«Снайпера вызывали?»

Марина Серова Снайпера вызывали?

Глава 1

Этой зимой наш город сотрясла мощная волна заказных убийств.

Влиятельные бизнесмены гибли один за другим. Милиция сбилась с ног в поисках таинственных заказчиков, газеты кричали о новом витке преступности, о том, что «лев прыгнул» — перестроечная метафора, имевшая в виду мафиозные структуры, — и о том, что никто из простых обывателей теперь не может чувствовать себя в безопасности, если запросто убивают людей самого высокого ранга.

Волей судьбы мне пришлось принять деятельное участие в раскрытии этих преступлений.

Впрочем, все по порядку…

* * *

К тому времени я уже не занималась исключительно охраной, как в самые первые месяцы моего проживания в областном центре, расположенном в Поволжье.

Поскольку моя деятельность в качестве бодигарда, а также просто «гарда» — то бишь охранника различных сверхценных грузов — была весьма успешной, ко мне стали периодически обращаться с более заковыристыми предложениями, впрямую не связанными с основным профилем моей тогдашней работы. И это в общем было понятно.

Ведь частенько случалось, что одной лишь охраной мое задание не ограничивалось.

Скажем, если вдруг на человека, которого я пасла, все же совершалось покушение и мне удавалось его предотвратить, то, само собой, выживший объект был весьма заинтересован в том, чтобы разобраться, кому он на этой поволжской земле мешает жить.

То же самое имело место в ситуациях, когда разнообразные неприятности происходили и с объектом охраны — будь то коробка с бриллиантами, пакет документов или особые фото — и видеоматериалы личного свойства, не предназначенные для посторонних глаз.

И поскольку мои функции охранника продолжались, я невольно начинала вникать в ход расследования и частенько вносила в него свою лепту.

Вернее, мое участие в расследованиях подобного рода можно было скорее обозначить как контрольный пакет акций данного мероприятия.

И что же, народ привык, что я делаю два дела сразу за одну зарплату, и не возражал пользоваться моими услугами и в таком качестве.

Первое время я ловила кайф от сознания, что я и это могу, что и это у меня получается, но потом подсчитала недополученную прибыль и решила, что хватит народу жить на халяву и надо брать с него дополнительную плату за новый профиль работы.

И народ стал платить еще и за это. А потом я попробовала уже не совмещать одно с другим и однажды взялась чисто за расследование.

Преуспев на другом поприще, которое оказалось гораздо более интересным, нежели безопасное перемещение людей и объектов на расстояние — то есть охрана, — я вскоре почти переключилась на новый вид деятельности. А раз так, то почему бы и не переквалифицироваться? Приятели выхлопотали мне лицензию, и теперь я даже периодически плачу налоги в местный бюджет.

Разумеется, ко мне чаще всего обращаются, когда не хотят взаимодействовать с милицией. Или в тех случаях, когда не уверены, что наша родная милиция будет столь же эффективно работать, как я.

Конечно, были и более крутые предложения. В таких случаях ко мне обращались с совершенно немыслимыми поручениями. Например, добыть «компру» на такого-то или слямзить пакет новых разработок у конкурирующей фирмы.

Но ни шпионаж за людьми (кто не без греха!), ни промышленный шпионаж у меня не пропирал. Смешно сказать, но однажды ко мне обратились даже с предложением замочить «одного мента», а когда я сказала, что, мол, вы ошиблись дверью, попытались угрожать. Но мои знакомые быстро объяснили непрошеным гостям, что сейчас в стране узкая специализация и что если мне приходилось применять во время своей работы оружие, то это не значит, что я могу применять его исключительно по желанию клиента.

Буду откровенна и вот в каком отношении. Конечно же, я преступаю пределы своей, положенной мне государством, компетенции. Закон о частном сыске я нарушаю сплошь и рядом. А куда деваться? Как может профессионал с моими способностями результативно работать в рамках существующего на данный момент законодательства?

Ну посудите сами, что у меня за спиной? Учеба в спецзаведении, готовящем шпионов на импорт, трехлетняя практика в разведгруппе отряда «Сигма» в полевых условиях. Кто из моих коллег по сыску может похвастаться такой подготовкой, которую большинство сыскарей из органов видели только в кино?

Отвечать на этот вопрос, думаю, будет излишне. Так что меня при желании можно лишить и лицензии, причем запросто. Но на самом деле не так-то все элементарно, как кажется на первый взгляд.

Вкратце поясню.

Большинство моих клиентов — люди влиятельные и богатые. Большинство их проблем такой степени трудности и конфиденциальности, что они просто не могут позволить себе риск взваливать их на плечи компетентных органов, так как небезосновательно опасаются утечки информации — такое уже бывало.

Вот и получается, что я для них практически идеальный вариант. Человек, не связанный обязательствами перед той или иной группировкой — хоть криминальной, хоть финансовой, хоть государственной.

Я могу сделать для них то, что другие сделать не в состоянии, потому что я сама себе хозяйка и намерена таковой оставаться и впредь.

Хотя предложения насчет постоянной работы периодически возникают, но пока я их напрочь отклоняю. Деньги, конечно, предлагают немалые, но независимость стоит дороже.

Если подсчитать прибыль и убытки, которые исчисляются не только в дензнаках, но и в душевном спокойствии плюс чистая совесть, то, поверьте мне, такая дилемма перед вами просто не возникнет…

Но я, не буду скрывать, частенько пользуюсь своими влиятельными знакомыми из делового мира. И не только на предмет справок по тому или иному поводу. Не так давно я начала лоббировать свои профессиональные интересы на самом высшем уровне.

Посудите сами: если закон сковывает мою деятельность и препятствует эффективности моей работы, если получается, что я вынуждена на каждом шагу руководствоваться не его буквой, а реальностью и ее требованиями, то, полагаю, нужно не подстраиваться под несовершенное законодательство, а попытаться изменить его.

Я составила аналитическую записку по внесению изменений в существующий закон, потом обосновала все это и в виде тезисов передала свои материалы в приемную нашего депутата Государственной Думы.

Впрочем, этого мне показалось недостаточно, и я решила воздействовать на ситуацию изнутри, нажав некоторые нужные кнопочки. Но об этом я покамест не могу говорить — у каждого свои секреты.

* * *

В один из дней на пороге осени — когда стояли еще теплые дни прекрасного бабьего лета с их ясными вечерами и листопадом — я открыла газету и прочла, что вчера вечером был убит директор концерна «Парк-плюс» Н. М. Березовчук.

Сам по себе этот факт особого волнения не вызвал. Как это ни прискорбно, смертность среди контингента «первой тысячи» богатых людей нашего города достаточно высокая. «Первая сотня» обходится менее существенными потерями, а что касается «первой десятки», то тут, как правило, жертвы бывают крайне редко.

Березовчука подкараулили возле его дома и, когда он входил в подъезд, разрядили ему в спину охотничье ружье. Коммерсант возвращался в свою трехуровневую берлогу после крутой пьянки и был без охраны.

Покойник, конечно, был не подарок. Его раза четыре пытались посадить, два раза даже задерживали, и он несколько суток томился в СИЗО, пока его не выкупили приятели. Потом власти плюнули, махнули рукой и решили не связываться, поскольку Березовчук имел солидную лапу в областной администрации и был в прекрасных отношениях с «красными» директорами нашей «оборонки».

Эту «оборонку», кстати, он потихоньку прибирал к рукам. Рабочим от этого лучше не становилось, заказов не прибавлялось, но собственность есть собственность, и Березовчук рассчитывал рано или поздно сорвать свой куш, поскольку предприятия скупались им за бесценок.

Человек, которого убили выстрелом в спину, мог бы расстаться с жизнью и гораздо раньше. Поводов для этого было предостаточно.

Например, деятельное участие Березовчука в перестроечную эпоху в коллективах, которые сейчас носят длинное определение — организованная преступная группа. Занимался он поначалу рэкетом, а когда его дружков начинали аккуратно отстреливать, на время уходил в тень. Потом Березовчук менял команду, переключался на очередную дойную корову, и все начинало вертеться по новой.

Но будущий покойник вовремя сообразил, что пора потихоньку легализовываться, и учредил охранную фирму. Надо ли говорить, что это был тот же самый рэкет, только прикрывшийся фиговым листочком в виде индивидуального частного предприятия?

Пару дней газеты писали об этом убийстве, выдвигая различные версии, которые на самом деле сводились к одной — результат мафиозных разборок.

Потом интерес к делу Березовчука заглох — не он первый, не он последний, в конце концов, как ни цинично это звучит.

Но через месяц грянул новый скандал — замочили Бессмертного.

Иван Иванович Бессмертный в отличие от покойного Березовчука с открытым криминалом не завязал и завязывать не собирался.

Ребята Бессмертного контролировали половину бензоколонок в городе, а также курировали транзит через нашу область наркотиков из Казахстана. За это Бессмертный получал неплохой процент как от получателей за пределами области, так и от отправителей — либо деньгами, либо натуральным продуктом: анашой и маковой соломкой.

Тут уж особых вопросов не возникало: где наркотики, там всегда случаются какие-нибудь разногласия — это неизбежно.

Впрочем, поговаривали, что тут не обошлось без спецслужб — государство в последнее время предпринимало отчаянные усилия привлечь в область средства крупных гигантов нефтяной индустрии, и в городе стали появляться бензозаправочные станции с флагами концернов, названия которых знали далеко за пределами страны. Потихоньку нефтяные монстры прибирали к рукам уже существовавшие в городе заправочные станции и, конечно, не потерпели бы контроля за прибылями со стороны местных бандитов.

Бессмертного похоронили по высшему разряду на самом престижном участке нового кладбища. Отчетами о церемонии были заполнены все местные газеты. И, само собой, этого покойника тоже вскоре забыли.

Ни первое, ни второе дело не было раскрыто. Под «зависшую заказуху» умудрились сменить начальника местного УВД, которым были недовольны в администрации. Среди причин отставки указывалась и недостаточно эффективная работа по раскрытию вышеупомянутых преступлений. Что же касается нового начальства, то его работа в этой области ничем не отличалась от деятельности предыдущего, но это отнюдь не ставилось ему в вину. Впрочем, это к делу впрямую не относится — у политиков ведутся свои игры.

Следующий месяц принес сразу два трупа — банкира Крутченко и заместителя управляющего фондом имущества города Гатова.

Банк, который возглавлял Крутченко, был из новых и явно долго бы не продержался — это было видно даже для неинформированных лиц.

Созданный буквально в считанные дни банк «Акоста» обещал поднебесные проценты и предлагал населению два десятка вкладов, которые должны были обеспечить ему, как говорилось в рекламном ролике, «бурную молодость, все удовольствия зрелости и безмятежную старость».

Я думала, что подобные «рога и копыта» ушли в небытие после печально известных пирамид, но, оказывается, повторение еще было возможно.

«Акоста», имея чисто «пирамидальные» цели, еще и обслуживал кое-какие интересы чиновников — до тех пор, пока бюджетным деньгам позволяли крутиться черт знает где. Вот они и крутились и накручивали обороты для тех, кто контролировал этот процесс.

Банк лопнул бы и сам, но смерть Крутченко ускорила его падение.

Убитый выстрелом из «ТТ» банкир унес с собой в могилу множество тайн властей предержащих и «тайну вкладов», вернее, тайну их теперешнего местонахождения. В пользу того обстоятельства, что смерть Крутченко не была, так сказать, запланирована, свидетельствовала паника среди его ближайшего окружения в первые дни после убийства — видимо, киллер спутал планы многих людей.

Что касается взорванного чуть ли не на рабочем месте Гатова, то к нему можно было бы предъявить массу претензий. По поводу, само собой, приватизации и величины сумм, за которые приобретались те или иные здания городского фонда. Вернее, не величины, а ничтожности этих сумм в некоторых конкретных случаях.

Разумеется, Гатовым могли быть недовольны многие — и те, кто не получил вожделенного куска в виде недвижимости, и те, кому дорогу перебежал более богатый или более влиятельный конкурент.

«Однако, тенденция», — сказал бы чукча, изучая статистику нашей «заказухи» за последнее время. Конечно, с Москвой не сравнить. Но, поверьте, для нашего города это был перебор.

И очередной месяц тоже не оказался исключением. Власти стали нервничать, начальник управления внутренних дел на всякий случай лег в больницу, местная печать недоумевала и сетовала на недостаточное финансирование этих самых органов, а печать центральная разразилась двумя злобдневными статьями о положении дел с преступностью в нашем доселе спокойном регионе.

Оба материала тоже были заказными, как и убийства, о которых они повествовали, — такой печальный каламбур. Первый метил в губернатора, второй был написан бывшим местным журналистом из областной газеты, который обиделся на то, что ему не выделили квартиру, обещанную четыре года назад при поступлении на работу, затем женился на москвичке и совместил разгромный материал о нравах местной милиции с переездом в престольную.

Масла в огонь центральная пресса, конечно, подлила, но реальность продолжала оставаться по-прежнему такой же неопределенной, как и до появления статей, — расследования не продвигались.

Правда, касательно господина Гатова власти не могли просто так отмолчаться — как-никак свой, — и вскоре появилось сообщение, что в соседней области во время перестрелки с милицией погиб бандит, который находился в розыске в связи с делом Гатова.

А что там было на самом деле — никто, разумеется, доподлинно не знает, но власти на этот раз как бы выполнили свой долг и намекнули, что этот бандит и есть убийца. А раз его уже нет в живых, то можно как бы и не очень волноваться.

Но когда убрали Железнова — это произошло две недели назад, — деловые круги всерьез заволновались. Эта смерть могла многое изменить в существующем раскладе сил в данное время и в данном месте.

Железнов был главой крупнейшей в регионе фирмы по поставкам оргтехники, имел сеть магазинов в городе и соседних областях, он также прибрал к рукам три радиостанции и два местных телеканала.

Затем он стал депутатом областной Думы, и в городе тихо поговаривали, что на будущих выборах в Госдуму Железнов без проблем получит необходимое количество голосов. А те, кто говорил еще тише, прибавляли, что если даже он вдруг провалится, то его пристроят на хорошее место в администрации президента.

Дело в том, что Железнов в свое время оказал очень большую услугу одному нижегородскому (собственно, если быть точной — горьковскому) человеку. Тот Железнова не забыл и, когда оказался в Москве в непосредственной близости к демократическому престолу, всячески проталкивал Железнова наверх. Пока это удавалось только в плане экономическом, но не за горами была и политическая карьера — вопрос стоял только о сроках.

И вот Железнова убивают. Причем убивают как-то очень просто, без шума и взрывов, без автоматных очередей и выстрелов из винтовки с оптическим прицелом. Можно сказать, убивают по-домашнему.

Даже сказать как-то неудобно… В общем, его загрызла собака.

Обстоятельства убийства — а это было именно убийство — были более чем скандальными и сильно ударили по репутации нашей области.

Когда господин Железнов стоял возле своего новенького «Бугатти» и беседовал с южнокорейской делегацией бизнесменов, приглашенных на открытие роскошного супермаркета в сети магазинов Железнова, внезапно из подворотни на противоположной стороне улицы выскочила овчарка и, подбежав к Железнову, бросилась на него и вцепилась в горло. Охрана ничего не могла поделать: пока один пытался оттащить псину от босса, а другие искали удобную траекторию для выстрела, чтобы, не дай Бог, не поранить шефа, овчарка умудрилась прокусить Железнову сонную артерию.

Если бы даже секьюрити и сработали более технично, все равно ничего нельзя было поправить — собака-убийца точно знала, на кого именно она должна броситься и что должна прокусить.

А пресечь ее движение через улицу никто и не подумал: мало ли что, ну бежит себе собака и бежит, сейчас наверняка хозяйка с поводком появится.

Хозяйка застреленной овчарки-камикадзе, естественно, не появилась…

Южные корейцы покачали головами и уехали в состоянии, близком к шоку.

В администрации хватались за голову и стучали кулаками по столам.

В милиции протрезвевшие ради такого случая генералы орали на подчиненных.

В местных газетах долго думали, как следует подавать смерть бизнесмена такого уровня при таких обстоятельствах, чтобы никого не задеть.

В деловых кругах до основания стирались кнопки карманных калькуляторов — после смерти Железнова подсчитывали миллиардные убытки.

Братва только разводила руками и клялась, что она тут ни при чем и очень даже скорбит по поводу безвременной кончины Железнова, — и у информированных людей не было основания ей не верить.

После того как все понемногу пришли в себя, возник естественный вопрос: а зачем? Зачем потребовалось убивать Железнова таким необычным способом? В том, что это было убийство, никто не сомневался — просто так собаки на коммерсантов не кидаются. И тем более не прокусывают у них сонные артерии.

Разумеется, псину кто-то долго натаскивал и в нужное время сказал ей «фас». Наверняка во время дрессировки использовалась какая-то одежда Железнова — собака должна была узнать жертву по запаху.

Тщательное расследование не дало никаких результатов. Жители домов, между которыми располагалась подворотня, не видели никакого человека с собакой. Практически все они были в это время в помещении нового магазина с южнокорейскими новинками видеотехники — курьеры от Железнова опустили в каждый почтовый ящик в радиусе квартала приглашение на открытие супермаркета, в котором красным курсивом была набрана строчка о предоставлении предъявителю сего скидки в размере пяти процентов.

Что же касается трупа собаки, то анализ содержимого ее желудка не дал никаких результатов, которые могли бы навести на след ее хозяина. Равно как и пробы грунта с лап и анализ шерсти — на предмет установления содержания в ней микроэлементов, могущих хотя бы косвенно определить место ее содержания в городе.

Так, если бы обнаружили следы цинка, то вероятнее всего было бы искать сарай или конуру, где жила собака, в районе завода на северной окраине. Но, к сожалению, ничего определенного после результатов анализа сказать было нельзя. Эти сведения я получила из вторых рук, но человек, поведавший мне об этом, заслуживал доверия — его брат работал в лаборатории, к услугам которой частенько прибегали наши доблестные органы.

Город, конечно, был наводнен слухами и домыслами один невероятнее другого.

Поговаривали и о политической подоплеке убийства, и о заговоре кинологов, и о маньяке-дрессировщике. Овчарок на улицах теперь обходили стороной, а на их хозяев смотрели с подозрением.

Вопрос же, мучивший более прагматичных людей: «зачем?» — также остался открытым.

Были тщательно рассмотрены все возможные версии, и все они, одна за другой, были отметены. Я доподлинно знала, что и в криминалитете, и в бизнес-кругах были созданы специальные группы по выработке этих версий, но и та и другая зашла в тупик.

Теперь вспомнили и старую «нераскрытку», которая на фоне смерти Железнова выглядела особо впечатляющей. Из Москвы стали раздаваться грозные звонки, и большие люди намекали, что губернатор не очень-то справляется с обстановкой в области.

По стране как раз стали при каждом удобном случае заверять народ, что наступила стабилизация, а тут такие безобразия в одном отдельно взятом регионе! Непорядок, понимаешь. Надо устранять.

Устраняли пока что людей, а порядком не пахло, но губернатор вынужден был выступить со специальным заявлением и пообещал, что возьмет дело под свой личный контроль. Каждую неделю ему докладывали о том, куда продвинулось следствие, вернее, о том, что оно никуда не продвинулось. Губернатор велел достать заказчика хоть из-под земли. Органы поняли это буквально и организовали автокатастрофу мафиозному грузину, который недавно переселился в наш город. После этого было объявлено, что покойный кавказец и есть предположительный заказчик убийства Железнова.

Никто этой информации не поверил, но Москва вроде бы успокоилась.

* * *

В этот первый февральский понедельник мы с тетушкой поменялись ролями.

Обычно она читает пухлые тома детективов, а я смотрю видик. Но тетя Мила, как-то раз обозрев мою коллекцию видеокассет, заявила мне, что хочет посмотреть фильм Сиднея Люмета «Убийство в восточном экспрессе», а я, настроив ей свой видик, принялась читать роман Агаты Кристи под тем же названием.

Тетя досмотрела последний титр на экране — «the end», когда я захлопнула роман, который одолела за два с лишним часа, пока длился фильм, — меня в свое время поднатаскали в технике быстрого чтения.

Обменявшись краткими впечатлениями, мы собирались вернуться к более привычным для нас формам отдыха: тетушка — к Спиллейну, я — к Спилбергу, когда раздался телефонный звонок.

— Это тебя, лапушка, — передала мне трубку тетя Мила. — Какой-то господин с бархатным баритоном. Надеюсь, что не по делу.

Тетя в последнее время всерьез озаботилась устройством моей личной жизни и прозрачно намекала на неженатых сыновей своих знакомых, которые прямо-таки жаждут сводить меня в театр или на концерт.

— Евгения… э-э… Максимовна, — раздался в трубке приятный голос. — С вами говорит Раменский Андрей Васильевич.

Очевидно, звонивший ждал, что я скажу что-нибудь вроде «очень приятно», услышав фамилию «рыбного короля» нашего города, но я промолчала.

Понимая, что пауза немного затянулась, Раменский счел нужным пояснить:

— Мне дал ваш номер один наш общий знакомый. Помните историю с мраморными слониками? Вы тогда еще активно включились в…

— Можете не продолжать. Я понимаю, о чем идет речь, — прервала я его.

Раменский решил не называть фамилию человека, который направил его ко мне, хотя я не делала никакой тайны из того, что в свое время помогла сыну директора городского рынка выпутаться из сложной ситуации.

— Мой знакомый рассказал мне о ваших методах и о том, как решительно вы действовали для того, чтобы уладить его проблемы, — продолжал Раменский. — Но, как вы понимаете, я звоню не только для того, чтобы выразить свое восхищение. Мы могли бы увидеться?

— Да, конечно, — и я придвинула к телефону блокнот с ручкой.

Тетя уловила в моем тоне характерные деловые интонации и разочарованно вздохнула.

* * *

«Рыбный король» пах отнюдь не рыбой, но не менее резким французским фруктовым дезодорантом. Бывают такие мужчины, которые думают, что чем больше, тем лучше, и выливают себе на голову по полпузырька туалетной воды. Хотя, господа, поверьте, что подобные действия могут вызвать у женщин только приступ чихания.

Обладатель бархатного баритона не был красив и даже привлекателен. Природа, ссудив его завораживающим голосом, очевидно, решила, что этого дара для Раменского недостаточно, и наградила его чересчур курносым носом, маленькими глазками неопределенного серо-голубого цвета, низким ростом и оттопыренными ушами.

Принимал меня господин Раменский в офисе своей фирмы. Контора по поставкам рыбы арендовала (аж на девяносто девять лет) старинный трехэтажный особняк в стиле ампир в самом центре города.

«Не при помощи ли покойного Гатова?» — мелькнула у меня мысль.

Снаружи все было сохранено в неприкосновенности — таковы были условия аренды. Более того, здание претерпело капитальный ремонт, значительно улучшивший внешний вид.

Зато внутри дизайнеры и декораторы оторвались на полную катушку.

Там и сям, слева и справа, сверху и снизу взору посетителя представали разнообразные рыбы — то на огромных панно, то на ветхом гобелене, Бог весть откуда взявшемся в стенах конторы.

Даже перила центральной лестницы были выполнены в виде русалок с переплетенными хвостами, причем некоторые из этих существ были женского пола, а некоторые — мужского, судя по бородам.

Оригинальные старинные перила с ажурным кружевом решетки были безвозвратно утрачены еще до вселения сюда фирмы Раменского — их попросту кто-то стащил, и теперь они наверняка украшали чей-нибудь дачный участок, возможно, и не в нашем городе; впрочем, такую вещь с руками оторвали бы и за границей.

Проходя по коридорам здания, я заметила, что двери офисов были снабжены наклейками, на которых тоже были изображены разнообразные рыбы, причем в прямой зависимости от значимости того или иного сотрудника, занимавшего кабинет.

Так, на отсеке вахтера был изображен карась, на первом этаже, где располагались приемные и кабинеты менеджеров, двери украшали налимы и окуни. Выше, на втором этаже, где находилась бухгалтерия, в дело пошли осетровые, а на самом верху — третий этаж занимала администрация — в глаза бросались сплошь киты, извергающие фонтанчики, и акулы с оскаленными пастями. Самый большой кит был на двери Раменского.

— Это не рыба, это млекопитающее, — первым делом заявила я, перешагнув порог.

— Что-что? — удивился Раменский. — Ах, вы про кита? Ну и что? Все равно ведь плавает! Впрочем я предпочел бы быть какой-нибудь латимерией.

— Почему?

— Самая древняя рыба на планете, — серьезно ответил Раменский. — Наверняка водилась еще и до потопа. Рыбы-то ведь тогда выжили, в отличие от людей, не попавших в ковчег вместе с Ноем.

Этот исторический экскурс для Раменского был явно традиционным, и, могу поклясться, он выдавал его каждому человеку, впервые заходящему в начальственный кабинет. Сначала его хозяин давал гостю «показать свою образованность» насчет китов-млекопитающих, а потом настраивал его на солидный, стабильный лад фразой про то, что рыба, мол, всегда была и всегда будет, и никакие потопы ей не страшны. А поскольку Раменский ассоциировался именно с рыбой, то фактор стабильности автоматически переносился на его контору. Очень действенный психологический прием.

— Тогда рыбе не нужно было спасать свою жизнь, — согласилась я. — А вам сейчас?

Раменский удивился:

— Хм… А почему вы решили, что у меня возникла такая проблема?

— Думаю, что по любому другому поводу вы могли бы нанять кого-то еще.

— В принципе вы правы, — с неохотой согласился Раменский. — Хотя, конечно, можно сказать, что я перестраховываюсь.

Я уже ждала, что он произнесет традиционную поговорку насчет «перебдеть-недобдеть», и не ошиблась в своем предположении.

— В общем, — повертел пальцами Раменский, — мои аналитики из службы безопасности прикинули, что к чему, и пришли к выводу, что следующей жертвой могу стать, как это ни печально, я.

— Следующей жертвой кого? — сразу принялась я уточнять.

— Человека, который заказывает убийства. Вы, конечно, в курсе того, что происходило в нашем городе за последние месяцы?

— Разумеется, — кивнула я. — Но откуда у вас уверенность, что это действует один человек? Я могу изучить выкладки ваших экспертов?

Раменский покачал головой.

— Нет, это совершенно исключено, — извинительно развел он руками. — Там слишком много конкретики. Имена, фамилии, суммы. Человек со стороны не должен этого видеть, и он этого не увидит.

— Тогда моя задача значительно осложняется, — парировала я. — Могу даже сказать, что мне уже не очень хочется даже выслушивать ваше предложение. Вы ведь собирались нанять меня для охраны?

— Да, конечно, — кивнул Раменский. — И ваша реакция мне понятна. Могу предложить вам небольшой компромисс. Скажем…

Тут он поднял глаза к навесному потолку и побродил глазами по хвостатым муренам на гребнях морских волн.

— …скажем, я смогу вкратце вас посвятить в суть аналитической записки, которую составили мои эксперты. Так сказать, конспективно обрисовать вам некоторые положения, но не более того.

«Кое-что частенько бывает лишь ниточкой, которая поможет размотать весь клубок, — подумала я. — В любом случае будет небезынтересно узнать о возможных версиях случившегося».

— Излагайте, — предложила я и, закурив, откинулась в кресле.

Схема, которую начертил мне Раменский, была довольно расплывчатой и малоубедительной. Впрочем, нас учили работе с недостоверными источниками, и я решила рассмотреть, что же надумали аналитики «рыбного короля», под другим углом зрения.

Если свести в одно всю ту информацию, которую выдал мне Раменский, то получалось все очень просто — готовится передел сфер влияния.

— Заметьте, не начался, а лишь готовится, — подчеркнул Раменский в середине разговора. — Чувствуете существенную разницу?

