«Оружие страха»

Марина Серова Оружие страха

Глава 1

Аню Волошину нашли в два часа ночи. Она лежала на тротуаре, прямо под окном собственной квартиры. Руки ее были раскинуты. Лицо Ани Волошиной выражало крайнюю степень изумления.

Казалось, сам факт собственной смерти вызвал у Ани шок. Не более того. Сейчас она обдумает случившееся с ней, отряхнется, встанет и пойдет домой… Так часто бывает с людьми не от мира сего, которым принадлежала и Аня.

Приехавшая на место происшествия милиция вкупе с бригадой «Скорой помощи» пришли к устраивающему обе стороны мнению, что актриса местного театра Анечка Волошина покончила с собой.

И никто не пытался разуверить их в этом. Так бы и жили служители закона и медицины в состоянии незамутненного покоя, если бы…

Если бы у Ани Волошиной не было склочной подруги, по имени Таня Иванова.

Настолько склочной, что за свою скромную двадцатишестилетнюю жизнь я нажила гораздо больше врагов, чем богатств. А жаль. Богатства приятнее. Но так уж получилось. Такой у меня характер. И ничего я с этим фактом поделать не могу. Скверная я девчонка. Когда вижу, что не все в порядке в датском королевстве, сую свой хорошенький носик в чужие темные дела. Иногда, признаться, бываю сама не рада этому. Такая грязь обнаруживается и выползает на Божий свет, что делается не по себе. Бр-р-р… Люди — они ведь бывают разные. Одних и не поймешь сразу, чего они хотят от жизни, а другие… За других я готова встать стеной.

Так вот, Аня Волошина была в числе очень немногих людей, за которых я готова была перегрызть глотку кому угодно. Аннушка обладала редкими в нашем нынешнем обществе качествами. Она была талантливой. Это раз. Простодушной и немного наивной. Это два. Необыкновенно чистой и доброй. Это три. Поэтому известие, полученное мной этим треклятым утром, заставило меня схватиться за сигарету, едва я услышала потерянный голос ее мужа Игоря.

* * *

Телефон зазвонил в самый беззаботный момент. Я преспокойно принимала душ, и жизнь казалась мне в этот серый день абсолютно безоблачной. Так иногда бывает — невзирая на любые обстоятельства, ты, даже если на тебя сегодня должен обрушиться дом, выключаешь внутри себя все сигнальные лампочки тревоги. Потому что ты утомлен.

Только что я облазила весь Тарасов в поисках очередного навороченного маньяка. Собрала на себя всю пыль и грязь этого благословенного города. А так как чего — чего, а пыли в нем предостаточно, меня стало потихоньку подташнивать. А в такой ситуации любой человек начинает обращать внимание на мелочи. Если, например, до этого тебя не беспокоили политические игры, то теперь ты смотришь на экран и замечаешь, что тебя трясет… Это самый плохой симптом. Лучше в этот момент переключить телевизор. Потому что у большинства политиков, как это ни странно, лица аналогичны физиономиям разыскиваемых тобой маньяков. От этого сходства спасительная соломинка природного оптимизма тихо тает в воздухе. Безнадега…

И в такой вот момент никто нам с вами, братцы мои, не поможет. Разве что Господь. Но так как мы только и делаем, что гневим его, значит, уповать на его внимание в высшей степени безрассудно. К тому же я уверена, что у Него и так полно дел. Так что с нашим дурным настроением приходится управляться самим. Что я успешно и проделываю.

Как говаривал любезный русскому сердцу Александр Сергеевич: «откупори шампанского бутылку иль перечти „Женитьбу Фигаро“».

Для тех, кто лишен возможности откупорить бутылку означенного напитка и по неизвестным причинам не научился читать, могу рекомендовать более простецкий способ: ложитесь на диван, желательно мягкий, закрываете глаза и внушаете себе, что вы недавно вернулись из успешных странствий по парижским бутикам.

Правда, куда подевалось все, что вы там накупили? Да, здесь, увы, незадача… Ничего из подобных мечтаний с собой не принесешь. Кроме божественного аромата беззаботности…

Но это мелочи. Может быть, вы и не нашли там того, что искали. Главное — аромат. Главное — настроение. Оно у вас улучшается, и вы тихо радуетесь жизни.

В этот проклятый день я как раз безмятежно испила прекрасного напитка, упомянутого солнцем русской поэзии, и по фатальному стечению обстоятельств вспоминала нашу с Анькой вчерашнюю встречу. И улыбалась.

Причиной моего отличного самочувствия являлось не шампанское, а вчерашний разговор с моей подругой… Анечкой Волошиной.

* * *

Аньку Волошину я знала с чудесного подросткового возраста. В далеком сентябре она вошла в класс и села за одну парту со мной. Я сразу поняла, что это — на всю жизнь. Мы продолжали общаться и после школы. Может быть, реже виделись. Но расставаться навсегда не собирались.

С Анькой можно было болтать о чем угодно. Начиная с Джеймса Джойса, которого она обожала. Причем — без дураков. Она, видите ли, откопала в его творениях необыкновенные образы. А что до крайней витиеватости изложения и необходимости постоянно нырять в словарь терминов, это ее не пугало. По глубочайшему убеждению Аньки, наличие словаря в джойсовском тексте рассчитано на снобов. А простому человеку все знать и не обязательно.

Но это — к слову.

Начать можно было с Джойса, а закончить ценами на сигареты и отношениями с супругом. Впрочем, там говорить было не о чем. В отличие от цен, с мужем у Ани все было в порядке.

Игорь отличался добродушием и надежностью.

Анька шутила, что вышла за него замуж корысти ради. Актрисе рано или поздно понадобится помощь психоневролога. А ее супруг как раз им и являлся.

Игорь Волошин был лучшим спецом по части предотвращения суицида. Даже организовал телефон доверия в своей больнице.

На этом самом телефоне никто не хотел сидеть, поскольку платили гроши.

Игорь сидел. Почти каждую ночь.

Волошин разработал целую теорию причин самоубийств. Теория была так хороша, что мистером Волошиным заинтересовались в Америке. Поскольку на сытом континенте, как ни странно, вопрос суицида стоял еще более остро.

Волошиным предложили райские кущи. Их так завлекали на ранчо в Техасе, что мне захотелось в голос завыть, когда неподкупный Игорь Андреевич холодно ответил коварным акулам капитализма, что он, мол, нужен Родине.

Сказал — будто отрубил. И продолжал сидение на пятистах деревянных. Как в том анекдоте: «Да, сыночек, но здесь — твоя Родина…»

Анька его поняла сразу. Остальные покатывались со смеху и вертели пальцем у виска. Я смотрела жалостливо, но с пониманием. Таковы были Волошины. Романтики, последние в своем роде… Но именно на таких вот Волошиных, по моему строгому убеждению, держится мироздание.

Игоря бытовые проблемы не колыхали. Конечно, иногда от отсутствия наличности им обоим становилось грустно. Но каждый из Волошиных знал, для чего он явился на эту грешную землю. У Волошиных были дела. Вот и теперь Игорю было не до меркантильных предложений. Он был занят другой проблемой. И, как нарочно, эта проблема касалась суицида.

Пока он предпочитал молчать о своих поисках. Только однажды, посмотрев на меня рассеянным взглядом, задумчиво спросил:

— Тань, ты ведь училась в Московской школе экстрасенсов?

Я вылупилась на него, как баран на новые ворота. О факте моего обучения там знала только моя мама. Поскольку я тогда училась еще и в девятом классе.

Именно это помешало моему продвижению по тамошней иерархической лестнице. А то бы сейчас, возможно, затмила Джуну.

Но мама была непреклонна, она не считала профессию биоэнергетика серьезной. Простая средняя школа казалась ей важнее.

Но об этом никто не знал!

Может быть, Аньке что-то было известно? Спросить ее об этом я тогда так и забыла. На вопрос Игоря честно ответила, что училась, но недолго. Особых высот достичь не удалось.

Он кивнул и сказал:

— Когда мне будет нужна твоя помощь, поможешь…

И отошел.

Чисто психоневрологический ход. Ему это нужно, и любое сопротивление бесполезно…

Потом мы к этому не возвращались. Недосуг было. Я искала убийц, а Игорь спасал самоубийц.

Анька же играла на сцене маленьких девочек, мальчиков и ежиков, и все текло, как надо…

Пока не нашли ее безжизненную. Под окном девятиэтажки.

* * *

Я сидела и улыбалась, потому что мне было хорошо. Завтра я пойду на Анькин спектакль, а потом намечается маленькая тусовочка. Я очень люблю этих людей. И Аньку, и ее мужа, и их будущего бэби.

Именно в это мгновение и зазвонил телефон. Как «сумасшедший, с бритвою в руке».

— Алло? — подняла я трубку.

— Таня? — голос Игоря был напряженным. Я подумала, что Аньку увезли в больницу. Мало ли что может случиться с женщиной на четвертом месяце беременности…

— Да, Игорь, я слушаю…

— Танюша, Аня покончила с собой.

Нет. Этого не может быть. Я сплю. И вижу страшный сон. Или это чья-то глупая шутка.

— Так не шутят, — мрачно произнесла я.

— Таня, я не шучу. Аня покончила с собой. Выбросилась из окна.

Черт… Черт, черт, черт!

Я начала задыхаться.

Анька покончила с собой… Бред. Она вчера была такой веселой.

Или я не поняла чего-то?

Нет. Моя интуиция никогда меня не подводила. Я умею чувствовать людей. Не зря же меня именуют Ведьмой… Нет…

Я сжала виски руками. Трубка казалась мне сейчас воплощением мирового зла, обрушившегося на мою голову.

— Таня?

Игорь пытался говорить с пустотой, в которую я превратилась. Мне хотелось сейчас скулить, как щенку. Но Игорь сам в таком же состоянии. Я должна быть сильной.

— Таня!

Я подняла трубку и старательно проговорила — каждую букву.

— Да, Игорь…

— Танечка, ты только держи себя в руках!

Весь Игорь — как на ладони. Сам в состоянии глубокого стресса — и пытается оставаться психоневрологом…

Так же, как во мне постоянно живет сыщица. И сейчас — тоже.

— Игорь, как это произошло?

— Ночью. Я был в больнице на дежурстве. Не знаю, почему… — его голос на мгновение сорвался. Но он взял себя в руки. — Мне позвонили и сказали, что моя жена погибла. А потом, когда я приехал… Таня, почему она это сделала?

«Она этого не делала!» — хотелось заорать мне. Потому что я не верю. Анька никогда не покончила бы с собой. Даже если все вокруг обрушится.

Но сейчас реальность говорила голосом Игоря. Устало и беспросветно. Не оставляя надежд. Проклятая реальность!

* * *

Я чувствовала себя мерзко. В такие моменты у меня во рту появляется привкус металла. Я схватила сигарету. Сигарета в моих руках дрожала. Руки вообще жили собственной жизнью.

Если с психикой я еще могла справиться, то руки отказывались подчиняться моим приказам.

Закрыв глаза, я вспоминала весь позавчерашний и вчерашний день… Мою прострацию, когда было невмоготу двигаться и хотелось временно прекратить свое существование в данном пространстве. Усталость перебарывала меня.

Именно поэтому позавчера я набрала Анькин телефон.

Помочь мне справиться с собственной немощью могла лишь она. Ее веселый голос всегда наполнял меня жизненной силой.

Ах, Анька! Что же с тобой случилось?

Стоп. Опять у вас, Татьяна, начинается истерика. А не мне вам объяснять, что состояние излишнего нервного возбуждения ничем вам в данном конкретном случае помочь не сможет. Помешать — сколько угодно. Потому берите-ка вы себя в ваши прелестные ручки, подойдите к зеркалу…

Я подошла. На меня смотрела совсем не привычная Татьяна Иванова. Уверенная. Храбрая. Умная.

Нет.

Там растерянно улыбалась какая-то размазанная колесами жизни девица, в глазах которой застыла вселенская печаль и боль за все человечество.

Ох, как я себя ненавижу в такие моменты!

Потому что именно в эти долбаные моменты кто хочешь возьмет тебя голыми руками. И никаких трудов ему это не составит… Лучше найти стержень. Вытащить проклятую боль, посмотреть на нее, как на изрядно пошатнувшийся зуб. И сообразить, что слезами ты ничем не поможешь. Самое худшее уже совершилось. Остается смириться с этим. И попытаться найти виновников…

Виновников. Даже если человек кончает с собой, кто-то в этом виноват. Любое самоубийство отчасти является убийством. И я не склонна вешать на несчастных больше вины, чем они заслуживают. Потому что кирпич ни с того ни с сего на голову не упадет. И самоубийца просто за так не решится на прыжок из окна.

К тому же… Я была абсолютно уверена, что АНЬКА ВОЛОШИНА С СОБОЙ НЕ КОНЧАЛА!

Можете сжечь меня на костре. Можете расстрелять… Четвертовать. Что угодно, мессиры, что угодно… Но Аньке явно помогли упасть из окна. Не тот она была человек.

Анька никогда не кисла. Даже в самые трудные моменты. Эта женственная девочка обладала таким запасом прочности, которому позавидовали бы крутые мужики. Она с завидным спокойствием смотрела в лицо любым трудностям и передрягам. С чего бы теперь ей вдруг решиться на такое? Причины-то должны БЫТЬ?

Деньги? Анька плевать на них хотела. Она могла прожить без денег сколько угодно. Зависеть от этакой мелочи было ниже ее достоинства.

Работа? Опять нескладушки. А съемки в сериале? Она ждала их с нетерпением школьницы. Дождалась. И была счастлива.

Что еще? Какие еще причины могли быть у благополучной, любимой и любящей, ожидающей ребенка, талантливой Аньки?

Значит, нашлись милые ребятки, приложившие к ее прыжку максимум усилий.

И я найду этих милейших ребятишек, уж будьте спокойны!

Кажется, злость и жажда мести сделали свое дело. В моих глазах зажегся огонь. Я перестала напоминать засохший абрикос. Я стала прежней. Каждая клетка моего тела начала наливаться энергией.

И не приведи Господи попасться в такой момент мне на дороге!

* * *

Я сама боюсь подобных приступов ярости. Меня нельзя сильно злить. Не знаю, как это происходит, но внутри меня начинается движение энергии, которую я не в силах сдержать. Эта энергия образует множество черных атомов, они сначала движутся медленно, затем разгоняются, разгоняются, и…

Последнее время я еще как-то справляюсь с подобным состоянием. Анька помогла. Именно Анька, когда я рассказала ей об этом явлении, принесла мне «Воспламеняющую взглядом» Кинга.

И научила меня загонять эту энергию назад. Или отправлять ее в надлежащее место. Чтобы потом не нести ответственности за чье-то физическое увечье.

Чаще всего надлежащим местом оказывалась раковина умывальника в ванной комнате. Я просто выругивалась туда, а потом смывала водой. Сразу становилось легче. И никому не было плохо.

Анька очень смеялась, когда я ей рассказала об этом. Она вообще была…

Черт! «БЫЛА»… Анька не выживет в прошлом времени. Она просто не умеет оставаться тенью.

Я опять почувствовала в руках предательскую дрожь. Кажется, сейчас начнет трясти.

Стоп. Используй свою энергию в мирных целях, Таня. Вспомни. С ее помощью можно сделать многое.

Например, отыскать Анькиного убийцу. Отыскать — и…

Я включила холодную воду. Подставив под обжигающе ледяную струю ладони, почувствовала, как становится легче. Холодная вода отрезвила мой мозг. Теперь я могу начать поиски. Кипящее бешенство превратилось в холодный гнев.

Я вытерла руки мягким полотенцем. Стало чуть легче. Посмотрев в зеркало, я убедилась, что почти успокоилась. Теперь я уже смогу держать себя в руках.

Я прошла в гостиную. С чего начать? Я задумалась. Ах, да! Сначала я должна вспомнить все наши разговоры. До мельчайших подробностей. Постараться ничего не упустить. Возможно, Анька говорила что — то такое…

Я легла на диван. Закрыла глаза. Сосредоточилась на вчерашнем дне.

Окружающий мир наконец-то оставил меня в покое.

* * *

— Ах, какая жалость!

Анькино хорошенькое лицо сморщилось. Она разглядывала эту тоненькую книжку с восторгом дикаря, увидевшего пестрые фенечки.

— Что это? — поинтересовалась я.

— Смотри, — она протянула мне белый томик.

«Английская поэзия абсурда».

— Ну и что?

— Это же лимерики! — В Анькиных глазах было столько восторга, что я сразу доперла: лимерики эти вещь бесценная. Анька просто за так сиять вам не станет.

— «Джентльмену из города Галле Ребятишки порой досаждали: То посадят в ведро, то сломают ребро — Шалунишки из города Галле…»

— продекламировала Анька.

Я засмеялась.

— Анька, ну купи ты себе эти свои лимерики…

— Фу, — наморщила Анька вздернутый нос, — ты, Иванова, временами страдаешь отсутствием чуткости. Взгляни на цену…

Я взглянула. Ни фига себе… Сия тоненькая книжуля стоила тридцатник!

— И где же нам, простым труженицам театра, насшибать такие башли? — вздохнула Анька. Она положила книжечку на место. Как ребенок, понимающий невозможность чуда. Смирившийся с его отсутствием.

Этого я допустить не могла. Ежели наша феечка перестанет верить в чудеса — на что ж рассчитывать нам, простым смертным?

Я достала из кармана тридцатку и протянула продавщице. Анька немного обиделась.

Это было видно по выражению ее чуть раскосых зеленых глаз.

— Ань, я же купила себе, — попыталась я оправдаться, — а тебе даю ее только почитать. На неограниченное время…

Она решила, что сердиться не стоит. Схватив бесценные лимерики в ладошки, чмокнула меня в щеку и изрекла:

— Ты, Танька, вовсе не Ведьма. Ты — волшебница. А я — Золушка.

— Пошли, Золушка, — усмехнулась я, — насколько я помню, ты и готовить толком не научилась…

— Не-а, — согласилась Анька, — и в квартире у меня черт знает что творится…

Мне было хорошо рядом с ней. Так хорошо, как никогда ни с кем не было. И не будет… Теперь — никогда не будет!

* * *

Я открыла глаза. В голову лезла всякая муть, не относящаяся к делу… Что еще Анька тогда говорила?

Ах, да… О ребенке. Какие у него ручки и ножки. Поскольку Анька только что побывала на УЗИ. Вот только выяснить пол младенца она не успела. Забыла? Какая разница?

Господи… Анечка, ведь вас было — двое?

В носу защипало. Я не плакала уже миллион лет.

Нет. Плакать я не собираюсь. Не дождетесь. Вместе со слезами уходит энергия. А она мне необходима. Для мести.

За двоих людей, которых я любила. И неважно, что со вторым я еще не успела познакомиться. Думаю, он был куда лучше вас. Я сдержала слезы.

Анька Волошина не покончила с собой. Где вы видели беременных женщин, бросающихся с девятого этажа?

Аньку Волошину убили. И я найду того, кто это сделал.

* * *

Электрический свет резал глаза. Они и так болели оттого, что я отказывалась дать волю слезам. Повернув выключатель, я оказалась в кромешной темноте. Стало не по себе. Тоскливо и страшновато. Я поежилась. Где-то должны быть свечи…

Я вспомнила. Достала их из кухонного шкафа. Теперь освещение комнаты было мягким и призрачным. Самое время побродить здесь Анькиной душеньке.

Она так любила запах свечей!

Хватит, Танюха. Не позволяй себе расслабляться.

Рука потянулась к замшевому мешочку, где ждали своего часа мои магические кости.

«13+ 30+ 10».

«Держите под контролем свое настроение».

Даже не совет. Приказ. И ведь они правы как всегда! Если я не буду держать себя в руках… Нет! Это уж вам фигушки с маслицем!

Анька, ответь же мне, что с тобой произошло?

«17+ 3+ 30».

«Чтобы быть любимой, сами любите чисто и светло. Чистота души неразделима с ее святостью».

Загадочная фраза. Во-первых, святость относится явно к моей подруге. Но — любовь?

Неужели у Аньки была некая тайна, которую она скрывала от всех? Даже от меня?!

И еще — слишком часто выпадает тройка. Число Бога. Семерка — число судьбы. Если это сопоставить, то получается, что происшедшее с моей Анькой — фатальный случай?

А это означает, что Анна Волошина не покончила с собой…

Но — кто может привести меня к разгадке?

«13+ 2+ 25».

«В поисках счастья вам предстоит отправиться в необычное путешествие».

Наверное, мои мудрые друзья устали. Или им хочется отвлечь меня от грустных мыслей…

Какое путешествие? Какое, к чертовой бабушке, счастье?

Я вздохнула, сложила кости обратно в мешочек и посмотрела на свечу. Ее пламя было зеленым! Представляете?

По поверью, пламя свечи становится зеленым, если душа умершего рядом с вами!

Я оглянулась. Где-то рядышком со мной была моя Анька. И я улыбнулась в пространство, надеясь, что она заметит мою улыбку…

— Я найду их, Анна, — пообещала я ей, — обязательно…

Глава 2

Прощание с Анькой проходило в фойе театра. Народу было много. В основном школьные друзья и ее коллеги.

Я стояла, прислонившись к стене, и разглядывала публику, собравшуюся на последний Анькин спектакль. К слову сказать, она и мертвая сохраняла необычайную живость черт. Как будто просто заснула…

Люди подходили к ней, всхлипывая, прикладывая к глазам платок, а мне все это казалось до отвращения неправильным. Слава Богу, дирекции театра хватило ума включить любимую Анькину «Бразильскую Бахиану» Вилла-Лобоса. И теперь нежная, грустная мелодия, про которую Анька любила говорить, что это — воплощение ее, Анькиной, души, заполняла собой пространство скорби.

Ненавижу похороны. У них совершенно отвратительный запах. Сразу набегает толпа странных теток в черных платках, теток, которых умерший никогда не знал. Но эти тетки, с детства напоминающие мне ворон, откуда-то слетаются с невиданной быстротой и начинают превращать таинство смерти в лубочный фарс. Сейчас пока их не было. Но я начинала предчувствовать их скорое появление. Поэтому я подошла к Аньке, посмотрела в ее спокойное личико, поцеловала ее и сказала:

— До свиданья, милая… Думаю, скоро мы увидимся. Всего тебе хорошего в новой, небесной жизни.

Наверное, мое нестандартное прощание ужасно возмутило шествующую за мной женщину. Она окинула меня недоуменным взглядом.

Ну и ладно. Анька меня бы поняла. Ее никогда не тянуло к «серьезу».

Даже в отношении к смерти.

* * *

Я вышла во двор. Там толпилась группка молодежи. Они курили и тихонько переговаривались.

Достав сигарету, я пристроилась неподалеку от них.

Из театра вышел Игорь и, отыскав меня близоруким взглядом, двинулся в моем направлении с растерянной улыбкой на губах.

— Здравствуй, Танюша, — протянул он мне ладонь, — так странно видеть Аньку ТАМ…

Я поняла его. ТАМ Аньку видеть было еще как странно. Слишком она была живой. Эксцентричной. Вечно смеющейся. ТАМ ей было никак не место…

Он достал сигарету. Закурил, выпустил в воздух струйку дыма и молча прислонился к стене рядом со мной.

Какое-то время мы молчали. Просто не находили слов. Да и не особо нуждались в этих самых словах.

Игорь смотрел в небо, я бестолково внедряла свой взор в стену дома напротив.

Мимо пронесся режиссер Тихонович, с развевающимися за спиной власами, весь погруженный в сознание собственной гениальности и общественной значимости. Он шептал что-то под свой озабоченный нос. Впрочем, около Игоря он остановился, поднял на него недоуменный взгляд и, вспомнив, зачем он идет в театр на этот раз, начал соболезнующий плач, в котором явно слышались истерические ноты посмертного восхищения Анной Волошиной.

Игорь устало кивал, предоставляя Тихоновичу замазать хоть часть грехов, совершенных им по отношению к Аньке.

Поскольку ни для кого не было секретом, что Анькина судьба выступать на сцене в амплуа «вечного елочного зайчика» была предрешена именно этим гением местного масштаба.

Ну, не видел он в ней Джульетту! Поскольку таинственным образом на Джульетту была как две капли воды похожа его жена Рита с заметно выдающейся вперед челюстью и крашеной химией на голове. Голова ее, к слову сказать, по форме точно соответствовала яйцу.

Куда уж было Аньке с ее гривой рыжих волос и глазами лесной дриады на что-то рассчитывать!

Игорь вежливо выслушал поток соболезнующего словоблудия. С облегчением вздохнул, когда Тихонович закончил панегирик и исчез в здании театра.

Я тоже вздохнула. Надо было работать. Посему я напрягла свой нюх, затушила сигарету и начала серию локальных допросов, в результате которых искренне надеялась выйти хоть на какие-то, пусть слабо различимые следы… Ведь должны же они были остаться, черт побери!

* * *

Начать военные действия я решила именно с Игоря. Обдумав, как бы мне потактичнее нарушить затянувшееся молчание, я кашлянула.

Банально, не спорю. Но вовремя совершенная банальность — без пяти минут новшество.

Игорь поднял на меня глаза.

— Странно, — проронила я в пространство, старательно избегая его взгляда.

— Что странно? — вежливо поинтересовался он.

— Я не могу поверить, что Анька… Я же говорила с ней накануне! Она не производила впечатления человека с суицидальными наклонностями!

— На меня — тоже, — вздохнул Игорь, — если учесть, что я работаю как раз с этим… Странно. Человек сидит на телефоне доверия, пропадает денно и нощно в больнице, работая с депрессивными, а его собственная жена… Как я мог это проглядеть? Ведь я различаю это уже по мельчайшим признакам! Я же, Танька, съел на этом собаку…

Он швырнул окурок под ноги и размазал его по тротуару резким движением подошвы.

— Значит, этих признаков не было, — резюмировала я, — и Анька не бросилась из окна сама.

— А что тогда? — вытаращился Игорь, — Кто ее мог подтолкнуть? Я? Меня не было дома. Да и не стал бы я этого делать…

— На тебя я подумаю в последнюю очередь, — добродушно заверила я его.

— Спасибо, — буркнул он довольно неблагодарно.

— А врагов у нее не было?

— Были, — пожал он плечами, — но я не могу представить никого из них в роли убийцы… Хоть расстреляй. Подхожу только я. Взбесившийся от постоянного безденежья и напряженной работы маньяк. Чтобы не кормить жену и ребенка, выбросил их из окна… Убеждает?

— Учту, спасибо, — сказала я. Может, так оно и бывает, но не с Игорем, который таскал Аньку на руках и заботливо сдувал с нее пылинки.

— Так что там у нас насчет врагов? — продолжала я пытать несчастного.

— Недавно, дня три назад, она поругалась с Людкой Гладышевой, — пожал он плечами. — Людка помешалась на какой-то идиотской маркетинговой сети типа «Визьена» и начала нас доставать. Последний перл был — дайте срочно взаймы пять лимонов, поскольку ей нужен как воздух неведомый кейс.

— А по-русски?

— А по-русски я и сам ее не понимаю, — усмехнулся Игорь, — пять лимонов она где — то достала, и Анька сказала, что ей пора полечиться в нашей клинике. Людка обиделась. Все.

Представить толстую, спокойную Людку в роли убийцы было трудновато. Ладно, ее мы оставим в качестве подозреваемой. Поскольку, судя по моим личным наблюдениям, работа в маркетинговых сетях нередко портит рассудок.

Но в уголке сознания Людка отложилась. Позвоню ей и честно поведаю о своих подозрениях.

Кстати, неплохой метод работы. Заявить человеку, что я его подозреваю, и пусть сам себе ищет алиби и доказывает, что он не верблюд.

— Последнее время Анька была какая-то странная, — продолжал Игорь, — загадочная… Сияла изнутри. Я связывал это с беременностью… Ах, Господи, ну, почему? Почему? Она так ждала ребенка, Тань!

Он стиснул зубы и сжал кулаки. Рыдать и ныть было не в его правилах. Поэтому-то мы втроем так понимали друг друга…

Никто из нас не любил публичных выступлений с элементами вселенского плача…

Я поняла, что продолжать наш разговор нельзя. Это слишком мерзко — мучить человека воспоминаниями. Подожду до завтра. Боль потребует выхода. А душа Игоря запросит мщения…

Как просит его сейчас моя душа!

* * *

Тихоновича я нашла быстро. Он стоял, подпирая стенку, в фойе и тихо общался с дородной дамой лет пятидесяти. Дама явно кокетничала, оставляя, впрочем, лицо в состоянии приличной моменту трагичности.

Я остановилась в отдалении. Нарушать их беседу не хотелось. Тихонович меня заметил. Он кивнул мне и взглядом показал, что сейчас постарается вырваться из объятий блестящей фрейлины двора. Дама перехватила его взгляд и уставилась на меня. В ее остановившемся взгляде чувствовалось возмущение и удивление. Я явно не входила в число особей, отвечающих ее ГОСТу. Тихонович пробормотал: «Извините» — и поклонился ей. Она милостиво отпустила его на пару минут. Не больше. Я и так слишком нахально возникла в этом пространстве.

— Здравствуйте, Таня, — сказал он, приблизившись. — Рад вас видеть…

— Повод, увы, слишком безрадостный, — вздохнула я.

— Да уж. Самое главное — я не могу понять, почему?

Тихонович посмотрел мне в глаза:

— Вы вообще-то верите, что она сама покончила с собой?

— А вы? — ответила я вопросом на вопрос.

— Нет, — произнес он решительно, — но и понять, кто мог желать ее смерти, тоже не могу.

— А в труппе у нее врагов не было?

Он вытаращился на меня в изумлении. Потом расхохотался.

— Конечно, были… Сами знаете, какая здесь обстановочка… Но вы можете представить себе стареющую приму Бессонову, крадущуюся в квартиру Волошиной? А на киллера у нее, простите, денег не наберется. Она лучше потерпит волошинское присутствие. И потом… На врагах актеры разряжаются. Они своих врагов любят больше друзей. Достаточно взглянуть на Ритку. Посмотрите, как рыдает моя супруга… И только я знаю, как завидовала она Анне. И ревновала меня к ней…

Я посмотрела. Злейшая врагиня Аньки действительно искренне заливалась слезами. Правильно. Кого же теперь кусать? Пока найдешь новую жертву разрядки…

Тихонович был прав. И я ему поверила. Никто в театре Анькиной смерти активно не желал. Пассивно — пожалуйста. Но в исчезновении Аньки резону им не было никакого. Абсолютно.

* * *

Я шла по проспекту, пытаясь собрать разбросанные, перемешанные со слезами мысли в логическую цепочку. Итак, Анька Волошина, красивая, молодая, любимая, ждущая ребенка, наконец-то приглашенная сниматься в фильме, ни с того ни с сего бросается из окна…

Даже сделав слабую скидку на состояние беременности, этого не получается, господа!

Конечно, беременные женщины способны на многие странности, но… Не на такие. И не Анька. Уж в этом-то не сомневайтесь!

По словам Игоря и свидетеля происшествия, коим являлся довольно пьяный сосед, возвращавшийся с «презентации» (кстати, именно к нему-то я и направляла сейчас свои стопы), произошло это около двух часов ночи.

В половине двенадцатого мы с Анькой разговаривали по телефону, потому как обеим не спалось. Анька была весела и спокойна. Я сама могу это засвидетельствовать где угодно и поклясться хоть на Библии, хоть на Коране, хоть на Аюр-Веде.

