«Алмазная лихорадка»

Марина Серова Алмазная лихорадка

Глава 1

Они подкараулили меня во время утренней пробежки. На улице еще висела неуютная тьма и уныло светили ночные фонари. В такой час хочется плотнее завернуться в одеяло, покрепче сжать веки и погрузиться в спасительную дремоту, в сладкую пучину лени, чтобы никогда оттуда не выныривать. Но я отвергаю этот соблазнительный вариант, отбрасываю в сторону одеяло и вылетаю из теплой постели, точно выброшенная катапультой.

Моя профессия — телохранитель, и поэтому мое собственное тело должно быть всегда безотказным и полным энергии, как взведенная часовая пружина. Поэтому каждый день я неукоснительно поднимаюсь рано утром и бегу через просыпающийся город, не обращая внимания ни на дождь, ни на снегопад, ни на тайфуны с цунами. Сделав десять-двенадцать километров, я возвращаюсь домой и еще минут сорок посвящаю изматывающим физическим упражнениям. По вечерам я занимаюсь силовыми единоборствами и стреляю в тире, но это уже другой разговор. А в тот день я, как обычно, натянула на себя спортивный костюм — желтый с красным — и, стараясь не разбудить тетю Милу, которая еще сладко, с присвистом, спала в своей комнате, вышла на улицу.

Холодный воздух был наполнен мельчайшими капельками влаги, мерцающими в тусклом свете. Одинокие нахохлившиеся дворники сметали в хрупкие пирамиды золотую листву, которая за ночь щедро усыпала сырые тротуары.

Ковер из палых листьев был настолько толстым, что на бегу я не производила шума.

Добежав до первого угла, я пересекла мостовую и оказалась на аллее сквера, тянущегося вдоль соседней улицы на протяжении многих кварталов. По краям аллеи, под развесистыми, уже почти голыми деревьями стояли лавочки, на которых в жаркие дни отдыхают пенсионеры и целуются влюбленные. Сейчас лавочки были пусты — охотников сидеть на мокрых досках в предрассветный осенний час бывает немного.

И тем не менее один чудак, кажется, нашелся. В конце аллейки, у выхода, под горящим фонарем сидел мужчина в светлом плаще и темной кожаной кепке. Я бежала в его сторону, а он с большим интересом за мной наблюдал.

То, что он расположился в круге света, говорило в его пользу. Человек, задумавший худое, обычно старается держаться в тени. Однако, приближаясь к незнакомцу, я внутренне собралась, как если бы на самом деле ожидала нападения. Только такая линия поведения способствует нашему физическому и профессиональному долголетию.

За оградой сквера около тротуара была припаркована голубая скромная «Ока». В автомобиле никого не было. Не сводя глаз со странного мужчины, я бежала посередине аллеи, пока не поравнялась со скамьей, на которой он сидел. Не меняя позы, мужчина негромко меня окликнул.

— Простите, вы не могли бы уделить мне одну минуту?

Я остановилась. Мужчина медленно поднялся со скамейки и вынул из карманов руки — он всем своим видом старался подчеркнуть благонамеренность и миролюбие. Я вопросительно посмотрела на него. Он был атлетически сложен, с мужественным широкоскулым лицом. Можно было голову дать на отсечение, что за его плечами не один год усиленной боевой подготовки. Скорее всего, он был военным или, на худой конец, охранником.

— Скажите, вы случайно не Охотникова? — спросил мужчина. — Евгения Максимовна?

Я не кинозвезда и не гоняюсь за популярностью. Когда меня узнают на улице, я испытываю досаду, а не удовольствие.

— Охотникова, — не слишком любезно подтвердила я, внимательно изучая лицо неведомого поклонника. — И, надо сказать, совсем не случайно. Потому что мой папа носит фамилию Охотников.

Мужчина смущенно улыбнулся.

— Я просто неудачно выразился, — сказал он. — Разрешите представиться — Ребров Сергей. Работаю в службе безопасности фирмы «Тандем». Убедительно прошу вас проехать сейчас со мной. Шеф нуждается в вашей помощи.

Ребров достал из внутреннего кармана плаща визитную карточку и протянул мне. Это был кусочек твердого мелованного картона, на котором золотом было вытеснено: «Капустин Валерий Витальевич. Генеральный директор ЗАО „Тандем“. Крупнооптовые поставки».

— Что за необходимость ловить меня, как зайца, в парке ни свет ни заря? — ворчливо поинтересовалась я. — Вы срываете мне режим.

— Все издержки будут вам возмещены, — предупредительно сказал Ребров. — А необходимость такая существует — Валерий Витальевич объяснит ее причины, — тут он опять улыбнулся и добавил: — А что касается режима — вы же не придерживаетесь его, когда подворачивается какое-то сложное дело? Сегодня оно как раз подвернулось…

— Это мне решать — подвернулось оно или нет, — категорически заявила я. — Я не работаю в фирме «Тандем».

— Это верно, — кивнул Ребров и деликатно напомнил: — Но, кажется, в последнее время у вас вообще было не слишком много работы?

Тут он был прав. У меня был некоторый период застоя, и это начинало сказываться на моем материальном положении.

— Соглашайтесь, — простодушно сказал Ребров. — Хозяин хорошо платит.

Я усмехнулась. Мне нравился этот корректный крепкий парень. Такое сочетание качеств встречается нечасто. Обычно присутствует что-то одно.

— Ну что ж, — произнесла я великодушно. — Вы умеете уговаривать. Считайте, что и меня уговорили. Где ваша машина? Неужели вот эта крошка?

— Нам желательно не бросаться в глаза, — серьезно объяснил Ребров. — Эту машину я взял на утро у товарища. Сам-то я езжу на «Тойоте», — с затаенной гордостью прибавил он.

Мне, собственно, было все равно, на чем ехать. Я предпочла бы сейчас на своих двоих окончить положенную дистанцию, но когда люди нуждаются в моей помощи, я не могу отказать, особенно если они при этом хорошо платят.

— Куда едем? — поинтересовалась я, когда мы уселись в игрушечный салон народного автомобиля.

— На одну частную квартиру, — пояснил Ребров, заводя мотор, и не удержался, чтобы не добавить: — Шеф может позволить себе держать квартирку-другую про запас. Он очень деловой мужик, сами увидите!

Что ж, может, и деловой, но, похоже, дела у него сейчас идут не очень гладко — иначе зачем ему я и такие меры предосторожности? Мы ехали не слишком долго и вскоре оказались во дворе, образованном тремя стоящими буквой П домами, выстроенными в последние годы, — из гладкого желтоватого кирпича, с вычурными полукруглыми балкончиками и башенками по углам. Ребров подвел машину к одному из подъездов и остановился. Мы вышли.

Нажав кнопку домофона, мой спутник назвался. Замок щелкнул, и дверь открылась. Мы вошли в подъезд, сверкающий непривычной, почти больничной чистотой, и поднялись в лифте на седьмой этаж.

— Шеф любит цифру «семь», — сообщил мне Ребров значительно. Кажется, любая причуда хозяина вызывала в нем неподдельный восторг.

Однако господин Капустин произвел и на меня выгодное впечатление. Хотя бы уже тем, что встретил нас на лестничной площадке и галантно подал мне руку, помогая выйти из кабинки.

— Счастлив вас видеть, Евгения Максимовна, — довольно искренне произнес он и жестом предложил проследовать в квартиру. — Приношу тысячу извинений за доставленное беспокойство…

Извинениями ты не отделаешься, подумала я, входя в конспиративную квартиру. Интересно, для чего она обычно используется — для секретных совещаний или все-таки для тайных свиданий? Впрочем, следов пребывания здесь женщины я не заметила. Жилище было отделано по европейским стандартам, как сейчас принято у деловых людей, но интерьер был выдержан в строгих, даже аскетичных рамках, и его оживляло лишь ослепительно яркое пятно телеаквариума размерами два на полтора метра, где в толще неправдоподобно синей виртуальной воды лениво перемещались диковинные пестрые рыбины.

— Прошу вас, — сказал Капустин, указывая на кресло, и заботливо осведомился: — Кофе? Коньяк?

— Спасибо, ничего не нужно, — ответила я. — Льщу себя надеждой закончить утреннюю пробежку. Надеюсь, мы не засидимся слишком долго?

— Думаю, нет, — сказал Капустин. — Я постараюсь быть кратким. Однако завидую вашей силе воли, — улыбнувшись, признался он. — Сам я давно бросил следить за своей формой. Слава богу, у меня есть возможность пользоваться автомобилем — за троллейбусом мне уже не угнаться…

Пожалуй, он немного лукавил. Несмотря на свой возраст — а ему было на вид лет пятьдесят, — он не казался ни обрюзгшим, ни больным. Он был худощав, подтянут и упруг в движениях. Единственное, что выдавало его, — синяки под глазами и слегка покрасневшие белки — видимо, ему часто приходилось засиживаться допоздна.

— Что ж, — продолжал Капустин. — Раз вы наотрез отказываетесь от угощения, перейдем сразу к делу.

Он машинально взял из коробочки со стола узкую длинную сигару. На нем был дорогой костюм из тонкой серой шерсти, серебристый галстук от Диора, а когда он потянулся за зажигалкой, на манжете блеснула золотая запонка с двумя небольшими бриллиантами. Удачливый делец угадывался в каждом его движении.

— О, простите, — спохватился он, выпуская изо рта облако сигарного дыма. — Я так взволнован, что забыл попросить у вас разрешения. Вы позволите?

— Ну разумеется, — пожала я плечами. — Почему я должна запрещать вам курить в вашем собственном доме?

— Вот и отлично, — кивнул головой Капустин. — Значит, к делу! Евгения Максимовна, мне рекомендовали вас как опытного и обладающего исключительной подготовкой телохранителя. Полагаю, меня не обманули?

— Если вы согласны считать учебу в «ворошиловском университете» и службу в спецподразделении КГБ исключительной подготовкой, то тогда все правильно, — холодно ответила я.

Капустин замахал руками.

— Ради бога, не обижайтесь! — сказал он. — Просто так странно видеть в вас — такой привлекательной молодой женщине — эдакого бойца-ниндзя…

— Мне тоже странно, что вы увидели во мне бойца — ниндзя, — заметила я. — Вы давно были последней раз у своего окулиста?

Капустин рассмеялся.

— Вы поставили меня на место! — весело сказал он. — Действительно, я говорю чепуху. Но я в самом деле немного расстроен. У меня возникли существенные проблемы, которые я надеюсь разрешить, и отчасти — с вашей помощью… Сергей, наверное, уже объяснил вам, кто я и чем занимаюсь?

— Да, я видела вашу визитную карточку.

— Видите ли, — осторожно сказал Капустин, — мы живем в такое время, когда приходится рисковать. Состояния без риска не сколотишь — вы понимаете, о чем я? Не буду скромничать, я многого добился. Мне удалось основательно закрепиться на рынке. Я торгую лесом, металлом… Я действую по всей стране, имею связи и за границей. Положение у меня прочное. Но… У меня есть конкуренты, которые следят за каждым моим шагом. Любая оплошность в одночасье может обернуться крахом. То же самое — государственные структуры. Попробуйте сохранить баланс между соблюдением закона и получением прибыли! В полной мере этого не удается никогда. Такова наша реальность.

— Нельзя ли поконкретнее? — напомнила я. — Если вы решили довериться мне, то давайте не будем ходить вокруг да около. О трудностях современного бизнеса я наслышана.

Капустин положил сигару в пепельницу, пятерней пригладил волосы. Видно было, что признание дается ему с трудом.

— Мой конкурент перешел к решительным действиям, — сообщил он наконец. — Кто он — вам знать не обязательно. Это мой бывший друг. Мы вместе начинали. Но он предпочел склониться в сторону, скажем так, откровенно криминального бизнеса. Я всегда хотел работать спокойно. Жизнь показала, что я был прав. Но теперь возникла ситуация, когда меня можно легко дискредитировать… Видите ли… — он почему-то оглянулся. — Кроме официально регистрируемых сделок, я занимался и еще кое-какими делами… Надеюсь, это останется между нами. В общем, среди всего прочего, я торговал алмазами. Я закупал их в Сибири и через надежных людей продавал за границу. Однако теперь в моей фирме завелся стукач. Об алмазных сделках стало известно конкуренту — сейчас он делает все, чтобы подставить меня. У него великолепная для этого возможность — на днях я должен получить партию алмазов. Последнюю, потому что бизнес этот я сворачиваю. Но от этой партии отказаться не могу — все уже обговорено. Нельзя подводить людей.

— Не понимаю, какая моя роль в этой комбинации? — удивилась я. — Нейтрализовать стукача?

— Нет-нет, — быстро сказал Капустин. — Его вычисляют мои люди. И они, конечно, вычислят его — это вопрос времени. Но информация уже ушла. По некоторым сведениям, мой конкурент принимает все меры, чтобы перехватить у меня груз или, по крайней мере, сделать так, чтобы груз перехватили правоохранительные органы. Тогда на моем бизнесе можно будет поставить крест.

— Кажется, я догадываюсь, — удовлетворенно сказала я. — Вы хотите взять меня в качестве прикрытия?

— Вот именно! — обрадовался Капустин. — Курьер с товаром будет ждать моих людей в Коряжске. Это маленький уральский городок. Мы имеем с ним постоянные контакты, потому что там производятся электромоторы, которыми мы тоже торгуем. Мой представитель выезжает туда послезавтра. Это мой родной брат — Капустин Анатолий Витальевич. Вместе с ним также поедет курьер с деньгами. Его здесь никто не знает. Он только завтра прибывает из Москвы. Вас тоже не знают. Есть шанс, что нам удастся обмануть бдительность конкурента.

— А какие, собственно, меры принимает этот самый конкурент? — полюбопытствовала я.

— Он, по нашим сведениям, нанял группу боевиков-отморозков, отъявленных мерзавцев. Если они вас раскусят, можно ожидать всего.

— Сколько их будет?

— Это мне неизвестно, — с сожалением ответил Капустин. — Риск, конечно, очень велик. Тем более что невозможно направить в Коряжск большую группу — это выдаст нас с головой. И потом, я еще не нашел предателя. Я вынужден полагаться на вас троих. Разумеется, вы должны избегать контакта с официальными органами. Именно поэтому я сразу отверг вариант с самолетом. Ехать нужно на поезде.

— Как вы собираетесь платить?

— Я слышал, вы берете тысячу в сутки? — отозвался Капустин. — Я заплачу вам тысячу двести. Плюс премия в пять тысяч в случае неудачи и десять — если доставите груз.

— Вы оплачиваете неудачи? — с иронией уточнила я.

— Только те, которые не становятся достоянием гласности, — без тени улыбки ответил Капустин. — Надеюсь, мы понимаем друг друга.

— Мне нужен аванс, — решительно заявила я.

— Разумеется! — Капустин вздохнул с видимым облегчением и полез в карман за бумажником. — Я, честно говоря, боялся, что вы откажетесь…

— В следующий раз обязательно откажусь, — сказала я. — Но раз вы обещаете больше никогда этого не делать…

Капустин извлек из бумажника несколько хрустящих купюр, железнодорожный билет и, протягивая мне, сказал с какой-то безнадежной тоской:

— Эх, Евгения Максимовна! Вы, в сущности, счастливый человек, вам не понять, какой это соблазн… Алмазы, уран, красная ртуть, да мало ли… Коготок, как говорится, увяз — всей птичке пропасть! Такая уж наша судьба!

Я расстегнула «молнию» на кармане и небрежно сунула туда свой аванс.

— И все-таки, — уточнила я. — Кого персонально мне поручается оберегать — вашего брата или москвича?

— Обоих, — ответил Капустин. — А прежде всего — чемоданчик с грузом. На обратном пути его надо будет доставить не сюда, а в Сызрань. Там будут встречать… Анатолий вам все объяснит. И если не дай бог… В общем, груз должен быть доставлен на место во что бы то ни стало, Евгения Максимовна… — Он отошел к окну и тревожно окинул взглядом двор. — Кстати, забыл предупредить: брат мой — человек сложный, вам с ним будет трудно, но прошу вас отнестись к нему со снисхождением, ладно?

— Может быть, стоит тогда предупредить и вашего брата, что я человек не менее сложный? — предложила я. — Чтобы снисхождение было обоюдным…

— Я непременно сделаю это, — серьезно пообещал Капустин.

— А что, неужели этот бизнес стоит того, чтобы испытывать из-за него такие треволнения? — поинтересовалась я.

— О, еще бы! — подтвердил Капустин, поднимая значительно брови. Затем мы очень мило распрощались, и вежливый Сергей отвез меня обратно на то место, где взял. Прощаясь, он приложил два пальца к козырьку кожаной кепки. Я помахала ему рукой и неторопливо побежала по направлению к дому.

Небо заметно светлело. Один за другим гасли фонари. Со звоном выползали из парка пустые трамваи. Ветер обрывал с деревьев последние желтые листья. Я подумала, что за Уралом наверняка уже выпал снег, и от этой мысли сделалось неуютно.

Однако хруст бумажек в кармане придал мне уверенности. Этот нежный специфический звук всегда действовал на меня благотворно — может быть, в силу высокой степени защиты, которой обеспечена продукция такого рода.

Хотя меня и лишили сегодня пробежки, положенные силовые упражнения я выполнила от начала и до конца. Приняв душ, я отправилась на кухню завтракать, где меня ожидали тетя Мила и кофе с рогаликами.

— На твоем лице ничего нельзя прочесть, — объявила мне тетушка. — Из этого я заключаю, что у тебя появилось новое дело.

— Я отправляюсь в путешествие.

— Путешествие будет опасным? — поинтересовалась тетушка.

— Надеюсь, — ответила я.

Тетя Мила покивала головой.

— Это хорошо, — глубокомысленно заявила она. — Это тебя развлечет. На наших железных дорогах можно подохнуть от скуки.

— Не волнуйся, — сказала я. — На этом направлении скучать не придется.

Глава 2

Путешествие не понравилось мне с самого начала.

В день отъезда я пришла на вокзал за полчаса до отправки поезда и, обосновавшись за ресторанным столиком у окна, выходящего на перрон, принялась наблюдать за посадкой. Особенно меня интересовал четвертый вагон, номер которого был указан в моем билете. Попутчиков своих я не знала в лицо. Это объединяло меня с теми отпетыми мерзавцами, которых опасался Капустин, и я попробовала взглянуть на ситуацию их недобрыми глазами. Меня интересовало, действительно ли наша миссия имеет шансы пройти незамеченной.

На улице с утра лил непрекращающийся осенний дождь, небо от горизонта до горизонта было затянуто свинцовыми тучами, и поэтому на перроне не отмечалось обычного столпотворения. Немногочисленные провожающие, прикрываясь блестящими от влаги зонтами, наскоро чмокали отъезжающих в мокрые щеки и поспешно отступали под спасительные своды вокзала.

Не могу поклясться, что в мое поле зрения попали какие-то подозрительные личности, подходящие под определение «отморозки», но вот одного из своих вероятных коллег я, кажется, определила сразу.

Его появление на перроне было обставлено в худших традициях стандартных голливудских боевиков. Он вынырнул из полосы дождя — невысокий, плотного телосложения, в надвинутой на нос кожаной кепке и с поднятым до ушей воротником плаща. Перрон он пересекал торопливым отчаянным шагом, будто погоня уже висела у него на плечах. При этом он беспрестанно и подозрительно озирался по сторонам, одновременно стараясь как можно глубже упрятать в воротник свое хмурое лицо. Но верхом идиотизма был его багаж — белый стальной кейс с секретным замком, с помощью наручников пристегнутый к левому запястью мужчины. Думаю, во всей округе не было человека, которому не бросился бы в глаза этот чемоданчик.

Я была почти уверена, что мужчина с кейсом обзавелся по такому случаю и каким-нибудь тяжелым пистолетом, если не автоматом с укороченным стволом, потому что без крупного калибра гангстерских фильмов не бывает.

Идею взять с собой в дорогу огнестрельное оружие сама я отвергла сразу. Не хотелось рисковать — нашей задачей было уклоняться от контактов, а не доказывать где-нибудь на промежуточной станции скучающим милиционерам подлинность лицензии и непричастность моего револьвера к прошлогоднему убийству телеграфиста на разъезде Заячья Горка. На этот раз я отдала предпочтение оружию холодному и бесшумному — баллончик с газом, разрядник с запасом бодрящего электричества, стилет, спрятанный в трости зонта.

Зонт этот висел сейчас на спинке стула. С виду он ничем не отличался от обычных зонтов, но при нажатии специального предохранителя выбрасывал из трости узкое десятидюймовое лезвие — чем-то подобным орудовали в забавном французском фильме «Укол зонтиком». Мне упражнения с выскакивающими стилетами совсем не кажутся забавными, и еще накануне я очень надеялась, что нам удастся обезопасить поездку лишь за счет благоразумия и предусмотрительности.

Театральный проход человека с чемоданчиком, кажется, перечеркнул мои надежды. Впрочем, оставалась еще вероятность, что этот герой вовсе не из нашей драмы, и я, расплатившись за нетронутый мной заказ, отправилась на посадку.

Равнодушная проводница проверила билет и посторонилась, пропуская меня в тамбур. Над мокрой вокзальной крышей забубнил динамик, объявляющий отправление нашего поезда, — голос казался тоже сырым и простуженным. Я в последний раз оглянулась на перрон и заметила двоих опоздавших.

На пассажиров они были не очень похожи, потому что не имели при себе никакого багажа, однако они явно спешили на поезд, потому что направлялись нетерпеливой трусцой в сторону седьмого или восьмого вагона. На ходу они махали руками и, кажется, вяло переругивались между собой. Один из них был одет в элегантный голубой плащ, из-под которого выглядывал воротничок ослепительно белой сорочки с узлом тщательно повязанного галстука. Над головой он держал большой черный зонт, которым не столько спасался от дождя, сколько прикрывал лицо — я так и не сумела его как следует разглядеть. Второй, одетый в кожаную куртку, был на голову выше своего спутника, шире в плечах и лица не прятал. Он вызывающе и зло посматривал по сторонам маленькими поросячьими глазками, и дождь отскакивал от его белобрысой, стриженной под ноль головы, как от полированного чурбака. Если бы мне в этом городе понадобился вдруг отъявленный отморозок, то лучшей кандидатуры и придумать было нельзя.

Проводница оттеснила меня в глубь тамбура и с лязгом опустила откидную площадку. Что произошло дальше со странной парочкой, я уже видеть не могла и отправилась в свое купе.

Номер купе был четвертый. Была ли это игра случая или номер подбирался специально, для простоты запоминания, — не знаю. Я также не знала, присутствует ли в купе посторонний, поэтому решила на всякий случай постучать. Дверь открылась сразу.

Передо мной стоял мужчина лет сорока пяти в дорогом костюме. Чертами лица он неуловимо походил на господина Капустина, но был крупнее и выше ростом. Взгляд у него был властный и самоуверенный до тошноты. Смерив меня этим взглядом, он коротко бросил: «Проходите!» — и тут же запер за мной дверь.

Я шагнула в купе и поставила на сиденье свой чемодан. Мои худшие ожидания начинали, к сожалению, оправдываться. Третьим пассажиром в купе был парень со стальным кейсом. Наручники он, слава богу, отстегнул, и сам чемоданчик куда-то уже благополучно исчез, но этот факт ненамного улучшил мое настроение.

— Вы — Охотникова? — спросил мужчина в костюме и, получив утвердительный ответ, скептически покачал головой. — Не знаю, что это брату взбрело в голову… Ну что ж, делать нечего, будем знакомиться, — он поклонился. — Капустин Анатолий Витальич, к вашим услугам.

