«Помни, что ты смертный»

Энн Грэнджер «Помни, что ты смертный»

Я должна поблагодарить всех, кто помогал и поддерживал меня в работе над этой книгой (как и над всеми прочими): моего мужа Джона, редактора Энн Уильяме, агента Кэрол Блейк, друзей и читателей, которые мне пишут и с которыми я лично встречалась. Говоря о данном романе, благодарю аукцион «Мессенджер», впустивший меня в свои залы, а также начальника и сотрудников почтового отделения в Чиппинг-Нортон, позволивших побеспокоить себя в мороз в пять часов утра!

Глава 1

— Завтра будет такой же холод, как сегодня утром, — объявил накануне вечером Дэнис, родной дядя Либби, за семейным ужином.

— Компания, с которой ты постоянно якшаешься в пабе, — настоящий кладезь информации, — проворчала миссис Хэнкок, с чрезмерной силой стукнув по столу чайником для заварки.

Либби поспешила предотвратить перепалку:

— Нынче утром все кругом побелело от инея. Как после снегопада.

Пережевывая сообщение с такой же легкостью, как кусок хлеба, обмакнутый в подливку, дядя Дэнис поплыл дальше:

— Букмекерам здорово повезло! Знаете, все каждый год делают ставки на снежное Рождество. — Он шумно помешал чай и добавил, как бы спохватившись: — Зато тебе не везет, Либ. Трястись по нашим проселочным дорогам…

— Сидеть в фургоне гораздо лучше, чем разносить по городу почту на своих двоих, — возразила Либби, надеясь, что при этом замечании дядя прекратит греметь ложечкой о чашку.

Дядя Дэнис, как всегда, пропустил его мимо ушей, предпочитая завершать любую беседу по своему усмотрению.

— Букмекерам подфартило, без всяких сомнений!

Он фыркнул, одновременно хлебнув чаю, поперхнулся и поставил чашку. С намокшими кончиками усов он больше обычного смахивал на моржа на льдине.

Его сестра и племянница сморщились.

— Кому, как не тебе, знать, на что рассчитывают букмекеры, — едко заметила миссис Хэнкок. И добавила другим тоном: — Если будет стоять такой холод, теплее одевайся, Либби. Лучше бы ты служила в конторе. Мне не нравятся эти поездки зимой по утрам в темноте и так далее.

Она бросила на Дэниса многозначительный взгляд, означающий, что ему следовало бы поискать работу.

Дядя Дэнис давно знаком с братством игроков на пари. Несколько лет назад из-за этого с ним развелась жена. Временно очутившись без крыши над головой, он был вынужден приютиться у замужней сестры: «Перебиться на время, пока не найду жилье».

К моменту смерти ее мужа он перебивался уже два года и после этого благородно вызвался жить здесь и дальше, заботясь об овдовевшей сестре и ее маленькой дочке.

Теперь дочке двадцать четыре, а дядя Дэнис никуда не делся. Они привыкли видеть лысую голову и цветущую физиономию, обвисшие усы и пухлый животик. Привыкли к его страсти к драгоценностям и неуместным молодежным кожаным курткам. Не спрашивали, откуда у него деньги. По правде сказать, и знать не желали. Он не работает. Пособие по социальному страхованию уходит в карманы букмекеров и владельцев пабов, за исключением сумм, нерегулярно выплачиваемых сестре на его содержание. Иногда он оказывается «на коне», по его выражению, и тогда проявляет неслыханную щедрость. Конечно, имеются в виду пони, первыми пересекшие линию финиша, в чем Либби почему-то сомневается. Хотя дядя Дэнис старательно изучает спортивную прессу, у него нет чутья на победителя.

Размышляя об этом, она осторожно вела красный почтовый фургончик к деревушке Касл-Дарси. Хорошо бы избавиться от дяди Дэниса. Разработка идеальных и безобидных планов избавления нередко занимает ее мысли во время поездок по кругу в двадцать пять миль для доставки почты в окрестные поселки. Без Дэниса мать получит возможность завести новых друзей и знакомых, а Либби не придется страшиться открывающейся перспективы. Их обеих не будет больше раздражать его поведение за столом.

Метеорологический прогноз дяди Дэниса оправдался. Утром вторично ударил крепкий мороз, накрыл толстой белой коркой места, не оттаявшие после вчерашнего, преобразил голый сельский пейзаж. Первые лучи солнца высветили кружевную серебряную паутину, которая завуалировала обнаженные ветки кустов вдоль дороги. Вытянутые белые пальцы дубов и конских каштанов сверкали, как ветки рождественских елок из фольги в оформленных к празднику магазинных витринах.

В воображении Либби крыши и коньки домов превратились в заледеневший пряничный домик ведьмы, которая откармливала Гретель и Гензеля.[1] Влажные темные пятна у каминных труб указывают, в каких домах рано утром развели огонь. Ведьма готовится жарить детей. Впрочем, только в пантомиме.

«Дети, она не настоящая!» Этот возглас давно живет в памяти. Ребятишки, вопившие в зале, в страхе затихли, не зная, верить или не верить, что сказка добрая.

«Не настоящая!» — хором подхватили родители, дяди и тетки.

А казалась настоящей. Господи боже, конечно, думала теперь Либби. Конечно, ведьму изображал какой-то мужчина. Теперь ясно видно. Возможно, в обычной одежде похожий на дядю Дэниса. Но какая из него вышла ведьма! С седыми патлами, в полосатых чулках и остроконечной шапке… В конце Гретель сует ведьму в печку. Гензель мертв, но ведьма получила по заслугам. Как нам хотелось увидеть ее смерть, вспоминала Либби. Как хотелось, чтоб она никому больше не угрожала! И справедливость восторжествовала.

— С Рождеством! — воскликнула она, чувствуя себя счастливой.

Вчера муниципальный бульдозер целый день расчищал дорогу. О проселочных дорогах обычно забывают, поэтому они превращаются в подобие обледеневших горных перевалов. Либби мысленно высказала благодарность. Местный совет не особо заботится о дорожном покрытии на протяжении года. Ныряя в ухабы и спотыкаясь о трещины, фургон добрался до первых домов, остановился перед парой коттеджей с плоской кровлей, отгороженных от дороги длинными палисадниками.

Либби заглушила мотор, натянула шерстяные перчатки, захваченные по настоянию матери, открыла дверцу. На ворвавшемся холоде дыхание вылетало облачками пара. Кругом ни души. Видно, многие только приступили к завтраку.

Мало кто поднимается до рассвета, в отличие от нее. По работе приходится рано вставать. Люди ждут писем к утренней яичнице с беконом. У миссис Хэнкок сон короткий, она охотно встает проводить дочь, хотя Либби постоянно просит ее не беспокоиться. Впрочем, есть и другая причина, по которой мать выходит на кухню ни свет ни заря.

Слава богу, дядя Дэнис считает четыре часа утра нечестивым для пробуждения временем и поэтому мертво спит. Так что мать с дочерью могут вдвоем выпить чаю и съесть пару тостов на теплой кухне, что для обеих дорогого стоит. Об отсутствии Дэниса не упоминается, равно как и о присутствии. Только когда из верхней комнаты слабо доносится храп, они мельком переглядываются.

Либби потянулась к пассажирскому сиденью, где лежала наготове небольшая пачка почтовых отправлений, адресованных в Касл-Дарси. Корреспонденция для этих коттеджей уложена сверху. В правый дом заказная бандероль, за которую получатель должен расписаться. В левый — пакет и пара писем, скрепленных вместе круглой резинкой. Она взяла то и другое, прихватила планшетку и вылезла из фургона.

Крепкие ботинки с шипованными подошвами оставляли следы на мерзлой траве по пути к первым воротам. Откуда-то из-за коттеджа слышалось приглушенное блеяние или мычание. Может, мистер Бодикот возится с козами и придется обогнуть дом, чтобы получить необходимую подпись. Либби развозит почту уже два года, знает многих постоянных адресатов. Она стукнула в дверь.

В окне дрогнула штора, через секунду звякнула дверная цепочка, створка чуть приоткрылась. В щелку выглянуло худое старческое лицо — один глаз и уголок сморщенных губ над заросшим подбородком.

— Почта! — крикнула Либби и потише добавила: — Распишитесь.

— За что?! — воскликнул возмущенный голос.

— Вам заказная бандероль. Вот.

Она взмахнула пакетом и примостила на колене планшетку.

Сморщенные губы снова зашевелились, глаз подозрительно сузился.

— От кого? Там указано?

Либби со вздохом перевернула бандероль:

— От миссис Саттон.

— Ага… от племянницы Морин.

Цепочка была снята, дверь распахнулась. За ней обнаружился мистер Бодикот.

Возможно, он некогда был высоким и укоротился с возрастом. Необходимость наклоняться под низкой притолокой отпала, хоть старик и теперь привычно пригнул голову. На нем был какой-то древний камзол поверх двух вязаных пуловеров, голова для надежности прикрыта твидовой кепкой. Видны костлявые мозолистые ступни с пожелтевшими ногтями.

Ведьма! Внезапно вернулся отголосок прежних воспоминаний. Сердце ёкнуло. Либби робко улыбнулась.

— Видно, подарок к Рождеству прислала, — немного дружелюбнее предположил Бодикот. — Морин никогда меня не забывает. Хорошая девочка. Всегда заранее с Рождеством поздравляет.

— Хорошо бы, все так делали. — Либби протянула планшетку, не отдавая посылку. — Распишитесь, пожалуйста, а внизу напишите фамилию печатными буквами.

— Сейчас схожу за очками.

Огорченный задержкой, старик зашлепал в невидимые глубины дома.

Во время его отсутствия Либби переминалась с ноги на ногу, отмечая, что синяя почтовая форменная куртка не такая уж теплая. Ей представилась печка с кипящим котлом, с огромной сковородкой, слишком большой для приготовления нормальной человеческой пищи. Из коридора доносился непривычный запах вареных отрубей с овощами.

— Козы! — пробормотала она. — Еда для коз варится. Надо опомниться, а то гоблинов сейчас увидишь…

— Вот и я.

Вернувшийся мистер Бодикот надел очки в черепаховой оправе, скрепленной розовой липкой лентой, вгляделся в планшетку, аккуратно вывел фамилию на удивление четким почерком. Очевидно, он учился писать в те времена, когда школьники рисовали по прописям крючки и палочки. Руки с возрастом стали немного трястись, но буквы начертаны с изяществом каллиграфа.

— Извините меня, дорогая, — продолжал он, — что дверь средь бела дня заперта. Никогда не закрывался, а теперь у меня появились враги.

С тех пор как Либби начала доставлять ему почту, ей приходится постоянно выслушивать неправдоподобные заявления.

— Я коз слышала, когда шла по дорожке, — сказала она, пропустив мимо ушей последнее эксцентричное утверждение, протянула пакет и забрала планшетку. — Холодно им нынче утром на улице.

Мистер Бодикот был шокирован.

— Они не на улице! — Он выхватил у нее бандероль. — Кроме старичка Джаспера. Он будет биться в дверь, если я его первым делом не выпущу. Пришлось засов снаружи навесить. Старичок Джаспер откроет любую задвижку, до которой сумеет добраться. А девочек я не выпустил. Холод им не на пользу. За козами уход нужен, если хочешь получить хороший удой. Я за ними присматриваю, еды всегда полно. Но старый приятель поднимет адский шум, если его не выпустить из загона хоть в дождь, хоть в жару.

Старик придвинулся ближе.

— За ними нужен глаз да глаз. Знаете, их пытались отравить.

— Не может быть! — воскликнула Либби, понимая, что не стоит вникать в это дело. Предстоит объехать еще несколько деревень. Если козы заболели, то, скорее всего, наелись лавровых веток или еще чего-нибудь несъедобного.

К счастью, мистер Бодикот отвлекся, разглядывая на пакете адрес отправителя.

— Точно, Морин, — повторил он. — Всегда посылает заказное, чтобы удостовериться в получении. — И с тем захлопнул дверь у Либби перед носом, снова звякнув цепочкой.

Она направилась обратно, автоматически ступая по оставшимся на ледяной корке собственным следам. Жалко, несчастный старик из ума выживает. Свернув на дорожку к второму коттеджу, сдернула по пути с пачки резинку, проверила адрес на двух конвертах.

На соседнем участке совсем другой образ жизни. Амбар превращен в гараж на две машины, сбоку тянется пристройка к коттеджу. Оставшийся после строителей мусор, доски и камень свалены грудой позади амбара-гаража, в углу, образованном садовыми кустами. Куча мусора, как и все окружающее, покрыта белым слоем инея. Либби с легким неодобрением оглядела ее, представляя, как неопрятно она выглядит без белоснежного покрывала, и гадая, не пролежит ли мусор до весны. А потом позвонила в звонок.

* * *

В коттедже Салли Касвелл закручивала крышку термоса с горячим кофе. Выглянув в окно, заметила, что старик Бодикот выпустил своего крупного коричневого козла с белыми пятнами и крутыми рогами. Несмотря на неоднократные просьбы держать его на привязи, он свободно носится во дворе. Остается надеяться, что не проест себе дорогу в их сад сквозь живую изгородь. Такое не должно повториться, иначе Лайам взбесится. Уже грозил обратиться к поверенным, и вполне на это способен.

Всего два дня назад этот самый козел пролез через кусты, снес лист рифленого железа, прикрывавший дыру в изгороди, и направился прямо к новой пристройке, где находится кабинет Лайама, который стоял в тот момент у окна. Сквозь жалюзи бедняга увидел в нескольких дюймах рогатую голову и бородатую морду с внимательными глазами цвета голубоватого мела с узенькими вертикальными зрачками.

«Любой завопил бы благим матом!» — объявил он потом. А в тот момент он издал дикий вопль, выскочил как бесноватый, схватил камень из оставленной строителями кучи, швырнул в исчадие ада.

К несчастью, мистер Бодикот это видел, поэтому последовала в высшей степени неприятная сцена. В конце скандала Лайам пригрозил пожилому соседу законом.

Невозмутимый и непреклонный, мистер Бодикот ответил: «Городским вроде вас с вашей миссис нечего делать в деревне! Убирайтесь к себе в Лондон!»

Хорошо бы, с легкой горечью думала Салли.

Вопрос о возвращении в Лондон или в какой-нибудь лондонский пригород отпал после продажи их маленького дома в Фулеме и тем более после продажи громоздкой виллы тетушки Эмили в псевдотюдоровском стиле в Инглфилд-Грин. Салли унаследовала ее после смерти тетки полтора года назад и не хотела продавать. Но Лайам твердо решил от нее избавиться. Доказывал, что глупо отказываться от достойного предложения. Вилла нуждается в срочном капитальном ремонте и модернизации. Судя по нынешнему положению на рынке недвижимости, другое предложение придет не скоро. Конечно, хорошо получить деньги, но Салли в этом доме выросла. Чувствовала там себя в безопасности, любимой и счастливой. Теперь кажется, будто муж ее принудил к поспешной продаже.

Однако дело сделано, нечего понапрасну печалиться. Держа в руках термос, Салли направилась к кабинету, и тут в дверь позвонили.

— Доброе утро, миссис Касвелл, — поздоровалась Либби, протягивая пакет и два конверта. — Кажется, марок больше чем нужно. Кто-то наугад наклеил, не взвесив на почте. Всегда лучше с почты отправлять, чтобы все было правильно. Деньги можно сэкономить.

Салли взяла посылку и письма. Почерк на мягкой упаковке был незнакомый. Что же касается марок, то она сама иногда бросает в ящик пакеты с лишними марками для верности, когда нет возможности добраться до ближайшего почтового отделения в Чертоне.

— Видели сегодня мистера Бодикота? — спросила она. Получив подтверждение, нервно кивнула. — В каком он настроении?

— В хорошем, — заверила Либби. — Почти веселый. Не хуже обычного.

Салли прошла в кабинет, прижав термос к груди и разглядывая почту.

Лайам сидел за компьютером, свирепо глядя на экран монитора.

— Я кофе принесла, — объявила она. — Нынче жуткий мороз, и очень хорошо, что вчера ты в Норвич не уехал. По радио сейчас сообщали про туман и холод на восточном побережье. Слава богу, у нас хотя бы ясно. Представь, каково было бы сегодня домой возвращаться!

— Я не из-за погоды не поехал в Норвич, — буркнул Лайам. — Не поехал потому, что позвонил Джефферсон с известием, что все сроки надо пересмотреть. Русские тянут. Поэтому ехать не было смысла.

— Значит, хорошо, что не собрался. Надо же — предупредить в последнюю минуту! — Она протянула почту. — Здесь, похоже, рождественские открытки. Хотя только первая неделя декабря. Я свои даже еще не купила. На пакете написано просто «Касвелл». Наверно, тебе. Я ничего не жду. Штемпель лондонский.

— Не буду я сейчас заниматься, — капризно отмахнулся Лайам.

Ох, боже, подумала Салли. Отчего у него дурное настроение? Должно быть, оттого, что не поехал на норвичские научные посиделки. Она постаралась сохранить максимально бодрый тон:

— Здесь положить? Рядом с термосом?

— Нет! — Лайам резко развернулся в кресле. — Унеси! Я сказал, не буду сейчас заниматься! По-моему, козла слышал. Он опять его выпустил?

— Ну… да, — призналась Салли. — Только одного козла. — И нерешительно продолжала: — Думаю, мистер Бодикот вправе выпускать его в собственный двор.

— Но не в мой сад! — прошипел муж сквозь зубы.

Возможно, надо было бы поправить. Фактически это ее сад. Она коттедж купила. Вместо этого Салли напомнила:

— Он починил изгородь.

— Да… На сей раз заткнул дыру железной спинкой от старой кровати. Жуткий вид, хуже рифленого железа, а козы прорвутся где-нибудь в другом месте.

— Налить тебе кофе? — спросила она умиротворяющим тоном.

— Нет! Оставь. Сам налью, когда захочу.

— Какие-то проблемы? — Салли постаралась проявить сочувствие.

Лайам хрюкнул.

— Завтра надо ехать в Оксфорд, в лабораторию. Может, даже сегодня попозже. Придется пересмотреть все сроки, связанные с приездом русских. — Он покосился на термос. — Поставь тут. Почту унеси. Сама посмотри.

— Здесь видео. — Она взвесила на ладони пакет. — Для кассеты тяжеловато, хотя так указано на бланке. Ты заказывал?

— Нет! Какой-нибудь идиотский рождественский подарок. Не собираюсь бросать сейчас работу и смотреть видео. Убери!

Она смирилась — самое легкое, когда муж в таком настроении.

— Хорошо. Сейчас выпью горячего чая и поеду на работу. Вернусь поздно. Сегодня предварительный показ перед завтрашними торгами. Хочу поговорить с Остином насчет вещей тети Эмили. Он обещал на неделе приехать, заняться оценкой, но наверняка слишком занят в связи с распродажей.

Лайам что-то буркнул и сгорбился перед компьютером.

— Да, и Мередит обещала подъехать. Хочет посмотреть. Я сообщила, что у нас есть очень милые викторианские винные бокалы. Потом мы с ней, может быть, пообедаем.

Лайам схватился за голову:

— Ради бога! Иди занимайся своими делами, оставь меня в покое!

Салли вернулась на кухню, включила чайник, чтобы налить собственный термос и взять на работу. На круглом курносом личике появилось нетипично унылое выражение. В остальном она здоровая привлекательная женщина со светлыми распущенными волосами, перехваченными широкой лентой, в удобной одежде — свитере поверх плиссированной юбки, теплых зимних колготках и туфлях без каблуков. Ей идет деревенский стиль. Именно она убедила мужа, что деревенский коттедж — идеальный вариант. Он сможет сосредоточиться на книге, часть недели работая в лаборатории, а остальное время — дома. Она будет в свободное время копаться в саду.

На самом деле ничего не вышло. Лайам не выносит деревню. Все его раздражает. Яркий пример — козы. Салли против них ничего не имеет, хотя старик Бодикот действительно не старается предотвратить набеги животных в их сад. Есть подозрение, что это входит в план систематического давления с целью выжить новых соседей. Одно время казалось, что сама она старику даже нравится. Потом грянул скандал из-за репы.

Слава богу, что надо ехать на работу, подумала Салли и сразу почувствовала себя виноватой. Она любит мужа, но бывают дни, когда он буквально невыносим. Коттедж ему ненавистен, надежды не оправдались — нечего удивляться, что она страдает от стресса. Поездки в Бамфорд на службу помогают сохранить рассудок.

Когда Лайам уезжает в Норвич, она время от времени берет отгул. Занимаясь книгой, он по-прежнему руководит программой обмена студентами, которую проводит его оксфордская исследовательская лаборатория и лаборатория в Норфолке. Возможно, у него испортилось настроение из-за отмены последней поездки, в результате чего и она лишилась возможности отдохнуть от Лайама. Уже почти можно сказать, что она без него отдыхает.

Салли пошла к столешнице, на которой выстроились в ряд глазурованные керамические горшочки с тщательно выписанными наклейками. Она не пьет ни кофе, ни чай, предпочитая заваривать травы. В деревне их можно выращивать самостоятельно. Летом срываются свежие листья и цветы в саду, заливаются кипятком и настаиваются. Наконец, она добавляет полную столовую ложку меда и наслаждается напитком. Летом же сушит сбор в воздушном шкафу, создает запас на зиму, хотя вкус и запах отличаются от свежих трав. Разумеется, надо знать, что делаешь, и тщательно отбирать только то, что годится для чая.

Лайам домашние чаи не одобряет. Впрочем, он не одобряет почти все, что делает жена.

Иногда ворчит: «Сама не знаешь, что пьешь!»

А она отвечает: «Нет, знаю. Знаю гораздо лучше, чем ты!»

Уезжая в Бамфорд на повременную работу, Салли берет с собой чай в термосе, оставляя Лайаму кофе. Вот и теперь она собралась приготовить напиток, когда вскипит чайник, а пока села за стол, вскрыла оба конверта. Как и ожидалось, в них оказались ранние рождественские поздравления. Она подумала, что надо не забыть купить сегодня открытки в Бамфорде. Потом занялась пакетом.

Обычная мягкая упаковка, на бланке написано печатными буквами «Касвелл». Слово «видео» тоже написано от руки. От кого, непонятно. Никаких намеков, кроме штемпеля центрального Лондона. Салли взяла пакет в руки, встряхнула на пробу. Оглянулась на засвистевший чайник, на мгновение застыла в нерешительности. Свист усилился. Она положила нераспечатанный пакет, встала, направилась к чайнику.

Бум!.. Позади ухнул взрыв вроде тех, что помнятся с детства, когда в непрочищенной топке камина вспыхивают угли. Первоначальное гортанное рычание сменилось триумфальным воем, словно какое-то животное вырвалось из загона на волю. Уши заложило. В спину ударил крепко сжатый кулак, швырнул вперед, головой на столешницу. В темной зимней кухне сверкнула яркая вспышка. Все это произошло одновременно, но каждая стадия воспринималась отдельно. С полки посыпались тарелки, в воздух полетели мелкие осколки, один попал в окно, зазвенело разбитое стекло, вываливаясь внутрь и наружу. Поднявшийся над столом дым застлал глаза, наполнил кухню вместе с едким запахом горящего пластика и мебельного лака.

Ошеломленная, на время полностью сбитая с толку, Салли лежала на столешнице, по-прежнему сжимая ручку электрического чайника. Он чудом устоял, она не обварилась кипятком. Запах гари усилился. Дым попал в легкие, Салли закашлялась, срыгнула, бросила чайник, зажала нос и рот обеими руками. Почему-то больше всего расстроилась, видя высыпавшиеся из горшочков сушеные травы. Один горшок скатился у нее на глазах, упал на пол, разбился на десятки черепков. Среди всего этого послышался голос мужа за кухонной дверью:

— Что ты там вытворяешь, черт побери? Меня когда-нибудь оставят в покое?

Салли выпрямилась, оглянулась, ухватившись за край столешницы. Струйка крови потекла по лбу, по носу, алые капли испачкали свитер. Сквозь дым она разглядела силуэт в дверях и машинально ответила на обвинение:

— Ничего не вытворяю.

— Что случилось? — Лайам направился к столу, вытянув перед собой руки.

Салли вернулась к жизни, оторвалась от столешницы и метнулась вперед:

— Нет! Не трогай!

Панический крик остановил его, он озадаченно уставился на сосновый стол.

— Пакет… — прохрипела она. — Пакет…

— Какой пакет?

В этом весь Лайам. Когда работает, вообще ничего больше не замечает. Впрочем, пожалуй, его можно простить, ибо от пакета мало что осталось. Вместо него на столе только жуткий зловещий опаленный круг.

В страхе и злости Салли утратила выдержку.

— Тот, в котором якобы было видео! Который я тебе показывала десять минут назад! Там никакое не видео, там бомба, понял? Экстремисты из движения в защиту животных прислали тебе бомбу! Те, которые в прошлом году вломились в лабораторию! Наверняка они…

Он открыл рот, собираясь, по ее твердому убеждению, сказать: «Чепуха!» — но не мог отрицать черный круг посреди стола, обрывки дымящейся бумаги, обломки пластика и провода, валявшиеся рядом.

Потом, кажется, вспомнил о ней.

— Ты цела?

— По-моему, да. Головой ударилась. — Салли осторожно прикоснулась ко лбу. — Мне страшно повезло. Я ведь собралась вскрыть пакет! Даже встряхнула, господи помилуй! Отошла, когда чайник вскипел. Иначе… — Она замолчала.

Лайам стоял с опущенными руками, мальчишеское лицо, благодаря которому он всегда выглядит моложе своих тридцати восьми лет, перекошено в изумленном недоверии.

— Не может быть, — выдавил он без всякой уверенности.

— Может! Отправитель мог тебя ослепить, навсегда изуродовать!.. Надо вызвать полицию.

Глава 2

Последние две недели Мередит Митчелл была на больничном, освобожденная от своих обязанностей в министерстве иностранных дел в связи с чрезвычайно зловредным гриппом, подхваченным в середине ноября. Она давно им не болела и забыла, как он изматывает. О возвращении на работу пока речь не шла. Нечего говорить, что в начале года она и не подумала сделать прививку.

«Не скажу, что это помогло бы в данном случае, — любезно объяснил доктор Прингл. — У вас новый тип гриппа. Вирус обновляется каждые два-три года».

Доктор посоветовал лежать в постели, пить много жидкости и потеть, выгоняя из организма заразу. Выписал лекарства от головной боли и ломоты в суставах, пообещал, что все будет хорошо.

Ничего не оставалось, как последовать его совету. Лежа на подушках, Мередит изучала трещины на потолке, разрабатывая планы их уничтожения. Кроме того, в углах колыхалась на сквозняке паутина. Ею тоже следовало заняться. За время болезни Мередит возненавидела потолок — эту памятную записку о домашних тяготах. Ничего вдохновляющего с него не свалится. Он не побуждал к глубоким размышлениям о смысле жизни. Призрачный палец не напишет на нем грозных предупреждений. Никаких «мене, мене, текел, упарсин».[2] Обыкновенный потрескавшийся викторианский потолок с довольно сомнительной электропроводкой, терзающий совесть как раз в тот момент, когда невозможно противостоять домогательствам.

Последней каплей стала готовка миссис Хармер. Миссис Хармер — экономка местного викария Джеймса Холланда. Джеймс, уезжая на время из города, любезно «одолжил» ее инвалиду, и Мередит вновь не нашла сил для отказа.

Это означало, что миссис Хармер являлась каждое утро в восемь, хлопала парадной дверью, топала в зимних ботинках по узкому коридору на кухню с криком: «Ничего, мисс Митчелл, это я!»

Потом готовила к завтраку чай и овсянку.

«Добрый завтрак подкрепит на весь день. Особенно когда организм, вроде вашего, еды требует. По крайней мере, будете знать, что в желудке что-то плотное».

Овсянка точно плотная, пожалуй, вполне подошла бы для замазки трещин в потолке. Но все-таки съедобная, и это было лучшее блюдо в инвалидном меню миссис Хармер, которое страшнее всех симптомов гриппа, вместе взятых.

Говоря о последних веяниях в области диетического питания, миссис Хармер презрительно восклицала: «Причуды!» По ее твердому убеждению, больной должен есть побольше вареной рыбы, полезной для мозгов. Полезен также рисовый пудинг. Крутое яйцо не идет ни в какое сравнение с яйцом-пашот,[3] катастрофически недоваренным, слизистым, на куске сырого хлеба. Кофе плохо действует на нервы. «Обязательно! — загадочно провозглашала заботливая экономка и добавляла: — «Оксо!», ставя на стол гигантскую кружку питательного бульона из фирменных кубиков.

За время ее благотворительной миссии дом пропах вареной треской, запеченным в молоке рисом и кубиками «Оксо». Единственный положительный результат ее деятельности заключался в том, что Мередит старалась выздороветь как можно скорее. Когда настал день отправлять миссис Хармер обратно к викарию, она неблагодарно радовалась.

Теперь симптомы болезни ослабли, осталась только неприятная дрожь в ногах и полное отсутствие аппетита, что неудивительно после вареной рыбы и бульонных кубиков. Тем не менее она нынче встала, и довольно рано. Салли Касвелл, которая работает на местном аукционе «Бейли и Бейли», сообщила, что среди предметов, выставленных сегодня на осмотр перед завтрашними торгами, имеется набор викторианских винных бокалов: «Как раз то, что ты хотела, Мередит».

Действительно, она как-то упоминала о викторианских бокалах, и Салли обещала их отловить. В принципе тесный коттедж на углу квартала не приспособлен для антиквариата. Единственным отважным деянием в этой области до сих пор оставалось приобретение уэльского буфета, от которого продавец, вероятно, стремился избавиться. Сегодня можно просто посмотреть на бокалы, устроить совместный ланч с Салли. Аппетит пока не вернулся, однако тарелка супа или что-нибудь в этом роде пойдет.

Мередит довольно бодро спустилась по лестнице на кухню. Налила чайник, выглянула в окно на задний двор. С виду холодно, но солнечно. Перед глазами мелькнула какая-то тень в дальнем углу за неиспользуемым угольным бункером, где до сих пор лежит иней. Опять тот самый кот.

Бродячий кот недели две шастает вокруг. Тощий, побитый, хотя молодой. Полосатый. Полосатые кошки самые любимые.

Может быть, он тут крутится дольше, а она не замечала, целыми днями торча в офисе. Обратила внимание только в вынужденном отпуске по болезни. Неизвестно, то ли его выбросили, то ли он ищет новое комфортабельное жилье, то ли родился на улице, хотя есть подозрение, что от него избавился нерадивый хозяин — слишком уж нервный, на дружеские призывы не откликается. Мучительно видеть такое худое животное. Миссис Хармер услужливо набила морозильник рыбой, которую Мередит размораживает и по кусочку скармливает коту. Заочно, ибо он отказывается подходить и не позволяет к себе приближаться, даже соблазненный ароматом трески. Приходится покидать сцену. Пища во время отсутствия исчезает. Отличный способ избавиться от рыбы, не выбрасывая на помойку, и одновременно сделать благородное дело.

Она вытащила из холодильника пластиковый контейнер с заранее отваренной треской, открыла заднюю дверь, вышла на колючий ветер, выложила еду в блюдце, позвала кота. Должен явиться, как прежде. А заодно и все прочие кошки в округе.

Через полчаса Мередит въехала на автомобильную стоянку у городского аукциона. Заперла машину и направилась через двор к открытым дверям безалаберной постройки из выветренного камня. Судя по некоторым признакам, здесь некогда были конюшни. А теперь над дубовой дверью красуется вывеска, знакомая как минимум двум поколениям:

БЕЙЛИ и БЕЙЛИ

Оценщики и аукционеры

Выезд на дом

Антикварная мебель, реликвии, сувениры

Плакатик на доске объявлений извещает о близкой рождественской распродаже. Приготовления в самом разгаре. Вход в зал преграждает пузатый ореховый комод. Перед ним стоит крепкий мужчина в суконном фартуке, уткнув руки в боки. С той стороны видна лишь грудь и голова бледного юноши в бейсболке.

— Развернуть надо, Ронни! — крикнул крепыш.

— Ящики вытащи, — потребовал в ответ парень в бейсболке.

— Незачем. Обвяжем веревкой, не выпадут.

— Ради бога, — крикнул откуда-то изнутри другой голос, — вытащи ящики! И за углы не заденьте. Ранняя викторианская вещь!

— Не волнуйтесь, мистер Бейли, — пророкотал первый мужчина. — Предоставьте дело нам с Ронни.

Ореховый комод зашевелился, разворачиваясь.

— Правей, Тед! Подними свой угол! — скомандовал парень в бейсболке.

— Смотрите за ящиками! — взвыл из зала невидимый голос.

— Мы их обвязали! — прокричал парень в бейсболке, посмотрел на заинтересованно наблюдавшую Мередит, подмигнул, сдвинул бейсболку, почесал макушку. При этом оказался старше, чем сначала казалось, — бейсболка не столько отдает дань молодежной моде, сколько прячет поредевшие волосы.

Комод без повреждений продвинулся внутрь дюйм за дюймом, и Мередит последовала за ним.

Очутившись в просторном помещении с низкими потолками, сощурилась, а когда глаза привыкли к слабому свету, увидела вокруг самую разнообразную мебель, безделушки, картины, книги, загадочные коробки, ящики с неизвестным содержимым. Ронни с Тедом отволокли свою ношу в дальний конец, где ее взволнованно осмотрел обладатель третьего голоса.

Это был худой высокий мужчина, похожий на академика благодаря очкам в золотой оправе и седеющим волосам до ворота. С клетчатым костюмом старомодного покроя в стиле принца Уэльского контрастирует довольно легкомысленный галстук-бабочка. Известно: это Остин, который, несмотря на вывеску над дверью, в настоящее время остается единственным Бейли, возглавляющим бизнес. В данный момент он явно занят.

Мередит предоставила ему осматривать комод и стала пробираться среди мебели, мимо наборных столиков из стекла и фарфора, то и дело бросая любопытные взгляды на закопченные масляные картины и гравюры с пятнами от сырости. Наконец дошла до маленькой конторы в конце зала, где надеялась найти Салли Касвелл.

Никого. Должно быть, Салли на минуту вышла, хотя святилище кажется необитаемым, будто в него с утра никто не входил. Никаких личных вещей, никакой верхней одежды на вешалке, нет даже неизменного термоса. Компьютер выключен.

На столе две пачки листов с печатным текстом. Мередит взяла один в руки.

Подобно объявлению снаружи, листок извещал о рождественской распродаже и вдобавок перечислял наиболее интересную мебель, садовую скульптуру, книги. Среди прочего упомянут ореховый комод, на ее глазах только что водворенный на место. На другой страничке указаны номера лотов, которые пойдут завтра с торгов. Она провела пальцем по строчкам, пока не наткнулась на интересовавшие ее бокалы. Лот 124. Шесть викторианских бокалов для вина.

Мередит вернулась в главный зал. Остин Бейли остался в одиночестве, промокая лоб большим грязным платком. Видно, комод не пострадал. Ронни с Тедом отправились по другим делам. Остин поднял голову и увидел ее.

— Ох, Мередит, простите, не заметил. Как здоровье? — Он сунул платок в карман, протянул запыленную руку, вдруг сообразил, что она грязная, и вовремя отдернул. — Извините… Пришлось потрудиться.

— Всё на месте?

Мередит огляделась. Вряд ли что-нибудь еще поместится.

— Пожалуй. Жду гарнитур из стульев… — Остин нахмурился. — Хозяйка обещала сегодня доставить. Я сказал, если хочет продать… — Он пристально и строго уставился на гостью. — Они уже сюда внесены!

Она сообразила, что держит в руках каталог, и поспешила его успокоить:

— Меня больше интересуют винные бокалы. Где они?

Он повел ее мимо крупной медной статуэтки из Бенареса к столу, загроможденному всевозможной обычной и необычной питейной посудой. Высокие оловянные кружки с крышкой, глиняные кружки, пара баварских пивных кружек, деревянный охладитель для вина…

Вошли два-три человека, побрели, разглядывая вещи, в том числе бородатый мужчина в овечьей куртке, который с видом эксперта, отыскивающего подделку, склонился над письменным столиком. Остин Бейли, опасливо на него покосившись, рассеянно обратился к Мередит:

— Получили зеленый бланк? Если сегодня впишете в него ставку, завтра можно не приходить на торги. Конечно, если не захотите развлечься. На аукционе всегда есть риск, что ставку перекроют. Не забудьте, у подателей зеленого бланка десять процентов скидки.

— Куплю перед уходом. Я надеялась встретиться с Салли. Разве ее нет сегодня?

Мужчина в овечьей куртке переместился к обеденному столу. Супружеская пара подозрительно рассматривала картину с изображением нимф на поляне, покрытую старым пожелтевшим лаком и заключенную в пышную резную раму.

— Для гостиной слишком большая, Фрэнк, — указала жена.

— Но вид будет лучше, правда? — возразил Фрэнк.

— Не знаю, будет ли мне приятно видеть голых женщин над камином, Фрэнк. Хотя красиво.

— Искусство… — заключил Фрэнк, знаток и ценитель прекрасного.

Остин Бейли вздохнул, потер грязные ладони, взглянул на них с удивлением, словно спрашивая, почему грязь не стерлась.

— Мы с Салли договорились вместе пообедать, — настаивала Мередит. — Я думала застать ее здесь.

— Ох, боже… — Он еще сильней забеспокоился. — Вряд ли она сегодня появится. Очень досадно в такой ситуации… Осмотр продлится до половины пятого, и нам нужны все силы. Видите, люди приходят, уходят. Каждый сотрудник должен быть на месте.

Мередит его вполне понимала и выразила сочувствие, прежде чем снова осведомиться о Салли.

— Да… Она звонила. То есть не сама, а муж. Около получаса назад. Похоже, у них там что-то стряслось нынче утром.

— Неужели?

Это было зловещее известие, тем более что звонила не Салли, а Лайам, которого домашние проблемы, как правило, не волнуют. Вдобавок Салли с ней не созвонилась, несмотря на назначенный ланч, а ведь она всегда тщательно соблюдает договоренности.

— По-моему, газ взорвался или что-то вроде того, — неопределенно продолжал Остин Бейли, вновь оглядывая свои руки. — Мне надо идти, привести себя в порядок. Простите…

— Остин! — Мередит задела медный гонг, сидящую каменную борзую, неуклюжую эдвардианскую вешалку, предназначенную для одежды, шляп, тростей и зонтов. — Газ взорвался? Кто-нибудь пострадал? Я хочу сказать, сильный был взрыв?

Целые дома рушатся от взрывов в результате утечки газа из плит, колонок, поврежденных труб.

— Никто не пострадал. Только нервное потрясение, знаете. Бедняжка Салли жутко перепугана. Хотя с ней все в порядке, — серьезно заверил Остин. — Я расспрашивал Лайама. Взрыв произошел на кухне. Он точно ничего не знает. Кажется, ждут аварийную службу, чтоб во всем разобраться.

Остин нырнул в кабинет Салли, мимо которого они как раз проходили, и вынырнул с зеленым бланком из второй стопки бумаг на ее столе.

— Запишите вот тут свою ставку и передайте мне… если меня не будет, то Ронни или Теду… — Он беспокойно оглянулся, воскликнул: — Ох нет, мадам, здесь не ставьте!.. — и побежал распоряжаться.

Мередит не осведомилась о начальной стоимости викторианских бокалов. Вписала максимальную цену, которую готова заплатить, номер лота, свою фамилию, адрес, номер телефона и отдала бланк вернувшемуся Ронни. Остин с Тедом разглядывали картину с изображением парижских мостов в буйных красках, которую держала в руках крупная дама.

— Вы ведь продаете картины? — осведомилась клиентка.

— В принципе да, — подтвердил Остин, с неодобрением глядя на полотно.

— Мне надо идти, — предупредила Мередит Ронни вместо занятого Остина. — Будьте добры, передайте бланк мистеру Бейли. Спасибо. Э-э-э… вы сегодня ничего не слышали о миссис Касвелл?.. — Она сунула ему зеленый бланк.

— Газовая плита! — выкрикнул он, схватил листок, развернул, сдвинул на макушку бейсболку, вгляделся, вблизи и с проплешиной потянув на все пятьдесят.

— Мало? — тревожно спросила Мередит. — Или слишком много? Отправной цены не знаю.

— Никто не знает, — сказал он. — В зависимости от того, кто еще хочет приобрести. По-моему, вполне достаточно.

— Точно кухонная плита взорвалась? — серьезно уточнила она.

— То ли плита, то ли колонка.

Тед оставил Остина с крупной дамой и потащил куда-то картонную коробку с разнообразными фарфоровыми статуэтками.

— Вы насчет миссис Касвелл? — пропыхтел он. — Грохнула колонка в ванной. Смотрите, стулья привезли! Куда ж их ставить?..

Понятно: чтобы узнать о происшествии в коттедже Касвеллов, надо самой туда ехать. Мередит пошла к машине, надеясь, что все живы-здоровы.

Не плита, не трубы, даже не колонка.

— Бомба в посылке, — шепнула Салли Касвелл.

— Черт побери! — охнула Мередит и сама удивилась, что не выразилась покрепче.

Ведь она и ожидала чего-то драматического. Подъехав к коттеджу, первым делом увидела у парадного полицейский автомобиль и другой подальше на дорожке. Заметила еще белый фургон, который приняла сначала за газовую аварийку, но, выйдя из машины, разглядела грозную надпись «Саперное подразделение». На безопасном расстоянии перешептывалась кучка местных жителей.

Встревоженная Мередит побежала к воротам, где путь преграждал полицейский. Появившийся в тот момент в дверях Лайам потребовал ее пропустить. У него были на то свои причины.

— Салли в жутком состоянии. Сделай все, что сможешь.

Салли Касвелл сидела на диване в крошечной гостиной перед электрическим камином, тиская в руках стакан с бренди. Рана на лбу заклеена пластырем. Позади маячил мрачный Лайам. С кухни доносились голоса и шаги.

— Полиция, — тихо молвила Салли, — эксперты, саперы, криминалисты… Все собрались. Сгребли мусор. От пакета практически ничего не осталось. Но, по-моему, возможно определить тип взрывчатки по… силе взрыва. — Она судорожно махнула рукой, бренди выплеснулся из стакана. — Сфотографировали с-стол и к-кухню…

— Салли, ты правда не пострадала? — озабоченно осведомилась Мередит, оглянувшись на Лайама, погруженного в собственные горестные проблемы.

— Правда, все в порядке, — прохрипела подруга. — Лайам заклеил рану пластырем, кровотечение остановилось. Мне по-настоящему повезло. Кругом битое стекло. Я пока еще не совсем отошла, и меня почему-то знобит. — Она и впрямь дрожала.

— Это шок, — заключила Мередит. — Постарайся успокоиться. Тебя уже расспрашивали?

— Пытались, без особого толку. Я действительно ничего не могу рассказать. Все случилось внезапно, в тот самый момент, когда я отошла от стола. Самый обыкновенный пакет, на адресном бланке написано просто «Касвелл». Лайам был занят, поэтому я собралась распечатать.

Услышав свое имя, Лайам громко откликнулся:

— Даже не знаю, как в таком бедламе работать.

Мередит отбросила падавшие на лицо темные волосы и безнадежно на него посмотрела. Она довольно давно знает Касвеллов, хоть они не общались во время ее службы британским консулом за границей. Теперь, с окончательным возвращением в Англию (если МИД не передумает, на что пока нет никаких намеков), им неизбежно предстояло возобновить знакомство.

Салли ей очень нравится, Лайам очень раздражает — в нынешней ситуации больше прежнего. Даже допустив, что он потрясен, посочувствовать ему трудно. Жена могла серьезно пострадать, ослепнуть, обгореть, а он только о работе и думает!

— Я просила Лайама позвонить тебе, Мередит, — продолжала Салли чуть громче. — Он забыл в суматохе. Извини, что с ланчем не вышло.

— Чушь. Я сейчас все равно мало ем. Заезжала в аукционный зал, видела Остина. Похоже, он думает, что у вас газ взорвался. Я ожидала увидеть коттедж в руинах.

Салли заволновалась:

— Я должна поехать на работу! Ведь завтра торги…

— Не мели ерунду. Остин тебя не ждет. Там все под контролем. Успокойся.

— В любом случае надо дома сидеть, — проворчал Лайам Касвелл. — Едет какой-то другой полицейский, чином повыше. Видно, нас долго будут преследовать копы. — И он быстро вышел.

— Работа над книгой идет туговато, — объяснила Салли, но Мередит заметила, что с уходом мужа она расслабилась, голос окреп. — Бедный Лайам, ему только этого не хватало! В последнее время все плохо. Деревня для него не годится. Я думала, в тишине и покое ничто не помешает работе. Его и моей. Но он должен быть ближе к лаборатории. А сейчас каждый раз, когда надо что-то проверить, приходится ехать за много миль в Оксфорд… вдобавок к прочим неприятностям. Ты должна его извинить. Он не хотел грубить.

— Понимаю.

По мнению Мередит, Лайам грубил не больше обычного.

Салли взяла коньячную рюмку:

— Хочешь выпить? Прости, что раньше не предложила. Сегодня из меня плохая хозяйка.

— Нет, спасибо. Тебе еще налить?

— Не стоит. Постараюсь сохранить трезвую голову к приезду суперинтендента. Я вообще не пью. Икота начинается.

— Суперинтендент из Бамфорда?

Насколько известно, после перевода Алана Маркби в Бамфорде нет никого выше инспектора.

Салли опрометчиво тряхнула головой, сморщилась, схватилась за пластырь на лбу.

— Нет, из регионального управления.

Озноб пробежал по спине. Разумеется, не обязательно Алан. А вдруг он? Не обрадуется, когда ее увидит.

Прочтет очередную лекцию о недопустимости вмешательства в дела полиции. Но ее долг быть рядом с подругой.

— Сказали, кто именно? — спросила она с максимальной небрежностью.

— Вроде нет. Надеюсь, Лайам не станет хамить. Я предупредила, что мы все обязаны рассказать.

Мередит наклонилась к ней:

— Ты только что упомянула о других неприятностях. В чем они заключаются?

Салли заметно расстроилась.

— Проблемы с соседом. И с почтой. Конечно, не с взрывчаткой, а с письмами. Я ничего не знала. Лайам только сейчас рассказал, после взрыва. Он получал оскорбительные анонимные послания. Мне не показывал, не хотел волновать. У кого-то зуб на бедного старичка Лайама.

Людей, обиженных за долгие годы Лайамом Касвеллом, наверняка легион. Но тот, кто послал бомбу, безусловно, обиделся не на обычную грубость.

— По-моему, это все из-за биглей,[4] — туманно объявила Салли.

К дому подъехала машина, хлопнула дверца, захрустели шаги на дорожке, раздались голоса на кухне. Один из них принадлежал Лайаму, который через минуту появился в гостиной. За спиной у него маячил другой силуэт.

— Прибыл представитель региональной бригады, — объявил Лайам без всякой любезности. — Суперинтендент Мальтби.

Из тени вынырнул высокий стройный мужчина.

— Маркби, — поправил он. — Добрый день, миссис Касвелл.

Взгляд его упал на другую женщину. Бровь вздернулась, голубые глаза прищурились.

— Мередит?..

— Здравствуйте, Алан, — сказала Мередит.

Глава 3

Мередит хотела уехать, но Салли сказала:

— Пусть останется. При ней мне спокойнее.

Алан принял заявление благосклонно, учитывая обстоятельства. Коттедж покинули последние криминалисты с разнообразным мусором в пакетах, и теперь они вчетвером сидели в притихшем доме. Мередит приготовила чай, принесла чайник, чтобы сами себе наливали. Салли снова занервничала. Угрюмый Лайам, растянувшийся в обитом ситцем кресле, мрачно молчал.

— Не следует ли заняться раной на голове, миссис Касвелл? — спросил суперинтендент.

— Лайам осмотрел и заклеил, — заверила она, как уже заверяла подругу. — Мне крупно повезло.

Мередит удивленно подумала, что все забывают о медицинской квалификации Лайама — может быть, потому, что он уже много лет занимается исследовательской работой, имея дело не с людьми, а с пробирками.

Однако, вспомнив хаос на кухне, который увидела собственными глазами, когда наливала чайник, она подтвердила:

— Не просто повезло. Это настоящее чудо! Отправитель посылки совершил злодейство!

Лайам что-то буркнул и глубже ушел в кресло. Маркби адресовал ему вопросительный взгляд, но он не откликнулся.

— Вы готовы со мной побеседовать? — обратился Алан к Салли, слегка подчеркнув слово «вы».

— Да, но почти ничего не могу рассказать. Посылка пришла, вот и все.

— Как я понимаю, адресованная вам обоим.

Он снова посмотрел на Лайама, который снова его проигнорировал.

Салли кивнула, сморщилась и поспешно сказала:

— Там не было написано «мистеру» или «миссис». Указана только фамилия, адрес и содержимое — «видео» печатными буквами.

— Вы ждали доставки по почте видеокассеты?

— Нет. Лайам принял пакет за рождественский подарок.

— А почерк?

— Все написано от руки печатными буквами. Штемпель лондонский. По-моему, центральный. Я положила пакет на стол, собиралась открыть… — Голос дрогнул. — Чайник вскипел, я встала… — Она опустила глаза, еле слышно закончила: — Тут пакет взорвался. Остатки забрали.

Маркби обратился к Лайаму:

— А вы, доктор Касвелл, видели надпись на пакете?

Тот, вынужденный наконец принять участие в беседе, покачал головой и кратко ответил:

— Нет.

— И не имеете представления о вероятном отправителе?

— Нет! — яростно повторил он.

— Это защитники животных, — объявила его жена.

Лайам пронзил ее взглядом.

— Любой мог это сделать! А кто именно, установит полиция, верно?

Воцарилось неловкое молчание. Мередит, глядя на Алана, видела, что он оценивает Лайама и соображает, как справиться с несговорчивым собеседником.

— Как вам известно, мистер Касвелл, я из регионального управления уголовных расследований. Нас уведомили о происшествии в вашем доме по той причине, что, насколько я понимаю, в прошлом году группа активистов движения в защиту животных атаковала вашу лабораторию. Нас, естественно, беспокоит возможность новой кампании насилия со стороны представителей наиболее радикального крыла. Они могут прислать бомбы другим людям, работающим в одном направлении с вами. Мы всех предупредим об осторожности. Но поскольку вы первый, мы, естественно, хотим установить, случайно или по некоей причине начали с вас.

— Они ненормальные, — устало буркнул Лайам. — Ни в каких причинах не нуждаются.

Алан спросил с неотразимой любезностью:

— Ведь вы используете в экспериментах животных, не так ли?

Лайам не оценил его тона и рявкнул:

— Давно уже нет!

Алан продолжал спокойно, но настойчиво:

— Возможно, в последнее время в вашей работе возникло что-то новое, привлекшее внимание какой-нибудь группировки? Вы не приступили к новым проектам, которые кому-то могли не понравиться?

Лайам поколебался и пробормотал:

— Было несколько писем. Полный бред. Глупый розыгрыш.

— Бомба не розыгрыш, доктор Касвелл, — отрезал суперинтендент. — Что говорилось в письмах?

— Их писали те самые люди, — громко объявила Салли. — Те самые, что пытались забрать биглей из лаборатории в прошлом году!

Лайам глубоко вздохнул, поднялся, встал на коврике перед камином, заложил руки за спину.

— Ладно, расскажу. Предупреждаю, это не поможет. Я получил несколько анонимных писем. Можно сказать, пропитанных ядом.

— Сообщили в полицию?

— Разумеется, нет. Просто выбросил.

— Не огорчились, не насторожились? Не пожелали выяснить, кто их писал?

— Я же говорю! — повысил голос Лайам. — Принял за дурацкую выходку. Хорошо, шутка грязная, но это дело рук какого-то сумасшедшего. Я всерьез не воспринял.

Мередит понимала, что Алан с трудом выдерживает вежливый тон. Он бросил на Лайама безнадежный взгляд и обратился к Салли:

— Вы видели анонимные письма?

— Нет. Лайам только сегодня мне рассказал… после взрыва. Наверно, видела, когда они пришли. То есть нераспечатанными. Если так, значит, ничем не отличались от обыкновенной почты. Почти вся наша корреспонденция адресована Лайаму. Я только сегодня от него узнала, что это были гадкие, злобные письма. Он ни словом о них не обмолвился, чтоб меня не пугать. Только после нынешнего происшествия решил рассказать. Я говорю, надо было сразу же обратиться в полицию и мне сообщить, не таить про себя. А он их просто разорвал и выбросил.

Маркби снова переключился на Касвелла. Лайам внезапно отбросил профессорские манеры, приобретенные с той самой минуты, как он научился ходить, упал духом, насупился, стараясь не встречаться взглядом с суперинтендентом.

— Действительно, лучше бы вы обратились в полицию, доктор Касвелл. Можно было бы выследить отправителя и, возможно, предотвратить утренний инцидент. Как я понял, дело касается лабораторных животных?

— Слушайте, я сам с собой говорю или что? — разозлился Лайам. — Около года назад мы использовали нескольких биглей. Они абсолютно не пострадали! Проводилась программа контролируемого размножения, поэтому за ними ухаживали самым тщательным образом. Я уже пробовал втолковать, что животные с тех пор не используются. Что я могу поделать с сумасшедшими, которые уверены в обратном? Пускай факты сначала проверят.

Если присутствующие с некоторым сомнением выслушали сообщение о сладкой жизни биглей, то Лайам, кажется, этого не заметил.

Салли нахмурилась, сморщилась, потрогала пластырь на лбу:

— Им о нас вообще очень мало известно. Я хочу сказать, Лайам сегодня должен быть в Норвиче. Не поехал только потому, что получил в последнюю минуту сообщение об отсрочке дела. Наверняка знают только его фамилию в связи с прошлогодним налетом на лабораторию, но каким-то образом раздобыли домашний адрес — вот что меня пугает.

— Что за дела у вас в Норвиче, доктор Касвелл?

— Совместный проект, — объяснил Лайам. — После открытия Восточной Европы проводится много подобных программ. К нам идет постоянный поток аспирантов из бывшего Восточного блока. До перемен в Европе мешали бесконечные бюрократические препоны. К нам приезжали не те, кого мы считали лучшими, а те, кого тамошнее начальство решало послать. И наши посланцы постоянно нервничали в тех странах. Теперь производится прямой обмен. Очень удачно. Слушайте, это к делу ни малейшего отношения не имеет.

— Понятно. Как правило, доктор Касвелл, отправители оскорбительной корреспонденции указывают название своей организации. Жаждут публичной огласки. Не было ли каких-то намеков?

— Нет.

Лайам снова прибег к односложным ответам.

— Штемпели?

— Не помню. По-моему, лондонские.

— Что-нибудь необычное на конвертах?

— Нет. Я получаю кучу писем из Лондона.

— А что именно говорилось в анонимках?

Столкнувшись с необходимостью выкладывать подробности, Лайам заговорил с подлинным чувством, в отличие от обычного раздражения. Голос задрожал.

— В них содержались глупые инсинуации по поводу книги. Невежественные и хамские критические нападки! — Он буквально выплевывал слова.

— Какой книги? — допытывался Маркби.

Возможно сожалея, что выдал смертельную обиду, Лайам глухо пояснил:

— В настоящее время я привожу в порядок свои научные записи, готовлю к публикации. Полагаю, мой труд будет иметь большое значение, внесет вклад в мировую науку. Простите, если звучит хвастливо, но так оно и есть. — Бородатое лицо скривилось в ухмылке. — В деревне думают, будто я роман пишу!

Маркби сцепил пальцы и уткнулся в них подбородком.

— Многие знают о книге? Известно ли вам о каких-либо возражениях представителей научных кругов против вашей работы? Я слышал, академическое соперничество возбуждает сильные страсти.

— Если подозреваете, будто кто-то из коллег шлет мне из зависти идиотские письма и бомбы в посылках, забудьте! — выкрикнул Лайам, но, заметив страдальческое выражение на лице жены, заговорил спокойнее: — Послушайте, суперинтендент, я не хочу быть невежливым, но эта бомба — последняя капля. Что мне делать? Забаррикадироваться, законопатить каждую щелку? Не принимать почту, чтобы не взорвалась? Совсем спрятаться, сменить имя и фамилию? Разумеется, нет. Это просто смешно. Остается игнорировать. Вот все, на что я способен.

— К несчастью, доктор Касвелл, бомбу в посылке не проигнорируешь.

— Это ненормальные! — крикнул Лайам. — Я не стану поощрять их деяния, уделяя им серьезное внимание!

Заявление было встречено молчанием. Через некоторое время Маркби сказал:

— А я, как офицер полиции, обязан уделить серьезное внимание. Поймите, хотя большинство подобных посылок рассчитано только на устрашение получателя, в определенных обстоятельствах, безусловно, может произойти убийство.

Салли Касвелл охнула и шепнула:

— Какой ужас…

Мередит обхватила ее за плечи, скорчила гримасу Алану.

Он взглянул ей в глаза.

— Извините, что я испугал миссис Касвелл, но вы, доктор… — он снова перевел взгляд на Лайама, — не должны проявлять легкомыслие.

Лайам покраснел.

— Я и не проявляю. Просто ничего не могу поделать. А вы? — Он бросил на собеседника пламенный взгляд.

— Постараемся. — Маркби оглядел комнату. — Как считаете, что еще может служить причиной, кроме вашей научно-исследовательской деятельности? У вас есть враги? Были когда-нибудь, даже в далеком прошлом?

— Местные жители не сильно нас любят, — с грустью призналась Салли. — Не знаю почему. Не скажу, что мы здесь особенно счастливы. Очень жалко. Мне нравится этот коттедж.

— Необходимо время, чтобы вас приняли в маленькое сообщество, — сочувственно заметил Маркби. — Надо осторожно налаживать связи. Постепенно завяжутся.

— Только не со стариком Бодикотом, — вставил Лайам. — Он живет в соседнем доме. — Палец ткнул в окно. — Мстительный старый хрен! Пускает своих коз в наш сад.

— Не специально, Лайам! — возразила жена. — Они проедают живую изгородь.

— Разве нельзя держать их на длинных веревках? Или поставить проволочную ограду? Он просто не чешется. Я предупредил, и серьезно, что в следующий раз обращусь к своему адвокату.

Тем временем настал зимний вечер. В полутьме при свете электрического камина в комнате стало жарко и душно. У Мередит начинала болеть голова, накатывала слишком знакомая гриппозная слабость. Она откинулась на спинку кресла, стараясь побороть недомогание, сурово напомнив себе, что не время расклеиваться. Перехватила брошенный на нее взгляд Алана, заставила себя выпрямиться и принять бравый вид. Едва ли удалось его провести.

Салли встала, зажгла люстру, все сощурились в неожиданном желтом свете. Мередит была рада отвлечься, но тут возникло новое осложнение.

Сначала со стороны кухни послышались шаги, потом стук, будто что-то упало.

Салли вытаращила глаза.

— Я думала, полиция уехала… Наверно, задняя дверь открыта.

Маркби встал, направился к двери, но не успел дойти, как она распахнулась.

— Только черта помянешь, он тут как тут, — буркнул Лайам и резко выпрямился, схватившись за ручки кресла. — Можете поверить? Бодикот! Просто взял и зашел! Как к себе домой.

Мередит не удивилась, что старик вошел в незапертую дверь соседского дома. Старый деревенский обычай.

И на черта он вовсе не походил, хотя было в нем что-то рептильное. Маленькая голова на длинной, тонкой, сморщенной шее, как у черепахи, движется из стороны в сторону, поворачиваясь то к одному присутствующему, то к другому. Руки висят по бокам, костлявые запястья и узловатые пальцы высовываются из слишком коротких рукавов.

— Я в заднюю дверь зашел, — проскрипел он.

— Надо было постучать, мистер Бодикот, — напомнила Салли. — Вы нас… меня… испугали.

— Я звал, — воинственно объявил старик, — никто не ответил. Услыхал голоса и зашел.

— Что вам нужно? — недовольно проворчал Лайам. — Мы заняты.

— Зашел посмотреть, что стряслось. Заглядывал парень из полиции, задавал кучу глупых вопросов. Я думал, он вернется. А они нагрузили фургон и недавно уехали. Я остался сидеть, не понимал, в чем дело. Думал, вы знаете.

Объяснение прозвучало довольно разумно.

— Простите за беспокойство, — проговорила Салли.

Бодикот принял извинение без особой признательности.

— В жизни такого грохота не слыхал, а потом целый день беготня. Утром от грома безделушки задребезжали на каминной полке! Слышу, стекло бьется. Машины, полиция, всякий народ туда-сюда бегает. Полицейский пришел ко мне в дом и потребовал рождественский подарок Морин! Не сказал зачем. Хочу знать, обратно отдадут или нет. — Он сердито оглянулся на Маркби. — Всегда было тихо в деревне до их появления. — Черепашья голова вызывающе повернулась к Лайаму. — Насчет угроз законом, мистер, доктор или кто вы там такой, то я сам его на вас напущу. Устроить такую суматоху!

— Мистер Бодикот, — выступил Алан в роли миротворца, — я суперинтендент Маркби. Позволите перед отъездом из Касл-Дарси зайти к вам на пару слов? Скажем, минут через двадцать. Тогда и объясню, что случилось.

Бодикот поднял венозную руку, ткнул в Лайама трясущимся пальцем:

— Коп? Тогда арестуйте его! Вот этого! Он в моего козла камнем бросил. Ценное животное! Надо бы заявить на него в Королевское общество защиты животных. Так и сделаю, если он еще будет кидать в моих коз кирпичи!

Лайам побагровел от ярости. Мередит ожидала взрыва. Но прежде чем он разразился, вмешалась Салли.

Она метнулась вперед и с несвойственным ей гневом затрясла кулаком перед носом ошеломленного Бодикота:

— Ах вы, гадкий и злобный старик! Муж утверждает, что вы нарочно посылаете своих вонючих коз к изгороди, и я теперь ему верю! Специально нам жизнь отравляете. Выжить хотите! Мы вам ничего плохого не сделали. Старались держаться дружелюбно, по-соседски. Да-да, по-соседски! А вы с первого дня злились. Мало того, нападали на нас! Наверняка имеете отношение к гнусным письмам! Старый мерзкий злодей, я желаю вам смерти!..

И она разрыдалась.

Глава 4

— Зачем я это сказала…

Салли прижала к глазам салфетку, а когда отняла руку, размазанные лиловатые тени и потекшая тушь создали иллюзию красочных синяков на расстроенном личике.

Все сгрудились вокруг нее, даже Лайам, изумленный выходкой жены, которая всегда отличалась редким самообладанием. Мистер Бодикот, тоже ошарашенный спровоцированной им реакцией обычно миролюбивой миссис Касвелл, в некоторой тревоге ретировался в свой собственный дом.

— Не волнуйся, — уговаривала ее Мередит. — Все мы говорим нечто подобное время от времени. Ты просто не в себе.

— Знаю. День был жуткий, и последней каплей стала угроза обратиться из-за коз в общество защиты животных. Я их люблю, Лайам тоже! Поэтому глупо писать письма, обвиняя его в жестоком обращении с биглями в лаборатории. Но Бодикот не держит коз в загоне, как положено! Однажды козел подошел прямо к дому, и Лайам прогнал его, бросив камень. Ты же не хотел попасть, правда?

— Промахнулся, — буркнул Лайам.

— Но ведь на самом деле попасть не старался? Знаю, что не старался. Старик Бодикот страшно упрямый. Ничего понять не хочет. Очень сильно меня испугал, когда вошел без спроса. Хотя все равно не надо было с ним так говорить. Я хотела его уязвить. Непозволительно желать смерти глубокому старику, но я хотела причинить ему боль. Из подсознания выплыло самое страшное, что можно придумать!..

