«Пустячок, а приятно»

Марина Серова Пустячок, а приятно

Глава 1

— Дорогие гости! Я предлагаю тост за замечательную женщину, которая присутствует сейчас здесь вместе с нами. Великолепного работника, юриста, но не только. Ее профессия, частный детектив, казалось бы, мало подходит женщине, однако является нужнейшей и ответственнейшей в нашем обществе. В нестандартных ситуациях, когда нам, представителям правоохранительных органов, оказывается неимоверно трудно, наша Татьяна Иванова великолепно умеет распутывать самые сложные, самые головоломные преступления, не теряя при этом своей необыкновенной привлекательности и, я бы даже сказал, фантастической сексуальности. Посмотрите на эту женщину! Разве по ее виду когда-нибудь догадаешься, что у нее черный пояс по карате? Глядя на нее, женственную и обаятельную, трудно поверить, что позади у нее раскрытие сложнейших дел, которые смутили и поставили в тупик самых крутых следователей. Как известно, кличка у нашей Тани — Ведьма. И действительно, для всех злоумышленников в нашем городе она стала настоящей ведьмой, которая словно при помощи сверхъестественных сил предвидит все их злодеяния. Я предлагаю тост за частного детектива Татьяну Иванову!

Последовало восторженное «О-о!», звон состыковываемых рюмок, торжественно-приторные поздравления. Я тоже протянула свою рюмку с кагором, чувствуя, что мне уже приходится прикладывать некоторые усилия, чтобы держать ее прямо и сопротивляться тычкам в нее рюмками остальных гостей. Слова Гарика Папазяна, произносившего этот тост, долетали до меня как бы издалека, будто я находилась в соседней комнате, розовая пелена застилала мой взор — я откровенно балдела. Ничего не скажу, опьянение вообще-то вещь очень приятная. Но только неприятно было думать, что меня развезло, в то время когда другие сидели трезвые, как стеклышко. По крайней мере, на первый взгляд.

Дело в том, что я совершила ошибку, которую в двадцать семь лет совершать уже стыдно. Придя на день рождения к своему старому другу, сотруднику милиции Гарику Папазяну, я с ходу пожаловалась на зубную боль, которая и в самом деле мучила меня уже третий день. Тогда Гарик ничтоже сумняшеся посоветовал мне выпить водки, уверяя, что от зубной боли это лучшее средство. И я сдуру согласилась — сразу же натощак хлопнула рюмку этой химической гадости. Непонятно, как только алкаши пьют ее. Впрочем, почувствовала, что боль в челюсти и правда отступает, и я была ужасно довольна. Однако потом все сели за стол и последовал первый тост, который мы выпили за здоровье именинника стоя, с торжественным видом чокнувшись бокалом с традиционным шампанским. И только тогда моя старинная подруга Ленка-француженка, которую я на этот кутеж притащила с собой, воскликнула: «Танька, что ж ты делаешь? Ты ведь водку пила! Сейчас у тебя в животе ерш получится!» Я и сама уже сообразила, что непременно получится, однако несколько поздновато: ерш был уже во мне и немедленно начал свое гнусное дело. И вот теперь я сидела за столом расслабленная и чувствовала, что глупо улыбаюсь, наблюдая за происходящим вокруг сквозь розовую пелену.

Гости, частью хорошо знакомые, частью совершенно новые для меня лица, интенсивно ели, пили, о чем-то оживленно разговаривали друг с другом. Пробовали даже петь песни. Гарик затянул какую-то занудную армянскую песню, от которой у меня против воли закапали из глаз слезы. Сразу же заметившие это гости прятали ехидные улыбки. Недаром говорят, что по пьяни многие люди делаются сентиментальными, и вот я являла собой наглядное подтверждение этой давным-давно замеченной особенности человеческой природы.

— Танечка, а ты почему ничего не кушаешь? — Гарик подобрался ко мне с рюмкой темно-красного напитка. Признаюсь, в тот момент мне было абсолютно все равно, какого именно. — Не сиди, кушай, иначе еще хуже будет. Смотри, что тут около тебя… Вот печеночные лепешки, вот «шуба», вот салат из кальмаров и зеленого горошка, рыбный салат, а вот «оливье». Или хочешь, выпьем?

— Не хочу! — решительно проговорила я, чувствуя, что язык не особенно меня слушается. — Куда мне еще пить? Ты лучше подумай, как я домой добираться буду. Я же сюда на машине приехала…

— Да доберешься, все будет нормально, — легкомысленно заверил меня Гарик. — В автоинспекции у меня полно знакомых.

Я покорно кивнула, не став спорить. Как будто при езде в пьяном виде самое опасное — это инспектор ГИБДД.

— Ты в самом деле ешь давай, — сказала сидящая рядом со мной Ленка-француженка. — В твоем положении сейчас самое главное — поесть хорошо. Тогда и голова прояснится.

Я снова кивнула и пробормотала пьяным голосом: «Ладно, знаю без тебя…» Подцепив с ближайшей тарелки что-то — правда, так и не сумев сообразить, что именно, — я стала послушно жевать. Это старое правило мне было известно и без подсказки подружки. Только вот есть мне упорно не хотелось. Признаться, я вообще не большая любительница много кушать, предпочитаю кофе и сигареты. И если бы можно было питаться только одними ими, я бы вообще больше ничего не брала в рот. Однако, к сожалению, мой желудок имел на сей счет свое мнение, причем совершенно иное, а потому требовал, чтобы иногда в его рацион добавляли чего-нибудь более калорийное. А с мнением собственного желудка хочешь не хочешь приходилось считаться.

Внезапно я почувствовала странное, непонятно откуда взявшееся беспокойство. Как-то неуютно стало сидеть вот так, в доску пьяной, и тупо улыбаться радости и веселью других. Сначала мне подумалось, что мой проклятый зуб снова решил заболеть. Но, потрогав его языком, я поняла: нет, больной зуб прочно усыплен алкоголем и пока не подает особенных признаков жизни. Тогда я провела глазами вдоль праздничного стола, и тут стало ясно, что же меня смутило: на дальнем конце стола я обнаружила мужчину в очках, пристально наблюдающего за мной. Но в тот момент, когда мой пьяный взгляд дошел до его персоны, он отвернулся, опустив голову к своей тарелке.

Мне его поведение показалось весьма необычным. В суматохе вечеринки и застолья я как-то не обратила внимания на этого гостя и не помнила теперь ни его имени, ни кто он такой. А может, мне вообще его не представляли. На вид мужчине было не больше сорока, лицо бритое, несколько одутловатое и вроде бы усталое. Цвет его кожи в свете домашней люстры казался прямо-таки серым, под глазами отчетливо выделялись тени. Кажется, этот человек не дружит со спортом и со свежим воздухом. Да-да, как ни была я в тот момент пьяна, но профессиональная привычка отмечать отдельные черты в лицах и пытаться определить по ним характер и род занятий человека, ничего не поделаешь, брала свое.

Воспользовавшись тем, что мужчина не поднимал глаз, вроде бы сосредоточившись на поглощении праздничных блюд, я продолжила свои наблюдения.

Так-так, у этого типа род занятий явно интеллектуальный. Похоже, он часами просиживает в офисе за компьютером или над пачкой деловых бумаг. А в качестве отдыха у него сигареты и рюмочка коньяку или даже водки. Почти то же самое, что и у меня, но только, скажем так, в мужском варианте. Впрочем, черного пояса по карате, в отличие от меня, у мужчины нет, да и быть не может: по всему видно, что физическая закалка еще с юности у него равна нулю. Однако лицо я бы назвала красивым, насколько может быть красивым лицо неспортивного мужчины. Был в нем какой-то определенный шарм, способный вызвать интерес даже у такой многоопытной особы, как я.

И вот этот гость Гарика почему-то излишне пристально смотрел на меня… Смотрел не сводя глаз, и только теперь, когда я, в свою очередь, глянула на него, он опустил глаза. С чего бы ему проявлять такой интерес, а? Я ненадолго отвлеклась от наблюдения, попробовав подцепить что-нибудь с тарелки и запихнуть себе в рот. И немедленно снова ощутила на себе сумрачный, озабоченный взгляд мужчины с дальнего конца стола. А между прочим, насколько я могла судить по своим пьяным наблюдениям, странный человек практически ничего не пил. Во всяком случае, в отличие от остальных гостей, чьи физиономии заметно раскраснелись от принятого внутрь алкоголя, лицо мужчины оставалось бледным и печальным. Он почти не разговаривал с соседями и ел как будто через силу. Будь я помоложе, я бы, наверное, подумала, не влюбился ли в меня этот тип? А что, такое в принципе возможно: ко мне до сих пор подходят на улице двадцатилетние мальчики и пробуют ухаживать. А тут еще Гарик Папазян со своим трепом о моей сексуальности… Правда, в тосте именинника были еще слова про черный пояс и про то, что я лучший частный детектив в городе… Но опыт мне говорил, что в данном случае наверняка что-то другое. То, что у незнакомца камень на душе, я поняла сразу. За столько лет, проведенных в сыске, раскрыв массу дел, я научилась разбираться в людях очень хорошо и вижу потенциального клиента издалека. Даже если он сам еще не решил для себя вопрос, нужен ему или нет хороший детектив.

Пьяное состояние тем и приятно, что время летит незаметно. Застолье шло своим чередом, провозглашались еще какие-то тосты, в мою рюмку наливали то шампанского, то красного вина. Собственно, могли наливать чего угодно, мне уже было все равно. Помню, я что-то жевала, когда еда каким-то образом оказывалась на моей тарелке. И все время я ощущала на себе пристальный взгляд того странного мужчины. В конце концов мне это стало действовать на нервы. Такое же чувство возникает, когда назойливая муха иногда вьется вокруг головы и все садится на одно и то же место, и никак не удается избавиться от нее. Впрочем, во взгляде неизвестного гостя действительно было что-то необычное, грустное и сосредоточенное. Наверное, проблемы у него и впрямь очень серьезные, иначе бы он не смотрел так сумрачно.

Потом вдруг я заметила, что гости как-то разом стали вставать из-за стола и в комнате стало тише и прохладнее. Я решила, что мне тоже пора бы встать и отправиться домой, и даже попыталась воплотить свое решение в жизнь. Сделать это, однако, оказалось не так-то просто. Потому что, едва я поднялась на ноги, как все вокруг меня закружилось, закачалось… как на море во время качки. Когда я вздумала пройти к выходу из комнаты, в Гариковой квартире, такой милой и уютной, стала твориться жуткая чертовщина: внезапно большой, заставленный посудой стол решил наехать на меня сбоку, пришлось от него обороняться. Потом какой-то ненормальный стул кинулся мне под ноги, и я едва не кувыркнулась через него вниз головой. Я давно заметила, что мебель во время банкетов всегда ведет себя особенно агрессивно, что очень невежливо с ее стороны. И тут я почувствовала, что кто-то поддержал меня под руку.

— Вы лучше пока сядьте, посидите, — услышала я рядом с собой мужской, несколько сипловатый, но в целом приятный голос. — Сейчас Гарик гостей проводит, вернется, придумаем, что с вами делать…

Я послушно уселась на заботливо подставленный стул и только тогда подняла глаза на своего собеседника. Как я и предполагала, это был тот самый молчун с дальнего конца стола. Он сам уселся рядом со мной на другой свободный стул.

Какой-то мужчина в шапке и меховой куртке заглянул в нашу комнату, оглядел нас двоих, как мне с пьяных глаз показалось, насмешливо.

— Толя, ты идешь? — спросил он, обращаясь к очкастому молчуну. Голос у него был сильный, басовитый. Голос человека, уверенного в себе. Направив на него свой не сразу сфокусировавшийся взгляд, я обнаружила узкое и довольно правильное худощавое лицо с впалыми щеками. Судя по многочисленным морщинам и седым вискам, мужчине было лет около пятидесяти, а может быть, и чуть больше.

— Нет, Петя, — быстро и, сразу видно, трезво ответил сидящий возле меня мрачный тип. — А ты иди… Счастливо тебе добраться…

— Ах да, у тебя же девушка… Смотри, доведи ее до дома в целости и сохранности! — весело заметил человек в шапке, затем кивнул головой на прощание и, еще раз усмехнувшись, вышел.

Мы с угрюмым остались в комнате вдвоем.

— Вы знаете, мне вообще-то тоже уходить надо… — заговорила я, старательно произнося каждое слово, но сама слышала, что мой голос против воли звучит хрипло и развязно, как у пьяной шлюхи.

— Ничего, ничего, сидите, — спокойно проговорил мрачный очкарик, изредка поглядывая на меня. — Все будет нормально.

Но мне решительно не сиделось.

— Понимаете, я сюда на машине приехала, — продолжала лепетать я. — На бежевой «девятке». Видели, она там у подъезда стоит?

— Да, да, видел, — отвечал мужчина торопливо, рассеянно глядя куда-то в сторону. — Вы пока сидите, все будет нормально.

— Вы не подумайте, что я алкоголичка какая-то, — возразила я, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Вообще-то я нормально переношу выпивку… — Тут я громко икнула, но мужчина сделал вид, что ничего не заметил. — Простите, — смущенно пробормотала я. — Просто так вышло, что у меня в животе получился ерш… еще перед обедом выпила рюмку водки… Всего одну! Чтобы зуб не болел…

— А у вас что, болит зуб? — вдруг заинтересованно спросил мужчина.

— Д-да… — пролепетала я и показала пальцем на рот. — Там, внутри…

— Да, серьезно? — Мужчина заинтересовался еще больше. А потом вдруг требовательно заявил: — Ну-ка, покажите. Откройте рот…

И я послушно раззявила варежку. Мужчина крепкими, уверенными пальцами взял меня за челюсть и стал вертеть мою голову, поворачивая ее так, чтобы свет от люстры падал мне в рот.

— Какой, говорите, зуб у вас болит? — спросил мужчина.

В ответ я промычала что-то невнятное. А что другое, кроме мычания, можно издать, когда вас железной рукой держат за нижнюю челюсть?

— А, вижу, — сказал наконец мужчина. — Вон, у вас там дырочка и десна распухла. Лечить надо зубик-то! — заявил он, отпуская мою челюсть.

В ответ я послушно кивнула и горестно вздохнула.

— Вы что, Анатолий Дмитриевич, за день на зубы не насмотрелись? Пришли ко мне на день рождения, а все норовите людям в рот заглянуть…

Гарик Папазян, проводив последнего гостя, теперь вернулся в комнату и стоял рядом с нами.

— Да вот, барышня на зуб жалуется, — серьезно и спокойно отвечал мужчина. — Я же врач. Могу ли отказать в помощи, тем более хорошенькой женщине…

— Так оказывайте помощь в своей клинике, — сердито отозвался Гарик. — И вообще… Время уже позднее, а вы, наверное, живете далеко…

Судя по резкому тону Гарика, знакомство его с Анатолием Дмитриевичем было очень поверхностным, и я даже удивилась, зачем вообще Папазян пригласил его на свой день рождения. Насколько я знаю, мой милицейский друг очень не любит присутствие посторонних на своих празднествах.

Мрачный мужчина несколько смутился от резкого тона именинника, но тем не менее спокойно заметил:

— Татьяну проводить надо. Ее одну в таком виде нельзя выпускать на улицу…

— А кто сказал, что она пойдет на улицу? — как-то уж совсем недовольно проворчал Гарик. — Таня останется со мной. Правда, Таня? У меня есть для тебя отдельная постель…

Внезапно до меня дошло, о чем говорит Гарик. А когда дошло, я сразу наполовину протрезвела. Дело в том, что Гарик Папазян, честный мент армянского разлива, был моим очень давним знакомым, милым и симпатичным работником правоохранительных органов, с которым я распутала несколько очень важных для меня дел. И он был бы совсем милым, если бы не его неизменная мечта непременно увидеть меня в своей постели. Но я, решительно не желая, чтобы мои отношения с правоохранительными органами стали чересчур интимными, всякий раз как могла увертывалась от ухаживаний Папазяна. Да, и до сих пор это у меня вполне получалось, однако теперь мое положение становилось действительно угрожающим. Угостив меня ершом, не знаю уж, сознательно или случайно, Гарик обрел слишком большую власть надо мной.

— Ты что, Гарик, спятил? — вскинулась я. — Какая еще постель?

Я даже довольно резко поднялась, но шкаф сбоку предательски надвинулся на меня, и, чтобы не упасть, я была вынуждена опереться на плечо мрачного очкарика.

— Ну, куда ты пойдешь в таком виде, Таня? — проговорил, заметно теряя самоуверенность, Гарик. — Оставайся лучше у меня.

— Пожалуй, будет лучше всего, если я провожу даму, — вдруг решительно заявил Анатолий. — Кстати, если зуб вас очень беспокоит, мы можем зайти в нашу клинику. Она круглосуточная, там сейчас есть дежурный врач…

— А вы что, стоматолог? — поинтересовалась я.

— Ну вот, доперла, — зло прокомментировал Гарик, явно недовольный тем, что опять добыча ускользает от него. — Я же тебе, еще когда вас друг другу представлял, говорил, что Анатолий Дмитриевич зубной врач. Кандидат медицинских наук, между прочим.

— Серьезно? — пролепетала я, оборачиваясь на молчаливого мужчину.

Тот скромно кивнул.

— Только что с того, что он кандидат? — продолжал усмехаться Гарик. — Зарплата у него хрен да еще маненько, калымить или негде, или не умеет. На машину кое-как денег скопил, а только купил — сломалась. Бедолага, одним словом…

— Да, кстати, Татьяна, — заговорил бедолага Анатолий Дмитриевич неожиданно галантно. — Водительские права у меня с собой, и, если хотите, я могу отвезти вас домой на вашей машине. Если вы доверяете, конечно…

Нет, я не доверяла свою бежевую «девятку» никому. Но праздничный стол плясал вокруг меня, выкидывая невероятные коленца и кружева, а люстра под потолком, самый обычный домашний электроприбор, мигала разноцветными огнями, словно цветомузыка на дискотеке, так что я, право, не знала, что и сказать.

— Согласна, согласна, — заявил вместо меня Гарик. — Двор у моего дома неспокойный, здесь хорошую машину на ночь лучше не оставлять.

— Но как же… — проговорила я недоумевающе. — Анатолий, ведь вы тоже, наверное, выпили…

— Нет, я не пил, — поспешил уверить меня стоматолог. — Мне не до пьянок, у меня проблемы… И со здоровьем, и вообще.

— Поэтому и грустный такой сидел весь день рождения, что трезвый! — весело воскликнул Гарик. — Кому ж понравится поститься, когда все вокруг пьют и жрут от пуза!

Гарик от души расхохотался, а я с интересом посмотрела на моего предполагаемого спутника: надо же, непьющий мужчина! Такое нечасто встретишь!

— Ладно, пойдем мы, Гарик, — проговорил Анатолий торжественно и печально, словно отправлялся в дальнее плавание. — Всех благ тебе, удачи…

Я также пожелала Папазяну чего-то хорошего, насколько мне позволил сидящий в мозгах и подавлявший их способности продуцировать мысли и слова ерш.

* * *

Оказавшись на улице, я, к своему удивлению, почувствовала облегчение и даже некоторое прояснение в голове. С наслаждением вдохнула студеный воздух, чувствуя, что после угара застолья даже он, по-городскому пахнущий автомобильными выхлопами, действует отрезвляюще.

Стояла ранняя весна, самая середина марта, когда днем светит солнышко и снежно-ледяной покров начинает таять, за ночь, однако, снова сильно подмораживает, и к утру вчерашние лужи становятся замороженным монолитом. Очень противная погода для автомобилиста: нужно быть готовым к самым неприятным сюрпризам. В такую погоду за руль в пьяном виде нельзя садиться вовсе. Однако не могла же я бросить свою машину в чужой подворотне, не отогнав ее домой!

Мой провожатый галантно довел меня до моей бежевой «девятки», одиноко стоявшей посреди полутемного, пустынного двора, и снова предложил:

— В самом деле, давайте я вас отвезу. Уверяю — я нормально езжу. Машина у меня просто сломалась, а то бы я сюда на ней прикатил…

Но я никак не могла решить, что же делать.

— Знаете, давайте пока постоим здесь, — попросила я. — На свежем воздухе так хорошо…

Машинально я потянулась за сигаретой. Анатолий дикими глазами смотрел на то, как я закуриваю и с наслаждением затягиваюсь табачным дымом. Кажется, стоматолог сам никогда в жизни не курил.

— Так вы, значит, зубной врач? — не знаю зачем спросила я. Свежий воздух заметно прояснил мои мозги, так что даже язык перестал заплетаться. — Если не секрет, где именно?

— Клиника, в которой я работаю, называется «Тан-мед», — серьезно, почти торжественно объяснил Анатолий.

— Как? — изумилась я. — «Тан-мед»? Это по-китайски, что ли?

— Нет! — Анатолий неожиданно рассмеялся. — Просто таким образом переименовали медсанчасть завода «Тантал».

— Ах, «Тантал»! — теперь рассмеялась и я. — Этот завод я, конечно, знаю. Даже как-то бывала на нем. Разумеется, по делу. И давно вы там работаете?

— Да, — Анатолий кивнул. — Семь лет…

Почему-то мой собеседник заметно нервничал, сообщая эти сведения. Я отчетливо чувствовала, что его занимает какая-то мысль. Впрочем, я уже догадывалась, какая именно.

— Ну же, смелей! — вдруг сказала я, заглядывая ему в лицо. — Пусть я сейчас и пьяна в доску, но я же вижу…

— Что вы видите? — испуганно проговорил он.

— Что вы не просто так стоите сейчас рядом со мной и делаете вид, что вам вовсе не нужно домой. Давайте рассказывайте, какие у вас проблемы. Времени у нас с вами, в принципе, не так уж много. Еще минут пятнадцать, и я окончательно протрезвею. А тогда сяду за руль и поеду домой. Так что не тяните…

Анатолий продолжал дрожащими руками тереть свой лоб, словно собираясь с мыслями.

— Да, да, вы правы, — наконец торопливо заговорил он. — Я действительно не просто так здесь с вами стою. И на этот день рождения поперся не просто так… Тем более что я, знаете ли, теперь совсем не пью…

— А Гарик ваш давний знакомый? — поинтересовалась я по привычке вытягивать из людей сведения, даже толком не зная, пригодятся ли они мне потом для чего-нибудь.

— Нет, с ним я знаком лишь немного, — ответил Анатолий. — Меня сюда и привели-то только ради вас. Я об этом попросил одного своего старого друга…

— Так, ясно, — нетерпеливо сказала я. — Теперь к делу. Что у вас стряслось?

— Ну, понимаете… — Анатолий явно собирался с духом, готовясь рассказать мне свою историю. — Как я вам уже сказал, я стоматолог, работаю в клинике «Тан-мед». Так вот, сегодня в нашей клинике случилось ЧП — пропала партия золота. И я пришел просить вас это золото найти. Видите ли, — заговорил он уже торопливо, — эта история такого рода, что я не только не могу рассказать о ней в милиции, но даже своему работодателю не могу рассказать. То есть я хотел бы, чтобы вы нашли золото как можно скорее и мы вернули бы его на место, чтобы о его пропаже никто и не узнал…

Анатолий наконец умолк, выплеснув наболевшее. Некоторое время я сосредоточенно молчала, обдумывая полученную информацию.

— Так… Скажите, Анатолий, — заговорила, я, — а вы в курсе, какие у меня расценки?

— Что? — Он уставился на меня с нескрываемым изумлением. — Какие расценки?

— Ах ты, святая невинность! — воскликнула я, глядя ему в глаза. — Вам же объяснили, что я частный детектив.

— Ну и что?

— А то, что это милиции зарплату из госбюджета платят — или делают вид, что платят, — а частному детективу его труды оплачивает заказчик. Мои труды стоят двести баксов за каждый день расследования. Есть у вас такие деньги?

— Двести баксов — это шесть тысяч? — переспросил он.

— Приблизительно, — кивнула я. — Но вообще-то я предпочитаю получать «зелеными».

— Ну, шесть тысяч у меня найдется, — задумчиво сказал стоматолог, — чтобы оплатить вам один день расследования…

— А если расследование продлится не один день? — не без иронии спросила я. — Кстати, у меня правило брать предоплату за пять дней вперед.

— Через пять дней мне ваше расследование будет на хрен не нужно, — неожиданно резко заявил мой предполагаемый клиент. — Золото надо вернуть до завтрашнего вечера — к приезду нашего шефа. Если золота не окажется на месте в его сейфе, мне крышка.

— Да? — переспросила я заинтересованно. — И что он с вами сделает?

— Счетчик включит, наверное, — пожал плечами Анатолий.

— Ну вот и вернете найденным золотом, — преспокойно заметила я.

— Да нет! Нет! Нет!!! — истерический крик Анатолия был таким внезапным, что я вздрогнула и выронила в снег сигарету. — Золото должно быть возвращено завтра вечером. Если этого не произойдет, если главврач обнаружит пропажу, мне в любом случае крышка! Тогда мне никто — ни вы, ни сам господь бог — не поможет!

Я с изумлением смотрела на мужчину, так внезапно потерявшего над собой контроль. Признаюсь, эта история начала меня интересовать помимо обещанных за ее расследование денег. Впрочем, заинтересованность свою я решила пока не показывать.

— Ладно, успокойтесь, — небрежно сказала я, закуривая новую сигарету. Анатолий и без моих слов уже взял себя в руки и облокотился на капот моей бежевой «девятки», только руки его заметно дрожали. — Ну вот что, если мы с вами будем сотрудничать, то давайте, по крайней мере, как следует познакомимся. Мое имя вы знаете. А ваше?

— Анатолий Дмитриевич Ольховский, — глуховатым голосом заговорил мой собеседник. — Врач стоматологической клиники «Тан-мед», кандидат медицинских наук. Вот, кстати… — он полез в карман курки и извлек оттуда небольшой кусочек картона, — моя визитная карточка. Там указано все: и фамилия, и домашний адрес, и номер телефона.

— Хорошо, — сказала я, сунув визитку в сумочку. — А теперь расскажите детали. Как велика партия золота, как она упакована, откуда взялась в нашем городе…

— Партия в семь килограммов, — заговорил Анатолий. Я невольно присвистнула. — Ну да, немало! — не без горькой иронии заметил он ответ. — А вы как думали? Зря, что ли, я тут с ума схожу…

— Ладно, дальше… — хладнокровно оставила я его вздохи.

— Расфасовано золото в стандартные слитки по двести пятьдесят граммов, на каждом печать Государственного банка России. Уложены они в чемоданчик типа «дипломат» из кожи коричневого цвета…

— Что, золото хранится в обычном «дипломате»? — удивленно переспросила я.

— Ну, он только с виду обычный, — не без сарказма в голосе пояснил Анатолий. — Вроде дешевый, потертый в нескольких местах. Пожалуй, у этого чемоданчика такой вид, будто его где-то на мусорке подобрали.

— Нормально, — согласилась я.

— Да, но на самом деле у этого чемоданчика стенки сделаны из титанового сплава, его никакая пуля не берет и автоген не режет. И замки с секретом.

— Вы знаете код?

— Н-нет, — помялся Анатолий. — То есть да…

— Так да или нет?

— Понимаете, — он снова начал заметно нервничать, — мне не положено его знать. Но я случайно подглядел, как шеф открывал этот чемоданчик…

— И, оставшись с чемоданчиком наедине, тоже попробовали его открыть?

Анатолий нервно кивнул.

— Уверены, что золото настоящее?

— Ну, в общем, да, — отозвался он. — Хотя я особо не разглядывал.

— Так, понятно… — Я немного помедлила, прежде чем задать следующий вопрос. — Вы, кажется, сказали, что золотой чемоданчик хранился в сейфе у вашего шефа?

— Ну да, конечно, — зубной врач кивнул.

— Сейф находится в кабинете главврача?

— Разумеется!

— А скажите, если не секрет, — я пристально посмотрела в глаза Ольховскому, — с какой стати хранить золотой чемоданчик доверили вам?

— Так это же золото клиники! — воскликнул Анатолий с самым честным видом. — Шеф на некоторое время уехал в Берлин, хранить ценности доверил мне. Я же один из ведущих специалистов клиники. Понимаете, это золото для зубных протезов, для золотых коронок.

Я удивилась:

— Что, все семь килограммов? Я слышала, что теперь золотые коронки выходят из моды, даже «новые русские» предпочитают ставить себе фарфоровые зубы…

— Ну почему? Вовсе нет, — возразил Ольховский. — У нас масса заказов на золотые коронки.

— Ну ладно, — сказала я, решив не спорить с ним в этом вопросе. — А когда вы обнаружили пропажу?

— Сегодня утром, около девяти часов… Пришел на работу и первым делом заглянул в сейф.

— Вы что же, постоянно лазите в сейф своего шефа? — удивилась я.

— Разумеется, — ничуть не смутился зубной врач. — Я ведь замещаю его. И ключ от сейфа у меня есть, и код его я знаю. В сейфе, помимо чемоданчика, еще кое-какие документы лежат, деньги на зарплату врачам, оборотные средства…

— Так, ясно, — нетерпеливо прервала я его. — Когда последний раз вы видели чемоданчик?

— Вчера вечером, перед уходом с работы, — отвечал Анатолий. — Я убирал в сейф документы и видел — чемоданчик был на месте.

— Уверены?

— Разумеется! Его трудно было бы не заметить.

— Следов взлома сейфа не обнаружили?

— Ни малейших, — сказал убежденно Ольховский. — А как открыл дверцу, сразу увидел, что в сейфе стало как-то странно просторно, потому и заметил пропажу.

— Так, ясно, — сказала я. — Значит, времени у нас до завтрашнего вечера…

— Точнее, до шести часов, — сказал Анатолий. — В восемнадцать часов с минутами прибывает на вокзал берлинский поезд, на котором приедет шеф. И я знаю его характер — он с вокзала сразу попрется в клинику. Посмотреть, все ли там нормально.

— Ладно, хорошо, — сказала я, затаптывая очередную сигарету в снег. — Попробую что-нибудь для вас сделать. А сейчас… — Я устало вздохнула. — Кстати, не хотите, чтобы я вас до дома довела? Вы где живете?

— На улице Вишневой…

— М-да, приличное расстояние отсюда! А теперь, в первом часу ночи, никакой транспорт не ходит.

— Спасибо, но только… — Он замялся. — Послушайте, мы что же, теперь едем домой?

— Разумеется! — Я посмотрела на Ольховского недоумевающе. — Я же объяснила: мне нужно отдохнуть… Да вы что, сами не видите, в каком я состоянии?

— Вижу, но… — Он снова замялся. — А разве зуб у вас больше не болит?

— Нет. А что?

— Я просто подумал, может быть, имеет смысл заехать в клинику, подлечить ваш зуб… Клиника наша работает круглосуточно, там сейчас есть два дежурных врача. Или, если хотите, я сам займусь вашим зубом.

Я нервно вздохнула: в теперешнем моем настроении и состоянии садиться в зубоврачебное кресло…

— Понимаете, — снова заговорил Ольховский, догадываясь о причине моего молчания, — я подумал, что вам в вашем расследовании времени даром терять нельзя. И чем раньше вы осмотрите место происшествия, тем лучше.

— Какое место происшествия? — не поняла я.

— Ну, сейф, из которого выкрали чемоданчик. И весь кабинет главврача в целом. У меня есть ключ, я вас проведу…

Он вытащил из кармана связку ключей. Даже при свете уличных фонарей я увидела, что ключи были фирменные, с очень замысловатой бороздкой, а на ручке у каждого имелось клеймо мастера в виде каких-то завитков и букв. Только не разглядела, каких именно.

— Ах нет, — сказала я, отрицательно качая головой. — Кабинет главврача мне совершенно незачем осматривать. Если там и есть отпечатки пальцев, то мне они ни к чему. Я не так работаю…

— Не так? — разочарованно и как-то озабоченно переспросил зубной врач. — Как же вы тогда собираетесь искать золото?

— Поспрашиваю у знакомых, — спокойно отвечала я. — Да вы не беспокойтесь, искать буду я, это не ваши проблемы. Если я берусь за дело, значит, есть шансы на успех. Поверьте, я беру со своих клиентов большие деньги не просто так…

Однако было заметно, что Ольховский очень озадачен и даже напуган тем, что я сказала. Он некоторое время рассеянно смотрел в сторону, напряженно поджав губы.

— Послушайте, да вы не берите в голову! — ободряюще сказала я. — Уж поверьте мне, я лучше знаю, как искать пропавшую вещь. Кстати, мы тут уже полчаса стоим и разговариваем. Вам что, домой не нужно?

— Нужно, нужно, — рассеянно пробормотал он, обходя мою машину. — Послушайте, — Ольховский нерешительно оглянулся на меня, — может быть, лучше все-таки я сяду за руль?

— Нет, Анатолий, — твердо заявила я. — Себе я даже в пьяном виде доверяю больше, чем вам в трезвом. Да вы садитесь, не бойтесь. У меня уже достаточно прояснилась голова, так что доедем нормально…

В пути он не произнес ни слова, видимо, не хотел отвлекать меня от дороги. Я чувствовала себя совсем как обычно, только временами, при торможении, мне казалось, будто сиденье как-то странно проваливается подо мной, а на поворотах будто бы машину уводит в сторону более, чем обычно. Все-таки хорошо, что в этот поздний час улицы были пустынны.

Доехав до улицы Вишневой, я повернулась к своему пассажиру:

— Ну что, далеко отсюда до вашего дома?

— Нет, нет, спасибо, здесь рядом. — Он открыл дверь и выбрался из машины. — Вы поезжайте, а я пройдусь немного пешком…

— Как хотите, — несколько обиженно отвечала я, понимая, что он попросту не доверяет моим водительским способностям в узком пространстве небольшой улицы. — Завтра во второй половине дня я вам позвоню. — Ольховский послушно кивнул. — А что касается оплаты… Если я найду ваш чемоданчик, с вас, как договаривались, двести баксов. А не найду, то ничего вы мне не должны. Ну что, договорились? Тогда до завтра…

Поглядев, как Ольховский торопливым шагом отправляется в сторону скопления разномастных жилых домов, которыми был застроен этот район, я снова завела мотор и тронулась в путь, на сей раз к себе домой. Вообще-то я знала, что криминальные элементы нашего общества ложатся и встают поздно, и я вполне могла бы сейчас застать большую часть из них в определенных, излюбленных ими местах, которые я неплохо знала. Но сама я пребывала далеко не в форме, голова моя лишь частично прояснилась, и более всего на свете мне был необходим сон. Кроме того, если перепродажу украденного золота преступники осуществляли по заранее намеченному каналу, я все равно уже опоздала. На такой спасительной мысли я окончательно успокоилась, а потому решила ехать домой и лечь спать. Как говорится — утро вечера мудренее.

* * *

Однако нормально поспать мне не удалось — разбудили телефонные звонки. Сначала начал занудно пищать мобильник, который я сдуру забыла отключить, потом зазвонил домашний телефон. Затем наступила короткая пауза, после чего вся эта музыка возобновилась снова. Так продолжалось несколько раз, прежде чем мое сознание выпросталось из глубин похмельного сна и захотело функционировать. Тщетно я надеялась, что возмутитель моего спокойствия потеряет терпение и отвяжется, и в конце концов сползла с постели и взяла трубку домашнего телефона. Попутно глянула на часы — было самое начало седьмого часа утра.

— Алло?

— Татьяна? Это Володя Кирьянов. Извини, что разбудил…

Я почувствовала большое желание выругаться: принесла его нелегкая! Человек, который, словно парнишка, сам себя называл «Володя Кирьянов», но откликался еще и на прозвище Киря, на самом деле был подполковником милиции. Старый мой приятель, как и Гарик Папазян, только, в отличие от последнего, Киря об интимных контактах со мной не мечтал. Так что его звонок в такую рань ко мне домой едва ли предвещал что-нибудь личное.

— А, Киря… — сказала я, зевая и потягиваясь. — Привет, рада тебя слышать! — Это была гнусная, лицемерная ложь, но ведь в жизни то и дело приходится лгать, от этого никуда не денешься. — Как у тебя дела?

— Нормально, — голос Кири звучал бодро и по-деловому. — Слушай, Таня, тебе фамилия Ольховский что-нибудь говорит?

— Абсолютно ничего, — сказала я, не совсем еще проснувшись. — А что?

— Ты уверена? — Киря был требователен и серьезен. — Ольховский Анатолий Дмитриевич, лечащий врач стоматологической клиники «Тан-мед»…

— Что «Тан-мед»? — Я вздрогнула, мгновенная догадка кольнула сонное сознание. — Ой, Киря, постой, погоди минуту. Я сейчас…

Я кинулась к своей сумочке, торопливо вытряхнула на стол ее содержимое. Отыскала визитку, которую дал мне накануне ночью зубной врач Анатолий. Что ж, все сходилось — моего вчерашнего заказчика и правда звали Ольховский Анатолий Дмитриевич. И как это я забыла? Ведь он же называл свое имя, когда мы разговаривали возле машины!

Я снова взяла в руки трубку телефона.

— Алло, Киря? Да, я знаю его…

— Вот как? Очень хорошо, что созналась!

— Киря, что случилось?

— Приезжай на Вишневую улицу, узнаешь… У тебя его домашний адрес есть?

— Киря, перестань садюжничать! — Тревога все больше и больше овладевала мною. — Говори, что произошло…

— Ольховский найден сегодня утром мертвым возле дверей своей квартиры.

— Что? — Я почувствовала, что у меня задрожали колени.

— Да, два пулевых ранения, в голову и в живот. Приезжай, посмотри. Только имей в виду: ты в числе подозреваемых. Разве не ты последняя видела его живым?

Киря ждал ответа. Я же молчала, чувствуя, что комок застрял у меня в горле, и я никак не могла проглотить его, чтобы сказать хоть слово.

Глава 2

Лицо мертвого Анатолия Ольховского было совершенно спокойным, глаза закрыты. Значит, он не мучился, умирая. Хоть это было отрадно. Стоявший рядом со мной Киря, он же подполковник милиции Кирьянов Владимир Сергеевич, внимательно наблюдал за мной.

— Кто его нашел? — осторожно спросила я его.

— Сосед, — мой стариннейший друг отвечал, как всегда, с готовностью. — Он рабочий, шел на утреннюю смену около пяти утра, наткнулся на тело. Ну, пока нас вызвали, туда-сюда…

— А как ты на меня вышел?

— Элементарно, — Киря пожал плечами. — Жена убитого сказала, что он отправился на день рождения к Гарику Папазяну. Мы и не поверили сначала, что все так просто. Как, кстати сказать, там у него было? Я не смог к нему попасть, на дежурство как раз заступил…

— Нормально было, — отвечала я. — Посидели, повеселились… Наелись, напились, разошлись…

— Ну да, — Кирьянов кивнул, — наш Гарик умеет устраивать все как надо. Народу много собралось?

— Полно… — Признаться, в тот момент у меня не было ни малейшего желания распространяться о том, как прошел день рождения Папазяна.

— И убитого ты там видела?

— Видела.

— А это правда, что Ольховский ушел с тобой вместе и вы были самыми последними гостями, покинувшими квартиру Папазяна? Гарик говорит, что ты была никакая, и он вызвался тебя провожать…

— Правда, — со вздохом сказала я. — Все именно так и было…

Мгновение Кирьянов внимательно смотрел на меня прямо в глаза.

— Тебе это не показалось странным? — спросил наконец он.

— Я была пьяная вдрызг…

— И он тебя повез до дома на твоей машине?

— Я сама его отвезла, — возразила я. — Ты же знаешь, я никому не доверяю садиться за руль моей машины… Довезла его до Вишневой и высадила на проспекте около часу ночи…

— Верно, — согласился Кирьянов. — Врач говорит, что примерно в это время его и убили.

— Значит, ждали в подъезде?

— Значит, ждали, — согласился Киря.

— Разумеется, никто ничего не слышал и не видел?

— Разумеется. Стреляли, по-видимому, из пистолета с глушителем… Дураку ясно, что профессионалы сработали.

— Только как эти профессионалы могли знать, что их жертва сейчас не дома, а на дне рождения и ее нужно ждать допоздна? — поинтересовалась я.

Тут Киря задумался.

— Да мало ли, — сказал наконец он. — Может, следили за ним…

— Следили — это одно, ждали в подъезде — совсем другое. Если следили, почему не застрелили около дома? Улица-то пустынна в такое время. И подкараулить на улице проще, чем в подъезде…

— А ты что, сама ничего не видела, когда его высаживала?

— Ничего, — сказала я. Сознаваться, что у меня едва хватало сил следить за дорогой, никак не хотелось, и я сменила тему, начав строить предположения: — Вообще-то, узнать, как долго Ольховского не будет дома, можно было, просто позвонив к нему на квартиру и спросив у жены. Ей в тот вечер никто не звонил, не спрашивал про мужа?

— Эх, черт, а я и не уточнил, — смущенно пробормотал Киря.

— Стареешь, начальник, — усмехнулась я.

— Ладно, Татьяна, проходи в квартиру, — он толкнул одну из выходящих на лестничную площадку дверей. — Побеседуем с родственниками погибшего вместе.

* * *

Беседовал с женой убитого зубного врача поначалу все-таки один Киря. Я стояла рядом и молча слушала, как жена Ольховского, молодая, но рано начавшая увядать женщина с явно утомленным и заплаканным лицом, рассказывала подполковнику, что накануне вечером какой-то незнакомый мужчина действительно звонил по телефону и спрашивал, когда придет ее муж. Она ответила ему то, что было на самом деле: что не знает, но, скорее всего, поздно. Незнакомец еще спросил, куда именно ушел ее муж, и, узнав, что на дружеское застолье, удовлетворился полностью и положил трубку.

Сама я в это время думала, что же мне теперь делать. Расследование, порученное мне Ольховским, теперь, по причине смерти клиента, стало быть, отменялось. Убийство, судя по почерку, заказное, и действовали профессиональные киллеры. Значит, Киря, как ни будет стараться, ничего не найдет, как и любой другой на его месте. Так что мне лучше не соваться в эту историю. Да и зачем? Изображать спасителя рода человеческого? Это не в моих правилах, да и лишний конфликт с криминальными структурами иметь не хотелось. Тогда чего ради я стою и выслушиваю, как Кирьянов в очередной раз задает жене Ольховского свои обычные ментовские вопросы: не было ли у потерпевшего врагов, не получал ли он каких-либо угроз, какие взаимоотношения у него были с сослуживцами… Ответы Кирьянов получал ровным счетом ничего не говорящие, не дающие какой-нибудь мало-мальски важной зацепки в этом деле.

— Ну, ясно, — со вздохом сказал Кирьянов, опечаленный итогом разговора. — Тем не менее имеет смысл поговорить с соседями и сослуживцами… Возможно, они знают что-нибудь путное.

Я кивнула: конечно, эта работа в самый раз для нашего Кири — расспрашивать у соседей, кто что видел или слышал. Мне от одной мысли о такой работе становилось тоскливо на душе.

— А Анатолий Дмитриевич никогда не жаловался вам, что на работе у него проблемы? — неожиданно для самой себя спросила я.

— Нет вроде бы…

— И отношения с его шефом, главврачом клиники «Тан-мед», до сих пор никак не осложнялись?

— С Николаем Пантелеймоновичем? Нет, что вы! — Тут жена Ольховского улыбнулась. — Они всегда были в наилучших отношениях.

— Дружили?

— В принципе да. Вот сегодня… — Жена Ольховского вдруг умолкла, странно потупилась, вздохнула, и я заметила, что у нее из глаз вдруг закапали слезы.

— Ну что вы, успокойтесь… — Как всегда, Киря заметно терялся перед выражением человеческого горя. А ведь в его работе горе проще игнорировать, чем сочувствовать ему.

— Сегодня, — продолжала жена Ольховского сквозь слезы, — Толя должен был ехать на вокзал встречать его. Николай Пантелеймонович еще и не знает ничего…

— А куда ездил шеф клиники? — спросила я.

— В Берлин, — всхлипывая, проговорила жена Ольховского, — на международный конгресс стоматологов, Николай Пантелеймонович делал там доклад. Он звонил нам вчера днем, сказал, что все прошло успешно, что участники конгресса ему очень долго аплодировали…

— По телефону с ним разговаривал Анатолий Дмитриевич?

— Разумеется! — От удивления жена Ольховского даже перестала всхлипывать и уставилась на меня во все глаза. — А кто же еще?

— Ваш муж не завидовал Николаю Пантелеймоновичу, что тот едет в Берлин, а он остается дома?

— Нет, что вы! — Взгляд жены Ольховского стал еще более удивленным. — Чему тут завидовать? И потом, в Германию мы с Толей регулярно ездим… То есть ездили, — поправилась она испуганно, и из глаз ее снова полились слезы.

— Скажите, — заговорила я, подождав, пока женщина возьмет себя в руки, — а вы уверены, что с вашим мужем не происходило ничего необычного в последние дни? Может быть, он выглядел особенно озабоченным или утомленным, жаловался на какие-нибудь неожиданные проблемы? Или говорил вам что-то такое, чего раньше не было…

Жена Ольховского задумалась.

— Говорил! — с готовностью подтвердила она. — Толя говорил мне, что скоро случится в его жизни нечто… И мы или сильно разбогатеем, или… я не знаю что…

— Что? — не выдержал Кирьянов.

— Он так и не сказал мне ничего более. Он не был скрытным со мной, скорее наоборот, но в этот раз, как я ни старалась, ничего определенного не смогла от него добиться. Толя либо отмалчивался, либо отшучивался.

Кирьянов кивнул. Вид у него был разочарованный.

— Он никогда не упоминал при вас о чемоданчике? — спросила я. — Таком небольшом, типа «дипломат», обитом темно-коричневой кожей, довольно потертом на вид…

— Чемоданчик? — Жена Ольховского смотрела на меня изумленно. — Нет, про чемоданчик Толя ничего не говорил… С какой стати? И почему вы спрашиваете?

— Да так, — отвечала я неопределенно. — Может быть…

— Толя не упоминал про этот чемоданчик, — подчеркнула жена Ольховского. А затем вдруг добавила: — Но он приносил его домой. Как раз такой, какой вы описываете: коричневый, небольшой, типа «дипломат»…

— Приносил? — переспросила, ошалев от неожиданности, я. — Вы в этом уверены?

— Разумеется! Я сама его видела.

— И что было в этом чемоданчике? — недоумевая по поводу моего поведения, спросил Кирьянов.

— Не могу сказать, — отвечала жена Ольховского. — Он был какой-то невероятно тяжелый, я чуть не надорвалась, когда попыталась его поднять. Ногу я об него ушибла, зацепившись в темноте…

— В темноте? — перебила, еще больше удивившись, я.

— Ну да, Толя в прихожей его оставил…

— Однако что же на самом деле было там? — нетерпеливо спросил заинтересовавшийся Кирьянов.

— Не знаю… — Ольховская неопределенно пожала плечами.

— Но вы же ведь заглянули внутрь… — Киря не то задал вопрос, не то констатировал факт.

— В том-то и дело, что нет! — воскликнула хозяйка дома. — Там оказались замки с секретом, цифровой код нужно знать, чтобы их открыть.

