«Наследница дворянского гнезда»

Марина Серова Наследница дворянского гнезда

Глава 1

– Полетт, пожалей мою старость, – трагическим тенором вещал дед, – ты вообще знаешь, что только великие грешники уходят в мир иной, не прижав к груди внуков?

– Дедуль, ну где я тебе возьму внуков? – лениво и привычно отмахнулась я. – В подоле принесу?

– Мон ами, ты выражаешься, как кухарка, – поморщился Ариша, – хотя я вполне мог бы принять внебрачного младенца, зачатого от здорового и умного мужчины.

– Значит, ты не согласен с Инессой?

– В чем? – насторожился дед.

Инесса, нынешняя подруга Ариши, являлась для него непревзойденным авторитетом и последней инстанцией.

– Инесса говорит, что дети должны рождаться от первого мужчины, любимого и законного. Принесенные в подоле… пардон, внебрачные, не будут ни здоровыми, ни счастливыми.

– Правда? – сделал брови домиком дед. – Инесса так сказала?

Он глубоко задумался, глядя в антрацит ночного окна, потом уверенно тряхнул головой и произнес:

– Завтра у нас будут гости. Мой старый друг Николя Зосимов и его внук, прекрасный молодой человек Вениамин. Будь добра, измени своему обыкновению и встреть их как хозяйка дома.

Знала я этого Венечку. Великолепный образчик занудства и снобизма.

– Деду-улечка, – заныла я, – я не могу, я завтра буду очень занята, у меня важное дело.

– Нет у тебя никакого важного дела, – отчеканил дед.

Видимо, в этот момент в нем проснулись предки со стороны отца, чекисты, по крайней мере, взгляд деда стал стальным, а осанка по-большевистски горделивой.

– Или ты выполняешь мою просьбу, может быть, одну из последних, или…

Голос его сорвался, дед театрально всплеснул руками и отвернулся к окну.

Горе его было наигранным, но аргументов, способных отразить нападение, у меня не нашлось. Поэтому я просто пожала плечами, не подтверждая свое согласие, но и не отказывая прямо. Скорее всего, Ариша на этом не остановился бы, но резкая трель мобильного телефона на время спасла меня от этой пытки.

– Полина, вы с сумасшедшими девушками умеете обращаться? – вежливо прошелестел в телефонную трубку Вася. – Если умеете, то приезжайте срочно, один я не справляюсь.

– А Люся? – резонно поинтересовалась я. – Почему Люся тебе не помогает?

– Люся ревнует, – емко ответил Вася.

В другое время я ни за что не потащилась бы на заброшенное кладбище. Безопасности моих приятелей ничто не угрожало, неизвестной сумасшедшей девушке – тоже, что понадобилось ей в пристанище моих приятелей, было неизвестно. И вообще, выступать арбитром между умалишенными и бомжами – не мое хобби. Но звонок Васи предоставил мне прекрасную возможность ускользнуть из дома, денек намечался прелестный, чистый и звонкий, поэтому долго я не раздумывала. К тому же мне нравилась компания этих выкинутых на обочину жизни бедолаг. Редко кому выпадает удача иметь в знакомых абсолютно бесхитростных, бескорыстных и независтливых людей. В первое время я даже пыталась как-то вернуть их в среду обитания обычных обывателей, но все мои потуги наталкивались на столь ярое сопротивление, с каким обычно отстаивают частную собственность люди менее робкие, чем мои приятели.

– А что за девушка?

– Хорошая такая, беленькая, хоть и татарка. Плачет все время и про дедушку что-то лопочет.

– Хорошо, – недолго ломалась я, – буду через полчаса.

Не в моих правилах бросаться очертя голову с жилеткой под мышкой и носовым платком в кулачке на выручку первой попавшейся блондинке. Но смотрины, которыми грозил мне Ариша, требовалось предотвратить любой ценой, и последняя меня вполне устраивала.

– Все, дедуля, бегу на задание. Извини, работа, – лаконично и строго бросила я.

В конце концов, во мне тоже течет кровь чекистов. Смешанная, впрочем, с чистой голубой дворянской кровью моей прабабки, матери Аристарха Владиленовича, или Ариши, как ласково величаю я любимого и единственного моего родственника.

* * *

Я поставила машину возле пышно цветущего куста сирени, перелезла через полуразрушенную ограду и скользнула по знакомой тропинке. Можно, конечно, было пройти через главный вход, как и делали редкие посетители кладбища, но тогда мне пришлось бы долго брести до часовенки, в которой обитали мои друзья. К тому же шестое чувство, выработанное за время моей не совсем обычной деятельности, заставляло меня маскировать свой мини-купер от любопытных глаз даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости.

За несколько шагов до часовенки, повинуясь все тому же шестому чувству, я остановилась и прислушалась. Тихо, только ветер мягко играет новорожденными листочками кладбищенских посадок. Я ждала, и спустя пару минут до моего слуха долетело тихое монотонное бормотание Васи. Ему ответил незнакомый чистый женский голос. Я все так же тихо проскользнула к входу в часовню и замерла в дверях.

Еще в начале зимы Вася и Люся, не без моей помощи, конечно, благоустроили полуразрушенную часовню до уровня вполне пригодного для зимовки жилья. Плотная дверь, застекленное окно и буржуйка позволяли держать тепло, а раздобытая парочкой бомжей утварь создавала некое подобие уюта. У моих приятелей действительно были гости. На ящике, накрытом цветастым вязаным ковриком, сидела светловолосая хрупкая девушка в джинсах и голубой ветровке. Веки ее были припухшими от слез, но безумного блеска в глазах я не заметила. Одно из двух: приступ прошел сам собой либо Вася поставил неточный диагноз. Никаких признаков, хотя бы косвенно указывающих на наличие в ней татарской крови, я также не заметила. Интересно, откуда такие выводы сделал Вася?

При моем появлении вся честная компания притихла, Люся сунула в руки приятелю кружку с остатками буроватой мутной жидкости, именуемой чаем, и вскочила.

– Вы тут сидите пока, а я с руководством потолкую, – деловито скомандовала она, проталкивая меня плечом подальше от выхода.

Пристроившись возле проржавевшей могильной оградки, затараторила, пришепетывая от волнения:

– Ты забери ее от греха подальше, Полинка, она хоть и тщедушная, и нерусь, но Васька с нее битый час глаз не сводит. Виданное ли дело, на меня почти руку поднял, когда я оплеуху ей залепила! А ведь он никогда меня не бил, даже когда мы со всеми на свалке жили, где сожительниц лупить принято. И по морде я заехала ей не со злобы, а в качестве лекарства, с ней истерика случилась.

– Не тараторь, – слегка отодвинулась я, – давай по порядку. Откуда взялась девица?

– Так Васька и привел! Я сижу, значит, никого не трогаю, судоку разгадываю, и вдруг – на тебе! Мой Васятка со Снегурочкой этой. Ну, я понимаю, зимой бы приволок, но весной! Все порядочные Снегурки стаяли давно. Хотя, на мой взгляд, и эта потрепанная какая-то, жухлая. Волосенки сивенькие, тельце вяленькое, морда зареванная. Хотела сразу прогнать, а она в слезы: дедушку, видите ли, жалко.

Далее из сумбурного рассказа Люси я поняла, что девица действительно бродила по кладбищу в поисках свежей могилы своего недавно почившего родственника. Вася вырос перед ней, как черт из табакерки, но девушка не испугалась, а бросилась к нему навстречу и потребовала показать свежее захоронение. Вася пытался растолковать ей, что на этом кладбище уже лет пятьдесят никого не хоронили, но она то ли не понимала, то ли не хотела понимать. Вообще сложилось впечатление, что девушка маленько коверкает слова. Поэтому Вася и принял ее за татарку. Хотя почему именно за татарку? Уж татары-то прекрасно владеют всеми известными российскими диалектами.

– С чего вы взяли, что она не в себе?

– Чего? – оторопело уставилась на меня Люся.

– Вася по телефону заявил мне, что ваша Снегурочка сумасшедшая, – пояснила я.

– Так потому и поняли. Кто же не знает, что на наше кладбище упокойников уже давно не носят?

– Может, и не все знают.

– Да мы ей битый час об этом толкуем! А она сразу в слезы и что-то про родовой долг, фамильный склеп, честь семьи. Совсем девка с катушек съехала. Говорит, пока могилу деда не найдет, с места не сдвинется.

– Так, может, вы ее не поняли? Может, дед ее был захоронен здесь как раз пятьдесят лет назад?

– А черт ее разберет. Вот иди и сама все выясняй. И, слушай, забери ее отсюда, а? Честное слово, получит она у меня еще раз по своей хилой морде. Так умильно на Васю смотрит, что у меня в ладонях зуд появляется. Хорошо, один раз душу отвела, когда с ней истерика заделалась. Во второй и покалечить могу, ты меня знаешь.

Мы вернулись в часовню. Девушка все продолжала греть руки о не совсем чистые бока кружки с чаем, Вася с озабоченным видом ожидал окончания консилиума.

– Как вас зовут? – кивнула я девушке.

В этот момент я так напомнила себе добрую фею из сказки, что чуть не фыркнула. Уж кто-кто, но фея из меня никогда бы не получилась. Не теми методами работаем.

– Марта Марсвин, – робко подняла голову Снегурочка.

Глаза ее были светло-серые, почти прозрачные.

– Вы ищете старое захоронение?

– Не старое, дедушка был совсем молодой, ему только недавно исполнилось шестьдесят пять лет, – запротестовала она.

– Вот видишь? – вспыхнула было Люся. – Ничего не понимает!

Я остановила поток ее красноречия жестом и продолжила дознание:

– Вас зовут Марта, вы ищете могилу своего не совсем старого дедушки на кладбище, на котором давно никого не хоронят, – подытожила я. – Я думаю, что вы просто перепутали место. Вы приезжая, я угадала? В городе есть другое кладбище, действующее, думаю, останки вашего родственника покоятся там.

– Покоятся, останки, – опять не удержалась Люся, – так бы и сказала: твоего предка зарыли там, где положено. Слушать противно!

– Не груби, – предостерегла я Люсю.

– Я поняла, – перебила меня девушка, и лицо ее озарилось улыбкой, – в вашем городке два кладбища!

– Молоток, вырастешь, кувалдой будешь, – опять буркнула Люся, – битый час ей о том талдычим.

Радостное выражение на лице девушки сменилось отчаянием:

– И все-таки я не успела. Я летела из Копенгагена на его похороны, и из-за какой-то ошибки не смогла проститься с единственным оставшимся в России родственником. Никогда у меня не получается ничего сделать правильно.

Лицо ее перекосилось, и глаза вмиг стали влажными и блестящими от слез.

– Водитель такси, наверное, не совсем меня понял. Я говорила про старого дедушку, а он привез меня на старое кладбище, – строила она предположения, почему попала не туда, куда надо, – теперь все пропало, я так и не успела.

Мне стало ее жалко. Обычный образчик недотепы, у которой все благие намерения рушатся из-за досадных случайностей.

– Может быть, на поминки успеете, – неуверенно предположила я, – во сколько должны были состояться похороны?

Она открыла сумочку, немного порылась в ней и достала скомканный клочок – международная телеграмма.

– Ваш дед, Матвей Васильевич Лепнин, скончался сегодня от сердечного приступа. Похороны состоятся двенадцатого мая в тринадцать часов на городском кладбище. Соболезнуем. Друзья покойного, – вслух зачитала я.

– Двенадцатого, – повторила я, – а сегодня двадцатое. Вы действительно опоздали даже на поминки. Больше, чем на неделю.

– Как? – подняла глаза Марта. – Двенадцатого? А сегодня двадцатое? Я и числа перепутала? Всегда путала эти две цифры. Но телеграмма пришла только вчера, поэтому я подумала…

– Сколько лет вы живете в Дании? – мягко спросила я.

– С раннего детства. Отец мой русский, мама развелась с ним, когда мне было два года. Вышла замуж за датчанина и уехала из страны. Дома мама разговаривала со мной исключительно по-русски, поэтому оба языка для меня – родные.

– А ваша мама? Неужели и она не поняла, что телеграмма безнадежно опоздала?

– Мы давно не общаемся с ней. У нее своя жизнь, они с отчимом переехали в Вайле, а мне оставили квартиру в Копенгагене, в которой жили с момента переезда в страну. С дедушкой переписывалась я, он так и не смог до конца простить маме то, что она бросила родину ради любви и благополучия. Я, конечно, сообщила ей о кончине деда, но она не смогла поехать.

– Почему приехали вы? – спросила я в лоб. – Ведь, как я понимаю, вы почти не знали Матвея Васильевича?

– Знала, – вскинула она голову, – я помню, он приезжал, когда я была совсем маленькая. Он держал меня на коленях, смешно подбрасывал и декламировал стишок про кочки: «Ехали, ехали, в лес за орехами. Кочки-ямки, кочки-ямки, в речку – бух». Я и боялась этого «бух», и ждала. Почему-то было так смешно и весело, так захватывало дух. После этого никто не подбрасывал меня на коленях.

Ее щедрые на слезы очи вновь налились влагой. У девушки стресс, поняла я, перелет, незнакомая страна, блуждание по кладбищу, странные люди Вася и Люся, оказавшие ей не менее странное гостеприимство.

– Я отвезу вас в гостиницу, – решила я, – а там решим, что делать. Думаю, стоит найти друзей вашего Матвея Васильевича. Они покажут вам могилу деда.

– Вы мне поможете? – схватила Марта меня за руку. – Если не поможете, я опять попаду куда-нибудь не туда.

Я хотела возмутиться, но вовремя вспомнила о грозящих мне смотринах с Веней Зосимовым. Сегодня Ариша отвязался, но завтра он опять заговорит о старости, внуках, моей пустой девичьей постели. Уж лучше несколько дней сопровождать суматошную и растерянную девицу, чем играть роль старой девы двадцати восьми лет, которая не может найти себе суженого традиционным способом.

– Я понимаю, что вы потратите на меня свое время, и хорошо заплачу, – неверно поняла она мои колебания.

Хотя почему неверно? Я же не просто буду выполнять работу таксиста. Вряд ли по адресу проживания ее деда она кого-то найдет, скорее всего, друзей Матвея Васильевича придется искать мне. Работа не совсем по профилю, но все-таки работа. Вернее, прикрытие для Ариши с его неуемной жаждой выдать меня замуж.

* * *

Несмотря на стремление Марты как можно скорее посетить последнее пристанище деда, я уговорила ее отправиться в гостиницу. Спешить было уже некуда, ей необходимо было привести себя в порядок и немного успокоиться. К тому же мне хотелось провести разведку на местности без путающейся под ногами никчемной и ноющей девицы. В идеале, хорошо было бы поднести все интересующие ее сведения на блюдечке с голубой каемочкой и распрощаться. Что-то подсказывало мне, что она попросит меня быть ее гидом по захолустному Горовску, в котором провел жизнь обожаемый дед, которого она практически не помнила.

Интересно, что ею двигало? Вот не могу поверить, что молодая девица из заплесневевшего в своем благополучии Копенгагена бросила все, собралась в считаные часы и рванула в российское захолустье только для того, чтобы кинуть горсть земли в могилу того, кто двадцать лет назад качал ее на коленях. Или за словом «ностальгия» действительно стоит мощная, сметающая все на своем пути сила?

Не раздумывая долго и не тратя время на маскировку, я отправилась по адресу, который дала мне Марта. Ни у нее, ни у меня не нашлось обрывка бумаги, поэтому улицу, номер дома и квартиры Марта накорябала на обратной стороне жестоко измочаленной телеграммы, которая сообщала о кончине деда. Дело, которым я занялась, и делом-то назвать было нельзя. Ни мне, ни русской эмигрантке ничего не угрожало, ее чести и материальному благополучию не был нанесен урон, никто не ломал ей жизнь и не покушался на самое дорогое. То есть не было у нее тех проблем, с которыми привыкла иметь дело я.

Так получилось, что по воле кого-то сверху я стала помогать тем, кто не мог постоять за себя. Нет, я не консультировала обиженных на тему тонкостей составления сутяжных документов, не организовывала митингов протеста, я просто старалась повернуть линии судьбы заказчика и заказанного так, чтобы сотворенное зло вернулось к своему автору как можно быстрее. Допускаю, что провидение и само позаботилось бы об этом, но иногда ждать высшего возмездия приходится так долго… Впрочем, сегодня был не тот случай. Сегодня мне просто необходимо было создать видимость бурной деятельности и ускользнуть от простого женского счастья в том виде, в каком его предлагал мне Ариша.

Я нашла нужную улицу, дом, припарковала машину на обочине. Номер квартиры вылетел из головы, и я снова развернула замусоленную и политую слезами бумаженцию, в недалеком прошлом именуемую телеграммой. Вполне вероятно, что в квартире никого не окажется. Марта сказала, что дед, по ее предположению, жил один, других родственников у него не было. Если никто на мой звонок не откроет, пойдем проверенным путем, будем опрашивать соседей. Обычно на телеграммах не пишут адреса отправителя, но я сочла нужным проверить, нет ли на листке координат «друга», отправившего послание внучке Лепнина.

Увы, нет. А так хотелось решить проблему, не прилагая к этому никаких усилий! Я машинально пробежала текст глазами, и вдруг простейшая мысль пришла мне в голову: кстати, а почему это телеграмма пришла так поздно? По словам Марты, она собралась за один день, благо близкое знакомство с консулом российского посольства помогло уладить необходимые формальности. Сколько может идти международная телеграмма? Часы, не сутки же! Ну уж не неделю, точно. Если родственников вызывают на похороны, то вряд ли будут отправлять телеграмму задним числом да еще с таким опозданием. Непонятно. Получается, что «друзья» Матвея Васильевича и не больно-то хотели, чтобы родственники успели на похороны? А почему? Может, просто забыли за хлопотами и поздно спохватились? Или сыграло роль обычное российское разгильдяйство, и виноваты почтовые работники. А может… Что «может», я додумывать не стала. Сначала попробуем найти друзей Матвея Васильевича и место на кладбище, как и просила меня заказчица.

Как и следовало ожидать, на мой звонок в дверь никто не ответил. Не особо веря в удачу, я нажала на кнопки звонков нескольких соседних дверей – тишина. Конечно, а чего я хотела? Май, выходной, кто же добровольно будет сидеть дома? У кого дача, у кого шашлык, кто-то просто забивает «козла» под липами во дворе или выгуливает собачку. Я не сочла первую попытку за неудачу, время у меня еще было. Кроме того, существовало множество более результативных путей выявления знакомых Лепнина, чем примитивный опрос соседей. Другая мысль не давала мне покоя – телеграмма. Какой-то назойливый червячок в моем сознании продолжал точить мне мозг: столь длительное опоздание не случайно.

Я решила себя не мучить и поехала в ближайшее отделение связи. Марта, скорее всего, сейчас отсыпается, домой она улетит только через неделю, успеет и на могилке поплакать, и город осмотреть, и милые сердцу безделушки забрать, и встретиться с адвокатом. Должен же был Матвей Васильевич оставить завещание: даже если он и был обычным нищим российским пенсионером, квартира чего-то да стоила. Даже по европейским меркам. Кстати, если Марте потребуются услуги специалиста, я вполне могла бы ей помочь и в этом. Все-таки дипломированный юрист с опытом работы. А что? Может быть, пора закончить с экстремальной деятельностью на грани законности и с высокой степенью риска и заняться спокойной, нудной, благополучной юридической практикой?

Скептически хмыкнув в ответ на свой внутренний душевный порыв, я толкнула дверь отделения связи и подошла к единственной сотруднице. Признаться, не дружу я почему-то с почтовыми работниками. Не понимаю, им не нравлюсь конкретно я или все посетители? Почему-то на любой мой предельно вежливый вопрос эти дамы либо даже не поворачивают головы, либо обливают меня таким вязким презрением, что желание обращаться к ним пропадает надолго. Хотя, господа, скажите откровенно, есть ли среди вас мазохисты, посещающие это унылое заведение просто из спортивного интереса? Желания поразвлечься? Возможности поцапаться с сотрудницами? Стремления постоять пару часов в очереди? Вот то-то и оно. Все мы оказываемся там только по крайней необходимости.

Памятуя о прежних, не совсем удачных попытках общения с дамами за стойкой, я не стала особенно церемониться и выложила на стойку до неприличности измятую телеграмму:

– Кто принимал телеграммы десятого числа сего месяца?

– Ну, моя смена была, – удосужили меня ответом.

– Значит, вам знаком этот текст.

Женщина за стойкой, чем-то похожая на постаревшую мопсиху, сердито глянула на меня поверх очков, но телеграмму взяла. Морщась от недовольства, вчиталась в текст, поиграла бровями, будто что-то припоминая, и швырнула мне в лицо мятый бланк:

– Вы чего мне даете? Вы думаете, я буду это читать? Из какой ж… вы ее достали? Может, она в помойке валялась, а вы ее культурным людям в руки суваете? Идите отсюда, не мешайте работать, только очередь создаете.

Столь бурной реакции, признаюсь, я не ожидала. И мне она не понравилась. К тому же в зале толкалась всего пара посетителей, и те рассматривали газеты на стойке, поэтому ее заявление об искусственно создаваемой мною очереди было, по меньшей мере, беспочвенно. Не торопясь, я нагнулась, подобрала упавший на пол бланк, вернула его на стойку пред заплывшие очи «мопсихи».

– Значит, телеграмму принимали вы, – утвердительно сказала я.

– А я помню? Много вас тут таких шатается.

Помнит, помнит, решила я, уж больно глазки бегают. Да и взрыв негодования чересчур бурный, обычно даже самые вредные почтовые работники ограничиваются парочкой нейтрально-ехидных фраз. Из опыта я знала, что размахивать какими бы то ни было корочками и кичиться связями, которые могли бы лишить даму карьеры, бесполезно. За свое место она не так уж и держится, да и не поднимется ни у кого рука прогнать ее с этого места – заработок низкий, работенка невеселая. Поэтому, не отрывая взгляда от колючих глаз «мопсихи», я убрала телеграмму в карман:

– Хорошо. Теперь мне все понятно.

Ничего мне не было понятно, кроме того, что колючая дама узнала телеграмму и чувствует за собой какую-то вину. Какую – выясним позже. Только обдумаем положение и найдем к ней подход. Жаль, что я успела ее насторожить. А может, это и к лучшему. Вложив в свой взгляд как можно больше официальной строгости, я пару секунд смотрела ей в глаза, потом резко развернулась на каблуках и направилась к выходу.

– Эй, ты, – не выдержала «мопсиха», – погоди. Чего хотела-то?

Зацепило, поняла я, теперь главное – не сойти до роли просительницы. Эту роль мы оставим ей. Никак не реагируя на оклик, я вышла за дверь и медленно направилась к своему авто. Жаль, что не курю, можно было бы без риска показаться заинтересованной несколько минут помаячить возле большого витринного окна отделения связи. Впрочем, в запасе у меня была бомбочка гораздо более действенная, чем сигарета. Я заняла позицию перед окном, достала сотовый, сосредоточенно потыкала пальцем в кнопки, насупила брови и поднесла трубку к уху. Хотя я и стояла вполоборота к стеклу, мне было прекрасно видно все, что делается в операционном зале отделения связи. «Мопсиха» что-то крикнула в сторону служебного помещения, выскочила из-за стойки и метнулась к выходу.

– Да, товарищ полковник, – негромко, но чеканно произнесла я в трубку, когда поняла, что меня уже подслушивают, – никак нет, вину свою не признает… да, думаю, стоит применить план «Б», вызывайте отряд быстрого реагирования… где будем брать? Думаю, возле подъезда ее дома… соседи? Не помешают. Граждане России должны знать предателей Родины в лицо. Спрашиваете, когда она заканчивает работу?

Почти строевым шагом я промаршировала к вывеске, информирующей о часах работы почтового отделения, и продиктовала в глухо молчащую трубку часы работы. Не оборачиваясь на замершую за моей спиной «мопсиху», продефилировала мимо своего мини-купера и завернула за угол. Потом бегом обогнула небольшое здание отделения связи и подошла к раскрытой двери с другой стороны. Как я и надеялась, преступная почтальонша для своего звонка выбрала то же место, что и я. Наверное, думала, что в помещении подслушать ее разговор было бы значительно легче. Конспираторша! Мы стояли по разные стороны открытой двери, она говорила, а я слушала.

– И чего мне делать? – продолжала «мопсиха» начатый разговор. – Сказать, что под стол завалилась, а нашлась только через неделю? А вы знаете, что меня за это могут премии лишить? Я однажды на полдня позже телеграмму отправила, так столько дерьма огребла, чуть с сердцем плохо не стало… да, нервничаю, и не просто нервничаю, и если что, сразу на вас валить буду, что это вы мне велели телеграмму на недельку придержать и запугивали. Уж не беспокойтесь, найду, что сказать… сколько, говорите? Мало. Мне в застенках из-за вас томиться, а вы мне копейку жалеете?

Торговалась она еще долго, из разговора я поняла, что «мопсихе» предлагают на время затаиться, может быть, даже отпроситься у начальства на пару дней и посидеть дома, и если продолжения не последует, выйти из подполья. Кажется, напугала я ее лихо. Это с одной стороны. А с другой, даже перед структурами власти в наше время трепещет тот, кто действительно чувствует за собой серьезную вину. Скорее всего, ей неплохо заплатили за то, чтобы она придержала телеграмму на возможно долгое время. Почему придержала? Можно было вообще «затерять» ее на просторах эфира. Значит, она все-таки должна была найти своего адресата, но найти несколько позже положенного срока.

Где-то в животе почему-то зашевелился червячок азарта. Кажется, не все так просто в безвременной кончине предка моей нечаянной клиентки. И хотя никто не поручал мне вести расследование этого мутного дела, да и расследование преступлений – не моя стезя, остановиться я уже не могла. А может, все было куда проще. Может быть, мне просто захотелось вывести на чистую воду и дать чувствительный щелбан наглой «мопсихе», которая корысти ради запутала бестолковую, наивную Снегурочку-Марту?

Глава 2

Вторая моя попытка наведаться в квартиру почившего Лепнина оказалась более удачной. Ответом на мой звонок послужили быстрые шаги за дверью. Я уже приготовилась через закрытую дверь объяснять, кто я такая и что мне нужно, но этого не потребовалось: щелкнул замок, и передо мной предстал симпатичный мужчина почтенного возраста, подтянутый, высокий, с ухоженной седоватой бородкой, цепким взглядом и открытой улыбкой. Он долго смотрел мне прямо в глаза, потом протянул руки, и не успела я опомниться, как старик притянул меня к себе и прижал к пахнувшей приятной туалетной водой груди:

– Машенька, девочка наша… не успела…

– Я не Машенька, – затрепыхалась я у него в руках, но старик так крепко прижал мое лицо к своему джемперу, что вместо слов получилась какая-то невразумительная каша.

Не давая мне опомниться, он потянул меня в квартиру, усадил в кресло, наклонил в сторону голову, будто внимательная собака, и стал пристально рассматривать. Обычно я не испытываю робости в подобных ситуациях, но сейчас разговор почему-то не начинался.

– Я не Машенька, – решилась наконец продублировать я.

– Конечно, – звонко хлопнул он себя рукой по лбу, – в Дании тебя зовут Марта. Но мой друг никогда не называл тебя этим именем. Для него ты – Машенька. Устала с дороги? – не дал он мне возможности в который раз исправить ошибку. – Ничего, сейчас отдохнешь. Квартира деда в твоем полном распоряжении, никто тебе не помешает. А ты мало изменилась. Правда, я видел только твои детские фотографии, но даже по ним узнать тебя очень легко. Те же светлые волосы, тонкая кость, аристократический профиль. Кстати, забыл представиться.

Он легко вскочил со стула, наклонил голову в изящном полупоклоне:

– Петр Алексеевич Норбеков. Друг вашего деда.

– Как вы догадались, что я приеду c опозданием? – спросила я первое, что пришло в голову.

– Ничего я и не догадался, – пожал плечами Петр Алексеевич, – мы ждали вас, Машенька, двенадцатого. Но я понимаю, билеты, виза… кстати, как вам вообще удалось так быстро раздобыть визу? Насколько мне известно, оформление шенгенской занимает от трех недель.

– Связи, – туманно ответила я.

– А почему ты решила, что я тебя ждал? – вернулся друг почившего к незаконченному разговору, незаметно перейдя на «ты».

– Вы, не раздумывая, заключили меня в объятия как внучку Матвея Васильевича. А я могла быть почтальоном, коммивояжером, социальным работником – кем угодно!

– Я узнал тебя, – упрямо повторил он, – я видел твои детские фотографии.

– Ничего подобного, – безжалостно опровергла я, – если и видели чьи-то фотографии, то явно не мои. И зовут меня не Маша и не Марта.

По лицу Петра Алексеевича проскользнула тень досады, которая тут же сменилась конфузливой улыбкой.

– Действительно, старый дурак. Сколько лет уже в современном мире живу, а все полагаюсь на интуицию и первое впечатление. Хорошо, что вы оказались порядочной девушкой, а будь на вашем месте какая-нибудь проходимка? Взяли бы ключи, свистнули напарника и вынесли ночью все барахлишко покойного. Вы уж извините меня за прямолинейность, сами понимаете, какое время.

– Понимаю, понимаю, – успокоила его я и, предупреждая закономерный вопрос, отрекомендовалась: – Я случайная знакомая Марты. Она с непривычки несколько растерялась, вот и попросила меня помочь ей найти старых друзей и могилу деда. Думаю, первую часть задания я выполнила. Дело за второй.

– Да-а, – протянул Петр Алексеевич, – вот ведь как судьба играет. Приехала единственная внучка и вынуждена нанимать агента для того, чтобы найти место, где нашел последний приют ее дед. Вы частный детектив? Я правильно понял?

– Вовсе нет, – легкомысленно махнула рукой я, – у меня, правда, есть юридическое образование, но ни сыском, ни судебным делом я никогда не занималась. Тружусь в турфирме юрисконсультом. Кстати, именно благодаря моей работе мы с Мартой и познакомились. Я возвращалась из командировки, наши места в самолете оказались рядом, разговорились. Марта пожаловалась мне на некоторую робость перед посещением исторической родины, я и согласилась оказать ей эту маленькую услугу.

Лукавила я больше по привычке, чем по необходимости. Так, на всякий случай.

– За небольшое вознаграждение, конечно, – хитро прищурился старик.

– Угадали, – зарделась я, – но ведь в этом нет ничего плохого? Я трачу свое время, почему бы Марте не компенсировать мне эти затраты?

Петр Алексеевич вдруг ударил себя ладонями по коленям и звонко рассмеялся:

– Не надо оправдываться передо мной, милая девушка, – вытирая выступившие от смеха слезы, ответил он, – я все прекрасно понимаю.

– А почему смеетесь? – насупилась я.

– Не обижайтесь, ради бога, это я над собой. В какой-то момент, признаюсь, принял вас за авантюристку и немного напрягся. Но теперь все недоразумения разрешены, и я очень рад, что между мной и Машенькой будет посредник. Я как раз соображал, как преподнести ей некоторые факты из жизни ее деда, о которых она, кажется, ничего не знает. А раз вы уже нашли общий язык, вы мне и поможете. Не обижайтесь, повторяю, но будьте любезны, покажите ваш паспорт. Для ликвидации последних сомнений, так сказать.

Паспорт – пожалуйста. Когда-то по случаю я купила себе поддельный паспорт у каких-то жуликов. Документ неплохого качества, с моей фотографией. Естественно, демонстрировать его в официальных учреждениях я побоялась бы, но для других случаев использовала беспощадно: например, для покупки билета на самолет или поезд, оформления авто напрокат, проникновения в общежития, читальные залы и прочие учреждения, на вахте которых требовали оставить документ. Поэтому вид он имел такой, какой надо: потертые уголки, видавшая виды обложка. Фамилия и прочие данные под фотографией были, естественно, не мои. Да и сама фотография была довольно невнятной. Нехорошо, конечно, но очень удобно.

Петр Алексеевич, шевеля губами, попробовал на вкус мои имя и фамилию, проверил страницу с пропиской.

– Ну-с, дорогая Элеонора Сергеевна, пройдемте на кухню. Я должен вам многое рассказать.

Итак, отныне для Марты и друга ее деда я буду Элкой, а не Полиной. Зачем я представилась ему не своим именем? Скорее, по привычке. Я вообще никогда не называю свое имя случайным знакомым и особенно неслучайным.

* * *

Проблема, ожидающая Марту, оказалась довольно неприятной. Оказалось, что незадолго до смерти ее дед, Матвей Васильевич, женился. Женился на женщине гораздо моложе себя, ловкой, пробивной, нагловатой. Так что отныне вопрос наследства переставал быть настолько ясным и четким – у Марты образовалась конкурентка. Когда я заикнулась о завещании, Петр Алексеевич только горестно вздохнул: никакого завещания найдено не было. Может быть, оно и было, но кто поручится, что молодая жена не уничтожила его сразу после смерти супруга?

Самое непонятное заключалось в том, что и определенности-то никакой не было: жена Лепнина, Ирина Волкова, исчезла сразу после похорон, не оставив своих координат никому – ни друзьям, ни соседям. Петр Алексеевич предполагал, что она ожидала приезда наследницы и посчитала правильным исчезнуть на то время, пока девушка будет находиться в России. И правильно: вечно сидеть в Горовске Марта не будет, срок действия визы ограничен, а квартира в провинциальном городе да кое-какой скарб не так дорого стоят, чтобы из-за него затевать судебную тяжбу в ставшей чужой для тебя стране.

– Я тоже думаю, что Машенька не станет надолго задерживаться в России, – подытожил Петр Алексеевич, – но я не согласен и с тем, что хапуги и стяжатели должны спокойно наслаждаться тем, что не принадлежит им по праву. Это огромная удача, что вы познакомились с Машенькой и завоевали ее доверие.

Проиграв эту прелюдию, он предложил мне стать доверенным лицом Марты и представлять ее дела в России после того, как девушка вернется в Копенгаген.

Напустив на лоб глубокомысленные морщины, я задумалась:

– А сколько это будет стоить? Понимаете, для того, чтобы бегать по судам, мне, может быть, придется уволиться с работы. Оплата должна не просто компенсировать расходы, но и несколько перекрыть их: кто знает, как быстро я найду работу после выполнения этого поручения?

– Можете взять отпуск за свой счет, – торговался Петр Алексеевич.

– Подобные дела тянутся годами, – парировала я.

– Да, наверное, я переоценил ваши возможности, – с сожалением протянул он, – а так хотелось, чтобы Машеньке помог человек юридически грамотный, формально не заинтересованный в исходе дела и такой симпатичный, как вы. Ну что же, не все наши пожелания исполняются. Обойдемся своими силами. Но хоть первое-то время вы побудете с девочкой? Вижу, вы нашли с ней контакт, а подруга всегда найдет лучшие слова для облегчения горя, свалившегося на юную душу.

Высокопарно, отметила я про себя, и неискренне. Находить слова утешения – как раз привилегия людей более мудрого возраста. А еще мне показалось, что Петр Алексеевич как-то уж больно быстро и легко принял мой отказ. Словно очень надеялся на то, что я не буду лезть не в свое дело. Впрочем, может быть, мне это только казалось.

– Я привезу Марту через полчаса, – решила я.

– А она точно отдохнула? Может быть, сегодня ей лучше переночевать в гостинице?

Ну уж нет, решила я, сегодня мы будем ночевать в родовом гнезде. И ночевать будем вместе. Петр Алексеевич опять легко согласился с моим решением, задним числом оговорился, что вообще-то зашел полить цветочки, и поставил перед фактом, что дождется нас в квартире друга. Выгонять его из дома у меня не было полномочий, поэтому пришлось согласиться с его пребыванием в доме Лепнина на какое-то время, хотя мне этого очень не хотелось. Чего я боялась? Скорее всего, того, что он найдет что-то не предназначенное для чужих глаз, то же завещание, наконец. Почему-то мне хотелось, чтобы наследство деда досталось его единственной внучке, немного бестолковой и запоздало-сентиментальной Марте Марсвин или, в русском варианте, Машеньке Лепниной. А друг ей или враг Петр Алексеевич Норбеков, я пока не разобралась.

* * *

Ну, с мачехой все понятно. А как называть внучке новую жену своего деда? Известие о том, что ее престарелый родственник женился на молодой, казалось, ничуть не огорчило Марту. Вот что значит европейский менталитет.

– Я и не думала о наследстве, – несколько небрежно бросила она через плечо, собирая волосы в хвостик перед зеркалом, – среди нас, эмигрантов, никогда не ходили легенды о свалившемся после смерти российского родственника богатстве. Мечты о подобном – ваша привилегия.

Сейчас, когда она справилась с растерянностью, накатившей на нее после приезда на историческую родину, девушка уже не казалась мне такой уж беззащитной и неприспособленной к жизни. Скорее всего, ее выбили из колеи нахлынувшие эмоции, несоответствие желаемого и действительного, особенности русской провинции. Адаптировалась она быстро.

– Понимаешь, Полина, – откровенничала Марта, – мама смогла обеспечить мне довольно-таки сносный достаток. Запросы у меня небольшие, и все их я легко могу удовлетворить. И приехала я сюда, скорее, из желания избавиться от комплекса вины перед дедом. Я давно собиралась навестить его, а за суетой все откладывала и откладывала. Он был здоров физически, никогда не жаловался на сердце. Да и лет ему было не так уж и много, по определенным меркам – самый расцвет. Многие мужчины в этом возрасте еще и детей заводят, и ничего, здоровые и красивые дети получаются. Поэтому я и обрадовалась, что у него новая молодая жена. Кстати, ты не в курсе, с тетушкой или дядей в подгузниках мне знакомиться не придется?

– Не думаю, – ответила я. – Ирина молодая, конечно, относительно твоего деда, но вряд ли решит рожать в сорок лет.

– А жаль, – уронила девушка, – хотелось бы сохранить фамилию. Знаешь, ведь мой дед принадлежал к старинному дворянскому роду. В нашей семье об этом стали говорить не так давно, несколько десятилетий тщательно скрывали.

– Интересно, – уронила я, не особенно, впрочем, удивившись.

В наше время многие пытаются раскопать свою родословную. Сколько еще неизвестных отпрысков великих русских фамилий живут и не знают, что их пращуры приседали в поклоне перед императрицей или вершили судьбу государства Российского.

Разговор продолжили уже в машине. Ободренная тем, что Марта адекватно отреагировала на новость о новой родственнице, я выложила перед ней свои соображения и по поводу возни вокруг похорон ее деда. Если исчезновение Ирины Волковой можно было оправдать желанием вдовы унести свое горе подальше от чужих глаз, то путаница с телеграммой не казалась такой уж естественной.

– Если ты считаешь, что я зря мучу воду, скажи. Я только лишь изложила тебе свои соображения.

– Мне надо подумать, – благоразумно ответила Марта.

На этом разговор пришлось закончить, мы подъехали к дому Лепнина. Я напомнила Марте, что при посторонних я – Элеонора, и надавила на кнопку звонка. Петр Алексеевич так же трогательно, как часом ранее меня, прижал к груди Марту, по-хозяйски залез в холодильник, достал немудреную закуску и бутылку водки:

– Помянуть надо. А потом я расскажу тебе о последних днях жизни деда. Они были светлыми и безмятежными, ничто не говорило о том, что скоро его не станет. Да и умер мой друг во сне.

Я почувствовала себя лишней. Собственно, легкомысленно взятые на себя обязательства я выполнила, нашла великолепного гида по последним годам жизни Матвея Лепнина. Он Марту и на кладбище проводит, и на вопросы ее ответит. А если этого ей будет мало, она всегда сможет меня найти. Я посмотрела на мирно сидящих рука об руку Марту и Петра Норбекова и испытала минутную досаду за свое вмешательство в дела этих совершенно посторонних мне людей. И чего мне спокойно на месте не сидится?

* * *

Домой я возвращалась с видом нашкодившего щенка. Дежа-вю: когда-то со мной подобное уже было. Еще живы были родители, я прогуляла музыкальную школу. Знала, что соврать не смогу, и шла домой, как разведчик, проваливший явку. С одной стороны, распирает гордость за собственную храбрость и проявление характера, с другой – понимаю, что кругом неправа. Ругать меня не будут, но мама расстроится, папа с осуждением покачает головой, дед презрительно фыркнет. Как много я отдала бы за то, чтобы сегодня не только Ариша отчитал меня за прогулянные смотрины!

Я нажала на педаль газа: почему-то остро и немедленно захотелось увидеть деда. А ведь он старше, чем Матвей Лепнин. И за сердце часто хватается. Обычно я воспринимаю это как позерство, элемент давления на меня, непокорную. А если… Я похолодела. Кроме Ариши, у меня не было никого, если не считать верную подругу Алину. Но дружба – это другое.

– Прости, дедулечка, – повисла я на шее у деда, – я так тебя люблю! У меня действительно было очень важное дело, я никак не могла освободиться раньше.

Ариша с подозрением посмотрел в мои умоляющие глаза:

– Я и не ждал, что ты придешь вовремя, дорогая. Почти тридцать лет твоим воспитанием занимаюсь. Поэтому попросил отложить визит. Только не думай, что я и дальше позволю тебе растрачивать вхолостую драгоценную молодость. Визит Зосимовых никто не отменял, я просто перенес его на более удобное время.

– Зосимовы так Зосимовы, – пошла на компромисс я.

В конце концов, ради любимого Ариши можно вечерок поиграть роль старой девы на выданье. Смогла же превратить пушкинская Лиза смотрины в полное безобразие, смогу и я. Неужели я не сумею сделать так, что перспективный жених будет счастлив навсегда отказаться от моего общества? Да легко! Гораздо легче, чем влюбить в себя кого-то.

– У тебя в комнате Алина, – купившись на мою невинную мордашку, подобрел дед, – ждет второй час. Говорит, телефон недоступен.

Я включила телефон и поднялась к себе. Есть такая дурная привычка, которой я совершенно не стесняюсь, – отключаю сотовый, когда боюсь, что мне помешают.

Алина сидела за компьютером и даже не обернулась на мое «привет». Все ясно, у моей подруги новое увлечение. Ничего, бывает. С периодичностью приблизительно раз в месяц Алинка заболевает какой-нибудь идеей, переворачивает все вверх дном в попытках ее реализации, и когда достигает более-менее заметных результатов, столь же мгновенно остывает. Судя по остервенению, с которым она била по кнопкам клавиатуры, у нее начинался новый творческий период.

Я заглянула через плечо и прочитала заголовок статьи на экране: «Замороченные клады». Все предельно ясно, кажется, на этот раз мне не повезло, и хотя газонная трава в моем садике, удачно посаженная прошлой весной и прекрасно перенесшая зиму, уже набрала силу, жить ей, скорее всего, осталось недолго. В первую очередь Алина ставит эксперименты именно на территории моего загородного дома. Ну, ничего. Во всем можно найти позитив. После того как подруга перекопает газон в поисках клада, на его месте вполне можно будет посеять картошку. Или посадить? Что делают огородники с картошкой, я решительно не знала. Через месяц подкину идею садоводства-огородничества Алине, она и разведает. Глядишь, еще и селекционное открытие какое-нибудь совершит.

– Я заказала на твой адрес грунтовой металлоискатель, – бросила подруга мне через плечо, не отрываясь от компьютера, – вам в коттеджный поселок открыточки с почты приносят или сразу посылку на дом доставляют? Если извещение принесут, доедешь до почты, заберешь. И денег захвати, баксов триста-четыреста, он наложенным платежом придет. Все равно мне его у тебя хранить придется, дома и так тесно.

– Мне не нужен металлоискатель, – попыталась возразить я.

– Как это не нужен? – возмутилась подруга. – Да ты знаешь, какая это полезная штука в хозяйстве? С ним не только клады искать можно, но и драгоценности, монеты, золотые самородки в техногенных отвалах.

– У нас поблизости нет отвалов, – выдала я свой аргумент, не совсем представляя, о чем говорю.

– А цепочку на пляже ты никогда не теряла? – с ехидством возразила Алина. – Да с этой штукой можно не только свою цепочку найти, а ведро золота на пляже насобирать!

– Боюсь, мне в ближайшее время будет некогда, – все еще держалась я, – дел по горло.

– А у меня, по-твоему, совсем дел нет, да? Я, между прочим, еще и работаю, в отличие от тебя, дармоедки.

Я заранее знала, что в нашей словесной перепалке победит Алина, и мне все равно придется тащиться на почту за ее металлоискателем, но вредность не позволяла сдаться без боя.

– Ты-то, может, и работаешь, а вот зарабатываю – я, – ехидно уронила я.

Мне действительно неплохо платили за выполненную работу. Оно и понятно, о специалистах моего профиля, если выражаться казенным языком, на просторах России я еще не слышала. Экзотическая услуга «отмщение за…» не рекламировалась в газетах, не обсуждалась в прочих средствах массовой информации, не указывалась в трудовой книжке. О характере моей работы знали только самые близкие мне люди, Алина входила в их число. И тем не менее недостатка в заказчиках у меня не было.

Как и следовало ожидать, Алинка обиделась:

– Конечно, если бы у меня были такие возможности, как у тебя, я бы тоже, может, уже давно свой загородный дом отстроила и делом занялась. А мне приходится жить в квартире и на работу каждый день ходить. Это классовая несправедливость, а ты – эксплуататор чужого труда. Как только проблемы возникнут, сразу ко мне бежишь, а помочь в ерунде – тебе некогда. Не буду больше с тобой дружить.

В чем-то подруга была права. Она часто выполняла для меня деликатные поручения, которые я не могла доверить никому, кроме нее.

– Убедила, – перестала задираться я, – заберу твой детектор. Только клады на моем участке ты искать не будешь. Коттеджный поселок построен на чистом поле, никаких древних строений при возведении домов не обнаружено, так что искать здесь нечего. Вон, иди в лес, наверняка там разбойники свои сокровища прятали.

– Не учи, – быстро отошла от обиды Алина, – я теорию уже почти изучила, к тому же у меня консультанты есть, помогут.

– Бомжи? Наркоманы? – насторожилась я.

Часто подруга не только перебиралась ко мне жить, но и пыталась привести с собой команду единомышленников. Дом у меня большой, к сожалению, свободного места много, а подруга ни на минуту не могла забыть о своих увлечениях, нужные люди должны были находиться при ней постоянно.

– Студенты и бывшие десантники, – «успокоила» она меня.

Вечер закончился тихо. Мы поужинали без особого аппетита – я не люблю и не умею готовить, и разбрелись по комнатам. Хотя у Алины в моем доме была отдельная спальня, ночь она провела в моей комнате, за компьютером. Под монотонное клацанье клавиш клавиатуры я и уснула.

Уснула, не зная, в жерло какого мощного вулкана собственными руками запустила бикфордов шнур.

* * *

Звонок мобильного, казалось, звучал так громко, что сон покинул меня в одно мгновение. Я бросила взгляд на Алину, уснувшую за компьютером, и выскочила за дверь своей спальни. Если подругу разбудить не вовремя, да еще в ее законный выходной, настроение будет испорчено на весь день. Причем у всех окружающих.

– Полина? – прошелестел в трубку знакомый тихий голосок. – Я вас не разбудила?

– Доброе утро, Марта, – не стала отвечать на риторический вопрос я, – как спалось на новом месте?

– Никак, – усмехнулась она в трубку, – я не ложилась спать.

Проводив Петра Алексеевича, девушка закрылась на все замки, включила свет во всех комнатах и принялась исследовать квартиру. Интересовали ее, в первую очередь, книжные шкафы, домашние фотоальбомы, содержимое ящиков письменного стола деда. Мельком просмотрев ни о чем не говорящие ей бумаги и изучив кругозор деда в литературном плане, Марта дотащила до дивана тяжелые, в выцветших и потертых обложках фотоальбомы, принесла из кухни большую чашку крепкого чая со сгущенным молоком, которое нашла в холодильнике, и начала изучать фотохронику жизни человека, на встречу с которым опоздала. Занятие оказалась увлекательным, Матвей Васильевич был весьма неплохим фотографом и путешественником, в альбомах практически не наблюдалось картинок застолий и сухих групповых портретов. Но когда девушке в руки попал самый старый альбом, в настоящем кожаном переплете, она забыла обо всем: о времени, о том, что находится в этом доме первый раз, о том, что за окнами – холодная и пока чужая для нее Россия.

В альбоме были старые фотографии, выполненные в технике «сепия», напечатанные на плотном картоне. Силуэты и лица, изображенные на них, были обозначены тонко и четко, и одновременно мягко, приглушенно. Страниц в альбоме было мало, на каждой из них – по одной фотографии. Элегантно одетые дамы, господа с тросточками и виртуозно закрученными усами, младенцы в пене белых кружев – кто они? Родственники? Марта рассмотрела их быстро и с сожалением закрыла последнюю страницу. Альбом казался таким толстым! А все – иллюзия. Интересно, для чего было делать такой массивный переплет? Девушка с досадой переложила тяжелый том в другую стопу и потянулась за следующим. Неровная горка поехала, и драгоценные фолианты посыпались на не совсем чистый пол. Больше всего досталось старому кожаному альбому – его угораздило упасть прямо на торец переплета.

– И знаешь, что я обнаружила?

– Догадываюсь, – констатировала я, – тайник. Золото, бриллианты?

Марта не воспитывалась на культовых советских комедиях, поэтому шутку не поддержала:

– Дневник! Я нашла записи моего деда!

А это уже было интереснее, чем сокровища. По крайней мере, для меня.

– Еду, – не стала я мучить телефон и через пятнадцать минут уже заводила свой мини-купер.

Природа не одарила меня яркой натуральной красотой, девушки, подобные мне по типу внешности, просто обязаны не меньше сорока минут проводить перед зеркалом, перед тем как явить себя миру. Но я часто позволяла себе пренебрегать некоторыми женскими правилами и обязательный утренний макияж считала признаком провинциальности. Вернее, разрешала себе считать, когда мне это было удобно.

– Ты уже их читала? – задала я вопрос Марте, едва переступила порог квартиры.

– Всю ночь этим занималась.

– Интересное что-нибудь нашла?

– Ты даже не представляешь. Там такое! Да ты сама посмотри. Только… – замялась Марта, – немного попозже. Пять минут назад мне позвонил Петр Алексеевич и сказал, что заедет за мной, поедем на кладбище.

– Да, на могилку, – вспомнила я.

– Не совсем, – качнула головой Марта, – деда кремировали. Петр Алексеевич говорил, что на кремации настояла его жена, Ирина.

– Не нравится мне все это, – пробубнила я себе под нос, – телеграмма затерялась, тело сожгли. Так что в дневниках?

– В двух словах, история нашей семьи и проект деда, – заторопилась Марта.

И всего-то? Из-за этого я мчалась сюда в такую рань? Марта уловила тень разочарования на моем лице и молниеносно сделала правильный вывод:

– Я позвала тебя не затем, чтобы заставлять рассматривать семейные фото и запоминать даты рождения и степени родства. В этих записях действительно много интересного, но я не совсем понимаю, что с этим всем делать. Надеюсь, пригодится твой юридический опыт.

Я сомневалась. С одной стороны, не хотелось отказывать милой девушке Марте. С другой, раньше я никогда не соблазнялась на столь монотонный и незамысловатый труд.

– Я могу нанять юриста из агентства, – предупредила Марта мое предложение, – но я пока сама не разобралась, что стоит за этими записями. Не хочется посвящать постороннего человека в семейные тайны. Соглашайся.

– Я просмотрю записи, – приняла я решение, – а потом скажу, есть ли в них что-то, что могло бы заинтересовать меня. Да и тебя тоже. Петру Алексеевичу не говори, что я у тебя осталась. Не из осторожности, просто на всякий случай.

Марта чмокнула меня в щеку и выскочила за дверь. Петр Алексеевич уже сигналил под окном из слегка потрепанной «девятки», я проводила тронувшуюся машину взглядом и взяла в руки альбом. Переплет его действительно имел двойное дно, но, на мой взгляд, это не было тайником, скорее, игрой фантазии дизайнера. Этакое «два в одном», дневник и иллюстрации к нему. Правда, не зная о секрете, обнаружить дневник было нелегко. Я отложила альбом и раскрыла тетрадь на первой странице.

Глава 3

Марта оказалась права, ее предки по линии деда действительно принадлежали к старой и известной дворянской ветви. Впервые их фамилия зазвучала в исторических источниках в четырнадцатом веке, и с тех пор потомки Лепниных время от времени упоминались в сборниках и документах разных эпох. Кто-то из них мирно нежился всю жизнь в своем имении, повторяя судьбу и стиль жизни Ильи Ильича Обломова, кто-то оскандалился участием в смутах и восстаниях, кто-то верно служил царю и Отечеству.