— Все так делают в стрессовом состоянии, — повторила Мередит. — Говорят, не думая, оскорбляют…

— По-моему, — вступил Алан Маркби, — с миссис Касвелл на один день достаточно. Если разрешите, я завтра опять загляну или кто-то другой. Поговорим подробнее об анонимных письмах, доктор Касвелл. Проверьте, может, одно случайно где-нибудь завалялось. Постарайтесь вспомнить все, что сможете. Текст напечатан, написан от руки, составлен из наклеенных слов, вырезанных из газеты? Бумага дешевая, линованная, для пишущей машинки или для принтера, дорогая писчая? Конверты конторские коричневые, белые почтовые, длинные или квадратные? Запечатаны самостоятельно?

— Господи помилуй! — вскричал Лайам. — Неужели я должен все это помнить?.. На листок наклеены вырезки из газеты, адрес… э-э-э… написан от руки печатными буквами. Конверт… обыкновенный…

— Можно определить газету по шрифту и бумаге. Постарайтесь припомнить точные выражения и запишите.

Лайам застонал, но суперинтендент безжалостно продолжал:

— И штемпели вспомните. Любую примету, даже ничтожную.

— Зачем все это, если я… да вы и сами знаете, кто это сделал! — Голос раскатился по маленькой гостиной. — Защитники животных. Те, которые в прошлом году вломились в лабораторию и пытались выпустить биглей из клеток! Могу заверить, если б удалось, им бы не поздоровилось! У биглей очень острые зубы.

«Надеюсь, ты на себе испробовал», — подумала Мередит, но удержалась, не высказалась вслух.

— Возможно, хотя напавшая на лабораторию группировка, безусловно, не единственная в округе. — Алан задумчиво разглядывал Лайама. — Я не принимал участия в расследовании того случая и пока не имел возможности просмотреть досье. Доктор Касвелл, вы сильно рассержены, но ваше поведение кажется мне не совсем последовательным. В прошлом году на вашу лабораторию совершили налет. В последнее время вы получали оскорбительные письма и никому ничего не сказали. По крайней мере, должны были сообразить, что члены группировки знают ваш домашний адрес, как заметила ваша жена. Сегодня приходит посылка с бомбой, от которой пострадала миссис Касвелл. Жизненно важно как можно скорее найти виновных. Для этого нам нужна ваша помощь. Грубо говоря, сегодня мы впустую потратили время.

— Налет на лабораторию был год назад! — заявил Лайам, защищаясь. — Я об этом успел позабыть, когда письма начали приходить.

— Неужели забыли? — недоверчиво переспросил Алан.

— Из головы выбросил, — выпалил Лайам. — Меня хотят выбить из колеи? Тогда лучше всего не обращать внимания. Если бы я позволил сбивать меня с толку каждому сумасшедшему в лыжной маске, который считает себя вправе расколотить дорогостоящее лабораторное оборудование и испортить эксперимент, длившийся несколько месяцев, то не добился бы и половины того, что сделал… — Спохватившись, он добавил: — Не один, конечно, вся команда, работавшая над проектом.

Натянутый тон при упоминании о коллегах, по мнению Мередит, красноречивее всего свидетельствовал о его отношении к ним. Судя по мимолетной иронической усмешке, Алан тоже так думает.

— Мы побеседуем с вашими коллегами. Кто-нибудь из них тоже мог получать подметные письма. Возможно, они их сохранили!

На этот раз Маркби не сдержал сарказма.

Лайам вспыхнул, но, к его огромному облегчению, суперинтендент поднялся, собравшись уходить.

— Надеюсь, если еще что-то придет, вы немедленно сообщите и сохраните послание.

— Конечно, — пробормотал Лайам.

— Постарайтесь хорошенько поспать, миссис Касвелл, — мягко посоветовал Алан. — Если будет болеть голова или возникнет недомогание, вызывайте врача.

Он взглянул на Мередит:

— Я загляну к соседу, быстро перемолвлюсь словечком. Вы здесь остаетесь?

— Скоро уеду.

— Пробуду у мистера Бодикота минут двадцать.

Она уловила подтекст.

— Хорошо.

Маркби направился к соседнему коттеджу. За плотно задернутыми шторами в комнате горел свет. Он громко постучал и крикнул:

— Мистер Бодикот, это суперинтендент!

Свет вспыхнул в крошечной прихожей, пробившись сквозь грязное оконце-фрамугу над дверью. Зашаркали шаги, звякнула цепочка, в щели показалось старческое лицо.

— А, вы… — Бодикот снял цепочку, неохотно впустил визитера. — Тут обождите минуточку.

Маркби проследил, как старик вновь накинул цепочку, с удивительной скоростью просеменил обратно в гостиную, закрыл за собой дверь, изолировав суперинтендента в узком коридоре.

Алан огляделся, скорчив гримасу. Ковер лысый. На разнообразных крючках у подножия рахитичной лестницы висит поношенная верхняя одежда. В дальнем конце коридора за открытой дверью видна неприбранная темная кухня. Среди множества запахов можно узнать жареный лук и нечто вроде пойла из отрубей. Значит, Бодикот сам готовит себе и козам, которые едят в том же месте и, скорее всего, в то же время. Неудивительно, если пользуются одной посудой. Должно быть, крепкое сложение и давняя привычка уберегают старика от пищевого отравления.

Мистер Бодикот не спешил, Маркби навострил уши.

Кажется, шуршит бумага, задвигается ящик, тихо щелкает ключ. Через минуту явился хозяин:

— Теперь проходите.

— Спасибо.

Маркби шагнул в комнатушку.

Хотя комнатка в точности соответствовала гостиной в соседнем доме, откуда он только что вышел, первое общее впечатление было совсем другое. Стены годами не перекрашивались, дым из открытой топки камина затянул обои желтовато-коричневой пленкой. Воздух спертый, но запах лучше, чем в коридоре, — по крайней мере, пойлом не пахнет.

Принюхавшись, Маркби учуял другой запах, но даже со своим тонким чутьем не узнал его. Слабый, но в сильной концентрации наверняка ядовитый и едкий. Напоминает о лошадях. Лошади — тоже животные, как козы. Вполне возможно, что здесь все пропитано козьим запахом, который старик приносит на одежде.

Суперинтендент огляделся в поисках стула. Мебель расшатанная, хотя в целом вполне комфортабельная. Посреди дубового обеденного стола чисто вытерто небольшое местечко.

Любопытный взгляд скользнул дальше. Полки заставлены безделушками и предметами практического назначения. На буфете фотографии и рисунки сепией почтенного возраста. Молодая женщина, затянутая в корсет, в широкополой шляпе и некогда модном костюме с боа из перьев, вероятно, мать старика. Внезапно что-то бросилось в глаза. Качавшаяся цепочка ключика в замке верхнего левого ящика поведала свою историю. Не обязательно быть детективом, чтобы путем дедукции сделать вывод: Бодикот что-то просматривал или трудился над чем-то разложенным на столе. Не желая, чтобы гость это видел, он поспешно собрал работу и запер в ящике. Наверняка внимательно огляделся, не осталось ли чего на виду. Что ему прятать?

— Можно сесть? — вежливо спросил суперинтендент.

Бодикот кивнул, и оба уселись в кресла у камина лицом друг к другу. Угли трещали, выбрасывая желтое пламя. На Алана внезапно нахлынула ностальгия. Навещая в детстве стариков, он всегда оказывался именно в такой обстановке. Маленькие, душные, заставленные гостиные, мерцающий в камине огонь отражается в медной обшивке, всевозможные фарфоровые статуэтки, порой старая собака или столь же старая кошка. Бодикот домашних животных не держит.

— Ну, откуда столько шуму, а?

Ладони лежат на коленях. Распухшие от ревматизма костяшки выпячиваются под тонкой пергаментной кожей миниатюрными горными хребтами. Но руки еще сильные, мужские, рабочие.

Суперинтенденту нелегко запудрить мозги.

— Как я понимаю, утром к вам заходил полицейский с сообщением о несчастном случае на кухне у миссис Касвелл.

— Точно. И спросил, получал ли я почту. Племянница Морин как раз рождественский подарок прислала. А он его забрал! — Тон возмущенно повысился. — Молоденький парнишка. Спросил, распечатана ли посылка, я сказал «нет», и он ее унес.

— Ради предосторожности. Ее исследуют и непременно вернут. Вы наверняка уже знаете, что в соседнем доме взорвалась присланная по почте бомба.

— Бомба? — с крайним недоверием переспросил старик. — До приезда сюда этих Касвеллов бомбы в Касл-Дарси не присылали!

— Вы наверняка слышали взрыв в соседнем доме.

— Доложу вам, чуть из кожи не выскочил, — мрачно проворчал Бодикот.

— Но не поторопились к коттеджу посмотреть, что случилось, не пострадал ли кто, не надо ли помочь… Вы не любопытны? Только недавно пошли расспрашивать?

— Я вам скажу, что сделал. — На суперинтендента уставились выцветшие недружелюбные глазки. — Джаспера пошел проведать.

— Кто такой Джаспер?

До сих пор никто не упоминал никакого Джаспера.

— Мой козел. Я его во двор выпустил. Животное ценное, а тот самый Касвелл хотел его покалечить. Камнями бросал, как я уже рассказывал.

Видно, козел станет фигурантом следствия, хочешь не хочешь.

— Заметили время, когда это было?

— Во время завтрака. Незадолго до этого я козла выпустил. Козочек в мороз не стал выпускать. За ними уход нужен. Некоторые думают, будто не нужен. А Джаспер не любит сидеть взаперти целый день. Если хотите знать точно час и минуту, не могу сказать. Скажу только, сразу после приезда почтальонши. Очень славная девочка. Приблизительно через пятнадцать-двадцать минут после ее прихода ко мне влетела ракета, стекло зазвенело.

— Значит, пошли посмотреть на козла, а потом?

Бодикот замялся, снял с колен руки, нагнулся, схватил кочергу, пошуровал в топке. Угли рассыпались с шипением и треском.

— Помогите-ка, — сказал он. — Возьмите щипцы, подкиньте пару кусков угля из ведерка у вас под ногами.

Маркби выполнил распоряжение. Когда снова уселся, Бодикот уже собрался с мыслями, слегка сцепив пальцы. Маневр дал достаточно времени, чтобы обдумать версию и изложить в нужном русле. Алан это понял и огорчился, что старик с такой легкостью перехватил инициативу.

— Убедился, что Джаспер в порядке, и снова пошел к своей задней двери. Потом решил посмотреть, что стряслось у соседей. Не знал только, как примут. Видели, как сейчас встретили? Осыпали угрозами! Одну дыру в изгороди я заткнул спинкой от старой латунной кровати. Получилась как бы калитка, если вы меня понимаете. Я просто толкнул ее и пошел по саду к черному ходу. Смотрю, кухонное окно разбито, оттуда дым валит.

Бодикот помолчал.

— Внутрь не мог заглянуть. Там темно было. Пошел к новой боковой пристройке. Посмотрел в окно — на письменном столе сплошные бумаги и прочее. Самого его не было. Горел экран вроде телевизора, на нем одни слова. Потом услыхал: он кричит на нее, а она на него.

— Где они были?

— Насколько понимаю, на кухне, только из-за дыма ничего не было видно. Вроде все целы, раз орут друг на друга. Пока я там стоял, он в кабинет вернулся. Не заметил меня за окном. Закурил, что меня поразило, — я же думал, газ потек. Кто же курит, когда газ течет? Потом с облегчением понял — курит, значит, не газ. Иначе мне надо было бы съезжать из дома, пока не починят.

Старик сообразительный и наблюдательный, признал Алан. Оказался лучшим свидетелем, чем ожидалось. Конечно, если говорит правду.

— Потом он подошел к той штуке вроде телевизора…

— К компьютеру? — подсказал Маркби.

— Вроде так. Сел и начал печатать, как на машинке.

Маркби опешил.

— Снова взялся за работу? Когда на кухне дым, окно выбито, жена в шоке?..

Бодикот подумал.

— Может, хотел что-то срочно доделать? Сначала ведь делаешь самое главное, правда? Я, например, побежал к старине Джасперу, а Касвелл — к своей машинке.

Возможно, хотел сохранить важные данные. Тем не менее поразительно, что даже в такой момент думал прежде всего о книге. Или Бодикот на свой деревенский лад нащупал самое главное в человеческой психологии?

Что-то всплыло в памяти, и суперинтендент, отвлекшись на погоню за мыслью, вслух пробормотал:

— «При пожаре замужняя женщина первым делом хватает ребенка, а незамужняя — шкатулку с драгоценностями…»

Бодикот ухмыльнулся и неожиданно вымолвил:

— Шерлок Холмс. «Скандал в Богемии». Не очень мне нравится. Самое лучшее — «Знак четырех».

Кажется, у старика есть способ отвлекать собеседника.

— Любите хорошие книжки, мистер Бодикот?

— Ох, — удовлетворенно вздохнул старик, — хорошие люблю. Только сейчас не пишут хороших рассказов, какие я читал в детстве. Хорошие были рассказы про Секстона Блейка. И про доктора Фуманчу. Сосед тоже хвастает, будто книгу пишет. Поклянусь, никогда не напишет ничего такого, как «Тридцать девять шагов» или «Загадка песков». В моей библиотеке все есть.

Он кивнул в другой конец комнаты, где Маркби увидел в тени отчасти загороженный спинкой его кресла книжный шкаф, набитый увесистыми томами. Страшно хотелось встать и посмотреть, но он с усилием вернулся к насущной проблеме.

— Насколько мне известно, мистер Касвелл работает не над романом, а над научным трудом. Разве не знаете?

— Ни над чем он не работает, — объявил Бодикот. — Сидит целыми днями и клацает на машинке. Жена почти каждый день уезжает. Не каждый. Видно, на полставки работает.

— И вы не имеете никакого понятия, чем занимается мистер Касвелл?

— Я говорю, ничем он не занимается. А еще себя доктором называет. У доктора должны быть пациенты.

— Он не совсем такой доктор.

— А какой? — воинственно спросил Бодикот, либо не зная, либо не выдавая, что знает специальность Лайама Касвелла.

— Вам не нравится доктор Касвелл?

— Нет. — Выцветшие глазки устремились на собеседника. — Никакой закон не приказывает, чтоб он мне нравился, правда?

Маркби отвечать отказался, стараясь глубже проникнуть в душу старика.

— Кажется, у вас были ссоры с соседями из-за коз.

Бодикот прокашлялся.

— С их стороны, может быть. Не с моей. Не я первый начал. Да, у меня козы. Старушка, которая раньше жила в том коттедже, ничуточки не возражала. Я с ними обращался культурно, когда переехали. Хотя тот грубый черт не стоит любезности. Насчет того, что я не справился, все ли живы-здоровы, заметьте, что ко мне никто не пришел рассказать о случившемся и спросить, жив ли я и здоров.

Маркби склонен был согласиться. После краткого общения с Лайамом Касвеллом определение «грубый черт» не представляется несправедливым.

— Доктор Касвелл утверждает, что животные прорываются в его сад сквозь ограду.

— Пару раз забредали, — ворчливо признал Бодикот. — Козы по натуре бродячие. Ничего плохого не сделали. Пощипали траву и листочки. Да и сад не такой уж роскошный. Ни разу не видел, чтоб они его обустраивали. Одна миссис возилась. Я не виноват, если она насажала там то, что особенно по вкусу козам!

— Что именно? — уточнил суперинтендент.

— Кулинарные приправы, лечебные травы и прочее. Сама говорила, что чай из них варит. Мята, окопник, лекарственные растения, всякое такое. Там растут ягодные кусты, смородина, только без ухода мало дают. Хотя листья смородины хорошо идут в чай. Моя матушка обязательно их добавляла.

— Значит, с миссис Касвелл у вас были хорошие отношения?

— Да уж лучше, чем с ним. А в последнее время она стала чуть ли не хуже его! Хоть осталась вполне симпатичной девчонкой, вот именно, — утвердительно кивнул старик.

Маркби спрятал улыбку.

— У вас не возникало желания подшутить, устроить какую-то каверзу, розыгрыш, чтобы Лайам Касвелл за собой присматривал?

Бодикот так быстро заморгал, что Маркби, подобно любому другому, сразу вспомнил рептилию — ящерицу на камне.

— Для чего мне дурачиться? Я не ребенок, чтоб шутки шутить. Если б он снова швырял в коз камнями, напустил бы на него серьезных ребят, звякнул бы в Королевское общество. Сразу угомонился бы.

— Вы любите животных, мистер Бодикот? Возмущаетесь жестоким обращением?

— А как же! Всю жизнь каких-нибудь животных держал. — Узловатые пальцы сжались на коленях. — А он мне угрожает, сами знаете. Грозит своих юристов привлечь. Может?

— Если позволите своим животным свободно бродить, причинять вред, то может.

— А он мне вред не причиняет? Или моим животным? — Бодикот повысил голос и ткнул в собеседника пальцем. — Что скажете?

— Пока вы утверждаете, что доктор Касвелл однажды бросил камень. Он не отрицает. Элементарная реакция. По его словам, он не собирался попасть в козла, хотел лишь отпугнуть. Не каждый привык обращаться с животными так, как вы, мистер Бодикот, особенно со стадом коз.

Морщинистая стариковская кожа на лице и шее тускло зарделась, подбородок затрясся, блеклые глазки вспыхнули.

— Попасть не собирался? Правда? А когда они коз пытались отравить?

Изо рта вылетела слюна и повисла на подбородке.

— Успокойтесь, мистер Бодикот, — миролюбиво предложил Маркби. — Это несерьезно.

— Да? — Старик снова брызнул слюной. — А репа?

Суперинтендент вышел из коттеджа в черный деревенский вечер и посмотрел на небо. Там в безоблачном просторе царила почти белая луна, сверкала россыпь созвездий. Их легко распознать. Видно, грядет очередная морозная ночь. Он вдохнул холодный чистый воздух, наполнив легкие после душной комнаты, и направился к дороге. Увидел автомобиль Мередит, смутные очертания ее головы. Она сидела в машине, ждала. Когда он приблизился, опустила стекло.

Он наклонился и проговорил:

— Спасибо, что дождалась. Извини за задержку. Как поживаешь?

— Прекрасно. Хотелось бы сказать о Салли то же самое. Честно говоря, иногда хочется свернуть Лайаму шею. Конечно, он ее любит, но для интеллигентного человека ведет себя безобразно. Думает только о своей работе!

— Всегда так было? Ты ведь с ними давно знакома…

— Да. Отчасти всегда, но чем дальше, тем хуже.

Алан положил руку на ребро опущенного стекла.

— Слушай, если у тебя вечер свободен, может, где-нибудь поужинаем попозже?

Мередит чуть удивилась, что он так быстро позабыл о деле, и Маркби был вынужден поспешно добавить:

— Понимаешь, ты хорошо знаешь Касвеллов, хотелось бы кое-что обсудить. Ужин не развлекательный, а деловой.

Сразу понял, что это не слишком любезно.

Она помолчала, хотя по другой причине, и сказала:

— Не люблю сплетничать о друзьях. И в последнее время почти не ужинаю.

— Слушай, мы сплетничать не будем. Кто-то покушался на Лайама Касвелла, отчего чуть не погибла его жена. В данный момент он помогать не хочет. Мне надо поговорить с человеком, который сумеет пролить на это дело хоть какой-нибудь свет. Надеюсь, понимаешь, что разговор будет строго конфиденциальным?

Алан не сдержал отчаяния в голосе. Она вздернула бровь.

— Понимаю. Но ведь виновны экстремисты из движения в защиту животных, разгромившие лабораторию Лайама, правда?

— Не волнуйся, я этим займусь. Только складывается впечатление, что у Касвелла гораздо больше врагов. Поправь, если я ошибаюсь.

Мередит забарабанила пальцами по рулевому колесу.

— Не ошибаешься. Хотя все не так просто, как кажется. Где встретимся?

— Любишь индийскую кухню? Давай поедим в кашмирском ресторанчике, где бывали уже пару раз. Среди недели там должно быть тихо.

Мысль о специях и остром карри пробудила настоящий голод после пресных блюд миссис Хармер, и Мередит кивнула.

— Отлично. В четверть восьмого?

К ее приходу Алан уже сидел в ресторане. В маленьком заведении с малиновыми обоями тихо звучала индийская музыка. Мередит его сразу увидела. Хотя она давно сюда не заглядывала, хозяин узнал ее и с энтузиазмом приветствовал.

Она села напротив Алана, неуверенно улыбаясь. Пока она добиралась пешком до ресторана, у нее было время подумать и кое в чем засомневаться.

Уже точно известно: полицейская работа человеческих чувств не учитывает. Сама она в данный момент испытывает самые противоречивые чувства. Хорошо, что Салли серьезно не пострадала, но плохо, что такое вообще случилось. Хорошо, что Алан пожелал узнать ее мнение, но плохо, что это может закончиться ссорой.

Дело в том, что хотя она его любит — и он ее тоже, пусть даже они оба открыто не говорят о любви, — в форменной фуражке он становится совсем другим человеком. Другим Аланом — чужим, незнакомым и пугающим. Каким он был в начале их знакомства, когда они нашли друг друга, стоя на противоположных краях пропасти, протягивая друг к другу руки и не дотягиваясь. В то же время, как ни странно, проводившиеся им расследования нередко восхищают ее, манят принять участие. Что приводит Алана в отчаяние.

Впрочем, на этот раз он ее сам позвал, чтобы поговорить о случившемся. Проблема в том, что беседа с ним в его официальном качестве о друзьях — Салли и Лайаме — чертовски смахивает на донос. Поэтому она обдумала, что сказать. Выпрямилась на стуле, устремила на него деловой взгляд.

— Значит, дело ведет региональная бригада?

Алан поморщился.

— Возможно, это лишь первый случай из ряда атак по случайному выбору. Допуская, что действуют экстремисты, в первую очередь надо выяснить кто. Большинство организаций защиты животных применяют открытые методы. Стараются держаться в рамках закона, а если выходят за рамки, то лишь в части нарушения общественного порядка. Прорывают пикеты, буянят, когда накалятся эмоции и взорвется темперамент. Все это попадает в вечерние новости, а организаторы вовсе не против публичной огласки. Полиция не рада, но я лично предпочитаю это сегодняшнему происшествию. Любые направленные атаки нежелательны. В движении защитников животных, как и в любом другом, имеются ренегаты с грязными методами и тайными целями. Что может быть хуже бомбы в посылке?

Алан прервался с виноватой улыбкой.

— Я тебя пригласил не за тем, чтобы разговаривать только о деле. Мы редко виделись в последнее время.

— Я гриппом болела.

— Знаю. Заезжал с букетом и сочувствием, но дверь открыла драгунша в переднике и не пустила.

— Миссис Хармер. Экономка Джеймса Холланда. Он благородно прислал ее за мной ухаживать.

— Кажется, я ее знаю. Видимо, таким образом церковь заботится о прихожанах.

— На другой день я звонила поблагодарить за цветы, — напомнила Мередит.

— И велела больше не являться.

— Из лучших побуждений!

Оба рассмеялись.

— Ну, — сказал он, — теперь как себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, правда. Как огурец, по известному выражению.

Возникло подозрение, что он не поверил. Серьезные голубые глаза критически ее разглядывали, отыскивая остаточные следы болезни. Но он только сказал:

— Хорошо. Ахмет для начала рекомендует самсу с острыми овощами.

— Отлично, — горячо откликнулась Мередит, однако легко не отделалась.

Алан без предупреждения вернулся к теме недавней болезни.

— Если не хочешь беседовать, так и скажи. Действительно хорошо себя чувствуешь? Тебе тоник нужен. В детстве, когда я заболевал, меня без конца поили из бутылки. Мигом на ноги ставит.

— Вряд ли нынче можно найти такой тоник. Возможно, в нем содержалось что-то лекарственное, запрещенное теперь к продаже. — Она через стол дотянулась до его руки и слегка прикоснулась. — Все в порядке! У Салли в гостиной голова побаливала, но было достаточно подышать свежим воздухом.

Он хотел удержать руку, но она ее быстро отдернула.

— Я беспокоюсь за Салли. Понимаю, насколько опасна нынешняя бомба, даже если Лайам этого не понимает. А чувствую себя хорошо в самом деле.

Разговор прервал официант с вопросом, что будут заказывать из еды и выпивки.

Когда заказ был сделан и бармен принес наполненные бокалы, Мередит продолжила:

— В самом деле, прошло много времени. Рассказывай, что было с твоей стороны баррикад.

— Полицейская работа, что же еще? — Алан усмехнулся, светлые волосы упали на лоб, лицо стало знакомым, всегда пробуждающим в ней сентиментальные чувства. — Возможно, тебе не захочется слушать. Помнишь Пирса, моего сержанта в Бамфорде? Сдал экзамены, стал инспектором. Больше того — перешел к нам в региональное управление. Надеюсь, будем вместе работать над делом Касвеллов.

Это вернуло их к главной теме.

— Должна признаться, мне все же неловко говорить о друзьях, — замялась Мередит, терзая уголок салфетки.

— Возможно, это поможет спасти им жизнь.

Возразить больше было нечего. Она хлебнула джина с тоником, обдумывая, с чего начать. Выручила прибывшая самса. Беседа опять прервалась. Мередит попыталась еще потянуть.

— Я рада, что Пирс снова с тобой. Тебе всегда нравилось с ним сотрудничать…

Алан что-то пробормотал, не поддавшись на уловку. Она сделала глубокий вдох.

— Ладно. Что ты хочешь от меня услышать?

— Все, что даст хоть какую-то ниточку. Я знаю только, что в их дом рано утром доставлена бомба в посылке. Нет, Касвелл еще обрушил на мою голову анонимные письма. Настолько анонимные, что ничего о них сказать не может.

Последние слова прозвучали довольно свирепо.

Самса произвела в желудке маленький взрыв. Хоть и вкусно после долгой пресной пищи, но все-таки слишком. Мередит положила вилку.

— Люди, которые пишут гнусные письма, наверняка стараются не оставлять ниточек.

— Это не просто оскорбительные письма. По крайней мере, мы так предполагаем. Судя по тому, что запомнилось Касвеллу из содержания, их писал человек, осведомленный о его работе и книге. Предположительно, это указывает на защитников животных. Однако они стараются, чтобы получатель знал, что он избран мишенью, и обычно подписывают послания. Конечно, указывают не фамилию, а название организации. Играют на устрашении и публичной огласке. Что касается посылки… — Алан отодвинул пустую тарелку. — Возможно, завтра кто-то позвонит, возьмет на себя ответственность.

Он помолчал.

— Заряд довольно мощный. Я коротко переговорил со взрывниками. Они выразили удивление. Я уже сказал, экстремисты, как правило, посылают бомбы с намерением испугать или предупредить. Иногда в посылках муляжи, которые вообще не взрываются. С виду настоящие бомбы, а внутри послания, карточки с соболезнованиями и тому подобное. Какой смысл вкладывать их в настоящую бомбу, когда некому будет читать? А эта должна была взорваться и причинить тяжкий вред. Может быть, даже убить.

Мередит побледнела.

— Ужас. Плод больного ума. Ведь они не могли быть уверены, что пакет вскроет Лайам. Он ведь должен был в Норвич уехать? Случайно оказался дома, однако, к несчастью, бедная Салли занялась посылкой. Что плохого она кому сделала?

— Похоже, ты так не сокрушалась бы, если б ею занялся Лайам, — поддразнил ее Алан.

— Да, он мне не особенно нравится, — призналась она. — Терплю ради Салли. Она очень милая. Поэтому все вышло так глупо.

— Для тех, с кем мы имеем дело, случайные ошибки с жертвой значения не имеют. Лучше б Касвелл сохранил анонимки… В них могло содержаться предупреждение о скором прибытии более грозной посылки. Он проявил невероятное легкомыслие!

— Меня это не особенно удивляет, — сказала Мередит. — Лайам полностью погружен в работу. Она для него так важна, что он даже не представляет, что кому-то, возможно, захочется ей помешать.

— Тем не менее у него должно быть хоть какое-то представление о человеческих мотивах и чувствах, — резко бросил Алан. — Я заметил, с какой натугой он заявил, что его собаки не страдали. Каждый, кто работает с лабораторными животными, хорошо понимает, как к этому относятся другие. Честно сказать, я сам сомневаюсь в здравомыслии человека, использующего животных для экспериментов. Знаю, ученые скажут, что прогресс в медицине возможен только с помощью именно таких опытов, но я склонен поспорить. Хотя мои действия продиктованы не личным мнением. Я полицейский и должен блюсти закон. В данном случае закон более чем очевидно нарушен.

Тон упрямый, настойчивый. Мередит ценит и это. Несмотря на их разное отношение к полицейской работе, она не хотела бы, чтобы кто-то другой занимался расследованием, касающимся ее старых друзей. Осознав это, она окончательно поборола нежелание делиться сведениями о Касвеллах.

— Салли говорит, Лайам сейчас буквально одержим своей книгой. Но одержимость его ослепляет.

— Как ты с ними познакомилась?

Подошел официант. Подскочивший Ахмет с неудовольствием оглядел тарелку Мередит с почти нетронутой самсой:

— Что-то не так?

— Нет, простите. Очень вкусно, но я не голодна. — Она виновато улыбнулась. — Гриппом только что переболела. Аппетита нет.

— Грипп! — понимающе протянул Ахмет. — Моя теща тоже…

Он удалился, качая головой. Мередит сложила на скатерти руки и горестно проговорила:

— Бедный Ахмет! Не хотелось его обижать. А с Касвеллами я давно познакомилась.

Перед ними появилось блюдо с индийскими лепешками.

— Когда я начала работать в министерстве иностранных дел, моя лондонская квартира находилась в Холланд-Парке на втором этаже симпатичного старого дома. Это жилье принадлежало коллеге. Он на пару лет уезжал за границу и хотел его сдать на это время. Ему понравилось, что там поселится такая же государственная служащая за разумную плату.

Карри из барашка на время перебило беседу.

— На первом этаже жили Салли с Лайамом. Они уже были давно женаты. Лайам получил диплом врача, работал в одной лондонской больнице, стремился заняться исследовательской работой… Боже, как горячо! — Желая загладить неловкость с самсой, Мередит набрала полный рот карри.

— Люблю горячее, — неразборчиво прошамкал Алан. — Их квартира тоже принадлежала вечной лиге необеспеченных молодых врачей?

— Нет, у Салли есть деньги. То есть я не говорю, что у Лайама нет… не было. Ничего не знаю о его финансовом положении в то время. А Салли из состоятельной семьи. — Мередит помолчала. — Хорошо бы воды.

— С водой будет только хуже.

— Ничего не поделаешь. Попроси бутылку «Эвиан», пока я огнем не задышала.

Ухмылявшийся официант принес воду. Мередит жадно выпила:

— Ах! Лучше. Мы с Салли обе единственные дети пожилых родителей, — продолжала она. — Эта общая биографическая черта нас сблизила. Салли рассказала о своих родных. Ситуация отличалась от моей тем, что мать ее умерла, когда она была совсем крошкой. Отец был безутешен. Не собирался вторично жениться, однако хотел, чтобы рядом с дочкой постоянно находилась женщина, на которую можно положиться. Поэтому он переехал к своей сестре. Тетя Эмили была еще старше. Она никогда не выходила замуж и жила в фамильном доме в Суррее, принадлежавшем деду и бабке Салли. Дом был большой, места хватало для Салли и ее отца.

— Завидная собственность, — заметил Алан.

— Я же сказала, люди богатые. Потом отец умер, Салли осталась жить с теткой. Она очень любила старушку, они отлично ладили, но между поколениями все же чертовски огромная пропасть. Полагаю, отчасти поэтому Салли очень рано выскочила замуж, всего в девятнадцать. Тетка не возражала — Лайам был симпатичным молодым врачом, «перспективным», как говорили во времена тетушки Эмили.

— Полагаю, ему удавалось вежливо обращаться со старушкой?

— Он вовсе не с каждым груб! — Мередит сообразила, что защищает Лайама, ставя себя в ложное положение. Положила нож, вилку, взмахнула руками. — В те времена в Холланд-Парке они с Салли выглядели абсолютно счастливыми, Лайам вел себя вполне цивилизованно… со мной, во всяком случае. Но пойми, он гений. Нечего гримасничать! Он из тех одаренных детей, которые становятся блистательными студентами, с самого начала делают выдающуюся карьеру. Нечего удивляться его самоуверенности.

— Некоторые в высшей степени одаренные люди, которых я знаю, отличаются также и скромностью, — язвительно заметил Алан.

— Лайам не отличается. Лучше бы отличался, но он никогда не был скромным. Ему с самого раннего возраста постоянно внушали, что он особенный. И он поверил. В некоторых случаях самомнение уравновешивает естественная доброжелательность. К сожалению, Лайаму это не свойственно.

— Поэтому он наступает всем на мозоли и ведет себя по-хамски?

Ясно: Алан невзлюбил Лайама. Пожалуй, это плохо — ведь он должен оберегать Касвелла. Впрочем, в этом всецело виновен сам Лайам, заключила Мередит.

— Позволь так сказать: одни цивилизованно обращаются с людьми, потому что обладают хорошим и мягким характером.

— Включая присутствующих, — с улыбкой добавил Алан.

Мередит решительно продолжала:

— Другие вежливы потому, что и в ответ ждут вежливости. Это способ жить в обществе.

— Поступай с людьми так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой.

— Вот именно. А таких, как Лайам, ничуть не заботит, нравятся они окружающим или нет. У него исключительный дар. Общепринятые правила поведения к нему не применимы. Так он думает.

— И ты серьезно утверждаешь, что он может повсюду расхаживать, оскорбляя людей по собственному желанию? — Алан уставился на Мередит с искренним изумлением.

— Разумеется, нет! Просто стараюсь объяснить. Если он обижает кого-то, его это ничуть не волнует. Многие назовут его эксцентричным. Или увидят в его поведении признак блестящего таланта. Не скажу, что я с этим согласна. Честно признаться, Лайам меня бесит до чертиков! Хотя, повторяю, со мной он обычно довольно любезен. Но я много лет его знаю и вижу, что грубость и высокомерие только усиливаются, и на молодость это уже не спишешь. Молодым прощают поведение, которое не прощается людям в возрасте. Это жизненный факт. Лайам бывает деспотичным и не терпит возражений.

Мередит усмехнулась.

— Его карьера отмечена бурными скандалами почти со всеми: с коллегами, правительственными учреждениями, редакторами профессиональных журналов, таксистами — имя им легион! Другой пошел бы на компромисс, а Лайам решил, что ему все позволено.

— Он ведь и с соседом по Касл-Дарси разругался, правда? — напомнил Алан.

— Со стариком Бодикотом? — Мередит задумалась. — Думаешь, дедушка мог посылать анонимки? — Она тряхнула головой. — Но не бомбу же!

— Согласен, едва ли ему удалось бы собрать взрывное устройство. А составить оскорбительное письмо старик вполне мог, как и любой другой. Дурные отношения между соседями не новость. Хотя не следует предполагать, что отправитель писем и нынешней посылки с бомбой одно и то же лицо.

Алан улыбнулся.

— Забавный старик Бодикот! Кое-чем он меня удивил. Я процитировал Конан-Дойля, и он сразу назвал рассказ. Страстный любитель «хороших рассказов», по его выражению. Кажется, считает, что Лайам роман пишет.

— Он ведь об этом сам что-то сказал. Будто в деревне считают его романистом. Тогда не похоже, что Бодикот знает о его работе.

— Или скрывает, что знает.

Они заказали вернувшемуся официанту кофе, ничего больше не желая есть. Перед ними поставили маленькие фарфоровые блюдца с горячими полотенцами. Мередит вытащила свое из гигиенической упаковки.

— Знаешь, — сказала она, — мне здешняя кухня нравится, но, вернувшись домой, обязательно голову вымою. Запах карри впитывается.

— Запахи всегда впитываются… — Алан вдруг задумался. Заметив вопросительный взгляд Мередит, извинился. — Прошу прощения, просто вспомнил. Учуял в гостиной у старика Бодикота какой-то странный запах. Почему-то ассоциируется с лошадьми…

— Он коз держит.

— Знаю. Но это не отчетливый животный запах. Просто как-то связан с лошадьми…

— Мазь? В деревнях лошадям в суставы втирают всякие необычные средства. Седельная смазка? Может, Бодикот ею обувь смазывает?

— Что-то в этом роде. Вспомнилась подсобка в конюшне. Кожаные седла… — Алан пожал плечами. — Конечно, в том доме пахнет всем, что есть на белом свете!

Принесли кофе и мятный шоколад на тарелочке.

— Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к Касвеллам, — медленно проговорил Алан. — И пока определенно не обвиняю старика Бодикота в авторстве анонимок. Только он по всем признакам что-то скрывает.

— Старики частенько что-нибудь прячут. Деньги, например. Может, он держит сбережения под кроватью.

— Надеюсь, что нет. — Алан развернул шоколадку. — Это очень опасно!

Улица у ресторана призрачно сияла в желтом свете фонарей. Прохожих было мало.

— Я без машины, — сообщил Алан. — Знал, что буду выпивать. Проводил бы тебя пешком до дому, да ветер холодный. Возьмем такси.

Мередит взяла его под руку:

— Предпочитаю пройтись. Пару недель сидела взаперти.

Они пошли по улице, отбрасывая перед собой тени, которые удлинялись по мере удаления от фонаря, пока не слились воедино.

Глава 5

Мередит проснулась, перевернулась, нашарила часы на тумбочке у кровати и с ужасом увидела, что проспала. Сегодня распродажа. Собиралась пойти поторговаться за бокалы, осведомиться о Салли Касвелл. Было уже почти девять, и она решила позвонить в коттедж, пока подруга не уехала на аукцион, если вообще намерена ехать.

Села, спустила ноги на пол, потянулась за халатом, наброшенным на спинку кресла. Встала на еще дрожащих ногах, проклиная «тяжкое наследие гриппа», прошлепала вниз к телефону, набрала номер.

Ответил Лайам:

— Как раз уезжает. Салли!

В ответ на крик послышался далекий женский голос.

— Надо ли? Как она себя чувствует? — озабоченно спросила Мередит.

Лайам не ответил. В трубке шел обмен репликами, наконец, Салли, запыхавшись, взяла трубку.

— Мередит? Я сейчас выезжаю. Придешь позабавиться? Будешь покупать бокалы? Там увидимся!

— Постой! — настойчиво крикнула Мередит. — Ты уверена, что надо ехать?

— Абсолютно. Не могу подвести Остина в день торгов. Дел будет слишком много. Правда, у меня все в полном порядке.

Мередит показалось, что голос подруги звучит точно так, как звучал ее собственный, когда она уверяла Алана Маркби, будто грипп ушел в прошлое.

— Остин вполне может позвать на помощь кого-то другого.

— Слушай, — сказала Салли, — мы говорим о моих служебных обязанностях. Не желаю, чтобы Остин пришел к заключению, что меня можно в любой момент заменить кем попало.

Мередит повесила трубку, набросила халат на плечи, позвонила Алану и сообщила, что Салли решительно отправляется на работу.

— По-моему, неудачная мысль. Может, ты отговоришь? Она наверняка до сих пор в шоке, и голова разбита.

Алан проявил возмутительную уклончивость. В конце концов, это дело Салли — таким был самый веский его аргумент. Мередит вновь повесила трубку, на этот раз с некоторой силой.

Поднялась наверх принять душ.

Когда строились эти коттеджи, о ванных не думали. Ставили во дворе кирпичную уборную. (Она до сих пор там стоит, используется в качестве сарайчика.) Люди мылись на кухне или в корыте в спальне. Для устройства современной ванной надо было пожертвовать одной из трех верхних комнат. Все они маленькие, последняя вообще размером с кладовку. Это означало, что поставить можно только самую крошечную ванночку.

Так было при покупке дома, но Мередит очень быстро надоело сидеть в мини-ванне, уткнувшись подбородком в колени. Вдобавок ванна была старая, сплошь покрытая жуткими пятнами. Решено было все переделать, выбросить устаревшее оборудование, заменить ванну душевой кабиной.

Кожу защекотало под душем. Крепко растираясь полотенцем, она заметила, как что-то мелькнуло в матовом окне над раковиной, причем не ее собственное отражение.

— Опять этот кот, — пробормотала Мередит.

Приоткрыла окно, выпустив пар, впустив холодный свистящий воздух. Кот, сгорбившийся на широком каменном карнизе, заглянул в фрамугу большими желтыми настороженными глазами, напрягся всем телом, готовясь спрыгнуть на стену внизу.

— Привет, Тигр, — поздоровалась Мередит. — Оказывается, ты любишь подглядывать!

Кот открыл розовый рот, тихо мяукнул в ответ на банальную шутку.

Мередит открыла окно чуть шире, и движение испугало кота. Он прыгнул, как акробат, перевернувшись в воздухе, с легкостью приземлился на широкую каменную стену, отделяющую задний двор от соседнего. На долю секунды помедлил, оглянулся, ожидая восхищения своей ловкостью, но когда Мередит высунулась, соскользнул со стены на другую сторону.

Она убралась с пронзительного ледяного холода, захлопнула окно, плотнее закуталась в полотенце.

Некогда беспокоиться о коте. Первым делом Салли. По крайней мере, в аукционных залах можно будет присматривать за подругой.

Упомянутая подруга после телефонного разговора задумчиво направилась к кухне.

Неплохо поболтать с Мередит, только настроения нет: все плохо и непонятно. Просто надо уехать из дома. Она вытянула перед собой руки, проверила — нет, не трясутся. Можно будет провести день на аукционе «Бейли и Бейли», не производя впечатления развалины. Будем надеяться, с Лайамом в одиночестве ничего не случится. Может, надо с ним остаться? С другой стороны, он будет работать над книгой.

Она собралась налить два термоса, как обычно. Впрочем, «как обычно» уже не будет. Теперь каждый раз, включив чайник, она слышит эхо взрыва, звон битой посуды. Салли содрогнулась. Нельзя поддаваться.

Лайам сидел за компьютером, работал.

— Кофе! — объявила она, ставя термос.

Он поднял глаза.

— Значит, едешь? Думаешь, разумно?

— Развеюсь, отвлекусь. Ты справишься?

— Конечно. Не удивлюсь, если вернутся копы, начнут топать по дому в ботинках двенадцатого размера. Надеюсь, тот самый Маркби не явится, хотя возможно. Грозился заехать. Или своих ищеек прислать. Не знаю, что хуже.

— Алан тебе не понравился? Он друг Мередит. По-моему, вполне симпатичный.

— По-твоему. — Лайам с ненужной силой забарабанил по клавишам. — А по-моему, самодовольный надменный болван.

— Полиция, наверно, захочет со мной повидаться, — предположила Салли.

— Захочет, так у Бейли отыщет.

Лайам явно не в настроении. Еще одна причина отправиться на работу. Опасение оставлять его в доме одного мгновенно развеялось.

Салли взбежала по узенькой лестнице в большую спальню. Титул «большая» ей присвоил агент по продаже недвижимости. Она действительно больше двух других. Поскольку две другие совсем крошечные, «большая» означает «средних размеров». Скошенный потолок дополнительно сокращает пространство, в узеньких амбразурах прячутся мансардные оконца. Салли, подобно Мередит, с трудом приспосабливалась к жизни в доме, где изначально проживала семья с семью детьми.

Места для мебели мало, почти всю площадь занимает двуспальная сосновая кровать. Туалетный столик выбивается из общего стиля, но этим ей и нравится. Это одна из вещиц тети Эмили, экстравагантное произведение тридцатых годов — трельяж из орехового дерева с овальными зеркалами на столике с рядом маленьких ящичков и инкрустацией из перламутра.

За этим столиком Салли всегда чувствует себя королевой экрана, голливудской звездой великой эпохи. Надо сидеть перед трельяжем в атласном пеньюаре, отороченном лебедиными перьями, на столике должны стоять духи в хрустальных пузырьках и лежать огромные пуховки для пудры. В действительности она всегда садится за столик в махровом халате, перед ней разложена обычная косметика и множество вещей, которым вообще тут не место: письма, памятные записки, скрепки для бумаг и круглые резинки. Лицо и фигура тоже не гламурные. Но это дела не меняет — мечтать не воспрещается.

Впрочем, не сегодня. Некогда фантазировать. Кровать не застелена. Если не позаботиться, так и останется до возвращения. Лайаму в голову не придет застелить. Салли расправила покрывало, взбила подушки и почувствовала себя лучше.

Ну, хватит возиться. Если бы все другие проблемы решались с такой же легкостью, простым применением физической силы! Понятно, почему люди, не видя другого выхода из тяжелого положения, склоняются к насилию. Бах-бах-бах! Она виновато спохватилась. Это вовсе не оправдывает тех, кто бомбу прислал. Им вообще нет никаких оправданий. Это не воображаемое насилие, а реальное, жестокое.

Вспотев от усилий, Салли глянула в овальное зеркало и увидела на своем лице здоровый румянец. Припудрила нос, чтобы не блестел, наложила тонкий слой помады, плотно сжала губы, оценила результат, решила, что, хотя стало лучше, можно усовершенствовать макияж.

Рука потянулась к ящичку, где лежали тушь для ресниц и карандаш для бровей, купленные недавно по импульсивному побуждению.

— Для кого красоту наводить? — спросила она себя. — Для Остина?

Если так, то не стоит. Салли отдернула руку, но осталась за столиком, глядя на ящички. Невольно, повинуясь какой-то неведомой силе, потянулась на этот раз к крайнему левому ящику, где Лайам хранил разнообразные мелочи. Это его личный ящик, но она знает, что там находится. Он думает, будто не знает. Она не сообщала ему о своем открытии. Лайам вышел бы из себя, начал допытываться, зачем она роется в его вещах. Открытие совершилось с месяц назад случайно. Она купила новую блузку с манжетами и решила, что мужские запонки будут на них неплохо смотреться. Лайам запонки обычно не носит, кроме официальных случаев, но у него есть две-три пары. Отыскивая их в сафьяновой шкатулочке, Салли наткнулась на булавку для галстука.

Она выдвинула ящик, вытащила коробочку. Булавка на месте. Развернула обертку, положила булавку на ладонь. Она была приколота к кусочку бархата, определенно золотая, несомненно страшная, в виде змеи с рубиновым глазком.

Провела пальцем по извилистой поверхности, позволила себе критическое замечание. Слишком кричащая — точнее не скажешь. Приятно знать о ней втайне от Лайама.

Она положила булавку на место, сбежала по лестнице, сорвав на ходу пальто с вешалки, сунула голову в дверь кабинета, одновременно стараясь попасть в рукава, пообещала:

— Вернусь около четырех.

Сидя за компьютером спиной к ней, Лайам буркнул:

— До встречи.

Даже не оглянулся, стуча по клавишам.

Надо потребовать, чтобы хоть из вежливости оглянулся. Салли шагнула вперед и протянула руку, не зная зачем. Чтобы сбросить на пол клавиатуру? Разбить монитор? Подобные безобразия не в ее правилах.

Рука упала. Подавленная злость загнана в подсознание, как дикий зверь в клетку.

Лайам ничего не заметил. Она пробормотала:

— До свидания, — и поспешно умчалась.

***

Повышение в инспекторы тяжким бременем легло на плечи Дэйва Пирса, обтянутые курткой с иголочки. С момента поступления на службу в полицию Пирс не испытывал недостатка в амбициях. Он мечтал попасть в управление уголовных расследований Скотленд-Ярда, потом продвигаться все выше и выше. Насколько выше, еще не решено. В душе зудит опасение, что нехватка образования и легкий местный акцент остановят продвижение в определенной точке.

— Кругом нынче проклятые университетские выпускники! — сообщал он своей новоиспеченной жене Тессе. — Я хочу сказать, сколько у меня шансов против парней с дипломом?

Однако он усердно жег свет по ночам, сдал экзамены и стал инспектором. Тесса сразу же настояла на новой куртке. Другая миссис Пирс, мать Дэйва, написала (в случае с кузеном из Австралии), навестила, обзвонила всех родственников и знакомых, распространив радостное известие об успехах сына. Дэйв подозревает, что если бы миссис Пирс-старшей удалось уговорить викария, то церковные колокола оповестили бы о знаменательном событии окрестные деревни.

А теперь, получив повышение, надо работать. Как говорится, либо доказывай, либо помалкивай. Нельзя подвести Тессу и вдовствующую миссис Пирс. Обе безоговорочно в него верят. И самому нельзя опозориться, хотя он в себя не так уж и верит. Нельзя обмануть ожидания старого начальника и ментора из Бамфорда, старшего инспектора, ныне суперинтендента Маркби, с которым они опять будут вместе работать. Дэйв был доволен (фактически ликовал), что попал к Маркби, хотя это лишь отягощает невидимый груз ответственности. Больше всего не хочется упасть в глазах суперинтендента.

Утро выдалось крайне холодное, но не морозное, а, напротив, сырое, с низко нависшим небом, обещающим дождь или мокрый снег. Сгустившийся влажный воздух пробрался под новую куртку, и даже бумаги, положенные Пирсом на стол босса, как бы отсырели.

Настроение еще сильней упало под серым небом. По пути к кабинету Маркби Пирс схватил пластиковый стаканчик с кофе из автомата в коридоре, хлебнул, обжег язык.

— Вот черт!

— Что такое?

Суперинтендент, не взглянув на него, раздраженно рылся в отчетах криминалистов.

— Прескотт разбирается в прошлогоднем налете на лабораторию, — поспешно доложил Пирс. — Я попросил доставить досье, как только найдется.

— Хорошо. — Маркби сгреб бумаги в кучу, постучал об стол, чтоб легли ровно, уложил аккуратной стопкой. Довольный наведенным порядком, положил на них обе руки, сцепив пальцы. — По мнению экспертов, взрывное устройство в пакете самодельное, дилетантское, невзирая на мощность. Безусловно ненадежное, поэтому взорвалось само по себе. Возможно, взрывчатка старая, хранилась в неподходящих условиях. Возможно, ее купили в пабе у какой-то неизвестной личности. Могла сдетонировать в любой момент, задолго до доставки Касвеллам. Даже в руках изготовителя бомбы.

Пирс кивнул и сморщился, хотя вовсе не из-за беспечности изготовителя. У кофе жуткий вкус — горький и без всякого аромата. Лучше пить горячим, даже рискуя обжечься.

— Если он делал бомбу впервые, вполне мог не рассчитать мощность заряда, — заметил он.

Маркби передернул плечами.

— Верно. Или даже не задумался. Что указывает на особо рьяного фанатика. Возможно, из группировки, с которой мы еще не сталкивались. В целом в движении защитников животных есть несколько мелких самостоятельных групп из двух-трех человек, даже из одного, которые в принципе умеют изготавливать взрывные устройства, но не на профессиональном уровне.

Пирс кивнул, глядя в стаканчик с кофе. На поверхности образовалось темное пятно, напоминавшее разлив нефти из затонувшего судна.

Маркби хлопнул по столу. Пирс вздрогнул, выплеснув кофе, и поспешно вытер куртку.

— Сэр?

— Понятно: отправители в высшей степени безответственные и способны нанести новый удар после промаха. — Маркби подчеркивал слова, наверняка отметив невнимание слушателя. — Разосланы предупреждения всем исследовательским учреждениям, работающим с животными, и ведущим специалистам в данной области. Злоумышленники, кем бы они ни были, в следующий раз могут ударить в другом месте. Указав нам одну мишень, наметят другую. Это не означает, что Касвелл с женой в безопасности. Я попросил одного сотрудника съездить в Касл-Дарси и научить их осматривать автомобили на предмет мин-ловушек. Преступники вполне могут и это испробовать.

Он умолк. Повернув голову, оглядел свинцовое небо:

— Скверное дело, и погода скверная. Жалко. В мороз было хотя бы красиво.

— Кто-нибудь сегодня звонил, справлялся о самочувствии миссис Касвелл? — осведомился Пирс, стараясь доказать, что думает о деле.

— Мередит рано утром звонила. То есть мисс Митчелл. Помните? — Маркби вопросительно посмотрел на него.

Пирс просиял и ухмыльнулся:

— Еще бы! Я хочу сказать, конечно, помню эту леди.

Алан смерил его подозрительным взглядом, хорошо зная, что в Бамфорде подчиненные заключали пари насчет даты его свадьбы с Мередит. Этого не случилось. Она предпочитает не изменять сложившиеся отношения. Он не отказался от надежды уговорить ее в один прекрасный день, но приготовился к долгому ожиданию.

— Она давно знакома с миссис Касвелл, — отчеканил суперинтендент. — Звонила в Касл-Дарси, потом мне. Беспокоится. Кажется, Салли Касвелл собралась на работу. Служит на аукционе «Бейли и Бейли». Считает своим долгом присутствовать на сегодняшних торгах. Мередит надеялась, что я ее отговорю. Я отказался. Говоря между нами, меня даже радует, что она в городе, а не в уединенной деревне. По крайней мере, известно, где находится и что с ней ничего не случилось. Остается несколько часов поволноваться за доктора Касвелла. — Он взглянул на часы. — Она уже должна быть на месте.

Пирс отважно допил остывший кофе, невзирая на темную пленку, и опять скривился.

— Похоже, невкусно, — заметил Маркби. — Почему термос с собой не берете, как многие делают?

— Привыкну, — с достоинством ответил Пирс. — Но ведь мы же не можем охранять доктора Касвелла днем и ночью…

— Не можем. Он сам должен соблюдать максимальную осторожность. Я ему велел немедленно информировать о любых происшествиях, особенно о получении почтовых отправлений, касающихся его работы, будь они анонимными или подписанными. Надеюсь, послушается. — Маркби резко выдохнул. — Странный тип. Ему угрожают, а он не сообщает, будто это его вообще не касается. Полицейских не любит. Не любит никого, кто мешает работать.

— Честно сказать, сэр, — медленно проговорил Пирс, — мне не нравятся люди, которые мучают в лабораториях бессловесных животных. Я животных люблю. У нас дома новый щенок. Страшно подумать, что их кто-то режет или нарочно заражает болезнями.

— Мне тоже, как и почти всем прочим. Хотя Касвелл работает абсолютно законно, животные, по его утверждению, не страдают. Конечно, это он сам говорит. Однако суть в том, что, как к этому ни относиться, мы должны найти, кто послал бомбу по почте. Преступнику нет никаких оправданий!

Стук в дверь известил о прибытии сержанта Прескотта. Явление оказалось несколько драматическим благодаря впечатляющему синяку под глазом, портившему юношеское лицо.

— Вижу, по-прежнему в регби играете, — заметил Маркби. — Хороший был матч в субботу?

— Да, сэр. Мы разгромили бамфордскую городскую команду! — Прескотт с гордостью погладил синяк и добавил: — Было довольно жарко, но никого не вырубили. Все ушли на своих ногах, хоть и раненые.

— Только кости не ломайте, — взмолился Маркби. — Больше я ничего не прошу. У нас кадров и так не хватает. Это досье на взломщиков из движения в защиту животных?

Прескотт торопливо шлепнул на стол папку.

— Во главе стоит один тип по имени Майкл Вилан. Когда его взяли после налета на лабораторию, у него уже был срок. Получил еще шесть месяцев. Сейчас уже вышел. Вот адрес. Живет в микрорайоне Спринг-Фарм в Чертоне.

Маркби с Пирсом в унисон застонали.

— Уж не он ли? — добавил Пирс.

— Хорошо, что вы оба рады, — обратился Маркби к подчиненным. — Потому что сейчас же поедете и допросите. Если он был осужден за разгром лаборатории Касвелла, то вполне мог затаить личную злобу, кроме проблем с животными.

— Точно! — Пирс вскочил, бросил пустой стаканчик в мусорную корзинку, решив заскочить куда-нибудь по пути и выпить настоящего кофе.

— Один лучше не ездите. Возьмите с собой героя-спортсмена. — Маркби кивнул на Прескотта. — Может, звезда произведет на Вилана впечатление. — Он стукнул папкой по столу. — А я отправлюсь побеседовать с мисс Либби Хэнкок.

Инспектор с сержантом не поняли.

— Мисс Хэнкок, — объяснил Маркби, — доставляет в Касл-Дарси почту. Кто-то должен с ней поговорить. Я сэкономлю время полицейским и с удовольствием выйду из этого кабинета.

— Он не меняется, — сообщил Пирс Прескотту, когда за боссом закрылась дверь.

Прескотт с любопытством взглянул на него:

— Суперинтендент? Вы давно его знаете? Кто-то упоминал о вашем знакомстве.

— Маркби был моим шефом в Бамфорде. — Пирс усмехнулся при воспоминании. — Всегда терпеть не мог торчать за письменным столом. Предпочитает расхаживать, лично беседовать.

— Мне порой кажется, что неплохо бы посидеть за столом, — признался Прескотт. — Особенно в такое вот утро. Если честно, то не больно сильно хочется тащиться в Спринг-Фарм и опрашивать кучу народу.

— Нам один Вилан нужен, быстро управимся, — бодро сказал Пирс и спросил: — Прежде чем поедем, не знаешь, где можно выпить поблизости чашку приличного кофе?

Когда Маркби прибыл на бамфордскую почту, почти все сотрудники разошлись «по адресам». Лихорадочный прием и разборка вечерних мешков давно завершились, но почта еще поступала — свежие упаковки вываливались на разгрузочный стол, деловитые руки сортировали корреспонденцию.

Из кабинета выскочил начальник, пожал Маркби руку.

— Либби? Утром явилась, я ее обратно домой отправил. Она не в том состоянии, чтобы вести фургон. В жутком шоке. Мы все потрясены! Такое с каждым может случиться. Либби дружелюбная девушка, знакома со многими адресатами. Только подумать: лично вручила тот самый пакет прямо в руки миссис Касвелл… Ужас. Понимаете? Нас маловато нынче утром. — Он мрачно оглядел помещение.

— Ничего подобного не случалось в последнее время? Скажем, за полгода. Не попадались на глаза подозрительные посылки?

Мужчина покачал головой:

— Только не здесь. Если где-то что-то происходит, действует система моментального оповещения. Объявления на доске вывешиваются.

Он подвел Маркби к пробковой доске у входа с прикрепленным печатным листком. В нем был подробно описан вчерашний пакет, адресованный Касвеллам, и предупреждалось, чтобы сотрудники уделяли повышенное внимание корреспонденции, поступающей в Касл-Дарси.

— Теперь у нас своя система безопасности, — угрюмо усмехнулся начальник.

— Что вы делаете при обнаружении подозрительного пакета?

— Выносим во двор, кладем в специальный ящик для бомб, звоним вам. Что еще можно сделать? — Он задумчиво уставился на доску. — Чокнутые маньяки! Не подумали, что почтальону руки может оторвать!

Либби жила в аккуратном кирпичном доме рядовой застройки. Латунный почтовый ящик надраен до блеска, сияющие окна искусно задрапированы накрахмаленными кружевными занавесками. Дверь открыла озабоченная женщина средних лет в пуловере ручной вязки и слаксах из полиэстера.

— Ох, полиция!.. — заволновалась она. — Проходите, пожалуйста. Не знаю, что Либби сможет сказать. Она в полном расстройстве. Вы ведь не станете ее пугать, правда?

Женщина вгляделась в Маркби, ожидая заверений.

Он не успел ответить, как дверь в дальнем конце узкого коридора распахнулась, выскочил лысый усатый мужчина и принялся его разглядывать.

— Ребята в синей форме, а? — громогласно спросил он. — Или в штатском? Из уголовной полиции? — Мужчина постучал себя по носу пальцем и подмигнул Маркби, словно у них был общий секрет.

— Это мой брат, — объяснила миссис Хэнкок бесцветным тоном. — Дэнис, человек пришел побеседовать с Либби.

Дэнис бочком подобрался к Маркби.

— Верните порку! — хрипло посоветовал он. — Розги! Вот что необходимо. Кругом хулиганы — на мотоциклах и автомобилях, футбольные фанаты, бомбометатели и так далее!

— Успокойся, — сказала миссис Хэнкок, слегка оживившись. — Никого твое мнение не интересует.

— Нет, интересует, — настаивал Дэнис. — Я член общества. Копы хотят знать общественное мнение. Хотят знать, что думает обыкновенный Джо. Поэтому по телевизору показывают разные программы вроде «Криминального обозрения». Без помощи общественности копы и половины преступников не переловят!

— Возможно, — сказал Маркби, осторожно пробираясь мимо него по узкому коридору. — Э-э-э… где ваша дочь, миссис Хэнкок?

— В кандалы их! — продолжал Дэнис не дрогнув. — Верните виселицу! Телесные наказания… — Он помолчал, подбирая слова. — И прочее. Отсечение головы! Телесные наказания и отсечение головы. Зуб за зуб, око за око! Это из Библии, — благочестиво добавил он.

— Не обращайте внимания, — посоветовала миссис Хэнкок гостю. — Он слегка не в себе. Ничего плохого в виду не имеет. Сюда проходите.

Либби Хэнкок сидела в чистой комнате у топившегося углем камина. Рядом в клетке прыгали два волнистых попугайчика, голубой и зеленый. При виде незнакомца они громко и тревожно заверещали.

— Сейчас успокоятся, — пообещала миссис Хэнкок. — Джентльмен хочет поговорить с тобой, Либби. Он из полиции.

— Здравствуйте, Либби, — сказал Маркби.

— Здравствуйте, — еле слышно ответила девушка.

— Я чаю принесу, — сказала миссис Хэнкок, вышла из комнаты и в коридоре оживленно заговорила с братом.

— Встретились с дядей Дэнисом? — спросила Либби.

Алан улыбнулся.

— Да. Он здесь живет?

Она слабо улыбнулась в ответ.

— Увы. На свой лад он вполне нормальный. Может быть, скоро уйдет. К букмекерам. Без него спокойнее.

Последние слова прозвучали как-то слишком меланхолично, и Маркби задался вопросом, не имеется ли в виду уход Дэниса навсегда. Он пристально оглядел молоденькую крепкую девушку. Даже дома одета в форменный синий свитер, юбку, темные чулки и прочные башмаки на шнуровке. Впрочем, утром она ходила на работу, откуда ее завернули. Он сообщил, что заезжал на почту.

— Я хотела остаться, — встрепенулась Либби. — Не люблю никого подводить. Кому-то придется взять на себя мой маршрут вдобавок к своему, и адресаты поздно почту получат…

— Все поймут. Не возражаете поговорить о вчерашнем?

Она затрясла головой:

— Нет. Только я не скажу ничего полезного. До сих пор не верю.

Голос вновь стих до шепота.

— Уйди с дороги, Дэнис! — отчаянно прокричала миссис Хэнкок в коридоре.

— Я только дверь тебе хотел открыть, Мэри, — оправдался ее брат.

Миссис Хэнкок вошла с чашками и печеньем на подносе, поставила угощение на стол, повернулась, с силой вытолкнула брата, с надеждой маячившего на заднем плане, и захлопнула за собой дверь.

Попугайчики утихли. Один клевал рассыпанные зерна, другой раскачивался в кольце. Судя по всему, Дэнис очень комфортно устроился в уютном домике. Интересно, есть ли у родственника-приживалы какая-нибудь работа.

— Вчера я вышла в обычное время, — рассказывала Либби. — К пяти была на почте.

В пять часов холодным зимним утром, подумал Маркби. Пока Дэнис, предположительно, валяется в постели, племянница в мороз ни свет ни заря отправляется на работу. К горлу подступила злость. Он взял чашку, протянул девушке. Та ее рассеянно приняла.

