«Все о мужских грехах»

Марина Серова Все о мужских грехах

Женский голос в трубке был немолодым, хорошо поставленным и совершенно незнакомым:

— Я говорю с частным детективом Татьяной Александровной Ивановой?

— Да, это я.

— Подождите минутку. Сейчас я вас соединю с господином Андреевым.

— Каким Андреевым? — спросила я, но женщина уже переключила меня на своего шефа, потому что в трубке раздался низкий властный голос:

— Семен Иванович, центральный рынок.

— Очень приятно, Семен Иванович, — приветливо сказала я, уже поняв, что это мой потенциальный клиент.

— Я тут с Морозовым Михаилом Антоновичем парой слов перекинулся, и он мне вас порекомендовал. Мы с ним не только коллеги, но и соседи — дома наши рядом стоят.

— У вас возникла какая-то проблема?

— В том-то и штука! — недовольно пробурчал он и спросил: — Вы не подъедете ко мне сегодня вечером? Заплачу, не скупясь!

— Куда именно?

— А в «Графские развалины»! — усмехнулся он. — Охрану я предупрежу, так что вас пропустят и объяснят, куда ехать.

— В семь часов вечера вас устроит?

— Вполне!

«Графскими развалинами» в народе насмешливо называли поселок под Тарасовом, где новые хозяева жизни выстроили свои дома, вплоть до четырехэтажных (ей-богу, не шучу!). Сам поселок был окружен высокой оградой из бетонных плит, а единственные ворота при въезде бдительно охранялись.

Собираясь на эту встречу, я, как всегда в начале нового дела, бросила гадальные кости, чтобы узнать, что меня ждет, и выпало 4+18+27.

— Ничего себе! — воскликнула я. — Это как же понимать: «Все тайное рано или поздно станет явным»! Ну, удружили, дорогие!

К назначенному времени я подъехала к воротам поселка, но охранники в камуфляжной форме, хоть и были обо мне предупреждены, разрешили въехать не раньше, чем проверили документы и осмотрели машину, вплоть до багажника. Следуя их указаниям, я направилась к трехэтажному особняку, около ворот остановилась и посигналила, надеясь, что уж эти-то сейчас распахнутся передо мной, да не тут-то было! Вышедший охранник (на этот раз в костюме, белоснежной рубашке и галстуке) опять проверил документы и только после этого, войдя внутрь, нажал, видимо, на какую-то кнопку, и створки ворот начали разъезжаться. Настроения мне это отнюдь не улучшило, и я начала потихоньку беситься. Но делать нечего — клиент всегда прав!

Я очутилась в настоящем парке и проехала к дверям дома. Ко мне вышла горничная в темном платье, белом кружевном фартучке и с такой же наколкой на голове. Излучая приветливость всем своим существом, она пригласила меня в дом и провела в кабинет, где меня уже ждали. Андреев оказался высоким массивным мужчиной самой простецкий наружности, но вот его хитрые умные глаза выдавали в нем того самого русского мужика, который, если придется, и с чертом сядет в карты играть и, что самое главное, обыграет вчистую!

Я быстро огляделась и увидела вдоль стен книжные шкафы, заполненные собраниями сочинений, расставленными по разделам: русская классика, советская, зарубежная, отдельно стояла специальная литература. К моему огромному удивлению, по виду книги производили впечатление неоднократно читанных, и я подумала, что Андреев, стремясь выглядеть образованным человеком, купил у какого-нибудь обедневшего профессора его библиотеку целиком, понимая, что новыми могут быть машина, часы, мобильник и прочие достижения новейшей технической мысли, а вот в семье, претендующей на интеллигентность, библиотека должна быть только старая, собиравшаяся из поколения в поколение.

Хозяин дома сидел за двухтумбовым письменным столом с компьютером последней модели, но я сильно засомневалась, что он сможет его хотя бы включить без посторонней помощи. В эркере стоял полукруглый диванчик с журнальным столиком перед ним, и в этом уютном гнездышке в небрежной позе расположилась довольно молодая красивая дама, ухоженная, как любимая кошка у одинокой старушки, и одетая по последней парижской моде. Она курила тонкую сигарету, вставив ее в длиннющий янтарный мундштук, так что удивительно, как она ничего не подожгла до сих пор, и маленькими глотками пила шампанское.

— Здравствуй, Татьяна! — по-простецки заявил с ходу Андреев. — Проходи! Садись, где удобно!

Его фамильярность меня, откровенно говоря, покоробила, но я не стала возражать — он обещал хорошо заплатить, так что и потерпеть можно, — прошла и села в большое и глубокое кресло около его стола. А он между тем продолжал:

— Ты, говорят, куришь, так что кури! — и спросил: — Пить что будешь?

— Если можно, сок какой-нибудь похолоднее, а то жара на улице, — ответила я.

— Да! — вздохнул он. — Погодка, будь она неладна! Если и дальше так пойдет, то погорит у крестьян весь урожай к чертовой матери! — И остановившейся около дверей горничной сказал: — Слышала? Ну так принеси!

Горничная послушно кивнула, и через две минуты около меня уже стоял большой запотевший стакан апельсинового сока, от которого у меня даже заломило зубы. Андреев же встал, достал из бара-холодильника бутылку водки и тарелку с солеными помидорами и снова сел. Плеснув себе щедрой рукой полстакана, он выпил водку в один прием, смачно вгрызся в помидор так, что сок брызнул, а потом закурил сигарету без фильтра «Тамбовский волк». Я тоже закурила и, понимая, что это была увертюра, приготовилась слушать, но он все молчал. Наконец он глухо сказал:

— Я, Татьяна, ненавижу о помощи просить! Сам всего в жизни добился и на поклон ни к кому не ходил!

— Я тоже предпочитаю всегда обходиться своими силами, — согласилась я. — Но бывают обстоятельства, когда…

— Вот именно! — буркнул он. — И приперли меня эти самые обстоятельства под самое под не могу! — он чиркнул ребром ладони по горлу, потом откашлялся и начал: — У нас есть сын Ванька! Ну полный расп… — тут он осекся, откашлялся и поправился: — Разгильдяй! Школу кое-как закончил и в мединститут захотел поступать! Говорил я ему, что из него врач, как из меня пианист, а он уперся — в белом халате ему, видите ли, походить захотелось! Ну, поступил я его туда, а он, паршивец, и полгода не проучился! Выгнали его за прогулы! Нашлись там такие же, как он, лоботрясы! И стал Ванька называть себя Джоном… Тьфу! Я же его в честь своего отца назвал! Надеялся, что он таким же стоящим человеком станет! Ну вот ты скажи мне, Татьяна, чем имя Иван плохое?

— Прекрасное русское имя, — согласилась я.

— Вот и я о том же! — раздраженно сказал он. — А тут Джон! Одевался как не пойми кто, в компаниях каких-то дурацких все время торчал, стриптиз-бары, боулинги-шмоулинги и все такое. Я ему машину купил, «Лексус», так он через неделю ее разбил, когда пьяный ехал, и стал новую требовать. Я ему сказал, что эту починить можно, а он мне в ответ, что на битой, мол, пусть лохи ездят. Так и пришлось ему новую покупать. По старым временам я бы его в армию отправил, чтобы там из него дурь вышибли и человеком сделали, а сейчас? — Он махнул рукой. — Не те нынче времена, чтобы единственного ребенка туда отдавать! Ну, погулял он и опять в мединститут запросился. Ну, заплатил я снова, поступил он, а тут другая напасть!

— Наркотики? — осторожно спросила я.

— Нет! — помотал головой он. — С этим я сам разобрался! Поймал его на этом, когда он еще в школе учился, всыпал от души и к родне в деревню отправил. Как посидел он там месяц в сарае у старшего брата на хлебе и воде, так всю дурь из головы словно ветром выдуло. А как вернулся, я ему не шутя сказал, что лучше сам промотаю все состояние себе в удовольствие, чем такому, как он, оставлю. Так что с наркотиками он завязал, но… — Андреев вздохнул.

— Так что же случилось? — удивилась я.

— Да влюбился он! — с сердцем сказал он. — Как на занятия на первом курсе ходить начал, так словно подменили его. Охламоны-то мои за ним постоянно присматривают, чтобы не случилось ничего, вот они мне и сообщили. Я фотографии посмотрел и скажу тебе, что девчонка красивая и даже на снимке видно, что серьезная. И прилип к ней Ванька, как банный лист к одному месту. Куда она, туда и он! На занятия стал ходить постоянно! В библиотеку! Обе сессии сам сдал, я ни копейки не заплатил! Она бальными танцами занимается, а он сидит, смотрит на нее и ждет. Она в больнице санитаркой на полставки подрабатывает, так он и туда с ней! Ведра с водой ей таскает! Полы помогает мыть! Это он-то, который за свою жизнь чашки за собой не вымыл?! — воскликнул он.

— Так это же прекрасно, что она на него так влияет! — возразила я.

— Так-то оно так! — согласился Семен Иванович. — Да не все так!

— Что же? — удивилась я.

— Да понимаешь… Я как увидел, что он ради нее в нормального человека превратился, так обрадовался!.. Вот, думаю, как понесет она, тут я их и окручу, и за сына спокоен буду. А она, видать, ничего ему не позволяет. Редкость это в наше время! И держит его как-то… На расстоянии! Это при наших-то деньгах! — возмущенно воскликнул Андреев. — Да сколько девок на Ваньку еще в школе вешались! Телефон обрывали! Он же у нас красивый получился, в мать!

Тут он протянул мне фотографии, на которых были действительно очень симпатичный парень и девушка — красивая блондинка с большими серыми глазами. Были снимки и одной девушки. Понимая, что речь пойдет именно о ней, я стала внимательно рассматривать фото и увидела в глазах девушки старую, еще не прошедшую боль, да и весь ее вид говорил о том, что не все в ее жизни было гладко и спокойно.

— Ведь до чего дело дошло! — хлопнул рукой по столу Андреев. — Ванька ко мне советоваться пришел! Первый раз в жизни! Рассказал все, как на духу, и спрашивает, что ему делать! Я ему сказал, что бабы подарки любят: цепочки, колечки, театры, концерты и все в этом духе. А он мне в ответ, что не берет она у него ничего, даже коробку конфет! Она и в машину к нему ни разу не села! Так теперь охрана его утром на машине до ее общежития довозит, он ее там встречает, и на занятия они вместе на автобусе едут, да еще с пересадкой! Ну где это видано?! — возмущался он. — А вечером, как он ее проводит, машина его домой привозит.

— Да! — согласилась я и покачала головой. — Не думала, что такие девушки в наше время еще есть. А Иван не пробовал ее замуж позвать?

— И не раз! — кивнул Семен Иванович. — А она ему в ответ, что они, мол, не пара! Что он себе другую найдет, а с ней ему счастья не будет! А как-то раз сказанула, что, мол, зря он с ней время теряет! А охламоны мои, которые их каждый день видят, говорят, что любит она его, но… — тут он неопределенно помотал в воздухе рукой.

— Надо понимать, что есть какие-то обстоятельства, о которых она знает, а мы нет? — спросила я. — Но какие?

— Понимаете, Татьяна! — впервые подала голос женщина на диване. — Они люди совершенно не нашего круга. У девочки нет отца, а мать простой врач.

— Клавдя! — рявкнул на нее Андреев. — Ты бы думала, что говоришь! Или мне тебе напомнить, кем ты сама была? — И уже мне пояснил: — Она у меня продавщицей в овощном ларьке начинала. А уж материлась так, что грузчики на глазах трезвели!

— Симон! — укоризненно сказала женщина и горестно вздохнула, возведя очи горе.

— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты меня этим дурацким именем не называла? — заорал Андреев. — Семен я! Семка! С этим именем родился, с ним и помру, когда срок подойдет! А если еще раз такое от тебя услышу, то не видать тебе больше твоих операций на роже и заграниц тоже! У меня на рынке в торговых рядах одеваться будешь!

Женщина поджала губы и демонстративно отвернулась к окну, возмущенно пожав плечами. Вот этого Семен Иванович вынести уже не смог и, шарахнув кулаком по столу, севшим от ярости голосом тихо сказал:

— Выдь, Клавдя! Добром прошу, выдь! Не доводи до греха!

С видом грубо попранной добродетели женщина поднялась и медленно, покачивая бедрами, вышла из кабинета. Андреев проводил ее горящими от ярости глазами, а потом снова налил себе полстакана, выпил и даже не стал закусывать. Тяжело дыша, он закурил, немного успокоился и сказал мне:

— Ты, Татьяна, на нее внимания не обращай! Баба она недалекая, но верная и, как собака, преданная! Она, коль придется, за нашу семью на все что угодно пойдет, хоть господу богу в бороду вцепится! Мы же с ней вместе все это создали! И за это я ей все прощаю! И то, что она из Клавдии в Клаудию превратилась, и то, что она рожу постоянно подтягивает, и подружек ее, таких же дур, как она. Да я даже ее шуры-муры с массажистами и мужиками из фитнес-центра прощаю, потому как сам не без греха и люблю за молодое мясо подержаться. И ни на какую молодую девку, которой только мои деньги и нужны, я Клавдю не променяю!

Он снова выпил, кивнув при этом мне на бутылку, но я отказалась, объяснив:

— За рулем!

— Ну да ладно! — согласился он и, видимо, захорошев, пустился в воспоминания: — Мы же с Клавкой с одной деревни, еще в школе с ней гуляли. Потом я в армию пошел, а она в город перебралась, в общежитии жила. И дождалась она меня честно, хотя нравы там сами знаете какие, — с гордостью сказал он. — Ну, я с армии вернулся и тоже в город уехал — я же в семье младший, мне там ничего не светило. Учеником рубщика мяса устроился, и поженились мы. В том же общежитии и жили, да только предупредили нас, чтобы детей ни-ни, а то выгонят. Вот и стали мы с Клавдей на свой угол копить! Копеечку к копеечке собирали и наскребли! — выразительно произнес Андреев. — Купили дом-развалюху, но свой угол-то, не чужой! Сами себе хозяева! Родня ее и моя с деревни приехала и помогла дом до ума довести! А тут перестройка началась! Создал я свой торгово-закупочный кооператив. Клавдя на бухгалтера выучилась. Подниматься потихоньку начали. И тут наехали на меня: делись, мол! А почему я с этими дармоедами делиться должен? — возмущенно спросил он. — Это я на своем горбу туши таскал! Это я по всей области, как проклятый, мотался! Послал я этих рэкетиров куда подальше, а они меня аккурат возле нашего дома и подкараулили! Клавдя, хоть и тяжелая была, а защищать меня кинулась! Ну, и ей тоже крепко досталось! Попали мы оба в больницу, отлежались, а ребенка потеряли, — с горечью сказал он. — Свистнул я потом родню из деревни, посчитался с подонками этими, а ребенка-то не вернешь!

— Какой ужас! — совершенно искренне сказала я.

Андреев покивал головой на мои слова и продолжил:

— Клавдя потом долго лечилась, благо деньги у нас кое-какие уже появились. Вот Ванька у нас и народился. Она с него пылинки сдувала! Надышаться не могла! Бывало, нашкодничает, паразит, и тут же к матери бежит! Я за ремень, а она в крик! Вот и выросло черт знает что! И кабы не Сандра эта!..

— Как вы эту девушку назвали? — встрепенулась я, потому что Семен Иванович невольно вернул меня к сути нашего разговора.

— Сандра, — повторил он.

— Редкое для наших мест имя, — заметила я.

— Это у нас редкое, а у нее мать грузинка, — ответил он, и я удивилась еще больше.

— Но девушка совсем не похожа на грузинку! Может, у нее отец русский?

— Вахтанговна она, — сказал Семенов и поднял на меня совершенно трезвые глаза. — А по фамилии — Нинуа.

— Не стыкуется имя с внешностью, — задумчиво проговорила я.

— Там много чего не стыкуется, — многозначительно произнес он и как бы между прочим добавил: — Например, то, что ее уже два раза убить пытались.

— Что? — воскликнула я.

— Да, Татьяна! — веско ответил он. — Когда на них с Ванькой первый раз напали, я решил, что это просто хулиганы были. Ну, мои ребятишки вовремя подоспели и накостыляли тем от души. А вот во второй раз они малость припозднились — на другой стороне улицы были! Пока через дорогу перебежали, один из тех, кто на мальцов напал, успел Сашку — это я так Сандру зову — ножом ударить. И заметь — ее! А не Ваньку, который ее изо всех сил защищал, да только куда ему? Маменькин сынок! — недовольно бросил он, но тут же поправился: — Хотя тех четверо было! Тут бы, может, и я не справился, хотя по молодости был здоров, как вол.

— Их задержали? — спросила я.

— Нет! — покачал головой Андреев. — Сбежали, когда моих увидели.

— А девушка серьезно ранена?

— В больнице лежит, проникающее ранение брюшной полости, но, как говорят врачи, опасности для жизни нет, — объяснил он. — Ее мать с Ванькой там круглые сутки дежурят. Я, конечно, и за операцию заплатил, и лекарства покупаю, какие скажут, но… — он вздохнул. — Дело в том, что Сашка, как после операции в сознание пришла, твердо Ваньке сказала, что, когда она поправится, они с матерью из города уедут. А он тут же нам с Клавдей заявил, что уедет вместе с ними хоть на край света. Вот я и стал затылок чесать, что делать!

— Какой же хвост за ними тянется? — задумчиво произнесла я, на что Андреев сразу же ответил:

— Не знаю! Я своих охламонов напряг, чтобы они разузнали насчет Сашки с матерью, откуда, мол, у этой истории ноги растут, а они только кулаками махать и горазды. Вот и стал я у людей интересоваться, кого мне для этого дела нанять. А Мишка Морозов — он ведь тоже деревенский, мы с ним частенько вечером соберемся и за рюмочкой былое вспоминаем — мне и сказал, что ты его из такого дерьма вытащила, откуда он сам никогда в жизни не выбрался бы. Вот я к тебе и обратился. Поможешь? В деньгах я тебя не ограничиваю! — с этими словами он достал из стола и протянул мне конверт. — Как все раскопаешь, еще заплачу! Ты пойми! — настойчиво сказал он. — Не могу я допустить, чтобы мой единственный сын черт знает куда уехал! А он ведь уедет! — уверенно произнес Андреев. — Он же без Сашки дышать не может!

— Сделаю все, что в моих силах! — твердо пообещала я.

— Ну, тогда держи, что ребятишки накопали — авось сгодится! — он протянул мне папку. — И еще! Если помощники нужны будут, то только свистни! Я тебе своих охламонов дам, а они у меня не стеснительные! Крови не боятся!

— Бог даст, этого не потребуется, — ответила я, поднимаясь из кресла, и попросила: — Я возьму две фотографии Сандры — вдруг пригодятся?

— Бери сколько надо! — махнул рукой Андреев.

Я выбрала два снимка девушки: один — в полный рост, а второй — там где крупно было сфотографировано ее лицо, и убрала их в сумку, а Андреев тем временем достал свою визитку и с нажимом произнес:

— Звони мне в любое время дня и ночи! Тут все мои телефоны есть, — и тоже встал из-за стола. — Ты уж постарайся, Татьяна! — попросил он. — Сын-то у меня один!

Вернувшись домой, я заварила себе кофе и, устроившись с ним и с сигаретой в кресле, начала просматривать бумаги в папке.

— Так! — начала вслух рассуждать я. — Что мы имеем? Сандра Нинуа родилась в Сухуми в 1989 году, и восемнадцать ей весной уже исполнилось. Мать Манана Георгиевна, пятидесяти лет, родилась в Кутаиси. Вдова, муж Вахтанг Анзорович умер в январе 1993-го в Сухуми. А это что у нас? А, копия личного дела Мананы Георгиевны! Так. Тбилисский мединститут, врач Сухумской детской больницы, а потом и главврач. В июне 93-го она переехала в Ростов-на-Дону — ну, понятно! Беженцы! Там она работала педиатром в заводской медсанчасти, а жили они скорее всего в заводском общежитии. Адреса нет, ну да ладно! Разберемся! Что у нас дальше? Ага! Почему-то в 2004-м они переехали в Волгоград, где жили… — я посмотрела на адрес, добытый людьми Андреева, — тоже в общежитии. Мать работала врачом в районной детской поликлинике, а дочь училась в школе… — я порылась в бумагах и нашла ее номер. — А вот в январе 2005-го они перебрались в Тарасов, причем мать сорвала дочь с занятий посередине учебного года. Здесь у нас Сандра закончила школу, поступила в мединститут, причем на коммерческое отделение — оно и понятно, чтобы поступить на бюджетное, надо дать на лапу столько и сразу, что проще платить каждый семестр. И почему же это им на одном месте-то не сидится? Ничего! Выясню! Живут мать с дочерью в Тарасове в рабочем общежитии, потому что Манана Георгиевна опять-таки работает в медсанчасти завода, которому это общежитие и принадлежит. А это что? А это андреевские работнички ножа и топора еще и с людьми поговорили! И что же они выяснили? А то, что мать с дочерью держатся особняком, ни с кем близко не общаются, а только в силу необходимости. А вот и копия милицейского протокола… Так-так-так… Напали неизвестные, которых Сандра не знает, и их внешность никто не запомнил… А о первом нападении, что примечательно, ни слова!

Исчерпав на этом все документы в папке, я отложила ее и задумалась: с чего начинать? Вероятно, начинать надо с разговора с Мананой Георгиевной — чем черт не шутит? Вдруг у меня получится вызвать ее на откровенность? Хотя… Если уж Сандра ничего не сказала Ивану, который за ней, как хвостик за собачкой, бегает, то и от ее матери я вряд ли добьюсь чего-нибудь путного. Но попробовать все равно нужно! «Интересно, а что мне гадальные кости подскажут?» — подумала я и бросила их. Увидев 8+18+27, я вздохнула, потому что это значило, что существует опасность обмануться в своих ожиданиях, и, буркнув:

— Типун вам на ребра! — пошла спать.

На следующий день я встала пораньше и отправилась прямиком в медсанчасть завода, где мне сообщили, что Нинуа взяла отпуск за свой счет, чтобы ухаживать за дочерью, которая там же в стационаре и лежала, так что мне нужно было всего лишь перейти в другое здание. Узнав у медсестры, где находится Сандра, я отправилась к ней в палату, по дороге ругнув себя за то, что ничего не купила — неудобно же приходить к больной с пустыми руками, но потом успокоила себя тем, что уж Иван-то точно натаскал туда столько и всего, что девочка ни в чем не нуждается. Около палаты я увидела черноволосую женщину в белом халате и молодого парня, в котором тут же узнала Ивана. Они тихо, но яростно о чем-то спорили, и я, радуясь, что им нет до меня никакого дела, подошла поближе и прислушалась.

— Ванечка! Дорогой! — говорила женщина с ярко выраженным грузинским акцентом. — Прошу тебя! Езжай домой! Ты поверь мне, дорогой, что не получится у тебя с Сандрой ничего! Не пара вы! Да и молодой ты еще! А мы с Сандрой, как она поправится, уедем отсюда, и ты ее забудешь! А потом твоя мать тебе достойную невесту найдет!

— Да поймите вы, Манана Георгиевна! — шепотом кричал Иван. — Я Сашу люблю! Я без нее жить не смогу! И никто другой мне не нужен! Я за вами хоть на край света поеду! Поверьте мне!

— Зачем мать обижаешь? — возражала женщина. — Ты у нее один! И она у тебя одна! Другой не будет! Как они с отцом без тебя будут? Кто их старость согреет? Неужели ты еще не понял, что рядом с Сандрой жизнью рискуешь? В этот раз ее зарезать пытались, а в другой раз ты пострадаешь! Кто тогда твоим родителям внуков родит? Кто их род продолжит?

— Вот мы с Сашей и родим! — настаивал парень. — А в обиду я ее никому не дам! Я за нее кому угодно горло перегрызу, как собака!

«Уж ты перегрызешь! — усмехнувшись, подумала я. — Ростом и статью ты в отца пошел, а вот драться, видать, не умеешь — маменькино тепличное воспитание сказывается!»

Между тем спор их закончился ничем, и Иван вернулся в палату, а женщина куда-то пошла по коридору, и я, воспользовавшись этим, поспешила за ней.

— Манана Георгиевна! — позвала я.

Женщина обернулась и остановилась. Пока я к ней шла, у меня была возможность хорошо ее разглядеть, и я поразилась: корни ее густых волос были совершенно белыми, под глазами залегли темные круги, а само лицо было осунувшимся и печальным.

— Можно с вами поговорить? — спросила я, подойдя.

— О чем? — устало спросила она. — Я же сейчас не работаю.

— О нападении на Сандру, — объяснила я.

— Дочь уже все рассказала милиции, — ответила она.

— Боюсь, что не все, — покачала головой я. — Ведь это было уже второе нападение, не так ли?

— Кто вы? — резко спросила она.

— Я частный детектив Татьяна Александровна Иванова, — представилась я, умышленно умолчав о том, что работаю по поручению Андреева — черт его знает, как она к нему относится!

— Мне не о чем с вами разговаривать, — сухо отрезала она и, повернувшись, пошла дальше.

«Ничего страшного! — успокоила я себя. — Не получилось с ней, так получится с Иваном. Нужно только его подождать!» Я уселась в кресло в холле под дежурной для любой больницы пальмой так, чтобы видеть дверь палаты, и набралась терпения. И действительно, когда в палату вернулась Манана Георгиевна, Иван вышел, прошел в холл, где открыл окно и закурил.

— Что же это будущий врач курит? — спросила я, встав и подойдя к нему, а потом тоже достала сигарету, решив, что вот так мы скорее найдем общий язык.

— Вы кто? — спросил Иван, настороженно глядя на меня.

Я представилась и объяснила:

— Твой отец нанял меня для того, чтобы я выяснила причину нападений на Сандру. Да и вообще в этой истории очень много непонятного, — заметила я и, видя, что он не собирается мне отвечать, спросила: — Ты хочешь, чтобы Сандра была в безопасности? Ты хочешь, чтобы она осталась здесь и со временем вышла за тебя замуж?

— Конечно, хочу! — тут же ответил он.

— Тогда скажи мне, она когда-нибудь говорила, почему они уехали из Волгограда, — поинтересовалась я, и он в ответ только отрицательно покачал головой. — А из Ростова-на-Дону?

— А они и там жили? — удивился он.

— Получается, что я о них знаю больше, чем ты, — вздохнула я и предупредила: — Ты девочку сейчас расспросами не тревожь! Не надо! А вот когда я все до конца выясню, тогда и поговорим все вместе.

— А вы сможете? — с надеждой спросил Иван.

Я в ответ только усмехнулась.

Выйдя из больницы, я села в машину, закурила и задумалась. Надо ехать в Волгоград, благо туда на хорошей скорости часов пять ходу, не больше. Но отправляться туда на пустое место не хотелось — слишком много времени займет налаживание нужных контактов и связей — и я поехала к Кире, то есть к Владимиру Сергеевичу Кирьянову, подполковнику милиции и своему старинному другу.

— Володя, — сказала я, входя к нему в кабинет, — у тебя случайно в Волгограде никого нет из милицейских?

— Неслучайно есть, — спокойно ответил он, давно перестав удивляться моим вопросам. — А что?

— Да вот хочу туда завтра утром пораньше съездить, чтобы кое-что выяснить, — объяснила я.

— Новое дело? И, судя по всему, не из легких? — спросил он.

— Иначе бы не просила, — ответила я.

— Потом расскажешь? — сказал он, берясь за телефонную трубку.

— Только если это не будет противоречить интересам моего клиента, — уклончиво заметила я — при всех наших дружеских отношениях я никогда не распространяюсь о чужих тайнах.

— Дама, загадочная во всех отношениях, — усмехнулся он и уже в трубку сказал: — Привет, Петя! Это Кирьянов! Я с просьбой — тут к тебе завтра подъедет некто Татьяна Александровна Иванова… Да! Молодая и красивая!.. Да ну тебя! Это друг!.. Говорю же — друг! Ты меня знаешь — я свято блюду моральный кодекс молодого строителя коммунизма и на сторону не хожу!.. Ну, что ж, попробуй! Но предупреждаю заранее — у нее черный пояс по карате, так что потом не обижайся!.. Передумал? Вот и замечательно! Она частный детектив, и у нее появились в вашем городе кое-какие интересы. Так что помоги ей, как мне!.. Договорились!

Положив трубку, Володя объяснил мне, как найти его друга Петра Федоровича Кириллова и как он выглядит, и я, видя, что стол Кири завален бумагами, от которых я его оторвала, спешно ретировалась. Дома я собрала сумку с кое-какими мелочами — вдруг заночевать придется — и поставила будильник на пять часов, чтобы утром по холодочку, пока солнце не разгулялось вовсю, проехать большую часть пути. Перед тем как лечь спать, я решила узнать, чем закончится моя поездка, и кинула гадальные кости. Выпало 4+36+17. Это значило, что, несмотря на трудности, мои дела пойдут так, как надо, и это меня приободрило.

Волгоград встретил меня испепеляющей жарой, и я, выйдя из машины около райотдела милиции, с надеждой на прохладу, которую долженствовал обеспечить кондиционер, нырнула внутрь. Надежды мои оказались тщетны — в кабинете, который Кириллов делил со своим коллегой, такой роскоши не предусматривалось. Сам изнывавший от жары и раскаленный, вентилятор лениво гонял по комнате горячий и прокуренный воздух. Кириллова я по описанию Володи узнала сразу: невысокий, с кругленьким животиком и залысинами, он едва доставал мне до плеча, что разом лишало его даже малейших надежд на взаимность, что он тут же прочитал на моем лице и перешел прямо к делу.

— Присаживайтесь, Татьяна Александровна! — предложил он. — Чем я могу вам помочь?

— Петр Федорович, — начала я, — в вашем городе вот по этому адресу, — я протянула ему листок, — в общежитии в течение некоторого времени проживали мать и дочь Нинуа. Мне необходимо выяснить, не случалось ли с ними за это время что-нибудь такое, что могло бы заставить их переехать в Тарасов. Мать работала педиатром в районной детской поликлинике, а девочка училась в школе — номер там есть, — я кивнула на листок, который он держал в руках. — Скорее всего, она находится в этом же районе.

— Да! — подтвердил он, возвращая мне листок. — Но это не наш район. — А потом добавил: — Не расстраивайтесь — дело поправимое, — и спросил: — Вы на машине?

— Конечно, — ответила я.

— Тогда поехали в их райотдел и на месте узнаем, что к чему, а потом к участковому можем заехать, — предложил он.

— Мне бы хотелось еще в общежитии побывать, — попросила я.

— Сделаем, — кивнул он. — Вместе с участковым и наведаемся — он своих подопечных лучше знает, — с этими словами он встал из-за стола, надел фуражку, и мы вышли из кабинета.

Я села за руль и, следуя его указаниям, поехала. Оказалось, что это относительно недалеко, и мы быстро добрались. В этом райотделе я с радостью и облегчением вдохнула охлажденный сплит-системой воздух и последовала за Кирилловым, который снова показывал мне дорогу. Остановившись около одной из дверей, он сначала постучал, а потом заглянул и вкрадчиво спросил:

— Можно?

Видимо, получив молчаливый кивок, он открыл дверь пошире и первым вошел. В уютном кабинете с массой цветов на подоконнике, шкафах и сейфе сидела симпатичная женщина в форме капитана милиции. Увидев Кириллова, она радостно заулыбалась, но вот при виде меня мгновенно скисла.

— Леночка! Мой друг из Тарасова попросил меня помочь Татьяне Александровне. Она полчаса как приехала и сегодня же собирается обратно, — поспешно объяснил Петр Федорович, давая понять, что не имеет ко мне никакого отношения, и лицо женщины немного прояснилось. — Она интересуется Нинуа, — добавил он.

— Присаживайтесь, — пригласила меня женщина и представилась: — Елена Юрьевна. Можно просто Лена.

На что я, как положено, ответила:

— Очень приятно! Можно просто Таня! — и села, а Петр Федорович устроился на стуле около окна и сделал вид, что происходящее его совершенно не касается.

— А почему вы ими интересуетесь? — спросила Елена.

— Я частный детектив и работаю по поручению моего клиента, — объяснила я. — Хочу выяснить, почему они, Манана Георгиевна и Сандра Вахтанговна Нинуа, прожив в Волгограде совсем немного, спешно уехали посередине учебного года, хотя девочка была школьницей.

— А соответствующая квалификация у вас имеется? — поинтересовалась Лена.

— И даже лицензия, — добавила я, доставая ее из сумочки и протягивая ей.

— Так вы из наших, милицейских? — спросила она, возвращая мне лицензию, которую самым внимательным образом прочитала.

— Из прокурорских, — пояснила я.

— А-а-а! — протянула Елена и, повторив: — Нинуа… Нинуа… — задумчиво сказала. — Где-то мне эта фамилия встречалась, только вот где?

— Я вас очень прошу, помогите, пожалуйста, — попросила я, протягивая ей все тот же листок с данными. — Может быть, это связано с общежитием, с районной детской поликлиникой или со школой.

Лицо Елены напряглось, глаза сощурились — видно было, что она усиленно вспоминала… вдруг она удовлетворенно улыбнулась.

— Вспомнила! — торжествующе сказала она и начала рассказывать: — Точно! Дело было в январе 2005-го! Во время каникул и как раз в школе! Там по вечерам работал для учащихся кружок бальных танцев. Вот вечером — уже темно было, но над входом яркий свет горел — оттуда три девочки после занятий и вышли. Тут-то по ним два раза и выстрелили! И одну девочку ранило, но она выжила.

— Но не Сандру? — уточнила я.

— Нет! — покачала головой Елена. — Не ее! Другую! Они, конечно, крик подняли! Из школы выскочили кто там был, вызвали «Скорую» и милицию. Раненую тут же в больницу отвезли, а мы двух других девочек в присутствии учителей допрашивали. Вот тогда-то я эту фамилию и услышала.

— Стрелявшего нашли? — быстро спросила я.

— Нет, — с сожалением сказала она. — Нашли две гильзы от пистолета «ТТ», нигде не засвеченного, и все. И допрос девочек ничего не дал — они же на свету стояли, своими разговорами были заняты и не очень-то видели, что там в темноте творилось.

— Глухарь! — вздохнула я.

— Он самый! — невесело согласилась Елена. — К тому же у нас разбойное нападение на инкассаторскую машину было. Три трупа — не шутка! Вот все силы на него кинули. А это со временем закрыли, — закончила она и вдруг, встрепенувшись, спросила: — Вы думаете, что целились именно в эту Нинуа, но просто промахнулись?

— Похоже на то, — подтвердила я. — Потому-то мать так спешно дочь и увезла, — и спросила: — Вы не могли бы по справке узнать в адресном бюро, откуда они в Волгоград прибыли? Я знаю, что в 2004-м из Ростова-на-Дону, но мне нужен точный адрес.

— Если он там есть, — добавила Елена. — Паспортистка могла просто написать, из какого города, и все, но попробовать можно, — согласилась она, берясь за трубку, и спросила: — Думаете, что концы там искать надо?

— Думаю, что да, — вздохнула я.

Елена позвонила в адресный стол и, назвав пароль, сказала, что ей надо. Буквально через две минуты она, взяв ручку, начала писать, а закончив, положила трубку и сказала:

— На ваше счастье, есть! — и протянула мне листок бумаги.

— Значит, я была права и это действительно общежитие, — сказала я, посмотрев на адрес.

— А где еще беженцы могли в то время устроиться? — удивилась Лена. — Только там!

От души поблагодарив ее, я направилась к выходу, а Кириллов немного задержался, и я краем уха услышала, что он пообещал заехать к ней вечером домой. «Ну, ты и ходок!» — мысленно усмехнулась я, но вслух, естественно, ничего не сказала.

— Ну, что? В общежитие, к участковому или в школу? — спросил, догнав меня, Кириллов.

— В Тарасов, — ответила я. — Ничего существенно нового я здесь уже не узнаю!

— Тогда давайте заедем ко мне домой! — предложил он и, увидев мои удивленно поднятые брови, пояснил: — Да я просто хочу Володьке рыбки передать! Пусть под пиво поест и вспомнит меня не только тогда, когда помощь потребуется.

— Хорошо! — согласилась я.

Ох, как же я потом об этом пожалела! Этот аппетитный, сводящий с ума запах соленой и копченой рыбы искушал меня всю обратную дорогу домой и я, въехав в город, первым делом позвонила Кирьянову и, узнав, что он еще на работе, завезла ему рыбу.

— С большим приветом от Кириллова из Волгограда! — сказала я, отдавая ему увесистый сверток. — Забирай скорее, от греха подальше, а то я сама себе удивляюсь, как удержалась и не ополовинила его.

— А вот мы с тобой, Татьяна, как у меня свободное время выдастся, эту прелесть и оприходуем! — предложил Киря.

— Свободное время? — воскликнула я. — У тебя?

— Тоже правда! — согласился он и спросил: — Съездила удачно?

— Вполне, — подтвердила я. — Но, как мне кажется, это только начало большого пути.

— Куда на этот раз? — с интересом спросил Володя.

— В Ростов-на-Дону, — ответила я. — А у тебя там случайно?..

— Увы! — Кирьянов развел руками. — Там у меня никого нет.

— Ну, на нет и суда нет, — вздохнула я. — Буду обходиться собственными силами.

— Пробьешься! — уверенно сказал Киря.

— А то! — рассмеявшись, ответила я.

Вернувшись домой, я приняла душ, поела и, когда пила кофе, решила выяснить, как дальше пойдут мои дела. Кости показали мне 30+15+8, и я недоуменно пожала плечами:

— Мне откроются неизвестные ранее факты? Так откуда я вам другие возьму в начале расследования?

Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что поездка на поезде, да еще в плацкартном вагоне, да еще в жару, это хорошее начало отпуска или работы, то не верьте! Из-за того, что самолеты из Тарасова в Ростов-на-Дону не летали, мне пришлось добираться по железной дороге, да еще в прицепном вагоне, который присоединяли к проходящему поезду на нашей станции. Детские вопли, пьяные крики, специфический вагонный дух, который особенно остро чувствуется именно в плацкартных вагонах и от которого не спасают даже открытые окна, довели меня до белого каления, и я с трудом сдерживалась, чтобы не заехать по морде очередному пьяному мужику, которому среди ночи вдруг захотелось покурить, и он отправился в тамбур по проходу, покачиваясь и задевая всех, кто попадался ему по пути. Одним словом, когда я вышла наконец из поезда, то чувствовала себя жутко провонявшейся и липкой от пота. И единственное, о чем я в тот момент яростно мечтала, — залезть в ванну и лежать, лежать, лежать…

— В любую приличную гостиницу в центре города, где есть горячая вода и кондиционеры, — сказала я водителю такси, садясь в машину.

— «Интурист» на Энгельса, — тут же ответил он, и мы поехали.

В гостинице я повторила свои требования ресепсионисту, как их называет Михаил Задорнов, и узнала, что с кондиционерами остались только «люксы».

— Давайте! — решительно сказала я, потому что в деньгах благодаря Андрееву была действительно не ограничена.

В номере я быстро разделась, побросав одежду как попало, потому что все это было невозможно надеть еще раз без стирки, и, возблагодарив бога, что додумалась взять с собой еще один костюм, налила ванну и плюхнулась туда блаженствовать. Решив, что как следует отмокла, я вымылась и, выйдя из ванной, упала на кровать. В комнате было так хорошо и прохладно, что я мгновенно уснула, чтобы добрать недобранное в поезде. Проснувшись, я поняла, что на сегодня работы не предвидится — был уже вечер, и, приведя себя в порядок, спустилась в ресторан поужинать. Отбившись, правда без применения грубой физической силы, от нескольких подвыпивших посетителей, которые настойчиво набивались мне в компаньоны, причем не только на ужин, но и на ночь, я вернулась к себе и провела остаток вечера перед телевизором — из-за полного отсутствия новой информации думать о деле не имело никакого смысла — это было бы переливанием из пустого в порожнее.

Зато утром я встала пораньше и полюбовалась из окна медленно текущим Доном с баржами и буксирами. Услышав утренний прогноз погоды, обещавший ростовчанам сумасшедшую жару, я решила срочно заняться делом, чтобы как можно скорее уехать из этого пекла. Выйдя из гостиницы, я взяла такси и показала водителю адрес общежития.

— Далековато будет, — хмыкнул он.

— Что? Машина не доедет? — ехидно поинтересовалась я.

— Просто на обратную дорогу клиента не найду, — пояснил он.

— Черт с тобой! — огрызнулась я на вымогателя. — Плачу за оба конца!

— Вот это другое дело! — обрадовался он, и мы поехали.

Ехать действительно оказалось далеко. Когда же мы наконец остановились возле обшарпанного четырехэтажного здания на окраине города, вокруг которого витал стойкий аромат выгребной ямы, я сильно засомневалась, что смогу отсюда нормально выбраться, потому что никаких остановок общественного транспорта по дороге не увидела, а о такси и говорить не приходилось — по дороге нам не попалось ни одной машины ни в нашем, ни в обратном направлении.

— Слушай, парень! — сказала я водителю. — Я передумала! — Он тут же угрожающе повернулся ко мне, и я пояснила: — Будешь ждать меня здесь и потом отвезешь обратно! А может, еще куда сегодня съездить придется.

— А я чего? — обрадовался он. — Я со всем нашим удовольствием!

— Ну, тогда возьми за то, что мы уже проехали, и я пошла.

Отдав ему деньги, я вышла из машины и направилась в общежитие, где была тут же встречена дежурным вопросом бдительной вахтерши:

— Вы к кому?

— А может быть, и к вам, — приветливо ответила я и, поздоровавшись, спросила: — Вы случайно не помните мать и дочь Нинуа, которые отсюда в 2004-м уехали? Я их ищу по очень важному делу.

— Нет! — покачала головой она. — Я тут всего год. Как под сокращение попала, так через биржу сюда и устроилась. Мне до пенсии три года, надо же как-то дорабатывать, — объяснила она.

— А здесь есть кто-нибудь из старых жильцов, которые могут их помнить? — поинтересовалась я.

— Наверное, есть, — неуверенно ответила женщина. — А вообще, контингент у нас здесь часто меняется — поживут пару-тройку месяцев и уедут.

— А может, комендант лучше вас знает? — предположила я.

— Может, — согласилась она. — Когда я сюда пришла, он уже работал.

— А где мне его найти? — обрадовавшись, спросила я.

— Да он за домом с рабочими воюет, — объяснила вахтерша. — Траншею разрыли и не делают ничего, паразиты! — возмутилась она. — А люди тут без воды сидят.

— Без горячей? — уточнила я. — Так это летом везде такая история.

— Если бы! — воскликнула она. — Без холодной! В колонку за два квартала ходить приходится! И туалеты не работают! Люди поутру ведра выплескивают! Кто посовестливее, те подальше, а пьянь всякая, так прямо возле крыльца, чтоб им пусто было!

— Н-да! — только и смогла на это ответить я и пошла искать коменданта.

Нашла я его именно там, где и говорила вахтерша, точнее, сначала услышала, потому что мат стоял такой, что я даже остановилась. Я, конечно, давно уже не краснею и не смущаюсь, когда слышу подобное, но это было нечто! Завернув за угол, я увидела сидевших на куче земли работяг и стоявшего перед ними мужика в тельняшке, который живописал своим внимательным слушателям, что с ними будет в самом ближайшем будущем, если они немедленно не начнут работать. Работяг, видимо, проняло, потому что они нехотя поднялись и спустились в траншею.

— Семь потов с этими гадами сойдет, пока заставишь их с места стронуться! — пожаловался он мне, вытирая лоб, а потом спросил: — Вы ко мне?

— К вам, — подтвердила я. — Я хотела узнать у вас, помните ли вы Нинуа.

— Помню! — кивнул он. — Одни из самых приличных жильцов, что здесь были.

— А не знаете ли вы, куда и почему они отсюда уехали.

— Не знаю. Я тогда в отпуске был. Вышел на работу, а их уже нет!

— А, как вы думаете, кто может это знать? — спросила я.

Комендант почесал в затылке, подумал и сказал:

— Смирновы, наверное, — они с ними в соседней комнате жили. Тоже люди приличные. Сам-то выпивает, но по выходным и в меру. Да! Манана же ребенка их лечила! — воскликнул он. — Так что вы их поспрошайте!

— А где они?

— На втором этаже в 35-й живут. Только они сейчас на работе! Раньше шести не придут! — объяснил он.

— Ладно! Вернусь к этому времени! — пообещала я и попросила: — А нельзя в книге регистрации посмотреть адрес, откуда они прибыли? Вдруг там о них что-нибудь есть?

— А у меня этого нет! — развел руками комендант. — Вы лучше в адресный стол сходите, может, там чего есть.

— Спасибо, я так и сделаю, — сказала я и спросила: — А где находится ближайшая школа? Может быть, мне там скажут, с кем Сандра дружила и теперь переписывается.

— А их здесь три, — ответил он. — Одна-то совсем рядом — туда все общежитские ходят, вторая чуток подальше, а третья возле завода — туда рабочие на служебном автобусе ездят. Да я вам сейчас объясню, — пообещал он, но его объяснения были до того путаными и невнятными, что я поняла, что придется разбираться самой.

— Ладно, проедусь по всем трем, — сказала я и пошла назад к машине, по дороге костеря себя на все корки: — Дура! Кретинка безмозглая! Ну, чего тебе стоило зайти в Волгограде в школу и узнать, откуда к ним перевелась Сандра? Поленилась? Вот теперь и крутись! Хорошо хоть ума хватило машину не отпустить, а то ковыляла бы сейчас на своих шпильках по этой жаре да еще по разбитой дороге! Идиотка законченная!

С этими словами я села в машину, и услышавший их водитель удивленно на меня уставился.

— Это я не тебе, — хмуро объяснила я и сказала: — Поехали по школам! Их тут поблизости аж три! Одна должна быть где-то совсем рядом, но я так и не поняла, где именно, так что ориентируйся сам.

— Легко! — заверил меня парень.

На деле оказалось, что это не так уж и легко, потому что он долго крутился по окрестным улицам, а потом, не выдержав, выругался сквозь зубы и достал из бардачка карту города. Но и с ней ему приходилось то и дело останавливаться и спрашивать прохожих, как ему проехать. По закону подлости нужная мне школа оказалась третьей, той самой, что находилась около завода, и я тут же поняла почему — рядом стояло здание детской поликлиники той медсанчасти, где работала Манана Георгиевна.

— Могла бы и раньше догадаться, дурища! — прошептала я в свой адрес сквозь зубы и тут же нашла себе оправдание: — Да в такой жаре мозги просто плавятся! Где уж им соображать!

Узнав у вахтерши, что в учительской на втором этаже должен кто-то быть, потому что ключ еще не сдали, я обрадовалась и быстро направилась туда. Изнывавшая там от жары женщина что-то писала, постоянно вытирая друг о друга потевшие ладони, и очень неохотно согласилась со мной побеседовать. Узнав, что она хорошо помнит Сандру, я без особых церемоний достала из кошелька и положила на стол сто долларов.

— Это мне? — изумленно спросила женщина.

— Да, если вы подробно ответите на мои вопросы, — подтвердила я.

— А что вы хотите узнать? — не отрывая взгляд от денег, спросила она.

— Все! — исчерпывающе ответила я и уточнила: — Все, что вы знаете! Фантазии мне не нужны! Главное же, что меня интересует, почему Нинуа уехали из Ростова.

— Не знаю, — расстроенно ответила учительница, решив, наверное, что денег ей теперь не видать. — Сандра у нас гордостью школы была. Круглая отличница! А танцевала как! У нас в городе был областной конкурс по бальным танцам, так она там первое место заняла! О ней даже в центральной прессе писали! — с гордостью заявила она. — У нас эта вырезка на стенде висела!

— В какой прессе? — насторожилась я.

— В «Комсомольской правде».

— В местном приложении? — уточнила я.

— Да нет! — махнула рукой женщина. — Я же сказала — в центральной.

— А когда был этот конкурс? — чуть не вскрикнула я.

— В 2004-м, в декабре, — недоуменно ответила она. — Как раз под Новый год!

— Спасибо огромное! — искренне сказала я. — Вы мне очень помогли! — и пододвинула по столу в ее сторону купюру.

— Чем? — удивилась учительница, не решаясь взять ее.

— Всем! — только и ответила я, поднимаясь, и, оставив ее удивляться дальше, почти бегом направилась к выходу.

