«Убийство в масонской ложе»

Мэри Лондон «Убийство в масонской ложе»

Главные действующие лица:

Сэр Малькольм Айвори

Старший инспектор Дуглас Форбс

Элизабет Ливингстон, супруга Джона Ливингстона

Джон Ливингстон, владелец «Ливингстон-Банка»

Уинстон Дин, председатель Федерации производителей «Спейсайда»

Энтони Хиксл, президент международного консорциума

Артур Куперсмит, адвокат

Питер Шоу, журналист и писатель

Сирил Бронсон, управляющий «Ливингстон-Банком»

Стэнли Келли, врач

Майкл Вогэм, цветовод

Глава 1

В тот вечер сэр Малькольм Айвори, дав волю воображению, любовался снегом, который медленно кружил над парком особняка Фалькон. Из Скотланд-Ярда его не беспокоили уже почти целый месяц, и он все дни напролет занимался тем, что ухаживал за милыми его сердцу орхидеями и наводил порядок в своей роскошной библиотеке. Доротея Пиквик, его старенькая экономка, была просто счастлива, поскольку проклинала все эти расследования и дознания, которые хозяин, кажется, обожал не меньше шахмат. По ее разумению, преступный мир населяли одни только кровожадные злодеи да отвратительных нравов девицы. Но, что ни говори, Скотланд-Ярд взывал к помощи сэра Малькольма лишь в тех случаях, когда дело касалось высшего света — знатных фамилий либо состоятельных завсегдатаев Сити.

Зазвонил телефон. И сэр Малькольм не без сожаления распрощался с душевным покоем, которым наслаждался с недавних пор. Он снял трубку с аппарата, помещавшегося на круглом столике с единственной ножкой, и тотчас понял, кто нарушил его покой. Это был дрожащий голос старшего инспектора Дугласа Форбса. Довести инспектора до взвинченного состояния могло либо обрушение нового здания Скотланд-Ярда, либо нападение отряда оголтелых ирландцев на Букингемский дворец.

— Ах, сэр Малькольм, если б вы только знали…

— Полно, Дуглас, успокойтесь…

— Сэр, простите, но, как видно, придется мне побеспокоить вас еще раз.

Сэр Малькольм Айвори имел дело со старшим инспектором уже не первый год. Благодаря своим связям он помогал Форбсу в расследованиях, и тот был ему за это бесконечно признателен. В глазах инспектора, человека простого и прямого, сэр Малькольм являл собой образец истинно британского благородства. Его ум и утонченность просто очаровывали Дугласа Форбса. Рядом с ним он чувствовал себя точно нерадивый студент перед профессором, обладающим всеми мыслимыми научными регалиями и вдобавок безупречным вкусом. Со своей стороны сэр Малькольм тоже высоко ценил Дугласа Форбса, поскольку инспектор служил для него воплощением добросовестного, упорного и храброго полицейского. Конечно, было бы неплохо, если бы Форбс наконец научился одеваться со вкусом и перестал по всякому поводу поминать свою супругу, не без гордости цитируя ее порой нелепые выражения, — впрочем, все это было ничто по сравнению с его самоотверженностью и сметкой.

— Сэр, даже не знаю, как сказать…

— Да скажите хоть что-нибудь…

— Ну, хорошо, так вот: кто-то позвонил к нам в центральное управление и сообщил, что убили Джона Ливингстона.

— Банкира?

— Его самого, и это еще не все! Тот же неизвестный уверял, будто преступление было совершено в масонской ложе! Ливингстон убит в масонской ложе! Представляете, какой скандал… Может, это просто грубая шутка?

— А ваш неизвестный случайно не снизошел до любезности сообщить адрес этой ложи?

— Храм святого Патрика в тупике рядом с домом сорок семь по Барнетт-стрит, в Сохо. Я отрядил туда своего помощника, лейтенанта Финдли.

— Знакомое место. Давайте прямо там и встретимся.

— Ах, сэр Малькольм, я вам так благодарен… Банкир Ливингстон — член масонской ложи… Уму непостижимо! Наш мир и впрямь сошел с ума!

Вэнь Чжан, слуга-китаец, вывел из гаража «Роллс-Ройс», а наш благородный сыщик тем временем быстро уложил саквояж и облачился в черное пальто с меховым воротником, что тотчас же насторожило Доротею Пиквик.

— Сэр Малькольм, и куда это вы собрались в такую пору? Наверняка очередные происки вашего старшего инспектора, которому больше делать нечего, кроме как будоражить порядочных людей!

— Не волнуйтесь! Снега пока еще насыпало немного, так что до места доберемся скоро. Да, вот еще что: сегодня я переночую в лондонской квартире.

— Господи Иисусе, до чего мне все это не нравится! А как же обед? И что мне теперь с ним делать?

Но сэр Малькольм уже был за дверью. Его лондонская квартира находилась как раз в Сохо, в каких-нибудь двух сотнях метров от храма святого Патрика — одной из небольших построек конца XVIII века, которые некогда принадлежали англиканской общине, а потом отошли масонским ложам, подчинявшимся Великой Объединенной Ложе Англии. Сэр Малькольм не раз проходил мимо того тупика, расположенного по соседству с ливанским ресторанчиком и лавкой книжных находок.

Вэнь Чжан вел машину не торопясь. Дорога местами была скользкая, да и потом он знал, что его хозяин не большой любитель быстрой езды. А верный слуга ни за что на свете не сделает того, что может не понравиться хозяину. Несколько лет назад сэр Малькольм спас китайца от тюрьмы. Вэнь Чжана обвинили в убийстве его тогдашнего хозяина, но знаменитый сыщик сумел раскрыть коварные козни, навлекшие подозрения на китайца. И тот был благодарен ему по гроб жизни. Кроме того, Вэнь Чжан очень гордился, что состоит на службе у столь именитого человека. И быть личным шофером сэра Малькольма он считал для себя высочайшей честью.

Через три четверти часа они подъехали к дому 47 по Барнетт-стрит. В тупике уже стояли две полицейские машины. В глубине виднелся освещенный фонарем вход в храм. Навстречу сэру Малькольму тут же устремился старший инспектор. Форбс пребывал в крайнем возбуждении. Его полнощекое лицо типичного ирландца, любящего жить в свое удовольствие, отливало почти таким же огненным цветом, как и шевелюра. Из-под распахнутого плаща проглядывал серый костюм в черную полоску, бог весть как давно не глаженный.

— Сэр Малькольм, дело совсем плохо! Нас не пускают.

— Кто именно?

— Ну, люди внутри этого… места. Лейтенант Финдли позвонил туда сразу, как только приехал. Ему не открыли, тогда он позвонил еще раз и еще. В конце концов кто-то выглянул в глазок и спросил, что ему надо. Финдли объяснил, что звонили в Скотланд-Ярд и сказали, что по этому адресу совершено убийство. За дверью что-то пробурчали, и глазок закрылся. Тут и я подоспел. И снова позвонил. На сей раз дверь приоткрылась. Я представился. За дверью опять пробурчали что-то невнятное. Я разобрал только, что человек, говоривший со мной, адвокат и он совершенно не понимает, зачем я сюда пожаловал. Я назвал имя банкира Ливингстона. Тот человек явно смутился и спешно закрыл дверь. И вот мы все никак не можем с ними договориться. Не ломать же нам дверь! Да и по какому праву?

Подошел лейтенант Финдли и встал перед сэром Малькольмом по стойке «смирно». Это был высокий стройный малый лет сорока, не больше, в униформе со знаками отличия.

— К вашим услугам, сэр.

— Лейтенант, в котором часу вы прибыли на место? — спросил сэр Малькольм.

— В пять тридцать.

— А когда звонили в Скотланд-Ярд?

— За полчаса до того, не позже, — ответил Форбс.

— Значит, около пяти… К тому времени уже час, а то и два как шел снег, — продолжал благородный сыщик. — Лейтенант, когда вы приехали, случайно не заметили, какой был снег здесь, в тупике?

— Да, сэр. Меня это сразу же поразило. На снегу не было никаких следов.

— Стало быть, после телефонного звонка и до вашего приезда сюда, насколько можно судить, из дверей храма никто не выходил и никто в них не входил.

— Так и есть.

Сэр Малькольм вернулся к «Роллс-Ройсу» и отдал Вэнь Чжану кое-какие распоряжения — чтобы тот ехал домой и все приготовил к его приходу, а явиться он рассчитывал довольно поздно. Засим сэр Айвори подошел к наглухо закрытой двери. Ее массивный деревянный створ над маленьким, забранным кованой решеткой глазком украшали наложенные друг на друга компас и угольник. Сэр Малькольм позвонил. Дверь почти тут же отворилась, и, обменявшись двумя-тремя словами со стоявшим за нею человеком, он, к изумлению полицейских, вошел внутрь.

— И как ему только удалось? — поразился Финдли.

— В сэре Малькольме меня уже ничто не удивляет, — вздохнул старший инспектор.

А про себя подумал: «Уж не франкмасон ли он сам?» Впрочем, такая мысль показалась инспектору нелепой. Для Форбса франкмасонство было миром загадочным и непостижимым, и такому человеку, как сэр Малькольм, там, ясное дело, было не место. Нет, тут крылось что-то другое. Конечно, благородному сыщик) достаточно было представиться, и перед ним открывались любые двери. Ведь он был человек известный! К тому же сэр Малькольм не служил в полиции, и его принимали более охотно, ведь никому не хотелось дожидаться, когда начнется официальное расследование.

— Странное, однако, отношение! — пробурчал Форбс. — Тебе звонят, сообщают об убийстве, ты приезжаешь, и тут нате вам — от ворот поворот!

Глава 2

Стоявший в коридоре человек был облачен во все черное, как будто он пребывал в трауре. Его худое вытянутое лицо, обрамленное рыжими волосами, выражало крайнее волнение. Он проговорил:

— Сэр, я имею честь вас знать… Меня зовут Майкл Вогэм. Нас представляли друг другу на последней цветочной выставке в Хампстеде.

— О, прекрасно помню! — воскликнул сэр Малькольм. — Роза «Элизабет-Мэри», это были вы, верно?

Человек в черном был явно польщен тем, что столь благородный, хоть и незваный гость вспомнил его. Щеки у него чуть порозовели, и он еще более взволнованно продолжал:

— Совершенно непонятно… Зачем здесь полиция?.. Что происходит?

— Это вам следовало бы объяснить, — заметил сэр Малькольм. — Можно войти?

— Видите ли, сэр… — пробормотал Вогэм. — Как вы, верно, знаете, здесь масонский храм. И это требует соблюдения определенной тайны, не так ли?

Сэр Малькольм повысил голос:

— Господин Вогэм, в полицию сообщили по телефону о том, что скончался банкир Джон Ливингстон, вернее, что произошло убийство.

Человек в черном жалобно взвизгнул, точно раненый зверек:

— Боже мой! Убийство? Но это же навет!

— Господин Вогэм, Скотланд-Ярд не станут беспокоить по пустякам. А я, как вы, должно быть, знаете, время от времени оказываю им услуги особого свойства. Так что будьте любезны ответить ясно и четко. Джон Ливингстон мертв или нет?

Вогэм понурил голову и тихо-тихо ответил:

— Увы… Наш брат Ливингстон отбыл на Восток Вечный.

И вдруг, вскинув голову в восторженном порыве, он воскликнул:

— В масонском храме не убивают!

Тут в коридоре появился кто-то еще. Этот некто тоже был во всем черном: с виду он принадлежал к категории так называемых крупных людей, или, можно сказать, дородных, или, если угодно, тучных. Передвигался он вразвалку, побрякивая цепочкой от часов, помещавшихся в кармашке его жилета.

— Брат покрывающий, — прокартавил он, — с кем имеем честь?

— С сэром Малькольмом Айвори, брат привратник. Он здесь по поручению Скотланд-Ярда.

— Скотланд-Ярда? — удивился неизвестный. При этом его свиные глазки оживились.

— Но по какому праву Скотланд-Ярд…

Сэр Малькольм резко прервал его:

— Здесь недавно умер Джон Ливингстон. И есть весьма серьезное подозрение, что его убили.

Дородный привратник извлек из кармана брюк платок и вытер пот, выступивший у него на лбу.

— Кто-то позвонил в Скотланд-Ярд, — пояснил Вогэм.

— Кто именно? — живо поинтересовался толстяк.

— Звонивший не представился, — ответил сэр Малькольм.

— Господин… Ах да, позвольте представиться: доктор Стэнли Келли. Как странно! Но что поделаешь? Пойду предупрежу Досточтимого брата Дина. Он председательствующий офицер нашей ложи, видите ли…

Переваливаясь с боку на бок, толстяк направился в глубь коридора и скоро исчез.

Сэр Малькольм воспринимал происходящее не без юмора. Когда-то он интересовался обычаями и традициями франкмасонства, которое в Великобритании в той или иной степени было прерогативой правящих кругов. С гордостью именуя себя прямыми потомками строителей храмов и тамплиеров, франкмасоны пополняли свои ряды за счет представителей знатных родов и буржуазии, притом что первые шли на это, дабы сохранить память, хотя бы какую-то, о древних ремеслах, а вторые — чтобы быть поближе к первым. У себя в особняке Фалькон сэр Малькольм хранил всю литературу на эту тему. Книги перешли к нему по наследству от отца, сэра Филипа, знаменитого антиквара. А франкмасонством он некогда интересовался скорее из любопытства, нежели из неких практических соображений.

Доктор Келли появился в сопровождении третьего человека в черном пиджаке и черных же брюках в серую полоску, правда, в отличие от двух своих собратьев, лицо у него было не такое скорбное. Он был моложе — наверное, лет сорока. Он тут же протянул руку сэру Малькольму:

— Питер Шоу. Я имел честь быть вам представленным, когда вступал в Клуб графоманов.

Этот лондонский клуб, кстати закрытый, сэр Малькольм почитал больше других. Он состоял в нем вот уже двадцать с лишним лет.

— Вы журналист из «Обсервера», а еще пишете романы, не так ли?

— Какая у вас память, сэр Малькольм! Итак, вы здесь по поручению Скотланд-Ярда. Но по какому поводу?

Благородный сыщик решил проявить терпение.

— В этом доме около пяти часов скончался Джон Ливингстон, банкир. Это правда?

— Я не сверялся с часами, но все вроде бы точно. Однако почему смерть простого подданного Его величества заинтересовала Скотланд-Ярд?

— Уважаемый господин Шоу, не исключено, что здесь произошло убийство. Кто-то из вас сообщил об этом по телефону в полицию. И нам надо проверить сообщение. Если оно окажется ложным, дело будет закрыто. Можно взглянуть на тело?

— Конечно, — смущенно проговорил журналист, — хотя я даже не представляю, как мы можем не впустить вас в храм, раз все так обернулось. С вашего позволения, я только предупрежу Досточтимого брата Дина.

Он повернулся и ушел, оставив сэра Малькольма наедине с Вогэмом и Келли, смущенными и безмолвными.

— Вы хорошо знали Ливингстона? — наконец нарушил тишину благородный сыщик.

— Он был нам добрым братом, — коротко ответил Вогэм.

— И прекрасным человеком, — прибавил Келли, переминаясь с ноги на ногу.

— Он часто бывал на ваших собраниях?

— О, об этом лучше спросить Досточтимого брата Дина.

— А кто такой Досточтимый брат Дин?

— В миру? Председатель одной крупной федерации, — сказал Келли.

— Федерации производителей виски, — уточнил Вогэм.

Сэра Малькольма это очень заинтересовало, поскольку у себя на квартире в Сохо он хранил изумительную коллекцию шотландских сортов виски. Однако разузнать подробности он не успел, потому как Питер Шоу уже вернулся.

— Досточтимый брат Уинстон Дин охотно откликнулся на вашу просьбу, — торжественно изрек он. — Разумеется, мы целиком полагаемся на вашу сдержанность.

— Уважаемый господин Шоу, — ответил сэр Малькольм, — в той части, которая не имеет прямого касательства к проводимому дознанию, можете рассчитывать на мое слово.

— Тогда прошу за мной.

За дверью в конце коридора располагалось нечто вроде передней с гардеробом, где висели пальто, шляпы и зонты членов ложи. Прямо за этим помещением находилась довольно просторная, обшитая панелями комната — там посередине стоял большой стол, заставленный чайной посудой.

— Трапезная, — объяснил доктор Келли. — Мы недавно пили чай. У нас так заведено перед каждым послеполуденным заседанием.

Они направились к лестнице, довольно крутой и плохо освещенной, — она вела на второй этаж. Поднявшись по ней до самого верха, они оказались еще в одном помещении, украшенном символами и картинами, на которых были изображены мастера ордена при всех регалиях. Рассеянный свет придавал помещению мрачноватый вид.

— Мы называем эту комнату притвором, поскольку она примыкает непосредственно к храму, — пояснил Майкл Вогэм. — Здесь кандидаты ожидают посвящения.

— А эта маленькая дверь? — поинтересовался сэр Айвори.

— О, вам можно сказать… Она ведет в комнату для размышлений — вы о ней наверняка слышали.

Питер Шоу подошел к другой, большой двери, украшенной гербом, на котором увенчанный короной пеликан поил из клюва трех своих птенцов. Питер Шоу взялся за дверной молоток и трижды постучал. Дверь тут же отворилась.

— Кто идет? — вопросил громкий голос.

— Сэр Малькольм Айвори в сопровождении брата привратника и брата покрывающего.

— Подождите.

И дверь закрылась.

— Извините, — проговорил Вогэм, — но все должно быть по правилам. У нас свои обычаи…

Сэр Малькольм подумал: «Они тут забавляются, а между тем один из них лежит здесь мертвый, вероятно убитый. Они что, хотят произвести на меня впечатление?»

Дверь распахнулась настежь.

— Пусть войдет! — зычно проговорил маленький человечек с подстриженными под расческу волосами, облаченный поверх черного фрака в белый атласный передник с синей каймой и с рисунком посередине в виде трех деревянных молотков треугольником. Это, несомненно, был обрядоначальник. В руке он гордо держал трость, явно превосходившую его по росту.

Комната была ярко освещена, и в ее убранстве угадывалось что-то театральное. Сэр Малькольм тут же узнал Восток — там возвышался престол, где восседал председатель; справа от него виднелся символ луны, а слева — солнца. Вдоль стен стояли стулья. Все они были пусты за исключением одного. Посреди комнаты, меж трех погасших светильников, лежало что-то продолговатое, накрытое черным покрывалом.

— Сэр Малькольм Айвори, — проговорил Досточтимый Дин, восседавший на Востоке, — слава о вас дошла и до наших стен. Мы охотно принимаем помощь такого человека, как вы, в беде, постигшей нашу почтенную ложу. Кто-то, кажется, поставил в известность полицию, что породило тлетворный слух о том, будто бы кончина нашего достоуважаемого брата Ливингстона имеет криминальную подоплеку. Однако все мы, здесь присутствующие, готовы засвидетельствовать, что это не имеет никакого отношения к истине. Брат наш почил во время ритуала, очевидно, вследствие сердечного приступа, вызванного сильным переживанием. И наш брат Келли — а он врач — подтвердит, что так оно и было. — На мгновение Уинстон Дин умолк, облизал губы и продолжал: — Смерть брата Ливингстона, увы, случилась по естественной причине. И мы просили бы вас, в свою очередь, также подтвердить, что в столь трагически сложившихся обстоятельствах нет никакого злого умысла, дабы вы донесли это до сведения полиции и она оставила нас в покое, позволив перевезти останки нашего брата к нему домой.

Это короткое обращение было произнесено вычурно велеречивым тоном — так маленький человечек, должно быть, изъяснялся и на всех ритуальных собраниях. Но сэр Малькольм слушал Досточтимого Дина вполуха: его внимание куда больше привлекала особа, присутствие которой в этих стенах было явно неуместно. Там, где, по понятиям франкмасонов, располагалась южная колонна, в глубоком трауре сидела женщина. Она набросила на лицо вуалетку, стараясь, как видно, его спрятать. Ее согбенное тело содрогалось в рыданиях.

Сэр Малькольм подошел к мертвецу, покоившемуся на полу, который был вымощен черно-белой плиткой, и приподнял покрывало. Покойник был полноватым мужчиной лет сорока. Одет он был в черное, как и все остальные члены ложи, руки его были умиротворенно сложены на груди. На лице застыло выражение не то муки, не то изумления. Сэр Малькольм внимательно осмотрел тело и через какое-то время спросил доктора Келли:

— Не могли бы вы описать, что с ним происходило перед смертью?

Толстяк пробормотал:

— К сожалению, даже не знаю…

— Как это?

— Я хотел сказать… Не позволит ли мне Досточтимый мастер описать ту часть уставного ритуала, во время которой произошел столь прискорбный несчастный случай?

Уинстон Дин с высоты своего престола снова заговорил своим обычным властным тоном:

— Сэр, кончина нашего брата нежданно совпала с гибелью Хирама.[1] Не знаю, понятно ли вам, что я имею в виду. Должен пояснить, что как раз сегодня мы собрались в ложе, дабы исследовать устав, доселе нам неведомый, но представляющий для нас несомненный символический интерес. Видите ли, мы здесь занимаемся изысканиями. И, в отличие от прочих английских лож, практикующих заученные уставные обряды, следуем уставу, переданному нам одним из наших братьев. В этом тексте описывается смерть Хирама в весьма прискорбном свете. Полагаю, вы знаете, кто такой Хирам… В каком-то смысле он был архитектором — его избрал царь Соломон, дабы он воздвиг Иерусалимский храм. В Библии сказано об этом предостаточно, вот только в ней ни словом не упоминается об убиении сего достославного зодчего тремя подмастерьями, возжелавшими вырвать из него заветное слово мастера. Иными словами, мы справляли здесь, в ложе, вверенный нам устав, воспроизводящий мученическую смерть мастера, и брату Ливингстону как раз выпала роль Хирама.

— Проще говоря, — заключил благородный сыщик, — покуда трое ваших играли в подмастерьев-душегубов, Ливингстона убили по-настоящему.

Дин вскочил с места и гневно воскликнул:

— Сэр, я уже говорил: наш брат скончался от сердечного приступа! Зачем же говорить об этом снова и снова!

Храня полную невозмутимость, сэр Малькольм прошел через залу и остановился у помоста, где восседал Досточтимый мастер.

— Простите, однако у меня есть все основания полагать, что смерть Ливингстона была насильственной. К тому же не могли бы вы объяснить, что делает дама в ложе, открытой только для мужчин?

Дин на мгновение оцепенел, и вдруг с силой хватил деревянным молотком по плато, лежавшему перед ним на престоле.

— Сэр Малькольм, я уже говорил: проводился особый, не имеющий себе подобных уставный ритуал, дошедший до нас с континента! Во время его исполнения необходимо присутствие женщины. Она олицетворяет Вдову, то есть Исиду,[2] которая, как вы, верно, знаете, лишилась своего супруга Осириса и отправилась искать его в дельту Нила. Разумеется, это не совсем строгий устав, но традиция не запрещает затрагивать в процессе его исполнения вопросы, касающиеся франкмасонства, и мы у себя в ложе призваны искать на них ответы.

Сэр Малькольм подошел к скорбной фигуре в черных покровах, очень походившей на плакальщицу времен оных. При виде него дама в черном приподняла вуалетку, скрывавшую лицо. Оно было безупречной овальной формы, большие черные глаза были полны слез, и от этого лицо казалось еще красивее.

— Вы, должно быть, супруга Джона Ливингстона, мадам? — осведомился сэр Малькольм.

Женщина, подавив рыдание, ответила:

— Да, сэр. Правда, теперь я уже вдова бедного моего супруга, дорогого Джона, а ведь он так хотел, чтобы я участвовала в этом жутком маскараде…

Глава 3

— Мадам, господа, — начал сэр Малькольм, — к сожалению, должен вам сообщить, что начать дознание все же придется, и незамедлительно.

— Но так же нельзя! — воскликнул Уинстон Дин. — Вы что, хотите скандала?

— Этот человек умер при странных обстоятельствах. Впрочем, я вовсе не поэтому убежден, что скончался он не от простого сердечного приступа. Доктор Келли, вы действительно не заметили ничего подозрительного?

Толстяк состроил недовольную мину и произнес тоном, не соответствующим сказанному:

— Признаться, ничего.

— Ну что ж, доктор, значит, вы не очень внимательны. У вашего брата Ливингстона на губах весьма характерные следы.

— Какие же? — пожав плечами, спросил Келли.

— Отравления, и, очевидно, цианидом. Прошу, доктор, нагнитесь и взгляните. Видите в складках легкий желтоватый налет слюны?

— Не вижу тут ничего странного! Мне и раньше нередко доводилось наблюдать такую пену на губах у людей, скончавшихся от сердечного приступа.

— Но при сердечном приступе у пены беловатый оттенок. Потом, разве не видите, у покойного обожжены брови?

За этим вопросом последовала неловкая пауза, после чего Досточтимый Дин наконец соблаговолил снизойти со своего престола. Это был старик, сохранивший, однако, бодрость духа и тела, — не иначе как благодаря чудодейственному спейсайдскому виски. Он подошел к стоявшим вместе сэру Айвори, доктору Келли, Шоу, Вогэму и маленькому, уже не на шутку встревоженному обрядоначальнику, набросил на тело покойного черное покрывало и сказал:

— Сэр Малькольм, как видно, придется открыть вам одну нашу церемониальную тайну. Когда трое наших служителей, исполняющих роль подмастерьев-убийц, символически поражают Хирама, к нему в свою очередь подходит председатель и слегка касается его чела своим молотком. Затем Хирам падает и простирается на мозаичном полу, как будто мертвый. Повторяю, это всего лишь символическое действо, знаменующее кончину старого и рождение нового человека, после чего является кандидат — так, словно он воскресает. Понимаете?

— Прекрасно понимаю, — сказал благородный сыщик. — Подобный обряд описан во многих книгах. И это ни для кого не секрет.

— В общем, наш брат Ливингстон в роли Хирама лежал, распростершись, как сейчас. И тогда, согласно уставу, Соломон, видя, что архитектор все никак не идет, посылает за ним своих придворных. А дальше наш устав совершенно отличается от тех, что практикуют другие английские ложи. Тут у нас на сцене появляется Вдова Исида. И как будто начинает разыскивать своего супруга по четырем сторонам ложи. Наконец она находит его и с помощью братьев собирается поднять. В этот самый миг должно вырваться пламя, символ света. Для этого один из участников ритуала берет курительную трубку с ликоподием, разжигает ее, и она ярко вспыхивает. Должно быть, эта вспышка и обожгла брови бедного нашего друга.

Сэр Малькольм обратился к госпоже Ливингстон:

— Значит, вам выпала роль Исиды… А вы-то сами что думаете о происшедшем?

— Все это отвратительно! Я была рядом с мужем, держала его за руку, как меня и просили. Остальные начали его приподнимать, чтобы помочь встать. Потом эта вспышка. Я закричала. Да-да, и тут вдруг поняла, что Джон мертв. Он не притворялся. Он действительно оставил нас.

Один из членов ложи, который до сих пор молча сидел за маленьким престолом, помещавшимся перед стульями с южной стороны, поднялся и подошел к молодой женщине.

— Дорогая Элизабет, все мы глубоко удручены происшедшим, но Джон мог точно так же умереть и на улице или бог весть где еще. Не стоит так убиваться из-за трагического совпадения, омраченного театральным антуражем. А что касается вас, сэр Малькольм, я обращаюсь к вам с убедительной просьбой не раздувать из нашей общей беды никому не нужный скандал.

— С кем имею честь? — осведомился благородный сыщик.

— Энтони Хиклс, первый страж ложи и к тому же президент Международного консорциума ткацкой промышленности, азиатское отделение.

Это был довольно привлекательный мужчина представительной наружности, с умным, интеллигентным лицом. Вдова Ливингстона взглянула на него с признательностью. Сэр Малькольм повернулся к человеку, стоявшему на помосте под знаком луны.