— В Касл-Дарси было мало корреспонденции. Среди прочего пара пакетов, один, в мягкой упаковке, для Касвеллов. Он был тяжеловатый, отправитель наклеил лишние марки. Помню, я еще сказала миссис Касвелл, что бандероли лучше взвешивать на почте.

Она вдруг взволнованно вскинула голову.

— Следовало насторожиться, заподозрить неладное! Ведь нас инструктировали, что надо обращать особое внимание на бандероли, отправленные не с почты, а просто брошенные в ящик… — Либби подавила вздох. — Только, понимаете, скоро Рождество. Перед Рождеством все так делают. Хотят послать подарки, идти на почту некогда, наклеивают побольше марок наудачу. Просто… очень глупо с моей стороны…

— Ничего, — утешительно проговорил Маркби. — Вы правы, скоро Рождество, через почту проходит масса посылок, многие неправильно оформлены и упакованы.

Либби взглянула на него с благодарностью.

— Я положила почту для Касл-Дарси рядом с собой на переднем сиденье. Хотя у меня там не первая остановка. Сначала в Чертой еду. В Чертой всегда много корреспонденции — он стоит среди жилых массивов. Я только половину туда доставляю, а половину кто-нибудь другой. Покончив с Чертоном, переложила почту для Касл-Дарси на переднее сиденье.

В целом на пути от почты до адресата она брала в руки пакет несколько раз, и каждый мог оказаться смертельным. Маркби, хмурясь, потянулся за собственной чашкой.

Либби тоже нахмурила брови, припоминая.

— Одна бандероль, заказная, была адресована мистеру Бодикоту. Он должен был за нее расписаться. Пришлось ждать, пока снимет дверную цепочку и сходит за очками. Странный старик. Держит коз.

— Да, — улыбнулся Маркби. — Я к нему заходил и про Джаспера слышал.

На девичьих щеках обозначились ямочки.

— Он страшно гордится Джаспером. Каждое утро в первую очередь выпускает. Если запаздывает, козел старается выбить дверцу загончика! Ну и были еще письма и пакет для Касвеллов. Я уже говорила… — Она вдруг встревожилась. — С миссис Касвелл все в порядке?

— В полнейшем, — заверил Маркби. — По-моему, она сегодня отправилась на работу.

— Я ужасно боялась… Она очень славная. Какой кошмар! — Голос дрогнул. — Чувствую себя виноватой…

— Пейте чай, — посоветовал Маркби.

Похоже, девушка переживает только за Салли Касвелл. Возможно, в потрясении не слишком понимает, что сама легко могла стать жертвой.

Либби отпила чаю.

— Я вручила пакет и вернулась к фургону, поехала дальше. Ничего не слышала… ни шума, ни взрыва, ни бьющегося стекла. Узнала гораздо позже, по возвращении. Моя смена кончается около двенадцати тридцати. Только приехала — пришло известие. Не могла поверить. До сих пор не верю. Зачем кому-то покушаться на доктора или на миссис Касвелл?..

Она устремила на собеседника большие растерянные голубые глаза.

— Говорите, в Касл-Дарси было мало корреспонденции? Что еще, кроме посылок и писем для Бодикота и Касвеллов?

Известно, что анонимки нередко рассылаются не одному адресату, а нескольким. Многие получают подобные письма. Посылка с бомбой — совсем другое дело. Возможно, анонимные письма со взрывом не связаны. Нельзя опираться на одни предположения.

— Почта для миссис Гудхазбенд, — твердо объявила Либби. — Для миссис Гудхазбенд, в «Тайт-Барн». Так ее дом называется. Чудесный большой дом. Ей всегда много писем приходит. Еще для других пара писем в обыкновенных почтовых конвертах. Миссис Гудхазбенд часто получает корреспонденцию в коричневых конторских конвертах.

Либби Хэнкок хорошая свидетельница, заключил Маркби. Даже испытав потрясение, подробно вспоминает детали, искренне старается помочь. В отличие от некоторых не отбирает заранее то, что, по их мнению, представляет интерес для полиции.

— Узнаете, кто это сделал? — спросила она.

Маркби вздохнул.

— Ну, мы думаем, хотя точно не знаем, что доктора Касвелла преследует группа экстремистов из движения в защиту животных: они против экспериментов, которые проводились в его лаборатории в прошлом году. Присматривайте за любой поступающей для него почтой. Ничего не бойтесь и не волнуйтесь. Если чуть улыбнется удача, мы скоро найдем отправителя.

Либби усмехнулась.

Миссис Хэнкок ждала у входной двери.

— Я Дэниса на кухне закрыла, — сообщила она, словно брат ее был непослушным домашним животным. — Велела сидеть до вашего ухода. Знаете, это большой ребенок. Не надо на него сердиться.

Маркби решил не сердиться на Дэниса, пока тот не живет под одной крышей с ним. Жалко женщин, с которыми он живет.

Миссис Хэнкок, рассматривавшая произошедшее с точки зрения возможных последствий для дочери, заглянула суперинтенденту в глаза:

— Ведь моя Либби ни в чем не виновата, правда? Бомба ей руки могла оторвать!

— Могла, но не оторвала, — утешил ее Маркби.

— Я обычно не обращаю внимания на идеи Дэниса насчет виселицы и прочего, — сказала она. — Но когда нечто подобное происходит с твоими родными, невольно подумаешь, правда?

Глава 6

Спринг-Фарм — захудалый муниципальный микрорайон в Чертоне — место примечательное. Сам Чертон когда-то — очень давно — был вполне симпатичным поселком. Об этом еще помнит горстка стариков, прозябающих в старых коттеджах. К несчастью для них и поселка в целом, это место заранее предназначили для спальных районов окрестных городов покрупнее. Новые жилые массивы до сих пор расширяются, застраиваются новыми кварталами с магазинами высшего класса и красивыми дорогими домами.

Только это не относится к району Спринг-Фарм, возникшему на первой волне строительства на участке, получившем название от располагавшейся здесь фермы. Собиравшиеся из готовых панелей дома не рассчитывались на вечность. По мнению производителей, естественный срок их жизни составлял двадцать лет. Через сорок они кажутся призраками из давних времен.

Респектабельные обитатели муниципальных домов давно перебрались в новое жилье. В обветшавших постройках по молчаливому уговору расселились неблагополучные семьи. В последние годы, когда приличная муниципальная недвижимость распродавалась в рамках программы приватизации, на Спринг-Фарм никто не позарился. Ни одна жилищная ассоциация не сочла приобретение здешних домов выгодным капиталовложением. Жильцы сменялись в них беспорядочно, многие при первой возможности переезжали в другие места, после чего муниципальный совет заколачивал освободившиеся квартиры досками. Дома оставались пустыми и оттого еще быстрей приходили в негодность.

Теоретически весь район планируется снести и заново застроить. Но на смелые планы, как всегда, не хватает денег. Спринг-Фарм медленно и неуклонно превращался в район обреченных. Оставшийся самый крепкий народ днем слоняется по безобразным тротуарам, заросшим сорняками и заваленным мусором, а по ночам раскатывает по призрачным улицам на угнанных автомобилях. Машины в основном угоняют из нового квартала в другом конце Чертона, и в сумерках часто можно увидеть обгоревший дымящийся остов. Вряд ли у кого-то из здешних жителей имеется работа. У большинства нет денег на оплату жилья. Многие отбывают тюремные сроки.

Инспектор Пирс и сержант Прескотт сидели в машине напротив невысокого многоквартирного дома, где живет Майкл Вилан. Потягивали купленный по дороге кофе и обсуждали, что делать. Глаза под козырьками фиксировали каждую деталь.

В доме шесть квартир, по три с обеих сторон от парадного. Квартира Вилана нижняя справа. Нижняя слева явно пустует — окна заколочены, стены испещрены граффити. Грязные тюлевые занавески на окнах Вилана задернуты, чтобы никто не заглядывал. Одно окно треснуло и заклеено пластырем, приоткрыто на несколько дюймов, из щели высовывается, как затычка, кусок занавески. За ним, предположительно, кухня. Прямо под ним мусорный бак без крышки. Вероятно, Вилан при необходимости просто открывает створку и выкидывает мусор.

— Ну и дыра! — проворчал Прескотт, сунув пустой пластиковый стаканчик в держатель на дверце.

Дэйв Пирс согласно хрюкнул:

— Пошли.

Они вылезли из машины, захлопнули дверцы — стук гулко разнесся по пустой улице. Если кто-то наблюдает — а это наверняка, — то скрытно. Полицию в Спринг-Фарм не приветствуют. Обитатели дома хорошо знакомы с законом во всех его обличьях. Их не обманывают машины без опознавательных знаков и штатская одежда, они с первого взгляда расшифровывают визитеров. Кое-кто, вероятно, торопится спрятать подозрительные микроволновки и телевизоры.

Чем ближе подходили полицейские, тем гаже становился дом. Затхлый воздух в парадном пронизан запахом мочи. Кругом скомканные пачки от сигарет, пустые банки из-под безалкогольных напитков и пива, обрывки алюминиевой фольги. Прескотт молча указал на последние.

Прежде чем Пирс успел прокомментировать, на исписанной разнообразными выражениями лестнице раздались шаги. На площадку вывернула молодая женщина, придерживая одной рукой прильнувшего к плечу ребенка. Худая, с прямыми, обвисшими волосами и злобным лицом, в легинсах, мешковатом розовато-лиловом свитере, туфлях на высоких каблуках, с сигаретой в зубах. Ребенку около года. Обоим необходимо помыться и переодеться в чистое. Мать уставилась на чужаков сверху вниз, выхватила свободной рукой сигарету. Дым спирально заструился меж пальцев.

— Вы к кому? — воинственно спросила она.

— К Майклу Вилану, — доложил Пирс.

Скрывая облегчение, женщина снова сунула в рот сигарету.

— Неделю его не видела. Наверняка дома нет. Может, лучше в паб заглянуть?

Сначала, очевидно, струхнула, что ищут кого-то другого. Теперь за себя уже не беспокоилась. Вилан ничего для нее не значит, тем не менее она тянет время, чтобы он, заметив полицию, успел спрятать или уничтожить все подозрительное. Жители Спринг-Фарм стоят друг за друга горой против официальных властей, даже если принадлежат к враждующим группировкам.

— Но ведь он здесь живет?

Табачный дым поплыл в лицо ребенку, он стиснул кулачки, прижал к глазам, захныкал. Мать затрясла его, чтоб успокоить, однако сигарету не бросила.

— Ему дым в глаза попадает! — возмущенно вскричал Прескотт.

Женщина удивленно охнула, замахала рукой с сигаретой, стараясь разогнать клубы и только ухудшая дело.

— Здесь живет Вилан? — настойчиво повторил Пирс.

— Наверно. Живет. Тихий парень. Неделю не видела. Зачем он вам?

Полицейские переглянулись и отвернулись по взаимному согласию. Пирс позвонил в дверь, громко постучал для верности. Женщина с ребенком не двинулась с места, смотрела.

Через минуту за дверью послышались шаги, кашель, голос:

— Кто там?

— Полиция! — крикнул Прескотт.

Звякнула цепочка, створка открылась ровно настолько, чтобы можно было протиснуться, и голос пригласил заходить, если нужно.

Они вошли в крошечную прихожую, темную и вонючую. В проеме кухонной двери маячил и неуклюжий мужской силуэт.

— Майкл Вилан? — уточнил сержант.

Фигура конвульсивно дернулась, как марионетка с расхлябанными сочленениями.

— На кухню идите.

Голос столь же неопределенный, расхлябанный.

На грязной кухне груда немытых тарелок в раковине, кафель на стенах забрызган жиром, на столе остатки завтрака.

— Сядьте, если хотите.

Хозяин безжизненно кивнул на пару пластмассовых стульев.

— Постоим, — отказался Прескотт, с отвращением взглянув на стулья, и предъявил удостоверение: — Сержант Прескотт. А это инспектор Пирс.

Пирс автоматически одернул новую куртку. Приятно, когда тебя представляют инспектором.

Вилан взглянул на корочку без всякого интереса.

— Что нужно?

Пирс взял инициативу в свои руки.

— У нас всего пара вопросов. Вы больны, мистер Вилан?

Он спрашивал от чистого сердца. В кухонном свете мужчина походил на скелет. Обвисшие редеющие волосы зачесаны назад с крутого лба, по которому текут струйки пота. Запавшие глаза сверкают над впалыми щеками и почти безгубым ртом. Язык облизывает кровоточащую язвочку в углу губ.

— Я чистый, — пробормотал он. — Ничего плохого не сделал.

— Мы и не утверждаем, — сказал Пирс, оглядываясь вокруг. На одной стене календарь с изображением жеребца с кобылицей в полях. — По-прежнему любите животных?

— Люблю! — Вилан заволновался. — Только ни с какими активистами больше не связан.

— Имеете в виду группировку, разгромившую лабораторию в прошлом году?

— Я свое отсидел. Теперь чистый, — повторил Вилан. — Ничего плохого не сделал. Ни в какие группировки не вхожу.

Тощая фигура в джинсах, ненадежно висевших на бедренных костях, шагнула к раковине. Под вылинявшей футболкой проступают ребра, руки с внутренней стороны усеяны свежими синяками.

— Знаете фамилии каких-нибудь ученых, работавших в той самой лаборатории? — спросил Пирс.

Вилан повернул голову, посмотрел на него и ответил:

— Нет.

— Касвелл? Доктор Лайам Касвелл? Помните?

Он покачал головой:

— Никого не помню. Не помню… Имена, фамилии, события стерлись в памяти.

На секунду на лице мелькнуло почти паническое выражение: Вилан отмахивался от страшной правды, вынырнувшей на мгновение из спутанного сознания.

— Встречаетесь с прежними коллегами-активистами? — вступил в разговор Прескотт. — Я не спрашиваю, принимаете ли участие в акциях. Может, вместе выпиваете пинту пива, припоминаете старые времена?

Пирс в это время невольно перевел взгляд на синяки. Вскоре после прихода на службу в полицию он видел внезапную, скоропостижную смерть в жуткой форме. Когда школьники наткнулись на труп в лесу. Тело пролежало какое-то время, разложение уже сильно продвинулось. Юный констебль Пирс с неожиданным для себя самого любопытством рассматривал разноцветные пятна на сгнившей коже, пока его не стошнило от запаха. Было стыдно, но возглавлявший бригаду сержант добродушно заметил: «Привыкнешь!»

Он привык. До определенной степени. Время от времени возвращается воспоминание о трупе в лесу, непривычный сладкий, липкий запах и пятна всех цветов — зеленые, желтые, темно-лиловые, вроде тех, что видны на руках Вилана, как бы намекая на неизбежное будущее.

Вилан заговорил, и Пирс с усилием перенесся из прошлого в настоящее, в убогую грязную кухню.

— Я с ними больше ничего общего не имею, — бубнил Вилан мертвым тоном, словно в ответ на вопрос нажал на кнопку, включившую запись. — Никто близко ко мне не подходит. — Голос чуть окреп, темные, лихорадочно сверкавшие глаза уставились на Пирса. — Я ведь как на ладони, понятно?

Понятно. Отсидел в тюрьме и хорошо известен властям. При любой возникшей проблеме полиция явится к Вилану. Старые знакомые его бросили. Он для них слишком опасен. Остался в одиночестве, сам по себе.

— Хорошо, — сказал инспектор. — Спасибо за помощь. Возможно, мы к вам еще обратимся. — Он нерешительно оглянулся по пути к выходу. — Может быть, медицинская помощь нужна? Социальная служба заглядывает?

— Пускай эти гады катятся подальше! — бросил Вилан, впервые оживившись после заявления о своей любви к животным.

— Ладно. Еще есть центры помощи… — Пирс запнулся под удивленным взглядом Прескотта. — Нечто вроде…

Ему не дали договорить.

— У меня все в порядке. — Ровный тон Вилана резко контрастировал с горящими глазами. — Гриппом переболел. — Он зябко передернулся, словно бы в подтверждение сказанного и нервно улыбнулся. — Ничего, пройдет. Сейчас все болеют…

— Ну, что скажете? — спросил Прескотт, вернувшись в машину. — На чем сидит, на героине? Давно колется? Во время ареста в деле не было никаких сведений о наркотиках.

Пирс пожал плечами. Конечно, он дал слабину, как в те давние времена, когда отскочил от трупа и опозорился. В качестве компенсации прибег к резкому, беспрекословному тону.

— Может, в тюрьме подсел.

— Хорошо бы выяснить, откуда у него наркота, — сказал Прескотт.

Дэйв презрительно на него покосился.

— Ты вокруг погляди! Тут все можно достать. У кого выяснять? У Вилана? У курящей матери с ребенком? У соседей? Думаешь, расскажут? Думаешь, можно поймать за руку толкачей и клиентов? Они за милю чуют полицию!

— Сколько еще протянет, как думаете? — спросил Прескотт, повернув ключ зажигания и запустив мотор.

— Кто знает. Год, пару-тройку месяцев… Даже меньше, если колется. На ходу умирает. Ему ни до Касвелла, ни до чего нет дела. Поехали, — в отчаянии велел инспектор. — Прочь из этой преисподней!

***

Мередит подошла к аукционному залу. Сумрачный день не отпугнул потенциальных участников торгов. Уже собралась большая толпа, многие держали в руках каталоги, предварительно получив обязательную карточку с номером. К вчерашнему ассортименту добавилось множество новых лотов. Наиболее прочные и наименее ценные вещи были выставлены во дворе: ржавая фермерская утварь и инвентарь, пустые картинные рамы, разрозненная глиняная и фаянсовая посуда в коробках, засаленные тома некогда популярных, но давно забытых писателей.

Растирая замерзшие руки, она юркнула в дверь, прячась от ветра. В зале люди в последний раз придирчиво осматривали пронумерованные лоты. Остина Бейли не было видно, однако в конце зала уже стояла трибуна с пюпитром, живописно задрапированная зеленой тканью. Тед в переднике топтался в сторонке между длинными настольными часами и гладильной доской, одобрительно разглядывая толпу.

— Привет, — поздоровался он. — Может, придется побольше выложить за бокалы. Дилеры прибыли. Вон тот, — Тед кивком указал на плотного мужчину в твидовой шляпе, склонившегося над стеклом и фарфором, — приобретает кучу посуды, викторианской и эдвардианской. Держит пару антикварных лавок.

Внимание Мередит привлекла мельком замеченная неожиданная фигура. За коллекциями стекла и фарфора над россыпью старых книг на поцарапанном сосновом кухонном столе сгорбился старик Бодикот. Черепашья голова вытянулась, разглядывая корешки сквозь очки, сидевшие на самом кончике носа.

— Извините, — пробормотала Мередит, отошла от Теда, незаметно для Бодикота приблизилась к столу и бодро воскликнула: — Доброе утро!

Старик замер, медленно повернулся, взглянул на нее поверх очков, но на приветствие не ответил. На нем был старый габардиновый плащ, свисавший фалдами почти до щиколоток, явно сшитый на более крупного мужчину или купленный в те времена, когда Бодикот был помасштабнее. Одежду в таком стиле можно видеть на черно-белых пленках кинохроники, запечатлевшей высшее советское руководство 1950-х годов. По возрасту, о котором свидетельствовали широченные лацканы, плащ мог по праву занять место на нынешнем аукционе. Все пуговицы на нем были разные.

Наконец Бодикот ее узнал:

— Это вы приезжали вчера к миссис Касвелл.

— Точно. Сегодня все в порядке?

— Наверно. По крайней мере, у меня, — многозначительно сказал старик. — Если вам миссис Касвелл нужна, она вон там, в конторе. — Он кивнул в конец зала. — У самой и спросите, все ли у нее в порядке.

— Обязательно. — Мередит посмотрела на стол. — Книгами интересуетесь? Будете торговаться?

Бодикот медленно повернул к столу голову на длинной шее.

— Люблю хорошие рассказы. Теперь таких больше не пишут, не то что раньше.

— Во дворе еще есть романы, — подсказала Мередит.

— Видел, — презрительно фыркнул старик, отошел и принялся рыться в стопках пожелтевших автомобильных журналов.

Мередит взяла со стола верхний том в кожаном переплете под названием «Служебник». Открыв, увидела дату издания — 1790 год — и надпись внизу заостренными буквами, выведенными черными чернилами: «Преподобный Дж. Ф. Фаррел, 1797».

Бумага на ощупь шероховатая, печать неровная, сделана вручную. Она поднесла книгу ближе к лицу и принюхалась. Пахнет старой бумагой, животным клеем, пылью, типографской краской. Присутствуют и заманчивые намеки на все, что окружало книгу в течение двухсот лет. Угольные камины, восковые свечи, нюхательный табак, подогретое вино с пряностями, камфара… Запах XVIII века хранится между обложками служебника деревенского священника.

Мередит осторожно закрыла книгу, положила на место. Другие экземпляры тоже заслуживают внимания. Все в тисненых кожаных переплетах, иногда с треснувшими корешками, с золочеными титулами. Для многих это ценные нравственные наставления, но если Бодикоту нужны «хорошие рассказы», то здесь он их не найдет.

Она отошла от стола и двинулась к конторе в поисках Салли Касвелл.

В тесном кабинете Салли не было видно за спиной потенциальных участников торгов, торопившихся получить карточку до начала распродажи. Мередит терпеливо ждала, пока толпа разойдется, раздобыв желаемое, потом сунула голову в дверь и окликнула:

— Эй!

Салли подняла голову и, увидев подругу, радостно улыбнулась:

— Ох… хорошо, что пришла. Карточку получила?

— Нет еще. Как дела?

Мередит озабоченно разглядывала подругу. Лоб по-прежнему заклеен широкой полоской пластыря.

Салли вручила ей белую карту с перфорацией посередине:

— Отлично. Напиши внизу фамилию, номер телефона и мне отдай. В верхней части проставь номер лота и маши карточкой Остину, когда будешь делать ставку. Если не увидит, кричи.

Пока Мередит выполняла указания, Салли продолжала:

— Вчера, конечно, было хуже некуда, но я решительно настроилась пережить потрясение. Благодаря Лайаму. Мы с ним не пострадали, это самое главное. Он не признается, что испугался, продолжает работать над книгой. Поэтому я тоже веду себя как обычно. Так и помогаем друг другу.

Она уверенно кивнула.

Прекрасно, подумала Мередит, и чисто по-британски. Но ведь есть и другие соображения, кроме книги. Видно, их нет у Лайама. Впрочем, в конечном счете это дело Салли, как сказал утром Алан по телефону. Она отдала заполненную карту:

— Бодикот здесь. Карточку взял?

— Взял. — Салли скорчила гримасу. — Постоянно ходит на распродажи.

Мередит не скрыла удивления.

— Что покупает?

— В основном книги, иногда фарфор. Иногда какие-то непонятные скобяные изделия. Бог знает, что он с ними делает. Хотя все деревенские находят практическое применение никуда не годному хламу, а с хорошими вещами обходятся так, что страшно подумать. Не смею рассказать Остину, что у Бодикота возле задней двери стоит поистине замечательная большая викторианская жардиньерка. На ней керамический горшок с глазурью, расписанный цветами и птичками. Представь, в этом горшке он держит сухой корм для коз!

Зазвенел колокольчик.

— Торги начинаются, — встрепенулась Салли. — Сначала во дворе. Здесь подождешь? Там будет толкучка.

Мередит заколебалась:

— Хочу посмотреть.

Салли взяла термос:

— А я выпью чаю, пока есть возможность. Возвращайся и присоединяйся.

Во дворе появился Остин Бейли. Внешность впечатляющая, есть в нем что-то от евангелиста. Он влез на деревянный ящик, хорошенько закутавшись в плотную куртку с желтым вязаным шарфом на шее, концы которого вместе с его волосами развевались по ветру. Лицо сияло энтузиазмом. Остин хлопнул в ладоши, взмахнул отпечатанным списком лотов, прокричал:

— Всем доброе утро! — и спрыгнул с импровизированного помоста с проворством, отчасти приобретенным в ходе долгого опыта, отчасти продиктованным пониманием, что никому не захочется долго торчать на холоде.

Первые лоты ушли быстро, хотя было понятно, что торги под открытым небом продолжатся. У Мередит вдруг задрожали колени, вернулась знакомая слабость. Лучше зайти в зал, не ждать конца распродажи на улице. И она шмыгнула в дверь.

Салли сидела в конторе одна, прихлебывая горячий чай.

— Так и знала, что вернешься! На улице слишком холодно, а распродажа продлится как минимум двадцать минут. Вон твоя чашка. Это мой особый рецепт. Садовые травы с медом.

Она открутила крышку термоса, налила в чашку настой вроде патоки.

Мередит обхватила чашку обеими руками, чтобы согреться, и опустилась в кресло.

— Жуткий холод. Кажется, я после гриппа стала чрезмерно чувствительной к температуре воздуха.

Салли оглядела подругу:

— Да, ты бледная. Не пробовала ромашку заваривать по моему совету?

— Честно, пробовала. Только пить не могу. А здесь нечто подобное?

— Нет. Эту смесь я сама составила.

Мередит сделала глоток. Сначала распробовала один мед. Потом почувствовала солоноватый вкус, который ей, по правде сказать, не понравился.

— Надо привыкнуть, — заметила Салли, наблюдая за ней.

— Вряд ли мои вкусовые сосочки способны судить справедливо.

Мередит совершила последнее героическое усилие и поставила чашку.

В открытую дверь долетел голос Остина Бейли. Салли склонила голову набок:

— Минут через десять во дворе закончат. Найди себе место в зале, пока народ не хлынул. Самые предусмотрительные через пять минут явятся. А сюда побегут расплачиваться счастливые покупатели.

Салли убрала со стола термос и чашки. Мередит поняла деликатный намек — подруга хочет остаться одна перед началом активной работы. Только до перехода в зал необходимо сказать еще кое-что.

— Вчера мы с Аланом, уехав от вас, ужинали в индийском ресторане, — начала Мередит.

Салли, склонившись над клавиатурой, рассеянно кивнула.

— Я себя чувствовала довольно неловко, — продолжала Мередит.

Салли подняла голову.

— Почему? В чем провинилась? Опрокинула карри на пол? — усмехнулась она.

— Нет. Нам надо было поговорить.

Салли перестала печатать.

— О нашей посылке с бомбой?

— Не напрямую. Алан не любит обсуждать дела. Хотел поговорить о вас с Лайамом. Расспрашивал, как мы познакомилась, есть ли у Лайама враги и так далее. Я, конечно, не знаю ни о каких врагах, и это вообще не мое дело. Хоть пришлось рассказать о нескольких известных мне скандалах.

Мередит сопроводила признание сокрушенным взглядом.

Салли промолчала.

— Ну и ладно, — сказала она наконец. — Спасибо, что сообщила. Знаю, Лайам груб с людьми. Но не всегда в этом сам виноват! — Тон возмущенно повысился. — Иногда просто что-то случается, и он нечаянно оказывается в центре событий.

Мередит принялась теребить уголок своей карточки.

— По дороге домой Алан упомянул, что Бодикот опасается за своих коз. Мы с тобой понимаем, что он глубокий старик и поэтому, может быть, преувеличивает. Но ему, видишь ли, взбрело в голову, будто кто-то пытается их отравить. Говорил про какую-то репу. Не знаешь, в чем дело?

Салли всплеснула руками.

— Ох, проклятая репа! Прекрасный пример. Вокруг Лайама вечно творится что-то подобное. Впрочем, в тот раз вокруг меня. Это я сделала!

Она тяжело вздохнула.

— Я ничего не знаю о козах. Поэтому так вышло. Не хотела ничего плохого. Понимаешь, однажды пришел кто-то с Остином повидаться, принес целый мешок репы. Разумеется, не на продажу. «Бейли и Бейли» овощами не торгуют. Это был какой-то старый знакомый Остина, который вырастил кучу репы и хотел от нее избавиться. Остину столько не требовалось, он со мной поделился. Я, по правде сказать, не особенно репу люблю, Лайам тоже. Привезла домой в Касл-Дарси, гадая, что с ней делать. Выбрасывать жалко, хорошая репа, лучше не бывает! Выглянула в окно, вижу коз во дворе. Думаю, замечательно, репа вполне сгодится. Козы едят все подряд — объедают живую изгородь, забираются в сад, жуют мои травы. Поэтому я пошла к Бодикоту с мешком и постучала в дверь. А его не было. Тогда я решила высыпать чуть-чуть на землю, пусть козы попробуют. И насыпала. Они подошли, им понравилось, они ее уминали, довольные, как не знаю что. И я, тоже довольная, пошла домой. Будто сделала доброе дело. Оказалось, что нет.

Салли закрыла лицо руками.

— Ох, ты даже не представляешь, какой был скандал! Старик Бодикот явился через час, багровый от злости. Я думала, у него припадок. Даже говорить не мог. Видно, козы к его возвращению прикончили репу, он застал последние кусочки. Должно быть, какой-то прохожий видел меня с мешком козьего лакомства и подсказал ему, что это моя работа.

— Разве козам нельзя репу есть? — озадаченно спросила Мередит.

— Похоже на то. У них от репы молоко портится. Сами животные не болеют, а молоко остается испорченным, пока репа не выведется из организма. Я ужасно расстроилась, от души извинялась, а Бодикот не слушал. Судя по всему, думал, будто я это нарочно сделала. Заявил, что придется выливать молоко, пока оно снова не станет нормальным… Ужас! Потребовал возместить причиненный ущерб — молоко у него покупает один производитель сыра. Лайам сказал, я ничего платить не должна, поскольку злого умысла не имела. А мне было жутко стыдно, я страшно переживала, хотела хоть как-нибудь поправить дело. Бодикот не простил ни меня… ни Лайама. Чертовски глупо! Зачем мне намеренно вредить ему или козам? — морщась от досады, закончила Салли.

— Конечно. Должно быть, он из тех, кто везде видит дурные намерения, — утешила ее Мередит. — Старики часто страдают чрезмерной подозрительностью.

Салли презрительно фыркнула и драматически заключила:

— Можешь рассказать Алану… или я сама расскажу, объявлю себя мнимой отравительницей! — Она звучно стукнула себя в грудь.

— Он и предполагает нечто подобное. Не верит, что ты способна кого-нибудь отравить. — Мередит встала. — Спасибо за чай. Может, позже увидимся. Пойду искать место. Кажется, люди уже заходят.

Многие кресла в зале уже были заняты, оставшиеся места быстро заполнялись. Мередит села в ближайшем ряду, огляделась в поисках Бодикота и не увидела старика. Может, тот уже купил, что хотел, во дворе.

В зал влетел Остин, теперь без куртки и желтого шарфа, взобрался на трибуну, пригладил черные волосы, сменив облик евангелиста на политического оратора.

— Итак, леди и джентльмены! Переходим к лоту под номером тридцать один. Две гравюры в японском стиле!

Тед шагнул вперед, ткнул длинной тонкой указкой в картинки, висевшие на стене справа от трибуны.

— Стартовая цена пять фунтов, — с надеждой объявил Остин.

Мередит уселась в ожидании, когда дело дойдет до бокалов. Тепло от травяного чая улетучилось, вновь начинался озноб. Ожидание затягивалось, лоты уходили все медленнее. Заболела голова. Она пролистала страницы каталога. Бокалы шли под номером 124, а сейчас только 61. Она оглядела свой ряд, заметила поблизости мужчину в твиде, который торговался, деловито вскидывая карточку. Похоже, выкладывал немалые деньги. Если он пожелает купить бокалы, то определенно перебьет ее ставку.

Ждать вдруг не захотелось. Голова раскалывалась, спину ломило…

Мередит встала и вышла.

На улице стало получше, но она решила идти домой. Пешком минут двадцать, если быстрым шагом.

Вскоре сообразила, что ее шатает из стороны в сторону и прохожие поглядывают на нее с недоумением. Неужели принимают за пьяную? Надо постараться идти по прямой, держась ближе к стенам домов.

Загудел клаксон, раздался крик. Она чуть не сошла с тротуара прямо перед машиной.

— Эй! — прозвучал заботливый и встревоженный голос. — Смотреть надо, милочка!

— Простите… Не заметила… — пробормотала она.

— Что с вами? — Перед глазами смутно замаячило озабоченное лицо, рука схватила ее за локоть.

— Ничего, ничего… Последствия гриппа…

— Грипп — это все-таки полный кошмар. Идите домой, дорогая, и не выходите.

Мередит невнятно пробормотала, что так и сделает. Лицо растаяло. Усилием воли она наконец вынырнула из окутавшего ее тумана, собралась с последними силами и потащилась домой, отыскивая ориентиры.

Наконец ввалилась в собственный коттедж, вспотевшая, полуслепая. Захлопнула за собой дверь, вползла на лестницу, доплелась до ванной, где ее вырвало в раковину со страшной силой, до спазмов в диафрагме. Когда она в конце концов вышла оттуда, в голове пульсировала дикая боль, как в худшие дни болезни. Мередит рухнула в одежде на кровать, натянула на себя одеяло и остаток дня пролежала, не вставая, в самом жалком состоянии.

Глава 7

Алан Маркби стоял у телефона у себя в прихожей. Было чуть больше восьми утра, он собирался ехать на службу и спорил с самим собой, звонить или не звонить Мередит перед отъездом.

В принципе звонить в такое время кому-либо рано. Однако она пару дней не объявлялась после утреннего звонка насчет Салли Касвелл. В тот же день вечером он сам звонил, но не получил ответа, как и на следующее утро. Непонятно, то ли ее дома нет — скажем, в Лондон уехала, — то ли, что самое страшное, дома, а к телефону подойти по какой-то причине не может.

При последней встрече она выглядела не совсем хорошо. Может, была испугана и расстроена из-за Салли. А может, просто еще не оправилась после гриппа.

Рука легла на трубку. Позвонить не мешает. Обождем шесть гудков. Или десять, чтобы успела спуститься. Номер набран.

Мередит ответила после девятого гудка, когда он уже решил, что ситуация критическая и необходимо немедленно мчаться на место.

— Алло… Алан? Это ты недавно звонил? Кто-то звонил, я была несколько не в себе. Не могла подойти к телефону.

Маркби про себя чертыхнулся. Надо было сразу поехать и выяснить, что происходит.

— Не надо приезжать. Ты ничем не поможешь. У меня был доктор Прингл. Говорит, возможно, какой-нибудь вторичный вирус. В любом случае сегодня лучше. Честно!

— Буду вечером, — отрезал он, пресекая всякие возражения.

— Ладно, — вздохнула она с облегчением. — Мне все это надоело до чертиков, буду рада компании.

— Около семи, — посулил он. — Что привезти: китайскую еду, индийскую, рыбу с жареной картошкой, пиццу?.. Заказывай!

— Желудок еще не пришел в нормальное состояние. Ем пока совсем мало, а ты должен нормально поужинать. Пицца пойдет. Только не с копченой колбасой, — добавила она, спохватившись. — У меня полным-полно вина. Правда, приезжай, разопьем бутылку.

Он уже приготовился разъединиться, когда она крикнула:

— Алан! Постой… Захвати банку кошачьего корма.

— Кошачьего корма? Зачем? У тебя появился извращенный вкус?

— Очень смешно. Тут рядом ничейный кот бродит. Я скормила ему рыбу, оставшуюся от миссис Хармер, но, по-моему, рацион надо разнообразить, да и кухня вареной треской пропахла.

— Поосторожнее, — посоветовал Алан. — Оглянуться не успеешь, как заведешь кота в доме.

— Похоже, он чересчур независимый. Хотя я люблю кошек. Этот кот недружелюбный, но тощий до невозможности. Смотреть страшно. Купи хорошие фирменные консервы. У дешевых жуткий запах.

Мередит положила трубку, и Алан не успел спросить, откуда у нее такие познания насчет кошачьих кормов.

***

— Здравствуйте, миссис Касвелл! — сказала Либби. — У вас все в порядке?

— Конечно, спасибо. — Салли протянула руку за почтой. — А у вас? Извините, что так получилось.

— Вы же не виноваты! — воскликнула девушка. — Сегодня одни письма, но я решила лично вручить, не бросать в ящик. Заодно узнать, как вы себя чувствуете.

— Хорошо. А вы? Оправились от шока?

— Более или менее, — сморщилась Либби. — Мама до сих пор переживает. А дядя Дэнис ругается. — Она помолчала. — Впрочем, он вечно ворчит по любому поводу, так что тут нет ничего необычного.

Она приветливо помахала, усевшись в фургон, и покатила к другим домам Касл-Дарси.

Кухню привели в рабочий порядок. Вызванные газовщики и электрики проверили оборудование и проводку. Прожженный стол, не подлежащий восстановлению, выброшен, его место занял временный, не нашедший покупателей на аукционе «Бейли». По мнению Салли, ничего удивительного. Глядя на жуткую красную пластиковую столешницу, можно подумать, будто на нем разделывают туши на бойне. Она накрыла стол голубой скатертью. Выбитые окна застеклили. Но деревянный стеллаж поврежден разлетевшимися осколками, так что пострадавшие секции придется заменить. Кухню, конечно, надо отделывать заново. Значит, кого-то нанимать или делать собственными руками. Лайама просить бесполезно. Он ничего не делает в доме, не берется ни за кисти, ни за инструменты.

Салли оглядела кухню. До сих пор жалко набора рождественских декоративных тарелок, которые она годами старательно собирала после замужества. После взрыва на полу осталась груда осколков. То же самое произошло с фарфором на открытых кухонных полках.

Ну, чего теперь сокрушаться. Жизнь к вещам не сводится. Вещи заменимы, а люди нет. И все-таки есть что-то символическое в разбитых тарелках, каждая из которых отмечает год семейной жизни.

Она решительно прогнала эту мысль. Единственное, с чем пока нельзя справиться, — реакция на шаги почтальонши с утренней почтой. В этом смысле она соврала Либби, заверив, будто все в порядке. Заслышав почтовый фургон, сердце колотится, в желудке поднимается тошнота. Нервы. Хотя ее уже два дня тошнит по утрам сразу после пробуждения.

Это не беременность, точно. После женитьбы они старались завести ребенка — не получилось, а после обследования оказалось, что вообще не получится. Кажется, Лайам не огорчился. Но Салли всегда помнит об этом, с годами память переросла в горькое признание факта.

Другие испробовали бы искусственное оплодотворение или усыновили ребенка. По мнению Лайама, это не спасет положения. Известно: в глубине души он не хочет детей. Дети многого требуют, шумят, дорого стоят. Он так и сказал, когда врачи предупредили, что, возможно, брак будет бездетным. И добавил, что в любом случае нынче на свет рождается слишком много детей.

Салли думает иначе, о чем Лайам не знает. День, когда врач сообщил им ужасную правду, останется самым черным во всей ее жизни. Она много лет приходила в восторг при виде младенца в коляске. Казалось, ребенок есть у каждой женщины. Особенно в сельских городках, где мало работающих женщин. Там живут молодые и очень молодые мамы, причем, на взгляд Салли, многие не уделяют никакого внимания копошащимся вокруг них ребятишкам. Относятся к ним, как к лишнему грузу в придачу к набитым хозяйственным сумкам, оставленным в машине у входа в магазин.

Она научилась скрывать тоску, загоняя ее глубоко внутрь. Отворачивается от младенцев, избегает открытых ворот начальной школы в половине четвертого, откуда выбегают дети, кидаясь в объятия родителей, которые суют их в машины и едут домой к детским телевизионным программам, вкусным ужинам, веселой борьбе в постели перед сном. Это не для нее. Этого у нее никогда не будет. Ее ребенок — Лайам, избалованный переросток, требовательный и неблагодарный, играющий на ее любви, разбивающий ей сердце. И прощаемый, вечно прощаемый. Потому что нет выбора. Ничего нет, кроме пустоты.

Поэтому тошнота по утрам наверняка объясняется страхом перед прибытием почты. Никому не нужное психосоматическое явление. Сегодня одни письма. Никаких подозрительных пухлых пакетов. Слава богу!

— Все тебе, — сказала Салли, вручая письма мужу. Сколько бы раз она себя ни уверяла, что это не должно, не может повториться — почтовые служащие внимательно следят, злоумышленники после первой промашки откажутся от дальнейших попыток, — никогда, никогда больше не вскроет она корреспонденцию, которая не адресована ей лично. Не потому, что предпочитает рисковать Лайамом, а просто боится, и все!

Доедая мюсли из миски, он с ворчанием взял конверты. Салли почуяла легкое раздражение, не услышав «спасибо». В последнее время Лайам часто ее раздражает по всяким мелочам. Возможно, всегда раздражал. Возможно, особенно начал раздражать после взрыва. Лучше взглянуть правде в лицо — он действительно невоспитанный. Если б не образование, был бы обыкновенным хамом. Она не обязана с этим мириться. Не станет мириться. Через много лет червь сомнения зашевелился. Возникли серьезные мысли.

Однако она в который раз смирилась, шагнула к плите:

— Подавать яичницу?

Он не ответил, она и не ожидала. Лайам доел мюсли, Салли стала накладывать на тарелки еду. Услышав поток ругани, остановилась, испуганно оглянулась со сковородкой в руках.

— Проклятые сволочи! — Он держал в руке листок бумаги. — Чокнутые придурки! — Пальцы дрожат, лицо побагровело от ярости.

Тошнота вернулась, стиснула желудок, охватила с головы до ног.

— Что?.. Опять анонимка?

Нет, нет, только не это! — мысленно взмолилась Салли. Какая-то ошибка…

— Очередная. Неграмотная, оскорбительная. Фактически две. — Лайам взмахнул листком. — Хотя первое письмо подписано. От какой-то сумасшедшей. Как ее… Гудхазбенд. Живет на другом конце деревни в большом безалаберном доме. Без угроз, но с ханжескими моральными наставлениями, типичными для среднего класса.

— От Ивонны? — Салли взяла себя в руки, поставила сковородку, подала на стол две тарелки, села напротив Лайама, развернула салфетку. — Ну?

— Что? А… смотри. Снова наклейки.

Он передал ей одно письмо. Лист дешевой линованной бумаги вырван из блокнота, верхний край неровный. Слова вырезаны из газеты и наклеены. Подписи нет.

В ДРУГОЙ РАЗ МЫ ТЕБЯ ДОСТАНЕМ

Вместо тошноты нахлынула злость.

— Как они смеют! — воскликнула Салли. — Как смеют нас преследовать? — Она взглянула на мужа. — Передашь полиции? — Это не вопрос. Передаст, или она сама это сделает. Никаких разговоров. Дело зашло достаточно далеко. Даже слишком.

Судя по выражению, Лайам думал так же. Глаза горели, ярко выделяясь на бородатом лице. Салли уже отмечала: если он сбреет бороду, с ним будет легче спорить. Но впервые увидела за густой темной порослью трясущиеся губы и подбородок.

Испугался, поняла она. Испугался письма. Она с недоумением ощутила непонятное, почти радостное волнение.

Он согласно кивнул:

— Передам. Позвоню тому самому суперинтенденту. Спесивый дурак. Сотру ухмылку с физиономии. Ведь он мне в прошлый раз не поверил!

— Конечно поверил! А что ты сказал про второе письмо? От Ивонны Гудхазбенд?

Лайам молча вручил ей листки. Из них выпал буклет. На передней корочке плохо отпечатанная фотография кур, запертых в тесной клетке. Птицы явно несчастные, одна на переднем плане вообще еле живая.

Салли оставила буклет на столе и прочла письмо на дорогой писчей бумаге с вытесненным наверху адресом. Почерк ровный, плавный, решительный.

Дорогой доктор Касвелл!

Как Вы понимаете, я с крайним прискорбием узнала о недавнем неприятном происшествии в Вашем доме. Надеюсь, Ваша жена оправилась полностью.

Вам известно, что я весьма интересуюсь благополучием животных и вместе с единомышленниками вхожу в группу поддержки. Должна подчеркнуть, что ни я, ни любой другой член нашей организации никогда не прибегнем к насилию в любой форме. Я строго возражаю против методов других группировок вроде той, которая прислала Вам бомбу в пакете.

Я и члены нашей группы надеемся и верим, что разум и здравые аргументы со временем восторжествуют. По моему убеждению, если люди найдут время подумать, то непременно поймут, как мы несправедливо относимся к братьям нашим меньшим, которые не имеют возможности за себя постоять. Я с горечью узнала, что в Вашей лаборатории использовались животные. Надеюсь встретиться с Вами в удобное время для обсуждения этой проблемы.

Тем временем беру на себя смелость послать Вам один из наших буклетов как образец распространяемой нами информации.

Искренне Ваша Ивонна Гудхазбенд.

— Ненормальная, — повторил Лайам. — Если она думает, будто я ей позволю читать мне нотации в моем собственном доме, то пускай еще раз подумает, прежде чем приходить. Я и это письмо отдам Маркби. По-моему, в нем содержится угроза.

— Я бы не стала подставлять Ивонну, — возразила Салли. — Она наверняка не хотела тебя обидеть. Она одна из немногих приветливо встретила меня в деревне. Если человек посвятил себя доброму делу… — видя недовольную гримасу мужа, Салли поправилась, — с его точки зрения, доброму, это еще не означает, что он сумасшедший. Ивонна строго придерживается светских условностей. Я пару раз бывала у нее на утреннем кофе, все было обставлено в высшей степени официально.

— Теперь видишь, к чему приводят совместные посиделки, — грубо бросил Лайам.

Салли взяла буклет. Ощипанные куры смотрели на нее из-за железных прутьев, укоряя и обвиняя. Она перевела взгляд на тарелку с яичницей.

— Я покупаю яйца в супермаркете в Бамфорде. По-моему, они поступают туда с птицефабрики ниже по дороге. Знаешь?

— Фабрику? Чую по запаху всякий раз, когда ветер дует оттуда.

— Думаешь…

Лайам подался вперед.

— Нет, не думаю! Хочешь спросить, все ли птицы на той самой фабрике засунуты в тесные клетки и выщипывают друг у друга перья остатками клювов? Все фабрики проверяют инспекторы из министерства. Они должны соответствовать стандартам.

— Понимаю. Но ведь эти фотографии где-то сняты. А сколько в министерстве инспекторов? Наверняка недостаточно.

Салли вновь взглянула на снимок.

— Пожалуй, начну покупать яйца от домашних птиц. Они чуть дороже, но не обязательно брать много. Большой разницы в счетах не составит.

— Как пожелаешь, — ответил Лайам. — Пойди вступи в группу миссис Гудхазбенд. Почему бы и нет?

Салли, читавшая буклет, вдруг с силой швырнула его на стол. Посуда задребезжала. Лайам опешил.

— Не смей! — прокричала она. — Не смей так со мной говорить! Может быть, я не гений в науке, но точно так же, как ты, имею право на свое мнение и на свое отношение к окружающим!

Воцарилось молчание.

— Ладно, — сказал он, — я пошутил. Что с тобой стряслось? Голову ушибла? Сходи к Принглу.

— Я порой думаю, — услышала Салли собственный голос, — что мне надо сходить к адвокату по бракоразводным делам.

Она выскочила из-за стола, бросив уже опротивевший завтрак, и выбежала в сад.

Не оделась, а на дворе холод. Однако пока не хочется возвращаться. Лайам не виноват, убеждала она себя, сохраняя последние крохи лояльности. У него слишком много забот и хлопот, поэтому он такой резкий. Но в душе Салли понимала, что сознательное стремление прощать Лайаму эгоцентризм и хамство постепенно превратилось в постоянное изобретение оправданий.

— Зачем, черт побери? — пробормотала она. — У всех заботы и хлопоты. У меня тоже. Бомба взорвалась прямо перед глазами. Меня физически тошнит от почты. Остин хочет…

Она подавила последнюю мысль.

Слова растаяли в морозном воздухе. Салли обхватила себя руками и медленно пошла по дорожке в самый конец сада. Долгий путь заканчивался на некрасивом участке с кривыми, умирающими, бесплодными яблонями. Сады при коттеджах отмерены щедро, чтобы рабочей семье хватило овощей и фруктов. Было также место для кур и свиней. За деревьями росли неухоженные кусты крыжовника, черной смородины. Надо с этим что-то делать, составить организованный план. Пересадить кусты и деревья. Только подумать, сколько бесплатных фруктов и ягод! Варенья и джемы, желе и чатни,[5] пироги с ягодами и яблоками…

Но на уход за садом нужно время, а где его взять со всеми ее заботами, с новой пристройкой, с работой у «Бейли и Бейли» и… с Лайамом.

Вернулись мрачные думы.

— Я никого своими проблемами не обременяю. Почему же он это себе позволяет, скажите на милость? — обратилась она к голым смородиновым кустам.

— Миссис Касвелл!

Салли вздрогнула, вскрикнула — голос как бы в ответ на заданный вопрос прозвучал из кустов. Потом она сообразила, что, точнее, он донесся из-за изгороди за кустами, отделяющей их участок от соседнего. Голос принадлежал Бодикоту, хоть его самого не было видно.

Живая изгородь из боярышника задрожала. Даже зимой, без листьев, она все равно представляет собой непроницаемый клубок веток с острыми шипами, настоящий барьер высотой в пять футов. Если следить подобающим образом, даже козы не преодолеют такую преграду.

Однако за изгородью никто не следит, в ней образуются дыры на месте погибших, сломанных или выкорчеванных кустов. Поскольку это изгородь Бодикота, ограждающая его личную собственность, он затыкает их чем попало, в одних местах успешно, а в других не очень.

Сейчас, находясь у ближайшей дыры, заставленной на скорую руку листом рифленого железа, он неожиданно показался до пояса над железной заплаткой в обычной засаленной кепке, плотной ветровке и простом теплом шарфе.

— А, мистер Бодикот… Доброе утро, — без энтузиазма поздоровалась Салли.

— Я за вами присматриваю, — сообщил он. — Выглядываю, когда вы в саду. Хотя теперь вы редко выходите.

— Погода неподходящая для садовых работ. — Она замялась. — Вам что-нибудь нужно? Обойдите вокруг, заходите.

Старик заколебался.

— Лучше не буду. Из-за него.

Он кивнул на пристройку, явно имея в виду Лайама.

Пожалуй, правильно. Сейчас лучше всего избегать встреч с Лайамом. Только ей их не избежать.

— У меня для вас кое-что есть, — объявил Бодикот.

— Для меня? Что такое?

Он вцепился в лист, немного сдвинул его в сторону:

— Пролезете? В дом пойдемте. На кухню.

Салли не понимала, в чем дело, не могла догадаться и, честно сказать, не хотела. Но если это отсрочит возвращение на свою кухню и к Лайаму, то пять минут стоит потратить. Она протиснулась в щель и пошла следом за Бодикотом вдоль изгороди к задним дверям его коттеджа.

— Надо было одеться, холодно, — заметил он. — Заболеете насмерть, расхаживая тут в тонкой кофточке.

Козы были выпущены, бродили по участку, подбирая все, что попадалось. Хозяин подбросил и сена, которое жевал крупный рогатый коричневый козел, не особенно симпатичный. Он поднял голову, устремив на Салли сердитый взгляд.

— Не сердитесь на Джаспера, — сказал старик. — Он, конечно, хулиган, но не злой. Просто глаз с него не спускайте. Когда видит, что на него смотрят, то и не проказничает.

Изгородь уступила место облетевшим смешанным кустам, лишь на одном-другом еще держались зеленые листики. Здесь летом и прорываются козы. Самая большая дыра заставлена спинкой от старой латунной кровати. Бодикот свернул налево через лужайку к дому, Салли покорно шагала за ним.

Она уже бывала на его кухне, знала, чего ждать, и все-таки поперхнулась от запаха.

— Пойло варится, — объяснил он. — Куда ж я его дел?

— Пойло?..

Неужели он собирается угостить ее пойлом?

Старик шарил в буфете, Салли ждала, оглядывая древнюю газовую плиту, насквозь проржавевшую, хлипкую, — удивительно, как она не взорвется! Стол в принципе хороший. Остин его продал бы, дилер купил, привел бы в порядок и перепродал с хорошей прибылью. Определенно эдвардианский, если не викторианский. Только совершенно засаленный, поцарапанный, шероховатый. Одна ножка треснула и обмотана веревкой. Один бог знает, когда тут в последний раз красили. Ее собственная кухня, несмотря на повреждения, — глянцевая картинка из журнала «Дом и сад» по сравнению с этой. Взгляд окинул высокую полку, затянутую паутиной, со всякими фарфоровыми безделушками и посудой. Подумать только, стаффордширский сливочник в виде коровы, опустившейся на колени! Коллекционная вещь! Что еще спрятано в этом доме?

Бодикот вылез из шкафа, держа в руке баночку с крышкой из-под маргарина. Судя по виду, тоже антикварную — среди маргариновых баночек.

Он серьезно поглядел на Салли.

— Думаю, вы женщина неплохая.

— Спасибо, — едко поблагодарила она, не сдержавшись.

Сосед принял благодарность за чистую монету.

— Нет, правда. Очень жалко, что вы тогда перепугались. Все стекла из окон вылетели и прочее.

Извиняется!.. Салли импульсивно выпалила:

— Мистер Бодикот, я вам непростительно нагрубила… когда вы к нам зашли… Не нарочно, а от неожиданности…

— Ничего. — Он протянул баночку. — Надеюсь, понравится.

Что там, ради всего святого? Действительно хочется знать! Конечно, возможно, старик просто спятил. Такое случается с чудаковатыми стариками. В один прекрасный день грядет полное сумасшествие. Разорвутся все связи с реальностью.

— Знаю, вы любите чай из садовой травы. Как моя матушка. Я сам время от времени против чашечки не возражаю. Это осенью насушил. Всё из моего сада. Подумал, может, попробуете.

— Ох… спасибо. — Салли замолчала, смущенная его любезностью и своими нелестными мыслями. — Я… простите меня. И за коз… и за репу.

Старик помрачнел, но тут же успокоился:

— Что ж, дорога не без ухабов.

На этой метафоре они расстались.

Салли пришла с подарком на кухню, где Лайам после завтрака мыл свою тарелку. Он взглянул на нее.

— Видел, как вы шептались. Потом ты пролезла к Бодикоту сквозь изгородь. Старый болван заделал дыру после этого?

— Надеюсь. Слушай, он дал мне травы для чая. Наверно, хочет принести извинения.

Лайам вытер руки полотенцем.

— Не попадайся на удочку, не поощряй его! В следующий раз опять выкинет какую-нибудь дьявольскую пакость. Общаясь с неприятелем, ставишь себя в ложное положение.

Она поставила баночку рядом со своими горшочками с травами.

— Говори что хочешь. По-моему, он добрый старик. Я его не считаю своим неприятелем. Как-нибудь попробую чай. Это рецепт его матери.

— Полный бред, — буркнул Лайам и прошел к себе в кабинет.

— Не забудь позвонить в полицию насчет писем! — крикнула Салли ему вслед.

***

Маркби приехал в региональное управление еще в хорошем настроении. На пути к кабинету одна дверь открылась, в коридор вылетел Дэйв Пирс без пиджака, с распущенным галстуком и закатанными рукавами. В руке недоеденный сэндвич с беконом.

— Показалось, что я вас услышал, сэр, — прошамкал он, не дожевав кусок. — Касвелл сейчас звонил. Письма пришли.

— Во множественном числе?

Пирс судорожно проглотил то, что было во рту.

— Одно анонимное, с наклеенными вырезками из газеты. Обычное дело. Другое нормальное, подписанное, от женщины по фамилии Гудхазбенд, проживающей в Касл-Дарси.

— Гудхазбенд? — Маркби порылся в памяти. — Я где-то недавно слышал это имя. Ах да, Либби доставляла ей почту в то утро, когда Касвеллы получили пакет.

— Похоже, она входит в группу активистов, защитников животных. Никакого насилия. Распространяют листовки, пишут в газеты, иногда устраивают демонстрации без нарушений порядка. На них за все время только одна жалоба от какой-то куриной фермы, где они устроили пикет. Сведения попали в прессу, о ферме пошла дурная слава. Они очень болезненно это воспринимают.

— Проверим. Попробуйте заглянуть в редакцию «Бамфорд газетт». Такие события часто освещаются местной прессой. Полагаю, Касвелл знал ее и до нынешнего письма? Раз они в одной деревне живут.

Пирс неуверенно посмотрел на начальника.

— Кажется, он затворником сидит в коттедже. Скажем так: теперь знает и бесится! Из-за шумихи с бомбой ей стало известно про его эксперименты с животными. Теперь она хочет с ним побеседовать. Я бы не сказал, что у нее много шансов.

— Вы велели ему сохранить конверт и письмо с вырезками? — требовательно спросил суперинтендент.

— Да, сэр. Все везет.

— Когда приедет, — тихо сказал Маркби, — я хотел бы с ним встретиться.

Лайам Касвелл приехал около одиннадцати утра. Вытащил из кейса конверты, с преувеличенной осторожностью положил листок с вырезками на стол суперинтендента:

— Довольны?

— Анонимку сейчас же отправим экспертам. — Маркби взял листок в руки. Такой же, как сотни виденных раньше. — Другое письмо, как я слышал, обычное и подписанное?

Лайам поколебался.

— Да. От одной сумасшедшей из нашей деревни. Вот!

Он сунул суперинтенденту конверт.

Маркби пробежал глазами страничку.

— По-моему, вполне разумно, доктор Касвелл. Определенно не от сумасшедшей.

Лайам вспыхнул, слегка подался вперед. Он сидел на стуле, вцепившись в кейс на коленях.

— Занесите в протокол, что мне не нравятся ваши манеры!

Алан Маркби вздернул брови.

— Если у вас есть жалобы, мы охотно рассмотрим. Разумеется, для серьезных претензий существуют общепринятые формальности.

Лайам зарычал.

— Вот о чем я говорю. Не о ваших словах, не о действиях, а о тоне. Вы держитесь так, будто я сделал что-то плохое!

— Иногда полицейским приходится выступать в роли адвоката дьявола. Я обязан задавать вопросы.

— Если бы я считал, что вы делаете свое дело, то смирился бы, — злобно парировал Лайам. — Но у меня сложилось впечатление, что вы свое дело не делаете. Любой мало-мальски компетентный коп уже взял бы мерзавца, приславшего бомбу!

Люди часто думают, будто полиция может творить чудеса, в который раз подумал Маркби. Но результаты дают рутинные процедуры, долгие и порой мучительные следственные действия, бумажная работа, сопоставление данных. А рутина требует времени. Он попробовал объяснить это собеседнику:

— Одна бригада отправилась в ваши лаборатории, доктор Касвелл, опрашивает всех и каждого, выясняет, не получал ли кто оскорбительных или угрожающих анонимных писем, предупреждает об осторожности, описывает признаки подозрительной корреспонденции и объясняет, что надо делать в случае ее получения. Пока никто не сообщил ни об угрозах, ни о подозрительных поступлениях. Подробное описание происшествия разослано по всей стране для сравнения с аналогичными инцидентами. Modus operandi[6] часто указывает на конкретного преступника или, в данном случае, на организацию. Проверяются все известные активисты движения в защиту животных в нашем районе и во всей стране. Сведений пока нет. Нужно время.

— Не верю. — Лайам опасно завращал глазами. — По-моему, все это означает, что, пока бомба кого-нибудь не отправит на небеса, вы так и будете сидеть в ожидании: вдруг что-то случайно откроется. Ради бога, какое имеет значение, что никто из сотрудников лабораторий не получал гнусных писем или взрывчатки? Я получил! Разве этого недостаточно? Чего вы хотите, массового убийства? Думаете, меня легко заменить? Я простой рядовой лаборант?

Маркби выплеснул раздражение:

— Я не говорю ничего подобного, доктор Касвелл! Считаю личным оскорблением любой домысел, будто мои сотрудники не прилагают к дознанию все силы. Понимаю, вы обеспокоены, но это не дает вам права высказывать безосновательные обвинения!

Лайам вскочил и затрясся от злости.

— Я выскажу любые обвинения, какие пожелаю! Меня преследуют маньяки! Я налогоплательщик. Я беру вас на службу, выплачиваю жалованье. И хочу знать, что вы собираетесь делать!

Голос его дрожал, лицо неестественно побелело, скривилось, как у человека, которого вот-вот хватит удар.

Суперинтендент взял себя в руки, как всегда жалея о вспышке. Но все равно у него чесались руки врезать Касвеллу в челюсть. Он заговорил холодным, официальным тоном:

— Как я уже сказал, письмо будет передано криминалистам.

Кивнул на коллаж из газет.

— А Гудхазбенд? Подпись и чертовски культурное изложение бредней не означает, что она не такая же фанатичка, как все остальные!

— Я встречусь с миссис Гудхазбенд, — коротко ответил Маркби. — Лично.

Лайам неприятно оскалился.

— Желаю удачи!

— Похоже, здорово струхнул, — заметил Пирс, когда Лайам выскочил из кабинета. — Думаете, его наконец достали? Понял, что дело не рассосется по его желанию?

— Струхнул? Очень хорошо, — пробормотал Маркби. — Пора кому-нибудь пугнуть его как следует. Если хорошенько перепугается, может, даже начнет сотрудничать.

Он взял в руки письмо миссис Гудхазбенд. Плотная кремовая бумага с тиснеными золочеными готическими буквами. Вряд ли авторша этого послания прибегает к грубым методам. Она соблюдает великосветские приличия.

— Попросите кого-нибудь ей позвонить, сказать, что я днем заеду, если удобно.

— Я дом видел, — сообщил Пирс, как бы подтверждая рассуждения босса. — Шикарный.

Возможно, «Тайт-Барн» когда-то действительно был десятинным амбаром.[7] В целом постройка сохраняла основные формы зернохранилища, а толстым каменным стенам не одна сотня лет. После существенных перестроек она теперь представляла собой впечатляющую резиденцию. Невероятно, чтобы отсюда отправлялись бомбы или подметные письма с газетными вырезками. Как свидетельствует опыт, обитатели таких домов чаще являются получателями подобной корреспонденции.

Решетчатые ворота открыты — возможно, для суперинтендента. Но, въехав на подъездную дорожку, Маркби был вынужден вильнуть в сторону, чтобы не переехать черную кошку с белой грудкой, сидевшую на гравии. Кошка не шевельнулась, провожая проехавшую машину каменным немигающим взглядом, который выражал уверенность, что этому посетителю следует пользоваться служебным входом для поставщиков и прислуги.

Чуть дальше навстречу выбежала другая черно-белая кошка с такими же суицидальными наклонностями. Он объехал и эту, напомнив ей через окно, что так можно быстро израсходовать все девять жизней, которые пословица приписывает кошкам. Предполагая, что весь передний двор населен кошками, не обращающими внимания на транспортные средства, Маркби решил остановиться и оставшееся расстояние пройти пешком.

Выйдя из машины, он сразу заметил, что обширный сад плоховато ухожен. Когда-то здесь наверняка было прекрасно. Теперь кусты беспорядочно разрослись, трава и сорняки заполонили бывшие цветочные клумбы, на участок проросли живые изгороди с деревенских переулков, вокруг остатков декоративного пруда укоренились разнообразные зонтичные растения, почерневшие на морозе, но еще узнаваемые по высоким стеблям, своеобразным листьям и головкам. Печальный признак.

Размышления прервала третья кошка мармеладных оттенков, выскочившая из кустов прямо под ноги. Маркби шел к парадному, гадая, что увидит за дверью.

— Очень рада, что нашли время, суперинтендент, — сказала Ивонна Гудхазбенд, как будто сама его пригласила.

Ей можно было дать лет пятьдесят пять: в тщательно уложенных каштановых волосах сквозит седина. Поразительная женщина. Не в последнюю очередь потому, что одета «прилично», как непременно выразилась бы мать Алана. Даже не вспомнишь, когда он в последний раз видел женщину в столь официозном наряде в половине четвертого. Голубое шерстяное платье с длинными рукавами, с золочеными пуговицами на манжетах. Юбка плотно облегает округлые бедра, верх заключает в себе пышную грудь и украшен маленькой золотой брошью. Ноги тоже хорошие. Фактически приятно посмотреть. Маркби старался не таращить глаза.