При виде меня шофер завел мотор, но я отрицательно покачала на ходу головой и направилась в поликлинику, где спросила в регистратуре, как мне пройти к главврачу и давно ли он тут работает. Узнав, что с незапамятных времен, я бодрым шагом подошла к его кабинету и очень обрадовалась, увидев на табличке имя Шалва Луарсабович Лейба. Зная пристрастие южан к блондинкам (а я, между прочим, даже натуральная), я решила, что быстро и легко все выясню. Постучав, я вошла и, увидев в кресле за столом пожилого, полного и хмурого грузина, который неприязненно посмотрел на меня, сильно засомневалась, что он мне что-нибудь скажет, и оказалась права.

— Шалва Луарсабович! Скажите, пожалуйста, вы помните Манану Георгиевну Нинуа? — пустив в ход все свое обаяние, спросила я. — Она здесь у вас работала.

— Помню, — кивнул он.

— А почему она уволилась? — вкрадчиво поинтересовалась я.

— А почему вас это интересует? — вопросом на вопрос ответил он.

— По делу, — объяснила я.

— По какому делу? — уточнил он.

Поняв, что эта игра может продолжаться бесконечно, я устало сказала:

— Шалва Луарсабович! Я частный детектив и работаю по поручению своего клиента, который, можете мне поверить, не собирается причинять ни Манане Георгиевне, ни Сандре какое-нибудь зло. Наоборот, он стремится им помочь!

— Манана Георгиевна подала заявление по собственному желанию, и я его подписал, — наконец сказал он и демонстративно уткнулся в бумаги.

— Шалва Луарсабович! Последний вопрос, — просительным тоном сказала я, и он нехотя поднял на меня глаза. — Ее решение уволиться было внезапным?

Немного помолчав, он сказал только одно слово:

— Да!

— Но она хоть как-то его объяснила? — быстро спросила я.

— Это уже настоящий допрос, — недовольно сказал он.

— Умоляю, Шалва Луарсабович! Для меня это очень важно! — я даже руки на груди молитвенно сложила.

— Нет! — резко ответил он, а потом сухо добавил: — Извините, я очень занят.

Выйдя от него, я села в коридоре на стул и задумалась, где искать концы этой истории, если и в общежитии меня ждет провал. Из этого состояния меня вывел раздавшийся прямо над ухом старческий женский голос:

— Ты ждешь кого, дочка? Или ищешь? — Я подняла глаза и увидела около себя пожилую санитарку со шваброй и ведром. — А может, тебя наш главный чем обидел?

— Ну, не то чтобы обидел… — сказала я, помотав головой. — Но…

— Ты на него, дочка, не серчай! — попросила старушка. — Это он после отъезда Мананы такой стал, — и она, горестно вздохнув, махнула рукой.

— Вы знали Манану Георгиевну? — быстро спросила я.

— А как же! — негромко воскликнула санитарка. — За столько-то лет! И ее, и дочку ее хорошо помню! Сандрочка же здесь выросла! Она, еще когда в школе не училась, целыми днями здесь находилась — врачи с ней занимались, немая она была.

— Немая?! — потрясенно воскликнула я.

— Да, — печально кивнула она. — Видать, несладко им там в Сухуми пришлось, что она на нервной почве онемела. А потом ничего! Заговорила, слава тебе, господи! Так что в школу она уже нормальная пошла. Они с Мананой утром на рабочем автобусе приезжали. Манана — в поликлинику, а Сандра — на занятия. А после уроков она прямо сюда, тут и домашние задания делала. Сначала в комнате отдыха, а потом уже у Шалвы в кабинете.

— Даже так? — удивилась я.

— Было! — солидно покивала головой санитарка. — Он же овдовел тому пять лет! Жена у него от рака умерла. Уж как он ее спасал! По каким только врачам не возил! Да не спас! Царствие ей небесное! — старушка быстро перекрестилась. — Жалели его все наши! А Манана же с ним одной крови, — и, боязливо оглянувшись на дверь главврача, тихо сказала: — Любовь у них тогда с Шалвой началась, да быстро кончилась! Только-только у них все закрутилось, как она уехала, — старушка вздохнула. — Помню, была она накануне веселая такая, счастливая! Сандрочка уже большая была! Сама с рабочими на автобусе уехала, а Манана задержалась… Ну, сама понимаешь, по каким делам! — с хитрым видом сказала она, и я в ответ понимающе покивала. — Да и то, где им встречаться-то было? Она в общежитии жила в одной комнате с дочкой, а он, видать, сына своего стеснялся. Отвез ее потом Шалва домой на машине — я из окна видела, как они уезжали. А вот на следующий день!.. — санитарка аж руками всплеснула, звякнув при этом ведром. — Пришла она, сама на себя не похожая, и прямиком к нему в кабинет. Крик там стоял! — она покачала головой.

— А из-за чего? — быстро спросила я. — Может, вы что-нибудь слышали?

— Так они по-своему говорили! — отмахнулась санитарка. — Выскочила оттуда Манана и бегом. А в руках у нее сверток какой-то был и лист бумаги! А Шалва-то потом вышел, чернее тучи, и сказал, что Манана у нас больше не работает. Сильно он из-за нее переживал! Ой, как сильно! Так и не женился до сих пор! С сыном старшим живет!

— А когда это было? — поинтересовалась я, хотя уже была уверена в ответе.

— Когда? — Старушка задумалась, а потом сказала: — В 2004 году.

— Спасибо вам большое! — радостно сказала я, поднимаясь, и, не раздумывая, вручила ей сто долларов — ничего! Не обеднеет от этого Андреев!

— Это ты чего это? — удивилась она. — Это ты чего мне дала?

— Это сто долларов, бабушка! — объяснила я. — На наши деньги немногим больше двух с половиной тысяч рублей.

— Да за что ты мне это, дочка? — обомлела она.

— За все! — кратко ответила я и быстро пошла к дверям, провожаемая ее охами и ахами.

Водитель даром времени не терял и решил перекусить, пока меня не было, так что я застала его активно жующим.

— Куда теперь? — спросил он меня с набитым ртом, когда я села в машину.

— В ближайшее Интернет-кафе или клуб! Что тут есть! — скомандовала я.

— И где его искать? — удивился он.

— А я откуда знаю? — возмутилась я. — Ты местный, тебе виднее!

— Понял! Я сейчас! — сказал парень, вылезая из машины.

Пока он разговаривал с какими-то подростками, я принюхалась — в машине аппетитно пахло чем-то жареным, и у меня засосало под ложечкой. «Да и мне бы не мешало поесть!» — подумала я, но тут же решила, что обойдусь — дело важнее.

— Есть! — сказал мне, вернувшись, шофер. — Здесь недалеко!

Интернет-клуб оказался задрипанным и заплеванным подвалом, где с воплями и ожесточенным азартом подростки расстреливали своих виртуальных врагов. Свободный компьютер все же нашелся, и я, открыв «Яндекс» и набрав имя «Сандра Нинуа», тут же получила не только то, что ожидала увидеть: статью о конкурсе, где упоминалось имя победительницы и была четкая фотография ее и какого-то мальчишки, но и небольшую заметку из «Волгоградского вестника» о том, что Сандра Нинуа заняла второе место на областной олимпиаде по химии, а вот про Тарасов там ничего не было. «Ой, как интересно! — подумала я. — Получается, что их кто-то преследует, используя при этом новейшие достижения науки и техники, но кто? Где его искать? И, самое главное, почему этот некто хочет Сандру убить? Ладно! — решила я. — У меня пока период накопления информации. А вот как наберу ее побольше, тогда и анализировать примусь!»

— А теперь поехали в адресный стол, — скомандовала я, вернувшись в машину.

— Он в центре, — предупредил меня парень.

— А какая разница! — отмахнулась я. — У меня все равно до шести вечера время свободное.

Он искоса глянул на меня, вздохнул сочувственно, и мы поехали. «Чего это он?» — удивилась я, но, когда мы туда приехали, перестала удивляться и поняла «чего» — возле закрытых дверей стояла потная, злая от жары и долгого стояния на ногах толпа, при виде которой было ясно, что она растерзает любого, кто попытается сунуться без очереди.

— Как раз обеденный перерыв кончается, — объяснил водитель. — Как двери откроют и все войдут, можете попробовать зайти следом. А так, — он кинул на толпу, — и не суйтесь!

— Да поняла уже! — невесело отозвалась я и сказала: — Слушай, парень! Душевно тебя прошу: напрягись и подумай, может, у тебя здесь кто-нибудь знакомый есть.

— Откуда? — удивился он. — Я на Левбердоне живу.

— Где? — переспросила я.

— Ну, на левом берегу Дона, — объяснил он.

— А у родственников? Знакомых? Друзей? Друзей по армии? — настаивала я. — Ты не волнуйся! Я заплачу!

Услышав это, водитель начал активно чесать в затылке, говоря при этом:

— Ну, если так, то надо подумать.

Муки мыслительного процесса явственно отражались на его лице. Потом он достал из бардачка записную книжку и, взяв сотовый, начал звонить. Между тем обед закончился, толпа ломанулась в двери, где мгновенно образовалась давка, и послышались возмущенные крики, в основном женские.

— Что вы хотите? — усмехнулся шофер, отрываясь от своего дела. — Южная кровь! Темперамент! Как у нас говорят: «Гену пальцем не задавишь»! Гены, в смысле!

— Да уж вижу! — согласилась я.

Наконец книжка дошла до конца, парень тяжело вздохнул и виновато посмотрел на меня.

— Значит, придется пробиваться самой! — вздохнула я и отправилась в адресный стол.

Взяв бланк заявки и заполнив его, я пристроилась в хвост очереди к окошечку. Разморенная жарой работница шевелилась, как сонная муха, и я, обливаясь потом и обмахиваясь носовым платком, продвигалась к цели мелкими приставными шагами. Оказавшись наконец возле окошечка, я наклонилась к нему и протянула работнице листок и свой паспорт, предварительно вложив в него пятьсот рублей в надежде, что это заставит женщину не только не задавать лишних вопросов, но и поторопиться. Она медленно прочитала заявку, проигнорировав пока паспорт, а потом подняла на меня удивленные глаза и спросила:

— А зачем вам эти данные?

— Ой, простите! — воскликнула я. — У меня там в паспорте еще один листочек лежит! Вы его посмотрите и все поймете.

Пролистав паспорт и обнаружив деньги, женщина подняла на меня обалделый взгляд, и я ей покивала:

— Да-да! Именно этот!

Она немного помолчала, переваривая увиденное и услышанное, а потом сказала:

— Только для этого архив поднимать придется.

— Ничего! — успокоила я ее. — Я подожду! А вы, как найдете, позовите меня по фамилии, и я к вам подойду.

Женщина кивнула, соглашаясь, и крикнула куда-то в глубь помещения:

— Надя! Подмени меня! — даже не подумав выписать мне квитанцию за услуги.

На ее зов появилась другая женщина, а первая быстро скрылась из виду — все ясно! Делиться она явно не собиралась! Я вышла на улицу и, встав в тени дерева, где хотя бы не было прямого солнца, закурила. «Ждать мне придется неизвестно сколько, а есть хочется ужасно, — тоскливо подумала я. — Да чего там есть! Жрать я хочу так, что хоть ветки грызи!» Немного забив голод курением, я вздохнула и вернулась в помещение, где, несмотря на открытые окна, было совершенно нечем дышать. Присев на подоконник, где было все-таки немного прохладнее от небольшого движения воздуха, я набралась терпения и, чтобы убить время, начала гадать, кто же может быть преследователем семьи Нинуа. Предположения были самые нелепые, но, что делать, если исходных данных имелось совсем чуть-чуть. Я настолько глубоко задумалась, что не сразу разобрала, что кто-то зовет меня по фамилии.

— Иванова! — кричал женский голос из выходивших в зал дверей. — Иванова!

Очнувшись, я метнулась туда, чтобы поскорее получить справку и выйти наконец-то из этой душегубки.

— Вот! — сказала мне женщина, протягивая листок. — Все, что есть!

— Ой! Спасибо вам огромное! — начала рассыпаться я в благодарностях, но женщина только рукой махнула:

— Да ладно уж! — и скрылась в дверях.

На улице я посмотрела адрес, но он мне ничего не сказал — я как-то еще девчонкой была в Сухуми с родителями, но, естественно, ничего не помнила, кроме бескрайнего моря, обезьяньего питомника и ощущения праздника от вида весело гомонящей и разноцветной толпы отдыхающих. Единственное, что я поняла, — это то, что дом был частным, потому что номера квартиры не имелось. Посмотрев на часы, я увидела, что у меня не осталось времени, чтобы, как я надеялась, перекусить, и, грустно вздохнув, сказала водителю:

— Слушай! Мы сейчас обратно к общежитию поедем, а я есть хочу. Нет ли поблизости какого-нибудь местечка, чтобы купить что-нибудь пожевать на ходу?

— Есть! — кивнул он. — Здесь недалеко шаурмой торгуют.

— Надеюсь, не с собачатиной? — с подозрением спросила я.

— Не! — возмутился водитель. — Мы с ребятами там часто покупаем и никогда ничего! Там хозяин — мужик нормальный!

— И все-таки не хотелось бы рисковать! — отказалась я. — Лучше уж пирожки! С капустой или картошкой! Да и сладкие пойдут, на худой конец!

— Так это мы по дороге найдем! — с готовностью отозвался парень. — Этого добра в городе навалом.

И действительно, остановившись около какого-то кафе, возле витрины которого стоял под тентом большой стол, я купила себе пирожков и бутылку минералки без газа. То, что растяпа-продавщица всучила мне вместо пирожков с капустой, как я просила, с повидлом, я обнаружила уже тогда, когда мы отъехали, но не возвращаться же было. Чертыхнувшись и помянув ее недобрым словом, я стала есть. Описывать этот процесс не стоит, но некоторым циркачам стоило бы у меня поучиться. Подумаешь, жонглировать мячами, стоя на спине у лошади! Пусть бы попробовали перекусить, сидя на заднем сиденье машины, которая едет на окраине города, где остатки асфальта на дороге неравномерно чередовались с выбоинами. Как ни старалась я приспособиться, но пару раз себе в нос пирожком все-таки заехала, да и минералкой облилась, возблагодарив бога за то, что взяла именно ее, а не пепси или коку. Она-то быстро высохнет — благо на улице жара несусветная — и пятен не останется, а вот от них?..

Кое-как победив свой то ли обед, то ли ужин, я закурила и задумалась: «Интересно, а смогут ли Смирновы сказать мне что-то полезное? По идее — должны! Соседи все-таки! А, как говорят, близкий сосед лучше дальнего родственника!» В общежитии вахтерша пропустила меня уже без вопросов, и я поднялась на второй этаж. На фоне соседских ободранных дверей дверь квартиры 35 выглядела чуть ли не роскошно. На мой стук мне открыл здоровый мужик и неприветливо спросил:

— Тебе чего?

— Я Нинуа ищу, — объяснила я.

— Так они съехали давно, — удивленно ответил он.

— А вы не знаете почему? — тут же спросила я.

— А черт его знает! — пожал он плечами. — В одночасье собрались, и на следующий день их здесь уже не было.

— Тоже мне! Скажешь! Черт! Да я, может, тоже сбежала бы, если бы меня убить грозились! — раздался из комнаты женский голос.

— Убить? — воскликнула я.

— Это хозяйка моя, — пояснил Смирнов, а появившаяся рядом с ним в дверях женщина еще раз повторила:

— Да! Убить! Может, и в тот день убили бы, если бы не я.

— А вы не расскажете, как все это было? — попросила я.

— Ты чего гостей на пороге держишь? — набросилась на мужа Смирнова и пригласила меня: — Проходите!

Я вошла и увидела небогатую, но очень опрятную комнату, по которой распространялся такой чудный запах борща, что я, не сдержавшись, сглотнула слюну.

— Садитесь с нами, — пригласила меня Смирнова, но я, видя небольшую кастрюльку, а за столом еще и мальчика лет семи, отказалась — им и самим было только-только. — А чего вы их ищете? — спросила меня она.

— Да я по делам в вашем городе, вот знакомые и попросили съездить и узнать, что с ними, а то давно от них писем не было, — объяснила я.

— Что-то не помню я, чтобы они письма получали, — с подозрением глядя на меня, сказала Смирнова.

— Так они Манане Георгиевне на рабочий адрес писали, в поликлинику, — там-то не потеряются, — нашлась я.

— И то верно! — согласилась она, покачав головой. — У нас тут такой бардак!

— Ну, вы скажите хоть, как они жили тут? — попросила я. — А то в письмах она писала, что у нее все хорошо, а как на самом деле было?

— А так и было! — ответил Смирнов. — Мы сюда приехали, когда они здесь уже жили. Держались они… Ну, как вам сказать?.. Обособленно! — нашел подходящее слово он. — Дружить — ни с кем не дружили, но, если чего попросишь, Манана всегда поможет. Укол там сделать, давление померить, ребенка посмотреть, а то и вылечить… Отзывчивая она была! Жалко было, что уехала!

— Так если у нее врагов не было, кто же ее убить грозился? — удивилась я.

— А черт его знает! — пожал плечами Смирнов. — Мужик какой-то!

— У нас тогда сын температурил, — сказала его жена. — Вот я все в окно и поглядывала — Манану ждала, чтобы она его посмотрела. Сандру-то я видела, как прошла. Еще спросила у нее, когда, мол, мать придет, а она мне в ответ, что попозже. Вот я ее и высматривала. А тут вижу, идет она! Я обрадовалась, и вдруг мужик какой-то выскочил — и к ней. За плечи схватил, трясет и орет что-то. Я в коридор метнулась…

— Я с мужиками на лестнице курил, — пояснил Смирнов.

— Вот-вот! — покивала его жена. — И кричу ему, что Манану, мол, бьют!

— Ну, тут мы все вниз по лестнице скатились — и на улицу! — продолжил Смирнов.

— А я окно открыла и кричу тому мужику, чтобы он Манану в покое оставил, — рассказывала его жена. — Слышала только, как он орал: «Куда ты ее дела? Отвечай, сука! А то пришибу на месте! А еще лучше хахалю твоему все расскажу, тогда сама в петлю полезешь!» А тут наши высыпали — и к нему! Уважали тут Манану, ничего не скажу!

— Вломили мы ему хорошо! — удовлетворенно сказал Смирнов. — Так наподдали, что долго он еще на снегу лежал, а потом гляжу — нет его уже. Ушел, значит!

— Я в дверях стояла, видела, как она шла, — вздохнула женщина. — Белее снега была! Шла и все причитала: «Вай мэ! Вай мэ!», то есть «Горе мне!», — объяснила она. — К себе зашла и слышу — что-то по-грузински дочке говорит. Та заплакала. Ну, я подождала немного, пока она успокоится, а потом постучала все-таки — сын же болел. Зашла, а они вещи собирают! Я говорю: «Манана! Ты чего?», а она мне со слезами, что, мол, не будет у них теперь здесь жизни.

— А почему, не объяснила? — спросила я.

В ответ Смирнова пожала плечами и проговорила:

— Но сына нашего она в тот вечер посмотрела и лекарства сказала, какие принимать. А наутро как ни в чем не бывало, смотрю, в автобус садится. Одна, правда. Ну, думаю, успокоилась и решила не уезжать! А потом вижу — такси приехало! Ближе к вечеру дело было! Вынесли они с Сандрой сумки — и все! Не попрощалась даже ни с кем!

— Наверное, не хотела, чтобы ее расспрашивали, — предположил Смирнов. — Вы же, бабы, как со своими вопросами впиявитесь, так от вас и не отвяжешься!

— Да уж! — вздохнула я. — Расстроили вы меня! — и как бы между прочим спросила: — А потом Манану здесь никто не искал?

— Не знаю! — пожала плечами женщина, внимательно глянув на меня.

— Я потому спрашиваю, что, если она так внезапно уехала, то ее знакомые могли ее искать, — объяснила я. — Если Манана с ними, как и с вами, не попрощалась, то они могли встревожиться, когда она пропала, и прийти сюда. А вдруг они вахтерше адрес свой оставили или телефон, чтобы та им сообщила, если от Мананы какая-нибудь весточка придет! Вот я и хочу с ними встретиться и поговорить — вдруг она им написала или звонила.

— А-а-а! Поняла! — сказала женщина. — Только вахтерша-то у нас новая, она уже потом появилась.

— А адрес прежней вы не знаете? — с надеждой спросила я.

— Не знаю, — с сожалением сказала она.

— Так у Митьки спросить надо! — воскликнул Смирнов. — Он к ее дочке клинья подбивал, а она его отшила! Да и правильно сделала! Толку от такого мужика в доме, как от козла молока!

— От тебя больно много толку! — вскинулась его жена. — Сколько уже прошу полку повесить, а у тебя все руки не доходят! У мальчишки все учебники навалом лежат! А так стояли бы себе по порядку!

— Да прибью я! Прибью! — привычно отбивался он, а потом поднялся и пошел к двери.

— Ты куда? — возмутилась она.

— К Митьке за адресом, — буркнул он.

— Только попробуй мне там хоть каплю выпить! — крикнула она ему вслед.

— Ну, дура-баба! — вздохнул он. — Мне же завтра на работу! Какая тут пьянка?!

Он ушел, а я попросила женщину:

— У вас ничего попить не найдется? — Жаренным на черт-те каком масле пирожкам было почему-то неуютно у меня в животе, и изжога мучила страшно.

— Квасу холодного хотите? — спросила она.

— Очень хочу! — сказала я.

— Он у меня домашний, ядреный, — похвалилась она, доставая из холодильника трехлитровую банку, которая тут же покрылась капельками влаги, и наливая мне от души полный стакан.

Я с удовольствием выпила его почти залпом и, отдуваясь, сказала:

— Спасибо! Очень вкусно!

— Еще хотите? — предложила она.

— Нет, спасибо! — поблагодарила я и спросила: — Вот вы сказали, что тот мужик кричал: «Куда ты ее дела?» А как вы думаете, что он имел в виду?

— А бог его знает? — пожала она плечами. — Может, вещь какую? А может, бумагу важную? Не знаю!

Вернувшийся Смирнов протянул мне листок бумаги и возмущенно сказал:

— Вот! Насилу из Митьки вытряс! Уже ничего не соображает, паразит!

— А где это? — спросила я, посмотрев на адрес.

— Как отсюда выйдете, — начал объяснять Смирнов, — так прямо через стройку…

— Какую стройку? — удивилась я, потому что ничего подобного поблизости не было.

— А! — махнул рукой он. — Это еще при Советах начали новое общежитие строить, а потом забросили, так что руины там сейчас, как после войны.

— Теперь поняла, — кивнула я, потому что руины действительно видела.

— Как через стройку пройдете, так направо до первого перекрестка, а там уже налево и прямо. Километра через два будет пивной ларек, а за ним опять направо. Как увидите дом с голубятней, так это он и есть. Ее Ольга Ивановна зовут.

— Спасибо вам большое за помощь и за квас! — сказала я, поднимаясь. — До свиданья!

Выйдя из общежития, я с большим подозрением посмотрела на руины и, естественно, не стала к ним даже приближаться, а села в машину и, протянув водителю адрес, сказала:

— Разбирайся как хочешь, но мне надо туда попасть.

Парень взял листок, посмотрел на него и присвистнул:

— Елкин гриб! Да тут сам черт ногу сломит!

— Ориентир — пивной ларек! — подсказала я.

— Так это мы запросто! Быть не может, чтобы его в округе никто не знал! — обрадовался шофер и резво взял с места.

Поплутать нам все-таки пришлось и к нужному дому мы добрались в начале восьмого. Когда машина остановилась перед добротными воротами, я вышла и постучала в калитку — в ответ тут же раздался лай большой собаки. «Этого мне только не хватало!» — вздохнула я и постучала снова.

— Кто это там, на ночь глядя? — донесся из глубины двора недовольный мужской голос.

— Мне к Ольге Ивановне, — крикнула я в ответ.

— Ну и на кой ляд тебе моя теща потребовалась? — спросил, подойдя к калитке, молодой мужчина.

— По делу, — кратко ответила я.

— А у нее сейчас всего и делов, что моих детей нянчить, — разглядывая меня, сказал он.

— Я с ее бывшей работы, из общежития, — объяснила я. — Мне нужно у нее кое-что узнать.

— Ну, проходи! — неприветливо пригласил он, отпирая замок. — Прямо по дорожке иди!

Я пошла и увидела рядом с крыльцом возле будки здоровенную кавказскую овчарку, которая при виде меня показала клыки и глухо зарычала.

— Спокойно, Дружок! — сказал мужчина, и я чуть не рассмеялась — более нелепой клички для этого зверя трудно было придумать.

Когда мы вошли в дом, мужчина громко позвал:

— Мать! Тут к тебе пришли!

— А, батюшки! — удивленно сказала появившаяся в дверях комнаты чистенькая, опрятная старушка. — Кто это по мою душу?

— Ольга Ивановна! Я к вам и надолго не задержу! — извиняющимся тоном сказала я.

— Да ты в комнату пройди! — пригласила она меня. — Чего же на пороге разговаривать?

— А так быстрее будет, — улыбнулась я и выдала ей ту же версию, что и Смирновым.

— Манану помню! — кивнула она. — И дочку ее тоже! И как приехали они помню! Обе такие зашуганные! Любого шороха боялись! Вещей-то у них с собой только три сумки и было! Одно слово — беженцы! Сандра-то сначала немая была! Детишки наши общежитские, бывало, позовут ее играть, а она все к Манане жмется. Вот горе-то матери! — вздохнула она. — Манана-то с дочки глаз не спускала, боялась за нее! Чуть что, тут же звала: «Сандрочка! Иди к маме! Иди, моя хорошая!» А потом ничего! Отживели обе! А там и Сандра заговорила! Они же как к нам попали! Манана сразу в горздравотдел пошла работу искать, вот ее в заводскую детскую поликлинику и направили! А уже оттуда ордер к нам в общежитие дали. Ну, собрали мы им мебель кой-какую, белье — у них же ничего с собой не было. И стали они жить. Но и потом они держались хоть и приветливо, но близко к себе никого не подпускали! А съехали-то они после того, как ее чуть не побили! Манану то есть!

— Можно поподробнее! — попросила я.

— Чего ж не рассказать? — удивилась она. — Тайны тут никакой нету! Тот день, я помню, мужик какой-то, ну, чистый уголовник с виду, еще днем пришел и Манану спрашивал…

— Русский? — спросила я.

— Русский, — подтвердила старушка. — Ну, я ему и говорю, что, мол, на работе она, а сама удивляюсь, чего ему от нее надо. Сразу же видно, что не пара они. Она-то женщина приличная, а он… — она махнула рукой. — Тут он про Сандру спрашивает, а я еще больше удивилась. А потом думаю, уж не отец ли он ее? Дочка-то не в мать пошла, хоть и грузинка по паспорту. А чего тебе, говорю, от девочки нужно? А он усмехнулся так… Нехорошо… И сказал, что поговорить с ней хочет. А девочке-то такой отец разве нужен? — спросила она меня.

— Думаю, что нет, — твердо ответила я.

— Вот и я так подумала, — согласилась она. — Десять лет об нем ни слуху ни духу не было, сидел, видать, а тут, нате вам, явился! Да разве от такого отца чего хорошего можно ждать? Зачем же девочку смущать? Жизнь ей портить? — спросила она меня и сама же ответила: — А незачем! Вот я ему и сказала, что уехала, мол, Сандрочка, что мать ее к родне отправила. Тут он как заорет: «Да ты, бабка, с ума, что ли, сошла? Я же точно знаю, что она в городе!» А я ему в ответ, что, мол, вчера и уехала. Зыркнул он на меня так зло и ушел. Слава тебе, господи, думаю! Решила я Манане, как вернется, все рассказать, да не успела. Видела в окно, как шла она к двери счастливая такая, а тут мужик этот как со стройки выскочит — и к ней! Схватил ее, трясет и орет что-то! Я и глазом моргнуть не успела, как мужики наши на улицу выскочили. Ох, и отметелили они его! — посмеиваясь, сказала старушка. — Ушли они потом, а он еще долго на снегу лежал. Я уже и беспокоиться начала, не убили ли они его часом. А потом — ничего, шевелиться стал, поднялся и пошел себе, уж не знаю куда.

— А он больше не приходил? — спросила я.

— Приходи-и-ил, — кивнула она. — Дня через два пришел и опять Манану спрашивал. А я ему в ответ, что, мол, съехала она на следующий же день. Ох, ругался он! — старушка даже головой покачала. — Еще чище наших мужиков! У тех-то хоть поймешь, чего они говорят, а этот? Слова какие-то непонятные, но видно, что неприличные. А потом почему-то мне пригрозил, сказал: «Ничего! Я эту сучку все равно достану! Мое от меня не уйдет!» — и ушел. Вот и все, дочка! Чего знала, то и рассказала!

— А Сандра с этим мужиком не похожи? — спросила я.

— Да что ты! — воскликнула она. — Сандрочка же красавица, а он? На левой брови шрам — разбили, наверное, нос, видать, сломанный — набок смотрит…

— На какой бок? — быстро спросила я.

Ольга Ивановна задумалась, посмотрела на себя в висевшее на стене зеркало и ответила:

— А направо! На его право!

— А глаза какие? Рост? Цвет волос? — перечислила я.

— Росту он повыше тебя будет, — медленно, вспоминая, сказала она. — Глаза черные, злые… Аж колючие! А волос вот не видела — в кепке он был.

— А татуировок на руках не было? — спросила я и объяснила: — Ведь вы же с чего-то решили, что он уголовник.

Ольга Ивановна опять задумалась, а потом сказала:

— А были, наверное… что-то синее мне запомнилось…

— Спасибо вам огромное, — искренне поблагодарила я ее. — Вы даже не можете себе представить, как вы мне помогли!

— Ай! — отмахнулась она, и я попросила:

— Вы не проводите меня до калитки? А то у вас там такой барбос сидит!

— Да не тронет он! — успокоила она меня, но все же пошла.

При виде ее овчарка бешено завиляла хвостом и даже — ей-богу, не шучу! — улыбнулась. То есть зубы-то она снова показала, но вот оскал был совсем не злобным, а каким-то радостным.

— Ты же мой Дружок! — старушка на ходу погладила собаку по голове, и та тут же плюхнулась на спину. — Ну, погоди! Вот гостью провожу и приласкаю! А то сидишь, бедненький, день-деньской на цепи!

Возле калитки я без малейших колебаний вложила Ольге Ивановне в руку сто долларов и тихонько сказала:

— Это только вам! Купите себе что-нибудь вкусненькое или побалуйте себя обновкой.

Разглядев, что я ей дала, старушка подняла на меня мгновенно ставшие серьезными глаза и строго спросила:

— Ты благое ли дело творишь, дочка? Не Иудины ли это деньги?

— Вот вам истинный святой крест, что благое, — сказала я и перекрестилась.

— Ты, видать, того мужика ищешь, что Манану обидел? — догадалась она.

— Его! — не стала лукавить я.

— Дай бог тебе удачи, дочка! — сказала на это Ольга Ивановна и перекрестила меня.

Я села в машину и, оглянувшись через плечо, увидела, что она стоит в калитке и крестит меня вслед — на душе тут же почему-то стало легко и спокойно.

— Куда теперь? — спросил водитель.

— В кассы «Аэрофлота», — не задумываясь ответила я, потому что делать мне в Ростове было больше нечего.

— Так они все уже закрыты, — недоуменно сказал он.

— А в самом аэропорту? — напомнила я.

— Там круглосуточные, — тут же спохватился он и спросил: — Так в аэропорт, что ли?

— Туда! — подтвердила я, и мы поехали.

Откинувшись на спинку сиденья, я подставляла лицо под струи наконец-то хоть немного посвежевшего от долгожданной вечерней прохлады воздуха и думала о том, что же это за мужик такой преследует Нинуа и где мне его искать. Хотя «где», было ясно и так — в Тарасове. Но вот почему он преследует Нинуа? Что именно он от Мананы требовал? Действительно какую-то вещь или Сандру? Да, решила я, скорее всего он имел в виду девочку — Ольга Ивановна ведь сказала ему, что той нет в городе. Но зачем она ему? Почему он так стремится ее убить? Одни сплошные вопросы без ответов. Пока без ответов, утешила я себя. Купив в аэропорту билеты на следующий день до Москвы и оттуда в Тарасов, я вернулась в гостиницу совершенно измочаленная, но жутко довольная. Расплатившись с водителем и даже дав ему довольно прилично «на чай», я собралась выйти из машины, но он остановил меня.

— Так мне завтра за вами сюда заехать, чтобы в аэропорт отвезти? — спросил он.

— Хорошо! — согласилась я.

— Значит, буду вас здесь утром ждать, — заверил меня он и уехал.

В свой номер я поднималась на автопилоте и, войдя, обессиленно рухнула на стоявшую в коридоре тумбочку. Немного отдохнув на этом неудобном «сиденье», я посмотрела на себя в зеркало и обалдела — я была какого-то сине-зеленого цвета.

— Да уж! — только и смогла сказать я, глядя с отвращением на свое отражение. — Ну, ничего! Вот закончу это дело и куплю путевку куда-нибудь, где никто не знает о моей профессии. Буду лежать на пляже, купаться в море, пить вино, крутить необременительные романчики… Одним словом — отдыхать! От этого сладкого предвкушения я даже зажмурилась, а когда открыла глаза, с сожалением сказала: — Нахалка ты, Татьяна! Ты еще это дело даже толком не начала, а уже думаешь о том, что будет, когда оно закончится!

Скинув туфли, я прошлепала в ванную и пустила в ванну воду, потом сняла костюм и, накинув халат, позвонила дежурной по этажу и попросила ее прислать ко мне горничную. Когда та появилась, я спросила, показывая на костюм:

— Вы сможете быстро привести его в нормальный вид? А то я утром улетаю, а надеть мне нечего.

— Во сколько у вас самолет? — спросила она и, услышав время, уверенно заявила: — Будет готов, — и, забрав его, ушла.

Из-за отсутствия одежды спуститься в ресторан я не могла, да и сил на это не было, и я, приведя себя с помощью ванны в относительно нормальное состояние, позвонила в ресторан и заказала ужин в номер, сказав, чтобы для начала принесли мне большой кофейник с кофе. Когда его принесли, я устроилась в кресле возле окна и стала утрясать в голове всю полученную сегодня информацию. Но тут оказалось, что я себя переоценила, потому что мысли никак не желали собираться в одну кучку и разбегались, кто куда. Поняв, что ничем плодотворным мои мучения не увенчаются, я решила устроить себе вечер отдыха — заслужила ведь! Поужинав, я включила телевизор, чтобы узнать, что в мире делается, и заснула в кресле под его мерное гудение. Проснувшись среди ночи, я перебралась на кровать и вырубилась.

Разбудил меня утром настойчивый стук в дверь, и я, спросонья решив, что я дома, удивилась, почему не звонят. Стук все продолжался, потом послышался звук поворачиваемого ключа, и я наконец-то сообразила, что я в гостинице. Увидев меня в постели, горничная, принесшая на плечиках мой костюм, с удивлением спросила:

— Вы не боитесь опоздать на самолет?

От этих слов меня выбросило из кровати, как катапультой, и я, быстро расплатившись с ней, начала собираться в авральном порядке. Взглянув на часы, я поняла, что выпить кофе мне не светит, что не улучшило мое настроение, и пулей слетела вниз. К счастью, вчерашний водитель меня ждал, и я, плюхнувшись на сиденье, попросила:

— Гони в аэропорт! Все штрафы беру на себя!

— Я мухой! — пообещал он и, едва мы выбрались на шоссе, врубил газ.

В аэропорт мы добрались без приключений, и у меня еще было в запасе немного времени, чтобы выпить кофе в баре — без него я не в состоянии нормально проснуться. Расплатившись с водителем, я собралась уже было выйти из машины, как он неожиданно спросил меня:

— Извините, а вы кто будете? А то я вчера сколько ездил с вами, но так ничего и не понял.

— Частный детектив, — усмехнулась я.

От удивления у парня глаза полезли на лоб. Он покачал головой и сказал:

— Вот мужики удивятся, когда я им все расскажу! — а потом, быстро написав что-то на листке записной книжки, вырвал его и протянул мне: — Если у вас здесь еще дела будут, звоните мне! Тут мой домашний телефон и сотовый! Я вас и встречу, и куда угодно отвезу!

— Спасибо! — поблагодарила я, убирая листок в сумку. Мало ли как карта ляжет? Может, и пригодится? — И спросила: — А как тебя зовут-то?

— Павел я, — представился он. — А вас?

— Татьяна Александровна Иванова, — ответила я. — Ну, спасибо тебе еще раз, Павел, и удачи!

— И вам того же! — искренне пожелал он.

Взяв сумку, я пошла в здание и увидела в стекле отражение Павла, который все еще, качая головой, смотрел мне вслед.

— «Летайте самолетами „Аэрофлота“! — процитировала я старую рекламу, спускаясь на родную тарасовскую землю. — Это быстро, выгодно и удобно!»

Я все как следует обдумала за время аж двух полетов, так что план дальнейших действий был уже готов, но!.. Без помощи Андреева мне было не обойтись. Заехав домой, я выпила свой фирменный кофе, в котором, по словам Кири, ложка стояла, переоделась и по дороге к Андрееву решила заглянуть на переговорный пункт компании «Волгателеком» в Мирном переулке, чтобы узнать, как там со связью с Сухуми. Но на мой вежливый вопрос: есть ли телефонная связь с Абхазией, сидевшая за стойкой массивная крашеная блондинка неопределенного возраста по-хамски ответила мне:

— А я откуда знаю?

— Интересно! — удивилась я. — А кто тогда должен знать?

— А вы идите и сами пробуйте! — бросила она. — С какими-то городами есть, а с какими-то нет.

— Но с Сухуми-то есть? — изо всех сил стараясь не сорваться на эту бабищу, спросила я.

— Я вам уже сказала, — повысила она голос, — идите и пробуйте!

— Между прочим, вы могли бы быть и повежливее, — не выдержала я.

— Ты поучи меня еще! Поучи! — обозлилась она.

— Ваше начальство вас поучит! — огрызнулась я.

Поняв по моему выражению лица, что это дело я просто так не оставлю и скандал будет большой, ее соседка вмешалась и крайне предупредительным тоном объяснила мне:

— Понимаете, набрать Абхазию по коду днем практически невозможно, но ночью, бывает, мы и дозваниваемся, правда, редко. Поэтому мы выходим обычно на международную связь и соединяем.

— Спасибо, девушка! Вы очень любезны! — сказала я и, повернувшись к хамке, добавила: — А таких, как ты, надо гнать отсюда поганой метлой, чтобы репутацию фирмы не портила! — И, прочитав на бейдже ее имя, выразительно произнесла: — Обещаю вам, Ирина Валентиновна Воробьева, что долго вы здесь не задержитесь!

— Это мы еще посмотрим! — взвилась та. — Пусть поищут таких дур, которые за гроши тут горбатиться будут!

— Да уж! — хмыкнула я. — От этой тяжелой работы вы здесь так исхудали, что скоро за шваброй спрятаться сможете! Видимо, это вас в самом недальнем будущем и ждет: с тряпкой в руках и шваброй в обнимку! — вышла я из переговорного пункта под аккомпанемент ее истеричных воплей.

Оттуда я заехала в офис своего сотового оператора и, подключив тариф, который позволил бы мне звонить из Абхазии в Тарасов, направилась наконец-то к Андрееву.

— Семен Иванович занят! — категорично заявила мне самого боевого вида пожилая секретарша, едва увидев меня на пороге.

— А вы ему доложите, что пришла Иванова, он и освободится, — предложила я, ругнув себя за то, что не позвонила ему предварительно по телефону, и мило ей улыбнулась.

— А я тебе сказала, что он занят! — повысила голос секретарша, видимо, приняв меня за его любовницу — «молодое мясо», как он выразился.

— А вот тыкать не надо! — Я повысила в ответ голос. — В такой солидной приемной, у такого солидного начальника и вдруг такая невоспитанная секретарша. — Я горестно покачала головой.

— Ты бы шла отсюда по-хорошему! — угрожающе приподнимаясь, сказала она.

— Охотно! — ответила я, направляясь прямо к дверям Андреева.

Она вскочила и попыталась загородить от меня дверь, но я быстро взяла секретаршу на прием и вместе с ней, ведя ее, полусогнутую, впереди себя, вошла в кабинет.

— Извините, Семен Иванович, у меня срочное дело, а меня к вам не пускали, — сказала я.

Андреев корпел над какими-то бумагами и, подняв голову и увидев нашу живописную группу, расхохотался.

— Да, Маня! Такой фрукт, как Татьяна, тебе не по зубам! Ты, Таня, отпусти ее, а то она у меня уже не молоденькая, чтобы так стоять, — сказал он, и я отпустила секретаршу, которая только что не лопалась от злости. — А ты, Маня, успокойся! У Татьяны ко мне действительно очень срочное и важное дело! Ты бы узнала сначала, что к чему, а потом уже и в позу вставала!

— А на ней не написано, что она по делу! — огрызнулась секретарша. — Откуда мне знать, что это не очередная твоя шалашовка с претензиями пришла? Или мало я их, что ли, с лестницы спускала?

— Охолони! — прикрикнул на нее Андреев. — Татьяна частный детектив и сейчас на меня работает! И пока мы с ней разговаривать будем, хоть умри, но никого не пускай! Ясно?

— Так это вы Сандрой занимаетесь? — мгновенно переходя на «вы», спросила она.

— Да! — ответила я.

— Так бы сразу и сказали! — и она дежурным голосом спросила: — Чай или кофе?

Я помедлила с ответом, думая, что чай я не очень люблю, а хорошего кофе здесь вряд ли дождешься, и решила было попросить сок, но Андреев ответил вместо меня:

— Кофе ей! Я уже узнал, что она без него жить не может. — Секретарша кивнула и ушла, а мне он сказал: — Кофе у нее отменный получается! Сейчас сама увидишь! — А потом спросил: — Скажи честно, ожидала тут длинноногую девулю увидеть с патлами распущенными?

— Что-то вроде, — уклончиво ответила я.

— Зря! Ты пойми, у любого разумного начальника, что при Советах, что сейчас, на работе есть только четыре доверенных человека: секретарша, главный бухгалтер, начальник службы охраны и водитель. А возьми я сюда любовницу свою — и что будет? А будет она полностью в курсе моих дел и встреч. Мне это надо? Выгонишь ее, а она тебя со злости заложит! Видал я таких дураков! Позарились на молоденьких, а потом локти кусали и не знали, как от них избавиться. А меня дураком даже в детстве никто не называл! — И, переходя к делу, спросил: — Ну, чего узнать успела?

— Пока немного, но ясно одно — Сандру преследует какой-то мужчина с уголовным прошлым…

— О как! — воскликнул Андреев.

— Вот именно! В Ростове-на-Дону она спаслась просто чудом, а вот в Волгограде он в нее стрелял, но промахнулся и попал в другую девочку, которая, к счастью, выжила.

— Что за сволочь? — хрипло спросил Семен Иванович.

Я описала внешность мужчины и сказала, что сейчас он в Тарасове. Выслушав меня, Андреев решительно сказал:

— Сегодня же всех на ноги подниму! Пусть его ищут! Что еще?

— Я думаю, что начало этой истории нужно искать в Сухуми… — начала я, и он тут же заявил:

— Ну, так езжай! У меня здесь абхазы на рынке торгуют! Я им скажу, и тебя там, как дорогого гостя, встретят! И помогут во всем! А то я им здесь такую жизнь устрою, что мало не покажется! — Он нажал на селектор и сказал: — Маня! Найди мне быстро Самшиева, и пусть пулей летит ко мне! — А потом спросил у меня: — Что еще?

Обрадовавшись, что он сам предложил мне помощь в Абхазии и мне не пришлось его об этом просить, я сказала:

— Мне надо посмотреть комнату в общежитии, где живут Сандра с матерью.

— Смотрели уже! — нехотя буркнул он. — Да ничего не нашли!

— Значит, нужно посмотреть еще раз! — настаивала я.

— Что найти-то думаешь? — поинтересовался он.

— Пока сама не знаю, — пожала плечами я. — Сориентируюсь на месте. Ну, не может быть такого, чтобы ничего там не было! — воскликнула я. — Просто нужно уметь смотреть и видеть!

— Так это одно и то же! — удивился он.

— Нет! — возразила я. — Можно смотреть, но ничего не увидеть!

Подумав, он согласился:

— Тебе виднее! Когда пойдешь?

— Чем скорее, тем лучше, — ответила я.

— Да в любое время — Манана же из больницы не вылазит! — буркнул он.

— Сандре стало хуже? — насторожилась я.

— Скажем так, ей не стало лучше, что должно было произойти, — уклончиво ответил он и, сорвавшись, заорал: — Я хирургам этим сказал, что руки им пообломаю под самый корень, если она умрет! Ванька ведь уже дома даже и не появляется! В коридоре там в кресле спит! Я тут звонил ему, так он сказал, что, если с ней что-нибудь случится, то он жить не будет! Я могу такое допустить?!

— Ну, это только слова, — попыталась успокоить я его, на что он огрызнулся:

— Предлагаешь мне единственным ребенком рискнуть? А своим бы ты рискнула? — В ответ я отвела глаза, а он, сказав: — Ну то-то же! — опять нажал кнопку селектора и приказал: — Миха! Дуй ко мне! Срочно! — А мне объяснил: — Начальник моей охраны, он тебе все устроит.

Тут появилась секретарша с подносом и, ставя передо мной кофе, доложила начальнику:

— Самшиев уже бежит!

В дверях она чуть не столкнулась с невысоким кряжистым мужчиной, на котором строгий костюм и белая рубашка, правда без галстука, смотрелись, как на корове седло. Он пропустил секретаршу, плотно закрыл обе двери и вошел в кабинет.

— Миха! Это Татьяна Александровна Иванова, частный детектив, — представил меня Андреев. — Ей нужно посмотреть сам знаешь какую комнату. Организуй! — Тот в ответ кивнул. — И еще! Немедленно поставь возле палаты Сандры в больнице пару ребят посмышленее! И вообще организуй там круглосуточную охрану. Всех мало-мальски подозрительных задерживать без раздумий! А вот если появится мужик в возрасте со шрамом на левой брови, свернутым направо носом, злыми темными глазами и татуировками на руках, то не церемонься, — выразительно сказал Андреев и посмотрел в глаза своему начальнику охраны.

— Понял, Сема! — отозвался мужик неожиданно звучным, певучим голосом.

— Э! Подождите! — торопливо воскликнула я, правильно поняв этот обмен взглядами. — Мне его сначала допросить надо!

— Значит, допросишь! — кивнул Андреев. — У меня складов много, найду, где подержать! — и велел мужчине: — Иди!

— Я вас в приемной подожду! — пообещал тот мне и вышел.

Я наконец-то добралась до кофе, который оказался очень вкусным. Увидев удивление на моем лице, Семен Иванович усмехнулся и сказал:

— А я тебе что говорил? У меня здесь разные люди бывают, так что научилась Маня этим премудростям. — И прямо спросил: — Поиздержалась?

— Есть немного, — ответила я, хотя деньги у меня еще были, но ведь неизвестно, как дела в Сухуми пойдут.

Андреев подкатился в кресле к сейфу, покопался там и потом броском по столу двинул ко мне конверт.

— Не экономь! — назидательно сказал он. — Видишь, что надо человеку заплатить за информацию, плати, сколько запросит! Один у меня сын! Один! — повторил он. — Другого нет и не будет! — с горечью сказал он. — Эх, если б Клавдя еще родить могла! Разве ж мы об одном ребенке мечтали? А нам сказали, что не будет больше! Э-хе-хех! — по-стариковски вздохнул он.

Тут раздался осторожный стук в дверь, потом она приоткрылась, и в щели появилась смуглая физиономия.

— Вызывали, дорогой Семен Иванович?