— Ощущаю, Андрей Васильевич, — кивнула я, — продолжайте, пожалуйста.

По мысли Раменского, некие силы расчищают себе площадку для создания сверхмощной группы, которая будет контролировать весь регион.

Андрей Васильевич глубокомысленно постулировал полное завершение этого процесса, которое совпадет с усилением полномочий регионов вплоть до того, что в обиход войдет термин «конфедерация».

По его мнению, некие силы — он наотрез отказался их как-либо конкретизировать — убирают наиболее неугодных им людей.

Жертвы, все как одна, обладают огромным влиянием и способны оказывать реальное воздействие на обстановку в городе, области и крае.

Понятно, что незаменимых у нас нет, и на их место приходят другие. Но, — и этот момент особо подчеркивал Андрей Васильевич, — новые назначенцы на голову ниже своих предшественников, и в дальнейшем их легко будет сместить или сломать.

Таким образом, все ключевые посты в экономике — а они в реальном раскладе отнюдь не совпадают с привычной схемой кадровой пирамиды — окажутся абсолютно и бесповоротно «прозрачными».

По образному выражению господина Раменского, элита военачальников будет ликвидирована, их место займут бездарности, и неприятель сможет без особого труда овладеть некогда неприступной крепостью.

— Это еще можно сравнить со сталинским террором, который ослабил наши вооруженные силы перед Второй мировой войной, — развивал свою мысль Андрей Васильевич. — Или с утечкой мозгов в перестройку.

— Только в настоящее время утечка мозгов, увы, перестает быть метафорой, — цинично пошутила я. — Мы сегодня имеем дело с черепами, раздробленными контрольным выстрелом в голову.

«Впрочем, — думала я, — если та картина, которую нарисовал мне Андрей Васильевич Раменский, правдива, то, переводя его рассуждения на обыденный язык, мы присутствуем при усилении одной мафии, которая намерена сменить ныне существующую».

В принципе ничего особо нового в этом нет, вот разве что методы для нашего времени выбраны чересчур кровавые, и мы успели отвыкнуть от подобного способа решения проблем — все дробовики уже упрятаны в шкафы, и бывшие ковбои-одиночки разучились стрелять.

— Это, пожалуй, все, что я могу вам сказать, — заключил Раменский.

— Но в таком случае людям из списка первой десятки, — сказала я, — следует объединить силы для того, чтобы как-то переломить ситуацию.

— Конечно, мы были бы готовы оставить на время существующие между нами разногласия, — отозвался Раменский, — и сообща предпринять какие-то действия. Но, видите ли, Женя, — можно вас так запросто называть? — для того, чтобы бороться с врагом, нужно хотя бы предположительно знать, кто им является.

— Погодите минутку, Андрей, — нахмурилась я. — Вы же только что сказали мне, что у вас есть на этот счет какие-то вполне определенные идеи и вы просто не желаете их разглашать.

— Эти идеи есть у меня, — подчеркнул Раменский. — Остальные мои коллеги, которые скоро должны превратиться в трупы — если, конечно, моя версия верна, — не представляют себе, кто может стоять за всей этой кровавой чехардой. Знаете, иногда самые простые вещи кажутся абсолютно невероятными, а то, что наиболее очевидно, как раз во внимание и не принимается. Вам приходилось сталкиваться с такими парадоксами?

— Приходилось, — коротко ответила я. — Не раз и не два…

* * *

У англичан есть пословица: «Если неизвестное существо выглядит, как собака, лает, как собака, и кусается, как собака, это и есть собака».

Эту народную мудрость жителей Альбиона очень любил куратор нашей группы в «Сигме» и повторял (на английском, разумеется) при каждом удобном случае. А такие случаи периодически возникали.

Неявность очевидности действительно одно из самых мощных средств для наведения тени на плетень. И для того, чтобы врубиться в реальность, надо всего-навсего отказаться от стереотипов мышления и увидеть вещи такими, каковы они на самом деле.

Думаете, это очень просто? Смею вас заверить, что это не так.

Вот посудите сами.

В «Сигму» время от времени приезжали военные специалисты или господа в штатском для того, чтобы прочесть нам курс лекций. Обычно их пребывание в группе не занимало больше недели.

Прибывший первого июля Икс лекций не читает, но периодически присутствует на занятиях. Также он время от времени беседует с курсантами, проводит их тестирование и делает какие-то записи.

Примерно пятнадцатого июля в группе возникает слух, что грядет проверка по линии Министерства обороны. Курсанты начинают спешно приводить в порядок свои конспекты и зубрить лекции.

Между тем Икс остается на территории расположения группы аж до пятнадцатого августа, не привлекая к себе особого внимания.

К этому времени все уже стоят на ушах и со дня на день ждут эмиссара из центра.

Надо ли уточнять, что он так и не приехал, а проверяющим оказался этот самый Икс?

Глава 2

Мои дни текли вяло, как вялая речушка на равнине. Прошло всего двое суток после нашего разговора с Раменским, а я уже начала скучать.

Честно говоря, я серьезно восприняла гипотезу своего нового шефа относительно заговора против верхушки местного бизнес-клана — Андрей Васильевич во время разговора со мной был весьма убедителен, и по его внешнему виду казалось, что дело тут нешуточное.

Однако следующие два дня никаких признаков тревоги у босса я не замечала.

Может быть, он получил по своим каналам какую-то обнадеживающую информацию, может быть, его аналитики протрезвели, явились с повинной к шефу и сказали, что всю теорию они взяли с потолка.

Как бы там ни было, шеф был целиком погружен в дела и не очень-то реагировал на мои постоянные напоминания о необходимости соблюдать осторожность. Мне даже пришлось поговорить с Андреем Васильевичем начистоту и твердо заявить ему, что если он и впредь будет позволять себе такое безалаберное поведение, то наш с ним контракт можно считать расторгнутым.

Кстати сказать, подобное поведение не было чем-то из ряда вон выходящим у людей, с которыми я работала. Многие даже не выдерживали моих условий и отказывались от моих услуг через несколько дней.

Но подобные проколы — а я считаю это именно проколом, причем с моей стороны, — бывали все реже и реже. Теперь я внимательно присматривалась к человеку, чью жизнь я должна была охранять от посягательств, и решала, стоит ли вообще браться за предлагаемую мне работу. Как правило, я не ошибалась в своем решении.

Дело в том, что для многих бизнесменов охрана — это нечто обязательное, но лишь формально. Секьюрити для них — знак собственной значимости, и прежде всего в глазах окружающих, а не реальная защита.

А разве приятно быть показателем преуспевания, чем-то вроде дорогой вещи — новой модели «Вольво» или крошечного мобильного телефона?

Раменский мог, например, выскочить из автомобиля, не дождавшись, пока я выйду первой. Мог запросто отпустить меня на полчаса, а сам в это время встречаться с каким-нибудь знакомым в кафе. Или, например, просто пройтись по улице, заглядывая в свои магазины и проверяя, ровно ли лежат ценники на витринах, такой у него был прикол, приводивший в трепет продавцов и управляющих.

Как можно нормально работать охраннику в такой обстановке, не понимаю.

А поскольку я «подписалась» на работу с Раменским, то мне приходилось то и дело осаживать его неумеренную прыть и буквально заставлять Андрея Васильевича следовать не мной придуманным правилам.

Раменский подчас сердился, но в конце концов соглашался со мной и не перечил.

Впрочем, у него появилось новое развлечение — Андрей Васильевич любил «навести туман» и попугать человека, который, скажем, едет с ним в одном автомобиле на какую-нибудь деловую встречу.

В таком случае Раменский перед тем как шевельнуть мизинцем — я не преувеличиваю, — спрашивает у меня разрешения, я, подыгрывая ему, на полном серьезе отдаю распоряжения, а сидящий с нами в машине Ренат Касимов серьезно кивает головой.

Его сосед сначала не понимает, в чем дело, но потом просекает, что к чему, и, сообразив, что охрану такого уровня просто так не нанимают, начинает трястись, будучи уверен, что через минуту-другую нас начнут обстреливать из гранатометов. И на меня начинали смотреть, как на какого-нибудь «крепкого орешка» из голливудского боевика, разве что сменившего пол.

Ренат Касимов изо всех сил всем своим поведением старался подтверждать мою репутацию. Этот неразговорчивый молодой человек работал у Раменского «чиновником по особым поручениям», как шутливо выражался босс. На самом деле Ренат исполнял функции конфиденциального курьера и секретаря одновременно.

Вернее было бы определить функции Рената как нечто среднее между верным псом и электронной записной книжкой: Ренат мог, например, подсказать заработавшемуся боссу, что он запланировал сегодня встречу на пять, а если шеф хочет назначить собрание директоров своих магазинов, то может не успеть к установленному времени, и, наверное, следует забить стрелку на час позже, чтобы не заставлять людей тратить время попусту.

Раменский целиком и полностью доверял мнению своего конфидента и старался всегда иметь его под боком, чтобы спихнуть на Рената какое-нибудь не очень важное дело или поручить не очень принципиальные переговоры. Также в обязанности Касимова входило вести переговоры насчет места и времени встреч своего босса, дозваниваться до труднодоступных людей из местного правительства и тому подобная суетливая и отнимающая кучу времени деятельность. Короче, для босса он был незаменим.

Сначала Ренат отнесся ко мне несколько ревниво. Если продолжить начатое сравнение, то так могла бы воспринять породистая охотничья собака появление у хозяина легкомысленной болонки — не перепадет ли новому питомцу больше любви и внимания?

Но, убедившись, что я не претендую на местечко в сердце Андрея Васильевича, и удостоверившись, что я ни на йоту не перехожу грань, где кончаются сугубо деловые отношения, Ренат заметно помягчел и стал ко мне более расположен.

Впрочем, кое-кто был очень даже недоволен моим присутствием рядом с Андреем Васильевичем. В первую очередь тут нужно назвать супругу «рыбного короля» Викторию Федоровну Раменскую.

Очевидно, эта дама решила, что среди деловых кругов возникла новая мода — заводить себе любовницу-охранника. Если раньше эту роль традиционно выполняли секретарши, бывшие для жен бизнесменов объектом лютой ненависти, то теперь, видимо — по мнению Раменской, — жен решили перехитрить и «сменить пластинку».

Виктория Федоровна прочно вбила себе в голову, что супруг пудрит ей мозги, что никакая я не охрана, а самая натуральная шлюха.

Однажды я краем уха слышала следующий диалог супругов Раменских:

— И ты что, еще ей и зарплату платишь? — негодовала Виктория Федоровна.

— Так она же работает! — резонно возражал ей Андрей Васильевич.

— Работает? Хм! С каких это пор ложиться под своего босса называется работой? — язвительно интересовалась Виктория Федоровна.

— Она не ложится, — устало возражал ей муж. — Выбирай выражения, дорогая.

— Не ложится? — не унималась Виктория Федоровна. — Значит, вы стоя развлекаетесь?

— Мне не звонили из Норвегии? — пытался перевести муж разговор на другую тему. — Я дал свой домашний телефон одному дилеру…

— Что у тебя с ней за дела? — настаивала Виктория Федоровна.

— Это мужчина, — машинально поправил ее Андрей Васильевич.

— Это мужчина?! — палец Виктории Федоровны ткнулся в мою сторону.

— Дилер, который должен мне позвонить, — мужчина! — заорал Раменский.

— Какой еще дилер? — удивилась Виктория Федоровна. — Ты же сказал, что эта дамочка — твой охранник. Или я ослышалась?

Раменский тихо, но внятно матерился, Виктория Федоровна удовлетворенно улыбалась, а я… Я продолжала сидеть в хорошо протопленном холле загородного дома Раменских, поневоле слушая через открытое окно столовой всю эту нудную перепалку.

Она, кстати, происходила за трапезой. Я не любитель принимать пищу в середине дня. Честно говоря, мне ближе европейский гастрономический тип — плотный завтрак с утра и хороший обед вечером, но не слишком поздно; ужинать я давно разучилась.

Андрей Васильевич соблюдал время с двух до трех безукоснительно и старался ежедневно приезжать домой, чтобы перекусить, если можно назвать этим скромным глаголом плотный обед из пяти блюд плюс десерт.

Несмотря на зиму, Раменские почти безвыездно жили за городом — огромный дом в еловом лесу позволял вести такой образ жизни, равно как и наличие управляющего, механика, садовника, повара и многочисленной прислуги.

Городская квартира, как я понимаю, была чисто формальным местом жительства, хотя — и это я тоже вчера услышала за беседой супругов после утки, но перед пудингом — Виктория Федоровна Раменская периодически устраивала «налеты» на квартиру с целью застукать мужа «на месте преступления» с какой-нибудь девицей.

Несмотря на то, что у нее это еще ни разу не получилось, она не расставалась со своими подозрениями, а лишь прочнее в них укреплялась, предполагая за мужем не только супружескую измену, но и особого рода коварство, позволяющее ему ускользать от недреманного ока.

То, что Раменский крутится на работе как белка в колесе, во внимание не принималось. Не знаю, была ли у Раменского любовница, но работал он действительно как ненормальный и домой возвращался лишь под вечер, а уезжал в город в семь утра.

Впрочем, у меня тоже стали возникать кое-какие подозрения на его счет.

Дело в том, что Раменский каждый день уезжал в рекламное бюро — обычно после домашнего обеда — и проводил там час-полтора.

Внутрь мне заходить запрещалось, несмотря на мои строгие предупреждения Андрею Васильевичу, и я вынуждена была ждать босса в машине или в предбаннике, листая глянцевые проспекты.

Не уверена, что сам Раменский должен был заниматься рекламным обеспечением своей компании. И вряд ли его присутствие должно было быть ежедневным. Но он упорно ездил в бюро, очень нервничал перед визитом туда и возвращался оттуда крайне сосредоточенный и еще более деловитый. Вторая половина дня проходила в убыстренном темпе, как будто Раменский старался наверстать время, проведенное в рекламном бюро, и сам себя подгонял.

Я по-прежнему сидела в холле загородного дома и смотрела на старинные настенные часы, гнавшие по кругу узорную секундную стрелку.

— Маша, ты уже покормила Микки? — живо поинтересовалась Виктория Федоровна у пожилой женщины, подававшей к столу десерт. — А Ренат покушал? Ты помнишь, что он не любит острый соус?

Микки был одноглазым пекинесом преклонных лет, который в это время посапывал на своей теплой подстилке, расстеленной в углу холла.

— С Ренатом все как обычно, он очень доволен. Уточка, говорит, хрустит на зубах. А вот Микки… Что-то у него неладно с аппетитом, Виктория Федоровна, — пожаловалась Маша. — Третий день ест и хвостиком не виляет, как будто через силу.

— Надо позвонить ветеринару, — решительно сказала Виктория Федоровна. — А что, твоя девица так и будет тебя в одиночестве в коридоре дожидаться? Может, ее тоже стоит покормить?

— Она не хочет, — коротко ответил Андрей Васильевич. — Я предлагал.

— Неужели она стесняется? — притворно удивилась Виктория Федоровна. — Странно, твои любовницы обычно были довольно бесстыдные создания.

— Вика, я тебя прошу…

— Тебе что, мало было той низкорослой с кривыми ногами? — продолжала доводить мужа Виктория Федоровна. — Впрочем, она еще и косила…

— Не понимаю, о ком ты говоришь? — спешно дожевывая круассан, откликнулся Раменский. — Так из Норвегии звонили или нет?

— Ну та, с которой моя двоюродная сестра видела тебя на концерте.

— Что, снова собачатся? — усмехнулся появившийся в холле Ренат.

Он уже успел немного вздремнуть после сытного обеда и теперь был не прочь перекинуться парой слов перед тем, как выходить с боссом на трассу.

— Милые бранятся — только тешатся, — неуверенно произнесла я.

— Милые? — еще шире усмехнулся Ренат, решивший немедленно оспорить мое провокационное утверждение. — Да они бы друг другу давно уже головы поотрывали, если бы возможность предоставилась.

Касимов плюхнулся рядом со мной на испанскую софу и углубился в кроссворд.

Виктория Федоровна, очевидно, по натуре была садисткой. Мало того, что она без устали капала мужу на мозги, но еще и мешала ему нормально обедать, а ведь Андрей Васильевич любил поесть!

«Если бы я была на месте Раменского, — вдруг подумала я, — то изменяла бы этой мымре только из принципа, честное слово. Лучше бы она за собой последила, чем упрекать мужа. У них что, зеркал в доме нет?»

Виктория Федоровна, конечно, могла бы больше внимания уделять своей внешности. Я думаю, что ей было не больше пятидесяти или пятьдесят с небольшим. Для женщины это, конечно, серьезный возраст, но отнюдь не предел.

Однако Раменская быстро сдалась. То ли доконала суматошная жизнь супруги бизнесмена, то ли постоянная нервотрепка давала себя знать, но она явно опустилась. Плюнула на фигуру, перестала красить волосы, и теперь ее голову украшали седые букли, легкомысленно вившиеся на висках, — ни дать ни взять бабушка.

Впрочем, детей у них не было. И, наверное, Раменская просто комфортнее чувствовала себя именно в такой роли — «язвы и стервы».

Это позволяло ей, с одной стороны, постоянно чувствовать себя несправедливо обиженной гулякой-мужем, с другой — она сама себя растравляла подобными подозрениями, даже если они были небезосновательными.

«Такие люди съедают себя изнутри», — говорила моя тетушка.

Когда я рассказала ей про то, что сейчас работаю у Раменского, тетушка Мила немедленно вспомнила и Андрея Васильевича, и его супругу.

Дело в том, что моя дорогая родственница знала в этом городе всех и вся, и ее можно было использовать как справочное бюро — давали себя знать многолетняя работа в юридическом институте и широкий круг знакомств, в том числе и в околовластных структурах советского времени, преимущественно среди родственников и знакомых партийной верхушки города.

— Как же, как же! — всплеснула она руками. — Вика ведь была дочерью сводного брата жены второго секретаря горкома партии!

— А откуда взялся Раменский? — спросила я ее. — Он и в то время занимался рыбой?

— Был директором «Морских даров», — подтвердила тетя. — Правда, на прилавках этих самых даров не было, как ты понимаешь. Но под прилавком все водилось… Мне рассказывали, что свадьба Вики была очень пышной. Правда, поговаривали, будто Вика чересчур долго засиделась в девках, а Раменскому грозила серьезная ревизия. Вот он якобы и решил подстраховаться.

— Помогло?

— А как же! — подмигнула тетя. — Ведь у этого брата была хорошая поддержка в Москве! Правда, после того, как начались неприятности с Елисеевским магазином, тут тоже многие напряглись. Но Раменский только укрепился — к тому времени он перешел уже на работу в управление торговли, и посадили не его, а нового директора.

Тетя с удовольствием предавалась воспоминаниям. Она даже прикрыла очередной том Картера Брауна, которого получила вчера по подписке, не забыв заложить закладку на нужной странице.

— Не понимаю, как можно каждый день есть икру, — сказала она задумчиво. — Хорошая икра — это ведь всегда маленький праздник. Ну хорошо, пусть хотя бы по воскресеньям! А то ведь ощущения притупляются, и хочется еще чего-то более изысканного…

Раменский уже закончил трапезу и допивал свой кофе со сливками, когда Виктория Федоровна задала очередной вопрос:

— Скажи мне, голубчик, а что, твоя новая… ну все-все, не буду… — осеклась она, поймав взгляд супруга, но все же продолжила: — Я хотела только спросить — твоя новая охрана, она что, будет тебя и в спальне охранять? И если да, то от кого?

Этот последний пассаж мне не понравился больше всего. И вот почему.

Подобные каждодневные упреки — а эта сцена повторялась уже не первый раз — могут толкнуть человека именно на то, что ему инкриминируют.

В принципе я могла бы предположить, что Виктория Федоровна прямо-таки толкает мужа ко мне в объятия, используя для этого очень хитрую тактику. Но зачем она выбрала такой способ?

Раменский остановился в дверях и, обернувшись, некоторое время молча смотрел на свою супругу. Босс был виден мне в зеркало, висевшее на противоположной стене, справа от обеденного стола.

— Я же тебе сказал, что Евгения Максимовна работает с половины седьмого до двадцати одного часа, — начал он говорить тихим, спокойным голосом. — За ней посылают автомобиль, и она приезжает сюда. Мы вместе едем по делам. Когда мой рабочий день закончен, мы возвращаемся сюда, а потом ее отвозят домой.

Было видно, что спокойствие с трудом дается моему шефу. Он в конце концов не выдержал и заговорил быстро и отрывисто:

— Что же касается спальни… Да, я подумывал о том, чтобы нанять Женю на круглые сутки. От кого охранять, ты спрашиваешь? Да от тебя, мое солнышко! Вдруг ты захочешь снова ощутить себя женщиной? Вспомни-ка, Викуша, напряги свои немногочисленные извилины, когда мы с тобой в последний раз занимались любовью? Что, не получается? Вот и я не помню!

Теперь на лице Андрея Васильевича появилась торжествующая усмешка.

— Я даже забыл твой запах! — прокричал он. — И надеюсь от всей души, что никогда больше его не вспомню! Чтоб ты сдохла, сука! Ты мне всю жизнь отравила и теперь покоя не даешь!

Он махнул рукой и вышел из комнаты. Виктория Федоровна успела прокричать ему вслед:

— Двадцать шестого мая тысяча девятьсот девяносто второго года в отеле «Атлантик» на Азорских островах! Номер сто одиннадцатый!

Виктория Раменская, оказывается, помнила. В отличие от своего супруга…

* * *

То, чего боялся Андрей Васильевич Раменский, произошло в этот же день, вскоре после возвращения босса из рекламного бюро.

Бухнувшись в автомобиль, Раменский велел шоферу гнать к кафе «Нимфа», где у него была назначена встреча с чиновником мэрии.

— Очень важно пробить сеть магазинов в новом районе, — торопливо объяснил мне Раменский. — Уже принято решение о расширении границ города, и нужно быстрее забить себе территорию.

Действительно, в скором времени наш город должен был значительно расширить свои пределы. Одно время распространился слух о проекте соединения областного центра с городом-спутником, который находился всего в пятнадцати минутах езды по мосту через Волгу.

Но такой вариант не устраивал слишком многих — прежде всего чиновников этого самого города-спутника. Кому охота лишиться львиной доли власти и перейти в подчинение более крупной структуре? И это в том — лучшем! — случае, если все сохранят свои кресла, что было, в общем-то, маловероятно.

Был выбран наиболее безболезненный вариант. К черте города решено присоединить территорию с севера, где располагались пустыри, которые можно было в короткий срок застроить многоэтажками, образовав два-три микрорайона.

Таким образом, население города мгновенно перескакивало миллионную отметку, что неизбежно переводило областной центр в новый статус.

А с учетом стремительного роста влиятельности нашего губернатора в центре и неизбежного уже превращения его в фигуру федерального — и даже международного — уровня такая перемена городского статуса была крайне выгодна местным властям.

Кстати, дом Раменского попадал в черту города по новому генеральному плану.

Здание находилось в большом дачном массиве, населенном весьма состоятельными людьми. Наверное, будь у нас привычным более дробный статус населенных пунктов, эта местность вполне могла бы сойти за какую-нибудь поволжскую Санта-Барбару…

Кафе «Нимфа» — думаю, что «рыбное» название намекало на то, что Раменский имел какую-то долю прибыли от этого заведения, — располагалось в центре города в одном из приземистых одноэтажных особняков прошлого века. Это было довольно дорогое заведение, но столики здесь тем не менее были нарасхват, и, когда я однажды намеревалась прийти сюда с тетей, к которой приехала приятельница с Камчатки, нам пришлось заказать столик по телефону.

У входа в кафе Раменский приказал шоферу остановиться, но, несмотря на то, что швейцар уже подскочил к машине и приоткрыл дверцу, выходить не собирался. Он спешно перебирал какие-то бумаги в своем кейсе, время от времени поглядывая на часы.

Наконец, найдя нужный листок, Андрей Васильевич небрежно сунул его в правый внутренний карман пиджака и, терпеливо дождавшись, пока я выйду первой, медленно вылез из автомобиля.

Несмотря на морозный воздух — на улице было минус шестнадцать, — Раменский с удовольствием, до хруста в костях, потянулся, потом шумно вздохнул и медленно направился к дверям заведения.

Я уже ждала его на ступеньках и готова была пройти первой внутрь, как вдруг…

Да-да, такой веселый легкомысленный отблеск, как будто бы кто-то играет с карманным зеркальцем и пускает солнечных зайчиков.

Что-то на мгновение появилось, быстро отразившись в дочиста отполированных огромных стеклах кафе, потом снова исчезло.

Я впилась взглядом в ряд домов на противоположной стороне улицы.

Во мне тотчас же проснулся курсант разведгруппы, прошедший почти полный курс обучения. Профессионально оценив представшую моим глазам картину, я констатировала, что отблеск не мог исходить ни из одного окна — все рамы были наглухо закрыты, стекла у большинства из них не мыты еще с ранней осени.

Проходящий по улице транспорт тоже не мог дать эффект солнечного зайчика — как раз в это время горел зеленый свет и пешеходы торопливо пересекали проезжую часть. Надо ли говорить, что ни один из них не нес под мышкой только что купленное зеркало?

Тогда откуда этот отблеск?

Вот он снова повторился…

Нет, мне положительно все это не нравится. Смотри, Женя, смотри!

Черт возьми, а это что еще такое? Мать твою за ногу, вот и доигрались!

И я увидела.

На крыше двухэтажного магазина «Колбасы и окорока» вырисовывалась фигура человека — он лежал, довольно комфортно расположившись и прижимаясь к высокой прямоугольной трубе. В его руках находилось что-то длинное, и именно это что-то поблескивало.

Оптический прицел!

Я резко подскочила к Раменскому и, закрыв его своим телом, толкнула босса вперед, внутрь помещения, да так сильно, что мы упали на мраморный пол коридора, опрокинув высокую урну с длинным горлышком.

Теплый мусор посыпался нам на лица, сигарные и сигаретные окурки мешались с объедками, политыми какой-то кислой приправой.

Через сотую долю секунды после моего прыжка грянул выстрел.

Толстое стекло фасада с виноватым звоном стало рассыпаться в середине витрины, обнаруживая круглое отверстие с заостренными краями, от центра которого расползались длинные трещины — будто гигантский паук вдруг прыгнул на кафе «Нимфа».

Раменский вскочил на ноги, отплевываясь от отходов, и прижал платок ко рту.

Его слегка вырвало, и Андрей Васильевич в раздражении швырнул платок по направлению к куче мусора, образовавшейся на полу холла после нашего с боссом стремительного падения.

К шефу уже подбежал Ренат.

— Пройдите внутрь, Андрей Васильевич! — быстро проговорил он. — А то уже народ на улице собирается. Вот сюда, к директору…

Раменский злобно посмотрел на меня, как будто я в чем-то была виновата, и, схватив меня за руку, увлек за собой в глубь помещения.

— Вы что, с ума сошли?

Такого вопроса я ожидала меньше всего. Тем более от человека, которому я только что, буквально десять секунд назад, спасла жизнь.

— То есть? — ответила я вопросом на вопрос. — Вы плохо себя чувствуете?

Тут Андрей Васильевич Раменский окончательно разъярился. То ли «рыбный король» чересчур перенервничал — покушение как-никак не каждый день бывает, — то ли проявил себя как полный идиот.

Я еще не решила, какая из двух гипотез была верной, и просто слушала разглагольствования босса, стараясь не реагировать.

— Да, конечно, я все понимаю, — тараторил Раменский, брезгливо нюхая кончики пальцев. — Вы поступили как нужно. Впрочем, для этого я вас и нанимал. Работа сделана, но, как бы это помягче сказать, несколько топорно. Вы видите, во что превратился мой костюм?