Одним из самых ярких представителей фамилии считался граф Александр Лепнин, живший во времена Екатерины Великой. Говорят, его связывали особые отношения с императрицей, по крайней мере, она даже удостоила его поместье своим посещением во время одного из путешествий. Ничем примечательным удивить Великую хозяин не мог, разве только добротным и просторным домом, ухоженным садом с купальней и своей гордостью – заводом по производству масла и сыра.

Впрочем, визитом императрица осталась довольна и в память о нем оставила графу бесценную золотую табакерку, контракт на поставку сыра и масла к столу ее величества и липовую аллею, ведущую к парадному входу в графский дом. Липы были срочно доставлены из ближайшего питомника по ее приказу и высажены под присмотром дарительницы за один день.

Вторым ярким представителем рода, оставившим след в истории, был потомок Александра, последний из живущих в России, граф Константин Лепнин. Карьеры при дворе он не сделал, на полях сражений не блистал, сердца дам не завоевывал, но стезю себе выбрал не менее благородную и более полезную. Граф, поварившись в котле столичной жизни, вернулся в свое родовое имение и решил заняться сотворением образцового кусочка России в отдельно взятом имении. Размахнулся он широко, замыслы были грандиозны, но вопреки обыкновению вполне решаемы. Для воплощения их в жизнь у Константина было все: средства, характер, умение находить нужных людей, прекрасное образование.

Первое, на что он потратил силы и средства, была бесплатная школа для крестьянских ребятишек. Посещение школы считалось обязательным, да и мало кто отказался бы от бесплатной тарелки щей с горбушкой хлеба, которая предлагалась всем школьникам в перерыве между занятиями. Однако сантиментов учителя не разводили, за лень и бестолковость секли розгами, как и положено было в то время, поэтому обед приходилось отрабатывать зубрежкой азбуки, арифметики, естествознания.

Вскоре рядом со школой выросла больница, потом пришла очередь стекольного заводика, фермы, птичника и даже железнодорожной ветки, ведущей от государственной магистрали. Завод по производству масла и сыра был оснащен самой современной на тот момент техникой. Прошло совсем немного времени, как все это начало работать, действовать, приносить плоды – как ощутимые, в виде бутылок зеленого стекла и больших ярких головок сыра, так и те, которые нельзя было пощупать руками: подрастающего поколения образованных и здоровых крестьян.

А потом… потом пришли перемены, как известно из ставшей уже далекой истории, не самые лучшие. Мудрый Лепнин, не дожидаясь острого развития событий, отправился со всем семейством в длительное турне по Европе, аккуратно упаковав в бесчисленные чемоданы и прихватив в качестве дорогих сердцу вещиц бесценную коллекцию оружия и драгоценностей. Естественно, то, что Лепнины вывезли коллекцию из России, не афишировалось, в те времена она считалась самой богатой в стране и превосходила по стоимости фонд столичной Оружейной палаты. По слухам, естественно, истинную ее стоимость знал только хозяин.

Спустя год предусмотрительности графа позавидовали не только ближайшие соседи. Возвращаться в Россию уже не имело смысла.

Зачитавшись историей одного из выживших в мясорубке революции дворянских родов, я не заметила, как прошел час. Записи на этом не заканчивались, в тетради было еще больше половины исписанных листов. Интересно, какое продолжение имеет история? Я бережно перевернула страницу и замерла: в замочной скважине заскребся ключ. Марта вернулась. Так рано? Интересно, она одна или со стариком? Честно говоря, не хочется его видеть. Сейчас начнутся охи и ахи, всплескивания руками, вопросы. А мне хотелось спокойно дочитать дневник и понять, что же так насторожило в записях деда Марту. Пока ничего подозрительного и загадочного я не видела.

Дверь Марта открыла не сразу, видимо, еще не запомнила, какой ключ от нижнего, какой от верхнего замков. Воспользовавшись заминкой, я проскользнула к окну, чтобы посмотреть, стоит ли во дворе «девятка» Норбекова. Если стоит – они поднялись вместе, если уехала – я могу расслабиться. Машины не было. Я с облегчением вздохнула и протянула руку, чтобы приоткрыть окно, мне показалось, что в комнате немного душновато. Этой заминки было достаточно для того, чтобы Марта открыла наконец дверь и прошла в комнату. Только это была вовсе не Марта, а незнакомый парень в короткой потертой кожаной куртке.

На мое везение, в тот момент я оказалась полностью прикрытой занавеской. Сквозь щелку мне была видна часть комнаты и все, чем занимался незнакомый тип. Я еще надеялась, что это какой-нибудь приятель Матвея Васильевича, но мои надежды растаяли с первым же движением незнакомца. Увидев сваленные на диване альбомы, он кинулся к ним и, не церемонясь, принялся вытрясать из них душу. Карточки, бережно подклеенные и тщательно рассортированные хозяином, со скрипом вылетали из насиженных мест, но искал он не какое-то конкретное фото.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно ищет незнакомец. Видимо, Марта проболталась случайно, или он сам знал, где именно нужно искать. Значит, мне предстоит небольшая потасовка. К сожалению, я никак не соберусь освоить хотя бы элементарные приемы самозащиты. Наверное, во мне говорит природная лень и наследственная склонность к сибаритству. С удовольствием делаю только то, чем загораюсь сиюминутно. Совсем как Алина.

Он непременно найдет тетрадь: подходя к окну, я положила ее на подоконник рядом с собой. Сейчас он покончит с альбомами и начнет обшаривать комнату. Тетрадь лежит с самого края, ее легко рассмотреть через тонкий тюль. Сначала он увидит ее, подойдет и заметит меня.

Себя мне не так уж и жалко, и не в таких переделках бывала, выкручусь. Например, успею открыть окно и начну орать благим матом на всю улицу. А вот тетрадь я могу и не отбить, силы неравные. Стараясь не упустить налетчика из виду и не произвести шума, я бросила взгляд на подоконник в поисках орудия самообороны. Два цветочных горшка с жухлыми фиалками, тетрадь, пластиковая бутылка с водой. Скорее всего, Матвей Васильевич держал ее для поливки фиалок, только вот отстаивал воду неправильно. В период своего увлечения искусством бонсай Алина говорила мне, что бутылку ни в коем случае нельзя закрывать, из-за этого и вода не дышит, и хлор не улетучивается. Горлышко полуторалитровой бутылки воды, стоящей на расстоянии вытянутой руки, было завинчено синенькой крышечкой.

То, что полная пластиковая бутылка, – лучший предмет женской самообороны, теоретически я знала давно. А вот на практике применять его не приходилось. Инструктор с известного телеканала обещал, что вырубает основательно, следов не оставляет, покалечить не может. Что же, проведем испытание. Времени на раздумье не было, парень в куртке с досадой пнул гору альбомов на полу, оглянулся и остановил взгляд на тетради, лежащей на подоконнике. Он направился прямо ко мне, протянул руку, чтобы отдернуть штору и тюль, и в ту же секунду я схватила бутылку, размахнулась и опустила ее прямо на голову налетчика.

На пол он осел без шума, мягко и плавно. Инструктор не врал! С учетом того, что у меня не было достаточно места, чтобы размахнуться, удар оказался довольно сильным, парень потерял сознание. Я связала ему руки галстуком, висящим на спинке стула, и стала ждать, когда он придет в себя. Парень не шевелился. Я приложила пальцы к шейной артерии – пульс бьется. Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы прийти в себя? У меня лично времени совсем не было. Марта могла вернуться в любой момент. Ладно, одна, а если со своим сопровождающим? Как я буду объяснять Петру Алексеевичу свое присутствие в доме, погром, связанного мужика? Вполне возможно, что он мог бы стать нашим союзником, но пока я не убедилась в том, что он чист перед памятью друга, посвящать в секреты Марты его не собиралась.

Я похлопала пленника по щекам – никакого результата. Вздохнув, поплелась на кухню искать нашатырь. У пожилых людей в аптечке обычно бывает все необходимое. Аптечка нашлась в ванной комнате: металлический белый ящичек с красным крестом аккуратно висел на стенке. Покопавшись, я нашла и пузырек с аммиаком, отщипнула кусочек ваты, открыла дверь и… краем глаза уловила тень, мелькнувшую в прихожей. Уронив пузырек на пол, бросилась в комнату. Грабителя и след простыл. Видимо, он пришел в сознание, дождался, когда я выйду из комнаты, и был таков – я совсем забыла проверить дверь, а она, судя по всему, была открыта. Молодец я! Так грамотно произвела задержание, не побоялась броситься на здорового мужика с бутылкой наголо и так бездарно его упустила. Где его теперь искать?

Хлопнув себя рукой по лбу, я бросилась к подоконнику. Тетради не было. И как я буду объяснять происшедшее Марте? Поверит ли она в то, что тетрадь стащил неизвестный недоброжелатель в черном, а не я сама обнаружила в ней нечто очень интересное и решила обратить семейные секреты себе на пользу? Я бы не поверила. Самое противное заключалось в том, что я так и не успела прочитать самое важное. Недотепа!

Как же ему удалось забрать ее со связанными руками? Я проверяла, узел был не просто крепкий, а безжалостно крепкий, руки связаны за спиной. А может… С замиранием сердца, я отдернула штору и с облегчением вздохнула, тетрадь лежала на полу. Видимо, я сама смела ее в пылу сражения. Ну, хоть в этом-то мне повезло. А как все-таки жаль, что я не успела допросить налетчика! При удачном стечении обстоятельств можно было бы получить ответы на все вопросы прямо сейчас.

Чтобы немного успокоиться и привести мысли в порядок, я прошла на кухню, нашарила в шкафчике пачку кофе – слава богу, Матвей Лепнин не пил растворимого, а держал в доме хоть и не самый дорогой, но обычный, молотый, – и сварила себе порцию в стоящей там же джезве. Налила в чашку густой напиток с темной пенкой, вернулась в комнату, открыла тетрадь на том месте, где остановилась. Только начала читать, но тут же отложила: а что, если грабитель надумает вернуться? Судя по его позорному бегству, к отряду свирепых убийц и насильников он не принадлежал, но я же не знала всей подноготной его визита: послал его кто-то или он навестил дом почтенного графа Лепнина по собственной инициативе, имеют ли сведения, находящиеся в дневнике, важное значение для рода Лепниных, или ими могут воспользоваться совершенно посторонние люди?

Подойдя к двери, я нащупала задвижку и уже более уверенная вернулась к прерванному чтению. Теперь начиналось самое интересное. Если первая часть записей повествовала об истории семьи прошлого века, то вторая описывала события, произошедшие совсем недавно.

А совсем недавно, не больше года тому назад, на пороге квартиры пенсионера появился холеный господин с заграничным акцентом. Он сообщил, что Лепнин Матвей Васильевич является единственным наследником состояния своих предков, так как месяц назад его дядюшка, Николя Лепнин, скончался в предместье Парижа, не оставив после себя наследников.

– Какой дядюшка, – попробовал возмутиться от растерянности Лепнин, – матушка никогда не говорила мне о своих братьях.

Словно предвидя это восклицание, господин, а он оказался личным адвокатом Николая Лепнина, протянул ему запечатанный конверт. В конверте было письмо, написанное очень аккуратным почерком. Письмо было от новоявленного дядюшки Матвея. После обязательных реверансов в адрес племянника он сообщал, что почти полвека назад его сестра, мать Матвея, опозорила семью: будучи невенчанной, бежала из-под родительского благополучного крыла с артистом цирка, брутальным и горячим наездником, блестяще и виртуозно владеющим искусством джигитовки на арене.

Семья первое время ждала свою беспутную Натали и, не дождавшись, прокляла и постаралась забыть. Что стало с легкомысленной девицей, они так и не узнали, и лишь спустя почти полвека ее брат Николя, озабоченный отсутствием наследников, решил навести справки. Поиски были долгими, Лепнин никак не мог подумать, что Натали под прикрытием шапито рискнула вернуться в такую опасную в то время Россию. Но Натали рискнула. Передвижные цирки в то время не особо проверяли на предмет шпионажа и благонадежности, поэтому, когда администратор цирка объявил о гастролях в Россию, Натали с удовольствием последовала за мужем. Духом авантюризма девица обладала изрядным.

Уже будучи на опальной родине, в один из слякотных мартовских вечеров она чуть ли не до драки поссорилась с возлюбленным, хлопнула дверью и ушла куда глаза глядят. Естественно, простудилась, угодила в больницу и месяц провалялась практически без сознания в жару пневмонии. Мастер джигитовки ее, вероятно, искал, но не нашел, и цирк уехал дальше. Натали была девушкой эмоциональной, но оптимистичной до глупости, поэтому не впала в истеричное состояние, не найдя на месте брезентового шатра, а вернулась в больницу и устроилась работать санитаркой. Выправила документы на девичью фамилию, впрочем, брак с джигитом она и не регистрировала, вышла замуж за фельдшера, годящегося ей в отцы, и стала приспосабливаться к новым условиям жизни.

Фельдшер был хорошим человеком: добрым, интеллигентным, с прекрасным чувством юмора. Он нежно любил Натали и снисходительно относился к проявлениям ее вздорного характера. Например, к требованию оставить девичью фамилию и передать ее сыну. В благодарность молодая женщина по-своему его любила, по крайней мере, не изменяла ему и считала своим другом. Плодом этого брака и был Матвей.

А вот Николя, переболевший в детстве свинкой, оказался бесплоден. Так и получилось, что единственным представителем древнего рода остался дед Марты. И ладно бы, только рода… Коллекция оружия и драгоценностей не была мифом. Она существовала, она и позволила семье не просто выжить в смутные годы, но и приумножить состояние. Естественно, большую часть коллекции пришлось обратить в наличные и золото, но это не было ошибкой. Предусмотрительность предков принесла оглушительные дивиденды. И с этими дивидендами предстояло иметь дело простому российскому пенсионеру Матвею Васильевичу Лепнину.

К счастью, дед Марты каким-то загадочным образом оказался способным справиться со свалившимся на него неслыханным наследством. Скорее всего, в нем заговорили гены предприимчивого Константина Лепнина и других не менее толковых и талантливых в делах предков. Справедливости ради надо сказать, что очень помог ему советом и делом адвокат дяди, оказавшийся, несмотря на свою холодность, человеком участливым и знающим свое дело. Что же решил сделать Матвей Васильевич с родовым сокровищем? Именно то, что и приказал ему почивший дядя. Оказалось, что при получении наследства должно было соблюдаться одно условие: часть полученных средств обязана была пойти на выкуп и восстановление родового гнезда, как раз находившегося в окрестностях Горовска – не зря буйная мамаша Матвея так рвалась в то турне по российским городам и остановилась именно здесь!

Гнездо находилось в селе с необычным названием Царевщина, расположенном в пятидесяти километрах от Горовска, село как село, ничего особенного в нем не было за исключением того, что в памяти людей еще жило воспоминание о Константине Лепнине, так много сделавшем для своих крестьян. Да и сложно было забыть: завод по производству масла и сыра вовсю функционировал, бутылки зеленого стекла сходили с конвейера, местный фельдшерский пункт располагался там, где ему и положено, в построенной в позапрошлом веке больнице, школа, правда, была отстроена новая, но зато в старой, графской, работало несколько магазинов. В графских конюшнях расположились гараж сельскохозяйственной техники и столовая, а великолепно сохранившийся кирпичный графский дом оккупировали сельские власти, поделив его по-братски с клубными работниками.

Впрочем, места хватало всем, Лепнины никогда не экономили на собственном комфорте, и дом отстроили красивый, крепкий, просторный. С красотой, правда, в первые годы советской власти пришлось распрощаться: чуждые буржуйскому гламуру пролетарии не поленились выломать мраморные колонны, снести башенки, разобрать парадный вход – нечего на пустяки размениваться, о светлом будущем думать надо. А в остальном все оставили как есть, лишь немного отредактировали: из бального зала впоследствии сделали кинозал, из домика управляющего имением – магазин, а в потрясающей красоты книжных шкафах, сплошь украшенных вырезанным из дуба растительным орнаментом и медвежьими головами и лапами, стекла заменили на фанерные листы и отдали в контору под папки с документами.

И теперь Лепнину предстояло каким-то образом выкупить дом с прилегающими к нему старым заброшенным графским садом и заросшей ряской купальней, оборудованной когда-то на местной речушке. Как удалось пенсионеру всего лишь за год уладить необходимые формальности, история умалчивает. Скорее всего, сыграли свою роль неограниченные материальные средства, помощь высококлассных юристов да и предпринимательская жилка, дремавшая в самом Матвее Лепнине. Суть в том, что на сегодняшний день старый графский дом с садом и заводик по производству масла и сыра принадлежали Лепнину, более того, на их территории уже начались масштабные работы по превращению этого места в настоящую этнографическую Мекку – Матвей Васильевич пошел дальше, чем его дядюшка. Он решил не просто возродить родовое поместье, но и создать на территории бывшего имения музейно-туристический комплекс. Впрочем, об этом – позже.

Последние страницы я дочитывала уже в присутствии Марты. Вернулась она, к счастью, без Петра Алексеевича, поэтому у меня было время спокойно закончить изучение дневника.

– Получается, что ты ошиблась? – задала я девушке вопрос. – И российские пенсионеры могут оставить богатое наследство?

– Не понимаю, – призналась Марта, – я даже краем уха ничего не слышала ни об эмиграции, ни о бесценной коллекции, ни об имении. Мама росла в то время, когда не принято было хвастаться дворянским происхождением, поэтому дед, скорее всего, и скрывал от нее подробности, лишь туманно намекая на истину.

– Да и прабабке твоей не было смысла на каждом углу рассказывать о братишке, – поддержала ее я, – судя по всему, ей не так уж и важно было, насколько богаты и влиятельны были ее родители. Счастливая натура везде чувствует себя как рыба в воде.

– И что теперь мне со всем этим делать? – кивнула Марта на раскрытую тетрадь.

– Решать тебе, – пожала я плечами, – если ты хочешь узнать мое мнение, то я так просто это дело не оставила бы. Не нравится мне преждевременная кончина твоего деда, особенно не нравится в свете открывшихся фактов. Но решать тебе. Неизвестно, чем может закончиться твое пребывание в России, может быть, благоразумнее вернуться в Копенгаген. Если же в этом деле все чисто, думаю, юристы, которые помогали твоему Матвею Васильевичу, сами тебя найдут.

– А если нечисто?

– То в ближайшее время ты вполне можешь увидеться с дедом. Там, – показала я пальцем в небо.

– Я остаюсь, – не раздумывая, рубанула девушка.

– В тебе заговорила прабабка по материнской линии, – поддела я ее, – сумасбродка Натали?

– Быть правнучкой Натали – честь для меня, – вздернула носик Марта, – ты меня не оставишь?

– При одном условии, – ответила я, – ты сейчас же скажешь, кому ты проболталась про обнаруженный дневник.

Марта на мгновение замешкалась, потом спросила:

– Что-то случилось?

– Случилось, – подтвердила я. – Так кому?

– Маме. Я позвонила ей с кладбища и вкратце обо всем рассказала.

– Петр Алексеевич мог слышать твой разговор?

– Не думаю. Он как раз отошел поговорить со сторожем.

– И находился в пределах твоей видимости?

– Нет, я вообще не смотрела по сторонам и разговаривала из машины. Дверца, правда, была открыта.

– Ясно, – пробормотала я, – что нам ничего не ясно.

Я рассказала Марте о визите налетчика и посоветовала немедленно, пока не закончился рабочий день, сменить замки. Она не стала спорить, я вызвала слесаря, и к вечеру квартира Марты была в относительной безопасности. Несмотря на это, девушка не хотела одна оставаться дома, но и я постоянно караулить ее не могла, поэтому приняла мудрое, как мне показалось, решение: пригласила ее в гости. Я подумала, что аристократичному и любознательному Арише будет любопытно послушать ее рассказ, а у меня появлялась возможность еще раз прослушать ее историю и попытаться найти в ней хоть какую-то зацепку. К тому же дед неоднократно давал мне не лишенные здравого смысла советы, и сейчас я подсознательно надеялась на его помощь и эрудицию: вполне возможно, что он что-нибудь слышал о возрождающемся недалеко от Горовска дворянском имении.

Но прежде чем покинуть дом, мы с Мартой постарались как можно тщательнее просмотреть все бумаги Лепнина, которые удалось найти в ящиках его письменного стола. Я подозревала, что в квартире подпольного миллионера вполне может находиться и сейф – не для денег и золотых слитков, так хоть для документов, и постаралась проверить все удобные для расположения сейфа места. Поиски наши не увенчались успехом, и я с легким недовольством заперла квартиру.

Теоретически, если кто-то и хотел найти нечто важное в доме Лепнина, то вполне мог сделать это в отсутствие наследницы: больше недели квартира, судя по всему, стояла пустая, а ключи у заинтересованных людей были. Но тогда как можно было объяснить сегодняшний визит парня в потертой куртке? Он не хотел, чтобы Марта прочитала найденные записи? Может быть. Если так, то ей и в самом деле лучше переночевать у меня. Исчезла ведь из города вдова Матвея Васильевича, и неизвестно, по собственной воле исчезла или нет.

– Стоит предупредить Норбекова о том, что я буду у тебя? – спросила Марта уже на улице.

– Думаю, нет, – немного подумав, решила я, – под предлогом того, что будет волноваться о тебе, он спросит, где я живу, а я пока предпочитаю сохранять инкогнито.

* * *

Стоило Марте перешагнуть порог нашего дома, дед залоснился, как свежеиспеченный блин.

– Полетт, ты меня радуешь. Сразу видно, что твоя гостья – настоящая леди. Откуда вы, прелестное дитя? Каким жестоким ветром занесло вас в наш мрачный пыльный город?

Я в который раз подивилась интуиции деда. По крайней мере, одно он угадал. Марта Марсвин действительно была в Горовске человеком новым. Я решила подыграть ему:

– Марта прибыла накануне из Датского королевства посетить места проживания и упокоения своих предков, – отрекомендовала я девушку.

– Мон ами, – поразился дед, – почему ты не привела гостью сразу к нам? Как ты могла лишить меня столь приятного общества? Но извините меня, я не отрекомендовался. Аристарх Владиленович Казаков.

– Марта Марсвин, – повторила девушка.

– Полетт, ты не позаботилась об ужине и не предупредила меня, – с укоризной обратился ко мне Ариша, – мы опозоримся перед столь удивительной гостьей.

– Ужин сейчас будет, – вздохнула я.

– Прекрасно, занимайся хозяйством, а я покажу Марте дом.

– Конечно, меня ни разу так не встречали, – раздался с лестницы, ведущей на второй этаж, голос Алины, – с голоду помру, никто внимания не обратит, пока труп вонять не начнет.

Лицо Ариши перекосила гримаса досады. Надо же! Он так элегантно расшаркивался перед девушкой и совершенно забыл про мою подругу, для которой наш дом был как родной. К Алине он относился снисходительно, как к неизбежному, но весьма очаровательному злу. Время от времени между ними возникали склоки, которые сменялись периодами полной гармонии и даже «дружбы против меня», когда я умудрялась досадить обоим сразу.

– Это Алина… э-э… компаньонка Полетт, – не найдя ничего лучшего, ляпнул он.

Заигрался. Ну, сейчас будет буря.

– Я компаньонка? Это такие с буклями и облезлыми болонками под мышкой? – прошипела подруга. – Может, еще приживалкой назовете? Ноги моей в этом доме больше не будет!

– Извините, – вмешалась неожиданно в разговор Марта, – Алина, не сердитесь. Я временный человек в этом доме и не собираюсь претендовать на ваше место лучшей подруги. Просто я попала в сложные обстоятельства, Полина оказала мне любезность и согласилась помочь. Если вы простите мое вторжение, то я компенсирую свою бестактность откровенностью.

– Вот-вот, – поддержала я, – Марта расскажет тебе о родовых сокровищах, которые у нее, кажется, пытаются увести.

– Сокровища? – скатилась подруга с лестницы. – А где они зарыты? Со дня на день мне должны прислать металлоискатель, а если на клад наложено заклятие, то никто, кроме меня, не знает, как можно его снять. А ваши предки были пиратами? Разбойниками? Ворами? Убийцами?

– Вот сейчас она вам все и расскажет, – облегченно вздохнула я. – Марта, этим людям можно доверять.

Троица удалилась в гостиную, а я набрала номер телефона доставки еды на дом одного из ресторанов. Если кто-то подумал, что я собираюсь засучить рукава, надеть фартук и начать лихо кромсать корнеплоды крупными кусками и шпиговать дольками чеснока баранью ногу, тот глубоко заблуждается. Готовить я не люблю, а если бы и взялась, то гости не смогли бы есть то, что я приготовила. Такая вот продовольственная дисгармония.

* * *

– Так вы внучка Матвея Лепнина? – ахнул дед, едва Марта начала свой рассказ. – Я неплохо знал его по клубу. Ваш дед часто бывал моим партнером за карточным столом. Прекрасный человек, тонкий, ироничный, знающий. Его уход стал настоящей трагедией для образованных людей нашего города. Так вы говорите, восстанавливал родовое имение? И как только ему удавалось делать это столь завуалированно? Молодец, ничего не скажешь. Только непонятно, почему он это скрывал? Чего боялся? Сегодня многим наследникам старых фамилий возвращают родовые особняки, если они найдут доказательства того, что эти дома действительно принадлежали их предкам, и обязуются поддерживать здания в образцовом состоянии.

– Многим? – переспросила я.

– Не многим, но прецеденты были. Пожалуй, я действительно чем-то смогу вам помочь. В последнее время я часто видел Матвея в обществе одного из лучших ландшафтных дизайнеров нашего города. Теперь я понимаю, что их связывало. Я могу организовать вам встречу.

– Отлично, – потерла руки я, – кто еще, как ты думаешь, мог помогать Матвею Васильевичу?

Ариша назвал несколько фамилий и пообещал, что сегодня же произведет разведку в клубе.

– А Ирина Волкова? Что ты слышал о сбежавшей вдове?

– К сожалению, ничего. Видел ее пару раз – яркая, темноглазая, смуглая кожа, великолепный цвет лица, роскошные волосы. Тропическая женщина, можно понять Матвея. Но без вульгарности, без этой дешевизны, которой отличаются многие женщины южного типа. А о характере, роде деятельности, прошлом ничего сказать не могу, к сожалению. Но очень постараюсь узнать.

Мой драгоценный дед рассказал нам и о Петре Норбекове. Оказалось, что этот скромный пенсионер в прошлом занимал второе кресло в структуре городской власти. И, по слухам, имеет весьма крупный счет в банке и некоторое влияние – до сих пор.

– А чего он тогда на «девятке» катается? – удивилась я.

– Значит, на это есть свои причины, – ответил Ариша, – есть такая категория людей, которая не любит демонстрировать свой достаток. Имеют право.

Из своих ночных загулов Ариша действительно приносил мне много ценной информации. В клубе, где он был завсегдатаем и почетным членом, собирался весь городской бомонд, по большей части состоящий из истинных тузов города и настоящих сливок нашего провинциального общества. Дед умел разговорить любого, влезть в доверие к самым осторожным, а если того требовало дело, даже применить свой талант карточного шулера, иногда в ущерб себе. Получив задание, он с неохотой поднялся в свою комнату, чтобы переодеться и привести себя в надлежащий вид.

Теперь вниманием Марты завладела Алина. Она просто завалила ее вопросами о размере семейного сокровища, ценности и внешнем виде драгоценностей, приблизительном количестве воображаемых золотых слитков.

– А семейный склеп в вашем имении есть? Если нет, то мы его обязательно построим. Знаешь, в склепах тоже часто прятали сокровища, эх, когда же металлоискатель придет? Сейчас направлю ругательное письмо в интернет-магазин.

Пулей взлетев наверх, она возвратилась через пару минут и задала следующий вопрос:

– А подземный ход под графским домом не завалили? Знаешь, ведь под каждым графским домом обязательно должен быть тайный подземный ход. А твой прапрапра был такой предусмотрительный, такой осторожный, он непременно должен был позаботиться о пути отступления от озверевших крепостных с вилами и осиновыми кольями.

– Алинка, ты опять все перепутала. Во-первых, осиновые колья точат против вампиров, а Лепнины никогда не подозревались в вампиризме. Во-вторых, крепостное право к тому времени уже отменили. В-третьих, Лепнин позаботился о семье более аккуратным и надежным способом, он просто вывез всех ее членов за границу, когда почувствовал, что в России оставаться опасно.

– Ну и что? Подземелье все равно должно быть, я чувствую. Вот поедем, я его найду, мамой клянусь.

Хорошо, что ее не слышал распустивший хвост перед гостьей Ариша. Иногда в речи Алины проскакивали жаргонные словечки из самых разных языковых сфер, и уголовных в том числе. Не зря она целый месяц как-то занималась наставлением молодых наркоманов на путь истинный.

– А еще твой Лепнин обязательно должен был зарыть всякое столовое серебро и прочие безделушки. Так все поступали, он что, хуже?

– Самое ценное он вывез с собой, – робко попыталась возразить Марта.

– Золото-бриллианты? – фыркнула Алина. – Они много места не занимают, это само собой. А всякие серебряные супницы? Картины в золоченых рамках? Их тоже с собой в турне тащить? Дудки! Он их в саду зарыл, как все порядочные эмигранты.

– Дед что-то писал про графский сад, – вспомнила Марта на свою голову.

– Ага, а я что говорила, – вскочила Алинка со своего места, – вспоминай, что там еще поблизости было?

– Дед писал, что за садом была купальня. По старым документам, посреди пруда был сделан искусственный островок, а на нем стояла беседка. К беседке вел мостик. Только все это надо восстанавливать, беседку давно разрушили, островок размыло. Да, там еще черные лебеди плавали. Среди белых лилий.

– Ну, лебеди – это туфта, ложный ход, – со знанием дела заявила Алина, – если бы в них что и прятали, то лебеди эти давно сдохли. А вот информация о беседке мне нравится больше. Ты не знаешь, сколько может стоить водолазное снаряжение? Я сейчас, – и подруга опять понеслась к Интернету.

– Не пугайся, – успокоила я Марту в ее отсутствие, – Алина – очень хороший человек и надежный друг. Просто она слишком активная.

Марта не успела ответить, как Алина скатилась вниз по лестнице и радостно заявила:

– Все, заказала. Будем ждать. Полина, если придет извещение, заедешь на почту? Тебе же все равно за металлоискателем ехать. И денег захвати. Примерно три или четыре тысячи евро, я приблизительно считала.

Глава 4

Утром мы еле-еле дождались, когда проснется Ариша. Судя по всему, вернулся он под утро, и даже под самым благовидным предлогом будить его было бы безбожно. Алина постоянно подбегала к Марте, задавала очередной вопрос, возвращалась в Интернет, недовольная ответом наследницы, но не теряющая оптимизма. Дело в том, что сама Марта знала ровно столько же, сколько и я, и не могла проконсультировать Алину по поводу расположения комнат в графском доме, наличия двойных стен, склонности графа к мистификациям.

– Если он прятал клады, то непременно должен был наложить на них заклятие, – утверждала моя подруга, – так все порядочные кладозакапыватели делают.

Узнав, что заклятий в родовом медальоне Марта не обнаруживала, да и медальонов никаких мать на грудь ей не вешала и не велела хранить вечно, Алина требовала рассказать, не пропадала ли бесследно в графском семействе какая-нибудь прелестная девственница.

– Зачем тебе девственница?

– А вы не догадываетесь? Клад охранять! Их или сбрасывали живьем в яму, где зарывали сокровища, или приковывали цепями в подземелье, где хранили сундук, или замуровывали в стену, рядом с ларцом. Это же каждый дилетант знает!

– Алина, мы не собираемся искать клады, – пыталась я образумить подругу, – нам просто необходимо разобраться с вопросами наследования и постараться выяснить, была ли смерть последнего Лепнина случайной.

– Выясняйте. Я вам мешаю? У вас свой интерес, у меня – свой. И не лезьте не в свое дело. Вот найду сокровища, еще спасибо мне скажете, – грозила Алина и опять зачем-то мчалась к компьютеру.

Вчера вечером я тайком от нее отменила заказ водолазного снаряжения в интернет-магазине. Думаю, даже если возникнет острая необходимость обследовать дно купальни, дешевле и практичнее будет нанять профессионального водолаза со своим снаряжением.

Наконец проснулся Ариша. Я с удовольствием окинула его взглядом. Подтянутый, в хорошем домашнем костюме, тонко пахнущий дорогой туалетной водой, с аккуратно уложенными волосами, он выглядел великолепно. Дед никогда не позволял себе выйти к гостям в помятом виде, лучше он час проведет, приводя себя в порядок, но никому не позволит застать себя врасплох.

Ариша, в свою очередь, пребывал в прекрасном настроении. В раскрытые окна гостиной врывался весенний ветерок, принося из сада просто до неприличия сочные ароматы цветущей сирени, кофейный столик был сервирован по всем правилам хорошего тона, встречали его три молодые женщины, каждая в расцвете своей прелести и женственности. Так чуть позже прокомментировал свое расположение к нам Ариша, я же не видела в нашем трио ничего особо привлекательного. Я без макияжа выглядела полнейшей серой мышкой, Марта напоминала сбежавшего с уроков подростка, Алине же вообще некогда было наводить красоту, и она металась по дому в банном халате, накинутом на ночную рубашку.

Что же касается кофейного столика, то Ариша был прав. Терпеть не могу пить кофе из некрасивой посуды. В ширпотребовской большой чашке с грубым рисунком даже самый дорогой сорт приобретает оттенок вульгарности, а прозрачный изящный фарфор может прикрыть некоторые огрехи напитка. Недавно с удивлением узнала, что мое открытие украли британские психологи из университета Шеффилда. Они официально заявили, что напиток становится вкуснее, если использовать любимую или просто красивую чашку. Наверняка еще и премию получили, пройдохи.

– Ну-с, барышни, – начал Ариша, пристроившись в кресле и взяв в руки услужливо преподнесенную ему белую фарфоровую чашку с тонким золотым ободком, – кое-что мне удалось узнать. Во-первых, я познакомился с ландшафтным дизайнером, который работает в усадьбе, во-вторых, вышел на адвоката, управляющего всеми делами Матвея Лепнина. Это тот самый тип, который и привез ему весть о наследовании состояния Лепниных. Сам он по происхождению тоже русский, имеет двойное гражданство, последний год постоянно прилетал в Россию для решения проблем, связанных с восстановлением имения. Если завещание и было, то составлял его Даниэль Кальм, именно так зовут этого адвоката.

– И как на него выйти?

– Вам решать. Он исчез за пару дней до смерти Лепнина, и никто не знает ни номера его телефона, ни адреса. Чудеса! Словно в воздухе растворился.

– Так же, как и Ирина Волкова, – под нос пробормотала я.

Пробормотала вроде тихо, но меня услышали.

– Ты думаешь, они могли быть заодно? – поймала мою мысль Марта.

– Предполагаю. Ничего нельзя упускать из виду.

– А как же Петр Норбеков? Какую роль играет он? – поинтересовалась Марта.

– Может быть, одну из главных. А может быть, никакую, просто приятель твоего деда, не имеющий о заварушке с наследством никакого представления.

– Как мне удалось узнать, – вставил слово дед, – особой тайны из своей деятельности по возрождению имения Матвей не делал, да и невозможно было скрыть столь масштабный проект в нашем городке. Он, как сумел, постарался лишь умолчать о получении наследства, объяснив всем свою деятельность как всего лишь наемный труд по поручению городских властей. В городе до сих пор считают, что имение не принадлежит частному лицу.

– Теперь понятно, почему Петр Алексеевич ничего не сказал Марте о наследстве, – поняла я, – сначала именно это показалось мне подозрительным: как так? Называется близким другом почившего и молчит о столь важном для внучки событии в жизни деда? Я даже думала, что он надеется, что Марта вернется в Копенгаген, так ничего и не узнав о свалившемся на нее счастье. Лопотал что-то о квартирке, о безделушках… А все так просто объясняется. Он просто мог не знать о том, что имение принадлежит его другу, а не государству.

– Значит, мы можем ему рассказать? – подняла глаза Марта.

– Не будем спешить, – приняла решение я.

– А теперь о главном, – посерьезнел вдруг Ариша, – кто-нибудь вам говорил, что Матвей Лепнин умер в больнице?

– Нет, – призналась Марта, – я поняла, что скончался он внезапно, у него было здоровое сердце. Я думала, он умер, не мучаясь, дома, во сне.

– В больницу ваш дед попал не из-за проблем с сердцем, – покачал головой дед, – а в результате неудачной попытки самоубийства.

* * *

Теперь я поняла, что бедная Марта ни за что не смогла бы сама разобраться в хитросплетении событий, окружающих смерть ее родственника. Слишком много всего вертелось вокруг имени Матвея Лепнина, слишком многие свидетели последнего года его жизни либо исчезли, либо ровным счетом ничего не знали.

Итак, нам необходимо было найти некоего Даниэля Кальма, адвоката покойного, и вдову Матвея Ирину Волкову. А кроме того, узнать, от чего все-таки умер Лепнин, кто довел его до попытки самоубийства и, главное, ради чего затевались все эти промежуточные шаги, есть ли завещание и в чью пользу оно оформлено.

– Я поеду в имение, – вызвалась Алина, – похожу, порасспрашиваю, поговорю с рабочими и колхозниками.

– А заодно покопаешь под яблонями графского сада, – поддел ее Ариша.

– Что я, не понимаю важности момента? – надулась Алина. – Клад в земле сто лет пролежал и еще столько же пролежит. Еще успею покопаться.

– Много ты себе отмерила, – опять не удержался дед.

– Сколько бы ни отмерила, вас переживу, – парировала подруга.

– Если не будешь в опасные предприятия соваться, – припугнул Ариша, оставив последнее слово за собой.

Я трезво поразмыслила и решила, что, несмотря на свой легкомысленный имидж, Алина еще никогда не подводила меня в деле, и эта командировка будет как раз в ее вкусе и по ее способностям. Я же попытаюсь разузнать что-нибудь об истории с самоубийством. Непонятно было лишь то, какую роль отвести Марте. Наивной глупышки, непонятно зачем приколесившей в Россию? Дотошной иностранки, приехавшей разобраться в причинах смерти незнакомого ей, но родного деда? Стяжательницы, готовой на все ради получения наследства, даже если оно и состоит из квартирки в провинциальном городке?

Лучше всего ей подошла бы первая. Пусть показывает, что просто хочет познакомиться с родиной, хлебнуть экзотики глубинки. Справится?

– Справлюсь, – кивнула Марта, – я в колледже в театральной студии занималась. Даже хотела актрисой стать, но мама отговорила. Уж дурочку-то наивную сыграть я смогу, это не леди Макбет.

– Не знаю, – засомневалась Алина, – мне кажется, Макбет как раз играть легче. Заламывай себе руки, шли проклятия небесам да ножиком размахивай направо и налево. А потом опять руки заламывай и небеса на чем свет костери. Чего проще!

Мы договорились, что сегодня же Алина возьмет больничный, чтобы не ходить на работу, и поедет в имение Лепниных, Марта вернется в квартиру деда и будет изображать иностранную туристку, ничего не ведающую о событиях, предшествующих смерти родственника, а я постараюсь разузнать что-нибудь о попытке самоубийства.

Несмотря на вечные перепалки с Алиной, Ариша тут же помог ей с организацией поездки: связался с дизайнером, работающим в имении, и договорился, что тот устроит ее на пару дней в наскоро оборудованном общежитии. Ранее в нем жили рабочие, занимающиеся ландшафтом имения, сейчас же оно пустовало, в связи с кончиной заказчика работы были приостановлены до особого распоряжения.

* * *

Это раньше старушки на лавочках готовы были выдать любую известную им информацию о жителях дома первому встречному. В последнее время участились случаи обмана стариков жуликами, и бдительность работников придворной справки резко повысилась. Поэтому рассчитывать на авось в деле добычи информации методом обычного опроса не приходилось, требовалось произвести небольшую маскировку и разыграть нехитрый спектакль. А что еще мне оставалось? Поинтересоваться, почему хотел свести счеты с жизнью Лепнин, у Петра Алексеевича? Вряд ли он обрадуется моей осведомленности. Если сразу не захотел рассказать об этом прискорбном факте Марте, значит, на то были свои причины.

Нет, спросить-то было можно, но только после того, когда я узнаю публичную версию. Для чистоты результатов статистического опроса, так сказать.

Я порылась в гардеробе, вытащила из его глубин черную юбку из дешевой синтетики, мохнатый джемпер из шерсти мутанта неизвестного происхождения, украшенный стразами и стеклярусом. Дополнила комплект ботиками из серии «прощай, молодость», патлы косматенького паричка цвета «махагон» стянула нарядной фестончатой резинкой на затылке. Осталось насадить на нос очки, и облик заезженной жизнью работницы социальной сферы был готов. По дороге я заехала в магазин, купила пакет гречки, молока, банку сгущенки и большой полиэтиленовый мешок развесных макарон. План мой был незамысловат, но другого и не требовалось для выполнения подобного задания: я представлюсь социальной работницей, скажу, что принесла продукты Матвею Васильевичу, а его который день нет дома, попрошу передать ему авоську и выведаю все, что мне надо.

Грубовато сколоченная лавочка перед подъездом Лепнина, к моему огромному сожалению, была пуста, значит, придется идти в соседние квартиры, звонить, представляться, просить, чтобы передали продукты. Это было сложнее, современные продвинутые старушки вполне могли заподозрить меня в попытке подсунуть им мешочек гексагена. Я села на лавочку, чтобы поудобнее распределить покупки, через прозрачный пакет должно быть видно, что никакой опасности еда не представляет. Единственное, что может насторожить, – это банка сгущенки. Но ею я готова была пожертвовать.

Пока я раздумывала, стоит оставить банку или убрать, дверь подъезда открылась и передо мной выросла тетушка в толстой мохеровой кофте и бейсболке.

– Ну, чего сидишь? – поинтересовалась она.

– Продукты раскладываю, – не стала лукавить я.

– Новенькая?

– Угу, – поддакнула я.

А чего? Неправда? Не старенькая же.

– Значит, так. Лавочку эту строила я на собственные деньги. Это тебе каждый сказать может. И портить ее не позволю!

– Я и не порчу, – против своего желания начала оправдываться я, – я будто бы аккуратненько сижу.

– Сидишь-то аккуратно, но шевелишься много. Скамейка расшатывается. А ремонтировать ты будешь? Нет, конечно, опять мне придется. Так что давай, иди по своим делам. Нечего тут.

– Наверное, вы правы, – сыграла забитую овечку я, – извините, что попортила вам вашу персональную скамейку. Больше никогда не позволю себе такой вольности.

Я боялась, что переиграла, но тетушка не уловила иронической интонации, и выражение лица ее стало менее агрессивным. Я протопала мимо нее и взялась за ручку подъезда.

– Да ты в какой квартире живешь? – остановил меня окрик.

– Ни в какой я не живу. Я просто так, по делу.

– А чего тогда врала, что новенькая? К нам в подъезд молодожены переехали, вчера вещи рабочие таскали. Я их, правда, еще не видела, но ты точно на молодоженку не похожа. Нет, постой, так просто я тебя не пропущу. Говори, зачем в подъезд прешься? Нагадить хочешь?

Даже я, привыкшая ко всякому, опешила от столь гадкого подозрения. Поэтому абсолютно искренне заверещала:

– Вы меня за кого принимаете? Я честная женщина, своим трудом на жизнь зарабатываю! Попробовали бы весь день с сумками по городу побегать, со стариками капризными пообщаться, ничего не забыть да еще и оскорбления выслушивать. Конечно, нас, собесовских, всякий обидеть норовит, нам ответить нечем. Была бы на моем месте расфуфыренная какая, разве вы ей подобное сказали бы? Ни за что не сказали бы! Потому что классовая несправедливость кругом!

Я так распалилась, что окончательно вошла в роль. Голос мой срывался, грудь выпятилась колесом, подбородок дрожал от возмущения.

– Ну, ну, успокойся, милая. Так бы и сказала, чего глотку рвать? Сама буржуев ненавижу.

Голос моей гонительницы неожиданно подобрел, да и весь облик стал не таким неприятным, как минуту назад.

– Должна же я знать, что за люди к нам в подъезд ломятся? Дом кооперативный, кто за порядком следить будет, если не я? Председателю только бы деньги воровать да ничего не делать. Сразу бы сказала, что из собеса. Ты к кому? На какой этаж?

– К Лепнину, – поостыла и я, – ломлюсь, ломлюсь который день, а он где-то гуляет. Думаете, легко с такими сумками таскаться? Вы его, кстати, не видели? Не случилось ли чего?

– Так ты не знаешь? – всплеснула руками бдительная тетка. – Случилось, и давно случилось. Уже неделя, как похоронили. Что же у вас там, в собесе, не знают, что ли?

– Да откуда нам знать-то? Никто не сообщал. Скажу. Только чего теперь с продуктами делать? Это его заказ, на его деньги куплен.

– Оставь себе, – предложила тетушка.

– Что вы, нам нельзя. Узнают, хлопот не оберешься, потом во всем подозревать будут.

– И то верно, – поддакнула моя собеседница.

– А можно, я у вас оставлю? – предложила я. – Раз себе забирать нельзя, в собес нести – смысла нет, или начальница заберет, или сторож пропьет. Пусть уж порядочному человеку достанутся.

– Ну, оставь, – не стала ломаться тетка, – не выкидывать же. Пойдем, до квартиры донесешь. А то у меня суставы болят.

С собачьей готовностью я ринулась исполнять ее поручение. То, что надо. Пусть теперь только попробует не напоить меня чаем. Лифт не работал, пришлось пешком подниматься на пятый этаж.

– Проходи, – отдала команду тетка, – снимай обувь, пакет неси на кухню.

– Водички можно попить? – начала я атаку. – С утра на ногах, в горле пересохло.

– Можно. Только смотри, если ты надумала меня ограбить, то ничего у тебя не получится. Дома ни копейки не храню, а золото принципиально не ношу.

– Договорились, не буду, – устала доказывать свою гражданскую законопослушность я.

Как ни странно, тетушка оказалась с чувством юмора и отреагировала на мою реплику так, как надо:

– Ну, раз договорились, тогда мой руки. Нечего мне тут микробов по дому рассеивать.

Я послушно потерла руки мылом и села к окошку за пластиковый столик на маленькой кухне. Однако чаю мне не предложили. Вместо него на столе появилась тарелочка с салом, квашеная капуста с зеленым луком, две тарелки с борщом, ломти черного хлеба в хлебнице. Все выглядело достаточно аппетитно, хозяйка была аккуратная, и я не заставила себя долго упрашивать. Борщ даже лучше, чем чай. На его уничтожение уйдет больше времени. Немного огорошила меня бутылка водки, которую водрузила хозяйка на середину стола, но тетушка, поймав мой взгляд, строго отчеканила:

– За упокой.

Я произвела осмотр поля боя в надежде увидеть какое-нибудь домашнее растение, с которым я смогла бы поделиться спиртным в случае, если бы банкет затянулся, но, на мое счастье, после первой стопки бутылка исчезла. Мне не пришлось задавать наводящих вопросов. Тетя Надя, так представилась тетушка, сама начала выкладывать мне информацию.

Мне показалось, что до появления Ирины Волковой она сама имела виды на Лепнина, уж больно темнели ее глаза, когда она говорила о вдове Матвея Васильевича. По ее рассказу я поняла, что Ирина за словом в карман не лезла, на провокации тети Нади не поддавалась и даже позволяла себе, несмотря на террор соседки, сидеть на частной лавочке перед подъездом.

– Меня все тут уважают, – жаловалась хозяйка квартиры, – только эта совсем почтения не проявляла. Даже и поздоровается, а в глазах всегда – ни заинтересованности, ни участия.

По ее словам, Ирина вышла замуж лишь только ради квартиры и то потому, что молодожен не должен был пережить ее. Только ждать она и не собиралась.

– Ты не слушай, что болтают. Я хорошо Матвея Васильевича знала, крепкий человек, без всяких там истерик и переживаний. Он жизнью доволен был, поэтому и самоубиваться не думал. Это она, змеюка, на тот свет его отправила, поверь моему слову.

Как оказалось, в больницу Лепнин попал в результате отравления бытовым газом. Вечером Ирина уехала в командировку, а ночью сосед возвращался со смены и почувствовал в подъезде едкий запах газа. У тети Нади был запасной ключ еще с холостяцких времен Лепнина, поэтому обошлось без вызова спасателей и взламывания двери. Матвей Васильевич был без сознания, но врачи прибывшей «Скорой» быстро привели его в чувство, и спустя пару дней его состояние уже не внушало опасений.

– И чего говорят, что он сам себя убить пытался? – негодовала тетя Надя. – Я же одна из первых в квартиру вошла. Вентили на плите закрыты были, а вот шланг, судя по всему, порезан. Если человек жизни лишить себя хочет, будет он шланг резать? А? И совпало-то как все! Она – из города, он – в упокойники. Это чтобы ее не заподозрили, специально так все подстроено.

Я вынуждена была с ней согласиться. Жену пострадавшего вызвали из командировки только спустя пару дней, в суматохе о ней как-то не сразу вспомнили, к тому времени Матвея Лепнина перевели в общую палату.

– А милиция? Неужели милиция не заинтересовалась этим делом? – возмутилась я.

– Как же, заинтересуешь их. Все списали на несчастный случай, шланг, мол, лопнул. А как он лопнет? Он в металлической оплетке и новый, пару месяцев назад установленный.

– Да, непонятно, – поддержала я, – а если и правда он сам лопнул? Значит, надо на производителя и работников коммунальной службы в суд подавать. Сейчас многие суды выигрывают, еще и деньги за моральный ущерб получают.

– Шланг ему на рынке Вовка наш покупал, он и устанавливал. Этот никогда не признается, что подхалтуривает, особенно после такого случая. Да и свидетелей нет, мне Матвей Васильевич обмолвился между делом, а в милиции ничего не сказал, Вовку пожалел. Говорит, по объявлению мастера вызывал, а объявление потерял и телефон не помнит. Вовка ведь на наших глазах рос, родители непутевые, вот и сбился парень. Матвей жалел его. А зря, я считаю. А вот Ирка приваживала. То кран у нее потечет, то полочку повесить надо, то с проводкой что случилось – на все Вовку звала.

– Так надо с этого Вовки и спрашивать, – загорелась я, – может быть, он во всем и виноват?

– Был бы виноват, газ сразу бы вытек, – не согласилась тетя Надя, – а не через два месяца. И инфаркт Матвея в больнице не просто так хватил. Это Ирка все подстроила. Вот смотри: пока она не приехала, он на поправку шел. А как только появилась, так его и прихватило. Так там и передай.

– Где «там»? – вскинулась я.

Кажется, пропалилась. Или меня приняли за следователя в гражданском, или…

– В собесе своем. Должны вы защищать беззащитных стариков или только крупку в пакетиках носить можете? За что вам деньги платят? Думаешь, для чего я все тебе в таких мелких подробностях изложила? Чтобы просто время убить? Нетушки! Чтобы вы меры приняли. А то развели тут организаций, а за простого человека и постоять некому.

Тетя Надя разразилась обвинительной тирадой, и я поняла, что визит пора заканчивать. Поблагодарила за борщ, пообещала посодействовать, раскланялась и только собралась ретироваться, как тетушка, тыча пальцем в окно, уронила:

– А вон и Вовка чешет. Тот, который Матвею Васильевичу шланг новый устанавливал. Опять пьяный, паразит такой.

Я проследила за направлением ее пальца и увидела медленно и неуверенно бредущего по тротуару парня в черной потертой кожаной куртке. Того самого, которого я так удачно огрела пластиковой бутылкой по голове в квартире Лепнина.

* * *

Сенсаций Алина из деревни не привезла, но впечатлений – больше, чем надо, если учесть, что она и так страдала повышенной эмоциональностью. Кажется, Лепнин действительно затеял грандиозный проект. Мало того что он вложил немалые деньги и серьезно взялся за восстановление зданий и окружающего ландшафта, так на манер английских лордов еще и решил превратить родовое гнездо в музейно-развлекательный комплекс.

В России только-только начали появляться места, где любознательным и склонным к экстремальному отдыху туристам позволяли окунуться в атмосферу России XIX века. Где-то гостей просто поселяли в избу, учили прясть пряжу, позволяли ухаживать за скотиной, возиться на огороде, а по вечерам разучивали старые песни, водили хороводы, отправляли в ночное. Где-то больший упор делали на развлечения. Гостей собирали и устраивали гульбище, характер которого определялся ближайшим народным праздником: днем Ивана Купалы, Масленицей, Святками.

Матвей Лепнин пошел на риск и задумал грандиозный проект. В его усадьбе должен был быть воссоздан утерянный мир времен крепостного права. В зависимости от желания гости становились барами или крепостными крестьянами и с помощью наемных актеров и специалистов в отдельных областях разыгрывали свой спектакль. Перед началом работы Лепнин, естественно, заказал маркетинговое исследование и получил ошеломляющий ответ: абсолютное большинство желающих видели себя в роли крепостных. Так как подобный отдых не был дешевым, то, скорее всего, люди обеспеченные и облеченные властью желали подобным образом отдохнуть от ответственности, необходимости принимать решения, обязанности следить за их выполнением. Каждому из нас иногда хочется, чтобы за нас думали, решали, устраивали. И сильным мира сего, наверное, тоже.

