«Рагу из любимого дядюшки»

Наталья Александрова Рагу из любимого дядюшки

От долгой неподвижности правая рука немного затекла. Это было плохо: в самый важный момент он мог оказаться не готов. Придерживая винтовку левой рукой, освободил правую, слегка повращал кистью, восстанавливая кровообращение. В его профессии хорошее кровообращение играло такую же важную роль, как железные нервы и выдержка. Рука быстро ожила, стала чувствительной, но сам этот симптом его огорчил, раньше такого не случалось. Неужели это первые признаки приближающейся старости?

Хотя, скорее всего, рука онемела от холода. Сырой холодный воздух тянуло в разбитое чердачное окно. Но с этим уж ничего не поделаешь: грязное, закопченное стекло пришлось выбить, чтобы обеспечить себе обзор и открыть сектор стрельбы. Зато теперь ему был прекрасно виден дом на противоположной стороне улицы, витрина продовольственного магазина и подъезд. Тот самый подъезд, за которым он наблюдал, откуда раньше или позже должна будет выйти она, его цель.

Дверь подъезда беззвучно распахнулась — звуки на такое расстояние не долетали, — и на ступеньках крыльца появился подросток, мальчишка лет двенадцати. Размахивая сумкой, он побежал по обледенелому тротуару и скрылся за углом.

Оптический прицел приближал к снайперу зону наблюдения, от этого создавалось обманчивое ощущение близости, казалось, что он совсем рядом с подъездом и витриной магазина, невольно хотелось затаиться, не издавать ни звука, чтобы его не услышали спешащие по своим делам на той стороне улицы люди, хотя он прекрасно понимал, что их разделяет слишком большое расстояние. Впрочем, тишина — это еще одно золотое правило его профессии…

Дверь снова открылась, и из нее вышла девушка.

Он мысленно сверил ее внешность с образом, хранящимся в памяти, и стопроцентно уверился в том, что это она, его цель.

Пульс нисколько не участился: сказывались годы тренировок. Все-таки возраст имеет и свои положительные стороны.

Он не сместил прицел навстречу цели, а ждал, когда она сама подойдет к заранее выбранной точке, чтобы только тогда мягко и плавно нажать на спусковой крючок.

Девушка на секунду задержалась на крыльце, с отвращением разглядывая покрытый грязным подтаявшим снегом тротуар, и наконец сделала первый шаг.

Он, задержав дыхание, прикоснулся к холодному металлу спускового крючка…

И в тот самый момент, когда девица уже входила в перекрестье прицела, к продовольственному магазину подкатил красный фордовский грузовичок с яркой рекламной надписью на борту и напрочь перекрыл линию огня.

Снайпер медленно выдохнул, пульс его нисколько не участился. Годы работы приучили его к таким неожиданностям, он умел ждать и готов был вернуться сюда на следующее утро, однако неприятные сюрпризы на этом не кончились.

Когда он уже сложил винтовку и превратил ее в не вызывающий подозрений костыль, в замке заскрежетал ключ, и дверь чердака распахнулась.

— Вот, поглядите только, постоянно из этой трубы текет! — раздался визгливый женский голос. — Жильцы жалуются, а я что могу? Пальцем, что ли, затыкать? Я с этой трубой незнакомая!

С этими словами на чердаке появилась рыжая тетка огромного роста и атлетического телосложения, в сиреневом вязаном берете, в которой самоуверенность и хамские интонации неопровержимо выдавали местную дворничиху. Следом за ней двигался невысокого роста усатый мужчина с начальственным животом, в короткой, вполне новой дубленке и с кожаной папкой в руке.

— К нам эта труба тем более не относится, — привычно, без увлечения возражал он дворничихе, словно выполнял давно надоевший обряд.

Снайпер бросился за толстую ржавую трубу, но тетка уже заметила его и истерично завопила:

— Опять они здесь шляются! Житья нет от этих бомжей! Как зима, так они тут! То в подвале, то на чердаке! Сколько их гоняли, сколько гоняли, а они шляются и шляются, и управы на них нет! Вот, паскуда, опять окошко расколошматил! Небось и в трубе он дырку провертел, а жильцы на меня жалуются, будто это я лестницу не убираю! А как ее уберешь, если эти паразиты шляются!

Снайпер шумно втянул воздух. На сей раз пульс немного участился, и это его огорчило. Дворничиху, конечно, можно было убить, это даже приятно, и жизнь без нее стала бы немного лучше, но она не одна, да и станут искать… Нет, это не более чем шутка, профессиональный юмор. Теперь хорошо подготовленную позицию придется бросить, она засвечена.

Новая железная дверь с грохотом захлопнулась за мной, и лестница ответила гулким эхом. С минуту я постояла на площадке, собираясь с силами. Больше медлить здесь никак нельзя, потому что соседка, которую вся лестница зовет «мадам Брошкина», очень любит совать нос в чужие дела и не преминет выскочить на лестницу и поинтересоваться: что это за крики доносились из нашей квартиры и почему я выхожу оттуда с дорожной сумкой? Если я собралась в отпуск, то отчего среди зимы и почему тогда у меня такой нерадостный вид? А если я переезжаю, то почему так неплотно набита сумка? И что у меня в черной клеенчатой кошелке, в такой только картошку с базара носить? В общем, мадам Брошкина тут же задаст мне множество каверзных вопросов, смутить ее очень трудно, так что нужно сматываться побыстрее, раз уж все так получилось.

Я достала завалявшийся в кармане носовой платок и вытерла со щек засыхающие дорожки слез. На улице мороз, как бы мне не заледенеть. Потом я осторожно заглянула в клеенчатую сумку. Два зеленых глаза смотрели испуганно, усы топорщились. Сегодня Багратиону изменила обычная аристократическая невозмутимость, ему здорово досталось, и кот ужасно испугался.

— Высунь морду наружу, а то задохнешься, — посоветовала я.

Кот, однако, осмелился это сделать только на улице.

Вначале мы пошли проторенным путем — вдоль дома, завернули за угол, потом прошли мимо гаражей и старой кочегарки к другому зданию, где остановились возле открытого подвального окошка. Там, в подвале, была большая куча песка, непонятно для каких целей привезенная еще прошлым летом. Этот песок Багратион использовал по назначению, сюда я приносила его два раза в день на прогулку.

Я расстегнула старую «молнию» и выпустила кота на снег.

— Только недолго, мы торопимся, — предупредила я, и Багратион скользнул в подвальное окошко.

Я тут же подумала, что бессовестно обманываю животное. Кот может гулять в подвале сколько угодно, потому что нам совершенно некуда торопиться. Откровенно говоря, нам с ним вообще некуда идти. И что теперь делать, я понятия не имею.

Я отошла в сторонку, но недалеко, чтобы было видно окошко. Кочегарка давно уже не работала, но вдоль нее проходила большая труба, которая даже в сильные морозы была теплой. Я присела на ящик, оставленный каким-то добрым человеком, достала сигареты и задумалась, как я дошла до такой жизни и что же мне теперь делать.

Когда же, с какого момента моя жизнь превратилась в зыбкую трясину — чем дальше, тем больше затягивает?.. Может, это случилось месяц назад, когда позвонили из больницы и строгий женский голос поинтересовался, не я ли Софья Павловна Голубева, а потом сообщил мне удивительные вещи?

А может быть, еще раньше, когда отчим Владимир Николаевич привел в дом Маргариту и представил ее мне как свою жену?

Нет, наверное, все началось с того дня, когда умерла мама. В прошлом месяце был ровно год, как это случилось. Говорят, что по прошествии года после смерти близкого человека становится легче. Ну не знаю, мне не стало. Хотя все последние события загнали боль утраты куда-то в глубину души.

Мы жили в этой квартире всю жизнь, вначале вдвоем с мамой, отца я не помню. Но когда мне исполнилось двенадцать лет, мать вышла замуж. Не скажу, чтобы отчим сразу пришелся мне по нраву, но у мамы был замечательный характер, она всегда умела сгладить все острые углы и нас примирить. Надо отдать должное дяде Володе, как я его тогда называла, он никогда не был со мной груб и не лез в мое воспитание, предпочитая, чтобы этим занималась мама, а она как-то все успевала — и дом вести, и за мной присматривать, и с мужем у нее были отличные отношения.

Я окончила школу, потом институт, нашла работу в одной не слишком престижной фирме, но пока решила оглядеться. Этого жизнь мне не позволила, потому что мама тяжело заболела. Она болела больше года, и весь этот кошмар я вынесла на своих плечах. У нас с ней совсем не было родственников. То есть у нее-то был муж… Но за время болезни они отстранились друг от друга. Конечно, он много работал и зарабатывал хорошие деньги, которые все уходили на мамино лечение, но в самые страшные минуты я была с ней наедине.

Все кончилось, маму похоронили, но горе нас с отчимом не сблизило. У меня наступила сильная депрессия. От пустоты в душе хотелось повеситься. В последние дни я находилась в ужасном напряжении, и теперь наступила разрядка. Незачем упоминать, что отчим и не пытался мне помочь, я мало его интересовала. Допускаю, что он тоже горевал по маме, ведь они прожили вместе без малого двенадцать лет, но он не был с ней до конца и не видел, как долго и мучительно она умирала…

Я валялась на диване, неприбранная, в старых джинсах и свитере, связанном еще мамой давным-давно. В квартире стоял жуткий холод — в декабре у нас, как правило, перебои с отоплением. Опять-таки допускаю, что смотреть тогда на меня было не очень-то приятно. И все же я не заслужила тех слов, которые Владимир Николаевич сказал мне как-то утром, когда мы столкнулись с ним в прихожей. Он торопился на работу, искал какие-то бумаги, нервничал, а тут я попалась на дороге — нечесаная, опухшая со сна, в старом заношенном халате… Он поглядел искоса, бросил вполголоса несколько презрительных слов и ушел на целый день.

Сейчас, когда после того инцидента прошел почти год, я и то вздрагиваю, вспоминая подробности. Владимир Николаевич — с тех пор я называла его только по имени-отчеству и на «вы», «дядя Володя» остался в прошлом — рисковал, вернувшись домой, застать мой хладный труп — в тот день я очень близка была к самоубийству. Но, видно, не пришло еще время.

Как ни странно, этот случай повлиял на меня благотворно. Я встряхнулась, сделала в квартире генеральную уборку и сходила в парикмахерскую, после чего вплотную занялась поисками работы, потому что среди всех слов, сказанных отчимом, присутствовало слово «дармоедка». Тут я признала его правоту — с какой стати ему меня кормить? Мы друг другу никто, я не инвалид, нужно рассчитывать только на собственные силы. Выглядела я после пережитого не блестяще, очень похудела, одежда висела на мне мешком, и все работодатели смотрели на меня с подозрением. Пришлось браться за случайную халтуру, запихнув диплом подальше в ящик стола.

Работала я кассиршей в платной зубной поликлинике, рекламным агентом, даже продавщицей в парфюмерном магазине. Во всех местах удавалось продержаться всего несколько месяцев, после чего меня увольняли без объяснения причин, а я оставляла очередную работу без малейшего сожаления. С отчимом мы почти не разговаривали, только приветствовали друг друга без всякой сердечности, сталкиваясь на кухне. Что он ел — понятия не имею, посуду за собой каждый из нас мыл сам, я изредка убирала кухню и места общего пользования и никогда не заглядывала в их с мамой комнату, которая теперь стала только его.

Примерно через полгода или попозже, я уже не помню, Владимир Николаевич как-то утром сообщил, не глядя мне в глаза, что сегодня к нему придет гостья и чтобы я не вздумала устраивать скандал. От неожиданности я поперхнулась кофе, потом посмотрела на его аккуратно подстриженный затылок и еле сдержалась, чтобы не выплеснуть гущу из чашки ему на голову. Очевидно, он что-то почувствовал в моем молчании, потому что повернулся и быстренько объяснил мне, что квартирой после смерти мамы мы с ним владеем в равных долях и что он имеет право делать на своей половине что хочет. И все, больше у него не нашлось для меня никаких человеческих слов. У меня, впрочем, для него тоже.

Гостью звали Маргаритой. Она походила-походила к нему, да и осталась окончательно. Была она значительно моложе Владимира Николаевича, такая яркая вульгарная брюнетка. Он заявил, что собирается на ней жениться.

— Не рано ли? — только и спросила я, имея в виду, что со смерти мамы не прошло еще и года.

— Не рано, — ничуть не смутился он. Вот и поговорили.

Было бы странно, если бы Маргарита понравилась мне. Но она меня возненавидела едва ли не сильнее, чем я ее. Она, игнорируя меня, кокетничала с Вовой, как она называла отчима, затеяла ремонт на кухне и перестановку в комнате и всячески давала понять, что их безоблачному счастью мешает только мое присутствие. Нервы мои и так были на пределе, поэтому пару раз мы с ней крупно поскандалили. Но до мордобоя дело не дошло.

Наступила годовщина маминой смерти. Звонили какие-то люди с ее работы, с их общими друзьями Владимир Николаевич объяснялся сам. Никто не пришел на кладбище, и я была этому даже рада. Я сидела там одна долго-долго, пока не замерзла.

Стоял тихий зимний день, с легким морозцем, от деревьев уже падали синие тени, когда я встала со скамеечки. На душе стало значительно легче, как будто мама поговорила со мной. И я внезапно поняла, что не может моя жизнь и дальше быть такой же безысходной. Что-то обязательно должно измениться. Нужно только терпеливо ждать и не упустить свой шанс.

Поэтому последующее мое увольнение из магазина хозтоваров я восприняла стоически. И вот, когда я сладко спала в первый свободный день, зазвонил телефон. Я сняла трубку без душевного трепета, не зная, что звонок этот — судьбоносный.

Спрашивали Софью Павловну Голубеву и, услышав утвердительный ответ, сообщили, что говорят из Парголовской больницы и что мне нужно срочно туда приехать, потому что моя родственница Голубева С. А. находится в тяжелом состоянии и я могу не успеть ее навестить.

— Это какая-то ошибка, — пролепетала я, — у меня нет никакой родственницы с такой фамилией, у меня вообще никаких родственников нету!

— Да? — неприязненно отозвались на том конце. — А она вас назвала как правнучку.

— Правнучку? — Я совсем запуталась.

— Да вы не волнуйтесь, — по-свойски заговорила женщина, — бабуля-то плохая совсем, ухаживать за ней не придется, не сегодня завтра помрет. Ведь лет-то ей сколько!

— Да я совсем не об этом… — смутилась я.

— Так что ей сказать — приедете вы или нет?

— А она не ошиблась?

— Да что вы мне голову морочите! — рассердилась женщина. — Голубева Софья Павловна, одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, отец ваш — Голубев Павел Алексеевич?

— Нуда, — рассердилась, в свою очередь, я, — раз я Павловна, то и отец, значит, Павел…

— А мать — Анна Ильинична?

— Ой… и правда…

— Ну вот видите! — обрадовалась неизвестная женщина. — Значит, все сходится, ничего бабушка не путает, да она еще лучше нас с вами соображает, когда в сознании. Записывайте, как доехать!

Я хотела сказать настырной тетке, что никуда не поеду, что у меня никогда не было никаких родственников в Парголове, но тут вдруг в голове щелкнуло и вспомнилось, как я третьего дня сидела возле маминой могилы и думала, что важно не упустить тот момент, когда жизнь моя начнет меняться. Вот оно, вот оно, то самое! А если даже не то, от меня не убудет, съезжу, проведаю бабулю, человек при смерти, а я еще раздумываю…

Я собралась очень быстро, потому что и впрямь забеспокоилась, что старушка, назвавшая меня своей правнучкой, не доживет до моего приезда. Ужасно хотелось узнать, правда ли то, что она сказала. Фамилия у нее та же — Голубева, и даже имена у нас одинаковые.

В детстве малораспространенное, устаревшее, как я считала, имя Софья доставило мне немало горьких минут. Начиная с детского сада меня дразнили Соней-засоней, Сонькой Золотой Ручкой и Мамашей. Последняя кличка прилипла уже в школе, когда одноклассники узнали, что тридцатого сентября именинницы не только Вера, Надежда и Любовь, но и мать их София.

Поначалу я очень обижалась, потом привыкла, только спросила у мамы, отчего меня назвали таким чудным именем. Она ответила, что называл отец, и, в честь кого, она не знает. Отец мой, Павел Алексеевич Голубев, работал шофером-дальнобойщиком и погиб в автокатастрофе через восемь месяцев после моего рождения. Никаких бабушек-дедушек с его стороны у меня не было, мама никогда про них не рассказывала, говорила, что у отца никого не осталось. Так что, вероятно, бабуля от старости что-то путает, никак не могу я быть ее правнучкой. Но совпадение имен как-то связывало меня с ней.

Я долго ехала на метро, потом на маршрутке до Парголова, затем долго искала больницу, так что, когда подошла к железным воротам, уже начинало темнеть. Однако меня впустили и показали, куда пройти. Дежурная сестра встретила меня приветливо, оказалось, что это она звонила мне. Она кликнула нянечку, та дала мне белый халат и тапочки и проводила в палату.

Палаты в этой больнице были большие, и везде лежали женщины, в основном старухи. Меня провели в угол, за ширму.

— Совсем плоха, — шепнула нянька, — но в сознании, тебя ждет.

За ширмой горела тусклая лампочка, и в первый момент мне показалось, что на кровати никого нет. Когда же я подошла ближе, то увидела на ней очень худую старушку, почти бестелесную. Седые волосы разметались по подушке, желтая пергаментная кожа, изрезанная морщинами, была как у неживой. Глаза у старухи были закрыты, только хриплое дыхание вырывалось из полуоткрытого рта.

Я беспомощно оглянулась на няньку.

— Алексевна, слышь, Алексевна, — шепотом позвала та, — очнись, приехала она.

Медленно-медленно приподнялись веки. Глаза у старухи оказались темными и живыми.

— Ты кто? — прошелестели бледные губы.

— Я Соня, Софья Голубева, — ответила я, — мне сказали, что вы хотите меня видеть.

Старуха скосила глаза на няньку, и та удалилась.

— Сядь сюда, поближе, — зашептала она хрипло, — вижу, вижу, что наша ты, моей крови. Слушай внимательно. Отец твой, Павел… внуком мне приходился, только я его никогда не видела…

— Его давно нет, — вставила я.

— Знаю, все знаю, — казалось, она проталкивала слова с большим трудом. — Время дорого мне, сил уже совсем не осталось. Ты слушай, не перебивай. Поверь, вины моей в том нету, что ни сына, ни внука не растила, такая уж судьба нам, Голубевым, выпала. И ты, знаю, одна осталась, никого у тебя нет.

— Откуда вы… — Но я прикусила язык, потому что старуха грозно сверкнула глазами. Она торопилась сообщить мне все, что знала.

— Ты не бойся, все переживешь, мы живучие, ничто нас не берет. Все, что у меня есть, тебе оставляю, только об одном попрошу — возьми к себе Багратиона…

В этот момент я твердо поняла, что старуха не в себе. То есть и раньше-то я сомневалась в ее здравом рассудке, а когда она заговорила про Багратиона, то мне сразу же захотелось уйти из этой жуткой палаты на воздух.

— Там, — шептала старуха, — там у доктора бумаги все, он не обманет… хороший человек. Все, что долгие года берегла, тебе оставляю, почти сто лет хранилось, никуда не пропали они… а теперь твои будут. Только слово дай, что кота возьмешь к себе, не выгонишь. Последняя живая душа, что мою жизнь скрашивала, не будет мне покоя на том свете, если его на живодерню отправят…

Внезапно старуха выпростала из-под одеяла костлявую руку и схватила меня за рукав. Хватка у нее оказалась неожиданно сильной. Я попыталась вырваться, но не тут-то было.

— Кота нельзя бросить, — бормотала она, — слово дай, что к себе его возьмешь, он разумный…

— Возьму, — сказала я вполголоса, вспомнив, что сумасшедшим нельзя противоречить.

— Клянись! — Старухин голос вдруг набрал силу. — Поклянись памятью родителей, Павла и Анны, что возьмешь Багратиона, не дашь ему пропасть!

Тут я возмутилась. Еще не хватало, чтобы какая-то совершенно незнакомая бабка трепала имена моих умерших родителей! Я попыталась отойти от кровати, но она вцепилась в мой рукав мертвой хваткой, откуда только силы взялись в этом угасающем теле. Темные глаза смотрели мне прямо в душу.

— Клянись! — повторила старуха, и губы мои против воли выговорили:

— Клянусь памятью родителей, что сделаю все, что ты велишь…

— Вот и ладно. — Старуха выпустила мою руку и заговорила чуть слышно: — Вот и хорошо. Все тебе оставляю, ты мне единственная родня на свете. Дом не продавай, подожди, пока все утрясется. Витьку, соседа, опасайся, подлый он человек, да только жена его еще хуже, хоть и мягко стелет. При них про то, что найдешь, не говори ни слова. Люди завистливые и жадные. Молчи, никому ничего про себя не рассказывай, никому не открывайся. Все у тебя наладится, они помогут, не могут не помочь. У меня счастья не было, так то другое время было. А сейчас все по-иному, хорошая жизнь у тебя будет…

— Да кто они, про кого же вы говорите?

Я вовсе не собиралась задавать этот вопрос, откровенно говоря, мне хотелось скорее закончить пустой разговор и уйти.

— Все, все хорошо будет, только делай, как я велю. А уж я с того света за тобой присмотрю… — бормотала старуха, — не дам в обиду, ты не сомневайся… При жизни не понянчилась, так хоть после смерти пригляжу…

Внезапно она замолчала, как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя.

— Время уходит, нельзя больше тянуть. Оставляю тебе алмазы, много…

«Точно у бабки крыша съехала», — подумала я и даже успокоилась.

— Только ты не верь никаким бумагам… меня слушай и запоминай!

Она остановилась и перевела дух, видно, совсем уже не было сил.

— Ты погляди, нет ли там кого… — Старуха глазами указала за ширму.

Я подкралась неслышно и раздвинула створки. Нянечка тетя Дуня стояла в опасной близости, в руках у нее было судно. Когда мы встретились глазами, нянька отвернулась и пошла прочь. Я вернулась на свое место возле кровати и окликнула старуху:

— Софья Алексеевна!

Но никто мне не ответил. Она лежала на спине, глаза ее смотрели в потолок неподвижным взглядом.

«Умерла!» Но я не испытала страха. После того, что пришлось пережить с мамой, я не боялась умирающих.

Тут вошла сестра, потом доктор, ширму отодвинули, а меня попросили подождать в коридоре. Врач вышел через десять минут.

— Она умерла? — спросила я спокойно.

— Нет еще, но вряд ли доживет до утра, — так же спокойно ответил доктор. — Странно, что она так долго держалась. Вот поди ж ты, девяносто два года, а как тело за жизнь цепляется… Удалось вам с ней поговорить?

— Не совсем… — промямлила я.

— Вы завтра приезжайте, может, она и придет в сознание ненадолго. Паспорт свой не забудьте, потому что с документами нужно разобраться.

И я потащилась домой, ругая себя за то, что согласилась приехать. Старухе девяносто два года, и она, конечно, в маразме. Толковала о каких-то алмазах, точно умом тронулась от старости. Но как же она меня-то нашла? И неужели мы и правда родственники? Откуда она взялась на мою голову?

Но я тут же подумала, что бабуля вряд ли протянет до утра, так что долго возиться с ней не придется. Неприятным воспоминанием торчало в мозгу, как она смотрела прямо мне в душу черными глазами и заставила клясться памятью родителей, но я постаралась выбросить это из головы.

На следующее утро я поехала в больницу после долгих сомнений. С одной стороны, ехать ужасно не хотелось, потому что запах болезни и человеческих страданий разбудил во мне тяжелые воспоминания. Всю ночь меня мучили кошмары, и, когда рано утром я проснулась вся в поту и вышла на кухню выпить воды, попавшаяся навстречу Маргарита холодно поинтересовалась, с чего это меня так разбирало всю ночь, что я скрипела диваном, стонала во сне и не давала людям спать. Я хотела ответить, что, когда они с отчимом трахаются за стенкой, я слышу каждый звук, но не возмущаюсь же, но тут в прихожую выскочил Владимир Николаевич, с утра чем-то недовольный, и я ретировалась. При нем мы с Маргаритой никогда не ругаемся — она не хочет, чтобы он слышал, какой у неё становится визгливый голос, и видел, как рожа перекашивается от злости, а я вообще с ним не разговариваю.

Тащиться в больницу не хотелось, но дома делать было нечего. Марго опять привяжется, и все кончится скандалом. И опять же, я вспомнила, что обещала доктору приехать и разобраться с документами. И еще я зачем-то поклялась этой ненормальной старухе, моей новоявленной родственнице, что я сделаю все, как она велит. А я человек ужасно суеверный и верю клятвам.

Кляня в душе себя за мягкотелость, я ехала в метро и пыталась вспомнить хоть какие-то мамины рассказы о родственниках. Нет, она твердо говорила, что у отца никого не было, что он воспитывался в детдоме. И вообще, как это моя прабабка может быть жива до сих пор? Отцу моему в этом году было бы сорок восемь лет, отнимаем от девяноста двух сорок восемь, получается сорок четыре… В принципе, лет в двадцать она могла родить сына, а у того в двадцать четыре года мог родиться свой сын. Теоретически это возможно, но вот куда они все подевались, если отец воспитывался в детдоме? Допустим, его родители умерли, то есть, очевидно, так и есть, не могут же ребенка сдать в детдом при живых родителях, если только они не алкоголики, но что же тогда бабуля не объявилась и не забрала внука к себе? Небось несладко ему было на государственных-то харчах… Хоть говорят, что раньше люди были честнее, в детдомах меньше воровали, все равно жизнь там не сахар…

Снова я рассердилась на себя, зачем согласилась вчера приехать, послала бы по телефону всех подальше, и все. Но странное совпадение имени и фамилии протягивало между мной и умирающей старухой тонкую ниточку.

Дежурная сестра при моем появлении отвела глаза, а вызванный ею доктор сообщил, что Софья Алексеевна Голубева умерла нынче ночью, не приходя в сознание.

Ширму уже убрали, на кровати лежал голый матрац. В кабинете врач протянул мне бумаги, оставшиеся от покойной: ее паспорт, сберегательную книжку, а также завещание, заверенное у нотариуса. В завещании было сказано, что принадлежащие ей полдома со всем содержимым, а также все свое имущество Софья Алексеевна Голубева оставляет своей правнучке Софье Голубевой, то есть мне. Я разглядела фамилию нотариуса — Кулешов. Кроме этого, доктор вручил мне еще синий продолговатый конверт, который был тщательно заклеен.

Он же порекомендовал санитарку тетю Дусю в качестве компетентного человека, который сможет помочь мне с похоронами.

В Парголове все близко, поэтому я быстренько побывала во всех нужных учреждениях. В сберкассе по распоряжению, оставленному старухой, мне выдали вклад в размере двух с половиной тысяч рублей, в собесе еще какие-то деньги на похороны. Тетя Дуся обо всем договорилась, а у меня оставалось еще два неотложных дела — пойти поглядеть на оставленное наследство и найти наконец таинственного Багратиона. В душе занозой сидела мысль что я буду с ним делать?

Тетя Дуся что-то долго бормотала про обмывание и отпевание. На мой вопрос, сколько нужно денег, она долго считала, шевеля губами и подняв глаза к небу, после чего сообщила, что на все про все — девятьсот рублей, включая сюда и водку для могильщиков. Ровно столько было у меня от всех денег, оставленных бабушкой Софьей, и я подивилась в душе на старухину предусмотрительность.

— Пойдем к нам, — решительно сказала тетя Дуся, — моя мать хочет на тебя посмотреть.

Я воззрилась на нее в полном изумлении — как это у такой пожилой тетки может быть мать?!

— Что смотришь? — обиделась нянька. — Мне шестьдесят три всего-то…

Дуся привела меня к низенькому беленому домику, прятавшемуся среди заснеженного сада. Навстречу нам выбежала мохнатая беспородная собачонка, истеричным лаем старавшаяся показать, что она несет службу, а не даром ест хозяйский хлеб.

— Уймись, пустолайка! — прикрикнула Дуся на дворняжку. — Все свои, а кормить тебя сейчас все равно не буду.

Она отворила дверь и через холодные сени, где свалены были старые валенки и ватники, провела меня в жарко натопленную кухоньку.

Полы в кухоньке, застеленные пестрыми половиками, сияли чистотой. В плите трещал огонь, на чугунной конфорке пыхтел чугунок с картошкой. На стене висели допотопные ходики, разрисованные пышными розами, больше похожими на розовые капустные кочны, рядом с часами красовался календарь за какой-то давно прошедший год с изображением японской красавицы в лиловом кимоно. Под этим календарем сидела небольшая старушка в толстой коричневой вязаной кофте поверх пестрого фланелевого халата. Бабуля дремала, делая при этом вид, что вяжет полосатый носок.

— Мама, я ее привела! — очень громко сообщила Дуся.

— Аюшки? — Старушка уставилась на нас, удивленно хлопая глазами. — Нет, не готова еще картошка!

— Привела я ее! — повторила Дуся еще громче. — Соню, Голубевой бабки правнучку! Ты на нее поглядеть хотела!

Старушка пошарила рукой в своей кофте и водрузила на нос круглые очки с подвязанной дужкой. Уставившись на меня, она еще похлопала глазами, отложила свое вязанье и снова замолчала.

— Бабы Сони она внучка! — повторила Дуня еще громче, так что я даже посторонилась.

— Что ты так кричишь-то? — недовольно промолвила бабуля. — Не глухая я пока. И не слепая. Вижу, что Голубева — похожа она на Софью.

Мне стало как-то неприятно — и оттого, что обо мне разговаривают в третьем лице, как о неодушевленном предмете или о покойнике, и оттого, что незнакомая старушонка углядела во мне сходство с умершей… Перед моими глазами предстало высохшее, почти превратившееся в скелет тело на больничной койке. Сходство с ним. не льстило моему самолюбию, да и в наше родство, несмотря на совпадение фамилий и даже имен, я все еще не могла поверить.

Старушонка снова замолчала, и мне показалось даже, что она спит, как вдруг, повернувшись к дочери, она озабоченно проговорила:

— Картошку-то слей, переварится.

Дуся послушно направилась к плите, а ее мать поправила очки, еще раз внимательно оглядела меня и снова заговорила:

— И зовут тебя, как ее, — Соней… А меня теперь все бабой Катей кличут, и нас на весь поселок двое осталось, кто те времена помнит, — я да Маша Спиридонова…

— Баба Маша тоже плоха, — подала реплику Дуся, — не видит, почитай, ничего… Внучка летом приезжала, хотела в город ее забрать, а баба Маша заупрямилась — здесь, говорит, помру…

Старушка покивала головой, как бы поддерживая мнение ровесницы, и сказала:

— Да уж, с коровой возни много, куда ее теперь заводить…

Я хотела уже извиниться и уйти, но баба Катя, еще немного помолчав, продолжила:

— Она ведь, Софья-то, не из простых… Ее сюда в восемнадцатом году нянька привезла, Параша. Соня девчонкой была, семья у нее вся погибла, а у Параши здесь домик остался. Я-то тогда грудная была, мне мамаша после рассказывала, а потом уж мы с ней встречались часто. Только она, Софья-то, не очень сходчива была, одно слово — не из простых…

Старушка снова замолчала, но теперь мне стало интересно, и я не торопила ее, боясь прервать ненадежную нить воспоминаний. Дуся тем временем разложила картошку по желтоватым выщербленным тарелкам с клеймом «Общепит» и позвала нас к столу. На этот раз баба Катя вполне хорошо все расслышала и передвинулась к столу вместе со своим неустойчивым стулом. Вооружившись вилкой, принялась за еду, время от времени поправляя очки и взглядывая на меня чуть искоса, как птица. Ела она без аппетита и без интереса, и хотя, казалось, довольно быстро, на тарелке у нее почти не убывало.

Через какое-то время она заметно утомилась от еды, хотя едва склевала одну картофелину. Откинувшись на спинку стула, она перевела дыхание, на мгновение устало прикрыла глаза и продолжила, к моему удивлению, не утратив нить разговора:

— А хоть и не сходчива, однако с кем-то сошлась… родила мальчика, никто и не знал, от кого.

У нас в поселке все про всех знают, а про нее — никто. И ведь с парнями не зналась, нос драла… Уж на что Вася, кондуктора сын, видный парень был, и ходил за ней, и сватался даже — а она ни в какую. А кто-то ее все ж улестил… Параша сильно расстраивалась, да она и на нее не больно оглядывалась. Параша после того чахнуть стала, да и померла, а Соня мальчика одна растила. Вася-то опять стал за ней ходить, хоть и с ребенком, а она — нет и нет, и одна, говорит, выращу. Только не судьба ей была сыночка вырастить. Посадили Соню. Лет за пять до войны посадили. Уж за что про что — никто не знает, только говорили, будто Люська Варенцова чего-то нашептала. Она, Люська-то, на Васю сильно заглядывалась, да только ничего у нее не получилось. Вася скучный стал, а потом война началась, его в армию забрали, да так и не вернулся. Похоронки и той не прислали. А сыночка-то Сониного, как ее забрали, в детдом отвезли. Милиционер приехал и увез…

— Мама, — подала голос Дуся, — чего же ты не поела? Одну картоху только! Это же курам на смех! Надо тебе поесть непременно…

— Ходила уж я сегодня за дровами, хватит на топку… — Баба Катя недовольно покосилась на дочь и продолжила: — А Соня-то как раз и вернулась… Года четыре, наверное, прошло, как война кончилась, и приехала она. Только старая стала. Как щепка, худая, лицо серое, одни глазищи горят. Ведь ей сорока еще не было, а стала прямо старуха… и начали про нее говорить всякое.

— Мама, чего это повторять-то… — проговорила Дуся. — Поела бы лучше, ничего ведь не тронула!

— Вроде как глаз у нее дурной или еще чего… Только я сама видела, как шла по улице Люся Варенцова, а Соня-то ей навстречу. Люся хотела ее обойти, а та дорогу заступила. Стоит и молчит, только глаза горят… постояла так и пошла, а Люся через три дня под поезд попала, под товарный. И без того народ на Софью косился, а тут уж молва пошла: точно, ведьма она! Хотели даже ее побить, да забоялись. С ведьмой-то свяжешься — неприятностей не оберешься… А она так и жила все одна…

— А про сына своего она не узнавала? — Я задала старухе давно мучивший меня вопрос.

— Вроде бы пыталась про него узнать, а только ей, поскольку она по приговору пораженная в правах, ничего не сообщали, чтобы, значит, своего дурного влияния на сына не оказала… А потом уж, через много лет, когда всех оправдали, кто за те годы еще не помер, она снова узнавала, и вроде ответили ей что-то, да только сын ее уже погиб, а с внуком не стала она встречаться. Видно, побоялась ему в тягость быть. Он уж взрослый был, она и подумала, должно быть, что скажет ей внук — раньше, мол, не показывалась, а на старости лет вдруг объявилась, на шею сесть… В общем, даже не писала ему, так и жила одна, только с котом.

— С котом? — переспросила я.

— Кот черный, большущий, куда она — туда и он, ходил рядом с ней, вроде собаки. И имечко ему чудное выбрала. Кота как должны звать? Васька там, или Барсик, или Мишка. Ну, сейчас-то еще иногда по-новому называют — если рыжий, то Чубайс, если черный — Черномырка, а она своего так чудно назвала — Багратион, что ли! Как будто грузин какой-то или чеченец! Тьфу! Все не по-людски! Ну правда — вылитая ведьма! Плетется, сама старая, а глаза горят, на палку кривую опирается, и черный котище рядом! Прямо страх берет! В потемках если встретишь — потом не заснуть!

Старуха невольно покосилась на окошко и перекрестилась.

— И котище-то страшенный — весь черный, ни волоска светлого, только глаза светятся, точь-в-точь как у самой Сони!

— Что ты, мама, страсти такие рассказываешь? — снова вступила в разговор Дуня. — Девушка правда невесть чего подумает. Лучше бы, честное слово, поела! Так ведь и сидишь не евши целый день!

— Да нет, — сердито ответила старуха дочери, — не заходила, не заходила сегодня почтальонша!

— Тьфу, совсем старая оглохла!

— Не знаю, ведьма там или не ведьма, — баба Катя понизила голос, — а только вот что я сама видела. Витька, сосед ее, пьянь последняя и нестоящий мужик, сильно кота этого невзлюбил. Ну, иду я как-то мимо Софьиного дома, гляжу, а Витька за котом гонится, и полено в руке. Кот шустрый, проскочил между кустами, Витька в него поленом и запусти… Так что ты думаешь, полено об яблоню ударилось, обратно отскочило и Витьке в самое лицо-то и попало, неделю после того с большущим синяком ходил…

— Ну мама, чего ты только не наговоришь… Витька, почитай, всегда с синяками ходит — то свалится где по пьяному делу, то мужики его за сволочной характер побьют… Ну при чем тут баба Соня?

— Точно тебе говорю, — убежденно сказала старуха, — через нее это получилось! Правда, Витьке, бескультурнику, так и надо, не будет следующий раз животное обижать!

Дуся неожиданно оживилась, придвинулась ко мне вместе с табуреткой и, понизив голос, в точности как мать, заговорила:

— А и сама-то я помню, тоже случай был. Сестра-хозяйка была в нашей больнице, Алевтина Васильевна, строгая такая женщина. Шла она раз мимо Сониного дома, а котище бабкин навстречу бежит. Знамо, никто не любит, если черный кот перейдет дорогу, так Алевтина Васильевна палку подняла и в котяру этого бросила. За палкой-то нагнулась, а выпрямиться уже не может — радикулит ее тут же разбил. Так что, пожалуй, и правда — ведьма была баба Соня, и кот у нее не простой, заговоренный, что ли…

— Пойду я. — Я поднялась с места, отодвинув стул. — Еще в дом зайти надо, поглядеть, как там и что, и кота, кстати, изловить.

— Насчет кота это правильно Софья тебе велела, — одобрила баба Катя. — Изведет Витька кота-то, хоть он и заговоренный, как есть изведет, он уж и то кричит, что ведьмин кот несчастье приносит. А откуда у него в доме счастью-то взяться, когда пьет, почитай каждый день? И кот Софьин тут ни при чем совсем…

— Я с тобой пойду, — подхватилась тетя Дуня, — нужно Софьино смертное забрать, обряжать завтра ведь…

Я отвернулась, чтобы она не видела, что я недовольна. Уж что-то слишком эта тетя Дуня суетится. В прошлый раз она явно подслушивала, когда Софья Алексеевна говорила мне свою последнюю волю. Бьюсь об заклад, что судьба кота Багратиона ее мало волнует. Неужели она заинтересовалась словами полусумасшедшей старухи о каких-то мифических алмазах? Хотя, конечно, из рассказов бабы Кати можно сделать вывод, что покойная моя прабабушка маразмом не страдала, но кто теперь проверит?

— Слушай, что скажу, — начала тетя Дуня, когда мы бодро шагали по заснеженной улице, — там у Софьи сосед Витька если пьяный, то в дом тебя ни за что не пустит. Он, понимаешь, вбил себе в голову, что, как только Софья помрет, эти полдома его будут. Дескать, родственников у нее никаких нету, ну администрация и отдаст ему ее хоромы, потому что охотников на них не найдется. Так что Витька тебя не больно ласково встретит, может даже топором погрозить.

— Вот как? — удивилась я. — И что же делать?

— К участковому зайдем, к Васильичу, он Витьку усмирить очень просто сумеет, только сначала туда надо… — И тетя Дуня указала на вывеску продовольственного магазина.

В сельмаге, совершенно правильно поняв слова тети Дуни, я купила бутылку недорогого коньяку. Вообще спиртного в этой продуктовой точке было навалом. Вспомнив о коте, я прихватила еще банку шпрот, и мы направились к участковому.

Васильич, немолодой краснорожий дядька, оказался на рабочем месте и встретил нас нелюбезным вопросом:

— Чего надо-то?

Вместо ответа я выставила на стол бутылку.

— Это что еще? — насупился участковый.

— Так Софья померла, Голубева-то, — затараторила тетя Дуня, — нынче ночью и преставилась.

— Помянуть нужно по обычаю, — вставила я.

— Это можно, — оживился участковый, потом поглядел на меня и спросил строже: — А вы кто же будете?

Снова тетя Дуня вылезла вперед и объяснила участковому, кто я такая и какое отношение имею к покойной бабушке Софье. Васильич внимательно прочел завещание, удовлетворенно кивнул и поднялся с места.

Пока мы дошли, свет померк, и небо стало темно-синим. Дом, насколько я могла заметить при беглом осмотре, был очень и очень старым, и совершенно непонятно, для чего сосед Витька так хотел получить его в полную собственность. На мой взгляд, там не было ничего примечательного, и жить в своей половине дома я, разумеется, не собиралась. Участковый зашел во двор и скрылся за углом, сказал, что проверит, как и что.

На скрип калитки залаяла собака у соседей, потом приоткрылась дверь, и выглянула женская фигура.

— Это кто ж такие будете? — пропела женщина.

— А ты будто не видишь, Зинаида, — неприязненно отозвалась тетя Дуня, — что-то ты узнавать меня перестала…

— Евдокия Кондратьевна! — преувеличенно радостно заговорила Зинаида. — А я думаю, кто это к бабе Соне на ночь глядя?

В голосе ее слышалась сладость, но не меда, а патоки.

— Померла Софья-то! — одернула ее тетя Дуня. — И не притворяйся, что не знаешь. Уж если Тамарка из магазина узнала, то и весь поселок, значит, услышит… Вот, внучка Софьина, пришла дом посмотреть…

— Здравствуйте, — выступила я вперед.

— Какая еще внучка? — Из голоса соседки вмиг исчез сахар, вовсе ничего не осталось.

— Законная, и документы имеются, — злорадно сообщила тетя Дуня, — ей по завещанию Софья свои полдома отписала.

— Ой! — Зинаида исчезла за дверью.

Мы поднялись на крыльцо и открыли замок ключами, которые отдал мне доктор вместе с бумагами. В сенях пахло чуть затхло, но не противно. Откуда-то тянуло холодом.

Только тетя Дуня зажгла свет, как дверь распахнулась и на пороге появился здоровенный всклокоченный мужик в распахнутой на груди несвежей рубахе. Несмотря на чувствительный мороз, стоящий на улице, от мужика веяло жаром, как от печки. Еще от него несло сивушным духом, такой запах получается, когда на старые дрожжи накладываются новые и конца этому не предвидится.

— Кто такие?! — гаркнул мужик во всю силу легких. — Какая такая внучка-сучка? Как ходить за больной старухой, так их нету, а как на имущество зариться — так они первые!

Он добавил еще несколько непечатных эпитетов насчет меня и моих родственников, и в это время на пороге показался участковый Васильич. Витька, а я сразу догадалась, что это он, кроме него, кому и быть-то, участкового не заметил, потому с налету попер на меня как танк, но я шарахнулась в угол, и он проскочил прямо в комнату, налетел там в темноте на что-то, злобно выматерился и замолчал.

Участковый одним махом пересек сени и тоже оказался в комнате. Зажегся свет, и мы услышали, как они с Витькой высказались хором:

— Е-мое! Это что ж такое, а?

В комнате был ужасающий беспорядок. Старый шкаф раскрыт, и на полу валялись какие-то тряпки, бывшие, надо полагать, одеждой. Скатерть со стола сорвана, горшок с цветком, стоявший на подоконнике, теперь валялся на полу, земля высыпалась, и цветок погиб. Еще в комнате имелся старинный буфет, дверцы его тоже были открыты, разномастные чашки побиты, крупа вывалена на пол, пакет с мукой прорвался, и все полки были обсыпаны белым.

Следующая комната оказалась старухиной спальней. Там тоже все было вверх дном, матрац с кровати содран, у самой кровати отвинчены железные шары. Даже подоконник был выломан и валялся на полу. В общем, в жилище покойной Софьи Алексеевны царил полный разгром.

— Господи помилуй! — воскликнула тетя Дуня. — Да кто же это так нахулиганил?

— Вот и я хочу спросить, Виктор, — строго начал участковый, — что случилось? Это через кухню залезли, — пояснил он, — то окошко на зады выходит, с улицы не видно.

— Господь с вами, Антон Васильевич! — всплеснула руками неизвестно когда просочившаяся в комнату Зинаида. — Уж вы не на нас ли думаете? Да мы с покойной бабой Соней… десять лет душа в душу… — И она громко и фальшиво заревела.

Уж если я ей не поверила, то участковый тем более. Он строго воззрился на Витьку, требуя объяснений. Тот покрутил головой, потом еще больше распахнул на груди рубаху, отчего стала видна какая-то большая и сложная татуировка, и энергично высказался:

— Да на фига оно мне нужно? Что у старухи брать-то было?

— Значит, не ты сюда залезал? — настойчиво спрашивал участковый.

— Как на духу! — подтвердил Витька.

— Странно как-то, — подозрительно блестя глазами, заговорил Васильич, — тут столько всего наворочено, что за пять минут не управиться. Опять же, посуду били, мебель ломали, а вы ничего не слышали? Милые соседи дружно покачали головами.

— И кобель ваш не лаял? — продолжал настырный участковый.

— Может, и лаял ночью, да мы спали, — буркнул Виктор, — если на каждый лай выходить…

— Так, значит… — помолчав, заявил участковый, — я, Витя, не из простого любопытства спрашиваю, я ведь сейчас на работе нахожусь, как говорится, при исполнении. И про твои художества ой как хорошо все знаю. И про ваши отношения с покойной соседкой тоже в курсе…

Витька заметно струсил. Гонору у него поубавилось, даже рубашку он потихоньку застегнул.

— Антон Васильич! — завела свое Зинаида. — Да как можно на Витю… да мы с бабой Соней…

— Помолчи пока! — сурово велел ей участковый, и она заткнулась.

— Ах ты, зараза! — не выдержала тетя Дуня. — Не ты ли Софью чуть не в глаза ведьмой называла? Хотя что это я, в глаза-то вы боялись ей что-то не то сказать, а ты по всему поселку разносила гадости всякие, что бабка, мол, из ума выжила, и все такое… Да у нее ума-то побольше твоего было!.. Она бы с вами и двух слов не сказала, если бы Витька ее кота не грозился извести, — продолжала она, — чем ему животное помешало?

— Паразит такой! — заорал Витька. — Под ноги один раз бросился, голову из-за него разбил!

— Голову ты разбил, когда по пьянке упал! — рассвирепела тетя Дуня. — И нечего на кота сваливать!

— В общем, так! — резюмировал Васильич, которому надоело слушать их ругань. — В последний раз предупреждение делаю. Если еще раз с вами какой скандал — применю санкции. Окошко в кухне, Виктор, досками снаружи забьешь, я завтра зайду проверю.

— Вы лучше ее проверьте! — вдруг завизжала Зинаида, ткнув в меня грязным пальцем. — Какая она родственница! И это еще разобраться надо, за что ей дом. А может, еще кто объявится? По закону положено полгода ждать!

— Это верно, — согласился Васильич, — значит, мы сейчас дверь закроем и пойдем. А вы там бумаги подавайте нотариусу как положено.

Соседи испарились. Я походила по комнате, вздыхая. Заниматься уборкой не хотелось.

— Зря ты его отпустил, Витьку-то, — выговаривала тетя Дуня участковому.

— Да не он это, — отмахнулся Васильич, — если бы наши алкаши залезли, то поискали бы деньги или пожрать чего. Водки у Софьи сроду не бывало, денег тоже в доме не хранилось… Вообще ничего ценного не было, сами видите. Да и побаивались ее в поселке-то, бабы сплетни разносили про нее всякие… Ума не приложу, кому понадобилось все в доме перевернуть.

«Искали что-то, — подумала я, — искали тщательно, иначе не перевернули бы все вверх дном».

Но что могли искать у девяностолетней старухи? Неужели кто-то поверил в бредни про бриллианты? Тогда в больнице я подумала, что старуха перед смертью выжила из ума, но распоряжения, сделанные ею на случай смерти, доказывали обратное. Все ее действия свидетельствовали о твердом рассудке. Вклад в Сбербанке был оформлен так, чтобы мне его выдали немедленно, и денег как раз хватило на похороны, соседям она дала очень точные характеристики и завещание оформила по всем правилам. Было еще письмо, которое я не успела прочитать в больнице, но я решила, что вскрою конверт дома.

— Смертное не тронули! — Тетя Дуня показала мне темно-синее бумазейное платье и платок. — Смертное вот тут, в шкафу, лежало, его не взяли.

— Кому оно нужно-то! — буркнул участковый.

Я походила еще по комнате, потом наклонилась и подняла с пола фотографию. Снимок был старый, выцветший, черно-белый. Молодая женщина в простом темном платье в горошек держала на руках ребенка примерно двух лет. Стриженые волосы, и даже на таком снимке было видно, какие у женщины яркие темные глаза.

— Она это, Софья, — подтвердила тетя Дуня, заглянув через мое плечо, — с сынком маленьким.

«1932 год» — было написано на обороте. И больше ничего.

Участковый попрощался и ушел. Я вышла в сени с открытой банкой шпрот, поставила ее на пол и позвала негромко:

— Кис-кис-кис!

Никто не появился. Мне не хотелось оставлять тетю Дуню в комнатах одну, не то чтобы я ей не доверяла, а просто как-то слишком суетливо она держалась. С другой стороны, если что и было у бабушки Софьи ценного, то все уже унес неизвестный злоумышленник. Я отнюдь не имею в виду мифические бриллианты, просто за много лет у нее могли появиться какие-то памятные вещи, которые были бы мне интересны.

— Кис-кис-кис! — нетерпеливо повторила я.

В сенях по-прежнему стояла полная тишина. Тетя Дуни, причитая и охая, собирала с пола разбросанные вещи. Я раскрыла дверь в комнату пошире, чтобы лучше видеть. Тут в углу ощутилось какое-то движение, и возле банки шпрот материализовался котяра, черный, как ночь, и огромный, как пантера. От неожиданности я отскочила к двери. Кот прижал уши к голове и начал красться к банке, которая издавала упоительный запах. Изредка он поглядывал на меня с большой опаской.

— Не бойся, — сказала я, вздохнув, — уж я-то тебя не трону.

Чтобы не мешать Багратиону есть, я ушла в комнату. Тетя Дуня собрала вещи и выпросила у меня на память последнюю пару неразбитых чашек.

Я нашла на кухне старую клеенчатую черную сумку и решила, что она вполне подойдет для перевозки кота. Мы поспешили в сени, где Багратион уже закончил трапезу и теперь тщательно облизывался, с грустью разглядывая пустую банку. За несколько дней, проведенных в одиночестве, котяра здорово оголодал.

— Руку чем-нибудь обмотай, — посоветовала тетя Дуня, вооружаясь сковородником, — у него когтищи, как у тигра.

Кот почувствовал неладное и попятился к входной двери, хоть она и была закрыта. Я вспомнила, как он появился в углу, и сообразила, что у хитрого котяры есть свой потайной ход на улицу. Тетя Дуня сделала вид, что замахивается сковородником, и кот рванул в угол, но там была я с сумкой, так что пришлось ему шарахнуться снова к входной двери. Если бы она открывалась не внутрь, а наружу, коту удалось бы сбежать, с такой силой он хряснулся о створку. Но в этот раз у него ничего не вышло. Я запустила в него старым валенком, чтобы отогнать от двери, котяра прыгнул прямо на меня, ловко обошел расставленные силки в виде сумки и проскочил мимо. Вспомнив о разбитом кухонном окне, я рванулась за ним, по дороге споткнувшись о тетю Дуню. Мы с грохотом свалились на пол.

— Вот паразит какой! — говорила тетя Дуня, сидя на полу и потирая ушибленную ногу. — Слушай, брось ты его тут! Все равно не поймать!

Я взяла сумку и встала на ноги. Кот отыскался в спальне. Он злобно смотрел на меня со шкафа, щуря зеленые глазищи. Я решила, что настало время мирных переговоров.

— Послушай, Багратион, — тихо сказала я, — должна тебе сообщить, что твоя хозяйка не вернется. Она умерла. И перед смертью велела тебе передать, что ты теперь будешь жить у меня. И взяла с меня слово, что я буду о тебе заботиться. А как же я смогу это сделать, если ты не хочешь отсюда уходить? Кормить тебя тут некому, и ты умрешь с голоду…

Кот глядел с большим недоверием, но держал ушки на макушке.

— Ну что ты будешь есть, скажи, пожалуйста, — продолжала я укоризненно, — помойные отбросы? Это вредно для желудка.

Кот на шкафу пренебрежительно фыркнул.

— Или, может, мышей? Тебе, конечно, виднее, ты кот бывалый, но все же одними мышами сыт не будешь, — неуверенно продолжала я.

Багратион смотрел пристально и вдруг мигнул два раза зелеными глазами, как светофор на перекрестке.

— К тому же тут еще сосед противный, Витька. Он тебе жизни не даст…

Вы можете не поверить, но, как только я упомянула про ненавистного соседа, Багратион распушил усы, весь подобрался на шкафу и негромко, но грозно рыкнул.

— Так что я тебе очень советую поехать со мной, — я решила перейти прямо к делу, — потому что уже стемнело, а ехать нам очень далеко. Сделай милость, не капризничай, а? Полезай в сумку!

Я раскрыла клеенчатую кошелку и поставила ее на видное место, а сама тихонько вышла из комнаты.

— Вот-вот, Софья тоже все время с ним разговаривала, как с человеком, — бубнила тетя Дуня, — обе вы чокнутые, как я погляжу!

— Яблоко от яблоньки… — прошептала я, заглядывая в щелку.

Кот мягко спрыгнул со шкафа и крадучись приблизился к раскрытой сумке. Он тронул ее лапой, потом осторожно просунул голову внутрь, после чего скрылся в сумке весь, из нее торчал только пышный черный хвост. Кот повозился немного внутри сумки, потом развернулся поудобнее, теперь наружу торчала голова. Я тихонько подошла и присела рядом. Усы все еще пушились, и глаза сердито сверкали, но в целом Багратион выглядел не очень страшным. Я протянула руку и почесала его за ушами.

— Проживем как-нибудь, да? Только ты будь умницей. — И тут же застегнула сумку, так чтобы виднелась только морда.

— Ну дела-а! — Тетя Дуня посмотрела на меня с большим уважением.

Мы простились весьма дружески.

Пока ехали, Багратион вел себя прилично, только слегка волновался в метро. По дороге я обдумывала, как нас примут Владимир Николаевич и его швабра. По всему выходило, что примут они нас плохо. Почему-то эта мысль не испугала меня, а, наоборот, придала бодрости.

Все же я немного трусила, а вернее, очень устала за сегодняшний длинный день и хотела было незаметно пронести кота в комнату, но, пока вешала куртку, Маргарита приперлась в прихожую и споткнулась о сумку с Багратионом. Просто какая-то удивительная способность у этой женщины оказываться в неудобное время в неудобном месте!

Кот не издал ни крика, ни мява, но сильно заскребся когтями и попытался вылезти наружу. Увидев черную разбойничью морду, Маргарита взвизгнула и прижала руки к обширному бюсту. Этим она хотела, очевидно, сказать, что ей стало плохо с сердцем. Я подхватила сумку и поскорее ретировалась в свою комнату.

Багратион вылез наружу и стал осматриваться на новом месте. Сначала он внимательно оглядел комнату и потерся о кресло. Потом распластался на ковре и пополз к письменному столу, вскочил на стул, потом на стол, сбил лапой стаканчик с карандашами и внимательно обнюхал мамину фотографию, стоявшую на столе в деревянной рамке.

— Это не трогай! — строго сказала я, и Багратион понял, потому что потерял интерес к фотографии, спрыгнул со стола на диван и с изумлением уставился на-большую игрушечную собаку, которая валялась там по старой привычке.

Багратион недоверчиво тронул барбоса лапой. Поскольку тот никак не отреагировал, кот пнул его сильнее, как бы проверяя на прочность. Пес повалился на спину, Багратион прыгнул на него, ухватил зубами за то место, где у живых собак полагается быть сонной артерии, и попытался придушить. Хоть и жалко было мне свою старую игрушку, но охотящийся кот выглядел так уморительно, что я засмеялась. И тут же замолчала, удивившись, как странно звучит мой смех в пустой комнате. То есть не странно, а просто непривычно. И я вдруг поняла, что очень давно не смеялась, с того самого страшного дня в моей жизни, когда больше года назад меня вызвали в участковую поликлинику и сообщили про мамину болезнь. А после маминой смерти в течение года я почти не улыбалась, не напевала бессознательно что-нибудь веселое, не покупала яркую одежду, мне не хотелось прокатиться на детском каточке по пути на работу или перепрыгнуть через лужу, вместо того чтобы ее обойти. Я подсела на диван к коту и отобрала у него ни в чем не повинного барбоса.

— Нехорошо обижать того, кто не может дать сдачи, — строго сказала я.

Кот сделал вид, что мои воспитательные речи его ни капельки не волнуют, а собаку бросил, потому что ему надоело с ней возиться.

В это время раздался негромкий, но твердый стук в дверь, и, дождавшись разрешения войти, на пороге появился Владимир Николаевич. Сначала я очень удивилась, потому что он в мою комнату заходил очень редко даже при жизни мамы, но потом поняла, что меня ожидает трудный разговор.

— Что это значит? — спросил отчим, не давая себе труда назвать меня по имени или буркнуть что-то типа приветствия.

Палец Владимира Николаевича указывал на кота, который отбросил милитаристские замашки и теперь мирно возлежал рядом с игрушечным барбосом, вылизывая лапу. Я подавила в зародыше малодушный порыв сказать, что кот этот чужой, и у меня он всего на несколько дней. Так не годится, бабушку Софью еще не похоронили, а я уже открещиваюсь от ее памяти. Я собралась с духом и быстренько объяснила отчиму, что квартирой этой после смерти мамы мы с ним владеем в равных долях и что я имею право приводить к себе кого захочу, впрочем, как и он. И что если я не протестую открыто, когда его сожительница ведет себя в доме как хозяйка и пользуется вещами моей матери, то и он тоже должен свое недовольство засунуть куда-нибудь подальше.

Владимир Николаевич уставился на меня, я ответила таким же твердым взглядом, с удивлением отметив, что это оказалось не так уж трудно. Впервые за последний год я не отвела глаз, а выдержала до конца. Он отвернулся и пробормотал, что у Маргариты, оказывается, аллергия на котов. Я ответила, что кот будет жить здесь, а на его Маргариту мне плевать. Таким образом, последнее слово в первый раз за этот год осталось за мной.

Перед сном я достала фотографию, найденную в доме у бабушки Софьи, и внимательно ее рассмотрела. Что это им вздумалось утверждать, что я похожа на мою прабабку? Я тщательно изучила себя в мамином настольном зеркале. Результат, прямо скажем, впечатлял мало. Худое, бледное лицо, абсолютно никакой косметики… Ну, это-то дело поправимое… Пожалуй, единственная фамильная черта — это светлые волосы и темные глаза. Правда, у прабабки глаза были яркие до самой смерти, а у меня уже сейчас нет в них никакого огня. И волосы тусклые, а когда-то были пышные и блестящие. И вся я какая-то поникшая и завядшая. Не случайно меня не хотят брать на работу в приличную фирму. Не случайно я ни с кем не могу сойтись по-дружески. Не случайно на меня не взглянет ни один самый завалящий парень. Все эти мысли приходили в голову, пока я разглядывала старую, пожелтевшую фотографию.

