.

Гинни было некогда подумать. Отчаянно призывая на помощь Рафа, она бросилась в воду.

Раф услышал ее крик, заворачивая за угол дома. В одну секунду из его души испарился гнев и ее заполнил ледяной ужас. Он схватил винтовку и бросился к воде. В эту минуту Гинни схватила Кристофера на руки и повернула к берегу, и Раф увидел скользившую вдогонку за ней тень. В мокрой, облепившей тело рубашке, с извивающимся Кристофером в руках, Гинни не успеет уйти от хищника. Аллигатор легко скользил по воде, а Гинни тяжело шагала по топкому дну.

Замирая от страха, Раф поднял винтовку. У него не было права на ошибку. Он должен был попасть с первого выстрела, а не то будет поздно. Гинни подняла голову и с мольбой посмотрела на него. Все внутри у него тряслось, как желе, но его рука была тверда. Он убьет эту тварь и защитит эту женщину.

– Когда я выстрелю, – сказал он ей, – бегите к дому.

От грохота выстрела Гинни вздрогнула, а Кристофер жалобно заскулил. Аллигатор не только не остановился, но даже почти не замедлил движение. Если бы не дыра на месте его левого глаза, Раф решил бы, что промахнулся. Но зверь продолжал погоню, тогда как перепуганная Гинни застыла на месте.

Раф схватил винтовку за дуло, готовясь использовать ее как дубину, но тут раздался еще один выстрел. Аллигатор дернулся, потом стал погружаться в воду, хлеща хвостом в предсмертном приступе ярости.

Раф подошел к Гинни и вытащил ее с Кристофером из воды. Она судорожно прижимала мальчика к груди и крупно дрожала. Но и сам Раф тоже дрожал.

Он повернулся к Джуди, которая стояла рядом, держа в руках старое отцовское ружье и не отводя глаз от того места, где только что был аллигатор. Как она нашла ружье? После того инцидента с Морто Раф хорошенько его запрятал.

Раф опять посмотрел на Гинни, которая стояла, не двигаясь, плотно закрыв глаза.

– Я же сказал вам бежать к дому! – резко сказал он, вырывая у нее из рук Кристофера. Он испытывал огромное облегчение, видя ее живой и здоровой, но скрывал его под внешней резкостью. – Почему вы не можете ничего сделать толком?

Он опустил Кристофера на землю, и мальчик вдруг встал на защиту Гинни:

– Не смей на нее орать!

– Извините, – тихо выговорила Гинни. Хотя ее глаза открылись, зрачки были расширены, и она явно была в шоке. – В трудную минуту я теряюсь...

– Нет, не теряетесь! Если бы не вы, аллигатор меня съел бы! – И, словно только тут осознав, что был на волосок от гибели, Кристофер тоже начал дрожать. – Он и вас мог съесть.

К удивлению Рафа, Гинни обняла мальчика.

– Нет, я ни за что не дала бы ему тебя съесть, – всхлипнув, проговорила она. – Слава Богу, что все обошлось.

– Ну да, все распрекрасно! – раздраженным голосом сказала Джуди. – Вот только не пойму, что вы тут все делали посреди ночи?

Джуди посмотрела на Рафа, потом на Гинни и, конечно, заметила, что на той лишь мокрая рубашка. У этой девчонки слишком зоркий глаз, сердито подумал Раф.

Гинни принялась сбивчиво объяснять, как они с Рафом не поняли, что и тот и другой хотят принять ванну, но Джуди слушала ее с враждебным выражением, явно не веря ни одному слову.

– Ладно, пора вам всем в постель, – сказал Раф, обрывая объяснение Гинни. С крыльца, куда к тому времени высыпали все мальчики – еще бы, такое событие! – раздались охи и стоны. – Ладно-ладно, идите, больше ничего интересного не будет.

– Откуда ты знаешь? – спросила Джуди, кивая на реку. – Мало ли что взбредет в голову аллигаторам. Наверно, кому-то лучше посторожить на берегу, чтобы эта компания не явилась полакомиться своим приятелем.

Она была права. Аллигаторы обязательно соберутся к трупу своего соплеменника.

– Я его отсюда оттащу, – сказал Раф. – Может быть, к Гемпи. Ему лишнее мясо не помешает.

– Нам тоже лишнее мясо не помешает, особенно зимой, – настаивала девочка. – Я с удовольствием посторожу до утра.

Предложение было соблазнительное, по крайней мере у детей будет мясо. Но Раф чуть не потерял одного ребенка и не собирался рисковать еще одним.

– Нет, я отволоку его к Гемпи, – сурово объявил он Джуди. – А вы все отправляйтесь спать.

– Ну Раф...

– Иди спать, Джуди. И дай сюда ружье. Что-то я не помню, чтобы разрешал тебе им пользоваться.

Опасаясь, что девочка будет спорить, Раф нахмурился и протянул за ружьем руку. В глазах Джуди была обида, но она молча отдала ему ружье. Раф понимал, что поступает с ней чересчур сурово, но Джуди – просто ребенок, девочка, черт побери, которой полагалось бы играть в куклы, а не стрелять из ружья. Нет, ей надо спокойно лежать в кровати, а не сторожить ночью дом с ружьем в руках.

К тому же нельзя забывать, какие у нее с этим ружьем связаны воспоминания.

Взяв Кристофера за руку, Джуди поднялась по ступенькам и жестом велела братьям идти за собой. Раф вздохнул с облегчением и повернулся к Гинни.

– Возьмите, – сказал он, протягивая ей ружье. – А мне пора ехать.

– Это что – шутка? – спросила Гинни, держа ружье как можно дальше от себя. – Вы отобрали его у Джуди, чтобы отдать мне?

Ясно, стрелять она тоже не умеет. Впрочем, невелико преступление – благородных девиц не обучают военному искусству. Но почему-то неумение стрелять и ее общее ошалелое состояние только разожгли в нем раздражение. Ну что за беспомощное создание! Вечно ее надо защищать! Волосы спутаны, рубашка вся в грязи... И почему она ему все равно кажется красивой женщиной?

– Джуди – ребенок, – прорычал он, поворачивая к пироге. – А вы вроде взрослый человек.

Он вынул из пироги веревку и пошел дальше в воду, чтобы накинуть петлю на мертвого аллигатора. Гинни подошла к краю воды.

– Этот ребенок только что всадил пулю в аллигатора, мистер Латур. Я не привыкла держать пари, но все же поставила бы на Джуди. И ружье нужно было отдать ей.

– Конечно, вам она не племянница.

Раф с большей, чем нужно, силой дернул за веревку, затягивая петлю, потом привязал веревку к корме пироги.

– С каким праведным гневом вы упрекали меня, что я высокомерно разговариваю с детьми! А вы! Разве не стоило ее похвалить за меткость? За то, что она спасла брату жизнь?

– Что это вы вдруг принялись ее защищать? Или вам все равно, на чьей быть стороне, лишь бы против меня?

– Нет, это не так. – Голос Гинни смягчился. – Я изо всех сил стараюсь не сердить вас. И почему-то всегда ухитряюсь сказать что-то не к месту.

Гинни стояла совершенно неподвижно, держа в руке ружье. Единственное движение, которое можно было в ней заметить, – это дрожавшая нижняя губа. У нее был такой недоуменный и обиженный вид, что Раф чуть опять не извинился. Остановила его только мысль, что она, конечно, притворяется. Опять она заставляет его плясать под свою дудку, опять разжигает в нем вожделение. Он едва нашел силы оттолкнуть пирогу от берега.

– Идите спать, моя прекрасная дама, – сказал он, залезая в пирогу. – Поговорим, когда я вернусь.

– Поговорим? – спросила Гинни дрожащим голосом. – Или будем опять обмениваться обвинениями?

– А чем еще нам обмениваться? Как вы любите говорить, мы принадлежим к разным мирам. Вы меня почти убедили, что вас не следовало сюда привозить.

Раф оттолкнул пирогу от берега. Силуэт Гинни маячил на берегу. Хватит, сказал он себе. Но даже когда она скрылась из вида, у него в глазах стояло ее бледное, безжизненное лицо.

Джуди осталась на крыльце – подслушивать их разговор. Ей хотелось знать, что Эта Женщина скажет о ней. Небось, опять будет жаловаться. Поэтому она была поражена, когда Гинни упрекнула Рафа за то, что он не похвалил племянницу. Неужто эта Гинни и впрямь думает, что она, Джуди, хорошо стреляет?

Оставшись наедине с Рафом, Гинни могла рассказать и про змею, и про то, какую жуткую еду они готовят, и про то, как они отказываются мыть посуду, но обо всем этом она не сказала ни слова. Джуди стало не по себе, может, Гинни не такая уж плохая, может, они ее просто плохо знают?

Гинни стояла на берегу в поникшей позе, и Джуди против воли почувствовала к ней жалость. Ну чего она там стоит? Хочет дождаться еще одного аллигатора?

Джуди убеждала себя, что ее не касается, съест аллигатор Гинни или нет. Но она не могла забыть, как Гинни обнимала ее маленького брата, радуясь, что он остался цел. Его давно уже никто не обнимал. Да и остальных ее братьев тоже. «Тьфу!» – сердито плюнула Джуди и пошла к Гинни. Ну что ты будешь делать с человеком, который ничего не соображает?

Когда Джуди тронула Гинни за руку, та вздрогнула.

– Ой, как ты меня напугала!

– Время позднее, – сказала Джуди. – Поблизости свободно может быть еще аллигатор. Так что на берегу стоять опасно.

Гинни посмотрела себе под ноги, потом упрямо сжала губы.

– Возьми это ружье, – решительно сказала она, протягивая его Джуди. – Ты с ним умеешь обращаться лучше, чем я.

– Но Раф же не позволил...

– Знаешь, что я тебе скажу, по-моему, он сам не знает, чего хочет. И в женщинах он разбирается очень плохо.

– Не знаю...

– Послушай, Джуди. Я из этого ружья не попаду даже в сарай. Есть полный смысл, чтобы оно было у тебя, и твой дядя согласился бы с этим, если бы не был таким упрямым. Так что бери ружье и делай с ним, что хочешь. А поскольку Рафа здесь нет, он об этом и не узнает. Это будет наш с тобой секрет.

Джуди невольно расплылась в улыбке.

– Закон чести?

– Честное слово, я ему не скажу. – Обхватив себя руками, Гинни посмотрела вниз по темной реке. – У твоего дяди дурной характер, – грустно проговорила она. – И ко мне он неважно относится.

– Раф – хороший человек.

Но хотя Джуди чувствовала себя обязанной заступиться за Рафа, она понимала, что он нехорошо обошелся с этой женщиной, не дав ей даже возможности объяснить свое поведение. Наверно, обидно, когда на тебя так сердятся ни за что ни про что. На месте Гинни ей тоже, может быть, захотелось бы плакать.

– Но в одном он был прав, – вдруг сказала Гинни. – Мы все устали. Надо ложиться спать.

– Я скоро приду. Хочу посмотреть, все ли в порядке. Гинни с сомнением посмотрела на Джуди, и девочке показалось, что она сейчас прикажет ей идти в дом. Но Гинни только вздохнула и кивнула головой.

– Только не спускайся с крыльца. Не дай Бог, с тобой что случится – как без тебя будут твои братья?

Гинни пошла в дом, оставив Джуди в полном смятении. Какая-то совсем другая, тихая Гинни. Только можно ли ей верить?

«Я ее ненавижу!» – напомнила себе Джуди. Велико дело – короткий разговор на берегу? Все равно от нее надо избавляться. Завтра, глядишь, опять начнет строить из себя важную даму и обращаться с нами как с последним отребьем. Нет, она, Джуди, менять о ней мнение не собирается. И тут Джуди вспомнила о ящерице, которая дожидалась Гинни под кроватью, и тихо выругалась. И тут же отправилась в дом, уверяя себя, что ничто не изменилось, но все-таки пусть, ящерица поспит ночь в другом месте. А вот завтра посмотрим.

Глава 12

На следующее утро Гинни сидела на качелях, с трудом расчесывая только что вымытые волосы. Она приняла ванну на рассвете – отчасти для того, чтобы ей никто не помешал, отчасти для того, чтобы отвлечься от беспокоящих ее мыслей. Сморщившись от боли, она дергала гребень, думая при этом, что Раф, конечно, сделал это нарочно: бросил ей в лицо обидные слова, а потом уплыл, не дав ей возможности оправдаться. И теперь эти слова носились над ней, как рой рассерженных ос, от которых она не могла отмахнуться. Оставалась одно – хорошенько в них вдуматься.

Оказывается, посмотреть на себя глазами других – малоприятное дело.

Гинни опять скривилась, хотя гребень неподвижно лежал у нее на коленях. Раф назвал ее самовлюбленной, эгоистичной и ограниченной, и эти слова не шли у нее с ума. В глубине души, там, где в ней таилась способность быть честной сама с собой, она признавала, что он прав.

Даже совсем незнакомая ей женщина, миссис Тиббс, быстро это разглядела. Ее слова злили Гинни, но сейчас она поняла, что миссис Тиббс искренне старалась ее предостеречь. Все эти годы Гинни отгораживала свое сердце от окружающих ее людей, поглощенная только своими огорчениями и своей болью. У нее вошло в привычку говорить «Я не умею» и предоставлять другим действовать и даже говорить за себя. В конце концов она разучилась предпринимать хоть что-нибудь. Неудивительно, что от нее все отвернулись. Какой от нее прок папе, этим детям и даже самой себе, если в трудную минуту ей приходит в голову только одно – бежать?

Гинни опять взяла гребень и стала раздирать мокрые пряди. Прежняя Гинни стала бы ныть и говорить, что все к ней несправедливы, но новой Гинни надоело быть никчемной. Может быть, она поступила опрометчиво, бросившись в реку за Кристофером, но она впервые сделала что-то, чем могла гордиться. Она умирала от страха, ее еще долго била дрожь, но такого счастья, какое она испытала при виде спасенного Кристофера, она не испытывала уже много лет.

Надо же было Рафу все испортить!

Гребень опять упал ей на колени, и ее мысли вернулись к эпизоду в лохани, к тому, что едва не произошло между ними. Нет, нельзя вспоминать его поцелуи! Она и так проворочалась на кровати без сна всю ночь, представляя себе то, что могло бы произойти.

От этих волнующих воспоминаний Гинни отвлек Кристофер. Весь заспанный и взлохмаченный, он вышел на крыльцо. Какое счастье, что он жив и здоров!

Судя по тому, как он смотрел на реку, он и боялся увидеть в ней аллигаторов и отчасти надеялся, что они там плавают.

– Джуд не соврала, – сказал он. – Она таки караулила нас всю ночь. Аллигаторов нету.

Гинни улыбнулась, вспомнив, что на рассвете нашла Джуди на качелях: девочка крепко спала, прижав ружье к груди. Гинни тихонько прокралась мимо, хорошо зная, как неприятно будет обидчивой Джуди, что ее застали спящей на боевом посту. Закон чести, про себя поклялась Гинни. Она никому не скажет, даже Кристоферу.

– Это правда? – вдруг спросил Кристофер, оборачивая к Гинни встревоженное лицо. – Это правда, что вы вчера целовались с дядей Рафом?

Ошеломленная Гинни открыла было рот, чтобы категорически это отрицать, но ей не хотелось начинать свои новые отношения с детьми со лжи.

– А тебе-то что? Почему ты меня об этом спрашиваешь?

Кристофер подошел к ней.

– Джуди говорит, что вы хотите у нас его украсть. Что вы выйдете за него замуж и уедете вместе с ним на плантацию своего папы, а нас бросите одних.

Нет, с Джуди надо серьезно поговорить. Неужели она действительно считает ее такой расчетливой и бессердечной?

– Это неправда, – сказала Гинни Кристоферу. – Ты же знаешь, что ваш дядя никогда вас не покинет. Он вас очень любит.

Кристофер пожал плечами.

– Может быть, но Джуди говорит, что взрослым нельзя доверять. Им лишь бы от тебя отделаться.

Гинни было страшно слушать подобные слова из уст такого маленького мальчика. Она хотела возразить ему, убедить его, что это не так, но ведь и она сама часто думала так же! Теперь, когда она сумела взглянуть на свои отношения с мамой ее глазами, она понимала, как была к ней несправедлива. Она винила ее даже за то, что ее нет, за то, что она умерла.

Гинни потрогала медальон у себя на груди, и ей вдруг захотелось забыть свою обиду, горечь и даже чувство вины. Тогда, может быть, ей удастся помочь этому мальчику не совершить ту же ошибку, что совершила она.

Гинни взяла Кристофера за руку и ласково заговорила:

– Иногда так получается, что человек уходит. Он этого вовсе не хочет, но так получается. Но когда уходит один, всегда находится кто-нибудь другой, кто занимает его место. Вот вы потеряли маму, но у вас есть дядя Раф. И ты же сам знаешь, что он за вас пойдет в огонь и воду.

На лице Кристофера медленно расплылась улыбка.

– Это правда, нам здорово повезло, что мы нашли дядю Рафа. И нам повезло, что он нашел вас.

У Гинни, улыбавшейся вместе с Кристофером, вдруг опустились уголки губ. А вот Раф считает, что напрасно привез ее сюда. Может быть, стоит сказать мальчику, что скоро и ей придется с ними распрощаться.

Нет! – упрямо подумала Гинни. Надо просто убедить Рафа, что он привез ее сюда не напрасно. Она окинула взглядом серые доски крыльца, пышную растительность вокруг. Это – ее турнирное поле. Если она будет смела и решительна, может быть, ей удастся выиграть бой. Она сумеет войти в доверие к этим детям и не уедет отсюда до тех пор, пока не научит их грамоте. И когда она вернется к своему возлюбленному Лансу и встанет рядом с ним у алтаря, у нее будет право прямо смотреть Рафу в глаза.

Рафу? Лансу, молча поправила она себя. Она должна утвердить себя в глазах Ланса, а не Рафа. Она выйдет замуж за Ланса.

– Это кто же сделал? – раздался в доме пронзительный вопль Джуди. – А ну иди-ка сюда, негодный воришка!

Мальчик окаменел, вперив глаза в Гинни.

– Это она про ветчину, – тихо проговорил он. – Я же вам говорил, что она жутко разозлится.

На мгновение Гинни сама почувствовала себя ребенком, которого взрослые поймали на шалости. Но когда раздался оглушительный треск брошенной крышки, она вернулась в сегодняшний день. Да кто, в конце концов, такая Джуди? Девочка! Пора Гинни доказать детям, что хозяйка здесь она.

Она пошла в дом, а Кристофер поплелся сзади, прячась за ее юбкой.

– Этот воришка отрезал шмат от окорока! – крикнула Джуди, как только они показались в дверях кладовки. В руках у нее была сковородка, которую она явно собиралась в них запустить.

– Положи сковородку на место, – сказала Гинни как можно более твердым голосом. – Ты уже имела возможность наблюдать, как бесполезны подобные выходки. Испортишь дверь – вот и все.

Во всяком случае, ей удалось удивить Джуди. В некотором смущении та положила сковородку.

– Так-то лучше. А теперь вот что: перестань называть брата воришкой. Ветчину отрезала я.

– Вы! – Короткое слово прозвучало как обвинительный приговор.

– Да, я. Мне непонятно, почему нужно голодать, когда в доме есть еда. А ты отлично знаешь, что я практически голодала.

Лицо девочки вспыхнуло, но она стояла на своем.

– Вы не имели права! Я берегла этот окорок для дня рождения Рафа. У него день рождения в следующем месяце. А теперь мне будет нечего поставить на стол!

И, к удивлению Гинни, Джуди расплакалась.

– Она собиралась устроить ему замечательный день рождения, – шепотом объяснил Кристофер. – Такой, чтоб он никогда не захотел нас бросить.

– Замолчи, болтунишка! – крикнула Джуди. – И вообще – ты на чьей стороне?

Кристофер заморгал глазами – вот-вот расплачется. Гинни села перед ним на корточки и крепко его обняла.

– Джуди сейчас расстроена, – прошептала она ему на ухо. – Я попробую с ней поговорить, а ты лучше пойди и нарви ей цветочков, это ее развеселит.

– Ладно, – сказал Кристофер, который уже снова улыбался. – Только вы с ней по-хорошему поговорите.

Интересно, мальчик советует ей то же, что и его дядя. Гинни встала.

– На кой мне надо с вами разговаривать! – злобно бросила ей Джуди, когда Кристофер вышел.

Вспомнив совет мальчика, Гинни не стала придираться к ее речи. Чтобы завоевать Джуди, ей понадобится все ее терпение и хитрость. Эта упрямая девчонка туго поддается на уговоры.

– Ну разве это хорошо – заставлять брата выбирать между мной и тобой? – мягко начала она. – Да зачем это делать? Если ты перестанешь упрямиться и прислушаешься к голосу разума, ты поймешь, что на самом деле мы с тобой на одной стороне.

– Рассказывайте сказки Кристоферу, – фыркнула Джуди. – Может, он вам и поверит.

Гинни решила взять быка за рога:

– Я вовсе не собираюсь украсть у вас вашего дядю, Джуди. Вчера на реке мне показалось, что ты это понимаешь. Закон чести, помнишь?

Джуди внимательно на нее посмотрела, и на секунду Гинни показалось, что она ей поверила. Но ей следовало знать, что так легко эту девочку не переубедишь.

– Если вы так хорошо умеете держать секреты, – презрительно спросила та, – зачем вы рассказали Рафу, что я девочка?

– Не знаю. Честно говоря, это, наверно, случилось потому, что он жутко на меня кричал. Надо же мне было как-то заставить его замолчать. Ничего другого мне в голову не пришло.

Увидев на сердитом лице Джуди проблеск улыбки, Гинни решила, что, видимо, чтобы ее убедить, лучше всего говорить правду.

– Ну и что вышло? – сердито спросила Джуди, поспешно пряча улыбку. – Теперь он считает меня лгуньей – и все из-за вас.

Гинни опять пришлось напомнить себе, что она изменилась, что она больше не одергивает детей и не говорит с ними свысока.

– Можно это и так истолковать, – сказала она. – Но на самом-то деле ты дешево отделалась. Я сделала за тебя самое трудное. Раф уже знал, что ты девочка. Тебе оставалось только объяснить ему, почему ты солгала.

– Да-да, рассказывайте! Признайтесь уж, что вы были бы до смерти рады, если бы он выгнал меня из дома!

Девочка не желала идти на мировую. Но Гинни держала себя в руках. Она покачала головой.

– То-то он вчера тебя так ласково обнимал! Нет, уж если кому и грозит изгнание из дома, так это мне. На кого он оставит дом, если выгонит тебя? Кто будет готовить еду и прибираться? Я ведь не умею.

Джуди с грохотом швырнула сковородку на полку.

– Я вообще не понимаю, зачем он вас сюда привез. И почему он не отошлет вас домой?

– Отошлет. – Пожалуй, даже раньше, чем мне этого хочется, подумала Гинни. – Он считает, что наша семья в долгу перед ним. Потому и привез меня сюда.

– А вы этого не считаете? Что вы в долгу? Гинни хотела сказать, что не считает, но вспомнила, что собиралась говорить девочке правду.

– Да нет, пожалуй, считаю. – Потом, решив, что с правдой можно и переборщить, добавила: – Только не передавай ему моих слов.

– С какой стати я вас буду покрывать? Как вы с нами обращаетесь!

– По-моему, если вспомнить змею, мы квиты.

На этот раз Джуди улыбнулась по-настоящему, и Гинни решила рискнуть:

– Я знаю, что ты мне не доверяешь, и признаю, что в этом есть и моя вина, но все-таки, Джуди, тебе же будет лучше, если мы будем заодно.

– Вот как? И какая мне от этого будет корысть?

Джуди смотрела на нее холодным взглядом, за которым было трудно прочитать ее истинные чувства, его был совсем не взгляд ребенка. Джуди разыгрывала свои карты как опытный игрок.

– Давай подойдем к этому так, – с трудом подавляя раздражение, объяснила Гинни. – Ваш дядя привез меня сюда, чтобы я вас учила. Чем скорее вы выучитесь всему, что нужно, тем скорее я уеду.

– Вы вправду уедете?

Как Джуди ухватилась за ее обещание уехать!

– Да, я уеду, но только когда вы освоите все, чему я должна вас научить. Если ты будешь мне помогать, я уеду скоро. И оставлю вас с вашим дядей в покое. Разве ты не этого хочешь?

– Мне надо подумать, – неохотно проговорила Джуди. Не девочка, а пантера, подумала Гинни и вдруг пожалела, что эту строптивую девчонку когда-нибудь укротят. Сломят ее дух для того, чтобы сделать из нее леди.

– Раф на тебя не сердится, – добавила она. Ей не хотелось, чтобы девочку одолевали те же беспокойства и сомнения, что когда-то одолевали ее, Гинни. – Я бы на твоем месте была с ним пооткровеннее. Ему тоже надо знать, что ты его любишь и доверяешь ему.

– Да что вы знаете про Рафа? Действительно, что?

– Просто не надо от него скрывать своей любви, Джуди. – Гинни знала, что эти слова с ее стороны – лицемерие, но ей было невыносимо смотреть, как эта девочка повторяет ее ошибки. – Если с ним что-нибудь случится, а он так и не узнает, как ты его любила, поверь мне, ты себя никогда не простишь.

– Поверить вам?

Тут у Гинни таки лопнуло терпение, и из нее вылетели неожиданные для нее самой слова, которые она вовсе не собиралась говорить Джуди:

– Можешь надо мной насмехаться, но я тоже потеряла маму. Хуже того, я наговорила ей ужасных вещей и не успела взять их назад до того, как она умерла. И с тех пор не было дня, когда я горько не сожалела бы об этом. Как бы мне хотелось успеть ей сказать, что я ее люблю, но ее нет и исправить уже ничего нельзя.

Гинни с ужасом почувствовала, что у нее на глаза навертываются слезы. С ума она сошла, что ли? Говорить такие вещи впечатлительному ребенку!

Но слезы уже текли по ее щекам, и воспоминания захлестнули ее, как девятый вал. Она живо увидела маму, ее посеревшее лицо. Гинни обвинила ее в зависти: «Поэтому ты и не разрешаешь мне выйти замуж за Ланса! Ты не хочешь, чтобы я была счастлива, когда ты несчастна. Но разве я виновата в том, что вы с папой почти никогда не разговариваете? Может быть, ему надоело твое манерничанье, твоя чопорность!»

Гинни и сейчас слышала, как тихо ахнула мама, видела, как побелели костяшки ее стиснутых рук. Даже в ту минуту Гинни уже знала, что должна немедленно извиниться, но она была обижена и зла – и слишком молода, чтобы представить себе последствия своих слов. И она кинулась из дому, крикнув напоследок самое ужасное: «Папа тебя ненавидит, и я тоже!»

– Я любила ее, – всхлипывая, проговорила Гинни, с удивлением обнаружив, что слезы как бы очистили, ее душу. Да, она поступила дурно, и с этим придется жить. Но ей стало легче оттого, что она перестала отрицать свою вину, перестала убегать от правды. – Если бы ты знала, как мне ее не хватает.

Гинни шмыгнула носом и полезла в карман за носовым платком. И вдруг, подняв глаза, увидела, что Джуди стоит перед ней и протягивает ей бумажную салфетку. Гинни взяла ее и вытерла глаза. И тут увидела, что девочка предлагает ей кусок ветчины.

– Съешьте, – сурово сказала Джуди. – Вам полегчает.

Раф стоял на улице перед конторой «Шиллер и Блюмсток» и проклинал свое невезение. Он опоздал на встречу с банкирами всего на час, но этот час дорого ему обошелся. Банкиры отказали ему в займе. Они не сказали этого прямо, но дали понять, что не хотят иметь дело с необязательным человеком.

Раф плевать хотел на их мнение, но без денег его мечта была обречена на провал.

Ничего, Шиллер и Блюмсток не единственные банкиры в Новом Орлеане, сердито думал он. У него еще есть целый месяц, и он будет стучаться во все двери. Не может быть, чтобы не нашелся человек, который предоставит ему заем. Ну а если нет – всегда остается карточный стол. Но Рафу было стыдно зарабатывать деньги таким способом. Ему так и виделось презрительное выражение на лице Гинни. Почему она всегда думает о нем худшее? И почему это его всегда так задевает?

Разве он, в частности, не из-за нее старается? Разве он не мечтает доказать надменной королеве Гиневре, что он не просто издольщик? Заставить ее хоть раз увидеть в нем короля?

Как же, заставишь ее! Наверно, пора навестить знакомых девиц в Новом Орлеане – не дожидаясь, пока это непреходящее тянущее чувство в паху совсем его доконает. Надо же как-то стряхнуть затмение, которое на него напустила эта златокудрая ведьма!

– Дети опять исчезли, – сказала Гинни, сидя за столом и глядя, как Гемпи варит кофе. – Джуди страшно разозлилась на меня за то, что я почала окорок, который она берегла к дню рождения Рафа. Я уже было подумала, что мы с ней помирились, и вдруг она вместе с братьями ушла в болото.

– Гммм.

Гинни даже не знала, слушает ли ее старик, наливавший в чашки кофе. Вспомнив, каким кофе ее угостил Раф, Гинни пожалела, что приличия не позволяют ей отказаться принять участие в этом ритуале. Но ей не хотелось обидеть Гемпи.

– Я даже понимаю, почему Джуди так расстроилась, – продолжала она, разговаривая не столько с Гемпи, сколько сама с собой. – Она знает, что Раф очень любит ветчину, и хотела в день рождения хорошенько его угостить.

– Раф не только ветчину любит. Он и мясо аллигаторов уважает, а у нас его предостаточно. Я вчера его закоптил.

«Бррр, мясо аллигатора!» – с дрожью отвращения подумала Гинни.

– Это он, наверно, захочет оставить на зиму. А зимой ее здесь уже не будет.

Гемпи хохотнул, точно он предвидел такую реакцию и дразнил ее нарочно.

– Ну ладно, мясо аллигатора есть не будете, но ведь дети обожают торты. Вам надо просто собрать немного яиц, муки, масла и сахара. – Увидев непонимающее выражение на ее лице, он опять хохотнул и поставил перед ней чашку с кофе. – Знаете, что? Вот выпьем кофе, и я вам продиктую рецепт.

– Но, Гемпи, я сроду в жизни ничего не пекла! И не мыла посуды, не стирала и вообще ничего не делала по дому.

Он мотнул головой.

– Ничего в этом во всем нет особенно трудного. Научитесь. Я вам сегодня дам первый урок. И попросите Джуди, она поможет.

– Сомневаюсь, – со вздохом сказала Гинни. – От нее никогда не знаешь, чего ждать. То мне кажется, что мы скоро станем друзьями, то она вдруг как с цепи сорвется. Меня уже отчаяние охватывает, никогда я, видно, не найду пути к ее сердцу.

– Наберитесь терпения, Принцесса. Доверие детей завоевать нелегко – сначала с ними надо подружиться. Вот и начните с торта.

– Сразу видно, что вы меня ни разу не видели на кухне.

– Следуйте рецепту, и все у вас получится. Моей матери его дала ее мать, а той – ее. И все, кто пробовал этот торт, говорят, что он просто во рту тает.

Гинни осторожно отхлебнула кофе и была приятно удивлена. Он был не такой горький, как тот, которым напоил ее Раф. А может, она, как он и предсказывал, начинает к нему привыкать? Или Гемпи унаследовал от матери ее кулинарный талант?

– А больше у вас тайных фамильных рецептов нет? – спросила она. – Мне бы какой-нибудь волшебный рецепт, как справиться с ее дядей.

– А что такого сделал Раф?

Не желая поминать инцидент с лоханью, Гинни заговорила о том, что было для нее второй по значению проблемой:

– Я не пойму, куда он все время уезжает. Что за такие дела, которые не позволяют ему провести с детьми хотя бы ночь?

– Друзья не выбалтывают секретов. «Закон чести», – уныло подумала Гинни.

– Но, Гемпи, как я смогу понять Рафа, если такая большая часть его жизни остается для меня загадкой?

Гемпи вздохнул и покачал головой.

– Мы с Рафом проехали пол-Америки. Я был рядом с ним во время битвы с Санта-Анной. Я тоже был охранником на золотых приисках. У нас было много трудных минут, Принцесса. Такой дружбой нельзя поступиться.

Конечно, подобная преданность заслуживала уважения. И человек, который ее вызвал, тоже заслуживал уважения.

– Если хотите получше узнать Рафа, – продолжал Гемпи, – понаблюдайте, как он ведет себя с детьми, – Не каждый способен пожертвовать свободой во имя чужих детей.

– Это приходило мне в голову. А что случилось с, их отцом? Почему он сам о них не заботится?

– Кто, Морто? – с ненавистью проговорил Гемпи. «Морто? – подумала Гинни. – Но Ланс же сказал, что Раф убил его на дуэли!»

– Так Раф потому заботится о детях, что убил их отца на дуэли?

– Кто сказал вам, что Жак Морто мертв?

– А разве нет? – Гинни подумала, что Раф ни разу не сказал, что отца детей нет в живых, Это Ланс; обвинил его в убийстве.

– Очень жаль, но он жив. Хорошо бы, если бы его не было на свете. – Гемпи сплюнул. – Да разве в мире найдешь справедливость! Закон позволяет мужу бить жену, а если он ее забьет насмерть, всегда можно подкупить врача. Напишет заключение, что она умерла от лихорадки.

Гинни слушала его с ужасом.

– Он что, насмерть забил Жанетт? Боже правый! А дети знают?

– Да и мы с Рафом знаем это с их слов. Когда мы сюда приехали, они жили на улице, прячась от своего папочки. Так что нам было ясно, что они говорят правду.

– Неудивительно, что Раф вызвал его на дуэль. Гемпи застыл, словно пытаясь что-то решить для себя.

– Ладно уж, так и быть, скажу, чтобы вы поняли. Раф не вызывал его на дуэль. Хотел вызвать, но не успел – его опередила Джуди.

– Джуди?

– Раф взял их всех к себе, но их папа в пьяном виде увидел их в парке. Джуди об этом говорить отказывается, и мы точно не знаем, что там произошло. Но она пришла домой с его ружьем, а Морто унесли к доктору с пулевой раной в колене.

– Она метко стреляет, – машинально проговорила Гинни. У нее сердце обливалось кровью при мысли о том, что пришлось пережить бедной девочке и остальным детям. Хотя она не так уж хорошо их знает, но может поручиться, что Джуди не станет стрелять в человека зря.

– До вчерашнего дня она отказывалась даже брать это ружье в руки. Раф целый год держал его под замком в чулане.

– Но если в Морто стреляла Джуди, почему все обвиняют Рафа?

– Гмм, – промычал Гемпи. Да, собственно, Гинни не нуждалась в объяснениях. Раф не захотел публичного скандала, просто привез детей на этот остров, подальше от их отца.

Гинни опять стало стыдно – а она еще посмела обвинять Рафа в том, что он пренебрегает детьми. Он дал бедным, забитым детям кров, возможность чему-то научиться, вырасти нормальными людьми. И кто она такая – требовать от него объяснений, куда он уезжает по ночам и как он зарабатывает на жизнь? Что она сама сделала в жизни, чтобы кого-то защитить, кого-то порадовать?

Гинни вскочила на ноги.

– Пожалуйста, Гемпи, научите меня домашним делам. И не забудьте оставить мне рецепт.

– Рецепт торта или рецепт того, как вам найти управу на Рафа?

Вот черт, одно упоминание имени Рафа заставляет ее краснеть!

– Рецепт торта. Не все сразу. Гемпи опять хохотнул.

– Да никакого особого рецепта для обращения с Рафом и не существует. Этот парень прожил трудную и одинокую жизнь. Ему всего только и нужно, чтобы у него была своя собственная семья.

При этих словах у Гинни заныло сердце: ей тоже хотелось, чтобы у нее была своя собственная семья.

– Будь ему настоящей женой, Принцесса, – добавил Гемпи. – Роди ему кучу детей.

Тоска уступила место горячей волне желания. Гинни живо представила себе, как они зачинают ребенка в лохани.

– Нет, Гемпи, – сказала она, с усилием отбросив эти мысли. – Пока что ограничимся тортом.

Джуди вошла в дом, держа в руке связку рыбы. Как ей не хотелось ее чистить! Ловить рыбу она могла хоть целый день, но терпеть не могла ее чистить.

К своему удивлению, она застала Гинни на кухне. Та стояла и озадаченно хмурилась на плиту. Увидев Джуди, она улыбнулась ей неуверенной улыбкой. Джуди насупилась: не надо, наверно, было разговаривать с Этой Женщиной по-хорошему. Вообразит еще, что они теперь друзья.

– Как я рада, что ты пришла, Джуди! Гемпи показал мне, как разжечь огонь, но, по-моему, я что-то сделала неправильно. Не разгорается, и всё.

– Так я и стану вам помогать, – огрызнулась Джуди. – Мне рыбу надо чистить.

Джуди пошла к двери, притворяясь, что у нее нет более важного дела, чем выпотрошить эту рыбу.

– Джуди, подожди, пожалуйста! Мне надо с тобой поговорить. – Джуди на секунду остановилась, но все-таки она, наверно, ушла бы, если бы Гинни не добавила: – Тебе не хочется перенести свои вещи ко мне в комнату?

Тут девочка резко обернулась, чуть не выронив рыбу.

– Нет! – Что Эта Женщина себе думает – что она тут хозяйка? – Нам не нравится, когда посторонние начинают здесь распоряжаться, моя ужасная дама...

– Прекрасная... Хоть я, может быть, и не соответствую этому имени, но Раф зовет меня «моя прекрасная дама». И поверь, это звучит достаточно оскорбительно.

Джуди едва сдержала улыбку. Этой Женщине все время удается ее рассмешить! Но нет, она ей не поддастся. Однако Джуди было интересно послушать, что та скажет.

– Я понимаю, что тебе эта мысль совсем не нравится. Да и мне, если хочешь знать, не очень-то хочется делить с тобой комнату. Но ты уже большая – тебе не подобает спать в одной комнате с мальчиками.

– А вы кто такая, чтобы решать, что мне подобает, а что нет?

– Решаю не я, решает природа. Разве мама не говорила тебе о том, чем мужчины отличаются от женщин?

– Немного говорила.

– Ну вот. Так тебе не кажется, что, когда у тебя начнутся месячные, тебе будет удобнее в одной комнате с женщиной, а не с мальчиками?

Джуди покраснела, потом разозлилась:

– Выдумки все это! Не иначе как что-то замышляете!

– Что это я могу замышлять? Зачем мне твое общество? Ты к тому же, наверно, еще и храпишь.

– Чего?..

– Да я шучу, – засмеялась Гинни. – Тебе надо больше улыбаться, Джуди. У Рафа будет не очень веселый день рождения, если ты будешь все время смотреть исподлобья.

– Какой еще день рождения? Вы забыли, что съели почти всю ветчину?