— А вы бы спросили у мужа номер кода, — предположила я, — да сами бы и открыли…

— Толя не разрешил мне этого делать! — проговорила Ольховская, отрицательно качая головой. — Я спросила было у него, что там такое в чемоданчике, но он так рассердился, что я вообще чемоданчик в руки взяла. Принялся ругаться, понес чемоданчик прочь из прихожей…

— Это было странно? — с чуть заметной иронией в голосе спросил Кирьянов.

— Разумеется! Толя — человек вежливый, мягкий, воспитанный. Он никогда и голоса-то не повышал…

— Кроме как из-за того чемоданчика, — закончила я. — И он вам не объяснил, что в нем и зачем он такую тяжесть домой притащил…

— Нет, конечно.

Я немного помолчала, соображая. Володя Кирьянов смотрел на меня озадаченно и настороженно.

— А что дальше сталось с этим чемоданчиком? — спросила я.

— Толя унес его, — последовал быстрый ответ. — Буквально на следующий день и унес…

— Вы это так хорошо запомнили? — вклинился с вопросом Кирьянов.

— Конечно! Он же оставил чемоданчик в прихожей, а я на него наткнулась ночью случайно… Было так больно…

— Когда все это произошло? — спросила я. — Когда ваш муж принес домой этот чемоданчик?

— Дня четыре назад, — отвечала жена Ольховского. — Вечером он принес его откуда-то, а на другой день утром унес. А что? Думаете, все произошло из-за этого странного «дипломата»?

Я неопределенно пожала плечами, мол, откуда мне знать? Повернулась к Кирьянову, как бы передавая ему эстафету разговора. Но Киря смотрел на меня внимательно и подозрительно. О, я хорошо знала этот Кирин взгляд!

* * *

Допрос жены Ольховского дальше не продолжился. Какой-то молодой и совершенно незнакомый мне оперативник сел составлять протокол и записывать показания Ольховской. Мы же с Кирьяновым молча вышли из квартиры, пересекли лестничную площадку, где все еще лежало тело убитого стоматолога, теперь накрытое черным полиэтиленом, и спустились вниз, на улицу. Остановились, выйдя из подъезда, возле моей бежевой «девятки», оглядываясь по сторонам и с наслаждением вдыхая утренний морозный воздух.

— Ну, Танечка? — начал мой ментовский друг. — Давай не молчи. Колись…

— Ты о чем, Киря, родной?

— Как о чем? — Киря стал заметно заводиться. — Ты что, держишь меня за идиота? Сейчас будешь утверждать, что ты из чистого любопытства задавала жене убитого все эти вопросы?

— Буду, дорогой, — невозмутимо отвечала я.

Кирьянов нервно выдохнул воздух, попытался заглянуть мне в глаза.

— Танечка, милая, скажи, на тебя уголовное дело когда-нибудь заводили?

— Нет, Киря, хороший мой, мне чаще обещали по морде дать. А ты почему спрашиваешь?

— Да так, — Киря отвернулся, — просто подумал, когда-нибудь же надо начинать. А что? Повод подходящий — убийство. Улики есть, тебя видели с убитым последней…

— Мотив, начальник? — невинно спросила я. Затем не спеша полезла в карман, вытащила сигареты и стала прикуривать.

Солнце в середине марта уже довольно рано показывается из-за горизонта, и теперь, в восьмом часу утра, оно висело довольно высоко. Подъезд дома, возле которого мы стояли, находился как раз с восточной стороны, и его заливало потоками ослепительного утреннего света. Стоять и купаться в солнечных лучах было необычайно приятно, особенно ощущая, как пощипывает кожу морозный утренний воздух.

— Ужасно как портит людей служба в органах, — с печальным вздохом сказала я, выпуская облачко сизого табачного дыма. — Мы, Киря, между прочим, с тобой стариннейшие друзья, сколько дел вместе распутали, в скольких переделках побывали… И вот теперь ты собираешься завести на меня уголовное дело, быть может, даже посадить меня в СИЗО… И все без малейшей, сколько-нибудь серьезной улики!

— А что я еще должен делать? — ожесточенно спросил он. — С меня будут требовать, чтобы я раскрыл это преступление!

— Так ведь чтобы раскрыл, Киря! — сказала я с упреком. — То есть чтобы нашел действительно виновных, а не козла отпущения!

Кирьянов насупился и молчал с сердитым видом, не глядя в мою сторону.

— Я хочу знать то, что знаешь ты, — упрямо заявил он.

— А зачем? — возразила я. — Разве у тебя мало своих проблем? У тебя же наверняка лежит на столе заявление от какой-нибудь бабы Маши, у которой из погреба сперли банку соленых огурцов. Или есть в производстве дело на пьяницу и бомжа дядю Витю, который во время распития алкогольных напитков кого-то укаекал бутылкой по башке. Ну? Чем не поле деятельности? Расследуй сколько хочешь! А убийством Ольховского, уж позволь, займусь я сама.

— Ты? Займешься убийством Ольховского? — Кирьянов с такой неожиданной радостью и облегчением воскликнул это, что я не удержалась, прыснула в кулачок. Вот тебе и грозный подполковник милиции!

— Ну, если честно, то я еще не решила, — сказала я осторожно. — Я так понимаю, ты же мне не заплатишь по двести баксов за день расследования?

— Я тебе дам Почетную наградную грамоту «За помощь милиции», — пресерьезно отреагировал на мой ехидный вопрос Киря.

— Можешь ее повесить у себя в туалете, — спокойно возразила я. — Потому что я в своем всякую ерунду на стены не вешаю.

Киря тут же надулся и отвернулся. Стоя сбоку, я видела, как его лицо заливает краска. Я искренне жалела, что произнесла эти чересчур обидные слова. Ведь знаю же, что для Кирьянова честь его ведомства вовсе не пустой звук и что он искренне радуется успехам милиции и серьезно переживает ее неудачи. Однако что сказано, то сказано, и моему другу-подполковнику оставалось только одно: злиться на меня от всей души.

— Впрочем, я и правда еще ничего не решила, — сказала я, будто не замечая настроения Кирьянова. — В этом деле есть определенная зацепка, одна ниточка, которую я хочу попробовать раскрутить. Но только потому, что мне самой интересно узнать все мотивы этой истории. Если дело зайдет в тупик, ломать себе из-за нее голову я не собираюсь. Тем более — даром.

— Ладно, поступай как хочешь. Но сделай хоть что-нибудь! — крикнул Кирьянов мне вслед, наблюдая, как я сажусь в свою бежевую «девятку», чтобы отправиться домой. — Звони, если что… Я на тебя очень надеюсь!

В ответ я помахала Кирьянову рукой, отъезжая от подъезда дома, где жил и где этой ночью был убит зубной врач Анатолий Дмитриевич Ольховский.

* * *

Вернувшись домой в девятом часу утра, я без сил плюхнулась на диван. Шевелиться не хотелось ни под каким видом, в голове накипала неприятная, хорошо знакомая тяжесть, как это всегда бывает от недосыпания после слишком бурно проведенного вечера. Я осторожно протянула обе руки вперед, развела пальцы: так и есть, дрожат. А мысль в голове была одна-единственная: почему я так часто оказываюсь в центре криминальных происшествий? Работа у меня такая, что ли? Или мне просто везет?

Я вспомнила взгляд, которым подполковник милиции Кирьянов сегодня смотрел на меня, — очень нехороший, типично ментовский взгляд. Недоверчивый, как у великого инквизитора. Конечно, нас с Кирей связывает многое, и его две больших звезды на погонах, скажу без ложной скромности, получены в том числе и благодаря моим усилиям. Только, несмотря на это, чертов мент все равно мне до конца не доверяет. Чуть что, малейшая оплошность с моей стороны, и он без угрызений совести засадит меня в СИЗО как подозреваемую. Так что как ни крути, а в целях собственной безопасности убийство зубного врача Ольховского хорошо бы раскрыть…

«Полнейший идиотизм!» — воскликнула я с горечью.

В сильном волнении я встала с дивана и принялась расхаживать по комнате. Это же заказное убийство, черт возьми! Я расследовала подобные убийства по чьей-то просьбе и знаю не понаслышке, как опасно лезть в такую кашу. Здесь же меня никто ни о чем не просил, клиента и на горизонте не видно, денег мне никто не заплатит… Так за каким чертом мне тратить силы и время, подвергать опасности свою жизнь?

И тут я подумала, что напрасно бесплодно ломаю голову и отхожу от своей давней привычки — в неясных ситуациях спрашивать совета у судьбы. В самом деле, интересно, что она скажет: стоит мне ввязываться в эту историю или нет. А беседую я с судьбой при помощи трех гадальных костей, делая многозначительные выводы из выпадающих комбинаций трех случайных чисел.

Я вытащила из своей сумочки черный замшевый мешочек, в котором хранила три выточенных из настоящей слоновой кости двенадцатигранника с цифрами на каждой из граней. Извлекла косточки на свет божий и некоторое время по привычке любовалась ими. Энергетика бесчисленных гаданий так или иначе запечатлелась на них, подобно магнитной ленте, мои верные магические помощники хранили всю информацию, только, в отличие от магнитной ленты, с возрастом становящейся совершенно ни на что не годной, у косточек с каждым годом контакт со мной устанавливался не труднее, а, наоборот, легче и полнее.

Сжав двенадцатигранники в кулаке, я попыталась сосредоточиться. Нумерология — мой конек. С помощью вот этих костей я определяла многое, помощь в работе они оказывали мне неоценимую. Если уметь правильно гадать, узнать можно практически все, что угодно. Кроме непосредственно связанных с делом фактов, конечно. Имени убийцы кости никогда не назовут, нечего и спрашивать, но дать зацепку по его поиску очень даже могут. Только надо очень хорошо сосредоточиться, когда кидаешь кости, и заранее придумать вопрос, на который хочешь получить ответ. Бросать кости наобум не просто глупо, но и весьма опасно. Гадание не шутка, с его помощью можно в том числе и накликать несчастье на собственную голову.

Итак, что же мне спросить у потусторонних сил? Конечно, кто именно спер у Ольховского чемоданчик с золотом и убил стоматолога, кости не скажут, это ясно. Можно спросить, как связаны эти два преступления, и получить какой-нибудь намек. Но я решила, что это, пожалуй, тоже не дело. Скорее всего, самым умным будет спросить, стоит ли мне вообще соваться в расследование. Что опаснее, быть под подозрением у подполковника милиции Володи Кирьянова или на мушке у неизвестных бандитов, угрохавших Ольховского? Не лучше ли мне наплевать на расследование и заняться чем-нибудь более безопасным? В конце концов, от Кири я всегда смогу отвертеться, а вот удастся ли мне такое с криминальными элементами, неизвестно. Пожалуй, это неплохой вопрос. Хотя, наверное, можно придумать что-нибудь и получше…

Додумать свою идею я не успела, потому что в тот момент зазвонил квартирный телефон, и я, небрежным жестом положив, почти бросив кости обратно на стол, пошла брать трубку.

Звонок оказался ложным: какой-то, судя по голосу, не совсем трезвый гражданин спрашивал, не здесь ли живет Коля. Я уверила его, что нет, но от пьяного дядечки было не так-то просто избавиться. Наконец, положив трубку и вернувшись к столу, я машинально глянула на лежащие там кости и замерла на месте. Магические двенадцатигранники четко и недвусмысленно демонстрировали комбинацию 20+25+5, я и без книжки с расшифровками помнила, что она означает: «Не слушай его, он блефует».

Что за бред! Кто блефует? Ведь я же еще ни с кем не разговаривала по этому делу! Я устало вздохнула и опустилась на диван рядом со столом, на котором лежали косточки, продолжавшие нагло, словно смеясь надо мной, показывать все ту же нелепую комбинацию: 20+25+5.

Дело в том, что в нумерологии, как, впрочем, и во всяком другом гадании, существует правило: не «перегадывать». Раз выдавшие определенное сочетание кости не следует бросать повторно — такое гадание не только не будет иметь магической силы, но и может принести несчастье гадающему. А я, как дура, услышав телефонный звонок, машинально, даже не подумав, швырнула кости на стол! Вот и решай теперь, был мой бросок гаданием или не был! А если был, то как понимать выпавшее сочетание? Тяжело вздохнув и в душе немного посетовав на нелегкую долю прорицателя, я убрала гадальные кости обратно в замшевый мешочек, где они хранились, пообещав себе, что в следующий раз, решившись гадать, я буду осмотрительнее.

Я пошла на кухню, сварила кофе. Блаженно вдыхая благородный аромат натурального напитка, я вытащила из пачки сигарету, закурила. Кофе с сигаретами всегда наилучшим образом стимулировали мои мыслительные способности, а сейчас мне как раз необходимо было как следует подумать. Итак, имелось ограбление. И имелось убийство. Оба преступления лучше всего было бы расследовать вместе, потому что я не могла не предположить, что они как-то между собой связаны. Скорее всего, разгадку этой связи следует искать в личной жизни и ближайшем окружении Ольховского. А что касается золота… В то, что оно может всплыть на черном рынке скоро, в ближайшие часы, я не верила, впрочем, позвонить и выяснить это было нетрудно, хотя и хлопотно.

Я осторожно, мелкими глотками стала прихлебывать кофе, что доставляло мне редкое наслаждение. Странная все-таки складывалась история: Ольховского сначала ограбили, а потом убили, причем и то и другое сделали очень профессионально, так, что никто ничего не заметил. Спрашивается, почему так? Если бы Ольховского ограбили и убили сразу, это было бы… мм… нормально, так сказать, и выглядело бы вполне объяснимым. Но почему у него сначала утащили чемоданчик с золотом, а только потом, через несколько часов, когда, казалось бы, ограбленный Ольховский успел уже разболтать все, что можно, если бы хотел разболтать, убили? Это было непонятно. И сколько я ни напрягала мозги, ни пыталась придумать объяснимую версию происшедшего, у меня ничего не получалось. Впрочем, решила я, дело сыщика — искать, а не фантазировать. Поэтому я теперь должна не сидеть дома, предаваясь бесплодным размышлениям, а отправиться собирать факты.

Языком я осторожно пощупала больной зуб у себя во рту. Покойный Ольховский был прав: там и дырочка очевидна, и десна припухла. От горячего кофе зуб снова начал ныть, причем, как мне казалось, с каждой минутой все сильнее и сильнее. Ну вот, чем не повод посетить инкогнито стоматологическую клинику «Тан-мед»? Задавать наводящие вопросы я умею, а заявиться с больным зубом, чтобы порасспросить ближайшее окружение Ольховского, лучше повода не придумаешь. Это и будет моей первой зацепкой в расследовании.

Во-вторых, думала я, надо будет попытаться поспрашивать насчет чемоданчика с золотом. Гарантий, что я что-то узнаю, никаких, но шанс, что таинственный чемоданчик где-нибудь да всплывет, остается. Для этих целей у меня был один хороший знакомый — Костя Виноградов, с которым мы познакомились в секции карате, когда я обучалась этому виду спорта бог знает уже сколько лет назад. Виноградов был определенно связан с криминальным миром и мог много выяснить, просто позвонив кое-кому из своих знакомых по телефону. Тогда как мне ради того же самого пришлось бы все ноги в кровь сбить, прежде чем найти хоть какую-нибудь зацепку.

И в-третьих, надо бы позвонить домой Гарику Папазяну. Именно он притащил Ольховского знакомиться со мной. Надо узнать про Ольховского все, что только знает о нем Гарик.

Залпом выпив оставшийся кофе и встав из-за стола, я направилась к своему домашнему телефону и набрала номер Папазяна.

— Да… Алло… — голос у Гарика был хрипловатый и звучал сонно. Кажется, вчерашний именинник лучше меня и Ольховского провел время после застолья.

— Гарик, это я…

— А, привет, Татьяна, — в его голосе я не услышала ни удивления, ни досады.

— Гарик, ты в курсе происшедшего с Ольховским? — без подготовки, в лоб спросила я.

— Конечно, да, — Гарик Папазян тяжело вздохнул. — Меня Киря сегодня утром уже достал с расспросами: как да откуда я его знаю… А я и ему сказал, и тебе говорю: не знаю я его совсем. Понятно?

— Не знаешь? — От удивления я почувствовала большое желание на что-нибудь сесть, ощутив слабость в ногах. — Но как же так…

— А вот так! — отрезал мой друг-мент армянского разлива. — Не знаю, и все!

Я, честно говоря, даже несколько растерялась. Ситуация выходила какая-то совершенно абсурдная.

— Но ведь Ольховский был у тебя на дне рождения!

— Да, был, — не стал спорить Папазян. — Тебе какое дело?

Я почувствовала досаду и раздражение. Один за другим мои ментовские приятели начали обращаться со мной чересчур презрительно и подозрительно, и это стало меня определенно утомлять.

— Короче, Гарик! — резко сказала я. — Перестань делать из меня дурочку! Я желаю знать об Ольховском все, что знаешь о нем ты!

— Я тебе в третий раз говорю: я ничего о нем не знаю! — судя по тону, Гарик тоже был сильно на взводе. — Вчера на своем дне рождения я увидел его впервые в жизни!

— Допустим, — не стала спорить я, догадываясь, что на сей раз мой ментовский друг говорит правду. — Но тогда я хочу знать, кто привел его к тебе в дом. Ведь тот, с кем Ольховский к тебе пришел, должен был быть твоим хорошим знакомым, не так ли?

— Конечно, да, — не совсем уверенно подтвердил Папазян. — Я не Крез какой-нибудь, чтобы у себя за столом людей принимать, которых даже по имени не знаю!

— Вот, Гарик, и замечательно! — подбодрила его я. — Теперь вспомни, пожалуйста, кто к тебе привел Ольховского.

Некоторое время в трубке слышалось только напряженное сопение. Наконец Гарик вздохнул и произнес:

— Ах да… ну, этот… черт, как же его зовут-то…

Нет, как ни крути, а Гарик Папазян был настоящий Крез!

— Ну же, Гарик! — подтолкнула я его мыслительный процесс.

— Да нет, не помню я, — наконец сознался он. — Тот, кто ко мне его привел, замки мне на даче делал по знакомству. Великолепнейший специалист, мастер золотые руки. Кстати сказать, рекомендую…

— И ты пригласил к себе на день рождения простого слесаря только за то, что он сделал тебе замки на даче?

— Так меня же об этом сам Евгений Маркович попросил!

— Какой еще Евгений Маркович? — теряла всякое терпение я.

— Как какой? Шмуйлович! Из отдела стандартизации.

Признаюсь, я не знала никакого Шмуйловича из отдела стандартизации. Однако это была хоть и тоненькая, но ниточка.

— Так, значит, Шмуйлович уверял тебя, что Ольховского знает хорошо? — спросила я.

— А я откуда знаю? — удивился Гарик. — Тут вообще какая-то темная история. Евгений Маркович позвонил, сказал, что сам прийти не сможет, но чтобы я непременно пригласил к себе на день рождения этого… ну, слесаря… Говорит, так надо. А тот мало того, что сам приперся, но еще и какого-то другого мужика с собой притащил. За столом-то мы, конечно, познакомились, все как надо. Он оказался милейшим человеком…

— И что он тебе рассказывал?

— Да ничего не рассказывал! — огрызнулся Папазян. — Я про него вообще забыл. А сегодня утром, я еще спал, позвонил мне домой Кирьянов и спрашивает: ты, мол, зубного врача Ольховского знаешь? А я спросонья-то никак не соображу, что за Ольховский…

— Так, ясно! — Я решила, что дальше обсуждать с Гариком эту тему абсолютно бесполезно. — Ладно, дай мне координаты Шмуйловича, где он работает, телефоны.

— Говорю же, в отделе стандартизации, — отвечал Папазян таким тоном, будто всех работающих в отделе стандартизации я обязана знать как свои пять пальцев. — Так, номер телефона…

Мне пришлось долго ждать, пока Гарик отыщет где-то в своих записях номер телефона господина Шмуйловича Евгения Марковича. Записав координаты, я посоветовала Гарику опохмеляться не новой порцией коньяку, а стаканом чая и длительной прогулкой на свежем воздухе, после чего положила трубку.

Теперь предстоял разговор с Костей Виноградовым. Я понимала, что час для звонка ему чересчур ранний, но деваться было некуда. Я просто опасалась, что если не застать Костю дома рано в постели, то потом его можно не поймать вообще весь день.

— Да… — Знакомый Костин голос сопровождался глубоким вздохом только что разбуженного человека.

— Костя? Это говорит Таня Иванова…

— Таня? Какая Таня?

— Вот те раз! — обиженно произнесла я. — Уже забыл?

— А, Таня! Нет, почему забыл… — Казалось, Костя совершенно не рад тому, что я ему позвонила. — Ты как, уже выспалась?

— Конечно!

— Ты же вчера столько выпила…

— Ну да… — Удивление мое было беспредельно. — А ты откуда знаешь?

— Ничего себе! Мы ж с тобой вместе сидели…

Тут только до меня дошло.

— Нет, Костя, проснись как следует! — с настойчивостью в голосе сказала я. — Я не та Таня, которую ты имеешь в виду! Я Татьяна Иванова, частный детектив, мы с тобой в юности вместе карате занимались. Помнишь?

— Карате? Иванова? — послышался глубокий вздох. — Ведьма, ты, что ли? — радостно воскликнул Костя. — А я-то думал… Говоришь, что Таня, а голос какой-то совсем не такой…

— Понимаю, — бодро сказала я. — Одним словом, я вовсе не та Таня, с которой ты вчера вместе сидел и выпивал и…

— Слушай, ладно, не злись. — По голосу Виноградова можно было понять, что он действительно рад меня слышать. — Давай, рассказывай, какие проблемы. Опять помощь в расследовании нужна?

— Слушай, Костя, ты почему такой догадливый, а? — не могла удержаться я от вопроса.

— Да потому, что ты только по такому поводу мне и звонишь, — отвечал он со смехом. — Менты к своему осведомителю и то с б?льшим вниманием относятся… Ладно, не злись, рассказывай в двух словах, что случилось…

— Ничего особенного, пустячок, — как можно беззаботнее произнесла я. — Просто мне нужно отыскать один коричневый чемоданчик, набитый золотыми слитками. Вот и все…

На другом конце провода Виноградов тихо присвистнул.

— И много золота?

— Я ж сказала: целый чемоданчик. Представляешь обычный «дипломат», полный золотых слитков?

— Конечно, — подтвердил Костя. — И красивое представление получается. Ты его сама видела?

— Чемоданчик? — удивилась я. — Нет, откуда? Мне как раз дали задание его найти.

— Ясно, — коротко сказал Костя. — Поручение очередного клиента. Ты за эту работу берешь деньги, а я должен буду бегать, заниматься непосредственно поисками…

— Но, Костя, разве тебе трудно позвонить, поспрашивать людей? Может быть, этот чемоданчик где-то уже всплыл…

— Сколько, говоришь, там золота?

— Клиент утверждает, что семь килограммов. В слитках по двести пятьдесят граммов. Сам чемоданчик типа «дипломат», обитый коричневой кожей…

— Понятно, — послышалось, как Костя на другом конце провода вздохнул. — Проблема не из легких вообще-то… Но я попробую поговорить со знакомыми, что-нибудь выяснить.

— Когда встретимся?

— Вечером, наверное, — неопределенным тоном отвечал Виноградов. — Раньше я все равно ничего не успею разузнать. Ты знаешь мое излюбленное место отдыха по вечерам?

— Ресторан «У Леши»?

— Точно! — Костя рассмеялся, видимо, довольный тем, что я помню его привычки. — Сегодня вечером я буду тебя там ждать с одиннадцати часов. Потолкуем…

Когда я во второй раз положила трубку своего домашнего телефона, признаюсь, настроение у меня было прескверное. Все нарытые мною до сих пор сведения выглядели так мало обещающе, что я всерьез задумалась, а не бросить ли мне это дело… Пока я в него не влипла по уши…

Грустные мои размышления прервал звонок во входную дверь, и я пошла открывать, как всегда, не задумываясь и не спрашивая, кто ко мне пожаловал и чего от меня хочет.

Глава 3

Стоящий на пороге мужик в пятнистой армейской куртке и с закрывающим лицо черным чулком на голове заехал мне прямым в челюсть так быстро, что я едва успела поставить верхний сбивающий блок. В ответ я ловко произвела проникающий удар ногой вперед, причем вполне успешно — нападавший улетел к черту. То есть вон из моей квартиры. Однако я отпустила ручку входной двери, что оказалось большой моей ошибкой. Потому что в нее тут же ввалились двое других мужиков в точно таких же зеленых, точнее цвета хаки, куртках и с масками на голове и накинулись на меня. Впрочем, эти олухи по-настоящему умели только размахивать кулаками. Я свободно заехала одному из них ребром ладони по шее, другому круговым ударом постаралась свернуть челюсть. Подонки отлетали от меня, как резиновые мячики, круша мебель на своем пути и жалобно охая. Только, видно, вчерашний перегруз сказывался — удары получались слабоватыми, и они хоть и отлетали в стороны, но поднимались на ноги и опять — вот приставучие гады! — кидались на меня. У одного из них в руках оказалась резиновая дубинка, он замахнулся ею, и я собралась было вырубить его прямым ударом ноги в пах, что уж точно сработало бы, как вдруг рядом со мной раздался истошный вопль:

— Стоять, сука! Пристрелю!

Тот тип, что первым получил от меня ногой по морде, очухался и влез теперь в квартиру. И в руке у него был ствол.

Ствол — очень серьезная штука, обращаться с ним нужно крайне осторожно. Прикрываясь телом одного из горилл, того, что с дубинкой, я проделала-таки круговой удар ногой по среднему уровню и выбила пистолет. Только это отвлекло слишком много моего внимания: второй детина успел очухаться, и они накинулись на меня со всей злостью. Я не успела среагировать, пропустила опасный удар в голову, затем еще один. Мужик дубинкой снова замахнулся и… На какое-то время перед моими глазами поплыли разноцветные круги.

Очнувшись, я ощутила себя намертво привязанной к стулу. Главный в шайке стоял теперь прямо передо мной, держа в руке свой ствол, и внимательно всматривался мне в лицо. Его светло-карие глаза, устремленные прямо на меня сквозь прорези в закрывавшем лицо черном чулке, — вот единственная примета, которой я могла располагать.

— Гляди-ка, наша барышня пришла в себя, — сказал он, криво усмехаясь. Судя по голосу, было ему — вот и еще одна причина — едва ли больше тридцати. — А я уж подумал, что придется ей височки одеколоном смазывать…

Обида за то, что я проиграла схватку этим трем придуркам, была слишком велика. Отвечать никак не хотелось.

— Ну, барышня, не дуйся, — снова проговорил главный бандит. — У нас к тебе разговор есть.

— Развяжи меня, ты, мурло! — негромко, сквозь зубы отвечала я.

— Ого! Видали? — Главный бандит расхохотался, оборачиваясь к своим спутникам. Те стояли чуть поодаль и смотрели на меня серьезно и угрюмо, насколько об этом можно было судить по видневшимся в прорезях чулок глазам. — Барышня-то у нас, оказывается, с характером!

— Развяжи! — снова коротко и глухо повторила я.

— Извини, не можем! — со злым смешком сказал главный бандит. — Разговор предстоит очень серьезный, можно даже сказать, интеллектуальный, а тебя все время руками да ногами махать тянет. Так не годится в приличном обществе себя вести!

Он снова расхохотался, видимо, очень довольный своим остроумием, а меня охватила жуткая досада: ну что же я как дура попала в руки бандитов! Не могла в «глазок» глянуть или хотя бы спросить «кто там?», прежде чем дверь распахивать?

— Ладно, хватит веселья! — сам себя оборвал главный бандит. — Давай отвечай! О чем ты вчера вечером говорила с Ольховским? Ну! Или я тебя пристрелю прямо сейчас, на месте!

Я пристально смотрела, как прыгает дуло пистолета перед самым моим носом, и со злостью думала, что только пусть попробует этот тип ударить меня вот сейчас, когда я связана. Ни слова им не скажу, и пусть хоть режут меня живьем на куски. Впрочем, решила я, если он и дальше собирается так орать, я тоже ничего не скажу.

— Ну, чего молчишь? — немного менее самоуверенно спросил главный бандит. — Думаешь время протянуть, да? Думаешь, кто-то из твоих ментов придет тебе на выручку?

— Развяжи! — коротко приказала я. — Развяжи, и тогда будет у нас с тобой разговор.

— Ах ты, маленькая сучка… — Бандит хоть и продолжал ругаться, то заметно потерял уверенность. Видно было, что он колеблется. — Ладно, хрен с тобой, — сказал он наконец. — Развяжите ее. Только смотри, у меня ствол.

Двое бандитов приблизились ко мне, распустили узлы на веревке, после чего с опаской отошли в сторону. Главный держал свой пистолет на изготовку.

Я с наслаждением потерла уже затекшие от узлов веревки части тела, потом вытащила из смятой пачки сигарету и подивилась: зажигалка, лежавшая в одном кармане с пачкой, оказалась не сломанной. Я спокойно закурила. Не спеша выпустила изо рта облачко сизого табачного дыма.

— Ну, давай, не тяни, — проговорил главный бандит, глядя на меня со злобой. — Рассказывай, о чем ты говорила с Ольховским вчера вечером.

— О любви, — небрежно ответила я, усмехнувшись.

— Ты не дури! — вскинулся главный бандит и снова замахал пистолетом перед самым моим носом. — Думаешь, мы совсем олухи, да? Объясняй, почему после вчерашней вечеринки ты поехала вместе с ним?

— Не я с ним, а он со мной поехал, — невозмутимо поправила я. — Машина-то была моя, и за рулем сидела тоже я.

— Да? — недоверчиво переспросил бандит. — А о чем вы битый час трепались, перед тем как поехать?

Однако! Этот доморощенный гангстер знает даже такую незначительную деталь. Очень интересно! Я бы сказала, криминальные элементы нашего общества временами оказываются неплохо информированными.

— Ты что, следил за нами, что ли? — спросила я насмешливо.

Бандит заскрежетал зубами.

— Следил или нет, не твое дело! — зло сказал он. — Хочешь жить, отвечай! О чем вы говорили?

— Не помню, — небрежно сказала я. — Я была пьяная вдрызг. И этот час попросту приходила в себя на свежем воздухе, прежде чем сесть за руль.

— А почему его за руль не посадила?

— Чтобы он угробил мою «девятку»? — Я пожала плечами. — Нет уж, спасибо! В тот вечер Ольховский был не лучше меня…

Бандит некоторое время смотрел на меня озадаченно, соображая, какой задать следующий вопрос.

— Он тебе никаких предложений не делал? — спросил наконец он.

— Интим? Нет, ему было не до того. Его дома ждали жена и дети…

— Хватит дурить! — вспылил бандит. — Ты думаешь, мы не знаем, кто ты такая?

— Если знаешь, зачем спрашиваешь?

Главный бандит заскрежетал зубами.

— Слушай, я тебя в последний раз конкретно спрашиваю: вчера вечером Ольховский предлагал тебе работать на него или нет? Ну же! Отвечай!

А собственно, что удивительного? К этому вопросу шел весь разговор. И какая же я балда, что вместо того, чтобы, пока есть время, придумать хороший ответ на него, выпендривалась и изображала из себя бесстрашную бабу! Хотя, с другой стороны, теперь, когда Ольховский мертв, что я теряла от того, что сознаюсь в этом?

— Может, и предлагал, — сказала я. — Дальше что?

— Ага, вот так, — главный бандит не скрывал своего удовлетворения. — Ну, не сиди как дура! Давай рассказывай дальше! — снова прикрикнул он. — Конкретно о чем он тебя попросил?

— Он меня попросил последить за своей женой, — невинно проговорила я. — С некоторых пор у него возникли подозрения, что она изменяет ему с его шефом, Николаем Пантелеймоновичем.

— Бортниковым? — спросил главный бандит. Он так удивился, что даже в растерянности опустил пистолет. Ничего не стоило бы в тот момент выбить ствол из его руки, взять на мушку всю компанию, а затем сдать ее Кире. Но я решила, что поступать так преждевременно. Да, лихая троица ворвалась в мой дом, они меня скрутили и привязали к стулу, но этого маловато будет для ареста шайки. К тому же, прежде чем ее арестовывать, мне бы хотелось вытянуть из своих «гостей» побольше информации.

— А вы что, хорошо знакомы?

— Так! — Главный бандит снова взял себя в руки. — Или ты кончаешь блефовать и рассказываешь нам все как есть, или мы кончаем тебя. Поняла?

Блефовать… Слово резануло мне слух. Блефовать! Уж не о блефе ли этого бандита предупреждали меня кости?

— Ты кончаешь меня? — насмешливо переспросила я. — Не из этого ли пистолета? Вам мало того, что он засветился на убийстве Ольховского…

Бандит вздрогнул и посмотрел на меня пристально.

— Бабу кончать надо, — сказал один из молчавших до сих пор «гостей». — Она все знает.

— Заткнись, дурак! — Казалось, главный бандит даже позеленел от ярости. — Кто тебя просил вякать? Еще раз скажешь слово, и я тебя самого кончу, умник. Ты понял?

Затем, оставив в покое своего подручного, главный бандит начал нервно расхаживать с пистолетом в руке по комнате.

— Все, что нам нужно знать от тебя, — заговорил он наконец решительно, — это где находится чемодан. Отвечай! Ольховский тебе его отдал на сохранение?

Когда блефуешь, труднее всего решить, кем именно прикинуться — полной дурой или всезнайкой. Оба варианта имеют свои положительные и отрицательные стороны.

— А с чем этот чемоданчик? — наивно спросила я.

— С дерьмом! — сердито отозвался бандит. — Если не знаешь, так помалкивай. И отвечай: вчера он про чемоданчик не заикался?

Я чувствовала немалую растерянность, глядя на бандита. Может, в этой истории два чемоданчика? Если имеет в виду тот самый чемоданчик, который у Ольховского сперли, то почему зубной врач должен был отдать его мне на сохранение? Если шайка убила на самом деле Ольховского, то почему они не выкрали чемодан? Наверное, это и есть тот самый блеф, о котором предупреждали меня гадальные кости. Я должна быть предельно настороже.

— Не помню, — устало сказала я. — Я вообще плохо помню, что делаю в пьяном виде. Ольховский что-то бормотал все время — и пока мы стояли, и пока мы ехали. Но я не слушала его.

— Не слушала? — Бандит смотрел на меня недоверчиво. — Но он же предложил тебе работать на него!

— Детали мы должны были обговорить сегодня утром, — соврала я. — Заодно он должен был принести деньги. Я, знаете ли, пока не получу задаток, с места не двигаюсь.

— А он обещал привезти деньги? — спросил бандит. — Он сказал, какие?

— Договаривались, что баксы, — отвечала я небрежно.

— Значит, он к тому времени уже продал часть, — сказал второй стоявший поодаль бандит. — Потому что ночью золото не продашь ни за рубли, ни за деньги…

— Молчи, подлюга! — взревел главный бандит, наотмашь ударяя своего подручного пистолетом по лицу. — Я же тебе сказал — молчать, держать язык за зубами. Ты что, хочешь, чтобы хозяин нас всех в расход пустил?

Шикарная получилась сцена! Все трое так увлеклись ею, что совершенно перестали обращать внимание на меня. А я тем временем осторожно встала, подошла к ящику стола, бесшумно открыла его и достала оттуда свой «макаров», имевшийся у меня на вполне законных основаниях. Не торопясь сняла пистолет с предохранителя… Тихий металлический щелчок заставил бандитов обернуться.

— Ты чего? — вот и все, что сумел пробормотать главный бандит, даже не делая попытки навести на меня свой ствол.

— Ребята, вы меня утомили, — сказала я совершенно спокойно. — Я про ваши дела ничего не знаю — ни про чемоданчик, ни про золото. Так что давайте сваливайте отсюда. Мне от вас ничего не нужно, а заодно будем считать, что и вам от меня тоже.

Некоторое время бандиты смотрели на меня ошалело, потом главный махнул рукой и сказал:

— Ладно, пошли, ну ее на хрен. Только смотри, — он приблизился ко мне на пару шагов, не обращая внимания на мой ствол. — Вякнешь про нас кому, пеняй на себя!

Я подождала, пока за бандитами закроется входная дверь и стихнут их шаги на лестнице. После этого снова поставила свое оружие на предохранитель и спрятала его на прежнее место — в ящик стола. Честно говоря, расследовать дальше это дело мне совершенно не хотелось, тем более из чистого энтузиазма. Однако свой больной зуб я так или иначе должна вылечить. И кто мне мог помешать сделать это в стоматологической клинике «Тан-мед», бывшей медсанчасти завода «Тантал»?

* * *

Стоматологических клиник в нашем городе Тарасове за последние годы расплодилось великое множество. Платить в них приходилось дорого, но зато, в отличие от государственных поликлиник, очередей не было никаких и лечить там вроде бы умели. По счастью, обо всем этом до сих пор я знала только понаслышке, до сих пор зубы не беспокоили меня.

На парковке возле яркой неоновой вывески «Тан-мед» стоял рядок весьма престижных машин. Здание, в котором располагалась клиника, было отделано по евростандартам, так что выглядело очень даже прилично.

В дверях я столкнулась нос к носу с Андрюшкой Мельниковым, моим бывшим сокурсником по юридическому институту, а теперь офицером милиции. Вместе с Кирей и Гариком Папазяном он частенько помогал мне в раскрытии разного рода трудных дел.

— О, Татьяна, привет! — с искренней радостью воскликнул он. — Тыщу лет тебя не видел!

— Слушай, Андрей, а ты что здесь делаешь? — не без тревоги поинтересовалась я.

— Да вот, расспрашивал про одного типа…

— Про Ольховского? — спросила я.

— А ты откуда… — начал было Андрей, но потом вспомнил: — Ах да, Киря же мне говорил. Ты в эту историю тоже влипла…

— Тоже? — удивленно переспросила я. — А кто еще?

— То есть как это кто? — удивился Андрей. — Еще Гарик. Его к начальству уже вызывали, вопрошали грозно: почему это людей, которые возвращаются от него поздним вечером, убивают. Гарик в ответ только глазами хлопал. А наше начальство от этого только пуще злится, бедному Гарику всякими карами грозит…

Я от души рассмеялась: Андрюшка, как всегда, был такой смешной! На самом деле история, которую он так комично изображал, едва ли можно назвать веселой. Милицейское руководство умеет так наезжать на своих провинившихся подчиненных, что тем становится не до шуток.

— Ну, и как у тебя успехи? — спросила я, кивая в сторону клиники. — Выяснил что-нибудь?

— Да какое там! — Мельников с досадой отмахнулся. — Все как сговорились: великолепный врач, замечательный человек, никогда ни с кем не ссорился, врагов не имел. Только почему-то его застрелили, да еще так умело. Но ведь простого доктора, пусть даже стоматолога, убивать не станут, киллеров нанимать не будут, правильно?

Я молча кивнула.

— А кстати, — заинтересованно посмотрел на меня Андрюшка, — ты-то зачем туда идешь?

— Я иду лечить зубы, — твердо сказала я, опуская, однако, глаза.

— Что, все сразу? — усмехнулся Мельников. — Ну, давай-давай. А скажи-ка, Танечка, кто это тебе мордашку так разукрасил? Опять с кем-нибудь поцапалась?

— Да вроде того. Компанию сексуальных маньяков случайно повстречала.

— Вот как… ты в живых-то их, по крайней мере, оставила? — усмехнулся он.

— Разве что в живых, — отвечала я. — А вот грешить они больше не смогут…

— Понятно, — Андрей весело, с искренней симпатией смотрел на меня. — Ладно, я побегу, а то начальство рапорт требует. Не важно, что в нем написано, главное, чтобы бумага на месте была.

Я кивнула, глядя вслед удаляющемуся Андрюшке. Веселый, заводной парень, черт возьми!

* * *

В коридоре клиники «Тан-мед» было тихо, практически безлюдно, если не считать нескольких человек, смирно сидевших в большом холле, куда выходили двери кабинетов. Мне показалось, что эти люди просто от нечего делать скучают там, любуются роскошной обстановкой выполненного в евростиле интерьера клиники.

Подойдя к окошку регистратуры, я сказала, что хочу попасть на прием к доктору Ольховскому. Сидевшая в регистратуре пожилая медсестра мгновение смотрела на меня пристально.

— Вам на лечение или на удаление? — наконец спросила она меня.

Я несколько растерялась.

— А Ольховский что делает — лечит или удаляет?

Дама в регистратуре снова до неприличия долго рассматривала меня поверх очков с толстыми линзами.

— У вас что, острая боль? — спросила она.

— Да! — выдала я почти правду.

— Тогда оплатите в кассе, доктор примет вас.

Я глянула на бумажку, которую регистраторша протянула мне, и едва не задохнулась. Стоматологические клиники и в самом деле неплохо имеют с больных!

— Но я хочу попасть непременно к доктору Ольховскому! — продолжала блефовать я. — Я с ним созванивалась вчера, он меня пригласил примерно на это время.

— Анатолий Дмитриевич сегодня не вышел на работу, — сказала дама в регистратуре металлическим тоном.

— А когда теперь выйдет?

— Когда, когда… — Регистраторша, не глядя на меня, принялась перебирать какие-то бумаги у себя на столе. — Никогда он не выйдет. Убили его сегодня ночью.

— Как это убили? — в ужасе проговорила я. Мне даже не понадобилось особенно стараться для этого.

— Рано утром нашли его в подъезде собственного дома… — Пожилая медсестра грустно вздохнула. — Сегодня к нам из милиции приходили, расспрашивали. Какие с кем у него были отношения и все такое. Говорят, похоже на заказное убийство.

— Да кто же это… — пролепетала я потрясенно.

— Ну, а кто теперь знает? — пожала плечами дама за окошком. — Сами понимаете, время сейчас какое. Человеческую жизнь ни во что не ставят, из-за денег готовы на что угодно.

— А что, у Анатолия Дмитриевича было много денег? — наивно спросила я.

— Да откуда? — махнула рукой медсестра. — Сами посудите, разве у обычного врача может быть столько денег, чтобы из-за них убивать? Много денег теперь только у воров да у бизнесменов.

— Из-за чего же тогда его убили?

— Может, кому-то дорогу перешел, — отвечала она, — или вечером в подъезде какая-нибудь шпана напала. Шальная молодежь, наркоманы…

— Думаете, хулиганы его убили? — спросила я. — Вы простите, что я так вас расспрашиваю. Мы с Анатолием Дмитриевичем старые знакомые. Я просто поверить не могу, что с ним такое стряслось.

— Я понимаю, — сказала регистраторша.

— У него что, враги были? — задала я глупый вопрос.

— Да кто ж теперь знает, — пожала плечами она. — Этот мальчик из милиции, что сегодня сюда приходил, тоже все расспрашивал, были ли у него враги, недоброжелатели, получал ли он угрозы. А разве мы что знаем?

Я кивнула. Беседа с этой женщиной и правда не имела никакого смысла. Я решила, что можно попытать счастья с кем-нибудь из его коллег, врачей-стоматологов, и прошла в кабинет, который мне указала регистраторша.

Внутри просторного помещения стояло в ряд несколько зубоврачебных аппаратов. Пересчитывать кресла пыток я не стала, не было ни малейшего желания. Когда я вошла, в кабинете находились три женщины-врача. Одна из них поднялась мне навстречу, взяла талон, который мне выдали в регистратуре, и указала на одно из кресел. Я послушно влезла на жесткое, с откидывающейся спинкой ложе, с некоторым ужасом оглядела рядок блестящих зубоврачебных инструментов, выложенных на прозрачном стеклянном столике возле кресла. Я успела заметить там и мощные, напоминающие плоскогубцы щипцы, которыми, наверное, выдирают самые крепкие, коренные, зубы, и длинные тонкие иглы. При виде игл мне стало жутко. Господи, неужели и меня сейчас будут лечить при помощи этого набора средневекового палача?

Женщина-стоматолог тем временем уселась на шаткое круглое и скрипучее сиденье, достала откуда-то снизу завернутый в бумагу новый комплект инструментов, развернула обертку и стала раскладывать инструменты на столике перед собой.

— Вы знаете, — заговорила я, не в силах спокойно наблюдать, как перед моими глазами хладнокровно раскладывают все новые и новые орудия пытки, — я, вообще-то, пришла к Анатолию Дмитриевичу Ольховскому… Мне говорили, что он великолепный специалист, и вообще…

— Рот откройте, — прервала меня зубной врач, взяв со стола маленькое круглое стальное зеркальце на длинной ручке. — Так, что у вас болит?

В тот момент она уже залезла зеркальцем ко мне в рот, и мне ничего не оставалось, как промычать нечто нечленораздельное, показывая на больной зуб пальцем.

— Ах вон, вижу, — сказала она и начала постукивать металлическим зеркальцем мне по больному зубу. Это вызывало у меня такую боль, что я едва усидела на месте, отчаянно замычав и вцепившись в ручки кресла. — Ну-ну, спокойнее, — невозмутимо сказала стоматолог. — Страшного ничего нет.

Я посмотрела на нее внимательно: эта дама не шутила! Она совершенно серьезно заявляла, что в том, что мне придется сейчас перенести, нет ничего страшного.

— Неудивительно, что вам Анатолия Дмитриевича посоветовали, — заметила врач, вынимая металлическое зеркальце из моего рта. — Он у нас славился тем, что делал совершенно безболезненно. К нему многие хотели на лечение записаться. Но за местный наркоз надо, знаете ли, платить.

— И что, он хорошо получал? — поинтересовалась я, переводя дух и озабоченно наблюдая за руками зубного врача. Какой из лежащих на столе инструментов выберет она на этот раз? Она выбрала металлическую палочку, один конец которой резко суживался к концу.

— Рот откройте… — скомандовала врач и принялась ковыряться металлической палочкой в больном зубе. Время от времени она задевала больное место, и, чтобы не дергаться, я судорожно схватилась руками за подлокотники кресла. — Да, получал он неплохо, — сказала моя мучительница, продолжая свое черное дело. — У него и клиентов было больше, часто в очередь выстраивались, и надбавка за научную степень немаленькая. Пусть наша клиника и частная, а действуют здесь те же законы, что и в государственных медучреждениях… Сплюньте…

Она брызнула мне в рот воды и указала на урну слева от моего пыточного кресла. Меня мороз продрал по коже, когда я наклонилась над плевательницей: в ней лежали окровавленные клочья ваты и чей-то свежевыдранный, перепачканный кровью зуб.

— А Анатолий Дмитриевич был ведущий специалист или как? — спросила я, наблюдая, как врач наматывает ватку на металлическую палочку.

— Ну, вроде того, — сказала она, снова подбираясь к моему рту. — Вообще-то, в нашей клинике разделения по квалификациям нет, у нас все врачи очень хорошие специалисты. Но зарплата зависит от того, сколько каждый вылечит больных. К Анатолию Дмитриевичу больше шли, он и получал больше. Сплюньте…

— А заведующий клиникой тоже лечит больных? — спросила я, после того как выполнила приказание.

— Главврач? — переспросила зубной врач. — Николай Пантелеймонович? — Я кивнула. — В принципе он тоже великолепный специалист, — сказала она. — Но последнее время он больше научной работой занимается, ездит на симпозиумы, конференции. Он больше специализируется на зубной хирургии. Консультирует в особо трудных случаях, оперирует. У него есть плановые операции в девятой горбольнице. Сплюньте…

— А Николай Пантелеймонович владелец вашей клиники? — спросила я, подняв голову от урны.