Не совсем поверив статистике, Лепнин обратился к психологам, и те подтвердили ему обоснованность выводов маркетолога. Это меняло положение. Если раньше Лепнин думал, что придется нанимать актеров и служащих на роль крестьян, то оказалось, большую часть работ смогут выполнять сами гости. Это в корне меняло дело.

Сельчане, сначала недовольно фыркавшие на заезжего предпринимателя, быстро смекнули, какую выгоду они могут поиметь от его деятельности, и приняли живейшее участие в строительстве. В селе давно царила безработица, а зарплаты доярок и механизаторов были столь смешными, что было совершенно непонятно, как вообще на эти деньги можно кормить не только себя, но и семейство. Зарплаты же сотрудников комплекса, при правильном раскладе сил, должны были в несколько раз превышать привычные сельчанам; да уже и сейчас те, кто трудился на строительстве, получали вполне приличные деньги.

– А еще он придумал, – взахлеб рассказывала мне Алина, – подмешать в эту ролевую игру немного мистики. Вот ты надо мной смеялась, а знаешь, что под графским домом действительно существовал подземный ход? И в этом ходе после революции нашли труп замурованной в стену женщины. Я своими ушами слышала! Одна почтенная колхозница тогда была еще девочкой, так она помнит, как мальчишки надели на палку череп этой женщины и бегали по селу. А на черепе были остатки длинных-длинных волос, и они развевались по ветру. С этими останками связана целая легенда: будто бы привидение девушки до сих пор бродит по комнатам дома, а чаще всего его видят знаешь когда? В кинозале, во время сеансов. Она кино очень любит смотреть, особенно индийское. Подробно узнать о ее происхождении у меня времени не было, но скоро я опять туда поеду, это привидение от меня не уйдет!

Больше, чем рассказ о привидении, меня тронула легенда о липовой аллее, посаженной по приказу Екатерины Великой. Оказалось, что революционные архитекторы при перестройке графского дома замуровали парадное крыльцо и сделали вход с другой стороны, с той, где при графе был черный ход для прислуги. Постепенно графский сад, за которым перестали ухаживать, вплотную подступил к дому, и там, где сто лет назад была липовая аллея, клумбы, фонтан и подъездные дорожки, выросла непроходимая чащоба. И в этой чащобе каким-то немыслимым образом остались стоять белые, словно кости вымерших животных, в мелких дырочках и ходах, проделанных насекомыми, стволы лип. Часть их, конечно, погибла и сгнила от времени, но несколько патриархов так и осталось стоять, охраняя подъезд к дому Лепниных. Их не смогло уничтожить время, а человек – то ли не замечал, то ли боялся поднять руку на то, что оно сохранило. Да и срубить их было бы непросто, стволы лип окаменели и даже на стук отзывались звуком, более свойственным камню.

– Ой, совсем забыла, – вспомнила Алина, когда ее восторженный словесный поток немного иссяк, – этот дядька, ландшафтный дизайнер, сказал, что Матвей Васильевич как-то признался, что восстановленное имение и весь туристический комплекс – подарок на двадцатипятилетие его внучке, Марте.

Сколько сейчас Марте лет? Двадцать четыре? Значит, через год он планировал закончить работу в имении и готовый комплекс подарить внучке. Надо искать завещание. А вернее, того, кто мог его оформить, Даниэля Кальма.

Глава 5

– Итак, что мы имеем? – подытожила я, глядя в глаза Марте. – Выяснилось, что твой дед владел солидным состоянием. И не просто прятал его в чулке, но честно выполнял условие завещания, восстанавливая имение ваших предков и готовя прекрасный плацдарм для сохранения семейных капиталов. Ведь если грамотно управлять комплексом и сделать правильный PR, то на приносимые им доходы столько поколений кормиться будут! И хозяйкой всего этого богатства он собирался сделать тебя. Но не успел, погибнув при невыясненных обстоятельствах, причем в течение недели он мог бы погибнуть по двум разным причинам. Телеграмма, отправленная тебе, запоздала больше чем на неделю, поэтому Матвея Васильевича кремировали, не дождавшись тебя. Почему кремировали? В нашем городке эта услуга пока еще является экзотической и непривычной. Вдова и адвокат исчезли, а слесарь, установивший газовый шланг в доме и выполняющий другие поручения Ирины, пытался выкрасть дневник, из которого ты узнала о последних событиях. Мое мнение таково: тебе надо обратиться в милицию. Думаю, дело пахнет криминалом.

– А может, не стоит в милицию? – попыталась возразить Марта. – Может, мы справимся своими силами?

– Нет, – отрезала я, – я не могу рисковать. Как ты не понимаешь, в деле замешаны огромные деньги, и если смерть Матвея Васильевича не была естественной, о чем мы уже никогда не узнаем, то что его недоброжелателям стоит расправиться с тобой?

– Убить? – округлила глаза Марта.

– Или напугать. Напугать так, что ты навсегда забудешь дорогу в наш городок. Поэтому единственный выход – или немедленно уехать, оставив все как есть, или подать заявление в милицию.

– Ты действительно так считаешь?

– Да, – немного слукавила я.

Сейчас мной руководил здравый смысл и внушенная нам с детства вера в торжество справедливости, которую курирует и опекает законная власть. Но подсознательно я не верила в то, что местным пинкертонам удастся, а главное, захочется распутывать этот сложный узел. Просто я не могла обеспечить безопасность девушки. И не была уверена в том, что смогу ей помочь. Раньше я никогда не занималась чистым сыском, хотя элемент расследования в моей работе присутствовал, и довольно активно: я никогда не расправлялась с указанными мне клиентом персонами, пока не убеждалась в их виновности. А для этого и надо было проводить небольшие расследования.

– Ты не думай, я тебя не оставлю. И даже настаиваю, чтобы ты все оставшееся время жила у меня. В квартире твоего деда жить небезопасно.

– А если вернется Ирина? У нее ключи от старых замков, она не сможет попасть в дом.

– И хорошо.

– А если она ни в чем не виновата?

– Не виновата? Тогда надо было сидеть дома, а не удирать сразу после похорон. Она не предполагала, что может приехать дочь или внучка ее мужа?

– Наверное, ты права, – сникла Марта, – завтра же пойду в милицию. Не обижайся, но жить я буду в квартире деда. Я при жизни совсем не знала его, так хоть после смерти попробую познакомиться поближе: внимательнее изучить фотографии, поговорить с соседями, с Петром Алексеевичем. Не беспокойся, я помню свою роль глупенькой иностранки, хотя теперь она перестает быть актуальной. К тому же кто знает, вдруг и правда вернется Ирина? Я должна ее встретить.

В душе я была согласна с Мартой. Находясь в квартире деда, она может ближе подойти к разгадке его смерти. А то, что жить там опасно… нельзя же всю жизнь провести, пряча голову под крыло. Я, по крайней мере, поступила бы точно так же. Мы решили, что приоткроем часть правды об информированности Марты перед Петром Алексеевичем. Тем более что скрыть эту информированность не получится, особенно если делом заинтересуется милиция. К тому же я сама уже начинала понимать, что скромный пенсионер вряд ли как-то причастен к происходящему, у нас и без него нарисовалась целая толпа подозреваемых. А впрочем, пусть разбирается милиция.

Дома меня ждал сюрприз: в дверях на большом чемодане сидела Алина.

– Куда собралась? – бросила я.

– В имение, – просто, как о чем-то заурядном, отозвалась она, – буду раскрывать тайну замурованной девушки.

– А как же работа? Где и на что ты будешь жить? И нужны ли вообще кому твои научно-фантастические изыскания?

– Отвечаю по порядку: с работы я уволилась. Не до работы, когда вокруг такие дела творятся.

Это было не в диковинку. Алина время от времени бросала службу ради своего очередного увлечения, а так как начальник лично питал к ней слабость, то и восстанавливалась она довольно быстро.

– Жить буду в общежитии, я уже договорилась. Оно как раз пустует, коек свободных – завались.

– А не боишься жить одна в пустом общежитии?

– Ты думаешь, что там общага на девять этажей? – снисходительно усмехнулась она. – Как бы не так. Просто несколько свободных помещений графской конюшни переоборудовали в некое подобие гостиницы для всяких гастарбайтеров. Вполне удобно, тепло и чисто, да и столовая рядом.

– Столовая в конюшне? – не поверила я.

– В графской конюшне, – поправила она. – Там, между прочим, вся сельская молодежь свадьбы справляет и прочие юбилеи отмечаются.

– Наверное, хорошо лошадкам при графе жилось, – сделала я свой вывод.

– А то! – поддержала Алина. – Слушай дальше. Питаться, как я уже упомянула, буду в конюшн… в столовой, там тарелка супа сущие копейки стоит. Еще вопросы есть?

– Для чего тебе это надо?

– Мне ужасно понравилась идея деда Марты, – призналась она, – только он легкомысленно отнесся к мистической составляющей проекта. А мистический туризм знаешь какой сейчас популярный? Да люди только из-за привидения замурованной девушки туда ездить будут! А если им еще и подыграть… Представляешь, в кинозале можно будет показывать какой-нибудь фильм. Документальный, например. Заказать крутому документалисту фильм об истории семьи и имения и показывать туристам. И вот, в тот самый момент, когда на экране пойдет сюжет про привидение, врубить на максимум кондиционеры и пустить по залу дымку. Или голограмму полупрозрачную. Дама в саване. Вот визгу будет! Как тебе?

– Недурно, – признала я.

Если привести идею Алины в более цивилизованный вид, то история с привидением вполне может поработать на имидж комплекса.

– Только я не уверена, что Марта сможет заплатить тебе за твой титанический труд, – предупредила я ее. – Неизвестно, чем закончится катавасия с завещанием, и вообще, будет ли продолжение у истории с возрождением имения. Что, если наследники, кем бы они ни являлись, не захотят возиться с родовым гнездом? Они-то слова не давали, в отличие от Матвея Лепнина. И вполне имеют право прожить остаток жизни, ни в чем себе не отказывая, без заморочек с имением.

– Плевать, – гордо отмахнулась Алина, – я вообще не из-за денег этим занимаюсь. К тому же ты забыла? Я же параллельно буду клад искать! А когда найду, честно заберу себе положенные двадцать пять процентов. Так что передай Марте, пусть не беспокоится. И отвези меня в деревню, быстро. А то скоро стемнеет, а мне еще в конюшне устроиться надо. Тьфу, в общежитии.

Отвозить я ее не стала, просто вызвала такси на дом. Ну, что же. Это даже неплохо, что в поместье у меня будет свой агент. Здесь от Алины пока толку все равно нет. А если там произойдет что-то экстраординарное, я узнаю об этом первой. Я поклялась своим честным именем и гробом, как требовала Алина, что в ближайшее время навещу ее, и со спокойной совестью поднялась в спальню.

Или не совсем со спокойной? Честно говоря, меня не оставляло ощущение, что я просто попыталась избавиться от проблем Марты, отправив ее решать вопрос на официальном уровне. Я широко распахнула окно, легла в постель и попыталась прогнать тревожные мысли. Надо выспаться, завтра, на свежую голову, я еще раз подумаю над этим.

* * *

С утра я не находила себе места, все ждала звонка Марты. Дала о себе знать она только после обеда, а точнее, ближе к вечеру. Сначала я ничего не поняла. Сложилось впечатление, что она забыла родной язык и пытается сказать мне что-то на смеси датского и русского. Потом я поняла, что Марта плачет.

– Ты сейчас где? – не стала усложнять я. – Возле отделения милиции? Жди меня, я скоро подъеду.

Хорошо, что до отделения милиции ехать было не так уж и долго, пробок в нашем городке пока еще не наблюдалось, поэтому доехала я быстро, Марту нашла на скамейке в сквере неподалеку. День был почти летний, девушка сидела в распахнутом пальто и мучила с помощью носового платка уже до неприличия покрасневший нос.

– Оставь его в покое, – попросила я, – и вообще, натуральным блондинкам категорически запрещается плакать, а тем более тереть руками или платками носы, глаза и другие части тела.

– Какие? – удивилась Марта. – Какие еще части тела трут блондинки, когда плачут?

– Ну, уши, наверное, – пожала плечами я, – или бедра.

– Бедра?

– Песенка такая в одном фильме есть: «И слеза катилась по бедру, по бедру крутому секретарши».

– Не поняла, – серьезно посмотрела на меня Марта.

– И правильно сделала, – констатировала я.

Можно подумать, в моем словесном недержании мелькнула хоть одна мало-мальски умная мысль. Просто своей бессмысленной болтовней мне хотелось перевести Марту на более легкое восприятие действительности. Многие проблемы воспринимаются как разной степени тяжести, в зависимости от нашего настроения и уровня оптимизма.

– Так что произошло? – поинтересовалась я, уже предвидя ответ.

– Они не приняли у меня заявление.

– И чем обосновали?

– Сначала отвратительный тип за грязным стеклом заявил, что я иностранка и должна идти в посольство. Я ему сказала, что посольство в Москве, тогда он сказал, чтобы я в Москву и ехала. Я не уходила, и он вызвал другого типа, тот сказал, что знает об отравлении деда газом, дело не открывали за отсутствием состава преступления и сейчас открывать не будут, тем более тело кремировано и ничего доказать все равно невозможно.

– А про исчезновение Ирины и адвоката ты говорила?

– Конечно, они только переглянулись и засмеялись. Я возмутилась и стала их стыдить, тогда они разрешили мне написать заявление о розыске Ирины. Но предупредили, что специально ее искать никто не будет, и сказали, что вообще зря я это все затеяла, только лишние хлопоты и мне, и им. Посоветовали возвращаться в Данию, а не копаться в российском… этом, как его…

– Понятно, – вздохнула я.

Вздохнула, надо сказать, с облегчением. Признаться, то, что я отправила Марту в милицию, скорее очищало мою гражданскую совесть, чем являлось здравомыслящим поступком. Ну, нет у меня лицензии частного сыщика, не имею я права заниматься розыском пропавших вдов, сбежавших адвокатов и исчезнувших завещаний. Просто история Марты была столь необычна, а сама девушка не имела ни близких, ни друзей в покинутой не по своей воле стране. Как говорили герои газетных очерков социалистического периода нашей истории, «я не могла пройти мимо».

Поэтому Марте и не пришлось меня долго уговаривать. Решение уже было готово.

– За эти дни я так много открыла для себя, – призналась Марта, – ты не представляешь, как я ругаю себя за то, что не нашла времени раньше познакомиться с этим удивительным человеком, последним из рода Лепниных.

– Последняя из рода – ты, – напомнила я.

– Я – не совсем то. Во-первых, воспитывалась за границей. И хотя мама разговаривала со мной исключительно на русском языке, подкидывала книги российских классиков, много рассказывала о родине, ты сама понимаешь, во мне не так много от русской дворянки.

– Думаю, больше, чем тебе самой кажется.

– Полина, мне сегодня же надо попасть в имение Лепниных.

– Зачем? – задала я ненужный вопрос.

– Я хочу увидеть то, ради чего все это. Из-за чего погиб дед, ради чего целое столетие ждали потомки Лепниных, вынужденные жить в эмиграции, что вообще такое «ностальгия». Я хочу узнать, примет меня имение или отвергнет как самозванку.

Я не заставила ее убеждать меня дальше. И так все было понятно. Не заезжая домой, мы сели в мини-купер и отправились за город. Только по дороге я ненадолго заскочила в магазин и закупила провизии для Алины. На свежем воздухе у нее непомерно разгорается аппетит, и тарелка столовского супа вряд ли сумеет удовлетворить ее потребности в калориях. А когда Алина голодная, то, как большинство, недобрая. Или, как она сама о себе говорит, недоговорчивая.

Я не буду подробно рассказывать о поездке. Скажу лишь, что красота бывшего имения поразила даже меня. Село окружали невысокие холмы и пригорки, поросшие дубами и березами. Деревья росли свободно, не было той мрачной чащобы, которая свойственна многим российским лесам, и поэтому земля под ними представляла сплошной мягкий зеленый ковер из травы и первых летних цветов. Я поймала себя на том, что ощущение простора, необыкновенно вкусного воздуха и даже какой-то любви к Родине полностью поглотило мою душу, словно это мои предки владели всей этой роскошью и красотой.

Село Царевщина мало чем отличалось от других сел российской глубинки, только в центре его, который как раз располагался вокруг графского дома, царили некоторая разруха и следы преобразований. Реставрация была в разгаре, но рабочих поблизости не наблюдалось. Сам графский дом произвел на меня на удивление благоприятное впечатление. Казалось, время не оставило на его стенах ни намека на возраст: ни трещин, ни выщербленных углов, ни оголенных кирпичей.

– Умели строить, – пояснил нам добровольный гид из местных, привлеченный непривычным для деревни внешним видом моей машины, – раствор на яйцах вместо воды замешивали. Желтки – в пищу рабочим, белки – в цемент. Поэтому и стоит, хрен его сломаешь. Знаете, как сложно в свое время церковь снести было? Ох, намучились с ней отцы и деды наши.

– Зачем же ломать было? – задала законный вопрос я.

– А чтобы боялись, наверное, – выдал свою версию он. – Народ подумает: если уж они на бога замахнулись, и ничего им за это не стало, то и нам с ними тягаться не стоит. Себе дороже.

Для дальнейшего проведения экскурсии мы отыскали Алину. Она, с ее неуемной жаждой познания, уже облазила все укромные уголочки разоренного имения и опросила чуть ли не половину пожилых жителей села. Поэтому и рассказать нам могла многое. Остаток дня пролетел быстро, нам надо было возвращаться, но Марта попросила, чтобы я оставила ее в селе на ночь. Алинка тут же взяла девушку под свою опеку. Кажется, ночевать одной в конюшне, хоть и графской, хоть и бывшей, ей все-таки было не очень уютно. Мы договорились, что она отправит Марту рейсовым автобусом сразу, как только той захочется покинуть свое родовое гнездо, и я уехала.

Вернулась Марта на следующий день, к обеду. Алина сразу позвонила мне, и я встретила девушку на автостанции.

– И чего ты решила? Что навеял дух Отечества?

– Полина, ты можешь отговаривать меня, но я никуда отсюда не уеду. Я остаюсь.

– До тех пор, пока не узнаешь всю правду о смерти деда?

– Нет. Если я смогу доказать, что завещание было, и было в мою пользу, я продолжу его дело и останусь жить в Каменных Липах.

– Каменные Липы?

– Так я решила назвать имение. Не помню, как в России, но в Европе и Америке все дают названия своим родовым гнездам. Ты поможешь мне узнать все о смерти деда, а потом мы будем их судить. Они не смели поднимать руку на такого человека, они не смели губить дело, которое он начал.

Я посмотрела на хрупкую, бесцветную Марту и поразилась: сейчас она не была похожа на перепуганную девочку-иностранку, сейчас в ней явственно ощущались дворянские корни предков. И хотя в моих жилах тоже курсировала изрядная порция аристократической крови, сейчас я не посмела бы ей перечить. И не захотела бы.

Марта окончательно переехала в квартиру деда, а я с этого момента серьезно занялась ее делом. Петр Алексеевич все продолжал навещать Марту, и хотя жил не в соседнем доме, считал своим долгом хотя бы раз в день заехать к внучке друга. Естественно, он понимал, что что-то происходит, иначе Марта не стала бы задерживаться так надолго в чужом для нее городе, но у него хватило такта ни о чем ее не расспрашивать и даже намеком не показать, что его беспокоит настроение девушки. Поразмыслив немного, я решила выдать ему информации больше, чем собиралась вначале. Как человек, бывший рядом с Матвеем Васильевичем, он мог помочь нам информацией.

Переговорив с Мартой, мы определили, что можно сказать другу ее деда, а о чем лучше пока умолчать, и договорились, что она позвонит мне сразу, как он соберется ее навестить. Долго ждать не пришлось, и уже вечером этого дня я разыгрывала смущение в прихожей квартиры:

– Может быть, я завтра зайду? У тебя гости.

– Ничего, ничего, – суетилась Марта, – ты нам совсем не помешаешь.

– Как может помешать старику такая молодая и прелестная девушка? – расшаркивался элегантный Петр Алексеевич. – Буду рад побыть немного в столь очаровательном обществе. Если только ваши слова – не вежливая попытка уйти от общества старого хрыча.

Он так комично скорчил гримасу разочарования и искреннего горя, что мы с Мартой рассмеялись. Тонкий ледок, возникший в начале общения, был растоплен, Марта пыталась накрыть столик для чая в комнате, но мы уговорили ее последовать русской традиции и уселись на кухне.

– Вы меня поправляйте, если я что не так делаю, – сконфуженно заявила Марта, – теперь мне многому надо учиться.

Норбеков снова расхохотался, я водрузила на стол тортик со взбитыми сливками и консервированными абрикосами и пакетик сухофруктов в шоколаде, Марта разлила чай в красивые фарфоровые чашки.

– Матвей любил красивую посуду, – кивнул Петр Алексеевич, – соседка тут одна есть, помогала ему по хозяйству, пока не женился, все уговаривала фарфор в сервант поставить, а на каждый день купить что-нибудь попроще, подешевле. Он только смеялся. Удивительный человек был.

Чаепитие прошло в воспоминаниях об ушедшем. Марта задавала вопросы, Норбеков подробно рассказывал обо всем, что ее интересовало.

– А его жена, – встряла я, – что собой представляла Ирина?

– Мне бы не хотелось сейчас говорить о ней, – отставил чашку с недопитым чаем Норбеков.

– Почему? – продолжала не совсем тактично настаивать я.

– Мы не ладили, – развел он руками, – как только Ира появилась в этом доме, так сразу запретила Матвею встречаться со старыми друзьями. Я понимаю, если бы мы пили, дурака валяли, черт знает чем занимались, но все было в рамках приличий: кофе, шахматы, разговоры об искусстве.

– Вы знали о его проекте по восстановлению имения Лепниных?

Я нарочно задала этот вопрос прямо в лоб, без окольных путей. Мне была интересна реакция Петра Алексеевича. Ведь наверняка он знал о проекте, но Марте о нем ничего не сказал. Как он сможет это объяснить?

Его умению контролировать свои эмоции можно было позавидовать. Сначала он вскинул на меня глаза, перевел взгляд на Марту, утвердительно кивнул головой.

– Так вот в чем дело, – обреченно произнес Норбеков, – вы узнали больше, чем я вам сказал, и теперь считаете меня проходимцем? А я-то смотрю, Марта со мной как-то опасливо общается. Эх, девочки, девочки. Я и сам понял, что был неправ, все думал, как все рассказать и малодушным предателем в ваших глазах не выглядеть, а получилось даже хуже, чем я предполагал. Теперь вы меня вообще непонятно в чем подозреваете. Подозреваете, я прав?

Петр Алексеевич был из той же породы людей, что и мой Ариша: элегантный, подтянутый, не боящийся старости мужчина в возрасте. Поэтому я испытывала крайнюю неловкость оттого, что будто обвиняла его в подлости.

– А почему вы сразу не рассказали Марте о проекте ее деда? – решила я расставить все точки над i.

– Трудно сказать, – медленно, словно с трудом подбирая слова, начал он, – сначала просто хотел разобраться, что представляет собой Марта. Потом, когда понял, что тебе это действительно надо, что лучше тебя никто не сможет продолжить дело Матвея, испугался. Как представил, что они и тебя… тоже… Страшно стало. Решил подождать, посмотреть, что будет. Вот и переждал. Да, нам, старикам, за вами не угнаться. Вы пошустрее будете.

– И не надо гнаться, – пробурчала я себе под нос, – доверять нам надо.

– И вы совершенно правы, Эллочка, – назвал он меня именем, которым я ему представилась, – итак, я понимаю, что у вас ко мне есть вопросы? Задавайте. Или, если хотите, расскажите мне обо всем, что вам удалось узнать, а я расскажу, что знаю я. Таким образом мы и восполним пробелы в этой неприятной истории. Ну-с?

– Давайте начнем с вас, – набралась наглости я, – что вы знаете о наследстве, завещании, Ирине Волковой и адвокате Матвея Васильевича?

Петр Алексеевич начал свой рассказ, мы с Мартой обратились во внимание. Многие факты были нам знакомы, но мы не вмешивались и старались не перебивать, боясь спутать линию повествования. Норбеков много рассказывал о восстановлении имения, сложностях, с которыми пришлось столкнуться Матвею Лепнину, борьбе с бюрократами и госчиновниками, волокитой с наймом рабочей силы, архитекторов, дизайнеров. Верный условию, указанному в завещании, Лепнин не экономил и параллельно с реставрацией усадьбы начал строительство коттеджа, в который могли бы переехать сельские чиновники, обитающие в графском доме, и клуба, который тоже следовало куда-то переселять.

– Но это же колоссальные средства, – не удержалась я.

– Не смешите меня, Эллочка, – фыркнул Петр Алексеевич, – не смотрите на скромное убранство этой квартиры. Вы забыли о бесценной коллекции старинного оружия и бриллиантов. Учтите, эта коллекция состоит отнюдь не из ржавых пистолей или гнутых, изъеденных временем ятаганов. В коллекцию входило холодное оружие, принадлежавшее многим известным личностям, и камни, которые украшали его, не какие-нибудь малахиты и агаты, а чистой воды бриллианты, изумруды, рубины. К сожалению, кое-что Лепнины перевели в деньги и золото – это материальное воплощение экспонатов сможет прокормить небольшую малоразвитую державу.

– А оставшаяся часть коллекции? – загорелась я. – Ее можно увидеть?

– Нет. Но только до поры до времени. Сейчас она хранится в Париже, Матвей не успел перевезти ее на родину. Понимаете, бюрократическая волокита, таможня, охрана. К тому же он не собирался хранить коллекцию в подвале банка, как делали его предки. Один из залов дома Матвей хотел отвести под музей и выставить бесценные экспонаты на всеобщее обозрение. А для этого, сами понимаете, необходимо было сперва как следует оборудовать зал.

– Даже Константин Лепнин никого не подпускал к коллекции, – задумчиво сказала Марта, – именно поэтому никто не знал ее истинной ценности. А дед…

– Я же говорю, он был удивительным человеком. Так вот, кроме того, ему уже почти удалось завершить переоборудование завода по производству масла и сыра. Заводик небольшой, но выход продукции очень даже неплохой, жаль только, что не сохранились старинные рецепты производства сыра, говорят, он был удивительно вкусным и со временем стал поставляться не только к завтраку наших царедворцев, но и на стол других императорских дворов Европы.

«Ну, это не проблема, – подумала я, – если Алине дать задание найти старинные рецепты, то она перероет все вверх дном, но найдет то, что надо».

– Кстати, Матвей говорил, что заводик он отпишет Ирине. Вам, Марта, весь комплекс, жене – завод. Думаю, это было справедливо. Жаль, что Ирина не оценила столь щедрый жест.

– Откуда вы знаете, что не оценила?

– Она сама мне сказала об этом. Ирина рассчитывала, что будет единственной наследницей, сами подумайте, столько лет жить в нищете и упустить из рук такое сокровище! Для красивой женщины куда приятнее быть владелицей графской усадьбы, чем небольшого сельского производства. Но не это самое неприятное. Мужайтесь, Марта. Насколько мне известно, на счету вашего деда не осталось ни копейки. Вы не сможете продолжить его дело, даже если и найдется завещание в вашу пользу.

– Но вы же только что говорили, что средства, которыми владеет дед, практически неограниченны? – напомнила я.

– Говорил и не отказываюсь от своих слов. Дело в том, что накануне отравления газом Матвей снял все наличные со счетов.

– Как можно снять такую сумму? – не поверила я.

– Он заказал деньги заранее. Об этом я узнал задним числом, когда мой друг был уже в больнице.

– Но зачем? Что произошло? И где сейчас деньги?

– Он не стал рассказывать мне подробностей, просто сказал, что сделал это ради Ирины и скоро вернет деньги на счета. К сожалению, я больше ничего не смогу вам сказать. Я дословно передал слова Матвея, а своими сведениями не располагаю.

Наши вытянутые физиономии, наверное, выглядели комично. Уж чего мы не ожидали, так это столь подлого удара из-за угла. Получается, что даже если Марта и унаследует остатки фамильной коллекции, то в ближайшее время все равно не сможет продолжить работы по реставрации имения и строительству социальных объектов. Стройку придется заморозить на неопределенное время, которое, судя по всему, растянется на годы. А что произойдет за это время… и хватит ли у Марты терпения и мужества стоять до конца… и найдется ли вообще завещание, написанное в ее пользу, – неизвестно.

– У меня есть кое-какие сбережения, – залопотала Марта, – я могла бы продолжить реставрацию на свои деньги.

– Нет смысла, – покачал головой Петр Алексеевич, – какие у вас там средства? Знаете, каков был месячный бюджет стройки?

Он назвал цифру, и мы с Мартой приуныли. Кажется, дело ее было плохо.

– Машенька, – Норбеков назвал Марту именем, которым называл ее родной дед, – послушай меня, дурака старого. Не ввязывайся ты в это дело, не по плечу тебе оно. После того, как вместе с Ириной исчез адвокат и юрист Матвея, я понял, что здесь приложили руку люди сильные, не нам чета. Уж больно ставки высоки.

– Мафия? – подняла наполненные слезами глаза Марта.

– Ну, можно и так сказать, если тебе это слово привычнее.

– Думаете, и Ирину с Даниэлем убили?

– Нет, как раз не думаю. Ирина появилась возле твоего деда как раз незадолго до известия о наследстве. Думаю, вся эта история – хорошо продуманный трюк Ирины и Даниэля. Вероятнее всего, они были знакомы и раньше.

– И что мне делать?

– Уезжать, – жестко ответил он, – забыть обо всем, что с тобой здесь произошло, закрыть глаза на фамильную гордость, на желание найти виновных в смерти твоего деда.

– Я не могу, не могу, – замотала головой Марта.

– Ты должна. Ваши предки мечтали о возрождении семейного имения, они хотели, чтобы все снова стало так, как было до революции. И вряд ли они желали видеть в стенах своего дома чужих людей. Как ты не понимаешь: самое главное – сохранить род Лепниных. А ты единственный осколок этого рода. Пойми, Машенька, беречь память о предках совершенно необязательно в стенах, которые хранят о них воспоминание. Это – в идеале, но есть и другие варианты. Ты можешь провести исследование и написать книгу о роде Лепниных. Думаю, проблем с изданием не будет. Наймешь хорошего фотографа, он сделает снимки имения, в архивах краеведческого музея области наверняка сохранилось много сведений и старых фотографий.

– Вы думаете?

– Я знаю. Кстати, в одном из залов музея висит портрет Константина Лепнина кисти великого живописца. Если покопаться в запасниках, наверняка можно найти полотна с изображением и других членов семьи.

Норбеков говорил столь убедительно, что убаюкал и меня. Если все так серьезно, как рисует он, то, может, и правда Марте стоит вернуться в Данию и тихо копаться в фамильном барахле? А что, прекрасно иллюстрированная книга, сдобренная древними и современными фотографиями, историческими экскурсами, свидетельствами очевидцев прошлого, вполне может явиться прекрасным памятником на могиле этого рода. На могиле…

Марта пообещала серьезно подумать над предложением Петра Алексеевича, закрыла за ним дверь, вернулась на кухню и, глядя в окно, произнесла:

– Никогда. Никогда они не дождутся, чтобы Марта Марсвин… нет, Мария Лепнина, бежала, поджав хвост. Ты найдешь мне этих Ирину и Даниэля. И они пожалеют, что однажды решили поднять руку на Лепниных.

Глава 6

С утра я уже была в больнице, где находился последние дни своей жизни Матвей Васильевич Лепнин. Мне во что бы то ни стало надо было узнать, что явилось причиной его смерти. Если он действительно умер не от инфаркта, если ему помогли уйти на тот свет, то нам будет что предъявить Ирине Волковой и Даниэлю Кальму. Когда мы их найдем, конечно. Лязгать зубами на эту парочку, не имея доказательной базы, я не собиралась. Да и не была стопроцентно уверена, что всю кашу заварили они. Единственная реальная зацепка, которая указывала на причастность Ирины к смерти Матвея Васильевича, было ее требование кремировать тело мужа. В нашей провинции к этому способу захоронения пока еще прибегали крайне редко. Но о том, что это именно она настояла на кремации, мы знали только со слов Норбекова.

Я купила в больничном киоске несколько упаковок ваты и бинтов, бахилы, надела принесенный с собой халат и уверенно потопала мимо бдительного мужичка, выполнявшего функцию охранника.

– Куда? – проснувшись, он преградил мне дорогу.

– Перевязочный материал несу, не видите? – строго отчеканила я.

Опытный больничный вышибала несколько оторопел: он привык иметь дело с посетителями, говорящими просительным тоном. Пока он обдумывал свой дальнейший ход, я, твердо ставя ноги в бахилах, уверенно протопала мимо него и шагнула в услужливо раскрывший двери лифт, сперва позволив выйти из него парню в бирюзовом костюме.

Токсикологическое отделение находилось на третьем этаже, дежурной медсестры на месте не было. Это хорошо. Интересно, по какому принципу располагаются женские и мужские палаты? Я стала заглядывать во все по очереди. Если в палате находились мужчины, спрашивала, здесь ли лежит Лепнин Матвей Васильевич. Естественно, шанс найти его соседей по палате был невелик. Сейчас люди долго не лежат в больницах, вполне вероятно, его соседи давно выписались. Я уже поняла, что эта идея не принесла никаких результатов, когда в предпоследней палате меня окликнул вполне молодой еще мужчина.

– Девушка, подождите. Вы разве ничего не знаете?

Я вернулась и с удивленным видом выслушала информацию о том, что искомый мною больной скончался ночью прямо в палате почти две недели тому назад. Чтобы не пришлось изображать безутешное горе, я представилась той же работницей собеса:

– К нам информация не поступила, а в обязанности входит навещать наших подопечных в больнице.

– Что-то вы долго собирались, – упрекнул меня мужчина.

– Просто не могли найти больницу, в которую его отвезли.

– Можно подумать, в городе больниц много, – не отцеплялся он.

– Поймали, поймали, – прибегла к чарам улыбки я, – замоталась, признаюсь. Думала, в больнице за ним и так уход нормальный, вот никак и не могла найти времени, чтобы навестить. Значит, говорите, от сердца умер? Странно. Мне никогда на сердце не жаловался.

– Да я вообще удивляюсь, что такой крепкий и нестарый еще дед состоял на учете в собесе, – признался мой собеседник, – он и после отравления на поправку быстро пошел, и выглядел как огурец. Я думал, лет тридцать еще протянет, и – вот тебе.

– И вечером не жаловался? Не был бледным или задумчивым?

– Хохмил, в карты сыграли. Все как обычно. Он на следующий день выписываться собирался.

Больше никакой информации мне выжать из него не удалось, кроме номера телефона его и еще одного пациента, лежавшего в палате в то же время и уже пять дней как выписавшегося. Значит, Лепнин был здоров, пребывал в прекрасном настроении, никогда не жаловался на сердце? Можно было бы попытаться поговорить с лечащим врачом, но что-то подсказывало мне, что и он не скажет мне ничего нового. Я вернулась в машину. Кто еще сможет мне помочь? Милиция? Если бы тело Матвея не кремировали, можно было бы добиться эксгумации и проверить версию о сердечном приступе. Но это – длинный путь. Проще пойти коротким и прощупать патологоанатома, делавшего вскрытие. Надеюсь, что вскрытие все-таки было. Я немного побродила возле морга, дернула за ручку входную дверь. Она была заперта. Недолго думая, я потянулась к кнопке звонка, и через пару минут из двери выглянул молодой парень жгучего южного типа.

– Тебе чего?

– Мне? Я прачечную ищу, – ответила я.

Сегодня я была практически без макияжа, в простеньком сером плаще, закрывающем колени. Светлые волосы собраны в хвост, сапоги на удобном невысоком каблуке. С подобными серыми мышками парни такого типа не церемонятся.

– Зачем тебе прачечная?

– На работу хочу устроиться, санитаркой. Или прачкой, – подыграла я своему жалкому образу.

– Тогда тебе не сюда, рыбка моя, местным обитателям постирушка уже никогда не потребуется.

– Это морг? – проявила чудеса догадливости я.

– Молодец, сообразила. Если бы читать умела, то и табличку на двери бы освоила.

Он уже собирался закрыть дверь, но я просунула сапог в щель и, распахнув свои серые глазенки, с придыханием спросила:

– А вы патологоанатом? Вы их препарируете?

– Препарируют лягушек. А вообще ты угадала, ласточка моя.

– И не страшно вам тут одному? – попыталась разведать численность сил противника я.

– Я похож на молодую истеричку? – хмыкнул он. – Не страшно. Это моя работа.

Я не стала испытывать терпение парня, убрала ногу и потопала в сторону, где, по указанию работника морга, располагалась прачечная. Убедившись, что меня не видно из окошка морга, развернулась и пошла к машине.

Интересно, какой образ может вызвать доверие у патологоанатома? И нравится ли работникам этого удивительного труда какой-нибудь определенный тип женщин? Не мудрствуя особо, я повернула ключ в замке зажигания и выехала за территорию больничного городка. Дома приготовила рыжевато-медовый парик-каре, контактные линзы цвета первой зелени, ультрамариновое трикотажное платье-мини, высокие коричневые сапоги с мягкими голенищами. Морковная губная помада и нагло-зеленый макияж глаз дополнил мой облик. Парню явно импонируют яркие до вульгарности женщины. Сочетание зеленого, синего и рыжего – то, что надо! На всякий случай я прихватила паричок мышиного цвета и длинное черное пончо, скрывающее и платье, и фигуру. Пригодятся.

Таким образом, вооруженная до зубов, я вернулась к зданию морга и надавила пальцем на звонок. Открыл мне все тот же южный красавчик.

– Я стажер газеты «Горовск сегодня», – сплюнув в первую весеннюю травку комок жевательной резинки и улыбнувшись во все тридцать два зуба, радостно объявила я, – в преддверии Дня работника морга мне поручено взять у вас интервью. Пропустишь? Чего в дверях держишь?

Всегда говорила, что наглые мужчины сами ведутся на еще большее проявление нахальства. Парень посторонился, пропустил меня в здание, закрыл дверь.

– Тебя как зовут? – спросила я, беспардонно оглядывая помещение. – Меня – Элка. Вот, смотри.

Я достала липовое удостоверение, которое изготовила сама из служебного удостоверения своего друга, Антона, реального спецкора этой газеты. Удостоверение я стащила у него давно, отдавать не собиралась, просто отсканировала содержание, набила вымышленное имя, отпечатала на хорошем принтере, наклеила невыразительное фото, перетащила печать с помощью старого шпионского метода – горячего, только сваренного куриного яйца. Это просто – достаточно быстро очистить яйцо, прижать к печати и перенести отпечаток на новое место. Получается бледненько, но достоверно.

– А меня – Миша. Михаил Эдуардович Казанчев, – поправился он.

– Здорово, – восхитилась я.

Роль восторженной дурочки, радующейся всему на свете, как раз прекрасно подходила к данному случаю.

– Слушай, а трупы смотреть пойдем? Мне, в принципе, необязательно, но для создания настроения было бы неплохо. А потом – интервью.

Естественно, в служебное помещение морга идти было вовсе не обязательно, но эта идиотская просьба соответствовала созданному мною образу, поэтому я не побоялась немного переиграть. Нервы у меня были в порядке, особо неприятных ощущений я не испытала. Потом мы вернулись в кабинет Миши, и я начала задавать свои вопросы, положив диктофон на стол и нажав нужную клавишу. Не совсем умные вопросы Элки я перемежала своими и спустя минут сорок имела совершенно противоречивую информацию.

Судя по словам Миши, в тот день, когда умер Лепнин, он не работал, тогда была смена другого врача. Но когда я напомнила ему этот случай, Миша оживился:

– Да, помню, я сам делал вскрытие. Очень интересный случай, абсолютно неработоспособное сердце при полном отсутствии жалоб больного.

– И такое бывает?

– Конечно.

Миша ударился в дебри симптоматики, я же прокручивала в голове варианты подобного положения вещей. То, что Миша подменял другого врача, исключалось. Он сам подтвердил то, что в этот день отдыхал у друга на даче. Почему же парень так уверенно берет на себя ответственность за результаты вскрытия не своего пациента?

– Вот помню, год назад, тоже был интересный случай, – заливался соловьем Миша.

– Извини, друг, не пойму что-то, – грубо перебила его я, – вы как со сменщиком работаете-то? Четные-нечетные? Сегодня – четный день, тот тип помер в нечетный. Чего-то ты путаешь.

– Ничего и не путаю, – обиделся Миша столь жесткому обращению, – просто Семеныч не успел до окончания смены, вскрыл грудную клетку и оставил доделывать мне.

– А разве такое бывает?

– Бывает, если человек пьет, не просыхая. Да чего ты прицепилась к этому случаю? Вполне заурядный, я тебе скажу, случай. А почему ты не спрашиваешь, оживают ли мертвецы по ночам? Все интересуются.

– Оживают?

– Было дело.

Миша взахлеб принялся выдавать мне известные всем байки, мне же не давал покоя вопрос: правду говорил патологоанатом или не совсем? Вроде все было достаточно достоверно и убедительно, и все же…

– А этот Семеныч, – опять перебила я, – из запоя уже вышел?

– Вышел, вышел, – раздраженно ответил Миша, – только тут же и ушел. Да чего ты к нему прицепилась?

– Интервью тоже хочу взять. Мне велели вас всех опросить, – пискнула я, изображая робость в связи со строгим тоном интервьюируемого.

– Можешь быть спокойна, за Семеныча тебе не влетит. Его уже уволили. Сколько можно пьянь всякую держать?

Ясненько, решила я, кажется, от старого ненадежного врача избавились самым беспардонным образом. Приставать к Мише с вопросами о том, где можно найти старика, я не решилась. И так уже, кажется, возбудила в нем неясные подозрения. Больше не упоминая ни имени опального Семеныча, ни погибшего Лепнина, я позадавала ему какие-то не очень умные вопросы, чем окончательно уверила его в своей не совсем полной вменяемости, и на прощание звонко чмокнула в щеку. А чтобы добить окончательно, кокетливо поправила чулки, щелкнув резинкой с силиконовой лентой так, что бедный парень вздрогнул. Теперь, надеюсь, при воспоминании обо мне у него в памяти будет возникать этот щелчок и соответствующая ему картинка, а не нудные вопросы о каком-то там почившем старике и враче-алкоголике.

Как бы то ни было, но найти Семеныча мне было просто необходимо. Съем свой любимый баклажановый парик, если старик не скажет мне нечто важное! Сердцем чую. Опальный патологоанатом, да еще и алкоголик – сокровище для выжимания сведений. Только где мне взять его адрес?

Я села в машину, поменяла рыжий парик на мышиный, накинула пончо, натянула на нос очки в толстой роговой оправе. В регистратуре спросила, куда обратиться по поводу работы, и нашла кабинет старшей медсестры.

– У вас принимают в санитарки? – спросила я замученную женщину в белом колпаке и халате.

– Вы хотите работать санитаркой? – подняла она на меня удивленные глаза.

– Хочу, – подтвердила я.

– Очень хорошо, – несколько растерянно констатировала она, – только… не сочтите за любопытство, почему? Зарплата у нас маленькая, работа тяжелая.

– Мне для трудовой запись нужна, – вдохновенно врала я, – собираюсь в мединститут поступать, а там, говорят, санитарок с руками и ногами отрывают.

– Так это раньше, – улыбнулась моей наивности женщина, – раньше, давным-давно, стаж работы в больнице вполне мог повлиять на поступление. Сейчас совсем другое время.

– А мне сам ректор пообещал, – не сдавалась я, – мы даже с ним поспорили. Если я продержусь у вас месяц, то он зачислит меня вообще без всяких экзаменов.

Надо было видеть, с каким удивлением воззрилась на меня хозяйка кабинета.

– Просто ректор – мой родной дядя, – нашла я аргументированное оправдание столь вдохновенно сочиненному бреду, – родственники пихают меня в экономический, а я хочу посвятить жизнь медицине, а они говорят, что мне у вас не понравится, а я говорю, что это мое призвание. Ну что, берете?

– Берем, – медленно ответила старшая медсестра, – санитарки нам нужны, даже временные. Заодно и сама разберешься, надо тебе это или нет.

– Только мне формулировка в трудовую книжку нужна правильная. И личное дело сотрудника тоже заведите, хорошо?

– Все, что положено по трудовому КЗоТу, – пожала плечами медсестра, – к тому же личные дела не я оформляю, а кадровичка, просто она сейчас в отпуске.

– А можно я посмотрю, как вы личные дела оформляете? А то вдруг что-то не так будет, и прощай, заветный институт. Плакала моя карьера эскулапа.

– Что-то ты глупости какие-то говоришь. У нас постоянно проверки, никто никогда ни к чему не придирался.

– А я курсы только окончила по делопроизводству, так там нас предупредили, что в некоторых организациях в личных делах работников полно ошибок делают. Например, приказ о приеме на работу датирован числом более ранним, чем заявление сотрудника. Для меня такая ошибка может оказаться роковой. Я ведь обещала, что сегодня же подам заявление.

Вряд ли мой экспромт был убедителен, но хозяйка кабинета, видимо, не совсем вникала в мой лепет, для нее важнее всего было как можно быстрее оформить меня на работу и рассказать о моих обязанностях.

– Да смотри ты, господи, – шлепнула она передо мной толстую папку из шкафа, – неугомонная какая. Чтобы ты работала так же бойко, как трындишь.

– А в архив? В архив правильно все оформляете? Я же не собираюсь у вас работать вечно, кто знает, вдруг вы все личные дела – в печь, а мне доказательства нужны будут.

– У нас все как положено по номенклатуре дел, семьдесят пять лет хранится.

– Покажите, – заныла я.

– Думаешь, в шкафу такая масса документов уместится? В архиве они, в подвале. Здесь только за нынешний год.

– Хоть за нынешний покажите, – продолжала капризничать я.

На ее месте я давно бы выгнала нахалку взашей, но то ли у женщины было ангельское терпение, то ли им действительно очень нужны были санитарки на любое время, хоть бы и на час, и она потакала моим дурацким просьбам.

Так перед моими глазами оказалась папка с личными делами сотрудников, уволенных в этом году. Первой, как и следовало ожидать, лежало дело сотрудника с отчеством «Семенович». Я пролистала дело, запомнила домашний адрес и номер телефона, в том числе и мобильного. Спасибо Арише, все детство дрессировал меня, как собаку Павлова, заставляя запоминать расположение предметов, цифровые ряды, не связанные между собой понятия в заданной последовательности.

Для подтверждения своей дотошности я ткнула пальцем в какую-то потертость и заставила бедную женщину оправдываться передо мной. После чего удовлетворенно кивнула и пообещала вернуться завтра.

– Зачем же завтра? Я могу оформить тебя сегодняшним числом. Сама говорила, что для тебя это важно.

– У меня документов с собой нет. Я же не знала, что вы такие оперативные. Так быстро все делаете. Вот и пришла скорее на разведку. Так что все – завтра.

Старшая медсестра попыталась уговорить меня хотя бы написать заявление, но я стояла на своем. И чувствовала себя совершенной негодяйкой. Мало того что обнадежила задерганную женщину, еще и держалась как хозяйка положения. Но другая линия поведения требовала более длинного пути. Можно было бы, например, пробраться сюда ночью в черном с головы до ног и, держа фонарик в зубах, перерыть все документы. Можно было нанять помощника и поручить ему отвлекать хозяйку кабинета, пока я буду искать нужную мне папку. Правда, для начала необходимо было выкрасть у нее ключ. Иногда быстрее и менее хлопотно просто поступить немного по-свински. Не думаю, что я первая санитарка, сбежавшая на первой неделе работы. Хотя мое бегство можно считать рекордом. Ну и что? Вздорная, не совсем умная девица, привыкшая, что все блага жизни валятся ей прямо в руки, начиная от дядюшки-ректора.

Я скоренько распрощалась и быстро, пока из памяти не успели выветриться цифры, вышла из кабинета. В ближайшем туалете записала номера телефонов и адрес на листке блокнота, вернулась в машину и, не теряя времени, набрала номер домашнего телефона Абрама Семеновича. Ответила мне какая-то тетка, не то жена, не то мать. Впрочем, скорее, жена. Узнав, что я ищу ее благоверного, она прочитала мне такую нудную и длинную мораль о чести и достоинстве современной женщины, что я поняла бедного Абрама: теперь ясно, почему он спился. Ни у одного разумного существа не хватит мужества выслушивать эти нотации на трезвую голову. А выслушивать их, судя по всему, приходилось часто. Женщина говорила, как хорошо отлаженный механизм, четко, без пауз и выражения. Поняв, что мужа к трубке она не позовет, я нажала на кнопку отбоя и набрала номер мобильного. Надеюсь, сейчас мне повезет больше. Трубку подняли после третьего гудка.

– Абрам Семенович?

– Он самый, милое дитя.

– Откуда вы взяли, что я дитя?

– Такой нежный голос может быть только у молодой женщины. С возрастом и он, увы, грубеет, как и кожа на руках. Редко кому из прекрасных дам удается сохранить девичьи нотки в тембре. Впрочем, если я ошибаюсь, буду только рад.

Теперь понятно, почему его несчастная супруга так заученно читала мне нотацию. Немолодой ловелас, еще не видя меня, начал флирт, как старая полковая лошадь, с галопа. Впрочем, язык его не заплетался, голос был чист, значит, на данный момент Абрам Семенович трезв. Надо ловить этот момент.

– Мы можем с вами встретиться? – невинным голоском поинтересовалась я, уже зная ответ.

– Конечно, милое дитя. Мне так скучно здесь, в заточении. Только скажите, зачем вам понадобился такой старый хрыч, как я? Если вы от этих, то зря стараетесь. Я свое слово сказал и забирать его назад не собираюсь.

– Я не от «этих», – произнесла я мягко, – я против них.

Если старый патологоанатом имел в виду дело, которым я занимаюсь, то мы по одну сторону баррикад. Если же нет, то мне все равно импонировали его твердость и бескомпромиссность. Он походил на человека, которого трудно как купить, так и запугать.

– Как мне вас найти? По домашнему адресу?

– Ни в коем случае, – испугался он, – там кошмар всей моей жизни. Если вы ей попадетесь, она заговорит вас до смерти.

– Уже попалась, – усмехнулась я, – но вырваться из лап чудовища смогла. Просто нажала кнопку отбоя.

– Тогда вы меня понимаете. Итак, если вы на машине, приезжайте на дачу. Это совсем недалеко от города.

Он назвал мне координаты дачного поселка, и я не стала медлить. Минут через тридцать проехала указатель деревни, за которой располагались дачи, завернула на грунтовую дорогу и, немного поплутав, нашла нужный мне домик. Абрам Семенович логично и четко смог объяснить дорогу. Домик его был деревянный, сложенный из брусьев. Довольно старый, но добротный. Из трубы уютно струился дымок, вишни и яблони, заполонившие участок, выпускали первые лаковые листочки.

Хозяин дачи производил приятное впечатление. Аристократичные черты, прямая спина, гордый профиль, начинающая терять волосы, но аккуратно подстриженная макушка, красиво очерченные губы. На хронического алкоголика он никак не походил, скорее, на отставного офицера. Несмотря на не совсем комфортные условия дачной жизни, был чисто одет и гладко выбрит.

– Я вас так и представлял, – констатировал он, увидев меня за калиткой, – и очень рад, что не ошибся. Вы действительно не от «этих».

– Почему вы так уверены? – заинтересовалась я. – Меня можно было подкупить, уговорить, шантажировать. А что, если сейчас из машины выскочит пара вооруженных до зубов молодчиков? Стекла-то тонированные.

– Значит, я дурак. Дураку – дурацкая смерть, – развел руками он. – Ну что, будем считать знакомство состоявшимся?

– Полина Казакова, – почему-то не смогла представиться чужим именем я.

Мне часто приходится идти на мелкие и более масштабные сделки с совестью, просто благодаря инстинкту самосохранения, но сейчас почему-то я почувствовала: этому человеку можно сказать правду.

– Проходите, Поленька. Хотите – пройдем в дом, а если соскучились по свежему воздуху, можем посидеть в беседке.

Я выбрала беседку.

– Вы из-за того случая, из-за которого я вынужден был уволиться?

– Я представляю внучку Лепнина Матвея Васильевича.

– Значит, я угадал.

Абрам Семенович не заставил меня вдаваться в подробности моей миссии, он сам начал рассказ.