Андрей Васильевич распахнул полы пиджака, испачканные китайским соусом с кусочками ананаса и налипшей на лацканы помидорной кожурой.

— Можно было бы сделать то же самое и посноровистей, поинтеллигентней как-то, — пожурил меня Раменский. — Вы же профессионал? Не слышу ответа! Профессионал вы или нет, я вас спрашиваю?

Я молчала, понимая, что в данном случае молчание — золото.

Скажи я сейчас хоть одну сотую того, что вертится у меня на языке, — Раменский окончательно выйдет из себя, да и еще вдобавок откажется платить. В худшем случае — выставит счет за костюм.

Я уже готова была развернуться и уйти, как встрял Ренат:

— Милиция, Андрей Васильевич, — проговорил он, склонившись к шефу. — Надо дать показания. Думаю, что это не займет много времени…

— Да, конечно, — спохватился Раменский. — Ах, черт, костюм! Директор где?

Оказывается, директор «Нимфы» — на мой взгляд чересчур молодой для такой должности человек — томился у дверей своего кабинета, пока босс приходил в себя в его офисе.

Когда его кликнули, он скинул с себя пиджак, рубашку и галстук и уже начал расстегивать брюки, демонстрируя готовность выручить большого человека в трудную для него минуту. На меня молодой директор не обращал никакого внимания.

Только Ренат сочувственно тронул меня за плечо — он присутствовал при том, как Раменский распекал меня, — и попросил подождать их в зале.

— Все будет путем, — заверил он меня. — Только не заводись, лады?

Я решила внять голосу разума и скоротала время за чашкой кофе — с того раза, как мы были в «Нимфе» с тетушкой, я запомнила, что здесь варят недурной «эспрессо».

Немногочисленная публика в зале была весьма возбуждена происшедшим.

Томные вертлявые девушки перешептывались со своими коротко стриженными кавалерами, которые либо удрученно качали своими бобриками, либо что-то нервно объясняли не в меру любопытным подругам.

Ренат снова мелькнул в зале и, сделав мне знак рукой, — подожди, мол, чуток, направился к столику, за которым сидел бледный, худой человек, сжимавший в своих руках нож и вилку.

Еды он, однако, не касался с тех пор, как я могла его видеть, появившись в зале. Просто сидел, застыв, как изваяние.

Касимов подошел к нему и, поздоровавшись, что-то зашептал, то показывая на треснувшее наружное стекло, то тыкая пальцем в циферблат часов.

После некоторого замешательства человек достал блокнот и, кивнув, записал туда несколько строк — очевидно, новую дату встречи с Раменским, которая сегодня сорвалась по форс-мажорным обстоятельствам. Касимов при этом держал перед худощавым календарь, с которым тот сверял дату и день недели.

Сделав запись — при этом его рука немного дрожала, — человек подозвал официанта, потребовал у него рюмку водки, быстро выпив ее одним глотком, поставил на стол и попросил принести счет.

Размер чаевых, которые гость заведения вручил склонившемуся в ожидании официанту, был явно велик, судя по вытянувшемуся от удивления лицу парня в белом пиджаке, но худощавый уже шел к выходу, нервно вертя в руке круглый номерок гардероба.

«Если Раменский не извинится передо мной, — мрачно размышляла я, пригубив пенку „эспрессо“, — уволюсь к чертовой матери».

Он извинился.

После того как милиция уехала, Андрей Васильевич снова затребовал меня в кабинет директора. Я вошла туда, готовая сказать все, что у меня накипело за то время, пока я ждала.

— Женя, — мягким голосом сказал Раменский, указав мне на стул рядом с собой, — я повел себя неправильно. Прошу меня простить.

Выдержав паузу, он не смог не пуститься в оправдательные объяснения.

— Понимаете, шоковое состояние… У разных людей по-разному… В общем, мне надо было снять напряжение… И я не нашел ничего лучшего, как наброситься на вас… Я очень сожалею… Но я тоже человек, правда? Я же ведь не из камня? Одни нервы…

Андрей Васильевич выжидательно посмотрел на меня, и в его глазах я заметила нечто новое — как бы умоляющее выражение не бросать его сейчас.

«Он допер, что покушение может повториться, — поняла я. — И не хочет, чтобы я оставила его на произвол судьбы. Что ж, это разумно».

— Мне было очень неприятно, Андрей Васильевич, — строго сказала я.

— Я компенсирую, — тут же отозвался Раменский. — Умножим сумму вашего гонорара на полтора. Устраивает? Или хотите разовое вознаграждение?

Мы коротко обсудили это предложение и сошлись на первом варианте.

В общем, господин Раменский упросил меня работать с ним и дальше.

Почему я согласилась?

Ну, во-первых, я давно присмотрела в мебельном салоне хороший итальянский гарнитур для гостиной — тетушкина мебель не обновлялась уже лет тридцать как минимум, и у меня руки чесались постепенно поменять обстановку во всей квартире.

Во-вторых…

И тут Раменский окончательно «купил» меня. После его слов я просто не могла не согласиться на предложение продолжить работу.

— Знаете, Женя, я кое-что понял, — таинственно проговорил он. — Это произошло спонтанно, во время выстрела, когда мы падали на эту дурацкую урну. Черт, до сих пор этот тошнотворный запах не выветрился… Ну да ладно. Вы знаете, оказывается, за одну секунду можно понять столько… так много…

Андрей Васильевич всплеснул руками, не в силах передать впечатления от силы своего прозрения. Его глаза блестели от возбуждения.

— Теперь я точно знаю, кто за всем этим стоит, — шепотом сказал мне он. — Завтра с утра мы не поедем в офис, а уединимся с вами где-нибудь, и я все расскажу. Мы можем теперь начать действовать…

В машине, когда мы ехали по направлению к офису, Раменский без устали повторял:

— Одна секунда, а сколько информации! Вот что такое подсознание!..

Я смотрела на него слегка иронично. Подобные прозрения у других людей кажутся несколько наивными со стороны. Хотя я прекрасно на собственном опыте знала, что это такое. Была у меня одна история…

* * *

В тот день наши тренировки в отряде «Сигма» не обещали быть чем-то из ряда вон выходящим. Обычные упражнения на ловкость, быстроту и выносливость. Немного бега, немного конных скачек с препятствиями, немного айкидо плюс ежедневные стрельбы.

После обеда настало время индивидуальных занятий. У каждой курсантки, как сейчас у ученика хорошей частной школы, был личный план занятий и куратор, который обычно «пас» двух-трех девушек.

Мой куратор в этом семестре ходил только в штатском, хотя имел чин майора. Он держался подчеркнуто демократично, как бы всем своим поведением напоминая, что между нами существуют отношения прежде всего учителя—ученика, а не командира—подчиненного.

Временами он бывал достаточно жесток, но даже и в таких случаях педагогические моменты всегда были на первом плане.

И вот мой разлюбезный куратор предлагает мне следующее задание — просидеть в окопе прикованной наручниками к трубе (ключ и наручники прилагаются, труба — вот она торчит) в полном молчании ровно сорок минут, и ни секундой больше или меньше.

Затем мне вручаются часы, я послушно прыгаю в довольно глубокий окоп, усаживаюсь в нем на корточки и приковываю себя к трубе.

Я, конечно, предполагала какой-то подвох. Нам подчас давали довольно идиотские задания, которые, как оказывалось позже, таили в себе определенную заковыку — на сообразительность, смелость или выносливость. Так оказалось и на этот раз.

Пятнадцать минут протекли довольно быстро — несмотря на отсутствие занятий, я уже научилась не скучать. Кстати, это не так-то просто дается.

Сначала ты начинаешь думать о том, как много интересных и полезных дел могла бы успеть сделать за это время, потом мысли начинают крутиться обычно в двух направлениях: либо ты на кого-то досадуешь, например на командира, который нагружает тебя дурацкими заданиями, либо припоминаешь какие-то моменты из своей жизни, преимущественно негативные. Начинаешь снова прокручивать в мозгу ситуации, думать, как надо было сказать или посмотреть в ту минуту, чтобы не получилось того, что получилось.

Причем и в первом, и в последнем случае фантазия работает как бы «на выигрыш».

То есть ты чувствуешь себя победителем и тратишь массу энергии на пустое фантазирование. И потом чувствуешь себя опустошенной, как будто к тебе приложился энергетический вампир.

Не знаю, как насчет этих самых «вампиров», но я убеждена, что большинство людей сами крадут энергию у себя же самих, а потом, как водится, ищут виноватых. Ситуация, похожая на сюжет романа Уилки Коллинза «Лунный камень», когда герой долго ищет пропавшую вещь, которую сам же вручил злодею, находясь в лунатическом сне.

Разумеется, во время обучения в «Сигме» я избавилась от этой дурной привычки. Учеба была построена таким образом, что мы не только получали определенный объем знаний, но и познавали самих себя.

Именно это мне и предстояло сделать, коротая время в окопчике. Но, как оказалось вскоре, все было построено куда более как замысловато.

Я спокойно сидела и, глядя на небо, повторяла немецкие глаголы.

Вдруг я заметила, что возле моей правой ноги раздается какое-то журчание.

Опустив глаза, я обнаружила, что по дну окопа течет ручеек, который постепенно, с каждой минутой, становится все более бурным.

Первая моя реакция была достаточно банальной — выпрыгнуть из окопа и сообщить начальству, что где-то прорвало трубу.

Но тут же я сказала себе «стоп». Ты что, Охотникова, хочешь, чтобы тебя отчитывали за то, что ты не усвоила задание?

Я так и слышала голос своего куратора, который разносит меня в пух и в прах:

— Какая труба! Какое тебе дело до того, что там льется! Тебе же было сказано — просидеть молча в одном положении сорок минут! А там пусть у тебя хоть кролики под ногами шастают, пусть хоть апельсиновый сок из трубы хлещет! Приказ есть приказ, Женя Охотникова! Ты что, забыла, что значит ПРИКАЗ?

Нет, это слово я помнила лучше, чем свое имя-отчество. Приказ действительно в «Сигме» имел прямо-таки мистическую силу: тебе говорят — ты делаешь, причем делаешь как можно лучше.

Все остальное — в том числе рефлексия по поводу приказа — от лукавого.

С одной стороны, это, конечно, воспитывало в нас уверенность в том, что начальство знает, как лучше, что, зачем и почему.

Ведь не будет же рабочий, которому поручили уложить ряд кирпичей, подробно и дотошно выяснять у своего прораба, кто будет жить в доме, который в данную минуту строится, а также уточнять, не стоит ли отдать квартиры в новом здании беженцам из Молдавии, к примеру.

Так и мы, все как одна — а в отряде «Сигма» были только девушки, — считали, что обсуждать приказы начальства как минимум дурной тон, максимум — признак неблагонадежности.

Вот я и продолжала смирно сидеть в своем окопе на корточках, пристально глядя на то, как ручеек медленно, но верно превращается в мутный грязный поток, который доходит мне уже до щиколоток.

«Черт возьми, неужели они сделали это нарочно?! — думала я. — Вот гады! И зачем я сегодня надела выстиранную накануне футболку?!»

Вскоре такие мысли меня уже не занимали. Все оказалось еще серьезнее.

Вода прибывала с каждой секундой. Теперь я уже думала о том, в каком положении я нахожусь и что мне стоит предпринять.

Так, во-первых, мне нельзя звать на помощь — ведь приказано сидеть молча.

Во-вторых, мне приказано именно сидеть. То есть оставаться в таком же положении, что и сейчас. А водичка-то уже по пояс.

Между тем до конца отмеренного срока оставалось еще двадцать минут. Я с ненавистью глядела на циферблат, видя, как тонкая секундная стрелка лениво перебирается от отметки к отметке.

Господи, да я никогда в жизни не предполагала, что секунда — это так долго!

Так, не будем поддаваться эмоциям, сказала я себе. Что у нас в-третьих?

Ах да, мне приказано сидеть ровно сорок минут. Ни больше, ни меньше.

Преподаватели «Сигмы» настаивали на том, что приказы нужно понимать буквально, что они не взяты с потолка, а тщательно продуманы с тем, чтобы исключить двусмысленные толкования.

Особо подчеркивалось, что задания формулируются таким образом, чтобы курсант мог уяснить себе все основные его составляющие.

Следовательно, вычленив три позиции — сидеть, молчать и временной отрезок, — я должна была понимать их именно так, как они были мне сообщены.

Честно говоря, мне больше всего хотелось встать и походить. Пусть даже и по этой мутной, вонючей жиже, но размять ноги.

Однако я продолжала сидеть, зная, что с какой-то точки за мной может вестись наблюдение. Хотя, если по правде, то, прыгая в окоп, я увидела, что местность была открытой и никакого пункта, из которого за мной можно было бы подсматривать в бинокль, я не заметила.

А вода между тем все прибывала и прибывала. Вот она уже щекочет мне соски под футболкой. Вот добралась до шеи. Черт, еще десять минут!

И вот тут мне стало страшно. Женя, сказала я себе, а вдруг ты ошибаешься?

Ведь бывают же в жизни случайности, в конце-то концов? Что, вспомнила историю про солдата, которого забыли отпустить с караула? И он простоял там на морозе лишние сутки и вернулся домой инвалидом с орденом за верную и беспорочную службу.

Нет, наверняка начальство просто не в курсе, что трубу прорвало. Ну да, ведь сидела же не так давно курсантка из параллельного отряда полчаса в таком же окопе, и никакой водой ее не заливало!

Я уже открыла рот для того, чтобы крикнуть да погромче, как в него плеснулась вода.

Сплюнув столь же мерзкую на вкус, как и на запах, воду, я с ужасом обнаружила, что еще чуть-чуть и меня захлестнет с головой — моя макушка приходилась на полметра ниже края окопчика.

«Что, вот так вот и умирать? — вопила одна часть моего сознания. — Вот так вот бездарно и утонуть в этой вонючей жиже? Из-за того, что у этих раздолбаев трубу с помоями прорвало? Немедленно освободись от наручников и выпрыгивай прочь!»

«Это испытание на выносливость, — убеждала меня вторая, сознательная, часть мозга. — И ты должна его преодолеть. Стали бы тебе засекать время и приковывать наручниками к этой дурацкой трубе, если все было бы так просто! Сиди и не рыпайся».

Но когда вода уже стала подбираться к ноздрям, я испытала самую настоящую панику.

Диким усилием воли я заставила себя не вскочить немедленно, а задрала голову и выставила нос наружу — все остальные части лица уже были покрыты водой. Еще немного — и…

И что же?

В это самое мгновение — стрелка часов подвигалась к назначенному времени, и оставалась только минута — я что-то поняла.

Что-то очень важное о самой себе. Все сомнения как будто водой смыло — хоть я и не люблю каламбуров, но тут по-другому не скажешь.

Сознание замолчало, как бы потрясенное происходящим. Я испытала потрясающее чувство блаженства и покоя, полного и ясного осознавания себя — здесь и сейчас, как в дзен-буддизме.

Когда оставалась всего одна секунда до истечения времени, мне было уже все равно. Будь что будет — я все равно бессмертна, и со мной ничего нельзя уже поделать, безразлично — умру я или останусь жить, до лампочки — садистские ли это эксперименты моего начальства или безалаберность нашего хозяйственника.

Что-то во мне остановилось и не хотело двигаться дальше. Пусть все идет как идет…

И когда секундная стрелка вот-вот готовилась дрогнуть и перевалить в новый час, а мой задранный к небу нос уже почти захлестывало водой, рядом с окопом возникли две фигуры, одна из которых прыгнула ко мне и, нырнув с головой, освободила меня от наручников, а другая резко вытянула наверх, с силой ухватив за руки.

Говорят, я лежала без движения минут десять. Потом постепенно пришла в себя.

— Очень хорошо, Охотникова, — похвалил меня куратор. — Просто блестящий результат. Надеюсь, вы на меня не обиделись?

Конечно, я и не думала обижаться. Разумеется, я все понимала. Кроме одного.

Каким образом им удалось так рассчитать напор и подачу воды, чтобы успеть секунда в секунду? Да еще принять во внимание мои параметры и то, что я задеру лицо кверху — так, чтобы вода не заливалась в нос в эти последние страшные пять минут?..

Глава 3

Как и было обещано, утро следующего дня мы с Раменским посвятили совместной беседе.

Андрей Васильевич был бодр и подтянут. Он сразу же перешел к делу, как только мы остались вдвоем, — в офис мы все же заехали, но планерка была краткой и продлилась минут десять вместо обычного получаса.

Затем мы отправились на городскую квартиру к Раменскому, где и состоялся наш разговор, который в дальнейшем имел далеко идущие последствия…

Собственно, это была не квартира, а пентхаус — чердак, переоборудованный под квартиру, которая занимала практически все помещение под крышей.

Раменский, видя, с каким любопытством я осматриваю его жилье, похвастался, что выкупил чердак у дома в старом секторе и, заказав дизайнеру проект, сумел превратить его в изысканное жилище.

— Цена, конечно, кусается, — как истинный бизнесмен отметил Раменский. — Сами понимаете, у нас в городе это еще в новинку, поэтому дерут бешеные бабки. Мне весь дизайн, перестройка и обстановка — все вместе — дешевле встали, чем взятки…

Да, тут было на что посмотреть! Просторный зал, вереница комнаток, закутки, в которых стояли уютные диванчики, наконец, окна, выходящие прямо на небо, — живи не хочу! Но Андрей Васильевич все равно предпочитал дом за городом, мотивируя это «природой и воздухом».

Когда Раменский вспомнил про загородный дом, я машинально улыбнулась, представив, как в эту самую минуту в квартиру врывается разъяренная Виктория Федоровна и застает нас… Нет-нет, всего лишь мирно попивающими кофе. Но поди ей докажи!

Раменский провел меня по квартире, продемонстрировал крутой дизайн — колонны, умело обыгранные балки, оштукатуренные в виде лестницы на потолке, переносные ширмы из гипса.

Наконец когда босс зарядил вторую порцию кофе, мы приступили к конкретике.

— Видите ли, Женя, — осторожно начал Раменский, — то, что я сейчас вам скажу, может стоить очень дорого. Причем в буквальном смысле этого слова. Многие люди расстались бы не с одной тысячей долларов, если бы я решил поделиться с ними своими умозаключениями.

Тут он откинулся на софе, прикрыв рукой глаза. Помолчав немного, босс продолжал:

— Я просто неудачно выразился. Интеллект тут ни при чем, я же сказал вам вчера, что все понял всего за одну секунду.

— Я помню.

— Так вот, — продолжал Раменский, — несмотря на то, что я пока не могу назвать имя заказчика, мне вполне виден конкретный исполнитель.

— Вы имеете в виду, разумеется, не стрелка, — сразу же уточнила я.

— Конечно, это пешка, — согласился Раменский. — Скажем, я знаю человека, который получил этот самый заказ на меня. Он отдал команду своим людям, и они попытались меня убить.

Тут он помолчал и тихо добавил, посмотрев мне прямо в глаза:

— И обязательно попытаются сделать это еще раз. Рифмач всегда доводил дело до конца.

— Рифмач?

— Фомичев Роберт Иванович, — пояснил Раменский. — Сокращенно «Рифмач», по начальным буквам имени, отчества и фамилии.

— Насколько я ориентируюсь, довольно зловещая фигура, не так ли?

— Не то слово, — повел головой Раменский. — Уж мне-то его норов хорошо известен.

Кофе в турках, забытый на раскаленном песке, обиженно фыркнул и убежал.

Андрей Васильевич чертыхнулся и, виновато разведя руками — мол, не углядел, — разлил по чашкам закипевший напиток.

— Одно время Рифмач был моей «крышей», — медленно проговорил он, уставясь в исходящую паром чашечку «армуды» из небьющегося стекла. — Не могу сказать, что этот период был самым веселым в моей жизни. Но время диктовало свои условия.

— И теперь…

— И теперь Рифмач с удовольствием рассчитается со мной, — констатировал Раменский. — Когда у меня появились более влиятельные патроны — вы понимаете, что я имею в виду друзей в областной администрации, — Рифмачу популярно объяснили, что наш совместный бизнес далее не может продолжаться. У них были в руках сильные козыри, и Роберт Иванович вынужден был смириться.

Раменский отхлебнул кофе, обжег губы и снова поставил чашку на поднос.

— Не могу сказать, что мы расстались по-доброму, — продолжал он. — Но бизнес, Женечка, — жестокая вещь. Тут приходится идти до упора.

— Но почему бы вам снова не задействовать ваши связи для давления на Рифмача?

— О, Женя, вы просто его не знаете! — усмехнулся Раменский. — Рифмач сейчас чует, откуда дует новый ветер, и сделает все, чтобы угодить потенциальным партнерам, которые готовы взять власть в этом городе. Реальную власть, как вы понимаете, а не все эти посты с громкими названиями и все такое…

Андрей Васильевич вскочил и подошел к окну. Распахнув створку, он подставил лицо тотчас же налетевшим на него снежинкам и, насладившись свежестью, отер стаявший снег с лица.

— Однажды при мне Рифмач заключил пари, — проговорил Андрей Васильевич. — Это было в одной бане, неподалеку от строящегося сейчас нового моста, на турбазе. Мне приходилось быть с ним в компаниях… Так вот, он вызвонил каких-то девок, одна из которых была…ну, что ли, довольно полного телосложения.

Раменский повертел закругленными ладонями, как будто держал в руках огромный арбуз.

— Ну так вот, — продолжал он. — Рифмач поспорил тогда с Рыжим — вы, наверное, видели его могилу с цепями из африканского гранита? Рыжий погиб через год после того вечера в сауне, подорвался в своей же машине, — что эта толстенькая шлюшка укусит себя за большой палец правой ноги. Да-да, не удивляйтесь… Впрочем, все были пьяны… И у этой девки ну никак не получалось!

Андрей Васильевич печально усмехнулся, вспоминая эту сцену.

— Так Рифмач бросился к ней и, зажав ей голову одной рукой, второй так дернул ногу к ее рту, что раздался хруст костей. Он не мог, ну никак не мог проиграть даже это пари! — сказал босс.

— И что же вы намерены предпринять? — спросила я. — Если Рифмач получил заказ, то он его выполнит, я правильно поняла? Но вы можете попробовать перекупить себя, Андрей Васильевич.

— Рифмач даже не станет со мной об этом разговаривать, — отрицательно покачал головой Раменский. — А сваливать за границу я не могу — слишком много на мне тут завязано. Да и не хочется, если честно.

— Тогда…

— Нет-нет, — сразу же забормотал Раменский. — Я на это никогда не пойду. Бороться с ними их же оружием, может быть, это и продуктивно, но тогда я ничем не буду отличаться от Рифмача.

Раменский снова замолчал, как будто ожидая, что я подам ему совет.

— Андрей Васильевич, — спокойно сказала я. — У меня создалось впечатление, что вы не просто хотите поделиться со мной своими проблемами, излить наболевшее, так сказать. По-моему, у вас все же есть конкретный план действий, в котором мне отведено определенное место. Ну что, интуиция меня не обманывает?

— Вы правы, — со вздохом сказал Раменский. — Просто я никак не решусь с вами это обсудить. Уж больно щекотливое дело…

— Ну так решайтесь, время не ждет, — я поставила чашечку с кофейной гущей на подоконник и закурила, пододвинув к себе маленькую хрустальную пепельницу. — Не думаю, чтобы подготовка второго покушения заняла у Рифмача слишком много времени.

— Хорошо, — медленно произнес Раменский. — Итак, вот мой план…

Я внимательно слушала Андрея Васильевича, изредка уточняя те или иные детали или кивая головой в ответ на вопросительные взгляды своего босса. Наверно, так ведут себя журналисты, когда им приходится брать интервью у неопытного собеседника.

План господина Раменского действительно был довольно заковырист. Не могу сказать, чтобы я была в полном восторге от его предложения, но обдумать тут кое-что, конечно же, стоило.

Рифмач в последнее время сконцентрировал свой бизнес на трех направлениях.

Фонд помощи заключенным, проституция и туристические агентства, которые помимо обычных услуг предоставляли еще и услуги весьма специфические. Например, секс-туризм.

Последнее понятие имело массу разнообразных вариантов. Так, скажем, человек, выезжающий за рубеж, мог прихватить с собой девочку, чтобы там не скучать и не тратить силы и время на «съем». Срок поездки мог быть практически любым — от одного дня.

Девочка-партнерша обеспечивала туристу максимум сексуальных удобств, плюс была осведомлена о стране, в которую тот направлялся, хорошо знала язык и могла также служить своего рода гидом.

Практиковались и обратные варианты — девушка предоставлялась иностранцу, который приезжал в наш город. Спектр услуг был такого же рода.

Но тут имело место одно обстоятельство, которое существенно дополняло картину.

Можно сказать, что Рифмач брал на себя функции КГБ, который с давних лет использовал ту же самую методику по отношению к иностранцам, разве что только не давал рекламу своей деятельности в Интернете.

Девочки не просто ублажали богатых басурман-предпринимателей, но также поставляли Рифмачу информацию о том, что представляет собой тот или иной гость, каковы его деловые и человеческие качества, как он ведет себя в постели и так далее и тому подобное.

Плюс, что весьма немаловажно, — с кем гость встречается и о чем ведет переговоры.

Понятно, что не каждый лох-бизнесмен возьмет с собой девочку на деловые переговоры. Но при известной сноровке можно было узнать все, что необходимо хозяину, а если повезет, то и записать беседы бизнесменов на диктофон или сигнализировать Фомичеву, чтобы тот выслал на нужное место автомобиль со слухачами.

Иностранцы…

Еще каких-то десять лет назад каждый приезжий из-за границы в этот город был редкой птицей — из-за большого количества оборонных предприятий город был закрыт для посещения иностранцами.

Разумеется, это сказывалось на его внешнем облике — для своих состояние дорог и застройки было вполне привычным, да и чем нас удивишь! — на его снабжении продуктами и на культурном уровне.

А когда железный занавес упал не только на границах страны, но и в таких городах, как наш, то иностранцы хлынули сюда, как будто только и делали, что ждали, пока им представится такая возможность. Впрочем, такая гипотеза не была лишена оснований — эта губерния оказалась довольно лакомым кусочком для многих компаний, представителей которых здесь принимали с распростертыми объятиями в ожидании солидных инвестиций.

И вот Фомичев сумел наладить свой бизнес в новых экономических условиях и, что особенно важно, создать себе мощную рекламу на Западе.

Фирма казалась солидной и преуспевающей. Рекламаций почти не было, и доверчивые иностранцы с удовольствием пользовались предоставляемыми секс-экскурсионными услугами, не подозревая о том, что при этом становятся объектами пристального наблюдения.

Надо сказать, что в отличие от КГБ Фомичев почти не использовал в своей работе шантаж, поскольку он, как вы понимаете, не ставил своей целью завербовать того или иного бизнесмена с целью заставить его скачивать секретную информацию разведывательного характера.

Его намерения были гораздо прозаичнее — знать о том, что происходит в области.

То есть: иметь предельно четкую и по возможности максимально полную информацию о международных связях местных предпринимателей, о поступлениях денежных средств, о неизбежных подводных течениях в заграничных контактах здешних деловых кругов.

— Я хочу на время затаиться и переждать, — Раменский продолжал объяснять мне свой план, — а пока мне необходима информация о намерениях Рифмача. Я хочу знать, что сейчас происходит в этой конторе, чем живет и дышит Фомичев. Здесь важна любая информация, потому что даже мелочи при умелом их анализе могут вывести нас на заказчика недавних убийств. Причем информация эта должна быть получена именно изнутри, человеком, который будет вхож в ближайшее окружение Фомичева.