Значит, с половины двенадцатого до двух что-то произошло.

И если это произошло, то неужели все соседи спали и ничего не слышали?

Да вот так уж получилось! Если бы не пьяный сосед, они бы и Анькин последний полет пропустили.

Я опять пыталась вспомнить Анькины слова. Что-то промелькнуло. Там, в глубине памяти. Но сказано это было не в нашу последнюю встречу. Что же такое-то она говорила?

Я остановилась. Прямо передо мной в витрине размахивал толстой ладонью розовомордый идиот из пластика. Улыбка кретина приглашала меня немедленно посетить магазин со страшноватым названием «Мамона».

Значит, вот как выглядит этот самый Мамона. Мерзкий типус, однако. Глазки маленькие, на голове вихорик торчит, и штанишки на нем в мелкую клеточку. А народ наш ему все молится, молится и не знает, что за урод этот Мамона.

Мне стало жутко интересно, чем может торговать магазин с таким недвусмысленным названием. Не иначе как золотыми тельцами. Критически осмотрев свой туалет и убедившись, что я одета вполне прилично — черный джинсовый костюм, красный шелковый шарф, все стоило дорого, — я решила отвлечься от мрачных мыслей путем созерцания золотых Мамониных стад.

Почему я столь придирчива к своей одежде?

Однажды, все с той же Анькой, поневоле предпочитающей исключительно «Секонд-Хенд», мы забрели в магазин, торгующий джинсами фирмы «Ли». Я была одета чересчур просто, а уж про Аньку я промолчу.

В магазине не было никого из покупателей — только продавец. Юноша с мрачным лицом оглядел нас с ног до головы, и мы явно показались ему недостойными дорогущих джинсов, а потому подозрительными.

Цены там не просто кусались, а готовы были сожрать вас с потрохами. Посему мы разглядели все джинсовые цвета, используемые прекрасной фирмой, порадовались на астрономические суммы и поплелись к выходу. Анька, правда, обнаружила, что ее секонд-хендовые джинсы стоят здесь целых семьсот тысяч. Это привело ее в неописуемый восторг! Поэтому у прилавка с ними она немного задержалась…

Юноша все это время нервничал и бегал вслед за нами, явно подозревая нас в возможных незаконных махинациях. Аньку это ужасно веселило, и она разгуливала садистски долго, с наслаждением разглядывая особенно дорогие джинсы. Она брала их в руки, морщилась и швыряла назад.

Когда мы оказались у выхода, юноша стоял набычившись, скрестив на груди руки, и явно не собирался выпустить нас живыми.

Анька, с трудом сдерживая хохот, спросила его, неужели он таким образом хочет нас вынудить что-нибудь купить?

Он покраснел, что-то буркнул и отошел в сторону.

Теперь я развлекалась без Аньки.

И всю оставшуюся жизнь я буду скучать без нее…

* * *

Так о чем я? Почему я вспомнила этот эпизод?

Что-то тогда произошло? Когда мы вышли из неприветливого магазинчика. Но что? Вспоминай, Иванова, вспоминай…

Напряги свои мозги, и вспомни. Мы вышли с Анькой из магазина. Сначала смеялись, потом…

Мысль ускользала. Память пыталась скрыть от меня нечто важное. Начнем сначала.

Мы вышли из магазина. Напротив оперного театра. Отправились через дорогу покурить в скверике.

Долго стояли, потому что, как назло, было много машин, и мы не могли перейти улицу. Долго не могли.

Машины… Стоп.

Анька схватила меня за руку и оглянулась. Я спросила ее, что с ней. «Ничего», — ответила она. Я оглянулась. Там никого не было. Только «девятка» белого цвета.

— Только? — это я произнесла вслух. Потому что всего несколько минут назад видела возле театра «девятку». Белого цвета.

«Это могло быть совпадением, Таня».

Могло, согласилась я с разумом. Но интуиция пыталась сфокусировать мое внимание на этой «девятке».

Почему Аньку так испугало тогда ее появление? Я прекрасно помню, что она побелела как полотно.

* * *

Мысль о «девятке» преследовала меня. Я даже не могла вспомнить, когда вышла из «Мамоны», чем они, собственно, торгуют.

Наверное, все-таки золотыми тельцами…

Ах, вспомнила. Женским бельем. Комбидрессами и чулками с резинками… Ничего интересного.

Я огляделась. И вздрогнула.

На углу, возле перекрестка, стояла белая «девятка». Она дождалась зеленого сигнала светофора и тронулась с места…

Я потерла ладонью висок. Он начал болеть. Кажется, я становлюсь слишком впечатлительной. Нужно держать себя в руках, любезная!

Глава 3

Анькин дом находился недалеко от театра. Поэтому я добралась быстро, без всякого транспорта. Сначала нужно было пройти по проспекту, а потом, мимо духовной семинарии, спуститься по улице вниз. Анька жила в элитной, недавно отстроенной девятиэтажке. В доме в основном и селилась новая элита. Квартиру там Волошины обрели по чистому недоразумению. Помог загадочный волошинский пациент. За спасение своей расстроенной психики он одарил любимого доктора квартиркой. Благо что психика его пострадала именно на строительстве этого дома. Поскольку он был главой возводившей здание фирмы… Анька панически боялась высоты, пытаясь даже по мере возможности избегать лифта.

— Он так пыхтит, — говорила она, морща носик, — что я постоянно чувствую себя в неисправном самолете, который вот-вот рухнет…

Так и бегала на свой девятый этаж пешком. Шутила, что это способствует сохранению фигуры. Сейчас я стояла возле ненавистного лифта и мне хотелось раздолбать кулаком его дребезжащую дверь. Слишком пронзительно напоминал он о том, что здешняя обитательница Аня Волошина никогда больше тут не появится. Никогда… Лифту было наплевать, что мое настроение не сочетается с его занятостью. Он был железный и тупой. Разъезжал себе по этажам, заботясь о ком угодно, только не обо мне. А тот сосед-свидетель жил на пятом этаже. И, в отличие от Аньки, я не любила бегать по лестницам. Слишком много их мне пришлось бы обегать. Я бы просто сошла на нет…

В голову начали лезть ненужные и беспардонные мысли. Это повергало в глубочайшее уныние, но лифт наконец-то смилостивился, крякнул (Ах да, вы все еще стоите? Ничего-ничего, я сейчас…), запыхтел и открыл двери, сразив меня на месте застарелой вонью.

Я вздохнула, смирилась со страстью моих сограждан мочиться в лифтах и нажала кнопку пятого этажа.

Дребезжащее чудовище не спеша потянулось в нужном мне направлении.

* * *

Петр Семенович Вощинов проживал за железной дверью, что свидетельствовало о том, что ему есть за что держаться в этой жизни.

Дверь была хороша. Я даже открыла рот в изумлении и восторге. Сработанная крепко, с кучей засовов и глазков, дверь была высокомерна и уверена в собственной непоколебимости.

Я нажала кнопку звонка. Вкус Петра Семеновича порадовал меня несомненной художественностью. Правда, исполнение «Маленькой ночной серенады» оставляло желать лучшего, поскольку напоминало неуверенное хлопанье первоклассника одним пальцем по клавишам насмерть расстроенного рояля, но слушать Моцарта в ожидании, когда тебе откроют дверь, все ж таки приятно.

Впрочем, дослушать сие творение до конца мне не дали. За дверью зашаркали чьи-то ноги. Я почувствовала на своей физиономии пристальный взгляд глазка и услышала осторожный женский голос:

— Кто?

«Конь в пальто», — хотелось ответить мне. Но я сдержалась. Слава Богу, я уже почти научилась управляться со своим шаловливым языком. Может, к старости освою эту науку до конца.

— Я подруга Ани Волошиной. Мне хотелось бы поговорить с Петром Семеновичем, — сообщила я железной говорящей двери как можно более доверительным тоном.

Дверь помолчала, явно обдумывая, стоит ли звать хозяина.

— Зачем? — изрекла она наконец.

— Я из прокуратуры, — ласково наврала я, доставая из кармана сто лет как просроченное удостоверение. Его красный цвет в очередной раз произвел магическое действие. Дверь открылась, и моему взору предстала несколько напуганная дама лет сорока, одетая в дорогой махровый халат. На голове ее, словно стайка воробьев, располагались разноцветные папильотки.

— Проходите, — пробормотала дамочка, — Петр Семенович сейчас выйдет.

С этим сообщением она исчезла в глубине жилища, оставив меня в большой, ярко освещенной прихожей, более похожей на гостиную.

В углу стояли два глубоких кресла. На столике между ними красовалась мраморная пепельница. Рядом величественно возвышалась огромная напольная ваза.

Я присвистнула. Хорошо живут некоторые наши сограждане!

Приземлившись в мягкое кресло, я почувствовала, что устала. Ноги гудели. Сидеть было приятно. Я бы даже согласилась подождать Петра Семеновича еще час-другой.

Но он уже вышел из кабинета. И с улыбкой направлялся ко мне. Протянул мне руку, но не пожал мою ладонь, а поцеловал.

Я почувствовала себя полной идиоткой. Отчего-то рядом с такими людьми, как Петр Семенович, я начинала испытывать нечто похожее на комплекс неполноценности. Их снисходительность давила на мозги. Слишком уж она попахивала высокомерием.

Впрочем, Вощинов оказался нормальным дядькой. Мы прошли в кабинет. Вальяжно усевшись в кресло, хозяин закурил трубку и посмотрел на меня чуточку игриво:

— Чем могу служить столь очаровательному созданию?

Я помолчала. Начинать резко не хотелось. Иногда это может напугать человека и помешать тебе расположить его к откровенности. А откровенность собеседника в нашем деле нужнее оружия.

В углу кабинета стоял аквариум с рыбками. Вот и повод понравиться, подумала я и посмотрела на рыбок с восхищением. Он, конечно же, уловил мой целенаправленный взгляд и улыбнулся.

— Красивые? — поинтересовался он несколько самодовольно. Как будто сам был одним из этих очаровательных созданий с развевающимися радужными хвостиками.

Я кивнула.

— Потрясающие… Никогда не видела такого сочетания бледно-голубого с золотом…

Он удовлетворенно вздохнул. Я была принята. Можно начинать…

— Извините за беспокойство, — приступила я к делу, — но вы были свидетелем Аниной гибели…

Он нахмурился. Смешно пожевав губами и осмотрев задумчивым взором потолок с причудливой лепниной, остановил на мне рассеянный взгляд и кивнул головой:

— Так получилось…

После этого глубокомысленного заявления Петр Семенович обаятельно улыбнулся и снова замолчал. Я кашлянула.

— Не могли бы вы рассказать поподробнее?

— Я ведь уже рассказывал этому милиционеру… — недовольно поморщился мой собеседник.

— Понимаю, — кивнула я, — но расследованием гибели Ани Волошиной сейчас занялась я. Если вас не затруднит, расскажите все, что вы видели этой ночью поподробнее.

Он опять задумался. Честное слово, для руководителя оптовой фирмы он излишне философичен. Этак без штанов можно остаться, ей-Богу!

Вдруг от чрезмерной задумчивости потянет на Канта. Или — не приведи Господи! — Ортегу с Гассетом читать возжелаем. А тогда уж не до торговли будет. Ни оптом, ни в розницу…

Из-за двери раздался голос супруги:

— Петь! Кофейку не хотите?

— Будете? — обрадовался Петр Семенович. Я кивнула.

— Тащи! — повелел хозяин верной рабе, и она появилась на пороге с подносом, на коем стояли крохотные чашечки, наполненные ароматным напитком. В конфетнице лежали печенья «Бартонс», видимо, мне хотели польстить. Именно печенье «Бартонс» было похищено у Шерлока Холмса в рекламном клипе. А мышление Вощиновых и их соратников по бизнесу формируется, увы, рекламой…

Я улыбнулась. Кофе получился отменный, о чем я сообщила расплывшейся от удовольствия хозяйке. Та сразу прониклась ко мне симпатией и уходила из комнаты уже без недовольства на лице.

Петр Семенович тоже разомлел от горячего кофе, подобрел и повеселел. К нему вернулась словоохотливость, и он начал свой рассказ…

* * *

Возвращался он с презентации, а точнее говоря, из баньки, в которой славно попарился в обществе прелестных гетер и сотоварищей, поздно. Так как некоторое алкогольное опьянение помешало ему воспользоваться личным «Фольксвагеном», его подвезли неведомые добрые люди на скромном «Москвиче», и до дома пришлось добираться на своих двоих еще полквартала.

Впрочем, ему это было полезно, так как нужно было выветрить остатки хмеля. Около подъезда несчастный обнаружил, что выветривание оных затянулось. Ему пришлось побродить вокруг родного дома, поскольку Петр Семенович искренне побаивался не только собственной супруги, но и приступов тошноты, изредка посещающих его из-за наличия язвы.

Бродил он довольно долго. На улице никого не было — пусто и тихо, только в отдалении маячила милицейская машина. Запомнил ее Вощинов потому, что опасался, как бы его не забрали в трезвяк или не содрали мзду за то, чтобы оставить в покое. Но, видимо, у обитателей «козлика» были свои дела, посему на Петра Семеновича никто внимания не обратил.

Петр Семенович вдоволь нагулялся и уже решил, что созрел для спокойного почивания в мягкой постели, как вдруг услышал со стороны дома сдавленный крик и увидел, что из окна девятого этажа выпала женщина…

Петр Семенович насмерть перепугался и начал звать на помощь. Подбежав к упавшей, он узнал Аню Волошину, которой уже ничем не мог помочь.

* * *

— Вот тогда и подошел милиционер из этой машины, — закончил Петр Семенович. — Вот ведь какая штука… Он не торопясь подошел, понимаете? Впрочем, сейчас такая милиция…

Он махнул рукой, но, вспомнив, с кем разговаривает, посмотрел испуганно и закончил свою мысль:

— Я, конечно, не говорю обо всех…

Я пропустила его тираду мимо ушей.

— Значит, он подошел сразу?

— Да нет, — пожал плечами мой собеседник, — я же сказал… Он ее перевернул, посмотрел ей в лицо и выругался. Нехорошо так выругался. Ну, и начал меня пытать — кто такая, да почему ей мысль такая пришла — из окна прыгать… Я-то откуда знаю?!

Вощинов расстроенно фыркнул.

— А вы никогда не замечали в вашем дворе белую «девятку»? — рискнула поинтересоваться я. Он задумался. Вспоминал он очень и очень старательно. Но эти усилия, увы, были тщетны.

— Нет, — покачал он отрицательно головой, — здесь ни у кого нет белой «девятки»…

Ладно. Значит, проклятущая машина все — таки относится к разряду вымысла и фантастики… А жаль. Так хочется заиметь хоть тоненькую нить, ведущую к разгадке Анькиной гибели!

* * *

Увы, пока я ничего не узнала… Практически ничего. Вощинов утверждал, что из дома не выходил никто посторонний. Подозревать можно было только милицейскую машину, стоявшую тогда неподалеку. Но она, скорее всего, просто дежурила.

Район-то респектабельный. Нужно охранять… Хотя — надо будет завтра узнать, кто именно дежурил в районе Анькиного дома. Узнать и попытаться выяснить… Стоп. Как же ты будешь выяснять? Там дураков нет. Твоя «ксива» сразу же вызовет недоумение. Мягко говоря… Я задумалась. Ладно, ладно… Пока что попробую найти белую «девятку». Она не дает мне покоя. Просто идефикс.

Мои блуждания в потемках собственного разума ничего не давали. Я чувствовала себя ребенком в глухом лесу. Нащупав в кармане куртки заветный мешочек с гранеными кубиками, я обрадовалась. Аккуратно, чтобы никто не заметил, извлекла его из кармана, и покатала кости по ладони.

«33+ 19+ 4».

«Неожиданная неприятность повергнет вас на время в депрессию, но вы придете в себя, чтобы стать еще более состоятельным и преуспевающим, чем прежде».

Ах, вашими бы устами… Я грустно усмехнулась. Пока что я не могла вырваться из цепких лап этой самой депрессии. Вновь и вновь видела перед собой фойе театра, где прощались с Анькой Волошиной.

А ее убийца присутствовал в этом мире и был уверен в своей безнаказанности…

Смиряться с этим я не собиралась. Я встряхнулась и посмотрела вокруг.

Оказывается, уже вечер. Я еду в автобусе. Вокруг меня полусонные люди. Сумерки делают их лица зловещими и недружелюбными. Я еду домой.

И начинаю приходить в себя…

Глава 4

Первое, что я увидела перед порогом собственной квартиры, — был Игорь. Он сидел на ступеньках, сжавшись в комочек, словно замерзший щенок. Когда я возникла перед его очами, он почти дремал.

— А, Таня, привет, — пробормотал он полусонным голосом, — А я тебя жду…

Он сделал попытку встать, но слегка покачнулся и ухватился за мое плечо. Нельзя было назвать это движение продуманным. Поскольку Игорь не отличался излишней субтильностью, я пошатнулась под свалившейся на меня тяжестью, и мы чуть не рухнули в лестничный пролет.

Спасло нас только чудо. Я смогла удержаться. Конечно, он был нетрезв. От него несло целым букетом спиртных напитков.

Может быть, раньше я бы на него разозлилась. Но не сейчас. Сейчас мне самой не помешало бы расслабиться. Я открыла дверь, и мы прошли в квартиру. Вернее было бы сказать, прошла одна я, втащив с собой моего гостя, который отказывался держаться на ногах.

Он плюхнулся на стул и достал из внутреннего кармана бутылочку джина с тоником.

Наверное, я должна была бы обрадоваться. Но тратить необходимую энергию на распитие спиртных напитков я не имела права.

Поэтому я осталась стоять, не выказывая ровным счетом никакой радости.

Игорь обиженно взглянул на меня и протянул:

— Таня, давай помянем мою жену…

Его глаза мне не нравились. Несчастные и злые… Такие глаза бывают у людей, готовых совершить дикую глупость. Поэтому я сдержала приступ раздражения, села напротив и, вздохнув, согласилась:

— Хорошо. Давай…

Он обрадовался. Кажется, его что-то беспокоило. Он старался растопить свое беспокойство в спиртном, но я-то знала, насколько это бесполезно… Так же бесполезно, как читать лекцию о вреде алкоголя. Поэтому я достала фужеры. Что еще можно было поделать? «In vino veritas…»

Мы выпили. Не нарушая молчания. Никто из нас не спешил начинать разговор. Хотя я понимала, что именно для разговора со мной Игорь и появился у моего порога.

Тем не менее мы просидели в тишине еще минут десять. Наконец Игорь посмотрел на меня и сказал:

— Танюха, я не верю, что Анька покончила с собой…

Я кивнула.

— Ну?

— Не могла она этого сделать.

— Я это поняла раньше тебя, — улыбнулась я. — Только нашего с тобой понимания мало.

— Что надо сделать? — Игорь смотрел на меня, как на Дельфийского оракула. Сейчас Таня прикроет глаза, вопросит Зевеса о том, о сем и даст точный ответ.

— Во-первых, доказать, что Анька не покончила с собой, — пожала я плечами, — во-вторых, найти гада, который это сделал…

Он посмотрел на меня с тоской.

— Как мы его найдем? — почти прошептал он. — Я же тебе говорил… Либо Анька обладала партизанским характером, во что я плохо верю, либо… Во всяком случае, чтобы что-то искать, нужен хотя бы слабый ориентир. А мы с тобой сейчас напоминаем идиотов, пытающихся обнаружить черную кошку в темной комнате.

— У кошки глаза светятся, — меланхолично высказала я давно полюбившуюся мне мысль, — так что найти ее можно.

— Но здесь-то ничего не светится… — Игорь даже чуточку протрезвел от волнения, — здесь полная темнота!

— Полной темноты не бывает, — опять возразила я. — Темнота глубоко спектральна. В любом виде темноты — даже в кромешной темноте — можно найти маячок…

— И у тебя, конечно, этот маячок имеется, — недоверчиво протянул Игорь.

В ответ я подробно рассказала ему все, что узнала от Вощинова.

— И какая же тут зацепка? — спросил Игорь, выслушав мой рассказ.

— Например, милицейская машина, — задумчиво проговорила я, — странный какой-то оперуполномоченный…

— Что в нем странного? Он дежурил.

— Нужно выяснить, кто в этот вечер там тусовался, — сказала я, — и почему, когда поступил сигнал о происшествии, он не подъехал, а вышел из машины и подошел на своих двоих.

— Может, ему лень было ехать? — предположил Игорь с потрясающей, свойственной только мужчинам логикой.

— Может, у него колес не было? — передразнила я его. — Может, у него возникли проблемы с бензином? Он был обязан подъехать на машине. Оставлять машину без присмотра даже опер не станет. А это означает только одно… Что машину он бросил не одну. А с кем-то. То есть машина не страдала от одиночества…

— Ну и что? — Игорь вытаращил на меня глаза. — В этом есть что-нибудь подозрительное?

— Есть, — кивнула я, — почему он подошел один? И что скрывал в своей машине?

— Может, там была проститутка, — вслух подумал плохо о родной милиции Игорь.

— Ну да, — я засмеялась, — и он оставил машину с рацией, оружием и Бог еще знает чем на неизвестную проститутку?

— Она могла быть его знакомой…

Я поняла, что помощник из Игоря никудышный. Он придумает столько возможных вариантов оправдания загадочного поведения милиционера, что расследованию обстоятельств Анькиной гибели нам придется посвятить остаток дней. И еще неизвестно, какие у Бога планы относительно сроков наших жизней. Можно и не уложиться.

— Хорошо, хорошо, — милостиво согласилась я, — пусть будет по-твоему. Там осталась знакомая проститутка, опер подошел, посмотрел и жутко, по словам Вощинова, разозлился… Разозлился, когда увидел, что Анька разбилась. Заметь — не удивился. Не опешил. Не огорчился… А разозлился. Как будто Анька сделала это умышленно. Чтобы ему насолить…

Игорь молчаливо смотрел на меня спокойным, жалостливым взглядом. Наверное, подумал, что я немножко не в себе.

— Это Вощинову могло показаться, — терпеливо объяснил он. — Не забывай, какое у него было состояние. И у твоего опера могла возникнуть эмоция злости на нарушение покоя. На участке же было все в порядке! И вдруг — несчастный случай!

— Я не предлагаю тебе писать работу о психических последствиях стрессов, — разозлилась я, — и если ты собираешься всех оправдывать, тогда я попробую разобраться во всем сама. Я — всего лишь детектив, сыщица. У меня с познаниями в практической психиатрии не так круто, как у тебя.

— Ладно, не злись, — попросил он.

— Никто ничего не слышал. И не знает, — вздохнула я.

— Может, тетя Шура? — предположил он. — Только мне она ничего не скажет. Она меня терпеть не может.

Тетя Шура, волошинская соседка, одна из тех соседок, которые все про всех знают. Эта черта ее характера и послужила причиной ссоры четы Волошиных с данной особой. Поскольку они любили прикалываться над тети Шуриными КГБистскими способностями. И не просто отпускали неуместные шуточки в ее адрес, но и непредусмотрительно пытались спрятать свою личную жизнь от ее зорких глаз.

А этот грех в глазах достойной леди был совершенно непростительным. Стоп. А ведь именно тетя Шура с восторгом заимела бы какой-нибудь секрет из частной жизни семейства Волошиных! И уж не стала бы рассказывать о нем первому встречному… Я щелкнула пальцами. Порядок, детка! Завтра… Завтра надо будет посетить двух особ женского пола, одну — мужского, и, может быть, мы медленно начнем продвигаться в нужном направлении…

А сейчас мир обволакивала ночь. Несчастный Игорь, не дождавшийся от меня вразумительных речей, мирно уснул в уголке кухни. Я накрыла его теплым пледом. Будить его не хотелось. Если проснется, сам переберется на диван… Я потянулась.

Ужасно хотелось спать. Глаза налились тяжестью. Им не хватало отдыха. Почти не раздеваясь, я плюхнулась на мягкое лежбище и блаженно вытянула ноги. Боже, как хорошо, что у человека есть возможность спать не в каком-нибудь стойле или на насесте, а в мягкой кровати!

* * *

Анька сидела на цветущем лугу и задумчиво бросала мои магические кости… Ее лицо не было печальным. Немножко озабоченным, но не грустным. Рядом с ней ползал прелестный младенец, толстенький, розовощекий и рыжий. Как сама Анька. Заметив меня, младенец потянулся ко мне и, весело мурлыкая, пополз в мою сторону. Анька подняла недоуменно-рассеянный взгляд и протянула:

— А, это ты, Танька… Привет.

— Привет, — довольно глупо улыбнулась я в ответ, не понимая, что Анька делает с моими магическими косточками в моем собственном сне.

То есть к тому, что в моих снах вечно происходит нечто аномально-кретинское, я привыкла. Но Анька играла в мои любимые игрушки. Не то чтоб я имела что-нибудь против, но это было странно…

— Что ты делаешь? — рискнула спросить я. Анька подняла на меня удивленные глаза:

— Как это — что?! Пытаюсь понять, как он мог меня убить…

И тут налетел жуткий ветер, небо потемнело, и Анька, подхватив на руки прелестное дитя, побежала с лужайки. Я осталась, потому что туда, куда так быстро рванула моя подруга, мне было никак нельзя. Я знала это и поделать с этим ничего не могла.

* * *

Проснулась я в раю. По квартире разносился, обволакивая и маня, запах прекрасного, сваренного, а не растворимого кофе… Боже мой, где я? Неужели в моей холостяцкой квартире появился некто, спешащий проявить заботу обо мне? Я сладко потянулась. Вставать и хотелось, и не хотелось. За окном моросил расслабляющий дождь, одеяло было теплое, телевизор, поставленный со вчерашнего вечера на будильник, мирно болтал в углу.

Но запах кофе… От этого запаха щекотало под ложечкой.

Этот запах манил, притягивал, звал. Я чувствовала себя ребенком, которого тянет за собой флейта крысолова из Гаммельна. Дверь в комнату приоткрылась.

Мой «крысолов» заглянул осторожно, но с немеркнущей надеждой поймать мой проснувшийся взгляд.

Я решила его не мучить.

— Доброе утро, — обрадовался Игорь, — Я сварил кофе и сделал тосты.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Стоит оставить тебя здесь на более долгий срок.

— Я бы с радостью, — кивнул он, — совсем не хочется домой…

Я прекрасно его понимала. Дом Волошиных сейчас оглушал безжизненной пустотой. А человеку нельзя все время испытывать боль.

— Ты скоро встанешь? Или тебе принести кофе сюда? — Игорь был готов на все. Лишь бы я разрешила ему остаться еще на некоторое время…

Конечно, я ничего не имею против. Анька была бы мне благодарна.

Все равно ведь нам надо работать вместе…

— Я встану, — вздохнула я. — Ненавижу пить кофе в постели. В этом есть нечто противное природе. Представляешь, каково это — неумытой и непричесанной леди потреблять сей божественный напиток?

Он радостно кивнул. Я жестом приказала моему вассалу испариться на момент облачения в королевские одежды. Он исчез, осторожно прикрыв за собой дверь. Я спустила ноги, постаравшись попасть в тапочки. И остолбенела… На полу, разбросанные по ковру, валялись мои кубики!

* * *

Я прекрасно помнила вчерашний вечер. И была готова отдать руку на отсечение, что я не брала в нее костей! Тогда кто? Кто играл в Танины игрушки? Неужели…

— Игорь! — закричала я. Он влетел в комнату. Наверное, в моем голосе явно прозвучал страх, поскольку его лицо было отражением моего настроения.

— Ты не заходил вчера в комнату?

Он обиделся.

— Нет, — покачал он головой.

— Тогда откуда это? — простонала я, указывая на кубики.

Он посмотрел вслед моему жесту. Пожал плечами.

— Ну, кубики валяются… А что?

— Это не кубики, — объяснила я, — это магические кости. И они не должны вот так валяться!

— А как же они должны валяться?

Нет, он не въезжал в ситуацию. А объяснять ему что-либо я не хотела. Я подошла к кубикам и взглянула на открывшиеся цифры.

— «30+ 16+ 11», — прочла я вслух и задумчиво посмотрела в окно. Игорь терпеливо ждал пояснений. Поняв, что я сама не заговорю, осторожно спросил:

— Ну, и что?

— «Ждите незваных гостей. Неплохо бы им знать: гость хорош тогда, когда вовремя приходит и не забывает вовремя уйти», — продекламировала я.

Он продолжал непонимающе молчать, хлопая ресницами. Мне стало его жалко. Наверное, для непосвященных мои речи напоминают филькину грамоту. Неясно и непонятно. В размытых очертаниях трудно уловить абрис идеи. Но не пускаться же в пространственные рассуждения о сути гадания на магических костях?

— Ладно, — вздохнула я, — пойдем распивать твой кофе. Вдруг это поможет мыслительному процессу.

* * *

По причине пробуждения мыслительных процессов кофе мы пили молча. Я пыталась понять, каких «гостей» пророчили мне ставшие самостоятельными косточки. Или? Догадка потрясла меня своей невероятностью. Я присвистнула. Игорь посмотрел на меня с плохо скрываемой надеждой, что наша игра в молчанку закончится. Но я только взглянула на него мечтательным взором отрешенного пиита и продолжила разговор с собой.

Да уж, старикан Зигмунд запрыгал бы на одной ноге от восторга!

Вот она я — живое подтверждение его великих идей о том, что человек проживает в снах вторую жизнь…

Жаль, что он не дожил до этого светлого момента! Ежели моя ночная посетительница имела в виду свои приходы, это одно.

Слишком просто, Таня! Нет. Анька намекала на другое…

«Ждите незваных гостей…» Анька, даже в амплуа призрака, не могла называться незваной… Кто-то другой собирался заявиться, забыв о том, что может стать «хуже татарина»… Значит, это предупреждение?

Или… Я подскочила. Бедный Игорь от неожиданности чуть не пролил на себя кофе.

— Что с тобой?

— Потом, — нетерпеливо махнула я рукой. — Допивай быстрее. Надо бежать.

— Куда? — рискнул поинтересоваться Игорь.

— К тете Шуре, — сообщила я, напяливая свитер. — И как можно быстрее!

* * *

До волошинского дома мы добрались довольно быстро, благодаря моей славной машине, способной развивать аэродинамическую скорость.

Игорь до последнего сопротивлялся, пытаясь объяснить мне, что тетя Шура — страшнейшее чудовище, которого он боится больше, чем привидений.

Наверное, мне пришлось бы долго тащить несчастного за руку почти волоком по лестнице, но около скамейки, на которой задумчиво восседала вполне симпатичная и смирная на вид женщина, мой спутник затрясся и задергался, из чего я заключила: дама приятная во всех отношениях — и есть та самая особа, которую так боится Игорь. Сам Игорь вдруг вспомнил, что срочно нуждается в «хлебе насущном», и исчез в булочной раньше, чем я успела проявить бульдожью хватку. Мне оставалось только проводить его удаляющуюся фигуру недоуменным взглядом. Бросить меня одну в такую трудную минуту! Ну и ладно. Отступать некуда. «За нами — Москва!»

Поэтому я изобразила на лице самую обаятельную улыбку и приблизилась к тете Шуре.

Та смерила меня оценивающим взглядом.

— Доброе утро, — рискнула обратиться я к ней. Она благосклонно кивнула в ответ. Боже мой, как же круто у нее это получилось! Будь моя воля, я отправила бы к ней на обучение королеву Елизавету, короля Олафа, а уж про наших ныне здравствующих членов императорской фамилии и говорить не стоит.