На первый взгляд, тот случай был заурядным: смерть по причине сердечной недостаточности. Больному было за шестьдесят, ничего удивительного в том, что в этом возрасте шалит сердце. Только вот при вскрытии сердце оказалось как у двадцатилетнего юноши, совершенно здоровым. Собственно, и здоровое сердце иногда дает сбой, в этом нет ничего удивительного. Любой знает, что инфаркт могут спровоцировать испуг, несчастье с близкими, даже сильная радость или, простите, оргазм. Но, насколько Абраму Семеновичу было известно, ничего подобного этот больной не испытывал.

Подозрение на воздушную эмболию у патологоанатома появилось чисто на уровне интуиции. Дело в том, что диагностируется она довольно сложно, до сих пор нет четкой методики выявления пузырьков воздуха в кровотоках, и только в полостях сердца, тоже с применением специальной методики, можно выявить воздушные эмболы.

Абрам Семенович старался говорить на понятном мне языке, но иногда все-таки углублялся в тонкости своей профессии. И хотя его рассказ занял достаточно много времени, я не считала, что потеряла его даром.

– Как мог попасть воздух в сердце? – напрямик спросила я, когда он сделал небольшую паузу.

– Чаще всего это происходит при ранениях, ошибке хирурга, неправильных манипуляциях при введении лекарства внутривенно, – прямо глядя мне в глаза, ответил он.

– Лепнин не был ранен? Ему не делали операцию?

– Нарушений кожных покровов я не обнаружил.

– Сколько необходимо ввести воздуха при внутривенной инъекции для того, чтобы возникла воздушная эмболия?

– По-разному, все зависит от скорости введения. От нескольких кубиков до ста пятидесяти миллилитров.

– То есть обычная ошибка медсестры исключается? Невозможно незаметно ввести пациенту даже один кубик воздуха. Я права?

– Абсолютно, если эта медсестра не слепая.

– Как скоро наступает смерть? – не отставала от него я.

– Быстро, в течение минуты. Внезапный приступ удушья, кашель, посинение верхней половины туловища, чувство стеснения в груди, и спустя несколько секунд человек мертв.

– Вы считаете, что его убили?

– Уверен.

– И так прямо написали?

– Написал! – приосанился отставной патологоанатом.

– Что было дальше?

А дальше были грубые просьбы каких-то типов, встретивших его в подъезде. Только теперь я заметила на лице Абрама Семеновича следы желтоватого синяка. На следующий день какой-то добрый человек, позвонивший ему по телефону, растолковал ему, что если он немедленно не исправит написанное, то сам ляжет на стол морга.

– Только не подумайте, что я уволился и уехал из-за того, что испугался этих подонков. Просто стало противно. Отдохну немного, устроюсь на другое место. Меня уже ждут. Профессионалов моего класса в городе больше нет.

– Почему вы не заявили в милицию?

– Не успел. После того, как на меня напали в подъезде, собрался было, но узнал, что тело кремировали. Так что мои слова уже никто подтвердить не сможет. Представил лицо сержанта в приемном отделении, вопросы типа: зачем вам это надо… Тошно стало. Вы меня осуждаете?

– Вы подтвердите свое заключение, если это будет надо? – суховато ответила я.

– Конечно, – засуетился он, – затевать дело, бороться я не стал, а вот помочь – с удовольствием. Даже не сомневайтесь.

– И не испугаетесь, если вам опять угрожать будут?

– Я живу с моей Иришкой. Я прошел все круги ада. Страшнее в жизни уже ничего быть не может, – отшутился он.

– А сейчас сможете коротко записать ваш рассказ?

– А, давайте, – махнул рукой он, – мало ли, что в жизни произойти может. А так хоть правда наружу выйдет.

Он сел писать, я прошлась по саду, чтобы не мешать. Кроме письменного рассказа, у меня была запись на диктофоне, так что подстраховалась я по полной программе.

– Абрам Семенович, – сказала я на прощание, – если вы мне понадобитесь, я вас найду. Только больше никому не давайте свои координаты, пожалуйста. Вы – единственный свидетель убийства очень хорошего человека. Вас могут найти. Кто еще знает о местонахождении вашей дачи?

– Никто, – шкодливо усмехнулся он, – эта дача не моя. Моя – рядом, через два участка, развалюшка фанерная. Просто хозяева этой на три года уехали за границу, а меня присматривать попросили, если что. Вот я и воспользовался их предложением.

– Отлично. Если я вам понадоблюсь, мой номер должен был сохраниться в вашем мобильнике.

Итак, эмболия. Очень удобный и безотказный способ отправления на тот свет неугодных. Кто мог сделать укол Лепнину? Умер он ночью, с момента попадания воздуха в вену до момента смерти прошло около минуты. Сосед Лепнина не просыпался ночью, значит, Матвей Васильевич добровольно позволил себе сделать укол. Вывод: его делала или медсестра, или женщина в медицинской униформе. «Шерше ля фам» – как сказал бы мой Ариша.

Глава 7

Видимо, есть Бог на свете. По крайней мере, мои коварные планы по поводу невозвращения в больницу потерпели фиаско. Теперь я просто обязана была устроиться туда санитаркой и уже на месте произвести разведку боем. Зачем я искала человека, сделавшего смертельный укол Лепнину? Он мог указать мне на местонахождение заказчиков, которыми, судя по всему, являлись Ирина и Даниэль. Я все-таки рассчитывала на то, что это одна из медсестер соблазнилась на гонорар и поработала киллером. Медсестру вычислить было легче. Если же сама Ирина ночью проникла в больницу, то найти ее этим путем было практически невозможно.

Хотя я чертовски устала, я рассчитывала попасть в больницу до окончания рабочего дня. В таком случае приступить к работе можно было бы уже завтра с утра. Ничего, что приеду без документов. Образ взбалмошной девицы я создать сумела, а старшая медсестра предлагала мне оформить все задним числом и немедленно приступить к работе. Я ворвалась в ее кабинет без стука, плюхнулась на стул и заявила:

– Я согласная. Давайте халат и швабру.

– Честно говоря, не думала, что вернешься, – с удивлением посмотрела она на меня, – документы привезли?

– Нет, маманя паспорт на прописку отнесла, у дедушки меня прописать хочет, а то он уже старенький.

– Отнесла паспорт и ничего тебе не сказала? – заподозрила неладное женщина.

– Сказала, конечно. Я и заявление сама писала, и бланки всякие заполняла. Только забыла. За всеми этими хлопотами… Так берете, или мне к конкурентам бежать? В хирургическое отделение?

– Беру, беру, не суетись, – поморщилась медсестра, – только как без документов-то…

– А вы мне для ректора расписку напишите. А оформите все тем числом, когда паспорт из прописки вернется.

– Может, ты хотя бы номер его помнишь? – предприняла она последнюю попытку. – На основании трудовой книжки и страхового свидетельства мы могли бы… хотя надо с фотографией. У тебя права есть?

– Ни прав, ни трудовой книжки. Я тунеядка, нигде никогда не работала. Поэтому и прошусь не медсестрой, а санитаркой, ею работать легче, опыта не требуется.

Все так же продолжая морщиться, бедняга согласилась на мое весьма сомнительное предложений. До чего довели российское здравоохранение! Приступать к работе я действительно должна была завтра.

– Покажите мое рабочее место, – полная трудового энтузиазма, потребовала я, – и халат со шваброй выдайте. Хлорка у вас россыпью или в разбавленном виде?

Воспоминание о хлорке вовремя всплыло из глубин детства. Я лежала в больнице с воспалением легких и навсегда запомнила стоящие в туалете на подоконнике две омерзительно пахнущие литровые банки: одна с белым комковатым порошком, другая с мутной осадочной жидкостью. «Хлор разбавленный» и «Хлор порошковый» гласили сделанные красным лаком надписи на банках. Медсестра посмотрела на меня, как на дурочку, но ничего не сказала. Кажется, я немного переиграла и могу лишиться новообретенной работы с возможностью приобретения трудовой книжки.

– Завтра, все завтра, – утомленно простонала она, – иди домой. На сегодня рабочий день окончен.

Ну, домой, так домой. Я тоже устала. Сегодня я могла похвастаться кое-какими результатами, и если я сумею найти человека, сделавшего укол, считай, половина дела будет сделана. Даже если это не Ирина, а наемная медсестра, все равно она явилась убийцей Лепнина. И именно ее, как первый трофей, я с удовольствием преподнесу на блюдечке с голубой каемочкой Марте. Кстати, она говорит, что знакома с русской классикой. Интересно, является ли Марта поклонницей Ильфа и Петрова?

* * *

Вечер дома прошел восхитительно. Алина отсутствовала, Ариша пребывал в великолепном расположении духа, мы заказали ужин на дом. Вечера еще были прохладными, поэтому дед развел огонь в камине. Не знаю, что бы сделала с людьми, которые посмели бы поднять руку на моего Аристарха Владиленовича.

Я лениво перемешивала металлической кочережкой угли в камине, когда вдруг внезапная мысль посетила мою уставшую голову. Я бросила кочергу и хлопнула себя ладонью по лбу: как я могла забыть! Сверяясь с записью на листочке, набрала номер на мобильном телефоне. Мне ответил недовольный мужской голос.

– Виктор Конышев? – осведомилась я.

– Ну, – отвечающий человек явно что-то пережевывал.

– Я из страхового общества, провожу опрос. Вы лежали в токсикологическом отделении городской больницы с пятого по пятнадцатое сего месяца?

– Лежал. А чего надо-то?

– Хочу узнать, есть ли у вас какие-нибудь жалобы на обслуживание. У вас же имеется медицинская страховка?

– Ну.

– Вас должны лечить не только бесплатно, но и качественно. Вас качественно лечили? Претензий нет? Удобства все предоставили? Кормили хорошо? По ночам не шумели?

– Отвратительно кормили, – с пол-оборота завелся он, – и лечили хуже, чем других. Другим и таблетки дорогие давали, и процедур больше назначали, а мне всю задницу только истыкали. Вам претензию написать или так, на словах поверите?

– Придется писать, – со вздохом сожаления констатировала я, – на эту больницу давно жалуются, а вот показаний свидетелей в достаточном количестве никак не соберем. Представляете, выделяем им просто бешеные деньги, а люди жалуются. Так не забоитесь написать все, что о них думаете?

– Еще чего. Пусть другие боятся.

Мы договорились о встрече, и я с плотоядной улыбкой положила мобильник на каминную полку. Ариша с интересом наблюдал за мной:

– А не проще ли было бы просто договориться о встрече? Без всяких этих подзадориваний против медперсонала?

– Я скандалистов и стяжателей с первой фразы чую, – польстила себе я, – под эгидой лозунга «утопи ближнего своего» он расскажет мне гораздо больше, чем если бы я просто попросила его о помощи.

– Мое воспитание, – горделиво вскинул голову дед.

* * *

Опрометчиво назначив Конышеву свидание в первый рабочий день, с утра я встала перед дилеммой: кого выбрать для общения? Логика подсказывала, что гораздо больше шансов у меня в больнице. Чутье же тащило меня на встречу с Конышевым. Я постаралась привести эти два состояния в гармонию: итак, что я смогу сделать в токсикологическом отделении? Опросить больных? Те, что лежали при Лепнине, давно выписались, с одним из них я беседовала, второй на очереди. Поинтересоваться у персонала, не практикуют ли они введение воздуха в вены непослушным пациентам? Не скажут. Просто разгуливать по отделению и подслушивать у каждой замочной скважины? Может сработать, но не факт. Решено, еду к Конышеву. По крайней мере, обработка этого возможного свидетеля займет гораздо меньше времени, чем вариант с подслушиванием.

Жил бывший клиент больницы на окраине, в старой пятиэтажной «хрущевке». С отвращением зашла в замусоренный до неприличия подъезд, поднялась на третий этаж. Дверь мне открыл хозяин. Ничего себе дяденька, упитанный. Только пахло от него чем-то непонятным, не поддающимся определению. Отвратительно пахло.

Я достала припасенный планшет с прикрепленным стандартным листом, приготовилась записывать. Задавать наводящие вопросы не пришлось, Конышев выливал на меня грязь с такой скоростью, что я еле успевала делать пометки. Так, это все, конечно, замечательно, но как навести его на нужную мне тему?

– А что вы скажете по качеству постельного белья? – пролопотала я, успев вклиниться в паузу. – Не скрипели ли кровати? Не мешал ли спать свет из коридора? Не громко ли болтали ночные медсестры?

– Да я вообще ни одной ночи глаз не сомкнул! Другим хоть снотворное давали, а мне – жалели. Говорили, что я и так здоровый. А я не здоровый, просто полный. Только худые, что ли, больными считаются?

– Значит, у вас жалоба на то, что на вас сэкономили на снотворном… запишем. Кстати, снотворное вашим соседям по палате в таблетках давали или кололи?

– Какая разница?

– Принципиальная. Снотворное в уколах гораздо дешевле, – плела полную чушь я, – персоналу выгодно закупать устаревшие, дешевые, запрещенные в цивилизованных странах растворы вместо того, чтобы выдавать пациентам аккуратные дорогие капсулы. А знаете, к чему может привести инъекция запрещенным раствором? К летальному исходу. Моменто море.

– А знаете, – призадумался он, – что-то такое действительно было.

Я затаила дыхание.

– У нас в палате дед лежал, так после укола снотворного и преставился. Думаете, из-за того, что снотворное просроченное было? Или запрещенное?

– Само собой, – как можно равнодушнее произнесла я, – вот, паразиты, что делают! Что делают! Ничего не боятся. Расскажите-ка поподробнее об этом вопиющем факте. А то все остальные какие-то неубедительные.

Довольный Конышев поведал, что в ту ночь он как раз никак не мог уснуть. И свет в коридоре мешал, и медсестра ночная громко топала, и сосед по палате ворочался. Вставать и идти с кем-нибудь ругаться было лень, поэтому он просто лежал и жалобно вздыхал на всю палату. Медсестра вошла как раз между такими вздохами, постояла в дверях, привыкла к темноте. Конышев наблюдал за ней, полуприкрыв глаза: чего приперлась-то? На посту ей не спится. Топает. Впрочем, тут он лукавил, медсестра вошла тихо. Подошла к кровати Лепнина, тихонечко тронула его за плечо, прошептала:

– Матвей Васильевич, я вам внутривенный сделать забыла. Если не сделаю, старшая медсестра завтра голову оторвет. Я тихонечко, даже не почувствуете.

Лепнин что-то пробормотал ей в ответ, вынул руку из под одеяла. Медсестра в неярком свете, льющемся из открытой двери, завязала жгут, нащупала вену, быстро ввела раствор и так же быстро вышла из палаты. Спустя какое-то время Матвей Васильевич захрипел и попытался встать, но тут же рухнул на место и уже не шевелился.

– А к утру и вовсе помер, – выкатив глаза, констатировал Конышев.

– Что же вы никому ничего не сказали? – не выдержала я. – Медсестру наказать надо было. Премии лишить.

– А меня выписывали скоро, – отмахнулся он, – больно надо бучу разводить. Да и не знал я тогда, что это он из-за снотворного-то, сказали, от сердца. То-то мне показалось, храпит он как-то необычно. А ведь точно, слышал, что хрипы умирающего сердечника на простой храп похожи. А вот о премии я как-то не подумал. Надо было ее, паразитку такую, премии лишить. По заслугам.

– Это я беру на себя. Как фамилия медсестры?

– А черт ее разберет. Звали Любка.

– У вас там много медсестер Любок или одна?

– Тогда одна была. Да ладно тебе все про тот случай-то расспрашивать, лучше давай я про еду расскажу. Не представляешь, какой гадостью нас там кормили. Вот ты только послушай: брали овсянку, добавляли туда…

Я уже не слушала. Машинально черкала что-то на планшете, участливо кивала. Меня переполняло чувство гадливости.

* * *

Старшая медсестра, конечно, дала мне жару за опоздание. Понимая, что она имеет на это право, я молча потупила глаза и лишь кивала в ответ на все ее претензии. Отчитав меня, она немного успокоилась и отправилась показывать фронт моей работы. Рабочий кабинет – закуток, в котором хранились швабра, тряпка, ведро и прочие принадлежности, палаты, которые были закреплены за мной. Потом объяснила, как и что я должна делать, выдала халат и косынку. Приступать к работе велела немедленно.

– Вопросы есть?

– Есть. Люба сегодня работает?

– Зачем тебе Люба?

– Общие знакомые есть. Привет передать надо.

– Работает. Только не связывайся ты с ней, она не на очень хорошем счету у нас, – недовольно попросила старшая медсестра.

– Чего так? Плохо больных лечит?

– Там другое. Сама узнаешь, не приставай ко мне, еще не хватало из меня сплетницу делать. Я тебя предупредила, а дальше сама смотри, – неожиданно рассердилась она.

– Не все в порядке в Датском королевстве, – пробормотала я невесть откуда всплывшую фразу из «Гамлета», – пойдем искать Любашу.

Современными швабрами здесь и не пахло, полы мыли растрепанными тряпками из мешковины. Перчатки выдали больничные, тонкие и липкие. Я побултыхала тряпку в противно пахнувшей хлоркой воде, отжала двумя пальцами, накрутила на деревянную швабру и начала мусолить этим сооружением пол больничного коридора. Хорошо, что откровенной грязи здесь не было, поэтому за моей спиной постепенно вырастала вполне нормально вымытая территория клеточного линолеума.

Таким образом, я добрела до поста дежурной медсестры, облокотилась о стойку, весьма натурально вздохнула:

– Устала. И сколько раз в день тут это делать надо?

– Полы мыть? – с любопытством посмотрела на меня молоденькая дежурная медсестра. – Пару раз хватит. Тебе не объяснили?

– Да я забыла все, пока тут с этой тряпкой разбиралась. В ней дыр больше, чем во швейцарском сыре. Меня Маня зовут. А ты – Люба?

– Я тоже Маша, – представилась она, – Любка в ночную смену. А что, я на нее похожа?

Кажется, сходство с Любой не могло являться комплиментом, поэтому я активно замотала головой:

– Что ты, просто так спросила. Я еще никого не знаю, а про Любку много интересного говорили. Вот и захотела познакомиться.

– Ты что, с ума сошла? – перешла на шепот девушка. – И не вздумай, еще в историю какую попадешь.

– Я не попаду, я морально устойчивая, – пока не совсем понимая, к чему она клонит, самоуверенно произнесла я.

– Да не в этом дело. Просто подозрение есть, что она, это… наркоманка, – вытаращив глаза, испугала меня страшным словом девушка.

– Да ну, – обрадовалась «Маня» возможности посплетничать, – а чего ее держат-то? Давно бы выгнали.

– Так не доказано ничего. У нас даже препараты пропадали, все подозрения на нее были, но доказать ничего не смогли. К тому же она внутривенные лучше всех в больнице колет. С закрытыми глазами в вену попадает. А медсестер у нас не хватает, уволят, на ее место не сразу новую найдут.

Инъекцию Матвею Лепнину делали, судя по показаниям Конышева, почти в полной темноте, отметила я. Меня еще тогда это смутило. Значит, есть все-таки в отделении виртуоз, способный на подобный высший медицинский пилотаж. Второе доказательство против нее. Еще и наркоманка! Вот и мотив: эта братия за деньги может пойти на любое преступление.

Весь день я, насколько хватало трудового энтузиазма, драила полы в отделении. Старшая медсестра пару раз приходила проверить мою работу. Результаты ее, видимо, не очень удовлетворили, но меня это не смутило. Уже было ясно, что мой первый рабочий день явится и последним. Как только я смогу увидеть Любку и задать ей пару вопросов, необходимость заниматься тяжелым физическим трудом отпадает. Какое счастье! К вечеру у меня затекли плечи, ломило руки, отваливались ноги. Мне казалось, что не только мои волосы и одежда провоняли хлоркой, но даже кожа впитала этот стойкий запах, и теперь еще много дней будет испускать его, пугая окружающих и шокируя деда.

Хорошо еще, что старшая медсестра не допустила меня, на первое время, к больным, и мне не пришлось за ними ухаживать. Честно говоря, совершенно не знаю, как это делается. Во время пересменки я околачивалась возле поста дежурной медсестры и наконец увидела женщину, занявшую место Маши. Не первой свежести, лицо тусклое, мешки под глазами, волосы собраны на макушке в неаккуратный хвост. Меня уже принимали за свою, и никто не обращал на мою возню особого внимания. Я дождалась, когда суета, поднятая сменой медперсонала, утихнет, и уверенно продефилировала мимо ночной медсестры:

– Люба?

– Ну, – недовольно отозвалась она.

– Меня просили привет передать. И вот это.

Я постаралась как можно незаметнее подсунуть ей купюру.

– Это за работу. Премия.

– Не понимаю, – занервничала Любка, – кто вас послал?

– Ирина, Ирина Волкова, – тихо произнесла я, глядя ей в глаза.

Либо Любка умела держать себя в руках, либо имя это было ей незнакомо.

– Не знаю я никакой Ирины, – ответила она, с жадностью глядя на деньги.

– Как же не знаете? Ирина, вдова Лепнина Матвея. Вспомнили?

Вспомнила, это было видно сразу по тому, как отдернула она руку от денег, лежащих на ее столе:

– Слушай, иди отсюда, а? Пока я тебе не поддала хорошенько. Сказала же, ни Ирину, ни Лепнина я не знаю. Ты кто вообще такая? Я сейчас охрану позову!

– Зови, – приняла равнодушный вид я, – раз тебе деньги не нужны, так бы сразу и сказала. Чего шум поднимать?

– Стой, – позвала она, когда я уже отошла на значительное расстояние, – ты объясни все-таки, чего надо-то было?

Я быстро соображала: имя Ирины, судя по всему, ей ни о чем не говорит. Хотя Волкова могла представиться не своим именем. А вот когда я назвала имя Матвея, она испугалась не на шутку. Значит, вину чует. Но сейчас ее нельзя было спугнуть, она могла позвонить заказчице или заказчику и насторожить их. Я повернулась и недовольно буркнула:

– Чего раскричалась? Не поймешь ее, то иди отсюда, то сюда. Меня эти деньги давно уже просили передать, а мы с тобой все в разные смены работали, никак поймать тебя не могла, а оставлять не хотелось: пропадут, не докажешь потом, что я их отдавала. Больной тут у вас лежал, а жена его в командировке была. Потом приехала, дневным сестрам сама сунула, а ночным меня просила передать. А ты раскричалась. Эка невидаль? Будто родственники пациентов вам никогда в карман халата ничего не совали.

– А, – протянула Любка, – так это жена его просила передать. Давай тогда. Так бы сразу и сказала.

Я недовольно вернула купюру и пошла переодеваться. В соседнем с больницей дворе села в мини-купер и позвонила Марте. Несмотря на позднее время, настояла на встрече и поехала прямо к ней домой. Марта выслушала все, что я ей рассказала.

– Он все-таки мучился, – произнесла коротко.

– Совсем недолго. Наверное, даже не понял, что происходит.

– Значит, ему не было страшно?

– Надеюсь, что нет, – не совсем искренне ответила я.

– Ты сможешь узнать у нее имя заказчика? – жестко поинтересовалась Марта.

– Нет ничего невозможного.

– Тогда узнай. И сделай так, чтобы ей тоже было страшно. Убить человека, доверчиво протянувшего ей руку для укола… Я могу ее увидеть?

– Пока нет, – разумно решила я, – ты слишком эмоциональна и можешь все испортить. Помни, для нас главное – выйти на заказчика.

– Но и она должна получить свое.

– Получит.

Получив добро, я начала действовать, несмотря на то что на дворе уже стояла ночь, и нормальные люди заканчивали смотреть первый сон. Время терять было нельзя. Кто знает, а вдруг Любка общается со своими заказчиками? Она может проболтаться о непонятной санитарке, просто так раздающей солидные для нее суммы денег. Судя по всему, Маня с полным правом могла оставить их себе.

Прямо из машины сделала нужный звонок, обо всем договорилась и поехала на старое кладбище. Вася и Люся ждали меня возле ограды. Я еще раз, уже подробнее, растолковала им суть дела, посадила в машину и повезла к больнице. Люся вышла из машины первой, Вася остался сидеть в салоне, я встала за угол, чтобы держать ситуацию под контролем. С этого места мне все было прекрасно видно и слышно. Люся подошла к охраннику и начала тараторить, убедительно жестикулируя и поминутно прикладывая руки к груди:

– Ты только позвони ей, милок, а я уж сама с ней поговорю.

– Не положено вызывать ночную медсестру с рабочего места, – устало пытался втолковать ей мужик, – а что, если в это время с больным что случится? Кто отвечать будет?

Люся продолжала уговаривать, и он сдался. Зашел в здание и через некоторое время вернулся:

– Не идет она, звонил. Говорит, не знает вас.

– А ты скажи ей, кто я есть, она и придет, – опять залопотала Люся, – а я тебе за это денежку дам.

– Да какая с тебя денежка, – отмахнулся охранник, – дай отдохнуть лучше.

– А вот этого не дождешься, – злорадно ответила Люся, – всю ночь звонить буду, всех больных тебе перебужу.

– А я милицию вызову, – вступил в игру охранник.

– А у тебя за спиной смеяться будут, – нашлась она, – скажут, здоровый мужик со слабой женщиной справиться не смог. Срамота какая.

– Ладно, говори, что передать, – сдался охранник.

– Скажи, что пришли от Лепнина. Он просил на словах передать кое-что. А если опять не захочет спускаться, то передай, что эти слова я тогда через тебя скажу. Хорошо? Все запомнил? Повтори!

Расчет Люси оказался верен, Любка не захотела, чтобы информация от Лепнина шла через охранника. Уже спустя пару минут она выскочила из дверей больницы.

– Тебе чего? – рявкнула она на Люсю.

– Поговорить, – гладко проворковала та.

– Денег, что ли?

– Ага. На выпивку. А я тебе кой-чего скажу за это.

Продолжая ворковать, Люся подвела Любку к машине. Мини-купер притаился в подворотне, на него не падал свет фонаря, не выходили окна. Улица была пустынна. Медсестра стояла спиной к машине, из которой неожиданно выскользнул Вася. Любка попыталась обернуться на шум, но грязная рука Васи уже зажала ей рот. Люся мгновенно подтолкнула жертву в раскрытую дверь машины, и, когда подоспела я, медсестра уже мычала на заднем сиденье с мешком на голове. Руки и ноги ее были связаны. Не комментируя работу своих подопечных, я завела машину и помчалась по ночному городу.

Возле кладбища выволокли сопротивляющуюся жертву, поставили на ноги.

– Пойдешь сама, – дойдешь без переломов, – изрек Вася жутковатым голосом, – будешь сопротивляться – захрустят твои белые кости в наших щупальцах.

Голова в мешке часто закивала, и мы повели пленницу по кладбищенским тропинкам по направлению к часовне. По дороге, чтобы не создавать гнетущую тишину, Люся комментировала происходящее:

– Ведем мы тебя, голуба душа, по кладбищу. Здесь ты и останешься. Теперь это твое новое место жительства. А что? Ничего, со многими случается. Не хочешь? Матвей Васильевич тоже не хотел, а пришлось. Ты была его ангелом смерти, мы – твоими. Видишь, как тебе повезло? У тебя нас много.

Я проводила их до часовни. Вася завел пленницу внутрь и тут же вернулся. Я в последний раз проинструктировала своих помощников, строго-настрого запретив устраивать какое-либо членовредительство. Впрочем, на этот счет можно было и не волноваться, в этой парочке бомжей совершенно не наблюдалось никакой агрессии, что было даже как-то странно: жизнь их так потрепала, что они просто обязаны были обозлиться на весь белый свет.

Только сейчас я поняла, как устала. Навалилось все: физическое утомление от трудового дня, эмоциональное опустошение от только что выполненного дела, заканчивающаяся бессонная ночь. Не помню, как я добрела до машины, удивляюсь, как не уснула за рулем. Я просто обязана была поспать несколько часов перед новой встречей с Любкой.

* * *

Сон мой был тревожным и коротким. Вернулась я на рассвете, а уже в семь часов открыла глаза и поняла, что уснуть не смогу. Но бодрости короткий сон не принес. Я спустилась на кухню, сварила себе, по возможности, самый крепкий кофе, который только была способна выпить. И, кажется, переборщила. Сегодня любимый напиток казался слишком густым и отдавал хинной горечью. Но выпить его было необходимо, чтобы проснуться. Я перелила вязкую жидкость в большую чашку, щедро плеснула молока. Теперь пить можно.

«Лекарство» подействовало, в голове потихоньку прояснялось, эпизоды сегодняшней ночи возникали перед глазами и сами встраивались в картинку, как детские пазлы. Скоро я поняла, что смогу ехать. Гримироваться не стала, просто скажу Васе и Люсе, чтобы не снимали повязку с глаз медсестры. Спустя час я была на кладбище. Любка сидела с завязанными глазами в углу кровати, словно зверь, пробравшийся в курятник и понявший, что его отсюда не выпустят.

– Вас зовут Люба, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла я, немного понизив голос, – не отвечайте и ничего не говорите. Слушайте меня. Недавно вы убили человека. Очень хорошего человека. Вы сделали это ради денег, даже не задумываясь о том, что творите. Поэтому с вами произойдет то же самое. Вы отняли жизнь, значит, должны потерять свою.

– Я не хотела. Он меня заставил. Это не я виновата. Я знаю, вы ищете заказчика. Если я скажу, кто поручил убить старика, вы меня отпустите?

Соблазн был велик, но отступать от намеченного плана я не собиралась. Она и так все мне скажет. Надо только совсем немного подождать. И сказать она должна не ради спасения собственной жизни.

– Нам не интересен заказчик, – равнодушно ответила я, – он не забирал чужой жизни. И вряд ли стал бы убивать старика, если бы ему не попалась ты.

Любка завыла, раскачиваясь из стороны в сторону, я терпеливо ждала, когда ей надоест. Как только тон завываний стал не так резать слух, я продолжила:

– Казнят тебя на рассвете. Не бойся, тебе не будет больно. Как не было больно Матвею Лепнину. Мы не будем жестоки, мы просто точно так же, как и ты, введем тебе воздух в вену. Это будет смерть от острой сердечной недостаточности. Никто ничего не узнает.

– Узнают! Вас найдут и посадят! – провыла она, впрочем, без особой экспрессии. Быстро ломается. Это хорошо.

– Сама понимаешь, что говоришь чушь. Только один патологоанатом в городе сможет определить верную причину смерти от воздушной эмболии. А его нейтрализовали.

– Это не я! Это правда не я!

– Знаем. За него ответит другой человек. Итак, на рассвете.

Больше я не сказала ни слова, остальную работу должны были завершить за меня Вася и Люся. В чем заключалась их функция? В подготовке ее к смерти. Страшных байках о гниющих трупах, рассказываемых, будто друг другу, подробном описании мук, которые испытывает человек на пороге смерти, ужасах ада, служители которого уже стоят за порогом часовни, ожидая ее грешную душу. Я дала им направление, а уж мысль должны были развить они сами. И я была на двести процентов уверена, что сделают они это гораздо лучше меня. Фантазия Васи и Люси была безгранична, когда они что-то сочиняли, то сами верили в сочиненное. А так как уже не первый год обитали на кладбище, то и соответствующей тематикой владели виртуозно. К тому же рассказы их были полны той детской искренности и образности, которую обычно постесняется использовать в лексике взрослый образованный человек. Поэтому они и были наиболее убедительны.

Собственно говоря, я не знала, сколько продержу в часовне медсестру-убийцу. И фраза «на рассвете» не означала «завтра». Решить это должны были мои помощники.

Глава 8

Передав свою подопечную с рук на руки кладбищенским бомжам, я занялась парнем, мысли о котором давно не давали мне спокойно уснуть. Умельцем и алкоголиком Вовой. Даже если исключить тот факт, что к повреждению шланга он не имеет никакого отношения, то проникновение в квартиру Лепнина и попытка найти дневник говорили о многом. Этот тип точно знал заказчика и мог назвать мне его имя. Рисковала ли я? Конечно. Как я уже упоминала, приемами восточных единоборств я не владела, противостоять взрослому мужику не могла.

Но что-то подсказывало мне, что Вову не стоит так уж опасаться. Не зря же он так шустро удрал из квартиры, не завершив начатое, хотя легко мог расправиться со мной. Он напоминал мне недалекого ума шестерку, который способен на большую гадость, если только эту гадость ему кто-нибудь поручит. Вряд ли он когда-нибудь сидел в тюрьме, вряд ли пошел бы на прямое убийство. Нет, подрезать газовый шланг – это пожалуйста, а вот задушить, например, девушку собственными руками…

На всякий случай я подстраховалась. Позвонила Марте и рассказала о планируемой вылазке. Сказала, что буду скидывать ей эсэмэски каждые тридцать минут, если в определенное время какая-то из них запоздает, Марта должна будет вызвать милицию. И «Скорую помощь». Или труповозку. Расчет мой был не на то, что меня вовремя спасут, а на то, что хотя бы легко вычислят моего убийцу. Впрочем, до этого доводить я не собиралась.

Недолго думая, взяла на вооружение образ роковой женщины: черный парик, почти черные линзы, грубоватый откровенный макияж. В объемный карман куртки положила пистолет-зажигалку, прекрасно имитирующий настоящий «макаров» даже по весу. На хитроумные комбинации не было времени, поэтому я просто узнала у уже знакомой мне бабы Нади его адрес, прихватила связку отмычек, подаренную мне известным в городе авторитетом, набрала номер домашнего телефона Вовы.

– Скажите, вы – Вова? – произнесла елейным голоском. И, дождавшись утвердительного ответа, стала жаловаться на кран, который днем гудит, а ночью капает.

Вова обещал тут же подойти, я назвала первый пришедший в голову номер квартиры и стала ждать. Из окна машины видела, как он выскочил из своего подъезда и зашел в соседний. Времени было мало, и я поторопилась подняться к его квартире. Замки были простые, с отмычками я справилась.

Нашла на кухне пустую литровую бутылку из-под пива, залила ее водой, закрутила крышку. Пригодится. В прошлый раз, кажется, Вове понравился мой удар. Села в кресло, спрятала бутылку за его спинкой на расстоянии вытянутой руки и стала ждать.

Я знала, что хозяин скоро должен вернуться, поэтому была готова к встрече в любой момент. Однако звук скребущегося в замочной скважине ключа меня заставил напрячься. Хозяин зашел в квартиру, протопал на кухню, хлопнул дверцей холодильника и только после этого зашел в комнату. Я сидела поперек кресла, положив ноги на его ручку, и подпиливала ногти длинной пилочкой. Вообще-то я давно уже пользуюсь стеклянной, но в этот же раз прихватила металлическую в качестве дополнительного предмета самообороны. Выглядела она и правда устрашающе.

– Ну, чего встал? Проходи, не стесняйся. Кофе будешь? Или супчику?

– Ты кто? – наконец отошел он от шока.

– Я – большая злая бабочка махаон, – не отрывая глаз от ногтей, ответила я.

– Чего? – не отличился находчивостью Вова.

Кажется, мой диагноз подтверждался. Не боец, простой пьянчужка, за небольшие деньги выполняющий мелкие поручения. Я в последний раз провела пилочкой по ногтю, на расстоянии вытянутой руки осмотрела результаты кропотливого труда, подтянула к себе колени и села поудобнее:

– Слушай, Вова. Долго с тобой я говорить не собираюсь, по два раза повторять ничего не стану. Поэтому слушай внимательно, на вопросы отвечай, не задумываясь. Шишка прошла?

Предупреждая его любимое «чего?», пояснила:

– Шишка, которую я тебе недавно поставила в пятьдесят восьмой квартире. Голова не болит?

– Нет, не болит, – потряс головой, словно проверяя правдивость своих слов, Вова, – а это ты меня там, в квартире?

– Я. Понравилось? – с гордостью в голосе спросила я.

– Здорово. Такой удар от девушки? Не ожидал. Думал, меня амбал какой отрубил. Кулаком?

– Вот этим самым, – помахала я в воздухе своим кулачком, – скажи спасибо, силу удара не рассчитала, слабо ударила. Хотела тебя допросить, но ты смылся.

– А как меня нашла?

– От нас еще никто не уходил.

Последнюю фразу я постаралась сказать тихо и монотонно, потупив глазки. Именно такой тон действует убедительнее рычания и акцентирования на особых словах.

– Ты хоть сам понимаешь, что перешел дорогу не тому, кому ее можно переходить?

– А че? Я ниче, – залопотал Вова, – я только забрать, меня попросили и ключи дали. Я не думал, что нельзя, я только помочь хотел.

– У нас таких помощников называют киллерами, – спокойно подтвердила я, – интересно, ты не продешевил? Сколько тебе заплатили за подрезанный шланг? Может, стоит попросить моего хозяина, чтобы он и мне повысил гонорары? Ну?!

Теперь я уже кричала. И даже вскочила с кресла. Для того, чтобы сделать это быстро из неудобного положения, пришлось нагнуться, пистолет вывалился из кармана и громко бумкнул об пол. Не уделяя особенного внимания этому маленькому инциденту, я положила его в карман и продолжила:

– Итак, сколько ты получил за попытку убить хозяина той квартиры?

У Вовы при виде этого невинного, по сути своей, предмета окончательно отвисла челюсть:

– Пятьсот рублей. Да там и делать-то особо ничего не надо было, подрезал я его заранее, просто сверху скотчем подклеил, ему надо было только скотч оторвать и тикать из квартиры. Газ медленно шел, но кто его знает.

Так, значит, все-таки «ему». Заказчик – мужчина.

– Он меня обманул, сказал, что хочет, чтобы бабахнуло, а у него квартира застрахованная. Я не знал, что кого-то убить хотят.

– Что ты делал в той же квартире в тот раз, когда я тебя отрубила? Говори, я нервная, у меня работа тяжелая.

– Да говорю я, говорю. Не видно, что ли? Потом он сказал, что из-за меня чуть не погиб человек, и он на меня заявит, если я не возьму одну вещь из дома. Он сказал, что дома никого не будет, ключи дал.

Как я и думала, Вову посылали за дневником. Каким-то образом заказчик подслушал разговор Марты с матерью и понял, что Матвей Лепнин в своем дневнике мог написать много такого, чего девушке знать не следовало. Ключи у него, по-видимому, были, и ничего удивительного. Если это Даниэль Кальм, то ключи ему могла дать как Ирина, так и сам Матвей Васильевич. Ведь адвокат был его доверенным лицом…

– Все, мне надоело тебя слушать, – прервала я поспешную болтовню Вовы, – сейчас я расскажу тебе, во что ты вляпался. Садись и слушай.

Не особо заботясь об уровне достоверности своей истории, я плела ему, что человек, на жизнь которого он покушался, был хранителем воровской кассы, а в дневнике, который, кстати, будто бы пропал после его бегства, содержались коды и шифры сейфовых ячеек, в которых и хранились несметные сокровища горовской мафии. По мере того как я «открывала глаза» бедному сантехнику, глаза его действительно становились все шире и шире, кожа лица приобрела зеленоватый оттенок, по вискам, несмотря на прохладную погоду за окном, сползали капельки пота.

– Что со мной будет? – спросил он прерывающимся голосом после того, как я закончила.

– После пыток? – уточнила я. – Как обычно. Тебе где приятнее покоиться – под асфальтом на городской площади или под бетонным полом частной сауны?

– Слушай, ты же женщина, – взмолился он, – должна сострадание иметь. Помоги, скажи им, что я правда ничего не знал. Это все он, пусть он отвечает.

– Да кто он-то? – приступила я к главному. – Никакого «он» мы не знаем! Это ты, голубчик, в квартиру ворвался, ты шланг подрезал. Хочешь свою вину на другого свалить?

Здесь, чувствую, можно было не дожимать. Кто знает, на что способен запуганный до посинения мелкий грызун. Сейчас я приоткрыла ему маленькое окошко для спасения, и он должен сам пролезть в это окошко.

– Это дед, не знаю, как его зовут. Он часто в ту квартиру ходит, у него даже ключи есть. Кажется, они с хозяином квартиры дружили.

Я с легким удивлением слушала, как Вова описывает внешность Норбекова, его манеру одеваться. Неужели все-таки Петр Алексеевич? Почему «неужели»? Он с самого начала не внушал мне особого доверия. Просто очень сложно было найти мотив, из-за которого тот хотел убить друга и скрыть от его внучки историю с родовым гнездом. А что, если Вова врет? Впрочем, это мы выясним. У нас в запасе есть еще медсестра Любка. Поняв, что больше ничего дельного хозяин квартиры мне не скажет, я резко оборвала его.

– Хорошо, хватит скулить. Слушай меня. Я немедленно займусь поиском твоего старика, а ты сиди дома и не высовывайся. Если дед скажет, что все, что ты рассказал, вранье, я вернусь. Впрочем, я и так вернусь. Даже если все рассказанное тобой – правда. Все, поднявшие руку на наших людей, должны понести наказание.

После этих слов я спокойно прошла мимо потерявшего дар речи Вовы, спустилась по лестнице, зашла за угол и села в мини-купер. Надо было срочно предупредить Марту.

Я думала, что весть, которую я ей принесла, перепугает девушку до смерти, однако Марта выслушала меня почти спокойно.

– Я чувствовала, что за всем его участием скрывается нечто большее, чем просто сострадание к внучке друга. Только не могла понять, что именно. Думала, что раз он говорил, что мог бы помочь мне с ведением дела о наследстве в мое отсутствие, то рассчитывал на щедрое вознаграждение, например. А все оказалось гораздо более гадко.

Я снова предложила Марте перебраться в мой дом, но она опять отказалась и заверила меня, что будет крайне осторожна и ни за что не даст понять Норбекову, что мы его в чем-то подозреваем. В конце концов, пока еще окончательно не доказана его виновность в смерти Матвея Васильевича. Впрочем, я почти не сомневалась в том, что доказательства скоро будут. Вдвоем с Мартой мы перерыли последние альбомы и нашли фото Петра Алексеевича на одной из групповых фотографий. Я аккуратно вынула ее из альбома и позвонила Васе:

– Что там ваша подопечная?

– Ничего не ест. Плачет. Говорит, что покаяться хочет. Перед кончиной. Разрешить? Или предать кончине без покаяния? С душой, замаранной и черной?

Поняв, что Вася говорит при пленнице, поэтому выражается так витиевато и напыщенно, я ответила, что позволю очистить ей душу. Пусть ждут и готовятся.

– Церемония по второму варианту? – осведомился Вася.

– По второму, – ответила я, абсолютно не понимая, что он имеет в виду, но подыграв ему репликой в его спектакле.

Вася оповестил меня, что они начинают, и я поспешила на кладбище, благо дело шло к вечеру, и вечерний сумрак вполне можно было принять за утренний рассвет. Сразу к ним я не поехала, сначала мне требовалось заскочить в районную поликлинику к знакомому терапевту для небольшой консультации и за рецептом. Потом я заехала в аптеку и только после этого попала на кладбище.

Вася и Люся постарались вовсю. Их жертва была выведена из часовни и привязана к старому, но крепкому металлическому кресту одной из могилок. Сами они были одеты в какие-то черные хламиды с капюшонами, возле привязанной Любки аккуратно были разложены странные атрибуты: пара засушенных летучих мышей, кошачий хвост, маленький аккуратный и нарядный гробик для куклы, грубая подделка кельтского креста. Место, где была привязана жертва, окружала пентаграмма.

– Что за ерундистика? – шепнула я Люсе на ухо, показывая на все это великолепие, включая черные плащи с пурпурной оторочкой. – Какой театр вы ограбили?

– Ничего и не театр, – горячо зашептала Люся, – просто недавно готов спугнули, они убежали и все бросили. Скажешь, стоило догнать и вернуть? Больно надо. А в хозяйстве пригодилось.

Представляю, как именно спугнула эта артистичная парочка пришедших ночью на кладбище готов. В одном Люся точно права: догонять их не следовало. Следовало пожалеть бедных, перепуганных до полусмерти детей.

Видимо, на глазах моих приятелей часто проходили церемонии и спектакли этих неформалов, по крайней мере, вели себя они уверенно, спектакль играли убедительно. Саму церемонию описывать нет смысла, может быть, собирателя городского фольклора она бы и заинтересовала, но лично для меня не представляла ни интереса, ни художественной ценности. В какой-то момент Люся подошла ближе к Любке:

– Готова ты к покаянию?

– Уже можно? – едва ворочала та языком от страха.

– Да, если оно искреннее. Ты должна указать на человека, который толкнул тебя в эту пропасть. Если укажешь на невинного, уйдешь без покаяния. Если скажешь правду, мы приведем священника.

Ей развязали глаза и поднесли фотографию, на которой среди десятка человек были изображены Норбеков и Лепнин. Я наблюдала за ними из своего укрытия, поэтому не могла сама проконтролировать процесс опознания. Впрочем, Люсе я доверяла, как себе. Она поочередно тыкала пальцем в лица и строго спрашивала: «Этот?» Любка надолго задержала взгляд на лице Матвея и кивнула, едва грязный палец Люси приблизился к изображению Норбекова. Сомнения не оставалось. Вася отвязал ей правую руку, поднес лист, закрепленный на планшете, и медсестра честно написала признательные показания. Потом Люся опять завязала ей глаза, привязала руку, я вышла из своего укрытия, достала шприц. Пока Вася бормотал набор слов на тему «Отпускаю вам грехи ваши», я наложила жгут на руку Любки, нашла вену, ввела иглу. У меня был небольшой опыт внутривенных инъекций, а вены Любки, несмотря на ее слабость к наркотикам, заметно бугрились под кожей. Кажется, спаек нет. Видимо, не совсем ее засосала эта пагубная страсть.

Я вынула иглу из вены и дала знак Васе, чтобы он отвязал убийцу Лепнина. Спустя минуту она уже не шевелилась. Мы дождались, когда совсем стемнеет и улицы города опустеют, погрузили Любку в багажник и поехали в городской парк. Парк был неухоженный, освещения там не было даже в лучшие времена. Мы отволокли ее в глубь парка и оставили на скамейке. Можно считать, что заказ по одной из виновниц смерти Лепнина я выполнила.

* * *

Чтобы не возвращаться больше к этому эпизоду, скажу, что утром, когда Любка проснулась от той дозы снотворного, что я ей вкатила, она долго не могла поверить в то, что жива и свободна. Спустя немного времени, когда эйфория от этой свободы схлынула, Любка отправилась на работу и немедленно написала заявление по собственному желанию. После этого она исчезла из города. Думаю, она так и жила в постоянном ожидании того, что все вернется или ее признание всплывет и придется опять держать ответ либо перед психами, подобными героям Васи и Люси, либо перед правосудием. С нее было достаточно.

* * *

В то утро я позволила себе отоспаться. Нет, не расслабиться, а именно отоспаться. Расслабляться было нельзя, ту часть работы, которую я проделала, можно было назвать лишь подготовительной, но никак не основной. Вычислить Любку оказалось не так уж и сложно, разговорить Вову – проще пареной репы. А еще необходимо было разобраться с исчезнувшим адвокатом и завещанием, уехавшей Ириной, огромной суммой денег, снятой со счета Лепнина перед смертью, и местонахождением этих денег, с ролью Норбекова во всей этой карусели. Кстати, еще и сантехник Вова должен был получить свое, простого испуга с него было недостаточно. Вова и еще одна пешка, по моему предположению, тоже принявшая участие в разыгравшейся драме. Но сначала – выспаться.

Спала я до неприличия долго, проснулась к полудню, но зато почувствовала себя совершенно другим человеком. Даже дрянненькое настроение, вызванное необходимостью общения с погаными людьми, куда-то улетучилось. Я спустилась в гостиную, поискала Аришу. Не нашла, сварила кофе и вышла в сад – в хорошую погоду он любит читать в саду. Я не ошиблась, дед сидел в ротанговом кресле и держал в руках томик Джона Голсуорси.

– В который раз можно читать «Сагу о Форсайтах»? – удивилась я больше для поддержания разговора, чем искренне.

– Это же классика, – с укоризной ответил он, – вечная классика.

Понимаю и поддерживаю. Я поставила на садовый столик поднос с кофе себе и деду и, не торопясь, начала рассказывать ему все, что произошло за последние дни. Слушал он внимательно, не перебивал, лишь время от времени утвердительно кивал головой.

– А ты бы стала бороться за семейную усадьбу? – спросил он, когда я закончила. – Нет, даже если бы, например, мне ничего не угрожало, но отстаивать ее пришлось бы с боем по каким-то другим причинам? Вспомни, моя матушка вышла из дворян, и наверняка где-то в России сохранилось и наше имение.

– Не знаю, – честно призналась я, – для того, чтобы это узнать, надо оказаться на месте Марты. Она ведь тоже сначала не больно-то рвалась остаться в России, а когда прочитала дневник, изучила фотографии, съездила в имение, резко переменила свое мнение.

– Как ты думаешь, что она будет делать в дальнейшем при условии, что не сможет найти денег на восстановление имения?

– Надеюсь, что все-таки доберется до коллекции, оставленной в Париже, и отстоит свое право на наследство. Даже если есть завещание и официальным наследником является Ирина. По крайней мере, попытается отстоять. Имение того стоит.

– Что собираешься делать дальше? – поинтересовался Ариша.

– Думаю, самый короткий путь к истине лежит через Норбекова. Он так удачно врал о своем неведении в отношении всего, что касалось его друга, что наверняка знает и о завещании, и о местонахождении Ирины и Даниэля.

– Методы? – поинтересовался дед. – Какие будешь применять методы дознания? Пытки? Сыворотку правды? Давление на совесть?

Ариша, конечно, шутил. А мне вдруг ужасно захотелось достать хоть ампулу этой самой сыворотки. Как бы она упростила ситуацию! Честно говоря, я и сама не знала, как заставить Петра Алексеевича работать против себя. Ну не было у меня никакого плана на этот счет, как ни ломала я голову. Поэтому я решила пока оставить его в покое и попытаться как-нибудь выйти на Ирину Волкову. Не может быть, чтобы безутешная вдова находилась в полном неведении относительно происходящего и действительно мирно отдыхала в каком-нибудь подмосковном пансионате.

Перед тем, как начать обдумывать план поиска Ирины, я встретилась с моими добровольными и незаменимыми помощниками, Васей и Люсей. Я расплатилась за эпизод с Любкой и дала им новое задание: поработать с Вовой. Сейчас он, наверное, пришел в себя от испуга и решил, что раз он откупился от «нас» информацией и после моего визита его никто не побеспокоил, то о произошедшем можно забыть и жить по-старому. Это не входило в мои планы. Вася и Люся должны были показать ему, что за его шкурой действительно охотятся члены организованной структуры. Я поручила им держать парня в постоянном страхе, имитировать слежку и преследование, изводить телефонными звонками и сиплым дыханием в трубку.

– Не будет ему покоя ни ясным днем, ни темной ночью, – голосом бабушки-сказочницы пообещала Люся, – а потом что с ним делать будем? Может, опять на кладбище?

– Будем действовать по обстановке, – решила я, – вот вам деньги, купите в секонд-хенде или на барахолке несколько комплектов одежды, следите за ним так, чтобы он вас замечал, и почаще переодевайтесь, чтобы создать видимость большого числа преследователей. Старайтесь не сталкиваться с ним нос к носу, не надо, чтобы он разглядел ваши лица.

Напоследок я выдала Люсе парочку париков из своих старых, которые все равно следовало сменить, и по паре темных очков, и мои приятели, весело переругиваясь, отправились выполнять задание. Я знала, что работа, которую я поручаю, необходима им не только ради оплаты, но и в качестве развлечения. Без этой службы их жизнь была бы монотонной и пресной. А так таланты этой парочки использовались по назначению. Люсе и Васе очень нравилась морально-нравственная подоплека того, чем они занимались.

* * *

Найти адрес Ирины Волковой, узнать место ее работы, номер мобильного и машины, если она у нее есть, проблемой не было. Еще в самом начале моей деятельности компьютерщик Витя Шилов подогнал мне диск с данными на всех зарегистрированных жителей нашего города: место работы, номера телефонов, домашний адрес, наличие недвижимости и машины. Жаль, что я не догадывалась о существовании подобных пиратских баз данных раньше, приходилось добывать сведения через старого друга моих родителей, полковника ФСБ Дмитрия Сергеевича Курбатова. Естественно, добровольно и по первому требованию он мне их не выдавал, приходилось врать, выкручиваться, уговаривать и применять запрещенные приемы: Курбатов чувствовал ответственность за меня перед моим погибшим отцом.

Щелчком «мышки» я открыла диск, набрала имя, фамилию, отчество и возраст Ирины. Слава богу, не в столице живем, с подобными данными в городе оказалась всего одна женщина. Я скопировала в отдельный файл все, что удалось найти, номера телефонов и адрес занесла в память своего мобильника. Кстати, прописана она была вовсе не в квартире мужа, а по другому адресу. С чего начнем? С простого. Я набрала номер мобильного – абонент находился вне зоны действия сети. Ничего удивительного, я и не ожидала, что мне ответит сама Ирина. Домашний номер тоже не отвечал, что было вполне предсказуемо. Придется идти проторенной, нудной, но дающей неплохие результаты дорожкой: опрос соседей, приставание к сослуживцам, поиск родственников.