— А вы, сэр, кто будете?

— Мэтр Артур Куперсмит, адвокат. Позвольте, однако, выразить нашу глубочайшую озабоченность. Все, что здесь происходит с минуты вашего появления, нарушает самые элементарные правовые нормы! Вам удалось проникнуть в этот закрытый частный дом под каким-то непонятным ни одному из нас предлогом. Кто докажет, что в полицию звонили действительно затем, чтобы сообщить об убийстве? Ведь речь, по сути, идет о серьезном обвинении, и подозрение, соответственно, может пасть на любого из нас.

— Вот именно, — нимало не смутившись, ответил сэр Малькольм, — а посему не скажете ли, где тут у вас телефон?

— Там, внизу, — ответил Вогэм. — Где мы пили чай.

— В котором часу вы закончили чаепитие и поднялись сюда, на второй этаж?

— Мы наскоро попили чай в четыре часа — время, знаете ли, было дорого, — пояснил Уинстон Дин. — Стало быть, трапезную мы покинули через полчаса и тотчас занялись нашими трудами.

— Значит, в половине пятого, — заключил сэр Малькольм. — И вслед за тем вы все собрались здесь, в ложе. Так? Вы подтверждаете. Замечательно. После этого хоть один из вас куда-нибудь отлучался?

— После того как мы предались трудам нашим, из ложи никто не выходил, — заверил сыщика Дин. — Обычно снаружи, в притворе, остается привратник, но, поскольку мы постигали устав, интересовавший нашего брата Вогэма, я разрешил ему вместе с покрывающим остаться внутри.

— А неизвестный звонил около пяти, — продолжал сэр Малькольм, — когда, по вашему заверению, все вы находились в ложе. В котором часу вы установили, что Джон Ливингстон мертв?

— С начала ритуала и до сцены смерти Хирама прошло, наверно, около получаса, — пояснил Уинстон Дин.

— Примерно тогда же неизвестный и позвонил в Скотланд-Ярд, чтобы сообщить об убийстве, — сказал сэр Малькольм.

— Но вы же понимаете, это невозможно! — воскликнул мэтр Куперсмит. — В полицию никто из нас вообще никогда не звонил. Вот вам и доказательство!

— Уважаемый мэтр, — отозвался благородный сыщик, — вы забываете, все звонки в Скотланд-Ярд автоматически регистрируются. А значит, мы располагаем самым достоверным доказательством, что такой звонок все же был. Да и точное время, когда звонили, известно.

— В таком случае, — заметил Досточтимый Дин, — творится что-то непонятное, и, не будь нам известна ваша репутация, сэр Малькольм, мы бы сочли, что налицо грязные происки, призванные очернить наше достославное братство.

— Не понимаю, как посторонний человек, не имеющий отношения к убийству, мог предвосхитить смерть Джона Ливингстона, — заметил сэр Малькольм. — Определенно здесь кроется тайна, весьма занятная и необычная. И это лишний повод для Скотланд-Ярда начать следствие как можно быстрее.

— Но это невозможно! — в один голос воскликнули Питер Шоу и Артур Куперсмит.

— Газетчики тут же все пронюхают, — прибавил Дин. — Надо предупредить Достопочтенного Верховного национального секретаря, брата Ховарда. Дело уже переходит за рамки моей компетенции. Позвольте позвонить!

— Сделайте одолжение, — сказал сэр Малькольм. — А я пока тут задам кое-какие вопросы.

— Но по какому праву?! — запротестовал адвокат. — У вас нет никаких полномочий!

— Мэтр Куперсмит, как вы знаете, я попросил разрешения войти в этот дом, и меня впустили. Оказавшись же на месте происшествия, я установил, что банкир Ливингстон умер неестественной смертью. Так что я всего лишь выполняю свой долг и порученное мне задание.

Адвокат пришел в ярость. И, повысив голос, воззвал к присутствующим:

— Друзья, прошу заметить, оказавшийся здесь сэр Малькольм намерен допрашивать вас вопреки всем юридическим нормам. А у него нет на то никакого права. Значит, вы можете хранить полное молчание.

— Ну что ж, замечательно, — решительно ответил сэр Малькольм. — В таком случае я спускаюсь и прошу старшего инспектора Дугласа Форбса и лейтенанта Финдли оказать мне должное содействие. Вас это устраивает?

Энтони Хиклс тотчас спохватился:

— Ну хорошо, давайте будем благоразумны… Нас не в чем упрекнуть. Сэр Малькольм, как и мы, жертва никому не понятного злого умысла. Давайте же из уважения к дорогому Джону не будем горячиться и положимся на этого человека, тем более что он мне кажется надежным во всех отношениях. Да и потом, лучшего посредника между нами и полицией не найти.

— Тут я ничего вам не обещаю, — ответил благородный сыщик, — но за доверие спасибо. Итак, в отсутствие вашего председателя я просил бы всех занять места в соответствии с заведенным в вашей ложе порядком. Так мне будет легче оценить роль каждого из вас.

Все безропотно повиновались. Бурча себе что-то под нос, мэтр Куперсмит вернулся за свой престол — под знаком солнца, Питер Шоу, журналист, сел по другую сторону Востока — под знаком луны. Энтони Хиклс занял место первого стража — перед южной колонной. Доктор Келли и Майкл Вогэм встали у двери. Обрядоначальник, все такой же возбужденный, с огромной тростью в руке, отошел на середину ложи и встал перед расстеленным на полу черным полотном, на котором были начертаны мелом какие-то знаки. Престол второго стража, с противоположной стороны от Востока, остался пустым. Это было место несчастного Ливингстона.

— Мне кажется, — заметил сэр Малькольм, — господа Келли и Вогэм как будто дублируют друг друга. Неужели, чтобы охранять дверь, нужны двое?

— Такова английская традиция, — пояснил Хиклс. — Брат Келли у нас так называемый покрывающий. Когда приходит какой-нибудь посетитель, он задает ему разные вопросы, дабы удостовериться, что тот принадлежит к нашему братству. А Вогэм охраняет дверь снаружи. Он единственный из нас, кто носит шпагу, как бы странно это ни казалось. Но это в память о былых временах, а мы глубоко почитаем старые традиции.

— Во всяком случае, — заметил сэр Малькольм, — если я правильно понял, во время вашей особой церемонии господин Вогэм находился внутри вместе с братом Келли.

— Досточтимый Дин вам уже сказал…

— Замечательно. Но почему, скажите, вы обращаетесь к господину Дину таким образом? Мне казалось, председательствующего офицера ложи принято называть «почтенный», разве нет?

— Совершенно верно, — подтвердил Хиклс, — но Уинстон Дин высший офицер провинции и потому имеет право называться Досточтимым.

— Это он создал вашу исследовательскую ложу? — поинтересовался благородный сыщик.

— Ее основали все, кто здесь присутствует.

— И как давно это было?

— Два года тому.

— Стало быть, вы изучаете древние уставы?

Хиклс ответил:

— Некоторые из нас выступают с докладами по тем или иным вопросам истории. Лично я изучаю документы Средневековья и эпохи Возрождения, имеющие отношение к деятельности тогдашних лож. А другие, как, например, брат Вогэм, больше интересуются редкими особенностями уставов континентальной Европы. Французы, знаете ли, такое напридумывали!

Тут появился Досточтимый Уинстон Дин. Лицо у него было серьезное, как будто озабоченное. Хриплым голосом он объявил:

— Братья, Достопочтенный брат Ховард велит нам вверить тело Ливингстона заботам полиции. Сожалею, Элизабет, но другого выхода нет. Бедный наш Джон и так слишком долго пребывает здесь, а это не по правилам. Брат Бронсон, скажите этим господам из Скотланд-Ярда, что они могут войти. Только не забудьте снять передник и оставить здесь трость.

Маленький обрядоначальник все никак не мог расстегнуть на переднике крючок. И Вогэму пришлось ему помочь.

— Можно мне сопровождать тело Джона? — бесцветным голосом спросила Элизабет Ливингстон.

— Увы, мадам, боюсь, нет, — ответил сэр Малькольм. — Как вы понимаете, его повезут в Скотланд-Ярд на экспертизу.

Женщина вскрикнула:

— Неужели будет вскрытие?!

Энтони Хиклс быстро выбрался из-за престола первого стража, подошел к ней и, мягко взяв за плечо, сказал:

— Дорогой друг, мы очень старались, чтобы этого не произошло, однако все вышло иначе.

Она уткнулась лицом ему в плечо. На миг-другой присутствующих охватило сильное волнение.

— Братия, — сказал Уинстон Дин, — воздадим же молитву Богу, дабы он упокоил душу дорогого брата нашего Джона. Обратим взоры наши к Востоку, где отныне пребывает в мире Господь. О Великий Архитектор Вселенной, соблаговоли принять у себя, на Востоке Вечном, слугу твоего Джона Ливингстона. Да зачтутся ему одни только благодеяния и да осенят его навек святая слава Твоя и благодать, дабы свершился переход его в землю, коего он заслуживает вполне. Аминь.

И братия в один голос вторила: «Аминь». Засим воцарилась тишина: все замерли в ожидании людей, которые должны забрать тело.

Глава 4

После того как криминалисты сфотографировали тело банкира, а следом и все помещение ложи, на что ушло добрых полчаса, покойного Ливингстона унесли на носилках. Его супруге разрешили вернуться домой, и лейтенант Финдли вызвался ее проводить. В подобных делах этот офицер обладал определенным чувством такта, и старший инспектор частенько перепоручал ему эту обязанность, которую сам считал далеко не самой приятной.

Как только тело покойного и вдова оказались за дверью, в ложе наступило оживление. Все заговорили разом, и сэру Малькольму пришлось повысить голос, чтобы его услышали.

— Господа, пожалуйста, позвольте представить вам находящегося здесь старшего инспектора Дугласа Форбса. Он из особого подразделения Скотланд-Ярда. И будьте уверены, умеет хранить тайны не хуже моего.

— Благодарим вас за понимание, — ответил Досточтимый Дин, уже успевший занять свое привычное место за престолом на Востоке. — Вы верно поняли: ужасное несчастье, случившееся в нашей ложе во время проведения ритуала, повергло нас в глубокую печаль. Однако мы прекрасно понимаем, вы должны исполнять свой долг, хотя бы для того, чтобы установить: самая мысль о преступлении, совершенном в этой цитадели, относится к разряду невероятных.

Дуглас Форбс чувствовал себя растерянным. Он впервые оказался в масонской ложе и не знал, куда девать глаза. Ему все казалось таинственным и непостижимым. Зачем здесь знаки солнца и луны? Что значит столь странное расположение стульев вдоль стен и три погасших светильника, расставленные треугольником посреди зала? А что за знаки нарисованы мелом на черном полотне, расстеленном на полу в черно-белую клетку?

Зато сэр Малькольм ощущал себя вполне удобно в обстановке, овеянной запахом свечей и ладана. Хотя, по мнению Форбса, во всем этом было что-то демоническое. Интересно, что подумала бы госпожа Форбс, случись ей столкнуться с таким необычным делом?

— Господа, — продолжал сэр Малькольм Айвори, — я заметил, что только один из вас был в переднике — господин Бронсон, ваш обрядоначальник, если не ошибаюсь… Но, как мне кажется, во время ритуалов вы всегда надеваете передники. Так ведь?

— Мы сняли их перед вашим приходом, — пояснил Дин. — Дабы соблюсти тайну, понимаете?..

— Можно на них взглянуть?

Досточтимый как будто смутился, но тут же снова овладел собой:

— Боже мой, не вижу в том никакого смысла… Да и потом, это одна из наших тайн, понимаете?

Сэр Малькольм усмехнулся, давая понять, что его на мякине не проведешь, и сказал:

— У меня в библиотеке есть красочная книга, и в ней подробно описаны все масонские атрибуты. Так что, господин Дин, будьте благоразумны.

Старик пробурчал что-то невнятное и достал из-за престола белый передник с синей каймой и с вышивкой в виде двух перекрещенных тростей посередине. Остальные члены ложи последовали его примеру и тоже извлекли, каждый из-за своего престола, по переднику, проделав это с нарочитой любезностью и явно не без иронии.

— Как я погляжу, у вас у всех есть передники, — заметил сэр Малькольм, — а где же передник брата Ливингстона? Ведь он наверняка был на нем во время ритуала, а когда я осматривал тело, то обратил внимание, что передника на нем не было.

— Мы с него тоже сняли передник перед вашим приходом, — объяснил Дин.

— Тогда покажите и его, пожалуйста.

На какой-то миг все в изумлении смолкли, но вслед за тем Энтони Хиклс, первый страж, обращаясь к Уинстону Дину, торопливо заговорил:

— Досточтимый мастер, по-моему, вы ошибаетесь. Брат Ливингстон был без передника.

Дин нахмурился и вдруг, словно что-то вспомнив, сказал:

— А ведь точно, брат первый страж… И о чем я только думал! Поскольку брату Ливингстону предстояло перевоплотиться в Хирама, передник был ему ни к чему.

Сэр Малькольм продолжал стоять на своем:

— Значит, вы все, как один, подтверждаете, что Ливингстон был без передника…

— Простите, — поспешил вставить Хиклс, — давайте кое-что уточним… На нем был передник, только не его собственный.

— Как это понимать?

— На нем был, так сказать, парадный запон.

— Парадный запон… — задумчиво повторил сэр Малькольм. — Ваша история с передником представляется мне не очень убедительной, и мы к ней еще вернемся. А пока скажите, господа, ведь с той минуты, как вы заметили, что ваш друг мертв, и до того, как мне было позволено к вам войти, прошло немало времени, так? Теперь подсчитаем: по вашим словам, несчастье случилось около пяти. Я прибыл сюда незадолго до шести, а внутрь попал только через четверть часа. Стало быть, с той минуты, когда скончался Ливингстон, и до моего появления прошел по крайней мере час с четвертью. Что же вы все это время делали?

— О, к сожалению, тут нет никакого секрета, — ответил Досточтимый Дин. — Сперва доктор Келли попытался привести беднягу Джона в чувство. А потом переключился на Элизабет, поскольку она была на грани нервного срыва. Мы проводили ее на первый этаж и, как могли, постарались успокоить. Кто-то сел выпить чаю, чтобы собраться с силами. А в дверь уже стучала полиция. Тогда мы снова поднялись сюда и стали решать, что делать дальше. Но так ничего и не решили, понимаете?..

Сэр Малькольм подошел к черному полотну, расстеленному поверх плиточного пола, и принялся с любопытством его рассматривать.

— О, — воскликнул маленький обрядоначальник, — вы не имеете права!

— Неужели и это тайна? — с улыбкой осведомился благородный сыщик.

— Ладно… — сказал Энтони Хиклс. — Думаю, сэр Малькольм знает больше, чем кажется… Вы часом не из наших?

— Как знать? Во всяком случае, подозреваю, мой отец состоял в какой-то военной ложе, когда служил в Индии.

— Очень интересно, все эти военные ложи, — заметил Уинстон Дин, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Сэр Малькольм снова обратился к рисункам мелом:

— Это называется у вас картиной ложи, так, кажется? Не знал, что их выводят вручную…

— Это старая традиция, она восходит ко временам действующих лож, — пояснил Хиклс. — Сегодня у каждой ложи той или иной степени своя картина. Как уже говорил Досточтимый наш брат, мы опробовали очень древний уставной ритуал, и в те времена была в ходу как раз такая картина.

Сэр Малькольм достал из кармана записную книжку. Старший инспектор наблюдал такое впервые. Обычно благородный сыщик не делал никаких записей — полагался на свою исключительную память. Сейчас же он срисовал выведенные мелом знаки в записную книжку и положил ее обратно в карман.

— Господин Дин, не могли бы вы показать текст устава, который зачитывался сегодня во время ритуала?

Досточтимый брат возмутился:

— Но это же нарушение всех правил!

— Полноте, Досточтимейший, ведь речь идет, как вы сами сказали, о временах давно минувших. И даже будь там хоть мало-мальская тайна, ее уже давно все знают! Разве не все древние уставы были описаны с соответствующими пояснениями?

— Только не этот!

— Тогда откуда вы о нем узнали?

— Из одного французского манускрипта, его нашел наш брат Майкл Вогэм, — ответил Дин. — Мы расшифровали текст устава, перевели и распечатали на машинке, чтобы проще было его толковать и исполнять описанный в нем ритуал. Всем участникам выдается по экземпляру текста, каждый читает помеченные для него реплики и сопровождает их соответствующими жестами. Сейчас все экземпляры собраны у меня, и я вовсе не обязан их отдавать.

Дуглас Форбс решил, что пришло наконец время заявить о себе. До сих пор старший инспектор стоял молча, предоставив своему именитому другу вести допрос по его усмотрению, но теперь, когда вознамерились перечить Скотланд-Ярду, разве он мог такое стерпеть?

— Сэр, — строго сказал он, — ваши бумаги такие же улики, как и все остальное в этом помещении, а его, кстати, я велю опечатать. Так что соблаговолите выполнить просьбу сэра Малькольма.

Мэтр Артур Куперсмит вскочил, точно черт из табакерки:

— Я решительно протестую против подобных мер, потому что считаю их противозаконными! Эти уставы — достояние масонского ордена и не имеют никакого отношения к смерти несчастного Джона Ливингстона! Вы и символы солнца и луны унесете? А может, Библию и стулья заодно прихватите?

Старший инспектор позволил сэру Малькольму ответить на дерзкий выпад адвоката. Правда, он это сделал довольно своеобразно:

— Сказать по правде, господа, я считал, что франкмасоны во время своих церемоний надевают белые перчатки…

— Так и есть, — ответил Досточтимый. — Мы сняли их перед вашим приходом вместе с передниками. И уж если вам угодно знать все до конца, я снял и перевязь почетного председательствующего офицера, а брат Хиклс — перевязь первого стража. Вы их тоже желаете осмотреть?

— Инспектор, будьте добры, соберите все перчатки и перевязи и пометьте, кому что принадлежит, — попросил благородный сыщик.

Адвокат снова возмутился:

— Это грубейший произвол! Мы в Великобритании, а здесь, насколько мне известно, чтут традиции и права!

Сэр Малькольм как будто его не слышал и, подойдя к престолу Досточтимого Дина, задал другой вопрос:

— Уважаемый сэр, на брате Ливингстоне была перевязь? Ведь до того как перевоплотиться в Хирама, он держал плато второго стража, не так ли?

Дин заметно смутился, и Хиклс поспешил ответить вместо него:

— Право, странно. Он, наверно, забыл перевязь дома.

— Неужели? А я думал, все атрибуты хранятся в ложе…

— Мы забираем с собой только передники и перевязи. Как, впрочем, и перчатки…

Тут благородный сыщик спросил:

— Кстати, а где перчатки Ливингстона? Такое впечатление, будто все его масонские принадлежности вдруг разом испарились!

— Ничего подобного, — резко возразил Майкл Вогэм, — вот эти перчатки как раз не мои, а, судя по всему, Джона!

Форбс подошел к цветоводу и поинтересовался:

— Почему вы так уверены, что у вас оказались перчатки покойного Ливингстона?

— Они у нас помечены на запястье инициалами владельца. Видите, здесь вышито «Дж. Л.».

— Когда же вы успели их подменить?

— Я, должно быть, оставил свои на стуле, перед тем как мы спустились в нижний зал. Тогда кто-то из братьев, наверно, по ошибке…

— Прихватил ваши, а вместо них подложил перчатки покойного? Не кажется ли вам это странным? Может, кто-нибудь еще попробует объяснить?

Члены ложи как будто не расслышали вопрос. Сэр Малькольм какое-то время хранил молчание, хотя присутствующим пауза показалась слишком затянувшейся, а потом наконец спросил:

— Ну что ж, господа, вынужден заметить, что вы говорите далеко не всю правду. Да-да, господа! Так куда же подевались масонские атрибуты вашего брата? И что означает эта подмена перчаток? С другой стороны, я не настолько наивен, чтобы поверить, к примеру, в то, что ликоподий может гореть ярким пламенем. Да будет вам известно, он горит так, что от его огня и сигарету не прикурить… А чтобы опалить брови вашему другу Ливингстону… Нет уж. Тут что-то другое, и вам очень хотелось бы это скрыть. Так что я вынужден просить вас оставаться на своих местах, пока не соберут все ваши атрибуты и по приказу старшего инспектора не обыщут здесь все помещения. К тому же на обыск уйдет не так уж много времени, ведь, как я понимаю, кроме зала, где мы находимся, и еще одного, на первом этаже, где у вас трапезная, остаются только гардеробная, или, по-вашему, притвор, и комната для размышлений.

Гробовую тишину, последовавшую за столь категоричным заявлением, нарушил лишь гул автоматически включившегося обогревателя.

Форбс сложил все собранные принадлежности в мешок для вещественных доказательств, прикрепив к каждой ярлык, который был подписан собственноручно, хотя и весьма неохотно, ее владельцем. Когда старший инспектор собрался было уходить, сэр Малькольм подозвал его и тихонько шепнул ему на ухо:

— Обыщите лично и маленький кабинет на том же этаже. Ничуть не удивлюсь, если там отыщется что-нибудь эдакое.

И Форбс ушел, прихватив с собой мешок с вещественными доказательствами.

— Сэр Малькольм, вы ведете себя совершенно возмутительно! — резко заявил Уинстон Дин. — Если отец ваш действительно был одним из наших, вам пристало бы относиться к нам с большим уважением, хотя бы в память о нем.

— Господин Дин, отец у меня был антикваром. И человеком чести, притом настолько, что не позволял себе обманывать клиентов ни в единой, даже самой ничтожной мелочи, умаляющей цену предлагаемой на продажу вещи, особенно если покупатель был неискушенным. Здесь же в роли неискушенного выступаю я, а вы пытаетесь меня обвести вокруг пальца, утаив не какую-нибудь мелочь, а важные показания. Что же произошло на самом деле? Вы сговорились молчать. Но вы совершили большую ошибку. Отныне, что бы вы ни делали, что бы ни говорили, я буду вас подозревать, и вполне оправданно.

Тут за дверью послышался тихий шум, и вслед за тем она сразу же открылась. Старший инспектор, ворвавшись в зал точно безумный, поспешил прямо к сэру Малькольму и, задыхаясь, прошептал:

— Сэр, какой ужас! Там, в кабинете… нет, я туда больше ни ногой! У них там в кромешной тьме спрятан скелет!

Глава 5

Сэр Малькольм проследовал за старшим инспектором в притвор ложи. Как только дверь за ними закрылась, он, не удержавшись, рассмеялся. Форбс, не понимая, в чем дело, воскликнул:

— Сэр, разве вы не поняли? Там, в комнатенке, скелет!

— Дорогой Дуглас, простите ради бога. Видите ли, этот кабинет называется у масонов комнатой для размышлений. Там они запирают кандидата. Оставляют его на часок-другой наедине с черепом или скелетом, чтобы он как следует поразмыслил о высшем смысле бытия.

Старший инспектор так и ахнул.

— Это правда? Но ведь скелет-то настоящий… Ну и обычаи у них, хуже не придумаешь!

— Идемте! Сейчас поглядим, что там такое.

Они вошли в кабинет. Помещение едва освещалось красной лампочкой, и скелета даже не было видно — о том, что он все-таки есть, оставалось лишь догадываться. Форбс включил карманный фонарик. На одной стене они прочли надпись: «Коли тебя привело сюда любопытство, входи!» А на другой, рядом с песочными часами, виднелось только одно слово «купорос». На полу друзья разглядели какой-то темный комок. Сэр Малькольм подобрал его и поднес к лампе. Это был изодранный в клочья, почерневший передник с синей перевязью.

— А вот и масонские принадлежности Ливингстона, — проговорил благородный сыщик. — Я так и думал.

Когда они вернулись в ложу, присутствующие все, как один, отвели глаза в сторону. Сэр Малькольм положил находку на плато Досточтимого и во всеуслышание спросил:

— Может, теперь вы все объясните?

Уинстон Дин, точно нашкодивший мальчишка, поднял на сэра Айвори испуганные глаза:

— Как глупо все вышло, — только и вымолвил он.

— Подробнее?

— Ну что ж… Как вам объяснить? Произошел несчастный случай, только какой именно, мы не поняли.

— Расскажите хотя бы то, что вы видели.

— О, все было так, как мы и говорили. Брат Джон перевоплотился в Хирама. А Вогэм, Бронсон и Келли — в трех подмастерьев, решивших погубить архитектора. Что они, собственно, и сделали.

— То есть как?

— О, сэр, своей настойчивостью вы ставите меня в довольно щекотливое положение! Ну хорошо: у них было символическое орудие. И каждый должен был им легонько ударить Ливингстона, один — по правому плечу, другой — по левому, а третий — под затылок. Все шло гладко, то есть, я хочу сказать, ничего страшного не случилось. Конечно, вам это может показаться несколько наигранным, даже ребяческим, но для нас важна каждая деталь…

— А что было потом, после того как трое братьев ударили Хирама? — спросил сэр Малькольм.

Дин откашлялся в кулак и продолжал:

— Когда пришло время, я спустился с престола и подошел к Джону, он стоял и ждал. Потом я слегка ударил его по лбу деревянным молотком — в знак собственно ритуального убийства. Поскольку он заранее знал все жесты и движения, то притворился мертвым и сам же лег на пол. Тут-то все и началось. В тексте сказано, что лицо кандидата надо накрыть передником. Мы так и сделали. Тут Джон как будто вздрогнул, правда, я вспомнил об этом только позднее, потому что дрожь была почти незаметна. Дальше Элизабет, перевоплощенная в Исиду, отправилась искать его по четырем сторонам ложи. Потом она подошла к телу — оно так и лежало на полу — и собралась его приподнять, ей помогали трое братьев, которые до этого изображали злодеев. Затем брат Хиклс взял трубку с ликоподием. Это его обязанность. Разжег как обычно и выдул горящий ликоподий, опять же все как обычно. Но, к нашему величайшему изумлению, передник на лице Джона вдруг вспыхнул. Уму непостижимо. Мы кинулись тушить огонь. Я сам снял с него передник, он уже превратился в лохмотья, а после сорвал перевязь, но наш друг даже не шелохнулся. Лежал мертвый. Так все и было.

— А дальше? — приглушенным голосом спросил сэр Малькольм.

— Дальше? Так вот, мы были до того потрясены и так испугались скандала… Только вообразите заголовки в газетах: «Загадочная смерть в масонской ложе!» Да и потом, Элизабет сама попросила все уладить по-тихому. Словом, мы решили отвезти тело домой в одной из наших машин. Правда, сперва надо было дождаться ночи. И вдруг, как назло, полиция. Тут-то мы, признаться, совсем потеряли голову. Странное дело, Скотланд-Ярд нагрянул как раз тогда, когда у нас стряслась беда!

— Кто из вас омыл лицо Ливингстону? — спросил благородный сыщик.

— Я, — признался доктор Келли. — У него на носу и на лбу были пятна — обуглившиеся лоскуты передника пристали к коже. Но сильных ожогов, как вы сами убедились, не было.

— А запах? Чем-нибудь пахло?

— Да, пахло как-то странно. Не бензином и не эфиром… Трудно сказать.

— Ладно, в лаборатории разберутся, а пока, насколько я могу судить, передник был пропитан каким-то ядовитым, легковоспламеняющимся веществом. Когда вы набросили ему на лицо передник, яд попал бедняге в нос и в рот, он вдохнул его и мгновенно отравился. Скажите, однако, раз уж вы признаете, что Ливингстон был в переднике, — он был в нем с самого начала вашего заседания?

— Нет, — ответил Хиклс, — он надел его, перед тем как перевоплотиться в Хирама. Сказать по правде, этот передник одолжили нам в музее Великой Ложи,[3] и мы вовсе не хотели его испортить. А все вон как вышло!