— Не желаете чаю? — в светской манере предложила Ивонна.

Он отказался, хотя испытывал сильное искушение. Не из-за жажды, а из желания увидеть обязательную церемонию, воображая вышитые салфеточки и фарфоровые чашечки. Только времени нет.

— Вам известно, зачем я пришел…

— Разумеется, — живо откликнулась Ивонна. — Спасибо, что предварительно предупредили. Хорошие манеры нынче редкость. Это мне позволило навести о вас по телефону кое-какие справки. Надеюсь, не возражаете? Предпочитаю готовиться к встречам.

Маркби тоже, просто он дал ей возможность опередить его. Ну и хватит хороших манер. Надо в другой раз заскочить неожиданно, чтоб увидеть на голове бигуди.

— Кажется, у нас есть общие знакомые.

В самую точку.

— Кто же? — невинно полюбопытствовал Алан.

— Аннабел Палтни, — объявила Ивонна. — Говорит, она ваша кузина.

Ох, боже, Бел Палтни, гроза местного общества персидских кошек!

— Седьмая вода на киселе, — решительно отрезал он, попав в трудное положение и изо всех сил стараясь из него выбраться. — Сто лет ее не видел. Она по-прежнему… э-э-э… судит кошачьи выставки?

— Больше нет, отказалась. Знаете, из-за варикоза.

— Гм… ну да.

Маркби попытался мысленно представить ноги дальней родственницы, которые видел только в плотных коричневых чулках. В памяти сохранились крепкие уличные ботинки и твид. Все в кошачьей шерсти. Когда б он ни бывал в ее доме, обязательно выходил в белых клочьях. Впрочем, Бел добродушная, добросердечная женщина. Любит джин с тоником и длинные тонкие сигары.

— Она три-четыре раза в год ездит в Лондон. Мы встречаемся за ланчем. Сообщила, что вы весьма здравомыслящий мальчик, поэтому, надеюсь, мы поймем друг друга.

— Вот письмо! — энергично воскликнул суперинтендент, предъявив упомянутый документ выразительным жестом. Необходимо прекратить дерзкие манипуляции, с помощью которых его хотят поймать в сети.

И снова был вынужден прерваться.

Дверь открылась, вошел молодой человек, худощавый, довольно высокий, с длинными, светлыми, вьющимися волосами, обрамлявшими узкое лицо с орлиным носом и маленькими пухлыми губами. Женственный облик нейтрализовали драные джинсы, тяжелые ботинки, черная футболка с логотипом группы хеви-метал и короткая, не совсем чистая замшевая куртка. Ему могло быть и двадцать с небольшим, и под тридцать. Порой люди с возрастом моложе выглядят. Возможно, это относится и к матери. Первоначальная оценка в пятьдесят пять может не дотянуть лет на пять.

— Мой сын Тристан, — представила Ивонна.

— Здрасте, — бросил Тристан и плюхнулся в кресло.

— Он протягивает мне руку помощи, — любовно добавила мать.

— Вот как?

По мнению Маркби, у парня сил не хватит поднять руку, не то что протянуть.

— Руководит пресс-службой нашего маленького комитета, — продолжала миссис Гудхазбенд. — А я член правления. Секретарь — Верил Линнакот. Страшно жалеет, что не смогла сегодня присутствовать на встрече с вами. Уехала в Норвич к дочери. Она недавно близнецов родила.

Надо думать, дочь, а не Верил. Маркби задумался о мистере Гудхазбенде. Никаких признаков, даже моментального снимка. Возможно, удрал из-за страсти жены к добрым делам.

— Так что насчет письма? — снова начал он с легким отчаянием.

— Конечно. — Ивонна благосклонно признала, что пора переходить от светской болтовни к делу. — Касвеллы сравнительно недавно приехали в нашу деревню. Салли, кажется, славная девочка. А ее мужа, признаюсь, я всегда считала угрюмым и замкнутым. Во время наших редких встреч в деревне он отвергает любые попытки завязать беседу. Стараешься дружелюбно встречать новоселов, а они не хотят — насильно мил не будешь. Салли ко мне приходила на кофе. Рассказала, что муж занимается какой-то научно-исследовательской работой. Но ничто…

Голос Ивонны отвердел.

— Ничто не подготовило нас — я имею в виду комитет — к шокирующему открытию, что прежде доктор Касвелл экспериментировал на животных! Комитет был очень расстроен, мы собрали экстренное заседание, правда, Тристан?

Тристан, вынужденный ответить, буркнул:

— Угу.

Маркби бросил на него беглый взгляд, мысленно добавив еще несколько лет к первоначальной оценке. Невзирая на молодежный наряд и манеры, не говоря уже о длинных волосах, это мужчина тридцати или тридцати пяти лет. Из тех, кто до сорока готов оставаться подростком. А что потом?

В памяти возник Дэнис, дядя Либби. Суждено ли Тристану стать таким же пропащим, с волосами, которые удлиняются сзади и отступают спереди, в чересчур тесных джинсах, старательно осваивающим молодежный жаргон и последнюю моду? Этакой морской звездой, выброшенной на берег, когда волна отступила от ног его поколения?..

— Вы знали о деятельности доктора Касвелла? — спросил его суперинтендент. — Я имею в виду, до инцидента с бомбой?

Тристан встретился с ним взглядом.

— Не помню. По-моему, нет.

Ивонна снова взяла беседу в свои руки.

— Наш комитет категорически протестует против лабораторных экспериментов с животными. Надеюсь, вы тоже?

— Мне это не нравится. — Маркби вытащил конверт из кармана. — Но я здесь из-за вашего письма. Вернее, потому, что доктор Касвелл получил несколько оскорбительных писем.

Ивонна вздернула брови.

— Вы считаете мое письмо оскорбительным?

— Нет, конечно. Не поймите превратно. Скажем так: меня интересуют все письма на данную тему, адресованные доктору Касвеллу.

Тристан неожиданно выпалил:

— Больше от нас он ничего не получал! — Он выпрямился в кресле. — И мы никого не собираемся размазывать по полу. Так что не приставайте к нам с этой бомбой.

— Как говорит Тристан, мы не прибегаем к насилию, — сообщила мать в качестве переводчицы.

— А что делаете? — прямо спросил Маркби.

— Лоббируем. По-моему, в конечном счете это наиболее эффективный способ. Доходит до самых верхов. — Миссис Гудхазбенд скупо улыбнулась. — Голосуем. Политики сильно заботятся о голосах. Сельскохозяйственное лобби само по себе чрезвычайно сильное, мы понимаем. А простые избиратели на свою беду об этом забывают! Супермаркеты помнят о покупателях, продают то, чего те хотят. Если нам, например, удастся убедить людей требовать яйца домашней птицы, то магазины будут ими торговать.

— И как же вы лоббируете и убеждаете? Только письмами? Вроде этого?

Маркби помахал письмом, полученным Лайамом.

— Печатаем разнообразные компетентные иллюстрированные брошюры. Я регулярно пишу членам парламента от всех партий и нашим членам Европарламента. Верил обращается к фармацевтическим компаниям, к производителям косметики и средств для волос. Шампуни иногда испытывают на кроликах, страшно сказать! Иногда мы устраиваем пикеты, но никогда… — она устремила на суперинтендента стальной взгляд, — никогда не устраиваем беспорядков. Хулиганство отпугивает людей. Мы хотим завоевать их сердца.

— Миссис Гудхазбенд, — сказал Маркби. — Ваши цели и методы выглядят безупречно. Однако вам наверняка известно, что некоторые группировки с аналогичными целями прибегают совсем к иным способам.

— Мы с ними ничего общего не имеем! — отрезала Ивонна. — А некоторые из них, суперинтендент, возможно, не совсем откровенно формулируют свои цели.

Неглупая женщина. Фактически из той породы, с которой ему приходилось встречаться: образованная, красноречивая, организованная и предельно решительная. Не станет посылать грязные анонимки с вырезками из газеты и бомбы в посылках. Равно как миссис Линнакот, недавно ставшая бабушкой двойняшек. Про Тристана точно не скажешь. Парень (сколько бы лет ему ни было) явно свет материнских очей, поэтому не стоит даже намекать.

Маркби поднялся, поблагодарил.

— Рада, что вы меня исключили. — Ивонна разгладила голубое платье на бедрах. — Я намерена вскоре встретиться с доктором Касвеллом, разъяснить, почему мы возражаем против использования животных. Надеюсь — возможно, тщетно, — что он будет так же вежлив, как вы. Я не сдамся! Уже знаю, если проявить здравый смысл и настойчивость, можно со временем убедить почти каждого.

Пока он размышлял о том, что будет, если миссис Гудхазбенд без предупреждения загонит Лайама Касвелла в угол, Тристан внезапно ожил. Сорвался с кресла, направился к ближайшему письменному столу, вытащил пачку листовок.

— Возьмите.

Алан взял с таким же чувством, с каким берет на улице подобные вещи от представителей религиозных культов. Увидел, что верхняя посвящена птицефабрикам и идентична буклету, присланному Касвеллам.

Наблюдая за ним, Тристан с некоторым самодовольством добавил:

— Моя работа. Все мои. — И тряхнул длинными белокурыми локонами.

— Правда? — Маркби перевернул страничку. — Фотографии как раздобыли?

Пухлые губы скривились то ли в иронической усмешке, то ли в презрительной ухмылке.

— Ждете признания в проникновении со взломом? Раздобыл более или менее законно. Без труда. Надо просто соображать… и быстро бегать.

Мать забеспокоилась, явно недовольная поворотом беседы. Взглядом велела сыну молчать и величественно посмотрела на суперинтендента. Украшенная бриллиантами рука указала на листовку.

— Читайте! — приказала Ивонна.

— Читайте! — Маркби бросил листовки на стол Пирса. — Вряд ли нам вновь придется беспокоить миссис Гудхазбенд. Хотя надо проверить ее сына Тристана. Слишком уж голубоглазый маменькин сынок!

Пирс взял листок с душераздирающим снимком несушек в клетке.

— Бедняги, — пробормотал он. — Когда я был маленький, мы кур держали. Они разгуливали по двору, клевали жуков, червяков и всякое такое, знаете. В клетки их никогда не сажали. — Он поднял глаза. — Что собой представляет миссис Гудхазбенд?

— Валькирия в парадном наряде.

— Кто?

— Не важно. Но поверьте мне, когда такие женщины посвящают чему-то свой ум и силу, то, как правило, уже к концу дня одерживают победу. И не нуждаются для этого в бомбах.

Глава 8

Было около семи, когда Маркби подъехал к скромному коттеджу Мередит, последнему на Стейшн-роуд.

Вышел из машины с пиццей в коробке, с пакетом из супермаркета. Увидел, как дрогнула штора в ее окне. Дверь открылась, она стояла на пороге, обхватив себя руками.

— Простудишься, — сказал он. — Зайди.

— Все в порядке. Нечего шум поднимать.

Очевидно, ей лучше! Неподвижно стоит в проеме, вглядываясь мимо него в темноту.

— Кота тут нигде не заметил? Уже пару дней не является. Поскольку я снова слегла, не смогла поискать. Наверно, обиделся и ушел. По ночам очень холодно. Корм принес?

— Упаковку, десять банок. Так дешевле. Теперь, когда я ее доставил, ты мне сообщаешь, что кот исчез. Не подумай, что я удивлен. Должно быть, простой бродячий кот, бегает где попало. Вот, еще мороженое прихватил. — Он передал ей пакет. — Лучше сразу в морозилку сунь. Твое любимое, ромовое с изюмом.

— Кот может вернуться, — настаивала Мередит, принимая пакет. — Ромовое с изюмом? Прелестно, спасибо.

— Пицца с морепродуктами. Пойдет?

— Отлично. Я просила без колбасы, потому что она острая. Помню, как опозорилась у Ахмета в тот вечер.

— Надеюсь, от этой хуже не станет, — сказал Алан.

Мередит тряхнула головой:

— Нет. По мнению Прингла, у меня низкая сопротивляемость из-за гриппа, поэтому я слишком чувствительна к любой заразе. Что бы это ни было, действительно пару дней провалялась.

Они направились по узкому коридору на кухню.

— Честно сказать, я здорово проголодалась, — бросила Мередит через плечо. — Жду не дождусь ужина. Вино откроем?

— Совсем ничего не ела? — строго спросил Маркби, возясь со штопором.

Мередит сунула в морозильник мороженое.

— Ты прямо как заботливая тетушка!

Она со вздохом поставила банки с кормом в шкафчик, надеясь, что несчастное животное найдет убежище в холодную ночь.

— Я была на аукционе у «Бейли и Бейли». Рассказывала про викторианские бокалы?

— Да. Купила?

— Нет. Оставила предложение в запечатанном конверте, а в день торгов кто-то меня перебил. То есть предложил больше, а меня уже не было, чтобы повысить ставку. Перед выходом из дому чувствовала себя не на все сто процентов, а там стало гораздо хуже. Салли дала мне своего травяного чаю, и это было последней каплей — никого не хочу упрекать. Потом начался полный кошмар, я уже не могла дожидаться, когда Остин дойдет до бокалов. Дотащилась до дому, залезла в постель. Но теперь уже все хорошо.

Пока пицца разогревалась, они вернулись в маленькую гостиную с бокалами вина. Мередит свернулась в клубок на диване перед электрокамином. Алан расположился в ближайшем кресле вытянув ноги, с удовольствием оглядывая комнату, радуясь, что он снова здесь, рядом с любимой женщиной. Мередит в джинсах и широком белом вязаном свитере, который не скрывает, как она похудела. И в парикмахерской не смогла побывать, волосы отросли почти до плеч. Ему так больше нравится, о чем он не преминул сообщить.

— Чувствую себя хиппи. — Она почесала макушку. — Пока можно и так походить, но, пожалуй, все-таки надо будет подстричься.

В углу мерцал телевизор с выключенным звуком, шли новости четвертого канала.

— Бодикот был в тот день на торгах, — сообщила Мередит. — Салли объяснила про коз и репу, почему было столько шуму.

— Да, она мне звонила после вашего разговора. По-моему, старик просто неправильно понял.

На телеэкране возникли новые кадры. Вокруг грузовика со скотом мельтешили фигуры с плакатами против экспорта живого товара. Похоже, действие происходило в каком-то порту. Маркби вскочил, бросился к телевизору, включил звук.

Репортер орал во все горло, голос гулко загремел в гостиной, информируя зрителей, что данная сцена имела место ранним утром. Алан взволнованно ткнул в экран пальцем.

— Видишь? Парень с длинными волосами, с плакатом… Вот этот!

— Вижу. Кто это? Обязательно надо так громко? — жалобно простонала Мередит.

— Прости. — Алан убавил звук и вернулся в кресло. — Я с этим парнем сегодня беседовал. Это Тристан Гудхазбенд. Живет в Касл-Дарси. Собственно, я пришел к его мамочке, замечательной леди, которая организует деятельность группы защитников животных. Юный Тристан казался совсем замотанным. Неудивительно, если он ранним утром скандалил на набережной. Должно быть, только вернулся к моему приходу.

— Ну, его, по крайней мере, не задержали.

— Нет. Там было много народу, могли предупредить. — Взгляд стал задумчивым. — Отправлю Прескотта наладить контакт с местной полицией. Где это? В Дувре… На случай, если им известны детали.

Звоночек на кухне просигнализировал о готовности пиццы.

Позже, когда они поели и допили вино, Мередит спросила:

— Этот самый Гудхазбенд имеет какое-то отношение к случившемуся с Салли и Лайамом?

— Неизвестно, хотя Лайам получил письмо от Ивонны Гудхазбенд с предложением встретиться и обсудить проблему использования в экспериментах животных. Вместе с ним пришла очередная анонимка. Никому не рассказывай. Хотя Салли, возможно, сама уведомит тебя при встрече. Лайам здорово перепугался.

Алан не смог скрыть удовлетворения при этом воспоминании.

— Что касается миссис Гудхазбенд, оказывается, она знакома с одной моей дальней родственницей. Подобные люди знают всех в округе вместе с подробностями их жизни. Впрочем, это было некстати. — Он сморщился. — Теперь мне позвонит Аннабел, начнет расспрашивать, зачем я ворвался в полицейских башмаках к ее драгоценной подруге.

— Дернут за ниточки? — усмехнулась Мередит.

— Не совсем. Ивонна дернула бы, если бы знала, что это ей что-нибудь даст. Догадываюсь, это ее излюбленный modus operandi. Лоббирование, по ее выражению. Ладно, не хочу говорить о деле. Обычно ты не позволяешь.

Мередит серьезно на него взглянула:

— На этот раз дело касается Салли, а я за нее беспокоюсь. После аукциона не видела, поэтому не знала о последних письмах. Думала позвонить, да не хотела нарваться на Лайама, а телефон у него в кабинете. — Она помолчала. — Наверное, и о нем надо побеспокоиться. За ним охотится отправитель посылки. Кем бы он ни был, может снова попробовать. Как думаешь?

Алан покачал бокал с остатками вина.

— По-моему, попробует. Только что-то другое, поскольку уже все следят за посылками. Может машину заминировать, это у них любимый прием. Обоих Касвеллов проинструктировали, как по утрам проверять машины. Они всю ночь стоят в гараже, на улице не остаются, уже хорошо. На дверях гаража новый замок.

Он допил вино.

— Правда, это не совсем гараж. Бывший амбар. Ты была там?

Мередит качнула головой.

— Полно места для обеих машин и кучи старой мебели.

— Мебель тетушки Эмили. — Она повернулась в кресле. — Принести еще бутылку?

— Я тебя умоляю! Мне еще домой ехать.

Она пожала плечами:

— Не обязательно.

Он улыбнулся:

— Обязательно, дорогая моя. Не хочется, но с утра надо быть на работе с трезвой головой и ясными глазами.

Она устремила на него пристальный взгляд.

— Ты тоже беспокоишься, правда?

— Беспокоюсь, притворяться не стану. Нигде больше в стране таких случаев не было. Возможно, отправителя смутило, что взрыв оказался сильнее, чем было задумано. По правде сказать, я надеялся на другие посылки. Часто их рассылают партиями. Потом письма. Мы даже не знаем, есть ли тут какая-то связь, а этот чертов Касвелл не хочет помочь. Хотя очередная анонимка нынче утром заставила его струхнуть, напомнив, что враги не сдаются.

— Пока кто-нибудь не погибнет? — спросила Мередит.

Непривычно длинная прядь упала ей на лицо.

— Да, кто-нибудь может погибнуть. — Алан выпрямился и сурово добавил: — Но не погибнет, если это от меня зависит. Это моя обязанность.

— Я рада, что ты ведешь дело, — сказала она. — По-моему, так лучше для Салли… и для Лайама тоже, конечно. — Взглянула на часы. — Почти десять. Хочешь еще раз посмотреть тот кусок в новостях Ай-ти-ви?

На этот раз репортаж был короче, кадры с Тристаном вырезали. Общенациональные новости кончились, пошли местные.

— Уилвер-парк, — узнала Мередит.

Уилвер-парк — старинная музейная усадьба второстепенного исторического и художественного значения — располагался милях в пятнадцати вниз по дороге. Камера мельком окинула палладианский интерьер и проследовала в библиотеку с дубовыми шкафами, где стоял мрачный мужчина, демонстрируя зловещие пустоты на полках.

«Почти все первые издания! — доложил он. Его голос дышал возмущением. — Для сокрытия кражи проявлена немалая изобретательность. На одних полках оставшиеся книги свободней расставлены, на других раритеты заменены старыми, но не имеющими ценности книгами. Вот, к примеру… — Он вытащил том. — Это ничего не стоящее издание восемнадцатого века — не из нашей библиотеки, — воры, видимо, принесли и хитроумно поставили вместо украденного раннего английского перевода «Жизнеописаний» Плутарха».

Камера на мгновение задержалась на книге, и Мередит рванулась к экрану.

— Удивительно…

— Я бы сказал, находчиво.

— Да я не о том. — Она села на место. — Книга, которую он показал, подставная, очень похожа на ту, что я видела на выставке лотов аукциона «Бейли и Бейли». Она называлась «Служебник».

— Такие издавались сотнями между семисотыми и девятисотыми годами. В те времена совершались долгие торжественные службы. Добрые прихожане заполняли храмы. Священнослужителя в определенном смысле можно было сравнить с солистом. Не слишком одаренные время от времени заглядывали в справочник.

— Конечно, таких книг сотни, — без особой убежденности согласилась Мередит.

Камера повернулась к журналистке, серьезной энергичной молодой женщине.

«— Точно неизвестно, сколько книг похищено, — сообщила она зрителям. — Уилвер-парк закрылся на зиму в конце прошлой недели после массового наплыва туристов и откроется только весной. В это время проводится уборка, необходимые ремонтные работы, общая инвентаризация. Ежегодная проверка началась с библиотеки…»

Камера проехалась по книжным полкам, задержалась на мраморном бюсте Шекспира на письменном столе и вернулась к женщине с микрофоном.

«— …в результате чего вчера обнаружились пропажи. Это означает, что книги могли быть украдены в любое время за последние месяцы! Неизвестно даже, крали их по одной или сразу и сколько было похитителей».

Она вновь передала слово мрачному мужчине.

«— Охрану необходимо усилить, но у нас средств не хватит на дополнительный персонал. Возможно, помогут камеры наблюдения. Или будет ограничен доступ в некоторые помещения в определенные дни.

— Заказные кражи, — серьезно продолжила корреспондентка, — проблема нашего времени в мире антиквариата, который никогда еще не был таким беззащитным». — Она назойливо напомнила зрителям свое имя, фамилию и повторила, что репортаж велся из поместья Уилвер-парк.

Последние кадры, запечатлевшие библиотеку, интерьер, нотный лист, заполненный рукой Моцарта, померкли, уступив место другому сюжету.

— Я и не знал, что мир антиквариата стал таким беззащитным, — хмыкнул Маркби. — Он уже был беззащитным, когда в гробницы пирамид вломился Картер[8] и прочие, правда? Впрочем, действительно, воры, специализирующиеся на художественных ценностях, не сидят сложа руки.

— Ужас, — вздохнула Мередит. — Интересно, что стало с книгами. На торгах у Бейли полно старых изданий. Хотя не таких интересных, как пропавшие из Уилвер-парка.

— Надо попросить букинистов и аукционеров посматривать, — пробормотал Алан. — Конечно, книги, возможно, украдены по заказу, как предполагает репортерша. Для какого-нибудь коллекционера. — Он взглянул на часы. — Надо идти.

— Как скажешь.

Мередит вопросительно подняла бровь.

— Надо. Хотя и не сию минуту. Пожалуй, еще на часок задержусь.

***

Тристан не знал, что попал в вечерние новости. Когда их показывали по всей стране, он стоял у ворот «Тайт-Барна» с девушкой по имени Дебби Ли.

В кустах под разросшимися деревьями было темно, горел единственный слабый уличный фонарь, время от времени глухо жужжавший. Лампа раскачивалась на ветру, мимолетно бросая на парочку желтый свет. Поэтому лица казались размытыми и молодые люди в темной одежде смахивали на привидения.

Шестнадцатилетняя местная девушка Дебби была не особо хорошенькая, не особо умная. Тристан не понимал, то ли он ее жалеет, то ли она довела его до отчаяния. Он старательно скрывал свои чувства, обращаясь с ней со сдержанной страстью.

Со своей стороны Дебби видела в нем мужчину своей мечты. Она работала на птицефабрике в отделе укладки яиц рядом с производственными помещениями для несушек.

Ежась на холодном ветру, Дебби отыскала в карманах теплой куртки конверт.

— Все готово, Трис.

Тристан терпеть не мог подобное сокращение его имени, даже во время секса, но сказал:

— Молодец, Дебс.

Дебби против сокращения не возражала. Ей достаточно было слышать из его уст свое имя. А уж слово «молодец» и вовсе возносило ее на вершины блаженства.

— Риск жуткий, Трис. Если б меня застукали, прогнали бы с работы. Я хочу сказать, мне здорово повезло работать рядом с домом. В деревне никуда не пойдешь, кроме птицефабрики. Папа с меня три шкуры спустит, если я оттуда вылечу.

Тристан знал ее отца, хозяина местного паба, поэтому поверил.

— Никто тебя не застукает, Дебс. Ты ведь умная девочка. К тому же это необходимо для дела.

— Я старалась не для дела, — простодушно сказала она. — Для тебя.

Тристан смутился. Он использовал ее без зазрения совести, но безыскусное выражение преданности и верности всегда заставало его врасплох. К счастью, девушка в темноте ничего не заметила.

Впрочем, сегодня у нее на уме было еще кое-что.

— Трис… я тебе хочу помогать, только не хочу, чтобы из-за этого закрыли фабрику.

— Не закроют, — коротко бросил он.

— Надеюсь.

— Я тебе говорю, не закроют! Начальство будет строже следить, соблюдать правила, вот и все.

— Тогда ладно. Понимаешь, когда такие, как ты и твоя мама, ходят вокруг и подсовывают письма под двери, фабрику могут закрыть. А таким, как я, работа нужна. А куры — просто птицы.

— Все равно их надо содержать в человеческих условиях! — отрезал Тристан. — Не превращать в автоматы для производства яиц.

— Согласна, Трис. Когда я туда поступила, то спрашивала, что будет со всеми этими курами, когда они станут ненужными. Кто-то объяснил, что они пойдут на корма для домашних животных. На консервы для собак и кошек. Эти куры быстро приходят в негодность. Они яйца несут. Их на мясо не выращивают. Хотя подумывают открыть отделение бройлеров. Босс говорит, надо расширяться, подавать заявку на перепланировку. Значит, будет больше рабочих мест для деревни.

— Вот как? — оживился Тристан. — Если еще что услышишь об этом, сразу мне сообщи.

Про себя он задумался, знает ли мать кого-нибудь в плановом комитете. Мысленно возник набросок новой листовки, на этот раз против разведения бройлеров. Шум, лишние машины на сельских дорогах, запах, гибель зеленого пояса… Надо составить петицию. Вслух же он сказал:

— И не беспокойся насчет закрытия. Мы этого добиваться не будем, обещаю.

— Значит, это тебе не надо?

Дебби вновь протянула конверт. Тристан взял его. Внутри была кассета с пленкой.

— Мы высоко тебя ценим, Дебс. Я пробовал пролезть, поснимать, да это дьявольски трудно. На самом деле нужна настоящая съемка, не одни фотографии. Хорошо бы попасть туда с видеокамерой.

— Я не смогу! — испуганно заныла она. — Меня заметят. Да и с этой камерой не справлюсь. Ничего не получится.

Тристан снова поверил. В любом случае он не имел ни малейших намерений подпускать ее к дорогой новой аппаратуре.

— Не волнуйся, Дебс. Предоставь дело мне.

Она ждала с надеждой, обратив к нему лицо в лунном свете. Такова цена, думал Тристан. Дебби во всем этом видит роман.

Он глубоко вдохнул, стиснул ее в объятиях, поцеловал, «как опытный мужчина», о чем она с восторгом и гордостью рассказывала товаркам в отделе укладки яиц.

Обычно в упоительные моменты она обвисала в его руках, неразборчиво бормоча любовные признания. А сейчас неожиданно отскочила и взвизгнула.

— Что ты, черт побери?! — взорвался Тристан.

— Там… — Она ткнула пальцем ему за спину. — Кто-то смотрит!

— Боже мой, только не мама, — охнул он и круто развернулся.

Насколько можно видеть, в шуршащих на ветру кустах никого нет. Тристан нервно оглянулся на освещенные окна дома, но и там не обнаружил разгневанного лица матери.

Ивонна не одобряет его отношений с Дебби. «У девушки свои ожидания. Ты не должен ее поощрять. Попросил сделать снимки, в результате она может сильно осложнить нам жизнь».

В последнее время возникли подозрения, что мать права. Дебби поговаривает, что он должен прийти к ним домой, познакомиться с родителями. Мистер Ли много лет был сильнейшим в местной команде по перетягиванию каната. Миссис Ли — громогласная блондинка, которую хорошо слышно на другом конце Касл-Дарси, причем в возбуждении она использует ошеломляющий словарный запас.

— Никого там нет, — с облегчением вздохнул Тристан. — Тебе показалось. Ветер дунул.

— Нет! — настаивала девушка. — Деревья шевельнулись, туда упал свет, я видела глаза! И дыхание слышала! В кустах кто-то был и за нами подглядывал!

Тристан подобрался к тем самым кустам, раздвинул ветки, вгляделся в темноту. Где-то в глубине послышался шорох.

— Эй! — крикнул он. — А ну, выходи!

— Это ведь не папа, правда? — всхлипнула Дебби.

— Надеюсь… — Тристана с новой силой охватила паника, и он продолжил поиски. — Знаю, кто ты, — пошел он на блеф, — так что покажись!

От громкого шороха оба вздрогнули, выскочившая кошка метнулась дальше в темноту вдоль дорожки.

— Кошка… — с отвращением пробормотал Тристан. — По правде сказать, я на секунду… Это просто кошка.

Дебби не совсем убедилась.

— Я глаза видела. Высоко, не так, как у кошки. На уровне человеческого роста. Видела через твое плечо. А вдруг это… — внезапно предположила она и запнулась.

— Если так, — перебил Тристан, — то скажу пару слов при следующей встрече, припугну хорошенько. Хотя это кошка. Лучше иди домой, Дебс. Папа будет тебя искать.

— Трис, ты меня проводишь? До паба? Я боюсь.

Тристан сам боялся, но не темноты. Беспокоился, что его увидят с Дебби, подкрепятся романтические байки, которые она вешает подружкам на уши. С другой стороны, она принесла отснятую пленку, как обещала, служит его глазами и ушами на птицефабрике.

— Провожу до стоянки. Дальше безопасно, паб освещен. Кругом народ. Лучше, чтобы нас вместе не видели. Из-за твоей работы. Вдруг боссу кто-нибудь расскажет. Рухнет прикрытие, тебя могут уволить. Нам это ни к чему, правда?

Девушка благодарно и крепко взяла его под руку и не выпускала до самой стоянки. Он поспешно пожелал доброй ночи, гадая, не специально ли была разыграна предыдущая сцена, чтоб пройтись с ним под ручку по Касл-Дарси.

Однако перед расставанием Дебби шепнула:

— Я правда кого-то видела, Трис. Честно.

***

На следующее утро после завтрака Мередит собралась к «Бейли и Бейли», почти уверенная, что Салли сегодня работает. Утро прекрасное, солнечное, относительно теплое. Приятно после холодов и сырости.

Подходя по узкой дорожке к передним дверям, она услышала, как ее кто-то окликнул, оглянулась, увидела Дэйва Пирса и удивленно проговорила:

— Привет! Что вы тут делаете, инспектор? Я думала, вас взяли в региональное управление.

Пирс ухмыльнулся.

— Выпускают время от времени на старую тропу. Иду в редакцию «Бамфорд газетт». — Он конспиративно понизил голос. — Мог своего сержанта послать, да решил воспользоваться возможностью заскочить домой. Мы с Тесс только что в новый дом переехали. Не совсем новый, только для нас. Она нынче утром хлопочет, наводит порядок.

— В любом случае рада вас видеть. Поздравляю с повышением!

— Никогда даже не думал, — чистосердечно признался Пирс.

— Почему? Вы заслуживаете.

— Спасибо. — Он вновь ухмыльнулся, залившись румянцем. — Да ведь знаете, сейчас у каждого университетский диплом. Даже в полиции. Времена меняются. Чувствую себя пережитком прошлого. — Ему было чуть за тридцать. — А вы как поживаете?

— Отлично. Гриппом переболела и выздоровела. Вы снова с Аланом. Знаю, он доволен.

Пирс еще сильнее покраснел.

— Правда? Ну, должен признаться, мне тоже приятно вернуться к нему. Не подумайте, шеф ничуточки не изменился… — Дэйв спохватился, придержал язык, и оба рассмеялись. — Хотя он самый лучший. Любого спросите. Все скажут. Нет лучше нашего суперинтендента.

Они разошлись: Мередит — к «Бейли и Бейли», Пирс — в редакцию газеты.

В переднем помещении никого не было. Ориентируясь на голоса, Мередит прошла к дальнему кабинету через зал, непривычно пустой после недавних торгов. Обнаружила Салли и Остина рядышком за компьютером, серьезно обсуждавших что-то; глядя на монитор. Они так сосредоточились, что не услышали ее шагов, и она деликатно прокашлялась.

Оба испуганно оглянулись. Остин протянул руку, стукнул по клавише, параллельные столбцы цифр исчезли с экрана. Мередит не знала, смеяться или сердиться. Она вовсе не собиралась шпионить. О чем бы они ни говорили, вряд ли это имеет для нее какое-нибудь значение. Может, даже и не взглянула бы на монитор. Теперь, естественно, принялась гадать, что от нее так торопливо скрыли.

— Мередит! — приветливо воскликнула Салли. — Как я рада! — Она протянула обе руки. — И страшно виновата. Надо было к тебе забежать, но мы с Остином были очень заняты, а надолго оставлять Лайама одного в коттедже не хочется.

— Ничего, не извиняйся. Я все равно не могла принимать посетителей. Теперь совсем здорова, и вижу, ты тоже. Ничего больше вас не тревожило?

— Ничего. — Салли покосилась на Остина. — Мы тут просто планируем наперед. Уже надо думать о следующих торгах.

— Я видела вчера репортаж в вечерних новостях, — сообщила Мередит им обоим. — О книгах, украденных из Уилвер-парка. Остин, вы наверняка следите за такими вещами?

Остин снял очки, вытащил носовой платок из кармана, начал тщательно протирать стекла.

— Мы получаем обычно списки краденого, которые распространяются среди антикваров. Но до сих пор нам ничего такого не попадалось. Постучу по дереву. — Он серьезно постучал себя по лбу. — Думаю, я распознаю редкое издание. У нас есть старые книги, только не особенно ценные. Настоящие раритеты несут к специалистам, если хотят продать. Когда кто-то ко мне обращается, так и советую. Здесь настоящей цены не получишь. И картины тоже. Все, представляющее особый интерес, рекомендую везти в Лондон на крупные аукционы — «Кристи», «Сотби», «Мессенджер» и так далее. Другое дело, — продолжал он, — карты или ботанические иллюстрации. Их иногда варварски выдирают из книг, стараются продать. Вечная трагедия. Порой среди них попадаются по-настоящему редкие, ценные. Я обязательно спрашиваю, кто продает, почему, имеет ли на это право. «Бейли и Бейли» надо беречь репутацию.

Остин пожал плечами.

— Если говорить о других сомнительных вещах, то, как я понимаю, от жареного нынче принято избавляться на толкучках, где торгуют прямо из багажников. Подделки с фирменными этикетками, пиратское видео и краденое… Но только не у нас.

— У нас у самих крадут, — робко вставила Салли.

— Правда, — горько подтвердил Остин. — У нас чаще крадут, чем несут краденое на продажу!

— Во время последнего предварительного показа пара книг пропала, — пробормотала Салли.

Остин огляделся, будто надеялся со своего места увидеть пропавшие книги.

— Они были в ящике с разрозненными томами. Мы их разделили на несколько лотов. Большинство дешевых, зачитанных. А пропала пара томов Диккенса, викторианское издание, в хорошем состоянии, хотя не особо ценное. Некоторые охотятся за кожаными переплетами. Потом отдирают, отделывают домашние бары и тумбы для телевизора. Вид жуткий. — Он передернулся. — Так или иначе, за все те книги, вместе взятые, больше сорока фунтов не выручишь. Фактически, насколько помню, зачитанные остались нераспроданными. — Остин сунул платок на место. — Гм… Мередит… не хотите ли чаю, кофе?

Нерешительный тон мог означать лишь то, что он предпочел бы услышать отказ. Она чему-то помешала.

— Нет, спасибо. Надо по магазинам пройтись. Я просто зашла спросить Салли, не согласится ли вместе перекусить.

— Поедем на ланч в Касл-Дарси! — быстро предложила Салли. — Освобожусь после двенадцати. Встретимся здесь.

Пирс шел по коридорам редакции «Бамфорд газетт». Она располагалась в старой постройке с низкими потолками и притолоками, с тесными комнатками, где кипела бурная деятельность, как в улье. Прошло время, прежде чем удалось привлечь безраздельное внимание редактора Мо Колдервелл.

— А, сержант Пирс, — узнала она его наконец.

Пирс прокашлялся и небрежным тоном объявил о своем повышении.

— Значит, в большой свет вышли, — заключила Мо. — Напечатаем. Новость местного значения. А живете по-прежнему тут? Джефф! Принеси нам кофе, пожалуйста.

Слабое бурчание на дальнем плане означало, что Джефф висит на телефоне, пускай сами нальют себе чертов кофе.

— У него запарка, — безмятежно пояснила Мо. — Охотится за подписчиками. — Она развернулась в кресле, вытянула ноги в спортивных ботинках. — Ну, поехали дальше.

Пирс признался, что живет по-прежнему здесь.

— Интересы, хобби? — Редакторша царапала в блокноте иероглифы.

— В гольф немножечко начал играть, — самодовольно похвастался Пирс. — М-м-м… у нас новый сад…

— Отправим фоторепортера щелкнуть вас с женой. Паблисити для полиции. Жизненные факты интересуют читателей. На нынешней неделе как раз не хватает материала. Рада, что заскочили.

— Я не для интервью пришел, — поспешно сказал Пирс, ужаснувшись, что его заподозрили в склонности к саморекламе. — Информацию надо проверить. Насчет демонстрации защитников животных возле здешней птицефермы. С полгода назад.

— Летом? — Мо прищурилась. — Помню. Стойте. — Она застучала по клавиатуре, глядя на монитор, пробормотала: — Июль… — и вскочила. — Пошли!

Привела его в заднюю комнатку, заваленную и заставленную всякой всячиной, указала на толстую папку на полке:

— Июль! Годится? Крикните, когда закончите. — И исчезла.

Пирс быстро отыскал статью, еще быстрей прочитал. Хотя в тексте содержалась только основная информация, ее сопровождал ценный снимок. Он вгляделся с удовлетворенным вздохом, вытащил блокнот, переписал любезно указанные фамилии организаторов. Они, предположительно, не возражали ни против снимка, ни против перечисления, выстроившись перед камерой, улыбаясь, весело размахивая плакатами. Тристан Гудхазбенд крайний слева. Его мать, Ивонна, в центре, организует отряд. Единственным, чье лицо было скрыто, оказался участник, изображающий курицу. Он — или она — значится просто как «птица». Пустая куриная голова прикреплена к туловищу из пенопласта, внутри которого, как можно догадаться, скрывается человек. Цель заключалась в придании птице гигантских размеров. Практически уткнувшись в снимок носом, Пирс сумел разглядеть в выпуклой груди щелку, из которой анонимно смотрели глаза. Когда сомневаешься, смотри на ноги, особенно на лодыжки, напомнил он себе. И опять потерпел поражение. Бесформенные ноги в мятых шерстяных гамашах не позволили идентифицировать пол.

Тем не менее, весьма довольный, он пошел искать Мо.

— Можно получить отпечаток?

— Конечно. Сходите к фотографу.

Пирс воспользовался возможностью забежать домой. Они с Тессой жили в новом доме — для них новом. Повышение по службе и переход Тессы на другую работу, где больше платят, позволяли улучшить жилищное положение, как говорится на современном жаргоне. Иными словами, перебраться в жилье чуть побольше прежней крохотной квартирки. Сначала они подумывали об одном из домов в строящемся квартале на окраине города, но Тесса указала, что квартиры там маленькие, улучшения практически не будет.

В то же время продавалась вилла смежная с соседней, выстроенная на рубеже веков. Естественно, запущенная. Надо все перекрашивать, переделывать, устанавливать современную отопительную систему. В ней были две большие общие комнаты, достойная кухня, приличные спальни, на участке сбоку от дома достаточно места поставить машину (Дэйв предпочел бы гараж, да не все сразу), имелся даже сад. По словам агента по продаже недвижимости, зорким глазом оценившего молодую симпатичную пару, вилла представляла собой настоящий «семейный дом». Ну, сказала Тесса, это тоже надо обдумать. Не то чтоб они собирались сейчас же заводить детей — через год-другой. Тогда пригодится сад, да и начальная школа близко.

Поэтому они совершили покупку. Потом принялись за работу. Сразу выяснилось, что потребуется гораздо больше, чем они по наивности воображали. С самого начала стало понятно, что еще до вселения необходимо полностью переоборудовать кухню и ванную, но работы застопорились, когда иссякли небольшие оставшиеся деньги. Поэтому они все теперь делают собственными дешевыми руками. Тесса проводит недельный отпуск на приставной лестнице с кистью. Дэйв чувствует себя виноватым. Отсюда стремление навестить ее и осведомиться, все ли в порядке.

Он принес неожиданное известие, что скоро прибудет местная пресса, чтобы заснять их на новом месте.

— Что? — вскричала Тесса, чуть не свалившись с перекладины. — Надеюсь, не сегодня? Я даже новые шторы еще не повесила!

Щенок, уже взволнованный появлением хозяина, заразился тревогой и принялся бегать кругами в опасной близости от банок с краской, ведер с мыльной водой, емкостей со спиртом и прочими компонентами, необходимыми для покраски.

— Не знаю, милая, — признался Дэйв. — Думаю, довольно скоро, раз репортаж должен выйти в следующем номере.

— Все увидят! — взвыла жена вместе с окончательно одуревшим щенком. — Все знакомые!.. — Она спрыгнула с лестницы, бросилась в спальню, глянула в зеркало. — А волосы! Ужас…

Потом лихорадочно принялась убирать краски, лестницу, готовясь отмывать каждый уголок.

— И не задерживайся допоздна, Дэйв. Ты мне нужен, чтоб мебель передвинуть!

Пирс отправился обратно в управление, сожалея, что не послал на задание сержанта Прескотта.

Не обязательно было ехать через Спринг-Фарм, хотя Дэйв почему-то поехал. Как не было необходимости вновь навещать Майкла Вилана. Он уже высказал шефу мнение, что его можно вычеркнуть из списка подозреваемых, по крайней мере по делу о взрывном пакете. Но он не мог вычеркнуть из памяти бледное лицо, костлявую фигуру, а потому решил, что не будет никакого вреда, если заглянуть, посмотреть, как он там. В принципе никогда не угадаешь.

Пирс остановился перед самым домом, вышел из машины, хлопнул дверцей, стук раскатился по пустырю. Гонявшие мячик мальчишки остановились, зашептались между собой. Один бросился бежать — несомненно, предупреждать родителей.

Не хотелось оставлять без присмотра машину, но ее хотя бы из окна будет видно. Он вошел в знакомый вонючий подъезд, нажал кнопку звонка. Никто не ответил. Еще позвонил — ничего.

Ясно, Вилана нет. Пирс не собирался ждать и тем более бросать машину. Мальчишки караулят добычу. За секунду снимут стеклоочистители и все прочее, что можно снять. Он вышел и уже приготовился сесть за руль, когда краем глаза заметил, что грязная занавеска дрогнула.

— Вилан! — крикнул Дэйв.

Занавеска заколыхалась. Он подошел к окну, постучал. Через секунду тюль откинулся, появилось небритое, нервно дергавшееся лицо. Вилан слегка приоткрыл створку:

— Что нужно?

— Инспектор Пирс, помните?

— Угу… — Вилан облизал губы. Язва не зажила. — Помню. Я сказал, ничем помочь не могу.

— Можно зайти, поговорить?

— Сейчас неудобно.

Явственно слышно, что в комнате у него за спиной кто-то ходит.

Инспектор полиции насторожился. Возможно, он помешал чему-то противозаконному. Скажем, сбыту наркотиков. Если так, то надо запрашивать помощь по радио. С другой стороны, пока дождешься, вещественные доказательства испарятся.

— Откройте, впустите меня! — приказал Пирс и пошел обратно к парадному. Формально для входа без приглашения требуется ордер, хотя вряд ли Вилан станет жаловаться. Вдобавок можно более или менее обоснованно сослаться на возникшие подозрения в нарушении закона.

Вилан медленно и с неохотой отворил дверь. Вид у него был столь же нездоровый, как в прошлый раз, если не хуже.

Пирс быстро протиснулся мимо него и направился к грязной кухне. Вилан с гостем пили пиво. Две банки стояли на столе рядом с пепельницей с окурками и пластиковой упаковкой для готовых блюд. Похоже, из-под жареной картошки. Некрасивые красные потеки — предположительно, томатный соус. Сидевший за столом парень поднялся. Дэйв сразу его узнал. Не потому, что когда-то встречался, а потому, что совсем недавно видел это лицо на газетном снимке.

— Мистер Гудхазбенд, как я полагаю? — вежливо уточнил он.

— Коп, — ядовито бросил Тристан, — да вдобавок еще юморист. — Он воинственно уставился на полицейского. — Чего вы хотите? Откуда меня знаете, черт побери?

Пирс опешил от злобного тона. Тем более что Маркби описывал Тристана Гудхазбенда как исключительно слабую и ничтожную личность. Он решил его игнорировать и обратился к хозяину:

— Нельзя ли поговорить наедине, мистер Вилан?

Тот не успел ответить, вместо него заговорил Тристан:

— Ему вам сказать нечего. И вы не имеете никакого права врываться сюда и давить на него. Оставьте бедного парня в покое!

— Не знаю… — шепнул Вилан.

— Всего пять минут.

— У вас могут быть неприятности. Вы насильно вломились. — Тристан рванулся вперед, стул опрокинулся, со стуком упал на грязный пол. — Майк свое отсидел, теперь сам распоряжается собственной жизнью.

— Мистер Гудхазбенд, — сказал Пирс, начиная закипать, — прекратите перебивать меня.

— Нет. Если вы что-то имеете против Майка, выкладывайте. Если нет, убирайтесь. У нас не полицейское государство!

— Вы препятствуете следствию! — рявкнул Пирс.

— Какому? — высокомерно уточнил Тристан.

— Мистер Вилан, — продолжал Пирс, — лучше будет проехать в участок. Не беспокойтесь. Просто там можно спокойно побеседовать.

— Ты не обязан с ним ехать, Майк, — указал Тристан и оглянулся на Пирса. — Он имеет полное право пригласить к себе друга, если пожелает. Заинтересованного в его благополучии. Если он хочет, чтобы я здесь остался, останусь. Хочешь, чтоб я остался, Майк?

Несчастный Вилан только захрипел.

— При необходимости я вправе забрать любого, — отчеканил Пирс, — и задержать на двадцать четыре часа. — Слово «любого» было подчеркнуто угрожающим взглядом.

— А я так быстро вызову сюда адвоката, — парировал Тристан, — что вы магнитофонную пленку перемотать не успеете. Только вы ведь пришли не за тем, чтоб кого-то забрать. В мутной воде рыбку ловите, правда?

Пирс покраснел, Тристан удовлетворенно кивнул.

— Так я и думал. Слушай, Майк, вообще ничего ему не говори! Если он тебя заберет, я пришлю адвоката. Тогда, и только тогда, в присутствии твоего законного представителя, инспектор может о чем-либо спрашивать. Запомни, ты требуешь адвоката! Все, что он вынудит тебя здесь сказать без него, не будет иметь силы. По закону о полиции и показаниям по уголовным делам.

— Вижу, вы изучали законы, — окрысился Пирс.

— Сердитесь, инспектор? — Тристан изобразил дьявольскую ухмылку. — Вот так-то! Не нравится, когда кто-то вам тычет пальцем в закон?

— Мистер Вилан не задержан, — сказал Пирс тяжело дыша, — и не арестован. Мой визит абсолютно неофициальный. Он не в полицейском участке, а в собственном доме. Ничего не записывается. Адвокат не требуется, равно как обсуждение приемлемых и неприемлемых показаний.

— Вот именно, он в собственном доме, — кивнул Тристан. — А я его гость, лично им приглашенный. Чего нельзя сказать о вас.

— Часто здесь гостите? — осведомился Пирс у него, так как с Виланом говорить было бесполезно.

— А что? Вам до меня дела нет. Я Майку поесть принес. — Тристан кивнул на пустую коробку. — Он не совсем здоров. Не может по магазинам ходить, правда, Майк?

— Гриппом болел, — хрипло пробормотал Вилан. — Никак не пройдет. Хотя уже лучше. — Он стыдливо покосился на Пирса, смущенный яростным выступлением Гудхазбенда в защиту его интересов.

— И вы ходите вместо него? — Пришел черед Дэйва иронизировать. — Четыре банки пива и картошка в упаковке? По-моему, он на этом долго не протянет.

Тристан триумфально улыбнулся, шагнул к грязному холодильнику, открыл дверцу. Внутри видны пачки соевого молока; упаковка из фольги, видимо с ореховым рулетом; сквозь прозрачные ящики глухо просвечивают красные, зеленые и оранжевые цвета разнообразных овощей.

Вегетарианская еда, понял Пирс. Сестра Тессы была помешана на вегетарианстве. Сплошные орехи, чечевица и тофу.[9] К счастью, долго это не продлилось. Хотя отказ Вилана от животных жиров в любом виде логичен.

Нечеловеческими усилиями удалось не разразиться проклятиями.

— Я к вам в другой раз зайду, мистер Вилан. И с вами, мистер Гудхазбенд, — он испепелил его взглядом, — мы наверняка еще встретимся.

— Буду ждать с нетерпением, инспектор!

Тристан небрежным взмахом руки захлопнул холодильник.

Машина остановилась перед коттеджем, и Салли заглушила мотор.

— Вряд ли Лайам приготовил ланч, поэтому нам придется чуть-чуть обождать. У меня не было времени позаботиться о еде перед отъездом. Рано отправилась на работу, в самом начале девятого.

— Честное признание, — кивнула Мередит. — В городе можно было поесть.

— Ничего страшного, никаких хлопот. А вот и Лайам!

Лайам услышал подъехавший автомобиль, открыл дверь, вышел, посмотрел, бросился к воротам, поздоровался вполне дружелюбно:

— Привет, Мередит.

— Привет, — ответила она. — Все в порядке?

Лайам пожал плечами:

— Насколько можно ожидать. По крайней мере, в почте никаких подлых писем. Не знал, что вы вместе приедете.

— Сейчас поесть соберу. Ты ведь еще не обедал? — уточнила Салли.

Он покачал головой:

— Нет. Над книгой работал. Вроде стало чуть лучше.

Вот в чем причина редкого хорошего настроения, поняла Мередит. Лайам взглянул на нее:

— Я вас на минуту оставлю. Пойду проверю, что у меня нынче утром на диске.

— А я проверю, что у меня в холодильнике, — подхватила Салли. — Слушай, Мередит, может, пока в амбар заглянешь? — Она кивнула на амбар, превращенный в гараж. — Там оставшиеся вещи тети Эмили. Остин должен приехать, оценить, да ему все как-то не по пути. Напомню и выставлю на очередные торги. А тем временем вдруг тебе что-нибудь пригодится. Если что понравится, бери, пожалуйста.

Она открыла амбарную дверь, и они вошли.

Глаза не сразу привыкли к слабому свету. Алан верно описал просторное помещение, более чем достаточное для двух автомобилей Касвеллов. Об амбарном прошлом свидетельствуют стены из неотесанного камня. На потолке перекрещены прочные грубые деревянные балки. В кладке дальней стены небольшие отверстия, где крепились средневековые строительные леса, которые мастера разобрали, закончив работу. Спереди у дверей стоит машина Лайама. За ней громоздится разнообразная мебель всех видов, покрытая пылью, но в хорошем состоянии.

— Жалко, нет кухонного стола, — вздохнула Салли. — Главным образом стулья, кресла, буфеты, пара шифоньеров и далее в том же роде. Старомодные, вряд ли сейчас кому-то по вкусу. Впрочем, посмотри как следует, вдруг что-то увидишь. Можешь покопаться. Когда закончишь, во дворе встретимся.

— Хорошо.

Всегда интересно рыться в кучах хлама, воображая себя искателем сокровищ. Фактически дома нет места для новой мебели. Но шанс отыскать, например, набор хороших дубовых стульев для столовой нельзя так легко упускать. Или вот этот очаровательный угловой буфетик. Пожалуй, можно втиснуть. Мередит вообразила буфет, гордо высящийся в гостиной. Отодвинула другие вещи, подошла, открыла дверцы, заглянула внутрь.

Наклонившись и наполовину сунув голову в буфет, вдруг почуяла, что она не одна. Сначала услышала дыхание, странное, сиплое. Потом заскрипела мебель, застучали шаги, и, пока она старалась вылезти и оглянуться, грянул удар.

Болезненный и оскорбительный пинок в зад швырнул ее вперед, она ударилась головой о дверцу, вскрикнула, развернулась лицом к нападавшему.

Это был козел. Крупная коричневая скотина с загнутыми рогами и с выражением неприкрытого ликования на косматой морде. Он наклонил голову, боднул воздух, как бы наглядно демонстрируя только что проделанный фокус и спрашивая: разве я не умный?

— Ты подлое чудовище, — объявила Мередит, растирая поясницу.

Козел шагнул вперед, вытянул шею, принюхался.

— Не смей! — пригрозила она.

Впрочем, понятно: это не злоба, не скверный характер, а просто игривость. Он не смог устоять, войдя в открытую дверь и увидев перед собой соблазнительную мишень.

— Должно быть, ты Джаспер. — Пролез сквозь изгородь со двора Бодикота, ни Салли, ни Лайам вторжения пока не заметили. Когда заметят, будет скандал, по крайней мере со стороны Лайама. — Ну-ка, пошли домой. — Мередит схватила козла за кожаный ошейник. — Слушайся и веди себя тихо!

Видно, Джаспер принял это за новую игру и дружелюбно потрусил рядом мимо коттеджа к заднему саду в обход кухни. Ни Лайама, ни Салли не видно, но слышно, как течет вода из крана и дребезжит крышка чайника.

— Мме-е-е! — неожиданно заблеял козел.

— Ш-ш-ш! — приказала Мередит.

Он поднял на нее беззаботные бело-голубые глаза с вертикальными щелочками зрачков. Кроме козлиных ног и бороды, есть в нем что-то от сатира — нечестивое выражение, благодаря которому никому не известно, что у него на уме. Вдобавок он далеко не слабый. Удивительно будет, если по возвращении Салли не догадается, с кем общалась гостья.

Дыру, в которую пролез Джаспер, прикрывала спинка от старой латунной кровати. Как известно, такие вещи имеют свою цену, а Бодикот ее использует в чисто практических целях. К несчастью, спинка повалена, лежит на земле на его участке. Козел спокойно перешагнул через нее. Других животных не видно, но из длинного сарая в дальнем конце звучит громкая жалобная литания. Видимо, они там. Дверца распахнута, а козы почему-то не выходят. Никаких признаков хозяина.

Мередит заинтересовалась. Выпустила Джаспера на его территорию, он поскакал прочь. Она с некоторым усилием подняла спинку, водрузила на место, потом направилась на кухню.

Дверь открыта. Никого нет, никаких следов жизнедеятельности. Она окликнула старика, но не получила ответа.

Должно быть, он в сарае. Мередит направилась туда. Джаспер, завидев ее, подбежал и составил компанию, очевидно признав подругой.

Открывавшаяся наружу дверца сарая со скрипом качалась на петлях под ветром, изнутри шел сильный запах козьего стада. Козы горестно блеяли. Мередит забеспокоилась.

— Мистер Бодикот!..

Джаспер протопал вперед, обогнул качавшуюся дверцу, наклонился, принюхался к чему-то лежащему на земле. Снова громко заблеял, отпрыгнул, взбрыкнул копытами и заскакал вокруг.

Тут Мередит разглядела ногу. Вернее, крепкий грязный старомодный ботинок с подбитой гвоздями подошвой. Он был чуть виден под скрипевшей дверью, торчащий из грубой вельветовой штанины и вывернутый вбок. Она подскочила, оттолкнув прыгавшего на нее Джаспера.

Бодикот лежал на утоптанной земле лицом вниз, головой к сараю, ногами к коттеджу. На нем была плотная темная куртка. Кепка свалилась. Лицо повернуто к Мередит, под головой камень немалых размеров. На выщербленной поверхности что-то темное, липкое. Оставшийся на виду глаз открыт, выпучен. Щека ввалилась внутрь, напоминая скомканный кусок пергамента. Рот широко открыт в жутком зевке, оттуда торчат длинные желтые зубы, как у грызуна. Одна рука выброшена вперед, растопыренные пальцы застыли в смертном окоченении, которое начинается с глазных век и челюстных мышц. Он как бы потянулся к чему-то, чего ему уже никогда не схватить.

Козы, чуя человека, возмущенно взревели. Наверно, их надо доить. Джаспер стоял рядом, внимательно глядя на Мередит. Видя, что она не шевелится, застыв в ужасе, начал терять терпение, шагнул вперед, нюхая распростертое тело хозяина.

Мередит очнулась, поймала его за ошейник, оттащила в сторону.

— Не сейчас, старина, — вымолвила она. — Сейчас он не может с тобой поиграть. Он умер, Джаспер.

Глава 9

Пирс сунул голову в дверь кабинета Маркби и увидел, что суперинтендент уставился пылающим взором в отчет. В другой его руке был знакомый пластиковый стаканчик с не поддающейся идентификации жидкостью, извергаемой автоматом в нижнем коридоре. Шеф выглядел озабоченным до такой степени, что, похоже, не замечал омерзительного вкуса безымянного напитка.

Дэйв кашлянул, Маркби сморгнул, поднял глаза, увидел в дверях инспектора.

— Хорошо, что вернулись. Удалось что-нибудь?

— Кое-что. — Пирс поискал блокнот, нашел, пролистал свои записи. — Отыскал статейку в редакции нашей газеты. На снимке все участники той самой демонстрации. Мо, редакторша, пришлет отпечаток. Указаны фамилии всех, кроме курицы… — Пирс ухмыльнулся. — Под ней подписано «Птица».

— Посмотрим… — Маркби положил бумаги, поставил стаканчик, протянул руку к блокноту, быстро пробежал список, вернул блокнот владельцу. — Попросите кого-нибудь ввести в компьютер.

— И… э-э-э… — Пирс с наслаждением готовил сюрприз. — Я Тристана Гудхазбенда встретил.

Маркби встрепенулся, доставив ему удовольствие.

— Собственной персоной? Где? В редакции?

— Нет. Я заглянул к Майку Вилану, просто на случай, а там сидит Гудхазбенд, вроде в гости пришел. — Пирс кратко суммировал беседу. — Строптивый нахал, не хуже Касвелла. Интересно бы знать, почему он так бесится из-за Вилана. Что касается благотворительности, может, и правда, — нехотя признал он благородную деятельность Тристана. — Но чего скандалить? Группировка Гудхазбендов не имеет ничего общего с экстремистами. По крайней мере, как вас заверила миссис Гудхазбенд. Зачем тогда ее сыну выпивать с Виланом? Тот совсем уже чокнутый. — Дэйв неодобрительно причмокнул. — Могу поспорить, мамаша юного Тристана не знает, с кем он водит компанию.

Маркби хмурился, обмозговывая известия, и с заметным сожалением мысленно отодвинул их в сторону:

— Потом разберемся. Бесспорно любопытно. Вот отчет из лаборатории насчет полученного Касвеллом письма, склеенного из газетных вырезок.

Он взял лист, который читал, и обнаружил, что неизбежно поставил на него стаканчик, оставивший темный кружок. Раздраженно заворчал, потом передернул плечами.

— Видимо, все слова вырезаны из «Дейли телеграф». В принципе не самая популярная газета среди экстремистов. Разумеется, это не означает, что они не могли купить экземпляр… или не хотели сбить нас с толку.

— Могу поклясться, в «Тайт-Барне» «Телеграф» читают! — вскричал Пирс, не в силах забыть встречу с Тристаном.

Маркби проигнорировал это замечание и продолжил:

— Клей обычный, канцелярский, везде продается. То же самое относится к бумаге. Конверт несколько интереснее. Деловой коричневый конверт из тех, что продаются для офисов пачками по пятьдесят и по сто. Таких в угловом магазине не купишь. Штемпель центрального Лондона, опять же, возможно, для отвода глаз.

— Надо обождать, посмотреть, придет ли еще одно, — заметил Пирс и подумал: интересно, как там Тесса. Будем надеяться, не переусердствует с уборкой. Может быть, репортер просто щелкнет их у парадной двери. Что будет, когда старшая миссис Пирс услышит! Скупит все оставшиеся экземпляры, разошлет родным, друзьям и знакомым.

Послышались быстро приближавшиеся шаги, затем раздался настойчивый стук в дверь, после чего в кабинет влетел сержант Прескотт:

— Сэр!..

— Нельзя обождать? — перебил его Маркби. — Что стряслось?

— Я думал, вам надо знать, сэр. Смертельный случай… в Касл-Дарси.

— Что?!

Суперинтендент с инспектором вскочили, почуяв катастрофу.

— Грубиян Касвелл? — охнул Дэйв Пирс. — Они его достали?

Он побелел, осознавая смысл и последствия произошедшего.

Прескотт опешил, смутился, сообразив, что устроил переполох, не совсем точно выразившись.

— Нет. В другом коттедже, в соседнем. Старик Бодикот. То ли упал, то ли еще что-то, разбил о камень голову. Боюсь, мертвей мертвого. Уже окоченел, когда его обнаружили.

Пирс с облегчением выдохнул и разразился гневом:

— Ради бога, почему ты прямо не сказал? Я уж думал, мы Касвелла потеряли и за это придется расплачиваться!

— Прошу прощения. — Прескотт густо покраснел, багрянец невыгодно смешался с желтоватой зеленью вокруг подбитого глаза. — Я думал, это не относится к нашему делу. Фактически проблема местная. Бамфордская полиция уже занимается, предполагают несчастный случай. Сержант Джонс старшая. Посчитала необходимым уведомить вас, хотя нет никаких признаков грязной игры. Позвонила и попросила меня передать. Она сейчас на месте.

— Свяжитесь с ней! — крикнул Маркби. — Скажите, пусть не позволяет забрать тело. Я хочу сам посмотреть.

— Слушаю, сэр. Только она подчеркнула, что ничего подозрительного…

— Пошевеливайтесь! — рявкнул суперинтендент.

Прескотт сорвался с места.

— Поехали, Дэйв, — мрачно буркнул Маркби. — Когда в ходе расследования начинают сыпаться трупы, я хочу все видеть собственными глазами.

Когда они прибыли в Касл-Дарси, был ранний зимний вечер. Солнце уже садилось. Слух о смерти Бодикота быстро распространился, и многие деревенские жители явились поглазеть, столпившись на другой стороне дороги, напротив коттеджа старика. У ворот ждала «скорая», водитель с санитаром мирно покуривали.

Пирс и Маркби кивнули им, проходя мимо, и направились к замерзшей на ветру кучке людей, сгрудившихся вокруг накрытой простыней фигуры. Из открытой двери длинного сарая доносилось дикое блеяние и оглушительный топот копыт. Громче всех вопил крупный коричневый козел, привязанный бельевой веревкой к столбу, возражая против ограничения свободы и присутствия на его территории чужаков. Он кинулся на вновь прибывших, пригнув голову, но веревка не пустила. Козел пришел в полную ярость.

— Привет, Джаспер, — сказал Маркби, узнав его точно так же, как Мередит раньше.

— Вы кому это? — спросил Пирс, не знавший, как зовут козла.

Сержант Джонс уже шла навстречу.

— Привет, Гвинет, — поздоровался Алан. — Ну что у вас тут?