— И роль этого человека вы намерены предназначить мне? — спросила я, уже зная ответ. — Но в каком же качестве я там появлюсь? Я, конечно, могу выдать себя за девочку для иностранца, тем паче что с языками у меня полный порядок. Но таким образом я не доберусь до самого Фомичева, меня просто передадут сотруднику, который занимается подбором кадров.

— Разумеется, — с готовностью согласился со мной Раменский. — Вы и не будете играть эту роль. Сделаем по-другому. Скажем, вы представляете некую фирму, которая может поставлять Фомичеву кадры.

— Это уже интереснее.

— У меня найдется человек, который сможет вас отрекомендовать. Есть такой чиновник в мэрии — Юрий Ильич Пастухов. Так вот, он женат на сестре Рифмача, — пояснил Андрей Васильевич.

Раменский объяснил, как это произошло. Пастухов сначала женился на Алле Фомичевой, а уж потом просек, в какую «семью» он попал.

Собственно, сама Алла не поддерживала активных связей со своим братом. Так, иногда принимала денежную помощь в качестве подарка на собственные дни рождения и бывала у Рифмача на его.

Но после того, как она вышла замуж за аппаратного человека, Роберт Иванович быстро смекнул, какую пользу можно извлечь из этого брака, и стал навещать сестру чуть ли не каждый день.

Пастухов, когда просек ситуацию, схватился за голову, но отступать уже было некуда.

Роскошная квартира, автомобиль, солидные подношения — Юрий Ильич принимал все это как должное, делая скидку на свое положение в мэрии.

Пастухов полагал, что его задаривают родственники супруги по татарской линии — Алла, собственно, была по паспорту Алией.

Но все оказалось гораздо серьезнее, когда Юрий Ильич переговорил с Рифмачом один на один на следующий же день после свадьбы.

Теперь Пастухов понял, что просто так его не отпустят, и решил, что если уж нельзя повернуть назад, то нужно извлечь максимальную выгоду из создавшейся ситуации. Он стал работать на Рифмача.

Разумеется, его коллеги вскоре узнали, с кем породнился Пастухов.

По идее Юрия Ильича должны были бы под благовидным предлогом уволить с госслужбы, но чья-то крепкая рука продолжала поддерживать его кресло, и Пастухов даже получил повышение.

Очевидно, какие-то фигуры в администрации извлекали определенную пользу из его родства с Рифмачом. Как-никак в криминальном бизнесе традиционно крутились хорошие деньги, и, действуя разумно, можно было словить свой интерес, при этом не особенно замаравшись.

Как бы там ни было, Пастухов продолжал работать на прежнем месте, пересидев двух губернаторов и трех мэров. Наверно, каждый из новых руководителей извлекал какую-то пользу для себя, используя родственные каналы Пастухова. А может, и области кое-что перепадало.

С этим-то человеком и свел меня Раменский. Мы подъехали к мэрии вечером, и Андрей Васильевич, сидя в автомобиле, сверял время на своем «Роллексе» с сигналами точного времени по «Радио-один».

Ровно в шесть из здания вышел тот самый худощавый джентльмен, которого я видела в зале кафе «Нимфа». Это и был Пастухов.

— Вот, Юрий Ильич, — представил меня чиновнику Раменский, — это моя Женя. Помимо разнообразных талантов и внешности, которыми ее щедро наградила природа, моя знакомая еще и толковый бизнесмен.

— Да? — вяло отозвался Пастухов. — Очень рад за вашу знакомую. И что же дальше?

— Я полагаю, что вы усмотрите определенный интерес в сфере ее деятельности, — терпеливо объяснял Раменский. — Более того, вы можете поставить идею — заметьте, я дарю вам ее просто так, исключительно из доброго отношения — на поток с тем, чтобы извлекать из этого в дальнейшем неплохие дивиденды.

— Вкратце изложите, — попросил Пастухов. В его голосе я не заметила ни малейших признаков какой-либо заинтересованности.

— Идея такова, — тут же оживился Андрей Васильевич. — Женя — полиглот. У нее столичная подготовка в одном из военных заведений, она, кстати, из генеральской семьи. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Пока нет, — коротко ответил Пастухов сухим голосом. — Но вы продолжайте, продолжайте, я еще располагаю кое-каким временем.

— Перехожу к главному, — объявил Раменский. — Мы создаем фирму…

— Мы?

— Ну вы, мы — там посмотрим, главное сейчас — получить положительное решение… Ну вы понимаете, о ком я сейчас говорю.

Пастухов кивнул.

— Создается фирма, — Раменский решил употребить нейтральный оборот, — которая специализируется на разговорных иностранных языках. Профиль самый широкий. Сюда ведь и японцы ездят, и голландцы, верно? Во-от. А параллельно с этим…

— Можете не продолжать, — прервал его Пастухов. — Я все уяснил.

Юрий Ильич внимательно посмотрел на Раменского, как бы взвешивая серьезность его намерений. Потом он перевел взгляд на меня и тихо сказал:

— Я провентилирую этот вопрос. Мне нравится подход, совмещающий языковую и профессиональную подготовку в бизнесе, который вы имеете в виду. Завтра в десять я вам позвоню.

Пастухов сдержал обещание. Ровно в десять в автомобиле Раменского раздался звонок.

Юрий Ильич связался с моим боссом по мобильному телефону и таким же надтреснутым, бесцветным, как и вчера, голосом предложил обсудить главные детали — в том числе и финансирование проекта — «непосредственно на месте», как он выразился.

Было сделано также весьма существенное добавление. Пастухов счел долгом уточнить:

— На встречу должна приехать ваша протеже Охотникова. К сожалению, ваше присутствие, Андрей Васильевич, пока нежелательно.

— Да-да, я понимаю…

— После известных событий, — продолжал Пастухов, — мой родственник не хочет с вами встречаться. Впрочем, думаю, что в случае успеха предложенной вами деятельности ситуация может измениться. Пока же мой родственник воспринимает ваше предложение как жест доброй воли и намерение загладить прошлые ошибки. Но этого еще недостаточно — так он просил вам передать…

— Знаете, Юрий Ильич, я очень рад, — с предельной искренностью проговорил в трубку Раменский, а сам с хитрецой подмигнул мне.

* * *

Загородный дом Рифмача сильно отличался от резиденции моего босса.

Если у Раменского каменное строение и сад с частью леска можно было бы сравнить с имением, то владения Фомичева напоминали крепость.

Трехэтажное здание имело пристройки в два этажа и одноэтажный флигель. На самом верху дома красовалась башенка, украшенная развевающимся на зимнем ветру флагом с изображением вставшего на дыбы дракона, который извергает струю красного пламени.

Подъезжая на выделенном мне Раменским «Опеле» к комплексу зданий, принадлежащих Фомичеву, я подверглась проверке еще до того, как притормозила у шлагбаума перед железными воротами, снабженными табличкой с таким вот любопытным текстом:

«Внимание! Вы приблизились к частным владениям! Здания и прилегающая территория охраняются. Любые попытки самовольного проникновения внутрь могут привести к опасным последствиям!»

И ниже красовался еще один плакат: «Проезд контролируется охранной фирмой „Атос“.»

А еще приблизительно за сто метров до шлагбаума я стала замечать замаскированные на деревьях видеокамеры и локаторы, встроенные в столбики по обеим сторонам шоссе, — они как бы создавали подобие ограждения, хотя овраг справа был неглубоким, а слева кювета вообще не было, лишь шумел ветвями еловый лес.

Эти невыразительные столбики служили как бы коридором проезжающей машине и вели ее только вперед — с какого — то участка пути развернуться уже было невозможно, и волей-неволей случайно заехавший сюда человек должен был притормозить у ворот с постом охраны.

Тут его ожидали тщательная проверка документов и пристальные взгляды постовых, сверяющих фото в паспорте с его физиономией.

— Охотникова Евгения Максимовна, — произнес вслух зверского вида человек в утепленном хаки с автоматом через плечо.

Он ушел с моим паспортом в будку, оставив меня под присмотром двух таких же молодцов. Через стекло я видела, как он сверяется с журналом, где, очевидно, должна была быть записана моя фамилия и указано время, в которое я намеревалась прибыть.

— Все правильно, — так же жестко сказал он, возвращая мне паспорт.

— Конечно, — подтвердила я, пряча документ.

— Поедете направо, потом прямо, — показал мне дорогу охранник. — Скорость ограничена до сорока километров в час. Когда вырулите на центральную дорогу, снизьте скорость до пяти.

Я последовала приказу охранника и уже через несколько минут с положенной скоростью проехала по узкому шоссе между тесно растущих елей, выкатила на центральную дорожку, которая вела к едва видневшемуся впереди дому-крепости Роберта Ивановича Фомичева.

Глава 4

Меня, разумеется, ждали. Уже на центральной дорожке раза два мне попадались фигуры в полушубках, которые провожали мою автомашину взглядом, что-то сообщая при этом по рации, — мол, объект приближается.

У крыльца, которое также было украшено фигурами драконов — видимо, не так давно, уж больно новенькими казались скульптуры, — меня встретил строгий вежливый человек в добротном костюме из черной шерстяной ткани. Он открыл передо мной дверь и пригласил в дом, пообещав, что за машиной присмотрят.

— Замечательно. Тогда уж и вымойте ее заодно, — нагло попросила я.

— Хорошо, — после секундной заминки произнес встретивший меня человек, хотя по выражению его глаз можно было представить, что ему хотелось сказать совсем другую фразу и совсем другим тоном:

«А тут вам, между прочим, не автомойка, милочка. Пользуетесь, блин, гостеприимством».

В холле меня сначала вежливо проверили металлоискателем и только потом пригласили пройти.

— Роберт Иванович ожидает вас, — сообщил мне один из людей, облаченных в такой же черный костюм, как и у человека, встретившего меня, наверное, в угодьях Рифмача этот прикид выполнял роль униформы. — Хозяин просил вас пожаловать к обеду — все сейчас будут садиться за стол.

— Очень приятно, — отозвалась я, хотя картина, которую я нарисовала в своем воображении, приятной мне отнюдь не казалась.

Совместные трапезы у бандитов — это особый ритуал, который в некоторых группах неукоснительно соблюдается. За едой решаются самые важные вопросы дальнейшей деятельности, обсуждается текущая ситуация и распределяются обязанности, а подчас и выносятся приговоры.

Приглашенные к столу переходят тем самым как бы в ранг посвященных, и это налагает на них определенные обязательства. Мне такая перспектива не очень нравилась, но не принять приглашения я не могла.

Но оказалось, что за столом сидит вовсе не десяток мордоворотов во главе с хмырем-главарем, а очень даже изысканное общество.

— Прошу вас, госпожа Охотникова, — тихо сказал мне прислуживающий за столом человек, отодвигая для меня старинный стул с высокой резной спинкой и сиденьем из красного бархата.

— Присоединяйтесь, Евгения Максимовна, — раздался сиплый голос.

В торце стола сидел плюгавый человек, который, судя по всему, был главным в этой компании. Роберт Иванович Фомичев оказался человеком, которому уже перевалило за шестьдесят, и было видно, что он добился в жизни многого, хотя и заплатил за это очень дорогую цену.

«Проклятые рудники», — шутили мы в школе, когда на нас нападал приступ кашля — в преддверии ли простуды, либо когда школьник просто подавился коржиком в буфете во время большой перемены.

Голос же Роберта Ивановича напоминал голос человека, который в феврале неделю пил пиво из бочки, сидя в ледяном погребе.

Черты его лица — жесткие, как бы небрежно вырубленные топором из подвернувшегося под руку куска древесины, также не располагали к сердечному общению с этим человеком. Тонкие длинные губы, чуть задранный кверху нос, у которого будто бы случайно отхватили самый кончик, оттопыренные уши, глубоко посаженные темные мутные глаза, рваный шрам на низком лбу — короче, типичный «преступный тип» в физиогномической классификации Ломброзо.

Переходя на более возвышенный язык, можно было бы сказать, что его лицо несло на себе печать многих лет, проведенных в зоне, что невозможно было «поправить» ни за какие деньги ни на каком заграничном курорте.

— Вы предпочитаете обычную кухню или вегетарианскую? — осведомился Фомичев.

— Спасибо, обычную, — ответила я. — У вас очень уютный дом.

Роберт Иванович Фомичев довольно улыбнулся и понимающе кивнул. Комплименты он явно любил, хотя и знал им истинную цену.

— Подновили немного перед приездом большого гостя, — пояснил он. — Кстати, позвольте вам представить: моя дочь Ксения.

Подбородок Рифмача чуть приподнялся по направлению к светловолосой девушке, сидевшей от него слева. Та подарила мне белозубую улыбку.

— Ее жених господин Джон Беннет, английский коммерсант, — подбородок переместился на стройного молодого человека, сидевшего рядом с девушкой.

Ксения наклонилась к нему и что-то быстро зашептала на ухо своему суженому.

— Nice to meet you, — с максимальной сердечностью обратился ко мне англичанин.

— Он не петрит по-нашему, — без смущения пояснил Рифмач. — Зато дочурка моя все перевести может, она у меня в Лондоне учится. Они и познакомились там, на этих… как их… дебри, что ли?

— Дерби, папа, — поправила его дочь. — Это такие скачки.

— Во-во, — удовлетворенно кивнул Рифмач. — И Джон говорит, что ему тут нравится и что он не прочь бы сюда переселиться.

Рифмач подмигнул сидевшей справа от него молоденькой девице довольно вульгарного вида. Она явно была из породы «любовниц бандитов» — Рифмач периодически поглаживал ее по руке, и я заметила, что пару раз он под столом хватал ее за коленки.

— Лучше бы наоборот, — еле слышно произнес лысый длинноносый парень, расправлявшийся с ногой индюшки. — Как вы думаете, Роберт Иванович?

— А что? Мы и в Англии такой домик забабахать можем. Это у нас без проблем. Вот что, Кент, набросай-ка за недельку смету, если сам вызвался. Ты же у нас головастый по жизни, вот и прикинь на досуге. Да вот и с нашим бухгалтером посоветуйся. Да, Валентина Егоровна? Присоединитесь к нашим общим усилиям?

Рифмач кивнул женщине бальзаковского возраста, сидевшей рядом с лысым; та мгновенно изобразила на лице готовность сесть за калькуляцию.

Фомичев был явно доволен тем, что сумел между делом нагрузить работой сотрудников. Роберт Иванович с особой рьяностью принялся за птицу, пренебрегая специальными столовыми приборами из серебра и разрывая куски прямо руками.

Кроме самого Рифмача, его дочери с женихом, бухгалтера Валентины Егоровны и лысого, который, очевидно, отвечал за общую координацию, за столом сидели еще три человека. Одного из них я уже имела возможность повидать, правда, совершенно в другой обстановке.

Юрий Ильич Пастухов откровенно напивался. Чиновник мэрии больше налегал на водку, не замечая ни дорогих коньяков, ни элитных французских вин.

Разносивший блюда человек не успевал наполнять его рюмку — Пастухов опрокидывал в себя одну за одной, явно стремясь набрать «свою» дозу.

Женщина в татарском наряде возле него — супруга Пастухова — с неодобрением поглядывала на Юрия Ильича. Сама она вяло потягивала фруктовый сок и изредка ковырялась в овощном салатике, наверно, соблюдала диету; судя по ее талии, пока безуспешно. Время от времени она решительно отодвигала от себя салат и углублялась в самоучитель татарского языка, беззвучно шевеля при этом жирно накрашенными губами.

Последний персонаж за обеденным столом не требовал напряжения мозговых извилин для того, чтобы установить его статус.

Петро — так периодически обращался к нему лысый — явно был «быком», руководителем боевого отряда Фомичева. Квадратные плечи, круглая харя, золотая цепь на шее в два пальца толщиной. В общем, герой нашего времени. Надеюсь, что это время когда-нибудь кончится…

Тем временем Ксюша перевела Беннету фразу своего отца. Тот сразу оживился и затараторил — Ксюша едва успевала за ним.

— О, это очень интересный проект! — Тут Ксюша прыснула в кулак и пояснила отцу: у Джона в Гриноке дом в два раза меньше этого, а в Лондоне он снимает квартиру. Джон говорит, что в Англии жить хорошо и удобно и что там не бывает таких морозов.

— Вот и славно, — кивнул Рифмач и тут же настороженно поинтересовался у дочери: — А чего это он так прибедняется? Бизнес вроде неплохой, Кент справки у тамошних юристов наводил. Иначе, думаешь, я согласился бы на ваш брак? Он что, не может виллу себе купить?

— Да нет, папа, ты просто не понимаешь, — принялась объяснять Ксюша. — Он может и виллу, и остров, но… у них так не принято. По крайней мере в тех кругах, где вращается Джон.

— Ну так надо менять нравы, — резонно заметил Рифмач. — Чего стыдиться-то, если деньги честно заработал? У нас все гораздо проще.

— И Джон еще говорит, что в Британии нет такой преступности, как здесь, — продолжала переводить Ксюша. — Он считает, что в России сейчас очень силен криминальный элемент, и это одна из основных проблем, которая требует незамедлительных действий.

Рифмач поперхнулся индюшкой. Все за столом замерли. Петро, Кент и Валентина Егоровна выжидательно смотрели на босса. Только Пастухов продолжал пить водку, а его супруга снова уткнулась в самоучитель.

— Особенно в вашем городе, говорит Джон, — добавила Ксюша. — Он прочитал в газетах, что недавно у вас была целая серия громких заказных убийств. Джон был просто потрясен этим. Куда же смотрит ваша полиция, спрашивает он? Неужели нельзя что-то предпринять?

Судя по тому, что Ксюша нарушила мирную обстановку за обедом, она либо была изрядной стервочкой, либо наивной дурочкой, которая представления не имеет о том, чем занимается ее отец.

Наверно, она полагала, что такие замки можно строить на деньги, которые получены от честной торговли пирожками на проспекте…

Пауза несколько затянулась. Джон Беннет сидел с дурацкой улыбкой на лице и ждал, что ему сейчас ответит будущий тесть.

Роберт Иванович Фомичев в раздражении бросил недоеденное крыло на фарфоровую тарелку, вытер пальцы и углы рта салфеткой и усмехнулся.

— Проблема существует, что и говорить. Но ведь вспомните мировую историю. Потомки пиратов — Морганы, да, теперь одни из самых богатых и уважаемых людей в мире! Да и в Америке с этой проблемой разобрались. Теперь эти деньги работают на благосостояние всей страны. Вот и у нас будет то же самое.

Похоже, Роберта Ивановича не очень удовлетворил собственный ответ. Он скомкал салфетку, бросил ее на стол и приказал своему соратнику:

— Кент, объясни-ка ему популярно, что я имел в виду! У тебя это лучше получится.

— Видите ли, — мгновенно затараторил лысый, положив нож и вилку, — в России существуют условия, отличающиеся на данный исторический период от условий так называемых цивилизованных стран. Экономика страны в развале, кризис власти очевиден. И, как это ни парадоксально, некоторые наиболее прогрессивные… э-э… теневые бизнесмены берут на себя роль стабилизационного фактора. Вот посмотрите сами…

И дальше все в том же духе. Подобные теории мне не раз приходилось слышать от самых разных людей — от бандитов до пенсионеров на лавочках. И те и другие говорили с пылкой убежденностью, демонстрируя подозрительную подкованность в социологии.

Джон Беннет выслушал его, молча кивая, а потом вдруг спросил:

— Скажите, господин Кент, а ваши предки родом случайно не из Британии?

Фомичев хрипло рассмеялся.

— Его предки родом из Бердичева, — ответил он за Кента. — Их имена-отчества русскому человеку ни в жизнь не выговорить. А Кент — это у него кли… то есть дружеское прозвище в нашем коллективе.

— О\'кей, Кент, — воскликнул Джон Беннет. — Можно я тоже буду вас так звать?

— Без проблем, — позволил лысый. — Я уже привык. Хоть горшком назови, только в печку не ставь. Это у нас пословица такая…

— И я еще вот что скажу, — неожиданно заявил Рифмач, хотя тема уже казалась исчерпанной, — насчет этих «мочиловок» в нашем городке. Ты переводи ему, доченька, переводи, как ты умеешь, помягче. Дело тут в людях. Менять надо верхушку руководства, это козлу понятно. Коррупция, разумеешь, англичанин? Вот когда нужных людей посадим, все будет за… замечательно.

— Кадры решают все, — меланхолически поддакнул Кент. — Русская народная мудрость.

Обед завершился фруктовыми желе и пирожными, испеченными в виде маленьких драконов.

— Моя эмблема, — похвастался Фомичев, откусывая дракону голову. — Решил завести герб, нанял тут одного, чтоб родословную мне выкопал, а он говорит — ни в какую, не пропирает, мол, за любые бабки не пропирает. Ну и я решил — чего мне копаться в предках, лучше я свой герб закажу. Разве плохо?

— Оч-чень хорошо, — невразумительно произнес Пастухов. — По-моему, в-водка к-кончилась. Нельзя ли еще принести немножко?

— О нет, милый, — захлопнула самоучитель Алия. — Тебе пора бай-бай.

— Бай-бай, — решив, что с ним прощаются, отозвался Беннет.

Все, кроме Пастухова, которого уводила в спальню супруга, перешли в курилку, как выразился Рифмач, — огромную комнату, где стояли четыре кожаных дивана, несколько глубоких кресел и круглые мраморные пепельницы на высоких подставках.

— Вот нализался! — шепнула мне на ухо девица Рифмача. — Вечно так — напьется и в отвал, а его жена мне потом на жизнь жалуется. Изводит разговорами, как будто у меня других дел нет!

— Да у нее по лицу видно, что муж у нее… — и я скривила углы рта, намекая на сексуальную несостоятельность Пастухова (хотя откуда же взяться здоровым человеческим отношениям при таком нервном образе жизни?). — Я бы на ее месте давно себе дружка завела. Либо молоденького, либо «папу» постарше.

Я решила подыграть подружке Рифмача, изобразив из себя птицу ее же полета. Джильда — так звали мою собеседницу, наверно, тоже «дружеское прозвище в этом коллективе» — охотно разговорилась.

— Лучше постарше, — решительно сказала она. — Молодые только о себе и думают, как бы побыстрее кончить. Раз-два и все. А те, которые уже что-то в жизни понимают, о, те сначала тебя ублажат, а потом уже сами заканчивают. Все капельки из тебя выжмут.

И она с нескрываемым вожделением поглядела на Роберта Ивановича.

— И правда, — поддакнула я. — С этим алкоголиком, который бай-бай, не сравнишь. И как его только на работе держат! Вмиг бы вылетел, если бы не… Ну ты понимаешь. Прав был Роберт Иванович — надо менять кадры, а то с ними каши не сваришь.

— Так папа… ну, то есть Робик, этим и занимается, — согласилась Джильда. — У них постоянно разговоры ведутся о том, кого куда определить. Ой нет, определить — это когда того… в ящик. Я имела в виду назначить. Робик говорит, что скоро…

В это мгновение послышался тонюсенький писк, и Кент снял с пояса пейджер.

Прочитав сообщение, он закусил губу и посмотрел сначала на Беннета, а потом перевел взгляд на Рифмача. Его лицо выражало полную растерянность.

Роберт Иванович понял: что-то стряслось. Он жестом подозвал к себе Кента, и тот, склонившись к Рифмачу, начал шептать ему на ухо.

— …С ним была одна из наших… — долетали до меня обрывки фраз. — …кто же знал, что так получится… Мы ведь всех обслуживаем…

Судя по жесткому взгляду, который Рифмач сразу же устремил на жениха своей дочери, я поняла, что Джон Беннет воспользовался услугами секс-туризма, которые предлагала иностранцам фирма Фомичева.

Сложившаяся ситуация оказалась довольно двусмысленной. С одной стороны, Роберт Иванович был крайне недоволен поведением англичанина, с другой — Рифмач не мог позволить себе упустить такую выгодную партию для своей дочери, и надо полагать, он также рассчитывал что-то поиметь и с английского бизнеса своего будущего зятя, и с его положения в деловых кругах Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.

— …имеется в наличии звукозапись… — заканчивал свой доклад Кент.

Рифмач задумался.

— Значит, так, — тихо произнес он (впрочем, сиплые люди, насколько бы тихо они ни говорили, все равно говорят достаточно громко, иначе у них вообще не получится исторгнуть из себя ни звука), — девку ко мне завтра с утра. Пусть расскажет, как он и что. Куда и сколько раз. Надеюсь, без извращений?

— Ну что вы, Роберт Иванович, как можно, — ужаснулся Кент.

— Ну и ладно, — проговорил Рифмач. — Будем считать, что замяли. На всякий случай контакта не прерывать, а очередной секс заснять во всех подробностях. Пусть в моем архиве полежит, вдруг да сгодится. Уяснил? А теперь давай покалякай с гостьей.

Кент кивнул и двинулся ко мне. Присев рядом со мной на диван, он дождался, пока Джильда закончит рассказ о крокодильем питомнике в Майами, а потом, извинившись за то, что прерывает нашу беседу, попросил меня уединиться с ним в кабинете.

— Мы обсудим ваше предложение, — пояснил Кент, укоризненно глядя на Джильду, которая громко засмеялась при слове «уединиться».

Кабинет располагался в одной из комнат первого этажа. На мраморном полу просторного помещения довольно дико смотрелась рядовая офисная мебель.

— Мы обсчитали ваше предложение, — Кент сразу взял быка за рога. — Оно показалось нам достаточно интересным, но… Получается, что контора начнет приносить прибыль не раньше, чем через два—два с половиной года. Срок, сами понимаете, не вдохновляющий. У вас есть какие-то соображения на тему, как все это ускорить?

— Да, конечно, — уверенно заверила я его. — Имеется возможность работать с ускоренными программами обучения; я имею в виду, конечно, язык, все остальное будет ведь по вашей части, так?

— Разумеется.

— Ну вот, — продолжала я. — Новые методики позволяют овладеть как минимум двумя тысячами слов за месяц с небольшим. Таким образом…

И я нарисовала ему потрясающую картину предполагаемой деятельности.

Врала я достаточно вдохновенно и, кажется, смогла убедить Кента в возможности экстренного обучения разговорному языку предполагаемого контингента девиц для обслуживания иностранцев.

— Хм, это меняет дело, — удовлетворенно проговорил Кент. — Но существуют ли подобные разработки по не очень популярным языкам?

Я тотчас же заверила Кента, что главное тут — обеспечить базу. А там хоть язык банту, хоть датский, были бы денежки.

— Ну, тут проблем не будет, можете не волноваться, — махнул рукой Кент. — Выделим обязательно. Но основной упор все равно ведь будет идти на романо-германские. У нас есть, конечно, несколько единиц с английским, немецким и французским, но хотелось бы присоединить сюда испанский и итальянский и поставить дело на поток.

«Поставить дело на поток» — любимые слова всех бизнесменов, это я уже знала по личному опыту. Мы еще раз прикинули смету, а потом, когда основная часть предварительной работы была закончена и Кент слегка расслабился, я решила его немного разговорить.

— Как у вас в фирме поставлена безопасность? — поинтересовалась я. — Последние события — я имею в виду заказные убийства — показывают, что даже очень солидные люди не могут обеспечить сохранность своей жизни. А если у нашего предприятия будет хотя бы несколько случаев наездов или не дай Бог стрельбы, то, сами понимаете, фирме просто перестанут доверять.

— Насчет наездов — это без проблем, — тут же отозвался Кент, — тут все схвачено, никто просто-напросто не посмеет хвост поднять. А вот что касается «заказухи»… как бы вам сказать…

Тут Кент слегка замялся и нежно погладил свою отполированную лысину.