— Значит, ваш друг поменял свой собственный передник на этот.

— Да нет. Зная загодя, что ему придется надеть передник из музея, он оставил свой дома, — уточнил Хиклс.

— Допустим! А кто принес этот передник?

— Ливингстон и принес. Он сам ходил за ним в музей.

— Но зачем понадобился именно этот передник? — спросил Форбс.

— Нам казалось, его уже использовали в том самом ритуале, какой мы собирались опробовать, — пояснил Досточтимый.

— Как называется обряд? — поинтересовался сэр Малькольм.

— Это ритуал изначального шотландского устава, — ответил Майкл Вогэм, — и его до сих пор практиковали только молча. А появился он в восемнадцатом веке.

— В восемнадцатом! Значит, он был учрежден в Шотландии?

— Вот именно, этот исторический факт нам и предстояло проверить. Хотя, возможно, устав перешел к нам от французов. Во всяком случае, рукопись-то была на французском.

— И вы перевели ее у себя в ложе.

— Да, — подтвердил Вогэм, — я сам перевел текст, прямо с рукописи.

Сэр Малькольм, обращаясь ко всем членам ложи, громко заявил:

— Как я уже сказал, господа, теперь подозрение падает на каждого из вас. Вы все говорили неправду. И ваше очередное объяснение кажется мне не более убедительным, чем предыдущее. Знайте же: я тщательно проверю показания каждого из вас и в конце концов узнаю правду. Произошло убийство, и, насколько я могу судить, вы все, хочется вам того или нет, несете за это ответственность или же являетесь его соучастниками. Вам еще повезло, что я не обвиняю вас в сокрытии улик и лжесвидетельстве. Кто тут у вас секретарь?

— Я, — сказал Питер Шоу.

— Покажите книгу записей. А вы, господин Дин, сложите, пожалуйста, на плато все экземпляры устава. Ну, а перед тем как вы разойдетесь, полицейский офицер перепишет все ваши данные и адреса.

Сухой тон сэра Малькольма лишал членов ложи всякого желания с ним пререкаться. Они друг за другом вышли из ложи и спустились на первый этаж, где Финдли переписал их данные, включая адреса. Однако перед уходом Досточтимый Уинстон Дин подошел к сэру Малькольму и сказал:

— Сожалею, что мы встретились при столь странных обстоятельствах, но знайте: на меня в этом злополучном деле выпадает весьма незавидная роль.

— Что вы имеете в виду?

— О, я, как видите, совсем стар. А вся эта молодежь… Франкмасонство уже не то, что прежде. Но, как сказано в Писании, ищите и обрящете.

С этими словами сгорбленный председатель удалился.

Глава 6

Дуглас Форбс всегда восхищался сэром Малькольмом — его изысканными, благородными манерами, несравненной логикой и памятью. Но в этот вечер он был особенно удивлен тем, с какой легкостью его друг провел дознание в столь подозрительном месте. Поэтому, когда сэр Малькольм предложил ему пообедать вместе в каком-нибудь ресторанчике в Сохо, старший инспектор несказанно обрадовался. Они только что опечатали дверь храма и с удовольствием собирались покинуть это злополучное место.

Снег уже не шел, и на земле он мало-помалу превращался в грязь. Однако атмосфера в Лондоне была благодушная и радостная, ведь близилось Рождество. Ярко освещенные витрины магазинов соседствовали с расцвеченными электрическими гирляндами фасадами ресторанов, у дверей которых красовались увешанные игрушками елки. Уличные мальчишки, прильнув носами к витринам, глядели во все глаза на их содержимое, а взрослые, кутаясь в шарфы и воротники, спешили по домам, где их ожидали приятные хлопоты, связанные с подготовкой к послезавтрашнему рождественскому ужину.

— Куда бы вам хотелось пойти, дорогой Дуглас? К пакистанцам, марокканцам или китайцам?

В Сохо было превеликое множество диковинных ресторанов, и сэр Малькольм обожал их, тем более что в молодости он немало странствовал по свету. И сохранил в памяти дивный аромат пряностей, необыкновенных кушаний и редких напитков. Старший инспектор, хоть и не одобрял кулинарных пристрастий друга, никак не мог отказаться от чести разделить с ним обед. Да и потом, у него накопилось к нему столько вопросов!

— На ваше усмотрение, сэр Малькольм…

— Ну хорошо, тогда пойдем отведаем мешуи.[4] Или, может, вы предпочитаете тажин?[5] В двух шагах отсюда есть превосходный марокканский ресторан.

Дуглас согласился, хотя и понимал, что его ирландскому вкусу предстоит выдержать серьезное испытание особенностями варварской кухни. И вскоре они вошли в просторный, ярко освещенный зал ресторана «Марракеш», где их встретил метрдотель в джеллабе.[6]

На эстраде размещался арабский оркестр, и наши друзья попросили посадить их подальше от музыкантов, чтобы можно было спокойно поговорить. Их усадили на низенькие сиденья за круглый стол с медной чеканной столешницей и поставили на нее неизменные анисовую водку и оливки.

— Дуглас, рекомендую начать с бриуатов.

— Это еще что такое?

— Такие колбаски в оболочке из уарки, нашпигованные кефтой — остро приправленным фаршем из рубленых мозгов и мяса. Честное слово, пальчики оближете.

Форбс осведомился и насчет уарки, рассчитывая на совершенно четкий ответ:

— Уарка? Да это слои пастильи.

Он больше ни на чем не настаивал и позволил пичкать себя кускусом с изюмом и турецким горохом, цыпленком по-мароккански, фаршированным лимоном, тажином и прочими блюдами непонятного происхождения, которые только и успевал подносить официант в красном френче и белых перчатках. Довольный тем, что ему не пришлось отведать аронника и бараньей требухи, он в конце концов увидал перед собой тарелку, содержимое коей предпочел не знать. Но сэр Малькольм уже завел разговор о смерти банкира Ливингстона.

— Понимаете, дружище, трудности, ожидающие нас в связи с этим делом, обусловлены крепчайшими узами братства, на которых зиждутся масонские традиции. Франкмасоны связаны меж собой клятвой круговой поруки. Больше того, если им отдают приказ свыше, они исполняют его, глазом не моргнув.

— Иначе говоря, это своего рода мафия…

— Внешне как будто так и есть. Их кодекс чести, по сути, основан на библейской традиции, а приобщили их к ней просвещенные мужи еще в средние века. И у них была сокровенная надежда изменить общество — сделать его исправным и совершенным. Многие наши политики, консерваторы и лейбористы, состоят в масонских ложах. Уинстон Черчилль тоже был масоном. Сейчас же у них великий мастер — герцог Кентский.

— Как же Скотланд-Ярду совладать с этими субчиками?

Благородный сыщик рассмеялся:

— Дорогой Дуглас, масонов хватает и в Скотланд-Ярде!

— Вы точно знаете?

— Ну, разумеется. И в Букингемском дворце. Да везде!

Внезапно мир Форбса пошатнулся. И, чтобы привести его обратно в равновесие, инспектор изрядно хлебнул из бокала, после чего спросил:

— Не рискую ли я карьерой в эдаком деле?

Подобная навязчивая мысль возникала у него всякий раз, когда преступление совершалось в высшем обществе. Он прекрасно знал, что у королевского советника Уотерхауса есть личный кабинет на том же этаже, что и у начальника Скотланд-Ярда, и советник непременно сунет нос в дело, в котором замешан какой-нибудь отпрыск знатного рода или представитель буржуазной верхушки.

— В самом деле, — заметил сэр Малькольм, — если Ливингстона, как я думаю, действительно убили, нам никак не избежать широкой огласки. Он владел одним из крупнейших инвестиционных банков в Сити. Для газет это лакомая тема. Впрочем, из меня эти борзописцы не вытянут ни единого слова. Сами знаете, я их терпеть не могу! Нет уж, от меня они ничего не добьются!

— Но как от них скроешь, что убийство произошло в масонской ложе?

— О, в этом смысле не стоит беспокоиться! Среди газетчиков масонов не меньше, чем среди финансовых воротил, так что и те и другие будут держать язык за зубами. Ливингстон, скажем, умер у себя в клубе. К чему уточнять, в каком именно? Помните епископа, которого угораздило отдать Богу душу в публичном доме? Так вот, дом терпимости взяли и целомудренно переименовали в «его любимый клуб». Забавно, правда?

— Не очень.

— Вам, дорогой Дуглас, не хватает чувства юмора и, может, сострадательности. Ну, как вам бриуаты?

— Честно признаться, намного лучше, чем я думал. А как вам супруга жертвы? Я-то сам ее почти не видел.

— Очаровательная! Намного младше мужа. Никак не дал бы ей больше тридцати. Она сильно переживала, и, похоже, совершенно искренне. Думаю, ее особенно потряс театральный антураж смерти. Трубка с ликоподием — придумка режиссера. В последнем сезоне в театре Барбикан Мефистофель вышел из пламени, выпущенного точно из такой же странной штуки. Безвкусный трюк, и совершенно неуместный. Только музыку испортил. Но, как бы там ни было, передник Ливингстона мог загореться лишь в том случае, если его пропитали легко испаряющимся и воспламеняющимся веществом. Мне не терпится узнать, что же это за вещество, и понять, каким образом оно попало на ткань, ведь этого никто не заметил…

— Завтра же утром отправлю в лабораторию все, что от него осталось, — сказал Дуглас Форбс. — Доктор Гарднер займется этим делом лично.

— Очень на него рассчитываю. Здесь явно кроется какая-то тайна, и без химии тут не разобраться. Но, возвращаясь к супруге жертвы, я заметил, что Энтони Хиклс выказывает ей особые знаки внимания.

— Верно. Да и сам он довольно симпатичный. Думаете, любовник?

— Это уж слишком! Здесь другое странно. Женщина, без которой не может обойтись масонский ритуал, — просто поразительно! Надо будет внимательно посмотреть изъятый у них уставной текст и понять, что к чему.

— Объясните хотя бы, что означает у них «устав»? — спросил Дуглас Форбс.

— Среди прочего — церемонию, во время которой масоны используют свои символы.

— Какие такие символы?

— Ну, скажем, храм царя Соломона для них символ совершенства, а убийство Хирама — символ смерти и воскрешения.

— О-о! — протянул старший инспектор. — Вот так дела… И впрямь странные…

Подобные объяснения еще больше затуманили его разум. И, подумав немного, он спросил:

— Простите, сэр, а что означают эти звания — первый страж, второй?..

— Эти названия восходят к далеким временам, когда масоны с особым тщанием следили за строительством храмов. Теперь же они следят лишь за точным соблюдением ритуальных церемоний и обучением новообращенных.

— Чему же обучаются эти новообращенные?

— О, — рассмеялся сэр Малькольм, — в том-то и секрет! В сущности, проходят нравственное обучение. То, что у масонов называется посвящением.

— Господи! — воскликнул Форбс. — Ничего не понимаю, а как по-вашему, сэр, нет ли тут чего-нибудь предосудительного?

— Здесь, как и везде, есть хорошие стороны и плохие.

— Они все были в траурных костюмах. Чудно, правда?

— У масонов, если иметь в виду мужчин, это своего рода ритуальная униформа. Символически они несут траур по Хираму. И тут нет ничего странного. Но зачем вдову было облачать в настоящий траур? Вот что занятнее всего…

Старший инспектор задал другой вопрос:

— Какая же связь между так называемым Хирамом и Исидой?

— О, — снова усмехнулся сэр Малькольм, — думаю, французы, придумавшие этот устав, под Хирамом имели в виду Осириса, а он был супругом Исиды!

— Да уж, сэр, для вас, похоже, в этом деле нет секретов! А мне все это кажется полной белибердой! И все же члены этой организации далеко не простаки, раз уж, как вы говорите, среди них были и есть политики и полицейские, не говоря уже об Уинстоне Черчилле и герцоге Кентском.

Друзьям подали тажин из ягненка, и они приступили к нему молча. Потом сэр Малькольм продолжил:

— Меня другое удивляет. Отопление…

— Какое отопление, сэр?

— Вы, конечно, заметили, что маленькое здание, где помещается ложа, обогревается автоматической системой — от очень старого котла, который топят углем. В трапезной, если вы видели, стоял жбан с углем.

— В самом деле, а еще слышался гул.

— Тогда почему, спрашивается, после того как случилась беда, наши масоны не бросили передник с перевязью в огонь — уж если они хотели все скрыть, — а припрятали вещички в комнате для размышлений?

— Может, они не хотели от них избавляться и думали, мы их не найдем, а после надеялись сами во всем разобраться. Они, кажется, здорово удивились, когда увидели, что передник загорелся.

— Думаю, тут вы правы, Дуглас. Кто-то из членов ложи задумал убить Ливингстона, пропитал передник чрезвычайно токсичным веществом, чтобы отравить банкира, но убийца не знал, что вещество это, ко всему прочему, легко воспламеняющееся. Для него это полная неожиданность, тем более что пламя привлекает внимание к переднику. Ведь он-то рассчитывал, что все подумают на сердечный приступ. Тогда он, должно быть, незаметно изъял передник. На самом деле ловко придумано. Но внезапная смерть настораживает членов ложи. Доктор Келли — а он совсем не дурак — понимает, что Ливингстон умер странной смертью. Начинается спор. Тогда, не исключено, кто-то из них тайно вызывает полицию. И что же? Большинство в конце концов решает скрыть трагическое происшествие и, как только совсем стемнеет, увезти тело Ливингстона к нему домой. Но наши масоны — люди справедливые, они решают сами докопаться до причины столь странной смерти: исследовать лоскуты от передника и понять, что же произошло на самом деле. Но тут в дверь стучит лейтенант Финдли. Наши братья в ужасе. Они второпях прячут передник с перевязью в комнате для размышлений. Келли омывает лицо жертвы, чтобы уничтожить все следы, — по крайней мере, он на это рассчитывает! Потом братья стараются не допустить, чтобы полиция совала нос в это дело…

— Похоже, так оно и есть. Выходит, они подозревают кого-то из своих.

— Разумеется. Но поскольку они друг другу братья, не могут взять в толк, как один из них осмелился совершить подобное злодеяние. Они сомневаются, надеясь, что Ливингстон, быть может, действительно умер от сердечного приступа в результате глубокого переживания. Люди охотно закрывают глаза на вещи, опасаясь худшего. Ну да ладно, вернемся к нашему ягненку.

— Госпожа Форбс, моя супруга, непременно должна отведать это блюдо, а то, по ее словам, ничего съедобного, кроме как в Великобритании, нигде больше нет…

— Эх, дружище, так же и с франкмасонством. Не верь ушам своим…

Тут взоры посетителей ресторана, все, как один, обратились на эстраду. Там на узкой световой дорожке от прожектора появилась танцовщица и начала исполнять восточный танец, самый что ни на есть откровенный. Старший инспектор спросил благородного сыщика:

— Думаете, старшему офицеру Скотланд-Ярда пристало глядеть на такое?

— Вы же сейчас не на службе, как я понимаю…

— Правда ваша, только я беру свои слова обратно. Ни за что на свете не поведу госпожу Форбс, мою супругу, в такое заведение. А то подумает, что я не вылезаю из злачных мест, и выцарапает мне глаза!

Глава 7

Когда сэр Малькольм вернулся в свою квартиру на Уордор-стрит, его встретил верный Вэнь Чжан; он отогрелся у камина, заранее растопленного заботливым китайцем, после чего, уютно устроившись в кресле-качалке с бокалом шотландского «Талискера», хотя было уже за полночь, добрый час изучал отпечатанный на машинке текст устава, название которого значилось в верхней части первой страницы: «Изначальный Шотландский Устав. Восхождение на третий градус. Перевод на английский брата Вогэма».

Это было описание одного из ритуалов, в котором, как сэр Айвори читал еще в отцовских книгах, могла участвовать женщина. По уставу она называлась Вдовой или Исидой, и ей отводилась роль, о которой уже говорил Досточтимый Уинстон Дин. Она искала тело Хирама по четырем сторонам ложи и в конце концов находила его: он лежал распростертый на черно-белом плиточном полу — масоны называют это «мозаичным полом». Затем она помогала ему подняться.

Сэр Малькольм Айвори внимательно просмотрел и секретарскую книгу записей, предоставленную ему Питером Шоу. Там в самом начале перечислялись имена и должности офицеров ложи номер 3014 на день ее основания:

«Дост. Уинстон Дин, Почтенный председатель.

Энтони Хиклс, Первый страж.

Джон Ливингстон, Второй страж.

Артур Куперсмит, Оратор.

Питер Шоу, Секретарь.

Сирил Бронсон, Обрядоначальник.

Стэнли Келли, Покрывающий.

Майкл Вогэм, Привратник.

Джон Кертни, Стюард».

Благородный сыщик остановился на последнем имени. Джона Кертни, состоявшего в ложе, в вечер убийства в храме не было. Во всяком случае его никто не видел и его имени не упоминал. Потом сэр Малькольм задумался, кто такой оратор, поскольку никак не мог вспомнить такое звание. И он решил уточнить это при первой же возможности. Затем сыщик отправился в спальню и лег в постель, не забыв глянуть на набросок, который он сделал с рисунка на Чертежной доске ложи.

Ночью сэру Малькольму приснился странный сон. Он оказался в масонском храме. И Джон Ливингстон представил ему кого-то косматого, в рубище, кашлявшего так, что душа разрывалась: «Вот старый мой друг Кертни, знаток шотландских замков. У него самого их целая сотня». Потом появился Досточтимый Дин и воскликнул: «Не слушайте россказни Джона! Он все врет. Врет…»

Благородный сыщик проснулся около 8 часов и на мгновение задумался, что бы мог означать его бессвязный сон, после чего, решив непременно разузнать о Кертни, он занялся утренним туалетом. А около 9 часов в дверь уже звонил старший инспектор.

— Видите, Вэнь Чжан приготовил нам великолепный китайский чай «Тегуаньинь» сорта улун…

Форбс, конечно, ничего не видел, но с радостью готов был выпить чего-нибудь горячего: за окном опять валил снег. Позавтракав, друзья отправились к госпоже Ливингстон в полицейской машине, мчавшейся, по просьбе благородного сыщика, очень быстро. Хотя обычно, когда ему приходилось вести дознание, сэр Айвори опасался быстрой езды больше чего бы то ни было.

Вдова проживала в Блумсбери, на углу Грейс-Инн-стрит и Клеркенуэлл-роуд, в роскошном особняке викторианской эпохи с горделиво возвышавшимся фасадом. В дом сыщиков впустила горничная с красными от слез глазами. На вид ей было лет двадцать, она была в довольно коротком черном платье и в белом переднике с кружевами.

— Вы и представить себе не можете, какое у нас горе… — проговорила она навзрыд. — Хозяин умер, а тело нам так и не передали.

Узнав, что Форбс из Скотланд-Ярда, девушка улыбнулась:

— Вы, наверно, пришли к мадам… Бедная, ей очень плохо!

Горничная проводила их в просторную «французскую» гостиную — в ее убранстве сэр Малькольм сразу узнал стиль Людовика XVI, — и вскоре к ним присоединилась госпожа Ливингстон. На ней было довольно скромное черное платье, плотно облегавшее ее точеную, как у юной девицы, фигуру. А изящество тонкой шеи подчеркивало жемчужное колье. Как успел разглядеть Форбс, это была действительно очень красивая женщина. Она предложила друзьям сесть в кресла с лировидными спинками, а сама устроилась полулежа на обитом шелком диванчике. Богато смотрелись и мебель, и картины на стенах, изображавшие любовные сцены из жизни мифологических героев.

— Я ждала вас, — проговорила она тонким голоском.

— Простите, что нагрянули вот так, сразу после постигшего вас несчастья, — извинился старший инспектор. — Долг службы…

— Прекрасно понимаю. Нужно найти виновного, не так ли?

Слово взял сэр Малькольм:

— Как я понимаю, вы уверены, что произошло убийство.

— А что же еще? Несчастный случай? Простой сердечный приступ? Не верю. У мужа было отменное здоровье. Ему не было и сорока…

Следуя своему методу, сэр Малькольм задавал вопросы неожиданно, стараясь ввести собеседника в замешательство. Так, он вдруг спросил:

— Ваш муж давно состоял в ложе Досточтимого Дина?

— Со дня ее основания, вот уже два года.

— А вы сами, мадам, случайно не имеете отношения к масонам?

— К чему скрывать? Я состою в смешанной ложе, она называется «Право Человека».

— Потому вы и согласились участвовать в шотландском ритуале?

— Я совсем не хотела в нем участвовать. Но Джон очень настаивал. И я в конце концов согласилась, правда, неохотно — у меня было нехорошее предчувствие.

— Простите за прямой вопрос, но как вам кажется: ваш муж умер сразу же, как только ему накрыли передником лицо, или чуть погодя?

— Мне показалось… О, даже не знаю… Не могу сказать… Я тогда обходила вокруг ложи, как будто искала его тело.

— Вы хорошо знаете этих господ из ложи?

— Досточтимый Дин — старый знакомый моего супруга. Он-то и привел его в это общество. Энтони Хиклс и Майкл Вогэм наши близкие друзья. Остальных я видела первый раз.

— Вам говорит что-нибудь имя Кертни?

— Кертни! Ну конечно! — воскликнула госпожа Ливингстон. — Он был Джону самым близким другом.

— Насколько мне известно, он тоже состоит в ложе, — заметил сэр Малькольм, — однако вчера мы его там не видели.

— Его сейчас нет в Великобритании.

Дуглас Форбс пометил у себя в блокноте в мягкой обложке: «Уточнить у сэра Малькольма насчет Кертни».

— Он служит в банке?

— О нет! Он музыкант. Его Джон приобщил. Джон любил молодежь, жизнь, искусство. Он познакомился с Джоном Кертни во время его гастролей. Ведь Кертни, да будет вам известно, знаменитый пианист…

Она отвечала с явным старанием. Эта женщина была очаровательна, даже несмотря на перенесенное ею горе. И Форбс с сожалением смотрел, как сэр Малькольм терзает ее своими расспросами.

— У вас есть дети?

— Увы, нет. Муж… как вам сказать? Мне очень хотелось детей… Но Джону было не до того. Дела, разъезды, ложа и все такое прочее… Мне порой было так одиноко, хотя, если честно, я по этому поводу не особенно переживала.

— Ваш супруг изрядно преуспел на банковском поприще. Он сам основал банк?

— Банк перешел к нему от отца и деда.

— Они живы?

— Нет. Оба умерли. Муж сам всем заправлял. Правда, на некотором расстоянии.

— У него разве не было управляющего?

— Был. Кстати, вчера вечером вы его видели. Небезызвестный Сирил Бронсон. Он у них обрядоначальник. Маленький такой, стриженный под расческу. Я видела его впервые… Джон рассказывал о нем словно о добром верном псе. Я и не знала, что он масон.

— Значит, встреча с ним была для вас неожиданностью…

— Да и нет. Муж считал, только масонство может сплотить людей…

— А вы?

— Если начистоту, я не очень-то верю во все эти идеалы. Хотя с удовольствием хожу в свою ложу время от времени. И за чаем или обедом с радостью встречаюсь с интересными людьми. Только и всего.

— Расскажите немного о докторе Келли.

— Его я не знаю. Я же говорила, что вчера видела его первый раз.

— Он осматривал вашего мужа…

— А, потом… Действительно. Да, это он омыл ему лицо. Какой ужас!

— Расскажите, что произошло с той минуты, как скончался ваш супруг, до моего появления в ложе.

— Дайте вспомнить… Эти господа были сильно озабочены. Они думали отвезти тело тайком, не сказав никому ни слова, как это у них принято. Потом в дверь постучала полиция… И они начали спорить, что же делать. Они не понимали, кто еще мог узнать о том, что случилось. Это и правда было очень странно. Ведь во время ритуала никто из ложи не выходил.

— Даже вы?

— А зачем?

Подумав немного, благородный сыщик вдруг спросил:

— Насколько я успел заметить, в ложе не слышно, что происходит снаружи, только шум отопления. Кто же услышал, как лейтенант Финдли стучал в дверь?

— В это время мы уже были внизу, пили чай. Энтони Хиклс дал мне виски, чтобы я немного успокоилась. И тут раздался стук. Не помню, кто из них пошел посмотреть.

— А кто принес передник, который был на вашем муже?

— Он сам. Он взял его на время в Великой Ложе тем же утром. Красивый, широкий, атласный, с вышивкой в виде храма с двумя колоннами. Его пошили, наверное, в восемнадцатом веке.

— Во Франции?

— Не исключено. Джону он очень понравился.

— Ваш муж сам принес передник в ложу? В сумке?

— У Джона был чемоданчик для всяких масонских принадлежностей. Он вытащил свой собственный передник и вместо него положил тот.

— Дома?

— Да, здесь.

— А по приходе в храм?

— Он достал его из чемоданчика и положил на стул. И надел только перед тем, как перевоплотиться в Хирама.

— Ему кто-нибудь помогал?

— Понимаю ваш вопрос и отвечу — нет. Никто не помогал. Он один подошел к стулу, где лежал передник. Сам надел его и вышел в нем на мозаичную мостовую, там его символически поразили трое подмастерьев. Потом с престола сошел Досточтимый брат Дин, подошел к нему и прикоснулся к его лбу молотком. И Джон, по уставу, упал.

— Кто накинул ему на лицо передник?

— Не знаю. В это время я пошла в обход вокруг ложи, как мне велели. Я же была Исидой и искала Осириса.

— Еще один вопрос: вы знаете, что означает слово «оратор»?

— Да. Это тот, кто произносит речи перед публикой.

— Разве у масонов есть такая должность?

— Не знаю. Во всяком случае только не в английских уставах. Я предпочитаю следовать «Уставу Усовершенствования».[7]

— А покрывающий и привратник?

— Ах, ну да, такие у нас имеются. Но почему вас это интересует?

— Видите ли, тут все может быть важно… Кстати, вы только что сказали, что ваш муж был человек занятой и много разъезжал. Это правда?

— Правда. Ему особенно нравилось бывать в Азии.

— В Китае?

— В Китае, в Японии, а последнее время и в Бирме.

— По работе?

Элизабет Ливингстон на мгновение задумалась, закусила губу, а потом как-то сухо ответила:

— Я, знаете ли, не была с ним ни в одной поездке.

— Не любите путешествовать? — вдруг удивленно спросил Форбс.

— Нет, конечно, люблю! Но как вам сказать? Джон не хотел смешивать супружескую жизнь и поездки.

— Почему же? — решил уточнить сэр Малькольм.

Госпожа Ливингстон опустила глаза, взглянула на свои туфли и вдруг, метнув огненный взгляд на благородного сыщика, бросила:

— Разве у меня не может быть личной жизни?!

— Ну хорошо, благодарю вас, — сказал сэр Малькольм, вставая. — Если у старшего инспектора нет больше вопросов…

— Только один: кто обставил ваш дом с таким вкусом?

— Отчасти Джон, отчасти я. Мы вели себя совершенно свободно в отношении друг друга и, наверное, поэтому замечательно ладили…

Госпожа Ливингстон судорожно вздохнула и пошла проводить гостей до дверей гостиной, где с ними и простилась.

Уже в вестибюле горничная спросила:

— Когда же нам отдадут тело хозяина?

— Восхитительная женщина, — сказал Форбс, когда друзья снова сели в машину.

— Вы о ком? — поинтересовался сэр Малькольм. — О госпоже Ливингстон или о горничной? Хозяйка очень умная, хотя, впрочем, и горничная задала неглупый вопрос. А теперь в лабораторию Скотланд-Ярда!

И водитель, не мешкая, тронулся с места.

Глава 8

Новое здание Скотланд-Ярда совсем не нравилось сэру Малькольму Айвори. Оно казалось ему слишком современным и чересчур внушительным, и он там всегда ощущал себя неловко. Сыщик скучал по старому, облупившемуся, которое отапливалось с помощью угольной печки и где можно было спокойно посидеть и подумать, не отвлекаясь на тихую нудную музыку, звучащую теперь из каждого угла этого громадного «холодильника».