Не раздумывая особенно, я набрала в поисковике фамилию Ирины. Да. Хотя наш город не такой уж и большой, людей с этой нередкой фамилией набралось столько, что искать среди них родственников Ирины можно было бы не один месяц. Оставим этот вариант на случай самого безнадежного стечения обстоятельств. Оставался один номер, рабочий. Ирина работала в одной из известных в городе PR-компаний, я набрала номер секретаря и попросила к телефону Волкову.

– Ирина уже давно не появлялась на работе, – ответил приятный девичий голос, – она взяла месячный отпуск за свой счет.

– А вы не знаете случайно, куда она уехала? – закинула удочку я.

– Я не в курсе, – ответила секретарь, – сотрудники передо мной не отчитываются.

– А кто бы мог мне помочь? Понимаете, я сделала крупный заказ вашей компании, и хотя срок исполнения еще не вышел, хотела бы переговорить с Ириной и внести кое-какие поправки.

Услышав, что я не просто праздношатающаяся знакомая сотрудницы, а заказчик, секретарша стала гораздо доброжелательнее:

– Я дам вам номер телефона отдела, где работает Ирина.

Я перезвонила и услышала тот же самый ответ: никто не знал, где проводила отпуск вдова Лепнина. После долгих мытарств и вранья мне удалось-таки выманить у подозрительных, как работники гестапо, пиарщиков номер телефона близкой подруги Ирины. Перезвонив по нему, я поняла, что сегодня точно не мой день. Знакомый механический голос заученно ответил, что нужный мне абонент находится вне зоны действия сети.

– Ладно, мы еще поборемся с тобой, Снежная королева, – пригрозила я и на всякий случай с помощью того же диска переписала все данные на ее подругу.

Подруга пока подождет, а с Ириной придется отрабатывать второй вариант – опрос соседей.

Перед тем как отправиться на квартиру Волковой, я созвонилась с Васей, чтобы узнать, как продвигается работа по пьянчужке Вове. Громко Вася говорить не мог, в данный момент как раз находился «на задании», но из его сдавленного шепота я поняла, что дело продвигается весьма неплохо.

Заниматься Вовой они с Люсей начали с раннего утра. А именно: подложили ему под дверь коробочку с купленным накануне в магазине приколов «отрубленным» пальцем, позвонили в дверь и убежали. Звук открывающейся двери, короткий вскрик и громкий хлопок той же двери возвестил о том, что фокус удался: в утреннем полумраке подъезда Вова не смог разглядеть, что подсунули ему бутафорию. А так как коробочку он открыл прямо на лестничной клетке, то и отбросил ее от себя там же, уронив прямо на грязный кафельный пол.

Немного подождав, мистификаторы спустились, подобрали инвентарь и вышли из подъезда.

– К чему был этот маленький спектакль? – не совсем поняла я.

– Он должен был подумать, что таким образом мы, мафия, показываем ему, как мы наказываем и терзаем того, кто подбил его на это гнусное дело.

– Норбекова?

– Наверное. Это Норбеков ему велел старичка порешить?

Немного поразмыслив, я решила, что, в общем, Вася действует вполне грамотно, хотя и несколько театрально. А с другой стороны, мало театра было в моей игре с медсестрой Любкой? С подобными людьми театральность и бутафория только и работали. Дав Васе добро на продолжение игры и привычно наложив грим, я поехала к месту прописки Ирины Волковой.

Машину, как обычно, оставила в соседнем дворе, поднялась на лифте на нужный этаж и, больше для очистки совести, чем в надежде на удачу, нажала на кнопку звонка ее квартиры. Неожиданное «кто там» меня, честно сказать, несколько огорошило.

– Я по делу Волковой, – честно призналась я.

– Заходите, – дверь открыла женщина в возрасте. Старушкой ее назвать было нельзя, но было видно, что ей уже в районе семидесяти.

– Спасибо, что приехали, у меня что-то сердце прихватило, никак не могла до вас добраться. Есть что новенькое про Ирочку?

– Нет, – ответила я, – просто для того, чтобы начать работать, мы сами должны кое-что у вас узнать.

– Ну, что же, работа у вас, в милиции, такая. Спасибо хоть согласились заявление у меня принять. Вы же за заявлением? А то тот парень, к которому я приходила, на смех меня поднял. Говорит, дочка отдыхать уехала, а мамаша панику подняла. Я понимаю, что отпуск у Ирочки еще не закончился, но раньше она никогда не отключала телефон и хотя бы раз в неделю мне звонила, узнавала, как я, что со мной.

Все понятно. Мать Волковой заподозрила неладное и обратилась в милицию. Заявление у нее не приняли, и в этом случае работников милиции можно было понять, женщина официально взяла отпуск и уехала попытаться снять стресс после смерти мужа. Вот если бы она не вышла из отпуска, прогуляла работу, тогда и дело можно было бы заводить. Меня, судя по всему, она приняла за следователя. Что же, в данном случае я не совсем ее и обманываю. Я действительно со всей возможной ответственностью буду искать ее дочь.

Очистив этой мыслью свою совесть, я первым делом попросила фотографию Ирины. Да, это лицо несколько раз мелькнуло и в последнем фотоальбоме Лепнина. Постаравшись хорошенько запомнить черты лица женщины, изображенной на фотокарточке, я начала задавать свои вопросы. То, что рассказала мне мать Волковой, меня несколько удивило. Если не сказать больше.

Брак с Лепниным был вторым браком Ирины, с первым мужем она прожила очень долго, и неплохо жила, поэтому весть о разводе и новом замужестве была для всех полной неожиданностью, причем неприятной. Первого мужа Ирины в семье любили и считали за «своего». Но чужая душа – потемки, чего в жизни не бывает. Брак зарегистрировали быстро, никакой свадьбы не было, сразу после мероприятия Лепнин оформил заказ по раскрутке своего комплекса и бизнес-план проекта. Курировала его Ирина, заказ был крупнейший, поэтому начальство не возражало, чтобы Волкова почти все рабочее время посвящала именно этой работе. Часто ее по нескольку дней не было в офисе, все это время Ирина проводила «на участке», в имении.

– Она такой хороший специалист? – поинтересовалась я.

– А вы как думали? Кроме того, Ирочка ведь родилась и все детство провела в том селе. И я в город переехала не так давно. Мы там все и всех знаем. Кого можно брать на работу, кому доверять нельзя, можно ли что-то выжать из завода, где и что располагалось при жизни хозяев, у кого в доме хранятся вещи из графского дома. Ведь после революции его разграбили, поэтому у многих в домах до сих пор остались кое-какие вещички. Только вы не подумайте, они хорошо платили людям за эти мелочи, все с удовольствием тащили в скупку шкатулочки, часы, посуду.

Все ясно. Вернее, все еще больше запутано. Я попросила у старушки адрес бывшего мужа Ирины. Она мне его охотно дала, но предупредила, что на данный момент Ирин муж в длительной командировке и вернется только через три месяца. Чего же мне так «везет»-то сегодня! Я попыталась выяснить хоть что-то о предположительном направлении, в котором уехала Ирина, и поняла, что женщина собиралась очень быстро, почти истерично, уехала внезапно, сказав матери, что купила горящую путевку и вернется не скоро. Обещала звонить. Названия турагентства, продавшего путевку, мать Ирины, естественно, не знала.

Ничего, утешала я себя, не так-то много в нашем городе турагентств. Обзвоню, обойду, узнаю. А не захотят говорить, попрошу Шилова влезть в их базу через Интернет и найти мне данные о горящей путевке и местонахождении Ирины. В наше время всеобщей компьютеризации и умненьких мальчиков типа Вити это сложно, но возможно. Правда, влетит мне, а вернее, Марте, в копеечку. Я тепло распрощалась с матерью Ирины. Я найду ее дочь. Правда, если она окажется виновной в смерти Матвея Лепнина, то ее мать этому не очень обрадуется.

Глава 9

Через час я узнала, что на пьяницу Вову состоялось покушение. Он возвращался домой из магазина, и прямо в метре перед ним на асфальт упал здоровенный красный кирпич. Падал он с большой высоты, вероятнее всего, с крыши, поэтому разломился на несколько осколков, один из которых больно, до крови, ударил Вове по ноге. Я в который раз подивилась простой мудрости Васи. Когда человека хотят напугать или предупредить, обычно так и говорят: «Всякое бывает. Сегодня ты жив, а завтра тебе кирпич на голову свалится». Образно и убедительно.

– Чем он сейчас занимается? – поинтересовалась я.

– Заперся дома, к телефону не подходит, – отчитался Вася, – вызывал «Скорую помощь», ему ногу перевязали, но ругались очень. Я во дворе был, слышал, как врач его костерил, что из-за простой царапины побеспокоил.

– Вася, а если бы ты действительно ему в голову попал? Трупы нам не нужны, – голосом воспитательницы детского сада предупредила его я.

– Что мне, впервой, что ли? – обиделся он. – Я в армии, между прочим, десантником служил. И гранаты метче всех кидал.

– Ну раз метче, – согласилась я, – тогда ладно, будьте с Люсей осторожны.

Вася побожился, а я занялась поисками подруги Ирины. Звонок на работу ничего не дал, оказалось, что женщина уже две недели как в отпуске. Они что, сговорились все? Куда поехала их сотрудница, в компании мне не сказали, лишь туманно намекнули, что куда-то на юг. Придется опять ехать на квартиру. Дверь мне не открыли, что немного выбило меня из колеи: ладно, подруга уехала, у нее что, больше в квартире никто не живет? Муж, дети, родители? От досады я не сдержалась и пнула дверь ногой. На этот звук тут же открылась соседняя квартира, и в дверях показалась тетка приблизительно лет сорока, с буйными мелкими кудряшками на голове, кругленькими невыразительными глазками и невероятно огромной оттопыренной нижней губой.

– Ты чего пинаешься? – заорала она, нисколько не стесняясь отличной акустики подъезда. – Я сейчас милицию вызову. Или сама наподдам так, что дорогу сюда забудешь. Уехали они, всей семьей своей поганой уехали. Отпуск у них, видите ли, устали они, а я не устала?

Монолог мадам сопровождала доброй порцией мата. Чувствовалось, что пребывание в подобной ситуации доставляет ей невыразимое удовольствие. Я знала эту породу, дня не могут прожить, чтобы не проверить силу своих легких и объем словарного запаса.

– А чего они не открывают? – рявкнула я в тон ей. – Квартплату третий месяц не плотют, а я им повторные квитанции таскай, ноги-то не казенные! Вот отключим газ во всем подъезде, тогда как запоете?

– А еще интеллигентными прикидываются, – громче меня заорала тетка, – морды морщат, когда я с ними по-соседски общаюсь, а сами за газ заплатить не могут. Вот отключат во всем подъезде газ, тогда я с ними по-другому разговаривать буду. Развели срач в подъезде, не могли договориться, чтобы им почту из ящика вынимали, вся площадка на втором этаже из-за них загажена. Вот отдали бы мне ключ от квартиры, я бы им показала… то есть всю почту вынимала бы и на столик складывала.

– От па-ра-зиты, – завопила я, подняв очи к небу, – что делают!

– А еще у них музыка громко играет, когда они дома. А ремонт пять лет назад делали? Я от шума…

Продолжая подавать реплики и всплескивать руками, я тихо пятилась к лестнице, потом так же медленно, словно от тигра-людоеда, встреченного на лесной тропе, стала пытаться оторваться от ее взгляда и спуститься по лестнице. Губастую соседку кто-то окликнул в глубине квартиры, она на мгновение отвернулась, этого мгновения мне хватило для того, чтобы бесшумно заскользить по ступенькам.

– Ты куда-а-а? – раздалось немедленно вслед.

Еще несколько этажей я выслушивала все, что она обо мне думает, и эпитеты, которыми награждала меня эта словоохотливая дама, были красочны и выразительны.

На площадке второго этажа, там, где располагались почтовые ящики, было действительно несколько грязновато. Из ящика квартиры, в которой жила подруга Ирины, торчали газеты, яркие листочки рекламных буклетов, какие-то квитанции. Я выгребла все содержимое ящика, села на корточки и в тусклом свете замазанной чем-то коричневым лампочки просмотрела всю стопку. Ничего интересного. Ногой поворошила листки, разбросанные по площадке. Что я искала? Например, рекламный листок туристического агентства. Ирина торопилась и вполне могла воспользоваться услугами оператора, листовку которого нашла в своем почтовом ящике. Дома женщин стояли почти рядом, наверняка содержимое почтовых ящиков было схожим.

В кучке мусора действительно попалась пара цветных листочков с названиями и телефонами турагентств, я положила их в сумку, еще раз окинула взглядом лестничную площадку и уже собралась уходить, как вдруг заметила в углу, возле трубы мусоропровода, белый мятый конверт. Зачем-то подняла его, поднесла к глазам. Письмо предназначалось подруге Ирины, обратного адреса не было. Да и конверт был какой-то подозрительный, чувствовалось, что его складывали несколько раз, мятый, замызганный. Впрочем, замызганность объяснялась местонахождением его в последние несколько дней. Лежа возле трубы мусоропровода, любой станет несколько неаккуратным. Без зазрения совести я отправила его в компанию листовок турагентств и бросила последний взгляд на кучку бумажек.

– Ты здесь! – как черт из табакерки, выскочила губастая тетка из-за угла. – А я-то думаю, что-то ты на курьершу не похожа, а она почту по ящикам тырит! Ну, сейчас я тебя…

Что будет делать со мной эта экспрессивная дама, я уже не слушала, малодушно скатилась по лестнице и побежала в соседний двор, к мини-куперу, в который раз обрадовавшись своей привычке не оставлять машину вблизи места работы. Даю зуб, тетка следила за мной в окно подъезда и обязательно запомнила бы и марку машины, и номер. Такие обычно глазастые.

Терпения не было, я недалеко отъехала от дома, заглушила мотор и вскрыла письмо. Ой, какое же все-таки спасибо соседке! Без нее мне ни за что не пришло бы в голову обследовать мусор возле почтовых ящиков. Все-таки правильно говорят биологи, любой, даже самый паразитический поступок приносит пользу на земле. Что бы я делала без губастой? В тот момент я даже не осознала всю величину ее доброй услуги. Просто возликовала, получив увесистый ключ к тайне исчезновения вдовы Лепнина.

* * *

– Как ты думаешь, где он может располагаться? – спросила я Аришу.

– Думаю, не сразу за чертой города. Но и недалеко, где-то в радиусе пятидесяти километров, не больше.

– Ты не слышал ни о чем подобном?

– Приходилось, но так – слухи, намеки.

– Сможешь узнать?

– Попытаюсь. Я ведь у тебя умница, – лукаво усмехнулся дед.

– Кто еще может помочь? – не столько ему, сколько себе задала я вопрос.

– Можно попытаться потрясти Курбатова, – задумчиво произнес дед. – ФСБ не может не знать о подобных заведениях.

– Правильно, – согласилась я, – ты трясешь Курбатова и опрашиваешь народ в клубе, я еду к Мурзиной.

Юля Мурзина работала терапевтом в городской поликлинике, до нее тоже могли доходить слухи о существовании подобного заведения.

– Не слишком ли много заданий? – попытался возмутиться Ариша. – Может, возьмешь Курбатова на себя?

– Нетушки, – не согласилась я, – он начнет подозревать меня в том, что я опять в работе, еще и сотрудника своего приставит. А я не хочу, чтобы мне снова связали руки. Тебя же он уважает как мудрого старца и отца своего друга, тебя он ни в чем подозревать не будет. В крайнем случае, признаешься, что беспокоишься за мое душевное состояние и подыскиваешь дорогую психушку с крепкими воротами и надежной охраной.

Дед фыркнул и довольно заулыбался:

– Думаю, что в этом случае он будет землю рыть, лишь бы оказать мне эту мелкую услугу. Многие жители этого города мечтают хотя бы на недельку заточить тебя за высокий забор.

– Не дождетесь, – хмыкнула я, довольная результатами переговоров.

Мне действительно не очень-то хотелось иметь дело с Курбатовым. Я его, конечно, люблю, но уж больно взгляд у него проницательный. И врать другу отца труднее, чем какой-то истеричной бабе с огромной нижней губой.

* * *

А искали мы действительно психбольницу. Письмо, адресованное подруге Ирины, было наскоро накарябано на обрывке серой туалетной бумаги. Это было даже не письмо в обычном его понимании, а просто какая-то записка, переданная из застенков гестапо, или малява, как называют ее уголовники. Записка была от Ирины. Она писала, что ее насильно держат в закрытой психлечебнице где-то за городом. К сожалению, она не могла указать ни направления, ни приблизительного километража, ее насильно посадил в машину какой-то парень в черной кожаной куртке, почти сразу ей надели мешок на голову, больше она ничего не помнила. Ирина очень просила подругу помочь.

Видимо, каким-то образом ей удалось отправить письмо через сотрудников больницы либо через выписывающегося пациента. Хотя какие уж выписки в подобном заведении. Я много слышала о них и раньше, просто мне казалось, что частные психлечебницы кучкуются возле мегаполисов, в которых достаточно обеспеченных людей, желающих полузаконным способом избавиться от ненужных родственников.

Законный вопрос: что делать мне в этой ситуации? До последнего момента я считала Ирину скорее врагом, чем союзником. И все-таки никаких сомнений не возникало: женщину надо вытаскивать из этого «санатория». Во-первых, потому, что она об этом просит. Во-вторых, потому, что она мне нужна. И, в-третьих, потому, что вытащить здравомыслящего человека из психушки – дело совести каждого порядочного авантюриста, коим я и являлась.

Потом будем разбираться, кто, за что и под каким благовидным предлогом упрятал ее туда, а если разберусь и пойму, что упрятали за дело, – верну в целости и сохранности. Меньше надо будет голову ломать по поводу, что с ней делать после того, как я докажу ее причастность к гибели Лепнина и истории с исчезновением завещания.

У меня не было терпения дожидаться каких-то сведений от Ариши, поэтому я сама немедленно отправилась на встречу с Мурзиной. Юля поковырялась в памяти и вспомнила, что недалеко от Горовска действительно расположен частный санаторий, в котором, по слухам, лечат и реабилитируют пациентов с расстроенной психикой. До нее доходили и другие слухи, но конкретного ничего она рассказать мне не могла. Уже хорошо, я знаю, где примерно держат Ирину. Ариша подтвердил и дополнил добытые мной сведения. Теперь я точно знала, где располагается психушка, знала, что обслуживают ее несколько врачей из Горовска, работающих в смену, а низший персонал набран из небольшой деревни Мулловки, расположенной рядом.

Охрана тоже из города, ее предоставляет одно из охранных агентств. Это плохо, дедуля на «вертушке» меня бы вполне устроил. Интересно, насколько высок режим секретности этой юдоли печали и страха? Проверим чуть позже. Сначала произведем разведку на месте. Вероятнее всего, мне потребуется помощь мужчины, хотя бы и Васи. Надо сказать, чтобы заканчивали возню с сантехником Вовой, впереди более серьезные дела, и помощники мне могут понадобиться в любой момент.

– С Вовой все в порядке, – отрапортовал мне Вася, – сегодня всю ночь кино смотрел.

– Какое кино? О чем ты?

– Про войну и немцев. Сначала Люська полдня просидела на лестничном пролете этажом выше с голубым шариком. Как только эта морда рискнула из квартиры нос высунуть, Люська в шарик иголкой-то и ткнула. Ой, и бабахнуло!

Да уж, в гулкой акустике подъезда звук лопнувшего шарика вполне мог сойти за грохот выстрела. Это рядовой обыватель скорее выстрел примет за бытовой хлопок, а напуганный до полусмерти Вова с нечистой совестью любого щелчка испугается.

– Потом мы заметили, что у него штор нет, так мы с Люсей на чердак соседнего дома забрались и всю ночь лазерной указкой его по комнате гоняли. Будто это прицел снайперской винтовки. Кажется, он в ванной потом догадался укрыться. Я слышал, что при взрывах и землетрясениях ванная – самое лучшее место. Плита сверху накроет и лежи себе, как в гробике, жди, когда тебя спасатели откопают. Только вот не знаю, почему не советуют при пожарах в ванной лежать? Налил себе воды и плавай. Или, думаешь, вода быстро закипеть может?

Я знала, что если хотя бы одной фразой поддержать поток Васиной речи, то диспут может затянуться надолго. Поэтому на его измышления ничего не ответила, просто предупредила, чтобы быстрее завершали начатое. Кажется, он немного расстроился. Эта незатейливая партизанская война с Вовой начинала ему нравиться.

Я же нахлобучила первый попавшийся парик, нацепила на нос большие солнечные очки, взяла в прокате подержанную «девятку» и поехала к психушке, в которой содержали Ирину. Располагалась она приблизительно в трех километрах от села Мулловка, а сама Мулловка – в сорока километрах от Горовска. В случаях, когда мой мини-купер могли «запеленговать», я предпочитала брать машину в прокате, все-таки так на меня будет сложнее выйти. И брала ее, к слову, на «левый» паспорт.

Хотя одним из моих методов был метод, который Ариша называл «переть на рожон», сегодня я решила лишний раз не рисоваться перед камерами возле въезда в лечебницу, а что они там были, я допускала. И даже не сомневалась. Поэтому заехала в деревню и у первого встречного мужика поинтересовалась, кто в селе может продать мне картошку. Пошерудив пятерней в затылке, мужик неопределенно махнул в сторону нескольких домов, и, не добившись более внятного ответа, я постучалась в калитку первого. За забором затявкала черная собачонка, и спустя время вышла немолодая женщина в ярком велюровом халате на молнии.

– Тетушка, молоко продаете? – сменила я первоначальную версию.

Хороша бы я была, если бы действительно приволокла домой мешок картохи. Банка молока как-то компактнее.

– И молоко, и творог, и масло, и ряженку, – неожиданно для меня согласилась она, – проходи, дочка.

Я не заставила себя уговаривать, прошла в дом. Но в доме принципиально стояла на своем: мне нужно только молоко. Торговля, видимо, шла не так уж и бойко, и хозяйка стала уговаривать продегустировать меня несколько видов продукции. В доме было чистенько, хозяйка внушала доверие, мне же просто необходим был повод для того, чтобы завязать разговор. Отчего же не попробовать? Скоро передо мной появилась миска зернистого творога, намешанного с сахаром и сливками, ломоть ноздреватого мягкого белого хлеба с намазанным на него желтоватым маслом, стакан с розовой ряженкой. Это называется «попробовать»? Я нерешительно опустила ложку в миску и на время забыла, зачем я сюда пришла. Интересно, то, что я ела раньше, тоже называлось творогом? Совершенно другой продукт!

Уже абсолютно не ради дела я закупила у хозяйки продукции больше, чем мы с дедом могли бы осилить, и только после этого приступила к главному:

– Неужели плохо торговля идет? У вас все такое вкусное!

– Когда как. Постоянных покупателей мало, а другие то придут, то нет. Молоко – продукт скоропортящийся, вот и бывают накладки.

– А санаторий? У вас же санаторий рядом? Неужели не пробовали туда продавать?

– Раньше продавали, а в последнее время отказались они. Маргарин вон покупают да суррогаты разные. Считают, что психам и так сойдет.

– А вы откуда знаете?

– Так соседка у них на кухне работает, да Колька мой у них мусор вывозит. От них и знаю.

Вот что значит интуиция! Хорошо, что я сразу не поехала к «санаторию». Думаю, даже если бы я и не сразу нашла бы дом, в котором жил подсобный рабочий из психбольницы, в конце концов мне на него указали бы. Село-то маленькое, все друг друга знают.

– Вы говорите, «психов». Значит, там от нервов лечат? А как лечат, не знаете? Я бы с удовольствием немного там отдохнула бы. Знаете, стрессы, работа нервная, экология. А тут у вас и воздух такой чистый, и к вам можно было бы за творожком гулять.

– Что ты, и не думай. Во-первых, охрана там, как в тюрьме. Во-вторых, это только название такое, «санаторий». Колька мой говорит, что шумных и тех, кто права качает, там в закрытых камерах держат, только самых тихих погулять по двору выпускают. И вообще, место там нехорошее. Если бы не деньги, давно бы заставила своего уволиться. Жутковато там. Да и так, наверное, уволят. Запил опять, паразит. Теперь это надолго. А его в прошлый раз предупредили: еще раз не придешь, больше и носу не кажи. Что делать теперь, ума не приложу. Дочка в городе квартиру новую покупать навострилась, деньги нужны. Вот ирод!

– А знаете что? – предложила я. – Покажите-ка мне вашего ирода. Где он тут у вас валяется?

* * *

Мне с трудом удалось уговорить Васю оставить операцию по сантехнику Вове незавершенной и вывезти его за город. Вася отдал какие-то распоряжения Люсе и с видом олимпийского чемпиона уселся на переднее сиденье. Честно говоря, я всегда со скрипом пускала эту парочку в свою машину, уж больно ядреный аромат немытого тела шел от обоих. Но в этот раз Вася приятно меня удивил. Что-то происходило с этими выкинутыми за борт жизни людьми, и хотя оба активно сопротивлялись всем моим попыткам вернуть их в лоно нормальной жизни, я все-таки замечала и отказ от некоторых прежних привычек, и попытки устроить собственное жилище, и привязанность друг к другу, несвойственную бродягам. Кажется, они начали заботиться о чистоте собственного тела и одежды. Маленькая, но победа.

По дороге я подробно проинструктировала Васю, и скоро мы уже выходили из машины возле дома запойного мусоровоза Коли.

– А что, похож, – согласилась его жена, – только Колька мой усатый, да одежа у него другая.

– Это не проблема, – отмахнулась я, – тащите сюда свою одежу.

Пока женщина ходила за одеждой, я достала бутафорские усы, клей и надежно зафиксировала их над Васиной верхней губой.

– Надвинь кепку на глаза, – приказала хозяйка, – ссутулься. Голову в плечи втяни. Пройдись. Вылитый Колька, ничего не скажу. Я-то отличила бы, конечно, а вот другие – вряд ли.

Она подробно объяснила Васе порядок прохождения контроля, набросала план территории, рассказала, где расположены мусорные пластиковые баки. Ни с кем из персонала Вася не должен был пересекаться – только забрать из баков пакеты с мусором, погрузить на телегу, вывезти за территорию.

– На телегу? – только сейчас дошло до Васи. – Да я не умею лошадью рулить, я ее вообще, может быть, боюся!

– Не бойся, – успокоила хозяйка, – Стрелка у нас смирная, и управлять ею вообще не надо, она сама знает, что в это время ей в санаторий надо. Лошадь – зверюга умная.

Вот не думала, что загвоздка будет в этом! Нам пришлось уговаривать Васю битый час, потом хозяйка придумала – посыпала солью горбушку хлеба и протянула Васе:

– Дай Стрелке, она после этого тебя как родного любить будет.

– После этого и я тебя как родной любить буду, – заупрямился Вася, но хлеб лошади протянул.

Стрелка аккуратно взяла его теплыми губами, не торопясь схрумкала. Вася немного посопел и рискнул сесть на телегу. Стрелка постояла и послушно двинулась по дороге. Я с тревогой смотрела им вслед. В первый раз я использовала своего приятеля в достаточно сложном деле, как-то он справится? На душе у меня было тревожно.

Спустя время позвонила Люся. Она рассказала, что отловила возле мусорных бачков своего ранее неизвестного ей коллегу и попросила за бутылку водки выбить дверь, якобы в своей квартире. Сочинила, что муж не пускает, а ей очень домой хочется. Мало что соображающий бомж с радостью принял заказ и начал резво и с превеликим энтузиазмом биться в дверь Вовы. Когда из соседних дверей начали выглядывать соседи, Люся дала отбой и увела коллегу, не забыв, однако, расплатиться. Думаю, Вова тоже мало что понял, но ужас загнанного в угол существа испытал. Человек, к которому хотя бы раз в жизни молча и монотонно ломились в дверь, меня поймет.

После как ни в чем не бывало Люся села на лавочку под окнами Вовы, поставила рядом раскрытую сумку с бутылкой водки, батоном колбасы и буханкой хлеба. Расчеты ее оправдались, спустя какое-то время с балкона Вовы раздался тихий свист и оклик:

– Тетка, ты тут одна?

– Теток вообще ни одной, а женщина – одна, – с достоинством ответила Люся.

– Чего у тебя там в сумке?

– Чего надо. Ты меня ограбить хочешь, что ли?

– Какое ограбить! Я три дня не жрал ничего. Продай колбасу и хлебушка, а? Любые деньги отдам.

– Может, тебе еще и водку отдать? – саркастически усмехнулась Люся.

– И водку, если можно. Ну, помоги, женщина, пропадаю, из дома выйти не могу, – жалобно взмолился Вова.

– Ладно, – согласилась Люся, – я добрая. Только как ты докажешь, что ты не насильник? А то поднимусь, а ты меня в квартиру затащишь и не денег дашь, а наоборот, еще и меня возьмешь. Силой.

– Да какое «возьмешь»! Ослабел я. Не трону, точно.

– Ну, смотри, – пригрозила Люся, – если что, я кричу очень громко.

Не теряя достоинства, она протопала в подъезд, поднялась в квартиру Вовы.

При виде еды глаза пленника собственных страхов засверкали, он отхватил огромный кусок колбасы, отломил хлеба и только собрался было засунуть это все себе в рот, как бросил подозрительный взгляд на Люсю:

– Отравленное все, поди.

– Надо больно, – фыркнула Люся.

– А чем докажешь?

Не отвечая, Люся отняла у него еду и тут же откусила и от того, и от другого. Ту же процедуру она проделала и с водкой. Не знаю, как удалось ей вызвать его на откровение, но бутылку водки с немудреной закуской уговорили они вдвоем. Быстро захмелев, Вова разоткровенничался перед доброй женщиной, воспылал к ней вселенской любовью и рассказал все, что с ним приключилось. Как выяснилось, он выполнял еще кое-какие поручения Норбекова: именно он с собутыльниками избил Абрама Семеновича, он же помогал похитить Ирину.

– Пропал я, – жаловался он, – как есть пропал. Уже сколько раз на жизнь мою покушались, и не отстанут, пока не убьют. Эх, жаль, что жил неправильно. Так и не успел ничего правильного сделать. Дерево, там, сына…

– А нечего было дураков всяких слушаться, – назидательно заявила Люся, – думаешь, если ты столько гадостей натворил, то тебе за это ничего не будет?

– Да я уже жалею, только поздно. Убьют меня.

– Так ты спрячься, – посоветовала Люся, – а потом, когда о тебе забудут, появись и начни новую жизнь. Правильную.

– Куда прятаться-то? Ни родных, ни знакомых. Жена где-то с дочкой живут, я их давно не видел.

– К ним нельзя, – предостерегла Люся, – у них сразу найдут. Мафия, она такая, сначала по родственникам ищет, я в журнале читала.

– А больше и некуда…

– Слушай, – горячо зашептала Люся, – я могу помочь. Можно пойти в отшельники. И грех искупишь, и мафия тебя не найдет. Она про отшельников и не знает ничего, потому что безграмотная. А раз не знает, то и искать среди них не будет.

– Так они вроде в пещерах живут, – неуверенно ответил Вова, – где я тут тебе пещеру возьму?

– Дурашка, это горные отшельники в горах живут, а ты будешь равнинным. Равнинные тоже бывают.

Оказалось, что в Люсином понимании равнинные отшельники – бомжи, обитающие на городской свалке.

– Поживешь, очистишься от скверны, – убеждала она его.

– А квартира?

– Что квартира? Найдешь жильцов, деньги они дочке отправлять будут. Вот тебе и искупление. А когда совсем перевоспитаешься, вернешься, найдешь своих, попросишь прощения.

Видимо, она очень убедительно говорила. Или Вова дошел до ручки в своем страхе. Наговорившись и решив выйти из дома на рассвете, они уснули, а как только в городе стало светать, действительно ушли. Люся сама отвела Вову на свалку, познакомила с местными обитателями, велела присмотреть за ним и научить жить по-новому.

Я не знала, насколько верен и грамотен способ покаяния, который придумала Люся. Скорее всего, жизнь бездомного принесет в жизнь Вовы не покаяние, а полное растление личности. При условии, что эта личность действительно не заслуживает ничего хорошего в этой жизни. Если же произошедший с ним случай хотя бы чему-то его научил, то он вполне может стать поворотным в его жизни, и даже у пьянчужки Вовы, может быть, все еще будет. Взяв на контроль идею Люси о сдаче квартиры и поиске Вовиной жены и дочки, я мысленно вычеркнула его из своего списка.

* * *

В этот день все прошло без загвоздок, но Ирину Вася не нашел. Видимо, ее не выпускали гулять свободно, а держали в камере или, правильнее, боксе. Больница все-таки. Пока ничего более удачного в голову мне не приходило, Коля из запоя выходить не собирался, поэтому я решила подождать. Жена Николая с удовольствием дала нам приют: странные городские спасали ее кормильца от позорного увольнения, да еще и приплачивали за это неплохие деньги. Вечером Вася, соскучившийся по нормальной работе, кое-что поправил по хозяйству, за что и заслужил баню, приготовленную хозяйкой. Выйдя вечером на крыльцо, я с удивлением посмотрела на своего приятеля: он курил, сидя на ступеньке, в глазах его стояли слезы.

– Ты чего? – не поняла я.

– Хорошо, – лаконично пояснил он.

Ночью, когда все угомонились, я все-таки завела машину и подъехала к лечебнице. Оставила ее в полукилометре, остальное расстояние преодолела пешком. Да, через такой забор так просто не перепрыгнешь. И ворота оборудованы солидными средствами защиты, будто не больных людей охраняют, а совершенно секретный военный объект. Изучив «врага» в лицо, я вернулась в деревню.

На следующий день Вася опять поехал выполнять служебные обязанности Коли. Я подумала, что долго так продолжаться не сможет: выйдет из запоя Коля, да и Васино везение не будет вечным, рано или поздно его узнает какой-нибудь въедливый односельчанин или сам он как-нибудь проколется. Пришлось прикидывать варианты проникновения за забор: самой заменить какую-нибудь повариху или посудомойку? Потрясти своим журналистским удостоверением и сказать, что мне поручено взять интервью у главврача клиники? Перелезть ночью через забор и обследовать все палаты? Вызвать отряд моих знакомых омоновцев и попросить, чтобы они взяли клинику штурмом? Все это было как-то сомнительно. Хотя, если и завтра не будет результатов, начнем пробовать все по порядку.

Кстати, в последний момент мне пришла в голову еще одна не вполне здравая мысль: найти через деда протектора и сдать Аришу в эту богадельню. А уж он пусть изнутри ищет Ирину и выбирается с ней на свободу. Чем не героическое приключение в его духе? Пожалуй, именно так я и поступлю. Чуть позже.

Глава 10

Пожалуй, я оказалась совершенно права в том, что решила не сдавать Аришу в сумасшедший дом. Все-таки родной человек. Да и Вася во вторую свою поездку нашел мне Ирину. На свое счастье, она оказалась умной женщиной и тихо ждала, когда ее освободят, поэтому ей и разрешались прогулки во внутреннем дворике. Вася узнал ее по фотографии, которую я заставила его тщательно изучить и запомнить, впрочем, внешность Ирины была весьма запоминающейся. Вася дождался, когда Ирина выйдет на дорожку, ведущую к выездным воротам, и только тогда тронул нагруженную пластиковыми пакетами телегу. Поравнявшись с женщиной, он спихнул один из мешков и тем самым спровоцировал небольшую возню. Ирина помогла ему поднять пакет, и они успели обменяться парой слов.

– Я ей сказал, чтобы завтра в это же время была готова, – сообщил Вася.

– Вывезешь ее под мешками?

– А что особенного? Не война же, штыками пакеты протыкивать не будут.

Действительно. Не так все страшно, как пытаемся мы иногда представить. И хотя план Васи был слишком прост, именно благодаря этой простоте он и мог быть реализован. Хотя, может быть, я вообще зря напустила туману вокруг этой клиники. Откуда я взяла, что больные там действительно живут как пленники? И что с ними невозможно пообщаться постороннему человеку? Только потому, что у ворот стояла солидная охрана? Вот сегодня и узнаем. Если Ирина согласится прятаться под грудой мусорных пакетов, значит, этот способ выписки ей нравится больше, чем традиционный.

На следующий день я выехала из дома вместе с Васей, спрятала машину в лесу, недалеко от лечебницы, а сама пешком прокралась почти до ворот. Не по дороге, разумеется, а под прикрытием зарослей кустов и деревьев, благо располагалась психушка в лесу.

Я видела, как Стрелка привычно остановилась перед воротами, охранник машинально проверил у Васи Колин пропуск, и механические ворота заскользили по полозьям влево. Спустя полчаса решетка опять заскрежетала, выпуская Стрелку и Васю с ворохом черных пластиковых пакетов. Лошадь медленно двинулась по асфальту, у меня же не было терпения красться по лесу до машины. Как только ворота скрылись за поворотом, я выскочила из кустов и бросилась к Васе:

– Ну что?

– Тихо ты, – предупредил он, – не ори, все дело провалишь.

Это что-то новенькое! Кажется, мой подручный заважничал. Хороший знак, значит, есть повод. «Повод» зашевелился и высунул руку из-под черного вороха:

– Кошмар какой-то. Такое впечатление, что под мусоровоз попала.

– А ты на чем едешь, любезная? Убери ручонку-то, рано еще. Сейчас вот до машины доедем, переберешься. А то не дай бог кто по дороге проедет.

Тут уже и я вняла голосу разума, звучавшему из уст Васи, отошла от телеги и заспешила к машине. Завернув на лесную дорогу, Вася остановил Стрелку. А еще говорил, что не умеет управлять лошадью. Я расшвыряла мешки и помогла женщине подняться. Вид у нее был еще тот: волосы спутаны и плохо промыты, лицо бледное, под глазами синяки.

– Меня зовут Полина, – не стала таиться я, – я приехала сюда специально для того, чтобы вытащить вас из лечебницы. Сейчас вы сядете в машину, и мы поедем в город. А по дороге вы все мне расскажете.

– С какой это стати? – повела она плечами, – вы сделали свою работу, отвезете меня в город и можете быть свободными. От моих откровений в том числе. Вас ведь Лариса наняла?

– Ваша подруга даже не знает, что с вами произошло. А записку, которую вы ей написали, я нашла возле мусоропровода. И учтите, вытащила вас из психушки я вовсе не потому, что не могу жить без приключений, просто вы нужны лично мне.

– Лично вам? А кто вы такая, чтобы так нагло заявлять на меня права?

– Я уже представилась, меня зовут Полина. Если вас не устраивает моя компания, можете дальше продолжать путь сами. Только предупреждаю, как только вы сделаете первый шаг, я тут же звоню в ваш санаторий и указываю на ваше местонахождение. Второй вариант я вам уже озвучила: мы вместе едем в город, и по дороге вы рассказываете все, что меня интересует. Если я заподозрю вас во лжи, или меня еще по какой-либо причине не устроит то, что вы мне расскажете, отправлю обратно в психушку.

– Интересно узнать, как вы себе это представляете. Я женщина нехрупкого телосложения в отличие от вас.

– А я следую с телохранителем. Вася, ты же сможешь, если надо, вырубить на время эту нехрупкую женщину?

– Вообще-то я драться не люблю, но если тебе надо, то кого угодно завалить смогу, – добродушно ответил Вася.

– Я не могу откровенничать перед вами, ничего о вас не зная, – стояла она на своем.

– Хорошо, – согласилась я, – я работаю на внучку Лепнина, Марту. Она приехала в Россию и пытается найти убийцу своего деда.

Кажется, этот аргумент подействовал. Черты лица Ирины разгладились, агрессивность словно куда-то улетучилась.

– Машенька приехала, – словно не спросила, а констатировала она, – все-таки приехала. Это меняет дело. Поехали.

Еще не совсем доверяя Ирине, я дождалась Васю, который отгонял Стрелку к хозяйскому двору, посадила его на заднее сиденье, и мы поехали в город. У Ирины не было вариантов: или она доверяется мне, или… судя по всему, довериться ей было больше некому.

С Лепниным она познакомилась вскоре после того, как он узнал о получении наследства. Матвей Васильевич пришел в их агентство и поручил Ирине разработать бизнес-план проекта. Женщина загорелась, ей еще ни разу не приходилось работать со столь интересным и грандиозным проектом. Поэтому и в работу она ушла с головой. Лепнин оценил талант и рвение сотрудницы и сделал ее практически поверенной в своих делах.

Они много разговаривали о судьбе имения, и как-то Лепнин посетовал, что не уверен в том, что его внучка захочет управлять комплексом после его смерти. Все-таки девочка воспитывалась за границей и почти не знает ни родины, ни деда, а, следовательно, не может и испытывать к ним привязанности. Каким-то непонятным образом, не то в шутку, не то всерьез, разговор вышел на то, что при подобном раскладе было бы неплохо найти человека, который взял бы управление хозяйством на себя, а основную часть дохода откладывал бы на счет Марты.

– Вот если бы согласились вы, Ирочка, я и не мечтал бы о другом. Честная, предприимчивая, знающая. Усадьбу полюбили, как свое детище. Соглашайтесь!

Ирина подумала и отказалась. Слишком большая ответственность ложилась на ее плечи, всю жизнь тащить на себе столь серьезный бизнес. Да еще и чужой. К тому же могли отыскаться еще какие-нибудь дальние родственники, начать грызню из-за обладания комплексом, надо ли было принимать в этом участие посторонней женщине?

Ирина отказалась, но Лепнину так понравилась идея сделать ее управляющим, что он посоветовался со своим адвокатом, Даниэлем. Тот и придумал выход: Ирина должна выйти замуж за Лепнина и уже на правах его законной жены управлять комплексом. В этом случае они страховались на предмет появления каких-нибудь дальних родственников, внебрачных детей, однофамильцев, претендующих на право обладания семейным сокровищем, просто вертких жуликов, желающих обработать Марту и прибрать к рукам наследство Лепниных. В это время как раз участились случаи черного риелторства, и Матвей законно опасался, что его, как одинокого и обеспеченного старика, могут просто убить, перед смертью заставив подписать документы на наследство. А так – есть законная супруга, наследник первой очереди, вопрос закрыт. В завещании Матвей должен был указать, что жене он оставляет завод по производству масла и сыра и ей же поручает управлять имением до распоряжения прямой наследницы. За свою работу Ирина должна была получать определенный процент.

Когда Даниэль назвал женщине цифру, которая должна была составить ее доход от реализации продукции завода и управления имением, та несколько дней не могла прийти в себя. Всю жизнь она и ее муж относили себя к среднему классу и жили соответственно, даже не мечтая когда-то выбраться из пут безденежья и отказа себе в элементарном. И тут – такой шанс! Шанс, не противоречащий закону ни человеческому, ни божескому. Одна загвоздка: условия Лепнина по поводу оформления законного брака. Даниэль объяснил, что это предложение делается в первую очередь в интересах самой Ирины, таким образом, после смерти Лепнина даже при потере завещания никто не смог бы опротестовать ее право на часть наследства и на законность управления комплексом.

Им удалось уговорить Ирину. Она посоветовалась с мужем, оформила фиктивный брак с Лепниным. Жила в основном дома, с мужем, у Матвея Васильевича показывалась иногда, чтобы не давать повода для сплетен соседям. Брак был действительно чисто фиктивным.

– Он вам так доверял? – сомневалась я.

– Матвей был человеком старой закалки, – пояснила Ирина, – да и кому бы он мог довериться? Петру?

– Вот-вот, – остановила я ее, – о Норбекове – поподробнее.

Ей никогда не нравился этот слишком ласковый старик, к тому же тот подозревал, что не все в их браке чисто, и постоянно провоцировал Ирину. После похорон, когда Ира убирала комнату после поминок, он подошел сзади, полуобнял жену почившего друга и интимно-ласково прошептал:

– Ирочка, я понимаю, как тебе тяжело, и именно сейчас хочу сказать, что никогда не оставлю тебя в беде. Матвей перед смертью завещал мне позаботиться о его жене и комплексе.

Пока вдова соображала, к чему эти речи, тот быстро и четко разложил все по полочкам: он берет на себя заботу об имении и заводе, она получает дивиденды, которые он ей отстегивает.

Со временем она оформит на него генеральную доверенность на управление всеми делами.

– Но я не могу этого сделать, – попыталась возразить Ирина, – по завещанию мне принадлежит только заводик, а все остальное – Марте, его внучке.

– Покажите завещание, – мягко попросил Норбеков.

Ничего не подозревающая Ирина протянула ему конверт, который еще при жизни передал ей Лепнин. Норбеков внимательно прочитал текст, потом аккуратно сложил листок в четыре раза и положил во внутренний карман пиджака.

– Что вы делаете? – возмутилась Ирина. – Отдайте немедленно!

– Устраняю проблему, – усмехнулся Петр, – нет завещания – нет проблемы. Думаю, пока будут длиться бюрократические проволочки, мы сможем сделать так, что Марта сама откажется от столь громоздкого наследства. Зачем ей какая-то старая развалюшка в забытой богом России?

– Марта не дура, – возразила Ирина, – она сможет понять, во сколько оценивается имение ее предков.

– А ей совершенно необязательно говорить об имении. Матвей ведь скрывал до поры до времени от нее эту новость, не правда ли? Она решит, что ей отойдет лишь его старенькая хрущевка, и ничего более. Зачем ей хрущевка в России?

Ирина еще надеялась, что это лишь глупейшая шутка или безграмотная попытка шантажа, но Норбеков предъявил ей последнее доказательство всей серьезности затеянного:

– У вас даже не будет денег на реставрацию имения и создание комплекса, и спустя время государство просто заберет его обратно. Что говорится в контракте по передаче имения в частные руки? Владелец обязан содержать и поддерживать его в полном порядке. У вас нет на это средств.

– Есть. У Матвея на счетах.

– У Матвея на счетах нет ни копейки, – поганенько усмехнулся Петр.

– Я заявлю в милицию.

– Попробуйте. Думаете, за мной никто не стоит, если речь идет о такой сумме? И не вздумайте рыпаться. А то и дня не проживете.

– Даниэль…

– Даниэля вашего уже и след простыл. Не верите – попробуйте с ним связаться, – ощерился Норбеков, – даю вам сроку до завтрашнего вечера. Не захотите со мной дружить – будем воевать. Только даже и не надейтесь, что в этой войне вам удастся победить. Помните, за мной стоит большая сила.

Ирина не спала всю ночь и к утру не смогла придумать ничего лучшего, как просто попытаться уехать на время из города, чтобы собраться с мыслями и спокойно разобраться в происходящем. Рано утром съездила на работу, быстро оформила отпуск, рассказала всем, что едет по горящей путевке, побросала вещи в чемодан и вызвала такси на дом. У подъезда стояла «девятка» с услужливо открытой дверью, Ирина села на пассажирское кресло, повернулась к водителю на мгновение спиной, чтобы закрыть дверцу, и тут же нос и рот ей закрыла тряпка с остро пахнущей жидкостью. Очнулась она уже в лечебнице.

Сначала пыталась качать права, ругаться, даже предпринимала попытки бегства, но быстро поняла, что этим только вредит самой себе. Ей кололи такие зверские дозы транквилизаторов, что спустя несколько дней она почувствовала себя каким-то отупевшим растением. Тогда женщина притихла, стала изображать покладистую пациентку и думать. Если бы от нее хотели окончательно избавиться, то, скорее всего, она уже давно бы разговаривала с фиктивным супругом на небесах. Значит, ее просто «ломают». Она нужна как наследница. Выбраться отсюда самостоятельно невозможно, а выбираться надо.

Еще через пару дней ей удалось уговорить уборщицу за золотые сережки с мелкими сапфирами переправить письмо для подруги. Уборщица оказалась хоть и жадная, но честная. Серьги взяла, но и письмо отправила. Ирина не больно-то надеялась на удачу, но когда мусоровоз предложил ей спрятаться в его телеге, ни секунды не раздумывала.

– Это почти все, что я знаю, – закончила Ирина, – ума не приложу, как ему удалось заполучить деньги со счетов Матвея? Ведь сняли их еще при его жизни.

– А что вы можете сказать о Даниэле? – подбросила я следующий вопрос.

– Только хорошее. Он искренне помогал и честно работал.

– Как вы думаете, куда он исчез?

– Не знаю. Надеюсь только, что ничего плохого с ним не случилось. Вполне допускаю, что Норбеков или его подручные смогли просто так запугать адвоката, что он уехал от греха подальше. То есть сделал то, что не удалось сделать мне. А теперь ваша очередь: расскажите мне о Марте. На данный момент ей ничего не угрожает?

Я коротко рассказала ей историю жизни Марты, обрисовала настроение девушки. Услышав, что девушка намерена отстаивать свои права на наследство, Ирина довольно улыбнулась:

– Прекрасно, у меня есть союзник.

Особо не советуясь с ней, я привезла Ирину к себе домой. Никто не должен был знать, что она появилась в городе. Нет, Норбеков, конечно, узнает о ее бегстве одним из первых, думаю, ему уже позвонили из клиники. Просто вряд ли он станет искать Волкову у случайной приятельницы Марты Марсвин.

* * *

В тот же день я встретилась с самой Мартой и рассказала все, что мне удалось узнать от Ирины. Лицо и без того белокожей девушки в конце моего рассказа стало мертвенно-бледным. Я бросила взгляд на ее кулачки и увидела, что они крепко сжаты.

– Марта, вам нельзя больше оставаться в этом доме. В один прекрасный момент вы не сможете сдержаться и выдадите себя взглядом, мимикой, движением. Ирину мне удалось найти благодаря случайности, вас же он может упрятать в более надежное место.

– Нет, – упорствовала девушка, – если я исчезну, он забеспокоится. Особенно если исчезну сейчас, после бегства Ирины.

Я вынуждена была признать, что она права. Каким-то образом нам еще предстояло вернуть деньги, которые он украл, а для этого пока нельзя было демонстрировать свою осведомленность.

– Я буду помнить, что он еще получит свое, – успокаивала меня Марта, – это поможет мне бороться с приступами ненависти и брезгливости. Я же русская женщина, а русские – сильные.

* * *

Форсировать события Норбеков начал на следующее же утро. Он заявился к Марте и начал уговаривать ее продать ему комплекс деда, утверждая, что в память о друге согласен продолжить его дело. Он долго убеждал девушку, что без материальных вливаний комплекс ничего не стоит, а хлопот принесет много. На пальцах показывал, как сложно в России возрождать руины, насколько неповоротлива машина нашей бюрократии, как тяжело будет неопытной хрупкой иностранке разгрести всю эту кучу проволочек, грязи, безденежья.

– На данный момент комплекс не стоит ни гроша, – тряс он перед ней какими-то распечатками, – посмотри сама. А если ты будешь сомневаться и протянешь время, то на замороженный комплекс набегут неподъемные штрафы. Сама посмотри: рабочим зарплата не выплачивается? А на бумаге они все состоят на бюджете. Арендная плата, техника, да много всякой всячины, о которой даже не должны слышать такие нежные девичьи ушки, как твои.

Я проинструктировала Марту на случай подобного поворота событий, поэтому она четко играла свою роль: изображала сомнение и нерешительность, мялась, но всем своим видом давала понять, что, скорее всего, она видит в словах старого друга деда рациональное зерно.

Мне было необходимо, чтобы она дала ему понять: сделка состоится. Но при этом всячески затягивала бы оформление документов.

– Я ничего не понимаю в том, что вы тут мне говорите: арендная плата, штрафы, – призналась она, – но я не могу позволить, чтобы меня обвели вокруг пальца, как слепого котенка. Не надо трясти тут передо мной этими листочками, лучше пригласите специалиста, и пусть он четко скажет мне, сколько стоит комплекс сейчас, сколько он будет стоить через месяц и что от него останется, если через год не возобновятся работы. Поняли?

Норбеков радостно соглашался и бежал искать подходящего «специалиста». А потом Марта выдумывала еще какую-нибудь глупость, и окрыленный ее наивностью и уступчивостью Норбеков выполнял прихоти глупенькой и жадной иностранки. Она была почти готова написать ему генеральную доверенность на представление ее в суде по поводу завещания и другую – на управление всем состоянием, которое отойдет ей по этому завещанию.

Мы же с Ириной в это время не сидели сложа руки. Вернее, Ирина помогала мне, чем могла, а я искала деньги, которые за несколько дней до смерти исчезли со счетов Лепнина.

Глава 11

– Витя, ты мог бы просочиться в базу данных одного известного банка? – задала я прямой вопрос Шилову.

– Не в этом проблема, – ответил Витя, – проблема в том, смогу ли я потом как-нибудь просочиться сквозь щупальца их службы безопасности. Там тоже не тетки предпенсионного возраста работают, которые до сих пор по ночам тайком на счетах считают, а специалисты почти моего класса.