В течение последнего года я ничего не воспринимала, все события обходили меня стороной, как толпа в метро в часы пик обтекает одноногого парня в инвалидном кресле — кто-то равнодушно, кто-то недоверчиво, кто-то со злобой — нашел, мол, место, расселся на дороге. В отличие от инвалида я не стремилась привлечь внимание к своей особе, мне не нужна была хорошо оплачиваемая работа, не нужны друзья, не нужна любовь… Все желания уснули после ужасной маминой смерти.

И в этот вечер до меня наконец дошло, что так продолжаться больше не может, что главное — это измениться самой, а тогда и жизнь переменится.

С такими мыслями я легла спать, согнав Багратиона с дивана и устроив его на кресле.

Я очнулась от воспоминаний, как будто выплыла на поверхность. Сигарета давно догорела, я выбросила окурок в снег и ощутила, что страшно замерзла. По часам выходило, что я сижу на морозе минут сорок. Руки и ноги задеревенели, пора было подниматься, ловить кота и принимать решение, что делать дальше.

Я попрыгала на месте, потопала ногами и заглянула в подвальное окошко, позвав Багратиона. Он выскочил тотчас же, как видно, уже нагулялся и боялся меня пропустить. С котом-то все было тип-топ, он послушно нырнул в сумку, а вот куда теперь податься, я не имела ни малейшего понятия. Возвращаться домой было опасно. Я представила себя на месте Маргариты. Надо полагать, я здорово ее отметелила. Сама я этого не помню, потому что перед глазами стояла белая пелена ярости. Нужно надеяться на лучшее, то есть на то, что я не нанесла ей никаких серьезных увечий, в самом деле, что я, Шварценеггер, что ли, чтобы людей голыми руками калечить?

Не подумайте, что мне стало жалко Маргариту, нет, за то, что эта стерва хотела сделать, я и сейчас придушила бы ее собственными руками, но тогда пришлось бы иметь дело с милицией, а это мне совершенно ни к чему. Боюсь, что теперь Марго от меня не отстанет. Возьмет в поликлинике справку о. побоях, призовет в свидетели соседей… Но, так или иначе, нам с ней вместе в одной квартире больше не жить, я за себя не ручаюсь. Опять же, у них трения с Багратионом.

Однако не сидеть же в этом заплеванном дворе вечность. Я подхватила свои торбы, и ноги сами вынесли меня на проспект. Там было не очень скользко и не так холодно. Мы шли не быстро, потому что Багратион был достаточно тяжел, да еще и сумка с вещами оттягивала руку.

Внезапно дорогу нам перегородила выезжающая из проема между домами огромная фура. Не то у водителя заглох мотор, не то он выскочил на минуту за сигаретами, но фура застряла на дороге, перегородив пешеходное движение. Прохожие обходили ее спереди, меня же какой-то бес толкнул обойти фуру сзади. Обогнув продуктовый ларек, я нос к носу столкнулась с какой-то девицей, которая летела, не разбирая дороги. Мы с ней хором поскользнулись на замерзшей луже, и, поскольку у меня обе руки были заняты сумками, я упала, двинув при этом девицу сумкой под коленки. Она свалилась рядом со мной с негодующим воплем:

— Ты что, рехнулась, чего за людей хватаешься, пьянь хроническая?

— Сама такая! — немедленно отреагировала я. Девица открыла было рот, чтобы обложить меня по всем правилам, но вдруг глаза ее округлились, и она недоверчиво спросила:

— Сонька? — и откинула капюшон коротенькой норковой шубки.

Голос ее был мне удивительно знаком, я вгляделась и не поверила своим глазам:

— Ленка, Ленка Коломийцева…

— Сонька Золотая Ручка! — в полном восторге заорала она. — Ну надо же, какая встреча!

Мы валялись на подтаявшем снегу и хохотали, а продавщица из ларька смотрела на нас в полном обалдении. Наконец Ленка оглянулась по сторонам и поднялась на ноги.

— Слушай, Сонька, сколько же мы не виделись? — бормотала она. — Года два, точно?

— Три, — подумав, сказала я, — больше трех лет.

Ленка Коломийцева когда-то была моей школьной подругой, не близкой, а так, приятельницей. Откровенно говоря, близких подруг у меня не было, самой закадычной подружкой всегда была мама… Но все же в школе мы много времени проводили с Ленкой и еще с одной девочкой, Надей Ведерниковой. Потом окончили школу и первое время встречались, пока не затянула каждую новая институтская компания. Три года назад все встретились на вечеринке, которую устроил наш одноклассник, вернувшийся со стажировки из Бельгии, обещали звонить друг другу, но как-то закрутились и позабыли, а потом у меня заболела мама…

— Неужели три года? — поразилась Ленка. — Слушай, если мы сейчас разбежимся, то еще три года не встретимся, так? Ты куда идешь?

Тут она заметила мою дорожную сумку и клеенчатую кошелку. Брови ее удивленно поползли вверх, но Ленка ничего не сказала, только окинула меня внимательным взглядом.

— Да так, иду вот… — Внезапно мне стало стыдно за свою поношенную дубленку и вообще за весь свой унылый и несчастный вид.

Вот именно, последний год от меня прямо разило несчастьем, поэтому люди и шарахались, как от чумной.

— Вот что, Сонька, — деловито сказала Лена, — я так понимаю, что ты особенно никуда не торопишься…

И хотя я терпеть не могу, когда меня жалеют, мне совершенно не захотелось врать ей, что у меня масса дел. Ленка взглянула на крошечные золотые часики и весело сообщила, что ей тоже некуда спешить, потому что все равно она уже опоздала, после чего потянула меня в ближайшее кафе.

Кафе имело, на мой взгляд, два больших преимущества: в помещении его было тепло и мало народу. Во всем остальном оно было самое обычное, недорогое. Мы взяли кофе и пирожные, потом Ленка прихватила еще пару бутербродов с ветчиной. Я выбрала самый дальний столик, чтобы девушка за стойкой не заметила сумку с котом, впрочем, она и так не особенно нами интересовалась, увлекшись разгадыванием кроссворда.

Лена взяла у меня сумку и удивилась, что у меня такие холодные руки. Она снова испытующе поглядела на меня, потом села напротив и сказала очень серьезно:

— Сонька, ты плохо выглядишь. Ты не обижайся, я ведь не для того говорю, чтобы тебя обидеть, а просто констатирую факт. У тебя неприятности?

— Вроде того. — Я отвернулась.

— Тогда вот что! — Ленка сорвалась с места, полетела к стойке и вернулась через три минуты с двумя рюмками коньяка. — Вот тебе лекарство!

Я глотнула коньяк, и в желудке сразу же стало горячо и приятно. Ушла противная дрожь, которая начала сотрясать меня во дворе возле подвального окошка, больше того, коньяк растопил комок ярости, что сидел у меня в желудке после разборки с Маргаритой. Я откусила бутерброд и неожиданно для себя рассказала Ленке все про смерть мамы и про то, как отвратительно стал после нее относиться ко мне отчим.

— Гад какой! — энергично высказалась Ленка. — Года не прошло, а он бабу постороннюю в дом привел, родной дочери покойной не постеснялся!

Дальше я очень кратко, не вдаваясь в подробности, рассказала про прабабку Соню.

— Ой, как интересно! — Ленка схватила последний бутерброд с колбасой. — Говоришь, вы с ней похожи? Ну надо же…

Она взмахнула бутербродом, колбаса соскочила, но упасть на пол не успела, потому что длинная черная молния бросилась из сумки, и колбаса исчезла.

— Ой! — завизжала Ленка. — Кто это у тебя там?

— Тише ты, не ори! — рассердилась я. — А то нас выгонят. Кот это, зовут Багратион, бабы Сони наследство. Из-за него у меня проблемы.

— Они тебя выгнали? — несмотря на выпитый коньяк, Ленка соображала быстро.

— Я сама ушла, не могу там больше, убью эту стерву!

— Рассказывай! — Ленка отхлебнула кофе. — Только подробно…

С появлением в доме Багратиона жизнь моя значительно осложнилась. Не сказать что до этого путь мой был усыпан чайными розами, но теперь Маргарита возненавидела меня окончательно и, как видно, приняла решение извести меня не мытьем, так катаньем. Кот, надо сказать, вел себя вполне прилично, покойная бабушка Софья приучила его к чистоте и порядку. Он, правда, за неделю полностью изодрал обивку на диване, но она и так была старая. Когти Багратион точил о косяк двери, я ему этого не запрещала. В еде он был непривередлив, ел то же, что и я, иногда я баловала его кошачьими консервами. Багратион с негодованием отверг ванночку, наполненную рваными газетами, и дал понять, что будет справлять нужду на улице. Совершенно случайно я обнаружила ту самую кучу песка в подвале и с тех пор два раза в день выносила Багратиона на прогулку. Он никогда не удалялся надолго. Вообще, по моим наблюдениям, кот понимал человеческую речь, не зря баба Соня с ним разговаривала.

Я приделала к двери своей комнаты задвижку и запирала ее, уходя, чтобы Багратион не просачивался в прихожую, потому что Маргарита, завидев его, сразу же принималась очень ненатурально кашлять и орала, что у нее начинается отек Квинке. Она совсем закусила удила и опустилась уже до обычных коммунальных гадостей — то есть украдкой подсыпала соли мне в суп и гасила свет в ванной, когда я принимала душ. Я пока молчала и старалась не оставлять надолго кота одного. Один только раз я уехала почти на целый день — на похороны Софьи Алексеевны. Там не было ничего примечательного.

Что касается продолговатого синего конверта, который достался мне вместе с завещанием, то я вскрыла его и прочла там, что Софье Павловне Голубевой, то есть мне, надлежит явиться к нотариусу Кулешову Е. С. и что у него есть для меня сообщение и еще кое-что.

Страшно заинтригованная, я позвонила Кулешову, и секретарша сказала мне, что Евгений Стратилатович сейчас на лечении и вернется он только через месяц. Я пожала плечами и выбросила конверт из головы, потому что навалились обыденные дела.

Нужно было искать новую работу, потому что со старой, из магазина хозтоваров, меня уволили, и деньги понемногу подходили к концу. Тут совершенно случайно я застряла в лифте с одной женщиной из нашего подъезда. Она после выхода на пенсию подрабатывала в регистратуре нашей участковой поликлиники. Мы разговорились, делать-то в лифте все равно нечего, и она сказала, что в поликлинике теперь наступила полная компьютеризация, и нужен человек на временную работу, чтобы занести в память компьютера все данные о больных. Это было вполне мне по силам, и, несмотря на то что платили там мало, я согласилась, потому что работать нужно было всего по четыре часа каждый день.

Таким образом, прошли три недели, миссия моя в поликлинике подходила к концу, и я снова накупила газет, в которых печатали объявления о найме рабочей силы. Я долго звонила по всем номерам и в конце концов договорилась, что во вторник, в три часа, приеду на собеседование.

С утра во вторник я привела себя в божеский вид, причесалась и подкрасилась, вычистила дубленку и ушла в поликлинику, собираясь ехать на собеседование прямо оттуда. Кот был выгулян и накормлен. Владимир Николаевич уехал в командировку на три дня, и Маргарита редко выходила из комнаты, очевидно, валялась там на диване и смотрела все подряд сериалы.

Ничто не предвещало грозы, и я покинула дом с легким сердцем, закончила все в поликлинике, мне даже сразу выплатили деньги. Однако, когда я подходила к автобусной остановке, случилась неприятность.

На улице был небольшой мороз, но, видно, ночью случилась авария, прорвало трубу с горячей водой, и огромная лужа не успела замерзнуть. Водитель проезжающей «девятки», вместо того чтобы объехать лужу, вдруг свернул прямо в нее. Поднялся фонтан брызг, и моя тщательно вычищенная дубленка оказалась вся в пятнах грязной воды. Нечего было и думать показаться в таком виде в приличной фирме — дальше порога просто не пустят. Я страшно разозлилась и побежала домой — если не успею почиститься, то хоть переоденусь в пуховик.

У нашего подъезда стоял небольшой фургончик с синей полосой и надписью «Ветеринарная служба». Отчего-то при виде его на душе у меня стало нехорошо.

Я не стала дожидаться лифта и взбежала на шестой этаж пешком. В нашей квартире слышались шум и недовольные мужские голоса. Трясущимися руками я открыла дверь, чувствуя, что все уже кончено, я опоздала и случилось самое страшное…

Я вихрем ворвалась в прихожую. Дверь моей комнаты была распахнута, там возились, бегали и передвигали мебель. Слабеющими ногами я прошла по коридору, и тут навстречу мне выскочила всклокоченная Маргарита. При виде меня глаза у нее стали абсолютно дикие. Я отодвинула ее, как ненужную мебель, и рванулась в комнату.

Два парня ловили Багратиона, который метался по комнате, осатанев от страха.

— На шкаф его не пускай! — орал один.

Второй подпрыгнул и ухватил кота прямо в воздухе. На руках у него были перчатки, так что Багратион не причинил ему никакого вреда, хоть и драл его изо всех сил задними лапами. Они мигом уложили Багратиона на стол, и в руке у одного из мерзавцев уже мелькнул шприц с лекарством. Эти негодяи хотели усыпить бедного кота! Тут я очнулась от столбняка и набросилась на живодеров как фурия.

— Не сметь! — Я с размаху напрыгнула на спину тому, который держал кота, и укусила его в плечо. Он взвыл, попытался сбросить меня и выпустил Багратиона. Кот тут же сделал попытку вырваться, и второму мерзавцу пришлось прижать его рукой. Первый наконец сбросил меня на пол, но я тут же вскочила и выхватила у второго шприц, до сих пор не знаю, как мне это удалось. При этом я непрестанно орала:

— Караул! Грабят! Убивают! Милиция!

— Ты что, сдурела? — заорал один из парней. — Что ты орешь-то? Мы официально приехали, по вызову!

— Я хозяйка кота! — орала я. — А эта тут — так, не пришей кобыле хвост, из милости живет, без прописки! По судам затаскаю! Налоговую полицию на вашу фирму хреновую напущу! Санэпидстанцию!

— Тихо-тихо, — парень сбавил тон, — нам неприятности ни к чему. Положи шприц!

— Отпустите животное, а то как кольну, и сам уснешь вечным сном! — гаркнула я.

Багратиона отпустили, и он мигом улепетнул на шкаф, оставив в руках парней клоки черной шерсти — от стресса начал сильно линять.

— Валите отсюда, живодеры проклятые! Ишь чего выдумали — животных убивать! Чтоб вам самим такой смертью помереть! — напутствовала я мужиков.

— Однако за вызов-то кто будет платить? — начал было тот, что понахальнее, но я взмахнула шприцем и заорала:

— Вон!

Парни мгновенно испарились, как не было.

Я заперла за ними дверь, и только тут до меня дошло, что если бы незнакомый водитель не окатил меня из лужи, то я не пришла бы домой, и Багратиона сейчас увозили бы из квартиры в жутком пластиковом мешке. Эта стерва Маргарита подслушала вчера, как я договаривалась о собеседовании, и решила, что меня долго не будет дома. А потом она открыла бы форточку и объяснила, что кот сбежал. Я бы бегала по подвалам и искала его, а она бы посмеивалась, сидя на диване. Задвижка на двери у меня только для того, чтобы кот не мог выйти в коридор, мне не пришло в голову, что человек может дойти до такой подлости! Знала бы — кодовый замок поставила, как на сейфе!

— Все равно изведу этого паразита! — крикнула Маргарита. — Отравлю его на фиг!

Я почувствовала, что глаза заслонила белая пелена ярости. Маргарита хлопнула дверью своей комнаты.

Подобрав с пола неповрежденный шприц, я одним ударом ноги распахнула дверь. Увидев меня со шприцем, Маргарита завизжала и забралась с ногами на диван.

Я шла на нее, зажав в руке шприц, в ушах звенело от ее истеричного визга:

— Сволочь! Скотина! Глиста недокормленная! Продам твоего кота бомжам на шапку!

Я споткнулась о валявшийся стул и выронила шприц. Кто-то внутри меня отстраненно подумал, что это к лучшему, а то еще убью Маргариту, а сидеть за нее в тюрьме мне вовсе не хочется. Но ярость моя не утихала, к тому же сволочная баба визжала так противно, просто необходимо было ее остановить.

Я подскочила к дивану и дернула Маргариту за ноги. Она плюхнулась на пол, но тут же стала на четвереньки и попыталась отползти от меня. Я пнула ее ногой в упитанный зад, она заорала и чуть не кувыркнулась через голову, потом поднялась и попыталась длинными ногтями выцарапать мне глаза. Это ей не удалось, потому что я схватила ее за волосы и дернула изо всех сил. Она заорала еще громче и попыталась коленкой ударить меня в живот. Но я гораздо худее и увертливее ее, так что сумела вовремя отскочить. Маргарита тратила энергию на вопли, а я молча прикидывала, как бы ее посильнее ударить. Ярость мешала мне дышать. Из-за сволочи, которая втерлась в мой дом, спала на маминой кровати, пользовалась мамиными вещами, из-за этой подлой бабы я чуть было не потеряла кота, а ведь я поклялась бабе Соне памятью родителей, что буду холить его и лелеять!

Маргарита вошла в раж и орала теперь не переставая, ни на что другое у нее не осталось сил. И тогда я примерилась и двинула ее по скуле с такой силой, что она отлетела в угол и приземлилась там, клацнув зубами, после чего закатила глаза и затихла. Я полюбовалась на дело рук своих. Наверное, это и называется в боксе нокаутом.

Ярость моя частично вышла с ударом, частично ушла глубоко внутрь. Однако я представить себе не могла, как буду жить в одной квартире с Маргаритой. От одной мысли об этом у меня начинались нервные колики.

Я прошла в свою комнату и наскоро собрала необходимые вещи. Кот робко наблюдал за мной со шкафа.

— Уходим отсюда! — распорядилась я. — Потом решим, что делать.

Багратион не заставил себя долго просить, прямо со шкафа он спикировал в сумку.

Уже одевшись, я зашла взглянуть на Маргариту. Она открыла глаза, но смотрела совершенно бессмысленно. Уже сейчас было видно, как на ее скуле расплывается огромный синяк. Я удовлетворенно подумала, что к приезду ее ненаглядного Вовы глаз совсем заплывет и челюсть распухнет, потом притащила с кухни кастрюлю с холодной водой и опрокинула ее на Марго. Та закашлялась и попыталась встать на ноги.

«Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!» — подумала я и захлопнула за собой железную входную дверь.

— Сонька, Сонька! — теребила меня Ленка Коломийцева. — Что это ты в ступоре?

Оказывается, я уже минут десять сидела молча, бессмысленно глядя в пустую чашку из-под кофе.

— Ну и что ты теперь собираешься делать? — не отставала Ленка.

— Понятия не имею, — честно ответила я, — идти мне некуда. Работы у меня нет, денег немножко осталось, даже в дом бабы Сони сосед не пустит.

— Сонечка! — вдруг воскликнула Ленка. — Дорогая, тебя мне бог послал!

Я поглядела на нее с подозрением — вроде совсем немного выпили, а подругу так развезло.

— Не смотри так, сейчас все поймешь! — воодушевилась Ленка. — Я тебя слушала, теперь ты слушай и врубайся в мою ситуацию.

Оказалось, что Ленка — ужасно занятой и деловой человек. Она окончила Художественное училище имени Мухиной, то есть я и раньше знала, что она там училась. Но за прошедшие три года она успела не только его окончить, но и выйти замуж. Муж Ник учился на два курса старше и тоже художник. Но он не может полностью отдаваться любимому делу, потому что молодой семье нужны деньги на квартиру. И Ник их пытается заработать всеми законными способами. Ленка же одновременно делает три работы: иллюстрирует учебник арифметики для малышей, еще должна закончить рекламный компьютерный ролик для одной фирмы и нарисовать обложку для душераздирающего детектива, это уже за мужа. То есть эту работу взял он, но никак не успевает, и Ленка должна это сделать за него.

— Прикинь, Золотая Ручка, — разглагольствовала она, — дел по горло, а тут тетка моя совсем рехнулась! У нее, видите ли, юбилей подруги в Москве, и ей срочно туда нужно, хоть застрелись!

Я осторожно поинтересовалась: при чем тут тетка? Ленка выпила одним духом полстакана минеральной воды и сообщила, что тетка ее работает сторожем в одном богатом загородном доме. То есть она там как бы экономка, но, когда хозяев нету, нужно только следить, чтобы отопительный котел не взорвался и трубы не замерзли или наоборот. Ленка не вникает в такие тонкости. Она у тетки единственная племянница, так что больше той не на кого рассчитывать. И Ленка в принципе согласилась посидеть неделю за городом на всем готовом. Она думала, что спокойно там поработает, так даже лучше, никто отвлекать не будет. Но она же не знала, что Нику срочно понадобится уехать по делам, а обложку он и не начинал. И рекламный ролик подвернулся, как назло. Отказаться нельзя — больше не предложат. А фирма очень серьезная, Ленка мечтает попасть туда в штат.

— И прикинь, Голубева, — продолжала она, — мало мне всего, так еще свекровь на мою голову. Вздумалось ей, видишь ли, именно сейчас прихворнуть! Это она так выражается — прихворнуть! А на самом деле это значит, что она валяется целый день в кровати и стонет.

— А чем она болеет-то?

— А черт ее знает! — разозлилась Ленка. — То ли у нее сердце, то ли давление, не то пониженное, не то повышенное. А то голова просто кружится, и она даже с постели встать не может!

— Может, и правда болеет? — Я спрашивала просто так, здоровье Ленкиной свекрови меня совершенно не интересовало.

— Свекровь-то? — подскочила Ленка. — Да я тебя умоляю! Я раньше тоже так думала — вот, мол, женщина и вправду тяжело больна. А тут как-то раз прихворнула она и велела мне продукты привезти. Я как последняя дура тащу на себе целый воз, она меня встречает, вся такая бледная, до двери еле дошла… Ну, посидела я немного, вдруг телефон у нее звонит, и так громко там кто-то говорит про какого-то Эдика.

Свекровь на меня зыркнула, да-да, говорит, сейчас. Потом трубку повесила и вытурила меня, даже чаем не напоила и спасибо не сказала. Я думаю, неспроста все это. Спряталась неподалеку от парадной, десяти минут не прошло — вылетает свекровь вот на таких каблуках и, как скаковая лошадь, несется на угол — машину ловить. Тормознула «девяточку» и была такова! А ты говоришь — болеет она…

Я вообще ничего не говорила, но решила с Ленкой не спорить.

— И вот представляешь, как все удачно складывается! — развеселилась она. — Тебе негде жить, так поживешь неделю вместо меня, то есть вместо тетки, за городом. Делать там ничего не нужно, воздух свежий, еды полно, отдохнешь… А я тут поработаю спокойно. Прикинь: свекрови скажу, что уезжаю, она меня доставать не станет. Ника неделю не будет, так что я все успею.

— А тетка согласится на подмену?

— А чего ей не согласиться? — Ленка беспечно махнула рукой. — Ты — моя подруга, очень ответственная и аккуратная… Ну, решили?

— А с ним что? — Я показала на сумку, откуда торчала усатая черная морда.

— А про него ты тете Полине вообще ничего не говори, — посоветовала Ленка, — у нее, знаешь, пунктик на почве чистоты…

— Багратион — очень чистоплотный кот, — обиделась я.

— Но лучше его тетке не показывай, пускай он в сумке посидит, пока она не уедет, ладно?

— Ладно, — со вздохом согласилась я, — у меня все равно выбора нет.

Ленка достала мобильник и прямо из кафе позвонила тетке, поставив ее перед фактом замены. И вот уже мы с Багратионом сидим на вокзале в ожидании электрички.

От станции к поселку вела хорошо накатанная широкая дорога, по которой изредка проезжали джипы и прочие дорогие иномарки. Я им даже не пробовала сигналить — такие ни за что не остановятся, да и себе дороже, мало ли кто там сидит за тонированными стеклами.

Тем более что идти оказалось совсем недалеко, меньше получаса.

Вдоль улицы возвышались высоченные глухие заборы. Именно не дома, а заборы, скорее даже крепостные стены, за которыми почти ничего не было видно — разве что где-нибудь мелькнет над краем стены черепичная кровля или тарелка спутниковой антенны. Зато ограды были на всякий вкус: и кирпичные, и бетонные, и металлические… На память мне невольно приходила Великая Китайская стена.

Людей на улице вовсе не наблюдалось, так что если бы я захотела спросить у кого-то дорогу, то у меня возникли бы проблемы. Правда, Ленка мне так подробно все описала, что я шла вполне уверенно. Единственное живое существо, встретившееся мне по дороге, была бездомная собака, довольно крупная и серьезная, но вполне миролюбивая. Она пробежала мимо деловой походкой, не удостоив меня взглядом, — видимо, в этом поселке даже бездомные псы настолько круты, что я для них не представляю никакого интереса. Багратион сидел в корзинке совершенно тихо и каким-то образом даже перестал пахнуть котом — во всяком случае, местная собака не заподозрила о его присутствии.

Еще раз сверившись с запиской, я подошла к очередному забору — пожалуй, самому скромному на этой улице. Во всяком случае, он был деревянный, правда, из отличных, плотно пригнанных одна к другой досок.

На больших железных воротах даже имелась табличка с номером дома. Число семнадцать на ней окончательно развеяло мои сомнения: я пришла именно туда, куда надо.

Рядом с воротами в заборе имелась небольшая калитка, точнее — дверь, на ней — звонок и круглый глазок, совсем как в городской квартире. Правда, в моей квартире — точнее, в прежней моей квартире — и звонок, и глазок куда скромнее. Я нажала кнопку и приготовилась ждать.

Минуты через две за стеной послышались шаги, и подозрительный женский голос осведомился:

— Это кто это?

— Софья, Ленина подруга, мы договаривались по телефону.

Загремели засовы, и дверь отворилась. За ней стояла крепкая приземистая тетка из молодых пенсионерок. Облачена она была в лиловый китайский пуховик, какие сейчас играют роль ватников, и в кокетливую вязаную шапочку с клапанами на ушах и помпоном.

— Ну заходи, Софья! — разрешила наконец тетка, придирчиво осмотрев меня и не найдя в моем облике ничего слишком подозрительного. — Меня зовут Полина Сергеевна.

Багратион хорошо помнил мое предупреждение и никак не выдавал факт своего существования.

Закрыв за мной дверь на несколько запоров, Полина двинулась к дому, жестом пригласив меня следовать за собой.

Теперь я смогла разглядеть особняк.

Впрочем, большого удовольствия мне это зрелище не доставило.

Помню, как-то один дальний знакомый, которому пришлось строить несколько загородных домов для «новых русских», говорил, что многие из его заказчиков значительную часть своей сознательной жизни провели на зоне, и самая привычная для них архитектура — тюремная. Поэтому, разбогатев и собравшись обзавестись собственным домом, они невольно сбиваются на строения, здорово смахивающие то ли на огромный барак, то ли на здание небольшой тюрьмы — во всяком случае, унылые кубы из красного кирпича стройными рядами тянутся вдоль пригородных железных дорог и шоссе. Тот архитектор даже придумал для такого стиля специальное название — «тюремный модерн».

Вот и дом, к которому мы сейчас приближались, был характерным образчиком этого стиля. Правда, он был не очень велик — двухэтажное здание из красного кирпича с черепичной крышей и обязательной спутниковой тарелкой стояло в глубине обширного участка, пустого и удивительно унылого по зимнему времени.

— Снег с дорожки будешь сгребать, — бросила мне мимоходом Полина Сергеевна, — лопата в сарае. — И она указала на небольшую пристроечку, которая вполне могла служить летним садовым домиком для средней советской семьи середины восьмидесятых, если бы выглядела более скромно.

Наконец мы поднялись на крыльцо — разумеется, не центральное, с широкими ступенями и огромной застекленной дверью, а боковое, поскромнее и поменьше.

— Ноги отряхни! — скомандовала тетка, остановившись на пороге, и подала мне специальную щетку.

Наконец после всех этих церемоний и процедур я оказалась в небольшой, довольно уютной комнате, где имелся вполне удобный раскладной диванчик, покрытый красным клетчатым пледом, стол, на котором стоял электрический чайник, и небольшой шкаф.

— Это моя комната, — пояснила Полина Сергеевна, — ты будешь здесь жить. Хозяйских вещей не трогай, нельзя. Только в холодильнике можешь еду брать, она для того и куплена.

С этими словами она провела меня на кухню. То есть назвать это кухней я могла только потому, что видела что-то похожее в американских фильмах про красивую жизнь. По размерам это помещение вполне могло служить залом ожидания международного аэропорта. Во всяком случае, наш петербургский аэропорт Пулково-2 ненамного превосходит его своими габаритами.

Здесь был и настоящий бар со стойкой, и устройство для приготовления всяких мясных блюд на углях и открытом огне со специальной вытяжкой, и несколько разных плит попроще, и невероятное количество самых разных шкафов и шкафчиков, и огромный обеденный стол, за которым вполне можно было разместить симфонический оркестр филармонии в полном составе, да еще и осталось бы место для футбольной команды.

В дальнем углу кухни стоял холодильник. Конечно, если это небольшое здание с широченными воротами было действительно холодильником, а не гаражом на пару автомобилей, случайно очутившимся на кухне.

Однако когда Полина Сергеевна открыла «ворота», внутри оказались не машины, а несметное количество продуктов. Продукты были самые простые, в основном быстрого приготовления, полуфабрикаты или вообще готовые, вроде всяких рыбных и мясных нарезок в вакуумной упаковке.

— Это все можешь брать, — милостиво разрешила тетка, — оно все для того и куплено.

Затем она открыла один из шкафчиков и показала мне запасы чая, кофе, сахара и прочих сухих продуктов.

Заметив, что неисчерпаемые продовольственные запасы произвели на меня глубокое впечатление, Полина Сергеевна подозрительно блеснула глазами и сурово проговорила:

— Ты тут ничего лишнего себе не позволяй! Чтобы никаких гостей не принимала, ясно?

— Да что вы, какие гости! — поспешила я успокоить ее. — Мне бы пожить в тишине, больше ни о чем не мечтаю!

— То-то! — Для профилактики еще раз строго взглянув на меня, она двинулась к следующей двери со словами: — Теперь самое главное.

Мы оказались перед крутой железной лесенкой, которая вела вниз, в подвальный этаж дома. Спустившись на два марша и открыв тугую металлическую дверь, Полина Сергеевна пропустила меня в просторное помещение с низкими сводчатыми потолками. В центре подвала располагалось сложное устройство с циферблатами, стрелками и какими-то непонятными приборами. От него разбегались в разные стороны трубы, а в глубине его тихо гудело ровное голубоватое пламя.

— Это котел, его на зиму не отключают, чтобы дом теплый стоял и трубы от мороза не полопались. Работает он на газу. Ничего особенного тебе делать не надо, только иногда заходи, смотри, чтобы эта вот стрелка за красную черту не зашкалила. Если слишком близко подойдет — немножко ручку вот эту прикрути, чтобы газ поменьше шел.

Перед уходом, уже стоя в воротах, Полина Сергеевна еще раз взяла с меня слово, что я не собираюсь приглашать гостей и устраивать в особняке разгульные вечеринки, что буду несколько раз в день проверять газовый котел, расчищать от снега дорожки и следить, не раскрылись ли сами собой окна и двери, а также что у меня нет желания поджечь дом или затопить его.

Наконец она тяжело вздохнула и произнесла негромко, ни к кому не обращаясь:

— Ох, неспокойно у меня на душе! Если бы не крайняя необходимость, ни за что бы не уехала! С меня ведь спросят, если что случится!

— Да не волнуйтесь! — постаралась я успокоить ее. — Все будет в порядке!

Она еще раз вздохнула, напомнила мне, как запирать калитку, и уныло побрела к станции.

Я закрылась на все запоры и устремилась в дом, чтобы поскорее выпустить несчастного Багратиона, который наверняка уже извелся в своей неудобной и тесной кошелке.

Котяра меня в очередной раз удивил: когда я открыла сумку, он сидел там совершенно невозмутимо, не показывая никаких признаков неудовольствия, по своему обыкновению, не издал ни звука и только посмотрел прямо мне в душу своими огромными зелеными глазами.

— Ну, дорогой, теперь можешь выходить! — разрешила я, и он тут же мягко выпрыгнул из кошелки.

Нет, кто-то еще будет говорить, что кошки не понимают человеческую речь! То есть за всех кошек я, разумеется, ручаться не могу, но что Багратион понимает не только интонацию, но и некоторые слова — это несомненно.

Неожиданно я почувствовала, что зверски проголодалась, и подумала, что Багратион последний раз ел так же давно, как я, и тоже наверняка очень голоден. Мы дружно направились на кухню — он шел, вплотную прижимаясь к моей ноге, подняв пушистый хвост, как свое маленькое черное знамя, и с живейшим интересом поглядывал по сторонам.

Увидев хозяйский холодильник, Багратион явно одобрил его размеры, но в его взгляде читалось некоторое сомнение: есть ли в этом огромном агрегате что-нибудь подходящее для уважающего себя кота? Вдруг хозяева особняка — убежденные вегетарианцы и холодильник набит только овощами и фруктами?

Я успокоила его и после непродолжительных поисков обнаружила в морозильнике несколько вакуумных упаковок с роскошными кусками сырой лососины. Поместив один такой кусок в микроволновую печь, я нашла кое-что и для себя — пакет ветчины, пачку крекеров и коробку апельсинового сока. Дав себе и коту слово следующий раз обязательно приготовить что-нибудь горячее, я вытащила из микроволновки оттаявшую лососину, положила на тарелку и поставила на пол для кота, а сама залезла в кресло с ногами, откупорила сок и принялась за крекеры с ветчиной.

Давно уже мне не было так спокойно!

Кот тихо и вежливо расправлялся с рыбой, за окном пошел снег, а в доме было тихо и тепло. Я смотрела на медленно кружащиеся на улице хлопья и совершенно ни о чем не думала.

Меня начало клонить в сон, но, прежде чем перебраться на свой диванчик, я решила все же осмотреть дом, в котором нам предстояло обитать целую неделю.

На первом этаже, кроме холла, выходившего к главному входу, и огромной кухни, которую мы с Багратионом уже осмотрели, находились еще бильярдная и кабинет хозяина — по крайней мере, я думаю, что комната, в которой стояли антикварный письменный стол, два кресла, диван и стеллаж с книгами, была, скорее всего, именно кабинетом. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы с котом — а он, конечно, увязался за мной — оказались в коридоре, из которого несколько дверей вели в спальни и ванные комнаты. В общем, вполне западная планировка — такую мне не раз приходилась видеть в американских фильмах. Ну что ж, поживу недельку, как в кино!

Следующие четыре дня действительно прошли, как в кино, точнее — как в раю.

Я просыпалась поздно, пила на кухне хороший кофе, кормила Багратиона, выходила на улицу, не спеша обходила вокруг дома, убирала снег с дорожки — это занимало не больше десяти минут, потом возвращалась назад, выбирала в кабинете у хозяина новый детектив и устраивалась в кресле с книжкой и стаканом апельсинового сока.

Стеллаж в кабинете оказался забит детективами в ярких обложках — и нашими, и зарубежными. Никакой деловой или научной литературы, которая дала бы возможность определить профессию хозяина, я там не нашла, кроме детективов, — только несколько самых простых руководств для пользователя персонального компьютера.

Давно мне не было так хорошо и спокойно. О том, что предшествовало нашему с Багратионом появлению в загородном доме, я старалась не думать. Так прошло четыре дня, за которые никто меня не побеспокоил, никакие соседи не заходили, только один раз зазвонил телефон, и женский голос попросил Полину Сергеевну. Я ответила, что ее нет.

— А кто тогда вы и что делаете в моем доме? — неприятно удивилась женщина, из чего я сделала вывод, что звонит мне хозяйка дома.

— Я Лена, ее племянница… — пробормотала я, как было условлено, — понимаете, Полине Сергеевне срочно нужно было уехать на неделю…

— Ах да, она же предупреждала… — протянула женщина и спросила подозрительно, все ли в доме в порядке.

Я честно ответила, что все в полном порядке, и она отключилась, не попрощавшись.

До возвращения Полины Сергеевны оставалось всего два дня, и я уже с грустью подумывала о завершении своих замечательных каникул. Физически я чувствовала себя отлично — отъелась на хороших, питательных продуктах, выспалась, надышалась свежим воздухом. Легкая физическая работа тоже пошла явно на пользу. И в голове слегка прояснилось. Я, правда, понятия не имела, куда пойду и что буду делать по возвращении. Придется, видимо, сделать над собой усилие и вернуться домой. Представляю, как меня там встретят Владимир Николаевич со своей Маргаритой. Внезапно вспыхнула злость. Что им всем от меня надо? То есть понятно что — Маргарита мечтает, чтобы я убралась из квартиры и оставила им площадь. Отчим, разумеется, тоже этого хочет, но опасается выражать свои желания вслух с такой прямотой. Он человек осторожный. Но я вовсе не собираюсь оставлять им мамину квартиру. Кроме того, что мне попросту негде жить, такая наглость не должна поощряться! Мне вовсе не все равно, что будет со мной и с Багратионом. Хорошо бы посоветоваться с каким-нибудь компетентным человеком. Но у меня нет никаких родственников и почти никаких знакомых. Последней из моей родни была прабабушка Софья, которая хоть и обещала присматривать за мной после смерти, но что-то я этого пока не замечаю.

Хотя… Я вспомнила того нахального водителя, который окатил меня из лужи. Я обругала его вслед, а оказалось, что я должна быть ему благодарна по гроб жизни. Но что заставило его въехать в эту лужу? Дорога перед ним была совершенно свободна, а он вместо того, чтобы ехать прямо, внезапно вильнул, как будто из-под колес у него выскочила собака или кошка. Что-то почудилось? Бывает, конечно, со всяким… Но уж очень кстати это случилось.

Дальше. Если бы я обошла ту фуру спереди, как все прохожие, мы никогда не встретились бы с Ленкой Коломийцевой, проскочили бы мимо друг друга, не заметив. И я не приехала бы сюда, ночевала бы где-нибудь на вокзале или отправилась в Парголово, в дом бабы Сони. И тогда меня либо забрали бы в милицию, как бомжа, либо сосед Витька ломился бы в двери и грозил топором. А вместо этого я спокойно отдыхаю в чудесных условиях. Что меня толкнуло обойти фуру сзади? Как будто под руку кто-то шепнул…

Забавно думать, что это баба Соня присматривает за мной с того света. Хотя что это я? Сорок дней пока не прошло, а что говорил священник на поминальной службе? Сорок дней ее душа еще тут, на земле, ей, как говорится, и ходить далеко не надо, чтобы приглядеть за мной и Багратионом. Приятно думать, что о тебе кто-то заботится, хотя бы и бестелесная душа, не все же я не могу на это особенно надеяться. Как-то все это странно, я человек неверующий. Так что оставим в стороне все разговоры о душе и вернемся к нашим, земным баранам. Я решила по возвращении в город позвонить Ленке и попросить у нее совета. Возможно, есть у нее какой-нибудь знакомый юрист. Тут. я вспомнила, что мне нужно обязательно поговорить с юристом, то есть с нотариусом, что бабушка Соня оставила мне конверт, а в нем — адрес нотариуса Кулешова.

Вечером я, как обычно, допоздна читала головоломный французский детектив и заснула уже во втором часу.

Казалось, я только закемарила, как что-то разбудило меня. Проснувшись, словно от внезапного толчка, я села на диване и прислушалась. В доме царила обычная ночная тишина, не нарушаемая никакими посторонними звуками, и я подумала, что тревожное ощущение пришло из какого-то случайного сна — иногда бывает, что приснится звонок, и ты вскакиваешь и бросаешься к безмолвному телефону.

Во рту у меня пересохло, и я решила, раз уж проснулась, сходить за соком или минеральной водой.

Не зажигая света, нашарила домашние тапочки и знакомым путем двинулась на кухню.

Миновав короткий коридор, открыла кухонную дверь и шагнула внутрь, как вдруг на мою бедную голову обрушился страшный удар. Если бы в доме и без того не было темно, можно было бы сказать, что у меня в глазах потемнело.

Я рухнула на пол как подкошенная и перестала существовать.

В окружавшей меня уютной непроницаемой тьме неожиданно появился узкий просвет, и в него хлынула боль. А вместе с ней ужасный, отвратительный звук — невыносимый, нечеловеческий вой. Я попыталась отгородиться от этого звука и от боли, попыталась вернуться в уютное темное беспамятство, свернувшись калачиком, как в детстве, но вой рвался в мое сознание, и что-то очень острое царапало меня…

Я пришла в себя и застонала.

В первый момент мне показалось, что продолжается бред, кошмар: чудовищный вой, от которого я очнулась, стал просто оглушительным. А еще жуткая боль и тяжесть на груди… Мучительным усилием воли преодолев слабость и дурноту, я приподнялась и сбросила давивший меня груз.

Я разглядела в слабом свете дежурной лампочки Багратиона. Огромный кот, скатившись с моей груди, мяукал с ненатуральными оперными подвываниями и сверкал на меня огромными зелеными глазами.

Мне стало очень страшно: если такая зверюга взбесится и набросится на меня, нетрудно предположить, чем это закончится… И ведь никого нет, кто мог бы меня защитить! А он явно взбесился и собирался уже разодрать мне когтями горло… И как страшно он воет! Особенно жутким казался кошачий вой оттого, что до сих пор Багратион никогда не подавал голоса, я не слышала от него ни разу самого обычного мяуканья…

Однако котяра испустил последний душераздирающий вопль и замолчал.

Я села и огляделась.

Прекрасно помню, что засыпала я в комнате, на диване — а проснулась в подвале, на холодном цементном полу, возле газового котла… Как я сюда попала?

Мучительная боль в голове и шее мешала мне думать, но я вдруг вспомнила, как встала и пошла за водой… Однако я шла на кухню, а не в подвал! Подвал… газовый котел…

Здесь что-то было не так, совсем не так, как всегда.

Я застонала, напряглась и встала на ноги.

И тут же поняла, что здесь не так.

Во-первых, я не слышала ровного гудения пламени. Огонь, днем и ночью нагревавший котел, погас.

И во-вторых, в подвале здорово пахло газом. Если бы мне не было так плохо, я сразу почувствовала бы этот запах.

Я вспомнила инструкции Полины Сергеевны. Первым делом перекрыть газовый вентиль… Я повернула массивный кран с ярко-желтой ручкой, затем буквально подползла — так я была слаба — к подвальному окошку и включила вентилятор. В подвал хлынул холодный и сырой зимний воздух, и в голове у меня сразу прояснилось. Я вспомнила, как вошла на кухню и на мой затылок обрушился удар.

И тогда ужасный смысл происшедшего предстал передо мной со всей очевидностью.

В дом кто-то забрался — вероятно, грабители. Они под покровом ночи занимались своим делом, как вдруг черт понес меня на кухню… Меня оглушили и отнесли в подвал, затем погасили в котле пламя, оставив открытым газовый вентиль, чтобы я умерла, отравившись газом.

И так бы все и случилось, если бы Багратион не вернул меня к жизни своим жутким воем и острыми когтями… Пусть это жестокий способ, но он спас меня от смерти!

Я нашла взглядом кота. Он сидел возле остывающей трубы, как обычно безмолвный, и смотрел на меня своими яркими изумрудными глазами.

— Прости, дорогой, — проговорила я виноватым голосом, — я плохо о тебе подумала… ты спас меня, спасибо…

Однако подойти и погладить его я не решилась — слишком явственно стоял у меня в ушах его недавний жуткий вой, и глубокие царапины на шее болели и кровоточили.

Запах газа улетучился из подвала, и я снова повернула вентиль и включила горелку. Убедившись, что котел заработал, двинулась к лестнице.

Мне было страшно — что, если грабители все еще в доме? Возле лестницы я увидела короткий ломик и вооружилась им, хотя прекрасно понимала, что вряд ли он поможет мне против настоящих злоумышленников. Багратион шел рядом со мной и выглядел как обычно, что отчасти успокоило меня — вряд ли он был бы так спокоен, если бы чувствовал в доме присутствие посторонних.

Поднявшись по железной лесенке, я огляделась. Вокруг было тихо, темно и пусто.

Я включила свет во всех комнатах, чтобы прогнать вместе с темнотой собственный ужас. Нигде не было никаких следов ограбления, ни один шкаф не был открыт…

Обойдя весь первый этаж, я пришла в холл возле главного входа.

И только здесь я нашла хоть какое-то доказательство того, что ночное происшествие не померещилось мне, хоть какой-то след незваных гостей… В буквальном смысле след.

Возле самого входа на плитке пола остался чуть заметный отпечаток ботинка.

Через эту дверь грабители вошли, и ботинки их были в снегу.

Я подергала дверь — заперта.

Значит, у них были ключи. Они вошли по-хозяйски, через дверь, и заперли ее за собой.

Я снова наклонилась, чтобы разглядеть след, но снег, принесенный на ботинке, уже почти растаял, и определить форму отпечатка мне не удалось. Зато я заметила предмет, которого вчера здесь точно не было. На кафельном полу в полуметре от мокрого следа лежал маленький кусочек розового прозрачного стекла.

Я машинально подобрала стеклышко и выпрямилась — голова все еще болела, и наклоняться мне было трудно.

Поднявшись на второй этаж, я зажгла свет и осмотрела все комнаты. Там тоже не нашлось никаких признаков ограбления. Во всяком случае, одно было хорошо — в доме злодеев не оказалось.

Я погасила свет и спустилась на первый этаж.

Налила себе сока, а Багратиону молока, приняла таблетку от головной боли и перед большим зеркалом осмотрела свою шею. Кошачьи когти оставили на ней основательные следы, но у меня не было претензий к Багратиону: он спасал мою жизнь. Я обработала царапины йодом и устроилась в кресле. Спать я не могла и, когда головная боль несколько отступила, задумалась о смысле сегодняшнего ужасного происшествия.

В доме, по всей видимости, ничего не пропало. Даже если бы ночные гости взяли что-то небольшое, но очень дорогое, при этом непременно были бы следы обыска. Кроме того, вряд ли хозяева оставили бы здесь такую ценность, надолго уезжая.

Тогда зачем же приходили сюда злоумышленники?

Еще один вопрос. Если они оглушили меня только для того, чтобы я не мешала им заниматься тем, ради чего они пришли (допустим, что-то искать в доме), зачем они перенесли меня в подвал и открыли газ? Почему они хотели моей смерти? Насколько я понимаю, грабителям абсолютно ни к чему совершать еще и убийство. Никого из них я не видела, значит, как свидетель опасности не представляла…

А ведь это были не случайные хулиганы, не какая-то мелкая шантрапа — это серьезные, опасные люди или один человек. Он или они открыли входную дверь ключом или отмычкой и закрыли ее, уходя. Значит, они заранее готовились к сегодняшней операции…

В чем же она заключалась?

Когда я свела концы с концами, причины со следствиями — по моей коже от страха побежали ледяные мурашки.

Эти люди (если, конечно, их было несколько) приходили не для того, чтобы ограбить дом, не для того, чтобы взять здесь что-то.

Они приходили, чтобы убить.

Ничего другого они делать здесь не собирались — и не делали.

Они подкараулили меня в темноте, оглушили и перенесли в подвал, а потом открыли газ.

Очевидно, они хотели, чтобы убийство выглядело как несчастный случай: горелка случайно погасла, я пошла в подвал, чтобы снова ее зажечь, споткнулась, упала с крутой лестницы, ударилась головой, потеряла сознание и умерла, надышавшись газом, — вот как все это должно было выглядеть.

И так оно и выглядело бы, если бы не Багратион…

Я почесала кота за ухом и подлила ему еще молока.

Он, как обычно, не издал ни звука — только повел ухом, показав, что мое прикосновение ему приятно.

Я продолжала думать.

Никто не усомнился бы в том, что все именно так и произошло. Да никто и не стал бы особенно разбираться с моей смертью — кому я нужна, кого обеспокоил бы мой глупый конец!

Но тогда возникает вопрос: кому нужна моя смерть? Кто стал бы нанимать убийц, чтобы покончить со мной, или сам взял грех на душу?

Я никому не мешаю, у меня ничего нет, значит, моя смерть совершенно никому не выгодна. Не Витька же в самом деле собрался убивать меня из-за половины дома и не отчим Владимир Николаевич из-за квартиры! Даже если на секунду предположить, что отчим в этом замешан, он ведь понятия не имеет, где я сейчас нахожусь. И никто не знает, что эту неделю я прожила за городом.

И тут мне пришла в голову еще одна мысль.

Никто действительно не знал, что я здесь нахожусь. Стало быть, если убийцы шли сюда, то вовсе не по мою душу. Официально тут должна была находиться Полина Сергеевна, в крайнем случае — Лена. О том, что вместо нее особняк караулю я, кроме самой Лены и ее тетки, не знала ни одна живая душа. Хозяйка говорила со мной, и я представилась ей как Лена.

Значит, убить хотели не меня, а кого-то из них.

Убийцы не знали свою жертву в лицо — иначе сразу поняли бы, что перед ними не тот человек. С другой стороны, они, конечно, увидели, что убивают молодую девушку…

Таким образом, мне стало ясно, что целью ночных гостей была Ленка.

Хоть я и думала, что больше не смогу сегодня заснуть, тем не менее сон сморил меня прямо в кресле. Мне даже приснилась какая-то невразумительная криминальная история — кто-то крался за мной, подстерегал, целился в меня из чердачного окошка. Так, наверное, во сне преобразились кошмарные события минувшей ночи…

Утром я проснулась с сильной головной болью и многочисленными вопросами. Вопросы я до поры до времени загнала подальше, от головной боли приняла еще одну таблетку и пошла оглядеться. День был солнечный, и это придало мне бодрости. В первый момент даже мелькнула мысль, не приснились ли мне ночные ужасы, но шея болела, и, взглянув в зеркало, я убедилась, что царапины никуда не делись.

Выйдя в холл, я увидела и тот след грязного ботинка, который заметила ночью. Он кое о чем мне напомнил, я засунула руку в карман и нащупала кусочек прозрачного розового стекла, который нашла на полу. Нет, все это произошло на самом деле!

С невольным страхом я открыла дверь и вышла на улицу.

Светило солнце, природа ощутимо двигалась к весне, но меня это нисколько не радовало. Казалось, все вокруг подменили. Только вчера я спокойно гуляла вокруг дома, сгребала снег с дорожек, чувствуя себя в полной безопасности, а теперь то и дело оглядывалась через плечо, словно ощущая чей-то взгляд… Точно так же Робинзон Крузо с ужасом ходил по своему острову с того дня, когда нашел на песке след дикаря!

Вспомнив, что действительно только накануне чистила дорожки, я наклонилась и осмотрела их. Конечно, я не следопыт и не ищейка, но глаза у меня хорошие, и я заметила несколько отпечатков ботинка, очень похожих на тот, что красовался в холле. Значит, был один человек! Следы вели к ограде, в сторону от ворот, где забор был чуть ниже за счет рельефа почвы. В этом месте я нашла на снегу несколько гораздо более глубоких отпечатков — видимо, здесь ночной гость спрыгивал с ограды, когда пришел с визитом.

Легче мне от всех этих открытий не стало, и, что делать, я не придумала. Во всяком случае, рассказывать о происшедшем Полине Сергеевне мне совершенно не хотелось. Помня, что она возвращается завтра, я постаралась ликвидировать все следы трагических событий. Впрочем, это было нетрудно, потому что, кроме отпечатков ботинок, ничто не говорило о проникновении. Самым заметным последствием случившегося были царапины на моей шее, но это тоже совсем нетрудно скрыть — достаточно завтра надеть свитер с высоким воротником…

Когда день начал клониться к вечеру, меня охватило страшное беспокойство. Что, если он поймет, что не довел свое дело до конца, и вернется?

Я проверила все замки, кроме того, накинула на обе входные двери цепочку и придвинула к главной двери тяжелый диван, а к запасной — шкаф с посудой. Так, по крайней мере, я заранее узнаю о появлении ночных гостей по грохоту… Возле своего дивана я положила большую и очень удобную деревянную скалку и легла, не погасив света в комнатах нижнего этажа.

Всю ночь я проворочалась, боясь сомкнуть глаза и подскакивая от любого шороха, однако ничего ужасного на этот раз не произошло. Страшными были мои мысли, хоть я и пыталась с ними бороться и рассуждать логически.

Оставим в стороне мысль, зачем кому-то убивать Ленку. Я слишком давно с ней не виделась и не в курсе ее проблем. При поверхностном разговоре мне показалось, что проблем у нее никаких нету, то есть они есть, конечно, но как у всех, — много работы, мало времени, хочется нормальную квартиру, свекровь достает… Из-за такого не убивают. Но я могу многого не знать. Поэтому не будем гадать на кофейной гуще, а лучше сообразим, кто мог знать, что Ленка замещает свою тетю? Во-первых, я, во-вторых, Полина Сергеевна. Но нас двоих, я думаю, можно исключить. Потом еще хозяйка дома. Я ведь представилась ей как Ленка. Не знаю, зачем ей нужно убивать Ленку… Так что пока исключим и ее. Теперь еще Ленкина свекровь, подруга ведь сама говорила, что скажет ей про отъезд, чтобы та не требовала ухода. Наверное, мужу она тоже сообщила, что уезжает, чтобы он не проболтался матери, а то потом начнутся обиды и все такое прочее… Но как я могу думать на мужа, если никогда в жизни его не видела и понятия не имею, кто он такой? Окончательно запутавшись, я попыталась заснуть, так и не придя ни к какому выводу.

Я поднялась совершенно разбитая, чтобы навести лоск к приезду Полины Сергеевны, и подумала, как хорошо, что она возвращается уже сегодня, — не знаю, как бы я перенесла еще одну тревожную ночь.

Меня, кроме всего прочего, мучили сомнения — не должна ли я рассказать обо всем Полине Сергеевне, предупредить ее об опасности, которая может ей угрожать? Однако я, честно говоря, боялась вводить ее в курс дела, не зная, как она отнесется к этому, и поэтому успокоила себя тем, что, по моим соображениям, ночные злодеи, а вернее, злодей охотился не на нее, а на Лену, а ее здесь нет и не будет.

Только я закончила генеральную уборку, раздался звонок.

Подбежав к калитке, я глянула в глазок: осторожность теперь была у меня в крови. За воротами действительно стояла Полина Сергеевна, а не парочка бритоголовых молодчиков с автоматами Калашникова наперевес. Я отворила.

— Ну, что у тебя тут? Ничего не стряслось? — вместо приветствия осведомилась она, озабоченно оглядываясь. У меня язык не повернулся сказать что-нибудь, кроме невинного: «Все в порядке».

Полина Сергеевна не поверила мне на слово. Она обошла весь дом от подвала до хозяйских спален, но не нашла ничего предосудительного и вынуждена была неохотно признать:

— Ну, вроде ничего… грязновато, конечно, но я ожидала худшего.

Не знаю, где она нашла грязь, но заедаться я не стала. Мне не терпелось уйти — этот дом уже не казался мне тихим островком покоя и безопасности, как вначале, а вызывал воспоминания о страшной ночи. Кроме того, послушный Багратион пока тихонько сидел в сумке, и я не хотела слишком долго подвергать испытанию его выносливость.

Распрощавшись с Полиной Сергеевной, я направилась к станции.

Калитка захлопнулась у меня за спиной, я бодро вышагивала по морозу, только тяжелая сумка с отъевшимся на хозяйской рыбе котом ощутимо оттягивала руку. Пройдя поселок, я вышла на дорогу, ведущую к станции, как вдруг рядом со мной затормозила машина.

— Девушка, садитесь, до города подвезу! — раздался довольно приятный мужской голос.

Я оглянулась. Рядом со мной стояла иномарка — я в них не очень разбираюсь, но не из дорогих, — дверца приоткрыта, и из нее выглядывает симпатичный светловолосый мужчина лет тридцати.

Я не очень люблю садиться в машины к незнакомцам. Правда, мне это нечасто предлагают. Если бы не тяжелая сумка с Багратионом, я бы вежливо поблагодарила блондина и отказалась. Но несчастный четвероногий обжора умудрился за неделю жутко растолстеть и весил теперь, должно быть, не меньше десяти килограммов.

Кроме того, старые советские фильмы, которые я люблю и смотрю довольно часто, приучили меня к мысли, что круглолицый блондин — это обычно хороший человек и ему можно доверять, в отличие от худощавого брюнета, который почти наверняка совратитель, пижон, моральный урод, а возможно, даже агент иностранной разведки.

Я отбросила мысль, что симпатичный блондин может быть тем самым убийцей, который приходил ко мне в дом позапрошлой ночью. Он бы не рискнул вот так, среди бела дня, посадить меня в машину. Мы поедем до города, может остановить гаишник… да мало ли что может случиться в дороге! Меня запомнят. Нет, он не станет рисковать. Я почти успокоила себя.

— Ну садитесь, холодно же! — блондин зябко поежился. — И кот у вас такой тяжелый!

«Откуда он знает, что у меня в сумке кот?» — подумала я, забираясь в машину, и сердце сжала черная рука страха.

— Как вы догадались, что у меня там кот? — спросила я через минуту, не справившись с любопытством.

— У меня тоже был когда-то кот, — ответил он, с интересом покосившись на Багратиона, который мигом высунул голову, — очень легко заметить, как он ворочается в сумке!

Мы поговорили немного о котах, потом он поинтересовался, откуда я еду. То есть понятно, что из поселка, но…

— Что, не похожа на здешнюю жительницу? — усмехнулась я. — Те пешком не ходят?

— Нуда…

— Работала я там, — вздохнула я, — дом стерегла. А вы?

— Я тоже… работал. — Он отвернулся, давая понять, что дальнейшие расспросы нежелательны.

Мне-то что до того, кто он такой? Он меня совершенно не интересует.

Водитель довез меня до города, как раз до того самого места, где мы договорились встретиться с Ленкой, на прощанье потрепал Багратиона за ушами и уехал.

— Ну? — набросилась на меня Ленка при встрече. — Как отдохнула?

— Да ничего, — промямлила я, — а ты как поработала?

— Отлично! — с энтузиазмом ответила она. — Столько всего успеваешь, когда никто не дергает! Спасибо тебе, Сонька, век буду благодарна. А сейчас идем перекусим. Я от радости всегда есть хочу.

Я пригляделась к ней внимательнее: и правда, Ленка очень рада меня видеть. Она никогда не притворяется, это я помню еще по школе.

В кафе она расстегнула сумку и внимательно оглядела кота.

— Слушай, да он просто прекрасно выглядит! Потолстел там на свежем воздухе!

— Боюсь, что он объел хозяев твоей тетки, — пробормотала я, — как бы не было у нее неприятностей.

— Я тебя умоляю! — Ленка махнула рукой. — Не бери в голову. Они на такие вещи и внимания не обратят! Вот если бы с домом, не дай бог, что случилось… тогда тетке мало не показалось бы…

Я подумала, что если бы Полина Сергеевна, вернувшись, нашла в доме мой хладный труп, то ей от хозяев тоже бы досталось на орехи.