Как же, подумала я, дождешься от тебя услуг! Всем своим видом он давал понять, что мое появление здесь случайно и он согласен меня терпеть только из уважения к старшему брату. На меня это не произвело особого впечатления — нанимал меня не он. Улыбнувшись Капустину, я вопросительно посмотрела на второго пассажира, который недоверчиво разглядывал меня, не потрудившись даже приподняться с полки.

— Чижов! — буркнул он с такой неохотой, будто раскрывал семейную тайну.

Он вообще, по-моему, был страшный конспиратор. Его колючие, глубоко посаженные глаза никогда не меняли вызывающего подозрительного выражения. Двигался он пританцовывая и чуть сутулясь, инстинктивно прикрывая плечом нижнюю челюсть. Видимо, лучшие годы он провел на ринге, о чем свидетельствовал и слегка сплющенный, асимметричный нос. Роста он был небольшого, но этот недостаток с лихвой компенсировался объемом и мощью его торса. Трудно было судить, насколько он сохранил подвижность и гибкость, но уж ударчик-то у него, я думаю, и ныне такой, что не приведи господь!

Однако он, как и предполагалось, надеялся не только на силу своих кулаков. Его кургузый темно-синий пиджак заметно топорщился на левом боку, вызывая довольно определенные ассоциации. Меня только смущали значительные размеры предмета, спрятанного под пиджаком, и я никак не могла угадать, что это — не «кольт» же времен Буффало Билла и битвы у Литл-Биг-Хорн!

— Больше никого не будет? — осведомилась я, кивая на четвертую полку.

Капустин отрицательно покачал головой.

— Нет. Купе закуплено полностью, но поедем мы втроем. Видите, все предусмотрено! — сказал он, а потом с некоторым беспокойством спросил: — Вы, вероятно, будете претендовать на нижнюю полку? Сейчас я вам объясню, почему это невозможно. Дело в том…

— Я буду претендовать только на роль вашего телохранителя, — холодно отрапортовала я. — Полка меня устроит любая. На верхней будет даже удобнее.

У господина Капустина камень свалился с души. Он добродушно посмеялся и сделался любезен настолько, что даже поднял на багажную полку мой чемодан. После такого подвига он опять посерьезнел и значительно произнес:

— Прошу только учесть — все вопросы решаю я. Лично. Никакой самодеятельности! И вообще… держитесь-ка вы в сторонке, а? Так, по-моему, будет лучше для всех.

— Значит, вы считаете, что мое присутствие здесь неоправданно? — с интересом спросила я.

— Абсолютно! — отрезал Капустин-младший.

Видимо, он чувствовал себя в этот момент всесильным и мудрым магнатом.

— В таком случае, — невинно заявила я, — на ближайшей станции я выхожу. А вы потрудитесь дать брату телеграмму, что отказываетесь от моих услуг, дабы не было никаких недоразумений.

Капустин на секунду растерялся. Он бросил на меня быстрый неуверенный взгляд и сразу перестал быть похожим на магната.

— Э-э… вы не совсем меня поняли, — протянул он досадливо. — Если брат считает нужным… Просто я не вижу необходимости… То есть особой необходимости. Мне не впервой решать такого рода проблемы. Господин Чижов тоже… бывал в таких переделках! Я полагаю, мы предприняли достаточные меры предосторожности…

— Например, продемонстрировали всему миру чемоданчик, прикованный к телу цепями! — подхватила я. — Это же цирковой номер! Неужели нельзя было пронести его в какой-нибудь невзрачной сумке?

Капустин с изумлением вытаращился на меня.

— Да вы представляете себе, — вскричал он, — какая там сумма денег?!

— Нет. Не представляю, — сухо ответила я. — Но, когда я вижу наручники, я начинаю думать, что очень большая. И невольно начинаю размышлять — кто ее несет, куда и откуда… Со всеми вытекающими последствиями…

— Ну-у, — недоверчиво покачал головой Капустин. — Носить такие деньги в хозяйственной сумке? Так не делается…

— В общем, если на вокзале все-таки присутствовал кто-то из людей вашего конкурента, — сказала я, — считайте, что вы засветились. Они мимо такого факта не пройдут. И конспирация ваша — коту под хвост!

Капустин недовольно посмотрел на меня, а потом обернулся к Чижову и спросил:

— Ну что скажешь?

Тот заерзал на сиденье, ожег меня мрачным взглядом и сипло проговорил:

— Да ладно… В шпионов играем, что ли? Меня здесь не знают, ты, Анатолий Витальич, садился без груза… Чего волну гнать? Когда до них дойдет — мы уже в Коряжске будем.

Выслушав этот успокоительный доклад, Капустин заметно повеселел.

— Я тоже так думаю, — сказал он и опять обратился ко мне с некоторым беспокойством в голосе: — А, кстати, насколько глубоко мой брат посвятил вас в наши проблемы?

— Достаточно глубоко, — ответила я.

— Это странно, — заметил Капустин. — Почему он так вам доверился?

— У меня прочная репутация, — парировала я. — И большой опыт. А ваши проблемы весьма серьезны.

— Мы привыкли решать любые проблемы, — напыщенно произнес Капустин, и они с Чижовым негромко рассмеялись.

Он был непрошибаем. В своей самоуверенности он доходил до легкомыслия. Впрочем, как родственник он, конечно, был вне подозрений, а именно это было сейчас главным.

— У меня к вам тоже вопрос, — сказала я. — При посадке вы ничего необычного не заметили?

— Совершенно! — отрубил Капустин. — Все прошло гладко. Кстати, и на чемоданчик, так вас взволновавший, никто и внимания не обратил.

— А я в этом не уверена…

И я рассказала им о странной парочке, едва не опоздавшей на поезд.

— Не стоит ли предположить, что их срочно вызвал тот, кто, возможно, наблюдал за вашей посадкой? — заключила я.

— Вы преувеличиваете, — поморщился Капустин. — Впрочем, мы будем бдительны. Вместе из купе не выходим и посторонних не пускаем. Время пролетит незаметно. Завтра к вечеру мы уже будем в Коряжске.

Время, однако, тянулось невыносимо нудно. За окном поезда проносились бесконечные голые степи, потемневшие от дождя. Иногда пейзаж оживляла какая-нибудь деревенька, нахохлившаяся и неуютная, и снова тянулась унылая степь без конца и края.

Капустин, разложив на столике документы, с головой погрузился в их изучение. На меня он не обращал никакого внимания и в разговор не вступал. Он был из тех мужчин, для которых деловая карьера превыше всего.

Чижов тоже все время молчал, терпеливо глядя в окно. На лице его ничего не отражалось — он то ли спал с открытыми глазами, то ли вспоминал свои славные деньки на боксерском ринге.

О такой веселой компании я и мечтать не могла. Начинали сбываться худшие пророчества тети Милы о скуке наших железных дорог. Я же не потрудилась захватить с собой даже паршивенького детектива. Если события и дальше собирались развиваться в таком же духе, к концу путешествия я просто впаду в летаргический сон.

Но все переменилось очень скоро. Подошло время обеда, и Капустин, сложив аккуратно бумаги, объявил, что отправляется в вагон-ресторан. Я вызвалась сопровождать его, но он, не удостоив меня даже взглядом, покровительственно сказал:

— Из соображений все той же безопасности нас не должны видеть вместе! Не собираетесь же вы провожать меня, скажем, в туалет?

— Почему бы и нет, если того потребуют обстоятельства? — пожала я плечами.

Капустин встал и одернул пиджак.

— Я понимаю, вам нужно отрабатывать ваш гонорар, — сказал он ехидно, — но я уже предупредил, что решения здесь принимаю я, — и он с важным видом вышел из купе.

Чижов продолжал, набычась, смотреть в окно.

— Вы тоже считаете, что мое присутствие здесь не обязательно? — спросила я, чтобы завязать разговор.

Чижов зашевелился и, не поворачивая головы, сказал, немного смущаясь:

— Да ну! Чего… Баба есть баба, если уж откровенно. Баба должна детей рожать, на кухне, там… — он осторожно оглянулся на меня и умолк.

— А вы очень деликатны, — заметила я. — Много побед на ринге?

— Пятьдесят пять! — оживляясь, откликнулся он. — В семьдесят девятом я занял четвертое место по России, не помните?

— Мне было тогда девять лет, — успокоила я его. — Я не читала газет.

Он замолчал и разочарованно отвернулся. Я не стала продолжать беседу. Некоторое время мы просто сидели, вслушиваясь в усыпляющий стук колес. Потом я спросила:

— Кто следующий на очереди? — и, заметив недоумевающий взгляд Чижова, уточнила: — Я имею в виду — на кухню. У вас, наверное, не принято пропускать баб вперед? Тогда я за вами.

— Да нет, — пробормотал он, — почему? Обедайте. Я не возражаю.

Однако с обедом пришлось повременить. В коридоре раздались торопливые шаги, и в следующую секунду Капустин, откатив тяжелую дверь, вошел в купе. На лице его были написаны сомнение и тревога. Ничего не сказав, он сел на нижнюю полку и в раздражении принялся выбивать пальцами дробь на пластиковой поверхности откидного стола.

— Что-нибудь случилось? — спросила я.

Капустин быстро взглянул на меня.

— Еще нет, — серьезно ответил он. — Но что-то мне не нравится… Опишите-ка еще разок тех двоих, что садились на поезд!

Я бесстрастно и подробно перечисляла все, что успела запомнить. Капустин слушал с напряженным вниманием, вся спесь с него уже слетела. Чижов наблюдал за нами с тревогой и пытался вникнуть в происходящее.

— Сейчас в ресторане, — отрывисто сказал Капустин, — я его видел. Бритого, с поросячьими глазами… Я видел его первый раз в жизни, но он смотрел на меня, как на любимую тещу! И ушел из ресторана следом за мной.

— Он пошел в четвертый вагон? — спросила я.

— Нет. Я не видел, куда он пошел. Но это неспроста. На незнакомых людей так не пялятся. Правда, он вел себя вообще вызывающе — хамил персоналу, сидел за столиком один, никого не пускал… С виду — типичный уркаган. Неужели они нас засекли?

— Я вас предупреждала, — сказала я. — Но не стоит впадать в панику. Это может быть случайным совпадением. Нужно подождать. Если он от вашего конкурента — он будет вас искать. Тут мы его и прищучим.

— Никакого шума! — испугался Капустин.

— А шума и не будет, — возразила я. — Во всяком случае, превышающего допустимые санитарные нормы. Но мы должны выяснить, каковы их планы. Впрочем, повторяю, это может оказаться совершенно посторонний человек…

Капустин скептически покачал головой. Удивительный человек — его интересуют исключительно собственные мысли. Чужих он не воспринимает принципиально. Для бизнесмена это, по-моему, жидковато.

Я не стала больше его разубеждать и, попросив мужчин тщательно запереть за мной дверь и обговорив условный стук, пошла обедать. Знакомых лиц в ресторане я не приметила и, спокойно возвратившись в купе, отпустила в ресторан Чижова.

Он вернулся минут через двадцать и сказал, что ничего подозрительного в ресторане не заметил, но от здешней курятины у него наверняка будет изжога. Капустин в утешение пообещал по окончании операции сводить его в лучший московский ресторан.

— Плевал я на рестораны, — хмуро ответил Чижов. — У меня гастрит. Я на диете сижу.

— Что же ты не захватил с собой сумку с продуктами? — укорил его Капустин.

— Вторых наручников не было, — мрачно сказал Чижов. Он, оказывается, был не совсем лишен юмора.

Из купе мы не выходили до вечера. Смеркаться начало рано, и серый пейзаж за окном быстро залило непроницаемой чернотой, в которой тоскливо мерцали одинокие огоньки. В поезде включили электричество, а проводники без конца слонялись по коридору, разнося в гремящих подстаканниках свежезаваренный чай.

События начали разворачиваться около восьми часов вечера. Мои попутчики, преодолев первую неприязнь ко мне, все-таки разговорились. Мы побеседовали о погоде, о преимуществах летней поры и уже перешли на темы спорта, когда в коридоре внезапно раздался шум.

Мы подняли головы и прислушались. Кто-то в конце коридора громогласно и бесцеремонно препирался с проводницей нашего вагона.

— Я, может, желаю в купе ехать! — надрывался противный и развязный мужской голос. — Могу себе позволить!

На мгновение он умолк, видимо, слушая объяснения проводницы, а потом завопил с новой силой:

— Не надо ля-ля! Знаю, как вы с местами химичите! — он шумно затопал по коридору и азартно, с угрозой предложил: — Хочешь — найду? Хочешь?

Я быстро встала и, приоткрыв дверь, чуть-чуть выглянула в коридор. Ошибки быть не могло — давешний отморозок с поросячьими глазками добрался до нашего вагона. Вероятнее всего, искал он Капустина и теперь методически обследовал одно купе за другим под предлогом внезапно возникшей тяги к комфорту.

Сейчас он ломился в первое купе, отталкивая плечом расстроенную проводницу, и отчаянно ругался.

— Я начальника поезда позову! — со слезами в голосе пообещала проводница.

— Ага, зови! — просипел мордоворот. — И скажи: если мне купе не найдет — я ему сразу в пятак!

Проводница беспомощно оглядывалась.

Я прикрыла дверь и с невинным видом обратилась к Капустину:

— Анатолий Витальич, там — Поросячьи Глазки. По-моему, вас ищет. Может, выйдете?

Капустин слегка побледнел и переглянулся с Чижовым. Тот изобразил на лице неопределенную гримасу.

— Что будем делать? — встревоженно спросил Капустин. — Запремся?

— Наоборот. Нужно его впустить, — убежденно сказала я, доставая из своего чемодана кусок прочного нейлонового шнура с петлей на конце. — Он все равно будет нас пасти. А так мы сможем из него что-нибудь вытянуть, — я взлетела на верхнюю полку и распорядилась: — Чижов, готовьте наручники! Анатолий Витальич, вы сядьте подальше от входа и ни во что не вмешивайтесь… Вы, Чижов, предложите сейчас этому уроду свободное место и, едва он войдет, постарайтесь его вырубить — вспомните семьдесят девятый год!

Мне было немного странно, что они не стали мне прекословить, но, может быть, в минуту опасности мозги у них работали лучше. Чижов, достав из-под сиденья наручники, положил их в карман пиджака и, откашлявшись, точно докладчик перед выступлением, выглянул в коридор.

— Это… Молодой человек! — сказал он неестественным голосом. — Иди к нам, тут есть место…

— А я чего говорил! — заорал молодой человек и загрохотал в сторону нашего купе.

Чижов слегка отступил назад и, сделав замкнутое лицо, недвусмысленно принял боксерскую стойку. Я спокойно залегла на верхней полке, держа наготове удавку.

Парень влетел в купе и с одного взгляда оценил ситуацию. Это было животное, идеально созданное природой для смертельных схваток, — мы не учли этого. Едва за его спиной хрястнула дверь, бритый неуловимым скользящим движением опустил в карман кулак и тут же его вынул, уже окольцованным никелированным кастетом.

Чижов не стал раздумывать и немедленно провел прямой левой в челюсть. Он почти достиг цели, но противник, демонстрируя отменную реакцию, отклонился назад и погасил удар.

Чижов добавил правой по корпусу, и парень отлетел, врезавшись спиной в дверь. Но он тут же оттолкнулся от нее и, заревев как бык, очертя голову бросился на Чижова. Боксер без труда закрылся от удара, но на его руках не было перчаток, и он остановил сталь кастета голой кистью. Я услышала короткий хруст ломающихся костей и увидела, как застыло лицо Чижова. Он невольно отступил на шаг и уперся в столик. Туша белобрысого метнулась вперед, сверкнул кастет.

И в этот миг, с хладнокровием ковбоя, заарканивающего на ферме годовалого бычка, я с высоты своего положения накинула на шею громилы нейлоновую петлю и стремительным движением затянула ее.

Он, впопыхах меня не заметивший вовсе, испытал мгновенное и жуткое потрясение. Неведомая беспощадная сила внезапно и непонятно сдавила смертельной хваткой его гортань. Он инстинктивно остановился и судорожно вцепился руками в отказавшее вдруг горло. По-моему, он хотел проверить, не испортилось ли что-нибудь в его организме.

Этого мгновения мне как раз хватило, чтобы перекинуть шнур через стальной крючок, вделанный в панель, и, используя его как блок, еще туже затянуть петлю. Белобрысый захрипел и безвольно ткнулся вперед.

Чижову это было на руку. Не на ту, левую, что плетью висела вдоль его тела, а на правую, которая была в порядке, — в удар он вложил всю свою ненависть и досаду.

Бил он ниже пояса, что выглядело не совсем спортивно, но удивительно эффективно. Наш противник дернулся всей своей тушей, словно в агонии, и мешком повис на веревке, подогнув слабеющие колени. Он уже был без сознания. Я отпустила веревку, и громоздкое тело повалилось на пол, попутно шарахнувшись дважды головой — о столик и нижнюю полку.

Я соскользнула вниз и помогла Чижову застегнуть на запястьях бандита наручники. Потом я ослабила петлю и убедилась, что белобрысый еще дышит.

Тем временем Капустин лихорадочно и бестолково пытался опустить раму вагонного окна. Он был катастрофически бледен. Руки его тряслись. Наконец ему удалось справиться с окном, и в купе ворвался ледяной, пронизанный ночной сыростью ветер. Капустин по пояс вывалился из вагона, и его вырвало.

У меня есть хорошая привычка брать в дорогу аптечку, и мне удалось наложить на поврежденную руку Чижова довольно приличную шину. У него, по всей видимости, были перебиты пястные кости, но держался он стойко и только изредка шепотом матерился.

Пока я возилась с боксером, Капустин пришел в себя, утерся носовым платком, закрыл окно и, подняв сиденье, достал из своего багажника бутылку коньяка. Он отхлебнул прямо из горлышка, порозовел и обрел способность говорить.

— Какой кошмар! — сказал он, с непонятным выражением на лице меня разглядывая. — Вы что — в спецназе служили, что ли?

— Вроде того, — сказала я.

— Ну, дела! — покачал он головой. — От вас лучше держаться подальше… А что теперь с этим делать? — он показал на белобрысого, который все еще не пришел в себя.

— Во-первых, связать ноги, — ответила я. — Чижов, заприте-ка дверь!

Тем же нейлоновым шнуром я надежно связала громиле ноги и, поднявшись, продолжила:

— Во-вторых, нам всем нужно выпить, а в-третьих, снять с этого типа допрос. Остальное — по обстоятельствам.

Капустин не стал больше ничего спрашивать. На столе появились стаканы, и мы в полном молчании выпили, точно бойцы перед атакой. В это время зашевелился и застонал пришедший в сознание белобрысый. Он дергался, словно рыба, выброшенная на песок, и никак не мог понять, какая сила мешает ему подняться и отмолотить дешевых фраеров, лакающих в двух шагах от него дорогой коньяк.

Втроем мы подняли его тушу с пола и кое-как усадили на нижнюю полку, а сами, устроившись напротив, хорошенько осмотрели его. Выглядел он отвратительно — с лица его еще не сошла багрово-синюшная краска, и вдобавок при падении он рассек себе кожу на лбу и на правой скуле. Теперь из ран текла кровь, заливая почти все лицо.

— Ну, падлы… — с трудом выговорил парень и с тоской посмотрел на стальные браслеты, стягивающие его руки.

— Ты на Лукьяна работаешь? — вдруг спросил Капустин.

Парень ответил ему быстрым злобным взглядом.

Я пошевелила мозгами и вспомнила — «Лукьян», охранное агентство! По слухам, эти ребята занимались тем, что охраняли мелких предпринимателей. В основном от самих себя. Вот, значит, кто был главным конкурентом братьев Капустиных! Умеренный криминал против криминала убежденного. Обычный для нашего времени, но весьма неприятный конфликт.

Я достала из своего чемодана карту и принялась ее изучать. Все остальные с недоумением наблюдали за мной. Наконец я нашла что искала и, отложив карту, обратилась к отморозку:

— Что ты парень крутой, видно за версту. Поэтому не буду тебя стращать и уговаривать. Ты нам ничего, конечно, не скажешь.

Как бы подтверждая мои слова, белобрысый горделиво усмехнулся, и его поросячьи глазки вызывающе засверкали.

— Я предлагаю тебе другой вариант, — как ни в чем не бывало продолжила я. — Минут через десять мы будем проезжать мост. Длина его шестьдесят-семьдесят метров. Внизу холодная река. Мы опустим тебя головой вниз из нашего окна и будем придерживать за ноги, чтобы ты мог полюбоваться речным пейзажем. А пока ты будешь отдыхать, мы возьмем у тебя интервью. Если захочешь — ответишь на наши вопросы. Но учти, времени у тебя будет немного — ровно на длину моста. Все понял? А теперь я продиктую вопросы, чтобы ты мог хорошенько подготовиться. Вот они: кто тебя послал? Кто твой спутник? Что планирует твой хозяин дальше? Вот, пожалуй, и все. Как видишь, вопросы несложные. Сложнее будет остаться в живых, упав с железнодорожного моста в реку, да еще в наручниках. Если, конечно, тебя зовут не Гарри Гудини…

Белобрысому имя Гудини ничего не говорило, но он задумался. Потом он сдержанно произнес:

— А ты баба центровая… — В его устах это прозвучало как изысканный комплимент. — Но ты прикинь, если я тебе все нарисую, мне, один хрен, не жить. У нас такого не прощают.

— Значит, выбираешь реку? — спокойно кивнула я. — Каждому — свое, как говорится. Анатолий Витальич, откройте, пожалуйста, окошко — у вас это хорошо получается. А то как бы нам мост не проехать. Кстати, — обернулась я к пленнику, — хочу предупредить — если, вися за окном, начнешь кричать, звать на помощь — выкинем сразу и интервью брать не будем!

Он молча мрачно взглянул на меня. Капустин послушно поднялся и принялся возиться с рамой. На этот раз она поддалась ему значительно скорее. В купе снова завыл ночной ветер.

Белобрысый поежился, с тоской посмотрел в черный проем окна и вдруг сказал:

— Хрен с тобой! Записывай, начальник! Значит, так было дело. Вызывает меня Лукьян и дает фотку вот этого, — он кивнул на Капустина и тут же уточнил: — Ему один из «Тандема» стукнул, мол, наши на днях должны за камушками ехать… Ну, мы на вокзале и дежурили, пока этот, с фотки, не появился. Ну и еще нам сказали — большие бабки повезут. Я насчет этого лопухнулся, не видал, как он садился, — может, отлить как раз выходил… А этого чудака, — он кивнул на Чижова, — я сразу просек. На цепи шел, как кот ученый… Я шефу позвонил. Он мне в ответ — срочно в поезд и паси этого, с цепью, до самого Коряжска. Он ребят обещал в Коряжск прислать. Они на машинах туда сейчас гонят, человек десять. Только предупреждаю по-честному, — он обвел нас значительным взглядом. — У нас на такие дела только заводных ребят посылают… Смотрите, как бы вам не пожалеть потом! Да, и вот еще что! — продолжил он. — Шеф мне говорит: в «Тандеме» только что стукачка нашего накрыли. Ему срочно отвалить нужно — возьми, говорит, и на него билет. Я послушался и чуть на поезд не опоздал из-за этого барбоса… Он теперь и нос высунуть боится… А я все искал, в какой норе вы зарылись, а вы сами меня нашли, — он еще немного подумал и сказал: — Вот и все, начальник. Сказке конец. Я только для вас ее рассказал, другим ее знать не обязательно, как ты думаешь?

— Думаю, не обязательно, — согласилась я. — А сейчас за хорошее поведение ты получишь конфетку и пойдешь гулять.