– Вот то-то и оно, что почти, – подмаслила я, – хакера твоего уровня в Горовске нет. Витя, мне очень надо. За оплатой дело не встанет, ты сам понимаешь.

– Полина, – не отрываясь от экрана монитора, на котором, по моему мнению, не было ничего интересного, ответил он, – я как-то уже переболел этой болезнью. Каждый мальчишка мечтает снять со счетов какого-нибудь крупного международного банка солидную сумму, пустить ее в цепь и запрятать так, что никто, кроме него, не сможет найти концов. Проблема в том, что даже если у кого-то и хватает ума на начало операции, его ловят действительно практически на первом этапе. А если и не на первом – деньги-то все равно должны где-то всплыть. Значит, остается след. И вообще мне это неинтересно. Деньги мне нужны, но не такие суммы, о которых идет речь. Сама понимаешь, личный остров на Сейшелах мне ни к чему. Там компьютерной барахолки нет.

– Витя, ты меня не дослушал, – с укоризной остановила его я, – я не собираюсь просить тебя, чтобы ты ради скромной оплаты ограбил для меня банк. Мне нужно только узнать, когда и у какого оператора произвел операцию по снятию наличности один человек. И все! Можно даже не узнавать сумму. Это для меня интересно, но не важно. Или для тебя это слишком сложно?

Последняя фраза обычно сводила на нет капризы Шилова. В этот раз она сработала предсказуемо.

– Скажешь тоже, сложно. Да там делать-то нечего, я их коды доступа вскрываю за секунды, – петушился Витя, – только риск того, что меня запеленгуют, все равно есть. Небольшой, конечно, но есть. Мне это надо?

– Тебе это не надо. Поэтому скажи, как этого риска избежать.

– Работать как русский разведчик в тылу врага. В темном лесу. И от аппаратуры желательно избавиться.

– Это возможно? – не стала отмахиваться от будто бы бредового предложения я.

– Возможно, – неохотно ответил Витя, – но неудобно.

– Есть еще варианты?

– Подставить кого-нибудь. Выйти в базу данных с чужого компа.

Второй вариант понравился даже мне. Осталось найти человека, которому можно подстроить подобную гадость. Так как с лету никакой дельной мысли в мою голову не пришло, я наказала Вите готовиться ко второму варианту, назвала банк и принялась прикидывать варианты. Может, поработать в лесной чащобе – не такая уж и бредовая идея?

Обычно почту из ящика забирал дед, но в этот раз, открывая ворота, чтобы загнать машину, я увидела белый хвостик, торчащий из синей металлической коробки. Извещение на получение Алининого металлоискателя. Наложенным платежом. Я совсем о нем забыла! Как все-таки хорошо, что вовремя успела отписаться от водолазного снаряжения. А металлоискатель… что же, вещь в хозяйстве нужная. И если действительно поможет Алине обнаружить в поместье что-нибудь интересное и эксклюзивное, значит, потраченных денег стоит. В любом случае та сумма, которую предложила мне Марта Марсвин за помощь в ее деле, позволяла сделать лучшей подруге этот «милый» подарок.

Честно говоря, как-то ни разу еще не приходилось бывать в нашем отделении связи. Поэтому где оно находится, я не знала. Сунула извещение в сумочку, прихватила паспорт и уже на выезде из коттеджного поселка притормозила и спросила у охранников, по какому адресу располагается отделение почты, к которому мы прикреплены. Ребята объяснили, как ехать: оказалось, что почта находится недалеко от дома Лепнина. Уже подъехав, я сообразила, что это то самое отделение связи, из которого отправляли телеграмму о его смерти Марте.

Тут же всплыло и воспоминание о почтальонше-«мопсихе», с которой я познакомилась в начале работы и которую, кажется, просто от скуки запугала до полусмерти нашествием по ее душу отрядов быстрого реагирования и всяческих грозных структур государственной власти. Она еще звонила кому-то по телефону и советовалось, а потом все так быстро закрутилось, что это звено цепи как-то вылетело у меня из головы. Нет, не начисто, этот червячок сидел у меня в жестяной коробочке, ожидая своего часа. Может, он уже настал?

Я зашла в помещение почты, огляделась. Здесь, как и в прошлый раз, было малолюдно. За стойкой сидела всего одна сотрудница, другая, не «мопсиха». Неужели та так и сбежала и до сих пор прячется от отряда быстрого реагирования, который должен был «взять ее у подъезда»? Я нацепила на лицо дружелюбную простоватую улыбку и неуверенной походкой протопала к женщине:

– Скажите, посылку здесь получить можно?

– Давайте извещение, – не глядя на меня, протянула руку та.

– А раньше тут другая тетенька работала, – играла роль болтливой клиентки я, – такая, с брылами.

Не помню, откуда всплыл этот термин собаководов, но женщина меня поняла:

– Клавдия Николаевна?

– Ага, – энергично мотнула головой я, – Иванова Клавдия Николаевна. Точно.

– Вы чего-то путаете. У нее фамилия Голубева.

– Точно, Голубева. Как это я перепутала? – обрадовалась я. – Как она поживает? Не заболела?

– А чего ей сделается? Работает. Мы с ней в разные дни работаем, а вы, наверное, раньше всегда в ее смену попадали. Вот меня и не видели. Заполняйте бланк, сейчас посылку принесу.

Она вытащила из подсобки длинный картонный ящик, я при виде него расцвела, как майская роза:

– Господи, я не верила до самого последнего момента. В первый раз повезло за всю жизнь.

– А что случилось-то? – заглотнула наживку скучающая дама.

– Выиграла… телескоп, – похвасталась я, почему-то назвав этот не совсем необходимый в хозяйстве предмет роскоши.

– Как это? – заинтересовалась женщина.

– По интернет-голосованию. За меня проголосовало большинство участников форума. И телескоп достался мне.

– Глупости какие-то, – совершенно справедливо возразили мне. – Посылка-то наложенным платежом, какое уж тут везение! Так и просто купить можно было бы.

– И вовсе не просто, – надела на лицо торжествующую улыбку я, – знаете, столько он стоит? В десять раз больше! А мне достался почти на халяву, только налог заплатила.

– Тогда понятно. Только зачем он мне? Я за звездами не смотрю, только место занимать в доме будет.

– И мне не нужен. Я его продам. Выставлю в Интернете на продажу, скину прилично, с руками оторвут. И я в выигрыше останусь. Хотите, адрес сайта вам скажу, где розыгрыши производятся?

– У меня и компьютера-то нет. Да и не люблю я лотереи эти всякие. Не везет. Вот Клава постоянно во что-то играет. И Интернет у нее дома есть, у сына. Правда, сын с женой сейчас на подработку на Север уехал, но Клава немного в этом разбирается. Одной-то ей дома скучно, вот она и переписывается с сыном, да еще с кем-то. Вы ей скажите.

– Хорошо, – пообещала я, – в следующий раз скажу.

Забрала свой «телескоп» и вышла на свежий воздух. Клава Голубева живет одна, у нее есть компьютер с Интернетом, она еще не получила свое за продажность и помощь Норбекову. Ведь именно Клава за определенную мзду придержала телеграмму, из-за чего опоздала на похороны деда Марта, из-за чего удалось кремировать тело Лепнина.

Дома я запустила диск Шилова и нашла адрес, по которому проживала Клавдия Николаевна Голубева. Судя по всему, завтра она работает. Проблема номер один: без Вити я не справлюсь, а если дело стоит близко к криминалу, он на это дело не идет. Конечно, я не собиралась, например, обчищать квартиру «мопсихи», просто мне надо было попасть внутрь и немного поработать на ее компьютере… Никакого криминала. Но Вите-то этого не объяснишь, проникновение на частную собственность карается по закону.

Я тяжко вздохнула: Витя был законопослушен во всем, что не касалось его увлечения. Значит, придется вводить его в заблуждение. Не могла же я не воспользоваться столь удачным стечением обстоятельств! Хотя для него достаточно было просто промолчать и не объяснять, на чьей квартире мы работаем. Сам он, как правило, вопросов не задавал.

Утром, в самом начале рабочего дня, я произвела пробную вылазку: замаскировалась под невыразительную толстушку, позвонила в дверь и попыталась открыть замки квартиры Голубевой. Со второй попытки у меня это получилось. Я аккуратно, чтобы не было слышно хлопка двери, прикрыла дверь, прошла в комнату. Компьютер новенький, мощный. Думаю, Витя сильно ругаться не будет. Знаю, как его выводит из себя несовершенная техника. Так же тихо я вышла из дома и поехала за компьютерным гением. Надо было успеть все сделать быстро. Мало ли что взбредет в Клавину голову в обед: цветочки, скажем, полить. Тут она нас и застукает. На всякий случай я оставила на посту возле почты Люсю. В случае форс-мажора она должна была позвонить мне на сотовый.

Врать Вите не пришлось. Я просто сказала, что нашла нужный компьютер, посадила его в машину и повезла домой к Голубевой. Его манера одеваться вполне напоминала грамотный шпионский грим: бейсболка, низко надвинутая на глаза, темные очки, свободные джинсы и болтающаяся на плечах толстовка, скрывающая комплекцию. Наушники от плеера могли бы подстраховать при случае, если бы какая-нибудь любопытная соседка вздумала бы с нами поговорить. Я что-нибудь ответила бы, а Витя… только кивал бы головой в такт музыке.

К слову, от встреч с соседями бог нас уберег. Но совсем без происшествий не обошлось. Только мы проникли в квартиру, как позвонила Люся и сообщила, что госпожу Голубеву заменила какая-то другая дама, и объект наблюдения быстро затрусил куда-то от почты. Это было не то что плохо, а просто из рук вон: «мопсиха» жила в двух шагах от своей работы. Может, кто-то из соседей нас увидел и позвонил ей? Впрочем, почти сразу Люся сказала, что Клава направилась совершенно в другую сторону. Я приказала ей продолжить наблюдение и успокоилась: это досадное недоразумение играло нам на руку. Если Голубевой потребуется алиби, то найти его будет проблематично, во время «сеанса связи» ее не было на рабочем месте.

Пока я вела переговоры с Люсей, Шилов колдовал над компьютером Голубевой. Я немного нервничала: сейчас на мне лежала ответственность и за парня, по сути, я его слегка подставляла… в случае, если бы нам не повезло. Хотя он наверняка догадывался, что компьютер, на котором он работал, не принадлежит другу. Тем более что работать его я попросила в перчатках.

Нам повезло, никто нас не потревожил. Со своей работой Шилов справился в считаные минуты, после чего выключил компьютер, схватил меня за руку и потащил из квартиры:

– Если там работают профессионалы, то они могут приехать очень быстро, – объяснил он.

По моей просьбе он мгновенно установил в квартире Голубевой простенький «жучок», и мы побежали.

Видимо, настоящих профессионалов даже в серьезном банке Горовска не водилось. По крайней мере, мы смогли уехать спокойно и беспрепятственно. Машину, как всегда, я оставила во дворе соседнего дома, так что у нас было бы время лицезреть службу безопасности банка, если бы они отреагировали быстро. Впрочем, ничего же серьезного не произошло. Просто кто-то на пару минут влез в их базу данных. Посмотрел и вышел. Чего в этом такого уж страшного? Думаю, ничего. Хотя в мои планы такое равнодушие и разгильдяйство службы безопасности банка не входило. Они просто обязаны были хорошенько взять за брылы госпожу Голубеву. Хотя бы для того, чтобы мне не пришлось заниматься с ней отдельно.

Дома Витя открыл скопированный файл. Я запомнила дату и время, в которое Матвей Васильевич снял деньги со счета, данные оператора. Это оказался мужчина. Что же, хорошо. С ним работать будет проще. Мужчине сложнее противостоять пороку, поэтому к нему легко подкатить с помощью соблазнов. Если не получится другими методами, будем действовать, как Мата Хари. Соблазнять.

Запись, которую я получила с помощью «жучка», оставленного в квартире, дала мне возможность проконтролировать дальнейшее. Вскоре после нашего ухода в пустой квартире прозвенел звонок, потом до вечера было тихо. Вечером, едва хозяйка вернулась, звонок повторился, она открыла дверь, и комната наполнилась мужскими голосами. Едва до Клавы дошло, что по ее душу пришли работники каких-то служб, каких, она не поняла, как она стала каяться и в прямом эфире выдала мне немного недостающей информации по Петру Норбекову. В принципе, мне и раньше было ясно, что трюк с запоздавшей телеграммой заказал он, сейчас я только получила подтверждение, и то косвенное. Клава Голубева не знала его имени и фамилии, она только описала его внешность и сказала, сколько он ей заплатил за задержку телеграммы.

«Телефон! – мелькнуло у меня в голове. – Она знала номер его телефона!» А вот это было абсолютно не в моих планах. Еще не хватало, чтобы моего клиента взяли в разработку какие-то банковские безопасники. На мое счастье, их тоже не заинтересовала информация о старике, который зачем-то заплатил за опоздание телеграммы. Как только Голубева поняла, что пришли к ней не за этим, она успокоилась и начала было качать права, но ее быстро поставили на место и начали задавать уж совершенно непонятные ей вопросы.

К слову, мне не понравились эти ребята. Вроде и называются относительно солидно, и служат банку с правильной репутацией, а ведут себя как какие-то шестерки на службе у распальцованного авторитета. В какой-то момент мне даже показалось, что стоит вызвать милицию, пока дело не дошло до членовредительства, но тут «мопсиха» и сама, видимо, настолько перепугалась, что стала брать на себя все грехи, в которых ее обвиняли.

Мужики посадили ее за стол и велели продемонстрировать операции, которые она совсем недавно производила со своего компьютера. Скоро они поняли, что тетка не имеет ни малейших навыков в сложном деле хакерства, забрали ее и жесткий диск из компьютера и увезли в неизвестном направлении. Ничего, отпустят. Не банда все-таки, солидное коммерческое учреждение. Да и ущерба банку не нанесено.

* * *

У меня был план действий, и я не могла позволить себе терять время. Переодевшись и поменяв парик, заскочила в банк и нашла глазами оператора, на беджике которого прочитала нужную мне фамилию и имя. Парень молодой, высокий, слишком щуплый для своего роста. Он был бы вполне симпатичным, если бы не следы от серьезной угревой сыпи, которой, судя по всему, молодой человек страдал давно. Из сведений, почерпнутых с диска Шилова, я узнала марку и номер его машины – она стояла на служебной парковке банка. Значит, выбираем вариант «Б», уже не раз испытанный и прекрасно работающий.

Я дождалась окончания рабочего дня и стала ждать, когда же парень отправится домой. Наконец он вышел, сел за руль машины и стал аккуратно выруливать на дорогу. Я быстрым шагом направилась ему наперерез. В одной точке мы сошлись одновременно, как я и рассчитывала, скорость его была пока небольшой. Я повернула голову в другую сторону и храбро шагнула с тротуара на проезжую часть, и в следующий же момент услышала визжащий звук тормозов и почувствовала сильный, но довольно мягкий толчок в бедро. Я не удержалась на ногах и упала.

Водитель тут же выскочил из машины и подбежал ко мне. Я думала, что он будет изрыгать проклятия, как делают мужчины, попавшие в подобную ситуацию, но он лишь смотрел на меня огромными испуганными глазами и тянул за руку куда-то вверх и вправо.

– Вы мне руку оторвете, – предупредила я, – в дополнение к сломанной ноге.

– Что, ногу сломали? – глаза его стали еще больше. – Я сейчас «Скорую» вызову.

– Не надо, – махнула я рукой, – и так срастется. Подайте руку, только не тяните.

Опираясь на его руку, я встала. Перелома, конечно, не было, но ушиб давал о себе знать. Преувеличенно активно прихрамывая, я сделала попытку пройтись, но, громко охнув, навалилась на парня:

– Болит.

– Я вас отвезу, куда скажете, – забормотал он, – в больницу?

– Не тараторь. Мне сесть надо.

Он открыл дверцу машины и помог сесть. Я подняла подол юбки, осмотрела бедро. Синяк. Здоровый, с ладонь. Только зарождается, но выглядеть будет ужасно. Вот чертова работа что с красотой девичьей делает! У парня, кажется, по поводу красоты было свое мнение. Он бросил взгляд на мою оголенную ногу и густо залился краской. Спасли его водители, которые не могли выехать со стоянки, так как машина моей жертвы загородила весь проезд. Они начали отчаянно сигналить, он завел мотор и отъехал, поставив машину возле бордюра.

– Ну вот, теперь в банк опоздаю, – горестно протянула я, – а дед так просил, чтобы я зашла именно сегодня!

– Может, я смогу вам помочь? – с готовностью вскинулся он, даже не задумавшись над тем, что в банк я стремилась уже минут через десять после его закрытия.

– Мне уже никто не сможет помочь, – обреченно буркнула я, – дед просил договориться, в какое время ему завтра лучше подъехать, чтобы новый вклад открыть. И о депозитах все узнать. А вы меня сбили.

– Ой, – обрадовался он, – так вам повезло! Я отвечу на все ваши вопросы. Я работаю в этом банке.

У него была такая торжествующая физиономия, что я не выдержала и криво усмехнулась.

– Что, больно? – принял мою усмешку за гримасу боли он.

– Нет. Это я так радуюсь, что мне неслыханно повезло. Давайте, рассказывайте. Какие годовые проценты он сможет иметь с суммы… – Я назвала цифру, и глаза парня опять стали круглыми:

– Ничего себе. Я думал, речь о пенсии идет. У нас недавно один клиент снял практически те же деньги. И тоже пенсионер.

– Так это мой и был, – как бестолковому, стала втолковывать я, – просто ему пришлось снять, а теперь он может их обратно положить. Только процент хочет найти более выгодный.

– Так пришел бы завтра, уже с деньгами, все и решили бы, – заторопился парень, – у нас к таким клиентам подход особый.

– Он хотел узнать сроки и проценты и дома заранее все с калькулятором подсчитать, какую сумму на какой вклад и в какой валюте делать. А то вы всегда торопите, а дед у меня обстоятельный. И чего ты пристал ко мне? Я тебе все рассказала, а ты завтра товарищей подговоришь, и вы на моего дедушку нападете. И деньги все отнимете.

– Что ты говоришь, – возмутился он, – если бы я был из этих, давно бы уже… подговорил кого-нибудь. Я же сам твоему деду деньги выдавал, и могу узнать его адрес легко. Он же Лепнин? Матвей Иванович?

– Васильевич, – поправила я.

– Точно, Васильевич, – извиняющимся голосом поправился он, – так спасли внука-то?

– Внука? – озадачилась я, – спасли. А ты откуда о нем знаешь?

– Так дедушка твой и рассказал. Нам денег долго ждать пришлось, такая сумма! Я его чаем поил, у нас для подобных крупных операций специальный кабинет есть. Дед твой и разоткровенничался.

– И что он тебе, интересно, сказал? Неужели все, как и было? – пыталась вытянуть из него информацию я.

– Наверное. У его друга внука похитили и денег требовали на выкуп, так?

Я молча кивала головой и слушала подленькую историю, которую преподнес своему другу Норбеков.

Итак, Петр Алексеевич, по всей вероятности, сказал Матвею Васильевичу, что у него похитили внука и требуют неподъемную сумму. Требуют срочно. По словам Лепнина, возможность собрать ее в их семье была, но для этого следовало срочно, в течение суток, продать недвижимость не только в Горовске, но и принадлежавшую отчиму малыша квартиру в Москве. Плюс дача, машина, какие-то акции, еще что-то и где-то. Времени это могло занять много, а похитители обещали начать жестоко разделываться с ребенком за каждый час просрочки. Лепнин согласился отдать деньги, не раздумывая. У Норбекова была жесткая, но все-таки возможность отдать долг после продажи недвижимости. В качестве залога дед Марты не взял с друга даже расписку.

– И он тебе так просто все и рассказал? – удивилась я. – Не побоялся?

– Ваш дедушка взял с меня слово, – подбоченился мой визави, – что я никому ничего не расскажу. И я сдержал его!

– Ага, первой встречной все разболтали, – подначила я.

– Так вы сказали, что мальчика спасли, – возмутился он, – значит, уже можно рассказывать.

«Эх, Лепнин, Лепнин, – подумала я, – чистая душа. Как мало осталось людей, которые готовы не только отдать все, что у них есть, по первой байке так называемого друга, но и поделиться информацией с первым встречным. А ведь он умел хранить тайны! Не рассказал же он о мнимом похищении Ирине. Хотя у него могло и не быть этой возможности. Они же не часто виделись, как оказалось, а тут она еще и в командировку уехала. Может быть, это подсознание толкнуло его в плечо и заставило рассказать все незнакомому человеку? Наверняка он потом ругал себя, каялся».

Больше ничего узнать от клерка я не могла, поэтому, кряхтя и охая, вылезла из машины, категорически запретила меня провожать и отвозить куда бы то ни было и, прихрамывая, скрылась с его глаз. Очень хороший попался мне клиент. Его даже не пришлось соблазнять или подкупать, и так все от страха выложил. Нога почти не болела, по крайней мере, не мешала мне управлять автомобилем. Я узнала, под каким предлогом выманил деньги Норбеков у Лепнина. В том, что именно Петр Алексеевич придумал легенду о похищенном внуке, я не сомневалась. А тот факт, что «похищение» состоялось за несколько дней до смерти Матвея, доказывал: их и не собирались возвращать. Все было продумано и рассчитано. Даже игра на благородстве Лепнина: он так и не сказал ничего Ирине, хотя проболтался неизвестному служащему. Закон случайного попутчика: мы видим человека в первый и последний раз, и, таким образом, он как бы существует в другой параллели. Мы считаем, что уже никогда пути наши не пересекутся, поэтому и откровенничаем с ним по полной программе, часто кляня себя потом за это последними словами.

А дома мне влетело от Ариши.

– Ты могла погибнуть, – лютовал он, – разбить голову, сломать ногу. Ради какой-то ничтожной информации так рисковать!

– Никакого риска, – оправдывалась я, – видела, что он ехал километров двадцать в час, не больше. При такой скорости не затормозить невозможно!

– Ну и что? И что ты узнала? Под каким предлогом забрал деньги у Лепнина Норбеков? Эта простейшая информация того стоила?

– Я убедилась, что деньги забрал действительно он. Это достаточно серьезная информация. Теперь я знаю, у кого их искать для того, чтобы вернуть.

Думаю, в душе дед был со мной согласен. Просто ему не всегда нравились способы, которыми я добивалась своего.

* * *

Как ни странно, утро было безмятежным. Несмотря на кучи грязи, которые свалились на меня в связи с копанием в деле Лепнина, сегодня мир излучал такую чистоту и согласие, что мне петь хотелось. Пела я так себе, чистенько, но слабенько, поэтому не стала портить атмосферу утра и достала из чехла саксофон. Вот у него действительно был голос! И блеск, которого природа недодала мне, и сила.

Дополнив окружающий мир своим вкладом в прелесть этого утра, я спустилась вниз, не нашла деда, поэтому пила кофе в одиночестве. И думала. Сейчас мне следовало выдержать небольшую паузу. Перед решающим сражением. Всю подготовительную работу я провела, в том, что своими несчастьями Лепнины обязаны Норбекову, сомнений больше не было.

Собственно, в мои обязанности как бы и не входило расследование и поиск преступника, просто не могла же я огульно направо и налево сносить головы тех, на кого мне укажет заказчик? Я же не киллер. И для меня принципиально важно, чтобы правосудие покарало именно виновного. Наверное, слишком самонадеянно с моей стороны было брать на себя роль этого самого правосудия, но когда это случилось в первый раз, а тогда я отомстила за трагическую гибель своих родителей, я поняла, что это самое правосудие часто слишком халатно относится к своим обязанностям. И кто-то должен время от времени ему помогать. Почему же не я?

Жаль только, что на подготовительную работу уходило так много времени. Это как изготовление праздничной петарды: долгий процесс синтеза, монотонный конвейер, невзрачная, в общем-то, упаковка, и – взрыв, краски, свет, эмоции. И опять темнота и тишина. В общем, монотонные будни.

Перед тем как напрямую заняться работой с Норбековым, я должна была немного отдышаться. И, ничего не придумав лучшего, решила навестить Алину. Что-то давно от нее не было вестей. К тому же я обещала, что, как только придет металлоискатель, сразу же привезу его в Царевщину. По привычной схеме я заехала в супермаркет, набрала провизии для подруги, состоящей, естественно, не из тушенки и перловки, а из шоколада, хорошего сыра, баллончика со взбитыми сливками и прочих вредных для фигуры вкусностей. В последний момент вспомнила о Марте – нечестно будет ехать в Каменные Липы без нее. Договорились, что не буду подъезжать к дому, не хотелось лишний раз рисоваться во дворе. Ни к чему привлекать к своей персоне лишнее внимание.

Обычно Алина, несмотря на то что еще не успевала остыть к своим увлечениям, начинала выразительно и душераздирающе страдать уже где-то ближе к кульминации. Страдать, если это хобби шло вразрез с ее любовью к комфорту и страсти к вкусной еде и дорогому шампуню. Так, помню, она испытывала жуткие муки физического дискомфорта, когда жила в лагере скалолазов, спала в брезентовой палатке и питалась пшенной кашей на воде с салом. Я иногда наезжала к ней из чистого сострадания и потихоньку от ее единомышленников привозила сыр с плесенью и швейцарский шоколад. Мужики все равно не понимают этих изысков, им лишь бы еды было побольше.

Впрочем, в этот раз все было по-другому. Алину мы нашли не сразу. В общежитии ее не было, в районе графского дома не наблюдалось. В конце концов испорченный телефон вывел нас к кирпичному дому на краю села. Алинку мы нашли во дворе, она сидела с какой-то бабусей на крылечке и внимательно ее слушала. Увидев нас, обрадовалась, но сделала знак рукой: не мешайте. Мы немного подождали, и минут через пять она вышла.

– Я все на диктофон записала, – довольно призналась подруга, – вы не представляете, как тут много всего интересного! А эта легенда о замурованной Машеньке Лепниной – просто шедевр устного народного творчества. Вот погодите, я вам расскажу. Только поесть дайте. Ты пищи-то привезла?

– Не только пищи, но и зрелищ, – обрадовала ее я, вытаскивая из багажника коробку с металлоискателем.

– Чего это? – не поняла подруга.

– Телескоп, – фыркнула я, – по интернет-голосованию выиграла. Решила, что твое новое увлечение будет – за звездами наблюдать. Очень удобно: сиди себе на мансарде и в трубочку смотри.

И, увидев, что Алина надулась, призналась:

– Твой металлоискатель прислали.

Алина завизжала и прямо на улице принялась вскрывать коробку, читать инструкцию, собирать агрегат. Мы с Мартой уже поняли, что, пока она не разберется в принципах его работы и не проверит на местности, не успокоится, поэтому смирились и стали ей помогать.

– Смотрите, – вопила Алина, – он умненький, он не только простые железки определяет, но и выбирает: золото я ищу, монеты, серебро или руду там всякую. Жаль, драгоценные металлы в нем не запрограммированы! И человеческие останки! Эх, развернулась бы!

Потом нам пришлось бродить на окраине села с этим «пылесосом» и ловить на себе удивленные взгляды сельчан. Нам даже удалось найти три копейки выпуска 1976 года и крышку от консервной банки. Потом в Алине проснулся аппетит, который заглушил жажду познания. Пообедать мы решили на природе. Сели в машину, выехали за село, свернули в пролесок. Я, как дама запасливая, держала в багажнике старый плед, его мы и расстелили прямо на новенькой весенней травке.

Кроме любимых Алининых лакомств, я купила всякие салатики в пластиковых контейнерах и готовые холодные отбивные, хотя на природе и простой хлеб с солью казался шедевром кулинарного искусства. Пикник удался. Алина, наевшись и развалившись под теплыми лучами солнца, начала рассказывать нам свои истории. Я ошибалась. Мне почему-то казалось, что моя подруга носится по деревне с лопатой и делает подкопы в различных местах графского хозяйства. Оказалось, что она подошла к делу довольно грамотно: перед раскопками провела исследовательскую работу. Да и «откапывала» не столько информацию о местонахождении клада, сколько местные легенды и сказания.

Надо признаться, я всегда относилась к увлечениям Алины несколько иронично, поэтому эта информация меня не особенно заинтересовала. Мне было любопытно послушать ее сказки после вкусного обеда под березками, и ничего более. Марта же была вся внимание. Сначала Алина решила рассказать нам историю одной из дальних-дальних родственниц Марты, юной Машеньки Лепниной, жившей, по расчетам Алины, где-то в восемнадцатом веке.

Девушке было не больше пятнадцати, когда отец стал брать ее на охоту на кабанов. Матушка была против, но шустрая и отчаянная девочка так умоляюще заглядывала ей в глаза, так назойливо и надоедливо бродила за ней по комнатам дома, что та согласилась, лишь бы ее оставили в покое. Присматривать за графской дочкой поручили крепостному, девятнадцатилетнему конюшему. Он должен был повсюду следовать за юной графинюшкой и оберегать ее от всяческих бедствий, неприятностей и казусов. Он и оберегал, как мог. По легенде, пяток раз спас ее от разъяренного секача, пару раз прикрыл грудью от шальной пули, раз пятнадцать остановил обезумевшую от страха лошадь. Ну все, как водится.

Естественно, девица влюбилась в красавца – а как же иначе – крепостного, он был наповал сражен миловидностью девицы уже давно. Какой же крепостной не заглядывался на дочек барина! В момент последнего за этот день из спасений их уста совершенно нечаянно сомкнулись, и преступница подарила рабу своего отца страстное, хотя и неопытное, лобызание. Юные нарушители устоев стали тайно встречаться, пока не были застигнуты на сеновале. Нет, ничего постыдного, просто сидели, взявшись за руки, и разглядывали звезды в огромной дырке крыши. Но этого было достаточно, чтобы Ромео из конюшни был порот и тут же продан по дешевке куда-то подальше, в Крым, а Джульетта заперта в своей комнате и лишена сладкого на неделю.

Впрочем, после унизительной процедуры обследования семейным доктором гнев папаши поутих, Машеньке было позволено спускаться к обеденному столу, и уже к концу недели румянец вновь вернулся на побледневшие было ланиты девы. Нет, она не забыла возлюбленного и регулярно рыдала в подушку по ночам, вспоминая каждую черту милого: буйные, само собой, кудри, широкую грудь, бычью шею. Все в нем было прекрасно, даже трудовая грязь под любимыми ногтями! Но с каждым днем скорбь ее таяла, как колючий апрельский снег под лучами беспощадного солнца.

И тут отец допустил ошибку. Он решил, что раз девица уже однажды чуть не опозорила честь семейства, то не постесняется и во второй завести какую-нибудь порочащую ее интрижку. Не прошло и недели с того печального события, как в их дом явились сваты с женихом – шестидесятилетним бароном-соседом. У того внучки были старше Машеньки, а туда же! Впрочем, никого такие мелочи в то время не волновали, дельце сладилось. А ночью юная графиня исчезла. Ее так и не нашли, и вряд ли кто потом вспомнил бы о Машеньке Лепниной, если бы по селу не поползли страшные слухи: когда девица пыталась выскользнуть из дома через тайный подземный ход, взбешенный отец настиг ее и ударом кулачища свалил с ног. Когда он попытался привести несчастную в чувство, то в ужасе понял, что убил свою дочь. А поняв, не нашел ничего лучшего, как похоронить ее тут же, замуровав в одной из ниш подземного коридора.

А граф, кажется, был вполне демократичным дядькой. По крайней мере, сумел грамотно замесить раствор, где-то наворовать кирпичей, сделать ровную кладку.

В общем, так и появился в окрестностях свой собственный родовой призрак, не по правилам упокоенная и невинноубиенная графская дочка Машенька.

– А так как кости ее вообще растащили по селу, то не будет потомкам Лепниных покоя ни светлым днем, ни темной ночью, – закончила Алина, – пока кто-то из них не найдет ее косточки и не похоронит по православному обычаю.

Я посмотрела на Марту и перепугалась: лицо ее было бледно, губы крепко сжаты.

– Алина! Ты думай, что несешь! У Марты и так проблем выше крыши, а тут и ты со своими невинноубиенными девственницами и родовыми проклятиями.

– Не говори так, – прошептала Марта, – она права. Все сходится. И родилась я с именем Мария Лепнина, это отчим настоял, чтобы в датском паспорте меня записали как Марту Марсвин. Мое предназначение – снять родовое проклятие. Я остаюсь с Алиной.

Да, сумасшествие заразительно. Наверное, это у меня выработался иммунитет против Алинкиных бацилл, Марта же слегла сразу. Эпидемия. Не хватало, чтобы все село кинулось искать выбеленные солнцем и ветром косточки юной графской дочки. Хотя чего я теряю? В городе Марта мне пока не нужна, а здесь она будет находиться под присмотром Алины. Уж та-то точно не позволит никому приблизиться к девушке без ее позволения! Чего-чего, но если Алине что-нибудь поручить, то она расшибется в лепешку, а задание выполнит. А если сказать ей, что Марта – реинкарнация Машеньки…

– Слушай, Марта, – перебила мои мысли Алина, – я просто уверена, что ты – это новое воплощение погибшей от рук тирана-отца Машеньки! Ты просто обязана принять участие в поисках ее останков!

Ну и слава богу. Думаю, Норбекова тоже устроит версия, что последние пару недель внучка Лепнина проведет в имении. Можно даже будет сказать ему правду о цели ее пребывания там. Девицы так усердно обсуждали планы поиска косточек Лепниной, что скоро я почувствовала себя третьей лишней. Я дала им кое-какие инструкции и вернулась в Горовск. День не принес каких-либо результатов, но я не считала, что он прошел зря.

Глава 12

Итак, пришло время подбираться к Норбекову. Конечно, осталось разобраться еще с парочкой мелких шушер, но с ними я расправлюсь параллельно.

Первым делом я навела справки о том, как поживает незабвенная Клава-«мопсиха». Судя по записям с «жучка», поживала она неважно. Но поживала. Служба безопасности потрепала ее крепко. Не в физическом смысле слова, слава богу, только в моральном, но потрепала. Интересно было бы проверить, насколько повысилась ее моральная устойчивость. Интересно и полезно для дела.

– Ариша, – повисла я на шее у деда, – надо срочно крутануть Курбатова.

– Опять, – вздохнул он, – что ты со мной делаешь! Чего на этот раз?

– Я слышала, что на балансе ФСБ состоят абонентские почтовые ящики. Сути не знаю, но что-то такое мимо уха пролетело. Мне надо узнать номер такого ящика в нашем отделении связи.

– Ты с ума сошла? На кого стучать собираешься? Моя внучка никогда не будет писать анонимки в ФСБ! Это я тебе как правнук чекиста и потомственный дворянин обещаю!

– Дедуля, – с укоризной в голосе произнесла я, – это ты с ума сошел. Я не собираюсь писать никаких анонимок. Мне этот номер нужен для абсолютно мирных целей. Неужели ты во мне сомневаешься?

– Как раз в тебе-то я и не сомневаюсь, – буркнул дед, – вернее в том, что ты сейчас нагло врешь мне в глаза. И как, ты думаешь, я смогу это узнать? Явно ты собираешься затеять какую-нибудь заварушку. Курбатов моментально вычислит, откуда ноги растут. Как я буду смотреть ему в глаза?

– При чем здесь сам полковник? Можно раскрутить какого-нибудь из его подчиненных. Молодых и амбициозных капитанов, например. Они же тоже иногда попадаются тебе в клубе. Ты же умеешь, если хочешь, зомбировать человека, заставить его назвать нужную тебе цифру и никак не подвести себя под подозрение. Дедуль, ну представь: ты учишь правилам игры в рулетку новичка. Говоришь ему, что для того, чтобы загадать нужную цифру, надо ее ассоциировать с каким-нибудь номером, который всегда сидит у тебя в голове. Но не называть примитивные числа: даты дня рождения, номер квартиры. И тут ты плавно подводишь его к выдаче служебных тайн и предлагаешь назвать, к примеру, номер какого-нибудь абонентского ящика и проверить теорию на практике.

– Фи, как грубо, – поморщился Ариша, – я никогда не действую столь примитивными методами. И ничего не обещаю. Номер-то узнать можно, только не факт, что это будет номер нужного тебе ящика.

Я нисколько не обиделась. Прижала его крепко-крепко и зашептала в ухо:

– Я никогда и не собиралась равняться с самым великим в мире карточным шулером и знаменитым гипнотизером – Аристархом Владиленовичем Казаковым!

На следующее утро я знала не только номер абонентского ящика, но и то, что за ним ведется скрытое видеонаблюдение, о котором не знают даже рядовые сотрудники почты. Как Ариша смог узнать это, не подведя себя под подозрение, он так и не признался. Из вредности, наверное.

В то же утро я позвонила своему старому приятелю-скалолазу Славику. Когда-то у них с Алиной был короткий, но головокружительный роман. Расстались они быстро, но связь с молодым человеком я поддерживала. Дело в том, что он просто виртуозно умел подделывать голоса людей. Если бы не был экономистом, прославился бы в качестве пародиста на сцене.

Слава никогда не отказывал мне в моих маленьких просьбах. Воспринимал их как розыгрыши и категорически отказывался от оплаты. Встретились мы в тот же день, с собой я захватила диктофон с записью голоса Норбекова – сделала как-то по привычке обычную запись, без всяких там сведений и компроматов. Славик попросил дать ему полчаса. Я оставила скалолаза в машине, а сама прогулялась по парку. Когда я вернулась, встретил меня человек с лицом юноши и голосом пенсионера. Слава в точности копировал тончайшие нюансы речи Петра Алексеевича, взял на вооружение его словечки, точно имитировал тембр. Я дала прочитать ему приблизительный текст разговора, нарисовала варианты течения сделки, в зависимости от того, как пойдет торговля. Потом затащила его в будку телефона-автомата, набрала номер сотового «мопсихи» и приготовилась слушать.

– Любезная, – проворковал в телефонную трубку Славик, – вы меня узнаете? Не гавкайте, я уже понял, что узнали. Какие неприятности? Не могло у вас быть никаких неприятностей после выполнения моего небольшого поручения. К тому же я так щедро с вами расплатился!

Мне не было слышно, что говорила на другом конце провода Клава Голубева, и я нетерпеливо притоптывала рядом со Славой. Он пару минут сюсюкал в трубку и вдруг резко перешел на более жесткий тон. Если бы я закрыла глаза, то была бы стопроцентно уверена, что рядом со мной стоит Норбеков!

– В общем, так. Вы мне слегка помогли, я более чем щедро заплатил вам за это. И за то, что вы купились на идиотский спектакль какой-то сумасшедшей девицы. Какой спецназ? Вы видели возле себя хотя бы одного человека в маске? Теперь-то понимаете, что это был розыгрыш? Вот и умничка, – голос его опять стал мягким.

Дальше Слава предложил ей неплохо заработать. Работа несложная, гонорар более чем щедрый. А надо-то всего забрать анонимку из абонентского ящика его приятеля. У них же есть запасные ключи! Да, он знает, что ключи у начальницы почты и что письма раскладывает она лично, но ведь ключи не в сейфе хранятся? И начальница иногда отлучается. Ну согрешил приятель, седина в голову, как говорится. А соседка застукала и мужу его подруги письмецо отправила. На организацию, которая абонирует у них ящик. Домой не рискнула, чтобы шельма из почтового ящика его не стащила. Следует изъять, пока семья не распалась. Приятель раскаивается. Больше обещает так не делать. Оплату мы назначили такую, от которой невозможно было отказаться. Тем более что платить никто и не собирался. «Мопсиха» немного поломалась и согласилась.

Небольшая загвоздка состояла в том, что мы не знали, какое именно письмо следует украсть. Поэтому попросили взять то, которое пришло сегодня, в надежде, что других там не окажется и что хоть какое-то письмо действительно пришло.

Через полчаса мы перезвонили, узнали, что конверт в руках у Голубевой, и назначили встречу вечером, после работы. После этого я набрала номер служебного телефона Курбатова, а Слава противным женским голосом произнес в трубку:

– Дяденька! Тут наша сотрудница из абонентского ящика номер сорок письмо сперла, тварь такая. Терпеть ее не могу. Примите меры.

Давясь от смеха, Слава повесил трубку и выскочил из будки. Убедившись, что он не видит, что я делаю, я моментально протерла трубку и кнопки и подошла к машине.

– Ой, и шкода ты, Полинка, – отсмеявшись, произнес он, – с тобой не соскучишься, постоянно ты кого-то разыгрываешь. Тебе бы деньги на этом зарабатывать, для шоу сценарии писать.

Мне было немного неловко за использование его таланта, но если бы я назвала имя, должность и звание адресата последнего звонка, думаю, ему стало бы сильно не по себе. Так что пусть лучше ничего не знает, крепче спать будет.

А я в ту ночь почти не спала. И Клава Голубева не спала. Ее взяли прямо на работе. Ничего, пусть теперь знает, до чего может довести алчность и злоупотребление служебным положением. Естественно, она должна была сразу же сдать Норбекова. Выйти на него смогли бы моментально, у нее должен был сохраниться номер его телефона, по которому они созванивались, когда обстряпывали дельце с задержкой телеграммы. Да и в лицо она его должна была знать.

Каких-либо определенных целей я не преследовала, к тому же сейчас – не тридцать седьмой, пытать в казематах и ссылать на лесоповал никого не будут. Хорошенько потреплют нервы, заставят сознаться во всех грехах с рождения и до наших дней и в конце концов отпустят. Надеюсь, что последнее приключение все-таки научит Клаву Голубеву менее трепетно относиться к случайным и не совсем честным заработкам, а Норбеков… Его это жесткое недоразумение ничему не научит. Но заставит хорошенько запаниковать. На его след вышли. И не дурочка Марта, а люди, в невинных розыгрышах которых принимают участие структуры, с которыми лучше не связываться.

* * *

Чтобы хоть как-то отблагодарить деда за неоценимую помощь в добывании информации, я решила устроить ему роскошный ужин. На большее моей фантазии не хватало. В ресторан он и сам мог сходить, а его страсть к домашней кухне пребывала вечно неудовлетворенной: кухарку брать мы не хотели, а я еще на заре туманной юности категорически заявила, что регулярно готовить дома не буду. Только в ситуациях форс-мажора и когда мне вожжа под хвост попадет. Сегодня я решила, что этот день настал. Полчаса просидела в Интернете, распечатала пошаговую инструкцию c картинками приготовления куриных грудок с беконом, ананасами и сыром, подобрала подходящий салатик и побрела на кухню. Хочешь не хочешь, а своих лучших агентов надо поощрять.

В общем, не так-то оказалось все и страшно. Делай себе надрезы в грудках, пихай туда все, что в рецепте написано, – и на сковородку. К слову сказать, я даже проявила фантазию и от себя натерла в начинку немного мускатного ореха. И в этот раз у меня ничего не сгорело! И сыр при жарке почти не вытек. Осталось закинуть все это в форму, залить сливками с вином и поставить в духовку минут на десять. Я с облегчением затолкала почти готовые грудки в раскаленный духовой шкаф и принялась за салатик.

Лучше бы я его готовый купила, а деда обманула, что сама сделала! В процессе нарезки ингредиентов чуть не порезала палец и лишилась ногтя. Прощай, маникюр. Теперь все придется отрезать чуть не под корень. И так пальцы у меня не длинные, а теперь и вовсе будут выглядеть, как жалкие коротышки. А дед еще удивляется, что я не люблю стряпать! Женская красота и кухня – понятия, исключающие одно другое. От женщины должно пахнуть дорогими духами, а не борщом.

Пришлось подниматься к себе, доставать пилку, приводить в порядок жалкий обрубок бывшего маникюра. Палец с коротким ноготком выглядел совсем уж уродливо среди своих гордых собратьев, поэтому я решилась и со злостью обкромсала красоту и на других девяти пальцах. Стерла лак, привела в порядок пилкой остатки красоты, глубоко вздохнула. И учуяла запах гари. Мои куриные грудки с ананасами! Ну почему все, что касается простых женских обязанностей, для меня является просто Эверестом каким-то?

В общем, Аришу я пригласила в ресторан. Он сразу почуял неладное, запах горелого мяса так и не выветрился из кухни к его возвращению.

– Полетт? – с удивлением воззрился он на меня.

– Попытка устроить тихий семейный ужин при свечах провалилась, – призналась я чуть ли не со слезами, – не удалась я у тебя. Ну и что? Зато могу себе позволить угостить любимого деда в лучшем ресторане города. Скажи, тебе больше нравятся задрипанные домохозяйки, умеющие грамотно приготовить отбивные, или шикарные женщины, не стесненные в средствах?

– Домохозяйки, естественно, – обреченно развел руками дед, – потому что живьем таковых я видел только вдали от своего дома. Ни твоя мать, ни бабушка, ни даже моя матушка на хозяйстве помешаны не были. Так что, насколько я понимаю, сегодня меня приглашает в ресторан шикарная женщина?

– Ага, – хлюпнула носом я, – только накрашусь, сразу превращусь из неудавшейся домохозяйки в прекрасного гламурного лебедя.

Хлюпала я, скорее, не из-за неутешного горя в связи со сгоревшими куриными грудками, просто от дыма все еще глаза слезились, и в носу щекотало. Но деду это знать было необязательно.

– Ну-с, какие новости? – начал светскую беседу он, приступив к салатику.

Салатик как салатик, ничего особенного. Вот если бы я не отрезала ноготь, то мой получился бы не хуже, с ревностью отметила я. И рассказала Арише все, что произошло за последние сутки. Он одобрительно кивал головой, правда, я не совсем понимала, к чему относится одобрение: к неплохой кухне ресторана или моим действиям. Я закончила, он произвел краткий анализ моих действий. Положительный, в общем, анализ.

– А что ты скажешь? – потребовала порции городских сплетен от него я. – Что новенького в Датском королевстве?

– Доллар упал, – пожал плечами дед, – а евро вырос. В минском зоопарке родился медвежонок, а в Австралии киты опять выбросились на берег.

– Безобразие, куда мир катится. Опять, поди-ка, пластиковых пакетов наглотались. Они у них в китовых усах запутываются и планктон не пропускают. Вот и приходится с голодухи на сушу выбираться, – не удержалась и блеснула эрудицией я. – А что новенького в Горовске?

– В Горовске весна. В леса вернулись перелетные птицы, местный драмтеатр начал постановку «Гамлета», а у Кольки-Ермака помер любимый дядюшка.

– У Кольки? – пропустила остальное мимо ушей я. – Надо бы соболезнование выразить.

Колька-Ермак был тем самым местным авторитетом, который подарил мне отмычки и научил ими пользоваться. Кроме того, он оказывал мне время от времени некоторые не очень крупные услуги. Правда, я все представляла так, что ему казалось, что это я оказываю ему услуги, поэтому он считал себя моим вечным должником. Скорее, это он благодарил меня за наводку на «нехороших людей», которых мне надо было немного потрепать. А трепать приходилось ему. Потому что, перейдя дорогу мне, они переходили ее и ему. Так уж получалось.

– Успеешь. Дядюшка скончался сегодня ночью, прямо за карточным столом. Представляешь, сорвал крупнейший куш и помер от радости. Прекрасная смерть! Любой позавидовал бы. Если бы он не упал прямо лицом на фужер с шампанским. Фужер разбился, и… в общем, хоронить его будут в закрытом гробу.

– Ага, прекрасная смерть, – машинально повторила я, слушая его.

Мой меркантильный ум уже строил параллель: Ермак, который с явной охотой поддается на мои провокации и не жалеет об этом, почивший дядюшка, морг. Городской, естественно. Сейчас тело любимого родственника городского авторитета, скорее всего, находится под опекой моего знакомого патологоанатома. Какое удачное стечение обстоятельств! От переизбытка чувств я привстала и чмокнула деда в нос.

– В этом она вся, – горестно вздохнул он, – во всем находит свою выгоду.

* * *

Пока с Норбековым маялись серьезные дядьки в гражданском, я решила отвлечься на пешек. Кажется, очередь дошла до господина Михаила Эдуардовича Казанчева, молодого и сговорчивого патологоанатома морга городской больницы. Может быть, на первый взгляд, его преступление и не являлось столь уж серьезным, если его вырезать из контекста истории Лепниных, но именно в этой истории оно являлось тем самым кирпичиком, из которых и была сложена стена жестокого и подлого преступления. Если бы не помощь этих мелких продажных исполнителей, Норбеков никогда бы не смог осуществить задуманное.

Комбинация моя была совсем простенькой, оставалось надеяться, что Миша Казанчев не успел разлюбить деньги. Я припомнила, в каком облике являлась к нему журналистка Элка, достала тот же самый рыжевато-медовый парик-каре и контактные линзы цвета первой зелени. В одежде решила соблюсти зеленовато-рыжие оттенки. Кажется, в прошлый раз этот образчик моветона, как сказал бы Ариша, произвел на парня с кавказскими корнями довольно-таки яркое впечатление. Ох, что-то частенько приходится наведываться мне в этот морг!

Не забыв про обязательную жевательную резинку, я отправилась на свидание к патологоанатому Казанчеву. В этот раз дверь мне открыл не он сам, а какой-то ханурик в ярком бирюзовом фартуке.

– Я к Мише, – не забыв сплюнуть жевательную резинку, возвестила я, – он меня очень ждет.

– Вообще девки оборзели, – буркнул ханурик, – нашла тоже место. Работает он.

– Труп вскрывает?

– Не, закрывает. В божеский вид приводит. Только зря, все равно в закрытом гробу покойника хоронить будут. Уж больно лицо у него поврежденное. И чего, не понимаю, в таком случае новый костюм и штиблеты на него напяливать? Уж я ему говорю: раз гроб запечатываешь, то давай я себе одежу заберу, а ему свою отдам? А он обматерил меня и прогнал. Жмот. Сам взятки вон какие берет, хоть бы раз поделился.

Бормоча проклятия в адрес шефа, санитар пропустил меня в здание морга и скрылся за какой-то из дверей. Помня расположение помещений, я уверенно прошла в рабочий кабинет и увидела, как Миша колдует над телом, лежащим на длинном металлическом столе. Я тихо подкралась со спины и шлепнула его по плечу ладонью:

– Привет! И не надоело тебе тут над гробами чахнуть? На улице весна, девицы в мини, цветочками пахнет!

Он даже подпрыгнул от неожиданности:

– Сдурела? А если бы у меня скальпель в руке был?

– Так сейчас же не скальпель. Вижу, ты не брезгуешь и приработками заниматься? Покойничков реставрируешь и принаряжаешь?

– А чего? Платят очень даже неплохо. Думаешь, на зарплату врача проживешь?

– Нет, не думаю, – отозвалась я, разглядывая тело, лежащее на соседнем столе.

Тело, кажется, выловили из воды. По крайней мере, выглядело оно удручающе.

– А ты чего тут, – опомнился вдруг он, – кто тебя пустил?

– Санитар твой пустил. А тут я по делу. Хочу поправить твое материальное положение. Оно мне с прошлого раза покоя не дает.

– С чего бы это? – вступил в игру он.

– Увидел шикарную женщину и не пригласил в ресторан, – ответила я, – я же видела, как ты на меня смотрел. И, заметь, в тот раз не отказалась бы провести с тобой вечерок.

– Только вечерок?

– Там как пошло бы. Все зависело от того, насколько ты был бы со мной щедр.

– Ты меня обманула. Статья так и не вышла, – перевел тему он.

– Ничего подобного, просто я оказалась бездарным писакой. Редактор сказал, что таких, как я, нельзя на пушечный выстрел подпускать к журналистике. Теперь приходится переквалифицироваться.

– Поэтому ты ко мне и заявилась? На работу нанимаешься? Уж лучше бы на панель шла, с такой фактурой-то, – откровенно хамил он.

Ах, так? Ну, ладно. Скоро поймешь, как опасно обижать девушек даже с откровенно вызывающей внешностью.

– На панели много не заработаешь. А вот здесь, у тебя, при желании можно неплохое состояние сколотить. При помощи друзей, естественно.

– Значит, хочешь предложить мне заработать?

– Ага. Очень хочу. Быстро догадался. Почти с первого раза. Если учесть, что я полчаса назад сама тебе об этом сказала.

Мы еще какое-то время пикировались репликами, словно прощупывая друг друга, пока я не приступила к главному. Равнодушным тоном, словно предлагала обменять перочинный ножик на дохлую кошку, заявила Мише, что заплачу ему кругленькую сумму за невинную шутку: надо поменять местами покойников. На место этого дедули положить другого, например, того утопленника. Его ведь тоже будут хоронить в закрытом гробу. По сути, я предлагала ему то же самое, что и санитар часом раньше, только тот хотел поменять одежду, а я тело. И тот не предлагал за работу и риск ни копейки, я же оперировала солидной суммой. Весьма солидной.