Джуди хотела, чтобы Гинни стало стыдно, но Эта Женщина опять ее удивила:

– Ничего, на бутерброды хватит. И потом, на день рождения лучше испечь торт. – Не дожидаясь какого-нибудь пренебрежительного замечания, Гинни протянула Джуди листок бумаги и улыбнулась с таким видом, точно на нем были записаны все тайны Вселенной. – Гемпи дал мне рецепт. Он сказал, что, если ты мне поможешь, получится чудо-торт.

– Раф любит шоколадный торт, а у нас Нету какао.

– He «нету», а «нет», – машинально поправила ее Гинни и тут же смущенно улыбнулась. – Извини, я тебя поправляю просто по привычке. Мама меня тоже все время поправляла.

Джуди вспомнила рассказ Гинни о своей матери, ее слезы, и ей самой захотелось плакать, потому что она до сих пор страшно тосковала по маме и ненавидела отца. Бедная мамочка, если бы она только умела постоять за себя! Если бы Джуди и мальчики могли ей как-то помочь!

– А о какао не беспокойся, – сказала Гинни, прерывая ее грустные мысли. – Я знаю, как его достать. Подлижусь к Рафу, и он привезет нам какао.

Джуди сердито фыркнула:

– Ну зачем вы это делаете?

– Что?

– Зачем вы пользуетесь своей красотой? Мы простые люди и не любим таких фокусов. Нежные речи и хлопанье ресницами на нас не действуют.

– Да когда я хлопала ресницами?

– Хлопали-хлопали! Я наблюдала за вами с Рафом. Он терпеть не может, когда вы к нему подлизываетесь. Вы ему гораздо больше нравитесь – да и нам тоже, – когда говорите правду. Если вам что-то нужно, так прямо и скажите.

Гинни почувствовала, точно ее выпороли, но все же заставила себя сказать:

– Хорошо, тогда я скажу правду. Мне надоело ничего не уметь. Я хочу научиться делать домашние дела. А для этого мне нужна твоя помощь.

Джуди изо всех сил сопротивлялась вдруг залившему ее сердце теплому чувству.

– Не знаю, зачем я вам нужна.

– Во-первых, я никогда не сумею одна испечь торт. На кухне от меня нет никакого прока, а за пределами дома я и вовсе беспомощна. Чтобы здесь выжить, мне надо научиться избегать опасных тварей, понять, куда можно ходить, а куда нельзя. И если бы мы спали в одной комнате, ты бы мне постепенно все объяснила.

Джуди не знала, что думать. Может, это просто уловка, но, по правде говоря, у Джуди самой накопилось много вопросов, на которые могла ответить только женщина.

– Ну давай попробуем, – мягко уговаривала ее Гинни. – Поживем вместе неделю и, если тебе будет невыносимо, поговорим с твоим дядей – может, он придумает, где еще тебе спать.

Ну неделя – это не страшно, подумала Джуди. Неделю можно вытерпеть.

По выражению ее лица Гинни поняла, что уговорила девочку.

– Вот и хорошо, – сказала она. – А пока что тебе не кажется, что надо заделать эту дыру на крыше? Какой это был бы прекрасный подарок к дню рождения Рафа! Уже сентябрь. Если случится сильная гроза, наши припасы пропадут.

«Наши»! Ишь, развоображалась!

– Сама я не умею даже молоток держать в руках, – продолжала Гинни. – Но надо же когда-нибудь начать учиться.

– Вы собираетесь нам помогать? – ошеломленно спросила Джуди. – С какой стати? Это же не вы прожгли крышу!

– Не я, зато я приманила к нашему берегу аллигаторов. Мы все делаем ошибки и должны за них расплачиваться. Так почему бы не взяться за дело всем вместе?

– Что-то я ничего не понимаю. Вас прямо не узнать. Вы вроде как изменились.

– Надеюсь.

– Ну-ну!

И Джуди, схватив рыбу, вышла в дверь. Как странно, ей тоже хочется на это надеяться.

Ланс вошел в таверну «Ривервью». Он уже побывал во всех кабачках, стоявших на дельте, но не смог найти человека, который нанялся бы к нему проводником за те жалкие гроши, что он предлагал. Этот жуткий притон – его последняя надежда.

Ему посоветовали обратиться к Джему Лонгли – может, он знает человека, дошедшего до такой крайности, что он готов работать за бутылку виски. Лансу не хотелось идти в «Ривервью», у него с этим кабаком были связаны не самые приятные воспоминания. Но придется вытерпеть грубость Лонгли, если тот найдет ему проводника по болоту.

– Слушай, ты, – начал Ланс, решив с первой минуты поставить Лонгли на место. – Мне нужен проводник. Такой, что хорошо знает дельту и много не запросит. Лонгли только фыркнул и отвернулся к другим клиентам. Ланс чуть не выругался, но сдержал себя и произнес спокойным голосом:

– Зато у него всегда будет виски.

– Да ну? – презрительно бросил Лонгли, хотя при этих словах несколько патронов кабака подняли головы. – И для чего вам понадобился проводник?

– Мне нужно найти одного человека. Говорят, что он прячется в дельте.

– А имя у этого человека есть?

Ланс почувствовал, что все посетители кабака навострили уши.

– Ты его, наверно, знаешь. Его тут многие знают. Его зовут Раф Латур.

В полутемном кабаке кто-то зашевелился. Вглядевшись, Ланс увидел, что к нему, прихрамывая, идет низкорослый плотный человек со свирепой физиономией и гнилыми зубами.

– Тогда я вам помогу, – сказал он Лансу с хитрой усмешкой. – Если вам нужен человек, знающий дельту как свои пять пальцев, обращайтесь к Жаку Морто.

Глава 13

Гинни посмотрела в котелок, стоявший на плите, и удовлетворенно улыбнулась. Дети съели почти всю приготовленную ею похлебку – не так уж плохо для первого кулинарного опыта! Особенно, впрочем, зазнаваться не стоит. Джуди не преминула сделать ей замечание: для одного котелка она развела слишком большой огонь. Дверь дома стояла нараспашку, чтобы ночной воздух остудил нагревшуюся комнату.

Гинни посмотрела вокруг и сама поразилась, как много за эту неделю переменилось в доме. Вот Джуди помогает ей мыть посуду, близнецы убирают со стола, а Кристофер собирает разбросанные по комнате вещи. Разумеется, мальчики оспаривают каждое ее распоряжение, Джуди непрерывно хмурится, но, во всяком случае, они не отказываются ей помогать. Полным миром и благополучием их семейную жизнь, может, и не назовешь, но движение в нужном направлении, несомненно, началось.

А началось оно в тот день, когда Гинни предложила им помощь в починке крыши. Она жутко перепачкалась и сломала несколько ногтей, потому что то и дело попадала молотком по пальцам, но с того дня дети стали относиться к ней гораздо лучше. Не то чтобы они полностью с ней смирились, но все чаще прислушиваются к тому, что она говорит. И даже стали заниматься – если она успевает проснуться до того, как они улизнут в болото.

Гинни изнывала от любопытства: почему их туда так тянет, что они там делают? Но у нее уже хватало ума не спрашивать. У них есть тайные дела, в которые они не хотят ее посвящать. В ее присутствии они часто о чем-то шепчутся. Допытываться бесполезно: они расскажут ей про свою крепость, когда сочтут нужным, а может быть, и никогда. В этом они были очень похожи на своего дядю. Гинни вздохнула, ставя чистые тарелки в шкафчик. Когда же вернется Раф, и удастся ли им разрешить свой спор? Каждый день она готовилась к встрече с ним, пытаясь предугадать его поведение, но ночью падала в постель с чувством усталости и неудовлетворенности. Ей так хотелось увидеть его, выговориться, прижаться к его крепкому телу...

Нет, решительно сказала себе Гинни, захлопывая дверцу шкафчика. Нельзя придавать такое значение одному поцелую. Ну ладно, не одному, а нескольким. Они действительно кружат голову, но все это поверхностное, все это не имеет никакого отношения к более глубоким чувствам. К любви.

Глянуть бы на него одним глазком! Вот посмотрит ему в глаза и сразу решит, действительно ли она все еще хочет выйти замуж за Ланса.

– А почему Патрик ничего не делает? – заскулил рядом с ней Кристофер.

– Верно, почему? – поддержал его Питер. – Мы работаем, а он бездельничает.

Гинни виновато вздрогнула, и Патрик тоже. Он вскочил со скамеечки, бросил на пол кусок дерева, из которого вырезал меч, и подтолкнул его носком к очагу.

– Ну зачем же! – воскликнула Гинни и подняла заготовку. – Ты потратил на него столько сил! – Она провела пальцем по изящным линиям, поражаясь искусству мальчика. – Такой красивый меч!

Патрик посмотрел на сестру, которая подошла и встала между ним и Гинни, как клуша, защищающая своего цыпленка. Протянув руку, она взяла меч из рук Гинни.

– Никаких особенных сил он на него не потратил. Он все время что-нибудь вырезает.

Джуди говорила небрежным тоном, но в ее голосе звучала гордость за брата.

– Посмотри, как он гладко обточен и как он похож на настоящий. А на рукоятке вырезан такой замечательный дракон! Пожалуйста, Патрик, не бросай его в огонь. Подари его мне.

Патрик посмотрел на Гинни с удивлением, а Джуди спрятала меч за спину.

– Он мой! Патрик сделал его для меня!

Все четверо братьев обратили взоры на Джуди. У них был такой вид, будто все они знали какой-то секрет, но Гинни его ни за что не скажут. Ну вот, грустно подумала она, опять секрет, опять она нечаянно забрела на заповедную территорию. Интересно, она когда-нибудь научится свободно разговаривать с этими детьми, не обдумывая заранее каждое слово?

– Ну что ж, тебе повезло, – с искренней завистью сказала она Джуди. – Твой брат вырезал тебе кинжал, достойный героя. Достойный самого Айвенго.

В награду за то, что они делали домашние дела, Гинни каждый вечер читала им свой любимый роман Вальтера Скотта. Джуди была явно польщена сравнением с Айвенго. Патрик же был больше доволен похвалой своему мастерству. Гинни уже знала, что Патрик – мечтатель, но считает себя обязанным это скрывать.

– А когда вы будете читать? – спросил Кристофер, взяв ее за руку и потянув к книжной полке. – Уже пора. Я все прибрал.

Гинни, улыбаясь, протянула руку за потрепанным томом «Айвенго». Как же она удивилась, обнаружив книгу на полках Рафа! Она почему-то думала, что тот читает более серьезную литературу, – наверное, потому, что у него всегда такой суровый вид. Похоже, что Патрик не единственный тайный романтик в этой семье.

– Ладно, почитаю, – сказала она. – Только сначала повторим утренний урок.

Она поставила им это условие: до начала чтения они должны рассказать ей все, что выучили за день о правилах хорошего поведения. Это, во-первых, закрепляло урок, во-вторых, разжигало их нетерпение услышать, что произошло с Айвенго дальше.

– Разговаривать в обществе надо только на приятные темы, – начал Питер, когда они все уселись перед ней кружком на полу.

– И нельзя разговаривать с полным ртом. – Поль надул щеки и притворился, что жует, вызвав этим веселое хихиканье.

– А почему? – спросила Гинни, зная, что, если не вмешаться, урок может превратиться в развлечение.

– Из уважения к остальным, – сказал Патрик и бросил многозначительный взгляд на близнецов. – И громко хохотать тоже не следует.

– Ну да, – с ухмылкой подтвердил Поль. – Кому же хочется, чтобы кусочки гамбо разлетелись по всему столу?

– Или кишки аллигатора.

– Или...

– Ладно, все всем ясно, – сказала Гинни, сдерживая улыбку. Близнецам только дай волю, будут перебрасываться репликами до утра. – Давайте придумаем несколько приятных тем для разговора.

– Хорошие книжки, – предложил Кристофер. Увидев улыбку одобрения на лице Гинни, он добавил: – Как «Айвенго».

Джуди фыркнула.

– «Айвенго» – неплохая книга, но я бы предпочла почитать про Камелот.

Ее братья хором сказали что-то вроде «Вот еще!», но Гинни была заинтригована. Как интересно, что Джуди разделяет ее собственное увлечение легендами про короля Артура.

– Королю Артуру Айвенго в подметки не годится, – сказала Джуди, скрестив руки на груди. – И у него был Мерлин.

Естественно, что ей больше всех нравится волшебник. Гинни даже пожалела, что, когда она росла, рядом с ней не было Джуди. С ней было бы вдвое интереснее играть в Камелот.

– Подумаешь, Мерлин! – насмешливо воскликнул Питер. – Все его чудеса – сплошное мошенничество!

– Мерлин – не мошенник! – Джуди вскочила на ноги и буквально испепелила Питера взглядом. – Мерлин был самым великим волшебником всех времен.

– Тогда почему у нас не получился опыт? Только прожгли в крыше дыру и разозлили дядю Рафа.

– Какой опыт? – спросила Гинни и увидела, как все пятеро словно окаменели. – Ну почему вы не хотите мне рассказать? Я же помогала вам чинить крышу. Неужели я недостойна узнать, отчего она сгорела?

Мальчики посмотрели на Джуди.

– Она и вправду помогала нам, – сказал ей Патрик. – По-моему, можно сказать.

И, не дожидаясь ответа Джуди, он вскочил на ноги и пошел к книжным полкам. Гинни следила за ним с любопытством и волнением: наконец-то она узнает хоть один секрет. Патрик взял с полки книгу и принес ее Гинни. Джуди сверкала глазами, но ничего не говорила.

– Мы увидели вот эту картинку, – сказал Патрик, открывая книгу.

Гинни взяла у него книгу и посмотрела на картинку. На ней был изображен Мерлин, колдующий над котлом, под которым был разожжен огонь. Его помощник держал в руках длинный металлический стержень. Внизу была подпись: «Мерлин превращает свинец в золото». Гинни вопросительно посмотрела на Патрика.

– Джуди сказала, что знает слова заговора, – объяснил он.

– Это были правильные слова, – сердито вмешалась Джуди. – И все бы получилось, если бы Питер и Поль не начали перебранку, кому нести трубу. И когда Питер ее уронил, она упала в костер, и угли разлетелись во все стороны.

Гинни все еще не понимала.

– То есть как? Вы разожгли костер в доме? Дети замолчали, переглядываясь.

– На улице шел дождь, – сказал Кристофер, грустно глядя на нее. – Ну надо же было попробовать. Дяде Рафу приходится так трудно.

Джуди зыркнула на него сердитым взглядом.

– Опять ты все выбалтываешь, Кристофер! Мы же договорились, что ничего ей не скажем.

– Это было до аллигатора.

– Он прав, – вмешался Патрик. – Если бы не Гинни, то, может, Кристофера с нами уже не было бы.

– Верно, – подтвердил Питер. – И она сдержала слово. Она ведь не рассказала Рафу про змею.

Гинни сидела, затаив дыхание. Может быть, они наконец решат, что ее можно посвятить в секреты?

–Ну ладно, – вдруг согласилась Джуди. – Если уж вам так надо знать, мы хотели сделать золото, чтобы Рафу не надо было так много работать.

– Мы считали, что должны ему помочь, – объяснил Патрик. – Он ведь старается, чтобы у нас был настоящий дом и плантация сахарного тростника. А как еще мы можем ему помочь, сидя здесь в болоте?

Глядя на детей, Гинни диву давалась: как она могла называть их обормотами? Ребенком она никогда не задумывалась о финансовых затруднениях отца.

– Об этом мечтала наша мама, – продолжала Джуди. – Когда им с Рафом было столько лет, как нам, они мечтали, что у них будет собственный дом на собственной земле, который у них никто не сможет отнять и откуда их никто не сможет выгнать. Вот он и хочет, чтобы это было у нас.

Гинни вспомнила Рафа-мальчика – такого гордеца и такого идеалиста. Как ему было, наверно, тяжело, сначала умер отец, их выгнали из хижины издольщика. Конечно, ему хочется иметь постоянный дом.

– Ну давайте же читать, – попросил Кристофер, показывая на «Айвенго». – А то мне скоро пора спать.

Что-то заставило Гинни посмотреть в сторону двери, и у нее екнуло сердце, в дверях стоял и наблюдал за ними Раф. Гинни машинально поправила волосы – кажется, она сегодня не очень растрепанная. Наконец-то он приехал! Господи, сделай так, чтобы я хорошо выглядела!

Раф стоял в дверях, опираясь о косяк, и у него был такой усталый и измученный вид, что Гинни тут же забыла о себе. Она вспомнила слова Кристофера: «Дяде Рафу приходится так трудно», – и у нее от сочувствия сдавило в груди.

– А я думал, что вы уже все давно спите, – сказал он и шагнул в комнату.

Дети хором воскликнули: «Раф!» – и бросились к нему. Глядя, как он с улыбкой обнимал каждого, Гинни почувствовала, что ей тоже хочется обнять его. Он такой сильный, такой надежный... и такой добрый – как можно против него устоять?

Во всяком случае, он добр к детям. Он выдал каждому по конфете и опасливо посмотрел на Гинни.

– Ничего, – утешил ее Кристофер, – я дам вам половину своей конфеты.

Что за прелесть этот мальчик! Но вслед за ним и другие дети, хотя и не так непосредственно, предложили поделиться с ней сладостями. Раф задумчиво поглядел на Гинни.

– А поесть мне никто не даст? – спросил он. – Я такой голодный, точно не ел три дня. – Он понюхал воздух. – У вас так вкусно пахнет, что у меня еще за дверью слюнки потекли. – Он повернулся к Джуди. – Что-нибудь осталось от ужина?

– Не знаю. Спроси ее, – ответила девочка, кивнув на Гинни. Гинни уже пошла за тарелкой, радуясь, что ей есть чем заняться. Она жестом пригласила Рафа сесть за стол и стала наливать ему из котелка похлебку.

– Вот похлебка от ужина осталась, – суетливо говорила она. – Не то чтобы очень элегантное блюдо, но голод утоляет.

Она вспомнила, что Эдита-Энн в ее первый день в Розленде сказала что-то в этом же роде, а она, Гинни, отказалась есть приготовленную кузиной еду. Хоть бы ее стряпня оказалась получше на вкус! Раф подошел к столу и сказал, бросив на нее подозрительный взгляд:

– Что-то вы сегодня прямо хозяюшка.

– Мы теперь готовим по очереди, – вызывающе сказала Джуди. Вдруг дядя будет недоволен тем, что еду готовила не она?

Гинни улыбнулась девочке и поставила перед Рафом тарелку с похлебкой.

– Моя первая попытка, – объяснила она. – Джуди мной руководила.

– Это приготовили вы?

Раф явно с трудом поверил ее словам, и это было обидно. Но еще обиднее было сомнение, с которым он смотрел в тарелку.

– Не бойтесь, не отравитесь. Видите, дети это ели и все еще живы.

Раф медленно, с явным опасением поднес ко рту ложку. Гинни смотрела, как он ест, и затаив дыхание ждала приговора. Она заметила, что дети так же выжидающе смотрят на Рафа.

– А что, неплохо, – наконец сказал он, и Гинни облегченно вздохнула. Поглядев на детей, она увидела, что и они успокоились. Джуди даже ухмыльнулась, но тут же отвернулась и принялась прятать меч за стул.

Этой девочке нужно больше улыбаться, подумала Гинни. Она слишком молода, чтобы подавлять в себе все радостные чувства, чтобы запирать на замок свое чувство юмора. Чересчур уж она похожа на своего дядю.

Покончив с похлебкой, Раф опять обратил на Гинни скептический взгляд.

– Должен признаться, моя прекрасная дама, что вы не перестаете меня удивлять.

– А я считаю, что ужин был превкусный. Кристофер, который стоял рядом с Рафом, радостно улыбнулся Гинни.

Раф пожал плечами.

– Для королевы неплохо.

– Разве она королева? – спросил Кристофер, переводя взгляд с улыбающегося дяди на вспыхнувшую Гинни.

– Нет, я не королева, – сердито ответила она. – Твой дядя просто дразнится.

– Леди Гиневра, откуда вдруг такая скромность? Когда мы были детьми, вы правили нами королевской рукой.

Дети подошли к столу, с любопытством слушая разговор взрослых. Гинни попыталась им объяснить:

– Детьми мы играли в Камелот. Я играла королеву Гиневру, потому что меня тоже зовут Гиневрой и у меня тоже белокурые волосы.

– И то, что ваш папа к тому же был самый богатый человек в округе, конечно, не имело к этому ни малейшего отношения?

«Почему он так отвратительно со мной разговаривает?» – подумала Гинни. Счастье, которое она испытала при появлении Рафа, начало меркнуть. Прямо-таки нарывается на ссору.

Но она видела обращенные к ней взоры детей и решила не ввязываться в перебранку. Как же она сможет добиться, чтобы они перестали вздорить между собой, если у них перед глазами будет пример вечной пикировки между их дядей и самой Гинни? Она говорит детям, что лучший способ не дать человеку тебя разозлить – это не обращать на него внимания. А если это не помогает, призови на помощь терпение и чувство юмора.

И Гинни призвала их на помощь. А Раф тем временем отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на спинку стула.

– Ужин был первый сорт, – сказал он с усталым вздохом, – мне надо ехать. Побыл у вас, увидел, что вы все живы здоровы, что аллигаторы вас не съели – и ладно.

Он еще раз вздохнул и встал со стула. Дети аж застонали от разочарования. А Гинни не удержалась:

– Как же так? Вы только что приехали! Неужели вы не можете побыть с нами подольше?

– Что поделаешь, крестьянскую работу никогда не переделаешь.

– Подождите! – Раф задержался в дверях и повернул к ней хмурое лицо. – Мне надо вас кое о чем попросить.

– О чем это?

Гинни предпочла бы кокетливо похлопать ресницами, но, учитывая его недовольный тон и вспомнив предупреждение Джуди о том, что он любит, чтоб с ним говорили напрямую, она прямо сказала, что ей нужно какао. Увидев, как он еще больше нахмурился, она объяснила:

– Надо же мне что-то пить по утрам. К кофе я привыкнуть не могу.

– Попробую достать, – кратко ответил Раф.

– Подождите, это еще не все, – торопливо продолжала Гинни. – Еще нужно платье. Не для меня, – добавила она, увидев, как он окинул ее взглядом с головы до ног. – Для Джуди. Надо же ей надеть что-нибудь красивое на турнир.

Трудно сказать, у кого был более удивленный вид – у Рафа или его племянницы, – но оба посмотрели на Гинни как на сумасшедшую.

– Мы тут читали Айвенго, – продолжала Гинни, – и подумали, что неплохо было бы организовать наш собственный турнир. Это будет в субботу. Надеюсь, вы сможете приехать.

Гинни украдкой подмигнула Джуди, надеясь, что та поймет. В субботу у Рафа день рождения. Если он приедет из-за турнира, празднование дня рождения будет для него приятным сюрпризом.

Джуди, слава Богу, была смышленой девочкой.

– Пожалуйста, Раф, обещай, что приедешь. Будет очень интересно.

– Мы будем сражаться за честь и достоинство, – добавил Патрик, который тоже сообразил, что имеет в виду Гинни.

– И за Камелот, – подключились близнецы.

А Кристофер, захваченный общим порывом, выпалил:

– И за наш новый дом.

С каждой фразой лицо Рафа все больше темнело.

– Пожалуйста, Раф, обещай, что приедешь, – упорствовала Джуди, не обращая внимания на его неудовольствие. – Гинни, конечно, будет королевой Гиневрой, а ты будешь королем Артуром.

– Артура выгнали из его страны, – свирепо рявкнул Раф, глядя на Гинни. – А королева давно уже решила, что предпочитает Ланцелота.

С этими словами он вышел из дома и захлопнул за собой дверь.

Дети повернулись к Гинни с обиженными, непонимающими, лицами, словно надеясь, что она поможет им починить эту трещину в отношениях с дядей, как помогла им починить крышу. Она чуть не сказала им, что для, того, чтобы починить эту трещину, молотка и гвоздей недостаточно, но у них в глазах светилась надежда, и кроме того, разве она не дала себе слово больше не убегать от неприятностей?

– Подождите здесь, – сказала она детям, заставив себя обнадеживающе улыбнуться. – Пойду с ним поговорю.

Сказать-то это легко, думала она, поспешая вслед за Рафом к пироге и не ожидая от этой беседы ничего хорошего. Никакой юмор, никакое терпение ей не помогут, когда он в таком отвратительном настроении.

– Что вам нужно? – рыкнул Раф.

– Я пришла с вами поговорить.

– Да? Еще не все требования мне предъявили? Гинни заставила себя сказать спокойным тоном:

– Почему вы так враждебно со мной разговариваете? Устроили сцену перед бедными детьми!

– А, так теперь они бедные дети? Вы вроде бы только вчера называли их обормотами.

Терпение Гинни иссякло:

– Да что вы знаете про вчера? Вас здесь не было! Вас никогда здесь нет!

– Верно, нет, – сказал он тихим, но свирепым голосом. – Я пытаюсь достать деньги, чтобы вы могли пить свой шоколад, устраивать турниры и играть в разные прочие игры с моими детьми.

– Ладно, можете забыть про шоколад. И про турнир тоже!

– Так просто забыть и все? А как же бедные дети? Вы поманили их великолепными видениями, моя прекрасная дама. Будто у них так мало горя? Зачем еще забивать их головы бесполезными фантазиями?

– Кто сказал, что мечтать плохо?

– Мечты могут себе позволить дети с богатыми папочками. Я хочу, чтобы мои дети это знали.

Раф выхватил из пироги бутылку и приложился к ней.

– Вы пьяны!

– Да, черт побери, выпил, – ответил Раф и отпил еще глоток. – И собираюсь продолжать.

– Ну и как это вам поможет? Какие проблемы разрешит? Когда человек начинает пить, он перестает бороться за свою мечту и у него опускаются руки. Или он начинает вымещать зло на своих близких, как вы делали сегодня.

– Вымещать зло? Просто я взглянул на вещи реалистически. Неудача в этом смысле очень полезна. Когда тебя сунут мордой в грязь, ты невольно начинаешь лучше видеть реальность. Служащий банка в Новом Орлеане мне это очень хорошо объяснил. К таким, как я, видите ли, не может быть доверия. Чтобы занять деньги, надо иметь деньги. Он, правда, назвал это обеспечением, но на самом деле надо просто иметь хорошее имя. Даже ваш драгоценный Ланс Бафорд, хотя он даже не пытается поставить на ноги эту дыру, которую он называет плантацией, скорее получит заем, чем я.

Гнев оставил Гинни. Так вот зачем Раф ездил в Новый Орлеан! Пытался получить в банке заем! А ему отказали. Неудивительно, что он полон горечи.

– Я слышал, как дети рассказали вам, каким образом они прожгли крышу, – злым голосом продолжал Раф. – Пытались превратить свинец в золото. И вы будете по-прежнему утверждать, что фантазировать не вредно?

– Они хотели вам помочь.

– И могли бы погибнуть в огне. Что, по-вашему, я почувствовал бы, найдя на месте дома пепелище и узнав, что они сгорели, пытаясь помочь мне? Да никакая мечта того не стоит! – Раф вздохнул. – Все кончено, моя прекрасная дама, – устало сказал он. – Помечтали, по сражались на турнирах. Вот подобью бабки и отвезу вас домой.

Домой? А где ее дом? При мысли, что ей придется расстаться с детьми, у Гинни заныло сердце.

– Этого нельзя делать! – воскликнула она. – Нельзя оставлять детей одних.

– Спасибо за совет эксперта по воспитанию, но я вовсе не собираюсь оставлять их одних. Я... – Он помедлил и провел рукой по волосам. – Я отошлю их к деду и бабке моей матери в Новый Орлеан.

Гинни в первый раз услышала о том, что у его матери живы дед с бабкой.

– Если у вас есть, куда их отослать, зачем было идти на риск и похищать меня?

– С тех пор многое изменилось. – Раф сделал гримасу и отпил еще глоток из бутылки. – А, не все ли равно?

– Нет, не все! – Все-таки Гинни пришлось вступить с ним в пререкания. – Детям здесь хорошо. Они ловят рыбу, обследуют окрестности, строят свою таинственную крепость. Нельзя выдернуть их отсюда и предполагать, что они легко приспособятся к жизни в городе. Они будут глубоко несчастны.

– Да вам-то что? Вы будете благоденствовать в своем любимом Розленде.

– А дети благоденствуют здесь, в этой лачуге.

– Это не лачуга, а дом, черт побери!

Да, он прав. Гинни вдруг поняла, почему Раф ее все время поправляет. Место, где люди живут и любят, нельзя называть лачугой. Да она сама уже давно в уме называет его домом.

Но она упорствовала на своем:

– Как ни назови, это не меняет дела. Вы попросили меня научить этих детей грамоте и хорошим манерам, а теперь лишаете меня возможности закончить свое дело.

Раф опустил бутылку и вперился в нее.

– Вы что, не слушали меня? Я сказал, что отвезу вас домой в Розленд. Вы же хотели уехать по истечении месяца. Разве вы не рады, что выходит по-вашему?

Да, ей следовало бы радоваться, но, глядя на Рафа и сознавая, что ей придется навсегда распроститься и с ним, Гинни чувствовала только грусть. Стоя перед ним, она вдруг живо вспомнила, как он прижимал ее к себе, и их ничто не разделяло, кроме тонкой рубашки. Какое это было блаженство – целовать его, забыв всю горечь, все прошлые обиды! В тот вечер они были просто мужчина и женщина, которых связывало страстное влечение.

В глазах Рафа тоже что-то промелькнуло – видно, и он вспомнил тот вечер.

– Не смейте так на меня смотреть, – тихо проговорил он.

Гинни удивленно моргнула.

– Как?

– А вот так – широко раскрыв глаза и надув губки. И не рассказывайте мне, будто вы не знаете, как это действует на мужчину, моя прекрасная дама. Вы уже много лет используете свои женские чары для того, чтобы добиться своего.

– Ничего подобного...

– Со мной у вас такое не выйдет! – Не отводя глаз от ее лица, ее губ, он швырнул бутылку в реку и схватил Гинни за руки. – Мне это надоело! То вы пылаете жаром, то обдаете холодом. И даете глазами обещания, которые ваше тело не собирается выполнять.

Гинни сгорала от унижения. Так вот что он думает – что она играет с ним как кошка с мышью.

– Вы не понимаете...

– Нет уж, хватит! Я лучше поеду, пока не сделал такого, о чем мы после оба будем сожалеть. – Раф отпустил ее руки и пошел к пироге. – И запомните, – бросил он ей через плечо, – если вы еще раз начнете что-нибудь этакое, я доведу дело до конца.

Вот как? Значит, ей только стоит улыбнуться и шагнуть к нему, и все будет решено? Но, хотя ее тело жаждало его объятий, она понимала: если после этого предупреждения пойдет за ним, вина за то, что произойдет, будет лежать на ней. По сути дела, это будет означать, что она сама соблазнила его.

Но Раф и не дал ей такой возможности. Он уперся шестом в берег и оттолкнул пирогу, ни разу на нее больше не взглянув.

Гинни стояла на берегу, охваченная горькими чувствами. А она-то строила планы, она-то мечтала, что теперь все будет хорошо, и пожалуйста – он отсылает ее в Розленд. Она пошла обратно в дом, пытаясь найти радость в мысли, что скоро будет дома, но вместо этого думала о торте, который они с Джуди собирались испечь к его дню рождения, и о том, что она еще столько книг не успела прочитать Кристоферу.

– Жутко сердитый, да? – сказала Джуди, которая вместе с братьями стояла на крыльце.

Интересно, они все слышали? Гинни вгляделась в их лица. Судя по написанному на них беспокойству, – больше, чем хотелось бы. Остается надеяться, что они не поняли, в чем обвинял ее Раф.

– Все будет хорошо, – сказала она, – Он передумает.

– Мы не какая-нибудь малышня. Не надо нам врать! – отрезала Джуди.

Она стояла, скрестив руки на груди. До чего же она похожа на Рафа: оба считают, что лучшая оборона – это нападение. Джуди напускает на себя воинственность, а Раф защищается от мира злостью.

– Я не вру. Мне хочется на это надеяться, – ответила ей Гинни.

– На что это вы надеетесь? – насмешливо спросила Джуди.

Действительно – на что?

– Ты же слышала, что она ему сказала, Джуди! – воскликнул Кристофер, сбегая по ступеням к Гинни. – Она сказала дяде Рафу, что хочет, чтобы мы оставались здесь.

– Вы не позволите ему отослать нас в Новый Орлеан? – сказал подошедший к ним Поль.

Гинни была бы рада им это обещать, но понимала, что Джуди права: лучше сказать правду.

– Раф – ваш опекун. Если он решит вас туда отослать, я никак не могу этому помешать.

– Мы не хотим там жить! – Питер тоже спустился со ступенек. – Они злые и вредные.

Гинни была потрясена, с какой убежденностью он это сказал, и повернулась к двум старшим детям, все еще стоявшим на крыльце.

– В чем дело? Почему вы не хотите жить с родными? Патрик пожал плечами и тоже сошел вниз.

– Они плохо относились к маме и дяде Рафу, – объяснил он. – Если бы у мамы было куда поехать, она бы ни за что не стала бы с ними жить.

– Сначала мама даже была рада, – добавил Поль. – Она не знала, почему ее мама так не любила отца с матерью. У них большой дом и куча денег.

– Но когда она с ними познакомилась, она поняла, – сказал Питер. – Ее дед с бабкой – такие злые люди, что она вышла замуж за папу, чтобы от них сбежать.

– Она знала, что Раф мечтал оттуда сбежать, но оставался, чтобы защищать ее, от них, – бесстрастным тоном сказала Джуди.

Наступила зловещая тишина. Гинни было ужасно жаль Жанетт. Что же это за люди, ее дед с бабкой, если она предпочла выйти замуж за Жака Морто, только бы избавиться от них? А бедный Раф наверняка винит себя, его свобода стоила жизни его сестре.

Но как же он может обречь на такую же жизнь детей?

Это все оттого, что банк отказал ему в займе. Его зажали в угол, и он бросается на всех, кто попадается ему под руку, не разбирая правых и виноватых.

– Вы с ним еще поговорите, Гинни? – ее Патрик. – Объясните ему, что мы там жить не сможем.

«Как же, станет он меня слушать!» – такова была первая мысль Гинни, но она не высказала ее вслух, ее остановил полный надежды взгляд Джуди. Девочка пока еще не полностью ей доверилась, но она хочет ей верить. Да и Гинни самой хотелось в себя верить.

Попробовать-то можно!

– Я ничего не могу вам обещать, – сказала она детям. – Но я с ним поговорю и сделаю все, что в моих силах.

– Тогда вам придется задержаться здесь подольше, – напомнила ей Джуди, всей своей позой выражая недоверие. – Вы останетесь?

Внезапно повеселев, Гинни обвела рукой окрестности.

– Ну где еще мне представится возможность воевать с аллигаторами? Или спать в одной комнате со змеями? Моя дорогая девочка, в Розленде я просто умру от скуки.

Она была вознаграждена дружным смехом мальчиков и неохотной улыбкой Джуди.

– С аллигаторами, пожалуй, легче воевать, чем с Рафом, – сказала Джуди. – Он вас под горячую руку на куски разорвет.

«Весьма возможно», – подумала Гинни, но вслух сказала:

– Еще посмотрим, кто кого!

– Так вы останетесь и будете нашей мамой? – спросил Кристофер с надеждой в голосе. – Навсегда?

Понимая, что должна сказать ему правду, Гинни покачала головой.

– Откуда мне знать, миленький, какой сюрприз мне преподнесет жизнь? Я могу только обещать, что постараюсь уговорить вашего дядю оставить вас здесь. А что касается остального, мы с ним не очень-то ладим. – Увидев, как погрустнел Кристофер, она напомнила себе, что у детей и без этого хватает поводов для беспокойства. – Знаешь что, давай не будем заглядывать далеко вперед. Сейчас главное – как следует подготовиться к дню его рождения. Осталось меньше двух недель.

– Может, никакого дня рождения и не будет. Вдруг он отвезет нас в город?

– Не впадай в уныние, Джуди. – Гинни велела мальчикам идти в дом, а сама взяла Джуди под руку. – Устроим Рафу такой замечательный праздник, что никому никуда не захочется ехать. Главное – вам надо показать дяде, как вы его любите.

Джуди внимательно поглядела на нее.

– А вы?

– Обо мне не беспокойся. Я тоже постараюсь сделать все как можно лучше.

– Я не это имела в виду. Вам не кажется, что дяде Рафу нужно знать, что вы его тоже любите?

– Я?.. – Гинни хотела категорически отрицать свои чувства к Рафу, но слова замерли у нее на губах. С довольной ухмылкой Джуди высвободила руку и пошла в дом.

А Гинни осталась на крыльце. Чтобы ответить на этот вопрос, ей всей ночи не хватит.

Так любит она Рафа Латура или нет?

Часть Третья.

Глава 14

Эдита-Энн смотрела на входящего в комнату отца и жалела, что у нее не хватает смелости приказать ему уйти. Она сказала, что только что дала дяде Джону снотворное и он наконец-то заснул, но Джервис, словно не слыша, прошел мимо нее с нахмуренным лицом.

Она понимала, что листок бумаги, который он сжимает в руке, содержит дурное известие, иначе он сказал бы ей, в чем дело. Она также догадалась, что дурное известие, должно быть, касается Гиневры-Элизабет, поскольку мужчины в доме ни о чем другом в последние дни не разговаривали. Да еще про то, как плох Джон.

Эдита-Энн пыталась убедить отца, что дяде Джону не следует говорить, сколько ему, по мнению доктора, осталось жить. Но когда Джервис Маклауд забирал что-нибудь себе в голову, отговорить его было невозможно. Он твердил, что Джон должен, пока не поздно, привести в порядок свои дела.

Пока не поздно. Эдита-Энн с болью в душе смотрела на дядю. С каждым днем он как бы усыхал и просто терялся в огромной двуспальной постели. Он тает на глазах, и эта история с дочерью отнимает у него последние силы. Ежедневные сообщения Джервиса о результатах поисков не улучшали его положения, мрачная, обреченная физиономия Джервиса только ускоряла его конец.

– Пришло! – без вступления объявил Джервис, подходя к постели брата и размахивая листком бумаги. – Враг наконец-то открыл свои карты.

Джон медленно просыпался, явно не понимая, о чем ему говорит брат. Заинтересованная Эдита-Энн подошла поближе к постели.

– Ну что еще? – брюзгливо спросил Джон, проявляя былой характер. – Не видишь, что ли, что я сплю?

Джервис на секунду смешался, и в эту минуту Эдита-Энн увидела своего отца в истинном свете. Другим он может казаться хозяином в этом доме, но даже на смертном одре Джон все же сильнее его. Пока жив его брат, Джервис будет жить в его тени.

Сердитый оскал на лице Джервиса говорил о том, что он это понимает и что это его безумно злит. «Не слушай его!» – вдруг захотелось ей крикнуть дяде.

– Я считал, что ты захочешь это увидеть немедленно. – Джервис заулыбался, не в силах скрыть торжество. – Наконец-то пришло требование выкупа.