Отморозок посмотрел на меня недоверчиво, а я налила ему полный стакан коньяку и сама влила в глотку, точно сиделка у постели тяжелобольного. Когда глаза парня осоловели, я распутала шнур на его ногах и показала две вещи — ключ от наручников и шокер.

— Знаешь, что это такое? — спросила я.

Он кивнул.

— Сейчас я сниму с тебя браслеты и отведу в тамбур, — сообщила я. — Открою тебе дверь, и ты, как говорят поэты, сойдешь во мрак ночи. Если будешь рыпаться, то не сойдешь, а слетишь. Но, если будешь вести себя прилично, обещаю, что наша беседа останется между нами. Договорились?

Я сняла с него наручники. Но предварительно стащила с пальцев кастет. Отморозок проводил его печальным взглядом. С помощью полотенца он кое-как привел в порядок свое лицо и вопросительно уставился на меня.

— Анатолий Витальич, — попросила я. — Выгляните-ка в коридор — нам там никто не помешает?

Капустин открыл дверь и осторожно высунул голову наружу.

— Пусто, — сказал он удовлетворенно.

Я кивнула отморозку.

— Пошли, Рэмбо! И будь паинькой. А вы, Чижов, нас подстрахуйте.

Чижов поспешно встал, нежно погладил предмет, оттопыривающий его пиджак, и мстительно сказал:

— Ты мне клешню изуродовал, но правая-то у меня на месте. Будешь дергаться — я в тебе такую дыру просверлю — что тебе туннель под Ла-Маншем!

Парень посмотрел на него с вызовом. В другое время он непременно вступил бы в горячую дискуссию, но теперь обстоятельства были не на его стороне.

— Ступай вперед! — скомандовала я.

Отморозок, ссутулившись и опустив голову, вышел из купе. С шокером в руке я последовала за ним. Колонну замыкал Чижов. Мы вышли в тамбур. Грохот колес и лязг переходных площадок слышался здесь особенно резко.

— Откройте, пожалуйста, дверь, Чижов! — сказала я, протягивая ему железнодорожный ключ. Отправляясь в дорогу, я всегда захватываю его с собой — мало ли в какой момент может понадобиться сойти.

Чижов отпер дверь и рывком распахнул ее. Нас обдуло холодом и мелкими брызгами. В тусклом свете, падавшем из окна поезда, просматривалась крутая насыпь и голые верхушки деревьев, проносящиеся мимо. Отморозок поежился.

— Сначала чуть не задушили, — с обидой сказал он, — а теперь хотят, чтобы я вообще разбился на фиг!

— Если правильно спрыгнешь, — успокоила я, — ничего с тобой не случится. Хуже будет, если мы выкинем твое бесчувственное тело сами. Оно не сумеет сгруппироваться…

Парень шмыгнул носом и подступил к краю площадки. Держась за поручни, он напряженно вгляделся в летящую под ногами землю. Ветер рвал на нем куртку и вышибал слезы из глаз. Наконец отморозок решился.

— Э-э-эх! — дико заорал он и, прибавив матерное словцо, которое звучало как крик о помощи, оттолкнулся от вагона.

Тело его понеслось в темноту, с глухим стуком ударилось о насыпь и, шурша гравием, покатилось вниз, к лесу.

— Все, — подытожил Чижов, всматриваясь в ночной мрак. — Остановка по требованию. Желающие слезли.

Мы вернулись в купе.

— Порядок, — сообщил Чижов, — мы снова одни.

— Не знаю, имеет ли это значение, — сказала я, — но на всякий случай хочу напомнить, что в поезде едет еще одно заинтересованное лицо…

Капустин вскинул голову.

— Ах ты, черт! Точно! — сказал он. — А я ведь чуть не забыл. Стукач! Нужно его найти!

— Дело к ночи, — урезонила я его. — Зачем тревожить людей? Завтра и найдем.

— Найдем, Витальич, — заверил Чижов.

Глава 3

Утром мы стали свидетелями необычного зрелища. Улеглись спать мы довольно поздно, потому что приводили в порядок купе, ликвидируя последствия кровавой схватки. Покончив с делами и отправив в окно мусор — кастет и грязные полотенца, мы еще долго не могли уснуть. У Чижова болела рука. Капустин тоже чувствовал себя неважно — привыкший властвовать и распоряжаться, он испытал психическое потрясение, попав в ситуацию, когда властвуют обстоятельства. Видимо, он все-таки преувеличивал, когда заверял меня, что подобные проблемы для него не новость.

Мне тоже не спалось — я прокручивала в голове возможные сценарии дальнейших событий. Под влиянием информации, полученной от белобрысого, ситуации складывались как на подбор, зловещие и напряженные. Поутру все казались хмурыми и неприветливыми. В купе царило молчание. Мы пили чай, принесенный проводницей, и старались не смотреть друг на друга. Наверное, нашему настроению способствовал и пейзаж за окном — туманный и холодный.

Мы проезжали Уральский хребет — величественные сосны, отвесные скалы, первый снег, набившийся в расщелины, серое небо над головой — все это выглядело грандиозно, но, на мой вкус, чересчур мрачно.

Какое-то время наш путь пролегал параллельно с автомобильной дорогой — ее гладкая лента в облаке полупрозрачного тумана тянулась меж горных отрогов в полусотне метров под нами.

Тут-то я и увидела нечто, меня поразившее, — из тумана на шоссе вдруг нарисовались два ярко-красных джипа, мчащиеся друг за другом на весьма приличной скорости.

— Эй, посмотрите! — сказала я. — Не наши ли заводные ребята так спешат?

Чижов и Капустин выглянули в окно. Они молча проводили глазами машины, которые, без труда обогнав наш поезд, скрылись за склоном горного хребта. Капустин откашлялся.

— У «Лукьяна» есть такие тачки, — мрачно сказал он.

Чижов вполголоса выругался.

— Все нормально, — заявила я. — Значит, наш поросенок не врал. По крайней мере, мы теперь знаем, что нас будут встречать.

— И что это нам дает? — скептически произнес Капустин. — Коряжск — город небольшой. Нас вычислят еще на вокзале. А уже утром в гостиницу должен прибыть курьер с товаром.

— Вы бронировали гостиницу? — поинтересовалась я.

— Да, два номера, — упавшим голосом сказал Капустин. — Одно — и двухместный.

— Многие из вашей фирмы в курсе этого заказа?

— Вряд ли. Но в Коряжске практически одна гостиница. Ошибиться трудно.

— Ничего, — сказала я. — Еще не все потеряно. Нас с Чижовым никто не знает. Мы уедем с вокзала по отдельности. Вы возьмете с собой пресловутый чемоданчик. Можете даже пристегнуть его к себе наручниками. Он все равно будет пустой. Деньги мы переложим в мой чемодан и поедем с Чижовым в гостиницу, как семейная пара. Вы зарегистрируетесь в одноместном номере, а мы вселимся в двухместный. Таким образом, мы сохраним с Чижовым инкогнито и всегда сможем вмешаться в события. Схема, конечно, не ахти, но другой у меня пока нет.

— Значит, отдаете меня на растерзание этим отморозкам? — неприязненно произнес Капустин. — А, между прочим, по договору вы должны меня охранять!

Я не стала напоминать, что одно время он намеревался самостоятельно решать любые проблемы, и постаралась по мере сил его успокоить:

— Разумеется, я буду вас охранять! Но, как распорядился ваш брат, основным объектом охраны является груз. Кстати, у нас нет возможности как-то предупредить курьера?

— В том-то и дело, что нет! — с отчаяньем сказал Капустин. — Я даже не знаю, как он выглядит. Практически у нас односторонняя связь — поставщики только сообщают нам день и место, куда прибудет товар. Все остальное обговаривается при личной встрече.

— Откуда же они знают, к кому обращаться? — удивилась я.

— Фамилия и координаты, — коротко объяснил Капустин. — На эти встречи всегда ездили только брат и я.

— Понимаю, — сказала я.

Алмазный блеск, видимо, здорово ослепил их, если они так завязли в этой истории. Меня, впрочем, мало заботило их правовое падение — пусть этим занимаются представители нашей славной юстиции. Мне нужно было выполнить свою работу и получить премию, желательно повышенную.

Для успешной работы мне требовался максимум информации, и я предложила Капустину отправиться на поиски стукача. Он охотно согласился. Чижова мы оставили охранять купе.

Я предполагала, что интересующее нас лицо следует искать в плацкартном вагоне, и не ошиблась. Мы обследовали три из них и наконец в четвертом обнаружили беглеца.

Капустин, шедший впереди по узкому проходу между свисающих с верхних полок простыней, одеял и пяток в грязных носках, вдруг остановился и показал на человека, который, лежа на верхней полке, читал газету. Лица человека не было видно, но я сразу узнала висящий на крючке голубой плащ.

— А ведь я знаю, кто это, — негромко сказал Капустин. — Это Пряжкин из нашей бухгалтерии… Одно время он пользовался у брата большим доверием. Но потом они здорово поцапались — у Пряжкина много денег прилипало к рукам. Порвать с ним он так и не решился, и вот результат.

— Что будем делать? — спросила я.

Мы отошли немного в сторону, чтобы Пряжкин не мог нас заметить.

— Мне нужно с ним поговорить, — решительно заявил Капустин.

— Может быть, сделаем так… — и я изложила Капустину план, который пришел мне в голову. — Иначе он просто поднимет сейчас крик и наотрез откажется с вами разговаривать.

— Ну что ж, пожалуй, — согласился Капустин и отправился назад в купе.

Я же опять заглянула туда, где лежал коварный Пряжкин, и, изобразив на лице очаровательную улыбку, кокетливо обратилась к скучающим пассажирам:

— Товарищи мужчины! — жеманясь, сказала я. — Кто из вас поможет слабой девушке? Я вас очень прошу!

Пряжкин мгновенно убрал газету и с интересом уставился на меня. Выглядел он, надо сказать, скверно — бледноватый и с синяками под глазами.

— Я хочу поменяться, — стреляя глазками, объявила я. — У меня, представляете, купе, а там — одни мужчины! Мне так с ними неловко. Может быть, кто-то хочет поменяться на купе?

Пряжкин рывком поднялся, свесил с полки ноги.

— Да я бы, пожалуй, поменялся, — неуверенно сказал он. — Посмотреть только надо — может, у вас там одни алкаши едут — тогда извините!

Я так и знала, что он клюнет. Ему сейчас больше всего хотелось куда-нибудь спрятаться, скрыться с глаз.

— Ой, что вы! — улыбаясь, возразила я. — Там очень приличные люди. Но сами понимаете…

— Ну пойдемте, пойдемте, — сказал Пряжкин.

Он спрыгнул вниз и, сопя, надел штиблеты. С терпеливо-скучающим видом он отправился следом за мной и спокойно дошел до четвертого вагона. Когда же в ответ на мой стук дверь открылась и за спиной Чижова Пряжкин увидел знакомую фигуру, он инстинктивно бросился бежать. Я перехватила его и, заломив ему руку за спину, втолкнула в купе.

Пряжкин затравленно огляделся и без предисловий заявил:

— Я буду кричать!

Капустин поморщился.

— Бросьте, Пряжкин! Что вы себе вообразили? Мне просто нужно с вами поговорить. Присаживайтесь.

Пряжкин враждебно взглянул на него, но все-таки сел.

— Что вам от меня надо? — вызывающе спросил он.

Капустин некоторое время с отвращением рассматривал его лицо, а потом спросил с издевкой:

— А куда это вы едете, Пряжкин?

— А какое вам до этого дело?! — возмутился изменник. — Я еду по личным делам, между прочим… к этой… к тетке своей еду!

— Вас так сильно потянуло к тетке, что вы даже зубной щетки не успели захватить? Бросьте валять дурака! Вашего бритого приятеля мы уже обезвредили, но перед смертью он нам все рассказал…

Блеф Капустина произвел на бухгалтера потрясающее впечатление. Он окончательно побледнел и едва не упал на пол. Я слегка поддержала его.

— Вы хотите нас утопить, Пряжкин, — с угрозой сказал Капустин, с удовольствием наблюдая за муками жалкого предателя. — Но учтите, если это случится, мы обязательно потянем вас за собой! Глубоко потянем — до самого дна! Захлебнетесь!

Пряжкин судорожно вздохнул и отер носовым платком пот с лица.

— Мне плохо, — умирающим голосом сказал он.

— Вы не знаете, как вам будет плохо, если вы сейчас же не посвятите нас в свои планы, любезный! Куда вы направляетесь, в Коряжск?

— К тете я! — чуть не плача, повторил Пряжкин.

— Ну и что будем делать с этим… племянником? — брезгливо поинтересовался Капустин. — Может, сбросим его с поезда? — Похоже, он уже вошел во вкус.

На лице Пряжкина отразился неописуемый ужас. Его никогда раньше не сбрасывали с поезда, и он не был уверен, что сумеет выдержать процедуру до конца.

— Я обращусь в милицию! — пригрозил он жалобным шепотом. — Вы пожалеете!

— Какая милиция! — презрительно сказал Капустин с такими убедительными интонациями, что даже у меня появились сомнения в существовании подобной организации! — Чижов! Ну-ка, покажите ему свой «парабеллум»!

Чижов просиял — он долго ждал этой возможности и теперь не хотел ее упускать. Он быстро сунул руку за пазуху и, выхватив пистолет, молниеносным движением приставил дуло ко лбу Пряжкина.

Я подняла брови — он и в самом деле таскал с собой «парабеллум»! Думаю, вряд ли у него имелось разрешение на ношение подобного агрегата — мы тут здорово рисковали.

Но Пряжкину казалось, что рискует он один. Едва взглянув в темное пистолетное дуло, он сдался и согласился говорить. Я не виню его за слабодушие. Странное дело, но один вид этого черного, идеально круглого отверстия, какое представляет собой срез ствольного канала, производит на неподготовленных людей впечатление просто ошеломляющее. Да и на подготовленных, кстати, тоже.

Ничего особенного Пряжкин нам не рассказал. Все его откровения касались в основном дел минувших, интересовавших нас теперь менее всего.

Оказывается, поймав Пряжкина на довольно крупном хищении, старший Капустин отказал ему в доверии и даже пригрозил отдать под суд. У него имелись документальные подтверждения бухгалтерских махинаций, и он запросто мог отправить Пряжкина за колючую проволоку. Однако тот вовремя напомнил хозяину, что посвящен в такие делишки, благодаря которым они могут сесть на нары оба. Капустин-старший поостыл, но тем не менее перевел Пряжкина на менее выгодную должность, а компромат спрятал в сейф. Постоянное ощущение короткого поводка на шее и оскорбленное самолюбие привели Пряжкина в стан врага. Не найдя ничего более подходящего, он выложил Лукьяну все, что знал об алмазном бизнесе. Но он не учел, что ребята из службы безопасности «Тандема» не зря едят свой хлеб. Его довольно быстро вычислили, и он был вынужден спешно бежать — буквально без гроша в кармане. Поэтому со вчерашнего дня он абсолютно ничего не ел, действительно не чистил зубов и вообще был в отчаянии. Все свои надежды он возлагал на лукьяновскую группировку, часть которой выехала в Коряжск. Он полагал, что эти отморозки будут теперь о нем заботиться.

— Наверняка будут! — подтвердил Капустин, делая на лице серьезную мину. — Эти парни обожают заботиться о таких убогих, как вы, Пряжкин!

Бухгалтер совсем сник и безнадежно уставился в запотевшее окно. Глаза его были полны слез.

— Что же с ним делать? — задумчиво протянул Капустин. — Лукьяну он уже, конечно, не нужен, но из одного холуйства он может еще здорово нам навредить! А если и правда сбросить его с поезда?

Я чуть усмехнулась, заметив остановившийся взгляд Пряжкина.

— Можно сделать проще, — сказала я. — Анатолий Витальич, у вас найдется еще коньяк?

Капустин посмотрел на меня с удивлением, но тут же в его глазах сверкнула догадка, и он оживился.

— А ведь верно! — радостно подхватил он. — Это идея! Есть! Есть у нас и коньячок, и водочка… — забормотал он и полез в свой багаж. — Всегда вожу с собой запас, чтобы не пить черт знает что…

Он поднялся с двумя бутылками в руках и с торжественным видом посмотрел на нас, потом на бутылки и облизал сухие губы. Капустин поставил перед Пряжкиным стакан и свинтил пробку с водочной бутылки.

— Думаю, по русскому обычаю, вы предпочтете начать с беленькой? — серьезно осведомился он и налил стакан до краев. — Ну, Пряжкин, со свиданьицем!

— Вы что?! — возмутился Пряжкин. — Я голоден… Я вообще не пью. Я не буду.

— Чижов! — повелительно произнес Капустин.

Боксер выхватил «парабеллум» — у него это получалось ловко, как у ковбоя в кино, — и с угрожающим щелчком поставил на взвод. Пряжкин вздрогнул и вцепился в стакан. Капустин внимательно проследил, чтобы стакан был выпит до конца, и тут же налил второй. Пряжкин оборотил к нам умоляющее лицо, но тут же увидел перед самым носом «парабеллум». Он затаил дыхание и выпил второй стакан.

На третьем стакане — смеси водки с коньяком — он спекся. Облизав с губ последние капли и глядя на нас мутными глазами, он, еле шевеля языком, успел произнести:

— Л-любые кон-фликты… следует разрешать… ик! только мир-р-ным путем… — и свалился без чувств на полку.

— Теперь он будет дрыхнуть до самого Коряжска, — удовлетворенно заключила я. — А когда проснется, ему будет так плохо, что никакой реальной опасности он представлять не сможет. Надо только перетащить сюда его шмотки, чтобы не было никаких подозрений… Чижов, уберите же свой пистолет — мне нужно выйти из купе!

Чижов смущенно улыбнулся и спрятал оружие. Я вышла в коридор и отправилась искать имущество Пряжкина. Поезд замедлял ход, и, заглянув в расписание, висевшее в конце вагона, я узнала, что мы подъезжаем к станции Туровская — стоянка одна минута — и будем там минут через десять.

В плацкартном вагоне мне никто не задавал вопросов, но я не поленилась объяснить, что мужчине понравилось купе, и в купе он всем понравился, и все мужчины сразу же сели выпивать, и этот мужчина так запьянел, что теперь сам не может даже забрать свои вещи… Я щебетала с такой назойливостью, что пассажиры были готовы отдать и часть своих вещей, лишь бы я скрылась с их глаз.

Вернувшись в купе, я бросила вещи Пряжкина на сиденье и опять вышла в коридор. Мы подъезжали к станции. Заасфальтированный пятачок вокруг крошечного вокзала был окружен голым неухоженным кустарником и кучами слежавшегося шлака. Чуть в стороне торчала труба котельной и высилась водонапорная башня.

Я успела заметить, как на асфальте с шиком развернулся и помчался прочь ярко-красный джип, и насторожилась. Когда же поезд, тормозя, покатил вдоль перрона, меня охватила настоящая тревога.

На платформе стояли два молодых человека, вид которых мне совершенно не понравился. Оба были коротко пострижены и имели весьма внушительные габариты. На одном была кожаная куртка со множеством застежек, на другом — ярко-желтая «дутая», которая увеличивала его объем чуть ли не вдвое. Они напряженно всматривались в окна поезда, словно ища кого-то.

Тот, что был в «коже», был довольно красив, второй имел лицо круглое и жирное, как блин, но в глазах у обоих было что-то одинаково грязное и жестокое, что роднило их и делало похожими друг на друга, точно они были братьями.

Я быстро вернулась в купе и сообщила:

— Запирайтесь и сидите тихо! Кажется, у нас гости. Я сейчас попробую все разузнать.

Поезд, лязгнув, остановился. Я торопливо пошла через вагоны, чтобы успеть перехватить парней при посадке. Мне удалось подслушать конец их разговора в посадочном тамбуре восьмого вагона.

— Спасибо, мать! — проникновенно говорил круглолицый, похлопывая по плечу пожилую проводницу. — Мы тихо… Мы в ресторанчике посидим…

Она согласно кивала, зажимая и пряча кулак — видимо, плату за безбилетный проезд.

Оба парня прошли в вагон, не обратив на меня никакого внимания. Дверь за ними с громким хлопком закрылась. Я выглянула из-за плеча проводницы на перрон, словно интересуясь погодой на улице.

— Здесь нельзя стоять, девушка! — сварливо сказала проводница.

Я и не собиралась стоять. Я вернулась в плацкартный вагон и медленно пошла за новыми пассажирами. Они двигались уверенно, не останавливаясь, — видимо, план действий был ими уже обговорен. Дойдя до вагона-ресторана, они вдруг расстались. Красавчик в кожаной куртке вошел в ресторан, а круглолицый опять двинулся по вагонам.

Я не стала его преследовать и предпочла ресторан. Сев на свободное место за спиной интересующего меня парня, я заказала обед и принялась наблюдать. Он взял сразу десять бутылок пива, давая понять, что расположился здесь всерьез и надолго.

Время шло. Мне принесли обед. Парень потягивал из бутылки пиво и мрачным назойливым взглядом ощупывал каждого нового посетителя. Этот взгляд был настолько неприятен, что за столик к парню никто не рисковал садиться, и он по-прежнему пребывал в одиночестве, окруженный батареей пивных бутылок.

Однако я заметила, что пиво у него почти не убывает. За полчаса он едва высосал полбутылки. Я старалась жевать как можно медленнее, дважды заказывала отвратительный пережженный кофе, но все равно момент, когда нужно будет уходить, неотвратимо приближался. Но тут мне все-таки повезло, и в ресторан вошел напарник в ярко-желтой куртке.

Он быстро подошел к столику и, шлепнувшись со всего маху на стул, сковырнул пробку с бутылки.

— Я все посмотрел, — отхлебывая пиво прямо из горлышка, сообщил он. — Свина нигде нет. И этого… ну, второго… — он противно рыгнул и добавил: — Капустина я тоже не видел.

— Ищи, — коротко бросил красавчик. — Только махом. Я здесь жду.

— Понял, — кивнул кругломордый и поставил бутылку на стол.

Он встал и шагнул к выходу, задев меня полой попугайской куртки. Я расплатилась и вышла за ним, размышляя над тем, насколько точны порой бандитские клички, как емко и лаконично передают они самую суть явления. Вот стоило мне лишь услышать имя — Свин, — и он, как живой, встал перед моими глазами — тот поросенок, что попортил нам накануне столько крови…

Круглолицый направился в купейный вагон. Я поняла, что он собирается проверить все купе до единого, и горячо помолилась о том, чтобы у моих клиентов хватило благоразумия не отпереть ему дверь.

Пока он шатался по вагонам, я поджидала его в тамбуре ресторана. Сюда он должен был вернуться в любом случае. Поток людей, желающих пообедать или пропустить стаканчик-другой, не иссякал, и поэтому я не особенно рисковала обратить на себя внимание.

Наконец появился кругломордый. Он с озабоченным видом прошел мимо меня и скрылся в ресторане. Я тут же последовала за ним и, стараясь не отставать, попутно высматривала свободное место.

Увы, места пустовали только за столиком, где сидел парень в кожанке. Я решила рискнуть и, когда кругломордый приземлился на стул, подлетела ближе и застенчиво осведомилась, не свободны ли два других места.

Они уставились на меня холодными злыми глазами, но сразу же, потеряв ко мне интерес, хором процедили:

— Да свободно тут, свободно! — и встали из-за стола.

Я поняла, что крупно просчиталась, но в этот момент кругломордый, не утерпев, сказал:

— Я все просек! Он в четвертом вагоне, четвертый номер. Я другие все проверил, а этот — как мертвый, падла! Точно, он там!