— У нас несколько совладельцев, — отвечала она. — Некоторые врачи имеют свою долю собственности.

— И Анатолий Дмитриевич имел?

— Он — нет, — сообщила между делом словоохотливая инквизиторша. — А вот Роман Геннадьевич имеет. Это наш зубной техник.

— Зубной техник, это тот — кто коронки на зубы изготавливает?

— Да. Рот откройте…

Стоматолог подтянула к себе змеевидный «шланг» бормашины, до тех пор болтавшийся где-то сверху позади нее, осмотрела его, вставила внутрь ее крутящегося патрона сверло и придвинулась к моему лицу, держа адскую штуковину в руках.

— Ну, потерпите немного, — ободряюще сказала она, одновременно пробуя мотор бормашины. Та ответила ужасающим механическим жужжанием, от которого у меня похолодело в животе. — Откройте рот и сидите неподвижно. Не бойтесь, страшного ничего нет…

И хорошего тоже, хотелось возразить мне, но не тут-то было! Бормашина с жутким жужжанием заработала внутри моего рта. Не сказать, чтобы было особенно больно, но, когда горячая металлическая штуковина начала нагло вгрызаться в мою плоть, пусть это даже прочная и бесчувственная плоть зуба, мне стало до того страшно, что я судорожно вцепилась в ручки кресла, чтобы не дрожать и не дергаться.

— А кроме главврача и зубного техника, кто еще является совладельцами вашей клиники? — спросила я, когда процесс сверления прервался. Дрожа от нервного напряжения, я не сводила глаз с бормашины в руках врача.

— Рот откройте, — сказала та. Я подчинилась, снова судорожно вцепившись руками в подлокотники. — Есть еще некоторые люди со стороны, — сказала она, снова принимаясь рассверливать зуб. — Я даже и не знаю толком, кто именно. Зачем это вам?

На ее вопрос у меня все равно не было возможности ответить, пока во рту жужжала бормашина. А когда она наконец смолкла и я получила очередную команду сплюнуть, вопрос как-то сам собой забылся.

— Скажите, почему убили Ольховского? — хрипло спросила я, поднимая голову от плевательницы.

Зубной врач с бормашиной в руках смотрела на меня озадаченно.

— Ну, откуда ж я знаю? — проговорила наконец она. — Говорят, его убили хулиганы. Сейчас ведь, сами знаете, шпаны всякой полно на улицах…

— А кто говорит про хулиганов?

— Да кто-то из девчонок, не помню, — зубному врачу явно действовали на нервы мои расспросы. — Открывайте рот, — приказала она. — Поговорим потом, ладно?

И она продолжила свою работу. Я тихо постанывала, и слезы выступили у меня на глазах.

«Черт бы побрал всех стоматологов, вместе взятых, — с тоской думала я, — и больные зубы заодно! Чем такие муки, лучше драка с десятком мужиков, у каждого из которых нож. Шансов в таком случае, конечно, один к ста, но там, по крайней мере, хоть что-то зависит от тебя самой. Тут же сиди и терпи, пока тебя истязают…»

— Так, два часа не есть, не пить, — объявила мне стоматолог, приглашая подняться с пыточного кресла. — Сами понимаете, подождать надо, пока пломба затвердеет.

Я тупо смотрела на свою мучительницу, еще не веря, что пытка закончилась и я могу идти по своим делам.

— Скажите, у Анатолия Дмитриевича был собственный кабинет? — как-то ни к селу ни к городу спросила вдруг я.

— Нет, с какой стати? — Стоматолог смотрела на меня с бесконечным удивлением. — Он же простой рядовой врач, как и все мы.

— А у главврача есть свой кабинет?

— Конечно!

— И там хранятся материальные ценности?

Некоторое время зубной врач смотрела на меня недоумевающе. Потом повернулась и пошла по своим делам, даже не удостоив меня ответом.

— Послушайте! — кинулась я за ней. — Честное слово, я не затеваю ничего дурного! Просто мне надо выяснить причину гибели Ольховского…

Сама не знаю, зачем я так сказала. Ведь на самом деле мне до всей этой истории не было никакого дела.

— Вы частный детектив, что ли? — спросила врач, наконец обернувшись.

Я так растерялась, что только кивнула в ответ, хотя это было как раз то, чего делать никак не следовало.

— Понятно, — сказала она, глядя на меня с некоторым любопытством. — Толя недавно меня расспрашивал, не знаю ли я какого-нибудь частного детектива. Жалко, что вы вчера не пришли. Может быть, помогли чем-нибудь ему…

— У него были проблемы? — глупо спросила я. Зачем? Ведь я же все и так прекрасно знала!

— Да были, конечно, — кивнула зубной врач. — Он последнюю неделю ходил какой-то не такой…

— Последнюю неделю? — переспросила я. — А про частного детектива он вас когда спросил?

— Не помню точно, — отвечала стоматолог, не глядя на меня и занимаясь своими делами. — Дня три или четыре назад.

— А вчера что было? Почему вы сказали: жалко, что я вчера не пришла?

— Ну, вчера он меня снова про частного детектива спрашивал, — вид у моей собеседницы был самый безразличный. — А вам, собственно, что теперь неймется? Или вам кто-то заказал расследование убийства Ольховского?

— Нет…

Я изо всех сил старалась выглядеть спокойной, однако из головы не выходило предостережение косточек по поводу возможного блефа. Может, и эта врачиха блефует? Зачем?

— А у кого еще Анатолий Дмитриевич спрашивал о частном детективе?

— Толя-то? — переспросила зубной врач, пожимая плечами. — Да, по-моему, у всех подряд.

— И это было несколько дней назад?

— Конечно! Правда, девочки?

Остальные три или четыре женщины-врача, находившиеся в тот момент в кабинете и прислушивавшиеся к нашему разговору, как по команде подняли головы.

— У меня он спрашивал, — сказала одна из них. — Только очень просил никому про это не говорить.

— А Ольховский объяснил, что у него за проблемы?

— Анатолий Дмитриевич сказал, мол, с женой что-то странное, — отозвалась другая «девочка». — Какая-то необычно веселая она стала, особенно в последнее время…

Я вспомнила себе жену Ольховского, молодую еще женщину с красивым, но утомленным и преждевременно начавшим увядать лицом и не знала, что и думать. Ольховская изменяла мужу и тот подозревал ее в неверности? Этот блеф я придумала экспромтом специально для бандитов, ворвавшихся сегодня ко мне в квартиру, но, оказывается, Ольховский сам этот блеф пустил в ход раньше меня. Странное совпадение получалось.

— Скажите, — снова заговорила я, — а ваш главврач, когда уезжал, поручал Ольховскому хранение каких-нибудь материальных ценностей?

— Бортников? — удивленно переспросила лечившая меня стоматолог. — Нет, с какой стати…

— А кто замещает Бортникова во время его отъездов? — спросила я, чувствуя, что голова у меня начинает идти кругом от открывающихся противоречий с тем, что рассказывал мне мой несостоявшийся клиент. Выходит, Ольховский мне врал. Зачем?

— Замещает? — стоматолог пожала плечами. — Никто его не замещает…

— Но ведь наверняка в его отсутствие возникают неотложные вопросы, которые требуют решения. Кто тогда принимает эти решения?

— Как получится. — Моей собеседнице давно уже начали действовать на нервы мои расспросы. — Иногда Роман Геннадьевич, иногда кто-нибудь из нас…

— Роман Геннадьевич, зубной техник, — машинально повторила я. — Слушайте, а вы абсолютно уверены, что, уезжая в Берлин, ваш главврач не поручал Ольховскому ключей от своего кабинета и от сейфа, где хранятся материальные ценности?

Находившиеся в кабинете врачи смотрели на меня пристально и недоверчиво.

— Зачем вам знать про наши материальные ценности? — спросила наконец та, что лечила мне зуб.

Отвечать на ее вопрос мне не пришлось. Потому что в тот момент сразу двое больных со страдальческими выражениями на лицах и с талонами из регистратуры в руках вошли в кабинет. Они молча уставились на врачей, как бы моля о помощи и одновременно страшась тех методов, какими будет оказана эта самая помощь. «Девочки», словно радуясь поводу отвязаться от моих назойливых вопросов, тут же занялись ими, сделав вид, что вовсе не замечают меня. И я, постояв столбом посреди кабинета и убедившись, что никто упорно не хочет разговаривать со мной, повернулась и пошла прочь. Хотя на самом деле еще много животрепещущих вопросов вертелось у меня на уме и на языке.

Выйдя из кабинета, я снова подошла к окошку регистратуры.

— Скажите, а золотые коронки на зубы в вашей клинике делают? — спросила я у той самой пожилой медсестры, что недавно оформила мне талон на лечение зуба.

— Ну, вообще-то делают, — озадаченно посмотрела на меня она, словно не понимая, неужели боли, которой я натерпелась при простом лечении зуба, мне мало и я хочу испытать еще и боль от установки зубных протезов.

— А поподробнее узнать об этом можно?

— Можно, — сказала она, глядя на меня все так же озадаченно. — Роман Геннадьевич сейчас здесь, пройдите, поговорите с ним. Он в первом кабинете…

Я отправилась по коридору клиники в поисках названного кабинета.

* * *

Роман Геннадьевич неожиданно оказался совершенно ослепительным мужчиной в возрасте лет тридцати пяти, высокого роста и стройным, с моложавым симпатичным лицом. Я прямо-таки в первую минуту обалдела, глядя на него. Меня он тоже оглядел понимающим взглядом, после чего поспешил надеть маску любезности.

— А почему вы именно золотые коронки желаете? — поинтересовался он, выслушав мою просьбу. — Хотите, чтобы ваш рот был полон драгоценного металла?

— А что, разве так плохо?

В ответ он усмехнулся.

— О вкусах не спорят, конечно, — сказал он. — У меня вот, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, — он постучал костяшками пальцев по деревянной крышке письменного стола, — пока что все зубы здоровые. Но если с ними что-то случится, то в последнюю очередь я соглашусь на протезы из золота.

— А из чего лучше? — поинтересовалась я. — Из нержавейки?

— Да бог с вами! — Он от души расхохотался. — Самый лучший материал для зубного протезирования — это специальная керамика.

— А если я хочу из золота?

— Ну, если вы хотите… — Тут он картинно развел руками и ослепительно улыбнулся, так что я могла убедиться: зубы у него и в самом деле великолепные. — Как говорится, клиент всегда прав.

— А вам что, в последнее время редко заказывают золотые протезы? — спросила я.

— Почему? Вовсе нет, — Роман Геннадьевич продолжал галантно улыбаться. — Таких, как вы, в нашем городе, в общем-то, немало. Кстати, если не секрет, где именно вы хотите поставить золотой протез?

— Спереди, — нимало не колеблясь, отвечала я.

— Ну-ка, покажите…

Я послушно открыла рот.

— Однако! — воскликнул он, увидев ровный ряд моих зубов. — И чем вас не устраивают собственные зубы?

— Тем, что они дырявые, — я решила, что врать надо отважно и без всякого чувства меры. — В двух из них уже есть небольшие дырочки, они побаливают. Стоматолог только что их смотрела. Сказала, еще месяц, и их сверлить придется.

— А, ну понятно, — Роман Геннадьевич кивнул. — Вот через месяц и приходите.

— Через месяц и приду, — сказала я. — Только сначала я хочу знать, что меня ждет.

— Ах, что вас ждет… — Роман Геннадьевич не спеша поднялся со стула, направился к небольшому сейфу, стоявшему в углу.

Признаться, я только теперь обратила внимание на сейф. Вернее сказать — поняла, что скромно прячущийся в углу стальной ящик представляет собой нечто, защищенное от взломов и проникновения вовнутрь. Кроме того, — на это я тоже только теперь обратила внимание, — окна кабинета зубного техника были забраны решетками, а дверь, в отличие от остальных кабинетов, была стальная, очень добротная. Словом, рабочий кабинет зубного техника стоматологической клиники «Тан-мед» представлял собой превосходное место для хранения материальных ценностей.

— В первую очередь вам спилят ваши настоящие зубы или то, что от них осталось, — говорил Роман Геннадьевич, занимаясь замком сейфа. — Не все, конечно, а только те, на которые вы собираетесь поставить коронки. А затем, — сказал он, со скрипом открывая тяжелую дверцу сейфа, — мы вам присобачим в рот вот это.

Он извлек из сейфа картонную коробку, внутри которой на темно-синей бархатной ткани сидело несколько десятков золотых зубных коронок разной величины и формы.

— Это наши рекламные образцы, так сказать, — заметил Роман Геннадьевич с усмешкой. — А вообще каждая коронка изготовляется индивидуально. Чтобы клиент не испытывал неудобств у себя во рту. Ведь вы понимаете, — принялся разглагольствовать он, — зубы каждого человека, форма челюсти и прикус достаточно индивидуальны, и, нарушив естественную, сложившуюся за годы жизни форму прикуса, мы доставляли бы клиенту массу неудобств. После установки зубных протезов и жевать, и говорить ему долго было бы весьма непривычно. А быть может, и до конца жизни!

— Да уж. — Я с презрительным видом оглядывала коронки: они напоминали обычные, выпавшие или удаленные, зубы, только желтого металлического цвета. Золото их было матовым, каким-то поблекшим, будто от времени или от многолетнего пребывания в чьем-то рту. — Однако вид у них не очень презентабельный.

Роман Геннадьевич заметно смутился, уставился на меня обиженно.

— Помилуйте, это же золото высшей пробы! — патетически воскликнул он.

— А я где-то слышала, что это золото высшей пробы добывается на кладбищах, — принялась нагло импровизировать я. — Специальные люди потихоньку, по ночам разрывают могилы, достают золотые зубы. И продавать их предпочитают не в ювелирный магазин, что очень опасно, да и навара не много приносит, а стоматологам, которые покупают такие зубы с большим удовольствием. И даже, говорят, вы не переплавляете их, а разве что чуть-чуть подпиливаете да в кислоте промываете. Прямо так в рот людям и вставляете. Так-то вот! — решительно закончила я. — А я не хочу, чтобы у меня во рту стояли зубные протезы, снятые с мертвеца!

— Да бог с вами, что вы такое говорите! — Роман Геннадьевич рассмеялся так делано и фальшиво, что мне стало не по себе. Неужели я в своей буйной импровизации попала в самую точку? — Протезы, снятые у мертвецов… Надо же такое сказать! Я вам еще раз повторяю: каждая коронка изготовляется отдельно, на заказ. В соответствии с формами зубов клиента. Понятно вам?

— А из какого золота?

— Золото мы закупаем на приисках в Якутии, — преспокойно пояснил Роман Геннадьевич. — Желаете убедиться лично? Пожалуйста!

Он снова полез в сейф и — тут я затаила дыхание — извлек на свет божий средних размеров чемоданчик типа «дипломат», обитый темно-коричневой кожей, в нескольких местах потертой. Внешне чемоданчик ничем не отличался от обычного и — мне припомнилось меткое выражение покойного Ольховского — имел такой вид, будто подобран на мусорке. Однако когда зубной техник взгромоздил чемоданчик на стол, тот громыхнул так внушительно и солидно, что я поняла: стенки его сделаны вовсе не из картона, как у нормальных «дипломатов», а из металла.

— Вот смотрите! — Роман Геннадьевич долго мудрил над замками, поворачивая круглые, с нанесенной на них цифирью диски возле ручки чемоданчика. — Вот! Смотрите! Ну как, впечатляет?

Внутри услужливо распахнутого передо мной чемоданчика рядами лежали, тускло поблескивая в лучах света, золотые слитки размером с ладонь. На поверхности каждого слитка были вычеканены герб России, печать «Центральный банк Российской Федерации», а также еще какие-то мелкие, непонятные мне значки и цифры.

— Ну, что скажете? — торжествующе спросил меня зубной техник, видя мое изумление. — Вот из этого золота мы и изготовим вам коронки. Видите, все, как полагается: герб, печать Центробанка. И марка: само собой разумеется, это золото высшей пробы.

Я продолжала, затаив дыхание и не веря своим глазам, рассматривать чемоданчик с золотом. Очевидно, тот самый чемоданчик, о котором говорил Ольховский. Именно его он и попросил меня найти незадолго до своей гибели. Но если золото было действительно украдено из сейфа главврача, то почему оно находится в кабинете зубного техника? Или это другой чемоданчик? Хотя иметь два чемоданчика и по семь килограммов золота в каждом… такое, пожалуй, слишком круто для самой обычной стоматологической клиники. Ну и как же все это понимать?

Мое ошалелое выражение лица Роман Геннадьевич несомненно отнес на счет впечатления от такого количества золота, собранного в одном месте.

— Ну что? — с усмешкой спросил он. — Вы по-прежнему будете утверждать, что мы добываем золото для протезов из могил на кладбищах?

— Нет, что вы! — поспешила заверить я. А потому, продолжая изображать восхищение золотом, ткнула в него пальцем и не то спросила, не то предположила: — Тут его, наверное, не на одну тысячу баксов…

— Вроде того, — самодовольно ухмыльнувшись, кивнул Роман Геннадьевич. — Вот из этого золота мы и сделаем вам зубки…

Мне вдруг очень захотелось закурить. Поэтому я, не особенно стесняясь хозяина кабинета — что еще можно ожидать от дамочки, обалдевшей при виде золота? — вытащила из сумочки сигарету, затем полезла в нее за зажигалкой… Но не тут-то было! Я нервными движениями рылась в сумочке, но проклятая зажигалка никак не находилась, и, чтобы отыскать ее, наверняка завалившуюся куда-то в складки подкладки, я вынуждена была вытряхнуть на стол блокнот, ручку, замшевый мешочек с гадальными косточками, косметику…

Роман Геннадьевич сначала молча наблюдал за моими судорожными поисками, а потом наконец сжалился надо мной и вытащил из кармана собственную зажигалку.

— Бывает, — с усмешкой сказал он, поднося огонек к моей сигарете. — Я, знаете ли, тоже постоянно теряю что-нибудь. Зажигалки в том числе.

Закурив и выпустив первое облачко дыма, я стала торопливо укладывать вытащенные из сумочки вещи обратно.

— И что же, — тем временем заговорила я, — вы такие сокровища вот в этом вашем хлипком чемоданчике и храните?

— Это хлипкий чемоданчик? — снова обиделся на меня зубной техник. — Смотрите, здесь замок с шифром. А стенки из специального титанового сплава. Этот чемоданчик даже автогеном не вскроешь. Понятно? А вы говорите — хлипкий чемоданчик…

Но я с сомнением пожала плечами.

— Кому надо, найдут способ его вскрыть, — заметила я. — Не вскроют чемоданчик здесь, возьмут да попросту унесут его с собой. Сейф-то, я смотрю, у вас не бог весть какой надежный…

Поигрывая ключами, техник довольно самоуверенно смотрел на меня.

— Вы так считаете? — с иронией спросил он. — Посмотрите, какие у этого сейфа стенки, какой замок, а потом уж говорите. Вот видите, на ключах бороздка какая… Сможете вы сами такую выточить?

Идиотский вопрос, обращенный к женщине: что, мне делать больше нечего, как только ключи вытачивать? Впрочем, бороздка и в самом деле выглядела замысловато, таких ключей я еще не видела.

— Какой-нибудь кустарь-одиночка делал? — продолжала я сомневаться в надежности хранения драгметаллов в клинике. — Выглядит ключ красиво, а на деле наверняка гвоздем вскрыть можно…

— Не кустарь, а слесарь-виртуоз! — обиженно поправил меня хозяин кабинета. — Именная работа! Вот посмотрите, и авторское клеймо на ключах есть…

И он показал мне это клеймо: довольно красиво выгравированный на металле вензель, состоящий из переплетенных букв П и Н с многочисленными завитками и украшениями. Вензель выглядел так же эффектно, как и ключ. И когда я вглядывалась в него, у меня возникло четкое ощущение, что где-то я этот вензель уже видела.

— Да ну, я видала ключи и покруче! — продолжила я разыгрывать из себя пессимистку. — Так что зря вы своего виртуоза нахваливаете. Вас тут что, в вашем хлипком кабинете ни разу не грабили? Этот чемоданчик никогда не пропадал? Вчера, например…

— Вчера? — Роман Геннадьевич заметно напрягся. — А что вы знаете про вчера?

— Ничего, — спокойно возразила я. — Я просто предположила.

Но зубной техник продолжал смотреть на меня сердито и недоверчиво.

— Слушайте, вам правда нужно зубные коронки ставить? — вдруг спросил он. — Или вы за чем-то другим сюда пришли? Ну-ка, покажите ваши зубы…

— Я их вам уже показывала, сколько можно? Я вам что, лошадь, что ли?

Но моя грубоватая фраза только подогрела недоверие зубного техника. Он стал торопливо прятать ценности обратно в сейф.

— А может быть, у вас тут и не золото вовсе, — продолжала я гнуть свою линию. — Настоящее золото так не хранят! А печать с орлом, кстати, вырезать из камня любой народный умелец сможет…

— Слушай, девочка, тебе личико в драке повредили, что ли? — внезапно обернувшись, спросил Роман Геннадьевич.

— В драке, — не стала спорить я. — У меня черный пояс по карате. Иногда вступаю в единоборство со всякими.

Мне показалось, что этому утверждению зубной техник не поверил.

— Ладно, иди и вступай дальше, — зло сказал он. — А зубы выбьют, приходи, вставим новые. Только лучше рассчитывай на нержавеющую сталь: она и прочнее, и стоит меньше…

После этих слов Роман Геннадьевич подошел к двери и открыл ее, делая приглашающий жест — мол, проваливай из его рабочего кабинета. И в данной ситуации мне ничего не оставалось, как последовать приглашению.

Глава 4

Я вышла из кабинета зубного техника, не задерживаясь, прошмыгнула мимо удивленно поднявшей на меня глаза пожилой медсестры в регистратуре, пулей выскочила на улицу, безжалостно хлопнув дорогой пластиковой дверью клиники «Тан-мед», и успокоилась только, открыв дверцу и усевшись в мою бежевую «девятку». Изо всех сил попыталась себя убедить, что все нормально, что из происшедшего не следует ровным счетом ничего обидного для меня. Что даже если бы зубной техник меня и не выгнал, что называется, взашей, узнавать у него больше все равно было нечего. Все это я повторяла себе снова и снова, однако настроение было решительно испорчено. Гораздо сильнее испорчено, чем от незапланированной драки с неизвестными бандитами сегодня утром.

Положив руки на руль и уперевшись в них лбом, я постаралась сосредоточиться и немного подумать. В самом деле, происшедшее выглядело весьма своеобразно. Нельзя сказать, чтобы до сих пор меня не выгоняли из своих кабинетов молодые красивые мужчины — такое пару раз случалось. Но каждый раз впоследствии выяснялось, что у выгнавших меня рыльце было основательно в пушку, потому-то они и были со мной так невежливы. А тут… Тут зубной техник Роман Геннадьевич продемонстрировал мне тот самый «дипломат» с золотом, найти который меня просил покойный ныне Ольховский. Что же, выходит, зубной техник сам и выкрал «золотой чемоданчик»? Но кто тогда убил Ольховского и зачем? А если чемоданчик краденый, то почему зубной техник как самую заурядную вещь показывает его мне, совершенно незнакомой ему женщине? С другой стороны, все сотрудники клиники в один голос уверяли меня и Андрея Мельникова, который расспрашивал их официально, что они ничего не знают про то, что главврач доверял Ольховскому какие-либо материальные ценности. И как же понимать слова Ольховского? Или рядовые врачи не знали, что за отношения были у главврача Бортникова с одним из его подчиненных?

Я почувствовала, что у меня голова кругом идет от всех этих вопросов. А для таких случаев у меня имелось старое проверенное средство — гадание. Правда, косточки последнее время все больше говорили загадками, фразами, которые я не знала, как понимать. Совет опасаться блефа оказался одной из таких загадок. В самом деле, если кости не врут — а они никогда не врут! — то кто же блефовал в этой истории? Зубной техник показал мне вполне настоящий чемоданчик с золотом, совсем такой, как его описывал Ольховский. Где же блеф?

Правда, золото я не пощупала… Может, это вовсе и не золото, как я ляпнула спонтанно там, в кабинете? Судя по всему, я опять сделала глупость: вместо того чтобы войти к зубному технику в доверие и получше во всем разобраться, я возбудила его подозрения нелепым поведением, и он меня выгнал. Но я просто не сдержалась! Да, я совсем ошалела от вида чемоданчика со слитками драгоценного металла, который, насколько мне было до того известно, считался пропавшим. Ольховский не далее как прошедшей ночью хотел меня нанять для розысков золота, а сейчас при мне совершенно спокойно его достали из сейфа, как ничем особенным не примечательную вещь. Ничего не понимаю!

Точно, надо погадать. Однако, сунув руку в сумочку за мешочком с гадальными косточками, я опять почувствовала, что натыкаюсь на что угодно, только не на искомую вещь. Порядком разозлившись, я вытряхнула содержимое сумочки на сиденье рядом с водителем. Зажигалка, которую я только что искала в кабинете зубного техника, вывалилась последней и оказалась сверху кучи, нахально и насмешливо посверкивая металлическими частями. Однако гадальных косточек среди вещей не оказалось, это факт.

— Ну конечно! — с печальным вздохом пробормотала я. — Я забыла мешочек на столе у зубного техника!

Наскоро покидав содержимое сумочки обратно, я выскочила из машины и кинулась в клинику «Тан-мед». Проскочила мимо дамы в регистратуре, та снова подняла на меня удивленные глаза, но я сделала вид, что не замечаю ее взгляда. Однако кабинет зубного техника я нашла запертым. Вот же не везет! Постояв некоторое время в нерешительности перед закрытой дверью, я направилась к регистратуре.

— А вы не скажете, куда мог отойти Роман Геннадьевич? — спросила я регистраторшу, так и продолжавшую сидеть за своим окошком с изумленным видом.

— Что, в кабинете нет? — переспросила она. — Ну, тогда попробуйте в его мастерскую заглянуть, может быть, он там… Мимо меня он не проходил, значит, должен быть здесь, в клинике.

— А где его мастерская?

— В подвале, — пожилая регистраторша указала рукой куда-то неопределенно в сторону лестницы. — Спуститесь, там сами увидите…

Мне ничего не оставалось, как последовать ее указанию. Спустившись в подвальный этаж, я обнаружила там такой же длинный коридор, как и на остальных этажах здания, только он был много более грязным и каким-то запущенным. Казалось, тут уже несколько лет не делали ни ремонта, ни даже уборки. Оглядев ряд обшарпанных стальных дверей, похожих одна на другую как две капли воды и без всяких опознавательных знаков на них, я решила толкнуться в первую попавшуюся, просто потому, что она показалась мне менее обшарпанной. Дверь, к моему удивлению, открылась легко и бесшумно, а за ней оказалось весьма обширное помещение, освещенное ярким светом неоновых ламп.

По виду это была типичная мастерская, где работают с металлами, пусть и очень благородными и только в небольших количествах. Вдоль стен мастерской стояли небольшие по размерам и весьма разнообразные станки. Я, хоть и не смыслю ничего в металлообработке, без проблем смогла узнать плавильную печь — к ней от установленных в углу кислородных и ацетиленовых баллонов тянулись тяжелые резиновые шланги. Кроме того, я распознала гидравлический пресс и еще кое-какие станки. У стены напротив входной двери был оборудован небольшой, но очень аккуратный верстачок. На нем имелись миниатюрные тисочки, рядом лежали наборы всевозможных инструментов, куски какого-то металла, впрочем, главным образом темно-серого цвета. Различные железяки, назначения которых я не знала, виднелись повсюду: на полочках вдоль стен, на верстаке, на тумбочках возле станков. Так что, хотя помещение мастерской оказалось весьма обширным, в ней фактически было довольно тесно, и здесь трудно было сделать хоть шаг, не рискуя что-то задеть, зацепиться за что-нибудь, как правило — металлическое.

Сначала я подумала, что в мастерской никого нет и что Роман Геннадьевич отсюда уже ушел, оставив дверь открытой. Однако, вглядевшись в дальний, расположенный наискосок двери угол, я вдруг заметила того, кого искала, — он спешно поправлял какой-то задрипанный коврик, покрывавший бетонный пол мастерской. Зубной техник делал вид, что не замечает меня, однако я почему-то была уверена, что это совсем не так.

— Черт… — пробормотал он наконец с едва сдерживаемой злостью, внезапно выпрямляясь и глядя на меня в упор. — Вас какая нелегкая сюда занесла, а?

Я ничего не ответила, продолжала удивленно смотреть на него. Роман Геннадьевич тем временем с усилием поднял с пола какой-то стальной ящик и установил его на резиновый коврик, с которым и возился до моего появления. Выпрямившись, он снова уставился на меня крайне неприветливо.

— Итак? — опять заговорил он недовольно. — Чем могу быть полезен?

— Я в вашем кабинете забыла свой мешочек. Замшевый такой, со шнурочком, — несколько неуверенно начала я. — Там у меня гадальные кости. Вот, хотела бы получить его обратно.

— И для этого вы полезли сюда? Там же табличка на двери: «Посторонним вход воспрещен».

Это была самая наглая ложь, какую только можно себе представить. Ни на одной из дверей подвала я не видела ни одной таблички.

— Ну, какого хрена вы теперь молчите? — продолжал он откровенно хамским тоном. — Объясняйтесь уж! Что вы пришли здесь вынюхивать? Это секретное помещение, здесь материальные ценности хранятся!

— Мне сказали, что сюда можно зайти…

— Кто вам так сказал?

— В регистратуре сказали, — спокойно отвечала я. — А если у вас здесь какие-то секреты, то могли бы по крайней мере запереться.

— А вы могли бы постучаться, прежде чем войти! — вдруг со злостью выкрикнул зубной техник. — Зачем вы вообще ко мне заявились? Вы что, думаете, я идиот? Не вижу, что вам не золотые коронки нужны?

Я молчала. Совершенно неожиданно для меня лицо зубного техника стало приобретать землисто-серый цвет, а губы его задрожали от страха.

— Слушайте, — заговорил он вдруг сдавленным шепотом. — Вы на кого работаете? Зачем все тут вынюхиваете? Вы что, для… этого, да?

— Для кого?

Но Роман Геннадьевич только еще больше побледнел. Его губы растянулись в странной, жалкой улыбке.

— Слушайте-ка! — таким же зловещим шепотом продолжал он. — А ведь мы, знаете ли, находимся практически в подземелье…

— Ну и что?

— Здесь, на подвальном этаже, больше никого, кроме нас, нет! Зато вот там, под полом, — он указал пальцем вертикально вниз, — целая подземная галерея… Грунт осел, и между сваями оказалось много пустого пространства…

Я все еще не понимала, на что он намекает.

— Послушайте! А ведь никто и не услышит, как я вас здесь грохну! — Зубной техник злобно засмеялся. — Вы будете кричать, но никто не прибежит к вам на помощь. Никто! И я закопаю вас там, в подполе, в земле… Устрою вам могилку по всем правилам…

Он вдруг вздрогнул и огляделся вокруг испуганно. Я хладнокровно молчала.

— Может быть, вы просто дура и лезете сами не знаете куда… — продолжал тихо Роман Геннадьевич. — А может, они вас подослали? Разнюхать… Но я не могу вас выпустить на свободу после того, как вы видели золотой чемоданчик!

В тот момент я начала подозревать, что у этого человека не все в порядке с головой.

— Медсестра в регистратуре меня видела, — тем не менее постаралась я воззвать к его разуму. — Она мне сказала, что вы в подвале, показала, куда идти. Вам придется как-то объяснить, куда я делась…

— О, я объясню! — Зубной техник нервно расхохотался. — Не ваша печаль… Отошлю ее куда-нибудь из клиники по делу, скажу потом, что вы вышли как раз во время ее отсутствия. Но вы… вы отсюда живой не выйдете!

Он выхватил откуда-то с полки небольшой стальной прут, крепко сжал его в правой руке и пошел на меня с таким торжествующим видом, будто был вооружен по меньшей мере гиперболоидом инженера Гарина. Я мгновение спокойно наблюдала за ним, подпустила на возможно близкое расстояние, подождала, пока он замахнется — неловко, медленно и совершенно неумело, оставив незащищенными практически все болевые точки на корпусе. И только тогда нанесла молниеносный удар ногой по правой кисти его руки, выбила стальной прут. Тот отлетел в угол. Зубной техник вскрикнул от боли, схватился за ушибленное запястье, глядя на меня совершенно ошалело.

— Я же предупреждала вас, что у меня черный пояс по карате, — спокойно заметила я. — Так что нечего было руки распускать…

Держась за ушибленную руку, зубной техник смотрел на меня затравленно, но ничего не говорил при этом.

— Слушайте, что вы так разволновались? — спросила я его как можно спокойнее. Признаться, мне самой было сильно не по себе от мысли, что только что этот человек хотел убить меня. — Мне плевать на ваш чемоданчик. Золотом я не интересуюсь, мне до него никакого дела нет. А что вы его спрятали в надежное место, так правильно сделали. Я про это никому не скажу…

— Какого хрена вам здесь надо? — проговорил он тихо и сдавленно. — Кто вас подослал?

— Сюда я чисто случайно попала…

— Ну да, искали женский туалет, — пробормотал он, пытаясь улыбнуться. Улыбка вышла жалкой.

— Нет, я искала вас. Повторяю: я в вашем кабинете наверху забыла свой мешочек с гадальными костями. За ним я и вернулась. Так что хватит ныть, пойдемте наверх. Отдадите мне мешочек, и мы с вами мирно расстанемся…

— Черта с два мы с тобой мирно расстанемся! — крикнул зубной техник. — Или ты меня, или я тебя… Как в фильме… Середины нету…

В конце концов, это становилось скучно и не смешно. Решительными шагами я подошла к Роману Геннадьевичу, тот в испуге попятился от меня, едва не опрокинувшись на верстак с инструментами. Однако я спокойно взяла его за шиворот и, хотя он был выше меня ростом, швырнула к двери. Там зубной техник поспешно бросился вон из мастерской, я едва успела за ним следом. Он было побежал к лестнице, ведущей на первый этаж, но, видимо, опасение оставить свою мастерскую незапертой оказалось сильнее страха передо мной. Зубной техник вернулся, с опаской поглядывая на меня, стоящую рядом, прошел мимо, стараясь держаться как можно дальше, вытащил из кармана ключ и запер дверь мастерской. Потом он вновь направился к лестнице. Опасаясь каких-нибудь глупостей со стороны нервного мужчины, я следовала за ним по пятам.

Мы поднялись в его кабинет. Там на столе я сразу обнаружила мешочек с моими гадальными костями — он лежал чуточку в стороне от того места, куда я высыпала содержимое сумочки, так что я запросто его могла не заметить, собирая свои вещи обратно в сумку. Обрадованная, я схватила заветный мешочек. Роман Геннадьевич, криво улыбаясь, наблюдал за моими действиями.

— С вашей-то квалификацией дорожить такой фигней… — проговорил наконец он.

Я молчала.

— На вашем месте я забыл бы поскорее про этот чемоданчик, — снова решился заговорить техник. — Вам до него не добраться. Хоть вы и считаете, что замки в нашей клинике хлипкие, но это не так… Вы их не вскроете, даже несмотря на то, что знаете, где чемоданчик находится…

Я посмотрела на Романа Геннадьевича в нерешительности, не зная, устраивать ему прямо теперь допрос, откуда у него золото, или нет. В конце концов, чего ради? Человек, заказавший мне найти «золотой чемоданчик», мертв. Так для кого мне стараться? Я же не инспектор уголовного розыска. Кстати, и про чемоданчик-то я знаю только со слов покойного Ольховского… Так ни на что и не решившись, я упрятала мешочек с гадальными костями в сумочку и покинула кабинет зубного техника.

* * *

Снова оказавшись в своей бежевой «девятке», я устало откинулась на спинку сиденья и постаралась расслабиться. Мне было решительно непонятно, что за чертовщина происходит вокруг меня и что мне теперь со всем этим делать. Зубной техник Роман Геннадьевич… Как, кстати сказать, его фамилия? Эх, не спросила… Ну, допустим, я знаю, что именно он украл у Ольховского чемоданчик с золотом, — что дальше? Кому это золото возвращать? Мой клиент мертв. Или все-таки я должна найти убийцу Ольховского? Но зачем мне это нужно?

Я подумала, что надо все-таки еще раз обратиться к гаданию — до сих пор в случаях подобного отчаянного сомнения оно мне очень помогало. Вытащила из сумочки замшевый мешочек с гадальными костями, который сегодня стал причиной того, что я оказалась в весьма нестандартной ситуации. Для того чтобы бросить кости, вполне годилось сиденье машины.

Взяв в руку двенадцатигранники, я сосредоточилась и задала один-единственный вопрос: кто блефует во всей этой истории? Я понимала, что конкретного имени звезды мне не назовут, но на какой-то намек очень надеялась. Я бросила кости: они показали 7+20+27. Я долго, но тщетно рылась в памяти, пытаясь сообразить, что именно означает эта комбинация цифр. Наконец не выдержала, стала искать по таблице. Итак, цифры означали следующее: «Все ваши друзья — истинные». Печально вздохнув, я убрала кости обратно в мешочек. Наверное, я разучилась гадать. Иначе как объяснить тот факт, что я совершенно не понимаю, на что судьба мне намекает?

Я глянула на часы, обнаружив, что скоро четыре. Да уж, лечение больного зубика да бессмысленные разговоры в стоматологической клинике заняли немало времени. Внезапно я вспомнила, что покойный Ольховский говорил, что сегодня берлинским поездом приезжает его шеф, главврач клиники «Тан-мед». И у меня вдруг возникла идея: что, если поехать на вокзал и встретить Николая Пантелеймоновича? Только это не совсем просто — встретить на железнодорожном вокзале совершенно незнакомого человека, который к тому же вовсе не ждет, что кто-то будет его встречать. Надо хотя бы знать фамилию приезжающего. Господи, какая же фамилия у Николая Пантелеймоновича? Ведь мне ее сегодня называли. Поломав немного голову, я махнула рукой на попытки вспомнить ускользавшую фамилию. Вот как на мою память подействовали зубоврачебные пытки и беготня со странным зубным техником по подвалам! И тут я заметила большой рекламный щит, на котором значилось: «Стоматологическая клиника „Тан-мед“. Все виды лечения и протезирования зубов». В числе прочей информации был указан телефон клиники. Недолго думая, я набрала номер на своем мобильнике.

— Клиника «Тан-мед» слушает…

Я без труда узнала голос медсестры из регистратуры.

— Скажите, а как фамилия вашего главного врача? — постаравшись немного изменить голос, сказала я. — Мне известно, что его имя — Николай Пантелеймонович.

— Бортников, — не раздумывая, ответили мне. — Главврача нашей клиники зовут Николай Пантелеймонович Бортников.

Поблагодарив, я выключила мобильник, потом завела машину и поехала на вокзал.

Припарковавшись на привокзальной площади, я постаралась осторожно оглядеться и выяснить, не присутствуют ли поблизости какие-нибудь знакомые личности, прежде чем им удастся заметить меня. Однако, сколько я ни глазела из окна своей бежевой «девятки», никого подозрительного на площади не обнаружила. Тогда я решила пройти на перрон.

До прибытия берлинского поезда оставалось минут пятнадцать. Встречающие группами стояли на платформе и беседовали в той или иной степени оживленно. Переходя от группы к группе, я прислушивалась к темам бесед, не слишком, впрочем, надеясь на удачу. Признаться, в тот момент я чувствовала большую растерянность, как я найду этого Бортникова, совершенно незнакомого мне человека, среди десятков пассажиров берлинского поезда? Пойти к администратору вокзала и попросить объявить, что Бортникова Николая Пантелеймоновича встречают у входа в вокзал? Что ж, вполне возможно как запасной, на самый крайний случай, вариант.

Но мне все-таки повезло. Около одной из групп молодежи я услышала:

— Да у него парадонтоз был, и воспаление надкостницы, и все на свете! Нагноение начало распространяться по каналу. Еще пара дней, и до головного мозга бы дошло. Тогда точно крышка. Его только оперировать и оставалось, хотя даже в этом случае…

— Ребята, простите, а вы случайно не стоматологи? — бесцеремонно вмешалась я в беседу.

Молодые люди дружно, как по команде, повернулись ко мне.

— Да, мы стоматологи, — сказал наконец один из них. — И что?

— Судя по вашему виду, вам нужен скорее косметолог, — нашелся среди них юморист. — Или зубы у вас тоже повреждены?

Я решила, что надо немедленно поставить заслон их неуемному веселью.

— У стоматолога я уже сегодня была, — заявила я. — Однако без шуток: мне нужен Бортников Николай Пантелеймонович. Вы его знаете в лицо?

— А вы?

— Я нет, потому и спрашиваю. — Я чувствовала, что юмор парней начинает действовать мне на нервы. — Я корреспондент газеты «Тарасовские вести» и должна завтра материал сдавать о главвраче стоматологической клиники «Тан-мед». Но у нас накладка произошла. Человек, который должен был нас познакомить, куда-то пропал, и я попала в совершенно безвыходное положение. Вы мне его просто покажите, хорошо? А дальше уж я сама…

— Ладно, покажем, не беспокойтесь, — сказал наконец один из молодых врачей, самый серьезный и молчаливый. — Оставайтесь вместе с нами.

О прибытии берлинского поезда вскоре объявили.

Николай Пантелеймонович Бортников оказался солидным мужчиной лет пятидесяти с пышными, на казацкий манер, седеющими усами и плотным директорским животиком. Сойдя на перрон, он стал напряженно оглядываться вокруг, явно ожидая, что подойдет тот, кто должен его встречать. Но ожидаемый человек все не подходил, и Николай Пантелеймонович, подосадовав, подхватил, кряхтя, свои тяжелые чемоданы и потащил их к выходу в город. Тогда я решила, что настало для меня время действовать. Решительным шагом я подошла к Бортникову и вежливо улыбнулась.

— Добрый вечер, Николай Пантелеймонович. Как доехали? Не утомились в дороге?

— Нет, все нормально, — отозвался он, внимательно оглядывая меня с ног до головы.

— Пойдемте, машина ждет нас.

Я ожидала, что Бортников пошлет меня подальше или, по крайней мере, начнет расспрашивать, кто я такая и что мне от него нужно. Но нет! Он, ни слова не возразив, послушно подцепил свои чемоданы и поспешил за мной.

— А где Роман? — на ходу спросил он.

Опа! — не могла не порадоваться я. Оказывается, Бортников ждал, что его встретит зубной техник. Ну а, собственно, дальше что?

— Роман Геннадьевич не смог подъехать, — сказала я. — У него срочная работа, очень трудная и достаточно выгодная.

— Он же мне звонил по мобильному, сообщил: ЧП у нас тут случилось, — возразил мне сердито Бортников. — Но подробнее не говорил, мол, не телефонный разговор.

— Конечно, сейчас я вам все объясню, — поспешила заверить я, сопровождая главврача клиники к своей бежевой «девятке». — Садитесь, пожалуйста… — Я распахнула перед ним дверцу машины.

Бортников уверенно и деловито закинул свои чемоданы на заднее сиденье, сам уселся впереди.

— Сначала в клинику, — сказал он начальственным тоном. — Посмотрим, что у нас там наши натворили за время моего отсутствия…

Что ж, покойный Ольховский отлично знал характер своего начальника, не без грусти подумала я. Главврач «Тан-меда» и в самом деле прямо с поезда «поперся» в свое родное учреждение — проверять, как обстоят дела.

Некоторое время Бортников молча смотрел на дорогу, как я пробираюсь по узким улицам города, ведущим от вокзала на тот широкий проспект, около которого расположена клиника «Тан-мед», потом сказал:

— Ну, что молчите? Рассказывайте, что у нас там за ЧП. Или вы не в курсе?

— Почему? В курсе, — спокойно возразила я.

— Кстати, кто вы такая? — спросил Бортников. — Я вас что-то не припоминаю…

— Меня зовут Татьяна Иванова, — вежливо пояснила я.

— Новая подруга Ромки, что ли?

— Да…

— Ясно…

Бортников безразлично кивнул. Казалось, эта информация вполне удовлетворила его.

— Итак?

— Ольховского убили, — деловым тоном сообщила я.

— Что?

Мне показалось, что главврач зубной клиники поперхнулся воздухом. Побагровев, он некоторое время беспомощно таращил на меня глаза, его изрезанный морщинами лоб покрылся испариной.

— Кто… Откуда… Кто вам это сказал? — хриплым и сдавленным голосом проговорил он.

— Сама видела. — Я старалась делать вид, что смотрю только на дорогу, однако краем глаза наблюдала и за Бортниковым. Шок от известия о гибели Ольховского показался мне искренним, не наигранным. — Он застрелен двумя выстрелами из пистолета возле дверей собственной квартиры.

Некоторое время Николай Пантелеймонович смотрел на меня пристально, словно надеялся, что я возьму свои слова обратно. Потом тяжело вздохнул, покачал головой.

— Кошмар, что делается, — устало и печально проговорил он. — Эх, Толька, Толька…

— Вы не в курсе, за что его могли убить? — как можно небрежнее спросила я.

Николай Пантелеймонович глядел на меня озадаченно, но медлил с ответом. Так что настаивать на своем вопросе, возбуждая таким образом ненужное подозрение, я не решилась.

— Менты в клинике всех уже замучили вопросами, — снова заговорила я. — Приедете, они и до вас доберутся.

— В клинике милиция была? — с тревогой в голосе спросил Николай Пантелеймонович.

— Ну, один мальчик ходил, всех расспрашивал, — пояснила я. — Все отвечали, что никто ничего не знает.

— Ну, правильно, — одобрительно кивнул главврач. — Я и сам в шоке. Ах, что делается… Может, это его шпана… — предположил он, пытаясь заглянуть мне в глаза. — Среди подростков сейчас встречаются такие, что и ради хохмы могут убить человека.

— Говорят, все документы и деньги на месте, — возразила я. — И вообще, по его карманам никто не шарил. И застрелен он из пистолета, причем никто ничего не видел, не слышал. То есть из пистолета с глушителем.

— Даже так? — переспросил главврач. — Что же выходит — это заказное убийство?

Я не ответила, продолжала делать вид, что целиком поглощена дорожно-транспортной обстановкой. Поведение Бортникова начинало действовать мне на нервы. Или он святая простота и в этой истории вообще ничего не значит, что, на мой взгляд, крайне странно. Или он слишком хитер и водит меня за нос, тогда нужно быть с ним тем более осторожной. Мне вновь вспомнилось предостережение косточек: «Осторожно, он блефует». Теперь это предостережение оказалось очень кстати. Однако буквально только что кости дали мне другое указание: «Не бойся, вокруг тебя друзья». Какому же из них я должна теперь верить, первому или второму?

— А вы с Ольховским дружили? — поинтересовалась я.

— Да, конечно… — Бортников отвечал довольно рассеянно, думая о чем-то своем. — Собственно, вам что за дело?

— Да так, — отвечала я беспечно. — Я смотрю, вы очень переживаете…

— Будешь переживать, если твоего лучшего врача и друга убили! — проворчал главврач.