— Заходи, Никола! — разрешил Андреев, и в кабинете появился невысокий сухощавый мужчина с копной густых, частично уже седых волос, одетый из-за жары в светлые брюки из легкой плащовки и рубашку с короткими рукавами. — Вот эта женщина, — Семен Иванович кивнул на меня, — Татьяна Александровна Иванова. Она по моим делам в Сухуми поедет, так ты сообщи как-нибудь своим, чтобы…

— Я все понял, дорогой Семен Иванович! — перебив его, воскликнул Николай. — Мы для вас все сделаем! Мы же здесь благодаря вам, как у Христа за пазухой, живем! Ни в чем обиды не видим, дай вам бог здоровья! — А потом, повернувшись ко мне, пообещал: — Мы дорогую Татьяну Александровну в Адлере в аэропорту встретим, в лучшем доме поселим, куда надо отвезем и привезем, и во всем поможем. А уж кормить будем!.. — Он восторженно повертел головой и от избытка чувств даже поцеловал сложенные щепотью пальцы.

— Лучше бы в гостинице, — с сомнением сказала я и объяснила: — Мне же с людьми встречаться надо будет.

— Какая гостиница, дорогая? — воскликнул он. — В доме моего отца будете жить! Дом большой! Сад большой! Встречайтесь с людьми, сколько нужно! А в гостинице, не дай бог, обидит кто!

Вообще-то я могла бы ему сказать, что обидеть меня дело проблематичное, потому что свой черный пояс по карате я не в подарок на Новый год получила, но промолчала — абхазец так хотел быть полезным Андрееву, что чуть не приплясывал на месте.

— Когда поедешь? — спросил меня Семен Иванович.

— Если сегодня все получится, то завтра — чего тянуть-то? — ответила я.

— Получится! — уверенно заявил Андреев и в селектор сказал: — Маня! Забронируй для Татьяны одно место в бизнес-классе до Адлера на завтра! Если мест нет, то позвони от моего имени начальнику аэропорта! Словом, хоть ужом извернись, но она завтра должна улететь! — А потом покивал мне: — Сделает!

— Вас, дорогая, в аэропорту мой племянник встречать будет, — заверил меня Николай. — Сергеем зовут! Вы, как прилетите, сразу к справочному бюро идите, а он уже там будет!

Рассыпаясь в благодарностях Андрееву за их безоблачную жизнь в Тарасове и обещаниях сделать для меня, а значит, и для него, все возможное, Самшиев наконец ушел.

— Ну, Татьяна, с богом! — серьезно глядя на меня, сказал Андреев. — Как что узнаешь, тут же звони! — и попросил: — Ты уж, Татьяна, там постарайся! Доведи это дело до ума! А я сегодня по дороге домой в церковь заеду и свечку за твой успех поставлю!

— Сделаю все, что в моих силах! — пообещала я и вышла.

В приемной меня ждал Миха, который, поднявшись при виде меня из кресла, представился:

— Михаил Петрович Сазонов! Как я понял, поступаю в ваше полное распоряжение! — сказал он.

— Ну, это только на время, — успокоила я его.

— У меня все готово, — продолжил он. — Можно ехать хоть сейчас. Днем там все на работе, так что нам никто не помешает.

— Значит, сейчас и отправимся, — согласилась я, и мы вышли из приемной.

По пути к выходу я уточнила:

— Только сначала в аптеку заедем.

— Зачем? — удивился он.

— За медицинскими бахилами и перчатками, — объяснила я. — Мало ли как карта ляжет, а мне свои следы и отпечатки там оставлять не хотелось бы.

Мы с ним вышли на улицу, где он сел в джип, а я в свою «девятку», и отправились в общежитие, по дороге купив то, что мне было нужно. Первым в общежитие вошел здоровущий парень, который сразу же направился к окошечку вахтера. Он наклонился к нему, заодно закрыв тому весь обзор, и негромко завел неторопливую беседу, а мы: я, Сазонов и еще какой-то парень, тем временем стали подниматься по лестнице.

— Здесь! — Сазонов остановился возле двери комнаты Нинуа и сказал парню: — Давай!

Тот немного повозился с замком и распахнул дверь, после чего, шутливо поклонившись, пригласил меня:

— Прошу! А мы на стреме постоим! — за что тут же получил от Сазонова подзатыльник, что его нимало не смутило.

— Сын-лоботряс! — хмуро объяснил мне Михаил Петрович и вздохнул: — И в кого он только такой уродился? Остальные дети — люди как люди, а он?..

Оставив их выяснять свои семейные отношения, я надела перчатки и бахилы и вошла в комнату, где внимательно огляделась и вздохнула, да и было от чего! Обстановку комнаты составляла старая и шаткая казенная мебель: две железные кровати с давно выцветшими покрывалами, тумбочка, на которой стояла накрытая чистым полотенцем посуда, обшарпанные шифоньер и обеденный стол, который, судя по стопке книг на нем, служил Сандре и для занятий, два стула, настенная вешалка около двери с занавешенной простыней зимней одеждой и все! Видно было, что люди готовы быстро собрать сумки и уехать в любую минуту — где уж тут вещами обрастать!

Увидев на всем этом довольно внушительный слой пыли (Манане Георгиевне было, естественно, не до уборок), я поморщилась — ну и как тут прикажете следов не оставлять? Но делать было нечего, и я принялась за обыск! Методично и максимально осторожно я начала осматривать все самым тщательным образом: прощупала зимнюю одежду, проверила сапоги и, ничего не обнаружив, перешла к шифоньеру… и опять ничего! Я пошарила в тумбочке, пролистала все лежавшие на столе книги и вздохнула — радоваться было нечему! Оставалось последнее — две стоящие на шифоньере большие сумки. С некоторой опаской я встала на стул и достала их оттуда, заодно обдав себя пылью и посмотрев на самом шифоньере, но ничего там не нашла. Поставив сумки на пол, я нагнулась и открыла их: в одну была вложена еще одна сумка и все, а во второй я обнаружила в полиэтиленовом пакете старую куклу в давно выцветшем платье, а под пакетом — альбом с фотографиями. Я достала его и начала просматривать — обыкновенный семейный альбом. Фотографии были переложены различными бумагами, среди которых я обнаружила уже пожелтевшую вырезку из «Комсомольской правды», диплом победителя химической олимпиады, почетные грамоты… Но чем дальше я его смотрела, тем больше меня охватывало чувство, что что-то тут не так, и я, дойдя до конца, вернулась к началу. И тут меня осенило! Фотографии начинались с возраста Сандры примерно лет в шесть, а вот младенческих не было ни одной! Ни в коляске, ни с голой попой на кровати, ни на руках у Мананы Георгиевны, ни на каком-нибудь детском празднике! Ничего! «Да-а-а! — подумала я. — Здесь есть над чем поломать голову!» Я взяла одну из первых фотографий Сандры (благо их было несколько) и положила к себе в сумку — может, в Сухуми пригодится! Поставив сумки обратно, я подошла к двери и оглядела комнату — следов моего пребывания вроде бы видно не было, и я вышла в коридор.

— Ну? — с нетерпением спросил меня Михаил Петрович, пока его сын запирал замок. — Нашли что-нибудь полезное?

— Думаю, да, — неуверенно ответила я. — Но вот полезное оно или нет, только время покажет.

Мы втроем спустились вниз и застали того здоровущего парня оживленно обсуждавшим с вахтером перспективы местной футбольной команды. При виде нас парень еле заметно кивнул и догнал нас вскоре после того, как мы вышли из общежития.

— Занятный дед! — посмеиваясь, сказал он, подходя к нам. — Заговорил он меня насмерть! Скучно ему одному сидеть, вот он и обрадовался!

Распрощавшись с людьми Андреева, я поехала и отксерокопировала фотографию в нескольких экземплярах, а потом отправилась в салон, где привела себя в порядок — мало ли с кем мне встречаться придется, значит, нужно было выглядеть прилично! Вернувшись домой и сделав себе кофе, я села переваривать новую информацию.

«Нет! — думала я, глядя на детскую фотографию Сандры. — Она кто угодно, но не грузинка! Это точно! Значит, Манана Георгиевна удочерила ее, когда та была маленькой. Видимо, мать девочки умерла, а отца лишили родительских прав, — и тут же поправилась: — Не проходит! Если бы он искал ее, чтобы забрать к себе, это еще прокатило бы, но он же собирается ее убить! А зачем ему убивать свою родную дочь? Судя по тому, что они сбежали от него, уж алименты-то они во всяком случае с него не требовали. Тогда почему он их ищет? Манана Георгиевна попала под эту раздачу совершенно случайно, его цель — Сандра! Так что же ему от нее надо? Почему он так стремится ее убить?» Но, как я ни мучилась, ничего толкового мне на ум так и не пришло. «Ладно! — решила я. — Утро вечера мудренее!»

На всякий случай я позвонила Андрееву и спросила насчет билета, на что получила ответ:

— Ты, Таня, привыкни на будущее, что, когда я что-то приказываю, это делается! И других вариантов нет! Уяснила?

— Уяснила, Семен Иванович, — сказала я. — И спасибо вам большое!

— Потом сочтемся! — хмыкнул он и добавил: — Ты свою машину не бери — за тобой утром моя придет! — и, не дожидаясь моего ответа, положил трубку.

А я начала собираться. Не зная, сколько дней мне придется провести в Абхазии, я брала вещи на все случаи жизни — я слышала, что жизнь там — не сахар. Положила и свои пластиковые карточки, и загранпаспорт с шенгенской визой — вдруг пригодится? Не забыла я и купальник — не может быть, чтобы я не выкроила немного времени и не искупалась в море. Загореть мне вряд ли удастся, но вот искупаюсь обязательно, пообещала я себе. Чтобы узнать, что меня ждет в Сухуми, я бросила гадальные кости и увидела 5+20+36.

— Грядут трудности, но я сумею овладеть ситуацией? Да уж постараюсь! Иначе нужно работу менять! — сказала я и, зевнув, легла спать — мой рейс был рано утром.

Машина за мной действительно пришла, и я благополучно и вовремя добралась до аэропорта. Книгу я в дорогу с собой брать не стала, чтобы она не сбивала меня с рабочего настроя, и, глядя в иллюминатор, думала, с чего я в Сухуми начну действовать. «Ничего, Татьяна! — накручивала я себя. — Ты справишься! У тебя же целых две печки, от которых можно плясать: адрес Мананы Георгиевны и фотография Сандры, не может быть, чтобы дело не выгорело!»

За этими размышлениями время пролетело незаметно, и я, спустившись в Адлере с трапа, всей грудью вдохнула совершенно особый, напоенный запахом моря и ароматом южных цветов воздух, который не могла перебить даже вонь авиационного бензина. «И какого черта люди за тридевять земель отдыхать едут, когда такая прелесть есть? — возмущалась я по пути в аэровокзал, а потом, рассмеявшись, сказала себе: — А ты-то чем лучше? Тоже в Турцию, Египет или на Кипр привыкла летать! Так что не больно-то кипятись!»

Войдя внутрь, я посмотрела на указатели и пошла к справочному бюро, возле которого еще издалека заметила парня лет двадцати пяти. «Не иначе как это Сергей», — подумала я, а он, увидев меня, начал внимательно рассматривать.

— Как вас зовут, молодой человек? — спросила я, подойдя.

— Сергей, — растерянно ответил он с сильным акцентом.

— Ну, а я Татьяна Александровна Иванова, которую ваш дядя Николай велел здесь встретить, — представилась я.

— Ага! — только и сказал он, обалдело глядя на меня. — А я думал, вы намного старше, — по-прежнему растерянно сказал он довольно чисто по-русски, но я поняла, что ему не слишком часто доводится говорить на этом языке.

Усмехнувшись, я достала из сумочки и развернула у него перед носом свой паспорт.

— Теперь убедился, что это я? — спросила я его.

— Да я и не сомневался! — смутился он.

— Ну, что? Так и будем стоять? Или, может быть, поедем? — спросила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Ай, простите! — воскликнул он и, взяв мою сумку, направился к выходу, а я за ним.

Машина оказалась довольно старенькой «Волгой», самым тщательным образом вымытой и вычищенной. Сергей поставил мою сумку в багажник и сел за руль, а я открыла заднюю дверцу и тоже села. По дороге я курила и смотрела в окно. На границе нас ненадолго остановили и, посмотрев документы, беспрепятственно пропустили. Я продолжала смотреть в окно, порой ловя на себе очень заинтересованные взгляды Сергея, который, как я поняла, был бы не прочь поболтать, но делала вид, что ничего не замечаю, а на его вопросы отвечала так односложно, что он вскоре отстал. Виды вдоль дороги меня не радовали, и я вздохнула.

— Вы чего, Татьяна Александровна? — спросил он.

— Грустно! — снова вздохнула я. — Раньше тут такая красота была! Может быть, это просто воспоминания детства, но все равно. Помню, я с родителями жила на турбазе, и мы ездили в ресторан, где-то возле Эшер. Ели шашлык, мама с папой пили «Букет Абхазии» или «Псоу», а я — сок. По вечерам мы ходили гулять на набережную или в кино, веселились, одним словом. А теперь?

— Сейчас еще ничего, — серьезно ответил он. — Восстанавливаемся потихоньку. А вот после войны действительно страшно было.

Когда мы въехали в сам город, я поразилась: раньше здесь было не протолкнуться от народа, а теперь встречались только редкие группы отдыхающих — и это в самый сезон! Дом Самшиевых оказался действительно большим, но с первого взгляда было ясно, что небогатым. Меня встречали всей семьей, как почетную дорогую гостью, и радовались моему приезду так, что мне стало даже неудобно. Увидев, что все женщины в черном, я тихонько спросила Сергея, уже поняв, что его отрядили мне в помощники:

— У вас какое-то несчастье? — Он удивленно посмотрел на меня, и я объяснила: — Женщины в трауре.

— Это у деда троюродный брат умер, — пояснил он.

— Троюродный? — обалдела я.

— У нас, Татьяна Александровна, принято, чтобы женщины носили траур даже по дальним родственникам, — ответил он, и я подумала: «Ну, что ж! В каждой избушке свои погремушки!»

Комнату мне отвели с окном в сад, но вот все удобства были, как я и предполагала, во дворе, правда, жена хозяина, симпатичная пожилая женщина, пообещала выделить мне персональный горшок, на что я только вздохнула — в гостинице намного удобнее, и, если бы не то, что мне могла потребоваться помощь этой семьи, я быстро туда перебралась бы — при таком безлюдье на курорте места там точно имелись. Правда, неизвестно, в каком состоянии были эти гостиницы, подумала я и, успокоив себя этой мыслью, стала устраиваться. Разложив вещи, я вышла в сад, чтобы покурить, и увидела, что в летней кухне стояла страшная суета — все женщины этого дома что-то готовили. Предвидя, что кавказское застолье с бесконечными тостами удержит меня за столом до самого вечера, я решила начать действовать немедленно и пошла искать Сергея, которого нашла за игрой в нарды с каким-то подростком.

— Сергей! Я хотела бы съездить вот по этому адресу, — я показала ему листок с сухумским адресом Мананы Нинуа.

— Поехали! — тут же согласился он.

Дорога много времени не заняла, и очень скоро я уже стояла перед большим двухэтажным домом, в котором, судя по обилию белья на веревках и веселому детскому гомону, доносившемуся из двора, жила большая семья. Калитка оказалась незапертой, и я, толкнув ее, хотела войти, но Сергей остановил меня:

— Я первый войду, а то мало ли что!

Он вошел во двор и, не увидев ничего настораживающего, позвал меня. Заметив нас, наверное, в окно, из дома вышел невысокий полный мужчина и вопрошающе уставился на нас, а пару мы представляли собой колоритную: яркая блондинка и жгучий брюнет.

— Здравствуйте! — сказала я, на что мужчина кивнул, но промолчал.

— Подождите, — предложил Сергей. — Он, наверное, не говорит по-русски. Вы скажите мне, что вам от него надо, а я переведу.

— Почему не говорю по-русски? — обиделся мужчина. — Говорю! Когда хочу, говорю!

— Вот и замечательно! — обрадовалась я и представилась: — Меня зовут Татьяна Александровна Иванова, а это… — я кивнула на своего спутника, — Сергей Самшиев.

— А! Самшиев! Знаю эту семью! — обрадовался мужчина и тоже представился: — А я Ашот Пашьян!

«Армянин», — поняла я и спросила:

— Скажите, Ашот-джан, вы этот дом у Мананы Нинуа купили? Или он вам от кого-нибудь еще достался?

— Какое может быть «купил» в то время? Она мне его так отдала! — удивился Пашьян и пригласил: — Проходите в беседку! — а потом крикнул в сторону дома: — Офелия! Сделай гостям кофе!

Услышав это, я обрадовалась, потому что у армян кофе всегда необыкновенно вкусный, и не ошиблась — он был превосходен! Когда мы уселись в беседке на скамьи вокруг стола, я максимально вежливо, изо всех сил стараясь, чтобы наша беседа никак не походила на допрос, начала расспрашивать его.

— Скажите, Ашот-джан, а почему Манана Георгиевна его вам отдала? Она уехала, потому что за свою жизнь боялась?

— Какое «боялась»? — возмутился он. — Она половину всех детей в городе лечила! Кто бы на нее руку поднял?!

— Как же тогда все это получилось? — спросила я.

— У меня во время войны дом сгорел! — обыденно сказал он. — Совсем сгорел, понимаешь, Таня-джан?! В чем были на улицу выскочили! Хорошо, что все живы остались. К родителям моим жить пришлось идти! Тесно там было! Очень тесно! Шесть сыновей у меня! — гордо сказал он. — Не шутка! А потом к нам Манана приехала. Белая как мел была — болела, видно! Еле-еле ходила! И говорит нам: мне одной страшно! Переселяйтесь ко мне! Дом большой! Мы там все поместимся!

— Да, — кивнула я. — Я знаю, что у нее муж умер.

— Умер, Таня-джан? — переспросил Пашьян. — Он не умер! Он погиб! Вместе с сыновьями погиб! В 93-м погиб! Вахтанг с детьми на машине домой ехал, а в них кто-то из гранатомета выстрелил! Совсем ничего от них не осталось! Манана в один день поседела!

— Какой ужас! — совершенно искренне воскликнула я, но — дело прежде всего — спросила: — И никого ей в утешение не осталось?

— Нет! Не было у нее больше детей! — печально вздохнул он. — Такие мальчики хорошие были! Ладо и Сандро!

— Владимир и Александр, если по-русски, — тихонько сказал мне Сергей.

«Сандро и Сандра, — подумала я. — Нет! Здесь что-то определенно кроется!»

— Ну, мы в тот же день и переселились! — продолжал рассказывать Пашьян. — Хотя какое там переселились? Просто оделись и ушли — вещей-то у нас никаких не было!

— Но почему она именно к вам пришла? — поинтересовалась я.

— А моя Офелия вместе с ней работала, медсестра она, — объяснил он. — А через несколько дней говорит…

— Ваша жена? — уточнила я.

— Зачем моя жена? — удивился он. — Манана говорит, что уедет совсем! А дом этот нам оставит! Со всем, что там есть, представляешь, Таня-джан? Она сказала, что, чем на разграбление оставлять, так лучше хорошим людям отдать! И машину свою нам оставила! Такой дорогой подарок нам сделала! И на следующий же день уехала!

— Подождите! — воскликнула я. — Так ее же муж с детьми в машине погибли!

— Две машины у них было, — ответил Ашот. — Вахтанг большой человек здесь был! Очень большой!

— Понятно! — сказала я и спросила: — И сколько же вы вместе с ней тут прожили?

— Два дня всего, — ответил он. — А потом она уехала.

— Одна уехала? — задала я свой самый главный вопрос.

— Конечно, одна! — удивился Пашьян. — Я Манану сам на ее, то есть уже на своей машине в порт отвез. Три сумки у нее с собой всего и было! В то время отсюда уехать только морем можно было или через горы идти! А у нее Вахтанг в порту работал! Заместитель начальника порта по перевозкам был! Видно, кто-то из его друзей и помог ей уехать. Я Манане в порту предложил с сумками помочь, а она отказалась! Сказала, что ей другие помогут! Вот и все!

— А когда вы в этот дом переехали? — сама не зная зачем, спросила я. — То есть перешли?

— Ай, Таня-джан! Я этот день всю жизнь помнить буду! — воскликнул он. — Девятого июня это было! В 93-м году!

— А ее, кроме меня, никто не искал? — спросила я.

— Нет! Никто не спрашивал! — помотал головой он и спросил: — А зачем вы сами ее ищете?

— Я ее не ищу! Я знаю, где она живет. Просто мне нужно было кое-что уточнить, — уклончиво ответила я, поднимаясь. — Спасибо вам за кофе — он был чудесен! И за рассказ!

Пашьян, видно было, хотел у меня еще что-то спросить, но я, направляясь к калитке, все продолжала восхищаться его кофе и не дала ему вставить ни слова.

В машине Сергей спросил меня:

— Домой поедем?

— Домой, — согласилась я и всю дорогу размышляла о том, что только что услышала.

«Ерунда получается! — думала я. — Манана уехала отсюда, предположим, 11-го или 12 июня одна, а вот в Ростов-на-Дону приехала, судя по дате регистрации, 15 июня и уже с дочкой. Откуда вдруг взялась эта девочка? Манана подобрала беспризорницу? Хотя чего на свете не бывает? Но вот удочерить ее в такие сроки она уж никак не могла! Во-первых, так быстро это не делается, а во-вторых, кто бы ей позволил? Без постоянного места работы, без зарплаты, без квартиры! Нет! Это не проходит! Тогда что же? И почему девочка вдруг стала Сандрой? Почему не Лада? Это тоже бы подошло! Ладо — Лада! Может быть, она этого сына больше любила? Предположим, что он был младшим или болезненным, вот и был ей дороже второго? Черт! — мысленно воскликнула я. — Да она же просто подделала свидетельство о рождении! И стала эта девочка Сандрой именно потому, что подходила по возрасту ее погибшему сыну. Точно! Потому-то она и на грузинку не похожа, что она русская! Да! Скорее всего, именно так и было! А раз уехала Манана одна, то следы девочки нужно искать в России! Что же мне теперь, собираться и уезжать? — спросила я себя и стала рассуждать дальше: — Предположим, что информацию о Сандре преступник нашел, как и я, в Интернете, но там полно людей с такой фамилией. Как же он мог определить, что это нужная ему девочка, тем более если до четырех лет ее звали совершенно иначе? Кретинка! — мысленно взвыла я. — Он же ее по фотографии узнал и тут же рванул в Ростов-на-Дону! Но почему он стал искать ее под этой фамилией? Значит, он почему-то предполагал, что она теперь будет у нее именно такая, а это, в свою очередь, говорит о том, что ориентиром в его поисках была Манана! И уже через нее он вышел на Сандру! Ну точно! Но почему он хочет ее убить! — возмутилась я, а потом успокоилась и задумалась: — Где же Манана могла в России за три-четыре дня так наследить? Ладно! Я пока еще только в начале пути! Со временем во всем разберусь. Но след этой девочки в Сухуми поискать все-таки надо! Чем черт не шутит? Так что рано мне еще уезжать!»

В доме Самшиевых к моему возвращению стол был уже накрыт. «Если они и дальше будут так ради меня выпендриваться, то скоро пойдут по миру, — с тревогой подумала я. — А денег за проживание и питание они от меня, естественно, не примут. Надо будет что-то придумать! Но это потом, а сейчас не мешало бы дальше делом заняться».

— Сергей! Как бы мне с твоим дедом поговорить? — попросила я.

Сергей кивнул и ушел, а когда вернулся, позвал меня за собой. Самый старший из Самшиевых, которого, как я уже знала, звали Нестор Яковлевич, ждал меня на веранде за неизменным в этих местах кофе. Я села напротив него, и чашка кофе появилась передо мной словно из воздуха. Кофе был хорош, но у Пашьяна лучше, о чем я, конечно же, ничего не сказала, а, сделав глоток обжигающего напитка, начала разговор:

— Нестор Яковлевич! Вы уже знаете, что человек, у которого работает ваш сын Николай, прислал меня сюда по очень важному для себя делу. — Старик на это солидно кивнул. — Для этого мне нужно выяснить, кто эта девочка, — я показала ему ксерокопию фотографии, которую он взял и с расстояния вытянутой руки стал рассматривать, а потом отрицательно покачал головой — он девочку не знал. — Я вас прошу, Нестор Яковлевич, покажите ее всем своим знакомым и родным. Может быть, кто-то из них ее узнает. — На это он согласно кивнул, а я, подумав, спросила: — А можно дать эту фотографию на первой странице местной газеты и, пообещав вознаграждение, попросить откликнуться тех, кто знал девочку или ее близких? А, Нестор Яковлевич? — спросила я.

— Можно! — кивнул он. — Только для этого надо господина Лекобу попросить! Я завтра, если получится, с ним поговорю, и он обязательно поможет! Он всегда и всем помогает!

— А это кто? — поинтересовалась я.

— Это очень уважаемый в городе человек, — почтительно произнес старик. — Это благодаря ему мой сын Николай сумел в Тарасове устроиться.

«Местный крестный отец», — догадалась я, а вслух удивленно спросила:

— Вот как?

— Да! — важно сказал Самшиев. — Его родной брат давно там живет, квартиру имеет и работает у одного очень уважаемого у вас человека. Очень уважаемого! — выделил он.

— А чем он занимается? Брат господина Лекобы?

— Торговлей! У него на рынке много точек есть, хорошо живет! Богато живет!

— На каком рынке? — насторожилась я. — У нас в городе только три крупных рынка. Судя по всему, этот брат работает не у Андреева, иначе бы Семен Иванович прямо к нему обратился.

— Рынок «Титан» называется, — ответил старик.

Услышав это, я чуть не расхохоталась, потому что этот рынок входил в торговый комплекс «Сатурн», генеральный директор которого, Михаил Антонович Морозов, и назвал все его подразделения по именам спутников этой планеты.

— Да! Это самый большой в городе торговый комплекс, — согласилась я и спросила: — Нестор Яковлевич! Я так понимаю, что вам не очень удобно обращаться к Лекобе?

— Нет, почему? — пожал он плечами, но я поняла, что права, и предложила:

— А давайте поспорим, что сегодня вечером или завтра утром этот господин Лекоба сам придет в ваш дом и предложит помощь?

— Этого не может быть! — расхохотался Самшиев, обнажая в улыбке великолепные белоснежные зубы. — Этого не может быть, уважаемая!

— Тогда давайте поспорим! — настаивала я, решив, что это лучший способ успокоить собственную совесть, потому что жить на халяву, разоряя этих зависящих от чужих прихотей людей, мне было стыдно.

— На что спорить будем? — все еще посмеиваясь, спросил он.

— Если я проиграю, то куплю вам самого большого барана. А если выиграю, то вы не станете возражать, если я буду покупать сюда продукты, — предложила я.

— Ну, давайте поспорим! — согласился он, и мы ударили по рукам, а потом он, до конца разобравшись в моих словах, гневно сказал:

— Это получается, что вы в любом случае нас кормить будете?

— А мы уже поспорили! — улыбнулась я. — Назад хода нет! — А потом мягко сказала: — Нестор Яковлевич! Поверьте, я очень высоко ценю ваше гостеприимство и радушие! Но поймите и вы меня! Я не привыкла жить за чужой счет! Да мне просто кусок в горло не полезет! А, судя по запахам, там все такое вкусное приготовили! Неужели вы хотите, чтобы я встала из-за стола голодной? А я так люблю кавказскую кухню! Так что я это делаю не для вас, а для себя! Вот такая я эгоистка! Люблю вкусно поесть! — Лицо старика постепенно разгладилось, и я добавила: — Тем более что разговора нашего никто не слышал и никто ничего не узнает!

— Ох, хитра! — покачал головой Самшиев. — Ну и хитра! — И спросил: — А проиграть не боитесь?

— Значит, буду есть изо дня в день один шашлык из проигранного мной барана! — усмехнулась я и, достав сотовый, набрала номер Морозова, благо еще не успела его забыть. — Здравствуйте, Михаил Антонович! — сказала я, когда он мне ответил: — Это…

— Здравствуйте, Татьяна Александровна! — тут же отозвался он. — Неужели вы думаете, что кто-нибудь из моей семьи сможет забыть ваш голос? — и спросил: — Как я понял, у меня появилась возможность что-то для вас сделать?

— Да! — не стала лукавить я, на что он тут же с готовностью заявил:

— И я сделаю это с радостью! Что именно вам нужно?

— У вас на рынке несколько точек арендует уроженец Сухуми некий Лекоба.

— Есть такой, — согласился Морозов.

— Дело в том, что я сейчас нахожусь как раз в Сухуми и остановилась в доме Самшиевых… — начала я, но он перебил меня, спросив:

— По делам Семена? Я вас ему очень настойчиво рекомендовал.

— Да, верно, — подтвердила я. — Оказывается, его брат — Лекобы то есть — пользуется здесь большим уважением и мог бы…

— Все понял! — твердо сказал Михаил Антонович. — Считайте, что он уже сидит с вами рядом. И напрягайте его по полной программе — он для вас все сделает!

— Спасибо, Михаил Антонович! — поблагодарила я.

— Это службишка, не служба! — рассмеялся он в ответ.

Когда я убрала телефон, Самшиев спросил меня:

— Я уже проиграл?

— Еще нет! — успокоила я его. — Давайте подождем, когда придет господин Лекоба.

— Ну, что ж! — все-таки недоверчиво сказал он. — Давай подождем, а пока пошли к столу.

За накрытым в саду столом собралась вся мужская часть большой семьи Самшиевых, а женщины нас обслуживали, что было, на мой взгляд, совершенно несправедливо, но!.. Чужой монастырь он и есть чужой монастырь! Длиннющие кавказские тосты сменяли один другой, вкуснейшее вино лилось рекой, а уж еда была выше всяких похвал. Пир был в самом разгаре, когда на дорожке сада появился высокий красивый полный мужчина с белоснежной шевелюрой в сопровождении двух накачанных парней, явно телохранителей. За столом тут же установилась гробовая тишина, а Нестор Яковлевич, вскочив с места, как мальчишка, и радостно что-то говоря, бросился навстречу гостю. Сидевший рядом со мной Сергей, которому была отведена еще и роль переводчика, тихонько сказал мне:

— Дедушка очень радуется, что к нам такой дорогой гость пришел! Вообще-то, это вещь совершенно немыслимая, чтобы такой человек, как господин Лекоба, к кому-то в гости ходил! Нет! — поспешно поправился он. — Он, конечно, ходит, но…

— Но не к таким простым людям, как вы, — продолжила я.

— Да! — кивнул парень. — Это очень большая честь для нас!

Между тем гость оглядел стол, увидел меня и, поняв, что именно я ему и нужна, направился к тому месту, где я сидела, — Сергея из-за стола как ветром сдуло. Лекоба воспринял это как должное, подошел и сел рядом со мной, а женщины засуетились, ставя перед ним чистую тарелку и кладя старинный рог, который, вероятно, держали только для особо почетных гостей (я сама пила из фужера, потому что мне это было привычней и удобней), что он тоже воспринял как должное и даже не посмотрел в их сторону.

— Здравствуйте, дорогая Татьяна Александровна! — сказал он мне. — Мне брат позвонил и сказал, что его хозяин велел вам во всем помочь. Говорите, какая у вас нужда возникла! Все, что в моих силах, сделаю!

— Спасибо! — сказала я и спросила: — Извините, господин Лекоба, но как мне к вам обращаться?

— Зовите на русский манер Андреем Павловичем, — предложил он. — Ко мне все русские так обращаются.

— Хорошо, Андрей Павлович! — согласилась я. — А дело в том, что я ищу одну девочку. Точнее, я ищу тех, кто знал ее, когда она здесь жила, или ее родных. Правда, я не уверена, что она действительно тут жила, но проверить это все-таки надо. Я думаю, что если в завтрашней газете на первой полосе будет ее большая фотография и объявление, в котором попросят откликнуться тех, кто знал ее или ее родных и близких, за вознаграждение, естественно, то это очень поможет моим поискам. Адрес, по которому нужно обращаться, можно указать этот.

— Будет! — твердо пообещал Лекоба. — Что еще?

— Если такие люди найдутся, то мне потом надо будет проверять те сведения, которые я соберу, — продолжила я. — Встречаться с людьми, которых мне назовут, может быть, какие-то документы из архива поднимать. Вот на первом этапе и все, — закончила я.

— И во всем этом помогу, — пообещал он и, достав из кармана визитную карточку, протянул ее мне. — Что нужно будет, звоните! А сейчас давайте фотографию!

Я отдала ему фото, и он положил его во внутренний карман пиджака. Решив, что наш деловой разговор окончен, Нестор Яковлевич посмотрел в сторону Сергея, и тот, тут же наполнив рог Лекобы, почтительно подал его ему. Нестор Яковлевич встал и, подняв свой рог, вдохновенно начал какой-то тост на абхазском языке. Лекоба равнодушно выслушал все до конца, выпил вина, отломил кусочек лаваша, а потом поднялся и, отдельно попрощавшись со мной, а остальным просто кивнув, ушел. Когда на улице раздались звуки автомобильных моторов, все облегченно вздохнули и опять заговорили на своем родном языке — видимо, обсуждали только что выпавшую на их долю честь. Сергей между тем вернулся на свое место рядом со мной — парадный рог как-то сам собой исчез со стола.

— Мы с тобой завтра утром на базар поедем, — тихонько сказала я ему. — Мне только деньги надо будет поменять.

— Зачем? — шепотом спросил он.

— Багажник затаривать, — ответила я. — Но если кто-нибудь об этом узнает, то дед тебе голову оторвет. Понял? — Видно было, что он ничего не понял, но на всякий случай согласно покивал. — Я буду покупать, а ты — носить. — Тут до него дошло, и он возмущенно вскинулся, но я цыкнула на него: — Тихо! С дедом все согласовано! И молчи об этом, как рыба! Или вы каждый день так едите?

Сергей потупился, недовольно посопел, но смирился, а застолье тем временем продолжалось. Одно блюдо сменялось другим, и в конце концов я почувствовала, что осоловела от еды и питья. Совершенно отупевшая, я сидела исключительно из чувства приличия, понимая, что нельзя обидеть хозяев, которые так старались мне угодить. В результате до своей комнаты я добралась, когда небо уже усыпали звезды, и тут же вырубилась.

Утром я проснулась с больной головой — видно, нетренированным людям категорически не рекомендуется смешивать чачу, коньяк и вина, что я накануне сделала. Появившаяся в комнате Нина (как потом оказалось, она просто лучше всех из женщин говорила по-русски) при виде моей перекошенной физиономии тут же ушла и быстро вернулась с кувшином холодного кислого молока, которое я жадно пила стакан за стаканом, чувствуя, как жизнь понемногу возвращается ко мне. Когда я стала уже походить на нормального человека, она сказала, что в душ в саду налили теплой воды и я могу искупаться.

— А до моря здесь далеко? — спросила я.

— На машине недалеко, — ответила она. — Вас сейчас Сергей отвезет.

Быстро собравшись, то есть надев купальник под халат и взяв большое полотенце, которое я предусмотрительно захватила из дома, я, перед тем как выйти, кинула гадальные кости, чтобы узнать, чего мне ждать от сегодняшнего дня, и выпало 8+20+27.

— Осторожнее со спиртными напитками? — спросила я у костяшек. — Опоздали, дорогие! Вчера мне надо было этот совет давать!

Выйдя во двор, я увидела, что Сергей уже сидел в машине, и забралась туда же. Доехали мы быстро, и я, раздевшись, с разбегу влетела в море. Господи! Какое же это было счастье — заплыв подальше, лежать на спине, смотреть в небо и слушать крики чаек. Но впереди меня ждали дела, и я не стала особо увлекаться — не в последний же раз я плавала. Когда я шла от моря к машине, где оставила одежду, сумку и полотенце, я не могла не заметить, каким жадным взглядом смотрел на меня Сергей, и мысленно усмехнулась — мне, как почетной гостье, никакие поползновения с его стороны не грозили.

Потом мы поменяли деньги у каких-то подозрительного вида парней, которым Сергей что-то сказал, и я разобрала только имя «Лекоба». Парни мигом стали очень почтительны и предупредительны и купюры мне выдали самые новые, какие только нашли. Едва войдя на территорию рынка, я поняла, что разноцветная и шумная картина южного базара здесь давно осталась в прошлом — выбор был небогат, а кое-что явственно отдавало контрабандой. Когда я занялась покупками, то искренне испугалась, что Сергея кондрашка хватит — он с таким ужасом смотрел, как я, не торгуясь, купила мешок сахара, мешок муки, мешок початков кукурузы для неизменной здесь мамалыги, пять килограммов зернового кофе, целую тушу барана, осетровый балык, свежую форель, красную икру — причем по сравнению с нашими ценами это все было довольно дешево, — и я уже начала опасаться за целостность его рассудка, но он безропотно таскал все в машину. У выхода с базара я купила в киоске свежую газету, где на первой странице была большая фотография Сандры, а внизу шел какой-то текст, который Сергей мне перевел.

— Здесь написано, — сказал он, — что господин Лекоба ищет тех людей, кто знал эту девочку или ее родных, и просит их прийти к нам домой. За информацию о ней обещано вознаграждение.

— Он решил, что, если объявление будет дано от его имени, это будет более действенно? — спросила я.

— Конечно! — удивился он. — А главное, никто не посмеет попытаться обмануть вас. Он этого не любит!

Когда мы вернулись домой, я, пока Сергей переносил продукты в дом, вызвав при этом целую бурю эмоций у женщин, с удовольствием приняла душ, смывая с себя морскую соль, переоделась в костюм и, чувствуя себя новорожденным ребенком, села за стол — как оказалось, все уже поели, так что мне предстояло завтракать в одиночестве. Когда я уже пила кофе, пришел Самшиев-старший, чтобы составить мне компанию, и недовольно выговорил мне, что я разбалую его домашних такими деликатесами.

— А! — отмахнулась я. — Пусть мой приезд запомнится им, как праздник! — А потом спросила: — Нестор Яковлевич, а вы показали домашним фотографию девочки?

— Показал, уважаемая, но ее никто не знает.

— Да я и не уверена, что она здесь жила, — вздохнула я. — Для очистки совести объявление дала, чтобы отмести эту версию раз и навсегда и больше к ней не возвращаться, — и спросила: — Вы не будете возражать, если я с теми, кто вдруг придет, тут в саду поговорю, а то не хотелось бы в доме никому мешать.

— О чем вы говорите, уважаемая! — воскликнул старик. — Беседуйте где вам удобно!

После завтрака я осталась в саду за столом под мандарином, на котором уже виднелись крошечные плоды, куда мне принесли по моей просьбе большой кофейник с кофе, сидела, курила и пыталась решить, что же мне делать дальше, если мои поиски в Сухуми окажутся безрезультатными. Я уже дошла до того, чтобы повторить путь Мананы из Сухуми в Россию, но, подумав, что черт его знает, в каком порту она сошла на берег, загрустила. Ведь если предположить, что на судне были друзья ее мужа, который именно перевозками в порту и занимался, то они могли высадить ее где угодно!

— Черт! — невольно вслух выругалась я. — Неужели это станет первым делом, с которым я не справилась? Вот уж позору будет! Вся моя хваленая репутация сигаретным дымом улетучится! — и я яростно ткнула окурком сигареты в пепельницу.

Я сидела, настолько занятая этими безрадостными мыслями, что невольно вздрогнула от голоса неслышно подошедшего Сергея.

— Татьяна Александровна! — позвал он. — Там вас какая-то женщина спрашивает! И газета сегодняшняя у нее в руках! Говорит, что по объявлению пришла!

— Так чего же ты ее сразу не привел! — подпрыгнув на месте, заорала я. — Веди немедленно! И скажи там, чтобы еще одну чашку принесли!

«Господи! — взмолилась я, когда он ушел. — Сделай так, чтобы это не оказалось пустышкой! Ну что тебе стоит!»

Не прошло и двух минут, как на дорожке сада показались Сергей и женщина лет сорока, которая, подойдя ко мне, посмотрела на меня немного испуганным взглядом.

— Вы говорите по-русски? — спросила я, когда мы поздоровались.

— Говорю, — по-прежнему испуганно кивнула она.

— Вот и отлично! — искренне обрадовалась я. — Значит, переводчик нам не нужен! — И тихонько сказала парню: — Чашка где?

Он кивнул и ушел, а я показала женщине на место напротив себя за столом и, включив на полную мощь свое обаяние, чтобы она перестала меня бояться, попросила:

— А вы садитесь и рассказывайте! Простите, вас как зовут?

— Валя, — ответила женщина.

— А меня Таня.

Женщина несмело села и, показав на фотографию Сандры, спросила:

— Это вы Вандочку ищете?

Оп-па! Вот это был удар под дых! Я, конечно, предполагала, что у девочки, до того как она попала к Манане Георгиевне, было другое имя, но вот то, что она действительно из Сухуми, на что я практически не надеялась, стало для меня полнейшей неожиданностью, правда, приятной.

— Значит, ее звали Вандой? — спросила я, с трудом сохраняя самообладание.

— Ну да! А полностью — Ванда Казимировна Стадницкая.

— Полька? — уточнила я.

— Да, по отцу, а по матери — немка. Ванда в наш детский сад ходила, а ее мать, Клара, как и я, там воспитательницей работала.

— А где теперь родители Ванды? — спросила я.

— Так убили же их! — ответила Валентина.

— Убили? — воскликнула я. — А как это случилось? Когда? Где?

— В 93-м, 8 июня, — ответила она. — Как раз вскоре после того, как Казик вернулся. Зарезали их ночью у них дома, а Вандочка после этого пропала. И все документы тоже пропали!

— Убийцу нашли? — быстро спросила я.

— Да кто же его искать-то в то время стал бы? — удивилась она. — Война же была! — а потом с робкой надеждой спросила: — А Вандочка что? Неужели жива?

— Жива! — подтвердила я.

— Слава тебе, господи! — с огромным облегчением воскликнула Валя. — Не пропала, значит! Вы, если ее увидите, привет от меня передайте! Не может быть, чтобы она меня не помнила! Все-таки почти шесть лет ей тогда было!

— Сколько? — удивилась я и спросила: — В каком году она родилась?

— Да в 87-м, — не задумываясь ответила женщина и объяснила: — Она же моей дочке ровесница.

— Так, Валентина! Давайте все порядку и с самого начала, — потребовала я. — Все, что вы знаете об этой семье. Раз вы вместе с Кларой работали, то не может быть, чтобы не обсуждали с ней свои женские дела и проблемы.

Тут наконец появился Сергей с чашкой, а следом за ним Нина со вторым кофейником в руках, и я поняла, почему они так задержались. Нина медленно поставила кофейник на стол, так же медленно налила Вале кофе, и я, увидев, что она делает это специально, потому что просто сгорает от любопытства, очень серьезно на нее посмотрела, после чего они оба быстренько ретировалась. Валентина тут же схватилась за кофе — видно, у нее самой в семье с этим было напряженно, а я закурила и снова попросила:

— Рассказывайте все с самого начала!

— Понимаете, — устроившись поудобнее, начала Валя, — сама Клара из Казахстана, ее родители в Аральске жили. А вообще-то, она из поволжских немцев, но их семью, как война началась, туда выслали, а они потом там и остались, только в другой город перебрались. Она с Казиком, Казимиром то есть, познакомилась, когда он там в армии служил. Поженились они, и он ее сюда привез. Тут у них и Ванда родилась — Казик ее в честь сестры отца назвал. А сам он тоже не из местных — его отец, Тадеуш Казимирович, сюда после войны приехал из Белоруссии. Когда война началась, он как раз в армии служил, вот и провоевал до самой Победы. Вернулся он потом на родину, а там одно пепелище — родители в оккупацию погибли, а сестру его, Ванду, в Германию угнали. Долго потом Тадеуш ее искал, да так и не нашел! Видно, сгинула она там! А он тогда сюда к другу фронтовому приехал. Сначала у него жил, а потом с его помощью свой дом построил. Клара говорила, что Стадницкие — это старинный шляхетский род в Польше, а предка Тадеуша вместе с семьей за участие в восстании в Сибирь сослали. После революции они собирались на родину вернуться, но пока собрались да добрались через всю страну, границу уже закрыли, вот они в Белоруссии и осели. А когда у нас тут война началась, Клара сказала, что, как все поутихнет, они к ее родителям в Казахстан переедут. Они бы, может, и раньше собрались, да только тетя Вера, мать Казика, их держала, прости господи! — и Валя быстро перекрестилась. — Она же под конец уже лежачая была — как бы они ее повезли? А как она умерла, Казик, хотя это очень опасно было, в Тбилиси съездил, чтобы документы оформить — мы же непризнанные. Вот вскоре после его возвращения их и убили.

— А чего же они переезжать собрались? — спросила я. — Союз-то уже распался, и вряд ли им там было бы лучше, чем здесь. Тем более что они не грузины и им тут ничего не грозило.

— Да Витьки они всю жизнь боялись, — шепотом сказала Валя. — Понимали, что, если он в Сухуми вернется, то плохо им будет.

— Это кто? — насторожилась я.

— Сводный брат Казика, — объяснила она. — Тадеуш-то тетю Веру с ребенком взял. Муж первый у нее, Степан, — ну просто лютый зверь был, с лица-то красивый, а в душе — волк настоящий. Он не только ее, но и мать родную бил, пил не просыхая, гулял… А! — махнула рукой Валя. — Витьку вот только без памяти любил, да и сын его тоже, хотя за что его любить-то было? Тетя Вера с ним развестись хотела, так Степан, как услышал об этом, чуть не убил ее. Кто-то милицию вызвал, а он на них с ножом кинулся, вот его при задержании и застрелили. Витька всю жизнь матери простить не мог, что из-за нее отца убили. Он и Тадеуша лютой ненавистью ненавидел. Тот его сначала усыновить хотел, а Витька ни в какую! Говорил, что своей фамилией гордится! А чего гордиться? Того, что он Зайцев?

— Дело вкуса, — пожала плечами я.

— Так вот и жили, бок о бок с волчонком, а он потом в настоящего волка вырос, весь в отца пошел, — горестно вздохнула Валя. — А уж когда Казик у них родился, так тетя Вера боялась его одного даже на минутку с Витькой оставить — опасалась, что убьет тот его. К соседям ребенка относила — дружили они с ними.

— С кем именно? — спросила я, подумав, что неплохо было бы с теми пообщаться — вдруг они что-то знают.

— А с Нинуа, — просто ответила Валя, а вот у меня от ее слов даже дух перехватило. — Тадеуш-то вместе с Анзором воевал, потому сюда и приехал, у него первое время и жил.

«А мужа Мананы Георгиевны звали Вахтанг Анзорович, — ошеломленно подумала я. — Это был, выходит, ее свекор».

— И что же дальше было? — спросила я, с трудом взяв себя в руки.

— Так Витька-то Тадеуша и убил, — печально качая головой, сказала, понизив голос, Валентина. — Он же в отца пошел! Такой же бешеный! Что-то не так ему Тадеуш сказал, а он его ножом да прямо насмерть! Тетя Вера мужа защищать кинулась, так он и ее! Она тогда в больницу попала и долго там лежала, но выздоровела, хотя и болезненная стала! — Валя опять покачала головой. — Она на суде потом Витьку прокляла! Сказала, что не сын он ей больше! А он ей в ответ, что, как выйдет, всех Стадницких под корень изведет — потому-то Казик с Кларой его и боялись. Тетя Вера, как Витьку посадили, не писала ему совсем, да и он ей тоже! А вот бабке, матери Степана, он писал! От нее-то тетя Вера и узнала, что он в колонии в драке покалечил кого-то и ему срок добавили, и обрадовалась очень, что подольше его здесь не будет. А потом бабка умерла и с ним всякая связь прервалась.

— А что еще вы знаете о Викторе? — спросила я.

— Знаю, что он в Грузии сидел, — объяснила она. — Там, видно, потом и остался. И появился он тут у нас только в 93-м.

— А не мог Казика и Клару Виктор убить? — спросила я. — Ведь он же грозился всю семью извести.

— Мог, — не раздумывая сказала Валя. — Такой зверь все может!

— А как вы думаете, как тогда Ванда смогла спастись и из Абхазии в Россию уехать? — спросила я.

— Ума не приложу! — с чувством сказала она. — Если только ее дома не было, тогда да! Но вот куда же девочка той ночью деться могла? — спросила Валя сама себя и пожала плечами. — А уж как смогла эта малышка до России добраться, я и вовсе представить себе не могу!

«Зато теперь я, кажется, могу!» — подумала я, а вслух спросила:

— Еще что-нибудь вы помните об этой семье?