Кожаный кивнул, давая понять, что ему все ясно, и они молча пошли к выходу. Я посмотрела на пивные бутылки — восемь из них оставались нераспечатанными. Серьезные люди, вздохнула я.

Теперь они сделают попытку проникнуть в купе, чтобы надежно блокировать Капустина, завладеть заодно деньгами и вообще взять рычаги управления в свои руки. Капустин попадет в такой капкан, из которого ему без серьезных потерь не выбраться. Даже если он попытается сопротивляться, с применением чижовского огнестрельного оружия, положение его не улучшится — он упустит курьера и вдобавок будет вынужден давать весьма неприятные показания следователю. Если к тому времени будет еще жив.

Все козыри были сейчас на руках у ребят из «Лукьяна». Даже если им не удастся проникнуть в купе, Капустин будет вынужден его сам покинуть в Коряжске, и ребятам останется только под эскортом проводить его к своему начальству.

Выход оставался один — убрать парней с поезда.

Глава 4

Времени в запасе оставалось не слишком много — около пяти часов. До прибытия в Коряжск поезд должен был сделать еще две остановки — в Ступино и в Ключах. До Ключей нужно было успеть избавиться от «хвоста», и по возможности без шума. Четкого плана у меня не было. Поэтому именно с шума я и решила начать.

В четвертом вагоне события развивались неторопливым, но неприятным образом. Оба отморозка, приклеившись к двери нашего купе, настойчиво пытались войти в контакт с укрывшимися внутри пассажирами. На их стук никто не откликался, и тогда отморозки затягивали трагическими голосами старую угрожающую песню, в которой самым невинным было обещание «порвать пасть». После такого концерта открыть им мог только ненормальный.

Завидев меня, парни сделали равнодушные лица и принялись пялиться в окно. Я прошла, не удостоив их взглядом, как подобает порядочной женщине, и отправилась искать начальника поезда.

Попала я к нему без труда — он был обманут моим обаянием и молодостью. Его хмурое, измученное лицо с глубокими морщинами как будто даже разгладилось, когда он увидел перед собой скромную и симпатичную особу.

— Присаживайтесь, — по-отечески предложил он. — У вас какие-то проблемы?

— Нет, у меня все в порядке, — живо ответила я. — А вот у вас действительно проблемы.

Начальник поезда с веселым изумлением поднял брови.

— В самом деле? — воскликнул он. — Нет, проблем у меня хватает! Но откуда вам-то про них известно?

— Случайно подслушала, — похвасталась я и с самым серьезным видом сообщила: — Двое мужчин в поезде едут зайцами!

Начальник невольно рассмеялся.

— И это, милая девушка, вы называете проблемами! Сейчас пошлем проверить билеты, виновные заплатят штраф или же, в противном случае, будут ссажены с поезда…

— Ах вот как! — самым стервозным голосом протянула я. — Значит, для вас это не проблема? А я почему — то так и думала! Еще когда увидела, как они дали взятку проводнице, я сразу подумала, что у вас тут все схвачено. Пассажиры дают проводнику, проводник делится с вами, а потом за городом вырастают дачки — знаете, такие скромные дачки, трехэтажные, крытые оцинкованным железом!

Начальник поезда опешил.

— Что вы несете? Какие дачки? — грубо проговорил он, опять делаясь старым и хмурым.

Но я не дала ему расслабиться. Вспомнив уроки актерского мастерства, которые получила в разведшколе, я отвязалась на всю катушку. Я превратилась в разъяренную фурию, вечную искательницу правды-матки. Я вопила, что выведу всех на чистую воду, что пойду с жалобой в управление железных дорог, что мой брат работает в областной газете и обожает вскрывать махинации именно на железных дорогах, что я вообще до министра путей сообщения дойду…

— Как ваша фамилия? — ледяным голосом спросила я, неожиданно обрывая крик.

— Сидоров моя фамилия! — с ненавистью сказал бедный начальник, снимая с крючка форменный китель.

Мы вышли из купе. При этом у меня был такой победоносный вид, что смотреть на меня было, наверное, очень противно. Сидоров и не смотрел. Он кликнул своего помощника, крупного черноволосого дядьку с румяными щеками, и мы втроем решительной официальной поступью направились в четвертый вагон. Парни все еще торчали там.

— Вот они! — торжественно объявила я. — Сели без билета. Сама видела!

Отморозки уставились на меня волчьими глазами. Кругломордый хотел что-то сказать, но приятель удержал его.

— Попрошу ваши билеты! — требовательно сказал Сидоров, делая непреклонное лицо.

— Э-э… а в чем дело, начальник? — развязно спросил красавчик, пытаясь выдавить из себя улыбку.

— Ваши билеты! — жестко повторил Сидоров.

— Слушай, начальник… — начал красавчик.

— Попрошу не тыкать! — возвысил голос Сидоров.

Парни переглянулись. Им очень не хотелось отвлекаться, но скандал им тоже не был нужен.

— Все в порядке, начальник! — миролюбиво заговорил отморозок, избегая местоимений. — Билеты у проводника, все путем…

— Пройдемте в ваш вагон! — потребовал начальник поезда.

Парни замялись. Потом они придвинулись поближе и, понизив голос, наперебой забормотали:

— Ну что вы, в натуре… Свои же люди… Ну, мы заплатим! По полной таксе! Что положено, без базара… — Кругломордый залез в карман желтой куртки и вытащил оттуда ошеломительную пачку денег.

Румяный помощник Сидорова присвистнул. А тот, тревожно оглянувшись на меня, громко объявил:

— Сейчас пройдем в мой вагон! Оформим все актом. В присутствии…

Парни согласно закивали головами и торопливо побежали вслед за официальными лицами. Сидоров, угрюмый и злой, как черт, шел впереди. Он не оглядывался, будучи в полной уверенности, что я неотступно следую по пятам, дабы пресечь малейшую попытку злоупотреблений.

Но он был мне больше не нужен. Едва за живописной группой хлопнула дверь тамбура, я постучалась условным стуком в купе. Мне открыл встревоженный Чижов.

— Все в порядке, — сказала я. — Капустин остается здесь. Чижов, за мной! И захватите «парабеллум».

С собой я взяла шокер и железнодорожный ключ. Нужно было застать отморозков врасплох, пока они не пришли в себя после визита к начальнику поезда. Только у меня не было уверенности, что удастся справиться сразу с обоими…

Мы с Чижовым вышли в тамбур соседнего вагона. Я отперла наружную дверь и велела Чижову ее караулить.

— Когда я вернусь в тамбур, — предупредила я, — сразу вытаскивайте пистолет, а как только следом появится человек — берите его на мушку… Стрелять не желательно. Пока все.

Он понимающе кивнул и занял свою позицию.

Едва я заглянула в соседний вагон, как сразу увидела своих знакомцев. Они уже разделались с проблемой безбилетного проезда и теперь, разъяренные как звери, спешили обратно, предвкушая, как отыграются на обитателях четвертого купе, когда те будут в их руках.

Первым шел красавчик. Едва моя фигура попала в поле его зрения, я изобразила на лице ужас и юркнула в тамбур. Они прибавили ходу, видимо, попутно рассчитывая прищучить и противную бабу, которая испортила им кайф.

Я ворвалась в тамбур и, мигнув Чижову, прижалась к стене возле двери. Мой шокер был наготове. Тут же раздался треск стальных замков, и следом за мной вломился красавчик, буквально кипящий от злобы.

Чижов ковбойским движением обнажил свой «парабеллум» и, наставив дуло в лицо отморозку, рявкнул:

— Стоять!

Тот отпрянул, и я без помех шарахнула его разрядом пониже левого уха. Он судорожно дернулся, сложился пополам и рухнул на железный пол тамбура. Его приятель шел вторым и, увидев «парабеллум», метнулся тут же назад, пытаясь одновременно сделать два дела — вытащить из-под своей необъятной куртки пистолет и открыть дверь у себя за спиной. Первой поддалась дверь — рука кругломордого наконец нащупала ручку и нажала на нее. Он с неожиданной прытью проскользнул в проем и исчез.

— Дверь! — крикнула я.

Чижов убрал пистолет и распахнул дверь вагона. Внизу тянулись безлюдные перелески, унылый вид которых не могла оживить даже зелень хвойных деревьев.

— Взяли! — скомандовала я.

Мы подхватили красавчика, все еще находящегося в обмороке, и насколько возможно бережнее ссадили с поезда. Скорость в этот момент была не слишком большой, и мне показалось, что наш приятель приземлился достаточно удачно. Его тело скатилось по бурой насыпи и завязло в жухлой траве.

Мы заперли дверь и, переведя дух, с тревогой посмотрели друг на друга. Но все было спокойно. Поезд продолжал движение. Никто не звал на помощь, никто не выбегал в тамбур, никто не срывал стоп-краны.

— Хорошо, что он шел первым, — сказала я. — Этого, в желтой куртке, могли заметить из вагонов.

— А что вот теперь с ним делать? — озабоченно спросил Чижов.

— Есть у меня одна мыслишка, — успокоила я его. — Ступайте к Анатолию Витальевичу и ждите меня.

К начальнику поезда я зашла как своя, без стука.

— Что у вас еще? — делаясь мрачнее тучи, поинтересовался он. — Желаете проверить акт? Или поймали еще одного зайца?

— Гораздо хуже! — многообещающе произнесла я. — У нас следующая остановка в Ступине? Немедленно свяжитесь со станцией и потребуйте, чтобы нас встречал ОМОН. В поезде вооруженный бандит!

Начальник закрыл лицо руками.

— Вы с ума сошли! — плачущим голосом сказал он. — Какой бандит?

— А такой! — торжествующе заявила я. — В желтой куртке. Который только что сунул вам на лапу! Он поймал меня в тамбуре и пригрозил убить. Я сама видела у него пистолет! Знайте, что я этого дела так не оставлю. Я немедленно иду в свой вагон, собираю подписи всех пассажиров и отправляю жалобу в МПС. Вам не удастся заткнуть мне рот!

Сидоров побледнел, и я подумала, что с жалобой, пожалуй, переборщила.

— Никто и не собирается затыкать вам рот, — обреченно сказал начальник поезда. — По-моему, это вообще невозможно сделать.

Он при мне связался со Ступином и лаконично обрисовал ситуацию. Голос его звучал так убедительно, что на станции не стали ничего уточнять и пообещали, что ОМОН будет наготове.

— Вы довольны? — устало спросил начальник, закончив разговор.

— Я буду довольна только тогда, когда наши железные дороги станут образцом пунктуальности и дисциплины! — с пафосом произнесла я и добавила: — До чего нам, впрочем, еще ох как далеко!

Начальник отвернулся и достал из кармана валидол.

Как я и полагала, кругломордого теперь следовало искать в ресторане. Он одиноко сидел в углу помещения, настороженно посверкивая оттуда злыми глазами. На треть опорожненная бутылка водки стояла перед ним на столике. Он казался очень расстроенным.

Видимо, в их парочке мозговым центром являлся красавчик, и теперь, оставшись в одиночестве, кругломордый потерял почву под ногами. На активные действия у него не хватало духу, и он предпочел тактику выжидания, скрашивая горечь неудач обычным российским средством.

Я присела за столик и мило улыбнулась. Отморозок вытаращил глаза и недобро ухмыльнулся. В тамбуре он меня не видел и поэтому ничуть не встревожился.

— Чего тебе, коза? — сказал он полупьяным голосом. — В рог хочешь? Лыбится она! Кайф нам поломала — и лыбится! Ничего, сейчас Юрок придет…

Последние слова он произнес не совсем уверенно.

— Юрок теперь не скоро придет, — сказала я с сожалением.

В голове у кругломордого начало кое-что проясняться. Как ни был он туп, но, сопоставив некоторые факты, пришел к заключению, что я совсем не случайно то и дело попадаюсь у него на пути.

— Вот, значит, как! — сказал он севшим голосом. — Что вы с Юрком сделали?

— То же, что и со Свином, — любезно ответила я. — Съеденная фигура снимается с доски.

Он одним махом вылил в рот полстакана водки и помотал головой.

— Все равно, — убежденно произнес он. — Все равно вам хана.

— Это откуда такие данные? — поинтересовалась я.

Отморозок победоносно усмехнулся.

— Лукьян за вами самого Трофима послал, — значительно произнес он. — Трофим свое дело знает. От него не уйдешь. Отвяжетесь по полной программе.

— И много вас с Трофимом поехало? — невинно спросила я.

Кругломордый подозрительно уставился на меня.

— Скоро узнаешь, — пробормотал он с угрозой.

К нам подошел официант в замасленной белой униформе и предупредил:

— Закрываемся, ребята… Ступайте в вагон.

Мой собеседник мрачно посмотрел на него, но спорить не стал. Он допил водку и поднялся.

— Ну пошли, что ль! — небрежно бросил он мне. — Я за тобой присмотрю, — он пьяно засмеялся. — Чтоб не обидели!

Шагая через вагоны, он с вызовом поглядывал по сторонам, то ли нарываясь на драку, то ли опасаясь подвоха. Потом ему вдруг понадобилось в туалет, о чем он мне тут же по-свойски и выложил.

Но ему не везло. Проводник запер туалет перед самым его носом, недружелюбно буркнув, что сейчас будет станция и можно потерпеть. Отморозок тупо подергал дверную ручку и длинно выругался.

— Какие проблемы! — успокоила я его и достала свой личный ключ. — Прошу!

Кругломордый удостоил меня одобрительного взгляда и скрылся в туалете. Я немедленно заперла его и посмотрела в окно. За окном уже появились окраины поселка Ступино. Сломя голову я бросилась к начальнику поезда и объявила ему, что бандит заперт в туалете пятого вагона и об этом нужно немедленно сообщить, чтобы ОМОН действовал целенаправленно.

Господин Сидоров, кажется, уже начал привыкать ко мне, потому что безропотно связался со станцией и передал необходимые уточнения.

— Но, позвольте, — вдруг сказал он, оборачиваясь. — Как понимать — заперт в туалете? Но кто же его там запер?!

Однако ответа на свой вопрос он так и не получил, потому что я уже выпорхнула из купе.

Поезд затормозил. Захлопали открываемые двери, и начался цирк. Пятый вагон оцепили дюжие ребята в пятнистой форме с короткоствольными автоматами наперевес. Несколько человек ворвались в тамбур и, едва меня не затоптав, взяли на мушку дверь туалета. Пассажиры высовывались со своих мест, чтобы лучше видеть, и, раскрыв рты, с наслаждением наблюдали за происходящим.

— Дверь заперта на ключ, — услужливо сообщила я.

Омоновцы разом обернулись и посмотрели на меня так, словно хотели съесть. Потом до командира дошло. Он приказал привести проводника. Вместе с проводником появился начальник поезда. Проходя мимо, он скорбно посмотрел на меня и отвернулся. Проводник, бледный от ответственности, отпер дверь туалета. Его немедленно оттеснили и выпихнули в коридор.

— Выходить! — заорал омоновец.

Дверь медленно отворилась. В проеме показалась желтая куртка. Мощные руки вцепились в нее и выхватили отморозка из туалета. Я успела увидеть его изумленное лицо, услышала два глухих удара, крик боли, и вот уже кругломордый стоял в классической позе — руки уперты в стену, голова опущена, ноги расставлены.

— Шире ноги! — закричал командир и, словно накладывая последний штрих, саданул отморозка башмаком по лодыжке.

Моего знакомого обыскали и сразу же нашли пистолет. Находка вызвала у омоновцев такой восторг, что они тут же еще пару раз саданули кругломордому по ребрам и заковали в наручники.

Он оглянулся — в глазах его не было боли, а лишь безграничное изумление.

— Ты что, командир! — пораженно хрипел он. — Пушка-то чистая! Законная пушка, командир!

Его ухватили за рукав, за ворот, безжалостно наклонили вниз голову и чуть ли не на руках вынесли из вагона. На перроне его ждала спецмашина с проволочной сеткой на окнах.

Задержавшиеся омоновцы, оставшись без дела, быстро осмотрелись по сторонам, царапая лица пассажиров пытливыми неласковыми взглядами, и тут же ссыпались по ступенькам вагона с грохотом и матом.

Никто, кроме меня, ничего не понял. Нет, пожалуй, был еще один человек. Уже когда все завершилось и поезд побежал среди холмов, он подошел ко мне и негромко осведомился:

— Простите, у меня к вам тоже один вопросик. Вы часто ездите этим поездом?

— В первый и последний раз! — непреклонно заявила я.

— Это хорошо, — хмурое лицо Сидорова немного разгладилось. Он с благодарностью посмотрел на меня и признался: — А я тут десятый год, но этот рейс мне запомнится на всю жизнь!

Он повернулся и окрепшей походкой направился в свой вагон. Мне бы очень не хотелось еще раз огорчать этого милого и задерганного человека, но впереди был еще час пути, и никто не мог гарантировать, что этот час будет спокойнее предыдущих.

Я вернулась в четвертый вагон и постучалась в купе. Мужчины встретили меня взглядами, в которых читались нетерпение и тревога.

— Статус-кво восстановлен, — небрежно сообщила я. — Теперь остается обсудить наши действия в Коряжске.

Капустин с видом астронома, открывшего новую звезду, подал идею сойти в Ключах и оставить, таким образом, конкурентов с носом.

— Мысль ценная, — согласилась я. — Но, во-первых, существует проблема гостиницы — ведь рано или поздно мы должны там появиться, а во-вторых, в Ключах нас наверняка будут ждать.

— То есть? — вскинулся Капустин.

— Это обычный прием, — объяснила я. — Вы сходите на одну остановку раньше и думаете, что всех обдурили. Но если эта идея пришла в голову нам, то почему она не может прийти в голову Трофиму? Кстати, вы не знаете, кто это такой?

— Это правая рука Лукьяна, — мрачно ответил Капустин. — Омерзительный тип. Дважды проходил по делу об убийстве, но оба раза свидетели отказывались от показаний, и он продолжает гулять на свободе. Здоровый такой, черный, как цыган, на пальце носит золотую печатку… Абсолютно неуправляемое и жестокое животное. Не останавливается ни перед чем. А почему вы спрашиваете? Он что…

— Вот именно, — подтвердила я. — Он едет в Коряжск.

Капустин присвистнул и обреченно махнул рукой.

— И почему я не отговорил брата! — с горечью сказал он. — Ведь я так не хотел этой поездки!

— Еще не поздно вернуться, — любезно подсказала я.

Капустин посмотрел на меня глазами, полными муки. Я поняла, что, несмотря на весь свой страх и благоразумие, он не в силах устоять перед дьявольским искушением и не успокоится до тех пор, пока драгоценные камни не окажутся в его руках.

— Значит, едем дальше? — спросила я. — Тогда предлагаю следующее. В Коряжске нам выходить, конечно, не с руки. Уже стемнеет, нас будут караулить на перроне, свобода маневра будет крайне ограничена. Мы сойдем в Ключах. Но не сразу. Сойдем, когда поезд уже тронется и разочарованные конкуренты махнут на нас рукой. Вы умеете прыгать с идущего поезда?

Мужчины переглянулись и снисходительно пожали плечами.

— Брать с собой мы ничего не будем, — категорически заявила я. — Кроме моего чемодана, куда мы засунем ваш сейф. С комфортом будем путешествовать тогда, когда выберем менее опасный маршрут. Чемодан понесет Анатолий Витальич. Чижов будет олицетворять нашу огневую мощь. А я возьму зонтик, чтобы прикрывать вас в случае дождя.

— А с этим что будем делать? — с интересом спросил Чижов, кивая на сладко спящего Пряжкина.

— Пусть едет дальше, — мстительно сказал Капустин. — К тете!

— Его все равно в Коряжске высадят, — заметила я. — Кстати, Анатолий Витальич, поставьте рядом с ним свой чемодан. Проводник непременно решит, что это багаж Пряжкина, и уговорит взять чемодан с собой. Мир тесен — может, еще свидитесь.

Капустин пожал плечами и поднял крышку нижней полки. Мы опустошили мой чемодан, оставив только самое необходимое, и уложили в него набитый деньгами металлический кейс. Мои вещи перекочевали в чемодан Капустина, который мы оставили на виду, бросив поверх него роскошный голубой плащ Пряжкина — для убедительности.

Следующая станция находилась примерно на середине оставшегося отрезка пути, и ехать до нее оставалось минут пятнадцать. Время тянулось невыносимо медленно. Капустин нервничал.

Я разложила на столе карту и нашла на ней станцию Ключи. Рядом было село с одноименным названием, через которое проходила автомобильная трасса. Километрах в тридцати от Ключей шоссе поворачивало на север, а еще через тридцать километров делало новый поворот и устремлялось к Коряжску. Я обратила также внимание, что оба поворота основной трассы соединяет короткая грунтовая дорога, идущая прямиком через лес. На всякий случай я взяла это на заметку.

За окнами давно сгустились сумерки, но сквозь разрывы в тучах выглянула полная луна и залила окрестности призрачным голубым сиянием. На фоне мерцающего лунного света очертания проносящегося мимо нас хвойного леса казались загадочными и зловещими.

— Сколько стоим в Ключах? — хрипло спросил Чижов.

— Три минуты, — ответила я. — Будьте внимательны. Мы не должны ошибиться.

Мы выключили в купе свет и приникли к окну. Вскоре мимо прокатились огни автомобильного переезда, промчалась встречная электричка, и наконец появилась платформа станции. Небольшое станционное здание с ярко освещенными окнами просматривалось насквозь — зал ожидания был пуст. Пусто было и на перроне — лишь две пожилые грузные женщины с корзинами в руках всматривались в окна проходящего поезда.

— Никого вроде, — неуверенно сказал Капустин. — Может, выйдем?

Я отрицательно покачала головой.

— Береженого бог бережет.

Поезд со скрежетом и шипением остановился. Захлопали двери. В коридоре послышались торопливые шаги. Тетки с корзинами побежали к вагонам, крича: «Кому пирожки горяченькие?» Я внимательно разглядывала перрон и наконец увидела то, что ожидала увидеть. Внезапно из здания станции вышел человек. Он был коротко стрижен, одет в кожаную куртку и необъятные вареные джинсы. Мощные шея и плечи выдавали в нем завсегдатая спортивных залов. Он нетерпеливо озирался, словно поджидая кого-то. Убедившись, что из поезда никто не вышел, он круто повернулся и скрылся в здании станции.

— Похож? — спросила я.

— Похож, — согласился Чижов.

По перрону объявили отправление. Опять последовал процесс запирания дверей, снова зашаркали шаги по коридору, поезд дернулся и плавно пошел вдоль платформы.

— Вперед! — скомандовала я.

Капустин подхватил чемодан, а я — зонтик, Чижов, уходя последним, зажег в купе свет, чтобы Пряжкин был на виду. Мы цепочкой быстро прошли в тамбур, я достала ключ и отперла дверь.

Поезд набирал ход. Платформа станции осталась позади. Освещенная луной насыпь катилась у нас под ногами.

Капустин, держась за поручень, спустился вниз, сбросил на насыпь чемодан и, сделав серьезное лицо, прыгнул. Приземлившись, он не удержал равновесия, но тут же вскочил и помахал нам рукой. Чижов, вытянув в сторону сломанную руку, сиганул вниз. Было видно, как он бежит по инерции вслед за поездом, балансируя на ходу руками.

Я последовала за своими спутниками, и вскоре мы опять были вместе. Все были целы и невредимы — только Капустин слегка порвал брюки и очень из-за этого расстроился.