Ленка ела, а я пила кофе и думала, что же мне теперь делать.

— Слушай, Голубева, — с набитым ртом сказала Ленка, — погляжу я на тебя — слишком ты много думаешь. Все молчишь и в одну точку смотришь. Таким манером ничего не высидишь, ты ведь не курица на яйцах. Это ей никуда не уйти, а тебе нужно бегать, работу искать. Я, конечно, понимаю, что горе у тебя и все такое, но ведь самое страшное-то уже случилось, верно? Уже ведь целый год прошел, так что нужно привыкнуть к мысли, что матери нет, и жить дальше.

— А то я сама не знаю, что нужно жизнь свою устраивать, — проворчала я, — думаешь, ты одна такая умная? И как мне теперь быть, если в свою собственную квартиру вернуться боюсь? Маргарита небось в травмопункт побежала, синяки свои предъявила, эти сволочи еще на меня в суд подадут! Кстати, у тебя нет никакого знакомого юриста?

— У меня нет, разве что у Ника, — неуверенно пробормотала Ленка, — хотя у него тоже нету.

Но я вовсе не собиралась начинать знакомство с Ленкиным мужем с рассказа о том, как я подралась с любовницей своего отчима и что теперь на меня могут подать в суд за хулиганство.

— Пойдем, мне нужно позвонить. — Я поднялась с места.

— Звони отсюда! — Ленка протянула мне мобильник.

На мой вопрос, когда будет на месте нотариус Кулешов, секретарша вежливо ответила, что Евгений Стратилатович еще болен и чтобы я позвонила примерно через неделю.

— Ну и порядки у них, а если мне срочно? — вздохнула я.

— Что, очень боишься домой идти? — сочувственно спросила Ленка, видя, как я помрачнела.

— Не то слово. — В голосе моем звучали слезы. — К тому же я ведь кота не смогу одного оставить, они же его изведут!

— Ох, Голубева, вечно у тебя какие-то неразрешимые проблемы! — фыркнула Ленка. — К твоему сведению, из любого положения можно найти выход!

— Вот только ты меня не агитируй, не на собрании! — огрызнулась я. — Ну и какой же выход ты мне предлагаешь?

— И не один, а целых два, — невозмутимо ответила она. — Во-первых, явиться в квартиру как ни в чем не бывало и сказать, что подаешь в суд на размен площади и на разъезд. Квартира у вас хорошая, я помню, так что, может, и выменяешь себе что-нибудь приличное.

— Ага, как же! Они меня объегорят, обведут вокруг пальца и оставят ни с чем! К тому же очень не хочется уезжать из маминой квартиры… Мне бы выждать некоторое время… а там…

Я не хотела говорить Ленке про то, что прабабушка Соня оставила мне конверт, в котором предписывалось явиться к нотариусу Кулешову, якобы меня там что-то ждет. Ленка подняла бы меня на смех. Что может ждать меня у этого Кулешова? Письмо от прабабки, в котором она рассказывает всю свою жизнь, и отдельный листок, на котором нарисовано генеалогическое древо нашего старинного рода? Конечно, это и представляет какой-то интерес для меня, но как эти бумажки помогут мне в нынешней непростой ситуации? Возможно, нотариус может помочь мне советом, но и в этом я не была уверена. Какого-то сильно болезненного юриста выбрала баба Софья!..

— Не понимаю, чего тебе ждать, — говорила между тем Ленка, — на вот тебе второй выход из положения.

Оказалось, что они с мужем сейчас живут в коммуналке. Временно, тотчас объяснила Ленка, потому что у ее родителей жить негде, а со свекровью она не проживет и дня из-за ее скверного характера. Ленкин муж это понимает и не настаивает, он и сам-то вырвался от мамочки с превеликой радостью. Коммуналка огромная и дремучая, как лес с Бабой-ягой. Живут в ней, условно говоря, четыре семьи, но вот как раз сейчас одна семья распалась, то есть соседка бросила своего мужа-пьяницу и сбежала с ребенком к другому. Сосед страшно обиделся на вероломную жену и съехал к своей старинной знакомой, а комнату решил сдать, чтобы злыдня-жена не наложила на нее лапу.

— А они не будут прибегать по очереди и скандалить или выгонять меня с милицией? — опасливо пробормотала я.

— Ну, Голубева, ну что ты такая нерешительная! — возмутилась Ленка. — Разумеется, будут, но потом. Месяц-другой они продержатся, а потом начнут мириться. И тогда уж им на пути лучше не попадаться. Это, я тебе скажу, такие африканские страсти — ужас! Но за месяц спокойной жизни я тебе ручаюсь. Только ты на всякий случай деньги вперед только за две недели дай.

Ленкин дом находился в центре, на Кирочной. Коммуналка и вправду была жуткая, но я промолчала — не в моем положении капризничать. Соседа звали Витькой, и хоть и пил он не в меру, но был полной противоположностью своему тезке — соседу прабабушки Софьи. Этот был маленького роста, лысоватый и кривоногий, на месте его жены я ни за что к такому бы не вернулась. Сговорились мы с ним быстро, помогла Ленкина рекомендация.

Комната была небольшая, но достаточно опрятная, что вызвало у меня немалое удивление. Я почувствовала благодарность к незнакомой Витькиной жене. Он сказал, что мебелью я могу пользоваться, а также посудой и чайником, я отдала ему деньги вперед за две недели, и Витька удалился, весьма довольный.

После его ухода я выпустила Багратиона и постучала к Ленке. Она сама меня пригласила, сказала, что мужа нет, а она хочет показать мне свои рисунки и вообще поболтать.

— Слушай, Коломийцева, — начала я, — да есть ли он вообще у тебя — твой неуловимый муж? Все время он отсутствует…

— Не называй меня по старой фамилии, — заметила она, — я ее терпеть не могла с детства. Я теперь не Коломийцева, а Бородулина…

— Можно подумать, что Бородулина намного лучше Коломийцевой, — по инерции начала я и остановилась. — Как, ты сказала, твоя фамилия? А муж твой кто?

— Никита Бородулин, — Ленка расплылась в улыбке, — а ты что — с ним знакома?

Еще бы мне не быть с ним знакомой! Никита Бородулин учился в нашей школе двумя классами старше, то есть, когда мы перешли в девятый, он уже заканчивал школу. Разумеется, мы, девчонки, знали всех выпускников, хотя за все время учебы Никита вряд ли сказал с нами пару слов, такие малолетки его не интересовали. Он был не то чтобы очень красивый, мы с девчонками определили его как интересного. Высокий, темные волосы, белозубая улыбка. Какой-то там у него был душераздирающий роман с девочкой из параллельного класса, наша с Ленкой подружка Надька Ведерникова жила с ней в одном подъезде. Она рассказывала, как однажды разразился жуткий скандал, потому что к родителям девочки явилась Никитина мамаша и орала, что их дочь соблазнила ее сына, что он совершенно забросил учебу, а класс выпускной. И если им все равно, что их дочь никуда не поступит, то ей, Никитиной мамаше, вовсе не безразлично, если ее сын не попадет в художественное училище и пострадает его творческая карьера. Все это, конечно, сделало Никиту популярным, но потом он сдал выпускные экзамены и пропал из нашего поля зрения, только Надька Ведерникова как-то мимолетом упомянула, что у той девчонки с Никитой все кончено и к ней уже ходит другой парень.

Знакома ли я с Никитой? Если бы все закончилось школой, то я с чистой совестью могла бы сказать Ленке, что совсем его не знаю. Но вот через два года, когда уже я сдавала выпускные экзамены, мы столкнулись с ним на улице. Я выронила стопку книжек, он стал их подбирать. Мы присели одновременно и стукнулись лбами, ситуация как в плохом фильме. Но тогда мне вдруг показалось, что шумный летний день затих на минуту, и это было вовсе не от удара по лбу.

Я узнала Никиту сразу же, а он вспомнил меня с трудом или сделал вид, что вспомнил. Все это было совершенно неважно. А важно было то, что рядом со мной вдруг оказался самый лучший, самый умный, самый красивый парень на всем свете.

Это было как взрыв. Взрыв влюбленности, вовсе не детской. Хорошо, что мне осталось сдать только один последний экзамен. Таким образом, у меня оказалось много свободного времени, и любовь накатила на меня, как цунами накатывает на прибрежные города.

Не знаю, что чувствовал ко мне Никита, за все время нашего недолгого романа я как-то не удосужилась спросить его об этом. Очевидно, я ему нравилась, если он решил проводить со мной время.

Мы встречались каждый день. Первые три дня мы гуляли в зоопарке, потели в кино и целовались на лавочке в Екатерининском скверике. На четвертый день Никита привел меня к себе домой. Его родители уехали на две недели в Италию.

После этого мы встречались через день уже только у него. Выходя от любимого, я сразу же начинала считать часы, оставшиеся до следующего свидания.

Разумеется, моя мама заметила, что со мной творится что-то неладное, — ведь я застывала на месте с глупой улыбкой, роняла на пол чашки и беспрестанно бегала к телефону, надеясь, что позвонит Никита. Но мама всегда обладала большим тактом и деликатностью, поэтому не стала приступать ко мне с расспросами.

Наши интимные отношения длились две недели — ровно столько, сколько времени отсутствовали дома Никитины родители. Потом встречаться стало негде. Мы пару раз съездили за город, а потом Никита стал придумывать всяческие отговорки — у него занятия, у него деловая встреча и так далее. Как ни была я влюблена, все-таки сумела понять, что он мной тяготится. Но для того чтобы смириться и уйти, у меня не хватало гордости и силы духа.

Я звонила ему домой, и женский голос недовольно отвечал, что Никиты нет и долго не будет. Я звонила снова и снова, и наконец его мать злобно крикнула, чтобы я оставила в покое ее сына, что я превратила жизнь их семьи в ад и что это переходит уже всякие границы. Но иногда я становлюсь очень упорной — если мне попадет вожжа под хвост, как заявлял отчим, когда был в детстве особенно мной недоволен.

И я подкараулила Никиту у парадной. Лучше бы я этого не делала, потому что его вид вызвал у меня физическую боль в сердце. Он же, лицезрея меня, только морщился, как будто у него крутило живот. Ни разу не отведя глаз, он сообщил, что между нами все кончено, что приехала его постоянная девушка и я могу считать себя свободной.

Очевидно, у меня на лице отразилось что-то вовсе уж несусветное, потому что Никита заявил, что не нужно мне принимать все так близко к сердцу и что, если бы он знал, что я воспринимаю наши встречи так серьезно, он бы никогда со мной не связался. Он мне ничего не обещал, и никаких неприятных последствий у меня после наших с ним встреч быть не может, потому что он честный человек и пользовался презервативами.

В голове у меня сам собой всплыл вопрос, какое отношение презервативы имеют к честности, но задать его я не успела, потому что Никитушка развернулся и отправился от меня прочь, печатая шаг, как на плацу.

Едучи домой в метро, я на полном серьезе обдумывала способы самоубийства. Мама застала меня со всеми тремя градусниками, что были в доме, я собиралась разбить их и выпить ртуть. Не помню, в какой книжке я прочитала об этом варварском способе.

Пока я тупо пялилась на градусники, мама вошла, все поняла, отобрала их и заставила меня все ей рассказать. Я не очень сопротивлялась, настал момент, когда мне просто необходимо было выговориться.

Пока я плакала в ее объятиях, мама молча гладила меня по спине, потом, когда я немного успокоилась, она сказала, что очень важно, чтобы первый мужчина был любимый, что, когда я занималась любовью с Никитой, он был для меня самый лучший, и в будущем нужно помнить только это, а остальное просто выбросить из головы. Неужели после того, что Никита мне наговорил, меня по-прежнему к нему тянет? Я с негодованием ответила, что теперь я его ненавижу. Мама улыбнулась и сказала, что ненависть тоже пройдет, как и любовь. И совершенно незачем лишать себя жизни по такому поводу и что я страдаю не от отвергнутой любви, а от унижения, а это можно забыть, сделав над собой небольшое усилие. Тем более что никто про это не узнает, я умница, что не разболтала про Никиту подружкам.

Мама меня хвалила зря, потому что я просто не успела этого сделать, слишком быстро все закончилось. Девчонки тоже готовились к вступительным экзаменам, и мы редко виделись.

— Сонька, ты что? — Ленка тормошила меня и дергала за рукав. — Ты уже пять минут стоишь как в столбняке и молчишь. Тебе лечиться нужно! Это на тебя сообщение о моем муже так повлияло? Говори, что ты про него знаешь!

— Да ничего я про него не знаю, — опомнилась я, — так, помню немножко по школе. А где вы познакомились?

— Он тоже в «Мухе» учился, только на два курса старше! Я же говорила.

— Понятненько. И давно вы женаты?

— Больше года… Он скоро придет, интересно, узнает тебя или нет?

Мне тоже это было очень интересно, поэтому я не стала смотреть ее рисунки, а отправилась к себе под предлогом проверки здоровья Багратиона.

Кот-то чувствовал себя отлично, он мирно спал на Витькином диване, зато мое самочувствие оставляло желать лучшего. Если бы я знала, что Ленка замужем за Никитой Бородулиным, я ни за что не пришла бы жить в эту квартиру. И она тоже хороша, тетеха — Ник то, Ник се! Я и подумала, что мужа ее зовут Николай. Если бы она только упомянула имя Никита, я бы, конечно, поинтересовалась фамилией ее мужа, чисто машинально. Но Ленке лень было лишний раз языком шевельнуть!

Я тут же устыдилась своих мыслей. Ленка не рассказывала мне про свою семейную жизнь только потому, что мы с ней все время говорили о моих делах, она меня выслушала и помогла, устроила на неделю на дачу. Правда, меня там чуть не убили, приняв за нее, но она этого не знала. Меня спас кот, а Ленку бы никто не спас… Неужели ее кто-то хочет убить?..

И в конце концов, я ничем перед ней не виновата, наш роман с Никитой произошел так давно, Ленка еще не была с ним знакома, и я тогда понятия не имела, что через несколько лет она выйдет за Никиту замуж.

И перед ним мне нечего смущаться, потому что я живу не у него в доме, а просто снимаю комнату в той же коммунальной квартире. Конечно, умнее всего было бы немедленно отсюда съехать, не встречаясь с Никитой, но я заплатила за две недели вперед, и между прочим, деньги эти у меня почти последние. Так что никуда я не пойду, буду жить здесь.

Ленка зашла ко мне и попросила помочь с ужином. Ей, видите ли, захотелось побаловать мужа чем-нибудь вкусненьким. Я подавила раздражение и согласилась ей помочь.

В процессе приготовления ужина выяснилось, что Ленка совершенно не умеет готовить. Просто до смешного. Например, она пыталась положить мороженую рыбу на холодную сковородку и понятия не имела, что к ней можно подать на гарнир вареный рис, если в доме нет картошки. Понятно теперь, отчего ее мужа так часто не бывает дома!

И снова я устыдилась своих мыслей. Я ведь поселилась в этой квартире еще и для того, чтобы приглядеть за Ленкой и выяснить, кто может желать ей смерти. И между прочим, ее муж в списке людей, которые знали, что Ленка живет в том загородном доме, стоит едва ли не на первом месте. И свекровь…

Я вспомнила, как когда-то, много лет назад, женский голос орал на меня по телефону, чтобы я прекратила звонить и оставила Никиту в покое… Да, со свекровью Ленке не повезло, это факт!

Мы уже сели за стол, а Никиты все не было. Наконец в прихожей послышались шаги, которые замерли у нашей двери. Увидев меня, Никита не выразил никаких эмоций, скорее всего, просто не узнал. Я же разглядывала его исподтишка, сделав незаинтересованное лицо. Он изменился, стал не то чтобы толще, а как-то заматерел. И хотя раньше мы считали его высоким, сейчас он казался скорее среднего роста за счет ширины. Волосы его чуть поредели, а глаза смотрели настороженно. В целом, конечно, Никиту можно было узнать.

— Ник, погляди на Соньку внимательнее, ты должен ее вспомнить! — потребовала Ленка. — Мы же вместе с ней учились в школе, в одном классе.

Никита посмотрел внимательнее, в глазах у него зажегся огонек, и я поняла, что он вспомнил меня, вспомнил, несмотря на то что у него было полно таких, как я. Что ж, это радует. Хотя тут я погрешила. Было бы гораздо удобнее, если бы он забыл меня начисто, пусть бы те две недели какой-нибудь экстрасенс выключил у него из памяти. Так было бы лучше для всех. За себя-то я могла поручиться, хоть прекрасно помню те две недели, но совершенно не хочу их вернуть.

Мы не виделись с Никитой семь лет, с тех пор, как он заявил мне, что он честный человек и все такое прочее. Хотя жили в одном районе, судьба меня хранила и никогда с ним не сталкивала. И вот теперь, глядя на него, я могла себе признаться, что он совсем мне не нравится. Самый обычный молодой мужик, хамоватый немножко, в общем, ничего особенного. Так что лучше бы он меня совсем не узнал. Но не тут-то было.

— Поешь, Никита, ты устал, наверное… — заботливо защебетала Ленка, вертясь вокруг него.

— Это что, — он потянул носом, — рыба? С рисом?

— Соня готовила, — выдала меня Ленка, не моргнув глазом.

Я улыбнулась Никите как можно лучезарнее. Ужин прошел в теплой и дружественной обстановке. После кофе Ленку позвали к телефону, и Никита решил потратить это время с пользой.

— Что, наболтала небось Ленке про то, что у нас с тобой было? — заговорил он недовольно.

— Разве у нас что-то было? — притворно удивилась я. — Ах да, когда-то давно, много лет назад… Откровенно говоря, дорогой, я про это и не вспоминаю.

Ленке я ничего говорить не собираюсь. И тебе не советую, самому же хуже будет.

— И зачем ты приперлась в эту квартиру? — спросил Никита.

— Это тебя абсолютно не касается, — ответила я.

На том мы и расстались, я ушла к себе, Никита залег перед телевизором, а Ленка мыла посуду. Уже в постели, ворочаясь на неудобном диване, я решила, что нужно и о себе подумать. То есть следует срочно искать работу, потому что денег осталось совсем мало, скоро не на что будет купить коту питание.

Мы спали долго. Сквозь сон я слышала, как собирались на работу многочисленные соседи. В одной из двух остальных комнат жила семья из четырех человек — муж, жена и две девочки-двойняшки, в другой — глухая старуха.

Девчонки ревели, собираясь в садик, старуха гремела в ванной тазами, наконец все разошлись, и послышался недовольный голос Никиты. Я надеялась, что он скоро уйдет, потому что хотела поболтать с Ленкой. Все-таки непонятно, с каких это пирогов ее кто-то хочет убить. Возможно, она вспомнит, кому наступила на больную мозоль, или хотя бы перечислит, кому еще рассказывала, что уезжает на неделю за город. Багратион проснулся и напомнил, что ему нужно прогуляться. Мы выползли на улицу, походили немного по двору, и кот нашел себе укромное место — в детской песочнице. Во мне шевельнулась было совесть, но, судя по внешнему виду песочка, его не меняли лет двадцать, и только полная идиотка могла пустить туда своего ребенка, когда наступит весна.

Я велела коту не расслабляться, потому что у меня сегодня множество дел.

В прихожей никого не было. Пока я пыталась закрыть старый неудобный замок, кот выскользнул у меня из рук и побежал в дебри квартиры. Я помчалась за ним, стараясь не топать — неизвестно, как отреагируют на кота остальные жильцы, то есть известно как, выгонят нас с ним на улицу.

За поворотом коридора была небольшая кладовка, в которой жильцы хранили всякую дрянь. Я понятия не имела, что там лежит, но кот, увидев приоткрытую дверь, очень ею заинтересовался.

То ли Багратиону показалось, что там зашуршала мышь, то ли он просто решил обследовать все потайные местечки в новом жилище, во всяком случае, он юркнул в полуоткрытую дверь кладовой.

Помня, что в коммунальной квартире приходится постоянно оглядываться на соседей, и зная, какими вредными могут быть глухие коммунальные старухи, я решила, что на первых порах кота лучше держать у себя в комнате, и тихонько позвала:

— Кис-кис-кис!

Котище, обычно очень послушный и отзывчивый, на этот раз никак не откликнулся на мой призыв.

Я повторила безуспешную попытку воззвать к его кошачьей совести, и по-прежнему с нулевым результатом.

Из кладовки донесся подозрительный шум, который навел меня на ужасное предположение, что Багратион в тишине дерет когтями соседское барахло. Боясь, что из-за этого у меня возникнет конфликт с соседями, я решила вытащить Багратиона и насильственно водворить его на нашу с ним законную территорию.

В кладовке было пыльно и темно, и я не сразу разглядела своего красавца. Он сидел на полке среди картонных коробок с неизвестным содержимым и на первый взгляд не делал ничего предосудительного. Протянув к нему руки, я еще раз повторила свой призыв:

— Кис-кис-кис!

Багратион посмотрел на меня с удивлением. Его взгляд как бы говорил: «Хозяйка, ты чего? Я тут, можно сказать, так хорошо устроился, чтобы в тишине поразмышлять о жизни, а ты прерываешь поток моих мыслей самым вульгарным образом!»

Нечего и говорить, что противный котище и не подумал спрыгнуть ко мне на руки, а мне самой было до него не дотянуться — полка слишком высокая.

Чтобы разобраться со строптивым животным, я подвинула к себе стоявший на полу ящик с гвоздями и встала на него. Теперь кот оказался в пределах досягаемости, но ненадолго: едва я потянулась к нему, как он весьма грациозно отпрыгнул в сторону. Казалось, он решил со мной поиграть.

— Прекрати сейчас же! — сердито проговорила я. — Что еще ты придумал?! Мне вовсе не до игры!

Кот так не считал. Он посматривал на меня с несвойственной ему легкомысленной живостью и недвусмысленно предлагал поиграть еще немножко, ну хотя бы полчасика.

В это время в коридоре послышались чьи-то шаги.

Я замерла: не хватало еще, чтобы соседи застукали меня в кладовке. Вообразят, что я покушаюсь на их старые галоши, сломанные зонтики или на многолетний комплект журнала «Приусадебное хозяйство», который они здесь хранили! Подожду, пока шаги затихнут, коридор опустеет, и тихонько вернусь к себе в комнату, а Багратион в конце концов сам усовестится и вернется в лоно семьи!

Однако шаги не удалились, невидимый мне человек остановился почти возле самой кладовки, и раздался негромкий, но вполне знакомый звук — он снял телефонную трубку.

Теперь мое положение стало еще более неловким: получалось, что я спряталась и подслушиваю. Чтобы избежать скандала, мне оставалось только одно — затаиться и ждать, пока он наконец уйдет.

Мысленно я говорила «он», хотя и не знала, кто из моих соседей стоит в коридоре, однако шаги показались мне определенно мужскими. Единственный мужчина, кроме Никиты, — папа двух близняшек — с утра пораньше поспешил на работу. Мой хозяин Витька, что ли, заскочил на огонек?

Телефон несколько раз звякнул — невидимый мне человек набирал номер. Я подумала, почему он звонит из коридора — у всех жильцов были в комнатах параллельные аппараты, и допотопным телефоном в коридоре никто на моих глазах не пользовался.

И тут я услышала голос неизвестного.

— Алло! — негромко произнес он — Костыль, это ты?

Вот теперь я действительно удивилась. Удивилась и расстроилась.

Дело в том, что это звонил Никита.

Удивилась я, опять-таки, почему он не позвонил из комнаты — у них-то аппарат точно есть, я его видела собственными глазами.

А расстроилась — потому что на других соседей мне было в общем-то наплевать, и даже если бы кто-то из них застукал меня в кладовке, я бы не слишком огорчилась. Ну, подумаешь, поругались бы, дело житейское. После скандала с Маргаритой, едва не закончившегося смертоубийством, мне море было по колено. А вот если меня застанет здесь Никита и подумает, что я нарочно спряталась, чтобы подслушать его разговор, — вот тогда у меня действительно будет мерзко на душе! Не говоря уже о том, что ссора с ним, а значит и с Ленкой, вовсе не входит в мои планы, и после нее нам с Багратионом, скорее всего, снова придется менять место жительства. С другой стороны, подслушивать разговоры Никиты мне было очень стыдно… Однако теперь мне ничего больше не оставалось, как замереть и ждать. А тут еще, как назло, от пыли у меня невыносимо засвербило в носу. Чтобы не чихнуть, я двумя пальцами схватила себя за переносицу и крепко сжала. Багратион, мерзавец, с прежним живым интересом посматривал на меня зелеными глазищами и не понимал, почему я больше не хочу с ним играть.

— Здорово, Костыль, это я! — продолжал Никита, по-прежнему понизив голос, но тихо и напряженно. — Ну да, ты велел мне не звонить, но ты же не сделал то, о чем мы договаривались! Какого черта! Я же заплатил тебе аванс! Ты ведь обещал, что в четверг дело будет сделано! Это твои трудности! Что? Вот уж это меня не интересует! Даю тебе еще два дня… Все!

Телефонная трубка брякнула, брошенная на аппарат, и шаги торопливо удалились.

Я замерла, боясь пошевелиться, хотя сейчас мне нужно было срочно выбираться из кладовки. Меня слишком поразило услышанное.

Никита разговаривал явно с каким-то уголовником. Костыль — это наверняка кличка. А о чем они говорили, я боялась даже подумать. За что он заплатил этому Костылю аванс? Что тот обещал сделать в четверг?

Именно в четверг ночью меня пытались убить.

Я прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть.

Ведь я уже обдумывала ту кошмарную историю и пришла к единственному возможному выводу — на меня напали по ошибке, а на самом деле хотели убить Ленку…

И вот теперь я узнала, что не кто иной, как Никита, заплатил аванс какому-то уголовнику за то, что тот должен был сделать в четверг — и не сделал! И он дал ему еще два дня на то, чтобы довести дело до конца!

Ленкина жизнь висит на волоске!

Что я могу предпринять? Открыть ей глаза? Но она ни за что не поверит, она подумает, что я все выдумала… Да и какая женщина поверит, если ей рассказать такое про собственного мужа!

Никита ушел, я грозно посмотрела на кота, и он наконец понял, что играть сейчас не время. С Багратионом на руках я осторожно выглянула в коридор и поняла, отчего Никита говорил так свободно: из ванной доносился шум воды, там была Ленка, бабка глуха как пень, а про меня он решил, что я еще не вернулась с прогулки. Ужасно хотелось проследить за Никитой и выяснить наконец, в чем дело, и добыть доказательства, чтобы Ленка мне поверила, но, как это сделать, я пока не представляла. Ладно, Никита сказал, что еще есть два дня, авось что-то узнаю за это время. А сейчас займемся поисками работы.

Накануне я купила свежий номер газеты «Из рук в руки» и, просмотрев страницу с вакансиями, нашла кое-что для себя. В небольшую торговую фирму требовался офис-менеджер со знанием персонального компьютера, то есть, по-простому говоря, секретарша. Зарплата была указана вполне приемлемая, и район не слишком далекий, а выбирать в моем положении не приходилось. Вчера звонить в эту фирму было уже поздно, рабочий день закончился, а сейчас я набрала указанный в объявлении номер.

Ответил мне довольно грубый мужской голос. На мой вопрос он сказал, что вакансия пока что не занята, и предложил приехать для собеседования, только сильно не затягивать, желающих на это место много. Обычно дальше собеседования дело у меня не шло — мой запущенный и невзрачный внешний вид не устраивал работодателей. Тем не менее упускать этот шанс я не могла и обещала приехать примерно через час.

Когда я повесила трубку, входная дверь открылась, и на пороге появился Никита, который выходил за сигаретами.

— Ой, Ник! — окликнула его из кухни Ленка. — Только ты вышел, как тебе позвонили из фирмы «Золотой феникс», просили срочно к ним приехать.

Никита замер на пороге, лицо его сделалось озабоченным.

— Поеду прямо сейчас, — громко ответил он жене, — наверное, у них что-то серьезное стряслось!

— Ты в какую сторону, не на Петроградскую? — спросила я, подумав, что он сможет подбросить меня на машине.

— Нет, на Лиговку, это совсем не по дороге. Он развернулся и пулей вылетел из квартиры.

Я быстро собралась, нанесла на лицо кое-какой макияж, чтобы произвести приличное впечатление, и направилась к выходу. Перед самой дверью меня остановила Ленка.

— Ты действительно хочешь устроиться на работу? — спросила она меня в лоб.

— Да, а что?. Что-нибудь не так?

— Тогда снимай эту дубленку. В ней только милостыню просить: «Мы люди не ме-естные…»

Я не успела обидеться, как она уже принесла мне свое длинное черное стеганое пальто из плащовки на синтепоне. Казалось бы, ничего особенного… Я с сомнением облачилась в этот дутик, взглянула в зеркало… и обомлела. Как все-таки вещи меняют человека! В Ленкином пальто я похорошела до чрезвычайности.

— Какая вещь! — пропела я в восхищении.

— И стоит она соответственно, — тяжело вздохнула подруга, — хорошие вещи дешевыми не бывают. Если пальто поможет тебе устроиться на работу, буду очень рада.

Дорогая одежда меняет стиль поведения человека. В своей старой дубленочке я, не задумываясь, втиснулась бы в первый подошедший троллейбус, но в Ленкином шикарном пальто это было невозможно. Я боялась порвать его в толчее, да и просто чувствовала, что это будет несолидно, поэтому пропустила три троллейбуса и в конце концов плюнула на расходы и тормознула маршрутку.

Бизнес-центр на Петроградской стороне занимал большое старое здание, отремонтированное и обновленное с учетом всех современных требований. На первом этаже висел список фирм. Я проглядела его.

Адвокатская контора Тельпугова… детективное агентство «Мисс Марпл»… кастинговое агентство «Галатея»… закрытое акционерное общество «Золотой феникс»… «Иоганн Гутенберг и компания», качественная полиграфическая продукция… охранная фирма «Снежный барс»… торговая компания «Маркитант»… Вот она, нужная мне фирма! Что-то еще удивительно знакомое мелькнуло среди названий, но мне было не до того, сейчас я думала только о том, как бы не упустить работу.

Фирма «Маркитант» занимала несколько комнат на третьем этаже. Я вошла в приемную — полный евростандарт, от испанских дверей до длинноногой кукольной секретарши. Эта барби окинула меня равнодушным взглядом и спросила, к кому я пришла. Когда я ответила, что по поводу работы, она сочувственно взмахнула ресницами и сказала, что это к Анатолию Анатольевичу, правая дверь. Я направилась было туда, но девица остановила меня, сообщив, что у него сейчас посетитель и вообще нужно снять пальто, в верхней одежде входить в кабинет не принято.

Это был неожиданный удар. В Ленкином пальто я чувствовала себя куда увереннее, чем в собственном поношенном свитерке из секонд-хенда и позапрошлогодних джинсах. Однако в чужой монастырь со своим уставом не лезут, и мне пришлось подчиниться.

Когда я сняла пальто, барби утратила ко мне всякий интерес. По ее пренебрежительно-сочувственному взгляду я поняла, что работа мне и тут явно не светит.

В это время из правого кабинета вышел недовольный дядька, и секретарша высокомерным жестом наманикюренной ручки позволила мне войти.

Анатолий Анатольевич был боров в полном соку. Толстый, сальный, с наглыми маленькими глазками и короткими пальцами, напоминающими свиные сардельки, он подпирал свой стол необъятным животом.

Когда он увидел меня на пороге, на его лице отразилось такое откровенное разочарование, что мне захотелось немедленно развернуться и уйти. Однако я сделала над собой усилие, приблизилась и сообщила, что я по поводу работы и что звонила примерно час назад.

Наглые глазки стали еще меньше, и их хозяин недовольно проговорил:

— Долго, э-э, ехала. Место уже, э-э, занято.

— Да я всего час… — жалобно пробормотала я, — ведь вы сказали, что вакансия еще есть…

— Тогда была, а сейчас… э-э… нету. Да ты все равно с этой работой не справилась бы. — Он окинул меня липким взглядом.

— Откуда вы знаете, что не справилась бы? Ведь вы ни о чем меня даже не спросили!

— А я и так вижу. Ты что думаешь? Я ведь на этом месте не первый год сижу, у меня глаз наметанный! Сразу вижу опыт и э-э… образование. О чем тебя спрашивать, когда и так все ясно? Ну, если хочешь, спрошу. У тебя какой номер?

— Номер чего? — растерялась я.

— Как, э-э, чего? Бюста!

Я вылетела из кабинета, разъяренно хлопнув дверью. Схватив под насмешливым взглядом секретарши не пригодившееся Ленкино пальто, бросила сквозь зубы:

— Ну и козел! — и выскочила в коридор. Медленно спускаясь по лестнице, я постепенно приходила в себя. Ну что ж, еще одна неудача… Как говорят психологи, каждая неудача приближает нас к победе. И еще они говорят, что все то, что не убивает, делает нас сильнее. В конце концов, этот жирный козел меня не укусил.

Когда я дошла до первого этажа, ярость уступила место привычной депрессии.

Остановившись перед списком фирм, размещенных в бизнес-центре, я еще раз пробежала его глазами, думая, не попробовать ли наудачу сунуться в одну из них. Детективное агентство, конечно, сразу отпадает, как и адвокатская контора, что такое кастинг, я вообще не знаю, а вот акционерное общество «Золотой феникс» — это, может быть…

И вдруг меня как током ударило.

Я вспомнила, как Ленка крикнула Никите, что ему звонили из «Золотого феникса», и он тут же поехал в эту фирму.

Но ведь он сказал, что она расположена на Лиговке и нам с ним совсем не по пути! А теперь выясняется, что эти две фирмы вообще в одном здании… В чем же дело?

Может, случайно совпали названия?

Нет, как-то не верится. Если бы фирма называлась как-нибудь просто — «Дружба», «Поддержка», ну я не знаю… даже если бы «Феникс» — это еще куда ни шло, но именно «Золотой феникс» — больно уж редкое совпадение!

И тут я решилась на смелую авантюру.

Пойду сейчас в этот самый «Золотой феникс». Попробую хоть что-то разузнать. Если встречу Никиту, скажу, что ищу здесь работу. Во всяком случае, это хороший повод для визита в фирму.

На этот раз мне пришлось подняться только на второй этаж.

Открыв дверь офиса, я оказалась в довольно большой и очень захламленной комнате. Никаким евроремонтом тут не пахло. И Никиты тоже не было видно. Зато имелось огромное количество полуразобранных компьютеров, коробок и ящиков с какой-то аппаратурой и деталями.

Возле двери сидел за обшарпанным столом невысокий сгорбленный мужчина средних лет и читал толстую инструкцию на английском языке.

У меня мелькнула надежда: здесь, похоже, действительно трудились, а не лакировали фасад, а в компьютерах я более-менее разбираюсь.

— Чем вам помочь? — спросил мужчина, подняв на меня глаза.

— Я ищу работу, — ответила я в меру жалобно и в меру решительно.

— Боюсь, что вы нам не подойдете, — ответил он и опять, прямо как тот жирный боров, окинул взглядом мою фигуру!

Это меня просто возмутило: сначала он показался мне вполне приличным человеком!

— Что, номер бюста не устраивает? — процедила я сквозь зубы, закипая.

— Почему же, — мужчина усмехнулся и пожал плечами, — по-моему, к работе это отношения не имеет, но если вас интересует мое личное мнение — у вас вполне нормальный бюст.

— Тогда в чем же дело?

— У вас, простите, все в порядке.

— То есть? Что вы хотите сказать?

— Только то, что сказал. У вас ведь две ноги?

— Естественно! — Я ничего не понимала и снова начала выходить из себя.

— Видите ли… — протянул мой собеседник, — у меня, например, одна, — и он постучал по своему правому колену, оно издало неживой деревянный звук, — а у Алексея — одна рука. — Он показал мне на высокого молодого мужчину, который снимал кожух с компьютерного монитора.

— То есть у вас в фирме… — начала я понимать.

— Да, — подхватил мужчина, — в нашей фирме работают только инвалиды, в основном потерявшие здоровье в разных «горячих точках». Отсюда и название, ведь феникс — это сказочная птица, восстающая из пепла. Вот и мы собираем людей, от которых осталась, можно сказать, только зола, и помогаем им воскреснуть… найти себя, почувствовать свою необходимость и просто заработать на жизнь. Ну, соответственно, у нас имеются налоговые льготы, поэтому здоровых людей на работу мы не принимаем, уж извините великодушно! — И он развел руками, как бы демонстрируя свое бессилие.

Я извинилась, покраснела за свои дурные мысли о нем и поспешно вышла в коридор.

Нет, мне определенно не везет. Для одних я недостаточно юна и привлекательна, для других — наоборот, слишком молода и здорова… Какой-то заколдованный круг!

Во всяком случае, в одном я убедилась: Никиты здесь не было. Да и нечего ему делать в этой инвалидной фирме.

Я вышла на улицу и побрела в неопределенном направлении. Работы нет и не предвидится, с жильем вообще все непонятно, а тут еще приходится думать не только о себе самой, но еще и о бабкином коте…

Неожиданно я почувствовала зверский голод. В принципе ничего удивительного в этом не было — я ушла из дому, не позавтракав. На углу ярко светилась вывеска бистро «Мурена». Недолго думая, я толкнула дверь и вошла внутрь.

Там было довольно людно — самое время ленча, и молодежь из окрестных фирм, очевидно, собирается здесь, благо не слишком дорого и довольно вкусно. Я отстояла небольшую очередь и взяла салат, кофе и бутерброд — большего не позволяло состояние моих финансов.

Лавируя с подносиком среди занятых столов, наконец заметила свободное местечко в углу под искусственной пальмой.

Устроившись за столом и приступив к салату, я неожиданно услышала удивительно знакомый голос.

По другую сторону пальмы стоял столик на двоих, за ним сидела парочка — очень эффектная, дорого одетая молодая женщина и мужчина, в котором я с удивлением узнала Никиту. Он не заметил меня, поскольку сидел ко мне спиной и был увлечен разговором. Дамочка, его спутница, выражала Никите явное неудовольствие.

— Куда ты меня притащил! — кипятилась она. — Какая-то грязная забегаловка! Я таких третьесортных заведений не посещаю! Еще подхватишь здесь какую-нибудь заразу! Кажется, я достаточно зарабатываю, чтобы не питаться в привокзальных столовках!

— Не так уж здесь плохо, — вполголоса возражал Никита, — довольно приличное бистро. По крайней мере, тут нас никто не узнает. В тех ресторанах, где ты привыкла обедать, тебя знает каждая собака, и наша встреча сразу станет достоянием гласности!

— Неизвестно, что хуже! — фыркнула дамочка, и тут я ее узнала.

Это была не кто иная, как наша с Ленкой школьная подруга Надька Ведерникова. Я вспомнила, как в выпускном классе мы обсуждали планы на будущее и я размышляла вслух, в какой институт поступать — в политехнический или финансово-экономический.

Тогда Надька точно так же округлила рот и презрительно фыркнула: «Неизвестно, что хуже!»

В первый момент я чуть было не окликнула Ведерникову. Сколько, мол, лет, сколько зим! Остановило меня, честно говоря, только чисто женское соображение, что я одета в сто раз хуже ее, несмотря даже на Ленкино приличное пальто. Я затаилась, спрятавшись за пальму, и уже чуть позже, когда переварила свое неожиданное открытие и успокоилась, до меня дошло, что у Надьки с Никитой тайное свидание. Хороша бы я была! Очевидно, они договорились встретиться здесь заранее, и она позвонила и уточнила во сколько, а пароль был «Золотой феникс».

Словно торопясь подтвердить мою догадку, Никита все так же вполголоса сказал:

— Не нравится бистро, пошли к тебе домой. Соединим приятное с полезным…

— Интересно, секс ты относишь к приятному или полезному? — хохотнула Надька. — Ладно, герой-любовник, потерпишь несколько дней. Вот как раз возле моего дома нам с тобой сейчас никак нельзя светиться…

«Ну, Никита, ну, паразит! — подумала я. — Ленке сказал, будто едет по делу в этот „Золотой феникс“, а сам — к бабе на свиданку! И не к какой-нибудь, а к школьной подруге жены!»

Надька между тем продолжала:

— Сам понимаешь, мы не можем допустить еще одного такого же провала, как в четверг. Твой человек нас очень подвел!

— Конечно, — ответил Никита мрачно, — я ему дал два дня на то, чтобы исправить свою ошибку…

— Два дня! — передразнила его Надька. — Сомневаюсь, что он вообще на что-то способен! Где только ты его откопал?

Когда смысл их слов дошел до меня, я похолодела.

Провал в четверг! Да ведь это же неудачное покушение на меня! То есть они-то думали, что на Ленку… А тот человек, о котором они говорят, это наемный убийца, киллер! И Никита дал ему два дня, я слышала своими ушами. Значит, это из-за Ведерниковой он решил убить свою жену! И Надька не только вполне в курсе его планов, но даже вдохновляет его и торопит! Ну и ну… Кто в школе мог ожидать, что она превратится в такую злодейку?

Надька тем временем брезгливо поковырялась вилкой в тарелке и отодвинула ее.

— В общем, так. Встреча послезавтра в двенадцать ночи, в том ангаре на Московском. Сам понимаешь, к этому времени все должно быть готово. Еще одного прокола мы не можем себе позволить…

— Понимаю, понимаю, — отмахнулся Никита, — не учи меня жить!

Надька поднялась из-за стола, чуть не уронив стул, и решительно зашагала к выходу из бистро. При этом ее роскошная шуба из светло-бежевой норки так умопомрачительно развевалась, что у меня просто перехватило дыхание. Я следила за этой заразой из-за пальмы, как негры в экваториальных джунглях следили за белыми колонизаторами, лелея планы экспроприации своего добра.

В окно я видела, как Надька села в шикарную серебристую машину и эффектно отбыла в неизвестном направлении. Мелькнувшую было у меня мысль проследить за ней, как это делают все уважающие себя герои детективов, пришлось подавить в зародыше:

очень смешная будет слежка — на троллейбусе за иномаркой! И даже если я разорюсь и найму частника, вряд ли он угонится за этой серебристой ласточкой. Да и вообще, пока я размышляла о слежке, Надька уже была вне пределов досягаемости.

Через несколько минут и Никита покинул бистро. Конспирацию соблюдают, мерзавцы, уходят по одному! Ну, этот, по крайней мере, никуда не денется, поедет домой изображать примерного супруга!

Мне ужасно хотелось открыть Ленке глаза, рассказать, какой под нее ведут подкоп, и кто — любимый муж и школьная подруга! Однако следовало признать, что ни одна нормальная женщина не поверит в такую историю, слишком все это невероятно, прямо как в кино. Я бы сама, наверное, в такое не поверила, если бы не слышала все своими ушами…

Но зачем, за каким чертом им убивать Ленку? Чем она им мешает? Встречаться не дает? Да они чихать на нее хотели. Пока она сидит над своими картинками, Никитушка все успевает. При этом Ленка доверчива до глупости, то есть, что он ей говорит, тому она и верит. И еще вертится вокруг него, кормит, поит, подарки покупает! Правда, он, конечно, зарабатывает и ее содержит, но все же это не повод так беспардонно обманывать жену… Вот только интересно, чем он зарабатывает на жизнь?

Как бы то ни было, нужно возвращаться домой. Может, по дороге меня осенит какая-нибудь разумная мысль.

Однако в троллейбусе была такая давка, что все мысли из меня напрочь выдавили. С трудом выбравшись наружу на своей остановке, я увидела Ленку, чуть не бежавшую к дому. Поравнявшись с ней, я ее окликнула:

— Ты чего так спешишь, никого вокруг не замечаешь?

Она озабоченно оглянулась.

— А, это ты! Ну как, получилось что-нибудь с работой?

— Не будем о грустном! — Я махнула рукой. — А что ты такая встрепанная?

— Да представляешь, приехала в издательство, там для Никиты была очень интересная и денежная работа, обложка для детектива. Он занят — я решила взять халтуру сама. А мне секретарша говорит, что нужна его подпись. Вот лечу домой сообщить ему об этом.

— А почему ты не позвонила ему на мобильник? — искренне удивилась я.

Это я — нищая, живу без телефона, а Ленка — девушка обеспеченная, весь джентльменский набор у нее имеется…

— Да понимаешь, аккумулятор разрядился, забыла поставить на зарядку…

Она прибавила шагу.

Я хотела сказать, чтобы она не торопилась, ее драгоценный Ник двадцать минут назад преспокойно обедал в компании нашей школьной подруги, с которой он наверняка спит, мало того — они увлеченно обсуждали, как от Ленки избавиться, но у меня язык не повернулся…

Мы уже подходили к подъезду, когда мне в глаз ударил яркий солнечный зайчик.

Я обернулась, посмотрела вверх и увидела ослепительно блеснувшее стеклышко в чердачном окне на другой стороне улицы. Всего лишь ярко блеснувшее стекло — но у меня сердце сжалось от страха!

В эти первые солнечные дни мальчишки вовсю балуются с зеркальцами, ослепляя прохожих. Наверняка это они забрались на чердак…

Но подсознательный страх, неожиданно обрушившись на меня, не принимал это разумное объяснение. Я согнулась и толкнула Ленку в бок. Она вскрикнула и отлетела, едва удержавшись на ногах. В это время с нами поравнялся огромный туристский автобус, загородив нас от подозрительного дома. Я подхватила подругу под руку и поспешно втащила в подъезд.

— Ты чего, Голубева? — Ленка вырвала у меня руку и покрутила пальцем у виска. — Какая муха тебя укусила?

— Извини, — расстроенно пробурчала я, — нога подвернулась…

— Ну, ты даешь! Так меня шарахнула! Чуть из-за тебя в лужу не свалилась — в норковой шубе! Вот бы вид у меня был! Нет, Сонька, тебе нужно всерьез задуматься о своей личной жизни, а то у тебя уже появляются странности в поведении!

«Самой тебе не грех задуматься о личной жизни! — обиженно подумала я. — Других поучаешь, а под собственным носом ничего не видишь!»

Однако вслух ничего не сказала.

Ленка взбежала наверх как сумасшедшая, я за ней едва поспевала. Несколько раз она нетерпеливо надавила на звонок, и дверь наконец открылась. На пороге появился Никита. Мне показалось, что он очень удивился, увидев жену, впрочем, она действительно выглядела не совсем нормально.

— Никушка! Ты должен срочно ехать в издательство, работа может накрыться.

— В чем дело? — спросил недовольно Никита. — Ты чего такая взмыленная? Ты же вроде сама в издательство собиралась… — Никита посторонился. — Входите наконец в квартиру, так и будем на лестнице выяснять отношения?

Ленка вошла и перевела дыхание. Надо же, как она боится потерять эту халтуру, а он и в ус не дует.

— Понимаешь, ты должен в договоре расписаться, там нет твоей подписи — очевидно, ты в прошлый раз забыл…

— Еще не хватало! — недовольно проворчал Никита. — Тащись сейчас к черту на кулички! Я только пожрать собрался. Раньше не могла позвонить? — не унимался Никита. — Ты что, мобильник с собой принципиально не носишь?

— Разрядился…

Никита выразительно посмотрел на жену, сказав этим взглядом все, что он думает об ее умственных способностях, и удалился в комнату.

Ленка беспомощно огляделась по сторонам, и мне вдруг стало ее ужасно жалко. Муж ведет себя с ней совершенно по-хамски. Еще он изменяет ей, но про это Ленка не догадывается. Может, самое время раскрыть подруге глаза? Но внезапно внутренний голос очень строго велел мне этого не делать, во всяком случае, сейчас.

Ленка нагнулась, чтобы снять сапоги, и вдруг пошатнулась, я едва успела ее подхватить.

— Голова что-то закружилась, — слабо улыбаясь, сказала она.

— Это от стресса, — объяснила я, — волновалась, бежала, еще я тебя в лужу чуть не уронила… Пойдем ко мне, посидим, чайку выпьем, все пройдет.

Ленка устроилась на диване, она была очень бледная. Я решила отвлечь ее разговорами, а заодно кое-что выяснить. Багратион тут же вскочил на диван и улегся к ней на колени.

— Как хорошо, что мы встретились! — начала я издалека. — Мне так не хватало подруги… А ты часто видишься с кем-нибудь из одноклассников?

— Да нет, видела пару раз Борьку Симакова, потом Свету, помнишь, старостой у нас была… Еще Пчелкину… она еще отлично списывала. Даже на экзаменах умудрялась…

Чувствуя, что разговор сейчас свернет в ненужное мне русло, я решилась на прямой вопрос:

— А Надю Ведерникову ты давно видела?

— Раньше мы встречались, нечасто, правда, а в последнее время что-то не видимся, я занята очень, работы много…

Так-так, все сходится, значит, Надька положила глаз на Никиту и с этой целью таскалась к Ленке, а как только добилась своего, так подруга ей стала не нужна.

— Как она живет, замужем? — продолжала я расспросы.

— У Надьки никогда не поймешь, хорошо ей или плохо, — с некоторой досадой ответила Ленка, — ты ведь помнишь, как она настроена была в школе? Не то что мы — институт закончить, работу найти хорошую… Нет, нашей Наде все нужно было сразу!

— Ее так родители воспитали, — осторожно вставила я, боясь прекращения Ленкиных откровений.

Действительно, Надькин отец был в свое время каким-то крупным начальником и во время перестройки сумел что-то там приватизировать и хапнуть приличный куш. Надя росла девушкой обеспеченной, не нам чета.

— Поступила она куда-то на платное отделение, — рассказывала Ленка, — не для того чтобы учиться, а только чтобы время провести. Ну, одета, конечно, как кукла, развлечения там всякие, в друзьях у нее ходили исключительно богатенькие папины детки… Мы с ней тогда мало общались. А потом как-то встретились, она такая шикарная — ужас просто! В общем, нашла она себе не то мужа, не то любовника, страшно богатого.

— Бизнесмена?

— Не знаю, я его никогда не видела. И знаешь, дом у него в том же поселке, где ты была, в Листвянке. Откровенно говоря, Надька и посодействовала тете Полине найти там работу, у своих соседей.

— Вот как? А потом что было?

Я вспомнила сегодняшний подслушанный разговор в бистро. Надежда не выглядела замужней женщиной или дамой, которую содержит богатый любовник. Она выглядела очень независимой стервой. Впрочем, стервой она была всегда, даже в школе.

— А потом этот любовник куда-то исчез, — продолжала Ленка.

— Посадили? — оживилась я.

— Да нет, он уехал за границу, но тетя Полина рассказывала, что серьезный криминал там, разумеется, присутствовал. В общем, он теперь не то в Испании, не то на Багамах, дом стоит пустой, а Надька живет в квартире, что он ей еще раньше купил.

— На что живет? — Я никак не хотела оставить Ленку в покое.

— Да откуда я знаю! — возмутилась она наконец. — Я чужие деньги не считаю, со своими бы разобраться… То есть заработать, — поправилась она, а я подумала, что Надька вряд ли зарабатывает деньги тяжелым трудом, уж слишком шикарная на ней шуба и слишком красивая машина.

И еще я подумала, что, кроме любовных, Надежду и Никиту связывают явно другие отношения. И отношения эти деловые, потому что слишком уж требовательный и скандальный тон был у Надьки, слишком покровительственно поглядывала она на Никиту, а он перед ней явно оправдывался. И если про четверг мне все было понятно — тогда произошло неудавшееся покушение на Ленку, то что они собирались сделать послезавтра в ангаре на Московском, неизвестно. Надька сказала, что там должна произойти какая-то встреча, но как это связано с моей несчастной подругой?

— А что ты все про Надьку спрашиваешь? — полюбопытствовала Ленка.

От ответа меня спас стук в дверь. Никита все же не окончательно охамел и стучался, прежде чем войти к посторонней женщине. Он уже был одет по-уличному, из чего я сделана вывод, что он намылился в издательство.

— Я по делам, — буркнул он, не глядя на Ленку, и только я хотела тактично выскочить на кухню, чтобы дать им спокойно поговорить, как Никита удалился.

Ничего себе любящий муж! Впрочем, любящим, похоже, его даже Ленка не считает, судя по слезинке, которая блестит у нее на ресницах.

Снова мне стало безумно жалко подругу.

— Он сердится, что я примчалась, как дура, — сообщила Ленка, не глядя в мою сторону. — Но я не виновата, что так получилось.

— Меня упрекала, а сама дурью маешься — из-за ерунды глаза на мокром месте, — сурово сказала я. — Нервная ты очень, мать моя, вот что!

— Я не нервная, — она посмотрела мне в глаза, — я беременная.

— Ой! — От неожиданности я села прямо на кота, который вольготно разлегся на диване. Не открывая глаз, Багратион вскочил и стремглав взвился на шкаф, возмущенно шипя.

— Слушай, это точно? — допрашивала я Ленку. — Ты не ошибаешься?

— Точно, — вздохнула она, — шесть недель уже…

— А он знает? — Внезапно меня охватила жуткая злость на Никиту.

— Нет, — Ленка потупилась и говорила чуть слышно, — я боюсь ему говорить, потому что он… он…

Все ясно, Никитушка решительно не хочет детей и, конечно, заставит жену избавиться от ребенка. Вот положение! Я порадовалась, что не рассказала Ленке о вероломстве ее супруга. Не хватало ей слушать такие новости в ее-то положении!

— Давай чай пить! — вдруг предложила она. — У меня лимон где-то был..!

Она вышла, а я поглядела на кота, который спрыгнул со шкафа и примостился на спинке дивана.

— Жалко Ленку, — сказала я ему вполголоса, — хорошо, что бог меня уберег наговорить ей всякого про муженька.

Кот два раза мигнул зеленым глазом, как светофор на перекрестке.

— Ты думаешь, что не бог, а прабабушка Софья, да? — догадалась я. — Может, и правда, потому что раньше никогда со мной внутренний голос не говорил…

Кот смотрел невозмутимо.

— Ты ведь что-то знаешь, да? — не унималась я. — Софья тебе сказала? Что меня дальше ждет, как думаешь?

Кот вздохнул, усы его чуть затрепетали.

— Не хочешь говорить, и не надо, — обиделась я, — сейчас уйду и запру тебя на замок.

Что я и сделала.

Чай мы пили у Ленки, у нее уютнее. Я старалась не касаться опасных тем, мы говорили исключительно о ее делах. Ленка работала очень много, она занималась компьютерной графикой, делала рекламные ролики для разных фирм. Но больше всего она любила рисовать книжные обложки. Оказалось, что книги с рисованными обложками покупают намного охотнее, но и сделать такую обложку гораздо труднее, чем просто скачать из Интернета какие-нибудь фотографии и скомпоновать их как получится. Соответственно и оплачиваются рисованные обложки не в пример приличнее. Художник с именем получает до пятисот долларов за обложку.

— Хорошие деньги, — осторожно сказала я, начиная кое-что соображать.

При первой нашей встрече Ленка упомянула, что обложку она делает за Никиту. Значит, она трудится, как пчелка, и зарабатывает своему мужу имя в издательских кругах, а подлец в это время крутит любовь с ее подругой.

— И много ты обложек за него сделала? — поинтересовалась я.

— Это тебя совершенно не касается! — вспыхнула Ленка, но тут же сникла и призналась, что много.

Никите, видите ли, все время некогда.

— У него времени хватает только на то, чтобы в ведомости за денежки расписаться, — ехидно вставила я.

— Но деньги он мне отдает! — возмутилась Ленка. Я не знала, что рисованные обложки так хорошо оплачиваются. Но раз так, стало быть, и норковую шубку, и всю одежду, и золотые часики Ленка заработай самостоятельно. Подозреваю, что и еда, и всякие хозяйственные вещи в доме тоже куплены на ее деньги. А чем же тогда занимается Никита? Каков его вклад в семейный бюджет?

— Ты не думай, — будто оправдывалась Ленка, — мы договорились, что Никита зарабатывает на квартиру.

— И много уже заработал? — не удержалась я от ехидного вопроса.

— Я не знаю… я же не проверяю его!

— Ну-ну, — вздохнула я, по мне, так Никитушка дурит свою женушку, как может. — Слушай, так нельзя! — возмутилась я. — Ты должна с ним серьезно поговорить!

И тут же я подумала, что лезть в их отношения мне не стоит, потому что Никита рассердится, что я настраиваю Ленку против него, и обязательно ей расскажет про нас с ним. Мол, что я нарочно стараюсь их рассорить, из зависти. И мне нечего будет возразить, а ей нельзя волноваться.

— Ты не думай, — неуверенно заговорила она, — сейчас у него трудный период, но он меня любит. Ведь женился же он на мне!

Я промолчала: действительно женился. Хотела бы я знать почему. И почему теперь покушается на Ленкину жизнь?

Мы помолчали, потом она сказала, что ей еще нужно поработать, а я вспомнила, что у меня не выгулян кот, который, наверное, уже нервничает. Ленка уселась за стол и начала копаться в ящике со всякими мелочами. Я машинально за ней наблюдала, как вдруг под рукой у нее мелькнуло что-то розовое. Стараясь, чтобы она не заметила моей заинтересованности, я вытащила из ящика маленький брелок для ключей из розового полупрозрачного стекла. «Торговый дом „Британия“, — было написано на брелке.

— Откуда это у тебя? — Спрашивая, я постаралась, чтобы она не заметила дрожи в моем голосе.

— Что? — встрепенулась она. — Ах, это… Понятия не имею. Никита, что ли, откуда-то принес, у него вроде бы с этим торговым домом дела какие-то были. Потом я у тетки на той даче была, связку ключей уронила, от брелка кусочек откололся — вот я его и забросила сюда.

— Можно я возьму?

Но Ленка уже углубилась в работу и только мотнула с досадой головой — мол, бери что хочешь, только не мешай.

Багратион, увидев меня, возмущенно хрюкнул. Никак не отреагировав, я положила перед собой брелок и тот самый кусочек розового стекла, который нашла на даче после визита неизвестного злодея. Даже невооруженным глазом было видно, что кусочек отлетел от этого самого брелочка.

— Это очень упрощает дело, — сказала я коту, который из-под моей руки пытался лапой достать брелок. — Надька и Никита говорили о каком-то ангаре на Московском. Теперь я знаю, где находится этот ангар.

Кот глядел вопросительно.

— Что смотришь? — покровительственно заговорила я. — Ты, конечно, можешь не знать названий улиц, но хочу тебе заметить, что я всю жизнь прожила на Седьмой Красноармейской улице, а она пересекает Московский проспект. Так что я знаю все окрестности в районе Московского, как ты знаешь свой поселок Парголово, где жил с бабушкой Софьей.

Кот наклонил голову, приглашая меня продолжать.

— Ангар торгового дома «Британия» находится совсем рядом с моим домом. Наверняка именно там и назначена встреча, потому что вот уже полгода он пустует. Торговая фирма «Британия» разорилась, и владелец ангара никому не может его сдать.

Кот подошел к двери и принялся царапать ее когтями.

— Ты все о своем, — вздохнула я.

Следующий день я употребила на то, чтобы уговорить Ленку переехать к маме, так мне было бы за нее спокойнее. Она посопротивлялась немного для вида, но поскольку чувствовала она себя неважно, то согласилась, тем более что мама очень обрадовалась ее визиту. По некоторым обмолвкам в разговоре я сообразила, что Ленкина мать недолюбливает Никиту. Что ж, я очень ее понимаю. Никита куда-то пропал, заявив, что у него срочная командировка, я сдала Ленку с рук на руки ее маме и вздохнула свободнее. Ангар я нашла быстро, он оказался в полном запустении, никто его не охранял, и большие ворота были открыты. Я походила немного вокруг и решила вернуться сюда завтра вечером.