Сержант приветственно улыбнулась, приглаживая светлые волосы, растрепанные ветром.

— Нам позвонили в час с небольшим, сэр. Врач констатировал смерть. По его мнению, к тому времени он был мертв уже несколько часов, возможно, с раннего утра.

Гвинет Джонс указала на землю у себя под ногами:

— Земля мерзлая, скользкая, плотно утоптана козами, ходить по ней трудно. Как я понимаю, старик пошел к животным, поскользнулся, упал головой на камень. — Она вновь ткнула вниз пальцем.

Простыня на теле не полностью прикрывала кусок бетона с вкраплениями крупного гравия, на котором виднелось темное пятно.

— Либо так, — продолжала сержант, — либо козел боднул его сзади, сбил с ног. Вполне возможно. Нам его привязать пришлось, я за ним по всему участку гонялась! — Она чуть улыбнулась. — Пробовали в сарай загнать, он уперся копытами — и ни в какую. Тогда констебль Уитмор высказал блестящую мысль посадить его на привязь.

— Откуда взялся этот камень? — спросил Маркби.

— Из кучи строительного мусора, оставшегося после строительства соседской пристройки. — Джонс широко развела руки. — Они тут повсюду валяются. Кажется, сосед, доктор Касвелл, бросает их в коз. Они к нему в сад лезут.

— Значит, вы с ним говорили?

— Конечно. — Гвинет бросила на суперинтендента лукавый взгляд. — И с мисс Митчелл тоже.

— С Мередит?

Маркби не удалось скрыть изумление.

— Да, сэр. Это она обнаружила тело. Если хотите с ней побеседовать, она еще там, у Касвеллов. — Гвинет кивнула на соседний коттедж. — Как только я ее увидела, сразу подумала, надо вам сообщить. Она рассказала, что козел бодается. Ее саму боднул. Подошел сзади, когда она наклонилась, что-то рассматривая, и свалил!

— Правда?

Маркби невольно усмехнулся, несмотря на скорбную ситуацию.

— Да… И старика вполне мог ударить.

Пирс исследовал место происшествия.

— Если этот кусок бетона бросил сюда Касвелл со своего двора, то он должен быть олимпийским чемпионом по толканию ядра, — заявил он. — Твердо скажу, никто не докинул бы! Мы находимся в самом дальнем конце участка. Такой камень никто не бросит дальше шести-семи футов, тем более снизу. — Он взглянул на коттедж Касвеллов, и в тот же миг там на кухне вспыхнул свет. — Полагаю, поэтому можно Касвелла исключить. То есть в том отношении, что он бросил в коз камень, а попал в старика.

— Подумаю и учту, — кивнула сержант Джонс. — Действительно, камень слишком большой. — Она замялась. — В любом случае я спросила, и он заявил, что никогда не бросал эту глыбу. Признал, что швырял в коз мелкие камни, которые кругом валяются. Согласился, что, может быть, этот кусок из их кучи, и объяснил его местонахождение тем, что старик его сам утащил. По утверждению доктора Касвелла, он постоянно рыскал по их участку точно так же, как козы.

— Зачем старику камень? — спросил Пирс.

Гвинет триумфально улыбнулась:

— Видите дверцу сарая? Открывается наружу. Похоже, он подпирал ее камнем, чтобы не закрывалась.

— Логично, — согласился Маркби, всегда уважавший сержанта Джонс. Она была отличным констеблем во время его службы в Бамфорде и вполне заслужила звание сержанта. Наверняка пойдет еще дальше. Хорошая команда была у него в Бамфорде. Ему до сих пор ее не хватает.

Козы в сарае по-прежнему топали, запах стал крепче.

Пирс тоже это заметил и проговорил:

— Они скоро тут все разнесут. Надо, чтобы кто-то о них позаботился, и вообще…

— Когда вы пришли сюда, дверь сарая была открыта? — спросил Маркби.

Гвинет кивнула.

Он подошел, заглянул в дверцу. Сарай просторный, с платформой в конце. Козы находятся в забранном сеткой временном загоне, куда Бодикот, вероятно, помещал их на ночь. Иначе вышли бы в открытую дверь, разбрелись по двору.

Завидев его, животные вытянули шеи, заблеяли на разные голоса. Он взглянул в мрачные глаза ближайшей козы.

— Ничего, девочки, потерпите немножко. Скоро кто-нибудь поможет, — посулил он, вернулся к остальным и спросил у сержанта: — Родственникам сообщили?

— Да, племяннице, миссис Саттон. Она уже едет.

— Хорошо. — Он присел на корточки. — Ну, посмотрим.

Простыню отвернули. Бодикот лежал в той же позе, в какой его обнаружила Мередит — головой к двери сарая, ногами к своему коттеджу. Маркби дотронулся до вытянутой руки. Совсем окоченела, как и ожидалось. Попытался на пробу разогнуть средний палец. Непослушный, одеревеневший, но еще подвижный. Лицо в гаснущем свете синевато-серое, сморщенное, почти как у мумии.

— Снимите совсем простыню, — велел он.

Рассмотрел открывшееся тело, детально отметил его положение, расстояние от сарая.

— Его передвигали?

— Нет, сэр. Врач к нему прикасался, но он был явно мертв, поэтому не было необходимости переворачивать.

— А одежда? Ничего необычного?

Гвинет Джонс покачала головой, с любопытством глядя на него.

— Есть идея, сэр?

— А?.. — Маркби оглянулся. — Нет. Просто спрашиваю. А кепка? Она так лежала, когда вы его впервые увидели?

Гвинет посмотрела на кепку, валявшуюся возле головы Бодикота.

— Да, сэр… насколько мне известно. То есть мы ее не трогали. — Она повысила голос, крикнув находившемуся неподалеку констеблю: — Никто из вас кепку не перекладывал?

Оказалось, никто.

— Что вас смущает, сэр? — тихо спросил Пирс.

— Ничего. Хочу составить четкую картину. Кстати, фотограф был, все отснял?

Джонс кивнула. Маркби подавил вздох.

— Хорошо. Тело можно увозить. Я просто хотел увидеть его на месте.

Джонс, поколебавшись, спросила с сомнением:

— Похоже на несчастный случай, сэр, правда? Или я что-нибудь упустила?

Он не успел ответить — раздался вопль. Все оглянулись.

По лужайке бежала женщина в сопровождении констебля. Женщина высокая, крупная, в рабочей одежде, грязной куртке, слаксах, резиновых сапогах, будто только что с фермы. Лицо накрашено, но как бы впопыхах или вслепую, без зеркала. Толстый слой алой помады сбился на губах в комочки, тушь размазана вокруг глаз неровными пятнами.

— Морин Саттон! — объявила она, приблизившись. — Что с дядей Гектором? Я тридцать миль проехала! — Взгляд упал на лежавшее на земле тело под простыней. — Это он? Наш старик? — потрясенно допытывалась она.

— Примите глубокие соболезнования, миссис Саттон, — сказала Гвинет Джонс. — Необходимо официальное опознание, но это можно сделать позже, в морге.

— Можно и сейчас взглянуть, — возразила миссис Саттон. — Покончить с делом. Что случилось? Сердечный приступ?

— Точно пока неизвестно. Будет вскрытие. Возможно, он поскользнулся.

Простыню вновь отвернули, миссис Саттон молча посмотрела, кивнула, и голову Бодикота закрыли.

— Дядя Гектор, — сказала она, вытащила из кармана грязную тряпочку, вытерла лицо, еще сильней размазав тушь и помаду. — Несчастный старик.

— Миссис Саттон, — мягко начал Маркби, — мы не хотим докучать вам расспросами, но не видели ли вы раньше этот камень?

Женщина махнула рукой на сарай:

— Дядя Гектор им дверь подпирал.

— Значит, он всегда здесь лежал?

— Камень? Наверно. А с козами что?

Она прошагала к сараю. Заглянула внутрь и возмущенно воскликнула:

— Черт побери! Вы их что, подоить не могли?

— Мы больше занимались вашим дядей, — указала сержант Джонс. — И среди нас нет специалистов по козам.

— Да ведь вы не глухие. Бедные животные изорались! Кому понравится, когда вымя от молока распирает и никто не приходит на помощь?

Сержант Джонс покраснела, констебль прикрыл рот ладонью, Пирс уставился в небо.

— Ладно, сама подою, — вздохнула миссис Саттон. — Должен же кто-нибудь это сделать.

— Может быть, вы или кто-то другой позаботится о них в ближайшее время? — обратился к ней Маркби.

Она задумчиво уставилась на него.

— М-м-м… мой сын Гэри приедет завтра в трейлере и перевезет их к нам. Дядя тут еще долго будет лежать? Как-то не совсем прилично, правда?

Тело увезли на глазах у безмолвных жителей деревни. Маркби с Пирсом прошли через двор и жалкие остатки съеденного козами сада к открытой кухонной двери.

Пирс осмотрел подставку для сушки посуды:

— Пустая чайная кружка. Видно, встал, чайку выпил. Пошел, козла выпустил, хотел выпустить коз, открыл дверь и либо поскользнулся, либо его козел боднул… либо стало плохо с сердцем — и он просто свалился.

Маркби кивнул:

— Это проблемы Гвинет. А мы сейчас заглянем к соседям, перемолвимся словечком с Касвеллами… и с Мередит, раз уж она его обнаружила.

Интересно, как это вообще получилось? — задумался он.

Супруги Касвелл и Мередит сидели за столом на кухне, подкрепляясь шотландским солодовым виски. Судя по всему, уже хорошо подкрепились. Все под мухой.

Не считая этого, Мередит вполне собранная, хоть и бледная. При виде его на ее лице разлилось неприкрытое облегчение.

— Ох, Алан… слава богу! — воскликнула она на манер героини вестерна, живущей на фронтире,[10] которая завидела кавалерию как раз в тот момент, когда у поселенцев кончились последние боеприпасы. Все равно приятно, что рада его видеть, невзирая на обстоятельства.

— А, это вы, суперинтендент, — на свой манер приветствовал гостей Лайам. — И инспектор с вами! Ради старика все сбежались.

— Лайам… — прошипела Салли.

— Ладно, ладно. — Он махнул жене рукой, пресекая упреки. — Не буду склочничать. Мне действительно жалко беднягу. Нехороший конец.

— А какой же хороший? — вежливо уточнил Маркби.

Лайам подозрительно на него покосился.

— В викторину играем? Я хочу сказать, нехорошо упасть замертво у себя на заднем дворе или в загоне для коз.

— Может, сядете? — предложила Салли. — Наверно, на службе не пьете? — Она потянулась к бутылке. — Я, как правило, вовсе не пью, но, похоже, при последних событиях скоро обращусь за помощью к «Анонимным алкоголикам».

— А я не на службе, — дружелюбно уведомил ее Маркби. — Следствие ведет сержант Джонс из бамфордского участка.

— В таком случае… — Салли встала, — принесу еще два стакана. Вода в кувшине. Весенняя шотландская вода из бутылки, не просто из водопроводного крана.

Пирс заметно взбодрился, Маркби сел на стул.

— Мы с инспектором на секундочку заглянули в деревню. Я, естественно, заинтересовался, поскольку беседовал недавно с покойным о ваших проблемах, доктор Касвелл. Можно сказать, это косвенно соприкасается с расследуемым нами делом.

Лайам промычал мелодию песенки «Полицейский есть у нас, скажет он, который час», поймал взгляд жены и буркнул:

— Извините, принял пару стаканчиков. Сержант Джонс уже приходила, устроила перекрестный допрос. Анонимные письма, взрывные пакеты, трупы на соседнем дворе… Признаюсь, все это на нервы действует. Ищу прибежища в черном юморе.

Маркби его понял, зная, что полицейские прибегают к такому же способу, чтоб не свихнуться. В данном случае поведение Лайама вполне понятно и простительно.

— Как я понимаю, доктор Касвелл, вы все утро пробыли дома? Спасибо, миссис Касвелл.

Он принял щедро налитый стаканчик. Пирс тоже.

— Все утро, — кивнул Лайам. — Сегодня мы оба рано встали. У Салли были дела на службе, она хотела пораньше отправиться. Как обычно, принесла мне термос с кофе. Я с шести часов был уже в кабинете. Запаздываю с книгой, все время уделяю работе.

Он помрачнел, задумался.

— Ах да, вы не выходите заваривать кофе. Помню. Но ведь от кабинета до кухни всего один шаг, — спокойно заметил Маркби.

Лайам вспыхнул.

— Когда дело идет хорошо, отвлекаться нельзя. Надо было бы прерваться, встать, выйти, вскипятить воду… Легче открутить крышку термоса и налить при желании чашку. Хотя нынче утром работа шла так успешно, что я даже не думал про кофе. Термос до сих пор стоит в кабинете, по-прежнему полный. Салли около восьми уехала. Я продолжал работать, пока не услышал, что она вернулась… незадолго до часа, где-то в двенадцать сорок пять. Подошел к окну, увидел, что с ней приехала Мередит. Вышел их встретить. До того не вставал из-за письменного стола. Нет, суперинтендент, даже не ходил помочиться, если вас это интересует.

— И за все это время не слышали коз? Когда я прибыл на место, они очень громко шумели.

— Не слышал. Во всяком случае, не замечал. Погрузился в работу. И окна были плотно закрыты. Холодно. Я уже обо всем этом доложил сержанту!

Лайам повысил голос.

Маркби это обстоятельство проигнорировал.

— Как я заметил, окна выходят на обе стороны — на дорогу и на задний двор.

Лайам скупо улыбнулся.

— Да, но я не выглядывал. Даже если бы выглянул, не увидел бы сарай с козами. На нижнем краю откоса располагается довольно высокая живая изгородь из боярышника, которая разделяет участки.

— М-м-м… — Маркби отпил виски, подержал его во рту, прежде чем проглотить, и обратился к Салли: — А вы, миссис Касвелл? Ничего не заметили, покидая коттедж нынче утром?

— На участке Бодикота за изгородью? Нет, да и не могла бы. Еще было довольно темно. К задним дворам я не выходила. Вышла из передней двери, прошла к гаражу, осмотрела автомобиль и поехала на работу. Неприятно в эти темные холодные утра… Вряд ли вообще кто-нибудь что-нибудь замечает. Лайам уже сказал, что очень рано взялся за книгу. Мне не хотелось завтракать. Не особенно хорошо себя чувствую по утрам. Поскольку Лайам прерываться не хочет, как он уже говорил, я вообще не стала завтрак готовить. Понимаю, вам это не нравится, — виновато улыбнулась Салли.

— Я сам часто не завтракаю, — признался Маркби, причем сказал чистую правду. — Кажется, кусок бетона, о который мистер Бодикот, предположительно, разбил голову, с вашего участка?

— Возможно, — ворвался в беседу Лайам. — Обойдите вокруг моего гаража, их там целая куча. Осталась от фундамента пристройки. — Он подался вперед. — Слушайте, я в самом деле бросал в коз камнями. Совсем маленькими. Мне большой не поднять! Наверняка старик сам сюда залезал и таскал понемногу. С него станется. По всей деревне шастал. Ненормальный. Чокнутый.

По мнению Маркби, Бодикот обладал редкостным здравомыслием. Увы, больше не обладает. Он взглянул на Мередит.

— Вы его обнаружили? — сочувственно спросил он. Очень жаль, что так вышло. Хотя, хорошо ее зная, можно с уверенностью сказать, она справится. Мередит умеет в самых неожиданных ситуациях сохранять трезвую голову, чем он не перестает восхищаться.

— Я. — Мередит выпрямилась на стуле, деловито тряхнула густыми темными волосами. — Была у Салли в амбаре, рассматривала мебель, и вдруг меня козел боднул! — Она обиженно вздохнула. — Видно, сунув в буфет голову, я превратилась в идеальную мишень. Он застал меня врасплох и сбил с ног. Зная, что Лайам не любит, когда козы в сад лезут, я решила его домой отвести. Пошла тем же путем, где он пролез, заглянула на кухню. Бодикота не было. Отправилась в дальний конец участка и… увидела.

— Ничего не трогали? — уточнил Маркби.

— Да что вы! — возмущенно воскликнула Мередит, посчитав такое предположение оскорбительным.

— Хорошо. Простите. Я обязан спросить. Дальше что делали?

— Побежала обратно, подняла тревогу. Лайам пошел посмотреть, скажи, Лайам!..

Лайам скривился.

— Да. Я не прикасался к нему. Вернулся, вызвал полицию и скорую.

Маркби немного подумал. Все сидели, глядя на него. Наконец он вымолвил:

— А дверь сарая с козами… Мередит, вы ее не закрывали, не открывали?

— Нет. Она была открыта. Козы блеяли. Некогда было ими заниматься.

— А Джаспер был выпущен, — пробормотал он.

— Бодикот всегда выпускал козла в первую очередь, — объяснила Салли. — У него отдельный загончик сбоку от сарая. Нечто вроде будки. Старик его любил. Он был для него домашним животным. По утрам козел поднимал страшный шум, пока его не выпустят на волю. — Ее голос задрожал. — Как грустно… Наш сосед во многих отношениях был неприятный, но абсолютно безвредный…

Маркби махнул рукой. Безвредный или нет, Бодикот мертв. В данный момент надо сосредоточиться на Джаспере.

— Я не видел ни одной дыры в изгороди, через которую пролезло бы животное, — сказал он.

— Есть дыра! — поспешно заверила его Мередит. — В конце сада. Заставлена спинкой от старой кровати. Спинка упала, на земле лежала. Я ее подняла, поставила на место.

— Совсем упала?

Мередит удивил такой вопрос.

— Совсем. Лежала на участке Бодикота. Тяжелая. По-моему, если козел на нее налетел, она просто свалилась.

— Понятно. — Маркби встал. — Что ж, мне очень жаль, миссис Касвелл, что вам пришлось со всем этим столкнуться… И вам, доктор Касвелл. Насколько мне известно, миссис Саттон, племянница Бодикота, распорядится, чтобы завтра коз увезли.

— Слава богу, — пробормотал Лайам.

Мередит тоже поднялась:

— Подвезете меня до Бамфорда, если по дороге? Я приехала в машине Салли.

— Я могу подвезти, — вызвалась Салли.

— Я вас прямо домой отвезу, — улыбнулся Маркби. — Все равно надо подбросить инспектора Пирса. Надеюсь, пресса еще не посетила ваш дом, Дэйв.

— Ох, боже, — пробормотал Пирс. — Я совсем позабыл!

Когда они подъехали, Тесса выскочила на улицу:

— Дэйв! Куда ты запропастился ко всем чертям? Ох, суперинтендент, простите, я вас не заметила…

Она наклонилась, заглядывая в машину, и все увидели, что ее обычно распущенные волосы подверглись адским пыткам: теперь они были закручены и прочно склеены в пучок, из которого на лоб и щеки штопором свисали пряди.

— Были? — спросил Пирс, вылезая.

— Нет, звонили, сказали, фотограф приедет завтра утром в девять. Я обещала, что мы оба будем на месте. Ничего, суперинтендент? То есть можно Дэйву прийти чуть попозже? В газете хотят…

— Знаю, Тесса. Конечно, он должен встретиться с прессой. Спокойной ночи.

Маркби остановился у дома Мередит:

— Приехали. Ну как ты?

— Сейчас уже в порядке. Не могу назвать старика милым и симпатичным, но он был весьма оригинальной личностью. Очень жалко. По-моему, Лайам тоже расстроен, только не знает, как это выразить. Жутко подумать — бедняга лежал там с самого утра… Как думаешь, что с ним случилось?

— Вскрытие покажет.

Она открыла дверцу, высунула одну ногу и вдруг повернулась к нему. Лицо ее омрачилось.

— Это ведь несчастный случай, правда? Сержант Джонс так считает.

— Пожалуй. Такое очень часто бывает. Многие травмы, порой очень серьезные, получены в результате несчастных случаев дома. Люди падают с лестниц, собаки сбивают их с ног…

— Или козы… Надеюсь, не Джаспер. — Мередит вновь приготовилась вылезти из машины. — Но ведь он ко мне подобрался и втолкнул в буфет… Игривое животное. Будет просто ужасно, если он виновен в смерти хозяина. Мистер Бодикот гордился козлом.

В памяти Маркби прозвучали слова: «Сначала ведь делаешь самое главное, правда? Я, например, побежал к старине Джасперу…»

Стало грустно. Он тихо проговорил:

— «Замужняя женщина хватает ребенка, а незамужняя — шкатулку с драгоценностями…»

— Алан!

Мередит пристально смотрела на него.

— Да нет, это я так…

— Зайдешь?

Он покачал головой:

— Нет. Ложись пораньше. У тебя был тяжелый день. Я позвоню. Доброй ночи.

Мередит проследила, как он уезжает, но в дом вошла не сразу. Прошлась вниз по улице, заглядывая за стены, под кусты, время от времени окликая:

— Кис-кис!

Выскочила пара соседских кошек, но тот, кого она искала, не явился. Осмотрев весь квартал, Мередит вернулась на свой участок, оглядела задний двор. Зайдя в дом, вытащила из буфета банку консервов, снова вышла во двор, постояла, постукивая по банке ложкой и повторяя безответные призывы.

Замерзнув, вернулась наконец в дом. Что и говорить, кошмарный день во всех отношениях. Бодикот мертв. Салли снова расстроена. Кот пропал.

Алан доехал до собственной викторианской виллы. Щелчок замка гулко раскатился по пустой прихожей. Здесь, как всегда, неприбрано, одиноко, словно хозяин живет не постоянно, а с минуты на минуту собирается уезжать. Шансы, что в доме поселится Мередит, весьма отдаленные. Она ценит свою независимость, а он уважает ее потребность в независимости. Однако завидует Пирсу.

Усевшись перед телевизором с кружкой кофе и наскоро поджаренной колбасой, он, как и Мередит, понял, что день был кошмарный.

Может быть, с Бодикотом произошел несчастный случай в неподходящий момент.

— Только мне не нравятся случайные совпадения вокруг смерти! — упрямо объявил он пустой комнате. — Я слишком давно служу в полиции.

Возможно, поэтому видит загадки там, где их не существует. Алан яростно набросился с ножом на колбасу, но резалась она с трудом: то ли была слишком жесткая, то ли нож тупой. Не вспомнишь, что написано на колбасной упаковке: свиная, говяжья или смесь того и другого. По вкусу ни на что не похоже. По крайней мере, можно предполагать, что не из козлятины.

— Джаспер… — задумчиво пробормотал он. — Вот кто точно описал бы произошедшее. Если бы только мог говорить.

Глава 10

— Что же вас сюда привело, Алан? — спросил доктор Фуллер. — Дела об убийствах на столе не лежат.

Маркби мрачно подумал, что патологоанатом имел в виду «стол» в прямом профессиональном смысле. Отстраненный интерес Фуллера к вскрытию трупов внушает одновременно восхищение и отвращение. Так обычно относишься к тем, кто делает дело, которое ты сам не сделаешь ни при каких обстоятельствах. Нельзя сказать, что он брезгливый. Давно уже преодолел щепетильность. Просто люди для него остаются людьми, даже мертвые. Не превращаются в анатомические объекты.

Возможно — он часто размышляет об этом, — его твердая вера в изначальную человечность трупа подтверждается твердой верой в принципиальную человечность человечества, несмотря на все людские пороки. Любой человек представляет собой нечто большее, чем искусный плод биологической инженерии. Для него это самоочевидно. В конце концов, рассуждая с точки зрения полицейского, зачем иначе было бы расследовать случаи смерти, если завершение жизни подобно выключению машины?

Сам Фуллер не обременяет себя метафизикой и неизменно весел. Иначе нельзя, решил Маркби. Если патологоанатом задумается, то бросит работу.

Он ответил на приветствие и добавил:

— Может быть, не убийство, но труп пожилого мужчины, Гектора Бодикота. Думаю, вскрытие уже окончено.

— Ах, травма головы, верно? — Фуллер взглянул на него поверх очков. — Хотите посмотреть?

— Нет, спасибо.

Не хочется видеть тело в том состоянии, в каком оно осталось после вскрытия. В свое время перед выдачей родственникам его залатают, чтоб Бодикот прилично выглядел в гробу.

— Речь не об убийстве, — пояснил Маркби. — Пока, по крайней мере. И дело в строгом смысле меня не касается. Старик был косвенным свидетелем событий, которыми я занимаюсь. Какова причина смерти? Предположительно, он поскользнулся, ударился головой при падении. Вы согласны?

Фуллер с радостной улыбкой цокнул языком.

— Разве я когда-нибудь полностью соглашался с какой-то версией?

— Не припоминаю, — подтвердил Маркби.

— Я не детектив, — объявил патологоанатом. — Я врач, пациенты которого умерли. Могу определить повреждение, приведшее к смертельному исходу, но не обстоятельства, в которых оно было получено. Не имею возможности расспросить о симптомах, о том, где и как набиты синяки и шишки. Разумеется, если кто-то любезно не оставил нож в спине. Но даже тогда надо быть осторожным, чтобы не впасть в заблуждение! Сами знаете. — Фуллер шутливо залопотал, старательно имитируя акцент кокни:[11] — Придушили, шеф, зуб даю! Хряпнули тупым предметом по башке, перо в бок, маслину в лоб! — Он бросил на суперинтендента извиняющийся взгляд. — Если, конечно, вы понимаете, что я имею в виду. Его не отравили, не задушили, не застрелили.

— А что? — Маркби позволил себе проявить нетерпение.

Фуллер невозмутимо махнул рукой:

— Пойдемте.

Маркби последовал за ним по коридору. Все кругом пропитано запахом смерти, смешанным с запахами разнообразных химикатов и дезинфекции. Ненавистное место.

Кабинет Фуллера тесный, теплый, даже приятный. По крайней мере, в нем благословенно отсутствует атмосфера склепа.

— Слышали о нашей вере? — весело спросил патологоанатом.

Маркби замялся. Давненько не виделся с Фуллером, возможно, за это время они с женой пережили духовное возрождение, о чем он не слышал.

— Помните Веру? — Фуллер указывал на фото в рамке с изображением трех своих выдающихся дочерей. — Крайняя слева.

Конечно! Едва не оплошав, Маркби воскликнул:

— Разумеется! Она на скрипке играет.

— На кларнете, старина. На скрипке играет Миранда. Вы сто лет не бывали на наших музыкальных вечерах. Сообщу, когда очередной состоится.

Маркби пробормотал благодарность с упавшим сердцем. Бог не наградил его музыкальным слухом. Слышит только визг и скрежет. Особенно когда Миранда играет на скрипке…

— Вера решила изучать медицину и поступила в Оксфорд. Жалко, что не посвятила себя музыке, хотя музыкой не проживешь. Конечно, и с любой медицинской специальностью в наше время нелегко прожить. Но Вера чувствует склонность к медицинским исследованиям.

Как Лайам Касвелл. Эта мысль вернула суперинтендента к делу.

— Насчет Бодикота… — напомнил он.

— Понял. — Фуллер полез в картотеку и вытащил папку. — Только что сюда поставил. Тут мои предварительные заметки. Их кто-то перепечатывает и в самом чистом аккуратном виде посылает копию в Бамфорд. Я думал, уже получили.

— Наверняка. У меня нет доступа. Хотелось бы для себя лично иметь окончательное заключение.

— Ради бога. Пришлю. Так о чем мы… а! В любом случае помню. Вчера это было последнее вскрытие. Приходилось спешить перед ужином. Впрочем, проблем не возникло. Отличное состояние для его возраста. Никаких признаков сердечной недостаточности. Неподвижность суставов в начальной стадии. Он получил сильный удар по голове, и от этого умер. Могу привести технические термины, но достаточно сказать: серьезные переломы, шок, внутренние повреждения, обширное внутримозговое кровотечение.

— Значит, вы согласны, что он ударился головой при падении?

— Нет причин для сомнений. Мои заключения более или менее совпадают с вашими предположениями. Как я понял, когда его обнаружили, у него под головой был кусок бетона?

— Камень, которым он подпирал дверь сарая с козами. Успели сопоставить рану с формой камня?

— Конечно, — кивнул Фуллер. — Полное совпадение.

— Он мгновенно умер?

Патологоанатом выпятил губы.

— Мгновенно? Возможно. Если нет, то очень скоро. Травма определенно смертельная. Он был без сознания, лежал во дворе рано утром, гипотермия сыграла роль. Судя по гипостазу в момент вскрытия, тело какое-то время после падения пролежало нетронутым, а красноватый цвет поврежденной области указывает на холодную погоду.

— Значит, упал и довольно долго пролежал на мерзлой земле.

— Без опасений можно утверждать. Не могу точно назвать время смерти. Никогда не могу, как вы знаете. По внешним признакам сказал бы, вчера рано утром.

Маркби обдумал.

— Он завтракал?

— Нет. В последний раз ел за несколько часов до смерти. В желудке небольшое количество молока. Чашку чаю выпил.

— Я его за руку трогал. Она не была полностью окоченевшей. Мне казалось, если старик умер не один час назад, трупное окоченение должно было сильней продвинуться, особенно в конечностях.

— Окоченение… — Фуллер покачал головой. — На холоде вполне могло замедлиться. Пару недель назад у меня был труп, два дня пролежавший в мороз на улице и по-прежнему гибкий, как рыба.

— Больше ничего не скажете?

Патологоанатом просмотрел заметки.

— Предположительно, покойный перед смертью возился с животными. На ладонях животный кожный жир, под ногтями шерсть. Я отправил соскобы в лабораторию, жду подтверждения. Понимаете, запах. Я особенно чуток к козьему запаху. Одна моя тетка держала коз. Делала из молока на редкость мерзкий сыр. Впрочем, говорят, последняя мода приказывает потреблять жиры, и люди за него платят бешеные деньги. Но как только этот сыр приносят, я про себя говорю: «Привет, козы!»

Маркби вздохнул.

— Вполне справедливо. — И вспомнил о Джаспере. — Какого цвета козья шерсть, если это она?

Фуллер удивился.

— Э-э-э… В основном белая.

Значит, козочки. Помнится, они белые. Надо будет проверить в лаборатории, хотя Фуллер, всегда скрупулезно старающийся не ошибиться, не сказал бы, если б не был уверен.

Он предъявил фотографию, раздобытую перед приходом.

— Это место происшествия, тело в том положении, в каком было обнаружено. Возможно, вы уже видели.

Фуллер рассмотрел снимок.

— Ах да. Так я и ожидал. Честно сказать, не вижу проблемы. Если у вас нет особых соображений. — Он взглянул на суперинтендента поверх очков. — Я старался помочь вам чем мог.

— Ценю. Как я уже сказал, дело не мое, просто кое-что проверяю. Наверно, здесь был уже кто-то из Бамфорда?

— Сержант Джонс. Показала эту самую фотографию. Похоже, ее вполне устраивает разбитый при падении череп. Я не обнаружил никаких загадочных, необъяснимых кровоподтеков, ушибов и прочее. На коже нет следов от инъекций, в организме отсутствуют посторонние вещества. Ушиб головы всегда опасен, а в его возрасте зачастую смертелен. Только в кино люди колотят друг друга бутылками по макушке, а потом поднимаются и спокойно уходят.

Фуллер фыркнул.

— Спасибо, Малькольм, я вам очень обязан.

Маркби поднялся.

— Позвоню насчет музыкального вечера, — пообещал патологоанатом.

Остается надеяться, что позабудет.

Вернувшись в региональное управление, Маркби обнаружил там Пирса, только что прибывшего после встречи с фотографом из «Бамфорд газетт». Коротко осведомился:

— Все прошло успешно?

— Только время потратил ко всем чертям, — с отвращением сообщил Пирс. — Фотограф явился, выпил кофе, щелкнул нас перед дверью и смылся. Тесс ужасно расстроена. Из последних сил наводила порядок.

— Пресса есть пресса, — постарался утешить его суперинтендент. — Может, когда напечатают, хорошо получится.

Утешение не убедило инспектора. Вошел Прескотт:

— Сейчас развеселитесь. Я получил распечатку на Тристана Гудхазбенда длиной с мою собственную руку. Парень профессиональный скандалист. Насколько известно, никогда не имел постоянной работы, просто ходит с одной демонстрации на другую. Между демонстрациями сочиняет и распространяет листовки, как от имени безобидной группировки своей матери, так и от имени других, не столь мирных. Знаком всем судам магистратов[12] в стране. Нарушение общественного порядка, сопротивление представителям правоохранительных органов и тому подобное. Его штрафуют, он регулярно оплачивает. У мамаши куча бабок. Полицейских не любит, вечно обвиняет в превышении полномочий. Вместе с другими ложится на дорогу перед транспортом со скотом. Их приходится разгонять, чтобы не пострадали. Потом обвиняет полицию в грубых методах.

Прескотт обиженно насупился.

— Думаю, все зависит от того, с какой стороны тонкой синей линии ты находишься, — указал ему Маркби.

Замечание откровенно шокировало Прескотта, посчитавшего его ересью.

Кивнув возмущенному сержанту, Маркби постарался его умилостивить:

— Хорошо поработали. Посмотрите, что можно накопать на его друзей и знакомых.

Прескотт ретировался, а Пирс заметил с сожалением:

— Пожалуй, тип, который без конца нарывается на скандалы и судебные разбирательства, вряд ли станет заниматься тайным изготовлением бомб.

Маркби отложил вопрос о Тристане до лучших времен.

— Меня интересует смерть старика, — сказал он. — Даже если это просто несчастный, но, увы, нередкий случай, я счел необходимым заглянуть в морг. Фуллер согласен с версией падения и удара головой о камень.

Пирс на него покосился.

— Но вас это не радует, сэр?

Маркби взглянул на часы на стене. Почти двенадцать.

— Вот что я скажу, Дэйв: угощу вас пинтой. У меня в ноздрях застрял запах морга.

В пабе неподалеку подавали печеную картошку. Было как раз время ланча, поэтому суперинтендент с инспектором заказали ее и уселись с пивом в подвернувшемся уголке. Заведение старое. В камине рядом весело гудит огонь, отражаясь в начищенных лошадиных подковах, развешанных на сияющих дубовых балках. Тепло и уютно. Маркби удобно устроился и расслабился, слушая продолжение повествования Пирса об огорчении Тессы из-за газетчиков и предчувствуя, что эта тема будет какое-то время доминировать в разговорах с коллегой.

— Одна с креветками, одна с сыром и ветчиной!

Перед ними появились две порции печеной картошки.

— Спасибо, Дженни, — поблагодарил Маркби официантку за быстрое обслуживание, хотя она перепутала заказы.

Он обменял креветки на поданный Пирсу сыр с ветчиной. Вообще-то он любит морепродукты, но только не с печеной картошкой. По его мнению, это не совсем естественно. Печеная картошка — простое блюдо, горячий обед рабочего человека в былые времена. Где сыны этой земли достали бы креветки?

— Ну, сэр, — сказал со временем Пирс, почти умяв свою порцию, — что вас беспокоит? Старик Бодикот?

— Ох да, — вздохнул Маркби. — Еще по одной?

— Теперь я угощаю, — сказал Пирс и сходил за новыми пинтами.

Когда принес и поставил на стол, Маркби начал:

— Мы просто беседуем за кружкой пива, Дэйв. Судя по всему, дальше копать незачем. Только я чувствую, что меня это не удовлетворяет. Вам знакомо подобное чувство?

Пирс кивнул. Порой каждый полицейский чувствует, что надо копать дальше, инстинкт подсказывает, что не все в порядке. При этом опытный коп редко сдается. Раз босса не устраивает версия смерти Бодикота, то Дэйв приготовился слушать внимательно.

— Всему можно найти идеальное объяснение, — говорил суперинтендент. — Можно сказать, я к мелочам придираюсь. Ищу маленькие нестыковки. Ведь когда все полностью сходится, это само по себе подозрительно, правда? Я хочу сказать, мир несовершенен. У каждого доказательства есть свое слабое место. На этом адвокаты зарабатывают заоблачные гонорары. Если детали слишком точно согласуются, я начинаю чуять другую крысу. Внимательного гада, позаботившегося о каждой мелочи.

— Я тоже об этом думаю, — неожиданно признался Пирс. — И тоже не люблю совпадений. Почему старик выбрал именно этот момент, чтобы упасть во дворе? Сколько раз он вставал по утрам и шел к козам? Сотни! Каждый день, бог знает сколько лет. И вдруг…

Дэйв вздохнул.

— Каждый день, как часы… — пробормотал Маркби. — Привычка, которая никогда не менялась.

Из дальнего конца бара долетел взрыв смеха. Там сидели бледные молодые люди в строгих костюмах, что-то отмечали.

— Кое-кто вот-вот лимит превысит, — заметил Пирс, зорко присматривая за компанией.

— Кепка, — вымолвил Маркби.

— Что?

— Кепка старика. — Он сжал кулак. — Смотрите, это голова. Правильно? — На кулак легла открытая ладонь. — А вот это кепка. Напрягите воображение. Бодикот падает лицом вниз на землю, ударяется головой. Кепка отлетает сюда… — Изображавшая кепку рука шлепнулась на стол. — Понимаете, что я имею в виду? По-моему, свалившаяся кепка должна была перевернуться и упасть вверх подкладкой. А она лежала на земле подкладкой вниз.

— А-а-а… — с сомнением протянул Пирс.

— Конечно, вы можете сказать, и будете совершенно правы, что это всего-навсего предположение. Она могла упасть иначе. Как на самом деле и вышло.

Пирс задумался, потягивая пиво.

— А еще что? Я хочу сказать, этого мало.

— Мало, — согласился Маркби. — Обратите внимание вот на что. Дверь сарая была открыта. Тогда почему он лежал к ней головой и ногами к коттеджу? Это означает, что старик упал по дороге от дома к сараю. Однако все свидетельствует о том, что в сарае он уже побывал. Если б упал, когда вышел оттуда, лежал бы головой к дому.

— Сходил за чем-то на кухню и вернулся, — возразил Пирс, играя роль адвоката дьявола.

— По мнению Фуллера, которое наверняка подтвердит лаборатория, — решительно объявил Маркби, — старик возился с козами перед самой смертью. Кожный жир на ладонях и шерсть под ногтями. Он был в сарае. Коз надо доить. Почему вдруг прервался?

— Он ведь сначала Джаспера выпустил, — напомнил Дэйв. — От него и грязь на руках.

— Под ногтями белая козья шерсть.

— Джаспер не сплошь коричневый, есть и белые пятна. — Пирс помолчал и добавил: — Забавно, вы все время говорите об этом козле как о человеке.

Маркби поставил кружку с такой силой, что пиво выплеснулось.

— Я разговаривал с Бодикотом. Согласен, у него были причуды, но не надуманные, а естественные, и, что бы ни говорил Касвелл, он был проницательным и начитанным человеком. Любил Конан-Дойля, шапка не успела б упасть, как он распознавал цитату.

— Любопытно, — усмехнулся Дэйв. — Вас кепка озадачила, и поэтому вы упомянули про шапку… ох, простите. — Он поспешно продолжил: — А что скажете о крепышке миссис Саттон? Что она унаследует? Я имею в виду, что после старика осталось?

— Земля, может быть, чего-то стоит. По-моему, коттедж после обновления пользовался бы немалым спросом. Хотя в данный момент он почти обречен. Держится на одной вековой грязи. Что еще? Сколько козы стоят на рынке?

— Старики вроде Бодикота, — рассудительно сказал Пирс, — держат деньги под матрасом или под половицей. Не доверяют банкам. — Он вдруг побледнел. — Эй! Гвинет осматривала коттедж, там все цело?

— Пожалуй… — Маркби огорченно взглянул на пролитое пиво, кивнул официантке, чтобы принесла тряпку. — Съезжу в Бамфорд, переговорю с сержантом Джонс. Кстати, вы хорошо знаете Шерлока Холмса?

— Смотрел по телевизору.

— Помните любопытный эпизод с собакой ночью? Собака ночью не лаяла… Интересно.

Маркби вздернул брови.

Пирс качнул головой.

— Кажется, помню, а из какого рассказа, не знаю.

— «Серебряный Гром». Так звали беговую лошадь. А у нас козы. Пейте! Налогоплательщики платят.

— Лошади, собаки, козы… — пробормотал Пирс в кружку. — Прямо Ноев ковчег, черт возьми!

Одно дело — сказать Пирсу о намерении неофициально побеседовать с сержантом Джонс и совсем другое — осуществить это довольно простое намерение. Так думал Алан Маркби, подъезжая на другой день к бамфордскому полицейскому участку.

Будучи членом региональной бригады, он — пока, по крайней мере, — не принимает участия в следствии по делу о скоропостижной смерти Гектора Бодикота. Пока это лишь случай, произошедший рядом с местом происшествия, которое он расследует. Джонс возражать не будет, с радостью с ним поболтает. Но она не главная в бамфордском участке. Главный — инспектор Винтер.

Маркби с Винтером никогда не встречался. Знает только, что тот назначен на место, которое он сам занимал долгие годы, и потому чувствует некоторую обиду, которая наверняка близко даже не сравнится с обидой Винтера на Маркби. Необходимо соблюдать предельную осторожность, не то Винтер подумает, что бывший шеф вернулся к старым пенатам, чтобы показать всем, как надо работать. Если бы он был новым начальником, ему это тоже не понравилось бы.

Но обойти инспектора нельзя. Простая вежливость требует сначала заглянуть к нему, проинформировать о желании поговорить относительно инцидента, который расследуют его подчиненные.

Винтер оказался вылитым терьером. Не особенно высокий для полицейского, с головой в форме пули, увенчанной торчащей седой щетиной, с маленькими острыми глазками, утонувшими в глазницах, с постоянно припухшим лицом в шрамах, с плоским перебитым носом. Вдобавок абсолютно квадратный, с необычайно широкими плечами и мускулистыми руками, которые он отставлял на ходу, как стрелок. Предположительно, компенсировал относительно малый рост, накачивая мышцы и занимаясь силовыми видами спорта. Похож на футболиста, оставляющего на соперниках отметины своих бутс.

Сегодня он явно счел визитера из региональной бригады ключевым игроком команды противника и собрался от души попинать его ногами в метафорическом смысле.

— Какая честь! — Инспектор даже не пытался замаскировать сарказм. — Гость из регионального управления! Хотя вы все сильно заняты, отлавливая бумажки по двадцать пять фунтов…

Намек на недавнее дело о фальшивомонетчиках.

Маркби скупо улыбнулся.

— Мы сработали чисто… до суда, по крайней мере.

Винтер усмехнулся. Известно, в суде всякое может случиться.

— Я уже разговаривал с сержантом Джонс, — проворчал он. — Читал ее доклад. Сам был в морге после того, как вы интерес проявили. Труп видел, с патологом беседовал. Все указывает на несчастный случай. Холодное морозное утро, старик в старомодных ботинках… Не пойму, что вас не устраивает… сэр.

Маркби с грустью оглядел кабинет, некогда принадлежавший ему. С подоконников исчезли горшки с цветами, за которыми он старательно ухаживал. Новый начальник не принес сюда никаких личных вещей, даже фотографии своей собаки. Нет, стой, есть кое-что — диплом в рамочке, свидетельствующий об отличии юного Винтера в давнем чемпионате по боксу среди полицейских команд. Ох, боже.

Впрочем, можно перекинуть мостик. Маркби выразил завистливое восхищение по этому поводу.

Винтер еще шире расправил плечи, отчего создалось впечатление, будто он позабыл вытащить из пиджака вешалку.

— Бокс прекрасный спорт. Учит самозащите, пониманию противника. Быстрое соображение, быстрые ноги! Ищи слабое место!

Он автоматически взмахнул кулаками, пригнув голову.

Совсем плохо. Маркби мысленно занес его в одну категорию с дядей Дэнисом и, возможно, с будущим Тристаном Гудхазбендом, навсегда обреченными оставаться в плену собственной молодости.

Он принялся излагать причины своего желания поговорить с сержантом Джонс об обстоятельствах смерти Бодикота. В беседе с Пирсом доводы звучали слабовато, а теперь показались такими ничтожными, что их можно было принять лишь за надуманное оправдание его присутствия в этом кабинете.

Явно придерживаясь подобного мнения, Винтер обжег его взглядом.

— Хотите обсудить с сержантом Джонс, как лежала кепка старика?

— Ну… — Маркби взмахнул руками. — Я опрашивал Бодикота в связи с инцидентом у Касвеллов. Естественно, заинтересовался, когда старика нашли мертвым.

Винтер втянул голову в плечи, шея сложилась, как эдвардианский шапокляк.

— У вас есть основания предполагать, что Бодикот посылал анонимные письма или пакет с бомбой?

— Возможно, посылка отправлена из Лондона, — признал Маркби. — А в нашем распоряжении всего одна анонимка. Пока нет никаких свидетельств, что Бодикот ездил в Лондон. Ему за животными надо было ухаживать.

— Тогда в чем проблема? — агрессивно спросил Винтер.

— Мне надо лишь уточнить несколько деталей у сержанта Джонс, если не возражаете. — Маркби принял театрально-таинственный вид. — Поскольку старик долго прожил в деревне, я просто не могу обойти его в ходе следствия. У него были неприязненные отношения с соседями. Вдруг он что-то замыслил?

— Понимаю. — Театральное представление произвело впечатление. — Жалко, что умер, правда? Труп уже ничего не расскажет.

— Инспектор дышит мне в спину, — мрачно пожаловалась Гвинет Джонс. — С той самой минуты, как вы обещали заехать. Я ведь ничего не упустила, сэр?

— Не думаю. Просто мне не нравятся случайные смерти вокруг дела, которое я расследую. Вы говорили о Бодикоте с деревенскими жителями?

Гвинет просветлела.

— Со многими. Он в своих козах души не чаял. Возил на местные сельскохозяйственные выставки, демонстрировал, как их надо доить, как ухаживать. А больше вообще нигде не бывал, даже в паб не ходил по субботам. Если б не козы, жил бы затворником. По крайней мере, так все говорят.

— Он давно в деревне?

— Не то слово! — рассмеялась Гвинет. — Родился в Касл-Дарси, и родители его жили в том самом коттедже. Хотя ему было под восемьдесят к моменту смерти, я встречалась с парой стариков, которые вместе с ним в школе учились, если можете себе представить! Знаете, они помнят даже родителей мистера Бодикота. Не совсем обыкновенные люди. Одно время магазин держали. Отец был местным мирским проповедником, знал много длинных слов, язык был хорошо подвешен, поэтому его всякий раз приглашали, когда надо было толкнуть речь. Мать тоже была хорошо образована для того времени, а ее мать была первой учительницей в Касл-Дарси.

Речь шла о 1880-1890-х годах. Деревенская память долгая. Перед мысленным взором возникла викторианская сельская школа, учительница в длинной юбке, обучающая детей любого возраста, все классы в одной школьной комнате. Ей помогают лучшие старшие ученики, присматривают за младшими.

— Как только я разговорила стариков насчет Бодикота, остановить их было невозможно! Собственно, я и не останавливала, потому что заинтересовалась. — Гвинет пожала плечами. — Наверно, потратила лишнее время.

— Ничто не пропадает впустую, — одобрил ее Маркби.

Значит, родители Бодикота были грамотными, образованными, читали больше любого другого деревенского жителя. Поэтому стали некоей легендой своего времени, которую старожилы до сих пор помнят. Хотя у них вряд ли были лишние деньги, в доме наверняка были книги, когда Бодикот был ребенком. Поэтому он рано приобрел вкус к «хорошим рассказам».

Боже мой, подумал вдруг Маркби. Когда Бодикот начинал читать, Конан-Дойль был еще жив и писал! Возможно, его мать, блестящая молодая женщина с практическим складом ума, искала в книгах духовное прибежище от скучной и ограниченной сельской жизни. Сколько талантливых литературных произведений можно было купить за шиллинг!

Он вспомнил книжный шкаф в углу гостиной Бодикота, почтенные старые образцы популярной литературы на полках. По спине пробежали мурашки.

Гвинет продолжала рассказывать:

— Местные признают его чудаковатым, но уважают за «ученость». За то же и родителей уважали. Признаюсь, сэр, я с восхищением слушала тех стариков! Бодикот был одиночкой, в коттедж никого не впускал, разве только на кухню ближайших знакомых. В последнее время закрывал переднюю дверь на цепочку, допрашивал, кто там, прежде чем открыть. Никто в этом ничего особенного не видел, кроме того, что у него с возрастом возникали новые причуды.

— Видно, я получил привилегированный допуск, — заметил Маркби. Старик чего-то боялся? Или что-то тщательно оберегал? — Осмотрите книжный шкаф, Гвинет, — неожиданно сказал он. — В гостиной. Коллекционеры и скупщики охотятся за первыми изданиями, чистыми, в оригинальных переплетах. Возможно, каждый экземпляр в отдельности стоит немного, но целый шкаф может кого-нибудь соблазнить. Проверьте, не стерта ли где-нибудь пыль… Поговорите с миссис Саттон… Убедитесь, что ничего не пропало!

Глава 11

Алан Маркби не догадывался, что он не единственный, кого интересует или вот-вот заинтересует имущество покойного Бодикота.

На следующее утро Салли Касвелл сидела за компьютером в своем крошечном кабинете, погруженная в мирские дела аукциона «Бейли и Бейли». Она водила пальцем по строчкам толстой бухгалтерской книги, время от времени останавливаясь и сверяясь с данными на мониторе. Дойдя до конца страницы, захлопнула книгу, откинулась на спинку кресла, отвернулась от мерцающего экрана. Нельзя долго работать с компьютером. Зрение портится и суставы болят.

Подумав об этом, она встала и потянулась. Тело затекает, вес прибавляется от сидячей работы, становится скучновато. Если принять предложение Остина, этого не будет. Весьма заманчивое предложение. Тогда работа — и сама жизнь — станет гораздо интереснее. Искушение велико. Но есть Лайам. Салли со вздохом снова уселась. Проблема в Лайаме. Если подумать, проблема всегда в Лайаме.

Она уткнулась в кулаки подбородком. Глупые мысли. В конце концов, истина в том…

Кто-то вошел в помещение и направляется к кабинету. Не Остин — его походку она сразу узнает. Для Теда и Ронни шаги недостаточно тяжелые. Не покупатели — сегодня нет просмотра. Салли развернулась в кресле и крикнула в сторону двери:

— Кто там? Чем могу помочь?

На пороге возникла фигура. Она узнала миссис Саттон, племянницу Бодикота, которая выглядела точно так же, как в день его смерти, за исключением резиновых сапог. Теперь на ней были дешевые ботинки, сморщенные гамаши под плохо постиранной юбкой с разошедшимися складками, мужской пуловер ручной вязки. Волосы не уложены, макияж не лучше прежнего. Тем не менее кажется, что Морин Саттон изо всех сил старалась привести себя в презентабельный вид. Очевидно, визит деловой.

— Садитесь! — Салли поспешно предложила гостье стул, спохватываясь, что таращит глаза. — Как вы себя чувствуете? Мы очень сожалеем о вашем дяде.

Миссис Саттон робко уселась, как бы неуверенная, что поступает правильно.

— Он был совсем старый, — отрывисто проговорила она. — Не вечно ж ему жить.

Салли была шокирована. Во-первых, неприлично и неуважительно говорить так о старике. Во-вторых, ее поразили руки женщины, сложенные на коленях. Пальцы натружены, ногти обломаны. Однако в честь визита миссис Саттон надела украшения: кольцо с гигантским изумрудом, перстень размером с кастет, обручальное кольцо и еще разнообразные кольца с крупными, бесспорно настоящими драгоценными камнями.

«В этих залах я всякое видел», — сказал однажды Остин и посоветовал Салли никогда не поддаваться на видимость.

Понятно, миссис Саттон не бедная, если на пальцы нанизаны две-три тысячи фунтов. Интересно, жуткая одежда специально предназначается для отвода глаз или она просто любит одеваться как пугало?

— Я насчет коттеджа дяди Гектора, — громко объявила миссис Саттон тоном, заранее пресекающим всякие споры. — Я душеприказчица, понимаете? Распоряжаюсь имуществом. Так в завещании сказано. Можете проверить у адвоката. Увидите, все в порядке. Поэтому я здесь.

— Ведь он только что умер…

Салли, спохватившись, прикусила язык.

Бестактность не смутила миссис Саттон и не заставила проявить более тонкие чувства.

— Знаю, не похоронен еще. Надо ждать итогов расследования и заключения коронера, чтоб получить свидетельство о смерти. Да все это формальности. Расследование завтра, остальное надолго не затянется. Но другие дела надо делать немедленно, и я их делаю!

— Какие? — с некоторым трепетом спросила Салли.

Посетительница помрачнела.

— Вы мою родню не знаете.

— Нет, — честно призналась Салли.

— Жулики и грабители! Их все время на шаг надо опережать. Поэтому дядя Гектор назначил меня душеприказчицей. Чтоб помешать им выкидывать фокусы.

— Понятно.

Ничего не понятно, но миссис Саттон остановилась, видно, в ожидании комментариев. Салли решила, что пора внести какой-то смысл в эту весьма неприятную сцену.

— Чем же «Бейли и Бейли» могут вам помочь?

— Вы же оценщики, правда? — требовательно спросила женщина. — В объявлении на дверях сказано, что оценщики. Я хочу, чтобы вы осмотрели коттедж и оценили все, за что дадут больше пятидесяти фунтов.

— Для официального утверждения завещания? — удивленно уточнила Салли. — Разве это необходимо? По-моему, вам надо поговорить со своим поверенным. В принципе оценивается только значительное состояние. Исторические усадьбы, частные коллекции произведений искусства… — Вспомнился молочник в виде коровы. — Наверняка у мистера Бодикота есть свои ценности, украшения, безделушки и прочее. На мой взгляд, вряд ли это заинтересует налоговую инспекцию. Фактически, если он оставил только такие вещи, официальное оформление обойдется бесплатно, хотя об этом тоже лучше спросить у юриста.

Миссис Саттон затрясла головой:

— Не для завещания. А для меня! Чтобы у меня было оружие, когда родственники начнут палить из пушек. Я хочу, чтоб вы переписали все имеющееся в наличии, ценой больше пятидесяти фунтов, и точно указали, что сколько стоит. Это не займет много времени. У него мало чего было. Мебель, однако, может пойти. Старье сейчас в цене. Не пойму почему.

— Только действительно старинные вещи и в хорошем состоянии, — торопливо указала Салли, чтобы миссис Саттон не ожидала нереальных денег за мебель, возможно не отличающуюся от кухонного стола Бодикота. Старая — да. Заслуживает реставрации — да. Заинтересует дилеров — возможно. Но дорогая — нет, только не в таком виде.

— Как только дело дойдет до дележки, каждый получит свою справедливую долю, — нетерпеливо продолжила миссис Саттон. — Дядя Гектор мне поручил разделить, понимаете? Каждый возьмет по одной вещи по своему выбору, оставшееся мне отойдет. Поверенный предлагает пустить всех в коттедж, пусть берут что хотят. Я ему говорю, это будет битва при Ватерлоо! Из-за цен перессорятся, передерутся. Каждый скажет, у того дороже, чем у меня, понимаете? Или заявят, будто я им подсунула рухлядь, а лучшее себе оставила.

— Ужас! — чистосердечно признала Салли.

Посетительница неожиданно усмехнулась.

— Жуть, я вам говорю. Страшный народ. Дядя Гектор их на дух не выносил. Одну меня любил. Только мне доверял. Однако кровь есть кровь. Родню никак нельзя обойти. А я душеприказчица.

Просьба, конечно, необычная, но женщина, безусловно, говорит серьезно.

— Я не уверена, что мы возьмемся… по крайней мере, не раньше окончания следствия, — предупредила Салли.

— Я вам говорю, следствие завтра в десять утра. Придете? Коронер вынесет вердикт о смерти от несчастного случая, выдаст свидетельство для похорон. Я возьму с собой ключи, вам отдам, чтобы сразу поехали. Сама побегу в похоронную контору устраивать другие дела. Нельзя тянуть. Надо, чтоб кто-то поехал и все оценил до того, как оценит родня!

На другой день следствие прошло милосердно быстро, но очень тяжело. Салли сидела в полном унынии, слушая показания Мередит. Можно лишь восхищаться ее компетентностью и хладнокровием при описании тела. Вот что значит практический консульский опыт, думала она. Однако сцена обрела трагическую окраску, когда Мередит заговорила о блеявших в сарае козах, о первом взгляде на подбитую гвоздями подошву ботинка, о валявшейся на земле кепке, о козле, недоуменно скакавшем вокруг мертвого хозяина.

Потом пришел ее черед и Лайама. Она мало что могла добавить, а Лайам сжато описал, как Мередит послала его на место происшествия, где он осмотрел тело, после чего вернулся в коттедж и вызвал по телефону скорую и полицию.

Слушая его, Салли страстно желала, чтоб он вложил в отчет хоть каплю сочувствия к судьбе их престарелого соседа.

Коронер подвел итог. Прискорбный, но нередкий случай. Старики часто падают, а тут еще скользящая старая обувь на мерзлой земле. Он вынес вердикт: случайная смерть.

Клан Бодикотов сосредоточился в центре судебного зала.

Миссис Саттон бесстрастно сидела в окружении двух столь же непривлекательных женщин, сильно на нее похожих — предположительно, сестер. Она привела с собой молчаливого мужчину и кислого юношу, видимо мужа и сына. Остальными были несимпатичные представители мужского пола. Все принесли с собой разнообразные сумки, пакеты с сэндвичами, которые им не советовали жевать в суде. Была также очень старая леди. Крошечная птичка с седыми, тонкими, как паутина, волосами под фетровой шляпой, в поношенном зимнем пальто до щиколоток, из-под которого виднелись сморщенные фильдеперсовые чулки и ортопедические ботинки. Ее усадили и больше не обращали на нее внимания.

Другие люди заняли места в последних рядах — трудно сказать, то ли родственники, то ли любопытные односельчане. Атмосфера была напряженная, не столько от горя, сколько от затаенной вражды. По окончании заседания миссис Саттон направилась к Салли и сунула ей в руку связку ключей.

— Как можно скорее, — прохрипела она.

Родственники гурьбой повалили вперед, преисполненные подозрений.

— Кто это? — пропищала древняя старушка.

— Оценщики, бабушка! — рявкнула ей в ухо миссис Саттон. — «Бейли и Бейли», вы же их знаете, правда?

— Мошенники! — крикнула бабушка. — Уолли Бейли? Сроду не дал достойную цену! Предложил пять жалких шиллингов за матушкин буфет. Из розового дерева! С зеркалами и прочим!

— Не Уолли! — завопила миссис Саттон. — Уолли умер тридцать с лишним лет назад! Теперь дело ведет его племянник Остин, помните?

— Остин? Что ты несешь, Морин? Остин Бейли — сынишка Тельмы, ходит в очках и вечно простужен!

— Не обращайте внимания, — обратилась к Салли запыхавшаяся миссис Саттон. — Берите ключи и идите, идите.

— Ты никогда не позволишь Уолли Бейли решать, что мы возьмем в доме Гектора. Лучше спроси его про буфет из розового дерева! — Старушка впала в угрожающее заблуждение.

— Слушайте, вам не кажется… — начала Салли, безуспешно пытаясь вернуть ключи.

Одна женщина громко проговорила:

— Нельзя их одних пускать, нельзя. Будут осматривать вещи дядюшки Гектора! Морин, ты должна с ними пойти.

— Ящики с медными ручками, гнутые ножки! — верещала бабушка.

— Мне дела надо делать, — отрезала Морин. — Я душеприказчица, правда? Поэтому решаю.

Она кивнула Салли и быстро зашагала к выходу.

Другие члены семейства собрались на зловещее совещание, бросая пламенные взоры на Салли, подозревая, что их лишат наследства.

— Э-э-э… хорошо, — осторожно попятилась Салли, — тогда я… посмотрю. Э-э-э… приятно было познакомиться со всеми:

— Ящик для ножей с зеленой бязевой подкладкой! — воинственно крикнула бабушка.

Салли улетучилась.

Позже, пересказывая последующие события Мередит и Алану Маркби за бутылкой вина, она вздохнула:

— Жуткая семейка! Неудивительно, что миссис Саттон старается идти на шаг впереди.

— Так часто бывает, — заметил Алан. — Смерть одного из членов семейства пробуждает в оставшихся наихудшие качества:

Он пережил свой неприятный момент, когда после изложения результатов следствия инспектор Винтер добавил: «Далеко не все дела столь увлекательные, как в региональной бригаде с бомбами и вооруженными группировками! Рядовая случайная смерть, как я и думал».

— Из-за всего этого, — заключила Салли, — я сопьюсь. — И сделала большой глоток.

— Ну и очень хорошо, — сказала Мередит, допивая собственный бокал.

— Итак, днем мы с Остином отправились в коттедж, — продолжала Салли. — Честно сказать, я просто хотела поскорее покончить с делом, вернуть ключи и забыть обо всем. В то же время и в дом заходить не хотелось, да выбора не было. Все это мне ужасно не нравилось. Потом я рассудила, что мой коттедж рядом, значит, домой еду, очень удобно. Остин тоже, конечно, поехал. Оценка — его прямое дело.

Коз увезли к Саттонам. Салли и представить себе не могла, что ей будет их так не хватать. Лайам громко радовался избавлению от запаха и шума, а она скучала по проницательным, понимающим взглядам из-за изгороди, особенно по Джасперу с коварными озорными глазами цвета голубоватого мела.

Коттедж Бодикота выглядел заброшенным. Из трубы в морозном воздухе не вьется дымок, кругом пустота. Поэтому она нервничала, подходя к дому по неровной дорожке. Чувствовала себя нарушительницей, незаконно вторгшейся на чужую территорию, словно дух Бодикота еще витал над участком, готовый прогнать незваных гостей.

— Как-то непристойно, — сказала она Остину. — Его еще не похоронили. Ты уверен, что это законно?

— Проверял, миссис Саттон действительно душеприказчица. — Остин все всегда проверяет. — Собственно, с завещанием предстоят обычные формальности, но приступить к оценке ничто не препятствует. Конечно, она ничего фактически не сможет забрать до официального утверждения завещания, но уже запустила машину. Ни мы, ни кто другой ничего взять не можем. А зайти посмотреть разрешается. С ее стороны разумно получить независимую оценку, особенно если возникнут претензии. Хотя, бог свидетель, никак не пойму, чего она волнуется. Речь идет о старике, который всю жизнь прожил в деревне, держа нескольких коз, а не о владельце сотен акров земли и фамильного имения, принадлежавшего предкам! Коттедж имеет какую-то перспективу, но нуждается в полной реконструкции, а ты на собственном опыте знаешь, во что это выльется. Кусок земли хороший, однако строительный бум кончился, и я сомневаюсь, что муниципальный совет даст разрешение на перепланировку. Новое шоссе не пойдет через…

— Хватит! — взмолилась Салли. — У меня своих проблем выше крыши.

— Просто привожу примеры. Суть в том, что здесь ничего не планируется. Эта земля — всего-навсего большой сад. В идеале, будь она моя, я бы снес коттедж и выстроил новый. Но, во-первых, участок не изолированный, слишком близко примыкает к вашему. Во-вторых, дом находится под охраной местных властей, верно?

Салли кивнула:

— Верно. Мы с огромным трудом получили разрешение на пристройку и переоборудование кухни. Пришлось пообещать оставить оригинальные балки и перегородки и поставить такие же окна, как были.

— Видишь? Что касается содержимого, если родственники считают, будто мы найдем нечто ценное, то сильно ошибаются. Нас просят оценить все, что стоит больше пятидесяти фунтов? — Остин фыркнул. — Пяти минут хватит.

— Ладно, если ты так уверен.

Он дружелюбно улыбнулся.

— Конечно. Почему нет? Зайдем и выйдем.

Салли тоже так думала и согласилась.