Мы спустились с насыпи, продрались через заросли какого-то кустарника и вышли на окраину села, через которое было проложено автомобильное шоссе. Вскоре со стороны станции, сверкая многочисленными огнями — точно локомотив или бомбардировщик, — промчался джип. В неверном ночном свете он казался зловещего черного цвета. Но у меня не оставалось уже никаких сомнений, что нам в очередной раз повезло и мы опять разминулись с опасностью.

Мы выбрались с раскисшей, пропитанной дождевой водой колеи на дорогу. Капустин с грустью посмотрел на свои перепачканные штиблеты, на порванные брюки и кисло сказал:

— Вопрос в том, на чем мы отсюда уедем?

— А верно, на чем? — подхватил Чижов, оглядываясь по сторонам.

Улицы погруженного во тьму села казались вымершими. Далеко не во всех домах светились окна. Видимо, здешние жители предпочитали ложиться спать пораньше.

Но я была уверена, что транспорт мы раздобудем. В сегодняшней деревне не всегда отыщется лошадь, но какая-нибудь развалюха с мотором имеется на каждом дворе. Важно угадать интонацию при переговорах, потому что неверно выбранная интонация может погубить все и вас не повезут даже за несусветную плату.

Чтобы не терять время, я решила начать с домика, напротив которого мы остановились. Хозяева его еще не спали, а возле калитки стоял голубой самосвал.

Глава 5

Мне открыла худенькая опрятная женщина, на лице которой навеки застыло выражение озабоченности и тревоги. Она сразу же пригласила меня в дом, и я вошла, изо всех сил стараясь представиться созданием несчастным и безобидным, не от мира сего.

Разговаривали мы на кухне, где за широким столом сидел нелюдимый мрачный мужчина, облаченный в рубашку, ватные штаны и шерстяные носки, и шумно ел щи. Видимо, это и был хозяин самосвала. На меня он даже не взглянул.

Жалким доверчивым голосом я изложила хозяйке совершенно дикую историю о том, как мы с мужем перепутали станцию и сошли раньше, чем следовало, но нам, хоть умри, необходимо попасть до полуночи в Коряжск, потому что у нас там тетя, а у тети слабое сердце, и не могли бы вы… то есть ваш муж… мы хорошо заплатим… Так я ныла, а про себя гадала, откуда в моем рассказе появилась тетя — то ли я позаимствовала ее у несчастного Пряжкина, то ли это была моя собственная тетя Мила, которой, бедняжке, сейчас наверное, икалось. Хозяйка выслушала печальную повесть, сочувственно кивая и поддакивая, а потом с сожалением сказала:

— Нет, милая, не сможет он тебя отвезти… Никак.

Она имела в виду, конечно, типа в шерстяных носках, который продолжал яростно хлебать щи, не обращая на нас никакого внимания. Я набавила цену.

Хозяйка скорбно покачала в ответ головой.

Но я уже завелась и назвала сумму, на которую можно было приобрести приличный холодильник. Хозяйка вздохнула и негромко сказала:

— Нет, девушка, не получится. Выпимши ведь он… Куда он поедет?

Вдруг чавканье оборвалось, и хозяин, устремив в нашу сторону сумасшедшие глаза, упрямо заявил:

— А вот поеду! — Я увидела, что он действительно пьян, и пьян мертвецки.

Женщина замахала руками.

— И думать не моги!

Муж секунду смотрел на нее, а потом шарахнул по столу кулаком так, что все предметы на нем подскочили сантиметров на десять в воздух.

— Сказал — поеду!

Женщина ахнула. Мне стало неловко, но изменить я уже ничего не могла — процесс сделался неуправляемым. Шагая, как механизм, мужик сдернул с крючка телогрейку и натянул ее поверх рубахи, не застегивая. Сопя и раскачиваясь, влез в пудовые сапоги. Потом махнул мне рукой и, не оглядываясь, вышел из избы.

Чрезмерное количество пассажиров его не смутило. Пересчитав нас по головам, он без церемоний отобрал у Капустина драгоценный чемодан и зашвырнул в кузов.

— Сундук сюда! — безапелляционно заявил он. — Вы — в кабину! Бабу — на колени!

Нам оставалось только подчиниться. Усаживаясь на коленях у Чижова, я предупредила:

— Только не вздумайте чего-нибудь себе вообразить!

— Я постараюсь, — скромно ответил он.

— Не понимаю, — с усилием выговорил Капустин. — Это все на самом деле или я сплю? Мы же все разобьемся!

— Это кто разобьется?! — с угрозой спросил хозяин самосвала, втискивая себя в кабину. — Ты, что ль, профессор? — Он презрительно посмотрел на Капустина и, обдав перегаром, спросил: — Ты у себя в институтах про Леснова слышал? Нет? Вот и молчи!

— А кто это — Леснов? — осторожно поинтересовался Капустин.

— Леснов — это я, — мрачно сказал шофер.

Мотор взревел, и самосвал, расплескивая лужи и взлетая на кочках, в одно мгновение вымахнул на шоссе. Леснов сразу же набрал максимальную скорость, так что в самосвале все завибрировало и загремело, и деловито бросил:

— Куда едем?

— В Коряжск!

Он кивнул головой и припал к рулю. Залитая лунным светом дорога понеслась нам навстречу.

Сначала все ошеломленно молчали, вслушиваясь в рев мотора и свист ветра в щелях кабины. Потом Капустин обернулся ко мне и с тоской сказал:

— Ну и что толку? Сейчас эти ублюдки приедут в Коряжск, встретятся там со второй машиной и будут вместе благополучно поджидать нас в гостинице… Что в лоб, что по лбу! С десятком этих мерзавцев даже вам не справиться!

Что ни говори, а это был завуалированный комплимент, и он придал мне энергии. Я принялась размышлять. Десять человек — это, конечно, многовато. А нельзя ли как-нибудь уменьшить это число? Я чувствовала, что вот-вот найду решение. И вдруг я вспомнила — карта! Короткая дорога! У нас есть шанс опередить красный джип и устроить ему сюрприз! Я наклонилась к водителю и прокричала ему в ухо:

— Здесь есть дорога через лес, напрямик! Мы не сможем по ней проехать?

— Ты Леснова знаешь? — прокричал в ответ шофер.

— А то! — сказала я.

Он удовлетворенно кивнул.

— Леснова попроси — по воде проедет! — сурово заявил он. — По кремлевской стене! С завязанными глазами!

И вдруг так резко крутанул руль, что все повалились друг на друга. Едва не перевернувшись, самосвал скатился с шоссе и ворвался в черный колючий лес. С болью в сердце я услышала, как шарахнулся в кузове мой новенький импортный чемодан. А Леснов, не сбавляя скорости, погнал машину по узкой лесной дороге, искусно лавируя среди вылетающих из мрака сосновых стволов. Глаз он, правда, не завязывал, но в этом и не было необходимости, потому что глаза его стекленели сами собой и, по-моему, он уже мало что видел вокруг. Оставалось предположить, что либо в машине установлен автопилот, либо у руля примостился ангел-хранитель, поднаторевший в автомобильных гонках.

Казалось, это испытание никогда не кончится, но совершенно внезапно лес кончился и наш самосвал, завывая, как раненый зверь, вылетел на шоссе. Я взглянула на часы — лесная гонка продолжалась всего около восьми минут.

— Глуши мотор! — крикнула я, предусмотрительно изо всех сил упираясь руками в приборную панель.

Леснов послушно выполнил команду, и самосвал затормозил, едва не опрокинувшись в кювет. Нас швырнуло вперед, и я услышала глухой удар и ругань Капустина — он все-таки впечатался лбом в стекло.

— Туши огонь! — распорядилась я и вылезла из машины.

Следом за мной слез Чижов, стараясь не задеть сломанную руку. Я осмотрелась. Справа от дороги вниз уходил поросший травой и редкими елочками, не слишком крутой склон, упиравшийся в подножие соседней горы, сплошь покрытой темным лесом.

Я попросила шофера отъехать на встречную полосу, а потом обернулась к Чижову и спросила:

— Хотите пострелять?

— Можно, — застенчиво сказал он.

— А можно так, чтобы жертв по возможности не было, — поинтересовалась я, — но все скаты у движущегося объекта были бы повреждены?

— Попробуем, — подумав секунду, сказал Чижов. — Если с упора и из положения лежа… А вы думаете, они еще не проехали?

— Шоссе идет по кольцу, — объяснила я. — Вряд ли они будут гнать по незнакомой ночной дороге. Но, думаю, с минуты на минуту они должны появиться.

И как бы в подтверждение моих слов вдали замаячили огоньки. Они стремительно приближались, и я крикнула Чижову:

— Занимайте свою позицию!

Он выхватил неизменный «парабеллум» и поманил меня за собой. Мы подбежали к невысокой елочке, которая одиноко торчала метрах в десяти от дороги, и укрылись за ней. Земля была жесткой, холодной и неуютной.

Чижов деловито пристроил ствол «парабеллума» на елочной ветке и попробовал прицелиться.

— Нормально! — буркнул он. — Лучшего все равно не будет.

Огоньки приближались. Уже не было никаких сомнений, что это джип, — столько этих огней было. Сверкали фары, сверкали подфарники, целая гирлянда полыхала на крыше машины — у меня опять возникло ощущение, что я вижу самолет, заходящий на посадку.

Когда джип был от нас всего в полуста метрах, Чижов повернул ко мне голову и с надеждой спросил:

— Ну что — лупить?

— Давай! — сказала я.

Чижов прильнул к стволу елки и прицелился. Джип катился по гладкой дороге, угрожающе сверкая огнями. Чижов нажал на спуск.

Грохот выстрела ударил меня по ушам, на секунду оглушив. Но я успела услышать, как в горах послушно откликнулось короткое звонкое эхо. И тут же выстрелы застучали один за другим — торопливо и настойчиво.

Я скосила глаза. Лицо Чижова было холодно и бесстрастно — левый глаз прищурен, палец раз за разом плавно оттягивает спусковой крючок. Не удивлюсь, подумала я, если обнаружится, что в каком-нибудь семьдесят пятом Чижов и по стрельбе занял приличное место по России — ради удовольствия так не стреляют.

Еще не успел отзвенеть последний выстрел, как со стороны шоссе послышались громкие, не менее оглушительные хлопки, панически завизжали тормоза, и сверкающая туша пронесшегося мимо нас джипа заюлила, задергалась и вылетела на обочину. Кренясь на правый бок, она покатилась вниз по склону. Затем джип перевернулся, теряя по пути свои роскошные фонари, и врезался в группу молодых елочек, росших далеко внизу.

Мы наблюдали это, стоя у края дороги, сразу же после того, как ее покинул подбитый нами джип. Чижов хладнокровно убрал в кобуру дымящийся «парабеллум».

— А у вас хорошо получается, — заметила я.

— У меня была большая практика, — объяснил Чижов. — Мне довелось побывать во Вьетнаме.

— Как вы думаете, они живы? — спросила я, глядя вниз.

— Я, конечно, не доктор, — задумчиво проговорил Чижов, бросая оценивающий взгляд на поверженный джип. — Но должен заметить, что некоторые люди гораздо более живучи, чем нам того бы хотелось.

— Меня беспокоит только одно, — сказала я. — Не побегут ли они в правоохранительные органы с жалобой на дорожных хулиганов?

— Не думаю, — ответил Чижов. — Кто их поймет в местных органах? Тем более что их машина наверняка нашпигована всяким компроматом… Для местных органов это будет просто подарок судьбы. Нет, эти ребята будут выпутываться самостоятельно…

— Тогда не будем терять время, — предложила я.

Но нас ожидал новый сюрприз. Водитель Леснов, утомленный сверхурочной работой, спал непробудным сном.

— Вот так номер! — сказала я. — Кто же поведет машину?

— У меня рука, — предупредил Чижов.

— Я плохо вожу, — признался Капустин.

— Значит, опять все ложится на могучие женские плечи, — вздохнула я.

— Э, постойте! — воскликнул Чижов. — Конечно, господин Леснов — лицо в своем роде уникальное, но на коленях я его держать не согласен!

— А я — тем более! — поспешно сказал Капустин и, передвинув тело уникального Леснова на свое место, сел за руль.

Чижов опять принял меня в свои объятия, и мы поехали.

Как оказалось, Капустин не так уж и плохо водил машину, но, разумеется, до Леснова ему было далеко. Оставшиеся километров сорок мы проделали за час и около десяти часов вечера прибыли в Коряжск.

Въехав на окраинные улицы, мы остановили машину и принялись совещаться.

— Предлагаю ехать сразу в гостиницу, — сказал Капустин. — Там на месте сразу станет ясно, что к чему. Думаю, их осталось не более пяти-шести человек.

Кажется, он всерьез уверился в нашей с Чижовым неуязвимости.

— А у меня остался один патрон, — серьезно сказал Чижов и, не удержавшись, засмеялся. — Для себя приберег!

Капустин недовольно на него покосился.

— Нашел время шутить! — сердито сказал он. — Лучше скажи, что делать!

— Давайте подумаем, — предложила я. — Они не дождались нас на вокзале. Что прежде всего приходит им в голову? Разумеется, что мы сошли в Ключах. Но там у них предусмотрена засада. Они едут с вокзала в гостиницу и спокойно ждут нас там. Им известно, что примерно через полтора часа должен подъехать второй джип — при любом раскладе. Но его нет. Они начинают волноваться и уточняют у администратора, не подъехал ли господин Капустин из Тарасова. Его, однако, нет. Что дальше?

— Ждут. Что же еще? — подсказал Чижов.

— Меня интересует, как они распределят силы, — сказала я. — Не будут же они всей компанией торчать в машине? Но и бросить ее они тоже не решатся.

— Пару человек они оставят в джипе — следить за подъездом, — уверенно сказал Чижов. — Так всегда делается.

— Еще двоих посадят в вестибюле, — подхватила я. — Чтобы мы не сумели прошмыгнуть мимо их длинного носа.

— А Трофим наверняка снимет номер, — сказал Капустин. — Он — босс. Не станет он торчать с шестерками в вестибюле.

— Ну хорошо, будем считать, что силы противника мы расставили, — со смешком сказала я. — Самым опасным участком остается вестибюль. Теперь — что будем делать мы?

— Эти ребята до сих пор знают в лицо только Анатолия Витальича, — задумчиво проговорил Чижов. — Что, если…

— Пряжкин! — напомнила я.

— Ах черт, забыл! — выругался Чижов и стукнул себя кулаком по колену.

Повисла тяжелая пауза.

— Я вижу только один выход, — сказала я. — Чтобы не устраивать свару в вестибюле, которая со всех сторон нам невыгодна, мы должны проникнуть в гостиницу с черного хода, найти номер Трофима и взять его в заложники. Без главаря никто из них и пальцем не шевельнет. Мы продержим его под дулом пистолета до утра, дождемся курьера и спокойно отчалим.

— У меня один патрон! — встревоженно напомнил Чижов.

— Но вы же не скажете об этом Трофиму? — улыбнулась я.

Капустин колебался.

— Ну-у… пожалуй! — наконец сказал он. — Только еще вопрос, сумеем ли мы найти номер Трофима, а главное, сумеем ли мы его скрутить?!

— У нас впереди целая ночь, — успокоила я его.

Капустин изобразил на лице отчаянную решимость и завел мотор. Мы поехали. Жизнь в городе уже замирала. Улицы, почти все с одноэтажными домами, были пустынны. На перекрестках одиноко мигали бесполезные светофоры.

Проезжая мимо аллеи, засаженной деревьями и кустарником, Капустин обронил:

— В конце аллеи — наша гостиница. Сейчас объедем по соседней улице, чтобы с тылу…

— Ну-ка, притормозите! — попросила я.

Капустин остановил машину за перекрестком. Я слезла с чижовских колен и сказала:

— Подождите меня здесь. Я схожу на разведку. Углубляться не буду, а просто погляжу на джип. Мне интересно, насколько сильно мы ошиблись в расчетах.

Для уверенности я прихватила с собой зонтик. Слава богу, городские власти здесь отличались похвальной экономностью и не бросали денег на ветер. При всей снисходительности трудно было назвать ночной Коряжск городом, залитым огнями. Кругом царил загадочный полумрак. В аллее, по которой я шла, горел единственный фонарь, но горел уже каким-то истощенным, вибрирующим светом, его едва хватало, чтобы осветить пятачок вокруг фонарного столба. Не думаю, что моя скромная фигура в этой полутьме особенно бросалась в глаза. И все-таки, когда я дошла до середины аллеи, меня кто-то окликнул!

Я настороженно обернулась, выставив перед собой зонт, и увидела, как откуда-то из кустов, из ночного мрака выбирается человек. Всмотревшись, я с огромным удивлением узнала в нем Пряжкина!

Роскошный голубой плащ на нем был изжеван и перепачкан в грязи. Лицо выражало крайнюю степень страдания и униженности. Вдобавок это лицо украшал огромный черный кровоподтек, закрывавший полностью весь левый глаз.

Пряжкина била крупная дрожь. Он шатался и еле выговаривал слова.

— Девушка! — жалобно сказал он. — Вы не покажете, где здесь др-другая г-го-стиница?

— Другой нет, — твердо ответила я. — А что, в эту вас не пускают?

— В эт-ту не пускают, — сокрушенно признался он.

— А почему? — поинтересовалась я.

Он задумался, содрогаясь так, что клацали зубы.

— П-по м-многим п-причинам, — сказал он наконец и тоскливо посмотрел на меня. — Я уж-жасно з-замерз!

— И давно вы здесь сидите, Пряжкин? — спросила я.

— Б-больше ча-са, — ответил он и вдруг вытаращился на меня. — От-ткуда вы меня з-знаете?

— Протрите глаза, — грубо посоветовала я. — Вы с кем сюда приехали?

Он с ужасом разглядывал мое лицо, пытаясь вспомнить. Наконец что-то прояснилось у него в мозгу, и он промямлил:

— А-а… вы б-боялись ехать в купе, потому что там х-хулиганы… Что-то у меня все в голове перепуталось!

— Вы не ответили на мой вопрос!

Пряжкин опять всмотрелся в меня и обрадованно уточнил:

— Да вы же сами! С этими, хулиганами!

Память у него восстанавливалась прямо на глазах. Я решила ему помочь.

— Если уж на то дело пошло, — сказала я, — то с хулиганами сотрудничаете именно вы. А меня нанял ваш начальник — Капустин. Который вас не любит. И, между прочим, поделом.

— Вот еще, — сказал Пряжкин, стуча зубами. — Ваш Капустин у меня вот где! — и он показал мне озябший синий кулак.

— Ничего не путаете? — осведомилась я. — Мне известно, что на вас у Капустина имеется компромат. А что у вас, кроме пустого кулака?

— Б-будет! — пообещал Пряжкин.

— Сомневаюсь, — усмехнулась я. — Насколько я понимаю, вас отстранили от участия в операции? Это временно или уже окончательно?

Пряжкин с тоской посмотрел в конец аллеи и промолчал.

— Подозреваю, что окончательно, Пряжкин. Мавр сделал свое дело… Пироги будут делить без вас. Пора задуматься о своем будущем. Или вы собираетесь замерзнуть здесь, в кустах?

— О каком будущем? — угрюмо спросил он.

— Ну хотя бы о ближайшем — где вы будете спать, что есть, на какие деньги купите билет… Или вы надеетесь, что Трофим вас пожалеет?

— Трофим ударил меня по лицу! — с обидой сообщил Пряжкин.

— Ну вот видите… Но еще не все потеряно, Пряжкин. Я предлагаю вам сделку. Вы оказываете мне небольшую услугу, а я обеспечиваю вам кров, стол и обратный проезд. Если я буду убеждена, что ваши усилия искренни, я даже буду ходатайствовать перед господином Капустиным о восстановлении вас по службе.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— И вы… вы полагаете, что я могу… рассчитывать на снисхождение? — сказал он голосом раскаявшегося грешника.

— Человеческое великодушие безгранично! — заверила я его.

— Что я должен сделать? — спросил он неожиданно окрепшим голосом.

— Во-первых, скажите, сколько здесь с Трофимом человек? Ведь с вокзала вы ехали вместе, не так ли?

— Ехал, — подтвердил Пряжкин. — Но я этот момент плохо помню. Вроде… вроде их было пять человек! Но не уверен…

— Мне нужно точно знать, где сколько людей, — объяснила я. — Сколько в машине, сколько в вестибюле, где находится сам Трофим. Особенно где сейчас Трофим! Вам надо вернуться в гостиницу, сказать, что замерзли и хотите переговорить с Трофимом… Даже если вас спустят с лестницы, ничего страшного — главное, вы получите какую-то информацию… Только не пытайтесь опять переметнуться! — предупредила я. — За вашу судьбу я не дам тогда и ломаного гроша.

— Не беспокойтесь, — сказал Пряжкин. — Теперь я не доверяю Трофиму. Согласитесь, как можно полагаться на типа, который хлещет людей по лицу! — Он возмущенно шмыгнул носом и отвернулся. — Ладно, я пошел. Ждите меня здесь. Я долго не задержусь.

И он торопливой, неверной походкой затрусил к зданию гостиницы. Я не была полностью уверена в лояльности новообращенного Пряжкина и на всякий случай спряталась в тени.

Прошло пятнадцать томительных минут. Наконец вдалеке послышалось хлопанье массивной двери, приглушенные голоса, а еще через некоторое время на дорожке возникла жалкая фигурка Пряжкина.

Я убедилась, что за ним никто не идет, и вышла из укрытия. Пряжкин, увидев меня, вздрогнул, но тут же обрадовался.

— Идемте! — придушенным шепотом сказал он, хватая меня за рукав. — Идемте отсюда подальше! Я все разузнал! Они дали мне пинка! Мерзавцы! Ну ничего, они мне за все заплатят! — Пряжкин обернулся и погрозил гостинице кулаком — тем самым, в котором у него до недавней поры содержался Капустин.

— Итак? — подбодрила я его.

— Я все узнал! — повторил он. — К этому мерзавцу… к Трофиму… меня, правда, не пустили… Он прислал своего клеврета, мордоворота своего. Думали, что я сообщу им что-то новое! Не на такого напали! Я сказал им прямо, что замерзаю, и потребовал… — тут он несколько сник. — В общем, они меня опять выставили. А эта гадина, администраторша, еще и смеялась! Вместо того чтобы вмешаться и прекратить безобразие!

— Так что же вы узнали? — поторопила я его.

— Что я узнал? — спохватился он. — Трофим сидит в номере, в тепле! Двадцать пятый номер, вот! Когда я потребовал — администраторша связалась по телефону с двадцать пятым… И с ним этот, опричник его, мордоворот. Ух и рожа!

— А остальные?

— Еще трое торчат внизу, у входа. Они меня и вышвырнули. И, знаете, по-моему, они ждут вас!

— А кто-нибудь остался в машине, вы не заметили?

Пряжкин самодовольно улыбнулся.

— Я не заметил! Я поступил очень хитро. Просто подошел прямо к машине и попросил у водителя закурить. А сам в этот момент наблюдал!

— Ну и? — спросила я.

— Закурить он мне не дал! — со вздохом ответил Пряжкин. — Мне и не нужно было — я не курю, — но этот хамский тон!

— Да нет, — сказала я. — Меня интересует, сколько их в машине.

— Один, — ответил Пряжкин. — Один водитель, и более никого.

— Значит, их шестеро, — задумчиво подытожила я.

— Выходит, так, — согласился Пряжкин и, кутаясь в плащ, с надеждой спросил: — И куда мы теперь?

— Да все туда же, в гостиницу, — ответила я.

Пряжкин открыл рот, но больше вопросов задавать не решился. Мы дошли до конца аллеи и свернули направо. Пряжкин не обратил никакого внимания на стоящий за углом самосвал и очень удивился, когда я подвела его к машине.