— В общем, тут дело темное, сами голову ломаем, — неохотно проговорил он. — Понимаете, то, что происходит… то есть происходило, тьфу-тьфу-тьфу, где деревяшка?.. нас почти не коснулось впрямую. Но в целом ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Нам очень не нравится эта «мочиловка», как-никак все уже сложилось, и перетрясать расклад заново — о, тут надо быть двужильным.

Похоже, что Кент не врал. Или просто не был достаточно информирован. Во всяком случае, я решила просто принять к сведению гипотезу, что координатор фирмы Рифмача «не в материале» относительно тех таинственных заказчиков, которые обратились к Рифмачу с намерением убрать моего босса Раменского.

— Да, кстати, о Раменском, — вспомнил Кент. — Наверное, не надо объяснять, что он в контрах с нашим главным. Поймите меня правильно — когда я говорю «в контрах», это не значит, что тот или другой способны на какие-то резкие жесты. В том числе тот, который имел место не так давно в кафе «Нимфа».

Ага, значит, Кент уверен, что Фомичев не имеет отношения к покушению на Раменского. Или он просто пудрит мне мозги, или это действительно так.

Я, конечно, прекрасно понимала всю тонкость данной ситуации. Если Фомичев действительно намерен в ближайшее время устранить Раменского, то он вполне может сделать вид, что хочет снова «задружиться», и принимает меня с моими идеями в качестве миролюбивого жеста. А на самом деле на какую-нибудь крышу поблизости от пентхауса Раменского уже залегает очередной снайпер.

Снайпер…

Хм, а ведь вот что любопытно: если вспомнить, каким образом были убиты все предшествующие «большие люди», то окажется, что к каждому из них был применен определенный метод.

Если это работа рук Рифмача, то можно только поаплодировать его изобретательности.

Винтовка с оптическим прицелом, охотничье ружье, натасканная собака…

Что-то это все мне напоминает… Ну да, конечно же: спортивные состязания. Тот же результат, но каждый раз применяется новый метод…

— В общем, зарегистрироваться можно хоть завтра, — продолжал обсуждать нашу тему Кент. — Даем рекламу во все издания, потом…

Тут снова запищал его пейджер. Кент сорвал его с пояса, прочел сообщение и снова окаменел. Он сидел некоторое время не подымая глаз.

И, когда он наконец снова посмотрел на меня, его взгляд был уже совсем другим. В нем не было ни делового, ни тем более дружеского расположения — только холод, недоверие и страх.

Да-да, самый настоящий страх. Губы Кента продолжали формовать слова — что-то необязательное и само собой разумеющееся про лингафонные кабинеты, почасовую программу и стипендии, — но я понимала, что в его башке сейчас крутится нечто совсем другое.

Наудачу закончив длинную фразу, Кент вскочил с кресла и, быстро извинившись, сказал, что он скоро вернется. Лысый пулей выскочил из комнаты и закрыл за собой тяжелую толстую дверь из красного дерева.

Вернее будет сказать — захлопнул. Собачка английского замка весело лязгнула и легла в паз. Я оказалась запертой в комнате.

Даже такая роскошная тюрьма — все равно тюрьма. Пусть на окне — венецианское стекло и витражи, все равно оно зарешеченное.

Да, собственно, чем отличается крепость от тюрьмы? Охрана, вооруженная до зубов по последнему слову техники, — от тюремщиков, бренчащих ключами?

Только лишь тем, что в случае «крепости» человек добровольно заключает себя в темницу, стараясь сделать ее как можно более комфортабельной.

Забавно то, что многие люди думают приблизительно так: чем больше денег, тем больше свободы. Ничего подобного, господа!

Рано или поздно наступает такой момент, что свобода становится тюрьмой, которая во времена вашей бедности и не снилась вам даже в самых кошмарных снах. Вы не можете буквально ни шагу ступить без сопровождения. О том, чтобы просто так прогуляться по улицам, не может быть и речи. Не говоря уже о посещении театров, кино, дискотек да и просто магазинов. Что, нравится?

Вся спонтанность жизни летит к черту, вы не можете, если вам вдруг взбредет в голову, направиться вон на ту горку для того, чтобы просто поваляться на траве да похлебать водицы из родника.

Перед вами по местности предполагаемой прогулки должна пройти целая экспедиция на предмет выяснения степени безопасности маршрута, за кусточками и на высотах залягут стрелки, возле вас неотлучно будут присутствовать хмурые дяди, готовые при малейшем шорохе выхватить из кобуры под мышкой пистолет.

Вот вам и свобода.

Так что, мечтатели, выбирайтесь поскорее из бедности, но, пожалуйста, не стремитесь высоко наверх — там мало чистого воздуха…

Я посмотрела на табло электронных часов — Кент покинул меня пять минут назад.

Интересно, что же такое ему прислали по пейджинговой связи, что лысый вынужден был буквально бежать от меня?

Или я преувеличиваю?

Может быть, я тут на самом деле ни при чем, а просто получено какое — то сверхсрочное сообщение, которое нужно согласовать с начальством?

Но почему меня тогда заперли? И сколько мне тут еще суждено находиться?

Нет, явно произошло что-то экстраординарное. И это «что-то» имеет отношение ко мне.

Что ж, я могу так сидеть долго. Если это испытание на прочность, то зря стараетесь, господа, в моей жизни бывало еще и не такое…

* * *

— Будешь сидеть сорок минут, пока все пойдут на площадку для игр, — злорадно сказала мне пионервожатая, вталкивая меня в изолятор.

Я уже готова была расплакаться и сдерживалась из последних сил.

Ну как мне было объяснить этой великовозрастной дуре, что не нарочно, честное пионерское, не нарочно я пролила какао на ее блузку во время завтрака в столовой летнего оздоровительного лагеря «Ромашка», куда я ездила уже второй год подряд.

В изоляторе все было плохо — и чересчур жарко, и вообще страшновато, честно говоря.

У нас один мальчик из младшего отряда недавно заболел желтухой и лежал здесь целых три дня, пока его не перевезли в город. Так что я всерьез боялась заразиться этой опасной болезнью.

Я сначала долго стояла в дверях, не решаясь даже ступить шаг на дощатый пол, не говоря уже о том, чтобы присесть на табуретку или кровать.

Даже дышала я с опаской, мне чудились в воздухе мириады злобных микробов.

Но альтернативы у меня не было, и я вскоре уже дышала полной грудью, а поскольку мой зоркий взгляд приметил незапертую форточку, то я и сама не заметила, как оказалась на кровати рядом с окном и, сдвинув занавеску на свою сторону, наслаждалась прохладой.

После того, как я раз двадцать мысленно пожелала пионервожатой во время утренней линейки провалиться под землю, прошло всего шесть минут.

Осталась еще уйма времени!

Что же я буду делать в эти длинные тягучие полчаса? Я закрыла глаза, думая, что просижу так минуту, и открыла их через двадцать секунд, судя по часам, висевшим над входом в изолятор.

Да как же это так! — возмутилась я. — Когда мы играем в догонялки или в секреты, то час, а то и полтора пролетает незаметно! Почему же сейчас время идет по-другому? Или дело тут не во времени, а во мне?

Наверное, это был самый главный вопрос, который я задала себе в детстве. Может быть, именно он и предопределил всю мою жизнь…

«Значит, я могу по-разному воспринимать время, — сосредоточенно думала я. — А может быть, не только время? Может быть, и папу, и маму, и друзей? И школу? И саму себя? Вот сейчас, например, я себя очень хорошо воспринимаю. А иногда — так разыграюсь, что как будто меня и нет. Что же все это означает?»

Все остальное время я провела в размышлениях. Собственно говоря, стоило бы назвать это медитацией, хотя это слово по отношению к десятилетнему ребенку звучит несколько выспренно. И тем не менее это так.

Я словно бы потерялась в крохотной палате изолятора, была одновременно и здесь, и снаружи, везде и нигде, удалялась на сто веков назад и улетала в неопределенное будущее.

Никаких конкретных картинок при этом я не видела, но ощущение вечности пронзило меня тогда с ног до головы. Я начала что-то очень важное понимать, хотя спроси меня тогда кто-нибудь: что же тебе открылось? — я лишь развела бы руками…

В изолятор ворвалась испуганная пионервожатая — она, оказывается, позабыла обо мне и увела детей в лес. Я просидела в одиночном заключении не сорок минут, а целых три с половиной часа.

Как ни странно, я была даже благодарна своей тюремщице за то, что из-за ее прихоти я получила такой невероятный мистический опыт.

…Это ощущение снова пришло ко мне в разведгруппе «Сигма», когда мне пришлось четыре часа простоять по колено в воде с винтовкой наперевес в ожидании тарелки, которую мне должны были бросить из кустарника. Точное время броска не указывалось и само собой предполагалось, что курсантки будут ждать столько, сколько потребуется. Это упражнение воспитывало одновременно и терпение, и умение сконцентрироваться в нужный момент.

Да что я говорю, какое там «в момент»! В одну тысячную долю момента!

Комары, мухи, слепни, лягушки, мальки, пауки, мокрицы, даже проползавшая неподалеку змея к исходу второго часа были уже не в счет. Тело зверски чесалось, в глазах постепенно набирали обороты красные круги — немилосердно пекло солнце.

Но потом весь дискомфорт куда-то испарился. Я просто стояла в воде и была готова выстрелить, когда полетит тарелка. Мне вдруг стало очень хорошо — как-то по-особому пусто и спокойно.

И, когда мимо меня просвистела тарелка, я успела выстрелить и с искренним наслаждением смотрела, как падают в воду раздробленные осколки.

Зачет был сдан.

* * *

— Не заскучали тут? — раздался сиплый голос Рифмача вслед за скрипом открывающейся двери. — Вы уж не обессудьте, Женя, дела, знаете ли!

— Что-то случилось, Роберт Иванович? — осведомилась я спокойным голосом.

— Пока нет, — откликнулся Фомичев. — Но скоро, думаю, случится.

Вслед за хозяином вошел Петро и, аккуратно захлопнув дверь, остановился у входа, сложив свои кулачищи на животе. Рифмач оценивающе посмотрел на меня, вздохнул и глухо добавил:

— С вами случится, Евгения Максимовна. Именно с вами. Если…

Я вскочила с кресла. Поскольку в этой ситуации мне полагалось быть испуганной, я выпучила глаза и, задыхаясь, затараторила:

— Роберт Иванович! Мы все обговорили с Кентом. Мы составили приблизительную калькуляцию! Если она вам кажется чересчур велика, что ж, ведь все можно поправить, я вам обещаю!

— Во-от, — поднял палец Фомичев. — Все можно исправить, говорите? Это звучит разумно. Да только вот время у нас поджимает…

— Время? — продолжала я лепетать. — О, я совсем не тороплюсь, Роберт Иванович! Если хотите, я могу хоть всю ночь…

Фомичев сморщился.

— Ну ты, девка, даешь! — процедил он. — Зачем в Зою Космодемьянскую-то играть?

— П-простите?..

Вместо ответа Фомичев схватил меня за локоть и грубо бросил в кресло.

— Сука! — заорал или, вернее сказать, очень громко просипел Рифмач. — Тебя кто послал? Кто этот козел в погонах? Я же там всех в кулаке держу! Они что, сговорились, падлы, по своим кабинетам? Кто решил со мной в бирюльки играть?

— Я же вам сказала, Роберт Иванович, меня Андрей Васильевич к вам направил, — еле слышно пробормотала я. — При чем тут погоны?.. Если вы про военнообязанность, то я курсы медсестер…

— Ты в два счета расколешься у меня, сука ментовская! Если б не спешка… Ну, Петро, что делать будем? И с ней и вообще?

«Бык», казалось, был взволнован куда меньше, чем его хозяин. Очевидно, сказывалась привычка к экстремальным ситуациям.

— Ну с ней все понятно, — необычайно приятным басом отозвался Петро. — Ее опросить и в расход. А вот с остальным время действительно поджимает. У нас же тут на складе героина полторы тонны. Если что случится, нам таиландцы башку оторвут.

— В общем, так, — решительно произнес Фомичев. — Через минуту — другую приедет этот… ну ты понял. Пропустить без задержки, он нам сейчас очень пригодится. Я сейчас начну эвакуацию, а ты по-свойски разбирайся с этой сучкой. Даю тебе на все про все полчаса. Время пошло, Петро, начинай действовать. Делай с ней что хочешь, но я должен знать имя этой гниды.

— Понял, шеф, — бросил Петро вслед уходящему Фомичеву и подскочил ко мне.

Вынув из кармана скотч, Петро быстро прижал мои руки к подлокотникам и, несколько раз обмотав их лентой, прилепил меня к креслу.

Я чувствовала себя, как муха на липкой сладкой ленте, которые развешивали раньше в магазинах, но решила, что пока можно и покориться.

— Ну что, допрыгалась?

Петро наклонил ко мне свое квадратное лицо и обнажил зубы в улыбке.

— Лучше тебе начать говорить, — нежно произнес он, сунув руку в карман.

Оттуда он, однако, ничего не вынул. Наверное, просто погладил себя — вероятно, вид связанной женщины его возбуждал.

Прекрасно, если это так. Надо этим непременно воспользоваться, тем более что для меня это не составит большого труда.

— Начать… кончить… — лепетала я, не отрывая взгляд от его брюк, явно начавших набухать в паху. — Мы поговорим, да? Большой… какой ты большой… у тебя, наверное… нет, я не могу…

Призывно полуоткрытый рот. Глаза, подернутые поволокой. Высунутый, слегка дрожащий кончик языка. Медленно облизнуть губы.

Лицедейство, которое используется нами для привлечения мужчин, содержит минимум приемов, которые обычно срабатывают на девяносто девять процентов.

Как ни странно, за многие годы — да что там годы, века! — эти приемы остались без изменений, но отнюдь не потеряли своей действенности.

Неужели есть нечто универсальное в этой изменчивой жизни? Неужели мужчины такие олухи, если столь легко поддаются на древние уловки?!

И, как бы ни печально это прозвучало для так называемой сильной половины человечества, приходится дать утвердительный ответ.

Впрочем, «половина» — это сильно сказано. По статистике, женщин на планете Земля гораздо больше. Так что мужчин вполне можно назвать «сексуальным меньшинством», если употреблять этот термин в буквальном смысле. И обижаться тут нечего…

Петро не был исключением из общего правила. Его рот растянулся в довольной улыбке, а рука сама потянулась к молнии на брюках.

— Ты так… ты хочешь так? — прерывистым голосом произнесла я. — Хорошо… да-да, хорошо… скорее же, ну! Я вся уже мокрая…

— Развязывать не буду, — предупредил Петро. — Сначала ввалю тебе, а потом поговорим.

«Наверное, ему приятно трахнуть женщину, которую он убьет через несколько минут, — пронеслось в моем мозгу. — Полная зависимость. Полное господство. Маркиз де Сад умер бы от зависти».

Петро придвинулся ко мне поближе и, вынув свой член, приблизил его к моим губам.

Я, как могла, изображала, что задыхаюсь от волнения, и пыталась, в свою очередь, дотянуться губами до его хозяйства, но путы не давали мне возможности сдвинуться ни на сантиметр.

— Вот так, — со сладким урчанием пробормотал Петро, медленно погружая свой член в мой рот. — Да поглубже… Во-от…

Я пыталась издавать стоны, насколько мне это позволяла заполненность рта его пенисом. Не могу сказать, что гигиена тела была одной из добродетелей Петро, если они вообще у него были.

— Ага… ага… — приговаривал Петро. — И еще чуть-чуть…

«Скоро кончит, — поняла я по участившемуся ритму. — Теперь пора».

— А-у! Ты что? — задыхаясь, произнес Петро. Дальше уже пошли совсем невнятные звуки.

Он попытался вырвать свой член, но, разумеется, безуспешно. Я цепко держала его зубами, пока что не надавливая слишком сильно.

— Да я тебя сейчас!..

И взбешенный Петро поднял над моей головой кулачище толщиной с кирпич.

Вот тут я сжала покрепче и отрицательно помотала головой из стороны в сторону.

Эти осторожные движения заставили его мгновенно просечь ситуацию и не делать глупостей. Непоправимых, заметьте, глупостей.

Я не без удовольствия наблюдала, как его раскрасневшееся лицо постепенно возвращалось к своему обычному цвету, а потом быстро бледнело.

— Не надо, — полуумоляющим-полуугрожающим тоном попросил Петро. — Только не это!

Вот вам и «бык»!

Как ни странно, большинство мужчин в такой ситуации, не задумываясь, расстались бы, скажем, с одним из пальцев на любой конечности, а самые мужественные — так с рукой или ногой. Не говоря уже о таких мелочах, как ухо или глаз, — доблесть проявлена, а хозяин вознаградит щедрой рукой за усердие.

Но расстаться с ЭТИМ?!

Нет, ни один мужчина на такое не пойдет никогда, ни за какие деньги и ни при каких обстоятельствах. ЭТО им дороже головы.

— Х-хорошо, — бормотал Петро, — я сейчас… сейчас тебя развяжу.

— Угу, — чуть кивнула я головой, и Петро снова скривился от боли.

— Ты лучше не двигайся, — попросил он. — Я уже… уже…

И он с предельной осторожностью начал разматывать скотч, двигаясь, как молодой сапер на минном поле, которого ждет дома невеста.

— Вот, — продемонстрировал он мне содранный скотч, — ты видишь, я все сделал. А теперь отпусти, а? Ну давай, выплюнь его…

А вот теперь, когда мои руки были совершенно свободны, я с чистой совестью могла дать им волю, что и не замедлила сделать.

Прежде чем исполнить слезную просьбу Петра, я цепко ухватила его за… ну, вы понимаете, за что, нащупав средним пальцем болевую точку в промежности, куда со всей силы впилась ногтем.

Петро даже закричать не мог — настолько сильной была боль. Первый раз я видела, как человек такой комплекции теряет сознание за секунду.

Если бы я вовремя не отпихнула его ногой, предварительно, разумеется, с удовольствием выплюнув его потерявший силу отросток, то «бык» свалился бы на меня всей массой своей туши.

Уф, кажется, я на некоторое время получила свободу. Нашарив в кармане бесчувственного тела ключ, я отперла дверь и выглянула в коридор.

И в эту самую минуту…

Глава 5

Сначала мне показалось, что началась война. Скажем, гражданская.

Народ, потеряв терпение, начал крушить все и вся, не преминув обратить свой гнев и на особняки богатых людей. В общем, все как полагается.

Зимний воздух наполнился запахом гари, вечереющее небо рассекалось трассами пуль, вдалеке мерно стрекотали автоматы и слышались разрывы гранат.

«Похоже, это штурм, — заключила я. — Уж не в мою ли честь этот салют?»

По коридору послышался топот ног. Я захлопнула дверь, запрыгнула на высокий подоконник и спряталась за шторой, вжавшись в часть стены, не соприкасавшуюся со стеклом, получить с улицы пулю в спину мне не улыбалось.

К двери подбежали Рифмач с Кентом. Роберт Иванович был крайне взволнован — настолько, что у него начал прорезаться голос.

— Даже переговоры вести не хотят, — хрипел он. — Я деньги давал — не берут. Выходит, решили меня сдать, гады! Ну ничего, я им кровь попорчу!

Лысый Кент отнюдь не разделял агрессивного оптимизма своего хозяина.

И его можно было понять. Одно дело — когда работаешь координатором в криминальной фирме и занимаешься исключительно бизнесом, и совсем другое дело — когда с этой фирмой начинают вести себя так, как и положено государству вести себя с бандитами.

— Девку — в заложники, если она им так дорога! — заявил Рифмач, дергая на себя запертую дверь комнаты. — Эй, Петро! Петро!!!

Но Петро валялся у окна, уткнувшись мордой в мраморный пол, и еще минут пятнадцать, по моим подсчетам, не смог бы уделить внимания своему хозяину.

— Да что же это такое! — взбешенно заверещал Рифмач. — Хоть вертолет выводи да сматывайся отсюда к чертовой матери в Дагестан!

— Собьют, — неуверенно проговорил Кент. — Лучше сдаться.

— Ты думаешь, они оставят меня в живых? — обернулся к нему Рифмач. — Да я ведь такого наговорю на допросах, что ни одна соба…

Эту фразу ему не суждено было закончить. Прозвучали два глухих выстрела, и Роберт Иванович Фомичев, с аккуратной дыркой между глаз, стал медленно оседать на пол, утягивая за собой Кента, чья лысина была раздроблена выстрелом сзади.

Вслед за тем послышались торопливые убегающие шаги. Такого поворота событий я не ожидала. Соскочив с подоконника, я кинулась было бежать за стрелявшим, но поняла, что мне его не догнать.

Тогда я быстро наклонилась к трупу Кента и, задрав выпроставшуюся во время падения рубашку, сняла с пояса его пейджер.

Перелистав несколько сообщений, я набрела на то, которое столь сильно изменило ко мне отношение у лысого, а вслед за ним и у хозяина дома.

«Человек Раменского — провокатор. Девка должна вызвать шухер, и опера будут штурмовать дом. Тебя хотят свалить, этот вопрос почти решен».

Подписи под этой славной эпистолой не наблюдалось. Я представила себе физиономию девочки из пейджинговой компании, которая принимает такое сообщение, и не могла не улыбнуться даже в такой момент.

А момент был что надо!

Битва разгоралась с каждой минутой, и нападающие брали перевес над защитниками «крепости». Уж и не знаю, что там сталось с сотрудниками охраны на въезде, но братве, засевшей во флигеле, явно не повезло. На снегу уже валялось несколько убитых, остальные выбегали с поднятыми руками и, пригнув голову, двигались под дулами автоматов в сторону видневшегося из — за голубых елей по правую сторону бронетранспортера.

В обеденном зале я нашла почти ту же компанию: рыдающую Ксюшу, ошарашенного англичанина, бухгалтершу, которая сосредоточенно жгла какие-то бумаги, и чету Пастуховых. Лучше всех себя чувствовал Юрий Ильич.

Теперь Пастухову никто не мешал припадать к горлышку очередной бутылки, каждый глоток из которой он смачно заедал куском ананаса. Его супруга, не обращая на мужа никакого внимания, взволнованно переговаривалась с кем-то по мобильному телефону.

В общем, ощущение было такое, как будто ты находишься в рейхсканцелярии во время штурма Берлина. Наконец дверь настежь распахнулась, и в столовую ворвались вооруженные люди. Вслед за ними зашли несколько человек в штатском.

Среди них я увидела Рената Касимова. Судя по его лицу, произошло нечто экстраординарное, и я уже начинала догадываться, что именно.

Но нам удалось переговорить не сразу. Где-то с полчаса меня мурыжили строгие дяди в штатском, которые интересовались, каким образом я оказалась заложницей у Фомичева и какие у меня дела с Рифмачом.

Я сначала пыталась отнекиваться, но, когда привели очухавшегося Петро, тот быстро объяснил интересующимся господам, что эта «сучка», то есть я, пыталась вешать лапшу на уши его хозяину, что тот велел с ней разобраться, но он, Петро, понял, что дело пахнет керосином, и решил не выполнять приказа босса.

Петро выплывал как мог, хотя я не думаю, чтобы это ему очень помогло. Я не стала уточнять, что происходило на самом деле, умолчала и об убийстве Фомичева и Кента — ведшие допрос следователи полагали, что бандита и его координатора завалил кто-то из своих.

За время нашей беседы в форме вопросов и ответов я поняла, что меня подставили, использовав как пешку в крупной игре.

Оставалось выяснить, стоял ли за этой опасной авантюрой сам Раменский либо кто-то еще.

Я была крайне зла на «рыбного короля» и решила выяснить, чьими же руками был убит Фомичев. То, что меня использовали в качестве живой приманки и повода для нападения на базу Рифмача, сомнений не вызывало.

И вот я выхожу на улицу к Ренату, а он мне и говорит:

— Слава Богу, хоть с вами все в порядке. В шефа стреляли полчаса назад.

* * *

Андрей Васильевич Раменский лежал на диване в своем загородном доме и стонал.

Виктория Федоровна, запахнувшись в дорогой теплый халат, стояла возле окна и презрительно смотрела на своего мужа. Когда она соизволила бросить на меня один-единственный взгляд, я прочла в нем немой вопрос.

— Меня не было рядом, — только и могла я ответить. — Иначе этого бы не произошло.

Но Виктория Федоровна лишь пожала плечами — откуда, мол, такая уверенность? — и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

— Вот так я и живу, — беспомощно улыбнулся Раменский. — Уж лучше бы и вправду ухлопали. Ну да ладно, Женя, присаживайтесь. Видите, как меня продырявили, а? И ведь где? На пороге дома в центре города!

— Вас ранили навылет?

Оказалось, что нет. Пуля снайпера лишь скользнула по кости, едва зацепив плечо.

Стрелявший в моего босса из окна соседнего строящегося дома человек подкараулил выходящего на улицу Раменского, когда тот покидал свою городскую квартиру.

— Вы же собирались отсидеться здесь, на природе, — упрекнула я босса. — Какого черта вас понесло в городскую квартиру?

— Отсидишься тут, — кивнул Раменский на дверь, за которой скрылась его супруга. — В такой обстановке сам в петлю залезешь или крыша съедет. Или, прости Господи, благоверную свою придушишь.

— Неудивительно, — поддакнул стоявший возле моего стула Касимов.

Пока мы ехали к Раменскому, Ренат объяснил мне свое появление у Рифмача следующим образом: люди Раменского в милиции, бывшие в курсе моей работы с боссом, сообщили Андрею Васильевичу, что «баба, которая тебя пасла, сейчас в заложницах у Рифмача».

Раменский пришел в ужас и настаивал, чтобы меня извлекли оттуда живой и невредимой. Андрей Васильевич, по словам Рената, горько упрекал себя за то, что отправил меня «в пасть к тигру», и, что немаловажно, даже подсчитывал, сколько он мне задолжал.

«Все это, конечно, очень трогательно, — сосредоточенно думала я, пока автомобиль ехал к городу, — но, по-моему, проблема рассматривается с другой точки зрения, и нужно выяснить, почему это происходит. Ведь безнадежно перепутаны причина и следствие».

Даю голову на отсечение, я была уверена, что мой предлог посещения Рифмача был выбран вполне приемлемый и Роберт Иванович всерьез поверил в мою деловитость. Да и Кент был нормальный, пока не получил это сообщение по пейджеру.

Именно эти несколько строчек и произвели весь тарарам. Кто-то уверяет Рифмача, что я — провокатор, и в то же самое время в милиции становится известно, что я нахожусь у Рифмача в заложницах.

Теперь рассмотрим, почему все-таки «крепость» Фомичева решили штурмовать.

В органы пришло сообщение, что я нахожусь у Рифмача в качестве заложницы. Это показалось кому-то наверху достаточно веским поводом, чтобы избавиться от Фомичева, который, возможно, успел настолько укрепиться, что стал кому-то поперек дороги.

Но, как показывал анализ ситуации изнутри, заложницей я стала (вернее — чуть-чуть не стала) ПОСЛЕ того, как Кент получил сообщение на пейджер.

Черт, вот какая прелюбопытная комбинация получается. Чтобы начать штурм, нужен заложник. Чтобы был заложник, нужно указать на меня пальцем: она, мол, провокатор. И, действительно, отведенную мне роль в этой игре я сыграла, сама того не подозревая.

Остается выяснить, кто определял правила игры, не спрашивая на то моего согласия.

Стоп!

Кажется, я что-то нащупала. Была какая-то фраза у Фомичева…

Он кого-то ждал. Какого-то человека, который должен был прибыть с минуты на минуту. Рифмач велел пропустить его без задержки и добавил, что этот человек сейчас очень даже понадобится.

Затем Рифмача убивают.

Кто-то из своих?