— А он был вашим лучшим врачом? — Я старалась спрашивать как можно безразличнее, как будто только для того, чтобы поддерживать разговор.

— Он был кандидатом медицинских наук, в мединституте преподавал… Вам Ромка что, не сказал этого?

— С Ромкой мы другими вещами занимаемся, — небрежно и двусмысленно отвечала я. — Разговариваем редко… У Ольховского были какие-то проблемы последнее время?

Николай Пантелеймонович снова побагровел, пристально и недоверчиво глянув на меня. Наконец сказал:

— У нас у всех проблемы… А у Тольки семья, жена! Она, наверное, теперь в шоке…

— Вы ведь ее хорошо знаете?

— Да, знаю! Я же сказал: мы с Анатолием были друзьями.

Бортников выглядел немного раздраженным тупостью моих вопросов.

— Может быть, все из-за нее? — небрежным тоном спросила я. — Я ее видела. По-моему, она очень даже ничего… Из-за таких вы, мужчины, готовы глотку друг другу перегрызть.

— Это вы про Ларису Генриховну? — Бортников смотрел на меня ошалело. — Да вы что, спятили?

Мне стало скучно. Из разговора с главврачом клиники «Тан-мед» не получалось ровным счетом ничего, как я ни старалась. Тем не менее я решила сделать еще одну попытку подцепить Бортникова на блеф.

— А кстати, с чемоданчиком все в порядке, — сказала я, бросая на своего пассажира короткий, но острый взгляд. — Он у Романа Геннадьевича в сейфе лежит.

— Чемоданчик? — Я готова была поклясться покоем моих родителей, что недоумение Николая Пантелеймоновича было самым искренним, какое только может быть. — О каком таком чемоданчике вы говорите?

— О коричневом «дипломате» со стенками из сверхпрочного титанового сплава, — невозмутимо отвечала я. — Там, внутри этого чемоданчика, семь килограммов золота высшей пробы в слитках с печатью Центробанка России.

Таращивший на меня глаза Николай Пантелеймонович был странно похож на огромного усатого сома, которого вытащили на берег. Он так же отчаянно и беспомощно открывал и закрывал свой усатый рот, пытаясь заглотнуть побольше воздуха.

— Послушайте! — наконец хрипло проговорил он. — Что за ужасы вы мне рассказываете? Толя убит, у Ромки чемоданчик с золотом…

— Ничего, ничего, вы, главное, успокойтесь, Николай Пантелеймонович, — ободряюще сказала я. — Сейчас приедем в клинику, сами все у Романа Геннадьевича спросите.

В этот момент мы уже сворачивали с шумного проспекта в узкий тупик, где находилась стоматологическая клиника «Тан-мед». Припарковались у входа в клинику. Николай Пантелеймонович, пыхтя и отдуваясь, вытащил с заднего сиденья моей машины два своих чемодана и тут же поспешил с ними внутрь здания, так что у меня едва оставалось времени запереть машину и последовать за ним.

Войдя в приемную фойе, главврач проигнорировал поздравления пожилой регистраторши с возвращением и вопросы, как съездил, и спросил коротко: «Роман у себя?» Получив утвердительный ответ, Бортников тут же направился к его кабинету. Нетерпеливо плюхнул оба своих чемодана возле двери кабинета № 1 у стены, после чего толкнул дверь и вошел внутрь.

— Слушай, Ромка, что здесь, пока меня не было…

Голос Николая Пантелеймоновича умолк на середине фразы, а сам главврач замер столбом посреди кабинета.

Осторожно выглянув из-за его плеча, я увидела, что зубной техник Роман Геннадьевич лежит на полу, широко раскинув руки и ноги. Неподвижный и бесстрастный взгляд его широко распахнутых глаз устремлен в потолок. А на лбу краснеет небольшая дырочка.

Глава 5

— Опять получается, что ты последняя видела его живым?

Володя Кирьянов, мой старинный друг, а теперь подполковник милиции, смотрел на меня с суровым укором, так что мне даже стало стыдно. Как провинившейся школьнице.

— Опять выходит, что ты случайно встретилась с потерпевшим, — продолжал Киря сердито, — долго разговаривала с ним, потом ушла… И после этого твоего собеседника странным образом находят мертвым… Ты же сама его первой и находишь!

Мы с Кирей стояли посреди кабинета зубного техника, дверь которого теперь была распахнута настежь. Тело его убитого хозяина уже увезли в морг, только на полу, на том месте, где оно лежало, был начерчен мелом его силуэт с широко раскинутыми в стороны руками. От этого вид у кровавого пятна на полу на месте головы был еще более зловещим и многозначительным. Двое криминалистов работали в кабинете, методично, шаг за шагом осматривая его обстановку. Из посторонних в нем, кроме меня, находился также главврач клиники Николай Пантелеймонович Бортников, который сидел на стуле возле двери в полнейшем ступоре и, казалось, не замечал ничего из происходящего вокруг.

— Может, сначала расспросишь персонал клиники, прежде чем делать какие-либо выводы? — хладнокровно предложила я. — Вдруг зубного техника еще кто-то видел после меня или видели, что к нему заходил кто-то после того, как я ушла. Место-то людное, больница все-таки.

— Уже расспрашивают, — сердито отозвался Киря. — Только из этих расспросов ничего хорошего для тебя не выходит. Медсестра в регистратуре утверждает, что после твоего ухода и вплоть до твоего же возвращения в компании главврача ни один человек в кабинет зубного техника не заходил!

— Это что же? — удивилась я. — За два с половиной часа, во время которых я встречала на вокзале Бортникова, зубной техник никому не понадобился?

В ответ Кирьянов недоумевающе пожал плечами.

— Значит, не понадобился! — сердито заявил он. — Я тебе только привожу показания персонала клиники…

— Какие-то очень странные показания, — осторожно заметила я.

Киря не ответил. Нервно барабаня пальцами по косяку двери, он рассеянно смотрел на нарисованный мелом на полу силуэт раскинувшего руки человеческого тела.

— А что еще регистраторша говорит? — осторожно осведомилась я. — Сам Роман Геннадьевич выходил куда-нибудь из своего кабинета?

— Нет, никуда он не выходил! — отчеканил Кирьянов. — Она в этом совершенно уверена.

— Ничего себе! — удивилась я. — Так два с половиной часа и просидел сиднем в кабинете, так, что ли?

Киря не ответил. Не глядя на меня, он продолжал барабанить пальцами по косяку двери.

— Но меня больше всего в этой истории изумляет, — сердито выговорил Кирьянов, резко оборачиваясь ко мне и глядя на меня в упор, — что опять ты здесь случайно, как ты говоришь, оказалась. Что с тобой творится? Последние дни ты словно решила стать причастной ко всем убийствам, которые происходят в городе.

— Не ко всем, а только к двум, — возразила я, но подполковник пропустил мои слова мимо ушей.

— Ты вот любишь повторять, — угрюмо продолжал Киря, — особенно во время наших совместных пьянок, что я, по твоему мнению, простой мент, хотя и с человеческим лицом. Допустим, я мент. Но что я должен делать в такой вот ситуации? Закрывать на все глаза, да? Делать вид, что ничего не происходит? Ты что же, будешь утверждать, что это все чистая случайность? Ты встречаешься с одним стоматологом, и его тут же убивают. Затем с другим, и его также вскоре находят мертвым, причем находишь ты сама…

— Ты собираешься доказывать, что я сама и убила обоих мужиков?

Вошедший во время наших пререканий Андрей Мельников некоторое время смотрел на нас молча и печально.

— Одна из лечащих врачей рассказала, — дождавшись паузы, заговорил он, — что она уже после Танькиного ухода толкнулась к технику в кабинет, но тот оказался запертым. Тогда она направились в подвал, где у Перепелкина мастерская…

— Перепелкина? — озадаченно переспросила я.

— Ну да, — подтвердил Мельников. — Фамилия убитого Перепелкин, Роман Геннадьевич.

— Так, ясно, — начальственным тоном оборвал его Кирьянов. — Давай рассказывай, что дальше.

— Так вот, эта женщина-стоматолог стала спускаться вниз по лестнице, ведущей в подвал. Смотрит, а Перепелкин поднимается ей навстречу. И вид у него, как она выразилась, бзикнутый. Та женщина стала ему что-то говорить, а Перепелкин проскочил мимо нее, пробормотал что-то нечленораздельное, шмыгнул к своему кабинету, открыл его и тут же заперся изнутри. Кстати, в тот момент, как она сказала, медсестры в регистратуре на месте не было, она куда-то вышла…

— Вот видишь! — торжествующе воскликнула я. — А ты говоришь, я последняя его видела живым. Вечно подозреваешь меня во всяких мерзостях!

— Ладно, не ори, Таня, — хладнокровно сказал Кирьянов. — Никто тебя ни в чем не подозревает.

— Только я думаю… — начал Андрей Мельников.

— Что?

— Если убитый тогда запер дверь изнутри, как же вы с главврачом потом нашли ее открытой?

Тут Киря самодовольно ухмыльнулся и посмотрел на меня торжествующе.

— А вот это мы у Таньки должны спросить! — весело сказал он. — Как ты и твой Бортников проникли в кабинет убитого? Или у вас был ключ от нее?

Сидевший на стуле у самой входной двери главврач стоматологической клиники вскинул голову, посмотрел на оперативника с нескрываемой тревогой.

— Нет, у меня нет и никогда не было ключа от кабинета Перепелкина, — внушительно, с расстановкой проговорил он. — Дверь была попросту открыта, и все. Это совершенно точно.

Тогда один из криминалистов подошел к двери и внимательно осмотрел замок.

— Следов взлома нет, — доложил он. — И чтобы открывали когда-нибудь этот замок отмычкой, тоже не похоже. Впрочем, все это ничего не доказывает, товарищ подполковник! Вон ключи убитого, на столе лежат. За два с половиной часа он мог десять раз отпереть дверь и выйти.

Киря осекся, посмотрел на своего подчиненного обиженно. Прямо-таки с видом Цезаря, произносящего знаменитое: «И ты, Брут!»

— Киря, я тебе уже сказала, — не без ноток торжества в голосе заметила я. — Будет лучше, если ты прекратишь катить на меня бочку в этом деле. Мы с тобой уже столько лет знакомы, пора бы знать, что я не настолько дура, чтобы вдруг заняться криминалом…

Киря промолчал в ответ, только с сомнением пожал плечами.

— Кстати, — продолжал Андрюшка Мельников, — как медсестра в регистратуре может утверждать, что в кабинет зубного техника никто не заходил, если сама куда-то уходила со своего места…

— Ну, и что дальше? — нетерпеливо спросил его Кирьянов.

— Я хочу сказать, как же его тогда застрелили? Не мог же убийца пройти сквозь стены! Окно вон зарешечено…

— Значит, его убил кто-то из своих! — уверенно заявил Кирьянов. — Своим это сделать было бы проще и незаметнее. Отослал под каким-нибудь предлогом медсестру из регистратуры, потихоньку вошел в кабинет зубного техника…

Главврач клиники Бортников, все еще сидевший на стуле возле двери, вздрогнул, снова резко поднял голову и уставился во все глаза на высказавшего свои догадки подполковника милиции.

— Киря, ты бы лучше не трепался, если не знаешь, — небрежным тоном заметила я. — Ты соображаешь — ведь персонал клиники одни женщины! Насмотрелся сериала про Никиту, что ли?

Кирьянов побагровел от злости, уставился на меня сердито.

— Слушай, в конце концов, я подполковник милиции! — рыкающим голосом заявил он. — И я не потерплю фамильярного к себе отношения во время исполнения служебных обязанностей!

— Тем более! — так же небрежно, как и начала говорить, отвечала я. — Если ты подполковник милиции, должен постесняться говорить глупости. Клинику-то сначала обыщи, оружие в ней есть или нет!

— Оружие могли спрятать!

— А руки? — возразила я. — Руки тоже могли спрятать? Раз выстрел произведен в течение последних двух часов, на руках стрелявшего наверняка должны сохраниться следы пороховых газов. Иди осмотри у этих женщин руки. Если что-нибудь найдешь, тогда и будешь строить версию про то, что техника застрелил кто-то из персонала.

Киря покраснел и отвернулся от меня в сторону. Один из оперативников посмотрел на него вопросительно, Кирьянов нехотя кивнул, и тот вышел. Возникла небольшая пауза.

Я тем временем стала пробираться к окну. Пробираться — потому что возле окна стояли письменный стол и стулья, подойти к нему было и в самом деле не так-то просто. Приблизившись, я осмотрела оконное стекло и нашла то, что ожидала: небольшую круглую дырочку примерно на уровне человеческого роста. Края этой дырочки были абсолютно ровными, словно отшлифованными специальной машиной. На втором, внешнем, стекле, прямо напротив нее я обнаружила еще одну дырочку, точно такую же.

— Вон глянь, — сказала я, кивая на отверстия в стекле. — Вот и ответ, как был убит зубной техник Роман Геннадьевич Перепелкин.

С недоверчивым видом Киря направился к окну, оглядев стекло, удовлетворенно кивнул и пригласил Мельникова тоже глянуть.

— Американская винтовка с лазерным прицелом, — сказал тот, осмотрев в свою очередь пулевые отверстия. — Только она такие чистые дырки оставляет. Калибр небольшой, а скорость полета пули высокая.

— Ну, иди, скажи ребятам, чтобы поспрашивали вокруг, может, кто что видел, — сказал Кирьянов.

Андрей послушно направился к двери. Едва он вышел, как в кабинет вошел тот оперативник, что отправился осматривать руки врачей клиники. Кирьянов уставился на него с надеждой.

— Ну что, нашел, у кого руки пороховыми газами обожжены? — спросил он.

Оперативник отрицательно покачал головой.

— Руки у всех чистые, однозначно, — заявил он. — Я не для этого пришел. Одна из женщин, врачей клиники, рассказала, что два дня тому назад произошло одно странное происшествие. Перепелкин, зубной техник, пришел в клинику с коричневым чемоданчиком типа «дипломат»…

— Коричневый чемоданчик! — не могла не воскликнуть я.

Киря уставился на меня настороженно.

— Продолжай! — сказал он оперативнику.

Тот немного смутился.

— Собственно, происшествие совершенно неважное… Я бы доложил про него просто на всякий случай. Мы пристали к врачам с расспросами, так они рассказывали все, что попало…

— Так ты давай докладывай, не тяни! — прикрикнул на него Кирьянов.

— Да нечего больше докладывать, — сказал оперативник. — Два дня назад одна из врачей видела, как Перепелкин пришел в клинику с коричневым чемоданчиком. Собственно, пустяк, но она это запомнила, потому что Перепелкин случайно долбанул ей чемоданчиком по ноге. Так после этого у нее синяк образовался. Говорит, кирпичи у него там были, что ли…

Я слушала и смотрела на оперативника, открыв рот от изумления. Киря не мог не заметить такую мою реакцию.

— Ну-ка, ну-ка! — воскликнул он, приближаясь ко мне вплотную. — Колись, Татьяна, что тебя так заинтересовало?

— Меня? — Я быстренько постаралась принять нормальный вид. — Ты что, подполковник, умом рехнулся?

— Не выдуривайся, деточка! — Кирьянов торжествующе засмеялся. — Давай рассказывай, что за чемоданчик. И не ври, что не в курсе происходящего, ни за что не поверю!

Я готова была откусить себе язык с досады, но что теперь я могла поделать? Как ни крути, а Кирьянов все-таки мент, целый подполковник. Такому попробуй откажись отвечать!

— О пропаже коричневого чемоданчика заявил мне Ольховский в тот вечер, когда его убили, — осторожно стала рассказывать я. — В том чемоданчике было семь килограммов золота высшей пробы.

— Так, очень интересно… — с усмешкой сказал Киря. — И это все?

— Нет. — Я чувствовала редкое раздражение по поводу циничного недоверия мне со стороны Кирьянова. — Я этот чемоданчик видела своими глазами — Роман Геннадьевич мне его показывал.

— Зачем?

— Чтобы продемонстрировать, из какого золота они делают золотые коронки! — огрызнулась я.

— Продолжай, — удовлетворенно кивнул Кирьянов.

— Нечем мне продолжать! — снова огрызнулась я. — Но позвольте мне, товарищ подполковник, — сказала я с таким сарказмом, на который только была способна, — задать несколько вопросов гражданину Бортникову Николаю Пантелеймоновичу касательно этого дела!

По-прежнему сидевший возле входа в кабинет и совсем сжавшийся в комок главврач клиники вздрогнул, услышав свою фамилию.

— Послушайте, про чемоданчик все бред какой-то! — поспешно заговорил он. — Эта девушка мне по дороге сюда про какой-то чемоданчик толковала, но я ничего не понял. Послушайте, кто она, вообще говоря, такая?

— Я частный детектив Татьяна Иванова, — представилась я. — Между прочим, у меня лицензия на розыскную деятельность, так что задавать вам вопросы я имею право.

Главврач несколько растерянно смотрел то на меня, то на оперативников. Те, в свою очередь, молча наблюдали за разыгрывающейся сценой, сохраняя, однако, нейтралитет.

— Итак, — продолжала я, — вы утверждаете, что про чемоданчик с семью килограммами чистого золота не имели ни малейшего понятия?

Бортников вопросительно поглядел на оперативников, но, видя, что те тоже дожидаются его ответа на мой вопрос, сказал:

— Да, про чемоданчик с золотом я услышал от вас впервые в жизни.

— У вас есть ключи от сейфа? — спросила я, кивнув на ящик в углу кабинета.

— Нет, — Бортников отрицательно качнул головой. — Ключи были только у Ромки.

— Вот ключи, — сказал один из криминалистов, указывая на лежащую на столе связку, в которой имелся и уже знакомый мне ключ с вензелем из переплетенных букв П и Н. — Их уже проверили, на них только отпечатки пальцев убитого.

— Так, очень интересно, — сказал Кирьянов, беря в руки и осматривая ключи.

Затем он подошел к сейфу, осмотрел замок, после чего стал открывать дверцу. Она поддалась без проблем.

— Однако тут нет ничего особенного, — сказал Кирьянов, извлекая из сейфа также знакомую мне коробку с золотыми коронками, какие-то бумаги, небольшую пачку российских денег. — На вот, описывай! — сказал он, передавая все это одному из оперативников. Тот послушно уселся писать.

Чемоданчика в сейфе, понятно, не было.

— Николай Пантелеймонович, — заговорила я. — Скажите, а откуда в вашей клинике бралось золото для золотых коронок?

— Золотом заведовал Ромка, — нетерпеливо отмахнулся от меня Бортников. — Я про него ничего не знаю.

— Значит, вы предоставили Перепелкину полную свободу в операциях с золотом? — спросила я. — Вы что, очень доверяли ему?

— Разумеется! — Бортников снова начал багроветь от волнения, его седеющие усы смешно зашевелились. — Собственно, почему бы и нет?

— А у вас с Романом Геннадьевичем были какие-то особенно дружеские отношения? — поинтересовалась я.

— Ромка — сын моего старинного друга. Я его еще пацаненком помню.

— И вы полностью доверяли ему? — повторила я вопрос.

— Разумеется!

— Странно, однако, — продолжала недоумевать я. — Вы — глава стоматологической клиники и не имели ни малейшего представления о том, сколько золота закупает ваш зубной техник, где он его берет… Он что, никогда перед вами не отчитывался?

— Ну, в общем-то, нет, — Бортников стал терять уверенность. — Он рассказывал, что с золотом все нормально, что берет его у надежных людей…

— Где, когда, в каких количествах?

— Да послушайте же! — воскликнул с досадой Николай Пантелеймонович. — Что вы пристали ко мне с этим золотом? У нас же тут не ювелирная мастерская! Золота для работы мы тратим ну от силы полкило в год. И с каждым годом все меньше и меньше. Понимаете, золотые коронки безнадежно выходят из моды. Теперь все предпочитают ставить керамические, они и безопаснее, и выглядят эстетичнее.

— Это я все знаю, — спокойно возразила я. — Однако покойный Ольховский, когда предлагал мне работать на него, уверял, что должен вернуть пропавший чемоданчик с золотом до вашего приезда.

— Моего приезда?

— Говорил, что, если вы узнаете о пропаже чемоданчика, ему, Ольховскому, придется от вас очень плохо. Говорил, что тогда вы включите ему счетчик.

— Я? — Бортников вскочил с места. — Да вы с ума сошли, девушка! Вы за кого меня принимаете? За гангстера?

— Ну, не за гангстера, так за крестного отца, — небрежно пожала плечами я.

— Да послушайте же! — воскликнул главврач клиники. — Вы сами подумайте! С какой стати мне было включать Тольке Ольховскому какой-то счетчик? Я вообще понятия не имею ни про какой чемоданчик с золотом!

— Да, Татьяна, здесь какой-то левый вариант, — задумчиво сказал Кирьянов. — Зачем ему в случае кражи включать счетчик? Вернул золото, да и все нормально!

— Почему Ольховский непременно хотел, чтобы о пропаже чемоданчика не узнал глава клиники? — вторил ему сидевший за столом незнакомый мне оперативник, отрываясь от составления описи найденных в сейфе предметов. — Золото не станет хуже оттого, что побывает в чужих руках.

— Сходите на тот свет и спросите про это у Ольховского, — огрызнулась в ответ я. — Я сама толком не знаю! Но уверяю: он мне именно так и сказал. Что если я не найду чемоданчик до приезда шефа, то его и искать-то больше не нужно, смысла нет.

— Да уж… — промолвил Кирьянов, грустно вздыхая и усаживаясь на стул. — Точно, какой-то левый вариант получается.

Возникшую было напряженную паузу прервал Андрюша Мельников, вернувшийся с задания.

— Ну? — Кирьянов глянул на него вопросительно.

— Ничего, — грустно покачал головой тот. — Мы опросили водителей всех машин, стоящих около клиники, — никто из них ничего странного или необычного не видел.

— Ясно, — сказал задумчиво Кирьянов. — Глухо.

— Может быть, из-за забора стреляли? — спросил сидевший за столом и составлявший опись оперативник. — Вон смотрите, прямо напротив нас забор какого-то завода.

— Нет, — отрицательно покачала головой я. — Угол наклона не тот. Заводская стена вон какая высоченная, и в ней ни одного окна.

— Да был я там, на заводе, — сказал Андрюшка. — Верхушка стены увита колючкой, а под стеной навален металлолом, и он занесен снегом. А на снегу никаких следов.

— И с охраной завода беседовал? — спросил Кирьянов.

— Конечно, — ответил Мельников. — Никто ничего подозрительного не видел. Посторонних на территорию завода не пропускали. Понимаете, это ведь стена завода «Тантал», а он хорошо охраняется…

— Ну, все ясно, — сказала я. — Значит, убийца стрелял из того узкого проулка, который мы видим из окна. Скорее всего, убийца подъехал на довольно высокой машине с тонированными стеклами, выстрелил и тут же развернулся и уехал, никто и внимания не обратил при уровне городского шума-то в это время. Только тот, кто это сделал, должен был хорошо знать и самого зубного техника, и расположение помещений клиники, — закончила я.

— Да уж, — печально произнес Кирьянов. — Опять весь круг знакомств проверять. И, конечно, никто ничего не будет знать…

Возникла напряженная пауза. Настроение у всех нас было невеселое. Но зато, пока все молчали, у меня в голове родился вопрос к главврачу клиники.

— Скажите, — обратилась я к Бортникову, — а в вашей клинике материальные ценности только в кабинете зубного техника хранились?

— Какие еще материальные ценности? — вскинулся было главврач.

— Ну, например, дневная выручка, — предположила я. — Оборотные средства. И вся документация клиники где находится?

— Вся медицинская документация хранится в подвале, там у нас архив, — отвечал Николай Пантелеймонович. — А коммерческая — где какая. В нашей клинике есть бухгалтер, и все денежные операции идут через нее, у нее, соответственно, свой сейф.

— А у вас есть свой личный сейф? — поинтересовалась я.

— Разумеется!

— Он находится в вашем кабинете?

— Да, конечно!

— Скажите, на время вашего отъезда вы оставляли ключи от кабинета и от сейфа Ольховскому?

— Тольке? — Бортников посмотрел на меня, как на последнюю дуру. — С какой стати? Зачем они ему?

— Чтобы он исполнял обязанности главврача клиники во время вашего отсутствия.

Николай Пантелеймонович даже побагровел от нелепости такого предположения.

— Слушайте, девушка, что за идеи бродят у вас в голове?

— Значит, нет? — спросила я.

— Значит, нет!

Бортников явно ждал, когда же я наконец перестану мучить его своими дурацкими вопросами. Однако я была только в самом начале проверки возникших у меня предположений.

— А кто выполнял обязанности главврача клиники во время вашего отсутствия? — спросила я.

— Никто, — Бортников недовольно пожал плечами. — Я же не Президент Российской Федерации!

— Но ведь в клинике может произойти какое-нибудь ЧП, требующее активного руководства, — не унималась я. — Проверяющие могут нагрянуть, еще что-то случится, ну, я не знаю…

— Проверяющих я не боюсь, мне скрывать нечего, — самоуверенно отвечал Николай Пантелеймонович. — А на случай ЧП есть Ромка.

«Был Ромка», хотелось поправить мне его, но я решила, что иногда надо иметь и простой человеческий такт.

— А Роман Геннадьевич имел возможность без вашего ведома войти в ваш кабинет, открыть сейф?

— Войти, конечно, мог. Кстати, кабинет каждый день убирает уборщица, — заявил Бортников, — а ключи от сейфа… — Николай Пантелеймонович замялся. — Иногда я, вообще-то, доверял их ему, но в этот раз я взял с собой. Просто я уезжал ненадолго и подумал, ну что такого за это время может тут случиться…

— Как видите, случилось кое-что, — с чисто ментовским цинизмом заметил Кирьянов.

Главврач клиники молча кивнул.

— А замок на вашем сейфе обычный или кодированный? — спросила я. — Я хочу сказать, там достаточно иметь ключ, чтобы открыть его, или нужно еще и код знать?

— Нет, достаточно ключа…

Казалось, Бортников устал от непрерывного потока моих вопросов.

— А вы не могли бы нам открыть сейф, показать его содержимое?

Бортников нерешительно переводил взгляд с меня на оперативников, словно пытаясь понять, является ли сказанное мной моей личной просьбой или указанием к действию, исходящим от правоохранительных органов.

— Ладно, пойдемте, — сказал наконец он, решив, что вышеназванные органы целиком на моей стороне. — Мой сейф находится в моем кабинете. Но я вас предупреждаю — никакого золотого чемоданчика вы там не найдете!

Организованной толпой мы прошли в кабинет главврача, оказавшийся небольшим, но, впрочем, уютным и со вкусом обставленным помещением, где вполне было уместно и заниматься научной работой, и отдыхать после тяжелого трудового дня. Сейф, принадлежащий главврачу, массивный, размером с хороший холодильник, стоял, как и положено, в дальнем от окна углу. Вытащив из кармана ключи, Бортников принялся отпирать его.

— Какие-нибудь следы взлома двери сейфа есть? — спросила я.

— Да вы что, девушка, спятили? — с благородным негодованием отвечал главврач. — Смотрите сами: что тут может быть взломано!

Николай Пантелеймонович был очень убедителен в своей уверенности в собственной правоте — и глупости, и нелепости наших против него подозрений.

— Вот пожалуйста, — сказал он, с усилием открывая тяжелую дверцу сейфа. — Смотрите! Как видите, никакого золота внутри нет.

И правда, в сейфе лежали главным образом папки с бумагами, и только на самой верхней полке виднелась небольшая стопка опять же российских денежных купюр.

— Посмотрите, все ли на месте, — напомнил ему Кирьянов.

— Конечно, все на месте, — уверенно заявил главврач, роясь на полках своего сейфа. — Вот деньги, вот документы. Вот… — Он схватил первую же лежавшую сверху папку, открыл ее. — Стоп, что за черт! Откуда у меня это?

Он торопливо полез в карман за очками, нервными и неловкими движениями насадил их на нос и стал недоуменно рассматривать содержимое папки.

— Да что за бред! — воскликнул он раздраженно. — С какой стати у меня лежит это?

— Успокойтесь, — хладнокровно проговорил Кирьянов. — Покажите нам, что там такое.

В папке оказались документы. Это были договора на поставки золота между стоматологической клиникой «Тан-мед» и ООО «Усть-Ишимский золотодобывающий комбинат». Много договоров, и суммы в них стояли не пустяковые. Кроме того, имелись накладные на перевозку золота, расписки в его получении и квитанции о произведенной оплате. Все это было великолепнейшим образом оформлено, везде стояли подписи и печати. Со стороны «Тан-меда» все документы были подписаны главврачом Бортниковым Николаем Пантелеймоновичем. И подписи были очень аккуратные, выведенные красивым почерком опытного руководителя.

— Что вы все на меня так смотрите? — Казалось, Николай Пантелеймонович вот-вот задохнется от волнения. — Клянусь вам, я не подписывал ничего этого! Это все подделка! Наша клиника никогда не покупала столько золота. Нам такое его количество просто не нужно! Да у нас и денег-то таких никогда не было! Оборотные средства у нас не такие уж и большие…

Но ему никто не отвечал. Оперативники не спеша просматривали один документ за другим, а я стояла и рассеянно смотрела на все происходящее. Это я сама умом сдвинулась или весь мир вокруг меня сошел с ума? Вокруг меня постоянно что-то происходило, но я совершенно не понимала, что все это должно означать…

* * *

Бортникова увели. Моему другу Володе Кирьянову, даром что он подполковник милиции, все равно стоило большого мужества написать постановление о временном задержании главврача клиники «Тан-мед» в связи с серьезностью имеющихся против него улик. По лицу Кири, когда он подписывал постановление, я видела, что особенной уверенности в правоте своих действий у него нет.

— Это на всякий случай! — по секрету пояснил он мне, отдавая бумагу сопровождавшему Бортникова оперативнику. — Незаконные операции с драгметаллами — не мой профиль. Дело будет вести кто-нибудь из отдела по борьбе с экономическими преступлениями, мне просто хочется, чтобы у ребят было поменьше проблем. Отправим его в СИЗО, а завтра пусть они сами разбираются, следует ли держать его за решеткой или лучше выпустить под подписку о невыезде…

Проводив главврача до выхода из клиники, мы с Кирей вернулись в кабинет зубного техника, где криминалисты продолжали работать, тщательным образом изучая каждый сантиметр пространства комнаты.

Некоторое время мы молча следили за их работой, потом Володя открыл было рот и хотел что-то спросить, как вдруг дверь кабинета зубного техника резко открылась и в нее стремительно вошла не слишком молодая, но на редкость эффектно выглядящая, хорошо и со вкусом одетая женщина. Ее очень ухоженное лицо было бледно от возбуждения.

Следом за женщиной в кабинет вошел Андрей Мельников, с виноватым видом пожимая плечами и как бы говоря: вот, никак не мог удержать. По тому энергичному взгляду, каким нас всех окинула женщина, мы поняли, что особенно Андрюшку винить в мягкотелости не стоило.

— Так, что здесь происходит? — решительно заговорила вошедшая, оглядываясь вокруг. — Вы все что тут делаете? Что случилось в этом кабинете?

— Убийство, — спокойно отвечал Володя Кирьянов.

Женщина немного смутилась, оглядела испуганно кровавое пятно на полу и начерченный мелом человеческий силуэт на том месте, где лежало тело убитого Романа Геннадьевича.

— Ну, про убийство я уже слышала…

— Вот как? — изумился Володя Кирьянов. — Очень интересно. И от кого же вы слышали про убийство?

— От моего мужа… — ничуть не смущаясь, отвечала дама.

— А кто ваш муж?

— То есть как это — кто? — возмущаясь, неожиданная посетительница гордым жестом вскинула голову и посмотрела на Кирю открыто и уверенно. — Вы же его только что арестовали! Мне адвокат позвонил, сообщил, велел приехать сюда, в клинику…

— Так, значит, вы жена Бортникова, — подытожил Кирьянов.

— Да, — подтвердила та. — Меня зовут Евгения Владимировна.

— Отлично… Подполковник Кирьянов, — представился Киря. — Пойдемте-ка отсюда, побеседуем в другом месте. Здесь мы будем мешать работе криминалистов…

Жена Бортникова, казалось, была рада выйти из помещения, где погиб человек. Мы прошли в кабинет главного врача и уселись там на диван.

— Итак, что вы хотите? — начал разговор Кирьянов. — Для чего вы приехали сюда?

— Где Николай? — вопросом на вопрос отвечала Евгения Владимировна. — Что вы с ним сделали?

— Задержанного Бортникова увезли в следственный изолятор, — преспокойно отвечал Киря. — Против него у нас имеются очень серьезные подозрения, при которых мы не можем оставить его на свободе. Думаю, вышестоящие органы подтвердят правомочность наших действий.

— Но что случилось? — в нетерпении воскликнула жена Бортникова. — Неужели вы думаете, что Николай мог убить несчастного Ромку?

— Мы прорабатываем разные версии, — пожимая плечами, отозвался Киря. — Кстати, откуда у вас уверенность в его невиновности?

— Но он же был в это время в поезде!

— Откуда вы знаете?

На мгновение жена Бортникова опешила, смущенная нелепостью вопроса.

— Но ведь он позвонил мне… — нерешительно отвечала она.

— С поезда?

— Из Германии! Сказал, что садится в поезд, что с ним все нормально…

Киря помолчал немного, потом сказал раздумчиво:

— Ну ладно. Очень легко проверить, был ли на самом деле ваш муж за границей или не был.

— То есть, как это «не был»! — возмутилась жена Бортникова. — Он был там, у кого угодно спросите. В паспорте отметку о пересечении границы посмотрите. Он приехал только сегодня! И с самого начала, как он сошел с поезда, за ним увязалась вот эта… — она указала на меня.

— А вы откуда знаете?

Жена Бортникова осеклась, посмотрела на нас озадаченно.

— Николай сказал…

— Вы с ним разговаривали по телефону уже после задержания?

— Нет, наш адвокат разговаривал. Он же мне все и сообщил. Сказал, я непременно должна приехать сюда, в клинику… Что я еще могу чем-то помочь…

— Чем помочь? — удивленно спросила я, но жена Бортникова приняла высокомерный вид и даже не посмотрела в мою сторону.

Напротив, Кирьянов кивнул, видимо, удовлетворенный ее ответами, а мне что-то решительно не нравилось во всем, что говорила Бортникова.

— Скажите, а вы были знакомы с убитым Перепелкиным? — не удержалась, спросила я.

Бортникова бросила на меня беглый, но весьма презрительный взгляд, хотела было проигнорировать вопрос, но, увидев на лице Кирьянова ожидание ответа на него, сказала:

— Николай приглашал на свои юбилеи многих из клиники…

— Однако сам Бортников говорил, что Перепелкин — сын одного его старинного друга, — спокойно возразила я. — Если так, то их отношения должны были быть много более тесными…

Жена Бортникова скроила гримасу досады, но не сказала больше ни слова.

— Какие отношения были у вашего мужа с Перепелкиным? — спросил вместо меня Кирьянов.

Его вопрос Бортникова проигнорировать не могла и нехотя ответила:

— Нормальные… Никаких конфликтов с работниками своей клиники у него никогда не было.

— Вы хорошо знаете о том, что происходит и происходило в клинке «Тан-мед»?

— Достаточно, — отвечала она. — Я вам уже сказала, что Николай здесь совершенно ни при чем, поверьте мне!

— Перепелкин должен был сегодня отправиться на вокзал встречать своего шефа, верно? — спросила я.

— Да, так они договаривались…

— А почему вы не поехали встречать мужа?

— Слушайте, оставьте свои идиотские вопросы! — воскликнула крайне раздосадованно жена главврача клиники. — Я в это время была очень занята, у меня свой бизнес, требующий много времени и энергии…

— Николай Пантелеймонович помогает вам в вашем бизнесе?

— Нет! Мой бизнес не имеет никакого отношения к стоматологии!

Бортникова была уже сильно на взводе, но вопросы продолжали роиться в моей голове, и я никак не могла их не задать.

— А с Ольховским? — спросила я. — Какие отношения были у него с Ольховским?

— С Ольховскими мы и вовсе дружили семьями. Мы вместе с ними ездили на пикники, Николай с Анатолием на охоту ходили…

— Часто?

— Регулярно, как только открывался сезон… Еще вопросы? — Это было сказано с нескрываемым сарказмом.

Я чувствовала: здесь что-то есть, что-то очень важное. Но никак не могла сообразить, что именно и как заставить жену Николая Пантелеймоновича сказать мне это. Потому и задавала, как всегда в таких случаях, самые, казалось бы, нелепые, пришедшие в голову вопросы, — авось они выведут меня куда надо.

— А у Николая Пантелеймоновича было охотничье ружье?

— Нет, не было, — кажется, Бортникова смирилась и дала себе слово терпеть мою дурь до конца. — Отправляясь на охоту, он брал ружье у одного нашего друга…

— Какого?

— У одного друга нашей семьи. Это очень уважаемый человек.

— Как его фамилия?

Жена Бортникова немного помедлила, оглянулась вокруг, показывая всем своим видом удивление, что милиция потакает моему нахальному поведению. Но Кирьянов вновь промолчал, и она наконец объявила:

— Его фамилия Шмуйлович.

Вот оно! Я не случайно ждала, что должно всплыть что-то интересное. Так оно и оказалось — всплыло.

— Значит, вы хорошо знакомы с Евгением Марковичем Шмуйловичем, — констатировала я.

— Да, он друг нашей семьи!

— Как и Ольховский?

— Да, мы вместе часто общаемся.

— Слушай, Таня, — заговорил вдруг Кирьянов, которому, видимо, надоела моя игра в бессмысленные, как ему казалось, вопросы и ответы. — Хватит наконец, пожалей женщину. Не видишь, она уже на пределе…

— Да пожалуйста! — безразлично пожала плечами я. — Если ты, Киря, больше не хочешь, чтобы я задавала вопросы, я и не буду…

Я отошла к двери кабинета, уселась на стул, где совсем недавно сидел главврач клиники, достала сигарету и закурила. Киря, сильно раздосадованный моей фамильярностью с ним на людях, подошел к жене Бортникова и стал вежливым и мягким, как масло, голосом успокаивать ее, уверять, что все нормально, что с ее супругом в следственном изоляторе ничего дурного не случится. Причем тон его голоса был точно таким же фальшивым и неестественным, какой бывает у взрослых, когда они уверяют своего приведенного в поликлинику ребенка, что в зубном кабинете ему вовсе не будет больно. Впрочем, в отличие от ребенка, жена Бортникова не особенно верила уверениям милицейского начальника, однако позволила ему бережно взять себя под руку, вывести из кабинета и проводить до выхода из клиники. Там, напротив дверей, стояла ее личная машина, в которую Киря заботливо, будто свою жену, усадил Бортникову и некоторое время смотрел, как машина отъезжала прочь.

* * *

— Ну, и чего мы теперь добились? — Киря смотрел на меня с таким видом, будто я лучше его разбиралась в создавшейся ситуации. — Ты хоть знаешь, какого полета этот тип?

Мы стояли на крыльце клиники «Тан-мед» и оба с удовольствием дымили сигаретами. После такого напряженного диалога немного не покурить было грех. На улице меж тем давно уже стемнело, и морозный воздух середины марта — даром что весна по календарю! — пощипывал меня за щеки и нос. Тем приятнее был горячий табачный дым, согревавший мне горло и грудь.

— Николай Пантелеймонович? — Я пожала плечами. — Думаешь, много шума будет из-за того, что вы его сцапали?

— Да все стоматологи города теперь встанут на его защиту! — воскликнул Кирьянов раздосадованно. — Адвокат у них, кажется, такой, что ты младенец в сравнении с ним! А у нас против него ничего конкретного нет, кроме незаконных операций с драгметаллами и уклонения от уплаты налогов…

— Вот и предъяви ему их, — сказала я. — Направь информацию в областную налоговую инспекцию. Но только не надо теперь делать вид, будто это я тебя заставила арестовать главврача клиники.

— Не ты? — Киря посмотрел на меня ошалело. — Ты что же, не считаешь его виновным?

— Если честно, — сказала я, — мне не очень-то верится в то, что главврач «Тан-меда» виноват в убийстве двоих своих сотрудников. И дело не только в его алиби: как раз оно-то ничего не значит. Бортников мог все организовать, отдать приказы, нанять людей, а сам укатить в Германию.

— Ну да! — Лицо подполковника Кирьянова выражало бесконечное удивление. — Слушай, Тань! Если ты не веришь в виновность Бортникова, зачем же ты тогда против него копала?

— Да ничего я против него не копала! — возразила я. — Просто плыла по течению, и все… Наплыла вот на Бортникова. А сама понятия не имею, причастен он к этому делу или нет, а если причастен, то каким образом. Извини, Киря, сейчас вечер, в моей голове вообще мрак, не знаю, что и думать…

Некоторое время мы помолчали.

— Слушай, Татьяна, а кто тебе лицо разукрасил? — неожиданно спросил Кирьянов. — Утром ничего такого не было!

— Это произошло сразу после того, как мы с тобой расстались, — небрежно ответила я.

— Мне Мельников говорил, ты какую-то компанию встретила…

— Я пошутила, — призналась я. — На самом деле ко мне в квартиру какие-то ребята влезли. Пыталась я их проучить, да что-то не очень получилось… Стареть начала, наверное.

— А чего они от тебя хотели? — Киря заметно заинтересовался утренним происшествием, и я пожалела, что ненароком упомянула про него.

— Да ничего особенного. Хотели, чтобы я никуда не лезла, ни во что не вмешивалась…

— Что ты и сделала!

— Я зуб приехала сюда лечить! — обиженно возразила я. — У меня в зубе дупло, от горячего и от холодного болел нестерпимо.

— А на вокзал ты поехала тоже зуб лечить?

— Ох, Киря, перестань! — постаралась осадить своего ментовского друга я. — Своими подозрениями ты напоминаешь мне тех, которые мне испортили мордашку сегодня утром.

— Смотри, как бы они еще чего-нибудь тебе не испортили! — предостерег меня Киря вполне серьезно. — Два трупа, золото, контракты на крупные суммы… Ох, не нравится мне все это!

— А мне, думаешь, нравится? Знаешь, чего я хочу сейчас больше всего на свете?

— Отдохнуть, наверное, — отозвался Киря. — Ты прошлую ночь толком не выспалась, и теперь уже поздно, а ты все на ногах.

Вот за что я любила и ценила моего ментовского друга Володю Кирьянова, так это за его удивительную способность понимать и чувствовать меня.

— А знаешь, чего я сейчас хочу больше всего на свете? — продолжал Киря.

— Ну?

— Я хотел бы совершенно точно знать, чем ты собираешься заниматься завтра с утра.

— Ну, этого я и сама пока не знаю, — возразила я. — Идей у меня никаких нет, зацепок тоже. По логике вещей, вы сейчас должны заниматься проверкой списка знакомых Ольховского и Перепелкина. Если хотите, могу помочь. Хотя ты знаешь, я задаром бегать по чьим-то делам не люблю.

— Вот и не лезь, — сказал Киря, глядя на меня с нежной заботой. — Сами разберемся. А ты поезжай домой, как следует выспись, отдохни. А там глядишь, не сегодня-завтра тебе новый богатый клиент подвернется, с которым работать будет много безопаснее. Поняла меня?

— Конечно, — согласилась я. — Но если со мной что-то еще случится, ты уж извини. Просто натура у меня такая — вечно со мной что-нибудь происходит. Ладно, Киря?

Кирьянов только усмехнулся, покачивая головой. Всем своим видом он показывал, что считает меня неисправимо сумасшедшей.

Глава 6

Я сильно кривила душой, сообщая Кирьянову, что теперь отправляюсь домой, чтобы лечь спать. Вообще-то, я правда чувствовала дикую усталость во всем теле и даже головную боль. Но мои дела на сегодняшний день были еще далеко не переделаны. Например, мне предстояла встреча с Костей Виноградовым, моим старым знакомым, по телефону обещавшим мне поспрашивать знающих людей про золотой бизнес в нашем городе.

Честно сказать, мне жутко не хотелось ехать на встречу с ним, с гораздо большим удовольствием я сейчас и правда отправилась бы домой отдыхать. Однако по опыту я знала, что в моем теперешнем состоянии это было совершенно бесполезно. Слишком возбужденная событиями прошедшего дня, двумя убийствами врачей клиники «Тан-мед», случившимися в течение суток, я попросту не смогла бы уснуть, зная, что еще можно что-то сделать для раскрытия этих преступлений. Поэтому, сцепив зубы и изо всех сил стараясь держать голову прямо — мне отчаянно хотелось спать, и голова моя то и дело непроизвольно клонилась долу, — я катила на своей бежевой «девятке» по темным улицам вечернего города на встречу с Костей Виноградовым, которую он мне назначил в небольшом ресторане-кафе со своеобразным, от царских времен сохранившимся и ныне весьма модным названием «У Леши».

Пресловутый ресторан был на самом деле забегаловкой, где отмечают свои праздники представители рабочего класса и трудовой интеллигенции, и если бы не Костя, я туда никогда бы не пошла. Кроме того, ресторан «У Леши» находился на южной окраине нашего города, по причине близости химического и нефтеперерабатывающего заводов считавшейся самым непрестижным и непригодным для жизни районом. Про эти места издавна ходила не самая лестная молва среди местных жителей, предпочитавших без особой необходимости не появляться на улице позже восьми часов.

Однако Костя Виноградов был патриот в самом конкретном смысле этого слова. Он не только любил потрепаться о любви к своей стране и к нашему довольно неказистому городку, но и при всякой возможности убеждал всех в том, что там, на южной окраине, необыкновенно замечательные места, а потому заманивал при возникновении повода своих знакомых туда к нему в гости. У Кости Виноградова имелось излюбленное место, куда он приглашал своих гостей, — этот самый ресторан-кафе «У Леши». Там Костя главным образом и проводил вечера, если не был сам приглашен куда-нибудь еще.

Нельзя сказать, что эта окраина находилась так уж далеко от центра. Нельзя сказать, что от обоих химзаводов воздух в районе был так уж сильно испорчен: на центральных улицах с его автомобильными пробками выхлопы душат случайного прохожего много больше. Надо сказать, что кафе «У Леши», несмотря на свою вторую категорию, предоставляло посетителям неплохой набор блюд и напитков, причем совсем недорого. Однако Костины предложения поужинать в этом кафе я всякий раз принимала крайне неохотно, всегда предлагая альтернативный вариант пообедать где-нибудь в другом месте. Однако теперь мне была нужна Костина помощь. И поэтому он вправе был назначать для встречи то место, какое ему захочется.

Приехав в начале двенадцатого к ресторану, я застала там веселье в самом разгаре. Оглушительная музыка доносилась из его окон и дверей, множество машин заполнило парковку — и кто сказал, что провинция живет бедно? Много людей снаружи ресторана, еще больше внутри, веселый и часто развязный, пьяный смех, звон столовых приборов. Официант, направившийся ко мне, едва я только появилась на пороге главного зала, вежливо спросил, не к Константину ли Анатольевичу я пришла, и, получив утвердительный ответ, ни слова более не говоря, подвел меня и усадил за хорошо, со вкусом накрытый столик, где уже сидел в гордом одиночестве мой старинный приятель Костя Виноградов.