К счастью, доктор Гарднер оказался на месте. Он числился судебным врачом в Криминологическом центре Большого Лондона и принадлежал к числу светил науки, скрывающих свои незаурядные таланты за невзрачной внешностью.

Лысый, маленький, тщедушный, он к тому же был до того близорук, что в своих очках с толстыми линзами казался не от мира сего — словно только что с неба свалился. Сэр Малькольм ценил его за чувство юмора не меньше, чем за ученость. Доктор Гарднер старался создать у себя на рабочем месте по-домашнему уютную обстановку и установил там чучело аллигатора: с тех пор его кабинет стал больше похож на аквариум.

— Садитесь, сэр Малькольм. Я сам провел вскрытие вашего клиента. А умер он оттого, что надышался парами солей синильной кислоты. Лоскуты атласа, как я понимаю, от масонского передника, прилегавшие к его рту, пропитаны ею насквозь. Такой дозы хватило бы с лихвой, чтобы свалить быка!

— Значит, орудием преступления был передник. А что вы думаете о подпалинах на переднике?

— Мы несколько раз пробовали поджечь лоскут аналогичной ткани с помощью горящего ликоподия, но без всякого результата. Он даже не подпалился! По-моему, часть передника загорелась от свечи красного цвета. На нем остались следы стеариновой кислоты, хотя их пытались соскрести.

— Выходит, — заключил Форбс, — огонь все же попал на передник из трубки с ликоподием.

— Никоим образом! Передник загорелся от свечи.

— А опаленные брови? — спросил сэр Малькольм.

Доктор Гарднер выпятил губу:

— Брови опалило лишь слегка и довольно ровно. То же самое, знаете ли, бывает у женщин, которые предпочитают не выщипывать брови, а выжигать.

— Странно, однако, — заметил старший инспектор.

— Очень интересно, — прибавил благородный сыщик. — В сущности, это подтверждает мои предположения.

Форбсу не терпелось узнать, что имеет в виду его добрый друг, но доктор Гарднер тут же продолжил:

— Кроме того, у вашего клиента на теле имеются маленькие шрамы, очень старые — на уровне левой груди, на правом плече и на затылке. Они полностью зарубцевались. Словом, мужчина был хорош собой, совершенно здоров и наверняка занимался спортом — гольфом или теннисом, поскольку правая рука у него развита больше левой. Вам этого достаточно?

— Все, как всегда, ясно и четко. Благодарю.

И наши друзья направились на четвертый этаж, где размещались кабинеты инспекторов.

— Можно прослушать запись того анонимного звонка? — спросил сэр Малькольм.

Сержант недолго повозился с записывающим устройством — и тут послышался странный металлический голос: «Алло, слушайте внимательно, дважды повторять не стану. В масонском храме святого Патрика, рядом с домом сорок семь по Барнетт-стрит, в Сохо, произошло убийство. Жертва — банкир Джон Ливингстон».

— Осведомитель говорил через специальное устройство, искажающее голос, — пояснил Дуглас Форбс.

— Мужчина или женщина? — спросил сэр Малькольм.

— Похоже, мужчина, хотя точно сказать трудно… — ответил старший инспектор. — Звуковая частота нарушена, и все из-за помех этой штуковины, которую, кстати, можно заказать даже по почте.

— В котором часу была сделана запись?

— Ровно в пять часов пять минут, — ответил сержант. — Видите, здесь отмечено.

— Дуглас, — вдруг сказал сэр Малькольм, — идемте-ка. Наведаемся в Великую Ложу. Эта история с передником кажется мне все более занятной.

Старший инспектор аж подскочил:

— В Великую Ложу… Да вы что!

Когда они прибыли к дому 60 на Грейт-Куин-стрит, Форбса поразила величавость здания, тем более что он рассчитывал увидеть не иначе как подозрительный притон. И страх столкнуться с правонарушителями сменился у него робостью. Поэтому он старался держаться за спиной у сэра Малькольма, глядя, как тот осмелился войти в это здание, словно к себе домой. Служитель указал им на дверь Верховного секретариата.

Национальный секретарь заставил их прождать добрых четверть часа в комнате, украшенной портретами Ее величества королевы и еще какой-то важной особы, не иначе как герцога Кентского, всевластного Великого Мастера. Сидевшие там девицы стучали на пишущих машинках совсем как в обыкновенной конторе, и Форбс, глядя на них, приободрился. Наконец их пригласили войти.

Друзей принял мужчина среднего роста с рыжими бакенбардами, поглощавшими большую часть его полноватого и добродушного лица. Одет он был во все черное, и черный его наряд украшал галстук с гербом Лондонского масонского ордена.

— Входите, господа, присаживайтесь, — жизнерадостно пригласил он. — Мне передали, вы из Скотланд-Ярда. Чем могу быть полезен?

— Господин секретарь, — начал Форбс, — благодарю за оказанный прием. Мы здесь в связи с кончиной одного из ваших, банкира Джона Ливингстона.

— Ливингстона, говорите… В какой ложе он состоял?

— В ложе номер тридцать-четырнадцать, — ответил сэр Малькольм.

Верховный секретарь нажал на кнопку справа на столе. И вслед за тем в кабинет вошла девушка.

— Элен, принесите, пожалуйста, материалы по ложе тридцать-четырнадцать.

— Хорошо, сэр Томас.

Услыхав это имя, сэр Малькольм тут же спросил:

— Вы случайно не сэр Томас Ховард?

— Собственной персоной.

— Я сэр Малькольм Айвори.

Секретарь встал и подал сыщику руку:

— Ах, дорогой друг! Что же вы раньше не сказали? Да и ваше лицо показалось мне знакомым. Я знавал вашего отца, сэра Филипа. Я был тогда совсем зеленый и только собирался войти в этот знаменитый дом. Стало быть, вы по-прежнему помогаете Скотланд-Ярду. Надеюсь, смерть банкира вне всяких подозрений?

— Ливингстона убили в храме на ритуальном собрании.

— Значит, так и есть! Вчера как раз по этому поводу мне звонил Досточтимый брат Дин. Он был очень взволнован и хотел, чтобы я лично занялся этим делом. Но я ответил, что об этом не может быть и речи! А вот и материалы их ложи… — Он принялся искать очки и наконец обнаружил их в верхнем кармане пиджака. — Сейчас посмотрим… Основана два года назад Досточтимым Уинстоном Дином… Занимается изысканиями… Да, брат Ливингстон был одним из ее основателей. Угодно ли вам знать еще что-нибудь?

— Ливингстон взял у вас на время передник восемнадцатого века для вчерашней церемонии… — сказал сэр Малькольм.

— Очень интересно. Впрочем, за разъяснениями вам лучше обратиться к брату Макканну, библиотекарю нашего дома. Он также ведает музеем на втором этаже. Можете наведаться к нему когда угодно. Хотя в это время Макканн обычно на месте.

— Можно спросить, что такое изначальный шотландский устав?

— То же, что и континентальный, но брат Макканн в таких делах более сведущ.

— Позвольте еще немного злоупотребить вашим временем, — сказал сэр Малькольм. — Если братья решают основать ложу, как это происходит?

— О, все очень просто. Они запрашивают официальное разрешение у себя в провинции и сопровождают запрос соответствующими обоснованиями.

— А если ложа намерена заниматься изысканиями?

— В таком случае ко всему прочему требуется разрешение на национальном уровне и соответственно разрешение Великой Ложи. Впрочем, в случае с ложей тридцать-четырнадцать формальности были упрощены, поскольку брат Дин офицер провинции.

Друзья поблагодарили сэра Томаса и поднялись по лестнице на второй этаж. Форбс мало-помалу освоился в новой обстановке. Добрый прием, оказанный Верховным секретарем, успокоил его. На втором этаже друзья увидели череду витрин, где были выставлены медали, старинные, успевшие полинять передники, перевязи, молотки и другие инструменты. Сэр Малькольм остановился у витрин и рассматривал их, пока к ним не подошел очень высокий сухопарый человек.

— Вам что-то нужно, господа?

— Господин Макканн…

— Это я. Так что вам нужно?

— Скотланд-Ярд, — сказал Форбс, показывая свое удостоверение.

— Боже мой, полиция… здесь…

— Смерть рыщет повсюду, — сказал сэр Малькольм. — Мы хотели бы узнать об одной выданной вами вещице.

— Какой именно?

— О переднике восемнадцатого века, который вы отдали во временное пользование некоему Ливингстону.

При этих словах верзила как будто облегченно вздохнул.

— Прошу в мой кабинет. Там нам никто не помешает.

Друзья проследовали за ним в клетушку, расположенную в глубине музейного зала. Все пространство клетушки занимал массивный стол. Над ним на стенах висели вперемежку передники, рабочие инструменты, картины ложи, фотографии.

— Простите за беспорядок. Я беспрестанно получаю всякие документы и вещи. Из них мало что представляет исторический интерес, но мои корреспонденты все шлют и шлют… Так что вы сказали?

— Вчера вы одолжили передник некоему Ливингстону.

— Такое бывает крайне редко. Обычно братья покупают принадлежности и атрибуты в магазине напротив.

— Но факт есть факт. Вчера вы одолжили передник…

— Действительно. В обмен на гарантийный чек в сто фунтов, и я, разумеется, верну его, когда мне отдадут передник.

— Не отдадут. Ливингстон умер, а передник частично обгорел.

Библиотекарь был явно потрясен.

— Что с ним случилось? Он же был такой красавец и с виду казался совершенно здоровым. Неужели пожар?

— Ливингстон отравился парами цианида, который попал на передник. Кто-то посыпал его ядовитым порошком. Передник пропитался им насквозь, — пояснил Форбс.

— Цианид на переднике? — Библиотекарь пребывал в крайнем изумлении. — Как же такое могло случиться?

— Именно это мы и пытаемся установить.

— Во всяком случае наши передники не представляют собой… как это сказать? Ничего особенного! — воскликнул Макканн.

— Вспомните, пожалуйста, хорошенько… — попросил сэр Малькольм. — Откуда у вас этот передник?

— От одного корреспондента. Это передник французской ложи двадцатых годов девятнадцатого века. Ничего особенного, но брату, когда тот увидел его у меня на столе, он приглянулся. Это против правил, но Ливингстон так упрашивал, что я в конце концов согласился одолжить передник под залог. Но клянусь честью, он был в полном порядке!

— Вы сами его упаковали?

— Упаковал? Да нет. Он уже лежал в ярком полиэтиленовом пакете — в таком виде я его и получил.

— Можно узнать имя и адрес того, кто прислал пакет? — спросил Форбс.

Макканн порылся в куче бумаг и достал журнал, где регистрировал всю корреспонденцию, включая посылки.

— Какая-то госпожа Смитсон из Манчестера… Она нашла его в архиве своего прадеда. Только не пойму, зачем было посыпать его цианидом… смысл-то какой?!

— Сумасшедших, знаете ли, везде хватает! — заметил Дуглас Форбс. — Я перепишу ее данные на всякий случай.

Пока старший инспектор занимался данными госпожи Смитсон, сэр Малькольм попросил:

— Расскажите об изначальном шотландском уставе.

— Вы, верно, имеете в виду Древний и принятый шотландский устав. Он принят у французов на первых трех градусах. А у нас в Англии — только на высших, в частности на восемнадцатом, соответствующем градусу Рыцаря Розенкрейцера, и так далее. По-другому обстоит дело в Великой Ложе: здесь он применим лишь к таким градусам, как ученик, подмастерье и мастер, включая дополнительную степень, соответствующую градусу мастера Королевской Арки. На высших градусах следуют другим уставам.

— Выходит, что в ложе, где состоял Ливингстон, был принят именно этот шотландский устав. Странно…

— Да. Очень.

— Скажите, господин Макканн, а не странно ли, что в их уставном ритуале участвовала женщина? — спросил сэр Малькольм.

— Еще как! Такое допустимо только в смешанных ложах, а они, понятно, не находятся в послушании Великой Объединенной Ложи Англии.

— Я имею в виду ложу тридцать-четырнадцать, а она как раз находится у вас в послушании.

— В таком случае эту ложу следует исключить из наших списков за столь недостойную выходку! Они еще и запон мой сожгли! По правде говоря, это просто возмутительно!

Библиотекарь разозлился не на шутку.

— Вам известно, что к участию в этом ритуале допускается женщина, перевоплощенная в Исиду?

— Такое возможно разве что в уставе Мемфис-Мизраим![8] В самом что ни на есть заурядном, каких немало!

— Но существует ли в шотландском уставе Исида, или Вдова? — настаивал на своем сэр Малькольм.

— Насколько мне известно, нет. Только в каком-нибудь псевдоегипетском обряде, но такие уже не в ходу. Ведь мы, англичане, люди серьезные, знаете ли… А французы, те так настоящие египтоманы!

— Братья из ложи тридцать-четырнадцать открыли обряд восемнадцатого века под названием «Древний Изначальный Шотландский Устав», — упорствовал сэр Малькольм. — У вас в библиотеке есть описание такого?

Библиотекарь пожал плечами и склонился над учетной книгой, где перечислялись все уставы, описания которых хранились в библиотеке.

Наконец он выпрямился и заявил:

— У нас на хранении находятся сто двадцать два французских манускрипта с описаниями Древнего и принятого шотландского устава, относящегося к началу девятнадцатого века. И среди них ни одного с описанием так называемого древнего изначального шотландского, да и сам я никогда не слыхал о таком документе тех времен. Если братья из ложи тридцать-четырнадцать обнаружили эдакий раритет, они, по правилам, должны были поставить нас в известность, хотя бы для того, чтобы мы установили его подлинность.

— Понятно, — сказал сэр Малькольм. — Значит, Исида из манускрипта восемнадцатого века кажется вам странной, так?

— Более чем! Египтомания вошла в моду на Великом Востоке[9] Франции во времена египетского похода Бонапарта, то есть в начале первой половины девятнадцатого века.

Ничего больше нашим друзьям узнать так и не удалось.

Глава 9

Старший инспектор слегка проголодался. И по выходе из Великой Ложи спросил своего именитого друга, не хочет ли тот перекусить.

— Куй железо, пока горячо, — ответил сэр Малькольм Айвори. — Дуглас, сегодня вечером мы пойдем в греческий ресторан. Согласны? А сейчас проведаем-ка Уинстона Дина. Уж больно беспокоит меня его ложа.

Досточтимый проживал неподалеку от вокзала Виктория, в доме 274 на Экклестон-стрит. Дом был богатый, двухэтажный. Камергер, встретив гостей из Скотланд-Ярда по старинке услужливо, почему-то оставил их прямо в коридоре.

— Простите Кеннилтона, — сказал хозяин дома, узнав, кто к нему пожаловал. — Он у меня на службе вот уже три десятка лет. Однако прошу вас, входите.

Дин принял их в библиотеке. Там на стеллажах красовались книги в дивных кожаных переплетах.

Сэр Малькольм внимательно просмотрел корешки. Среди них были полные собрания сочинений Шекспира и Вальтера Скотта, с которыми соседствовали произведения Лоренса Стерна и Джона Дос Пассоса. Целая полка была уставлена книгами о виски.

— Вы, как я погляжу, питаете особое пристрастие к «Спейсайду», — заметил сэр Малькольм.

— Я президент федерации. У отца была винокурня в Авиморе. Она досталась мне по наследству.

— Как раз в ноябре в Авиморе проходит праздник виски, — вспомнил сэр Малькольм.

— Вижу, вы знаток… Вам надо бы побывать на празднике «По следам виски», который я устраиваю каждый год. С обзорной экскурсией по винокурням. Там можно отведать не только виски, но и много чего другого из местных продуктов.

— Благодарю, господин Дин. Скажите, однако, вы давно состоите в масонах?

— Скоро уж золотой юбилей.

— Пятьдесят лет! Вы офицер провинции, не так ли?

— Лондонского округа. Это большая честь.

— И два года назад вы основали ложу тридцать-четырнадцать…

— У нас скоро перевыборы. Председатель ложи переизбирается каждые два года.

— И кого же выберут?

— О, у нас, знаете, это происходит почти автоматически… Досточтимым становится первый страж.

— Стало быть, Энтони Хиклс.

— Если, разумеется, он не даст самоотвод. Он человек деловой и очень занятой. У него дела по всему миру, особенно в Азии.

— У вас никогда не было трудностей с назначением преемника? Борьбы за власть?

— Все это не наши трудности, — сказал старик.

— Расскажите немного об изначальном шотландском уставе.

— Это манускрипт, который принес Майкл Вогэм. Написан во Франции в восемнадцатом веке.

— А участие в уставном ритуале женщины вас не смутило?

— В некотором смысле — да. Мы как раз собирались определить роль Исиды в уставе. И видите, что произошло…

— Вы усматриваете здесь некую причинно-следственную связь?

— Нет, конечно… Элизабет молодая женщина, и я очень ее уважаю. Когда Джон собрался на ней жениться, я узнал об этом первым.

Сэр Малькольм на мгновение задумался и вдруг спросил:

— Зачем вы скрыли, что хотели сжечь передник Джона Ливингстона?

Уинстон Дин не спеша налил себе виски из стоявшего на столе графина и сказал:

— Так вы уже знаете… Да, правда, у нас тогда возник спор. Когда в дверь постучала полиция и мы узнали, что кто-то позвонил в Скотланд-Ярд и сообщил о внезапной кончине Джона, мы потеряли голову. Некоторые решили, что обстоятельства его смерти лучше скрыть.

— Их имена? — спросил Форбс.

— Уже не помню. Может, Куперсмит или Бронсон, точно не знаю.

— По крайней мере кто-то схватил передник и попытался сжечь его на одном из трех светильников посреди ложи… — заметил сэр Малькольм.

— Он решил, так будет лучше.

— Кто это был? — потребовал ответа Форбс.

Уинстон Дин на мгновение задумался.

— Если я скажу кто, вы сочтете его виновным…

— Вы просто обязаны сказать, кто именно пытался сжечь передник!.. — повысил голос старший инспектор.

В конце концов старый мастер решился:

— Это был Вогэм. Он боялся скандала. Как, впрочем, все мы…

— Значит, вы поняли, что Ливингстона убили?

— Догадались. Его смерть выглядела неестественной. Знаете, он был моим другом. Я его очень любил. И то, что с ним случилось, меня глубоко потрясло.

— Но зачем было сочинять историю с трубкой и ликоподием?

— Сэр Малькольм, буду откровенным. Я и сам много думал об этом. Меня заставили.

— Кто?

— Не знаю. У меня в голове все смешалось. В конце концов, когда я увидел, что передник загорелся, я запретил его сжигать. Понимаете?.. Это было все равно что сжечь самого Джона… Вогэм послушался и унес то, что осталось от передника, в комнату для размышлений.

— Там мы его и нашли. Итак, одно обстоятельство мы выяснили. А теперь скажите, пожалуйста, кто такой «оратор»?

— Во французских уставах это должность, которую в тот вечер исполнял Куперсмит. Это своего рода комментатор. Он толкует вслух все, что происходит в ложе, и в случае надобности призывает к порядку.

— Какую роль играл Куперсмит во всей этой истории?

— Как адвокат он пытался нас защищать юридическими методами…

— Между тем вы все дружно скрывали убийство!

Старик обхватил голову руками и глухо проговорил:

— Кто же из наших был способен на такое злодеяние? Уму непостижимо! Я же всех знаю. Убить Джона никто не мог! Да и зачем?

— Дело в том, что передник, который набросили налицо Ливингстону, был насквозь пропитан цианидом! Его парами он и отравился.

— Но кто пропитал передник ядом? Нелепость! Мы бы это заметили!

— А может, и нет, если передник лежал в кармане, в ярком полиэтиленовом пакете, как оно, судя по всему, и было. Таким образом, цианид сохранялся до тех пор, пока передник не достали из пакета и не отравили беднягу, который вдохнул впитавшийся в него цианид.

— Может, и так… Не знаю… В голове не укладывается. Вы меня просто ошеломили. Джон был из тех друзей, каких можно по пальцам перечесть.

— Расскажите о нем немного.

— Да что вам рассказать? Он любил жизнь, искусство, природу…

— Путешествия… — напомнил благородный сыщик.

— Верно. Он обожал Китай. И часто там бывал.

— По банковским делам?

— Не знаю. Думаю, главным образом потому, что питал к Азии особую любовь. Я же говорю, это был эстет. Он с удовольствием рассказывал про плавучие рынки, пагоды…

— Почему он никогда не брал с собой супругу?

Уинстон Дин пристально посмотрел на свой стакан и доверительно сказал:

— Между нами, если бы чета Ливингстонов жила одной жизнью, уверен, им обоим хватило бы ума не стесняться друг друга…

Сэр Малькольм продолжал:

— Вы нас заинтриговали!

— Элизабет и Джон были добрыми друзьями и жили как брат с сестрой, — объяснил Дин. — Их могла разлучить только смерть, хотя по отношению друг к другу они сохраняли полную независимость. Он разъезжал по свету, а она тем временем жила своей жизнью. Но больше ничего не спрашивайте. Скоро сами все узнаете. А я не хочу быть бестактным.

— Вы знали об их семейном состоянии? — поинтересовался старший инспектор.

— А, вижу, куда вы клоните, — встрепенулся старик. — Только уверяю вас, даже при том, что у Джона действительно было огромное состояние, в частности доходы от банка, Элизабет незачем было ему завидовать. Ее родители — Мердоки, знаменитые миллиардеры, владельцы целой сети одноименных гостиниц. Так что ни с той, ни с другой стороны денежных претензий никогда не возникало.

— И тем не менее все состояние мужа переходит по наследству к госпоже Ливингстон! — громко заметил Форбс.

— Думаю, да, — сказал Досточтимый Дин, — но если вы считаете, что Элизабет могла убить Джона ради того, чтобы завладеть банком, то, уверяю, вы глубоко заблуждаетесь!

Слово взял сэр Малькольм:

— Вы хорошо знаете всех членов ложи и действительно уверены, что никто из них не виновен?

Дин решительно покачал головой:

— Никто из них не мог убить Джона! Я не раз прокрутил все это в голове… Не понимаю, что же, в конце концов, произошло, и до сих пор спрашиваю себя: может, с беднягой и правда случился сердечный приступ?

— Пожалуйста, расскажите коротко о господине Энтони Хиклсе.

— Хиклс богатый промышленник. Он, как и я, был ближайшим другом Ливингстонов. Иногда мы собирались вчетвером поиграть в бридж, то у одного, то у другого. Хиклс прекрасно играет в теннис, как и Джон, он тоже играл великолепно. Они довольно часто встречались в Гринвичском клубе, куда когда-то хаживал и я. Нет, поверьте, Хиклс человек честный и прямой. Не стоит его подозревать.

— А мэтр Артур Куперсмит, адвокат?

— О, этот сама непреклонность! Конечно, иной раз бывает несколько придирчив, но тут уж профессия обязывает. С Ливингстоном у него были скорее деловые отношения, но они друг друга уважали.

— Куперсмит служил адвокатом в банке Ливингстона?

— Точно не скажу. Лучше сами его спросите.

— А Питер Шоу?

— Это мой любимчик! Как вы, верно, знаете, он журналист, а еще пишет романы, правда, на мой взгляд, уж слишком постмодернистские. Джойс, ирландский писатель, вскружил голову всем этим юным дарованиям, хотя им было бы куда полезнее подражать Диккенсу. Впрочем, если в двух словах, Питер хороший малый. Как и все творческие люди, сидит почти без гроша, к тому же сентиментален. Такой и мухи не обидит.

— В ложе состоит еще и управляющий банком Ливингстона…

— Да, Сирил Бронсон. Этот добился всего сам. Преодолел все иерархические ступени в банке снизу доверху, причем делал это решительно и толково, и Джон всегда его ценил. Он человек исключительной честности. Сам я знаю его мало. Но обрядоначальник из него хоть куда. Думаю, он мог бы стать прекрасным военным.

— Расскажите о докторе Келли…

— Стэнли Келли вот уже тридцать лет мой личный врач. Опытный, безошибочно ставит диагнозы. У него, насколько мне известно, только два недостатка — меланхолия и чревоугодничество. Обратили внимание на его полноту? Так вот, он завсегдатай всех гастрономических клубов Лондона и его окрестностей.

— Женат?

— Его жена погибла десять лет назад в автокатастрофе. Второй раз он так и не женился. Может, именно от этого у него чрезмерный аппетит и вечная хандра. Он восполняет…

— А Майкл Вогэм, кто он, собственно, такой, если отвлечься от его увлечения континентальными уставами и цветоводством?

— Прекрасный товарищ, золотое сердце. В своем роде поэт. Входил в ограниченный круг друзей четы Ливингстон.

— Значит, он дружит и с господином Хиклсом…

— Верно, хотя они совершенно разные: Хиклс человек деловой, общительный, а Вогэм скрытный, замкнутый. Часами может любоваться какой-нибудь розой…

— Знаю, — сказал сэр Малькольм. — Он же получил первую премию на последнем конкурсе цветоводов в Хампстеде, благодаря своей розе «Элизабет-Мэри», и потом даже преподнес букет Ее величеству. Ведь не случайно он нарек свое детище в честь обеих ныне здравствующих королев?

— Гм, конечно, в самом деле, — вдруг смущенно проговорил Уинстон Дин.

— Но, — продолжал сэр Малькольм, как будто не заметив смущения старика, — вы не рассказали еще об одном члене ложи…

— Да? О ком же?

— О Джоне Кертни, полагаю! Я видел его имя в книге записей вашего секретаря. Он ведь один из отцов-основателей, так?

— Верно, но мы мало видимся. Он редко бывает в Великобритании.

— Чем же он занимается?

— Подыскивает новых покупателей и поставщиков для своей компании, что-то в этом роде… Реализация и сбыт товаров… Но почему вы о нем заговорили? Ведь в тот злополучный день его не было в ложе…

— Мы обязаны проверить все возможности, — рассеянно проговорил сэр Малькольм.

— Боже мой, — воскликнул Досточтимый Дин, — какой ужас! Мы все под подозрением! Неужто под конец жизни я заслужил такое испытание?

Друзья оставили Уинстона Дина в подавленном состоянии, красноречиво говорившем о том, что он и правда не понимал, насколько неприятно положение, в котором он вдруг оказался из-за смерти Ливингстона.

— Давайте-ка теперь проведаем Энтони Хиклса, — сказал сэр Малькольм, когда они снова сели в машину. — Сдается мне, у него есть половина ключа от нашей загадки.

— Как это?

— Во всяком случае он наверняка сможет точнее старика Дина оценить то, что произошло на самом деле. По крайней мере, надеюсь… Одно из двух: или Дин потерял память, или госпожа Ливингстон нас обманула.

— Насчет чего? — удивился Форбс.

— Насчет Джона Кертни. Кто же он на самом деле, торговый посредник или пианист?

Глава 10

Конторы Энтони Хиклса размещались в зданиях, возвышавшихся неподалеку от моста Челси. Конторские окна выходили на Баттерси-парк. Это был целый комплекс, современный, из стекла и бетона, который не понравился сэру Малькольму с первого взгляда. Благородный сыщик никак не мог взять в толк, почему сейчас уже не строят из настоящего камня и настоящего же дерева: ведь природные материалы создают подлинный уют. У главного входа высилась огромная рождественская елка. А в главной конторе их встретила неприятной наружности секретарша в очках. Старший инспектор предъявил служебное удостоверение, но оно не произвело на пребывавшую в плохом настроении дамочку ни малейшего впечатления.

— По какому делу? — недовольно спросила она.

— По личному, — ответил Форбс.

— Я не могу беспокоить господина Хиклса по пустякам.

Кровь так и ударила в голову старшему инспектору.