— Уф-ф! — сказал Чижов, увидев меня. — Ну, Евгения Максимовна, так недолго и инфаркт заработать! Мы уже думали, что вы не вернетесь… А кто это с вами? Ба! Анатолий Витальич, посмотрите, кто к нам пришел!

Капустин выглянул из кабины и скривился.

— Какого черта он здесь делает? — возмутился он.

— Но-но, осторожнее! — предупредила я. — С этой минуты господин Пряжкин находится под моим покровительством!

Пряжкин застенчиво улыбнулся. Капустин сделал такое лицо, будто проглотил живую муху, но ничего больше не сказал.

— Благодаря Пряжкину мы теперь владеем бесценной информацией! — похвасталась я. — Наши расчеты блестяще подтверждаются. Пора приступать к активным действиям. Анатолий Витальич, поехали! Где вы хотели припарковаться?

— А куда вы собираетесь приткнуть своего протеже? — саркастически поинтересовался Капустин. — На крышу, что ли?

— Пускай лезет в кузов! — распорядился Чижов.

— Ну да, в кузов! — обиделся Капустин. — Там чемодан.

— Знаете что, Пряжкин, — сообразила я. — Вставайте-ка на подножку и держитесь хорошенько.

Набитый битком самосвал, с прилепившимся на подножке Пряжкиным, сделал круг по спящему переулку и подъехал к зданию гостиницы с тыла. Капустин заглушил мотор и вопросительно посмотрел на меня.

— Вы здесь бывали раньше? — спросила я. — Хотя бы приблизительно помните, где у них что находится?

— Боюсь, что не очень, — признался Капустин. — Но могу точно сказать, что вот эти темные окна в конце каждого этажа, это — душевые.

— Отлично, — сказала я. — А можно попасть с первого этажа на второй, минуя вестибюль?

— Конечно, — ответил Капустин. — Рядом с душевой — вторая лестница. Из вестибюля она не просматривается.

— Совсем хорошо. Тогда подождем, пока в номерах улягутся спать, и приступим.

За моей спиной кто-то робко постучал в стекло. Я обернулась и увидела освещенное луной несчастное лицо Пряжкина.

— Мне бы немного погреться! — взмолился он.

Глава 6

Узкие, с матовыми стеклами окна душевой располагались довольно высоко над землей, и, чтобы добраться до них, мне пришлось вскарабкаться на плечи безотказного Чижова.

— А вы не такая уж легкая, — пропыхтел он. — На коленях-то вас держать гораздо приятнее…

Орудуя ножом, я выставила стекло и аккуратно передала его вниз — Капустину. Он очень нервничал и беспрестанно озирался по сторонам. Но вокруг было совершенно тихо. Шел третий час ночи.

Пряжкина мы оставили в машине вместе с Лесновым, который спал богатырским сном. Чемодан мы прихватили с собой.

Я разделалась и со вторым стеклом. Из черного проема на меня пахнуло сырым теплым воздухом. В темноте слышалось равномерное щелканье капель, падающих на кафельный пол.

Я проникла в помещение и закрепила на батарее отопления конец нейлонового шнура. Другой конец я выбросила наружу. Чижов, поддерживаемый Капустиным, уцепился за шнур здоровой рукой и с большим трудом подтянулся к подоконнику. Я помогла ему, и он, орудуя локтями, кое-как пролез через окно.

Потом мы подняли на веревке чемодан. Наконец подошла очередь Капустина, и он, довольно ловко совершив подъем, умудрился, однако, застрять в оконном проеме. Он долго кряхтел, матерился отчаянным шепотом и все-таки преодолел преграду, порвав на локте плащ.

— Черт бы вас побрал! — с тоской пробормотал он, спрыгивая на пол и отряхиваясь. — Я перемазался, как свинья! Где здесь зеркало? Я должен привести себя в порядок!

— Может быть, примете заодно душ? — предложила я.

— Вам хорошо смеяться! — сказал Капустин. — Но это же невозможно! На кого я похож! — Он, однако, смирился.

Чижов подошел к двери и осторожно выглянул наружу.

— Все тихо! — сообщил он трагическим шепотом.

Мы решили оставить чемодан в душевой кабине, а с собой прихватили только шнур, «парабеллум» и зонтик. На цыпочках, крадучись, мы вышли друг за другом из душевой и, никем не замеченные, пробрались на лестницу.

Я опасалась, что рано или поздно мы наткнемся на дежурную по этажу, но этого не случилось. Патриархальные обычаи Коряжска предполагали непременный ночной сон на любом посту, и дежурные, скорее всего, досматривали уже не первый сладкий сон в какой-нибудь служебной комнате.

Мы отыскали двадцать пятый номер и бесшумно подошли поближе. Из-за дверей номера доносились негромкие мужские голоса. О чем они говорили, разобрать было невозможно.

— Постучимся, — шепнула я Чижову. — Того, кто откроет, я беру на себя. А вы займитесь вторым. И очень вас прошу — будьте убедительны!

Чижов кивнул и, против обыкновения, очень медленно и бережно извлек из-под пиджака «парабеллум». Держа наготове зонт, я постучалась быстрым тревожным стуком.

Голоса в комнате смолкли. Затем послышались тяжелые неторопливые шаги, и дверь открылась. Пред нами стоял громадный, как шкаф, мужчина, стриженный под полубокс, с тусклыми глазами и вторым подбородком. Он лениво двигал массивной челюстью, перемалывая во рту жвачку. Пиджака на мужчине не было, и поверх рубахи недвусмысленно красовалась рыжая портупея с подвешенной на ней кобурой. Увидев нас, громила выпучил свои бесцветные глаза и на секунду замер.

Из трости моего зонта с тихим шелестом выметнулось смертоносное лезвие и уперлось отморозку в шею — как раз там, где второй подбородок прикрывал его сонную артерию. Из-под пористой кожи выступила крохотная капелька крови.

— В сторону! — прошипела я, надвигаясь на громилу и оттесняя его в комнату. Он покорно отступил и прижался спиной к стене, вытянув руки по швам.

Следом за мной в номер ворвался Чижов и, вскидывая «парабеллум», угрожающе прохрипел:

— На пол, сука! Живо на пол! Завалю! — На мой взгляд, в этот миг ему удалось добиться стопроцентной убедительности.

Сидевший в глубине комнаты второй мужчина, кажется, был того же мнения. Не сказав ни слова, он осторожно сполз с кресла и опустился на пол лицом вниз.

— Обыщите их! — приказала я Капустину.

Он поспешно прикрыл за собой дверь и с опаской подступил к громиле, который, судорожно вжавшись в стену, косил на меня полным мутного ужаса глазом. Капустин выдернул у него из кобуры пистолет и наскоро ощупал жирное, вспотевшее от страха тело. В одном из карманов он нашел еще и глушитель.

— Давайте сюда!

Капустин с облегчением отдал мне оружие. Я опустила предохранитель и, направив дуло на огромное брюхо бандита, отошла назад.

— Тоже — на пол! — скомандовала я.

Недоверчиво ощупав толстую шею, громила с натугой опустился на колени и покорно улегся, сцепив на затылке руки.

— Не шевелиться! — предупредила я. — Стреляю без предупреждения!

Держа в поле зрения своего борова, я велела Капустину заняться вторым бандитом. Это, несомненно, был сам Трофим. Он лежал в той же позе — положив смуглые руки на затылок, покрытый черными как смоль волосами. Ствол «парабеллума» упирался ему в череп — чуть позади левого уха. Бандит молчал, но на лице его держалось скучающее снисходительное выражение, словно он находился не под дулом пистолета, а где-нибудь на процедурах под щедрым крымским солнцем. Трофим выдерживал характер.

Капустин и у него выудил пистолет — из заднего кармана — и передал Чижову. Тот облегченно вздохнул и спрятал свой «парабеллум» — проблема боеприпасов, видимо, так и застряла занозой в его мозгу. Я бросила Капустину нейлоновый шнур.

— Свяжите этому жирному руки! — сказала я. — И запихните в рот полотенце.

Капустин с видимым отвращением, но прилежно выполнил все манипуляции. Отморозок не сопротивлялся. Потом я приказала ему встать, что он с помощью Капустина незамедлительно выполнил, и мы заперли его в шкаф для одежды, где он с трудом, но поместился, скорчившись в три погибели.

— И что же дальше? — подал голос молчавший до сих пор Трофим. — Шкафов больше нет…

Голос звучал с явными ироническими интонациями, и это мне совсем не понравилось.

— Дальше будет ультиматум, — объявила я. — Сядьте в кресло, Трофим!

Он быстро поднялся и, оглядев нас злыми усмехающимися глазами, опустился в кресло.

— Зря вы это затеяли, Капустин, — негромко сказал он. — Вы об этом еще очень пожалеете.

Анатолий Витальич пожал плечами. Он выглядел растерянным, и это заметно воодушевляло Трофима.

— Разговаривать будете со мной! — заявила я. — И разговор будет серьезным. Нам очень мешают ваши люди внизу. Они торчат в вестибюле и отпугивают клиентов. Сейчас вы вызовете одного из них по телефону и прикажете всем немедленно ехать в Ключи — под любым предлогом, — ну, скажем, искать второй джип… Его, кстати, стоит поискать!

Во взгляде Трофима мелькнуло беспокойство, и это меня обнадежило.

— Во сколько должен прибыть курьер? — спросила я Капустина.

— В шесть, — пробормотал он.

— Значит, — обернулась я к Трофиму, — прикажите своим уродам раньше семи сюда не возвращаться! Все поняли?

— Одного не понял, — с вежливой издевкой произнес он. — Как вы заставите меня это сделать?

— Очень просто, — ответила я, медленно навинчивая глушитель на ствол пистолета.

Трофим улыбнулся.

— Скажу честно, — признался он, посмеиваясь, — сначала вы меня здорово напугали. Я уже подумал — крутые ребята набежали. А теперь смотрю — все та же шелупень… У меня вот тоже деловое предложение — вы нам возвращаете наши пукалки, а мы вас, Капустин, отпускаем. Сам лично до дверей провожу… Ну, нравится мое предложение? Соглашайтесь, пока не передумал! — Он закинул ногу на ногу и обвел нас наглым покровительственным взглядом.

Наступила тревожная пауза. На Капустина было больно смотреть. Так над ним довлела, как принято теперь говорить, харизма этого самоуверенного, безжалостного человека с внешностью лесного разбойника, что он, кажется, и в самом деле был не прочь капитулировать.

Меня подобный поворот событий не устраивал по двум причинам: во-первых, он вряд ли устроил бы Капустина-старшего, который как-никак был моим нанимателем, а во-вторых, полагаться на миролюбие Трофима было чистым безумием. Нужно было срочно спасать ситуацию, которую своей неуверенной игрой загубил Анатолий Витальич. Наша пьеса начинала скатываться в фарс, и следовало как можно скорее возвращать ее в русло высокой трагедии. Простым размахиванием пистолета тут не обойдешься. Здесь требовалась документальная достоверность.

Сделав непроницаемое лицо, я приблизилась к сидящему в кресле Трофиму и бесцеремонно сунула ему в лицо его собственный пистолет, прижав глушителем щеку. Он скосил глаза и, увидев, что мой указательный палец покоится на спусковом крючке, нахмурился.

— Поосторожнее с этой игрушкой, девочка! — сказал он сквозь зубы. — У нее очень мягкий спуск! Как бы не нажить тебе с ней неприятностей!

— Ты говоришь о моих неприятностях? — удивилась я и назидательно заметила: — Тебя ведь предупредили, что разговаривать будешь со мной, что разговор будет серьезным, что это тебе будет предложение, — ты все пропустил мимо ушей… Может быть, у тебя что-то со слухом? Я знаю верное средство…

Не отрывая дула от его щеки, я медленно переместила пистолет чуть выше и, приставив в упор к мочке правого уха, нажала на спуск. Шваркнул негромкий выстрел. Правую мочку словно ветром сдуло. Голова Трофима инстинктивно дернулась, и лицо его мгновенно покрылось смертельной бледностью. Широко раскрытыми глазами он уставился на меня и хрипло выругался. Потом поднес к уху ладонь и недоверчиво ощупал его. Из раны ручьем хлынула кровь.

Я ткнула пахнущее гарью дуло под нос Трофиму и посмотрела ему прямо в глаза. Это был решающий момент — в моем взгляде он должен был отыскать могильную тьму и равнодушие вечности. Такие взгляды мне всегда удавались. Если можно так выразиться, в очах молодой привлекательной женщины они наиболее эффективны, потому что вам начинает казаться, что вы столкнулись с особенно мерзким монстром.

Что-то похожее испытал и Трофим, который почувствовал себя непривычно неуютно. Одно дело — быть хищником, приводящим окружающих в трепет, и совсем другое — переместиться в категорию жертвы, которой походя отстреливают кусочек уха и обещают вечный покой и адские муки.

Трофим не был готов к смерти — я поняла это сразу. Наверное, у него оставалось еще много интересных и неотложных дел на этой грешной земле.

— Убери пушку, — гнусаво проговорил он. — Как я буду звонить?

Я не торопилась. Нежно поглаживая пальцем спусковой крючок, я бросила через плечо:

— Анатолий Витальич! Вы с Чижовым пока погуляйте. А мы закончим наши дела… Кстати, неплохо было бы захватить вам сюда наручники!

Капустин немедленно направился к выходу. Чижов задержался на пороге и сделал мне ободряющий знак рукой. Трофим, не шевелясь, продолжал хмуро созерцать мою руку, сжимающую пистолет. Лицо его оставалось бледным, и это был обнадеживающий признак. Я убрала оружие и передвинула телефон поближе. Не глядя на меня, Трофим снял трубку и набрал номер.

— Это из двадцать пятого, — отрывисто сказал он. — Там мои ребята сидят — пускай Вадим ко мне подымется… Чего не сплю? Не спится! — он положил трубку.

Я бросила ему полотенце и велела вытереть с лица кровь.

— Кресло разверни! — приказала я. — И сядь левым боком к двери. Ухо зажми полотенцем — в случае чего скажешь, что застудил. Смотреть будешь на меня — я встану за шкафом и буду следить за каждым твоим движением. Если мне хоть что-то не понравится — пристрелю обоих!

Трофим молча выполнил все требования. Я спряталась за шкаф, направив ствол пистолета ему в лоб. Раздался короткий стук в дверь.

— Заходи! — сказал Трофим и, едва вошедший переступил порог, быстро прибавил: — Значит, так, Вадим! Бери сейчас всех ребят и езжай на Ключи! Пока наших не найдешь — не возвращайся, понял? Ты все понял, не слышу?! — Он, не поворачивая головы, скосил злые глаза на невидимого мне Вадима.

— Да понял я! — удивленно сказал Вадим. — А тут как же?

— Тут я останусь, — отрезал Трофим.

Подручный его несколько секунд молчал, а потом не совсем уверенно произнес:

— А чего случилось-то?

Лицо Трофима исказилось:

— Не твое собачье дело! Делай, что сказано!

— А где Чапа? — упрямо не отставал Вадим.

— Вышел! — бросил Трофим. — Ну, долго еще будешь базарить?

Вадим замялся:

— Может, это… шеф… Может, одного пацана оставить все-таки? Мало ли что…

Я нахмурилась и отрицательно покачала головой. Трофим с ненавистью посмотрел на меня и гаркнул:

— Вали отсюда! Тебе сказано — бери всех и дуй на Ключи! Тебе что — на лбу записать?!

— Да понял я, — недовольно буркнул подозрительный Вадим и вышел, хлопнув дверью.

Я подождала еще несколько минут, пока с улицы не донесся удаляющийся шум автомобильного мотора, и покинула свое укрытие.

— И откуда только берутся такие стервы? — делано удивился Трофим, с отвращением разглядывая испачканное кровью полотенце. — Таких, как ты, нужно топить в раннем детстве — как котят!

— Твое предложение немного запоздало, — хладнокровно ответила я. — И мне не нравится твой тон. Если ты и дальше будешь им злоупотреблять — я, пожалуй, отстрелю тебе язык.

Трофим опять зажал раненое ухо и тоскливо пробормотал:

— Ну, ничего… Рано или поздно… Ничего, посмотрим…

В номер осторожно заглянул Чижов. Я кивнула ему. Они вошли вместе с Капустиным и выжидательно уставились на меня.

— Принесли, что просила?

Чижов вытащил из кармана наручники.

— Прикрепите нашего друга к трубе, Чижов, — попросила я. — Он все еще социально опасен.

Чижов, ухмыльнувшись, подступил к сидящему в кресле бандиту и защелкнул у него на запястье наручники. Действовал он, естественно, одной рукой и вдобавок был введен в заблуждение покорным видом Трофима. Следствием этого стал довольно неприятный инцидент.

Трофим нехотя поднялся с кресла. Наручник перехватывал его левую руку. Правую, с зажатым полотенцем, он продолжал держать возле уха. Шагнув за Чижовым, он внезапно и резко ударил его по сломанной руке и, когда тот, охнув, согнулся от боли, толкнул его на меня и бросился к двери.

Я поддержала падающего Чижова, но момент был упущен. Трофим, как снаряд, летел к выходу, и, чтобы остановить его, оставалось только стрелять, чего мне совершенно не хотелось делать.

И в это мгновение Капустин совершил, может быть, самый мужественный поступок в своей жизни. Он все это время стоял в стороне с таким отрешенным и меланхолическим видом, что его как участника наших игр никто всерьез не принимал. Трофим, по-моему, вообще его не видел, и это было его трагической ошибкой.

Все с тем же унылым выражением на лице Капустин вдруг выставил на пути бандита ногу — будто просто менял надоевшую позу, — и Трофим, споткнувшись об нее, со всего размаху грохнулся на пол.

Мы с Чижовым подскочили к нему одновременно. Едва разъяренный Трофим попытался встать на ноги, я с большим удовольствием шарахнула его рукояткой пистолета чуть пониже затылка, а насмерть обиженный Чижов почти одновременно нанес разящий удар в челюсть. Это был нокаут. Глаза Трофима закатились, и он опять рухнул на пол. В соседнем номере проснулись и раздраженно постучали в стену.

Стараясь больше не шуметь, мы втроем отволокли тушу Трофима к батарее парового отопления и приковали его руку к трубе. Оба пистолета я поставила на предохранитель, тщательно протерла и, предварительно вложив поочередно в безвольную пятерню Трофима, положила на середину стола. Если в дело вмешается милиция, то нашим конкурентам будет трудно оспорить, что оружие принадлежит не им.

Через некоторое время Трофим застонал и открыл мутные глаза. Он безучастно наблюдал, как мы покидаем номер, и не делал никаких попыток освободиться. Я помахала ему ручкой и закрыла дверь.

Мы заперли номер на ключ и пошли по своему маршруту в обратном направлении. Когда мы спустились на первый этаж, Капустин сделал попытку направиться сразу в вестибюль. Но я перехватила его, напомнив, что мы должны появиться в гостинице естественным для приезжих путем — через входную дверь.

— Как вы объясните дежурной свое появление? — спросила я. — Скажете, что прошли сквозь стену?

Он недовольно посмотрел на меня, но покорился. Мы опять вернулись в душевую и через окно вылезли наружу. Невдалеке темнел силуэт знакомого самосвала.

— Нужно захватить с собой Пряжкина, — напомнила я. — Его нельзя оставлять без присмотра.

— Еще скажите, что я должен снять для него номер! — пробурчал Капустин.

— Разумеется! — подхватила я. — Плюс оплатить обратный проезд и расходы на питание. Это теперь наш талисман.

— Обратные билеты у нас уже есть, — сказал сквозь зубы Капустин. — Что, прикажете брать для него отдельное место?

— Но вы же, наверно, опять забронировали купе целиком? Значит, свободное место у нас есть!

Капустин был вынужден согласиться, хотя этот простой факт поразил его в самое сердце. Удивительно, как люди не видят очевидных вещей, если категорически не хотят их видеть.

Мы заглянули в кабину самосвала и разбудили Пряжкина. Он спал, закутавшись с головой в плащ и прижавшись к хозяину машины, точно к любимой девушке. Разбуженный, он долго смотрел на нас очумелыми глазами и никак не мог узнать.

— Собирайтесь, — скомандовала я. — Вспомните нас по дороге!

— А к-куда м-мы пойдем? — дрожа от холода, спросил он, все-таки приходя в себя.

— В гостиницу, — невозмутимо сообщил Чижов. — Или вам больше нравится спать в самосвале?

— Н-нет, здесь о-очень х-холодно… — совершенно серьезно ответил Пряжкин, выползая из кабины.

— Не забудьте расплатиться с водителем, — напомнила я Капустину. — Представляете, в каком недоумении он проснется? Деньги будут ему очень кстати.

Капустин нахмурился, но достал из кармана бумажник.

— Хватит с него, — сказал он, отсчитывая две сотенные бумажки и вкладывая их в карман шоферского ватника. Его и без того нелегкий характер портился буквально на глазах.

— Ну что ж, пойдемте в гостиницу, — сказала я. — Зарегистрируемся как порядочные люди.

Часы уже показывали половину четвертого. Для порядочных людей было, пожалуй, рановато. В этот час выходят на промысел домушники. Моряки называют это время, кажется, «собачьей вахтой».

Вид у нас был самый непрезентабельный. Мы были перепачканы в пыли и забрызганы до колен грязью. У Капустина были порваны плащ и брюки. На лбу у него синел кровоподтек от удара о ветровое стекло. Распухшая рука Чижова была замотана почерневшим махрящимся бинтом. Я не говорю уже о Пряжкине, который выглядел так, словно он побывал в машине для мусора.

И все-таки именно Пряжкину я поручила войти в гостиницу первым. К нему там уже привыкли, а мы находились не в том положении, чтобы пренебрегать элементарными мерами предосторожности. Пряжкин безо всякого удовольствия выслушал меня, но возразить не посмел и понуро поплелся на крыльцо.

Скатился он оттуда неожиданно бодро и в величайшем возбуждении подскочил к нам.

— Там — сидит! — задыхаясь, сообщил он. Единственный зрячий глаз его дико вращался. — Никого нет, а один сидит!

Мы переглянулись. Я осторожно поднялась на крыльцо и сквозь стекло вестибюля действительно увидела рыжего детину, который, широко расставив ноги, сидел в низком кресле и клевал носом. Подозрительный Вадим все-таки оставил в гостинице одного человека!

— Надо от него избавиться, — озабоченно сказала я. — Иначе неприятности будут расти, как снежный ком!

— Куда же его, такого толстого, девать? — спросил Чижов, неслышно подходя сзади.

— Куда-нибудь подальше, — предложила я и в этот момент вспомнила о Леснове.

Глава 7

Капустин наотрез отказался уговаривать Леснова в одиночку, и мне пришлось его сопровождать. Ночной холод и время сделали свое дело — шофера удалось разбудить довольно быстро. Он дико посмотрел на нас и поинтересовался, кто мы такие.

— Что-то я таких в Ключах не припомню, — ворчливо сказал он.

— А мы сейчас вовсе и не в Ключах, мы в Коряжске, — разъяснила я. Он долго думал, пытаясь связать в памяти разорванную цепь времен, но потом оставил эти попытки.

— И чего надо? — подозрительно спросил он.

Я протянула Капустину раскрытую ладонь. Он немного помялся и со вздохом все-таки положил в нее деньги. Я показала деньги Леснову.

— Одного человека до окраины подбросить надо, — деловито сказала я. — Высадишь — и свободен. Одно только условие: он захочет раньше сойти — не выпускать. Улавливаешь?

— От Леснова не уйдешь, — сказал водитель. — Куда ехать?