Столько в ее жесте было величественности! Столько царственной грации!

Я почувствовала себя фрейлиной на балу у императора. В горле мгновенно пересохло, и я забыла, с чего я, собственно, намеревалась начать нашу беседу.

— Меня зовут Таня, — наконец представилась я, — и я занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Анны Волошиной.

— Вы из прокуратуры? — поинтересовалась тетя Шура. Я догадалась, что с представителями прокуратуры тетя Шура разговаривать не хочет. Это показалось мне нормальным. Может, у бедной женщины сложные воспоминания молодости связаны с достославными «прокураторами». Признаюсь, не все они отличаются доброжелательностью и кротким нравом моего друга Мельникова. Есть и нерадивые, нечестные, а порою и вообще полные поганцы…

— Нет, — поспешила я отмежеваться от этого органа власти, — я — частный детектив.

Наверное, частного детектива тетя Шура видела первый раз в жизни. Она с величайшим вниманием изучила мою лицензию, даже очки надела, потом взглянула на меня и, наконец поверив, что означенная лицензия принадлежит именно мне, кивнула:

— Что ж, пойдемте…

С этими словами добрейшая леди по-мужски крякнула, поднялась со скамейки и прошествовала в подъезд. Мы поднялись на лифте до девятого этажа, где тетя Шура, бормоча, что ей не повезло как с этажом, так и с соседями, немного повозилась с ключами. И вот мы оказались в ее квартирке.

Для элитного дома квартирка тети Шуры выглядела слишком странно. На комоде стояли непонятно как сохранившиеся слоники. Сама комната являла собой реликтовый образец, бережно сохранивший атмосферу шестидесятых годов. На стене висела тогдашняя фотография самой хозяйки, довольно миловидной в ту пору особы. Я не преминула выразить восхищение ее красотой. Этим мне удалось окончательно растопить сердце тети Шуры. Она улыбнулась одними губами и кивнула. В комнате было очень тепло и уютно. Я почувствовала себя в гостях у собственной бабушки. Не хватало только пирожков с капустой и домашнего вина…

Тетя Шура пригласила меня присесть. Я почувствовала, как под моим весом скрипнули пружины старого кресла.

«Боже мой, — со страхом подумала я, оглядев грузную фигуру пожилой леди, — А как же они скрипят, когда в кресло садится законная владелица?»

Впрочем, судя по всему, садилась она очень осторожно. Возможно, задерживала дыхание.

— Чаю хотите? — поинтересовалась хозяйка. Я отказалась.

— Так что вас интересует?

— Понимаете, — начала я, — смерть Ани выглядит очень подозрительно. Я никак не могу понять, что подтолкнуло ее к такому шагу?

— Да ведь жизнь пошла какая, — поморщилась тетя Шура, — сейчас за копейку удавят, сами знаете по работе…

Она опять замолчала. Но меня удивило ее «удавят». Похоже, Анькина соседка тоже не верила в самоубийство. Или…

— Скажите, вы в ту ночь не слышали ничего подозрительного?

— Не только слышала, — кивнула тетя Шура, — Но и видела!

Я подпрыгнула в кресле. Пружины тут же ойкнули и мстительно подбросили меня еще раз.

Тете Шуре мои разнузданные прыжки не понравились. Она нахмурилась. Я перепугалась, что мое фривольное поведение может отвратить от меня эту симпатичную женщину.

— Простите, — пролепетала я в ужасе. Я зависела от настроения этой доброй леди.

— Ничего, — смилостивилась она.

— А что вы видели? — осторожненько спросила я, боясь спугнуть птичку удачи. Тетя Шура вздохнула и начала свой рассказ.

* * *

Той проклятой ночью бедной женщине не спалось. Она долго смотрела телевизор. Потом попыталась почитать детектив, чтобы поскорее заснуть. Даже закрыла глаза и начала привычно подсчитывать белых слонов. Но в голову лезли печальные мысли о нынешних ценах, окончательно упавшей нравственности и бренности жизни, и она ворочалась с боку на бок, тщетно пытаясь отойти в иллюзорный мир ночных сновидений.

Наконец ей это почти удалось. Почти — потому что как только сон начал опускать на тетю Шуру свое благословенное покрывало, она услышала голоса на лестничной площадке.

Сначала она хотела плюнуть на мешающие сну обстоятельства. Но любопытство одержало вверх, и к тому же… К тому же бедной даме показалось, что в ее дверь постучали.

Она взглянула на часы. Время было столь позднее, что ночные шевеления на лестничной площадке начали ее беспокоить. Поэтому она тихонечко подошла к двери и поглядела в глазок. Увиденное там ей совсем не понравилось. Поскольку прямо напротив волошинской квартиры в угрожающем каре выстроилась группа молодых дюжих парней, одетых в черные кожанки. За их спинами мельтешил неприятный карлик, совершенно не отвечающий тети Шуриным представлениям о мужской красоте. Карлик явно был руководителем преступной группировки. Он отдавал приказания, и добры молодцы смиренно склоняли перед ним головы. Карлик показал рукой на дверь Волошиных, что-то проронил и вскоре исчез.

Выйти тетя Шура не осмелилась. Телефона у нее не было. Поэтому она перекрестилась и отошла от двери, опасаясь даже вздохнуть. Но через какое-то время рискнула выглянуть опять. И убедилась, что на лестничной площадке уже тихо и спокойно. В голову пришла мысль, что надо бы пойти к Волошиным, узнать, все ли у них в порядке. Но когда она уже почти решилась открыть дверь, в глазок опять увидела карлика. Карлик выходил из волошинской квартиры совершенно один. Кажется, он был чем-то озабочен. Он огляделся и что-то сказал хозяйке квартиры…

— Он с ней разговаривал? — встряла я. — Вы это видели?

— Он обернулся и что-то сказал… Кажется, там кто-то был. Мне показалось, Аня. Но, может, я ошиблась?

Женщина расстроилась. Но я попросила ее продолжить рассказ.

* * *

Заснула она с трудом. Сама не помнит, как. Ей все время мерещилось, что в ее дверь стучат, беспокоили звуки из соседней квартиры… Она поднялась и снова выглянула в глазок. За дверью никого не было. Должно быть, почудилось, — решила она, приоткрыв дверь. В подъезде царила ночная тишина, да и у соседей тоже было тихо. Возможно, поганцы в коже просто перепутали двери. Твердо порешив наутро узнать все о таинственном происшествии, тетя Шура выпила успокоительного и заснула.

А утром ей сообщили об Анькином «самоубийстве»…

* * *

Вот, собственно, и все, что она смогла нам рассказать.

— И никто не выходил из дома? — робко поинтересовалась я. Тетя Шура смерила меня недоуменным взглядом:

— Как это — никто? А эти, в коже? Они что, вылетели?

— Но ведь Вощинов их не видел…

— Правильно, — кивнула она, — он и не мог их увидеть… Они ж вышли до того, как он появился… Я тогда еще в окно смотрела. Они вышли и скрылись в арке…

— А куда они свернули потом? — задохнулась я.

Тетя Шура покачала головой:

— Вот этого я не знаю… Темно было. Там машина, кажется, стояла. Желтая. Милицейская…

Ого. И милиционер их не видел?

Больше тетя Шура ничего припомнить не смогла. Как ни старалась. Впрочем, и этого было достаточно. Женщина оказалась важным свидетелем. Попрощавшись, я вышла от тети Шуры. Передо мной была волошинская дверь. Очень захотелось войти в дом и почувствовать Анькино дыхание. Хотя мне было очень неловко, но пришлось воспользоваться отмычкой.

В квартире ничего не изменилось. Кроме идеального порядка, который никогда не был присущ этому жилищу…

Его хозяйки теперь нет. И больше никогда здесь не будет. Осиротевшие вещи смирились с внезапным идеальным порядком. Им было все равно.

Я погладила по гладкой полированной крышке пианино. Взгляд наткнулся на знакомый томик «Английской поэзии абсурда». Сразу вспомнился детский восторг Аньки по поводу моего дара… Я поняла, что не хочу расставаться с ним. Прижав книжечку к груди, я посмотрела на Анькину фотографию. Мне показалось, что подруга согласна со мной. Более того — ее взгляд приказывал мне взять себе лимерики…

Как часть наших с Анькой воспоминаний. Как часть Анькиного присутствия в этом мире…

* * *

Выйдя из подъезда, я посмотрела на часы. Потом огляделась вокруг. Игорь сидел на лавочке. «Насущный хлеб» торчал из кокетливого пакета с изображением прелестной девы.

О, черт! Опять белая «девятка»! Кажется, я выругалась вслух. Потому что Игорь посмотрел на меня удивленно и с испугом. Его уже начинал немного напрягать мой загадочный менталитет.

Я пожала плечами. Все равно он не поймет высокой мистики момента.

Глава 5

Конечно, первым моим импульсом было рвануть вслед за проклятым фантомом вдогонку. Но… Я представила себе созданную мной неразбериху, поскольку загадочная машина могла вообще не иметь ни ко мне, ни к Аньке никакого отношения.

Конечно, фифти-фифти. С таким же успехом она могла его иметь. И я-то чувствовала, что эта очаровательная «девятка» загадочно неравнодушна к моей персоне.

Но просто остановить машину и спросить ее владельца, чего это ему от меня нужно, я не рискнула.

Мне пока что не очень хотелось встретиться с описанными тетей Шурой амбалами.

Может быть, попозже. Я вздохнула. Ситуация оставалась загадочной, и, как говаривала Алиса, посетившая Страну Чудес, выглядела все «чудесатее и чудесатее».

Насколько я знала свою подругу, она никогда не дружила с гоблинами. Однако именно представители этого гнусного племени посетили ее квартиру роковой ночью!

С деньгами у Аньки всегда было не очень густо, значит, ограбление не подходит. Да и в квартире присутствовал обычный Анькин…

Стоп. А ведь этого лирического беспорядка как раз и не было. Там все сияло чистотой и порядком! Конечно, можно предположить, что Анька сошла с ума и начала убираться в квартире. Но это вряд ли! Скорее можно предположить, что некий «икс» искал в ее квартире нечто жизненно ему необходимое. Потом он понял, что намусорил, а так как обнародовать свой визит не входило в его планы, сам навел марафет. Не зная, что Аньку тошнит от идеального порядка.

Об этой черте ее характера знали только немногие. Я, Игорь и сама Анька. Может быть, еще тетя Шура.

Значит, посетитель не входил в число близких знакомых подруги.

«Иванова, не кажется ли тебе, что к концу расследования самой придется воспользоваться услугами Игоря Волошина, как крупного специалиста в сдвигах по фазе и съезжании крыш?»

Если и кажется, то овладеть ситуацией я уже не в состоянии. Буду рисковать своим многострадальным рассудком. В конце концов, если отключится сознание, можно опереться на подсознание. Говорят, оно гениально…

Так. Вернемся к нашим «девяткам». Достоверно известно три факта. Первый: Аньку ночью посещали подозрительные типы. Второй: эти типы произвели в ее квартире генеральную уборку. Значит, они что-то искали. Третий: в некотором отдалении от места трагического происшествия отдыхала милицейская машина, владелец которой почему-то предпочитает пешие прогулки.

И вдобавок ко всему этому — фантасмагорическая белая «девятка», являющаяся то здесь, то там и сводящая сыщицу Иванову с ума…

Не густо, матушка, не густо! Я задумалась. Что ж, попробуем поговорить с дежурившим здесь милиционером. Как это сделать, я уже придумала. Когда продуман план действий, можно приступить и к самим действиям.

* * *

Выяснить имя скромного опера мне помог Мельников. Иногда я пользуюсь личными связями. А именно — обращаюсь за помощью к однокурснику и верному другу по моим молодым игрищам Андрюше Мельникову. Обычно он относится к моим затеям довольно добродушно. Если я не захожу, по его мнению, слишком далеко. В определении пределов дальности моих действий наши мнения часто расходятся.

Сначала Андрюшка ворчал, что «дежурящий ночью опер — это из области фэнтези», потом все-таки позвонил в нужное отделение и радостно сообщил, что действительно, нашелся такой нетипичный опер, по фамилии Ячкин.

Вот и отправилась я к нетипичному Ячкину на крыльях надежды.

Естественно, придумав себе красивую легенду о том, что я репортер криминальной хроники газеты «Тарасовские вести».

Чтобы у Ячкина не было никаких сомнений на сей счет, мой давний друг Володя, подвизающийся в данной газете в качестве руководителя отдела этой самой хроники, выправил мне ксиву, из которой даже тупому стало бы ясно, что Татьяна Иванова является внештатным сотрудником славного издания, и попытки уклониться от ее вопросов нежелательны и бесполезны.

Все было продумано и скроено так ладно, что у меня несколько повысился жизненный тонус.

Я подошла к желтому зданию местного отделения милиции, радостно напевая известный хукеровский блюз «Бум-Бум», и сердце мое стремилось навстречу доблестному Ячкину.

Ибо сей славный Ячкин был одним из узелков, распутав которые я могла бы добраться до разгадки.

* * *

Василий Ячкин оказался именно таким, каким я его себе и представляла. Он сидел за внушительным столом и задумчиво ковырял в зубах спичкой. Вид у него при этом был примерно такой же, какой бывает у нашего президента во время его обращений к народу.

То есть в глубоко посаженных глазках сквозила большая озабоченность несовершенством мира и огромное стремление сделать сей мир более гармоничным и прекрасным.

Мясистый нос нависал над пухлой верхней губой, а скромная жидкая прядка изо всех сил пыталась закрыть огромную лысину.

Одним словом, красавец, орел, кавалергард! Я застыла у входа, ослепленная его великолепной стандартностью. Он воззрился на меня с немым изумлением и поинтересовался:

— В чем дело?

Вышло у него это грозно и внушительно, отчего моя душа затрепетала, как тростинка на ветру. Я поняла: поблажек мне не будет. «Засодют» на полную катушку.

— Я из газеты, — робко объяснила я, сделав шаг вперед. Он посмотрел с немым изумлением, потом, видимо вспомнив про ночное происшествие, стал немного благосклоннее.

Правда, мне показалось, что появлению в его взгляде снисходительности более способствовали мои ноги. Красота, скажу я вам, страшная сила!

Во всяком случае, именно на них был направлен его плотоядный взгляд, когда я услышала милостивое:

— Ну-ну…

Я приободрилась. Ячкин, кряхтя, оторвал от стула внушительный зад и пододвинул мне стул.

— Садитесь, — добродушно усмехнувшись, присоветовал он, — в ногах правды нет…

С этим утверждением я была не согласна. Поскольку мои ноги не являлись простыми конечностями. Мои ноги были боевым оружием. И я это высоко ценила в них. Однако я присела на краешек стула, кротко прошептав «Спасибо» и подумав в очередной раз, как много потерял в моем лице наш российский театр!

— Так о чем разговор? — спросил Ячкин. Причем мне показалось, что он хотел выразиться гораздо проще. То есть звучать это должно было так: «О чем базар?»

— Вы были на дежурстве, когда актриса Волошина покончила с собой? — я была воплощением невинной глупости.

— Ну, дело было так… — задумался опер, — я был вызван на место происшествия гражданином Вощиновым и обнаружил гражданку Волошину лежащей на тротуаре. Собственно, это все.

Он посмотрел на меня гордо и радостно. По-видимому, произносить столь длинные фразы ему доводилось не очень часто.

Я кивнула.

— А вы не заметили ничего подозрительного? — поинтересовалась я. — Ходят слухи о том, что Волошина была убита…

Мне показалось, что в глубине его глаз мелькнул на мгновение огонек напряженности.

Он пожевал губами, потом посмотрел на меня и решительно ответил:

— Ничего подозрительного в данной местности я не заметил. А эти актерки… Все они не в себе…

И он покрутил пальцем у виска. Бедная Анька…

— Значит, никто из дома не выходил и во дворе никого, кроме Вощинова, не было?

— Нет.

Ладно. Когда человек врет, у него есть для этого резон. Резон Ячкина пока был мне неясен. Правда мне показалось, что врать ему просто нравится.

Зато сам он мне не нравится, — грустно констатировала я. Он неприятен. Слишком неприятен. Но пока…

Пока он довольно нетерпеливо ожидал моего ухода.

Я вздохнула. Похоже, я больше ничего не вытяну из этого человека с бугристым лицом. Я встала.

— Большое спасибо, — протянула я руку. Как и ожидалось, рука Ячкина была липкая и противная. Он облегченно выпроводил меня за дверь. Я прислонилась к подоконнику.

Опять облом, Иванова! Ах, Анька! Ну, подскажи мне, где искать твоего убийцу! Пожалуйста, Анечка!

* * *

К собственному неудовольствию, я поняла — из реальных людей, способных пролить хоть немного света на загадочную Анькину смерть, у меня оставалась только Людка Гладышева.

Та самая, которая сначала дружила с Анькой, а потом разругалась.

Я вздохнула. Что ж, судьба была ко мне сегодня явно не расположена.

Приходилось смириться с таким отношением, даже если оно казалось мне несправедливым.

Мой пионерский задор исчез. Испарился. Я снова чувствовала себя растерявшейся.

Делать было нечего. И я нехотя поплелась к Людке, заранее предчувствуя, что сейчас меня начнут раскручивать. На какой-нибудь чудодейственный крем или необходимые таблетки. А то и просто попробуют пополнить за мой счет ряды веселых маркетинговых сектантов.

Плелась я предельно медленно, оттягивая радость встречи с Людкой.

Путь мой снова лежал мимо магазина со странным названием «Мамона».

Все-таки интересно, какое отношение древнесирийский Бог богатства и наживы имеет к женскому нижнему белью?

Или владелец магазина так смело объявил о своих убеждениях?

Вот, мол, какой я! Поклоняюсь Мамоне — и все тут! Сам Мамона стоял на месте. Улыбался мне, как старой знакомой, и приветливо махал пластмассовой ладошкой. Мне даже захотелось помахать в ответ.

Представив комизм ситуации, я засмеялась. Да уж. Похожу еще в поисках неведомо чего и стану приветственно махать не только дурацкому манекену. Начну радостно и по-детски улыбаться всем прохожим.

* * *

Людка жила в огромном доме, который в народе зовется «деревней». Постучав зубами в разболтанном лифте, я добралась до шестого этажа и нажала на кнопку звонка. Людка, которую я успела предупредить о своем визите, открыла быстро.

На ее губах играла хорошо заученная бессмысленная улыбка, и она произнесла поставленным голосом:

— Ах, Таня! Как я рада тебя видеть!

Я от ее радушия сразу засмущалась. Поскольку факт, что она помнит, как меня зовут и как я выгляжу, меня удивил. Сама я не особенно стремилась к встречам с нею. Но Анька ее жалела, уверяла меня, что Людка несчастная и бросать ее нехорошо.

Сейчас Людка, вспомнив о цели моего прихода, нехотя всплакнула, прижав к глазам прелестный кружевной платочек.

— Господи, как могла Аня это сделать? — запричитала она. — Как?

Я оставила ее вопрос без ответа. Подождав, пока приступ демонстративного отчаяния уляжется, я спросила:

— Люда, я как раз пытаюсь понять, сама ли Аня это сделала, и если сама, то почему? Ты была ее самой близкой подругой. Может быть, тебе известны какие-нибудь ее тайны?

Людка задумалась. Потом кивнула:

— Последнее время она была немного резковатой…

Ну, это еще ничего не значит. От общения с постоянно вожделеющей избавить тебя от денег Людкой озвереет кто угодно. Тем более, когда тебя стремятся избавить от них с такой жизнеутверждающей улыбкой и заверениями, что это делается для твоего же блага.

— Один раз у нее даже пролетела такая странная фраза… Знаешь, злая какая-то. Что мы все помешались на «золотом тельце»… И ей противно жить среди нас. А кого она имела в виду? Я-то работаю, конечно. Но денег у меня не густо. Одни пока долги…

Я почему-то подумала, что Анька все-таки имела в виду и Людку. Впрочем, отнести ее слова на конкретный счет я не спешила. На этом самом тельце помешался сейчас весь народ. Анька могла выкрикнуть эту фразу и просто в пространство. Как Жанна д\'Арк. «Я вижу здесь лишь стаю гиен, грызущихся у истерзанного тела Родины…» В общем, что-то в этом духе…

— А она не рассказывала тебе ничего странного?

Людка удивленно вытаращилась на меня.

— Чего именно?

— Предположим, с ней что-то произошло. Что-то ее напугало, скажем. Или насторожило. Ничего подобного с ней не происходило?

— Нет, — покачала головой Людмила. — Все у нее было нормально.

Так. Похоже, и здесь нам ничего не обломится, любезная Татьяна. Загадочная Анна Волошина явно не была обременена тайными похождениями. Никто за ней не гонялся. Никто ее не преследовал. Денег лишних у нее не водилось. Шпионкой иностранной разведки она тоже, насколько мне известно, не была. Думаю, мне бы она в этом факте биографии призналась.

Черт возьми! Ну и ситуация… Не за что зацепиться! Я встала.

Пора было ретироваться. Судя по появившемуся в Людкиных глазах ненормальному блеску, меня ожидала длинная лекция о преимуществах многоуровневого маркетинга!

Людка поняла, что я решительно настроена против собственного процветания и счастья. Это ее немного расстроило.

Но она взяла себя в руки. Мы довольно тепло прощались, когда Людка вдруг хлопнула себя по лбу и вскрикнула:

— Ой!

Я испуганно воззрилась на нее.

— Я совсем забыла… — она посмотрела на меня виноватым взглядом, — Аня один раз обмолвилась, что ее преследует какая-то машина. Кажется, белого цвета.

— «Девятка»? — спросила я пересохшими от волнения губами.

— Кажется, — пожала Людка плечами, — я в машинах не разбираюсь.

Я боялась в это поверить. Фантом обретал реальные очертания. Белая «девятка» заявляла о своем существовании.

— Спасибо тебе большое, — искренне поблагодарила я Людку.

— Не за что, — пожала она плечами.

* * *

Мои щеки пылали. Я чувствовала себя довольно мерзко. Создавалось ощущение, что я становлюсь жертвой простуды. А мне это совсем не нужно! Я шла по улице. Северный ветер продувал меня насквозь, стремясь помочь коварному вирусу сломить мое сопротивление.

Надо заскочить домой. Там я смогу отогреться горячим чаем и одеться потеплее…

Так я и сделала. Дома было тихо. Мой квартирант еще не появился. Видимо, погрузился в работу. Тоже в своем роде спасение… Я закуталась в плед и сделала глоток из большой чашки. Ну и пакость этот ваш хваленый чай с медом! От него у меня только еще больше защипало в носу. И кто придумал, что это самый целебный напиток на свете?

Глава 6

Итак, первую часть Анькиного послания благодаря магическим костям я разгадала. Продолжала беспокоить загадка второй фразы.

«Гость хорош тогда, когда вовремя приходит и не забывает вовремя уйти».

Кого имеют в виду кости? Понять это пока мне было, увы, не по силам. Я вздохнула. Собственная беспомощность начинала меня раздражать. Прояснить туманную ситуацию могли все те же кости.

Я достала из мешочка своих верных советников. Весело подмигнув мне белыми глазками, они подпрыгнули и покатились по столу.

«12+ 36+ 17».

«Вас могут ожидать неприятности».

Вот не знала! То, что неприятности поджидают меня с завидным терпением на каждом углу, я догадывалась и сама. Но меня куда больше интересует сейчас теория правильного прихода и ухода гостей. Или эти самые гости и являются по своей сути носителями вышеназванных неприятностей?

«21+ 33+ 4».

«Нехороший, неблагоприятный знак, символ воровства».

Ну, это уже яснее. Значит, ночные гости, не вовремя пришедшие, приходили именно с этими намерениями? Но у Аньки, насколько мне известно, ничего не пропало! Скорей бы появился Игорь… Я взглянула на часы. Стрелки зависли между половиной девятого и девятью. Похоже, мои часики встали. Взглянув в окно, я убедилась в том, что сейчас далеко за девять. Значит, Волошин должен вот-вот появиться. Я аккуратно сложила косточки в мешочек и встала. Лучший способ борьбы с болезнью — полное игнорирование оной. Поэтому я совершенно нахально отставила чашку с медовым чаем, прошла в кухню и сотворила себе чудесный напиток.

С первым глотком горячего кофе я почувствовала себя гораздо лучше. Мысли выстроились в стройный ряд. Итак, что могли искать у моей Аньки? Бриллиантов у нее не водилось. Да и стулья были в порядке. Порядок… Такой, господа мои, порядочек любят наводить две категории людей: милиционеры и врачи. Что же такого необходимого им могла заиметь моя бедная подруга?

* * *

Игорь появился только утром. По его лицу я поняла, что до него дошло осознание потери. Так иногда бывает. Человек сначала отвергает несчастье, пытаясь скрыться от него. Какое-то время это получается. Человек убеждает себя, что все произошедшее с ним — дурной сон, не более…

Игорь смотрел на меня глазами раненой собаки.

Я не знала, что мне делать.

— Ты был на дежурстве? — спросила я, чтобы начать разговор. Он кивнул. Налил себе кофе и уселся напротив меня.

Некоторое время мы молчали. Потом он наконец-то произнес:

— Я всю ночь думал. Мы должны найти их.

Я была согласна с этой мыслью.

— И, как только мы их найдем, я убью их. Всех. До одного.

Он сжал чашку так, что я испугалась за ее судьбу. Конечно, она сработана на славу. Добротный фаянс вряд ли покорился бы воле волошинских побелевших от напряжения пальцев.

— Убить ты их не сможешь, — ответила я, — вряд ли это будет логичным поступком. Лучше сдать их в милицию.

Он посмотрел на меня такими глазами, что сразу стало понятно — если не дать ему их убить, пострадаю я. «Да ладно, — подумала я меланхолически, — может, пока мы их отыщем, настроение у него улучшится. И он их только покалечит…»

Отчего-то вспомнился веселый Мамона. Загадка странного названия занимала меня до сих пор.

— Интересно, почему так назвали этот магазин?.. — задумчиво произнесла я.

— Какой? — спросил Игорь удивленно.

— Это к делу не относится, — вздохнула я. — Просто любопытно, почему магазин, торгующий женским бельем, называется «Мамоной»?

— Маринка и Мишка Матвеевы, — неожиданно ответил Игорь. Я удивленно посмотрела на него. Откуда он это знает?

— Это наши соседи, — пояснил он, — одна квартира на площадке — наша. Вторая — тети Шурина. А оставшиеся две — матвеевские. Этот магазин принадлежит им.

— А почему «Мамона»?

— По первым слогам.

— Тогда получается «Мамиха». Или «Мимара».

— Дело в том, что домашняя кличка Матвеева — Монечка. Поэтому и Мамона, — усмехнулся Игорь. — Только их тандем успешно распался месяц назад. И Маринка судится теперь со своим Монечкой за право единоличного обладания этой самой «Мамоной». Поскольку она вроде бы вложила в магазин больше, чем опостылевший ей супруг.

Все-таки до чего наш Тарасов маленький городок! Куда ни ткнешься — везде знакомые или знакомые знакомых!

— Да ты должна помнить Маринку, — меланхолично продолжал Игорь, — одно время она дружила с Анькой. Даже подражала ей во всем.

Я вспомнила. Та самая Марина, которая старательно копировала Анькины наряды. Волосы и те выкрасила в рыжий цвет. Ее страсть к Аньке привела к тому, что вполне респектабельная Марина стала завсегдатаем «Секонд-Хенда»! А этот факт говорит о многом.

Анька была для нее чем-то вроде журнала «Эль». Потом они почему-то поссорились. Причину их размолвки я не помню. И Марина перестала показываться у Аньки.

Анька по этому поводу почти не переживала. Ей было некогда.

Монечку я тоже вспомнила. Если Марину еще можно было перенести, то Монечка с его коровьими глазами и толстой шеей вызывал у меня отвращение.

Когда я его встречала, он смотрел на меня странным взглядом, остановившимся и немного угрожающим. Кроме этого жвачного взора, Монечка еще обладал обильной перхотью и дурными манерами.

Марина была довольно изящной дамой, а подражание Аньке сделало из нее просто европейскую леди. Поэтому мне, честно говоря, эта пара казалась странной и дисгармоничной.

— А почему они поссорились с Анькой? — спросила я Игоря.

— Не знаю, — он пожал плечами. — Кажется, Монечка начал проявлять к моей супруге излишнее внимание. Анька его выгнала.

— Но это же нормально! Почему Марина обиделась?

— Они оба не очень нормальные, — сообщил Игорь. — По-моему, они страдают целым букетом психических недугов. Помню только, что долгое время супруги здоровались с нами сквозь зубы и были врагами номер раз. Потом страсти поулеглись, и они начали ругаться друг с другом. Кончилось это разводом и дележом имущества.

А кстати… С Мариной-то я и не разговаривала! Про нее я совсем забыла. А ведь именно Марина могла завистливым оком углядеть белую «девятку». И многое другое. Завистливое-то око смотрит зорче остальных!

* * *

Когда предо мною возник волошинский дом, я почувствовала усталость. Признаться, он мне поднадоел. У меня создавалось ощущение, что я прожила в этом сером небоскребе почти всю жизнь.

У скамейки, как всегда, берегла покой жильцов тетя Шура. Я вежливо поздоровалась, снискав ответную дружелюбную улыбку, и прошествовала дальше.

Состояние мое немного улучшилось, хотя в носу еще противно свербило. Я ненавидела насморк. Он был неэстетичен и пошл. Как распухшая макаронина в носу. Как отвратительный слизняк в горле.

Однако мне оставалось лишь одно — смиренно отнестись к перипетиям земной жизни.

Около дверей мамоновской квартиры я не удержалась и оглушительно чихнула.

По-видимому, мой замечательный по качеству чих владельцы апартаментов расценили как звонок.

Потому что дверь немедленно открылась, и на пороге возникла бледная копия Аньки.

Бледная копия окинула меня довольно холодным взглядом, потом взгляд потеплел — видимо, Марина вспомнила, кто я, собственно, такая.

Она приветливо улыбнулась и защебетала:

— Ах, Танечка! Какая неожиданность! И как замечательно, что ты пришла! Я ведь собиралась тебе звонить…

Факт, что Марина собиралась мне звонить, меня удивил. С чего бы это? Однако она поспешно затащила меня в комнату и, сунув в мягкое кресло с чудесной высокой спинкой, начала с места в карьер:

— Меня хотят убить!

* * *

Вот так! Ни много, ни мало… Я застыла. Когда на тебя набрасываются с подобными заявлениями, сначала столбенеешь. Поскольку не знаешь, как реагировать. Я постаралась сохранить спокойствие.

— Кто? — поинтересовалась я. Марина вытаращила на меня огромные накрашенные глазищи, контактные линзы в которых были точно подобраны под цвет Анькиных глаз, и переспросила:

— Как — кто? Откуда я знаю, кто?

Она фыркнула.

— Аньку убили вместо меня, — всплеснула она руками. — Понимаешь?

Я пока ничего не понимала. Почему это мою Аньку убили вместо нее?

— Почему? — рискнула спросить я.

— Нас перепутали, — деловито сообщила Марина, — Таня, милая, я тебе заплачу… Честное слово! Пожалуйста!