Естественно, сначала в ответ на свое предложение я получила целый взрыв негодования. Миша даже позволил себе тираду, украшенную затейливым матом, и выдал пару нелестных реплик в мой адрес. Я спокойно ждала, когда он успокоится. Когда гроза немного поутихла, достала из сумочки стопку купюр и помахала у него перед носом:

– Чего ты кипятишься? Я тебе добить его предлагаю? Какая для него разница, как он будет похоронен? Думаешь, и родственникам не все равно? Им лишь бы приличия соблюсти, чтобы никто ничего не сказал. И не скажут! Пойми, это не криминал, это действительно что-то типа розыгрыша. Вполне законного и абсолютно невинного. Чего ты трусишь, дурашка? Это просто маленькая шалость. Смотри, какие у меня красивые денежки. Новенькие, вкусно пахнущие.

Я сунула ему под нос купюры. Они действительно были новенькие.

И Казанчев сдался. Какая действительно разница, кого в каком гробу похоронили? Платила я хорошо, поэтому осталась и проконтролировала, чтобы в гробу дяди Ермака действительно оказался утопленник, похороны которого, как оказалось, тоже должны были состояться сегодня. Наконец гроб с телом был запечатан. Миша торопился, вот-вот за телом дядюшки Ермака должны были приехать. Естественно, Казанчев не знал, кем именно являлся племянник усопшего. А если бы знал, не согласился на мою «маленькую шалость» ни за какие сокровища мира.

Через грязное окошко морга я проследила, чтобы гроб погрузили в катафалк. После того, как машина отъехала, я расплатилась с Мишей, послала ему воздушный поцелуй и дала стрекача. Закрытые гробы не принято вскрывать, но авторитетам закон не писан. Коля Ермак был довольно сентиментален, вдруг он захочет запечатлеть на лбу дядюшки прощальный поцелуй… Тогда он слишком быстро вернется.

Санитар, обиженный на патологоанатома, курил на улице вонючую папироску.

– Видал, – притормозила я возле него, – повезли. Представляешь, самый крутой бандюган города любимого дядюшку собрался хоронить. А в гробу-то не он, а какой-то пьянчужка! Эх, и продажен же твой начальник! Представляю, что бы с ним было, если бы Ермак узнал, что сотворили с телом его дяди. Где-то, кстати, у меня визитка его была.

Я порылась в сумочке и нашла визитку Коли. Посмотрела ее на свет и небрежно бросила на землю со словами:

– И чего я всякую чепуху в сумочке таскаю?

После чего уже действительно быстрым шагом направилась к выходу из больничного городка. Боковым зрением я видела, как санитар поднял визитку и, шевеля губами, пытается разобрать то, что на ней написано. Я была уверена, что он сегодня же позвонит Ермаку. А если не позвонит, это сделаю я. Поэтому не стала терять время. Заехала домой и опять переоделась: черные джинсы, черная длинная толстовка с капюшоном, темные очки. Наряд на предстоящие «подходящие случаи». И в траурной толпе можно затеряться, и через заборы, если придется, попрыгать.

На похороны я успела вовремя. Близко подходить не стала, притулилась с букетиком гвоздичек у какой-то чужой могилки. Внимания на меня никто не обращал – я была достаточно далеко, вела себя тихо. Мне совершенно неинтересны были речи и прочие церемонии, мне важно было проследить, не произошло ли какого форс-мажора. Пока все было тихо. После похорон все отправились на поминки в ресторан, я поставила мини-купер на другой стороне улицы. Хорошо, что мой автомобильчик такой маленький, его совсем не было видно за капотами других машин. Ждать пришлось долго, но я и не рассчитывала на стремительный финал. Вышла из машины, забежала в ближайший магазинчик, закупилась немудреной провизией, чтобы не скучно было коротать время. Если я голодная, я грустная. А сидеть в засаде грустной – очень и очень неприятное дело.

Поминки закончились поздно, но братия Ермака не собиралась расходиться, все кортежем поехали в его загородный дом. Я знала, где живет Коля, поэтому позволила себе немного оторваться, чтобы не привлекать внимания. Припарковалась не возле дома Ермака, а на выезде; если ребятам Ермака придется покинуть его дом, они проедут именно тут. Я почти задремала, когда мимо меня неожиданно проскочило несколько черных автомобилей. Скорее интуитивно я поняла: Коля. А по скорости, с которой они мчались, уяснила, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Кажется, я понимаю что. На своем малыше я пристроилась им в хвост и нажала на педаль газа.

Улицы города еще не опустели, поэтому назойливо сидящий на хвосте черный мини-купер не привлек их внимания. Да и не до мини-куперов им было. Сначала несколько машин въехало во двор обычного городского дома. Спустя несколько минут из подъезда вытащили Мишу Казанчева. Даже в жалком фонарном освещении было видно: на нем лица нет. Мне было понятно, где будет следующая остановка кортежа, поэтому я не стала пристраиваться в хвост, а поехала прямиком на кладбище. Спрятала машину и пролезла между прутьями забора. В это время ворота, понятно, были уже закрыты.

Как на грех, начался дождь, и когда я подошла к месту захоронения дядюшки Коли, на мои ботинки налипли солидные и тяжелые комья грязи.

Ждать пришлось недолго. Скоро послышались голоса, чавкающие звуки шагов, и к месту захоронения притащили упирающегося Казанчева.

– Копай, – приказал ему Коля.

Думаю, Миша уже понял, что перечить этому человеку нельзя. Всхлипывая и повизгивая от ужаса, он принялся копать. Наверное, это было не так уж и трудно, могилу засыпали только сегодня, поэтому земля была еще рыхлой и мягкой. Скоро лезвие лопаты заскреблось о крышку гроба, Мише приказали спрыгнуть в могилу и открыть крышку. Когда он справился, в яму посветили фонариком:

– Он?

– Нет, – тихо ответил Ермак, – где мой дядя, гнида?

Еще какое-то время ушло на выяснение места захоронения того утопленника, в гробу которого покоился дядя Коли. Казанчев вспомнил его фамилию и даже то, что хоронить его должны были сегодня. Хорошо, что в Горовске только одно действующее кладбище, иначе эта история растянулась бы до бесконечности, а мне уже до чертиков надоело сидеть за ближайшим памятником и ждать, когда же это все закончится.

А сидеть пришлось и так довольно долго. Мише пришлось раскапывать вторую могилу, менять тела местами, возвращать в первозданный вид надгробный холмик первой могилки. Все это время моросил противный нудный дождь, естественно, Казанчеву никто не помогал. Помогали, вернее, но только матюгами и угрозами, когда Коле казалось, что Михаил работает недостаточно споро и не уделяет недолжного почтения останкам его дядюшки.

Наконец последний венок был возвращен на место и, по крайней мере, одна из могил имела вполне пристойный вид.

– Не могу больше, – рухнул на колени Миша, – что хотите делайте, не могу.

– Поможем, братцы? – расчувствовался Ермак. – Все-таки парень почти всю ночь работал. И во вредных для здоровья условиях.

– Поможем, – загалдели «братцы», – чего ж не помочь.

Двое из них подхватили под руки грязного, как черта, Мишу, сбросили в незакопанную могилу с гробом «утопленника» и стали резво кидать лопатой мокрые комья земли. Казанчев завизжал. Эдак они, пожалуй, всю округу перебудят. Я набрала на «сером» мобильнике номер Коли:

– Это ты уже слишком, дорогой, стоит твоим ребятам руки марать из-за эдакой свиньи?

– Ты? – отозвался он. – Ты здесь? Я тебя не вижу.

– Конечно, не видишь, – тихонечко усмехнулась я, – ангелов-хранителей редко видят, обычно только слышат. Внутренним голосом. Успокойся, Коля. Ему теперь жить страшнее будет, чем помереть. Думаешь, он сможет работать и спать спокойно? Да и орет так, что того и гляди покойники из могил драпать с перепугу начнут. Думаю, хватит с него. А ты?

– Я тоже, – гоготнул он, – да и не собираемся мы его закапывать, так, пугаем. Сейчас ребята еще пару лопат бросят, и пойдем. Светает уже. Так ты где все-таки? Выходи, поздоровайся хоть. Может, сходим куда? Я знаю местечко, которое еще работает.

– Сдурел? – искренне возмутилась я. – Нашел время и место. Все, пока, до следующих встреч.

– Погоди, – прикрывая трубку ладонью, попытался остановить меня Ермак, – ты-то откуда в этом деле взялась?

Я уже нажала кнопку отбоя. Знаю, что Коля питает ко мне слабость. Вернее, не столько ко мне, сколько к той сексапильной и наглой брюнетке, в образе которой являлась иногда перед ним я. Ни настоящего моего имени, ни истинного лица он не знал и не видел.

Как он и обещал, его ребята бросили еще несколько лопат земли в яму, где захлебывался криком от страха Миша Казанчев, побросали туда же окурки и ушли. Когда стихли их шаги, замолчал и Миша. Но я слышала, как судорожно он пытается выбраться из мокрой, с обвалившимися краями ямы. Я тихонечко подошла к краю и шепнула:

– Помощь требуется?

Уже почти подобравшийся к краю Миша опять свалился вниз.

– А мне мама всегда говорила, что жадничать и торопиться вредно для здоровья, – нудным тоном произнесла я.

– Ты кто? – поняв наконец, что я не бандюган и не бродящий в ночи призрак, смог спросить он.

– Уже забыл? А сегодня с таким удовольствием брал у меня деньги. Я – Элка. Организатор этого невинного розыгрыша и детской шалости.

После этих слов пришлось немного подождать, пока Миша выговорится. Наконец и он понял, что его проклятия никоим образом меня не задевают, и замолчал.

– Успокоился? Молодец, – похвалила я, – а то я уже думала, что снова придется ребят вызывать. А я и так еле-еле уговорила их не закапывать тебя заживо.

Угроза подействовала, Миша помолчал и жалобно всхлипнул:

– За что?

– За Лепнина, – не стала мудрствовать я, – кстати, у меня будет к тебе небольшая просьба. Доведи до сведения того, кто заплатил тебе за повторный эпикриз по поводу его смерти, что с тобой произошло. Так, между делом. И тогда ты больше никогда меня не увидишь.

Почему-то мне не хотелось сейчас разливаться перед ним соловьем и читать нотации. Сам не дурак, все понимает.

– Это было в последний раз. Я больше никогда…

– Так не буду, – продолжила я за него. – Мы так в садике воспитательнице говорили. Если баловались. Поэтому отвечаю тебе как воспитательница. Приведи тут все в порядок и иди домой. Деньги, которые я тебе дала, отдашь семье этого несчастного. За моральный ущерб. Сразу видно, семья у него бедная. Светает. Если тебя застукает сторож, он вызовет милицию. Так просто от них ты не отделаешься. Не будешь ведь жаловаться на Ермака за то, что он попросил тебя исправить твою собственную ошибку? И на меня не будешь жаловаться. Потому что меня не существует.

После этих слов я спихнула носком кроссовки соблазнительно лежащий на краю ямы ком земли и растворилась в утреннем тумане.

Глава 13

Итак, в данный момент Норбеков находился не в самой лучшей форме. Абсолютно абсурдная, в его понимании, неприятность с абонентским ящиком должна была на какое-то время парализовать его активность по продолжению операции «Лепнины», с одной стороны, и возбудить подозрение в том, что не все идет гладко, с другой. Ничего, пусть подергается. Если еще и Миша Казанчев выполнит мою маленькую просьбу и хотя бы позвонит ему… Представляю, какое впечатление на Петра Алексеевича произведет его невнятный лепет о подмене покойников, ночи на кладбище, попытке закопать его живым в оскверненной могиле. Бред сумасшедшего. Очень неприятный бред в контексте неприятностей и несостыковок, которые происходят с Норбековым в последнее время.

Надо сказать, что я немного недооценила Мишу. На патологоанатома действительно незабываемое впечатление произвела та ночь на кладбище. Выразить свое «фи» Коле Ермаку он не мог, о том, чтобы найти меня, не было и речи, да и сомневался он в последнее время, существовала ли я вообще… А вот свалить груз ответственности за тот ночной кошмар на Норбекова – было тем, что надо. Вот и названивал ему патологоанатом Казанчев по пять раз в день. И говорил про разверстую могилу с мокрой тяжелой землей, ад возмездия, страх перед судом. Страшным. Очень страшным. И ангелом в женском обличье, который, сам затянув тебя в эту трясину, может явиться в последний момент и спасти от ужаса мучительной смерти. Думаю, Норбеков мало что понимал в его бреде, но мне и не надо было, чтобы понимал. Главное, не дать ему успокоиться и почувствовать себя в гармонии с окружающим миром.

* * *

Следующим в нашей очереди томился главврач санатория для душевнобольных. Допускаю, что этот тип считался вполне милым человеком и официально лечил бедных больных людей. Допускаю. Поэтому, прежде чем заняться его персоной, вызвала на разговор Ирину Волкову. Еще тогда, когда она жила у меня после вызволения ее из психушки.

После того, как я привезла ее к себе в коттедж, она все-таки смогла убедить меня, что гораздо лучше будет себя чувствовать не у меня в гостях, а у своего настоящего мужа, который находился в длительной командировке. Я купила билет, сама посадила ее в поезд и почти каждый день связывалась с ней по телефону. На работе к продленному отпуску сотрудницы отнеслись с пониманием: все-таки супруг скончался. Супруг и крупный заказчик. Дело-то все равно на данный момент стояло. Никто, кроме меня, не знал, где вдова зализывала свои раны. Это было мое условие, и Ирина с ним согласилась.

Что же касается персоны главного врача, то Ирине «повезло» встретиться с этим типом, и неоднократно. Из ее рассказа я поняла, что «доброго доктора» абсолютно устраивало место и морально-нравственная подоплека его работы. В этом кресле он сидел практически со дня основания клиники, и почти сразу лечебница приобрела репутацию, которая и была у нее сейчас. Правда, когда-то на этом месте действительно располагался реабилитационный центр для душевнобольных, но девяностые годы живенько вытрясли из этого приятного местечка его никому не интересное нутро и приспособили под нужды сильных мира сего.

– На второй день моего заточения я все-таки напросилась к нему на прием, – рассказала Ирина, – попыталась объяснить, что я абсолютно нормальна, что здесь вообще много нормальных людей. Пообещала, что если выйду отсюда, то ему не поздоровится.

– И что?

– Ничего. Ласково улыбнулся, сказал, что разберется. После этого мне и стали колоть те препараты, от которых до сих пор не могу отойти.

– Как его зовут?

– Рассада Борис Андреевич.

Рассада, усмехнулась я про себя, человека с такой фамилией кто-нибудь просто обязан посадить. В тюрьму, психушку – не важно. Что же, придется примерить на себя фартук садовника.

* * *

Проведение этой операции требовало серьезной предварительной подготовки. Но на солидную подготовку у меня не было достаточно времени, поэтому я слегка сократила путь. Утром сфабриковала с помощью компьютера нужный мне документ и отправила его факсом на клинику Рассады. Потом купила у знакомых шаромыжников поддельные автомобильные права на имя Елизаветы Петровны Норбековой и паспорт на имя Норбекова. Фотографию для паспорта отдала Рассады, скачала ее из Интернета, этот тип не миновал заразы увлечения социальными сетями, зарегистрировался в одной из них и выложил кучу фотографий, одна из которых идеально подходила для документа. Выдам себя за дочку Петра Алексеевича, а Рассаду – за Норбекова. Можно было бы и себе купить паспорт, но это вышло бы дороже. А расточительствовать за счет Марты, не будучи стопроцентно уверенной в том, что мы сможем вернуть ей украденное наследство, я не хотела.

Потом мне пришлось съездить в небольшую командировку в соседнюю область. С помощью того же Ариши я разузнала, где поблизости имеется подобная лечебница, и отправилась туда рано утром. Один из партнеров деда по игре в бридж проговорился как-то, что его первая жена, никак не желавшая уйти по-доброму, уже несколько лет находится в этом заведении. Дед выпросил для меня рекомендацию, точнее, не для меня, а для своей «случайной знакомой», Лизочки Норбековой. Знакомый деда охотно составил мне протекцию, поэтому за ворота меня пропустили беспрепятственно. Для поездки опять пришлось брать машину из проката, на пропускном пункте лечебницы номера всех въезжающих машин наверняка фиксировались в журнале. Главврач уже ждал меня. Он принял меня в своем кабинете, предложил кофе или коньяк, на выбор.

– Что вы, я за рулем, – жеманно фыркнула я.

Вернее, не я, а та девица, которая разговаривала с ним моим голосом и смотрела моими глазами, замаскированными карими линзами. На голову я напялила любимый блондинистый паричок в пушистых мелких завитушках. Очки в тонкой круглой металлической оправе под золото и яркий макияж дополняли мой облик, повторяли то, что было изображено на фотографии, наклеенной на права, и маскировали мое истинное лицо.

– Ну, немножечко можно, – продолжал уговаривать меня доктор.

– Я к вам пришла не за этим, – утомившись от его назойливости, отрезала я, – и времени у меня очень мало. Поэтому давайте перейдем сразу к делу. Итак, я попала к вам из-за ужасной ситуации. Мой папа…

Тут я позволила себе всхлипнуть и аккуратно промокнуть платочком абсолютно сухие глаза. И линзы, и макияж – прекрасный повод для того, чтобы остановить женские слезы. Как мужчины этого не понимают?

– Не плачьте, – состроил сочувствующую физиономию доктор, – мы вам поможем. Так что вытворяет ваш папаша? В штаны нужду справляет? Пожары устраивает? Потопы?

– Вы не представляете! Он таскает в дом всякий сброд. Вчера, например, друзей пригласил на чай. Они, конечно, тихие, все бывшие научные сотрудники, но у нас все конфеты слопали! Дорогие, между прочим. А на той неделе котенка с улицы принес. Эта тварь мне все ковры уделала, пока я его не выкинула. А самое главное, он все время нас жить учит. Считает, что он великий психолог, и даже пытается лечить, обследовать, какие-то тесты в нос сует. Знаете, он книжки читает по психическим заболеваниям и говорит, что всю жизнь мечтал лечить психически неуравновешенных людей. Вы можете его… подлечить? Подольше?

– Да, это диагноз, – преувеличенно горестно вздохнул главврач. – Но вы не переживайте, мы очень хорошо лечим. И очень… долго. Практически столько, сколько вы сможете нам платить за лечение. Дороговато, конечно, но вы же не хотите, чтобы вашего отца обследовали и лечили в какой-нибудь районной поликлинике? Они серьезно больных людей недолеченными… выпускают. Лишь бы не возиться.

– Да знаю, знаю, – отмахнулась я, – и расценки ваши мне знакомы. Пока плачу за месяц. Должна же я убедиться, что здесь у вас все надежно. Если в конце первого месяца останусь довольна, заплачу за год. А там посмотрим. Значит, завтра я его привезу. Только у меня будет к вам небольшая просьба. Я же сказала, что он очень интересуется болезнями по вашему профилю. Я хочу немного… схитрить. Я не скажу ему, что везу его лечить, а скажу, например, что его точка зрения заинтересовала одного серьезного профессионала, и вы хотите с ним встретиться, чтобы обсудить последние достижения в этой области. Если я передам ему трубочку, вы подтвердите приглашение?

Мы еще какое-то время поболтали, обговорили детали, и я уехала, пообещав, что завтра в это же время привезу своего страдающего от наличия друзей и жалости перед бездомными котятами папеньку. И этот врач не лучше. Ничего, на него тоже найдем своего «садовника».

Почему я решила устроить его в лечебницу под фамилией Норбекова? Помещать Рассаду в лечебницу под его собственным именем было рискованно, его фамилия могла быть знакома главврачу аналогичной лечебницы. А к моменту, когда правда раскроется и начнется скандал, эта путаница нанесет еще один удар по настоящему Норбекову.

* * *

Рано утром следующего дня я уже стояла на своем посту на дороге, ведущей к больнице Рассады. Машину я прятать не стала, в случае, если все пойдет по моему плану, действовать надо будет быстро, да и машина была не моя, а взятая в прокате. Так что даже если бы кто ее и запомнил, на меня она вывести не смогла бы. Тем более что брала я ее на липовый паспорт.

Позицию я выбрала удачную, мне хорошо была видна большая часть дороги. Поэтому машины, которые сворачивали на нее с основной трассы, можно было разглядеть заранее и в деталях. Автомобиль Рассады был приметного темно-зеленого цвета, перепутать его с другим было невозможно. Я пропустила несколько машин сотрудников лечебницы, спешащих на работу. Наступило временное затишье. Что же, начальству положено опаздывать. Прошел час после того, как проехал основной поток, и только после этого показалась зеленая машина Рассады. Ну что ж, сейчас мы отучим тебя опаздывать на работу. Я вышла из своей «девятки», приготовила все, что могло пригодиться мне в случае форс-мажора, и склонилась над открытым капотом.

Дорога была асфальтированная, но давно требовала ремонта. А недавний дождь еще и вражески замаскировал колдобины и выбоины, введя в заблуждение по поводу их глубины. Поэтому ехал Рассада медленно, тщательно объезжая все подозрительные места. Когда ему оставалось до меня десяток метров, я резко оторвалась от созерцания внутренностей машины и встала поперек дороги, отчаянно размахивая руками. У Рассады было два выхода: давить очаровательную кудрявенькую незнакомку или остановиться. Видимо, этот тип был еще непуганый, поэтому резко нажал на тормоз. Хотя я на его месте все-таки нажала бы на педаль газа.

– Что случилось? – высунул он голову из машины.

– Быстрее, – голосила я что было сил, – быстрее! А то опоздаем, не успеем, все пропало.

Впрочем, вопила я что-то еще, сейчас просто не могу вспомнить. Наверное, мои бессмысленные наборы слов все-таки чем-то убедили Рассаду, по крайней мере, он вышел из машины.

– Да что случилось-то?

– Вы Рассада? – выпалила я.

– Да, я Рассада, – важно произнес он.

Это звучало необыкновенно потешно, но я сдержалась.

– Это я. Я должна была отвезти вас сегодня на симпозиум, о котором вам сообщили факсом. А у меня машина сломалась, и я опоздала. Господи, какое счастье, что вы тоже не вовремя явились на работу! Теперь все хорошо, и мы можем ехать! Пересаживайтесь ко мне.

– Так вы приехали по поводу того симпозиума? – поморщился он. – Тогда вашему руководству было бы неплохо поинтересоваться, а хочу ли я на него ехать? У меня совершенно нет времени на подобные мероприятия. Так что зря вы нервничали.

Ах, так? Ничего, у меня есть запасной вариант. Но его мы пока оставим на крайний случай.

– Это совершенно невозможно, – продолжала упорствовать я, – вас все ждут. Приехали лучшие специалисты России, работающие в этой области. Все, присутствующие на встрече, будут внесены в список самых видных специалистов, который в ближайшее время опубликует журнал «Вопросы психиатрии». А после мероприятия в лучшем ресторане города запланирован щедрый банкет с выступлением артистов эстрады разговорного и вокального жанров.

Рассада сомневался, я нервничала и ругала себя последними словами. Поторопилась. Чего мне стоило потратить хотя бы сутки на то, чтобы моя ловушка выглядела более убедительно и привлекательно? Ладно, попробуем последний аргумент. Я набрала номер мобильного телефона главврача той клиники, куда планировала отправить в принудительный отпуск Рассаду, и, услышав его «алло», обратилась к Борису Андреевичу:

– С вами хочет поговорить ваш коллега из соседней области. Он придает большое значение этой встрече и давно хотел бы с вами познакомиться.

Я назвала имя и фамилию абонента и передала трубку Рассаде.

– Здравствуйте, коллега, – начал он с места в карьер, – конечно, мне знакомо ваше имя, только я хотел сказать, что организация-то у вас хромает. Обычно на подобные мероприятия меня начинают уговаривать приехать как минимум за месяц… да, я понимаю… конечно, тоже хотел бы познакомиться лично… уговорили.

Он вернул мне трубку:

– Хорошо, поехали. Только заеду в клинику за своим водителем. Путь, как я понимаю, неблизкий, да и банкет наверняка будет со спиртным, я уже не так молод, чтобы рисковать садиться за руль выпимши.

– Ерунда, – отмахнулась я, – меня специально послали за вами, и туда отвезу, и обратно верну. Даже не вздумайте беспокоиться.

– Хорошенькая блондинка за рулем? – расхохотался он. – Вы с ума сошли? Я еще жить хочу. Об этом не может быть и речи.

Не слушая моего лепета протеста, он направился к своей машине.

Значит, так вы думаете о нас, светловолосых женщинах? Получай, гад!

– Сюда, – завопила я не своим голосом, – у меня в машине «это» сидит!

– Что «это»? – снисходительно обернулся на меня Рассада. – Успокойтесь и говорите медленно.

– Да вы сами посмотрите! Как я могу сказать?

Видимо, мой напор и вытаращенные глаза под мелкими кудряшками выглядели убедительно, по крайней мере, они заставили мужчину подойти к моей машине и заглянуть в салон. Наверное, ему действительно серьезно никогда не угрожали. Посулам своих пациентов он не придавал значения и вообще чувствовал себя уверенно в пяти шагах от собственной клиники с солидным штатом охраны и высоким бетонным забором. А зря.

Стоило ему приблизиться к моей машине и наклониться перед открытой дверцей, как я со спины закрыла ему рот и нос тряпкой, смоченной в растворе эфира. Пузырек и платок я приготовила заранее и в тот момент, когда он повернулся ко мне спиной, успела выплеснуть на платок содержимое пузырька. Рассада повернулся ко мне, дернулся, поднял руку. И тут же рука его безвольно упала, глаза потухли, и сам он осел всей своей массой мне под ноги. Спасибо ему, конечно, за то, что он оттранспортировал себя прямо к моей машине, но как я его внутрь запихивать буду? Он весит не меньше ста килограммов! А если сейчас кто по дороге проедет?

Мне удалось все-таки проволочить Рассаду до задней дверцы и наполовину запихать на заднее сиденье. Телега показалась из-за поворота как раз в тот момент, когда задняя его половина, самая неприглядная, торчала из салона. Дядя Коля! Вышел из запоя и едет за мусором в лечебницу. Ладно бы я знала хотя бы немного этого сельского пьянчужку, а ведь все время, пока мы жили в его доме, он валялся на летней кухне, жена лишь изредка носила ему попить воды и выпить. Да, как ни странно! Эта женщина говорила, что раз муж ушел в запой, то сможет выйти из него только через определенное время и вымеренный литраж спиртного. И если она будет прятать от него «горючее», то через пару дней он все равно найдет вожделенный напиток. А так, может, на месяц его хватит.

Не приходилось сомневаться, что дядя Коля меня увидел. Поэтому я решила продолжать начатое и упрямо затаскивала неповоротливую тушу Рассады в машину. Вот Стрелка поравнялась с моей машиной, остановилась.

– Помочь, девонька?

– Сама справлюсь, – буркнула я, не зная, как реагировать.

– Вот нализался, – добродушно произнес дядя Коля, – все мы одним миром мазаны.

Уже не спрашивая разрешения, он сошел с телеги, открыл вторую дверцу и начал за руки тянуть Рассаду на себя. Вдвоем мы управились за пару минут.

– Спасибо, – неохотно, но искренне буркнула я.

– Не на чем, – отмахнулся дядя Коля, – твой? На начальника нашего похож.

– Он и есть, ирод. Опять нажрался, – не стала лукавить я.

– Вот как? – обрадовался дядя Коля. – А еще интеллигентным кажется. Вот ведь, и приличных на вид людей зараза эта косит.

– Вы только не говорите никому пока, ладно? – попросила я. – А то неудобно как-то.

– Да что ты, дочка, сам этой холерой страдаю, – отмахнулся он.

Дольше болтать на дороге было опасно, поэтому я махнула ему рукой, села за руль, развернула машину и помчала к трассе, не обращая внимания на рытвины и лужи. Теперь уже точно надо было спешить. Даже если дядя Коля сдержит слово и никому не расскажет о казусе на дороге, исчезновение главного врача клиники скоро станет заметным. И машину Рассады я не спрятала, значит, рано или поздно кому-нибудь станет интересно: чего это автомобиль главврача лечебницы делает на пустой дороге? И где, собственно, сам Рассада?

Погони за мной не было, я отъехала подальше, остановила машину и усадила Рассаду на сиденье так, чтобы он не падал. Со стороны казалось, что дяденька просто спит себе сном усталого или не очень трезвого человека.

Через пару часов я подъезжала к воротам лечебницы, аналогичной психбольнице Рассады. В дороге происшествий не было, мой пассажир не проснулся, служители дорожно-патрульной службы нас не остановили. Санитары, принимавшие у меня тело Рассады, ненужных вопросов не задавали. Видимо, им нередко привозили крепко спящих пациентов, которые не просыпались даже тогда, когда их тащила под руки парочка крепких мужиков в белых халатах. Я зашла к главврачу, заплатила за месяц вперед.

– Когда следует внести плату за следующие месяцы? – поинтересовалась я.

– Не позднее, чем за три дня до окончания срока.

– Что будет, если я не внесу деньги?

– Вашего папеньку просто проводят за ворота, – пожал плечами доктор, – мы не можем позволить себе заниматься благотворительностью.

– Понимаете, – замялась я, – папа – очень хитрый человек. Он может начать придумывать всякие небылицы, лишь бы не лечиться.

– У нас тут все хитрые, – хохотнул главврач, – не беспокойтесь. От нас еще никто не уходил. Без согласия близких.

Что же. Месяц исправительных работ для Рассады меня вполне устраивал. Уверения нового пациента никто слушать не будет, в этих заведениях привыкли к тому, что пациенты считают себя здоровыми и утверждают, что попали сюда по недоразумению или благодаря козням недругов. А через месяц, когда за него не заплатят, пусть идет куда глаза глядят. Побывав на месте своих жертв, Рассада вряд ли уже сможет работать в этой системе. А я прослежу, сможет ли он «лечить» нормальных людей после того, как сам побывает в их шкуре.

Впрочем, я не считала, что свою миссию по отношению к лечебнице я успешно выполнила. Ушел Рассада – придет другой. Это заведение вообще не имеет права на существование. Поэтому еще по дороге я позвонила на сотовый Антону Ярцеву, моему другу и корреспонденту газеты «Горовск сегодня» по совместительству. Антон не зря протирал штаны на рабочем месте, газета слыла злободневной, не боялась ввязываться в острые социальные скандалы, несколько раз была на грани закрытия, но всегда выходила сухой из воды.

Я рассказала Антону обо всем, что удалось узнать мне, намекнула на то, что сегодня главный врач клиники исчез самым загадочным образом, предположила, что его похитили и жестоко наказали уцелевшие жертвы принудительного «лечения», и предложила свои услуги консультанта, если вдруг Антоша задумает устроить налет на этот дом скорби.

Я знала, что Ярцеву скучно писать репортажи традиционным способом: «поговорил, домыслил, наваял». При создании своих статей он предпочитает устраивать революции и перевороты, разоблачая, клеймя, выводя на чистую воду. Я была уверена в своем приятеле: он наведет в этой юдоли такой шухер, на какой не способна и я. Не знаю, к чему приведет эта шумиха и разоблачения, но надеюсь, что хотя бы несколько невинно заточенных несчастных смогут покинуть ее стены. А имена тех, кто их туда запрятал, предадут огласке.

Естественно, Антон уже знал, что ссылаться на меня, как наводчика, при пожинании лавров вовсе не обязательно.

Глава 14

А вот теперь начиналось самое сложное. И от того, насколько убедительны будут факты, предоставленные Норбекову, зависел исход дела. Теперь торопиться точно было бы неразумно. Как минимум.

Мне требовалась обязательная поддержка Ариши, серьезная помощь Вити Шилова, работа статистов. Перед тем как начать уничтожать убийцу Лепнина, следовало забрать у него деньги, которые он хитростью выманил у своей жертвы перед убийством.

– Ариша, – начала я, – как ты думаешь, при каком раскладе ты смог бы довольно безболезненно расстаться с основной частью своих накоплений?

Дед не стал удивленно приподнимать брови, всплескивать руками, задавать лишние вопросы. Он был в курсе всех моих дел и знал, что этот вопрос я задаю не из праздного любопытства.

– Если бы они были необходимы для спасения жизни, здоровья или спокойствия моих близких, – недолго думая, признался он, – а еще если бы я знал, что все равно потеряю их при любом раскладе. Ну и для спасения мира во всем мире. Нас так в юности учили: ничего не жалей для спасения мира во всем мире.

– Из трех версий Норбеков может клюнуть на вторую, – размышляла я, – и первую. Как ты думаешь, если на самом деле похитить его малолетнего внука и держать в заточении, отдаст он деньги или пожадничает? Клин клином, он выманил эти деньги у Лепнина, прикрываясь именем внука, вот пусть и поймет, как на самом деле страшно дрожать за жизнь любимого беззащитного малыша.

Вот тут брови моего деда действительно удивленно поползли вверх. Испугавшись, что доведу своими дурацкими шуточками единственного близкого человека до инфаркта, я быстро призналась:

– Шучу, Ариша, шучу. Как ты мог подумать, что я пойду на это?

– Ты стала такая бескомпромиссная, мон ами, – отдышавшись, признался он, – что иногда я тебя пугаюсь. Слава богу, что это всего лишь шутка.

– Шутка. Хотя Норбекову было бы неплохо узнать, что мысль материальна. И сочиненная о похищении собственного внука история вполне может повториться в жизни. А что у нас со второй версией? Той, при которой он может потерять все свои сбережения? Думаю, что при любом нашем выборе ему будет гораздо легче расстаться с деньгам, если он будет подозревать, что скоро они обратятся в бумажки. Дефолт?

– Ну, не особо оригинально, но убедить сможет, – согласился Ариша, – через него все проходили, всем известно, насколько эта штука непредсказуема и внезапна. К тому же в последнее время власти через средства массовой информации что-то больно часто заявляют, что дефолта не будет. Я буду очень рад, если это признак того, что его действительно не будет. Но раньше подобные заявления как раз делали накануне дефолтов, обвалов и прочих финансовых катастроф. Твоего ровесника это не насторожит, а мы с Норбековым люди одного поколения. Мы вполне можем попасться на удочку, как бы неубедительно это ни звучало.

* * *

Естественно, что устроить атмосферу паники вокруг одного отдельно взятого индивидуума – дело не просто сложное, а практически невыполнимое. Поэтому пришлось подключить статистов. Ими, сами того не ведая, стали члены клуба, в котором тусовался ночами мой Ариша, и завсегдатаи нескольких приличных казино.

Уж кто-кто, а мой Аристарх Владиленович наловчился виртуозно пускать гулять сплетни среди своих приятелей и просто случайных посетителей клуба. Настолько виртуозно, что до сих пор еще никто не вычислил, откуда рос хвост у очередной «утки». На следующее утро весь город по великому секрету передавал из уст в уста кошмарную новость: вот-вот вся наличность превратится в пустые бумажки. Да, какую-то часть ее можно будет обменять в банках, отстояв километровые очереди, но только часть, которая соизмеряется с твоими официальными доходами. Если же она превышает неизвестно кем установленный максимум, то придется прилагать бумажки, объяснительные, декларации и прочие с великим трудом добываемые справки. Да и кто большинству из них даст эти справки?

Испорченный телефон сотворил из легкого и невнятного слуха, пущенного Аришей, просто атомную бомбу какую-то. В какой-то момент даже я заволновалась: а действительно ли это наша мина замедленного действия? Может быть, в стране и правда грядет финансовая катастрофа для частных граждан?

– Дед, я сегодня не смогла заправиться, – гордо заявила я, вернувшись из города.

– Не может быть, – оторвался от газеты он, – про бензин, соль и спички я ничего не говорил.

– Не в этом дело. У меня кончилась наличность, и я пыталась снять деньги с карточки в банкомате. Дед, там километровая очередь! И больше тысячи автомат не выдает! Это действительно сделали мы с тобой?!

– Вот что значит великая сила слова, – покачал головой Ариша. – Запомни, внучка, этот случай, будешь своим внукам на ночь вместо страшной сказки рассказывать. А еще говорят, что мысль не материальна.

В тот же вечер я позвонила Ирине Волковой и велела брать билет на ближайший рейс. Пришла ее очередь выходить на сцену. Официальная вдова Лепнина прилетела на следующий же день, я встретила ее в аэропорту и привезла к себе домой. Она не спорила. Весь вечер мы посвятили обсуждению моего плана, выискиванию его слабых мест, подборке вариантов течения событий. Кажется, мы смогли предусмотреть все. По крайней мере, игра стоила риска, и Ирина сознательно шла на участие в этой игре.

– Скажи, – не удержалась и спросила ее я, – ты вляпываешься во все это ради получения своего заводика и прибыльной должности генерального директора комплекса?

– Да, – легко согласилась она, – для меня эта работа и завод очень много значат. Не забывай, ради них я решилась на пусть фиктивный, но все-таки развод с любимым мужчиной. Ты не представляешь, что я вытерпела: скандалы с родственниками, пересуды, сплетни. Да и муж, хотя и понимал, что все это делается для будущего нашей семьи, все равно в глубине души обижен, думаю. Не знаю, стоят ли того деньги и работа, которую я получила благодаря Матвею. Но это одна сторона медали. Есть и другая. Жаль, что ты при жизни не знала Матвея. Тогда бы тебе не пришло в голову задавать мне этот вопрос.

* * *

Через несколько дней все было готово. Я узнала, что из внука Норбекова, Эдика, его мамаша готовит будущую звезду, а именно из кожи вон лезет, чтобы всесторонне развить чадо. И если раньше в программу совершенствования наследника входили привычные латиноамериканские танцы, занятия вокалом и большой теннис, то после того, как на волне популярности оказался российский футбол, будущему вундеркинду пришлось поменять маленький мячик на большой. Латинос и вокал тоже стояли под вопросом в связи с тем, что дитятко никак не хотело ценить родительскую заботу и каждый поход по учителям сопровождался скандалами и нытьем. Мамаша Эдика использовала все заготовленные аргументы, которые, по ее мнению, должны были убедить чадо в том, что всестороннее развитие – залог счастливого будущего.

Грим, который использовала я на этот раз, должен был превратить меня в загнанного ассистента режиссера. Плохо прокрашенные волосы, безумные глаза за стеклами очков, джинсы, немного вытянутый пуловер. Ну некогда мне заниматься такими глупостями, как собственная внешность, мы великому искусству служим! Эдика с мамашей я подстерегла в холле школы искусств. Ребятня только что высыпала из класса занятий танцами, Эдик нарочито медленно переодевался возле окна. Я подошла к преподавателю, задала несколько нейтральных вопросов, потом спросила, не знает ли она, к какому времени относится лепнина над окном. Школа располагалась в здании позапрошлого века, поэтому интерес мой был вполне оправдан. Молодая учительница танцев не заподозрила ничего дурного в моем вопросе, и какое-то время мы активно жестикулировали, глядя в сторону мальчика. Со стороны очень даже могло показаться, что мы обсуждаем его персону, а не барельеф над его головой. Увидев, что Эдик с мамашей направились к выходу, я распрощалась с девицей и нагнала их уже на улице.

– Извините, этого прелестного мальчика зовут Эдик? – поинтересовалась я и, не давая им опомниться, зачастила: – Дело в том, что в вашем городке будет сниматься новый сериал о детях-спецназовцах, спасающих мир. Для съемок нам нужен мальчик, обладающий тонким слухом, умеющий прекрасно двигаться и обращаться с мячом. Ты сможешь отбить мяч головой? Хорошо. Значит, мне не зря вас порекомендовали. Кастинг состоится на следующей неделе, завтра пустим объявление бегущей строкой на ваш местный телеканал. Вам записать время и место проведения кастинга или запомните?

– Запишите, – загорелись глаза мамаши, – хотя я и так запомню.

– Только приходите пораньше, думаю, очередь, как обычно, будет в несколько сотен детей, вы можете не успеть пройти пробы, а ваш мальчик очень, очень подходит для образа героя.

– Да? – еще больше вдохновилась мамаша. – А вы можете провести нас как-нибудь по блату? Без очереди?

– А вы представляете, что значит кастинг на детскую роль? – вопросом на вопрос ответила я. – Да там такая давка будет, что вас просто затопчут, если вы попытаетесь пройти без очереди. Хотя… знаете что? А давайте мы снимем вашего сына сейчас? У меня чутье на таланты, я не прощу себе, если мы вас потеряем. Есть у вас полчаса?

Полчаса, естественно, нашлось. Мы поймали такси, и с десяток минут я была вынуждена выслушивать нудное бормотание мамаши Эдика на тему: «Ты слушался маму, вот и свалилось на тебя счастье». В кинотеатре на окраине города нас уже ждали Люся и Вася. Мы заранее на пару часов сняли одну из комнат служебного помещения, установили камеру на штативе.

– Представь, что тебя похитили агенты вражеской разведки, – предложила я, – они избили тебя, связали и требуют выдать товарищей. Единственное, что приходит тебе в голову, изобразить этакого сопливого придурка, который распускает нюни и хнычет по любому поводу. Агенты ведь знают, что спасители мира не плачут, значит, поверят и тебя отпустят. Только ты должен сделать так, чтобы они поверили. Камера, мотор!

Естественно, у Эдика ничего не получалось, Люся, играющая роль «злого полицейского», психовала, Вася меланхолично включал и выключал камеру.

– А знаете что? – предложила я. – Давайте создадим актеру соответствующую среду? Так ему легче будет вжиться в роль. Есть у вас тут поблизости какие-нибудь развалины?

Заранее найденные мной развалины располагались в двух шагах – старый барак, жильцов из которого уже давно выселили, а стены еще не снесли. Естественно, я с самого начала могла привести туда Эдика, но его мамашу это жуткое место могло бы насторожить. Мы прихватили грим и пробрались в одну из полуразрушенных комнат барака. Я с помощью профессионального грима изобразила следы избиения на лице мальчика, привязала его к колченогому стулу, найденному в соседней комнате, и с пятого дубля «короткометражка» была снята. Провожая Норбековых, я доверительно им шепнула:

– Не обращайте внимания на эту фурию, она второй помощник режиссера, поэтому прислушиваются к моему мнению, а не к ее. А мне Эдик очень, очень понравился! Только у меня будет к вам просьба: никому не говорите о том, что мы сделали пробы заранее. А то народ повалит до назначенного дня, режиссер рассердится и ни за что не одобрит кандидатуру Эдика. Он очень вспыльчивый. Договорились? Я вам позвоню.

* * *

Я уже знала некоторые привычки Норбекова. Например то, что практически в любую погоду и время года он совершает вечерний сорокаминутным моцион. С половины восьмого до десяти минут девятого. Зануда! Наверняка выкраивает время между двумя сериалами. Маршрут его пролегал по скверу, расположенному рядом с домом.

Подъехали мы с Ириной заранее. За десять минут до назначенного времени она заняла позицию на скамейке у входа в сквер. Я припарковалась ближе к дому Норбекова и, едва он вышел из дома, сбросила Ирине звонок на мобильный. Она встала и медленно побрела по скверу. Скоро за спиной ее показался Петр Алексеевич. Он шел быстро, пружинистой походкой. Понятно, для здоровья гуляет. С перспективами, которые он себе нарисовал, жить хочется долго. Хотя, честно говоря, вид его оставлял желать лучшего. Появились мешки под глазами, кожа приобрела нездоровую бледность, глазки цепко озирались, не то выискивая новую жертву, не то высматривая опасность. Сейчас он напоминал мне волка. Старого, теряющего власть, не раз битого более молодыми и сильными зверями и оттого подлого и вероломного. По мнению таких вот волчар, только с помощью подлости и вероломства можно как-то отстоять свое место в этой жизни. Что же, проверим на практике.

Он почти настиг Ирину. Скользнул глазами по ее фигуре, перевел взгляд на парочку, сидящую на скамейке, и опять вернулся к Ирине. Глянул пристальнее и словно наткнулся на невидимую стену. Узнал. Теперь походка его стала напоминать шаг кошки – крадущейся, медленной, осторожной. Я подала условный знак напарнице – сбросила очередной звонок на сотовый. Телефон стоял на вибровызове, другие его не слышали, женщина же, держащая аппарат в руке, почувствовала вибрацию и слегка, почти незаметно ускорила шаг.

Идти было недалеко, я сняла случайную квартиру на сутки в доме, расположенном за сквером. Рассчитывая на то, что игра будет идти по нашему сценарию, я быстро села в машину, обогнула сквер, зашла в подъезд и притаилась на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Ирина зашла в подъезд, специально придержав дверь, чтобы не сработала защелка кодового замка, замешкалась у почтовых ящиков, поднялась на второй этаж, долго искала ключи в сумочке. Норбеков все это время стоял внизу на лестнице первого этажа и наблюдал через щель между лестничными пролетами за Ириной.

Наконец она зашла в квартиру, прикрыла дверь. Теперь я наблюдала за Норбековым. Он немного помялся, потом решился, поднялся к квартире и быстро утопил пальцем кнопку звонка. Ирина открыла почти сразу:

– Ты?

– Я, – кивнул Норбеков, – одна дома?

– Одна, – пожала плечами Ирина.

После этих слов он грубо толкнул ее в глубь квартиры, шагнул следом и захлопнул за собой дверь.

– Вот ведь негодяй какой, – не столько с укоризной, сколько с удивлением произнесла я в пустоту подъезда, – разве можно так с одинокой беззащитной женщиной? Нельзя. За это и схлопотать можно. По кумполу, как говорит Люся.

После этой тирады я спустилась, открыла своими ключами дверь и зашла в полутемный коридор. Встретила меня Люся.

– Ну, как? – поинтересовалась я шепотом.

– Как в кино, – похвасталась Люся, – он как толкнет ее, она упала, и ему под ноги. Он спотыкнулся и равновесие потерял, а тут и Вася со спины ему бутылкой по башке дал.

Все-таки по башке, а не по кумполу, отметила я про себя. Что, впрочем, не меняло дела.

Я аккуратно заглянула в комнату, увидела привязанного к стулу Норбекова и Васю с моим любимым отныне орудием – полной пластиковой бутылкой. На этой раз не водой, а самым настоящим лимонадом. Вася его очень любил, не могла же я подсунуть ему пустышку! И была права, после нейтрализации противника Вася тут же отвинтил пластиковую пробку и приложился губами к горлышку.

Я решила, что будет разумнее не выдавать своего присутствия. Петр Алексеевич должен думать, что сейчас против него вдова его бывшего друга и двое подозрительных темных личностей, которых она, судя по всему, просто наняла в помощь. Сама Ирина тоже по большей части молчала, партию вели Люся и Вася.

Норбеков быстро пришел в себя. Я сидела на кухне и слушала, как парочка бомжей растолковывают ему ситуацию. Они сразу объяснили пленнику, что он попал в самую элементарную ловушку, Ирина сама придумала ловить его на живца, сама же поработала наживкой. Что ей надо? Деньги, которые он украл у ее мужа перед смертью. Дальше следовала игра в «ничего не знаю». Норбеков долго пытался делать вид, что не понимает, о каких таких деньгах идет речь, пока Ирина сама не рассказала ему историю с мнимым похищением внука.

– Проболтался все-таки, – выругался Норбеков, – а обещал, что ни слова не скажет ни одной живой душе. Особенно тебе. Убеждал, что ты натура впечатлительная, можешь расстроиться. Трепло.

После следовала серия проклятий в адрес Лепнина, которая завершилась чувствительным тычком от Васи:

– Негоже о покойнике так-то, – пожурил он, гремя чем-то металлическим, – за это и покарать могут. Не бог, конечно, он милосердный, а я, например.

– И я, – мгновенно встряла Люся, – внучонка, говоришь, у тебя похитили? Нехорошие какие люди. Злые. Мучили, поди-ка, мальца? Голодом морили? Словами всякими запугивали?

– Отвали, – огрызнулся Норбеков, – всякая шваль еще меня воспитывать будет.

– Обзывается, зараза, – удивилась Люся, – а я ему хотела кино показать. Как гостю. Но я не обидчивая, раз решила, то покажу. Запускай, Вася, пленку!

Вася нажал на кнопку пульта, и на экране телевизора возникла сумрачная комната с ободранными обоями и маленький мальчик в углу, накрепко привязанный к стулу.

– Отпустите меня, – монотонно ныл мальчик, – мне больно, я боюсь, я к маме хочу.

Последняя фраза сопровождалась заунывным и продолжительным ревом.

– Переведешь на имя Ирины деньги, сделаем так, как просит это бедное дитя, – начала торг Люся.

К всеобщему удивлению, Норбеков повел себя как партизан, которому предложили выдать командира отряда. Он отмалчивался, гордо вскидывал голову, и даже повторный показ ролика не заставил дрогнуть его жадное сердце. Люся с Васей применили весь арсенал угроз, какой они смогли почерпнуть из своей скудной событиями жизни, – все было бесполезно. Казалось, Норбекова не так уж и тронули страдания его собственного внука.

– Вот гад какой, – не выдержал Вася, – собственного внучонка продать готов.

Норбеков напрягся. Не думаю, что он устыдился слов Васи, скорее всего, просто заметил стоматологические инструменты, которые раскладывал на белоснежной салфетке бомж. Он приступал к плану «Б». Мы не знали, как будут развиваться события, поэтому подготовили на всякий случай запасной вариант сценария. Инструменты достала я, выпросила на время у знакомого врача под предлогом, что играю роль в самодеятельном театре. И инструменты попросила посолиднее, покрупнее, чтобы производили впечатление на зрителей. Пока наш зритель молчал, и я не знала, хороший ли реквизит подобрала для этой сцены. Дальше по сценарию шел диалог главных статистов. Вася и Люся принялись со смаком вспоминать, что они сделали с последним неуступчивым клиентом.

Как я уже упомянула, фантазия у этой парочки была развита просто великолепно, а жизнь на кладбище наложила на их юмор весьма своеобразный отпечаток. Они не просто описывали протекание и степень болезненности процедур, которые собирались применить к своему невольному пациенту, но и рассказывали, как происходил процесс заживления у других подопытных после экзекуции.

– А Марата помнишь? – захлебывалась восторгом Люся. – Мы ему еще язык надвое разрезали, как у змеи, за то, что он нехорошие вещи про меня говорил. Так потом он дурные деньги отдавал, чтобы врачи ему его зашили. Не получилось. Наверное, я плохо инструменты прополоскала, инфекцию занесла. Так и отвалился сам. Надо было сразу ему весь отрезать, чего человека зря мучили? А Эдуарда? Помнишь Эдуарда?

На своей кухне я едва сдерживалась от желания то истерически расхохотаться, то, зажав ладонью рот, бежать в туалет. У меня никогда бы так не получилось. Не зря я подрядила на это дело своих старых приятелей.

Так как рот Норбекова был заклеен скотчем, он не мог помешать им развлекаться. И только когда эта парочка немного выговорилась, раздался звук отдираемого пластыря и истошный вопль:

– Уберите щипцы! Я согласен поговорить.

– Это не щипцы, бестолочь, – спокойно разъяснила Люся, пока Вася держал ладонь на рту Норбекова, – это такие специальные ножницы для разрезания человеческих тканей. Чего головой мотаешь? Не знаешь, что такое ткани? Я сейчас расскажу. Или Вася покажет. На тебе.

Естественно, мы договорились, что ни один волос не упадет с головы этого весьма не почтенного старца. Однако сейчас и мне стало жутковато от спокойного, тихого голоска Люси. Уж как-то больно по-деловому, привычно говорила она такие страшные вещи. Будто для нее это все было обыденно и нормально. Представляю, насколько не по себе было Норбекову. Особенно после того, как Люся решила приступить от слов к делу. В этот раз, памятуя о неудачном «опыте с языком», она принялась тщательно обрабатывать инструменты жидкостью для снятия лака, найденной в ванной комнате. Вася, вероятно, тоже в целях соблюдения гигиены, натянул на свои не совсем чистые ручищи видавшие виды розовые хозяйственные перчатки.

Видимо, нервы у нашего хладнокровного убийцы оказались не такими уж и железными. При виде этих приготовлений Норбеков все-таки потерял сознание. Ирина вышла ко мне на кухню:

– Не могу больше смотреть на это, противно. Еще долго?

– Думаю, что он уже готов, – понадеялась я, – сейчас придет в себя, и начинай.

Ирина вернулась, и через минуту я опять услышала голос Васи:

– Очнулся, голубь наш. Люся, сделай музыку погромче.

Несмотря на пакостность ситуации, я зажала рот руками, чтобы в голос не расхохотаться. Они специально нашли где-то запись балета «Лебединое озеро», или это случайность? Петр опять замычал, и ему позволили говорить, освободив губы от скотча.

– Я отдам все, – задыхаясь, сказал он, – но при одном условии. Вы отпустите внука.

Бездарная игра. Испугавшись за свою шкуру, он все-таки решил изобразить благородство. Странный человек. Обычно даже лишенные сентиментальности звери трясутся за свое потомство, а этот дрогнул только тогда, когда возникла реальная угроза лично для него.