— Привет… — Костя, не глядя на меня, дожевывал кусок ветчины. — Как добралась? Что будешь пить?

Костя Виноградов был на вид хлипким интеллигентиком: тощим и небольшого роста, с длинным узким лицом. Большие в блестящей оправе очки на носу, пышная копна волос, которая, несмотря на приближающееся пятидесятилетие, не собиралась редеть, дополняли его портрет. Впрочем, те, кто принимал Костю за беззащитного слабака, быстро раскаивались в том, что связались с ним. Искусством рукопашного боя мой старинный приятель владел виртуозно, до сих пор продолжая регулярно тренироваться, и отличался редкой для мужчин его возраста подвижностью и гибкостью тела. Однако, несмотря на стремление сохранить спортивную форму, от хорошего ужина со стаканом приличного вина Костя никогда не отказывался, считая, что натуральное вино в умеренных количествах полезно в любом возрасте, а лишние калории всегда можно сбросить на тренировке.

— Что пить? — переспросила я, разглядывая стоящие на столе винные бутылки. — Да лучше бы кофе… Я ведь на машине, и мне назавтра ясная голова нужна…

Костя кивнул и налил мне большой фужер сухого молдавского вина.

— Ничего, выпей вот это, — прокомментировал он свои действия. — С него голова не замутится… Тем более у тебя.

Я не стала спорить. Выпив фужер вина, я вдруг ощутила сильный голод и принялась одно за другим поедать бисквитные пирожные, горкой сложенные на большом блюде посередине стола, — у Кости временами возникали странные идеи по поводу угощения.

— Выглядишь усталой, — заметил он, тем временем разглядывая мое лицо. — И под глазами тени…

— Намоталась за день, — отозвалась я. — И ночь спала плохо…

— Тогда выпей еще! — и, прежде чем я успела что-либо возразить, он наполнил мой фужер снова. — Сухое столовое вино хорошо тонизирует, после него и спать будешь лучше.

Я махнула рукой — в данной ситуации с ним было бесполезно спорить. Проглотила и эту порцию напитка, поспешила съесть еще несколько пирожных, с вином они имели своеобразный, терпкий и пряный вкус. Несмотря на то, что в голове моей от выпитого слегка зашумело, я решила, что уже пора приступить к деловой части нашей с Костей встречи.

— Итак, Костя, — начала я. — Ты что-нибудь выяснил по поводу «золотого чемоданчика»?

Тот с набитым ртом, потому что в это время жевал кусок гусиной печенки, отрицательно помотал головой.

— Я спрашивал, — проглотив деликатес, сказал он, — у всех, у кого мог… Глухо. Никто твоего чемоданчика в глаза не видел. Ты сама-то уверена, что он существует?

— Что за идеи у тебя в голове, Костя? — возмутилась я. — Человек платит по двести баксов в день для того, чтобы искать несуществующую вещь? Такое вообще мыслимо?

— А он уже заплатил? — поинтересовался Костя.

— Нет…

— Серьезно? — Он посмотрел на меня иронически. — Чего же ради ты тогда за этим чемоданчиком носишься? Ведь ты же всегда берешь деньги вперед…

— Моего клиента убили сразу после моего разговора с ним, — отвечала я. — Так что все получается не так просто…

— Убили? — Костя тихо присвистнул. — Ничего себе! Тогда и вовсе мрачная история получается…

— Вот я про то и говорю…

На мгновение Виноградов задумался.

— Подожди, Таня, — вдруг вскинулся он. — Твоего убитого клиента как фамилия?

— Ольховский, — ответила я немного удивленно. — А зачем тебе?

— Ольховский… — задумчиво повторил мой собеседник, видимо, пытаясь вспомнить, что ему говорит это имя. — Нет, пусто! — решительно объявил он. — Ничего я про него не слышал, ничего не знаю! Тебе такое не кажется странным?

Я пожала плечами. Дело в том, что Костя Виноградов воображал, будто знает весь криминальный мир города как свои пять пальцев. На самом деле он немного преувеличивал. Кое-что он, конечно, знал, при этом даже кое-что такое, чего не знали ни в милиции, ни в прокуратуре. Так что иногда к нему можно было обращаться за советами, вот как я сейчас… Но при этом боже упаси показать ему сомнение в полноте и всеобъемности его знаний: смертельно обидевшись, Костя Виноградов может вовсе отказаться что-либо рассказывать.

— Костя, я тебя просила выяснить насчет чемоданчика, — напомнила я ему.

— Ну, так я же и говорю тебе — глухо, — отвечал он. — Никто ничего не видел, не знает. Даже хуже того…

— Ну? — Я уставилась на него выжидающе.

— Понимаешь, кое-кто из знающих людей мне сказал, что все, что я у них расспрашиваю, сильно похоже на блеф…

— На блеф? — опешила я, чувствуя, как это слово резануло меня по сердцу. — И где же тут, по-твоему, блеф?

— Понимаешь, — отвечал Костя, — знающие люди меня уверяли, что золото теперь при нелегальных перевозках никогда не прячут в чемоданчиках типа «дипломат», потому что так его слишком легко найти. Не возят его в чемоданах и легальные перевозчики, для них изобретены более надежные средства защиты…

— Какие? — глупо спросила я.

— Неважно… Я не знаю, какие… Дело не в этом, Татьяна!

— А в чем же?

— А в том, что нормальные перевозчики золота никогда не используют для своей цели чемоданчик такого типа, как ты описывала. Потому-то я у тебя и спросил: ты сама-то этот чемоданчик видела? Уверена в его существовании?

Я некоторое время сидела молча, немного подавленная сообщенным Костей. Потом, собравшись с духом, произнесла, четко выговаривая слова:

— Чемоданчик с золотом я видела своими глазами, вот как тебя вижу сейчас…

— Серьезно? — изумился Костя. — Значит, ты уже нашла его? Тогда чего же ты молчишь? Я ради тебя весь день, можно сказать, бегал как заводной…

— Спасибо, Костя, я тебе очень благодарна, — со вздохом сказала я. — Но только если ты думаешь, что я уже решила свои проблемы, то ты слишком хорошо обо мне думаешь…

— Как так? — удивился мой собеседник.

— Чемоданчик с золотом я действительно один раз видела, — сказала я, — причем очень даже осязаемо. Только он снова куда-то исчез… Все это произошло сегодня, в течение дня, у меня не было возможности тебе сообщить… И снова убит человек…

— Серьезно? Как фамилия?

— Перепелкин, — без всякого энтузиазма отвечала я. — Роман Геннадьевич.

Мгновение Виноградов соображал, потом покачал головой.

— И это имя мне ничего не говорит, — сказал он. — Видишь ли, я разговаривал сегодня днем с одним очень осведомленным в таких делах человеком. Он говорит, через наш город определенно идет кое-какой трафик золота. Понимаешь, из нашего города есть прямой поезд, идущий за границу. Следовательно, возможность отправки курьера…

— С золотом? — озадаченно переспросила я. — Он что же, чемоданчик со слитками прямо в обычном купейном вагоне везти должен? Да его на первой же таможне поймают! Сам говоришь, в таких чемоданчиках нормальные курьеры золото не возят!

— Подожди, Таня! — оборвал меня Костя. — Ты не умничай, а слушай, что я тебе говорю. Наши криминальные элементы не дураки, и если я говорю, что есть канал транзита, значит, он есть. Только как он работает да кто всем заправляет, ни тебе, ни мне никто не станет рассказывать, правильно?

Я вынуждена была признать, что в этом отношении Костя Виноградов, конечно, прав.

— Понимаешь, Тань, — продолжал он. — Дело даже, как тот знающий человек сообщил мне, в другом. Он сказал, что с некоторых пор у них появились конкуренты. Причем какие-то явно чокнутые: звонили по телефону, обещали сдать ментам. Избили одного из курьеров. Словно современных боевиков насмотрелись… Ну, будто у нас появилась эта, как ее… «Бригада-2».

— А чего, собственно, хотят конкуренты? — поспешила я прервать начавшееся было уклонение нашей беседы в сторону киноискусства.

В ответ Костя посмотрел на меня насмешливо.

— Прежде ты не задавала мне таких наивных вопросов! — весело сказал он.

— Делят сферу влияния?

— Хотят вытеснить прежних хозяев канала нелегальной продажи золота за границу и сами воспользоваться им, — отвечал Костя. — А канал транзита очень надежный, если из-за него дерутся…

— Но если из-за него дерутся, конкурентам должно быть известно многое об этом канале, — возразила я. — Много больше, чем нам с тобой или даже твоему знающему человеку. Иначе они просто не смогут им воспользоваться, даже если победят. Спрашивается, откуда они про него знают? Ведь эта информация, я так понимаю, оберегается надежнее всего…

— Наверное, — согласился со мной Виноградов. — Кто ж их, новых бандитов, разберет?

Я посмотрела на Костю озадаченно. Если он откровенно признавался в своем незнании чего-то, значит, считал это совершенно незначительным, неважным. В отличие от него я не могла сказать, что вопрос, откуда таинственные конкуренты пронюхали про канал нелегального транзита золота, был таким уж незначительным.

— А кстати, твой знающий человек не сказал, как давно начались проблемы? — поинтересовалась я. — Эти конкуренты когда в первый раз появились?

— Около двух недель назад, — отвечал Виноградов. — Он говорит, времени немного прошло, но достать они прежних хозяев уже крепко успели…

— А имена какие-нибудь знающий человек не называл?

— Да ты что, спятила? — воскликнул Костя. — Он если б и знал, мне бы не сказал.

— Значит, он сам их не знает?

— В том-то все и дело! — отвечал Виноградов. — Они сами не могут докопаться до того, кто это их беспокоит. Иначе бы не стали церемониться, давно бы проблему решили. Когда такие деньги крутятся, сама понимаешь…

— До прямых разборок дело пока не доходило?

— Я так понял, что нет… Я же тебе говорю: конкуренты прячутся так умело, что до сих пор не удается их вычислить. По почерку вроде бы «красная волна». На распоясавшуюся золотую молодежь тоже очень похоже: никого и ничего не боятся, действуют очень нагло и самоуверенно. Ну, я имею в виду детей всяких там банкиров и высших чиновников, которым хочется поразвлечься, иногда поиграть в бандитов. Понимаешь?

Я кивнула.

— А ты веришь тому человеку, который это все тебе рассказал? — поинтересовалась я.

— Да ты чего? Почему ж не верить? — искренне изумился Костя Виноградов. — Очень хороший мужик…

— Один из них, из прежних хозяев?

— Нет! — возразил, рассмеявшись, мой собеседник. — Он к ним не имеет никакого отношения. А о всех делах осведомлен, потому что адвокат. Он всех их защищать должен в случае чего…

— Ясно, — сказала я, хотя на самом деле мне не было ясно ничего. Беседа с Виноградовым сильно разочаровала меня, я ожидала узнать от него больше, получить почти исчерпывающие сведения, а вместо этого у меня возникли новые вопросы. Впрочем, как говорится, отсутствие информации тоже информация.

Внезапно мне пришла в голову еще одна идея.

— Слушай, Костя, — сказала я. — Ты говоришь, что твой знающий человек адвокат, верно?

— Адвокат. И что дальше?

— А ты не мог бы дать мне его координаты? Фамилию, телефоны…

Мгновение Виноградов смотрел на меня озадаченно и настороженно.

— Слушай, зачем тебе все это? — спросил наконец он. — Имей в виду, он с кем попало откровенничать не будет. Он и мне-то не особенно рассказывал, хотя мы с ним старые друзья…

— На охоту вместе ездили? — не без иронии поинтересовалась я.

— Да, на охоту, по горным рекам вместе на байдарках сплавлялись… — Костя не расслышал иронии в моем вопросе. — Так что у нас с ним достаточно доверительные отношения. Тебе он, я уверен, вообще ничего не расскажет!

— Ну, мы еще посмотрим, Костя, — решительно возразила я. — Это не твоя печаль. Твое дело — дать мне координаты своего знающего человека. А я уж сама придумаю, как с ним быть, как на разговор раскрутить.

Но Виноградов продолжал смотреть на меня недоверчиво и с опаской.

— В принципе я не против того, чтобы дать тебе его телефон, — сказал наконец он. — Но с тем условием, что ты меня не знаешь и на его номер наткнулась чисто случайно…

Вот она, цена крепкой мужской дружбы! Охота охотой, но я понимала, что Костин «знающий человек» едва ли действительно доверяет своему старому другу.

— Какой разговор, Костя! — поспешила заверить я. — Я подъеду к твоему знающему человеку так естественно, что он и не подумает, что мне от него чего-то надо. Все будет абсолютно натурально!

Виноградов еще некоторое время сомневался, наконец сказал:

— Ладно, записывай. Его фамилия Должиков, зовут Олег Дмитриевич, он член областной гильдии адвокатов, телефоны сейчас найду…

Он полез в свою записную книжку, я вытащила из сумочки свою и стала записывать полученные сведения. Ни о каком адвокате Должикове Олеге Дмитриевиче я до сих пор слыхом не слыхивала.

— Ладно, спасибо, Костя, — сказала я напоследок, сама не зная еще, буду ли говорить с адвокатом. — Спасибо тебе за беседу, за угощение… И за информацию огромное спасибо.

Я стала собирать свою сумочку, готовясь встать из-за стола.

— Ты чего-нибудь выпьешь на посошок? — спросил Костя и, не дожидаясь ответа, стал наливать в фужер еще белого вина.

— Костя, ты с ума сошел, — возразила я устало. — Я же на машине…

— Да это ничего, это в голову не ударяет, — торопливо возразил он, пододвигая мне еще одно бисквитное пирожное на закуску. — Просто будешь крепко спать от него, да и все…

Я, зная упрямый характер Виноградова, не имела охоты ни спорить, ни что-либо доказывать ему. Покорно выпив третий фужер вина и съев пирожное, я поблагодарила Костю за угощение и за информацию, которой мне показалось так мало, и решительно направилась к выходу. Костя, зная мой нрав, не пытался меня удерживать и предлагать проводить. Я в тот момент хотела лишь одного: добраться без приключений до дома, рухнуть в постель и спать, спать, спать…

* * *

А я и в самом деле чудесно выспалась за эту ночь. Будильник я сознательно не включала, потому что вставать к какому-то определенному времени мне было не нужно. Мобильник я выключила, вилку домашнего телефона выдернула из розетки, а чтобы, не дай бог, не зазвонили во входную дверь, отключила в доме электричество совсем. Так что спать мне ничто не помешало. Хорошая штука — сон! После него и голова прояснилась, и настроение улучшилось. Я бы еще полежала в постели и побалдела, плывя по течению собственных мыслей, если бы это течение в конце концов не принесло меня к событиям вчерашнего дня. К убийствам, случившимся в течение одних суток. И едва я про них вспомнила, как всякое удовольствие и блаженство в постели кончилось. И я поняла, что загадка «золотого чемоданчика» гложет меня и не дает покоя.

Самым простым было бы обвинить во всем Николая Пантелеймоновича, главврача стоматологической клиники. Но уже самый поверхностный логический анализ не оставлял от этой версии камня на камне. Другого же объяснения происшедшему я никак не могла придумать. Несомненным было только одно: через клинику шел незаконный трафик золота, и известно место, откуда он шел. Но куда золото отправлялось дальше, кто этим занимался, какова сеть преступников, надо было еще выяснять. Слава богу, не мне. В одних случаях частный детектив может сделать много больше профессионального следователя уголовного розыска, в других спецслужбы оказываются много эффективнее пусть даже очень сообразительного сыщика-одиночки. Тут был именно такой случай — второй вариант.

И Ольховского, и Перепелкина убили очень профессионально, из огнестрельного оружия и так ловко, что никто ничего не успел заметить. Очень может быть, что их убили из-за золота, и неважно, насколько каждый из них был посвящен в тайны преступного трафика. Но одно представлялось для меня несомненным: за всеми этими действиями чувствовалась мрачная, безжалостная сила. Вопрос был только в том, как бы мне выйти на эту силу, на людей, которые ею двигают. Или которыми движет она сама. Влезла я в дело безумно трудное и опасное, и лучше бы мне его бросить. А правильнее было бы и вовсе в него не лезть. Однако теперь мое расследование зашло так далеко, что я не мыслила себе, как бы могла его оставить.

Встав с постели, я машинально побрела на кухню и поставила на огонь джезву. Кофе для меня — единственный способ привести себя в рабочее состояние. Тут же натощак закурила свою первую утреннюю сигарету. Постояв некоторое время у окна и рассеянно наблюдая, как сереет на улице тусклый мартовский день, больше похожий на осенний, я вдруг подумала, что теперь, пожалуй, самое время погадать. Прежде чем отправляться по своим делам, надо спросить у судьбы совета, что делать сегодня, как расследовать эти ужасные убийства.

Вернувшись в комнату, я отыскала в сумочке мешочек с гадальными костями, зажала их в руке и постаралась сосредоточиться. Вопрос «Что же теперь делать?» был самым актуальным и животрепещущим для меня, однако после двух моих первых, крайне неудачных гаданий я даже не знала, имеет ли смысл вообще его задавать. А вдруг кости снова ответят мне фразой, которую я не смогу ни понять, ни как-то истолковать?

Тем не менее я метнула кости. Они легли так: 34+10+18, и я вздохнула с досадой. Это сочетание цифр я знала наизусть, оно буквально означало: «Против вас действует тайный противник, но если вы будете осторожнее, он разоблачит себя в самый неподходящий момент». Собственно, можно было бы радоваться и утешаться — кости блестяще подтверждали мои догадки. Но мне в данной ситуации хотелось получить какое-нибудь более конкретное указание к действию. Нет, мне решительно не везло с гаданиеми в последнее время.

Налив себе в чашку свежесваренного ароматного кофе, положив сахар и помешивая его ложечкой, я закурила еще одну сигарету. Внезапно мне вспомнилось имя, что называли мне вчера, — Евгений Маркович Шмуйлович. К нему-то в гости мне и предстояло отправиться сегодня утром. И хотя мне имя Шмуйловича было совершенно незнакомо и я была уверена, что прежде я с этим типом нигде не встречалась, но означает ли это, что он не знает меня в лицо? Я ведь человек в городе достаточно известный и часто шатаюсь по разного рода крутым мероприятиям… Кости определенно советовали мне быть осторожной, и я решила, что, отправляясь к Шмуйловичу, надо прибегнуть к маскараду.

Допивая чашку кофе, я размышляла, стоит ли сначала позвонить Шмуйловичу или лучше нагрянуть к нему на работу неожиданно. Этот господин, по словам Гарика Папазяна, работал в администрации Ленинского района города. Несложно было туда поехать, пойти на прием… Я хорошо знала, как нужно пробираться в такого рода учреждения. Однако Шмуйлович может оказаться в отъезде или заболеть, и я зря потрачу время, катаясь в Ленинский район, также окраинный, расположенный далеко от моего дома. Поэтому я порылась в своих записях, отыскала координаты Шмуйловича, данные мне вчера Гариком Папазяном, и набрала номер домашнего телефона. Мне ответил приятный женский голос:

— Алло?

— А Евгения Марковича Шмуйловича к трубочке позовите, пожалуйста! — Я постаралась сказать эти слова как можно более сухим, официальным тоном.

— Он уже ушел на работу, — последовал ответ. — Так что звоните теперь туда.

— На работу — это в администрацию Ленинского района? — не удержалась, уточнила я.

— Да, да, конечно, — голос звучал так же спокойно, приятно. — Он ведь только в администрации работает, больше нигде.

Поблагодарив собеседницу, я отключилась, однако следовать ее совету и звонить в администрацию не стала: если Шмуйлович ушел на работу, значит, все нормально и мне незачем туда звонить.

Я стала собираться. Порывшись в шкафу, откопала парик из искусственных темно-русых волос кудряшками, какие были в моде лет этак двадцать назад. Свои собственные волосы я стянула в тугой узел, собрала на голове, а поверх них надела парик. Глянула в зеркало — парик сидел великолепно и настолько изменял мою внешность, что я сама перестала себя узнавать. Однако одного элемента маскарада было, пожалуй, мало. Я взяла баночку со специальным бесцветным, но вязким, как клейстер, раствором и кисточкой стала наносить его себе на лицо тонким, аккуратным слоем. Вскоре раствор стал подсыхать, и мою кожу на лице противно стянуло. Однако, глянув в зеркало, я обнаружила, что теперь мое лицо сильно поблекло, утратило обычный здоровый розовый цвет и его покрыла сетка мелких, очень похожих на старческие морщин. За какие-то пять минут я внешне постарела лет на тридцать. Но и этого мне показалось мало. Из ящика комода я достала большие совиные очки с простыми стеклами, изготовленные специально для такого случая. Надев их и снова глянув в зеркало, я удовлетворенно хмыкнула: на меня смотрела старомодно выглядящая женщина лет пятидесяти с гаком, в огромных очках, с наивным, даже глупым выражением лица. Отлично! — похвалила свою работу я. Как раз то, что нужно.

Из дальнего угла своего платяного шкафа я достала особое свое платье, которое надевала всегда к этому гриму. Платье сшила мне одна моя знакомая швея по моему собственному проекту. Это был уже давно вышедший из моды и весьма поношенный образчик женского гардероба, какой было престижно носить лет эдак двадцать назад. Главной же особенностью, для чего я держала его у себя, было то, что со всех сторон платье было оборудовано специальными «толщинками» — прокладками из ваты, выполненными так искусно, что едва я надевала его на себя, как становилась похожей на раздобревшую даму лет эдак пятидесяти. Это я-то, в свои двадцать семь лет имеющая фигуру Дюймовочки! Одним словом, при помощи моего спецкостюма я устроила себе фигуру женщины предпреклонного возраста под стать морщинистому, постаревшему лицу.

Потом я порылась в своем письменном столе и нашла там несколько визиток, оставленных когда-то бывшими клиентами. Теперь я при необходимости могла использовать их по назначению. Уже перед выходом из квартиры задумалась, брать ли мне с собой мой «макаров». Но потом решила от такой идеи отказаться — устраивать вестерн на улицах города было не в моем характере.

Экипировавшись таким образом, я вышла из дома, чтобы сесть в свою бежевую «девятку» и ехать на прием к господину Шмуйловичу Евгению Марковичу.

Глава 7

Здание администрации Ленинского района нашего города находилось в очень тихом, спокойном переулке, вдали от оживленных проспектов и в окружении старых, сталинской постройки, домов. Само же здание представляло собой четырехэтажное угловатое сооружение типа официального правительственного модерна — зданий в таком стиле много строили в восьмидесятые годы. На входе я показала вахтеру свою лицензию на деятельность частного детектива, которая произвела на него настолько сильное впечатление, что он сразу пропустил меня. Затем поднялась к кабинету Шмуйловича.

Евгений Маркович был маленький, но все-таки начальник, и в его приемной меня встретила секретарша.

— Евгений Маркович сейчас занят, — сообщила она мне. Как будто такие начальники когда-нибудь бывают свободны для незнакомых им посетителей!

— Да, но у меня договоренность о встрече с ним, — нагло принялась врать я.

— У вас? — Секретарша смотрела на меня удивленно. — Вашу фамилию, пожалуйста, назовите.

В ответ я подала ей отобранную дома визитку. Секретарша уставилась на нее озадаченно.

— Не знаю, Анфиса Дмитриевна, — проговорила смущенно она. — Вашей фамилии у меня в журнале нет. Вы с кем договаривались о встрече?

— Послушайте, вы, может быть, просто сообщите Евгению Марковичу о том, что я хотела бы с ним поговорить? — предложила я. — Скажите, что я по поводу Толи Ольховского…

— Кого? — переспросила секретарша озадаченно.

— Ольховского, Анатолия Дмитриевича…

Секретарша пожала плечами. Ясно было, что названная мной фамилия также ей ничего не говорит.

— Хорошо, я скажу, — наконец проговорила она. — Но только я вам ничего не обещаю! Евгений Маркович и в самом деле занят…

Секретарша скрылась в кабинете Шмуйловича. Последовало несколько минут напряженного ожидания. Наконец секретарша появилась на пороге, на лице ее было написано искреннее удивление. Широко распахнув дверь в кабинет, она сделала приглашающий жест.

— Проходите, пожалуйста, — сказала она. — Евгений Маркович примет вас…

Господин Шмуйлович сидел за столом, когда я вошла, и смотрел на меня холодными, стального серого цвета глазами — у меня сразу возникло неприятное ощущение от одного его взгляда. Мне кажется, такой взгляд должен быть у волка. Во всем остальном, за исключением взгляда, внешность у Евгения Марковича была весьма привлекательная, ухоженная. Довольно моложавое для его реального возраста лицо, гладкое, без морщин и чисто выбритое, правильные черты его заставляли предполагать, что в юности Шмуйлович определенно нравился женщинам. Его седеющие волосы зачесаны с аккуратным пробором, так же аккуратен и к тому же элегантен был его строгий костюм.

Я тщетно ждала ответа на свое приветствие — некоторое время Шмуйлович пристально и сумрачно рассматривал меня своими волчьими глазами, а я стояла перед ним, словно кролик, зачарованный неподвижным взглядом удава.

— Ну-с, Анфиса Дмитриевна… — наконец размеренно произнес он, вертя в руках мою визитку, переданную ему секретаршей. — Чем могу быть полезен?

Он даже не предложил мне сесть. И весь его вид, несмотря на внешнюю вежливость и учтивость, показывал, что я со своим визитом ему крайне нежелательна в это время дня, и вообще… Однако он принял меня! Это было любопытно.

— Видите ли, Евгений Маркович, — начала я, внаглую усаживаясь на стул около стола. — Я бы хотела расспросить вас об Анатолии Дмитриевиче Ольховском. Вы ведь с ним большие друзья, правда? — Я сознательно построила свой вопрос в настоящем времени, решив заодно проверить, известно ли Евгению Марковичу про убийство зубного врача. — Или, по крайней мере, хорошо его знаете, часто встречаетесь…

Шмуйлович продолжал молча рассматривать меня холодными звериными глазами и отвечать, похоже, не собирался.

— Мне рассказывали, что вы с Анатолием Дмитриевичем очень хорошо знакомы, — я изо всех сил старалась расшевелить Шмуйловича, вызвать на разговор. — Вместе даже на охоту ходите…

— Кто вам это наплел? — вдруг резко спросил сидящий за столом, не сводя с меня взгляда.

— Да ну какое имеет значение, кто мне это… сказал, — попыталась улыбнуться я, что под взглядом моего немногословного собеседника было не так-то просто. — Одна моя очень хорошая знакомая…

Шмуйлович молчал, по-прежнему не сводя с меня глаз. Определенно, он собирался вытянуть из меня все, что я знаю, а в ответ не сказать ничего.

— Она мне сказала, — продолжала я, — что вы и Ольховские дружите семьями… Ведь правда?

— Нет! — наконец сказал, точно отрубил, Шмуйлович. — Впервые в жизни слышу это имя.

— Как впервые в жизни? — Я скроила самую растерянную гримасу, на какую только была способна. Шмуйлович блефовал, это ясно. Если бы он не знал Ольховского, он бы меня не принял сейчас, в неприемное время. — Странно! — пробормотала я. — Мне сказали, что вы с ним большие друзья…

— Назовите имя того, кто вам это сказал?

— Ну, неважно, — робко проговорила я. — Знаете, я тогда пойду, наверное. Если вы про Ольховского ничего не знаете…

Я и в самом деле встала и неуверенными шажками направилась к выходу. Резкий возглас Шмуйловича остановил меня у самой двери.

— Стойте-ка! Идите сюда, сядьте! — Он, однако, довольно бесцеремонно приказывал мне. Вот мерзавец! — Рассказывайте, кто вам посоветовал обратиться ко мне.

— Да ну, это теперь неважно, — так же робко сказала я, продолжая, однако, стоять возле двери.

Я нарочно немного сутулилась и говорила тихим голосом, стараясь изобразить неуверенную в себе пожилую женщину. Судя по реакции Шмуйловича, получалось у меня великолепно.

— Понимаете, это по поводу золота, — сказала я. — Мне нужна кое-какая информация об Ольховском. Но если вы ничего о нем не знаете, то я, наверное, пойду…

Я взялась за ручку двери и даже успела повернуть ее.

— Стойте, стойте! — Шмуйлович с неожиданной прытью выбрался из-за стола и подбежал ко мне. Резким движением он захлопнул приоткрывшуюся было дверь и встал у меня на пути. — Подождите-ка минуту!

Мне стоило немалых усилий, чтобы не рассмеяться: за столом этот господин выглядел много внушительнее! Потому что на деле он оказался весьма маленького роста, на полголовы ниже меня, далеко не дылды. Впрочем, весьма коренастым, широкоплечим и, судя по тому, как он захлопнул перед моим носом дверь, далеко не слабым. И этот тип собирался помешать мне выйти из своего кабинета…

— Ну-ка, рассказывайте! — грозно хмуря брови, сказал он. Однако сейчас, когда я смотрела на него сверху вниз, его волчий взгляд не казался уже таким страшным. — Ну! Почему молчите? Рассказывайте, что еще за золото?

— Никакого золота у меня с собой сейчас нет! — постаралась я изобразить приличествующий моему образу пожилой дамы испуг и замешательство. — Отпустите меня, или я буду кричать!

Самую чуточку, но Шмуйлович все-таки смутился от моей угрозы.

— Слушайте, сядьте, успокойтесь! — заговорил он другим, более вежливым тоном. — Расскажите, что вы хотели-то? Присаживайтесь!

Он и в самом деле пригласил меня сесть на тот же самый стул возле стола, а сам уселся не на прежнее место за стол, а рядом со мной. Я внутренне торжествовала: ага, волчья морда, все-таки я тебя зацепила!

— Так, прежде всего расскажите, кто порекомендовал вам обратиться ко мне? — на этот раз изысканно вежливо заговорил он. Куда только подевались его грубость и хамоватость!

— Мне ваши координаты дала Ольга Викторовна… — Я назвала фамилию владелицы одного из галантерейных магазинчиков, ей как-то раз пришлось быть моей клиенткой. Ее магазинчик был расположен как раз в Ленинском районе города, и, работая в отделе стандартизации администрации этого района, Шмуйлович не мог ее не знать. — Она сказала, что вы непременно должны быть в курсе. Но раз вы не в курсе…

— Кто сказал вам, что я не в курсе? — оборвал меня он. — Вы же толком не объяснили еще, что именно вы хотите!

— Я вам объяснила! — упорствовала я. — Я сказала, что мне надо расспросить вас о Толе Ольховском. А вы сказали, что такого не знаете. О чем же нам тогда говорить?

— Ах, Толя Ольховский! — Шмуйлович широко, но как-то фальшиво рассмеялся. — Вы просто невнятно назвали его фамилию, вот я и не расслышал.

Ловко выкрутился. Способностью нагло врать и блефовать этот тип ничуть не уступал мне самой!

— Ольховского я, конечно, знаю, — говорил Шмуйлович, — и очень даже хорошо. А почему он вас интересует?

— Я хотела бы знать, насколько Ольховскому можно доверять, — сказала я. — В первую очередь в деловом отношении, конечно.

— А в чем вы собираетесь ему довериться? — Мой собеседник просто на глазах становился почти весел и любезен.

— Понимаете, я вместе с подругой хочу открыть небольшую ювелирную мастерскую в нашем городе, — принялась фантазировать я. — Я, знаете, ювелир с большим стажем работы, работала в разных организациях, в нашем лучшем ювелирном магазине «Кристалл» в том числе…

— Серьезно? — переспросил Шмуйлович, внимательно глядя на меня.

— Да, — поспешила заверить его я. — Но это сейчас неважно. Дело в том, — продолжала я, — что Ольховский предложил нам купить у него золото высшей пробы, причем сравнительно большую партию, целых семь килограммов.

— Семь килограммов? — Шмуйлович явно насторожился. — Ну, это не очень большая партия…

— В сравнении с тем, что хранится в Гохране, конечно, — согласилась с усмешкой я. — Но для нас это весьма приличная партия, в которую мы должны вложить значительную часть наших наличных денег.

— Вы что, видели это золото? — внезапно спросил Шмуйлович.

— Конечно, — сказала я. — Там слитки по двести пятьдесят граммов. Печать Центробанка, герб — все как полагается. И, насколько я могла судить при достаточно поверхностном осмотре, золото действительно высшей пробы!

Шмуйлович посмотрел на меня озадаченно.

— Вы что, можете определить по внешнему виду пробу золота? — спросил он недоверчиво.

— Конечно! — Я пожала плечами. — Любой опытный ювелир это может, и я в том числе.

Евгений Маркович снова немного помолчал, рассеянно глядя куда-то мимо меня.

— Значит, слитки, — вполголоса пробормотал он. — И как же они были упакованы, эти слитки? В фанерный ящик?

— С чего вы взяли? — скроила я обиженную гримасу. — Ольховский не дурак, он хранит слитки в чемоданчике, коричневом таком, типа «дипломат». На вид он довольно замызганный, этот чемоданчик, но на самом деле стенки у него из сверхпрочного титанового сплава и замки с секретом…

— Это вы сами видели? — поинтересовался хозяин кабинета.

— Конечно! Ольховский мне все рассказал и показал…

— Ольховский, — задумчиво проговорил Шмуйлович, по-прежнему глядя куда-то мимо меня. — Вы что же, виделись с Ольховским?

— Разумеется! — отвечала я. — А кто же тогда, по-вашему, демонстрировал мне чемоданчик?

— Не знаю, может быть всякое… Почему вы, собственно, уверены, что фамилия этого человека Ольховский? Он вам что, паспорт показывал?

Я торжествовала: Шмуйлович определенно клюнул на мою историю. Однако внешне я постаралась разыграть удивление.

— Это еще зачем? Нет, ничего он мне не показывал, — отвечала я. — Мы с ним разговаривали в стоматологической клинике «Тан-мед», там он работает…

— Кто вас познакомил с Ольховским?

— Я же говорила: Ольга Викторовна. Она же мне и посоветовала обратиться к вам за сведениями о самом Ольховском…

Шмуйлович тупо таращил на меня глаза, вид у него был озадаченный.

— Откуда эта дура про все знает? — едва слышно пробормотал хозяин кабинета. Громко он, однако, спросил: — А как он выглядел, тот человек, с которым вы разговаривали?

— Ну, обыкновенно выглядел! — Я стала припоминать черты покойного ныне зубного врача. — Высокий, моложавый, лет сорока… Большая голова с залысинами…

— Очкарик? — подсказал мне Шмуйлович.

— Ну да, конечно!

Мой собеседник кивнул.

— И когда же вы с ним виделись?

— Вчера! — отвечала я. — Около трех часов дня…

Теперь хозяин кабинета смотрел на меня совершенно ошалело.

— Вы виделись с Ольховским? — изумленно переспросил он. — Вчера в три часа дня в клинике «Тан-мед»?

— Ну да! — подтвердила я. — А что здесь такого?

— Да нет, ничего, — с усталым вздохом проговорил Шмуйлович, глядя как-то рассеянно в сторону. — Все это очень интересно…

— Вовсе это не интересно! — словно не замечая его смущения, воскликнула я. — Я же пришла к вам специально за советом. Мы же собираемся купить золото!

— Вот как? Тогда в чем же проблемы! — Шмуйлович рассмеялся, однако глаза его оставались серьезными, озабоченными. — Смело покупайте его и занимайтесь вашим бизнесом!

— Вот в том-то и дело, что мы никак не можем решиться на это, — возразила я. — Понимаете, Ольховский предложил нам золото по такой бросовой цене, что у нас сразу возникло подозрение, честным ли путем он его добыл. Понимаете, наше предприятие еще только становится на ноги, и конфликты с законом нам совершенно ни к чему. Подмазывать милицейских чинов нам абсолютно нечем, и любое милицейское расследование нас может попросту обанкротить.

— Понятно, — сказал Шмуйлович, снова рассеянно глядя куда-то в сторону. — В этом вы, конечно, правы.

— Так что же нам делать? — воскликнула я, привлекая его внимание.

— Что? — не понял Шмуйлович, с трудом возвращаясь от собственных мыслей к действительности.

— Соглашаться на покупку или нет? Мы купим, а вдруг золото краденое… Что с нами тогда будет?

— Проблемы будут, — снова рассеянно проговорил Шмуйлович. Какие-то собственные мысли неотвязно занимали его, и мое присутствие ему сильно мешало.

— Послушайте, ведь вы же хорошо знаете Ольховского…

— Я? Нет! Никогда не был с ним знаком!

Я опешила: с какой же феноменальной наглостью блефовал этот дядечка! Мне даже стало завидно. Вытянул из меня всю историю, а взамен ни полслова. Слава богу, рассказанная мной история — тоже чистый блеф.

— Но как же… — растерянно пролепетала я. — Вы же сказали, что знакомы с ним…

— Нет, незнаком! — жестко возразил Шмуйлович.

— Ну, я тогда не знаю, — проговорила я. — Я хотела бы только спросить, вы случайно не знаете, откуда у Ольховского может быть золото. Где он его достал, купил, привез откуда…

— Без понятия! — Шмуйлович был неумолим. — Я такими делами, знаете ли, вообще не занимаюсь!

— Ну, тогда я пойду в милицию, наверное, — с самым глупым видом заявила я. — Расскажу об этом предложении, пусть они сами с Ольховским разбираются, законным ли путем он добыл то золото. А мне в моем положении сейчас не до конфликтов с законом… Как странно, Ольга Викторовна говорила, что вы Ольховского знаете, а на самом деле…

Мне не дал договорить звук открывавшейся входной двери. В кабинет внезапно вошел молодой человек высокого роста, стройный, симпатичный. Он без всяких церемоний подошел к столу Шмуйловича и, едва скользнув по мне равнодушным взглядом, обратился к хозяину кабинета:

— Ну что, Евгений Маркович, все готово, — сказал он, протягивая Шмуйловичу красную кожаную папку. — Осталось документы подписать. Только давайте по-быстрому, мне надо ехать…

Голос его был слегка сипловатый и грубый, и даже по нему я бы уверенно заявила, где один раз уже слышала его. Но когда он протягивал красную папку Шмуйловичу, я увидела кисть его руки. Та же самая родинка, тот же самый шрам… Я видела эту руку вчера утром в собственной квартире — она размахивала перед самым моим носом пистолетом Макарова! Как хорошо, что эффектные молодые люди имеют привычку вовсе не обращать внимания на женщин пенсионного возраста! Я не уверена, что, присмотрись этот тип ко мне повнимательней, он бы не узнал во мне Татьяну Иванову!

— Так, хорошо, Олег, — проговорил Шмуйлович, открывая красную папку и просматривая содержащиеся в ней бумаги. — Запомни: твоя задача — добиться, чтобы Николая сегодня же выпустили под подписку о невыезде. Нечего ему в СИЗО сидеть, не место это для него… И заодно выясни хорошенько, что у органов против него имеется…

Молодой человек кашлянул и указал глазами поднявшему голову от бумаг хозяину кабинета на меня. Тот наконец понял.

— Все, Анфиса Дмитриевна, наш разговор окончен, — сказал Шмуйлович, глядя на меня в упор волчьими глазами. — Простите, но у меня дела.

Я не стала дожидаться дальнейших, более конкретных указаний проваливать, встала и бодро вышла вон из кабинета. Проскочила мимо удивленно смотревшей мне вслед секретарши и перевела дух, только очутившись на улице здания районной администрации.

* * *

Усталым шагом я вернулась к своей бежевой «девятке», мирно стоявшей припаркованной невдалеке, и уселась в нее. Видимо, я приехала сюда много раньше обычного, потому что прежде сравнительно свободный и тихий переулок теперь был весь заставлен разнообразнейшими машинами и по узкой оставшейся свободной части улицы то и дело проезжали в разные стороны крутые автомобили районных чиновников. Все это, несомненно, означало, что рабочий день у руководителей района в полном разгаре.

Усевшись за руль своей машины, я попыталась собраться с мыслями, подытожить то, что узнала из только что состоявшегося разговора.

Конечно, Шмуйлович ни одним словом не выдал себя и не сообщил мне никаких полезных сведений. Но, судя по его поведению, я готова была поклясться, что Ольховского он хорошо знает и про серию несчастий, произошедших в клинике «Тан-мед», наверняка в курсе. И самое главное — я нашла того, кто вломился ко мне в квартиру вчера утром и пытался у меня что-то узнать. Довольно странное для цивилизованных людей поведение! Больше было похоже на действия бандитов. И теперь выяснилось, что тот тип, который избил меня в моей же собственной квартире, оказывается, хорошо знаком со Шмуйловичем. Я готова была поклясться, что напала на верный след. Но только что же мне делать дальше? Иногда я очень жалела, что не могу, как любой нормальный оперативник, вызвать подозреваемых в свой кабинет в управлении и устроить беседу часиков так на пять, чтобы было время все расспросить подробно. А начнет ерепениться, так определить его в КПЗ на сутки для освежения памяти. Время от времени возникали у меня ситуации, когда мне очень хотелось иметь средства работы милиции в своем личном арсенале.

Кстати, о милиции. Я вдруг вспомнила, что координаты Шмуйловича дал мне не кто-нибудь, а Гарик Папазян, сам вполне мент, хотя и армянского разлива. Я решила, что надо позвонить Гарику и спросить его, что он вообще знает об этом Шмуйловиче. Может быть, он сообщит мне какую-нибудь зацепку. И еще… Я теперь припоминала, что Гарик говорил, будто Ольховский пришел к нему на день рождения не один, а в компании какого-то слесаря, кажется, специалиста по дверным замкам. Этот специалист был знаком с Ольховским, значит, с ним тоже следовало встретиться и побеседовать. На листочке бумаги я записала карандашом крупно «слесарь», чтобы, заболтавшись с Гариком, не забыть про этого человека.

Вытащив свой мобильник, я набрала номер телефона Гарика и была рада услышать в трубке его хрипловатый голос, с характерным акцентом сказавший:

— Слушаю…

— Гарик, привет. Как дела? Это Татьяна Иванова!

Гарик мгновение помедлил, как-то странно откашлялся, затем сказал безразличным и словно усталым голосом:

— Привет. Все нормально. Что, какие-то проблемы?

— Слушай, Гарик, — я постаралась говорить как можно беспечнее, как будто речь шла о пустяке. — Ты со Шмуйловичем хорошо знаком?

— Евгением Марковичем? — В голосе Гарика послышалось напряжение. — Ну нет, не так, чтобы очень… А в чем дело?

— Не так, чтобы очень… — повторила я задумчиво. — Но ведь ты где-то познакомился с ним, со Шмуйловичем?

— Да… На застолье… Мы там сильно напились, я ничего не помню…

Голос Гарика снова звучал безжизненно, словно спросонья.

— Но ведь ты встречался с ним после этого застолья?

— Нет… То есть да… Пару раз… Слушай, Таня! — тут только голос Папазяна немного оживился. — Объясни толком, зачем ты меня про него расспрашиваешь?

— Да у меня Ольховский все не выходит из головы.

— А, которого убили… — Казалось, Гарика тоже вовсе не радовала вся произошедшая история. — Слушай, брось ты лучше это.

— Бросить? — Я немного опешила от его мимоходом произнесенного совета.

— Да, брось… Так будет безопаснее всем нам…

Прежняя бесстрастность послышалась мне в словах моего ментовского друга.

— Да вот я и пытаюсь, — решив не показывать своей настороженности, сказала я. — Только все никак не получается.

— Ах да, мне говорили. Ты снова засветилась с этим…

— С кем? — Иногда у Гарика была странная манера выражаться.

— Ну, при убийстве этого… — Гарик помялся. — Зубного техника, по-моему.

— Ты его хорошо знал?

— Ты что, спятила? Нет! — Неожиданно Гарик сильно разволновался. — Но Кирьянов мне просто уши прожужжал всей этой историей. У меня своих дел полно, а он требует, чтобы я пошел по адресам со знакомыми Перепелкина беседовать.

— И ты ходил?

— Нет, конечно. Говорю же, некогда мне!

Разговор явно перетекал в нужное мне русло.

— Слушай, Гарик, — сказала я. — У меня к тебе большая просьба…

— Ну?

— Объясни мне, кто такой этот Шмуйлович.

— Шмуйлович? — Я слышала, как мой армянский друг напряженно сопит в телефонную трубку, прежде чем ответить. — Слушай, Таня, серьезно говорю: брось, а…

— Бросить? Почему? — не выдержала я.

— Тебе кто-то бабки заплатил, что ты в это дерьмо лезешь?

— Нет, никто мне ничего не платил, — отвечала я. — Просто мне вчера пару раз крепко дали по морде, и мне интересно знать за что. Вот и все.

— Пару раз? Смотри, получишь больше.

— Гарик, будь так добр, не пугай меня! — начала терять терпение я. — Мы с тобой достаточно давно знакомы, чтобы тебе знать: запугивания на меня плохо действуют. Вместо того чтобы отбить у меня лишнее любопытство, запугивание, наоборот, его еще больше возбуждает.

— Тань, ты только не подумай, что я с ними заодно, — поспешно проговорил Гарик. — Просто этот Шмуйлович мрачный тип.

— Знаю, видела.

— Уже? — На другом конце связи послышался тяжкий вздох. — Тогда плохи твои дела. Можешь телохранителей нанимать хоть целую роту, они тебя не спасут.

Телохранителей? Я не верила своим ушам. В устах Гарика такие слова и такой тон были чем-то новым.

— Слушай, признавайся, какие у тебя отношения со Шмуйловичем? — спросила я его строго.

— Никаких…

— Тогда почему по просьбе Шмуйловича ты пригласил к себе на день рождения людей, практически тебе незнакомых? Ты что, что-то должен Шмуйловичу?

Снова последовало тягучее молчание. Я буквально не узнавала моего старого знакомого.

— Таня, я тебя очень прошу, брось лезть в это дело, — проговорил наконец печально Гарик. — Говорю же, всем нам лучше будет…

— Что, совсем все бросить? — наивно спросила я.

— Лучше всего да. — Голос Гарика звучал довольно уныло. Я не знала, что и думать.

Я уже собиралась отключить свой мобильник за полной бесполезностью такого разговора с Папазяном, как вдруг мой взгляд упал на листочек бумаги, который я держала в руках. Пожалуй, решила я, с Гариком не случится инфаркта, если я спрошу еще и про координаты таинственного мастера по замкам. Только спрашивать надо аккуратно! А то он опять заладит свое «брось ты это» и ничего не скажет.

— Слушай, Гарик, — снова начала я. — Ладно, черт с ним, со Шмуйловичем. Ты мне вот что скажи. У тебя знакомый хороший специалист по дверным замкам есть?

— По дверным замкам? — Голос Гарика несколько просветлел. — Есть, конечно. А что у тебя стряслось?

— Да вот вчера ворвались ко мне в квартиру без моего разрешения какие-то парни и замки на входной двери слегка повредили. Они теперь плоховато работают, заедают то и дело, скрипят как-то странно. Ты случайно не знаешь человека, который смог бы их посмотреть?