Петро лежал без сознания, Кент пал смертью храбрых вместе с хозяином, Пастухов валялся в отрубе. Его жена? Джильда? Беннет? Ксюша?

Или это мог быть агент органов, внедренный в братву? Маловероятно, но возможно.

Также убийцей мог оказаться агент какой-то иной преступной группировки, которая заварила всю эту кашу и аккуратно убрала Рифмача.

И еще одно обстоятельство вызывало у меня определенную настороженность — появление среди штурмовавших Рената Касимова.

В качестве гипотезы я выдвинула предположение, что Рифмач ждал именно Касимова.

Тот мог проникнуть внутрь и, используя суету, которая возникла в связи с «эвакуацией», как выразился Рифмач — тонна с лишним героина — это ведь не шутка! — пронес оружие в помещение и убрал Фомичева, а заодно и Кента. А потом Касимов смешался с прибывшими оперативниками и заявил, что его направил сюда Раменский, дабы выяснить, все ли в порядке с сотрудницей «рыбного короля», которую захватили злобные бандиты.

И, наконец, самым неприятным вариантом был такой: Раменский с блеском провел свою игру, подставив меня, спровоцировав Рифмача и оповестив милицию. Наверное, его бы устроило, если бы мой труп присоединился к павшим на поле брани людям Фомичева.

Прими я этот вариант как наиболее вероятный — и мне пришлось бы как-то постоять за себя. Например, сказать Раменскому все, что я думаю о таком способе обделывать свои проблемы и…

И что? Что дальше-то?

Ведь, Женя, у тебя нет никаких доказательств, кроме подозрений. Пусть они кажутся тебе вполне обоснованными, но со стороны могут произвести впечатление маниакальной идеи.

И потом, ведь Раменский лежит в постели с пулевым ранением. Я настояла на том, чтобы Андрей Васильевич показал мне рану.

Наверно, босс подумал, что я пекусь о его здоровье. На самом же деле я хотела убедиться, что рана на его плече действительно представляет собой след от пули. И я в этом убедилась.

Рана была настоящей, как и пуля, которая чуть не оборвала жизнь «рыбного короля». Выходит, что или Рифмач отдал своим людям приказание «доработать» Раменского, или за Андрея Васильевича принялся кто-то еще.

Особый интерес вызывало совпадение покушения на босса с моим пребыванием у Рифмача.

Случайный ли это факт?

Или кто-то хотел меня намеренно удалить подальше от Раменского, чтобы расправиться с жертвой без лишних помех в виде моей персоны?

Вопросов было больше, чем ответов, и я не была уверена, что правильно их формулирую. А ведь верно поставленный вопрос — уже половина ответа.

Конечно, я могла бы напрямую спросить Раменского: «Это ты меня использовал?» или хотя бы осторожно высказать ему свои подозрения.

Но босс выглядел настолько бледно — и после ранения, и после перманентных ссор с супругой, что не производил впечатления человека, который склонен к серьезному разговору и тем более к таким серьезным поступкам, которые я ему приписывала.

И я решила разобраться во всем сама. Поскольку Раменский валялся дома, «зализывая» полученную рану, и поклялся мне не выходить наружу, я оказалась как бы в вынужденном отпуске, кстати сказать, оплачиваемом.

Теперь центром моего внимания стал Ренат Касимов. Я поставила себе целью проследить за его перемещениями и по возможности установить контакты ближайшего доверенного лица моего босса.

* * *

Следующий день начался с сюрприза. Газеты сообщили о загадочном убийстве некоего Карташова, который был найден мертвым у себя дома.

Покойный был в свое время довольно известным человеком в спортивных кругах и даже получал на международных соревнованиях различные призы.

А соревнования-то эти были по стрельбе. Потом, в результате каких-то неурядиц, Карташов вынужден был оставить спорт и последние годы жил довольно бедно. Лишь в последнее время, по словам его соседей, у бывшего спортсмена невесть откуда завелись деньги, и он хвастался, что скоро купит себе автомобиль.

Однако этой мечте не суждено было сбыться — Карташова застрелили из пистолета «ТТ» двумя выстрелами в упор. Соседи не слышали звук выстрелов, так как оружие было снабжено глушителем.

По логике вещей выходило, что Карташов хорошо знал человека, который стрелял, и не предполагал с его стороны такого поведения по отношению к себе, — об этом свидетельствовала откупоренная бутылка вина на столе и два стакана, с одного из которых неизвестным были тщательно стерты отпечатки пальцев.

«Кому выгодна смерть бывшего снайпера?» — пестрели заголовками подвалы уголовной хроники местных газет. — «Работал ли Карташов на мафию?»

«И не был ли спортсмен причастен к покушению на Раменского?» — добавила бы я.

В таком случае его смерть была вполне закономерной — исполнителей убийства очень часто «убирают» самих, чтобы скрыть концы в воду.

Но ведь Раменский был жив!

Что же выходит? Стрелявший попадает в босса, тот падает, Карташов убегает в полной уверенности, что он свое дело сделал, и докладывает об этом заказчику. Тот вместо благодарности убивает самого Карташова, поверив ему на слово, — ведь снайпер же не может сделать контрольный выстрел в голову, как рядовой киллер.

Ан нет, и на этот раз не прошло. То ли мой шеф заговоренный, то ли его просто хотят попугать. Может быть, действительно нет никакого «заговора»? Или все на самом деле так серьезно и Раменского рано или поздно обязательно «достанут», несмотря ни на что?

В общем, утро оказалось не мудренее вечера, а наоборот. Новые факты ничего не прояснили, лишь подкинули еще вереницу вопросов.

* * *

Накануне вечером я позвонила своему хорошему знакомому по прозвищу Золотая Рыбка и сказала, что хочу купить автомобиль. Можно подержанную иномарку, главное — чтобы была на ходу и не очень дорогой.

— Есть двухдверный «Опель», «Фольксваген» — жук, — мгновенно предложил мне Виктор. — Если платишь налом, то можно хоть завтра.

— Только пораньше, — попросила я. — Я накину еще деньжат, если все документы будут готовы к семи утра.

— Ого! — присвистнул Виктор. — Вот бабы дают! Целый год, небось, собиралась, а тут вынь тебе и положь! На блюдечке подай!

— Вот именно, на блюдечке, — строго сказала я. — По-моему, это твоя работа. И если хочешь слупить деньгу, то изволь, милый друг, к семи утра подогнать автомобиль к моему подъезду.

— Да ради Бога! — хохотнул Виктор. — Хоть к шести тридцати.

— Тогда тебе придется ждать полчаса, — так же серьезно сказала я.

Виктор не подвел.

Для этого человека пословица «время — деньги» действовала на сто процентов. Он умел превращать неумолимое, но столь же неуловимое время в звонкую монету и делал это с мастерством виртуоза.

Все люди делились для него на две категории. Те, кто сам выращивает картошку, и те, которые покупают картошку за деньги.

Первые для Виктора практически не существовали. Вторых он обслуживал.

Под «картошкой» могло пониматься все, что угодно, — обмен, покупка или продажа квартиры, приобретение автомашины, как в моем случае; не брезговал он и мелочами вроде нахождения среди разбросанных по всему городу супермаркетов бутылочки соуса «Мариво», причем именно бельгийского производства, а никак не французского лицензионного, который вдруг понадобился среди дня какой-нибудь даме для приготовления салата.

На Виктора наверняка работали десятки людей, сам бы он просто разорвался на части.

Уж и не знаю, сколько он платил своим работникам. Как не знаю числа его клиентов, всей сферы его деятельности и того, откуда он берет нужных людей, которые помогают Виктору выполнять заказы — ведь наверняка у Золотой Рыбки есть свои люди в различных ведомствах.

Я никогда не вникала в то, как ему удавалось быстро и четко выполнять любые желания своих клиентов. Мне хватало того, что я четко знала: заказ будет исполнен в кратчайшие сроки.

Ровно в семь утра под моим окном раздался призывный гудок. Жук — «Фольксваген», воистину народный автомобиль, поджидал меня у подъезда.

За рулем машинки сидел широко улыбающийся Виктор. Он распахнул дверцу и царским жестом указал мне на сиденье рядом с собой:

— Прошу!

Я уселась, стараясь не удариться головой о потолок: габариты «жука» все же достаточно миниатюрны и вполне соответствовали бы цене, если бы не надбавка за скорость сделки. Когда мы рассчитались с Виктором, он дважды перехватил пачку купюр резинкой, спрятал ее в карман куртки и вручил мне бумаги на автомобиль.

Тут было все, что полагается, мне оставалось только поставить в нужных местах свою подпись. Быстрота обошлась мне в треть цены автомобиля, но я знала, на что иду, и была вполне удовлетворена.

— Хочешь в Турцию за триста тридцать баксов? — напоследок поинтересовался Виктор.

— Да у нас тут за углом за двести восемьдесят предлагают, — ответила я.

— Нет, ты не поняла, — быстро заговорил Золотая Рыбка. — В эту сумму входит стоимость авиабилета и полупансион. А отель, между прочим, четырехзвездочный. Вылет завтра вечером.

— Такого не бывает, — уверенно сказала я, поглаживая панель управления.

— Бывает, дурочка, — улыбнулся Виктор. — Еще и не такое бывает.

— Что-то сомнительно. Похоже на триста процентов годовых в какой-нибудь «пирамиде».

— Ничего подобного, — обиделся Виктор. — Просто я сейчас специализируюсь на горящих путевках. Когда остается одно-два места в группе, цены резко снижают. Вот я и стою на подхвате. У меня, между прочим, недавно двое на Сейшелах всего за пятьсот баксов полмесяца провели. Так что решайся, подруга!

— Я позвоню тебе завтра утром, — пообещала я. — Вдруг цена еще больше упадет?

— Ну, как знаешь, — пробурчал Виктор. — Мое дело — предложить…

* * *

Я знала, что Касимов поедет с утра на планерку, которая закончится около восьми.

В восемь двенадцать одетый в теплую дубленку и невысокую бобровую шапку Ренат вышел из офиса. Он сел в хозяйский джип и быстро вырулил на шоссе. Я досчитала до десяти и последовала за ним.

К обеду я уже стала сомневаться — стоило ли мне «пасти» Касимова. Его маршрут был традиционным и практически не отклонялся от трассы, по которой ежедневно следовал мой босс.

Инспекция магазинов, совещания, деловые встречи, визиты в банки и в администрацию. Что можно было выловить из этих встреч, я плохо себе представляла, но упорно продолжала слежку и после обеда, надеясь, что результат все-таки будет. И я не ошиблась!

К половине девятого Касимов закончил все дела, но к Раменскому домой не отправился. Ренат сменил автомобиль и дальнейший путь продолжал уже на потрепанной «Тойоте», которая была припаркована на стоянке возле головного офиса фирмы Раменского.

Касимов вел автомобиль медленно и осторожно, аккуратно подъезжая под каждый светофор, а не визжа покрышками, как днем; наверное, это была его собственная машина, а не казенная.

Зеленая «Тойота» двигалась темными улицами по направлению к окраине города — туда, где тянулись бесконечные, выкрашенные когда-то серой краской заводские стены, а вдалеке за ними терялись в сумерках старые деревянные дома.

Ренат притормозил возле одного из них. Дом был неухоженным, забор едва держался, а крыльцо наполовину обвалилось.

Касимов поставил машину напротив калитки. Судя по тому, как он ловко припарковался, я могла заключить, что он делает это не впервые.

Я развернулась и, въехав в один из проулков, стала терпеливо ждать. Улочки здесь были очень узкие, почти безлюдные, и мою машину было бы очень легко заметить, выбери я открытое место.

Поправив боковое зеркальце сбоку так, чтобы просматривался участок перед домом, куда входил Ренат, я стала внимательно наблюдать. В руках Касимова блеснула бутылка, судя по этикетке, — водка из дешевых.

Ренат оглянулся, быстро поднявшись на крыльцо, толкнул дверь и исчез в доме.

Тотчас же внутри зажегся свет и в окнах замелькали тени. Я решила, что стоит пустить в ход «прослушку», и достала портативную игрушку, обеспечивающую слышимость на расстоянии ста метров.

Это удовольствие обошлось мне в четыреста семьдесят пять баксов и было приобретено мной на выставке новых технологий канадско-американских слухачей на ВВЦ в прошлом году. Я тогда столь тщательно осматривала выставленные на обозрение приборы и подробно расспрашивала сотрудников фирмы, что меня наверняка приняли за работника одной из коммерческих структур, решивших подняться до мирового уровня обеспечения безопасности бизнеса.

Звук, был, конечно, не ахти. Если бы не открытая крохотная форточка в большой комнате — пришлось бы мне созваниваться со спецами и «чистить» пленку на особой аппаратуре. Это обошлось бы мне едва ли не в ту же сумму, что и стоимость самого прибора.

Если вы видели фильм Копполы «Разговор», то имеете представление о том, как это делается. Кстати, с того времени — а фильм снят в начале семидесятых — принцип подобных разработок, по крайней мере тех, которые можно найти без специального допуска, почти не изменился, разве что слегка усовершенствовался.

То, что я услышала, было потрясающим. Это настолько выходило за границы здравого смысла, что я даже сначала подумала, не находится ли в этой халупе какой-нибудь частный сумасшедший дом.

Я-то думала, что Касимов приехал навестить кого-то из своих родственников или знакомых. Ну там деньжат подкинуть или что другое.

Но Ренат обсуждал с хозяином дома — судя по тембру голоса, немолодым человеком — такие проблемы, что мне сделалось как-то не по себе.

Вот те кусочки разговора, которые мне удалось услышать достаточно четко:

— Не, Григорьич, президента тебе пока не осилить, даже не мечтай, — говорил Ренат. — Лучше давай-ка по второй да помидорчиком.

— Президент… Да если я солнцу утром не прикажу встать — оно и не взойдет. Все в темноте сидеть будете, — недовольно возражал хозяин.

— Верно, — соглашался Ренат. — Это мы знаем. Но спешить не надо.

— Как же не надо! Мне ведь до маршала еще две или три ступеньки!

— И это еще не предел, — заверил его Касимов. — Можно и генералиссимусом.

Его собеседник часто-часто дышал. Затем послышались характерное бульканье разливаемой по стаканам водки и судорожные глотки.

— Я, значит, полковник, — уверенно сказал хозяин дома. — Следующий чин у нас уже генеральский. Форму шьешь или нет?

— А как же, ваше превос… тьфу, то есть товарищ генерал! Все, как положено, — серьезно отвечал Ренат. — По новейшему фасону.

— Завтра лекарств мне привези, — приказал хозяин, — сердце что-то пошаливает, а мне болеть никак нельзя, ты же знаешь. Да и жратвы побольше.

— Будет сделано. Эх, Григорьич, как же здорово, что я с тобой познакомился! Мы же вдвоем горы сможем своротить! Да и уже…

«Пьяный бред? — думала я. — Несомненно. Но Касимов не производит впечатления человека с неустойчивой психикой и сверхценными идеями, которые начинают переть из человека под мухой».

Да и не будет Ренат в свободное от работы время выслушивать всякую ахинею от полубезумного старика на окраине города, при этом ему еще и поддакивая. Ведь обычно в таких случаях в интонации собеседника явственно различима легкая ирония или скука. А Ренат был предельно серьезен, и это меня очень настораживало.

— Ну что, примем по последней перед расставанием? — предложил Ренат. — Мне уже пора. А тебе еще надо обмозговать, как сделать снеговика.

— Коробку не забудь, — напомнил ему хозяин. — И помни: ровно десять минут!

Касимов так же быстро вышел из дома и, запрыгнув в машину, покатил к городу.

Медленно проезжая вслед за Ренатом, я заметила на снегу следы от его колес — явно не сегодняшние, свежие, а заледеневшие полоски после вчерашней оттепели и новых крепких утренних морозов.

Я решила еще раз прослушать запись, которую сделала — мой прибор был удобен еще и тем, что присоединялся к диктофону, — у себя дома, чтобы проанализировать всю эту невнятную беседу. Иногда первое впечатление может показаться сумбурным, но, достраивая смыслы и вникая в каждую фразу, можно пробиться к сути.

А назавтра я наметила себе еще один пункт — рекламное бюро, которое так педантично посещал мой босс. Кстати, Касимов сегодня туда не ездил…

Глава 6

— Клара Анищенко, — приветливо представилась мне девушка с миловидным лицом и слегка косившими серыми глазами, оторвавшись от компьютера. — Вы хотите разместить у нас рекламу?

— Да, мне сказали, что я могу обратиться к вам, — деловито проговорила я. — Я как-то уже заезжала сюда, да-да, четыре дня назад, и потом на следующий день, но вас не застала.

— Наверное, это было в обеденное время, — ответила Клара.

От меня не укрылось, что на ее щеках проступил едва заметный румянец.

— Да, возможно, — охотно согласилась я. — В разных учреждениях обедают в разное время. Кто в полдень, кто ближе к вечеру…

— Хотите посмотреть наши расценки? — быстро перевела разговор Клара. — Вот здесь прайс-лист, это, так сказать, жесткие цены, но у нас есть система скидок для клиентов, которые…

Далее следовало сладкое журчание речи, обещание снизить сумму чуть ли не в полтора раза, если клиент регулярно работает с их фирмой.

— Прекрасно! — восторженно прокомментировала я услышанное. — А что касается постоянных клиентов, то, наверное, это почти бесплатно?..

— Ну не совсем, конечно, — улыбнулась Клара, — но цена резко падает.

— Можно? — я пододвинула к себе калькулятор, который стоял у Клары на столе, и погрузилась в вычисления. — Да, получается совсем неплохо!

— Конечно!

— И вы берете на себя и размещение рекламы в средствах массовой информации?

— Да, и не только в газетах. Телевидение, транспорт, пакеты…

— Теперь мне понятно, почему крупные фирмы охотно тратятся на рекламу. Ведь если работать с такой фирмой, как ваша, то затраты будут не столь уж высоки. Наверное, у вас много постоянных клиентов?

— Разумеется, — заверила меня Клара. — Вы можете взглянуть сами.

Она развернула передо мной широкий газетный лист рекламного издания.

— Вот это наша полоса… И вот эта… Если видели рекламу на восьмом трамвае, пятом троллейбусе, пригородных автобусах…

— Замечательно, — снова восхитилась я. — Если с вами сотрудничают такие фирмы, то это лучшая рекомендация для вашего рекламного бюро.

Клара, улыбаясь, молчала. Она ждала, когда я закончу свой треп и перейду к делу.

Так я и поступила. Только дело-то у меня к ней было совсем другого рода…

— С Раменским Андреем Васильевичем, как я понимаю, вы тоже работаете, — уверенно сказала я. — Кажется, рыбный магнат у вас частенько бывает.

Госпожа Анищенко встретила мое утверждение полным молчанием — не подтверждая и не опровергая высказанной мной гипотезы.

— А можно мне посмотреть и рекламу Раменского? Наверняка там будут какие-нибудь замечательные рыбки! — попросила я Клару.

Она собралась с духом, обворожительно улыбнулась и проговорила:

— Нет, здесь вы ошибаетесь. С Раменским мы, к сожалению, не работаем.

— Вот как? — удивилась я. — Очень странно. А что же он торчит тут каждый рабочий день по часу с лишним? Умоляет вас прорекламировать его товар, а вы отказываете? Или реклама тут ни при чем?

— Вы тут ни при чем, — твердо заявила мне Клара. — Извините, но я не намерена обсуждать пребывание здесь третьих лиц.

— Какие уж тут третьи! — скаламбурила я. — Андрей Васильевич — чуть ли не первое лицо в нашем городе в сфере бизнеса!

— Вы можете оставить текст своего рекламного объявления или сбросить нам его на дискете, — механически проговорила Клара. — Наш компьютерный зал находится в этом же крыле справа…

— Так Раменский не делает у вас рекламу? — снова уточнила я.

— Нет, я же вам уже сказала, — начала терять терпение Клара. — Он бывает здесь по другим делам. Я в них не вникаю.

— А значит, ваш директор наверняка в курсе, — обрадовалась я. — Можно мне с ним переговорить? Он сейчас на месте?

Теперь Клара Анищенко побледнела. Ей явно не хотелось, чтобы я общалась по этому поводу с ее начальством, — ведь она приняла мой блеф всерьез.

— Лучше поговорите со мной, если вам так уж приспичило, — устало предложила она.

Клара Анищенко подошла к двери, заперла ее на ключ и, вернувшись к столу, выдернула из розетки вилку телефона.

— Ну-с, и что же вам угодно? — с неприязнью спросила она, усаживаясь в свое кресло и нервно закуривая дорогую шведскую сигарету.

— В этом городе убивают людей, — медленно начала я. — Убивают целенаправленно, систематически, выбивают, как цели в детском тире, одного за другим. Каковы бы ни были эти люди, как бы мы к ним ни относились, все равно это преступление.

— Согласна с вами, — стряхнула пепел Клара. — И что же дальше?

— Я намерена попытаться остановить эту бойню, — скромно сказала я.

— Вы?! — скривилась Клара. — А, ну тогда все понятно. Вы психиатру давно показывались? Мне набрать ноль-три или вы все же уйдете?

— Не трудитесь, у меня с головой все в порядке, — заверила я Клару. — И вообще я человек спокойный. Видите, даже руки не дрожат.

Я протянула вперед вытянутые ладони, предварительно положив на них папиросный листок бумаги. Он не шелохнулся.

— А вот вы, Клара, в отличие от меня заметно волнуетесь, — продолжала я.

— С чего вы взяли?

— Если вы не прекратите елозить ногтем среднего пальца правой руки по ногтю указательного левой, то у вас слезет лак и вам придется красить ногти заново, — пояснила я.

Девушка с отчаянием посмотрела на свои руки — так, как будто хотела укорить их взглядом, и спрятала ладони под стол.

Теперь дымок ее сигареты тонкой струйкой подымался снизу, и казалось, что мы с Кларой беседуем через разведенный на полу офиса костерок, как два персонажа какого-нибудь сюрреалистического фильма.

— Директор наверняка в курсе ваших отношений с Раменским, — предположила я. — Более того, он, можно сказать, поощряет ваши свидания на рабочем месте, так как наверняка имеет с Раменского какие-то дивиденды. Думаю, что в этой конторе вы — самый главный человек, так сказать, ее талисман.

Клара немного успокоилась. Она внимательно меня слушала, изредка затягиваясь, и при моих последних словах даже слегка улыбнулась.

— Как вы меня вычислили? — спросила она уже без былой настороженности.

— Я работала с Раменским какое-то время, — пояснила я. — Каждый раз после визита в ваше бюро он выглядел что называется «усталым, но довольным». Вы понимаете, что я имею в виду.

— Мужчину можно читать как книгу, — согласилась Клара, — вы правы.

— Когда я заподозрила, что он приезжает сюда на любовные свидания, мне было достаточно лишь пройтись по вашему коридору и заглянуть в офисы — вы ведь занимаете всего один этаж. Выбирать, как вы сами понимаете, было не из кого: здесь кроме вас лишь две женщины, одна — толстая как бочка, другая далеко перевалила пенсионный возраст, — с улыбкой сказала я.

— Это наши главный бухгалтер и корректор, — кивнула Анищенко.

— Так что все очень просто, — заключила я. — Дедуктивный метод.

На самом деле я слегка слукавила. Просто, заметив хорошенькое личико и слегка раскосый взгляд, я вспомнила слова Виктории Федоровны «той косоглазой с кривыми ногами». Могу с чистой совестью заявить, что насчет ног супруга моего босса явно преувеличивала.

— Но я пришла сюда не для того, чтобы на вас посмотреть, — сразу же объявила я. — Я хочу, чтобы вы мне помогли.

— Вот как? — удивилась Клара. — И в чем же? В этом вашем невероятном предприятии? Но я понятия не имею, кто и почему убивает всех этих людей. Поверьте, я человек сугубо мирный, даже стрелять не умею.

— «Я дам вам парабеллум», — процитировала я «Двенадцать стульев». — Да нет, что вы, какое уж тут оружие… Просто я хочу вас кое о чем спросить. Вы, конечно, знаете, что в Раменского уже два раза стреляли. Первый раз я была рядом с ним, и дело обошлось испачканным костюмом. Второй раз, к сожалению, я была далеко, и в результате мой босс вынужден отлеживаться с пулевым ранением в своем загородном доме.

— Бедный Андрей, — сокрушенно проговорила Клара. — С этой его мымрой… Постойте, вы сказали «мой босс». И про первое покушение… Вы что, работаете у него телохранителем, да?

— Да, вы угадали, — ответила я. — Ох, каким взглядом вы на меня сейчас посмотрели! Точь-в-точь, как Виктория Федоровна, когда я первый раз появилась дома у Раменских. Значит, все серьезно?

Клара кивнула и, как мне показалось, не без сожаления. Она признавала неизбежность их связи как факт, уже начинавший ее тяготить.

— Вы верно все определили, — с трудом проговорила она, медленно подбирая слова. — Я здесь действительно на особом счету… с некоторых пор.

Догоревшая до фильтра сигарета обожгла ей палец, Клара тихонько чертыхнулась, загасила окурок в пепельнице и немедленно закурила снова.

— Фирма едва-едва подбивала концы с концами, пока не появился Раменский. Я встретилась с ним на презентации одной фирмы, которую мы безуспешно пытались подсадить на наши услуги. Директор отправил меня на это мероприятие, пригрозив уволить, если у нас не разместят заказ. Но встреча с Андреем все перевернула, — не торопясь говорила Клара, вороша пепел в хрустальной пепельнице концом своей сигареты. — После того, как мы с ним… ну, вы понимаете… заказы посыпались со всех сторон.

Я с сочувствием смотрела на Клару. Двусмысленное положение в фирме явно ее тяготило. Другая бы на ее месте чувствовала бы себя на верху счастья, а вот Клара… Клара хотела чего-то другого. Большого и светлого? А почему бы и нет?!

— Директор мгновенно повысил мне оклад в три раза. Уж не знаю, какие у него стали дела с Раменским, я не вникала. Только он умолял меня не уходить из фирмы. Да я, собственно, никуда и не собиралась, мне моя работа нравится. А быть только содержанкой… Слово — то какое мерзкое, правда? В общем, я хочу сама зарабатывать себе на жизнь. Ведь Раменский рано или поздно…

Тут она слегка запнулась.

— …бросит меня.

«Или будет убит? Не это ли ты хотела сказать на самом деле? — мысленно спросила я ее. — Конечно, ты не желаешь ему смерти, но ведь не исключаешь такую возможность, дорогая моя!»

— И с тех пор моя жизнь круто переменилась, — продолжала Клара. — Поскольку я осталась работать на прежнем месте, то Раменский стал немного «подымать» нашу контору. В обмен на это он получал меня прямо на рабочем месте. Директор даже выделил нам комнату отдыха, которую он велел переоборудовать из своего кабинета.

Андрей приезжал каждый день. Меня поначалу это сильно напрягало, но потом ничего, привыкла, — беззащитно улыбнулась она. — Даже стало нравиться. После этого работалось как-то особенно весело, внезапно какая-то новая энергия появлялась.

И знаете что самое смешное? Коллеги даже не смотрели на меня косо. Всех, похоже, устраивало такое положение, когда на хорошем отношении ко мне Андрея держится преуспевание фирмы. А как все разволновались после того, как в Андрея стреляли!

Еще бы! Ведь если нет Раменского — нет и стабильного дохода.

Впрочем, я начинаю понимать, что скоро фирма обретет самодостаточность и Раменский как «толкач» нам уже больше не понадобится, — закончила она. — Но пока что все завязано на его персоне.

— А Раменский не мог с вами встречаться где-то за пределами этого помещения?

— Я не раз его об этом просила. Говорила, что могу снять себе квартиру. Но Андрей каждый раз говорил, что это невозможно, — ответила Клара. — И я до сих пор не понимаю, почему.