— Да все я вам вроде бы рассказала, — развела Валя руками.

— Спасибо большое! — сказала я и поинтересовалась: — А адреса родителей Клары в Казахстане у вас случайно нет?

— Нет! — растерянно сказала она, а потом, спохватившись, воскликнула: — Ой, а у меня фотографии есть, посмотрите?

— Обязательно, — твердо ответила я. — Для меня сейчас каждая крупица информации важна.

Валентина достала из сумки газетный сверток, а из него — фотографии.

— Вот! — сказала она, выкладывая их на стол, и начала объяснять: — Это вся их семья: Казик, Клара и Вандочка! Их Вахтанг сфотографировал, когда девочке пять лет было, а они его попросили еще один снимок для меня сделать — дружила я с ними. Тут и дарственная надпись на обороте есть. Казик ее красной пастой написал: «Дорогой Валюше на долгую добрую память от семьи Стадницких». Эх! — всхлипнула она. — Знали бы они тогда, что их ждет!

Я взяла в руки полароидную фотографию и стала внимательно разглядывать. Родители Ванды были светлоглазыми блондинами, так что девочка пошла в них, а лицом похожа на отца.

— А вот здесь фотографии с наших праздников, — тряхнув головой, чтобы отогнать грустные воспоминания, сказала Валя и протянула мне новые снимки, на которых я среди других детей без труда узнала Ванду.

— Скажите, Валентина, а вы не могли бы продать мне эти снимки? — спросила я, и она заколебалась. — Я, конечно, могу их переснять, но мне важны именно оригиналы. А вам я сделаю копии и привезу, вы мне только адрес свой оставьте, — пообещала я и, когда она написала в моем органайзере свой адрес, выложила на стол сто долларов. — Это вам за информацию и за фото, — объяснила я.

— Это мне? — потрясенно помолчав, дрожащим голосом спросила Валя.

— Конечно, вам, кому же еще? — подтвердила я.

Трясущимися руками она взяла деньги, а потом произнесла:

— Я вот тут вспомнила, только не знаю, важно это или нет…

— Мне важно все! — сказала я. — Говорите, что вы вспомнили!

— Понимаете, Клара в последнее время начала немецкий язык учить. Я еще удивилась и сказала, что она, мол, и так его знает, а она мне объяснила, что они, может, из Казахстана всей семьей в Германию уедут. Тогда немцы уже начали уезжать. А она по-немецки только дома с родными разговаривала, а, как переехала сюда и ей не с кем стало говорить, то она все забыла. И Казик его тоже учил.

— Спасибо большое! — сказала я. — Может быть, мне это и пригодится. И еще, Валя, мне потребуются от вас письменные показания, которые будут должным образом заверены. Вы пока все хорошенько обдумайте — вдруг еще что-нибудь вспомните, а я потом с вами свяжусь.

Валентина, рассыпаясь в благодарностях, ушла, прижимая к себе сумку, в которую убрала данные мной деньги.

Не успела она уйти, как ко мне пришел друг Казимира, который, неоднократно бывая в доме у Стадницких, видел там Ванду. Он мне тоже рассказал о том, что Казимир боялся приезда своего сводного брата и что Казик в последнее время учил немецкий язык. Выудив из него все, что он знал, я вручила ему двадцать долларов — больше эта информация не стоила, но и такая малость сделала его безмерно счастливым — и, как и с Валентиной, узнав его домашний адрес, договорилась о письменных показаниях.

После его ухода я, взяв телефон, позвонила Лекобе — уж очень сильные подозрения вызывал у меня этот самый Виктор.

— Андрей Павлович! Мне надо посмотреть уголовные дела по убийству Стадницких, да и вообще все, где фигурирует Виктор Степанович Зайцев. Не нравится он мне что-то!

— Приезжайте завтра утром в горуправление милиции и идите прямо к начальнику, — тут же ответил он. — Там вам помогут.

— Спасибо большое! — поблагодарила его я.

— Пока не за что, — усмехнувшись, сказал он.

Я отключила телефон и решила выпить кофе, чтобы под него и сигарету проанализировать все, что только что узнала, но не успела, потому что Сергей привел ко мне заведующую детским садиком, где работала Клара. Думая, что ничего нового она мне не сообщит, я уже хотела было дать ей долларов двадцать за старание и проводить, но потом решила все-таки выслушать, о чем потом не пожалела — она принесла мне личное дело Клары.

— Вот! — сказала она, протягивая мне папку. — Я, как фотографию Ванды в газете увидела, так подумала, что вам это может пригодиться!

Усадив ее пить кофе (чистую чашку на этот раз Сергей очень быстро принес), я начала просматривать документы в папке. Из них я узнала не только девичью фамилию Клары — Вагнер, но и адрес ее родителей в Аральске, и то, что у нее были брат Иоганн и сестра Магда.

— Расскажите мне о Кларе все, что помните, — попросила я заведующую в надежде, что узнаю что-то новое, и ошиблась: все, что она мне рассказала, я уже знала.

— Вы не будете против, если я оставлю у себя эту папку? — спросила я, когда она закончила.

— Конечно-конечно! — торопливо заверила меня она. — Она же никому не нужна!

Поблагодарив ее за рассказ, я вручила ей сто долларов, увидев которые, она даже прослезилась. Едва она ушла, я позвонила Кирьянову.

— Привет, Володя! — сказала я. — Помоги, Христа ради!

— Это что-то новенькое! Ты что, милостыньку у меня просишь? — удивился он и спросил: — Ты где обретаешься? А то я тебе вчера домой вечером звонил — у меня как раз свободное время выдалось и я решил с тобой под пиво рыбку поесть, а тебя нет.

— Я в Сухуми, Володя, — ответила я.

— Ты как туда попала? — совсем уже обалдел он.

— Не сама приехала, а черт принес! — отшутилась я.

— Так быстро закончила дело и поехала отдыхать? Только кажется мне, что не совсем подходящее место ты для этого выбрала. Раньше за тобой что-то страсти к экстриму не наблюдалось.

— Да работаю я здесь! Работаю! — объяснила я. — И вот теперь мне твоя помощь нужна.

— Говори, что у тебя стряслось! — потребовал он.

— У меня — ничего, — успокоила его я. — Просто надо один вопрос выяснить. Мне нужно, чтобы ты срочно запросил Аральск — это в Казахстане — и выяснил: по-прежнему ли проживает там семья Вагнер, а если они выехали, то, может быть, писали кому-нибудь из соседей или друзей и сообщили свой новый адрес.

— Легко сказать — запросить Казахстан, — хмыкнул Киря.

— А кто у вас занимается нападением на Сандру Нинуа? — спросила я.

— Все! — исчерпывающе ответил он. — Тут нас по этому поводу так напрягли, что приличными словами не описать.

— Все ясно! — рассмеялась я. — Андреев связался с начальником облуправления милиции, а уж тот спустил вниз соответствующее распоряжение.

— Если бы! — вздохнул Володя. — Генерал взял это дело под личный контроль, и ему каждое утро о ходе расследования докладывают! Мы уже всю агентуру подняли и во все лопатки ищем какого-то уголовника со шрамом и свернутым носом.

— Это я постаралась, — скромно заявила я. — По моей наводке работаете!

— Погоди! — насторожился Кирьянов. — Так этот запрос тоже к этому делу относится?

— Напрямую! — кратко ответила я.

— Так это же совсем другое дело! — чуть не заорал он. — Этому расследованию дали зеленую улицу, и все, что его касается, отрабатывается в первую очередь. Диктуй! — потребовал он.

Я прочитала ему из личного дела адрес родителей Клары в Аральске и попросила:

— Как только придет ответ, тут же позвони мне.

— Думаю, что он будет завтра или, в крайнем случае, послезавтра, — уверенно сказал Киря. — Я сейчас пойду с этим к генералу, а ему с Казахстаном связаться — пара пустяков! Мы же соседи!

— И тогда я увижу тебя, наконец, полковником! — с надеждой сказала я.

— Твои бы слова!.. — вздохнул в ответ он и пообещал: — Как только что-нибудь выясню, тут же позвоню.

Отключив телефон, я попыталась проанализировать ситуацию, но быстро поняла, что занимаюсь зряшным делом — мало было у меня фактов! До обидного мало! То есть то, кто увез Ванду из Абхазии, я знала теперь точно и могла приблизительно представить себе, как это было сделано, но!.. Самого основного, причину, по которой Виктор так стремится убить девушку, я не знала, как не знала и того, где ее, эту причину, искать. Остальные посетители в этот день ничего нового мне не сообщили, правда и кошелек мой опустошили ненамного, и я загрустила — если завтра я не найду в уголовных делах ничего стоящего, то что тогда делать? Вечером, когда было уже довольно темно — на юге темнеет рано, — мы, то есть мужчины семьи и я, сидели за ужином. Тут ко мне подошла Нина и тихонько сказала:

— Там к вам Ия Ковба пришла. Только она очень плохо по-русски говорит.

— Ничего! — отмахнулась я, поднимаясь. — Мне Сергей или вы поможете.

— Она только с вами говорить хочет, — пояснила Нина. — Уж и не знаю, как вы ее поймете! — покачала головой она.

— Да я, Нина, дорогая, если для дела надо, и с марсианином общий язык найду, — уверенно ответила я. — Где она?

— Возле калитки стоит. Я ее в дом звала, а она не идет. И еще торопится очень.

Мы с Ниной пошли к калитке, и я увидела довольно молодую и красивую, но потухшую и очень бедно одетую женщину в черном.

— У них в семье все мужчины на войне погибли, — тихонько сказала мне Нина. — Совсем все! Только мальчики сейчас остались.

— И ее муж тоже погиб? — спросила я.

— Не была она замужем, а вот сын есть, — трагическим шепотом пояснила Нина.

— Понятно! Заклевали ее, значит, — с горечью сказала я.

— Так позор-то какой для всей семьи! — удивилась она.

— Да-а-а! — протянула я. — Суров ваш монастырь!

Мы подошли к женщине, и Нина сказала:

— Вот Ия! Это Татьяна Александровна! — и ушла.

— Пойдемте, Ия! Там скамья есть, — предложила я. — Посидим с вами! Поговорим! — и хотела взять ее под руку, но она испуганно отшатнулась.

Преодолев ее сопротивление, я все-таки взяла ее под руки и провела до скамьи. Мы сели, и она, собравшись с духом, тихо сказала:

— Я не знать, надо вы…

— Мне нужно все! — твердо ответила я, уже поняв, что здорово намучаюсь с ее русским языком. — Говорите!

— Я видеть, кто папа-мама Ванды убить, — внимательно глядя мне в глаза, произнесла она.

— Господи! — ошеломленно воскликнула я. — Да вы же меня просто спасаете! Рассказывайте! Ну, рассказывайте же!

— Ту ночь я во дворе быть и ждать… Я видеть, как Витька в дом входить…

— Подождите! — попросила я, почувствовав, как голова пошла кругом. — Давайте с самого начала! Во сколько это было?

— Двенадцать быть, я из дома выходить, — пояснила она.

— А живете вы по соседству со Стадницкими? — спросила я.

— Да! Клара добрый быть, жалеть мы, — проговорилась она.

Тут мне все стало ясно, и я пошла напролом:

— Ия! Как я поняла, той ночью вы встречались с молодым человеком, которого почему-то не любили ваши родители, так? — Она, потупившись, кивнула. — И из дома вы вышли тайком?

— Я… — начала она, но, не найдя подходящих слов, сделала рукой жест, увидев который я спросила:

— Вы вылезли в окно? — На что она кивнула. — Вы договорились встретиться с ним в двенадцать часов ночи? — Женщина снова кивнула. — Где? — Она напряглась, испуганно глядя на меня, и я поторопилась успокоить ее: — Не бойтесь, Ия! Говорите все, как было!

— В домик, — потупившись, ответила она.

— Раз Клара вас жалела, то это был ее домик? — Не поднимая головы, Ия кивнула. — Это, конечно же, был не ее собственный дом, а какой-то другой, так?

— Летний домик, — ответила она. — Во дворе стоять. Приезжие жить.

— То есть летний домик, куда они пускали отдыхающих? — уточнила я, и она кивнула. — Клара дала вам от него ключ, чтобы вы там могли встречаться со своим парнем и вас никто не видел? — Женщина заплакала и мелко-мелко закивала. — Значит, той ночью вы в двенадцать часов вылезли в окно, перелезли через забор…

— Нет забор, — поправила меня она.

— То есть забора между вашим садом и садом Стадницких не было? — уточнила я.

— Совсем нет забор, — она подняла на меня полные слез глаза.

— То есть вы хотите сказать, что у Стадницких совсем не было забора ни с кем из соседей? — спросила я, и она подтверждающе кивнула. — Так, получается, что вы просто подошли к домику, отперли замок, вошли внутрь и стали ждать своего парня?

— И смотреть, — добавила она.

— То есть дверь в домик вы оставили приоткрытой, смотрели в щель и ждали? — Она кивнула. — И вы увидели Виктора? Так? — Она опять покивала. — А как вы узнали, что это был Виктор?

— Я видеть рано, — ответила она.

— Вы хотите сказать, что видели его, когда он до этого приходил к Стадницким?

— Нет. Фото видеть. Клара говорить, он плохой человек. Много зла они ждать.

— То есть они боялись, что он им причинит много зла, — расшифровала я и, судорожно сглотнув, спросила: — А вы не знаете, почему он им желал много плохого?

— Я не знать, — помотала она головой.

— Ну, ладно! — старательно скрывая разочарование, сказала я. — А что он делал той ночью? Шумел и требовал, чтобы ему открыли дверь? Или влез в окно? Что он делал?

— Он… — тут Ия повертела кистью руки.

— Он отпер замок? — спросила я.

— Да! Тихо-тихо! — подтвердила она. — А потом — бах, дзынь!

— Выстрел? — быстро спросила я, но она покачала головой. — Упало что-то тяжелое и зазвенело?

Она кивнула и сказала:

— Потом шум быть, Казик кричать, Витька кричать, Клара кричать.

— То есть была драка? — уточнила я.

— Да. А потом тихо.

— Что было дальше?

— Витька уходить, — ответила она. — Во дворе ходить и Ванда звать. Долго звать. Потом Нинуа ходить.

— Виктор вышел из дома Стадницких и пошел в дом Нинуа? — невольно воскликнула я, и она кивнула головой. — А у него в руках что-нибудь было? — спросила я, думая, что это Витька забрал те документы, которые исчезли после убийства семьи.

— Нож быть, — ответила она.

— И все? — уточнила я, и она кивнула. — А как он был одет? На нем был пиджак? — спросила я.

— Нет, — кратко ответила она.

— Значит, на нем были брюки и рубашка?

— Так, — сказала она и провела ребром ладони по своей руке чуть выше локтя.

— С короткими рукавами? — спросила я, и она кивнула. — Значит, он пошел к Нинуа и что потом?

— Шум быть. Бах, бах, бах.

— Выстрелы? — уточнила я, потому что у нее «бах» могло означать что угодно, но Ия покачала головой. — Опять шум?

— Большой шум! — сказала она. — Потом Витька кричать, Манана кричать, — ответила она. — Ай, как кричать! — она даже сморщилась.

— То есть там тоже была драка, и Манана громко кричала? — спросила я, и она покивала. — А что она кричала? Может быть, вы слышали?

— Уходить — кричать, она тут нет — кричать, — ответила Ия.

— Манана кричала, чтобы Виктор уходил, что ее тут нет, — перевела я. — А как вы думаете, кто была эта «она»?

— Я думать — Ванда, — сказала Ия. — Ванда тогда пропадать. Совсем пропадать.

— Скажите, Ия, а Виктор долго был в доме Мананы? — спросила я, и она в ответ только пожала плечами. — Хорошо! А что вы делали дальше?

— Ждать, Витька уходить. Я он бояться. Очень бояться.

— То есть вы ждали, когда он уйдет, — поняла я и спросила: — Что вы стали делать дальше?

— Домой бежать, — ответила Ия. — Я бояться, я искать.

— Вы испугались, что родители обнаружат, что вас нет дома, — уточнила я, и она кивнула.

— Но когда вы дома оказались, то посмотрели на часы? — поинтересовалась я, и она опять кивнула. — Сколько было времени? — В ответ она показала мне два пальца. — Два часа ночи? — догадалась я.

— Да! — сказала она.

— Значит, в ту ночь вы со своим парнем не встретились?

— Нет! Он приходить, крики слышать, Витька видеть и уходить. Он бояться, он увидеть, мои родители сказать.

— То есть он подумал, что если его там увидят, то свяжут его имя с вашим и у вас будут неприятности, — поняла я. — И именно поэтому вы никому не сказали о том, что видели убийцу Стадницких, иначе вам пришлось бы рассказать о том, где и зачем вы были? Так?

— Бабушка меня тогда убить, — просто пояснила она.

— Чем же ей так не нравился ваш парень? — удивилась я, а потом до меня дошло. — Он был грузин? — спросила я, и женщина разрыдалась. — Это он отец вашего сына? — Она закрыла лицо руками и ничего не ответила, но я и так все поняла.

— Все думать, что это Григорий, а это Арчил, — услышала я наконец ее глухой голос. — Один я знать правду!

— А Григорий, наверное, погиб? — спросила я, и она покивала. — А он не был женат? — допытывалась я.

— Нет! Он меня очень любить! Мы давно родители поженить хотеть! А я любить Арчил!

— То есть ваши и родители Григория хотели вас поженить, — поняла я и спросила: — А где сейчас Арчил? — хотя и видела, что Ие больно об этом вспоминать. — Он тоже погиб? — мне очень хотелось, чтобы она сказала «нет», тогда бы я смогла с ним встретиться и он подтвердил бы, что тоже видел Виктора.

— Да! Он — бах! — тут она расплакалась навзрыд.

— Его застрелили? — участливо спросила я, но она, продолжая плакать, только помотала головой. — Как же он погиб?

— Он… — вытерев слезы, сказала она и покачала перед собой согнутыми в локте руками.

— Разбился на мотоцикле? — спросила я, и она кивнула. — А его родители знают, что у вас от него ребенок?

— Нет! Его папа-мама я не любить, — вздохнула она. — Я Ковба! — Она нагнулась и показала мне расстояние сантиметров тридцать от земли. — Они Тоташвили, — с этими словами она подняла руку вверх. — Они потом уехать.

— То есть вы хотите сказать, что вы из простой семьи, а они — из богатых, и к тому же уже уехали из Сухуми? — спросила я, и она в ответ только всхлипнула.

«Что же делать? — задумалась я. — Ее официальные показания мне, как воздух, нужны, но она их никогда в жизни не даст. Ее же после этого живьем слопают! У нее и сейчас жизнь — не сахар, а уж после такого останется только в петлю! Что же делать?» — мучительно размышляла я и, кажется, нашла выход.

— Ия! — позвала я, и она подняла на меня заплаканное лицо. — Выслушайте меня очень внимательно и постарайтесь понять, что я вам говорю! — самым серьезным тоном сказала я, и она испуганно на меня уставилась. — Я вижу, что вам здесь очень тяжело живется, и постараюсь вам помочь. Вы хотите уехать туда, где вас никто не знает? Где никто не будет попрекать вас тем, что вы родили без мужа? Где вы сможете начать новую жизнь? — В ее глазах вспыхнула такая яростная надежда, что другого ответа уже не требовалось. — Я постараюсь это устроить, но!.. — я подняла палец, чтобы привлечь ее внимание к своим словам. — Когда все будет готово, то есть перед тем, как вам с сыном уехать, вы продиктуете одному человеку все то, что сейчас рассказали мне: о Викторе, о том, что он делал и куда ходил. Понимаете? — В ее глазах заметался страх, и я поспешила успокоить ее: — О том, что вы в ту ночь должны были встретиться с Арчилом, говорить не надо. Скажете, что вы ждали Григория! Этот человек запишет по-русски ваши показания, и мы потом их официально заверим. После этого я дам вам деньги, и вы уедете! А сейчас я вам денег не дам, потому что вы отдадите их своей семье и вам ничего не останется, так?

— Дома никто не знать, я к вам ходить, — тихо ответила она. — Я узнать, вы деньги давать, кто Ванду знать. Я хотеть эти деньги взять и уехать свой сын, — она махнула рукой в неопределенном направлении. — Я плохо, очень плохо! — почти простонала она и снова заплакала. — Я все делать для сын! — сказала она сквозь слезы.

— Тем лучше, что наши желания совпали, — обрадовалась я. — Значит, я все устрою, а вам остается только немного подождать. Когда все будет готово, я пришлю за вами Сергея. Вы его знаете?

— Я знать, — ответила она и впервые улыбнулась, отчего ее глаза вспыхнули живым светом, и она даже помолодела.

— Вот и хорошо! А теперь идите!

Я проводила ее до калитки и долго смотрела ей вслед. «Господи! — гневно думала я. — Ей же лет тридцать всего, а ее в ходячий труп превратили! Только вот куда ее отправить? В России ей делать нечего — она языка не знает, да и профессии, наверное, нет. Значит, ее нужно оставить в Абхазии, и поможет мне в этом уважаемый господин Лекоба! Пусть отрабатывает безоблачную жизнь своего брата, а то я тому такой уют в Тарасове создам, что рад будет, если обратно домой благополучно доберется».

Разговор с Ией вымотал меня настолько, что к столу я вернулась чуть живая. Там уже все разошлись, и я, быстро поев, попросила сделать мне большой кофейник с кофе и поднялась к себе в комнату. Сна не было, да после таких новостей и быть не могло! Когда принесли кофе, я, за неимением кресла, села на стул возле окна, поставила на подоконник пепельницу и кружку с кофе, закурила и начала анализировать все, что знала на данный момент.

«Итак! Клара и Казимир Стадницкие были убиты 8-го числа, а вот Ванда неведомым мне пока образом уцелела. Покончив с ними, Виктор, зная о дружбе Стадницких и Нинуа, решил, что девочка может быть у Мананы, и пошел туда. Но и там он ее не нашел, хотя искал долго и тщательно, если вспомнить слова Ии о том, что в доме все грохотало. Где была в ту ночь Ванда, уже не существенно — спаслась, и слава богу! Но вот, судя по тому, что на нервной почве онемела, она видела что-то настолько ужасное, что ее психика не выдержала. А 9-го числа Манана, явно боясь оставаться дальше в доме одна, потому что туда мог опять нагрянуть Виктор, пригласила Пашьянов жить к себе, а у того шесть сыновей и наверняка в то время все они были вооружены. А через два дня она уехала в Россию морем. Если вспомнить о том, что ее муж работал в порту, где у него остались друзья, то вполне можно предположить, что у кого-то из них Манана девочку и спрятала. Потому-то она и от Пашьяна отделалась, когда он ее в порт проводил, чтобы он ничего не увидел. Ведь будь иначе, она его вряд ли отправила бы обратно — три сумки для двух рук многовато. Вот и получается, что девочку к ней привезли прямо в порт, и в России они высадились уже вместе. А свидетельство о рождении она точно подделала, тут и сомневаться не приходится — видимо, она думала, что так надежнее спрячет Ванду, которой было опасно жить под собственной фамилией. Ну, с этим все ясно! Теперь мне только остается выяснить, почему Виктор убил старших Стадницких и теперь охотится за Вандой, она же Сандра. Можно предположить, что Казимира с Кларой он убил действительно из мести… Нет! — поразмыслив, решила я. — Не проходит! Их-то — еще куда ни шло, но Ванда? Чтобы столько лет из мести гоняться за девочкой, которая к тому же давно живет по другим документам? Это ведь занятие довольно дорогостоящее и хлопотное! Нет! — уже уверенно подумала я. — Вряд ли это месть! Так каков же у него мотив?» Я сидела и перебирала все возможные варианты, вплоть до самых невероятных, но ни один не казался мне подходящим. Кофе закончился, а просить новый было не у кого — все в доме давно спали, самой же идти на кухню и хозяйничать там я посчитала неприличным. И я легла спать, хотя долго еще крутилась с боку на бок, прежде чем уснула.

Утром я проснулась рано — да и неудивительно! Мне такое снилось, что врагу не пожелаю. Помня о том, что утром меня в милиции ждут уголовные дела, я бодро отправилась в душ и крутанула кран. Он неожиданности я чуть не взвыла, спасло то, что от холодной воды (как потом оказалось, теплую туда еще не успели залить) перехватило дух. Мужественно выстояв там минуты две — на большее меня не хватило — я, стуча зубами, вернулась в дом и надела другой костюм — тот, что был на мне вчера, я решила по-быстрому выстирать. Но нужно было еще провернуть одно дельце, и я позвонила Кирьянову.

— Володя! Твои полковничьи погоны, можно считать, уже у тебя на плечах!

— Господи! — воскликнул он. — Танька! Ты что там еще нарыла?

— Пиши! — велела я ему и начала диктовать: — Того подонка, который напал на Сандру Нинуа, зовут Виктор Степанович Зайцев, и он уроженец Сухуми. Сейчас он находится в Тарасове, это даже к бабке не ходи. Он либо сам напал на девушку, либо все организовал, но это точно он. Пока могу тебе сказать, что он был осужден в Абхазии за убийство отчима и покушение на убийство матери и отбывал наказание в Грузии.

— Ха! — невесело хмыкнул Киря. — Это теперь заграница, и шиш оттуда его пальчики получишь!

— Танцуй от имени и описания внешности, а я сегодня буду в милиции, посмотрю дело Зайцева, перефотографирую на сотовый его физиономию и отправлю тебе. Если еще что-нибудь нарою, то тут же сообщу!

— Ну, Татьяна! — воскликнул Володя. — Нет тебе цены!

— Ага! — иронично согласилась я. — Я давно знаю, что бесценная!

Потом я, чтобы узнать, что мне грядущий день готовит, бросила гадальные кости, и выпало 28+6+19. Это значило: «Ваши дела пойдут успешно, но не забывайте помогать другим».

— Можно подумать, что я всю жизнь чем-то другим занимаюсь! — обиделась на них я. — Что-то вы, дорогие мои, костяные, с некоторым опозданием работать начали! Наверное, на вас жара тоже действует!

Когда я с костюмом и пакетиком стирального порошка (я его взяла на всякий случай, а то вдруг здесь нет) вышла из дома — я уже знала, что женщины стирают во дворе, — меня увидела Нина, которая всплеснула руками и тут же заявила, что они сами все выстирают. Утешая себя тем, что костюм был уже не новый, и если они его испортят, то я это как-нибудь переживу, я отправилась завтракать, а потом Сергей отвез меня в милицию. Правда, я хотела по дороге заглянуть к Лекобе и поговорить насчет Ии, но Сергей сказал мне, что Андрей Павлович так рано не встает. Ладно, решила я, побеспокою его позже.

Около милиции я отпустила Сергея, сказав, что он мне сегодня больше не понадобится — я была уверена, что благодаря вмешательству в мою работу Лекобы уж до дома-то меня доставят. В кабинете начальника горуправления, неожиданно оказавшегося русским, меня уже ждала старая, пахнущая пылью и даже плесенью папка с отгрызенным мышами уголком, которую я увидела прямо с порога.

— Присаживайтесь, Татьяна Александровна, — пригласил меня немолодой тучный подполковник. — Меня зовут Игорь Олегович. Андрей Павлович меня обо всем предупредил, — и спросил: — Изучать здесь будете? А то у меня кабинет свободный есть.

— А почему она только одна? — спросила я и, открыв папку, увидела, что это уголовное дело по убийству Тадеуша Казимировича Стадницкого. — А где уголовное дело по убийству Клары и Казимира Стадницких? Их 8 июня в собственном доме, как я теперь точно знаю, Виктор Степанович Зайцев зарезал.

— Даже точно? — удивился он.

— Совершенно точно, — подчеркнула я. — Мне об этом свидетель преступления сказал. Я сегодня постараюсь одно дело организовать, и тогда он мне письменные показания даст, но это уже мои проблемы. Так что там с расследованием?

— Вы шутите, Татьяна Александровна? — вытаращился на меня подполковник. — У нас тогда война была! Какие уж тут уголовные дела!

— Вы хотите сказать, что никто из милиции этим двойным убийством вообще не занимался и никаких следственных действий не проводилось? — спросила я.

— Именно так! — подтвердил он. — Андрей Павлович сказал мне о том, что вы этим интересуетесь, и я поговорил со своими подчиненными. Узнать, к сожалению, я сумел немного. Точно известно только то, что 9 июня 1993 года был зафиксирован факт их убийства и свидетельства о смерти были выданы в тот же день.

— Кому? — тут же спросила я, даже подавшись вперед.

— Виктору Степановичу Зайцеву, как единственному совершеннолетнему родственнику, — ответил он. — Он также взял копию свидетельства о смерти своей матери, а кроме того попытался получить свидетельство о смерти Ванды Стадницкой, но у него ничего не получилось — работник загса уперся и без справки о смерти не дал.

— Смелый человек оказался! — покачала головой я.

— Просто честный, — объяснил это Игорь Олегович. — Да и народу в тот день там было много, вот Зайцев и не решился на крайние меры, хотя ругался ужасно.

— Тогда понятно! — кивнула я и начала рассуждать: — Та-а-ак! Значит, он получил документы о том, что их нет в живых, — задумчиво сказала я. — Но зачем они ему? — Я посмотрела на Игоря Олеговича, который на это только пожал плечами. — Предположим, чтобы завладеть домом.

— Дом хороший, — согласился со мной подполковник.

— А поскольку у Зайцева своего угла не имелось, то ему нужен был свой дом. Так? — спросила я.

— Не имелось! — согласился он со мной. — Потому что тот дом, где его бабка жила, занял брат его отца с семьей. Так что это вполне может быть мотивом преступления.

— Знаете, Игорь Олегович, а ведь не пляшет мотивчик! — подумав, сказала я. — Иначе не стал бы он сейчас за Вандой охотиться!

— Так она спаслась? — воскликнул он.

— Да! Но она не может быть ему опасна, потому что живет по совершенно другим документам, а он тем не менее хочет ее убить! Ну, не кровная же это месть, в конце концов, хотя он и грозился на суде извести весь род Стадницких под корень!

Мы с ним немного помолчали, а потом он сказал:

— Знаете, Татьяна Александровна, вы пока старое дело почитайте, а я малость подумаю, что этому подонку от девочки может быть надо. Глядишь, до чего-нибудь и додумаюсь!

— Тогда я пойду в тот свободный кабинет, о котором вы говорили, чтобы никому не мешать, — сказала я, беря папку и вставая.

Он тоже поднялся, и мы вышли из кабинета. В его сопровождении я прошла по коридору до двери, которую он отпер своим ключом, и, распахнув ее передо мной, предложил:

— Располагайтесь, как вам удобно. Если что нужно будет, то телефон дежурного — три тройки.

— А мне ничего, кроме кофе и пепельницы, не надо, — улыбнувшись, ответила я.

— Ну, тогда я сейчас распоряжусь, и вам все принесут.

Он ушел, а я открыла дело и для начала сфотографировала, как и обещала, физиономию молодого тогда еще Зайцева и, отправив снимок Кирьянову, заодно сообщила ему, что Витька 1957 года рождения и осужден был в 77-м, на что он только вздохнул — ничего существенного к поискам это добавить не могло. Отключив телефон, я начала изучать дело, делая попутно кое-какие пометки в органайзере. Через несколько минут мне принесли кофейник с кружкой и пепельницу, так что я почувствовала себя по-настоящему в привычной рабочей обстановке. Закончив с делом, я сладко потянулась, разминая затекшую поясницу, и посмотрела на часы.

— Ого! Уже почти два часа! Ничего себе я посидела!

Я встала, взяла папку и отправилась в кабинет Игоря Олеговича, которого застала чем-то крайне рассерженным и аж пунцовым от злости.

— Что-то случилось? — спросила я.

— А! — отмахнулся он. — На этой работе неприятности всегда найдутся! — а потом потер свой затылок и пожаловался: — Ломит, черт! Не иначе как скоро дождю быть!

— Я все просмотрела, но ничего полезного для себя не нашла, кроме дактокарты, — сказала я, кладя папку на стол. — Но на всякий случай мне бы хотелось иметь ксерокопию этого дела.

— Пожалуйста, — охотно согласился он. — Сейчас распоряжусь.

— А вам что-нибудь дельное в голову пришло? — спросила я.

— Давайте сначала пообедаем! — предложил он.

— А вы еще не ели? — удивилась я.

— Тут поешь! — хмыкнул он. — Чаю попил с бутербродами, что из дома взял, и все! То-то мне моя язва концерт сегодня устроит!

— Профессиональная болезнь! — согласилась я. — Как и гипертония с остеохондрозом. Шея-то еще не скрипит?

— А куда она денется? — усмехнулся он. — Скрипит, как немазаная телега. — И, вставая из-за стола, сказал: — Поехали! Тут недалеко ресторан хороший есть! Только давайте договоримся, что за обедом о работе говорить не будем, — попросил он. — Хоть поем спокойно!

Я не стала возражать, и на его служебной машине мы поехали в ресторан, оказавшийся небольшим и очень уютным. Обслуживал нас, как я поняла, сам хозяин, который Игоря Олеговича спросил:

— Вам как обычно?

— Мне-то да! — ответил тот. — А вот для дамы найдите что-нибудь повкуснее!

— Вай! — воскликнул хозяин так радостно, словно к нему после долгой разлуки приехала в гости родная дочь. — Ай, красавица, как я тебя сейчас накормлю! Пальчики оближешь! — И стремглав умчался на кухню.

— Если он заведет волынку с тостами, я сбегу, — предупредила я Игоря Олеговича.

— Не чтите местные традиции? — усмехнулся он.

— Просто очень есть хочу, — объяснила я. — У меня терпения не хватит сидеть с поднятым бокалом и слушать, слушать, слушать…

— Ладно! — опять усмехнулся он. — Скажу ему, чтобы он нас не беспокоил.

Хозяин ресторана появился в дверях с огромным подносом, улыбаясь от уха до уха — он явно готовился проявить по отношению ко мне знаменитое кавказское гостеприимство, но Игорь Олегович быстро остудил его пыл.

— Слушай, дорогой! — сказал он. — Мы сюда не отдыхать пришли, а поесть! У нас впереди еще дел много. Так что извини! Вот в следующий раз мы обязательно придем, посидим, никуда не торопясь, тосты твои замечательные послушаем и выпьем за наше здоровье и процветание Абхазии, а сейчас извини!

— Обидел! — горестно воскликнул мужчина. — Ай, обидел! Но раз дела, то что же делать? У больших людей — большие дела!

Он ушел, а мы принялись за обед. Я увидела, что Игорь Олегович ест не уху, а рыбный суп без специй, и поняла, что с желудком дела у него действительно обстоят неважно. Сама же я с удовольствием поела и дивную уху, и цыпленка табака с огненно-острым соусом, а Игорь Олегович только вздыхал, глядя, как я обгрызала крылышки, и утыкался носом в свои паровые котлеты. Поданные под конец кофе для меня и чай для него завершили нашу трапезу, и, когда хозяин подошел за деньгами, я яростно воспротивилась, увидев, что Игорь Олегович собирается за меня заплатить.

— Я, знаете ли, сама работаю и не бедствую, так что вполне платежеспособна! — заявила я и заплатила за себя сама.

Когда мы вернулись в управление, он походя сказал дежурному:

— Кофе для дамы приготовь! — И мы поднялись к нему в кабинет, где на его столе уже лежали ксерокопии.

Дождавшись кофе, чтобы меня потом ничто не отвлекало, я закурила, вопросительно взглянув перед этим на Игоря Олеговича, но он только рукой махнул:

— Курите! А я хоть понюхаю! Тоже курил в свое время, да не любит она, — тут он похлопал себя по животу, — никотин! — А потом спросил: — Ну, Татьяна Александровна! Что еще хотите узнать? Предупреждаю сразу, что никакие светлые мысли меня не посетили даже за обедом, хотя я на это надеялся.

— А давайте, Игорь Олегович, разберем всю ситуацию на составляющие. Я буду рассказывать, как я ее вижу, а вы мне возражать.

— Договорились, — согласился он, откидываясь на спинку своего кресла и устраиваясь поудобнее.

— Итак, что мы имеем, — начала я. — Виктор Степанович Зайцев, 1957 года рождения. Отец, Степан Иванович, убит при задержании в 65-м, а мать, Вера Федоровна, умерла в 1992 году. Посадили его в 77-м за убийство отчима, Тадеуша Казимировича Стадницкого, и ранение матери, которые поженились в 1966 году. Кстати, вы не в курсе, почему Тадеуш так поздно женился? Он же 1920 года рождения.

— В курсе! — кивнул Игорь Олегович. — У него еще первый брак был, но он потом Веру встретил и влюбился. И она его полюбила. Только она замужем, он женат — куда им было деваться? Детей у него с первой женой не было — не клеилось как-то, вот он под эту сурдинку и развелся, и стал ждать, когда Вера с мужем разойдется.

— Она и собралась разводиться, да закончилось все это тем, что Степана застрелили, — продолжила я. — И было тогда Виктору 8 лет, так что он уже все понимал. Сел он, значит, в 77-м и освободиться должен был в 87-м, но ему еще срок добавили, так что вышел он много позже. И со слов подруги Клары, выйдя из заключения, он остался в Грузии, где отбывал срок. И появился здесь в 93-м. И вот что я думаю: ну, не мог он не встретиться со своими друзьями детства, одноклассниками и так далее. Подонок он, как я понимаю, законченный и ни в коем случае не упустил бы возможности отыграться за былые обиды, а у кого их нет? Я права?

— Правы, — кивнул Игорь Олегович.

— Вот мне и хотелось бы установить тех людей, с кем Виктор здесь встречался. Пообщаться с ними и выяснить, не говорил ли он им чего-нибудь — мог ведь по пьянке и лишнее сказать. Вдруг мотивчик и нащупаю. Как вы думаете?

— Резонно! — согласился со мной Игорь Олегович. — Только я об этом тоже подумал и список вам уже приготовил, — с самым скромным видом сказал он и достал из стола лист бумаги.

— Ну, товарищ подполковник! — восхищенно сказала я. — Это высший пилотаж!

— Профессию не пропьешь! — усмехнулся он.

Взяв бумагу, я взглянула на нее и разочарованно присвистнула:

— Так здесь же всего два человека!

— Увы, Татьяна Александровна! Иных уж нет, а те — далече! — процитировал он Пушкина. — Кто-то погиб, а кто-то уехал!

— Ну и с кем бы вы посоветовали мне поговорить в первую очередь? — спросила я и тут же сказала: — Хотя нет, подождите! Я сама попробую определить! — И начала рассуждать: — Анна Бокакия… Она грузинка? — спросила я.

— Мегрелка, — ответил подполковник.

— И что она собой представляет?

— В каком смысле? — уточнил он.

— Кем она тогда была? Первая красавица школы или серая мышь? — объяснила я. — Семья богатая или бедная? Может, у нее отец большим начальником был?

Игорь Олегович кивнул и сказал:

— Серая мышь из бедной семьи.

— Значит, к ней Зайцев не пошел бы, — уверенно сказала я. — Будь она в дни его молодости яркой неприступной красавицей в золоте и бриллиантах, в которую он был тайно влюблен, а она его не замечала, тогда другое дело, а так?.. — я покачала головой. — Нет! — решительно сказала я и, прочитав вторую фамилию: — Анатолий Тихонов, — спросила: — А это что за фрукт?

— Гнилой во всех отношениях, — брезгливо ответил Игорь Олегович. — Такой же мерзавец, как Зайцев, только трусливый.

— А вот перед ним Витька очень охотно распустил бы свой хвост, — закончила я и, ткнув пальцем в адрес Тихонова, спросила: — Где это находится?

— У нас тут на окраине есть один район, куда постороннему соваться не рекомендуется. Да и народ там такой живет, что ничего лишнего никому не скажет, так что в этом вопросе я вам — увы! — не помощник.

— Даже людям господина Лекобы? — вкрадчиво спросила я.

— Ну, им-то все и всё расскажут, — невесело покивал он.

— Значит, я еду к нему! — решительно сказала я, поднимаясь, и попросила: — Игорь Олегович, не дадите ли вы мне какую-нибудь машину, чтобы до Лекобы добраться?

— Конечно! — охотно согласился он. — Берите мою!

Особняк Лекобы находился за высокими ажурного литья воротами, за которыми виднелся настоящий английский парк — до того он был ухожен. Мне даже из машины выходить не пришлось, потому что, когда мы подъехали, калитка открылась и около окна с моей стороны появилась неласковая усатая и смуглая физиономия. Не дожидаясь вопроса, я представилась:

— Моя фамилия Иванова, я приехала из Тарасова, и мне нужно поговорить с Андреем Павловичем.

— Заходи, дорогая! — воскликнул этот мужчина, и я удивленно на него уставилась. — Ай, простите, уважаемая! — с виноватым видом тут же поправился он. — Это нечаянно вырвалось! Простите!

Я вышла из машины и, присмотревшись к охраннику и увидев у него на воротнике крошечный микрофончик и горошину в ухе, поняла, что Лекоба или кто-то из его ближайшего окружения одновременно с охранником слышат все, что происходит возле ворот, и в моем случае они среагировали мгновенно. Я вошла в предупредительно распахнутую передо мной калитку, где меня в парке встретил уже другой охранник, видимо, рангом повыше, и повел к дому. Лекоба встретил меня на крыльце, демонстрируя, вероятно, самую высшую степень его ко мне расположения. Хотя нет! Наивысшей, я думаю, была бы та, если бы он встретил меня на улице и открыл мне дверцу машины, но я без претензий — главное, чтобы он мне помог, а без остального я уж как-нибудь проживу.

— Здравствуйте, уважаемая Татьяна Александровна! — радушно приветствовал он меня. — Как ваши дела продвигаются?

— Спасибо, Андрей Павлович! Кое-какие успехи уже есть, хотя могло бы быть и больше, — ответила я.

— Говорите, какая помощь нужна! — без обиняков предложил он, показывая рукой на диван на веранде, куда я и села. — А то мне сегодня брат позвонил и сказал, что его хозяин интересовался, как мы тут вам помогаем, а мне и похвалиться нечем, — вроде бы шутливо сказал он, садясь напротив меня в кресло, но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. — Вы, говорят, кофе любите? — спросил он.

— Не то слово, — честно ответила я.

В ответ он рассмеялся и, кивнув кому-то в сторону, что долженствовало обозначать приказ подать кофе, снова спросил:

— Так чем же я могу вам помочь?

— Боюсь, Андрей Павлович, что проблем у меня накопилось достаточно, целых три.

— Ну, давайте первую! — предложил он, наливая мне в чашку кофе, который появился подозрительно быстро — не иначе как Игорь Олегович позвонил Лекобе и предупредил, что я к нему еду.

— Мне нужно поговорить с Анатолием Тихоновым, который живет на окраине города, — я показала ему адрес. — Правда, Игорь Олегович предупредил меня, что обитатели этого района вряд ли мне что-нибудь скажут.

— Скажут, — уверенно бросил Лекоба. — Я вам, уважаемая, машину и людей дам. Они вам помогут все узнать. Когда поедете?

— Хотелось бы сегодня же, — ответила я.

— Значит, сегодня и поедете, — кивнул он, а я продолжила:

— А теперь очень щекотливый вопрос. Видите ли, у меня есть свидетель по делу об убийстве Стадницких, показания которого очень важны, — сказала я. — Но дело в том, что этот человек соглашается дать официальные показания — а мне нужны именно такие — только в том случае, если он будет обеспечен работой с достаточной для достойной жизни зарплатой где-то в Абхазии, но не в Сухуми. Ну не может он здесь больше жить!

— Это женщина! — уверенно сказал Лекоба. — Наши мужчины на такое малодушие неспособны!

— Да, это женщина с ребенком, — подтвердила я. — Незаконнорожденным ребенком, потому что ее друг погиб, не успев на ней жениться. И теперь ее затравили до того, что ей, как я вижу, до самоубийства полшага.

— Ай! — воскликнул он. — Что вы хотите, уважаемая? Это наши традиции! Наши устои! — а потом подумал и сказал: — Скажите ей, чтобы вещи собирала. У меня на озере Рица пансионат есть, и туда сестра-хозяйка требуется. Будет у нее и зарплата достойная, и крыша над головой, и сыта с ребенком будет. Главное, чтобы работала хорошо!

— Я уверена, что она будет стараться изо всех сил, Андрей Павлович, — благодарно сказала я, а потом мягко поинтересовалась: — Надеюсь, ей не придется?.. — и выразительно посмотрела ему в глаза.

Он недоуменно уставился на меня, а потом, когда до него дошел смысл моего вопроса, громко и весело расхохотался.

— Ай, уважаемая! Ей сколько лет?

— Думаю, что тридцать или около того, — ответила я.

— Ай, Татьяна Александровна! У нас для отдыха молодые девушки есть! А в этом возрасте она уже… — он поморщился и покачал головой, а потом спросил: — Ну, а какая последняя на данный момент проблема?

— Нотариус, — ответила я.

— Это не проблема, — возразил он.

Понимая, что говорить придется на очень неприятную для него тему, я начала издалека:

— Видите ли, Андрей Павлович… Эти документы будут фигурировать в официальных делах…

— Я понял вас, Татьяна Александровна, — грустно улыбнулся он. — Абхазия непризнанная республика и в глазах всего мира по-прежнему является частью Грузии. Поэтому заверенные нашим нотариусом документы не будут иметь юридической силы. Вы это хотели сказать?

— Извините меня, Андрей Павлович, но да, — призналась я.

— Вы меня этим не обидели, — отмахнулся он. — Это жизнь и ее реалии. Хорошо! Будет вам нотариус из Грузии, мы его услугами часто пользуемся, когда того дело требует.

— Когда? — уточнила я.

— Завтра, — твердо ответил он. — Я ему сегодня позвоню, и утром его уже привезут.

— Ох и работы ему предстоит! — поднимаясь, покачала головой я.

— Он за это деньги получает, — усмехнулся Лекоба.

— Но все документы будут на русском языке, — предупредила я его.

— А! — отмахнулся он. — Вы что думаете? Что грузины так быстро русский язык забыли? Все они помнят! Когда надо! — уточнил он.

— Значит, я могу сказать этой женщине, чтобы она пришла к обеду в милицию сразу с вещами и ребенком? — спросила я и объяснила: — Я не хочу, чтобы ее другие свидетели видели. Она там даст свои показания и прямо оттуда уедет в ваш пансионат? Так?

— Я смотрю, что вы за нее очень переживаете, — хитро усмехнулся он.

— Да! Она мне очень помогла, и, кроме того, мне ее просто жалко! — почти что с вызовом ответила я.

— Это очень благородно с вашей стороны. Людям надо помогать! Обязательно! — сказал он и подтвердил: — Да! Можете ей сказать, что ее завтра же из милиции туда отвезут! — Потом Лекоба что-то сказал двум парням, которые все время нашего разговора простояли у подножия ступеней на веранду, а затем объяснил мне: — Эти люди вас отвезут, куда вам надо, и во всем помогут.

— Спасибо, только мне нужно по дороге заехать к Самшиевым.

— Распоряжайтесь машиной, как вам надо, — ответил он и, достав из кармана детскую фотографию Ванды, протянул мне: — Возьмите, уважаемая! Она вам может еще пригодиться.

Убрав снимок в сумку, я сошла со ступеней, села в машину и сказала сидевшему за рулем парню:

— Мне надо заехать к Самшиевым.

Тот молча кивнул, и мы поехали. Там я написала Сергею список людей, к которым он должен был немедленно заехать и сказать им, чтобы они утром ждали меня в горуправлении милиции, потому что им предстоит дать письменные показания, которые будут потом надлежащим образом заверены. Сергей тут же уехал, а я с трудом отбилась от его родственников, которые решили усадить меня за стол и покормить.

— Вечером поем, — пообещала я им и сбежала.

Совершенно естественно, что черный «Мерседес» Лекобы разительно отличался от «Волги» Самшиевых, и я тихо блаженствовала на его удобном сиденье, но вот его появление в районе маленьких, невзрачных домиков на окраине Сухуми произвело на их обитателей впечатление.

— Кто вам здесь нужен, уважаемая? — спросил меня с переднего сиденья второй охранник.

— Мне нужен Анатолий Тихонов, — ответила я.

Охранник кивнул и, выйдя из машины, что-то громко спросил у какой-то плохо одетой женщины с испитым лицом. Она ответила и ушла, а он сказал мне:

— Сейчас эта… — тут он произнес какое-то слово на своем языке, — его сюда приведет.