Кто-то ахнул. Эдита не знала кто – дядя Джон или, может быть, она сама. Во всяком случае, она была потрясена. Требование выкупа? Она была убеждена, что Гиневру– Элизабет никто не похищал, что она наслаждается любовью со своим темноволосым рыцарем и, когда придет время, сама вернется домой. При мысли, что она на самом деле подвергается опасности, Эдите-Энн стало нехорошо. Какие бы интриги она ни плела против Гинни, она не желала кузине зла, она просто хотела заполучить Ланса.

Вот и заполучила, а что толку? Она ему отдалась, а он, кажется, потерял к ней всякий интерес. Уже давно к ним не приезжает, а если и приезжает, то только чтобы поговорить с ее отцом.

– Кто? – невольно спросила Эдита-Энн. – Кто ее похитил?

Джервис посмотрел на нее как на слабоумную.

– Кто, как не тот дьявол, что заставил ее пройти через этот фарс бракосочетания? Разумеется, этот ее хам муж – Раф Латур.

Дядя Джон улыбнулся, потом убрал с лица улыбку.

– Ты только не волнуйся, Джон, – заговорил Джервис, слишком занятый своим, чтобы следить за выражением лица брата. – Ланс Бафорд прочесывает округу в поисках нашей Гиневры-Элизабет. Я убежден, что он ее найдет и отнимет у этого полоумного. Ничего дурного с ней не случится.

Он помолчал, прежде чем перейти, как поняла Эдита-Энн, к главной цели своего визита.

– А тем временем, – продолжал он, пытаясь изобразить искреннюю заботу, – мне кажется, тебе надо привести в порядок свои дела. Не хочешь же ты оставить свое поместье в расстройстве в случае... в случае, если случится самое худшее. Я считаю, что надо вызвать поверенного Тилмена.

– А почему бы не заплатить? – спросила Эдита-Энн. Видя изумление, отразившееся на их лицах, она поспешила разъяснить свою мысль. – Ты говоришь, что он требует выкуп. Турнир принес достаточно денег – зачем нам рисковать жизнью Гинни?

Ее отец скорчил свирепую рожу.

– Да неужели мы будем поддаваться какому-то шантажисту? И кто сказал, что Латур ее вернет, даже если мы заплатим выкуп? Выманит у нас все деньги до последнего пенса, а потом все равно убьет твою кузину. Ты этого хочешь?

У Эдиты-Энн было чувство, точно ее ударили по голове, но ее поразили не слова отца, а внезапно открывшаяся ей правда, Джервис Маклауд предпочел бы, чтобы Гинни умерла. Так ему будет гораздо удобнее.

С тоской сознавая свою вину в том, что ее кузина оказалась в таком ужасном положении, она повернулась к дяде, чтобы не то утешить его, не то извиниться. Но он подбадривающе ей улыбнулся.

– Твой папа, конечно, прав, – сказал он. – Ну хорошо, Джерв, зови Тилмена. Пора мне изменить завещание.

Джервис поспешил из комнаты, а Эдита-Энн, видя торжествующее выражение его лица, чуть не застонала. Движимый завистью и мечтой о богатстве, ее отец забыл про порядочность. Но и она сама все это время думала только о своей выгоде.

Она подоткнула одеяло, надеясь, что дядя Джон сможет уснуть, и пошла из комнаты, сосредоточенно нахмурившись. Может быть, еще не поздно исправить тог что она натворила? Джервис Маклауд не перестанет плести интриги, но его дочь может помещать ему осуществить его подлые замыслы.

Нет, больше она не будет слепо выполнять его приказания! И надеяться, что Ланс найдет ее кузину, она тоже не будет. Оба они меньше всего заботятся о том, чтобы вернуть отцу дочь до того, как он распростится с земной юдолью. У обоих только одна цель – завладеть Розлендом. Собственно дяде Джону не надо было приводить в порядок никаких дел кроме своего раздала с дочерью. Ухаживая за ним изо дня в день, Эдита-Энн поняла, как он хочет поговорить с Гинни, как хочет помириться с ней что бы умереть с легким сердцем.

Если она сумеет их свести, она уже частично загладит свою вину перед кузиной. И Эдита-Энн решила во что бы то ни стало примирить отца с дочерью. Правда, у нее не хватит сил вступить открытый спор с отцом, но может быть, Гамильтон Колби поможет ей найти Гиневру-Элизабет и вернуть ее домой?

Только надо спешить. Дядя Джон протянет недолго.

Раф причалил к берегу, радуясь уже тому, что около дома не было видно ни одной живой души. Он три дня под разными предлогами откладывал поездку домой, но сегодня утром ему вдруг надоело праздновать труса. Все равно рано или поздно придется разговаривать с Гинни. Так лучше уж покончить с этим делом одним разом.

Но на душе у него было неспокойно. Ему было стыдно вспоминать, как он в прошлый раз распустился. Правда, он немало выпил в тот день, отчего стал еще более несдержанным, чем обычно, но когда ему удавалось сдерживаться с Гинни? Она, как никто, умеет отпускать колкости, забирающие его за живое, находить в нем слабые места и выводить его из себя.

Но в душе Раф признавал, что в последнее время он не столько выходил из себя, сколько искусственно напускал на себя гнев.

Нет, ей здесь нельзя оставаться. За этим он сегодня и приехал – убедить ее, что всем будет лучше, если она вернется домой.

Но когда Раф открыл входную дверь и обнаружил, что в доме никого нет, его боевой дух погас. Он положил на стол пакет с какао, которое он купил по просьбе Гинни, и вдруг остро почувствовал, как пусто в доме, когда тут никого нет.

Он представил себе картину, которую застал в прошлый раз: Гинни сидит, окруженная детьми, и обсуждает с ними, как помочь ему построить дом. Он тогда был очень растроган, хотя и не хотел себе в этом признаваться. В ту волшебную минуту он увидел семью, свою семью. На какое-то мгновение ему показалось, что у него все получится.

Но потом они заговорили о том, как играли в Камелот, и он вернулся к действительности. Да как может у него все получиться? Если банк не продлит ему срок выплаты займа, дома не будет никогда. А как только королева Гиневра поймет, что он просто пустозвон и мечтатель – только ее и видели.

Рафа охватило острое чувство одиночества. Пожалуйста! Она еще не уехала, а ему ее уже не хватает!

Рассердившись на себя, Раф вышел наружу. Надо ее поскорее найти и разрубить этот узел. Он объяснит Гинни свое решение. Если она и после этого будет с ним не согласна, что ж, один раз он ее увез силой, увезет и во второй – назад, домой.

И тут он услышал ее голос за домом и вспомнил лохань и их жаркие объятия. Мотнув головой, он отогнал это воспоминание. Если он поддастся ей, он никогда не осуществит свои замыслы.

Завернув за угол, он увидел Гинни. Она стояла перед врытым в землю столиком и озадаченно глядела то на нож у себя в руке, то на лежавшую перед ней рыбу. Вид у нее был весьма непрезентабельный: волосы выбились из пучка и падают на глаза, голубое платье запачкано кровью. «Куда девалась спесивая королева Гиневра? – с невольной улыбкой подумал Раф. – Эта женщина больше похожа на полоумную убийцу».

Сморщившись, Гинни схватила рыбу, но ее жертва выскользнула у нее из рук, и нож, который она хотела в нее вонзить, воткнулся в стол. Гинни с проклятием выдернула его из стола. Вот тебе и леди – какие слова знает! Раф смотрел, как она бросается на рыбу снова и снова – все с тем же плачевным результатом, – и наконец не выдержал и рассмеялся.

– Что это вы делаете? – спросил он, подходя к столику.

Гинни бросила на него удивленный взгляд и тыльной стороной руки отвела от лица волосы.

– Разве не видно? Сражаюсь с рыбой.

– И рыба одерживает верх?

– Да, дьявол ее побери! -^– Гинни поджала губы, словно собираясь разразиться уничтожающей отповедью, но вместо этого вдруг широко улыбнулась. – Признаю, что о рыбах мне известно только то, что они мокрые, скользкие и противно пахнут.

– Тогда зачем вы с ней сражаетесь?

– Такова договоренность: ловить рыбу я не умею, значит, должна ее чистить, – ответила Гинни, пожав плечами. – Джуди отчаялась научить меня насаживать червяка и решила, что мне лучше заняться чисткой того, что они поймали. Я и согласилась, воображая, что от меня требуется только ополоснуть мертвых рыб в ведре. Представьте себе мое смятение, когда она сказала, что их нужно еще и выпотрошить. Но отказываться было поздно – я уже обещала почистить рыбу.

– И она вам не показала, как это делается? Гинни покачала головой.

– По-моему, они меня так испытывают. Если я сумею почистить рыбу, это будут еще очки в мою пользу.

Гинни так серьезно на него смотрела, она была так очаровательна с всклокоченными волосами и испачканным кровью лицом, что Раф совсем забыл, что собирался отослать ее домой. Надо ей помочь!:

– Ну-ка дайте мне нож, – сказал он подходя к столу. Гинни внимательно слушала его объяснения, надо схватить рыбу за хвост, потом вскрыть ей брюхо: Она старалась сохранять спокойствие, глядя как он рукой выгребает из рыбы внутренности, но побледнела, когда он стал соскребать с рыбы чешую и резать ее на куски. Раф достал из ведра другую рыбу.

– А теперь попробуйте вы, – безжалостно сказал он.

Гинни скривилась, но с мрачной решимостью взялась за дело. Держа рыбу за хвост, она стала взрезать ей спину. Раф схватил ее за руку, чтобы остановить, и тут же осознал, что это было ошибкой. Это секундное прикосновение всколыхнуло все его подавленные желания. Даже оборванная, грязная и пропахшая рыбой, Гинни казалась ему более соблазнительной, чем любая другая женщина на свете.

Она испытующе посмотрела ему в глаза, заставив его так же испытующе заглянуть в самого себя. Он напомнил себе, что приехал для того, чтобы ее отослать, но совершенно забыл, зачем ему это понадобилось.

Отдернув руку, Раф сердитым голосом объяснил, что вспарывать рыбе надо брюхо, а не спину, и пошел мыть руки. Рядом с ней просто опасно находиться – мозги окутывает какой-то туман. Остается только одна мысль – как много такая женщина, как Гинни, может дать мужчине, которого полюбит. Нет, надо держаться от нее подальше – хотя бы встать с другой стороны стола. Тогда ему, может быть, и удастся сказать ей то, за чем он приехал.

Но, глядя, как Гинни постепенно осваивает искусство чистки рыбы, Раф обнаружил, что не знает, с чего начать. Перед ним была совсем не та избалованная, заносчивая женщина, которую он сюда привез. За прошедшие недели Гинни Маклауд изменилась к лучшему. Может быть, это произошло потому, что она хотела завоевать уважение детей, но нельзя отрицать, что он и сам невольно проникается к ней уважением.

– Я хотел извиниться за свое поведение в прошлый приезд.

Раф мысленно чертыхнулся – он вовсе не это собирался ей сказать.

Гинни посмотрела на него с удивлением.

– Ну что вы, зачем...

– Я прошу вас меня извинить за то, как я себя вел, – продолжал Раф, раздражаясь, что она все время отвлекает его от главного, – но не за то, что я говорил. Я действительно собираюсь отослать вас домой, моя прекрасная дама.

Он ожидал, что она выразит облегчение – ну, может быть, для видимости возразит, но Гинни снова его удивила. Отдувая волосы с глаз, она покачала головой.

– Нет, – деловито сказала она, – я нужна здесь.

– Детей я увезу в Новый Орлеан. Она опять покачала головой.

– Если бы это был приемлемый вариант, вы бы давно так и сделали. Зачем вам было бы похищать самовлюбленную и эгоистичную мегеру, если бы вы могли поручить детей людям, о которых вы до сих пор ни разу не вспомнили. Дети говорят, что их прадед и прабабка не хотят, чтобы они с ними жили.

– Хотеть-то они хотят, – с горечью возразил Раф. – Они мечтают доказать мне, что были правы.

– Правы?

– Они твердят, что моя мать вышла замуж за человека ее недостойного, что Дэвид Латур был пустым мечтателем и все, что он предпринимал, было обречено на неудачу. И что я унаследовал от него эту черту. Если им поручить воспитание детей, те в конце концов откажутся признавать, что состоят со мной в родстве.

Гинни смотрела ему в глаза и, казалось, видела, что творится у него в душе.

– О Раф, – сказала она, – вам, видно, нелегко пришлось.

Он пожал плечами.

– Ничего, справился.

Гинни кивнула, решив не оспаривать эту явную ложь, и за это он почувствовал к ней еще большее уважение.

– Но вашей матери и сестре было еще хуже, так ведь? У Рафа искривилось лицо, память об этих горьких событиях причиняла ему такую боль, точно они произошли вчера.

– Смерть отца была тяжелым ударом, но еще тяжелее было слушать, как эти люди смешивают его с грязью. Это убивало мать и сестру. Они потеряли якорь в жизни, а я, их главная опора, был еще слишком молод и зависим, чтобы их защитить. Дед с бабкой говорили о христианской любви к ближнему, но заставляли нас чувствовать себя нищими, которым приходится выпрашивать каждый кусок хлеба. В такой муке мы прожили год, и потом мама не выдержала и умерла, а Жаннет убежала с Морто. Я часто думал, что она вышла замуж за это чудовище, чтобы наказать деда с бабкой, потому что он воплощал в себе все те отвратительные черты, которые они приписывали моему отцу.

– Бедняжка! И кого она наказала? Только сама себя, – со вздохом сказала Гинни.

Раф удивился, как правильно она все поняла! И как она сумела заставить его говорить о вещах, которые он до сих пор поверял одному Гемпи. Странным образом, он совсем не чувствовал, что совершил глупость, доверившись ей. Нет, он чувствовал облегчение.

– Да, видимо, они ужасные люди, – сказала Гинни, словно думая вслух. – Тогда как же вы можете даже подумать о том, чтобы отослать к ним детей?

Раф отвернулся, не в силах выдержать ее испытующий взгляд. У нее слишком зоркий глаз. Того и гляди, скажет ему, что он такой же слабый и пустой мечтатель, как и его отец.

– Послушайте, моя прекрасная дама... Нож с тупым стуком воткнулся в доску стола.

– Нет, это вы меня послушайте, Раф Латур. Может, мое присутствие здесь и не идеальный выход из положения, но я научилась ладить с детьми. Почему бы мне не жить здесь и дальше?

– Вы же хотели вернуться домой!

– Что меня ждет дома? Папа со мной не разговаривает, а кузина явно жалеет, что я не осталась в Бостоне. Нет, мне не хочется возвращаться в Розленд.

– Ничего хорошего из этого не выйдет. Вы...

– Нет, выйдет! Я начинаю приносить пользу. Я уже научилась готовить, мыть полы, даже чистить рыбу, хотя и не умею ее ловить. Ну если не научилась, то учусь. – И, посмотрев на стол, она рассмеялась. – Нет, это просто смешно. Когда это мы успели поменяться ролями? Мне трудно поверить, что я уговариваю вас оставить меня жить в этом доме.

– Наконец-то вы перестали называть его лачугой, – невольно улыбнулся Раф.

– Порой еще прорывается, – сконфуженно призналась Гинни. – Но дело не в этом. Чего мы спорим? Если я останусь с детьми, нам обоим будет лучше. Вы получите свободу для своих занятий, а я постараюсь доказать, что не такая никчемная, как все думают. Может быть, это и эгоистично, Раф, но мне хочется это доказать. Мне хочется быть хоть кому-то полезной.

Раф был потрясен: он никогда не предполагал, что услышит от нее подобное. И ему не приходило в голову, что она так же одинока, как и он.

– Пожалуйста, Раф, давайте заключим перемирие. Начнем все сначала, но без ссор.

Не соглашайся! – кричала ему логика. Но внутри его уже разгоралась искра надежды.

– Предупреждаю вас, что я буду приезжать еще реже. Гинни и бровью не повела.

– Поступайте, как считаете нужным.

Раф задумчиво смотрел на нее. Как это все понять? Ему очень хотелось ей верить, но от этого его предостерегал горький опыт.

– А что, если я ничем не лучше своего отца? – с вызовом спросил он. – Что, если я тоже пустопорожний мечтатель?

– Я не считаю, что мечтать зазорно, – убежденно проговорила Гинни. – Ваш отец просто слишком рано умер и потому не успел осуществить свою мечту. Но это намного лучше того, что случилось с моим папой. У него тоже когда-то была мечта, но он позволил ей умереть раньше времени, и все, что он создал, пришло в запустение.

– Гинни...

– Я еще не кончила. Не позволяйте им отнять у вас вашу мечту. Ни деду с бабкой, ни банкирам, ни вообще никому.

Она опять взялась за нож. Глядя, как она, кривя лицо, полосует рыбу, Раф удивленно подумал, что она ухитрилась в споре с ним найти новый ход.

– Вы опять играете в какую-то игру, моя прекрасная дама! У меня такое чувство, будто я разговариваю с незнакомым человеком.

– Может быть, я и изменилась, но мне кажется, что именно такой я всегда и была, только это было запрятано где-то глубоко внутри. Я все время сердилась на маму – сначала за то, что она пыталась сделать из меня леди, а потом за то, что она умерла и бросила меня на произвол судьбы. У меня на уме было одно – не быть похожей на нее.

Она не смотрела на него – видимо, это признание далось ей нелегко. А Рафу вдруг пришло в голову, что он делал то же самое по отношению к отцу.

Гинни помолчала, потом продолжала:

– А здесь, с детьми, я поняла, как глупо себя вела. Жизнь слишком коротка и драгоценна, чтобы тратить ее на капризы и жалобы, чтобы сражаться с тенями. Да к тому же нас на каждом шагу подстерегает одиночество, от него одно спасение – жить с дорогими нам людьми.

– Нам? Что-то у меня вдруг возникло чувство, что вы читаете мне нотацию.

– Вы слишком много работаете, Раф, слишком устаете. Вы должны уделять больше времени племянникам и племяннице – они скрасят вам жизнь. Я точно знаю, что они согласны подождать, пока у них будет новый дом. Им нужны вы, а не четыре стены и крыша.

– Вся беда в том, моя прекрасная дама, что сейчас у меня нет ни одной лишней минуты.

– Если бы вы время от времени выкраивали для них хотя бы часик-другой, дети уже были бы счастливы.

Гинни опять принялась кромсать рыбу, давая Рафу возможность обдумать ее слова. Вообще-то часик-другой выкраивать, может, и удастся, особенно если здесь его будет ждать эта новая Гинни. Как приятно представить себе, что она встречает его в дверях с улыбкой на лице! Рафа так захватило это прелестное видение, что он не сразу услышал доносящиеся со стороны болота громкие голоса.

– Легки на помине, – усмехнулась Гинни. – Всегда мне не везет. Увидев вас, они ни за что не поверят, что я сама почистила рыбу.

– Хотите, я вернусь в пирогу и сделаю вид, что только что приехал?

– Ой, пожалуйста!

Давно у Рафа не было так легко на душе.

– Считайте, что я исчез.

Он сделал ей насмешливый поклон.

– А вы не уедете? – спросила Гинни почти со слезой в голосе. – Поужинаете с нами?

Глядя на наваленные на столе куски рыбы, Раф засмеялся.

– Ну разумеется. Разве можно отказаться от такого пиршества?

Гинни молча убирала со стола, слушая, как Раф с детьми зубоскалят по поводу приготовленного ею ужина. Еще совсем недавно она бы сердито огрызнулась, но теперь она знала, что они подтрунивают над ней без зла. В хороших семьях все подшучивают друг над другом, и она была рада, что ее считают членом семьи.

Гинни улыбнулась, вспомнив, как приятно прошло время за столом, несмотря на насмешки над бедной раскромсанной рыбой. Их разговор с Рафом как бы разогнал грозовые облака. Между ними уже не было этого жуткого напряжения, этой поминутной готовности вспылить. Вдруг стало казаться, что они способны найти общий язык.

Когда он рассказывал ей о своих деде и бабке, она поняла, почему его так раздражало ее поведение. Надо его убедить, что она изменилась, что она совсем не похожа на этих бесчувственных снобов.

А зачем тебе его убеждать? – спросил осторожный внутренний голос. Но один взгляд на разговаривающего с детьми Рафа – и она знала ответ. Хотя бы для того, чтобы иногда видеть его улыбку.

Наверно, по этой же причине она тщательнее обычного оделась к ужину, аккуратно заколола волосы и надела мамин медальон. Она хотела, чтобы Раф увидел в ней очаровательную леди, хозяйку дома, а не только распустеху, покрытую болотной грязью и рыбьей чешуей. Пусть это называют тщеславием, но ей хотелось предстать перед Рафом привлекательной женщиной.

– Вы уже все дела переделали? Почитаете нам? Гинни вернулась на землю. Рядом стоял Кристофер и протягивал ей растрепанный том «Айвенго».

– Что? Почитать? – с деланным удивлением сказала Гинни. – Ну это зависит от того, долго ли вы еще будете насмехаться над приготовленным мной ужином.

– Я не насмехался. – У Кристофера сделалось такое виноватое выражение лица, что Гинни не могла его больше поддразнивать. Вместо этого она повернулась к его братьям.

– Ну жалоб больше нет?

Все энергично затрясли головами.

– И воображаемых костей больше не будете выплевывать?

Все опять затрясли головами. Гинни вздохнула.

– Ну ладно, только подождите, пока я приберусь на кухне. А может, вы попросите дядю Рафа почитать вам вместо меня?

Дети уставились на Рафа, такая мысль им самим никогда не пришла бы в голову.

– Не беспокойтесь, я умею читать, – сказал он и добавил, кивнув в сторону Гинни: – И читаю я лучше, чем она чистит рыбу.

– Отдай ему книгу, – сказала Гинни Кристоферу. – Все вы хороши, вот что я скажу.

И тут она получила то, чего так долго ждала, – улыбку Рафа. Я вас насквозь вижу, говорила эта улыбка, и благодарен вам за то, что вы даете мне возможность побыть с детьми.

Раф растянулся всем своим могучим телом на половике и оперся на локти. Дети расселись вокруг него, болтая наперебой, объясняя ему, на какой странице они кончили читать и что произошло до этого места в романе. Когда Раф начал читать, Гинни стало ясно, что он и сам очень любит этот роман: он читал с увлечением, меняя голос и интонацию для каждого персонажа, живо рисуя сцены рыцарских забав и сражений.

Гинни не могла отвести от него глаз. Как чудесно он ладит с детьми! Они слушали его как завороженные и смотрели на него с таким обожанием, словно он сам был ожившим героем романа.

Да и не одни они! Гинни и сама невольно сравнивала Рафа с романтическим рыцарем. Со своими отливающими синевой черными волосами, аристократическими чертами лица и атлетическим сложением он был не менее красив, чем Айвенго. Но его доброе отношение к детям, его утомленные вздохи в конце трудного дня – это говорило о мужестве совсем иного рода. Миссис Тиббс обвинила Гинни, что она за внешностью не различает внутренней сущности людей, но сегодня у Гинни словно открылись глаза и она поняла, что Раф Латур красив не только внешне, но и внутренне.

Средневековые дамы отдавали свои сердца не за глупую рисовку на турнирном поле, но за благородные устремления. Короля Артура сделали героем его убеждения и его свершения, и Ланцелот ему в подметки не годился.

Да, трудно их не сравнивать – Рафа и Ланса.

В эту минуту Раф поднял голову и перехватил ее задумчивый взгляд. Гинни смущенно отвернулась. Раф закрыл книгу.

– На сегодня хватит, – сказал он детям. – Вам пора спать, а мне пора ехать.

– Дети шумно запротестовали. Захваченная врасплох, Гинни бросила на него умоляющий взгляд. Неужели он уже уезжает? А что, если согласие, которого они с таким трудом достигли, окажется слишком хрупким и не вынесет разлуки?

Но Раф был тверд. Он решительно отослал детей спать, а сам направился к двери. Гинни вышла вслед за ним на крыльцо, пытаясь убедить себя, что делает это для детей. На самом же деле она с трудом сдерживалась, чтобы не повиснуть у него на шее и не умолять остаться. Она заставила себя остановиться на верхней ступеньке, а Раф задержался на нижней.

– Спасибо за сегодняшний вечер, моя прекрасная дама, – с улыбкой сказал он. – Ужин был превосходный.

– А завтра ставить для вас прибор? – спросила Гинни нарочито шутливым тоном. – Обещаю, что в меню будет не только раскромсанная рыба.

Раф улыбнулся, но улыбка тут же сошла у него с лица.

– Боюсь, что мне придется уехать на несколько дней.

– Опять? – не сдержалась Гинни. Но по крайней мере она не топнула ногой, как сделала бы раньше. – Без вас нам будет скучно.

– Я и сам бы рад остаться, но...

Гинни спустилась по ступенькам и прижала палец к его губам.

– Не надо ничего объяснять. Просто нам будет вас не хватать.

Раф впился в нее взглядом, и Гинни даже забыла, что по-прежнему прижимает палец к его губам. При воспоминании о том, как ее целовали эти губы, ее словно ударил электрический разряд, и она отдернула руку.

– Вы и вправду хотите остаться здесь с детьми? – спросил Раф.

Она кивнула, не в силах отвести взгляд от его губ.

– Меня может не быть неделю, даже две. Я целиком полагаюсь на вас. Детям нужно ощущение прочности. Мне надо знать, что вы никуда не денетесь.

Гинни вспомнила свой первый день на острове и свое блуждание по болоту.

– Да куда я денусь?

– Мне не следовало привозить вас сюда силой. С нынешнего дня, моя прекрасная дама, вы вольны здесь остаться и вольны уехать.

Неделю назад перспектива обрести свободу привела бы ее в восторг, но за это время как-то получилось, что ее мир сузился до размеров этого острова, что главным в ее жизни стали этот человек и его дети, эти глубокие глаза.

– У детей есть пирога, – продолжал Раф. – Они ее где-то прячут, наверно, около своей крепости. Вам стоит только попросить, и они отвезут вас, куда вы захотите.

– Я хочу остаться.

Лицо Рафа посветлело и вдруг стало гораздо моложе.

– Во всяком случае, я вас прошу побыть здесь еще месяц.

– Три месяца. И ни дня меньше. Раф засмеялся и покачал головой.

– Так и будете повторять мои слова? – Он опять посерьезнел. – А то, что вы говорили о перемирии и о том, чтобы начать все сначала, – вы это тоже серьезно? Думаете, мы сможем забыть прошлое?

В его голосе звучало сомнение – казалось, он не верил, что она на это способна. Гинни сделала еще шаг вниз по ступенькам, как же его убедить? Теперь их глаза были на одном уровне.

– Не знаю, смогу ли я забыть, но, по-моему, забывать и не надо. Вот уже много лет я убегаю от прошлого и все никак не убегу. Прошлое – это рана, которой надо дать зажить, иначе она будет без конца гноиться. Мы оба вели себя не лучшим образом, но, может быть, нам лучше не касаться ран, а вместо этого признать свои ошибки и постараться впредь их не повторять?

Раф слушал ее затаив дыхание.

– Я был к вам несправедлив, – сказал он, приподняв у нее с груди медальон. – Вы гораздо больше похожи на мать, чем я думал.

«Да, похожа», – подумала Гинни, и эта мысль ее впервые порадовала.

– Возможно, – сказала она. – Но полагаю, что вы обо мне не все знаете.

– Я в этом не сомневаюсь. – Он отпустил медальон, легонько коснувшись ее горла.

Глаза Гинни потемнели, и она вся замерла. Раф, видимо, почувствовал, как она жаждет поцелуя. Он и сам его жаждал. Но он не схватил ее в объятия, а, наоборот, опустил руку и сказал отстраненным тоном:

– Уже поздно. Надо ехать. Постараюсь вас навестить при первой же возможности.

Как ей не хотелось его отпускать! Чтобы задержать его хотя бы на несколько минут, она схватила его за руку и сказала первое, что пришло ей на ум:

– Но в субботу-то вы приедете – на турнир?

– Не могу обещать, моя прекрасная дама. У меня куча дел.

Гинни остро ощутила тепло его руки.

– Я знаю, что вы очень заняты. Но для детей это очень важно. Без вас будет совсем не то.

Он улыбнулся, короткой ослепительной улыбкой и поднес ее руку к губам. У Гинни бешено колотилось сердце. «Если он меня не поцелует, я умру», – подумала она.

– Я ваш вассал, – Раф, целуя кончики ее пальцев. – Я живу, чтобы служить вам, леди Гиневра.

Это были слова, которыми они начинали игру, это был волшебный ключ к воротам Камелота. «Кажется, мы начинаем все заново», – подумала Гинни. И на этот раз Раф будет ее королем Артуром.

Прежде чем выпустить ее руку, Раф крепко ее сжал. Этим он как бы признался без слов, что ему тоже не хочется с ней расставаться. Глядя ему вслед, уже скучая по нему, Гинни убеждала себя, что так даже лучше. У нее будет время подготовиться. Надо постараться, чтобы этот день рождения стал самым счастливым в жизни Рафа.

А когда праздник кончится, когда они съедят торт и отдадут ему подарки, тогда она, Гинни, сделает так, чтобы ему никогда больше не хотелось Их покидать.

Когда Раф уехал, Джуди выскользнула из закоулка, откуда она подглядывала за ним и Гинни, и поспешила в спальню, где ее нетерпеливо поджидали братья.

– Она его уговорила, – сказала им Джуди. – Мы остаемся, здесь.

– Все? – обеспокоено спросил. Кристофер, – Гинни тоже?

– Гинни тоже – ответила Джуди со вздохом который, как она с изучением для нее, выражал облегчение. – Она теперь вроде бы как член нашей семьи.

Глава 15

– Тащите! Клюет! Опять вы ее упустили, Гинни!

Питер безнадежно покачал головой. Гинни протянула ему удочку. С тех пор как Раф привез ее в дельту, она многому научилась, но ловля рыбы ей упорно не давалась. Даже когда Питер насаживал ей червяка, она все равно ухитрялась упустить клюнувшую рыбу.

Глядя, как Питер опять насаживает червяка, Гинни в который раз удивилась, что они с Патриком взяли ее с собой. Она их об этом не просила. Неужели они заметили по ее глазам, как ей хочется принять участие в их приключениях? Какие же они славные мальчики, если они это поняли и потому пригласили ее с собой.

Гинни не знала точно, что побудило детей изменить к ней свое отношение, но с того вечера, как она почистила рыбу, они все меньше отгораживались от нее. Они все еще опасливо приглядывались к ней, все еще раздражались, когда видели, что она не умеет делать самых простых, как им казалось, вещей, но постепенно начинали к ней относиться как к своей. Сегодня утром они прямо-таки торжественно, словно исполняя ритуал, привезли ее в пироге к потайной заводи. Никто не знает про это место, шепотом сказали они ей, снимая укрытие из веток с ялика, даже Раф не знает. Он не разрешает им уезжать далеко от дома, но рыба-то лучше ловится не в протоках, а на самой реке.

– Ну-ка попробуйте еще раз.

Гинни взяла у Питера удочку и забросила наживку в воду. Чтобы доставить удовольствие Питеру, она внимательно глядела на поплавок, хотя была уверена, что все равно ничего не поймает. Потом стала оглядываться по сторонам и вдруг узнала окрестности.

– Я знаю, где мы, – вслух подумала она. – Это плантация Аллентонов.

По крайней мере раньше здесь была плантация Аллентонов. Гинни вспомнила слова Мисси о том, что Аллентоны продали плантацию и уехали и что теперь здесь новый хозяин.

Гинни внимательно вгляделась – может быть, удастся увидеть этого нового хозяина? Но ей был виден только строящийся дом. Собственно, дома еще не было, но фундамент уже был заложен, и на нем стоял деревянный каркас дома. Сейчас там никто не работал, видимо, строительство на время приостановили.

Вглядевшись, Гинни поняла, почему рабочих сняли со стройки. После вчерашнего ливня у них прорвало дамбу, и все работники занимались ее починкой. Нельзя же допустить, чтобы поля затопило и сахарный тростник погиб перед самым сбором урожая.

Гинни с удовольствием вспомнила, какое это всегда было радостное время в Розленде и какое беспокойное. Если урожай выдастся обильным, будут новые платья, будут пикники и праздники. От хорошего урожая зависит благосостояние всех – от хозяина плантации до самого убогого раба, и все изо всех сил старались сберечь поспевающий сахарный тростник.

Но все-таки случалось, что урожай погибал. Ранние заморозки, гроза не вовремя или просто слишком раннее или запоздалое сжигание стерни – любой просчет грозил хозяевам разорением. Гинни смотрела на копошившихся на дамбе людей. Издалека они были плохо различимы, но один выделялся из всех. Он жестами рассылал людей в разных направлениях, и, хотя одежда на нем была бедной, у него была хозяйская повадка. Видимо, это надсмотрщик, решила Гинни, человек, который отвечает за урожай. Ее не удивило, что он и сам работал не покладая рук, копал ямки, таскал мешки с песком. Она понимала, что сейчас дорога каждая минута и каждая пара рук. Если он сбережет урожай, его должности останется за ним. Если урожай погибнет, ему останется только уложить свои вещи. Гинни вспомнила, сколько надсмотрщиков в свое время уволил ее отец. Нет, этой работе не позавидуешь. Она по опыту знала, что бедного надсмотрщика редко хвалят за, успех» но, всегда винят за неудачи.

Удивительно, как слушаются его рабы, буквально на лету подхватывая его приказания. Ему не требуется подгонять, их плеткой. Глядя на его уверенную манеру держаться, Гинни подумала, что в этом человеке есть что-то знакомое.

– Ох! – вдруг сообразила она и дернула Патрика за рукав. – Слушай, вон тот надсмотрщик Я поле, – это не Раф?

Патрик посмотрел, куда она указывала, и его глаза расширились от удивления, которое тут же сменилось паникой, – Питер, вытаскивай шест! – крикнул он хватаясь за весла, – Надо сматываться, пока Раф нас не заметил.

Их бегство было таким стремительным, что Гинни едва у спела вытащить свой шест. Патрик греб как шальной, не говоря ни слова. Питер тоже не пытался нарушить неловкое молчание.

Гинни задумалась. Так Раф работает надсмотрщиком на бывшей плантации Аллентонов? Тогда неудивительно, что он всегда приезжает такой усталый и озабоченный. Эти поля не обрабатывались уже несколько лет. Ему, видимо, пришлось начать все сначала, заново вспахать землю, купить и посадить новые черенки тростника. Неудивительно, что он так легко выходит из себя, после трудного дня ему нужно тепло, нужна приветливая улыбка, а не бесконечные, споры и жалобы.

Гинни вспомнила, с какой тоской он говорил о том, что хочет иметь собственную землю, иметь дом, который у него никто не сможет отнять. Это несправедливо, чтобы человек так много и упорно работал и не имел за это никакого вознаграждения. Как ей хочется как-то помочь Рафу! У нее нет своих денег, но у нее есть друзья, а у папы все еще остались связи. Неужели среди всех этих богатых людей не найдется ни одного, который согласится недорого продать пару акров земли? Гинни прикусила губу, вспомнив, что Рафу не удалось получить в банке заем.

Она все еще размышляла на эту тему, когда ялик зашел в потайную заводь и Патрик причалил его к берегу рядом с вытащенной на сушу пирогой. Оба мальчика выскочили вместе со снастью на берег раньше, чем Гинни очнулась от своих мыслей.

– Куда это вы так спешите? – спросила она, вылезая из ялика. – Может, кто-нибудь мне объяснит, по какому поводу вся эта паника?

Но никто ей не стал ничего объяснять. Мальчики укладывали вещи в пирогу, притворяясь, что не слышали ее вопроса.

– Почему вы так испугались, увидев Рафа? – продолжала расспрашивать их Гинни, подойдя к пироге. – Он что, запретил вам показываться на реке?

На этот раз ей не понадобилось ответа: по виноватым физиономиям она поняла, что угадала правильно.

– Почему он вам это запретил?

Питер посмотрел на Патрика, а тот произнес только одно слово:

– Папа.

Но этого слова было достаточно, Гинни все поняла. Ей стало страшно, когда она вспомнила, что за человек Жак Морто. Родная дочь была вынуждена выстрелить в него. Последнее время они жили так мирно и безмятежно, что она совсем забыла слова Гемпи о том, что Раф прячет детей в болоте. Когда она представила себе, что Морто их найдет, ей стало дурно от страха.

– Ваш дядя поручил мне заботиться о вас, – с укором сказала она. – Что я ему скажу, если с вами что-нибудь случится?

– Ничего с нами не случится.

– Ваш отец – опасный человек. Даже если бы я умела стрелять – а я не умею, – то из чего бы я отстреливалась? Из удочки?

– Не волнуйтесь, Гинни, – успокоил ее Патрик. – У нас есть мечи.

И он достал из мешка деревянный меч.

– О Патрик, но это же...

– У них волшебная сила, – с блеском в глазах продолжал Патрик. – Их заколдовал великий Мерлин.

Гинни кивнула и залезла в пирогу: она не хотела разрушать веру детей в волшебство. Пусть радуются своим фантазиям.

Но и успокоиться на этом она тоже не могла.

– А что, если вы забудете мечи дома? Или если ваш отец застанет вас врасплох?

– На этот случай у нас разработан план, – серьезно проговорил Патрик, работая шестом.

– Может, показать ей?

– Показать что?

Мальчики переглянулись, но ничего не сказали. Патрик старательно налегал на шест и скоро загнал пирогу в другую скрытую заводь. Они вытащили ее на берег, по-прежнему отказываясь отвечать на вопросы Гинни. Потом повели ее по едва заметной тропинке. Когда тропинка привела их на поляну, Гинни поняла, почему они ей ничего не говорили. Они хотели, чтобы она увидела сама.

Под деревьями, почти укрытое лианами и завесой бородатого мха, высилось трехметровое сооружение из досок и листов ржавого железа. Это и была их крепость.

– Осторожней, тут зыбучий песок, – сказал Патрик, показывая на поросший болотной травой участок земли. – А вон там, под папоротниками, – глубокая яма. А с другой стороны – ямы, которые мы вырыли сами. Но они не такие глубокие. Если кто-нибудь попадет в нашу яму, он из нее сумеет выбраться, но если в ту... В общем, ступайте осторожнее.

– Это здесь вы играете? – спросила Гинни, с ужасом думая, что они сами легко могут упасть в яму или ступить в зыбучий песок.

Они серьезно покачали головами.

– Здесь мы спрячемся, если на остров заявится папа, – терпеливо объяснил ей Патрик. – Все мы, даже Кристофер, знаем, что при первой тревоге надо бежать в крепость.

– У нас тут много еще разных западней, – с восторгом сказал Питер. – Между деревьями натянуты бечевки, привязанные к мешкам с землей, которые спрятаны в ветвях. Если папа заденет за бечевку, ему на голову свалится мешок.

Гинни была вынуждена признать, что они действительно неплохо подготовились на случай неожиданного появления Жака Морто. Все основательно продумано. Интересно, кто разработал этот план?

Как бы в ответ на этот вопрос в щели над листом железа показалась Джуди. В руке она сжимала камень. Позади нее виднелись Поль и Кристофер.