— Он покажет, — кивнула я на Капустина и вернулась ко входу в гостиницу.

Чижов с Пряжкиным скучали возле крыльца. Друг на друга они старались не смотреть. Мое появление они встретили с облегчением.

— Сейчас подъедет машина, — коротко сообщила я. — Пряжкин зайдет в вестибюль. Вернется он, думаю, в сопровождении этого типа. Мы с вами, Чижов, его здесь встречаем и сажаем в транспорт.

Чижов кивнул.

— Я не хочу туда идти, — неожиданно заупрямился Пряжкин.

— У вас нет выбора, — заметила я.

Пряжкин обреченно посмотрел на меня и поплелся в гостиницу. Когда он открывал тяжелую дверь, из-за угла, фырча и дребезжа, выкатился самосвал. Ослепив нас светом фар, он затормозил возле самого крыльца. Детина, дремавший в вестибюле, встревоженно поднял голову.

Унылая фигура в голубом плаще на этот раз не заинтересовала бандита. Он попытался изнутри через стекло рассмотреть подъехавший автомобиль, но это ему не удалось. Торопливым шагом, переваливаясь на ходу, как моряк, он направился к дверям. Пряжкин, оставшийся без внимания, растерянно топтался у порога.

Я кивнула Чижову, и мы быстро взбежали по ступенькам. Едва дверь отворилась и коренастая накачанная фигура возникла на пороге, я нанесла парню концом зонта разящий удар в пах. Признаюсь, у меня было искушение нажать перед этим потайную кнопку, но я все-таки удержалась.

Едва громила с негромким стоном наклонился, я ухватила его за воротник и, придав ускорение, сбросила со ступенек прямо на молниеносный кулак Чижова.

Все было кончено в одно мгновение. Грозный качок лежал на асфальте, бессильно раскинув толстые ноги в широченных штанах и грязных адидасовских кроссовках. Я быстро обыскала его. Под мышкой у парня, как водится, обнаружилась кобура с пистолетом Макарова и запасная обойма. Я разрядила пистолет и забросила обе обоймы подальше в кусты.

Из кабины самосвала одновременно выскочили Леснов и Капустин. Шофер, взлохмаченный и угрюмый, подошел ближе и, сунув руки в карманы ватника, скептически посмотрел на лежащее у его ног тело.

— И куда же я его повезу? — неприязненно спросил он. — Он меня двумя пальцами задушит. Не, не повезу я его!

Я расстегнула брючный ремень отморозка и выдернула его из петель. Надежно связав ремнем запястья качка, я обернулась к Леснову:

— А теперь повезешь?

Он замялся и оглядел наши напряженные лица.

— Ноги бы еще… — неуверенно произнес он.

— Да как ты его тогда из кабины-то вытащишь! — рассердился Чижов. — У тебя пупок развяжется! А так он сам выпрыгнет — милое дело!

Леснов колебался.

— Добавить бы надо! — сказал он просительно. — За вредность…

— Дайте ему еще сотню, Капустин! И пусть проваливает!

Капустин скрипнул зубами и полез за бумажником. Получив сотню, шофер немного успокоился и даже принял участие в погрузке безжизненного тела. Мы усадили парня на сиденье и захлопнули дверцу.

— До окраины! — предупредила я Леснова. — А то — гляди у меня!

— Не сомневайтесь! — успокоил меня водитель.

Отморозок все еще был без сознания, и Леснов почувствовал себя гораздо увереннее.

— Ну и ударчик у вас, Чижов! — с уважением заметила я. — Неужели после семьдесят девятого никаких медалей?

— Да, сила удара у меня есть, — скромно ответил Чижов. — Но в нашем деле скорость реакции нужна. А новая поросль подоспела — прыткие ребята, юркие… Оттеснили…

Заглушив его слова, заревел мотор самосвала, и Леснов погнал свою грохочущую колесницу прочь, торопясь побыстрее достичь вожделенной окраины.

— Пойдемте вселяться! — нетерпеливо сказал Капустин. — Я надеюсь, нас там больше никто не караулит?

Мы поднялись по ступенькам и вошли в холл. Дежурная администраторша с миловидным заспанным лицом и с белым перышком от подушки, нечаянно застрявшим в ее каштановых волосах, вяло препиралась с облокотившимся о стойку Пряжкиным.

— Меня не хотят вселять, — сообщил Пряжкин.

— Меня это не удивляет, — сказала я и поинтересовалась у администраторши: — Но нас-то вы, думаю, не откажетесь разместить?

Она подозрительно посмотрела на нас и, борясь с зевотой, сказала:

— Порядочные люди днем поселяются!

Ее представление о порядочных людях, оказывается, во многом совпадало с моим. Однако Капустин придерживался другого мнения. Когда в поле его зрения не было бойцов криминального фронта, привычные амбиции немедленно оживали в нем. Вот и теперь, властным и нетерпеливым жестом выложив на стойку документы, он категорически заявил:

— Для нас должны быть забронированы номера. Потрудитесь, уважаемая, оформить нас побыстрее… И потом, имейте в виду, что в шесть часов ко мне по делам службы должен прийти человек — проводите его в мой номер, договорились?

Дежурная лениво раскрыла его паспорт, полистала и юмористически заметила, что господина Капустина ищут уже с вечера.

— Их тут была целая толпа, — сказала она. — Которые вами интересуются. Страшные с виду такие. Не местные, видать. Но ничего, вели себя тихо. Двое в двадцать пятый заселились, а остальные попросили разрешения здесь посидеть… Вы их еще не видели?

Капустин недовольно тряхнул головой:

— Повторяю, уважаемая, ко мне должен прийти один человек. Один! Вовсе не страшный. Обыкновенный приличный человек. Он спросит мою фамилию, а вы назовете мой номер. Никто больше в этом городе не имеет ко мне ни малейшего отношения! Попрошу это запомнить.

Он говорил чересчур раздраженным тоном, явно недовольный собой. Не сомневаюсь, что в его багаже был загодя припасен подарок для администратора, и вообще сценарий этого разговора должен был быть совершенно иным. Но теперь все пошло прахом, и Анатолий Витальич был раздосадован до крайности.

Желая смягчить впечатление, вызванное его резким тоном, и расположить к нам миловидную администраторшу, я сказала со вздохом:

— Вы знаете, девушка, мы по дороге попали в такую аварию! Шофер, представьте, — насмерть, а мы отделались ушибами и легким испугом. Но пришлось добираться пешком, и все мы очень устали…

Дежурная ахнула и широко раскрыла глаза.

— Да что вы говорите! — воскликнула она. — Насмерть! Как страшно! Где же это?

— На трассе между Ключами и Коряжском, — не моргнув глазом, сказала я.

— Там все время бьются! — убежденно заявила администраторша. — Особенно когда шары зальют и гонят, как бешеные… И вы, что же, бедненькие, все время пешком?

Я скромно кивнула.

— Надо же! — вздохнула она. — А идти нужно! В командировке ведь… Сейчас с работой туго. У нас вот тоже — с температурой, а бежишь на работу… А куда денешься — вон их сколько вокруг, молодых без работы…

— Можно ключи? — нетерпеливо сказал Капустин.

Она взглянула на него сочувственным взглядом — еще бы, в аварии он особенно пострадал — и положила на стойку ключи.

— Ваш шестнадцатый, — сказала она. — Двухместный. На двоих, значит, с товарищем Чижовым… А у девушки восемнадцатый. Рядом.

За спиной у меня кто-то жалобно пискнул. Я обернулась — забытый всеми Пряжкин смотрел на меня тоскливым взглядом.

— А вот этого товарища как бы заселить? — небрежно спросила я. — Он, кажется, тоже попал в аварию…

Администраторша смерила Пряжкина ироническим взглядом и сказала:

— Этот товарищ тут с вечера отирается… Его давешние ребята два раза на улицу выставляли. Я уже хотела милицию вызывать, но они отговорили, сказали, что сами справятся… А он опять, вишь, тащится. А по одежке видать — приличный когда-то был человек. Вот что она, водка-то, делает!

— И все-таки, — настойчиво повторила я, — нельзя ли его куда-нибудь?

— Да куда же его? — удивилась дежурная. — У него же ни денег, ни документов. Да и номеров у меня теперь свободных нет. Последний двадцать пятый заселили.

— Ну, тогда вот что, — решительно сказала я. — Пускай он в моем номере отогреется, а я тут в вестибюле посижу…

Капустин презрительно сморщил нос и, демонстративно повернувшись к Пряжкину спиной, внушительно сказал мне:

— Евгения Максимовна, вы с ума сошли!

— Анатолий Витальич, — вполголоса ответила я. — Это моя работа. Вы уверены, что никто сюда не вернется до прихода курьера? Вы уверены, что его не перехватят у входа? Вы уверены, что Пряжкина можно оставлять без присмотра?

— Делайте, что хотите, — сказал Капустин и пошел в номер, размахивая ключами.

Чижов задержался, чтобы спросить:

— Может быть, мне побыть тут с вами? У нас на пару неплохо получается…

— Не стоит, — ответила я с улыбкой. — Сейчас в этом нет необходимости. Лучше спрячьте подальше Пряжкина. И не забудьте забрать из душевой чемодан!

— Обязательно, — успокоил он меня и, подмигнув, сказал: — Спокойного дежурства!

Мы остались с администраторшей вдвоем. Она посмотрела на меня жалостливым взглядом и предложила:

— Знаешь, девушка, ступай-ка тогда во-он в ту маленькую комнатку. Там у меня лежанка — отдохнешь хоть маленько… А то, надо же, пешком столько километров!

— Давайте сделаем по-другому, — предложила я. — Все равно я сейчас не засну. Давайте я за вас тут посижу, а вы отдыхайте. Если что — я вас разбужу.

Она неуверенно на меня посмотрела.

— Ну, если так… — сказала она и доверительно сообщила: — Я ведь вообще-то на рынке еще подрабатываю. Отдежурю — и на рынок… А что поделаешь, если кушать хочется! Ну, так я пойду тогда? У нас тут по ночам вообще-то спокойно…

Она с видимым облегчением удалилась в свою каморку, и я осталась одна. Вестибюль, залитый электрическим светом, был пуст и тих. За черными стеклами фасада шумели высокие деревья — поднимался ветер. Я подошла поближе и выглянула на улицу. Погода ухудшилась. Небо было затянуто тучами. Снаружи на стекло липли редкие сухие снежинки.

Я вернулась и уселась за стойку на место дежурной. Кварцевые часы на стене показывали четыре. От тишины звенело в ушах. От нечего делать я проверила свои карманы и обнаружила в плаще шокер, о котором совершенно забыла, предпочитая прибегать к помощи сокрушительного чижовского кулака. У нас с ним действительно получалась неплохая пара, но сейчас эта маленькая электрическая штучка была весьма кстати. И еще в кармане у меня лежал ключ от злосчастного двадцать пятого номера.

Прошел час. Ветер на улице усиливался, и уже настоящий снегопад заплясал за стеклами вестибюля. Я представила себе, как преобразятся утром дома и улицы, запорошенные чистым белым снегом, и у меня стало необыкновенно хорошо на душе. Первый снегопад всегда возвращает моим ощущениям чуть-чуть детской свежести и трогательности. Но с каждым годом, увы, это «чуть-чуть» становится все меньше и меньше…

Примерно в двадцать минут шестого возле крыльца мелькнула какая-то фигура. Пока я пыталась сообразить, кто это может быть, дверь распахнулась, и в гостиницу вбежал человек.

С первого взгляда было ясно, что это тот самый «бычок», которого мы с Чижовым около часа назад завалили у крыльца. Окинув беглым взглядом вестибюль и, кажется, не узнав меня, он бросился вверх по лестнице. Его волосы и плечи были присыпаны снежком, а нос посинел — видимо, с окраин ему пришлось добираться пешком.

— Молодой человек! — окликнула я.

Он на бегу обернулся и недовольно выругался.

— Если вы в двадцать пятый — так там никого нет! — добродушно сказала я. — Вот ключ!

«Бычок» затормозил и, тупо поглядев на меня, спросил:

— Как это — никого нет? Где они могут быть?

— А они съехали, — невинно сообщила я.

— Ну ни хрена себе! — ошарашенно сказал парень, невольно делая шаг вниз по лестнице. — И ничего, что ль, не сказали, в натуре? А пацаны на джипе приезжали?

— А как же! — откликнулась я. — Подъехали с полчаса назад, все погрузились и уехали.

— Ну ни хрена себе! — повторил парень, пораженный моей фантазией до глубины души. — А мне-то чего теперь делать?

— А вам они записочку оставили, — услужливо сказала я. — Там, в номере. Пойдемте, я вам открою.

Он без звука поплелся за мной, все еще не в силах прийти в себя после сногсшибательного известия. Мы поднялись на второй этаж и остановились перед двадцать пятым номером. Здесь мы впервые внимательно посмотрели друг на друга. У парня под левой скулой лиловел внушительных размеров фингал, придававший ему задиристый и слегка печальный вид.

— Сменилась, что ль? — мрачно спросил он меня. — Вроде другая была… А вообще, я тебя где-то видел…

— Меня по телевизору показывали, — не моргнув глазом, ответила я. — В программе ОРТ.

Я открыла ключом дверь и предупредительно уступила «бычку» дорогу. Он шагнул в комнату и издал возглас удивления. Я немедленно воспользовалась шокером, и парень с грохотом повалился на пол. В соседнем номере проснулись и заколошматили в стену. Не теряя времени, я сорвала с кровати простыню и, свернув ее в жгут, связала отморозка по рукам и ногам. Трофим, прикованный к батарее, с любопытством наблюдал за моими действиями.

— Ловко у тебя получается, — сдержанно похвалил он. — Недооценил я тебя. Ты в спецназе работаешь, что ли?

— Сейчас я работаю на Капустина, — бросила я через плечо. — И это сильно повышает его шансы.

Трофим кивнул на своего бойца, неподвижное тело которого я с трудом задвинула под кровать, и почти равнодушно осведомился:

— А это чудо откуда? Что, ребята уже вернулись?

— Не вернулись, не радуйся. А этого твой Вадим все-таки оставил на стреме. Настырный он у тебя, Вадим этот!

Трофим кивнул.

— Вадим с головой, — согласился он, — а вот оставил дурака!

Неожиданно в дверь постучали. Держа наготове шокер, я чуть-чуть приоткрыла дверь. Передо мной в трусах и майке, встрепанный и разгневанный, стоял жилец из соседнего номера.

— До каких пор! — выкрикнул он высоким противным голосом. — До каких, я спрашиваю, пор будет продолжаться этот бардак? Я не спал всю ночь! Я обращусь к администрации гостиницы, в конце концов! Пусть вас выселяют! Это безобразие! — и он взволнованно поправил на носу большие роговые очки.

Я посмотрела на него с сожалением и сказала низким грудным голосом:

— Мужчина! Как вам не стыдно! Лезть в номер к незнакомой даме — в одних трусах! Я этого так не оставлю. Я немедленно сама иду к директору гостиницы и выясняю ваши координаты. Завтра же я напишу жалобу на ваше производство. Пусть знают, как славно вы проводите время в командировках!

Мужчина в неглиже побледнел. Он лихорадочно схватился за очки, за трусы, беспомощно открыл рот, но не нашелся, что сказать, а когда я холодно обронила: «Скройтесь с моих глаз!», тотчас пропал.

Я осторожно прикрыла дверь и задумчиво посмотрела на Трофима. В двадцать пятом номере скопилось уже достаточно взрывоопасного материала, своего рода радиоактивного элемента. И кто мог сказать, когда начнется цепная реакция? Конечно, Трофиму было невыгодно поднимать шум — это неизбежно привело бы к вызову милиции и довольно щекотливому разбирательству. Но и упускать нас ему тоже не хотелось. Вопрос был в том, когда вернутся его основные силы, и наши с ним желания в этом плане были диаметрально противоположны.

— Я хочу в туалет, — вдруг мрачно заявил Трофим.

Видимо, он решил форсировать события, не желая полагаться на волю слепого случая.

— Все чего-то хотят, — философски заметила я. — Я, например, хочу «Мерседес», но…

— При чем тут «Мерседес»! — возмутился Трофим. — У меня естественная потребность!

— Тем более, — все тем же резонерским тоном продолжила я. — Мы живем пока не в коммунистическом обществе, где будут удовлетворяться любые потребности человека…

— Ну ты и сука! — с бессильной злобой произнес Трофим. — Смотри, ох ты и пожалеешь!

Я пожала плечами и удалилась, тщательно, на два оборота, заперев дверь.

За время моего отсутствия ничего существенного не произошло. На мраморном полу подсыхали следы незадачливого качка. За окном летел снег. Часы показывали без десяти шесть. Дежурная спала в своей комнатке мертвым сном.

Я опять уселась на ее место и принялась ждать. Последние минуты, как обычно, казались непомерно долгими. Наконец раздался негромкий щелчок кварцевых часов, стрелки на циферблате вытянулись в одну прямую линию, послышался шум открываемой двери, и в гостиницу вошел курьер.

Глава 8

Он быстрым и подозрительным взглядом осмотрел вестибюль, снял с головы кепку и, деловито похлопав об колено, стряхнул с нее снег. Потом он приблизился к стойке и поздоровался — невнятно и нетерпеливо. У него были неприятные, глубоко посаженные глаза и заурядное лицо. Одет он был как-то серо и обыкновенно. В левой руке он держал объемистый портфель с потускневшими застежками — вытертый и порыжевший от времени. В таком портфеле на первый взгляд ничего более ценного, чем мочалка и кальсоны, быть не могло.

Наклонившись над стойкой, мужчина негромко и буднично задал вопрос, которого я давно ждала. Его интересовало, не проживает ли в гостинице господин Капустин из Тарасова.

— Проживает, — уверенно сказала я. — Он вас ждет. Пойдемте, я провожу.

Взгляд курьера опять сделался подозрительным.

— Спасибо. Вы скажите номер — я сам его разыщу.

— У меня инструкции, — непреклонно сказала я. — Никому не сообщать номер господина Капустина.

Мужчина немного подумал.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Пойдемте.

Он предусмотрительно пропустил меня вперед, а правую руку сунул в карман своего черного, плохо пошитого плаща. Мысленно я похвалила его за предусмотрительность.

В дверь шестнадцатого номера я постучалась тем же стуком, каким мы пользовались еще в поезде. Мне открыл Чижов. Из глубины комнаты уже шел Капустин, взволнованный, но повеселевший.

— Прошу! — произнес он и, заметив, что гость озабоченно косится в мою сторону, успокаивающе добавил: — Не волнуйтесь, это все наши люди!

— Здравствуйте! — тускло произнес курьер и осведомился: — Мама здорова?

— Еще не совсем! — торопливо отозвался Капустин. — Почки еще беспокоят.

— Попробуйте бром! — заключил этот бессмысленный диалог гость и тем же тоном добавил: — Зовите меня Стасом.

Оказывается, у них был предусмотрен и пароль. Бдительный Капустин не сообщил мне об этом — каков конспиратор!

— Итак, приступим! — сказал он. — Время у нас крайне ограничено.

Стас кивнул и, поставив на стол портфель, открыл его. Из недр портфеля он достал металлическую коробку и вдвоем с Капустиным отошел в сторону, чтобы показать драгоценный товар.

Я деликатно отвернулась. В конце концов, мне совсем не обязательно было созерцать предмет многих вожделений. На любом допросе я с чистой совестью смогу заявить, что и в глаза не видела никаких алмазов.

— Ну, что? — шепнул мне Чижов.

— Наш с вами крестник вернулся, — тоже шепотом ответила я. — Уложила его в двадцать пятом номере отдыхать.

Чижов с веселым изумлением поднял брови.

— Отлично! — послышался бодрый голос Капустина.

Он с треском закрыл металлическую коробку и, крепко сжимая ее в руках, в каком-то лихорадочном возбуждении прошелся по комнате. На лице его появилось нездоровое отсутствующее выражение.

— Время! — напомнил ему курьер.

— Ах да! — сказал Капустин и, бережно положив коробку на койку, поставил на стол стальной чемоданчик.

Широким жестом он открыл его и обернулся к Стасу. На лице у того не дрогнул ни один мускул. Он равнодушно заглянул в чемоданчик, удовлетворенно кивнул и стал перекладывать пачки денег, одну за другой, в свой видавший виды баул. Покончив с этим, он прикрыл деньги куском мешковины и захлопнул портфель.

— Все в порядке, — объявил он и, впившись в партнера колючим взглядом, спросил: — У вас есть какие-то вопросы?

— Меня просили передать, — с видимым сожалением произнес Капустин, — что ввиду некоторых обстоятельств мы будем вынуждены прервать наши с вами контакты на неопределенный срок…

— Мы примем это к сведению, — безо всякого выражения сказал курьер.

Он взял портфель и, кивнув нам на прощанье, быстрыми шагами направился к выходу.

— Провожать не надо, — бросил он на ходу. — Я уйду один.

Едва за ним закрылась дверь, Капустин подскочил к заветной коробочке и с величайшей бережностью поместил ее в стальной чемоданчик. Он был так увлечен, что, позабыв про бдительность, позволил мне без труда запомнить секретный шифр, который он набирал.

Ему очень не хотелось выпускать из рук чемоданчик, но благоразумие все-таки взяло верх, и он отправил свое сокровище на дно моего чемодана, с которым и сел, чуть ли не в обнимку, на кровать.

— Нам нужно уходить, — напомнила я.

Капустин, спохватившись, вскочил, посмотрел на часы и принялся собираться.

— Евгения Максимовна, — попросил он. — Вот вам деньги, расплатитесь, пожалуйста, за гостиницу! Мне как-то не хочется вступать сейчас ни в какие контакты!

— Хорошо! — сказала я. — Жду вас в вестибюле. Только не позабудьте Пряжкина!

Дежурная уже проснулась и опять заняла свой пост. Со мной она поздоровалась, как родная, и выразила сожаление по поводу нашего скорого отъезда.

— Только приехали, а уже назад, — сказала она. — Странные теперь командированные пошли. Чего, спрашивается, приезжали-то?

— А кто его знает, — туманно пояснила я. — Начальству виднее. Вот, кстати, ключик от двадцать пятого. Ребята погулять вышли, а ключик, значит, мне сдали…

— Господи, — вздохнула дежурная. — Погулять! В эдакий час, в эдакую погоду! Сколько я здесь работаю, а у командированных вечно все не как у людей!

Я хотела ей ответить, но тут же прикусила язык. Пальцы мои инстинктивно стиснули рукоятку зонта, а мышцы напряглись. С улицы донесся негодующий рев мотора, и слепящий свет галогенных ламп полоснул по стеклу. Красный джип, на разгоряченном капоте которого таял снежок, с визгом затормозил у крыльца. Из него выскочили два крепких парня в кожанках, ворвались в гостиницу и опрометью бросились по лестнице на второй этаж.

Одновременно с ними из-за поворота коридора наконец появились Капустин, Чижов и Пряжкин. Я сделала страшное лицо и, не говоря ни слова, пошла к выходу. Мужчины растерянно посмотрели мне вслед, но затем, что-то сообразив, бросились догонять.

Холодный колючий ветер ударил мне в лицо и запорошил глаза снежной крупой. Я оглянулась на своих спутников. Времени у нас было в обрез — ровно столько, сколько будет длиться диалог между подозрительным Вадимом и запертым в номере главарем. Надо было уносить ноги.

Рассчитывать на городской транспорт в такой час и в таком захолустье было неосмотрительно. Тем более имея на хвосте такую чудо-машину, как джип. И я решила рискнуть, совместив приятное с полезным.