И действительно! Не прошло и пяти минут, как эта женщина практически притащила на себе задрипанного мужичонку, пьяного вдрызг, с трясущимися руками и остановившимся бессмысленным взглядом, одетого в настоящие лохмотья.

— Что вы хотите у них узнать? — спросил меня охранник.

— Меня интересует, встречался ли Тихонов с Зайцевым, когда тот появился здесь в 1993 году. Мне надо знать, что говорил Зайцев, что делал, чем хвалился, что планировал делать… Одним словом, мне нужно знать о нем абсолютно все!

— Так это и я вам могла бы сказать! — неожиданно по-русски заявила женщина, и я быстро нажала на клавишу диктофона, который лежал у меня в кармане. — И не надо мне было бы Тольку на себе таскать! — Она выпустила мужичонку из рук, от чего тот тут же рухнул на землю. — Толька-то без меня и шагу не ступит! — похвалилась она и, усевшись прямо на землю, начала говорить: — Приходил сюда Витька! И не раз приходил! И выпить с собой приносил!

— А о чем он говорил? — спросила я, открывая дверцу машины и садясь боком, чтобы удобнее было слушать.

— Много он чего говорил, — неопределенно сказала она, но тут охранник цыкнул на нее, она съежилась и начала быстро выкладывать: — Хвалился, что денег хорошо подзаработал, что с Галькой Фроловой живет…

— А это кто? — быстро спросила я, доставая сигареты и закуривая.

Увидев это, женщина так впилась взглядом в сигарету, что я, все поняв, достала из пачки еще одну и отдала ей, стараясь не коснуться ее черных, как земля, рук.

— Вот за это спасибо! — обрадовалась женщина и, прикурив, закатила от блаженства глаза.

— Если все мне расскажешь, отдам тебе всю пачку, — пообещала я.

— Так я же и говорю, — встрепенулась женщина. — А Галька-то Фролова шалава шалавой. Она по молодости за воровство сидела, а как вышла, так моталась, как цветок в проруби, то с одним, то с другим. А потом вот с Витькой снюхалась.

— Ну и как они жили? — спросила я. — Характер, как мне говорили, у Зайцева бешеный был.

— А хоть перебешеный! — усмехнулась женщина. — Только попробовал бы Витька ее обидеть! У нее же старший брат — Паша Сухумский.

— Вор в законе? — спросила я у охранника, и тот кивнул, а женщина между тем продолжала:

— Она с Витькой на мой день рождения пришла, напилась, как свинья, и начала всякую чушь пороть!

— Какую именно? — насторожилась я.

— Да про то, что они с Витькой скоро поженятся, уедут отсюда, будут жить в собственном доме и в деньгах купаться.

— Как уедут? — я впилась в женщину взглядом. — Про дом понятно — это, наверное, имелся в виду дом Стадницких, но тогда зачем им уезжать отсюда? И откуда вдруг деньги возьмутся?

— А она не говорила, — помотала головой женщина. — То есть она, может, и сказала бы, да ей Витька рот заткнул, сказал, чтобы ерунды не молола. Она было выступать начала, что он ей сам так говорил, но он ее сразу увел.

— Где мне найти эту Фролову? — быстро спросила я, и женщина на меня удивленно уставилась, а потом сказала:

— Так на кладбище же! Царствие ей небесное! — и она перекрестилась.

— Как на кладбище? — оторопела я.

— Ну да! Померла она!

— Как? Когда? — допытывалась я.

— Так аккурат после моего дня рождения ночью и померла, — объяснила она.

— А Виктор что говорил? Что с ней случилось?

— Так не видели мы больше Виктора! — воскликнула она. — Слыхали только, что он из города уехал. Его и на похоронах не было, и на поминках тоже! Ох, и богатые же были поминки! — она от этих воспоминаний аж головой покрутила и поцокала языком. — Постарался Паша для своей сестры!

— А когда у тебя день рождения? — громко спросила я, чтобы отвлечь ее от этих воспоминаний.

— А 9 июня, — ответила она. — Мы в тот день с самого утра праздновать начали, а Витька с Галькой уже совсем под конец пришли, но подарок с собой принесли. Чачу! Литровую бутыль! Галька-то уже хорошо выпивши была и злая как черт — все Витьку шпыняла, что он всю ночь с какой-нибудь бабой, наверное, проваландался, раз только под утро пришел. А Витька-то трезвый был и все огрызался, что ни с какой бабой он ночью не валандался. А уж злой был! — она аж головой помотала, а потом глубокомысленно заметила: — Это, наверное, потому, что трезвый. А Галька метать начала прямо стакан за стаканом, а как потом совсем развезло ее и она болтать начала, так и вовсе рассвирепел.

— Что-нибудь еще вы можете вспомнить? — спросила я.

Женщина подумала и покачала головой. Ну, что ж! Картина в целом была мне ясна, но вот подробности еще предстояло выяснять и выяснять. Я, как и обещала, отдала женщине пачку сигарет, а охранник бросил на землю рядом с ней какую-то купюру, и она, вцепившись и в то, и в другое обеими руками, прижала их к себе.

— У меня все, — сказала я охраннику. — Поехали! — и незаметно выключила диктофон.

— Куда вас теперь отвезти, уважаемая? — спросил он меня.

— Давайте съездим к дому Стадницких, — попросила я. — Хочу посмотреть место преступления своими глазами, с соседями поговорить — вдруг они что-то вспомнят.

Когда мы были уже в городе, я спросила:

— Скажите, а как бы мне встретиться с Павлом Фроловым?

— Это вам к господину надо обратиться, — повернувшись ко мне, сказал охранник.

Я достала телефон и набрала номер Лекобы, которому повторила свою просьбу.

— Хорошо, — сказал он. — Я ему сейчас позвоню, а потом сообщу вам место и время встречи.

— Лучше попозже, — попросила я. — А то у меня сейчас некоторые дела намечаются и не хотелось бы бросать их на полпути.

— А о чем вы хотите с ним поговорить? — не удержавшись, спросил Лекоба.

— Речь пойдет о смерти его сестры, — ответила я. — Как я поняла, он к ней хорошо относился, и, думаю, его это должно заинтересовать.

— Да! Ее он любил, — подтвердил Андрей Павлович и, пообещав перезвонить, отключил телефон.

— А что собой представляет Павел Фролов? — спросила я охранников.

— У вас таких отморозками называют, — презрительно бросил тот из них, что сидел за рулем. — И в банде у него все такие же!

— Но, я думаю, господину Лекобе было бы несложно навести в городе порядок! — удивилась я.

— Так надо же и милиции чем-то заниматься! — усмехнулся второй охранник.

«А что? Вполне разумно! — подумала я. — Пока есть эта банда, у милиции забот полон рот и им не до Лекобы! А вот останься он один, тогда и им бы могли заняться вплотную. Ох, и хитер Андрей Павлович!»

— Где бы мне сигарет купить? — спросила я парней, и один из них тут же полез в бардачок и, достав оттуда начатый блок сигарет, вынул оттуда пачку и протянул ее мне.

— Возьмите, уважаемая! Таких, какие вы курите, в Сухуми нет!

Конечно, это было совсем не то, что я обычно курила, но выбирать не приходилось. Тем временем машина остановилась около высокого кирпичного забора, за которым виднелся двухэтажный симпатичный дом, стоявший на пересечении двух улиц, то есть на углу.

— Приехали! — сказал один из парней, и мы вышли из машины.

Они привычно пошли: один — впереди, а второй — позади меня, прикрывая от возможных неприятностей, и вот такой вереницей мы попали во двор. При виде людей Лекобы из дома выскочил встревоженный хозяин, невысокий полный мужчина, явно нерусский, и один из охранников сказал ему несколько слов на их родном языке. Мужчина тут же успокоился и стал приглашать нас в дом, но я отказалась.

— Скажите ему, что я хочу сначала здесь осмотреться, а потом уже и с ним поговорю.

— Я сам говорю по-русски, уважаемая! — неожиданно и очень чисто, без акцента сказал хозяин.

— Тем легче нам с вами будет беседовать, — обрадовалась я.

Я пошла по участку и увидела в глубине двора летний домик. Вид он имел самый заброшенный, но был цел. Я подошла к нему, открыла дверь и встала так, как стояла когда-то Ия, ожидая своего Арчила. Ну, точно! Она, глядя в щель, вполне могла видеть того, кто входил в калитку и в дом, а из окна, в которое я тоже посмотрела, — куда потом направился Зайцев. Вернувшись к ожидавшим меня мужчинам, я спросила хозяина:

— Я уже знаю, что с одной стороны от Стадницких жили Нинуа, а вот кто жил с другой стороны?

Конечно, я это уже сама знала, но мне нужен был повод пойти туда, чтобы встретиться с Ией.

— Ковба, — ответил мужчина.

— А что это за семья? — поинтересовалась я.

— Ой, — воскликнул мужчина. — Они такие суровые! Особенно бабушка! Ей уже почти сто лет, а она всю семью в кулаке держит. Никто ее ослушаться не смеет!

«Господи! — подумала я. — В каком же постоянном кошмаре живет бедняжка Ия!» — а вслух спросила:

— Но поговорить-то с ними можно будет?

— Вы с ними поговорите! — уверенно заявил охранник.

— Хорошо! — сказала я. — А теперь я хотела бы побеседовать с вами, — и посмотрела на хозяина.

Тот тут же засуетился, приглашая нас в дом. Внутри я увидела довольно приличную мебель, ковры, некогда являвшиеся признаком достойной жизни, и неизменные сервизы в серванте. Мы сели за стол, хозяйка тут же принесла кофе, а разновозрастные дети, которых она усиленно пыталась загнать в соседнюю комнату, с любопытством таращились на нас и, будучи уже изгнаны из комнаты, подглядывали в приоткрытую дверь. Я отпила кофе — вполне ничего, между прочим! — закурила и начала:

— Я знаю, уважаемый, что раньше этот дом принадлежал Стадницким, которых убили в ночь с 8-го на 9 июня 1993 года, а вот когда здесь появились вы?

— На следующий день, — немного смутившись, сказал он. — Понимаете, уважаемая, мы с семьей тогда в сарае жили. Это было все, что у нас осталось, потому что дома уже не было — снарядами разбили, — он горестно вздохнул. — А там газовый баллон был. Вот он и взорвался, и все загорелось! Одни стены только и остались!

— Сочувствую вам, — сказала я положенную в таких случаях фразу и вернулась к интересовавшей меня теме: — Так как же вы здесь оказались?

— Тем утром, 9 июня, Манана… Это… — начал было он, но я прервала его:

— Я знаю, кто это!

— Так вот, Манана ко мне на машине приехала, и была она… Как вам сказать?.. Как птица раненая! Осунулась, глаза запали, губы искусаны и от каждого движения стонала! Хоть и сдерживалась изо всех сил, а стонала! Я ее такой никогда не видел! Даже когда Вахтанг с мальчиками погиб! Она сказала мне, что Стадницких ночью убили, а Ванда пропала. Манана попросила меня помочь ей похоронить их — родных-то у них здесь никого не было! Я — прости меня, господи, — болезненно скривился он, — отказаться хотел — расходы-то какие! — а она предложила мне их дом занять. Сказала, что иначе разграбят его, а так добрым людям еще послужит. Ну я и согласился! Приехал с ней сюда, а тут!.. — он снова скривился и помотал головой. — Я мужчина, уважаемая, но и мне от этого вида на душе муторно стало. В доме все перевернуто, Казимир в трусах и майке на полу лежал прямо вот здесь, — он кивнул на пол, — и лицо у него было, как кровавая маска, а горло, как у барана, перерезано. А Клара… — он откашлялся и сглотнул, но потом все-таки сказал: — Она в ночной рубашке была, лежала на животе, рубашка задрана и горло тоже перерезано. Кровищи было! — он тяжело вздохнул. — Не дай вам бог, уважаемая, когда-нибудь такое увидеть!

— Я за свою жизнь трупов навидалась выше крыши! — заметила я. — Бывали и очень живописные!

— Простите, уважаемая, а вы кто? — удивленно спросил он.

— Бывший следователь прокуратуры, а сейчас — частный детектив, — ответила я.

— Вот это да! — сказал один из охранников. — То-то я смотрю, что у вас взгляд наметанный!

— Как сказал Игорь Олегович: профессию не пропьешь! — отшутилась я и попросила хозяина: — Продолжайте, пожалуйста!

— Ну, я собрался уже было поехать на машине Мананы, чтобы жену привезти и рабочих, а тут мужчина один пришел и представился сводным братом Казимира, а с ним милиционер. Манана при виде их так побледнела, что я даже испугался, как бы она в обморок не упала. А потом ничего! С силами собралась и рассказала милиционеру, что ночью слышала шум из дома Стадницких, но пойти побоялась, а когда утром пришла, то застала их уже мертвыми. А мужик этот…

— Его Виктор Зайцев зовут, — сообщила я мужчине, и тот покивал головой:

— Точно! Вот вы сейчас сказали, и я вспомнил. Так вот, он, пока она говорила, смотрел на нее так… — мужчина задумался, подбирая подходящее слово. — С издевкой, что ли… Еще и усмехался так, знаете ли, злорадно. Я у Зайцева этого спросил, не будет ли он возражать, если я здесь жить буду, а он только рукой махнул и сказал: «Оставайся пока, а там видно будет! Мне самому есть где жить!» Но больше я его никогда не видел, вот и живу в этом доме с тех пор. Они тогда ушли, я за женой и рабочими поехал, а Манана тут осталась. Потом рабочие сарай, что здесь был, на доски разобрали и гробы сделали. Манана портьеры бархатные дала, и ими гробы обили. Внутрь старые одеяла, что тут нашли, положили, а сверху простынями закрыли. Лиана моя с Мананой их обмыли и одели. А потом жена мне сказала, что изнасиловал кто-то Клару. Да не просто, а… — и он, замолчав, даже застонал сквозь зубы.

«Теперь понятно, почему Манана только через два дня уехала — она осталась, чтобы похоронить их. А еще понятно, почему она так страшно кричала той ночью — видно, Зайцев обошелся с ней так же, как с Кларой — то-то все отмечают, что она утром ужасно выглядела. Сильная она женщина, если действительно в обморок не упала, увидев перед собой Зайцева — ей же даже и в голову не могло прийти, что у того хватит наглости явиться сюда. И сказать она никому ничего не могла — это же по здешним меркам страшный позор для женщины — быть так изнасилованной, — подумала я и поклялась: — Ну, сволочь! Когда я тебя найду, мало тебе не покажется! Пусть мне в жизни ни одной сигареты больше не выкурить, но ты заплатишь за все! Так заплатишь, что о смерти просить будешь!»

Видимо, бушевавшие у меня в душе гнев, ярость и ненависть были так отчетливо написаны на моем лице, что хозяин отпрянул в испуге.

— Не волнуйтесь! — быстро сказала я. — Вы здесь ни при чем! Это я так! Своим мыслям!

Мужчина немного успокоился и закончил:

— Словом, достойно их в последний путь проводили, а потом поминки устроили!

— Как я понимаю, все в этом доме досталось вам после Стадницких? — спросила я, показав рукой вокруг.

— Да! — подтвердил он. — У нас-то самих ничего не осталось!

— Скажите, а вы не находили документы этой семьи? — спросила я. — Мне сказали, что они пропали, но вдруг они были просто очень хорошо спрятаны и их тогда, по горячим следам, не смогли найти. А вот вы, уже тщательно разбирая эти вещи, могли и наткнуться.

— Нет, уважаемая! — искренне сказал мужчина. — Ничего не находили! Мамой клянусь! — и даже руку к груди прижал.

— Ну, тогда у меня последний вопрос: кто-нибудь искал Стадницких? Кто-нибудь сюда приходил?

— Приходил, уважаемая, — закивал он головой. — Давно приходил!

— В каком году? — почти крикнула я. — Кто такой? Откуда он? Что спрашивал? Что сам говорил?

— Год?.. Сейчас скажу!.. — Он задумался, а потом уверенно назвал: — В 2003-м это было, в декабре. Был он из Германии, но говорил по-русски. Он Стадницких искал. Ну, я ему и сказал, что Клару с Казимиром убили, а Ванда пропала. На кладбище его свозил, чтобы он на могилки посмотрел. Он и был-то здесь недолго, а перед уходом дал мне свою визитку и попросил, чтобы, если вдруг Ванда объявится, она обязательно с ним связалась.

— Где визитка? — чуть не подскочив на месте, воскликнула я.

— Не знаю, — пожал плечами он. — Я ее на сервант положил, а куда она потом делась?.. — он снова пожал плечами. — Наверное, дети взяли поиграть и она затерялась.

— Вы хотите, чтобы я в это поверила? — жестко спросила я. — К вам приходит иностранец, оставляет свою визитку, а вы ее на сервант бросаете? К вам что, каждый день визитеры из Германии приходят? — и очень нехорошим тоном потребовала: — Говорите, что вы с ней сделали! Сожгли? Испугались того, что Ванда, если действительно когда-нибудь появится, сможет вернуть себе свой родной дом с помощью этого человека?

— Нет, уважаемая! — почти заорал он, вскакивая и, видимо, собираясь упасть передо мной на колени, потому что лица охранников приобрели такое жесткое выражение, что немудрено было и испугаться. — Мамой клянусь, что я ее не сжигал!

Тут из другой комнаты выскочил мальчик лет пятнадцати и что-то закричал.

— Что он говорит? — спросила я охранника.

— Просит, чтобы мы не били его папу, который правду сказал. Говорит, что они ее действительно взяли без спроса, чтобы поиграть, и потеряли. Что отец потом ругал их и велел найти ее, но они так и не нашли.

— Не понимаю, во что можно играть визитной карточкой, — недоверчиво сказала я.

Охранник перевел мальчику мой вопрос, и тот, смутившись, что-то ответил.

— Он говорит, — перевел мне парень, — что они такими визитками играли в переговоры.

— Во что играли? — изумилась я.

— В переговоры, — повторил охранник.

— Видите ли, уважаемая, — грустно усмехнувшись, сказал хозяин. — Единственное, что у меня осталось от прошлого, это визитница. А Самсон, — он кивнул на мальчика, — частенько у меня на работе был и многое видел, вот он и научил остальных детей.

— Простите, а кем вы были до всех этих событий? — удивленно спросила я его.

— Заместителем начальника порта по строительству, — вздохнув, ответил он и добавил: — Все в прошлом!

— Пока человек жив, еще ничего не потеряно! — утешила я его и попросила: — Ну, хорошо! Визитка этого человека пропала, но постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь, что там было написано!

— Я помню, что мужчина был из Гамбурга, — сказал хозяин. — Он говорил, что море у них совсем другое и какие мы счастливые, что у нас оно такое теплое.

— Вы же к нему как-то обращались! — напомнила я. — Вы с ним некоторое время разговаривали и даже на кладбище ездили!

— Он попросил звать его Иваном, — ответил хозяин.

— Значит, Иоганн, — обрадовалась я, потому что брата Клары звали именно так, и осторожно подсказала: — А фамилия случайно не Вагнер?

— Не хочу вас обманывать, уважаемая, — немного подумав, сказал он. — Не помню!

— Ну, постарайтесь вспомнить! — с чувством попросила я. — Поймите! От этого судьба человека зависит!

— Если вспомню, то я вам обязательно сообщу, — пообещал он. — Но сейчас?.. — и он виновато пожал плечами.

— Ну, хорошо! — сказала я, поднимаясь и кладя на стол сто долларов. — Тогда я попрошу вас прийти завтра утром в горуправление милиции. Там вы напишете все, что только что рассказали мне: как к вам приехала Нинуа, что вы увидели здесь, словом, абсолютно все, ничего не пропуская. Договорились?

— Договорились! — согласился он и криво усмехнулся, взглянув на купюру.

— Я понимаю, что когда-то для вас это были не деньги, но сейчас?..

— А сейчас для меня это очень большие деньги! — невесело произнес он.

— Ну, что ж, тогда до завтра! — сказала я. — И извините, если была излишне резка.

Провожаемые его заверениями, что ничего страшного не случилось, что все в жизни бывает, я с охранниками прямо через двор отправилась к дому, где жили Ковба. Главу семьи, ту почти столетнюю старуху, о которой я уже слышала, мы увидели на веранде, где она сидела в кресле и оглядывала двор, а вот все остальные женщины, несмотря на позднее время, были заняты по хозяйству, в чем им активно помогали дети. Осмотревшись, я сначала не увидела среди них Ии и только потом разглядела, что она в отдалении стирала белье, причем куча около нее была немаленькая — видимо, она одна отдувалась за всех в наказание за то, что опозорила семью. Рядом с ней сидел мальчик лет тринадцати-четырнадцати на вид, одетый в невообразимое рванье. Я поняла, что это и есть ее сын, тоже ставший невольным изгоем в семье.

— Здравствуйте, уважаемая! — сказала я, подходя к веранде.

Старуха что-то неразборчиво буркнула, и охранник, переводивший мне раньше, даже не нашелся что сказать. Да и вообще встречены мы были очень неласково — женщины оставили свои занятия и повернулись в нашу сторону, но не сделали ни малейшей попытки подойти.

— Вы, конечно же, знаете, что четырнадцать лет назад были убиты ваши соседи Стадницкие, — продолжила я. — Я понимаю, что прошло уже много времени, но мне хотелось бы поговорить с вашими дочерями и внуками — вдруг они что-нибудь вспомнят? Это для меня очень важно!

Парень перевел старухе мои слова, и она едва шевельнула пальцами, что было понято лично мной как разрешение, и я направилась к женщинам.

— Переведите им, что она… Ну, сами решите, как ее назвать! Одним словом, что она разрешила им отвечать на мои вопросы, — попросила я охранника.

Он им что-то сказал, и они посмотрели на меня уже с очевидным облегчением на лицах. Охранник объяснил им, что меня интересует, и они переглянулись и начали быстро переговариваться, а потом одна из них сказала что-то охраннику, и он перевел мне:

— Она говорит, что той ночью они слышали крики из дома Стадницких и дома Нинуа, но отважились выйти из дома только утром, потому что ночью это было опасно. И вообще, это уже я вам, уважаемая, говорю, в то время по ночам в городе так часто кричали и так часто убивали, что на это уже никто не обращал внимание. Это было страшное время! — жестко закончил он.

— Понятно, — вздохнула я и сказала: — Передайте им, что я хотела бы еще поговорить вон с той женщиной, что стирает.

Он перевел, и тут на лицах всех женщин появилось такое гневно-презрительное выражение, что я еще раз от души пожалела бедняжку Ию и порадовалась, что ей недолго осталось все это терпеть. Направляясь к Ие, я сказала охранникам:

— Я пойду к ней одна, а вы оставайтесь здесь, — на что они согласно кивнули.

Увидев, что я иду к ней и ее ребенку, Ия сжалась в комочек и смотрела на меня испуганным взглядом, а вот мальчик тут же поднялся и решительно встал между мной и своей матерью. Тут я поняла, что он держится рядом с ней не потому, что боится за себя, а потому, что боится за нее! Этот маленький серьезный мужчина смотрел на меня совершенно недетским твердым взглядом, давая понять, что он скорее умрет, чем даст в обиду свою мать! И вместе с тем он был красив, как ангел, если только ангелы бывают смуглыми, черноволосыми и черноглазыми, его не портила даже большая родинка в виде запятой на правой скуле. Я подошла к Ие и тихонько сказала мягким, задушевным тоном:

— Я обо всем договорилась! Господин Лекоба дает вам работу сестры-хозяйки в своем пансионате на озере Рица. У вас будет хорошая зарплата и крыша над головой, да и сыты вы там будете! А я дам вам денег, чтобы вы могли купить себе и сыну пристойную одежду! Соберите вещи и будьте готовы к отъезду завтра к обеду. Вы поняли все, что я вам сказала? — спросила я.

— Да! — прошептала она, глядя на меня, и слезы ручьем катились из ее глаз.

— Не надо плакать! — сказала я. — Завтра ваши мучения кончатся, и у вас начнется новая жизнь! Встретьте же ее с улыбкой, и тогда она станет светлой, радостной и счастливой! — Ия с трудом улыбнулась мне сквозь слезы, а я спросила: — Это ваш сын?

— Да, — прошептала она с нежностью. — Мой Арчил! — и положила ему на плечо руку, о которую он тут же потерся щекой, и вид у него в этот момент был такой, какой и должен быть у ребенка.

— Да завтра! — сказала я и пообещала: — Я сама за вами приеду!

Я повернулась и пошла к охранникам, думая по дороге: «Какой же бой должна была выдержать эта, тогда еще совсем девочка, чтобы дать своему сыну имя погибшего возлюбленного! И как она только выдержала и не сдалась! Да! Вот это любовь!» Когда я подошла к ним, один из парней сказал:

— Господин звонил. Он сказал, что Фролов будет вас ждать до десяти часов вечера в ресторане «Гурия» — он там с друзьями ужинает.

— Поехали туда! — сказала я, хотя и чувствовала себя совершенно разбитой, ужасно голодной и морально истощенной, но, понимая, что невозможно отложить эту встречу, смирилась с судьбой, точнее — со своей работой, вздохнула и закурила.

Ресторан «Гурия» выглядел на фоне остальных зданий довольно прилично, но с современными ресторанами в России его нельзя было даже сравнивать. Мы вышли из машины, и мои охранники о чем-то пошептались со стоящими около входа парнями, те кому-то позвонили и потом сказали:

— Проходите, пожалуйста! Павел Васильевич ждет вас в кабинете.

Кабинетом, как я и ожидала, оказался небольшой обеденный зал, где вокруг стола сидели несколько человек самого уголовного вида, которые не шли ни в какое сравнение с людьми Лекобы. Войдя туда вместе со своими охранниками, которых никто и не подумал задержать, я поздоровалась и громко сказала:

— Мне нужен господин Фролов.

— Да! — хмыкнул один из них. — Вот уж на кого я похож, так это на господина!

Мужчины за столом дружно заржали, а один из них принес и поставил стул так, чтобы я оказалась как раз напротив Фролова.

— Тогда я буду обращаться к вам по имени-отчеству, не возражаете? — спросила я у Фролова и закурила.

— Называй хоть горшком, только в камеру не сажай, — опять усмехнулся он и уже серьезно произнес, взглянув мне в лицо: — Лекоба сказал, что ты о моей сестре поговорить хочешь.

Обращение на «ты» покоробило меня, но я сдержалась и спокойно сказала:

— Да, Павел Васильевич! Я понимаю, что, сколько бы лет ни прошло, но вам все равно трудно говорить об этом, поэтому, пожалуйста, ответьте мне пока только на один вопрос: ваша сестра умерла своей смертью?

— Какое тебе до этого дело? — сразу охрипнув, спросил он угрожающим тоном.

— Самое прямое, — невозмутимо ответила я. — Если это действительно так, то мне остается лишь извиниться за вторжение и уйти, а вот если ее смерть была насильственной, то у нас может появиться тема для разговора.

Он молчал, глядя на меня тяжелым, давящим взглядом, который я совершенно бестрепетно выдержала. Поняв, что его приемчики на меня не действуют, он все же ответил:

— Застрелили ее.

— Скажите, Павел Васильевич, а где это произошло? У нее дома?

— Ты мне допрос, что ли, устраиваешь?! — взорвался он. — Ты кто такая, чтобы мне здесь вопросы задавать?!

Услышав это, я поднялась и холодно сказала:

— Разговор не получился. Извините, что помешала вам ужинать. Так что приятного аппетита и всего хорошего, — после чего повернулась и пошла к двери, заметив, что в руках у моих сопровождающих сами собой появились пистолеты, которые они направили на уголовников.

Не ожидавший такого поворота событий Фролов на какой-то момент опешил, а потом расхохотался и спросил меня:

— Ты кто такая?

— Частный детектив, — ответила я, не останавливаясь, через плечо — говорить о своем прокурорском прошлом было сейчас ой как не к месту.

— Да погоди ты! — сказал он мне вслед. — Получится у нас с тобой разговор!

Я вернулась и села на прежнее место, сказав при этом:

— Меня зовут, как вам, наверное, сказал господин Лекоба, Татьяна Александровна. Так что и вы обращайтесь ко мне так, пожалуйста, — с нажимом произнесла я. — А то неудобно получается: я к вам со всем уважением, а вы мне тыкаете.

— А вы ничего! Боевая! — одобрительно сказал он. — Вот и Галька у меня такая же была — мы же с ней детдомовские, а там тихоням делать нечего! Она у меня нормальная девчонка была, а когда я сел, со всякими подонками связалась, и пошло у нее все вкривь да вкось! — вздохнул он и все-таки ответил на мой вопрос: — Ее шальной пулей убило! Прямо в сердце.

— Вопрос совершенно идиотский, но не могу не спросить: у вас этой пули случайно не сохранилось? — спросила я.

Вместо ответа он запустил руку под рубашку и вытащил массивную золотую цепь, на которой рядом с тяжелым золотым крестом была прикреплена пуля.

— Посмотреть можно? — спросила я и, не дожидаясь ответа, встала и подошла к нему.

Я взяла в руки пулю и, повертев ее в руках, удивленно сказала:

— Стреляли, похоже, из «ТТ», калибр, во всяком случае, тот же.

— Да здесь в то время из чего угодно стреляли, — заметил один из мужчин, а вот Фролов смотрел на меня очень напряженным взглядом, но молчал.

— Павел Васильевич, я понимаю, что экспертиза не проводилась, но, может быть, вы или кто-то другой заметили на ее одежде вокруг входного отверстия подпалины?

— Ты… — начал было он, но все-таки поправился: — Вы на что намекаете? — нехорошим голосом спросил меня Фролов. — На то, что ее специально застрелили?

— Я пока только выдвигаю предположение, так сказать, рассуждаю вслух, — ответила я и сказала: — Павел Васильевич, мне сказали, что ваша сестра в последнее время перед смертью жила с Виктором Зайцевым. Он вам как-то объяснил, что произошло? Как он сам смог уцелеть в этой перестрелке? Кто вообще нашел Галину Васильевну?

Он долго молчал, сверля меня взглядом, и наконец сказал:

— Я ее нашел. Утром 10 июня к ней заехал, а она на дорожке мертвая лежит — видно, в сортир ночью пошла и по дороге ее убило.

— А соседи ничего не слышали? — спросила я.

— В то время постоянно стреляли, вот люди и перестали на это внимание обращать, — ответил он.

— Павел Васильевич, вы мне ничего про Виктора не сказали, — напомнила я.

— Да не было там Витьки и вещей его тоже, — сказал он. — Уехал, наверное! Он был у меня накануне днем и сказал, что ночью брата его сводного с женой убили. И свидетельства об их смерти показал. А еще сказал, что племянница его пропала и он ее искать будет. Ну, я ему денег дал, чтобы он похороны и поминки как положено устроил. Еще на дорогу и поиски денег дал и сказал, что помогу, чем могу, — он же мне почти родственник был. А больше я его не видел.

— Он обманул вас, Павел Васильевич! — уверенно сказала я. — Это он сам убил Стадницких в ночь с 8-го на 9 июня! Да-да! — покивала я, видя его недоверчивый взгляд. — Его там видели в ту ночь! А утром он действительно приходил с милиционером, чтобы факт смерти зафиксировали. Но вот что странно: откуда он об этом узнать мог? От соседей? Так ни Нинуа, ни Ковба ему ничего не говорили. И похороны с поминками устраивал совсем не он. Так что уехал он по совершенно другой причине. А впрочем, вот, послушайте сами!

Я достала из кармана диктофон, поставила его на стол и включила. Мужчины слушали мой разговор с сожительницей Анатолия Тихонова в полной тишине, а когда запись кончилась, Фролов воскликнул:

— Да что за чушь! О том, чтобы им пожениться, разговор действительно был, но все остальное?.. — и он удивленно помотал головой.

— А вот Зайцев, как вы сами слышали, воспринял болтовню вашей сестры очень серьезно, здорово разозлился и пытался заставить ее замолчать, а когда у него это не получилось, увел Галину оттуда. А потом она почему-то получила пулю в сердце, а вот он исчез! — я развела руками. — А если учесть, что в 2005-м в Волгограде он стрелял из «ТТ» в одну девушку, то…

— Не верю! — затряс головой Фролов. — Не мог он это сделать!

— Мог и сделал! — уверенно заявила я.

— Эй, кто-нибудь! Сгоняйте за этим Тихоновым и привезите сюда вместе с его шалавой! — приказал Фролов, и один из мужчин, быстро поднявшись, ушел.

— Чем еще докажете? — спросил он, и у него от гнева начал дергаться глаз.

— Пожалуйста! — пожала плечами я. — Но мне для этого потребуется ваша пуля.

— Зачем? — удивился он.

— Хочу сравнить ее с теми, что в Волгограде, — объяснила я.

— Вернете? — спросил он.

— Да! — твердо пообещала я.

— Гарантируете? — он пристально посмотрел на меня.

— На сто десять процентов! — уверенно ответила я.

— Ладно! — немного подумав, сказал он и, открепив пулю от цепочки, спросил: — Как отправлять будете?

— Думаю, господин Лекоба не откажет мне в любезности и поможет, — пожала плечами я.

— Не надо! Это мое личное дело! — сказал он и повернулся к одному из сидевших за столом людей. — Трошки! Отправь в Волгоград гонца! Кого пошлешь?

— Я тут трошки покумекал, — сказал мужик, и я поняла, почему у него такая необычная кличка. — Думаю, что Кроха для этого подойдет! Он в Волгограде с адвокатом нашим свяжется, а тот уже куда надо сходит.

— Да! — согласился Фролов и, повернувшись ко мне, сказал: — Так оно надежнее будет!

— Вам виднее! — согласилась я и, достав органайзер, где у меня были записаны данные Кириллова, переписала их на чистый листок, который отдала Фролову, а потом позвонила в Волгоград на домашний номер Кириллова.

— Здравствуйте, Петр Федорович, — сказала я, когда он мне ответил. — Это вас Иванова беспокоит. Помните, я к вам от Кирьянова из Тарасова приезжала?

— Конечно, помню, Татьяна Александровна, — ответил он.

— А вы помните, что, когда мы с вами были у Елены Юрьевны, то говорили о покушении на девочек зимой 2005-го?

— И это помню, — отозвался он.

— Я сейчас в Сухуми, и у меня есть пуля с одного убийства. Если к вам от меня человек подойдет, то вы сможете свести его с Леной, чтобы она быстренько… Понимаете? Очень срочно!.. Сравнила ее с теми, что у нее есть. Если они совпадут, в чем лично я уверена, то пусть объявляет во всероссийский розыск уроженца Сухуми Виктора Степановича Зайцева, 1957 года рождения. Я не думаю, что она его найдет, но это ей, естественно, зачтется.

— Царский подарок! — восхищенно воскликнул он.

— Долг платежом красен! — рассмеялась я и уже серьезно сказала: — А теперь самое главное: пулю нужно будет вернуть тому, кто ее вам принесет! Это непременное условие! Если это невозможно, то…

— Присылайте! — твердо заявил он. — Я все организую и гарантирую, что пулю вы получите назад!

— Отлично! — воскликнула я. — Этому же человеку сообщите результаты экспертизы, — и, отключив телефон, сказала: — Ну вот! Полдела сделано! А остальное теперь уже ваша забота!

— Кроха завтра же вылетит из Адлера в Волгоград! — играя желваками, заверил меня Фролов, а потом, не выдержав, заорал: — Сука! Убью падлу своими руками! На мелкие кусочки живого резать буду! Я его, как гниду, раздавлю! Я его…

Я терпеливо ждала, когда он наконец выдохнется, а потом сказала:

— Вот и получается, Павел Васильевич, что у нас с вами общий противник.

— Враг! — яростно поправил меня Фролов. — Враг он мой смертельный! — И потребовал: — Говорите, где его искать!

— Не волнуйтесь! — успокоила я его. — Когда я его найду… А я его найду! Можете в этом даже не сомневаться! — уверенно заявила я. — Вы ведь даже не представляете себе, какой это подонок! Так вот, я тогда вам сообщу, где он.

— Если вы мне его найдете, то просите, чего хотите! — твердо сказал Фролов и, достав визитку, протянул ее мне. — Звоните мне в любое время! Я за этой сволочью хоть на дно морское спущусь!

— Думаю, что так далеко вам забираться не придется, — сказала я, убирая в сумку его визитку.

В дом Самшиевых я вернулась чуть живая, а потом машинально ела и пила то, что мне накладывали и наливали, не чувствуя вкуса и не слыша слов, затем все в том же автоматическом режиме дошла до своей комнаты и рухнула на кровать, как была, словно сознание потеряла. Проснулась я ночью, как от толчка, села на кровати и только тут обнаружила, что спала одетой. Скинув с себя костюм, я снова легла, но сон уже убежал, и я, поставив себе пепельницу на живот, закурила и, глядя в потолок, начала анализировать все, что успела узнать.

«Все вроде бы логично, — думала я. — Но почему, сбежав из Сухуми в 93-м, Зайцев начал искать Ванду только через десять лет, и куда он мог тогда сбежать, — и вдруг поняла. — Да в Грузию же, куда еще! Он же именно там жил после отсидки и наверняка связями оброс. Так! С этим ясно! А вот насчет сроков… Сроков, — мысленно повторила я и чуть не расхохоталась. — Да срок он получил! Вот и вся разгадка!»

Даже не догадавшись посмотреть на часы, я набрала домашний номер Кирьянова и, когда он мне ответил заспанным голосом, сказала:

— Киря! Ты не додумался узнать в центральном архиве, есть ли у них что-нибудь на Зайцева?

— Додумался! — недовольно буркнул Володя. — Мимо! А вот ты не додумалась посмотреть, который час, прежде чем звонить!

— Ой, прости! — воскликнула я и все же спросила: — А на запрос в Аральск?..

— Нет пока ничего! — рявкнул он и положил трубку.

— Идиотка! — сердито бросила я в свой адрес. — Разбудила человека посреди ночи! Ты, Татьяна, скоро двинешься со своей работой! Ты уже ничего, кроме нее, в жизни не видишь! — Потом я немного успокоилась и удовлетворенно сказала: — Зато теперь понятно, что Зайцев наверняка снова сидел! — и с этой радостной мыслью наконец-то уснула.

Проснувшись утром, я сладко-сладко потянулась и начала быстро собираться — мне не терпелось поскорее поехать в милицию, чтобы официально закрепить все полученные сведения, хотя и сама не знала, зачем мне это надо. «Пусть будут! — решила я. — Авось на что-нибудь и сгодятся!» Открыв шкаф, я застыла с открытым ртом, не в силах сказать ни слова — это я увидела костюм, который накануне Нина собиралась выстирать. Да! Она его выстирала! Но она его еще и погладила, что категорически нельзя было делать.

— Сама дура! — вздохнула я. — Могла бы и предупредить ее, что костюм нужно сушить на вешалке и ни в коем случае не гладить! Так что винить некого!

Критически осмотрев то, что от него осталось, я решила взять его с собой и отдать Ие, чтобы она его пока надела — все же лучше, чем ее обноски. Выйдя во двор, я увидела, что небо затягивают черные тучи и ветер совсем неслабый и довольно прохладный, — то-то Игорь Олегович вчера на давление жаловался! Вот она — перемена погоды! Приняв душ, я поднялась к себе и надела брючный костюм — так оно теплее будет, а потом положила испорченный костюм в пакет, чтобы не смущать Нину. Бросив гадальные кости, чтобы узнать, что меня ждет, я увидела 28+9+20.

— Делу, которое я столь смело предприняла, обеспечен успех! — с удовольствием сказала я вслух. — Только вот какому именно? Могли бы и поточнее подсказать! — проворчала я.

После завтрака я поехала с Сергеем в милицию. Как оказалось, ждали только меня, потому что и нотариус в сопровождении одного из парней Лекобы, и Валя с другими свидетелями уже были там. Я отдала нотариусу, который с большим интересом меня рассматривал, старое уголовное дело Зайцева и ксерокопии, попросив заверить их должным образом, и хотела раздать всем бумагу и ручки, но тут выяснилось, что мужчина, у которого я вчера была, уже все написал дома. Бегло пробежав глазами текст и убедившись, что он ничего не пропустил, я подвела его к нотариусу и сказала тому:

— Заверьте подпись этого человека, а потом я сделаю копию, которую вы тоже заверите. Так же мы поступим и со всеми остальными заявлениями.

Нотариус занялся своим делом, а я начала объяснять остальным, что им нужно будет написать.

— Итак, все вы видели фотографию в газете и узнали на ней Ванду Стадницкую, так? — Все дружно закивали. — И теперь вам предстоит изложить все это письменно. Начало я вам продиктую, а вот потом будете писать каждый свое. Готовы? — спросила я, и все опять закивали. — Тогда пишите в середине строки «заявление», затем с красной строки: я, такая-то или такой-то, год рождения, номер и серия паспорта, кем и когда выдан, место регистрации и фактического проживания, если они разные, опознаю на предъявленной мне фотографии Ванду Казимировну Стадницкую, 1987 года рождения, дочь Казимира Тадеушевича Стадницкого и Клары Генриховны Стадницкой, в девичестве Вагнер, проживавшую в Сухуми по такому-то адресу. Я знаю ее… Ну, а дальше вы будете писать сами.

Все дружно принялись за работу, а я подошла к нотариусу и стоявшему теперь рядом с ним Игорю Олеговичу, который, держа в руках уже заверенное заявление, выглядел очень озабоченным, и в ответ на мой взгляд тихонько спросил:

— А кто из них видел Зайцева в ту ночь?

— Этого человека здесь нет, — так же тихо ответила ему я. — Я сама за ним попозже съезжу и привезу — не хочу, чтобы его кто-нибудь видел.

— Вы хотите, чтобы я завел уголовное дело? — хмуро поинтересовался он.

— Да! — подтвердила я. — Убийство же срока давности не имеет. Вот получите свидетельские показания — и с богом! И первым делом посылайте ориентировку с пальчиками Зайцева в Тарасов.

— Он там? — воскликнул Игорь Олегович.

— Да! И ищут его всем миром очень усердно, а когда найдут, отправят к вам — у нас-то на него только покушение на убийство, а здесь — двойное убийство, вот мы к вам его и этапируем, — сказала я. — Так что готовьте запрос уже сейчас. Думаю, что долго ждать вам не придется.

— Я не буду заводить дело, — покачал головой Игорь Олегович. — Это же будет самый настоящий глухарь! — объяснил он. — Ну и что, что вы Зайцева найдете? Его экстрадиция все равно нереальна — мы же непризнанные! Так что судите его там сами за покушение на убийство, а…

— Вы хотите сказать, что он останется безнаказанным? — возмутилась я. — Что убийство Стадницких сойдет ему с рук?

— Увы, Татьяна Александровна! — пожал плечами Игорь Олегович. — Прецедент имел место быть! Мы один раз попытались получить из России одного подонка, по сравнению с которым Зайцев просто святой, но… — он развел руками.

— Ну уж нет! — твердо заявила я. — Я этого так не оставлю! Я заставлю Зайцева заплатить по всем счетам! А в России или в Абхазии — мне все равно!

— Бог в помощь! — невесело сказал Игорь Олегович.

Пока мы разговаривали, в кабинет принесли ксерокс, и я сделала копию того, что написал мужчина. Закончил свое заявление и друг Казимира, которому и писать-то было особенно нечего. Потом наступила очередь заведующей детским садиком, а вот Валя старательно писала, и у нее заканчивался уже третий лист — наверное, она, как я и просила ее, описывала все, что знала об этой семье, но это было только к лучшему. Я вышла в коридор покурить, причем Сергей, который из любопытства тоже торчал в кабинете, составил мне компанию, потом я еще покурила, а Валя все работала, но наконец-то закончила и она.

— А зачем вам копии? — удивленно спросил Игорь Олегович, когда Валя ушла.

— Подстраховываюсь на всякий случай! — ответила я. — Оригиналы я оставлю себе, а заверенные копии отправлю экспресс-почтой на свой адрес — так надежнее будет! — и я убрала две пачки документов в свою сумку. — Ну, я поехала за основным свидетелем, — сказала я, и мы с Сергеем вышли из кабинета.

— Куда поедем? — спросил он, заведя мотор.

— К Ковба, — ответила я — он очень удивился, но, конечно же, поехал.

К их дому мы подъехали совершенно с другой стороны, и я, войдя во двор, увидела уже знакомую картину: старуха на веранде, женщины заняты хозяйством, а Ия с сыном в стороне, но в этот раз они пилили дрова, и я направилась прямо к ним. При моем приближении она подняла голову и с такой надеждой посмотрела на меня, что у меня сердце защемило. Я ободряюще улыбнулась ей и спросила:

— Вы собрали свои вещи?

— Да, — тихонько сказала она.

— Тогда идите за ними! И вот еще что! — я протянула ей пакет со своим костюмом. — Снимите все черное и наденьте это, думаю, что вам подойдет. Раз у вас начинается новая жизнь, то и входить в нее надо в новом для вас виде.

Она растерянно взяла пакет и ушла… в сарай! «Черт побери! — гневно подумала я. — Для нее даже места в доме не нашлось, она с сыном в сарае живет!» Тем временем, не понимая, что происходит, остальные женщины подошли поближе и стали терпеливо ждать, а мальчик — господи! Я чуть не прослезилась! Он теперь закрывал собой меня! Да, из него вырастет настоящий мужчина!

Ия появилась минут через десять, но какая! Это был уже совершенно другой человек! Она сняла не только черный костюм с косынкой, но и стоптанные ботинки с рваными чулками. Пышные волосы были собраны в узел на затылке, на ногах были старенькие и давно вышедшие из моды, но светлые туфли. Мой костюм цвета чайной розы выгодно оттенял ее смуглую кожу, а то, что юбка и рукава оказались немного длинноваты, было нестрашно. Но главное — выражение лица! Оно было спокойным и решительным, подбородок — гордо поднят, а глаза горели от радости. И тут я поняла, какая она красавица! Если уж она сейчас так выглядит, то в молодости была чудо как хороша! В руках она несла сделанный из большого черного платка узел, что не оставляло сомнений в ее намерениях уйти навсегда из этого дома. Господи! Для нее в этом доме даже сумки не нашлось! При виде ее женщины на минуту остолбенели, а потом начали что-то гневно говорить. Одна из них двинулась было к Ие, но я тут же встала у нее на пути и четко и внятно сказала:

— Не подходи!

Тут с веранды донесся гневный голос старухи, и Ия ей что-то ответила, но я, разобрав только слова «Лекоба» и «Рица», поняла, о чем она говорила. После этого все женщины потрясенно замолчали, одна лишь старуха что-то крикнула нам вслед, и Ия, горько усмехнувшись, сказала мне:

— Бабушка сказать, я плохая женщина.

— Не обращайте внимания! — подбодрила я ее. — Это теперь навсегда ваше прошлое, и не стоит на него оглядываться!

Мы с ней спокойно дошли до машины, сели и поехали. В милиции мы сразу прошли в кабинет, где Игорь Олегович, увидев ее, спросил меня:

— Это кто?

— Ия Ковба, — ответила я.

— Ия?! — потрясенно воскликнул он, вытаращившись на нее. — Не узнал! Богатой будешь! — сказал он ей, и она, покраснев, опустила глаза.

Я усадила Ию за один стол, а ее сына за другой, чтобы он не мешал матери, вернулась к Игорю Олеговичу и спросила:

— У вас есть какая-нибудь девушка, которая хорошо знает и абхазский, и русский?

— Конечно! — удивился он. — Марина!

— Тогда позовите ее, и Ия продиктует ей свои показания.

Игорь Олегович вышел и вскоре вернулся с женщиной лет сорока, которая сразу же села за стол и о чем-то тихо заговорила с Ией, а потом начала писать. Поняв, что все хорошо, я вышла в коридор покурить и увидела около окна Сергея, который стоял там с недовольным видом.

— Ты чего? — спросила я, подойдя.

— Думаете, приятно шлюх возить, — буркнул он, не глядя на меня. — Я понимаю, что это вам для дела надо, но все равно… — и он махнул рукой.

— Ну уж от тебя я такого не ожидала! — укоризненно сказала я. — А ты сам можешь быть уверен, что ни с одной из женщин твоей семьи это не произойдет?

— Никогда! — решительно ответил он.