Остин пожал плечами, ветер, насквозь продувавший пальто Салли, трепал его длинные волосы.

— Родственники! — хмыкнул он. — Откуда такое желание плодить злоумышленников в ближайшем окружении?

Попытка пошутить не удалась. Салли было совсем плохо. Она передала ключи Остину, не собираясь отпирать дверь. Приехавший вместе с ними Лайам ушел к себе. Вернулся к работе, конечно. Можно лишь позавидовать, что он сразу забыл о мелкой неприятности. Остин сунул ключ в скважину.

— Замок новенький, — заметил он. — Похоже, старик заботился о безопасности. — Он оглядел дверь с внутренней стороны. — И новая цепочка… И крепкие засовы вверху и внизу. Он боялся кого-то?

— Бедняга, — пробормотала Салли. — Без конца о нем думаю. Жалею, что мы не были к нему добрее.

Остин ей улыбнулся.

— Наверняка ты была к нему добра, дорогая. Ты никого не можешь обидеть.

— Нет, я его обидела. Сказала, что желаю ему смерти! Теперь он мертв. Триста лет назад меня сожгли бы, как ведьму. Во многих местах, даже в Европе, сказали бы, что у меня дурной глаз. Мне кажется, будто я накликала на него смерть! — Она затрясла головой. — Не ожидала ничего подобного…

— Успокойся. — Остин широко распахнул дверь. — Мы быстро.

— Запах был жуткий, Мередит. Ты не представляешь. Там всегда дурно пахло. Но дом несколько дней простоял закрытым, и поэтому стало гораздо хуже. Главным образом, из-за прокисшего пойла для коз, старых сапог и специфического старческого запаха. Чувствовалось еще что-то… Я не распознала. Как будто кожей пахло.

— Да, — тихо подтвердил Алан. — Я чуял этот запах в гостиной.

Салли взглянула на него:

— В гостиной и обнаружился первый сюрприз.

— Ох, — непритворно вздохнул Остин. — Первым делом откроем окно. Не замерзнешь? Тут дует. Хотя и без сквозняка холодно.

— Меня не тошнит, но окно открой. Лучше замерзнуть, чем задохнуться. У него есть очень любопытные образчики фарфора. Я на кухне видела. Молочник в виде коровы…

— В свое время дойдем и до кухни. Давай тут сначала посмотрим. Это парадная комната, скорее всего, здесь находятся вещи, за которые Саттоны с Бодикотами готовы вести феодальные войны. — Он огляделся. — Книжный шкаф… Интересно посмотреть, что читал пожилой джентльмен.

Открыв окно, он шагнул к шкафу в углу. Бледный зимний свет хлынул между отдернутыми шторами, заиграл на потертых корешках плотно стоявших томов. Остин вытащил первый в верхнем ряду.

— Боже… — шепнул он и умолк.

— Что? — встревожилась Салли.

Он не ответил, осторожно — очень осторожно — вынимая следующую книгу.

— Салли… — Голос звучал глухо, но сдерживаемое изо всех сил волнение все-таки прорывалось. — Иди посмотри. Джон Бьюкен, «Тридцать семь ступеней» в оригинальном переплете. А это «Зеленая мантия», первое издание. Много раз читанное, но его тщательно берегли. Абсолютно неповрежденное. А вот это, если верить Маркби, любимое чтение старика: Шерлок Холмс. Постой…

Он вдруг визгливо завопил:

— Рождественский ежегодный альманах Битона восемьсот восемьдесят седьмого года!.. С «Этюдом в багровых тонах», первой повестью о Шерлоке Холмсе! Мечта коллекционера! Известно тебе, что такой экземпляр продан недавно на лондонском аукционе за двадцать тысяч?.. «Белый отряд», исторический роман Конан-Дойля. Черт побери… внутри письмо… подпись и рука, несомненно, самого автора… Адресовано мисс Шарлотте Эдвардс. Судя по дате, может быть, матери или бабушке старика. Скорее бабушке. Похоже, Конан-Дойль вел с ней обширную переписку, поскольку ссылается на предыдущие письма и поздравляет с успешной деятельностью в сфере образования деревенских детей. Господи помилуй! Думаешь, в доме еще письма спрятаны?

— Может, сначала книги просмотрим? — нервно предложила Салли.

— Да, да… конечно…

Остин лишился дара речи. Они вместе вынимали с полок книги, раскладывали на столе.

— Смотри… — слабо вымолвил он. — Вся Агата Кристи… Первые издания… в переплетах… чистые… для коллекционера чистое золото… — Дальше принялся распевать, как молитву: — Грэм Грин, Д.Г. Лоуренс, Сомерсет Моэм, Г.Э. Бейтс… Американцы: Фолкнер, Хемингуэй, Дэшил Хэммет… Первые и ранние издания! Но Конан-Дойль — это все, о чем можно мечтать.

Остин восторженно повысил голос:

— Видно, в семье старика существовала традиция покупать каждую книжку, только вышедшую из печати, и по возможности отсылать авторам с просьбой дать автограф. И они ее выполняли, подписывали, присылали ответные письма! Здесь пять-шесть авторских писем, возможно, где-то лежат еще десятки… Старейшее по времени отправлено Шарлотте на адрес школы, на девичью фамилию Эдвардс, дальше она уже именуется миссис Парди. Следующая партия адресована Элис Парди, впоследствии Элис Бодикот. То есть дочке Шарлотты и матушке Бодикота. Наконец, корреспонденция самого Гектора. Бабушка положила начало хобби — переписке с писателями, — дочь и внук продолжили. Простые деревенские жители… Кто б мог подумать?

— Шарлотта не была простой деревенской жительницей, — заметила Салли. — Первые письма адресованы на школу. Возможно, она была здешней учительницей.

Остин пригладил растрепанные волосы.

— Вот что я тебе скажу, — объявил он. — Мы, конечно, проверим, но я вот как думаю. До восемьсот семидесятого года существовали церковные школы, а в Касл-Дарси такой школы не было. Ребятишки ходили за много миль, скажем в Чертон. Или вообще не учились. С восьмисот семидесятого года Гладстон учредил школы под началом школьных советов. Они появились повсюду, в том числе в Касл-Дарси. Шарлотта приехала сюда в качестве учительницы. Даты соответствуют. Бедная девочка, видимо, тосковала до слез, искала утешения в книгах, стала поклонницей писателей, начала писать письма. Потом вышла замуж за местного парня по фамилии Парди, так здесь и осталась. Но продолжала писать любимым авторам, а следом за ней ее дочь Элис, а следом за ней ее сын Гектор Бодикот.

Они в изумлении смотрели друг на друга. Потом Остин сдавленно вымолвил:

— По-моему, надо подняться наверх.

Взобрались по узенькой лестнице, Остин впереди.

В первой крошечной комнатке находилась спальня Бодикота, отличавшаяся монашеской простотой. Подобно средневековым монахам, он устроил над головой полки для своих драгоценных книг.

— Еще, — глухо пробормотал Остин. — Знаешь, я уже пресытился.

Он взял свои слова обратно, открыв дверь другой комнаты.

Там совсем не было мебели, кроме грубо сколоченных полок на стенах. Книги громоздились от пола до потолка, вываливались из старых картонных коробок, были завернуты в тряпки, теснились на полках. От Античности до современности. Одни ничего не стоили, другие ценные, третьи чрезвычайно редкие.

— И все краденые, — звонко и напряженно отчеканил Остин.

— Что?..

Салли вытаращила глаза.

Он развернулся на месте, указывая на трофеи:

— Старик был ненормальный! Буквально помешался на книгах. Бабушка привила ему любовь к чтению, потом мама постаралась. Со временем чтение превратилось в безумную страсть. То, что нельзя купить, он воровал, прятал здесь. Собранная за всю жизнь коллекция ворованных томов! Смотри… — Остин схватил ближайшую книгу. — Штамп Бодлианской библиотеки Оксфордского университета. Как он туда пробрался? А вот последняя добыча. Штамп библиотеки Уилвер-парка. Дальше… Будь я проклят! Старый мерзавец! Два тома Диккенса, пропавшие с наших торгов! Никакого понятия, что твое, что чужое.

Голос треснул.

— Он постоянно ходил на торги, — шепнула Салли. — Покупал рухлядь, мелочи. Вечно в одном и том же старом плаще…

В комнате трудно было дышать. Окна плотно закрыты. Воздух спертый, с заплесневелым запахом старой бумаги и кожаных переплетов.

Салли вытащила книгу наудачу.

— Латынь… Он даже прочесть не мог. Зачем ему это? — изумленно спросила она.

— Зачем? — прохрипел Остин, вытащил платок, вытер лоб. — Затем, что он сумасшедший!

— Но ведь мы не можем оценивать, — сообразила Салли. — То есть, как сказать, какие книги краденые, а какие нет? Знаю, по библиотечным штампам, к примеру, из Уилвер-парка. А остальные? Возможно, он их пятьдесят лет воровал! Владельцев никогда не найти…

— Это не наше дело, — твердо ответил Остин. — Это дело полиции. Собственно, полиция уже свое дело не сделала. Они наверх заглядывали? Не догадались… — Он задохнулся и заключил: — Одно точно известно: нас с тобой подставили.

— Подставили? — Салли подавленно заморгала. — Кто?

— Та самая Саттон хотела, чтобы мы нашли книги! Сплела байку насчет срочной оценки, пока родня не добралась. Ей было нужно, чтоб первыми здесь побывали посторонние люди. — Он взмахнул руками. — Мы должны были найти! Теперь будет клясться всеми святыми, что ничего не знала!

— Думаешь, знала?

Она никак не могла поверить.

— Черт возьми, разумеется, знала… знает! Предполагаю, книги, выставленные внизу напоказ, и, может быть, те, что в спальне, куплены законно за деньги. Остальные украдены. Господи, почему меня не было, когда она в офис явилась! Я бы учуял крысу. Ты ничего не могла заподозрить… не огорчайся!

Остин встревожился, видя на лице Салли ужас, смятение, положил ладони ей на плечи.

— Ты ни в чем не виновата. Не могла догадаться, к чему она клонит. А я давно в этом бизнесе…

Она повернулась к нему:

— Бодикот был вором! Я так его жалела… А он вор.

Глаза наполнились слезами.

— Ох, Салли, — вымолвил Остин.

И прямо здесь, среди краденых книг, поцеловал ее.

— Вот какой запах я учуял, — провозгласил Алан Маркби. — Старые кожаные переплеты. Вспомнил о лошадях. А на самом деле о седлах. Старый черт! Я гадал, не прячет ли он оскорбительные письма к Лайаму. В тот вечер что-то запер в ящике, прежде чем впустить меня в комнату. А он наверняка убрал с глаз долой украденное сокровище. Что касается полиции, то скажу с сожалением, что она допустила халатность. Я прямо указал сержанту Джонс на книжный шкаф, она отправила пару констеблей проверить. Те выполнили задание буквально. Им было велено убедиться, что ничего не пропало. Поскольку коттедж завален вещами под самую крышу, они доложили, что все на месте. Им даже в голову не пришло, что они наткнулись на кучу краденого добра! Решили, что Бодикот барахольщик, как многие старики. Посмеялись, пошутили над содержимым коттеджа. Теперь Винтер наверняка позаботится, чтобы больше вообще никогда не смеялись… Если миссис Саттон знала о книгах в верхней комнате, то наверняка прокляла полицейских. У нее не осталось другого выбора, кроме прямого обращения к Салли. Между нами говоря, я уверен, что Остин прав. Она хотела, чтобы книги нашел кто-то другой.

— Я сперва возмутилась, — призналась Салли. — Подумала: гадкий старый мошенник! Потом еще сильней его пожалела. Он любил книги. Покупал, что мог, и самовольно брал то, чего не мог себе позволить. Год за годом собирал чужие книги. Знаете, там есть экземпляры из публичных библиотек. Обычные издания в матерчатых обложках. Кроме самих библиотек, ни для кого никакой ценности не представляют. Он тащил все, что попало и где попало. Скажем, Библию семнадцатого века с параллельными текстами на трех языках: латинском, греческом и иврите. Он ее даже читать не мог! И все-таки очень печально. Представьте, как старик в полном одиночестве сидит над книгами, гладит корешки, страницы, вглядывается в непонятный причудливый шрифт… Бедный мистер Бодикот!..

Алан Маркби улыбался.

— В чем дело? — спросила Мередит.

— Просто думаю о несчастном Винтере, которому придется во всем разбираться, — мечтательно ответил он.

Глава 12

— Последняя соломинка! — Лайам швырнул кейс на кухонный стол. — Теперь Бодикот — враг номер один в мире библиотекарей и книготорговцев. Клептоман. Я всегда знал, что он ненормальный.

— У меня голова болит, — сказала Салли. — Не шуми.

— Голова болит? Моя голова вот-вот треснет! Абсолютно ясно, здесь нельзя работать. Деревенская тишина и покой? — хмыкнул он. — Посреди Пиккадилли-Серкус в час пик гораздо тише и спокойней. Поверишь, Совет по искусству и древностям прислал сотрудника! Библиотекари со всей страны побросали работу и повалили в бамфордский участок осматривать трофеи из коттеджа. Не говоря уже о журналистах. Видно, в данный момент новостей маловато, если даже таблоиды жаждут поместить снимок логова Бодикота. Один проныра меня пробовал интервьюировать!

Он принялся расхаживать по кухне, размахивая руками, едва не сбивая посуду. Видно, читает лекцию студентам, с горечью думала Салли. Бог свидетель, голос у него громкий, наверняка слышно на другом краю деревни.

— Книги уже просмотрены. — Она зажала виски ладонями. — Все кончено, Лайам. Библиотекари, полицейские и остальные разъехались.

— Надолго? Не уверен. До следующей идиотской заварухи. Я тебе говорю, не могу здесь работать! Беру свои записи в лабораторию, буду писать у себя в кабинете. Можно там оставаться с таким же успехом, как брать отгулы и торчать в коттедже.

— Ты все равно туда ездишь по два-три раза каждую неделю, — ответила Салли, несколько оживившись. — Значит, не из-за Бодикота и книг уезжаешь?

Лайам оглянулся с порога с кейсом в руках:

— Что это значит?

Не надо ссориться. Скандал с утра пораньше выбьет из колеи на весь день. Надо ехать на службу. И голову в порядок привести.

— Слушай, иди уже. Вечером встретимся.

Он пристально смотрел на нее.

— Прими аспирин. — Замешкался, как бы придумывая более радикальное средство. Ничего лучшего не придумав, добавил: — Выпей свою травяную бурду. Ты ж на нее просто молишься.

Салли кивнула, он сгорбился и вышел. Через несколько минут машина отъехала.

Без него на кухне стало тихо, как после шторма. Она встала, пошла к раковине, пустила горячую воду, чтобы вымыть посуду. Остин уговорил раньше десяти не являться. Есть время навести порядок.

Мытье посуды произвело лечебный эффект. Аккуратно расставив посуду и протерев столы, Салли почувствовала себя гораздо увереннее. Только головная боль не уходила, тупо билась в висках. Девяти еще нет. Надо заварить чай перед уходом.

Она провела рукой над горшочками с травами, наконец нерешительно остановилась на старой баночке из-под маргарина, подарке Бодикота.

— Бедный старик… — пробормотала Салли. Сняла крышку, поднесла банку к носу. — Фу!..

Запах не самый приятный. Возможно, травы с лета лежат в закупоренной банке. Она ее встряхнула. Какая-то смесь. Ничего не поймешь. Кое-что похоже на пиретрум. Поможет от головной боли? Разок можно попробовать. Банка не выброшена исключительно потому, что это было бы оскорблением памяти старика. Он подарил ее с добрым намерением. Почему бы не выпить?

Вкус тоже противный. Салли сморщилась при первом глотке, решительно допила почти до конца, остатки выплеснула в раковину. Умиротворив дух покойного мистера Бодикота, взяла баночку и выбросила в мусорное ведро.

В дальнейшем решила придерживаться своих проверенных рецептов. Как всегда, налила термос, сунула в сумку, готовая к отъезду. Вдруг осознала, что голова прошла. Значит, чай все же подействовал!

Салли вышла и приступила к нудному ритуалу осмотра машины. Утешало только сознание, что предписания полиции выполняются. Разумеется, нет ни малейшей уверенности, что удастся обнаружить взрывное устройство. Она наклонилась, осмотрела днище с помощью старого зеркала, прикрепленного к теннисной ракетке, чтобы разглядеть местечки, невидимые снаружи. При этом чувствовала себя довольно глупо. Лайам посмеивался над самодельным миноискателем, но однажды она застала его с ракеткой в руках. После этого он больше не упоминал о нелепом устройстве, однако по-прежнему им пользовался.

На переднем мосту обнаружился непонятный темный нарост. Боже!.. Нет, просто грязь. Салли вздохнула с облегчением. Теперь надо поднять капот, взглянуть на двигатель. Никаких проволочек, никаких проводов. Хотя, глядя правде в глаза, приходится признать, что если мина должна взорваться при повороте ключа зажигания, то она установлена так, чтоб никто ее не обнаружил. Остается надеяться на мгновенную гибель. Остаться без ног хуже, гораздо хуже. Или нет? Вопрос достойный самого тщательного обсуждения.

Салли захлопнула капот, постояла на месте. Дело утомительное, много сил отнимает. Ночью она плохо спала, размышляя о причинах сложившегося положения. Сто лет уже не высыпалась нормально. Остин отметил, что вид у нее усталый. Не понимает — или понимает? — что она специально стремится пораньше уехать из дома. Чем дальше от коттеджа, тем легче на сердце, а при возвращении, наоборот, чем ближе, тем тяжелее. У Остина свои планы. Как будто у нее проблем мало.

Она села за руль, включила зажигание даже не задумавшись. Машина не взорвалась. Салли осторожно вывела ее задом с подъездной дорожки и повернула к Бамфорду.

Алан Маркби вошел в здание регионального управления и направился к своему кабинету. По пути прошел мимо комнаты, где расположился Прескотт с двумя коллегами. В открытую дверь видно, что все сгрудились вокруг стола, что-то рассматривают. С ними Пирс, растерянный и мрачный.

Суперинтендент заглянул:

— Что тут происходит? Собрание Союза матерей?

Прескотт оглянулся с ухмылкой:

— В местной газете портрет инспектора, сэр!

— Ах да, — вспомнил Маркби. — Дайте посмотреть.

Ему передали газету. Пирс, уныло стоявший поодаль, пробормотал:

— Нечего шум поднимать.

Действительно. Пожалуй, это наименее сомнительное изображение полицейского, «которое он когда-либо видел. Пирс с Тессой позируют перед собственной парадной дверью, на снимке почему-то видны только головы. То есть голова Тессы и голова Пирса с плечами, поскольку он выше. У Тессы напряженное и жестокое выражение, Дэйв тупо ухмыляется.

— Она специально прическу сделала, — сообщил Пирс похоронным тоном. — Жутко расстроилась. То есть когда увидела. Я похож на неотесанного деревенского болвана! Требовала позвонить в редакцию, пожаловаться. Не видно ни дома… ни собаки.

— Бывает хуже, Дэйв, — успокоил его Маркби. — С газетными снимками не угадаешь. Вы смотритесь неплохо. Передайте Тессе, прическа очень милая.

Страшное дело, думал он. Хорошенькая девочка, но к круглому личику никак не идут закрученные штопором пряди и пучок, залитый лаком, из-за чего она смахивает на деревенскую бездельницу.

Он протянул газету Пирсу, недоверчиво взглянувшему на страницу со снимком.

— Маме понравится, — сказал Дэйв, не сильно утешаясь этой мыслью.

В дороге Салли ощутимо расслабилась. Она была еще уставшая, но уже не раздраженно уставшая. Скорее заторможенная.

И в результате затормозила буквально, чего не следовало делать. Она приказала себе сосредоточиться, принялась старательно подмечать всякие мелочи в качестве упражнения на внимание и мысленно их комментировать.

Какое погожее утро. Какие красивые лошади в поле, заботливо накрытые красочными попонами. Слава богу, морозов больше нет. Удивительно, что скоро Рождество. Кстати, еще не куплены поздравительные открытки. Если сейчас не купишь, лучшие разберут. И список не составлен. Где-то остался прошлогодний. Кочка, ухаб… Надо запомнить, на обратном пути объехать.

Впереди кто-то едет на велосипеде. Ведя машину с предельной осторожностью, Салли догнала Ивонну Гудхазбенд, проворно крутившую педали старинного велосипеда с проволочной корзинкой впереди. На ней практичный твидовый костюм, голова повязана шарфом. Увидев, кто сидит за рулем, Ивонна просигналила. Салли притормозила, остановилась. Но проехала все равно далеко, поэтому только через минуту увидела в зеркале.

Ивонну, ехавшую решительно, даже с какой-то кавалерийской лихостью. Ей нравится Ивонна, чего про Лайама не скажешь. Почему, скажите на милость? Неужели под него всегда надо подлаживаться? И, чтобы продемонстрировать, что она не подлаживается, Салли опустила стекло, высунулась и крикнула:

— Привет!

Резкий ветер приятно дунул в лицо, оживил. Лучше ехать с открытым окном.

Миссис Гудхазбенд подъехала, остановилась пыхтя, поставила одну ногу на землю.

— Здравствуйте, дорогая моя! Как дела?

— Все в порядке, — ответила Салли, предполагая, что вопрос относится к ее здоровью.

Ивонна принялась не спеша поправлять растрепанные ветром волосы, пригладила, уложила выбившиеся прядки на место, снова повязала шарф.

— Больше никаких тревог, происшествий? — Она качнула головой. — Я с таким сожалением услышала про Гектора Бодикота! Деревенский чудак… Правда, шнырял повсюду, но все давно привыкли. Книги в доме — прискорбная новость. По-моему, он просто интересовался всякими вещами, хотя это, конечно, его не оправдывает. Древний старик. Тристан сильно расстроен.

— Неужели? — слегка удивилась Салли.

— Необычайно чувствительный мальчик!

Салли встречала Тристана в деревне, и он не показался ей мальчиком. Предположительно, лет двадцать восемь. Хотя в глазах матери…

— Так что на самом деле с книгами? — расспрашивала Ивонна. — Старик их действительно воровал?

— Похоже на то.

— Никогда бы не подумала. Я отловила одного журналиста, рассказала про нашу группу. Он записывал, хотя в газетах мы ничего не увидим. — Она приготовилась продолжить путь. — Я на ферму за яйцами ездила. Хозяйка держит на воле нескольких несушек. В супермаркете не покупаю. Надеюсь, вы тоже? Если покупаете, убедитесь, что яйца от домашней птицы. Платишь чуть дороже, зато совесть чиста, понимаете?

— Конечно, — поспешно согласилась Салли.

— Послезавтра у нас демонстрация, знаете?

— Простите?

— Послезавтра, — услужливо повторила Ивонна. — Выступает наш комитет и сторонники. Я сообщила репортеру, позвонила в местную газету. Приглашаются все желающие. Чем больше, тем лучше! — Она махнула рукой на проволочную корзинку, и Салли заметила там свернутые в трубку бумаги. — Заодно развезу побольше листовок. Мы собираемся в Касл-Дарси в одиннадцать и следуем организованным маршем к инкубаторному отделению птицефабрики, где заявим протест. Полицию я тоже проинформировала. Никаких нарушений порядка. Присоединитесь?

— Ох, боже, — вздохнула Салли. — Я хочу сказать, послезавтра мне надо быть у «Бейли и Бейли».

— Жаль. Если вдруг будете свободны, приходите. И не забудьте, я все еще хочу поговорить с вашим мужем, — напомнила Ивонна. — На письма он не отвечает. Передайте: в любое удобное время! — Она помахала и тронулась, слегка виляя из стороны в сторону.

Вряд ли Лайам вообще собирается разговаривать с Ивонной Гудхазбенд. Хотя надо напомнить, пусть сам разбирается.

Ивонна впереди вытянула руку, сочетая сигнал поворота с прощальным взмахом, свернула направо, исчезла на грязной тропинке. Салли двинулась с места.

Данное Ивонне заверение, что все в порядке, не соответствовало действительности. Она нахмурилась, пристально вглядываясь в лобовое стекло. Навалилась не только сонливость, но и какое-то одурение. Оставалось надеяться, что она не заразилась тем гриппом, которым переболела Мередит.

Доехав до Бамфорда, Салли слегка сбилась с пути. Глупо, никогда такого не бывало. Огляделась — путь свободен. И вдруг ниоткуда возник автомобиль. Водитель, бешено сигналя, дико жестикулируя, умудрился все-таки проскользнуть под самым носом. Салли так опешила, что круто свернула и остановилась. Подумать только, ведь она всегда внимательно и осторожно водит машину, не допуская ничего подобного.

Она отчаянно собрала все силы, что было действительно необходимо. Мысли расплывались, перед глазами мелькали разрозненные образы: Ивонна на велосипеде, Бодикот с козами, Остин в развевающемся на ветру желтом шарфе…

Показалось здание аукциона, принеся облегчение, которое испытывают путники, завидев в пустыне оазис. Ставя на стоянку машину, Салли уже не могла обманываться, откровенно признав, что чувствует себя решительно странно. Руки и ноги отяжелели, движения замедлились, как у пловца, дрейфующего в теплом море.

В таком непонятном подвешенном состоянии она проплыла мимо Ронни и Теда, пожелав им доброго утра. Собственный голос звучал откуда-то издалека. Однако они ничего не заметили. Что бы с ней ни случилось — а что-то определенно случилось, — беспорядок творился в ее голове.

— Доброе утро, миссис Касвелл…

Бейсболка Ронни, крепкие фигуры мерцали и таяли в кирпичной стене позади, словно пара джиннов.

Салли прошла в свой кабинетик, где приложила все силы, чтобы стряхнуть окутавшие ее чары. Должно быть, грипп. Сначала поразил Мередит, теперь ее атакует. Какая досада. Может, что-нибудь найдется в аптеке по пути домой.

Она повесила пальто, что было непросто — крючок скакал из стороны в сторону, — и оглядела письменный стол. Почему-то забылось, что за этим столом надо делать. Еще минуту следовало передохнуть.

— Привет! — ворвался в сумбурные мысли бодрый голос Остина, влетевшего в кабинет. — Кто-то привез кучу барахла для следующих торгов. Надо приступать к переписи. На мой взгляд, ничего особенного. Фарфор, стекло, вещи непримечательные. Жуткие картины: хайлендские коровы в тумане и прочее в том же роде. Даже не совсем в хорошем состоянии. И рамы грошовые. Соберем в один лот…

Видя, что слова уходят в безвоздушное пространство, он умолк и уставился на нее.

— Салли! Что с тобой?

— Не знаю. — Она тяжело рухнула в кресло. — Как-то странно себя чувствую. Наверно, грипп схватила.

Остин обхватил ее лицо руками, приподнял, заглянул в глаза. Она смотрела на него, досадуя, что изображение расплывается.

— И глаза нехорошие, — озабоченно констатировал Остин. — Может, лучше домой вернешься? Сможешь вести машину?

— Не знаю.

— Я отвезу.

— Нет, — возразила она. — Тебе надо работать.

И вдруг разглядела другую фигуру. Лицо узнать трудно, а голос Мередит.

— Что-то случилось? Я зашла спросить Салли насчет ланча.

— Она считает, что грипп подхватила, — объяснил Остин. — А я не уверен. В глаза загляните.

Встревоженное лицо подруги приблизилось.

— Я вас понимаю. Давайте, домой ее отвезу. Хорошо, Салли? По пути заедем в медицинский центр. Попросим дежурную сестру посмотреть.

Салли вынырнула из густого тумана:

— Нет! Совсем ни к чему. Поеду домой и лягу. Потом все будет в порядке.

— Салли! — воскликнула Мередит, охваченная дурными предчувствиями. — Ты утром что-нибудь пила? Я имею в виду таблетки, лекарства…

— Нет. Таблетки не пила. А что?

— Зрачки расширены. Как себя чувствуешь?

— Засыпаю.

— Что будем делать? — нетерпеливо спросил Остин.

Мередит потянулась к пальто подруги, висевшему на вешалке.

— Сама справлюсь. Давай одевайся. Я тебя забираю. Завернем в медицинский центр, посоветуемся. Слава богу, это по дороге. Лайам дома?

— Нет. В Оксфорд уехал, в лабораторию. Там сегодня работает.

Салли старательно выговаривала слова, ворочая разбухшим языком, который натыкался на зубы.

Споткнулась, идя к автомобилю Мередит, которая ее удержала, а потом втолкнула на переднее сиденье:

— Осторожнее…

Салли не услышала тревоги в голосе, погрузившись в мир снов. Машина остановилась, Мередит вытащила ее, как тряпичный мешок, схватила за руку, потащила к знакомому зданию. Это медицинский центр. Кругом люди, хлопотливое утро. Легкий запах антисептиков. Медсестра в белом, говорит с легким шотландским акцентом.

— Что у вас, дорогая?

Мередит объясняет:

— Она засыпает. Глаза странные. Мне не нравится. По-моему, на грипп не похоже. Надо ее кому-нибудь показать.

Сестра отвечает: в приемной полно народу, врачи заняты. Если обождать до двенадцати…

— Она ждать не может! — Сердитый отрывистый голос разорвал туман. — Ради бога, сами взгляните! Тут что-то серьезное!..

Вблизи всплыло лицо сестры.

— Вижу. Зайдите ко мне на секунду. Я пока узнаю, кто из докторов сможет выкроить время. Кто ее лечащий врач?

— Прингл… — пробормотала Салли, считая, что должна принять участие в происходящем.

— Сядьте, милая. Принимаете какие-нибудь препараты?

Она качнула головой, свалившись в пододвинутое кресло. Дойдя до кабинета сестры, последних сил лишилась. Сердце скачет, короткое, быстрое дыхание пытается нагнать в легкие воздух.

Сестра, выходя, спросила Мередит:

— Вы родственница?

— Нет, подруга. Могу позвонить ее мужу. Что с ней?

— Раньше такое бывало?

— Нет! Я ее такой не видела. Что это?

Сестра понизила голос:

— Она ничего не принимает?

— Что? Медикаменты? Она же вам сказала — нет. Мне тоже. Конечно, я точно не знаю… Не станет же она врать… Зачем?

— Тошнит, — громко проговорила Салли.

Сестра подскочила:

— Хорошо, дорогая. Можете подняться?

Подвела к ближайшей раковине, поддерживая ее голову, крикнула коллегу, попросила узнать, свободен ли доктор Прингл.

В раковину хлынул пенистый поток коричневой жидкости. Сестра вгляделась, схватила лоханку, подставила, аккуратно поймала рвотную массу.

Явился Прингл.

— Привет, миссис Касвелл! Расклеились? Давайте посмотрим.

Под язык сунули градусник. Больно. Прингл нащупывал пульс.

Термометр вытащили, благодарение богу.

— М-м-м… Температура немного понижена. Пульс неровный. Что утром ели?

— На завтрак… — Салли пыталась вспомнить. — Тост… чай… мой чай.

— Ваш?

— Она заваривает собственные травяные чаи, — вмешалась Мередит.

— Да? — озадаченно пробормотал Прингл.

— Вот что срыгнула.

Сестра протянула лоханку. Доктор нахмурился.

— Хорошо. Отправим ее в больницу. Лучше перестраховаться, чем потом каяться. Я позвоню, договорюсь. — Он быстро направился к двери, бросив сестре: — Выясните насчет чая!

Сестра наклонилась к Салли и твердо спросила:

— Какой чай вы пили? Точно опишите.

— Я всегда пью чай, — пробормотала Салли. — Не может быть, чтоб от чая…

— Мы должны точно знать, что вы утром ели и пили, моя дорогая. Ну, постарайтесь припомнить.

— Ради бога, в чем дело? — прошипела Мередит.

Сестра бросила на нее грозный взгляд.

— Выясняем. Похоже на наркотическое отравление.

— Пахло плохо… — выдавила Салли.

— Что? Чай?

— Не мой… от мис… мистера Бодикота… мышами пахло.

— Что-нибудь понимаете? — обратилась сестра к Мередит.

— Ничего. Бодикот — старик, живший рядом. В его доме вполне могли быть мыши.

Имя упорно застряло у Салли в мозгу. Хочется рассказать что-то про Бодикота. Что-то вспомнилось. Скорее, забылось. Надо вспомнить. Может, это важно. Или не важно.

— Я должна сказать… — объявила она.

— Что? — Лицо Мередит укрупнилось и расфокусировалось. — Что ты хочешь сказать? Насчет травяного чая?

— Нет. О том, что сказала Ивонна. Только не помню, что…

— Смотрите! — крикнула Мередит. — Она отключается!

Они подхватили Салли в последний момент, иначе она свалилась бы с кресла.

Глава 13

Салли на «скорой» отправили в больницу, Мередит поехала вместе с ней. В приемной поднялась организованная суета. Она с тревогой наблюдала, как подругу увозят на каталке. Когда процессия скрылась из вида, к ней подошла ухоженная китаянка средних лет в белом халате.

— Доктор Чан, — представилась она с хорошим, уверенным северным произношением, противоречившим ожиданиям. — Нам нужно знать, что она пила и ела. Как я понимаю, домашний травяной чай. Состав вам не известен?

Прежде чем Мередит успела ответить, по сияющему чистотой коридору быстро простучали шаги, и перед ними возник растрепанный Остин Бейли с термосом в руках. Галстук-бабочка съехал набок, указывая концами не на восток и запад, как следовало, а на северо-восток и на юго-запад, словно кто-то перевел их, как часовые стрелки.

— Я там Теда оставил за главного… Что происходит? Звоню в медицинский центр, говорят, ее сюда отправили! Отловил Прингла, он спрашивает про чай, я говорю, Салли всегда с собой термос берет, он говорит, сейчас же везите…

Он протянул термос доктору Чан.

— Хорошо. Отдадим на анализ.

— Постойте… — Мередит успела схватить ее за рукав. — Она пьет разные смеси. Этот термос берет на работу. Может быть, дома за завтраком выпила что-то другое. Наверно, надо спросить ее мужа.

В тоне прозвучало сомнение. Едва ли Лайам обращает внимание на то, что пьет его жена.

Остин снял очки, взмахнул ими.

— Он в Оксфорде, в лаборатории. То есть был. Я позвонил, сообщил о случившемся, Лайам сразу поехал сюда.

— Кто-нибудь может привезти из дома другие смеси для анализа? — перебила доктор Чан.

Мередит с Остином взглянули друг на друга.

— Дело срочное, — подчеркнула китаянка.

— Ключи должны быть в ее сумочке, — сказала Мередит. — Дайте мне их, я съезжу.

Доктор Чан заколебалась.

— Личные вещи пациентов… это против правил. Пожалуй, надо мужа дождаться…

— У меня есть запасной ключ от коттеджа, — воскликнул Остин. — Я поеду за чаем!

— У вас дела, — напомнила Мередит. — Дайте мне. — И обратилась к доктору: — Скажите Лайаму… доктору Касвеллу, когда приедет, что я поехала к ним за травами.

Несмотря на срочность дела, пришлось свернуть к аукциону за запасным ключом, который Остин вытащил из ящика стола. На кольце болталась потрепанная бирка с надписью: «Ключ Салли».

— Я верну, — пообещала Мередит, бесцеремонно выхватив у него ключ.

Он снял очки, близоруко сощурился:

— Я сильно беспокоюсь. Салли очень милая. Она мне дорога. Вдобавок мы обсуждаем…

Сейчас не время.

— Потом, Остин, ладно?

Мередит выбежала из офиса и стремглав понеслась к Касл-Дарси.

Кухня чисто прибрана, глиняные горшочки стоят на обычном месте. Мередит быстро заглянула в каждый. Незнакомые сушеные листья разнообразных видов. Оглядевшись, заметила в углу плетеную корзинку для покупок, загрузила в нее горшочки и нерешительно остановилась. Вроде бы надо мчаться в больницу с добычей, с другой стороны, нельзя ничего упустить. Она заглянула в шкафчики, чаев больше не обнаружила. Собралась уходить, когда на глаза попалось мусорное ведро.

Там лежала на боку старая баночка из-под маргарина, откуда высыпались сушеные травы.

Мередит наклонилась, осторожно вытащила баночку. Почти все ее содержимое ушло в ведро, но на донце осталось достаточно для анализа. Она принюхалась.

— Фу!

Во-первых, не похоже, чтобы Салли держала травы в грязной банке, во-вторых, ни одна другая смесь так мерзко не пахнет. И ведь что-то она бормотала про Бодикота и чай… Мередит выудила из мусора крышку, тщательно закрыла банку. Решив, что нашла все, что могла, поспешила к машине.

В больнице отдала трофеи и взволнованно осведомилась о подруге.

— Все будет хорошо, — заверили ее. — Тем более теперь есть надежда выяснить, что она выпила.

Мередит вышла в вестибюль к телефонам-автоматам, отыскала монету в двадцать пенсов, позвонила в региональное управление.

— Алан? Я в больнице. Нет, в «Элис Кинг»… Нет, со мной все в порядке. Дело не во мне, а в Салли. — Оборвав очередное тревожное восклицание в трубке, торопливо продолжила: — Говорят, все будет хорошо. Кажется, выпила какой-то травяной чай и ей стало плохо. Я решила тебе сообщить. Насколько мне известно, Лайама уведомили. — На глаза попалась знакомая фигура. — Вот и он. Пока. — Она повесила трубку.

Лайам ее увидел и пошел навстречу, в равной мере озадаченный и раздраженный.

— Желудок промывают! — объявил он.

— Не волнуйся, говорят, все будет хорошо, — успокоила его Мередит.

— Зачем пить это мерзкое ведьмино зелье? Я сто раз говорил. — Он потер лоб. — Теперь вынужден тут торчать. Жуткое место. — С отвращением оглядевшись, он добавил: — Ненавижу больницы. Слишком много народу.

— Терпи, — жестко приказала Мередит, и Лайам покорно заморгал. — Осмелюсь заметить, Салли их в данный момент еще сильней ненавидит.

— Пожалуй… — пробормотал он.

Вернувшись вечером, Мередит обнаружила Лайама, сгорбившегося у койки жены. Салли была бледная, обессилевшая, но вроде вышла из наркотического тумана.

— Чертов Бодикот, — коротко буркнул Лайам, покосившись на Мередит и не потрудившись ее поприветствовать.

— Как себя чувствуешь, Салли?

Мередит села с подругой рядом.

— Как будто меня пропустили через старый паровой каток для белья, — прошептала она. — Говорят, теперь все в порядке. Спасибо тебе. Ты меня уговорила заехать в центр по дороге домой. Я сама не поехала бы. Думала, тоже гриппом заболела.

— Да, спасибо, — неловко подхватил Лайам.

— Остин первым заметил неладное и мне указал. Может, его тоже надо поблагодарить?

От ответа Лайама избавила медсестра, которая заглянула в палату и сообщила:

— Пациентов скоро будут кормить. Посетителям пора удалиться.

— Наверно, еще не успели сделать анализ всех трав. Или успели?

Мередит не сводила глаз с Лайама, который сильно смахивал на мальчишку, вызванного на ковер за баловство с рогаткой. В свое время она обламывала гораздо более серьезных оппонентов, руководствуясь девизом: заставила бежать, не давай останавливаться!

— Сумасшедший старик Бодикот, — забормотал Лайам, — дал какие-то травы, ей хватило ума заварить и выпить утром после моего отъезда.

«Вот и все», — должен был он добавить, но не добавил.

— Перестань, — слабо запротестовала Салли с подушек. — Если это от трав Бодикота, значит, тут какая-то ошибка. Может, он что-то нечаянно перепутал.

Лайам встал:

— Мне надо вернуться в лабораторию. В спешке уехал, оставил бумаги. Буду после ужина.

Он наклонился чмокнуть жену в лоб, и Мередит заметила, что та отдернула голову.

После его ухода Салли скорчила гримасу.

— Злится, что Бодикот дал мне баночку с сухими травами для чая. Незадолго до смерти. Я ее поставила рядом со своими. Духу не хватило выбросить после случившегося. Сегодня утром голова побаливала, поэтому решила попробовать. Запах нехороший, вкус неприятный… Выпила чашку, вылила остальное. Однако чай подействовал. Головная боль растаяла. А потом, к сожалению, все остальное.

— Я нашла эту баночку. Отдала доктору Чан.

Салли выдавила улыбку.

— Мое счастье, что ты такая внимательная.

За дверью зазвучали шаги, в палату вошел Алан Маркби.

— Решил забежать, проведать вас, Салли. — Его взгляд на секунду остановился на Мередит. Он облокотился на спинку койки, улыбнулся пострадавшей. — Ну как? Лучше?

— Лучше. Во всяком случае, одурь прошла.

— Ну и хорошо. Неприятный случай. Не переживайте, ладно?

— Не могу, особенно здесь. Спасибо вам обоим, что навестили.

Салли вяло махнула рукой.

Мередит встала:

— Сестра с минуты на минуту нас выгонит, так что лучше пойдем. Салли, я еще вернусь.

В коридоре Алан спросил:

— Как Лайам?

Мередит надула губы.

— Ворчит. Проклинает Бодикота. Кажется, поехал к себе в лабораторию. Заглянет к ней вечером. Можно было подумать, забудет в таких обстоятельствах о своей дурацкой работе!

Видно, она признала Лайама вконец безнадежным.

— Кстати, спасибо за звонок.

— Подумала, что тебе надо знать. Лучше поеду сейчас к аукциону, сообщу Остину, что все в порядке, отдам запасной ключ от коттеджа, как обещала.

Алан с любопытством взглянул на нее:

— У Остина есть запасной ключ от дома Касвеллов?

— Полагаю, на экстренный случай. Я свой соседям отдала. И тебе, если на то пошло. Ты с врачом разговаривал?

— Нет еще. — Маркби оглядел коридор. — Наверно, она меня ждет. Я с ней связался после твоего звонка. Доктор Чан токсиколог.

— Подозреваешь, что тут не ошибка? Отравление? — с ужасом допытывалась Мередит.

— Тише. Отравление — широкое понятие. Безвредные вещества в чрезмерном количестве становятся ядовитыми. В данном случае известно, что Салли — возможно, случайно, — приняла опасный наркотик. В этом смысле — да, отравление.

Подошла сестра:

— Суперинтендент Маркби? Вас ждет доктор Чан.

Маркби стиснул локоть Мередит.

— Увидимся позже.

— Суперинтендент! — приветствовала его доктор Чан. — Рада вас видеть. Заодно очень рада, что кто-то позвонил в полицию. Иначе пришлось бы самой сообщать. — Она указала на стул. — Садитесь. Видели пациентку?

— Да. — Маркби сел. — Ослабла, но выглядит неплохо.

— Повезло, что осталась жива, — сказала доктор Чан без излишних эмоций.

— Что обнаружили?

— Conium maculatum. Цикута.

Маркби вытаращил глаза.

— Что?..

— Яд, который греки дали Сократу, — услужливо подсказала доктор.

Маркби молчал не потому, что не знал, что такое цикута. Скорее, потому, что в памяти всплыла картина. Растения семейства зонтичных вокруг запущенного и заросшего тиной садового пруда. Можно поклясться, среди них есть и цикута. Но если она растет в саду Ивонны Гудхазбенд, то семена занесены из округи. Возможно, цикута расплодилась по всей деревне.

Доктор Чан подробно объясняла:

— Она высокотоксична даже в малых дозах. В данном случае наблюдаются классические симптомы: расширенные зрачки, нарушение координации, аритмия, понижение температуры. Я изучала лекарственные травы. Цикуту использовали в медицинских целях арабы, греки, римляне… Она до сих пор иногда используется в некоторых препаратах. Но это очень опасная и коварная вещь. Лучше от нее отказаться. К счастью, как только стало известно, что пациентка пила травяной чай, проблем практически не осталось. Токсичные травы довольно легко идентифицировать. Как я сказала, у меня есть опыт. Хотя давненько не сталкивалась с отравлением цикутой!

Она весело улыбнулась.

— Чай с цикутой был в термосе? — спросил Маркби.

— Нет. Цикута обнаружена в смеси трав в банке из-под маргарина. Довольно неаппетитная смесь. Как я поняла, банку ей дал пожилой сосед. Она поступила весьма опрометчиво, когда попробовала.

— Баночка у вас? Не выбросили? Она мне нужна.

— У меня. Анализы почти закончены. Я хочу, чтобы посмотрел ботаник. Необходимо удостовериться точно. Цикута не чистая, смешана с другими травами.

Доктор Чан направилась к ближайшей полке, вернулась с грязной банкой из-под маргарина, сняла крышку, протянула суперинтенденту.

На донышке лежали крупицы толченых трав.

— Некоторые, несомненно, безвредные, — заметила доктор Чан. — Кажется, я узнаю пиретрум, шалфей. Возможно, количество цикуты весьма незначительно.

— Не поймите неправильно, доктор, но это необходимо держать в абсолютно надежном месте.

— Знаю, не беспокойтесь. — Она закрыла банку крышкой. — Послушайте, суперинтендент, не хочется затевать охоту на ведьм…

Маркби взглянул на нее:

— Если еще что-то есть, говорите. Мне надо знать.

— Конечно. Я немного побеседовала с пациенткой, она сообщила, что у нее и раньше бывали приступы сонливости, головокружения, тошноты. Приписывает стрессу. Подобные приступы, если можно так выразиться, начались примерно полгода назад, летом. Теперь она беспокоится, что они были вызваны ее собственными чаями из собственноручно составленных смесей. Мы, конечно, проверим, хотя настой в термосе абсолютно безвредный. Думаю, удастся подтвердить, что нынешний случай спровоцирован травами, подаренными соседом.

Доктор Чан взмахнула баночкой.

— В старых деревенских лекарственных средствах нередко содержатся опасные вещества. Нынче многие увлекаются народной медициной, но, к несчастью, не перенимают наследственный опыт и знания. Может быть, мы с вами спросим старого джентльмена насчет этой смеси? И в первую очередь предупредим, чтобы он сам не пил…

— Увы, — вздохнул Маркби. — Это невозможно.

Глава 14

Стояло свежее, ослепительно-яркое утро из тех, что прочищают мозги, заряжают подсевшие батарейки. Алан Маркби, насвистывая, вошел в управление. Головы поворачивались в его сторону, сотрудники обменивались выразительными взглядами.

— Вы сегодня веселый, сэр, — заметил Пирс и растерялся, когда суперинтендент принял всерьез небрежное замечание, задумался, рассматривая его со всех сторон, прежде чем ответить.

— Не столько веселый, Дэйв, сколько оптимистично настроенный.

— Хорошо, — с сомнением кивнул инспектор.

Маркби сцепил на столе руки и одарил его сияющей улыбкой.

— Цикута — ошибка.

— То есть миссис Касвелл выпила ее по ошибке?..

— Сметите с глаз паутину, — посоветовал босс. — Ошибку допустил тот, кто начал кампанию насилия против Касвеллов. Нас всех вели по садовой дорожке — вот что!

— Что тогда будем делать?

Осторожный Пирс до сих пор не был уверен, что понял, к чему клонит начальник.

— Снова поговорим со всеми. Я имею в виду со всеми! Все сидят на бочках с информацией. Чего-то недоговаривают. Как бы там ни было, сложился нечестивый альянс самых несопоставимых друг с другом людей. Ладно, теперь увидят, что я не люблю, когда меня водят за нос! — Маркби подчеркнул последнее заявление энергичным жестом. — Прескотт возьмет на себя Вилана. Когда закончит, пусть съездит в Бамфорд, побеседует с Остином Бейли. Вам достаются Гудхазбенды, мать с сыном.

Пирс застонал.

— И не позволяйте Ивонне морочить вам голову. Поручите кому-нибудь позвонить в норвичскую лабораторию и подробней узнать об исследовательской программе, которая проводится совместно с оксфордской. А я, — Маркби потянулся к телефонной трубке, — займусь Лайамом Касвеллом.

В Касл-Дарси на звонок никто не ответил. Суперинтендент позвонил в лабораторию и в награду услышал подозрительный женский голос, спросивший, чем может помочь. Он попросил доктора Лайама Касвелла.

— Доктор Касвелл очень занят. Бывает не каждый день. Кто его спрашивает?

— Суперинтендент Маркби из регионального управления уголовных расследований.

В трубке явственно прозвучал испуганный вдох.

— Знаю, в данный момент у него много хлопот, но мне надо с ним побеседовать, а его дома нет.

— Он в больницу поехал! — Тон определенно укоризненный. — К жене. Звонил, сообщил, что потом будет здесь. Думаю, около одиннадцати.

— Хорошо. Как появится, предупредите, что я к нему позже наведаюсь.

Молчание в трубке.

— Сначала зайдите в офис за пропуском.

Голос продиктовал номер телефона.

— Вот так кот проникнет в голубятню, — удовлетворенно пробормотал Маркби.

Ничего нет приятнее, как подколоть того, кто тебя сам давно раздражает. Сладкая маленькая месть.

Свежее утро перешло в солнечный, на удивление теплый день. Вот вам английская погода. То мороз до костей, то дразнящая весенняя температура не по сезону. Подумать только — скоро Рождество! Всего через пять недель. Не похоже. Некоторые витрины уже украшены остролистом и Санта-Клаусами. Но атмосферы зимнего праздника не ощущается. Алан задумался: не потому ли, что он стареет? Рождество для детей, которые его страстно ждут и радуются. Для него теперь это время, когда надо писать поздравительные открытки.

Прибывая осматривать дремлющие шпили Оксфорда, туристы охотно пропускают постройки вроде тех, где располагается лаборатория Лайама в технопарке к востоку от города. Даже под нынешним бледным солнцем продуваемый всеми ветрами район выглядит однообразным и будничным. Низкие офисные здания чередуются с безобразными панельными пакгаузами. Невзрачную внешность оживляют броские таблички, извещающие о том, что делается внутри. Клочки земли перед каждым строением, предназначенные для радующей глаз зелени, превратились в утоптанные треугольники засохшей грязи с клочьями жесткой травы и сорняков. От деревьев, посаженных одновременно с устройством газонов, остались лишь тоненькие стволы.

Люди топчутся здесь всю рабочую жизнь, думал Маркби. Трудолюбивые, амбициозные, интеллигентные люди. Начинают с энтузиазмом, с идеями и постепенно здесь атрофируются, как трава и деревья.

Лаборатории располагались в самой дальней от шоссе части технопарка, в длинных одноэтажных панельных зданиях послевоенной постройки. Профессиональный взгляд сразу определил, что обеспечивать здесь безопасность непросто. Неудивительно, что Майкл Вилан с товарищами избрали их для налета. Разбей окно, сунь руку, дерни шпингалет — и влезай. Установлены голубые коробочки новенькой с виду сигнализации — чисто символической. Пока кто-то услышит пронзительный звон, любой налетчик успеет влезть и вылезти.

Как ни странно, перед глазами сначала предстал обветшавший ранний викторианский дом, безусловно выстроенный раньше окружающих и переживший упадок в злые времена: неокрашенный, с треснувшими карнизами, с угрожающе обвисшей перемычкой левого окна на верхнем этаже, с нижними окнами, замаскированными современными жалюзи. Табличка на двери извещала, что здесь располагается администрация.

Маркби вошел, представ перед обладательницей подозрительного телефонного голоса.

Это была женщина средних лет, очень высокая, очень худая, прямая как жердь, в вязаном костюме цвета хаки с бежевой блузкой простого покроя, украшенной ниткой жемчуга. Щетинистые поседевшие волосы коротко стрижены. Он подавил желание козырнуть.

— Ах, суперинтендент, — проговорила она с неодобрением. — Доктор Касвелл прибыл несколько минут назад. Я доложила о вашем приезде. Он в блоке А. Обойдите вокруг здания, прямо перед собой увидите. Возьмите.

Она протянула руку, на пальце обручальное кольцо. Трудно представить мужчину, женившегося на этой солдафонше. Маркби взял протянутый пластиковый квадратик с зажимом и бумажкой внутри, на которой значилось: «Временный пропуск».

— Распишитесь, пожалуйста, в книге. Проставьте дату и время.

— Спасибо.

Маркби выполнил указания, отметив, что сегодня первым получил карточку посетителя. Беглый взгляд на другую страницу выявил, что вчера их было выдано только три. Он с некоторым трудом прикрепил к пиджаку пропуск. Зажим на пружине был очень неудобный.

Пограничница наблюдала за ним со страдальческим терпением.

— На выходе вернете, суперинтендент. Видите, карточки пронумерованы. Мы тщательно регистрируем посещения.

Он пообещал непременно вернуть.

— Раньше не утруждались, — печально призналась она, — но после прошлогодних неприятностей усовершенствовали систему охраны.

Пластиковая корочка с пропуском не помешает когортам единомышленников Вилана, но вместе с новенькой сигнализацией она внушает женщине ощущение безопасности. И страховые компании требуют. Страховка здания будет аннулирована, если его обитатели хотя бы не продемонстрируют свои старания.

— Значит, вы были здесь во время налета защитников животных?

— Не здесь, — поправила пограничница. — Не в офисе. Налет был ночью. Но работала здесь. Пришла семнадцать лет назад. Они причинили огромный ущерб. Разбили окна, выломали шпингалеты, разгромили лаборатории. Я сама люблю животных, однако не могу простить таких выходок. Сразу видно вандалов и хулиганов.

Она отпустила Маркби. Он развернулся кругом и вышел строевым шагом.

С пронумерованным пропуском, за который Маркби расписался и который обязался вернуть, попасть в блок А ему было легко. Достаточно просто толкнуть дверь. Современная сигнализация сработает не скоро. Перед ним открылся длинный коридор с вощеным полом. Сквозь хилые внутренние перегородки из фанеры и стекла отчетливо слышатся голоса, звон стеклянных колб, даже шипение горелки Бунзена.

Он нерешительно помешкал у двери, гадая, где искать Лайама. Проблему решила молодая женщина, прильнувшая одним глазом к микроскопу в квадратном отсеке справа. Мельком увидев его за стеклянной панелью, она вздернула голову, мигом выскочила, преградила путь и отрывисто бросила с заметным акцентом:

— Вы кто?

Маленькая, но крепкая. Рыжеватые волосы длиной до плеч обрамляют лицо в виде сердечка с безупречной смуглой кожей. Особенно хороши глаза — зеленые, с длинными ресницами, насквозь пронзающие суперинтендента с едва скрытой враждебностью. Под расстегнутым белым халатом облегающий кремовый пуловер, короткая красная кожаная юбка и черные колготки, уходящие в вызывающие сапоги.

Внимание привлекло причудливое украшение на кожаном шнурке на шее, напоминающее резные глиняные таблички ацтеков, майя, инков. Маркби не разбирался в искусстве этих древних народов. Какая-то масса переплетенных корней или, может быть, змей, точно не угадаешь. В центре гротескная стилизованная птичья голова с гипнотически сверкающим рубиновым глазом. Изделие столь же впечатляющее и пугающее, как хозяйка.

— Вы, вы! — повторила она. — Кто такой? Что вам нужно?

Маркби указал на временный пропуск:

— Ищу доктора Касвелла.

— Зачем?

Пора притушить фейерверк, остановить лобовую атаку, проявить властные полномочия.

— Это я объясню доктору Касвеллу. Он меня ждет. Проводите, пожалуйста.

Дугообразные брови насупились, лишь подчеркнув невероятную силу зеленых глаз.

— Он очень занят. Не предупреждал меня о вашем визите. Когда договорились о встрече? — Тон обескураживающе недоверчивый.

— Послушайте, мисс… — Маркби наклонился к пластиковой карточке на белом халате, а заодно к змее-птице с жестоким красным глазом. На карточке написано «Марита Мюллер». — Мисс Мюллер, к сожалению, мне действительно некогда с вами болтать…

— Я с вами не болтаю, — презрительно объявила молодая женщина. — Я работаю. Мы все работаем. Ну, если вам надо его видеть, значит, надо.

Развернувшись на каблуках, она зашагала по коридору. Он покорно следовал за ней.

Мисс Мюллер остановилась перед дверью, стукнула и сразу открыла.

— Лайам, здесь полицейский.

Плечи ее презрительно передернулись. Штатская одежда профессию не скрывает.

— Ах да, спасибо. — Лайам выглянул из-за перегородки. — Маркби, я вас жду. С проходной звонили. Все в порядке, Марита.

Он вытеснил мисс Мюллер в коридор, они коротко пошептались.

Маркби вздернул брови и уселся на стул.

Стол Лайама завален бумагами, компьютерный монитор заполнен текстом. Быстро просмотрев его, Алан ничего не понял. Не видно ни головы, ни хвоста.

Хозяин вернулся, закрыл за собой дверь.

— Марита слишком осторожна, — пояснил он. — Впрочем, здесь каждому велено останавливать и расспрашивать любого незнакомца. Мы начали заботиться о безопасности после налета, а полученная мной посылка с бомбой дополнительно обострила ситуацию, не говоря уже об оскорбительных письмах. Чертов пакет почти чисто сработал. Бедная Салли еще не оправилась, и вчерашнее ей совсем ни к чему.

— Я вчера был в больнице после звонка Мередит. — Маркби понадеялся, что Лайам услышит нотку упрека в его голосе, поскольку сам должен был позвонить. Но тот не воспринимал тонких намеков. — Как сегодня себя чувствует миссис Касвелл?

— Она говорила, что вы заходили. Ей гораздо лучше, почти ожила. Теперь понимаете, что мы имеем дело с шайкой маньяков? Здесь все дергаются, боятся, как бы ненормальные, кем бы они ни были, в следующий раз не напали на другого сотрудника. Они намерены достать кого-то из нас. Достали бы меня, если б не Салли вскрыла пакет.

Лайам помолчал.

— Я этого не сделал по чистой случайности. Если вы в скором времени не возьмете того, кто за этим стоит, предупреждаю, что наверх посыплются жалобы, причем не только от меня!

Угроза вмешательства сверху не встревожила Маркби, хотя он для защиты решил сам копнуть глубже и кивнул на дверь:

— Потрясающая юная леди. Зарубежная студентка?

Лайам заморгал.

— Аспирантка, приехала по обмену, — сухо ответил он. — У нас их немало. В основном из бывшего Восточного блока. Я уже рассказывал. — И на этом решительно оборвал светскую болтовню, вернувшись к агрессивному тону: — Слушайте, пора уже вам разобраться.

— Согласен, — кивнул Маркби. — Доктор Чан сообщила, что Салли выпила чаю, подаренного соседом.

Лайам хмыкнул.

— Ненормальный придурок. Серьезно, сумасшедший. Достаточно взглянуть на книги в его доме.

Маркби вернул его к насущному вопросу:

— Давайте поговорим о чае. Он был в банке из-под маргарина. Не помните, когда мистер Бодикот дал вашей жене эту банку?

— Помню. Она пришла с ней из сада. Недавно, прямо перед его смертью. Надо было выбросить. Я ее предупреждал о подарках врагов. Знаете, он не простил нам ту самую репу. Слышали? Она бросила репу его проклятым козам. Они не заболели, но вкус молока испортился. В любом случае кому нужно козье молоко, я вас спрашиваю? Мстительный старый болван поднял адский шум. Но ведь она не нарочно! Следовало догадаться, что он замыслил страшную месть!

— Минуточку, — пресек Маркби очередную вспышку гнева Лайама. — По-вашему, покойный Гектор Бодикот специально подсунул миссис Касвелл ядовитое вещество, чтобы отомстить за животных?

— Разумеется, черт побери!

— Но это неразумно. В высшей степени глупо. Обнаруженный яд сразу привел бы к нему.

— А он заявил бы, что вышла ошибка. Ловкий черт. Все деревенские старики хитрые, как лисы.

— Хотел ее убить? — допытывался Маркби.

Лайам замялся.

— Возможно, убить не хотел. Хотел серьезно навредить, как она его козам. Только им репа не повредила. Они ее охотно сожрали и не заболели. Только молоко испортилось, да и то ненадолго.

— От того чая ваша жена могла умереть, если б Мередит не привезла ее в медицинский центр и не настояла на обследовании. Под действием отвара вполне могла в дерево врезаться по дороге.

— Об этом Бодикот не подумал, — коротко ответил Лайам.

Маркби вздохнул.

— Он мертв, у него не спросишь. Однако это очень серьезное обвинение, доктор Касвелл. Можете чем-нибудь обосновать его, кроме своего убеждения?

Лайам, захлебываясь словами, замахал руками. Голос его наверняка был слышен во всем здании.

— Типично! С самого начала я от вас только это и слышу! Одни насмешки и сомнения! Какие требуются обоснования, кроме реальной банки с чаем? Она стоит дома на кухне!

— Нет, — оборвал его Маркби. — Она в больнице, в опытных руках доктора Чан, токсиколога. И остальные банки с травами с вашей кухни. Все проверяются.

Лайам замер.

— Да? Хорошо. Ну ладно. Вы сами видели? Конечно, доктор Чан должна все проверить. Неизвестно, что туда намешал Бодикот.

— Разве вы не заметили, что с кухни исчезли горшки с травами? — с любопытством спросил Маркби. — Мередит съездила и забрала их сразу же после того, как Салли увезли в больницу. Взяла запасной ключ в аукционном зале «Бейли и Бейли».

— Д-да, конечно… Слушайте, у меня голова другим была занята.

Раздражение не замаскировало мимолетного смущения.

— Я утром звонил вам домой, — продолжал суперинтендент. — Никто не ответил.

— Я в больницу уехал.

— Я рано звонил.

Лайам всплеснул руками:

— Ладно. Я вчера дома не был. Знал, что утром надо в больницу, потом хотел вернуться сюда. Какой смысл тащиться в Касл-Дарси? Один коллега любезно устроил меня на ночлег в Оксфорде.

— Не пойму, почему вам так не хочется делиться с полицией информацией, — устало проговорил Маркби. — Вы сильно осложняете нам дело. Видимо, убедили себя, будто мы лезем в вашу личную жизнь.

— Так и есть, — буркнул Лайам.

— А вы как думали? — Маркби наконец вышел из себя. — Ведется официальное следствие!

Лайам опешил. Алан сделал глубокий вдох.

— Как я понимаю, кроме инцидента с репой, миссис Касвелл и мистер Бодикот вполне дружелюбно общались. Из-за случайной ссоры никто не станет серьезно вредить.

Лайам взмахнул руками:

— У вас чертовски ограниченное мышление, ни капли воображения! Это вы называете следствием? Копы видят только то, что находится прямо перед глазами! Вам наверняка в голову не приходит, что Бодикот, возможно, меня хотел отравить!

Действительно, не приходило. Видно, Лайам заметил растерянность оппонента и продолжил:

— Подумайте. Если хотите знать мое мнение, то так оно и было. Салли пострадала… попутно, если угодно. Он хотел, чтобы я заболел!

— Как же он мог на это рассчитывать, скажите на милость? Вы не пьете травяные чаи!

Бородатая физиономия Лайама придвинулась ближе.

— Старик этого не знал. — Он выпрямился, повернулся, схватил со стола термос. — Видите? Салли каждое утро готовит два термоса перед отъездом на службу. В моем кофе, а у нее травяная бурда. Бодикот заглянул в кабинет, увидел на столе термос, решил, что там тот же чай, который пьет она. Вечно шпионил, подсматривал в окна. Я его несколько раз заставал. Он упорно твердил, что пришел за удравшей козой. Если вы меня спросите, он нарочно позволял своим козам пролезать через изгородь, чтобы иметь оправдание для шпионажа за нашим коттеджем.