Я начала замерзать. Вокруг ангара царила глубокая тишина и ровно ничего не происходило. Честно говоря, я почувствовала невольное облегчение — можно уйти отсюда, поймать машину и вернуться домой, где так тепло и безопасно… Багратион ждет меня и наверняка волнуется…

И когда я уже решила свалить, перед ангаром затормозила большая черная машина. Я замерла и даже на какое-то время перестала дышать.

Дверцы машины распахнулись, и оттуда выбрались четверо молодых мужчин, в одном из которых я узнала Никиту. Я находилась довольно близко к ним, чересчур близко, и физически почувствовала исходящее от всех четверых нервное возбуждение. Возбуждение и страх. Чтобы скрыть его, они изо всех сил изображали крутых, которым все нипочем.

Никита держал в руке небольшой чемоданчик и, судя по всему, был за главного. Оглядевшись, он подошел ко входу в ангар и загремел замком. В то же время он велел одному из своих спутников:

— Колян, обойди вокруг, посмотри, нет ли где засады.

Колян для порядка проворчал что-то вроде «почему всегда я», но послушно пошел в обход ангара.

Я попятилась, боясь попасться ему на глаза, и отступила за груду ящиков. Тут я заметила низенькую дверку, на которую раньше не обратила внимания. На ней висел амбарный замок, но, потрогав его, я убедилась, что он не заперт и висит только для видимости. Стараясь не шуметь, я сняла его, дернула дверку и вошла внутрь.

Я очутилась перед узкой железной лесенкой, которая вела на балкон, а вернее, на что-то вроде антресолей, прилепившихся к стене ангара. Подумав, что оттуда мне будет хорошо видно все происходящее, я вскарабкалась наверх и устроилась за низким бортиком. Вся внутренность ангара оказалась передо мной как на ладони.

У меня мелькнула разумная мысль, что все это неспроста — кто-то приготовил удобный вход в ангар, кто-то заранее открыл замок, зная, что эта дверка ведет к такому удобному наблюдательному пункту, — но я отодвинула эти здравые соображения поглубже и затихла, наблюдая за событиями.

В ангар вошел Никита со своими двумя партнерами, а чуть позже появился Колян, доложив, что никакой засады не обнаружил. Никита заметно нервничал, ходил взад и вперед и посматривал на часы.

— Ну, и где они? — проговорил наконец Колян. — Что, блин, мы зря сюда посреди ночи тащились?

И в эту самую минуту снаружи донесся звук автомобильного мотора.

— Приехали! — воскликнул Никита, поворачиваясь к входу.

Но раньше, чем кто-нибудь вошел в центральную дверь ангара, я услышала тихий, но совершенно недвусмысленный звук.

Кто-то осторожно открыл ту дверцу, через которую я сама только что пробралась внутрь.

До меня дошла вся опасность моего положения. Те, кто должен был сейчас встретиться с Никитой и его подельниками, заранее открыли боковую дверь, чтобы попасть на ту самую антресоль, где пряталась я. Не только мне она показалась очень удобной позицией. Сейчас меня здесь застукают… Что со мной сделают, не хотелось думать.

Я огляделась по сторонам, как затравленный зверь, в поисках пути отступления. Но с антресоли не было другого выхода, кроме той узкой лесенки, по которой я только что поднялась. Я сама загнала себя в ловушку.

Единственное, что попалось мне на глаза, был большой мешок, валявшийся на полу возле стены. Как ни глупо это выглядело, я юркнула в него и затаилась, невольно вспоминая гоголевскую «Ночь перед Рождеством» и прятавшихся в мешках гостей Солохи.

На лесенке послышались крадущиеся шаги.

Я сидела в мешке ни жива ни мертва и больше всего боялась чихнуть — от пыли у меня слезились глаза и чесался нос.

Вот эти тихие шаги приблизились и замерли в нескольких метрах от моего ненадежного укрытия.

Я нащупала в мешке небольшую прореху. Осторожно сдвинув ее, посмотрела наружу.

На антресолях, метрах в пяти от меня, стоял пригнувшись невысокий коротко стриженный парень с винтовкой в руках. Он выглядывал из-за барьера, очевидно, — в ожидании подходящего момента для нападения на стоящих внизу людей. И хотя я не испытывала особой симпатии к Никите, такое явное вероломство вызвало у меня возмущение. Правда, дальше возмущения я идти не собиралась, и рисковать из-за Никиты собственной жизнью не входило в мои планы. В настоящий момент больше всего я боялась, как бы мой сосед по антресолям не обнаружил меня.

Но он не обратил на подозрительный мешок никакого внимания, поглощенный тем, что происходило внизу. Меня это тоже очень интересовало, и, воспользовавшись тем, что снайпер повернулся ко мне спиной, я тихонько передвинулась вместе с мешком поближе к краю балкончика. При этом я вспомнила идиотское развлечение прежних времен — бег в мешках.

С новой позиции передо мной опять открылась внутренность ангара, и я могла внимательно следить за развитием событий.

Никита и его компаньоны, заметно нервничая, стояли перед входом. Судя по их напряженному, настороженному виду, они ждали от предстоящей встречи любых, самых неприятных неожиданностей, и я лучше кого-либо другого знала, насколько они правы.

Широкая дверь ангара откатилась в сторону, и на пороге появились трое гостей.

Возглавлял группу худой долговязый парень с длинными светлыми волосами, забранными в конский хвост, и горящими глазами на болезненно-бледном лице. За спиной у него держались темноволосый плечистый крепыш и наголо обритый тип с отвисшей нижней губой.

Долговязый блондин склонил голову набок и насмешливо процедил:

— Заждались? А мы тут, понимаешь, по дороге остановились, в снежки поиграли… больно уж, блин, погода хорошая! Все равно, думаем, дождетесь, куда денетесь!

— Кончай прикалываться, Белый, — недовольно ответил Никита, — приехали — значит, приехали… Деньги при тебе?

— А как же! — Блондин, не глядя, протянул руку, и крепыш подал ему спортивную сумку на «молнии». — Только сперва покажи мне свой товар. А то, сам понимаешь, за крахмал такие деньги платить неохота.

Никита открыл свой чемоданчик, достал из него небольшой пакетик, наполненный чем-то белым, и бросил блондину. Тот поймал пакет левой рукой, поставил свою сумку на пол, и в его правой руке появился нож. Насмешливо покосившись на Никиту, он вспорол пакет и взял на язык щепотку белого порошка. Тут же на его неестественно бледном лице появилось выражение брезгливого недоумения.

— Эй, мальчик, ты что это, решил со взрослыми дядями шутки шутить? Ты думаешь, что сильно крутой, да?

Чувствовалось, что он нарочно заводит себя, стараясь прийти в состояние слепого бешенства, когда все становится безразлично, кроме звериной злобы и ненависти к противнику.

— Эй, Белый, ты чего быкуешь? — Никита отступил на шаг назад, чтобы почувствовать поддержку своих людей. — Тебе что — товар не нравится? Классный товар, знающие люди проверяли! Кокс — высший сорт!

— «Высший сорт»? — дурашливым голосом передразнил его блондин. — Да твой кокс у бабки в сарае из зубного порошка делали! Ты что, макака недоделанная, думаешь, лохи подвернулись, по-легкому захотел малость деньжат срубить?

Он переступил с ноги на ногу и плавно повел плечами, словно исполняя какой-то ритуальный танец. Однако я обратила внимание, что при этом он не наступал на своих противников, а, наоборот, чуть подался назад — должно быть, для того, чтобы не попасть под выстрелы с антресолей. Во всяком случае, я заметила, что он украдкой бросил взгляд на сидящего в засаде стрелка. Тот пока не подавал признаков жизни, дожидаясь особого сигнала.

— Эй, Белый, не нарывайся, — предупредил Никита, отступив еще на полшага, — у тебя что, как у кота, девять жизней?

— Может, и больше, — блондин продолжал пританцовывать, — а ты проверь! Вас четверо, а нас всего трое — хороший расклад, а?

— Да ты что, блин, совсем слетел с катушек? — Никита тоже бросил взгляд куда-то наверх, но не заметил стрелка на антресолях. — Какого черта! Бери товар, рассчитаемся и разойдемся по-хорошему!

— По-хорошему? — Лицо блондина перекосилось. — Это как — по-хорошему? Мне вот кажется, по-хорошему — это если я с тебя сдеру твою поганую шкуру и сошью чехлы для своей машины! Вали их! — завопил он своим резким высоким голосом.

В ту же секунду Никита прыгнул в сторону и нажал кнопку на поддерживающей крышу ангара колонне. Кейс с наркотиками он схватил и прижал к себе локтем. Одновременно с антресолей грохнул первый выстрел, предназначенный, по-видимому, Никите, но, поскольку того уже не было на прежнем месте, выстрел не достиг цели. Истеричный блондин выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил в Коляна, тот отлетел назад, как от страшного удара, и рухнул навзничь. Двое партнеров Белого тоже выхватили оружие, но применить его не успели. Раздался короткий рев мотора, включенного Никитой, и сверху, из-под крыши ангара, на них обрушился огромный контейнер. Пока громадный ящик пролетел отделявшие его от земли метры, Белый успел только вскинуть голову и изумленно выругаться. Тут же раздался глухой мощный удар, и блондин с обоими своими подельниками исчезли под обломками контейнера.

Однако на этом ад не прекратился. Стрелок, засевший рядом со мной на антресолях, дважды выстрелил и уложил этими выстрелами обоих оставшихся партнеров Никиты. Сам Никита успел нырнуть за колонну, а потом кубарем перекатился по полу и стремглав вылетел из ангара через полуоткрытую дверь. Секундой позже на улице раздался звук автомобильного мотора, который чуть позже удалился и затих.

В наступившей тишине я с изумлением услышала какой-то оглушительный крик — непрерывный, безумный, рвущий барабанные перепонки… И вдруг до меня дошло, что это я сама кричу, что происшедшая на моих глазах чудовищная сцена превысила мои психические возможности и у меня началась самая настоящая истерика…

Собрав волю в кулак, я заставила себя замолчать.

Но было уже поздно: снайпер, единственный оставшийся в ангаре участник перестрелки, поднялся и угрожающе двинулся в мою сторону.

— Это еще кто тут? — удивленно спросил он. Я выкарабкалась из мешка и бросилась наутек. Впрочем, бежала я недолго: бандит отрезал меня от лестницы и неторопливо загнал в тупик, в самый конец антресолей, откуда мне просто некуда было деться.

— Куда ж ты, чудо природы? — раздался за моей спиной насмешливый мужской голос. — Ты же летать не умеешь!

Я пробежала оставшиеся несколько метров и остановилась у самого края металлического балкончика. Повернувшись к своему преследователю, с ужасом увидела, что Он подходит, издевательски ухмыляясь. Винтовку он отбросил в сторону и вместо нее вытащил нож с коротким широким лезвием.

Это лезвие гипнотизировало меня, как змея гипнотизирует беспомощного кролика…

— Уж ты меня извини, — проговорил бандит, — только я тебя не могу в живых оставить. Ты меня видела…

Я отступила еще на полшага и едва не рухнула с антресолей.

— Ну куда ты, куда? — тихо, насмешливо продолжал убийца. — Ведь упадешь, костей не соберешь!

На меня снова накатила истерика. Я истошно закричала и бросилась навстречу бандиту. Он невольно отступил, глаза его округлились от удивления.

Поравнявшись с ним, я пригнулась, поднырнула под руку с ножом и проскочила мимо. Бандит злобно выругался, развернулся и бросился за мной.

Я скосила глаза и увидела то, что произошло в следующую секунду.

Мой преследователь споткнулся о брошенный мною мешок, не удержал равновесия, его нога подвернулась, и он с удивленным возгласом перелетел через металлическое ограждение антресолей.

Снизу донесся глухой удар.

Я перегнулась через перила.

Бандит лежал на цементном полу рядом с трупами застреленных им противников, как сломанная кукла, — руки и ноги раскинуты в стороны, голова вывернута под таким неестественным углом, что мне сразу стало ясно — он окончательно и бесповоротно мертв.

Я без сил опустилась на металлический настил антресолей и разрыдалась.

Однако через минуту внутренний голос приказал мне собраться и взять себя в руки. Ангар полон мертвых бандитов, только что здесь гремели выстрелы… Сейчас сюда нагрянут или коллеги убитых, или милиция. Если первыми появятся менты, меня ожидают сложные и неприятные объяснения, придется рассказывать, как я здесь оказалась, но вот если первыми приедут бандиты — тогда… Лучше даже не думать о том, что меня ожидает в этом случае!

Я с трудом поднялась на ноги. Они подгибались и плохо слушались меня, но кое-как я спустилась по лестнице и дернула дверцу, через которую попала сюда… С тех пор не прошло и часа, а мне казалось, что это было так давно!

Я снова дернула дверцу и окончательно убедилась, что она заперта.

Вероятно, ее закрыл кто-то из партнеров Белого, чтобы отрезать своим противникам путь к отступлению.

Мне оставалось одно — уйти через центральную дверь ангара, а для этого я должна была пройти мимо мертвецов…

Меня передернуло от страха и отвращения, но делать было нечего, я взяла себя в руки и решительно двинулась к полуоткрытым воротам.

Проходя через середину ангара, я старалась не смотреть на мертвецов, но они невольно притягивали мой взгляд.

Тем более что я боялась споткнуться о кого-нибудь из них.

Миновав трупы незадачливых партнеров Никиты и своего недавнего преследователя, я поравнялась с контейнером, похоронившим под своими обломками истеричного блондина вместе с его двумя подручными. Прямо на моем пути лежала спортивная сумка. Я оттолкнула ее ногой, чтобы пройти мимо, и сумка раскрылась.

Она была полна денег.

Плотные банковские упаковки наполняли ее чуть ли не доверху.

Из разговора белобрысого бандита с Никитой, предшествовавшего кровавому столкновению, я могла догадаться, что находится в этой сумке, но одно дело догадываться, и совсем другое — воочию увидеть такую чертову прорву живых денег…

Мне никогда в жизни не приходилось видеть сразу столько долларов. Разве что в кино.

Я замерла в растерянности.

Пройти мимо, забыть про эти баксы, не думать больше о них… наверное, это было бы самым правильным. На них кровь, целые потоки крови! Наверняка они опасны, как целая сумка ядовитых змей. За ними будут охотиться, их будут искать дружки погибших бандитов!

Но все эти здравые рассуждения так и остались рассуждениями.

Подчиняясь бессознательному импульсу, я схватила сумку, застегнула ее и стрелой вылетела из ангара.

Минут десять я бежала, не разбирая дороги — лишь бы подальше уйти от проклятого места! Мне мерещилось, что кто-то гонится за мной, я постоянно оглядывалась и удивляюсь, как не переломала в темноте ноги и не свалилась в какую-нибудь канаву. Сумка с деньгами жгла мои руки: ночью в таком глухом районе запросто могут убить даже за жалкую десятку или за бутылку пива…

Только окончательно выдохнувшись, я остановилась. Я давно уже миновала окружавшие ангар безлюдные пустыри и оказалась в жилом квартале. Когда я пришла в себя, с изумлением убедилась, что ноги принесли меня к родному дому на Седьмой Красноармейской, где когда-то я жила с мамой и отчимом и в который не решалась вернуться после скандала с Маргаритой.

Вот в этот самый двор я выносила на прогулку Багратиона. Вон то подвальное окошко, куда каждый раз нырял мой котище, чтобы сделать свои дела в куче песка…

Стоп! Я вспомнила, что в глубоком детстве я сама, играя в прятки, забиралась в этот подвал. Там, где сейчас насыпана груда песку, был люк. Чем не тайник, в котором можно временно спрятать сумку? Потом можно будет спокойно обдумать, что делать дальше с деньгами, а сейчас я развяжу себе руки…

Через окошко, в которое нырял Багратион, мне нечего было и пытаться пролезть — хоть я и довольно худа и спортивна, все-таки не кошка. Но рядом находилось более широкое окно. Правда, оно было закрыто на висячий замок, но я легко справилась с ним при помощи самой обычной шпильки-невидимки. Убедившись, что вокруг никого нет, я с трудом пролезла в подвал и, пригнувшись, добралась до кучи песка.

Если бы сейчас меня увидел Багратион, он наверняка подумал бы, что я решила перенять у него некоторые исконно кошачьи привычки. Если бы меня увидел кто-нибудь из моих двуногих знакомых, он подумал бы, что я сошла с ума. Сгорбившись и опустившись на колени, я разрывала слежавшийся песок найденной поблизости фанеркой.

Надо сказать, это была нелегкая работа, особенно после всего, что мне пришлось перенести этой ночью. Не меньше получаса я упорно рыла песок, пока наконец моя фанерка не заскребла по металлу. К счастью, расчет оказался верен, память меня не подвела, и я докопалась до того самого люка, который был мне так нужен.

С меня сошло семь потов, пока я справилась с крышкой люка. Под ней проходил какой-то кабель, то ли электрический, то ли телефонный. Я запихнула сумку в люк, водрузила на место тяжеленную чугунную крышку и принялась засыпать ее песком.

Закопать оказалось гораздо проще, чем раскопать, и через десять минут куча песка приняла прежний вид.

Когда я вылезла из подвала, кое-как приладив на место замок, ноги меня совсем не держали. Хотелось упасть тут же на землю и лежать, пока не умрешь. Однако внутренний голос, с некоторых пор взявший за правило давать мне советы, велел не расслабляться и как можно быстрее уносить отсюда ноги. Времени было половина третьего ночи, на улице темно, холодно и жутко. Пока я шла дворами, сердце колотилось от страха.

На проспекте мне стало получше, потому что там горели многочисленные вывески и проезжали машины. Даже люди какие-то попадались, но от них я шарахалась в сторону и решилась поднять руку, только когда увидела самую обшарпанную машину.

Мы долго торговались с водителем, наконец сошлись в цене, и он повез меня на Кирочную. Я радовалась, что Ленка сейчас спокойно спит у мамы и никто не будет спрашивать, где это я шлялась так поздно.

Однако во дворе я заметила машину Никиты. Очевидно, он тоже решил спасаться дома. По дороге я немного очухалась, и теперь в голову полезли тревожные мысли. Чем закончится для Никиты история, начавшаяся сегодня в ангаре? То есть меня его жизнь и благополучие волновали только в связи с Ленкой, на него же мне было глубоко плевать. Поверьте, совершенно не хотелось рвать на себе волосы и вопить: «Как я могла любить такого подлеца? Как я могла увлечься человеком, который обманывает жену и занимается преступными махинациями?» Все это полная ерунда. Пускай мне доказывают, что люди не меняются, как родится мальчик мерзавцем, таким и будет всю жизнь, я ни за что не поверю. В юности я влюбилась в совершенно другого Никиту, хотя то, как мы расстались, должно было меня чему-нибудь научить. В общем, это дело прошлое, и пустые мысли не должны меня отвлекать от дела.

Дверной замок я открыла тихо, как мышка. В коридоре было темно, как у негра в желудке, валялось какое-то барахло, и, разумеется, я споткнулась о тумбочку, не удержалась на ногах и грохнулась на пол, прихватив по дороге стопку старых газет и журналов. Тотчас раскрылась дверь Ленкиной комнаты и на пороге появился Никита. Свет падал на него из комнаты со спины, но даже и при таком освещении было заметно, что он какой-то всклокоченный и нервный. Кроме того, на меня пахнуло спиртным — Никитушка натерпелся страху в ангаре и теперь снимал стресс.

— Ты чего это грохочешь? — зашипел он. — Какого черта людям спать не даешь?

На мой взгляд, как раз спать он и не собирался. И пришел ненамного раньше меня. Сообразив, что он не собирается помочь мне подняться и даже свет в коридоре включить не пришло ему в голову, я поднялась, кряхтя и опираясь на стену, доползла до выключателя, и прихожую озарил тусклый свет сорокаваттной лампочки.

Разгром я устроила приличный. И почему это в коммунальной прихожей всегда так захламлено? Вроде бы и кладовка у них есть, а вот поди ж ты, вытаскивают в коридор всякое барахло, и никому не приходит в голову вынести все это на помойку. Я наклонилась, чтобы запихнуть макулатуру в тумбочку, и тут до Никиты, очевидно, дошло, что я неспроста заявилась так поздно.

— Где это ты шляешься по ночам? — снова прошипел он.

— Не твое собачье дело, — «вежливо» ответила я, — ты мне не муж, так что нечего задавать глупые вопросы.

— Уж это точно, — издевательски протянул Никита, — не дай бог на тебе жениться, сразу бы повесился!

Я хотела сказать, что вовсе не завидую его жене, что, если бы я была на ее месте, фиг бы он мог гулять и обманывать меня со школьной подругой. Но когда я уже набрала воздуху, чтобы выдать мерзавцу все это и многое другое, до меня вдруг дошло, с чего это Никитушку так разбирает.

Он боялся. Вот именно, приглядевшись, я поняла, что он просто умирает от страха, от этого и болтает всяческую чушь. Волосы у него стояли дыбом, глаза бегали, он и пил-то, чтобы заглушить чувство страха.

«Это тебе не на жену безответную орать, — злорадно подумала я. — Видишь, как оно все обернулось? Не сладилось у тебя дело с наркотиками, и теперь неизвестно, как ты из этой истории выпутаешься. Что-то подсказывает мне, что так просто она не кончится…»

Я и не подозревала, как скоро сбудутся мои предчувствия!

— Помог бы, — обратилась я к Никите, собирая барахло, — чего стоишь…

Он пробурчал что-то типа «пошла ты…» и закрыл за собой дверь. Я пожала плечами и тоже ушла к себе. Кот встретил меня с большой радостью, очевидно, ему надоело сидеть одному. Я решила, что утро вечера мудренее, подумаю обо всем случившемся завтра на свежую голову. А сейчас я просто падала с ног и собралась немедленно лечь спать. Но тут в соседней комнате послышался писк мобильного телефона.

Стенка между моей и Ленкиной комнатой довольно тонкая, слышно, как там ходят, двигают мебель и смотрят телевизор. Но если говорить вполголоса, то слова разобрать все же трудно. А мне обязательно нужно узнать, кто звонит и о чем они будут беседовать.

Пока я безрезультатно искала какую-нибудь щелочку, кот спокойно сидел на диване. Из-за стенки послышался сердитый голос Никиты, он отвечал по телефону. Я беспомощно посмотрела на кота, и он тут же вскочил, подошел к стене и полоснул по ней когтями. Обои затрещали и разорвались, образовалась продольная, довольно широкая щель. Приглядевшись, я поняла, что между нашими комнатами была в свое время дверь. Она была отличная, дубовая, еще со старых времен, поэтому жильцы не стали ее снимать и заделывать проем, а просто заклеили обоями. А может, им было лень возиться. Клятвенно пообещав себе дать хозяевам комнаты денег на новые обои, я приникла к щели ухом.

— Ты какого черта отключила телефон? — шипел Никита. — Спокойно спишь или шляешься по ресторанам? Спихнула всю опасную работу на меня, а сама развлекаешься?

Я сообразила, что он разговаривает с Надькой Ведерниковой, больше не с кем. Очевидно, он позвонил ей в панике сразу же, но телефон был отключен, а теперь она позвонила сама, чтобы узнать, как прошла операция.

— Нет, не все в порядке! — Никита повысил голос. — Все далеко не в порядке! На самом деле все сорвалось к чертовой матери!

Он послушал немного, очевидно, его подельница рассвирепела и тоже начала орать.

— Да ты!.. — Никита обозвал собеседницу неприличным словом. — Ты еще смеешь меня упрекать? Это ведь ты нашла этих козлов, сказала, что они деловые люди и мы с ними прекрасно сработаемся!

Очевидно, Надежда призвала его не орать, потому что он малость сбавил тон и довольно связно пересказал ей все, что случилось в ангаре. После чего она, кажется, впала в ярость, потому что Никита долго молчал.

— О чем ты говоришь? — наконец вклинился он. — Они вовсе не собирались провести операцию честно. У них с самого начала снайпер сидел на антресолях. Мы тоже подстраховались, ты же знаешь, не зря я в том ангаре много раз бывал и все там проверил, но ведь это просто на всякий случай! Ты понимаешь, что нас просто подставили? И сделала это ты! Да, ты, — он снова начал орать, не слушая возражений, — ты нашла этих людей! Ты уговорила меня принять участие в операции! Я вложил в нее деньги!

Снова он надолго замолчал, вслушиваясь. Потом заговорил, но тон его изменился.

— А вот уж хрен тебе, голубушка! — злорадно заявил он. — Вот уж фиг тебе. Товар останется у меня. Не зря я последние бабки в него вложил да жизнью рисковал, пока ты в сторонке отсиживалась… И слушать ничего не хочу! Сказал — не отдам товар, значит, не отдам! И ты меня не пугай, любезная, не пугай! Угрожать она мне вздумала! Как выяснилось, пользы от тебя ни на грош!

Послышался стук падающего мобильника, очевидно, Никита таким образом решил прервать разговор.

Мы с Багратионом поглядели друг на друга. Кот, как всегда, был невозмутим, а я начала кое-что понимать. Надежда, пользуясь своими старыми связями, где-то раздобыла по дешевке партию наркотиков. Она же нашла выгодных, как ей казалось, покупателей. Те же потому и дали хорошую цену, что вовсе не собирались платить. Они хотели перестрелять всех и забрать товар даром, а деньги принесли, чтобы предъявить в начале сделки.

Насколько я могу судить по фильмам и детективным романам, эти самые покупатели просто не приняли Никиту и его парней всерьез. Больше того, они знали, что за теми никто сильный не стоит. Надькин влиятельный любовник, у которого действительно были связи в криминальном мире, отъехал за границу не просто так, очевидно, здесь, на родине, ему стало не слишком комфортно. Надька же решила, что кое-чему научилась от него и вполне справится с небольшой операцией по продаже наркотиков. Оказалось, не все так просто. Для того чтобы тебе позволили беспрепятственно трудиться на этом поприще, нужно иметь вес в криминальном мире. А иначе тебя посчитают лохом и поступят с тобой, как сегодня ночью.

С Надькой у меня были свои счеты — обидно за Ленку, поэтому сочувствия к ней я не испытывала.

Глаза у меня слипались, так что самое время лечь в постель и поспать хотя бы несколько часов.

Утром я проснулась от крика за стеной.

— Где ты шляешься! — орал Никита. — У тебя что, мужа нет? Обойдется твоя мамаша! Бросила все в самый неподходящий момент…

Никита орал так громко, что мне было слышно каждое его слово, но ему никто не отвечал, только время от времени он делал короткие паузы, как будто нехотя выслушивая чьи-то оправдания.

До меня наконец дошло, что он разговаривает по телефону, причем, судя по хамскому тону, не с кем иным, как с собственной женой.

— В доме жрать нечего! — продолжал он, все увеличивая громкость. — Холодильник пустой, а ты укатила…

«Хамить не надо по телефону, — вспомнила я фразу булгаковского персонажа, — врать не надо по телефону!»

Обе эти заповеди имели к Никите самое непосредственное отношение. Вранье и хамство, как по телефону, так и без него, были его неотъемлемыми свойствами.

— То-то! — удовлетворенно закончил Никита. — Давно пора! Тебе оттуда добираться не больше получаса! По дороге продуктов купишь! — И он с грохотом швырнул трубку.

Как телефон все еще работает при таком обращении?

А как Ленка терпит такое хамское отношение мужа? И ведь опять пошла у него на поводу: стоило обожаемому Никитушке пожаловаться, что у него пустой холодильник, тут же забыла о своем самочувствии, о своей гордости, сорвалась и летит к своему повелителю, по дороге скупая для него содержимое продовольственных магазинов! Ну можно ли позволить закабалить себя до такой степени?

Я уже не могла заснуть, хотя минувшей ночью не смыкала глаз и думала, что просплю сегодня до полудня. Никита своим трубным ревом перебил мне весь сон.

Я проворочалась часа полтора. Соседи уже разбрелись по делам, только Никита все топал за тонкой стеной, метался, как бенгальский тигр в тесной клетке. Конечно, после того, что случилось прошедшей ночью, его нервное состояние было вполне объяснимо…

Однако отчего Ленка так долго не появляется? Зашла в магазин за продуктами — так это совсем недолго, очередей сейчас не бывает…

Наконец, поняв, что заснуть все равно не удастся, я поднялась, накинула халат и побрела в ванную. После ужасных ночных приключений все тело ломало, и я подозревала, что простудилась в неотапливаемом ангаре.

Однако, постояв несколько минут под горячим душем, почувствовала себя гораздо лучше.

Когда я проходила обратно по коридору, телефон неожиданно зазвонил. При этом меня охватило какое-то нехорошее предчувствие. Я схватила трубку, но не успела ничего сказать, потому что услышала голос Никиты, который одновременно со мной поднял трубку у себя в комнате.

— Да! — рявкнул он недовольно.

— Ты что о себе возомнил? — раздался на другом конце провода властный хрипловатый голос. — Думаешь, очень крутой? Да я таких крутых на завтрак ем с майонезом!

— Кто это? — Голос Никиты стал гораздо тише, и в нем зазвучал неподдельный страх.

— Ты отлично знаешь кто! — ответил его собеседник. — А ты, однако, ко всему прочему еще и круглый дурак!

Никита ничего не возразил, и властный голос после небольшой паузы продолжил:

— После того, что случилось этой ночью, я никак не ожидал, что ты окажешься дома! Не сомневался, что ты бросился в бега. Так уж, на всякий случай позвонил. Но ты еще глупее, чем я думал. Хотя это только к лучшему. Короче, ты ответишь за моих людей…

— Белый первый начал! — вскрикнул Никита. — Он посадил наверху стрелка и положил моих людей…

— Меня это не интересует! — Собеседник Никиты повысил голос. — Я потерял своих людей, потерял деньги и не получил товар! Кто, по-твоему, должен за это ответить?

— Но у меня нет таких денег… — страх в голосе Никиты нарастал как снежный ком.

— Меня это не интересует! — повторил властный голос еще громче. — Ты остался мне должен! Долги надо отдавать. Приготовишь товар и баксы, как передать мне, я сообщу дополнительно! Сроку тебе — один день!

— Но у меня нет денег… — повторил Никита, как заезженная пластинка, — у меня нет таких бабок…

— Это твои проблемы. Достанешь. И на всякий случай имей в виду — твоя жена у меня, и, если ты попытаешься со мной хитрить, вилять, получишь ее обратно мелкими порциями!

В трубке раздавались короткие гудки отбоя, а я все еще стояла в коридоре, как громом пораженная. Ленку похитили! Похитили из-за этого мерзавца Никиты, из-за его темных делишек… Дожили, что называется! Но каков Никита! Впутать беременную жену в свои преступные махинации!

. Наконец я положила трубку и бросилась к себе в комнату — не хватало еще, чтобы он заметил, что я подслушала разговор! Хотя ему сейчас наверняка совершенно на меня наплевать!

Но что он собирается делать? И что делать мне, чтобы спасти свою лучшую подругу?

За стеной раздавались странные звуки — хлопали дверцы шкафов, щелкали замки… Неужели?..

Мелькнувшее у меня предположение было слишком диким. Хоть Никита и подлец, но не до такой же степени, должны ведь быть какие-то границы!

Я вылетела в коридор, распахнула дверь в их с Ленкой комнату…

Никита собирал вещи. На диване лежал чемодан, и этот гад торопливо заталкивал в него свою одежду.

— Ты куда это собрался? — Я хотела спросить это холодно и презрительно, но сорвалась на истеричный крик.

— А тебе-то что? — Он уставился на меня удивленно, как Валаам на свою внезапно заговорившую ослицу.

— Ленку похитили, а ты, вместо того чтобы ее спасать, удираешь, как последний трус?!

— Да кто ты такая, чтобы соваться в наши дела? Откуда ты взялась на мою голову? Что ты суешь свой нос куда ни попадя? Подслушиваешь под дверью, вынюхиваешь…

— Ничего себе! — Я полностью теряла контроль над собой. — Мою лучшую подругу собираются убить, а я должна держаться в сторонке?

— И чем дальше от меня, тем лучше! Ты мне еще тогда надоела хуже горькой редьки, тем летом после школы! Прилипла хуже жвачки, никак не могла понять, что и на фиг мне не нужна! Что ты, интересно, о себе воображала? Тоже мне, королева красоты!

Я давно уже поняла, какой он паразит, но это последнее оскорбление окончательно переполнило чашу моего терпения. Я схватила первое, что попалось под руку, — тяжеленную хрустальную вазу — и швырнула в этого козла.

К моему глубокому сожалению, он увернулся, и ваза с жутким грохотом разлетелась на мелкие куски.

— Психопатка! — крикнул Никита, застегнул чемодан и бросился к двери.

— Стой! — Я встала у него на пути. — Ты не можешь уйти!

— Почему это? — Он надвигался на меня, как танк на партизана.

— Ведь они убьют ее! Ты что — не понял? Они убьют Ленку! Ведь она в руках этих извергов! Твою жену, может быть, уже пытают, а она… — Я была полна решимости стоять насмерть и не выпустить его из комнаты и хотела уже вцепиться ногтями в его лицо.

— А ну пошла прочь! — Он, не задумываясь, ударил меня в живот с такой силой, что я отлетела в сторону и грохнулась на пол, хватая ртом воздух.

— Скот! — с трудом проговорила я. — Ударить женщину…

— Какая ты женщина! — Он криво усмехнулся, подходя к двери. — Ты круглая идиотка!

С этими словами он выскочил в коридор, а еще через несколько секунд за ним с оглушительным грохотом захлопнулась входная дверь.

Я с большим трудом поднялась на ноги. Какой же сволочью оказался Никита!

Может быть, он прав и я действительно круглая идиотка, только, несмотря ни на что, я решила спасти Ленку. Сама мысль, что моя подруга, к тому же беременная, находится в руках у бандитов, была для меня просто невыносима. Бандиты требовали в обмен на ее жизнь деньги и товар, то есть наркотик.

Деньги у меня есть, вернее, в известном мне тайнике. А вот кейс с наркотиком у Никиты. Значит, как это мне ни противно, придется снова сталкиваться с ним…

Но ведь он именно сейчас куда-то удирает, чтобы залечь на дно и пересидеть опасность! Я понятия не имею, где его искать…

Меня словно ветром подхватило. Я стремглав вылетела из квартиры, сбежала по лестнице, выскочила на улицу, на ходу застегивая куртку. К счастью, кошелек оказался в кармане. Никитина машина обычно стояла у тротуара на противоположной стороне дороги, и, к моей радости, она все еще была на месте! Никита возился с мотором, по пояс забравшись под капот. Видимо, автомобиль не завелся. Ну ладно же, Никитушка, дорогой мой! Раз ты так, то у меня руки тоже развязаны. Я использую любую возможность, чтобы поймать тебя и заставить отдать кейс с наркотиком. Он мне нужен для спасения Ленки. А что будет с тобой, мне плевать. Если выживешь, пускай Ленка сама с тобой потом разбирается…

Я спряталась за будку сапожника и следила за Никитой. Наконец он захлопнул капот и сел за руль. Мотор заработал, и Никита торопливо отъехал от тротуара.

Я замахала рукой проезжающим машинам. Скромная бежевая «пятерка» притормозила, я плюхнулась на переднее сиденье и крикнула:

— За тем синим «Опелем»!

— У, бабье! — недовольно проворчал водитель. — Житья от вас нет!

Я покосилась на него. Немолодой сутулый дядька с унылым недовольным лицом и впалыми щеками. Натуральный зануда и неудачник! Впрочем, сама-то я тоже не любимица удачи…

— Дядечка, миленький! — Я пустила в ход свое сомнительное обаяние. — Ну пожалуйста, мне очень нужно!

— Муж, что ли, налево от тебя гуляет? — поинтересовался дядька, но все-таки поехал следом за Никитой.

Чтобы не вызвать новых вопросов и не усложнять и без того непростое положение, я кивнула.

— Сама виновата! — запальчиво сказал водитель. — Значит, пилишь его много, или не кормишь, или дом запустила! Не бывает, чтобы мужик на пустом месте загулял!

«Ну и зануда, — подумала я, — вот уж твоей жене точно не позавидуешь! Хотя, наверное, она давно ушла от тебя. Я бы от такого точно на второй день сбежала бы…»

Вслух я, конечно, ничего подобного не сказала — он бы меня просто высадил. Вместо этого я очень натурально всхлипнула и жалобно, с интонациями профессиональной нищенки проговорила:

— Может, я и правда делала что-нибудь не так, но ребеночек-то, сыночек-то чем виноват?

Водитель покосился на меня и сдержанно кивнул:

— Ребенок не виноват… чего уж тут… без отца расти нехорошо, это ты, конечно, правильно говоришь…

После этих слов он прибавил скорость и стал внимательно следить за синим «Опелем». Это было вдвойне хорошо: во-первых, приближало меня к цели, во-вторых, избавляло от его унылого брюзжанья.

Водителем он оказался хорошим. Мы ловко лавировали в густом потоке машин, не теряя Никитин «Опель» из виду и при этом не слишком приближаясь к нему, чтобы не мозолить глаза. Впрочем, Никита никогда не был особенно наблюдательным, а теперь от страха, по-моему, совсем поглупел.

Вслед за ним мы пересекли Неву по Литейному мосту, миновали Финляндский вокзал, северную часть Петербурга и выехали за город. Здесь водитель снова стал коситься на меня и ворчать себе под нос:

— За город-то не подряжались… Где я себе обратно пассажира найду… Да и как здесь за ним ехать, не ровен час, заметит, так еще стекла мне побьет, а новые знаешь сколько стоят?

Вдруг его «пятерка» подпрыгнула на какой-то колдобине и накренилась на левый борт. Водитель вцепился в руль, нажал на тормоза и успел остановить машину на самом краю шоссе, возле обочины. При этом он выдал такую матерную тираду, что у меня запылали уши.

— Вот ведь, блин, не хотел я тебя везти! — Он взглянул в мою сторону с настоящей ненавистью. — Шину из-за тебя пропорол! Совсем, блин горелый, новая резина была! Хорошо, есть запаска, хоть и совсем лысая, как-нибудь до города доплетусь, а то хоть вешайся!

Я успела заметить, что синий «Опель» свернул на боковую дорогу, которая отходила от шоссе метрах в ста впереди нас.

Отдав водителю почти все свои деньги, я выбралась из машины.

Он пересчитал мятые бумажки и покачал головой:

— Мало, блин горелый! Да что с тебя возьмешь? Неужто пешком дальше пойдешь? Ну, дуры бабы, ничего не скажешь! А, делай ты что хочешь, я тебя ждать здесь не буду! Хоть в снегу ночуй!

Он махнул рукой и полез в багажник за запаской.

А я смело зашагала по шоссе. Перспектива заночевать в снегу, которую посулил мне любезный водитель, не слишком воодушевляла, но до ночи было еще далеко, и я решила не загадывать заранее и решать задачи по мере их поступления, а пока хотя бы выяснить, куда свернула Никитина машина.

Приблизившись к повороту, я присвистнула. На дорожном указателе была надпись: «Листвянка».

Тот самый коттеджный поселок, в котором я прожила неделю, сторожа вместо Ленкиной тетки особняк «новых русских». Тот самый поселок, где меня едва не убили. Просто прошлый раз я приехала сюда на поезде, а теперь — с другой стороны, по шоссе, поэтому и не узнала место… Но куда едет Никита? Неужели в тот самый дом, надеясь, что тетка жены его приютит и спрячет от бандитов?

Если верить указателю, от шоссе до поселка было всего два километра, это не расстояние по хорошей дороге. Я бодро шагала вперед, решив отложить все вопросы на потом.

Скоро передо мной появились красные черепичные крыши, а еще через несколько минут я шла по знакомой улице между высоченными глухими заборами.

Но меня интересовали не они, а ворота, точнее, автомобильные следы перед ними.

Я прошла мимо знакомого коттеджа — того самого, в котором совсем недавно дежурила и едва не распрощалась с жизнью, и подошла к следующему дому.

Этот особняк даже на фоне здешних роскошных домов выглядел просто потрясающе, почти как американский авианосец среди стайки китайских суденышек. Одна его ограда с кованой чугунной решеткой поверху вызывала в памяти одновременно стену лондонского Тауэра и решетку Летнего сада. Ворота наверняка были уникальным произведением кузнечного искусства.

И к этим самым уникальным высокохудожественным воротам вел свежий след автомобильных шин.

Я, конечно, не специалист по рисунку протекторов и не могу отличить след «Опеля» от следа «Жигулей» или «Феррари», но что-то мне говорило, что Никита только что въехал именно сюда.

Ничего себе у него знакомства!

Я подошла к воротам и убедилась, что они надежно заперты и мне с этой стороны в дом не попасть.

Тем более что я вовсе не собиралась извещать общественность о своем появлении, проще говоря, хотела подобраться к Никитиному убежищу потихоньку и разведать все, что удастся, по возможности без риска для жизни.

Я пошла вдоль забора. Ограда свернула в сторону от улицы, и я двинулась по узкому проезду между домами. Впереди появился реденький березовый лесок. Ограда сделала еще один поворот, и я оказалась позади интересующего меня особняка.

С этой стороны не было художественной кованой решетки, и сам забор был немного ниже, поэтому я смогла лучше разглядеть особняк.

Он был трехэтажный, кирпичный, напоминающий своей архитектурой то ли старинный шотландский замок, то ли картинку из рекламного буклета туристической фирмы. В общем, можно уверенно сказать одно — тот, кто его строил, в деньгах не был ограничен.

Поравнявшись с первыми деревьями, я поднялась на невысокий холмик, чтобы лучше видеть. Присмотревшись к окнам верхнего этажа, я заметила там какое-то движение, за занавеской в одном из них мелькнула мужская фигура, и тут же на этом окне задернули плотные портьеры.

Все понятно, Никита соблюдает конспирацию. Предусмотрительный, мерзавец!

Я раздумывала, что мне делать дальше — то ли подобраться поближе к ограде и попробовать перелезть через нее, то ли дождаться темноты и действовать по обстоятельствам.

И в этот момент от толстой заснеженной березы отделилась тень. Это произошло так неожиданно, что я не сразу поняла, что ко мне огромными прыжками приближается худощавый мужчина в черной куртке с опущенным на глаза капюшоном. Я растерялась, попятилась, почувствовав в этом человеке смертельную угрозу. Тем самым я потеряла драгоценные секунды, и мужик в черном почти нагнал меня и уже протянул руку, чтобы схватить за воротник. Я вскрикнула, отшатнулась от него, моя нога подвернулась, и я упала на снег, едва не потеряв сознание.

Как ни странно, именно это меня спасло — я скатилась с холмика и оказалась немного дальше от своего преследователя. Холодный снег привел меня в чувство, я вскочила на ноги и бросилась наутек.

За спиной слышались тяжелые шаги. Я бежала изо всех сил, задыхалась, у меня кололо в боку. Я пыталась кричать, звать на помощь, но мне не хватало дыхания, бег отнимал все мои силы, и вместо крика я издавала только бессильный, едва слышный хрип… Да и вообще, здесь, на задах поселка, мне нечего было рассчитывать на чью-то помощь, и я пыталась добежать до центральной улицы, где мог попасться хоть кто-то живой, хоть кто-то, кто поможет мне, спасет от этого страшного человека…

Я неслась уже по узкому проезду, отделявшему дом, где спрятался Никита, от того коттеджа, который я стерегла на прошлой неделе. Тяжелые шаги раздавались все ближе и ближе, я уже слышала хриплое дыхание преследователя. Меня тянуло оглянуться, увидеть его лицо, и в то же время невыносимый страх не позволял мне сделать это.

До улицы оставалось метров двадцать, как вдруг он резким ударом подсек мои ноги и повалил меня на снег.

Я лежала лицом вниз, задыхаясь после бега и еще больше — от безысходного ужаса. Я чувствовала, что жизнь кончена, что мне остались последние секунды, и даже они будут наполнены болью и страхом.

Сильные, грубые руки припечатали меня к земле, освободили шею от шарфа и накинули на нее узкую кожаную удавку. Я пыталась кричать, но если и прежде мне не хватало на это дыхания, то теперь, когда мое горло было сжато словно тисками, вместо крика у меня вырывалось только жалкое, беспомощное сипение, похожее на то, какое издает водопроводный кран при отсутствии в трубах воды.

Руки убийцы все туже и туже затягивали шнурок на моем горле. В глазах у меня потемнело, перед ними поплыли радужные пятна, сознание начало мутиться.

Говорят, что перед глазами человека в последние секунды перед смертью проходит вся его жизнь, как в кадрах кинохроники… У меня ничего такого не было. Перед моим гаснущим взором стояла Ленка — беспомощная, растерянная, несчастная… Если я погибну, кто спасет ее?

Эта мысль придала мне сил, я попробовала вырваться, перевернуться на бок, столкнуть убийцу, который всей тяжестью навалился на меня…

Конечно, это была попытка, заранее обреченная на провал. Наши силы слишком неравны, он — сильный, тренированный мужчина, а я — всего лишь слабая женщина, да еще и задыхающаяся… Но вдруг я почувствовала, что железная хватка убийцы ослабла, а в следующую секунду его руки разжались и выпустили меня.

В первое мгновение я ничего не поняла. Я уже не могла думать, только дышала, дышала и не могла надышаться. Воздух — на этом слове для меня сосредоточился весь мир. Я пила холодный сырой воздух мелкими глотками, как самое лучшее на свете драгоценное вино, и не могла напиться.

Немного отдышавшись, я приподнялась на локтях и повернула голову, чтобы понять, что происходит.

Человек в черном капюшоне, только что пытавшийся задушить меня, стоя в боевой позиции, оборонялся от другого мужчины, который быстро наступал на него, пригнувшись, словно высматривая слабые места в его обороне. Убийца хрипло выругался, прыгнул вперед и попробовал набросить удавку на шею моего неожиданного спасителя. Тот, воспользовавшись неловким движением противника, отступил в сторону и сильно дернул его на себя, одновременно подбив его ноги резкой подсечкой.

Убийца упал и кувырком покатился по снегу. Откатившись в сторону, он вскочил и бросился бежать в сторону леса. Через несколько минут его темная фигура растворилась среди деревьев.

Мой спаситель проследил за ним взглядом, но не стал его преследовать, а повернулся ко мне.

Я валялась в снегу и чувствовала, что умираю. В глазах было темно, сердце гулко стучало где-то в районе горла. Потом я увидела голые ветви деревьев и мирно синеющее весеннее небо. Начало марта, чудная погода, свежо, но снежок еще белый. Отметив это мысленно, я поняла, что спасена.

Я повернулась на бок, привстала на локте и зачерпнула пригоршню снега. Обтерла лицо и съела почти целую горсть.

— Не надо, — строго сказал мой неожиданный спаситель, — простудишься.

Я поглядела на него снизу вверх и вдруг узнала того самого мужчину, что подвозил меня в прошлый раз до города. Точно, это он: светлые волосы, круглолицый…

— Привет! — удивленно заговорил мужик. — Кажется, я тебя уже видел! Где только, не помню.

— Здесь и видел, — буркнула я, потому что сразу поняла, что он притворяется. Он отлично меня помнил.

— Точно, здесь! — обрадовался он. — В этом самом поселке. Ну, как поживает котик?

— Он-то отлично поживает, — вздохнула я, — а вот я…

Спаситель подал мне руку и помог подняться на ноги. Я попыталась отряхнуться, но руки не повиновались. И ноги сразу же безвольно согнулись в коленях, захотелось сесть на снег и не вставать.

— Эй, ты чего, — забеспокоился парень, — падаешь, что ли?

— А ты как думал? — огрызнулась я. — Как бы ты себя чувствовал, если бы тебя чуть не убили?

Он поддержал меня сильной рукой, отряхнул куртку от снега, потом прихватил меня за капюшон и придал нужное направление. Мы потихоньку пошли к выходу из проезда.

— Ну-ну, — успокаивающе говорил он, — как это тебя угораздило? А если бы я не прибежал?

— Отбилась бы как-нибудь, — неуверенно пробормотала я, — что же такое делается, если уже среди бела дня маньяки набрасываются!

— Ты уверена, что это маньяк? — полюбопытствовал мой спаситель. — Он что — изнасиловать тебя хотел? Что-то я не заметил.

Тон его не предвещал ничего хорошего, ясно было, что парень мне не верит. Но мне совершенно не хотелось с ним разбираться. Сама-то я отлично понимала, что напал на меня никакой не маньяк, откуда ему взяться в элитном поселке? Вряд ли здесь, где живут обеспеченные люди и каждый дом охраняет какая-нибудь Полина Сергеевна или кто покруче, можно встретить бомжа, лелеющего надежду забраться в какой-нибудь особняк и спереть что-либо. Нет, на меня напал кто-то совсем другой. Но вот кто? Если это человек бандитов, которые хотят получить от Никиты деньги и наркотики, и он выследил его, то почему напал на меня? Я же не лезла в дом, просто толклась рядом, неужели я ему так мешала? Внезапно я вспомнила, что в этом поселке меня уже один раз пытались убить. Но тогда я была уверена, что меня просто перепутали с Ленкой… А с кем меня перепутали теперь?

В голове забрезжила какая-то мысль, но не в моем нынешнем состоянии было ее осознать. Между тем мы с моим спутником обогнули лесок и оказались в небольшом тупичке между домами. Там стояла машина, которая приветливо подмигнула нам фарами. Мой спутник открыл дверцу и довольно бесцеремонно запихнул меня на переднее сиденье. Сам сел рядом, достал откуда-то плоскую фляжку и протянул мне:

— Выпей, а то простудишься!

Действительно, только в салоне, в тепле, я осознала, как замерзла. Во фляжке оказался коньяк. Я глотнула раз, другой и почувствовала, как дрожь, сотрясавшая меня изнутри, уходит.

— Тебя как зовут? — деловито поинтересовался хозяин машины.

— Соня..

— А меня Олег, — представился он. — А теперь вот что, Соня, — начал он очень серьезно, — хватит дурака валять насчет всяких маньяков и хулиганов. Вот смотри, что я у того типа нашел… — Он показал мне тонкий кожаный шнурок. — Это удавочка. Хитрый человек тут орудовал, хотел тебя убить без шума и без крови. Кто же тебя так сильно не любит, а?

И поскольку я молчала, в ужасе разглядывая удавку, Олег прикрикнул:

— Говори быстро, что возле того дома делала! Думаешь, я просто так в лесок забежал, по малой нужде?

— Кто тебя знает… — фыркнула я, — но вообще-то спасибо за спасение моей жизни.

— Служу Советскому Союзу! — буркнул он. — Только зубы-то ты мне не заговаривай, а лучше рассказывай, пока время есть.

— А что, ты куда-то торопишься? — не преминула я ехидно спросить.

Все-таки мне не нравился его тон, слишком командный, приказной какой-то. Конечно, он меня спас, но это не дает ему права распоряжаться. С другой стороны, что ему помешает выбросить меня из машины? И куда я денусь? Тот тип может бродить где-нибудь поблизости и снова напасть на меня. А мне, кроме того, что страшно, еще и некогда. Мне ведь нужно спасать Ленку, и времени на это совсем мало. Конечно, этот Олег не просто так тут ошивается, возможно, он тоже какой-нибудь криминальный тип. Но все же он меня спас. И в прошлый раз подвез нас с котом прямо до места. Кстати, он же видел Ленку, она ждала меня в тот день на улице!

— Ну ладно, — подумав, сказала я, — видно, придется признаться. Я следила за этим домом. — И показала на интересующий меня особняк.

— Так, — протянул Олег, глядя на меня с каким-то странным выражением, — а в прошлый раз ты тоже следила за ним?

— Нет, — терпеливо ответила я, — в прошлый раз я действительно стерегла другой дом, вон тот. Не веришь — спроси Полину Сергеевну, она там работает, а я ее заменяла.

— И зачем же ты следишь за этим особняком? — насмешливо спросил Олег.

— Затем, что туда недавно поехал Никита. Он муж моей подруги, а ее похитили. Кстати, ты ее видел, когда подвозил меня в прошлый раз.

Слово за слово я рассказала Олегу про Никиту и про наркотики, про то, что я боялась за Ленку и случайно подслушала о встрече в ангаре, о том, что там случилось и как Никите позвонили и сообщили, что его жена похищена, и так далее… Может быть, и глупо было откровенничать с незнакомым, в общем-то, человеком, но мне после всего, что я перенесла, просто необходимо было перед кем-то выговориться.

— Слышал я что-то краем уха про вчерашнюю заварушку в ангаре на Московском, — задумчиво произнес Олег, — куча трупов…

— Вот видишь, — обрадовалась я.

Я старалась отвести его мысли от самого важного и опасного — от денег, потому что про сумку с баксами я вовсе не собиралась ему рассказывать. И неважно, что он меня спас и производит приятное впечатление. Это, как говорилось в одном старом анекдоте, еще не повод для знакомства!

— А этот подлец, то есть Ленкин муж, вместо того чтобы спасать жену, стал спасать свою шкуру. Ох, какие же вы, мужики, сволочи! — с чувством добавила я.

— Полегче, — нахмурился Олег, — с оскорблениями-то…

— В общем, он собрал свое барахло и наркотики тоже прихватил и рванул на машине сюда. А я за ним на леваке, только у него шина лопнула, я пешком дошла, а потом на меня в лесочке кто-то напал.

— Это плохо, — озабоченно протянул Олег, — совсем плохо и непонятно. Если на тебя напал кто-то из бандитов, которые за Никитой следят, то какого черта убить пытался? Ну, оглушил бы, а то и просто прогнал. Ты ведь в дом не лезла, так, болталась рядом… А ну как люди пойдут и труп заметят? Еще милицию вызовут, а им это не нужно…

Снова в голове у меня всплыла мысль, что убить меня пытаются не первый раз и нет ли тут связи, но все заслонило беспокойство за Ленку. Ведь она, бедная, ни сном ни духом, она понятия не имеет, за что ее похитили… Эдак недолго и свихнуться от неизвестности!

— Можно я покурю прямо в машине? — робко спросила я. — Что-то мне нехорошо, а пить больше не хочу, не то совсем раскисну…

Олег дал мне сигарету и открыл окно с моей стороны.

— Не переживай так, все уже позади, я пришел вовремя, — сказал он.

Возможно, и не было в его тоне ни тени самодовольства, а простая констатация факта, но я тут же разъярилась.

— Что значит — позади? — заорала я чуть не в полный голос. — Что — позади? Ленку похитили и, возможно, уже убили! Это ты имеешь в виду?

Олег слегка смутился, но не отвел глаз.

— Не нужно так нервничать, — пробормотал он, — и орать не надо. Лучше скажи — на что ты рассчитывала, когда сюда притащилась за этим Никитой? Что ты сумеешь припереть его к стенке и он усовестится?

— Сама не знаю, — я сникла, — но не могу же я спокойно сидеть и ждать, пока они там… даже думать боюсь, что они там с Ленкой делают! А ведь она беременная!

— Да ну? — изумился Олег. — Должен тебе сказать, что этот Никита какая-то особенная сволочь! Впутать беременную жену в свои махинации!

— Он не знал, — неохотно ответила я, — Ленка ему не сказала. А то бы он ее тут же бросил, потому что ребеночек Никитушке совершенно ни к чему. Ему и Ленка-то не очень нужна, как я понимаю.

Тут я уловила в молчании Олега нечто очень неодобрительное. Отчего-то это меня задело.

— Ты не думай, — заторопилась я, — я в их жизнь не встревала. Мы с Ленкой давно не виделись, а тут встретились совершенно случайно, она мне помогла, теперь я ей должна помочь. Ты небось считаешь, есть, мол, такие подруги, у самих личной жизни никакой, так они норовят и другим ее испортить. У меня вообще-то своих собственных неприятностей навалом, но Ленку я просто обязана спасти, понимаешь?

Я замолчала, страшно рассердившись на себя. С чего это я стала рассказывать про свои неприятности? Не хватало еще выболтать ему про отчима, Маргариту и про бабкино наследство в виде кота Багратиона! Хотя про кота он и так знает.

— Ты не отчаивайся, — снова заговорил Олег, — возможно, и удастся тебе спасти подругу. Никогда не знаешь заранее, как жизнь обернется…

Тут я повернулась, поглядела на него очень внимательно и подумала, что пришло время поинтересоваться, что, собственно, он тут делает. И машина его стоит в этом тупичке, из окон дома ее не видно, а наблюдать за домом из нее очень удобно. Но я сразу же поняла, что ничего он мне не расскажет, отшутится или вообще рассердится и прогонит, поэтому решила пока ни о чем не расспрашивать, авось потом все само прояснится.

— Как же ты не побоялась в том ангаре подсматривать? — спросил Олег.

Прозвучало это так, как будто он хотел спросить: какого черта я полезла следить за Никитой, неужели не понимала, что это опасно? И правда, действия мои прошлой ночью были если не глупыми, то уж безрассудными, это точно. Опять-таки, я не рассказала ему, что подозревала Никиту в том, что он хочет Ленку убить. Тогда Олег посчитал бы меня сумасшедшей. Иногда я и сама думала, что потихоньку свихнулась от одиночества, сидя дома и пялясь в стенку. Теперь же людей и событий в моей жизни стало хоть отбавляй, но они меня не радовали.

— Я в том районе, где ангар, все знаю, — попыталась я хоть как-то объяснить Олегу свое неразумное поведение, — я там всю жизнь прожила, на Седьмой Красноармейской.

— В каком доме? — оживился он.

Я назвала номер дома. И оказалось, что Олег в детстве жил неподалеку и даже ходил в ту же школу. Но они переехали, когда ему исполнилось тринадцать лет. Я прикинула: на вид у нас с ним разница в возрасте лет пять-шесть, так что вполне понятно, почему я его не помню, — когда он перешел в седьмой класс, я как раз поступала в первый.

— В том дворе раньше кочегарка была! — возбужденно заговорил Олег. — Вечно куча углей валялась. Что мы только там не устраивали! Один раз сарай подожгли, за домом тогда дровяные старые сараи стояли…

— Они давно сгорели, — подхватила я, — сейчас там гаражи выстроили. А кочегарка давно не работает…

— Чего только не делали мальчишками, — улыбался Олег, — то по подвалам лазали, то по чердакам… В старых районах интересно…

— Теперь все заколочено, — вздохнула я, — только коты бездомные гуляют, даже бомжи в тот подвал не лезут.

Тут я сообразила, что разговор принял ненужную направленность. К чему это Олег заговорил про подвалы? А я подхватила. Ой, что-то меня явно не туда понесло! Еще немножко — и разболтала бы ему про деньги, спрятанные в люке.

Я оглянулась и тут увидела, что к воротам плавно подкатывает шикарная серебристая машина. Да это же Надька Ведерникова на своей ласточке! Прилетела проведать хахаля. Что же он ей такого наговорил, что она так забеспокоилась?

— Это еще кто? — неприятно удивился Олег. — Кого принесло?

— Сказать? — спросила я, задумчиво наблюдая, как иномарка въехала во двор.

— Скажи, раз ты такая информированная, — согласился Олег.