Зато я понимаю.

Слово «невозможно» — это слишком сильное слово. «Не нужно» — будет точнее.

Андрей Васильевич просто-напросто воспринимал Клару как один из пунктов на своей ежедневной трассе. Ему было так удобно, а о том, как должна чувствовать себя девушка при таком раскладе, Раменский наверняка даже не думал. Заехал, полюбил и снова уехал по делам — на моего босса это было очень похоже.

И, что самое печальное, Клара действительно была привязана к нему.

Не деньги, нет — во всяком случае, не только деньги, — привлекали ее к этому человеку. Наружность Раменского, как я уже говорила, не блистала красотой. Тогда, возможно, его чисто мужские качества? Да, такое вероятно. Что ж, любовь бывает странной…

Но босс все-таки негодяй! Так относиться к девушке, которая его любит!

Дело было тут, конечно, не в Виктории Федоровне. Раменский мог бы изыскать возможность бывать со своей любовницей в ресторане или в театре.

В конце концов, ведь у моего босса было неплохо оборудованное гнездышко в центре города, и он мог бы как-то озаботиться тем, чтобы супруга не мешала ему встречаться дома с Кларой.

Например, Раменский мог бы нанять человека, который сигнализировал бы ему, когда Виктория Федоровна намеревалась предпринять очередной «налет» на пентхаус. Ведь это же так просто!

Один звонок по мобильному телефону («Твоя выехала. Сматывайся») — и Андрей Васильевич с Кларой быстро принимают душ и идут куда-нибудь в кафе.

Хотя бы в ту же «Нимфу».

«Нимфа»… Что-то вдруг мелькнуло у меня в голове… Неуловимая мысль, которая казалась очень важной… Может быть, самой важной…

— Но Андрей настаивал, чтобы мы встречались именно здесь.

Слова Клары оборвали тоненькую ниточку, связанную в моем сознании с кафе «Нимфа». Я снова вынуждена была включиться в реальность.

— А вообще — я устала, — вдруг проговорила Клара. — Устала от этой любви. Однажды я решилась сказать Андрею, что так больше не может продолжаться. Но в этот день в него стреляли и у меня просто язык не повернулся. И вот теперь — снова…

«Э, милая моя, — смекнула я, — да у тебя ведь кто-то есть! Ты пока жила, так сказать, „на два фронта“, но пришла пора выбирать».

— Возможно и третье покушение, — предупредила я Клару. — Андрей вам ничего не говорил о своих подозрениях? Может быть, намекал на какие-то обстоятельства? Называл чьи-то имена?

Как я и ожидала, ответ моей собеседницы был отрицательным. Ведь за короткое время свиданий о многом не переговоришь!

— Я не знаю, что происходит, — сказала мне напоследок Клара. — Но я… я боюсь.

— За Раменского?

Клара чуть замялась.

— Да, конечно, за Андрея — само собой. Но мне страшно и за себя. У меня такое впечатление, что должно произойти что-то страшное. Может быть, я дура, трусиха, но я ничего не могу с собой поделать.

— Страх — это порождение нашего сознания, — медленно проговорила я, глядя прямо в глаза своей собеседнице. — Просто так он не возникает. Значит, внутри вас есть что-то такое, что позволяет ему существовать. Вы можете честно ответить самой себе — что порождает ваш страх? Если да, то все можно поправить.

— Я не могу сейчас об этом говорить, — смешалась Клара. — В другой раз, хорошо?

— Другого раза может и не быть, — пожала я плечами. — Как знаете…

* * *

Теперь объект моей слежки сменился. Решив, что Касимова, если возникнет необходимость, я смогу «поймать» в конце рабочего дня, я решила отследить контакты Клары Анищенко. Интуиция подсказывала мне, что копать нужно именно в этом направлении.

«Странно, — убеждала я саму себя. — При чем тут Клара? Раменский говорил мне о „заговоре против богатых“, а я собираюсь висеть на хвосте у его любовницы, которая со стопроцентной вероятностью приведет меня к своему дружку».

Но я слишком хорошо знала, что «большие проблемы» подчас могут корениться в самых обыденных вещах. И потом, с каждым днем я все больше и больше начинала сомневаться в той теории, которую изложил мне босс.

Да, убито много народа.

Да, в моего босса дважды стреляли. Даже найден труп киллера — бывшего спортсмена.

И все же что-то подсказывало мне: все на самом деле гораздо проще, чем кажется. Или чем мне хотят это представить…

Долго ждать мне не пришлось. Клара выскочила из своей конторы через полчаса после моего ухода. Вид у нее был очень взволнованный. Наверняка она отпросилась с работы и теперь намерена что-то предпринять. Из своего автомобиля мне было хорошо видно, как Клара торопливо прошла к проезжей части и остановилась в ожидании, немного не доходя до перекрестка.

Через десять минут подъехала малиновая «Лада», и Клара, замахав рукой, подождала, пока автомобиль приблизится, а затем быстро забралась внутрь.

Слежка — занятие, конечно же, неблагородное, посягающее на частную жизнь человека.

Хотя в «Сигме» я проходила спецкурс по этому хитрому предмету…

* * *

Я не торопясь шла по Тверской, стараясь не терять из виду желтый клетчатый пиджак, маячивший в нескольких метрах впереди меня.

Задание оказалось настолько легким, что я даже начала немного расслабляться.

То у киоска остановлюсь, то изучу витрину парфюмерного магазина, где на бархатных подушечках расставлены заманчивые пузыречки.

Ах, если бы все это можно было купить! Чертова страна, неужели мы так и будем все возить из-за границы или покупать у спекулянтов?!

Не верится, что на Западе можно войти в любой магазин и купить хорошие сигареты, например. Или даже обыкновенное сливочное масло.

Нет, лучше даже об этом не думать. Если культивировать такие мысли, то рано или поздно проговоришься, а в «Сигме» враз возьмут на карандаш.

Сейчас у нас что? Правильно, перестройка. Временные трудности с продуктами первой необходимости, во многих городах все выдают по талонам. Даже и в Москве все к этому идет…

Вот дура! — обругала я себя, с ужасом видя, что объект слежки уже не отражается в витрине магазина. Как ни странно, в этот самый момент — наверное, очень зорко присматривалась — я обнаружила, что все эти баночки и тюбики, на которые я любовалась, ненастоящие. Да и бархат, на котором были расставлены эти фанерные раскрашенные муляжи, местами проеден молью.

Я рванула за угол и остановилась в растерянности — желтый пиджак не просматривался.

Ну все, теперь как пить дать отчислят! Если не сдать этот зачет, то…

И я чуть не вскрикнула от радости, когда увидела, что из подворотни показался мой объект — он просто-напросто покупал сигареты у бабуси-спекулянтки, которая торговала из-под полы.

Я готова была броситься на шею желтому-клетчатому и расцеловать его. Разумеется, вместо этого я прошла мимо, что-то рассматривая в своей сумочке, — ни в коем случае не следует показывать свое лицо человеку, за которым ты следишь. Тем более — встречаться с ним глазами.

Вела я клетчатого аж до Белорусского. По пути даже сменила экипировку — надела на нос черные очки, сбросила кофточку и сунула ее в сумку, которую упихала в купленный по дороге большой пакет.

Объект сел в поезд до Гомеля и отбыл восвояси. А мне зачли практику.

* * *

Хоть слежка и безнравственна, но иногда жизненно необходима, если частная жизнь этого самого человека может нести существенную опасность для частной и общественной жизни многих тысяч людей.

Исходя из этих нехитрых соображений, я решила не ограничиваться наружным наблюдением. Но как узнать, о чем говорят сидящие в салоне люди?

Ведь на шоссе довольно сильное движение, и обычные приборы тут не помогут.

Была у меня в запасе одна хорошая штука… Но ее надо было как минимум прицепить к машине, а на ходу это сделать было невозможно.

На мою удачу водитель «Лады» решил заправиться. Заправочные станции сейчас у нас навороченные, не то что раньше — бетонная коробка да пара-тройка автоматов. Теперь это целый комплекс услуг с мойкой, ремонтными мастерскими, бистро и магазином.

Именно в магазин и направилась Клара. А пока водитель оплачивал бензин у окошка, я быстро прошла мимо его машины и прицепила миниатюрный бипер к резинке возле ветрового стекла с внутренней стороны.

Так же быстро я вернулась к своей машине — не хватало еще, чтобы Клара засекла меня здесь. Но нет, через тщательно вымытое стекло я видела, как она ходила возле прилавков, складывая в корзину продукты.

Далее я следовала за «Ладой», держа впереди себя две-три машины, чтобы не мозолить глаза. Микрофон у бипера был что надо, и я могла слышать разговор Клары с мужчиной почти без помех.

— Ну и что же ты намерена делать? — спрашивал Клару водитель.

— Володечка, я не знаю, — умоляюще звучал голос Клары. — Я хотела сказать Андрею, что между нами все кончено. Но эти выстрелы…

— Жаль, что не вмазали ему прямо между глаз, — злобно огрызнулся водитель.

— Ой, ну зачем ты так говоришь… Давай подождем еще немного, — предложила Клара. — Пока он дома болеет, нам никто не мешает…

— Мешает?!

Володя настолько разъярился, что прибавил газу, и «Лада» понеслась по шоссе, явно превышая установленную на этом участке пути скорость.

— Ты сама-то поняла, что сказала? — злобно спросил Володя.

Клара Анищенко помолчала немного, а потом начала тихонько всхлипывать.

— Мешает! — возмущенно повторил ее спутник. — Значит, пока болеет — не мешает, а как поправится — снова будет мешать?

Обогнав медленно тащившийся в гору «Мерседес», Володя едва не сшиб перебегавшую дорогу кошку и вынужден был слегка сбавить скорость.

— В общем, так, — подытожил водитель более спокойным голосом. — Я больше не намерен зависеть от этого типа. Если ты не решаешься с ним поговорить, я сам к нему отправлюсь.

— Не надо, — умоляюще проговорила Клара. — Дай мне хотя бы еще один шанс.

— Это который по счету? — хмуро спросил Володя. — Пятый? Десятый?

Снова послышались всхлипы.

— Ты — мужчина, — со вздохом проговорила Клара. — У тебя свое понятие о гордости. А я… Думаешь, мне легко? Последние дни я живу словно в кошмаре! У меня мания развивается!

— А как же! За Андрея волнуешься, — нехорошо пошутил Володя.

— Конечно, нет, — почти крикнула Клара. — Мне кажется, что за мной кто-то следит. Вот даже сейчас, в эту минуту!

Ого! Неужели у госпожи Анищенко так хорошо работает интуиция, что она чует мое присутствие? Или Клару действительно не обманывают ее ощущения?

— Представляешь, как будто кто-то дышит в затылок, — продолжала жаловаться Клара. — И дома тоже. Я оглядываюсь, сердце замирает, но никого нет. Конечно же, никого. Но через пять минут все начинается снова. И теперь еще визит этой женщины…

— Ты говоришь, что она работает телохранителем у Раменского? — недоверчиво поинтересовался Володя. — Во бабы дают! То снайперши в Чечне, то бодигарды… Бодигардши, вернее… Язык сломаешь…

— Не знаю, как она в деле, — проговорила Клара, — но мозги у нее хорошо работают.

— Что ж, очень рад за ее кавалера, — сухо сказал Володя.

— Нет, она не производит впечатление женщины, у которой есть постоянный приятель…

Я удрученно покачала головой. Вот мерзавка эта Анищенко, все просекла!

Да, пожалуй, мне теперь стоит всерьез отнестись к ее подозрениям — ведь последнее утверждение насчет меня убедительно свидетельствует о том, что с интуицией у Клары все обстоит нормально.

А значит, ей действительно угрожает опасность, и это вовсе не «бабские причуды».

«Лада» подкатила к микрорайону возле рынка на окраине и притормозила около одного из домов. Клара вылезла из машины и, дождавшись, пока ее спутник запрет дверцу, взяла его под руку, и они быстро зашагали к пятиэтажке, покрашенной в рыжий цвет.

Я в нерешительности припарковалась метрах в десяти от дома.

Что мне теперь предпринять? Проследовать за ними и попробовать установить, в какую квартиру они направляются? Дождаться их здесь?

Но вскоре я поняла, что выбора у меня нет. Ситуация круто переменилась.

Внезапно я увидела в зеркальце заднего вида знакомую зеленую «Тойоту».

За рулем машины сидел Ренат Касимов. Он сделал один круг возле пятиэтажки и, подрулив к «Ладе», припарковал свою машину рядом.

Убедившись, что хозяев «Лады» поблизости не наблюдается, Ренат вылез из «Тойоты» и, открыв свой капот, углубился в его недра.

Пару раз он подымал голову и смотрел на окна пятиэтажки. Наконец, решившись, Ренат вытер руки тряпкой и достал из салона какой-то сверток.

Так-так! Именно с этим предметом Касимов выходил из хаты старика, с которым вел безумные разговоры о воинских званиях и восходах-заходах!

Ренат сорвал со свертка упаковку, и в его руках оказался небольшой прямоугольный предмет величиной с книжку карманного формата.

Касимов расстелил на снегу брезент и заполз под свой автомобиль. Из-под «Тойоты» виднелись только подошвы его башмаков.

Однако рука Рената в одно мгновение оказалась протянутой под корпус соседней с его «Тойотой» «Лады» и задержалась там на минуту.

После этого Ренат не спеша выкарабкался из-под машины, отряхнул руки и вытер их тряпицей — той самой, которой был обернут сверток. Обходя свой автомобиль, Касимов бросил оценивающий взгляд на «Ладу» и, удовлетворенно кивнув, взглянул на часы.

«Неужели он запрограммировал взрывное устройство на определенное время? — удивленно следила я за его действиями. — Ведь он не может точно знать, в какое время водитель сядет за руль».

Дальше все было еще интересней. Касимов снова полез в салон своего автомобиля и достал оттуда коробку, обвязанную синей лентой.

Захватив ее под мышкой, Ренат направился к подъезду, в который вошли Клара и Володя.

Прошло десять минут. Ренат снова появился на улице и с довольной улыбкой проследовал к своей автомашине. Он залез в «Тойоту» и уехал.

Я проводила взглядом удаляющуюся зеленую машину Рената и убедилась, что Касимов уехал, а не притормозил где-нибудь в отдалении. Причем машина ехала на обычной скорости, не слишком быстро.

Значит, бомба, которую он подложил, должна сработать не сразу — это во-первых.

Во-вторых, можно с уверенностью сказать, что это не взрывное устройство с дистанционным управлением, иначе Ренат остался бы где-нибудь неподалеку и нажал кнопку взрывателя, когда убедился бы, что в машине находится именно тот, кто ему нужен.

Следовательно, можно с уверенностью предположить, что бомба сработает через какое-то время после того, как человек сядет за руль.

Это может быть любой промежуток времени — и час, и секунда…

Черт возьми, эта парочка выходит! Володя держит в руках сверток, с которым заходил в подъезд Ренат, только он уже не перевязан лентой, коробку, наверное, уже открывали. Володя идет быстро, а Клара вовсе не пытается его догонять. Вот Володя оборачивается и что-то говорит ей, Клара улыбается и машет рукой.

Затем он опять подходит к ней, берет ее руки в свои и что-то тихо говорит ей на ухо.

Та покорно кивает и с опущенной головой возвращается в подъезд, но застывает у двери и смотрит вслед Володе, который быстро идет к машине.

Все. Больше ждать нельзя!

Я хлопаю дверцей, выпрыгиваю из «Фольксвагена» и успеваю поймать Володю в ту самую секунду, когда он уже намеревается засунуть ключ в дверцу.

— Не делайте этого, — непререкаемым тоном говорю я, хватая его за запястье.

Клара, которая все это время стоит на крыльце, сбегает по ступенькам и несется к нам.

— Это снова вы! — кричит она, подбегая. — Что вам от нас надо? Оставьте нас в покое! Если вас нанял Андрей, чтобы следить за нами, то можете отправляться домой! Все уже кончено!

— Что именно? — тихо спрашиваю я. — По-моему, все только начинается.

Тут приходит в себя Володя. Стряхнув мою руку со своего запястья, он поворачивается к Анищенко и, еле сдерживая раздражение, спрашивает Клару:

— Эта, что ли, суперменка к тебе сегодня приходила? Я не ошибаюсь?

Клара, стоящая рядом с искаженным от гнева лицом, кивает, Володя грубо хватает меня за руку и… и тут же сгибается пополам от боли — носок моего ботинка впечатался под его коленную чашечку.

Я тотчас же делаю еще один жест, и ребро моей ладони, прочертив кривую, останавливается в миллиметре от основания его шеи.

Вместо удара, однако, я мягко кладу край кисти на кожу Володи и тихо говорю:

— Этот удар мог бы быть смертельным. Но я только зря стала бы терять время.

— Вот как? — осторожно разгибается Володя. — Это почему же?

— Потому что вы и так почти уже покойник, — спокойно отвечаю я. — Другие хорошо постарались, чтобы вы вскоре превратились в живой факел.

Володя невольно смотрит на свою итальянскую дубленку и поднимает глаза на меня.

— То есть?

— Садитесь в мою машину, — предлагаю я. — И вы, Клара, тоже — нужно переговорить всем вместе. Покатаемся чуток и решим, как жить дальше.

— Хорошо, — осторожно соглашается Володя. — Но сейчас я не могу. Через три часа на этом же месте. Вас устраивает такой вариант?

— Такой вариант устраивает Раменского, — отвечаю я. — Андрей Васильевич подождет. Ведь вы наверняка собрались ехать к нему?

— Вас Андрей послал? — спрашивает ничего не понимающая Клара. — Если вы собираете для него информацию о нас, то можете не трудиться…

— Андрей послал другого человека, — говорю я, начиная терять терпение. — И этот человек только что заложил бомбу под днище вашего автомобиля.

— Что за бред! — кричит Клара. — Мы же только что все обсудили по телефону!

— Вот как? И что же вам сказал Раменский? — поинтересовалась я.

— Андрей сказал, что ему все известно про меня и Володю, — горячо заговорила Клара. — Раменский еще сказал, что не будет нам препятствовать, что он многое понял в последнее время…

Тут Володя попытался вклиниться и вставить хотя бы словечко в поток ее речи, но Клара остановила его движением руки.

— …И сказал, что он хочет поговорить с Володей и ждет его к себе. А в качестве знака своего доброго отношения к нам Андрей подарил Володе дорожный магнитофон.

— И, наверное, по телефону сказал, что ему будет приятно, если ваш друг приедет к нему с установленным в машине подарком?

— Да, — с гордостью подтвердила Клара. — А… а как вы догадались?

— Ну тогда тем более все понятно! — успокаиваюсь я. — Можно посмотреть?

Я беру из рук Володи сверток, распаковываю его и достаю оттуда дорогую модель миниатюрного «Панасоника». Вслед за тем вынимаю из сумки нож и, выпустив наружу лезвие, вскрываю крышку.

— Что вы себе позволяете?! — визжит Клара. — Это же подарок!

— А это что?

Я демонстрирую часовой механизм, который вмонтирован во внутренность магнитофона.

— Видите, вас даже не надо взрывать, — поясняю я Володе, показывая на циферблат. — Как только вы установите эту штуку в салоне своей «Лады» и включите магнитофон, произойдет радиоконтакт с бомбой, которая торчит на брюхе вашей тачки. Через тридцать минут машина вместе со всем ее содержимым взлетает на воздух. По моим подсчетам, вы как раз будете в этот момент катить по загородному шоссе в направлении дома Раменского.

Володя бледнеет и пытается нагнуться, чтобы разглядеть, какая поганка присобачена к его автомобилю. Впрочем, он слегка трусит, не пытается даже как следует туда заглянуть, выпрямляется и все же смотрит на меня с явным недоверием.

— Ну, как хотите, — пожимаю я плечами. — Можете садиться и ехать, мне все равно. Только подумайте сначала: какой смысл мне вас обманывать?

Клара хватает за рукав своего приятеля и торопливо начинает ему говорить:

— Володечка, по-моему, она права. Андрей подождет, ничего с ним не случится. Давай сделаем так, как она говорит…

Володя нехотя соглашается, и мы втроем втискиваемся в моего «жука».

Мы медленно колесим по округе, и я стараюсь разобраться в том, что происходит.

— Вообще-то я дизайнер, — рассказывает Володя. — С Раменским работал над оформлением головного офиса его фирмы. Видели особняк изнутри?

— Так все эти рыбки — ваших рук дело? Очень впечатляет.

— Пошловато немного, — возражает Володя. — Но воля заказчика — закон.

Володя Дергачев познакомился с Кларой у нее на работе — их фирма размещала рекламный ролик на телевидении. Там-то он и столкнулся с Раменским, который приезжал в этот день к Кларе.

Уж и не знаю, как это все произошло в деталях, но Володя сразу запал на чуть косящую красавицу. Я замечала, что небольшой недостаток иногда делает женщину еще привлекательней в глазах мужчин — тогда она кажется им трогательно-беззащитной.

Если человек чего-то очень хочет, то он обычно этого добивается. Володя захотел Клару и получил ее, несмотря на присутствие такого мощного фактора, как ежедневные визиты Раменского к ней на работу и ее теплые чувства к «рыбному королю».

Короче, Раменский перешел из разряда главных персонажей в разряд второстепенных. На первый план вышли ее отношения с Володей, которые она хотела, но не могла «обнародовать» перед Раменским.

Обманывать Андрея Васильевича было ей, конечно же, неприятно, но сказать правду ему она не решалась и оттягивала «момент истины».

Вот и дооттягивалась!

Допустить возможность, что Раменский решил ликвидировать конкурента на любовном фронте, Клара Анищенко долго не могла. А вот Володя — тот вник сразу. Дергачев вовсе не считал такой поступок со стороны «рыбного короля» чем-то из ряда вон выходящим.

— Это не похоже на Андрея, — не унималась Клара. — Такого просто не может быть.

— Запросто, — мрачно отвечал ей Володя. — Вот и принимай после этого подарки от твоих дружков! Чуть на тот свет не отправился…

— Давайте обсудим это немного позже, — предложила я. — Сейчас лучше составить дальнейший план действий. У меня есть такое предложение…

Глава 7

На другой день я получила известие о новом преступлении. Был убит Василий Снеговик — конкурент Раменского по рыбному бизнесу.

Снеговика застрелили из винтовки. Пуля точно вошла в голову жертвы, коммерсант скончался буквально за считанные секунды.

Теперь я уже не сомневалась, что новое убийство — дело рук Рената Касимова и Григорьича. Ведь услышав в тот раз слово «снеговик», я отнесла его к прочему бреду, которым они обменивались во время беседы. А оказалось, что это фамилия реального человека, уже ими приговоренного. Теперь дело оставалось «за малым» — всего-навсего добыть доказательства…

* * *

— Да он тут уж почитай лет двадцать живет! — махнула рукой старуха у колонки. — Тронутый, это точно. Но, с другой стороны — как посмотреть. То думаешь, не психбригаду ли вызывать, а то, напротив, — удивишься да и подумаешь: а не умнее ли он нас всех?

Сняв ведро с крючка колонки, старуха без видимого усилия установила его рядом с собой и повесила на его место следующее.

— Так с водой вы как-то решите? — с надеждой спросила она. — Зима как-никак, а у нас третий месяц краны сухие. Про горячую я уж молчу…

Я заверила ее, что в самом скором времени местная Дума рассмотрит этот вопрос.

И тут я не лукавила — один из депутатов был моим хорошим знакомым и как-то раз сказал мне: проси у меня что хочешь (после того, как я помогла ему вернуть украденную папку с бумагами интимного характера). В то время у меня особых желаний не возникало, и я сказала, что обдумаю его предложение на досуге.

Заметив в прошлое посещение этого района часто шастающих к колонке жителей, я поняла, что у населения проблемы с водой. Так и оказалось — воду вырубили дней сто назад, и с тех пор никто и пальцем не пошевелил, чтобы восстановить в поселке нормальную жизнь.

Под видом помощника депутата (удостоверение на цветном ксероксе плюс корочки по блату) я прошла пару-тройку домов и собрала подписи под обращением жителей, мотивируя это тем, что такая бумага заставит власти действовать гораздо расторопнее.

По ходу дела я расспрашивала народ о том о сем и уже через час работы имела в активе кой-какую информацию о старичке, которого посещал Касимов.

То немногое, что мне удалось услышать, заставило меня резко пересмотреть всю картину покушений, которая сформировалась в моей голове за последнее время. Все оказалось гораздо проще и страшнее, чем я думала. В то же время реальность была настолько невероятной и чудовищной, что я решила действовать как можно быстрее.

Егор Григорьевич Переслегин оказался действительно с приветом.

По достоверной информации, полученной от словоохотливых бабулек, «крыша» у Григорьича круто и резко поехала после того, как он попал в аварию на своем стареньком горбатом «Запорожце».

Я думала, что такое бывает только в анекдотах. Но с фактами приходилось считаться — Переслегин, возвращаясь с рынка, на котором он продавал выращенную на участке клубнику, столкнулся с иномаркой.

«Мерседес» был не шестисотым, а всего лишь двести тридцатым, но платить все же пришлось. Переслегин уверял всех и вся, что он поехал на желтый свет, а не на красный, но раз дело решали секунды, точно установить истину было невозможно.

В общем, присудили Григорьичу штраф. Надо сказать, что водитель содрал с него все, что было возможно — Переслегину пришлось расстаться со своим добротным домом (его продажа пошла в счет погашения штрафа) и переселиться в халупу, где он по сю пору и проживал.

Но материальный ущерб был ерундой по сравнению с ущербом моральным.

Егор Григорьевич теперь на чем свет стоит клял и бранил новый порядок, добрым словом поминая старые советские времена, при которых «Мерседес» на улицах нашего города можно было увидеть не чаще, чем белого слона. Переслегин словно позабыл, какую выгоду он еще не так давно извлекал для себя именно из-за новых экономических условий, Григорьича теперь словно подменили.

А тут еще, как на грех, анекдоты посыпались — про колхозника на «Запорожце» и новых русских на «шестисотых». И мозги у Егора Григорьевича повернулись таким образом, что эти байки сочиняют именно про него. Он замкнулся в себе и озлобился, перестал здороваться с соседями и целыми днями просиживал взаперти.

— А Господь-то покарал его обидчика, — доверительно поведала мне одна из старушек. — Ктой-то из берданки подстрелил. Мафия, одним словом, теперь кругом стреляют! Но Григорьич наш духом не воспрял, а совсем даже наоборот, стал еще более задумчив.

— Из берданки, говорите? — переспросила я, вспоминая тем временем, что из охотничьего ружья был застрелен Березовчук, чье убийство и положило начало загадочной серии кровавых преступлений.

Ну хорошо, думала я, отомстил Егор Григорьевич своему недругу, который лишил его честным трудом нажитого добра, жилища и душевного равновесия. Ну застрелил его, взял грех на душу…

Но остальные-то?..

И тут старушенция возьми да и скажи мне: был, оказывается, Егор Григорьевич Переслегин в Великую Отечественную в спецотряде.

Учили его, значит, всяким разным штукам, как сейчас десантников. И любил Егор Григорьевич по пьяной лавочке потешить соседей своим умением.

Например, несмотря на подрагивающие руки, мог попасть ножом ровно в центр самодельной мишени из древесного среза. Такое умение о многом говорит…

— И кто же теперь ему помогает? — участливо спрашивала я у своей пожилой собеседницы. — Должен же кто-то заботиться о старике?

Оказалось, что да, есть такой человек. Внезапно у Переслегина объявился дальний родственник — молодой человек из татар, богатый, должно быть, так как ездит на иностранной машине.