— Ой, не зарекайся! — покачала я головой. — Есть на свете такое чувство, как любовь, и ничего ты с ним не поделаешь! Смотри, влюбишься сам в какую-нибудь девушку, а твои или ее родители против будут! Как тогда жить станешь? С нелюбимой, которую тебе родители выберут?

— Так всегда было и будет! — твердо заявил он.

— Ладно! — махнув рукой, сказала я. — В конце концов, это ваш монастырь! — И, достав телефон, позвонила Лекобе. — Андрей Павлович! Это Иванова. У меня уже почти все готово, и я хочу узнать, когда машина на Рицу пойдет.

— Уже скоро, так что пусть подождет немного ваша подопечная, а я сейчас к вам сам заеду — интересно мне посмотреть, как у вас там дела, — ответил он.

— А заодно и на мою протеже? — усмехнулась я.

— Нет, уважаемая, это не для меня, — рассмеялся он и объяснил: — Мне с нотариусом кое о чем поговорить надо.

Я вернулась в кабинет и увидела, что Ия уже все продиктовала и теперь сидит рядом с сыном, веселая и счастливая, вся в предвкушении совершенно новой, свободной, неизвестной ей доселе жизни. Я же подошла к Игорю Олеговичу, который, оторвавшись от заявления Ии, сказал мне:

— Эх, жаль, что Зайцев не в Абхазии! С каким бы удовольствием я его посадил!

— А если к этому приплюсовать еще и убийство Галины Фроловой… — начала было я, но он перебил меня:

— Сестры Павла Сухумского? Так это он ее убил?

— Да! — подтвердила я. — Сейчас пуля с этого убийства на экспертизе в Волгограде — там Зайцев в Ванду стрелял. Правда, кроме твердой уверенности в том, что это был именно он, других доказательств у меня нет, но…

— А для Павла и этого больше чем достаточно, — криво усмехнулся Игорь Олегович. — Если результат будет положительный, то Зайцеву не жить!

— Я тоже в этом уверена, — кивнула я, а про себя подумала: «Раз нельзя посадить Зайцева по правилам, то придется играть без правил! И пусть отморозок Фролов послужит орудием возмездия для этого подонка и воздаст ему по заслугам!»

Игорь Олегович собрался мне что-то сказать, но тут зазвонил мой сотовый, и я, извинившись, отошла в сторону — это был Кирьянов.

— Ну, Татьяна, пляши! — торжествующим тоном заявил он.

— Считай, что я здесь уже колесом хожу, — хмыкнула я и спросила: — Что? Ответ из Аральска пришел?

— Точно! Вагнеры оттуда в 92-м уехали в Германию, а потом написали соседям и попросили, чтобы они, если вдруг Клара напишет или позвонит, дали ей их адрес — связь-то с Абхазией была потеряна.

— Ну вот! А Стадницкие собирались к ним в Казахстан выезжать! — сказала я и, открыв органайзер на чистой странице, попросила: — Давай их адрес в Германии! Я уже знаю, что это Гамбург…

— Какой Гамбург? — удивился Киря. — Они во Франкфурте-на-Майне живут!

— Во Франкфурте? — в свою очередь, удивилась я. — Стадницких искал брат Клары Иоганн, который приехал из Гамбурга!

— Я тебе еще раз повторяю, — теряя терпение, рявкнул Володя. — Вся семья… Понимаешь? Вся семья живет вместе во Франкфурте-на-Майне!

— Вот так! — только и смогла сказать я и попросила: — Диктуй, я пишу! — а потом спросила: — По поводу Зайцева какие-нибудь новости есть?

— Ничего! — недовольным тоном буркнул Кирьянов и, сказав: — Ну, бывай, подруга! — положил трубку.

Я стояла дура дурой и ничего уже не понимала. Кто же мог так старательно искать Стадницких, что даже в Сухуми приехал? Кто, если не родной брат? От этих размышлений меня оторвал голос Лекобы, который, войдя, обеспокоенно спросил у меня:

— У вас все в порядке, уважаемая? А то у вас такой расстроенный вид!

— Да-да, Андрей Павлович! Все нормально! — тряхнув головой, ответила я и, кивая в сторону Ии, сказала: — Вот эта женщина! — Ия, увидев, что мы на нее смотрим, встала и низко поклонилась Лекобе. — А рядом ее сын, — дополнила я.

— Это тот, который незаконнорожденный? — уточнил он.

— Да, — подтвердила я.

И тут Ия сказала что-то сыну, он встал и тоже поклонился Андрею Павловичу.

— Красивый мальчик, правда? Его Арчил зовут. Сразу видно, что зачат в большой любви, — сказала я, повернувшись к Лекобе.

Мама родная! У него был такой вид, что он вот-вот грохнется в обморок! Лекоба не отрываясь смотрел на мальчика, а потом направился к нему и его матери. Я удивленно смотрела на все это, ничего не понимая. Андрей Павлович что-то спросил у Ии, и она ему ответила, но ее ответ его, видимо, не удовлетворил, потому что он, повысив голос, стал возбужденно говорить, на что перепуганная насмерть Ия сначала отвечала дрожащими губами, а потом, закрыв лицо, отбежала от Лекобы и забилась в угол, где разрыдалась. Мальчик, ни минуты не колеблясь, выхватил из кармана обыкновенный кухонный нож и, сжав его в руке, подбежал к матери и встал между ней и Андреем Павловичем, глядя на него с недетской ненавистью.

— Какого черта?! — зашипела я, как змея, на Лекобу, который стоял красный, потный и явно разгневанный тем, что кто-то осмелился ему перечить. — Что вам от нее надо?! Вы понимаете, в какое положение вы меня поставили?! Я обещала ей счастье и свободу! Работу и достойную жизнь! Она ушла из своего дома, чтобы не возвращаться туда больше никогда! А что теперь? Вы понимаете, что она не может туда вернуться?! Какого черта вы к ней привязались?!

— Я одно хочу знать, кто отец ее ребенка, — при виде меня он немного остыл и перестал тяжело дышать.

— Его звали Григорий, и он не успел на ней жениться, — ответила я.

— Неправда! — замотал он головой. — Это не Григорий!

— Да какое вам дело до того, кто он?! — взвилась я. — Что это меняет?

— Все меняет, дорогая! Все! Скажи мне, кто это? — настаивал он. — Я же вижу, ты знаешь! Имя! Имя назови! — он уже не требовал — он умолял, не замечая того, что перешел со мной на «ты».

Немного подумав, я сказала:

— Дайте мне слово, что ничего не изменится! Что Ия уедет отсюда и получит работу, которую вы обещали! И что вы не выгоните ее оттуда, едва я отсюда уеду! Я здесь попрошу кое-кого за ней присмотреть, и если что-то случится, то обещаю вам, что ваш брат вылетит из Тарасова, обгоняя собственный визг! Я ясно выразилась?

— Мамой клянусь! Дочерьми клянусь! Внуками клянусь, что все у нее будет! Работа будет! Дом будет! Деньги будут! Только имя! Имя назови! — умолял он.

— Хорошо! — согласилась я и, подойдя к нему поближе, тихонько сказала: — Этот парень был грузин из богатой семьи, и звали его Арчил Тоташвили.

— А-а-а! — закричал он, хватаясь за голову, и начал раскачиваться из стороны в сторону.

Ничего не понимая, я посмотрела на охранников, но и они явно ничего не понимали в происходящем, а только принесли стул и осторожно посадили на него Лекобу, который все продолжал качать головой и причитать. Но постепенно он успокоился, принял свой прежний солидный вид и, встав, решительно сказал:

— Поехали все ко мне домой!

— Я ее одну не отпущу! — не менее решительно сказала я.

— Конечно, мы поедем все вместе, — твердо ответил он. — Иначе и быть не может!

Я забрала у нотариуса оформленные показания Ии и, загораживая собой ее и Арчила от остальных, пошла с ними к выходу. Выйдя из милиции, мы сели в машины, причем я посадила Ию с сыном с собой в «Волгу» Сергея, и мы поехали. Когда мы приблизились к воротам дома Лекобы и они начали разъезжаться перед машиной Андрея Павловича, я увидела на веранде невысокую худощавую старушку в черном, которая нервно мерила ее шагами, но смотрела при этом на ворота. Когда машины остановились и мы вышли из них, старушка птицей слетела с веранды и бросилась к нам. Теперь я могла рассмотреть ее лучше и увидела, что ее траур резко отличался от того, который я видела до этого: дорогой костюм из натурального шелка, кружевная косынка на голове явно ручной работы, а на ногах у нее были тончайшие чулки и туфли из натуральной кожи — это могла быть только мать Андрея Павловича. Схватившись за голову, как совсем недавно ее сын, она бежала к нам, плача, смеясь и причитая что-то одновременно, а когда добежала, то бросилась к мальчику. Она обнимала его, гладила, целовала и все время что-то говорила ласковым тоном, а он стоял совершенно обалдевший и ничего не понимал.

Через некоторое время она успокоилась и хотя уже больше не отходила от ребенка, обнимая его за плечи, но мы уже могли идти в дом. Вслед за Лекобой мы вошли в холл, украшенный коврами с непременным оружием на них, но не задержались там и пошли дальше, войдя наконец, как я поняла по большому письменному столу, в его кабинет. Там он остановился и, повернувшись к нам, показал на стену у нас за спиной, как раз напротив его стола. Мы все повернулись туда и увидели портрет молодого и красивого смеющегося парня, на которого был очень похож мальчик, даже родинка в виде запятой была на том же месте. Ия, увидев его, страшно побледнела, прижала руки к груди и, прошептав: «Арчил», стала падать. Я успела подхватить ее и с помощью одного из охранников усадила в кресло. Старушка тут же начала что-то выговаривать сыну, на что тот только виновато разводил руками: мать на Кавказе — это святое! Потом старушка закричала на охранников, которые забегали как ошпаренные, принося кто воду, кто нашатырный спирт. Тем временем Лекоба спросил что-то у мальчика, и тот ему ответил, а затем полез в их узел и достал оттуда фотографию, которую показал Андрею Павловичу. Тот схватил ее дрожащими руками, а я подошла и тоже посмотрела: на снимке была совсем молодая Ия — я оказалась права: в молодости она была необыкновенной красавицей, и парень с портрета. Между тем совместными усилиями старушки и охранников Ия пришла в себя, и мать Лекобы, одной рукой обняв ее, а второй мальчика, хотела их куда-то увести, но Арчил вырвался, вернулся к нам и, решительно забрав из рук Андрея Павловича фотографию, подошел к старушке, которая его снова обняла, и они трое вышли из комнаты. Во время всей этой сцены я чувствовала себя так, словно попала на не дублированный иностранный фильм, в котором смысл приходится угадывать по действиям актеров.

— Что все это значит? — спросила я у Лекобы. — Кто этот парень на портрете?

— Мой сын Арчил, — кратко ответил он, и я совсем уже обалдела. — Пойдемте! — предложил он, и мы с ним вышли на веранду, где сели на диван.

Лекоба достал из бара бокалы и коньяк, на столе стояла ваза с фруктами. Налив в бокалы, хозяин не пустился в длинный кавказский тост, а просто сказал:

— За вас, Татьяна Александровна! За то, что вы вернули мне сына! — и залпом выпил.

— Спасибо, конечно, Андрей Павлович, — сказала я и немного отпила. — Но я ничего не понимаю. Арчил был грузином, и именно поэтому родители Ии были так против него настроены. Простите, но, может быть, вы сами тоже?..

— Нет, уважаемая, я абхаз, — усмехнувшись, сказал он и, выпив еще, пообещал: — Я вам сейчас все объясню — вы заслужили знать правду. Мы с Софико, это мать Арчила, жили рядом и учились в одной школе. Она была красива! Очень красива! Я с самого раннего детства любил ее, и она об этом знала! А вот я знал, что она никогда не будет моей — Софико еще девочкой обручили с сыном друзей ее семьи. Когда мы закончили школу, он как раз вернулся в Сухуми из Тбилиси, где учился, они поженились, и он стал работать врачом-венерологом.

— Золотое дно! — не удержавшись, сказала я.

— Да! Нашей семье с их было не сравниться! Потом родители нашли мне невесту, и я женился, но продолжал любить Софико. У меня были уже две дочери, а у нее детей все не было. И вот однажды она пришла ко мне и сказала, что у ее мужа не может быть детей — болел он чем-то в детстве.

— Свинкой, — подсказала я. — У мальчиков она чаще всего дает именно такое осложнение.

— Может быть, — пожал он плечами. — Не знаю. Вот тогда Софико и попросила меня помочь ей. Мы с ней встречались два месяца, а потом она сказала: «Все!» и взяла с меня клятву, что я никогда никому не скажу об этом и никогда близко не подойду к ребенку. И я поклялся! У нее родился сын! Арчил! Я не подходил к нему! Никогда! Но я часто смотрел на него, когда он играл, когда он пошел в школу… Фотографировал его — это же был мой сын! Представляете, Татьяна Александровна, моя жена родила мне пять дочерей и ни одного сына, — грустно усмехнулся он. — Потом в 89-м начались беспорядки, и я велел своим людям охранять его — а я к тому времени уже пользовался в городе большим уважением. А через несколько лет обстановка накалилась так, что моим людям пришлось охранять еще и их дом. Я говорил Софико, что им нужно уехать, хотя бы на время, пока все уляжется, и что я помогу им в этом. Мне было невыносимо думать, что Арчил уедет, но его жизнь была мне дороже возможности видеть его. Но Софико сказала мне, что Арчил категорически отказывается уезжать, потому что у него здесь любимая девушка. Тогда я предложил ей быстро поженить их, чтобы они могли уехать все вместе, но Софико сказала, что они с мужем никогда не дадут согласия на этот брак, потому что Арчил связался с какой-то плебейкой и, понимая разницу в положении ее и своей семьи, прячет девушку от них. Вот они и вынуждены были остаться из-за него!

— Так вы не знали, что Арчил встречался с Ией? — спросила я. — Ваши же люди охраняли его и должны были ее видеть!

— Наверное, Арчил думал, что эти люди следили за ним по поручению его родителей, и всегда умудрялся ускользнуть от них. Этот чертенок на своем мотоцикле гонял по таким козьим тропам, по таким переулкам и проходным дворам, где моим людям на машине было не проехать, вот они и не знали ничего, а соответственно, и я. А в тот день… — Он закрыл глаза и долго сидел молча, а потом все-таки сказал: — В ту ночь он ехал, вероятно, тоже к ней, но ему наперерез выскочила машина — и все! Когда мои люди подоспели, уже ничего сделать было нельзя! Его похоронили — и Софико с мужем уехали — я им помог! И она даже не захотела со мной попрощаться — не простила, что я не уберег сына! Даже слова мне не сказала! И только когда она уехала, я сказал матери, что Арчил был моим сыном. Я поставил ему памятник из черного мрамора и заказал по фотографиям этот портрет.

— Как это все печально! — вздохнула я и спросила: — А что вам показал мальчик?

— Я спросил его, знает ли он, кто на портрете, и он ответил мне: «Мой папа». Оказывается, у Ии была их фотография и малыш все знал о своем отце.

— Что же вы теперь собираетесь делать? — спросила я.

— Как что? — удивился он. — Я три года назад овдовел и поэтому завтра же женюсь на Ие и усыновлю мальчика. И тогда мой сын, мой Арчил вернется ко мне навсегда! И мой внук будет носить ту фамилию, которую мог бы носить его отец. Вы окажете нам честь и будете свидетельницей на нашей регистрации со стороны невесты? — улыбаясь, спросил он. — Ведь если бы не вы, я бы никогда не нашел своего внука!

— С большим удовольствием, — искренне сказала я. — Но боюсь, что вы не успеете все как следует подготовить к завтрашнему дню.

— А! — отмахнулся он. — Не волнуйтесь — к обеду все будет готово! Мы завтра своей семьей регистрацию отметим, а уж большую свадьбу будем играть, когда вся родня съедется! Надеюсь, вы тоже приедете?

— Ничего не могу вам пока обещать — это от моей работы зависит, — уклончиво ответила я, на что он сказал:

— Но мы все равно будем вас ждать. А сейчас я позвоню и сюда привезут новую одежду для Ии и Арчила — вы поможете ей выбрать платья? Боюсь, что она не очень умеет это делать!

— Конечно, — охотно согласилась я. — Эх, знали бы вы, Андрей Павлович, как тяжело ей приходилось дома! Мальчику доставались обноски после других детей, а жили они вообще в сарае.

— Где? — яростно воскликнул он. — Мой внук жил в сарае?

Тут он начал что-то гневно говорить на своем родном языке, причем долго не мог успокоиться, а когда наконец угомонился, взял телефон и начал звонить разным людям, что-то обсуждая, а точнее, приказывая. Закончив, он сказал мне:

— Ну, вот! Машина запущена, теперь все будет делаться уже без моего участия, — а потом спросил: — Но я так и не узнал, как ваши дела? Успешно продвигаются?

— Вполне, — кивнула я. — Но есть одна проблема…

— Говорите какая, и я ее решу, — твердо сказал Лекоба.

— Мне надо в Грузию.

— Нет! — решительно сказал он. — Это может быть очень опасно для вас! А зачем вам туда надо?

— Хочу выяснить, не был ли там осужден один человек, — ответила я.

— Пишите мне все, что вам надо, и я это узнаю, — потребовал он.

Я написала на чистом листке в органайзере все, что знала о Зайцеве, и отдала ему. Он взял его и начал опять куда-то звонить и читать то, что я ему написала, а когда закончил, сказал:

— Как только мой человек в Тбилиси все узнает, он тут же перезвонит мне. А теперь пойдемте поужинаем — от всех этих событий у меня разыгрался зверский аппетит.

В столовой все было уже накрыто, и, когда мы сели, в дверях появились мать Андрея Павловича и Ия (все еще в моем костюме) с сыном — в отличие от семьи Самшиевых, здесь ели все вместе. Лекоба усадил внука рядом с собой — я сидела напротив него и все видела — и только горестно покачал головой, заметив, как у мальчика разбежались глаза при виде царившего на столе великолепия. Андрей Павлович все подкладывал ему на тарелку самые вкусные кусочки, а ребенок, хоть ужасно смущался, все ел и ел. Ия тоже неловко чувствовала себя за столом, но ее деятельно опекала будущая свекровь. Ни Ия, ни ее сын совершенно не умели правильно пользоваться столовыми приборами, начисто игнорируя нож. Ничего! Дело наживное! Тем более что Лекоба с матерью деликатно их учили.

После ужина женщины начали убирать со стола грязную посуду, а мы с Андреем Павловичем и Арчилом перешли в гостиную, где Лекоба, усадив внука рядом с собой на застеленную ковром тахту, стал учить его пользоваться пультом от телевизора, что привело ребенка в настоящий восторг, он весело смеялся, переключая каналы, и постоянно оглядывался на деда, которого скоро будет называть папой, а сам Лекоба выглядел одновременно и безмерно счастливым, и немного печальным — наверное, думал в этот момент о своем погибшем сыне. Потом к нам присоединились Ия с матерью Андрея Павловича, которые устроились на диване и, со слезами на глазах глядя на Лекобу с внуком, о чем-то тихо переговаривались. Я же сидела в кресле, курила, пила кофе и любовалась делом своих рук.

И вдруг эту мирную идиллию нарушили донесшиеся до нас женские крики. Видимо, узнав голоса, Ия мгновенно сжалась, а лицо мальчика приобрело жесткое, замкнутое выражение, но мать Лекобы похлопала Ию по руке и вышла. Не в силах совладать с любопытством, я встала и вышла на веранду, откуда увидела за воротами толпу женщин в черном — родственниц Ии, которые что-то кричали, но стихли, увидев мать Андрея Павловича. Она же, судя по всему, начала их отчитывать, причем ее тон становился все более и более гневным, а потом махнула рукой, показывая, чтобы они отправлялись восвояси, и они действительно пошли прочь, но вынуждены были посторониться, потому что к воротам подъехали две машины, которые охранники беспрепятственно пропустили во двор. Из машин сначала вышли две женщины, а потом охранники стали вытаскивать из них и носить в дом многочисленные коробки и закрытую полиэтиленом одежду на вешалках — это прибыл заказ Андрея Павловича. Я вернулась в гостиную, где уже была мать Лекобы, которая что-то успокаивающе шептала Ие, и сказала:

— Пойдемте, Ия! Я помогу вам выбрать себе обновки.

— А с Арчилом я сам займусь — не женское это дело, — заявил, вставая, Андрей Павлович.

— Куда идти? — спросила я.

— Мама вас проводит, — ответил он мне, а потом сказал что-то своей матери и Ие, и они тоже встали.

В большой комнате с огромной кроватью, на которой лежали многочисленные платья на плечиках, нас уже ждала миловидная женщина средних лет, все свободное пространство было заставлено коробками. Поняв, что ей нужно будет раздеться в присутствии посторонней, Ия ужасно покраснела, и я бесцеремонно выпроводила женщину за дверь, решив, что уж меня-то она стесняться не будет, и оказалась права. Когда Ия разделась, я невольно залюбовалась ею — у нее была точеная фигурка. «И как только она смогла сохранить фигуру при том, что родила ребенка, да еще при ее образе жизни и питании? — невольно подумала я. — Наверное, это все-таки гены!» Но долго размышлять мне об этом было некогда, потому что началась обычная женская вакханалия. Я, как могла, помогала ей, а она благодарно кивала, вероятно, думая, что, если бы не я, то ничего этого у нее не было бы. Мать Андрея Павловича сновала между этой комнатой и той, где мерил вещи Арчил, и, когда она была у нас, то со знанием дела давала Ие советы — видимо, в молодости она была большая модница. Ия же приходила в детской восторг при виде всего: чулок с кружевными резинками, нижнего белья, какого у нее никогда не было, ночных рубашек и пеньюаров, в которых она кружилась, как маленькая, и ужасно смущалась, примеряя купальники, из которых я предложила ей оставить себе закрытые — вряд ли Лекоба, при всей широте его взглядов, одобрил бы ее появление в бикини. А когда подошла очередь платьев и костюмов с прилагающимися к ним шляпками и элегантными туфлями на все случаи жизни (причем очень много было черных), то Ия просто цепенела от восхищения, глядя на себя в зеркало и осторожно поправляя на себе одежду. Она вертелась перед зеркалом, как девчонка, какой она, в общем-то, и была — ведь у нее не было настоящей молодости! Ее будущая свекровь смотрела на нее с ласковой улыбкой и только кивала головой, когда Ия поворачивалась к ней, ища одобрения. В результате в шкафу Ии оказались абсолютно все вещи, которые подходили ей по размеру, причем все они были настоящие, фирменные. Совместными усилиями мы выбрали платье, в котором Ия должна была на следующий день регистрироваться, подобрали к нему шляпку, туфли и сумочку. Когда я хотела забрать свой костюм, который не шел ни в какое сравнение с тем, что было теперь у Ии, она вдруг взяла его и прижала к груди. Я удивленно посмотрела на нее, и она пояснила мне:

— Память!

— Вы хотите оставить его у себя как память об этом дне, который так круто повернул вашу судьбу? — спросила я.

— Нет! — покачала головой она. — Память вы!

— Память обо мне? — переспросила я, и она, энергично покивав, вдруг бросилась ко мне и поцеловала руку.

В более дурацкое положение я не попадала еще никогда, кажется, я даже покраснела.

— Ну, зачем вы так, Ия! — лепетала я. — Ничего особенного я не сделала! Не надо так со мной обращаться! Честное слово, я этого не заслужила!

— Надо! Надо! — настаивала она. — Вы мой сестра! Настоящий сестра!

Я вздохнула, сдалась и предложила:

— Пойдемте посмотрим, как там Арчил.

Мальчика мы застали в трусах, а вокруг него везде, где было только возможно, лежала самая разнообразная одежда, начиная от джинсов и шортов, заканчивая строгими костюмами. Глаза у него горели, рот расплывался в улыбке, и он все время оборачивался на деда, который, тоже улыбаясь, смотрел на него и одобрительно кивал. Увидев мать, Арчил бросился к ней и начал что-то оживленно говорить, а она смотрела на него и радовалась его счастью еще больше, чем он сам.

— Переночуйте здесь, Татьяна Александровна, — предложил Лекоба. — Завтра с утра у вас с Ией будет много дел, и не стоит тратить время на переезды.

— Хорошо, — согласилась я. — Только съезжу к Самшиевым и предупрежу, чтобы они не волновались, и за другим костюмом.

— Как? — удивился он. — Вы себе ничего не выбрали? Вам ничего не понравилось?

— А при чем здесь я? — удивилась я. — Вы же для Ии все это велели привезти!

— Так я же и для вас тоже заказал! — воскликнул он. — Хотел сделать вам подарок, чтобы вы завтра тоже празднично выглядели!

— Предупредить надо было! — вздохнула я. — Потому что мне самой это и в голову не пришло.

— Извините, забыл! — покаянно сказал он. — Но я думал, что вы сами догадаетесь! Но ничего страшного — сейчас это все сюда обратно привезут, а к Самшиевым съездит мой человек и предупредит их.

— Зачем? — попыталась сопротивляться я. — Столько хлопот!

Но он меня уже не слушал, что-то говоря по телефону, и, как я поняла, машины вернулись с полдороги. Мать Андрея Павловича отвела меня в гостевую комнату, куда вскоре привезли одежду, и я выбрала для себя длинное бледно-зеленое платье от «Балансиага» под цвет моих глаз, белые туфли на шпильке и белую сумочку из натуральной кожи. Когда же все предпраздничные хлопоты были окончены, я пошла к себе. Какое же это было удовольствие после спартанских условий в доме Самшиевых — стоять под душем и не думать о том, что ночью придется шарить под кроватью в поисках горшка.

Спала я в ту ночь как убитая, что неудивительно — событиями день был насыщен так, что хоть отбавляй. Но ночью я вдруг проснулась от того, что кто-то гладил меня по руке. «Кошка у них здесь, что ли?» — сквозь сон подумала я, но это оказалась Ия, которая с испуганным видом сидела на краю моей кровати.

— Что случилось? — спросила я, садясь. — Андрей Павлович попытался зайти к вам в комнату? — Услышав это, она в ужасе уставилась на меня и отрицательно помотала головой. — Тогда что же?

— Страшно, — смутившись, ответила она.

Я поняла, что сейчас, когда первый восторг прошел и эмоции улеглись, она испугалась такой резкой перемены в своей жизни, а может быть, того, что что-нибудь пойдет не так или вообще сорвется. И пришла она с этим своим страхом именно ко мне, самому близкому ей сейчас человеку, ко мне, которую считала своей сестрой. Я уложила ее рядом с собой, обняла и начала успокаивать.

— Все будет хорошо, Ия! — шептала я ей. — Завтра вы выйдете замуж за очень уважаемого человека, который никогда и никому не даст вас в обиду. Он усыновит Арчила, и мальчик будет с гордостью носить фамилию Лекоба. Ваша свекровь, как я вижу, уже приняла вас, как родную, а в дальнейшем вы с ней еще больше сблизитесь! Как знать, может, у вас с Андреем Павловичем еще будут свои дети и вы станете настоящей матерью семейства. Вы будете счастливы, а главное, спокойны за свое будущее и будущее сына. Не стоит волноваться и переживать! У вас завтра такой знаменательный день! Все станут веселиться, поздравлять вас, желать всего самого лучшего и дарить подарки! Черт! А подарок-то я не купила! — спохватилась я.

— Нет! — бурно запротестовала она, поднимая голову. — Нет подарок! Вы подарок!

— Ну, что ж! — усмехнулась я. — Приятно, конечно, когда тебя считают подарком! Ну так вот, Ия! У вас будет свадьба! Пока скромная, только для своих, а потом настоящая, большая! Там станут петь, танцевать и стрелять в воздух из ружей! Стоит ли бояться такого светлого будущего?

Я говорила что-то еще, а потом увидела, что Ия уснула и во сне ее лицо было совершенно детским: спокойным и счастливым, затем она вдруг чему-то улыбнулась. «Ну вот и хорошо!» — подумала я и тоже уснула.

Разбудили меня доносившиеся со двора радостные крики. «Это еще что такое?» — подумала я и, подойдя к окну, отдернула портьеру. Оказалось, что окно моей комнаты выходило на такую же, как и с фасада дома, веранду, а за ней был бассейн, где сейчас Лекоба учил Арчила плавать. «Господи! Вырасти на море и не уметь плавать! А, впрочем, где бы мальчик мог научиться? Обычно дети бегают туда все вместе и старшие учат младших, а у него таких друзей нет! Да что там друзей? У него и родственников-то не было! Ну, ничего! — решила я. — Судя по всему, у дочерей Андрея Павловича уже должны быть дети, и они станут его новыми родственниками и друзьями!»

Лекоба и Арчил резвились, как дети, и счастливо смеялись. Посмотрев на Андрея Павловича в плавках, я увидела, что, несмотря на полноту, он был в прекрасной физической форме, и порадовалась за Ию — уж на недостаток его внимания ей жаловаться не придется! Решив, что ей тоже стоит на это посмотреть, я осторожно разбудила Ию и подвела к окну. Боже! Каким же счастьем вспыхнуло ее лицо, когда она увидела, с какой любовью обращался Лекоба с внуком, как радовался его успехам. Бедная женщина даже прослезилась, глядя на все это, ведь главное для матери — счастье ее ребенка!

— Ну что, Ия, все ночные страхи уже позади? — спросила я ее, и она, сжав губы, чтобы не расплакаться, мелко-мелко покивала мне в ответ. — Ну, тогда давайте потихоньку собираться!

Она ушла к себе, а я приняла душ и, решив, что переоденусь позже, вышла к завтраку все в том же костюме. Дед с внуком уже сидели за столом, донельзя довольные и этим утром, и друг другом, они постоянно переглядывались и посмеивались каким-то известным только им делам, а мать Лекобы смотрела на них со счастливой улыбкой и все подкладывала и подкладывала правнуку на тарелку, а он, весь в воспоминаниях о своем недавнем купании с дедом, машинально все это ел. Наконец, вернувшись к своим насущным проблемам, Лекоба сказал:

— Сейчас парикмахеры приедут нас в порядок приводить, а выезжать нам надо в двенадцать, так что постарайтесь к этому времени управиться. А то знаем мы, мужчины, ваши женские штучки! — улыбнулся он и подмигнул внуку, который в ответ рассмеялся, хотя, я уверена, не понял ни слова.

Приехавшие вскоре мастера занялись нами вплотную. Со мной хлопот им было меньше: причесать и чуть-чуть подправить ногти, потому что маникюр и педикюр я сделала еще перед выездом из Тарасова, а вот с Ией! Тут им пришлось повозиться, но они довольно оперативно справились, и Ия предстала во всей красе: подкрашенные глаза стали просто огромными, длинные волосы были собраны в сложную прическу на затылке, чтобы не мешали шляпке, и открывали маленькие нежные ушки, губы ей подкрасили совсем чуть-чуть, а румяна наносить и вовсе не пришлось — ее щеки и так горели. Но когда она надела выбранный для регистрации нежно-розовый костюм: длинную шифоновую юбку в несколько слоев, атласную кофту с шифоновыми рукавами, маленькую шляпку с короткой вуалеткой, то и я, и мать Андрея Павловича ею невольно залюбовались — она была необыкновенно хороша! А если еще учесть бриллианты, которые ее будущая свекровь принесла в шкатулке и надела ей в уши, на шею, пальцы и запястья, то Ия стала просто сказочной принцессой. Мне собраться было намного проще и быстрее, так что мы обе к двенадцати были уже готовы.

Когда мы вышли к украшенным гирляндами цветов машинам, то первое, что я увидела, был совершенно потрясенный взгляд Лекобы — он только сейчас по-настоящему оценил красоту Ии, а стоявший рядом с ним Арчил как уставился на мать, открыв рот, так и застыл. Мальчик сегодня был в черном строгом костюме, белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой и лаковых туфлях и выглядел бы настоящим принцем, если бы не растерянное выражение лица — да и неудивительно: такой свою мать он не видел никогда. Но вот первый шок от триумфального появления Ии прошел, мы сели в машины и поехали. Около загса нас, как оказалось, уже ждала целая толпа. Все что-то радостно кричали, поздравляя Андрея Павловича, он величественно кивал на это головой, а Ия… Она ничего вокруг не замечала! Общую радостную атмосферу портила только группа родственниц Ии, которые, единственные здесь, молча стояли и неприязненно смотрели на невесту. Заметив их, я постаралась идти так, чтобы Ия их не увидела. Процедура регистрации в загсе ничем не отличалась от российской, правда, вместе со свидетельством о браке Лекобе вручили еще один документ, который он, воздев над головой, показал присутствующим, и, подозвав к себе мальчика, что-то громко сказал. Все тут же уставились на Арчила, заулыбались и зааплодировали, мальчик прижался к нему, а на глазах у Ии выступили слезы.

— Что он сказал? — спросила я у ближайшей ко мне немолодой женщины, которая, как я надеялась, еще не забыла окончательно русский язык.

— Он сказал: «Вот мой сын и наследник Арчил Лекоба!» — тихонько перевела мне она.

Когда мы вышли из загса, в толпу полетели монеты, которые люди тут же бросились собирать, а мы прошли к машинам под их радостные крики и, видимо, пожелания всего наилучшего. Одни только родственницы Ии по-прежнему стояли молча и злобно глядели на нее. Новобрачная, как и раньше, их не заметила, а вот Арчил, увидев их, гордо отвернулся — ну, что же! Он имел на это право!

Вернувшись в дом Лекобы, я при виде многочисленных гостей невольно подумала: «Теперь это называется отметить свадьбу своей семьей!», но оказалось, что это была действительно семья: дочери Андрея Павловича, их мужья и дети, родители мужей, братья и сестры мужей уже со своими законными половинами и детьми. Столы были накрыты в саду за домом, а сверху их закрывал навес от солнца. Отдельный стол был приготовлен для детей. Лекоба подвел к ним своего теперь уже сына, который впервые за этот день почувствовал себя неловко — он просто не умел играть с детьми. Андрей Павлович что-то долго говорил сначала детям, а потом Арчилу, и они стали садиться за стол, причем Арчил во главе.

— Что он сказал? — спросила я у какого-то мужчины, который стоял рядом.

— Андрей Павлович сказал детям, что у мальчика было очень трудное детство и он просит их помочь ему, а Арчилу — что он здесь хозяин и должен угощать своих гостей, — перевел тот мне.

Наконец и взрослые сели за стол, и праздник начался: зазвучали тосты за здоровье и счастье новобрачных, за их родителей, за мир этому дому и за много детей, все это кратко переводил мне сидевший рядом со мной муж одной из дочерей Лекобы, а потом поднялся сам Андрей Павлович и, глядя на меня, заговорил по-русски:

— Я поднимаю этот бокал с огромным чувством признательности совершенно необыкновенной женщине, которую послала мне сама судьба.

Я обреченно выслушивала дифирамбы в свой адрес. Лекоба говорил о том, как много я для него сделала, не пускаясь, правда, в подробности. Он желал мне здоровья и счастья, успехов в работе и всяческого благополучия, хорошего мужа и много детей — тут я мысленно хмыкнула — и вообще всего того, что только может пожелать искренне благодарный кавказский человек… А свадьба катилась дальше своим чередом. Уже потемнело и над столом зажглись маленькие веселые фонарики, когда к Лекобе подошел один из охранников и что-то прошептал ему на ухо. Тот выслушал, что-то ответил, и парень направился ко мне.

— Вас там спрашивают, уважаемая, — тихонько сказал он мне.

Я быстро поднялась и пошла за ним. Мы дошли до ворот, за которыми стоял какой-то неприятного вида мужчина, который при виде меня сказал:

— Фрол велел сказать, что он ждет вашего звонка, и передать вот это, — он протянул мне конверт, в котором могли быть только деньги. — Это аванс, — уточнил он.

Может быть, кто-то и осудит меня, но я взяла эти деньги — я их заработала!

— Значит, пули совпали? — спросила я.

— Кроха сегодня Фролу из Волгограда звонил, — обтекаемо ответил мужчина и ушел.

«Вот и подходит к концу мое здесь пребывание, — подумала я и, пройдя немного, села на диван на веранде. — Теперь остается только дождаться ответа из Тбилиси и можно уезжать. Но все ли я тут выяснила, что могла? — спросила я себя и ответила: — Да! Потому что мотив, которым руководствовался Зайцев, мне может сказать только он. И если окажется, что это действительно лишь месть, то я полная дура. А что это может быть, если не месть? — задумалась я. — А не слетать ли мне в Германию? Чем черт не шутит! Вдруг Клара написала своим родителям что-то такое, что наведет меня на след? Решено! Лечу в Германию!»

Вот с таким твердым решением я и вернулась к столу, но оказалось, что все уже начали потихоньку расходиться и разъезжаться, и я, чтобы обдумать все еще раз как следует, присела уже к пустому столу, закурила и принялась размышлять: «Но родители Клары живут во Франкфурте-на-Майне. Кто же тогда искал Стадницких, приехав сюда из Гамбурга? Нет! — решила я. — Туда мне съездить тоже придется! И уже на месте определюсь, как и где мне искать этого неведомого Иоганна». Тут мои раздумья были прерваны появлением Андрея Павловича, который, сев рядом со мной, спросил:

— Неужели вы и в такой день о своей работе думаете?

— Как ни стыдно мне в этом сознаться, но да! Дело для меня прежде всего!

— Ох уж эти мне эмансипированные женщины! — вздохнул он, а потом предложил: — Перебирайтесь сюда!

— А вот это лишнее, — улыбнулась я. — Посторонние люди в доме во время медового месяца всегда не к месту. Тем более когда молодая жена так хороша собой.

— Да! — согласился он. — Теперь я понимаю своего сына, который рисковал ради нее жизнью. И, знаете, я даже не стану ей изменять — это будет подло по отношению к памяти Арчила.

— Да и правильно! — согласилась я. — Не стоит делать ее несчастной! Хватит и того, что она уже натерпелась!

— Да! Пришлось ей несладко! — кивнул он. — Но я, говоря «сюда», имел в виду не этом дом, а Сухуми. Посмотрите, какая здесь природа, а море?! Переезжайте, Татьяна Александровна! Будете работать у меня, а плачу я своим людям очень хорошо. Найдем вам хорошего мужа! Построим дом! А там и дети пойдут! Что еще нужно женщине для счастья?

— Много, Андрей Павлович! — ответила я. — Спасибо, конечно, за приглашение, но… Вам ведь, наверное, уже доложили, что я когда-то работала следователем прокуратуры? — спросила я, и он кивнул. — И знаете, почему я ушла?

— Видимо, потому, что подчиняться не умеете, — уверенным тоном предположил он.

— Совершенно точно! Не умею я прогибаться! Я привыкла быть сама себе хозяйка! Вы же мне предлагаете работать на одного человека, а вдруг мы характерами не сойдемся? Да еще и мужа обещаете мне найти, а я замуж совсем не собираюсь! Тем более за человека, которого мне найдут. Нет уж! Я кошка, которая гуляет сама по себе!

— Да! — покачал головой он. — Нелегко вам с вашим характером приходится!

— А я привыкла! — рассмеялась я в ответ и попросила: — Вы дайте мне, пожалуйста, машину, чтобы к Самшиевым вернуться. А еще, как только придет информация от вашего человека из Грузии, сообщите ее мне — только она меня здесь и держит.

С этими словами я встала, и он тоже поднялся.

— Конечно, сообщу, — пообещал он, а потом сказал: — Вы даже не представляете себе, Татьяна Александровна, что вы для меня сделали! Вы нам с Ией после этого как сестра стали! И если вам вдруг потребуется помощь, то я рад буду сделать для вас все, что смогу!

— Спасибо! — поблагодарила я. — В жизни все бывает!

— А если захотите отдохнуть, то наш дом всегда для вас открыт — приезжайте в любое время, и мы будем счастливы принять вас как самого дорогого для нас человека.

— Может быть, и приеду! — неопределенно пообещала я и спросила: — Да! Все время забываю у вас спросить, а что кричали родственницы Ии тем вечером?

Он поморщился, но ответил:

— Они пришли сказать, что Ия падшая женщина, раз согласилась жить в доме одинокого мужчины.

— Что-то в этом духе я и предполагала, — пробормотала я. — Только странно, что они не побоялись это сделать, при вашем-то положении в городе!

— Так они знают, что я не воюю с женщинами, — пожал плечами он.

— И что же им ответила ваша мать? — спросила я.

— Она сказала им, что стыдно было так издеваться над несчастной девушкой, которая завтра станет моей женой. Прогнала их и сказала, чтобы они не считали больше Ию своей родственницей.

— Я смотрю, ваша мама тоже весьма эмансипированная женщина, — улыбнулась я.

— Что вы хотите? — рассмеялся он. — Меня воспитывали бабушка с дедушкой, потому что отец ходил механиком на круизных лайнерах, а мама работала там поваром. Так что мир она повидала!

Поговорив с ним, я пошла в свою комнату, чтобы собрать вещи, и туда ко мне пришла Ия. Она выглядела ужасно смущенной и взволнованной — не иначе как в преддверии первой брачной ночи, но вместе с тем необыкновенно счастливой.

— Сестра уходить? — спросила она.

— Да, Ия. Пора! Желаю самого большого на свете счастья вам и вашему сыну! — Я поцеловала ее в щеку, а она прижалась ко мне, и я почувствовала, что она дрожит. — Не надо нервничать! — успокоила я ее. — Все будет хорошо! Вот увидите!

Она проводила меня до машины, и, когда мы поехали, я, обернувшись, увидела, что она стояла и смотрела мне вслед.

У Самшиевых меня ждали сгоравшие от любопытства женщины, да и мужчины, как ни старались, тоже не могли скрыть своего интереса к тому, что же было на свадьбе господина Лекобы. Я, как могла подробно, им все рассказала, и они ушли, громко обсуждая услышанное. Но ушли не все! В стороне от меня стоял Сергей и с ужасом в глазах смотрел на меня. Я подошла к нему и тихо спросила:

— Неужели ты решил, что я могла сказать Андрею Павловичу, что ты назвал его жену шлюхой? Зачем же ты обо мне так плохо подумал?

— Он бы убил меня, — уверенно сказал Сергей.

— Да! — не менее уверенно подтвердила я. — Он бы тебя убил! И запомни на будущее, Сережа! Никогда никого так больше не называй, потому что нельзя знать заранее, как жизнь повернется. И вполне может случиться, что тот, кто совсем недавно был внизу, вдруг окажется наверху и отомстит тебе за пережитое унижение. Будь впредь поосторожней в словах!

— Спасибо вам, Татьяна Александровна! — дрогнувшим голосом сказал Сергей. — Я вас никогда не забуду и доброту вашу тоже!

— А! — махнула я рукой и пошла к себе.

Я сняла и аккуратно уложила свое новое платье — с такими вещами нужно обращаться на «вы», — накинула халат, закурила и бросила гадальные кости, чтобы узнать, как мои дела пойдут дальше. Увидев 18+12+34, я чуть не рассмеялась.

— Вы будете приятно удивлены тем, как стремительно события приобретут благоприятный для вас оборот! Ничего себе — стремительно! Да мне сейчас остается только ждать новой информации! Первый раз слышу, чтобы можно было чего-то стремительно ждать!

Спала я той ночью так, что даже не слышала наконец-то грянувшую грозу, и проснулась поздно — торопиться мне было некуда, потому что все мое занятие заключалось единственно в том, чтобы ждать. Решив как-нибудь убить время, я взяла Сергея и поехала сначала на рынок, где снова затарила багажник — надо же было отблагодарить Самшиевых за гостеприимство, а потом к морю. Я купалась и загорала, затем мы съездили пообедать в открытый летний ресторанчик неподалеку, где я была встречена с величайшим почтением — еще бы! Я ведь была свидетельницей невесты самого господина Лекобы! День уже клонился к вечеру, и я решила поплавать в последний раз. Заплыв довольно далеко, я увидела, что Сергей изо всех сил машет мне руками и кричит, но слов я, естественно, на таком расстоянии расслышать не могла. Решив, что что-то случилось, я рванула к нему и, выскочив на берег, спросила, задыхаясь и одновременно оглядываясь в поисках возможных супостатов:

— Ты чего?

— Ваш телефон звонил, долго звонил.

Взяв сотовый, я увидела, что это был Лекоба, и перезвонила ему.

— Здравствуйте, Андрей Павлович! Есть новости? — с ходу спросила я.

— Есть! — подтвердил он. — Приезжайте ко мне!

Надо ли говорить, что я бросилась к машине как оглашенная, крича на бегу Сергею:

— Давай как можно скорее домой! Я быстро переоденусь, и ты отвезешь меня к Лекобе.

Он понятливо кивнул и сорвался с места. У Самшиевых мы оказались мигом, и я, одевшись, прыгнула в машину, так что не прошло и двадцати минут, как я уже сидела на диване на веранде его дома и слушала Андрея Павловича, к боку которого прижался Арчил, а Лекоба обнимал его за плечи.

— Вы были правы, Татьяна Александровна! Зайцев действительно сидел. В декабре 93-го его задержали в Тбилиси на месте преступления за вооруженный грабеж, при котором был убит один человек, а вот второй, хоть и выжил, на всю жизнь остался инвалидом. А если учесть, что Зайцев оказал очень активное сопротивление, ранив ножом полицейского…

— Опять ножом? — воскликнула я. — У него же «ТТ» был!

— Видимо, он решил, что от пистолета много шума, а орудовать ножом ему было намного удобнее, — предположил Андрей Павлович и продолжил: — Зайцев тогда получил десять лет, и то только благодаря стараниям адвоката. Защищал его Гоглидзе, адвокат не просто дорогой, а очень дорогой!

— Значит, он мог быть только назначенным! Потому что денег на такого адвоката у Зайцева не было, — уверенно сказала я. — Но непонятно, чего же он тогда так старался, а?

— Он не был назначенным! — как бы между прочим обронил Андрей Павлович. — Зайцев ему позвонил, когда его задержали. О Гоглидзе говорят, что он тесно связан с криминальными кругами, но доказать этого еще никто не смог. И срок заключения он Зайцеву все-таки сократил до десяти лет, а ведь прокурор требовал пятнадцать. А еще он Зайцеву посылки передавал.

Оп-па! Услышав это, я вытаращилась на Андрея Павловича во все глаза и потеряла дар речи, а когда он ко мне вернулся, я сказала:

— Хорошо! Я допускаю, что Зайцев входил в какую-то большую преступную группировку и ее руководитель оплатил адвоката, но чтобы он еще и передачки посылал, это выше моего понимания!

— Если только они не были чем-то связаны, — заметил Лекоба.

— Но чем? — воскликнула я. — Что может связывать дорогого адвоката и уголовника?

— Я так думаю, что в этом вам придется разбираться самой, — сказал Андрей Павлович.

— Да разберусь я! Разберусь! — заверила его я и начала рассуждать вслух. — Что мы имеем? А то, что с учетом срока предварительного заключения Зайцев должен был освободиться в декабре 2003-го… Да, здесь есть над чем поломать голову! Будет, чем мне ночью заняться! — и я встала. — Спасибо вам большое за помощь, Андрей Павлович! И давайте прощаться — я завтра уеду отсюда, чтобы продолжить поиски.

— Ну, неужели вы не поужинаете с нами? — укоризненно спросил он.

— От ужина не откажусь, — согласилась я, и мы прошли в столовую.

Едва взглянув на уже сидевшую там Ию, я поняла, что у нее все в порядке — таким спокойным и умиротворенным был ее взгляд, в движениях появились плавность и уверенность. Она встретила мужа и сына счастливой улыбкой, а когда увидела меня, то сорвалась со стула, бросилась ко мне, обняла и поцеловала.

— Ну вот! — сказала я ей на ухо. — Я же говорила, что у вас все будет хорошо! Искренне желаю, чтобы так было и впредь!

Лекоба ей что-то сказал, и она тут же повела меня к двери.

— Руки! — сказала она и потерла свои руки друг о друга.

Я поняла, что она ведет меня помыть руки перед ужином, и, повесив сумку на спинку стула, пошла за ней. Когда мы вернулись, все остальные уже сидели за столом, и ужин прошел в спокойной дружеской атмосфере, но, когда я начала прощаться и Ия поняла, что я уезжаю, она расплакалась, опять бросилась ко мне и стала требовательно повторять, постоянно оглядываясь на мужа:

— Приехать! Сестра приехать!