— Знаю, конечно. Сейчас, подожди…

— Слушай, Гарик! Помнишь, ты на своем дне рождения позавчера познакомил меня с одним человеком? Я не помню, как его зовут. Но ты сказал, что это очень хороший мастер, он тебе замки на даче сделал…

— А, это Петя Николайчук! — воскликнул Гарик. От его испуганного настроения не осталось и следа. — Погоди, сейчас я найду его телефон…

Возникла пауза, во время которой мой мобильник оставался включенным, впрочем, я не привыкла жалеть о деньгах, израсходованных на телефонные переговоры. Ожидая, пока Гарик найдет нужный номер телефона, я рассеянно оглядывалась по сторонам, на вереницы прохожих, шествовавших мимо здания районной администрации. Вдруг мое внимание привлек мужчина, стремительной походкой выскочивший из парадного входа здания и направившийся куда-то в противоположную от меня сторону. В руке он держал красную папку, которой бодро помахивал на ходу. Я видела этого мужчину только со спины, но готова была поклясться, что это тот самый человек, который только что был в кабинете у Шмуйловича, а вчера утром угрожал мне пистолетом. Вытянув шею, насколько позволял это сделать не слишком просторный салон моей машины, я разглядела, что мужчина сел в небольшой, но очень престижный, черного цвета и со всякими наворотами джип. Через мгновение джип тронулся с места и стал выворачивать из узкой щели между машинами на проезжую часть переулка.

Я поняла, что теперь пришел мой час. Не выключая, я поспешно бросила мобильник на сиденье рядом с собой, завела мотор своей «девятки» и тоже стала выворачивать с парковки, намереваясь следовать за черным джипом. Как раз в тот момент, когда я крутила руль, в мобильнике что-то щелкнуло и послышался голос Гарика Папазяна:

— Алло, Татьяна? Нашел я телефон, записывай…

«Как же ты не вовремя!» — захотелось воскликнуть мне. Одной рукой удерживая руль, другой я торопливо подцепила мобильник и кое-как вставила его между щекой и плечом. М-да… С обычной телефонной трубкой такой трюк выполнить легко, а вот с крохотным мобильным телефоном… Чтобы аппарат не выпал, мне пришлось буквально положить голову себе на плечо.

— Да, да, Гарик, называй, — проговорила я, в бешеной горячке орудуя руками и ногами. Только бы никого не задеть в этой теснотище, в невероятно плотном скоплении машин!

Черный джип тем временем выбрался на улицу и помчался по ней в сторону центра города, но вынужден был вскоре затормозить на перекрестке возле светофора. И это меня выручило, иначе джип от меня бы ушел.

— Его зовут Николайчук Петр Васильевич, — говорил меж тем в трубке голос Гарика Папазяна. — Он работает в фирме «Тайзер». Знаешь, которая изготовляет металлические двери, решетки на окна…

— Знаю, Гарик, конечно, о чем разговор…

— Отлично, тогда записывай номер телефона. Готова?

Как я могла быть готова? В тот момент я выворачивала с переулка на оживленный, забитый машинами проспект, слева от меня шел непрерывный встречный поток машин, и мне нужно было как-то втиснуться в узкую щель между двумя потоками и при этом правой щекой придерживать мобильник, изо всех сил косясь налево, в лобовое стекло. И я очень пожалела, что у меня глаза обыкновенные, человеческие, а не на длинных тонких «ножках», как у некоторых ракообразных, и я не могу свободно вращать ими во все стороны независимо от положения головы.

— Давай, Гарик, диктуй. Я слушаю.

Гарик послушно продиктовал, после чего я быстренько поблагодарила его за труды, отключила телефон и бросила его рядом с собой на сиденье. Кое-как мне удалось вывернуть на проспект, никого не задев. Черный джип впереди в этот момент как раз трогался с места, и я устремилась за ним, бормоча про себя как заклинание шесть цифр, названных Гариком, — номер телефона слесаря высокой квалификации по фамилии Николайчук. Записать его мне удалось, только когда мы затормозили на очередном светофоре. И лишь тогда я облегченно вздохнула и поправила парик.

Жизнь, в конце концов, не такая уж плохая штука. Главное, чтобы выступивший от напряжения пот не смыл с лица мои искусственные морщины. Раствор, что их образует, сводится с лица вообще-то спиртом, но кто знает, вдруг от пота он тоже деформируется, размягчается. Выглядеть по-дурацки было бы для меня теперь крайне нежелательно.

* * *

Однако я пришла к выводу, что звонить по мобильному телефону и одновременно управлять машиной вполне осуществимая вещь. Даже в плотном потоке движущихся машин. Теперь же мы, наоборот, попали в основательный затор, медленно тащившийся по широченному проспекту, что соединял Ленинский район города и центральную его часть. Номерной знак черного джипа маячил у меня перед глазами. Что ж, нет ничего проще, чем выяснить, кто же его законный хозяин. Потянувшись к мобильнику, я набрала номер телефона Володи Кирьянова.

— А, Татьяна, привет! — казалось, он был рад услышать мой голос. — Как дела?

— Потихоньку, — неопределенно отвечала я. — Если не сказать, что никак…

— Все бегаешь по делам, — констатировал Киря. — Есть успехи? Выяснила что-нибудь?

По тону голоса Кири можно было заключить, что в данный момент мой ментовский друг страдал избытком свободного времени и рад был просто от души поболтать, в отличие от меня.

— Да нет, ничего я не выяснила путного, — со вздохом отвечала я. — Кругом полный мрак, только какие-то странные намеки. Ощущение, что кое-кто кое-что знает, но мне ни за какие тыщи не скажет.

— Ясно, — отвечал Кирьянов. — У меня почти что то же самое… А откуда ты теперь звонишь?

— Из машины, — не особенно оптимистично пояснила я. — Застряла в заторе на проспекте 50-летия Октября. Да, кстати, Киря, не в службу, а в дружбу… Ты для меня не узнаешь, кому принадлежит машина с номерным знаком… — я зачитала номер джипа, маячившего в каких-то пяти метрах впереди меня.

— Как, как? Погоди, я запишу! — Я послушно повторила комбинацию из букв и цифр. — Ладно, Татьяна, нет проблем. Ты отключись пока, а я как выясню, так сразу тебе перезвоню. Хорошо?

Я не стала спорить, послушно выключила мобильник. Вереница автомобилей, в которой я застряла, как в болоте, медленно, но все-таки продвигалась вперед от светофора к светофору, эти передвижения требовали внимания.

Наконец мой мобильник запищал, и, включив его, я услышала голос Кирьянова:

— Алло? Татьяна? Машина черный «Лендровер»… Джип, одним словом… Сходится?

— Угу… Так чей он?

— Машина принадлежит Должикову Олегу Дмитриевичу… Тебе это имя что-нибудь говорит?

— Должиков? — озадаченно переспросила я. Имя это я уже слышала. Однако уточнять, где и когда, времени не было, и я промямлила: — Не знаю… Спасибо, Володька, я тебе так благодарна…

— За спасибо сыт не будешь! — неожиданно сердито буркнул Кирьянов. — Ну-ка, давай колись, как ты на него вышла.

— Да никак, — пробормотала я. Я сильно сомневалась, что пришла пора рассказать Кире, как я с этим Должиковым «познакомилась». Так что от прямого правдивого ответа нужно было уйти во что бы то ни стало.

— То есть что значит «никак»? — вспылил Кирьянов. — Откуда у тебя номер его машины?

— Да вот впереди меня этот джип едет, — сказала я. — Я же говорю, я сейчас в заторе застряла на проспекте 50-летия Октября…

Некоторое время в трубке слышалось только сердитое Кирино сопение.

— Тебе там, в заторе, заняться больше нечем, что ли? — сердито проворчал наконец мой ментовский друг. — Так возьми газетку почитай. Мне, думаешь, удовольствие доставляет к гаишникам лишний раз с просьбами обращаться ради твоих шуток?

Что-то не нравилось мне в тоне Кири, что-то здесь было не так.

— А что, ты с этим Должиковым знаком? — спросила я. — Чего ты разъерепенился-то?

— Разъерепенился? — произнесенное мной словечко разозлило Кирьянова еще больше. — Ты хоть знаешь, кто такой этот Должиков?

— Я тебя как раз про то и спрашиваю!

— Это адвокат нашего Николая Пантелеймоновича!

— Да ты что! — ахнула я.

Должиков — адвокат. Ну конечно! Теперь я отчетливо вспомнила, где слышала фамилию хозяина джипа. Я поспешно перелистнула несколько страниц записной книжки, нашла запись фамилии и телефона осведомителя, что дал мне вчера вечером Костя Виноградов: так и есть, они совпадали. Значит, «знающий человек» Виноградова, адвокат Николая Пантелеймоновича, собирающийся защищать его от обвинений в незаконных операциях с золотом, и гангстер, беззастенчиво терроризирующий молодую женщину, врывающийся в ее квартиру и угрожающий пистолетом, — одно и то же лицо? Да уж, интересные совпадения случаются в этой истории!

— Киря, ты мне еще вот что скажи…

— Ну, теперь что? — Казалось, мой ментовский друг не ждал от моих вопросов ничего доброго.

— Этот Должиков где имеет офис?

— В фирме «Адвокат», возле областного суда, — удивительно, но, несмотря на свое раздражение, Киря все-таки давал любые справки. — Номер его мобильника тебе дать?

— Да, давай, конечно. Как здорово!

Володька продиктовал номер, а я, снова заглянув в свою записную книжку, убедилась, что это тот самый номер, что дал мне Костя Виноградов. Итак, каких-либо сомнений касательно личности адвоката Должикова не оставалось.

— Ну, Татьяна, не молчи, — говорил тем временем на другом конце связи Кирьянов. — Рассказывай, что тебе об адвокате Должикове известно.

— Да практически ничего…

— Ой, не ври! — воскликнул Киря. — Ты ахнула так выразительно, так и ребенок догадается, что это имя для тебя не пустой звук. И потом, я ни за какие коврижки не поверю, чтобы ты просто так решила узнавать хозяина машины по номеру… Так что колись! С какой стати тебя интересует адвокат нашего Николая Пантелеймоновича?

— Это не телефонный разговор, Киря, — торопливо отвечала я.

— У тебя всякий разговор сразу делается не телефонным, как только надо делиться со мной информацией.

— Но в самом деле, Володька, информацию такого рода не сообщают по телефону! Вот встретимся лично, тогда я тебе все расскажу…

— А когда мы с тобой встретимся? — не унимался подполковник милиции.

— Не знаю, — отвечала я несколько растерянно. — Киря, а у тебя когда намечен допрос Бортникова?

— На сегодня, на двенадцать часов дня. Ты что, хочешь поприсутствовать?

— Да, очень хочу!

Я глянула на часы: сейчас было начало одиннадцатого утра.

— Понятно, — сказал Кирьянов. — Я-то против ничего не имею… Только ведь там этот хренов адвокат будет. Он тебе ни одного вопроса нормально задать не позволит…

— Ничего, как-нибудь я справлюсь и с ним…

— Кстати, думаю, — продолжал мой ментовский друг, — первое, что он потребует, это чтобы с допроса были удалены все посторонние…

— Ну а ты не сможешь как-нибудь наехать на него? — возразила я. — Оформи все это как очную ставку, я не знаю…

— А он скажет, что она незаконна!

— Киря, поверь, мне очень важно присутствовать на этом допросе…

— Ну да, тебе важно… А делиться информацией со мной не хочешь!

— Я поделюсь, честное пионерское! Только позволь прошмыгнуть на допрос к Бортникову…

— Ну, обещаешь-то ты всегда щедро! А вот выполнять свои обещания…

— Киречка, ну, пожалуйста… — стала канючить я. — А мы как раз с тобой там встретимся и как следует все обсудим…

— Да? — Мой ментовский друг на мгновение задумался. — Ладно, Татьян, хрен с тобой!

— О Киря, спасибо!

— За спасибо сыт не будешь, — опять проворчал он. — В общем, приходи к двенадцати к областному следственному изолятору… Знаешь, где это?

— Обязательно!

Нет, это замечательно, что мой ментовский друг такой добрый и сговорчивый человек и что он согласился выполнить и эту небольшую мою просьбу!

— Хорошо, Татьяна, около полудня я буду ждать тебя у проходной. Смотри не опаздывай!

В этот момент наша вереница машин снова не спеша тронулась в путь, что потребовало от меня немедленно переключить внимание на дорогу и на управление автомобилем. Поэтому я как могла тепло поблагодарила Кирю за информацию и отключила свой мобильник.

Глава 8

Должиков на своем «Лендровере» припарковался возле Управления внутренних дел области, вышел из джипа, даже не глянув по сторонам, торопливо запер машину и направился в здание, помахивая на ходу красной кожаной папкой. Стало быть, до своего визита на допрос к Бортникову господин Должиков собирался решать еще какие-то вопросы. Подумав, что Должиков застрянет в управлении всерьез и надолго, я решила, что, пока он занят, мне имеет смысл нанести визит в его офис, поболтать там с его сотрудниками. А вдруг что-то еще полезное для дела выясню…

Фирма «Адвокат», названная Кирьяновым, находилась совсем недалеко от управления, и при теперешнем движении на узких центральных улочках города туда было проще и быстрее добраться пешком.

Офис адвоката Должикова состоял из его кабинета и своего рода предбанника, где за широким офисным столом с помещавшимися на нем компьютером и прочей оргтехникой сидела секретарша. Ее вид достаточно свидетельствовал о двух вещах: что, во-первых, Олег Дмитриевич неравнодушен к женской красоте и предпочитает пышноволосых блондинок со спортивной фигурой, а во-вторых, имеет возможность и деньги нанимать себе помощницу по своему вкусу. Насколько я могла судить, похожая на порнозвезду секретарша была единственной сотрудницей адвоката Должикова.

— Олега Дмитриевича сейчас нет, он работает с клиентом, — сухо заявила секретарша, едва глянув на меня поверх экрана монитора, куда до того пристально смотрела, интенсивно работая мышью. До меня донесся своеобразный набор электронных звуков, компьютерных писков и шипений, так что я готова была поклясться, что похожая на секс-бомбу секретарша в рабочее время занимается вовсе не обработкой информации для своего шефа и не печатает какие-то необходимые документы, а попросту играет в одну из компьютерных игр. Не очень-то утруждает себя работой должиковская красотка!

— Ох, боже мой, какая досада! — с видом полного отчаяния простонала я. — Позвольте, я сяду. Я что-то совсем замоталась.

Не дожидаясь ее ответа, я расслабленно, как положено женщине предпенсионного возраста, плюхнулась на стул рядом со столом секретарши. Девица покосилась на меня весьма недовольно, но ничего не сказала.

— А вы не скажете, Олег Дмитриевич скоро вернется? — спросила я, пытаясь взглянуть на скрытое монитором лицо секретарши.

— Нет, не скоро, — все так же сухо заявила она. — И когда вернется, ему будет не до вас…

— Но почему? — разочарованно воскликнула я.

— У нас очень много дел… Мой шеф работает только с очень солидными клиентами…

— Но я ему хорошо заплачу! — воскликнула я. — Я вас уверяю, у меня есть деньги!

Секретарша покосилась на меня с недоверием:

— Кроме того, на прием к нему надо записываться заранее…

— Ох, ну запишите меня, пожалуйста! — пролепетала я. — Я вас уверяю, мне очень нужно…

Некоторое время секретарша, не реагируя на мои слова, продолжала пялиться в монитор, елозить мышью и щелкать ее кнопкой. Наконец она все же произнесла тихо и сквозь зубы:

— Хорошо… Одну минуточку подождите…

Ну конечно! Сначала она должна была закончить игру.

— А вы знаете, я вашего шефа видела, — снова заговорила я, решив, что назойливость в данном случае будет мне к лицу. — Он такой высокий, моложавый, очень красивый. Ходит всегда с коричневым «дипломатом»…

Ответа не последовало. Так мне и надо! К дамам «моего» возраста такие девицы всегда относятся весьма презрительно, так что нечего удивляться.

— Правда, что ваш шеф всегда ходит с коричневым «дипломатом»? — настойчиво повторила я свой вопрос.

— Н-нет, вы что-то путаете, — наконец отозвалась секретарша рассеянным голосом. Не сводя глаз с экрана монитора, она продолжала работать мышью просто с каким-то ожесточением. — Он обычно с красной папкой ходит…

— Но этого не может быть! — горячо возразила я. — Мне же показали на улице… Вон, сказали, Должиков идет. И он как раз был с коричневым «дипломатом».

Снова возникла тоскливая пауза, наконец секретарша проговорила себе под нос:

— Не знаю, что там вам показывали, но Олег Дмитриевич всегда ходит с красной папкой.

— А мне всегда казалось, что коричневый «дипломат» более к лицу такому солидному человеку, как он. Ему же ведь нужно массу всяких бумаг, документов носить с собой, «дипломат» для этого достаточно вместителен.

— Не знаю, может быть… — после паузы ответила девица. — Мой начальник «дипломаты» терпеть не может. Говорит, совершенно ненужная штука… Ему достаточно папки…

В этот момент компьютер вместо коротких и разнообразных звуковых сигналов издал один долгий и противный, секретарша с выражением досады на лице откинулась на спинку офисного стула.

— Все, продулась, — сказала она раздраженно. — Все из-за вас! Пристали ко мне со своим дебильным «дипломатом»!

— Послушайте, если я вам мешаю, я могу прийти в другой раз…

— Да сидите уж… — небрежно бросила девица, вытаскивая сигарету и закуривая.

Черт возьми! Из-за своей молодости эта секс-бомбочка считала себя вправе обращаться со мной откровенно презрительно, даже если учесть, что я могла оказаться потенциальной клиенткой. Такое было обидно.

— Давайте, рассказывайте, — сказала меж тем секретарша, профессионально выпуская дым из ноздрей, — какое у вас дело к Олегу Дмитриевичу.

— Послушайте, но это строго конфиденциальное дело…

— Конфиденциальность я вам гарантирую, — сказала секретарша, с удовольствием дымя сигаретой. Я почувствовала желание тоже закурить, но решила, что лучше пока погодить. Сигарета может разрушить созданный мной образ наивной престарелой дуры. — Рассказывайте же, с чем вы пришли, — ободряюще продолжала она. — Я передам все Олегу Дмитриевичу. И если он сочтет ваше дело перспективным, то непременно позвонит вам.

Значит, этот тип еще и кобенится, принимая заказы от клиентов.

— Ну, дело у меня довольно простое, — начала я. — Я основываю одну небольшую ювелирную мастерскую…

— Вы? — удивленно переспросила секретарша, оглядывая меня с ног до головы.

Ничего не поделаешь, моя спецодежда с многочисленными «толщинками», которую я надеваю под мой грим пожилой дамы, за время довольно длительного использования порядком поизносилась.

— Не я одна, конечно, — поспешила объяснить я. — С подругой. Мы с ней обе профессиональные ювелиры со стажем. У нас уже есть спонсор…

— Ну, ладно, это все понятно, — бесцеремонно перебила мои объяснения секретарша. — Что дальше?

— Так вот, мы в ближайшее время закупаем первую партию золота для нашей мастерской. И у меня имеются сильные подозрения, что золото добыто нечестным путем. Поэтому я бы попросила, чтобы ваш шеф присутствовал при нашей сделке и в случае чего оказался бы беспристрастным свидетелем. Я вас уверяю, его работу мы хорошо оплатим!

Некоторое время секретарша удивленно таращила на меня глаза.

— Ну не знаю… — сказала наконец она. — По-моему, он за такие дела не берется. А что, большая партия золота?

— Семь килограммов, — без колебаний отвечала я. — И по такой бросовой цене, что я опасаюсь, не украл ли его этот дядечка где-то и теперь избавляется от него по дешевке, чтобы выручить за золото хоть сколько-нибудь…

— А вы уверены, что золото настоящее? — заинтересованно спросила секретарша.

— Конечно! — убежденно отвечала я. — Он нам его показывал, и мы осмотрели. Мы ведь с подругой ювелиры, вы понимаете…

— Ну да, — секретарша кивнула. — А вы вообще знакомы с ним, с продавцом?

— В том-то и дело, что нет, — отвечала я. — И где бы я ни пыталась о нем что-нибудь разузнать, ничего не выходит. Никто его не знает, никогда не видел… Как будто человек из ниоткуда!

— Очень интересно, — озадаченно сказала секретарша.

— Кстати сказать, может быть, ваш шеф возьмется раскопать для меня кое-какие сведения о том человеке? А я пока попридержу сделку…

— Возможно, Олег Дмитриевич за это возьмется, — отвечала девица. — Все зависит от того, какой вы ему предложите гонорар. А кстати, как он вам себя представил, сам продавец золота?

— Он сказал, что его фамилия Ольховский, что он стоматолог, работает в клинике «Тан-мед».

— Ольховский? Стоматолог? — Секретарша уставилась на меня озадаченно. — Какая-то знакомая фамилия…

— Клиент, наверное, — предположила я.

— Нет, нет, всех клиентов я помню хорошо, — возразила секретарша. — А тут что-то совсем из другой оперы… Но я уверена, что буквально сегодня вносила эту фамилию в компьютер…

И секс-бомбочка вновь стала щелкать мышью, смотря на экран монитора.

— А, вот, — сказала она, — нашла. Ольховский Анатолий Дмитриевич, зубной врач, проходит по делу Бортникова, что сейчас разбирается в управлении, мой шеф нанялся его защищать…

— Ольховского? — разыгрывала из себя дурочку я.

— Да нет, не Ольховского, — секретарша как-то странно усмехнулась. — Мой шеф защищает Бортникова. Только… — Тут она посмотрела на меня пристально.

— Что?

— Здесь написано, что ваш Ольховский убит!

— Как убит? — воскликнула я, разыгрывая искреннее недоумение и даже страх.

— Он проходит по этому делу как потерпевший, — пояснила секретарша. — И убили его еще позавчера, поздно вечером.

Я как могла достоверно изобразила шок от такой новости.

— Но как же это? — бормотала я растерянно. — Ведь только позавчера вечером я с ним общалась. Он показывал мне слитки, предлагал купить… На сегодняшнее утро мы договорились с ним созвониться.

— А позавчера ночью его убили, — преспокойно констатировала секретарша. — Возможно, из-за этого самого золота. Так что…

Продолжая изображать страшное потрясение, я встала и, ни слова не говоря, вышла из комнаты. Делать в офисе адвоката Должикова мне было больше нечего.

* * *

Выйдя из здания адвокатской конторы и сев в свою машину, я вытащила мобильный телефон и набрала номер адвоката Должикова. Пришлось ждать некоторое время, прежде чем он ответил. Наконец я услышала в трубке знакомый, чуть сипловатый, но тем не менее в целом не лишенный мужского обаяния голос:

— Да, слушаю…

— Вы адвокат Должиков? Это говорит частный детектив Татьяна Иванова, — спокойно заявила я. — Мне необходимо с вами встретиться по делу об убийствах Ольховского и Перепелкина. Ведь это вы защищаете Бортникова?

— Да, — голос Должикова звучал не очень уверенно. — Да, я. Только мне с вами не о чем разговаривать.

— Зато мне есть о чем, — хладнокровно возразила я. — Итак, когда?

Последовало короткое молчание, во время которого адвокат, очевидно, думал.

— Хорошо, сегодня в восемь часов вечера в моем офисе, — наконец выдохнул он. — Это в фирме «Адвокат», возле областного суда. Вас устраивает время?

— А пораньше нельзя?

Должиков действовал в духе всех законников, не отказывая прямо во встрече, но под разными предлогами оттягивая ее. Вероятно, надеясь, что мне надоест за ним бегать и я оставлю его в покое.

— Нет, пораньше нельзя! — резко и безапелляционно отвечал он. — У меня сегодня еще несколько важных встреч, в том числе ответственный допрос обвиняемого…

— Уж не Бортникова ли?

— Это вас не касается!

— Да Бортникова, конечно, — произнесла я голосом, полным уверенности. — Кого же еще… Но если так, то мы с вами как раз там и встретимся…

— Не думаю, — сухо возразил адвокат Должиков. — Простите, у меня нет времени продолжать этот бесполезный разговор. Наша встреча назначена на восемь часов вечера сегодня. Всего доброго!

Должиков отключился.

Я глянула на часы: до визита в следственный изолятор оставалось совсем немного времени, а надо было еще переодеться в свой нормальный костюм, снять парик и смыть грим. На допрос Бортникова мне необходимо было явиться в своем нормальном виде частного детектива Татьяны Ивановой, а не в образе наивной дуры престарелого возраста и непонятного рода занятий. Кроме того, Киря ведь будет мне выписывать пропуск, и, стало быть, в СИЗО придется предъявлять паспорт.

Однако я подумала, что со временем у меня сегодня жуткая напряженка. Например, как быть с визитом на фирму «Тайзер» к Петру Николайчуку, слесарю-виртуозу, как его называл покойный зубной техник Перепелкин. Пожалуй, самое время это выяснить. Набрав номер телефона фирмы «Тайзер», я спросила слесаря Петра Николайчука. Мне ответили, что он сейчас на своем рабочем месте в цехе, но если я хочу поговорить с ним, то могу это сделать, приехав на фирму. Узнав, что рабочий день у Николайчука заканчивается в шесть часов вечера, я поблагодарила представителя фирмы и отключила мобильник.

Мне было ужасно тоскливо в тот момент. Из моего расследования пока не выходило ровным счетом ничего. Так можно бесконечно бродить по разным людям, задавать им глупые вопросы, получать на них пустые, ничего не значащие ответы. Но, в конце концов, во всяком деле есть элемент скуки и рутины, и в деле сыщика рутина как раз такого рода. Только зачем мне-то нужно заниматься этой нудной работой? Для рутины существуют оперативники, всякие следователи уголовного розыска низших чинов. Почему я должна бегать по адресам, приставать с вопросами к ничего толком не знающим людям, да еще совершенно задаром? Это я-то, Татьяна Иванова! Самый крутой частный детектив в городе!

* * *

Подполковник милиции Кирьянов и в самом деле ждал меня возле проходной областного следственного изолятора. Он тут же провел меня в бюро пропусков, где мне выписали разовый пропуск, после чего мы пошли по длинным и гулким коридорам. Стальные решетки с металлическим грохотом захлопывались за нашими спинами, пока мы не добрались до одной из комнат, предназначенных для допросов подследственных. Это было весьма узкое, сумрачное помещение с низким, давящим потолком и одним-единственным узким и сильно запыленным окном, забранным частой решеткой. Стены камеры для допросов были выкрашены мрачной синей краской, а из мебели в ней имелись один только стол и несколько стульев, если не считать мебелью стальную клетку, где во время допроса должен находиться подследственный.

Когда мы с Кирей вошли, камера была пуста, только на обшарпанном столе лежала какая-то папка, а на одном из стульев форменная милицейская шинель моего ментовского друга.

— Присаживайся, — сказал мне Кирьянов, указывая на свободный стул возле окна. — Пока адвоката нет, допрос все равно не начнется. Придет он, тогда и подследственного приведут. Давай пока потолкуем…

Он уселся за стол следователя, открыл лежавшую на нем папку, стал машинально листать и просматривать имеющиеся в ней бумаги.

— А ты что, еще не передал дело Бортникова в отдел борьбы с экономическими преступлениями? — пропуская мимо ушей Кирино предложение «потолковать», спросила я.

— Передал, — отвечал Кирьянов. — Только сам я от Бортникова пока что отказываться не намерен. Мне ведь убийства Ольховского и Перепелкина расследовать как-то надо. И кроме Николая Пантелеймоновича, у меня никого нет, за кого можно было бы зацепиться. Если не считать тебя, конечно!

— Спасибо, Киря! — не без сарказма в голосе заметила я. — Всегда рада помочь родной милиции!

— Прекрасно, если рада! — Киря поднял голову от бумаг и посмотрел на меня серьезно и даже мрачно. — Тогда не молчи, рассказывай. Какие у тебя отношения с адвокатом Должиковым?

— Дался тебе этот Должиков! — пожала я плечами. — Какие у меня могут быть с ним отношения?

— Не знаю, — Киря с досадой поморщился. — Хорошо, если просто интимные…

— А хуже интимных что?

— Хуже, если деловые! — глядя на меня в упор, весьма агрессивно заявил мой друг, подполковник милиции. — Ты хоть знаешь, какие слухи ходят про Должикова?

— Да откуда!

— А я вот знаю.

— Киря, милый! — воскликнула я патетически. — Не жмотись! Если тебе что-то о нем известно, поделись информацией!

— А ты взамен будешь делиться своей?

— Конечно! Я же обещала!

— Так вот, — Кирьянов нахмурился, собираясь с мыслями. — Про Должикова рассказывают, что адвокатура для него не столько способ зарабатывания себе на жизнь, сколько прикрытие его, скажем так, не совсем законной деятельности. Что дела он ведет редко и стоят его услуги безумно дорого. А если он и ведет в суде чью-нибудь защиту, то подследственным всякий раз оказывается его хороший знакомый.

— Какие-нибудь конкретные доказательства против него есть?

— Да фигушки! — как-то совсем по-детски воскликнул седеющий уже подполковник. — За каких лопухов ты держишь наших местных криминальных авторитетов, если думаешь, что они позволят собрать на них хоть малейшие доказательства!

Я кивнула. Ситуация была понятна.

— И это еще не все, — продолжал Кирьянов. — Я вот пробил Должикова по всяким архивам… Ну, там архив ФСБ, Министерства обороны…

— Подожди, Киря! — перебила я его. — У тебя что, по поводу Должикова какие-то подозрения имеются, что ты стал искать его имя в архивах?

— Подозрение у меня только одно, — преспокойно отвечал мой ментовский друг. — Должиковым заинтересовалась ты. Значит, все не просто так…

— Ясно, — разочарованно кивнула я. — Спасибо за высокое мнение обо мне, конечно…

— Да носи на здоровье… — Кирьянов был, как всегда, ироничен. — Кстати, в архивах я откопал, что у нашего Должикова отменно бурное прошлое. В 90-х годах он служил в спецназе, бывал в «горячих точках», с оружием умеет обращаться… Потому-то я и хочу знать, с какой стати ты им заинтересовалась!

— Да ни с какой… — не слишком ловко попыталась я уклониться от прямого ответа. — Я вообще с ним толком незнакома.

— Допустим, — Киря начал немного раздражаться. — Тогда расскажи, где засветилась его машина, что ты непременно захотела узнать по номерному знаку ее владельца?

— Засветилась? — Я пожала плечами. — В данном случае это сильно сказано. Просто человека, который в нее сел, я видела у Шмуйловича, а так как Евгений Маркович не представил его, мне захотелось узнать, с кем же я имела честь немного побеседовать…

На лице подполковника появилось озадаченное выражение, придававшее его, в общем-то, весьма мужественному облику налет чего-то наивно-детского.

— А кто такой Шмуйлович? — спросил наконец мой ментовский друг. — Подожди, а я ведь уже где-то слышал это имя…

— Вчера от жены Бортникова, — подсказалая.

— Точно! — воскликнул Кирьянов обрадованно. — И она сказала, что этот тип — их хороший знакомый. Ну, и что из того?

— Шмуйлович также хороший знакомый Ольховского, — сказала я.

— И что?

Кирьянов по-прежнему смотрел на меня озадаченно.

— Да ничего, — отвечала я. — Я же тебе объяснила, что у меня куча всяких предположений и подозрений, но практически ни одного конкретного факта. Полный мрак, одним словом.

Кирьянов потер лоб, посмотрел на меня еще более озадаченно.

— Но ведь что-то тебе Шмуйлович про Ольховского наверняка рассказал, — заметил он. — Или нет?

— Вообще ничего, — отвечала я. — Сказал, что знать такого человека не знает. А между прочим, наш Гарик утверждает, что именно через Шмуйловича он и познакомился с Ольховским.

— Ну да! Ведь он же был позавчера на дне рождения у Гарика!

— Вот! — согласилась я. — Кстати, не хочешь расспросить Гарика о Шмуйловиче? И вообще обо всем…

— Пробовали уже, ничего не выходит, — как-то грустно отозвался Киря. — Наш честный Гарик упорно притворяется ничего не знающим.

— Как так? — немного опешила я. Понятно, когда обычные граждане запираются, не хотят рассказывать милиции кой-какие сведения о своих друзьях или знакомых. Но честный мент армянского разлива, каким является наш Гарик Папазян, — с какой стати ему скрывать что-либо от своих коллег, таких же ментов, как и он сам? — Что, Гарик вообще отказывается что-либо отвечать?

— Почти, — пожал плечами Кирьянов. — Говорит, что ничего определенного не знает.

Я была очень удивлена. Гарик вовсе не наивный простак, чтобы ничего не знать о людях, с которыми знаком.

— М-да, с Гариком творится что-то неладное в последние дни, — заметила я. — Я тоже пробовала его расспрашивать про одного типа, с которым мы встречались на его дне рождения. А он заперся, ничего не говорит. Только твердит: «Брось ты это, Татьяна», и все…

— Гарика нашего избили вчера поздно вечером, — вдруг сказал Кирьянов.

— Да ты что! — воскликнула я. — Что ж ты молчал?

Киря только пожал плечами в ответ, как бы говоря, что, по его мнению, это едва ли имеет прямое касательство к интересующим нас событиям.

— И сильно избили? — спросила я.

— Достаточно! — Киря грустно вздохнул, уставился на обшарпанную крышку стола прямо перед собой. — Подробностей я не знаю, Гарик никому ничего толком не рассказывает. Ну, ты же его знаешь! Но только, судя по всему, это не простое хулиганство. В принципе Гарик за себя постоять умеет…

— С него что-то требовали? — спросила я.

— Не в курсе, — отвечал Киря. — Гарик молчит, как партизан на допросе в гестапо.

— Ты думаешь, он настолько напуган, что умалчивает то, что знает? — спросила я. — По-моему, надо много потрудиться, чтобы всерьез напугать нашего Гарика.

— Согласен, — произнес мой ментовский друг. — Может быть, его пугали не столько мордобоем, сколько чем-нибудь… даже не знаю чем… Ты, кстати сказать, зайди, навести его…

— Куда зайти? Домой?

— Конечно! — отвечал Кирьянов. — Гарик сегодня на работу не вышел, взял отгул за свой счет. Я ему звонил, спрашивал, как он да что с ним. А он говорит, мол, просто посижу дома, плохо себя чувствую. Так что твоя моральная поддержка ему будет теперь очень кстати…

— Не знаю, — отвечала я рассеянно. — Не уверена, что смогу сейчас выбрать время… Я тут по уши в делах, заботах.

— У тебя у самой-то пока что все нормально? — поинтересовался Кирьянов.

— Да вроде бы да.

— Кстати сказать, твоя мордочка тоже вчера вечером была… хм… разукрашена. И сейчас немного видно, несмотря на макияж…

— Да уже заживает, — поспешила заверить его я.

— Как думаешь, это могли быть одни и те же люди? — вдруг спросил он.

— Которые напали сначала на меня, а потом на Гарика? Да ну, бред…

— Однако отмалчиваетесь вы оба одинаково упорно…

Я пожала плечами. Кирьянов был, как настоящий мент, отменно упрям в добывании из людей показаний по интересующему его делу. Даже если эти люди считались его друзьями.

— Когда при таинственных обстоятельствах избивают знакомых между собой людей, — заметил подполковник милиции, — один из которых оперативник уголовного розыска, а другой частный детектив, согласись, это выглядит весьма подозрительно. Ты не находишь?

— Я откуда знаю? — устало пожала плечами я.

На языке так и вертелось сказать Кирьянову, что я теперь знаю человека, который меня избивал вчера утром, но опасение, что с этой информацией Киря полезет напролом и все испортит, удерживало меня от такого шага. Я решила, что пора развернуть разговор на сто восемьдесят градусов, чтобы не Киря меня расспрашивал про мое расследование, а сам что-нибудь рассказал из того, что ему удалось выяснить.

— Как, кстати, обстоят дела у тебя? — спросила я. — Что-нибудь выяснили по поводу документов, найденных в сейфе у Бортникова?

— Да ну, полный мрак, — сказал Кирьянов грустно и потупился. — Экспертиза утверждает с уверенностью, что документы подлинные. И оформление, и подпись. Бортников дал нам серию своих автографов…

— А на прииски звонили? — спросила я.

— В Усть-Ишимск? Конечно, уже давно. Это же в Сибири, там день начинается пораньше, чем у нас. Так что наши коллеги из местного уголовного розыска успели провести массу всяческих следственных действий…

— И что выяснили? — нетерпеливо спросила я.

— Наш коллега из тамошнего уголовного розыска ходил на золотодобывающий комбинат, — не спеша рассказывал Кирьянов. — Мы копии всех наших бумаг отослали туда по электронной почте, и оказалось, что все они подлинные. Аналогичные имеются в бухгалтерии комбината.

— Значит, «Тан-меду» действительно отвезли целый «КамАЗ» золота? — удивилась я. — Это же всем жителям нашей области хватит золотые коронки поставить.

— Ну да, — согласился Киря. — Только на комбинате про все это ничего не знают и знать не хотят. Им поступил заказ, они его выполнили. Оплаты проведены вовремя, никаких задержек не было. Стало быть, у них никаких претензий.

— Значит, наш Николай Пантелеймонович регулярно ездил в Усть-Ишимск?

— Ничего подобного! — возразил мне Киря. — Мы отослали туда его фотографию, а также фотографии Ольховского и Перепелкина. Те, кто на комбинате подписывал контракты, не опознали никого из них.

— Как же так? — немного ошалело спросила я. — Кто же тогда подписывал все бумаги вместо Николая Пантелеймоновича?

— Нашему коллеге в Усть-Ишимске это тоже показалось странным, — отвечал Кирьянов. — Он как следует наехал на менеджеров по продажам комбината с вопросами, те долго отнекивались, мол, не знаем никого и ничего, но в конце концов сознались. Рассказали, что дело делалось почти как в шпионских фильмах, на высочайшем уровне конспирации. Сначала им звонили из нашего города, представлялись работниками «Тан-меда», в общих чертах договаривались об условиях сделки. Затем некий человек, всякий раз новый, им совершенно незнакомый, приезжал на «КамАЗе», на самом обычном, тентованном, привозил документы, уже подписанные. Отдавал деньги, всегда наличкой и всегда доллары, позволял спокойно проверить их на подлинность, пересчитать. После этого машину грузили досками, искусно засунув между ними контейнер с золотом. Потом человек на «КамАЗе» уезжал. Куда, никто не знает.

— Чертовщина какая-то, — пробормотала я. — И на заводе никто ничего не заподозрил?

— А чего им подозревать? — возразил Киря. — Все документы в порядке, деньги получены.

— Но на простом «КамАЗе» золото возить! Они не боялись, что курьера грабанут по дороге?

— Работники завода вообще-то удивлялись этому, — сказал Киря. — При каждой сделке все особо тщательно проверяли. Деньги в первую очередь. Но нет, ничего, комар носа не подточит. Все долларовые купюры подлинные. Так вот они и работали.

— Наверное, работникам золотодобывающего комбината было выгодно совершать такие сделки, — сказала я, — если они, несмотря на все свои подозрения, все-таки не обратились в милицию.

— Вне всякого сомнения, — отвечал Кирьянов. — Наши коллеги в Усть-Ишимске, да и сотрудники нашего отдела по борьбе с экономическими преступлениями уверены, что на деле комбинат получал намного больше указанной в документах суммы. Но доказательств тому, как ты сама прекрасно понимаешь, нет и никогда не будет…

— Черт знает что такое, — снова пробормотала я растерянно по поводу полученной информации. — Налицо преступный бизнес, в котором крутятся очень крупные деньги. Когда речь идет о таких суммах, человеческая жизнь обычно ни во что не ставится. Но чтобы доказать, что Ольховского и Перепелкина действительно убили из-за золота, нужны не предположения и догадки, а веские факты…

— Вообще-то кое-что есть, — бодро сказал Кирьянов. — Твой пресловутый «золотой чемоданчик», например…

Я немного опешила от того, как ловко моему ментовскому другу удалось повернуть мои выкладки и умозаключения, потом возразила:

— Нет, чемоданчик — это слишком мало. Нужны доказательства связи Ольховского и Перепелкина с самим Усть-Ишимским золотодобывающим комбинатом. Такая связь как-нибудь доказана?

— Увы, ни в малейшей степени! — отвечал Кирьянов. — Я разговаривал с женой Перепелкина сегодня рано утром. Она говорит, что ее муж за последние пять лет больше чем на пару дней никуда из города не выезжал. Были две поездки в Москву на больший срок, но вместе с ней и ребенком…

— Вот как? — не могла не удивиться я. — Роман Геннадьевич, оказывается, был образцовым семьянином?

— Вроде того, — согласился Киря. — Да дело не в этом. До Усть-Ишимска пять суток езды на автомобиле, и то только если водители будут ехать посменно, чтобы не было и часу простоя.

— Ну, понятно, — сказала я. — Ни Перепелкин, ни Ольховский, ни Бортников в Усть-Ишимск ездить не могли. Но кто-то же туда ездил! Наверняка кто-то очень посвященный во всю махинацию. Спрашивается, кто?

— Вот в этом-то и весь вопрос, — отозвался Кирьянов грустным голосом. — Быть может, как раз курьер-то и вообще не знал ничего…

— Но ведь он ездил на золотодобывающий комбинат!

— Черт его знает! — Киря покачал головой. — Вот, кстати, не хочешь ознакомиться?

Он вытащил из папки какую-то бумагу и подал ее мне.

— Это заключение баллистической экспертизы, — пояснил Кирьянов. — Ольховский был убит из пистолета «макаров», а Перепелкин и в самом деле из американской скорострельной винтовки с лазерным прицелом. Так что наш Андрюшка Мельников был тогда прав.

— И что же? Ты не пробовал пробить эти стволы по архивам?

— Пробил уже. Оба они числятся у нас…

— Серьезно? — Я ощутила что-то вроде вспышки ослепительной надежды. — И где же?

— А вот тут очень интересно, — отвечал Киря. — Стволы, оба раза вместе, трижды засветились в криминальных разборках. Кто, что — нам толком неизвестно. Просто три раза в кювете возле не слишком оживленного шоссе находили расстрелянную легковую машину. В машине все были мертвы, но, в свою очередь, в ней также находили оружие, и все потерпевшие, чьи трупы наши коллеги обнаруживали, оказывались принадлежащими к одной из местных преступных групп. Вот смотри, — Кирьянов вытащил из папки новую бумагу. — Эти расстрелянные машины были найдены сначала возле городка Борки Тюменской области, затем в девяноста километрах от города Камышлов, это уже Свердловская область, а последний раз на шоссе неподалеку от Тобольска…

— Тобольска? — переспросила я задумчиво. — Где, ты говоришь, находится городок Усть-Ишимск?

— Да в Сибири, в Омской области, — с усмешкой отозвался Кирьянов. — Правильно ты, Татьяна, рассуждаешь. Все эти три пункта находятся на дороге, соединяющей пресловутый Усть-Ишимск с нашим городом.

— Ясно, — сказала я. — А когда случились нападения?

— Месяца три назад. Все три разработки произошли в течение двух недель.

— Неплохо, — согласилась я. — Выглядит так, что нашими перевозчиками золота все-таки кто-то заинтересовался, возможно, с подачи работников золотодобывающего комбината. Попробовали их пощупать, но, получив крайне жесткий отпор, оставили в покое…

— Именно так мы и думаем. Впрочем, даты на документах с этими случаями не совсем сходятся. Однако наверняка нам в руки попали далеко не все документы…

— Или далеко не все сделки были задокументированы, — заметила я.

— Кстати, еще вот что, — продолжал Кирьянов. — Мы подключили кое-кого из осведомителей, поручив прояснить ситуацию с черным рынком золота в Тарасове…

— Ну и что?

— Выяснилось, что тут имеется стабильно действующий канал транзита золота за границу, но в последние две недели у них появились конкуренты. Возможно, оба наших убийства являются криминальной разборкой, борьбой за сферу влияния…

— Но тогда получается, что Ольховский и Перепелкин как-то были связаны с нелегальным транзитом золота, — возразила я. — А тому есть какие-либо подтверждения?

— Никаких, — отозвался Кирьянов. — Кроме опять же твоего «золотого чемоданчика», конечно.

— Да уж, — устало проговорила я. — У тебя, Киря, этот пресловутый чемоданчик в каждой бочке затычка…

* * *

Кирьянов широко улыбнулся, открыл было рот, собрался что-то возразить, однако не успел. Потому что дверь камеры для допросов резко открылась и в нее стремительно влетел адвокат Олег Дмитриевич Должиков собственной персоной.

— Прошу прощения за опоздание. Попал в затор на дороге… Подследственного сейчас доставят. Я уже распорядился, чтобы его привели…

Тут он заметил мое присутствие и запнулся на середине фразы, уставившись на меня во все глаза.

— Мы с вами, кажется, знакомы, Олег Дмитриевич, — произнесла я немного нараспев, приняв вызывающе-небрежную позу и глядя на адвоката снизу вверх — я ведь сидела, а он стоял. — Мы определенно уже где-то встречались, не так ли?

— Д-да… — ошалело пробормотал Должиков. — Конечно, встречались…

Тут он снова запнулся, сильно побагровел, отвернулся от меня и внезапно подскочил к столу, за которым сидел Кирьянов.

— Послушайте, это нарушение закона! — торопливо выкрикнул адвокат. — Почему на допросе присутствуют посторонние? Я требую всех лишних удалить вон отсюда.

— Лишних? — Киря был изумительно спокоен. — А вы что, с этой девушкой хорошо знакомы?

— Я? С кем, с ней? Вовсе незнаком!

— И ни разу не встречались?

— Нет!

— Но вы сами только что сказали…

— Я оговорился!

— Значит, вы понятия не имеете, кто она такая?

— Не имею!

— А если вы даже не знаете, кто она такая, — медленно, с расстановкой отчеканил Кирьянов, — то почему так уверены, что она в данном случае лицо постороннее?

Пойманный за глотку железной логикой оперативника, Должиков вытаращил глаза, еще больше побагровел и на мгновение лишился дара речи. Наконец он пришел немного в себя и сумел проговорить:

— Я требую, чтобы мне как адвокату было объяснено, что за личности и в каком качестве собираются присутствовать на допросе! Иначе я не позволю моему подзащитному сказать ни единого слова.

— Она присутствует здесь в качестве свидетеля, — спокойно отвечал Кирьянов. — И сейчас по требованию органов следствия будет проведена очная ставка…

Адвокат снова хотел что-то возразить, но в этот момент дверь камеры открылась и в нее ввели главврача клиники «Тан-мед».

Вид у Николая Пантелеймоновича менее чем за сутки пребывания в следственном изоляторе заметно изменился. Он выглядел душевно подавленным, угнетенным. Голова его поникла, он стал заметно сутулиться. Цвет лица сделался землисто-серым, словно Бортников, по меньшей мере, неделю не бывал на свежем воздухе. Теперь вместо недавно здорового и бодрого мужчины, пусть уже в летах, на пороге кабинета стоял раздавленный жизнью больной старик.

Бортникова повели в клетку, сопровождавший его контролер запер за ним решетчатую дверь и удалился из кабинета. За стальной решеткой вид у Николая Пантелеймоновича сделался еще более унылым, удрученным. Его большая, усатая, словно у волжского сома, голова клонилась при этом из стороны в сторону, глаза же при этом оставались безжизненны и пусты.