Какое-то время ушло на то, чтобы обговорить способ передачи денег. В конце концов Норбеков согласился на перевод денег со своего счета на счет Ирины через Интернет. Он дал нам реквизиты и код электронного доступа к своему банковскому счету, я тут же сбросила его Шилову. Спустя несколько минут Витя перезвонил и сообщил, что операция прошла без загвоздок. Ну что же, в этот раз Норбеков оказался честным. Ничего не напутал и не наврал с цифрами.

– Слушай, Полина, – предложил Витя, – у него там еще осталась хренова куча денег. Может, и оставшиеся перекинем?

– Нам чужого добра не надо, – голосом честной Бабы-Яги остановила его я, – свое берем. Пусть останется. На лекарства. Нервы лечить. Впрочем, в качестве компенсации мы можем отправить его семье запись нашей милой беседы. Пусть знают, как он чуть не позволил замучить родного внука и мгновенно сдался, как только мы собрались подпортить его собственную шкурку.

У Норбекова сдали нервы. Вот тут пришлось действительно включить погромче музыку. Никогда не слышала, чтобы мужчина интеллигентной внешности в почтенном возрасте так громко и грубо выражался в присутствии дам. Нам с Ириной больше нечего было делать в этой квартире. Люся и Вася вышли вместе с нами. Ключи от квартиры я оставила в замочной скважине, дверь приоткрыла. Хотя рот Норбекова опять был заклеен скотчем, его мычание было слышно на лестничной клетке, а значит, очень быстро какая-нибудь любопытная соседка высвободит это жалкое создание. Интересно, как он будет выражаться, когда узнает, что еще и слухи о дефолте оказались ложными? Думаю, мысль о дефолте хоть как-то утешала его, когда он расставался с деньгами.

Главное мы сделали, теперь Ирине предстояло находиться какое-то время в полной изоляции и ни в коем случае не подавать признаков жизни. Она не имела ничего против домашнего ареста в моем коттедже. Люся и Вася тоже побожились, что посидят несколько дней на своем кладбище. Я волновалась за Марту. Норбеков не дурак, он мог понять, что Марта и Ирина как-то связаны. Поэтому спустя час я уже ехала за ней в Царевщину.

Вот тут-то меня ждало жесткое неповиновение. Оказалось, что со времени моего отъезда многое изменилось: Алина вызвала из Горовска своих единомышленников, и теперь косточки несчастной юной Лепниной отыскивали не столько две хрупкие девушки, сколько с десяток крепких парней. Вся компания пообещала, что Марта ни шагу не сделает без сопровождения своих телохранителей. Ну, что же, пусть так. Киллера нанимать Норбекову смысла не было, Марта нужна была ему живой. Я прочитала ребятам часовую лекцию о серьезности создавшегося положения и почти спокойная отправилась домой. Может, это и к лучшему. Норбеков может понаблюдать за Мартой и сделать вывод, что она не в курсе событий. А вот если бы она пропала, то подозревать ее в сговоре с Ириной были бы все причины.

Пришлось себе признаться: я не хотела отсюда уезжать. Алина и Марта почувствовали мое настроение и уговорили остаться у них переночевать. Оказалось, что Марта тоже не теряла времени даром, она перезнакомилась с половиной села, облазила все закутки графского дома и сада, переговорила с рабочими и специалистами. Я шепнула ей, что деньги уже на счету Ирины, и при первой возможности Волкова переведет их на счет Марты.

– А надо ли? – легкомысленно махнула та рукой. – Ирина руководит комплексом, если деньги будут на ее счету, ей будет удобнее ими распоряжаться.

– Марта! Там огромная сумма!

– Очень хорошо, что огромная. Значит, нам на все хватит. Знаешь, мне так понравилась моя бабушка. Я даже совсем не переживаю, что она фиктивная. Никогда в своей жизни не встречала столь красивых, деловитых и порядочных бабушек.

– Черт с вами, сами договаривайтесь, – решила я, – вот угораздило же собраться в одной семье стольким порядочным и бескорыстным! Если бы вам я не подвернулась, вы того и гляди вообще все Норбекову бы подарили.

– А вот это уж нет, – черты лица Лепниной-Марсвин заострились, – ему мы никогда не простим смерть Матвея.

Чуть позже Алинка мне рассказала, что им почти удалось выйти на тех, кому хотя бы что-то известно о месте захоронения останков Лепниной. Как рассказывали на селе, во время разграбления в подземелье графского дома действительно нашли женский скелет, замурованный в кирпичной кладке. И дети, которых никто из взрослых не догадался остановить, действительно бегали по селу с черепом, надетым на палку, и пугали народ. Правда, потом нашелся один осторожный и мудрый человек, который разогнал эту шпану и закопал где-то за огородом то, что смог найти. Алинке даже показали приблизительное место захоронения. Хорошо, что до сих пор там так и располагался пустырь. Этому пустырю и посвящали все свободное время девушки и их добровольные помощники.

Как заявила Алина, сокровища они будут искать только после того, как по-божески захоронят юную графиню. Иначе клад не принесет ничего, кроме горя и смерти. Не знаю, что там пишут в умных книжках и не очень умных статьях, которыми забита голова Алины, но чисто по-человечески я с ней полностью согласна. Если легенда имеет под собой реальную основу, потомки Лепниных просто обязаны были понести наказание. А теперь – постараться хоть как-то исправить содеянное одним из представителей их рода.

Глава 15

Все-таки мне пришлось попросить Васю и Люсю нарушить запрет, хотя я сама на них его и наложила. Мне потребовались услуги городских бомжей, а договориться с ними лучше всего могли бы их товарищи по несчастью. Но я соблюла все меры безопасности: сама заехала за этой парочкой на заброшенное кладбище, сама отвезла их на свалку на переговоры. Объяснила, что требуется от их коллег, посоветовала не экономить на гонораре. Вернулись они не скоро и несколько сконфуженно объяснили, что просто заболтались. Давно не виделись, соскучились, было о чем поговорить. Но задание выполнили.

В чем состояла суть задания? Ребята раздали фотографии Норбекова, дали его адрес и попросили, чтобы местная братия как можно чаще ошивалась в городе возле дома этого типа. И как только объект появится в поле их зрения, всем своим видом выражали презрение, негодование, антипатию. Мордобитие не поощрялось. На запущенное в нечестивца тухлое яйцо закрывались глаза с предупреждением: в случае поимки исполнителя заказчик ответственности не несет. Вася и Люся подробно описали все злодеяния, которые совершил этот нехороший человек, и наказали исполнителям не просто клясть Норбекова, а публично обвинять его в конкретных преступлениях. Выглядело это так: стоило Норбекову показаться на улице, как словно из-под земли перед ним вырастал кто-нибудь из моих подручных.

– Люди добрые, смотрите, вон он, убийца собственного друга, идет! И носит ведь земля паразита такого!

На следующий же день Норбеков стал бояться выходить из дома. Из-за каждого угла вслед ему неслось или шипящее «душегубец», или нежное «будешь баловаться, тот дяденька тебя в психушку сдаст». Пару раз на его пути встречался его бывший помощник, сантехник Вова. Тот молчал, только укоризненно качал головой и долго смотрел вслед. Пару раз Норбеков пытался приблизиться к нему и заговорить, но в тот же миг около Вовы оказывались несколько его товарищей. Вова все так же продолжал молчать, и Норбеков терялся. А утром жители дома вообще с удивлением лицезрели что-то вроде мемориальной доски, наспех сделанной из фанерки и приколоченной на стену дома. На фанерке с жуткими ошибками было выведено: «В етом доме живет подлый сирийный убица и душигуб Нарбеков Петр. Бойтесь его люди». Позже, как ни следили жители дома, подобными надписями был испоганен весь подъезд и дверь в квартиру Норбекова. Теперь даже те, кто был на его стороне, смотрели на Норбекова с подозрением и брезгливостью. А особо бойкие старушенции потребовали, чтобы он взял на себя косметический ремонт подъезда. Только недавно же красили!

В качестве оправдания для себя могу сказать, что Норбеков действительно оплатил ремонт подъезда. Уж больно много и некрасиво было о нем написано на каждой лестничной площадке.

А вскоре случилось нечто совершенно незапланированное и неожиданное: старому патологоанатому Абраму Семеновичу надоело прятаться на даче, и он подал заявление в милицию. В заявлении он рассказал все, что знал об истиной причине смерти Лепнина, о том, что под угрозами вынужден был уволиться и отсиживаться на даче, о том, что его молодой коллега оказался более сговорчивым и скрыл истинную причину смерти. Началось расследование. Рассудив, что приступ гражданской сознательности у Абрама Семеновича играет мне на руку, я скинула эту информацию Антону Ярцеву, и тот состряпал из нее острую статью, изобилующую туманными намеками на заказчиков и африканские страсти, имеющие место быть в нашем тихом городке. История получила огласку, в городе о ней заговорили.

Я продолжала наблюдать за Норбековым. Вася и Люся, правда, сидели «на карантине» на своем кладбище, но их обязанности по слежению за объектом охотно взяли на себя их коллеги, так что я знала о каждом шаге Норбекова. Звонок Марты застал меня несколько врасплох:

– Полина, он сказал, что нам надо поговорить. Он сейчас приедет!

В голосе девушки слышались нотки паники. Я ее понимала. Даже если она и не боялась исходящей от него опасности, встречаться с убийцей деда, смотреть ему в глаза, делать вид, что ничего не произошло, улыбаться – это было выше ее сил. Я же думала о другом: загнанный в безвыходную ситуацию старый волк может потерять остатки здравого смысла и начать кидаться на всех, кто стоит на его пути. Даже если это совершенно безобидное существо и если гибель этого существа не принесет зверю ни свободы, ни выгоды.

– Слушай меня внимательно, – приказала я, – забирай Алину и ребят и быстренько дуйте куда-нибудь в лес, на пикник. Уходите все, в лагере не должно оставаться ни одного человека. Постарайтесь, чтобы никто из местных жителей не знал, куда вы идете. Запутайте следы. Скажите, например, что идете на кручу, а уже за селом поверните в обратную сторону. Свой сотовый отключи, но проследи, чтобы Алина была на связи.

После этого я нажала на кнопку отбоя и набрала номер еще одного бывшего бойфренда Алины, Федота Васильевича, капитана ОМОНа.

– Федот, здравствуй, – проворковала в трубку я, – как поживаешь? Долго ли осталось преступному миру? Что новенького у твоих ребят?

И, выпалив еще несколько этикетных фраз, с той же интонацией выдала:

– Алина в опасности.

– Что? – чуть не задохнулся Федот. – Она жива?

– Жива, жива. Пока еще. Но тебе надо торопиться. Ты вообще сейчас свободен?

– О чем ты говоришь? – вопил Федот. – Говори адрес, быстрее! Где ее держат?

Надо же. А я думала, что между ними давно все закончилось. Значит, парень-то все еще сохнет по моей подруге.

– Успокойся, Федот, – попыталась сбавить я тон, – сейчас Алина в безопасности. Опасность только движется по направлению к ней. Ты не мог бы предотвратить их встречу?

Хотя разговор наш был недолгим, я смогла втолковать Федоту, что они с ребятами не должны ни говорить, ни действовать, только лишь остановить машину со злодеем и не разрешать ему двигаться в определенном направлении. Я назвала номера «девятки» Норбекова и дорогу, по которой он вот-вот должен был выехать из города. Потом села в свой мини-купер и, невзирая на знаки ограничения скорости, помчалась в том же направлении. Мне повезло, к выезду из города я успела на пару минут раньше, чем машина с ребятами. Я бросила мини-купер, пересела к ним, и мы вместе помчались по трассе. Я не собиралась выходить из машины при случае, если мы все-таки успеем нагнать Норбекова, просто хотела контролировать ситуацию.

Наконец Федот, сидящий рядом с водителем, обернулся:

– Вижу нужную нам «девятку». Прижимаем к обочине?

– Прижимайте. Когда выйдет из машины, просто скажите, что ему нельзя уезжать из города. Ни рукоприкладства, ни лишнего шума допускать нельзя.

– Может, врезать ему пару раз?

– Он немолодой, у вас рука не поднимется. А Алина в надежном месте. Если сейчас удастся вернуть его в город, то ей ничего угрожать не будет.

Парни сделали все, как я просила. После того, как машина Норбекова остановилась, они просто вышли из своей и молча встали поперек дороги, широко расставив ноги. Форма, бронежилеты, оружие за плечами – все внушало если и не страх, то уважение точно.

– Извините за беспокойство, – предельно корректно произнес Федот, – вы не можете выехать из города.

– С какой это стати? Я жаловаться буду! Как ваша фамилия? – петушился Петр Алексеевич.

Ах, так? Он еще и права пытается качать? Думаю, в этом случае я могу немного приоткрыть ему глаза на то, почему в последнее время вокруг его персоны происходит столько неприятных событий. Я вышла из машины и подошла к ребятам:

– Петр Алексеевич, оставьте девушку в покое. Вам мало ребят из ФСБ оказалось? Или, может быть, мне стоит сказать подручным Ермака о том, что это именно вы заказали надругательство над прахом его дядюшки? Ермак мне поверит. Мне, а не вам. Вы не сможете выехать из города и увидеться с ней, это я вам обещаю. В следующий раз вас задержат уже на посту ДПС при выезде из города, ориентировки на вашу машину уже разосланы. Она под надежной защитой. А еще я обещаю, что скоро вы получите повестку из следственных органов. Дело о смерти Лепнина уже запущено. Возвращайтесь и ждите.

Я намеренно не называла имя «девушки», пусть Федот думает, что этот старый негодяй охотится за Алиной, а не за Мартой. Нечестно, конечно, но зато действенно. Естественно, Федот помог бы мне, даже если бы я не упомянула об Алинке, но тогда, думаю, он действовал бы не с таким рвением. Надо было видеть, сколько эмоций отразилось на лице Норбекова за несколько мгновений! В какой-то момент мне даже стало страшно. Но он сумел взять себя в руки, сел в свою «девятку» и повернул по направлению к городу. Страх смерти – страшнее самой смерти, истина избитая. Вот пусть сидит в своем логове и ждет. Удрать незамеченным ему не удастся, уже по пути я получила несколько звонков от Васи, в которых он сообщал о том, что Норбеков пытается выехать из города. Мой аппарат слежения работал безотказно. Пусть ждет.

Глава 16

В этот раз я решила изменить схему. Раньше как-то не очень любила прибегать к услугам государственного правосудия, но сейчас мне захотелось, чтобы Норбекова судил суд Горовска и город узнал, кто на самом деле скрывается под маской порядочного человека. Мне донесли, что в почтовом ящике Норбекова уже лежит повестка. Пока его вызывают как свидетеля по делу, все-таки он считается другом Лепнина, но если немного помочь следствию, то в следующий раз он пойдет в прокуратуру в несколько ином качестве.

А еще мне очень хотелось, чтобы он прожил и прочувствовал тонкую грань перехода от режима ожидания ареста к самому аресту. Затягивать смысла не было, но Норбеков должен был полностью насладиться предвкушением. Пусть мучается, сомневается, надеется.

Навести следователя на след Норбекова было несложно. Моя козырная карта – Ирина. Она знала о тайне смерти мужа больше, чем кто-либо другой. Сдам им «мопсиху» Клаву, приведу со свалки Вову-сантехника. Да и сам патологоанатом Миша Казанчев долго молчать не будет. Пока он, скорее всего, отрицает свою вину, но как только ее удастся доказать, он сразу сдаст Норбекова. При желании можно будет найти и медсестру, сделавшую смертельный укол Лепнину. Оставалось узнать, кто же ведет следствие. Как всегда в подобных случаях, я собиралась задействовать для этого Аришу.

Я уже направилась в гостиную, чтобы попросить его сегодня ночью опять посетить лучшее в городе место распространения сплетен и сбора информации – клуб, как меня отвлек звонок мобильного. Звонила Люся.

– Полька, – затараторила она, – этот твой гаденыш в милицию поехал. На дознание.

– Откуда ты знаешь, что в милицию?

– Так на повестке, что я в почтовом ящике у него нашла и обратно положила, время и день написаны были. И машина в ту сторону поехала. Что я, тупая, что ли, какая? Смотрю, повернула в сторону проспекта, время сходится.

– Подожди, – перебила я ее, – как это «смотрю»? Ты где сейчас находишься?

– Ну возле дома его, где же еще. Считаешь, я такое важное дело доверю чужому человеку? Плохо ты обо мне думаешь.

– Я же велела вам сидеть на кладбище! Норбеков тебя в лицо знает. Люся!

– Я же не хожу туда-сюда перед подъездом, – возмутилась она, – я за гаражом на картонке сижу. Меня никому не видно, а мне все видать. Да не переживай ты, это он меня бояться должен, а не я его. Он, поди-ка, во сне меня каждую ночь видит. Страшном. Эротические ему по возрасту не положены. Так мне что делать-то?

– Ничего, сиди на картонке, если не холодно, – немного подумав, решила я, – а я, пожалуй, подъеду к прокуратуре. Посмотрю на месте, что да как там.

Теоретически в этом не было никакой необходимости. Но на сердце у меня было неспокойно, и я решила самолично посмотреть на поведение своего подопечного. Я подкатила к зданию прокуратуры, нашла глазами «девятку» Норбекова и стала ждать. Ждать пришлось долго. Солнце припекало, я открыла окошки и откинулась на спинку сиденья. Глаза слипались. Чего-то не высыпаюсь я последнее время. Вот закончу с Норбековым, может быть, стоит взять путевку куда-нибудь в теплые страны? А еще лучше на Байкал или в Карелию. Сейчас много говорят о совершенно потрясающих турах, в которых группы сплавляются на байдарках, например, или живут в какой-нибудь заброшенной деревушке. Тихо, прохладно, чисто. Никакой тебе городской грязи – и в физическом смысле, и в духовном. А ведь нечто подобное пытался создать и Лепнин. Не успел. Если Марта и Ирина все-таки воплотят его идею в жизнь, обязательно проведу хотя бы недельку в усадьбе Каменные Липы. В роли барыни. Не хочу быть крепостной, терпеть не могу работать!

Я так размечталась, что чуть не пропустила Норбекова. Да и он сам предпринял все меры, чтобы стать как можно менее заметным. Вышел из дверей прокуратуры за спинами какой-то группы товарищей, шмыгнул не к машине, а за угол. Это начинало мне нравиться. Что опять задумал этот неуемный мерзавец? Я вышла из машины и тихонечко подкралась к углу здания. Молодец, что не бросилась сломя голову. Хороша бы я была, если бы наскочила прямо на Норбекова, скрывающегося за поворотом!

Меня остановил его голос: Норбеков вызывал такси. Машина должна была подъехать к кафе, расположенному в двух минутах ходьбы от этого места. Он решил оставить свою «девятку» и удрать незамеченным, потому что предполагал: за ним следят. Правильно предполагал. Я вернулась к своему мини-куперу и поехала к кафе, возле которого собирался ждать машину Норбеков. Какая я умница, что ни разу не засветилась перед ним на своем мини-купере! В какой-то момент в голове мелькнула мысль: а что, если он меня засек еще раньше и намеренно позволил подслушать свой телефонный разговор? И я сейчас радуюсь своей удачливости, а он на своей машине едет в другую сторону? Это было бы жестоким щелчком мне по носу!

На счастье, мои страхи оказались ложными. Через минуту на место подошел Норбеков, почти сразу же подъехала заказанная машина. Любопытство просто сжигало меня изнутри: неужели он осмелился нарушить мой приказ и решил встретиться с Мартой? Он мог поверить моему вранью по поводу постов ДПС, работники которых не выпустят его машину из города, поэтому взял такси. Ну что же, значит, я действительно оказалась в нужное время в нужном месте.

Я аккуратно пристроилась в хвост такси. Машина резво взяла с места в карьер и поехала по направлению к выезду из города. Но не на запад, где располагалось село с имением Лепниных, а на север. Что у нас на севере? Из объектов, связанных с Норбековым, только Мулловка и психиатрическая лечебница, в которую он засадил Ирину. Я принялась анализировать: скорее всего, разговор в кабинете следователя заставил его занервничать. Если его отпустили, значит, Казанчев пока не сказал, кто заплатил ему за ложный диагноз. Не то чтобы он уж прямо так сразу брал все на себя, просто пока не признавал свою вину, а следовательно, не упоминал и о заказчике.

Но Норбеков явно паникует, понимает, что рано или поздно патологоанатом расколется. Точно так же, как и я, он прикинул, кто еще может свидетельствовать против него. Медсестра? Она давно не дает о себе знать, из больницы уволилась. Значит, Ирина. О ее местонахождении могла что-то знать Марта, но он уже пытался подобраться к девушке и понял, что это сделать будет не так-то просто. Поэтому Норбеков не придумал ничего лучшего, как потрясти персонал психушки, откуда недавно сбежала вдова Лепнина. Преступник здраво рассудил: сама она не могла оттуда скрыться, значит, ей помог кто-то из обслуживающего персонала. Весьма вероятно, что она до сих пор скрывается у кого-то из врачей или сестер. В любом случае это был хвостик, за который можно было попытаться потянуть.

Пока это были лишь мои домыслы, поэтому я просто следовала за такси Норбекова, стараясь не особо привлекать к себе внимание. Так и есть, не доезжая до Мулловки, Норбеков свернул к лечебнице. Здесь мне пришлось отстать, дорога была безлюдная, моя машина, маячившая позади, точно привлекла бы его внимание. Как и в прошлый раз, я немного не доехала до въезда в лечебницу, свернула в лес, оставила машину и дальше пошла пешком. Посадки прилегали вплотную к въезду, поэтому я без риска быть замеченной могла из своих кустов наблюдать за всем, что там происходит.

А происходил скандал. Норбеков рвался на территорию лечебницы, охрана его не пускала. Таксист, утомленный длительными разборками, начал канючить и отпрашиваться, Норбеков отказывался ему платить, охрана стояла насмерть.

– Да нет Рассады, нет, – в который раз объяснял охранник, – и не будет, думаю, даже если отыщется.

– Не говорите глупости, юноша, – кипел Норбеков, – Борис Андреевич – мой приятель, я знаю, что в это время он всегда присутствует на работе. Да и машина его на стоянке стоит, думаете, я не узнаю его машину?

– Машину подогнали тогда, когда он пропал, чтобы и она за хозяином не отправилась. А к новому главврачу я вас пропустить не могу, он принимает только по предварительной договоренности.

– Какая, к черту, договоренность? Прекратите мне мозги пудрить! А, я понимаю. Вы сами принимали участие в побеге этой бабы и боитесь, что правда выплывет наружу? Все вы здесь – продажные твари! Я жаловаться буду!

– Товарищ, – в который раз заныл водитель такси, – заплатите денежку, а? Мне домой надо. А если хотите, я вас в другое место отвезу. Там тоже рассаду продают, недалеко отсюда. Понимаю, дачный сезон, только зачем так кипятиться-то?

– Помолчите, любезный, если не понимаете, о чем речь. Ничего вы от меня не получите, пока я не разберусь с этой шарашкиной конторой.

– Плати деньги, гад! – возмутился наконец водитель, доставая монтировку.

Охранник, видя, что потасовка начинает приобретать весьма агрессивный оттенок, ушел в свою будку и начал что-то говорить по телефону, водитель в это время медленно, но верно приближался к Норбекову. Я думала, что тот сейчас отдаст деньги, но вместо этого пенсионер районного значения резво перепрыгнул через турникет и помчался по территории лечебницы, распугивая мирно прогуливающихся по дорожкам парка психов. Не менее шустрый водитель бросился за ним. Тут же из будки выскочил охранник, метнул тоскливый взгляд на оставшийся без охраны пост и кинулся за нарушителями. На территории клиники воцарилось оживление.

Первым моим порывом было воспользоваться ситуацией и точно так же броситься бежать за Норбековым, но здравый смысл и подсознательный страх здорового человека перед подобным заведением меня вовремя остановили. Я еще в подростковом возрасте прочитала «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи и с тех пор ничего страшнее пребывания в психбольнице не могла себе представить. Что, если меня поймают и начнут принудительно лечить? Нормальный человек не будет перепрыгивать через турникет и носиться по территории лечебницы без определенных целей. У водителя эта цель, предположим, была. За Норбекова я не переживала. А вот мне придумать оправдание было бы проблематично.

Ничего, в этом заведении у меня есть связи, а пока посмотрим, чем все кончится. Сидя в своих кустах, я пожалела, что, как Люся, не прихватила картонку. Стоять на одном месте было утомительно, сидеть на майской траве – еще холодно, поэтому пришлось прохаживаться туда-сюда. Наконец возле ворот началась какая-то возня, и охранник вывел водителя. Парень размахивал руками и пытался оправдаться, охранник понимающе кивал и спешил побыстрее его сплавить. Судя по тому, что вид у водителя был сконфуженный, а не агрессивный, с ним расплатились.

Наконец такси отъехало, охранник вернулся в будку, и вокруг опять воцарились тишина и спокойствие. Я ждала до вечера, начинало темнеть. Вот уже разъехались сотрудники, которые не оставались на дежурство, сменился охранник. Дальше здесь ловить было нечего: вряд ли Норбекова выставят из клиники ночью. Как я и думала, придется обращаться к знакомой молочнице и ее мужу, дяде Коле. Хорошо, что в тот раз, когда похищала Рассаду, я была в гриме. Без него он меня не узнает.

Женщина немного удивилась поздней гостье, но виду постаралась не подавать. В прошлый раз я весьма щедро расплатилась с ней, да и без этого, думаю, она не отказала бы мне в приюте. Столько радушия и теплоты оказалось в этой женщине. Меня, как и в прошлый раз, накормили необыкновенно вкусным творогом, уложили спать в маленькой комнатушке. Я, конечно, могла вернуться домой и приехать с утра, но что-то держало меня вблизи лечебницы, где застрял Норбеков. Конечно, отсюда я не могла контролировать происходящее в клинике, но так мне было спокойнее. Да и вставали хозяева рано, утренняя дойка – в начале пятого утра. А мне надо было успеть поговорить с дядей Колей как можно раньше, до того, как он поедет за мусором в лечебницу.

Спала я тревожно, проснулась рано. Как только хозяйка вышла на дойку, я тоже встала, быстренько оделась и вышла во двор. Было прохладно, чисто и так хорошо, что я в который раз подумала: зачем, скажите, мне грязное море и пляжи, насквозь пропитанные чужим потом? Нет, в отпуск – либо в Карелию, либо в деревню. Без вариантов.

Деликатная хозяйка не спрашивала, что привело меня к ним на этот раз, а я и не рассказала. За завтраком разговор зашел о местных новостях и после перечисления свадеб и похорон коснулся лечебницы. Тут я уже держала ушки на макушке. Исчезновение Рассады породило множество слухов. Семья его долго не искала, кажется, с женой он развелся, дети были уже взрослые, на работе тоже не больно-то волновались: обычно даже самый выдрессированный коллектив только радуется, если начальство на какое-то время исчезает. Ну, подумаешь, машину недалеко от лечебницы оставил, с кем не бывает?

Когда спохватились, было уже поздно. Заместитель подал заявление в милицию, местный участковый облазил машину с лупой, но мало-мальски дельных результатов пока не было. Я все ждала, скажет ли Николай что-нибудь о том, что он практически принимал участие в покушении, но мудрый мужичок молчал. Скорее всего, они с женой обсудили ситуацию и решили не сдаваться: по милициям затаскают, а то еще и посадят. Доказывай тогда, что помогал грузить бесчувственное тело из сострадания, а не со злодейскими намерениями.

– Что-то в вашей лечебнице какие-то странности происходят, – покачала я головой, – а я слышала, что вчера на нее вообще налет состоялся. Какие-то люди в черных масках с автоматами и бультерьерами, стрельба. Ничего не слышали?

Мои бесхитростные хозяева переглянулись и с искренним ужасом в глазах уставились на меня:

– Стрельба? У нас? Да что же это делается? Нет, никуда я сегодня Коленьку не пущу, он один у меня кормилец, – запричитала хозяйка.

Кажется, я перегнула палку.

– Да это только слухи, – попыталась исправить положение я, – мало ли что людям померещится.

– Конечно, слухи, – загорелись глаза у «кормильца», – а ты молчи, баба, коли ничего не понимаешь. Еще не хватало, чтобы я испугался выстрелов и этих, буль..

– …терьеров, – подсказала я, – собачки такие. Небольшие ростом.

– Во-во, – петушился дядя Коля, – собачек небольших. К тому же сама ругаешься, когда я прогуливаю, все боишься, что с работы выгонят. Не трусь. Зато приеду, все расскажу. У меня там в прачечной связи.

– Какие такие связи? – опять взвилась его жена.

Пока длилась перепалка, у меня родилась мысль: а что, если переманить эту парочку в Каменные Липы после того, как комплекс начнет работать? Зарплата там будет гораздо выше, чем обычно бывает в селе, дядя Коля со своей Стрелкой будут создавать колорит и катать туристов на санях и телеге, а его жена – кормить потрясающими молочными продуктами собственного приготовления. Это же будет просто замечательно, если на вокзале группу будет встречать не автобус, а несколько таких вот «дядь Коль» со Стрелками. У туристов сразу начнет создаваться нужное настроение.

– Смотрю, с хорошей работой у вас тут проблема.

– Не то слово, – пригорюнилась хозяйка, – каждый день трясусь, что Кольку из мусоровозов погонят. На одном молоке не проживешь.

– А вы могли бы переехать отсюда, если вам предложили бы хорошую работу и высокую зарплату? – закинула пробную удочку я. – Тут в одном селе требуются такие, как вы, работящие и аккуратные.

– Нет, – сразу отказалась хозяйка, – у меня коровки, курочки, Стрелка.

– А вместе со всем зоопарком?

– Ну, если кто бы помог, отчего же нет? – призадумалась хозяйка. – Сколько, говоришь, зарплату обещают?

Ну вот, взбаламутила хороших людей, теперь придется в лепешку расшибиться, но сделать так, чтобы Каменные Липы начали работать в ближайшее время.

Я с трудом дождалась возвращения дяди Коли. Зашел он в дом важный, сначала потребовал чистое полотенце, обед и только после того, как умял тарелку борща, сжалился над нами и начал свой рассказ. По версии работниц прачечной, дело было так. Норбекову удалось добежать до кабинета главврача, благо он знал, где тот располагается, а во дворе клиники его никто не остановил. Он ворвался в кабинет и, увидев, что перед ним сидит не Рассада, а совершенно другой человек, начал требовать, чтобы ему немедленно выдали Рассаду, ответили, куда они спрятали Ирину, и вообще объяснили, за что он им такие большие деньги платит.

Врач пытался его утихомирить, но Норбеков так разошелся, что запустил в беднягу вазочкой, стоящей на полке в кабинете. Кидался он, как выяснилось, плохо, но вазочка, выполненная из небьющегося французского стекла, отрикошетила от стены и попала-таки в голову новому главному врачу. Тут подоспела охрана с санитарами, на Норбекова надели смирительную рубашку и отвели в изолятор для приведения нервов в порядок. Вколов ему приличную дозу успокоительного, разумеется.

При нем нашли паспорт и мобильник, попытались позвонить родственникам, но никто не брал трубку, поэтому дебошира решили оставить до утра, а уже утром разобраться, что к чему.

Успокоительная терапия подействовала, утром Норбеков имел вид хотя слегка потрепанный, но вполне мирный. Видимо, понял, что психлечебница – не то место, где стоит шуметь и показывать характер. Поэтому на встречу с начальством клиники он явился тихий и корректный.

– Но его все равно не отпустили, – облизывая ложку, закончил дядя Коля, – у нас с такими строго. Раз ты социально опасный тип, то будь добр, лечись. Нечего на людей кидаться. Бешенство заразительно.

Ничего не понимаю. Как новый главврач мог взять на себя смелость насильственно задержать в клинике здорового человека? Ну, сорвался Норбеков, с кем не бывает. Думаю, профессионал легко может отличить обычную истерику от буйного помешательства. Нет, что-то тут не так. Не мог же кто-то неизвестный вмешаться в мою игру и проплатить содержание Норбекова в клинике? А если мог, то кто? Ирина? Марта? Нет, они ни за что не стали бы действовать за моей спиной.

Спектакль шел не совсем по моему сценарию. Хотя я ничего не теряла. В любой момент можно позвонить в прокуратуру и выдать местонахождение Норбекова. Вопрос в другом: я была заинтригована. Мне просто необходим был шпион в стане врага! Нет, надо срочно сдать кого-нибудь в мужское отделение психушки. Васю нельзя, его Норбеков знает в лицо. Аришу? Жалко. Родной дедушка все-таки. И хотя я была уверена, что дух здорового авантюризма взыграет в этом неугомонном старике и заставит его с готовностью отозваться на мое бредовое предложение, все-таки этот вариант я отвергла. Почему-то опять в голове замаячило воспоминание о проклятом «Гнезде кукушки…». Кто еще?

Почти машинально я набрала номер Антона Ярцева:

– Привет, как дела?

– Так себе, – вяло отозвался обычно бойкий мой друг.

– Проблемы?

– Благодаря тебе. Со статьей о клинике ничего не получается. Все требуют доказательств, а их нет, одни слухи и эмоции. Я спать не могу, до чего руки чешутся опубликовать статью. Да она уже и готова, только редактор что-то ломается, боится, что в суд подадут за бездоказательное обвинение.

– Не вопрос, – завелась я, – мне как раз необходим шпион в этом заведении. Антошечка, солнце мое, позволь я сдам тебя в психушку, а? Представляешь, какой бесценный опыт получишь ты в этих пропитанных стонами и воплями стенах? Неужели тебе дает спать слава великих поэтов и писателей, которые удостоились счастья считаться немного сумасшедшими?

– Дает, – задумчиво ответил Антон, – ты совсем сбрендила, Полинка?

Я почувствовала в его голосе слабинку и продолжила заливаться соловьем:

– Конечно, это только девушки-журналистки позволяют продать себя в рабство, проникают в гаремы, внедряются в банды, чтобы увидеть изнутри проблему и создать шедевр журналистского творчества. А вы, мужчины, только и сидите в офисе, ожидая, когда к вам придет слава, и хныча, что у вас нет доказательств.

– Знаешь что? – взорвался Антон. – Ты сама-то сейчас где сидишь? Явно не в палате психбольницы. Я же понимаю, что ты не обо мне сейчас хлопочешь, а о себе. И свой шкурный интерес пытаешься прикрыть заботой о ближнем. Тебе надо – ты и лечись.

Антон бросил трубку. Я не обиделась на его эмоциональную выходку. Люди творчества так вспыльчивы и обидчивы! Завести их – пара пустяков. И подбить на авантюру – тоже пара. Ну, может быть, чуть больше.

Я гипнотизировала телефон, и спустя пару минут его дисплей засветился – позвонил все-таки. Даже раньше, чем я ожидала.

– Ты извини меня, Полинка, – сконфуженно произнес Антон, – чего-то я развоевался. И вообще был неправ. Где мы сможем увидеться?

* * *

Для себя я уяснила, что без предварительного звонка в клинике делать нечего. Поэтому опять прибегла к помощи Ариши. Он нашел человека, который позвонил новому главному врачу и составил мне протекцию. Только после этого я назначила встречу Антону.

– Учти, что сейчас там новый главный врач, поэтому собирать информацию может быть сложнее. Я не знаю, что он собой представляет, вполне возможно, что это порядочный человек, призвание которого – лечить людей.

– Наивная ты девушка, Полина, – хмыкнул Антон, – главный врач – пешка, управленец. Выходить надо на хозяина клиники, вот это – настоящий злодей. Я, например, поставил себе цель найти именно владельца.

– Ну, это твои проблемы, – отмахнулась я, – а мне от тебя необходимо вот что…

Вечером мы с Антоном въезжали в знакомые ворота. В кабинет главного врача зашли вместе.

– Понимаете, – улыбаясь во все тридцать два зуба, начала я, – вообще-то мой братишка – абсолютно нормальный человек. Просто ему необходимо какое-то время побыть в изоляции. Отдохнуть от городского шума, людей, проблем. И в то же время не уезжать далеко от Горовска, он может понадобиться в любую минуту. Конечно, если бы не последнее, я отправила бы его куда-нибудь за границу.

– Да, – зачем-то встрял Антон.

– В окрестностях Горовска, к сожалению, так мало санаториев. А у вас, я слышала, прекрасное обслуживание, отличная охрана, да вы еще и нервы лечите. Ведь так?

Ариша рассказал, что этот санаторий служит не только тюрьмой для неугодных родственников, но и пристанищем для людей, которые по какой-либо причине хотят укрыться от чужих глаз, правосудия, товарищей, родственников. Мы с Антоном рассудили, что если он останется здесь именно в этом качестве, то и отношение к нему будет совершенно другое, и свобода менее ограничена. В любом случае он сможет уехать отсюда тогда, когда захочет. Это практически на нет сводило опасность и совершенно не мешало мне быть на связи со своим шпионом: ему даже разрешалось иметь при себе сотовый телефон.

Договорившись обо всем и заплатив пока за неделю, я оставила Антона и направилась к выходу. В дверях я столкнулась с женщиной в белом халате. Она быстро прошмыгнула мимо меня, поэтому я успела только мельком увидеть ее профиль. Интересно, мне показалось или я действительно ее где-то видела?

Глава 17

Я рассудила, что опасность Антону не угрожает. В клинике он по своей воле, персонал знает, что «лечить» его не надо, Норбеков ни разу не видел его в лицо и не представляет, что парень может быть как-то со мной связан. Значит, я вполне могу вернуться домой и управлять развитием событий дистанционно, с помощью телефона. На всякий случай я рассказала Ярцеву про дядю Колю и объяснила, что в случае форс-мажора он сможет ему помочь. Дядю Колю я предупредила, что мой друг, захотевший немного отдохнуть в лесной глуши, может попросить его об одолжении. Дядя Коля удивился, но виду не подал. Разве поймешь нас, молодых да городских?

Уже на следующий день я владела кое-какой информацией. Оказалось, что Норбеков находится в клинике на тех же правах, что и Ярцев: у него свободный выход, отдельная палата, которая тоже не запирается снаружи на ключ, хорошая кухня. Судя по всему, никто его здесь насильно не держит.

Кажется, я поняла. После того как его скрутили в усмирительную рубашку и хорошенько обкололи успокоительным, Норбеков понял, что он действительно сорвался и ему требуется немного прийти в себя. Прийти в себя и спрятаться. Смысла возвращаться в город не было, там его в любой момент могли арестовать, Ирину он не нашел. Ему было необходимо время для того, чтобы придумать, как выкрутиться из этого безнадежного положения, а для этого ему стоило хорошенько спрятаться.

Скорее всего, наутро он так же, как и мы с Антоном, предложил главврачу деньги за предоставление убежища, надеясь, что, пока его будут искать в городе, он что-нибудь придумает. Или найдет Ирину. Ведь именно здесь, по его разумению, находились люди, которые помогли ей бежать и, может быть, знали, где она скрывается.

Я понимала, что дух Норбекова еще не сломлен и он не просто надеется выбраться из западни, но и угрозами или хитростью вернуть себе деньги и имение. Он понимает, что самое его слабое место – свидетели, оставленные в живых. И двое из них – Ирина и медсестра – самые опасные. Медсестра, впрочем, исчезла, а вот Ирину надо искать.

Не желая того, я невольно прониклась каким-то подобием уважения к этому агонизирующему волку: он смог перепрыгнуть через красные флажки, которыми я его обложила, и залег в норе, зализывая раны. Знал бы он, что для охотника расположение этой норы не является тайной. И он наблюдает за ним пристально и с любопытством.

* * *

С Антоном мы созванивались несколько раз в день. В его обязанности входило не только пассивно наблюдать за Норбековым, но и следить, чтобы он не удрал из клиники. Тот вполне мог в любой момент вызвать такси и уехать, например, на встречу с Мартой. Сейчас ему никто не мешал. Кроме того, я беспокоилась и за Ирину с Аришей. Теперь Норбеков знал врага, то есть меня, в лицо, и хотя знал он меня под другими именем и фамилией, все же вероятность того, что он сможет найти меня в нашем маленьком городе, была. И не столько меня, сколько мой дом, где жил Ариша и пряталась Ирина.

Антон попытался успокоить меня, сообщив, что на всякий случай приплатил охранникам за то, чтобы они позвонили ему на сотовый, если вдруг Норбеков вздумает прогуляться за территорией лечебницы. Ярцев пребывал в прекрасном расположении духа: кажется, командировка, которую я ему устроила, приносила свои плоды, и готовая статья в самом скором времени могла пополниться не только новой информацией, но и вполне доказанными фактами.

Собственно говоря, сейчас у меня был период затишья, пауза, во время которой я могла подвести итоги своей работы, разложить все по полочкам, решить, что делать дальше. Меня все еще мучили сомнения по поводу решения, принятого в отношении Норбекова. Всем известно, что наш суд – самый гуманный суд в мире. А у Петра Алексеевича еще остались старые связи и немалые средства. Кто поручится, что он не сможет подкупить судью? Или суд ограничится самым невинным сроком? И через год-другой он выйдет на свободу, еще более озлобленный, готовый на все?

Чем больше я думала, тем четче понимала: временная изоляция и разоблачение в глазах знакомых и близких может служить хорошим наказанием за его злодеяния, но ни в коем случае не избавит его жертвы от страха дальнейшего преследования. Вот что значит отступать от своих же правил! Впрочем, повода для битья головой о стенку пока не было. Норбеков, судя по всему, тоже на время затаился в своей психушке: выжидал, рассуждал, прикидывал, как выпутаться из создавшейся ситуации.

А ситуация напоминала мне игру в шахматы: сейчас ни один из противников не решался сделать свой ход. Впрочем, как я считала, очередь была моя. И я не собиралась уступать ему своих позиций.

Еще одна мысль не давала мне покоя: в тот день, когда я привезла Антона в клинику, мое сознание зацепилось за что-то. Но за что? Какая заноза сидела у меня в голове и не давала покоя? Я постоянно пыталась отогнать назойливую муху тревоги и беспокойства, она отлетала на время и снова возвращалась. Что-то я упустила.

Интересно, это судьба не дала мне проанализировать каждый мой шаг по клинике, вспомнить каждый косой взгляд, неловкое движение, вскользь оброненное слово? Я думаю, все-таки судьба. Иначе я вмешалась бы в закономерное течение событий и изменила бы их. В более гуманную сторону. Если бы смогла. Уже спустя время, проанализировав рассказ Антона и дяди Коли, я смогла наконец составить более-менее четкую картину происшедшего в клинике.

Думаю, Норбеков увидел ее в первый же день. Я знала, что она уехала из Горовска, но не знала, куда именно. Оказывается, в Мулловку. Одна молодая семья не смогла отказаться от ее предложения: однокомнатная квартира в Горовске в обмен на их скромный домик в деревне. Сделку даже не заключили, просто поменялись домами до оформления документов. Столь же быстро она переехала в деревню и устроилась работать медсестрой в лечебницу, которая располагалась рядом. Собственно, правильно все сделала. Здесь ее не искали старые знакомые, не могли достать враги, не одолевали соблазны. Может быть, только являлись по ночам люди в длинных черных плащах с алой оторочкой и пытались творить над ней свои страшные обряды. Поэтому Любка практически не выходила из клиники: работала на две ставки, оставалась в ночную смену. Естественно, она понимала, что не все, что происходит в этой клинике, законно. Надеюсь, вторая причина столь жесткого рабочего графика заключалась в том, что Любка хотела заработать как можно больше денег, чтобы позволить себе уехать подальше от Горовска. В любом случае она сама выбрала себе заточение, сама сбежала от прошлого. Но прошлое слишком быстро настигло ее.

Думаю, Норбеков постарался не попадаться на глаза медсестре, которая убила по его заказу человека. Только вот не знаю, что он испытал в тот момент, когда ее увидел: досаду, страх или радость? Радость зверя, почуявшего добычу? Не сомневаюсь лишь в одном: сомнений по поводу ее дальнейшей судьбы у него не было. Не тот он человек, чтобы сомневаться. Да и оказался он здесь с одной целью: упрятать концы в воду. А медсестра Любка была одним из самых опасных концов.

Но он понимал, что, как только в больнице найдут труп медсестры, свободный выход из нее будет закрыт, поэтому и медлил с приведением приговора в исполнение. Представляю, чего ему это стоило. Хотя по договору медицинские услуги ему не оказывались и медсестра не имела права и повода заходить в его палату, они в любой момент могли встретиться в коридоре, на улице, в столовой. Она, конечно, тут же узнала бы своего заказчика. И как повела бы себя – неизвестно. Уж насторожилась бы – точно.

Видимо, в тот день у Норбекова созрело какое-то решение по поводу Ирины, Марты, дальнейшей судьбы Каменных Лип и своей собственной судьбы. Потому что этого свидетеля своего преступления он решил убрать той же ночью.

Норбеков уже знал, что этой ночью дежурной медсестрой остается Любка. Палата его не запиралась. Он дождался, когда коридоры клиники опустеют, дневные сотрудники разъедутся по домам, больные и здоровые пациенты утихнут в своих палатах. Все было тихо, но Норбеков не выходил из своей палаты. Он ждал того часа, когда сон наиболее крепок и безмятежен, когда случайный звук, доносящийся до спящего сквозь сон, может разбудить его, но никогда не покажется значительным настолько, что заставит его вылезти из-под одеяла и проявить любопытство или бдительность.

В начале четвертого часа утра он встал, достал из-под матраса заранее приготовленный тонкий длинный шнур, проверил его на прочность и, мягко ступая, прокрался к кабинету дежурной медицинской сестры. Из приоткрытой двери лился мягкий приглушенный свет. Любка не спала. Как раз в этот момент один из пациентов разволновался, и она, разбуженная звонком из его палаты, распечатывала упаковку со шприцем, чтобы набрать в него снотворное.

Норбеков был в одних носках, она не могла слышать его шаги. К тому же она стояла спиной к двери, поэтому ему удалось приоткрыть дверь и тихо скользнуть в комнату. Норбеков не учел одного: его отражение было четко видно в черном, незанавешенном окне кабинета, и хотя Любка была сосредоточена на ампуле, но боковым зрением уловила мелькание отражения. Она подняла глаза и увидела лицо Норбекова. В первое мгновение она не поняла, что происходит, но инстинкт самосохранения заставил ее дернуться, и это помешало Норбекову мгновенно осуществить задуманное.

Но удавка все-таки захватила горло женщины. Какое-то время они боролись, все-таки Норбеков был уже немолод, а Любка – в самом расцвете женской силы. Потом медсестра стала слабеть, ноги ее подогнулись, она упала. Норбеков присел рядом и все туже сжимал тонкий шнур вокруг ее шеи. Безвольно опущенная Любкина рука со шприцем поднялась, и из последних сил женщина толчком вогнала иглу в горло своему убийце. Норбеков от неожиданности ослабил веревку, Любка привычно нажала пальцем на поршень шприца.

– Ты что сделала? – захрипел он, отпуская ее шею.

Норбеков поднес руку к своему горлу, вынул шприц и в ужасе уставился на почти пустую прозрачную емкость. Там еще оставалось немного воздуха. Любка успела отползти в угол, ее душили рвотные спазмы.

– Ты же меня как Матвея… воздухом… сколько ты ввела? Говори, все равно я не оставлю тебя живой. Говори!

Он двинулся на Любку, судорожно отползающую все дальше в угол. Наконец она уперлась спиной в стену, попыталась встать, не смогла и затихла, прикрыв голову руками. Норбеков опять натянул в руках удавку, дернул веревку в стороны и вдруг судорожно втянул в себя воздух, будто это его только что пытались удушить, а не жалкое создание, дрожащее на полу.

Услышав хрипы, Любка открыла глаза. Говорят, что при поступлении воздуха в артерию человеку еще можно помочь, если мгновенно принять какие-то меры. Даже если бы медсестра и знала, какие именно, думаю, вряд ли она бросилась бы применять их на практике. Через минуту Норбеков затих. А еще через минуту начала кричать Любка.

* * *

В тот же день в Россию вернулся Даниэль Кальм. Его исчезновение, как оказалось, не было овеяно тайной и не стало следствием коварства Норбекова. Просто за пару дней до произошедшего с Лепниным он на месяц уехал на вторую родину, улаживать какие-то свои дела. Так как никаких загвоздок и проблем в деле его клиента, Матвея Васильевича, не наблюдалась, то и беспокоиться не было смысла, они договорились, что созваниваться будут только в случае форс-мажора. Норбеков знал об этой договоренности и надеялся, что к моменту возвращения Кальма все основные проблемы будут разрешены, а нежелательные свидетели устранены. Петр понимал, что в сложившейся ситуации нотариус Лепнина – самый серьезный противник, и им заниматься надо отдельно. На что он рассчитывал? Может быть, на европейскую практичность Кальма? На то, что молчание и содействие любого можно купить? В крайнем случае, на то, что неуступчивых и неподкупных всегда можно заставить замолчать?

Собственно, расчет его был сложен, но логичен. Даниэль Кальм – соучастник или труп, юная простушка Марта продает хлопотное наследство за бесценок, Ирина, до момента подписания бумаги о передаче в его собственность завода – в психушке, после того, вероятнее всего, там же, где и Лепнин. Простенько и мило. Только вот Марта оказалась не так проста, как ему хотелось. Да и Кальм, мне кажется, не дал бы обвести себя вокруг пальца, все-таки у него тоже были русские корни, дополненные европейской хваткой. Человеческий фактор. Почему в своих расчетах люди, подобные Норбекову, его не учитывают?

* * *

На место происшествия я прибыла утром. Забрала захлебывающегося от восторга Антона, увидела, как Любку увозит машина с мигалками, бросила прощальный взгляд на лечебницу. Думаю, спокойные времена для хозяев клиники прошли. И не только этой клиники. После возбуждения уголовного дела проверками замучают все подобные заведения в округе. По крайней мере, я надеюсь на это.

Я подбросила Антона в редакцию и отправилась в Каменные Липы. Здесь меня тоже ждал сюрприз: ребята все-таки вспахали полгектара земли и нашли фрагменты человеческих останков.

– Мы отвезем их в лабораторию и попросим, чтобы определили пол и возраст, – трещала Алина, – а еще лучше – произведем экспертизу ДНК. Проверим, являются ли эти кости и Марта родственниками.

Я уловила гримасу, которую состроила Марта, и постаралась отговорить Алину от этого сложного исследования. В конце концов, по рассказам старожилов, останки юной Лепниной покоились на этом пустыре, ребята их нашли, никаких кладбищ здесь никогда не было, так в чем сомнения? Алина была вынуждена с нами согласиться. Но тут же нашла себе новое дело – побежала в церковь уговаривать батюшку принять участие в погребении. Останки, чьи бы они ни были, должны были быть похоронены по закону, божескому и человеческому.

Я заметила, какие взгляды бросала Алина на Даниэля, которого я тоже привезла с собой, и пока она отлучилась, поспешила познакомить его с Мартой. Теперь им предстояло работать вместе.

Меня, несмотря ни на что, волновала судьба медсестры Любки. Вскрытие, сделанное опытным патологоанатомом, показало, что игла не попала в шейную артерию и вообще воздух из шприца не мог быть причиной смерти, слишком ничтожное количество его попало в кровь. Норбеков умер от сердечного приступа, спровоцированного сильным стрессом. Никто его не убивал. Он сам убедил себя в том, что его сердце должно остановиться через пару минут. И сердце послушалось.

Уже в конце лета Каменные Липы принимали первых посетителей. Алина уволилась со своей старой работы и безвылазно жила в комплексе, выполняя исследовательскую работу. Думаю, от нее было больше шума и переполоха, чем пользы, но Марта исправно платила ей высокую зарплату и пресекала все мои попытки непочтительного отношения к Алине. Кажется, ей она тоже была благодарна за то участие, которое она приняла в судьбе усадьбы. Алине позволялось проникать во все потаенные уголки имения со своим металлоискателем. Моя подруга уверяла, что теперь, после правильного захоронения останков юной Лепниной, заклятие с клада снято и он обязательно должен ей открыться. А ближе к осени, ее хлопотами, возле места захоронения останков Лепниной была достроена небольшая, но стильная фамильная часовня, которую Алина почему-то упорно называла склепом.

Одичавший графский сад тоже стали приводить в порядок, выкорчевывали старые деревья, сажали новые, расчищали дорожки, облагораживали купальню. В двух шагах от купальни была вторая, ледяная, чистая, с пузырившимися на дне ключами. Вода в ней не замерзала даже зимой. Марта купила пару черных лебедей и распорядилась, чтобы к зиме им оборудовали теплое помещение. Везде кипела работа, только к уцелевшим стволам окаменевших лип было строжайше запрещено приближаться. А ночью включалась искусно скрытая мягкая подсветка, и они жутковато белели в возрождающемся графском саду, словно каменные идолы, выжившие и выстоявшие, несмотря ни на какие удары стихии.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Реклама на сайте