— Вы немедленно доложите своему начальнику, что у Скотланд-Ярда к нему вопросы, иначе я заберу вас с собой за сопротивление полиции. Ясно?

— Ну хорошо, хорошо. Зачем же так сердиться…

И дамочка наконец соблаговолила позвонить Энтони Хиклсу по прямому номеру.

— У патрона совещание, он примет вас, как только оно закончится.

— Это надолго?

— Не знаю.

Друзья прождали около часа. Форбс был вне себя.

— Не нравится мне это дело, совсем не нравится. Во-первых, я ничего не понимаю. Какие-то уставы… Какие-то люди со своими чудными церемониями… Потом, я есть хочу.

— Я же сказал, нас ждет великолепный греческий ресторан…

Форбса это ничуть не обрадовало. Наконец появился Хиклс. В сером костюме по последнему слову моды.

— Проходите, господа. Надеюсь, я не заставил вас долго ждать. Сегодня у нас обычное еженедельное совещание…

Его кабинет был заставлен специальными книгами по Индии, Китаю, Вьетнаму… Заметив, с каким интересом сэр Малькольм их рассматривает, бизнесмен пояснил:

— Это все наши зоны свободного предпринимательства. Текстильная промышленность — самая выгодная сфера вложения в этих развивающихся странах.

— Вы, как я понимаю, занимаетесь чем-то вроде проектирования. Судя по схемам в вестибюле…

— Это комплекс в Хадонге, во Вьетнаме, проект ковровой линии. Вьетнамцы получают из Восточной Германии шерсть, перерабатывают, ткут из нее ковры на китайский манер и поставляют тем же китайцам.

— И стоит это, должно быть, намного дешевле, чем английское производство… — предположил сэр Малькольм.

— Вот именно… А я вас узнал. Вы были вчера в храме… По этому поводу, наверно, и пришли? Знаете, я почти ничего не понял из того, что произошло в тот скорбный день…

— Вы были свидетелем убийства… — заметил Форбс.

— О, слишком громко сказано! Убийства! Джон был моим ближайшим другом. Даже представить себе не могу, чтобы кому-то вдруг взбрело в голову его убить. Однако прошу вас, присаживайтесь.

Они сели за круглый столик, на котором лежало несколько проспектов станочного оборудования.

— Господин Хиклс, — начал сэр Малькольм Айвори, — насколько нам известно, речь действительно идет об убийстве. Иначе мы бы сюда не пришли. Будьте любезны, опишите, и по возможности точнее, как развивались события, когда произошло, опять же заметим, самое настоящее убийство.

— В соответствии с полученным всеми нами приглашением мы собрались около четырех часов. Выпили как обычно чаю в нижнем зале и примерно в половине пятого поднялись в ложу, чтобы обсудить повестку дня.

— То есть порядок проведения масонской церемонии? — уточнил сэр Малькольм.

— Да, совершенно верно.

— Как по-вашему, Ливингстон вел себя естественно, я хочу сказать, как обычно? — в свою очередь спросил Форбс.

— Он был доволен, поскольку первый раз пришел в ложу с женой. Да, он был рад. Не все были знакомы с Элизабет, и он ее представил. Такое действительно случилось впервые. Еще никогда женщина не ступала в этот дом, открытый, как вам, должно быть, известно, только для мужчин.

— И кое-кого это удивило?

— Братья были очарованы красотой госпожи Ливингстон. И всякие сомнения тотчас рассеялись сами собой.

— А что вы подумали, когда узнали, что в обряде будет участвовать женщина?

— Лично мне это показалось странным и в некотором смысле даже некорректным. Но Джону очень уж хотелось опробовать обряд, описанный в том шотландском уставе, который Вогэм откопал у какого-то антиквара в Гринвиче…

— Вы пробовали отговорить госпожу Ливингстон от участия в церемонии?

— Честно говоря, да. Ритуал показался мне скучным и даже несколько смешным.

— И тем не менее вы его провели, — сказал сэр Малькольм. — Будьте любезны, расскажите, как все происходило.

— Ну, все было в полном соответствии с уставом. — Досточтимый брат Дин разослал всем нам фотокопии текста.

— Каждый из вас получил свой экземпляр по почте заранее?

— Да, чтобы было время внимательно с ним ознакомиться и пометить вопросы, если таковые возникнут.

— Госпожа Ливингстон тоже получила экземпляр с описанием ритуала?

— Думаю, да… А может, она воспользовалась экземпляром мужа.

— Стало быть, все члены ложи знали, что должно было происходить, — сказал старший инспектор.

— Разумеется.

— Ведь это вы дули в трубку с ликоподием? — продолжал расспросы сэр Малькольм.

— Я хорошо знаю, как это делается.

— И передник Джона Ливингстона загорелся.

Немного помолчав, Хиклс ответил:

— Господа, я много думал. Только это никуда не годится. Передник Джона не мог загореться от ликоподия…

— В Скотланд-Ярде тоже пытались его поджечь таким способом, но безуспешно, — признался сэр Малькольм.

— Если честно, передник жгли позднее. Некоторые из нас испугались, как бы полиция не нашла улику. Ведь тогда пострадала бы репутация ложи… Словом, разразился бы скандал…

— Значит, те, кто боялся, как бы полиция не обнаружила то, что вы сами, господин Хиклс, называете уликой, поняли, что передник и есть орудие преступления! — воскликнул сэр Малькольм.

— Не знаю, что именно мы тогда поняли, — заметно смутившись, сказал Хиклс, — только у нас у всех действительно возникла одна и та же догадка, но обсуждать ее подробно мы не осмелились.

— И кто-то из вас в конце концов решил сжечь передник. Запон восемнадцатого века из музея Великой Ложи! И тот, кому пришла в голову эта мысль, знал про смертоносный порошок на переднике. Поэтому передник надо было уничтожить. Кто же поднес его к огню одного из трех срединных светильников?

— Брат Вогэм, кажется… Правда, он решился на это по приказу, вот только не знаю, кто ему приказал.

— Может, Досточтимый Уинстон Дин? — предположил сэр Малькольм.

— Нет-нет! Дин, как раз наоборот, велел прекратить это неблаговидное деяние. Потому что сжигать передники нельзя.

— Итак, Вогэм отнял передник от огня и отнес его в комнату для размышлений… Скажите, а как Ливингстон надевал на себя этот передник?

— Ну… в общем, как самый обыкновенный передник… — пробормотал Хиклс.

— Это был не обыкновенный передник!

— Да-да. Он был очень длинный и широкий, из расшитого узорами атласа.

— И находился он в ярком полиэтиленовом пакете…

— Ну, раз уж вы и это знаете… Да, Джон достал его из какой-то полиэтиленовой сумки и потом, перед тем как перевоплотиться в убиенного Хирама, обвязал его вокруг пояса.

— Кто накинул передник ему на лицо? Насколько мне известно, это предусмотрено ритуалом…

— Не знаю. Потому что в это время я набивал трубку ликоподием…

— Господин Хиклс, прошу вас, давайте говорить серьезно. Если передник пытались сжечь уже потом, чем же тогда опалило Ливингстону брови?

— Мне понятно ваше недоумение, — сказал Хиклс. — Честно говоря, Джон всегда жег себе брови сам, была у него такая привычка, а потом подводил их черным карандашом.

— Объясните, как это так.

Предприниматель, похоже, смутился, но потом доверительно проговорил:

— Джон был гомосексуалистом. Ему не нравилась форма его бровей. И, чтобы не выщипывать, ведь это очень болезненно, он время от времени их жег.

— Но ведь госпожа Ливингстон такая красивая… — вставил старший инспектор.

— Элизабет, конечно, переживала по этому поводу, — объяснил Хиклс. — Ей хотелось ребенка. А Джона женщины совсем не интересовали. Она узнала об этом только после свадьбы.

— И все-таки она любила его по-настоящему, — заметил сэр Малькольм.

— Вне всякого сомнения! Джон был довольно привлекательный, умный, чуткий. И в дружбе очень честный. С женой он был безмерно нежен. Мы все много потеряли с его смертью.

— И однако же кто-то из вас его убил.

— А что, если яд попал на передник еще до того, как Джон взял его в Великой Ложе? — предположил Хиклс.

— Все может быть, — согласился сэр Малькольм. — Мы это проверим из принципа, но, увы, не стоит слишком обольщаться. Убийца находился в ложе, я уверен. Ну, а вам, господин Хиклс, простите за дерзость, уж коли Джон Ливингстон не желал воздавать должное своей супруге, вам самому никогда не хотелось занять его место?

Предприниматель усмехнулся и как будто без тени смущения ответил:

— Элизабет принадлежит к числу самых дорогих мне друзей, и не более того. Видите ли, я холостяк по призванию и хочу быть всегда свободным. А Элизабет, пожалуй, стала бы мне обузой. Я достаточно хорошо ее знаю: она слишком принципиальная и горячая. Нет, мне никогда не приходило в голову то, о чем вы подумали. К тому же я разъезжаю по всему белому свету, особенно часто бываю в Азии. Таким женщинам, как она, это не очень-то нравится.

— Однако ее муж делал то же самое! — заметил Форбс.

— У Джона и Элизабет со временем сформировалось прочное равновесие. И сохранялось оно благодаря их натурам, что в других семьях было бы просто невозможно. К примеру, с таким, как я, подобный союз продлился бы недолго. Да и стоит ли об этом говорить? Ведь между нами ничего не было.

— Давайте начистоту, — сказал наконец старший инспектор. — У госпожи Ливингстон был любовник?

— Я не вправе касаться личной жизни женщины, которую уважаю, — сухо ответил Хиклс.

— Еще один вопрос, — продолжал сэр Малькольм. — Зачем доктор Келли омыл Ливингстону лицо, раз вопреки его собственному утверждению на переднике не было никаких следов огня?

— Досточтимому Дину не хотелось, чтобы кто-то заметил следы от карандаша, которым Джон подводил себе брови. Он человек старомодный и не хотел, чтобы кто-то догадался о нравах нашего друга. Вот он и попросил брата Келли омыть Джону лицо, чтобы от его «красоты» не осталось и следа.

Форбс пометил у себя в блокноте: «Сложные нравы. Надо быть готовым ко всему».

— Господин Хиклс, вы станете следующим досточтимым ложи тридцать-четырнадцать? — спросил сэр Малькольм.

— Конечно, нет! Я понимаю, пришел мой черед, к тому же я принадлежу к высшим градусам, но у меня столько дел, что, боюсь, мне не хватит времени…

— Можно узнать, какие именно высшие градусы вы имеете в виду?

— Рыцаря Храма, Мальтийского рыцаря… Кроме того, у меня восьмой градус в Обществе английских розенкрейцеров… Возможно, все эти титулы кажутся вам устаревшими. Однако под ними кроется традиция. А я связан с нею накрепко.

— И все же вы человек современный, — заметил сэр Малькольм.

— Традиция и современность нередко прекрасно уживаются.

— Раз уж мы заговорили о традиции, — продолжал благородный сыщик, — не кажется ли вам странным устройство ложи тридцать-четырнадцать? Уж больно необычно у вас сочетаются офицерские должности. Кто-то принадлежит к «Уставу Усовершенствования», как привратник с покрывающим, другие, если я правильно понимаю, к континентальному шотландскому уставу, как, например, оратор. Считаете такое сочетание в порядке вещей?

— Ничуть! Эта идея, несколько, впрочем, сумбурная, принадлежит Досточтимому Дину, — ответил Хиклс. — Он считал, что такое смешанное сочетание лучше всего подходит к исследовательской ложе, как у нас.

— А вы сами как считали?

— У меня было другое мнение, но, простите, если у вас больше нет вопросов… Поймите, у меня много дел…

— Еще вопрос, последний, — сказал сэр Малькольм. — Расскажите вкратце о господине Джоне Кертни?

— Кертни? Чем же он вас заинтересовал? К тому же в тот вечер его не было в ложе!

— И, тем не менее, он нас интересует, — настаивал благородный сыщик. — Так кто же он такой, этот ваш Кертни?

— Ну хорошо, он международный торговый посредник и, кроме того, работает на нашу компанию.

— И потому постоянно разъезжает…

— Вот именно.

— Простите, но я что-то недопонимаю. Когда мы спрашивали о нем госпожу Ливингстон, она уверяла, что господин Кертни знаменитый пианист.

Энтони Хиклс не мог скрыть свое изумление. Помолчав какое-то время, он наконец овладел собой и проговорил:

— Пианист… Вот оно что, хотя не исключено, что такое имя носит еще и пианист… Если у него есть брат… Точно не знаю. Он, видите ли, всего лишь служащий. Я с ним едва знаком. В ложе бывает редко, и потом, он очень скрытный.

— Значит, — продолжал сэр Малькольм, — для вас он прежде всего торговый посредник.

— Совершенно верно. Одно не мешает другому, не так ли?

— И все же ваши слова кажутся мне странными, — строго заметил благородный сыщик.

— Со Скотланд-Ярдом шутки плохи! — прибавил старший инспектор. — Так кто же он — пианист или торговый посредник? Давайте-ка уточним раз и навсегда.

Хиклс в сильном замешательстве воскликнул:

— Спросите еще раз госпожу Ливингстон! И она скажет, что Джон Кертни не только торговый посредник, но и пианист и время от времени дает сольные концерты. А теперь, прошу вас, оставьте меня. Я тороплюсь — неотложные деловые встречи.

Сэр Малькольм и старший инспектор одновременно встали и откланялись. За окном снег уже перестал, но машины продвигались очень медленно и осторожно, поскольку на улицах трудились уборщики, — они, точно сеятели, посыпали песком проезжую часть и тротуары.

Глава 11

По выходе из конторы Энтони Хиклса друзья-сыщики отправились в приемную к Стэнли Келли. Тучный доктор принял их в перерыве между осмотром двух пациентов. Он старался держаться приветливо, хотя выглядел явно подавленным.

— Не пойму, с чего вдруг Скотланд-Ярд так интересуется смертью Джона Ливингстона.

— Убийством!

— Неуверен.

— На переднике был цианид. И когда Ливингстону накрыли лицо передником, он вдохнул яд и тут же умер.

— Надо же!

Сэр Малькольм с любопытством осмотрел книги в библиотеке доктора: в основном это были труды и журналы по медицине.

— Уважаемый сэр, — начал благородный сыщик, — вы хорошо знаете франкмасонство?

— Не очень.

— А между тем состоите в ложе, которая занимается изысканиями…

— Это Досточтимый Дин настоял, чтобы я был одним из учредителей. Дин мой пациент. И я не мог ему отказать в этом удовольствии.

— Расскажите, что происходило в ложе в день смерти Ливингстона.

— Да ничего особенного. Нас созвали к четырем часам. Мы попили чаю и поднялись в ложу примерно в половине пятого.

— Госпожа Ливингстон была с вами?

— Она приехала с мужем около четырех. Как ее и просили, она была в траурном платье, чтобы участвовать в ритуале смерти Хирама.

— С вуалеткой?

— Да нет! Она надела шляпу с вуалеткой только перед самым началом церемонии.

— А где была ее шляпа с вуалеткой, когда вы пили чай? — спросил Форбс.

Врач взглянул на старшего инспектора с изумлением и вместе с тем раздраженно.

— Разве это так важно?

— Прошу ответить.

— Даже не знаю. Может, она оставила ее в гардеробе… Ваш вопрос кажется мне несущественным!

— Об этом нам судить, — строго упрекнул его Форбс. — Речь идет об убийстве, а в таком деле существенно все.

— Итак, — продолжал сэр Малькольм, — Джон и Элизабет Ливингстон прибыли вместе и пили чай с остальными. Со всеми?

— Да, со всеми членами ложи.

— Кроме Джона Кертни, — уточнил старший инспектор.

— Да, действительно, Кертни с нами не было.

— Потом вы поднялись наверх, — продолжал сэр Малькольм. — И тут же приступили к ритуальной церемонии. Так?

— Все так. Я уже говорил, она началась около половины пятого.

— Сколько, по-вашему, прошло времени после начала церемонии и до кончины Ливингстона?

— С полчаса…

— Опишите, что происходило, перед тем как вы установили факт смерти.

— Джон надел передник — он принес его с собой — потом трое членов ложи, которым предстояло играть роль завистливых подмастерьев и поразить Хирама, проделали соответствующие ритуальные действия. Я был одним из них и держал лом. Затем подошел Досточтимый Дин и слегка стукнул Джона по лбу молотком. Джон знал, как должен проходить ритуал, и сам лег на пол, без посторонней помощи. Тут супруга Джона начала делать вид, что ищет его по четырем сторонам ложи…

— Кто набросил ему на лицо передник? — прервал доктора сэр Малькольм.

— Кто? Не знаю. В это время я смотрел, как первый страж набивает трубку ликоподием…

— А дальше?

— Передник загорелся.

— Ложь! — вскричал Форбс. — Нам известно, что передник намеренно пытались сжечь на одном из светильников, уже потом.

— Ах, так вы знаете… Тем лучше.

— Кто просил вас скрывать правду?

— Никто, все… Мы боялись скандала.

— Вы омыли лицо покойного? Зачем?

— Так хотел Досточтимый Дин. Ливингстон обычно подкрашивал себе брови химическим карандашом, что с его стороны было довольно легкомысленно.

— Вы раньше встречались с госпожой Ливингстон?

— Нет, это было первый раз.

— Как по-вашему, когда именно умер Ливингстон?

— Когда ему набросили на лицо передник.

— И кто это сделал, вы, конечно, не видели?

— Нет, честное слово. Я же говорил. Может, Досточтимый Дин вам что-нибудь скажет. А я ничего не знаю.

— Вы же врач и, значит, должны были сразу же установить, что Ливингстона отравили… По желтой пене в уголках рта…

— Тогда я даже глазам своим не поверил, ведь такое и представить себе невозможно! Потом, мне не хотелось путать братьев. Да и госпожа Ливингстон была там… Поставьте себя на мое место!

— И вы никому ничего не сказали?

— Нет. Все и без того были здорово напуганы!

— И вы не выходили из ложи и не звонили в полицию?

— Нет. Я вообще не представляю, кто бы мог это сделать незаметно. Мы тогда все находились в ложе.

— Кроме привратника, пожалуй… Разве его обычное место не за пределами ложи?

— По особому разрешению Майкл Вогэм находился внутри ложи. Досточтимый Дин, помнится, вам уже говорил. И потом, давайте закончим этот разговор! Меня ждут пациенты. Да и сказать мне вам больше нечего!

От былой приветливости дородного доктора не осталось и следа.

— И, тем не менее, — невозмутимо проговорил сэр Малькольм, — у меня к вам еще несколько вопросов. Кто из членов ложи, по-вашему, мог быть заинтересован в смерти Ливингстона?

— Да никто! Он был обаятельный, образованный и отзывчивый, во всяком случае по отношению к каждому из нас. Да и потом, неужели масон способен убить своего собрата по ложе? Это же против всякой масонской этики!

— И все-таки, — заметил сэр Малькольм, — только масон мог замыслить такое убийство и осуществить свой замысел во время исполнения ритуала… Но давайте вернемся к членам ложи. Что вы думаете об Энтони Хиклсе?

— А что я, по-вашему, должен о нем думать? — вдруг вспылив, воскликнул доктор. — Человек он деловой, опрятный, благовоспитанный. Вот, пожалуй, и все. Вы что, хотите знать обо всех наших братьях? Так я скажу. Дин — старый мой пациент, а его масонские дела меня нисколько не интересуют, потому что я в них ни черта не смыслю. Куперсмит — адвокатишка с непомерными амбициями, только я бы не доверил ему защиту ни по какому делу. Шоу — никудышный писака и к тому же неудачник, втрескавшийся в красотку Элизабет Ливингстон. Бронсон — солдафон, преуспевший на финансовом поприще, только непонятно как! Вогэм — простой мужлан, выдающий себя за отпрыска знатного рода. А Кертни так и вовсе призрак! Его вообще не видно и не слышно.

— Он же известный пианист, — заметил сэр Малькольм.

— Кто-кто — пианист? Да не смешите! Но, в конце концов, это не мое дело.

— Простите, — сказал Форбс, — зато это наше дело!

— Тем хуже для вас, — раздраженно буркнул доктор, чье заплывшее жиром лицо внезапно сделалось пунцовым.

— Повежливее! — повысил голос сэр Малькольм. — Так что там насчет Питера Шоу? Втрескался, говорите, в Элизабет Ливингстон? Откуда вы знаете?

— Ничего я не знаю, — пробурчал Келли и тут же замкнулся в себе, смекнув, очевидно, что сгоряча сболтнул лишнее.

— Доктор, — продолжал, однако, сэр Малькольм, — мы расследуем непростое дело. И для нас важна малейшая подробность. Итак, откуда вы знаете, что Шоу влюблен в госпожу Ливингстон?

— Питер Шоу мой пациент. Так что, с вашего позволения, я не стану открывать врачебную тайну.

— Ну что ж, как угодно, — сказал старший инспектор, — только мы вам о себе еще напомним!

Понимая, что от доктора Келли больше ничего не добиться, друзья оставили его в сильнейшем раздражении. И отправились к господину Вогэму на Кингс-Кросс, а точнее, к дому 27 по Копенгаген-стрит. Не успели они отъехать, как Дуглас Форбс воскликнул:

— Надо же какой горячий! Ну прямо огонь!

— Сдается мне, он не только много ест, но и пьет сверх меры! Тем не менее от него мы узнали о членах ложи кое-что интересное.

— Ну да, например, как знаменитый Кертни, пианист и торговый посредник в одном лице, вдруг взял и превратился в привидение! — пошутил старший инспектор. — Теперь все понятно! Раз в день убийства его не было в храме святого Патрика, значит, он автоматически становится подозреваемым!

Сэр Малькольм, занятый, как обычно, своими мыслями, ничего не ответил.

Дом Майкла Вогэма, довольно милый с виду, стоял посреди заснеженного сада. В глубине сада располагалась оранжерея.

— Там Вогэм и выращивает розы, — пояснил благородный сыщик.

— Кстати, — заметил Форбс, — вы обратили внимание, как смутился Уинстон Дин, когда вы упомянули название цветка, получившего первую премию?

— Да. И даже знаю, почему. Ведь так зовут госпожу Ливингстон.

— Может, у Вогэма была связь с супругой жертвы?

— Вы и Хиклса подозревали в том же!

Они долго звонили, но им никто и не ответил.

— Не пойти ли нам пообедать? — предложил старший инспектор.

Было уже четверть седьмого вечера, и они попросили шофера подвезти их в Сохо, к греческому ресторану «Сиртаки». Однако он, к сожалению, был закрыт. И наши друзья направились пешком в турецкий ресторан, который сэр Малькольм Айвори хорошо знал и ценил по достоинству; назывался он «Падишахлар Макуну», иначе говоря, «Страсть султанов»… Они вошли туда, к величайшему стыду Форбса.

— Главное — не вздумайте заказывать греческие блюда, — посоветовал сэр Малькольм. — Турки с греками терпеть друг друга не могут! Ах, как все это напоминает мне Стамбул, Золотой Рог!..

— Здесь и впрямь можно отведать что-нибудь вкусненькое?

— Конечно! Не случайно древние цивилизации славились своей кухней. Закажем-ка мы зирвак.

— А это еще что за зверь?

— Всего-навсего бараньи или козьи ножки, обильно приправленные шафраном.

— А ничего другого у них нет?

— Тогда, быть может, вы предпочитаете ишкембе чорбасы и сардалью пилакиси?.. Это знатный суп из требухи и вырезанный изнутри красный перец, фаршированный сардинами в томате, что-то вроде жюльена…

— Неужели эти турки не могут выражаться по-человечески!

— Видите ли, дружище Дуглас, мозги необходимо регулярно прочищать. И в этом смысле лучший способ — перемена блюд.

— Да уж, свежие мозги нам не помешают. Эта заваруха с масонами еще та головоломка! Впору взять их всех да упечь за решетку.

Благородный сыщик сделал заказ официанту в светло-желтом полукафтане.

— Честно признаться, — сказал он, откладывая в сторону меню, — я уже кое-что понимаю. Давайте пойдем с самого начала, памятуя лишь о том, что знаем наверняка. Итак, первое: Ливингстона отравили цианидом. Яда на переднике было достаточно, чтобы его умертвить. Второе: этот малый оказался гомосексуалистом и потому не питал к жене супружеских чувств, и она, не исключено, искала утешения на стороне. При этом, однако, он был ей замечательным другом, и она его очень любила. Как, впрочем, и горничная… Третье: умер он в масонской ложе, и члены ее пытались направить нас по ложному следу — то ли от страха, то ли по какой-то другой причине, пока нам неизвестной. Четвертое: масоны решили уничтожить пресловутый передник — сжечь его, а то, что от него осталось, спрятали в комнате для размышлений. Пятое: передник лежал в полиэтиленовом пакете. Шестое: в Скотланд-Ярд позвонил неизвестный и предупредил об убийстве в самый момент его совершения, и при этом из ложи никто не выходил, иначе как попасть к телефону, ведь он находится внизу. Ну, как вам супчик?

— Да уж, наваристый вышел супец!

— Дуглас, я о супе, который вы едите…

— Сказать по чести, сэр, хоть я и не хотел говорить, по-моему, в нем уж больно много чеснока. Что скажет госпожа Форбс, моя супруга, когда я приду домой и дыхну на нее? Ведь она так запросто и на развод может подать, верно? Но, возвращаясь к нашему делу, что вы обо всем этом думаете?

— Нами ловко управляют. Как сказал бы Уинстон Дин. Да-да, в самом деле, нас водит за нос какой-то умник — он-то и повернул все так, как ему выгодно.

— По-моему, самая подозрительная из них госпожа Ливингстон. Она запросто могла посыпать ядом передник, тем более что муженек, хоть он особо и не утомлял ее своим вниманием, стал ей поперек горла… Может, Хиклс или кто там из них еще, ее любовник, и толкнул ее на такую крайность…

— Тогда кто звонил в Скотланд-Ярд?

— Это вполне могла сделать и сама госпожа Ливингстон, перед тем как подняться в ложу, ведь она знала — убийство неотвратимо.

— Запланированное убийство…

— Ну да. Оставалось только дождаться начала церемонии…

— Не забывайте, Дуглас, это мог сделать любой из них. К тому же, хотя Ливингстон и был богат, его супруга ничуть не беднее, а то и богаче! Нет, эта версия отпадает.

— Я приказал проверить его банк, а заодно и счета всех остальных членов ложи. Завтра получим результат. Может, что и прояснится…

— Все может быть, — согласился сэр Малькольм, снова принимаясь за еду, — но я все больше убеждаюсь, что ритуал этот слишком уж странный! Помесь какая-то, понимаете?..

Однако Форбс и не пытался понять то, что имел в виду его добрый друг: он был целиком поглощен борьбой с бараньей требухой и красным перцем.

Глава 12

Благородный сыщик хорошо выспался. Вэнь Чжан позволил себе разбудить его не в восемь утра, а много позднее. Только что прибыл старший инспектор. Сэр Малькольм спешно оделся, чего терпеть не мог. Для него процедура одевания по утрам была подлинным ритуалом, куда более значительным, чем церемонии масонов с Грейт-Куин-стрит.

— Господин полицейский сильно нервничает. Плохо со здоровьем, — заметил китаец.

— Приготовь нам завтрак, да посытнее. Это его успокоит!

Итак, двое наших друзей встретились снова — на сей раз за столом, украшенным булочками, гренками, джемом разных сортов и яичницей-болтуньей.

— Мои люди просмотрели счета главных действующих лиц, — сообщил Форбс. — Они все размещены в «Ливингстон-Банке». Любопытно, правда?

— У братьев такое может быть вполне… А состояние счетов?

— Банк процветает, да еще как, и ссужал кругленькие суммы и доктору Келли, и Уинстону Дину, и Энтони Хиклсу. Так что все они по уши в долгах.

— Все-все?