Она смотрела на меня так умоляюще, что я почти сдалась. Кроме того, если она связывает свои опасения и убийство Аньки, пусть оплачивает мои труды. Я ничего против не имею. С нее не убудет.

— Давай по порядку, — попросила я, — каким образом ты пришла к подобной мысли?

— Дело в том, что мы похожи, — сказала Марина. — Следили-то за ней, а думали, что за мной… Неужели ты считаешь, что Анька покончила с собой?

— Нет, — согласилась я, — я вовсе так не думаю.

— Ну, — кивнула Марина, — значит, ее убили, так?

— Так, — опять кивнула я.

— А за что? — Марина вела себя как прокурор на суде присяжных. — За что нужно было убивать Аньку? За то, что она плохо сыграла в какой-нибудь пьеске?

Я подумала над этим предположением и решила, что вряд ли. В таком случае пришлось бы убивать кучу актеров.

— Остается только одно, — решительно изрекла Марина, — ее перепутали. А теперь подумай, с кем ее могли перепутать?

Я взглянула на Марину с интересом. По моим понятиям, Аньку вообще невозможно ни с кем спутать. Слишком яркая индивидуальность.

— Ну, посмотри на меня! — взмолилась Марина.

Я выполнила ее просьбу с надлежащим усердием. Могли. Могли! Я поняла это, когда Марина повернулась ко мне спиной.

— Могли, — повторила я вслух. Марина со спины была точной Анькиной копией! И жила в соседней квартире… Я застонала.

Разгадка замаячила почти рядом. Оставалось только выслушать Марину и, протянув руку, поймать удачу за хвост.

Господи, спасибо Тебе за Мамону!

Глава 7

После того, как Марина выразила мне все возможные и невозможные соболезнования, она перешла к делу. То есть, правильнее сказать, вернулась к наболевшей проблеме. Поскольку никак не могла отвязаться от маниакальной идеи преследования.

Я попыталась добиться от нее логических доказательств.

— Марина, ну отчего ты решила, что именно ты являешься жертвой преследования… Сходство еще не повод для подобного вывода. Убили Аню, а не тебя…

Марина махнула рукой. На ее взгляд, я не отличалась понятливостью.

— Господи, Таня, ну, как ты не понимаешь?! Они действительно охотились за мной! А подвернулась им Анька!

— По какой же причине они за тобой охотились? — поинтересовалась я.

— Причин — миллион, — печально констатировала возможная жертва. — Надо только подобрать поудачнее.

— Давай выбирать, — предложила я. Марина со мной согласилась. А чтобы выбирать было не скучно, мы решили скрасить унылое занятие хорошим вином. Хорошее вино в ее красивом баре нашлось мгновенно.

То ли Марина не любила одиночества, то ли была чуточку склонна к алкоголизму. Впрочем, может быть, ей было свойственно и то и другое.

— Ну? — безжалостно потребовала я изложить возможные мотивы предполагаемого убийства Марины.

— Начнем, пожалуй, с денег, — задумчиво промолвила моя собеседница и посмотрела в сторону холодильника. Я засекла ее взгляд и без особого труда догадалась, где хозяйка «Мамоны» хранит свои баксы.

Не знаю, у какой нации большинство наших упитанных сограждан позаимствовало сей нехитрый способ — хранить возлюбленные денежные запасы рядом с обожаемыми продуктами. Наверное, у эскимосов.

— Это первая версия, — согласилась я, — а вторая?

Марина задумалась. У меня создалось впечатление, что вторую версию она знала, просто решала, можно ли мне доверять до такой степени, чтобы этим знанием поделится. Наконец вопрос был решен в мою пользу, и она тихо сказала:

— «Мамона»…

— Что-что? — не расслышала я.

— «Мамона»… — повторила она громче и пояснила: — Наша фирма по продаже белья…

В моем воображении пластиковый Мамона помахал мне толстыми пальчиками и игриво улыбнулся. Кстати, надо не забыть спросить, откуда у них такая чудесная игрушка?

— Поподробнее можно? — спросила я. Марина кивнула:

— Конечно, можно…

Она плеснула себе в бокал новую порцию коктейля и продолжала:

— Когда мы с Моней развелись, этот толстый козел захотел получить половину моего имущества…

Она презрительно фыркнула. На ее лице появилось столько ненависти, что мне стало даже страшновато за несчастного толстого козла Матвеева.

Конечно, он пренеприятная личность, но нельзя же так…

— Это же не повод для убийства… — возразила я, — ты ведь не думаешь, что…

Она расхохоталась.

— Что ты! Я на этого паршивого труса и альфонса никогда и не подумаю. Чтобы он, своими руками… Нет, нет. Мы не такие. Мы добропорядочные граждане…

Ее смех стал похож на истерический хохот. Внезапно она затихла. Только плечи продолжали вздрагивать.

Значит, все-таки истерика, — печально констатировала я. Мне стало ее жалко. Неизвестно, каково было бы мое состояние, проживи я столько лет с невыносимым Моней.

— Он ни фига не получит, — мрачно сообщила она, — весь этот бордель был открыт на мои деньги. Понимаешь?

Я кивнула.

— Вот, — сурово изрекла Марина, — и пусть гастритный, вонючий альфонс зарубит это у себя на прыщавом носу… Скорее я сдохну!

Словесное уничтожение альфонса-Мони доставило его бывшей супруге такую сумасшедшую радость, что она снова залилась устрашающим хохотом.

Впрочем, приступ хохота быстро прошел, перейдя в тихие всхлипывания.

— Короче, Тань, — посмотрела она на меня пьяным и жалобным взором. — Возьмешься за мою проблему?

Я пожала плечами. Честно говоря, лезть в Маринину жизнь мне не хотелось. Но вполне возможно, что именно через нее я выйду на убийц Анечки?

Чем лукавый не шутит…

— Я тебе заплачу. Серьезно, — заверила меня Марина. — Сколько ты берешь?

— Двести в сутки… — меланхолично сообщила я, мысленно находясь в Анькиной квартире. Игорь просил забежать туда, чтобы забрать необходимые ему вещи.

— Чего так мало-то? — удивилась искренне Марина.

— Долларов.

— А… Ну, я осилю… — Марину ничто не могло остановить. Она была слишком напугана. Впрочем, станешь напуганной от такой жизни…

* * *

Деньги, которые были вложены в «Мамону», Марина заработала нелегким и неблагодарным трудом. Около года она паслась возле московской гостиницы «Космос», пока счастье не улыбнулось ей щедро и радостно.

Счастье выглядело респектабельно, хотя и несколько старовато, и звалось «господином Штайнером». Марина подцепила его на крючок мгновенно. Господина Штайнера русская красавица пленила. Сердце его заработало с юной ретивостью. Вид розовых щечек и русой косы, вкупе с пышненькими формами, заставил господина Штайнера поглупеть от нахлынувших чувств. Марина этот момент усекла. Действовала она мудро и мыслила стратегически. Очень скоро господин Юрген Штайнер несколько помешался в рассудке и потерял счет деньгам.

Марина старалась изо всех сил. Она шла на всевозможные ухищрения, проявляла чудеса изобретательности в постели, делала все, что заблагорассудится господину Штайнеру.

Казалось бы — вот оно, заслуженное нелегким трудом счастье советской женщины. Марина стала настолько уверена в себе, что решила идти до конца. Конец находился в немецкой кирхе, где обвенчанная с возлюбленным толстяком Марина могла бы стать богатенькой фрау со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Однажды господин Штайнер, прилетевший на крыльях любви, застал свою медхен в слезах. Печальная и беззащитная несчастная девица призналась ему в беременности, и вот тут-то оказалось, что местные приколы на импортных мужиков почему-то не действуют. Старательно выдуманная беременность не растопила сердце господина Штайнера.

Жизнь всей тяжестью обрушилась на плечи несчастной Марины. И на сей раз в образе существующей в Аусбурге реальной фрау Штайнер, уже обремененной тремя чадами. Более того, развестись с оной дамой несчастный любовник не мог уж никак! Поскольку вся его мыльная фирма принадлежала папеньке фрау Штайнер, который если и страдал альтруизмом, то не до такой степени, чтобы благодетельствовать обидчиков родной дочери?!

Конечно, Марине были выплачены отступные. И, признаться, отступные весьма немалые. Уж Марина постаралась выторговать сумму побольше…

Именно тогда, в трудную минуту, повстречался ей, брошенной и одинокой барышне, наш Михаил Иваныч Матвеев…

* * *

Марина вздохнула и закончила свой рассказ неожиданно резко:

— Лучше бы я осталась одна как перст, чем выходить замуж за этого кошмарного урода!

Она поморщилась, сплюнула на пол и передернулась.

Интересно, чем же это нужно было довести женщину до этакой реакции при одном упоминании о своей персоне?

— Так что — сама видишь… Магазин был открыт на мои деньги, он не вложил туда ни копейки! И рассчитывать он может только на пожизненную ренту в два бакса, И то много…

Она вздохнула. А я в очередной раз подумала о том, как тяжела жизнь деловых женщин! Во-первых, надо все время стараться сохранить и приумножить капитал. Во-вторых, пытаться соответствовать имиджу. Это, конечно, если ты им уже разжилась. А ведь нужно еще приглашать всяких стилистов, визажистов и прочих кутюрье! Это мирной трудовой бизнесменше влетает в копеечку.

Да еще и «кошмарные уроды»… Их тоже со счетов не сбросишь. Наша женщина, она ведь как воспитана? Хоть умри — а чтобы наличествовал муж. Даже если он пьяный на диванах валяется и толку от него ни в доходе, ни в приходе. Мы только начинаем отвязываться от дурной привычки обязательно выходить замуж. А если учесть, что до нас все доходит, как до жирафов, мучаться нашим дамам предстоит еще долго…

Словно прочитав мои мысли, Марина вздохнула так тяжело, что жалость к ней уничтожила во мне все другие чувства.

Мне показалось, что она близка к истерике и нужно срочно вызывать Волошина. Пускай потрудится по специальности!

Но Марина сама быстро справилась с минутной слабостью. И уже благополучно улыбалась. Вот это выдержка!

— Марин, — поинтересовалась я, — а какая у Мони машина?

— А ты как думаешь? — хмыкнула она. — «Мерин», конечно. Малиновый. Как пиджак.

Да. Моне Матвееву соответствовал именно «Мерин». Надо ж было нашим нуворишам так испоганить хорошую машину, что от нее уже начало тошнить! На месте концерна «Мерседес» я бы запретила им пользоваться этой маркой.

Правда, подсчитав, сколько потеряют на этом несчастные производители, я содрогнулась. И решила не приставать к ним со своими советами.

— А белую «девятку» ты никогда не встречала?

Марина наморщила лоб. Потом покачала головой:

— Сколько угодно. Но ко мне это отношения не имело. Ни у кого из знакомых такой машины нет. У меня — «девятка», но зеленая.

— И Аня тебе ничего не говорила?

— Так ты имеешь в виду эту «девятку»? — Марина оживилась. — Говорила. И я ее видела. Только больше я ничего об этом не знаю. Может, поклонник?

Я почувствовала злость на пресловутый фантом. Шныряет себе перед моим носом, явно чего-то добиваясь. Подъехал бы и сказал — чего. Нет, он просто так проплывает мимо. Голландец летучий… Черт бы его побрал!

— Так ты возьмешься, Тань? — спросила Марина, сложив молитвенно руки. — Пожалуйста!

Я кивнула:

— Подумаю, — ответила я — Давай сделаем так. Я тебе перезвоню. Согласна?

— Когда? — Марина даже затаила дыхание. Она действительно боялась.

— Вечером. Сегодня, — пообещала я. Лицо Марины почему-то напоминало мне куклу Барби, потерявшую туфельку… Глупенькое и растерянное. Я вздохнула.

— Да не бойся ты так, — попробовала я успокоить ее. — Прорвемся.

Марина судорожно кивнула. Я вздохнула. Новая клиентка явно нуждалась во мне. Хорошо быть сильной женщиной, — саркастически улыбнулась я самой себе, покидая Маринины апартаменты. Где бы только сил этих набраться…

* * *

Неужели все так просто? До безумия? Неужели моя бедная подруга погибла благодаря обезьяньим замашкам соседки по этажу?

Мысль была ужасной. Анька не заслуживала такой смерти. Меня переполняли обида и злость. Вся загнанная в уголок сознания энергия забушевала во мне с прежней силой. Я начала ощущать себя бомбой, готовой взорваться.

Последней каплей оказалась проклятущая белая «девятка». Увидев ее знакомый силуэт, я разозлилась так, что сосуды в голове угрожающе заныли, готовые к приступу боли.

Я плюнула на свою машину и, встав на пути «девятки», подняла руку. Пусть подвезет, заодно посмотрим, как выглядит загадочный ездок.

«Девятка» мой маневр разгадала мгновенно. Она спокойно объехала меня и продолжала свой путь.

— Он еще и хам! — рассерженно констатировала я вслед, успев, однако, заметить, что водитель довольно молод и симпатичен.

— А туда же, — проворчала я, — в преступники… Поэтому и ловить стало вас трудно. Больно обаятельные…

Делать было нечего. Он уехал. Встречаться со мной «фейс ту фейс», видимо, не входило в его планы.

Зато рядом остановился потертый «Запорожец», и пожилой джентльмен дружелюбно спросил, куда мне нужно добраться.

— До сути, — меланхолично ответила я, развернулась и пошла к собственному «коню».

«Вот куплю себе „Харлея“, — угрожающе подумала я. — Тогда никуда вы от меня не денетесь!»

Почему я связывала успех будущих предприятий с прославленным мотоциклом, сама не знаю.

Наверное, в прошлой жизни я все-таки была байкершей.

Глава 8

— Тань, ну что ты привязалась к этой белой «девятке»? Может быть, у тебя просто навязчивая идея?

Вопрос Игоря заставил меня застыть на месте с открытым ртом. Даже удар молнии не подействовал бы на меня с такой ошеломительной силой.

— Как это — чего я привязалась?

— Ну, сама подумай, — рассуждал Игорь, — мало ли на свете этих «девяток»? Машина в народе популярная. Белый цвет тоже тебе не «маренго». А ты сходишь с ума. И это еще полбеды. Но ты и меня пытаешься лишить рассудка. Потому что за последние сутки я слышу от тебя вопрос об этой проклятой машинешке уже в сотый раз!

Я обиделась. Ну и пускай сам ищет эту, как он выразился, «машинешку».

Плюхнувшись в кресло, я вонзила взор в журнал с гороскопами. Из оного вытекало, что у меня отличная неделя. Куча развлечений, денежная прибыль и потрясающий любовный роман.

Взглянув на дату, я расстроилась еще больше. Журнал оказался старым. Неделя, к сожалению, подходила к концу. Поэтому рассчитывать на обещанные удовольствия было бы глупо.

Игорь заметил мое состояние. Он подошел и присел рядом на корточки.

— Таня… Танечка, ну, что ты? Обиделась?

— Еще чего, — фыркнула я.

— Обиделась… — вздохнул он. Встал, и подошел к окну. Я услышала его смех.

— А что ты хохочешь, как ошпаренный? — поинтересовалась я, решив, что долго обижаться не в моих интересах.

— Там стоит белая «девятка», — страшно, как это делают в фильмах ужасов, прошипел он. Честное слово, если бы не страшное горе, обрушившееся на его плечи, я бы его ударила. Потому что в его взгляде была насмешка. Ладно, подумала я. На первый раз прощаю.

Я демонстративно откинулась на спинку кресла. Пусть не думает, что меня можно провести на мякине. Наверняка там нет никакой белой «девятки».

— Ну? — спросил он, явно устав от ожидания моей реакции. Я пожала плечами. Достала сигарету и закурила. Потом воткнулась в журнал, продолжая краем глаза следить за действиями Игоря.

— Тань, ну посмотри! — взмолился он.

— На что? — холодно поинтересовалась я.

— На предмет твоего интереса.

— Какого?

Он начал злиться. Ага. Значит, психотерапевт Волошин не всегда умеет держать себя в руках. А я уж хотела позавидовать его самообладанию.

Если честно, я восхищаюсь его самообладанием. Потому что знаю, сколько сейчас в его душе боли. Мне бывает за него страшно. Особенно когда я представляю его на дежурствах. Успокаивать самоубийц сейчас ему, наверное, было особенно тяжело.

Вспомнив про Анечку, я почувствовала себя отвратительно. Захотелось сжаться в комок и куда-то спрятаться. Знать, что ее лицо никогда больше не появится перед тобой… Найти бы этих гадов!

Наверное, Игорю тоже стало не по себе. Его лицо помрачнело. Я поняла: чтобы поберечь нервы, лучше продолжить игру. И подошла к окну.

Игорь приободрился. Я скучающим взглядом обвела ряд белых «девяток», красиво выстроившихся в моем дворе. Шутка, конечно, у Игоря получилась славная. Получилась бы…

Если бы не один факт. Одна из пяти машин была та самая!

* * *

Игорь заметил мое легкое остолбенение и немного испугался.

— Тань, что с тобой?

— Ничего, — тряхнула я головой, — ровным счетом… Все нормально. Только «девятка» справа как раз та самая…

— С чего ты взяла? — спросил он. — Они же все одинаковые… Или тебе удалось запомнить номер?

— Нет, — покачала я головой, — когда я ее встречаю, бешенство мешает мне это сделать… Просто у нее небольшая вмятина на капоте. Видишь?

Он кивнул. Ему пришлось согласиться. Потому что вмятина на машине — почти такой же опознавательный знак, как шрам на лице. И спутать — невозможно…

Настроение моментально испортилось. Мы посмотрели друг на друга, и по его взгляду я поняла, что присутствие в нашей жизни этой дурацкой машины явно неслучайно.

— Он себя странно ведет, — сказала я, — дефилирует у нас перед носом. Что из этого вытекает? Мальчик хочет, чтобы его заметили. Очень хочет. Просто лезет из кожи вон. С другой стороны — он не идет на контакт. Если он задумал меня напугать — то с какой целью?

— Хорошо, — согласился Игорь, — предположим, что именно этого он возжелал со страшной силой. Но почему тогда он не прилагает никаких усилий для возникновения у тебя эмоций страха?

— Как это — не прилагает? — возмутилась я. — Он меня преследует. Напускает на себя ореол таинственности. Может быть, он думает, что я боюсь тайн?

— Нет, — поморщился Игорь. — Во-первых, ты производишь впечатление человека, влюбленного во всяческие тайны. И это написано у тебя на лбу большими, транспарантными буквами. А во-вторых, внизу на твоем лбу сверкает бодрая надпись — Таня Иванова ничего не боится.

— Неправда, — возразила я — Таня Иванова боится мышей и рыжих тараканов.

— Это несущественно, — поморщился он, — хотя в следующий раз постараюсь учесть. И не выдавай больше никому свои маленькие тайны. А то какой-нибудь преступник не преминет забросать тебя мышами и рыжими тараканами.

Представив себе жуткого, небритого преступника, швыряющего в меня этих мерзких тварей, я поморщилась. Да уж, есть в тебе, Иванова, слабые и уязвимые места. Револьвер там или бомба какая — полный пшик. А вот страшнее мышей и рыжих тараканов — нет ничего. Вот оно — абсолютное оружие против частной сыщицы. Хорошо, что мои противники об этом не догадываются. Игорь прав, надо держать рот на замке.

— А если этот тип из «девятки» пытается с твоей помощью на кого-то выйти? — задумчиво произнес Игорь.

Я окинула его удивленным взглядом. Конечно, никто не спорит, что я — лучшая сыщица в мире. У меня — нюх лучше, чем у собаки, и, безусловно, орлиный глаз. Но не до такой же степени я знаменита! Причем в данный момент великая Таня как раз блуждает впотьмах. И еще неизвестно, сколько я там буду блуждать. Стыдно, Иванова! Народ надеется на тебя!

— Я в этом не очень уверена, — самокритично призналась я в сомнениях относительно собственной гениальности.

— Почему это? — удивился Игорь.

— Потому что я сама не знаю, куда нам тыкаться.

— Ну он-то думает, что все обстоит иначе, — ответил Игорь. Оказывается, он не сомневается вовсе не в моем гении. А в глупости владельца «девятки». Ну-ну. А я-то уже вообразила, что Волошин — настоящий друг. Мне даже стало чуточку обидно.

— Все равно, — тряхнула я головой. — А почему этот тип за Анькой ездил?

Лучше бы я прикусила язык. Напоминание об Ане подействовало на Игоря разрушающе. Вся его выдержка начала растворяться в воздухе. Губы сжались и побелели. В глазах появилась тоска.

— Он? За нею? — спросил Игорь потрясенно. — Но она мне ничего не говорила!

Так, Иванова. Влипли мы с тобой. Твой язык — твой злейший враг. Даже если иногда и способен довести тебя до Киева.

— Может быть, она не хотела тебя беспокоить, — сделала я неуверенную попытку вернуть его психику в нормальное состояние.

Поздно. Судя по мелкой дрожи в пальцах, ему следовало сунуть в рот сигарету. Срочно. Пока он не взорвался. Как бомба…

По моей оплошности мы погрузились в молчание. Игорь разглядывал потолок, пытаясь прочесть там как минимум божественные откровения. А я обдумывала идиотскую ситуацию, в которую мы вляпались.

От слишком старательного обдумывания я окончательно погрустнела. Во-первых, эта чертова машина напрягала меня сверх меры. Во-вторых, чересчур хорошо укладывалась в схему Марина — Аня. Все выглядело слишком гладко, чтобы мне нравиться. Когда кажется, что пирожок уже на полочке — только руку протяни, обязательно на голову упадет банка с вареньем. Или тараканы посыплются. Рыжие.

Нет. Эта Марина явно несет в себе разрушающее начало. Впрочем, именно такие дамочки и являются обычно жертвами убийств. Вполне возможно, что она права. Отметать эту версию мы не будем.

Надо только пообщаться с супругом Марины. Бывшим супругом. Поэтому придется посетить магазин, где в витрине машет ручкой чудовище, похожее на свинью. Найти Мишеньку Матвеева можно только на складе. Поскольку он им заведует. Вот работка… Сиди себе между коробочками с кружевными трусиками и балдей! Конечно, имеется некая опасность стать фетишистом, но это, как говорил один мой знакомый, «не есть трагедия».

Бросив взгляд на Игоря, я убедилась, что пора заканчивать затянувшуюся паузу. Он начал покусывать губы. Верный признак приближения скупой мужской слезы.

Мне самой было его жалко до слез. Но я прекрасно понимала — стоит кому-то из нас расслабиться, начнется цепная реакция, остановить которую будет трудно. Нам нужно держаться. Ради Аньки.

— А что у тебя за исследования на работе? — вспомнила я наш давний разговор.

— Какие? — поднял он на меня глаза, явно благодарный мне за то, что вытащила его из оцепенения.

— Помнишь, мы разговаривали о биоэнергетиках… С неделю назад.

Игорь вспомнил.

— А… — протянул он. — Ничего особенного. Просто хотел доказать, что количество самоубийств зависит не только от тяжелых жизненных условий и заболеваний психики.

— Расскажи, — попросила я. Отвлечь Волошина от горьких мыслей могла только его работа. Впрочем, это свойственно каждому человеку, любящему свое дело.

Он кивнул.

— Зло, Танечка, материально. Вот что я пытаюсь доказать. Вернее, пытался. Потому что моя бредовая теория неожиданно встретила мощное сопротивление.

— Ничего не понимаю, — призналась я.

— Дело в том, что совершенное кем-то зло оставляет в воздухе свой флюид. В зависимости от качества этого самого зла — флюид может быть сильнее или слабее. Но он остается в воздухе, как микроб. Зависает…

— А дальше? — меня заинтересовала эта теория. Я и сама замечала, что на месте совершенного преступления остается какой-то незримый след. Во всяком случае, там трудно дышать и очень пакостно пахнет.

— Если на этом месте совершается еще что-либо — а это происходит обязательно, поскольку оставленный заряд притягивает к себе другие заряды, — даже незначительное, минимальное действие… Кто-то грязно выругался. Сплюнул. Ударил. Или сломал ветку. Всё. Заряд, притянув к себе подобные сгустки отрицательной энергии, начинает двигаться, размножаться и в конце концов заполняет часть пространства. А так как влияние атмосферы на человеческий мозг уже признанный факт — можешь догадаться сама, к чему это приводит. Но это — не мое открытие. Это поняли уже давно. К несчастью. Потому что есть люди, использующие подобное явление в своих целях.

— То есть… Ты имеешь в виду кого-то конкретного?

— Таня, я не могу назвать тебе имя этого человека, — произнес Игорь сухо, — во-первых, это было бы нечестно. А во-вторых, это только мои догадки. Не подтвержденные фактами.

— А при чем тут мое детское увлечение модными веяниями, о котором ты упомянул в том разговоре?

— Хорошо, — вздохнул Игорь, — я попробую тебе объяснить, не затрагивая конкретику. Предположим, человек оканчивает эти твои курсы.

— Они не мои, — решительно отмежевалась я, — я вообще была там всего неделю. Меня забрали.

— И правильно сделали, — кивнул Игорь. — Так вот, этот человек дает везде рекламу и начинает практиковать. Как этот самый биоэнергетик…

Он осекся. Понял, что сказал больше, чем собирался. Фигушки, Игоречек. Ты сейчас выложишь мне все.

— Ну? — я смотрела угрожающе. — Продолжай.

Он понял. Отступать было некуда.

— Ты никому не расскажешь?

Я кивнула, добавив про себя: «Если этот хмырь не имеет никакого отношения к нашему с тобой горю…»

— Он психотерапевт, — тихо проронил Игорь, — если быть точным, бывший. У меня есть достоверные сведения о том, что он использует свою практику в… Как бы это потактичнее выразиться?

— Можешь выражаться бестактно, — милостиво позволила я.

— …личных интересах, — закончил Игорь свою мысль, так и не сумев подавить в себе порок интеллигентности.

— И как это выглядит на деле?

— У нас есть несколько общих пациентов, — сказал Игорь. — Вернее, было несколько общих пациентов… Потому что их уже нет. Они покончили с собой. Каждый из них перед этим побывал в местах с той энергетикой, о которой мы с тобой сейчас говорили. Я пытался побеседовать с… этим человеком. И мне показалось, что он просто ставил на этих несчастных свои эксперименты. Потому что он, как и я, разрабатывает ту же теорию.

Я присвистнула. Интересненькое получается дельце! Сидит этакий дяденька, занимается всякими глупостями, а люди под его руководством вскрывают себе вены. И притянуть его за это никак невозможно.

— Его же надо сдать в прокуратуру! — возмутилась я.

— Увы. У меня нет никаких доказательств, — покачал головой Игорь, — это всего лишь мои догадки. Возможно, ошибочные.

— А ты не вступал с ним в конфликт? — я была осторожна, как сапер на минном поле. Главное — не спугнуть момент откровенности.

— Нет, — задумался Игорь, — В откровенный — не вступал. Наоборот. Мы — коллеги. Я уже сказал тебе, он занимается той же проблемой, что и я.

— Значит, связать этого «доктора Джекиля» с гибелью Ани нельзя, — печально констатировала я.

— Для того чтобы оказывать влияние на психику, надо общаться с пациентом, — сказал Игорь. — А они с Анькой никогда не пересекались. И потом… Ты же сама знаешь, что Аню убили. К чему ты привяжешь ночных визитеров?

Я кивнула, пообещав себе, впрочем, попытаться привязать ночных гостей к великому биоэнергетику. Кстати, кто он, я догадалась и без Игоря. Личность в нашем Тарасове известная.

* * *

«Великий магистр тайновидения» периодически сообщал в печати и по телевидению о своем праведном стремлении освободить тарасовское человечество от сглазов, порчей и прочих гадостей, которыми начали страдать жители всей страны после счастливого освобождения от власти атеизма. Освобожденный народ ринулся искать себя в мистических сферах с таким же рвением, как раньше бегал на собрания и демонстрации. Оказалось, что в нашей несчастной стране весьма высок процент ведьмонаселения, а остальная часть страдает от наведенных на нее этим процентом сглазов. Естественно, такое ужасное положение вещей породило срочную необходимость в защитниках. И они немедленно появились.

Наш «магистр» был в числе первых. Будучи доселе хорошим врачом, он быстренько разобрался в структуре данных движений человеческой психики. Процветать он начал быстро и безболезненно, и очень скоро его реклама стала звучать буквально повсюду. Лично меня его деятельность раздражала. Обычно я достаточно мирно отношусь к подобным личностям. По принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы другие не плакали». Правда, у меня никогда не было уверенности в безвредности данной особы. Но привязать его к конкретной смерти конкретной Анны Волошиной? Как? Они никогда не встречались. Значит, Аня не могла быть его подопытным кроликом. По словам Игоря, участь самоубийц выпала обеспеченным пациентам. Аня и Игорь к числу обеспеченных не относились. Игорь в разговоре упомянул, что прекратил свои изыскания по поводу ощутимого вреда, наносимого психическому состоянию народа, так что мстить ему за разоблачения неблаговидных поступков «магистра» тоже не было никакого резону.

Не получается, Таня. Ничего у тебя с упрощением задачи не получается. А жаль…

Вздохнув, я поняла, что надо все-таки проверить версию Матвеевых. Но сначала спросим совета у магических двенадцатигранников. Может быть, их магия притянет другую?

В костях-то магия присутствовала. В этом у меня не было никаких сомнений. В отличие от огромной толпы праздношатающихся ведьм, кости несли в себе «Знание», и отмахнуться от этого не было никакой возможности.

* * *

Первый ответ поступил незамедлительно и даже не требовал трактовки.

«8+ 18+ 27».

«Существует опасность обмануться в своих ожиданиях».

Сия опасность присутствовала в моей работе постоянно. Тем более когда твои ожидания благополучно распределились в двух направлениях. Естественно, каждое из этих направлений могло завести в тупик. Находиться в тупике мне привычно. Именно благодаря столь частым тупиковым ситуациям я натренировалась выходить из самых патовых положений. Для того чтобы научиться плавать, нужно когда-нибудь решиться и прыгнуть в воду, не так ли?

Я бросила кости еще раз, задав уже конкретный вопрос. А именно — имеет ли какое-то отношение к произошедшему Михаил Матвеев?

«13+ 30+ 4».

«Вы раздосадованы невозможностью схватить то, что было от вас так близко и так неожиданно отдалилось».

Объяснение звучало несколько туманно. Пока. Я не знала, кого это касается. Меня? Или Мони Матвеева? Подумав, я решила, что это связано с ним. Возможно, Моня что — то жаждал получить, но просчитался. Вспышка пронзила мой мозг.

Конечно, детектив Иванова! Это же прямое указание! Матвеев хотел пришить любимую женушку, заполучить магазин в полную собственность и нанял убийц. Следуя современной терминологии, киллеров. Наняв оных, он возрадовался. Но эти киллеры оказались дебилами и перепутали все на свете. Остался несчастный Моня с носом и с живой супругой! Прямо сказка, до чего просто…

Я встала. Так резко, что лежащие на коленях кости упали на пол. Я нагнулась, чтобы их поднять, и заметила новую комбинацию чисел.

«13+ 30+ 5».

«Слишком ненадежная удача и сомнительное удовольствие».

«Наверное, они просто упали с колен, — подумала я, пытаясь успокоить собственное огорчение, вызванное разрушением удачной иллюзии, — просто упали…»

Я собрала их в мешочек и положила на полочку в серванте. До закрытия магазина оставалось совсем немного времени. Нужно было спешить.