— Это подельница Никитушкина, Надька Ведерникова. Теперь я знаю, почему он тут скрывается! Мне Ленка говорила, что у Надежды раньше был богатый спонсор, это его дом. Потом он слинял за границу, и особняк стоял пустой. Но, видно, ключи у Надьки были, вот Никитушка и прибежал сюда прятаться, другого места не нашел!

— Это уж точно, — пробормотал Олег, — ты верно заметила.

Я покосилась на него и продолжала:

— Притащилась боевая подруга, мигом прилетела!

— Ты и с ней знакома? — удивился он.

— Представь себе! Мы с ней в школе вместе учились! И с Ленкой тоже. Это Ленка небось их с Никитой свела, сама того не желая. Ну, Надюша свое дело знает туго. Сначала в постель Никитушку уложила, а потом он стал плясать под ее дудку.

— Надо же, после такого человека связаться с каким-то барахлом! — вздохнул Олег.

Тогда я не совсем поняла, какой смысл он вложил в эти слова, все открылось гораздо позже.

— Ну не скажи, — засмеялась я, — в отличие от нас с Ленкой Надька сразу небось определила, какое же Никитушка дерьмо, и просто решила его использовать. Ей нужен был мальчик на побегушках, а если Никита думал, что он что-то для нее значит, то очень ошибался! И я знаю, для чего она приехала — чтобы наркотики забрать. На то, что Ленку похитили, ей плевать, на Никиту в общем-то тоже, а вот товар ей нужен. Где-то же она его раздобыла, вряд ли на свои карманные деньги приобрела, стало быть, те люди либо прибыль, либо товар назад требуют. Сейчас у них там драка за этот клятый наркотик начнется. Вот бы послушать!

— Послушай! — И тут я увидела у Олега в руках небольшой такой чемоданчик.

Он открыл его, покрутил что-то, послышатся звук, как при настройке радиоприемника, потом вдруг совсем близко я услышала Надькин голос:

— Ну и натворил ты дел, Никитушка!

И тотчас срывающийся, совершенно искаженный голос Никиты закричал:

— Уж ты бы помалкивала! Это ты подсунула мне этих козлов! Меня вообще могли убить, как ребят!

— Однако ты выжил, — не повышая голоса, ответила Надежда, — ты уцелел и даже сумел унести оттуда товар в целости и сохранности. Это хорошо, потому что Костыль требует вернуть либо деньги, либо товар. Денег у нас нет, так что нужно отдать ему назад наркоту.

— Хрен тебе! — заорал Никита. — Ты отдашь ему товар и будешь снова белая и пушистая, а что станет со мной? Они, эти сволочи, не оставят меня в покое!

Они звонили мне домой, значит, знают адрес. Наверняка вычислят и машину, так что ее нужно менять. У меня мало денег, куда я денусь?

— А мне какое дело? — заорала Надька в полный голос. — Сам заварил кашу, сам и расхлебывай! Ты что же думаешь — я последние бабки за наркоту выложу, чтобы твою поганую жизнь спасти? Да ты весь, с ботинками и галстуком, одной десятой этих денег не стоишь! Нет уж, дорогой, отдай-ка ты мне товар по-хорошему — и распрощаемся. Я убедилась, что с тобой каши не сваришь, ничего поручить тебе нельзя, так что прости-извини…

И Надька подчеркнуто тяжело вздохнула.

— Значит, не будешь помогать? — осведомился Никита вроде спокойно.

— Да пошел ты! — крикнула Надька. — Отдай наркоту и вали отсюда!

— Ах ты стерва! — послышалась какая-то возня и женский крик, очевидно, он дал ей по морде.

Я поймала себя на том, что ерзаю на месте от злости, да что там, я просто закипала. Пока они выясняют отношения, Ленку, может, уже пытают! И ведь этот подлец ни словом не упомянул о том, что его жену похитили. Он просто забыл про нее!

Я скрипела зубами и ненавидела всех мужчин. Олег молча слушал, но вдруг напрягся и схватил меня за плечо.

— Что еще за фамильярность! — фыркнула я, вырвавшись. — Если мы с тобой в детстве съезжали с одной горки, это еще не дает тебе права…

— Тихо ты! — шикнул он на меня. — Смотри! Гости прибывают в подозрительном количестве! — И он выключил приборы.

Я посмотрела туда, куда он показывал. В дальнем конце улицы, метрах в трехстах от дома, за которым мы следили, остановился большой черный джип. Его дверцы распахнулись, выпустив несколько мужских фигур.

— Почему ты думаешь, что они тоже сюда? — спросила я, невольно понизив голос.

— Внутренний голос, — ответил Олег, — смотри, смотри!

Его внутренний голос оказался совершенно прав. Компания из джипа бодро двинулась в нашу сторону.

— Пригнись! — прошептал Олег. — Они не должны нас заметить!

Я послушно скорчилась на сиденье, но краем глаза наблюдала за происходящим.

Пятеро мужчин молча прошли мимо нашей машины и рассыпались вдоль ограды. Один из них отдал несколько коротких команд, потом достал из мешка моток веревки с металлическим крюком на конце и забросил его на стену. Крюк, словно корабельный якорь, зацепился за кованую решетку. Один из парней ловко вскарабкался на ограду и спрыгнул во двор. Через несколько секунд открылась калитка, и незваные гости проскользнули внутрь, скрывшись из нашего поля зрения.

— Зачем богатые люди тратят огромные деньги на заборы и сигнализации, — прошептала я, — если бандиты могут так легко забраться в любой самый крутой особняк?

— Думаю, что муж твоей подруги сам отключил периферийную сигнализацию, чтобы войти в дом, — ответил Олег, — а заново врубить забыл или поленился. В общем, сам виноват и сейчас за это расплатится по полной программе…

Он снова включил динамик, и мы услышали происходящее в доме.

Сначала раздались звуки безмолвной борьбы, глухие удары, короткие выкрики, шум падающего тела. Потом мужской голос коротко, злобно выругался. Микрофон сильно искажал тембр, но я все же узнала Никиту. Ответил ему властный хрипловатый голос — тот самый, который по телефону требовал у него деньги и товар в обмен на Ленку.

— Я тебя, кажется, предупреждал, что заставлю заплатить за моих людей. Но ты оказался еще глупее, чем я думал… Я давал тебе один день сроку, чтобы собрать бабки, а ты вообразил, что можешь от меня спрятаться. Ну не идиот ли ты после этого?

— Белый сам начал стрелять… — подал реплику Никита.

— Ты меня утомил! — злобно ответил его собеседник. — Что за детский сад! «Он меня первый стукнул! Он отобрал у меня куклу!» — Это прозвучало издевательски. — Я ведь тебе, кажется, ясно сказал, что ты должен вернуть товар и деньги, а ты не захотел меня понять… Ну что же, тебе же хуже. Теперь мы будем играть по моим правилам. Должен признать, что я тоже сглупил, подумал, что для тебя жена что-то значит и ты постараешься ее спасти. Как вижу, это была серьезная ошибка. У тебя совсем другие интересы, и ты даже здесь не скучал в одиночестве…

— Не вмешивайте меня! — послышался женский голос, в котором я без труда узнала Надьку Ведерникову. — Я совершенно ни при чем!

— Стерва! — закричал Никита. — Как это ни при чем? Ты втянула меня в эту историю, а теперь хочешь соскочить с подножки? Нет, дорогая, не выйдет! Мы с тобой в одной упряжке!

— Ну что, голубки, — насмешливо проговорил хриплый голос, — вижу, у вас просто редкостное единение душ! Как приятно видеть в наше прозаическое время такое большое и чистое чувство! Мне, может, выйти, чтобы вы всласть наговорились?

— Не верь ей! — истерично выкрикнул Никита. — Она в этом деле увязла по самые уши! Она разработала план всей операции!

— А мне на это ровным счетом наплевать, — спокойно ответил хриплый, — мне совершенно без разницы, кто в вашем дружном коллективе за главного. Мне одно важно: чтобы вы вернули деньги. В качестве компенсации за моих погибших пацанов… Товар, к счастью, теперь у меня, — он щелкнул замками, видимо, открыв тот самый кейс с наркотиками, — но бабок я здесь не нашел, значит, мы с вами еще не в расчете…

— Я не брал никаких денег! — взвизгнул Никита. — Я убежал из ангара со своим товаром, там оставался человек Белого… Он стрелял в нас с антресолей, я еле успел выскочить…

— Все мои люди погибли! — оборвал его Хриплый. — Никто не уцелел, и никаких денег на месте перестрелки не было! И мне до смерти надоело выслушивать твою истерику! Короче, или я получаю башли, или вас обоих нашинкуют в капусту.

— Послушай, — снова подала голос Надька, — с этим лопухом ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, он это заслужил, и с ним самим, и с его идиоткой-женой, но меня тебе лучше отпустить.

— Это почему же? — с интересом осведомился Хриплый.

— Ты просто не знаешь, кто я такая. У тебя будут из-за меня большие неприятности.

— Да что ты говоришь? Я просто дрожу от страха!

— Зря ты так. Тебе такая фамилия — Горловой — знакома?

— Допустим, — осторожно ответил бандит, — а при чем здесь ты?

— Очень даже при чем! Ты знаешь, что это его дом?

Ответом на ее слова было молчание — видимо, ее сообщение прозвучало для бандита полной неожиданностью. Пользуясь инициативой, Надежда продолжила:

— Так что сам делай выводы… Каким бы крутым ты себя ни считал, ссориться с Вадимом ты вряд ли захочешь…

Но ее собеседник уже переварил новую информацию и заговорил с прежней злобной уверенностью:

— Горло, конечно, человек серьезный, но он сейчас за бугром, так что вряд ли примчится к тебе на помощь… И ты сама не захочешь посвящать его в свои делишки. Не думаю, что ему понравятся твои шашни с этим козлом. А если вы со мной не расплатитесь и мне придется применить крайние меры, тогда ты вообще ничего не сможешь ему рассказать… Так что сама делай выводы.

Я взглянула на Олега. Он весь превратился в слух, напрягся, как струна, и боялся пропустить хоть одно слово. Чувствовалось, что теперь тема разговора остро его интересует. Я сложила в уме имеющиеся у меня факты. Он следил за этим домом, начинил его всякой шпионской аппаратурой…

Голоса в динамике затихли. Олег неожиданно встрепенулся и повернулся ко мне:

— Я отлучусь ненадолго, хочу подобраться поближе и проверить одну вещь. Никуда не уходи, я ненадолго!

Не дожидаясь моего ответа, он выхватил у меня чемоданчик с чудо-техникой, выскользнул из машины, крадучись двинулся к особняку и неожиданно исчез, слившись со стеной.

Кто же он все-таки такой? Явно не простой техник, специалист по сигнализациям и миниатюрным микрофонам. Как ловко он справился с убийцей, который пытался меня задушить, и вообще, как гибко и легко он двигается! Чувствуется незаурядная физическая подготовка…

Вдруг за моей спиной раздался негромкий насмешливый голос:

— Кто это здесь у нас появился? Отдыхаем или природой любуемся?

Обернувшись, я увидела невысокого коренастого парня в натянутой до глаз вязаной шапочке. Чтобы лишить меня всяких надежд и сомнений, он держал в руке пистолет.

— Вылезай, приехали! — приказал он, чуть заметно поведя пистолетным стволом.

Я вынуждена была подчиниться.

Дуло уперлось мне в лопатку, голос за спиной приказал идти к воротам. Они были не заперты, мы вошли в них, пересекли просторный двор и поднялись по каменным ступеням на крыльцо. В другом состоянии я, может быть, разглядывала бы роскошный особняк, но сейчас мне было не до того. Подталкиваемая пистолетом, я миновала огромный холл, выложенный мраморными плитами, поднялась по широкой лестнице и оказалась в большой, роскошно обставленной комнате.

Прямо против двери в кожаном кресле сидел Никита, связанный по рукам и ногам, как рулет скумбрии горячего копчения. Рядом с ним в таком же кресле — моя школьная подруга Надька Ведерникова. Несмотря на собственное неутешительное положение, должна сказать, что я с невольным злорадством увидела крутую, самоуверенную Надьку в жалком и беспомощном виде — бежевая шикарная куртка разорвана, руки связаны за спиной, макияж на лице размазан, а самое приятное — под левым глазом красовался свежий синяк, его, очевидно, Никита успел поставить еще раньше, до прихода бандитов.

Я представила себе, как фингал на следующий день станет ярко-лиловым, а потом — ослепительно желтым, и не удержалась от улыбки.

— Вот, привел. Сидела возле самого дома в машине, — доложил своему шефу мой конвоир.

Только сейчас я заметила его начальника.

Худой сутулый мужчина лет тридцати, с темными прилизанными волосами и узким подвижным лицом стоял сбоку от двери и с насмешливым интересом разглядывал меня.

— Интересно! — произнес он хорошо знакомым мне хрипловатым голосом — Первый раз вижу, чтобы женщины в таком положении улыбались! Анекдот, что ли, вспомнила? Поделись, я тоже хочу повеселиться!

Как ни странно, при виде Надькиного синяка я пришла в такое хорошее настроение, что мне море стало по колено.

— Старых друзей увидела, — почти спокойно ответила я, — вот и улыбаюсь.

— Дура! — подал голос Никита. — Только тебя здесь не хватало! Следила за мной, что ли?

— Так вы знакомы? — насмешливо осведомился бандит. — Как тесен мир, я просто поражаюсь! А у нас здесь скоро станет тесно! Публика валит валом, как на модную премьеру или роскошную презентацию! Только вот фуршета я вам не обещаю…

Надька Ведерникова, которая молча вглядывалась в мое лицо, вдруг воскликнула:

— Да это никак Золотая Ручка! Сколько лет, сколько зим!

— Ну наконец-то! Узнала, подруга! Я уж боялась, что не вспомнишь! Ты ведь у нас теперь такая крутая, подступиться страшно! Правда, чужими мужьями пользоваться не брезгуешь…

— Тебе-то что? — фыркнула Надька. — У тебя собственного мужа, судя по всему, нет и не было…

— У нас сегодня просто настоящий вечер встреч! — подал реплику Хриплый. — Только, боюсь, мне придется прервать ваше милое общение и вернуться к своим низменным заботам. Если вы не забыли, я хочу получить свои деньги. Такие, знаете, красивые хрустящие бумажки…

— А вот с этим — ко мне! — выпалила я неожиданно для себя самой.

В комнате на несколько секунд воцарилось молчание. Все взгляды приковались ко мне, как финские снайперы к скалам, причем выражение лиц у всех присутствующих было очень разное.

Надька смотрела на меня так, будто неожиданно заговорила не то что валаамова ослица, а фаянсовая раковина или прикроватная тумбочка. Никита вылупился в полном отупении — он совершенно ничего не понимал. А вот сутулый бандит заметно оживился, в его взгляде читался практический интерес.

— Ты-то здесь при чем? — презрительно поинтересовалась Ведерникова.

— Во, блин! — в один голос с ней глубокомысленно изрек Никита.

— Ну-ка, ну-ка! — в ту же секунду произнес Хриплый. — Послушаем начальника транспортного цеха!

Я глубоко вздохнула и начала, стараясь, чтобы голос мой звучал по возможности твердо.

— Ты его жену, — я указала на Никиту, — для чего . похитил? Чтобы он за ее жизнь испугался и деньги отдал, так? Сам только что говорил…

— Так, — согласился главный бандит, — да, видно, зря я все это затеял. Я-то, грешным делом, думал, что ему жена дорога, а у него вокруг столько девок ошивается, что уж и не знаю, которую за жабры брать. Может, тебя нужно было вместо жены похитить, больше пользы было бы, а?

Он посмотрел на меня очень пристально, я поежилась и никак не могла отделаться от ощущения, что бандит видит меня насквозь, что нарочно ерничает и притворяется этаким рубахой-парнем, на самом же деле он очень хитрый и прекрасно разбирается в человеческой натуре.

— Я знаю, где деньги, — сообщила я, — и отдам их. Но в обмен на его жену. Она — моя подруга, на этого, — я снова кивнула на Никиту, — мне свысока наплевать, делайте с ним что хотите, но пока я не увижу Ленку — причем живую, — ничего не скажу.

— Вот как? — Бандит подошел ко мне. — А не врешь ли ты? Может, ты все придумала прямо сейчас, чтобы от смерти спастись?

— Ага, и сюда в эту деревню притащилась, потому что за Никитой следила из ревности! — фыркнула я. — К ней вот, к этой шалаве, ревновала…

— Сама ты кошка драная! — завизжала Надька.

— С тобой бы я разобралась один на один, — мечтательно протянула я и сделала шаг по направлению к ней, — уж я бы тебе объяснила популярно, как чужих мужей соблазнять, навсегда бы ты у меня это делать зареклась!

— Да кто его соблазнял-то! — заорала Надька. — Он сам готов был сразу в постель прыгнуть! Да кому он нужен-то — соблазнять его…

— Это верно. — Я снова поглядела на Никиту. Пускай бог когда-нибудь потом меня накажет за такие мысли, но я не испытывала к Никите ни капли сочувствия, хотя и догадывалась, что живым он отсюда, из этого дома, скорее всего, не выйдет.

— Э, девочки! — напомнил о себе бандит. — Что-то мы от темы отвлеклись, нам туфту разводить некогда. Давай-ка по существу. Ты вообще откуда про деньги знаешь?

— От верблюда! — огрызнулась я. — Я с ними, с Ленкой и Никитой, в одной квартире живу, комнату там снимаю. Вчера он притащился ночью чуть живой, от страха трясется весь. Я в коридор вышла и своими глазами видела, что он кейс притащил и сумку.

— Врет она! — завопил Никита. — Не было у меня никакой сумки!

— Сумка спортивная, серая, — спокойно сказала я, — застегивается на «молнии», на боку надпись: «Adidas».

— Точно, — угрожающе протянул бандит.

— У меня давно подозрения были, — продолжала я, — что Никита — подлец, а тут он от страха стал сам не свой. Начал этой Надьке звонить, я разговор подслушала — там стенка тонкая — и поняла, что дело у них тут не любовное. Он напился и заснул, тогда я в комнату тихонько влезла, открыла сумку и увидела деньги. Считать не считала, но набита она была банковскими упаковками, а в них — доллары.

— Врет она все, врет! — надрывался Никита. — Не было у меня никакой сумки! Она сама ее украла!

Бандит сделал еле уловимое движение бровями, тотчас же к Никите подошел самый огромный из его бойцов и, не примериваясь, двинул его по лбу. Никитушка булькнул, как засорившаяся раковина, и заткнулся на полуслове.

— Вот так-то лучше, — произнес Хриплый, — а то орет тут, как младенец с грыжей, поговорить спокойно не дает. Ну, и что дальше, было?

— Дальше я сумку унесла и перепрятала, — спокойно ответила я, — хотела доказательство иметь, чтобы потом Никиту к стенке припереть. Как чувствовала, что вы его в покое не оставите после той перестрелки в ангаре.

— А откуда ты узнала, что в ангаре перестрелка была? — вкрадчиво спросил бандит, и глаза у него стали узкие, как бритвы.

— А это утром по телевизору в криминальных новостях сообщили, — не моргнув глазом соврала я, — у нас бабуля в квартире глухая совсем, у нее телевизор вечно орет, всем соседям слышно.

— Вот и к делу подошли, — заявил бандит и придвинулся ко мне вплотную, — верю, что деньги у тебя. Так где они-?

— Ты что — глухой, как наша бабка? — Я отшатнулась. — Сказано было: деньги против Ленки. Не бойся, отдам, мне чужого не надо, тем более ваших криминальных денег! Предъяви мне подругу — и поедем за долларами.

— Ты, девочка, не понимаешь… — завел он снова, — если я сейчас отдам тебя своим ребяткам… — он окинул меня взглядом с ног до головы, — ну, думаю, минут на двадцать пять тебя хватит. А после ты уж сама все отдашь, только не обессудь — ребята на полдороге не остановятся. Они как в раж войдут, их никак не угомонить…

Неизвестно, какие цели преследовал бандит, говоря мне все это, хотя, конечно, известно — он просто хотел меня запугать. Но никакого испуга он во мне не вызвал, потому что, во-первых, я и так ужасно боялась, и его слова страха не прибавили, а во-вторых, как раз после них я очень и очень разозлилась. Передо мной возникло видение, как эти сволочи мучают Ленку, я поглядела бандиту прямо в глаза, и он даже слегка изменился в лице.

— Ага, как я посмотрю, это ты простых вещей не понимаешь, . — процедила я, — я же предлагаю тебе соглашение, все честно. Ты же предпочитаешь идти более сложным путем — своих отморозков на меня собираешься натравить. Влезли, как хозяева, в чужой дом, а он, между прочим, солидному человеку принадлежит. Вряд ли ему понравится, если вы тут трупы оставите. Ты ведь сам говорил, что ребяток твоих не остановить потом будет. Или просто пугал?

По лицу бандита пробежала тень, видно, он и впрямь чувствовал себя здесь не слишком уютно. Ему, конечно, нужно разобраться с нами по-быстрому и уносить отсюда ноги, но он почему-то тянул время.

И тут я поняла почему. И сразу стало так плохо, что я присела на диван, потому что ноги не держали. Эти сволочи потому и тянут, что они уже убили Ленку и предъявить теперь могут только ее труп! А может, и его нету… Они вовсе не собирались возвращать ее Никите, хотели только, чтобы он отдал деньги, а сами, конечно, убили бы потом и его. Да и черт с ним совсем! Но вот Ленка…

Увидев, что я обмякла, главный бандит оживился, подумал, очевидно, что я потеряла силы от страха.

— Ну-ка-, Баран, — проскрипел он, — пощекочи-ка ее ножичком, а то она думает, что мы тут все шутим.

Вперед выступил невысокий, довольно щуплый типчик, глаза у него были навыкате, и волосы вились, так что и вправду он слегка напоминал барана. Он облизнул губы и направился ко мне маленькими шажками, слегка пританцовывая. Нож он держал в руке.

Я встала с дивана, чтобы встретить его лицом к лицу. Ненависть клокотала во мне и переливалась через край, требовала выхода. Хотелось броситься на них на всех и убить хоть одного, пока они не успели убить меня.

«Стой! — сказал голос у меня внутри. — Стой и молчи!»

И я промолчала и вспомнила вдруг свою прабабку Софью, но не такой, какой я ее видела — умирающей, а такой, какой ее запомнили соседи, — очень худая старуха стоит, высокомерно выпрямившись, и глядит на своих недругов горящими черными глазами.

Баран приближался ко мне, я не шелохнулась, только смотрела ему в глаза. Вдруг он выронил нож, схватился за виски, зашатался и с криком рухнул на пол, после чего стал кататься по полу и орать. Руки и ноги у него тряслись, головой он бился о пол.

— Что это с ним? — удивился главный бандит.

— Да он вообще-то припадочный, — неуверенно сообщил парень, лицом похожий на крысу — острая морда, и носом все время шевелит.

Главный бандит с подозрением поглядел на меня, я сделала шаг вперед и подобрала валявшийся на полу нож.

— Это тебе не поможет! — усмехнулся он.

— Как знать! — усмехнулась в ответ я.

— Ну ладно. — Он вздохнул и обратился к тому самому могучему парню, который так быстро утихомирил оравшего Никиту: — Колян, нужно привезти ту девку, да побыстрее…

— А чего ее возить, — удивился Колян, — она тут, у Крысы в багажнике лежит. Мы ее с собой прихватили, оставить не с кем было…

— И ты молчал, дубина? — заорал бандит. — Что же ты раньше не сказал, что она здесь?

— А меня спрашивали? — насупился Колян. — Я в чужие дела не лезу…

Ленка жива! Пока мы тут препирались, она лежала связанная в багажнике, да еще на морозе! Я остро пожалела, что не умею метать нож, тогда главный бандит мог бы проститься со своей поганой жизнью, уж я бы не промахнулась.

— Идиоты! — заорала я.. — Кретины недоделанные! Если с Ленкой что случилось…

Колян не спеша потопал по лестнице. Время, которое он затратил на то, чтобы спуститься во двор и вернуться, показалось мне вечностью. Вот он снова появился в дверях, держа на руках какой-то тюк. Он бросил его на диван, и я увидела, что у Ленки связаны ноги с руками, очевидно, чтобы легче поместилась в багажник. Я оттолкнула Крысу и с ножом наперевес бросилась к дивану. Разрезала веревки и принялась растирать Ленке конечности. Лицо ее было зеленого цвета, но, кажется, она дышала.

— Господи, — бормотала я, — господи… Воды дайте, уроды!

— Ага, — прошипел Крыса, — и ванну, и кофе, и какаву с чаем!

Я поискала под рукой нож, но он уже куда-то исчез. А жаль!

Колян, повинуясь приказу главного бандита, принес воды — им нужно было привести в порядок припадочного Барана. Ковшик с остатками воды я просто вырвала из рук Коляна и побрызгала ею Ленке в лицо.

Она открыла глаза и застонала. И тут я заметила кровь, все джинсы пропитались спереди и сзади.

— Что вы с ней сделали?

Очевидно, вид мой был страшен, потому что Колян возмущенно ответил:

— Да ни фига мы с ней не делали! Даже не стукнул я ее ни разу! Она как услышала, что мы ее из-за денег держим, так сразу и сомлела! Ну, Крыса, конечно, порассказал ей в подробностях, как и что…

Я еще раз убедилась, что бандиты и не собирались отпускать Ленку — иначе Крыса не стал бы трепаться, не полный же он дурак.

Ленка снова застонала, теперь глаза ее смотрели вполне осмысленно.

— Лена, ты меня узнаешь? — Я наклонилась близко-близко.

— Сонька, — прошептала она, — где это мы?

— Больно тебе? — Я почувствовала, как глаза заволокло слезами совсем некстати — сейчас не время рыдать.

— Болит… все болит… — шептала Ленка, — и кровь…

— Это ничего, бывает… — бормотала я, — сейчас мы поедем в больницу, там помогут…

— Куда это вы собрались? — в разговор вступил главный бандит. — Тебе, коза, не в больницу, а за деньгами надо.

— Она же кровью истечет! — заорала я. — Вы что, не понимаете — у нее выкидыш!

— А за это пускай не нас благодарит, а муженька своего гребаного! — заорал бандит. — И кончен разговор! Не можешь ехать — скажи, где деньги, как найдем — убирайтесь со своей подружкой куда хотите, хоть в больницу, хоть прямиком на кладбище!

— Насмешил! — процедила я. — Думаешь, я поверю, что вы нас отсюда живыми выпустите? Это ты бабушке своей рассказывай!

— Тогда не тяни время!

— Без Ленки с места не двинусь! — твердо заявила я.

— Ох, надоела она мне! — заметил Колян, неодобрительно слушавший наши пререкания. — Нужно бы ее…

— Отойди от меня, дубина! — закричала я. — Ты как стукнешь — я сразу память потеряю, забуду, где деньги лежат!

— А я легонько. — Колян сделал шаг ко мне.

— Да отвяжись ты! — Я попятилась назад. — Ну, скажу я вам, что деньги лежат в подвале возле кочегарки, а дальше что? Весь город обрыскаете? Сколько у нас подвалов?

Зачем я это говорила? А вот зачем. Внезапно я вспомнила про Олега с его прибором подслушивания. Надо думать, бандиты Олега не поймали, иначе они притащили бы его сюда. Прибор при нем остался, так что я смело могу надеяться, что он слушает эту содержательную беседу. И неужели Олег мне не поможет? Ведь это бандиты ничего не поняли, а он прекрасно знает, какое место я имею в виду, не зря в детстве мы жили с ним рядом, и он знает ту котельную и подвал.

— Ладно, — согласился Хриплый, — Колян, езжайте вы с Крысой, ее возьмите и ту девку тоже.

Я прекрасно видела, как они переглянулись, но делать было нечего.

— Лена, — я взяла ее за руку, — нужно идти. Ты можешь встать?

Она приподнялась на диване, но тут же упала обратно.

— Голова очень кружится… — прошептала виновато.

«Это от потери крови!» — подумала я и впала в панику.

— Помогите ее вниз спустить! — попросила я, впрочем, без всякой надежды на успех.

— Ага, сейчас! — огрызнулся Крыса. — Вот мы все бросим и понесем ее, спешу и падаю!

Колян молчал, и тогда я внезапно снова ощутила себя своей прабабкой Софьей и посмотрела на него ее глазами. Но Коляну мои взгляды были что слону дробина.

Ленка села на диване, потом с моей помощью приподнялась и пошла к лестнице. На Никиту и Надьку, привязанных к креслам, она даже не взглянула. У меня же было желание пнуть на прощание обоих, но я поддерживала Ленку, так что не сделала этого.

Спустились вниз мы довольно благополучно. На улице Ленку начала бить крупная дрожь, потому что на ней не было теплой одежды — только тоненький свитерок. Мы погрузились в черный «Ниссан», Ко: лян понял, что с нами на заднем сиденье ему не поместиться по причине своих габаритов, и сел впереди.

Я прикрыла подругу своей дубленкой, но дрожь не проходила, вообще ее вид очень меня беспокоил.

— Что вы там возитесь? — Колян недовольно повернулся к нам, когда машина тронулась с места.

— Плохо ей, не видишь, что ли? — сказала я.

— Ничего, не помрет! — буркнул он в ответ.

— Слушай, у вас совсем, что ли, совести нет? — не выдержала я. — Женщина, беременная, ничем перед вами не виноватая, ни сном ни духом, как говорится, а вы ее в багажник…

— При чем тут совесть? — Колян пожал огромными плечами и засопел. — Это работа…

— А ребенка тоже можешь убить, если это для дела понадобится? — полюбопытствовала я.

Он ничего не ответил.

— Хорошая у тебя работа, Колян, — сказала я, — душевная очень…

При въезде в поселок навстречу нашей машине попался джип «Лендкрузер» с затемненными стеклами. Мы разминулись, но Крыса встревоженно хмыкнул и поглядел на Коляна. Тот безмолвствовал.

«Лендкрузер» разминулся на узкой дороге с черной «Ниссан» и свернул к дому Горлового.

— Притормози! — приказал шоферу сидевший рядом с ним сорокалетний мужчина с кривым шрамом через все лицо. — Тут, похоже, гости.

Он достал сотовый телефон, отщелкнул крышку и коротко, по-военному сообщил:

— Босс, в вашем доме посторонние люди.

— Разберись!

Джип остановился у обочины, четверо бойцов выскочили из него и, пригибаясь, бросились к ограде особняка. Один из них наклонился, пристегнул к ботинкам крючья странной формы и взбежал по стене, как огромное насекомое. На секунду замерев на гребне ограды, он беззвучно соскользнул во двор.

Выждав полминуты, человек со шрамом вразвалку, неторопливой, уверенной походкой подошел к калитке, достал из кармана прямоугольную коробочку пульта и набрал код. Калитка послушно распахнулась. Навстречу гостю бросился оставленный предыдущими посетителями часовой, на ходу вскидывая короткий десантный автомат.

— Ты кто? — крикнул часовой, направляя автомат на вошедшего.

— Конь в пальто, — неоригинально ответил тот, — плохо службу несешь!

В ту же секунду часовой коротко вскрикнул и повалился на снег как подкошенный. Из шеи у него торчал нож, брошенный бойцом, перебравшимся через стену.

В калитку вошли остальные бойцы и по сигналу своего командира побежали к окнам первого этажа.

Человек со шрамом по-прежнему неторопливо и уверенно подошел к дому и поднялся на крыльцо. Уверенно распахнув дверь, поднялся по широкой мраморной лестнице и вошел в богато обставленную комнату.

— Что за хрень? — обернулся к нему худой мужчина с прилизанными темными волосами и узким подвижным лицом.

— Хозяева вернулись, — насмешливо сообщил человек со шрамом, — а у нас, я смотрю, гости? Ну, раз уж пришли, не стесняйтесь, будьте как дома!

Худой прилизанный бандит неуверенно оглянулся по сторонам, пытаясь понять, что происходит, а кудрявый боец с бараньими глазами поднял на вошедшего короткое тяжелое ружье.

В эту секунду два окна с хрустальным звоном рассыпались, и в комнату влетели двое бойцов. В руке одного из них беззвучно полыхнул огнем черный пистолет, кудрявый парень отлетел к стене и затих, уставившись в потолок мертвыми круглыми глазами.

— Все довольны? — осведомился человек со шрамом, оглядываясь. — Надеюсь, мы не очень помешали вашей вечеринке?

— Матвей, как хорошо, что ты вовремя подоспел! — слабым голосом произнесла связанная женщина, полулежавшая в кожаном кресле. — Эти бандиты ворвались в дом, связали меня… Не знаю, чего они хотели — наверное, похитить меня и потребовать у Вадима выкуп…

— Надежда Михайловна? — удивленно спросил человек со шрамом. — А вы что тут делали?

— Во-во, — осклабился узколицый, которого в этот момент обыскивал один из бойцов, — попроси, пусть расскажет, что они со своим дружком тут делали. — Он насмешливо кивнул на второе кресло, в котором съежился бледный от страха парень. — И еще попроси, чтобы поведала, как она крутую изображала, как наркотой торговать вздумала и кинуть нас попыталась… Нет, пацаны, реально, мы не знали, что это Горла дом, хотели с этой бабой разобраться, а она здесь со своим хахалем…

В это время один из бойцов разрезал веревки на руках Надежды, она вскочила, схватила ружье, которое уронил мертвый Баран, и выстрелила в своего недавнего мучителя. Узколицый захрипел, глаза его удивленно округлились, и он тяжело рухнул на пол.

— Надежда Михайловна! — укоризненно сказал человек со шрамом. — Зря вы так… Я с ним еще поговорить хотел!

Он подошел к женщине и осторожно отобрал у нее оружие.

— Ну, куда ехать-то? — спросил Крыса, когда мы были уже в городе.

Я назвала адрес. Ленка перестала дрожать, но впала в забытье.

Машина заехала в нужный двор и остановилась.

Начинало смеркаться, и некоторые окна загорались уютными желтыми прямоугольниками. Я с завистью смотрела на них: там люди жили спокойной обыденной жизнью, разговаривали, смеялись, обедали, может, даже ссорились, но эти ссоры были такими пустяковыми, такими домашними, непохожими на то, что происходило последнее время вокруг меня, — на все эти перестрелки, бандитские разборки, убийства, чемоданы с деньгами и наркотиками…

— Ну, чего ждешь? — прервал Колян мои печальные раздумья. — Куда теперь?

— Приехали! — отозвалась я с тяжелым вздохом и повернулась к Ленке.

Подруга полулежала на сиденье. Вид у нее был такой, что краше в фоб кладут. Лицо землисто-зеленоватое, под глазами темные круги, дышит неровно и тяжело, словно долго бежала в гору…

— Ленка, — сказала я как можно увереннее, — потерпи еще чуть-чуть, скоро я вернусь и отвезу тебя в больницу…

Она ничего не ответила, и я не знала, расслышала ли мои слова. Зато Колян, взглянув на меня, так цинично усмехнулся, что я отчетливо поняла: он вовсе не собирается нас отпускать, получив деньги. У него совершенно другие планы…

Поздно это до меня дошло, но лучше поздно, чем никогда. Хотя, чем лучше, не знаю, пользы от моей догадки не было никакой.

— Ну, чего застряла? — рявкнул Колян. — Давай двигай! Мы тут не собираемся до ночи сидеть!

Ему изменило его всегдашнее спокойствие, очевидно, все же мои речи насчет его работы как-то проникли через дубленую кожу.

Я выбралась из машины и огляделась. Мы находились возле котельной. Помню, как в детстве я заглядывала в маленькое закопченное окошко, за которым виднелись широкая, лоснящаяся от пота спина кочегара Трофима и выбивающиеся из топки языки багрового пламени. Это было интереснее любого телевизора.

Теперь кочегарка не работала — окрестные дома давно уже перевели на центральное отопление, и детей возле нее не наблюдалось. И вообще во дворе не было ни души, только бежала вдоль гаражей бездомная собака.

— Ну, что встала? — прикрикнул на меня Колян. — Двигай копытами! И чтобы без фокусов!

Он приподнял наброшенную на руку куртку, показав мне пистолет, и выразительно повел черным стволом снизу вверх, как бы выбирая, какое место мне прострелить.

Я покосилась на полуживое Ленкино лицо за стеклом машины и двинулась к тому дому, где спрятала злополучную сумку.

Подойдя к подвальному окошку, показала на висячий замок:

— Открой, нам сюда.

Колян посмотрел на меня с сомнением, но спорить не стал. Он в секунду сковырнул замок и посторонился:

— Полезай!

— Мог бы и первым залезть, — поморщилась я, — подал бы женщине руку!

— Перебьешься!

Я тяжело вздохнула и пролезла в узкое окошко. Спрыгнула, приземлившись на кучу опилок, и отскочила в сторону, чтобы здоровенный Колян, с пыхтением протискивавшийся следом, не свалился на меня и не сломал мне шею.

Он все-таки просочился в окно, как верблюд через игольное ушко, и с грохотом приземлился рядом со мной.

В подвале было почти совсем темно, свет, проникавший сквозь маленькие грязные окошки, едва освещал пространство на метр, от силы на полтора от наружной стены, дальше все пряталось в густой тени. Я отпрыгнула в самый темный угол, и Колян тут же рявкнул:

— А ну, кошка драная, стой на месте, а то пристрелю!

— Ага, — отозвалась я из угла, — а как же ты потом деньги найдешь!

В ответ он разразился порцией отборного мата.

Я не собиралась убегать: перед моими глазами стояло бледное, измученное Ленкино лицо, и не хотелось даже думать, что с ней будет, если я скроюсь. Поэтому, выйдя ближе к слабому свету, я произнесла:

— Пошли, нам вон туда, налево.

Колян довольно крякнул и вперевалку двинулся за мной, угрожающе выставив перед собой пистолет. Пройдя метров двадцать, мы оказались в том самом помещении, которым Багратион пользовался для своих естественных нужд. Кое-что здесь изменилось за время моего отсутствия: видно, лопнула какая-то труба, и на полу образовалась основательная лужа. Правда, огромная куча песка, под которой я устроила тайник, была расположена чуть выше, и вода до нее пока не добралась.

— Рой здесь, — приказала я Коляну, показав на песок.

— Еще чего! — огрызнулся он. — Хочешь, чтобы я убрал пистолет и встал к тебе спиной? Нашла лоха! Сама рой! Может, там и нет ничего, ты мне просто мозги пудришь?

Я тяжело вздохнула, взяла фанерку и принялась за работу.

За прошедшее время песок еще больше слежался, и копать его было очень тяжело, кроме того, становилось все темнее и темнее. Я распрямилась, чтобы немного передохнуть, и покосилась на Коляна. Он стоял, широко расставив ноги, и смотрел на меня, злобно набычившись.

— Работай! — прикрикнул, увидев, что я остановилась. — Или ты нас обманула и здесь нет никаких бабок?

— Есть, — отозвалась я, — подожди, дай отдышаться!

— Некогда! — Он поднял ствол пистолета. — Шевелись, зараза, а то я тебе ногу прострелю!

Я посмотрела на него с ненавистью. Здоровенный мужик, рослый и накачанный, издевается над слабой женщиной… и это он считает работой! Впрочем, относительно моей слабости это мы еще посмотрим — кто кого!

Злость разрасталась во мне, как снежный ком, хотя, казалось бы, куда уж больше. В последнее время я только и делаю, что злюсь. Злилась на Маргариту из-за кота, злилась на Никиту, потом на бандитов. Теперь объектом моей ненависти был Колян. Я мысленно сосредоточилась на нем, но все же понимала, что никакими ведьмиными штучками с ним не справиться. Если даже прабабка Софья и присматривает за мной сверху, в случае с Коляном она должна умыть руки. Его на испуг не возьмешь — уж больно здоров. Нет, тут должно быть что-то более материальное…

Он стоял в стороне от меня, на залитом водой полу. Я перевела взгляд чуть вправо и увидела валяющийся в луже оголенный провод. Проследив этот провод, увидела на стене, совсем рядом со мной, рубильник. Колян, очевидно, ничего не заметил, он наблюдал только за мной, да еще в подвале было темновато.

Под потолком висела голая электрическая лампочка, но она не светила, поскольку рубильник был выключен. В голове у меня мелькнула неожиданная мысль. Дикая, конечно, совершенно сумасшедшая мысль, но в моем теперешнем положении это было лучше, чем ничего.

Я сделала шаг.

— Эй, ты чего? — подал голос Колян.

— Темно, не вижу, где копать! — отозвалась я и изо всех сил дернула рубильник.

Раздался сильный треск, и из лужи забил фонтан синеватых искр.

Колян С жутким криком грохнулся на пол, задергался в судорогах, как припадочный Баран, и через несколько секунд замолчал.

Я вернула переключатель в прежнее положение. В подвале воцарилась мертвая тишина. После сверкавших только что ослепительных электрических разрядов стало еще темнее.

— Извини, Колян, — вслух сказала я, — это, конечно, не моя работа. Не могу сказать, что я сделала это с удовольствием, но и угрызений совести особенных испытывать не буду.

Бандит лежал на полу, не подавая признаков жизни.

Мне не хотелось приближаться к нему и выяснять, жив он или умер, хотя второй вариант казался гораздо более вероятным. Главное, что в ближайшее время опасности он не представляет и мне нужно этим воспользоваться и попытаться спасти Ленку. Хотя я совсем не представляла, как справлюсь с Крысой…

Можно, конечно, взять пистолет Коляна, но я абсолютно не умею обращаться с оружием и еще не настолько озверела, чтобы убить человека собственными руками…

«А как же Колян? — подумала, покосившись на неподвижное тело. — Его-то я, судя по всему, убила!»

«Ну, это другое дело, — ответила я самой себе, — я просто включила рубильник, не зная точно, что из этого получится…»

«Ну-ну!»

Разговоры с самой собой очень напоминали веселенькую сценку в сумасшедшем доме, и я решила это немедленно прекратить. Поспешно закидала песком свой тайник, чтобы все выглядело как прежде, и отправилась в обратный путь.

Перед окном, через которое мы пролезли в подвал, валялся большой ящик. Вскарабкавшись на него, я дотянулась до окна и выбралась наружу.

За время моего отсутствия сумерки еще больше сгустились. Стоя в тени возле самой стены, я была почти невидима.

Машина, на которой мы приехали, находилась метрах в пятидесяти от меня и была довольно хорошо освещена. Возле нее стоял Крыса — я узнала его щуплую сутулую фигуру, острую крысиную морду, отвратительные ужимки мелкого, но опасного хищника. Он всматривался в ту сторону, куда ушли мы с Коля-ном, и заметно нервничал.

Я не знала, как поступить, и испуганно жалась к стене.

Вдруг из-за машины выскользнул еще один гибкий силуэт. Неизвестный стремительно подскочил сзади к Крысе и коротко, сильно ударил его в основание шеи.

Бандит, не издав ни звука, как подкошенный рухнул на землю.

Незнакомец оттащил его к стене дома, в глухую тень, вернулся к машине и оказался на свету.

Я узнала Олега.

Выходит, он понял мое сообщение и примчался на помощь… Однако на помощь ли? Может, у него своя собственная игра, в которой я не больше чем пешка?

Олег приблизился к тому месту, где я притаилась. Мне ничего не оставалось, как окликнуть его.

Узнав меня, он деловито осведомился:

— Где второй?

— Кажется, я его… того… насмерть…

Он удивленно посмотрел на меня и присвистнул:

— А производишь впечатление беззащитной и безобидной особы, с виду — мухи не обидишь…

— А разве не ты залил пол в подвале водой и бросил оголенный провод? — с подозрением спросила я.

— Признаюсь, — он подошел ближе, — но не думал, что ты сумеешь. Пойдем посмотрим, что там?

— Некогда, — отмахнулась я, — Ленку надо срочно в больницу везти, она совсем плоха!

Моя подруга действительно выглядела ужасно и, кажется, уже не понимала, где находится и что с ней происходит. Олег потрогал ее лоб, сосчитал пульс и покачал головой:

— Правда, надо скорее в больницу!

Он осторожно поднял Ленку и перенес из бандитской машины в свою, уже знакомую мне, — она стояла совсем рядом, перед въездом во двор.

Мы очень быстро домчались до какой-то клиники — не помню даже ее названия, она оказалась ближе всего. Олег подхватил Ленку на руки, внес в приемный покой.

Что уж там он сказал дежурному врачу, я не расслышала, только вокруг моей Ленки забегали, засуетились, положили ее на носилки и увезли в операционную.

Мы с Олегом стояли в коридоре, а вокруг слонялись выздоравливающие в казенных полосатых пижамах и убогих байковых халатах. Пробежали две симпатичные молоденькие медсестры, обдав нас запахом духов, я расслышала обрывки разговора:

— Пименов с хирургии будет и Генка Соколов, а Валька обещала бутылку мартини принести…

Всюду жизнь!

Мне казалось, что мы простояли так вечность, хотя по часам прошло минут двадцать. Из операционной вышел плотный смуглый врач и спросил Олега, стягивая перчатки:

— Вы муж?

— Нет, вообще-то… — начал тот, но врач досадливо отмахнулся:

— Ну, неважно. Муж, жених, любовник — меня это не касается. Она вне опасности, но ребенка потеряла. Ей придется несколько дней полежать у нас, в отделении гинекологии.

Выйдя на улицу, Олег спросил:

— Тебя куда отвезти?

— На Кирочную.

После всего происшедшего мне казалось смешно и бесполезно скрывать от него, где я сейчас живу, к тому же я вспомнила, что Багратион запер! в комнате и с самого утра некормленый.

Мы сели в машину, Олег включил зажигание и выехал на Московский проспект. Влившись в сплошной поток машин, он покосился на меня и одобрительно сказал:

— Ты, вообще-то, молодец.

Доброе слово и кошке приятно, я чуть заметно порозовела и смущенно поинтересовалась:

— Это ты о чем?

— Ты ведь про деньги придумала, чтобы вырваться от бандитов и подругу вытащить?

Я кивнула: как бы я ни относилась к нему, рассказывать всю правду мне совершенно не хотелось. Придумала так придумала. Известно ведь, что большие деньги портят людей.

— Вот я и говорю — молодец! Мало кто смог бы так здорово сориентироваться и с ходу выдать такую классную легенду!

— Я эту сумку видела в ангаре, вот и описала ее, иначе бы они, конечно, не поверили.

— И мне ты сумела очень грамотно сообщить, куда вы поедете.

Лесть сильно действует на людей, но на женщин меньше, чем на мужчин, и, несмотря на его похвалы, я не расслабилась и задала Олегу давно мучивший меня вопрос:

— Скажи, а что ты-то делал там, возле дома в Листвянке? Только не говори, пожалуйста, что проверял работу сигнализации!

Олег усмехнулся и ответил вполголоса:

— Я так надеялся, что ты не станешь задавать этот вопрос!

Я молчала, ожидая продолжения.

— Понимаешь… — начал он наконец, — хозяин дома Вадим Горловой — очень крупный криминальный деятель… Настолько крупный, что уже не поймешь ли он бандит, то ли олигарх… Впрочем, это почти синонимы. Короче, им интересуются разные хитрые государственные службы. Официально Горловой сейчас находится в Испании, но из достоверного источника стало известно, что в ближайшие дни он должен появиться в России, чтобы встретиться здесь с кем-то из своих деловых партнеров. Конечно, маловероятно, что он заявится в собственный загородный дом, но Вадим Горловой тем и известен, что совершает иногда самые неожиданные, непредсказуемые и на первый взгляд глупые поступки… Вот я и присматриваю за этим домом, чтобы вовремя узнать, если он все же там появится.

— Если я правильно тебя поняла, — проговорила я, когда Олег замолчал, — ты работаешь в какой-то секретной конторе? Я понимаю, что ответить утвердительно ты не можешь, но само твое молчание…

— Да, в техническом отделе, — нехотя согласился он, — моя специализация — электронная аппаратура.

— И когда мы встретились первый раз…

— Я как раз обследовал дом Горлового. Потом установил там подслушивающие устройства, понаблюдал немножко… а тут началась вся эта катавасия.

В этот момент у Олега зазвонил мобильник. Он послушал, затем отключился и сказал мне:

— Приехали хозяева. То есть не сам Горловой, а его люди. В результате переговоров все оставшиеся бандиты убиты. Женщину они увезли, а мужчина как-то незаметно сбежал.

Я невольно восхитилась Никитушкиным везением тут вывернулся, подлец!

— Так что тебе и твоей подруге, думаю, больше никто претензий не предъявит, — задумчиво произнес Олег.

Эта задумчивость в его голосе мне очень не понравилась, потому что я испугалась, как бы его мысли не обратились к пропавшим деньгам. Он подслушивал весь наш разговор с Хриплым, я подробно описала сумку, а ведь там, в ангаре торгового дома «Британия», ее не нашли… Но я тут же сообразила, что Олег, ожидая нашего с Коляном появления в подвале, не преминул все там тщательно обследовать. И денег не нашел, потому что, если бы нашел, он бы не так сейчас со мной разговаривал, да и я бы уж заметила, что кто-то перелопатил кучу песка. Очень хотелось думать, что Олег мне поверил насчет сумки.

Откровенно говоря, я и сама не знала, что собираюсь делать с этими долларами, во всяком случае, пользоваться бандитскими деньгами было бы крайне неосторожно. Ладно, об этом мы подумаем после, а сейчас нужно распрощаться с Олегом и заняться более насущным делом — выгуливанием и кормлением кота.

Однако выяснилось, что Олег вовсе не хочет прощаться. Он явно рассчитывал, что в благодарность за спасение я хотя бы напою его чаем. Нехорошо быть неблагодарной, но меня вдруг охватила дикая усталость, к тому же дома ждал голодный Багратион. Я сказала Олегу, что сейчас вернусь с котом, что он у меня, как собака, любит гулять на улице.

Багратион встретил меня недовольным ворчанием. Коту надоело сидеть взаперти, ему было скучно, и поэтому он разодрал все обои в комнате. Я ужаснулась и решила завтра же купить новые и отдать хозяевам с извинениями.

Олег восхитился размерами кота, Багратион было распушил усы при виде незнакомого мужчины, но потом сменил гнев на милость и даже позволил себя погладить. Пока он прогуливался, мы с Олегом сидели под грибочком на детской площадке и грызли яблоки, найденные мною в холодильнике у Ленки. В конце концов Олег сказал, что не собирается меня так просто оставлять, что хоть я и отчаянная и могу за себе постоять, но на меня там, в Листвянке, было совершено самое настоящее разбойное нападение, и я зря не придаю этому факту значения. Обязательно нужно выяснить, кто и по какой причине за мной охотится… Я успокоила его, сказав, что отношусь к покушению очень серьезно, на том мы и простились, обменявшись телефонами и условившись встретиться в ближайшие дни.

Дома я накормила Багратиона и улеглась, потому что так устала, что даже есть не хотелось. Перед глазами мелькали события сегодняшнего дня. Стало быть, Никите снова удалось улизнуть. Интересно, куда же он пойдет? Может ли он появиться здесь, в этой квартире? И нужно ли нам с Ленкой его опасаться? То есть Ленке-то точно не нужно, все зло, которое мог, муженек ей уже причинил, а вот со мной у него свои счеты. Потому что в отличие от Олега Никита наверняка догадался, » что я к пропавшим деньгам имею самое прямое отношение. Ведь он-то точно знает, что никакой сумки в эту квартиру не приносил, стало быть, я зачем-то соврала про нее. Я очень подробно описала сумку, ясно, что я ее видела. Ладно, если что, скажу ему, что отдала деньги Коляну и Крысе. Олег обещал мне, что с ними разберутся, то есть не с ними, а с тем, что от них осталось. Таким образом, у того подвала светиться никто не будет и я могу надеяться, что сумка полежит некоторое время спокойно в моем тайнике. И хватит об этом.

Наутро ни свет ни заря я помчалась к Ленке, прихватив зубную щетку, тапочки и смену белья.

Больница была старая, порядки в ней патриархальные, то есть на вахте сидела тетенька и ругалась, чтобы никто не проходил. Машины неотложной помощи заезжали прямо во двор. Я дождалась такой машины и проскочила в ворота. Старуха из будки орала что-то мне вслед, но, поскольку она не имела права покидать свой пост, я беспрепятственно нашла черную лестницу.

В отделении гинекологии я потрясла тапочками и сказала, что иду к тяжелой больной, а пропуск оставила на вахте.

Ленка лежала под капельницей. Лицо ее немного порозовело, во всяком случае, было уже не зеленого оттенка, так напугавшего меня вчера.

— Как ты? — только и могла спросить я.

— Нормально. — Она вздохнула.

— Все наладится, было бы здоровье, — фальшиво-бодрым голосом сказала я.

— Слушай, если я с этой штукой лежу, — она показала на капельницу, — вовсе не значит, что я на голову больная. Так что разговаривай со мной нормально, я не полная дура.

Очевидно, на лице моем явственно отразилось, что Ленка именно дура, раз вовремя не разглядела, какой мерзавец ее муженек, потому что она помрачнела и отвернулась.

— Ты в курсе всего? — осторожно спросила я.

— Да уж ввели, — криво усмехнулась она и объяснила, как похитили ее бандиты — просто запихнули в машину среди бела дня на Литейном проспекте, никто и не дернулся ее спасать.

Потом они привезли ее в какой-то заброшенный дом и там оставили, предварительно сообщив, чего от нее ждут, то есть не от нее, а от ее мужа. Ленка выглядела такой потрясенной, что Крыса не отказал себе в удовольствии подробно живописать ей все Никитушкины подвиги, а также все то, что с ней будет, если муж не отдаст деньги. Ленка слышала еще телефонный разговор, из которого явствовало, что Никита вовсе не собирается спасать свою жену, а вместо этого пустился в бега. Потом бандиты куда-то засобирались, а Ленку связали и затолкали в багажник.

Когда машину тряхнуло на повороте, она ощутила жуткую боль внизу живота и все остальные события помнила как в тумане.

Я вкратце пересказала ей все, что случилось.

— Ты мне не веришь?

— Конечно, верю, — спокойно ответила она, — я еще там, у бандитов, всему поверила. Знаешь, я стала сопоставлять некоторые вещи, и по всему выходило, что они не врут.

— Да уж! — вздохнула я.

— А ты про Надьку Ведерникову ведь еще раньше узнала? — спросила вдруг Ленка. — Когда ты про нее расспрашивала, да? Чего же мне не сказала про них с Никитой?

— Тебе скажи! — рассердилась я. — Куда бы ты меня послала?

Тут пришла дежурная сестра и стала меня гнать. Ленка попросила, чтобы я собрала все ее вещи и перевезла их к ее маме, потому что в коммуналку на Кирочной она ни за что не вернется и с Никитой не желает видеться. С комнатой они потом разберутся, когда она найдет в себе силы посмотреть ему в глаза.

Я трудилась, как пчелка, и за два часа собрала все, что можно. Сосед, у которого был выходной, любезно помог мне донести вещи до перекрестка и поймал машину. Ленка сказала мне, где у нее в комнате лежат деньги на хозяйство, велела их тоже забрать, и я решила подзанять у нее немножко до лучших времен. Когда они наступят, эти лучшие времена, я понятия не имела. О бандитских деньгах, спрятанных в подвале, я старалась не думать.

Ленкина мать при виде меня, обвешанной Ленкиными вещами, чуть не упала в обморок. Она подумала, что с дочкой случилось самое страшное. Так что, когда я рассказала ей, что Ленка в больнице, что у нее выкидыш и потом она вернется к матери, та восприняла это довольно спокойно. Повздыхала только, напоила меня чаем и заявила, что нет худа без добра. То есть ей, конечно, очень жалко свою дочь, но Никиту она всегда терпеть не могла и сейчас очень рада, что Ленка наконец-то разобралась в этом мерзавце и решила его бросить. Я от души с ней согласилась и удалилась, написав подробный адрес больницы.

Теперь настал момент разобраться со своими делами. Во-первых, я совершенно запустила кота, он целыми днями сидит один и скучает. Во-вторых, нужно как можно скорее устраиваться на работу, потому что денег совсем нет и скоро даже на кошачьи консервы не хватит. И в-третьих, нужно съезжать с квартиры на Кирочной, потому что Ленка, как уже говорилось, сюда не вернется, а встречаться с Никитой не входит в мои планы.

Я решила вернуться домой. После всего, что случилось со мной и с Ленкой, наши трения с Маргаритой отошли на второй план. То есть она, конечно, стерва, и я никогда не прощу ей того, что она хотела убить Багратиона, и уж будьте уверены, теперь буду за ней следить. Но после встречи с бандитами я не боюсь ни Маргариты, ни отчима. Если им охота со мной ссориться — что ж, пускай попробуют…

Итак, я быстренько собрала свои вещички, оставила хозяевам компенсацию за порванные обои и ушла.

Я ожидала, что в дверях нашей квартиры обнаружу новый замок, но ничего подобного не было. Когда я открыла дверь своим ключом, в прихожую выскочила Маргарита. Синяки у нее на физиономии зажили, но вид все же был какой-то помятый, словно с похмелья. Увидев меня, Марго повела себя очень странно. Вначале она бросилась ко мне с радостным криком: «Соня!» Не добежав трех шагов, она вдруг остановилась, будто наткнулась на невидимую преграду, и прижала руки к обширному бюсту, словно задыхаясь.

Я спокойно вошла в прихожую и поставила сумки под вешалку, потом разделась и повернулась к Маргарите. Она стояла столбом на том же месте, и в глазах у нее появилось опасливое выражение. Я сделала шаг в ее сторону, и Марго вдруг шарахнулась к стене.

— Здравствуй! — выдавила я из себя. — Что это ты скачешь, как горная серна? Лишний вес сгонять решила?

Не отвечая, но не спуская с меня глаз, Маргарита бочком продвигалась вдоль стены к входной двери, потом выскочила на лестницу и забарабанила в дверь соседей. Я пожала плечами — похоже, что Марго малость повредилась в уме. И непонятно, когда это произошло — то ли тогда, когда я основательно начистила ей морду, то ли только что, когда она меня увидела после разлуки.

— Ангелина Сергеевна! — орала Маргарита и била в дверь ногами.

Дверь открылась, и выглянула мадам Брошкина. Скажите пожалуйста, а я совсем забыла, что ее зовут Ангелина Сергеевна. Стало быть, Марго теперь с ней в дружбе и решила призвать ее в свидетели, а то небось в прошлый раз ей в милиции не поверили. Однако, как выяснилось тотчас же, я ошиблась в своих предположениях, потому что мадам Брошкина глянула на Маргариту очень неодобрительно (а кому, я спрашиваю, понравится, когда ногами колотят в твою дверь), зато, заметив меня, она просто просияла. Оттолкнув Марго, соседка бросилась ко мне с распростертыми объятиями:

— Сонечка, дорогая, где же ты пропадала? Похудела как, кожа да кости…

— Да вот, — я пожала плечами, — у подруги жила.

— Понятно, — зловеще протянула мадам Брошкина и посмотрела на Маргариту.

В глазах у той сразу же появилось затравленное выражение. Тем не менее она запинающимся голосом произнесла, что вот же я, живая и здоровая.

— Это мы еще проверим! — пообещала соседка. Я изумленно переводила глаза с одной на другую.

— Сонечка, — сладким голосом обратилась ко мне мадам Брошкина, — зайди ко мне на минуточку, поговорим…

Я смотрела на Маргариту. Она прижала руки к груди и закатила глаза к потолку, отчего сразу же стала похожа на кающуюся Марию-Магдалину.