— Без исключения. Люди лейтенанта Финдли опросили Бронсона, директора банка, если помните. А он, оказывается, не в курсе, потому как этими счетами занимался лично Ливингстон.

— А перчатки, перевязи и прочее, что вы отправили в лабораторию на экспертизу?

— В Скотланд-Ярде как в банковском сейфе! — гордо заявил Форбс. — Но тут ничего особенного. Зато в самом храме святого Патрика двое наших кое-что откопали…

— Что же?

— Полиэтиленовый пакет, наверняка тот самый, где был передник восемнадцатого века. Он лежал в трапезной, за ведром с углем.

— Что еще?

— Пару белых перчаток вроде тех, что масоны надевают во время своих чудных церемоний. Перчатки были припрятаны под одним из светильников посреди ложи. Доктор Гарднер как раз сейчас их внимательно исследует, вот только зачем было их прятать? Ах да, на них вышиты инициалы — «М.В.»!

— Майкл Вогэм! Помните, Вогэм подменил перчатки покойного… Может, он же их там и припрятал, ведь на них должны были остаться следы цианида или мела, — предположил сэр Малькольм.

— Мела? Но при чем тут мел?

— Картина ложи… Она же была расписана мелом.

— Ну и что?

— Да нет, ничего. Простое замечание.

— Во всяком случае этот Вогэм подозрительный субчик! — Старший инспектор налил себе чаю, аккуратно намазал масло на гренок и прибавил: — Госпожу Ливингстон пригласили на десять утра — забрать гроб с телом…

— В новый Скотланд-Ярд?

— Да.

Сэр Малькольм поднял брови:

— Который час?

— Десять минут десятого.

— Прекрасно. Немедленно выезжаем в Блумсбери, к Ливингстонам!

— Но ведь госпожа Ливингстон с минуты на минуту отправится в Скотланд-Ярд…

— Вот именно! Я хочу спокойно расспросить горничную. Итак, едем. Дожуете бутерброд по дороге…

Форбс примирился с неизбежностью… или, вернее, с собственным желудком, потому как ясно понимал: до вечера ему вряд ли случится поесть, а если и случится, то наверняка в каком-нибудь экзотическом ресторане, где больше питаешься воздухом, чем снедью! Полицейская машина бойко несла их по Лондону. Улицы уже успели расчистить, так что на них не осталось никаких следов снега.

Дверь им открыла служанка.

— Мисс, — начал Форбс самым официальным тоном, на какой только был способен, — у Скотланд-Ярда имеются к вам кое-какие вопросы.

— Мадам нет дома. А хозяина, наверно, уже разрезали на кусочки…

— Не будем преувеличивать.

— А мне так хочется снова его повидать, пускай и разрезанного…

— Вы его очень любили? — спросил сэр Малькольм.

Девица слегка смутилась, но потом в простодушном порыве проговорила:

— Иногда… он давал мне десять шиллингов.

— За что?

— Ни за что. Просто так. Он был очень добрый. И, наверно, тоже меня любил. Вот так всегда — умирают самые хорошие.

— Мы все когда-нибудь умрем. Лучше скажите, какие отношения были у хозяйки с хозяином?

— Просто замечательные. Он то и дело разъезжал, а она жила себе своей жизнью.

— Что вы имеете в виду?

— Знаете, хозяин совсем не интересовался женщинами. Редко бывал дома. И хозяйке ничего не оставалось, кроме как… Ведь природа требует свое, правда?

— Конечно, конечно. И вы даже знаете, кого требовала природа хозяйки?

— Вы хотите сказать, с кем она проводила время?..

— В некотором смысле…

— О, скучать ей не приходилось, да и вряд ли придется. Пока хозяин был у себя в конторе или в отъезде, хозяйка принимала всяких там… а после говорила: «Прентис, — так меня зовут, — Прентис, я собираюсь в театр…» Мадам часто ходила по театрам. Но я-то знаю, что это за театры. Иной раз она возвращалась вся растрепанная. Понимаете, что я хочу сказать?..

— Как же вас понять, если вы до сих пор не назвали по имени ни одного из тех, кто частенько навещал хозяйку в отсутствие хозяина… — заметил сэр Малькольм.

— К ней хаживал господин Энтони Хиклс… Симпатичный такой, элегантный мужчина. Всегда давал мне на чай. Потом, был какой-то господин Вогэм. Правда, этот мне совсем не нравится. Он всегда приходит с цветами, а, когда уходит, на меня даже не глядит. Но я-то знаю, хозяйкин любимчик сюда не ходит. Она сама звонит ему, ну и конечно… Как тут не услышишь…

— И как же зовут того, кому звонит хозяйка?

— Белсон — вот как. Скажу по секрету, у них большая любовь… Она с ним так любезничает, ну просто ах! А еще они все время говорят про деньги.

— Может, его зовут Бронсон? — спросил сэр Малькольм, разом обратившись в слух. — А имя?

— Сирил. Она все время называет его то «дорогим Сирилом», то «малышом Сирилом». Как тут не запомнить.

— Точно, именно так зовут Бронсона. Досточтимый Дин называл его имя, когда мы были у него дома, — припомнил сэр Малькольм.

Форбс, в очередной раз поразившись памяти благородного сыщика, даже не счел нужным заглянуть в свой блокнот в мягкой обложке. Хотя записывал туда все, что говорилось при нем во время дознания. Но эту подробность он не отметил.

— Не он ли часом управляющий банком, и разве госпожа Ливингстон не говорила, что никогда не встречала его до того злополучного вечера в ложе? — спросил он.

— Она еще говорила, что муж сравнивал его с добрым, верным псом… — заметил сэр Малькольм. — И уверяла, будто не знает, что он масон. То-то и удивительно. Скажите, однако, мисс Прентис, а имя Кертни вам что-нибудь говорит?

— Кертни? Кажется, да… По-моему, он был другом хозяина. Одним из самых близких, я хочу сказать… Хотя подружились они не так давно. Погодите, он оставил свою визитную карточку. Она, наверно, все еще лежит в вазе при входе.

Девица быстро порылась в фарфоровой вазочке в форме раковины, стоявшей на круглом одноногом столике, извлекла оттуда визитную карточку и с гордостью протянула ее сэру Малькольму. На карточке значилось: «Джон С. Кертни. Эксперт-поверенный. 27, Томбридж-стрит. Лондон».

— Эксперт-поверенный! — воскликнул Форбс, глянув в свою очередь на карточку.

— Ну хорошо, мисс Прентис, благодарю, — быстро проговорил благородный сыщик. — Вы нам очень помогли. Едем в «Ливингстон-Банк»!

Как и все ведущие инвестиционные банки, он располагался в Сити. Это было изящное серое здание — судя по всему, XIX века. Наши друзья попросили о встрече с управляющим. Сирил Бронсон заставил себя ждать не меньше четверти часа. Наконец он появился — коротконогий, с не очень приятным лицом и короткими, стриженными под расческу волосами. Неужели госпожа Ливингстон, эта пылкая красотка, могла увлечься таким коротышкой? В нем угадывался дотошный бухгалтер, второразрядный клерк, непомерно гордый тем, что сумел возрасти до директорской должности.

— Господа, — важно произнес он, — кажется, я вас узнаю… Прошу ко мне в кабинет, проходите.

На двери кабинета, куда они вошли, все еще висела табличка: «Джон Ливингстон».

Коротышка уселся в черное кожаное кресло, где прежде, верно, сиживал его ныне покойный патрон, а обоих посетителей так и оставил стоять. Устроившись в удобной позе, он сцепил пальцы и осведомился:

— Чем могу, господа?

— Господин Бронсон, мы будем откровенны, — начал сэр Малькольм. — Вы давно знаете госпожу Элизабет Ливингстон?

— Супругу покойного Джона Ливингстона? Я увидел ее первый раз в тот вечер в храме святого Патрика. Да-да, в тот самый печальный вечер.

— А раньше вы никогда с ней не встречались? Даже на светских вечерах?

— Насколько помню, нет.

— Но вы общались по телефону…

— Госпожа Ливингстон сама мне звонила. А я — никогда.

— Зачем же она звонила?

— По денежным вопросам. Она женщина расточительная. Впрочем, сказать по правде, ей это позволительно.

— А что теперь?

Бронсон выпрямился в кресле:

— Банк, как видите, работает.

— И вы по-прежнему управляющий.

— Конечно. Даже больше чем когда-либо. Должен заметить, господин Ливингстон мало занимался делами.

— И предприятием руководили вы…

— К счастью!

— То есть?

— О, нехорошо так говорить о покойниках, но господину Ливингстону было не до банка… Если угодно, не его призвание.

— Какое же у него было призвание?

— Трудно сказать… Путешествия, роскошные отели…

— Только за этим он и разъезжал?

— Да еще как! Особенно любил Азию. Китай, Вьетнам… А последний раз был в Гонконге. Да, и в Маниле он тоже бывал.

— А разъезжал он ради удовольствия или по делам?

— Точно не знаю. Я мог судить только по гостиничным счетам да по карточкам «Америкэн Экспресс»… Я и сам был бы не прочь куда-нибудь податься — мир поглядеть.

— Госпожа Ливингстон ездила с ним?

— Никогда. Они жили как друзья-соседи, не больше. И то лишь когда он бывал дома!

— Расскажите о счетах членов ложи святого Патрика… — попросил старший инспектор.

— Мне и самому только недавно стало известно, что у них у всех есть в нашем банке счета дебиторов. Ваш офицер, собственно, и указал мне на это. Господин Ливингстон сам занимался этими личными счетами…

— Потому что все они — братья…

— Возможно, но не в том суть… Господин Уинстон Дин должен нам больше пятидесяти тысяч фунтов… У мэтра Куперсмита кредит больше чем на сто тысяч… С остальными примерно то же самое… Господин Ливингстон слишком легко обращался с деньгами своего банка!

Сэр Малькольм в свою очередь спросил:

— Вы знаете такого Джона Кертни?

— Нет. Знаю только, что он состоит в нашей ложе, но его самого там ни разу не видел.

— И никогда не слышали, чем он занимается?

— Кажется, он артист или что-то в этом роде…

— Может, музыкант?..

— Видите ли, господа, я в таких делах плохо разбираюсь.

— Мэтр Артур Куперсмит в самом деле числится адвокатом в «Ливингстон-Банке»?

Бронсон поморщился:

— Боже мой, нет! По рекомендации господина Ливингстона он действительно хотел было сунуть нос в наши дела. Но я не позволил. У нас закрытая организация, все люди проверенные, я сам их подбирал.

Сэр Малькольм продолжал:

— Уважаемый сэр, я вижу, вы человек весьма сведущий. И мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали в двух-трех словах о том собрании в ложе, когда умер Джон Ливингстон.

— Да тут особенно нечего говорить…

— Вы, кажется, играли роль одного из трех завистливых подмастерьев, которые должны были поразить Хирама каким-то рабочим инструментом…

— Все так. Я же должен был и поднять его после того, как он якобы умер — символически.

— А он умер по-настоящему.

— Я не сразу это понял и даже сейчас плохо себе представляю, что тогда произошло.

— Передник, господин Бронсон, передник!

— Ну и что? При чем тут передник?

— Вы что, ничего не заметили?

— Как же! Он был из музея. Господин Ливингстон обожал красивые тряпки, всякие украшения… И потом, видите ли…

— Господин Бронсон, — повышая голос, сказал сэр Малькольм, — только не надо басен про трубку с ликоподием. Нам все известно.

— Что именно?

— Кто пытался сжечь запон восемнадцатого века на одном из светильников?

Бронсон какое-то время колебался, потом ответил:

— Майкл Вогэм. Да-да, точно.

— А Досточтимый Дин помешал, так?

— Кажется, да, но в это время все суетились вокруг госпожи Ливингстон. Думали, смерть мужа будет для нее страшным ударом, хотя лично я так не думал.

— То есть как? — с любопытством спросил Форбс.

— Они даже не были супругами. Он — постоянно в разъездах. А она — в объятиях… Впрочем, лучше промолчу.

— Вы и так почти все рассказали! — настаивал старший инспектор.

Тогда Бронсон таинственно произнес:

— Спросите на Кингс-Кросс…

— В доме двадцать семь на Копенгаген-стрит, так? — уточнил сэр Малькольм.

Это был адрес Майкла Вогэма, цветовода, вырастившего изумительную «Элизабет-Мэри». Как бы то ни было, Бронсон встал, давая тем самым понять, что беседа закончена и пора прощаться.

— Ладно, — проговорил благородный сыщик. — Мы с вами, конечно, еще увидимся, господин Бронсон, и очень скоро, а пока мое почтение. Не сомневаюсь, с вами банк не пропадет.

Маленький человечек, явно довольный, проводил друзей-сыщиков до вестибюля, где стояла большая рождественская елка. На прощание Бронсон объявил сэру Малькольму:

— Решите когда-нибудь закрыть счет в своем банке, не забудьте про нас. Примем вас с большим почетом…

— Ах да, — сказал вдруг сэр Малькольм, — чуть не забыл! Кто из членов ложи ввел вас в их общество?

Бронсону такой вопрос пришелся явно не по душе. Он на мгновение задумался и наконец ответил:

— Бог мой, сейчас и не вспомню… С тех пор, знаете ли, столько воды утекло…

Друзья-сыщики не настаивали и на этом откланялись, а уже на улице Дуглас Форбс воскликнул:

— Ну не чудно ли? По-моему, если тебя принимают в клуб, уж имя-то своего крестного отца грех не запомнить!

— Наверняка Бронсона к масонству приобщил его патрон. А Бронсон, как вы, должно быть, заметили, его недолюбливал.

— Как и Элизабет Ливингстон!

— Наш голубчик Бронсон надел на себя костюм, который ему явно не по размеру, — заключил сэр Малькольм.

Глава 13

В полицейской машине, которая везла их к дому Питера Шоу, секретаря ложи, Дуглас Форбс сказал сэру Айвори:

— По-моему, у этого Бронсона рыльце изрядно в пуху. Даже не скрывал радости, оказавшись в кресле своего патрона. Не любил он его. А нам врал, что впервые увидел госпожу Ливингстон только вечером в день убийства. Они водят нас за нос на пару. Вспомните, что говорила горничная. Госпожа Ливингстон и Бронсон ворковали по телефону, как влюбленные голубки… Вот и сговорились убить муженька, чтоб не мешал.

— Чем же он им мешал?

— Супруги наверняка ссорились меж собой. И потом, Бронсон спал и видел, как бы занять кресло Ливингстона…

— А меня, — заметил сэр Малькольм, — куда больше занимают поездки нашего экстравагантного банкира. Обратили внимание, он повадился как раз в те страны, где бывал и Энтони Хиклс?

— Точно, в Азию.

— И почему Ливингстон ссужал деньгами своих друзей-приятелей? Хотелось бы верить, что им двигало только чувство масонского братства, но уж больно суммы большие!

Они подъехали к дому 142 на Эссекс-роуд, в квартале Айлингтон, где жил Питер Шоу. К их величайшему удивлению, его дом представлял собой одно из тех огромных современных зданий, где проживали отставные члены правительства. Друзья-сыщики нашли охранника, но тот так и не смог точно указать им номер квартиры журналиста. Наконец они поднялись на десятый этаж и оказались в глубине коридора, наполненного далеко не самыми приятными запахами. Друзья позвонили в дверь — им открыл Шоу.

Журналист предстал перед ними со всклоченными волосами, в домашнем халате и в тапочках.

— Извините. Я тут сижу пишу.

— Статью в «Обсервер»?

— Нет, роман для своего издателя. Договор есть, а вот вдохновения… Входите, прошу. Узнаю сэра Малькольма Айвори. Мы же оба состоим в Клубе графоманов, не правда ли?

Друзья-сыщики очутились в настоящем царстве хаоса. Сюда, судя по всему, никогда не ступала нога женщины.

— Простите за беспорядок… Берите стулья. Чем могу служить?

— Господин Шоу, — сказал Форбс, — мы расследуем дело о смерти Джона Ливингстона.

— Я так и думал. Прекрасный сюжет для романа… Убийца в масонской ложе! Чем не название!

— Уважаемый сэр, — начал сэр Малькольм, — какой темой вы занимаетесь в «Обсервере»?

— Азией. Хотя сам стараюсь бывать там как можно реже. Я больше люблю Африку.

— Вы, должно быть, сотрудничаете с тамошними корреспондентами?..

— Приходится.

— Какие у вас были отношения с Ливингстоном?

— Он был добрым братом и, кроме того, моим банкиром.

— Сколько у вас в непокрытом остатке на счете?

Столь неожиданный вопрос так удивил Шоу, что он на какое-то время даже лишился дара речи. Потом наконец сказал:

— О, я же вольный художник… Ливингстон всегда относился ко мне с участием. И дал краткосрочный кредит — десять тысяч фунтов. А я, похоже, его слегка просрочил.

— Господин Шоу, вы женаты?

— Нет, даже не представляю, чтобы мной понукала жена.

— А как насчет госпожи Ливингстон?

— Да я вообще первый раз ее видел в тот роковой вечер.

— Где вы познакомились с ее мужем?

— В баре на Пикадилли. Я был там со своим другом Куперсмитом. Мы разговорились и так, слово за слово, познакомились, а потом подружились. Отличный был малый.

— Когда это было?

— Не помню… Хотя постойте. Кажется, весной, три года назад.

— И тогда же вы вступили в ложу Досточтимого Дина?

— Да, по совету Джона. Дин был старым другом его семьи. И мы с Куперсмитом согласились.

— Вы интересуетесь масонством?

— Немного.

— Кто рассказал вам о том шотландском ритуале?

— Вогэм. Он большой знаток всяких таких вещей.

— А как насчет Азии?

— Зачем вам все это, сэр Малькольм?

— Мне казалось, — сказал благородный сыщик, — Вогэм, ко всему прочему, интересуется Китаем и Манилой, как и Ливингстон…

— Джон мотался туда в свое удовольствие. Он обожал путешествовать. Не то что я. Мне больше по душе сидеть у себя в конуре и пописывать. Игра воображения лучше всяких путешествий…

— Во всяком случае убийца Ливингстона тоже не был лишен воображения, — заметил Форбс.

— Как он умер? Вы установили? — поинтересовался Шоу.

— Вдохнул цианид. Яд попал на передник, который был на нем, — объяснил сэр Малькольм. — Помните, кто набросил ему на лицо передник?

Питер Шоу сделался мертвенно-бледным и, едва шевеля губами, пробормотал:

— Я. Но откуда мне было знать?.. Бред какой-то! Я, сам того не ведая, убил Джона!

— А кто велел сжечь передник?

— О, не знаю… Я был потрясен. Джон, мой друг, мой брат… Какой ужас! Кто же посыпал передник цианидом?

— Если б мы знали…

Журналист пошел налить себе виски и скоро вернулся со стаканом в руке.

— Господа, я сделаю все от меня зависящее, чтобы убийца был наказан! Только скажите, что делать?

— Говорить правду, — ответил сэр Малькольм. — За последнее время мы понаслушались столько лжи! Ваши братья-масоны так и норовили обвести нас вокруг пальца.

— Они это, наверно, от страха. Их можно понять…

— Скотланд-Ярд все прекрасно понимает, — торжественно изрек старший инспектор, — только никому не позволено держать нас за идиотов. Как говорит госпожа Форбс, моя супруга, во лжи правды больше, чем в самой правде.

— Надо же как интересно! — заметил сэр Малькольм. — Скажите, однако, господин Шоу, чем конкретно занимается мэтр Куперсмит?

— Он адвокат, занимается торговыми сделками.

— Какими именно?

— По-моему, что-то связанное с Дальним Востоком.

— И он туда же! — воскликнул старший инспектор. — У вас в ложе все ну просто спецы по Азии!

— Но это же логично, не правда ли? Ведь мы все связаны едиными узами…

— О, я и сам обожаю Азию, — признался сэр Малькольм. — И в молодости исколесил ее вдоль и поперек. Ну да ладно. Так о чем, бишь, новый ваш роман?

— Если честно, и сам не знаю. Не пишется чего-то! А издатель наседает. Он выдал мне аванс, понимаете?..

— Пожалуй, при новом патроне «Ливингстон-Банка» вам скоро придется расплачиваться по счетам…

— А кто он такой?

— Ваш брат Бронсон.

— Да уж, с ним шутки плохи. Придется просить Досточтимого Дина, чтоб замолвил за меня словечко.

— Желаю удачи! — сказал сэр Малькольм. — Да, кстати, господин Шоу, насколько мне известно, ваш личный врач — доктор Келли?

— Ну да.

— Странный тип…

— Ему в жизни пришлось несладко.

— Значит, — осторожно заметил сэр Малькольм, — на него вполне можно положиться?

Шоу удивился.

— Что вы имеете в виду?

— Уважаемый сэр, в таком деле, как наше, надо иметь обо всем как можно более полное представление. А это нелегко, когда тебе лгут на каждом шагу или пытаются утаить детали, которые могут оказаться очень важными. Вот вы, например…

— А я-то что утаиваю?

— Вы только что сказали, что впервые встретились с Элизабет Ливингстон на том злополучном масонском собрании…

— Так и есть.

— А нам сдается…

— Ах, ну да, теперь понятно! Это старый трепач Келли вам все разболтал! Как же я раньше-то не догадался, вы же процеживаете всех точно через сито! Ну хорошо! Я неравнодушен к Элизабет… Как вам сказать?..

— Вы ее любите, — подсказал сэр Малькольм.

— И только. Я имею в виду — не больше. Она ничего не знает. Однажды, год назад, я случайно повстречался с ней на коктейле для журналистов. Она на меня даже не обратила внимания. Вы, верно, думаете, я веду себя как мальчишка. Но, если честно, сам я никогда не осмелюсь с ней заговорить, понимаете?.. К тому же она любит другого, а я для нее никто — пустое место. В тот вечер в ложе она тоже на меня ни разу не взглянула.

— Кого же она, по-вашему, любит?

— Кого-нибудь вроде Энтони Хиклса или Майкла Вогэма. Или вроде того невидимки…

— Кертни?

— Да, вот именно… Хотя бы и его. Я же ничего о ней не знаю… Она такая женщина! Такая желанная… И такая недоступная! А Джону почему-то дома не сиделось…

— Мы понимаем, — сказал благородный сыщик, — и просим извинить нас за любопытство.

Спустя несколько мгновений наши друзья-сыщики снова оказались в лабиринте коридоров жилого правительственного дома.

— А он не в лучшей форме, — заметил Форбс.

— Еще один холостяк…

— Может, гомосексуалист?.. Уж больно странная у него любовь к госпоже Ливингстон!

— Может, от душевной простоты… Да и где ее найдешь, настоящую любовь, в наше-то время! Навестим-ка теперь мэтра Куперсмита. Он в нашем списке последний, не считая невидимку Кертни.

И они отправились в сторону Темзы. Адвокат проживал в доме 37 на Гросвенор-роуд, немного не доезжая до переброшенного через реку моста Вокс-холл-бридж. Артур Куперсмит, одетый в сюртук, встретил их довольно холодно. Судя по изысканно стилизованной деревянной обшивке стен, он питал пристрастие к старине. Стену в самой глубине его кабинета украшал огромный гобелен с изображением охотничьей сцены.

— Вы по поводу кончины Джона Ливингстона, как я догадываюсь…

— Точно. Насколько нам известно, произошло убийство, — заметил старший инспектор.

— Господа, хотя я очень занят, однако слушаю вас.

Слово взял сэр Малькольм.

— Уважаемый мэтр, вы, кажется, знаток континентального масонства…

— Некоторым образом… Вы только это и приехали уточнить?

— Не только, а, как говорится, все в целом. Итак, что вы думаете о том шотландском ритуале?

— Самый обычный ритуал, каких много, практиковался во Франции во второй половине восемнадцатого века.

— Так уж необходимо было использовать и передник того времени?

— Нет, но Ливингстону приспичило надеть именно его. Он сам отправился за ним в Великую Ложу и принес его оттуда.

— Вам показалось это излишним?

— Совершенно.

— А участие женщины в роли Вдовы?

— Мне хотелось изучить манускрипт, который обнаружил Вогэм. У нас были только экземпляры перевода, выполненного этим замечательным братом. Вы видели оригинал?

— Нет, — признался сэр Малькольм. — Мы не застали господина Вогэма дома.

— Ну да, он, кажется, в отъезде.

— А куда отправился, не знаете?

— Нет.

— Вернемся, однако, к ритуалу, с вашего позволения. Итак, должна ли в нем участвовать женщина? Это предусмотрено в подобных ритуалах?

— Вовсе нет. Я первый раз об этом узнал. Может, по уставу Мемфис… Меня наводит на такую мысль Исида…

— Понятно. Итак, к участию в ритуале было решено привлечь госпожу Ливингстон. Вы с ней знакомы?

— Не имел чести и, добавлю, счастья, поскольку она очень красивая женщина.

— Зато вы хорошо знали ее супруга.

— Я познакомился с ним благодаря Питеру Шоу.

— Где и когда?

— О, кажется, в баре на Пикадилли два-три года назад. А он познакомил нас с Досточтимым Дином, и тот пригласил нас вступить в его исследовательскую ложу.

— Ливингстону с самого начала была уготована роль Хирама?

— Он на нее очень рассчитывал. Мы с ним даже поспорили. И сейчас я об этом жалею.

— О чем именно вы поспорили, мэтр?

— Да так, вам это не очень интересно. Он уверял, что Хирама надо поразить между тремя светильниками. А я говорил, это нужно сделать возле южной колонны.

— Он тогда уже был в переднике восемнадцатого века?

— Погодите, сейчас вспомню… Нет, кажется, он еще не успел его надеть. В общем, в конце концов я уступил, и его поразили меж трех светильников, как он хотел.

— Свечи тогда горели?

— Мы зажигаем их перед каждой церемонией. В соответствии с континентальными обрядами.

— А в английских ритуалах вы ими не пользуетесь?

— Нет.

— Значит, вам пришлось их покупать.

— Досточтимый Дин сам занимался всеми этими вопросами. Прямо напротив здания Великой Ложи есть магазин масонских принадлежностей. И светильники, должно быть, там заказали ко дню открытия ложи.

— Что означают эти три светильника?

— Силу, Мудрость и Красоту.

— Вы женаты, мэтр Куперсмит?

— И не думал.

— Стало быть, и детей у вас нет.

— Естественно. Ваш вопрос не очень деликатен, вам не кажется, сэр Малькольм?

— Кажется, но это важно.

— Не понимаю почему!

— Уважаемый мэтр, я провожу трудное дознание и действую так, как мне нравится!

— Но не с помощью же бестактности!

Адвокат вышел из себя.

— Еще вопрос, — сказал сэр Малькольм, сделав вид, что не заметил, как побагровело лицо собеседника. — Если бы Ливингстона поразили с южной стороны, как вам того хотелось, его тело потом пришлось бы перенести на середину ложи и положить между светильниками?

— Ничего я не знаю и знать не хочу! — гневно вскричал Артур Куперсмит. — Какая разница, где бы его поразили, тут или там!

— Именно это мне и хотелось узнать… Благодарю вас, — сказал сэр Малькольм. — Идемте, Дуглас. Нам здесь больше нечего делать.

И, надевая шляпу, он направился к выходу из адвокатского кабинета. Однако на пороге вдруг повернулся и спросил:

— Ах, только что вспомнил… А этот господин Джон Кертни? Кто он на самом деле?

Артур Куперсмит сперва онемел от удивления. И потом проговорил:

— Кертни? Он наш брат по ложе.

— В день убийства его с вами не было, — заметил старший инспектор.

— Мы вообще редко его видим.

— Чем он занимается?

— Насколько мне известно, он работает по части международной торговли… Больше ничего сказать не могу. Да и человек он скрытный. Но почему вы о нем спрашиваете?

Друзья-сыщики ничего не ответили и откланялись, оставив Куперсмита в полном недоумении.