Уже через пятнадцать минут я была у дверей магазина женского белья с таким странным названием «Мамона».

Глава 9

Первый сюрприз, преподнесенный мне матвеевским владением, меня удивил. И подтвердил мои подозрения. Я открыла дверь, помахав свиненку рукой в ответ на его приветствие, и ступила на порог заведения. Вот тут-то я и столкнулась нос к носу с опером Ячкиным.

От удивления я остолбенела. Что делает доблестный милиционер в фривольном магазине? Он тоже не ожидал подобной встречи. Поэтому вытаращился на меня, напомнив мне о баране, столкнувшемся с парадоксом новых ворот.

— Добрый день, — я пришла в себя первой. — Какая неожиданная встреча!

— Здрасьте, — буркнул он и почему-то попытался стыдливо оправдаться: — Вот, зашел приобрести жене предметы, извините, интима…

При этом Ячкин страшно покраснел, как будто в факте ношения тонкого белья женой скромного милиционера таилось нечто неправедное. Я милостиво улыбнулась. Лично я считаю, что если супруга милиционера носит кружевное белье, а не грубые панталоны по колено, да еще с начесом — это ее право, защищенное Конституцией. Поэтому на зачем-то срочно предъявленный мне изящный сверток посмотрела вполне благосклонно.

— Жаль, что мы не встретились раньше, — кивнула я. — Может быть, вам пригодились бы мои советы…

— Да я сам, — махнул рукой довольный Ячкин. На этом мы дружелюбно распрощались, ибо теперь я была как бы соучастницей его преступления и свидетельницей его тайны. Твердо решив при случае воспользоваться этим, я пронесла свой организм дальше и остановилась пред очаровательнейшей феминой, как будто созданной специально для этого изящнейшего кружевного великолепия.

Стройная фигура ее была совершенна. Высокий рост позволял изящно выглядеть даже в туфельках на низких каблуках. Тонкая талия была тщательно подчеркнута узким пояском. Широко распахнутые глаза смотрели на меня со столь умелым простодушием, что я задохнулась.

Место этой девочки было на подиуме. Она легко и быстро затмила бы Кейт Мосс. Это доказывали и легкие движения рук, быстро взлетающих над упаковками и подобных крыльям ангела.

Я сглотнула. Честное слово, я тоже хороша собой. Но как бывает обидно, когда понимаешь, что Господь положил в твое приданое не все, что мог. Этой девушке он дал чуточку больше.

— Что вам угодно? — поинтересовалась красавица, и от звука ее голоса я окончательно выпала в осадок. Мягкий, обволакивающий и такой сексуальный, что если из этого магазина какой-то мужик выходил без покупки, то он был по меньшей мере импотентом. А по большому счету и не буду говорить, кем он был, этот глупец.

— Я ищу Михаила Матвеева, — абсолютно безуспешно попыталась я достичь таких же обертонов. Нужно будет потренироваться дома.

— А его сейчас нет, — печально сообщила девица. — Пять минут назад он ушел по делам.

— Какая жалость, — вздохнула я, — и он не говорил, куда?

— Нет, — покачала девушка головой, — кажется, ему звонила Марина Борисовна.

Судя по испугу, мелькнувшему в девичьих глазах, Марина Борисовна отличалась крутым нравом в отношениях со своими подчиненными. Впрочем, меня не покидало ощущение, что властолюбивая натура Марины вообще портила жизнь всем окружающим. Наверное, такова была плата за ее отличные деловые качества.

— Да вы зайдите попозже, — посоветовала девушка, — к семи он точно здесь будет. Ему же нужно принять склад.

Я облегченно вздохнула. Что ж. Облом получился не таким уж значительным. По моим расчетам, сегодня я должна обязательно встретиться с Матвеевым. Потому что, чем быстрее я его увижу, тем яснее станет ситуация.

Внимание девушки было отвлечено вошедшей посетительницей. Я хотела подождать ее, но толстая дама в блестящей кофте явно не собиралась уходить. С презрительно искривленным ртом она рассматривала огромные трусы, при взгляде на цену которых любого здравомыслящего человека прошиб бы холодный пот.

У девушки терпения было больше. Посмотрев на часы и обнаружив, что детектив Иванова праздно торчит у прилавка уже пятнадцать минут, а дама все не собирается оставить нас в покое, я вздохнула и вышла из магазина. В конце концов, мне еще предстоит туда вернуться.

Поросенок улыбался мне во весь рот.

— Ну, и что ты тут скрываешь? — поинтересовалась я у него. Он ответил мне веселым помахиванием розовой ладошки…

* * *

На улице поднялся ветер. Он швырял в меня сухими листьями и пробирал холодом до самых костей. Его внезапное нападение заставило меня спрятать нос в воротник джинсовой куртки, пожалев, что я не надела нормальный плащ. В носу возобновились симптомы простуды. Жаль, мне почти удалось ее победить! Интересно, влияет ли насморк на мой сыщицкий нюх? Подумав, я решила, что влияет. Простуда приносит с собой головную боль. Головная боль влечет некоторое помутнение рассудка. Простуде свойственно «сумеречное сознание». О, Боже! Я усмехнулась. Мои близкие отношения с Волошиным, кажется, приносят плоды! Я начинаю мыслить профессиональными терминами…

Итак, у меня образовалось немного свободного времени. Звонить Марине я еще не могла — для того, чтобы дать ответ на ее предложение, мне следовало сначала пообщаться с ее мужем. Муж в данный момент находился пред очами властной супруги и был вне пределов моей досягаемости.

Я зашла в кафе. Спрятаться от промозглой погоды можно было только здесь. А если еще и согреться чашечкой хорошего кофе, жизнь обретет радостный оттенок. Даже от мысли о чудном напитке я почувствовала приятное тепло. Воистину, кофе придумано гением. И филантропом. Некоторые темные личности утверждают, что сей напиток вреден для здоровья. Думаю, если он действительно вреден для их здоровья, это еще не повод думать, что он может повредить и мне. Нет… Для меня кофе — бальзам…

И все-таки — почему у меня не идет из головы проклятый биоэнергетик? Я возвращаюсь к нему мыслями с постоянством минутной стрелки. Пока что он никуда не монтируется. А моя личная антипатия к шарлатанам, использующим в собственных интересах человеческое невежество, не несет в себе ничего положительного!

Кофе был неплохим. В кафе было тепло. Я согрелась, и дышать теперь стало легче. Конечно, простудные явления не спешили покинуть мой организм — вирусу было в нем так же уютно, как мне сейчас в кафе. Я заглянула в чашку из тонкого фарфора и пожалела, что не умею гадать на кофейной гуще. Увы.

Итак, если допустить, что Миша Матвеев нанимает киллеров, киллеры путают Аню с Мариной, результатом путаницы является обрушившаяся на меня трагедия… Все логично.

А что они пытались найти в волошинской квартире? На этот вопрос пока ответа не было. Надо будет спросить у Марины. Возможно, какие-нибудь акции. Или завещание. Я отложила версии в уголке памяти.

Господи, как тяжело расследовать убийство близкой подруги!

И опять почему-то всплыл биоэнергетик. Нет, положительно я должна буду его посетить! Тем более что сделать это не так уж и трудно…

По часам я определила, что мне уже пора. Сейчас Михаил Матвеев должен быть на складе своей прелестно-кружевной продукции. Я встала, с тоской посмотрела в окно, за которым продолжалось погодное бесчинство, и вышла.

Моя бы воля — я бы просидела в этом кафе до наступления теплых времен…

* * *

Очаровательная продавщица встретила меня как давнюю знакомую. На ее лице засияла дружелюбная улыбка, и она радостно сообщила мне, что Михаил Иванович давно вернулся. Правда, вернулся нетрезвый… Это уточнение она сделала, стыдливо опустив глаза. Значит, Михаил Иваныч, простите, нетрезв сильно. Поделать с этим фактом я ничего не могла. Смирение, друг мой! Иногда нам остается только смирение… Я кивнула и двинулась в указанном направлении.

Спустившись по шатким ступенькам, встречающим каждый мой шаг мерзким скрипом, похожим на старческие вздохи, я очутилась перед обшарпанной железной дверью с ржавыми подтеками. Дверь была заперта, но в углу торчала белая кнопка звонка. Нажав на нее, я стала ждать. Михаил Матвеев отвечать не спешил. Я позвонила еще раз. Странно. По моим подозрениям, где-то должна была присутствовать охрана. Но дверь никто не открывал.

Я пожала плечами. Ну, и что теперь делать, госпожа Иванова? А ничего мы сделать-то и не можем. Оглядев дверь повнимательней, я убедилась, что простым движением ноги ее не открыть. Дверь была непоколебима. Поняв, что противостоять ее твердой гордыне невозможно, я вернулась в салон.

— Что, там никого нет? — удивилась девушка. Я кивнула. Девушка посмотрела недоуменно и посоветовала:

— Да вы еще раз попробуйте. Может, он не слышит…

— Нет, — покачала я головой, — скорее всего, его там просто нет.

— Но он не выходил оттуда, — заверила меня девушка, — Я бы его увидела!

Да уж. Ситуация… Что же делать?

— Знаете, — вспомнила девушка, — если он выходит на минуту, то оставляет ключ в ящике. Там стоит такой маленький ящик, вы его увидите. Посмотрите там, может быть, это прояснит ситуацию. Если ключа нет — значит, он точно внутри. Позвоните понастойчивее. Ну, а если ключ там — тогда вы его подождете. Но Михаил Иванович не выходил… Я бы его увидела.

Я поблагодарила милую девушку и спустилась снова, порадовав скорбные ступени своими шагами еще раз.

Ящик действительно стоял на видном месте. Я открыла крышку, и моя рука наткнулась на металл. Я вытащила ключ. Странно. Девушка заверяла меня, что Матвеев никуда не выходил. Что же предпринять?

Внутри у меня зашевелилось противное ощущение опасности. Я почувствовала запах несчастья. От этого стало нехорошо. Гадко и смутно.

Совершенно инстинктивно я вставила ключ в скважину и повернула его. Дверь легко открылась. Я шагнула внутрь. В помещении царила полная темнота. Двигаться пришлось на ощупь.

— Михаил Иванович! — почему-то тихо, будто боясь спугнуть кого-то, прошептала я, но ответа не получила.

Я продолжила свой путь. Постоянно мои руки натыкались на коробки с бельем. Один раз я вздрогнула, прикоснувшись к чему-то холодному. Стена, догадалась я по штукатурной шершавости. Значит, где-то должен быть выключатель. Свет сейчас облегчил бы мое путешествие на все сто процентов. Однако, пошарив безуспешно по стене ладонью, я убедилась, что выключателя здесь нет. Ладно. Придется путешествовать дальше. В таких же поганых условиях.

— Матвеев! — попыталась я опять. «Ответом было ей молчанье…» Интересно, куда наш загадочный Матвеев подевался? Может, его похитили летающие тарелки? Как в «Секретных материалах»? Вернется Матвеев, начисто забывший, что был когда-то зав. складом, и начнет писать, скажем, стихи… Да не просто стихи, а непонятные. Как Верлен. Или Гребенщиков. А то и петь начнет.

Однако тщетно я пыталась развеселить себя подобными фантазиями. В воздухе ощутимо носился запах катастрофы. Кто-то оставил здесь флюид совершенного зла. И обманывать себя было бессмысленно. Глупо.

Я шагнула дальше. Кажется, в отдалении замаячил слабый свет. Может быть, искомый объект находится там? Направившись туда, я попробовала двигаться по возможности быстрее.

И вдруг вынужденная остановка! Препятствие на моем пути было большим и рыхлым, словно тюк с бельем. Я остановилась, боясь вздохнуть. Наклонившись, дотронулась рукой. Мне стало страшно. Показалось, что я почувствовала человеческие волосы.

Боже мой, где этот чертов свет? Я пошарила в карманах. Может быть, там отыщутся спички? Слава Богу… Спичек не было, но у меня случайно осталась Игорева зажигалка. Я щелкнула, и слабый огонек на мгновение осветил черное пространство. Этого мгновения мне хватило, чтобы увидеть, где расположен выключатель и обнаружить, что прямо передо мной лежит Миша Матвеев, заваленный коробками с женским бельем.

И одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что сей достославный Миша Матвеев мертв настолько, насколько это вообще возможно.

* * *

Неожиданность момента, признаться, потрясла меня. Я застыла на месте, беспомощно открыв рот. Сначала я попыталась крикнуть, но мой тихий писк был тут же погашен стенами, которые швырнули мне его обратно. Здесь была полная звуконепроницаемость. Постарались, ничего не скажешь. Когда я осознала безнадежность положения, во мне проснулась вторая Таня, решительная и бесстрашная. Эта Таня номер два прекрасно понимала, что от стояния на месте ничего не изменится. Поэтому я хладнокровно перешагнула через матвеевские останки и подошла к стене. Найдя на ощупь тумблер и повернув его, я присвистнула.

Создавалось впечатление, что непонятный Матвеев просто сам себя закидал женским бельем. Из коробок, образующих на его безжизненном теле нечто вроде скифского кургана, вывалились лифчики и боди, покрывшие его полное тело игривым ажуром. Зрелище от всего этого становилось особенно жутким.

Присев на корточки, я внимательно рассмотрела труп. Никаких следов насилия! Можете себе это представить? Видимо, Михаил Иваныч был изрядно подшофе и просто упал, ударившись при этом головой о железный косяк стеллажей.

Я поднялась и окинула помещение взглядом. Ничего подозрительного. Кроме мертвого зав. складом, все производило вполне пристойное впечатление.

— Ну? — спросила я себя. — И что будем делать?

А что я могу поделать? Схожу наверх, потревожу покой прелестной продавщицы, вызову милицию и «Скорую помощь». Можно подумать, что я могу здесь что-то исправить.

Тем более что в самой комнате нет ничего, достойного моего внимания. Кстати…

Я опять наклонилась. Сейчас я стала похожа на собаку-ищейку. Я принюхалась. От Матвеева пахло перегаром. Значит, он действительно был пьян.

Все бы ничего. Да только… Почему тогда ключ оказался в ящике? Можно сделать вывод, что кто-то сюда заходил? Или сам Матвеев положил его туда перед смертью?

Я вздохнула. Вот тебе и куча посыпавшихся сверху рыжих тараканов. Ладно. Сделанного не исправишь. Я вышла из помещения склада и тихонько, чтобы не потревожить Матвеева, прикрыла за собой дверь.

* * *

Девушка была безмятежно занята покупательницей. Я остановилась в дверях, не зная, как сообщить ей неприятную новость. Она почувствовала мой взгляд и подняла глаза, вопросительно улыбнувшись. Наверное, я не смогла стереть со своего лица выражение безграничного изумления. Я подозвала ее жестом руки. Она догадалась, что случилось нечто странное, и кивнула, прошептав одними губами: «Сейчас…»

Наконец покупательница получила требуемый комбидресс на косточках, призванный улучшить ее несколько расплывшуюся фигуру, и девушка подошла ко мне.

— Что случилось? — спросила она. Я оглянулась на дверь в подвал и сказала:

— Пожалуйста, вызовите милицию и «Скорую». Михаил Иванович умер.

Бедняжка вздрогнула и вытаращила на меня свои чудесные глаза. Даже в момент испуга она была чрезвычайно хороша собой.

— Как? — шепотом переспросила она. — Как вы сказали? Умер?

Я кивнула. Она растерянно провела ладонью по лбу. Кажется, ей стало очень страшно.

— Умер… — повторила она тихо. — Как же так?

Я поняла, что толку от нее сейчас не добьешься. Я спросила, где находится телефон. Она показала безвольным жестом в направлении кабинета с суровой надписью «Посторонним вход воспрещен». Я вошла. В конце концов, я не посторонняя. Я, можно сказать, близкий друг семьи владельцев этого магазина.

* * *

Кабинет потрясал изяществом. Все было выдержано в розовых тонах и скорее напоминало будуар гризетки. Впрочем, здесь ведь обитала именно гризетка…

Я подошла к столику с витыми ножками и зеркальной поверхностью и подняла трубку. Телефонный аппарат тоже был изысканной формы, напоминая скорее цветочную вазу. И где госпожа Матвеева затарилась такими чудесными вещичками? Неужели господин Штайнер не оставляет ее своим вниманием?

Набрав контактный номер милиции, я сообщила им о постигшей нас утрате, представившись близкой подругой Марины Матвеевой. Потом вызвала медиков. Все это отняло у меня минут десять. Когда я покончила с обычными условностями, я задумалась. Кажется, нужно еще сообщить об этом Марине. Я набрала номер ее квартиры. Сначала никто не брал трубку. Так долго, что я уже решила оставить ее временно в неведении относительно печальной участи любимого, хоть и бывшего, супруга. Наконец трубку подняли. Я услышала расслабленный голос Марины:

— Алло?

— Марина? Это Таня Иванова.

— Ой, Танюша, как мило, что ты согласилась! — в голосе Марины появилась живость.

— Марина, я только что нашла твоего мужа.

— Зачем? — удивилась Марина.

Действительно. Зачем я искала этакое сокровище?

— Мертвым, — безжалостно обрубила я. — В вашем магазине.

На другом конце провода воцарилось молчание. Потом Марина спросила:

— Что?

Я повторила.

— Я сейчас приеду, — сказала Марина, — дождись меня, ладно?

Куда же я могу подеваться? Придется торчать в непосредственной близости от матвеевского трупа. Не могу же я оставить наедине с ним прелестную девушку. Я — не лишена рыцарственности.

* * *

Марина умудрилась приехать раньше милиции. До этого мне пришлось отпаивать несчастную продавщицу адской смесью корвалола и валерианки, поскольку вид поверженного тела, ранее принадлежавшего Мише Матвееву, поверг несчастную в глубочайший обморок. Обморок закончился и перешел в жуткую истерику. Девушка сотрясалась всем своим изящным организмом, напоминая больную «пляской святого Витта». Я ее прекрасно понимала. В отличие от меня, бедной Даше (так звали продавщицу) трупы зав. складом встречались на жизненном пути не часто. Как выяснилось из приватной беседы, этакое счастье привалило ей впервые.

Я попыталась все-таки выяснить у Даши, не появлялся ли здесь еще кто-либо, интересующийся шефом. Она отрицательно покачала головой. Нет, никто не появлялся. Судя по странному раскладу, единственным человеком, способным лишить несчастного Матвеева жизни, была я. А так как я этого не делала, в чем была совершенно уверена, оставалось только одно — глубоко и навечно поверить в несчастный случай. Или в вампира, летающего по городу Тарасову со зловещей ухмылкой и нападающего на особенно симпатичных ему сограждан. Можно было, конечно, заподозрить Дашу, но отчего-то мне эта мысль нисколько не понравилась. А я своей интуиции доверяю на все сто. Поэтому скорее уж я была склонна поверить в то, что бедного Матвеева убил веселый поросенок Мамона…

* * *

Марина влетела в магазин потрясающе элегантно. Если бы я снимала сейчас некий «Санта-Барбаринский» сериал, я бы обязательно это использовала.

Представьте себе — прекрасно оформленный магазин, и прямым дополнением к блестящему дизайну является, распахнув стеклянную дверь, легкая, словно птица, женщина в пушистой шубке с развевающимся шелковым шарфом! По ее плечам струятся шикарные рыжие кудри, и вся она сверкает и переливается, как граненый алмаз. Единственное, что портило мадам Матвееву — ее сходство с Барби. Видимо, потеряв жизненный ориентир в лице моей бедной Аньки, Марина подобрала ей в заместители пресловутую куклу. А жаль. Теперь Марина являла собой странную смесь Анькиного имиджа (вернее, его жалких остатков) и кукольной конфетности знаменитой блондинки.

— Где этот козел? — оглушительно заорала она.

Даша затряслась еще больше и начала вращать глазами, как будто находилась на пороге безумия. Даже я вздрогнула от такого грозного окрика и удивленно воззрилась на Марину. Заметив наше замешательство, Марина кашлянула, осознав неуместность своей агрессивности.

— Где мой муж? — спросила она значительно тише и миролюбивее.

Я кивком указала ей на дверь, ведущую в подвал. Она прошествовала туда не мешкая. Мы с Дашей посмотрели ей вслед. Кажется, Марина нисколько не расстроена. Или мне это показалось?

— Она всегда такая? — поинтересовалась я. Даша кивнула. По-моему, она не рисковала открывать рот в присутствии своей хозяйки. Видимо, хозяйка ей попалась довольно суровая.

* * *

Когда Марина вернулась, гранит ее самообладания и выдержки был изрядно поколеблен. На ее лице застыло чувство удивления.

— И правда… — пробормотала она, тяжело плюхнувшись в кресло, — Даша, будь добра, дай водки…

Даша исчезла почти с реверансом. Наша барыня выбивала костяшками пальцев на поверхности стола непонятный ритм. Потом взглянула на меня и тихо спросила:

— Тань, ты ментуру вызвала?

Я кивнула.

— Хорошо, — кивнула она. — Эх, и фигово он поступил со мной, Танюха…

Даша вернулась с водкой. Она протянула хозяйке бутылку, пролепетав:

— Сейчас я принесу рюмку…

— Не надо рюмки, — остановила ее Марина и, открыв бутылку профессиональным жестом, хлебнула из горла огромный глоток. После чего обвела наши растерянные лица бессмысленным взглядом и вдруг оглушительно захохотала:

— Вот гнида, а? Вот козел!..

Мне стало не по себе. Про Дашу я вообще молчу — бедная девочка спала с лица, и я поняла, что ей самой срочно надо глотнуть того же напитка, так благотворно подействовавшего на Марину.

Впрочем, Марина уже сидела, закрыв лицо ладонями. Плечи ее тряслись. Марина плакала. И это тоже было удивительно.

Глава 10

— Итак, гражданка Иванова, расскажите нам еще раз, что вы увидели в подвале склада?

Господи. Надо ж быть таким тупым… Еще раз, как же… Историю обнаружения матвеевского трупа я рассказывала уже в сотый раз. Следователь оказался старой формации, не то что мой приятель быстрый и логичный Мельников, соображал туго и долго и смотрел на меня специфическим взглядом. «Все я, мол, про вас, гражданочка Иванова, знаю… Вы и ухайдокали несчастного Моню, царствие ему небесное…»

Я вздохнула. Убедить его в обратном было трудно. Реально я весьма подходила на роль коварной убийцы. Ведь именно я зачем-то забралась в подвал. Именно я нашла паршивый ключ. Именно мне стал так жизненно необходим Монечка Матвеев, что я терпеливо бродила в ожидании вокруг магазина… Но я-то знала, что не убивала его! Правда, под взглядом следователя Бирюкова я начала подвергать сомнениям собственную убежденность.

Вдруг это все-таки я вошла в темный подвал, стукнула Моню, он упал и ударился виском об угол? Просто в тот момент я находилась в состоянии зомби и ничего теперь не помню… Бред.

Я в очередной раз терпеливо изложила навязшую в зубах историю. Бирюков понимающе кивал, но взгляд его оставался холодным. «Слава Богу, что я тут ни при чем», — подумала я, не хотела бы я оказаться под властью этого кряжистого, дубообразного следователя…

Когда я закончила и подняла глаза, я опять столкнулась со взглядом маленьких, недоверчивых глаз.

— Так… — протянул мой визави, — значит, вы нашли ключ, открыли дверь и вошли внутрь…

Я кивнула. Говорить было уже утомительно. Я предпочитала молчать.

— А кто же тогда положил этот ключ в ящик? Если гражданин Матвеев был мертв? — вопросил меня строгий Бирюков.

Я пожала в ответ плечами. Кто, кто?.. Все тот же знаменитый конь в пальто… Если бы я знала, я привела бы этого коня сюда за руку.

— Если это был, как вы выразились, несчастный случай, то как же мог труп разгуливать по складу, да еще и положить ключи на надлежащее место?

— Может, это был призрак, — не удержалась я, — ответственный дух Матвеева не мог перенести факта отсутствия ключа на положенном месте?

Кажется, я его разозлила. Глаза следователя повращались в орбитах, потом он все-таки сдержал праведный гнев и сурово заявил:

— Мы тут с вами, гражданочка, не шутки шутить собрались. И вы мне тут не ерничайте! Ерничать будете в колонии строгого режима!

В колонию я не собиралась. Честно говоря, мне туда не хотелось ни капельки. Поэтому я решила все-таки быть повежливее.

— Зачем же вам Матвеев-то понадобился?

Голос Бирюкова вдруг наполнился сарказмом.

— Я подруга его жены, — терпеливо ответила я. — Она просила меня поговорить с ним. Вы можете спросить у нее.

— Это мы спросим, — заверил меня Бирюков. — Хотя вы, гражданочка, распишитесь нам о невыезде…

Я была готова расписаться где угодно. Хоть под избирательным бюллетенем Жириновского. Лишь бы меня выпустили из объятий этого полноватого и злобного следователя. Очень хотелось домой, в тепло и уют, где верный Игорь напоит меня кофе, укрыв мои замерзшие ноги пледом…

* * *

Когда я наконец-то вырвалась, на улице уже было темно, как в матвеевском подвале. Добираться до дома было сложно. Пришлось обратиться к помощи общественного транспорта. А он отчего-то по ночам ходит не очень часто.

Я обругала себя за то, что не догадалась вызвать по телефону Игоря. А еще лучше Мельникова… Представив, какая рожа была бы у Бирюкова, я почувствовала внутри приятное тепло. Хотя Мельникова лучше оставить на потом. Если ретивый Бирюков не уймется.

Вот и мой дом. Я зажмурилась от счастья. Надо бы почаще посещать злачные места, чтобы домашний уют казался тебе лучшим подарком от Господа.

Я влетела на свой этаж, открыла дверь и увидела… Марину.

* * *

— А где Игорь? — спросила я, не сумев скрыть разочарования.

— Он на дежурстве, — пояснила Марина. — Просил меня позаботиться о тебе… Мы, Танечка, за тебя так переживали, так переживали… Звери они. Надо же — подозревать тебя. И еще Дашку. Прикидываешь? Дашку!!!

Она захохотала. Я удивленно воззрилась на нее. Похоже, Марину кончина личного мужа нисколько не опечалила.

— Да Дашка мухи не обидит, — пояснила она, всхлипывая от смеха. — Дашка — убийца… Вообще что они дурью маются? Мой благоверный до этого еще ко мне притащился в разбалдан пьяный! Лыка, паразитина, не вязал! Он же алкаш был, Танька!

Я присела на стул. Голова кружилась. Простуда снова напомнила о себе. Марина все поняла и всплеснула руками:

— Ой, Танюшенька! Да на тебе лица нет… Подожди, золотце мое, я тебя пледом укрою… Может, тебе кофе сварить?

Я кивнула. Кофе был пределом мечтаний. Мои насквозь промерзшие внутренности вожделели его, как манны небесной.

Марина исчезла на кухне, оставив меня закутанной в плед по самый нос. Выбираться мне не хотелось. Я начала согреваться. От этого страшно захотелось спать. Почему-то звон посуды, доносящийся из кухни, вызывал во мне чувство умиротворения и блаженства. Господи, как хорошо… Я была благодарна Марине за ее присутствие.

И что я ее так недолюбливала? Классная баба, честное слово! Добрая. Умная. Деловая. А что не переживает из-за смерти супруга — так Матвеев был такой мерзкой личностью, что…

Додумать я не успела. Сияющая Марина появилась на пороге комнаты с большим подносом. На нем уютно расположились чашечки с дымящимся кофе, но это еще не все. Волшебница Марина напекла оладий, горячих и пышненьких. Сверху это великолепие было обильно полито джемом.

Боже, Боже! Как хороша эта жизнь! Я счастливо вздохнула. Поймав мой благодарный взгляд, Марина улыбнулась. Ей так хотелось мне понравиться! Я улыбнулась ей в ответ, и мы приступили к трапезе.

* * *

После ужина мне стало совсем хорошо. Я уже рассказала Марине о жестоком Бирюкове, она озабоченно качала головой. Кажется, ситуация ей не нравилась.

— У меня, Танюха, было куда больше поводов убить эту пьяную скотину…

— Марин, ты расскажи все-таки, куда он еще заходил? До тебя?

— Тань, — пожала она плечами. — Я не знаю. С кем-то он ведь нализался? Он же еле держался на ногах… А самое загадочное — чем-то таким, странным… Без запаха.

— Может быть, тебе показалось, что он был пьян?

— Да он же качался! — округлила глаза Марина. — И сразу рванул к бару… Опрокинул в себя еще стопку виски! После этого совсем чуть не свалился…

Ладно. Положим так. Опять никто ничего не знает. Моня мог напиться и в одиночку. Вполне логично.

— И все-таки, — проронила я задумчиво, — мне не дает покоя ключ. Как он оказался в ящике? Кто его туда положил?

— Матвеев мог, — пожала Марина плечами. — Запросто… Положил — и вернулся. Он иногда продолжает на складе свои возлияния. Мирно засыпает, а утром склад открывают, его находят и будят… Так что это вполне в его манере…

Объяснение меня удовлетворило. Все походило на несчастный случай. Слишком хорошо. Слишком гладко. Почти как в случае с Аней Волошиной. Не стоит забывать и про рыжих тараканов…

Я произнесла это вслух. Марина взглянула на меня удивленно.

— При чем тут тараканы? — поинтересовалась она озадаченно.

— Ни при чем, — пожала я плечами, — и при всем…

— Как хорошо объяснила, — хмыкнула Марина.

— Это поговорка у меня такая, — пояснила я, — если тебе кажется, что все хорошо складывается, обязательно жди подвоха… Понятно?

— Теперь — да, — кивнула моя гостья. Она наклонила голову, раздумывая над парадоксом рыжих тараканов. Когда до нее наконец дошло, она опять расхохоталась. Нет, положительно, Марину Матвееву смерть мужа не особенно огорчила. И все-таки я была уверена, что она не имеет к ней прямого отношения. Косвенное — может быть. Матвеев мог нализаться с горя. Если он еще был способен на какие-либо переживания. В этом я почему-то, вспомнив Монину бычью физиономию, засомневалась.

— Что он был за человек? — спросила я.

— Кто? — переспросила Марина.

— Матвеев, — сказала я.

— Чмо болотное, — поморщилась новоиспеченная вдовица, — алкаш и гоблин… Я, Тань, и хотела бы порыдать над его остывшим телом, да не получается. Этот паразит десять лет моей жизни выкинул коту под хвост. И в неприятности постоянно я из-за него попадала. Даже посмертно он мне покоя не дает. Может, у меня с ним планетарная несовместимость?

Я чуточку удивилась тому, что Марина знает такие термины. Потом вспомнила, что гороскопы у нашей публики теперь в чести, чего ж дивиться?

— Все равно, — мотнула я головой, — я иногда сентиментальничаю. Мне всех жалко. Не могу спокойно радоваться жизни, когда вижу глаза бездомной собаки.

— Собак мне тоже жалко, — весело согласилась Марина, — только Матвеева не сравнить с собаками. Он хуже самой последней шавки. Раз в миллион. Поэтому на него у меня жалости нет ни капельки.

Она отпила из чашки, по-купечески отставив в сторону мизинчик. Я улыбнулась. Марина мне даже начала нравиться. Циничная, конечно, но добрая.