— Тем не менее…

Лайам не дал договорить, не в силах придержать язык:

— Скажу вам еще кое-что. Он и в коттедже рыскал! Сами видели в тот вечер после взрыва. Когда мы только переехали, он часто заходил, когда пожелает. После ряда скандалов я ему велел держаться подальше. А он все равно лазил, когда думал, что я работаю в кабинете. И всегда имел оправдание, если его уличали. Вы даже не представляете, суперинтендент, чего я натерпелся от этого старика!

Маркби откинулся на спинку хлипкого пластмассового стула.

— Кто еще имеет доступ в коттедж, кроме вас, миссис Касвелл и Остина Бейли, у которого есть запасной ключ? Кстати, почему?

— Салли считает, что у кого-то должны быть ключи. Остин не сосед, но если вы посмотрите на наших соседей в Касл-Дарси, то увидите, почему мы не можем оставить им ключ на всякий пожарный случай. Ключ хранится у Остина потому, что Салли может свои потерять где-нибудь по дороге или надо будет зайти в коттедж, когда мы в отъезде. Днем, когда кто-то из нас дома, войти может каждый, кто пожелает. На задней двери старый замок с наружной ручкой. Внутри в нем всегда торчит ключ. Мы отпираем утром и запираем на ночь, когда ложимся, кроме тех случаев, когда оба уезжаем. Неудобно крутить его туда-сюда целый день на манер тюремного надзирателя. — Лайам фыркнул. — Впрочем, возможно, это было бы разумнее.

— Мне хотелось бы на месте освежить в памяти расположение вашей кухни. Она находится напротив участка Бодикота. Что видно из окна? Что мог видеть Бодикот из-за изгороди? И так далее. Не возражаете, если я позаимствую ключ у Остина Бейли? По-моему, Мередит его вернула. Или, если предпочитаете, поедем сейчас со мной.

Лайам вытаращил на него глаза.

— Если надо, возьмите у Остина.

— Может быть, позвоните и предупредите его?

— Бюрократия! — Лайам схватился за голову. — Какой-то кошмар. Ладно, позвоню. Сию же минуту.

Маркби поднялся.

— Между прочим, участники прошлогоднего налета хотели выпустить биглей. Где теперь эти собаки? Интересно было бы посмотреть.

Лайам триумфально оскалился.

— Это невозможно. Их нет. Было всего полдесятка. После налета мы их перевезли. Программа все равно почти закончена. Больше мы здесь не держим животных.

— Куда перевезли?

Можно с уверенностью сказать, что биглей просто выпустили на волю, но хочется посмотреть, как Лайам отреагирует на вопрос и как сформулирует ответ. Заупрямится или надуется и начнет защищаться? Он не оправдывает использование животных, предположительно, потому, что не считает себя обязанным это делать, тем более перед непосвященным суперинтендентом. Хотя все равно хотелось бы услышать.

Как и ожидалось, Лайам справедливо счел вопрос вызывающим и отвечать не стал.

Властный стук возвестил о прибытии Мариты Мюллер, которая пригвоздила незваного гостя зеленым взглядом и взмахом рыжей гривы.

— Доктора Касвелла к телефону!

Лайам позволил себе усмехнуться. Понял, что лишил собеседника аргумента. Откинувшись в кресле, он сосредоточил внимание на воинственной ассистентке.

— Не беспокойтесь, — с легким раздражением обратился к ней Маркби. — Я ухожу.

В этом помещении с фанерными перегородками и стеклянными дверями практически все слышно, но телефонного звонка он не слышал.

Прежде чем выйти, он нанес последний отчаянный словесный удар Лайаму:

— Вас очень хорошо охраняют.

— По необходимости, — саркастически ответил тот. — Кругом полным-полно чокнутых!

— Здравствуйте, Маркби, — нервно кивнул Остин Бейли. — Ко мне приходил ваш сотрудник. Здоровенный парень устрашающего вида.

— Сержант Прескотт. Я зашел за ключом от дома Касвеллов. Как я понял, Мередит вам его вчера вернула, а Касвелл должен был позвонить, подтвердить, что мне разрешено им воспользоваться.

Бейли полез в ящик стола.

— Да, звонил… Вот…

Он протянул ключ. Маркби взял его, взглянул на бирку.

— Бумажка всегда тут висит? И на ней написано: «Ключ Салли»?

— Да, а что? У меня полный ящик ключей, надо же как-то их обозначить.

В подтверждение Остин выдвинул ящик, предъявив содержимое, в том числе массу ключей с ярлычками. Одни от дверных замков, другие от мебельных, третьи универсальные, вроде отмычек.

— Зачем вам все это, скажите на милость? — полюбопытствовал Алан.

— Ключи всегда кстати, — объяснил Остин. — Вы не поверите, как часто, скажем, дверцы старых шкафов и буфетов заперты, а ключ потерян. И я почти всегда нахожу подходящий. Или, если подобрать ключик к маленькой викторианской шкатулке, она станет еще интереснее. — Он задвинул ящик. — Слушайте, что происходит? Я ничего не смог сказать сержанту. Честно говоря, не собирался обсуждать с ним свой бизнес. Вряд ли это имеет отношение к делу.

— Ох, Остин, вы удивитесь! — с улыбкой сказал Маркби. — К делу могут иметь отношение самые странные вещи!

Остин вспыхнул, подтолкнул дужку очков указательным пальцем.

— Мне абсолютно ничего не известно. И послушайте, — робко добавил он, — я решительно протестую против личных вопросов, которые он задавал.

Маркби повертел в руках ключ Салли.

— Давно он у вас?

— М-м-м… по-моему, с прошлого лета.

— Всегда лежит в этом ящике?

— Всегда. — Остин все сильней дергался. — Вполне надежное место.

— Вы сами им когда-нибудь пользовались?

Остин побагровел.

— Я сказал бы, это оскорбительно, черт побери!

Ключ легко повернулся в замке. Маркби толкнул дверь и шагнул в небольшую прихожую.

Слева кабинет Лайама. Он вошел, огляделся. Касвеллы читают «Дейли телеграф». В мусорной корзинке лежит экземпляр. То же самое можно увидеть в домах доброй части представителей среднего класса. Он подошел к окну, выходившему в задний сад. Хорошо виден кусок собственного участка Касвеллов, но трудно заглянуть на соседний. Лайам сказал правду: сарай с козами в самом дальнем конце вообще отсюда не виден.

В гостиной ничего интересного. Кухня чисто прибрана, кругом полный порядок, кроме мусорного ведра, в котором как будто рылось животное. Видно, здесь Мередит отыскала банку из-под маргарина с травами. Задняя дверь закрыта изнутри на засов, в замочной скважине торчит ключ в полном соответствии с описанием Лайама. Из кухонного окна вид такой же, как из кабинета: сад Касвеллов и изгородь, разделяющая участки. Можно разглядеть латунную спинку кровати, которая в роковой день упала, позволив Джасперу проникнуть в сад. Маркби повернул ключ против часовой стрелки, открыл заднюю дверь и вышел.

Сад — любой сад — всегда вызывает его интерес. Алан задумчиво огляделся, прежде чем подойти к живой изгороди. Остановился у спинки кровати, посмотрел назад. Чтобы заглянуть в кабинет Касвелла, надо пройти от изгороди к окну. Прижавшись к стеклу носом, он увидел компьютер, письменный стол, телефон, кресло, книжные полки. Вот что видел Бодикот в то утро, когда прогремел взрыв. Старик осторожно пробрался сюда и подсматривал.

Доктор Чан хотела бы расспросить Бодикота про чай. Он сам задал бы много других вопросов.

Единственным, кому наверняка известно, что было у него на уме, остается Джаспер. Но самым лучшим юристам не удастся подвергнуть козла перекрестному допросу.

Маркби запер коттедж и отвез ключи Остину, который демонстративно поместил их в сейф.

Будем надеяться, это не тот случай, когда после драки машут кулаками.

Глава 15

— Звонил ваш муж, миссис Касвелл! — Сестра стояла у двери палаты, деловитая и энергичная. — Сказал, если желаете, он заедет за вами и отвезет домой.

— Сейчас? — удивилась Салли.

Она вышла из ванной, кутаясь в халат. В больничном коридоре не холодно, но она не привыкла стоять у всех на виду в ночной рубашке и тапочках, хотя рядом, как ни в чем не бывало, ходят люди в такой неформальной одежде.

— Доктор Чан говорит, вас вполне можно выписать. Как себя чувствуете? Что-нибудь съели за завтраком? — заботливо расспрашивала сестра, словно нянька.

— Кашу с молоком, — соврала Салли.

Ей приносили тарелку на подносе, но она незаметно вывалила содержимое в пакет и сунула в сумку, чтобы при случае выбросить. Тошнит при одном помышлении о еде.

Мимо провезли пожилую женщину в кресле-каталке. В Салли заговорила совесть.

— Пожалуй, в самом деле поеду домой. Вы все очень добры и внимательны, но вам наверняка нужны свободные места.

— Правда, — призналась сестра. — Не пейте больше травяные чаи! По крайней мере, в ближайшее время. Я советую молоко или воду, пока организм полностью не восстановится. И вообще не пользуйтесь травяными составами, которые приготовил не специалист или не вы сами, точно зная, что они безвредны. Не стоит принимать подарки, не зная, что внутри их.

— Не волнуйтесь, — ответила Салли. — Я хорошо усвоила урок.

Интересно, знает ли сестра про бомбу в посылке, уловила ли невольную иронию в последней фразе?

По правде сказать, не жалко покидать больницу. Неприятное место. Плохо спится, хочется домой. Лайам прибыл в десять с небольшим. В Касл-Дарси ехали в молчании. Салли боялась, как бы он не начал читать нотации насчет Бодикота, но Лайам старательно избегал этой темы. Видно, то ли доктор Чан, то ли медсестра посоветовали не расстраивать свою пациентку.

Потепление пробудило всякую живность и выманило под открытое небо. На обочинах дикие кролики щипали сухую траву и пожухлые листья кустов в живой изгороди, не обращая внимания на проезжающую машину. Птицы слетали с голых веток и прыгали по земле, отыскивая спрятанное среди корней лакомство. Коровы и лошади вернулись на поля. Среди лошадей две очень красивые, которых Салли видела раньше. Она вспомнила о Черном красавчике и обреченной Рыжей из знаменитой книги Анны Сьюэлл.[13]

Молчание было тягостным. Салли, вытащив из сумки зеркальце, с отвращением всматривалась в свое бледное натянутое лицо. Лайам, наблюдая за ней, попытался облегчить атмосферу.

— Чудный день. Трудно подумать, что скоро Рождество.

— Разве я могу думать о Рождестве? — огрызнулась она, сунув зеркало обратно. — Вообще ни о чем не могу. Жизнь — сплошной кошмар.

— Ты еще не оправилась. Дома сразу же ляжешь в постель. Потом я тебе ланч приготовлю.

Новый заботливый Лайам хуже прежнего, ворчливого, придирчивого.

— Спасибо, не хочу. Вряд ли еще когда-нибудь буду есть. Не обязательно сидеть со мной дома. Сама справлюсь. Лучше вернись в Оксфорд, работай.

Он хотел поспорить, но, глядя на застывший профиль жены, передумал.

— Как хочешь.

«Как я хочу? — думала Салли. — Когда я вообще получала и делала то, что хочу?» Ей внушили веру, что нельзя быть эгоисткой. Что надо подчиняться желаниям окружающих. Только не подготовили к их эгоизму. Хотя несправедливо и глупо винить воспитателей. Давно надо было понять недостатки такого подхода, научиться отстаивать свою позицию. Неужели уже слишком поздно?

Подъехали к окраине деревни. Лайам повернул, неожиданно вскрикнул, чертыхнулся, ударил по тормозам. Автомобиль с визгом замер на месте. Салли швырнуло вперед, ее спас ремень безопасности и вытянутые руки, вцепившиеся в приборную доску.

— Смотри! — Он крепко стискивал руль. — Что еще за чертовщина?

Дорогу впереди заполонила разношерстная толпа. Возглавляла ее Ивонна Гудхазбенд в слаксах, плотной накидке и мягкой фетровой шляпе. Через накидку тянулась широкая лента, как у «королевы красоты», с надписью «Организатор».

Ивонна собрала многочисленных последователей, среди которых были жители деревни и еще столько же явно чужих, главным образом неряшливая молодежь. Пришли несколько молоденьких мамаш с обалдевшими отпрысками в креслицах-колясках. Был там и Тристан, державший с одной стороны полотнище с надписью «Одна птица на воле лучше двух в клетке». С другого конца им размахивал похожий на покойника мужчина с длинными волосами.

И всех затмевала курица с крупным круглым ярко-желтым телом из пенопласта. Круглая голова меньших размеров неуверенно колыхалась над большим желтым шаром. Снизу торчали ноги в сморщенных желтых гамашах и теннисных туфлях, выкрашенных желтой краской. Из отверстий в большом шаре высовывались руки в желтых вязаных рукавах и перчатках, они игриво и приветственно махали остановившейся машине. В верхней части туловища была узкая прорезь, через которую находившийся внутри человек мог смотреть.

— Все с ума посходили! — выдохнул Лайам.

— Ничего подобного, — вспомнила Салли. — Это марш протеста к птицефабрике. Мне Ивонна рассказывала.

Словно услышав эту реплику, миссис Гудхазбенд подошла к автомобилю, сверкнула улыбкой в ветровое окно.

— Доброе утро! — прогудела она.

Салли опустила стекло. Ивонна наклонилась и заговорила потише:

— Рада снова вас видеть, моя дорогая. Кажется, вам не везет в последнее время. Надеюсь, полностью оправились. Ах, доктор Касвелл, здравствуйте! Наконец-то мы встретились. Как Стэнли и Ливингстон,[14] правда?

— Нет, — оборвал ее Лайам.

Ивонна не дрогнула.

— Нам с вами надо побеседовать.

— Нет, — повторил он.

— В любое удобное время, как я вашей жене говорила!

— Слушайте, — сказал Лайам, наклонившись к окну через Салли, — вы дорогу перекрыли. Это противозаконно.

— Нас сопровождает полиция! — Ивонна указала на белый патрульный автомобиль с двумя молодыми веселыми полицейскими, без особого успеха старавшимися продемонстрировать серьезность закона.

— Типично! — буркнул Лайам похоронным тоном. — Сообщи полиции, что тебя взорвали и отравили, ей неинтересно. Отправь на марш к птицефабрике чокнутых женщин и немытых подонков, она бросит все силы. Не подумайте, не на охрану домовладельца — на защиту маньяков!

— Не груби, — сердито одернула его Салли. — Полиция в любом случае смотрит, чтобы демонстранты не перегораживали дорогу и не нарушали порядок на фабрике. Правда, Ивонна?

— Истинная правда, моя дорогая.

— Но дорога перегорожена! — рявкнул Лайам. — А идиоты-копы сидят в машине и скалятся!

— Не волнуйтесь, доктор Касвелл, — подбодрила его Ивонна. — Все будет хорошо! Мы сейчас отправляемся.

— Слава богу! — воскликнул он.

Ивонна вернулась на свое место во главе колонны. Участники беспорядочно выстроились позади нее, более или менее придерживаясь обочины. Опущенный лозунг подняли. Ивонна со светом истинной веры в глазах высоко вскинула руку, указывая вдаль за поля, вроде центральной фигуры на картине Делакруа «Свобода на баррикадах».

— Фургоны вперед! — вскричала она.

— Что?! — переспросил Лайам. — Только не говорите, будто эта женщина окончательно не слетела с катушек!

Несмотря на героический жест предводительницы, процессия все же направилась по дороге, а не через поля.

Когда колонна проплывала мимо, Тристан, вцепившийся в полотнище, бросил на сидевших в машине такой злобный взгляд, что Салли сжалась. Полицейский автомобиль тащился в хвосте, молодые констебли не скрывали веселья.

На подъездной дорожке у коттеджа Салли увидела собственную машину. Совсем про нее забыла. Войдя в дом, с облегчением села. Ноги подкашивались от слабости. Лайам настойчиво предлагал поесть, выпить чего-то горячего или холодного, все, что только мог придумать, и огорченно бормотал, выслушивая отказ за отказом. Она вдруг поняла, что они поменялись ролями. Если раньше ей приходилось суетиться, заботиться и опекать фыркавшего и огрызавшегося мужа, теперь он топчется возле нее, а она все сильней и сильней раздражается.

Салли впервые задумалась, может, она его не опекала, а допекала? Больше того, она осознала, что Лайам, похоже, испуган. В конце концов, если подумать, она чуть не умерла. Неужели высказанное им намерение пожить без нее, перебравшись в лабораторию, неожиданно поразило его, обернувшись ужасной реальностью? Или он ее все-таки любит?..

Смягчившись, она сказала:

— Честно, Лайам, я очень тебе благодарна. Но сейчас мне действительно ничего не надо. Я устала. Плохо спалось на больничной койке. Пойду наверх, лягу. Правда, можешь вернуться в Оксфорд или у себя в кабинете работай.

— Все бумаги остались в лаборатории. — Лайам слегка успокоился. — Хорошо, что ты решила поспать. Я скоро вернусь, к четырем постараюсь, идет?

Она заверила, что все будет в порядке. Он все-таки дождался, пока она поднялась в спальню, разделась и легла. Наконец машина отъехала.

В коттедже воцарился мир и покой. Салли вздохнула, откинулась на подушки. И погрузилась в сон.

Около двух констебль Баррет связался с бамфордским участком из патрульной машины, припаркованной на тропинке за Касл-Дарси.

— Сержант? Это Баррет. — Он умолк и фыркнул. — Прошу прощения, лягушка в горле застряла. Демонстрация кончилась, разошлась по домам. Без проблем. То есть… — Он снова фыркнул, сдерживая смех. — У нас заявление о краже.

Голос в трубке вопросительно захрипел.

— Нет, сэр, не на птицефабрике. Они вообще на территорию не заходили. Нет, о краже заявила участница демонстрации. Миссис Берил Линнакот из деревни. Участвовала в марше, переодетая… э-э-э… м-м-м… — Баррет не сдержался, разразился хохотом, извинился: — Прошу прощения, сержант. Только жутко смешно. Она была наряжена курицей. В костюме из пенопласта, понимаете, сэр? Ну, на марше стало жарко, погода нынче теплая, поэтому, когда дошли до фабрики, она решила сбросить костюм и… и… — Не в силах продолжать, Баррет сунул трубку сидевшему рядом констеблю Макинтайру. — Давай дальше, Мак, я больше не могу…

И покатился со смеху.

Макинтайр воззвал к своей кальвинистской самодисциплине.

— Алло, сержант!.. Гэри тут закашлялся, в горле першит. — Он шепнул в сторону: — Заткнись, ради бога!

Баррет сдавленно застонал.

— Алло, сержант, слушаете? Как сказал Гэри, миссис Линнакот начала вылезать из костюма. Что? Нет, не в одном белье, она была одета полностью. Поэтому ей и стало жарко…

Баррет взвизгнул, Макинтайр прикрыл ладонью микрофон:

— Выйди из машины, если молчать не можешь!

Голос в трубке опять захрипел, и констебль продолжил доклад:

— Сняла куриный костюм за изгородью, там оставила, собираясь забрать после демонстрации. Возле фермы топтались около часа. Она заглянула в кусты на обратном пути, а костюма нет. То есть, по-моему, ребятня утащила себе на потеху. Однако она жутко расстроилась, потому что сама его изготовила и ужасно гордилась. Потребовала, чтоб мы нашли. Что? Слушаюсь, сержант.

Макинтайр повернулся к Баррету, который немного пришел в себя:

— Вот так, Гэри, сынок. Будем искать гигантскую курицу. Не подумал, что делаешь, когда шел в полицию?

Баррет опять закатился до слез.

Салли проснулась в четверть третьего, обнаружив против всех ожиданий, что сильно проголодалась. Вылезла из постели, быстро натянула джинсы и свитер. Солнце еще светило в крохотное окно спальни под потолком, однако слабее, чем раньше. Погожий день заканчивался, небо затягивали тучи.

Спустившись на кухню, она увидела, что заваривать нечего, горшочки с травами исчезли. Сестра советовала пить молоко. Оно стоит в холодильнике, только пить его не хочется. Она откупорила бутылку воды «Эвиан».

Выбор продуктов тоже оказался невелик. Несмотря на голод, сил на готовку не хватит. Надо было позволить Лайаму остаться. Но день у него пропал бы впустую.

Салли сунула в тостер два куска хлеба, дождалась, пока выскочат, намазала тонким слоем меда и понесла в гостиную, чтобы скромно перекусить на диване. Включила телевизор, застала трехчасовые новости по второму каналу. Сюжеты были неинтересные. Что с того, если Организация Объединенных Наций не может справиться с бунтовщиками в проблемном уголке мира? Полиция тоже не может найти тех, кто причинил ей и Лайаму столько неприятностей в Касл-Дарси.

Зазвонил телефон, она встала, радуясь поводу отвлечься от телевизора. Ожидала услышать Лайама, но это была Мередит.

— Как ты там? Я звонила в больницу, с удивлением услышала, что тебя отпустили. Наверно, надо, чтоб с тобой кто-то был?

— Им требовалось место, а я оставаться совсем не хотела. Не люблю больницы. Спасибо за предложение, но Лайам скоро вернется, в четыре. Еще раз спасибо за все, что ты сделала.

Немного поболтав, она положила трубку, и почти сразу вновь раздался звонок.

— Салли, это Остин.

— Ох, привет!

Хорошо, что возникла возможность извиниться за переполох.

— Милая, о чем ты говоришь? Я даже рад, что это случилось в офисе, а не на дороге в машине! Тебе точно лучше? Лайам с тобой?

— Нет, приедет в четыре.

— Ты что, совсем одна? — ужаснулся Остин.

— Правда, все в порядке.

Простившись, Салли вернулась на диван, доела тост. Прервав сорокавосьмичасовой пост, она почувствовала зверский голод. Снова пошла на кухню, поджарила еще хлеба, открыла банку консервированных персиков. Смешная детская еда, но сойдет.

Опять телефон — на сей раз Лайам. Она и его заверила, что все хорошо: поспала, теперь ест. Он повторил, что к четырем вернется.

Кажется, все отзвонились, однако через пять минут грянул новый звонок.

— Салли, дорогая, это Ивонна. Я только что вернулась с демонстрации, выводила войска! По-моему, очень удачно. Как вы, моя милая? Совсем одна? Хотите, я приеду на велосипеде, с вами посижу? Вы наверняка устали после утренних хлопот.

Она отклонила любезное предложение.

Приятно, что о тебе беспокоятся, но утомительно. Салли выглянула в окно. Необходимо подышать свежим воздухом.

Опять звонок.

— Алло?

В трубке раздался щелчок, и больше ничего. Видно, ошиблись номером.

Странно, что она так скучает по козам. Салли подошла к изгороди, заглянула на ту сторону. Сарай и будка Джаспера кажутся скорбными, опустевшими памятками былого.

Она медленно направилась в самый дальний конец своего длинного сада. Весной надо будет заняться этим запущенным куском участка. В прошедшем году все время ушло на присмотр за пристройкой и переделкой амбара в гараж. А будущей весной здесь все следует перекопать. Ягодные кусты старые, плохо плодоносят, даже если их подстричь и привести в божеский вид. Лучше посадить новые.

Несколько минут она увлеченно планировала новый фруктовый сад, потом зашагала обратно к коттеджу. На полпути на дорожке, как бы порожденная жадным, чрезмерным аппетитом, стояла гигантская курица.

Салли испуганно вскрикнула, а потом рассмеялась. Еще кто-то, вернувшись с демонстрации, зашел ее проведать. Она пошла навстречу желтому чудовищу и крикнула:

— Привет! Меня ищете? Ивонна недавно звонила, сказала, марш прошел успешно.

Не издав ни звука, курица зашлепала к ней по дорожке. В молчаливом приближении причудливого существа было что-то пугающее — желтые руки в желтых перчатках, желтые ноги. Все желтое, кроме белых кроссовок.

В голове что-то щелкнуло, сердце болезненно ёкнуло, и хотя Салли открыла рот, ничего не вылетело из перехваченного горла.

Курица на демонстрации была в желтых теннисных туфлях. Не в белых кроссовках, а в желтых туфлях. Это абсолютно точно запомнилось.

Удалось хрипло выдавить:

— Кто вы? Что вам нужно?

Молчание. Невозможно угадать, кто внутри. Видны щель и глаза еле-еле. Недоброжелательные. А еще нож в руке в желтой перчатке.

Салли заледенела. Это невозможно. Должно быть, какой-то долгосрочный эффект цикуты. Галлюцинация. Яды, наркотики вызывают галлюцинации. Кукла чудовищная, отвратительная и в то же время потешная, как будто сошедшая со страниц комикса. Она уже так близко, что можно разглядеть грубые волокна нейлоновых перьев, слышать странный запах, в котором смешивается пот и сладость, зловонные миазмы, как из засорившейся канализации. Желтая рука поднялась, нож сверкнул на солнце. Он, по крайней мере, реальный.

На время сковавший Салли паралич прервался. Она метнулась в сторону, пригнулась, увернувшись от руки с ножом, попыталась пробежать мимо курицы.

Та развернулась и опять взмахнула ножом, на этот раз зацепив свитер. Салли рванулась, курица неуверенно заколыхалась в своем пенопласте и нейлоне. Салли на миг получила преимущество.

Проскользнула, пока курица не успела выровняться, и помчалась к коттеджу. Только бы закрыться и вызвать полицию! Больше ничего не сделаешь. Единственный сосед, Бодикот, умер.

Курица погналась за ней с удивительной скоростью. Костюм, конечно, неудобный, но не тяжелый. Преследование завершилось у кухонной двери, где чучело ее настигло. Она повернулась к нему лицом, перехватила руку с ножом. Рука сильная, а Салли слабая после цикуты. Одним рывком не заставишь бросить оружие.

По-прежнему крепко сжимая желтое запястье, Салли нырнула под сцепленные руки — свою и куриную, — как бы кружась в деревенском хороводе. Рука чучела вывернулась при этом, и, чтобы не выронить оружие, человек внутри негнущегося костюма из пенопласта согнулся и зашатался. Салли выпустила запястье и забежала курице за спину.

Желтый шар завертелся, чучело повернулось к ней передом. Малый шар головы с грубо намалеванными круглыми глазками и серповидной улыбкой болтался, кивал на свободном креплении, превращаясь в маску с безумной зловещей ухмылкой, которые надевают на Хеллоуин.

Но Салли уже уяснила: единственная выгода для нее в том, что у человека внутри пенопласта ограниченное поле зрения. Когда забегаешь ему за спину, агрессор чуть запаздывает, определяя позицию жертвы и соответственно разворачиваясь. Он наверняка устал и разгорячился в костюме. Наконец она умудрилась найти такое положение, что чучело остановилось в растерянности, не зная, куда поворачиваться. Тут Салли нанесла мощный удар.

Курица пошатнулась и опрокинулась, не имея больше возможности обрести равновесие. Нож выпал из руки в желтой перчатке.

Салли метнулась, схватила его, распрямилась. Курица позорно барахталась на земле, ища точку опоры, и все же сумела подняться. Встала на небольшом расстоянии, наблюдая, не двигаясь. Нападающий видел нож и понял, что роли переменились.

Можно было бы попробовать выяснить его личность, но на это уйдет время, и всякое может случиться. Неизвестно, нет ли поблизости сообщника. Одно точно известно — надо бежать из этой деревни.

Салли попятилась к кухонной двери, следя за безмолвной желтой куклой. Машина стоит перед домом, только без ключей. Ключи в сумке на диване. Она нашарила засов за спиной, с трудом отодвинула, втиснулась в щель, крепко хлопнула дверью, мгновенно повернула ключ.

На данный момент она спасена. Передняя и задняя двери заперты, окна закрыты. Салли побежала в гостиную, полезла в сумку, стиснула в потной руке ключи от машины. Оглянулась на окно, за которым маячило чучело. Искало вход и другое орудие.

Салли сообразила, что все еще держит нож. Перехватив его крепче, она кинулась в кабинет Лайама к телефону, набрала 999. Увидела курицу, близко, прямо за окном. Сейчас та увидит ее у телефона. На секунду они очутились лицом к лицу, разделенные только тонким стеклом.

Потом чучело исчезло, безусловно догадавшись, что скоро прибудет полиция.

Сбивчивые слова, которые Салли бормотала в трубку, имели мало смысла, но ободряющий голос на другом конце линии заверил, что помощь скоро будет.

Она разъединилась. Где курица? Надо выбирать: либо остаться здесь, либо выскочить с ключами и уехать. Где безопаснее — в доме? Можно забаррикадироваться? Ждать полицию? Может, чучело убежало?

Салли вгляделась в передние окна. Ничего. Направилась на кухню, посмотрела оттуда. В саду пусто.

Послышался легкий щелчок, потом скрип. Кровь застыла в жилах. Это невозможно. Просто невозможно!

Она оглянулась. Дверь из узкого коридора медленно отворилась. За ней стояла курица, вернее, чудовищный желтый мутант.

Враг вылез из неудобного футляра. Остались только желтые вязаные рукава и перчатки да желтая голова размером с футбольный мяч. Прорезанные в пенопласте дырки, образуя жуткую пародию на лыжную маску, позволяют видеть. На теле джинсы и свитер. Произошло то, чего боялась Салли: неизвестный воспользовался заминкой, избавился от костюма, сковывающего движения, обзавелся новым орудием. Нашел в гараже сверкающий молоток.

Он прыгнул вперед, высоко замахнулся, держа молоток обеими руками. Салли нырнула вниз, молоток врезался в дверь. В ответ она вслепую махнула ножом.

Глава 16

Салли не поняла, попала ли в цель, но услышала громкий вздох и яростное шипение.

Чучело попятилось, схватилось рукой в желтой перчатке за желтый рукав. Молоток упал на пол.

Она не стала выяснять, серьезна ли рана. Повернулась, отперла кухонную дверь, побежала к машине, бросила нож на пассажирское сиденье, трясущейся рукой сунула ключ в зажигание, изо всех сил дернула рычаг, нажала на педали и вылетела из Касл-Дарси. К счастью, на пути не попалось ни одного полицейского радара, замеряющего скорость.

— Мне не нравится, что она там одна, — говорила в это время Мередит в трубку. — Только что из больницы. Правда, я свернула бы Лайаму шею! О чем он только думал, уезжая в свою дурацкую лабораторию? К четырем обещал вернуться.

— Может, она не хотела, чтобы он оставался, — ответил Алан. — Кто ее упрекнет? Хочешь, чтобы я ей позвонил?

— Сможешь? Я уже звонила, разговаривала, не хочу показаться навязчивой.

— Не говори глупостей.

— Она пережила две атаки, которые могли оказаться смертельными! — воскликнула Мередит.

— Сдаюсь! Знаю. Сейчас позвоню. Если меня что-нибудь не устроит, сам быстро съезжу. Идет?

Положив трубку, Маркби нахмурился. Пару минут что-то чиркал в блокноте, увидел, что нарисовал маргаритки в горшке. Мягко говоря, некстати.

Вновь потянулся к телефону, позвонил в Касл-Дарси. Никто не ответил. Гудок звучал одиноко, как в пустом доме. Возможно, Салли спит или пошла прогуляться. Однако он положил трубку с глубоким неудовольствием.

Через минуту встал, сдернул с крючка куртку.

— Съезжу на часок в Касл-Дарси, если кто-нибудь спросит, — сообщил он Пирсу.

— Я с вами, сэр?

— Нет. — Маркби поразмыслил немного. — Позвоните в Бамфорд. Касл-Дарси относится к тамошнему участку. Скажите, если поблизости есть патрульная машина, пусть подъедет к коттеджу Касвеллов. Вреда не будет.

Пирс схватился за телефон.

По неписаному закону нельзя дойти от кабинета до двери, чтобы тебя не остановили. И этот раз не стал, исключением. Суперинтендент решил вопрос со всей быстротой, которую допускали приличия, сбежал по лестнице и направился к парковке. Задержка усилила ощущение срочности дела, и он уехал без дальнейшего промедления. Поэтому не увидел Дэйва, который бежал за ним следом, бешено размахивая руками, призывая остановиться.

Инспектор Пирс хотел сообщить, что в бамфордском участке, куда он позвонил, как было велено, его проинформировали, что в Касл-Дарси уже направлена патрульная машина в ответ на вызов по номеру 999.

Маркби узнал об этом самостоятельно, подъехав к коттеджу и увидев у ворот полицейский автомобиль. Два констебля в форме осматривали гараж.

Он окликнул одного и представился:

— Что случилось?

Макинтайр взялся отвечать:

— Леди позвонила в службу спасения, сэр. По свидетельствам, почти в истерике. Диспетчеры не поняли, то ли пьяная, то ли обкуренная. Заявила, будто курица на нее напала. Дежурная спросила, не лучше ли обратиться в Королевское общество защиты животных. Тогда она объяснила, что это человек, переодетый курицей. Дежурная подумала, что позвонила сумасшедшая. К счастью, все-таки нам сообщила. Мы точно знали, что это не бред полоумного, так как раньше получили заявление о пропаже куриного костюма. Его у миссис Линнакот украли.

У Берил Линнакот, бабушки двойняшек.

— Из группы защитников животных?

— Так точно, сэр. Они нынче утром устроили марш протеста к птицефабрике.

Маркби выругался сквозь зубы, оглянулся на коттедж.

— Никаких следов миссис Касвелл?

— Никаких, сэр. Мы весь дом обошли. И сад тоже. Передняя и задняя двери не заперты. Машины нет, может, она куда-то уехала. Одно только… Гэри, молоток у тебя?

Баррет протянул молоток, завернутый в газету.

— На полу на кухне валялся. Мы подумали, может, криминалисты посмотрят. Крови не видно, правда, невооруженным глазом не всегда заметишь. Задняя дверь повреждена. Не снаружи, как было бы, если б кто-то снаружи ломился, а изнутри, будто кто-то пытался прорваться оттуда. Не видно особого смысла. Я имею в виду, дверь в любом случае не заперта.

— А доктор Касвелл?.. Муж?

Констебли переглянулись.

— Вообще никого нет, сэр. Вы хотите сказать, его надо проинформировать?

— Да. Постойте. Вот рабочий телефон. — Маркби полез за блокнотом. — Изложите только голые факты. Вас вызвали. Когда приехали, миссис Касвелл не оказалось. Пока не упоминайте… об этом. — Он кивнул на молоток. — И найдите костюм курицы. В нем нельзя было покинуть деревню. Его где-то бросили.

— Не на участке, сэр.

Маркби оглянулся на коттедж Бодикота.

— Посмотрите в соседнем дворе и в саду. Там есть пустой сарай, где держали коз.

Полицейские отправились на поиски, а Маркби вернулся к машине и связался с Пирсом.

— Миссис Касвелл надо найти. Позвоните еще раз в больницу и на аукцион «Бейли». Возможно, она поехала к Мередит. Я туда загляну.

— Если жива еще, — мрачно заметил Пирс.

— Тела нет, и пока никаких свидетельств. Крови не видно, только дверь пробита, как мне доложили. Я лично сейчас посмотрю.

В створке не дыра, а солидная вмятина. Дверь не заперта, изнутри торчит ключ. На передней автоматический замок. Она тоже, по словам констеблей, была открыта в момент их приезда.

С участка Бодикота долетел крик, оттуда бежал Баррет, размахивая руками.

— В сарае, сэр, точно, как вы сказали! Туловище и ноги, то есть желтые туфли. Остальное — голова, рукава и перчатки — за изгородью в глубине двора.

— Отправьте все криминалистам, — приказал Маркби. — Передайте инспектору Винтеру, что я распорядился.

Винтеру не понравится, что его подчиненным отдают распоряжения, но ничего, стерпит.

В дверь позвонили, когда Мередит после ланча споласкивала посуду. Точнее, тарелку, кружку, нож, вилку. Вытерла руки, пошла взглянуть, кто там.

Сквозь матовое стекло в двери виднеется голова и плечи. Голова объемная из-за взлохмаченных волос. Фигура непонятно раскачивается из стороны в сторону, за дверью слышно тяжелое дыхание. Картина настолько пугающая, что Мередит замерла на месте.

Пока она нерешительно стояла в прихожей, в дверь забарабанили.

— Мередит! — крикнул голос, искаженный, но знакомый.

Она кинулась к двери, распахнула настежь. На пороге стояла растрепанная Салли Касвелл с грязным потным лицом, с прилипшими ко лбу и щекам волосами. Рот открыт, однако подруга объяснить ничего не в состоянии. Вместо этого подняла руку с острым кухонным ножом.

Жест столь красноречивый, что Мередит инстинктивно хотела захлопнуть дверь. Салли прочла это на ее лице и с трудом выдавила:

— Нет… пожалуйста… пусти меня…

— Нож положи. — Мередит изо всех сил старалась говорить спокойно и деловито. — Просто брось. Он тебе не понадобится.

— Нож?.. — Салли с недоумением уставилась на нее, перевела взгляд на собственную руку и с отвращением вскрикнула. — Я и забыла… Не знала, что с ним делать…

— Тогда мне отдай. — Мередит осторожно протянула руку. — Так, отлично.

Она легко выдернула из кулака Салли нож и посторонилась, позволив подруге войти. Салли ввалилась в прихожую.

— Прости… я не хотела… меня пытались убить…

Понадобилось время и бренди, чтобы выслушать отчет о событиях.

— Звоню в полицию, — объявила Мередит.

Салли поймала ее за руку.

— Не надо. Я звонила в службу спасения. Сказали, уже едут. Только я ждать не стала.

— Тем более надо сейчас позвонить! Если приедут и никого не увидят, не будут знать, что думать. А Лайам? — вдруг вспомнила Мередит. — Ему тоже звонить?

— Лайам?.. — Салли никак не могла сосредоточиться. — Ах, Лайам! Обещал приехать к четырем. Не хочу его пугать.

Чувствительность Лайама не заботила Мередит. Она взглянула на наручные часы и твердо сказала:

— Тогда позвоню в лабораторию. Если он приедет домой, а тебя нет, сразу забеспокоится. Лучше сообщить заранее.

В лаборатории ответили, что доктор Касвелл был и уехал. По оценке Мередит, сейчас он находился где-то между Оксфордом и Касл-Дарси. Она позвонила в региональное управление и услышала, что суперинтендент недоступен. Попросила к телефону Пирса, рассказала все ему.

— Босс к вам едет, — сообщил Пирс. — Был в коттедже. Миссис Касвелл ищут. Я сейчас с ним свяжусь. Подержите ее у себя, мисс Митчелл, ладно?

Это нетрудно. Салли явно не собирается уходить. Сгорбилась в углу дивана, дрожит и тихо плачет.

— Сейчас чай заварю, — сказала Мередит.

Она хотела позвонить доктору Принглу, но Салли категорически запретила:

— Меня снова заберут в больницу, это незачем! Я не больна! На меня напали! Больше не могу… Не понимаю, что происходит… Знаю только, что кто-то меня ненавидит!

К огромному облегчению Мередит, через двадцать минут прибыл Алан. Салли чуть успокоилась и довольно связно пересказала ему события.

Он со своей стороны сообщил, что о краже куриного костюма было заявлено раньше и что его остатки обнаружены в сарае Бодикота. Были у него и собственные вопросы, которые он задавал с максимальной деликатностью.

— Вы выбежали через заднюю дверь, из кухни?

— Чучело как раз было на кухне! — Глаза Салли наполнились слезами. — Я не могла пройти мимо него к передней двери!..

— Алан… — тревожно начала Мередит.

Он жестом попросил потерпеть.

— Поймите, я не хочу вас расстраивать, но надо кое-что прояснить. Когда приехала полиция, передняя дверь коттеджа не была заперта. Вы ее так оставили?

Салли качнула головой.

— Как по-вашему, каким образом курица проникла в коттедж?

Она подалась вперед.

— Вот именно! Не могла проникнуть… и все же проникла! Я заднюю дверь на ключ заперла. Все окна закрыты. На передней двери замок…

— Видимо… — начала Мередит, но, заметив взгляд Алана, замолчала.

— А Лайам? — пробормотала Салли. — Он сейчас должен приехать. Ему ведь ничего не известно о случившемся.

— Полиция еще в вашем коттедже. Они позвонили в лабораторию, чтобы предупредить, а он уже уехал домой. Думаю, успел добраться до Касл-Дарси к данному моменту. Констебли в любом случае его дождутся. — Маркби присмотрелся к Салли. — Что вы собираетесь делать?

— Здесь остаться, — шепнула она, — если Мередит разрешит.

— Конечно, — ответила та.

Маркби кивнул:

— Разумно.

— Не хочу возвращаться в Касл-Дарси.

— И не надо. Пока, по крайней мере. — Он взглянул на Мередит. — Можешь приютить подругу на пару дней? Не знаю, как насчет доктора Касвелла.

Представить Лайама под своей крышей не очень приятно, но Мередит была готова к героическим усилиям с учетом сложившихся обстоятельств. Впрочем, этого не понадобилось.

— Не хочу, чтобы Лайам был здесь, — неожиданно заявила Салли. — И так непонятно, как со всем этим справиться, а тут еще Лайам. Вообще пока не хочу его видеть.

Алан взглянул на Мередит, и они вышли в холл.

— Есть надежда найти на ноже отпечатки, но если нападавший был в перчатках, то они будут принадлежать Салли или тебе, — тихо сказал он. — В коттедже определенно опасно, и Касвеллы там не должны оставаться. Лайам мог бы остановиться в гостинице, хотя это означает, что он лишится своего компьютера и всех материалов, которые не успел вовремя захватить. Возможно, он не согласится на это. В любом случае я хочу, чтобы она осталась здесь. Ей нужна компания и дружеская поддержка. Не стоит говорить, как я буду благодарен, если ты за ней присмотришь и не впустишь в дом никого, кто вызывает хоть малейшие сомнения.

— Включая Лайама? — уточнила Мередит.

Алан отвел глаза.

— Вряд ли ты сможешь его не впустить, если он явится, а она согласится. Ее дело, видеться с ним или нет. — Если нет, захлопни дверь у него перед носом. Хуже не будет. — Он замялся. — Знаю, он может шум поднять, Справишься?

— Еще бы! — фыркнула она. — С Лайамом Касвеллом? Одной левой! Всегда говорю ему то, что считаю нужным.

Алан рассмеялся, невзирая на ситуацию.

— Только не стирай беднягу в порошок.

— Слушай… — Мередит понизила голос. — Нападавший должен был дверь открыть. У курицы был ключ. Наверняка!

— Вчера ключ был у меня, — сказал он. — Тот, что хранится у Остина. Я вернул его ему в конце дня. Он демонстративно спрятал ключ в сейф. Но прежде ключ лежал в незапертом ящике стола. Любой мог войти в офис, взять его, за несколько минут получить дубликат в ближайшей мастерской, где имеется необходимое оборудование. Остин ничего не заметил бы. В ящике полным-полно ключей.

— Думаешь, так и было?

Алан пожал плечами:

— Не знаю. Но как бы там ни было, не спускай глаз с Салли!

Алан ушел. Мередит, слыша звон посуды, пошла на кухню и обнаружила подругу за мытьем чайных чашек. Руки у Салли дрожали, посуда была в опасности, но домашние хлопоты, кажется, помогали ей прийти в себя.

— Я слышала, — сказала она.

Чашки громко звякнули в раковине.

Ну и ладно, решила Мередит. Дешевый фаянс. А вслух уточнила:

— Наш разговор в холле? Алан прав, тебе решать, видеться с Лайамом или нет. Он не имеет права врываться в мой дом.

— Не хочу доставлять тебе неприятностей. — Салли потянулась за полотенцем. Глаза несчастные. — Но пока не могу его видеть.

— Если ты слышала мой ответ Алану, то знаешь, что я готова драться с твоим мужем.

Мередит поморщилась.

Салли отвернулась и через минуту сказала:

— Я все думаю, что должна Алану что-то сказать. Не про курицу. Про другое. О чем слышала в тот самый день, когда загремела в больницу. Раньше, по дороге в Бамфорд…

— Когда тебе стало плохо и мы были в медицинском центре, — напомнила ей Мередит, — ты что-то лепетала про Ивонну и Бодикота. Ивонна что-нибудь говорила?

— Забыла, — призналась Салли. — Может, вспомнится. Ивонна говорила, что ей очень жаль Бодикота. И что все привыкли…

— К чему?

— Вот этого не помню. Ох, кстати, я твоего кота впустила.

— Кота?..

— Да, полосатого. Сидел во дворе у кухонной двери, жалобно мяукал. Кажется, шмыгнул в гостиную.

Мередит поспешила туда. Кот сидел перед электрическим камином выпрямившись, обвив хвостом передние лапы, и смотрел на нее опасливыми желтыми глазами.

— Привет, Тигр! Где пропадал? Я тебя искала.

Кот медленно закрыл и открыл глаза.

— Хорошо, — сказала она. — Оставайся. Я тебя не выгоню.

Он замурлыкал и улегся. Пришла Салли.

— Значит, это твой кот? Я не была уверена, ведь ты о нем никогда не рассказывала. Он здоров? То есть… Не обижайся, но слишком уж тощий.

— Ничего, — сказала Мередит. — У меня полный шкафчик кошачьих консервов.

Лайам не заставил себя долго ждать. Открыв дверь, Мередит обнаружила его на пороге, багрового от ярости.

— Что за чертовщина происходит? — Он шагнул вперед, ожидая, что она посторонится. Видя, что она вместо этого преградила дорогу, он остановился, на миг растерявшись. — Где моя жена? Мне сказали, что здесь.

— Здесь. Отдыхает.

Мередит по-прежнему блокировала дверь.

Лайам обжег ее взглядом.

— Тогда пусти.

— Извини, не пущу. — Она одарила его безмятежной улыбкой. — Знаешь, это мой дом. С Салли все в порядке, но ей выпали тяжкие переживания.

— Знаю! — рявкнул он. — В коттедже была полиция, когда я приехал. Я ничего не понял. Какая-то курица… Оказалось, речь идет о чучеле из марша протеста. Я сам его раньше видел. Всегда знал, что эти люди опасны! Ее арестовали? Я имею в виду ту самую чокнутую, Гудхазбенд…

— Другая участница демонстрации, миссис Линнакот, заявила об исчезновении костюма курицы после марша, так что его взяли не демонстранты. Неизвестно, кто в нем был. — Мередит приготовилась к неизбежному взрыву. — Салли пока тебя видеть не хочет.

— Что за бред!

Крик гулко раскатился по улице. Лайам, видимо поняв, что привлекает нежелательное внимание, сбавил тон:

— Она моя жена, и я твоей игры не понимаю. Знаю только, что хочу ее видеть, и не верю, что она не хочет.

— Я сообщу тебе позже, когда она сможет решить, чего хочет.

Он озадаченно уставился на нее, потом хрипло спросил:

— Что ты вбила ей в голову? Что наболтала, черт побери? Всегда дурно на нее влияла, с самой первой встречи!

— Как? — Мередит такого поворота не ожидала и возмущенно спросила: — Что это значит?

— То самое. Это все ты, свободная специалистка со своей проклятой независимостью! Она была абсолютно счастлива, будучи моей женой. А после каждой встречи с тобой возвращалась, словно с собрания свихнувшихся эмансипированных дур!

— На самом деле, — кратко вставила Мередит, — у меня сложилось впечатление, что, будучи твоей женой, она была абсолютно несчастна.

— Что ты понимаешь?!

Лайам приготовился к штурму, но решительный блеск в глазах Мередит, не уступавшей ему ростом, заставил его поколебаться.

Тем не менее он успешно вселил в нее сомнения. На последний вопрос нет ответа. Ни один посторонний, даже самый близкий, не разбирается в тонких нюансах супружеских отношений.

Мередит ушла от ответа.

— Она говорит, что не хочет сейчас тебя видеть. По-моему, ты должен уважать ее чувства.

— Знаешь, я не твой дружок из полиции, — парировал Лайам. — Хватай и выпускай, снова хватай и снова выпускай. В такие игры я не играю. Можешь ей передать.

— А ты ничего не понимаешь в наших с Аланом отношениях, — объявила Мередит.

— В последний раз спрашиваю… — Лайам сделал глубокий вдох. — Ты дашь мне повидаться с женой?

— В последний раз отвечаю: не дам. Не сейчас. Она страшно напугана. Ради бога, Лайам! — в отчаянии выпалила Мередит. — Разве не видишь? Не понимаешь, как она себя чувствует?

— А я? — взвизгнул он. — Разве я не испуган? Меня пытаются убить!

Она изумленно уставилась на него.

— Ничего подобного. Пытаются убить Салли! Курица, отравленный чай… Насколько мне известно, и бомба была для нее предназначена!

— Я тоже был рядом! — выкрикнул Лайам.

— Но не вскрыл пакет, правда? — нечаянно обмолвилась Мередит. — Хотя был дома, когда пришла посылка. Постарался отвертеться… Открыла бедняжка Салли!

Последовало зловещее молчание. Лайам побелел как мел.

— Хочешь сказать… — Голос его прервался. — Хочешь сказать, будто я бог знает зачем хотел причинить вред собственной жене?..

— Не хотел?

Казалось, Лайам сейчас бросится на Мередит с кулаками, но он вместо этого запустил пальцы в бороду, не сводя с нее глаз.

— Ты рехнулась, — спокойно сказал он наконец. — Наверно, гормоны играют. Женщины-карьеристки такие же психопатки, как прочие.

— Проваливай! — рявкнула она, позабыв о тонкостях. И захлопнула дверь у него перед носом.

Обернувшись, она увидела на пороге кухни потрясенную Салли.

— Прости, Мередит. Не хотела ставить тебя в тяжелое положение. Нечестно бросать в бой других вместо себя. Я должна была к нему выйти, заставить уйти…

— Ничего подобного! — возразила Мередит, по-прежнему в боевом настроении. — В данный момент я успешней с ним справилась. Хотя, пожалуй, в конце лишнего наговорила.

— Ты вправе наговорить все, что хочешь.

Мередит давно не слышала такого решительного тона.

— Я сказала Алану правду. Не хочу возвращаться в Касл-Дарси, потому что там Лайам. Фактически вообще не хочу быть там, где он. Не хочу видеть его ни сегодня, ни завтра, вообще никогда. Все кончено.

Воцарилось молчание.

— Я рада, — вымолвила наконец Мередит. — Этого тоже не следовало говорить. Но я соврала бы, если бы заявила, что ты не права. — Она пожала плечами. — Я замужем никогда не была, и, должно быть, с моей стороны слишком самонадеянно уговаривать кого-то расторгнуть брак. Не знаю, что нужно Лайаму, но только не жена. Возможно, нянька, хранительница.

Салли прошла мимо нее, села, разгладила юбку на коленях.

— Я ухожу от Лайама не сгоряча. Не из-за того, что случилось сегодня. Давно могла уйти и не уходила. Держалась, старалась, чтобы жизнь наладилась. Понимаешь, тетя Эмили мне внушила, что брак — это навсегда.

— Она сама была замужем? — спросила Мередит, прислонившись к дверному косяку и скрестив на груди руки.

— Нет. — Салли чуть улыбнулась. — Но у нее были твердые представления о супружестве. В принципе я с ними согласна. То есть так бы и терпела, если бы думала, что дальше будет лучше. А лучше не становится. Я раздражаю Лайама. И в сексуальном смысле ему надоела.

— Он сам сказал?

Мередит в негодовании оторвалась от косяка.

— Нет! Успокойся. Незачем говорить. Лайам давно заводит интрижки. Значит, я надоела, правда? По-моему, он поимел каждую зарубежную студентку в лаборатории. Думает, я ничего не знаю. — Салли скорчила гримасу. — Иногда считаю себя тугодумкой, только я не слепая и не глухая. Догадалась… какое-то время назад. Последняя пассия преподнесла ему поистине устрашающий подарок — булавку для галстука в виде змеи. Он ее прячет и думает, что я не знаю. Видела бы ты эту вещицу! — Салли усмехнулась. — Тогда я сказала себе: чего еще следует ждать? Не во всем он один виноват. В конце концов, Лайам очень привлекательный мужчина. Разумеется, девушки за ним бегают. Я должна была предвидеть. Ему трудно все время сопротивляться.

Мередит поспорила бы с такой интерпретацией событий. Видно, подобное убеждение коренится в другом пункте веры тетушки Эмили: Лайам Касвелл — лакомая добыча, и Салли посчастливится, если она его отловит. Эмили твердила об этом племяннице, и впечатлительная, неопытная девятнадцатилетняя Салли поверила. И продолжала верить, хотя Лайам оказался неверным мужем и черствым, эгоистичным упрямцем. Салли считала его выдающимся человеком. И хотя его жаждали другие женщины, он по-прежнему оставался ее мужем. Это утешало, когда она узнала об изменах. Даже сейчас она за это цепляется, как ребенок, который не может остаться в темноте без любимой мягкой игрушки, хотя та давно превратилась в замызганные лохмотья. Салли продолжала откровенничать.

— Я собираюсь стать партнершей Остина.

— Что?! — воскликнула Мередит.

Возможно, удивляться нечему. Салли перекочевала из дома тети Эмили в мужнину постель. Никогда не выходила в мир в одиночестве, и даже теперь себе этого не представляет. Ей необходима очередная ограждающая сетка.

— Я имею в виду деловое партнерство, — объяснила она. — И ничего другого. То есть Остин хотел бы другого. Но я не готова. Нужно время, чтобы избавиться от Лайама. Пока я не могу вступить в новые близкие отношения. В деловые могу. Мы вместе просмотрели цифры. Похоже, неплохое вложение капитала. И мне интересно. Люблю это дело. Начну работать по полному графику, лучше все освою. Передо мной совсем новое будущее, и я его с нетерпением жду.

— А… ты сказала Лайаму, что вступаешь в совместное предприятие с Остином? — медленно выговорила Мередит.

Самоуверенность Салли как рукой сняло.

— Нет. Он не знает. Мне не хотелось ничего ему рассказывать, пока не будет решено окончательно. Ему бы не понравилось. А теперь не имеет значения, нравится или нет. — Она лучезарно улыбнулась. — Правда?

Глава 17

Маркби вышел из дома Мередит и остановился в судорожно мигавшем свете фонаря. Чернильно-синие сумерки быстро сгущались в темноту зимнего вечера. Хотя всего только — он взглянул на часы — двадцать минут пятого.

Сначала он зашел в бамфордский полицейский участок. Винтер приветствовал его с некоторым смущением.

— Подумать только, два оболтуса осмотрели коттедж, увидели книги и даже не позаботились доложить! Думали, старик слегка свихнулся… — проворчал он.

— Никто в этом не сомневался, — заметил суперинтендент.

Винтер продолжил:

— Насчет его смерти. Я снова прочесал частым гребешком все свидетельства, представленные нами коронеру, заключение патологоанатома и так далее. Никаких намеков на подозрительные обстоятельства. — Он сделал паузу. — Если это симуляция несчастного случая, то чертовски хорошая.

— Правда. Я пришел не из-за Бодикота. Пришел просить об одолжении. Этот нож… — Маркби предъявил нож в бумажном пакете, — служит важным вещественным доказательством в деле о нападении на миссис Касвелл. Я хотел бы немедленно отправить его криминалистам. Пока я не возвращаюсь к себе в управление. Должен… еще один визит нанести. Сможете позаботиться?

Винтер просиял, радуясь возможности вновь завоевать утраченное было доверие.

— Немедленно отправлю с машиной. Еще что-нибудь отослать?

— Мои примечания. — Маркби протянул вырванные из блокнота странички.

Оставив нож в надежных руках, Алан выехал из города. На перекрестке, где надо свернуть влево, чтоб попасть в Оксфорд, нерешительно помедлил. Машин позади нет. Посидел минуту, раздумывая, пока его не ослепила желтая вспышка в зеркале заднего обзора. Приближавшиеся фары вынуждали принять решение. Он повернул к Оксфорду.

Маркби направился к лабораториям и успел как раз вовремя. На проходной суровая регистраторша собирала вещи перед уходом, закончив рабочий день. Она не обрадовалась при виде него.

— Доктор Касвелл уехал.

Тон намекал, что Лайам, подвергаясь невыносимым преследованиям, ищет убежища в другом месте. Может быть, даже в эмиграции.

— Знаю. Собственно, я хочу повидаться с аспиранткой мисс Мюллер, если это возможно и если она еще не ушла.

— Нет.

— Не ушла?

— Нет, вы с ней повидаться не сможете. — Регистраторша сгребла кучу бумаг со стола, сунула в сейф, с излишней силой захлопнула дверцу и повернула ключ. — Мисс Мюллер сегодня не приходила.

— А… Почему?

Женщина явно вознамерилась дать настоящий отпор.

— По-моему, неважно себя чувствует. С утра звонила. Бедная девочка страдает головой.

— В каком смысле? — уточнил Маркби.

— Уверяю вас, суперинтендент, мигрень — это совсем не смешно. — Она ощетинилась и прожгла его взглядом.

— Уверяю вас, я не смеюсь. Знаю, мигрень угнетает, изматывает. Можно узнать ее домашний адрес?

Регистраторша была шокирована до глубины души.

— Разумеется, нет! Я никогда не дам адрес одинокой женщины… мужчине!

Маркби улыбнулся.

— Весьма похвально. Только я полицейский, это несколько другое дело. Хочу повидать мисс Мюллер в связи с расследованием.

Но дама, по всей видимости, была из тех, кто готов умереть на посту.

— Сейчас нельзя. У нее мигрень. Я вам только что сказала. Вы же не станете терзать бедную девочку, когда она больная лежит в постели?

— Послушайте, миссис… — Маркби сверился с табличкой на столе, — миссис Уоррал, это мне решать. Я прошу только адрес. Поторопитесь, пожалуйста.

Миссис Уоррал прикрыла отступление последним ударом.

— Мне это не нравится. Доложу утром доктору Касвеллу. — Подождав, не поколебала ли противника последняя угроза, она тяжко вздохнула, выдвинула ящик картотеки, вытащила папку, быстро пролистала, нашла искомое, нацарапала адрес в блокноте. — Вот. — Вырвала листок широким трагическим жестом и протянула. — Если вы, несмотря на мои возражения, все же намерены навестить ее, то не поздно ли? Даже для полицейского? — В вопросе отчетливо слышался грязный намек. Он причислен к разряду мужчин, охотящихся за молоденькими.

— Полицейский, — объявил Маркби, — никогда не знает, закончился ли его рабочий день в пять часов.

Миссис Уоррал невольно глянула на часы, вспыхнула и сухо сказала:

— Отрадно слышать, что наша полиция всегда на посту.

— У полиции, — ответил он, — много голов, как у Цербера, и одна из них никогда не дремлет. Кстати, вы ведь не собираетесь звонить мисс Мюллер с предупреждением о моем визите? Мне бы не хотелось. Между прочим, это официальное пожелание.

Брошенный на него взгляд описанию словами не поддавался.

Дом представлял собой одну из многочисленных в Оксфорде викторианских краснокирпичных вилл. Слишком большой для современной семьи, как и многие прочие, он был переоборудован под квартиры. Стоя под фонарем, Маркби сверил адрес, поднял глаза на фронтон с эркерами. Машину он оставил за углом, чтобы не объявлять зримо о своем приезде. В любом случае перед домом не припаркуешься. Вдоль бровок тротуаров плотно стоят другие машины, включая почтенный лимонно-зеленый микроавтобус. Фасадные окна освещены, нижние не занавешены, за ними виден молодой человек, лежащий на диване в наушниках, с закрытыми глазами, прищелкивающий пальцами.

Маркби нажал кнопку напротив карточки «Мюллер».

Ответа какое-то время не было, потом у него над головой открылось окно. Он отступил назад, взглянул вверх.

В окне возникла рыжеватая грива. Марита Мюллер подозрительно смотрела на него сверху вниз.

— Добрый вечер, мисс Мюллер! — крикнул он.

— Полиция, — констатировала она с полным презрением. — Это вы были в лаборатории. Что нужно?

— Пять минут. Просто поговорить. Можно войти?

— Я в ванной.

— Нет, — логично заявил Маркби. — Вы в окне.

— Свинья! — бросила она и захлопнула раму.

Вскоре к двери прошлепали шаги, створка на дюйм приоткрылась. Из щели раздался голос:

— Здесь можно поговорить.

— Отлично, — согласился он как можно громче. — Речь пойдет о докторе Лайаме Касвелле.

Дверь распахнулась настежь, на пороге стояла Марита в изумрудно-зеленом кимоно под цвет глаз. Возможно, и старый желтовато-зеленый фургончик принадлежал ей.

— Входите, — неприветливо разрешила она. — Только на пять минут. Сами сказали. Я уходить собираюсь.

Маркби проследовал за ней по лестнице на второй этаж. По пути отметил, что те, кто разбил дом на квартиры, щедро использовали линолеум грязноватых оттенков и коричневую краску.

Квартира Мариты резко контрастировала с тусклым подъездом, переливаясь красками. Мебель в основном старая, но диваны и кресла задрапированы яркими набивными индийскими тканями, деревянные детали, столы и шкафы выкрашены в белый цвет. Кругом разбросаны алые, зеленые, оранжевые подушки. На одной стене абстрактная фреска в таких же цветах. Газовый камин извергал голубоватое пламя. От общего эффекта больно глазам. Маркби заморгал и сощурился.

— Что хотите сказать о докторе Касвелле?

Он перевел взгляд на воинственную фигуру, стоявшую посреди красочной комнаты скрестив руки, напоминая экзотическую птицу в тропическом саду.

— Миссис Уоррал, секретарь в офисе, упомянула, что вы звонили и жаловались на мигрень. А сейчас уходить собираетесь?

— Мне уже лучше. Так всегда с мигренью. Приходит и уходит.

Девушка пожала плечами. Широкие рукава кимоно соскользнули, обнажив повязку чуть ниже плеча.

— И руку поранили! Боже, как не повезло, — посочувствовал Маркби.

— Вы хотели поговорить о Лайаме.

— Просто о Лайаме? Не о докторе Касвелле? Впрочем, в конце концов, вместе работая, вы должны хорошо его знать. Ему тоже не везет в последнее время. С его женой Салли сегодня случилась очередная серьезная неприятность, но вы будете рады услышать, что все обошлось. Она у подруги.

Марита передернулась.

— Ну и что? Они у друзей. Меня это абсолютно не интересует. С какой стати?

— Не они. Одна миссис Касвелл. Доктор Касвелл остается в Касл-Дарси. Что у вас с рукой?

— Не ваше дело, — прошипела Марита. — Поранила в лаборатории.

— Правда? Мне кажется, трудно пораниться в таком месте. Ладонь, палец, да. Но плечо…

Зеленые глаза сверкнули.

— Что вам нужно? Просили пять минут, и две уже прошли. Осталось три.

Маркби без приглашения сел на крашеный белый стул, игнорируя нараставшее нетерпение хозяйки.

— Как я понял, вы аспирантка, приехали по официальной программе обмена. В каком университете учились?

Девушка крепко стиснула губы и выдавила:

— В Йенском.

— Ах вот как! В бывшей ГДР?

Она бросила на него умоляющий взгляд.

— Знаете, времена изменились. Германия теперь одна.

— Значит, Йена не ваш родной город?

Марита переступила с ноги на ногу и вцепилась в рукав кимоно.

— У меня нет так называемого родного города.

Маркби послал ей улыбку.

— Прискорбно не иметь настоящих корней. Ваши родители оба немцы? Эта комната… — он широко развел рукой, — напоминает о жарком климате, ярких красках, латиноамериканских ритмах…

Марита подумала, прежде чем ответить.

— Моя мать с Кубы… певица. Училась в ГДР. Познакомилась с моим отцом и вышла за него.

— Да? И больше не вернулась на родину?

— Вернулась. Мы все переехали, когда я была еще маленькая. Отец агрохимик, работал на Кубе до смерти моей матери, потом привез меня обратно в Европу.