— Ия очень хочет, чтобы вы приехали к нам на свадьбу! — улыбнувшись, сказал Лекоба. — И мы с мамой присоединяемся к ее просьбе.

— Не могу ручаться, но постараюсь! — пожала я плечами. — А если вы сами приедете в Тарасов, то я буду очень рада встретиться с вами, — сказала я и протянула ему свою визитку.

— Может быть! Когда-нибудь! — произнес он. — А сейчас моя машина отвезет вас к Самшиевым, а завтра утром — в Адлер. А куда вы направитесь оттуда? — спросил он.

— Сначала в Москву, а оттуда — в Германию, во Франкфурт-на-Майне, — ответила я и, пожелав всем счастливо оставаться, пошла к машине.

У Самшиевых, узнав о моем отъезде, женщины бросились готовить прощальный ужин и ужасно расстроились, узнав, что я уже поела у Андрея Павловича. Я поднялась к себе, куда Нина принесла неизменный кофейник с кофе, и начала собираться, причем те костюмы, которые я уже надевала, положила отдельно, решив, что горничная в немецком отеле справится с ними более успешно и с меньшими потерями для меня, чем Нина. Покончив с вещами, я начала просматривать документы, полезла в сумку и неожиданно увидела там на дне небольшую коробочку. Я достала ее, открыла и увидела там золотую цепочку, а на ней усыпанный мелкими бриллиантами кулон в виде моего знака зодиака. «Так вот зачем Лекоба велел жене повести меня мыть руки! — догадалась я. — Ну и хитрец! Понял ведь, что деньги от него я не возьму, и отблагодарил меня вот так!» Посмотрев на часы, я решила, что время для звонка еще подходящее, и набрала его номер.

— Эх, Андрей Павлович, Андрей Павлович! — укоризненно сказала я.

Он весело рассмеялся и спросил:

— Сюрприз удался? Понравился вам наш с Ией подарок?

— Очень! — честно сказала я. — Спасибо вам большое!

— Это вам спасибо! — уже серьезно сказал он.

— Но как вы узнали, когда у меня день рождения? — спросила я.

— Это было несложно! — небрежно ответил он. — Вы личность в Тарасове известная, и моему брату ничего не стоило это выяснить.

— Честно говоря, я никогда не подозревала, что столь популярна, — с притворной скромностью заметила я. — Ну, теперь уже окончательно до свиданья и спокойной ночи! — сказала я.

— А вам удачи в ваших делах! — пожелал он. — А над предложением моим все-таки подумайте — мы будем всегда рады видеть вас в Сухуми.

Отключив телефон, я села покурить и выпить кофе, а заодно бросить гадальные кости, чтобы узнать, что меня ждет в Германии. Выпало 27+11+20.

— Да вы же мои хорошие! Вы мои самые добрые! — обрадовалась я. — Мне обеспечена удача, а это значит, что я на верном пути. Спасибо, мои дорогие!

Допив кофе, я легла спать, решив, что нечего себя мучить, у меня еще будет масса времени во время полетов, чтобы все как следует обдумать. Но спала я плохо и в результате проснулась раньше всех в доме, то есть теплую воду в душ для меня налить еще не успели. «Ничего! Лишняя порция бодрости перед таким тяжелым днем мне не повредит!» — решила я и, взяв полотенце, пошла в сад. Поклацав зубами и поскулив под ледяным душем, я бегом вернулась в дом, где оделась и села ждать свой кофе. Увидев меня уже одетой и собранной, вошедшая с кофейником Нина грустно вздохнула, вероятно, от мысли о скором расставании, и сказала, что завтрак сейчас будет. Выпив кофе, я взяла сумку и спустилась вниз, где меня уже все ждали за накрытым столом. Меня старались накормить посытнее и на мои отговорки, что я терпеть не могу наедаться перед полетом, говорили, что по дороге все уляжется. А что? В этом был свой смысл! После завтрака я, в ожидании машины, сидела и курила в саду, когда на дорожке появился один из парней Лекобы, и я поняла, что пора ехать. Самшиевы провожали меня всей семьей.

— Спасибо вам всем большое за гостеприимство и помощь! — поблагодарила я. — Я обязательно скажу Семену Ивановичу Андрееву, что вы очень много сделали для меня, а значит, и для него!

— Приезжайте к нам отдыхать, — пригласил меня Нестор Яковлевич. — Мы вам всегда будем рады!

— Не обещаю, но кто может знать заранее? — ответила я.

На улице неожиданно оказалось аж три машины, и я невольно подумала: «Меня, что, с почетным эскортом собираются везти?» Но все оказалось гораздо проще — при виде меня из одной машины выскочила Ия, а за ней степенно вышел и сам Лекоба с сыном. Она бросилась ко мне, обняла, расцеловала и, плача, все повторяла:

— Приехать! Сестра обязательно приехать!

— Ия все никак не может проститься с вами, — улыбнулся, подходя ко мне, Андрей Павлович. — Все переживает, что может никогда вас больше не увидеть! Всю ночь просила меня уговорить вас, чтобы вы обязательно приехали к нам на свадьбу.

— Вы хотите сказать, что она всю ночь только этим и занималась? — тонко улыбнулась я.

Вместо ответа он довольно расхохотался, а потом уже серьезно сказал:

— Я сообщу вам, когда будет наша свадьба, и очень прошу: постарайтесь приехать!

— Обещать! Сестра обещать приехать на свадьба сестра! — требовала Ия, на что я вздохнула и сказала:

— Хорошо! Я обещаю, что, если позволят дела, то я приеду!

Еще раз расцеловавшись с Ией и пожав руки Лекобе и его сыну, который серьезно, как взрослый, ответил на мое рукопожатие, я окончательно простилась с ними и, садясь в машину, посмотрела на Самшиевых, чтобы кивнуть им напоследок. Они прощально помахали мне руками, но женщины одновременно с этим умудрялись смотреть еще и на роскошно одетую и всю в бриллиантах Ию, к которой еще совсем недавно относились с таким презрением. «Ну, будет вам теперь, что обсудить!» — мысленно хмыкнула я.

До Адлера мы добрались довольно быстро — машину Лекобы никто даже не попытался остановить на границе. По дороге я решила узнать у Кирьянова, как там дела в Тарасове, и позвонила ему:

— Володя! Хорошие новости есть?

— Хороших нет! — недовольно ответил он. — Уже весь город на ушах стоит в поисках этого Зайцева, а он как сквозь землю провалился!

— Ничего! Найдется! — обнадежила я его. — У меня с собой ксерокопия его пальчиков еще с первого уголовного дела, так что, как вернусь в Тарасов, отдам в полное твое распоряжение, если, конечно, вы его к тому времени не найдете. Кстати, он в декабре 93-го в Тбилиси снова сел, так что попробуйте запросить оттуда его дактокарту. Вдруг повезет и они ее вам пришлют?

— Вдруг знаешь что бывает? — огрызнулся Киря, и я, поняв, что его в таком состоянии лучше оставить в покое, быстро попрощалась, а потом, подумав, позвонила наконец Андрееву.

— Ты куда пропала? — едва услышав мой голос, тут же заорал он: — Уехала, и ни слуху ни духу от тебя! Ты что-нибудь узнала?

— Я выяснила все, Семен Иванович, — ответила я. — Осталось последнее — причина, по которой Зайцев так упорно преследует Сандру, — я чуть было не назвала ее Вандой, но вовремя спохватилась, решив приберечь это до окончания расследования — ну, люблю я эффекты! Грешна, в чем и сознаюсь!

— Так возвращайся в Тарасов и выясняй!

— Что? — крикнула я. — Вы его взяли?

— А черт его знает, его или не его? Рожа вроде бы его, — буркнул он. — Понимаешь, ночью в травмопункт при этой медсанчасти пришел какой-то мужик, показал паспорт на имя Алексея Николаевича Петрова и сказал, что упал и сильно головой ударился. Что, мол, тошнит его и голова кружится и не сотрясение ли у него мозга. Ну, посадили его в очередь на рентген, а он тишком наверх пошел. Мои охламоны, как его рожу в коридоре увидели, так и повязали, хотя отбивался он ножом страшно. Одного моего даже порезал, паскуда, но ничего опасного.

— Нож взяли? — воскликнула я.

— Конечно! — подтвердил Семен Иванович.

— Аккуратно взяли? Пальцами не залапали? — уточнила я.

— Так мои охламоны телевизор смотрят, — коротко хохотнул он и объяснил: — Они его в полиэтиленовый пакет положили и мне принесли.

— И что этот подонок говорит? — поинтересовалась я.

— Так, Миха попытался его допросить: чего он, мол, от Сандры хочет? Чего девчонку преследует? А он в ответ, что никакой Сандры не знает, и уперся на этом, как осел, хотя мои и вломили ему как следует. Все твердит, что наверх пошел, чтобы стащить что-нибудь — сильно пьющий он. Но мы его на всякий случай задержали, так что сидит он теперь как миленький у меня на дальнем складе, по рукам и ногам связанный, да еще и со ртом заклеенным.

— И поперся этот Петров именно на тот этаж, где лежит Сандра! — ехидно сказала я. — Нет, это точно он, а документы наверняка фальшивые, — уверенно сказала я и попросила: — Пусть он там у вас еще несколько дней посидит. А я, как вернусь, так и разберусь с ним. Я с ним душевно побеседую, — зловеще пообещала я, — он у меня быстро расколется. Мне есть чем его припугнуть. Да так, что он сразу откровенным станет.

— А куда ты сейчас-то собралась? — заинтересованно спросил он.

— Да все по вашему же делу, нюансы выяснять и подробности уточнять, — туманно ответила я. — Но долго я не задержусь.

— Ты давай побыстрее оборачивайся, — попросил-приказал Андреев. — А то я тут от любопытства загнусь до времени, и не видать тебе окончательного расчета.

— Не успеете! Я быстро! — рассмеялась я и добавила: — Самшиевы мне очень сильно помогли! Прямо не знаю, что бы я без них делала.

— Это хорошо! — удовлетворенно сказал он. — Николе это зачтется!

В аэропорту парень Лекобы, взяв мою сумку, пошел вместе со мной к кассам, около которых толпились многочисленные пассажиры — сезон в разгаре! Откуда же билетам взяться? — пошептался о чем-то со служащей аэропорта, которая тут же ушла, и кивнул мне, показывая, что все в порядке. Когда к нему подошла какая-то женщина, он, взяв у меня оба паспорта, отдал ей, что-то сказал, и она быстро вернулась уже не только с билетом бизнес-класса до Москвы, но и из Москвы до Франкфурта-на Майне. Пораженная такой оперативностью, я хотела отдать парню деньги за билеты, но он тут же замахал руками.

— Не надо! Господин приказал ничего у вас не брать! И поторопитесь, пожалуйста, — регистрация уже началась.

Снова взяв мою сумку, он проводил меня до стойки, пожелал доброго пути и ушел.

«Ну, Андрей Павлович! Это уже совсем лишнее! — недовольно подумала я. — Ну, ничего! Я вам на свадьбе подарком отомщу!» — зловеще пообещала я и чуть не расхохоталась — ну что можно подарить человеку, у которого абсолютно все есть?

Москва встретила меня проливным дождем. «Кретинка! — отругала я себя, увидев лужи на аэродромной полосе. — Зонт на самое дно сумки положила! А сумка — в багаже! Ну и как ты теперь собираешься до здания добираться? Вымокнешь же до нитки!» В общем, именно это со мной и произошло! А если учесть, что вдобавок к дождю был еще и довольно сильный ветер, то выглядела я, вбежав в аэровокзал, неважно. Стуча зубами, я дождалась свою сумку и пошла в туалет переодеваться в сухое, выбрав среди костюмов наименее помятый. А поскольку самолет из Адлера приземлился во Внукове, то мне предстояло в таком неприглядном виде не только доехать до Шереметьева-2, но и прибыть в Германию — времени до моего рейса было в обрез и привести себя в более-менее приличный вид я уже не успевала. Из-за всего этого настроение у меня было, мягко говоря, препаршивое, и я злилась на весь белый свет, а на себя в первую очередь. Но прежде всего нужно было заскочить на почту там же в аэропорту и, как я и собиралась, отправить на свой домашний адрес документы. Народу там, к счастью, было немного, но постоять все равно пришлось. Выйдя оттуда, я взяла такси, сразу же попросив водителя включить печку, что было встречено им с пониманием — погодка стояла та еще!

К счастью, мой непотребный, с моей точки зрения, вид не вызвал ни у пограничников, ни у таможни никаких подозрений, и я благополучно села в самолет. Едва мы взлетели, я тут же попросила принести мне большую чашку крепкого горячего кофе, чтобы согреться. Это помогло, но ненадолго, и я все время полета отпивалась этим обжигающим напитком. «Вот только заболеть мне еще не хватало!» — думала я вместо того, чтобы, как собиралась, проанализировать все, что успела к этому моменту узнать.

Формальности во Франкфурте-на-Майне много времени не заняли, и я, выйдя, взяла такси, сказав водителю на немецком языке, который худо-бедно знаю:

— В приличный, но не очень дорогой отель в центре города.

Шофер кивнул, и мы поехали. Может, кто-то на моем месте и стал бы любоваться незнакомым городом, но мне было не до того. Отель оказался не только довольно старым, но и старомодным — одни высоченные потолки чего стоили, а вот цены кусались, как злые собаки, но выбирать не приходилось. Я оплатила проживание за один день, решив, что визит к Вагнерам много времени не займет, предупредив, правда, что могу задержаться и дольше, и поднялась к себе в номер. Комната оказалась небольшой, мебель была стилизована под старину. Первое, что я сделала, это вызвала горничную, которую попросила немедленно погладить тот единственный костюм, который не успела надеть в Сухуми, а остальные — постирать к утру. Когда она ушла, я быстро набрала ванну горячей воды и легла туда, чтобы как следует согреться. Вообще-то я в таких случаях всегда пила после ванны коньяк с горячим сладким чаем и лимоном. Процедура простая: выпить глоточек коньяка, дождаться, когда он обжигающим шариком прокатится по горлу, и запить его чаем — раньше мне это всегда помогало для профилактики простуды. Я не люблю чай, но в таких случаях предпочитаю именно его и именно в таком виде. Но сейчас мне было не до коньяка, и я решила ограничиться горячей ванной, остальное отложить на вечер, потому что планировала сегодня же заехать к Вагнерам, а появляться у них с алкогольным запахом было нельзя. После ванны я почувствовала себя немного лучше, посмотрела на часы, которые перевела на местное время еще в аэропорту, и решила, что сейчас уже должны быть дома. Я надела выглаженный костюм и вышла из отеля — на то, чтобы поужинать, времени у меня уже не было, и это я тоже отложила на потом.

Взяв такси, я показала водителю адрес, и мы поехали. Оказалось, что это довольно далеко — на окраине города, застроенной современными домами. Нажав кнопку домофона, я дождалась, когда мне ответят: судя по голосу, это была немолодая женщина, и я спросила:

— Фрау Гертруда Вагнер?

— Да! — удивленно ответила она. — А вы кто?

— Меня зовут Татьяна Александровна Иванова, и мне надо с вами поговорить о вашей дочери Кларе, — по-русски сказала я.

— Поднимайтесь! — воскликнула она тоже по-русски.

Домофон запищал, я открыла дверь и вошла в идеально чистый подъезд. «Живут же люди!» — горько подумала я. Сориентировавшись, я вошла в лифт и нажала кнопку нужного мне этажа — такой же чистенький лифт исправно и бесшумно работал, и я опять грустно усмехнулась. Когда двери лифта разъехались, я увидела, что одна дверь квартиры открыта и там стоит пожилая женщина, которую за плечи обнимает мужчина чуть постарше.

— Вы от Клары? — с надеждой спросила она меня, еще когда я только шла к ним.

— Не совсем, — уклончиво ответила я и попросила: — Прежде чем мы с вами начнем говорить, мне бы хотелось посмотреть фотографии вашей внучки Ванды, если они у вас есть. А то вдруг это просто совпадение.

— Конечно, есть! — воскликнула Гертруда. — Нам Клара присылала. Проходите!

Я вошла и оказалась в чистом симпатичном небольшом холле, где меня уже ждали более молодое поколение этой семьи и их дети.

— Здравствуйте! — сказала я им, и они вразнобой мне ответили, а потом молодая женщина, показывая мне на стул, пригласила:

— Садитесь, пожалуйста, Татьяна Александровна!

— Вы, наверное, Магда? — спросила я, садясь.

— Да, — кивнула она. — А этой мой брат Иоганн.

— Скажите, Иоганн, — с места в карьер начала я, — вы случайно не ездили в Сухуми в поисках сестры?

— Нет! — покачал головой он.

— Ну, что ж! — вздохнула я. — Значит, придется разбираться еще и с этим. Но к вам это отношения не имеет, — поспешила успокоить их я.

Тем временем фрау Вагнер достала большой и старый семейный альбом и, открыв его на нужном месте, протянула мне.

— Вот смотрите!

Но я не стала смотреть, а просто достала из сумки те фотографии, которые купила у Валентины, и положила рядом. Сомнений быть не могло — это была одна и та же девочка.

— Да, это она, — сказала я. — Значит, я пришла по нужному адресу.

— Говорите сразу, Клара жива? — заглядывая мне в глаза, спросил герр Вагнер.

— Увы, Генрих! Ее убили вместе с мужем, — ответила я, и он, схватившись за сердце, закрыл глаза, а потом спросил:

— А Ванда? Девочка жива?

— Она жива! — подтвердила я.

— Слава тебе, господи! — воскликнула его жена, а Генрих спросил:

— Когда они погибли?

— В ночь с 8-го на 9 июня 1993 года, — ответила я, и все изумленно уставились на Гертруду.

— У меня в ту ночь инфаркт был, — объяснила она. — Сердце материнское не обманешь! Почувствовала я, что с дочкой беда, вот оно и не выдержало, — тихо сказала она и заплакала, попросив сквозь слезы: — Расскажите нам все! Все, что вы знаете! Мы же с ними уже давно всякую связь потеряли.

Я кратко рассказала им о жизни семьи их дочери в Сухуми и, не пускаясь в подробности, чтобы не расстраивать еще больше, о том, что Клару и Казимира убил его сводный брат Виктор, а вот их внучку спасла соседка.

— Нинуа, наверное? — спросила фрау Вагнер, вытирая глаза.

— Да! Она! — подтвердила я. — А откуда вы о ней знаете?

— Клара писала нам о ней, — ответил Генрих.

— Манана Георгиевна увезла Ванду из Абхазии в Россию, дала свою фамилию и вообще на протяжении всех этих лет всячески спасала от смерти.

— От смерти? — потрясенно воскликнул Иоганн. — Ей что-то угрожает?

— Так пусть она приезжает сюда к нам, — поддержала его сестра. — Мы все работаем и получаем неплохо, так что вполне сможем ее содержать.

— Ванда сейчас перешла на второй курс мединститута, — сказала я. — Я ей, конечно, расскажу о том, что вас видела, но она вряд ли бросит учебу, хотя в гости, я думаю, обязательно к вам приедет, — обнадежила я их, доставая одну из сделанных людьми Андреева фотографий, ту, где было хорошо видно ее лицо. — Вот она какая сейчас красавица!

Все тут же бросились к этому снимку, и раздались восхищенные возгласы, один только Генрих, хоть и полюбовался на внучку, но не удержался и сказал:

— Не в нашу породу пошла, — но на него тут же возмущенно зашикали, и он пристыженно умолк.

Когда страсти немного улеглись, я сказала уже совсем другим тоном:

— Я вам уже говорила, что Клару с Казимиром убил его сводный брат Виктор. Так вот, теперь он охотится за Вандой. По неизвестной мне пока причине он неоднократно пытался ее убить, но ему это не удалось. А сейчас я вас очень попрошу сосредоточиться и постараться вспомнить, не писала ли вам Клара что-то такое, что могло бы объяснить, почему он пытается это сделать.

— Вы из полиции? — спросил меня Иоганн.

— Нет, я частный детектив, — ответила я.

— Но ваши услуги, наверное, стоят очень дорого? — воскликнул он.

— Недешево, — согласилась я. — Только мне платят не Манана Георгиевна с Вандой, а отец одного молодого человека… Женихом я бы его называть не стала, но он очень любит Ванду. А как там у них дальше сложится, я не знаю. — И снова вернулась к той же теме: — Так что же писала вам Клара?

Все замолчали и задумались. Наконец все недоуменно пожали плечами, и Гертруда сказала:

— Ну, о чем она могла писать? О муже и его работе, о своей работе, о том, как Ванда растет, о том, что у нее со свекровью прекрасные отношения… Да у нее и неприятностей серьезных не было — Казик очень любил ее и дочку! Это была такая счастливая семья! — она не выдержала и опять заплакала.

— Да, — согласился Иоганн. — Жизнь им была в радость!

— Радость? — очнувшись от своих мыслей, переспросил Генрих. — Радость! — повторил он и спросил у жены: — А ты помнишь, Труди, то письмо, где Клара писала, что у них случилась какая-то большая радость, но она расскажет нам о ней, когда приедет?

— Помню что-то, — неуверенно подтвердила его жена. — Я еще тогда удивилась, почему она написать об этом не может. А приехать она к нам так и не приехала — у них там беспорядки начались, а потом свекровь слегла и за ней ухаживать нужно было.

— Беспорядки в Абхазии начались в 89-м году, — уверенно сказала я. — Значит, это было до того, но когда? Постарайтесь поточнее вспомнить!

— Когда они к нам последний раз приезжали? — спросил герр Вагнер у своего сына.

— В 88-м, — ответил Иоганн. — Ванде тогда годик у нас исполнился, и я ее сфотографировал. — Он взял альбом и, отыскав фотографию, показал отцу. — Вот! Смотри! Она на нашем диване сидит, а мама ее за ручку держит.

— А родилась она? — тут же спросила я.

— Шестнадцатого сентября, — ответила мне Гертруда и воскликнула: — Вспомнила! Под Новый год это письмо пришло! Клара нас всех поздравляла!

— Точно! — подтвердил Генрих. — Она еще написала, что они получили совершенно неожиданный подарок к празднику.

— И она никак не намекнула, что это может быть? — спросила я.

— Нет! — синхронно покачали головами Вагнеры.

— Скажите, а какой Клара была по характеру? — спросила я. — Болтушкой или скрытной?

— Тайну она хранить умеет, — рассмеялся Иоганн, а потом, сразу сникнув, печально сказал: — То есть умела. — Он немного помолчал и объяснил: — Она меня как-то раз увидела, когда я с мальчишками курил — баловался, конечно. Я ее уговорил ничего не говорить папе, так она промолчала даже тогда, когда мы с ней здорово поругались. А почему вы спросили?

— Понимаете, у нее в Сухуми была близкая подруга Валентина, — задумчиво сказала я. — Но, раз уж она вам ничего не написала, то уж той тем более не сказала ни словечка. Где же искать разгадку? — спросила я их, и они в ответ пожали плечами.

Поняв, что здесь я больше ничего не узнаю, я поднялась, и тут Гертруда вцепилась в фотографию уже повзрослевшей Ванды обеими руками.

— Вы ведь оставите ее нам, правда? — умоляющим голосом спросила она.

— Конечно! — ответила я. — Но не эту, а другую, где Ванда в полный рост, а эта, извините, еще может мне самой пригодиться. А если вы хотите написать ей письмо, то можете привезти его мне завтра утром в отель, где я остановилась. — И я сказала им название. — Только постарайтесь сделать это пораньше, потому что потом я уеду.

— Мы обязательно напишем, — заверили меня они, а Иоганн добавил:

— Я вам его до работы завезу.

Взяв у Вагнеров домашний номер телефона и пообещав, что Ванда им непременно позвонит, я вышла от них, поймала такси и поехала в гостиницу, где поужинала в ресторане и, купив в буфете стограммовую бутылочку коньяка, поднялась на свой этаж, где попросила горничную принести мне крепкий сладкий чай с лимоном — простуда ощущалась все сильнее, и я поняла, что мне без этого не обойтись. Вскоре появилась горничная, которая принесла не только мой заказ, то и чистые костюмы. Расплатившись с ней, я села в кресло перед телевизором лечиться и, щелкая пультом, нашла какую-то музыкальную программу, под которую коньячок и уговорила. Легла спать я с надеждой, что простуда к утру пройдет — ну, некогда мне болеть! Некогда!

Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Посмотрев на часы, я ужаснулась — было шесть часов утра. Зевая во всю пасть, я пошла открывать и изумилась, увидев перед собой Иоганна, который держал в руках толстый конверт.

— Вы во сколько работать начинаете? — обалдело спросила я.

— В шесть сорок пять, — ответил он и, попросив держать их в курсе дела, убежал, чтобы не опоздать на работу.

Убрав конверт в сумку, я попробовала снова уснуть, но, быстро поняв, что из этого ничего не получится, встала, привела себя в порядок, позавтракала в баре на этаже и, собравшись совсем уж было выходить, решила напоследок бросить гадальные кости и узнать, чего мне ждать от Гамбурга. Увидев 17+2+30, я приободрилась — ведь они сулили мне радужные перспективы для тех дел, которые представляют для меня особый интерес.

Сев в такси, я объяснила водителю, что мне нужно в Гамбург.

— Айн момент! — улыбнулся он, и очень скоро я оказалась на вокзале.

Купив билет на ближайший поезд, я пошла в бар и заказала кофе, а когда его мне принесли, поняла, что не смогу выпить ни глоточка — это было все что угодно, но только не кофе! Настроение у меня скисло, и я всю дорогу, глядя в окно, думала о том, что в гостях хорошо, но дома лучше, и поторапливала тот момент, когда я смогу с чистой совестью вернуться в Тарасов.

В Гамбурге история повторилась, то есть я взяла такси до приличного, но недорогого отеля, где первым делом, после того как устроилась в номере, спустилась к газетному киоску и купила по штуке всех местных газет, но читать я их вовсе не собиралась — мне нужно было только узнать, каков их тираж и на какую аудиторию они рассчитаны — уж на это-то моего знания немецкого хватало. Отобрав несколько штук, я вышла и, взяв такси, поехала по редакциям, где меня интересовал только один вопрос, смогут ли они дать в завтрашний номер большую детскую фотографию Ванды с объявлением, что тех, кто знает Ванду Казимировну Стадницкую, просят обратиться в такой-то отель или по такому-то телефону к госпоже Татьяне Ивановой за приличное вознаграждение. Договорившись с четырьмя газетами, что значительно опустошило мой кошелек, я отправилась бродить по городу, размышляя на ходу, откликнется ли кто-то на мое объявление или нет. Вернувшись вечером в отель, я поужинала в ресторане и поднялась к себе. Вечер я провела перед телевизором, гоняя его с канала на канал, а потом легла спать, но, в мыслях о завтрашнем дне, долго не могла уснуть.

Весь следующий день я провела как приклеенная в номере, заказывая туда еду и кофе, и даже, уходя в ванную, оставляла дверь открытой, чтобы быстрее добежать до телефона, если он зазвонит. Но день прошел впустую. Достав гадальные кости, я совсем было собралась их бросить, но потом передумала и убрала их обратно в сумку, буркнув при этом:

— Вот и верь вам после этого! Наобещали мне радужные перспективы, а их и в помине нет! Что же мне теперь, тут навечно поселиться? И при этом еще ни на минутку не выходить из номера?

Но следующий день показал, что они были правы, а я — нет! Потому что, когда я ела в номере свой завтрак, в номер постучали. Я сорвалась с места как ужаленная и, подскочив к двери, рывком открыла ее — в коридоре стоял приятной внешности мужчина лет сорока со вчерашней газетой в руках.

— Госпожа Иванова? — по-русски спросил он.

— Да, это я. Проходите, пожалуйста! — сказала я и посторонилась.

Увидев на столе тарелки, он смутился и извинился:

— Простите, я оторвал вас от завтрака.

— Ничего страшного, если вы по делу. Но если нет, то предупреждаю, что в гневе я ужасна, — вроде бы шутя, но вместе с тем предельно серьезно сказала я.

— Я по делу, — заверил меня он и, достав визитную карточку, протянул ее мне. — Меня зовут Иоганн Штерн.

— Татьяна Иванова, — сказала я, протягивая ему свою.

— О! Вы частный детектив? — удивился он, прочитав то, что там было написано.

— Да! — подтвердила я и, в свою очередь, спросила: — Так это вы приезжали в Сухуми, где искали Стадницких? — воскликнула я.

— Да! — кивнул он. — Мне тогда сказали, что Клара и Казимир были убиты, а их дочь пропала.

— Она спаслась, — заверила его я. — Точнее, ее спасли.

— У вас есть доказательства того, что это, — он потряс газетой, — действительно Ванда Стадницкая?

— И много! — твердо заявила я. — Есть письменные, заверенные грузинским нотариусом с соблюдением всех должных формальностей, но главное доказательство находится здесь, в Германии.

— Здесь? — удивился он.

— Да, во Франкфурте-на-Майне сейчас живут родители и брат с сестрой Клары. Они в Германию переехали. Я была у них совсем недавно, — с тщательно скрываемым удовольствием от того, что знаю больше его, объяснила я.

— О, боже! — воскликнул он. — Завтракайте, забирайте все документы, и поедем к моему патрону! — от нетерпения он чуть не приплясывал.

— Я вполне могу обойтись и без завтрака, если там найдется нормальный кофе. Работа для меня — прежде всего!

— О! — снова воскликнул он. — Это замечательно, что у вас такой деловой подход к жизни! А кофе я вам буду варить сам! — И вдруг улыбнулся: — Я еще не разучился это делать так, как принято в России, а не здесь, где все пьют кофе без кофеина!

— Это то же самое, что голландские розы без запаха! — поддержала его я, беря сумку — все документы были там. — А если у вас еще и курить можно!..

— Успокойтесь! — опять улыбнулся он. — Мой патрон курит трубку! Причем постоянно!

Мы вышли из номера, и пока ждали лифта, я спросила:

— Вы из России?

— Да, мои родители уехали оттуда с первой волной эмигрантов и успели здесь неплохо устроиться, пока остальные только думали, стоит ли это делать. Так что университет я заканчивал уже здесь и благодаря знанию русского сумел кое-чего достичь.

— Но это еще не предел? — улыбнулась я.

— О, нет! Я очень честолюбив! — тихонько, как бы по секрету сказал он мне.

Офис его патрона был выдержан в добром старом стиле: массивная мебель, богемского стекла люстры под потолком, мягкие ковры под ногами, словом, все говорило о том, что дела здесь ведутся веками и контора эта солидная. При виде меня стройный седой мужчина, лет шестидесяти с небольшим, отложил курительную трубку, поднялся из-за стола и протянул мне руку.

— Фридрих Полдорф, — представился он.

— Татьяна Иванова, — сказала я, отвечая на его рукопожатие.

Решив, что с официальной частью покончено, я села возле его стола, а он опять взял трубку и начал попыхивать, пока Штерн что-то объяснял ему по-немецки, а я тем временем достала из сумки документы, на которые Полдорф с интересом уставился. Когда Штерн закончил, началась обычная в таких случаях рутина, я рассказывала, демонстрируя по ходу дела документы, которые Иоганн тут же с листа переводил. А когда я закончила, начал говорить уже Полдорф, и я, слушая его, пришла в такую ярость, что начала кусать себе губы.

В отель я вернулась поздно вечером, уставшая, как собака, но до жути довольная. Остатков завтрака в номере, естественно, уже не было, и я, заказав себе ужин, налопалась до отвала, потому что пообедать мне в этот день так и не удалось.

Весь следующий день я провела в обществе Хельги Штерн, которая показывала мне Гамбург, пока Полдорф и ее муж были заняты делом, потому что от меня здесь больше ничего не зависело. Приноровившись к моему скудному знанию немецкого языка, она простыми короткими фразами рассказывала мне о городе. Ближе к вечеру ей на сотовый позвонил муж, и она, выслушав его, сказала мне:

— Иоганн попросил меня привезти вас в офис.

— Возникли какие-то вопросы? — спросила я.

— Не знаю, — она пожала плечами. — Но зачем гадать, когда можно все узнать на месте.

Она привезла меня в офис, где герр Полдорф с чувством пожал мне руку и торжественно сказал:

— Вы можете считать свою миссию выполненной! Но какой же колоссальный объем работы вы провернули! Это уму непостижимо!

— Ну, мне, в общем-то, помогали, — не могла не отметить я.

— Но помощников тоже нужно уметь находить! — возразил мне он.

— Тоже правда! — согласилась я.

— Вы не представляете себе, каким непомерной тяжести грузом висело на моих плечах это дело. Теперь же я могу со спокойной совестью уйти на покой.

— А что же будете делать вы? — поинтересовалась я, повернувшись к Штерну.

— Приму дела у герра Полдорфа! Я ведь его зять! — объяснил мне Иоганн.

Вспомнив милую, но не слишком-то красивую Хельгу и представив рядом с ней весьма симпатичного Иоганна, я поняла, что он имел в виду, сказав, что очень честолюбив. А он между тем продолжал:

— Вы уже заказали себе билет?

— Нет, я не думала, что все решится так быстро.

— Тогда я сделаю это для вас — я узнал, что завтра есть чартер на Тарасов.

— Неужели? — воскликнула я. — Господи! Да я даже в багажном отделении готова лететь, лишь бы поскорее добраться до дома!

— Думаю, что в багажном все-таки не придется, — рассмеялся он. — С вашего позволения, я завтра заеду к вам в отель и отвезу в аэропорт.

— Позволяю! — рассмеялась в ответ я.

— А сейчас, — сказал герр Полдорф, — позвольте мне вручить вам вот эти документы, — он передал мне большой запечатанный конверт, — и пригласить вас кое-куда с нами съездить.

— Это по делу? — удивилась я.

— Да, — кивнул он. — Это напрямую касается нашего дела.

И мы поехали.

Когда вечером Штерн довез меня до отеля, я, поднявшись к себе, начала в очередной раз собираться! Как же мне надоело распаковывать и запаковывать вещи!

Родной Тарасов встретил меня жарой, от которой в Германии я уже успела отвыкнуть. Добравшись на такси домой, я вошла в квартиру и с размаху плюхнулась на диван — как же соскучилась я по дому! С ненавистью посмотрев на сумку, я решила для начала сделать себе кофе, чтобы оттянуть неприятный момент ее разбирания, но он все равно настал. Развесив чистые костюмы — да уж, немецкий сервис — это не Нина! — и побросав остальное в корзину для грязного белья, я приняла душ и, сделав себе еще одну порцию кофе, начала систематизировать в голове все, что узнала, а знала я теперь почти все! Мне осталось только выяснить кое-какие нюансы у Зайцева, и я позвонила Андрееву.

— Здравствуйте, Семен Иванович! Я уже в Тарасове, только что с самолета.

— Да хоть с ракеты! — взревел он. — Ты говори толком, что узнала!

— Почти все, но, прежде чем отчитываться перед вами, я бы хотела завтра утром поговорить с Зайцевым.

— А почему не сегодня? — тут же спросил он.

— Ну дайте мне хотя бы дух перевести! — взмолилась я. — Завтра утром я с ним поговорю, а потом мы все вместе соберемся в палате у Сандры… Кстати, она все еще в больнице?

— Да! — недовольным тоном из-за этой задержки пробурчал он. — Но ей уже гораздо лучше! Не зря я там всех врачей построил!

— Ну вот! — примиряюще сказала я. — И все я вам всем расскажу, как на духу! Честное слово, ничего не утаю!

— Ладно! Шут с тобой! — бросил он. — Завтра так завтра!

— А где вы Зайцева держите?

— Склады у меня за городом есть на выезде на Волгоград, по правой стороне дороги — да там вывеска есть. Я оболтусов своих предупрежу, что ты подъедешь, но потом чтобы сразу позвонила — и в больницу! Не испытывай мое терпение!

— Да я и не собиралась, — ответила я и попросила: — Семен Иванович! Вы тот нож, что у супостата взяли, передайте людям, что Зайцева охраняют. Я этого мерзавца завтра после беседы милиции отдам, так что лучше, чтобы все было в комплекте: и преступник, и орудие преступления.

— Ладно! — буркнул он и напомнил: — Чтобы завтра мне во всем отчиталась!

— Ах ты какой грозный! — рассмеялась я, выключив телефон. — Посмотрим, что ты завтра запоешь, когда я все расскажу!

Сварив себе пельмени, по которым я так тосковала, я от души наелась и поехала к Кирьянову.

— Где твои документы? — с ходу встретил он меня вопросом.

— Если ты имеешь в виду мой паспорт… — начала я, решив пошутить, но, присмотревшись к Володе, его осунувшемуся лицу и запавшим глазам, поняла, что переборщила, и положила ему на стол ксерокопию уголовного дела Зайцева, раскрыв его при этом на той странице, где была дактокарта.

— Ну и к чему мне эти пальчики примерять? — недовольно буркнул Володя, на что я кратко ответила:

— Есть к чему!

Кирьянов вскинулся и впился в меня взглядом.

— Танька! — угрожающе сказал он. — Ты мне нервы не мотай! Ты толком говорить можешь?

— Да взяли Зайцева! Взяли! — успокоила его я.

— Кто? — обалдело спросил он.

— Те, кто кровно заинтересован в благополучии Сандры Нинуа, — люди Андреева, — объяснила я.

— Так чего же мы тут колотимся, как ненормальные? — взвился он. — Этому Андрееву что, трудно было отбой дать?

— А он не был уверен, что взял именно Зайцева, и ждал меня, чтобы я окончательно все точки над «i» расставила.

— Значит, ты у нас теперь истина в последней инстанции, — съехидничал Киря.

— А с каких пор ты стал в этом сомневаться? — самоуверенно спросила я.

— Ох, Танька! — вздохнул он. — Твое бы нахальство, да в мирных целях…

— Так я и пришла к тебе с самыми миролюбивыми и благородными побуждениями — поделиться славой, — усмехнулась я и уже серьезно сказала: — Я завтра утром еду разговаривать с Зайцевым и приглашаю тебя составить мне компанию, а потом ты его заберешь. Кстати, при нем еще и ножичек был, который самым аккуратным образом упаковали в полиэтилен, так что пальчики на нем сохранились, и ты его тоже получишь. А если учесть, что он при задержании одного человека ранил и свидетелей навалом, то хлопот тебе с Зайцевым не будет.

— Вот это подарок! — восхищенно покачал головой Володя.

— Рад стараться, вашбродь! — шутливо откозыряла ему я. — Так что давай завтра встретимся в девять часов за постом ГАИ на выезде из Тарасова на Волгоград и закроем навсегда эту гнусную историю.

Выйдя от Кирьянова, я поехала в офис экспресс-почты, где, предъявив паспорт, получила свой пакет с документами, — теперь я была полностью готова к встрече с Андреевым. Перед тем как лечь спать, я решила на всякий случай кинуть гадальные кости — вдруг меня какие-нибудь неожиданности подстерегают, но оказалось, что нет, потому что 26+11+14 значило, что мне предстоит иметь дело с неприятными людьми.

— Эк вы деликатно! — хмыкнула я. — С законченным подонком — вот это будет точнее!

На следующий день я, как мы и договаривались, встретилась с Кирьяновым, который приехал на служебной машине с двумя оперативниками. Увидев их машину, я остановилась и вышла. Володя со своими людьми при виде меня тоже вышли из машины и подошли ко мне.

— Утро доброе! — сказала я, на что спутники Кирьянова просто кивнули, а он спросил:

— Куда дальше едем?

— Здесь недалеко, — успокоила его я и предложила: — Давайте сразу договоримся о последовательности наших действий.

— Давай, — согласился Володя.

— Мы сейчас подъедем к тому месту, где держат Зайцева. Я войду туда первой и побеседую с ним, а вы до поры до времени ни во что не вмешиваетесь. Хотите — в машине сидите, хотите — подождите около двери — это как вам удобнее. А когда я с ним закончу — он ваш. Идет?

— Хорошо, — согласился Кирьянов, внимательно глядя на меня и явно ожидая какого-нибудь подвоха — ему ли меня не знать?

— Ну, тогда поехали, — предложила я, и мы разошлись по своим машинам.

Я поехала первой, показывая им дорогу. Вскоре я увидела тянущиеся справа от меня складские помещения, возле одного из них стоял автомобиль. При виде моей «девятки» из авто вышел мужчина и стал ждать, когда я подойду к нему.

— Я Иванова, — представилась я. — Семен Иванович должен был вас предупредить.

— Он предупредил, — кивнул он мне.

— А нож, что вы у того мерзавца взяли, у вас? — спросила я.

Вместо ответа он подошел к своей машине и, достав из нее пакет, принес мне.

— Сказочно хорошо! — обрадовалась я, убирая его в сумку.

— Говорить здесь будете? — спросил меня мужчина.

— А чего время на переезды терять? — удивленно ответила я.

— Тогда я вам стул, что ли, принесу, — предложил он. — Не стоять же вам все время!

Он быстро сходил на соседний склад и вернулся со стулом, который занес в открытую дверь. Я собралась было войти следом, но тут увидела, что Кирьянов с коллегами тоже вышел из машины и направляется ко мне.

— Постою послушаю, — объяснил он мне свое поведение.

— Дело твое, — согласилась я, отдавая ему нож, и попросила: — Только не заходи туда, пока я тебя не позову, а то можешь мне все испортить.

— Да уж потерплю! — нехорошо усмехнулся он. — Мы его столько искали, что можно и еще немного подождать!

Я вошла в склад, где уже горел свет, и увидела недалеко от входа лежавшего на боку связанного по рукам и ногам человека, рот которого был заклеен скотчем.

— Посадите его, прислонив к стене, — попросила я мужчину. — И рот ему освободите.

Когда это было сделано, я, подойдя, внимательно посмотрела на его лицо — это был точно Зайцев, хоть и сильно изменившийся по сравнению со своей старой фотографией. Я опустилась на стул и, закуривая, сказала:

— Ну что, Заяц? Отбегался?

— Какой еще заяц? — непослушными губами ответил тот. — И вообще, чего вы меня здесь держите? — уже громче заявил он. — Я ни в чем не виноват! — заорал он. — Выпустите меня отсюда! Помогите! — надрывался он.

— Зря орешь! Никто тебя тут не услышит! — сказала я, дождавшись перерыва между его воплями. — Так что зря ты глотку дерешь, Зайцев Виктор Степанович.

— Я Петров! — орал он. — Я не Зайцев! Вы паспорт посмотрите!

— Думаешь, я фальшивок не видела? — спросила я.

— Он настоящий, — стоял на своем Зайцев.

— Ага! — ехидно согласилась я. — Фотография там, может быть, и твоя теперь приклеена, но ведь ты же этот паспорт в лучшем случае вытащил у кого-то, а в худшем — прирезал человека и с трупа взял. Вот теперь по нему и живешь! Я вот попрошу привезти сюда Анатолия Тихонова с его бабой, и они тебя опознают! Да, впрочем, и это не потребуется — я же из Сухуми твою дактокарту привезла, — сообщила ему я. — Вот откатаем твои пальчики, сравним, и сразу станет ясно, кто есть кто.

— Ну и отвезите меня тогда в милицию, — потребовал он, уже не возражая против того, что он Зайцев. — У них на меня ничего нет!

— Ты не скромничай! — язвительно попросила я. — Для начала там с твоим паспортом разберутся, потом нападение на Сандру Нинуа приплюсуют, а под занавес — ранение человека, который тебя в больнице задержал. Нож твой, кстати, в милиции! А если еще и твои сухумские художества вспомнить? — я даже головой покачала. — На тебе ведь, сволочь, убийство супругов Стадницких висит…

— Не докажешь! — ощерился он.

— Докажу! Тебя в ту ночь видели! И теперь у милиции есть письменные показания свидетеля! А если еще и изнасилования учесть, то сидеть тебе — не пересидеть!

— Черта лысого! — хрипло расхохотался он. — Ничего у тебя не выйдет! Не выдают в Абхазию никого! Я это точно знаю!

— Рано радуешься! — охладила я его пыл. — Посадят-то тебя для начала в наше СИЗО, но при этом сокамерникам шепнут, что ты насильник. А там к ним отношение особое! Рассказать какое — или сам знаешь? — Зайцев прожигал меня ненавидящим взглядом, а я между тем продолжила: — И насчет Сухуми ты не очень-то обольщайся! Ты ведь в Тарасове таким серьезным людям дорогу перешел, что им тебя, как вошь, раздавить ничего не стоит! Вот представь себе, что через трое суток тебя выпустят… Только перед выходом тебе вколют лошадиную дозу снотворного, а потом положат в контейнер, опломбируют его и отправят в Сухуми, где тебя не только милиция ждет, но и Паша Сухумский! Уж очень он хочет с тобой о смерти своей сестры поговорить.

— Сука! — заорал он, с ненавистью глядя на меня своими темными, действительно колючими глазами. — Сволочь! Падла! Попишу! Всю рожу тебе так разрисую, что мать родная не узнает! А потом поставлю тебя…

Пока он орал, я выразительно посмотрела на стоявшего возле меня работника Андреева, и он, правильно меня поняв, подскочил к Зайцеву и с размаху заехал ему ногой по ребрам, да так, что у того внутри что-то хрустнуло, и этот подонок начал заваливаться набок, взвыв от боли.

— А теперь для симметрии, — попросила я, и мужчина охотно это выполнил.

Зайцев катался по полу, воя от боли.

— Как же ты себя, ненаглядного, любишь! А вот когда другие кричат от боли, тебе, наверное, нравится! Когда ты отчима убил и свою родную мать ножом пырнул, она, конечно же, кричала от боли, ненависти и страха, а ты радовался, на это глядя!

— Она, сука, со своим Тадеком моего отца погубила! — огрызнулся Зайцев.

— А нечего было ему ее бить! Как и свою мать тоже! — возразила я.

— Могла бы потерпеть от родного мужа! — крикнул он.

— А почему это женщина побои должна терпеть? — ехидно поинтересовалась я. — Она хотела всего лишь развестись, а он?.. Не бросался бы на милицию с ножом, так и жив бы остался!

— Все равно она сука! Ненавижу! Была бы она тогда жива, и ее, как овцу, зарезал бы! — орал в ответ Витька так, что даже слюна на губах выступила, как от бешенства. — Ее счастье, что померла до этого!

— Это он так про родную мать? — в ужасе воскликнул мужчина. — Да я его!

— И не отказывайте себе ни в чем! — разрешила я. — Только насмерть не забейте! Он мне пока еще живой нужен!

Мужчина начал изо всех сил пинать Зайцева, а я говорила при этом:

— Когда ты, падаль, Казимира резал, он тоже, наверное, кричал! Когда ты Клару насиловал и она от боли кричала, тебе это слух радовало! Когда ты еще одну женщину насиловал и она кричала так, что все соседи слышали, ты кайф ловил! А вот теперь ты от боли корчишься и во весь голос орешь! — и, повернувшись к мужчине, сказала: — Хватит!

Тот еще раз напоследок пнул Зайцева и, тяжело дыша, отошел от него.

— Ну, Зайцев! А теперь, когда ты понял, что в следующий раз я могу этого человека и не остановить, ты мне подробненько всю свою поганую жизнь расскажешь, начиная с того момента, когда свой первый срок отмотал. И учти! Если я поймаю тебя на вранье, то я свое обещание насчет Сухуми выполню. А тебя там такое ждет, что сам о смерти молить будешь! Ну, ты готов говорить? — спросила я.

— Дай слово, что в Сухуми меня не отправишь, — еле шевеля разбитыми губами, сказал Зайцев. — Лучше уж меня здесь до смерти забейте, чем я к Пашке в руки попаду, а то ни слова не скажу!

— Даю слово, что не отправлю тебя в Сухуми, — с самым честным видом сказала я и попросила стоявшего рядом мужчину: — Окатите его водичкой для придания бодрости и посадите опять к стене.

Мужчина ненадолго вышел и вернулся с ведром грязной воды — наверное, на каком-то из складов только что вымыли полы и еще не успели ее выплеснуть. Он с брезгливым выражением лица посадил Зайцева, прислонив к стене, облил его водой и повернулся ко мне в ожидании дальнейших распоряжений.

— Пока все, — сказала я. — И можете выйти — если вы мне потребуетесь, то я вас позову.

Мужчина вышел, а я достала диктофон, поставила на колено, включила его и приказала:

— Начинай!