– Кто идет? – раздался суровый оклик.

– Это мы. Открывай.

Повернувшись к Гинни, Патрик показал на то место, откуда выглянула Джуди.

– Там у нас деревянный помост. Оттуда можно вести наблюдение. Идемте, посмотрите сами.

Они подвели ее к стене крепости, раздвинули лианы, и она увидела деревянную дверь. Изнутри слышалась возня: Джуди отодвигала засов. Наконец дверь открылась, скрипя на ржавых петлях. Гинни вслед за мальчиками вошла внутрь крепости и прямо-таки раскрыла рот, увидев, как там просторно. Крепость была как бы вписана в группу могучих дубов, но у детей, несомненно, ушло много труда на то, чтобы заполнить отверстия между стволами. Гинни не очень хорошо умела определять размеры на глаз, но она прикинула, что изнутри крепость была добрых девяти метров в ширину и около двенадцати в длину.

– Потрясающе! – честно признала она.

– Гемпи помогал нам ее строить, – сказала сияющая гордостью Джуди. – Он навесил дверь и привез все это железо.

– А Раф это видел?

Все пятеро покачали головами.

– Хватит ему других забот, – как всегда, за всех высказалась Джуди. – Мы сами можем о себе позаботиться.

– Патрик сделал нам мечи, – сказал Кристофер, размахивая маленьким деревянным мечом. – Он вчера закончил мой, и теперь я тоже солдат армии Джуди.

Дети стояли тесной группой, такие маленькие и такие отважные. Гинни вдруг захотелось схватить их всех в охапку и увезти далеко отсюда, туда, где им не смогут причинить зла люди, подобные Жаку Морто.

Джуди кивнула в сторону Гинни.

– Может, ты и ей сделаешь меч, Патрик? Она теперь с нами заодно.

С нами заодно. Эти слова пронзили Гинни, и она поняла, что она действительно солдат этой маленькой армии и будет сражаться за этих детей до последнего вздоха.

– Пусть будет нашей королевой, – с широкой улыбкой сказал Питер. – Добро пожаловать в Камелот, королева Гиневра.

Поль кивнул.

– Теперь нам не хватает только короля.

Эти слова подали Гинни мысль, теперь она знала, как отпраздновать день рождения Рафа так, чтобы даже Джуди была довольна.

– Послушайте, что мне пришло в голову, – с улыбкой сказала она детям.

Понадобится немного выдумки и много труда, но зато Раф поймет, как много он для них значит.

И тогда... может быть, тогда им удастся убедить его проводить на острове больше времени.

Поздно вечером Раф поднялся по ступеням крыльца – с таким трудом, словно ему было по крайней мере восемьдесят лет. Какая же выдалась долгая и трудная неделя! Дамбу они починили, поля практически осушили, но из-за того, что на них свалилось столько непредвиденной работы, они опаздывали с приготовлениями к уборке урожая, до которой оставалось всего две недели. Раф опасался, что они не успеют сделать все, что нужно, даже если будут работать днем и ночью.

В доме слышались голоса. Раф остановился, бессильно сгорбившись. Господи, за работой он совсем забыл про их турнир! И как набраться духу и сказать им, что он не сможет на нем присутствовать?

Ничего не поделаешь! Дни становятся все короче, ночи длиннее, а ему надо еще привести в порядок мачете, научить нужным навыкам рабов, запустить сахароварню. Судя по стоявшей в последние дни погоде, заморозков можно не опасаться, но зато, если дать стеблям слишком разрастись в высоту, содержание сахара в тростнике может понизиться. Раф не нуждался в напоминаниях, как важно для него собрать хороший урожай.

Он стоял перед дверью, не решаясь ее открыть. С тех пор как его пригласили на турнир, он смог только три раза ненадолго наведаться домой, и при каждом посещении чувствовал атмосферу напряженных приготовлений. Ну как им объяснить? Турнир можно устроить и после, а сахарный тростник не станет ждать.

Из-за двери доносился запах свежеиспеченных булочек, напомнивший Рафу, что он не ел весь день. Он толкнул дверь и увидел, что вся его семья собралась на кухне. На душе у него вдруг стало легко, и он забыл и про сбор урожая, и про турнир. Он ощущал одно: как хорошо вернуться домой!

Дети стояли в затылок, по очереди показывая Гинни вымытые руки. Осмотрев руки четырех старших детей, она кивнула, и они кинулись усаживаться за столом. Но Кристофер огорченно поплелся к тазику. К удивлению Рафа, остальные четверо терпеливо ждали, когда их братишка как следует вымоет руки.

Они все одновременно увидели Рафа и радостно закричали: «Раф приехал!» – но тот видел только Гинни. На ней было зеленое платье Жаннет, поверх которого она повязала фартук. Фартук был весь в муке, но Рафу она показалась невыразимо прекрасной. А когда она ему улыбнулась, у Рафа от счастья зашелся дух.

– Мы с Джуди нажарили рыбы, – сказала она, показывая на стол. – Поужинаете с нами?

Раф сам не понимал, что с ним происходит. Все смешалось: вкусные запахи, смех детей, атмосфера предчувствия праздника и главное – обуревавшее его влечение к этой женщине.

Не верь ей, предупреждал его едва слышный внутренний голос. Может быть, она и в самом деле изменилась, а может быть, ему хочется в это верить, потому что его так сильно к ней тянет. Нельзя забывать, что это Гиневра Маклауд, женщина, которая в совершенстве владеет искусством притворства. Сколько раз она доводила его до крайней черты возбуждения и в последнюю минуту отказывала ему! И он чувствовал себя дураком, и душу заполняло ощущение пустоты и ненужности.

Раф кивнул ей, отвел глаза и пошел вслед за Кристофером к тазу мыть руки. Так или иначе, всему этому скоро наступит конец. Когда она почувствует, что выполнила свои обязательства, что доказала всем и самой себе, на что способна, тогда она уедет домой. Она сама так сказала.

Однако, сидя за столом и наблюдая, какие у нее сложились легкие и дружеские отношения с детьми, как она весело улыбается их не всегда удачным попыткам продемонстрировать ему свое умение вести себя за столом, Раф чувствовал, что невольно поддается ее обаянию. Как волшебник Мерлин, которого так что Джуди, Гинни околдовывала его своими чарами. Наблюдая за ней, чувствуя, что никогда так сильно не желал женщину, Раф дал себе обет: он во что бы то ни стало завоюет ее сердце и никуда ее не отпустит. Если он будет вести себя как настоящий джентльмен, если он будет мягко и нежно ухаживать за ней, ему наверняка удастся с помощью детей убедить ее остаться с ними навсегда.

В глубине души Раф знал, что эту мечту будет очень трудно осуществить. Изнеженная, привыкшая к роскоши Гиневра Маклауд не способна долго терпеть лишения. Может быть, она его и полюбит, но, чтобы склонить ее остаться с ним навсегда, нужны деньги. А денег у него сейчас очень мало.

Из чего опять-таки вытекает, что надо вовремя убрать тростник.

Весь остаток вечера, даже после ужина, когда он читал детям «Айвенго», а Гинни мыла посуду, Раф силился придумать убедительное объяснение, почему он не сможет приехать завтра на турнир. Может быть, сказать Гинни, а она уж пусть потом скажет детям? Но и ей сказать ничуть не легче. Раф дочитал главу и закрыл книгу. Дети стали просить почитать еще немножко, но Раф был неумолим: ему надо помыться и уезжать.

– И потом завтра у нас особенный день, – поддержала его Гинни. – Для того чтобы хорошо выступить на турнире, вам надо всем как следует выспаться.

Дети перестали ворчать и послушно, хотя и неохотно встали. Раф уже раскрыл было рот, чтобы сказать им, что не сможет завтра приехать, но тут его внимание привлек металлический отблеск на шее Джуди.

«Господи, неужели опять утащила медальон?» – мысленно простонал он, увидев, как девочка украдкой сунула медальон под рубашку.

– Что это у тебя на шее? – спросил он. – Случайно, не тот самый медальон? – Удивительно, как влечет Джуди эта вещица, если, несмотря на запреты, она не удержалась от искушения ее стащить. – Я считал, что мы с тобой договорились, Джуди. Девочка молчала, глядя себе под ноги.

– Она его не брала, – заступился за нее Патрик, который был уже в дверях. – Я сам ей его дал.

– А я дала его Патрику, – подтвердила, подходя к ним, Гинни. Джуди принялась было снимать медальон через голову, но Гинни остановила ее. – Не надо, Джуди, не снимай. Я тебе его дарю. Мне кажется, что это было бы по душе моей маме.

Джуди улыбнулась ей, и Раф поразился, какая она хорошенькая, когда улыбается. Да за ней скоро будет тянуться хвост воздыхателей! И он вдруг понял, как редко ему приходилось видеть улыбку Джуди.

Чудеса, со вздохом подумал он. Гинни всех их сумела околдовать.

Он глядел, как она отправила детей спать, удивляясь их послушанию. Когда они ушли, Гинни несмело ему улыбнулась.

– Наверно, мне надо было раньше вам сказать. Я столько раз поднимала шум из-за этого медальона, что вам, естественно, не пришло в голову, что я могу расстаться с ним добровольно.

– Я и сейчас не могу понять, почему вы это сделали.

– Я отдала его Патрику в награду за очень важное одолжение. Но вы же знаете, как они относятся друг к другу. Этот медальон очень дорог его сестре, потому что ассоциируется у нее с матерью. Вот он и отдал его ей.

– Я думал, что он и вам очень дорог.

– Это так. – Гинни пошла обратно на кухню вытирать посуду. – Но я поняла, что Джуди он нужнее, чем мне. У нее сейчас трудный период, и ей нужно, чтобы что-нибудь связывало ее с прошлым. Она называет медальон талисманом и никогда его не снимает. Даже отказывается без него спать или купаться.

Раф взял у нее из рук тарелку и поставил на полку.

– Откуда у вас вдруг столько терпения? Она ведь трудный ребенок.

– Не трудный, а растерявшийся. – Гинни подала Рафу последнюю тарелку и повесила полотенце на место. – Это совсем не просто – потерять мать как раз тогда, когда сама начинаешь сознавать себя женщиной.

Раф прислонился к шкафу и сложил руки на груди.

– Вы про кого говорите, про Джуди или про себя? На секунду Гинни растерялась.

– Кажется, у нас с Джуди больше общего, чем мы предполагали. Иногда это помогает нам понять друг друга, а иногда, наоборот, мешает. Во всяком случае, я обнаружила, что упрямства нам обеим не занимать.

Раф ухмыльнулся.

– Я тоже это обнаружил.

– Смейтесь, смейтесь, но если бы вы знали, скольких нервов мне стоила подготовка к турниру... – Гинни оборвала себя на полуслове и вгляделась ему в лицо. – В чем дело?

И тут он вспомнил надвигающуюся уборку тростника и свое горькое сожаление, что вынужден разочаровать детей.

– На меня обрушились неожиданные дела. Отвернувшись, Гинни медленно развязывала тесемки фартука.

– Ясно. Вы не приедете.

– Гинни...

– Не надо ничего объяснять, – деревянным голосом выговорила она, проходя мимо него. – Я все понимаю.

Раф схватил ее за руку и повернул лицом к себе.

– Ничего вы не понимаете, черт бы вас побрал! Мне необходимо там быть. Я занял деньги на короткий срок и надеялся, что верну их раньше. Но не смог... – Он помолчал: не стоит ей говорить, что он давно бы расплатился, если бы ее дядя отдал ему то, что должен. – Скажем так, у меня осталось меньше месяца на то, чтобы рассчитаться с банком «Барклай и Тиббс». Если я этого не сделаю, о будущем можно забыть.

– А разве нельзя их попросить об отсрочке платежа? Папа всегда так делал.

– У вашего папы имя, – с горечью сказал Раф. – А меня даже не допускают к банкирам – я должен разговаривать с каким-то клерком. По его словам, его высокопоставленные хозяева слишком заняты, чтобы тратить на меня время.

Гинни поморщилась, и Раф только тут осознал, с какой силой он сжимает ее руку. А еще собирался обращаться с ней нежно! Он отпустил ее руку, но отойти от нее не мог.

– Как это несправедливо! – сказала Гинни. – Откуда они знают, какой вы человек, ни разу с вами не встретившись?

Ее забота растрогала Рафа, но одновременно довела до его сознания, как мало она о нем знает.

– Дело в том, что я, как говорится, прошел через огонь и воду, – признался он. – С четырнадцати лет я добывал себе пропитание где мог и как мог, а банкиры любят клиентов, которые сидят дома. Они считают, что иметь дело с такими перекати-поле, как я, рискованно.

– Ну и дураки! – негодующе воскликнула Гинни. – Надо быть слепым, чтобы не понять, что они ничем не рискуют, занимая вам какую-то несчастную тысячу долларов.

Гинни сказала это так горячо, что Раф решил сам рискнуть.

– Вы так считаете? – спросил он. – А вы мне доверились бы, моя прекрасная дама?

Конечно, он говорил совсем не о финансовых делах, он хотел знать, доверяет ли она ему в делах сердца. Он жадно смотрел на ее прекрасное лицо, изнывая от желания обладать ею, убедить ее освященным веками способом, что она принадлежит ему.

Но решение должно исходить от нее, и Раф затаив дыхание ждал ответа.

Гинни отвернулась и принялась снимать фартук и вешать его на крючок. Эта простая процедура почему-то заняла у нее очень много времени.

– Если бы у меня были деньги, – едва слышно сказала она, – вам бы никогда не понадобилось унижаться перед банкирами.

Он надеялся услышать большее, но и это было немало. Разумный человек этим удовлетворился бы, но Раф в душе был игрок и решил идти ва-банк.

– Я спрашиваю не о деньгах, – тихо сказал он. Гинни стояла, не шевелясь, и все еще держалась за этот дурацкий фартук. Раф пожал плечами и пошел к двери, бросив на прощание: – У нас с вами проблема не в деньгах, моя прекрасная дама. Мне нужны вы.

С этим, не желая разыгрывать из себя еще большего дурака, Раф вышел. И пошел за дом мыться. Он сорвал с себя рубашку, в душе кляня себя за то, что не сумел сдержать язык. Он знал, что не скоро сможет предложить ей такую жизнь, к какой она привыкла. А до тех пор не было смысла допытываться о ее чувствах. Даже витающий в облаках романтик не мог ожидать, чтобы королева Гиневра легла в постель с каким-то издольщиком.

Расстегивая и сбрасывая брюки, Раф с тоской подумал о ледяной воде горных речек, она охладила бы его страсть. А вода в бочке была нагрета солнцем, и, хотя он старательно скреб себя мочалкой, тепловатая струя не могла погасить бушевавший в нем пожар. Вытираясь, он вспомнил тот вечер, когда Гинни прыгнула к нему в лохань. Как жарко он ее обнимал, как близок был к тому, чтобы навсегда сделать ее своей!

Воспоминание было почти осязаемым, и, когда Раф наяву увидел перед собой Гинни, од не поверил своим глазам, решив, что это игра его воспаленного воображения. Да ив самом деле возникшая в лунном свете Гинни, с руки которой свисало что-то белое, вполне могла показаться призрачным видением, на ней была одна рубашка. Ее белые плечи, ее роскошная грудь – все было рядом, все можно было потрогать и поцеловать. И все казалось недосягаемым, Гинни остановилась перед ним. Ее лицо было бледно и серьезно. Она смотрела на него, дожидаясь, чтобы он что-нибудь сказал, но разве можно разговаривать с видением? Скажешь слово, и оно растает в воздухе.

Тогда заговорила Гинни.

– Я... подумала, что вам понадобится полотенце, – сказала она, протягивая ему большое белое полотенце.

Или она беспросветно, наивна, или опять взялась за свои штучки, опять с ним играет.

– Вы что, сума сошли? – спросил он, хватая ее за руку. – Зачем Вы сюда пришли в таком виде? Что это еще за фокусы?

– В прошлый раз мы не довели дело до конца, – сказала она дрогнувшим голосом, но Раф был слишком зол, чтобы вслушиваться в интонации.

– Верно! И я предупредил вас, что произойдет, если вы выкинете еще что-нибудь в этом роде.

– Я знаю.

– Знаете? Да я сейчас овладею вами прямо на голой земле! Если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы бежали бы отсюда сломя голову.

Гинни прикусила губу, но тем не менее решительно расстелила полотенце на земле.

__Ну вот, так гораздо лучше, чем на голой земле, – сказала она и сделала шаг к Рафу. Она дрожала с головы до ног.

– Дьявол! – прорычал Раф. – Да вы понимаете, что делаете?

Она нервно кивнула и подошла еще ближе – так, что он почувствовал прикосновение ее набухших сосков.

– Я вполне понимаю, что рискую, – осипшим голосом проговорила она, – но я готова вам довериться. А вы?

Каждая клеточка его тела жаждала ее, но Раф изо всех сил сдерживался, боясь поверить тому, что видел и слышал, что ему говорило сердце. Он слишком долго мечтал об этой минуте – это не может быть правдой! Чтобы Гиневра Маклауд сама пришла к нему и предложила себя и свое доверие!

А она вдруг обвила руками его шею.

– Поцелуй меня скорей, Раф, – прошептала она. – А то вдруг я передумаю.

И тут Раф отбросил сомнения, да какая разница, мерещится ему это или происходит на самом деле? Все кругом перестало существовать, кроме прижимающегося к нему жаркого тела Гинни, кроме нежного и страстного дыхания, которое он ощущал на своем лице. Он запустил руки ей в волосы, запрокинул ее голову и наклонился, чтобы завладеть губами, которые она ему предлагала. Господи, какое чудо!

Ее губы приоткрылись навстречу его поцелую. Раф понимал, что должен обращаться с ней очень бережно и нежно, что никак нельзя спешить, но вкус ее покорного рта ударил ему в голову. Он был как голодный ребенок, которому слишком долго не давали конфету и вдруг пустили в комнату, наполненную самыми разнообразными сладостями.

Да и Гинни не помогала ему сдерживаться. Она жадно целовала его, ее руки блуждали по его телу с таким же нетерпением, с каким он гладил ее податливые округлости. Раф упивался сладковато-солоноватым вкусом ее тела, исходившим от ее кожи ароматом мыла, ее мягкими шелковистыми волосами. Она должна ему принадлежать, вся, до конца, и не когда-нибудь, а сейчас, СИЮ МИНУТУ!

Он с трудом оторвался от ее губ и, задыхаясь, проговорил, обводя большими пальцами очертания ее влажного рта:

– Даю вам последний шанс, моя прекрасная дама. Вы уверены, что хотите этого?

– Я хочу тебя, – серьезно прошептала она.

И тут под ними словно подломились ноги, и, охваченные единым порывом, они опустились на мягкую землю. Не переставая ее целовать, Раф положил ее на полотенце.

– Я ваш вассал, – прошептал он. – Я живу, чтобы служить вам, леди Гиневра.

И, как тогда, в детстве, эта фраза открыла им путь в волшебный мир, но на сей раз это был его мир. Земные запахи почвы и растений кружили голову ароматом плодородия. Кругом звучала сладострастная ночная музыка. Кваканье древесных лягушек и стрекотанье насекомых сливались со стуком их сердец. Раф целовал ее шею, и ветерок, шепчущий в лохмотьях бородатого мха, как бы вторил ее блаженным вздохам.

Раф двинулся губами ниже, покрыл поцелуями округлости ее грудей, через ситец рубашки пощекотал губами соски, и ее стоны смешались с отдаленным криком пролетающей птицы.

Оторвавшись от нее на минуту, Раф спустил бретельки рубашки с ее плеч и встал на колени между ее ногами, внимательно следя за выражением ее лица, по которому танцевали лунные тени. Он увидел, что она улыбается ему, словно сотканная из золота и серебра, Гинни была не просто мерцающим видением – она была его самым дорогим сокровищем.

– Как ты красива, – сипло проговорил он и опять жадно прильнул к ее губам. Потом спустился в ложбинку между грудями, которые ждали его ласки. Он прошелся губами до дрожащего от нетерпения соска, взял его в рот и стал сосать, водя по нему языком. Гинни вцепилась, ему в волосы:

– О Раф! Стонала она. – О Раф!

Руки Рафа спустились вниз и закатали ее рубашку, чтобы ничто не стояло между ними. Он гладил ее бедра, сосал ее грудь, чувствуя, как его мужская плоть, выросла и затвердела от желания. Ее кожа была горячей и немного влажной, и он больше не мог терпеть. Если он не войдет в нее сию минуту, он взорвется!

Он попытался подготовить ее, раздвинув рукой проход в ее потайное место, но она так отчаянно стонала и так билась под ним, что больше он ждать не мог. Приподнявшись, он посмотрел ей в глаза.

– Помоги мне, Гинни, – просипел он. – Я должен в тебя войти, а ты покажи мне дорогу.

Увидев на ее лице непонимание, он взял ее руку и положил на свою налитую плоть. Почувствовав, как ее пальцы сомкнулись вокруг нее, он содрогнулся от вожделения. И наверно, потерял бы контроль над собой, если бы, увидев ее расширившиеся глаза, не вспомнил, что надо дать ей возможность успокоиться и расслабиться.

– Не бойся, я потихоньку, прошептал он, собрав волю в кулак.

Ее улыбка проникла ему глубоко в душу, чуть не вывернув его наизнанку. И, хотя его тело полыхало неукротимым пламенем, он держался за эту улыбку как за якорь спасения, медленно и осторожно проникая вглубь. Как прекрасно ее тело, как хорошо ему в ней, как тесно и тепло! Как отрадно входить в нее, как мучительно трудно отступать!

Словно для того чтобы испытать его силу воли, Гинни обвила его ногами и выгнула спину, как бы умоляя его идти дальше, глубже. И наконец, резко приподняв бедра, помогла ему прорваться через преграду.

– Не останавливайся! – крикнула она, когда Раф на секунду замедлил. – О Раф, еще, еще!

Да он и не смог бы остановиться. Какое чудо, какое счастье – держать ее в руках, такую горячую, такую нетерпеливую. Раф жадно целовал ее, а их тела двигались в едином ритме. Гинни вскидывала бедра навстречу его толчкам. «Теперь она моя!» – звучала ликующая песня у него в голове, и его толчки все учащались, уходили все глубже. У него помрачился рассудок от наслаждения.

– О Раф! – кричала Гинни, содрогаясь под ним. – О-о-о!

Она достигла апогея, и он тоже излился в нее могучим потоком облегчения, отдав ей, казалось, каждую клеточку своего существа. Она моя, опять подумал он, и чудо не становилось менее сладостным по мере того, как его движения замирали. Наконец, счастливый, удовлетворенный, он скатился на полотенце рядом с ней.

Потрясенный происшедшим, он не мог ни говорить, ни даже думать. Несколько мгновений он лежал на спине, глядя в небо. Сколько ночей он вот так же глядел в небо, мечтая об этой минуте! Раф повернулся на бок и посмотрел на Гинни, до сих пор с трудом веря, что она рядом, что ему все это не померещилось. В ту же минуту она тоже повернулась к нему. На ее лице была нежная удовлетворенная улыбка.

Раф погладил ее по щеке.

– Это правда ты? Я никак не могу поверить.

– Знаю. – Она прижалась щекой к его руке. – Я сама не знаю, что на меня нашло. Но я стояла посреди кухни и думала, нельзя допустить, чтобы он опять ушел. И вдруг поняла, что единственно правильным будет пойти за тобой и отдаться тебе.

Раф кивнул, не смея говорить. Он хотел обсудить с ней завтрашний день и послезавтрашний, но, может быть, еще рано требовать от нее обещания? Чтобы убедить ее остаться с ним навсегда, понадобится время и много таких же блаженных минут.

Да и он еще не скоро будет в состоянии обеспечить ей хотя бы относительное благополучие.

Вспомнив о несделанных делах, Раф утомленно вздохнул, встал и с каким-то ожесточением начал натягивать брюки и засовывать руки в рукава рубашки.

– Выходит, я совершила ошибку, – сказала Гинни и, сев, поспешно натянула через голову рубашку.

Раф застыл. Неужели все его страхи подтвердятся, неужели она опять только играла с ним?

– Еще одну ошибку?

– Я вижу, что у тебя есть более важные дела, чем валяться со мной на земле.

– Что ты, Гинни, да нет же!

Он взял ее за руки и помог подняться. Так вот в чем дело! Она обижена.

– Я пришла к тебе не затем, чтобы что-то у тебя выпросить. Мне не нужно благодеяний, не нужно подарков, не нужно даже обещания, что ты постараешься приехать на турнир. Я понимаю, что ты пытаешься сделать, Раф, и я никогда не стану тебе мешать. – У Гинни дрогнул голос, но она договорила: – Я затем и пришла к тебе, чтобы ты это понял.

Раф прижал ее к груди и поцеловал в макушку.

– Прости меня, Гинни. Я так привык спешить, что мне некогда подумать. Поверь, мне ужасно не хочется от тебя уходить. Но у меня сейчас очень трудное время, хотя я понимаю, что это меня не извиняет. У меня все перепуталось в голове, сердце мое разрывается на части – и нужно столько успеть сделать.

Гинни нежно потрогала его лицо кончиками пальцев.

– Знаю. Я вовсе не хочу еще больше осложнять твою жизнь. – С грустной улыбкой она взяла его за руку и потянула за собой.

– Проводи меня хотя бы до дома.

– Гинни...

– Я правда все понимаю. Но и ты пойми, что мне тоже трудно собраться с мыслями. Может быть, нам даже полезно немного побыть врозь. Надо разобраться в своих чувствах.

Она была права, но Рафа ее слова почему-то обеспокоили. Он не хотел быть с ней врозь. Не хотел, чтобы она разбиралась в своих чувствах. Вдруг окажется, что для него в ее жизни нет места?

Гинни поднялась на две ступеньки крыльца, а Раф остался внизу. Через открытую дверь ему были видны тлеющие в очаге угли. Они словно воплощали все то тепло, что ему приходилось покидать. А нежная улыбка Гинни просто подкосила его. Если бы можно было остаться!

Гинни взяла его за руку.

– Ты очень хороший человек, Раф Латур, и я знаю, что ты желаешь детям счастья. Мне хочется вцепиться в тебя и умолять, чтобы ты не уезжал, но я понимаю, что если ты сейчас уедешь и переделаешь свои дела, то мы быстрей встретимся и опять будем вместе. Может быть, леди так говорить непристойно, но я мечтаю о том, чтобы провести в твоих объятиях целую ночь.

– Гинни!

Он обнял ее и на секунду забылся в прощальном поцелуе. А когда он наконец выпустил ее из рук, у него все заныло внутри. Отступив на шаг и глядя на ее силуэт, рисовавшийся на фоне слабо освещенной комнаты, он впервые понял, что его мечта неотделима от этой женщины. Только надежда, что он сможет приходить в дом, где его ждут она и дети, придавала смысл всем его усилиям.

– Провались все пропадом! Скажи детям, что я приеду на турнир. Может быть, с опозданием, но приеду. Да я в лепешку расшибусь, моя прекрасная дама, лишь бы то, что случилось сегодня, повторилось еще раз.

Глава 16

– Что ж его так долго нет, Гинни?

В плаще из простыни и в конусообразной шляпе, Джуди была вылитый Мерлин – конечно, для человека, наделенного воображением. А ее братья в кольчугах из мешковины и каждый с собственным гербом на груди выглядели настоящими рыцарями, если бы не ерзали от беспокойства.

– Тише, – остановила их Гинни, которая, чтобы занять их, читала им «Айвенго». Но даже их любимая книжка не могла успокоить нервничавших детей. Гинни была тоже как на иголках – часы шли, а Рафа все не было. – У вашего дяди очень много дел, – сказала она твердым, спокойным голосом. – Он обязательно приедет, как только освободится.

– Но скоро стемнеет! – возразил Патрик. – Не можем же мы устраивать турнир в темноте!

– Если будет темно, зажжем свечи. Будет еще интереснее. – И романтичнее, добавила Гинни про себя. Но тут же напомнила себе, что подобных мыслей надо избегать. Каждый раз, когда она представляла себе, как опять увидит Рафа, опять дотронется до него, у нее кружилась голова и она теряла способность здраво рассуждать.

– Какой толк от свечей, если он не приедет?

– Не надо впадать в уныние, Джуди... – Заметив, что девочка нахмурилась, Гинни поспешно поправилась: – То есть Мерлин. Ты же знаешь, что твой дядя всегда держит слово. Раз он сказал, что приедет, значит, приедет, как только освободится.

Видя сомнение на лицах детей, она поняла, что надо что-то немедленно сделать, не то она сама тоже начнет сомневаться. Она захлопнула книгу.

– Я уверена, что он вот-вот появится. Так что предлагаю идти на берег и ждать его там. А может, стоит спрятаться? Пусть тоже поволнуется.

С воплями восторга дети бросились к двери. Гинни пошла за ними следом, радуясь, что ей пришла в голову мысль спрятаться. Детям надо чем-то заняться: бездействие взвинтило им нервы. И ей тоже.

Глядя, как близнецы бросились за один и тот же куст и стукнулись головами, она рассмеялась вместе с ними. Может быть, и следовало их одернуть, чтобы они не испортили свои маскарадные костюмы, но сегодня она будет веселиться вместе с ними как равная, она будет думать и поступать как ребенок.

Гинни посмотрела на свой наряд и подумала, как бы ее прежние друзья насмешничали над ее платьем с чужого плеча. Ни один взрослый из тех, кого она знала, ни на секунду не признал бы ее королевой, но, когда дети увидели ее в этом стареньком платье с ожерельем из ракушек, которое ей сделала Джуди, и в бумажной короне, они заахали от восторга и заявили, что более красивой королевы и представить себе нельзя. И она с готовностью поверила. Им был не нужен богатый наряд, они радовались малому, и их радость была заразительной. Гинни получила больше удовольствия, готовясь с детьми к этому празднику, чем ей доставил бы самый роскошный бал в высшем свете.

– Едет! – прошипел Поль из своего укрытия за кипарисом.

– Прячься живее, Гинни! – прошептал Питер. Но вместо того чтобы прятаться, Гинни застыла на месте. А через секунду прятаться было уже поздно – Раф увидел ее и энергичнее заработал шестом.

– Что случилось? – спросил он, выпрыгивая на берег. – Где дети?

– Сюрприз! – завопили дети, выскакивая из своих убежищ и окружая его.

Раф посмотрел на Гинни с усмешкой и некоторым удивлением:

– Значит, я не опоздал?

Гинни кивнула, не сводя с него сияющих глаз. Хотя она и уверяла детей, что он обязательно приедет, сейчас она поняла, что опасалась, как бы он их не подвел. В конце концов, ее отец не раз нарушал свое слово и не приезжал, когда Гинни его нетерпеливо ждала.

Но Раф стоял перед ней, и ей стоило огромного усилия не броситься к нему и не осыпать его градом поцелуев.

У него был ужасно утомленный вид – таким утомленным она его еще не видела, – но он здесь, он сдержал свое слово!

– С днем рождения, – сказала Гинни, хотя с языка у нее рвались совсем другие слова. Потом, пообещала она себе. Когда мы останемся одни.

– С днем рождения? – Раф нарочито насупил брови и повернулся к детям. – А я-то считал, что меня пригласили на турнир. А если это не так, то что здесь делают Мерлин и рыцари Круглого стола?

Дети заулыбались, а Гинни опять захотелось расцеловать его. Он не только приехал – он готов принять участие в их игре и даже узнал их костюмы:

– Конечно, сейчас будет турнир! – воскликнула она и хлопнула в ладоши. – Рыцари, найдите пришельцу кольчугу!

По ее команде Раф наклонился и дал детям натянуть себе через голову мешок, на котором был изображен выбранный ими для него герб. Когда переодевание было закончено, он покачал головой:

– Сдается мне, что у нас по дому катается рассыпанная картошка.

– Тихо, сэр, – с улыбкой одернула его Гинни. – Пожалуйста, сохраняйте серьезность. Сейчас вы перенесетесь в Камелот. Где мой паж? А вот вы где, сэр Кристофер! Дайте мне, пожалуйста, повязку для глаз.

– Повязку для глаз? Послушайте, моя прекрасная дама...

– Она больше не прекрасная дама, она королева Гиневра, – сурово поправил его Кристофер. – И не спорьте, дядя Раф. Королеве надо повиноваться.

– Он прав, – прошептала Гинни на ухо Рафу, завязывая ему глаза. – Вы у меня в королевстве, мистер Латур, и обязаны следовать нашим правилам. – И вслух добавила: – Сэр Патрик, сэр Питер, увезите его в его пироге.

Не обращая внимания на притворные протесты Рафа, дети усадили его в пирогу и принялись работать шестами. А Гинни с остальными пошла пешком по тропинке через болото. Дети тащили корзины с едой, а она осторожно несла торт. Все несъедобное они отнесли в крепость заранее, чтобы успеть прийти раньше, чем Патрик и Питер привезут туда почетного гостя.

Они едва успели закончить последние приготовления и собраться перед дверью в крепость, когда прибыли мальчики с Рафом. С него сняли повязку, и Гинни с замиранием сердца следила за выражением его лица. Она словно заново переживала изумление, которое сама испытала при виде возведенного детьми сооружения.

– Потрясающе! – проговорил Раф и присвистнул. Гинни переполняла гордость за детей. И восхищение Рафом, который сумел по достоинству оценить их труд.

– Добро пожаловать в Камелот, – сказала она и, взяв его за руку, повела к двери. – Заходите внутрь. Там тоже немало удивительного.

Они все прошли в дверь. Раф узнал некоторые доски и куски железа, из которых были сделаны стены крепости.

– А, вот куда делась эта дверная ручка! – сказал он, когда Патрик закрыл за ними дверь.

– Ну да, стулья мы тоже сюда принесли, – добавил Патрик, показывая на два трона, украшенные гроздьями бородатого мха, в который были воткнуты цветы. Справа стоял стол, прогнувшийся под тяжестью вкусной снеди и подарков. Слева вдоль стены были выстроены оригинально раскрашенные щиты и вырезанные из дерева мечи. На этот праздник не было истрачено ни цента. Используя свое богатое воображение, дети сумели сделать очень многое почти из ничего.

Раф неторопливо огляделся.

– Какие же вы молодцы, – сказал он детям. – Никогда бы не подумал, что вы можете построить этакое. И все сами, без всякой помощи?

Джуди пожала плечами, но не смогла удержать довольной улыбки.

– Гемпи нам немного помог, но вообще-то мы держали это в тайне. Кроме тебя и Гинни, здесь никто никогда не был.

– В таком случае благодарю за честь.

– Мы решили тебя сюда пригласить, во-первых, потому, что у тебя день рождения, а во-вторых, потому, что Гинни говорит, что у нас не должно быть от тебя секретов.

Раф ничего не сказал, но Гинни видела, что он растроган. «Ну обними же девочку!» – мысленно внушала она ему, но, как и Джуди, Раф не привык афишировать свои чувства. Ну ничего, довольно и того, что он здесь, с ними. Остальное постепенно придет.

– Не пора ли осыпать почетного гостя дарами? – спросила она детей.

Джуди с готовностью вытащила свою волшебную палочку и велела братьям выстроиться. Первым делом она вручила Рафу такое же ожерелье из раковин, как и то, что было на Гинни. Раф поблагодарил ее улыбкой. Потом подошли близнецы и подарили ему птичье гнездо. Раф сумел изобразить удовольствие. Но когда Кристофер вручил ему свое главное сокровище – полусъеденную шоколадку, – Рафу пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы не огорчить мальчика. В конце церемонии Патрик прочитал написанное им к этому случаю стихотворение, в котором прославлялись рыцарские доблести Рафа.

Гинни хотела тоже вручить ему свой подарок, но они с детьми договорились, что она сделает это после турниpa. Поэтому, как только Патрик закончил декламацию, она предложила начать состязания.

Взмахнув простыней-плащом, Джуди выступила вперед и провозгласила, подняв волшебную палочку:

– Слушайте! Слушайте! Сейчас начнется состязание на мечах. Побеждает тот, кто выбьет у противника оружие из рук! Или тот, кто вытеснит противника из круга! – И она показала на начерченный на земляном полу круг.

Потом растерянно взглянула на Гинни. Поняв, что девочка забыла свои слова, Гинни подсказала:

– Приз!

– Да, победитель будет объявлен королем Камелота!

– А потом мы начнем пировать! – с радостной улыбкой объявил Кристофер. – И есть торт!

Не приходилось сомневаться, что для Кристофера это было самой привлекательной частью турнира: отпечатки его пальцев четко выделялись на глазированной поверхности торта.

– Что ж, ребята, начинайте, – со смешком сказал Раф. – А то ваш братишка долго не выдержит.

– Ты тоже должен участвовать в состязании.

– Гинни говорит, что ты должен отстоять свой чемпионский титул.

Раф поднял руки.

– Как я могу участвовать? У меня же нет меча! Все повернулись к Гинни.

– Нам бы очень хотелось, чтобы вы приняли участие в состязании, сэр. У нас есть для вас снаряжение. Сэр Патрик, у вас не найдется для этого рыцаря подходящего меча и кирасы?

– Конечно, найдется, ваше величество! – Патрик отвесил преувеличенно низкий поклон. – Вот, пожалуйста!

Раф с трудом сдержал улыбку, принимая из его рук деревянный меч и кусок помятого металла.

– Ну хорошо, и кто будет со мной биться первым?

– Я! – взмолился Кристофер. – Я никогда не был первым!

– Счастлив сразиться с вами, сэр. Наверно, целесообразно сначала встретиться с самым сильным противником.

Кристофер, улыбаясь до ушей, потянул его в круг.

– Подождите! – воскликнула Джуди. – У рыцаря должен быть залог благосклонности его дамы!

Гинни держала наготове цветной платочек, который она специально подготовила для этой цели, но, к ее удивлению, Раф покачал головой.

– У меня уже есть... – сказал он с дразнящей смешинкой в глазах. – Моя дама давно мне его подарила.

Гинни вспыхнула, думая, что он имеет в виду прошлую ночь, но Раф вытащил из кармана тот самый кружевной платочек. Гинни была потрясена, он хранил его все это время! Она поневоле сравнила это с поведением Ланса, который оставил ее платочек валяться в пыли на земле.

– Я тоже хочу платочек, – заявил Кристофер. Гинни подошла к нему и привязала цветной платочек к помочам его штанишек.

– Не забудь, о чем мы договаривались, – шепнула она ему на ухо и вернулась на место.

Мальчик, очевидно, со всей серьезностью воспринял ее напоминание, поскольку стоило Рафу легонько ударить по его мечу, как он выпустил его из рук, и тот упал на землю. Мерлин тут же объявил, что Кристофер потерпел поражение, хотя Раф утверждал, что это несправедливо. Питер через две минуты споткнулся и упал и также выронил меч. Полю же, чтобы расстаться со своим мечом, понадобилось целых четыре минуты, после чего он довольно очевидно поддался Рафу. Патрик сражался целых десять минут, но в конце концов упал на колени за пределами круга. Это было бы вполне убедительно, если бы только Раф перед этим нанес ему хотя бы легкий удар.