— Сколько вам тогда было?

— Семь. — Она все сильнее беспокоилась. — Моя жизнь вам не интересна.

— Напротив. Хотелось бы знать, известно ли вам, что жена доктора Касвелла очень богатая женщина?

Марита заморгала, сбитая с толку внезапной сменой темы, а потом нахмурилась. Суперинтендент услужливо повторил вопрос.

— Я поняла! — бросила она. — Только это меня не касается. Догадываюсь, что ей повезло с деньгами.

— Кое-кто скажет, что повезло доктору Касвеллу. Необеспеченный молодой врач женился на богатой девушке. Через несколько лет, когда большая часть ее состояния была, вероятно, потрачена, она очень кстати получила наследство от старой тетки.

Зеленые глаза сощурились.

— Для меня это значения не имеет. Зачем вы рассказываете?

— По-моему, для вас это имеет большое значение.

Она пристально на него посмотрела и вдруг безмятежно улыбнулась.

— Знаю, что имеете в виду. Ошибаетесь. Я уважаю доктора Касвелла. Он широко известен в своей области. И он мне очень нравится. Думаю, я ему тоже. По-моему, это не преступление, даже в Англии. Хотя я не глупая романтическая девчонка. Не жду, что он бросит ради меня жену.

— Действительно, вы умная и, как мне кажется, расчетливая девушка. Должно быть, каждый, кто перенесся из бывшей Восточной Германии в современное западное общество потребления, переживает культурный шок. Вроде Али-Бабы, очутившегося в пещере с сокровищами. Знаете эту старую сказку?

— Знаю, — насмешливо и презрительно подтвердила Марита. — Это для детей.

— Не только. Старые сказки рассказывают о человеческой натуре. Али-Баба увидел вокруг себя богатства и решил, что вправе поживиться, не задумываясь о том, что они в любом случае нажиты нечестным путем. На его пути встали преграды. В данном случае сорок преград. Помните, чем кончилось дело? Моргана убивала всякого вора, обливая кипящим маслом. В детстве меня удивляло, что никто не пытался вернуть награбленное настоящим владельцам. Разве Али-Баба не такой же вор? Теперь я понял, в чем дело. Человеческая совесть очень легко приспосабливается к обстоятельствам.

Пока он говорил, в ее взгляде чередовались злость, подозрительность, неприязнь, осторожность. Потом глаза стали холодными, невероятно зеленая радужка засверкала, как недавняя утренняя изморозь.

Она подтянула рукав кимоно, закрыв бинт на плече.

— Я достаточно знаю об Англии и о ваших законах. Поэтому не обязана терпеть полисмена в своей квартире, разговаривать с ним и выслушивать сказки «Тысячи и одной ночи». Пять минут истекли. До свидания.

Он ушел, пока не поздно.

Вернувшись к машине за углом, посидел, погрузившись в раздумья. Очнулся от треска старого мотора. Лимонно-зеленый микроавтобус пронесся у него перед носом, свернул налево и умчался, жужжа, как обезумевший майский жук.

Маркби потянулся к радиотелефону, молясь, чтобы Пирс был на месте. Так и вышло.

— Дэйв? Кажется, я вспугнул зайца. Девушка по имени Марита только что унеслась, как летучая мышь из адского пекла. Думаю, направляется в Касл-Дарси. Я ее любезно уведомил, что Лайам один дома. Еду следом. Свяжитесь с Прескоттом, если он еще там, и встречайте меня на окраине.

По дороге на Касл-Дарси редко ездят в вечернее время. Фары машины разрезали тьму, высветив указатель с названием деревни. Через секунду другие фары вспыхнули и погасли. На противоположной стороне под деревьями стоял автомобиль. Маркби свернул к нему и вышел. Из автомобиля вылезли Пирс и Прескотт с фонариком.

— Девушка только что прибыла, — доложил Пирс. — Мы сюда к вам едва успели. Подъехала в малолитражке, вошла в коттедж. Через переднюю дверь. Видно, Касвелл ей ключ дал. Глуповато с его стороны. Я думал, у ученого хватит здравого смысла.

— Это разные вещи, Дэйв.

Освещая путь фонариком Прескотта, трое полицейских зашагали по темной проселочной дороге к коттеджам. Дом Бодикота пустовал в темноте, а нижние окна коттеджа Касвеллов светились. Микроавтобус стоял за домом у ворот в поле.

— Ну, пора потревожить влюбленных голубков. Я зайду спереди, а вы присматривайте за задней дверью. Она оттуда может выскочить.

Маркби прошел по дорожке, стукнул в дверь. Оконная штора дрогнула. Через минуту-другую послышались приглушенные голоса. Потом раздался голос Касвелла:

— Кто там?

— Суперинтендент Маркби! — «Как будто не знаешь», — подумал он. — Надо поговорить, доктор Касвелл.

— Минуточку!

За дверью раздались шаги, шорох. Лайам выглянул в чуть приоткрытую створку.

— Ах, это вы… Ну, входите.

Он отступил, позволив Маркби пройти. В ту же секунду за коттеджем завизжала женщина.

— Что за…

Лайам шагнул вперед.

Из-за угла вывернули Пирс с Прескоттом. Они тащили брыкавшуюся Мариту.

— Выскочила оттуда, сэр, как вы и говорили.

— Ах, мисс Мюллер, — искренне обрадовался Маркби. — Присоединяйтесь.

Слов он не разобрал, но был уверен, что это проклятия.

Странная образовалась компания. Лайам и Марита напряженно застыли на диване бок о бок, стараясь не соприкасаться друг с другом. Маркби вольготно развалился в кресле, Пирс копался в своем блокноте, Прескотт грозно маячил у двери.

— Это насильственное вторжение в мой дом, — заявил Лайам. — Требую объяснений! У вас наверняка нет ордера!

— Его не требуется, доктор Касвелл. Вы сами меня пригласили.

— И могу снова вышвырнуть. Несмотря на громилу, загородившего дверь.

Прескотт слегка обиделся.

— Безусловно, вы можете нас попросить удалиться и вернуться с ордером, только я бы не советовал. Лучше все сейчас же прояснить, вам не кажется?

— Фашистские свиньи! — выкрикнула девушка, растирая плечо. — Мне больно. Я буду жаловаться!

— Простите, дорогая, — любезно извинился Прескотт. — Не знали, что вы ранены.

Она насупилась.

— Сидите тихо, Марита, предоставьте дело мне, — распорядился Лайам. — Ладно, суперинтендент, в данном случае я с вами согласен. Лучше сразу прояснить. Как я понял, вы явились к мисс Мюллер и сильно ее напугали. Она из бывшей Германской Демократической Республики. Для нее визит полицейского гораздо страшнее, чем вы думаете. Старая память живуча. Девушка в нашей стране одна, не знает, где просить совета. Поэтому обратилась ко мне, ее руководителю. По-моему, вполне понятно в данных обстоятельствах.

— Дверь своим ключом открыла, — вставил Пирс.

— А… — Лайам замолчал, закусив губу. — Недавно я давал ей ключ, чтобы она привезла мне кое-какие бумаги, когда сам был занят. Совсем забыл, что она его не вернула. — Он оглянулся на девушку. — Так дело было, Марита?

— Так, — деревянно кивнула она.

— Очень жаль, что не вспомнили, когда я специально спрашивал, кто имеет доступ в ваш коттедж, — сказал Маркби. — Когда просил ключ, чтобы осмотреться на месте, вы меня направили к Остину Бейли. Почему не подумали про ключ Мариты?

— Я вам объясняю, как было, — фыркнул Лайам. — Разумеется, коп обязательно постарается вывернуть все наизнанку. Но как было, так было.

— Если мы собираемся рассказывать сказки, — проговорил Маркби, — то и я расскажу. Мисс Мюллер знает, что я увлекаюсь старыми сказками. Полезно послушать.

— Сомневаюсь, — буркнул Лайам.

Марита принялась массировать висок круговыми движениями.

— Наверняка история такая же идиотская, как он сам.

Маркби весело улыбнулся.

— Давайте все-таки послушаем, к чему она нас приведет. Симпатичный успешный ученый и красавица студентка закрутили роман. Это не криминал, и поэтому спорить не будем. Хотя я далеко не уверен, что ученый с самого начала понял, какая это страшная личность.

Он взглянул в яростные зеленые глаза, полные отвращения.

— Ученый добился известности, но в финансовом смысле труды его слабо вознаграждаются. Он зависит от денег, полученных после женитьбы на девушке, которая унаследовала от отца значительное состояние. Со временем почти все средства потрачены, к тому же он устал от жены и начинает подумывать, что теперь можно было бы бросить ее и полностью предаться новой любви. И тут жена получает другое наследство. Отпадает вопрос об уходе, отказе от денег и комфортабельной жизни, которую они обеспечивают. Новую любовь тоже не устраивает рай в шалаше. Она видит нечто большее. И они вместе составляют план. Хитроумный план ликвидации жены, после чего он останется обладателем ее капитала. Как я понимаю, у миссис Касвелл родственников больше нет? Вы с ней оформили завещания в пользу друг друга?

Лайам вымолвил дрожащим голосом:

— Это выходит за всякие пределы!..

— Согласен. Дальше будет хуже. У них возникает идея. Год назад экстремисты движения в защиту животных разгромили лабораторию. Почему не использовать данное обстоятельство для прикрытия покушения на жену? Больше того, любовница объявляет, что может изготовить взрывчатый пакет. Не знаю, мисс Мюллер, работал ли ваш отец на Кубе над агрохимическими проектами, но интересуюсь, не занимался ли он военными разработками…

Маркби чуть помолчал и продолжил:

— Пакет был отправлен с расчетом, что его доставят во время поездки ученого в Норвич. Поездка неожиданно отменилась по не зависящим от него обстоятельствам, и в тот момент он находился дома. Однако сумел устроить, чтобы посылку вскрыла жена. Кстати, адресат был обозначен просто как «Касвелл», на случай, если почтальонша обратит внимание. Но жена не погибла. Ученый сообразил, что сделал глупость, поставил себя в опасное положение и очутился в руках очень опасной партнерши.

Маркби кивнул на Мариту.

— Как говорится, дернул тигра за хвост и уже не мог вырваться. Изначальный план провалился. Тем не менее они не сдавались — по крайней мере, девушка, тогда как ученый, выпустив из бутылки джинна, практически ничего не мог сделать.

Суперинтендент прокашлялся.

— Кто-то из них какое-то время для пробы что-то подмешивал в травяные чаи, которые пила жена. До поры до времени та просто неважно себя чувствовала. Летом сообщники начали собирать цветы, листья, семена, что свидетельствует о заранее обдуманном намерении.

Он опять сделал паузу.

— Смерть старика соседа открыла новую возможность. Возник шанс реально отравить жену подаренными им травами. В конце концов, он мертв, опровергнуть обвинение не сможет. Раньше или позже жена выпьет чаю, и если повезет, с ней в наркотическом опьянении произойдет несчастный случай, скажем автомобильная авария. Замысел опять не удался — подруга немедленно отвезла ее в медицинский центр. Заговорщики начали отчаиваться. Возможно, ученый уже боялся действовать, а любовница оказалась покрепче и была готова на риск. Он ей сообщил, что жена вернулась из больницы и находится дома одна. Она поняла, что такое стечение обстоятельств может не повториться. Вооружилась ножом и отправилась в Касл-Дарси.

Маркби пристально взглянул на Мариту.

— Добравшись, она сообразила: надо что-то придумать на случай, если ее увидят. Ей сопутствовала удача. На окраине деревни она столкнулась с демонстрацией, направлявшейся к птицефабрике. Многие участники не были деревенскими жителями, и девушка без всяких опасений смешалась с толпой. Держась сбоку, она заметила за живой изгородью причудливое чучело курицы, шмыгнула в кусты и убежала с костюмом. Возможно, хотела открыть дверь коттеджа своим ключом, но этого не понадобилось: жена вышла из дома и проследовала в дальнюю, уединенную часть сада. Лучше не придумаешь, и переодетая любовница напала на нее.

Он покачал головой.

— Однако нападение не удалось: жена вырвалась, завладела ножом. Предусмотрительно надев перчатки, мисс Мюллер наверняка думает, что не оставила отпечатков. Но миссис Касвелл запомнила, что ударила ее ножом, только не знает, серьезно ли задела. Если где-то на теле обнаружится ножевая рана…

Пальцы Мариты рванулись к повязке и замерли.

— Вполне возможно, на лезвии осталась кровь. Возможно, ее будет достаточно для анализа ДНК, который позволит идентифицировать личность.

В комнате стояла тишина. Лицо Лайама ровно ничего не выражало. Марита неуверенно пропищала:

— Не верю.

— Я только что отправил нож на криминалистическую экспертизу. Вас мы попросим сдать кровь на анализ.

— Я откажусь.

— Почему?

Прежде чем Марита успела ответить, вмешался Лайам:

— Молчите. Вы не обязаны отвечать на вопросы без адвоката. — И добавил для суперинтендента: — Мисс Мюллер — студентка, приехавшая по обмену. Я за нее отвечаю и не позволю расспрашивать просто так, когда ее слова могут быть неправильно истолкованы. Все это сплошные фантастические домыслы. Вы пытаетесь с помощью мисс Мюллер придать им некое правдоподобие.

— Хорошо, — кивнул Маркби. — Давайте вернемся к мужу. После покушения подтвердились его худшие опасения. Жена бежала к подруге и отказывается возвращаться домой. Вероятно, подаст на развод. Непонятно, много ли ей известно о его многолетних любовных интрижках. Любой компетентный частный сыщик мог снабдить ее информацией. Кроме того, он в принципе безобразно с ней обращался, чему есть масса свидетелей. Мало надежды остаться после развода с чем-то, кроме пары чемоданов. Он перевернет небо и землю, чтобы вернуть ее, иначе деньги уплывут из рук навсегда. А ведь главное — деньги, не так ли? В случае необходимости ученый охотно утопит любовницу. В мире полно хорошеньких девушек, но мало кто приносит с собой капитал.

Поведение Мариты изменилось. Злоба погасла в зеленых глазах и сменилась глубоким раздумьем. Она откинула голову на спинку дивана, но спокойная, расслабленная поза не обманула суперинтендента.

— Каждое… слово… полный… бред, — с расстановкой объявил Лайам, тяжело дыша. — Безусловно, нам с женой угрожают террористы. Я получал анонимные письма!

— По вашим словам. Но вы не заявили о письмах в полицию, и ваша жена их не видела. До взрыва вы о них даже не упоминали.

— После этого пришли другие: безумное письмо Ивонны Гудхазбенд и еще одно, с наклеенными вырезками из газеты, вы сами видели.

— По-моему, вырезки вы наклеили самостоятельно и передали письмо Марите для отправки из Лондона.

Лайам медленно поднялся, захваченный эмоциями, почти утратив дар речи.

— Вы не докажете ни единого слова из своей абсурдной сказки. Определенно не докажете, будто я играл в ней какую-то роль. — Он схватился за голову. — Ладно, знаю, сделал глупость. Признаюсь, флиртовал с Маритой, возможно, она не так поняла. Однако ни с кем никогда не сговаривался навредить жене. В жизни не сделал бы ничего подобного. Я люблю ее, суперинтендент. Понимаю, ваша подруга уговорила ее расстаться со мной на какое-то время, но уверяю вас, я не оставлю камня на камне, пока не верну Салли!

Марита на него посмотрела.

— Что касается мисс Мюллер, — заторопился Лайам, — я ее мало знаю. Возможно, как вы говорите, она вбила себе в голову мысль об убийстве моей жены, веря, что после смерти Салли я вступлю с ней в некие постоянные отношения. Уверяю вас, у меня никогда не было таких намерений, и я не предлагал…

— Ах, ублюдок!

Марита схватила со столика у дивана бронзовую статуэтку и кинулась на него.

Полицейские только втроем оттащили ее. К тому времени она успела нанести Лайаму значительный, хоть и поверхностный ущерб, расцарапав лицо и разбив бровь бронзовой лошадью.

— Думаю, — пропыхтел Маркби, обращаясь к Пирсу, — вам лучше забрать с собой юную леди, инспектор.

Пирс и Прескотт уволокли лихорадочно сопротивлявшуюся Мариту.

Лайам, занимавшийся ранами в ванной, вернулся, зажав лоб салфеткой. Тонкая струйка крови скользнула вдоль носа и юркнула в бороду.

— Ненормальная девка. — Он был искренне шокирован. — Душевнобольная. Видели, как она на меня налетела? Какие еще нужны доказательства? — Он взглянул на Маркби из-под салфетки.

— Доказательства чего? — переспросил суперинтендент.

Лайам заморгал.

— Ваших утверждений, что она пыталась убить Салли! Вы ведь правду о ноже сказали? На нем могут найти кровь Мариты?

— Исследование покажет. Надеюсь.

Лайам пробежал языком по губам, всем своим видом олицетворяя страх.

— Господи помилуй, я и не знал, что она задумала… Все приписывал защитникам животных! Они присылали письма с угрозами. Знаю, я не сообщал, но и вы не докажете, будто их не было! Вы просто сумасшедший, если считаете, будто я сам изготовил то, которое вам передал! Нет, черт побери! Оно пришло по почте с обещанием меня «достать». Грязные угрозы грязного подонка!

В его голосе звучал неподдельный страх.

Этого было достаточно, чтоб разжечь искру сомнения.

— Я получу доказательства, — посулил Маркби. — По крайней мере, полагаю, вы поняли, чего хочет Марита, когда пришел пакет с взрывчаткой. И согласились с ее планами. Хотя, могу все свои деньги поставить, вы с самого начала знали и соглашались.

Страх на лице Лайама растаял. Он ткнул в Маркби пальцем:

— Вы… такой же сумасшедший, как эта самая Мюллер! Я сейчас же звоню в Лондон своему адвокату Джеральду Плаурайту. Ждите здесь. Телефон у меня в кабинете.

Он выскочил из комнаты. Маркби, выйдя в коридор, слушал взволнованные переговоры Лайама. Со временем тот вернулся, все еще прижимая ко лбу окровавленную салфетку, но держал себя в руках.

— Джеральд советует ничего не говорить до его приезда. Он будет только завтра. Хочет сейчас вам сказать пару слов.

Алан прошел мимо него к телефону.

— Суперинтендент Маркби.

— Джеральд Плаурайт, — прозвучал в ответ энергичный голос. — Клиент мне все коротко пересказал. Я посоветовал доктору Касвеллу без меня ничего больше полиции не говорить. К сожалению, я сумею подъехать не раньше завтрашнего утра. Если намереваетесь отправить тем временем доктора Касвелла в камеру, то я категорически возражаю. Вы не имеете права допрашивать его до моего прибытия и, безусловно, не можете утверждать, что он скроется. Это видный ученый с мировой известностью, а не мелкий уголовник. Он меня заверил в полной своей невиновности, а также стремлении сохранить доброе имя и, разумеется, восстановить супружеское согласие.

— Мы задержали его любовницу, — сообщил Маркби. — Думаю, она разговорится.

Плаурайт презрительно фыркнул.

— Ба! Бросьте, суперинтендент! Фантазии истеричной девицы? — Он помолчал и веско добавил: — Иностранки, не так ли? Вряд ли это дает основание для содержания в заключении доктора Касвелла.

Маркби старался сохранять спокойствие.

— Поймите, мистер Плаурайт, речь идет о серьезном преступлении: о покушении на убийство.

Плаурайт бросился в атаку, по крайней мере в словесную.

— Это серьезно, согласен! Доктор Касвелл потрясен — потрясен, суперинтендент, — открытием, что упомянутая девица пыталась убить его жену. Больше того, как я понял, она и на него напала? В присутствии полиции! Очевидная невменяемость! У вас есть другие свидетельства против моего клиента, кроме ее бредовых заявлений? — В масленом тоне адвоката зазвучало железо. — Надеюсь, мне не придется просить судебного приказа о защите неприкосновенности личности?

— В данный момент прямых свидетельств не имеется, — признал Маркби.

— Тогда предлагаю встретиться со мной и моим клиентом завтра утром в вашем кабинете, скажем, в одиннадцать.

Маркби положил трубку. Лайам ждал в коридоре. Он уже снял с раны салфетку и теперь разглядывал себя в зеркале.

— Шрам останется. Она ненормальная. Ее должен освидетельствовать психиатр.

— Встречаемся завтра с вами и вашим адвокатом в моем кабинете в одиннадцать.

— Хорошо. Джеральд во всем разберется, увидите. Доброй ночи, суперинтендент.

Маркби шел по дорожке, не в первый раз думая, что те, кто может позволить себе дорогих адвокатов, получают прекрасный шанс для манипуляций в свою пользу.

— Но они не обведут меня вокруг пальца, — пробормотал он.

Глава 18

Маркби вышел из освещенного коттеджа Касвеллов в темную ночь. До густо заселенного центра деревни было четверть мили. Вспомнилось, что в Касл-Дарси имеется паб «Привал путника» с неплохой репутацией. В летние месяцы туда устремляются многочисленные экскурсии из Бамфорда. Пирс и Прескотт уже уехали с Маритой. В конце концов, после столь драматических событий неплохо было бы выпить пинту. Подумав так, Маркби, вместо того чтобы следовать за подчиненными, зашагал к деревне.

Выбравшись на неосвещенную проселочную дорогу, он усомнился в правильности своего решения. Не лучше ли было бы доехать в машине? В завершение этого дня только щиколотку подвернуть не хватало. Это не была прогулка в одиночестве. Темными вечерами в деревне один не бываешь. Кругом совсем иной мир, который оживает лишь с заходом солнца. Впереди виден тусклый свет, мерцающий над поселком, и паб, к которому он осторожно прокладывал путь. Далеко за полями слева крошечные огоньки, видимо на птицефабрике, которая нестерпимо досаждает Ивонне Гудхазбенд и ее друзьям.

В такой обстановке чувства обостряются. Уши лучше слышат, поэтому любое движение на дне придорожной канавы, тихий плеск кажутся непомерно громкими в вечернем воздухе. Ноздри, не забитые выхлопными газами, чуют запах взбудораженной застоявшейся воды и гнили.

Ноги с хрустом шагали по земляной дороге, словно в семимильных сапогах. Когда он притормозил, глядя в сторону птицефабрики, послышался гулкий треск. Он оглянулся. Что-то мелькнуло в тени под деревьями. Все кругом шевелилось и двигалось. Его постоянно сопровождал шорох в живой изгороди, на холодном ветру постукивали друг о друга голые ветки деревьев. Он невольно ускорил шаг, инстинктивно стремясь к свету, отбросив опасение вывихнуть ногу.

Паб выплыл из темноты, как ярко освещенный океанский лайнер, полный жизни и звуков. Толкнув дверь, Алан попал в теплый зал с низкими потемневшими дубовыми балками и неровной штукатуркой. Народу мало — еще рано. Заведение только открылось. Он взял свою пинту и облокотился на стойку, заговорив с хозяином, крепким мужчиной с накачанными плечевыми мышцами, затянувшимися жирком. В памяти звякнул звоночек.

— Наверно, дальше будет жарко?

Интересно, зашевелилось ли то же самое воспоминание у собеседника?

— Там видно будет.

Хозяин вытирал стойку медленными круговыми движениями. Волосатые руки смахивали на лопаты.

Маркби взглянул на лицензию, висевшую на стене, которая разрешала Мозесу Ли торговать пивом и спиртными напитками. Другое объявление информировало посетителей, что бар включен в информационную сеть, оповещающую о нежелательных личностях, склонных к хулиганству. Если тебя выгонят из одного бара, то ни в какой другой не пустят. Вряд ли в баре у мистера Ли бывают неприятности. Достаточно взглянуть на его руки.

— Если снова мороз не грянет, — добавил он. — Летом у нас полно посетителей. Зимой люди нашей дороги боятся. Думают, будет опасно возвращаться в город без фонарей по ухабам. Совет сроду дорогу не ремонтировал.

Маркби посочувствовал:

— Видно, не знают, сколько машин по ней ездит.

Хозяин согласился. На другом конце стойки возникла усталая блондинка в облегающем платье, которое не соответствовало ни фигуре, ни возрасту. Ледяные глаза пронзили суперинтендента. Все равно как если б у него на лбу светилась неоновая надпись «полиция» или было пришпилено нечто вроде лицензии Мозеса Ли.

— Мозес, угости джентльмена еще одной за счет заведения, — хрипло распорядилась она.

Мистер Ли напоминает толстый филей, однако заведением явно руководит его светловолосая половина.

— Спасибо, — сказал Маркби. — Очень благодарен, но в другой раз, если позволите. Я за рулем. — Он снова повернулся к Мозесу. — Похоже, деревня разрослась за последние несколько лет.

Мистер Ли опять согласился, уже с осторожностью. Действительно, разрослась, хоть и отказалась от новых микрорайонов.

— Не хотим, чтобы вышло как с Чертоном. Старую деревню тут теперь не увидишь. Разве что в окружении новых домов. Жуть.

— Многим хочется купить дом в нетронутом местечке вроде Касл-Дарси, — продолжал суперинтендент. — Знакомые моей приятельницы недавно сюда переехали. Касвеллы.

Выражение физиономии Мозеса стало еще опасливей.

— Это за деревней, по дороге к Бамфорду. Там на отшибе стоит пара коттеджей. Один они и купили.

— Значит, вы их знаете?

— О нем только слышал. — Он фыркнул, подавившись смешком. — Жену чуть-чуть знаю. Видел пару раз в деревенском магазине. Симпатичная, очень любезная женщина.

— Я сам часто думаю перебраться в такое местечко. Не продаются коттеджи, не знаете?

Мистер Ли облокотился о стойку, затрещавшую под его весом, и оглядел собеседника, как бы оценивая, годится ли он для Касл-Дарси.

— Недавно старик умер, ближайший сосед Касвеллов. Гектор Бодикот. Деревенский чудак. Дом наверняка пойдет на продажу. Если не возражаете, то придется потратиться на ремонт. Старик Гектор в жизни пальцем не шевельнул. Я не говорю, что родственники продадут. Может, кто-нибудь сам туда переедет. У его племянницы ферма под Вестерфилдом, а сын, слышно, хочет жениться. Может, себе дом заберет.

В бар вошли другие посетители, и хозяин покинул Маркби, который допил свою пинту, снова вышел с тепла на вечерний холод и пошел назад той же самой дорогой.

Как и прежде, он думал об оставшемся позади свете, людском обществе и погружении в примитивный мир. Как и прежде, вскоре услышал позади шаги, старательно попадавшие в такт его собственным.

— Чистое воображение, — сказал он самому себе. Начал тихо насвистывать, продолжая путь и решительно не прислушиваясь к слабому хрусту и шороху за спиной.

Прошел мимо коттеджа Лайама, гадая, что тот сейчас делает. Вероятно, снова толкует с Джеральдом Плаурайтом, разрабатывая завтрашнюю стратегию.

Он уже сидел в машине, когда вдруг прямо возле его уха чья-то рука стукнула в ветровое стекло.

Чуть не выронив ключи, Алан глухо выругался, бросил в окно растерянный взгляд, выругался погромче, сдерживая тревогу, порожденную не столько неожиданностью, сколько неким древним атавистическим ощущением.

За стеклом настойчиво маячило лицо, обрамленное длинными взлохмаченными волосами. Трудно удержаться от мысли, что из леса вышло какое-то ночное лесное божество. Однако после первого испуга стало ясно, что это человек. Бродяга? Нет, есть что-то знакомое. Рука вновь поднялась, постучала погромче. Губы шевельнулись, произнося приветствие, еле слышное сквозь стекло. Это был Тристан Гудхазбенд.

Маркби опустил стекло и буркнул:

— Что вам нужно?

Плохо, что испугался. После обескураживающей беседы с Лайамом и блефовых, но решительных заявлений Джеральда Плаурайта в данный момент меньше всего хочется иметь дело с Тристаном Гудхазбендом.

— Поговорить. Простите, если застал вас врасплох.

Извиняющийся Тристан столь же редкое явление, как Зеленый человек.[15] Заметна нетипичная неуверенность.

— Это вы шли за мной к пабу и обратно? — требовательно спросил Алан.

— Я. Хотел узнать, куда идете.

По крайней мере, честно.

— В паб не стал заходить, чтобы никто не видел, как я болтаю с полицейским. Вдобавок стараюсь держаться подальше от Мозеса и от его старушки. По личным соображениям. Не понял, что вам там надо. Решил, что продолжаете следствие. Когда пошли обратно, увидел возможность поговорить наедине, чтоб никто не узнал. Собственно… — Он замялся. — Наверно, надо было раньше это сделать.

Маркби со вздохом открыл пассажирскую дверь. Тристан обошел вокруг машины и уселся с ним рядом.

— Хорошо, в чем дело?

В машине к Тристану вернулась уверенность.

— Я рано вечером проходил мимо коттеджа. Видел, как подъехала его шлюшка, потом ваши люди, поэтому задержался, вижу, вы едете. Они ее забрали! — Тристан ухмыльнулся. — Устроила настоящую драку. Копы ее только вдвоем сумели затащить в машину. Одного пнула в мошонку, такого здоровенного парня.

Маркби не стал тратить время на сочувствие невезучему Прескотту.

— Раз вы ее называете шлюшкой Касвелла, значит, знаете об их интрижке?

Неприязнь к Тристану усиливалась. Впрочем, он давно догадывался, что молодой человек знает больше, чем говорит. Если в данный момент надумал поделиться информацией, то его надо выслушать, особенно когда дело касается Лайама.

— Вся деревня знает, — ответил Тристан. — Как только миссис Касвелл выедет из деревни, отправится на работу, девчонка въезжает с другого конца, и они проводят вместе целый день до самого ее возвращения. Девчонка всегда смывается вовремя. Пару раз миссис Касвелл чуть их не застукала. В Касл-Дарси ее любят, поэтому никто ни разу не проговорился. Понимаете, не хотели огорчать.

Неудивительно, подумал Маркби, что работа над книгой медленно продвигается. Он хмыкнул. Люди всегда знают больше, чем говорят. По каким-то причинам, из ложно понятого чувства приличия и сочувствия, они скрывали факт супружеских измен Лайама. Если бы хоть один проболтался полиции, когда начиналось расследование инцидента с бомбой в посылке, она сразу вышла бы на Мариту.

— Вы его арестовали? — поинтересовался Тристан.

— Касвелла? За что?

— Не знаю. Может, за посылку с бомбой.

— Откуда вам об этом известно? — вскинулся Маркби.

— Знаю, что ее не посылала ни одна группировка защитников животных. Я бы первым об этом услышал. Об отправителе никто понятия не имеет. Многие возмутились, особенно наши самые респектабельные сторонники, а нам это невыгодно. Мы так не работаем, а грязь прилипла. Оказались без вины виноватыми. Говорят, даже экстремисты недовольны. Не то чтоб против бомб возражали, но, как правило, они сразу же рекламируют свои подвиги. А тут кто-то присвоил их славу.

Тристан пожал плечами:

— Если не они, значит, кто-то другой. Если б не жена открыла посылку, я б на нее подумал. Узнала про девчонку, решила отправить прощальный подарок в полном смысле слова! Но раз сама пострадала при взрыве, тогда либо он, либо та заграничная птичка.

Едва сдерживая раздражение, Маркби буркнул:

— Могли бы мне раньше сказать! Если бы я удостоверился в непричастности защитников животных, мы сэкономили бы кучу времени.

— Разумеется, мог. А вы бы поверили?.. — Тристан рассмеялся. — Нет, конечно. Сразу после взрыва ваши дуболомы прицепились к Майку Вилану. Мне это не понравилось. — Смешливое настроение испарилось. — Майк больной человек. Если у меня и была мысль помочь вам, то сразу улетучилась, как только я увидел, как вы его дергаете.

— Никто его не дергал. Фактически инспектор Пирс был сильно озабочен состоянием его здоровья, поэтому заехал проведать. Продолжайте.

Маркби забарабанил пальцами по рулю.

— Не кипятитесь, — посоветовал Тристан. — Слушайте, я хочу, чтобы вы поняли, почему я выбрал подобную линию поведения.

— Под линией вы понимаете сокрытие информации, связанной с преступлением? — уточнил суперинтендент.

Тристан разозлился.

— Я пытаюсь сказать, ясно? А раз вы так относитесь, позабудем! Не питаю теплых чувств к полиции. С какой стати? Сколько раз парни в синем хватали меня и швыряли в фургон, втихаря поколачивали… Только не говорите, будто ни один коп никогда так не делает! Я весь в синяках. Меня обвиняют в нарушении общественного порядка и прочей белиберде. Зачем мне помогать полиции? Вообще нет никаких причин. И не морочьте мне голову обязанностями добропорядочного гражданина! Я сам знаю, что хорошо, что плохо. Защита животных — это хорошо. Я даже сейчас не уверен, что хочу вам помочь.

Маркби вдруг спросил:

— Это вы отправили доктору Касвеллу угрожающее письмо, составленное из слов, вырезанных из газеты? Оно пришло одновременно с письмом вашей матери.

Тристан замялся.

— Ну, я. Всего один раз! Других не посылал. Это послал скорее ради шутки. Мама, как всегда, направила досконально обоснованное предложение побеседовать и обсудить проблемы. А я думаю, какого черта! Дай-ка я его немножко пугну. И составил собственное послание, наклеив вырезки. Я разъезжаю по всей стране с демонстрации на демонстрацию. Проезжал через Лондон, бросил в почтовый ящик, чтобы следы запутать. — Тристан вопросительно взглянул на суперинтендента. — Правда забавно?

— Нет.

Маркби подавил кривую усмешку. Значит, Лайам после ложных заявлений об оскорбительных письмах действительно получил анонимку с угрозой… Неудивительно, что трясся от страха, когда принес в полицию оба письма. Ситуация все быстрее выходила из-под его контроля.

Тристан по-своему истолковал ухмылку.

— Он вам тоже не нравится, правда? Действительно арестуете, если будут основания?

Маркби не ответил. Молчание было принято за знак согласия.

— Так я и думал. — Враждебность испарилась. — Мама сегодня на собрании, у Верил Линнакот. Слава богу, кто-то стащил куриный костюм! Старушка Берил в нем смахивает на чокнутую. Люди над нами смеются, и я ей все время толкую об этом. Конечно, паблисити, снимки в газетах, только кому нужна такая реклама? Как будто мы все из психушки сбежали. Ну, так или иначе, дома нет никого, хочу вам кое-что показать. Объяснить не могу. Это надо видеть.

«Тайт-Барн» стоял пустой, темный. Кошки шмыгали серыми тенями в черных кустах. Одна путалась под ногами у Маркби, пока Тристан нашаривал ключ. Сердце ёкало. При таком развитии событий дело грозило кончиться нервным припадком.

Тристан вошел вместе с ним в дом и поднялся по лестнице в отдельную квартиру.

— Мои апартаменты. Мама хорошая, добрая, но слишком властная. Если жить в этом доме, то только отдельно.

Маркби огляделся. Апартаменты состоят из просторной гостиной, которая одновременно служит спальней, со смежной ванной и кухонькой в углу. Учитывая, что жилье бесплатное, очень удобно.

Тристан проследил за его взглядом.

— Я не готовлю, обедаю с мамой. Здесь варю кофе и тому подобное. Выпьете чашечку?

— Нет, спасибо. — Маркби уселся. — Времени нет, мистер Гудхазбенд. Показывайте или рассказывайте, или…

— Хорошо. — Тристан пошел к шкафу, вернулся с видеокамерой. — На телеэкране посмотрим. — Он принялся возиться с аппаратурой. — Я это снял недавно рано утром, когда возвращался через поля. Ходил… э-э-э… к инкубатору, хотел снять помещение, где содержатся куры. Не вышло — сработала сигнализация. Так что не думайте обвинить меня в незаконном проникновении.

Он помолчал.

— По полю идет прямая тропинка, проходит потом позади двух коттеджей, где живет Касвелл и жил старик Бодикот. Знаете, он мне нравился вместе со всеми его чудачествами. Разумеется, чокнутый, грязный, только настоящий, без всякого притворства.

— Что значит «грязный»? — не понял Маркби.

— Любил подглядывать. Вам никто не рассказывал? Нет, скорее всего. Деревенские прикрывают друг друга. Выступают единым кланом против внешнего мира. Всем было хорошо известно, что старик Гектор подбирался к окнам, заглядывал, шпионил за парочками. Я сам однажды на него разозлился. Как-то вечером догадался, что он следит за мной… и одной девушкой. Она его в кустах заметила, крик подняла, он убрался так быстро, что я его не догнал. Но решил, когда встречу в деревне, откровенно выскажу, что о нем думаю.

Тристан спохватился и вернулся к теме:

— Так вот, шел я в то утро по ту сторону изгороди мимо сарая с козами, слышу, они подняли адский шум. Ну, во-первых, я заинтересовался, во-вторых, все равно хотел перемолвиться словом со стариком, поэтому раздвинул кусты и увидел…

Он умолк.

Маркби подался вперед.

— Дальше! Что увидели?

— То, чего никогда не забуду. — С Тристана слетел весь задор. — И отснял. Смотрите.

Камера заработала, на экране телевизора замелькали кусты, потом возник угол сарая, потом…

Маркби охнул, когда появилось распростертое тело Бодикота, лежавшее не на спине, как его обнаружила Мередит, а на животе. Слева выплыла фигура, склонилась над ним. Лайам Касвелл схватил тело за плечи и перевернул. С тошнотой в желудке суперинтендент понял, что видит финальную сцену убийства.

Лайам не спеша, с болезненной аккуратностью укладывал безжизненное тело. Деловитое обращение с ним, словно с манекеном, на котором осваиваются приемы первой помощи, внушало больше леденящего ужаса, чем акт прямого насилия. Лайам лишь однажды заподозрил чье-то присутствие и проявил какие-то эмоции. Поднял голову, настороженно посмотрел на кусты.

— Чуть меня не застукал, — пояснил Тристан. — Я припал к земле и дыхание затаил. Потом часто думал: если бы поймал, убил бы, без всяких вопросов. Я был на волосок от смерти.

Убедившись, что за ним никто не следит, Лайам успокоился и продолжал укладывать тело так, как ему было нужно. Подтолкнул ногой камень под разбитую голову, выпрямился, оценил результат и легонько кивнул. Повернулся и вышел из кадра. Камера еще несколько минут фокусировалась на теле старика, а потом запись кончилась.

В последовавшем молчании Тристан сел, держа камеру на коленях, наблюдая за суперинтендентом.

— Вы… сделали… запись, — с расстановкой вымолвил Маркби, — и никому ничего не сказали? Сознательно скрыли свидетельство самого тяжкого преступления против личности?!

Голос его постепенно повысился до предела.

— Нет! — возразил Тристан, защищаясь. — Не скрыл. Разве скрыл, если вам показал? Никак не мог решиться. Был не в том состоянии. В полном шоке, бог свидетель! Никто не ожидает наткнуться на такую картину с утра пораньше, гуляя по полям в деревне. Я не знал, что делать с записью!..

— Не знал?.. — Маркби не мог найти слов. — Чего тут знать? Надо было немедленно идти в полицию!

— Старик был уже мертв! — выкрикнул Тристан. — Когда Касвелл ушел, я пролез через изгородь, сам проверил. Он не дышал! Я не мог вернуть его к жизни. Нечего от меня требовать трезвого соображения! Я принес домой камеру, несколько раз прокрутил. С каждым разом все яснее понимал, какое орудие попало мне в руки. Хотел воспользоваться наилучшим образом. С ним Касвелл у меня в руках! Другого такого шанса никогда не будет.

— Шантаж? — Маркби приподнялся в кресле. — Собирались его шантажировать?

— Нет! Не так, как вы думаете! Не ради денег! С помощью записи можно будет остановить мерзавца, если он снова начнет экспериментировать на животных. Если отнести в полицию, то его арестуют, а эксперименты продолжат другие. Мне необходима возможность заставить его отказаться от своих проектов. Может, для вас это не самое главное, а для меня ничего нет важнее!

«При пожаре замужняя женщина хватает ребенка, а незамужняя — шкатулку с драгоценностями». Этой цитатой Алан ответил Бодикоту, когда тот заговорил о приоритетах. Все не так просто. Грань между альтруизмом и эгоизмом, мрачно думал он, гораздо тоньше, чем предполагается.

— А для меня главное, — сказал он Тристану, — справедливость по отношению к старику.

Тот молчал.

— Что заставило вас передумать и показать мне запись? — Маркби кивнул на пустой телеэкран. — Если решили ее сохранить и использовать в собственных целях, почему и когда изменили решение?

Тристан забормотал, глядя в пол:

— Когда миссис Касвелл забрали в больницу, он всем начал рассказывать, что Бодикот пытался ее отравить. Я понял, что он сам ее хочет убить… убить собственную жену. Сложил два и два — бомбу в посылке с отравленным чаем. Он убийца, а я, как дурак, прячу запись. Понял, что должен вам показать. Только не сразу, со временем, набравшись храбрости. Знал, как вы среагируете. Трусил, можно сказать. А теперь показал.

Тристан поднял глаза.

— Значит, можно арестовать его? То есть, конечно, это не доказывает, что он хотел убить жену. Не знаю, какие у вас есть свидетельства на этот счет. Но ведь он убил старика Бодикота. И признаваться не собирается, правда?

— Правда, — подтвердил Маркби. — Точно так же, как вы не собирались признаваться в своем возмутительном поведении при сокрытии доказательств, которые с самого начала решили бы дело. Знали, что никто из активистов движения в защиту животных не взял на себя ответственность за бомбу. Знали, что любовница Касвелла регулярно бывает в коттедже. Знали, что Бодикот заглядывал в окна и, возможно, шпионил за Касвеллом и девушкой. Наконец, видеозапись… — Он кивнул на экран. — С начала до конца скрывали. Знаете, если б раньше открылись, возможно, спасли бы жизнь старика.

— Дьявольская неблагодарность! — Тристан скорее сдался, чем разозлился. — Впрочем, чего от вас ждать. С копами нельзя ни спорить, ни помогать. Неудивительно, что у полиции проблемы с имиджем.

Он откинул длинные волосы и устремил на Маркби мрачный взгляд.

По крайней мере, на секунду ему удалось заставить суперинтендента умолкнуть.

Глава 19

— Мой клиент, — сказал Джеральд Плаурайт, — желает внести коррективы в сделанные прежде заявления.

Было два часа дня, очень многое произошло с одиннадцати, когда Лайам, как было условлено, явился вместе с адвокатом.

Просмотрев видеозапись, он испугался, но принялся защищаться:

— Ну и что? Я растерялся! То есть вот так вот его и увидел. Подумал, меня обвинят… поэтому чуть-чуть передвинул. Он был уже мертв!

— Как вы его увидели, доктор Касвелл?

— Он лежал на земле. Упал, разбил голову.

— Зачем тогда перекладывать?

— Я только чуть-чуть поправил. Знаю, не надо было трогать. Все равно что поправлять мяч на поле для гольфа.

— Значит, — с неприкрытым отвращением заключил Маркби, — теперь вы поправляете показания.

— Слушайте… — начал Лайам, но Плаурайт сразу приказал ему молчать.

За прошедшее время отношение адвоката к клиенту заметно изменилось, равно как и его собственное поведение. Запись его сокрушила. Высокомерие и уверенность сменились напряженным безмолвием. Время от времени он бросал нетерпеливые взгляды на Касвелла. Употребляя популярное выражение, клиент его «кинул».

Отсюда, по мнению суперинтендента, возникло желание внести коррективы.

— На этот раз дадите полные показания? — уточнил он.

— Да! — крикнул Лайам. — Я не знал про бомбу в посылке! Не знал, что Марита изготовила взрывное устройство! Все это ее работа. Я никогда не имел дела с опасными предметами! Когда пакет доставили утром и он взорвался, думал… был убежден, что его послали экстремисты, возможно, те самые, что вломились в лабораторию в прошлом году. В конце концов, я получал оскорбительные письма…

Маркби вытаращил на него глаза. Даже сейчас настаивает, что получал несуществующие анонимки. Снова вспыхнула постоянно тлевшая искра сомнения.

— По вашим словам, вы их уничтожили. Никому не рассказывали. Мне приходится верить только вам на слово.

Лайам рванулся вперед, угрожающе выпятив челюсть.

— Я их получал! Разорвал с омерзением! Не собирался никому показывать злобные, подлые отзывы о моей книге!

Маркби сменил тему:

— Насчет отравления чая вашей жены…

— Я ничего не знаю.

— Должен предупредить, девушка все рассказала до последней капли.

— Ненадежный свидетель! — перебил Плаурайт.

Маркби неизбежно вспомнил телевизионную судебную драму по ранним произведениям Гарднера с участием адвоката Перри Мейсона: «Протестую!» — «Протест отклоняется!»

— Она не могла это сделать без вашего ведома и содействия, доктор Касвелл.

— Я попал под влияние, — жалобно пробормотал Лайам, глядя в противоположную стену. — Она меня околдовала. Загипнотизировала, как змея. Помешана на змеях. Подарила булавку для галстука в виде змеи, сама змей носит на шее. Меня просто озноб прохватывал. Вспоминал о человеческих жертвоприношениях.

— Об убийстве?

— Я говорю лишь о вкусе Мариты в выборе украшений.

— Мой клиент, — резюмировал Плаурайт с увлажнившимися от сознания собственной добродетельности глазками-протуберанцами, — ученый, практик, беззащитный перед коварными уловками мисс Мюллер. Марионетка в ее руках. Она его подвергла сильнейшему эмоциональному шантажу.

— Это все Марита, — твердил Лайам. — Я ничего не знал! Кто может контролировать таких, как она? Меня винить не в чем. Я бомбу не делал, курицей не наряжался… — Он со стоном схватился за голову. — Не представлял, что она дальше выкинет. Не мог остановить!..

Алан Маркби точно знал, что нашел виновного.

— Вернемся к чаю, — безжалостно потребовал он. — Кто и когда собирал цикуту? Я заметил, она в изобилии растет в Касл-Дарси повсюду.

Мистер Плаурайт поудобнее устроился в кресле.

День обещал быть очень долгим.

***

— Значит, вот как, — заключила Салли. — Странно слышать, что твой муж со своей последней пассией собирались сжить тебя со света.

— Постарайся отбросить все это, — посоветовала Мередит, доливая в стаканы джин с тоником.

Для весьма воздержанной в смысле выпивки женщины Салли с настораживающей легкостью опрокинула энную порцию. Мередит решила за этим присматривать.

Хотя в данный момент подруге, безусловно, требуется подкрепление. Когда Лайам заговорит, его признания и откровения его любовницы будут радовать таблоиды не одну неделю после начала судебного разбирательства.

— Хватит на целую кучу блокбастеров, — вздохнул Алан. — У одной только Мариты сколько эпизодов: роман с Лайамом, изготовление и отправка бомбы — кстати, она настойчиво утверждает, что он знал об этом, — отравление травяных смесей Салли и чая, подаренного Бодикотом, переодевание в курицу… Фурия в аду ничто по сравнению с брошенной женщиной! Или с той, на которую валят вину, какой бы она ни была.

— Хорошенько это запомни, — приказала ему Мередит. — Нашли кровь на ноже?

— Немного. Возможно, недостаточно для наших целей. К счастью, за пределами коттеджа есть еще пятна, на участке Бодикота найдена куриная маска, перчатки, тоже в крови. Видно, кровь у Мариты обильно текла, нам достались хорошие образцы. Она жутко страшится анализа ДНК. Как научный работник, хорошо понимает, что это означает.

— Разумеется, Мередит, ты должна взять буфет и стулья тети Эмили, — настаивала Салли. — Я очень благодарна тебе за поддержку. Примчала меня, отравленную, в медицинский центр, приютила после кошмара с курицей… Мне до сих пор снятся страшные сны.

— Всегда рада помочь, — ответила Мередит. — Но ты должна мне позволить расплатиться за стулья. И буфет, к сожалению, негде поставить. Дом совсем маленький.

Последовала пауза, во время которой обе женщины оглядели крошечную гостиную.

— Заплатить ни за что не позволю, — объявила Салли. — Приятно знать, что стулья в новом доме и что их там ценят. Помню, тетушка их без конца пылесосила и полировала. Мне было бы гораздо тяжелее видеть, как они уходят с аукциона.

— Ну, еще раз спасибо. Обещаю за ними ухаживать, хотя полироль теперь только в аэрозолях. Кстати, как Остин?

— Очень мил и заботлив. Мы решительно начинаем совместный бизнес, только мне пришлось объяснить, что о браке сейчас вопрос не стоит. Он сказал, что подождет. Знаешь, он довольно старомодный в романтических делах. Я не возражаю. — Салли задумчиво уставилась в стакан с джином. — Наверно, в случившемся есть доля моей вины. Давно надо было развестись. Сердцем чуяла, что до добра это не доведет. Но никак не могла себя заставить вслух объявить об этом.

— Салли! — захлебнулась Мередит. — Нельзя прощать Лайама на том основании, что ты его не бросила!

Подруга посмотрела на нее с виноватым видом.

— Мередит, я совершила мерзкий поступок.

— Трудно поверить.

— Трудно поверить, что я это сделала. Никогда ничего подобного не совершала. Могу объяснить лишь постоянным стрессом. Ну, теперь-то я знаю, что в чай подсыпалась отрава, хотя и без этого больше терпеть не могла!

Салли в отчаянии махнула рукой.

— И что?.. — спросила Мередит, одолеваемая мрачным предчувствием.

— Я буквально зациклилась на книге Лайама. Она как бы олицетворяла все плохое в нашей семейной жизни. Понимаешь, его одержимость работой, исследованиями, шашни с ассистентками — все связано с книгой. Я… составила несколько писем, вырезав слова из газеты, где разносила ее в пух и прах. Пару раз ехала по утрам не к «Бейли и Бейли», а прыгала в лондонский поезд и отправляла письма оттуда с тамошним штемпелем. Хотела прямо сказать все, что думаю, и не смогла. Высказалась от всей души в анонимках.

Салли закусила губу.

— Он ни словом не обмолвился, хотя я знала, что письма получены. Сама видела в почте. Впервые рассказал утром после взрыва. Поэтому мне пришлось соврать Алану, будто я о них знаю только от Лайама. Теперь, когда все так обернулось, думаешь, надо было сказать ему правду? Признаться, что я посылала оскорбительные анонимки? Не ту, которая пришла вместе с письмом Ивонны, а другие, раньше?

— Да, — тихо проговорила Мередит. — По-моему, надо было сказать.

— Представляешь, я чуть ума не лишилась, — призналась Мередит.

— Ты? Да из меня самого весь дух вышибло! Я был абсолютно уверен, что этот субъект выдумал анонимные письма… — сказал Алан.

Они проводили субботний вечер в «Старом каретном дворе». Особое пристрастие заведения к ситцевой обивке и старым английским обычаям не изменилось. Кругом гудели голоса, раздавался смех, звон бокалов и чашек.

— По сравнению с прочим дело практически безобидное, — выступила Мередит в защиту подруги. — Вдобавок она страдала от эмоционального стресса и отравления растительным ядом.

— Никто ни в чем ее не собирается обвинять. В любом случае нет доказательств. Лайам уничтожил письма. Но это было опасно и не осталось без последствий. Анонимки подсказали Лайаму и Марите идею отправить посылку с взрывчаткой. В конечном счете одни угрожающие послания спровоцировали другое. Кстати, Лайам изменил показания насчет обнаружения тела Бодикота. Теперь он утверждает, будто старик его шантажировал. Произошла ссора, ему показалось, что Бодикот собирается броситься на него. Поэтому он схватил камень для обороны, старик на него налетел, он и ударил.

— Видно, спятил, — заключила Мередит, — если надеется убедить присяжных.

Курица по-венгерски была очень вкусная, аппетит вернулся, а грипп превратился в далекое воспоминание.

В понедельник, на рассвете, она будет стоять в ожидании поезда на бамфордском вокзале среди других пассажиров, потом толкаться в час пик в лондонской подземке. Новая неделя в офисе, переполненные лотки с входящими документами. Возвращение на службу. Возвращение к жизни. Чудесно.

— Не спятил в клиническом смысле, — возразил Алан. — Хватается за любую соломинку, лишь бы снизить ответственность.

— Я хочу сказать, что только сумасшедший может надеяться выйти сухим из воды. Бесконечные интрижки с длинноногими студентками… Раньше или позже жена догадалась бы. Он бросил вызов судьбе в образе взрывоопасной Мариты. Что касается убийства несчастного старика Бодикота… — Мередит взяла бокал с вином. — Это подлое и трусливое преступление. Он может доказать, что платил ему деньги?

— Нет, и это действительно слабое место в его нынешней линии защиты. Хотя Плаурайт над этим работает.

— Но зачем Лайам его убил? Какой вред старик мог ему причинить?

— С точки зрения Лайама, очень серьезный. «Несчастный старик Бодикот», по твоему выражению, был довольно гнусным старикашкой. Крал книги в крупных масштабах. С наслаждением подглядывал в окна. В любом смысле это гадкая страстишка. В случае Бодикота она заодно оказалась фатальной.

В голосе Алана зазвучало подавленное отчаяние.

— И все знали! Вся проклятая деревня. Он подглядывал за парочками, которые обнимались в машинах или занимались естественным делом в кустах летним вечером. Заглядывал в окна домов и пускал слюни, когда молодые женщины загружали нижнее белье в стиральную машину. Он был абсолютным и вездесущим вредителем. Но хоть кто-нибудь рассказал об этом Гвинет Джонс, когда она всех опрашивала после его смерти? О нет. Описывали семью, делились давними школьными воспоминаниями, рассказывали о его исчерпывающих познаниях об уходе за козами. И ни слова о тайных пороках. Каким бы Бодикот ни был, он местный. Свой. Ивонна почти выдала тайну, обмолвившись в разговоре, что старик повсюду шныряет, но «все к этому привыкли». Бедняжка Салли даже в наркотическом опьянении сообразила, что полиции следует выяснить, к чему все привыкли. Однако забыла под действием яда, только позже вспомнила.

— О мертвых плохо не говорят, — пробормотала Мередит. — В старых общинах по-прежнему придерживаются этого правила.

Алан прожевал кусок бифштекса, потянулся к бутылке, наполнил бокалы.

— Знаешь, что меня особенно мучит? Старик мне отчасти признался! Во время нашей вечерней беседы после взрыва у Касвеллов я спросил, что он делал, когда услышал грохот. Он ответил, что первым делом побежал взглянуть на Джаспера. Потом проник в сад Касвеллов, подошел к дому сзади, услышал, как Лайам с Салли ссорятся на кухне, направился к окну кабинета и заглянул. Я должен был догадаться, что он не раз это проделывал. Сам Лайам жаловался, что сосед подглядывает. Или возьмем описание компьютера: «Горел экран вроде телевизора, на нем одни слова…» Это говорил человек, который не знаком с компьютером, но видел его раньше. Разумеется, в кабинет старика никогда не впускали. Нет, он видел машину в окно.

— А в другое, должно быть, Лайама с Маритой, — задумчиво проговорила Мередит.

Маркби фыркнул.

— Еще как! «За делом», по выражению Тристана Гудхазбенда. В полном угаре на глазах у шпиона, с восторгом прижавшегося носом к стеклу. Марита рассказала, что они несколько раз замечали и прогоняли его.

Он помолчал и продолжил:

— Бодикот знал про Мариту, как и вся округа. Ему нравилась Салли, как и всем жителям деревни. Никто не хотел ее расстраивать, все молчали. Конечно, старик вдобавок старался не привлекать внимание к собственным пакостям. А это было бы неизбежно, признайся он, что видел Лайама с любовницей. Но в отличие от остальных у него были с Касвеллом личные счеты — из-за коз. Однажды, когда Лайам с Маритой его уличили, разразился скандал. Бодикот пригрозил выложить информацию Салли. По крайней мере, так поняли Лайам с Маритой. Зная о страстном желании соседа выжить их из коттеджа, Лайам побоялся, что угроза осуществится. Марита теперь утверждает, что он велел ей по этому поводу не беспокоиться, он сам обо всем позаботится. И позаботился.

Алан помрачнел.

— На месте происшествия я нутром чуял, что все не так. Старик лежал головой к сараю, кепка вниз подкладкой…

— И еще одно, — вставила Мередит. — Когда я подошла с Джаспером к дыре в изгороди, спинка кровати лежала на участке Бодикота. Но если козел толкнул ее с той стороны, она должна была упасть на участок Касвеллов. Лайам на обратном пути наверняка поставил спинку на место, но как попало, наспех, под ненадежным углом. Она сама упала.

Алан вздохнул, кроша пальцами кусок хлеба.

— Я это видел и, должен признаться, перемудрил, неправильно интерпретировал. Как говорится, горе от ума. Слишком очевидно, что козел не мог свалить спинку в ту сторону. Я подумал: если кто-то убил старика, то постарался бросить подозрение на Лайама, создав впечатление, будто убийца проник к нему с участка Касвеллов. Все наверняка знали об их бесконечных скандалах, которые превратили Лайама в идеальное подставное лицо. Однако ты права: он второпях приткнул спинку на место, когда возвращался. Подтянул снизу к изгороди со своей стороны, а верх наклонился в другую. Потом подошел Джаспер, и спинка под собственной тяжестью опрокинулась.

— Кстати, что с Джаспером? — спросила Мередит. — Бодикот его очень любил.

— Он у миссис Саттон. У нее ферма с пастбищем. Коз она не захотела держать, продала, а Джаспера оставила как память.

— Я рада, — с облегчением вздохнула она. — Немножко за него переживала.

Подошел официант за тарелками, пообещав в скором времени момент истины — десерт на тележке.

— Знаешь, — вспомнил Алан, — в нашей беседе Бодикот еще кое о чем обмолвился, и это объяснило впоследствии, как он умер. Каждое утро первым делом он шел выпускать коз. Но сначала открывал загончик Джаспера, который иначе поднял бы адский шум. Он об этом рассказывал почтальонше Либби. Услышав взрыв, он сразу побежал проведать козла. Джаспер был его другом, а когда друг в опасности, все бросай и беги.

В другом конце зала Мередит увидела приближавшийся столик на колесиках, нагруженный стонущим от холестерина десертом, и подавила собственное стремление бежать.

— Лайам тоже знал об этом, — продолжал рассказывать Алан. — Утром в день смерти Бодикот встал, как обычно, выпустил Джаспера, пошел к козам. Касвелл прятался поблизости, поймал козла, что не так уж трудно — любопытный Джаспер вполне мог сам к нему подойти, — схватил камень, которым старик подпирал дверь, утащив его с участка Лайама. Еще одна маленькая сладкая месть. Потом он каким-то образом заставил козла завопить во весь голос. Бодикот, не раздумывая, бросил коз и без промедления выскочил из сарая. Лайам уже его поджидал. Поразмыслив, он решил обставить дело так, будто старик шел к сараю, поскользнулся и упал или его сзади боднул козел.

Столик подъехал, но Мередит молчала.

— Мадам? — вопросительно шепнул официант.

— Не могли бы вы подойти через пару минут? — попросила она.

— Жизнь продолжается, — мягко напомнил Алан. — Не стоит из-за этого отказываться от еды.

— Я не отказываюсь. Хотя в определенном смысле надо бы. — Она скорчила гримасу. — Потеряла из-за гриппа несколько фунтов и снова уже набираю.

— Превосходно выглядишь, — верноподданнически заявил Алан.

— Благодарю за любезность, сэр! Просто при мысли об этом высокомерном сукином сыне Лайаме желудок в кулак сжимается.

— Правда, он в самом деле высокомерный. Ты сама рассказывала. Блестящий ум, исследовательская работа, обожание студенток — все это привело его к убеждению, что он может делать что хочет и считает нужным. Ему даже сейчас просто в голову не приходит, что он сядет в тюрьму. Считает себя слишком нужным и важным. Особенным, отличным от других. До сих пор уверен, что выкрутится с помощью мистера Плаурайта. — Алан, хмыкнул. — Не выкрутится, если это от меня зависит! У древних греков было такое понятие hubris.[16] Боги с Олимпа следили за каждым смертным, который возомнил, будто может безнаказанно делать все, что угодно. Это прерогатива лишь самих богов, а человеку надо доходчиво напоминать, что он простой смертный. Память о том, что он смертен, — вот чего не хватает Лайаму.

— А Тристан? Ему предъявят обвинение?

— Сделают внушение и отпустят. Он предоставил жизненно важные доказательства. Впрочем, припугнуть не вредно.

— Его уже не раз припугнули, — заметила Мередит. — Бодикот подглядывал из кустов за ним и его девушкой, он видел Лайама, согнувшегося над телом…

— Кстати, о девушке. Кажется, это дочка хозяина местного бара, который весьма недоволен, узнав обо всем. Тристан уже боится возвращаться домой. Вот урок так урок! Любому, кто решил использовать в собственных целях дочку Мозеса Ли, необходимо пройти обследование у психиатра. Мозес был призером кулачных боев.

— Мистер Ли? Разве эти бои не запрещены законом?

— Разумеется, запрещены. Поэтому я и знаю. Когда служил в Бамфорде, мы в свое время накрыли «тайное общество» кулачных бойцов. Мозес был настоящей звездой. Там крутились большие деньги. Море крови. С возрастом мистер Ли исправился. Но все равно злить его не рекомендуется.

— Бедный Тристан! Мне его уже чуточку жалко.

— Знаешь, — вспомнил Алан, — он мне сказал: «Никто не ожидает наткнуться на такую картину с утра пораньше, гуляя по полям в деревне». Бодикот нашел бы на это ответ. — Он откинулся на спинку стула и процитировал: — «По моему убеждению, Ватсон, основанному на опыте, в самых жалких и грязных переулках Лондона совершается не больше греховных деяний, чем в приветливой и прекрасной сельской местности».

— «Медные буки».

— Ах! Еще одна поклонница Шерлока!

Мередит уткнулась в кулаки подбородком.

— Нам не нужен десерт, правда? Пойдем ко мне, выпьем кофе…

Примечания

1

Гретель и Гензель — персонажи обработанной братьями Гримм народной сказки, которых бедные родители отдали ведьме. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

По легенде, на пиру, устроенном вавилонским царем Валтасаром, таинственная рука начертала на стене эти слова, пророчившие гибель Вавилона.

(обратно)

3

Пашот — яйцо, сваренное без скорлупы в кипятке.

(обратно)

4

Бигль — порода охотничьих гончих собак.

(обратно)

5

Чатни — индийская кисло-сладкая фруктово-овощная приправа.

(обратно)

6

Способ действия (лат.).

(обратно)

7

В «десятинном амбаре», что буквально и означает название дома, хранилось зерно, выплачиваемое приходскому священнику в счет церковной десятины.

(обратно)

8

Картер Говард (1874–1939) — английский археолог, открывший в 1922 г. гробницу Тутанхамона.

(обратно)

9

Тофу — соевый творог.

(обратно)

10

Фронтир — в американской истории западная граница территории, осваиваемой поселенцами.

(обратно)

11

Кокни — жаргон жителей Лондона, уроженцев Ист-Энда, представителей низших слоев общества.

(обратно)

12

Суды магистратов рассматривают дела о мелких уголовных и гражданских правонарушениях.

(обратно)

13

Сьюэлл Анна (1820–1878) — английская писательница, автор единственного опубликованного произведения «Черный красавчик», посвященного истории одной лошади.

(обратно)

14

В 1871 г. журналист Генри Стэнли отыскал пропавшую в Африке экспедицию шотландского миссионера Дэвида Ливингстона.

(обратно)

15

Зеленый человек — в мифологии лесной дух, символ растительности, деревьев, урожая.

(обратно)

16

Спесь (греч.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Реклама на сайте