Однако я в ее раскаяние не поверила и на всякий случай прихватила кота с собой.

У соседки на кухне кот вылез из сумки, и мадам Брошкина поразилась его размерам. Она налила Багратиону теплого молока в блюдечко, а мне предложила чаю. Слово за слово выяснилось, что же случилось с тех пор, как я ушла из дома и отчего Марго ведет себя так странно.

Оказывается, мадам Брошкина в тот день была дома, как, впрочем, почти всегда. Она слышала из нашей квартиры звуки скандала и драки, видела, как двое молодых мужчин сели в санитарный фургон и уехали. По слабости зрения она не разглядела надписи на фургоне и решила, что приезжала «Скорая помощь». Меня, выходившую из квартиры с сумками, мадам Брошкиной помешал увидеть телефонный звонок приятельницы, раздавшийся очень не вовремя. Таким образом, соседка была уверена, что мы с Марго крупно поскандалили, потом подрались, в результате чего меня увезли на «Скорой» в больницу.

Это только Владимир Николаевич думал, что раз он не поддерживает никаких отношений с соседями, то никому нет до него дела. Напротив, все прекрасно знали про смерть его жены, моей мамы, и не поленились отсчитать точное количество дней с ее смерти после того, как заметили, что в нашей квартире появилась его сожительница. Скажу сразу, я наших дел ни с кем из соседей не обсуждала, но бабушки на скамеечке и так всегда в курсе всего.

Маргарита, не будь дура, немного очухавшись от моей трепки, побежала в травмопункт, чтобы взять там справку о побоях. Как я уже говорила, отчим Владимир Николаевич находился в командировке, и Марго была предоставлена самой себе. В травмопункте, убедившись, что жизни и здоровью Маргариты ничто не угрожает, с ней иметь дело отказались, мотивируя это тем, что она не прописана в нашем районе. Ехать же по месту прописки с такой побитой рожей она не решилась. Синяк увеличивался на глазах и занимал уже всю левую половину лица.

Понятно, что у Марго этот день был очень неудачный, потому что, возвращаясь из травмопункта несолоно хлебавши, она встретила на лестнице мадам Брошкину. Углядев орлиным взором синяки и вообще побитый Маргаритин вид, та не преминула поинтересоваться, что же у нас в квартире произошло. Маргарита по дурости стала жаловаться, что я ее избила, соседка же уверилась в своих предположениях, что это меня избили, да так сильно, что увезли в больницу. Поскольку на прямой вопрос о моем местонахождении Маргарита ничего не ответила, а быстро удалилась, мадам Брошкина стала активно подготавливать общественное мнение.

Как-никак я прожила в этом доме с раннего детства, и многие знали меня и помнили маму. К тому же сработал стереотип — после смерти жены отчим привел в дом злодейку-мачеху, которая жаждет свести в могилу бедную сиротку… В общем, смотри детский фильм «Морозко» и читай сказку «Золушка».

К возвращению Владимира Николаевича из командировки мадам Брошкина настолько преуспела в своих действиях, что к нам домой явился участковый. Держался он вежливо, но настороженно. Меня он не знал, потому что человек был довольно новый, но это обстоятельство как раз говорило в мою пользу. Все соседи характеризовали меня как девушку положительную и серьезную, не имеющую никаких подозрительных знакомств и вредных привычек, что соответствовало действительности.

На вопрос участкового Маргарита бормотала нечто невразумительное, отчим же вообще ничего не сказал, чем вызвал легкое недовольство представителя органов власти.

Если бы мадам Брошкиной удалось найти хоть одного моего самого завалящего родственника, который заявил бы о том, что я исчезла, то милиция вцепилась бы в отчима с его шваброй мертвой хваткой. И так уже участковый наведывался два раза и глядел на них косо.

После ухода участкового Владимир Николаевич, надо думать, допросил Маргариту с пристрастием. Подозреваю, что он и так не очень-то поверил ее словам о том, что я ни с того ни с сего налетела на нее с кулаками, а потом убежала из дому, все-таки мы прожили с ним в одной квартире много лет, и он имел представление, чего от меня можно ждать. Под давлением Маргарита полностью раскололась, на свет выплыла история с котом и ветеринарной службой.

Ни минуты не сомневаюсь, что на кота отчиму было плевать, но он занимает в какой-то небольшой организации руководящий пост и страшно боится за свою репутацию, а раз в дело вмешалась милиция, то его вполне могут ожидать большие неприятности. Во всяком случае, любопытная мадам Брошкина, после ухода участкового прильнувшая к общей стенке, явственно слышала, как он орал на Маргариту, что она полная идиотка и подведет его под монастырь.

Время шло, я не появлялась, соседи перешептывались за спиной, и Марго совсем приуныла. Ее любимый Вова, кажется, всерьез подумывал, не послать ли ее подальше, пока они официально не женаты. И тут как раз явились мы с Багратионом. И Марго сразу же решила предъявить нас соседям, чтобы снять с себя необоснованные обвинения.

Все это со вкусом рассказала мне мадам Брошкина, пока мы пили чай с маковыми крендельками. Я не осталась в долгу и поведала ей, как все было на самом деле, как Маргарита решилась тайно извести моего кота, а он — единственное, что осталось у меня от любимой прабабушки. Тут я очень натурально пустила слезу. Мадам Брошкина тоже прослезилась и налила Багратиону еще молока. Она так поливала Маргариту, что я подумала, не перегнула ли палку. Редко у какой пенсионерки нет кота или собачки. Своим рассказом я, пожалуй, добьюсь того, что старухи будут плеваться Марго вслед. Впрочем, это ее проблемы.

Я оставила Багратиона у соседки, а сама смоталась в магазин за замком, и Василий Семенович с первого этажа быстренько мне его врезал. Пока мы возились с замком, Марго сидела у себя тихо, как мышка.

Вечером к нам с Багратионом явился Владимир Николаевич и, глядя в сторону, долго извинялся за поведение Маргариты и повторял, что такого больше никогда не повторится.

Я сказала, что посмотрим и что ссориться со мной я ему не советую, впрочем, он и сам это понял.

На следующий день я проснулась поздно с каким-то смутным дурным предчувствием. Я пыталась вспомнить, что мне снилось, но перед глазами всплывали только бессвязные картины, яркие цветные пятна, лица незнакомых людей. Однако я не сомневалась, что именно сон оставил после себя такое гнетущее настроение.

К счастью, ни отчима, ни Маргариты дома не было.

Я умылась, есть совершенно не хотелось. Отдала Багратиону остатки колбасы. Кот ее съел, вежливо мурлыкнул, но во взгляде его мне почудилось какое-то беспокойство.

Тем не менее я решила пойти в магазин и купить рекламную газету, оделась, заперла Багратиона и вышла из дома.

В дверях подъезда на секунду задержалась — мне попала в глаз соринка, я уголком носового платка вынула ее и уже шагнула на улицу, как вдруг передо мной с жутким грохотом обрушилась на тротуар огромная ледяная глыба. Она разлетелась на куски, осыпав меня мелкими льдинками. Я испуганно отшатнулась, вернулась в подъезд. Сердце бешено колотилось, и на меня накатила такая слабость, что пришлось даже опереться на перила.

Выйди я чуть раньше, на какую-то долю секунды — и льдина рухнула бы прямо мне на голову!

Что же это такое? Неужели сама судьба преследует меня?.. За что, в чем я провинилась?

С другой стороны, что-то остановило меня, задержало на ту самую спасительную долю секунды… Не прабабушка ли Софья с того света помогает мне, как обещала? Но, как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. Если я всерьез стану рассчитывать на помощь с того света, то далеко не уеду. Следует срочно взять себя в руки — ну подумаешь, льдина упала. Скоро весна, снег на крыше тает, вот сосульки и падают на землю… Нужно внимательнее быть, не зевать по сторонам, не считать ворон и так далее…

Так я успокаивала себя, стоя в подъезде, но сердце колотилось, словно я пробежала километр.

Отдышавшись, стряхнула с одежды ледяные осколки и решительно шагнула к дверям — в конце концов, не стоять же здесь до вечера!

Вышла на улицу с опаской, но на этот раз ничего не случилось. Бомбы не падают два раза в одну и ту же воронку!

Отойдя подальше от дома, повернулась и внимательно посмотрела на крышу. Не такой уж там толстый слой снега и льда! Странно, откуда взялась такая огромная глыба?

Вернувшись домой, я напилась крепкого кофе и, прежде чем приступать к утомительным поискам работы, на всякий случай набрала телефон нотариуса Кулешова, к которому мне надлежало обратиться по поводу прабабушкиного завещания. В последнее время это вошло в привычку.

Девушка, ответившая мне, казалась очень расстроенной и чуть ли не плакала.

— Евгений Стратилатович выздоровел, — ответила она на мой вопрос, — только… — Но договорить ей не удалось, мне показалось, что она уронила трубку, а потом раздались сигналы отбоя.

Я пожала плечами, подумала, что секретарше попало от начальника, заставшего свой офис после отлучки в беспорядке, поэтому у нее не самое лучшее настроение. Однако Кулешов — человек на редкость болезненный, и раз уж он появился на работе, нужно этим воспользоваться, а то потом либо он заболеет, либо я устроюсь на работу и трудно будет отпроситься.

Я поехала на улицу Восстания, где располагалась контора Кулешова.

Войдя в офис, я увидела картину самого настоящего разгрома. На полу валялись разорванные папки, листы бумаги с гербовыми печатями, канцелярские принадлежности. Среди всего этого беспорядка ползала всхлипывающая девица в перепачканных известкой джинсах и собирала бумаги. Рядом с ней стоял маленький худенький старичок с венчиком седых волос вокруг блестящей круглой плешки и жалобно причитал, всплескивая маленькими ручками:

— Ну кому, кому это могло понадобиться? У нас нет ничего особенно важного! Никаких миллионных дел! Ну кто, какой варвар это устроил?

Увидев меня, девица распрямилась, вытерла лоб грязным носовым платком и, тяжело отдуваясь, проговорила:

— Это вы звонили? Я хотела сказать, что сегодня неудачный день, но уронила телефон и не договорила…

Действительно, аппарат валялся на полу среди архивных папок и степлеров и производил впечатление безнадежно испорченного.

— Что у вас случилось? — испуганно спросила я. — Взрыв? Землетрясение? Падение метеорита?

— Кто-то забрался ночью в офис и перевернул все вверх дном, — ответила девушка и снова начала всхлипывать, — так что, вы понимаете, сегодня не самый удачный день…

Я уже собралась развернуться и уйти, но старичок окликнул меня:

— Постойте! Может быть, у вас что-то важное? Из-за этих вандалов, — он опять всплеснул ручками, — я не смогу помочь человеку!

— Вы — Евгений… Евгений… — Я замялась, пытаясь выговорить сложное отчество нотариуса.

— Стратилатович, — пришел старичок мне на помощь.

— Наверное, мое дело не очень срочное. Я по поводу наследства, моя прабабушка, Софья Алексеевна Голубева…

— Софья Алексеевна! — нотариус засиял и тут же пригорюнился: — Значит, она скончалась?

Я кивнула, с удивлением наблюдая за его лицом: старичок был искренне расстроен, словно речь шла не о дряхлой старухе, одной из его клиенток, а о близком друге.

— Софья Алексеевна была очень необычная женщина, можно сказать — удивительная… — проговорил он наконец с грустью.

Я вспомнила старуху на больничной койке. Странно предположить, что кто-то мог видеть в ней «удивительную женщину». Хотя… эти пронзительные черные глаза… несомненно, в моей прабабке Софье было нечто удивительное.

Словно прочитав мои мысли, Евгений Стратилатович смущенно произнес:

— Мы с ней были знакомы достаточно давно… Больше двадцати лет.

По моим прикидкам, двадцать лет назад и моя прабабка, и престарелый законник были уже далеко не молоды, и вообще, на мой взгляд, дедуля был ровесником Русско-японской войны, но, как известно, все относительно и познается только в сравнении.

— Вы видите, . — нотариус засуетился, — у нас случилась такая неприятность. — Он обвел маленькой ручкой окружающий разгром. — Так что я не могу создать для нашей беседы подходящих условий…

— Так я зайду в другой раз…

— Ни в коем случае! — Он очень смешно поднял ручки, как будто пришел в ужас. — Вы должны рассказать мне о последних днях Софьи Алексеевны…

Старичок повернулся к ползающей по полу секретарше и попросил тоном доброго дедушки:

— Настенька, душенька, освободи нам с…

— Софьей, — подсказала я.

— Нам с Сонечкой немного места и приготовь кофе…

Евгений Стратилатович перевел на меня увлажнившийся взгляд и произнес:

— Надо же, вас назвали тем же именем… в честь прабабушки…

Я не стала разочаровывать старика и сообщать ему, что о существовании своей прабабки я услышала за день до ее смерти.

Секретарша с облегчением распрямилась, очистила от бумаг один из столов, два стула и занялась приготовлением кофе.

— Итак, — нетерпеливо начал нотариус, — я знаю, что у вашей бабушки была чрезвычайно трудная жизнь и она не поддерживала отношений с родственниками. Но под конец жизни она с вами связалась?

Я хотела было сказать ему, что еще неизвестно, у кого была трудная жизнь, но снова решила не огорчать старого человека и без лишних комментариев рассказала ему о своей короткой встрече с Софьей Алексеевной.

Старичок грустно покивал:

— Кончина ее оказалась такой же грустной и одинокой, как жизнь…

— Она оставила мне распоряжение связаться с вами, — перешла я к деловой части, опасаясь, что нотариус ударится в воспоминания.

— Да-да… у меня хранилось ее завещание, но вы видите, что творится с бумагами. Боюсь, не смогу сразу его найти.

— Я принесла второй экземпляр. — С этими словами я положила на стол перед нотариусом документ.

— Замечательно! — Он потер маленькие ручки. — Софья Алексеевна всегда была аккуратна и предусмотрительна! Теперь вам нужно будет оформить вступление в наследство. Для этого понадобится свидетельство о смерти и документ, удостоверяющий вашу личность.

Я немедленно положила перед ним свидетельство и собственный паспорт.

— Замечательно! — повторил нотариус, словно увидел еще одно подтверждение аккуратности и предусмотрительности моей покойной прабабки.

Он подал завещание секретарше, попросив сделать с него ксерокопию, поставил на документе большую квадратную печать и сообщил:

— Теперь придется дождаться, когда со дня кончины Софьи Алексеевны пройдет шесть месяцев. Только тогда можно будет оформить документы на ее дом в бюро регистрации…

Я вспомнила бабушкины хоромы, пьяного соседа Витьку и подумала, что вовсе не стремлюсь вступать во владение этой «недвижимостью». Интересовало меня другое.

— Скажите, а больше бабушка ничего мне не передавала? Никакого письма или сообщения?

— Да, действительно… — Евгений Стратилатович смущенно потер переносицу, как будто стимулируя этим жестом свою память. — Она оставляла письмо, но вы видите, что у нас творится…

— Евгений Стратилатович, — подала голос секретарша Настя, — вы случайно не это письмо ищете?

Она протянула шефу конверт. Старичок схватил его маленькой ручкой и уставился на него, прищурившись и отодвинув подальше от глаз, как это делают все дальнозоркие люди.

— Да, это оно, — кивнул он наконец, — она просила передать его вам после ее смерти…

Я взяла конверт из маленькой, детской ручки юриста. Он был самый обыкновенный, уже пожелтевший. На нем было напечатано изображение птицы и надпись по кругу: «Птицы Владимирской области. Иволга». Рядом крупным, неровным почерком было написано: «Моей правнучке Софье Голубевой».

— Письмо вскрыто, — сообщила я Евгению Стратилатовичу.

Он печально кивнул:

— Ну да, ну да! Вы же видите — кто-то влез в мою контору! Вскрыты почти все документы, все письма и папки… это ужасно, просто ужасно!

Однако, хотя конверт был вскрыт, в нем лежал листок разлинованной бумаги, наверняка вырванный из обычной ученической тетрадки, исписанный тем же крупным неровным почерком.

«Прости меня, девочка, за то, что не виделась с тобой прежде. Так сложилась моя судьба. Может быть, после смерти я помогу тебе больше, чем помогала при жизни. То, что я оставляю тебе, ты найдешь на могиле Аксиньи Прохоровны. Ничему не удивляйся. Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними».

Прочитав про себя это странное послание, я удивленно взглянула на нотариуса:

— Кто такая Аксинья Прохоровна? Кто такой Иван Францевич? Я совершенно ничего не понимаю!

— Кто такая Аксинья Прохоровна — не знаю, — ответил старичок, — но уверяю вас, Софья Алексеевна была в твердой памяти, когда писала это. А вот Ивана Францевича я очень хорошо знаю…

Он достал из кармана растрепанную записную книжку в потертом кожаном переплете, с торчащими во все стороны и выпадающими листками.

— Память последнее время подводит, — пожаловался нотариус, — приходится все записывать. В молодости, помню, мог удержать в голове несколько сот фамилий и телефонных номеров, а теперь без записной книжки как без рук. Хорошо, что не оставил ее в конторе, если бы грабитель ее унес, не представляю, как бы я дальше жил.

Я хотела ему сказать, что хотя моложе его раза в четыре, но тоже не могу запомнить даже несколько телефонных номеров и все записываю в книжку, но Евгений Стратилатович уже нашел нужную страницу и произнес:

— Записывайте, Сонечка. Мюллер Иван Францевич… — Далее он продиктовал мне номер телефона и адрес, а затем пояснил: — Иван Францевич дружил с вашей бабушкой. По крайней мере, они давно знакомы. Он очень уважаемый человек, крупный ювелир, хотя еще довольно молод, ему чуть больше семидесяти…

«Совсем мальчик!» — хотела сказать я с сарказмом, но вовремя остановилась, сочувственно взглянув на своего собеседника. Как все относительно! Для него семидесятилетний человек «еще довольно молод». Кем же тогда он считает меня — грудным младенцем?

— А насчет Аксиньи Прохоровны, мне кажется, можно узнать в Парголове, где жила Софья Алексеевна, — задумчиво проговорил нотариус, — если она посещала ее могилу, вряд ли это было слишком далеко от дома. Все-таки последние годы ей трудно было ездить на большие расстояния.

Я поблагодарила Евгения Стратилатовича, забрала завещание и письмо и отправилась по своим делам, оставив их с секретаршей разбирать разгромленный архив.

На улице светило солнышко и пахло весной. Я вдохнула воздух полной грудью и вдруг ощутила, как безумно устала за последнее время. Сначала болела мама, потом последовал ужасный год после ее смерти. Потом начались эти заморочки с бандитами и Никитой. И что в результате? Да ничего. Я так же одинока, как раньше. Еще Ленка больна и ничем не может мне помочь, хорошо хоть я ее вытащила из передряги. Из друзей у меня один только кот, да еще бабушка Софья якобы присматривает сверху. Но это весьма проблематично… Однако нужно срочно прекратить распускать нюни, что я и сделала.

Остаток дня мы с Багратионом сидели на диване и занимались газетами. Сначала я внимательно прочитывала объявления о найме на работу и отмечала подходящее красным фломастером. Потом звонила по этим телефонам и получала почти везде отказ — либо место уже занято, либо голос мой работодателям не нравился, после чего газета поступала в полное распоряжение кота, который с видимым удовольствием раздирал ее на мелкие кусочки.

Наутро позвонила Ленкина мама и просила навестить ее дочь, потому что она сама простудилась, все тело ломит, и она боится принести в больницу грипп. Разумеется, я согласилась.

Ленка выглядела гораздо лучше. Она сказала, что ей здесь до смерти осточертело, что с трудом, но уговорила врача ее выписать, и попросила меня немного подождать в приемном покое, пока она заберет вещи и получит документы.

Я сидела в коридоре на обитой потертым дерматином скамеечке и перебирала в уме события последних дней. Мне казалось, что я упускаю из виду что-то очень важное, что какая-то очень существенная деталь все время ускользает от меня…

Народу в коридоре не было — больных сюда не выпускали, а врачи занимались своими делами. Неожиданно рядом со мной бесшумно приоткрылась дверь кабинета, оттуда выскользнула фигура в белом халате и марлевой маске, и, прежде чем я успела испугаться, на мою голову натянули плотный полиэтиленовый пакет.

Я попыталась сорвать его, но мои руки прижали к туловищу, а пакет перехватили на шее веревкой, полностью прекратив доступ воздуха. Я билась, как выброшенная на берег рыба, в глазах у меня потемнело. Кровь стучала в голове тяжелыми неровными ударами.

Моими действиями руководил не разум, а только жадное, животное желание жить, дышать… Это был какой-то первобытный инстинкт, унаследованный от далеких пещерных предков… Из последних сил извернувшись, я соскользнула со скамьи, упала на холодный каменный пол, при этом убийца на долю секунды утратил равновесие, покачнулся… я изо всех сил пнула его ногой, кажется, попала по колену. Он вскрикнул и ослабил хватку. Я высвободила руки и сорвала пакет с головы…

Никогда в жизни воздух не казался мне таким прекрасным, таким благоуханным! Я дышала и не могла надышаться.

И тут в моей памяти всплыла совсем недавняя сцена, когда я точно так же не могла надышаться после того, как чудом спаслась от удавки в том самом злополучном поселке Листвянка…

Вместе с этой мыслью ко мне вернулась способность соображать. Я повернула голову, пытаясь понять, куда исчез убийца и почему он не доводит до конца начатое дело, не пытается меня убить. Сейчас это было бы очень легко, я совершенно обессилела и не смогла бы оказать ему серьезного сопротивления.

Боковым зрением я заметила убегающего по коридору человека в белом халате, и в ту же секунду он скрылся за поворотом. Тут же я поняла, что его спугнуло: с другой стороны ко мне приближалась группа врачей, возглавляемая высоким дородным мужчиной лет пятидесяти. Судя по его важному, начальственному виду, это было какое-то местное медицинское светило — главный врач, или профессор, или заведующий отделением, в окружении своей свиты производивший обход подведомственной территории. Ослепительно белый, накрахмаленный до жестяного скрипа халат, надменное лицо с густыми темными бровями, белая шапочка, надетая так, словно это корона, — все вместе производило царственное, монументальное впечатление.

— Чтобы к завтрашнему дню все было сделано! — говорил профессор кому-то из своих спутников, и тот, кивая, быстро записывал распоряжения в блокнот, стараясь не сбиться с шага и не отстать от шефа.

Поравнявшись со мной, светило удивленно застыло на месте, густые брови поползли вверх.

— Это что? — спросил профессор у своих подчиненных, указывая на меня. — Почему у нас больные на полу?

Только сейчас я сообразила, что лежу на холодном и грязном линолеуме, куда упала во время борьбы с убийцей, и представляю собой чрезвычайно жалкое и неприличное зрелище.

— Я не больная, — отозвалась я, ухватившись за стенку и неловко поднимаясь на ноги.

— Тем более! — Голос светила набрал гневную мощь. — Почему у нас посторонние на полу?

— Разберемся! — раболепно отозвался от лица свиты человек с блокнотом, делая там очередную пометку. — Немедленно во всем разберемся и доложим, Георгий Вахтангович!

Я не стала дожидаться, пока со мной «разберутся и доложат», и торопливо зашагала по коридору, оглядываясь по сторонам. Впрочем, здесь почти все ходили в одинаковых белых халатах, и я не узнала бы своего неудачливого убийцу, даже если бы столкнулась с ним лицом к лицу.

Внизу, в вестибюле, оказалось полно народу, так что можно было не опасаться внезапного нападения. Я стояла, наблюдая за лестницей, чтобы не упустить Ленку, и думала. Последнее неудавшееся покушение, если можно так выразиться, очень благотворно повлияло на мои мыслительные способности. Такое впечатление, что голову продуло хорошим сквознячком. Потому что все события, случившиеся со мной, обрели смысл и выстроились в стройную систему. Кто-то хочет меня убить. В первый раз это случилось на даче, где чуть не взорвался газовый котел. Я-то думала, что убить хотели Ленку, но она тут абсолютно ни при чем, просто так все совпало. Охотились, несомненно, за мной, потому что Ленка никому не мешала, за муженьком своим не следила, о деньгах в сумке понятия не имела. Убивать ее не за что… А меня за что? Вот это вопрос! Я-то, конечно, тоже никому ничего плохого не сделала, но по всему получается, что кому-то сильно мешаю.

Я мысленно перебрала все случаи покушений: газовый котел на даче, потом возле дома, когда мы столкнулись с Ленкой и мне показалось, что на той стороне улицы на чердаке сидит снайпер. Вполне вероятно, что так и было, только убить хотели меня. Но я плюхнулась на асфальт и Ленку за собой потащила.

И когда я выслеживала Никиту, тот тип в Листвянке не случайно напал на меня. И если бы случайно не подвернулся Олег, то меня бы уже на свете не было. Потом льдина, свалившаяся на голову, и вот сегодня в больнице. Тут уж я сама не сплоховала либо прабабка Софья помогла…

Что же мне делать? Как выяснить, что нужно от меня тому типу? Из-за чего меня хотят убить? Олег… Олег, несомненно, может мне помочь. У него связи где-то там в спецслужбах, он взял мой телефон и сказал, что не хочет меня так просто отпустить, а самое главное — он присутствовал при покушении и знает, что я ничего не придумываю.

Но тут же перед моими глазами предстала картина: умирающая старуха шепчет с усилием: «Никому ничего не говори! Люди злы и завистливы… Сама проживешь…»

Возможно, она не права, но, прежде чем посвящать малознакомого человека в свои проблемы, неплохо бы самой в них разобраться.

Итак, с чего все началось? Пожалуй, с того дня, когда умерла прабабка Софья Алексеевна. Она оставила мне кота и завещание. Ну с котом все ясно, а вот с завещанием… Как там сказано — полдома и все остальное имущество… Как будто у нее было еще какое-то имущество… И это странное письмо, которое показал мне старичок-нотариус…

Тогда, в больнице, прабабка не успела рассказать что-то очень важное. И как знать, если бы она сообщила мне это важное, может, моя жизнь была бы совсем другой?

— Сонька, Сонька! — Это Ленка теребила меня за рукав. — Снова ты стоишь как в столбняке и никого вокруг не замечаешь!

По дороге к ее дому мы с ней обе молчали. Она едва боролась со слабостью, потому что от свежего воздуха кружилась голова, а я была занята своими мыслями.

Сдав подругу с рук на руки ее маме и оставив их выяснять отношения, я вышла на улицу и подумала, что старик-нотариус, скорее всего, прав: если я хочу разобраться с завещанием, нужно снова ехать в Парголово.

С одной стороны, я воспринимала все эти непонятные намеки в бабушкином письме с недоверием, но с другой стороны — нотариус упорно утверждал, что Софья Алексеевна была в здравом уме и твердой памяти. Кроме того, что меня мучило самое обыкновенное любопытство, нужно же в конце концов выяснить, о чем умолчала старушка и кто желает моей смерти. Иначе я так и буду шарахаться от каждой тени, и если и спасусь от убийцы, то закончу свои дни в психушке.

Маршрутка по моей просьбе остановилась недалеко от парголовской больницы, той самой, где умерла моя прабабка. Санитарка тетя Дуня никуда не делась и обрадовалась мне, как родной. Она даже расцеловала меня и прослезилась.

— Вспомнила все-таки нас, навестила! А у меня как раз смена заканчивается, пойдем ко мне, мать тебе тоже обрадуется. Софьины поминальные сорок дней скоро, как раз обсудить кое-что нужно, ты ведь за этим приехала?

— Извините, тетя Дуня, — я невольно отступила на шаг перед ее напором, — я вообще-то по другому делу. Вы не знаете такую Аксинью Прохоровну?

— Аксинью Прохоровну? — Санитарка глубоко задумалась. — Нет, такую не знаю. А это кто же будет?

— Это бабушки моей, Софьи Алексеевны, знакомая. Только она умерла, наверное, давно уже. Бабушка мне в завещании велела могилку ее навестить, — придумала я на ходу, — а где она, не написала.

— Да зачем тебе, — протянула санитарка, — чужие могилы навещать?..

Снова мне показалось, что в глазах тети Дуни мелькнуло подозрение. А может, просто тетка сильно интересуется чужими делами, своих-то интересов у нее, почитай, нету..:

Тут я вкратце рассказала про свое посещение нотариуса, не упоминая про царивший у него в конторе беспорядок.

— Уж не знаю зачем, а только надо, — твердо закончила я рассказ, — бабушка Софья в письме прощальном велела. И еще просила на сорок дней заказать поминальную службу.

— Это хорошо, это правильно! — оживилась тетя Дуня. — Это мы непременно сделаем по самому что ни на есть высшему разряду… Так умерла, говоришь, Аксинья Прохоровна… Так это, верно, баба Ксеня, она уж лет пять тому померла. Могилку, говоришь, навестить? Это дело хорошее, богоугодное, я тебя туда провожу…

В Парголове расположены два кладбища. Одно из них — огромное Северное, на котором хоронят горожан, жителей северных районов Санкт-Петербурга. К нему идут специальные маршрутки, к нему протоптана широкая народная тропа от автобусного кольца, туда ведет асфальтовая дорога от железнодорожной станции, и по этой дороге непрерывным потоком идут горожане на свидание со своими усопшими родственниками. Возле ворот всегда толчется народ, предприимчивые бабки торгуют цветами и еловыми ветками. На самом кладбище тянутся бесконечными рядами одинаковые могилы последнего времени.

Совсем иначе выглядит так называемое Старое кладбище, на котором хоронят только коренных жителей самого поселка. Оно маленькое, полузаброшенное, хотя к нему тоже тянутся время от времени одинокие старухи с букетиками полевых или садовых цветов.

Сюда и привела меня тетя Дуня.

Возле ржавых ворот, сразу за оградой, притулилась маленькая деревянная церковка, давно уже нуждающаяся в ремонте. Блекло-голубая краска, которой кладбищенская церковь когда-то была выкрашена, облезла от дождей и снегопадов, и стены храма казались почти белыми, как выцветшие от старости и невзгод глаза деревенской старухи. На покосившемся куполе сидела стая непременных галок, и какая-то сгорбленная бабка, стоявшая на паперти, закутанная до самых глаз черным платком, с интересом проводила нас взглядом.

— Тут должна быть ее могилка, бабы Ксени, — озабоченно проговорила тетя Дуня, оглядываясь по сторонам, — от церкви-то совсем близехонько… самую малость пройти… помню ведь, возле Вовки Карнаухова, который под трактор попал… как же я забыла-то… никак отсюда нужно повернуть налево…

Мы шли между ржавых, давно не крашенных оградок, которыми обнесены были заснеженные холмики могил с торчащими из них простыми крестами — где деревянными, где чугунными, где бетонными, с именами и выцветшими фотографиями усопших.

Тетя Дуня еще раз свернула налево и сказала:

— Ну вот, теперь уж точно пришли. Вот она, Вовкина-то могилка, а баба Ксеня — аккурат за ней… Да только что же это такое… батюшки-светы!

Было от чего прийти в изумление, потому что могила бабы Ксени была полностью разворочена. Простой металлический крест, покрашенный когда-то давно серебряной краской, валялся на земле. Сам могильный холм был разрыт, насколько это позволял замерзший грунт. Поодаль лежали старый ржавый лом, которым, надо полагать, действовали как рычагом, чтобы свалить крест, и рваная рабочая рукавица. Вывороченная земля была совсем свежая, не успела даже как следует промерзнуть. Тетя Дуня принялась охать и ахать и возмущаться поведением неизвестных злодеев.

— Ой, да что же это, да как же? Кому понадобилось такое сотворить?

— То-то и оно! — послышался голос, это давешняя старуха-нищенка притащилась от церкви за нами в надежде на подаяние. — То-то и оно, что безобразие! — продолжала она. — Пришли ночью, могилку разрыли, до гроба, правда, не докопались, спугнул, видно, их кто-то. А может, лень стало землю-то мерзлую ковырять…

— Да зачем? — взвыла тетя Дуня. — Кому оно надо?

— Хулиганство! — припечатала старуха. — И никому дела нету.

— У Ксени-то никого не осталось, — вспомнила тетя Дуня, — был сын в городе, да, должно, спился… Сюда и при жизни ее глаз не казал…

— Давно это случилось? — спросила я нищенку. Очень мне не понравились такие совпадения: как только я собралась к нотариусу Кулешову — сразу же к нему в контору залезли неизвестные злоумышленники, ничего вроде бы не взяли, но перепортили все документы. Далее, как только я решила, руководствуясь бабушкиными указаниями из письма, отправиться на могилу Аксиньи Прохоровны, так сразу же неизвестные злоумышленники ее разоряют.

— Позапрошлой ночью это произошло, — сообщила нищенка.

Как раз после моего визита к нотариусу! И после разгрома в его конторе. Если предположить, что неизвестный злодей прочитал письмо и поверил, что в могиле может быть что-то спрятано… Однако это не очень подходило к моим представлениям о прабабке — прятать важную и ценную вещь в могиле постороннего человека. Прямо как в сказке получается — «зарыто наследство старушкино под камнем на площади Пушкина…».

Я постояла еще, поглядела на синее небо, на голые ветви деревьев. Ну, бабушка, где же твои подсказки? Обещала же за мной присмотреть!

Но Софья Алексеевна помалкивала, видно, своих дел у нее на том свете хватает. Ну и ладно. Стало быть, если злоумышленник вырыл отсюда то, что ему нужно, то меня должны оставить в покое. А вот что это такое и могло ли быть у бабули нечто ценное — я узнаю у Ивана Францевича Мюллера, как и велено в письме.

Мы с тетей Дуней вдвоем подняли крест и закопали его в землю. Надпись на нем была очень простая:

Коленкорова Аксинья Прохоровна 1912-1997

Тоже бабулька немало пожила на свете, ох и крепкая у них раньше была порода!

Проходя мимо дома бабушки Софьи, тетя Дуня остановилась.

— Зайдем? Проверим, что там и как… Заходить мне не хотелось, но отказ выглядел бы некрасиво.

Крыльцо обледенело, и вообще все казалось заброшенным, однако замок на двери висел, и сама дверь была неповрежденной.

— Это участковый Васильич на Витьку страху нагнал, — сообщила тетя Дуня, — тот теперь в сторону Софьиного полдома и глядеть боится.

— Присмирел, значит, — констатировала я.

— Чего нет, того нет, — вздохнула Дуня, — пьет и буйствует по-прежнему, только про Софьино наследство заикаться боится. Васильич-то прямо его обвинил, что это он в дом залез, и сказал, что, ежели такое повторится, он делу ход даст.

Витьки по дневному рабочему времени дома не было, выглянула только Зинаида, увидев нас, буркнула что-то нелюбезно, прикрикнула на собаку и исчезла.

Внутри было сыро и холодно, окошко на кухне Витька заколотил досками, так что там было еще и темно.

— Что будешь с домом делать? — прямо спросила тетя Дуня. — Потом, когда документы оформишь?

— Да ничего! — Я пожала плечами. — Жить здесь вряд ли мне предстоит, потому что я работаю в городе. Продать эти полдома не продашь, кому они нужны, кроме Витьки, а у него денег нету. Пускай пока так все останется, бабушка велела сразу не продавать…

— Это да, это конечно! — энергично закивала тетя Дуня. — Только перед тем, как окончательно запереть, порядок навести нужно, а то все сгниет и мыши попортят. Тут мышей страсть, поскольку кота-то теперь нету… Если крупы там какие остались, то мне отдай для кур. Хотя хулиганы так все разворотили, какие уж тут остатки, — вспомнила тетя Дуня. — Вещи, может, какие Софьины — для матери моей, все же столько лет они знакомы были…

Я вспомнила глуховатую старушку, ее мать, она много рассказывала о прабабушке и мне понравилась.

— Конечно, после сорока дней берите, что хотите, — согласилась я.

Тетя Дуня тут же прошлась по комнате, окидывая небогатое имущество хозяйским глазом.

— Ну, платье вот это ситцевое, пожалуй, возьму, скатерть у Софьи была камчатая, халат матери подойдет…

Мне стало противно, и я потихоньку теснила тетю Дуню к двери.

— Еще галоши новые почти, в огород ходить! — продолжала она радостно. — И вот эти занавески!

— Занавески-то вам зачем? — не выдержала я. — Они же старые совсем!

Действительно, занавески на окне в комнате были от старости сизого цвета и засижены мухами.

— А что ты думаешь? — возразила тетя Дуня. — Они хоть и старые, да крепкие. Откипятить если, то отбелятся, да еще подсинить слегка да подкрахмалить — отлично будут выглядеть. Это коленкор, теперь уж таких материалов нету!

— Как вы сказали? — вскинулась я.

— Коленкор, материал такой хлопчатобумажный. Он прочный. — Тетя Дуня слегка подергала занавеску.

Несмотря на то что я никогда в жизни не слыхала о таком материале, слово показалось мне знакомым. Ах да, это фамилия той самой Аксиньи Прохоровны — Коленкорова! Ну и что?

— Мне идти нужно, — напомнила я, — ехать далеко.

Тетя Дуня с видимым сожалением оторвалась от окна и позволила себя увести. На прощанье я оглянулась на дом и с грустью отметила, как пусто и голо будут смотреться окна без занавесок.

Дома я достала из конверта бабушкино письмо и еще раз перечитала его.

«…То, что я оставляю тебе, ты найдешь на могиле Аксиньи Прохоровны. Ничему не удивляйся. Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними».

Одно можно сказать с уверенностью: если что-то и было спрятано на кладбище, теперь там больше ничего нет. Кто-то посетил могилу раньше меня… И наверняка это тот же самый человек, который устроил разгром в конторе Евгения Стратилатовича. Тот же человек или те же люди. Найдя в конторе бабушкино письмо, злоумышленники прямым ходом направились на погост и не остановились перед осквернением могилы. В этом чувствуется одна рука, один почерк: и в конторе нотариуса, и на кладбище действовали с какой-то бессмысленной злобой, круша и ломая все подряд, чтобы в грубой избыточности погрома скрыть его истинную причину.

Из этого можно сделать один вывод: тот, кто совершил это кощунство, верит в прабабкину историю, относится к ней всерьез и ни перед чем не остановится, чтобы заполучить… заполучить что?

Я еще раз перечитала концовку письма.

«…Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними…»

Стало быть, этот ювелир ответит на мои многочисленные вопросы. Во всяком случае, его телефон и адрес у меня есть…

Я нашла листок, на котором записала координаты ювелира, и набрала телефонный номер.

— Слушаю, — раздался в трубке сухой стариковский голос.

Я вспомнила слова Евгения Стратилатовича: «Он очень уважаемый человек… хотя еще довольно молод». На моих губах невольно появилась улыбка.

— Иван Францевич? — начала я. — Меня зовут Софья Голубева.

— Как? — поспешно и даже испуганно переспросил собеседник. — Как? Я не ослышался? Что за шутки!

— Нет, вы не ослышались, и это не шутка. Я правнучка Софьи Алексеевны Голубевой, и меня зовут так же, как ее. Вы, кажется, были хорошо знакомы с моей прабабушкой?

— Да, когда-то я был с ней хорошо знаком, — ответил старик после продолжительного молчания, — хотя мы не виделись очень давно… Я правильно понимаю, что Софья Алексеевна скончалась?

— Да, она умерла примерно месяц назад. Я хотела бы поговорить с вами… она оставила мне письмо…

— Откуда у вас мой телефон? — спросил он с неожиданной подозрительностью. — С тех пор как мы с покойной последний раз встречались, мой номер изменился.

— Мне дач ваши адрес и телефон Евгений Стратилатович Кулешов.

— Хорошо, — ответил старик после новой паузы, — приезжайте.

Я повесила трубку и пожала плечами. Старик не выразил особой готовности со мной общаться. Ну да ведь и мне от него нужны только ответы на вопросы, на дружбу набиваться не собираюсь. Следует только одеться поприличнее и говорить с ним по-деловому.

Но когда я открыла шкаф, то сообразила, что моим намерениям одеться поприличнее не суждено осуществиться. Если говорить прямо, в моем гардеробе не было ну ни одной приличной дорогой вещи. Раньше меня это как-то не особенно волновало, а теперь вдруг больно резануло по сердцу. Ни одежды, ни косметики, ни денег, чтобы в салон красоты сходить. Квартиры собственной и той нету, за стенкой сидит Маргарита и злобствует. По утрам маячит отчим с кривой физиономией, как будто у него флюс. Внезапно я осознала, как они мне все надоели.

Меня потрогали мягкой лапой без когтей, это Багратион напомнил, что не худо бы прогуляться. Мы пошли по старому маршруту, все к той же куче песка в подвале. Я присела на ящик и подумала, что все мои проблемы могли бы решиться очень просто, вот же оно, решение, лежит под кучей песка в люке. Там на все хватит — купить дорогую и красивую одежду, привести в порядок свою внешность, а потом улететь к теплому морю. Уж там-то, надо думать, неизвестный убийца меня не найдет. Таким образом я уйду от проблем хотя бы на время.

Я посидела, подумала и поняла, что не могу взять эти деньги сейчас. Во-первых, я боюсь. Во-вторых, получается, что я как бы уподобляюсь Никите и остальным бандитам. Деньги эти криминальные, неизвестно, сколько на них крови. И наконец, в-третьих, не в моих правилах прятать голову в лесок, как страус, и бросать дело на полдороге, я имею в виду наследство прабабушки Софьи. Нужно все-таки внести в этот вопрос ясность.

Я нажала кнопку звонка. Некоторое время ничего не происходило, и я уже снова потянулась к звонку, но тут раздался лязг замков, и массивная металлическая дверь медленно отворилась.

На пороге стоял рослый, немного сутулый мужчина явно весьма преклонного возраста, однако я не решилась бы назвать его стариком — такой силой и энергией дышала вся его мощная, подтянутая фигура. Левой рукой он придерживал за ошейник огромного косматого пса — кавказскую овчарку. Густая шерсть кавказца угрожающе дыбилась на затылке, мощная грудь тяжело и ровно вздымалась.

— Вы — Иван Францевич? — удивленно спросила я.

Облик этого человека был вовсе не таким, как я ожидала.

— Нет. — Мужчина усмехнулся, будто я сморозила редкостную глупость.

Овчарка приоткрыла пасть, обнажив страшные желтоватые клыки, и осклабилась, словно тоже смеясь над моими словами.

— Спокойно, Шторм, спокойно, — велел мужчина, крепче прихватывая поводок.

— Кто там, Парфеныч? — раздался голос из глубины квартиры.

— Дамочка какая-то пришла! — крикнул Парфеныч через плечо. — Шторма боится, меня за вас приняла…

. — И ничего я не боюсь! — Я обиделась и протянула руку, собираясь погладить собаку. Однако Шторм так низко и грозно зарычал, что я невольно подалась назад и убрана руку за спину.

— То-то. — Парфеныч усмехнулся. — Шторм — собака серьезная, баловства не уважает.

— Я Софья Голубева, — наконец представилась я, окончательно смешавшись.

— Проходи, Софья Голубева, — огромный старик посторонился, освобождая проход и оттаскивая Шторма еще немного в «сторону, — Иван Францевич тебя поджидает.

Пройдя длинным полутемным коридором, я вошла в просторный, старомодно обставленный кабинет. Массивная темная мебель, пыльные бархатные портьеры, на стенах несколько портретов и старинных гравюр. За огромным письменным столом красного дерева сидел пожилой человек с редкими седыми волосами, аккуратно распределенными по желтоватому блестящему черепу. Глаза его, голубые и чрезвычайно острые, внимательно изучали мое лицо.

— Да, вы на нее похожи, — проговорил наконец хозяин кабинета, встал из-за стола и двинулся ко мне навстречу, — у вас ее глаза…

Таких старозаветных старичков я видела, пожалуй, только в кино. Он был облачен в домашнюю куртку из темно-бордового шелка, обшитую черным кантом, на шее повязан черный шелковый платок. Подойдя ко мне, слегка склонился, блеснув желтоватой лысиной, и поцеловал мне руку. Надо же! Ну просто как в каком-нибудь романе позапрошлого века!

— Парфеныч! — крикнул он в коридор. — Сообрази-ка нам чайку! Или вы будете кофе?

— Я буду то же, что и вы, — ответила я, проникаясь духом прошлого и решив состязаться с хозяином в вежливости.

— Я пью кофе только по утрам, а то заснуть не удается, а в вашем нежном возрасте можно многое себе позволять… Помню, чего я только не вытворял лет в тридцать-сорок! — И ювелир выразительно закатил глаза.

Он усадил меня в глубокое кожаное кресло перед низким инкрустированным столиком. Через минуту появился Парфеныч — на этот раз без собаки, и поставил перед нами чайник, чашки, вазочку с печеньем и другую — с конфетами.

— Позвольте старику за вами поухаживать, — произнес Иван Францевич, наливая красновато-золотой чай в темно-синюю красивую чашку. — Берите шоколад, очень хороший, швейцарский. Непременно нужно есть шоколад! Он очень полезен для мозга.

Я пригубила чай с нежным ароматом бергамота, поставила чашку и протянула ювелиру прабабкино письмо:

— Вот, вы видите, что она здесь пишет? «Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними». Вы понимаете, что Софья Алексеевна имела в виду?

Старик внимательно прочел письмо и пожал плечами:

— Понятия не имею… Может быть, она что-то добавила на словах? Или вам не удалось поговорить с ней?

— Она что-то сказала об алмазах… Но я думаю, что к этому времени бабушка была уже в агонии и просто заговаривалась.

— Может быть, может быть, — задумчиво проговорил ювелир, — хотя она всегда была женщиной чрезвычайно здравомыслящей…

Он поставил на стол свою чашку, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Когда я подумала, что он попросту задремал, Иван Францевич неожиданно заговорил тихим, словно доносящимся издалека голосом:

— Мы познакомились с ней в Каракалпакии…

— Где? — искренне удивилась я.

Этот душистый старорежимный старик совершенно не вязался с какими-то дальними азиатскими просторами, казалось, что он всю жизнь прожил в этом кабинете, где все создано для его удобства.

— Я ведь из петербургских немцев, — пояснил ювелир, — до революции немцев здесь жило немногим меньше, чем русских, Васильевский остров был сплошь немецким. Во время Первой мировой многие из них отправились в фатерлянд, а перед Великой Отечественной почти всех оставшихся пересажали или выслали. Моего отца увели из дома ночью, и больше я о нем не слышал, а нас с матушкой выслали в Каракалпакию. Я был тогда совсем ребенком, но очень хорошо помню эти ужасные соленые степи… Почему-то все время было холодно, мать топила печку сухим овечьим навозом и резаным камышом, но это топливо быстро прогорало и давало мало тепла… И постоянно попадающий в глаза и скрипящий на зубах мелкий соленый песок… и голод, постоянный голод!

На какое-то время старик замолчал, видимо, воспоминания нелегко давались ему. Наконец он глубоко вздохнул и продолжил:

— Мы жили в доме у старой узбечки, ее звали Зухра. Она была добрая женщина и иногда угощала меня ячменными лепешками. Кроме нас, у Зухры был еще один жилец — Моисей Аронович Фридман, старый ювелир из Петербурга, такой же ссыльный, как мы. Дядя Моня. Я много времени проводил у него. Поймите, у меня не было таких книг, которые обычно читают мальчики, — «Остров сокровищ», «Всадник без головы», «Пятнадцатилетний капитан», и вместо них я читал книги по ювелирному делу, по огранке и распознаванию драгоценных камней. Дядя Моня очень многому научил меня.

Мама не перенесла тяжелого климата, заболела лихорадкой и умерла. Перед смертью она взяла с дяди Мони слово, что он не даст мне пропасть. И он не дал, научил меня всему, что я умею.

— Но при чем здесь моя прабабушка? — спросила я, воспользовавшись тем, что Иван Францевич снова замолчал.

Этот «вечер воспоминаний», признаться, меня немного утомил, тем более что все рассказанное не имело ко мне никакого отношения.

— Она жила тогда там же, мы с ней часто встречались. Конечно, она была взрослая женщина, а я — ребенок, какие у нас могли быть общие интересы, но поймите, мы были из одного города, из Ленинграда, и нам хотелось иногда побеседовать о нем… А дядя Моня относился к ней с огромным уважением и говорил, что ее отец был выдающимся ювелиром, замечательным мастером, его имя было легендой среди коллег. Потом, когда возвратились из ссылки, мы иногда встречались — теперь чтобы вспомнить соленый ад Каракалпакии…

— Отец Софьи Алексеевны был ювелиром… — проговорила я задумчиво, — значит, ее слова о бриллиантах могут быть не совсем пустыми…

— Ничего не значит, — мягко возразил Иван Францевич, — я, конечно, не хочу вас огорчать, но вы только представьте: после революции обыски следовали один за другим, у людей отбирали все сколько-нибудь ценное, а уж ювелиров трясли в первую очередь, так что сохранить что-нибудь было практически невозможно. Потом Софья Алексеевна была в ссылке, сами понимаете, она ничего не могла увезти с собой в товарном вагоне, где люди были набиты, как скот, и ничего не могла спрятать в саманной хижине. А позже, в послевоенные годы, она жила так бедно, так тяжело! Я пытался предложить ей помощь, — торопливо ответил старик на не произнесенный мной вопрос, — но она категорически от всего отказывалась… Ваша бабушка была чрезмерно щепетильна! Но если бы у нее что-то оставалось из вещей отца, она не бедствовала бы…

— Может, она просто боялась? Продашь один камень, а кто-нибудь пронюхает об этом и привяжется, узнают масти или бандиты… Неизвестно, что хуже!

— Может быть, может быть, — произнес Иван Францевич, но я чувствовала, что мои доводы его не убедили. — Вы не пьете чай, — сказал он наконец совсем другим голосом, — я утомил вас своими воспоминаниями. Позвольте, я налью вам горячего. И непременно ешьте шоколад, если хотите сохранить хорошую голову.

— Что же она имела в виду, о чем говорила в своем письме? «Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними…» О чем это она? С чем вы поможете мне разобраться?

Ювелир пожал плечами:

— Если бы у нее каким-то чудом осталось что-то от отца, какие-нибудь камни или ювелирные изделия, я, конечно, помог бы вам оценить это, помог продать за настоящую цену, если такова будет ваша воля…

— То есть «помогли бы разобраться с ними»?

— Но я еще раз хочу повторить: это маловероятно. Так что на вашем месте я бы не придавал письму такого значения.

Мы посидели еще какое-то время, и я засобиралась.

Иван Францевич вышел к дверям проводить меня и напоследок просил иногда его навещать.

— Не забывайте старика! Вы напомнили мне Софью Алексеевну, а она была необыкновенной женщиной!

— Соседи в Парголове считали ее ведьмой, — ответила я.

— А кто такая ведьма? — произнес Иван Францевич совершенно серьезно. — Ведающая, то есть знающая тайны!

По паркету застучали когти, и в прихожую вышел Шторм. Он не злился, как вначале, напротив, дружелюбно вилял хвостом.

— Вот и Шторму вы понравились, — улыбнулся старый ювелир.

Выйдя от Ивана Францевича, я переходила улицу, чтобы сесть на троллейбус, и вдруг увидела отъехавшую от тротуара темно-зеленую машину. В машинах я не очень разбираюсь, но эту сегодня я уже точно видела — запомнила трещину на ее левой фаре. Признаюсь, я испугалась: после всех приключений, после того, как мне несколько раз чудом удалось избежать смерти, в каждом таком совпадении я видела явственную угрозу.

Прежде чем я бегом пересекла проезжую часть и вскочила в подъехавший троллейбус, зеленая машина проехала мимо, не набирая скорости и не сделав попытки сбить меня. Троллейбус тащился по улице со скоростью беременной черепахи, я нашла свободное местечко и сидела, задумавшись о своих многочисленных проблемах. Случайно бросив взгляд в окно, я снова увидела туже самую машину. Как же так, она на моих глазах проехала мимо, а теперь тащится следом за троллейбусом?

Должно быть, сделала круг, объехав квартал, и снова вернулась на ту же улицу…

Но это значит, что они следят за мной.

Не знаю, кто такие эти «они», но факт налицо.

Это что-то новое в моей практике. До сих пор меня только пытались убить — причем вполне откровенно. И совершенно непонятно, почему это так и не получилось. У меня нет ни оружия, ни хорошей физической подготовки, даже особенно везучей я себя никогда не считала. Единственное объяснение, которое приходит в голову, — это вмешательство покойной прабабки Сони, которая обещала присматривать за мной с того света… Но я все-таки не настолько сумасшедшая, чтобы думать об этом всерьез.

И вот теперь эта слежка… Я могу сделать из этого только один вывод: кто бы они ни были, но на могиле Аксиньи Прохоровны им ничего не удалось найти. Иначе вряд ли их могла заинтересовать моя скромная особа. Но, видно, и раньше за мной следили, я просто этого не замечала, иначе как бы они знали о моих передвижениях.

Троллейбус подъехал к моей остановке. — Я подумала проехать дальше и потом вернуться, чтобы сбить преследователей со следа… Но тут же поняла бесполезность такого шага: они и так прекрасно знают, где я живу, знают каждый мой шаг — даже то, что я еще только собираюсь сделать, куда только собираюсь пойти.

Я вышла из троллейбуса и направилась к дому.

Оглянувшись, убедилась, что темно-зеленая машина стоит на углу.

Я подумала про Олега. Может, позвонить ему, попросить о помощи?

Но эта мысль была не слишком удачной. Кто я ему? Почему он станет заниматься моими делами? Конечно, он спас мою жизнь, но одно дело — защитить девушку, которую убивают прямо у тебя на глазах, и совсем другое — разбираться в моих сложных и совершенно непонятных проблемах…

От долгой неподвижности рука опять онемела. Нет, с кровообращением у него не все в порядке! Сняв руку с приклада, он пошевелил пальцами, повращал кистью, разгоняя кровь. Все-таки возраст дает себя знать! Конечно, прибавляется опыт, остается выдержка, но здоровье уже не то, а оно очень важно при его профессии, когда приходится подолгу караулить цель на каком-нибудь холодном чердаке или в сыром подвале, как сейчас.

Он оглянулся — ему почудилось за спиной какое-то движение. Должно быть, крысы. Кирпичные своды подвала уходили во тьму, и это немного нервировало: казалось, что там может таиться какая-то угроза. Вообще эта позиция была не совсем привычна для него: обыкновенно он предпочитал находиться наверху, на чердаке или на верхнем этаже дома, оттуда лучше целиться в голову жертвы… Вернее, объекта, кроме того, с чердака легче уходить после завершения операции. Но этот подвал тоже неплох, он заранее осмотрел его и нашел хороший путь отхода. Теперь главное — дождаться появления объекта, а ждать он всегда умел.

После выполнения этого заказа непременно надо будет отдохнуть, поехать в хороший санаторий, допустим, в Карловы Вары… Еще лучше было бы уйти на покой, но для этого он отложил недостаточно денег, так что самое большее, что он может себе позволить, — это месяц отпуска.

Но сначала надо выполнить заказ.

С этим заказом у него с самого начала не заладилось. Нашел удобную позицию на чердаке против дома объекта — позиция засветилась, в самый неудачный момент туда притащилась дворничиха с каким-то хмырем из технической службы.

Выследил объект в загородном доме, подготовил прекрасную операцию, замаскированную под несчастный случай, — оглушил жертву, затащил в подвал, открыл газовый кран… Хотел блеснуть качеством исполнения, продемонстрировать свою квалификацию, недоступную молодым конкурентам… Но объект каким-то образом выжил, и вместо блестящей, мастерской операции получился полный провал, недопустимый и позорный для специалиста его уровня.

Махнул рукой на красоту исполнения, подкараулил объект в том же поселке, хотел без лишних выкрутасов попросту его задушить — и тут откуда ни возьмись появился какой-то тренированный козел, ловко владеющий приемами рукопашного боя, и чуть не закончил одним махом успешную карьеру блестящего специалиста… Хорошо хоть удалось унести ноги!

После этого, надо признаться, он немного занервничал, предпринял глупую, непродуманную вылазку — напал на объект в больнице, попытался задушить полиэтиленовым мешком, но девчонка отбилась, а тут еще появилась целая толпа докторов, черт бы их побрал… Но это ему наука: нельзя нервничать, нельзя спешить. Операция должна быть тщательно подготовлена.

И вот он внимательно понаблюдал за объектом и нашел его самое уязвимое место.

Ежедневные прогулки с котом. В любую погоду независимо от обстоятельств она выносит своего котяру во двор и выпускает в этот подвал делать свои кошачьи дела.

Значит, здесь и надо поставить последнюю точку в этой затянувшейся истории.

Всякая постоянная привычка делает человека уязвимым, дает возможность приготовить ловушку, в которую он сам войдет по привычке. Ловушку останется только захлопнуть.

Он снова растер немеющую руку и припал глазом к окуляру оптического прицела.

В дальнем конце двора появилась хорошо знакомая стройная фигурка с большой сумкой в руке.

Багратион встретил меня на пороге комнаты и даже тихо мяукнул, что было совсем не в его правилах. Весь его вид изображал крайнее нетерпение.

— Что это с тобой? — удивилась я. — Вроде сейчас не время для прогулок.

Кот снова мяукнул и посмотрел страдающими глазами.

— Ты слишком много ешь, — заворчала я, — или это от молока…

Я открыла свою «котовую» сумку, и бедолага поспешно запрыгнул в нее.

Мы вошли во двор, и Багратион стремглав бросился в подвальное окошко. Оглядевшись по сторонам, я снова увидела знакомую зеленую машину. Проклятая тачка стояла в дальнем конце двора с таким видом, словно оставлена здесь хозяином еще с прошлой осени.

Эта наглость переполнила чашу моего терпения. Я решила подойти к машине и посмотреть в глаза тому, кто сидит в ней и следит за мной, как кот за мышью…

В этот момент я ничего не боялась и даже не подумала о том, чего может стоить мне такой шаг и что будет с Багратионом, если меня убьют… Правда, я верила, что они не посмеют убить меня среди бела дня прямо во дворе моего собственного дома!

Я чуть не бегом пересекла двор, наклонилась к окну машины, чтобы наконец увидеть своего преследователя или преследователей…

В салоне никого не было.

Он поймал стройную женскую фигурку в перекрестье оптического прицела и плавно повел ее, чуть опережая. Он вел ее, словно она была его партнершей в странном медленном танце. Девушка прошла мимо кустов и на секунду скрылась от его взгляда, чтобы тут же снова появиться. Он не спешил — она направлялась прямо к нему, и нужно было только немного выждать, чтобы сделать единственный, безупречный выстрел.

Девица остановилась, наклонилась и открыла свою сумку. Огромный черный, как ночь, кот беззвучно выпрыгнул на землю и на мгновение замер, принюхиваясь.

Девушка выпрямилась. Она была так хорошо видна, что он мог разглядеть каждую родинку на ее лице.

Палец мягко, плавно потянулся к спусковому крючку винтовки.

И в это время странный шум за спиной повторился.

Он задержал дыхание, скосил глаза. Сзади шевельнулась неясная тень. Снайпер повернул голову.

Из темноты, сгущавшейся в глубине подвала, медленно выдвинулась мужская фигура. Крупный, тяжеловесный человек поднес палец к губам и тихо, с заметным акцентом, произнес:

— Нэ надо стреляйт!

— Что? — дурашливо переспросил стрелок, оттягивая время.