Раф помог ему подняться и покачал головой.

– Я же взрослый, это мне полагается поддаваться. Что это вы вытворяете?

Патрик поднял на него чистые, невинные глаза.

– Мы старались. Но мы же не можем победить чемпиона.

Тут вперед выступила Гинни.

– Как королева этого государства, я объявляю пришельца победителем.

– Вот и прекрасно! Можно есть торт?

– Подожди, Кристофер. А почему Джуди не участвует в состязании? И Гинни?

Гинни покачала головой.

– Мы с Мерлином – судьи, и мы объявляем турнир оконченным. Распорядитель, принесите мои подарки!

Она взяла Рафа за руку и подвела к трону.

– Наш чемпион заслужил награду в честном бою.

– Награду? Надеюсь, это не жареная рыба? – поддразнил ее Раф.

Она легонько подтолкнула его к трону.

– Садитесь, я произнесу речь.

Раф вопросительно посмотрел на нее, и у Гинни вдруг зашевелились сомнения. Что, если ему не понравится ее подарок? Или он не поймет его значения?

Будь что будет! Она обязана это сделать – она так давно перед ним в долгу.

Собрав детей вокруг себя, Гинни глубоко вздохнула и начала свою речь:

– Мы, граждане Камелота, по всему свету разыскиваем смелого, сильного и честного человека, достойного стать правителем нашего королевства, И сегодня мы его нашли. Паж! – Кристофер шагнул вперед и подал Гинни бумажную корону. – Мы все согласны что есть только один человек, который, заслужил право носить королевскую корону Камелота.

Она надела корону на Рафа.

– Что это значит? – спросил он, хватая ее за руку.

– Это значит, что я наконец сделала то, что должна была сделать давно. Сэр Патрик!

Вперед вышел Патрик.

– Чтобы Никто в мире не усомнился в том, что вы наш король Артур, я вам вручаю Эксалибур![4]

Раф взял меч из рук Патрика, но его взор был по-прежнему прикован к лицу Гинни. Она тоже, затаив дыхание, смотрела на него. И вот скептическая усмешка на его лице погасла, несколько секунд он был в явном замешательстве, и потом по его лицу медленно расплылась улыбка. Понял! Гинни охватило ликование. Наконец-то она что-то сделала толком!

– Это Патрик его выточил, – объясняла Рафу Джуди. – Гинни ему за это заплатила. Вот так у меня и оказался медальон. Патрик не хотел никакой платы, но Гинни сказала, что это придаст мечу особую ценность.

– Она права, – признал Раф, с удовольствием разглядывая искусно выточенный меч. – Патрик, это твоя лучшая работа.

Мальчик вспыхнул от удовольствия.

– Я ужасно старался. Гинни сказала, что меч должен быть достоин короля, чтобы каждый раз, беря его в руки, ты вспоминал, как... – Патрик смешался, и Гинни слегка толкнула его локтем, – ...как все мы тебя любим, – торопливо договорил он.

Растроганный Раф кивнул Патрику, потом кивнул каждому из остальных детей и наконец остановился взглядом на Гинни. Этот взгляд спрашивал: «И ты тоже?»

– Ах ты поросенок! – раздался крик Джуди, и связывавшая Рафа и Гинни ниточка лопнула. Гинни посмотрела на стол.: Кристофер уже набивал себе рот. Услышав окрик Джуди, он обернулся с видом преступника, захваченного с поличным. Все рассмеялись. Гинни покачала головой и сказала, что пора начинать пиршество. Дети заждались.

– Извините, что опоздал, – сказал Раф, вставая с трона. – Все время набегали неотложные дела...

Гинни пожала ему руку.

– Не надо ничего объяснять, а тем более извиняться. Ты приехал, и это главное.

Раф нежно улыбнулся ей, и это действительно было главное. Она повела его к столу, думая, что с остальным можно подождать: у них еще будет время разбираться в своих чувствах и ломать голову о будущем. А пока что достаточно того, что они вместе едят праздничный ужин, вместе смеются над не совсем пропеченным тортом и вместе собирают принесенные из дома вещи: солнце уже садилось, и пора было возвращаться. Достаточно того, что Раф с ними, и они хотя бы сегодня – одна семья.

Назад Гинни поехала в пироге с Рафом и Джуди, а мальчики пошли пешком. У Гинни было чувство удивительного довольства. За весь вечер никто ни разу не повысил голос, даже дети ни разу не поцапались. Вот бы так всегда!

Она посмотрела на орудовавшего шестом Рафа, и у нее заныло сердце. Да, это был замечательный день, но он уже кончился. Сохранится ли у нее это чувство довольства, когда Раф распрощается и уедет? Или ей опять станет одиноко?

Они сошли на берег уже в темноте. Дети так устали от волнений дня, что, не споря, отправились спать. И даже согласились, чтобы Раф – только сегодня! – подоткнул им одеяла.

Раф с церемонным видом положил Эксалибур на отведенное ему место и пошел в спальню вслед за мальчиками. А Гинни пожелала доброй ночи Джуди.

– Здорово было, правда? – торжествующе прошептала девочка, когда Гинни нагнулась к ней, чтобы подоткнуть одеяло. – День рождения получился что надо!

Гинни улыбнулась в ответ и рискнула поцеловать Джуди в лоб. Радуясь, что девочка не отстранилась, она ответила:

– Да, теперь уж он от нас никуда не денется. Она пошла к двери, но тут Джуди окликнула ее:

– Гинни, а когда ваш день рождения?

– В декабре. До него еще долго. А пока спи.

Гинни вернулась в гостиную. Она понимала, что уклонилась от прямого ответа на вопрос, который ей все равно рано или поздно придется решать. На самом деле Джуди хотела знать, останется она с ними или уедет.

Гинни ходила по комнате, трогая книги, подбирая мешки и прочие вещи, которые дети бросили на пол. При одной мысли о том, чтобы уйти из их повседневной жизни, у нее щемило па сердце. Кто будет учить их грамоте, если она уедет? Как они научатся хорошим манерам?

Она оперлась рукой о кухонный стол, который был свидетелем их разговоров с детьми, и плохих и хороших, их медленного пути к взаимопониманию. Если она отсюда уедет, кто будет напоминать ей об истинных ценностях жизни? Стоя в его доме, ощущая его присутствие с каждым вдохом, Гинни наконец признала каждой клеточкой своего существа то, что всегда знало ее сердце – и ее тело тоже: она беззаветно любит Рафа Латура.

И тут он вошел в комнату, высокий, красивый, весь лучащийся счастьем. У Гинни сердце чуть не выскочило из груди. Что бы ни произошло В пока еще туманном будущем, этот человек был центром ее мироздания. Куда бы он ни пошел, ее сердце пойдет следом.

Страсть стерла с лица Рафа улыбку. В несколько шагов он пересек комнату, стиснул Гинни в объятиях и стал целовать ее так, словно расставался с ней навеки. «Это он прощается со мной, – тоскливо подумала Гинни. – Через несколько минут он уедет».

Раф оторвался от нее. «Уже?» – вздохнула она.

– Неужели тебе уже надо уезжать, Раф?

– Уезжать? Нет, моя прекрасная дама, у нас с вами осталось незаконченное дело. – Его горячий, осиплый шепот пронзил ее восторгом – так же как и его теплые руки, гладившие ее бедра. – Я весь день ждал, когда мы наконец останемся одни. Да меня сейчас отсюда не выгонит целая армия аллигаторов!

Он опять ее поцеловал, на этот раз более нежно.

– На всякий случай, чтобы нам не помешали, – сказал он, кивая в сторону спальни, – я предупредил мальчиков, что мы пойдем прогуляться.

– Прогуляться? Куда?

– Туда, где мы будем наедине.

Раф подхватил ее на руки и понес к двери. Уже встала луна, такая большая и яркая, словно ее нарочно вывесили на небе, чтобы освещать им путь. Дул прохладный ветерок, вестник наступающей осени, но ночь была еще по-летнему теплой.

Раф спустился к кромке воды и усадил Гинни в пирогу.

– Куда мы едем? – опять спросила она.

– Недалеко.

– Я не люблю сюрпризов, – призналась она. – Буду допытываться, пока ты не скажешь.

– Извините, моя прекрасная дама, – с улыбкой сказал Раф, – но вы сами меня сегодня короновали, так что уж, будьте добры, подчиняйтесь моим распоряжениям.

И он взялся за шест. Гинни улыбнулась ему в ответ, вдруг радостно осознав, как ей хорошо и просто с ним, с каким наслаждением она предвкушает то, что скоро произойдет.

– Имейте в виду, король Артур, я терпеть не могу, когда меня передразнивают.

– Скажите спасибо, что я не завязал вам глаза, – с усмешкой ответил Раф. – Вы себе не представляете, что это было за испытание – сидеть с завязанными глазами и слушать, как эти мальчишки спорят, в какую сворачивать протоку. Я дал себе слово никогда не садиться в лодку с Питером. Талантов у него хоть отбавляй, но ориентироваться он совсем не умеет.

Гинни весело рассмеялась, представив себе, как мальчики испытывали терпение Рафа. Это был смех счастливой женщины.

И тут она увидела, что Раф пристально смотрит на нее и даже перестал работать шестом.

– Господи, до чего же ты красива!

Ей и раньше говорили это мужчины, но от их комплиментов она никогда не испытывала такого острого удовольствия. Раф поспешно отвел глаза, видимо, сожалея, что выдал себя с головой, и тут Гинни вдруг выпалила:

– И ты тоже!

Почему-то Рафу в эту минуту понадобилось сосредоточить внимание на управлении пирогой, но он не успел скрыть довольной ухмылки. Гинни вздохнула, но решила, что это шаг в верном направлении. Она знала, что ей понадобится время, чтобы приручить этого человека. А пока они тихо плыли по укромной протоке и время словно предлагало им себя как драгоценный дар.

И оказывается, она совсем не боится дельты. С Рафом она везде чувствует себя защищенной. И полностью ему доверяет. Куда бы он ее ни привез, там будет волшебно – прекрасно.

И, словно в подтверждение этой мысли, Раф направил лодку под склонившиеся над водой ветви старых кипарисов.

Серебряные лохмы бородатого мха задевали за их головы. И вдруг их взорам открылась прелестная золотистая лагуна, которая вся искрилась в лунном свете. Гинни онемела от восхищения. Недаром Раф не хотел ей говорить, куда он ее везет. Это был умопомрачительный сюрприз.

Лагуну окружал широкий пологий берег, а дальше, не затеняя водной глади, возвышались могучие старые дубы. Вода тихонько плескалась о берег, переливаясь лунными отблесками, маня, приглашая их исследовать волшебные тайны этого уединенного места.

– В сезон дождей, – тихо, в тон окружению, сказал Раф, – вода заливает почти весь этот берег, но, когда вода спадает, получается вот это.

– О Раф, какая красота!

До чего же они похожи с Джуди – вот и он тоже пытается скрыть удовольствие за небрежным пожатием плеч.

– Мы с сестрой приезжали сюда детьми.

– Так далеко? А как вы нашли это место?

Раф причалил к берегу, вышел из пироги и протянул Гинни руку.

– Благодаря Гемпи я и тогда уже был в дельте как дома – настоящий ондатренок. Жаннет не очень-то любила дельту, но всегда напрашивалась со мной, когда я ехал в нашу любимую лагуну.

Он умолк, видимо, вспоминая сестру и заново переживая ее безвременную смерть. Гинни понимала, что происходит что-то очень важное: он начинает делиться с ней своим прошлым, поэтому и привез ее в то место, которое так любила его сестра.

Раф вынул из пироги одеяло и винтовку.

– Тут много и других замечательных уголков. Дельта изумительно красива. Слышишь эту тишину? В этой благодати можно найти утерянную душу.

– Да, можно, – серьезно сказала Гинни, – если с тобой надежный проводник.

Раф улыбнулся и протянул ей руку.

– Тогда пошли.

Он повел ее вверх по берегу и, дойдя до сухой травы, расстелил на ней одеяло.

– Миледи, наверно, привыкла к лучшему, но придется удовлетвориться этим.

– Лучшего у меня никогда не было. Тихая музыка ночи, поток лунного света – да это же истинно королевские покои, сэр. Надеюсь, что мой доблестный рыцарь согласится разделить со мной это ложе.

Раф обнял ее за талию.

– Только я тебя предупреждаю, что я никакой не доблестный герой, а просто рыцарь в ржавых доспехах.

– Нет, сэр, вы – король. Я только сожалею, что так поздно вам об этом сказала.

Он положил руки ей на бедра и прижал ее к себе.

– Тогда поцелуй меня, не зря же я так долго ждал.

Гинни прильнула к нему и обвила руками его шею.

Она весь день предвкушала эту минуту. Приоткрыв губы в ожидании поцелуя, отдаваясь ему душой и телом, она поняла, что ей суждено принадлежать этому человеку.

От его волшебных прикосновений у нее кружилась голова. Раф медленно, наслаждаясь, раздевал ее, теплыми руками лаская ее постепенно обнажавшееся тело. Он целовал ее плечи, тихонько покусывал ее шею, потом распустил ее волосы, и они рассыпались вокруг них как золотистое облако. – Боже, как ты хороша! – проговорил он, откинувшись на секунду и глядя на нее с восхищением скульптора, созерцающего свое творение. – Как ты хороша!

Гинни начала несмело расстегивать пуговицы на его рубашке. Ей хотелось, чтобы он тоже был обнажен, чтобы между ними не оставалось никакой преграды. Сбросив на землю рубашку, она провела руками по его тугим мышцам, упиваясь разницей осязательных ощущений между гладкой кожей и волосами у него на груди. Потом дрожащими руками расстегнула его брюки, но дрожали они не от страха, а от нетерпения. Ей хотелось увидеть его всего, почувствовать его всего, прижаться обнаженным телом к его обнаженному телу.

Расстегнув последнюю пуговицу, она положила руки ему на бедра, потом спустилась еще ниже. Шаг за шагом исследуя его тело, она чувствовала себя разнузданной женщиной, но как же ей было хорошо!

Брюки упали на землю, и Раф с тихим стоном, откинул их ногой в сторону. Запустив руки ей в волосы, он прильнул к ее губам и медленно опустился вместе с ней на одеяло.

Гинни слышала, как бешено колотится его сердце, и вспомнила стук копыт в своем эротическом сне. Но сегодня фантазии ей были не нужны. О чем еще можно мечтать, когда она рядом с этим человеком, таким желанным, таким любимым? Раф не спешил. Он долго ее ласкал, возбуждая ее, помогая ей забыть девичьи страхи и запреты. Его язык на ее отвердевших сосках, его рука в потаенном месте разожгли в Гинни огонь неукротимого желания. В конце концов, не выдержав томления, Гинни застонала:

– Ну давай же, Раф, иди ко мне! – Ей казалось, что она сойдет с ума, если сию же минуту не почувствует его внутри себя.

И Раф повиновался, отвердевшая плоть проникла внутрь ее, словно там и было ее место, словно это был ключ, которым он открыл ей дверь в сияющие залы блаженства. Не переставая целовать и гладить ее, он тихонько приподнялся, потом вошел глубже, потом опять... опять... Гинни чувствовала, как он заполняет ее, как они сливаются в единое целое, и ей было невыносимо выпустить его хотя бы на секунду.

Изнывая от томления, она начала стонать. Раф понял и участил толчки. Неуклонно, целеустремленно они неслись к апогею. Гинни вцепилась ему в плечи и обвила его ногами словно для того, чтобы не упасть в этой бешеной скачке. Все остальное перестало существовать. Она взмывала по спирали к звездам, стремилась, рвалась, и вот наконец ее тело содрогнулось, взрыв восторга подбросил ее ввысь, в глазах у нее засверкали тысячи огней, и ее охватила чистая неописуемая радость соития.

– Гинни, радость моя! – вскричал Раф, крепко сжимая ее и изливая в нее всю свою огромную любовь.

Когда они постепенно стали возвращаться к действительности, он не отпустил ее, но перекатился с ней в объятиях на бок, и они лежали, глядя друг другу в глаза. У него было такое серьезное лицо, что в Гинни шевельнулось сомнение.

– Ну и как... тебе было хорошо? Раф улыбнулся ей радужной улыбкой.

– Потрясающе! Этого стоило ждать.

– Я не представляла себе, что такое бывает, – тихо сказала Гинни. – Я никогда не чувствовала такой полноты жизни, такого счастья.

Раф нежно коснулся ее лица.

– Это было настоящее волшебство, правда?

Гинни улыбнулась.

– Мы находимся в волшебном месте. Я все боюсь проснуться и обнаружить, что все это мне приснилось. Раф, тебе не хочется, чтобы так было всегда?

– Всегда? – Он перекатился на спину, и в голос его прокрались усталые нотки. – Ты слишком многого хочешь, моя прекрасная дама. Жизнь имеет привычку вторгаться в волшебные сны.

«Ну вот, опять я забегаю вперед», – тоскливо подумала Гинни. Глядя на его утомленно закрытые глаза, она поняла, что он не готов думать о будущем – ему слишком трудно справляться с настоящим.

– Да, это так, – поправилась она. – Но хочется надеяться, что по крайней мере так будет и завтра.

Раф взял ее руку и поднес к губам.

– Я тоже на это надеюсь, моя прекрасная дама. Он вздохнул и затих, а Гинни не сразу поняла, что он заснул. Ее первой мыслью было разбудить его, но потом она вспомнила, сколько всего выпало за день на долю этого усталого человека, работа в поле, игра с детьми, ночь любви...

Как он изменил ее жизнь! Теперь она поняла, что никогда не любила Ланса. Он был только орудием осуществления ее собственных желаний, а сейчас ее больше всего волновали благополучие и счастье Рафа. Любовь не оставляет места для пустых амбиций и эгоизма, если твой любимый – Раф Латур.

Глядя на спящего Рафа, она задумалась о том, как облегчить его ношу. Если бы она могла найти для него участок земли неподалеку от его любимой дельты! И тут вспомнила про издольщиков. Их хижины стоят недалеко от протоки, и Ланс утверждает, что эта земля никому не нужна. Раф не чурается тяжелой работы, а она с детьми будут ему помогать. Да, она отправится в Розленд и, если понадобится, будет умолять папу. Она скажет, что он должен хоть как-то помочь Рафу. Ее муж это заслужил.

Муж! Улыбаясь, она примостилась поближе к Рафу. Они долго ждали, но Раф прав: этого стоило ждать.

На утро Раф с опаской поглядывал на Гинни, молча сидевшую на другом конце пироги. Он ужаснулся, обнаружив, что так долго проспал, и надеялся, что она не сердится на него за то, что ей пришлось провести ночь на берегу лагуны. На рассвете лагуну заволокла предутренняя дымка, и она уже не казалась таким волшебным местом. Скорее это была сырая дыра, в которой воняло рыбой.

Ничего себе, очаровал, ничего себе, увлек! Мелкие неприятности, как и сама жизнь, обязательно вторгаются в волшебные сны.

Ей хочется, чтобы так было всегда. Как будто это зависит от него!

Раф работал шестом с таким ощущением, что ему на плечи навалилась дополнительная тяжесть. Сейчас, больше чем когда бы то ни было, ему необходим успех. Пока любовь ей внове, Гинни, может, и хочет остаться с ним навсегда. Но мелкие неприятности и неудобства будут отравлять ей жизнь и в конце концов станут ей невыносимы. Если бы он мог предложить ей шелковые платья и драгоценности, а также возможность хотя бы изредка посещать балы, тогда ему было бы легче ее удержать. Но впереди маячил жуткий день, когда он или должен вернуть долг, или у нею все отнимут, а он понятия не имеет, где взять деньги. Похоже на то, что одновременно потеряет и свою мечту, и Гинни.

Он вспомнил, что у него в кармане лежит лицензия, закрепляющая их брак. Да, он может удержать ее силой. Надо только представить лицензию на регистрацию, и после того что между ними произошло позавчера, никакой суд уже не аннулирует их брак.

Но Раф считал недостойным Себя устраивать Гинни западню, тем более после этих двух волшебных ночей. Как она нежна с детьми, как страстно она отвечает на его ласки! Нет, Гиневра Маклауд не просто королева его мечты. Это женщина из плоти и крови, которую он будет любить до конца своих дней.

Может быть, это и лучше, что она молчит, подумал Раф, причаливая к берегу. Ему и так будет невыносимо трудно с ней расстаться – не хватало еще, чтобы она начала сожалеть о происшедшем.

– Я постараюсь сегодня к вам выбраться, – сухо сказал он, выпрыгивая из пироги и протягивая ей руку. – Точно обещать не могу, но надеюсь успеть к ужину.

– Особенно не спеши. Меня здесь может не оказаться. Раф застыл.

– То есть как?

– Я хотела... я собираюсь съездить в Роаленд, – сказала она, не глядя на него. – Я соскучилась по родным.

По родным? – горько подумал Раф. Или по Лансу Бафорду? А он-то надеялся, что после прошлой ночи она забудет о его существовании.

– Отлично. Желаю тебе повеселиться, – буркнул Раф. Ему было невыносимо обидно.

Раф был в растерянности. У него заныло сердце. Это же предательство!

– Ты же сказал, что я вольна пользоваться пирогой. Ты не хочешь, чтобы я съездила домой?

Он вдруг почувствовал себя обманутым. Опять она заставила его поверить в свою мечту и опять хочет отнять ее у него.

– Какая разница, чего я хочу? Ты все равно поступишь так, как считаешь нужным.

– Опять намекаешь, что мне нельзя доверять? Как ты смеешь после этих двух дней! Неужели они для тебя ничего не значат?

Ее голос дрожал. Раф не знал, что думать.

– Я просто реалист! Приедешь в свой роскошный дом, где тебя ждут наряды, рабы, увеселения, и не захочешь вернуться сюда. У меня нет ничего, кроме этой лачуги и кучи долгов. Что я могу предложить благородной даме?

– Может быть, ты себя недооцениваешь. И меня тоже.

– Разве? А ты способна отказаться от того, что тебе может дать Бафорд? Имя, положение, Розленд? Признайся, моя прекрасная дама, что ты всегда предпочитала его мне.

– Я вышла за тебя замуж! – гневно крикнула Гинни. – Чтобы делить с тобой радость и горе.

– Ничего подобного. – Раф вздохнул, вытащил из кармана лицензию и протянул ей. – Видишь, я ее так и не зарегистрировал.

Гинни со страхом посмотрела на бумагу.

– Так мы не женаты?

– По закону – нет. Для этого надо зарегистрировать лицензию.

Он надеялся, что она огорчится, может быть, рассердится, но она словно задумалась. Дурак! – обругал он себя, направляясь к пироге. Если кто и огорчен, то только я.

– Раф, подожди! Я не понимаю, зачем ты отдал мне эту бумагу.

Раф ступил в пирогу. У него не было сил даже посмотреть на Гинни.

– Решай сама, моя прекрасная дама, – остаться или уехать. Я этого за тебя решить не могу. – Он оттолкнул пирогу от берега. – Но не потерплю, чтобы ты бегала от меня к Бафорду и от Бафорда ко мне, пытаясь решить, кто из нас тебе больше подходит. Я ни с кем не согласен тебя делить. Если уж выберешь меня, то навсегда.

– Раф...

Он не хотел сейчас услышать ее решение. Если она будет вечером здесь его ждать – тогда все хорошо, а если нет – что ж, он не станет держать ее против воли. Пусть идет, пусть расправит крылья. Ему остается только надеяться, что она найдет дорогу домой.

«От меня больше ничего не зависит, – твердил он себе, работая шестом. – Ей решать».

Глава 17

Держа в руках лицензию, Гинни пошла в дом, мучительно пытаясь понять, отчего все вдруг пошло прахом. Такая волшебная ночь – и вот за несколько минут какого-то путаного разговора волшебство словно испарилось и они снова поссорились. Ничего не изменилось. Нет, этот человек никогда по-настоящему ее не полюбит.

– А где дядя Раф? – спросил Кристофер, как только она вошла в комнату. Остальные дети настороженно смотрели на нее: они явно слышали, как они с Рафом пререкались на берегу. – Он опять на вас рассердился?

Гинни кивнула. И, внезапно обессилев, прошла и села за стол.

Джуди подошла к ней и положила руку ей на плечо.

– Не расстраивайтесь, – сказала она Гинни. – Он на вас долго не может сердиться. Вы ему слишком нужны. Вы одни умеете заставить его улыбаться.

Гинни вдруг расплакалась. Только теперь она поняла, что не должна была говорить Рафу то, что сказала. Он хотел слышать от нее совсем другое. Как же так? Ведь она дала себе слово быть с ним терпеливой, стараться его понимать! А вместо этого, как всегда, сгоряча наговорила Бог знает чего, а теперь об этом горько сожалеет. Только-только у них наладились отношения, их доверие еще так хрупко – неужели она безнадежно все испортила?

Гинни отказывалась в это верить. Миссис Тиббс сказала ей, что за все хорошее в жизни приходится воевать. А за Рафа она готова воевать до последней капли крови.

Сегодня же она договорится с папой, чтобы у Рафа была земля, а заодно найдет кого-нибудь в Розленде, кто зарегистрирует лицензию в церкви. Нет, она больше не будет убегать от трудностей, она будет воевать за свое счастье, даже если ей придется воевать с самим Рафом. И когда она вернется с документами на землю и зарегистрированной лицензией, он забудет обиду и до конца ей поверит.

Гинни встала и пошла к буфету собрать себе чего-нибудь поесть на дорогу.

– Ты права, Джуди, – сказала она. – Я нужна Рафу, но он должен сам это понять. Помоги мне собраться. Я еду в Розленд.

– Как, бросаешь нас?

Гинни круто развернулась на крик. Все пятеро смотрели на нее испуганными глазами.

– Я поеду не одна, – сказала она, вспомнив, что обещала не покидать их. – Возьму вас с собой.

Джуди покачала головой.

– А как же Раф? Он приедет ужинать, а нас никого нет.

– После вчерашнего осталось много еды. И мы оставим ему записку. Кто-нибудь знает, куда подевался коричневый кувшин?

– Он не поймет. Он подумает, что мы все его бросили. Если хотите, поезжайте, – сказала Джуди братьям, – а я буду ждать дядю Рафа здесь.

Даже занятая поисками кувшина, Гинни почувствовала, что в комнате нарастает напряжение. Она оглянулась. Джуди смотрела на братьев с сердитым вызовом, а те смущенно прятали глаза. Она поняла, что мальчикам хочется с ней поехать. У них в жизни так мало разнообразия, что любая поездка – праздник.

– Поедем с нами, – ласково сказала она Джуди. – Я не могу оставить тебя здесь одну.

– Но зачем ехать сейчас? Почему нельзя подождать Рафа?

Гинни хотела было объяснить детям, почему, чего она надеется достичь, потом вспомнила: у нее нет ничего, кроме слабой надежды, что папа согласится выделить Рафу землю. Зачем же обещать детям то, что, может быть, и не сбудется? Как говорил Раф, эти дети достаточно настрадались, хватит с них разочарований.

– Поверьте мне на слово – у меня есть там дело, о котором я пока не хочу говорить вашему дяде.

Джуди отвернулась.

– Я никуда не поеду. У меня есть ружье и крепость. Ничего со мной не случится. Буду ждать Рафа.

– Я останусь с ней, – сказал Патрик, по унылому тону которого было видно, чего стоило ему это самопожертвование. – Все равно мы все в пироге не поместимся.

Гинни глядела на детей, понимая, что, видимо, другого выхода нет. Но ей очень не хотелось оставлять Джуди и Патрика одних. Может, ей удастся вернуться домой засветло? Она прекратила поиски кувшина и сказала трем младшим мальчикам:

– Идите готовьте пирогу. Чем скорее уедем, тем скорее вернемся.

Мальчики кинулись Наружу, а Джуди сердито бросила Гинни в лицо:

– Зачем вы нам врете, моя прекрасная дама? Не такие уж мы дураки. Вы не вернетесь.

Гинни подошла к девочке и взяла в руку висевший на ее груди медальон.

– Когда-то это было единственное, что связывало меня с мамой. Теперь это связывает меня с вами. Я не представляю себе жизни без вас и никогда вас не покину.

– Тогда зачем вы едете?

В голосе Джуди прорывались слезы. Гинни вспомнила ее слова, что взрослые всегда норовят от тебя избавиться. Она сделала над собой усилие и улыбнулась.

– Я сейчас не могу тебе этого объяснить. Мне надо съездить домой, Джуди, но я обязательно вернусь. Честное слово!

Несколько часов спустя, слушая спор Питера и Поля, Гинни с болью в сердце вспоминала про это обещание. Похоже, что они вообще никуда не приедут – ни в Розленд, ни домой на остров. Близнецы безнадежно заблудились в дельте.

Только теперь она вспомнила предупреждение Рафа не садиться в лодку с Питером. Близнецы спорили всю дорогу, сворачивая то в одну протоку, то в другую, и Гинни уже подумывала, не поручить ли пояски пути Кристоферу. И тут вдруг услышала крик:

– Гинни! Господи, неужели это ты, Гинни Маклауд? И увидела лодку, откуда им махал руками друг Эдиты-Энн Гамильтон Колби. Ой, как бы он не перевернулся вместе с лодкой, подумала Гинни.

Она велела Питеру грести к лодке Гамильтона. Кажется, все ее прекрасные планы рухнули и из поездки в Розленд по серьезному делу получился какой-то фарс. Гамильтон же схватился за весла и крикнул:

– Поехали быстрей! Эдита-Энн хочет срочно с вами поговорить!

Услышав в прихожей возбужденные голоса, Эдита-Энн побежала по лестнице вниз, думая об одном – прекратить этот шум, пока он не разбудил дядю Джона. Хотя он принял такую дозу лауданума, что должен проспать чуть ли не неделю.

Бедняга, раньше он никогда не просил болеутолительное. Но сегодня он целое утро провел наедине с поверенным, и у него совсем не осталось сил. Пусть спит, пока может, думала она, давая ему опий. Вряд ли он дотянет до конца недели.

Эдита-Энн сама была на пределе от беспокойства и бессонных ночей у дядиной постели. Она приготовилась яростно обрушиться на крикунов, но, увидев детей, замерла с открытым ртом. Двое старших мальчиков о чем-то спорили, а третий, самый маленький, держался за потрепанную юбку своей... да нет, это вовсе не его мать! Это Гинни!

Эдита-Энн сбежала вниз и схватила кузину за руки.

– Слава Богу, с тобой все в порядке. Я думала... мы боялись... он с тобой хорошо обращался?

К ее изумлению, Гинни рассмеялась.

– Если ты имеешь в виду Гамильтона, то да. Он, как всегда, был настоящим героем и спас попавшую в беду даму.

Эдита-Энн посмотрела на своего закадычного друга. Красный от смущения, в брюках и пиджаке разного цвета, Гамильтон меньше всего походил на героя. Раньше она не принимала его всерьез, но за последнее время стала замечать, что если от кого и была реальная польза, так это от Гамильтона, который мало говорил, но много делал.

Она порывисто взяла Гамильтона за руку, чтобы поблагодарить его. И почувствовала, как он весь напрягся и впился взглядом ей в лицо, словно спрашивая о чем-то. Между ними словно проскочила искра, и Эдита-Энн поспешно отпустила его руку.

– А если ты имеешь в виду этих разбойников, – продолжала Гинни, – они тоже хорошо со мной обращались, хотя душу мне вымотали вконец. Питер, Поль, Кристофер, – обратилась она к детям. – Это моя кузина Эдита-Энн.

Мальчики словно по сигналу расшаркались. Эдита-Энн невольно улыбнулась,: мальчики были очаровательны, хотя и одеты в отрепья.

– Они очень похожи на Латура, – сказала она. – Это его дети?

– Это его племянники и мои приемные дети. – Мальчики улыбнулись Гинни, и она ответила им теплой улыбкой. – Так что зря вы вообразили, что Раф может меня обидеть.

– Во всяком случае, он не дал себе труда позаботиться о твоем гардеробе.

Гинни поглядела на свое грязное платье.

– Ты не поверишь, но мне стало совершенно безразлично, что надеть. Все равно кругом вода и грязь. И дел по горло – то за детьми прибрать, то почистить рыбу.

Эдита-Энн смотрела на нее изумленными глазами. Неужели это ее кузина так спокойно говорит о тяжелой работе? Уж не заболела ли она болотной лихорадкой?

– Я даже готовить научилась, – с гордостью продолжала Гинни. – Если хочешь, могу помочь тебе на кухне, – Тут она умолкла и прикусила губу. – Ой, что я говорю! Я же должна сегодня вернуться. Вот только поговорю с папой.

– Вернуться куда?

– Гамильтон нарисовал мне план, чтобы мы опять не заблудились в дельте. Мальчики об этом и спорили. Никак не могут договориться, кто будет править по дороге домой.

– Да что ты говоришь, Гиневра-Элизабет! Ты хочешь вернуться в болото?

Гинни улыбнулась детям.

– Там теперь мой дом. Там меня ждут Джуди и Патрик. И Раф тоже.

«Может, она и заболела, – подумала Эдита-Энн, – но я не возражала бы заразиться от нее этой болезнью». Она никогда не видела Гинни такой счастливой, такой уверенной в себе.

– А где папа? – продолжала Гинни. – Мне надо с ним немедленно поговорить.

Эдита-Энн понимала, что должна сказать Гинни о состоянии Джона, но у нее не хватало духу обрушить горе, на эту счастливую женщину. Но долго колебаться ей не пришлось – в прихожую вошел Джервис вместе с поверенным Тилменом. Джервис с видимым восторгом приветствовал Гинни, и только Эдита-Энн знала, что ее папочка совсем не рад видеть племянницу. И она одна увидела, каким бешенством вспыхнули его глаза, когда Гинни протянула поверенному лицензию и сказала:

– Пожалуйста, зарегистрируйте эту лицензию в церкви. Тогда наш брак вступит в силу. Может быть, это убедит всех моих родных и соседей, что я вышла замуж за Рафа Латура по доброй воле.

– А с отцом ты про это говорила? – спросил Джервис, с трудом удерживаясь от соблазна вырвать бумагу из рук поверенного.

– Нет еще, но собираюсь.

Эдита-Энн с восторгом глядела на кузину, как смело она разговаривает с ее отцом! Если бы у нее самой хватило на это мужества! С другой стороны, Гинни не знает, каков Джервис в гневе.

Но об этом можно было догадаться по его следующим словам:

– Только не вздумай говорить ему лишнего. Я никому не позволю отравить брату его последние часы.

Гинни обратила на Эдиту-Энн испуганный взгляд. Та молчала, не зная, что сказать.

– Твой папа болен, – мягко сказал Гамильтон, подходя к Гинни. Все это время он молчал, и Эдита-Энн даже забыла о его присутствии. – Поэтому я отправился тебя искать... чтобы ты успела его повидать.

– Болен? – Гинни взглянула на дядю. – Но мне обязательно нужно с ним поговорить.

– Оставь его в покое, – жестко сказал Джервис и, взяв поверенного под руку, направился в библиотеку. – Все равно ты опоздала.

Гинни ошеломленно смотрела им вслед.

– Опоздала?

И тут Эдита-Энн поняла, чем ее отец отличается от кузины. Его беспокоило одно, кому достанется Розленд. А Гинни беспокоилась об отце.

– Сейчас твой папа спит, – сказала она Гинни. – Но не хочу тебя обманывать – жить ему осталось недолго.

– Но мне надо его увидеть, поговорить с ним. Эдита-Энн вздохнула.

– Увидишь, конечно. Но я только что дала ему большую дозу лауданума, чтобы заглушить боль. Он проснется не скоро.

Гинни посмотрела на детей.

– Тогда, может быть, мы с мальчиками пока пойдем наверх, умоемся и приведем себя в порядок? Мы очень рано выехали, и нам не вредно отдохнуть.

Раздался хор протестующих детских голосов. Гамильтон поднял руку.

– Почему бы тебе не помочь Гинни с мальчиками устроиться? – спросил он Эдиту-Энн. – А я тебя подожду в гостиной.

Глядя, как в ответ на благодарные слова Гинни он лишь слегка пожал плечами, о чем, дескать, говорить, – Эдита-Энн вдруг поняла, в чем обаяние Гамильтона. Он не пускает пыль в глаза, не драматизирует события – просто терпеливо дожидается, когда она его заметит, и неизменно приходит на помощь в трудную минуту.

Гамильтон пошел в гостиную, а Гинни сказала Эдите-Энн:

– Иди к нему. Мы с мальчиками и сами найдем мою комнату.

– Да я...

– Иди-иди, – легонько подтолкнула ее Гинни. – Не надо быть трусихой.

Гинни увела мальчиков наверх, а Эдита-Энн подошла к двери гостиной и долго стояла перед ней. Но кончила тем, что ушла, так и не открыв ее. Слишком много дел, сказала она себе. Надо вытереть пыль, разобрать почту – некогда ей болтать с Гамильтоном.

И потом она действительно трусиха.

Гинни ходила по комнате, подбирая разбросанные платья, но мысли ее были заняты больным отцом и брошенными в дельте детьми. Когда, приехав в Розленд, она обнаружила, что у нее нет служанки, она в сердцах бросила свои дорогие платья куда попало. Неудивительно, что мальчики тут же убежали: в комнате было просто противно находиться.

Поскольку ей все равно придется дожидаться пробуждения папы, Гинни решила постирать грязную одежду. Раньше ей и в голову бы не пришло заняться столь низменным делом. Собирая разбросанные по комнате вещи, она увидела в углу свой саквояж. Господи, она так его и не распаковала! Может быть, там есть чистая рубашка, с надеждой подумала она. Или даже платье, в которое можно переодеться, пока она будет стирать остальные.

Гинни вывалила содержимое саквояжа на кровать. Там действительно оказалась чистая рубашка, а рядом лежала визитная карточка. Взяв ее в руки, Гинни вспомнила, что ей дала ее миссис Тиббс при расставании в порту. Теперь-то она ясно сознавала, что вела себя с ней с отвратительным высокомерием, в конце концов та грубовато, но искренне пыталась ей помочь.

И Гинни вдруг захотелось повидаться с этой несносной женщиной и послушать ее дельные советы.

Но тут в дверях появилась Эдита-Энн. Она страшно удивилась, увидев свою кузину перед горой грязного белья.

– Надо же чем-нибудь заняться, – объяснила та и взяла белье в руки. – С какой стати оставлять весь этот беспорядок тебе?

– Я пришла узнать, не хочешь ли ты написать кому-нибудь в городе. Гамильтон туда едет и предложил захватить нашу почту.

А не написать ли миссис Тиббс? – подумала Гинни.

– Если хочешь, я немного спустя приду и помогу тебе, – со скупой улыбкой предложила Эдита-Энн. – Но сначала мне надо написать письмо. Папа опять наделал дел.

В голосе ее звучала горечь.

– А что такое? – спросила Гинни. – Может быть, я могу помочь?

Эдита-Энн вошла в комнату и помахала конвертом.

– Он обещал, что больше не будет играть в карты, а вот уже третий банк в этом месяце требует возвращения займа. Этот называется «Барклай и Тиббс». Я даже не слышала о таком.