— Дашку жаль, — вздохнула Марина. — Она ж совсем дуреха. Ее этот Бирюк запорет насмерть, вот увидишь…

— Ну, этого мы ему сделать не позволим, — пообещала я, — на каждую старушку найдется прорушка…

Марина, по-моему, в это не очень верила. Тяжело вздохнув, она кивнула. Но я поняла — она действительно озабочена судьбой Даши. Больше, чем своей собственной. Марина была нормальным, сильным и хорошим человеком. Просто ей не повезло с Матвеевым. Подобных женщин у нас в стране такое количество, что удивляться не приходится.

— Тань, а что у тебя за кубики? — прервала мою задумчивость Марина.

— Сейчас покажу, — обрадовалась я. Интересно узнать, что скажут ей мои магические косточки? Может быть, немножко приблизят нас к ответам на вопросы, медленно превращающиеся в риторические?

* * *

Сначала Марина не могла понять, как гадать на костях. Она забавно морщила лоб, слушая мои объяснения, бросала магические кубики, но у нее выходила полная белиберда. Впрочем, мою гостью новая игра веселила. Постепенно она начала задавать более логичные вопросы и втянулась. Ее глаза горели. Лицо раскраснелось.

— Ох, и нравятся мне эти штуки, — призналась она, — я всякие тайны и магию обожаю с детства…

— Это не совсем магия, — попыталась я объяснить ей. — Это немножко другое…

Мои объяснения разохотившуюся Марину не трогали. Она тащилась, воображая себя по меньшей мере новой феей Морганой. Мне же отводилась жалкая роль Мерлина. Научила девицу волшебству и хватит с тебя, милая… Довольствуйся скромной ролью восхищенного зрителя…

Фу… Вот не думала, что кости в чужих руках способны вызвать в моей груди такую бурю ревности! И ведь предложила ей сама игру… Думала извлечь практическую пользу… Пока пользы от Марининых упражнений никакой не было. Она развлекалась, как малое дитя, даже восхищенно визжала, а вопросы задавала невинные. Типа: «Что думает обо мне Людка Медведева» и «Хочет ли меня Митя Козлов». Не знаю, как кости, но я от этого быстро подустала.

Поэтому я задала свой, мысленный вопрос. Касался он как раз Марининой личной жизни. Действительно ли ее хотели убить? Марина как раз спросила какую-то очередную чушь, кости подпрыгнули, перевернулись и выдали комбинацию: «9+ 20+ 25».

«Только что вы добились или, возможно, скоро добьетесь высокого положения. Завистливые родственники способны изменить ситуацию в худшую сторону. Не забывайте о постоянных разногласиях с родными!»

Марина удивленно вскинула брови. Ответ ее поразил. Она смотрела на кости с плохо скрываемым страхом. Подняв руку, медленно указала на них, как на призрак, и шепотом спросила:

— Что это? Что это такое?..

Я посмотрела на нее и поняла, что кости попали в точку. Она говорила мне правду. Ее действительно хотели убить. И теперь, после смерти ее супруга Мони, объяснить ситуацию и найти тех, кто стоит за этим, будет сложно. Очень сложно. Это пришлось признать.

Марина, как завороженная, кинула кости опять. На этот раз ее лицо было серьезно. Она напоминала язычника, молящегося идолу. Не знаю, о чем она спросила. Поинтересоваться этим я пока не рискнула. Но ответ она получила мгновенно: «14+ 25+ 5».

«Неприятность от злых людей предвещают эти цифры».

Марина повторила эти слова губами, беззвучно. Потом подняла на меня глаза. Она была похожа теперь на растерявшееся дитя. В ней почти ничего не осталось от уверенной в себе деловой женщины.

— Таня, — тихонько спросила Марина, — они говорят правду?

Я кивнула. Марина вздохнула. Она смотрела на кости настороженно, будто они затронули тайные струны ее души, струны, о которых знала только она сама.

— Я их боюсь, — призналась она, кивнув в сторону кубиков подбородком. Я пожала плечами:

— Мне кажется, тебе следует бояться не их.

— А кого? — почти всхлипнула она. — Раньше я знала, что нужно бояться Мони. А теперь?..

Она махнула рукой. В ее глазах появились слезы. Мне стало жаль Марину. Я почти простила ей то, что по ее милости погибла Анька. Анька… Вспомнив о подруге, я опять почувствовала прилив черной энергии. Огромным усилием воли затолкав ее в дальний угол сознания, я подошла к Марине и дотронулась до ее руки. Марина вздрогнула. Подняла глаза и с трудом выдавила улыбку.

— Все будет хорошо? — спросила она по-детски. Я кивнула. Мне тоже хотелось в это верить. Все будет хорошо…

* * *

Мой дом стал напоминать приют. Марина, признавшись, что дома ей будет страшно и неприятно, осталась. Теперь она спала на диване, свернувшись клубочком. В ее позе была такая беззащитность, что мне стало ее ужасно жаль. Честно говоря, я начала чувствовать себя многодетной матерью. Завтра придет Игорь, потом можно будет подумать, не усыновить ли еще беспомощную красавицу Дашу. Таня Иванова становится матерью Терезой. И Альбертом Швейцером в придачу.

Сон испарился. То ли кофе был таким замечательно крепким, то ли события прожитого дня наконец начали действовать на мое сознание, будоража его. Чтобы не мешать Марине, я тихонечко взяла мешочек с костями и ушла на кухню. В квартире царили тишина и покой. «Это было со мной? — спросила я себя. — Это я наткнулась на мертвое тело? Это меня допрашивали в милиции? Или мне это приснилось?»

Сейчас мне казалось, что приснилось. Не было ничего. И белой «девятки» тоже. Реальна только моя спокойная кухня. И замшевый мешочек с магическими костями. Остальное я придумала. Или все это мне приснилось?

Глава 11

Утро разбудило меня ласковыми лучами солнца. Я умудрилась прекрасно выспаться на кухонной табуретке, подушкой для меня служили собственные ладони. Я потянулась. Сон вчера сморил меня моментально. Я вспомнила, что собиралась о чем-то спросить у своих магических советчиков. Только вот о чем, не помню. Ладно. Чего зря напрягать мозги. Все вспомнится в свой черед.

Часы показывали восемь утра. Надо было разбудить Марину. Я заглянула в комнату. Марина спала. Я потрогала ее за плечо. Она вздрогнула, открыла насмерть перепуганные глаза, но узнала меня и успокоилась.

— Восемь… — сообщила я ей. — Пора вставать.

— Спасибо, — потянулась она. Вставать ей совсем не хотелось. Но что поделать? На девять ей назначили визит к Бирюкову. А этот монстр наверняка не любит, когда на встречу с ним опаздывают.

Я сварила кофе. Не все же людям обо мне заботиться. Иногда и мне нужно заботу проявить.

— Как не хочется идти к Бирюку! — жалобно вздохнула Марина. Я сочувственно кивнула.

— Тань, мы сегодня встретимся? — спросила она, делая первый глоток.

— Мне бы хотелось, — призналась я. — Вчера мы не обговорили детали. И я хотела кое о чем спросить тебя…

— Значит, так, — задумчиво протянула Марина. — Сейчас я иду к Бирюкову. Потом надо посетить мой магазин. В три у меня стрелка с Дмитрием Сергеичем…

— С кем? — переспросила я. Одного Дмитрия Сергеевича я знала.

— С Патрикеевым, — удивленно посмотрела на меня Марина. — А что?

Я остолбенела. Ничего себе… Выходит, Марина знакома с нашим биоэнергетиком Патрикеевым… Ситуация-то, кажется, немного проясняется. Становится интересной… Весьма даже увлекает, я бы сказала.

— Марин, а ты не возьмешь меня с собой? — попросила я. — Я столько о нем слышала… У меня проблемы. Я тебе говорить не хотела, но…

— Личные? — заговорщически подмигнула Марина. Я с готовностью кивнула.

— Я ему позвоню сначала, хорошо? — спросила она. — А потом тебе. Думаю, он ничего не будет иметь против. Он очень душевный человек… И так здорово помогает!

Я постаралась сдержать смех. Все-таки наша нация — самая суеверная. После американцев, конечно.

Марина ушла. Я посмотрела на мешочек с костями и вспомнила. Я ведь как раз и собиралась спросить у них, нет ли какой-нибудь связи между Мариной и биоэнергетиком Патрикеевым. Получается, я узнала это и без их помощи…

Что-то все-таки пока не связывалось. Активно мешали белая «девятка» и неведомые ночные гости. В принципе, я почти поняла, как все происходило. Во всяком случае, так мне казалось.

Марина Матвеева решила развестись с супругом. Факт сей Моню нисколько не порадовал, поскольку Моня относился к породе альфонсов. То бишь жил за Маринин счет, жил неплохо, сам не был способен на такие заработки. Более того, «Мамона» ему не принадлежал. Вот если бы случилось так, что сей прекрасный магазинчик был Монин, тогда другое дело. Моня пытается убедить Марину поделиться. Возможно, угрожает ей. Но Марина непреклонна. Тогда он нанимает «братков». Возможно, он просто хотел припугнуть Марину. Чтобы баба не артачилась. Братки начинают послеживать за Мариной, но путают с ней бедную мою Аньку. И дальше — этот кошмар… Моня, конечно, испытывает чувство вины и страха. Все это повергает несчастного в глубокий запой. Результат налицо. Пьяный Моня, валяющийся мертвым на складе… Что пытались найти у Ани, которую убийцы приняли за хозяйку «Мамоны»? Возможно, акции. Или документы на магазин. Или завещание.

Опять вопрос — как «братки» умудрились незаметно выйти? Ведь во дворе находился Вощинов. Даже если учесть, что он кружил вокруг дома, то, по словам тети Шуры, мужичков в коже было много. Убежать все гуськом они не могли бы так быстро. Вощинов проветривался достаточно интенсивно. Тогда как же? Могли они выйти незамеченными в одном случае… Если их ждала машина. Неподалеку. А неподалеку могла стоять белая «девятка». Тогда она логически вписывается во все случившееся той ночью. Красиво, госпожа Иванова! Прямо как пирожок, с кучкой сыплющихся с полки тараканов…

Я вздохнула. Мыслительный процесс резко оборвался. Потому что теперь мне никто ничего не расскажет. Мони Матвеева нет. И выдать сообщников перед смертью он не успел. Увы…

Машинально кинув кости, я получила: «9+ 36+ 17».

«Страсть глупцов — поспешность. Не видя помех, они действуют без оглядки».

Поразмыслив над этим замечанием, я призналась себе, что в виду здесь скорее всего имеют меня. Правда, я не собиралась действовать без оглядки. Меня как раз не устраивала видимая простота. Я не примитив. Я догадываюсь, что видимая простота таит в себе сложности. А если…

Я подпрыгнула. Если кости имеют в виду не меня? Если мои преступнички как раз и есть вышеназванные «глупцы»? Может быть, это они действуют без оглядки, почувствовав безнаказанность? Ища подтверждения этой догадки, я кинула кости второй раз. Бог троицу любит… Кости тоже. «32+ 10+ 13».

«Если вы думаете, что знаете о ней что-нибудь, то вы ошибаетесь».

О ком? Об Ане? Или о Марине? Или существует еще какая-то «она»? А может быть, кости имеют в виду пресловутую «девятку»? О ней я действительно ничего не знаю. Да и знать особенно не хочу. Кстати, я уже давно ее не вижу. Она перестала следить за каждым моим шагом — и слава Богу…

Третий раз кости выдали мне кокетливое обещание:

«Вы унаследуете собственность, которая явится причиной немалых хлопот».

Вот спасибо. С утра мечтаю об этой вашей собственности! Я фыркнула, как рассерженый конь. Стоп, Танечка, стоп… А ежели это не ты? Если это как раз касается «Мамоны»? Унаследуете… Я почувствовала необходимость срочного разговора с Мариной. Унаследуете… Наследство! Кому был завещан магазин? Был ли он вообще кому — нибудь завещан? Моне? Вряд ли… Мои размышления прервал телефонный звонок. Это была Марина. Легка на помине. Точно, будет богатой.

— Таня?

— Я слушаю…

— Таня, я договорилась с Патрикеевым. Он, кстати, заинтересовался тобой. В общем, он ждет нас через два часа. Успеешь?

— Успею, — кивнула я. — А как у тебя дела с Бирюковым?

— Хреново, — призналась Марина. — Они подозревают бедную Дашку. А Дашка — как Божий одуванчик. Сидит, глазками хлопает, ротик открыла и молчит. Смотрит на них, как кролик на удава.

— О, черт! — выругалась я. — Сейчас попробую что-нибудь придумать…

— Ой, Тань, придумай, а? — взмолилась Марина. — Дашку жалко. Она ж моего козла не трогала. Да если б и тронула, я б ей только «гран мерси» сказала…

— Кстати, о козлах, — вспомнила я. — Ты оставляла завещание на Моню?

— С какой стати? — удивилась Марина. — Я что, похожа на больную? Мне все эти прибамбасы с трудом, вообще-то, достались. Чего ж я их стану отписывать пьянчуге?

— А кому ты все завещала?

Похоже, мой вопрос поверг ее в замешательство. Она какое-то время молчала, потом неуверенно проронила:

— Никому.

Ну, что ж… Не хочешь говорить — не надо. Потом узнаю. Выведаю. Или пойму. Сама. Я почему-то разозлилась. За человеком ходит киллер, а он не хочет сообщить имя своего предполагаемого наследника. Что она, мировую литературу не читала? Не знает, что эти самые наследники и являются частенько заказчиками твоей безвременной кончины?

— Хорошо, — согласилась я. — Хотя бы потому, что один подозреваемый отпадает…

— Ты о чем? — всполошилась Марина.

— Ни о чем… Так, — мстительно улыбнулась я. — Мысль пришла. Но ты ее развеяла.

Зерно сомнений в ее душу я посеяла. Часа через два оно даст плоды. Марина будет думать, думать и что-нибудь надумает…

* * *

Чтобы помочь Даше, был жизненно необходим Мельников. Я набрала его номер. К счастью, он оказался на месте.

— Андрюш, — кинулась я с места в карьер. — Что из себя представляет следователь Бирюков?

— Дуб, — порадовал меня Андрюшка. — А что?

— Встретился мне на жизненном пути, — призналась я, — и теперь я у него хожу в подозреваемых.

— А сколько у него их вообще?

— Трое.

— Тогда у тебя есть шанс, — приободрил меня мой друг — следователь, — на тебе он зубы сломает. Ему нужен кто-то понежнее.

Мысль о том, что я недостаточно нежна, меня немножко обидела. Я-то считаю себя очень милой, нежной и женственной. Просто мои представления о женственности немножко не совпадают с общепринятыми. Большинство населения полагает, что женственность — это постоянное нытье и закатывание глаз.

— Вот он и выбрал бедную девочку… — вздохнула я.

— Это ты, что ли, бедная девочка? — хмыкнул вредный Мельников.

— Конечно, нет, — зло отбрила я, — Я счастливая баба. А бедную девочку зовут Даша. На нее этот твой дуб валит убийство.

Вкратце я рассказала о случившемся. Мельников слушал заинтересованно. Вник быстро и, когда я закончила, присвистнул:

— Да уж… У тебя просто гениальная способность вляпываться.

— Такая вот я, — печально признала я мельниковскую правоту.

— Я позвоню ему, — пообещал Мельников. — Может, удастся переубедить его…

Пожелав приятелю удачи, я повесила трубку. Было уже одиннадцать. Через час я должна быть в районе Набережной — именно там, в небольшом клубе, принимал страждущих экстрасенс и великий шарлатан Патрикеев.

* * *

Марина ждала меня в скверике у клуба. Она сидела на лавочке и озабоченно курила. Иногда человек курит просто так, а иногда — с настроением. Сейчас было сразу видно, что Маринино настроение оставляет желать лучшего. Поэтому я не удивилась, когда, заметив меня, Марина швырнула окурок под ноги и растоптала его с видом разъяренной фурии.

— Ну и козел, Татьяна! — крикнула она. Я догадалась, что «козлом» на этот раз назвали не убиенного супруга. И не бычок, смиренно принявший гибель от дорогущей, модельной туфли. Чести назваться «козлом» на сей раз удостоился несчастный Бирюков. Похоже, он чрезвычайно разозлил Марину. Поскольку следующей фразой, слетевшей с ее прекрасных уст, было:

— Просто убила бы!

— Что случилось? — невинно поинтересовалась я.

— Что? — удивленно переспросила Марина. — Этот вонючка, этот педераст, этот тупой обмылок! Нет, Тань, я не могу…

Она достала новую сигарету и начала щелкать «Ронсоном». «Ронсон» был натуральный. С золотым тиснением и изумрудиком. Стоила такая забавная вещица уйму денег. Судя по всему, торговля женским бельишком — дельце прибыльное.

Закурив, Марина смогла унять волну раздражения. И выдала наконец нечто членораздельное:

— Бирюков уверен в том, что моего долбаного мужа убили. И сделала это либо Дашка, либо ты. Даже развил теорию…

— Может, мы сделали это вместе? — поинтересовалась я. — Такая идея его не посещала?

— Надо подкинуть, — устало согласилась Марина. — А если это сделали не вы, тогда я. Но у меня, к его сожалению, алиби… Я ему не нравлюсь больше всех…

— Печально, — вздохнула я. Интересно, позвонил ли уже Мельников? Моя встреча с Бирюковым была назначена на половину четвертого. Наверное, я была для него самым лакомым кусочком. Поэтому он отодвинул меня напоследок. Встречаться с ним мне не хотелось. И поэтому половины четвертого я ждала с холодной тоской. Как визита к стоматологу.

— Да ничего печального, — поморщилась Марина. — Скорее омерзительно… Мой придурок хряпнулся головой по пьяни, а народ должен страдать. Надо ж уродиться таким убогим! Чтоб все вокруг страдали от этой скотины! Начиная с меня! Но я-то ладно… Я как идиотка замуж вышла. А вы-то при чем? Даже башкой треснувшись, продолжает приносить неприятности! Вот аура у человека!

Смене ругательств на астральные термины я уже почти перестала удивляться. Наверное, сказывается плодотворное общение Марины с господином Патрикеевым. Кстати, о Патрикееве… До встречи с ним оставалось целых пятнадцать минут. Идти раньше нет смысла. Можно поинтересоваться у Марины, что это за человек? Что я и не преминула сделать.

С Мариной произошла резкая перемена. Я даже удивилась. Ее глаза стали огромными и мечтательными, из голоса исчез металл. Она вся светилась. Мягко и влюбленно… Влюбленно? Я слушала панегирик господину Патрикееву, в котором мне сообщили, что это — самый умный, самый добрый и самый талантливый человек, если это вообще человек, а не воплощение Шивы, и внезапная догадка озарила мое сознание.

Марина Матвеева была влюблена. И влюблена она была в господина Патрикеева. Убиться можно!

* * *

— Он, Тань, просто необыкновенный, — ворковала Марина с восхищением юной девицы. То есть Марина, открывшаяся мне сейчас, и была девочкой-подростком. Я даже почувствовала легкий укол зависти. Самой мне уже давно не приходилось так влюбляться. А как было бы хорошо… Однако это отступление. Я отвлеклась. Марина с сияющим лицом рассказывала мне интереснейшие вещи:

— Он знает про человека все. Мне так сразу и сказал: ваша, Мариночка, беда в том, что вы — женщина до кончиков ногтей, а вам приходится быть мужчиной. Представляешь, какой он проницательный?

Я не стала ее разочаровывать. Для подобных откровений не обязательно быть гением биоэнергетики. Достаточно простой наблюдательности.

— А когда встретился с Моней, стал мне еще больше сочувствовать. Муж твой, сказал, тебя, моя радость, погубит… Представляешь?

Я опять покорно представила. Ничего хорошего не получилось. Но сообщение о том, что Михаил Матвеев тоже посещал божественную личность, намотала себе на ус. Значит, акт общения у них состоялся. И было интересно, что они вынесли из этого.

— Он ведь даже пытался вылечить Моню от алкоголизма. Бесплатно. Такой добрый.

Отчего-то вспомнилась любимая мельниковская поговорка: «А глаза у него добрые-добрые…» Применял он ее почему-то исключительно к убийцам и насильникам. И здесь мне сразу представился Патрикеев с людоедской ухмылкой, а «глаза у него…»

— Только Аньке он не понравился.

Я подскочила. Что? Аньке?

— Постой, — прервала я Марину. — А Анька-то тут при чем? Разве они были знакомы?

— Ну да, — кивнула Марина. — Патрикеев узнал, что у меня соседка — актриса. А у Аньки тогда были проблемы. Легкая депрессия. И он вызвался помочь.

Так. Узнает, что соседка Марины актриса Волошина, и сразу спешит на помощь… И у Аньки — депрессия?! Сегодня у нас что, день удивительных открытий? «Все чудесатее и чудесатее», ей-Богу! Смотри, Танька, не забудь от удивления, зачем ты здесь…

— Депрессия? — переспросила я.

— Ну, не депрессия, — поморщилась Марина. — Просто Патрикеев посмотрел на фотографии ее ауру и сказал, что Аньку сглазили. И он эту самую порчу снимет, если Анька придет на прием. Анька удивилась, но на прием к нему сходила. А потом они там поругались. Потому что Анька — Фома неверующая…

— А дальше что? — потребовала я, потому что Марина замолчала. Она, кажется, начала подозревать, что мой интерес стал слишком живым. Но я постаралась придать своему лицу выражение наивной глупости, и Марина успокоилась:

— Ничего, Тань… — Она вздохнула. — Мы тогда и поругались. С Анькой. Потому что она начала говорить про Патрикеева гадости. Что он шарлатан. И воротила. Особенно, когда она узнала… Ой, нам пора!

Мне очень хотелось выяснить, что именно узнала Анька, но Маринину откровенность можно было спугнуть слишком активным любопытством. А мне ее откровенность была сейчас предельно нужна. Так же, как намечающееся рандеву с божественным экстрасенсом.

* * *

Сначала к Патрикееву зашла Марина. Поэтому у меня выдалась минута на размышления и ознакомление с живой очередью, ожидающей возвращения блудных супругов, а также освобождения от сглаза и порчи. Очередь представляла собой чисто дамскую тусовку, причем все дамы явно принадлежали к классу «новых русских». Они обсуждали свойственные именно этой прослойке проблемы и стенали, жалуясь на невыносимую жизнь и высокие цены. Правда, на их месте, меня куда больше беспокоила бы проблема лишнего веса.

Среди этих дам я была белой вороной, поэтому они даже не делали робких попыток сближения, предпочитая изредка бросать на меня любопытно-злобные взгляды. Из этих приступов ревности я поняла, что Патрикеев сердцеед. Жертвой страсти, оказывается, пала не только Марина. Естественно, дебелым посетительницам очень не понравилась моя стройная фигура, и они занервничали. Успокаивать же их насчет своего холодного отношения к предмету их любви я не собиралась. Пусть злятся… От злости, говорят, худеют.

Марина, похоже, не на шутку увлеклась беседой с экстрасенсом. Оно, конечно, понятно — милый друг должен был ознакомиться со всеми перипетиями ее злосчастной судьбы. Но время шло. А оно у меня — на вес бриллианта. Поэтому я начала немножко дергаться. Прошло уже полчаса. Еще пять минут. Марины не было. Не иначе как с нее снимают сглаз. Или, наоборот, наводят порчу. А может, они вдвоем с Патрикеевым тыкают иголочкой в чью-то восковую фигурку? На что еще там способны наши обалдевшие от атеизма гражданки?

Наконец дверь скрипнула, и раскрасневшаяся от радости общения Марина появилась на пороге.

— Проходи! — выдохнула она счастливо. И я поняла: общение прошло плодотворно. Великому Патрикееву удалось сбросить с нее гнет проблем. Интересно, какой оттуда выйду я?

* * *

Дмитрий Сергеевич Патрикеев был маленьким лысым человечком с большим носом. Поэтому я сразу поверила в его магические способности. Объяснить как-нибудь иначе такое количество влюбленных в этого гномика дам я не могла.

Увидев меня на пороге, он возликовал:

— Добрый день, моя радость, добрый день… Мариночка мне столько о вас рассказывала… Присаживайтесь, моя хорошая, золотце мое, присаживайтесь… И поделитесь со мной всем, что вас тревожит, откройте душу.

Я изобразила на лице чрезвычайное простодушие и невинность. Прижав к глазам платочек, сдавленным голосом произнесла:

— Мне так не везет в жизни! Меня сглазили… Я это чувствую.

— Сейчас, моя хорошая, посмотрим…

Он вышел из-за стола, подошел ко мне и начал производить над моим затылком непонятные пассы. Причем ростом оказался с меня сидящую. Хорошо, что я не осталась стоять. Иначе бедняге пришлось бы подпрыгивать…

— Ну конечно… Так и есть! — озабоченно покачал он лысой головой. — Бедная девочка! Очень сильный агрессивный поток эмоций. Вас ненавидит женщина. Вы являетесь для ее энергии, извините, красной тряпкой.

Я кивнула, стараясь сдерживать смех. Бог ты мой, да этот Патрикеев полный придурок и шарлатан! И все эти гусыни ему верят? Вот ужас…

Он посоветовал мне пить какие-то дорогущие напитки, попутно выяснив, что мой доход достаточно велик, и повелел обязательно приходить к нему каждую неделю. Поскольку к следующей встрече он обещал мне выяснить, как выглядит наведшая на меня порчу дамочка.

Я почти сбросила его со счетов. Слишком глуп. Слишком самонадеян. Вежливо попрощалась и посмотрела ему в глаза. И застыла пораженная.

Его глаза смотрели глубоко в меня. Он играл. Он прекрасно понял, кто я такая. Он прощупал меня быстрее, чем я успела закрыться. Более того, именно сыгранная им глупость помогла ему расслабить меня. Его глазки смотрели злобно. Почему-то мне вспомнился гном, стерегущий золото Нибелунгов. Как его звали…

— Лепрекон, — услышала я свой голос.

Подняв глаза, увидела зловещую улыбку. Мне стало нехорошо.

— Ну, а теперь, любезная, извольте объяснить мне, чем моя личность вызвала такой интерес с вашей стороны?

* * *

Я почувствовала, как по спине тонкой струйкой течет холодный пот. Почему-то мне стало так страшно, что я боялась поднять глаза. Встречаться с Патрикеевым взглядом мне не хотелось. Инстинкт самосохранения подсказывал мне, что в бесцветной холодности маленьких глаз скрыта гипнотическая сила.

Я не верила в телепатию. Слова о гноме вырвались у меня сами. И не сами. Он заставил меня произнести их вслух. Каким образом у него это получилось, я не знала. Не понимала. Волошин бы разобрался. А если… Я боялась поверить собственной догадке. Но проверить его телепатические способности могла. Вспомнив Анькин любимый лимерик, мысленно забормотала: «Джентльмену из города Галле ребятишки порой досаждали: то посадят в ведро, то сломают ребро — шалунишки из города Галле». Он сверлил меня глазами. Словно электродрелью. От этого взгляда было страшно противно. И немного жутко. Как будто тебя выворачивают наизнанку. Или пытаются просветить рентгеном твой мозг. Чертов карлик!

Появившаяся злость непостижимым образом освободила меня от психической скованности. Я почувствовала, как страх отступил, расслабились руки, до этого судорожно сжимавшиеся в кулаки, разгладились мышцы. Чисто интуитивно я догадалась, что смогу поднять глаза. Злость тоже иногда может служить защитой. Я подняла глаза и довольно спокойно взглянула в лицо противнику. Да уж, и рожа у этого типа, скажу я вам! Сморщенное лицо делало его похожим на игрушечную обезьяну. Длинные руки с костлявыми пальцами нервно постукивали по поверхности стола. Глазки были уж совсем мерзкими. Маленькие, глубоко посаженные и немного скошенные к носу. И тем не менее смешной человечек был опасен. Я это понимала. Значит, нужно быть осторожной. Очень осторожной.

— Ну-с? — процедил отвратительный Патрикеев. — Что вас так заинтересовало в моей скромной личности?

Врать, что я не понимаю, о чем он говорит, было бы бестолково и бессмысленно. Что же мне предпринять?

— Меня привела Марина Матвеева, — пожала я плечами. — Мне было просто любопытно…

— Просто любопытно, — задумчиво повторил Патрикеев. — Поверить вам, что ли?

Я очень хотела, чтобы он поверил. Наверное, желание это отразилось на моем лице, поскольку Патрикеев сразу обрадовался и покачал головой:

— Ну, зачем так упрощать вам задачу? Вы же Татьяна Иванова. Сыщица. Суете везде свой нос. Как собачка. Маленькая, гнусная собачонка… Чересчур любопытная и агрессивная.

Подобное сравнение мне не очень понравилось. Я ни чуточки не похожа на гадкую собачонку. И откуда этот карлик знает, что я сыщица? Марина сообщила, что ли? Карлик?!

Возле Анькиных дверей маячил некий загадочный карлик…

— Так вот, моя дорогая, — продолжал он. — Не стану скрывать, что ваше внимание меня насторожило. Сразу. Как только Марина Борисовна назвала ваше имя. Я навел справки. И все узнал. Так что держать меня за дурака не надо. Я ничего противозаконного не делал. И не делаю. Но раскрывать вам мои тайны тоже не собираюсь. Поэтому у меня к вам есть одна просьба… Вам, кстати, придется ее выполнить. Другого выхода у вас нет. А просьба такова…

Он задумчиво окинул меня взглядом с ног до головы и завершил свою речь:

— Вы сейчас выйдете отсюда, и я больше никогда вас не увижу. Никогда. Вы меня хорошо слышали?

Я кивнула. Обещать я могла что угодно. Даже поклясться. Надо только скрестить за спиной пальцы.

— Замечательно, — улыбнулся он, отчего его личико окончательно сморщилось. — А теперь выйдите отсюда. И забудьте, что я существую.

С этими словами новоявленный Кашпировский открыл дверь. На пороге он преобразился, изящно склонившись, поцеловал мне руку и вслух понадеялся на скорейшую встречу. Спектакль был явно рассчитан на верных пациенток.

Что ж. Скорую встречу я ему охотно пообещала. Мысленно.

И он мою мысль не прочитал!

* * *

Марина ждала меня в скверике. Она безмятежно курила и мое появление восприняла радостно.

— Ну? — бросилась она ко мне. — Как он?

— Нормальный, — пожала я плечами — Честно?

— Конечно, — кивнула Марина.

— Бывают и покруче, — мстительно сообщила я, прекрасно понимая, что эту фразу мой недруг услышит. Марина обязательно ее передаст.

Глава 12

Ну, и денек мне сегодня достался! Лучше придумать невозможно… Теперь я уныло ожидала очереди на допрос, прекрасно сознавая, что являюсь подозреваемой. Хорошо хоть тюрьмы у нас переполнены. Уж Бирюков точно приложил бы максимум усилий, чтоб засадить меня в КПЗ.

Я сидела в «предбаннике», дожидаясь очереди. Народу было немного, и задерживались люди в кабинете Бирюкова по-разному. Наверное, это было связано со степенью тяжести совершенных ими преступлений. И выходили с разными лицами. Кто спокойным, а у кого начинало дергаться веко. Я, похоже, буду относиться к последней категории. Вздохнув, я вынуждена была признать, что, если сегодня меня сшибет машина и она окажется белой «девяткой», я ни чуточки не удивлюсь. После Патрикеева и Бирюкова от жизни уже нельзя ожидать подарков. Все призы выданы.