— Я расторгайт контракт!

— Ты еще кто такой? — Снайпер быстрым движением перекинул винтовку на левую руку и навел ее на незнакомца. — Тебя мне еще не хватало!

— Я… как это… заказтшик, и я отменяйт заказ!

— Так дела не делаются. — Киллер скривился и злобно сплюнул на грязный цементный пол. — Что значит — отменять? Почем я знаю, что ты заказчик? Такие заказы не отменяют! И ты, мать твою, как меня нашел?

— Я… как это… следит за объект и наблюдайт вас. Это не есть профешионал! Вас отшен легко вычисляет! Я отменяйт заказ!

— Да ты, козел, что себе позволяешь? — проши: пел киллер, все больше и больше распаляясь. — Я этот объект столько времени веду, изучил его, как собственный сортир, сколько времени на него угрохал, а ты — отменять?

— Нэ волновайтес, — заказчик придвинулся ближе, выпучив глупые голубые глаза, — я оплатит неустойка, вы не понести болшой урон.

— Да разве только в деньгах дело! — Киллер не повышал голоса, чтобы не спугнуть объект, но ярость в его груди так и кипела. — Ты, харя американская, не понимаешь? Я в это дело душу вложил!

— Как это переводит — «душу влоджил»? — озабоченно переспросил тот. — Я ясно выражатся — заказ отменяйт! Мои обстоятэлства изменяйт! Мне не нужно ее убивайт, мне нужно полутшайт от нее информация!

— Ах, у тебя обстоятельства изменились? — прошипел киллер, придвигаясь к заказчику. — А я-то при чем?

— Мне нэпременно нужно узнавайт все, што она знайт! Ее не нужно сейтшас убивайт!

— Так дела не делаются! — зло повторил убийца.

— Вы должны выполняйт мой приказ. Я есть заказтшик, и мой слово для вас есть закон!

— А вот те хрен! — презрительно бросил киллер. — Мы не в твоей гребаной Америке! У нас так дела не делают! — Вдруг его глаза блеснули, словно увидели что-то очень интересное, он понизил голос и вкрадчиво проговорил: — Ну, если ты хочешь отменить заказ, давай прямо сейчас неустойку. И наличными!

— Сейтшас, сейтшас, — засуетился, закивал американец, — я не иметь все деньги при себе, но некоторый сумма я вам оплатит… я знайт эта ваша русская слабост к наличные деньги…

Киллер осторожно отложил винтовку и незаметно вытащил из-за спины нож. На этого козла не нужно тратить пулю, ее он оставит для объекта. Сейчас он возьмет деньги — пусть их будет меньше, чем он рассчитывал, но зато он доведет это проклятое дело до конца! Он возьмет бабки, потом приколет заказчика, эту гниду, которая позволяет себе диктовать правила игры! Он приколет его, как в детстве прикалывал булавками редких жуков и бабочек, чтобы разместить их в своей коллекции, а потом возьмет винтовку и разберется с девчонкой. Все равно она никуда не денется, будет ждать своего чертова кота! Он обязательно должен довести дело до конца, иначе у него останется отвратительное чувство, что он состарился и больше ни на что не способен, что ему пора на свалку. На самом деле он полон сил, он может все, он в расцвете своих возможностей, просто этой девчонке как-то невероятно везет, словно ей кто-то подыгрывает в той смертельной игре, которую они с ней ведут…

Американец, косясь на исполнителя, достал из кармана туго набитый бумажник и, стараясь не показывать его содержимое, вытащил стопку зеленых купюр.

— Эй, не жмись, Америка! — дурашливо проговорил киллер, заглядывая через плечо заказчика и одновременно отводя руку с ножом. — Ты что, блин, на базаре — выгадать норовишь?

— Это будет достатотшно. — Американец с недовольной гримасой добавил еще одну купюру. — Это будет отшен достатотшно!

— А вот те хрен! — Киллер выбросил руку с ножом, но хитрый янки, видимо, ожидал чего-то подобного и отскочил неожиданно ловко для своей крупной, неуклюжей фигуры и бросился в сторону, выкрикивая:

— Это нэлзя! Это нэлзя! Меня нэлзя убивайт, я есть заказтшик! Я дать вам плохая рекомендэйшн!

— Хрен ты что-нибудь дашь, — прохрипел киллер, догоняя подлого американца, — когда я тебе кишки выпущу! Ты своими рекомендациями подавишься! Ты, сволочь буржуазная, в этом подвале сгниешь и можешь тут крысам давать свои гребаные рекомендации!

Американец повернул лицо к своему преследователю. В его глазах горели ужас и недоумение: он не понимал, как можно так непростительно нарушать самые основные законы бизнеса!

Киллер теснил его к грязной кирпичной стене, размахивая узким, отлично заточенным ножом. Американец водил по сторонам безумными глазами, пытаясь найти путь к отступлению, лазейку… Но все было безнадежно, убийца загнал его в тупик, как охотник — затравленное животное…

Убийца поднял руку с ножом, приготовившись к последнему, решающему удару…

И в это мгновение ему под ноги бросилось что-то черное, какой-то косматый зверь с ярко горящими зелеными глазами…

Киллер споткнулся, потерял равновесие и рухнул на пол.

Все его тело пронзила холодная молния боли. Он дернулся, попытался встать и вдруг увидел перед глазами расплывающуюся на грязном цементном полу темно-красную лужу.

«Кровь, — лениво отметил он, — откуда здесь кровь?»

В боку пульсировала постепенно стихающая боль.

«Что это со мной? — постепенно успокаиваясь, думал он. — Кажется, я засыпаю… а что за зверь бросился мне под ноги? Ах да, это ведь был кот девчонки… кот объекта… моего последнего объекта…»

Глаза видели все хуже и хуже, темнота в подвале сгущалась, и киллера все больше клонило в сон. В конце концов, он был уже очень немолодым человеком, и ему давно пора было отдохнуть… отдохнуть… отдохнуть.

Американец изумленно следил за тем, как этот страшный человек, неожиданно упав и наткнувшись на собственный нож, несколько раздернулся и окончательно затих, уставившись в грязную кирпичную стену широко открытыми мертвыми глазами. На полу растекалась кровавая лужа, и американец вынужден был отступить в сторону, чтобы не испачкать в крови ботинки.

Он подумал, что происшедшее совершенно закономерно: этот человек хотел нарушить священные законы бизнеса, но Провидение этого не допустило. Он как заказчик имел полное право расторгнуть контракт, как только его условия перестали соответствовать интересам заказчика.

Американец спрятал в карман бумажник с неистраченной неустойкой, брезгливо переступил через нечестного русского и направился к заднему выходу из подвала.

Багратион так долго не появлялся, что я уже начала беспокоиться. На улице март, Багратион у меня кот завидный, поэтому вполне возможно, что какая-нибудь уличная киса положила на него глаз. И она ему тоже понравилась, так что теперь влюбленные очень хорошо проводят где-нибудь время. А мне что прикажете делать? Где мне искать этого бродягу? И вот, когда у меня уже лопнуло терпение, кот появился из подвала, но в каком виде… Глаза его горели темно-зеленым огнем, шерсть на спине и на загривке стояла дыбом, хвост распушился примерно в три раза больше обычного и напоминал поток густого дыма, который временами шел из трубы фабрики «Красный треугольник», где задолго до моего рождения делали резиновые галоши. Глядя на кота, я поняла смысл выражения «хвост трубой».

Дома на звук хлопнувшей двери выскочила Маргарита и подобострастно сообщила, что мне несколько раз звонил женский голос, который наконец попросил перезвонить Лене.

«Что еще у них стряслось? — недовольно подумала я. — Вроде бы Ленка у мамы, все в порядке…»

Ленка взяла трубку сама. Узнав, что это я, она долго копошилась, закрывала дверь, потом заговорила вполголоса:

— Слушай, меня достала свекровь! Звонит каждые десять минут, рыдает в трубку, требует сказать, куда я дела ее мальчика!

— Ах, она так ставит вопрос… — пробормотала я, — оригинальная трактовка…

— Никитушка не звонит ей уже четыре дня, она в панике и считает, что он пропал, с ним случилось несчастье.

— Что ж, она недалека от истины, — заметила я.

— А что мне ей сказать? — кипятилась Ленка. — Ты пойми, она уже и мою мать с ума свела!

— Пошли ее подальше открытым текстом, сказать подробно, куда? — предложила я.

— Не могу, — грустно ответила Ленка, — смелости не хватает. Не могу открыто хамить немолодому человеку, хоть свекровь и зараза, каких мало.

— Ты хочешь, чтобы я ей нахамила? — Я вспомнила раздраженный женский голос, который кричал мне в свое время, чтобы я оставила ее Никиту в покое и не смела звонить к ним в дом. — Я, конечно, могу, но как представиться? Сказать, что звоню по твоему поручению? Она не поверит…

— Не валяй дурака! — рассердилась Ленка. — Я звоню посоветоваться, что делать. Я сказала свекрови, что мы разводимся…

— Ну, верно, она не очень расстроилась… — подзадорила я Ленку.

— Представь себе, сначала она расстроилась! Оказалось, что она меня любит!

— И ты в это веришь? — Я была настроена очень скептически.

— Ну… все же я перетаскала ей тонны продуктов, пока она болела! — неуверенно сказала Ленка. — Возможно, ей присуще чувство благодарности…

— Я тебя умоляю!

— Точно, — Ленка не могла не согласиться, — я ей не поверила, и правильно сделала, потому что теперь она прямо обвиняет меня в том, что я извела ее сына. Грозится в милицию пойти!

— С нее станется… — протянула я.

— А что я им скажу? — надрывалась подруга. — Про похищение, про наркотики и так далее? Еще на меня все повесят!

Я подумала, что при таком раскладе как бы на нас и все трупы, найденные в ангаре торгового дома «Британия», не повесили, а заодно и организацию теракта на мюзикле «Норд-ост», но решила не распространяться о таком щекотливом вопросе по телефону.

— Может, она поорет, выпустит пар и затихнет? — осторожно поинтересовалась я.

— Исключено, — твердо ответила Ленка, — да ты сама представь, как это со стороны выглядит. У меня муж пропал, а мне и горя мало? Значит, это я его куда-то дела!

— Ты права, с этим нужно что-то делать, — сказала я, — ладно, я подумаю, потом тебе перезвоню.

— Соображай быстрее! — жалобно сказала Ленка. — У меня мама уже второй пузырек валерьянки приканчивает!

— Думать тут нечего, — сказала я, повесив трубку. Не считайте, что я рехнулась и разговариваю сама с собой. Нет, в данном случае я обращалась к Багратиону, который сидел на диване и, надо полагать, слышал наш с Ленкой разговор.

— Думать тут нечего, — повторила я, — нужно звонить Олегу.

Раньше я не хотела этого делать, потому что сама еще не разобралась в своих проблемах. Но теперь проблемы были Ленкины. Олег, надо думать, в курсе того, куда делся ее муж.

Однако вспомнит ли он меня? Ведь прошло несколько дней, он обещал позвонить и не позвонил. Тут я вспомнила, что дала ему телефон той самой коммуналки на Кирочной. Но ведь Олег связан со спецслужбами, так что может без труда выяснить мой домашний…

И тут же раздался телефонный звонок. Я взяла трубку, и кто, вы думаете, спрашивал меня? Конечно, Олег! На ловца, как говорится, и зверь бежит.

— Ты меня нарочно обманула, — начал он, — ты дала телефон, а сама из той квартиры съехала. И подруга тоже. Но не думай, что от меня можно так просто избавиться.

— Да я и не думаю, — мирно ответила я, — вот как раз собиралась тебе звонить…

Разумеется, он не поверил, но мне было все равно. Я наскоро объяснила Олегу суть Ленкиной проблемы — свекровь совсем съехала с катушек от беспокойства за сына и собирается идти в милицию.

— Я наведу справки и позвоню. — Как мне показалось, его голос звучал разочарованно: может, он ждал, что я признаюсь ему в любви?

— Нет уж, — решительно сказала я, — ты должен сообщить ей все лично, а то мне Ленка не поверит. Уж будь так любезен, выкрои время, и побыстрее, а то они там с матерью валерьянкой обопьются, а у свекрови совсем крыша съедет.

Мы условились встретиться через полтора часа в кафе «Марко Поло» на Петроградской, после чего я подошла к зеркалу и задумалась, можно ли считать эту встречу свиданием. То есть нужно ли мне как-то особенно готовиться к ней или сойдет и так. Из зеркала на меня смотрела весьма непрезентабельная особа — нестриженые, непричесанные волосы, лицо бледное и невыразительное, в глазах, правда, в последнее время изредка появлялся наш фамильный огонь. Ай да ладно, пойду как есть, не до того мне сейчас!

— Соня! — окликнула меня незнакомая девушка возле двери кафе «Марко Поло».

Мы с Ленкой условились встретиться пораньше, чтобы успеть выработать общую стратегию. Я сначала не узнала ее, а когда узнала, то сразу же испортилось настроение.

Сегодня на улице было тепло, светило солнышко, асфальт просох. На Ленке было светлое короткое пальтишко из кашемира с крупными пуговицами, на шее оранжевый шарф. Она подстриглась коротко, и сразу стало заметно, что она очень похудела, от этого глаза казались еще больше. Была она бледна и помаду выбрала в тон коже лица — светлую., — Обрезала волосы, — бормотала Ленка, — так стали лезть в больнице, просто кошмар. Вообще выгляжу ужасно, бледная, как смерть, и ощипанная, как мокрая курица…

Я бы так не сказала, но решила промолчать, потому что Ленка явно желала услышать от меня, что выглядит она неплохо. Одно скажу: раз она прежде всего побежала в парикмахерскую и не забыла накраситься, стало быть, чувствует себя явно лучше.

Мы сели за столик и не успели двух слов сказать, как появился Олег.

— Познакомьтесь, — начала я светским тоном, — это Лена, моя подруга, хотя вы ведь уже встречались…

— Да, — сказал Олег, и я сразу же почувствовала, что с ним что-то не то.

Действительно, он застыл столбом и вытаращился на Ленку. Я так поняла, что в прошлый раз он на нее особенно не смотрел, да и смотреть-то там было не на что — она была в ужасном состоянии. Теперь же Ленка слегка почистила перышки и сразу произвела на моего знакомого неизгладимое впечатление.

— Да… мы… — прохрипел Олег и сделал попытку протянуть руку, но она тут же упала плетью.

— Здравствуйте, — прошептала Ленка и опустила глаза.

Когда-то давно, еще до моего рождения, у нас в Большом театре кукол шел спектакль под названием «Под шорох твоих ресниц», мне мама про него рассказывала. Так вот, наша дальнейшая встреча проходила под этим самым девизом — «Под шорох ресниц». Ленка на протяжении всего разговора то томно опускала глаза, то трепетала ресницами. Было заметно, что от каждого ее взгляда Олег вздрагивает, словно его дергает электрическим током. Вначале меня это раздражало, потом начало забавлять.

Она вовсе не выглядела несчастной, несчастье отпугивает людей; нет, Ленка выглядела такой беспомощной с этой своей короткой стрижечкой, что даже мне иногда хотелось немедленно ее защитить и взять на себя все ее проблемы. Что уж говорить об Олеге — сердце-то ведь не камень даже у сотрудника спецслужб, тем более что он простой технический гений.

Когда первичный обмен взглядами приостановился и мы уселись за столик, я сделала попытку направить разговор в деловое русло.

— Видишь ли, Олег, — начала я, — у нас проблемы. И мы решили обратиться к тебе за советом.

Он сделал над собой усилие, оторвал взгляд от Ленки и обратил его на меня. Как видно, сравнение было не в мою пользу, потому что Олег тяжко вздохнул, но все же заставил себя перейти к делу.

— Я навел справки, — хрипло заговорил он, — дело в том, что о случае в загородном доме Горлового широкие массы не оповещены. То есть ни в прессу, ни на телевидение ничего не просочилось. Охрана хозяина там тихонечко все прибрала, мы им не мешали. Вашего мужа не было среди убитых, это я знаю точно. Надежду Ведерникову увезли к Горловому, что с ней — понятия не имею, но у себя дома она не появилась.

— Нам про нее совершенно неинтересно, — тихонько вставила я, и Ленка согласно кивнула.

— Далее, — Олег дождался, когда Ленка снова подняла ресницы, — насчет случая в ангаре торгового дома «Британия». Там нашли кучу трупов, свидетелей никаких. — Тут он повернулся ко мне и даже соизволил слегка подмигнуть. — Разумеется, милиция занимается этим, но поскольку в живых никого не осталось, то дело, надо полагать, закроют, посчитав его обычной бандитской разборкой. Об участии вашего мужа в этом инциденте никто не знает, так что у милиции нет к нему никаких претензий.

— Но он об этом может не знать… — снова вставила я, а Ленка опять-таки взмахнула ресницами.

— С нашей стороны тоже его никто не собирается искать, — продолжал Олег, — потому что это такая мелкая…

— Дрянь, — подсказала я.

— …что он никому не нужен, — закончил Олег. — Однако он, со своей стороны, опасается всех и вся, поэтому думаю, что он пустился в бега либо забился в какую-нибудь щель…

— Как таракан, — снова подсказала я. Олег опять деликатно промолчал.

— Что же мне делать? — прошептала Ленка.

— Да, вот именно, что делать с матерью Никиты? — вспомнила я. — Она настроена очень агрессивно.

— Пошлю кого-нибудь провести с ней беседу, чтобы не мутила воду, — вздохнул Олег.

— Полегче там, все-таки мать за сына переживает, — неожиданно для себя сказала я.

Олег молча развел руками. Я посчитала нашу беседу оконченной и допила кофе. Внезапно Олегу позвонили на мобильник, он послушал, изменился в лице, потом извинился и вышел, очевидно, чтобы мы не слушали разговор.

— Ну, ты довольна? — спросила я и тотчас сообразила, что вопрос мой прозвучал весьма двусмысленно, во всяком случае, Ленка поняла его так.

— Сонька! — Голос ее звучал виновато. — Ну ей-богу, я не нарочно! Понятия не имею, с чего это он на меня стал пялиться!

— Угу, — согласилась я, глядя в сторону.

— Сонь, ты думаешь, он мне нужен?

— Конечно, нужен, раз мы сами к нему обратились! — рассердилась я.

— Но я не об этом…

— Ладно, брось, не бери в голову, — отмахнулась я, — сейчас не до того…

И тут же подумала, что это я такая рациональная, что могу рассчитать, когда можно заниматься личными делами, а когда нельзя, а сердцу-то ведь не прикажешь… Значит ли это, что у меня нет сердца?.. И вообще, имела ли я на Олега какие-нибудь виды? То есть он, конечно, встретился на моей дороге очень и очень вовремя, защитил от убийцы там, в лесочке, дал возможность подслушать все, что происходило в доме Горлового, без него я не сумела бы спасти Ленку. Судя по всему, Олег — парень неплохой, ведь возиться с нами вовсе не входило в его обязанности.

Я закурила сигарету и прислушалась к себе. Обидно или не обидно мне, что он втюрился в Ленку с первого взгляда? Обидно, конечно, только вовсе не из-за ревности. Даже сейчас, когда Ленка после болезни, сравнение с ней не в мою пользу. Уж больно у меня жалкий вид.

Мне внезапно захотелось просто до боли, до зубовного скрежета холить и лелеять свое тело, не спеша бродить по магазинам, подбирая одежду по своему вкусу, плавать в бассейне, посещать сауну и салон красоты, никуда не торопиться и ни о чем не думать. Разумеется, у Ленки ничего этого не было, она не может себе позволить болтаться без дела, она много работает, но все-таки следит за собой. А во что превратилась я за эти годы? Кошмар какой-то… Конечно, я не виновата, что так случилось с мамой, но пора уже возвращаться к нормальной жизни, давно пора…

— Сонька, Сонька! — теребила меня Ленка. — Ты снова витаешь где-то в облаках и совершенно меня не слушаешь!

— А что такого важного ты хочешь мне сказать? — огрызнулась я. Ленкин оранжевый шарфик, так подходивший к дорогому пальто, и шорох ее ресниц порядочно надоели мне за сегодняшнюю встречу.

Подруга снова взмахнула ресницами, на глазах ее блеснули слезы. Мне стало стыдно — ей и так досталось за последнее время, а тут я хамлю, причем ни с того ни с сего.

Окончательно выяснить отношения нам помешал Олег. Он вернулся очень озабоченный и сказал, что ему срочно нужно уходить.

Он предложил нас подвезти. Мы высадили Ленку у издательства, Олег проводил ее грустным взглядом и снова стал нормальным человеком. Пока мы ехали к моему дому, он молчал, потом поинтересовался, как мои дела.

— Нормально, — ответила я рассеянно, поскольку решила, что спрашивает он чисто из вежливости.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — настойчиво спрашивал он. — Тебя никто не преследует, не беспокоит звонками?

Меня преследовали, за мной следили… Но если я расскажу об этом Олегу, то придется полностью ввести его в курс дела насчет бабушкиного странного завещания. Снова в голове зазвучал ее голос: «Никому ничего про них не рассказывай… Сама проживешь…» Ладно, пока помолчим, а там посмотрим.

— Спасибо тебе за заботу, — ответила я, — и к Лене ты очень внимателен был, просто глаз с нее не спускал…

Олег отвернулся. Это хорошо, пускай думает, что я ревную.

Утром я вспомнила, что завтра сороковой день со дня смерти бабушки Софьи и что нужно будет ехать в Парголово. Когда мы с Багратионом спускались по лестнице на свою обычную прогулку, то наткнулись на мадам Брошкину, которая, по ее же собственному выражению, взяла надо мной шефство и теперь при встрече неустанно справлялась о нашем с котом здоровье и не обижает ли нас Маргарита.

Мадам Брошкина погладила Багратиона, привычно поразилась его размерам и между делом сообщила мне, — что вчера вечером в подвале соседнего дома возле старой кочегарки нашли труп неизвестного.

— Бомж какой-нибудь? — с замиранием сердца спросила я, вспомнив, в каком виде выскочил вчера оттуда Багратион.

— Нет, милиция сказала, что одет был прилично, но документов при себе никаких не имел, — ответила вездесущая соседка, — так что ты осторожно ходи по подвалам-то…

Я так испугалась, что решила туда совсем не подходить и кота не пускать. Багратион был очень недоволен, когда мы направились совсем в другую сторону. Он долго шлялся по двору, не нашел песка, вымазал лапы в сырой земле — в общем, прогулка получилась неудачной.

Я решила, что завтра возьму его с собой в Парголово, пускай кот на прощанье погуляет по дому, где он прожил всю жизнь. Опять же мышей приведет к общему знаменателю.

Снова, как только мы вошли в квартиру, Марго сообщила мне, что звонил приятный мужской голос, очень вежливый, и сказал, что перезвонит. Марго просто умирала от любопытства — еще бы, раньше мне никто вообще не звонил, а я подходила к телефону только для того, чтобы заняться утомительными поисками работы. Всех друзей и подруг я растеряла во время маминой болезни и в ужасный год после ее смерти. Но Марго этого не знала, она думала, что у меня такой отвратительный характер, что со мной никто не хочет общаться. И вот после нашей ссоры я пропадала где-то десять дней, а потом вернулась как ни в чем не бывало и сказала, что жила у подруги. Значит, у меня есть друзья… Кроме того, соседка мадам Брошкина, оказывается, очень хорошо ко мне относится. И все соседи тоже… Марго не знала, что и думать.

Телефон вскоре зазвонил снова, и я еле успела ответить раньше Маргариты.

В трубке раздался знакомый сухой стариковский голос.

— Здравствуйте, Соня, — мне послышалась в нем нерешительность, — это Мюллер…

— Здравствуйте, Иван Францевич, я вас узнала.

— Не посчитайте за навязчивость, но я нашел в своих архивах кое-что интересное. Если бы вы могли приехать к старику… Это касается вашей прабабушки Софьи Алексеевны.

— Непременно приеду, — ответила я, повесила трубку и только тут заметила, каким ярым любопытством горят глаза Маргариты.

— Кто это? — не выдержала она. — Кто это — Иван Францевич?

— Любопытство — порок вопреки общему мнению, — ответила я и ушла в свою комнату.

Парфеныч открыл дверь сразу же, как только я нажала на кнопку звонка, словно ждал под дверью. Шторм стоял рядом с ним, шумно дыша и энергично размахивая хвостом.

— Проходите, . Иван Францевич ждет вас. Отметив про себя, что мои акции в доме ювелира явно поднимаются — Парфеныч обращается на «вы», Шторм встречает, виляя хвостом, — я прошла по коридору и открыла дверь кабинета.

Иван Францевич устремился ко мне навстречу, приветливо улыбаясь и протягивая руку.

— Здравствуйте, Сонечка. — Старик склонился к моей руке, сверкнув желтоватой лысиной. — Не подумайте, что я выдумал какой-то ничтожный предлог, чтобы снова зазвать вас в гости. Я после вашего визита ударился в воспоминания, а потом стал просматривать старые газеты и журналы — захотел найти что-нибудь о вашем прадеде… точнее, прапрадеде — отце Софьи Алексеевны, и вообще о ее семье… И вот посмотрите, что я нашел!

Иван Францевич подвел меня к письменному столу, на котором громоздились стопки пожелтевших газет и журналов, и указал на одну из страниц с таким видом, с каким грибник показывает необыкновенно красивый боровик или рыболов — огромную щуку.

— Вот здесь, — проговорил он, надевая очки и находя нужную заметку, — вот… «Коорин — надежное средство от переутомления, старческой дряхлости, последствий алкоголизма…» Ах нет, извините, это не то… — Он провел пальцем по строчкам и наконец прочел: «На состоявшихся недавно торгах известный санкт-петербургский ювелир, купец первой гильдии Алексей Степанович Голубев, приобрел значительную партию замечательных африканских алмазов. Эти прекрасные камни, отличающиеся исключительной красотой, изумительного голубого оттенка, были выставлены на торги известным английским алмазодобытчиком лордом Скофилдом. Сия коллекция камней получила среди знатоков имя „Алмазы розовой антилопы“, поскольку рассказывают, будто шахту, на которой они добыты, нашел негритянский охотник, преследовавший антилопу небывалого розового цвета. Счастливому охотнику уплатили за его находку пятьдесят фунтов стерлингов, которые этот сын природы истратил на „огненную воду“, нынешний же владелец заработал на этой шахте уже не один миллион фунтов и стал одним из богатейших людей Британской империи, тем самым еще раз подтвердив удивительную практичность и деловую сметку англичан.

Господин Голубев отказался комментировать цель покупки коллекции, однако один из его работников, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что Алексей Степанович собирается изготовить из африканских камней бриллиантовый гарнитур для одной чрезвычайно высокопоставленной особы, а также целый ряд драгоценных уборов для своего нового отделения, которое намерен открыть в Бостоне, в Соединенных Американских Штатах, куда он с этой целью отправил своего брата и доверенного человека Бориса Степановича Голубева».

— И что все это значит? — недоуменно спросила я.

— Эта заметка напечатана в журнале «Солнце России» в самом конце 1913 года. Как вы понимаете, вскоре началась мировая война, и многие планы пришлось переменить или отложить до неопределенного будущего, которое так никогда и не наступило. Зная неторопливость тогдашней ювелирной техники, я уверен, что Алексей Степанович не успел изготовить задуманные драгоценные изделия, в лучшем случае он огранил купленные «Алмазы розовой антилопы», сделав из них первоклассные бриллианты. Далее, насколько я знаю, Алексей Степанович так и не открыл отделения в Соединенных Штатах — та же война и последовавшая за ней революция помешали. Таким образом, возможно, бриллианты остались у Голубева… хотя я еще раз повторяю — очень мала вероятность того, что камни не были изъяты при одном из бесчисленных обысков или замаскированных под обыск грабежей…

Я вспомнила картину, виденную мной на парголовском кладбище, и подумала, что если даже бриллианты пережили революционные и военные годы, то сейчас-то вряд ли осталась надежда их отыскать. Однако еще один факт из прочитанной Иваном Францевичем заметки привлек мое внимание.

— Выходит, у меня могут быть родственники в Америке? Потомки того самого «брата и доверенного лица»?

— Возможно. — Старик пожал плечами. — С тех пор минул почти целый век, так что трудно что-нибудь утверждать наверняка.

Он позвал Парфеныча, и тот сервировал нам стол, как в прошлый раз, — темно-синие чашки, душистый чай с ароматом бергамота, ореховое печенье, швейцарские шоколадные конфеты.

— Ешьте шоколад, Сонечка, — потчевал меня старый ювелир, — он очень полезен для головы…

Не успела я вернуться домой, как Маргарита, поджав полные губы, сообщила, что снова звонила моя подруга Лена и очень просила перезвонить. Марго так мучилась от неудовлетворенного любопытства, с чего это я вдруг стала вести такую активную жизнь, что даже забыла попрекнуть меня тем, что она бегать к телефону не нанималась.

— Ну что у тебя стряслось на этот раз? — устало спросила я Ленку, словно перед этим не пила чай в приятной компании, а по меньшей мере таскала бревна.

— Как дела? — жалобно проблеяла Ленка.

— Да ничего, — против воли мой ответ прозвучал достаточно сухо, — а у тебя? Свекровь отвязалась?

Очевидно, человек из спецслужб побывал у ее свекрови и провел с ней воспитательную беседу. Суть этой беседы нам неизвестна, но результатом явился звонок Ленке и разговор, в котором скверная баба недвусмысленно дала ей понять, что пока ее сын не женился, он был очень примерным мальчиком, послушным сыном и отличником. И только негодная Ленка довела ее образцово-показательного сына до того, что им теперь интересуются органы внутренних дел.

— Словом, это я Никитушку подставила, толкнула в объятия Надьки Ведерниковой и заставила связаться с бандитами и продавать наркотики! Нет, ну ты представляешь? — восклицала подруга.

Насколько я помнила мать Никиты, Ленке еще мало досталось.

— Но ты хотя бы высказала ей, что от брака с ее сыночком ты не получила ничего, кроме неприятностей, и вообще чуть коньки не отбросила из-за его преступных дел?

— Не успела, — грустно созналась та, — она первая трубку бросила.

— Растяпа! — от души выругала ее я. — А ты вообще чего звонишь-то?

Ленка спохватилась и перешла к делу. Скверная баба между руганью сообщила ей, что, хоть комната в коммунальной квартире на Кирочной у них с Никитой общая, она, свекровь, сделает все, чтобы ни метра этой жилплощади Ленке не досталось.

— Подумать только! — поразилась я. — У нее сын пропал, а она о жилплощади беспокоится… Ну и люди!

Ленка сказала, что, наверно, свекровь насчет Никиты обнадежили, в смысле, что с ним ничего не случилось, от этого она приободрилась и вновь стала законченной стервой.

— Такой и была… — поддакнула я.

В общем, этот инцидент можно было бы считать исчерпанным, но дело в том, что на Кирочной остались кое-какие Ленкины работы. Естественно, я в свое время собрала только ее вещи, а со свекрови вполне станется назло Ленке все это выбросить. Так что нужно съездить в коммуналку, причем как можно скорее, пока Никитиной маменьке не пришло в голову поменять там замок.

— Сонька, едем со мной, а? — взмолилась Ленка. — Я одна боюсь, вдруг муженек объявится…

— Ну и что он тебе сделает? — Мне совершенно не хотелось присутствовать при их объяснении.

— Теперь-то, конечно, ничего, — вздохнула Ленка. — Все, что мог, он уже сделал, но я все равно боюсь…

— Я вообще-то занята… — протянула я недовольно.

— Ты что — на работу устроилась?

— Да нет… — растерялась я.

В Ленкином красноречивом молчании слышался вопрос, чем же я так сильно занята, если ничего не делаю. Тут я вспомнила, что должна ей деньги. И почувствовала укоры совести.

— Ладно, поедем, только прямо сейчас, потому что завтра с утра я уезжаю в Парголово.

В этот раз на Ленке были простенькая курточка и джинсы. Все-таки хорошая она девка — заметила небось, как я глядела тогда в кафе на ее фирменный прикид, и решила не раздражать меня понапрасну. Я тут же расстроилась — что ж, выходит, я просто завидую Ленкиным тряпкам? Да было бы чему!

Тут я подумала, что она оделась попроще, потому что придется тащить домой пыльные папки с ее работами, и малость успокоилась.

В комнате никого не было, и замок сменить свекровь не успела. Ленка вышла в коридор поговорить со старухой-соседкой, а я по ее указанию собирала некоторые мелочи. Она все не возвращалась, я огляделась по сторонам и сообразила, что здесь кто-то побывал после меня. Не могу сказать, что я, собирая Ленкины вещи в жуткой спешке, оставила комнату в полном порядке, но все же я помнила, что дверцы шкафов были мною аккуратно закрыты и на полу не валялись тряпки.

Кто мог заходить сюда? Только Никита. Что он тут искал, одному богу ведомо. Ничего ценного у них не было. Все Ленкины вещи, документы, пару колечек и золотые часики я привезла к ее маме. Может, Никите нужно было где-то переночевать? А впрочем, какое мне-то до этого дело! Но все же в душе шевельнулось беспокойство. Мы с Ленкой были уверены, что Никитушка уже очень далеко отсюда, а он, оказывается, ошивается поблизости. Мне стало очень неуютно, и, как оказалось впоследствии, предчувствия меня не обманули.

Сейчас же я решила ничего не говорить Ленке о своих подозрениях, она и так боится.

Она вернулась и, посмеиваясь, сообщила, что жена соседа Витьки, у которого я снимала комнату, решила к нему вернуться. Она пришла как-то днем и обнаружила пустое жилище и разодранные обои. Как я уже отмечала раньше, это была женщина аккуратная и комнату держала в относительном порядке. Ничего удивительного, что при виде свисающих со стен клочьев (Багратион потрудился на славу) она пришла в ярость. Оказывается, она и понятия не имела, что ее непутевый муженек сдал помещение. Деньги за это и за новые обои Витька благополучно пропил, по такому случаю парочка скандалит уже третий день, а сейчас заключила временное перемирие и вышла в магазин. Так что, если мы хотим убраться из квартиры живыми, следует поторопиться.

Я выбросила из головы все тревожные мысли про Никиту, мы наскоро собрали барахло и выскочили из квартиры. Уже в машине Ленка сказала тоскливым голосом:

— Олег звонил…

— Ну и что? — лениво отозвалась я. — Сказал-то что?

— Да ничего! — Она пожала плечами. — Три раза звонил и ничего не сказал, так, ерунду какую-то… Как мое здоровье да как я себя чувствую…

— Ну-ну, — усмехнулась я и отвернулась к окну. Вот, скажите, за что мне все это? Только я обрела подругу, как оказалось, что она замужем за парнем, который когда-то давно был моей первой любовью. И я начала трястись, как бы она про это не проведала, тогда дружбе конец. Никитушка оказался подлецом, и Ленка, слава богу, узнала об этом не от меня. Казалось бы, ничто не омрачало нашей дружбы, так нет, Олегу понадобилось непременно влюбиться в Ленку с первого взгляда! И даже если я сумею ее убедить, что он мне совершенно не нравится, то все равно придется с подругой расстаться. Да тот же Олег не потерпит, чтобы я торчала рядом, он, скорее всего, думает, что я ревную. И Ленка чувствовала себя виноватой. Не везет мне с подругами…

— Звони… — сказала Ленка на прощание неуверенным тоном, — не пропадай…

Еще когда мы ехали в поезде, Багратион начал волноваться. Он пушил усы, постоянно вертел головой и пытался вылезть из сумки, в конце концов я пригрозила застегнуть его наглухо, только тогда он слегка успокоился, но обиженно вздыхал всю дорогу.

В маршрутке народу было очень много, и Багратион чуть не до полусмерти напугал какую-то толстую тетку в рыжей «химии», внезапно заорав из сумки дурным мявом. Я пожалела, что взяла его с собой, но тут же устыдилась — разумеется, животное переживает, ведь я везу его в те места, где прошла вся его кошачья жизнь.

Я почесала кота за ухом. Он нервно ухватил мой палец зубами, да так и остался сидеть.

Возле дома мы никого из соседей не встретили, и это было хорошо. Я тихонько открыла дверь и выпустила Багратиона наружу. Глаза его горели дьявольским огнем, усы топорщились, как у старого генерала. Кот прошелся по комнате на мягких лапах, потом втянул носом воздух, пригнулся к полу и начал красться, чуть не распластавшись и мерно размахивая хвостом в разные стороны.

— Ты чуешь мышей? — спросила я. — Я тоже их чую, хоть и не кошка. Значит, тебе есть чем заняться. Задай-ка им перцу, а то совершенно распустились. А я запру дверь и пойду в церковь.

Кот даже не оглянулся, он был занят подготовкой к охоте.

Тетя Дуня ждала меня на паперти. Мы с ней отстояли службу, потом долго слушали, как старенький батюшка душевно и с большим чувством молился за упокой Софьи Алексеевны. В конце он сказал, что душа ее теперь нас покинет, и тетя Дуня поцеловала у него руку.

На кладбище было тихо. Тетя Дуня раскрошила птичкам кусок булки и пообещала, что весной посадит на могиле цветочки. Она пыталась было пойти со мной в дом, но я твердо заявила, что хочу побыть одна, приберу там все сама, а вещи ей потом занесу. Она обидчиво поджала губы, но возразить не посмела.

И вот я сижу в пустом холодном доме. Кот куда-то подевался, мышей тоже не видно и не слышно — не то он их всех съел, не то они сами испугались и ушли к соседям.

На сердце у меня вдруг стало так тяжело, как давно уже не было, казалось, что я теряю бабушку именно сейчас. Неужели и вправду я верила, что эти сорок дней кто-то присматривал за мной, не давал пропасть? Как бы то ни было, теперь-то уж точно я осталась совсем одна.

«Нечего лить слезы, — велел мне внутренний голос, — соберись и принимайся за работу».

Действительно, уборки много, а ведь еще нужно поймать кота и уехать домой, пока ходят автобусы. Что будет потом со мной, я решила сейчас не думать. Снова начнутся унизительные поиски работы, прогулки с котом, визиты к Ивану Францевичу, которые, надо сказать, ничегошеньки мне не дают, просто старику я понравилась, и он хочет меня немножко обогреть и подкормить в память о прабабке Софье…

Здесь, в старом деревенском доме, в убогой старушечьей обстановке, мне казалось, что вся история с алмазами — это красивая сказка. Правда, Иван Францевич убедительно доказал мне, что бриллианты были. Но когда? Сто лет назад! С тех пор столько всего случилось… Революция, две мировых войны… И бабушка тогда была совсем маленькой, откуда она могла знать про камни?

Значит, если прабабка Софья Алексеевна умерла в 2003 году на девяносто втором году, то в восемнадцатом ей было… девять лет. Помню ли я себя в девять лет? Интересное дело, конечно, помню! А в старости, я слышала, как раз юные годы помнятся очень хорошо, а то, что было, к примеру, позавчера, забывается. Хотя к прабабке это не относится, у нее, я так понимаю, память была хорошая до самой смерти.

Я двигалась по комнате, разбирала вещи, завернула узел для тети Дуни, подмела пол. Странное дело, в доме не было никаких бумаг, которые накапливаются у человека в течение жизни, — письма, фотографии, поздравительные открытки, документы, медицинские справки…

Я тут же одернула себя. Кто мог поздравлять Софью Алексеевну с праздниками, если она была совершенно одинока? Кто мог писать ей письма? И фотографии… я тогда нашла только одну…

В комнатах был относительный порядок, и я перешла на кухню. Тетя Дуня в прошлый раз подмела осколки и распихала разбросанные кастрюли, так что я только протерла кухонный стол и подоконник.

Над столом висела старая посудная полка, покрытая пожелтевшей газетой. Она выглядела неаккуратно, на ней я заметила крошки и несомненные следы пребывания мышей. Я сдвинула кастрюли, аккуратно свернула газету вместе с содержимым и остановилась в удивлении. Под ней лежали фотографии — две штуки. Очень старые снимки, но они прекрасно сохранились. Обе фотографии были наклеены на твердую глянцевую картонку и ничуть не пожелтели от времени. На одной была изображена маленькая кудрявая девочка в светлом платьице, сидящая в большом кожаном кресле. Девочке на вид было лет семь. Она очень внимательно, без улыбки глядела перед собой яркими темными глазами. Вторая фотография, надо думать, была сделана на несколько лет раньше, потому что девочка на ней была младше. Этот снимок был семейным.

Грузный мужчина с черной бородой сидел в том же кресле и держал на коленях кудрявую девочку. Сзади за креслом стояла молодая женщина в шелковом темном платье с глухим воротом. Она чуть наклонилась к мужу и положила руку ему на плечо.

На обеих фотографиях снизу было написано красивыми буквами:

«Фотография Гринбаума. Невский проспект, 62».

Было так странно держать в руках давно сделанные фотографии, и до меня не сразу дошло, что кудрявая девочка на обоих снимках — это моя прабабушка Софья…

Из сеней послышалась возня, и там материализовался кот. Вид у него был самый разбойничий, но очень довольный. Заметив меня, он облизнулся и гордо прошел в комнату, держа хвост строго перпендикулярно полу. Однако таким величавым шагом он дошел только до середины комнаты, потому что внезапно заметил мышь.

Мышь была явно близорука, иначе она не решилась бы выскочить из норки прямо на кота. От такой вопиющей наглости Багратион малость прибалдел, но тут же опомнился и бросился на несчастную с воинственным воплем. Однако та успела опомниться на долю секунды раньше, поэтому Багратион закогтил пустоту. Усиленно работая лапами, мышь добралась до самого дальнего угла и стремительно скрылась в щели. Кот с разбегу проскочил в угол и стукнулся лбом о стенку, после чего разочарованно поглядел на меня.

— Ну что, — подначила я, — упустил? Как же ты так опростоволосился, а? Вроде бы серьезный, опытный котяра…

Багратион покаянно вздохнул и поскреб когтями пол. Но щель была для его лапы слишком узкая.

— Оставь мышь в покое! — рассердилась я. — Если не догнал, значит, такое ее мышиное счастье…

Но кот не хотел уступать. Он топтался в углу и решительно скреб половицу. Я махнула на паршивца рукой и продолжала уборку, как вдруг половица заходила ходуном, щель увеличилась, и лапа Багратиона застряла в ней. Кот заорал от испуга.

— Слушай, мне некогда с тобой возиться! — рассердилась я. — Что ты как маленький…

Я расширила щель и освободила лапу. Мышь, разумеется, давно ушла в подпол и теперь тихо посмеивалась там, вспоминая, как Багратион вытаращился на нее. Я попыталась пристроить половицу на место, и только тут до меня дошло, что кот вскрыл тайник. Под половицей лежали какие-то бумаги. Я вытащила их с замиранием сердца. Это оказались три заграничных продолговатых конверта.

Я положила письма на стол. Они совершенно не вязались с окружающей обстановкой, с бедным деревенским домом, с вопиющей нищетой, среди которой жила покойная прабабка. Письма были поразительно современные, западные — узкие плотные голубоватые конверты с прозрачным окошечком, в котором был виден адрес — тоже непривычный для нас, написанный как бы задом наперед: мс. Софья А. Голубева, дом 4, улица капитана Михреньгина, Парголово, Россия.

Что такое «мс»? Мисс или миссис? Трудно представить, чтобы кто-то называл бабушку «мс. Софья А. Голубева»…

Обратный адрес тоже впечатлял: мр. Джон С. Голдбиф, Милтон-драйв, Финикс, Аризона.

Я не сразу догадалась, что «мр. Голдбиф» — скорее всего, переделанная на английский лад моя собственная фамилия Голубев и автор писем — мой дальний родственник.

После короткого колебания я решилась прочесть эти письма. Хотя они были адресованы не мне, но прабабки уже не было в живых, а эти послания многое могут мне объяснить. Кроме того, я уверена — будь Софья Алексеевна жива, она сама дала бы мне их прочесть, как-никак их написал мой родственник…

Письма выглядели совершенно одинаково, но, разглядев штемпели, я определила время, когда они были отправлены. Первое — пять лет назад, второе и третье — четыре с половиной, с разрывом примерно в месяц.

С первого я и начала.

Открыв конверт, я достала два плотных листка, исписанных по-русски мелким неровным почерком. Чувствовалось, что автор отвык писать по-русски, некоторые буквы выходили у него на английский лад — то «Я» повернуто не в ту сторону, то буква Н больше напоминает номер, но в целом прочесть было можно, и даже ощущался какой-то аромат устаревшего и оттого более настоящего русского языка.

«Дорогая кузина Соня, — начиналось письмо, — я рад наконец найти Тебя после стольких лет…»

Я удивилась и умилилась тому, что этот русский человек в далекой Аризоне называет бабушку дорогой кузиной и пишет «Тебя» с большой буквы. Трудно представить старуху, которую я застала умирающей на больничной койке, маленькой девочкой и чьей-то кузиной, но тот человек в Америке, очевидно, помнил ее такой.

«Я знаю, что теперь у вас большие перемены и уже можно не скрывать, что у Тебя есть родственники за границей, и даже переписываться с ними. Поэтому я и пишу наконец после стольких прошедших лет. Ты знаешь, я теперь совершенный старик и так беспомощен и уродлив, что даже у себя самого вызываю насмешку и жалость. Я смотрю на себя в зеркало и думаю: неужели этот отвратительный морщинистый тип с пигментными пятнами на дряблой желтоватой коже действительно я ? Не может быть! Сердце мое еще стучит иногда с прежним волнением, тогда мне кажется, что я по-прежнему молод и если открою окно, то увижу не пальмы и далекие горы, а березовую рощу и синий купол деревенской церкви… И Тебя, дорогая кузина, увижу на крыльце.

Представить, что Тебя прошедшие годы тоже не пощадили, мне совершенно невозможно. Я вспоминаю кудрявую девочку с яркими темными глазами, такую, какой я видел Тебя перед нашим окончательным отъездом в Соединенные Штаты. Помнишь ли, как тем последним летом мы купались в затоне под мельницей и ловили налимов вместе с Сережей Кругловым? Помнишь, как мы залезли в сад Семизаровых и нас едва не покусала их собака Аврорка ?Сколько же Тебе тогда было — семь лет, должно быть… Помнишь ли, как я катал Тебя на бициклете… кажется, по-русски говорят «велосипед»… Вот я уже забываю даже слова родного языка, последнее, что осталось у меня от прошлого.

Впрочем, Сонечка, не подумай, что я вздумал жаловаться, что я был несчастлив или неудачен здесь. Нет, жизнь моя прошла хорошо, я был, наверное, даже счастлив, единственное только плохо — она прошла, моя жизнь, и прошла слишком быстро…

Я хотел бы повидать Тебя, да боюсь — старое тело мое не понимает, что я еще молод душою, и не перенесет такого путешествия, да и Тебе я не хочу устраивать столь непосильное испытание. К тому же, признаюсь, мне отрадно сохранить Тебя в памяти той кудрявою девочкой с яркими удивительными глазами…»

Я дочитала письмо и отложила в сторону.

Конечно, очень трогательно читать эти душевные излияния американца, состарившегося на своей благополучной чужбине и не представляющего даже в страшном сне, через что прошла его «кузина Соня», «кудрявая девочка с яркими удивительными глазами», но мне это письмо ровно ничего не дало, нисколько не приблизило к фамильной тайне.

Я достала из конверта второе письмо.

Тот же неровный мелкий почерк, только еще более торопливый — кажется, пишущий человек чувствует, что ему осталось жить совсем немного, и спешит использовать оставшееся время. Неровные, непривычные, не совсем русские буквы наползают друг на друга, как будто слова торопятся выплеснуться на бумагу и боятся не успеть.

«Дорогая кузина Соня!

Счастлив был получить от Тебя весточку. Меня удивило Твое беспокойство — неужели и сейчас в России может быть опасно переписываться с зарубежными родственниками? Мне кажется, Ты ошибаешься и те времена, о которых Ты вспоминаешь, более не наступят…»

Я прервалась на секунду. Так вот почему бабушка Соня прятала эти письма! Она слишком многое перенесла за свою долгую жизнь, слишком привыкла, что все может быть опасно, боялась, что страшные времена вернутся, и на всякий случай скрывала переписку с американским кузеном.

Но, судя по всему, она ему все же ответила! Значит, посчитала повод для этого достаточно важным. О чем же она написала ему?

Я продолжила читать, надеясь получить ответ на свой вопрос.

«Мне кажется, изменения в вашей стране необратимы и Твое беспокойство напрасно. Кроме того, мы с Тобою, кажется, уже достаточно стары, чтобы более ничего не опасаться. Старость ужасна, но у нее все же есть и свои положительные стороны…

Но довольно об этом. Еще больше удивило меня в Твоем письме сообщение о том, что Тебе удалось сохранить знаменитые камни Твоего батюшки, так называемые «Ашазы розовой антилопы». Мне кажется это почти невероятным! То, что Ты рассказала о самоотверженности Прасковьи, Твоей нянюшки, достойно всяческого восхищения, и сама Ты совершила почти невозможное. Впрочем, в нашем с Тобою возрасте не кажется важным то, что так заботит молодых, да и стоят ли какие-то камни человеческой жизни и молодости ? Я отдал бы любые алмазы, чтобы хоть на час вернуться в то лето перед нашим отъездом из России, чтобы пройти тропинкой среди березовой рощи об руку с Тобою…

Однако не все так относятся к ценностям. Например, я ни в коем случае не стал бы рассказывать Твою удивительную историю моему сыну.

Должен признаться, он иногда огорчает меня. Собственные его дела не слишком хороши, а заботят его только деньги, только процветание, и иногда мне кажется, что Эндръю ради финансового успеха способен на все, на любую подлость и даже на преступление. Я пытаюсь внушить ему, что есть в мире высшие ценности, что не все измеряется деньгами, но он, кажется, думает обо мне, как о выжившем из ума старике.

Пожалуй, узнай он об алмазах Твоего отца, ему могло бы прийти в голову, что он имеет на них какие-то права, что может претендовать на наследство моего покойного дядюшки.

Как грустно обнаружить на старости лет, что собственный сын настолько не понимает меня, живет чуждыми мне ценностями! Грустно оказаться в моем возрасте столь одиноким!

Впрочем, стыдно проявлять такую старческую слабость и уныние. Жизнь моя прошла неплохо и была, пожалуй, счастливой.

Одно плохо: Россия слишком далеко, и я не надеюсь больше увидеть Тебя, дорогая кузина.

Все больше думаю я о прошлом, о прежних годах, о нашем детстве. Помнишь ли ты, как августовским вечером мы сидели на ступенях беседки и разглядывали загорающиеся звезды? Орион, Сириус, Кассиопея, Большая Медведица, Млечный Путь… Здесь, в Аризоне, и звезды не такие. Хотя, должно быть, это я не такой — старый и усталый, переживший своих ровесников, переживший свое время. Одно осталось мне — воспоминания…

Твой кузен Иван».

Я положила письмо обратно в конверт.

Значит, алмазы действительно существовали! Прабабка чудом смогла сохранить их, сберечь… Но тогда где же они? Куда делись после ее смерти? Неужели они находились здесь, в этом нищенском доме, и их нашел тот, кто перевернул все вверх дном в день ее смерти?

Нет, этого не может быть! Если бы тот, кто орудовал в бабушкином доме, нашел алмазы, он бы затих и исчез с моего пути, получив все, что хотел. Но после этого был еще погром в конторе нотариуса Кулешова, а затем — на кладбище… Должно быть, тот, кто шел по следам алмазов, искал у нотариуса бабушкино письмо, искал — и нашел, и осквернил могилу…

Тут я вспомнила, что не прочла еще третье из найденных мною писем.

Я достала лист из конверта.

Почерк был другой, совершенно незнакомый, ровный и аккуратный.

«Уважаемая мс. Голубева!

С прискорбием должна сообщить Вам о кончине Вашего родственника мистера Джона-Голдбифа. Он тихо скончался в минувшую пятницу в собственном доме в Финиксе. Ваш адрес я нашла, разбирая его бумаги, и вспомнила, что мистер Голдбиф часто вспоминал о Вас. К сожалению, последние годы он был частично парализован, что лишало его возможности самостоятельно писать письма, прибегать же для этого к чьей-либо помощи он, должно быть, считал унизительным. Мистер Голдбиф был очень добрым и сердечным джентльменом, и мне будет его очень не хватать.

Немного о себе. Я присматривала за вашим родственником последние годы. Он выбрал меня с тем, чтобы слышать русскую речь: я русская, приехала восемь лет назад из Киева. Впрочем, вряд ли это Вам интересно. Бумаги и вещи Вашего родственника я передам его сыну Эндрью, хотя, надо признаться, при жизни их отношения были далеко не идеальны, и он даже не считал нужным навещать отца в годы его болезни.

Извините, вряд ли это Вам интересно. С уважением, Анна Синицына. Финикс, Аризона».

Я аккуратно вложила письмо в конверт и откинулась на стуле, разминая затекшую шею. Вот оно, значит, как… Значит, эти проклятые алмазы все это время были у бабушки. Как ей удалось сохранить их в течение долгого времени? Вопрос остается открытым. Но так или иначе, они были, были до последнего времени. И когда сорок дней назад в больнице прабабушка хрипло шептала, что оставляет мне алмазы, она пребывала в здравом уме и твердой памяти. Если бы ей дали еще немного времени, она успела бы объяснить, где же их спрятала. И тогда я уже стала бы владелицей тех самых африканских алмазов, о которых рассказывал Иван Францевич…

Я потрясла головой и усилием воли отогнала от себя прекрасное видение: лучистые камни сияют голубоватым светом. Хотя они могли выглядеть совсем не так, ведь я никогда не видела настоящих алмазов.

Так или иначе, сейчас их нет, они бесследно исчезли, потому что, если бы они были спрятаны в доме, их давно бы нашли, ведь какой погром устроили. Да здесь просто негде их спрятать, все на виду. Хотя ведь обнаружила же я тайник для писем… Там больше ничего не оказалось, это точно, я проверила. И зачем тогда бабушка Софья писала, что мне поможет могила Аксиньи Прохоровны? Очевидно, там и были спрятаны бриллианты. И теперь их кто-то оттуда взял. Вот только кто?

А это как раз я знаю — их взял тот, кто читал прабабушкины письма, потому что в России об алмазах никто не знал. Не зря прабабка прожила долгую и тяжелую жизнь, она понимала, что, если хоть кому-нибудь проговорится о драгоценных камнях, жить ей останется несколько часов, при нашей-то криминальной обстановке.

Писем от американского кузена никто не читал, кроме меня и бабушки. Их просто не нашли. Значит, кто-то читал ее письма в Штатах, в самой Аризоне.

Ну да мне теперь все равно, где были алмазы, раз уже их нет ни в этом доме, ни в сейфе у нотариуса, ни в могиле Аксиньи Прохоровны Коленкоровой…

Коленкор… я вспомнила, что обещала отдать тете Дуне коленкоровые занавески. Нужно снять их, потом поймать кота и уходить отсюда, а то вон уже скоро стемнеет…

Я подвинула к подоконнику стул и собиралась уже встать на него, как вдруг появилась все та же беспокойная близорукая мышь. Очевидно, она никак не могла совладать со своим любопытством, либо же ей срочно нужно было куда-то пройти — может, у нее дети брошены или муж загулял… Так или иначе, мышь очень упорно выползала на свет божий, и кот, разумеется, не мог ей этого спустить. Завидев черное косматое чудовище, мышь так испугалась, словно не она только что удирала от него под половицу. Она шарахнулась в сторону и с разбегу заскочила на стул. Тут уж я завизжала и отпрыгнула подальше — ужас до чего боюсь мышей! Очевидно, та совсем потеряла голову от страха, потому что вместо того, чтобы соскользнуть на пол и искать спасения в щелях пола, она зачем-то по стенке добралась до подоконника и вцепилась лапками в занавеску. Тут Бафатион совершенно озверел, одним прыжком вскочил на подоконник и тоже вонзил все когти в занавеску, примериваясь, как бы половчее схватить нахалку. Мышь упорно ползла вверх к карнизу, кот подпрыгнул и повис на занавеске.

Не зря тетя Дуня уверяла меня, что коленкор — очень прочный материал. Действительно, под тяжестью кота занавеска не порвалась, но зато сломался карниз. Металлическая полая труба разъехалась точно посредине, и на пол из нее посыпались круглые полупрозрачные голубоватые камешки.

Кот с любопытством наблюдал за их падением, этим воспользовалась мышь, чтобы окончательно ускользнуть в дыру над карнизом. Бафатион с сожалением проводил ее глазами, но решил не связываться. Он спрыгнул на пол и потрогал один из камней лапой.

— Не смей! — Я очнулась от столбняка. — Ты с ума сошел, это же не игрушки!

Карниз упал вниз, камни брызнули во все стороны. Я встала на колени и принялась их подбирать. Так вот они какие — «Алмазы розовой антилопы». Полупрозрачные неграненые камешки голубоватого цвета. На первый взгляд не такие уж они красивые. Ну да, чтобы они засверкали, заиграли холодным голубым огнем, их нужно огранить… Стало быть, они пролежали в этом карнизе много-много лет, и никто их не нашел. Бабушка долго находилась в ссылке, ее няня умерла, дом стоял пустой, и никто не позарился на старый карниз.

Тот, кто делал обыск в доме, не догадался про тайник. И я бы ни за что не догадалась, где прабабка спрятала алмазы. Так вот зачем она упомянула в письме могилу Аксиньи Коленкоровой! Это был намек на коленкоровые занавески…

Очевидно, прабабка хотела все же шепнуть мне про карниз там, в больнице, но сил на это не хватило. А я сама их в жизни бы не нашла.

И тогда она велела коту указать место. Я тут же рассмеялась от такого дикого предположения. Так, пожалуй, можно додуматься до того, что и мышь была засланная…

Я продолжала ползать по полу, собирая голубоватые камешки, и кот перестал валять дурака и всячески пытался мне помочь. Я потрясла пустотелую трубу карниза, и из нее вывалился мешочек из синей потертой замши, а в нем еще несколько камешков. Очевидно, мешочек развязался, и камни высыпались, когда сломался карниз.

Наконец я поднялась с колен и оглядела пол. Теперь, кажется, все. Я прошлась еще на всякий случай веником, но ничего не нашла. Разложила алмазы на столе и пересчитала. Всего их набралось пятьдесят два камешка. Интересно, сколько такое богатство может стоить? Но мне не хотелось в этот момент думать о деньгах. Я полюбовалась камнями еще немного, потом сложила их в замшевый мешочек, завязала его шнурком и повесила на шею под свитер. На дворе почти стемнело, предстоит долгая дорога домой, а из защитников со мной только кот.

Как бы в ответ на мой призыв, Багратион явился из кухни и сел рядом.

«Не дрейфь, — говорил его взгляд, — прорвемся!» Все равно мне стало вдруг как-то неуютно в пустом доме, даже соседей за стенкой не слыхать. Я засунула сломанный карниз за печку, свернула занавески и скомандовала коту:

— Полезай в сумку!

И тут неожиданно услышала тихий скрип открывшейся двери.

Входная дверь не запиралась изнутри, уходя, я закрывала ее снаружи на висячий замок.

— Тетя Дуня, это ты? — окликнула я, обернувшись.

Мне никто не ответил, и шаги, раздавшиеся в сенях, определенно были мужскими — тяжелыми и уверенными.