И тут Гинни вспомнила, что миссис Тиббс поминала своих родственников-банкиров.

– Я ехала на пароходе с женщиной, которую звали Элеонора Тиббс. Интересно, она не родственница этому банкиру?

– Может быть. Вряд ли в Новом Орлеане так уж много Тиббсов.

– Честно говоря, я как раз собиралась ей написать. Хочешь, я попрошу ее поговорить с банкирами? Может, они дадут дяде Джервису отсрочку платежа?

– Ты это для нас сделаешь?

– А почему же нет? Вы же мои ближайшие родственники.

У Эдиты-Энн вдруг сделался ужасно несчастный вид.

– О Гинни, я столько сделала тебе дурного... Гинни положила грязное белье на кровать.

– Брось! Мы обе наделали немало глупостей. Эдита-Энн покачала головой.

– Ты просто не понимаешь. Это по моей вине тебя похитил Латур. Если бы я так не ревновала тебя к Лансу, ты бы давно была за ним замужем. Но я все время подсовывала тебе Латура, надеясь, что он тебе понравится. И это я надрезала подпругу Ланса перед турниром, чтобы он проиграл и не достался тебе.

Гинни ошарашено поглядела на нее.

– Разве ты не понимала, как это опасно? Он мог бы убиться до смерти!

– Теперь я это понимаю, но тогда... – У Эдиты-Энн в глазах стояли слезы. – Сейчас я сожалею о содеянном, но я так любила Ланса. Тебе приходилось так любить кого-нибудь, что кажется, если он тебе не достанется, то незачем жить?

Гинни тут же подумала о Рафе, и у нее пропало всякое зло на кузину.

– Знаешь что, Ланс особенно не пострадал, а мне ты оказала огромную услугу. Теперь-то я знаю, что на самом деле никогда не хотела выйти замуж за Ланса.

Она ожидала, что Эдита-Энн обрадуется, по крайней мере почувствует облегчение, но та вместо этого расплакалась.

– О Гинни, я попала в беду. Я думаю... я почти уверена... что беременна от Ланса.

Эта новость потрясла Гинни, но она обняла кузину, которая явно нуждалась в утешении.

– Я думала, что люблю его, – рыдала та на плече у Гинни, – но они с папой творили такое... я просто им больше не доверяю. Опять же Гамильтон... О Гинни, у меня в голове полная неразбериха. Я не знаю, что мне делать.

– А я знаю, – сказала Гинни, гладя ее по спине. – Тебе нужно разобраться со своими бедами по очереди. Ты сказала Лансу про ребенка?

Эдита-Энн потрясла головой.

– А как у тебя дела с Гамильтоном? Ты с ним поговорила?

Эдита-Энн подняла на нее изумленные глаза.

– С какой стати мне с ним говорить?

«С такой, что он давно тебя любит!» – хотела крикнуть Гинни. Но пусть лучше об этом ей скажет сам Гамильтон.

– Он надежный друг, – проговорила она. – И он всегда тебе помогал.

Эдита-Энн смотрела на нее широко открытыми глазами, точно Гинни помогла ей сделать ошеломляющее открытие.

– Как я рада, что ты вернулась домой, Гинни! Гинни кивнула, но ее домом теперь была лачуга в дельте, а Розленд казался ей огромным, пустым и унылым.

– Иди поговори с Гамильтоном. И заодно спроси его, не может ли он отвезти мое письмо миссис Тиббс. Не хватает только, чтобы дядю Джервиса засадили в долговую тюрьму.

– Но у тебя достаточно своих забот. Зачем тебе морочить себе голову нашими?

– Знаешь, я это делаю не только для вас, – честно призналась Гинни. – Мне самой хочется поговорить с миссис Тиббс. У этой женщины на редкость трезвый ум. Не тревожься, что-нибудь мы да придумаем.

Произнося эти слова, Гинни поняла, что успокаивает не только кузину, но и саму себя. Проблемы громоздились одна на другую, а время бежало. «Держись, Джуди, – мысленно воззвала она к девочке. – Я вернусь, как только смогу».

Когда же папа очнется от наркотического сна? Она не может уехать домой, пока не поговорит с Джоном Маклаудом.

«Но одно дело я все-таки сделала, – с довольной улыбкой подумала Гинни. – По крайней мере лицензия будет зарегистрирована».

Джервис удовлетворенно разглядывал лицензию. Пришлось истратить целую бутылку самого лучшего виски, но зато ему удалось отправить Тилмена домой под таким градусом, что тот еще неделю не вспомнит о лицензии. А к тому времени Гинни станет женой Ланса.

И куда подевался этот недоумок? Джервис послал за ним и велел срочно явиться в Розленд, а его все нет! Неужели Ланс не понимает, что нельзя медлить ни секунды? Джон на краю могилы – возьмет и назло брату умрет раньше времени!

Услышав во дворе стук копыт, Джервис выскочил наружу и накинулся на Ланса, который еще не успел слезть с лошади:

– Где тебя черти носили, парень?

– Мы искали Гиневру-Элизабет. Наконец-то выяснили, где примерно прячется Латур. Еще немного, и мы его выследим.

– Она здесь, болван, и тебе надо уломать ее до того, как она поговорит с отцом. Латур проявил себя истинным джентльменом и предоставил ей самой решать, регистрировать лицензию или нет. – Он показал Лансу бумагу. – Час назад она отдала ее Тилмену и велела зарегистрировать в церкви.

– Не может быть! – Ланс схватил лицензию и разорвал ее пополам. – Я этого не допущу!

– Вот это другое дело. Иди в дом и вправь ей мозги.

Ланс обыскал весь дом и в конце концов нашел Гинни на кухне. Засучив рукава, она стирала в корыте белье. Что это ей взбрело в голову стирать, словно она не дочь плантатора, а рабыня? И как ужасно она одета!

– Что этот негодяй с тобой сделал! – выпалил Ланс. – В каком состоянии твои волосы!

Гинни подняла мокрые руки и попыталась заправить выбившиеся пряди, но ее волосы были так же непокорны, как и их обладательница. Не успела она их заправить, как они снова упали ей на лицо.

Ланс подошел к ней и взял за руки.

– Как я счастлив, что ты вернулась, дорогая. Не будем больше ждать – давай поженимся сегодня же. Поехали к преподобному Джонсу.

– Извини, Ланс, но я уже замужем.

Он рассчитывал увидеть на ее лице радость, в худшем случае удивление, но уж никак не жалость.

– Ничего подобного! Латур не зарегистрировал лицензию!

– Раф отдал ее мне. Я ему жена и останусь ею, Ланс.

Ланс не узнавал Гинни в этой женщине в крестьянской одежде, которая держалась с такой независимостью и достоинством. Плюнуть и уйти? Пусть кусает локти! Но тогда придется распроститься с мечтами о Розленде. Нет уж!

– Бедная наивная дура! – бросил он ей в лицо. – Ты ему нужна только для того, чтобы выманивать деньги у твоего отца. Если хочешь знать, его письмо с требованием выкупа доконало Джона Маклауда.

– Какого выкупа? – Гинни покачала головой. – Я знаю, что Рафу нужны деньги, но...

– Нам всем нужны деньги, но настоящий джентльмен не опустится так низко. Только такие подонки, как он, становятся на путь преступления.

К изумлению Ланса, глаза Гинни сверкнули гневом.

– Да что ты знаешь о том, какой он? Ты и не представляешь себе, как трудно приходится Рафу.

– А ты-то что про него знаешь?

– Я знаю, что он настоящий джентльмен. Он не стал бы, как ты, приставать к замужней женщине. Вместо этого он женился бы на моей кузине.

– Латур женился бы на Эдите-Энн?

– Я говорю про тебя. Это ты должен на ней жениться, Ланс. Она беременна от тебя.

– Беременна? – Ланс похолодел. Боже правый! Если мама узнает, она с него сдерет заживо кожу. Позволить себе такое с кузиной Гинни!

– Врет она все! Не верь ей, Гиневра-Элизабет! – взмолился он, хватая Гинни за руку. – Ты же знаешь, что она всегда старалась нас поссорить!

Гинни вырвала руку и презрительно посмотрела на него.

– Нас больше нет! И ссорить нас нет нужды. Я замужем, Ланс. Я поклялась быть Рафу женой до конца своих дней. Я принадлежу ему душой и телом.

Ланс отшатнулся.

– Как, ты позволила ему соблазнить тебя?

– Ничего подобного, я сама его соблазнила. И когда только до тебя дойдет, Ланс, что он мой муж, что я его люблю и что тебе придется оставить меня в покое?

С этими словами Гинни вышла из кухни. Ланс был разъярен. Эта избалованная стерва хочет сломать ему жизнь, обратить в прах все его мечты. Нет, он ей еще покажет! Она поймет, кому она принадлежит душой и телом!

Надменная королева Гиневра еще приползет к нему на коленях и будет умолять жениться на ней.

– «До конца своих дней»! Ха!

Гинни почти бежала по дорожке. «Питер! Поль! Кристофер!» – звала она детей. Шли часы, а папа все не просыпался. У нее было неспокойно на душе, а после разговора с Лансом ей вдруг захотелось удостовериться, что с детьми все в порядке. В голове у нее тикали часы, неумолимо отсчитывая минуты и часы. Она уже так давно уехала с острова! Умом Гинни понимала, что Патрик и Джуди вполне способны постоять за себя, но ее душу томило предчувствие надвигающейся беды. Если папа не проснется в ближайшее время, придется возвращаться домой в темноте.

Куда же подевались дети?

В довершение всего тучи заволакивали солнце и в воздухе запахло грозой. Ночью и так трудно найти дорогу в дельте, а если еще пойдет дождь, это будет просто невозможно. Гинни представляла себе, как двое старших детей ждут ее в доме и как на них постепенно надвигается темнота. И одновременно она представляла себе, как ее папа испускает последний вздох до того, как она успеет с ним поговорить. «Держись, Джуди, – шептала она. – Я постараюсь приехать поскорей».

И тут Гинни увидела мальчиков, они были на пристани и с ними о чем-то разговаривал Ланс. Когда она позвала их, Ланс вежливо улыбнулся и ушел. Ну и что? – убеждала себя Гинни. Почему бы ему не поговорить с мальчиками? Но чувство тревоги все нарастало.

– Гиневра-Элизабет!

Кто-то тронул ее за плечо. Гинни дернулась от неожиданности и, обернувшись, увидела Джервиса.

– Ой, дядя Джервис, я и не заметила, как вы подкрались сзади.

– Я не хотел тебя напугать, – сказал он. – Просто увидел, что ты гуляешь в саду, и решил, что давно не беседовал со своей племянницей.

Он старался говорить ласково, но Гинни чувствовала фальшь в его словах.

– Мне сейчас некогда беседовать, дядя Джервис.

– Извини, если я был с тобой немного резок, но у нас всех сдают нервы. Болезнь твоего отца – нелегкое испытание. А тут еще ты...

– Если вы опять будете требовать, чтобы я вышла замуж за Ланса...

– Ничего подобного. – Он с отеческим видом покачал головой. – Надеюсь, у тебя есть веские причины на то, чтобы изменить клятве верности, которую вы дали друг другу. Нет, меня беспокоит твое упрямство в отношении Латура. По-моему, на тебя нашло какое-то затмение.

– Дядя Джервис...

– Боюсь, что тут есть и моя вина. Мне надо было тебе рассказать... Может, вся эта история тебе кажется очень романтичной, но ты должна наконец уяснить, детка, что он просто мстит Маклаудам.

– Сомневаюсь. Мы с ним говорили на эту...

– Он тебе рассказал, почему твой папа выгнал их семью на улицу?

Ну что ж это он не дает ей договорить ни одной фразы! Однако Гинни замолчала и стала слушать.

– Мне неприятно об этом говорить, – со вздохом сказал Джервис, – но ты взрослая женщина, и тебе пора узнать правду. Твой отец хотел сделать мать Рафа своей любовницей. Он только поэтому и сдавал землю Дэвиду Латуру, поэтому и обещал никогда его не сгонять и всячески морочил ему голову, что хотел, чтобы эта женщина оставалась в его власти.

«Неправда!» – мысленно воскликнула Гинни, но тут же вспомнила ссоры между папой и мамой. Почему Аманда так часто плакала? Почему папа запирался у себя в кабинете с бутылкой виски?

– Неправда! – упорствовала она. – Я не верю! Папа обожал маму.

– Это так, но он с детства привык считать, что владельцу поместья позволено все. Почему бы ему не иметь и жену и любовницу? Но Мари Латур не соглашалась на его домогательства и продолжала упорствовать, даже когда умер ее муж. И тогда со злости Джон ее выгнал. Я своими ушами слышал, как он велел ей убираться на все четыре стороны – и ее сын это тоже слышал. Хотя он был еще совсем мальчишкой, Раф выкрикнул ему в лицо, что когда-нибудь с ним посчитается.

Бедный Раф, подумала Гинни. Как это похоже на него – ни слова не сказать ей о жестоком поступке ее отца. В отличие от Ланса он не имеет привычки наушничать.

– Таким образом, в том, что Латур тебя похитил, виноват Джон, – продолжал дядя Джервис, – но и я отчасти тоже. Я до сих пор считаю, что он плутует, играя в карты, и обчистил меня в тот раз обманом, но он такой ловкач, что доказать ничего невозможно. Проснувшись поутру, я вдруг узнал, что должен ему кучу денег. Такую сумму мне просто негде взять. И то, что он потребовал за тебя выкуп, равный моему проигрышу, никак не может быть совпадением.

Да, наверно, этих денег Рафу хватило бы, чтобы расплатиться с банком, подумала Гинни.

– Так вы заплатили ему выкуп?

– А зачем? Ты же вернулась домой живая и невредимая.

Значит, ему и в голову не приходило расстаться хоть с одним пенсом, чтобы спасти ее жизнь. А еще разглагольствует о родственной любви!

– Я вернулась не к вам, – жестко сказала Гинни. – Я приехала, чтобы достать деньги, которые нужны Рафу.

– Нет, подожди...

– Это вы подождите! Вы немало выручили на турнире, и часть этих денег принадлежит мне. Так что я предлагаю вам расплатиться с моим мужем. А не то я выведу вас на чистую воду и все узнают, что вы по уши в долгах.

Джервис прищурился.

– Ланс прав. Ты изменилась.

Он считал эти слова упреком, но Гинни восприняла их как комплимент.

– Надеюсь, что это так. Я больше не девочка, которую можно то запугивать, то умасливать, которой можно без конца врать. Я не потерплю, чтобы вы с Лансом клеветали на моего мужа. Если прекратите свои интриги, можете оставаться в Розленде, а если нет, поищите себе другое пристанище.

– Тебя надо выдать замуж, – рявкнул Джервис. – Чтобы муж обломал тебе рога и научил тебя слушаться!

Гинни затрясло от его наглости.

– У меня есть муж, и он знает, как со мной обращаться – и с вами подобными тоже. Так что советую разговаривать с нами обоими повежливей, дядя Джервис. А то как бы вам не пришлось пожалеть о своей бесцеремонности.

С этим Гинни повернулась и ушла, не заметив горящего угрозой взгляда, которым ее проводил дядя.

Джервис смотрел вслед племяннице, раздираемый злобой и чувством бессилия. Он не верил Лансу, когда тот говорил, что с ней нет сладу, но теперь ему стало ясно, что девчонку не удастся убедить уйти от Латура. Раз уж она требует денег для этого проходимца, значит, пока тот жив, она не выйдет замуж за Ланса.

Мимо Джервиса пробежали трое мальчиков. Черт, этот болван Ланс ничего, видно, от них не добился! Джервис велел ему расспросить младшего из мальчишек – его вроде Кристофер зовут, – где находится лачуга Латура. Доверчивый малыш наверняка все выболтает.

Выругавшись, Джервис сам пошел за мальчиками. Еще отец внушал ему, что важные дела нужно делать самому, а никому не перепоручать. Поглядев на дом, он вспомнил, как мало времени осталось жить его брату. Теперь уж не приходится быть разборчивым в средствах. Нужно как можно скорее выдать Гинни замуж за Ланса, иначе все пойдет прахом. А для этого необходимо избавиться от Латура.

Похоже, что сегодня им придется отправиться в дельту.

Глава 22

Гинни тихо вошла в спальню Джона. Она думала, что готова ко всему, но вид отца поразил ее до глубины души. Боже, от него же ничего не осталось! У Гинни было впечатление, что из Джона Маклауда вынули все содержимое и в постели лежала его пустая оболочка.

Гинни подошла к отцу с таким же страхом, что испытывала в детстве: ей опять нечего ему сказать в оправдание своих поступков. Как ей хотелось, чтобы хотя бы раз в жизни, перед самой смертью, папа не судил ее так сурово, как всегда.

А ведь времени осталось совсем мало! Смерть была уже не абстрактным понятием; Гинни казалось, что она прячется в темном углу и вот-вот навсегда унесет папу. Тот тяжело дышал, лицо его бороздили морщины страдания. Да, ему явно оставалось жить недолго, и это их последняя возможность понять друг друга.

Джон Маклауд лежал неподвижно, отвернув голову.

– Здравствуй, папа, – сказала Гинни. – Это я, Гиневра-Элизабет. Я вернулась, чтобы повидаться с тобой.

Он повернул к ней голову и окинул ее взглядом, но на его лице ничего не отразилось. Гинни хотелось взять его за руку, дотронуться до него, но его руки были спрятаны под одеялом.

– Только не вздумай меня жалеть, девчонка, – прохрипел он.

– Я не жалею, – поспешно сказала Гинни, хотя как можно было его не пожалеть? Как ему, наверно, ужасно сознавать, что у него отняли власть даже над теми немногими днями, что ему осталось жить.

– Я не ищу сочувствия и не заслуживаю его, – продолжал Джон. – Я никого не жалел и не хочу жалости в свой смертный час. – Он кивнул в сторону конверта, который стоял, подпертый стаканом, на столике рядом с кроватью. – Там сказано самое главное, но это письмо ты можешь прочитать только после моей смерти.

Гинни протянула руку за конвертом. Ее душили слезы, папа не хочет помириться с ней при жизни и решил попрощаться с ней в письме.

Джон опять отвернулся.

– Я не умею говорить хорошие слова. Потому, наверно, и потерял твою мать. Да еще из-за своей спеси.

Гинни подумала, что мама тоже была самолюбива. Наверно, они могли бы избежать многих сложностей, если бы дали себе труд спокойно их обсудить. Гинни вдруг нестерпимо захотелось немедленно увидеть Рафа, обнять его и выяснить их собственные разногласия. Но перед ней на огромной подушке лежал такой маленький, высохший папа, и первым делом надо было договориться с ним.

– Одно я хочу тебе сразу сказать, – вдруг сказал он. – Я завещал Розленд твоей кузине.

Он внимательно вгляделся в Гинни, как она воспримет этот удар? Гинни была потрясена – отрицать это было бесполезно, но когда она немного привыкла к этой мысли, то решила, что ничего лучшего он не мог бы придумать.

– Чего это ты улыбаешься?

А чего ей не улыбаться? Пусть лучше плантация достанется Эдите-Энн, чем дяде Джервису.

– Эдита-Энн заслуживает того, чтобы стать хозяйкой Розденда. Она ухаживала за тобой как родная дочь – как раз такая, какую хотелось тебе и маме.

Лицо Джона перекосила судорога – не то от боли, не то от угрызений совести.

– Значит, моей дочери не нужна плантация, в которую я вложил столько сил?

Гинни хотелось заверить его, что плантация ей нужна, что он придумал ей напоследок тяжелое наказание, но, может быть, пора сказать ему правду?

– Мне казалось, что я не смогу жить без Розленда, что навсегда остаться принцессой в этом замке, – цель моей жизни. Но я полюбила, папа, полюбила всей душой, и это помогло мне понять, что Розленд – это твоя, а не моя мечта.

– Полюбила? Это Латура, что ли? Гинни кивнула.

– Помнишь, ты говорил, что мне туго придется в жизни – слишком я упряма и своенравна. А теперь у меня есть муж, который не менее своенравен, чем я. Раф слишком горд, чтобы пользоваться твоими милостями. Розленд стоял бы между нами. Я рада, что он достанется Эдите-Энн – она сумеет наладить хозяйство. А мне нужно освободиться от него, чтобы осуществить свою собственную мечту. Вместе с Рафом.

Джон закрыл глаза. Гинни ждала ответа, хотя бы одного слова, но он молчал, и стена между ними становилась все неодолимее. Гинни протянула к нему руку, но он был так далек и недоступен, что она не посмела до него дотронуться.

И тут он заговорил исполненным горечи голосом:

– Если нашла любовь, держись за нее крепче. Нет ничего страшнее, чем умирать в одиночестве.

И вдруг Гинни поняла отца, Джон Маклауд прожил жизнь в одиночестве, отгородившись от людей стеной гордыни. Даже сейчас, на пороге смерти, эта стена не позволяет ему высказать дочери то, что у него на сердце.

Но Гинни не собиралась повторять его ошибки.

– Ты не одинок, папа, – тихо сказала она. – Я рядом. Я всегда была рядом с тобой и всегда тебя любила.

И она положила руку ему на грудь.

Джон лежал неподвижно с закрытыми глазами, но из-под одеяла неуверенно прокралась его рука и накрыла руку дочери.

Гинни смотрела на их соединенные руки, и по щеке ее прокатилась слеза. Она поднесла руку отца к губам, и на лице Джона мелькнула слабая улыбка. В следующую секунду оно утратило всякое выражение, и его рука обмякла.

Но Гинни продолжала держать отца за руку, пока в комнату не вошел Гомер и не высвободил ее пальцы.

– Отпустите его, мисс, – тихо сказал старый раб. – Ваш папа вернулся к вашей маме.

Джуди не спускала глаз с двери. При каждом звуке в ней вспыхивала надежда, при каждом очередном разочаровании – гнев.

– Уже темнеет, – сказала она Патрику. – Она не приедет.

Она хотела придать голосу беспечность – дескать, что за беда? – но в нем все равно прорвалась обида и злость. Ее брат покачал головой.

– Раз сказала, что приедет, то приедет.

Сидит и притворяется, будто что-то вырезает! Будто она не видит, что он тоже то и дело поглядывает на дверь!

– Ты слышал, что говорил Раф? Увидит свой богатый дом и не захочет сюда возвращаться. И мальчишки не захотят. Только мы их всех и видели!

Несмотря на вызывающий тон, Джуди больше всего хотела освободиться от этого гнетущего чувства обиды, от страха предательства. Она взялась рукой за медальон, который, по словам Гинни, связывал их прочной ниточкой. Ну что бы этой проклятой двери открыться!

Патрик сосредоточенно работал ножом.

– Дай ей время. Даже Раф еще не приехал. Джуди не надо было об этом напоминать. Оттого, что не приехал Раф, ей казалось, что они брошены вдвойне. Ей было даже хуже, чем в те страшные дни сразу после смерти мамы. Нет, зря она поверила Гинни и Рафу.

– Ладно, подождем еще час, – неохотно проговорила она, крепко держась за медальон. – Если не появятся – значит, мы с тобой остались одни.

– Похоже, что котел течет. Ну и сахароварня! Того и гляди, крыша обрушится на голову.

Раф посмотрел на своего помощника Каспера, потом на дырявый котел. Куда ни повернись, везде что-нибудь не так! Все вконец обветшало. Эту сахароварню надо перестроить сверху донизу, но на это нет ни денег, ни времени. Остается только надеяться, что если работать день и ночь и чинить поломки на ходу, то кое-как удастся переработать урожай.

Раф поднес фонарь поближе и стал разглядывать течь. За ремонт надо браться немедленно, утром будут другие дела. И тут его мысли снова унеслись на остров.

Весь день он представлял себе свое возвращение. Что его там ждет – надежда или страшное разочарование? Если Гинни будет там с детьми, они обо всем договорятся. Но если ее там не будет, значит, он сам ее выгнал, обрушив на нее несправедливые обвинения. Получится, что он принудил ее к тому, чего так боялся. Неужели, потребовав, чтобы она сделала выбор, он толкнул ее в объятия Ланса?

Ну что ж? Все равно его дело швах. Для того чтобы ее удержать, нужны деньги, а чтобы заработать деньги, он должен ни на секунду не отлучаться с плантации. А как это совместить не отлучаться с плантации и уделять время Гинни? На то и другое у него, хоть умри, времени нет.

– Хозяин, иди сюда скорей! – раздался крик снаружи. – Дальняя дамба поехала!

Раф выругался и побежал наружу. Теперь уж нечего гадать, ехать или нет, – надо чинить дамбу. Что за жизнь – не то, так другое! Не знаешь, за что хвататься.

Разговор с Гинни, видно, придется отложить.

Ланс и Монтро оглядывали домик Рафа.

– Ты уверен, что это здесь? – Джервис шепотом спросил Монтро. Даже следуя указаниям, которые по простоте душевной им дал Кристофер, они проискали остров добрых полночи.

– Само собой, это дом Латура, – прошептал в ответ Ланс. – Мальчишка его подробно описал. Видите – качели на крыльце.

Джервис кивнул, но его все-таки что-то беспокоило. Он так и предполагал, что глубокой ночью в доме будет темно и тихо, но все же думал, что Латур окажет им сопротивление. Не похоже это на него – безмятежно спать, не чувствуя, что к его дому подкрадываются враги. Слишком все получается просто!

«Что это я? – одернул себя Джервис. – Сам себе придумываю трудности. В доме, несомненно, кто-то есть труба еще теплая, и пахнет жареной рыбой. Наверно, Латур лег спать, полагая, что Гинни вернется только утром».

На секунду Джервису стало стыдно. Какой-то остаточный голос совести сказал ему, что они задумали черное дело. Еще совсем недавно он ни за что на такое не пошел бы даже в мыслях. Но его дела из рук вон плохи, его обложили кредиторы – и банкиры, которые давали ему взаймы по закону, и те, которые не признавали никаких законов. Если он не сумеет заполучить деньги, которые отец оставил в наследство Гинни, ему каюк.

А путь к спасению преграждает Раф Латур с этим своим уютным домиком. Всего-то и надо – избавиться от него, и Джервис сможет спать спокойно.

– Ну давай, – сказал он Лансу и кивнул на факел, который тот держал в руке. – Спалим, и дело с концом.

Гинни вышла из комнаты, где лежало тело ее отца, ощущая невыносимую усталость. Всю ночь они с Эдитой-Энн готовили его к погребению, но сейчас, когда встало солнце, ее мысли обратились к бедным Джуди и Патрику, которые провели ночь одни в болоте. Наверно, ломают голову, почему она не вернулась, как обещала.

«Папа! – вспомнила она отца, и на ее глаза опять навернулись слезы. – Господи, как трудно поверить, что его больше нет!»

И тут он подумала о письме, которое лежало у нее в кармане. Она плакала, читая слова, которые он так и не сумел ей сказать при жизни. Все эти годы одинокий, ожесточенный папа жил, запрягав свои чувства в скорлупу того человека, которым он когда-то был. Если бы он только сказал Гинни, что больше не винит ее в смерти мамы! Если бы она знала, что он сердится не на нее, а на самого себя!

Оказывается, в тот вечер они с мамой тоже поссорились. Когда Гинни выскочила из дома, он как раз приехал из города. Исполненный хмельной воинственности, он заявил Аманде, что она чересчур уж упорствует, не разрешая дочери выйти замуж за Ланса. Рассерженная Аманда крикнула в ответ, что не хочет, чтобы дочь повторила ее ошибку. Хватит того, что она сама ошиблась в выборе спутника жизни.

Тогда Джон велел ей убираться из дома. И больше живой он ее уже не видел. С тех пор, писал он в своем письме, он жил в аду, коря себя за смерть жены. Он начал пить и забросил Розленд в наказание самому себе. И только когда Гинни вернулась из Бостона и он увидел, как она похожа на мать, он понял, что у него есть цель в жизни. Ему казалось, что он искупит свою вину перед Амандой, если выполнит ее последнее желание, не допустит, чтобы Гинни вышла замуж за Ланса.

Аманда была совершенно права, они с Лансом Бафордом действительно похожи. Оба полны самомнения, оба поглощены собой и оба склонны искать спасения от правды в бутылке. Его дочери нужен сильный мужчина, который, глядя ей в глаза, не будет видеть в них Розленд. И во время турнира он понял, что Латур – именно такой человек.

«Мне нечего оставить тебе в наследство, кроме своих ошибок и веры, что мой урок пойдет тебе на пользу», – писал папа. Он советовал ей держаться подальше от Ланса и не верить ни слову дяди Джервиса. Джервис надругался над родственными узами. Но с братом он разделается сам, загадочно обещал Джон.

А дочке он хочет сказать, что всегда любил ее. «Только не следуй моему примеру, не позволяй самолюбию сломать твое счастье, – писал он в заключение. – Не загромождай свою жизнь пустяками. Возвращайся к Рафу – это надежный человек».

Обдумывая эти слова, Гинни поняла, что едва не повторила роковую ошибку отца. Ведь чего, по сути дела, хотел Раф – услышать, что она его любит и будет ему верна. А она так увлеклась идеей достать для него землю и деньги – то, в чем, как ей казалось, он нуждался в первую очередь, – что не услышала его безмолвной мольбы. Хотя сама хотела от папы одного – чтобы он хотя бы раз сказал, что любит ее. Может быть, и Раф хочет от нее того же?

Почему она ни разу не произнесла этих слов? Неужели воображала, что, пряча их внутри себя, она защитит свое сердце от страданий? У нее перед глазами пример папы – хорошо же он защитился от страданий, скупясь на любовь! Если она не хочет кончить так же, надо немедленно ехать к Рафу. Самое главное – сказать ему, как она его любит.

Гинни поспешно шла к лестнице, чтобы забрать мальчиков из своей комнаты и как можно скорее уехать. И вдруг позади нее с грохотом раскрылась входная дверь, и в дом ввалились Джервис, Ланс и еще какой-то забулдыга. Все трое были в стельку пьяны и едва держались на ногах.

Увидев Гинни, они слегка протрезвели.

– Что с тобой, детка? – спросил Джервис, который лучше других ворочал языком. – У тебя такой вид, словно ты увидела привидение. И почему ты уже одета в такую рань? Да и сама бледна как призрак?

Он подмигнул своим приятелям, которые послушно захихикали.

– Папа умер сегодня ночью.

– Что! – крикнул Джервис. Он схватил Гинни за плечи и начал трясти. И вовсе не от горя по брату. – Ему нельзя умирать! Не для того я столько...

Он осекся, увидев широко раскрытые глаза Гинни. И с опозданием понял, что ведет себя неприлично. Во всяком случае, он отпустил Гинни и тупо спросил:

– Когда?

– Около полуночи. Мы с Эдитой-Энн вас искали, а потом послали за мистером Тилменом.

– Тилмен здесь?

Гинни показала в сторону библиотеки. Пусть ему все объяснит поверенный.

– Он разбирает папины бумаги.

Джервис пошел в библиотеку, даже не выразив Гинни соболезнования, ни словом не обмолвившись, что ему жаль брата. Зато Ланс бросился ее утешать:

– Моя дорогая девочка! Как ты, наверно, настрадалась!

И он попытался ее обнять. Гинни оттолкнула его.

– От тебя разит виски, – сказала она, не в силах скрыть отвращения. – И дымом.

Ланс переглянулся со своим спутником.

– Мы… эээ… – жгли тростник. У моего приятеля плантация вверх по реке.

Гинни поглядела на приятеля. Трудно было поверить, чтобы у такого грязного и оборванного человека вообще было какое-нибудь имущество, не говоря уж о плантации. На первый взгляд он казался просто непутевым но, всмотревшись в его колючие глаза, Гинни увидела в них подлость и жестокость.

– Тростник жгли? – спросила она Ланса. – Вроде еще рано?

– Вверх по реке погода была неважной. Жак опасался ранних заморозков. – Ланс ухмыльнулся своему приятелю и опять повернулся к Гинни. – Главное, что я опять с тобой, дорогая, и никогда тебя не покину.

«Слишком много на себя берешь», – раздраженно подумала Гинни. Раф прав, такими словами не бросаются.

– Не покинешь меня, – спросила она, – или Розленд?

У Ланса на лице отразилось замешательство. Но он тут же взял себя в руки.

– Ну почему ты со мной все время пикируешься? Я тебя люблю, дорогая.

– Ланс, сколько можно повторять! Я тебе сказала, что я замужем.

Он опять с ухмылкой посмотрел на своего приятеля.

– А я тебе говорю, что Латур просто хотел на тебе поживиться, моя милая. А когда обнаружил, что денег за тебя никто не дает, только его и видели. У тебя нет никаких доказательств, что ты замужем. Лицензии больше не существует. Никто не может защитить тебя от сплетен. Кроме меня.

У него был такой самодовольный вид, он говорил так уверенно, что несколько недель назад Гинни, может быть, и дрогнула бы. Но Раф, дети и в какой-то степени ее отец научили ее брать быка за рога и принимать решения. Не важно, правильными они окажутся или нет. Она повернулась и направилась к лестнице.

С Ланса мгновенно слетело все самодовольство.

– Ты куда? Не смей уходить! Ты принадлежишь мне! Гинни шла вверх по лестнице, не обращая на него внимания.

– Остановись, говорю! Да кто тебе позволит жить в этой развалюхе? Попомни мои слова, ты еще пожалеешь, еще приползешь ко мне на коленях!

Гинни слышала, как ее дядя вышел в переднюю и шикнул на Ланса: «Перестань орать!» Но она даже не оглянулась на них. Эта глава в ее жизни окончилась. Она спешила начать следующую.

Но детей в ее комнате не было. Гинни растерянно стояла в коридоре, не зная, где их искать. Ее беспокойство о Джуди с Патриком усиливалось с каждой минутой. Ей мерещились аллигаторы и змеи. «А что, если опять загорится дом? Зачем я оставила их одних? – в панике думала она. – Если с ними что-нибудь случится, я никогда себе не прощу».

– Гинни! – услышала она шепот. Он доносился откуда-то справа. Она поглядела в алькове за занавеской и, к своему облегчению, обнаружила там всех трех мальчиков.

– Что вы здесь делаете? Питер приложил палец к губам.

– Он ушел? – прошептал он. – Этот твой друг?

– Ланс? Не знаю. А в чем дело?

– Нам страшно, Гинни, – прошептал Поль. – Он сказал, что он твой друг и все такое, но что у него за дела с нашим папой?

Так этот забулдыга, который явился с дядей Джервисом и Лансом, человек, к которому у нее с первой минуты возникла неприязнь, это Жак Морто?

– Гинни, я так боюсь, – всхлипнув, сказал Кристофер. – Я объяснил этому Лансу, как найти наш остров.

И тут Гинни вспомнила, как Ланс разговаривал с мальчиками, вспомнила, что от трех мужчин пахло дымом, вспомнила угрозы Ланса.

– Боже правый! – в ужасе вскричала она. – Скорей поехали домой!

– Бафорд, нам надо поговорить!

Ланс с изумлением посмотрел на башмак, который Морто сунул в дверь, не давая ее затворить. Этот прощелыга ему больше не нужен, неужели у него не хватает ума убраться подобру-поздорову? Сказано же ему, что свои деньги он получит только тогда, когда Ланс завладеет Розлендом.

– Если хотите скрутить эту женщину, советую меня выслушать.

– Гинни? – спросил Ланс, приоткрывая дверь.

– Да, вашу прелестную мисс Маклауд, которая украла моих детей.

Ну и тип! Что за мания – найти и наказать своих детей? С другой стороны, Ланса это не касается. Ему нужна Гинни, и если ее можно заставить выйти за него замуж только с помощью этого садиста, что ж, придется прибегнуть к его помощи. Он еще шире открыл дверь.

– И что такого ты можешь мне о ней сказать? Морто кивнул в направлении реки.

– Она улизнула. Вместе с моими ребятами. Идите за мистером Маклаудом да возвращайтесь поживей, а то мы их не поймаем.

Раф уложил в дамбу последний мешок с песком. Авось, теперь она выдержит напор реки, хотя бы до следующего сильного дождя. Если ничего больше не случится, то, может, он успеет запаять котел в сахароварне, отладить механизм и даже глянуть, как идет уборка на полях. Эх, изобрести бы способ, как сделать за две недели работу, на которую нужно четыре!

Он глубоко вздохнул и вдруг почувствовал в воздухе запах гари.

– Эй, Каспер! – крикнул он своему помощнику. – По-моему, что-то горит!

Каспер пожал плечами.

– Дымом пахнет всю ночь. Лукас говорит, что запах идет с реки.

Рафу стало не по себе. И чем больше он уверял себя, что ему мерещится Бог знает что и что надо заняться делом, беспокойство все росло. Если он тревожится понапрасну, то, поехав домой, он зря потратит драгоценное время. Но если его страхи оправданны...

Черт побери, речь идет о благополучии его семьи! Плевать на уборку, надо ехать домой.

Чем ближе они приближались к острову, тем явственнее становился запах гари. Гинни была во власти страшных предчувствий. «Господи, – молилась она, представляя себе, как Джуди и Патрик просыпаются в охваченном пламенем доме, – Господи, сделай так, чтобы там все оказалось благополучно!»

Она взяла шест из рук Питера и стала налегать на него изо всех сил, ей казалось, что они продвигаются недостаточно быстро. И с каждым метром запах пожарища все сильнее бил в нос.

Казалось, это должно было бы подготовить ее к зрелищу, которое ожидало их на острове, но, когда они завернули за последний поворот и Гинни увидела дымящиеся угли на том месте, где стоял их дом, она окаменела от ужаса. Как же так! Где же их дом, крыльцо с качелями, свежее починенная крыша над кладовкой... Сколько воспоминаний: стол в кухне, потрепанный том «Айвенго», деревянные мечи...

– Патрик! – закричала она, выскочив из пироги на берег. – Джуди! О Господи, где же вы?

Ответа не было. На пожарище царила тишина, звучавшая как обвинение. Мальчики медленно вышли на берег вслед за Гинни. Они с ужасом смотрели на обгорелые бревна. Так не бывает! Не может быть, чтобы их дом так сразу перестал существовать!

И тут Гинни увидела валявшийся на земле медальон. Она опустилась перед ним на колени, не смея взять в руки. Ей на ум пришли слова Ланса: «Да кто тебе позволит жить в этой развалюхе!»

– Будь ты проклят, Ланс! Зачем ты это сделал? – рыдала она. – Убить ни в чем не повинных детей.

И вдруг, словно в ответ на ее проклятия, со стороны протоки раздался громкий голос Ланса. Он с кем-то сердито спорил.

– Папа, – ахнули мальчики.

Гинни вскочила на ноги и прижала их к себе. Нет уж, она не даст Лансу завершить свое черное дело!

– Мальчики, где нам спрятаться?

– В крепости – хором ответили все трое.

Джервис смотрел, как Ланс бросился в погоню за Гинни. С ним были Морто и три головореза, которых они захватили в таверне «Ривервью». «И зачем я только» сюда приехал?» – устало подумал он. Разве что потому, что ему невыносимо оставаться в доме брата. Черт бы побрал этого Джона! Даже мертвый, он сумел взять над ним верх!