Глава 14

— Есть хочу! — Это были первые слова, которые произнес Форбс, когда они вышли на улицу.

— Уже? Да ведь сейчас только одиннадцать, и вы к тому же плотно позавтракали…

— От наших с вами дел у меня подводит живот.

— С нами играют, причем нарочно. Тот, кто это делает, должно быть, здорово веселится, хотя лично мне от его проделок совсем не весело. Давайте-ка еще разок проведаем госпожу Ливингстон, если не возражаете.

Дверь им снова открыла горничная, однако на сей раз мадам была дома. Госпожа Ливингстон приняла их в гостиной: она по-прежнему пребывала в глубоком трауре, однако при всем том выглядела довольно элегантно.

— Мадам, извините за очередное вторжение, — несколько смущенно сказал Форбс, — но для нас главное — найти убийцу вашего мужа, не так ли?

— Разумеется. Садитесь, прошу.

— Мадам, — начал сэр Малькольм, — мы потихоньку продвигаемся вперед. Узнали кое-что о главных участниках этой прискорбной истории и, в частности, о самом господине Ливингстоне…

— Значит, вы знаете…

— Что именно, мадам?

— Что наш брак был основан главным образом на дружбе, хотя на самом деле мы не были мужем и женой…

— Да, мадам. Ваш супруг много разъезжал. У него были свои друзья. А у вас…

— Свои. Вот именно.

— Прекрасно! Значит, ваша откровенность поможет нам многое прояснить… Скажите, мадам, какие у вас отношения с господином Бронсоном?

— Управляющим банком мужа?

— С ним самым.

Госпожа Ливингстон вдруг неожиданно весело ответила:

— Он в некотором роде мой личный кассир! Когда мне нужны деньги, я звоню ему в банк, и он передает для меня банкноты.

— А почему вы не обращались за тем же самым к мужу?

— Во-первых, потому что его почти никогда не было дома. А во-вторых, потому что сам он редко занимался такого рода делами…

— Тем не менее банковскими счетами своих собратьев по ложе он все же занимался…

— О, для меня это что-то новенькое! Как и все богатые люди, даже очень богатые, он совершенно не интересовался делами, хоть мало-мальски касавшимися денег!

— А господин Хиклс? Какие у вас с ним отношения?

— Он очень близкий друг мужа и мой тоже. Мы частенько играли в бридж с ним и со старым нашим другом Дином. Вы, верно, подумали, Хиклс — мой любовник! Только не это! Я говорю вам совершенно откровенно, чтобы не сбивать вас с толку…

— А господин Вогэм?.. — поинтересовался сэр Малькольм.

— О да, он совсем другое дело. Майкл влюблен в природу, он поэт…

— Он назвал в вашу честь сорт роз, который вырастил… «Элизабет-Мэри», не так ли?

— Он назвал его не только в мою честь, но и в честь своей матери. Ее зовут Мэри.

— Она в добром здравии?

— Нет, давно умерла, и Майкл хотел таким образом почтить ее память.

— Стало быть, вы с господином Вогэмом олицетворяете союз, который вам хотелось обрести в вашей супружеской жизни…

— Точно подмечено. Вы весьма прозорливы, сэр Малькольм…

Госпожа Ливингстон пронзила его пламенным взглядом. Она и правда была обворожительна!

— Господин Ливингстон знал об этом?

— Разумеется. Я всегда была с ним откровенна. Такова уж моя натура… Да и его тоже — была.

— Вы, верно, страдали от лжи, царившей в ложе…

Госпожа Ливингстон вдруг насторожилась и стала оправлять юбку на коленях.

— Что вы имеете в виду?

— Историю с ликоподием, от которого загорелся передник…

— По-моему, тут они дали маху.

— Что же было на самом деле?

— О, да вы и сами, верно, знаете. Я испугалась. Не ожидала, что пламя вспыхнет так внезапно. В английском уставном ритуале, который я практикую, такие уловки никогда не используются — слишком уж театрально и даже вульгарно. Такие штучки в ходу только там у них, на континенте! Но передник пытались сжечь уже потом, на свече…

— Чтобы уничтожить следы цианида…

— Может быть.

— Кто начал его жечь?

— Не помню.

— Правда?

— Правда. Это, наверно, было уже потом, когда меня отвели в трапезную и принялись успокаивать. Сами понимаете, видеть своими глазами, как умирает муж, — это так жестоко и так странно…

— Понимаю. Вас это, должно быть, здорово потрясло. А вы читали текст ритуала, перед тем как в нем участвовать?

— Джон передал мне все на словах. Майкл нашел манускрипт восемнадцатого века и перевел его. Досточтимый Дин велел напечатать перевод на машинке и снять с него несколько копий. И каждому из нас дали по экземпляру.

— А что стало с самим оригиналом?

— С оригиналом? Досточтимый Дин, конечно, вернул его Майклу, ведь он им очень дорожил. Вот и я, чтобы доставить ему удовольствие, согласилась на роль Вдовы.

— Ему, а не мужу?

— Обоим.

— Когда Ливингстон принес передник сюда, домой?

— Когда возвращался из банка. Он взял его тем же утром в библиотеке Великой Ложи.

— И показал вам.

— Только через полиэтиленовый пакет, яркий такой. Ему очень не хотелось лишний раз его доставать, чтобы не испачкать. Эта расшитая тряпка была для него все равно что рождественская игрушка для ребенка…

— Вам известно, где господин Вогэм хранил манускрипт?

— У себя дома, наверно… Но после смерти Джона я еще не виделась с Майклом. На другое утро он куда-то уехал.

— Далеко?

— Кажется, в Шотландию. Он должен вернуться сегодня вечером.

— Благодарю за ценные сведения, мадам. Я вот что подумал: устрою-ка я вам всем очную ставку. Надеюсь иметь удовольствие и вас там лицезреть.

— Если угодно, пожалуйста.

— Да, хотелось вот еще о чем вас спросить… У вашего супруга остались рубцы от старых шрамов с левой стороны груди, на правом плече и на затылке. Откуда они, знаете?

— Это довольно деликатная история.

— И все же…

— Ну хорошо. Джон, когда был на Суматре, ввязался в драку. Года три назад.

— Он что, любил подраться?

— Он терпеть этого не мог! Он был очень мягкий и слишком доверчивый.

— Что же это была за драка?

Госпожа Ливингстон как будто совсем стушевалась:

— Это, скажем так, было мужское дело…

— И без гомосексуалистов тут не обошлось?

— Если хотите, называйте их так.

— Извините, мадам. Следствие не изящная словесность.

— Вижу!

Тут сэр Малькольм внезапно спросил:

— А Джон Кертни?

— Кажется, я о нем уже говорила во время нашей первой встречи. Он близкий друг моего мужа.

— Вы еще сказали, он пианист-виртуоз и дает концерты…

— Да, он действительно великий пианист.

— В таком случае, уважаемая госпожа Ливингстон, потрудитесь объяснить, каким образом этот именитый виртуоз умудряется быть еще и экспертом-поверенным, как указано на его визитной карточке, и, кроме того, торговым посредником, как поведал нам господин Хиклс.

Госпожа Ливингстон громко рассмеялась и долго не могла остановиться, а когда наконец пришла в себя, сказала:

— Понимаю ваше недоумение! Ведь они братья — Джон Эндрю и Джон Стэнли Кертни! Один и в самом деле пианист, он друг… вернее, был другом моего мужа. А второй — посредник по международным торговым делам и служит в компании Энтони Хиклса. Они братья-близнецы, хотя по натуре совершенно разные.

— И оба состоят в ложе святого Патрика?

— Нет. Только Джон Стэнли, коммерсант.

Форбс пометил у себя в блокноте: «Проверить, где находились оба Кертни в день убийства».

— Ну хорошо, мадам, благодарим вас, — сказал сэр Малькольм, поднимаясь. — Этот Кертни, признаться, доставил нам некоторые хлопоты!

Вдова улыбнулась, тоже встала и, удерживая благородного сыщика, сказала:

— Сэр, если позволите, поскольку у вас в таких делах опыт, мне хотелось бы попросить вашего совета…

— Все что угодно. Я к вашим услугам, мадам.

— О, просьба моя довольно деликатная. Только представьте, мне постоянно докучает один член ложи святого Патрика.

— Каким же образом?

— В общем-то, ничего страшного… Он забрасывает меня пылкими письмами, впрочем весьма изысканными. Думаю, это он звонит мне по меньшей мере раз в неделю, чтобы сказать, как он меня обожает. Сам он, конечно, ко мне ни разу не подошел, но я чувствую, он всегда где-то рядом, ходит за мной по пятам, буквально преследует. Словом, ведет себя чересчур назойливо — пожалуй, я сказала бы именно так.

— И вы даже не предполагаете, кто бы это мог быть? — спросил Дуглас Форбс.

— Я, кажется, догадываюсь. И самое неприятное то, что он состоит в ложе… Майкл, я хочу сказать, мой друг Майкл Вогэм, — а я ему все рассказала — считает, это некий Питер Шоу, журналист… Так как по-вашему, что мне делать?

— Думаю, — сказал сэр Малькольм, — вам стоит поговорить с господином Уинстоном Дином. Он в масонской иерархии старше по званию и сможет его урезонить.

— Да, прекрасная мысль. Спасибо, сэр.

На этом они распрощались.

— Вы все еще считаете ее виновной? — спросил сэр Малькольм старшего инспектора, когда они вышли на улицу.

— У меня и без того голова идет кругом. А тут еще этот Шоу вытворяет черт-те что! Но скажите, сэр, может, госпожа Ливингстон хотела вывести нас на верный след, рассказав эту историю?

— Чтобы Шоу убил Ливингстона за красивые глазки женщины, которая, нельзя не признать, и правда довольно привлекательная? Что-то плохо представляю его в роли убийцы. Он мечтатель.

— Он не только мечтает, но и письма пишет, и звонит! И неотступно ее преследует!

— Скромняга… Он и подойти-то к ней близко никогда не смел, даже в храме в день убийства. Вот что, нам надо поторопиться, дорогой Дуглас. С вашего позволения, пусть шофер отвезет меня прямо ко мне домой, на Уордор-стрит. А до Фалькона я сам доберусь. Мне надо кое-что обдумать. Не возражаете?

— О, нисколько! Госпожа Форбс, моя супруга, сообразит мне что-нибудь перекусить.

И друзья подошли к машине, дожидавшейся их у тротуара.

— Вас вызывают по телефону, — предупредил сержант.

Действительно, сигнальная лампочка радиотелефона беспрестанно мигала. Форбс схватил трубку:

— Алло, да! Скотланд-Ярд? Плохо слышно… Что-что? Ах ты боже мой!

Некоторое время инспектор, оторопев, молчал, потом машинально положил трубку и упавшим голосом проговорил:

— Майкла Вогэма только что доставили в больницу! В Королевский бесплатный госпиталь!

— Что с ним? — живо поинтересовался сэр Малькольм.

— Финдли отрядил к нему домой своего человека, и тот обнаружил Вогэма в оранжерее. В него стреляли.

— Как он сейчас?

— Надежды никакой. Хотя хирург делает все, чтобы его спасти.

Глава 15

Сэр Малькольм, после того как побывал в госпитале, вернулся к себе в особняк Фалькон. Майкла Вогэма спешно доставили в операционную и теперь отчаянно боролись за его жизнь. Мелкокалиберная пуля попала ему прямо в голову, и он, должно быть, пролежал без сознания несколько часов, прежде чем его тело обнаружили в оранжерее. Его дом и участок были перевернуты вверх дном, и сделал это наверняка тот, кто в него стрелял. Но нашел ли он то, что искал? Полиция, в свою очередь, тоже провела тщательный обыск на месте преступления.

Кому-то, стало быть, очень хотелось убрать с дороги цветовода-любителя и «поэта», как отзывалась о нем Элизабет Ливингстон. Все думали, что его нет, — наверное, уехал в Шотландию. А между тем он лежал, окровавленный, среди своих роз. Ни одна дверь не была взломана. Значит, Вогэм сам впустил убийцу без всякой опаски — возможно, это был его друг. Выходит, он его хорошо знал и принял без малейших подозрений. Не было обнаружено никаких следов борьбы. Создавалось явное впечатление, что убийца и жертва преспокойно беседовали, любуясь цветами, и тут вдруг злоумышленник выхватил револьвер и выстрелил в Вогэма в упор. Вогэм, понятно, даже не успел сообразить, что произошло. Затем, оставив тело, убийца вернулся в дом и перерыл там все сверху донизу, опустошив ящики стола, выбросив на пол одежду из шкафов и перевернув матрасы, — очевидно, искал какой-то документ. А может, деньги? Нет. К пиджаку, который был на Вогэме, даже не притрагивались: бумажник с крупной суммой в банкнотах лежал на месте; на полу в опустошенном кабинете были разбросаны иностранные ценные бумаги и купюры.

Перед благородным сыщиком открывалось множество версий, включая предположение о причастности к убийству членов ложи святого Патрика. Быть может, Вогэм знал, кто убил Джона Ливингстона? Но в таком случае достаточно было просто заставить его молчать. Тщательный обыск в доме так ничего и не дал. Кроме всего прочего, тут, естественно, напрашивалась мысль о шантаже: убийца искал бумаги, с помощью которых Вогэм, возможно, его шантажировал; однако такое предположение никак не вязалось с «поэтической» натурой цветовода. Оставалась ревность. Многие члены ложи проявляли влечение, тайное или явное, к красавице Исиде, особенно Питер Шоу, ходивший за нею по пятам, но никак не осмеливавшийся приблизиться. Вероятно, он узнал о любовной связи между госпожой Ливингстон и Майклом Вогэмом. Но мог ли этот скромняга, даже если бы он сгорал от ревности, совершить подобное злодеяние? Тут скорее можно было заподозрить необузданного Артура Куперсмита, а бедолага-журналист даже вряд ли строил иллюзии насчет своих шансов, если только он вообще об этом задумывался.

Доротея Пиквик, старенькая экономка, была счастлива снова видеть сэра Малькольма здоровым и невредимым, потому как ей всегда казалось, что ее хозяин непременно подвергается смертельной опасности, вращаясь среди преступников разных мастей. Однако услужить ему в этот раз она ничем не смогла: не успев войти в дом, благородный сыщик заперся в своей роскошной библиотеке. Добрая старушка слышала только, как он то звонил по телефону, то отвечал на телефонные звонки. Из чего она заключила, что дело, которым он занимался, было не из легких. Действительно, сэр Малькольм договорился со старшим инспектором и лейтенантом Финдли продолжать дознание сразу по нескольким направлениям, и начать это он попросил незамедлительно. Сейчас же, устроившись в глубоком кресле среди книжных стеллажей, он поочередно просматривал «Спутник и путеводитель франкмасона» Бернарда Э. Джонса, изданный в Великобритании в 1950 году, многотомный труд «Ars Quatuor Coronatorum»,[10] обозрение масонских исследований, издающееся в Лондоне с 1886 года. Он долго изучал «Престоновские лекции», собранные воедино Гарри Карром, потом — «Масонский устав», или «Покрывающий Вильома», опубликованный в 1830 году, и «Орден истинных масонов» аббата Перо 1754 года издания, причем два последних труда были на французском. С особым вниманием он рассматривал планы лож и репродукции чертежных досок, сравнивая их с разрисованным мелом полотном в храме святого Патрика.

За этим занятием сэр Малькольм провел весь остаток дня и отрывался от чтения только затем, чтобы отвечать на телефонные звонки Скотланд-Ярда, старавшегося выполнить все его просьбы, или для того, чтобы выпить чашку-другую восхитительного юньнаньского чая. Вечером Вэнь Чжан приготовил ему китайский ужин, и, поев в полном одиночестве, сэр Айвори пораньше отправился спать, чтобы к завтрашнему дню быть в хорошей форме. В самом деле, он попросил Скотланд-Ярд собрать вместе участников драмы в храме, где она произошла. Форбс по телефону даже удивился:

— Сэр, неужели вы знаете, как распутать этот таинственный клубок?

— Ну да. Не только знаю, но уже распутал.

— Кого же вы подозреваете?

Однако сэр Малькольм не пожелал открывать никаких тайн, оставив это на завтра, отчего старший инспектор изрядно приуныл. Королевский советник лорд Уотерхаус успел отчитать его по первое число, напомнив, что на карту поставлена репутация Великой Ложи, и Великий Мастер герцог Кентский лично просил его по телефону скорее покончить с этим делом.

— Как там Майкл Вогэм? — поинтересовался сэр Малькольм.

— Все так же, между жизнью и смертью. Врачи говорят, из комы он уже не выйдет. Ему разнесло пулей череп.

— Вот оно что, — загадочно проговорил сэр Малькольм, — «плоть отделяется от костей»…

— Что-что?

— Да так, ничего. Слова из одной масонской книжицы.

— Вот и я говорю, от этой шатии-братии погребальным духом веет за милю…

В девять утра возле решетчатой ограды особняка Фалькон остановилась полицейская машина. Сэр Малькольм уже был готов и сел в нее без лишних проволочек. В самом конце небезызвестного тупика в Сохо, в храме, где произошли вышеизложенные события, Досточтимый Дин уже занял свое место на Востоке — на председательском престоле. Господа Энтони Хиклс и Питер Шоу тоже были каждый на своем месте: один — с юга от престола первого стража, второй — по правую руку от Досточтимого. Форбс приехал вместе с лейтенантом Финдли и несколькими полицейскими, оставшимися в притворе. Затем подоспели мэтр Куперсмит, все такой же недовольный, оттого что его побеспокоили, коротышка Бронсон, неизменно гордый собой, доктор Келли, почему-то казавшийся толще обычного; и наконец, позже всех прибыла госпожа Элизабет Ливингстон. Все собравшиеся приветствовали ее стоя. В своем элегантном черном костюме с воротником из лисьего меха она действительно выглядела как великосветская дама.

Когда все заняли свои места, сэр Малькольм вышел на середину ложи, встал между тремя незажженными светильниками, достал из карманчика жилета свой ингалятор и глубоко вдохнул из него. Содержавшаяся в нем благовонная смесь — ладана, эссенции мускатного ореха и цветов орхидеи — напоминала ему ароматы Востока. Наконец, когда в ложе воцарилась исполненная внимания тишина, он заговорил:

— Мадам и вы, господа, благодарю вас за то, что приехали, чтобы помочь мне разобраться в том, что же на самом деле произошло здесь двадцать первого декабря, в день так называемого зимнего солнцестояния. С самого начала, как только мы взялись за это непростое дело, у нас, по сути, были только две версии случившегося. С одной стороны, нас уверяли, что передник загорелся на Джоне Ливингстоне от воспламенившегося ликоподия. А с другой, как нам потом стало известно, передник умышленно пытались сжечь на одном из вот этих трех светильников. Однако обе версии оказались на поверку ложными, иначе говоря, мы столкнулись со лжесвидетельствами. И после этого нас уже вряд ли удалось бы убедить, что и другие объяснения, даже куда более важные, правдивы и речь не идет об очередных измышлениях.

Форбс тут же пометил у себя в блокноте слово «измышления». А сэр Малькольм между тем продолжал:

— Таким образом, вы все в один голос утверждали, что собрались здесь, в храме, к четырем часам. Но это невозможно. Вспомните, как раз тогда прошел снег. Присутствующий здесь лейтенант Финдли, когда прибыл сюда, не заметил на свежевыпавшем снегу никаких следов. Стало быть, после снегопада никто не входил в храм и никто из него не выходил. Государственная метеослужба работает четко. Я навел там справки. В Сохо снегопад начался в три часа пополудни. Значит, вы все уже были в этом здании за час до упомянутого вами времени! Как же это объяснить?

— Наверно, мы ошиблись со временем, вот и все, — сказал старик Дин. — Да и потом, разве это что-нибудь меняет?

— Господин Дин, несмотря на мое уважение к вам, это, должен заметить, меняет все! Во-первых, это говорит о том, что все ваши показания сомнительны. Потом, дополнительный промежуток времени в целый час позволил вам как следует подготовиться к послеобеденному чаепитию и к последующей церемонии.

— А что вы имеете в виду под словом «подготовиться»? — спросил мэтр Куперсмит, резко вскочив с места.

— Мэтр, успокойтесь, пожалуйста! Сейчас мы в полном праве предполагать все, что только возможно, — спокойно заметил сэр Малькольм. — Хотя бы, к примеру, то, что никакой церемонии не было и в помине и Ливингстон умер совсем не так, как вы нам тут расписывали. Видите ли, господа, меня премного удивило, как устроена ваша ложа. И хоть я сам не состою в вашем достопочтенном братстве, я однако же заметил, что организована она действительно довольно странно, поскольку объединяет в себе английскую традицию и континентальную. Да уж, тут было над чем поломать голову.

— Я же говорил, так хотелось Досточтимому Дину, — сказал Энтони Хиклс. — Он считал, для исследовательской ложи это самая оптимальная организация. Зачем же толочь воду в ступе?

— Досточтимый Дин, верно, считал, что и перемена мест луны и солнца имеет какое-то значение? Я ознакомился со всеми крупными трудами по масонству, как британскими, так и французскими. И в них совершенно определенно указано: луна должна располагаться справа от Досточтимого Мастера, а солнце — слева. Здесь же, у вас в ложе, все наоборот.

— Простая оплошность!.. — вскричал Досточтимый Дин. — Тот, кто развешивал символы, ошибся — только и всего.

— Допустим! А теперь перейдем к вашей чертежной доске. На днях я срисовал себе в записную книжку все, что на ней тогда было изображено. Вот, прошу взглянуть. Видите, здесь не хватает двух символов. — Сэр Малькольм раскрыл записную книжку и показал рисунок находившемуся рядом доктору Келли. — Заметили, доктор, чего здесь недостает?

— Честно говоря, нет.

— А вы, господин Шоу?

— Нет, не вижу…

— Итак, два члена исследовательской ложи не могут определить, чего не хватает на их собственной чертежной доске… Господин Хиклс, теперь взгляните вы, пожалуйста.

Первый страж посмотрел на рисунок и сразу же сказал:

— Не хватает двух колонн, слева и справа, вот здесь, у входа в храм.

— Прекрасно! — воскликнул сэр Малькольм. — На всех досках, какие я видел, на всех без исключения, обозначены столбы Иахин и Воаз у притвора храма царя Соломона. Изобразить их не забыл бы ни один масон! Они символизируют пароли ученика и подмастерья. Так кто из вас рисовал мелом на чертежной доске?

Сначала никто не ответил. Потом голос подал Бронсон:

— Кажется, брат Вогэм… Он делал это по памяти, вот и забыл, наверно, дорисовать две колонны…

— Видите ли, мадам и господа, — продолжал сэр Малькольм, — в любом человеческом сообществе одни люди отдают своему делу всю душу, поскольку верят в него, а другие — и таких, как правило, большинство — занимаются им ради развлечения. Потому что это будоражит их воображение, отвлекает от обыденности, восполняя то, чего им недостает в повседневной жизни, и они ищут в этом некое подобие власти, братства или уважения… Словом, в таких сообществах есть те, кто знает, и те, кто следует.

— И что означает сия восхитительная теория? — надменно спросил мэтр Куперсмит.

— Она означает то, что среди вас только трое принадлежат к настоящим знатокам франкмасонства: Досточтимый Дин, господин Вогэм и господин Хиклс. Остальные всего лишь приобщенные и вполне довольствуются тем, что находятся рядом с первыми.

— Это оскорбление! — вскричал доктор Келли.

— Клевета! — багровея от гнева, подхватил мэтр Артур Куперсмит. — Что бы вы тут ни говорили, я тоже неплохо знаком с континентальными ритуалами!

— Хорошо, уважаемый мэтр, вполне допускаю, что вы действительно обладаете кое-какими познаниями, хотя и не знаете, что в восемнадцатом веке еще не существовало шотландских обрядов, замешенных на египетских традициях! Такие обряды появились только сто лет спустя! В этой области меня просветил лично господин Макканн, весьма сведущий хранитель библиотеки Великой Объединенной Ложи Англии!

По залу прокатился ропот. Члены ложи были явно возмущены, что их уличили в незнании масонской традиции.

Однако сэр Малькольм, не обращая внимания на их протесты, продолжал:

— Думаю, бедный Вогэм по-настоящему любил масонскую культуру. И подтверждает это тот факт, что он нашел в антикварной лавке манускрипт с описанием старинного ритуала. Что же до покойного Джона Ливингстона, ему хотелось только одного — нарядиться в красивый передник восемнадцатого века!

— Вы оскверняете его память! — бросил мэтр Куперсмит.

— Думаю, тут сэр Малькольм прав, — заметила Элизабет Ливингстон. — Джону здесь нравилось лишь одно — возможность наряжаться.

— Я позволил себе высказаться прямо, — продолжал благородный сыщик, — потому что один из вас отлично это знал и сыграл на этом, когда замыслил убийство. О, убийца на редкость хитер, скрытен и глубоко порочен, и, самое главное, он сумел перехватить бразды правления в столь необычном сообществе, как ваше.

— Все это пустые слова! Предъявите факты! — запротестовал мэтр Куперсмит.

— Немного терпения, мэтр. Вы их получите. Ну, а прежде всего необходимо понять, что, собственно, означает анонимный телефонный звонок в Скотланд-Ярд. Время звонка было зарегистрировано автоматически. Это было в пять часов пять минут, то есть в то самое время, когда вы все, по вашим же словам, собрались здесь. На первый взгляд тут возможны только два объяснения: либо кто-то из вас покинул ложу, чтобы позвонить уже после того, как было совершено убийство, либо убийца сам позвонил перед тем, как сделать свое черное дело, поскольку считал, что убийство неотвратимо.

— После того как началась церемония, ложу никто не покидал, — снова заявил Досточтимый Дин.

— Точно, — подтвердил Хиклс.

— Значит, второе предположение наиболее вероятно… разве что существует еще и третье… Представим, что Ливингстона убили раньше, то есть около четырех часов… Ведь вы, господа, уже раз ошиблись, когда неточно назвали время начала вашей церемонии. Значит, с не меньшей вероятностью вы могли ошибиться и со временем убийства, не правда ли? Вы знали: в лаборатории не смогут установить время смерти с точностью до минуты. Тут все зависит от степени трупного окоченения.

— Но зачем нам было затевать все эти хитрости? Чтобы покрыть убийцу? — спросил Уинстон Дин. — Это же смешно!

— Вы умышленно ошиблись со временем не для того, чтобы, по вашим же словам, покрыть убийцу, а чтобы избежать скандала. Представьте себе: Досточтимый Дин, старший офицер Лондонского округа, и вдруг нате вам — на склоне карьеры замешан в грязную историю с убийством! Допустить такое вы никак не могли. А убийца только на это и рассчитывал. Он знал: вы будете держать рот на замке или станете лгать и таким образом все вместе окажетесь его сообщниками! Вы же сами говорили — вас заставили. И вы даже не возражали. Признайтесь сами!

Глава 16

— Меня действительно заставили, — со слезами на глазах признался Досточтимый Дин. — Только не знаю кто. Нельзя было допустить, чтобы здесь обнаружили тело Джона. Великая Ложа мне бы никогда этого не простила.

— Кто первый понял, что Ливингстон умер неестественной смертью? — спросил сэр Малькольм. — Разумеется, доктор Келли.

— Да, но я понял это не сразу, — растерянно проговорил доктор. — Сперва я засомневался. А после вдруг пошел разговор, что Джона надо перевезти к нему домой.

— Кто же завел этот разговор?

— Ох, не помню. Все одновременно… Так ведь это было в наших общих интересах.

— То-то и оно! — с досадой заметил сэр Малькольм. — «Не помню», «все одновременно»! Значит, никто. Вы действовали по принципу: один за всех и все за одного, и убийца это предвидел.

— Но почему он выбрал именно это место? — спросил Хиклс.