Речь, разумеется, шла о Ренате. Касимов стал для Григорьича кем-то вроде сына — с ним старик сидел целыми вечерами, а уж о чем они между собой говорили, Бог весть. Ну и, выпивали, конечно. А как без этого? Сейчас, по мнению бабуси, пьют все — и русские, и татары, и православные, и мусульмане.

— Жизнь потому что тяжелая, — со знанием дела пояснила бабуля.

«А не наоборот? — возразила я ей про себя. — Может, жизнь тяжелая, потому что пьют? Просто причина меняется местами со следствием…»

Выходит, Егор Григорьевич Переслегин — почти что мой коллега!

Интересно будет посмотреть на живого, хотя и слегка свихнувшегося профессионала старой закваски в бытовой, так сказать, обстановке.

Вот только как к нему подобраться?! Но долго раздумывать я не собиралась.

Как показывает мой опыт, с безумцами нужно общаться на их уровне. В этом вообще и состоит «принцип хамелеона» — подстраиваться под людей, как бы «менять цвет» в зависимости от человеческого фона.

* * *

Был у нас в «Сигме» один неприятный случай. Вспоминать об этом не очень-то весело, но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Уж и не знаю, по какому блату в спецотряд попала Катя Насибова. Обычно девушек набирали из «ворошиловки» — закрытого высшего учебного заведения, где обучались дочки «больших людей» в погонах и без таковых. Есть такие семьи, которые пытаются соблюсти профессиональную преемственность, несмотря на пол чада…

И эта самая Катя ничем таким в первое время не выделялась из моих сокурсниц. Так же зубрила военную историю, учила языки и проходила практику.

Конечно, сейчас, задним числом, можно было припомнить кое-какие мелочи. Вроде характерных жестов, например. Так, Катя почему-то притопывала левой ногой, когда радовалась. Или трогала свою макушку, когда при ней подружки начинали обсуждать своих парней, и как-то вся застывала на несколько секунд с полуоткрытым ртом.

Но как определить грань, где кончается индивидуальная моторика и начинается безумие?

И вот в один прекрасный день Катя вместо того, чтобы честно попробовать поразить движущуюся мишень на вполне ординарных стрельбах из обыкновенного «калаша», вдруг разворачивается и направляет свой автомат на капитана, который руководил стрельбами.

А поворачиваться, между делом говоря, строжайше запрещено. Именно поэтому во время учебных стрельб запрещается окликать курсантов, когда у них в руках находится оружие.

Капитан падает на землю и поступает совершенно правильно.

Страдает в таких случаях лишь чистота мундира в буквальном значении слова.

А незадачливая студентка, которая обычно через секунду-другую понимает, что к чему, и смущенно говорит «ой», опуская автомат, получает строгий выговор и неминуемую гауптвахту.

Но Катюша Насибова и не думала опускать автомат. Ей очень понравилось, что капитан лежит у ее ног. Она решает закрепить впечатление и дает короткую очередь возле его головы.

Все вокруг застывают в ужасе, видя, как пули чиркают по щебенке. Мне особенно запомнился камешек, который рикошетом саданул капитану по виску и оцарапал его до крови, — тоненькая струйка быстро потекла по запыленной шевелюре бедняги военного.

Катя, держа автомат направленным на капитана, начинает медленно отступать.

Так, пятясь по-рачьи, она возвращается в свою палатку, и некоторое время оттуда не доносится ни единого звука. А затем раздается пение.

Что она тогда пела, вернее, завывала, я уже не смогу точно припомнить, но прошу поверить мне на слово — впечатление было самым гнетущим.

Что было делать в такой ситуации? Человек ведет себя абсолютно неадекватно, да еще с «калашом», в который вставлен полный магазин.

Первой очухалась я.

Я действовала как во сне, и никакого геройства, как потом выразился пожимавший мне руку на плацу полковник с испитым лицом, тут не было.

Просто во мне включился какой-то «механизм быстрого реагирования».

Я спокойно, но очень быстро подошла к палатке, в которой скрылась Насибова, и как ни в чем не бывало вошла внутрь и села на корточки возле входа.

Вот, собственно, и все.

Катя, казалось, уже забыла об автомате — он валялся на матрасе на расстоянии моей вытянутой руки. Ну я руку и протянула.

Насибова никак не среагировала на мое появление, она стояла на коленях, смотрела куда-то вверх и «пела» до тех пор, пока я не вышла из палатки. Потом туда сразу же ворвались парни, которых вызвали с расположенной неподалеку базы областного ОМОНа.

Но им уже не пришлось трудиться — Катя покорно последовала за ними, то и дело трогая свою макушку и бормоча какие — то непонятные слова. Кажется, она зачем-то повторяла испанские глаголы…

Медики квалифицировали ее случай как внезапное помрачение и комиссовали Насибову вчистую. Руководство объявило мне особую благодарность, и вскоре об этом случае уже не вспоминали.

* * *

Но Катя Насибова была все же моей сокурсницей. А как поведет себя Переслегин?

Я решила рискнуть.

Быстро поднявшись по полусгнившим ступенькам крыльца, я толкнула дверь дома, в котором жил Переслегин, и, громко крикнув: «Хозяин!», вошла внутрь. На меня сразу же пахнуло сыростью — слева, возле банок с заплесневевшими помидорами, лежали стопки подмокших от рассола «Правды» и «Молнии». Видимо, Егор Григорьевич решил подвести теоретическую базу под свои террористические действия, которые он осуществлял явочным порядком.

Но увидеть хозяина мне так и не удалось. Буквально через секунду после того как я переступила порог, послышался шум подъезжающего автомобиля.

Сквозь заснеженное окно я увидела касимовскую «Тойоту», парковавшуюся на прежнем месте. Черт, вот незадача! Куда ж мне теперь?

Долго размышлять было некогда. Я юркнула в полумрак светелки и забилась в щель между печкой и шкафом. Тут раздались шаркающие шаги старика.

— Кто здесь? — грозно возгласил он. — А? Послышалось? Ты, Ренат?

— Я, я, батя, — вошел Касимов, хлопнув дверью. — А слух у тебя что надо, несмотря на года. Нужно тебя в маршалы поскорее.

Вместе с Ренатом в дом проникла струйка холодного метельного воздуха. Касимов разделся и повесил свой полушубок в углу. Снежинки на одежде быстро таяли, превращаясь в пятна воды.

— Снеговика я «сделал», — твердо, как бы отчитываясь в выполнении задания, сказал старик и кивнул на длинный чехол, стоявший возле его кровати; там, очевидно, находилась винтовка. — Теперь у нас кто на очереди?

Касимов промолчал, елозя возле вешалки.

— Отвечать старшему по званию! — гаркнул Егор Григорьевич.

— Щас отвечу, — нехотя процедил Ренат. — Давай, ваше превосходительство, сначала по маленькой раздавим, а потом уже все вопросы решать будем.

Они прошли в дальний угол светлицы и уселись за столом. До меня им было метра два, и будь освещение чуть поярче, пришлось бы туго. Но в доме царил полумрак, и закут между печкой и шкафом был достаточно глубоким, чтобы вместить меня без вероятности быть мгновенно обнаруженной. Вот только печка сильно грела плечо. Еще минут десять — и тепло станет совершенно непереносимым…

Чуть высунув наружу лицо, я могла видеть, как Ренат разливает водку по стаканам.

— Ну, будем! — выдохнул он и, чокнувшись с Переслегиным, опрокинул в себя стакан.

Закусив помидорчиком, Ренат отошел к окну, держа стакан в руке, остановился и, по-прежнему стоя спиной, незаметно протянул руку к аптечке.

Что именно он взял с полки — я не видела, но зато хорошо видела, что Касимов высыпал в рюмку все содержимое пузырька темного стекла.

Старик, оказывается, косел с первой рюмки. Егор Григорьевич сразу же стал нести такую же околесицу, как и в прошлый раз, — что-то про солнце, луну, звезды и его, Переслегина, управление светилами.

Ренат вернулся к столу и, взяв в руки бутылку, снова наполнил стаканы. Причем свой он виртуозно заменил и подал Переслегину, а себе забрал его посуду. Теперь в стакане, который держал в руке старик, была не только водка.

— Я, батя, в отпуск ухожу, — проговорил Ренат. — Считай, уже ушел. У меня через два часа самолет до Симферополя, а оттуда — ту-ту в Турцию. Так что ты свое дело пока что закончил.

Я обратила внимание на сменившийся тон его голоса. Если в прошлый раз Касимов старался говорить со стариком как бы на равных и даже с уважением, то сейчас Ренат не скрывал пренебрежительных ноток в своей интонации.

«Он его убирает, — поняла я. — Операция закончена, исполнитель мертв».

Надо было что-то делать. Ситуация вот-вот могла принять необратимый характер, и я решилась.

— Слышь? — мгновенно насторожился старик. — Это что за звук?

Я еще раз поскребла пальцами по внутренней стороне печки.

— Мышь, наверное, — предположил Касимов.

— Отродясь в этом доме мышей не водилось, — заявил старик.

— Ну, сейчас я гляну. — Ренат поставил на стол свой стакан и подошел к печке.

Я использовала фактор неожиданности и, как только Касимов появился в пределах досягаемости моих конечностей, сильно оттолкнувшись от стены, прыгнула вперед, нацелясь ботинком ему в пах.

Конечно, удар был несильным и из строя человека вывести бы не смог. Но я рассчитывала, что Ренат хотя бы упадет или не сможет среагировать быстрее, чем через секунду. А за это время у меня будет возможность выбраться из своего укрытия наружу.

Вскрикнув от неожиданности, увидев метнувшуюся к нему фигуру, Касимов даже не успел отступить и, действительно, почти рухнул, когда я вдарила ему носком ботинка в мошонку. Но он тут же врубился, что дело серьезное, и мгновенно включился в ситуацию.

Я поняла, что он сейчас будет стрелять, и, рванувшись к столу, схватила лежащий на нем нож и, почти не глядя, метнула его в Рената.

Лезвие с силой ударилось ему в грудь и вошло почти по рукоятку. Касимов начал палить из пистолета, уже падая и, выпустил почти всю обойму перед тем, как рухнул на пол. Последняя пуля ушла в потолок над его головой.

Старик совсем ошалел от стрельбы. Он молча сидел в углу, обняв себя руками за плечи, и, покачиваясь, смотрел в одну точку не отрываясь — на огонек лампадки, тускло светившийся возле иконы.

И сколько я ни трясла его за плечи, он никак не реагировал.

Похоже, Переслегин теперь уже надолго ушел в иное измерение. Теперь он казался маленьким ребенком, который не хочет участвовать в кровавых играх взрослого мира, даже ростом словно бы стал меньше…

Рост?

Я приложила руку ко лбу, пытаясь понять, почему это слово вдруг выпало из привычного потока моих мыслей и приобрело какое-то невероятное значение.

Еще одна-две секунды, и все прояснилось. Теперь осталось проделать один маленький опыт, а потом немедленно звонить Раменскому и назначать с ним встречу.

За окном уже слышалось завывание милицейской сирены. Я уселась за стол и стала спокойно ждать опергруппу, которую наверняка вызвали соседи, обеспокоенные стрельбой в хате Григорьича.

Обычно я стараюсь не пересекаться с милицией, мы как бы живем в параллельных мирах.

Но сегодня — случай особый.

* * *

Время приближалось к трем, а на половину четвертого была назначена наша встреча с боссом. Мы забили «стрелку» в том самом кафе «Нимфа», где несколько дней назад Раменского едва не подстрелили.

— Почему именно там? — недовольно спрашивал по телефону Андрей Васильевич. — Вы думаете, мне приятно там теперь обедать?

Впрочем, босс ворчал недолго. Он был слишком заинтригован моими разысканиями, чтобы обращать внимание на такие, с его точки зрения, мелочи.

Подъехав к кафе и убедившись, что все идет по плану, я припарковала машину и стала поджидать босса. Раменский прибыл вовремя.

Он вылез из автомобиля, на всякий случай бросив взгляд на крыши домов напротив, поднялся на крыльцо и остановился рядом со мной.

— Так мы идем?

— Одну секундочку, — попросила я его. — Вы помните, где вы стояли в тот раз?

— Прекрасно помню, — хмыкнул Раменский. — Вот здесь и стоял.

И он принял то же самое положение, в котором находился в момент выстрела.

— Бамс! — сказала я, внимательно глядя на его фигуру. — И пуля попадает вот сюда.

И ткнула пальцем в центр стекла. Его уже успели к тому времени заменить, но я выскребла в милиции фотографию и, сравнив ее с теперешним состоянием витрины, смогла точно определить эту точку.

— Следственный эксперимент? — усмехнулся Раменский. — Ну ладно, пойдемте внутрь, а то я проголодался. Вы заказали столик?

— Я бы предпочла разговор с глазу на глаз, — попросила я. — Скажем, в кабинете директора. Уж больно разговор приватный.

— Что ж, — пожал плечами Раменский, — почему бы и нет? Только недолго, идет?

Я заверила босса, что наша беседа не займет чересчур много времени.

Директор — тот же молодой парень — встретил нас на пороге и, выслушав просьбу Раменского, без лишних разговоров покинул свой кабинет и даже захлопнул дверь на замок, чтобы нам никто не помешал.

Пока Раменский усаживался в кресло, я распахнула шкаф и продемонстрировала Андрею Васильевичу его некогда испачканный, а теперь вычищенный костюм, который так и висел с тех пор на вешалке в директорском кабинете и ждал своего хозяина.

— У нас что, вечер воспоминаний? — буркнул Раменский. — Расскажите-ка лучше, что вы там раскопали. Стоило ли вообще меня поднимать с постели?

— Боюсь, что да, Андрей Васильевич, — серьезно проговорила я.

«Рыбный король» поудобнее устроился в кресле, положил ноги на стол и сцепил руки на груди, готовясь меня выслушать.

— Ну так излагайте, — проговорил он уже не столько раздраженно, сколько с угрозой.

— Знаете, я не так давно действительно стала вспоминать тот день, когда в вас стреляли возле этого кафе, — проговорила я. — Все еще раз и еще раз проходило перед моим внутренним взором, как кинофильм. Есть такой психологический метод: просматривать сюжет по нескольку раз, пытаясь увидеть его новыми глазами. Дает очень мощный эффект.

А на память, Андрей Васильевич, я не жалуюсь, — продолжала я. — На видеоряд у меня глаз наметан, и если мне что-нибудь когда-нибудь легло в зрачки, то оно там так и осталось.

— Рад, что у вас есть такая замечательная способность, — сказал Раменский. — И все же зачем вы меня сюда позвали?

Я подошла к шкафу и, запустив руку в карман пиджака, извлекла оттуда лист. Андрей Васильевич Раменский с нескрываемым удивлением следил за моими действиями, но пока ничего не говорил.

— Видите? — показала я сложенный вчетверо лист. — Именно эту бумагу вы долго искали в своей папке перед тем, как выйти из машины и зайти в кафе. Нет-нет, я не блефую, можете убедиться сами.

— Ничего не понимаю! — искренне проговорил Раменский. — Какая еще бумага?

Он развернул лист и, внимательно посмотрев на него, поднял глаза.

— Послушайте, но это же чистая бумага! — воскликнул он. — Тут ничего нет!

— Вот именно, Андрей Васильевич, — со скорбным вздохом подтвердила я. — Абсолютно чистая бумага. Очень прискорбный факт, правда?

Раменский в раздражении смял листок и швырнул его на пол.

— Может быть, вы перестанете говорить загадками? — спросил он. — В конце концов, мое время стоит дорого и не надо злоупотреблять моим к вам отношением. При чем тут чистый лист?

— А я и не знала, что он чистый, — искренне ответила я. — Я пришла сюда вчера совсем с другой целью. Мне хотелось постоять возле витрины.

И знаете, что я увидела? Я прокрутила в своем мысленном кинотеатре ту сцену с выстрелом и поняла, куда именно стрелял снайпер.

Знаете, куда он вам метил?

Раменский встал с кресла и, одернув пиджак, подошел к двери.

— Я не намерен выслушивать весь этот бред, — заявил он. — Мне пора.

— Еще пять минут, — взмолилась я. — Я перехожу к самому интересному!

Так вот, Андрей Васильевич, снайпер, который не может попасть в человека, стоящего прямо, не двигаясь в течение нескольких секунд, — кто угодно, только не снайпер. А ведь покойный Карташов был хорошим стрелком, вот в чем загвоздка.

Я вздохнула и со значением посмотрела на босса. Раменский молчал, поджав губы.

— Знаете, Андрей Васильевич, — продолжала я, — у англичан есть пословица: если собака выглядит как собака, лает как собака и кусается как собака, это и есть собака. Очень мудрое изречение, не правда ли? И оно подходит практически к любым ситуациям.

Например, к такой. Если хороший снайпер промахивается, то это значит, что он хотел промахнуться. И второй раз он попал именно туда, куда и должен был попасть — вам в плечо, Андрей Васильевич.

Я повторяю: Карташов был хорошим стрелком, я наводила справки у его бывших коллег. Он едва задел вам плечо, видите — прошло совсем немного времени, а вы уже свободно двигаете рукой.

Раменский машинально дотронулся до своего плеча и покачал головой.

— Неубедительно, — проговорил он. — Любопытно, но абсолютно бездоказательно.

— Разве? — возразила я. — А как же чистый лист в кармане пиджака, который был на вас в тот самый день? Директор мне его сам показал — мол, когда костюм отдавали в чистку (вас так любят и уважают, что не могли просто так оставить тут ваши вещи), то содержимое карманов выложили в специальный пакет и потом снова водворили на место. Собственно, там и был только один этот листик. Именно поэтому вас и не стали беспокоить по этому поводу и ждали, пока у вас появится время заехать и забрать свой костюм. А вы и не торопились, так как прекрасно знали, что ваши карманы пусты — только один чистый лист. Ведь вам было все равно, что положить тогда в карман! Вы просто-напросто тянули время, ожидая, пока снайпер уляжется на крыше.

А еще я поняла, почему вы так наорали на меня в тот день. Я ведь тогда всерьез обиделась — думала, вот истерик, черт возьми, я ему жизнь спасла, а он на мне свой стресс срывает!

Оказывается, у вас были веские причины, чтобы быть мной недовольным!

Ведь я могла вас толкнуть так, что пуля, выпущенная Карташовым, впилась бы вам не в плечо, а, к примеру, между глаз. Обидно было бы, правда?

Вы долго рылись в своем кейсе в машине, ожидая, пока настанет та самая минута «икс», в которую должен прозвучать выстрел.

Потом вы стояли как изваяние, вдыхали морозный воздух и ждали. Ждали пулю Карташова, которая бы принесла вам моральные дивиденды и сняла бы с вас подозрение в убийстве вашего конкурента, которое вы наметили на ближайшее будущее. И тут вмешиваюсь я.

А ведь вы все очень тонко рассчитали, Андрей Васильевич! Не могу не отдать должное вашему криминальному таланту, честное слово!

— Это не криминал. Это всего лишь бизнес, — процедил сквозь зубы Раменский.

— Любимая присказка всех бандитов после того, как они посмотрели «Крестного отца», — тут же парировала я. — Кстати, о бизнесе.

Ваша теория насчет «неких сил», которые рвутся к власти и убирают ключевые фигуры, сразу показалась мне фантастичной.

Вы просто-напросто подогнали факты под наспех созданную теорию. Безумный ветеран убивал богатых людей, насмерть оскорбленный несправедливостью. На этого человека вышел ваш сотрудник Ренат Касимов. Кстати, не подскажете, как ему это удалось?

— Случайность, — так же нехотя ответил Раменский. — Ренат ехал на встречу с Крутченко, когда все это произошло. Если вы помните, Крутченко был третьей жертвой старикашки. Из своей машины Касимов успел заметить стрелявшего и запомнить его лицо. Старикан тогда был в старой, выцветшей от времени военной форме с орденскими планками. Ренат посоветовался со мной, и мы решили, что такой шанс упускать нельзя и старика нужно найти.

Андрей Васильевич теперь был сосредоточен и напряжен. Раздражение как рукой сняло. Он понял, что со мной бесполезно играть в кошки-мышки и что противник я серьезный. И откровенность «рыбного короля» выглядела очень опасной — ведь Раменский явно не собирался просто так полюбовно со мной расстаться после такой беседы.

— Мы запросили через свои каналы военкоматы и вычислили людей, имевших те самые награды, что и у старика, — продолжал Андрей Васильевич. — Потом просканировали районы и нашли наконец этого… Григорьича. И Ренат стал дальше с ним работать.

— Вот именно — работать! — подхватила я. — Вы решили, что судьба дарит вам небывалый шанс скорректировать ситуацию в бизнесе в нужную вам сторону. Еще бы! У вас под рукой оказался послушный убийца! Можно сказать, управляемый робот!

Я полагаю, что остальные трупы уже шли по вашей наводке. Ведь сначала Переслегин расправился со своим обидчиком, а потом то ли вошел во вкус, то ли просто решил объявить войну богатым. Во всяком случае, Григорьич был достаточно виртуозен — для каждого очередного убийства он применял новый прием.

И, кстати сказать, мои подозрения насчет вас, Андрей Васильевич, укрепились, когда дважды была повторена фигура снайпера. Да какое там дважды! Если приплюсовать Снеговика — то трижды! А такой деятель, как Переслегин, придумал бы что-нибудь более эффектное.

Крутченко был действительно фигурой номер один — достаточно одиозен, достаточно скандален. О нем писали все газеты, в том числе коммунистические — излюбленное чтение Переслегина после того, как с ним случилась беда. И следующая жертва уже была ему подсказана, не так ли, Андрей Васильевич?

Раменский молча кивнул.

— Потом вы решили руками Переслегина устранить кое-кого из мешавших вам «больших людей». Погибли Гатов и Железнов. И, наконец, вы устранили своего главного рыбного конкурента — Снеговика.

Что ж, вы поработали неплохо. Нет-нет, я вовсе не думаю, что вы такое уж кровожадное чудовище. Ведь это всего лишь бизнес, не так ли?

Наверняка вы собирались остановиться на Снеговике. Недаром Ренат в последний визит к старикану размешал ему снотворное в стакане в такой дозе, что она мгновенно отправила бы Переслегина на тот свет.

Все, операция была закончена. Винтовка, которая принадлежала Карташову и из которой стреляли в вас дважды, сработала еще раз — из нее Переслегин убил Снеговика. Вы, как жертва неудавшегося покушения, — вне подозрений. Все мешавшие вам люди устранены. Теперь можно жить спокойно и набирать новые обороты.

Но вы проиграли, связавшись со мной. Наверное, вы просто не представляли, с кем имеете дело, иначе не решились бы делать из меня «козла-провокатора» и засылать меня к Рифмачу, сыграв на моем интересе к вашей теории о причастности Рифмача к покушению на вас.

Знаете, какая самая частая фраза в американских боевиках в сценах во время выяснения отношений? «Ты меня использовал!» Вот и вы, Андрей Васильевич, решили меня использовать для того, чтобы убрать со своей дороги Фомичева и вздохнуть наконец спокойно.

— А доказательства? — хитро прищурился Раменский. — У вас есть факты? Вы что, собираетесь предъявить все эти свои соображения в милиции?

— В общем, нет, — пожала я плечами. — Давайте поедем к вам в офис и обсудим сумму, которую вы заплатите за мое молчание.

— Уважаю деловой подход, — сразу же согласился Раменский.

Мы вышли из кабинета и проследовали к выходу. На крыльце Раменский полез за сотовым телефоном — ведь он отпустил машину, рассчитывая пообедать со мной в «Нимфе». Но я указала ему на свой автомобиль.

— Поедем на моем, хорошо? — предложила я. — Или вам не пристало кататься на «Ладах»?

— Да нет, отчего же? — пожал плечами Раменский. — Я по натуре демократ…

— Собственно, это не моя «Лада», — как бы невзначай сказала я, гоня машину по центру. — Знаете, чей автомобильчик?

— Что? — рассеянно отозвался Раменский. — Нет, не знаю. А какая разница?

— Да нет, — пожала я плечами. — В общем-то никакой. Просто у вас есть еще грешок на душе. Я имею в виду Клару Анищенко.

— Хм! И это вы раскопали? — изумился Раменский. — Ну а Клара-то тут при чем?

— Это машина ее приятеля, Володи, — пояснила я. — Он, кажется, обеспечивал дизайн в вашем офисе. Просто вчера я за ними проследила. Знаете, очень милые люди… Кажется, вы урегулировали с ними свои отношения, не так ли? Я не ошиблась?

— Нет, — настороженно ответил Раменский. — Правда, Володя вчера ко мне не приехал.

— Напился, — пожала я плечами. — Вместе со мной, кстати. Мы подружились, если вам интересно. Настолько, что, когда утром я не смогла завести свою машину — мотор глохнет, проклятый, — Володя одолжил мне свою тачку. Тут, кстати, ваш подарок. Маг очень понравился Володе, он все порывался ехать, но мы с Кларой его не пустили. Вписался бы в первый же столб.

И я нажала кнопку магнитофона, предварительно вставив туда кассету с рэп-классикой — ритмичным бормотанием солиста на фоне мелодий Пуччини и Чайковского. Мой босс в ужасе смотрел на магнитофон и, когда вновь обрел дар речи, немедленно попросил:

— Знаете что, Женя, остановите-ка вот на этом перекресточке.

— А что такое? — медленно спросила я, проезжая на зеленый.

— Нет… ничего, — в отчаянии бормотал Раменский. — Слушайте, мне нужно выйти.

— До офиса не потерпите? — пошутила я. — Пивка небось перебрали?

— Немедленно остановите! — взревел Раменский. — Вы что, оглохли?

Андрей Васильевич попытался было открыть дверцу, но я прибавила скорость. Тогда он попробовал ухватить меня за руку, и мы чуть не врезались в проезжавший слева бензовоз. Раменский побледнел и взмолился:

— Женя… Женечка… Я умоляю вас… Остановите эту машину! Сейчас… Господи, еще три минуты! Даже две с половиной!

— Вы о чем? Я что-то не пойму. Мы уже почти приехали. Еще минут пять…

— В машине — бомба! — заорал Раменский. — Слышите? Бомба! Через две минуты нас разнесет к чертям собачьим! Я велел Ренату подложить взрывное устройство в автомобиль любовника Клары, этого ничтожества, который вздумал пользоваться моей собственностью! Для Клары это был бы хороший урок. Ну что, теперь вы останавливаете или нет? Быстро давите на тормоз!

— Бомба, говорите? — покачала я головой. — Однако и мстительный же вы человек, Андрей Васильевич. Впрочем, можете не волноваться. Бомба давно обезврежена, а наш разговор — и в кабинете директора «Нифмы», и в салоне этого автомобиля — транслировался на милицейский передатчик. Видите вон ту машинку сзади? Сейчас из нее выйдут ребята и под белы рученьки препроводят вас куда следует. И у вас будет время подумать о том, как обустроить свой бизнес лет через двадцать, когда вы снова выйдете на свободу. А без рыбы город наверняка не останется…

* * *

На свадьбе Клары и Володи я была свидетелем со стороны жениха. Свидетелем же я была и по делу Раменского. Впрочем, следствие длилось недолго — Андрей Васильевич скончался в камере от сердечного приступа.

И я не уверена, что его заела совесть и мотор отказал сам собой.

Но меня, честно говоря, это мало интересовало. Я не вмешиваюсь в игры больших людей и не пытаюсь добиться справедливости для всех и для каждого. Я просто пытаюсь честно и хорошо делать свою работу.

А когда мне начинают мешать — что ж, глупо было бы ждать с моей стороны пассивной покорности. Когда надо — я сумею постоять за себя.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Реклама на сайте