Пятиминутный разговор с поверенным убедил его, что Джон не оставил ему по завещанию ничего, кроме перчатки Аманды с предупреждением, что у Тилмена находится письмо, которое тот передаст местным властям, если Джервис навсегда не уберется из Розленда.

Неужели Джон все это время знал, как на самом деле умерла его жена? Неужели он позволил Джервису управлять Розлендом лишь для того, чтобы тот себя окончательно выдал? Как он нашел эту перчатку? Неужели денно и нощно следил за братом?

Джервис вытащил из кармана бутылку с лауданумом, которую нашел в столике брата. Она была почти полна.

– А, какая разница? Так или иначе, я погиб.

Джервис вздохнул и сел на бревно подальше от пожарища. Здесь его не сразу найдут. Он не знал, сколько лауданума надо принять, чтобы покончить с собой, но собирался это выяснить. Лучше так, чем застрелиться он был слишком труслив, чтобы пустить себе пулю в лоб.

Он открыл бутылочку и высыпал в рот немного порошка. Он был горький на вкус, и Джервис, чертыхнувшись, достал из кармана бутылку виски. Он поочередно глотал порошок и запивал его виски, проклиная всех и вся, своенравную Гинни, тупицу Ланса, который не сумел ее обуздать, своих родителей, которые обожали старшего сына и не обращали никакого внимания на младшего, покойную жену. Как неудачно он женился, упустив свой единственный шанс стать королем, владельцем замка! И где сын, которого он так ждал? Жена родила ему какую-то робкую мышку. Да и сама в подметки не годилась Аманде.

Как красива была Аманда Маклауд, как соблазнительна, черт бы ее побрал! Она тоже виновата в его несчастьях. Она разбила его сердце, выйдя замуж за его брата. И все же от каждой ее улыбки в нем оживала надежда. А в каком он был восторге, когда она в ту ночь сказала, что уедет с ним. Дожидаясь ее в договоренном месте у протоки, он чувствовал себя юношей, он строил грандиозные планы. А она заявила, что передумала, что не может уйти от Джона. И тогда от ярости и обиды он потерял голову. Он не помнил, что было дальше. Когда он очнулся, в руках у него была тяжелая палка, а на земле перед ним лежала мертвая Аманда.

У него хватило соображения представить дело так, будто она упала с лошади. Пусть Гинни и Джон винят себя в ее смерти – так им и надо! Но он совершил одну ошибку – взял на память перчатку Аманды.

Это был дурацкий жест – стянуть с ее мертвой руки перчатку и хранить ее как символ благосклонности его дамы. Шериф очень удивлялся, что на мертвой женщине только одна перчатка, но его ничего не стоило убедить забыть о ней. И все забыли про перчатку. А Джон, оказывается, не забыл.

Джервис проглотил последнюю порцию порошка и еще раз проклял Джона. По его вине он потерял надежду на деньги Гинни, на Розленд. Ему вообще ничего не светило, кроме петли. Даже из могилы Джон ухитрился отомстить ему.

Подняв глаза, Джервис увидел, что к берегу причалила пирога Латура. Вот те раз! Живехонек, даже брови не опалил! Дьявол! – выругался Джервис. До чего же похож на Джона! Ходит гоголем, всегда ухитряется взять верх, даже когда все против него. При мысли, что Латур остался жив, что он получит Гинни и с ней ее денежки, Джервис остервенел. В его затуманенном опием мозгу это слилось воедино с тем, как Джон отнял у него Аманду.

Он, шатаясь, встал на ноги. «Стрелять в этого проходимца бесполезно, – подумал он, – все равно промажу. Но по крайней мере можно ему отравить радость победы. Язык мне пока не отказал. С какой стати я должен страдать один?»

Раф стоял перед пожарищем, тупо уставившись на медальон. Свидетельства того, что здесь произошло, были у него перед глазами, но его ум отказывался воспринять случившееся. Ему казалось, что дети вот-вот выскочат из зарослей и предъявят ему связку пойманной рыбы. А на крыльце, улыбаясь, будет стоять Гинни.

Он позвал детей по именам, но они не выскочили из зарослей. Постепенно ужасная правда доходила до его сознания. Крыльца нет – и Гинни тоже больше не будет.

Боль стиснула ему сердце. Он вспомнил, как кричал на нее вот здесь, на этом самом месте, швыряя ей в лицо мелочные обвинения и требования. С какой радостью он забрал бы их назад! Пусть она вернется в Розленд, твердил он как заклинание, пусть вернется к Бафорду, лишь бы была жива.

– Уж не мою ли племянницу ты ищешь, Латур?

Раф круто обернулся. Он никого не ожидал здесь увидеть, и уж меньше всего Джервиса Маклауда. Как он сюда попал? И главное – что он знает о Гинни?

– Ты опоздал, – сказал Джервис, убивая в нем последнюю надежду. – Моя племянница далеко.

Далеко? Это слово опустошило Рафа. Неудивительно, что Джон Маклауд сдался перед жизнью. Как можно бороться, когда ничего не осталось, кроме как заливать горе вином?

Джервис шатался, похоже, тоже заливал какую-то свою неудачу вином.

– Треугольник – вещь предательская. Когда сходятся трое, один обязательно окажется лишним. Мы с тобой, Латур, оказались лишними. Мы проиграли, Раф почти не слышал его слов. Его ум уже начал воспринимать страшную правду, он уже начал подсчитывать потери. У каждой потери было лицо и имя, и каждое лицо будет преследовать его во сне до конца его дней. Это же были дети, пришла ему запоздалая мысль. Он должен был оберегать их. Но как такое могло случиться?

– Некоторые женщины так устроены, – бормотал Джервис. – Джон мог у нее на глазах лечь в постель хоть с сотней баб, и все, равно Аманда предпочитала, его всем.

Джон? Аманда? Раф потряс головой.

– Не пойму, о чем это вы, мистер Маклауд.

– О том, что Гинни – точь-в-точь мать. Как застрянет в башке одно имя, так его ничем оттуда не вышибешь. А тебя она, парень, просто жалела. Но я ей сегодня утром вправил мозги.

И Джервис стал рассказывать, как он расписал Гинни все преступления Рафа, поступки, которые он действительно совершил, или свои собственные измышления. Раф представил себе, как Гинни слушает дядю и верит каждому его слову. Эта картина заслонила все остальное, и до него не сразу дошло, что Джервис все это рассказывал Гинни сегодня утром.

– Постойте-постойте! – перебил он Джервиса. – Где вы это все ей рассказали?

– В Розленде. Она вчера вернулась домой.

– Так она жива!

Раф словно воскрес из мертвых. Джервис с ухмылкой посмотрел на него, потом на пепелище.

– А ты думал, что мы ее сожгли вместе с домом?

– Так это вы сожгли дом? – Раф схватил Джервиса за горло. – Да я тебя...

– Давай-давай, убей меня, – с издевкой сказал Джервис. – Я буду рад умереть, зная, что тебя сунут за решетку.

Раф с отвращением его выпустил. Это ничтожество не стоит того, чтобы об него марать руки. Джервис потряс головой.

– Да зачем тебе этот дом? Твои дети хотят жить в Розленде с Гинни и Лансом. Она сегодня выходит за него замуж, а тебе велела передать вот это. – Он полез в карман и достал разорванную пополам бумагу. – Твоя лицензия на брак. Похоже, она ей не больно-то нужна.

У Рафа потемнело в глазах. Значит, Гинни жива, и дети тоже живы! Он посмотрел на валявшийся на земле медальон и вспомнил слова Гинни: «Джуди его никогда не снимает». Но если Джуди уехала в Розленд, почему этот медальон валяется здесь?

– Мальчишки у тебя отличные, Латур. Жаль только, что они тебя знать не хотят.

Джервис хлопнулся на валявшееся поблизости бревно и тупо уставился в пространство.

– Один из этих мальчишек – девочка, – так же тупо поправил его Раф.

– Нет, девочки не было. Трое мальчишек, и все. Трое мальчишек? Раф лихорадочно соображал. Да, это похоже на Джуди – отказаться ехать в Розленд и стеречь дом с отцовским ружьем в руках. И с ней остался кто-то из мальчиков – скорее всего Патрик. Вот они-то, наверно, сладко спали, когда явились поджигатели.

Раф выкинул из головы эту страшную мысль, поднял медальон и стал его разглядывать. Медальон был прохладный – и он лежит не на пепелище, а снаружи!

– В доме оставалось двое детей. Ты уверен, что не слышал их криков?

– Детей? Нет... детей мы не собирались убивать... хотя, может, Ланс или Морто...

Раф застыл. Морто?

Джервис махнул рукой в сторону болота.

– Они пошли туда... за ними...

Тут только до Рафа дошло, что к берегу причалено несколько лодок. Если Джуди и Патрик увидели Морто с компанией собутыльников, они убежали. «Если заявится папа, – вспомнил он их слова, – мы спрячемся в крепости».

Держа медальон в руке, Раф направился по тропинке в заросли. Представив себе, как двое вооруженных деревянными мечами детей отбиваются от преступника, который называет себя их отцом, он ускорил шаги, потом пустился бежать, мысленно вознося молитву.

Господи, сделай так, чтобы они успели спрятаться, и, Господи, не дай мне опоздать!

Глава 23

Джуди вскарабкалась по лестнице на платформу внутри крепости. Патрик уже был там и складывал на одном краю горку камней. Увидев, что Джуди тащит мешок, он нахмурился.

– Еще камни? – спросил он. – Как бы платформа не рухнула. По-моему, мы и так уже хорошо подготовились.

Джуди затрясла головой.

– Если они вернутся, нам пригодится каждый лишний камень.

Ее трясло от негодования при мысли, что отец посмел сжечь их дом и что это сойдет ему с рук.

Патрик успокаивающе похлопал ее по руке.

– Не горюй. Сейчас мы все равно ничего поделать не можем. Остается только ждать дядю Рафа. Нам еще повезло, что нас не было в доме, когда они его подожгли.

Он был прав. Им очень повезло, отчаявшись дождаться Гинни, они пошли загружать пирогу. Будем дожидаться Рафа в крепости, решили они. Если бы они остались на ночь в доме, то спали бы в своих постелях и не услышали бы, как явились поджигатели. И не успели бы спрятать пирогу в камышах.

Джуди вспомнила, как они из укрытия следили за этими злодеями. Как веселился папа, глядя на горящий дом! Она всегда знала, что он дурной человек – как он бил маму, как тогда бросился на Кристофера, – но чтобы умышленно убить своих детей, надо быть чудовищем. Если он пронюхает, что они с Патриком живы и прячутся в крепости, он и крепость подожжет.

Джуди посмотрела на стены из досок и сделала гримасу. Сейчас, когда им так нужна была защита, крепость уже не казалась ей неприступной. Это был просто самодельный форт для игры в войну, который соорудила глупая ребятня, а теперь им предстояло обороняться в нем от взрослых мужчин.

«Да, – с отчаянием подумала Джуди, глядя на груду камней, – нам пригодится каждый лишний камень».

Вдруг Патрик толкнул ее локтем в бок. Она посмотрела туда, куда он показывал, и увидела, что по тропинке к крепости бегут близнецы, за ними Кристофер, а за ним...

– Гинни! – радостно крикнула она Патрику. – Она вернулась!

Но на лице Патрика не было радости.

– Вернуться-то вернулась, – мрачно отозвался Патрик, – но погляди, кого она за собой привела.

Джуди вгляделась в кустарник и увидела, что за Гинни и братьями бегут пятеро мужчин. Даже издалека она узнала ненавистное лицо Жака Морто.

Гинни слышала погоню, слышала треск кустов. Ланс перестал ее уговаривать, даже перестал ругаться и изрыгать угрозы, но это молчаливое безжалостное преследование было еще страшнее. Хотя Гинни и мальчики мчались со всех ног, преследователи постепенно их нагоняли. Гинни посмотрела вперед и прикинула шансы на спасение. Нет, они не успеют добежать до крепости. Мокрая покрытая грязью юбка затрудняла ей бег. Если она отстанет, мальчики на своих молодых быстрых ногах успеют добежать до укрытия. Увидев тропинку, которая вела к бухте, где они прятали пирогу, Гинни приняла решение.

– Я... их... отвлеку, – задыхаясь, проговорила она. – Бегите в крепость и спрячьтесь там.

– Но, Гинни...

– Не спорь, Кристофер, иди с братьями. Питер, Поль... возьмите Кристофера с собой.

И она круто свернула направо. Хоть бы мальчики ее послушались! И хоть бы ее маневр обманул преследователей! Если ей повезет, она успеет вскочить в пирогу и отплыть от берега до того, как ее догонит Ланс, И если ей и дальше повезет, она вернется с помощью до того, как эти мародеры обнаружат детей, а если обнаружат, то до того, как они сумеют сломить их оборону.

Слишком много «если»!

К своему огромному облегчению,– Гинни увидела у берега пирогу, но тут счастье ей изменило и добежать до нее она не успела.

– Хватит от меня бегать, черт бы тебя побрал! – злобно прохрипел Ланс, хватая ее за плечо.

Гинни брыкалась, царапалась, как кошка, но вырваться не могла. Одной рукой он крепко держал ее за плечо, а другой обхватил за талию и так стиснул, что ей стало нечем дышать.

– Хватит, поиграли, – свирепо сказал он ей. – Поедешь со мной в Розленд – твое место там.

– А где же дети? – спросил, подбегая, Морто. – Что-то их не видать.

По крайней мере Гинни удалось сбить их со следа, все пятеро преследователей кинулись за ней. Может быть, хотя бы дети останутся целы и невредимы.

– Дай веревку! – гаркнул Ланс. Морто шагнул к нему и стал разматывать обвязанную вокруг талии веревку. – Да помоги мне ее связать, пока она не выцарапала мне глаза!

– Где дети? – тихим грозным голосом спросил Морто.

– Откуда мне знать? – нетерпеливо отмахнулся Ланс. – Да держи ее покрепче! Никак не завяжу узел.

– Сбежали ваши дети, – сказала Гинни, кивая на реку и надеясь еще больше заморочить им голову. – У них еще есть лодка. Они уже, наверно, на полпути к Новому Орлеану.

– Нет, моя радость, это не так, – сказал Ланс, туго затягивая веревку. – Я видел, как они побежали в другую сторону. Зная, как моя Гиневра-Элизабет любит разыгрывать героиню, даю руку на отсечение, что ты побежала сюда, чтобы отвлечь от них.

Гинни с ужасом глядела, как Морто, кликнув остальных, кинулся обратно в лес.

– Где твоя совесть? – сказала она Лансу, глядя на Ланса и не узнавая его. – Ты же поймал меня – разве этого недостаточно? Зачем говорить этому жуткому человеку, где его дети?

– Он мне действует на нервы. Надо было его отослать. Боже, какое бессердечие! Гинни вся похолодела.

– Но ты же знаешь, что он их изувечит, – убеждала она Ланса, пытаясь увидеть в нем хоть малейший след того героя, каким она его представляла.

Он пожал плечами.

– Какое мне дело, что он собирается сделать со своими щенками? И тебя это тоже не касается. – Он поволок Гинни к воде. – У нас с тобой есть дела поважнее. Пора возвращаться в Розленд.

Гинни хотела возразить, но Ланс свободной рукой вытащил пистолет и помахал им у нее перед носом.

– Любимая, не заставляй меня прибегнуть к этому аргументу.

Ланс грозит ей пистолетом?

– Я не понимаю. Зачем тебе это?

– Я хочу получить то, что мне причитается. Я имею право быть хозяином Розленда.

– Ценой страданий невинных детей? Да будь ты проклят, подонок!

Ланс потащил ее в пирогу.

– Ай-ай-ай, Гиневра-Элизабет, – с насмешкой сказал он. – Разве леди так выражаются? Твоя мама была бы в ужасе.

– Она была бы куда в большем ужасе от тебя. – Гинни задыхалась от гнева. – Если с этими детьми что-нибудь случится, мерзавец...

Ланс, покачав головой, полез в карман и вытащил шейный платок.

– Придется завязать тебе рот, детка. Я не могу позволить, чтобы моя будущая жена так со мной разговаривала.

– Сколько раз тебе говорить, что никакой женой я тебе не буду. Я уже замужем!

Гинни собиралась добавить, что, если он хочет заполучить Розленд, ему надо жениться на Эдите-Энн, но не успела. Он замотал ей рот платком и тесно завязал его на затылке, не обращая внимания на запутавшиеся в узле волосы.

– Мне очень жаль сообщить тебе неприятную новость, но ты вовсе не замужем, – с усмешкой сказал он, отталкивая пирогу от берега. – Мы сожгли эту хибару вместе с твоим драгоценным Латуром, моя радость. Так что никакого мужа у тебя нет.

После всех переживаний последних суток Гинни была не в силах перенести еще и этот удар, у нее потемнело в глазах, и она потеряла сознание.

* * *

Джуди стояла в дверях крепости, подгоняя братьев: «Быстрей! Быстрей!» Первым в дверь нырнул Поль, потом Питер, тащивший Кристофера.

– А где же Гинни? – спросила она, недоуменно вглядываясь в кусты.

– Она... побежала... в другую сторону.

– Опять бросила нас?

Патрик остановил негодующую тираду, положив руку ей на плечо:

– Перестань каждый раз думать о ней плохо, Джуди. Может, она хотела отвлечь от нас этих людей.

– Да, так оно и было, – подтвердил Питер, который так запыхался, что едва мог говорить. – Она велела нам бежать сюда. Сказала, что отвлечёт их.

У Джуди стало скверно на душе, когда она представила себе, как Гинни бежит через лес, подставляя себя опасности, чтобы отвлечь преследователей от ее братьев. Патрик прав, нельзя всегда думать о людях плохо. О Гинни или даже о самой себе.

– Может, ей и удалось их провести, – задумчиво сказал Патрик, – но как только папа увидит, что нас с ней нет, он вернется сюда.

Джуди опасалась, что так оно и будет. Это какой-то кошмарный сон. Неужели они никогда от него не избавятся, от человека, который считается их отцом? Неужели этот страх будет преследовать их всю жизнь?

– Надо подготовиться, – сказал Патрик. – Питер, Поль, быстро лезьте наверх. Джуди, отведи Кристофера на платформу, а я задвину засов. Да не забудьте свои мечи.

Джуди полезла по дереву, подгоняя впереди себя младшего братишку. Гляди-ка, Патрик взял командование на себя. С одной стороны, было странно, что не она отдает приказы, с другой – ей было приятно слышать решительные интонации в голосе старшего брата. Может, из него еще выйдет толк. Патрику надо только понять, что у него отлично варит котелок и что он вполне способен постоять за себя.

Джуди подвела Кристофера к куче камней и дала ему рогатку.

– Только помни надо подпустить их поближе. И целься в голову.

– Джуди, мне страшно, – прошептал Кристофер и поднял на нее серьезное не по годам личико.

Конечно, он, как и она, вспоминает их последнюю встречу с этим человеком и то, какие ужасные вещи папа пытался с ним сделать. Как Джуди ненавидела за это отца!

– Не бойся, – попыталась она утешить Кристофера. – Внутрь крепости мы его не пустим.

– Я не про это. А что будет с Гинни?

Джуди стало стыдно она совсем забыла, что бедная Гинни продирается через болото, стараясь их спасти. Что, если эти страшные люди ее поймают? Даже если ей удастся от них убежать, каково ей будет бродить одной по болоту? Она так боится змей.

– Не беспокойся, – Джуди попыталась придать своему голосу уверенность, которой не чувствовала. – Вот прогоним папу, и я сама пойду ее искать.

– И я с тобой.

Кристофер расправил плечи и словно бы вдруг вырос.

– Если ей страшно, ей нужен я. Я умею ее рассмешить.

– Верно, умеешь. – Джуди взъерошила ему волосы. Какой молодец ее братик! – Пойдем искать ее вдвоем.

Кристофер улыбнулся и кивнул головой. И тут Питер прошептал с соседнего дерева:

– Идут!

Джуди решительно схватила рогатку и стала вглядываться в приближающихся людей. Первые двое шли, пошатываясь, словно только что вышли из кабака, который держал третий – Джем Лонгли. Ей приходилось бывать в «Ривервью», когда мама посылала ее за папой, и она знала, что Лонгли не любит детей. А последним злобно оскалившись, хромал сам Жак Морто. Как Джуди жалела, что не успела забрать из дома ружье. Она бы им всем показала!

Морто махал руками, приказывая своим дружкам рассыпаться и окружить крепость. Джуди злорадно ухмыльнулась, чем больше они будут тут расхаживать, тем больше надежды, что они спотыкнутся о натянутые между деревьями лианы или угодят в одну из волчьих ям.

– Подожди, – сказала она Кристоферу, который поднял рогатку. – Дай им подойти поближе.

В эту минуту один из пьяных дружков Морто споткнулся о лиану и хлопнулся в грязь. Это не был участок зыбучих песков, но грязь была глубокая, и подняться ему было не просто.

Его приятели бросили на него презрительный взгляд, но помогать ему не стали, а продолжали наступление на крепость. Джуди видела, что Джем Лонгли движется в сторону ямы, и мысленно твердила: «Давай-давай, еще шажок!»

И не смогла удержать вопль восторга, когда Лонгли свалился-таки в замаскированную ветками яму.

Морто выругался и приказал остальным вытащить Лонгли. Они стали опускать в яму лианы, чтобы Джем мог за них ухватиться. Несколько лиан оборвалось, но в конце концов Лонгли выбрался из ямы. Он был покрыт грязью с головы до ног и зол как черт. Морто показал рукой на крепость. Лонгли решительно зашагал к ней, но остальные двое не очень-то спешили последовать за ним.

Жаку Морто словно сам сатана помогал избежать ловушек, хотя его дружки таки споткнулись о лиану, обрушив на себя спрятанное в кроне дерева ведро с водой. Отплевываясь и чертыхаясь, они стали ломиться дальше и опять зацепили натянутую между деревьями лиану. На этот раз им на голову посыпался град камней. Джуд и Кристофер радостно хихикнули. Пьяницы были явно ошарашены и замедлили шаг.

Но детям стало не до смеха, когда Морто скомандовал: «Вперед, болваны!» – и бросился к крепости. – Стреляйте! – крикнула Джуди братьям. В наступающих полетели камни. Правда, дети стреляли не очень метко – у них не было возможности попрактиковаться на движущихся мишенях. Но атака захлебнулась, а Джуди даже удалось подбить одного из пьяниц. Схватившись за пах, он упал на колени.

Второй остановился как вкопанный и со страхом посмотрел на крепость, что за дикие звери там засели? Чтобы укрепить его в этом мнении, Джуди издала страшный вопль, отзвуки которого разнеслись по всему болоту. И ухмыльнулась, глядя на испуганных пьянчужек: они явно решили, что имеют дело с нечистой силой. Тот, которого она свалила с ног, вскочил и бросился наутек. Его приятель побежал следом.

К сожалению, Лонгли и Морто не оставили своих намерений и продолжали наступление, видимо, твердо решив прорвать их оборону. Глянув вниз, Джуди увидела, что Патрик до сих пор не сумел задвинуть деревянный засов. А без него двое взрослых мужчин запросто выбьют дверь плечом.

– Стреляйте, ребята! – крикнула она младшим братьям и ринулась вниз по лестнице на помощь Патрику.

– Не лезет, видно, дерево разбухло от вчерашнего дождя, – хмуро сказал он ей. – А щеколда сломалась, когда я нажал покрепче.

Джуди беспомощно смотрела на железную щеколду, которую Патрик держал в руке. Если бы у них был молоток и гвозди, ее можно было бы приколотить на место, но необходимых орудий под рукой не было, да и времени тоже. А по двери уже колотили снаружи.

– Тащи сюда троны, – сказала она Патрику. – Встанем на них и, когда они сломают дверь, ударим их сверху мечами.

Что ж, это был неплохой план, если бы они успели подтащить стулья к двери. Но она рухнула под напором нападающих, когда они были от нее в трех шагах.

В дверях появился их отец. Злоба на его лице сменилась торжеством.

– Попались! – прорычал он. – Наконец-то я с вами разделаюсь!

– Не выйдет! – крикнул Патрик и ударил его мечом.

Джуди бросилась на помощь брату и принялась колотить мечом по рукам и ногам отца. Но тут Патрика оттащил за шиворот Лонгли, и она осталась с Морто один на один. Он стукнул ее по руке, и она выронила меч.

– Долго я дожидался этой минуты! – прошипел он ей в ухо, стиснув обеими руками шею. – Получишь же ты у меня по заслугам!

– Пошел вон! Оставь нас в покое!

Джуди брыкалась, царапалась, кусалась, стараясь вырваться из рук отца. Но он сжал ее в медвежьих объятиях, и тут она вспомнила, как он силен и ловок. Ей только раз в жизни удалось одержать над ним верх и избежать побоев, когда у нее в руках оказалось ружье. Сейчас она была совершенно беспомощна. У нее оставалась одна надежда, что он не заметит ее маленьких братьев, что с ними по крайней мере ничего не случится.

– Оставить вас в покое? После того как я столько искал своих любимых деток? – Морто притворился, что обнимает ее. – Нет, дети должны жить с отцом.

– Зачем мы тебе нужны? Хочешь поубивать нас, как убил маму? – прошипела Джуди.

Морто только пожал плечами и сказал, показывая на Патрика:

– Его я очень сильно бить не стану – надо же кому-то готовить, убирать и вообще обо мне заботиться. Но тебя! На тебе я живого места не оставлю.

– Тогда лучше убей меня сразу. А не то я тебя когда-нибудь застрелю насмерть.

Морто передернуло при неприятном воспоминании, и он еще крепче сдавил Джуди.

– Нет уж такой возможности у тебя не будет. Так что готовься к неприятностям, сынок. Поедешь со мной домой, Джуди всю передернуло, когда он назвал ее «сынок», но по крайней мере он все еще считал ее мальчиком. Ей было страшно подумать, что он сделает, когда узнает, как они с мамой его обманули.

– А с этим что делать? – спросил Лонгли, тряхнув Патрика.

– Тащи тоже.

И Морто поволок Джуди к двери.

Он тащил ее по тропинке, а она сопротивлялась, как могла, не потому что надеялась освободиться, а чтобы разозлить его и отвлечь внимание от младших братьев. По дороге было еще несколько волчьих ям, одна из которых, была очень глубокой. Если они окажутся на краю ямы, может быть, ей удастся столкнуть его туда, а самой вырваться из его рук. Все-таки у него хромая нога. Это был отчаянный план, но больше ей в голову ничего не приходило.

Но не успели они немного отойти, как позади них раздались крики, и Питер, Поль и Кристофер выбежали из крепости, размахивая деревянными мечами. Морто выругался, а у Джуди упало сердце. Ну почему братья не остались в укрытии? Теперь Морто и их увезет.

Мальчики напали на отца, как рой пчел, колотя его мечами по ногам. Они старались не попасть по Джуди, но это им не всегда удавалось. Морто заверещал от боли и позвал на помощь Лонгли, но тот едва справлялся с брыкающимся и кусающимся Патриком.

Один из мальчиков попал мечом отцу по локтю, и его хватка ослабла. Тут Джуди рванулась, упала на землю и откатилась в сторону.

Рядом с ней оказался большой камень – не настолько большой, чтобы у нее не хватило сил его поднять, но вполне увесистый и пригодный в качестве оружия. Она схватила его и бросилась на Лонгли. Патрик, видимо, догадался, что она задумала. Он подогнул колени, и Лонгли наклонился, чтобы удержать его. Этой секунды Джуди хватило. Она подняла камень и изо всех сил ударила им Лонгли по голове. Тот свалился на землю.

Патрик расплылся в счастливой улыбке, но им недолго пришлось праздновать победу. Позади раздался отчаянный вопль Кристофера:

– Ой-ой-ой, больно!

Морто держал его за волосы и подтягивал к себе, стараясь отнять у него меч. Джуди бросилась на помощь братишке и сама оказалась в плену – Морто ухватил ее за руку. Он выпустил Кристофера и опять прижал Джуди к боку, словно обнимая. Девочка чуть не расплакалась от отчаяния, но тут услышала звук взводимого курка.

Впереди на тропинке шагах в пятидесяти от них стоял Раф – какое счастье, он приехал! – и целился Морто в сердце. Если только у ее отца было сердце.

Увидев, как Морто загородился от него Джуди, Раф скрипнул зубами. Если бы он успел немного пораньше, этот подлый трус не смог бы спрятаться за собственными детьми и Раф застрелил бы его без помехи. Этой угрозе надо положить конец раз и навсегда.

– Брось винтовку, если не хочешь поранить мальчишку! – злорадно крикнул Морто.

Нет, рисковать нельзя – действительно можно попасть в Джуди. Но нельзя и оставить ее в руках этого чудовища – неизвестно, какая гнусность придет ему в голову, когда он обнаружит, что она девочка. Надо быть предельно осторожным. Раф медленно, неохотно опустил винтовку прикладом вниз, но по-прежнему держал ее в руках.

Морто издевательски захохотал.

– Ну я пошел – вместе с мальчишкой, – а ты не вздумай мне мешать. Вот в чем между нами разница, Латур, и вот почему ты никогда со мной не справишься. Я бы на твоем месте наплевал на мальчишку и выстрелил.

Кипя от ненависти, Раф смотрел, как Морто пятится, держа Джуди перед собой, и ждал минуты, когда можно будет кинуться на него и удавить на месте.

– Отпусти Джуда, – сказал он больше для того, чтобы отвлечь внимание Морто, чем в надежде, что он послушается. – Ты же знаешь, что я с тобой все равно расправлюсь.

– Не надо, Раф, – вдруг сказала Джуди. – Я согласен с ним пойти.

– Джуд...

– Правда-правда, – каким-то странным голосом настаивала Джуди. Она все время показывала глазами направо, точно хотела что-то дать понять Рафу. – Я пойду с ним. Сын должен жить с отцом.

И тут Раф увидел позади Морто кучу веток – в одном месте столько нападать не может – и вспомнил о волчьих ямах, которые выкопали дети. Неужели Джуди пытается заманить Морто в такую яму? Но она же упадет в нее вместе с ним! Тут нужен точнейший расчет. Ей надо сильно толкнуть Морто, когда он окажется на краю ямы. Тогда он по инерции свалится вниз, а ей, Бог даст, может быть, удастся вырваться и упасть в другую сторону.

Ребенку будет нелегко совершить такое, но Джуди – не обычная девочка. На всякий случай Раф положил указательный палец на спусковой крючок, в случае необходимости он выстрелит, не промедлив ни секунды.

– Ишь ты, как заговорил, – сказал Морто. – Только не воображай, что я тебя за это помилую. Подожди, еще позавидуешь своей мамочке!

Он с таким наслаждением предвкушал месть, что не заметил, как под ногами захрустели сухие ветки. А Джуди была наготове. Она с силой толкнула его задом и одновременно бросилась головой вперед.

Морто и ахнуть не успел. Потеряв равновесие, он выпустил из рук девочку и спиной рухнул в яму. Джуди упала на четвереньки, а из ямы раздался нечеловеческий вопль. За ним последовал громкий всплеск... и тишина.

Раф подбежал к Джуди, помог ей подняться и спросил:

– Ты цела?

– Я-то цела, – ответила она дрожащим голосом, старательно отряхивая мусор с одежды. – А вот папа...

Она со страхом посмотрела в сторону ямы. Держа винтовку на изготовку, Раф подошел к краю западни и заглянул вниз. На дне шестиметровой ямы среди плавающих в воде веток лежал с вывернутой набок шеей Жак Морто.

Джуди подошла к Рафу и тихонько проговорила:

– Когда мы нашли эту яму, в ней не было воды. От дождей, видно, натекла. – Она отвела глаза от страшного зрелища на дне и как-то по-взрослому вздохнула. – Даже не верится, что больше нечего бояться. Что он...

Раф обнял ее за плечи.

– Ты тут ни при чем, Джуди. Он сам виноват. Я бы сказал, что ему воздалось по заслугам.

– Да ты не думай, мы по нем и слезинки не пророним. Разве его можно было считать отцом? Ты нам гораздо больше отец.

У нее в глазах блеснули слезы.

Если Раф когда-нибудь хоть на секунду пожалел, что обременил себя пятью детьми, в эту минуту эти сожаления рассеялись как дым. Какое он испытал облегчение, узнав, что они живы и здоровы! И как он гордился ими!

– Ловко ты его заманила в яму, Джуди. И все вы молодцы, – сказал он остальным детям, по очереди остановив взгляд на каждом. – По дороге сюда я встретил двух типов, которые улепетывали со всех ног и так проклинали нечистую силу, что можно было подумать, будто крепость защищают двадцать сказочных драконов.

Дети тихонько захихикали: их еще не отпустило напряжение последних часов, но им уже было легче.

– А ты видел того, что застрял в грязи? – спросил Питер, и дети опять рассмеялись, на этот раз громче.

– И того, которому Джуди попала в...

– Ну ладно, – оборвала их Джуди, не желавшая, чтобы они распространялись на эту щекотливую тему. – Главное, что мы все целы.

– Мы устояли против них, – раздувшись от гордости как павлин, сказал Кристофер. – Даже я воевал.

– Ты больше всех, – сказала Джуди, обнимая его. – Как вы трое налетели на папу...

Она умолкла и, вздрогнув, оглянулась на яму.

Раф опасался, что это воспоминание будет долго преследовать ее как кошмар, и в нем вспыхнуло привычное раздражение. Девочке нужна женщина, которая бы разуверила и успокоила ее. А где эта Гинни? Как всегда, ушла с Ланцелотом.

– Вот что значит родные люди, – сказал он, чтобы отвлечь не столько Джуди, сколько себя от мрачных мыслей. – В трудную минуту мы стоим плечом к плечу и каждый делает свое дело. Честно говоря, я не очень-то верил, что эта крепость выстоит в случае нападения, но оказалось, что вы над ней трудились не зря.

Джуди заметно повеселела.

– Они бы в нее никогда не ворвались, если бы не сломалась щеколда.

– Только мы до нее и не добежали бы, если бы не... – Кристофер оборвал себя на полуслове и вытаращил глаза. – Джуди, ты забыла? Надо же выручать Гинни!

Джуди встревожено оглянулась.

– Верно, я и забыла. Она, верно, заблудилась в болоте. Надо ее найти, пока не стемнело.

– Ничего она не заблудилась, – сказал Раф, вспомнив, что рассказал ему Джервис. Эта женщина бросила детей на произвол судьбы, а они еще о ней тревожатся. – Мне сказали, что она уехала на отцовскую плантацию, чтобы выйти замуж.

– Да нет, что ты! – воскликнул Кристофер. – Она...

– Ее, наверно, схватил тот, как его, Ланс, – перебил его Питер, выплевывая это имя изо рта как что-то горькое.

– Она ему даже не нравится, – добавил Поль. – Мы слышали, как он орал на нее. Ему просто нужен Розленд. Поэтому он и помогал папе сжечь наш дом.

Заново осознав, что из-за жадности Бафорда он мог потерять не только дом, но и детей, Раф стиснул винтовку.

– Она нас спасла, а теперь мы должны спасти ее, – чуть не плача, настаивал Кристофер. – Пожалуйста, дядя Раф! Неужели и вторая наша мама умрет?

Джуди тоже умоляюще обратилась к Рафу:

– Раф, я знаю, что ты на нее за что-то сердишься, но мы правда ей нужны. Нам надо спасать ее. Мы теперь ее семья.

Раф колебался. Он понимал, что это совершенно не вяжется с тем, что он услышал от Джервиса, и все-таки ему ужасно хотелось верить, что Гинни действительно член их семьи и что она не бросила детей в беде.

– А что, если она вовсе не хочет, чтобы вы ее спасали? – спросил он. – Что, если мы только зря потратим время?

– Да нет же! – воскликнул Кристофер. – Гинни побежала к протоке, чтобы отвлечь...

– Все равно нужно попробовать, – одновременно с Кристофером заговорила Джуди, серьезно глядя на Рафа. – Надо же иногда верить людям.

И Рафу вдруг стало стыдно перед девочкой, которая испытала так много безобразного и страшного. Разве дело в том, нужен он Гинни или нет? Все равно же он ее любит. Если она в беде, надо бежать ее спасать, а за кого она в конце концов выйдет замуж, не так уж важно.

– Ну ладно, – сказал он Джуди. – Забирай близнецов и отправляйся в моей пироге в город за шерифом. А мы с Патриком и Кристофером возьмем вторую лодку. Встретимся в Розленде.

Широкая улыбка Джуди вознаградила его за сердечную боль, которую ему, может быть, причинит Гинни.

– Гинни останется с нами, – уверенно сказала девочка. – Она нас любит.

И Джуди, забрав Питера и Поля, пошла по тропинке к протоке.

Раф удивился откуда у нее такая уверенность? Он хотел бы ее разделять, но, когда они с Патриком и Кристофером дошли до того места, где дети держали пирогу, там ее не оказалось.

– Похоже, что Джервис сказал правду, – пробурчал Раф. – Чего ее спасать, если она по доброй воле уехала с Лансом?

– Нет, не по доброй воле, – тихо сказал Патрик. – Она от него убегала.

Кристофер схватил Рафа за руку.

– Я все хочу тебе объяснить, но никто меня никогда не слушает. Гинни старалась спасти нас. Поэтому она и побежала в другую сторону от крепости – чтобы отвлечь папу и этих страшил.

– Питер говорил, что погоня их уже почти настигла, – объяснил Патрик. – Тогда Гинни велела им бежать в крепость, а сама свернула к протоке. Эти люди побежали за ней. Потом папа и его дружки вернулись, а Ланс не вернулся. И Гинни не вернулась.

Раф другими глазами огляделся вокруг, трава вытоптана, следы в прибрежной грязи – тут явно шла борьба.

– Пойдем в маленькую бухту и возьмем лодку, что вы там прячете, – сказал он детям, вдруг осознав, что нельзя терять ни минуты.

При мысли о Гинни, попавшей в лапы Бафорда, он инстинктивно стиснул винтовку. Человек, способный поджечь дом, в котором спят люди, не остановится перед насилием над женщиной.

Раф посадил Кристофера себе на плечи и сказал Патрику:

– Силы еще остались? Тогда побежали!

Глава 24

Гинни медленно просыпалась. Под щекой она ощущала что-то мягкое, плюшевое. Бархат, что ли? – сквозь полусон подумала она. Откуда тут взялся бархат? Она подняла голову и открыла глаза. Выцветшие вишневые подушки... мамин диван в гостиной!

Как она оказалась в Розленде? И рот чем-то завязан. Она попыталась поднять руки, чтобы сорвать повязку, но руки тоже были связаны за спиной.

И тут она вспомнила, как Ланс завязал ей рот, не обращая внимания на попавшие в узел волосы. А после этого послал Морто за мальчиками.

Дети! Ее сердце кольнул страх. Господи, хотя бы они уцелели, до тех пор пока... И тут ее окатила новая волна горя. Она вспомнила пожарище на месте их домика. И бедный Раф мертв. Она так и не успела ему сказать, как сильно его любит.