Дверь со страшным грохотом разверзлась, выпустив очередного несчастного, и я поняла, что меня вызывают. Деваться было совершенно некуда. Я запаслась наглостью и терпением и решительно шагнула внутрь. В конце концов, человек должен испытать все. И если меня засадят в тюрьму, я должна буду благословить судьбу за преподнесенный урок…

* * *

— Вот и наша Танечка…

Я онемела. Голос Бирюкова был исполнен нежности. Не смея поверить своим ушам, я медленно подняла глаза. Все стало понятно. Рядом с Бирюковым высился Мельников. Именно поэтому на лице Бирюкова сияла приветливая улыбка:

— Что ж это вы, Танюша, сразу мне не сказали, что мы коллеги? Вот Андрей Николаич и побеспокоился… А иначе вы так бы и молчали, что трудитесь в прокуратуре?

Ага. Теперь понятно. Мельников чуть приврал. Если бы Бирюков узнал, что я представляю собой младое и нетипичное племя частных сыщиков, он был бы куда менее любезен. Миленький Андрюшечка! Все понимает, всегда приходит на помощь! Я кинула в его сторону взгляд, переполненный благодарностью.

— Ну, теперь мне пора, — поднялся Андрюшка. — Теперь все выяснили. Только, Николай Иваныч, вы уж помогите этой юной особе, хорошо?

Бирюков кивнул с готовностью пионера. Кажется, я недооценивала роль Мельникова в формировании мировоззрения местной милицейской братии. Скорее всего, тут сказывается близкая степень родства Андрюши с прокурором области? Кстати, кем же это я «тружусь» в прокуратуре? Как бы не проколоться… Впрочем, Бирюков мне неожиданно помог. Оказывается, я работаю там секретаршей. Умный мальчуган, Мельников! Кто ж будет проверять секретарш?

— Значит, давайте вспомним еще разок, — смущенным голосом вопросил Бирюков. — Вы зашли в подвал, увидели, что там темно… С помощью зажигалки осветили подвал и заметили тело Матвеева… Так?

Я кивнула:

— Так…

— И в это время в магазине никого не было? Только Дарья Сергеева?

Я опять вынуждена была согласиться. Прекрасно понимая, что копаю Даше огромную яму. В виновность Даши я совершенно не верила.

— Никто, по ее словам, в магазин не заходил. Кроме вас. Так?

Стоп. Я подняла глаза.

— Как звучала ее фраза? Точно?

— «Никто посторонний в магазин не заходил», — зачитал мне Бирюков строчку из протокола Дашиного допроса.

— «Никто посторонний…» — я была готова запрыгать от радости. Никто посторонний… Значит, был до моего прихода там некто, не являющийся для Матвеевых посторонним. Кто? Из знакомых людей мне там встретился только Ячкин.

Стоп, Танечка, стоп… А чего этот Ячкин у нас с вами, госпожа Иванова, является, как непременный спутник, повсюду, где происходит несчастье? Чувство долга им движет? Или праздный интерес?

Кажется, я излишне погрузилась в собственные мысли. Бирюков терпеливо ожидал, когда я очнусь. Я почувствовала непреодолимое желание закончить беседу с ним как можно скорее. Пока не ушел Андрюшка. С кем-то мне нужно было посоветоваться. Поэтому дальнейшие интересующие Бирюкова вопросы я освещала лаконично и быстро. Вскоре мы вежливо распрощались. Я вылетела в коридор в надежде встретить там Мельникова.

* * *

Мельников дожидался меня у выхода. Увидев его длинную фигуру, я обрадовалась. Андрюшка был единственным среди моих знакомых человеком, обладающим таким же сыщицким нюхом, что и я. Работать в тандеме с ним было наслаждением. Мы понимали друг друга с полуслова. Вот и сейчас, поймав его вопросительный взгляд, я улыбнулась и кивнула. Он облегченно вздохнул.

— Во что ты опять ввязалась? — спросил он тоном рассерженного дедушки, когда мы оказались на улице и я закурила.

— В Анькино самоубийство, — коротко ответила я. — Там такая срань Господня творится, что становится не по себе…

— Это ты преступные флюиды притягиваешь, — сурово ответил Мельников. — Создается ощущение, что ты только и занята поиском очередной заброшенной канализации…

— Да ни фига она не заброшенная! — возмутилась я. — Там жизнь идет полным ходом… Слушай, ты мне поможешь?

Андрей поморщился. Помогать мне ему не то чтобы не хотелось. Просто из предыдущего опыта он вынес, что такая помощь очень даже колется. Но он оставался рыцарем. Бросить прекрасную даму, даже с таким необъезженно-авантюрным нравом, было не в его правилах. Он вздохнул и сказал:

— Куда ж я денусь-то? Выкладывай про твою «канализацию»…

* * *

Мой рассказ он слушал терпеливо. Заинтересовался им к середине, когда появился Патрикеев. Я довольно легко добралась до нашей встречи с карликом и сообщила:

— Пока все…

Какое-то время Андрей молчал, тупо уставившись куда-то вдаль. Но это впечатление было ошибочным. Мельников пытался связать воедино нитки клубка. Чтобы затем распутать его. Так же, как и я, Андрей сначала находил какую-то мелкую деталь. Всего одну. Но именно от нее начинался танец. По взгляду Мельникова я поняла — он эту деталь нашел. Потому что он поднял на меня глаза и спросил:

— Где мы сможем отыскать эту твою Дашу?

— В магазине, — пожала я плечами, — надеюсь, Бирюков оставил ее на свободе.

— Пошли, — кинул мне Андрюша уже на ходу, разрезая длиннющими ногами пространство. Делать было нечего. Я прекрасно знала, что Мельников поделится со мной собственной теорией лишь тогда, когда убедится в ее относительной правильности. Мы дошагали до его мотоцикла и уже через две минуты неслись на бешеной скорости к магазину с пошлым названием «Мамона».

* * *

Нам повезло — Даша была на месте. Наверное, Бирюков решил повременить с арестом опасной рецидивистки. Даша была не одна. Сегодня вышла с больничного ее напарница, черноволосая, выдрообразная вертлявая девица, с профессионально-оценивающим взглядом. Она быстро оценила нашу себестоимость, и Мельников в ее глазах намного перевесил. Во всяком случае, она даже сделала робкую попытку поразить его в самое сердце. Ничего у нее, конечно, не получилось, но Дашу она на полчаса отпустила. Мы вышли из магазина и отправились в ближайшее кафе.

Даша страшно смущалась и краснела. Мельников смотрел на нее с симпатией и, как мне показалось, тоже быстро понял, что у красавицы Даши совершенно нет талантов убийцы. Не все же должно достаться одному человеку. Так что Даше с отсутствием оного таланта придется смириться. Хватит с нее и красоты.

Уже через пять минут общения с прекрасным и обольстительным Мельниковым Даша растаяла и смотрела на него с обожанием. Она была готова рассказать Андрею обо всем на свете. Не только о таинственной смерти Мони Матвеева, но и о более серьезных тайнах. Мельников охотно воспользовался этим.

— Дашенька, а кто охраняет ваш магазин? — спросил он.

Даша задумалась. Она, кажется, не очень хорошо была осведомлена на этот счет.

— Не знаю, — честно призналась она, — изредка появляются какие-то крутые ребята. Они же все друг на друга похожи, как близнецы. Еще довольно часто приходит один мужчина. Кажется, он из милиции. Но какой-то странный…

— Дашенька, милая, вспомни хорошенько, а в день смерти Матвеева он в магазин не приходил?

— Приходил, — кивнула Даша. — Два раза. Только я с ним не разговаривала. Он оба раза проходил прямо на склад. Один раз пытался найти Матвеева, а второй раз — незадолго до Таниного прихода. Только во второй раз он до склада не дошел… И… Михаил Иваныч вернулся странный… Знаете, сильно шатался. Будто наглотался колес. И его провожал какой-то человек… За руку поддерживал. Я подумала, что просто прохожий. Они распрощались возле магазина, и Михаил Иванович поблагодарил его.

Так. Я догадалась без особого труда, что этим посетителем был мой Ячкин. И бельишко он не покупал. Нес прямо со склада. А было ли это вообще бельишком? Или чем-то другим, тщательно спрятанным от людских глаз в бельевую упаковку? Но кто же второй?

— Этот прохожий случайно не был карликом? — поинтересовалась я.

— Нет, — покачала головой Даша. — Нормальный. Очень интеллигентный. По-моему, он просто помог Михаилу Ивановичу. На убийцу он совсем не похож!

У меня были свои взгляды на внешность убийц. Доброго самаритянина, помогавшего Моне добраться до магазина, со счетов сбрасывать не стоит. Так же, как Ячкина.

— Вы сумеете составить его портрет? Для фоторобота? — поинтересовался Мельников.

— Конечно, — кивнула Даша. — У меня хорошая память на лица.

— Замечательно, — обрадовался Мельников. — Вы, Дашенька, умница. А теперь у меня к вам будет просьба…

Он записал на клочке бумаги свой телефон и протянул его Даше со словами:

— Если этот человек опять окажется в вашем магазине и будет разговаривать с Матвеевой, позвоните мне… И еще. Если вас это не затруднит, постарайтесь, когда он будет проходить мимо, опустить ему в карман вот эту маленькую штуковину.

Он протянул девушке мой «жучок»! Вот это ловкость рук! Лишний раз доказывает, что общение с преступными элементами влечет за собой прямое воздействие данных элементов на поведение. У Мельникова явно проснулся талант карманника.

— Если у вас это получится, срочно найдите меня или Таню. Надеюсь, ее телефон у вас есть?

Даша кивнула. Я уже облагодетельствовала ее своим номером.

— Даша, от вас очень многое зависит. Но вы должны быть предельно осторожны. Вы хорошо меня поняли? Эти люди очень и очень опасны…

Даша кивнула опять. На этот раз ее глаза были серьезными и чуточку испуганными.

— Наверное, у меня все, — закончил разговор Мельников. Даша улыбнулась, поднялась и попрощалась. Ее время вышло. Напарница, наверное, уже исходила злобой.

Мы проводили ее до магазина. Потом Мельников извлек из кармана старой джинсовой куртки совершенно нетипичный для него сотовый и коротко распорядился о постоянном присмотре за продавщицей магазина «Мамона» Дашей Сергеевой.

— Теперь я открыт для твоих вопросов, моя радость, — Андрей широко улыбнулся. От этой улыбки растаяла моя ревнивая обида. Я, если честно, была очень рада мельниковскому вторжению в мои дела. И лицемерить было бы глупо.

* * *

— Сначала я отвезу тебя домой, — внезапно передумал Мельников. — Там ты сваришь кофе и только после выполнения женских обязанностей гостеприимной хозяйки приступишь к допросу. Идет?

Я подумала и согласилась. Несмотря на то, что носиться на мельниковском стареньком мотоцикле не самое приятное развлечение. Но машины под рукой не было. А мельниковский прикол насчет моих женских обязанностей я милостиво пропустила мимо ушей. Потом припомню. Сейчас меня куда больше интересовало, что же нащупал Мельников и насколько его находки совпадают с моими. Возможно, сверив наши предположения с советами моих магических кубиков, мы, наконец-то, доберемся до истины.

Я забралась на заднее сиденье мотоцикла, и мы помчались к моему «Свит Хоуму». Наш вояж напомнил мне полузабытые годы. Когда беспечная Танюшка летала на мотоцикле, бесстрашная и юная, как маленькая Богиня…

Боже мой, как давно это было! Подумать страшно… Почему человек не властен над временем? Хотя бы на минуту вернуться туда, где в отблесках лунного света познаешь первую истину быстротечности жизни… Ее хрупкости и ненадежности. Там, в этом прошлом, существовала Анька Волошина. Улыбчивая. Добродушная. Умная. Талантливая. Еще не выброшенная из окна руками убийцы…

Еще живая…

* * *

Анька нас постоянно удивляла. Очень робкая с виду, внутренне она была стремительна, как болид. И бесстрашна, как скалолаз. Однажды она впервые села на мотоцикл и на максимальной скорости рванула по пустой улице. Мы мчались за ней, и один из Андрюшкиных знакомых, старый байкер, уважительно произнес:

— Хороша девица! Настоящий ездок…

Качества «настоящего ездока» Анька скрывала с простодушной одержимостью. Видимо, кто-то ей сказал, что нехорошо быть такой сумасшедшей. И она изо всех сил старалась выглядеть нормальной, тихой девочкой. Но в минуты опасности проявлялась ее недюжинная сила воли и умение сопротивляться обстоятельствам.

Еще в девятом классе мы как-то пошли покурить. Делать это нам приходилось тайком, дабы не засекли недремлющие очи матушек. Избирали мы для столь неблаговидного занятия лавочки в темных беседках детских садиков. Три девятиклассницы мирно курили, наслаждаясь моментом обрушившейся на них свободы, как вдруг идиллия была грубо разрушена подошедшим к нам отвратительным типом. Тип осмотрел нас с ног до головы и, решив, что по причине юного возраста и подростковой субтильности, сопротивления оказать мы не сможем, задумал потравмировать нашу нежную психику.

Он демонстративно полез в карман, облачил руку в черную перчатку и начал нечленораздельно бормотать, через каждые три слова повторяя самое знаменитое в русском языке существительное женского рода, начинающееся на «б». Мы выслушивали его излияния молча. Отчасти из инстинкта самосохранения, отчасти из легкого остолбенения. Тогда к подобным проявлениям мужского интереса мы еще не были готовы.

Романтические иллюзии еще гнездились в наших головах. Так что сей неприятный юнец был, можно сказать, первым камушком в огород мужского разоблачения. Разохотившийся парнишка, осознав, что не получит с нашей стороны сопротивления, ни с того ни с сего звезданул нашу подружку Вику по уху. Вика ойкнула. Тут и случилась странность. Заорала на недоноска не я, решительная и смелая. А наша скромная Анечка. Тогда еще не Волошина, а Данич.

Наша дворяночка чистых кровей выдала такую мощную тираду, основанную на глубоком знании народного языка, что мы остолбенели куда больше, чем от наглого вторжения чужеродного элемента. Чужеродный элемент тоже остолбенел. Он открыл рот, чтобы ответить, но наша новоявленная фурия, вскочив и уперев руки в бока, как заправская базарная баба, закончила тираду свою великолепным по наглости парафразом:

— Ты, козел, сначала вообще научись материться, а то от твоего «блина» уже затошнило во все стороны, а потом руки свои разворачивай, и вообще — дергай отсюда, мудило недоношенное, пока я тебе рот беззубым не оставила…

Сию коду наша Анечка завершила смачным плевком под ноги чужеродного элемента. Лицо ее при этом напоминало грозный лик Зевеса. Нахмуренные брови образовывали одну линию, глаза сверкали всеми молниями мира, а руки, упертые в бока, были сжаты в кулаки. Парень опешил. Резко повернувшись, он мелкими шажками засеменил прочь, бормоча проклятия и угрозы. А мы застыли, будто истуканы острова Пасхи, с удивлением взирая на нашу тишайшую доселе подругу. Тогда еще ее героизм был для нас внове.

Героизм… Я вспомнила! Я все вспомнила! Анькина натура могла проявиться и здесь. А тогда получается, что Аньку Волошину убили вовсе не по ошибке.

— Аньку убили не по ошибке, — твердо заявила я вслух, — черт знает как, но она во что-то влезла и стала для кого-то опасной.

Мельников смотрел на меня и усмехался. Мы уже доехали. Мой подъезд мило звал внутрь. В тепло и уют. Там можно додумать все до конца. Вдвоем с Мельниковым мы непременно доберемся до истины. И тогда разгадка Анькиной гибели у нас в кармане… Впрочем, некое видение поблизости от моего родного подъезда заставило меня напрячься.

— О, черт! — вырвалось у меня. Мельников воззрился на меня с удивленным интересом.

— Что случилось? Ты забыла ключи от квартиры? — поинтересовался он. Я покачала головой. Ключи от квартиры я не забывала. Все свое, простите, ношу с собой. Я показала ему кивком головы в ту сторону, где стояла, меланхоличная и загадочная, таинственная белая «девятка».

Мельников отчего-то заинтересовался ею. Даже протянул:

— Ничего себе, Иванова, ты влипла!

Я посмотрела на него, ожидая продолжения. Оказывается, мой верный дружок что-то знал об этой проклятой машине. Но ждала я напрасно. Мельников открыл дверь в подъезд и быстро запустил меня внутрь. Вернее даже сказать, втащил. Облегченно вздохнул он только в лифте. На мой требовательный и вопрошающий взгляд он коротко кивнул и пояснил:

— Сейчас расскажу. Только в квартире.

Глава 13

Мужчины представляют собой интересную философскую субстанцию. Это я поняла уже давно. Им ужасно нравится выглядеть сильными и загадочными. Конечно, я имею в виду мыслящую часть этого контингента.

Они могут быть циничными, пошлыми, гадкими, но все равно не лишены определенного обаяния. Самой большой загадкой для меня является их умение сочетать в себе цинизм с детской наивностью. Однако стремление изображать из себя «спасителей гарема» у них в крови. Поэтому умная женщина не будет излишне сопротивляться. Иногда это даже приятно. Почувствовать себя чуточку беззащитной. Или хотя бы сделать вид, что ощущаешь себя таковой. Потом они будут благодарны тебе за это. Даже одарят тебя поклонением и любовью.

Конечно, существуют и другие типы мужчин. Но почти всем (за исключением тех, о которых я даже не собираюсь задумываться) необходимо чувствовать себя Ланцелотом Озерным хотя бы две минуты в сутки.

По этой причине я мудро промолчала. Пускай Мельников себя поощущает таковым. От меня не убудет. Сейчас еще явится Волошин, и я окажусь под охраной королевских мушкетеров. Какая божественная картина: я — в длинном парчовом платье, а Мельников и Волошин в плащах с позументами. «Вы — под надежной охраной гвардии Ее Королевского Величества, баронесса Таня…» Бог мой, до чего приятно!

Правда, я с трудом представляла, как эти дылды заползут на коней. Но ничего. Справятся с Божьей помощью. В конце концов, защита прекрасных дам не может быть слишком легким делом.

Мой первый Ланцелот озабоченно смотрел в окно, явно заинтересовавшись белой «девяткой». Объяснить свой чрезмерный интерес к ней он явно не спешил. Наслаждался, так сказать, один. И ожидал кофе. Я поняла, что без кофе мне ничего не скажут. И, вздохнув, поплелась варить его.

Дабы варить было веселее, я включила свой маленький кассетник, выбрав из груды записей тарантиновские хиты. От музыки возлюбленного Тарантино душа моя приободрилась, я даже попробовала подпеть, но вышло неудачно. Во-первых, от простуды мой голос немного подсел и охрип. А во-вторых, я была слишком занята процессом изготовления кофе, чтобы отдаться пению на полную катушку.

Мельников был не дурак. Он кофе любил исключительно вареный в джезве. И на песочке ему подавай. Горячего песочку у меня не нашлось, и я использовала кирпич. Через пятнадцать минут кофе был готов, и я внесла его в комнату с улыбкой верной парии. Или гурии. Не помню, кто там у них в гаремах. Кроме евнухов. Евнухом я точно быть не могу. Потому как женщина.

Мельников встретил кофе и меня благожелательно. Когда он отпил первый глоток, я рискнула спросить:

— Так во что же я влипла?

Он помолчал, посмотрел на меня и ответил:

— В банду. В целую банду. Я все тебе расскажу. Только ответь — ты сейчас живешь одна?

— Нет, — покачала я головой, — у меня Волошин квартирует. И Марина Матвеева. А что?

— Слава Богу, — облегченно вздохнул Мельников. — Так мне будет за тебя спокойнее.

После этого он занялся кофе, игнорируя мой живой интерес. Я кашлянула, чтобы напомнить о своем существовании. Он вскинул на меня глаза и, вспомнив о моем присутствии, протянул:

— Ах, да…

После этого мне пришлось еще немного подождать. Потому что он еще чуть-чуть подумал и, наконец, сообщил:

— Тебя, наверное, собираются убить… Эти ребята шутить не любят.

Ой, как мило! Замечательное объяснение. Сразу все стало понятным. Голубым таким. Таким зеленым… Кажется, я начинаю злиться. И бесит меня мельниковское спокойствие. Впрочем, убивать-то собираются не его. Значит, ему можно оставаться в глубоком покое.

— Какие ребята? — решительно начала я атаку на его безмятежность.

— Если бы я знал до конца… — вздохнул Мельников. — А тут еще и Харон возник на горизонте. Этому-то что от тебя нужно?

— Откуда я знаю? — пожала я плечами. — Я не знаю даже, кто такой Харон.

— Перевозчик, — объяснил доступно Мельников — Личность грандиозная. Белая «девятка» принадлежит ему. И по моим расчетам, к этой банде он не должен иметь отношения. Однако и он озабочен твоей персоной. Но объяснить причины его заинтересованности я пока не могу.

«Я тем более», — грустно признала я. Мысль о том, что за тобой бегает банда во главе с непонятно откуда взявшимся страшным Хароном, сердце не грела.

Телефонный звонок заставил меня отвлечься от печальных мыслей. Я подняла трубку.

— Таня? — услышала я Дашин голос. — Я выполнила вашу просьбу. «Жучок» у него в кармане.

Я поблагодарила храбрую девушку. Теперь дело за малым. Либо мы успеем накрыть злоумышленников, либо сыщица Иванова отправится к праотцам.

Мельников понял все без слов. Кивнул. Я включила передатчик. И услышала знакомый до отвращения голос. Такой знакомый, что меня перекосило. Потому что там как раз обсуждали вопрос, как выждать момент, когда чересчур любопытная Иванова останется одна. И, как я поняла, жаждали от меня избавиться как можно скорее. Такая невоспитанность огорчала. Я вздохнула.

— Ты все поняла? — спросил Мельников. Я печально кивнула. Чего уж не понять? Судьба у меня, прямо вам скажу, нетипичная… Все время так и норовят прикончить. Но я каждый раз искренне недоумеваю — за что? Что такого плохого я сделала в прошлой жизни, что в нынешнем воплощении меня всюду преследуют янычары с кривыми ятаганами?

— Одного понять не могу, — тяжело вздохнул Мельников, — при чем тут все-таки Харон?

* * *

Наш план действий рождался в муках. Мельников пытался найти выход, который позволял бы мне избежать опасности. Ничего у нас не получалось. Накрыть компанию мы не могли без моего участия. Для того, чтобы прекратить их «благотворительную» деятельность, нужна была наживка, позволяющая посадить рыбку на крючок. И, как ни крути, этой наживкой была я.

Все зависело сейчас только от моих актерских способностей. Они у меня были. В этом я не сомневалась. Иначе я бы уже давным-давно отказалась от своей профессии. Или — точнее, моя профессия отказалась бы от меня. Конечно, мне не хватало Анькиного таланта… Анькиного. Я вспомнила о ней, и мои руки непроизвольно сжались в кулаки. Я уже знала, как ее убили. И могла назвать виновных. Что случилось с нашим миром, Господи? Неужели Золотой Телец теперь управляет обществом? И ему возносятся молитвы и курится фимиам? Ведь он — такой урод, Господи! И больше похож на жирного поросенка…

* * *

Еще раз проверив, насколько я усвоила план действий, Мельников ушел. На время. Я осталась в тишине ставшего напряженным дома. Казалось, мой дом оскорблен тем, что здесь так долго пребывала грязная и подлая натура. Я почувствовала желание сжаться в комок и разреветься. Как маленькая девочка. Единственное, что меня укрепляло, было мыслью о другой маленькой девочке. Не побоявшейся встать против зла. Отдавшей предпочтение смерти. Если она сумела встать «противу всех», то и мне надлежит быть такой же смелой.

До встречи с неизбежным оставалось совсем немного времени. Я достала свои магические кости. Что ж, дайте совет… Будем надеяться, не последний. Ведь не последний?

Кости сочувственно пытались согреть мою ладонь. Спрыгнув с нее, выдали утешительную комбинацию: «28+ 9+ 20».

«Делу, которое вы столь смело предприняли, обеспечен успех».

Я прижала милые косточки к щеке. Сколько раз они меня поддерживали! Настоящие друзья… Не знаю, кто говорит через них. Но мне кажется, не дьявол. Может быть, наши ангелы-хранители, потеряв надежду быть услышанными, начинают использовать более доступные и подручные средства?

Косточки опять покатились по столу. Остановившись, они образовали комбинацию: «31+ 11+ 20».

«У вас есть враги, объединившиеся против вас. Но вы одолеете любые напасти и в делах, и в любви».

Объединившиеся враги должны были появиться в моей квартире уже через час. А дальше… Я вздохнула. Дальше Татьяна Иванова одержит нелегкую победу и сдаст мерзких преступников в руки органов правосудия. В лице друга и соратника Мельникова. Только Аньку это не вернет. Значит, зло непобедимо, даже если иногда удается его победить? Нет уж! Анька отдала борьбе с ним не просто свою жизнь. Она и ребенком пожертвовала. Значит, зло победимо. Иначе игра не стоила бы свеч.

Я кинула косточки в третий раз. Мой невысказанный вопрос был понят. И я получила быстрый ответ. «14+ 28+ 1».

«Вас ожидает приятное знакомство с умным человеком».

Я удивленно посмотрела в окно. Там маячила белая «девятка». Оказывается, мои кости преисполнены симпатией к ее владельцу. А я привыкла им доверять. Значит, белая «девятка…»

Я внимательно посмотрела на машину. Владелец «девятки» вышел из нее и сейчас молча курил, время от времени поглядывая на мое окно. Он ждал. Я увидела это по его напряженной позе. Теперь я все поняла. Я почти почувствовала его боль. От этого внезапного открытия меня бросило в жар. Ах, Анька… Анька, заставившая влюбиться в себя самого холодного человека в Тарасове! Мельников поведал мне о Хароне. Расчетливый, смелый, загадочный… Киллер, до безумия влюбленный в актрису местного театра… Теперь он тоже ждал. Как ждала я.

Чтобы отомстить.

* * *

Быть подсадной уткой — не самое веселое занятие на свете. Оно становится особенно невыносимым, когда приходится ждать. А мои «друзья» задерживались. Судя по присутствию Харона, он еще не успел избавить от них общество. О том, что он обеспокоен моей судьбой, я скромно старалась не думать. Зачем тешить себя никчемной надеждой?

Я взглянула на часы. Мой бенефис задерживался. Его участники опаздывали. Что ж. Для того чтобы немного отвлечься от мрачных мыслей, я налила себе кофе и включила телевизор. Полненькая дама в красном, судя по ее словам, актриса, рассказывала трогательную историю о собаке. Собака сидела рядом и смотрела на мир потрясающе умными глазами. От созерцания умного животного мне стало легче. Я почувствовала себя нормальной смелой женщиной, готовой к нелегким перипетиям судьбы. В общем, прежней Татьяной Ивановой.

Именно в этот момент раздался звонок в дверь. Я замерла. Холодная рука сдавила сердце. Я нащупала в кармане джинсов маленький револьвер. Он меня немножко согрел. Дыхание стало ровным. Я подошла к двери. Стоп. Таня, ты забыла. Я вернулась к телефону, набрала номер Мельникова и сказала:

— Началось.

После этого повесила трубку, вышла в коридор и открыла дверь. На пороге стоял Игорь Волошин.

— Тань, что с тобой? — удивился он, заметив странную бледность моих щек. Должно быть, я его напугала. Значит, не такая уж я железобетонная, как казалась самой себе.

— А что? — спросила я озабоченно. — Я плохо выгляжу?

Он кивнул. Потом одумался, вспомнил, что нельзя говорить женщине правду о ее внешности. Поперхнулся и поспешно заговорил:

— То есть ты, как всегда, очаровательна… Только чуть побледнела. У тебя что-нибудь не так?

— Все нормально, — я старательно растянула в «чизе» уста. — Только голова немного болит…

— Тебе надо выпить аспирин и пораньше лечь спать, — сказал Игорь, мгновенно войдя в образ врача, — и не вздумай возражать! Дать таблеточку?

— Нет! — истошно заорала я. Игорь испуганно застыл. Его глаза забегали.

Господи, что я себе позволяю! Я постаралась взять себя в руки. Никто тебя пока не убивает, Иванова. Уйми истерику. И улыбайся, детка… Улыбайся!

— Сейчас я пью кофе, — сказала я. — Может, после него полегчает.

— Ладненько, — легко согласился Игорь. — Давай сначала поуповаем на кофе. Хотя твой вид мне совершенно не нравится…

Он снял куртку и прошел в комнату. Привычный и веселый. Обычный. От его обычности я начала расслабляться. Из комнаты Игорь быстро перебазировался в кухню. Загремел там кастрюлями и сковородками. Сообщил:

— Я принес от мамы блинчики. Сейчас разогрею. Ты ела?

— Нет, — призналась я. Сегодня я пила только кофе. Есть хотелось ужасно. Мысль о блинчиках резко увеличила слюноотделение. Я судорожно глотнула. Горячие блинчики были верхом блаженства. Даже если в них подмешали горстку цианида…

— Кстати, твоя «девятка» тусуется во дворе, — весело сообщил он, появившись в дверях кухни. — Может, пойдем, разберемся?

— Да ерунда, — махнула я рукой. — Это, оказывается, просто любовник соседки. Я узнала.

— Ну вот, — вздохнул он, — а я думал, твой тайный поклонник.

— В моем возрасте поклонники вредны для здоровья, — заявила я.

— Поклонники никогда не бывают вредны, — назидательно произнес Игорь, — Вредно для здоровья их полное отсутствие.

Запах начинающих подгорать блинчиков заставил его быстро вернуться в кухню. Мой фартук ему шел. Делал его уютным и спокойным. В нем Игорь напоминал мою маму.

— Ну вот, — объявил Игорь, опять возникая в проеме кухонной двери. — Кушать подано. Соблаговолите пойти жрать…

Я прыснула. Ничего не могла с собой поделать. Отчего-то по всему телу разливалось теплое умиротворение. Мне было хорошо.

* * *

Через полчаса после ужина, когда Волошин сел смотреть по телевизору китайский боевик с Джеки Чаном, ко мне вернулось внутреннее беспокойство. Волошин явно не собирался сегодня на дежурство. Это не входило в мои планы, ведь я неосмотрительно позвонила Мельникову, и он уже наверняка занял выжидательную позицию во дворе, возможно, рядом с неусыпным Хароном. А Волошин расселся здесь, как ни в чем не бывало!

— У тебя сегодня нет дежурства? — не выдержала я.

— Нет, — покачал он головой, не отрывая глаз от телевизора, — а что? Я тебе мешаю?

— Перестань! — деланно возмутилась я. Что я могу ответить ему? Что готовлюсь расправиться с бандой убийц? Я нащупала в кармане револьвер. Слава Богу, он на месте. Игорь встревоженно обернулся. Потом спросил:

— Тань, ты чего такая напряженная?

Что сказать? «А каким бы был ты, если бы тебя собирались убить?» или «Да ты тоже что-то не очень спокойный сегодня!» Но с Игорем так разговаривать не стоило. Что же предпринять? Конечно, можно ожидать собственных убийц в компании Волошина, но лучше пусть он пойдет погуляет. Так мне будет спокойнее, да и Мельникову удобнее.

Моя затянувшаяся пауза странно подействовала на Волошина. Он как-то занервничал, поежился и встал. Пришлось срочно напрячь свою фантазию и вдохновенно наврать, что я жду одного человека, который должен явиться с минуты на минуту.