— Потому что он рассчитывал на круговую поруку, чтобы таким образом остаться безнаказанным. Вас всех обвели вокруг пальца, а вы так ничего и не поняли…

— Я действительно кое-чего не понимаю, — заявил Бронсон. — Зачем убийце было звонить в полицию, хоть до, хоть после убийства?

— Давайте восстановим ход событий с самого начала, — медленно выговаривая каждое слово, сказал сэр Малькольм. — Вас созвали к трем, а не к четырем часам! Вы попили чай и около половины четвертого поднялись в ложу. И приступили к делу. Ритуал продолжался до символической смерти Хирама. Это случилось между четырьмя часами и четвертью пятого. Лицо Ливингстона накрывают передником, и он умирает. Тут поднимается тревога, а вслед за тем паника. Ритуал останавливается. Начинается спор. Что же делать? Вы все спускаетесь в трапезную, кто-то успокаивает госпожу Ливингстон, кто-то пьет чай, потом вы дружно обсуждаете, как лучше поступить. Наконец с общего согласия вы решаете дождаться ночи и тайно вывезти тело. Пока все вроде бы спокойно. Около пяти вы все снова поднимаетесь в ложу, чтобы, как положено, отдать последний долг покойному… А в это время убийца, задержавшись внизу, втайне от всех звонит в Скотланд-Ярд и сообщает о том, что совершено убийство. Через полчаса к вам в дверь стучится лейтенант Финдли. Все в одночасье меняется! На смену благоговейному трепету перед телом вашего усопшего собрата и друга вновь приходит паника. Ведь полиция уже тут как тут! Смерть Ливингстона вызывает у вас подозрения. Того и гляди грянет скандал. И тогда один из вас, почти наверняка убийца, решает сжечь передник, чтобы не осталось никаких следов. Кто подносит передник к огню — сам ли он или, по его наущению, кто-то другой из братьев? Как бы то ни было, один из вас приступает к выполнению этого замысла, однако Досточтимый Дин и Энтони Хиклс не могут допустить, чтобы сожгли запон из Великой Ложи. И они велят это прекратить. Господа, так кому же все-таки было «это» велено? Кто поднес передник к огню светильника?

— Вогэм, — произнес Хиклс.

— Ну да, — подтвердил Дин.

Тут поднялась госпожа Ливингстон.

— Да, это сделал Майкл, но не ему пришла в голову такая мысль. Кто-то из братьев тогда сказал: «Вогэм, может, вы займетесь передником? А я пока постараюсь успокоить госпожу Ливингстон».

— Вы уверены в своих словах? — спросил Форбс.

— Совершенно! Жаль, что не Майкл пошел тогда со мной. Меня проводил вниз Энтони Хиклс, он же и виски мне налил.

— А кто заставил Вогэма заняться передником, или, проще говоря, сжечь его? — допытывался сэр Малькольм.

— Это был брат Бронсон, — сказала Элизабет Ливингстон.

Благородный сыщик обратился к обрядоначальнику:

— Господин Бронсон, вы признаете, что именно так и сказали?

— Возможно. В такие минуты всякое могло сорваться с языка.

— В довершение всего передник бросили в комнате для размышлений, — напомнил сэр Малькольм. — Кто это сделал?

— Я, — признался мэтр Куперсмит, — по распоряжению Досточтимого брата Дина. Это я спрятал сожженный передник и перевязь второго стража Ливингстона.

— Неужели вы надеялись, что полиция их не найдет?

— Не знаю.

— Ну, конечно, — воскликнул сэр Малькольм, — откуда вам было знать! Вы же, как и все остальные, до смерти испугались.

— Вы это точно подметили! Тогда мы все и правда были здорово напуганы.

— Вот-вот, убийца такое тоже предвидел, потому и вызвал полицию. Это называется «разворошить муравейник».

— Опять вы о своем. Так почему же этот ваш убийца все-таки сам вызвал полицию? — раздраженно спросил Дин.

— Потому что он, видимо, хотел, чтобы подозрение пало на другого, — ответил сэр Малькольм. — Но поначалу, признаться, я никак не мог понять его действия. На кого же, по его расчетам, должно было пасть подозрение? Так вот, я вам скажу… На госпожу Ливингстон, а заодно и на Майкла Вогэма. Вот почему, вопреки всем правилам, госпожа Ливингстон оказалась среди вас.

— Но, — заметил Хиклс, — она же должна была участвовать в ритуале… изображать Вдову! Не мог же убийца предвидеть и это?

— Мог, тем более что каждый из вас получил по экземпляру ритуального текста за несколько дней!

— Понятно, — согласился Хиклс, — но ведь надо было еще знать, что в ритуале есть роль Исиды! Поскольку, будь ритуал другой, Элизабет ни за что бы не пригласили!

— Как раз это и навело меня на истину, — объяснил сэр Малькольм. — Я попросил друзей из Скотланд-Ярда кое-что разузнать, чтобы убедиться в правоте своих рассуждений. Лейтенант Финдли, доложите, пожалуйста, все, что вам удалось узнать о манускрипте.

Стоявший в дверях полицейский щелкнул каблуками и громко ответил:

— Слушаюсь, сэр… Майкл Вогэм наткнулся на этот манускрипт у одного антиквара в Гринвиче. Он очень гордился своей находкой и, когда Досточтимый Дин вернул ему манускрипт, после того как тот перепечатали и размножили, он положил его в надежное место — не у себя дома, а в сейф своего нотариуса господина Уилкопа, где, по предположению сэра Малькольма Айвори, я его и нашел. А потом отнес на экспертизу. Он оказался подделкой, притом недавней. И к восемнадцатому веку не имел никакого отношения.

В зале поднялся ропот, впрочем, он быстро утих, уступив место глубокой, тяжелой тишине. Наконец Уинстон Дин, первым придя в себя, растерянно спросил:

— Как подделкой? Что, ритуал Вогэма — фальсификация? Неужели такое возможно?

— Это факт, — продолжал сэр Малькольм. — Больше того, могу вам сообщить, что ритуал этот придумал сам убийца. Да, именно он, высосав его из пальца, подложил фальшивку в кипу старинных бумаг в той самой антикварной лавке в Гринвиче. И, понятно, он же, убийца, навел на него Вогэма. Он знал, что этот простодушный человек, наткнувшись на столь любопытный ритуал, не преминет принести его в ложу и опробовать с участием госпожи Ливингстон в роли Исиды.

— Но при чем здесь она? — спросил мэтр Куперсмит.

— Да при том, что вы все или холостяки, или вдовцы, кроме Ливингстона. Поэтому выбор неизбежно должен был пасть на нее, тем более что она состоит в смешанной масонской ложе.

— Уму непостижимо! — воскликнул Питер Шоу. — А что, если вы, сэр Малькольм, ошибаетесь? Тогда это уже попахивает вероломством, да еще каким!

— Итак, все должно было указывать на госпожу Ливингстон, — продолжал сэр Малькольм, оставив без внимания реплику журналиста. — Все знали, что супружеский союз Ливингстонов одна лишь видимость. И наиболее вероятно, что в преступлении обвинят именно супругу. Она должна была унаследовать банк! Конечно, у нее и у самой состояние немаленькое, но разве жажда богатства знает меру? Кроме того, госпожа Ливингстон, пожалуй, единственная, у кого были время и возможность посыпать небезызвестный передник солью синильной кислоты. Наконец, что тоже важно, Вогэм, как ее любовник, вполне мог бы сойти за соучастника. Таким образом, с помощью своего ритуала он якобы решил освободиться от мешавшего им обоим мужа…

— Действительно, — согласился мэтр Куперсмит. — Все это похоже на правду.

— Вот именно, все было против них обоих! — продолжал сэр Малькольм. — Убийца не предвидел только одного — что Вогэм решит заговорить и указать, кто направил его к гринвичскому антиквару за манускриптом. И тогда бы непременно выяснилось, что документ поддельный. Во всяком случае Вогэма нельзя было оставлять в живых. Убийца, не мешкая, отправился к нему домой, выстрелом из револьвера ранил его в голову и решил, что с ним покончено. Потом принялся искать пресловутый манускрипт и перевернул весь дом вверх дном. Но, на свою беду, он и тут дал маху. Вогэм остался жив, а манускрипт оказался у нотариуса… Больше того, мэтр Уилкоп прекрасно помнит, что сказал ему Вогэм, передавая на хранение манускрипт, который он считал бесценным.

— И что же он ему сказал? — живо поинтересовался Сирил Бронсон.

Благородный сыщик повысил голос и торжествующе произнес:

— Он сказал, что это вы, господин Бронсон, указали ему место, где находится манускрипт, то самое место, куда вы сами его заранее и подложили!

Глава 17

— Вы это обо мне? — спросил обрядоначальник, поднимаясь во весь свой маленький рост.

— О вас, господин Бронсон! — произнес сэр Малькольм. — Я обвиняю вас в убийстве Джона Ливингстона, Майкла Вогэма и, разумеется, еще в одном — третьем!

— Да вы смеетесь!

— Старший инспектор, прошу представить доказательства.

Полицейский неловко поднялся. До сих пор он охотно хранил молчание в столь представительном обществе: ведь он не только плохо понимал его, но и боялся.

— Ну да ладно, господа и вы, мадам, по просьбе присутствующего здесь сэра Малькольма Айвори я, стало быть, распорядился провести этой ночью обыск в банке господина Ливингстона. И вот что мы обнаружили: в кабинете господина Бронсона, в последнем, нижнем ящике его стола — початую коробку «Рэт-Флэш», крысиного яда на основе синильной кислоты.

Бронсон, рассмеявшись, прервал его:

— И только поэтому вы собираетесь меня обвинить? Это же глупо! Вам кто угодно скажет, в нашем банке «Рэт-Флэш» используется уже много лет! Крысы нас просто замучили!

— Это еще не все, — продолжал Форбс. — По совету того же сэра Малькольма я распорядился проверить и кое-какие банковские счета. Ваши счета, господа.

— Ну и что? — с любопытством осведомился Хиклс.

— В результате проверки вскрылась двойная бухгалтерия. С одной стороны, мы обнаружили копии выписок из счетов, которые ежемесячно отправлялись клиентам, — открытых активных счетов, и соответствующие каждому из них резервные счета со значительным дебетовым сальдо. Как раз этими счетами и ведал сам господин Бронсон. Мы их нашли в его личном сейфе.

— А вы утверждали, — обращаясь к обрядоначальнику, заметил сэр Малькольм, — что этими счетами занимался господин Ливингстон! В то время как господина Ливингстона денежные вопросы совершенно не интересовали!

— Скажите же что-нибудь в свое оправдание! — воскликнул Досточтимый Дин.

— Да мне, собственно, не в чем оправдываться, — как ни в чем не бывало сказал обрядоначальник. — Мы всегда поступаем так с краткосрочными ссудами…

Тут Энтони Хиклс резко заметил:

— То-то, помнится, пару недель назад мне, к величайшему изумлению, прислали выписку из моих счетов с дебетовым сальдо. Я тут же позвонил Джону Ливингстону, и он обещал лично во всем разобраться. По его мнению, это случилось из-за сбоя в компьютерной системе.

— На самом деле, — продолжал старший инспектор, — мы обнаружили в банке только одну выписку из активного счета — как раз из вашего, господин Хиклс. Бронсон, верно, дал маху с копией, которую отправил вам тогда по почте.

— Видите ли, господа, хитрость была хоть и нова, но довольно проста, — продолжал уже сэр Малькольм. — Вместо того чтобы воспользоваться непосредственно банковским сейфом, Бронсон изымал деньги со счетов клиентов банка! Они же ни о чем таком не подозревали, поскольку, как обычно, получали выписки из активных счетов. Словом, по банковской бухгалтерии, господа, счета ваши находились в состоянии крупного дефицита, поскольку деньги со счетов каждого из вас переводились прямо на нумерованные счета, которыми Бронсон распоряжался по своему усмотрению. И тут вдруг господин Хиклс замечает ошибку в копии выписки из своего счета и сообщает об этом господину Ливингстону. Тот же, не желая решать головоломку лично, поручает одному из бухгалтеров все как следует проверить.

— Этого бухгалтера звали Питер Мосли, — заявил Дуглас Форбс, — и, как нам стало известно, он умер на прошлой неделе от сердечного приступа. Странное совпадение, не правда ли? Мы потребовали эксгумации. И в его теле тоже был обнаружен «Рэт-Флэш»…

— Какой вздор! — вскричал Бронсон. — Зачем мне было убивать Джона Ливингстона?

— О, — заметил сэр Малькольм, — чтобы понять ваши мотивы, надо было изучить вашу психологию. Вы, признаться, довольно ловко обставили убийство—с театральным размахом. Но почему? Потому что Джон Ливингстон был вашим патроном, и вы его ненавидели. Ливингстон жил на широкую ногу — роскошные поездки, о которых вы судили только по гостиничным счетам да прочим расходным бумагам. Он получил это право по рождению, а вам пришлось потратить годы упорного труда, чтобы стать управляющим. Потом, Ливингстон — впрочем, без всякой задней мысли — относился к вам несколько свысока, хотя вы занимались всеми делами в его банке. Что же касается его супруги, госпожи Ливингстон, она звонила вам почти каждую неделю и просила денег, а потом тратила их направо и налево со своим любовником Майклом Вогэмом. Она хотела вас задобрить и называла «малышом Сирилом», но вы считали такое обращение знаком не внимания, а превосходства, и вас это задевало за живое. Потому-то вам и хотелось, чтобы она тоже участвовала в лжеритуале. Вы рассчитывали, что ее обвинят вместо вас! Да-да, вы решили таким образом с ней поквитаться!

— Но пока что вы не привели ни одного доказательства, — невозмутимо сказал Бронсон.

И тогда сэр Малькольм Айвори продолжал:

— Был у вас и другой мотив: поскольку господин Хиклс в силу своей занятости отказался от должности Досточтимого, она автоматически переходила ко второму стражу, то есть к господину Ливингстону. Таким образом, Бронсон, ваш патрон становился выше вас не только в жизни вообще, но и в ложе. А это уже было слишком! И тогда, не в силах больше совладать со своей завистью, вы решили его убрать. Повторяю, вы проделали это мастерски. В результате очевидными подозреваемыми оказались госпожа Ливингстон и Майкл Вогэм, но вам этого было мало: слишком уж просто и наглядно все вышло…

— Братья, — воскликнул Сирил Бронсон, — неужели вы позволите, чтобы меня обвиняли столь постыдным образом? Ведь я с младых ногтей только и знал что честно трудиться в поте лица, чтобы в конце концов занять свое нынешнее положение! Да если б не я, банк лопнул бы как мыльный пузырь. Да-да, без меня он бы просто развалился и ваши деньги пропали бы вместе с ним! У Ливингстона были совсем другие заботы! Хотите знать, чем он занимался, — пожалуйста: щеголял на званых обедах да шиковал в роскошных отелях, а что до масонства, оно было ему нужно только для того, чтобы рядиться во всякие диковинные одежды, притом что на самом деле он был всего лишь половой извращенец, гомосексуалист!

— Бронсон! — резко вскочив, воскликнула госпожа Ливингстон. — Я вам запрещаю!

— Вот именно, — вторил ей Энтони Хиклс, — Джон вас возвысил! Как же вы смеете говорить в подобном тоне о человеке, которому обязаны всем на свете?!

Тут слово взял Досточтимый Уинстон Дин, заговорив в свойственной ему велеречивой манере:

— У Джона, возлюбленного брата нашего, были в жизни своеобразные внутренние наклонности, однако касались они только его одного. И осуждать их здесь никто не вправе, тем паче что человек он был порядочный и великодушный, и вы, Бронсон, больше всех возымели от щедрот души его. Ваше поведение решительно не дает вам права принадлежать ни к масонскому ордену вообще, ни к нашей ложе в частности.

«Даже в такие минуты, — подумал сэр Малькольм, — старина Дин в своем репертуаре».

Тут Сирил Бронсон украдкой метнул взгляд сначала вправо, потом влево. Глаза его горели безумным огнем. Одним движением он выхватил из кармана револьвер и крикнул:

— Ложь! Все, что вы говорите, ложь! Это я вам всем запрещаю!

И с револьвером навскидку он попятился к дверям ложи.

— Спасибо, что столь любезно решили отдать нам тот самый мелкокалиберный револьвер, из которого вы смертельно ранили вашего брата Вогэма, — спокойно сказал сэр Малькольм.

В самом деле, не успел убийца шагнуть за порог, как тут же оказался в руках стоявших в притворе полицейских — они скрутили его без малейших усилий.

Глава 18

Как всегда после любого дознания, сэр Малькольм пригласил старшего инспектора на завтрак к себе в особняк Фалькон. И, как всегда, для Доротеи Пиквик это был очередной повод выплеснуть свое дурное настроение:

— Не понимаю, за что только Скотланд-Ярду такая честь! Вечно вы путаетесь с кем ни попадя! А потом — стыд-то какой! — все хорохоритесь, трубите о себе во всех газетах и получаете разные там награды, а честным, порядочным, скромным людям и спасибо не скажете. Хотя налоги, в конце концов, платят они!

Однако, несмотря на постоянные выпады в свой адрес, Форбс всегда с гордостью принимал приглашения знаменитого друга. Ведь когда-то он и помыслить не мог о том, чтобы хоть пару часов насладиться жизнью, казавшейся ему поистине шикарной. В самом деле, особняк Фалькон обставил и украсил еще сэр Филип, антиквар; там были такие чудеса, которым мог позавидовать любой музей. Сегодня стол накрыли на веранде, выходившей в парк. Снег стаял, и кругом, насколько хватал глаз, были только деревья и статуи, изящно расставленные вдоль бесконечно длинных аллей, где когда-то еще мальчишкой любил играть сэр Малькольм.

— Не желает ли господин старший инспектор отведать чудесного джина с содовой? — осведомился Вэнь Чжан.

— Я как сэр Малькольм.

— Тогда спейсайдский виски с талой ледниковой водой из горного источника — очень полезно для почек…

— И для улучшения памяти, — прибавил сэр Малькольм. — А нам без хорошей памяти никак нельзя, верно? Да уж, дело Ливингстона оказалось на редкость запутанным. Кстати, как там Бронсон?

— Сидит в центральной тюрьме и твердит, что невиновен, хотя все факты против него. Вогэм убит из его револьвера. В теле его подчиненного, бухгалтера Питера Мосли, обнаружен крысиный яд. А дома у него нашли книжку по какому-то адонимаритскому масонству на французском…

— Адонирамитскому, Дуглас…

— Я и говорю, он все из нее и передрал, а от себя прибавил только, что во время ритуала лицо этого самого Хирама нужно накрывать передником, да еще придумал историю со Вдовой. В общем, проявил знание вопроса…

— Да нет! Хотя члены ложи и мнили себя знатоками, сам Досточтимый Дин плохо разбирался в этом деле… Меня насторожило, что у них все было шиворот-навыворот. На чертежной доске много чего не хватало, и разрисовывал ее обрядоначальник, то есть Бронсон. А он хотел перевести стрелку на Вогэма.

— Как это?

— Воспользовавшись общей паникой, он умыкнул у него перчатки, выпачкал их мелом и спрятал под светильником, где, по его расчетам, вы их нашли. То же самое и с сожженным передником. Потом, Бронсон то и дело переводил разговор на Вогэма, пытаясь выставить его подельником госпожи Ливингстон. Он знал: скоро мы поймем, что тот ее любовник. А значит, и сообщник… И вы, впрочем, так и решили.

— Да уж, опростоволосился, — глухо пробурчал старший инспектор. — Эта масонская шатия-братия совсем выбила меня из колеи.

— Да уж, таким образом Бронсон действительно рассчитывал сбить нас с толку. Но он не знал, что я играю в шахматы. И этот ребус меня увлек. Кстати, Финдли нашел остатки голосового модулятора в топке рядом с трапезной?

— Да, на решетке от шлака. Бронсон успел бросить приборчик в зажженную топку, пока остальные бегали и суетились. Но скажите, почему он не отправил туда же и передник восемнадцатого века? Так бы не осталось никаких следов цианида…

— А он на самом деле совсем не хотел их уничтожать! Ведь они-то и должны были указать на госпожу Ливингстон. На первый взгляд она единственная, у кого было время посыпать передник «Рэт-Флэшем»!

— Неужели?

— Выйдя из Великой Ложи с передником в полиэтиленовом пакете, Ливингстон, прежде чем пойти домой, отправился к себе в банк. Тогда-то Бронсон и успел посыпать его смертельным ядом.

— Черт возьми! Точно! Госпожа Ливингстон и впрямь говорила, что муж сперва пошел в банк… Ну и память у вас!

— И все благодаря горному источнику, Дуглас! Ливингстон хоть и был простодушен, потому как все больше витал в облаках, однако же насторожился, узнав о смерти Питера Мосли. И, может, поделился своими сомнениями с Бронсоном… Вот вам лишний повод его убрать.

Вэнь Чжан уже приготовил завтрак, но пока его не подавал. Форбс спросил:

— Завтрак китайский? Мы что, еще кого-то ждем?

— Я подумал, после наших с вами налетов на марокканские и турецкие рестораны китайская кухня нам не повредит, — без малейшей иронии заметил благородный сыщик.

— Конечно, сэр Малькольм, конечно… Раз вы так считаете! Интересно, что подумает госпожа Форбс, моя супруга, когда я расскажу ей обо всех наших приключениях?

— Боюсь, ничего хорошего. Потому-то, Дуглас, я и остался холостяком! А что до гостя, которого мы ждем, держу пари, это будет для вас сюрпризом.

Как раз в эту минуту появилась Доротея Пиквик — она была сильно взволнована:

— Сэр Малькольм, к вам тут еще один гость. Это… это…

— Дорогая моя, скорее впустите его и не волнуйтесь, а то и вовсе дар речи потеряете!

Экономка уступила дорогу шестидесятилетнему мужчине, исполненному настоящего аристократизма, который угадывался в нем даже по пуговицам на гетрах. В дверях возник королевский советник сэр Уотерхаус — редкие волосы, лицо украшено пышными завитыми усами. Старший инспектор тотчас вскочил и, став навытяжку, застыл как вкопанный.

— Уважаемый сэр Малькольм, — проговорил почтенный гость, без лишних церемоний приближаясь к хозяину дома, — счастлив был принять ваше приглашение. Позволю себе лично поздравить вас и поблагодарить за то, что сохранили дело Ливингстона в тайне. Форбс в курсе?

— Не совсем, — ответил сэр Малькольм, предлагая гостю кресло.

— О, тогда давайте наконец откроем ему все карты. Я искренне верю в его преданность короне. Так когда же вы, сэр Малькольм, поняли суть происходящего?

— Довольно скоро, ваше превосходительство. Меня сразу смутила плохая организация их ложи.

— Еще бы! Видите ли, мы использовали Досточтимого Дина постольку, поскольку когда-то он зарекомендовал себя прекрасным офицером, хотя теперь, надо признать, заметно постарел.

— И на поверку в их странной ложе всем заправлял Хиклс…

— Полковник Хиклс один из лучших наших сотрудников. Как вы, верно, поняли, мы решили скрыть нашу деятельность под личиной масонской ложи. И все было бы прекрасно, если б Ливингстону не взбрело в голову привлечь в наши ряды этого негодяя Бронсона…

— Джон Ливингстон и не подозревал, что приветил своего собственного убийцу.

— Заметьте, он не так уж плохо перемешал настоящих масонов с нашими офицерами, — сказал сэр Уотерхаус, — но мы и предположить не могли, что таким образом пустили волка в овчарню. Да и кто мог подумать, что Бронсон решится на такое?

Старший инспектор слушал эту беседу в полном недоумении. Наконец он не выдержал:

— Выходит, это была игра! И ложа святого Патрика — всего лишь ширма для разведывательной службы…

И тогда сэр Уотерхаус признался:

— Видите ли, Форбс, нашим людям в Азии порой случается тайно встречаться, чтобы обмениваться важными секретными сведениями. Дальний Восток — сущее пекло, и нам приходится пристально следить за всем, что там происходит.

— Но зачем нужна масонская ложа?

— Пожалуй, это единственное укромное место во всем Соединенном Королевстве, — сказал сэр Малькольм.

Старший инспектор был просто ошеломлен — уж не привиделось ли ему все это во сне!

— Понимаю, — проговорил он, — преступление и нежданное появление агентов Скотланд-Ярда застало ваших людей врасплох… В общем, если б не сэр Малькольм и не вы, ваше превосходительство, я бы ни за что не догадался.

— Вот и прекрасно! — воскликнул сэр Уотерхаус. — Значит, прикрытие у нас просто замечательное. Кстати, генерал Кертни просил передать вам обоим свои поздравления. Он весьма сожалеет о смерти Ливингстона, ведь тот был одним из лучших его агентов. Тем более что однажды, три года назад, он чуть не потерял его во время засады — ее устроили на Филиппинах какие-то китайцы-сектанты…

— Джон Кертни! Генерал? — вскричал старший инспектор. — Но какой из них? Пианист или торговый посредник?

— О, наши друзья до того запутались в своих показаниях, — признался Уотерхаус, — что Элизабет Ливингстон пришлось, набравшись храбрости, придумать генералу брата, хотя сам генерал, понятно, никогда не был ни пианистом, ни торговым посредником, да и брата-близнеца у него отродясь не было!

Дуглас Форбс, совершенно сбитый с толку, предпочел хранить молчание. Мир вокруг него перевернулся. Что же было на самом деле? Да и было ли вообще? Может, все мы живем в каком-то искривленном пространстве, в другом измерении? Может, и сам он, Дуглас Форбс, в конечном счете совсем не тот, каким всегда себя считал?

Уотерхаус наклонился к столу с видом большого любителя вкусно покушать.

— Скажите, сэр Малькольм, это китайские пирожки?

— Их приготовил настоящий китаец, — сказал Вэнь Чжан. — Очень помогают при ревматизме и насморке…

— Определенно, — заключил старший инспектор, — эти ваши китайские пирожки вконец меня доконают!

Примечания

1

Хирам Абифф — Великий Мастер, архитектор храма Соломона. По масонским легендам, Хирам был предательски убит тремя подмастерьями за отказ назвать пароль Мастера, который открыл бы перед ними возможность получать более высокую заработную плату. (Здесь и далее — примеч. пер.)

(обратно)

2

Исида — древнеегипетская богиня плодородия, воды и ветра, символ женственности, семейной верности, богиня мореплавания.

(обратно)

3

Великая Ложа — территориальная организация, включающая в себя все символические ложи и всех масонов, находящихся на определенной территории; полностью суверенна и обладает полной властью в принятии решений на территории своей юрисдикции, однако не имеет права вмешиваться во внутренние дела других Великих Лож; возглавляется Великим Мастером.

(обратно)

4

Мешуи — арабское блюдо из зажаренного на огне барашка.

(обратно)

5

Тажин — североафриканское блюдо, рагу из баранины и курятины.

(обратно)

6

Джеллаба — долгополый халат с длинными рукавами и капюшоном.

(обратно)

7

Главная организационная структура Древнего и принятого шотландского устава, основанная на чистейших масонских принципах.

(обратно)

8

Мемфис-Мизраим, или «Восточный Устав Мемфиса» (он же «Восточный Обряд Мемфиса»), появился в 1838 году в Брюсселе; в основе его лежали древнегреческие дионисийские и древнеегипетские мистерии посвящения, впоследствии сведенные воедино и положившие начало движению розенкрейцеров; позднее организация была переименована в «Древний Изначальный Устав».

(обратно)

9

Имеется в виду место, где собирается Великая Ложа (в данном случае французская) и откуда она направляет свои распоряжения и эдикты.

(обратно)

10

«Искусство Четверых Венценосцев» (лат.).

(обратно)

Оглавление

Мэри Лондон «Убийство в масонской ложе»

  Главные действующие лица:

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Реклама на сайте