Некоторое время в камере для допросов царило тяжелое молчание. Видимо, появление подследственного подействовало угнетающе на всех, в том числе и на бодрого и оптимистичного адвоката.

— Если это очная ставка, — первым заговорил он своим самоуверенным, но также несколько подавленным голосом, — я требую, чтобы она проводилась согласно всем требованиям закона.

— Она достаточно соответствует требованиям закона, — спокойно возразил ему Кирьянов.

— Кроме того, — продолжал Должиков, — я требую, чтобы моему подзащитному не задавались вопросы касательно финансовой части дела. Это не в вашей компетенции!

— Не в вашей компетенции указывать мне, как нужно вести следствие, — сурово оборвал его подполковник милиции. — Мы здесь будем задавать Бортникову любые вопросы. А дальше уж вам самим решать, на какие отвечать, а на какие отмалчиваться…

Сидящий в железной клетке главврач стоматологической клиники «Тан-мед» смотрел прямо перед собой совершенно пустыми, бессмысленными глазами, словно не замечая ничего из происходящего вокруг. Мне даже стало жалко его: вот ведь как человек переживает свое неожиданное заключение!

— Итак, — начал допрос подполковник Кирьянов, доставая из папки какую-то бумагу. — Вот, ознакомьтесь с заключением экспертизы. Согласно ему, все найденные в сейфе в кабинете главврача клиники «Тан-мед» документы признаны подлинными.

— Это мы уже видели, — сердито отозвался адвокат, даже не глянув на протянутую ему бумагу.

— Отлично, — ничуть не смутился Кирьянов. — Тогда расскажите, где и при каких обстоятельствах были заключены означенные сделки.

— Мой подзащитный отказывается отвечать на все вопросы, связанные с незаконным трафиком золота! — стремительно парировал адвокат. — Заниматься экономическими преступлениями не входит в вашу компетенцию!

— Закон позволяет мне задавать вашему подзащитному любые вопросы, — преспокойно отвечал мой ментовский друг. — Так что, ваш подзащитный намерен отказываться от сотрудничества со следствием?

— Нет, ни в коем случае! — отвечал адвокат. — Но только…

Сидящий в клетке Николай Пантелеймонович неожиданно начал басовито откашливаться. Этот странный звук так поразил всех нас, что мы тут же умолкли, обернулись в сторону человека, из-за которого, собственно, и разгорелся теперь весь сыр-бор.

— Я… — глухо проговорил Бортников. — Я не отказываюсь… Я отвечу на все ваши вопросы…

— Я велел вам молчать! — выкрикнул Должиков, в бешенстве вскочив и стремительно бросившись к клетке.

Сидящий в ней главврач клиники «Тан-мед» испуганно отпрянул от решетки и забился в угол.

— Я ясно сказал — ни на какие вопросы не отвечать! — свистящим шепотом в ярости заговорил, обращаясь к нему, адвокат. — Ты что, дятел старый, головы лишиться захотел?

Сидящий за столом Кирьянов тихо, но выразительно присвистнул, наблюдая эту сцену.

— Я смотрю, вашему подзащитному больше требуется охрана от собственного адвоката, чем от правоохранительных органов, — негромко произнес оперативник.

Тогда только Должиков опомнился, замолчал и уселся на свое место.

— Итак, продолжим, — спокойно сказал Кирьянов. — Подследственный Бортников, расскажите, при каких обстоятельствах вы оформляли договора на покупку крупных партий золота на золотодобывающем комбинате в Усть-Ишимске?

— Я протестую! — снова вскочил со своего места Должиков. — Я требую, чтобы вопросы по финансовым операциям клиники «Тан-мед» не задавались в присутствии посторонних!

— Кого это вы называете посторонними? — сурово возразил Кирьянов. — Все здесь присутствующие имеют самое прямое отношение к делу!

— Частный детектив Татьяна Иванова тоже? — с саркастической усмешкой задал вопрос адвокат.

— А откуда вы знаете, что это частный детектив Татьяна Иванова? — невозмутимо спросил Кирьянов. — Вы же сказали, что с этой дамой незнакомы, а я вам ее не представлял.

Должиков внезапно побагровел, стал нервно потирать лицо и шею.

— Я только требую точного соблюдения предписываемых законом процедур, — произнес наконец он. — Если это очная ставка, то пусть она не превращается в допрос.

— Однако я сама намерена задать вам несколько вопросов, — спокойно заметила я. — Ты ведь, Киря, не будешь против?

— Нет, конечно! Валяй, Танька!

Казалось, фамильярные отношения между мной и подполковником милиции подействовали на всю компанию более впечатляюще, чем все ловушки, в которые уже успел попасть адвокат Должиков.

— Итак, Николай Пантелеймонович, ответьте, — начала я, — когда и при каких обстоятельствах вы доверяли Ольховскому на хранение чемоданчик с семью килограммами золота?

Нам пришлось долго ждать, пока Бортников соберется с силами и ответит на вопрос.

— Нет… — глухим голосом отозвался он. — Я же вам уже сказал: ничего я этому дураку Ольховскому не поручал… Никакого чемоданчика с золотом я вообще в глаза не видел…

— Но ведь вы поручали своему подчиненному, зубному технику Перепелкину, съездить в Усть-Ишимск на золотодобывающий комбинат и купить там партию золота?

— Нет, нет! С чего вы взяли?

— С того, что он съездил туда и купил золото! — преспокойно отвечала я.

Николай Пантелеймонович раскрыл рот от изумления, адвокат Должиков так и впился в меня хищным взглядом. Один только Кирьянов сидел с равнодушным и всезнающим видом. Хорошо знакомый со мной, он был готов поддержать любую неожиданную импровизацию, возникшую внезапно в моей голове.

— Кстати сказать, — продолжала я, — Роман Геннадьевич ведь пользовался большим личным доверием главврача клиники, не так ли?

— Пользовался? — это вмешался, не дожидаясь ответа своего подзащитного, адвокат Должиков. — С чего вы взяли, что он пользовался?

— Ну, а почему Николай Пантелеймонович именно Перепелкину назначил встречать его вчера на вокзале?

— Что? — опешил адвокат. Внезапно он вскочил и снова кинулся к клетке. Старый стоматолог в ужасе прижался к дальней стене ее. — То, что она болтает, правда? — выкрикнул он. — Говори, сука! Ты велел ему встречать тебя на вокзале? Зачем?

— Успокойтесь, адвокат Должиков! — не без тайного удовольствия произнес подполковник Кирьянов. — Иначе я вызову контролера и наложу на вас административное взыскание за некорректное обращение с подследственным!

Снова сильно побагровев, Должиков уселся на свое место.

— Итак? — продолжила я. — Николай Пантелеймонович! Вы поручили Перепелкину купить в Усть-Ишимске партию золота?

— Нет… Ничего я ему не поручал…

— Значит, он купил семь килограммов золота на свои сбережения, — сыронизировала я. — Поехал черт знает куда, в Омскую область, вбухнул в покупку все свои наличные деньги… Там ведь иначе, как за наличные доллары, золото не продают… Потом поехал обратно, везя золото в специально укрепленном чемоданчике… Рисковал по дороге стать жертвой разбойного нападения, если бы бандиты пронюхали про его покупку. И все это по собственной инициативе, ради собственного удовольствия!

Должиков переводил озадаченный взгляд с меня на бесчувственно сидевшего в клетке Николая Пантелеймоновича.

— Подождите-ка! — не выдержал он. — О каком таком чемоданчике с золотом вы толкуете? Вы ведь к моему подзащитному и при аресте приставали с глупыми расспросами про этот чемоданчик?

— Конечно, — отвечала я.

— И вы уверены в его реальном существовании? Откуда? Почему?

— Его многие видели, — спокойно возразила я. — Например, коллеги Перепелкина по клинике «Тан-мед».

— Там видели чемоданчик с золотом? — все больше удивлялся адвокат. — И они подтвердили вам, что в чемоданчике было именно золото, а не какие-нибудь бумаги, например?

Я пожала плечами.

— Вы материалы дела внимательно читали?

Неожиданно Должиков покраснел, на мой вопрос не ответил, а снова задал свой:

— И совершенно точно доказано, что Перепелкин ездил в Усть-Ишимск покупать золото?

— Конечно, — подтвердила я. — Его жена сообщила, что на прошлой неделе он куда-то на несколько дней отлучался. А работники золотодобывающего комбината его узнали по фотографии.

— Этого нет в материалах дела! — резко возразил адвокат Должиков.

— Это оперативная информация, — хладнокровно возразил привыкший к моим мгновенным импровизациям Кирьянов.

— Странно, что оперативная информация так сильно отличается от той, что находится в деле! — саркастически заметил Должиков. — В деле указано, что все, кому для опознания была предъявлена фотография Перепелкина, заявили, что такого человека никогда в жизни не видели.

«Ну же, Киря! — молилась я про себя. — Ты же умный, догадливый. Выкрутись как-нибудь! Мне это позарез нужно!»

— Про факт опознания Перепелкина, о котором говорит Татьяна, мне только что сообщили по телефону, — спокойно отвечал Кирьянов. — Сегодня работники Усть-Ишимского уголовного розыска вновь пошли на комбинат. Показывали фотографии другим людям. Кое-кто из них опознал его. И сказал, что Перепелкин действительно купил у них семь килограммов золота, уложил его в коричневый чемоданчик «дипломат», после чего уехал.

«Молодец, Киря! — внутренне возликовала я. — Я знала, что ты меня выручишь!»

Адвокат Должиков озадаченно смотрел то на меня, то на своего подзащитного. Тот, в свою очередь, таращил на меня глаза, и испуг отражался в каждой черточке его лица.

— Поэтому я и хочу знать, — невозмутимо продолжала я. — Зачем вы, Николай Пантелеймонович, поручили своему зубному технику Перепелкину купить эту партию золота. Что вы с ней собирались делать? Ну же! Отвечайте!

— Стоп! — воскликнул адвокат Должиков, вскакивая с места. — На моего подзащитного оказано давление.

— Татьян, ты в самом деле осторожнее… — смущенно пробормотал Киря.

— Так! Мне необходимо немедленно переговорить с моим подзащитным! — самоуверенно заявил Должиков.

— Однако я еще не намерен завершать допрос, — возразил было Киря.

Но адвокат, не слушая его, уже вышел в коридор, велел проводить своего подзащитного в камеру. Мы с Кирей подождали, пока Бортникова уведут и его адвокат удалится вместе с ним, после чего также покинули кабинет для допросов и направились по гулким тюремным коридорам к выходу из следственного изолятора.

— Ну, и чего ты добилась? — удрученным голосом осведомился у меня Кирьянов. — Сорвала мне сегодняшний допрос. И ничего нового мы так и не узнали. Да еще твой блеф с несуществующими показаниями работников Усть-Ишимского комбината. Как я их потом объясню Должикову?

— Не знаю, Киря, — устало отозвалась я. Думать над решением этих проблем я была совершенно не в настроении. — Кстати, скажи контролерам, пусть последят за ними…

— За кем последят?

— За той камерой, где Должиков будет беседовать с Николаем Пантелеймоновичем. Пусть этот гангстер особенно над стариком не издевается! А то ведь он удержу-то не знает… А Николая Пантелеймоновича в его теперешнем состоянии запросто можно до инфаркта довести…

Кирьянов посмотрел на меня озадаченно, но ничего не возразил. В молчании мы добрались до выхода из следственного изолятора, и я без большого сожаления покинула этот форпост нашей славной российской пенитенциарной системы.

Глава 9

Теперь пора было бы поехать на фирму «Тайзер», побеседовать с Петром Николайчуком. Но по дороге я решила все-таки заехать к Гарику Папазяну, как мне посоветовал Киря. Особых новостей от беседы с ним я не ждала, но порасспросить Гарика, как выглядели те, кто на него напал, мне все-таки очень хотелось.

Гарик вытаращил глаза, увидев меня на пороге своей квартиры.

— Татьяна? — ошалело пробормотал он, не думая посторониться и пропустить меня внутрь. — А ты чего здесь хочешь?

Я внимательно осмотрела Гарика: на его лице и в самом деле виднелась пара ссадин, впрочем, незначительных. Наверное, напавшие на Гарика случайно, как бы мимоходом, задели его по лицу. Скорее всего, основная часть ударов пришлась по телу, по особенно болевым точкам. Потому что стоявший теперь на пороге своей квартиры Гарик имел совершенно болезненный вид. Да, видно, ему и правда крепко досталось!

— А что, Гарик, — спокойно заметила я, — ты теперь не считаешь меня своей хорошей знакомой? Я смотрю, к себе в дом ты меня больше не хочешь пускать…

Гарик неохотно посторонился, ровно настолько, чтобы я могла прошмыгнуть мимо него в прихожую. При этом вид он имел по-прежнему серьезный, настороженный и откровенно болезненный.

— Ты один? — как бы между прочим поинтересовалась я. — Надеюсь, я тебе ни в чем не помешала?

— Нет…

Это была правда: в квартире совершенно очевидно никого не было, кроме ее хозяина, а в главной ее комнате работал телевизор. Гарик сидел дома в полном одиночестве и попросту убивал время. Что было очень даже странно!

— Я могу пройти? — спросила я, оборачиваясь к продолжавшему стоять в прихожей возле самой входной двери Папазяну. — Или тебе сейчас не до меня?

— Да ну, почему… — Гарик пожал плечами. — Проходи…

Он и сам прошел вместе со мной в комнату, указал мне на диван, сам уселся рядом в кресло.

— Слушай, Гарик, — начала я, — Киря мне рассказал, будто тебя избили вчера вечером? Это что, правда?

— Правда, — подтвердил мой ментовский друг унылым, безжизненным голосом.

— И кто же это был? Чего они от тебя хотели?

— Не знаю…

— Что, просто хулиганы, что ли?

— Наверное…

Гарик как будто через силу выдавливал из себя слова.

— А ты их рассмотрел? — не унималась я. — Как они выглядели?

Гарик замялся.

— Не знаю, — сказал наконец он. — Они были в масках…

— Хулиганы? — удивилась я.

— Ну, не в масках… Просто там было очень темно…

— Так в масках или темно?

Я посмотрела Гарику прямо в глаза. Он смутился, отвернулся в сторону, ничего не ответил.

— И я все-таки не пойму, — снова заговорила я, — почему ты не хочешь, чтобы мы нашли тех, кто на тебя напал? Не может же быть, чтобы ты вообще ничего не видел. Ну же, Гарик! Вспомни!

Но Гарик отрицательно качал головой, тупо и равнодушно глядя прямо перед собой.

— Нет, Татьян, — пробормотал он. — Я ничего не помню. Совершенно… Все было как в тумане…

Я с изумлением смотрела на него. Чтобы Гарик был так подавлен и напуган простым нападением распоясавшейся шпаны? Такое на него совершенно не похоже. Наверняка произошло нечто большее. Но что именно? И почему Гарик так упорно замыкается в себе, ничего не рассказывает ни мне, ни своим сослуживцам? Что ж могло так его напугать?

Я рассеянно осмотрелась по сторонам. Телевизор продолжал работать, только Гарик убавил звук до минимума, чтобы он не мешал нам говорить. В комнате царил страшный беспорядок, повсюду были разбросаны вещи, газеты, нижнее белье, части мужского костюма, и сидящий в кресле Гарик ничуть не смущался от всего этого. Я вспомнила, каким идеальным порядком отличалась эта самая комната позавчера вечером, когда здесь было устроено шумное застолье, и не верила своим глазам. Что же, теперь в квартире Папазяна больше некому убирать?

— А ты что же, теперь один? — как бы между прочим поинтересовалась я. — Вон какой беспорядок у тебя…

— Я уберусь, — торопливо заверил меня Гарик. — Вот только стану чувствовать себя немного лучше…

— А что, кроме тебя самого, больше некому здесь убирать?

— Некому, — безжизненным голосом подтвердил Гарик.

— Ты что, теперь один живешь в своей роскошной квартире? — не унималась я. — Четыре комнаты, высоченные потолки… Ты тут не потерялся еще, на этих просторах?

— Нет, все нормально.

Гарик в своем оцепенении и юмора больше не понимал. Значит, дело совсем плохо…

— Слушай, Гарик, — продолжала я, — ты же мне, кажется, говорил, что с женой разошелся, верно?

— Да, разошелся…

— И с тех пор ни с кем больше не сошелся пока что? — Я игриво усмехнулась. — Никто не появился в твоей личной жизни с того времени?

Гарик несколько мгновений тупо смотрел на меня, потом вдруг сразу побледнел, вскочил с кресла и закричал на меня в страшном волнении, так что слюна брызнула изо рта:

— Ну все, хватит! Я больше не могу! Зачем ты пришла сюда? Что от меня хочешь? Меня эти ублюдки избили, так тебе этого мало, да? Ты хочешь, чтобы они и меня, и ее до смерти уделали?

Вдруг Гарик закрыл лицо руками, рухнул обратно в кресло и, к моему величайшему изумлению, истерически разрыдался. Совершенно ошалев от неожиданности, я смотрела во все глаза на этот взрыв эмоций у моего обычно такого выдержанного и уравновешенного ментовского друга. Никогда не подозревала, что Гарик Папазян способен так откровенно рыдать! А он продолжал истерически всхлипывать, постанывать, плечи его сильно тряслись. Совсем растерявшись, не зная, что следует делать со впавшими в истерику мужчинами, я неподвижно сидела на диване я ждала, пока приступ пройдет сам собой.

Наконец Гарик перестал всхлипывать и поднял голову. По его смуглому, небритому лицу с огромным, с горбинкой, носом текли крупные капли слез. Внезапно он побагровел и отвернулся. Кажется, просто внезапно осознал и устыдился своего поведения.

— Извини, — смущенно пробормотал он. — Я наговорил тебе сейчас что-то не то… Понимаешь, я очень плохо себя чувствую…

Он поднялся с кресла и посмотрел на меня виноватыми глазами. Тогда я тоже встала с дивана.

— Гарик, ты, по-моему, что-то скрываешь, — сказала я. — Смотри, Гарик! Это может кончиться бедой прежде всего для тебя!

— Бедой? — Неожиданно он истерически расхохотался. — Какой еще бедой ты мне грозишь, а?

Это было уже слишком. Я стремительно подошла к нему, схватила его за руку.

— Гарик, что с тобой? — теряя терпение, воскликнула я. — Говори, что они с тобой сделали? Ну же! Только не молчи…

Но Гарик лишь отрицательно покачал головой, старательно отводя глаза. Высвободил свою руку, отодвинулся от меня.

— Извини, Татьяна, — устало проговорил он. — Мне нечего рассказать ни тебе, ни Кирьянову…

— Нечего? — усомнилась я. — Ты совершенно уверен, что нечего?

— Знаешь, — он не слушал меня, — мне сейчас и в самом деле нехорошо… Я бы хотел прилечь…

И это был Гарик Папазян, имевший звание мастера спорта по самбо? Как древний дед, он признавался мне в желании пойти полежать!

Впрочем, я по опыту знала, насколько упрям мой ментовский друг. Если Папазян что-то не хотел говорить, вытянуть информацию из него было практически невозможно. Покачав головой, я направилась к двери. Гарик со смущенным и виноватым видом последовал за мной.

— Извини, Татьяна, — бормотал он. — Ты же видишь, в каком я состоянии. Мне сейчас не до гостей…

Я кивнула, открыла дверь квартиры, но Гарик вдруг остановил меня, схватив за руку.

— Подожди минуту, — зашептал он торопливо и крайне возбужденно. — Ты мне говорила, что пыталась расследовать убийство Ольховского… Ты по этому поводу еще рыпаешься?

— Да, конечно! — Я смотрела на него удивленно.

— Татьяна, послушай моего совета! — горячо продолжал Папазян. — Брось ты это. Погубят они тебя…

— Кто погубит? — спросила я спокойно. — Те же самые люди, что избили тебя?

Гарик отвернулся в сторону, ничего не ответил. Поняв, что теперь от него уже точно ничего не добиться, я повернулась и вышла из квартиры моего ментовского друга.

Мне было бесконечно грустно и тяжело в тот момент. Снова какие-то намеки, какие-то странные подозрительные происшествия, объяснения которым мне никак не удавалось найти. Я чувствовала, что Гарик Папазян знает про всю эту историю много больше моего. Но если он не хочет говорить, что я могу поделать?

* * *

Я снова уселась в свою бежевую «девятку» и поехала прямиком на фирму «Тайзер». Она находилась все в том же Ленинском районе города, но, в отличие от районной администрации, на самой его окраине, на территории когда-то процветавшего, затем остановленного, заброшенного, а теперь постепенно возрождаемого машиностроительного завода. Места здесь были безлюдные, глухие, вокруг ни одного жилого дома, только бесконечные грязно-серые бетонные заборы разнообразных заводов и складов, между которыми пролегает разбитая тяжелыми грузовиками исключительно ухабистая дорога. Поэтому, подъехав к проходной фирмы с огромной вывеской «Тайзер» и выбравшись из машины, я с опаской огляделась вокруг. Как знать, может быть, вернувшись после разговора с Петром Николайчуком, я найду вместо своей машины только осколки от ее разбитого оконного стекла на неровной, плохо укатанной щебенке парковки?

Тем не менее я заперла машину и отважно отправилась в проходную. Там объяснила охраннику, что хочу видеть мастера Петра Николайчука по поводу заказа, и тот мне указал на один из огромных корпусов, откуда доносились ужасающие металлические скрежет и стук. Там, по его словам, находилось рабочее место слесаря-виртуоза Петра Николайчука.

Мастера я узнала сразу же: этот был тот самый мужчина, который на позавчерашнем празднике у Гарика Папазяна подходил к Ольховскому и предлагал пойти вместе домой, а тот отказался, потому что собирался непременно пообщаться со мной. Теперь, на трезвую голову, я могла поподробнее рассмотреть Петра Николайчука. У него оказалось лицо типичного рабочего — худощавое, загорелое, изрытое преждевременными морщинами, но доброе, со следами некоторого увлечения алкоголем. Я недоумевала, что общего могло быть у простого рабочего, едва ли прочитавшего с десяток книг на своем веку, и зубного врача Ольховского, типичного интеллектуала, кандидата наук. Тем более что и возраст у них был тоже разный — Николайчук был на десяток лет постарше стоматолога.

Увидев меня стоящей возле его верстака, Николайчук ничуть не удивился, кивнул мне как старой знакомой. Видимо, тоже узнал по позавчерашнему застолью. Он положил крохотный напильничек, которым пилил какую-то закрепленную в небольших тисочках железяку, вероятно, заготовку будущего ключа, жестом пригласил меня к выходу из цеха — желание вполне понятное, потому что в мастерской стоял такой невероятный шум и грохот, что разговаривать можно было, только выкрикивая слова друг другу в ухо.

Мы вышли из цеха на улицу, уселись на лавочку возле входа. По счастью, лавочка находилась на южной стороне, и довольно щедрое уже мартовское солнце пригревало, так что сидеть вот так на свежем воздухе в ласкающих солнечных лучах было необыкновенно приятно.

Усевшись, Николайчук вытащил пачку «Примы» и спросил, не буду ли я возражать, если он закурит. Но я в ответ сама вытащила пачку «Мальборо», увидев которую он осуждающе покачал головой, но мне было наплевать на то, что он думает. Мужчины все такие: сами курят и пьют что попало, но становятся в негодующую позу, когда замечают, как то же самое делает женщина.

Сидя на лавочке, мы оба задымили сигаретами.

— А я вас сразу узнал, — первым заговорил Николайчук, выпуская через нос струю едкого сизого дыма. — Тогда, на дне рождения у этого мента, Толька все таращил на вас глаза… А потом даже провожать захотел…

— По-вашему, это странно? — осведомилась я.

— Да нет, — Николайчук усмехнулся, окинул меня понимающим взглядом. — Вы симпатичная женщина, а Толька к прекрасному полу был неравнодушен. Однако, я думаю, в его возрасте давно уж пора было закруглиться с похождениями. Семья все-таки, жена…

— Скажите, вы Ольховского хорошо знали?

Николайчук немного помедлил, прежде чем ответить на этот вопрос.

— Да, пожалуй, что так, — сказал он, кивнув. — Мы с ним соседи по даче. Так, в принципе, Толька мужик был ничего, хороший… Вот мне зубы бесплатно лечил…

— Переживаете его гибель?

Николайчук усмехнулся, пожал плечами.

— Я что, женщина, чтобы переживать? — возразил он. — Хотя, конечно, страшновато это все… Особенно как представишь, что сам вот так поздно вечером домой возвращаешься, а тебя возьмут и грохнут ни за что ни про что…

— Вы полагаете, Ольховского убили ни за что ни про что? — осторожно, опасаясь спугнуть доверительное настроение своего собеседника, спросила я.

— Кто ж его знает… — Николайчук выпустил очередную струю дыма, после чего небрежно сплюнул себе под ноги, посмотрел рассеянно куда-то вдаль. — Я же не уголовный розыск, чтобы до причин убийства докапываться. Вот вы частный детектив, вы и докапывайтесь!

— Что я и делаю, — отвечала я.

Мы немного помолчали.

— Конечно, в клинике его темные дела творятся… — внезапно заговорил Николайчук.

— Вы знаете что-нибудь конкретное?

— Толя знал, — сказал старый рабочий внушительно. — Знал, и теперь вот его не стало.

Что ж, это было не первое предостережение в мой адрес за последние два дня. В конце концов, они начали мне надоедать. Пропустив слова собеседника мимо ушей, я продолжала разговор:

— Ольховский говорил вам о каких-то своих проблемах в клинике? — спросила я. — Какие-нибудь конфликты с коллегами, с главврачом у него были?

— Мне трудно сейчас сказать, — Николайчук с сомнением покачал головой. — Ничего конкретного про это Толька мне вроде бы не рассказывал, даже по пьянке. С другой стороны, я почти уверен: что-то такое у него там было не в порядке.

— Почему уверены?

— Да потому, что он ключи попросил меня сделать, — был ответ.

— Ключи? — удивленно переспросила я. — Какие ключи? От чего?

— А вот в том-то все и дело! — воскликнул Николайчук. — Толя пришел ко мне, принес восковые оттиски с ключей и спросил, могу ли я такие сделать. Я поинтересовался, так, из чистого любопытства: «А тебе зачем?» А он говорит, мол, потерял ключи от собственного ящика на работе. Я спрашиваю: «Какого еще ящика?» А он разозлился сразу, вспылил: «Какого хрена ты в мои дела со своими глупыми расспросами лезешь? Я тебе работу принес. Можешь ее сделать, тогда делай, не можешь, откажись. А лишние вопросы нечего мне задавать!»

— И не сказал, что это был за ящик?

— Нет, не сказал… Да только зря он темнил! — Николайчук усмехнулся. — Я ведь по ключам спец, я же вижу, от чего ключи…

Николайчук сделал многозначительную паузу, наблюдая за мной искоса и наслаждаясь моим нескрываемым любопытством.

— И от чего же были те ключи? — наконец не выдержала и сама спросила я.

— От сейфа! — отвечал Николайчук торжествующе. — Там и форма ключа особенная, и бороздка на два порядка сложнее. Замки с такими ключами на простых железных шкафах или каких-то ящиках не делают. Ну, не от самого секретного сейфа, конечно, но все равно от сейфа. Отмычкой такой не вскроешь, ломиком тоже…

— Вы уверены в том, что ключи были именно от сейфа? — спросила я. — Теперь ведь бывают и двери такие, словно сейф…

— Так я же и говорю вам! — воскликнул, рассмеявшись, Николайчук. — Замки, что ставят на двери, даже самые крутые, они совсем иного рода, чем те, что стоят в сейфах. Вот смотрите! — Он полез в карман своего рабочего комбинезона, извлек оттуда несколько штук ключей, все разных размеров и формы. — Вот смотрите! Этот, — он подал мне один из ключей, прямой, узкий и тонкий, с замысловатым узором бороздки, — от одного из самых крутых дверных замков. Такие мы ставим на стальных дверях в особняках солидных людей, на входных дверях в учреждениях. Все равно это только входная дверь, пусть и очень крутая. А вот этот, — он протянул мне другой ключ, больших размеров и странным образом напомнивший мне старинной работы ключ от бабушкиного сундука, — ключ от стальной дверцы сейфа. Примерно такого, какие ставят в банках. Ну что, видите разницу?

Я послушно кивнула. Формой ключи и в самом деле заметно отличались, хотя мне было непонятно, почему ключ от входной двери нельзя было сделать в форме ключа от большого сейфа.

— Понимаете, в нашей стране существуют нормы, так называемые ГОСТы, они действуют и для нашей фирмы. — Николайчук словно прочел мои мысли и теперь отвечал на мой невысказанный вопрос. — Согласно ГОСТам, ключи должны отвечать определенным требованиям и быть соответственной формы.

— А если они не соответствуют? — наивно спросила я. — Если мастер что-нибудь перепутает и сделает наоборот?

— Опытный мастер не перепутает, — уверенно заявил мне старый слесарь. — А неопытному такую работу никто не доверит, он с ней просто не справится.

— А это ваша работа? — поинтересовалась я, рассматривая ключи, которые держала в руках, со всех сторон.

— Конечно! — подтвердил Николайчук. — Вот смотрите, моя авторская марка.

Он показал на небольшой вензель, вырезанный на ручке одного из ключей. Он представлял собой украшенные замысловатыми завитушками две буквы — П и Н, словно вставленные друг в друга. Точно такой же вензель был на каждом ключе, что держал в руках Николайчук.

Мгновение я пристально рассматривала вензель, потом сообразила: я уже видела и эти буквы, и эти немного наивные завитки. Ну конечно! Ключи с такими вензелями я видела в руках покойного ныне зубного техника Романа Геннадьевича Перепелкина. Значит, для Перепелкина ключи делал тот же Николайчук? Значит, старый мастер знаком и со второй жертвой в клинике «Тан-мед»?

Я почувствовала, как у меня от возбуждения кровь начала стучать в висках. Усилием воли я постаралась взять себя в руки и ничем не выдать своего нетерпения. Поспешно потянулась за сигаретой, дрожащими руками закурила ее, вдохнула дым до самой глубины легких и ощутила, как он успокаивает мои разбушевавшиеся было нервы. По опыту я хорошо знала, что выспрашивать в таких случаях надо постепенно и очень аккуратно. Иначе можно смутить свидетеля, он замкнется в себе и ничего больше не скажет.

— Вам нехорошо, да? — Старый слесарь, заметив меняющееся выражение моего лица, истолковал его по-своему. — Вы, девочка, не слишком ли много курите?

— Нет, нет, все нормально, — поспешила заверить его я. Голос мой против воли звучал хрипло и с надсадой.

Николайчук только покачал головой в ответ на мои слова. Однако и сам сунул руку в карман, вытащил оттуда еще одну «приму» и тоже закурил. Мы с минуту сидели и молча курили.

— И вы сделали для Анатолия Дмитриевича такие ключи? — решила я возобновить разговор.

— Сделал, конечно, — отвечал Николайчук. — Толя мне и заплатил хорошо за работу. Сами понимаете, дружба дружбой, а жить-то мне на что-то надо…

— Когда это было?

— Дней пять назад он мне принес оттиски и сказал, чтобы я поспешил. За срочность, конечно, была доплата. Но через два дня весь комплект ключей был уже готов.

— Через два дня? — переспросила я.

— Ну, у меня же и в фирме полно плановой работы, правильно? — Николайчук смотрел на меня честно и искренне. — А там, по сути дела, четыре комплекта ключей оказалось, и все один другого сложнее…

— Четыре? — опешила я. — Вы же вроде бы сказали, что Ольховский заказал вам ключ от своего рабочего ящика…

— Это сам Толька мне так сначала сказал! — возразил с некоторой досадой Николайчук. — А когда я начал работать с оттисками, увидел, что их несколько. Вот и вышло в конечном счете четыре ключа, от четырех разных дверей соответственно. Я еще удивился, зачем они Тольке, но снова спрашивать его не стал. Я же рассказывал вам, как он сразу отреагировал на мои расспросы…

— И все четыре ключа были от сейфов? — спросила я.

— В том-то и дело, что нет! — отвечал старый мастер. — Два от сейфов, хотя и примерно одного типа, а другие два от дверей. Двери наши, тайзеровские, это я совершенно точно знаю.

Мне вспомнились тяжелые стальные двери от кабинетов главврача и зубного техника в клинике «Тан-мед». Впрочем, все это ровным счетом ничего не доказывало: тайзеровские двери стояли теперь повсюду — и в общественных зданиях, и в квартирах. Я некоторое время молчала, переваривая полученную от Николайчука информацию. Понятнее произошедшие события от нее, правда, не становились. Скорее наоборот — получалось совсем черт знает что. Да еще тот ключ с вензелем, что я видела в руках у Перепелкина!

— Скажите, а вы на всех изготовленных вами ключах ставите свой фирменный вензель? — спросила я.

— Не фирменный, а именной, — усмехнулся Николайчук. — И не вензель, а просто знак. Слово-то придумали какое — вензель!

— Так как же? — нетерпеливо спросила я.

— Нет, не на всех, — пояснил слесарь. — А только на тех, которые изготовляю по личному заказу. На других, которые по заказам фирмы делаю, я не ставлю ничего.

— Очень интересно! — сказала я. — А вам знаком человек по имени Роман Геннадьевич Перепелкин?

— Толя мне про него рассказывал. Это коллега его по клинике, — отвечал Николайчук без промедления.

— Вы в курсе, что его тоже убили? Вчера вечером…

Николайчук пожал плечами, ответил спокойно, но не без скрытой грусти:

— Слышал, конечно. Слухами земля полнится…

— От кого слышали?

— Да ну, неважно… — он скроил гримасу досады, но все-таки ответил: — От Толькиной жены… Звонила мне она сегодня утром, рассказала. Ужас, что творится!

— Странно… — пробормотала я. — Откуда ж она-то узнала?

— Говорю же, слухами земля полнится! — откликнулся старый рабочий. — Я так понимаю, теперь вы намерены спрашивать у меня про Перепелкина?

— Да, намерена, — я пропустила мимо ушей некоторую иронию в голосе моего собеседника. — Меня интересует вот что: вы ключи для Перепелкина по личному заказу случайно не делали?

— Нет, никогда.

— Странно… — произнесла я озадаченно и задумалась. Ключи с вензелем Николайчука не выходили у меня из головы.

— Ну, если честно, видеть-то я Перепелкина один раз видел, — заговорил вдруг старый мастер. — Толя как-то привел его сюда. Но работу заказал он не мне, а другому нашему слесарю.

— А почему? — встрепенулась я.

— Понимаете, внутри профессии слесаря есть разные специализации. Я вот, в принципе, могу сделать все, что угодно, но специализируюсь на ключах к дверным и сейфовым замкам… А сами замки, к примеру, делает другой человек…

— А какой замок нужен был Перепелкину?

— Ему даже не замок был нужен, — сказал Николайчук. — Он хотел себе какой-то особый чемоданчик сделать, сверхпрочный, с секретными замками… Как я понял, для перевозки каких-то особенных материальных ценностей. Своего рода переносной сейф…

— Обитый коричневой кожей?

— Наверное, — Николайчук усмехнулся. — Я-то сам чемоданчик не видел, у меня своей работы полно. Но, помнится, для него наш мастер коричневую обивку заказывал. Сделал чемоданчик, а потом елозил им по бетонному полу. Мужики тогда смеялись над ним, а он сказал, что клиент так велел.

Я не верила своим ушам.

— Когда это было?

— Чемоданчик-то когда изготовили? Сейчас скажу… — Николайчук основательно задумался и наконец сказал уверенно: — Шесть дней назад. Да, совершенно точно, у нас тут одно событие было, так что я запомнил…

Я машинально кивнула. Я не понимала абсолютно ничего, однако отважно продолжала задавать вопросы:

— А в каких отношениях был Ольховский с Перепелкиным?

— Ну, когда я их вместе видел, так вроде как нежная дружба…

— А на деле?

— А на деле… Ольховский иногда, ну, когда мы с ним выпивали, про свою клинику всякие мерзости рассказывал. Про всех — и про главврача, и про других стоматологов…

— А про Перепелкина что рассказывал?

— Разное… — Николайчук несколько замялся. — Всякую муть, такое, что я и не знал, верить или не верить… Что этот Перепелкин некачественное золото для коронок использует, да еще хуже — про его экспедиции на старые кладбища…

— Кладбища? — опешила я.

— Ну да, — Николайчук хмуро кивнул. — Кладбища и раньше-то не особенно охранялись, а теперь и подавно. Кто хочет, тот и приходи, что хочешь, то и делай…

— Что «делай»? — испуганно пролепетала я.

— Что, что, — сердито проговорил старый рабочий. — Клад ищи! Нужен только специальный золотоискатель большой мощности…

— А дальше что? — Я глядела на Николайчука во все глаза и никак не хотела верить в то, на что он намекает.

— А дальше лом и лопата в руки — и вперед! — Николайчук снова усмехнулся, и мне стало жутко. — Золото ведь от лежания в земле не портится, не ржавеет…

Я была не в силах произнести ни слова. В кабинете Перепелкина при разговоре с ним я ляпнула про кладбища просто так, по наитию, больше желая эпатировать зубного техника абсурдностью и невероятностью своего подозрения, а оказывается, попала в самую точку. Выходит, Перепелкин испугался, что потенциальная клиентка в моем лице, которая слышала какой-то звон про кладбищенские раскопки, может уйти и не сделать заказ на коронки, и чтобы разубедить, показал мне пресловутый «золотой чемоданчик». Как он буйствовал потом, когда я случайно застала его в мастерской! Голова моя шла кругом, и я не знала, что и думать.

— Вы уверены, — спросила я нерешительно, — что Перепелкин был этим… как его… гробокопателем?

— Ну откуда ж? — возразил Николайчук. — Ольховский так говорил. Еще он говорил, что у Перепелкина в подвале клиники целая подпольная мастерская оборудована, где можно что угодно с золотом делать. Оно же не сталь, легко плавится.

Я кивнула. Я сама видела мастерскую. И место, где хранится золото, видела случайно, к величайшему неудовольствию хозяина, собиравшегося даже убить меня за это и закопать в подвале… Все сходилось, все становилось понятным: и гнев, и страх Перепелкина, и его кровожадность, и готовность похоронить меня рядом со своим рабочим местом. Гробокопатели уж точно призраков не боятся, знают по опыту, что мертвые совершенно безопасны. В отличие от живых.

— А что еще интересного вам рассказывал Ольховский? — спросила я моего собеседника. Я чувствовала, что наш разговор ужасно затянулся, но Николайчук вроде бы никуда не спешил. Мы с ним закурили еще по сигарете.

— Много чего, — отозвался он и снова усмехнулся. — Я, честно говоря, плохо помню. Ведь рассказывал-то он под это дело… — Николайчук приложил к горлу указательный палец.

— Да, вы уже говорили.

— Ага! Так-то Ольховский был очень скрытный. Трезвым никогда про себя или про свои дела лишнего слова не говорил. А как выпьет сто грамм, так и пошел трепаться…

Я понимающе кивнула. Еще в Древнем Риме говаривали «In vino veritas», то есть «истина в вине», — как раз по такому поводу.

— А он вам потом, в минуту откровенности, не говорил, что ему кто-то угрожает? — спросила я. — Кстати, и про то, зачем ему комплект ключей понадобился?

— Да какое там! — отвечал старый мастер. — Я как с него деньги за ключи брал, предложил было выпить, отметить выполнение заказа. Но он наотрез отказался. Сказал, нельзя ему больше пить, врач запретил категорически…

— Думаете, правда, врач?

— А кто ж его знает? — резонно возразил Николайчук. — Вообще-то Толька алкоголизмом не страдал и выпивал умеренно. Просто спиртное на него так действовало — язык сразу развязывало. На смертельно больного он не был особенно похож… Ну, да ведь вы ж его видели!

Конечно, я его видела. И сказала то же самое. А насчет болтливости под рюмку… Наверняка Ольховский выпивал не с одним только Николайчуком. Расслабившись, он мог начать трепаться обо всех делах в клинике как раз тому человеку, которому вовсе ничего рассказывать не следовало. Только, скорее всего, Ольховский не знал, что под маской одного из своих друзей прячется смертельно опасный враг. Эх, знать бы, когда и с кем выпивал убитый стоматолог, все было бы намного легче, появилась бы хоть какая-то зацепка… Да только как это узнать? Поди спроси у мертвого!

От досады и растерянности я попробовала «копнуть» старого слесаря с другой стороны.

— Скажите, а восковые оттиски, по которым вы работали, у вас сохранились? — спросила я.

— Да нет, — мотнул головой Николайчук. — Толька забрал их с собой вместе с готовыми ключами.

— Но ведь вы могли бы опознать свою работу? — не унималась я. — Те ключи, которые вы для Ольховского сделали.

— Наверное, — отвечал Николайчук. — А вы что, хотите предъявить их мне для опознания по всем правилам, как в милиции?

— Предъявила бы, если б могла, — сказала я не без досады. — С милицией у меня отношения дружеские, но не настолько, чтобы они доверили мне одно из вещественных доказательств… Кстати, к вам из милиции пока еще не приходили с такими вопросами?

— Нет, не приходили, — Николайчук усмехнулся, поглядывая на меня. — Даже Гарик Папазян, единственный мой знакомый мент, про меня забыл. Только вот вы, частный детектив, мной и заинтересовались.

— А с Гариком вы хорошо знакомы?

— Я-то? Да какое хорошо! — Николайчук пожал плечами. — Замки у него на даче поставил — и все наше знакомство. Я же для него кто? Простой работяга.

— Однако он пригласил вас на свой день рождения, — заметила я.

— Ну, как раз в этом ничего странного нет, — возразил Николайчук. — Такая уж у него манера, как я понял: когда ты ему зачем-нибудь нужен, он тебя к себе приглашает, поит, кормит, разговоры разговаривает, будто ты ему наилучший друг. А под конец рассказывает, что ему от тебя нужно. И он прав, хитрец! — с усмешкой сказал слесарь. — После такого обхождения попробуй заикнись, что не можешь его просьбу выполнить, что у тебя заказов полно или что-нибудь в этом роде.

— А позавчера на дне рождения Гарик что вам заказал?

— Так то и удивительно, что ничего!

— Ничего?

— Абсолютно! — Николайчук для пущей убедительности несколько раз подряд кивнул головой. — Посидели, потрепались, попили, потанцевали. Я все ждал, когда он отведет меня в сторонку и скажет, чего от меня хочет. А он нет — молчок. Так я и досиделся до конца, пока он не сказал, мол, все, гости дорогие, всем пора по домам.

— На день рождения к Гарику вы пошли вместе с Ольховским? — спросила я.

— Так он сам меня об этом попросил!

— Ольховский?

— Да нет же, Гарик! Сказал так: я знаю, у тебя друг есть, Ольховский, стоматолог хороший. Вот пойдешь ко мне, непременно его с собой пригласи. Он мне очень нужен.

— Нужен? — удивилась я.

— Вот и я теперь думаю: странно как-то, — согласился со мной Николайчук. — Сейчас не прежние времена, стоматологов сколько угодно, только деньги плати, и они будут тебя лечить.

— А Ольховский вам что-то объяснил? Уже у Гарика, на дне рождения?

— Да ничего он мне не объяснял! — отмахнулся от меня Николайчук. — Мы с ним трепались за столом о том о сем, и только.

— Он вел себя в тот день как обычно?

— Ну, мне трудно судить, — ответил старый мастер уклончиво. — Хотя… По-моему, он изрядно нервничал. И не пил ничего…

— Это было необычно?

— Достаточно, — согласился Николайчук. — Он еще тогда меня удивил, когда отказался обмывать комплект ключей. А тут уж я совсем растерялся. Подумал даже, может, он и правда заболел…

— Или просто боялся проболтаться, зная свою слабость… — вполголоса добавила я.

Мы немного помолчали. Я терялась в догадках, что бы еще спросить. Ощущение, что дальнейшие расспросы бессмысленны, не покидало меня.

— А вам знаком Евгений Маркович Шмуйлович? — спросила вдруг я.

В ответ Николайчук рассмеялся.

— Ну, вы совсем как в детективе! — безмятежно весело воскликнул он. — Да, слышал я это имя…

— От кого?

— Да от Тольки, от кого же еще, — усмехнулся слесарь. — Сам-то я с ним незнаком. Это ведь начальник какой-то в районной администрации, а куда нам с начальством-то встречаться…

— Ольховский вам рассказывал что-нибудь про него? — нетерпеливо перебила я его.

— Да говорил, что ушлый он мужик, этот Шмуйлович, соответственно фамилии…

— А где они познакомились?

— Где-то на курорте, по-моему. Вообще, насколько я понял, отношения у них были весьма поверхностные. Толька едва знал этого Шмуйловича.

— И тем не менее рассказывал про него?

— Так он же вообще-то любил наблюдать за всеми, кого знал, — усмехнулся Николайчук. — А мне потом про свои наблюдения по пьянке пересказывал.

— И что же он вам рассказывал про Шмуйловича?

— Что он — настоящий волк, только небольших размеров, карликовый… Но от этого не менее злой. И что мое счастье, что я не стою у него на пути… Знаете, а ведь Толька незадолго до гибели искал частного детектива. У меня спрашивал, но я сказал, что не знаю такого. Так вот вроде он собирался узнать об этом у Шмуйловича.

Я с приоткрытым от изумления ртом глядела на старого слесаря, пытаясь понять, что может означать сообщенный мне фактик: Ольховский спрашивал у Шмуйловича, не знает ли он, как найти частного детектива. Интересно, в каком виде он это у него спрашивал, в пьяном или в трезвом, и когда…

— Вы извините, мне работать идти надо, — вдруг сказал Николайчук, поднимаясь с лавочки. — У нас ведь с рабочим временем строго. А мы с вами уже полчаса тут лясы точим…

Я рассеянно кивнула, поблагодарила старого слесаря за потраченное на меня время. Потом машинально проследила, как Николайчук зашел внутрь мастерских, откуда с не меньшей силой продолжал слышаться металлический грохот и скрежет.

Некоторое время я сидела неподвижно на той же самой лавочке, пытаясь собраться с мыслями. Потом заметила, что стало холодно и я буквально вся дрожу. Подняв голову, обнаружила, что мартовское солнце, до сих пор пригревавшее клочок земли возле мастерских, скрылось за большим синим облаком, отчего порывы весеннего ветра сразу стали казаться невыносимо холодными.

Поняв, что мне больше нечего делать на фирме «Тайзер», я поднялась с лавочки и направилась к выходу с ее территории.

Глава 10

Выбравшись с территории фирмы «Тайзер», я села в машину, но трогаться с места не торопилась. Вместо этого обхватила руками руль и уронила на них голову, борясь с жутким желанием завыть от досады и злости. С моим расследованием не получалось ничегошеньки, как я ни билась. Конечно, визит к слесарю Николайчуку кое-что прояснил, но что делать дальше, я понятия не имела.

У меня возникла мысль еще раз погадать, у своих маленьких помощников спросить, как выпутаться из сложившейся ситуации, но я все не могла на это решиться. Уж слишком ни к селу ни к городу оказывались результаты предыдущих гаданий. Сначала косточки посоветовали мне остерегаться блефа. А на самом деле со мной никто и не блефовал тогда. Даже мерзавец Должиков с его компанией доморощенных гангстеров. Они ворвались ко мне в квартиру, словно куклуксклановцы, с черными чулками на голове, избили меня, угрожали, но никакой нечестной игры со мной не вели.