— Понял. Ухожу. Когда возвращаться? — засуетился Игорь.

— Часа через два, — меланхолически улыбнулась я. Игорь кивнул и исчез. Я осталась одна. И мне захотелось плакать.

Глава 14

Я включила радио. Так справиться с нахлынувшей слабостью. По радио «Мамас энд Папас» пели свои нежные «Дримсы». От них стало спокойно и хорошо. Я закрыла глаза, мелодия подхватила меня, сжала в объятиях и закружила по комнате в медленном сладком ритме. Я отдалась власти музыки.

Я кружилась, подпевая радио: «Помечтай обо мне, пожалуйста…» Кого я просила помечтать, было для меня загадкой. Наверное, Харона. Других кандидатов на полноценное мечтание о моей персоне под рукой не было. Можно было, конечно, заставить помечтать обо мне Патрикеева, но он меня не устраивал. Слишком противен.

Музыка почти вылечила мои издерганные нервы. Но, увы, «Дримсы» не вечны. Их сменил нахраписто ритмичный «Белфаст», а меня из «Дримсовских» объятий вырвал звонок в дверь. Я остановилась. Сердце сжалось. Чисто механически я выключила приемник. Дом погрузился в тишину. Пугающую и напряженную. Я медленно подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке, перед моей дверью, заняв почти все пространство, выстроилось каре из пяти гоблинов. Все они были одеты в черные кожанки и белые шарфы. Стояли они, набычившись и расставив ноги. За их спинами мелькнуло лицо. Хорошо знакомое. Очень хорошо.

Я оторвала взгляд от глазка и прислонилась к двери спиной.

— Надо же, — присвистнула я от удивления. — Как много у вас поклонников, мадемуазель Иванова! С ума сойти!

* * *

Началось, поздравила я себя. Увертюра прозвучала. Мой звонок продолжали систематически терзать. Интересно, как поведут себя эти уроды, если я открою дверь? Во мне бушевало бешенство. Меня брали на пушку, как пугливую обывательницу. Мальцы старательно производили устрашающее впечатление. Конечно. Чего приятного, когда к тебе ночью ломится свора кожаных громил? Никто не станет открывать дверь. Никто. Кроме одной женщины. По имени Татьяна Иванова.

Я распахнула дверь настежь и уставилась на визитеров. Захотелось изречь мудрый совет костей. О гостях, приходящих не вовремя. Мой финт ушами заставил их растеряться. Стоящий в самой угрожающей позе странно покраснел и пробормотал:

— Федоровы здесь проживают?

Ах, ты мой маленький! Значит, знаешь мою фамилию, да? В противном случае ты прикинулся бы, что тебе позарез нужны Ивановы? Выходит, о том, что Ивановы здесь как раз и тусуются, тебя просветили. Что ж. А я как раз настроена на «большой покер», дружок! Я невинно улыбнулась.

— Здесь, — соврала я, абсолютно не закрасневшись от стыда за вранье.

Мой собеседник озадаченно потер подбородок. Его явно замедленные мыслительные процессы слабо шевельнулись. Выразилось это в растерянном мычании:

— Э-э… Нам бы… Серегу Федорова.

— А он спит, — злорадно сообщила я. — Нажрался, как свинья, и спать полег… Вы ж знаете Серегу.

На лице парня появился мистический ужас. Он в шоке застыл. Про остальных я и говорить не буду. Эти просто тихим гуськом пошли к выходу на лестницу.

— Вы извините… — промямлил грозный гопник, делая попытку спиной удалиться с моих суровых очей.

— Куда же вы? — заорала я. — Я его сейчас разбужу!

Парень окончательно растерялся. Я обернулась в комнату и закричала:

— Сережка! К тебе соратники пришли! Просыпайся, пьянь подзаборная!

Кажется, моя импровизация довела этих устрашителей до полного изнеможения. Не справившись с задачей, поставленной перед ними моим противником, они рванули вниз по лестнице. Я захлопнула дверь и прислонилась к стене. Радоваться рано. Это был только первый этап борьбы с сыщицей Ивановой. Второй удар должен последовать где-то через полчасика. Или позже. Слишком неадекватно я себя повела. Не дала себя запугать, понимаете ли… Моему неприятелю надо было обдумать дальнейшие действия. Ну и пусть думает. Я положусь на свой великий дар импровизации.

* * *

Когда я закончу это дело, я возьму тайм-аут и напишу книгу. О том, как следует себя вести, чтобы не просто выжить, а оказаться на высоте в наших походно-полевых условиях. Государственную мафию я трогать не буду. С ней пытаются справиться только две категории. Либо герои, вроде Геракла, либо душевно нездоровые люди. Там и играть бесполезно. А вот простую публику вполне можно обставить. Во-первых, их не стоит бояться. Они сами боятся всего. Если напали на вас, нападайте в ответ. Причем постарайтесь перетянуть канат на себя. И не опасайтесь блефовать! У них плоховато с интеллектом. И с воображением.

От моих творческих изысканий, с помощью которых я собиралась затмить Дейла Карнеги, меня оторвал телефонный звонок. Голос Мельникова сообщил мне:

— Он идет к тебе.

— Спасибо, — меланхолично кивнула я головой, еще не отойдя от мечтаний, в которых мне как раз вручали Букеровскую премию, причем делал это почему-то Билл Клинтон. Наверное, его тоже запарила русская мафия, и он был горячо благодарен скромной тарасовчанке Татьяне Ивановой, наконец-то нашедшей управу на эту свору.

Я выглянула в окно. Белая «девяточка» была на месте. И вдруг она отъехала! Мое сердце тревожно забилось. Как? Верный Харон решил меня покинуть? Я беззащитна? Конечно, где-то там находится Мельников, но Хароново присутствие грело мою душу. Почему-то в том, что киллер мне в данный момент полезнее родной милиции, я не сомневалась. Мне захотелось побежать за ним. Спрятаться в его машине и посмотреть, как он всех уложит одним выстрелом.

Жизнь оказалась более жестокой, чем я ожидала. Я вздохнула. И в этот момент в мою дверь опять позвонили. Я знала, кто стоит за дверью. Я почти физически ощущала его дыхание.

— Спокойно, детка, — приказала я себе, — мы справимся. Вот увидишь.

Я пошла открывать. Возле двери я задержалась. Надо было привести в порядок дыхание. Оно обязано быть ровным и спокойным. Иначе мы проиграем, милая. Дышите глубже — вы чуть-чуть взволнованы. Не более того…

Рука легла на замок. Пальцы легко повернули его, и я распахнула дверь.

— Здравствуй, — услышала я.

— Уже виделись, — хмуро буркнула я, на этот раз холодно глядя на Игоря Волошина, улыбающегося мне с порога моей квартиры.

* * *

Из-за его спины выглядывал господин Патрикеев собственной персоной. Я догадывалась, что они придут вместе. После своих верных псов. Только я немного нарушила их планы. Если бы меня удалось запугать, Патрикеев явился бы один. Теперь я нуждалась в потрясении. Однако и здесь они просчитались. Потрясенной я тоже не оказалась.

— Мы, собственно, решили побеспокоить вас вот по какому поводу, — вступил в беседу Патрикеев, бесцеремонно вторгаясь в мое жизненное пространство и усаживаясь в кресло. — Вы, Танечка, последнее время проявляете повышенный интерес к определенным проблемам… Так и крутитесь возле некоторых личностей.

Я хмыкнула. Во-первых, Патрикеев нагло приземлился в мое любимое антикварное кресло. А я допускаю в него только приятных мне гостей. Во-вторых, он разговаривал со мной тоном учителя. А я уже вышла из подотчетного возраста.

— Да не злитесь, — дружелюбно расплылся в улыбочке Патрикеев. — Вам злость не идет. Вам бы выйти замуж и перестать портить людям нервы. А вы ведете себя не очень вежливо. Нехорошо, девочка, нехорошо!

Он погрозил мне кривым пальцем. Я почувствовала прилив бешенства.

— Интересно, зачем вы явились ко мне ночью? — спросила я. — Могли бы поговорить со мной обо всем завтра с утра, если вам так не терпится.

Мое замечание карлику не понравилось. Он не ожидал от меня сопротивления.

— И потом, — припомнила я ему, — не так давно вы сами высказались, что не хотели бы еще раз встретиться со мной. Что же заставило вас изменить этому решению?

— Мне бы хотелось, чтобы вы прекратили ваши действия против меня и моих подопечных, — заявил Патрикеев.

— А вы поколдуйте, — предложила я, — пасы поделайте… Вы же экстрасенс. Может быть, я начну подчиняться вам.

В его маленьких глазках засверкал злой огонь. Я его жутко разозлила.

— Я вас и так заставлю быть вежливой, — пролаял он и кивнул Волошину. Игорь посмотрел на меня кротким, извиняющимся взглядом и извлек из кармана шприц. Я знала, чем он наполнен. Картина двух известных мне смертей стала понятной до мелочей. Никакого колдовства, мессиры! Обычный транквилизатор в увеличенной дозе… Ваши движения становятся неуправляемыми. Координация нарушена. Одна вылетает из окна, другой, производя впечатление пьяного, падает, ударившись при этом головой о косяк.

Я усмехнулась.

— С чего вы взяли, что я вам это позволю? — спросила я. — Я с детства ненавижу уколы!

С этими словами я выхватила свой маленький браунинг. Он весело уставился на моих гостей черным глазом. Они застыли на месте.

— Положите пистолет, — внушительно произнес Патрикеев, глядя в мои глаза. Я встретила его взгляд с ледяным спокойствием. Я не внушаема. Свои психотерапевтические штучки он может испытывать на других.

— Таня, положи, — попросил Игорь. Я смерила его ледяным взглядом.

— Как ты мог убить Аньку? — спросила я, не сводя с него вопрошающих глаз. — Ведь она тебя так любила… Ты — чудовище, Волошин! Каждый раб — всегда чудовище. А ты — раб…

— Заткнись! — заорал Патрикеев.

— На твоем месте я вообще бы молчала, — посоветовала я, — а то получишь первую пулю.

Игорь вздрогнул. Наверное, ему все-таки стало стыдно. Или мне просто хотелось так думать?

— Зачем ты играл со мной в дешевую игру, Волошин? — тихо и холодно продолжала я. — Изображал помощника… Чтобы знать, куда я направляюсь? Чтобы ни один мой шаг не остался без твоего присмотра? Когда ты решил, что пластиковый поросенок лучше живых людей? Раньше ты был нормальным, Игорь… Когда ты стал рабом этого уродца?

Ответа я не получила. Волошин молчал, опустив глаза.

— Ты убил своего неродившегося ребенка. Ради чего? Какой золотой телец заслуживает такой жертвы? И почему ты не вколол мне эту гадость сразу, как только пришел сегодня вечером? Ждал, когда я расслаблюсь, чтобы ты мог справиться один? Или хотел сначала откормить меня, как откармливают рождественскую индюшку? Или тебе просто нравится ломать комедию?

В это время хлопнула дверь. Моя. Я вздрогнула. Наверное, Мельников. Я подняла глаза, и они сами собой расширились от удивления. На пороге стояла Марина Матвеева и ошарашенно пялилась на меня и на пару психоневрологов со стажем.

Как я могла забыть, что дала ей запасной ключ от моей квартиры?!

* * *

Мое секундное замешательство было немедленно использовано. Куда подевалась вся патрикеевская интеллигентность? Глаза карлика сощурились, в выражении лица начали проскальзывать черты койота… Ну просто урод уродом! Они с Волошиным навалились на меня, грубо пихнули на стул. Игорь быстро и на удивление профессионально замотал скотчем мои руки и ноги и залепил рот. Я попыталась вырваться, но — бесполезно. Противник действовал нагло и напористо. Оружием завладел Патрикеев, и теперь мой собственный браунинг угрожающе уставился на свою беспечную хозяйку.

Злость, переполнявшая меня, грозила вырваться наружу. Марина… Надо же быть такой идиоткой и выбрать для визита самое неподходящее время!

Виновница моих неудобств ошалело взирала на происходящее. Смысл наших развлечений оставался ей совершенно непонятен. Она открыла рот и задала логичнейший из вопросов:

— Что вы делаете с Танькой, козлы паршивые?

При этом ее глаза сверкали угрожающим огнем. Один из «паршивых козлов», а именно Игорек Волошин, сообщил:

— Эта женщина является виновницей гибели моей жены.

От такой наглой лжи я содрогнулась. Но Марина меня поразила. Она удивленно спросила:

— Как виновницей?.. Твоей жены?

— Представь себе, — сокрушенно кивнул головой Игорь. Марина сочувственно посмотрела на него и в негодовании повернулась ко мне. Я поняла, что она ему поверила. Мое положение становилось окончательно отвратительным.

Надеяться можно было только на мельниковскую помощь. Но его ребята должны были появиться здесь только после условного знака. Выстрела. Теперь же этот выстрел мог запросто стать последним, что я услышу. А визит Мельникова после этого меня как-то мало волновал. Я начала возносить тихие молитвы. Патрикеев сверлил меня своим пренеприятнейшим взглядом. От этого взгляда меня мутило. Я пыталась справиться с тошнотой, но чувствовала себя все хуже и хуже.

— Игорь, сделай Тане инъекцию успокоительного, — елейным голоском произнес Патрикеев. — Ей, бедняжке, совсем плохо.

Ох, какую он совершил ошибку! Марина тут же сообразила, что дело нечисто, и с оглушительным воплем: «Козлы!» схватила табуретку, мирно стоящую возле трюмо, и обрушила ее на волошинскую голову. От удара Волошин упал. Падая, он зацепился за Патрикеева. Патрикеев попытался удержаться, схватившись одной рукой за угол стола. Его вторая рука, сжимающая браунинг, взлетела вверх, и в это время он нечаянно нажал на курок! Браунинг выстрелил в потолок и выпал из рук моего врага. Ура! Сейчас придут мельниковские ребята! Сигнал прозвучал. Я была готова кинуться Марине на шею.

* * *

Марина отчаянно сопротивлялась опасности. Очнувшийся от удара Волошин попробовал было схватить ее, но у него ничего не вышло. Марина пыталась прорваться ко мне, щедро раздавая направо и налево удары табуреткой. Оба врага находились уже в стадии, близкой к отключке. Еще минута, и мы победим! В это время раздался звонок. Я напряглась. «Наверное, это Мельников», — подумала я.

Марина нанесла для верности еще один удар и рванула к двери. Открыла ее и сказала:

— А что ж вы один? Справитесь?

Я вздрогнула и подняла глаза. На пороге стояла родная милиция. В лице доблестного опера Ячкина.

* * *

Если уж пошла плохая карта, то она пошла. Надо попытаться выкрутиться. Как это сделать — я пока не знала. На обдумывание плана действий не было времени. Надежда была лишь на то, что Мельников услышал выстрел. И скоро появится. А иначе нам, простите, хана…

Присутствие такой решительной Марины ободряло. Теперь прежние замыслы этих негодяев были разрушены. Нельзя же обколоть барбамилом сразу двух леди, направив их неровные шаги с расстроенной вестибуляцией прямо к окну? Либо, простите, мы с Мариной явим собой трогательный портрет двух несчастных лесбиянок, покончивших свою грешную жизнь самоубийством в знак протеста против угнетения сексуальных меньшинств… Так, что ли? Но уж меня-то в этом дворе знают! У нас оставался шанс. А решительность Марины этот шанс удваивала. И надо же появиться в этот момент дубообразному оперу со смешной фамилией Ячкин!

Сейчас он оглядывал нас с трудом врубающимися в ситуацию, но на всякий случай строгими глазами. По-видимому, он был озадачен даже больше обычного, поскольку спросил у Волошина, пытающегося подняться с полу:

— Долго вас ждать-то?

Волошин вытаращился на него и грубо послал в дальний край, где проживала какая-то женщина, являющаяся ближайшей ячкинской родственницей. Патрикеев молчал. Странно сжался и яростно вращал очами. Наверное, пытался найти пистолет или навести на нас с Мариной порчу.

Марина быстренько сообразила, что Ячкин враждебный элемент, и обрушила мою многострадальную табуретку прямо на его лысину, которую он некстати обнажил, дабы вытереть ее платочком.

Ячкин от удара пошатнулся, развернулся к Марине, и моя бедная союзница совсем растерялась. От этой растерянности она снова занесла табуретку и двинула ею прямо по недоумевающей физиономии бравого опера. Табуретка хрустнула. Я испугалась. Жалко ведь ее, в самом деле! Ячкин покачнулся, схватился за поврежденный нос и с громким шумом обрушился на пол, чуть не сбив с ног вовремя отскочившую в сторону Марину.

— Ненавижу ментов! — сурово сплюнула на его безжизненное тело моя непреклонная Юдифь. Затем, перешагнув поверженного Олоферна, двинулась к Патрикееву с Волошиным. Мне стало немного страшно за их жизнь. Лицо Марины не обещало им ничего хорошего. Патрикеев это сразу понял и, оставив тщетные попытки найти в этом беспорядке оружие, рванул к двери в надежде просочиться сквозь узкую щель. Однако сегодня его колдовские способности явно были на нуле, и он застрял.

Марина развязала мне руки, я освободила свой рот и ноги. В этот момент на пороге возник Мельников в сопровождении двух юнцов в милицейской форме.

* * *

Увидев этих малышей, я содрогнулась. Неужели у Мельникова нет более серьезных соратников? Что могли бы эти цыплята поделать, например, с Ячкиным? Или, не приведи Господь, с теми братками, которые посещали меня с целью устрашения? Даже Волошин был с виду покруче их.

Однако мальчуганы споро нацепили на наших полночных гостей наручники, попытавшись подключить к их компании и невинную Марину. Я отреагировала на это оглушительным воплем. Юнцы испуганно переглянулись, потом уставились в немом вопросе на Мельникова. Мельников усмехнулся. Однако кивнул, Марину оставили на свободе. И хорошо.

Волошина и Патрикеева увели. На прощание я все же взглянула Игорю в глаза, пытаясь найти там хоть капельку того, прежнего Игоря, которого так любила Анька. Напрасно. Его глаза были пусты. В них светился только один огонек — отблеск Золотого Тельца Мамоны. И ничего больше…

— Мне жаль тебя, — тихо сказала я. Он дернулся от моих слов, словно от удара током. Посмотрел внимательно, пытаясь определить, насколько я искренне говорю. Кажется, в его взгляде проскользнуло что-то человеческое. Во всяком случае, он вроде бы прошептал:

— Прости… — Или мне это только послышалось?

Глава 15

— Ох, хорошо, что я его не замочила! — счастливо вздохнула Марина, глядя вслед уводимому Ячкину. — Хоть и мент, а все-таки живая душа… Не хотелось бы стать душегубкой…

Она изящно опустилась в кресло, все еще продолжая удивлять меня странной смесью манер уличной девчонки и дамы полусвета.

— Я, пожалуй, возьму тебя в напарницы, — пообещала я. Она сразу деловито поинтересовалась:

— А гонорар какой будет?

Объявленная сумма заставила ее расхохотаться.

— Ой, Танька, ну тебя! За эти центы ментов мочить? Я лучше и дальше бельишком торговать буду. Там выходит побольше!

Мельников откровенные наезды Марины на милицию переносил стоически. Улыбался и кивал головой. Наконец впечатления от пережитого приключения в голове отчаянной предпринимательницы немножко улеглись, и она спросила:

— Ну и что тут было? Расскажи…

Я кивнула:

— Хорошо. Только с помощью Мельникова. Я, честно говоря, и сама поняла далеко не все. Например, куда делся Харон?

Я посмотрела на Мельникова долгим испытующим взглядом. Он отчего-то на него не ответил. Убрал глаза и глупо захихикал.

— Ну? — потребовала я.

— Я не понимаю, о ком ты, — поднял Мельников на меня свои бесстыжие зенки. — Я никакого Харона не знаю.

— А киллер? А белая «девятка»?

Я кипела от негодования. Куда они дели беднягу киллера, моего романтичного защитника?

— Я его придумал, — наконец признался Мельников. — Я понял, что ты напугана этой машиной. А Волошин явно старался напугать тебя еще больше. Раздавить. Вся логика их действий основывалась на страхе. Вот я и попытался их переиграть. Сделать из белой «девятки» твою защитницу. А так как ты у нас барышня романтическая и простой милиционер тебя бы не утешил, я и придумал киллера Харона. А что, плохо получилось?

Признаюсь, Андрей сейчас был на волоске от смерти. Если бы не Маринин добрый смех, я бы его точно убила. Но она смеялась так заразительно. Мне оставалось только одно: признаться себе, что выдуманный Мельниковым Харон действительно справился со своей задачей. Я улыбнулась:

— Когда тебя уволят из милиции, садись писать женские романы, Мельников. У тебя получится.

— Ох, когда же вы наконец объяснитесь? — вздохнула Марина, — Что вообще за катавасию вы устроили? И меня втянули зачем-то… Да еще и мента избить вынудили!

— Сейчас, — вспомнила я про обещание, — начинаю…

* * *

— Заварилась вся эта каша около месяца назад, — приступила я к повествованию. — Тогда Волошин впервые встретился с Патрикеевым. Сначала Патрикеев его возмутил. Особенно когда Игорь узнал, на какие преступления тот идет ради денег. Игорь даже хотел начать с ним борьбу своими методами. Но когда до него дошло, какие это деньги, Волошина тоже начали мучить демоны…

Я вздохнула. Отчего мне так невыносимо жаль его? Или я просто жалею сломанную человеческую душу, уставшую от повседневной нищеты и слишком слабую, чтобы выстоять, не поддаться исушению? И все-таки…

— Он знал, что клиенты оставляют Патрикееву в завещаниях все свои капиталы. А у колдунов и всяких там экстрасенсов кто лечится?

— Мы… — вздохнула Марина. — Денежные мешочки.

— Кстати, если бы ты призналась, что оставила завещание на Патрикеева, мне было бы легче добраться до истины, — отчитала я ее.

— А он запретил, — сообщила Марина. — Сказал, что вернется порча…

— Темные вы личности, — хмыкнул Мельников. — Как бабки в деревне. Они и то меньше про эту вашу порчу болтают… А вы все время под нее так и лезете… То порча, то карма…

Он махнул рукой.

— Танюха вон сама верит в магические кости, — обиделась Марина. — Я видела, она гадает на них.

— Танюха еще и в Бога верит… иногда, — сообщила я сурово, — но вот в эти ваши порчи — извините, нет. Сколько в человеке зла заложено — вот и вся его порча. Зависть, жадность, подлость — это и есть порча. А за счет вашей трусости Патрикеевы и процветают. От наглости уже совсем разжирели…

— Давай, давай, продолжай, — попросила Марина. Она явно была заинтересована. Я и продолжила:

— Так Волошин стал соучастником. Два психоневролога с отличной подготовкой… Представляете себе? Один из них работает на телефоне доверия и переадресовывает обратившихся к нему несчастных кандидатов в самоубийцы. Складывается чудная картина эпохи Ренессанса. В волошинский карман начинают струиться деньги. Патрикеев отстегивает ему половину. Поскольку с приходом Волошина у него заметно увеличилось количество пациентов. Анька ни о чем не догадывается. Их первый конфликт происходит из-за Марины. Из-за чего вы поссорились? — спросила я Марину.

— Из-за Патрикеева, — вздохнула Марина. — Анька пыталась доказать мне, что Патрикеев — шарлатан. Потом… А Мишку они зачем шлепнули?

— Он тоже понял, чем они занимаются, — пожала я плечами, — но, в отличие от Аньки, решил их пошантажировать… Вот и все. Я так думаю… Точно я не знаю.

Марина замолчала, пытаясь осмыслить услышанное, и вдруг вскрикнула:

— Какая же я идиотка! Вот дебилка!

— Что? — повернулись мы к ней с Мельниковым.

— Все правильно, — сказала Марина. — Анька нашла какие-то списки. У Волошина. И спрятала их. Понимаете? Это были списки жертв! И Анька… О, Боже! Куда же она могла их спрятать?

Я знала. Знала, куда их спрятала Анька. Эта книжечка лежала у меня. Я забрала ее во время моего последнего визита в волошинскую квартиру. Там и должны быть эти листочки. Если Волошин их не нашел!

Я кинулась в кабинет. Там, под грудой бумаги, лежал томик «Английской поэзии абсурда».

«Джентльмен из города Галле…» — мелькнуло в моей голове. Ругая себя страшными словами, я начала листать книгу. Кто бы мог подумать, что ключ к разгадке таился в любимом лимерике Ани Волошиной?

— Где же он? — бормотала я. — Где? А, вот…

Вся страничка была исписана мелкими буквами. Имена и фамилии. Время звонка на телефон спасения — и дата самоубийства… Завершала список Марина Матвеева.

Я прикрыла глаза руками. Горечь за мою мужественную Аньку переполняла душу. Анька, в минуту опасности становящаяся тигрицей… И принявшая смерть, отказавшись принять условия Золотого Тельца. Сейчас я начну плакать, Анечка! А мне еще нельзя… Никто не должен видеть мою слабость.

На мое плечо легла теплая ладонь. Я обернулась. Андрюшка смотрел на меня понимающе. Я постаралась улыбнуться.

— Только не гладь меня по головке, Мельников, — проворчала я, — а то я точно разревусь.

— Может, иногда это стоит сделать, — пожал он плечами.

— Я — сыщица, — упрямо возразила я. — Сыщики не ревут как белуги.

— Ревут, — ответил Мельников. И я ему поверила. И мне стало легче.

* * *

Дальше говорил Андрей. Оказывается, на Патрикеева они вышли давно. Но не было улик. И они не могли определить, кто помогал ему в запугивании жертв. Кто поставлял под двери мальчиков в коже? Тут и подвернулись мы с Мариной. А уж обколотый барбамилом Моня подтвердил все догадки. Потому что именно так действовали бандиты.

Сначала жертву пугали. Ночью появлялись ребята. Кто понаивней, вроде моей Аньки, открывал им дверь, кто поосторожней — разговаривал через дверь, наблюдая в глазок. Запуганная жертва звонила в милицию, та приезжала, но никого подозрительного уже не обнаруживала.

Некоторые жертвы звонили на телефон доверия, именно с такими и работали наши «психоневрологи». На телефоне, кстати, всегда оказывался Игорь Волошин. Он успокаивал обратившегося к нему человека, обещал прислать кого-нибудь. И присылал Патрикеева. Жертве вкалывали барбамил. Он и в маленькой дозе способен расстроить координацию движений, а уж в увеличенной… Оставалось только направить жертву в нужное место! А так как звонки на телефоне доверия фиксировались, особенного удивления у представителей закона последовавшее вскоре самоубиение не вызывало…

Вот только где взять кожаных ребят? Рэкет? С ним связываться не хотелось. Да и рэкетиров обещанные мелкие деньги не влекли. Поэтому однажды появился Ячкин. Опер с целой гвардией «шестерок»… Выйти на Ячкина Мельников никак не мог. Поэтому он был обязан нам премией.

— За тобой шампань! — радостно объявила Марина. — Зря я, что ли, мочила твоего мусора? Ах, Танька, какая ж ты умная! Но как ты уцепила эту нитку?

Я промолчала. Не стану же я признаваться, что мне помогли три мистические вещи: сны, кости и белая «девятка».

Мельников был вынужден признать, что Марина мочила мусора хорошо и вовремя. Поэтому быстро сбегал в ночной киоск и вернулся с шампанским. Так закончился этот жуткий вечер.

* * *

Заснули мы под утро. Я видела во сне Аньку. Она бегала по лугу, пытаясь догнать малышку, похожую на Игоря Волошина.

— Анечка! — позвала я.

Анька обернулась, но меня не увидела. Всматривалась, всматривалась — но потом потеряла всякую надежду. Махнула рукой и побежала за своим ребенком. Легкая и невесомая, будто облачко. Или ангел…

* * *

Я проснулась от солнечного луча. Он щекотал мои губы, нежно прикасался к ресницам и пытался дотронуться до моих надежд… Я улыбнулась. Открыла глаза. На полу лежали брошенные небрежно магические кости. Я уже не удивлялась. Я знала — это послание от моей Аньки.

«18+ 10+ 34».

«Здоровье. Богатство и бесконечная радость».

«Насчет богатства ты, Ань, загнула, — улыбнулась я, — а за бесконечную радость спасибо…»

Утро улыбалось мне теплым и нежным сиянием солнца. Я выглянула в окно. Там стояла белая «девятка» с вмятиной на капоте. Ее мыл недавно поселившийся в нашем доме сосед с пятого этажа.

— Здравствуй, Харон, — улыбнулась я. Он почувствовал мой взгляд и посмотрел в сторону моего окна. Оказывается, очень симпатичный парнишка… Меня осенило — мое счастье в моих руках. Резко вскочив, я накинула куртку и вылетела на улицу.

«Харон» стоял внизу, рядом с машиной. Я подлетела и поинтересовалась:

— На Театральную не подбросите?

— Конечно, — улыбнулся он. Улыбка у него класс. Открытая и мальчишеская.

— Вы недавно приобрели эту машину? — попыталась я продолжить разговор. Наконец-то я в пресловутой белой «девятке»!

— Знаете, у нее романтическая аура, — сообщил он, усаживаясь за руль. — Человек, у которого я ее купил, был влюблен в рыжеволосую актрису. Но она покончила с собой. Прежний владелец не смог этого перенести. Он продал свою «девятку», потому что она слишком напоминала ему о погибшей возлюбленной… Знаете, кем он был?

— Кем? — спросила я.

— Киллером, — повернулся ко мне новый сосед. — Его наняли специально, чтобы убить эту актрису. А он влюбился… И начал охранять ее. Как вам история?

— Откуда вы все это знаете? — поинтересовалась я.

— Сам владелец и рассказал, — пожал он плечами. — Кстати, меня зовут Виктором.

* * *

Марина вышла замуж. Догадайтесь, за кого? За Штайнера! Старичок овдовел и явился пред очи своей возлюбленной с предложением руки и сердца. Теперь фрау Марина Штайнер проживает в Аусбурге и очень потолстела. Я собираюсь к ней в гости. Надо же посмотреть, как теперь она выглядит. Я никогда не видела толстую Барби.

Вся компания «врачевателей» получила достаточное время на обдумывание смысла жизни. Надеюсь, к концу сроков они все-таки поймут, что не стоит молиться Мамоне. Право, не стоит… Игорь пытался выкрутиться. Говорил, что Патрикеев подействовал на его психику. Патрикеев вообще предпочитал хранить гордое молчание. А Игоря мне все-таки почему-то жалко…

Я вздохнула. За окном летели первые хлопья снега. Они медленно кружились, падая на мокрую поверхность асфальта.

* * *

Внизу, под моим окном стоит машина. Меня ждут. Ну, да… Мой сосед по дому, недавно приобретший белую «девятку». Ту самую, со вмятиной…

Я спускаюсь по лестнице, и уже через пять минут он обнимает меня за плечи и улыбается. Жизнь — величайшее из чудес…

Одно меня беспокоит. Он занят очень странной работой. Вообще не желает о ней говорить. И это меня немного настораживает…

А что, если история киллера, рассказанная Виктором, про него самого? И Мельников вовсе не выдумал своего Харона?

Что произойдет, если я подойду как-нибудь тихонько, на цыпочках, и позову Виктора шепотом:

— Харон?

Нет, я этого не сделаю. А вдруг он обернется?! Что я буду делать тогда?

И все-таки… Где он, черт его возьми, работает?

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Реклама на сайте