И Зайцев стал рассказывать долго и нудно, при этом грязно ругаясь в адрес теперь уже покойников. Очень многое из того, что он говорил, я уже знала, но было и кое-что новенькое, и дать прослушать эту запись Андрееву и остальным, как я собиралась, было невозможно: Семен Иванович это выдержал бы, а вот Манана Георгиевна с Вандой — вряд ли! Особенно если учитывать, в каком они сейчас состоянии. «Придется пересказывать своими словами», — поняла я. Витька между тем дошел до дня рождения сожительницы Анатолия Тихонова, и я спросила:

— Что же ты любимую женщину застрелил? Пожалел, чтобы не мучилась? Мог бы ведь и ножом, как остальных?

— Любимую! — презрительно сказал тот, как плюнул. — Да я с этой шалавой связался только из-за ее брата — думал, что смогу при нем хорошо устроиться! А как она язык начала распускать, тут уже не до него было! И застрелил я ее для отвода глаз. Если бы ножом, то тогда ясно было бы, что это я — кого бы еще она близко подпустила? У нее и у самой пистолет был. А про мой пистолет Пашка ничего не знал, вот и получилось, что шальная пуля, и все! Да и кто бы ее посмел тронуть, зная, кто у нее брат.

— Чего ж тогда сбежал, если был уверен, что он тебя не заподозрит? — спросила я.

— А на всякий случай, — ответил Зайцев. — Он же бешеный!..

Дослушав его исповедь до конца, я еще кое-что уточнила и сказала:

— Ну, у меня к тебе больше вопросов нет, — и, подойдя к двери, кивнула бледному до синевы, стоявшему с закушенной губой Кирьянову — он явно не ожидал, что ему в руки попадет такая нелюдь.

Володя и его ребята вошли в помещение склада, вывели оттуда Зайцева и посадили в машину.

— Спасибо, Таня! — сказал мне на прощанье Киря.

— Пожалуйста, — усмехнулась я. — Если потребуется, у меня есть кассета с записью исповеди этого подонка.

— А! — отмахнулся Володя. — Я и сам все записал!

Он сел в машину, и они уехали, а я сказала в удивлении смотревшим на меня людям Андреева:

— Вот и все! Можете сообщить Семену Ивановичу, что я готова отчитаться перед ним в палате у Сандры. Так что пусть он отправляется туда, я скоро подъеду.

По дороге в больницу я остановилась и, достав из сумки визитку Фролова, набрала его номер.

— Павел Васильевич, это Иванова, — сказала я, когда он мне ответил.

— Что ж вы так долго! — в сердцах бросил он.

— Зато результативно! — сказала я.

— Ну? Где он? — тут же изменив тон, спросил он.

— В Тарасовском СИЗО — его только что взяли. Это все, что я могу для вас сделать, — закончила я.

— А большего от вас и не требуется, — хрипло сказал он. — И помните, что я ваш должник!

— Тогда сделайте так, чтобы тбилисскому адвокату Зурабу Гоглидзе жизнь медом не казалась, — попросила я. — Это гнида еще похлеще Зайцева.

— Слышал о таком и ничего возразить не могу — он, и правда, сволочь редкая, — согласился со мной Фролов и пообещал: — Ладно! Устрою я ему веселую жизнь! Обхохочется до слез!

«Ну вот! — подумала я. — Этот вопрос я закрыла, и осталось мне только отчитаться перед Семеном Ивановичем, а там… — я даже зажмурилась от предвкушения. — Буду отдыхать, пока не надоест!» И я поехала в больницу.

На этаже, где лежала Ванда, было не протолкнуться от охраны, а ее глава, Михаил Петрович Сазонов, сидел на стуле возле двери, что долженствовало означать, что сам Андреев уже там. Сновавшие по коридору врачи и медсестры недовольно хмурились, глядя на посторонних, но не смели ничего сказать, потому что вопрос о присутствии в больнице этой охраны решался не иначе как на самом верху. В палату меня пропустили беспрепятственно, и я, войдя, первым делом увидела по-хозяйски расположившегося около окна Андреева, рядом с ним его жену, напротив них возле сидевшей на постели светловолосой девушки устроились Иван и Манана Георгиевна, словно два противоборствующих лагеря.

— Здравствуйте! — сказала я всем, а потом обратилась к девушке: — Здравствуй, ясновельможная паненка Ванда Казимировна Стадницкая! Ты еще не забыла, что тебя так когда-то звали? — Все Андреевы непонимающе уставились на меня, а я, увидев ужас в глазах Мананы Георгиевны и Ванды, поторопилась добавить: — Не стоит волноваться! Считайте, что Виктор Зайцев навсегда исчез из вашей жизни и больше не причинит вам зла! Поверьте мне!

— Какая Ванда? — потрясенно крикнул Андреев.

— Сашенька?! — воскликнул Иван. — Тебя действительно Вандой зовут?

— Да, — тихо ответила она.

— Я вам сейчас все объясню, — пообещала я, пожалев одновременно о том, что здесь не будет кофе, да и курить нельзя, и, усевшись, начала: — Итак, в Белоруссии жила семья Стадницких, потомков древнего шляхетского рода, у которых было двое детей: сын Тадеуш Казимирович, который накануне Великой Отечественной войны был призван в армию и прошел ее всю до конца, и дочь Ванда, которую немцы угнали в Германию; и сколько ни искал ее потом Тадеуш, но так и не нашел. После войны он приехал жить в Абхазию к своему фронтовому другу Анзору Нинуа — вашему свекру, Манана Георгиевна, — я чуть поклонилась в ее сторону, — с чьей помощью потом и построил себе дом по соседству. В 1966 году он женился на Вере, вдове Степана Зайцева, настоящего зверя в человеческом обличье, который был убит милицией при задержании, и у них родился сын Казимир. Но дело в том, что у Веры был сын от Степана — Виктор, который не простил матери, что именно из-за нее погиб его отец, а уж Тадеуша возненавидел лютой ненавистью и, когда ему было двадцать лет, в ссоре убил отчима, а свою мать пырнул ножом, но она выжила. Виктора посадили, на суде он пригрозил, когда выйдет, извести весь род Стадницких. Шло время, Казимира призвали в армию, и он, служа близ Аральска, полюбил девушку Клару Вагнер, немку по национальности. Они поженились, и он привез ее в Сухуми, где 16 сентября 1987 года у них родилась дочь Ванда, названная так в честь сестры Тадеуша. Потом в Абхазии начались беспорядки, распался Советский Союз, и связь Клары с родителями прервалась. Со слов подруги твоей мамы, Ванда… Кстати, тетя Валя просила передать тебе привет и спросить, помнишь ли ты ее.

— Спасибо, — тихо ответила девушка. — Помню.

— Так вот, со слов Валентины я узнала, что Стадницкие собирались уехать к родителям Клары в Казахстан, потому что боялись возвращения Виктора, но их задерживала, как ни грустно мне об этом говорить, Вера, которая окончательно слегла и нуждалась в постоянном уходе. После ее смерти Казимир поехал в Тбилиси, чтобы оформить документы на выезд, но вскоре после его возвращения в Сухуми он и Клара были убиты, а Ванда исчезла. Как ты спаслась тогда, Ванда? — спросила я и тут же пожалела о своем вопросе, потому что девушка побелела как мел и откинулась на подушки, а Манана Георгиевна, пересев, обняла ее и прижала к себе. — Не надо! Не говори! — заторопилась я. — Это, в общем-то, совсем не существенно!

— Я скажу, — тихо сказала она, отпив воды, которую ей быстро поднес Иван. — Я ту ночь никогда в жизни не забуду! Она мне до сих пор в кошмарах снится! — Она смотрела прямо перед собой остановившимся взглядом и говорила, как механическая кукла. — Мне мама часто показывала фотографию Виктора и говорила, чтобы я, если увижу его, тут же убегала и пряталась, потому что это очень плохой человек, который желает нам зла. И я, хоть и маленькая тогда была, запомнила ее слова на всю жизнь. Той ночью меня разбудил грохот — это мама придвигала к двери стул и ставила на него пустые кастрюли, чтобы они загремели, если кто-нибудь попытается к нам войти. А потом раздались крики папы и еще какого-то мужчины. Я села на кровати, ничего не понимая, и тут пришла мама, которая прямо с порога велела мне молчать и не плакать. Я перепугалась и действительно не произнесла ни слова. Она взяла одеяло с моей кровати, отвела меня вниз по черной лестнице, открыла окно, дала мне сумочку и, сказав, чтобы я бежала к тете Манане, велела мне выпрыгнуть. Когда я оказалась во дворе, она бросила мне одеяло, чтобы я не простудилась, и закрыла окно. А еще она сказала мне, что, когда она поможет папе, то за мной придет. Но она за мной так и не пришла.

— А что за сумочка? — тихо спросила я.

— Такая небольшая, — безжизненным голосом сказала Ванда. — Мне всегда запрещали ее трогать… Мама говорила, что там лежат наши документы и, если они потеряются, то нам будет очень плохо… А тут она ее сама мне отдала… Но мне было страшно бежать через двор и сад к тете Манане, и я спряталась в кустах. Я еще долго слышала, как в доме кричали папа и мама… Она так кричала! Ее крик у меня до сих пор в ушах стоит! — тут она не выдержала и заплакала.

— Ну, зачем вам потребовалось ее мучить? — с ненавистью глядя на меня, заорал Иван. — Вы что, не видите, что ей больно все это вспоминать?

— Действительно, Ванда, — извиняющимся тоном сказала я. — Не надо больше об этом. Спаслась, и слава богу!

— Нет! — твердо заявила она. — Я доскажу! — И продолжила: — А потом все стихло. Я сидела в кустах, когда какой-то мужчина стал звать меня по имени. Мне было очень страшно, и я, может, вышла бы, если бы он не сказал, что он мой дядя Виктор. Тут я перепугалась уже насмерть и, кажется, даже не дышала. Он долго меня звал, а затем прошел через наш двор и направился к дому тети Мананы. И вскоре оттуда тоже раздались шум и ее крики. Она страшно кричала, совсем как мама. А потом снова все стихло! Мне было так страшно, что я просидела в этих кустах до самого утра, а затем пошла домой. Дверь была открыта… Я вошла и… — тут она часто-часто задышала, и Иван опять поднес ей воды, попросив:

— Сашенька! Не надо!

Но она на это помотала головой так, что ее волосы рассыпались, и сказала:

— Надо! — Она несколько раз сглотнула и стала рассказывать дальше: — Мама с папой лежали на полу… Вокруг была кровь… Я звала их, трогала, плакала, а они не шевелились… И вдруг я поняла, что кричу беззвучно, что у меня пропал голос… В отчаянии я побежала к тете Манане… Дверь в ее дом тоже была открыта, а она сама лежала на полу… Я подошла к ней, стала тормошить ее, и она пошевелилась… Я стала тянуть ее за руку, чтобы она пошла со мной и помогла маме с папой, — сквозь слезы говорила Ванда. — Ей было плохо, она стонала, а когда поняла, что я онемела, пришла в ужас. Она с трудом встала и пошла со мной к нам домой и, когда увидела… — девушка закусила губу и некоторое время помолчала. — Она сказала мне, что мои родители умерли и теперь моей мамой будет она. Я долго плакала… А она сказала мне: «Простись с ними, потому что больше ты их никогда не увидишь!» Я села на пол рядом с ними и все звала их, звала… А тетя Манана пошла наверх. Потом она спустилась, взяла меня на руки, потому что я все никак не хотела уходить, и унесла меня к себе… Там она меня умыла, причесала, одела — это она за моей одеждой наверх ходила, затем повела вниз и велела лечь на заднее сиденье ее машины. Она отвезла меня к дяде Мише и тете Свете, и я у них несколько дней жила, а потом они отвезли меня к тете Манане в порт и мы уехали на корабле. Вот с тех пор она и стала моей мамой, — тут она обессиленно закрыла глаза, и у нее из-под век покатились слезы.

Манана Георгиевна сидела, плотно сжав губы, и на фоне ее черных волос лицо было мертвенно-бледным, даже каким-то синеватым.

— Счастье великое, что ты тогда не побежала к Манане Георгиевне, потому что тогда он убил бы и тебя, и ее, — тихо сказала я. — В ту ночь Зайцев оставил ее в живых только для того, чтобы она нашла тебя, — этот подонок был уверен, что она никогда не бросит в беде дочь своих друзей, и ему оставалось только следить за ней.

— Ты говоришь, это он у меня на складе был? — глядя на меня, спросил Андреев.

— Да! — твердо ответила я.

— Так что ж ты его милиции отдала? — гневно воскликнул он.

— Не беспокойтесь, Семен Иванович! Он получит по заслугам! Да так, как вам и в самом страшном кошмаре не снилось! — уверенно сказала я и стала рассказывать дальше: — Виктор действительно решил следить за домом Мананы Георгиевны, но он не мог предположить, что она найдет в себе силы сесть за руль и увезти Ванду в безопасное место. А машины у него не было, и он тогда не смог выяснить, куда она ездила. А потом Манана Георгиевна пригласила жить к себе в дом большую армянскую семью. Зайцеву же хватило наглости прийти с милиционером в ваш, Ванда, дом, чтобы тот зафиксировал факт смерти твоих родителей и он смог получить свидетельства об их смерти. Сослуживец Вахтанга Анзоровича организовал вместе с Мананой Георгиевной похороны твоих, Ванда, родителей и поминки по ним. Он, кстати, живет в вашем доме, и если ты соберешься в Сухуми, то убедишься, что в нем ничего не изменилось, а могилы твоих родителей не заброшены.

— Теперь я обязательно туда съезжу, — тихо пообещала она.

— И тебе там будут рады и тетя Валя, и все остальные, кто мне помог установить истину, — заверила ее я и спросила Манану Георгиевну: — Как я понимаю, после того как Зайцев с милиционером в тот день ушли, а сослуживец вашего покойного мужа уехал за рабочими и своей женой, вы собирали вещи Ванды?

— Да, я тогда все собрала в большую сумку и сразу же отнесла к себе домой, — подтвердила она.

— А Зайцев в это время получал свидетельства о смерти и не мог ничего видеть, — добавила я и продолжила: — Итак, проводив в последний путь Клару и Казимира, Манана Георгиевна совершенно справедливо рассудила, что у родственников в Кутаиси ее будут искать в первую очередь, и, чтобы обезопасить Ванду, решила затеряться в России. А чтобы не возникало никаких вопросов, она подделала свидетельство о рождении своего погибшего сына Сандро, и таким образом Ванда превратилась в Сандру, так?

— Да, — кивнула Манана Георгиевна, по-прежнему прижимая к себе дочь. — Я не могла рисковать Вандой — она ведь единственное, что у меня осталось от всей моей прежней жизни, и предпочла исчезнуть для своих родственников. В той неразберихе, которая тогда творилась в России с беженцами, это было нетрудно. А потом я специально залила свидетельство о рождении кофе и получила взамен испорченного дубликат.

— Это было в Ростове-на-Дону? — спросила я, и она кивнула. — А вы знаете, что тогда Ванда спаслась просто чудом? Вахтерша, Ольга Ивановна, когда к вам в общежитие пришел Виктор и стал спрашивать Сандру Нинуа, приняла его за ее отца и, думая, что такой уголовник вам в родне совсем не нужен, сказала, что вы отправили Сандру к родственникам. Она собиралась предупредить вас, но не успела, потому что Виктор встретил вас раньше. Да вот только выяснить у вас он ничего не успел — ему помешали ваши соседи по общежитию, которые до сих пор с теплотой о вас вспоминают.

— Спасибо им всем большое, — дрогнувшим голосом сказала она. — А Ольге Ивановне особенно — спасла тогда она Сандрочку.

— Да! Сама не ведая того, спасла! А когда Виктор снова пришел через несколько дней, то она ему сказала, что вы уехали. Услышав это, он начал ругаться, но ушел ни с чем. Одно только не могу понять, почему вы, Манана Георгиевна, ничего не сказали Шалве Луарсабовичу? Ведь он бы мог вас с Вандой защитить!

— Я не хотела навлекать на него неприятности, — отведя глаза, ответила она.

«Да вовсе не поэтому, — поняла я. — Ты испугалась, что Виктор действительно скажет ему, что он тебя тогда изнасиловал, а это, по вашим меркам, несмываемый позор для женщины. Вот ты и предпочла сбежать, ничего не объясняя», — а вслух сказала:

— Тогда понятно! Вы переехали в Волгоград, но Зайцев и там вас нашел. Он стрелял в Ванду, — сказала я Андрееву, — но промахнулся, и пострадала другая девушка.

— Вот, значит, как! — процедил сквозь зубы Семен Иванович. — Слышь, Татьяна! А ты уверена, что он свое получит? Ну, ты поняла!

— Целиком и полностью! — твердо ответила я. — И уверяю вас, что мало ему не покажется! Он ведь не только Манане Георгиевне и Ванде столько зла причинил… Зато теперь будет пожинать плоды содеянного. Очень горькие плоды! — выразительно сказала я, и он удовлетворенно кивнул, а я продолжила: — И вот Манана Георгиевна с дочкой оказались в Тарасове! И счастье для них великое, что Ванда с Иваном встретились и полюбили друг друга! И благодаря этому вы, Семен Иванович, вмешались в эту историю и пригласили меня разобраться в ней! И теперь она закончилась, к вящему удовлетворению всех заинтересованных сторон!

— Да, Татьяна! Не зря ты мои деньги тратила! — одобрительно сказал Андреев и вдруг спросил Ванду: — Сашка! Ты уж извини, но я тебя пока по-старому буду называть! Ты мне вот что скажи, ты Ваньку моего любишь? — Девушка покраснела и опустила голову. — Ага! — радостно воскликнул он. — Вижу, что любишь! Ну так чего тянуть-то? Татьяна! — повернулся он ко мне. — Ты все документы привезла?

— Конечно! — удивленно ответила я и спросила: — Манана Георгиевна, как я поняла, та сумочка с документами, которую Клара отдала в ту ночь Ванде, все еще у вас?

— Да! Я боялась держать ее в общежитии и всегда хранила в сейфе главврача, — ответила она.

— Так это она была у вас в руках, когда вы выходили от Шалвы Луарсабовича? — уточнила я.

— Да, — подтвердила она, удивленно посмотрев на меня — откуда, мол, я-то это знаю, на что я только улыбнулась.

— Отдай ее мне! — потребовал у Мананы Георгиевны Андреев. — Напрягу-ка я прямо сегодня вечером юристов — пусть дармоеды свой хлеб отрабатывают! Переоформим мы Сандру в Ванду и поженим ее с Ванькой! Эх, и свадьбу я закачу! — он даже зажмурился от удовольствия.

— Симон! — томно встряла его жена, впервые подав голос. — Ну зачем с этим так торопиться? Они же еще очень молоды!

Андреев был в таком хорошем настроении, что стерпел даже ненавистного ему «Симона» и только отмахнулся:

— А мы с тобой старше, что ли, были, когда женились?

— Но сейчас другое время, — стояла на своем она. — Да и чувства им свои проверить надо!

— Что?! — уставился на нее Семен Иванович. — Чего проверять-то?! Или ты слепая и не видишь, что Ванька ради нее готов хоть в огонь, хоть в воду? Что он ради нее из шалопая и лоботряса в человека нормального превратился? — Она на это только возмущенно пожала плечами, а Андреев рявкнул: — Помолчи лучше! Сойдешь за умную! — но настроение она ему все равно испортила, и он спросил у меня: — Что-то я не пойму, Татьяна! Неужели этот Зайцев из одной мести за Сашкой столько лет гонялся? Он что, псих?

— Да нет, Семен Иванович, — покачала головой я. — Он не псих! Он очень хитрый и изворотливый зверь! Но и на него нашелся капкан!

— Это ты, что ли? — усмехнулся Андреев.

— А кто же еще? — дерзко ответила я и уже серьезно продолжила: — Меня тоже мучило то, что я никак не могла установить мотив его преступлений. Была у меня мысль, что это месть, но я, по здравом размышлении, ее отбросила. Я, чтобы разобраться во всем, даже в Германию, во Франкфурт-на-Майне к родственникам Ванды летала!

— В Германию? — воскликнул Андреев, а Ванда — с ним одновременно:

— К каким родственникам?

— К родителям твоей мамы, — объяснила я. — В 1992 году твои бабушка с дедушкой и их дети с семьями переехали в Германию. Ты ведь, может, помнишь, что у твоей мамы были брат Иоганн и сестра Магда?

— Помню по маминым рассказам, но только смутно, — смущенно ответила она.

— Ничего страшного! — успокоила я ее. — Зато они тебя все помнят и любят и очень обрадовались, узнав, что ты жива. Они хотели, чтобы ты приехала к ним жить, но я сказала, что это вряд ли получится. Они тебе большое письмо написали, — я достала из сумки конверт и отдала ей. — Тут их адрес и телефон — они очень ждут твоего звонка!

— Я обязательно им позвоню и напишу, — обрадованно сказала она, хватаясь за конверт.

— Так ты выяснила или нет? — уже сердито спросил Андреев. — Вижу же, что все узнала, но кота за хвост тянешь! На нервах у меня играешь!

— Конечно, выяснила! — самоуверенно заявила я. — Все дело в том, что Ванда, сестра Тадеуша, не погибла в Германии. Ей было четырнадцать, когда ее туда угнали, и она попала на работу на ферму к зажиточным хозяевам. Там она и сын хозяев Гельмут полюбили друг друга, но пожениться, естественно, не могли. Но когда кончилась война, их территория отошла к американской зоне оккупации. Ванда скрыла, что она из Советского Союза, чтобы ее не выслали, потому что возвращаться ей было некуда — фашисты расстреляли ее родителей у нее на глазах. Ванда приняла лютеранство и вышла замуж за Гельмута. Со временем они перебрались в Гамбург, и судьба повернулась к ним своей светлой стороной. Но вот несчастье — их единственный сын Людвиг, когда ему было двадцать пять лет, погиб в автомобильной катастрофе, не успев жениться, так что внуков у них не было. Вот так они вдвоем и жили. Конечно, Ванде очень хотелось узнать, жив ли ее брат, но она боялась его искать, чтобы не навлечь на него неприятности. А когда в Союзе к власти пришел Горбачев, она принялась за поиски брата, и ей повезло — она нашла его жену и сына. В 1988 году они получили от нее письмо, но, еще до конца не веря в то, что иметь за границей родственников уже не является чем-то криминальным…

— Вера и Казимир с Кларой тогда пришли к нам с этим письмом посоветоваться, — неожиданно сказала Манана Георгиевна. — И Вахтанг предложил им дать для переписки его рабочий адрес — ему приходило на работу много писем из-за границы, тем более что и Ванда Шонберг тогда дала для переписки адрес ее поверенного в делах…

— Фридриха Полдорфа, — закончила за нее я. — Они несколько лет переписывались и обменивались фотографиями, Ванда-старшая звала Стадницких к себе, высылала приглашения, а потом в связи с известными событиями их связь оборвалась. Но фрау Шонберг все не теряла надежды обнять наконец племянника и его семью. Как я уже говорила, Стадницкие боялись возвращения в Сухуми Виктора, и вот после смерти матери Казимир поехал в Тбилиси оформлять документы на выезд, но не в Казахстан, как они говорили даже своим самым близким друзьям, а в Германию — ведь Клара была немка, да к тому же он предъявил письма тети и, пусть и просроченные, но вызовы на постоянное место жительства от нее же. К тому времени Зайцев уже отсидел свой срок и вышел, но за время заключения оброс полезными для себя связями, в том числе знал он и адвоката Зураба Гоглидзе, имевшего самые тесные контакты с криминальным миром. Я не сомневаюсь, что Тбилиси большой город, но по злой иронии судьбы Виктор увидел Казимира входящим в немецкое посольство и очень заинтересовался, потому что после смерти своей бабушки по отцу никаких новостей из Сухуми не получал и не знал о женитьбе сводного брата. Он обратился к Гоглидзе, чтобы тот выяснил, что к чему, и адвокат постарался. Так Зайцев узнал о существовании в Германии родной тети Казимира, а также то, что она женщина состоятельная.

— А каково состояние? — неожиданно спросила Клавдия.

— Кто о чем, а ты все о деньгах! — недовольно буркнул ее муж.

— Потом все расскажу, — пообещала я и стала говорить дальше. — А поскольку Зайцев являлся единственным наследником своего сводного брата, то… Дальнейшее, я думаю, понятно. Так и родился у этой сладкой парочки — Зайцева и Гоглидзе — план убить всех Стадницких, чтобы Виктор наследовал после них. Но Гоглидзе оказался не промах и потребовал за свою помощь в этом деле половину будущего наследства, что и было скреплено договором. Зайцев отправился в Сухуми и, выбрав удобный момент, убил Клару и Казимира, а вот Ванда спаслась, но он взял себе ее фотографию, чтобы опознать при встрече — он же девочку никогда не видел. На следующий день Виктор как единственный родственник получил свидетельства об их смерти, а вот свидетельства о смерти Ванды, как он ни старался, ему не дали без справки о ее смерти. Он, вероятно, продолжил бы наблюдать за Мананой Георгиевной и вполне смог бы выследить вас, хотя бы в порту, если бы не одно «но»! В Сухуми он связался с одной женщиной, которой по пьянке проболтался о своих планах, а уж она начала звонить о них всему свету. Испугавшись, что слухи об этом дойдут до ее брата, человека в тех местах в определенном смысле авторитетного, который за помощь тоже мог потребовать долю наследства, он убил эту женщину и вынужден был бежать в Грузию, опасаясь мести ее брата, который в тот момент ничего не заподозрил и пребывал в твердой уверенности, что его сестру убила шальная пуля.

— Так это ты на него рассчитываешь? — спросил Андреев.

— Да! Он очень любил свою сестру! — ответила я и продолжила: — В Тбилиси Гоглидзе отправил на адрес герра Полдорфа заверенные копии свидетельств о смерти Веры, Казимира и Клары Стадницких и предложил свою помощь в поисках родственников Веры, вдовы Тадеуша. Совершенно естественно, что имя Зайцева ни в коем случае упомянуто быть не могло — Стадницкие ведь наверняка сообщили фрау Шонберг, как погиб ее брат, кто его убил. Так что она должна была принять все меры к тому, чтобы убийца брата никогда не стал ее наследником. В ответ же Гоглидзе получил только один вопрос: «А Ванда?» На все его уверения, что девочка пропала бесследно и ее тело найти уже невозможно, ему написали, что фрау Шонберг поверит в смерть девочки только тогда, когда увидит ее мертвой. Тогда Гоглидзе поехал в Кутаиси, решив, что Манана Георгиевна могла уехать с Вандой к родственникам, но их там не было. Так что вы, Манана Георгиевна, очень верно рассудили, что там вам лучше не появляться, и оборвали всякую связь с родными. Тем временем для Стадницких уже были готовы документы на выезд, о чем своевременно узнал Гоглидзе и, подделав доверенность от Казимира, получил их, чтобы Ванда, если она все-таки объявится, не смогла выехать. Неизвестно, как развивались бы события дальше, но Зайцев в Тбилиси сел за вооруженный грабеж, при котором один человек погиб, а второй остался на всю жизнь инвалидом. И как ни старался Гоглидзе, но Виктору дали десять лет. Тем временем фрау Шонберг не оставляла попыток найти Ванду и отправила в Сухуми помощника Фридриха Полдорфа, Иоганна Штерна, который был родом из России и, соответственно, знал русский язык. Тот приехал в Сухуми, но ничего нового узнать не смог, а только получил подтверждение того, что Казимир с Кларой были убиты, а Ванда пропала. Зайцев же освободился в декабре 2003-го, и тут его ждал сюрприз, потому что адвокат времени даром не терял и нашел тебя, Ванда, через Интернет, где была не только заметка о конкурсе бальных танцев, но и твоя фотография, по которой они тебя и узнали. Решив разделаться с Мананой Георгиевной и Вандой, Зайцев рванул в Ростов-на-Дону, но там его ждал облом. Потом опять же в Интернете появилась заметка о химической олимпиаде, и так Гоглидзе с Зайцевым узнали, что ты в Волгограде. Манана Георгиевна, вы ведь сразу поняли, что стреляли тогда именно в Ванду?

— Конечно, поняла, — печально подтвердила она. — Кому же еще пришло бы в голову стрелять в девочек? Потому-то мы оттуда сразу и уехали. Но как он нашел нас в Тарасове?

— А это тоже работа Гоглидзе. Он разослал во все областные комитеты и министерства здравоохранения России адвокатские запросы, где писал, что родственники в Грузии ищут Манану Георгиевну Нинуа, педиатра по специальности. Это заняло много времени, но оно окупилось, он получил отсюда положительный ответ. Так Зайцев узнал ваш адрес, но, наученный горьким опытом, в общежитие соваться не стал, а начал подкарауливать Ванду на улице, завербовав себе в помощь несколько мелких уголовников…

— Ты их установила? — тут же спросил Андреев.

— Да! Это…

— Подожди! Я запишу! — перебил меня он, доставая блокнот, и я продиктовала ему имена сообщников Зайцева. — Ну уж с этими-то я сам разберусь, — угрожающе пророкотал Семен Иванович. — Будут знать, как на моих родных руку поднимать!

— Думаю, у вас это хорошо получится! — согласилась я и сказала: — Задачей этих подонков было отвлечь Ивана, пока Зайцев будет разбираться с Вандой. Во время первого нападения охрана подоспела быстро, а вот во время второго он успел ранить девушку. И в больницу он шел, чтобы уже наверняка прикончить ее, но тут ваши люди, Семен Иванович, сработали оперативно и повязали его.

— Не зря, значит, мой хлеб жуют! — одобрительно произнес он.

— Я же в Гамбурге…

— Ты и там была? — удивленно воскликнул Андреев.

— А я, Семен Иванович, привыкла все дела до конца доводить, — назидательно сказала я. — Так вот, я в Гамбурге встретилась с герром Полдорфом и передала ему все собранные мной доказательства, сообщила адрес родных Ванды во Франкфурте-на-Майне, отдала ее последнюю фотографию, которую взяла у вас, Семен Иванович, и те, которые выкупила у Валентины. А он назначил экспертизу, которая подтвердила, что на тех детских фотографиях Ванды, которые были посланы фрау Шонберг, и на тех, что ему привезла я, изображен один и тот же человек. Таким образом, ты, Ванда, теперь являешься единственной наследницей фрау Шонберг, с чем я тебя и поздравляю! — и, протянув ей запечатанный конверт, полученный от Полдорфа, сказала: — Это ее завещание с описью всего имущества, которое перейдет к тебе. Правда, есть одно условие: не менять после замужества фамилию и один из твоих сыновей должен носить имя Тадеуш Стадницкий.

— Так каково же наследство? — опять спросила Клавдия.

— Думаю, что к моменту наследования оно будет еще больше, — таинственно сказала я.

— Как это понимать? — удивился Семен Иванович.

— А так, что фрау Шонберг жива, — с притворной простотой ответила я. — Я встречалась с ней, и она была очень рада узнать, что Ванда нашлась. Она очень ждет ее в гости, а еще лучше — навсегда. А состояние у нее весьма значительное: загородный дом и большая квартира в Гамбурге, три магазина, два из которых продуктовые, а один — сувенирный, акции, счет в банке…

— Магазины, говоришь? — встрепенулся Андреев, перебив меня. — Ну, тогда мне с ней поговорить бы не мешало! Найдутся у нас с ней общие интересы! — и обратился к сыну: — Ты, Ванька, бросай со своей медициной дурью маяться! Пойдешь ты у меня в экономический! Тебе ведь со временем всем хозяйством управлять предстоит! А к этому загодя готовиться надо! Понял?

— Я понял, папа, — согласно покивал головой Иван. — Да я в меде только ради Сан… То есть Ванды, — поправился он, — и учился.

— В общем и целом, — закончила я, — состояние фрау Шонберг оценивается в десять миллионов евро. И она очень рада, что не придется оставлять это все местному церковному приходу или какому-нибудь благотворительному фонду.

— Ну, Клавдя! — рассмеялся Андреев. — Утрешь ты нос всем своим приятельницам! Сноха у нас с тобой будет не только шляхетского рода, но еще и миллионерша! То-то они от зависти позеленеют!

Он начал рассуждать о том, что нужно срочно оформить Ванде новые документы, включая загранпаспорт, где и когда они будут устраивать свадьбу и так далее, а я, воспользовавшись моментом, вышла в коридор и набрала на сотовом выясненный заранее номер телефона главврача той детской поликлиники в Ростове-на-Дону, где работала Нинуа.

— Здравствуйте, Шалва Луарсабович! — сказала я, когда он мне ответил. — Я та самая женщина, которая интересовалась у вас Мананой Георгиевной Нинуа, вы помните меня?

— Допустим, — неприветливо отозвался он.

— Дело в том, что Манана Георгиевна вынуждена была тогда срочно уехать, их преследовал один мерзавец, который хотел убить Сандру, — объяснила я.

— Почему она мне ничего не сказала? — взревел он.

— Она не хотела подвергать вас опасности, вот и решила, что сама со всем справится, — сказала я.

Он начал очень эмоционально что-то говорить по-грузински, а я терпеливо ждала, когда он выдохнется. Наконец он замолчал, и я сказала:

— Шалва Луарсабович! Манана Георгиевна сейчас недалеко от меня, и я могу дать ей телефон, но если вы станете говорить ей гадости, то я…

— Какие гадости, дорогая! — заорал он. — Да я ее убью! Я ее своими руками убью, курицу глупую!

«Ну, раз убью да еще и курицу глупую, то можно смело соединять их!» — решила я и, вернувшись в палату, протянула Манане Георгиевне телефон, сказав:

— Это вас!

Она удивленно посмотрела на меня, пожала плечами и, осторожно взяв телефон, сказала:

— Да?

Даже мне были слышны гневные вопли Шалвы, а она только покраснела, ужасно смутилась и все время с нежностью повторяла, пытаясь вставить хоть слово:

— Шалва… Шалва… — а потом начала что-то говорить по-грузински.

Закончив, она вернула мне телефон и застенчиво сказала:

— Он пообещал сегодня же выехать в Тарасов.

— Пусть совсем перебирается! — категорично заявил Андреев, все правильно поняв. — Работа ему будет, квартира у вас будет! Чем больше семья, тем лучше!

— Спасибо! — смущенно сказала Манана, а он, хмыкнув, спросил:

— Манана! Ты не обижайся, что я так запросто — мы же теперь одна семья! Так вот, Манана, я понимаю, что ему ты ничего не говорила, чтобы опасности не подвергать, но мне-то ты могла сказать! Ну, хоть Ваньке, а он бы мне передал! Ведь, что было бы, если бы я не вмешался? Опять отправились бы по степям и весям по общежитиям мыкаться?

— Я не думала, что вы захотите помочь нам, — уклончиво ответила она, отводя взгляд.

— Вот те на! — изумился он. — Это с чего же ты взяла? Мы же с тобой даже не разговаривали ни разу! Или это ты, Ванька, чего сболтнул? — он повернулся к сыну.

— Да ничего я, папа, не говорил! — возмутился тот, но тоже отвел глаза.

— Кажется, я могу внести ясность в этот вопрос, — встряла я, и Андреев ко мне заинтересованно повернулся:

— Наш пострел везде поспел! Ну, так в чем дело?

— А в том, что я была невольным свидетелем разговора Мананы Георгиевны и Ивана, в котором она уговаривала его оставить ее дочь, упирая на то, что он у матери один и мать у него одна и что она ему со временем достойную невесту найдет. Думаю, что искать надо в этом направлении.

Мгновенно произошедшая в Андрееве перемена была столь разительна, что я просто не поверила своим глазам! Не было больше простоватого русского мужика — это оказалось лишь маской, которую он носил для удобства, а сидел на его месте холодный, расчетливый и жесткий, а в чем-то, может, и жестокий делец. Он повернулся к жене, и та под его взглядом съежилась — видимо, когда он становился таким, это было признаком крайней степени гнева и ничего хорошего от него ждать не приходилось.

— Вы разочаровали меня, Клавдия Петровна! — ледяным тоном сказал он и, повернувшись ко мне, спросил: — Вы помните, Татьяна Александровна, как я вам говорил, что моя жена беззаветно предана нашей семье и я это высоко ценю?

— Помню, Семен Иванович, — кивнула я.

— Так вот, я ошибся! — сказал он мне и, снова повернувшись к жене, тем же тоном поинтересовался: — На ком же вы собирались женить нашего сына? На дочери которой из своих приятельниц? — Клавдия затравленно молчала, и он спросил у сына: — Иван! Кого именно мать тебе усиленно сватала?

— Стеллу, — опустив глаза, ответил тот.

— А! Это бывшая Светлана! — объяснил мне Андреев. — Девица до того легкая во всех отношениях, что уже и пробу ставить некуда. Отец у нее сейчас замдиректора банка, а когда-то у меня на рынке бухгалтером начинал, пока я его не выгнал — уж очень зарвался, мать же, которую когда-то звали Евгенией, а теперь Эжени, заведующей магазином в свое время была и сидела за растрату. Да, достойную партию вы выбрали для нашего сына! Скажите, Клавдия Петровна, а вам такое понятие, как любовь, знакомо?

— Семочка! Дорогой мой! Да я же тебя больше жизни люблю! — по-бабьи заголосила она, собираясь рухнуть на колени.

— Не верю! — твердо заявил Андреев. — Будь так, вы бы о счастье Ивана заботились, а не о своих приятельницах! Неужели вы думали, что он сможет променять эту чистую девушку на какую-то… — тут он замолчал, сцепив зубы, а потом сказал: — Вы, что же, Клавдия Петровна, не понимали, что, если ради Ванды Иван в нормального человека превратился, то ее нужно за одно это на руках носить и пылинки сдувать?

— Я думала, мы ее за это как-нибудь отблагодарим, — ляпнула она и сама в ужасе застыла, поняв, что сказала.

— То есть денег дадим? Вы это имели в виду, Клавдия Петровна? И во сколько же вы оценили счастье Ивана? В какую сумму? — спросил он таким тоном, что она зарыдала, говоря сквозь слезы:

— Ну, глупость я сказала, Семочка! Ну прости ты меня, дуру, Христа ради! Да я больше из дома ни ногой! Да гори они синим пламенем все эти бабы! Да я…

— Ох, как все запущено! Придется учить! — вздохнул Андреев и громко позвал: — Михаил Петрович! — Сазонов тут же появился в дверях. — Вы слышали, что сказала ваша сестра?

— Слышал, Семен Иванович, — кивнул тот.

— Ну и как бы вы поступили на моем месте? — спросил Андреев.

— Лично я вожжами бы отходил, — хмуро сказал Сазонов. — Да так, что потом неделю на животе спала бы!

— Это лишнее — есть более гуманные методы вернуть человеку здравое мышление, — заметил Андреев. — Забирайте немедленно Клавдию Петровну, отвезите ее в деревню к моему старшему брату и скажите, чтобы он с ней не церемонился, а впрягал в работу как положено.

— Не надо, Семочка! Не надо! — умоляла его Клавдия, все-таки упав на колени, но он в ее сторону даже не посмотрел.

Поняв, что его решение окончательное, она робко попросила:

— Так мне бы домой за вещами заехать.

— А зачем вам, Клавдия Петровна, в деревне такие туалеты? — вскинул брови Андреев. — Или вы вечерним платьем собираетесь коров пугать, а в модных туфлях свиней кормить? Так для такого занятия ватник и резиновые сапоги намного удобнее! Вот будете вставать в три часа ночи, чтобы корову подоить и корму ей задать, поработаете в хлеву, в огороде с утра до вечера, а там ведь еще нужно и по дому прибраться, поесть приготовить, постирать, погладить, что-то засолить, варенье наварить… А посудомоечных машин, прачечных и горничных там нет! Своими руками все это будете делать! Так что драгоценности ваши вам лучше снять — не понадобятся они вам в деревне. — Клавдия Петровна начала быстро снимать с себя серьги, цепочку с кулоном, кольца, часы, браслет, которые осторожно положила на подоконник возле Андреева, а тот, небрежно сграбастав их и положив к себе в карман, закончил свою мысль: — А вот как поумнеете и поймете, что к чему, тогда я вас в город и верну, — пообещал он, но тут же добавил: — Может быть!

Сазонов и сразу сгорбившаяся и сникшая Клавдия Петровна ушли, а Семен Иванович сказал:

— Вы, Манана Георгиевна, можете осуждать меня за жестокость, но в своем доме хозяин я. Молодые будут жить отдельно, я в их дела вмешиваться не стану — только им самим решать, что для них правильно, а что нет. Для меня же главное, чтобы счастливы были, а все остальное приложится!

— Я тоже так думаю, — поддержала его она.

— Я рад, что в этом наши мнения совпадают, — чопорно сказал он и встал: — Ну, не будем вам мешать. Выздоравливай скорее, дочка! — тут он впервые за последнее время улыбнулся. — И ни о чем не волнуйся! Мы с сыном все сделаем для того, чтобы ты была счастлива — достаточно уже настрадалась! А вы, Манана Георгиевна, когда ваш друг приедет, приходите ко мне в гости — Иван вас привезет. У нас с вашим Шалвой свой мужской разговор будет. А теперь дайте мне сохраненные вами документы и ни о чем больше не беспокойтесь — все будет сделано в кратчайшие сроки. А ты, Ванда, не забудь бабушке с дедушкой и своей тезке позвонить, потому что семья — это святое. Ну, счастливо оставаться!

Мы с ним и Мананой Георгиевной вышли в коридор, где он потребовал у меня:

— Давайте все документы, которые у вас есть.

Я разгрузила сумку и сказала:

— Если возникнут какие-то вопросы, то я отвечу на любые.

Он кивнул и, достав из внутреннего кармана пиджака конверт, протянул мне, скупо улыбнувшись при этом:

— Думаю, будете довольны!

— Не сомневаюсь в вашей щедрости, — улыбнулась в ответ я и попросила: — Семен Иванович! Можно один вопрос, не относящийся к делу?

— Давайте! — согласился он.

— Какое у вас образование?

— Тарасовский вечерний экономический институт, а потом Плехановский, но, к сожалению, заочно, как и аспирантура там, — ответил он. — Вообще-то я кандидат экономических наук, и степень у меня, можете поверить, не купленная.

— Понятно! — растерянно пробормотала я.

Он и Манана Георгиевна пошли к главврачу, чтобы забрать из сейфа документы, а я, глядя в его удаляющуюся спину, подумала: «Вот так, Татьяна! Век живи — век учись, а помрешь все равно дурой! Какой же ты, к черту, детектив, если раньше не поняла, что он только играет в простачка, а на самом деле и книги из своей библиотеки он читал, да и компьютером умеет пользоваться! Обвел тебя вокруг пальца Семен Иванович Андреев! Как девчонку несмышленую, обвел!»

В конверте оказалась така-ая сумма, что я решила отдохнуть по полной программе, но не успела, потому что мне на следующий день позвонил Лекоба и пригласил на их с Ией свадьбу. Делать мне было совершенно нечего, и я решила поехать. Я долго искала по тарасовским магазинам достойный подарок и наконец выбрала большую малахитовую шкатулку изумительно тонкой работы. В аэропорту Адлера меня встречала на этот раз машина Лекобы, и я с комфортом добралась до Сухуми, где была очень радушно встречена всей его семьей, а Ией в особенности. И все было именно так, как я обещала ей тогда ночью: и длиннющие столы в саду, и многочисленные гости, и стрельба из ружей в воздух, и песни с танцами, и богатые подарки. Вручая Ие шкатулку, я сказала:

— Она предназначена для ваших драгоценностей. Пусть они вас радуют!

— А я постараюсь поскорее наполнить ее доверху! — заметил, смеясь, Андрей Павлович.

— Можно я положу начало будущей коллекции? — неожиданно сказала, подходя к нам, красивая седая грузинка и, достав из сумочки коробочку, открыла ее — там оказались дивной красоты бриллиантовые серьги старинной работы. — Они переходят в нашей семье от матери к дочери, — объяснила она. — Когда-то я мечтала, что подарю их жене моего сына, а теперь их будет носить мать моего внука, — и она, закрыв коробочку, положила ее в шкатулку. — Будь счастлива, дорогая! — сказала она, целуя Ию. — Помни о нас с Самвелом и знай, что ты с Арчилом для нас самые родные и близкие на свете люди! Двери нашего дома всегда для вас открыты! Приезжайте к нам! Мы будем очень вас ждать! — тут она, не выдержав, заплакала и запричитала: — Если бы все можно было вернуть! Если бы мы тогда знали, как все обернется!

Ия обняла эту женщину за плечи, и они отошли к стоявшему в стороне высокому и худому грузину, который обнял их обеих и прижал к себе.

— Это Софико? — спросила я у Андрея Павловича.

— Да! — кивнул он. — Я не мог не сообщить ей о том, что нашелся наш внук, и она с мужем приехала. Эх, знали бы вы, как она рыдала, глядя на Арчила! Как проклинала тот день, когда сказала сыну, что никогда не примет в свой дом плебейку!

— Да! — воскликнула я. — Если бы они тогда согласились на их свадьбу, то жили бы теперь все вместе дружно и счастливо. Но!.. История не знает сослагательного наклонения! А Ия, я смотрю, простила их?

— Она святая, Татьяна Александровна! — просто ответил он. — Другая бы на ее месте озлобилась на весь свет, а она — нет!

Но вот отшумела свадьба, гости разъехались, собралась домой и я, но ничего не получилось — Ия уговорила меня остаться у них еще хотя бы на неделю, и я с удовольствием согласилась. Я купалась в море, загорала, объедалась фруктами, побывала на озере Рица, одним словом, как и собиралась, отдыхала от души. В Тарасов я возвращалась нагруженная подарками и корзинами с фруктами так, что позвонила Кирьянову и попросила встретить меня в аэропорту.

И он меня встретил, хотя и посматривал в мою сторону весьма недоброжелательно. Когда мы приехали ко мне домой, я наложила ему полную сумку фруктов — пусть порадует домашних — и, не выдержав, спросила:

— Володя! Чего ты на меня волком смотришь?

— Да вот думаю, когда мне надоест твои фокусы терпеть, — хмуро ответил он.

— А что случилось? — с самым невинным видом спросила я.

— Два дня назад на свалке за городом нашли свежий труп Зайцева, часов восемь ему от силы было, — пристально глядя на меня, сказал Киря.

— Не поняла! — удивилась я. — Я же его вам с рук на руки передала!

— А он сбежал! — гневно заявил Кирьянов. — Точнее, его похитили во время транспортировки к месту проведения следственного эксперимента.

— Конвоиры живы? — похолодев, спросила я.

— Можешь радоваться! — рявкнул он. — Никто не пострадал! Их просто газом траванули слегка, а, когда они очухались, Зайцева и след простыл! И нашли мы потом только его труп! Причем на теле места живого не было! Потрудились над ним так, что смерть для него наверняка стала избавлением!

— Так чего ты на меня-то рычишь? — удивилась я. — Я ведь в Абхазию уехала и только сейчас вернулась! Меня и в городе-то не было! Если бы я что-то замышляла в отношении Зайцева, то мне было бы много проще его вам совсем не отдавать! Андреевские бойцы с ним бы сами разобрались!

Кирьянов помолчал, тяжело дыша и прожигая меня взглядом, а потом уверенно заявил:

— Нет! Без твоего участия здесь явно не обошлось! Мне агентура донесла, что у нас тут побывал вор в законе Паша Сухумский, а уехал он, что характерно, поздно вечером накануне того дня, когда мы труп Зайцева нашли. А поскольку я сам слышал, что у Фролова были к Зайцеву свои счеты, то нетрудно догадаться, кто так Витьку отделал. Только вот как он мог узнать, где Зайцев находится? А, Татьяна?

— Представления не имею! — тут же ответила я, глядя на Володю честными-пречестными глазами.

— Ох, Татьяна! — вздохнул Кирьянов. — Не доведут тебя до добра твои спецэффекты! Ты мне скажи, я узнаю когда-нибудь правду или нет?

— Давай не будем торопить события, Володя! — предложила я. — Видишь ли, когда я еще ничего не знала об этом деле, а только собиралась на встречу с Андреевым, я бросила гадальные кости, чтобы выяснить, что меня ждет. И ты знаешь, что они мне подсказали? Что все тайное станет явным! Так что наберись терпения и жди!

Реклама на сайте