Кстати, если кто и блефовал во всей этой ситуации, так только сам покойный Ольховский, мир праху его! Из-за него-то я и влезла по уши в историю с «золотым чемоданчиком», из которой мне еще предстоит выбираться, хотя я понятия не имею как. Совершенно очевидно, что мой несостоявшийся клиент многое наврал той последней в своей жизни ночью, когда предложил мне работать на него — найти чемоданчик с золотом. А в действительности сам же, по-видимому, его и украл. Говорил, что шеф доверил ему хранение материальных ценностей, а на самом деле главврач ничего ему не доверял, в том числе и ключей от сейфа, где якобы лежало золото. Даже наоборот — Ольховский снял с них слепки и заказал для себя дубликаты. А Бортников говорит, что никакого чемоданчика с золотыми слитками у него никогда не было, следовательно, и красть было нечего… Однако чемоданчик существует, я же сама его видела, и он побывал у Ольховского дома. А потом он оказался совсем у другого человека — у Перепелкина. Который тоже был убит. А чемоданчик таинственно исчез… Кошмар какой-то!

С Бортниковым вообще-то история темная, махинации с золотом в клинике проводились. Но вот пропажа якобы из его сейфа пресловутого чемоданчика… Если кражи на самом деле не было, если главврач клиники ничем не угрожал Ольховскому, для чего тогда тот пригласил меня работать на него? Едва ли Ольховский собирался погибать — убив его, кто-то определенно имел целью расстроить какие-то его планы. Но какие именно планы? Чего хотел добиться Ольховский, затевая в том числе и со мной какую-то странную игру, оказавшуюся смертельной для него? И какова должна была быть моя роль в его игре? А ведь какая-то роль мне предназначалась, тут сомнений нет.

Ольховский за несколько дней до начала всех событий искал возможность нанять частного детектива, что подтверждают несколько свидетелей. И на день рождения к Гарику он пришел только ради того, чтобы встретиться со мной, потому и не пил, желая для разговора со мной иметь ясную голову. Так что действительно больше всех блефовал именно он, и кости в конечном счете были совершенно правы, предупреждая меня. Они ведь умные, мои косточки, и способны не только предупреждать о предстоящей опасности, но и указывать на уже состоявшиеся события, смысл которых пока неясен…

В общем, я все-таки решилась погадать. Достала из мешочка гадальные двенадцатигранники и постаралась сосредоточиться, зажав их в кулаке, потом кинула на сиденье машины. Кости упали, демонстрируя цифры 19+11+33, и мне стало не по себе. Потому что я отлично помнила: данное сочетание означает «оскорбление, нанесенное кем-то из близких друзей». Нет, это ужасно! Мало того, что дело, которое я сейчас расследовала совершенно даром, превращалось в стопроцентный висяк, когда неясно вообще ничего, так мне еще предстоит получить оскорбление от какого-то моего друга. Господи, от кого же? Неужели от Кири? Хотя почему мне сразу лезут на ум мои ментовские друзья… И что, оскорбление тоже будет как-то связано с пропажей проклятого «золотого чемоданчика»?

Я тяжело вздохнула, глянула на часы. До визита к адвокату Должикову оставалось еще кое-какое время, но лучше прямо сейчас вернуться в центр города и подождать где-нибудь поблизости от адвокатской конторы. А то вдруг я опять попаду в затор.

По дороге я думала, что все-таки оставлять начатое расследование на полпути нельзя. И пока я ехала, рассеянно глядя перед собой, пристроившись в бесконечную вереницу машин и автобусов, не спеша тащившихся по загруженной до предела одной из центральных улиц города, мне в голову вдруг пришла идея одного чудесного блефа. Однако для ее осуществления мне нужно было позвонить в контору адвоката Должикова, причем вовсе не со своего мобильника, потому что видела, что на столе секретарши стоит телефонный аппарат с определителем номера. В таком деле, как это, засвечивать собственный мобильник слишком рискованно.

Я свернула в узкую боковую улочку и припарковалась неподалеку от таксофона, оказавшегося, по счастью, рабочим. Купила в киоске Роспечати жетон и набрала номер телефона приемной адвоката Должикова.

— Да, слушаю… — Женский голос, раздавшийся в трубке, вполне мог принадлежать той сверхсексуальной секретарше со стального цвета волосами, которую я видела в приемной, но на сто процентов не была уверена.

— Скажите, с адвокатом Должиковым можно поговорить?

— Олега Дмитриевича сейчас здесь нет, — ответ прозвучал очень сухо и неприветливо. — А кто его спрашивает?

— Это по поводу Ольховского, — сказала я. — Помните, я к вам несколько часов назад заходила?

— Ой, вы ведь Анфиса Дмитриевна, да? — внезапно изменившимся в сторону потепления голосом заговорила секретарша. — Как здорово! Как хорошо, что вы мне позвонили!

— Очень хорошо! — саркастически возразила я. — Просто замечательно!

— Анфиса Дмитриевна, подождите минуточку…

— Ничего я не хочу знать! — отрезала я. — Это возмутительно! Девушка, вы что себе позволяете? Почему вы так себя ведете?

— Я? — В голосе секретарши послышалось искреннее изумление. — Господи, да что же еще случилось?

— Что случилось? — Я продолжала изо всех сил разыгрывать справедливое негодование. — Вы мне сегодня сказали, что Толю Ольховского убили. Так?

— Конечно, — сказала секретарша. — Клиент Олега Дмитриевича проходит по делу о его убийстве.

— Ах, вот как! — гневно воскликнула я. — Какая же вы, однако, бессовестная лгунья!

— Я?

— Да, вы! Вы мне сказали, что Ольховский убит. А на самом деле Ольховский жив и здоров!

— Что-о?

— Да, представьте себе! — Я задыхалась от возмущения. — Сегодня он позвонил мне и предложил встретиться. Наша сделка состоится во что бы то ни стало! Понятно вам?

— Боже мой, какая сделка? — судя по голосу, секретарша совсем ошалела от потока моих слов. — О чем таком вы говорите?

— Я покупаю золото у Ольховского, — сказала я. — Я предложила вашему шефу неплохую работу — просто сопровождать меня при этой сделке. Я уверена, что Анатолий Дмитриевич честнейший, интеллигентнейший человек и он ничего дурного не замышляет. Но на всякий случай мне нужен был свидетель. Ничего особенного от адвоката не требовалось, никакого напряжения мозгов, никакой беготни, никаких усилий — просто поприсутствовать при покупке. И ваш Должиков отказался! Ну что ж, как говорится, дело ваше… Наша сделка прекрасно состоится и без вас. Передайте вашему шефу мои слова. Скажите, что я в его услугах не нуждаюсь!

— Анфиса Дмитриевна, погодите ради бога, не кладите трубку! — В голосе секретарши послышались отчаяние и слезы. — Пожалуйста, назовите мне вашу фамилию и телефон! Я вас очень прошу!

— Фамилию и телефон? — настороженно переспросила я. — Это еще для чего? Я уже сказала, что в ваших услугах не нуждаюсь, и знать мои координаты вам совершенно незачем!

— Анфиса Дмитриевна, я вас умоляю! — Это было похоже на плач маленького ребенка. — Олежек сказал, что меня убьет… ну, то есть уволит…

— Олежек?

— Ну, в смысле, Олег Дмитриевич! Он когда узнал, что вы приходили, страшно рассердился, кричал на меня…

— Кричал на вас? За что же?

— За то, что я не записала вашу фамилию и координаты! Он был страшно зол, я его таким еще не видела! Он вообще какой-то бешеный последнее время…

— Олежек?

— Да… То есть Олег Дмитриевич…

Ну, какая же это прелесть — вот так неожиданно подсмотреть самую суть взаимных отношений двух людей! Причем как раз такую их сторону, которую те тщательно пытаются скрыть.

— Ну. Если он бесится, значит, у него проблемы какие-то, — убежденно заметила я.

— Да, конечно, — согласилась со мной секретарша. — Анфиса Дмитриевна, сообщите, пожалуйста, мне ваши координаты! Я вас очень прошу. Олежек скоро придет, я их ему покажу, быть может, он не будет так сердиться… Кстати, это правда, что Ольховский на самом деле жив?

— Конечно, правда, — сказала я. — Он мне звонил сегодня, и мы уже договорились о встрече у меня на квартире. Так что наша сделка состоится и без вашего Должикова! Так ему и передайте.

— Ладно, — печально проговорила секретарша. — Я скажу ему это, не знаю, как он отреагирует. Он какой-то совершенно непредсказуемый последнее время. Так как, вы говорите, ваша фамилия?

— Чусовская, — сказала я.

Это была фамилия моей бабушки, которую и правда звали Анфисой Дмитриевной. На имя бабушки, на самом деле давно умершей, была зарегистрирована вторая моя квартира в этом городе, которую я время от времени использовала или чтобы в трудную минуту скрыться от назойливых знакомых и немного отдохнуть от суеты, или как конспиративную. Вот и теперь я продиктовала секретарше Должикова тот самый номер телефона, что был установлен в бабушкиной квартире, после чего та искренне поблагодарила меня и повесила трубку.

Вообще-то весь этот диалог не сообщил мне ничего нового, кроме того, что Должиков уже после беседы с подследственным Бортниковым успел побывать в своем офисе. Определенно, его немного задел мой визит в его контору в виде наивной дамы предпенсионного возраста, а еще больше мое появление в следственном изоляторе в нормальном виде. Его отношения с секретаршей, и без того отменно стервозные, хотя и с сексуальным подтекстом, теперь особенно обострились. Но после этой беседы я почувствовала себя несколько легче, даже настроение поднялось. В таком вот чуть приподнятом настроении я и отправилась теперь на прием лично к адвокату Должикову Олегу Дмитриевичу.

* * *

Я застала их обоих в приемной. Секретарша сидела за компьютером в напряженной позе, что-то старательно печатая, а сам адвокат стоял возле ее стола и, рассеянно глядя в окно, курил сигарету. Вид у него был, мягко говоря, невеселый, а точнее — озабоченный и усталый, особенно в сравнении с тем, каким самоуверенным и нахальным я видела его в кабинете у господина Шмуйловича. Физиономия Должикова еще более омрачилась при моем появлении.

— Ну, как дела у Бортникова? — бодро спросила я сразу же, как вошла в приемную.

Должиков уставился на меня удивленно и настороженно.

— Николая Пантелеймоновича мы, кажется, оставили вместе, — заметил он весьма агрессивно.

— А разве потом вы не встречались с ним для ободряющей беседы?

Должиков посмотрел на меня откровенно враждебно и ничего не ответил. Снова отвернувшись к окну, он спокойно докурил свою сигарету, потушил ее в пепельнице, потом только снова повернулся ко мне.

— Ладно, пойдемте поговорим, — он сделал приглашающий жест в сторону двери своего кабинета. — Ларик, — обратился адвокат к своей секретарше, — кто бы ни пришел, я занят.

Мы прошли в рабочий кабинет адвоката Должикова, оказавшийся небольшим, но уютным и со вкусом обставленным помещением, отчасти напоминающим жилую комнату в хорошей многокомнатной квартире. Судя по всему, кабинет Должикова с умыслом был сделан «под квартиру» — для того, чтобы клиенты чувствовали себя здесь раскованней и были больше расположены к откровенному рассказу о своих проблемах. Стены кабинета были сплошь уставлены шкафами с книгами, главным образом толстенными томами в твердом переплете и с золотым тиснением на корешках. Однако книги на полках стояли в столь образцовом порядке, что создавалось впечатление, будто их никогда не доставали оттуда и не открывали. Небольшой письменный стол возле окна, украшенный замысловатыми завитками, несомненно, антикварный, был заставлен разного рода безделушками, бронзовыми статуэтками, среди которых стояли старинного вида чернильница и пресс-папье — канцелярские аксессуары, которые, как известно, в настоящее время совершенно вышли из реального употребления. Эти весьма изящные и, наверное, дорогие предметы стояли на столе в столь удивительном порядке, что я совершенно была уверена: за письменным столом никто и никогда ничего не пишет.

И в самом деле, пригласив меня в свой кабинет, адвокат Должиков вовсе не уселся за этот стол, но жестом указал мне на одно из четырех глубоких домашних кресел, что находились на середине кабинета и занимали основную часть его пространства. Сам адвокат опустился в другое кресло прямо напротив меня. Некоторое время смотрел на меня изучающе и с чуть заметной иронической усмешкой на губах. Я пыталась по его лицу понять, что он про меня знает, а что нет, догадывается ли о том, что я знаю о его хобби в качестве гангстера, устраивающего разбойные нападения на квартиры беззащитных женщин.

— Красивая вы баба, однако, — сказал наконец Должиков, без стеснения раздевая меня взглядом.

— Вы это только сейчас разглядели?

Адвокат немного смущенно усмехнулся.

— Ну, в следственном изоляторе мне было не до того, чтобы вас рассматривать…

— Вы были так увлечены защитой вашего клиента от противоправных действий со стороны следственных органов, что и вовсе смотрели на меня только как на досадную помеху, не так ли?

— Вроде того, — Должиков на этот раз рассмеялся: смех у него был нехороший. Я бы даже сказала — отталкивающий.

Я решительно не могла по его поведению понять, знает ли адвокат о моей догадке или нет. В любом случае лучше всего было пока не открывать карт. Пусть бандюги сделают это первыми. Если захотят, конечно…

— Хотел бы я знать, — снова неторопливо заговорил Должиков, — зачем такая красивая женщина, как вы, лезет в эту грязную историю?

— Да вот, работа у меня такая — лазить во всякие истории, грязные и не очень.

— Опасная работа, — заметил Должиков.

— Ничего, мне нравится, — спокойно отвечала ему я.

Мы снова немного помолчали, выжидающе разглядывая друг друга.

— Ладно, оставим лирику, — он с решительным видом откинулся на спинку своего глубокого, покойного кресла, принял деловой вид. — Итак, Татьяна Александровна! Какова цель вашего визита ко мне?

— Узнать, как продвигается дело Бортникова, — глядя прямо ему в глаза, отвечала я.

— А почему вы за этим не обратились в милицию? — спросил Должиков. — У вас ведь там полно друзей. Почему же вы не спросили об этом того же подполковника Кирьянова, с которым у вас, как я понял, достаточно фамильярные отношения?

— Я спрашивала.

— И что же?

— Он рассказал мне все, что знает. Он, знаете ли, добрый, наш Киря…

Должиков снова усмехнулся, услышав, какой фамильярной кличкой называю я грозного подполковника милиции.

— Тогда что же вам нужно теперь от меня? — спросил адвокат.

— Мне захотелось услышать еще и вашу точку зрения.

На мгновение возникла пауза. Я заметила, что Должиков начал терять терпение, и из-под его маски внешне благодушного настроения стало проглядывать истинное его лицо — раздраженное и злое.

— Так, на кого вы теперь работаете? — довольно резко и агрессивно спросил он. — Ольховский мертв. А ведь это он был вашим клиентом, когда все началось? От него вы получили заказ на ваше дебильное расследование, от него вы узнали о существовании партии золота…

«Откуда, сучонок, это тебе известно?» — хотелось спросить мне. Впрочем, Должиков все равно не ответил бы.

— Да, Ольховский попросил меня найти чемоданчик с золотом, пропавший из кабинета его шефа, — сказала я.

— Разумеется, — Должиков и не собирался скрывать, что эта информация не является новой для него. — Ну, и как ваши успехи? Нашли вы чемоданчик?

— Нет, — пожимая плечами, отвечала я. — Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Должиков кивнул.

— Однако Ольховский теперь мертв, — сказал он.

— Верно…

— Тогда чего же ради вы теперь рыпаетесь?

Этот вполне резонный вопрос прозвучал так резко и неожиданно, что я немного опешила.

— Чего ради вы приходили в стоматологическую клинику, приставали там с вопросами к персоналу? А о чем вы расспрашивали покойного ныне зубного техника Перепелкина перед тем, как его убили? Ведь вы же оказались одной из последних, кто видел его живым!

— Однако вы хорошо осведомлены обо всех моих действиях, — спокойно заметила я. Должиков с досады поморщился.

— Чего ради вы пришли теперь ко мне? — продолжил он разговор тем же резким тоном. — Клиент ваш мертв, за всю вашу беготню вам никто не заплатит… — Адвокат нервно вздохнул. — Кстати, как вам Ольховский описывал тот чемоданчик? — спросил он как бы между прочим.

— Чемоданчик типа «дипломат», обитый коричневой кожей, заметно потертый в нескольких местах, — перечисляла я. — Особо прочный титановый корпус, секретные замки с цифровым кодом. Как видите — самое обычное описание… Но наверняка из-за этого чемоданчика Ольховского и убили…

— Возможно, — согласился Должиков. — А откуда этот «дипломат» выкрали у Ольховского? — как бы между прочим спросил он. — Из дома?

— Нет, из директорского сейфа, — невозмутимо отвечала я. — Бортников, уезжая в Германию, доверил Ольховскому хранящиеся в своем сейфе материальные ценности. Этот чемоданчик в том числе.

— А мой клиент уверяет, что никакого чемоданчика с золотом хранить Ольховскому он не поручал! — возбужденно воскликнул адвокат. — И что вообще Ольховскому на хранение он не доверял ничего, для него он простой работник клиники, не более того. И никаких документов о покупке золота он не подписывал. Так что как хотите, а по-моему, все это дело попахивает мистификацией!

— Ольховского убили, однако не мистифицированно, а вполне по-настоящему. И Перепелкина тоже. Спрашивается, ради чего?

Должиков не ответил, отвернулся, стал рассеянно глядеть в окно. На его правой руке, лежащей на подлокотнике кресла и заметно подрагивающей от нервного напряжения, виднелся шрам, тот самый, по которому я и опознала его.

— А вы уверены, что «дипломат» с золотом не миф? — вдруг резко обернувшись, спросил он. — Уверены, что он существует в действительности, этот «золотой чемоданчик»?

— Разумеется, — пожимая плечами, спокойно отвечала я. — Я его видела собственными глазами.

— Что-о? — Адвокат Должиков вытаращил на меня полные недоверия глаза и даже приподнялся в своем кресле.

— Ну да, — равнодушно и беспечно отвечала я. — Видела своими глазами. Если только в клинике не завелось два одинаковых чемоданчика…

— Но вы же сказали, что не нашли его!

— А я и не говорю, что он лежит у меня дома, — возразила я. — Чемоданчик, похожий на описанный Ольховским, я видела в кабинете Перепелкина, зубного техника клиники «Тан-мед». Он при мне вытащил его из сейфа, открыл, показал, дал пощупать слитки. Однако после его убийства этот чемоданчик бесследно исчез. Милиция обшарила весь кабинет, вскрыла сейф: пусто. Наверное, те, кто убил Перепелкина, и забрали «дипломат» с золотом.

— Да… — рассеянно пробормотал адвокат. — Конечно… Кто его убил, тот и забрал золото…

В сильном волнении Должиков вдруг вскочил и принялся было расхаживать по кабинету, бормоча себе под нос что-то маловразумительное. Однако пространства для прогулок между письменным столом и четырьмя креслами было явно недостаточно, и адвокат снова плюхнулся в кресло, продолжая рассеянно смотреть куда-то в стену. Про мое присутствие в кабинете, казалось, он позабыл вовсе.

— Ну да! — вдруг сказал он громко и отчетливо, видимо, приняв какое-то решение. — Спасибо вам большое, Татьяна Александровна, что вы ко мне зашли… Очень было приятно с вами поболтать. Если будет время, заходите еще…

Он снова поднялся, подошел к двери в кабинет и открыл ее, делая мне недвусмысленный приглашающий жест — убираться вон. Я не стала настаивать, поднялась с кресла и вышла, чувствуя на себе недоумевающий взгляд секретарши, продолжавшей что-то интенсивно печатать на компьютере. На сей раз я вовсе не расстраивалась из-за того, что меня так бесцеремонно выставили. Больше мне в любом случае с Должиковым говорить было не о чем.

Глава 11

Был девятый час вечера, и над городом уже сгустились ночные сумерки, когда я приехала в свою вторую, конспиративную, квартиру, доставшуюся мне по наследству от бабушки. Находилась она в старинном, давным-давно построенном, но крепком доме. В ней, правда, последнее время образовался некоторый беспорядок, потому что приходила я сюда, как правило, весьма измотанная, на пределе душевных сил и думала о чем угодно, только не о ее уборке, а покидала квартиру чаще всего внезапно, ужасно торопясь. Так что теперь, обнаружив покрытую слоем пыли мебель и заросшие паутиной углы, я подумала, что хорошо бы приступить к небольшой, хотя бы чисто поверхностной уборке. Тем более что пока все равно заняться было нечем.

Просто мне предстояло несколько часов ожидания неизвестно чего. Возможно, ожидания совершенно бесплодного… Не знаю, может быть, у меня характер такой дурацкий, но я совсем не переношу ожидание. У меня немедленно начинаются психоз, невроз и черт знает что еще, и единственное средство борьбы с ними — чем-нибудь себя занять. Уборкой квартиры например. Почему бы и нет, раз другого времени для этого все равно не нашлось.

Раздавшийся вдруг звонок домашнего — свой мобильник я временно отключила — телефона заставил мое сердце радостно и тревожно забиться. Однако, сняв трубку, я испытала разочарование: это был Гарик Папазян.

— Татьяна? Как настроение?

— Бодрое. Какие проблемы?

— Ты сейчас очень занята? Я к тебе подъеду, ничего?

— Ко мне? — Я искренне удивилась. — Ты ведь вроде был тяжело болен!

— Мне намного легче, и чувствую я себя теперь вполне сносно…

Голос Папазяна и в самом деле звучал довольно энергично, хотя как-то странно безжизненно и неестественно. Я не знала, что и думать.

— Знаешь, Гарик, если ты все еще рассчитываешь на ночь любви со мной, то я тебе уже много раз объясняла, как я к этому отношусь…

— Нет, Татьяна, я тебе клянусь, у меня к тебе важное дело.

— Интим тоже для многих очень важное, можно даже сказать, — первостепенное дело…

— Да нет же, Татьяна! — В голосе Гарика слышалось отчаяние. — Я тебя уверяю! Мне в данный момент очень нужно с тобой встретиться совсем по иному поводу.

— Вообще-то я занята… — проговорила я задумчиво. — Но если тебе так приспичило… Ладно уж, черт с тобой…

— Отлично, Танька! — несмотря на фамильярные интонации, голос Папазяна звучал как-то сухо и безразлично. — Ну, так ты жди меня. Сейчас я мигом…

Пожав плечами, я положила трубку, снова взялась за щетку пылесоса, которым чистила обивку дивана. Мне бы надо было в тот момент насторожиться, подумать над этим странным звонком. Во-первых, откуда Гарик знает номер телефона моей конспиративной квартиры? Ведь я ж его ему не давала. Во-вторых, откуда он знает адрес? Куда, собственно, он собрался подъехать, да еще мигом? Однако со способностью к рассуждениям у меня в тот вечер было довольно туго, и потому я просто продолжила уборку. А когда раздался звонок во входную дверь, я, выключив и отложив в сторону пылесос, пошла открывать.

Едва я приблизилась к двери, как из-за нее послышался голос Гарика с его характерным армянским акцентом:

— Татьяна, это я. Все нормально, открой…

Я так и сделала. Но на пороге вместо Гарика стоял тип в зеленой пятнистой куртке и черном чулке на голове. В руках он держал ствол. Его он тут же поднес к моему лицу и упер в переносицу, так что от неожиданности я не успела даже пошевелиться.

— Не рыпайся, красавица, — сказал тип хрипло и зло. — Знаешь, когда я держу в руках ствол, я становлюсь нервный, палец может дернуться сам собой…

Я скосила глаза на держащую ствол руку: хорошо знакомый шрам украшал кисть. Впрочем, мне и без того было ясно, кто говорит со мной таким хриплым, грубым голосом.

С чулком на голове, словно Фантомас, адвокат Должиков надавил мне дулом пистолета в переносицу, и я, поняв наконец, чего он от меня хочет, послушно отступила внутрь прихожей. Тут же Должиков-Фантомас вошел за мной в прихожую, а за ним следом в квартиру проникли еще трое мужчин в пятнистых зеленых куртках и масках на лицах и один в милицейской форме. Этим последним оказался Гарик Папазян.

— Гарик, и ты? — совершенно обалдев от ужаса, воскликнула я. — Ты тоже связался с этими бандитами?

— Я не мог иначе, Татьяна, прости меня, — хриплым, сдавленным голосом, пряча от меня глаза, сказал он. — Я целиком в их руках…

— Ты, Гарик? — снова изумилась я. — Каким образом? Ты же оперативник уголовного розыска!

— Эти типы украли у меня девушку! — простонал Гарик. — Посадили в машину и увезли неизвестно куда! Сказали, что, если я не сделаю то, что мне скажут, они отрежут ей…

— Кончай базар! — оборвал его излияния адвокат Должиков. — Эй ты, лахудра! Проходи в квартиру! — это предназначалось уже мне. — И смотри, без глупостей! Учти, у меня ствол. И мы твою жизнь беречь не собираемся!

В квартире бандиты усадили меня на стул, установив его посередине главной, самой большой комнаты. Сами, в том числе и Гарик, уселись на диван, только Должиков с пистолетом в руке остался стоять немного позади меня, в стороне у стены, на приличном расстоянии, чтобы принять меры при малейшем подозрительном движении с моей стороны. Бандиты и не подумали связать меня, да это было и не нужно. Со всем своим арсеналом приемчиков я была бессильна в данной ситуации: вздумай я только шевельнуться, Должиков у стены будет иметь достаточно времени для того, чтобы пристрелить меня.

Некоторое время в комнате было тихо. Неожиданно для меня первым заговорил не Должиков, а другой бандит — небольшого роста, но коренастый, сидевший теперь на диване. И тогда я поняла, что именно он и есть главный в этой шайке.

— Ты как, жить хочешь? — сказал он низким, даже немного рыкающим голосом. — Или решила уже, что твой жизненный путь на этой планете закончен?

— А вы что, пришли сюда в маскарадных костюмах, чтобы обсудить мои желания и жизненные планы? — хладнокровно поинтересовалась я.

Главный бандит рассмеялся. Если раньше у меня были какие-то сомнения касательно его личности, то его отвратительный, сиплый смех их окончательно рассеял. Итак, на моем диване в закрывающей лицо маске сидел Евгений Маркович Шмуйлович собственной персоной. Неплохая шайка, однако, собралась в моей конспиративной квартире: адвокат, чиновник администрации Ленинского района нашего города, а кто такие остальные двое бандитов?

— Мы пришли не обсуждать твою дальнейшую судьбу, — с циничной усмешкой проговорил меж тем Шмуйлович. — Мы пришли решать ее. — И внезапно, после короткой паузы рыкнул: — Ну ты, лахудра! Говори, где золото!

Я спокойно пожала плечами:

— Откуда ж я могу знать?

Мгновение Шмуйлович молча созерцал меня. К сожалению, маска, закрывавшая лицо, не давала мне возможности видеть его выражение.

— Но ты видела тот чемоданчик? — В голосе Шмуйловича теперь я услышала откровенный сарказм. Этот дядечка явно воображал себя кошкой, играющей с глупой, беззащитной мышкой.

— Видела, — спокойно отвечала я.

— Тогда говори, где он!

Я беспечно оглядела всю эту компанию фантомасов.

— С чего вы взяли, что я могу знать про это? — возразила я.

— Нет, ты точно не хочешь жить! — зло воскликнул стоявший у стены Должиков. — Думаешь, мы будем с тобой церемониться, да? Думаешь, у нас нет средств развязать тебе язык?

— Я думаю, у вас есть такие средства, — спокойно отвечала я. — Но если я не знаю, где находится золото, что тогда?

— Не знаешь, так думай, где оно может быть! — пророкотал сидящий на диване Шмуйлович. — Имей в виду, нас четверо. А с армянским ментом все пятеро…

— И что?

— А то, что, если тебе не хочется думать добровольно, мы можем тебе помочь! Наукой доказано, что от сильной боли мыслительные способности человека многократно возрастают!

— О чем же мне думать?

— Ты говоришь, что видела чемоданчик с золотом у Перепелкина, — продолжал Шмуйлович сердито. — В ментуре его точно нет. Тогда где он?

— А разве вы его не украли? — наивным тоном спросила я.

Шмуйлович пробормотал что-то злое, Должиков у стены ухмыльнулся. Никто мне на мой вопрос не ответил.

— Но если чемоданчик никто не выкрал, — сказала я, — то он так и должен оставаться в клинике «Тан-мед». Я даже знаю, где он может быть…

— Так, хорошо, — Шмуйлович удовлетворенно кивнул. — Рассказывай, откуда знаешь…

— А я как-то нечаянно вошла в мастерскую Перепелкина, ту, что в подвале. Я теперь думаю, что там у него наверняка есть тайник.

— Тайник? — От волнения у Шмуйловича задрожали руки. — Поедешь с нами, покажешь, где он…

— А что потом? — спросила я.

— Потом мы сообщим в милицию о находке клада и потребуем себе четверть его законной стоимости! Деньги будем делить поровну.

— А зачем нам вызывать милицию? — наивно возразила я. — Вон, у нас уже есть милиционер, — и я кивнула на Гарика.

Должиков у стены захихикал, Гарик при этом не шевельнулся, сидел на диване с окаменевшим лицом.

— Все, кончай базар! — зло воскликнул Шмуйлович, вставая с дивана. — Наденьте на нее браслеты, и в машину. Только учти, красавица! — Он, должно быть, ухмылялся, но за надетым на его голову чулком этого не было видно. — Если только нам не покажешь, где зубной техник спрятал свой золотой клад, мы тебя на кусочки разрежем!

* * *

Они и в самом деле надели мне на руки наручники и в таком виде вывели из квартиры. Со стороны вся наша компания, особенно в сочетании с милицейской формой Гарика, производила впечатление оперативной группы в действии. Они и в действительности делали все очень профессионально, при всем желании я не смогла бы им оказать сопротивления. По счастью, оказывать его не входило в мои планы.

Мы сели в машину — знакомый уже мне черный джип Должикова. Но за руль его теперь уселся не он сам, а Гарик — его милицейская форма была великолепным прикрытием для всей бандитской шайки. Меня усадили на заднее сиденье, стиснув между Должиковым и неизвестным мне бандитом. Эти джипы отменно вместительны, так что нам вчетвером на заднем сиденье не было тесно. Шмуйлович уселся вперед. И мы тронулись в путь.

Стояла уже глухая ночь, когда мы подъехали к стоматологической клинике «Тан-мед». Погода стояла отменно скверная, хуже не бывает: довольно приличный мороз, сильный ветер, налетавший порывами, и при этом сушь. Снег почти стаял, дождя еще не было, и ледяной ветер носил по улицам города тучи пыли и мелкого мусора. В такую погоду улицы были практически пустынны, и в узком тупике, где находилась клиника «Тан-мед», благодаря высоким стенам заводских корпусов и заборов, напоминающим каменный мешок, было и вовсе совершенно безлюдно.

— Отлично, — сказал Шмуйлович, всматриваясь из окна джипа в тускло освещенное пространство возле круглосуточно работающей клиники «Тан-мед». — Чем меньше людей нас увидит, тем лучше.

Первым из машины вышел Гарик, мы выбрались следом за ним. Гарик направился к двери, ведущей в клинику. Теперь она была наглухо закрыта другой, стальной дверью с небольшим окошечком. Гарик надавил на кнопку расположенного сбоку от двери звонка, и через довольно продолжительное время в окошечке появилась хмурая мужская физиономия.

— Что нужно? — услышали мы из-за двери.

— Откройте, милиция… — произнес Гарик великолепно официальным тоном. — Вот у девушки повреждены в драке зубы, ей нужна немедленная помощь…

Он указал на меня, стоящую рядом с ним. Другие бандиты благоразумно скрылись по сторонам от двери. Охранник клиники некоторое время подозрительно рассматривал меня, потом нажал какую-то кнопку: пневматическая дверь вздохнула и открылась. Мы с Гариком вошли внутрь. И наши бандиты последовали за нами.

— Так, так, ребята, а вы куда? — испуганно пролепетал было охранник, пятясь от нас.

Но Гарик заявил твердым голосом:

— Спокойно! Не мешать действиям оперативной группы!

Один из «оперативной группы», убедившись, что в приемном покое клиники никого нет, а из лечебного кабинета, где находятся ночные врачи, слышится громкая музыка и веселый смех, без разговоров ударил охранника рукояткой пистолета по голове и, подхватив тело, чтобы при падении оно не наделало шума, обратился ко мне:

— Ну, показывай дорогу! Где тут у этого зубного техника мастерская?

Я повела бандитов в подвал. Бесчувственное тело охранника они потащили с собой и бросили его только на лестничной площадке за дверью, ведущей на подвальный этаж. Там было темно, но кто-то из моих сопровождающих, нащупав электрический щиток с рубильниками, повернул один из них, и свет зажегся. Спустившись вниз, в подвальный коридор, я молча указала бандитам на дверь, за которой находилась мастерская зубного техника Романа Геннадьевича Перепелкина. Дверь была прочная, железная, крашенная синей краской. Один из бандитов, молчавший до сих пор, оглядев ее замки, презрительно хмыкнул.

— Не нервничай, хозяин, все нормально, — сказал он. — Замки тут ерундовские. Сейчас легко откроем их…

Он и в самом деле вытащил из кармана куртки связку отмычек и стал ковыряться ими в замках. Через некоторое время оба запиравших дверь мастерской замка были вскрыты, и мы всей компанией вошли внутрь. Поискав выключатель на стене, Гарик зажег свет. Внутренность мастерской выглядела точно так же, какой я ее видела в последний раз. По-прежнему стояли вдоль стен разнообразные станки, плавильный аппарат и небольшой гидравлический пресс. Все инструменты, все детали и заготовки были разложены по полкам в идеальном порядке, как будто их хозяин был жив и здоров и только ненадолго покинул свое рабочее место.

— Ну? — Должиков снова направил на меня дуло своего пистолета. — Где тайник?

— Здесь… — я показала на тот самый угол, где на резиновом коврике стоял ящик. — Вот это надо переставить и заглянуть под пол.

Ящик переставляли двое неизвестных мне бандитов. Должиков в это время стоял поодаль с пистолетом в руке и не сводил с меня глаз. Вот один из бандитов поднял резиновый коврик.

— Гляди-ка, тут и правда люк…

Открыв его, бандит опустил в отверстие руку и извлек на свет божий коричневый чемоданчик.

Это был тот самый, уже однажды виденный мною «дипломат», обитый коричневой кожей, потертой и даже прорезанной во многих местах, отчего у чемоданчика и в самом деле был такой вид, будто его подобрали на помойке. Глядя на него, невозможно было поверить, что в нем может храниться какое-нибудь сокровище.

Лица окружавших меня мужчин точно окаменели при появлении этого чемоданчика, а глаза загорелись жадным блеском. Даже у Гарика, моего ментовского друга, хотя, казалось бы, ему от заключенных внутри богатств не перепадало уж точно ничего.

— Тяжелый, собака… — пробормотал бандит, вытаскивая чемоданчик на середину мастерской.

Он тряхнул чемоданчик, и внутри его отчетливо звякнул металл.

— Открой! — скомандовал Шмуйлович.

Бандит взгромоздил чемоданчик на верстак, склонился над замками, стал крутить их. Потом пробормотал в растерянности:

— Не могу, тут кодированный замок…

— Ну-ка, дай-ка! — сказал Должиков, позабыв про меня и направляясь к «золотому чемоданчику».

И тут я поняла, что мой час настал. Стремительно схватив с полки какие-то увесистые щипцы, я с силой швырнула их Должикову прямо в голову. Попала: тот от неожиданности охнул, присел на корточки, выронил пистолет. Ударом ноги я отшвырнула кинувшегося было ко мне Шмуйловича к двери, врезала в челюсть второму бандиту, устремившемуся на помощь своему главарю.

— Сваливаем, мужики! — завопил тот бандит, в руках которого был «золотой чемоданчик». — Сваливаем. Или нам крышка. Эта баба нас всех уроет!

С чемоданчиком в руке он рванулся к выходу из мастерской.

— Татьяна, я с тобой! — крикнул мне Гарик и ринулся бандиту наперерез.

Но тот с размаху двинул Гарика чемоданчиком прямо в грудь, бедняга Папазян отлетел в сторону, с силой ударился головой о металлические выступы какого-то станка.

— Сваливаем, хозяин! — крикнул бандит с чемоданчиком уже от двери. — Сваливаем! Чемоданчик я взял, потом разберемся…

Он помог своему хозяину встать, и вдвоем они ринулись вон из мастерской, при всем желании я не смогла бы задержать их. Сидящий на полу с разбитым в кровь от соприкосновения со щипцами затылком Должиков потянулся было к лежащему на полу пистолету, но я вовремя заметила его намерения, двинула ногой по его руке, носком ноги отшвырнула пистолет, и тот упал в раскрытый люк тайника. Следующим ударом хотела было окончательно вырубить адвоката, но бандит с разбитой челюстью в этот момент схватил с полки какую-то железяку и запустил ею мне прямо в голову. В глазах у меня потемнело, и я стала медленно опускаться на пол. Как сквозь розовую туманную пелену, я увидела, что бандит, подбежав к адвокату, подхватил его под руки и потащил к двери. Они выбрались наружу, захлопнули ее за собой, шум их шагов по коридору затих, и в мастерской покойного Перепелкина остались только я и Гарик. Оба в полуобморочном состоянии. Ощупывая свою расшибленную в кровь голову, я, грустно улыбаясь, смотрела на Гарика: тот, придя в себя, тупо и растерянно оглядывался по сторонам, не соображая, куда делись остальные участники драки.

* * *

— Ну что, Татьян, все в лучшем виде! — Сказавший это подполковник милиции Кирьянов смотрел на меня со смесью уважения и добродушной иронии. — Ты прямо у нас Мата Хари!

— Вычислили их? — небрежно поинтересовалась я.

— Конечно! Весь путь незаконного трафика от нашего города до польской границы. Причем их тайник был так хорошо устроен, что таможенники ни за что не нашли бы его, если бы мы не дали им наводку. Только тут вышла накладочка: в чемоданчике-то не золото, а позолоченные свинцовые слитки.

— Я знаю, — коротко сказала я.

Киря посмотрел на меня изумленно.

— Откуда?

— Ну как же… Вся эта история с «золотым чемоданчиком» — блеф от начала до конца. Она и задумана была как блеф…

Подполковник Кирьянов вздохнул, встал из-за стола в своем кабинете в управлении, где мы с ним беседовали, подошел к объемистому сейфу в углу, вытащил оттуда коричневый «дипломат», положил его на стол. Судя по усилию, с которым Киря ворочал его, и по тому грохоту, с каким он ударился о деревянный стол, чемоданчик был набит металлическими слитками.

— И ведь как все выглядит убедительно! — проговорил Киря, рассматривая замки. — Титановые стенки, кодовый замок… Слитки золота внутри…

— Шифрованный замок — самое подлинное, что есть в этом чемоданчике, — сказала я. — Стенки у него вовсе не из титана, а из обычной жести. Тоже довольно прочно, если только не подступаться к «дипломату» с консервным ножом.

— Ну да, — согласился Киря. — А слитки, так вообще… Позолоченный свинец. Как те олухи не догадались посмотреть, что это такое? Взяли да сразу и отправили по своим каналам…

— Спешили очень, — отвечала я. — На этом и строился весь мой расчет. Да и замок все-таки по-настоящему шифрованный, его вскрыть не так-то просто…

Киря задумчиво покрутил ручки шифрованного замка, тот послушно открылся. Раскрыв чемоданчик, подполковник Кирьянов любовно провел рукой по ряду слитков желтого металла, тускло блестевшего при свете кабинетных ламп.

— И как ведь хорошо сделано, — сказал он, поглаживая мнимые золотые слитки. — Бандиты-то твои, вместе с Бортниковым, как увидели все это добро, так сразу и раскололись. Признались во всем… Они до сих пор убеждены, что в их руках было настоящее золото. Представляешь, какой неприятный сюрприз будет для них на суде, когда они узнают, что их поймали на камуфляж…

— Перепелкин был опытный мастер, и в своей мастерской в подвале он сумел ловко изготовить подделку…

— Ты все-таки думаешь, он был ни при чем? — спросил Киря. — Что он не скооперировался с главврачом клиники? А то мы на Бортникова нажмем, он во всем сознается…

— Если ты, Киря, на него наедешь, так он тебе в чем угодно сознается… Только все это чушь. Перепелкин и Ольховский случайно узнали о криминальном бизнесе своего шефа. Конечно, то, что они затеяли, полностью законным тоже не назовешь, и цели у них были далеко не бескорыстные. Но они и поплатились за это своей жизнью!

— Кто же их заставлял так рисковать? — пожал плечами Киря. — Могли бы просто сдать главврача нам.

— И получить за это благодарность от родных правоохранительных органов? Ты чересчур высокого мнения о своем ведомстве, Киря!

— Ну, они могли бы выкупить клинику после того, как мы взяли бы ее прежнего собственника…

— Верно, — согласилась я. — Только для этого нужны деньги, а их ни у того, ни у другого не было. Вот они и придумали кое-что похитрее: сначала шантажировать главврача этим золотом, получить от него побольше денег, а потом сдать его милиции. Вот тогда и выкупать клинику было бы на что.

— Наверное, — согласился Кирьянов. — Только ты-то им зачем понадобилась?

— Как инструмент шантажа, конечно, — отвечала я. — Я себе долго голову ломала, пытаясь представить, как именно они собирались действовать. Все выходило очень сложно и заумно. В тот вечер, когда мы пьянствовали у Гарика, их план был, что я тут же поеду в клинику. Залезу под руководством Ольховского в сейф, найду там эти накладные, с которыми потом буду приставать к Бортникову, действовать ему на нервы. А Ольховский с Перепелкиным будут действовать ему на нервы с другой стороны — требовать денег. Согласна, план был выдуман изящный. От такого двойного нажима у кого угодно крыша начнет съезжать…

— Но все сорвалось из-за того, что ты у Гарика нализалась в лабуды…

— Ну, это мелочь, — возразила я. — Главная причина неудачи плана Ольховского в том, что он не знал, что Бортников и Шмуйлович — одна шайка. Полагая, что Шмуйлович честный чинуша, он стал спрашивать у него про частного детектива просто потому, что ему больше не у кого было спросить. Шмуйлович не дурак, быстро понял, что здесь что-то не то. Пригласил Ольховского к себе домой, напоил как следует, расспросил. Наверное, Ольховский сам догадывался, что разболтал Шмуйловичу много больше положенного. Поэтому после этого вовсе зарекся пить. Да только было уже поздно.

— Он был трезв в тот вечер на дне рождения у Гарика, — сказал Кирьянов, — зато ты сама была в лабуды пьяная. Думаешь, это простое совпадение?

— А вот этого я не знаю, — отвечала я. — Случайность ли это или было подстроено, что Гарик меня угостил ершом. Ты с ним разговаривал? Что он сам по этому поводу рассказывает?

— Да ничего, — с усмешкой отвечал Кирьянов. — У Гарика тяжелое нервное потрясение. Все никак не может прийти в себя от того, что его, честного мента армянского разлива, теперь проверяет Управление собственной безопасности. Девушку его правда похищали, это доказано. Слава богу, ее потом благополучно освободили… Но Шмуйлович утверждает, что неоднократно давал Папазяну взятки за разного рода мелкие услуги…

— Шмуйловичу уже нечего терять, и похоже, что он теперь хочет вместе с собой потопить и нашего Гарика. Ничего, — заметила я ободряюще, — я уверена, что Гарик выкрутится.

— Кстати, — сказал Кирьянов, — наш сотрудник, посланный в Усть-Ишимск на тамошний золоторудный комбинат, выяснил, что покойный Роман Перепелкин все-таки приезжал на комбинат. Это было за четыре дня до убийства Ольховского. Техник предъявил свое удостоверение, заявил, что он представитель клиники. Один из менеджеров завода опознал его по фотографии.

— Ну вот, Киря, — с усмешкой сказала я. — А ты боялся, что придется тебе отвечать за мои непроверенные утверждения перед адвокатом Должиковым!

— Ну да, тут ты попала в точку, — с усмешкой сознался мой ментовский друг. — Кстати, знаешь, зачем он туда ездил?

— Снять копии с контрактов, которые подписывал Бортников?

— Именно! Сказал, что по причине пожара вся финансовая документация в их клинике утеряна. А те, недолго думая, отдали ему все, что он просил. Потом, правда, опомнились и позвонили в клинику: спрашивали, есть ли в ее штате некто Перепелкин…

— И нарвались на кого-то из администраторов, — закончила я. — Так по клинике стал гулять слух, который рано или поздно дошел до чьих не надо ушей. Впрочем, Шмуйлович и без того был уже настороже. Почувствовал, что противная сторона не дремлет, а главврач клиники как раз в Германии. Поэтому он стал заметно нервничать и по совету своего лучшего друга Должикова решил попросту убрать мешающих ему людей.

— Ты все-таки уверена, что Бортников — главарь этой преступной группы? — спросил Кирьянов. — Пока что он упорно отрицает свою причастность ко всему…

— Из-за того, что у Николая Пантелеймоновича вид доброго дедушки, ты, Киря, и не можешь поверить, чтобы он был соучастником преступления, — я презрительно пожала плечами. — Внешний вид вообще-то всегда весьма обманчив. Вы еще докажете его вину, хотя это и будет непросто. Со Шмуйловичем и Должиковым вышло куда проще…

— Да, они так засветились с этим глупым похищением чемоданчика из клиники «Тан-мед»… Которое, между прочим, едва не стоило тебе жизни!

— Да ну. Брось, какое там! — Я презрительно пожала плечами. — Бывало со мной и хуже…

Володя Кирьянов усмехнулся, но ничего не возразил. Он встал, закрыл «дипломат» с мнимыми золотыми слитками, упрятал его обратно в сейф. Потом подошел к небольшому столику у окна, где в электрическом чайнике закипала вода. Взял две чашки, насыпал в них по ложке кофе, затем залил кипятком. Я подозрительно наблюдала за его действиями, пока не почувствовала разнесшийся по кабинету аромат натурального кофе. Киря, слава богу, помнил, что растворимую бурду я не стала бы пить ни под каким видом.

— Это еще только начало! — ставя передо мной дымящуюся чашку, сказал он. — Сегодня вечером мы организуем небольшой поход в ресторан: ты, я и Андрюшка Мельников. Надо отпраздновать окончание дела…

— Как хочешь, Киря, — отвечала я безо всякого энтузиазма, закуривая сигарету, — а мне надо сначала подлечить свое лицо. А то в ресторан не пустят в таком виде — с пластырем на лбу…

Киря усмехнулся, поглядывая на украшавший мой лоб кусочек белой ткани, но ничего не сказал. Мы оба с ним принялись с наслаждением потягивать горячий кофе, думая каждый о чем-то своем, пожалуй, никак не связанном с приключениями мнимого золотого чемоданчика, что теперь покоился в сейфе подполковника Кирьянова.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Реклама на сайте