— Кто там? — повторила я испуганно, и снова ни звука в ответ.

Мне стало не по себе. Одна в пустом доме, я была совершенно беззащитна. Мешочек с алмазами жег мою шею. Если в дом вошел грабитель, он непременно обыщет меня и найдет драгоценные камни, а меня убьет, чтобы не оставлять свидетеля…

Сейчас я обрадовалась бы кому угодно, даже пьяному соседу Витьке — при всех его «достоинствах» он все же не грабитель и не убийца…

Дверь открылась, и на пороге появился незнакомый мужчина — крупный, тяжеловесный, немолодой. В его спокойной, уверенной повадке, загорелом лице чувствовалось что-то совершенно не отечественное. Казалось, на нем стоит штамп — изготовлено в Америке. «Скорее всего, он действительно американец», — отстраненно подумала я и немного успокоилась — как будто иностранец не может оказаться грабителем и убийцей.

— Нэ надо волновайтся! — проговорил незнакомец с отчетливым акцентом, словно прочитав мои мысли. — Мы с вами… как это… родные. Нэ беспокойтэсь, я только нэмного говорить с вы.

Он окинул комнату озабоченным взглядом и увидел конверты на столе.

— О! — На лице мужчины появилось одновременно хитрое и наивное выражение. — Вы их находить! Я долго искать, но не находить…

— Так это вы перевернули здесь все вверх дном? — Я повысила голос и двинулась на новоявленного родственника с самым угрожающим видом, надеясь, что он посторонится и я смогу выскочить из дома.

— Что это «вверх дном»? — с интересом спросил американец, и не подумав пропустить меня к двери.

Напротив, он загородил мне дорогу и вытащил из кармана складной нож с длинным узким лезвием.

— Это что — такая манера приветствовать родственников? — возмущенно спросила я, скосив глаза на нож.

— Я не причиняйт вам неприятностей, если вы честно отвечайт! — выкрикнул он с неожиданной злостью, угрожающе взмахнув ножом.

— Что вам от меня нужно? — Я испуганно отступила и огляделась, думая, как сбежать от этого сумасшедшего. — И кто вы вообще такой? Откуда взялись на мою голову?

— Я уже говорить — мы с вами… как это… родные! Извиняйт меня, я нэ отшень хорошо спик рашн, хотя мой… фазе… отетс был русский.

— Ваш отец — Джон Голдбиф? — догадалась я. — То есть Иван Голубев? Вы его сын Эндрью?

— Да, это так, — говоря это, американец следил за мной, как кот за мышью, и понемногу приближался.

— Да, правильно ваш отец писал — ради денег вы готовы на любую подлость и даже на преступление!

Эндрью отмахнулся от моих слов, как будто я говорила на совершенно незнакомом ему языке.

— И вы даже не навещали родного отца во время болезни! Откуда же вы узнали о существовании родственников в России?

— После смерть мой отетс я получайт все его бумаги. Среди них находить письма из России и узнавайт о даймондс… об алмазах! Я приехайт сюда, но те-тья уже умерла. В больниц мне сказайт, что ест наследница — вы. Поскольку я есть тоже… как это… родной, то имею на них законный право.

— Да уж, действительно родной! Право он имеет, видите ли! Заявился в Россию, чтобы урвать свой кусок пирога! Понаехали тут из своей Америки!

— Что значьит «кусок пирога»? — переспросил этот ублюдок.

— Объясни ты мне, родственничек, — спросила я, понемногу отступая к стене, — зачем ты устроил на меня такую охоту? Зачем пытался меня убить — то отравить газом, то задушить?

— О, я не делайт это! — воскликнул он с наивным возмущением. — Это делайт специалист, нанятый мной… Я заключает контракт… Но у вас в Россия все работайт отшень плохо, и этот специалист не выполняет контракт! Он несколько раз… как это… делайт неудача…

— Ах, так ты, дядюшка, заказал меня? Как родной, да? По-родственному так, по-семейному — нанял киллера? Да и тот оказался какой-то бестолковый… Видно, ты польстился на дешевизну! Нашел не самое лучшее сочетание цены и качества! Но объясни ты мне, глупой, на фига тебе понадобилась моя смерть?

Я нарочно пыталась заболтать этого чокнутого разговорами, потому что мне не нравился его взгляд. Видно было, что он готов на все, а ведь этот козел еще не знает, что я нашла алмазы. Если он их увидит, мне точно живой отсюда не выйти…

— Я не понимает… — смущенно протянул Эндрью, — я думает, у вас, как во всем цивилизованном мире, есть закон… и если вы и я наследник эти алмазы, то мне нужно устраняет другой наследник и я законно получайт наследство… получайт даймондс!

— Ах ты какой наивный! — Я расхохоталась ему в лицо. — Хотел, как в цивилизованном мире, убить лишнего наследника и законно хапнуть прабабушкины алмазы? Вот идиот-то!

Кажется, он совершенно не понял моей иронии. Он серьезно кивнул и подтвердил:

— Именно так! Но у вас нет закон! У вас нет наследство! Мне говорил один знакомый в Америка, что русские все делать не так, как цивилизованный мир, что они не выписывайт чек, не пользоваться кредитная карта, они за все платить наличность, таскать с собой чемоданы денег! Я никак не мог верить, но это оказалось правда! Алмазы не есть законный наследство, они спрятан неизвестно где!

— Ты в России, мой дорогой, а не в своей гребаной Америке, — усмехнулась я. — У нас алмазы хранят не в банковском сейфе, а в каком-нибудь тайнике, например на кладбище…

— На кладбище нет алмазы! — возмущенно перебил меня американец. — Старая жентшина обманывайт в свое письмо!

— А ты не читай чужие письма! — огрызнулась я. — Не тебе это было написано!

Американский родственник сердито посмотрел на меня и придвинулся ближе.

— И когда ты ничего не нашел в могиле совершенно посторонней старухи, ты решил, что моя смерть тебе невыгодна, что меня сначала нужно обо всем расспросить…

— Да, это так, — подтвердил он, — я отменяйт контракт…

— Вот спасибо-то! Значит, теперь мне позволяется жить?

— Только сказать мне… ответить на мой вопрос — где камни? Где даймондс? — нервно проговорил он, наступая на меня и путая от волнения русские и английские слова.

— Думаю, тебе лучше знать! — огрызнулась я, поспешно отступая за колченогий стол. — Ведь это ты разрыл могилу! Не остановился даже перед кощунством!

— Что это «коштчунство»? — как ни в чем не бывало осведомился мой американский дядюшка.

— Ты что — решил взять у меня несколько уроков русского языка? — насмешливо спросила я, понемногу подбираясь к окошку. — Тогда нам нужно обсудить вопрос оплаты!

— Вы, русские, вечно шутить, — поморщился американец, — я сейчас не шутить! На кладбище нет даймондс… нет камней! Куда она их спрятала?

— Да я-то откуда знаю? — завопила я. — Я вообще об их существовании только сейчас узнала, когда письма прочитала! Она перед смертью что-то бормотала, да я тогда подумала, что старуха бредит!

Американец не верил ни одному моему слову, это было видно по его лицу. Но мне стало все равно, шаг за шагом я приближалась к окну.

— Даже не думайт об это! — рявкнул он, подскочив ко мне и размахивая ножом. — Я не позволяйт шутить со мной! Говорить, где даймондс?

Я лихорадочно искала выход и не находила его. Стоит американцу как следует тряхнуть меня — и он найдет камни. И что-то подсказывало мне, что после этого он не оставит меня в покое… свидетели ему не нужны! Его глаза горели такой лихорадочной жадностью и злобой, что я понимала — он сейчас готов на все и убьет меня, не задумываясь.

— Караул! — завопила я в полный голос, надеясь, что соседи услышат. — Убивают!

Нет, никто не появился, даже дверь не скрипнула, и собака не залаяла, сторож называется! Зато американец совсем озверел.

— Последний раз я спрашивать! — Он шагнул ко мне, нацелившись ножом на горло. — Где даймондс?

Я отшатнулась, остро отточенный нож скользнул самым кончиком по моему свитеру, разрезав воротник, и родственничек узрел на моей шее мешочек с алмазами.

— О! Даймондс! — радостно завопил этот козел и протянул ко мне руку.

И в это время к его ногам метнулся черный пушистый шар.

Прежде чем я что-то поняла, Багратион полоснул когтями по ноге американца, там, где задрались брюки.

Тот взвыл от боли и отскочил, пытаясь разглядеть, что там у него с ногой.

И в это мгновение мне на глаза попалась большая заржавленная чугунная сковородка, которая висела на гвозде. Про себя я отметила, что с удовольствием приготовила бы рагу из любимого дядюшки! Схватила посудину и с размаху опустила на голову сумасшедшего родственника.

Американец изумленно охнул и со страшным грохотом рухнул на пол.

Несколько секунд я стояла над ним, созерцая дело своих рук.

Неужели я его убила?

Но он чуть слышно застонал и шевельнулся.

Жив, мерзавец! И очень скоро очухается, так что мне лучше скорее уносить отсюда ноги!

Я схватила сумку, позвала Багратиона. Кот тут же послушно нырнул в нее. Ну до чего же все-таки удобный зверь — никаких с ним хлопот, никаких проблем, когда надо — исчезает, когда надо — появляется, к моим врагам непримирим…

Я почесала Багратиона за ухом и застегнула сумку.

Входную дверь дома заперла на допотопный висячий замок — может, это хоть немного задержит проклятого американца — и торопливо зашагала к автобусной остановке.

В город я вернулась поздно. От остановки троллейбуса направилась к дому по короткому пути, таща тяжелую сумку с котом.

Тропинка вилась среди кустов и сараев. Воздух был уже по-настоящему весенний, пахло влажной землей и талым снегом. Время было довольно позднее и так темно, что я с трудом находила дорогу. Ни одного фонаря поблизости, конечно, не наблюдалось.

Мне стало страшно: в кустах мог прятаться кто угодно, а у меня на шее бриллианты…

Я прибавила шагу и наконец вышла на широкую дорогу.

Здесь стало немного светлее, и я перевела дыхание.

Сзади послышался шум мотора, и со мной поравнялась машина. Я посторонилась. Однако машина не проехала мимо.

Она остановилась, передняя дверца распахнулась, и удивительно знакомый голос предложил:

— Садись, подвезу!

Я шарахнулась в сторону, но сзади раздались торопливые шаги, и сильные руки схватили меня за плечи.

— Я же сказал — садись! — зло прошипел Никита.

— Какая встреча! — воскликнула я, когда смогла справиться с сердцебиением. — А я уж думала, больше тебя не увижу на этом свете!

— Вот отдашь должок, и действительно расстанемся!

— Какой еще должок? — искренне удивилась я. — Я тебе что-то должна?

— А как же! — Он осклабился. — Это кому-нибудь другому ты могла заливать про то, что видела сумку с деньгами у меня, а я-то прекрасно знаю, что не брал ее. Значит, сука, это ты ее прихватила!

— Ах, так ты говоришь о той спортивной сумке!

— Знаешь, лучше не зли меня, — заявил этот подонок, скрипнув зубами, — мне терять нечего, я тебя зарежу и выброшу в канаву.

Кто-то мне, помнится, говорил, что первого мужчину невозможно забыть. Вот он сидит рядом со мной, мой первый мужчина… Ох, и угораздило же меня связаться с ним в свое время! Правда, что есть, то есть — после всего происшедшего я его действительно долго не забуду! Он ведь знал, где я живу, и караулил меня.

Он скрутил мои руки за спиной и перетянул их куском провода. Потом тряхнул, усаживая на сиденье машины, захлопнул дверцу и нажал на газ.

— Тебе решать, — сказал он с холодной яростью, — или мы едем за деньгами, или я поворачиваю за город, еду в лес и хороню тебя в первом подходящем овраге.

Хорошенькие варианты он мне предлагает! Прямо не знаю, на который из них согласиться!

— Что-то ты больно смелый стал, — заявила я, понизив голос, — не боишься своих старых друзей?

— Каких еще друзей?

— Ну, тех, с которыми ты пытался делать бизнес в ангаре «Британии» и которые почему-то посчитали себя обиженными?

— А, эти! — Он кровожадно усмехнулся. — Эти мне больше не опасны, они напоролись на людей Горлового и отбыли малой скоростью на тот свет…

— Ах вот как! А ты, стало быть, везучий…

— Стало быть, так. И нечего мне зубы заговаривать! — рявкнул он. — Говори, где деньги, или я тебя прикончу!

Что-то мне последнее время везет на доброжелателей. Желающие меня убить выстраиваются в очередь. Скоро придется проводить среди них предварительную запись.

— Ладно, — сказала я с тяжелым вздохом, — выбора у меня нет. Поворачивай налево.

— Вот это другое дело, — усмехнулся Никита, — умница девочка!

Взглянув в зеркало заднего вида, я заметила огни еще одной машины, притаившейся за углом. Никита скосил на меня глаза и прошипел:

— Только попробуй что-нибудь устроить — я тебе почки прострелю!

Угроза звучала серьезно, да я и не в силах была сейчас «что-нибудь устроить» — после всего, что мне сегодня пришлось перенести, сил совершенно не осталось, голова кружилась, и сердце тяжело стучало где-то в горле. Чтобы прийти в себя, я велела Никите объехать вокруг квартала, но не могла решить, как поступить.

Уж слишком много удивительных событий произошло с утра. Сначала мы с Багратионом нашли алмазы. Не успела я прийти в себя от такой новости, как появился мой американский родственник (чтоб его в своей Америке каждый день кто-нибудь сковородкой успокаивал…). И как только я избавилась от его назойливого внимания, меня тут же перехватил Никита. Ох, недаром мое сердце было неспокойно, хоть и уверял Олег нас с Ленкой, что Никита уже далеко.

Чем ближе мы подъезжали к дому с подвалом, тем неспокойнее делалось у меня на душе. Я видела, что Никита совершенно озверел, буквально сошел с катушек и, как только получит деньги, наверняка убьет меня. Значит, нужно что-то срочно придумать, найти какой-то выход…

Но голова совершенно не работала, меня охватила какая-то удивительная слабость и безразличие. Будь что будет, сил на борьбу у меня уже не осталось…

Наконец мы въехали во двор.

Никита проехал мимо кочегарки и вопросительно посмотрел на меня.

— Куда теперь?

Руки у меня были связаны, и я мотнула головой, указывая направление:

— Вон к тому дому. Подвальное окно видишь? Он подъехал к окну и заглушил мотор.

Во дворе в этот поздний час не было ни души.

— Вылезай, — коротко бросил Никита.

. — Никуда я не пойду! — заявила я, вжавшись в сиденье. — Я тебе объясню, где искать, ты сам найдешь!

— Ты за кого меня принимаешь? — прошипел он. — Думаешь, я как дурак полезу в подвал, чтобы ты могла сбежать? Я сказал — вылезай!

Я потеряла последнюю надежду. Там, в подвале, он меня обязательно убьет. Очень уж место удобное, а свидетель ему не нужен…

— Последний раз говорю — вылезай! В его руке появился пистолет.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я вылезла из машины и, пошатываясь от усталости, подошла к окну.

— Это здесь, — показала я глазами на подвал.

— Прыгай вниз!

— Развяжи мне руки! — потребовала я. — Со связанными руками мне не спуститься, я сломаю шею!

— Ничего, захочешь жить — спустишься. — Никита повел стволом пистолета, как будто выбирая, в какое место выстрелить.

— Тебе же хуже! Если я разобьюсь, ты не найдешь тайник!

« — А если я развяжу тебе руки, ты подберешь кирпич и приложишь меня по черепу! — ответил он.

Надо сказать, в одном он оказался, несомненно, прав: у меня было сильнейшее желание разбить ему башку. Даже среди тех отвратительных типов, с которыми судьба сталкивала меня последние полтора месяца, Никита выделялся своими редкостными моральными качествами.

К сожалению, это горячее желание не совпадало с моими весьма ограниченными возможностями.

Я посмотрела на пистолет и полезла в подвальное окно.

Ну, сломаю шею. На этом все и кончится. По крайней мере, не придется больше смотреть на эту подлую рожу.

Я прыгнула, упала на бок и откатилась, чтобы Никита не грохнулся на меня. Шею я не сломала, только ушибла ногу. Чтобы Никита не увидел меня в таком унизительном положении, я отползла к стене, прижалась к ней плечом и кое-как поднялась.

Ушибленная нога болела, но кости были целы, и идти я могла.

Как только у меня мелькнула мысль ускользнуть во тьму, рядом со мной с грохотом приземлился Никита.

Оглядевшись и привыкнув к темноте, он прикрикнул на меня:

— А ну показывай свой тайник! И только попробуй шагнуть в сторону — схлопочешь пулю!

Я тяжело вздохнула и, прихрамывая, побрела к куче песка.

У меня было ощущение дежа-вю — все, что происходило сегодня, удивительно напоминало мое предыдущее посещение подвала вместе со здоровенным бандитом Коляном.

То посещение закончилось его гибелью.

Сегодня гораздо больше шансов погибнуть было у меня.

Было так темно, что я находила дорогу почти на ощупь.

Вот наконец и куча песка, которой так долго пользовался Багратион.

Лужа уже высохла, и провода, которые послужили причиной смерти Коляна, кто-то убрал.

— Рой здесь. — Я показала Никите на песок.

— Сама рой! — огрызнулся он, снова напомнив мне покойного Коляна, но тут же сообразил, что ему придется развязать мне руки, и передумал.

Он огляделся в поисках какого-нибудь инструмента и заметил ту самую фанерку, которой я воспользовалась прошлый раз.

Подозрительно оглянувшись на меня, произнес:

— Только попробуй сойти с места — пристрелю! Однако пистолет ему пришлось засунуть за ремень, чтобы освободить руки.

Никита опустился на колени и начал копать.

Я крошечными шажками, стараясь не издать ни звука, отходила в темноту, понимая, что в моем распоряжении не больше десяти-пятнадцати минут.

Куча песка быстро убывала.

Неожиданно под ногой хрустнула щепка.

Никита вскочил как подброшенный пружиной, выхватил из-за пояса пистолет и рявкнул:

— Я тебе ясно сказал — стоять на месте! Пристрелю к чертовой матери!

Я замерла в страхе. Логика говорила, что он не убьет меня, пока не найдет денег, но он такой псих, что его поступки не подчиняются логике.

Никита подтащил меня ближе и снова принялся за работу.

Прошло еще несколько минут, и он расчистил крышку люка.

— Открывай, — сказала я почему-то шепотом. Он поднял крышку, и я увидела знакомую спортивную сумку.

Если Никита при виде ее наверняка обрадовался, то для меня это был, можно сказать, смертный приговор. Пока он не нашел денег, я была ему нужна, теперь настал критический момент, когда я сделалась лишней и чрезвычайно опасной.

Он с заметным усилием вытащил баул из тайника, поставил на грязный цементный пол и потянул «молнию».

В первый момент наступила гнетущая тишина, а затем Никита разразился таким отборным и высокохудожественным матом, что его заслушались бы грузчики в одесском порту.

Заинтригованная его реакцией, я вытянула шею и заглянула через Никитино плечо в сумку.

Денег в ней не оказалось, зато был битый кирпич.

— Ты, сука, думаешь, лоха нашла? — Он повернулся ко мне, скрипя зубами от злости. — Думаешь, надо мной можно так издеваться? Ты пожалеешь, что на свет родилась!

— Деньги были здесь… — ответила я совершенно искренне. — Когда я прятала сумку, доллары лежали в ней!

— Тогда объясни мне, убогому, куда они подевались? — с дурашливой улыбкой, плохо скрывающей ярость, осведомился Никита. — И советую тебе сделать это как можно скорее, а то мое терпение уже на исходе!

— А она все равно не знает, где деньги! — раздался у него за спиной спокойный мужской голос. — Это я их отсюда забрал.

Никита волчком развернулся на месте, но все равно опоздал: Олег, появившийся из темноты, быстрым красивым движением выбил из его руки пистолет.

Никита снова грязно выругался и отскочил в сторону, заслонившись мной, как щитом.

— Ты еще кто такой? — проговорил он, злобно сверкая глазами. — Откуда взялся на мою голову!

— Не думаю, что тебе надо это знать, — презрительно ответил Олег. — Если не хочешь больших неприятностей, оставь девушку в покое.

— Интересно, что ты называешь большими неприятностями? — усмехнулся Никита, и я почувствовала сквозь одежду холодное острие ножа. — По-твоему, все, что происходило до сих пор, — это неприятности маленькие?

— Большими я называю переломы рук, ног и ребер, — охотно отозвался Олег, — которые я тебе гарантирую, если ты немедленно не отпустишь девушку!

— Вот что, бойскаут. Я так понимаю, тебя с этой сучкой связывают теплые дружественные отношения, поэтому, если хочешь, чтобы она осталась жива, ты сейчас будешь стоять на месте, как девушка с веслом, и не сойдешь с этого самого места еще пятнадцать минут, а до завтрашнего дня вернешь мне деньги. Иначе у нее действительно будут большие неприятности… Лично я большими неприятностями называю медленную и мучительную смерть. Понял? — издевательски процедил Никита, медленно отступая и волоча меня за собой.

— Не понял, — спокойно отозвался Олег, — мне на эту девчонку совершенно наплевать, можешь делать с ней все, что хочешь…

Вот уж не ожидала от него такой подлости! Конечно, я подозревала, что Олег черствый, сухой, толстокожий тип, но чтобы он так спокойно отдал меня на растерзание разъяренному бандиту!..

Гнев придал мне силы и решительности, я взвизгнула и изо всех сил пнула Никиту пяткой. Кажется, я попала по колену, во всяком случае, он очень цветисто выругался и на секунду выпустил меня.

И в этот самый миг мимо меня пролетело что-то большое и стремительное.

Такое мне раньше приходилось видеть только в гонконгских фильмах с Джеки Чаном.

Олег в огромном прыжке преодолел отделявшее его от Никиты расстояние и обрушился на Ленкиного бывшего, как коршун на зазевавшегося суслика. Еще в полете он нанес ему целую серию красивых ударов. Не знаю, как насчет переломов рук, ног и ребер, но смотрелось это здорово. Я подумала, что Олегу нужно завязывать со своей работой и идти сниматься в кино. Платят там наверняка гораздо больше.

Никита отлетел в сторону, шмякнулся на пол, как тряпичная кукла, и на некоторое время затих.

Однако очень скоро он подал голос.

Сначала он громко и мучительно застонал, а потом произнес с детской обидой в голосе:

— Крутой, да?

— По крайней мере, с женщинами я не дерусь! И беременную жену бандитам не сдавал!

— Ну и что теперь будет? — жалобно спросил Никита. — Арестуешь меня? Отправишь на зону?

— На зоне ты, пожалуй, долго не протянешь. — Олег усмехнулся. — Слухи туда доходят очень быстро, и про перестрелку в ангаре там наверняка уже знают… Да нет, я тебя, пожалуй, не буду арестовывать, а то мне придется слишком многое объяснять своим коллегам… Я тебя, пожалуй, отпущу. Если ты, конечно, усвоил, что Соня тебе больше неинтересна. — Олег оглянулся на меня. — У тебя теперь совсем другие заботы — как бы Горловой не вспомнил о твоей скромной персоне… Говорят, он мужик здорово ревнивый!

Никита разразился очередной порцией мата. Пожалуй, ему нужно устроиться работать на филологический факультет университета — там сейчас активно занимаются изучением ненормативной лексики!

— Шел бы ты домой, — бросил ему Олег через плечо, направляясь к выходу из подвала, — тебя там мамочка обыскалась!

Я поравнялась с ним и обиженно поинтересовалась:

— Значит, тебе на меня совершенно наплевать?

— Трудно с тобой, — проворчал Олег, — я ведь должен был его как-то отвлечь, сбить с толку…

— А разве нельзя было это сделать как-нибудь иначе? Не так обидно?

— Трудно с тобой! — повторил Олег. — Спасаешь тебя, спасаешь — и никакой благодарности, одни упреки!

За разговором мы выбрались из подвала, оставив Никиту лежать в углу. Меня он больше не интересовал.

— Значит, ты вытащил из люка баксы еще тогда? — спросила я Олега, когда мы оказались наверху.

— А ты думала, я такой дурак, что поверю тебе на слово? — отозвался он. — Деньги были — и пропали! Куда делись — никто не знает… Ох, Соня, умеешь ты наживать неприятности на свою голову!

— Это точно, — согласилась я, — вечно лезу, куда не просят. Стало быть, ты поэтому за мной присматривал, боялся, что я за деньгами полезу? А чего боялся-то, раз их там уже нету…

— Глупая ты, — вздохнул он, — этими бабками пользоваться нельзя, они бандитские, на них кровищи целый океан!

— Вот-вот. Поучи меня еще! — Я очень обиделась, потому что никак не могла доказать Олегу, что вовсе не собиралась брать доллары себе.

С другой стороны, поведение мое выглядело нелогично. Если не собиралась брать деньги — почему не рассказала про них?

— Ну а ты куда их дел? — усмехнулась я.

— Если бы я себе их взял, — обиделся, в свою очередь, Олег, — не стал бы тебя от этого мерзавца спасать. Тогда бы мне свидетели не нужны были.

— Точно, — согласилась я и подумала, что Никиту он не тронул из-за Ленки. Он на нее имеет виды, а как женщина станет относиться к человеку, который арестовал и посадил ее мужа, хотя бы и бывшего?

Благородный какой Олег у нас оказался… И честный. Сдал небось доллары государству и получил премию в размере месячного оклада…

Я отвернулась и потрогала замшевый мешочек на шее. Он был на месте, никуда не делся.

— Ладно, — сказала я, подходя к машине Никиты.

Кот всю дорогу сидел в сумке тихо, я мысленно велела ему никак не обнаруживать свое присутствие, потому что очень боялась, что Никита выбросит его из машины. Теперь же Багратион почувствовал, что опасность миновала, и отчаянно взвыл. Олег открыл машину, и мы с котом счастливо воссоединились.

— Нам пора. — Я повернулась к Олегу. — Я не в претензии на твое поведение, все же ты нам очень помог. И сейчас спас мне жизнь, так что всего тебе хорошего, думаю, больше не встретимся.

Он хотел было еще что-то сказать, но передумал, махнул рукой и исчез.

На лице Маргариты, открывшей мне дверь, отразилось разочарование: она втайне надеялась, что раз я ушла так надолго, да еще с котом, то, возможно, вернусь не скоро.

— Поздно гуляете, — осмелилась вякнуть она, увидев, что из кухни появился Владимир Николаевич, и решив — при нем я не стану ничего отвечать.

Но после всего случившегося мне было море по колено.

— Привет, папуля! — окликнула я отчима. — Помнишь, когда мне было двенадцать лет, ты подглядывал за мной в ванной? Я пригрозила, что пожалуюсь маме, и тогда ты купил мне огромную коробку шоколадных конфет?

Очень интересно наблюдать за их физиономиями! Марго ошарашенно вытаращила глаза и громко сглотнула, да так и осталась стоять с открытым ртом.

Владимир Николаевич встал столбом и смог только проскрипеть:

— Что ты несешь?

— Да что ты стесняешься, дело житейское! — подбодрила я его. — И вообще я не в обиде…

Он сделал шаг в мою сторону, но я встретила его самой наглой улыбкой, которую только могла изобразить.

— Да я никогда… — начал отчим.

Это святая правда « — он никогда. Ему в голову не могло такое прийти, потому что он вообще мало меня замечал. Но сейчас мое слово было против его, и стало понятно, что Маргарита ему не поверит. Действительно, дело житейское, с кем не бывает?

Впервые за последний год я увидела на лице Владимира Николаевича человеческое выражение. Это была обида от того, что он не мог доказать свою правоту. Не то чтобы мне стало его жалко, я отлично помнила тот день, когда вот в этой самой прихожей он выплюнул мне, отчаявшейся и более, чем всегда, склонной к самоубийству, несколько презрительных слов и спокойно ушел на работу. Просто мне стало противно.

— Не бойся, я пошутила, твой Вова кристальной души человек, — сказала я Марго.

— Дура! — крикнул мне вслед отчим, вот как его разобрало.

В Парголове наступила ночь. Витька Стамескин, сосед покойной Софьи Алексеевны, видел странный сон.

Ему снилось, что он находится в диких и жарких джунглях, лежит среди корней тропических растений и его терзает какое-то ужасное животное — помесь тигра и дикой свиньи. Это животное хватает его зубами за руки и за шею, повторяя голосом законной жены Зинаиды:

— Проснись, Витька! Проснись, бревно бесчувственное!

Витька хотел сказать тропическому чудовищу, что и так не спит, но тут он действительно проснулся.

В момент пробуждения ему показалось, что сон продолжается и что чудовище из сна по-прежнему треплет его, но тут он наконец окончательно пришел в себя и узнал Зинаиду.

Законная жена трясла Витьку, щипала за щеки и повторяла:

— Да проснись же ты наконец, изверг! Проснись, урод! Проснись, козлище!

Да, это, несомненно, была жена.

— Чего тебе надо? — огрызнулся Стамескин. — Что ты человеку поспать не даешь? Я, может, на работе утомившись и ночью выспаться желаю!

— Ты, козлище, послушай. — Зинаида подняла толстый палец. — За стенкой чтой-то творится.

— Что там может твориться, — отмахнулся Витька, попытавшись повернуться на бок и снова заснуть.

— Да говорят тебе, уроду, — не спи! Сперва там вроде гремели, потом ругались, потом бегали, а теперь стукот какой-то…

— Да это бабка Соня, ведьма старая, уборку не ко времени затеяла, — отмахнулся Витька и тут совсем проснулся и вспомнил, что старуха-соседка уж больше месяца на кладбище. Он сел на кровати и прислушался. Из-за стены действительно доносился слабый ритмичный стук.

— Ну и стучат, — недовольно проговорил он, — ну и пусть стучат, а нам-то что за дело?

— Да? — взвизгнула Зинаида, готовясь закатить истерику. — А ежели они там пожар устроят — мы ведь тоже сгорим! А ежели там чего стрясется — к тебе же Васильич, участковый, притащится!

Витька понял, что ему не отвертеться, поднялся с постели и натянул пузырящиеся на коленях тренировочные штаны. С тяжелым вздохом он выбрался на улицу и ткнулся в соседскую дверь.

На ней, как и накануне, висел амбарный замок. Ключа у Витьки не было, и он хотел уже вернуться в теплую постель, но для порядка дошел до забитого досками окна кухни.

В доски кто-то стучал.

— Эй, ты кто тут? — недовольно осведомился Витька. — Ты чего людям спать-то мешаешь?

— Добрый тшеловек, — послышался изнутри приглушенный незнакомый голос с заметным акцентом, — выпускайт меня, поджалуйста!

— Чегой-то? — Витька отступил от окна. — Не я тебя запирал — не мне выпускать! Шляется по чужим домам, а мне не спать из-за него!

— Добрый тшеловек, — заныл незнакомец, — я тебе давайт мани… деньги!

— О! — Витька обрадовался. Выходит, не зря он вылез из теплой постели. — Деньги — это разговор! Деньги — это хорошо!

— Ну, так выпускайт, выпускайт меня!

— Ага, я тебя выпушу — а ну как ты меня обманешь? Ты сперва мне бабки давай, а уж после…

В щелку между двумя досками высунулся уголок зеленоватой купюры. Витька вытащил бумажку и уставился на нее в восторге.

— Никак баксы?

— Выпускайт меня — я тебе еще твенти… двадцать дам! — донесся из окна приглушенный голос.

— Сто, — отрезал Витька.

В нем неожиданно проснулся настоящий бизнесмен.

В конце концов сошлись на пятидесяти, и Витька побежал в дровяной сарай за топором.

Когда он оторвал от окна доски, оттуда выбрался немолодой крупный мужик явно иностранного происхождения. Мужик потирал затылок, на котором явственно выделялась здоровенная шишка. Он отдал Витьке обещанные деньги и, кряхтя и спотыкаясь, потащился к станции.

Витька спрятал доллары в задний карман штанов и подумал, что прав политик Жириновский: распоясались американцы, всюду свой нос суют! Вот уж и в бабкину избу пролезли!

— Ну, чего там было-то? — поинтересовалась Зинаида, когда супруг забрался обратно в постель.

— Да козел соседский забрался, — ответил Витька честным голосом, — не пойму, как его угораздило!

Я думала, что не засну в эту ночь, потому что алмазы жгли мне шею, я так и не решилась с ними расстаться, но стоило плюхнуться на диван, как сон сморил нас с котом буквально сразу.

Наутро я договорилась о визите к Ивану Францевичу и полетела к нему, забыв позавтракать.

Парфеныч встретил меня, как старую знакомую, Шторм смотрел с симпатией и дружелюбно вилял хвостом. Глядишь, скоро он будет меня облизывать!

— Иван Францевич ждет, — с уважением проговорил Парфеныч и проводил меня до дверей кабинета.

Темная массивная мебель, бархатные портьеры, портреты и гравюры на стенах… Я поняла, как мне хотелось снова оказаться здесь, как не хватало этого патриархального уюта!

Ювелир спешил мне навстречу в той же домашней темно-бордовой куртке и шелковом шейном платке. Видно было, что он чрезвычайно заинтригован, ему очень хочется узнать, какие у меня новости, но хорошее воспитание не позволяет сразу набрасываться на меня с вопросами.

Старик склонился к моей руке, потом крикнул в коридор:

— Парфеныч, сообрази-ка нам кофейку!

— Вы же всегда предпочитаете чай? — удивленно спросила я.

— Что-то подсказывает мне, что сегодня особенный день и можно поступать необычно! — Ювелир заговорщически улыбнулся. — Кроме того, Сонечка, вы обязательно должны попробовать замечательный кофе Парфеныча!

Иван Францевич подвел меня к низкому столику и усадил на мое обычное место.

Надо же, у меня уже есть в этом кабинете свое место! Постепенно я становлюсь здесь своим человеком!

Парфеныч внес поднос с маленькими кофейными чашечками, традиционным печеньем и конфетами. Я поднесла к губам кофе.

Это действительно был божественный напиток — очень густой, очень крепкий, очень сладкий. Я всегда считала, что настоящие знатоки пьют кофе без сахара, но этот кофе мог дать сто очков всему, что я пробовала до сих пор.

Я ждала, когда Иван Францевич произнесет свою любимую фразу: «Ешьте шоколад, Сонечка, он очень полезен для головы», но ювелир, должно быть, не находил себе места от любопытства и, едва скрывая нетерпение, произнес:

— Сонечка, умоляю вас, скажите — неужели… я по вашей интонации предположил… неужели вам удалось найти?

Он не сказал, что найти, но мы друг друга прекрасно поняли.

Я оттянула воротник свитера и сняла с шеи замшевый мешочек.

— Неужели! — воскликнул ювелир с неожиданным для его возраста и профессии юношеским восторгом.

Он поставил чашку, расплескав кофе, схватил мешочек и бросился к письменному столу.

Голубоватые камешки с тихим стуком посыпались на глянцевую поверхность столешницы. Иван Францевич достал ювелирную лупу, пинцет и углубился в изучение камней.

Больше всего это напоминало священнодействие.

В кабинете наступила тишина, изредка нарушаемая восхищенными вздохами и молитвенными причитаниями:

— Какая чистота! Ни одного изъяна! А какой исключительный оттенок! Нет, их репутация не преувеличена! — Наконец он положил лупу и поднял на меня просветленный, восторженный взгляд. — Я счастлив, что дожил до этого дня! Поверьте мне, Сонечка, я всю жизнь имею дело с драгоценными камнями, но такой исключительной коллекции мне прежде не доводилось видеть!

— Значит, это действительно те самые «алмазы розовой антилопы», о которых говорилось в дореволюционной статье?

— Никаких сомнений!

— И вы действительно «поможете мне с ними разобраться», как писала прабабушка в своем письме?

— Сонечка! Даже если бы я не хотел сделать для вас все возможное ради памяти Софьи Алексеевны, я просто счастлив был бы заняться вашими камнями! Это мечта каждого ювелира — огранить такие алмазы, тем самым пробудить их, раскрыть их красоту, а потом создать из них произведения искусства! Это мечта… но… — Он замялся.

— Но?

— Но я, к сожалению, не смогу один выплатить вам всю их стоимость. Поверьте, я довольно обеспечен, но эти камни уникальны и невероятно дороги, а я непременно хочу, чтобы вы получили за них настоящую цену. Поэтому мне придется обратиться к некоторым из своих коллег, чтобы приобрести камни совместно с ними.

— Иван Францевич, дорогой, я вовсе не собираюсь торопить вас с деньгами! Если вам потребуется долгое время, чтобы огранить и реализовать эти алмазы, — меня это нисколько не пугает…

— Нет, Сонечка, я человек далеко не молодой, со мной всякое может случиться, а огранка и оформление таких камней — дело долгое. Я не хочу, чтобы после моей смерти у вас были какие-то неприятности или проблемы, и решу этот вопрос по возможности быстро…

— Иван Францевич, дорогой, я уверена, что вы проживете еще очень много лет… Но, впрочем, я полностью доверяю вам и полагаюсь на ваш опыт и на ваши знания. Делайте, как считаете нужным.

И тут наконец он произнес свою постоянную фразу:

— Ешьте шоколад, Сонечка, он очень полезен для головы!

Я наелась шоколаду до отвала и еще многого другого. Понемногу в голове все улеглось, и я поверила, что теперь являюсь владелицей пятидесяти двух алмазов и что стоят они огромных денег. Спасибо тебе, Софья Алексеевна, что сохранила для правнучки такое наследство!

— Иван Францевич, — начала я нерешительно, — я все понимаю, но я… я не хочу с ними окончательно расставаться. Хочется иметь что-то на память о прабабушке. Вы меня понимаете?

— Понимаю! — Старик расцвел. — Очень хорошо понимаю ваши чувства! И я вот что сделаю: выберу среди этих алмазов самые лучшие и сделаю вам комплект — серьги и два кольца. Или, может быть, вы хотите колье?

Я рассмеялась — невозможно представить, чтобы я куда-нибудь надела бриллиантовое колье.

— Благодарю вас, достаточно серег и кольца! Возможно, я не стану их надевать часто, но хоть изредка буду любоваться…

— Договорились…

В коридоре Парфеныч сунул мне толстую пачку денег.

— Это пока, — сказал он, — после разберешься с Иваном Францевичем…

Выйдя от ювелира в самом жизнерадостном настроении, я неторопливо шла по улице, разглядывая витрины. Все-таки хорошо быть богатой, особенно с непривычки! Всю жизнь я считала копейки, отказывала себе в самом необходимом, а теперь могу позволить себе все, на чем остановится взгляд!

Мой взгляд остановился на роскошной витрине бутика.

Раньше я прошла бы мимо, что называется, не поворотив головы кочан, — ну не для меня все эти роскошные и безумно дорогие шмотки!

Но теперь я обеспеченная, даже богатая женщина!

Я решительно толкнула дверь и вошла в магазин.

Веши на плечиках действительно были очень красивые, но, взглянув на цены, я невольно обмерла. Раньше мне пришлось бы отдать месячную зарплату за блузку и полгода отработать за жакет, но что я меряю все своей вчерашней зарплатой! Нужно избавляться от психологии вчерашнего дня и привыкать жить, как богатая женщина!

— Девушка, что вы роетесь?! — произнесла у меня за спиной продавщица. — Все равно ведь не купите!

Я удивленно повернулась к ней.

Девица примерно моего возраста стояла, сложив на груди руки, и презрительным, скучающим взглядом инспектировала мою дешевую одежду, купленную на вещевом рынке. На груди у нее красовалась табличка с громким титулом: «Менеджер зала. Наталья».

— Это дорогой магазин, — заявила она высокомерно, словно была как минимум хозяйкой этого бутика, — вы же видите, все цены указаны в условных единицах!

Она прямо не хамила, но сама ее интонация, поза, презрительный взгляд, которым окидывала меня, были откровенно хамскими.

— Что вы хотите сказать? — осведомилась я, постепенно закипая.

— Ничего не хочу! Рядом есть дешевый магазин, идите туда, там вас обслужат!

— Девушка, позовите, пожалуйста, администратора! — произнесла я как можно более повелительным тоном.

— Чего это? — фыркнула девица.

— Я сказала — администратора!

— Буду я еще… — начала она, но к нам уже спешил через зал мужчина лет тридцати пяти с намечающейся лысиной. Он услышал нашу перепалку и торопился погасить возможный скандал в самом зародыше.

— Наталья, что здесь происходит? — осведомился он, пытаясь с ходу оценить ситуацию.

— Да вот тут какая-то… щупает все, потом у вещей будет нетоварный вид, а она все равно не купит…

Администратор переводил взгляд с нее на меня, лихорадочно прикидывая, чью сторону принять.

Я решила помочь мужику в такой сложной ситуации и упростить ему проблему выбора.

— Мне кажется, девушка работает не на своем месте, — заявила я с самой невозмутимой и светской улыбкой, — по-моему, у вас приличный бутик, а она ведет себя, как на базаре. Скажите, вы принимаете оплату карточками «Виза»?

— Естественно. — Администратор изобразил лучезарную улыбку в мою сторону и грозный оскал в сторону продавщицы.

— Впрочем, я, пожалуй, заплачу наличными… Может быть, вы лично обслужите меня? — протянула я тоном скучающей миллионерши. — Я, пожалуй, возьму этот костюм, эти брюки и эти два топа, и еще мне нужно подобрать что-нибудь летнее, воздушное, желательно в бледно-салатной гамме…

— Я полностью в вашем распоряжении! — радостным голосом пропел администратор, а затем прошипел побледневшей продавщице: — С тобой, Аникеева, я поговорю после смены!

Прошла неделя. Я понемногу привыкала к своему положению богатой наследницы. Теперь у меня появилось множество дел и развлечений, о которых раньше я и не подозревала. Однако прежде всего нужно было подумать о своем собственном жилье.

Возможно, я повела себя глупо, но отчего-то мне не хотелось переезжать и оставлять Маргариту полной хозяйкой в маминой квартире. Я пыталась начать с отчимом переговоры об обмене, он встретил их в штыки. Для того чтобы он поверил, что я не собираюсь ущемить его интересы, нужно было в подробностях рассказать ему всю историю про алмазы, доставшиеся мне в наследство от прабабушки Софьи. Но Владимир Николаевич был последним человеком, с которым мне хотелось этим поделиться. Отношения наши, и раньше не блестящие, за эти две недели испортились окончательно.

Маргарита смотрела на меня с подозрением и завистью, обшаривая жадным взглядом новую одежду, и потихоньку зверела. Обстановка в квартире стала взрывоопасной, раньше я как-то могла ее выносить, теперь же сил уже не было. Я склонялась к мысли все бросить и купить новое жилье, но, прежде чем начать такое ответственное дело, следовало поправить мое сильно пошатнувшееся здоровье.

Иван Францевич советовал поехать куда-нибудь отдохнуть и сменить обстановку. Я была не против — пара недель у теплого моря совсем не помешает. Я заслужила и больше, но пока не могу себе этого позволить — дела…

Я посетила несколько турфирм и решила, что полечу на Тенерифе, в марте на Канарах все цветет и вообще замечательно. Оставался самый главный вопрос — куда девать на это время Багратиона? О том, чтобы оставить его дома на попечении Маргариты, не могло быть и речи. Даже если бы я пригрозила снять с нее скальп за один только волосок, который выпадет из кошачьей шкуры, Марго, я думаю, согласилась бы всю оставшуюся жизнь ходить в парике, только бы избавиться от кота.

Мадам Брошкина к Багратиону относилась неплохо, но одно дело — встречаясь на лестнице, сюсюкать и чесать его за ухом, а совсем другое — заботиться о животном целых две недели. К тому же она недавно растянула ногу, так что спускаться и подниматься по лестнице с тяжеленным котом в сумке ей было не под силу.

У меня остался единственный близкий человек, который обладал необходимым набором качеств — ответственностью, порядочностью, — того, чтобы я могла без опасений доверить ему самое дорогое, что осталось у меня от прабабушки Софьи. Разумеется, это был Иван Францевич.

Я позвонила ему по телефону и робко поинтересовалась, не сможет ли он мне помочь. Старик расшаркался и необдуманно пообещал, что готов для меня на все. Уж не знаю, чем я ему так нравлюсь, возможно, он делает это в память о моей прабабке.

При таком раскладе ему неудобно было мне отказывать, но, услышав, что я прошу всего лишь подержать две недели Софьиного кота, Иван Францевич призадумался.

— Я бы всей душой, но, сами понимаете, боюсь, что Шторм будет против. И Парфеныч, а я не могу с ними не считаться…

— Но что же мне делать? — в отчаянии воззвала я.

Старик купился на мой жалобный тон. Договорились, что Парфенычу пока говорить ничего не станем, я принесу кота, а там посмотрим, как отреагирует на него Шторм.

Я робко поздоровалась с Парфенычем и поставила сумку на пол. Уже по его шагам за дверью я угадала, что Иван Францевич раскололся раньше времени.

— Вам Иван Францевич сказал…

— Да сказал! — проворчал старик. — Я-то что, а вот как пес к твоему коту отнесется! Сама понимаешь, Шторм — собака серьезная, порвет кота, как нечего делать!

Шторм стоял возле хозяина в явной растерянности. Такого в его практике еще не случалось. Пса явно разрывали противоречивые чувства: взглянув на меня, он начинал неуверенно вилять хвостом; переведя глаза на сумку, обнажал желтые клыки и тихо, угрожающе рычал.

Пока я в сомнении раздумывала, что предпринять, Багратион внутри сумки зашевелился, требуя свободы.

Была не была!

Я расстегнула «молнию».

Парфеныч крепко прихватил Шторма за ошейник.

Багратион плавным прыжком выскочил на пол, уселся в самой небрежной позе и принялся вылизывать лапу, делая вид, что до собаки ему нет никакого дела.

Шторм страшно зарычал и рванулся вперед с такой силой, что могучий Парфеныч едва устоял на ногах.

Багратион изогнулся, сгорбил спину и взглянул на кавказца с таким выражением на морде, как будто только сейчас заметил его.

«Это еще что за шавка? — говорил его взгляд. — Она о себе слишком много вообразила! Конечно, если собака будет знать свое место, я ее, так и быть, не трону!»

Несколько бесконечно долгих секунд звери играли в гляделки, и вдруг Шторм потупился и смущенно спрятал морду между лапами. Багратион удовлетворенно мурлыкнул, принял прежнюю расслабленную позу и продолжил прерванное умывание.

— Да… это… однако… — растерянно проговорил Парфеныч и наконец махнул рукой: — Испортили мне собаку… а ведь настоящий охранный пес был, натуральный зверь…

Я поняла, что могу быть спокойна за свое сокровище, никто его не тронет. Сердечно распрощавшись со всеми, я расцеловала кота в обе щеки и удалилась.

Я шла по улице и предвкушала, как послезавтра окунусь в теплое море и буду лежать под ласковым солнышком…

Вдруг ко мне подбежала смуглая женщина в яркой цветастой юбке и красном платке. Схватив меня за руку, она умоляющим голосом воскликнула:

— Дэвушка, красавица, помоги, котик разбился, помирает! Нэ знаю, что дэлать, совсем помирает!

Раньше я никогда не разговаривала с цыганками, опасаясь мошенничества. Впрочем, и они прежде не проявляли ко мне интереса, видимо, понимая, что с меня нечего взять.

Но на этот раз я не смогла остаться равнодушной. У нее умирает кот… Я представила, как переживала бы, если бы что-то случилось с Багратионом, и послушно пошла за ней.

Может, я просто была под гипнозом, во всяком случае, мне даже не пришло в голову усомниться в ее словах. .

Она быстрым шагом вошла в проход между двумя домами, миновала ряд металлических гаражей и свернула в темный угол двора, повторяя:

— Скорее, скорее, красавица! Совсем, совсем помирает!

Оказавшись в глухом и темном закутке, я наконец почувствовала беспокойство и вырвала у нее руку, воскликнув:

— Ну, где же он?

— Вот, — ответила цыганка и добавила, обращаясь уже не ко мне: — Вот, привела!

От кирпичной стены отделилась массивная мужская фигура, в которой я не сразу узнала своего американского дядюшку.

Он протянул цыганке купюру, и ее точно ветром сдуло.

— Что это такое?! — крикнула я в праведном возмущении. — Что вы себе позволяете?!

При этом я попыталась ускользнуть из темного тупика, но американец с неожиданной для его возраста и комплекции ловкостью заступил мне дорогу, и в его руке сверкнул хорошо знакомый мне складной нож с длинным узким лезвием.

— Ты отдавайт мне даймондс… отдавайт мне камни, и я тебя отпускайт! — завел он свою старую песню.

Надо сказать, мне она осточертела еще в Парголове.

— Приличный с виду человек, — попыталась я воззвать к его совести, — гражданин Соединенных Штатов… Ох, как же ты мне надоел!

Я понимала, что мои слова звучат на редкость глупо, не хватало только прибавить: «А еще шляпу надел», но я готова была говорить все, что угодно, лишь бы выиграть время. Хотя что мне это даст — я и сама не знала. В глухом закутке ожидать помощи было неоткуда.

Тем не менее мои слова неожиданно задели его за живое.

— Да, я гражданин Соединенные Штаты! — истерично взвизгнул мой родственничек. — Я законоподслушный налогоплательтчик! Я соблюдайт американский законы! Я гордиться свой страна!

— Ты, «законоподслушный»! — У меня потемнело в глазах от злости. — У себя в Америке ты, значит, соблюдаешь законы, а здесь можешь делать все, что угодно, размахивать ножом, угрожать убийством…

Он никак не отреагировал на мои слова и завел прежнюю песню:

— Отдавайт мне даймондс! Мой бизнес в Соединенные Штаты нуждаться в финансовый вливание! Я как законоподслушный налогоплательтчик обязан заботиться о свой бизнес, и меня ничто не остановить! Это мой неотъемлемый право и мой долг перед страна!

Похоже, этого озверевшего налогоплательщика действительно ничто не могло остановить. Он надвигался на меня неотвратимо, как айсберг на «Титаник», и размахивал своим ножом перед самым моим лицом…

И вдруг мимо пронеслось что-то огромное, косматое, страшное.

Американец отлетел от меня на несколько метров и рухнул спиной на грязную землю. При этом раздался такой грохот, словно рядом со мной обрушился буфет с посудой.

Мой американский родственник, истошно визжа, лежал на земле, а над ним стояла громадная кавказская овчарка и рычала так глухо и грозно, что даже у меня по коже поползли мурашки.

— Шторм… — сказала я наконец, переведя дыхание и справившись со своим голосом, — Шторм, дружочек, как же я тебе рада!

Мой косматый «дружочек» приветливо покосился на меня и даже слегка вильнул хвостом, но тут же повернулся к поверженному «налогоплательщику» и зарычал с новой силой.

— Уберите зверя! — взвыл американец, от страха даже утратив свой немыслимый акцент. — Я гражданин Америки! На меня нельзя рычать!

Шторм не разделял этого мнения и для усиления устрашающего эффекта клацнул огромными желтоватыми зубами перед самым лицом американца.

— Он не только рычать будет, — раздался рядом со мной скрипучий голос Парфеныча, — он сейчас тебе откусит что-нибудь лишнее!

— Что? — в ужасе спросил Эндрью.

— А это уж он сам выберет, — осклабился тот, — раз на раз не приходится. Помню, одному бандиту он… — Парфеныч покосился на меня и замолчал, плотоядно ухмыляясь.

— Парфеныч! — Я схватила могучего старика за руку и чуть не заплакала, почувствовав его сильное и уверенное пожатие. — Как я рада, что вы появились! Как вы меня нашли?

— Да вот вышли со Штормом погулять, а он все волнуется, все волнуется, будто что-то чувствует… А потом вырвался да как побежит сюда… Ну, я, понятное дело, за ним…

— Я вас прошу, — заныл американец, тяжело дыша и не сводя расширенных от страха глаз с грозной морды кавказца, — уберите своего зверя! У меня сегодня последний день… Я потому так торопился…

— Какой еще последний день? — сурово осведомился Парфеныч.

— У меня последний день виза… Я должен улетайт… Мой самолет через три часа…

Старик наклонился над американцем, залез во внутренний карман его пиджака и достал стопку документов.

Перелистав их, с сомнением взглянул на меня:

— Правда, виза у него заканчивается и билет на сегодня. Экономный, гад, пожалел билет с открытой датой купить… Ну что, Сонечка, отпустить поганца в его Америку, чтобы здесь и духу его не было, или разрешить Шторму немножко отвести душу?

— Ладно, пусть живет, если мы его больше не увидим…

— Мы со Штормом его проводим, — на губах Парфеныча появилась понимающая улыбка, — проводим и в самолет посадим! У нас не забалует!

«Вот и все, — думала я, — вот теперь действительно все кончилось. Впереди уже не будет ничего плохого. Сбылись бабушкины слова о том, что все наладится. Только я по-прежнему одинока… Может быть, это рок нашей семьи? Или расплата за наследство?»

Что-то не ко времени мне взгрустнулось… Я подняла голову и узнала знакомый дом, там располагалось издательство, в котором трудилась Ленка, вернее, там думали, что обложки рисует ее муж. Мыс ней не виделись больше недели… Стойте, а не она ли вышла из дверей издательства?

Понурая фигурка с опущенной головой уходила в сторону.

— Ленка! — не выдержала я. — Коломийцева, постой!

Она оглянулась, завертела головой, потом махнула рукой и пошла дальше. И тут до меня дошло, что она меня просто не узнала — с новой прической, в шикарном новом прикиде…

— Ленка! — Я догнала ее и развернула к себе.

— Ой, — она смешно наморщила нос, — Сонька, это ты?

Она окинула меня с ног до головы удивленным взглядом, поражаясь метаморфозе. Неделю назад она рассталась с нищей, задрипанной девчонкой, а сегодня ее приветствовала элегантная молодая дама, дорого и со вкусом одетая (возможно, я себе льщу, но только капельку).

— Что же с тобой случилось? — Ленка вытаращила глаза.

— Сначала скажи, что случилось с тобой.

Вид у нее был отнюдь не блестящий — вся какая-то поникшая, глаза на мокром месте.

— Пойдем! — Я потянула ее к ближайшему кафе. — Я так понимаю, ты никуда не торопишься…

— Теперь да, — скорбно сообщила она.

Я заказала кофе, сладкое, потому что оно снимает стресс, а также две рюмки коньяку.

— Ой, Сонька, — Ленка тяжело вздохнула, — у меня все плохо… Обстоятельства меня достали. Прикинь: Никитушка объявился!

— Неужели у него хватило наглости прийти к тебе?

— Нет, но звонит все время и говорит гадости… Мама уже боится к телефону подходить!

— В милицию заявила?..

Хотя что это я — в милиции придется все рассказывать в подробностях, и тогда возможны два варианта: либо Ленке не поверят, либо поверят и затаскают.

— С работой тоже все плохо, одна фирма разорилась, другая, для которой я рекламный ролик делала, помнишь?..

— Вроде… — с сомнением отвечала я.

— Ролик-то подошел, только в штат меня все равно не взяли… И еще в издательстве… Никита позвонил им и заявил, что больше работать с ними не будет. Это чтобы мне напакостить…

— Гад какой! А ты бы пошла и рассказала им, что это ты вместо него делала всю работу!

— Там такая девица… Кажется, у нее с Никитой что-то было… раньше… вот она теперь меня и третирует… — Ленка не удержалась и заплакала.

Я ее очень хорошо понимала, обидно ведь. Очевидно, и Никита отлично знал свою жену, знал, что ей стыдно рассказывать незнакомым людям, как подло с ней поступил муж. И, ничего не опасаясь, гадил ей где мог.

— Нет, ну до чего же отвратительный тип! — возмутилась я. — Жалко, что Олег тогда его не арестовал!

Ленка издала какой-то звук и быстро отвела глаза.

— Ну что еще? — недовольно спросила я. — Не хочешь Олегу жаловаться?

— Не говори мне о нем! — воскликнула она. — Слышать о нем не могу!

— Ну ты даешь! — изумилась я. — Этот-то чем тебе не угодил? Вроде хороший парень…

— Слишком! — страстно заговорила Ленка. — Он .. для меня слишком хорош! Он вбил себе в голову, что меня нужно опекать и охранять! Он считает меня абсолютно беспомощной и рвется обо мне заботиться, жаждет подставить свои широкие плечи и спрятать меня за свою широкую спину!

— А что тут плохого? — усмехнулась я. — Будешь за ним как за каменной стеной…

— Ну, знаешь! — вскипела Ленка, но тут же остыла, сообразив, что я подначиваю ее нарочно, и продолжала: — Мать на свою сторону перетянул, чай с ней уже три раза пил, кран в ванной починил, в поликлинику ее на машине свозил…

— Ужас какой! — вздохнула я.

— Она мне все уши прожужжала — дескать, парень золото, серьезный, солидный, не то что твой брандахлыст! Это она про Никитушку…

— Ну Олег, однако, дает — всего-то чуть больше недели прошло, как вы познакомились, а он уже столько успел!

— Сонька, я больше не могу! — пожаловалась Ленка. — Из-за всего этого и с работой ничего не выходит!

— Ну так выходи за Олега! — Я пожала плечами.

— Ты что — с ума сошла? — Ленка так заорала, что на нас стали оглядываться посетители кафе. — Я еще с этим-то не развелась, думаешь, я так сразу брошусь к другому? Считаешь, я и вправду такая беспомощная? Уж как-нибудь заработала бы, себя и маму прокормила бы, мне не привыкать!

— Ну так пошли его подальше!

— Боюсь, — призналась Ленка, — тогда мать совсем запилит, она и так из-за Никиты…

— Спокойно, — медленно сказала я, — из любого положения всегда есть выход, это не ты ли мне говорила не так давно? Значит, так. У тебя сейчас в работе перерыв?

— Вообще никакой работы нет, — пригорюнилась Ленка.

— Отлично! Значит, послезавтра летим с тобой на Тенерифе и отдыхаем там две недели! Вещей с собой много не бери, все, что надо, там купим. Ну, что смотришь? Я ведь у тебя деньги занимала? Ну так теперь натурой отдам!

— Сонька, да что с тобой случилось? — прошептала Ленка. — Ты разбогатела?

— Как видишь! Но это долго рассказывать, сейчас никак невозможно. Вот когда сядем в самолет, будет чем развлечься в пути…

— Сонька, я не могу, а что я им всем скажу?

— Ну, Коломийцева, я на тебя удивляюсь! — рассердилась я. — Маме скажешь как есть, что летишь со мной. А мужикам она пускай отвечает, что ты уехала и она понятия не имеет, где ты и когда вернешься. Они и отвяжутся, охота была им с мамой разговаривать!

— А мобильник?

— Мобильник можно отключить, хотя…

Мы быстро расплатились и выскочили из кафе. Перебежали дорогу и вошли в местный офис фирмы «Мегафон». Я отозвала в сторону симпатичного молодого человека, и мы очень плодотворно побеседовали. Расстались мы, обоюдно довольные друг другом. Я поймала машину и поехала к Ленке, чтобы объясниться с ее мамой. Дома Ленка набрала по телефону номер собственного мобильника. Мы приникли к трубке и услышали приятный женский голос:

— Абонент временно находится вне пределов Солнечной системы.

Notes

Оглавление

Реклама на сайте