– Дьявол, где застрял этот священник! Я велел ему явиться до полудня.

Гинни повернула голову и увидела Ланса. Он стоял у окна, держась за штору и выглядывая наружу. Она попыталась выразить протест против такого обращения с ней, но повязка превращала речь в набор бессвязных звуков.

Но внимание Ланса она привлекла.

– Что ты сказала, дорогая? – с улыбкой спросил он. – Тебе не терпится стать миссис Бафорд? – Он отпустил занавеску и подошел к дивану. – Пусть эта повязка тебя не волнует. Церемонии бракосочетания она не помешает. Я договорился с преподобным Докинсом. Так что тебе ничего не нужно будет говорить. Все, что ему нужно, это чтобы ты кивнула головой, а в этом я тебе помогу.

Гинни извивалась, пытаясь высвободить руки, но Ланса это еще больше позабавило.

– Не мучай себя, дорогая. От своей судьбы все равно не уйдешь. Твой долг – выйти за меня замуж, чтобы я стал хозяином Розленда. Наконец-то у меня будет успех, которого я заслуживаю, и власть, к которой я всегда стремился.

Гинни впервые увидела его в истинном свете. Как мало она знала Ланса! Она так увлеклась своими фантазиями о Камелоте, что не разглядела под личиной романтического рыцаря жестокого эгоиста, которому не было дела ни до кого, кроме самого себя. Этот Ланцелот ее пугал. Он казался невменяемым.

В парадную дверь постучали. Оба вздрогнули, но Ланс оправился первым.

– А вот и священник.

Он вышел из комнаты, и Гинни услышала его шаги в прихожей.

Почему он сам пошел открывать дверь? Куда делся Гомер, которому это полагается делать? Да и вообще, где все? Где Эдита-Энн, где Джервис? Как-то в Розленде странно тихо.

– Извините, но никого нет дома, – услышала она из прихожей голос Ланса. – Все на похоронах.

Похороны! Смерть отца, похороны, которые она готовила и на которых собиралась присутствовать, – все это, казалось, случилось Бог знает как давно.

– Тогда я подожду.

Нет, это не священник. Это женский голос, деловитый, уверенный в себе и почему-то знакомый.

– Нет-нет! – воскликнул Ланс. – Там ждать нельзя!

– Почему это? – Голос звучал из-за самой двери гостиной. – Это же дверь в гостиную? Я приехала из Нового Орлеана, молодой человек, и очень устала. Так что мне надо посидеть и отдохнуть перед встречей с Принцессой.

Наконец-то Гинни узнала голос и чуть не расплакалась от счастья. Какая молодец эта миссис Тиббс! Не просто ответила на ее письмо, но явилась в Розленд собственной персоной. Уж кто-кто, а она сумеет образумить Ланса – от Элеоноры Тиббс не так-то легко отговориться.

– Да, это гостиная, – торопливо ответил Ланс, – но тут идет... уборка. Слуги моют полы. Сдвинули всю мебель. Здесь будет прием гостей с соболезнованиями. Давайте я вас провожу в библиотеку. Там вам будет удобнее.

– На похоронах, говорите? Значит, ее отец уже умер?

Гинни слышала, как миссис Тиббс удалялась по коридору. Она попыталась встать, но обнаружила, что ее правая нога привязана толстой веревкой к ножке дивана. Позвать с завязанным ртом она не могла и поэтому издала единственный доступный ей звук – стала стучать свободной ногой по полу.

– Что это такое? – услышала она голос миссис Тиббс.

– Да это слуги. Вечно что-нибудь уронят. – Раздался скрип открываемой двери, потом голос Ланса: – Не обращайте на них внимания. Располагайтесь поудобнее. Я пришлю вам стакан холодного лимонада.

Дверь со скрипом затворилась. Услышав приближающиеся шаги, Гинни перестала стучать ногой и вытянулась плашмя на диване. Ни к чему Лансу знать, что она намерена сбежать с помощью миссис Тиббс.

Он и так злится.

– Не советую втягивать в мои дела посторонних, – прорычал он, – а не то этим посторонним не поздоровится. Я пошел посмотреть, куда запропастился этот священник. И чтоб, когда я вернусь, ты тихо лежала на этом диване! Учти, если вы с этой женщиной попытаетесь мне помешать, я не замедлю пустить в ход пистолет.

Гинни лежала не шевелясь, пока не услышала стук захлопнутой входной двери. И тут начала бешено рваться из пут, надо до его возвращения освободиться и предупредить миссис Тиббс, что им необходимо немедленно покинуть этот дом. Вряд ли такая толстая женщина способна бегать, но, может быть, им кто-нибудь поможет.

– Я чувствовала, что тут что-то нечисто! – провозгласила миссис Тиббс, появляясь в дверях как ангел отмщения. Гинни и не представляла себе, что может так ей обрадоваться. Миссис Тиббс вынула из ридикюля ножницы и подошла к дивану, а Гинни только диву давалась, что когда-то злилась на эту, как она считала, навязчивую женщину.

– Какой отвратительный тип! – говорила миссис Тиббс, сдергивая у Гинни повязку со рта. – Что это он с вами сотворил? Хорошо, что, получив ваше письмо, я решила сама сюда поехать. Значит, это и есть ваш Ланцелот?

– Боюсь, что да, – ответила Гинни, у которой наконец-то освободился рот. – Я счастлива вас видеть, миссис Тиббс, но боюсь, что вы из-за меня подвергаете себя опасности. Нам нужно бежать отсюда, пока не вернулся Ланс. Он хочет жениться на мне силой и грозит застрелить всякого, кто попытается ему помешать.

Миссис Тиббс перепиливала ножницами веревки, связывающие руки Гинни.

– Так вы уже не хотите стать его женой? Вам больше нравится этот Раф Латур, о котором вы мне написали?

Гинни чуть не разрыдалась, вспомнив, что Рафа уже нет в живых.

– О миссис Тиббс, как вы были правы, – тихо проговорила она. – Если бы я только вас послушалась!

– Откуда это уныние? Надеюсь, вы не передумали? Конечно, выходите замуж за Латура. Я уже поговорила о нем с племянником. Байрон так старается мне угодить, чтобы я не забыла его в завещании, что даст взаймы хоть самому черту, стоит мне только попросить. Да к тому же, по отзывам, ваш Латур – человек надежный.

Гинни закусила губу, чтобы удержать слезы.

– Я вам очень признательна, миссис Тиббс, но боюсь, что уже поздно.

– Послушайте, Принцесса, нельзя сдаваться без борьбы. Никогда не поздно наверстать упущенное.

Нет, наверстать ничего уже нельзя, уныло подумала Гинни, но миссис Тиббс, как всегда, говорила дело. Если Гинни сдастся, то мечта Рафа умрет вместе с ним. А если она с мальчиками возьмется за ее осуществление, то у них, глядишь, еще будет дом, о котором мечтал Раф. Их осталось всего трое – Питер, Поль и Кристофер, но им тем более будет нужен дом. Во имя их она должна найти в себе силы. А горевать можно будет после.

Миссис Тиббс наконец перепилила веревку, и руки Гинни оказались свободными. Она потерла затекшие кисти и потянулась за ножницами.

– На ноге я разрежу веревку сама, а вы стойте у окна и наблюдайте за дорожкой. Если увидите, что идет Ланс, бегите вон в ту дверь.

И Гинни показала на стеклянную дверь в дальнем конце гостиной, которая вела на веранду.

– Нет, я вас одну не оставлю!

– За кухней увидите дорожку, которая ведет на кладбище. Там все наши. А я постараюсь протянуть время до того, как вы вернетесь с подмогой.

Миссис Тиббс, видимо, хотела что-то возразить, но только буркнула: «Гмм» – и пошла к окну.

Гинни пилила веревку, которой была привязана к дивану, удивляясь, как легко миссис Тиббс согласилась выполнить ее указания. Во время их долгого путешествия по морю она вообще, как казалось Гинни, не слушала, что она говорит.

– Батюшки! – ахнула миссис Тиббс. – Идут! Гинни удвоила свои усилия и в результате порезала ногу. Но веревка наконец-то упала на пол, и Гинни бросилась к окну.

– Вы знаете этого человека? – спросила миссис Тиббс, указывая в окно.

Гинни, предполагавшая увидеть там Ланса – может быть, вместе со священником, – обмерла.

– Раф? – прошептала она, не веря своим глазам.

– А, теперь понятно, почему вы хотите за него замуж. Чертовски красивый парень. – Миссис Тиббс толкнула Гинни локтем. – Идите же к нему, пока не вернулся этот подлец Ланс.

Гинни не надо было понукать. Все еще держа в руках ножницы и еще раз попросив миссис Тиббс идти на кладбище, она выбежала из комнаты.

На крыльце она на секунду остановилась. Какое чудо – Раф жив и здоров! И все такой же красивый и сильный!

Но когда она хотела броситься к нему в объятия и осыпать его поцелуями, раздался голос Ланса:

– Убирайся домой, Латур! Ты здесь никому не нужен. Хотя Ланс стоял спиной к Гинни, она видела, что он навел на Рафа пистолет. Правда, он держал пистолет под каким-то странным углом, но последнее время Ланс вообще вел себя странно.

– Куда мне убираться, Бафорд? – Винтовка лежала у ног Рафа, и он все время на нее поглядывал. – Ты, видно, забыл, что сжег мой дом.

Гинни смотрела то на винтовку, то на пистолет в руке Ланса, пытаясь сообразить, сможет ли она помешать Лансу выстрелить. Попробовать выбить у него из руки пистолет? Даже если ей это не удастся, она отвлечет внимание Ланса, и Раф успеет схватить винтовку.

– Это подлость – захватить в заложники ребенка, – добавил Раф.

Так вот почему Ланс держит пистолет под таким странным углом – он, видимо, прижимает к себе одного из детей. Которого же? – лихорадочно пыталась сообразить Гинни. Потом поняла, что это не важно. Ни она, ни Раф не станут рисковать ни одним из пятерых.

Раф поднял глаза, и их взгляды встретились.

– Я вижу, ты также захватил мою жену, – сказал он, кивая на Гинни.

– Вот именно, – самодовольно проговорил Ланс. – И знаешь что, Латур? Ты никак не можешь мне помешать.

Гинни стояла на крыльце, не зная, на что решиться. Ей хотелось броситься на Ланса, ударить его, но она боялась навредить Рафу. Теперь она поняла, почему винтовка лежит на земле, Ланс, видимо, захватил мальчика и угрожал выстрелить в него, если Раф не бросит оружие. Да, Раф жив, и ему грозит близкая смерть. Гинни вдруг с ужасом осознала, что Лансу не важно, как поведет себя Раф, он все равно его застрелит.

Глядя на бледного, безмолвного Патрика, Раф чертыхался про себя. Он же велел ребятам ждать на пристани, пока Джуди не появится с шерифом. Но нет, Патрик решил поступить по-своему и попал в лапы Бафорда. А где же Кристофер? Одного-то мальчика непонятно, как выручать, а если Ланс держит в плену обоих, надежды нет почти никакой.

Правильно говорил Морто, Раф в невыгодном положении по сравнению с негодяями, которые не задумываясь прикрываются детьми. Вот и пришлось бросить винтовку на землю – лучше уж рисковать собственной жизнью, чем жизнью Патрика. Никогда в жизни Раф не чувствовал себя таким беспомощным.

И тут вдобавок ко всему на крыльцо вышла Гинни. Рафу показалось, что его ударили бревном в грудь. Ишь, стоит как хозяйка поместья, и совсем не похоже, что ее сюда привезли насильно. Наоборот, выглядит так, словно наконец-то вернулась домой. И далека от него как никогда.

Раф глядел ей в глаза, и в уме его мелькали картины, вот Гинни чистит рыбу, вот она подает ему меч и провозглашает королем Артуром, вот Гинни прыгает ночью к нему в лохань, вот она лежит рядом с ним на освещенном луной берегу лагуны. Они делили минуты невыразимого счастья. Разве можно уйти от таких воспоминаний? Или забыть их?

Может быть, пришло время махнуть рукой на факты и дать волю чувствам? Все его существо кричало, что эта женщина принадлежит ему. Он это чувствовал нутром. Сердцем. Нет, он никому ее не отдаст! Он не позволит ей уйти от него с этим маньяком.

Гинни отвела от него глаза и перевела взгляд на Ланса. Зная, что ничего не может сделать, пока Патрик в руках у Бафорда, Раф до боли стиснул кулаки. Гинни же с обворожительной улыбкой стала подходить к Лансу.

«Надо же иногда верить людям», – сказала тогда Джуди. И Раф махнул рукой на факты и дал волю чувствам. И тогда заметил, как напряженно улыбается Гинни, как одна рука у нее сжата в кулак.

И понял, что ее появление поразило Бафорда не меньше, чем его самого.

– Ты зачем ушла?.. – опомнившись, крикнул Ланс, и, взглянув на Рафа, поправился: – ...встала с постели? Я же велел тебе отдыхать. Нас ждет брачная ночь.

– Я и отдыхала, только... Патрик! – воскликнула она, наконец разглядев, кем прикрывается Ланс. – Слава Богу, ты жив! – Она опустилась перед мальчиком на корточки. – А где Джуди? Скажи, пожалуйста, что с ней тоже все в порядке!

Она действительно любит этих детей, облегченно подумал Раф. Но, к сожалению, это понял и Ланс. Патрик едва успел кивнуть Гинни, как Ланс рванул его в сторону.

– Чего это ты так заботишься о моем заложнике? – с насмешкой спросил он Гинни. – Может, ты теперь станешь покладистее?

Рафу показалось, что в сжатом кулаке Гинни мелькнул металлический отблеск. Он похолодел, если она кинется на Бафорда с ножом, он выстрелит.

– Это что же здесь происходит? – раздался вдруг незнакомый голос. На крыльцо вышла пожилая полная женщина.

– О, миссис Тиббс, – простонала Гинни. – Я же вам сказала бежать за помощью.

– Тиббс? – насторожившись, спросил Ланс.

– Да, между прочим, совладелец банка «Барклай и Тиббс». Того самого, где заложен Белль-Оукс. Так вот, молодой человек, если вы не хотите, чтобы вас вышвырнули из вашего поместья, опустите пистолет.

Ланс засмеялся.

– Да что мне Белль-Оукс, когда я скоро стану владельцем Розленда? Уж не думаете ли вы, старая ворона, что можете мне в этом помешать?

И Бафорд помахал пистолетом. Раф же взвешивал свои шансы, успеет он схватить винтовку, пока Бафорд отвлекся на миссис Тиббс? Он стал тихонько наклоняться к винтовке, но тут раздался щелчок взведенного курка.

– Без фокусов, Латур! Ты не представляешь, с каким удовольствием я пущу тебе пулю в лоб.

– Нет, сначала я проткну твое черное сердце! – закричала Гинни и изо всех сил ударила ножницами в грудь Ланса. Но он успел отшатнуться, и ножницы вонзились ему в предплечье. Вскрикнув от боли, он схватился за них, чтобы выдернуть из раны, и при этом отпустил Патрика и выронил пистолет. Пистолет звякнул, упав на дорожку, а Патрик изо всех сил ударил Ланса ногой. Другой такой возможности не будет, подумал Раф, в прыжке бросился на Ланса и подмял его под себя.

– Прекратите! – раздался громкий голос. – А то буду стрелять, не разбирая правого и виноватого!

Раф узнал голос шерифа Бена Купера и отпустил Ланса. Купер подошел к ним, направив пистолет на Рафа.

– Ладно, Гиневра-Элизабет, – обратился он к Гинни, – объясните, что здесь происходит. Дети сказали, что вас похитили.

– Дети? – спросила Гинни, так же, как и Раф, в первую очередь думая о безопасности детей. – С ними все в порядке? Где они?

– В порядке – все четверо. Мы встретили на подъездной аллее Колби и Эдиту-Энн, и я попросил их приглядеть за детьми. Когда я от них ушел, Гамильтон показывал младшему, как стрелять из рогатки.

Раф поднялся на ноги и вздохнул с облегчением, хотя был склонен согласиться с Патриком, который пробурчал: «Долго они там не задержатся». Зная Джуди, он был уверен, что максимум через пять минут она появится здесь.

– Так объясните, кто вас похитил, – настаивал шериф. – Тут ходят слухи, что это сделал Латур.

– Так оно и было, – сказал Ланс, также поднимаясь с земли. С гримасой боли он выдернул из раны ножницы. – А когда я попытался спасти мисс Маклауд, Латур меня чуть не убил.

Раф вспомнил, что Бен Купер ребенком играл со всеми ними в Камелот. Если ему надо будет выбирать, кому поверить – ему или Бафорду, то не приходится сомневаться, кто окажется за решеткой.

Ланс попытался обнять Гинни, но та ударила его по руке и подошла к Патрику. Потом они оба встали рядом с Рафом.

– Не надо слушать сплетен, Бен, – четко сказала она. – Зачем моему мужу меня похищать? Я вышла за него по доброй воле.

Она взяла руку Рафа и положила ее себе на талию. Раф не смог сдержать счастливой улыбки. Гинни улыбнулась в ответ, и все вдруг встало на свои места.

– Бедняжка Гинни, – сказал Ланс. – Она помешалась от всех этих испытаний. – Бафорд покачал головой и показал шерифу раненую руку. – Поглядите! Несколько минут назад она нанесла мне эту рану. А теперь даже не помнит, что, когда я ее спас, она порвала брачную лицензию.

– Я отдала лицензию поверенному Тилмену и просила его зарегистрировать ее в церкви, – негодующе возразила Гинни. – И откуда ты знаешь, что ее кто-то порвал, если это сделал не ты сам? Нет, Ланс Бафорд, я не помешалась! Я помню все очень хорошо. Как ты меня связал и насильно привез сюда, как ты сжег дом Рафа, подвергая смертельной опасности его детей.

Купер опустил пистолет и задумчиво посмотрел на Ланса. Тот с притворно беспомощным видом поднял руки.

– Слышишь, Бен? Она совсем свихнулась! Тут Раф не выдержал:

– Как ты смеешь говорить такое о моей жене, Ланс Бафорд? Смотри, как бы я...

– Минуточку, Раф. – Купер больше не, держал Рафа под прицелом, но и в кобуру пистолет не убрал. – Они всю жизнь цапаются. Мне надо убедиться, что это не очередная размолвка влюбленных. Она предъявляет ему серьезные обвинения. Поджог и похищение – это не шутка.

– Нет, это не размолвка, – с достоинством сказала Гинни. – Я готова свидетельствовать против него в суде.

– И я, – сказал Патрик, скрестив руки на груди.

– Ну вот, три свидетеля у вас уже есть, – сказал Раф Куперу.

– Четыре, – сказала пожилая женщина, сходя с крыльца.

– Не слушай ее, Бен! – пренебрежительно фыркнул Ланс. – Тоже мне свидетель – старая полоумная ворона.

– Старая ворона, говоришь? – Пожилая женщина выпрямилась, надменный матриарх, да и только! – Тем, кто считает меня полоумной, предлагаю зайти в дом и посмотреть на веревки, которыми этот тип привязал Принцессу к дивану. – Она указала на Ланса. – Принимая во внимание, какие вас ждут судебные издержки, молодой человек, а также учитывая, что наложить лапы на Розленд вам уже не удастся, советую говорить повежливее с женщиной по имени Тиббс.

До Рафа дошло, что перед ним – совладелица банка, которому он должен вернуть заем. Как она здесь очутилась, хотел он спросить Гинни, но тут в конце дорожки появились Эдита-Энн и Гамильтон в окружении детей.

Джуди подбежала к Гинни и обняла ее:

– Простите меня, Гинни. Я думала, что вы нас бросили. Пожалуйста, не сердитесь на меня!

Раф сунул руку в карман, достал оттуда медальон и протянул его Джуди.

– Вот, надень медальон, и все будет хорошо. Она тебя простит.

Джуди с серьезным видом накинула цепочку на голову и сказала, взявшись за медальон:

– Клянусь, что буду носить его не снимая, пока не придет время отдать его своей собственной дочке.

Гинни обняла Джуди. Раф заметил, что Гамильтон отдал шерифу какое-то тряпье. Подумав, что детям о таком лучше не слышать, он предложил младшим мальчикам показать Патрику и Джуди дом. Дети еще раз взглянули на Гинни, чтобы увериться, что с ней все в порядке, и с радостными воплями помчались к дому.

– Куда все подевались? – спросила Гинни кузину. – Я думала, что вы на кладбище.

– Я увидела у пристани лодки, и мы с Гамильтоном, не дождавшись конца церемонии, поспешили сюда узнать, что тут происходит.

– Это тряпье и бидон с керосином я нашел в лодке Ланса, – добавил Гамильтон. – На твоем месте, Бен, я бы спросил его, где он был вчера ночью.

– У... у меня есть алиби, – заикаясь, проговорил Ланс. – Скажи им, Эдита-Энн. Скажи, что я был с тобой. Мы с ней собираемся пожениться, правда, дорогая?

Глядя, как Эдита-Энн держится за руку Гамильтона, Раф решил, что с алиби у Ланса ничего не выйдет.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, Ланс Бафорд, – жестко сказала она. – Я уже замужем.

Гамильтон посмотрел на нее с нежной улыбкой.

– Мы нашли в доме священника, который дожидался тебя, Ланс, и решили воспользоваться его услугами. Правда, пришлось раскошелиться.

– Как я рада за тебя, Эдита-Энн! – воскликнула Гинни.

– Ты велел ему уйти? – побагровев, крикнул Ланс. – Какого черта ты вмешиваешься в мои дела, болван? После того как я потратил столько сил...

Купер схватил его за локоть.

– Пойдем ка со мной, Ланс. По-моему, нам пора обсудить, на что это ты потратил силы.

– Да ты что, Бен? Собираешься засадить меня в каталажку? Ты забыл, что Бафорды уже несколько поколений владеют землей в этом приходе? Папа в гробу перевернется.

– Пусть переворачивается. – Купер махнул пистолетом. – Иди-иди, а то хуже будет.

– Ты с ума сошел! Я джентльмен, а вы все мои друзья и соседи. – Ланс умоляюще глядел на стоявших вокруг людей. – Гинни, Эдита-Энн, неужели вы допустите, чтобы со мной так поступили? Мы должны держаться заодно. Мы ведь почти что родственники. Скажите же Бену, что он совершает страшную ошибку.

Рафу на минуту почудилось, что Гинни готова отозваться на этот призыв. Но она только грустно улыбнулась.

– Родственники не делают того, что сделал ты, Ланс. Купер поволок Ланса, который продолжал кричать, что они не имеют права так с ним поступать, что Розленд по праву принадлежит ему и только ему. Гинни тяжело вздохнула, и Раф беспокойно поглядел на нее.

– Трудно поверить, – грустно сказала она. – Я с ним выросла, мы были так дружны. И теперь я засадила его в тюрьму.

– А ты предпочла бы, чтобы он остался на свободе?

– Когда я вспоминаю, что он натворил, как он чуть не погубил тебя и детей, мне хочется разорвать его на куски. Нет, я предпочитаю, чтобы он был там, откуда не сможет причинить нам вреда. Но мне все равно тяжело думать, что он докатился до такого. Он же просто стал одержимым. Растерять всю порядочность, всю человечность из-за какого-то поместья, из-за мечты о власти! Мне одно непонятно, он сейчас свихнулся или всегда был таким, а я не замечала?

Раф обнял ее и прижал ее голову к груди.

– Ты не одна была слепа. Бен Купер тоже ничего не замечал.

– Но ты-то замечал, правда? Ты и мои родители. Я так и не успела сказать Лансу, что он зря принуждал меня выйти за него замуж. Папа завещал Розленд Эдите-Энн.

Раф еще крепче прижал ее к себе.

– Я тебе сочувствую. Ты ведь очень любишь этот дом. Она серьезно поглядела на него.

– Я сказала папе, что рада за Эдиту-Энн. Что мой дом и мое будущее там, где ты.

Раф с трудом верил своим ушам.

– Ты отказалась от Розленда? Тогда зачем ты сюда поехала?

– Я хотела попросить папу, чтобы он выделил тебе участок земли. Мы бы с тобой ее возделывали и со временем построили бы на нем дом. Но папа умер, и теперь мне, по-видимому, придется просить об этом кузину. Благодаря Лансу нам негде жить, кроме как в какой-нибудь развалюхе издольщика.

– Да нет, Принцесса, до этого дело не дойдет, – вмешалась миссис Тиббс, подходя к ним. – По-моему, на доходы от урожая твой молодой человек сможет выплатить заем и даже закончить отделку дома.

– Доходы от урожая? Отделку дома? – Гинни удивленно переводила взгляд с Рафа на миссис Тиббс. – Как это понимать? Неужели поместье Аллентонов принадлежит тебе?

Раф не так представлял себе минуту, когда он обо всем расскажет Гинни.

– Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь знал. Зачем вселять в вас всех несбыточные надежды? Вдруг у меня ничего не получится. Я и сейчас не уверен, что выручу за сахар достаточно, чтобы выплатить заем.

– Ерунда, молодой человек, все у вас получится. Я уговорила Байрона продлить вам срок выплаты. – Миссис Тиббс с улыбкой посмотрела на Рафа и Гинни. – Но, может, обсудим финансовые вопросы попозже? Дорогая, – сказала она, обращаясь к Эдите-Энн, – от всех этих событий у меня пересохло во рту. У вас в доме не найдется стакан лимонада?

Эдита-Энн, которая все это время неотрывно смотрела в глаза Гамильтона, перевела взгляд на Рафа и Гинни.

– Ну конечно, миссис Тиббс, – с улыбкой сказала она. – Заходите в дом. Мы с Гамильтоном с удовольствием вам все покажем. И лимонаду дадим.

Миссис Тиббс последовала за Эдитой-Энн и ее новым мужем, а Гинни с ухмылкой взглянула на Рафа.

– Боюсь, что к миссис Тиббс надо привыкнуть. Поначалу кажется, что она чересчур любит командовать, и только потом понимаешь, что на самом деле она пытается помочь. – Она помедлила минуту, потом решилась: – Она, наверное, поняла, что мне надо сказать тебе что-то важное. О Раф, я много передумала за это время. Мне кажется, я поняла причину наших вечных ссор.

Раф крепче сжал ее в объятиях и сказал:

– Все это пустяки, все можно исправить. Мы слишком много пережили, чтобы теперь расстаться. Ты моя, Гинни, и черта с два я тебя кому-нибудь уступлю.

Гинни улыбнулась.

– Это так, но дай мне договорить. Я сама себе поклялась, еще до того как Ланс меня похитил, сказать тебе то, что надо было сказать уже давно. – Она набрала в легкие воздуху. – Теперь я поняла, что лгала себе, пряталась от правды и тем вредила нам обоим. Раф, я хотела, чтобы ты выиграл турнир. В глубине души я все время надеялась, что ты примешь в нем участие и мне не надо будет ничего решать самой, что ты подхватишь меня на руки, посадишь на коня и спасешь из западни, в которую я сама себя загнала.

– Да что ты, моя прекрасная дама, – возразил Раф. – Разве я гожусь на роль рыцаря в золотых доспехах?

– Ты меня спас, Раф. От Ланса и от самой себя. – Она вздохнула. – Живя с тобой и твоими детьми, я научилась отличать главное от второстепенного. Не надо мне никакого дурацкого рыцаря. Ты мой герой и останешься им до конца моих дней.

Рафу показалось, что он вырос вдвое, что его силы удесятерились, что для него нет ничего невозможного.

– Я дала себе клятву, – продолжала Гинни, – что если останусь жива, то немедленно скажу тебе, как сильно я тебя люблю. Как я восхищаюсь твоей силой, добротой, заботой обо мне и детях. Ты должен знать, что я хочу от жизни только одного – вместе с тобой строить дом твоей мечты.

– Артур и Гиневра, которые строят свой Камелот? Гинни покачала головой.

– Нет, ты и в этом был прав. Пора бросить фантазии и жить реальной жизнью. Я больше не королева Гиневра, я просто Гиневра-Элизабет Маклауд, которая взяла в мужья Рафа Латура, чтобы быть рядом с ним в радости и горе, здоровье и болезни, в богатстве и бедности до того часа, когда нас разлучит смерть.

Эти слова согрели сердце Рафа. Он поцеловал Гинни долгим, страстным, волшебным поцелуем. Когда он наконец оторвался от нее, то проговорил:

– Не надо так сильно менять нашу жизнь, Гинни. Не ты ли сама говорила, что в мечтах нет ничего зазорного? Немного фантазии и волшебства нам не повредит.

– Что ж, – сказала она с застенчивой улыбкой, – я готова признать, что не возражала бы еще раз съездить в ту сказочную лагуну.

– Мы с вами еще не раз туда съездим, миссис Латур. И я знаю много других замечательных мест.

– О Раф! – воскликнула Гинни. – Как ты думаешь, мы сумеем сохранить наше чувство до конца своих дней? – Раф нахмурился, и Гинни поспешила поправиться: – Нет, нельзя загадывать так далеко. Учитывая нашу склонность к перепалкам, лучше, наверно, удовлетвориться сегодняшним днем.

– Не мерещится ли мне это? У меня такое впечатление, моя прекрасная дама, что вы предлагаете продлить наш уговор еще на три месяца.

– Извините, сэр, но, чтобы выполнить свое обещание, мне нужно по крайней мере шесть. А если говорить правду, по-моему, тебе никогда не удастся от меня избавиться. Я люблю тебя всем сердцем, Раф Латур.

Глядя ей в лицо, осознав, что чудо, о котором он мечтал, свершилось, Раф с трудом искал достойные этой минуты слова:

– О Гинни, я не умею так хорошо, как ты, выражать свои мысли. У меня просто не выговаривается то, что я хочу тебе сказать, то, что ты хочешь от меня услышать.

– Ничего, научишься, – ответила она. – И необязательно выражать чувства словами. Я вполне согласна, чтобы ты выражал их поцелуями.

При этих словах Раф схватил ее в объятия и стал жадно ее целовать.

– Ну убедил?

Гинни улыбнулась и обеими руками взяла его за голову.

– Для начала сойдет.

Эпилог

Гинни ревностно выполняла обязанности хозяйки, никто из гостей не должен стоять с пустым бокалом, никто не должен скучать один в углу. Теперь она поняла, почему Аманда так любила принимать гостей в Розленде. Какое наслаждение – показать соседям их с Рафом новый дом!

Он был построен и отделан исключительно на доходы от сахарного тростника. Гордый и упрямый Раф категорически отказался потратить на него хотя бы цент из завещанных ей отцом денег. Тогда Гинни открыла небольшой счет на каждого из детей, а остальное вложила в банк миссис Тиббс на случай неурожая или какой-нибудь другой нужды. А уж спорить с Рафом о том, взять эти деньги со счета или нет, они будут, когда наступит эта самая нужда.

Пока что они процветали, Раф уже собрал два богатых урожая, и на полях зрел третий. Поначалу они построили маленький домик – немногим больше того, что стоял на острове в дельте, но с каждого урожая делали к нему пристройки, и теперь у всех пятерых детей была своя спальня. И даже было несколько запасных комнат для гостей. Их дом не был таким величественным, как Розленд, но зато в нем было легко и приятно жить. Между собой они называли его Камелот – не потому что он был похож на замок их детских фантазий, но потому что он символизировал осуществление их грез.

Гинни посмотрела через комнату на Эдиту-Энн. Вот она уж точно нашла в Гамильтоне своего рыцаря в золотых доспехах. Он помог ей пережить и скандал, связанный со смертью отца, и выкидыш, в результате которого погиб ребенок Ланса, и он вложил в Розленд собственные деньги, чтобы возродить плантацию. В этом году он, говорят, посадил почти столько же тростника, сколько и Раф. И эти деньги им очень пригодятся, полгода назад Эдита-Энн родила ему первенца, а сейчас носит под сердцем второго ребенка.

А Ланс получил по заслугам. Суд решил, что у него нет права ни на что, кроме тюремной койки, – прощай мечты о Розленде. Иногда Гинни думала о нем с жалостью, но, взглянув на детей, благодарила Всевышнего за то, что ни Ланс, ни их жуткий отец больше не угрожают их жизни и благополучию.

Мимо Гинни проплыла Джуди в розовом платье с кружевами – уже не мальчишка, а прелестная девушка. Может быть, она и не замечает, как молодые люди пожирают ее глазами, но, судя по тому, как она едва заметно качнула бедрами, она все замечает и наслаждается вновь обретенным ощущением власти.

Глядя на нее, ее прадед и прабабка неодобрительно хмурятся, но они вообще никогда не улыбаются и вечно всем недовольны. Но при всем том успех Рафа на них явно произвел впечатление. А Рафу очень важно показать им свой дом и свою плантацию, чтобы они перестали наконец поносить его покойного отца.

– Ну что я тебе говорила, – раздался рядом с ней голос миссис Тиббс. Кивнув на толпу гостей, она продолжала: – Да кто посмеет сказать что-нибудь дурное об урожденной Маклауд, когда ее муж стал одной из первых персон в приходе?

Гинни долго отказывалась праздновать новоселье, опасаясь, что соседи не забыли, как скандально началась их совместная жизнь с Рафом. Она-то перенесет любые колкости, но ей не хотелось подвергать унижению Рафа.

– Да, народу собралось много, – признала Гинни. – Даже Бенсоны и Фостеры не поленились приехать из Нового Орлеана, а Роберт Самнер привез невесту Монику. Столько кругом интересных людей, а вы почему-то разговариваете с одним Гемпи.

Миссис Тиббс вдруг покраснела, но быстро оправилась. Скрестив руки на груди, она окинула взглядом уставленный снедью стол и сердито заявила:

– Этого человека нельзя оставлять без присмотра. Представляешь себе, он хотел поставить на стол копченое мясо аллигатора!

Гинни улыбнулась, она то знала, какое удовольствие получает миссис Тиббс от шутливых перебранок со старым хитрецом. Что-то в их отношениях напоминало ей их отношения с Рафом в начале знакомства, и в глубине души она надеялась, что эти пререкания тоже скрывают романтический интерес. Ей очень хотелось, чтобы Гемпи и Элеонора Тиббс нашли счастье на склоне лет, но в этом был и эгоистический интерес, как было бы хорошо, если бы они оба жили неподалеку и у нее была возможность повседневного с ними общения.

– Стол вы накрыли потрясающий, – сказала она. – Что бы я без вас делала?

– Не скромничай, ты прекрасно справилась бы и без нас.

– Может, и справилась бы, но все равно я страшно рада вас видеть. Вы были мне настоящим другом. Я даже не понимаю, почему вы не поленились вправлять мозги своенравной эгоистке. Видимо, все же сумели разглядеть во мне что-то достойное, а главное, сумели заставить меня заглянуть себе глубоко в душу и найти там совершенно другого человека.

– Да не заставляла я тебя ничего такого делать! Ты сама справилась! Ну и Раф, конечно, помог.

Гинни посмотрела в ту сторону, куда кивком показала миссис Тиббс. В дверях стоял Раф. Даже после полутора лет брака у нее сладко щемило сердце каждый раз, когда она его видела. Как же она любит этого человека!

Раф прошел через комнату к камину. В руках у него была длинная картонная коробка. Гинни смотрела на него непонимающими глазами – что это он задумал? Не замечая обращенных на него со всех сторон взглядов, Раф открыл коробку и вынул из нее деревянный меч, который Патрик выточил для него ко дню рождения. При виде меча на Гинни нахлынули радостные и тревожные воспоминания.

Раф поднял глаза и с изумлением обнаружил, что оказался в центре всеобщего внимания.

– Простите меня, – сказал он, – но сегодня по случаю новоселья я решил повесить Эксалибур на почетном месте в нашем доме.

Гости заулыбались, глядя, как Раф пристраивает меч. Постепенно комнату опять заполнил гул разговоров, но Гинни не спускала глаз с мужа. Она видела, как он отыскал взглядом детей – сначала счастливо улыбающегося Патрика, потом окруженную поклонниками Джуди. Младшие дети были заняты своими проказами и не заметили его улыбки: близнецы прятались под столом от группы хихикающих сверстниц, а Кристофер таскал со стола кусочки повкуснее.

Глядя на своих приемных детей, ощущая зародившуюся внутри нее новую жизнь, Гинни должна была, казалось бы, ощущать безоблачное счастье – о чем еще может мечтать женщина? Но у нее словно заноза в сердце сидело до сих пор не осуществившееся желание услышать от Рафа слова любви. Правда, она чувствовала его любовь в каждом взгляде и каждом поступке, но ее угнетало воспоминание об отце, вдруг Раф неожиданно изменится, как это сделал Джон по отношению к Аманде? Глупо, конечно, но ей казалось, что, если он произнесет эти важные слова, они станут талисманом, гарантией того, что он будет принадлежать ей до конца своих дней. Тогда она будет спокойна, зная, что Раф всегда держит слово.

Увидев, что Раф идет к ней через комнату, Гинни выкинула глупые сомнения из головы. Зачем требовать клятв, когда любовь и так светится в его глазах? Раф прав, человек не может знать, что с ним случится до конца его дней.

– Как ты это замечательно придумал – повесить Эксалибур над камином, – сказала она Рафу, когда он к ней подошел. – Патрик прямо расцвел от счастья.

– У него есть для этого основания. Я буду всю жизнь беречь этот меч как доказательство того, что за свою мечту стоит бороться.

– Ты боролся не зря, – сказала Гинни, нежно погладив его по щеке. – Ты осуществил свою мечту.

– Мы осуществили нашу мечту, – поправил он Гинни, накрыв ее руку своей. – Стоит только оглянуться по сторонам, чтобы увидеть, как ты изменила нашу жизнь, как под твоим влиянием изменились дети – и даже их прадед с прабабкой, которые сердито зыркают глазами из своего угла. Если бы не ты и не твоя вера в меня, не знаю, хватило бы у меня сил довести дело до конца. Ты и есть моя мечта, Гинни. Ты моя жизнь.

– О Раф! – прошептала Гинни, которой казалось, что ее сердце разорвется от счастья. Раф улыбнулся и поднес ее руку к губам.

– Я ваш вассал, моя прекрасная дама, и я живу, чтобы любить вас.

У Гинни замерло сердце. Она вгляделась ему в глаза:

– О Раф...

Он наклонился и поцеловал ее на глазах у всех – не обычным, а словно бы ритуальным поцелуем.

– Я тебя очень люблю, родная, – сказал Раф, и Гинни ощутила несказанное счастье, – и буду любить до конца своих дней.

Примечания

1

В романе часто проводятся аналогии со сказаниями о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Камелот – место, где находился предполагаемый двор короля Артура. – Здесь и далее примеч. перев.

(обратно)

2

Персонаж сказаний о короле Артуре

(обратно)

3

Креолами на юге Соединенных Штатов называли потомков французов, колонизировавших эти территории.

(обратно)

4

Меч, который по легенде король Артур вытащил из каменной глыбы и который неизменно помогал ему одерживать, победы в битвах.

(обратно)

Оглавление

Часть Первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть Вторая

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

Эпилог . . . . .

Реклама на сайте