В качестве привычного раздражителя я отправила вперед многострадального Пряжкина. Он должен был отвлечь водителя стандартной просьбой о табаке.

Лицо водителя спозаранку казалось особенно неприветливым и даже угрожающим. Он был погружен в невеселые думы и не сразу заметил появившегося рядом Пряжкина. Тому пришлось даже робко постучать по стеклу.

Узрев Пряжкина, трофимовский боец превзошел все мои ожидания. Он оживился, рывком распахнул дверцу и мгновенно соскочил на запорошенный первым снегом асфальт.

— Это опять ты! — торжествующе прорычал он, хватая Пряжкина за грудки и на полметра отрывая от земли.

Он был в том состоянии, когда человек, устав копить в себе отрицательные эмоции, пытается разрядиться в интенсивных физических упражнениях. Лицо Пряжкина исказилось от ужаса.

Я шагнула вперед и, взмахнув рукой, ударила водителя ребром ладони по сонной артерии. Он захрипел и разжал руки. Тут как тут перед ним явился великолепный Чижов, без замаха и смачно исполнивший свой коронный удар правой. Раздался глухой шлепок, и водила лениво отвалился, точно насосавшийся крови клещ.

Дальше мы действовали не сговариваясь. Капустин, швырнув чемодан на заднее сиденье, прыгнул за руль. Чижов подхватил оторопевшего Пряжкина и втолкнул в машину. Мы расселись и стартовали.

Мы еще успели заметить суматоху, возникшую в вестибюле, и, чуть позже — в зеркале заднего вида — фигуру Вадима, выбежавшего на крыльцо. Он размахивал руками и, наверное, слал нам проклятья, но мы их уже не слышали.

Мы выехали на центральные улицы. Город, оказывается, уже просыпался — к автобусным остановкам подтягивался народ, снег на асфальте был испещрен цепочками свежих следов, первые автомобили выбрасывали в чистый морозный воздух облачка сизого дыма, вспыхнувшие окна в домах источали ленивый желтый свет. Небо побледнело и сделалось жемчужно-серого цвета.

— Интересно, — прервал молчание Чижов. — У нас дома тоже снег?

— Ну! — неодобрительно откликнулся Капустин. — У нас — рано. Да и этот-то наверняка растает!

— Не скажи! — глубокомысленно заметил Чижов.

Их рассуждения о погоде были лишь прикрытием того беспокойства, что терзало нас всех, — успеем ли? Я решила перевести разговор с отвлеченных тем на более конкретные:

— На какой поезд у нас билеты, Анатолий Витальич, и во сколько отправление?

— На челябинский, в семь пятнадцать, — нахмурившись, ответил он.

Как все мужчины, он не любил, когда ему напоминали о проблеме, требующей неотложного решения. Но мне нужно было выяснить все обстоятельства.

— Нашим конкурентам известно, что мы отбываем этим поездом?

— Вряд ли, — неохотно ответил Капустин. — Но сейчас это будет легче выяснить.

— А конечная точка маршрута известна?

— Вот это уж точно нет! — с гордостью сказал Капустин. — Об этом знаем только мы с братом. Да вот теперь вы.

— Все полегче, — заключила я. — И все-таки не будем расслабляться.

— Я уже забыл, что это слово вообще означает, — хмуро заметил Капустин. — И когда последний раз ел — тоже забыл.

— Да, пожрать бы не мешало, — поддержал Чижов и виновато прибавил: — Хотя мне, честно говоря, что-то и не очень хочется… Похоже, температурка у меня… И рука ноет — сил нет!

Я сочувственно посмотрела на него.

— Да, скверно. К хирургу вам надо…

Он улыбнулся:

— Да ладно! Переживу. И не такое случалось.

Впереди показалось старенькое здание вокзала. Небольшая привокзальная площадь была почти пуста — два-три легковых автомобиля, припаркованных в сторонке, да милицейский «УАЗ», медленно выписывающий круги по белоснежной поверхности. Я предложила остановиться за квартал до вокзала и спрятать джип в каком-нибудь дворе. Чижов меня поддержал.

— Чтобы не мозолить глаза! — сказал он.

— И вообще, предлагаю на вокзале разделиться, — сказала я. — Вид у нас, когда мы все вместе… как бы это сказать… слишком броский! Я возьму чемодан и сяду на поезд первой.

— Почему это вы возьмете чемодан?! — ревниво спросил Капустин.

— Потому что я лучше всех сохранилась, — невозмутимо ответила я. — Железнодорожная милиция в таких городках особенно бдительна по отношению к бомжам. Что вы будете объяснять, если вас попросят открыть чемодан?

Капустин зло посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мы загнали джип под арку пятиэтажного дома и пешком отправились на вокзал. Капустин все-таки расстался с чемоданом, но посматривал на меня с таким подозрением, будто ожидал моего скорого и неминуемого бегства.

До отхода челябинского поезда оставалось десять минут. Он уже стоял на первом пути. Проводники в форменных шинелях весело топтались на перроне, с удовлетворением разглядывая лежащий повсюду снег.

Я взяла у Капустина билет и отправилась на посадку в двенадцатый вагон. Кроме обычной предосторожности, у меня имелась и еще одна причина попасть в купе первой. Но об этом мне не хотелось распространяться.

Вскоре ко мне присоединились и остальные. Сначала появился Капустин, которому я тут же сообщила, что стальной чемоданчик теперь в полном его распоряжении и находится под нижней полкой. У него наверняка возникло искушение проверить, не взяла ли я каким-нибудь образом пару камушков на память, но он ограничился тем, что приподнял полку и убедился, что чемоданчик действительно находится там.

Потом появились Пряжкин с Чижовым, и первый, незамедлительно вскарабкавшись на верхнюю полку, спрятался там и затих. Чижов сел рядом со мной и, положив на колени больную руку, с надеждой спросил:

— Неужели ушли?

Капустин сплюнул через плечо. Я выглянула в окно. Уже совсем рассвело. Начиналось холодное серое утро. Редкие провожающие махали с перрона руками.

Поезд тронулся незаметно. Слегка качнулся вагон, и чуть сдвинулось здание вокзала. Провожающие отступили и медленно потянулись вслед за поездом, вглядываясь в окна.

Капустин ожил и радостно потер ладони. Я пожала плечами.

— Может быть, все и позади, но все-таки призываю вас быть осторожнее, — сказала я. — В купе вагона должен кто-то оставаться. Когда я говорю «кто-то», то не имею в виду Пряжкина. Кто-то из нас. И стучаться будем условным стуком. Мало ли что…

— Нет уж, — категорически заявил Капустин, — с меня хватит!

Чижов обернулся ко мне и недоверчиво спросил:

— Вы думаете, они могут нас каким-то образом догнать?

Я опять пожала плечами:

— Почему бы и нет?

Глава 9

Мы проехали Ключи, потом Ступино. Никаких происшествий. Убаюканная стуком колес, я задремала, привалившись к стене вагона, и проспала, наверное, часа два.

Потом меня осторожно разбудил Чижов и поинтересовался, не хочу ли я позавтракать. Я подумала и решила, что хочу.

— Мы с Анатолием Витальичем уже, — сообщил Чижов. — Поочередно, конечно. Чтобы вас не беспокоить.

— А Пряжкина вы кормили? — спросила я.

Чижов пожал плечами.

— Ну куда это годится?! — рассердилась я. — Даже животных положено кормить хотя бы раз в день! Пряжкин, слезайте, пойдем с вами в ресторан!

— Спасибо, — прошелестел с верхней полки Пряжкин. — Я лучше здесь… Вы мне, если можно, булочку какую-нибудь…

Окончательно протрезвев, он сделался необыкновенно тих и стеснителен. На мои уговоры он так и не поддался, печально и жалобно выглядывая с верхотуры своим целым глазом.

Я позавтракала в ресторане и, захватив с собой несколько бутербродов для Пряжкина, вернулась в купе. Капустин спал, отвернувшись лицом к стене. Пряжкин, увидев бутерброды, прослезился и принялся тут же жевать, прикрываясь из деликатности рукавом.

Чижов, ловко подтянувшись на локтях, с наслаждением рухнул на верхнюю полку и мечтательно объявил:

— Ну, вот теперь и я задам храпака!

Я заперла дверь купе и села у окна, любуясь горными пейзажами, особенно красивыми теперь, когда зелень хвои и гранитные изломы скал так контрастировали с белизной выпавшего снега.

Незаметно меня опять сморил сон, и некоторое время в нашем купе царила умиротворяющая тишина. Равномерный шум поезда был гармоническим дополнением этой тишины и не мог потревожить наш сон. А потом он неожиданно оборвался, и мы немедленно пробудились.

Хмурый и не вполне проснувшийся Капустин быстро сел и выглянул в окно.

— Что за черт, — хрипло сказал он. — Почему стоим?

Время давно уже перевалило за полдень. За окном было пасмурно. Поезд остановился среди высоких холмов, на склонах которых лежал щедро выпавший снег и росли молодые сосны. Через гряду холмов уходила к горизонту линия высоковольтки. Вокруг не было ни души.

— Ничего не понимаю! — рассердился Капустин.

Мы прислушались. Из коридора в непривычной тишине доносились звуки торопливых шагов и неразборчивые озабоченные голоса.

— Что-то, похоже, случилось, — пробормотал Чижов, свешиваясь с полки.

— Надеюсь, это «что-то» не имеет к нам никакого отношения! — пробурчал Капустин, невольно поглядывая в мою сторону.

По-видимому, он вообразил, что все неожиданности в пути происходят по моему недосмотру. Впрочем, это обычная реакция мужчин на сложности жизни. Обычай этот зародился, наверное, еще в те давние времена, когда появление женщины на корабле считалось плохой приметой. Мужественные бородатые мореходы не желали признавать, что большинство кораблекрушений происходит из-за непомерной гордыни капитана и беспробудного пьянства экипажа.

Впрочем, я тоже надеялась, что задержка в пути вызвана безобидными причинами, и, решив поскорее в этом убедиться, отправилась на поиски проводника.

Искать долго не пришлось — проводник сам шел навстречу в сопровождении начальника поезда — они стучались во все купе и произносили одну и ту же удивительную фразу:

— Господа! Аварийная остановка. Просьба немедленно освободить вагон!

При этих словах у Капустина вытянулось лицо.

— Позвольте, — возмутился он. — То есть как это выйти? Куда выйти? На улице снег, ветер… Почему мы не едем?

Начальник поезда, уставший от объяснений, смерил его злым взглядом и сухо пояснил:

— Из Коряжска пришла радиограмма — срочно эвакуировать всех пассажиров. Поступило сообщение, что в поезде заложена бомба. Ждем оперативную группу, — он не вытерпел и закончил почти криком: — И прошу проявлять сознательность! Мне, что ли, удовольствие здесь торчать?!

Мы были так поражены, что не стали больше задавать никаких вопросов. Железнодорожники пошли дальше, а мы закрылись в купе и устроили совещание.

— Какая бомба! — горячился Капустин. — Какой — то пьяный идиот шутки шутит, а меня в Сызрани ждут! — Тут он осекся и с испугом посмотрел на верхнюю полку, где лежал Пряжкин.

Тот не подавал никаких признаков жизни, и трудно было понять, принял ли он информацию о Сызрани к сведению.

— Бомба не бомба, — рассудительно заметил Чижов, — а ждать нечего. Пока они весь поезд не перетрясут, мы с этого места не сдвинемся. Ничего не поделаешь, судьба!

— Черт побери! В таком случае я останусь здесь! — заявил Капустин. — Это сколько же часов придется на шпалах простоять! Так и до воспаления легких недалеко.

— А вдруг действительно бомба? — подал голос Пряжкин. — Сейчас везде только и слышно — терроризм… Я уж лучше выйду…

— Я тебе выйду! — угрожающе прошипел Капустин. — Я тебя вперед ногами…

— Не надо ругаться, — мягко сказала я. — Вопрос ведь не в том, выходить или не выходить. Вопрос в том, уходить нам отсюда или нет.

Все с недоумением уставились на меня.

— Еще новости! — саркастически воскликнул Капустин. — Куда это мы должны уходить?!

Я не успела ответить — раздался нетерпеливый стук в дверь. Открыв ее, я увидела сердитого, красного как рак проводника.

— Вам особое приглашение? — начал он с места в карьер. — Сказано очистить — выполняйте!

Усталость сказывалась — мне ужасно захотелось ответить этому унтеру так, чтобы он запомнил мой ответ на всю оставшуюся жизнь. Но я сдержалась и даже одарила проводника очаровательной улыбкой.

— Конечно, мы выйдем… — проворковала я. — Только ответьте нам на один вопрос, — для убедительности я пошарила в кармане плаща и, достав оттуда две новенькие десятки, незаметно переложила их в карман железнодорожной тужурки. — На один маленький вопросик…

— Да я что ж, — заметно подобрев, пробормотал он. — Если, конечно, в наших силах…

Я разложила перед ним карту и попросила показать на ней место, где мы находимся. Он наклонился и, внимательно рассмотрев карту, уверенно ткнул пальцем.

— Огромное вам спасибо! — делая большие глаза, сказала я.

— Да не за что! — скромно сказал проводник и, помявшись, добавил: — А очистить все же придется… потому что в распоряжении…

— Очистим — не сомневайтесь. Через пять минут вы нас и не найдете!

Он благосклонно кивнул и пошел ругаться дальше.

Я опять заперла дверь и принялась изучать карту.

— Что вы там смотрите? — не выдержал Капустин. — Карты какие-то, условные стуки… Строите из себя Агату Кристи! Какая вам разница, где мы сейчас находимся?

Я пропустила его болтовню мимо ушей — оказываясь в безопасности, этот человек непременно делался чванлив и груб. Вдобавок он сразу немного глупел. Я уже поняла, что бороться тут бесполезно. Это была какая-то особенность его организма. И потом, я надеялась на скорые положительные перемены, потому что опасность была уже близко.

— Разница очень большая, — спокойно сказала я и придвинула к нему карту. — Вот посмотрите. Наш поезд стоит здесь. А вот, совсем рядом, — автомобильная трасса. Видите, на карте они почти впритык. Думаю, что до нее отсюда не больше получаса ходьбы даже по такой погоде.

— Ну и что? — высокомерно спросил он.

— Дело в том, — внушительно сказала я, стараясь произвести впечатление, — что, как я предполагаю, сообщение о бомбе поступило от наших конкурентов.

Капустин громко фыркнул:

— Бред!

Он посмотрел на Чижова, как бы приглашая его посмеяться над неудачной шуткой. Но тот нахмурился и, подсев ближе, заглянул в карту.

— Гм, действительно, — пробормотал он и посмотрел на часы. — Минут десять уже стоим…

— Ты что, тоже считаешь, что нам в поезд бомбу подложили?! — вспылил Капустин.

— Не бомбу подложили, — терпеливо сказал Чижов, — а под эту марку поезд тормознули. Сами они давно из Коряжска на машине выехали, а одного человечка там оставили, чтобы позвонил. Время примерное рассчитали…

— Я думаю, они будут здесь с минуты на минуту, — серьезно сказала я. — Вот вам и ответ на ваш вопрос — куда уходить. Подальше от поезда.

Капустин обвел нас растерянным взглядом.

— Вы что, и вправду так считаете? — несмело произнес он. — А почему нам не остаться здесь? Тут люди… Они не посмеют…

— Еще как посмеют, Витальич, — решительно возразил Чижов. — Никто и не пикнет. А они — на трассу, и ищи ветра в поле! Оперативники еще когда прибудут!

— А к тому же, — напомнила я, — если мы с ними затеем тут разборку и в дело вмешается милиция, рано или поздно ваш багаж неминуемо подвергнется проверке. Куда ни кинь…

Капустин внезапно побледнел. Во взгляде его появилось кроткое и покорное выражение.

— Тогда пойдемте, — сказал он, вставая. — Только… — Он не договорил, махнул рукой, вытащил из-под сиденья кейс и вышел из купе.

На заснеженной насыпи возле железнодорожного полотна собрались уже почти все пассажиры. Все были раздражены и напуганы. Мужчины ругались. Где-то плакал ребенок. Начальник поезда, багровый как свекла, срывал голос, в сотый раз объясняя, что это не его штучки и он сам страдает не меньше других.

— В какой стороне шоссе? — деловито спросил Чижов.

Я осмотрелась. В расселине между двумя холмами метрах в двухстах от места, где мы стояли, по неглубокому снегу двигалась цепочка людей. Они шли как раз со стороны автотрассы. Я махнула в их сторону рукой.

— Во-он в той, — сказала я Чижову. — Откуда сейчас тащатся наши друзья.

— Эх, черт! — вырвалось у него. — Витальич, отрываться надо!

Капустин тоскливо оглядел заснеженные холмы.

— Ну куда? Куда мы пойдем?! — плачущим голосом воскликнул он.

— Придется перебраться через холм, — сурово сказала я. — Там выйдем на трассу и на попутках доедем до следующей станции. Не станут же они тормозить все поезда подряд!

— А если они нас догонят? — с ужасом произнес Капустин.

— Если не будем трепаться, — ответила я, — а пойдем прямо сейчас — не догонят.

Капустин сник, но опять был вынужден покориться. Встреча с Трофимом пугала его больше, чем прогулка по зимнему лесу. Стараясь не привлекать внимания, мы спустились с насыпи и скрылись в молодых посадках, тянувшихся вдоль железной дороги.

Вскоре я поняла, что положение наше гораздо хуже, чем казалось. Капустин, вероятно, уже давно отвык от пеших прогулок, а марш по пересеченной местности, покрытой участками неглубокого мокрого снега, вообще оказался для него непосильной задачей. Он побледнел и запыхался. Через каждые пять минут он останавливался, чтобы вытряхнуть из башмаков снег, и беззвучно ругался.

Не лучше выглядел и Пряжкин. Алкоголь, стрессы и бессонные ночи вымотали его до предела. Он плелся в хвосте нашей маленькой колонны и поминутно хватался за сердце. Чижов, несмотря на нездоровье, держался молодцом. Вдвоем с ним мы без труда ушли бы от погони. Но дело было не в нас, и поэтому скорость была черепашьей. Мы едва начали подниматься на холм, когда преследователи смешались с толпой у поезда. Скрываясь за кронами молодых сосен, мы могли рассчитывать на то, что наш маневр останется незамеченным, однако мы понимали, что у наших аутсайдеров уже не осталось сил ни на какую маскировку. На середине холма Капустин уронил на снег чемоданчик и обреченно сел на него, блуждая по сторонам абсолютно бессмысленным взором.

— Все! — сказал он, с трудом выталкивая из себя слова. — Не могу больше! Гори все синим огнем!

Мы с Чижовым остановились рядом и стали терпеливо ждать. Бедный Пряжкин еще карабкался по склону, переползая от сосны к сосне. Брюки на коленях у него были мокрыми от частых падений.

Тем временем внизу произошли перемены. Все те же пять-шесть человек выделились из толпы пассажиров и сгруппировались под насыпью. Какое-то время они неподвижно стояли на месте, а потом вдруг двинулись в сторону холмов. Я поняла, что они нашли наши следы.

Противный холодок скользнул по моей спине. Люди внизу шагали уверенно и неутомимо, все ближе и ближе подбираясь к подножию холма. Уже можно было определенно различить черные кожанки и стриженые головы.

— Да-а, дело дрянь! — протянул Чижов. — А у меня один патрон…

Пряжкин дополз до нас и беззастенчиво рухнул животом на мерзлую землю. Капустин сипло кашлял и сплевывал на землю тягучую слюну.

— С ними мы не уйдем, — заключил Чижов.

— А без них — какой смысл? — пожала я плечами.

Мы посмотрели вниз. Преследователи, задрав головы, некоторое время изучали поверхность холма, а потом, видимо заметив нас, рассыпались цепочкой и начали подниматься.

Я наклонилась к Капустину и негромко поинтересовалась:

— Может быть, сразу уж скинем вниз чемоданчик, чтобы не мучиться?

Капустин поднял на меня глаза. Постепенно взгляд его сделался осмысленным. Он встал, хватаясь за сосновые ветки.

— Пойдемте, — обреченно сказал он.

Чижов взял за ворот Пряжкина и поставил его на ноги. Мы продолжили подъем.

— Бросили бы вы свой чемодан, — посоветовал мне Чижов, который буквально волок за собой невменяемого от усталости Пряжкина.

— Он еще пригодится, — сказала я.

Уже не было никакого смысла прятаться. Мы едва плелись, и преследователи без труда нагоняли нас. Можно было уже рассмотреть их лица. Я узнала толстяка, которого мы заперли в шкафу, и парня, оставленного Вадимом на стреме. Еще двое были мне незнакомы. У одного из них голова была как будто побольше, чем у остальных, и, вспомнив характеристику Трофима, я предположила, что это и есть сообразительный Вадим.

Эта четверка с целеустремленными мстительными лицами неутомимо карабкалась по холму, подбираясь к нам все ближе и ближе. Только один человек значительно отстал и поднимался не торопясь, точно находился на прогулке. По смоляным волосам я узнала Трофима. Он мог позволить себе не спешить. Не присутствовал здесь только водитель — видимо, он остался при джипе.

Из далеких серых туч донесся слабый рокот вертолетных моторов. Преследователи остановились и посмотрели на небо. В восточной части небосклона обозначились две черные точки. Наверное, это летели саперы с милицией.

Решив воспользоваться задержкой противника, я из последних сил ускорила шаги. Охваченный отчаянием Капустин старался не отставать от меня — видеть отморозков вблизи было для него слишком тяжелым испытанием. Чижов, проявляя чудеса силы и выносливости, шел с нами рядом, не позволяя отстать и Пряжкину. На втором дыхании мы выбрались на вершину холма.

Дальше начинался спуск — ровная подмороженная поверхность, покрытая мертвой травой. Деревьев здесь было немного. Снег лежал внизу, в расселине. Над нами в сторону следующего холма уходила линия электропередачи.

Не помню, как мы скатились с холма и рухнули в рыхлый снег. Сверху донеслись злорадные крики. Преследователи, уже не стесняясь, скакали вприпрыжку вниз по холму, на ходу доставая из-под курток пистолеты. Толстяк размахивал «калашниковым» с обрезанным стволом и прикладом.

С трудом выбравшись из снежного наноса, мы бросились на штурм следующего холма. Здесь снега почти не было, и сначала дело пошло довольно гладко. Но потом за спиной у нас грохнул выстрел.

Пуля ударилась о гладкий камень метрах в десяти от нас и с журчанием ушла в небеса. Капустин споткнулся и упал на мерзлую траву. Мы остановились.

Бандиты добрались до подножия холма и теперь шли по снегу. На каждом шагу они проваливались по колено и матерились. На какое-то время им стало не до нас.

— Что будем делать? — мрачно спросил Чижов.

Я посмотрела наверх. Справа от нас высилась стальная опора ЛЭП. Провода высоковольтки тянулись как раз над головами барахтающихся в снегу конкурентов. От проводов исходило негромкое равномерное потрескивание.

— Чижов, вы знаете, где здесь фаза? — спросила я.

Он с недоумением посмотрел на меня, а потом задрал голову вверх, и лицо его прояснилось.

— Я вас понял, — пробормотал он и выхватил «парабеллум».

Привстав на колено, он тщательно прицелился и, затаив дыхание, нажал на спуск. Раздался выстрел. Последняя пуля Чижова вылетела из дула «парабеллума» и подрубила тяжелый провод в том месте, где он крепился к гирлянде изоляторов.

Массивная плетеная жила вздрогнула и какое-то мгновение еще оставалась на месте, а потом лопнула и с угрожающим шуршанием, извиваясь и скручиваясь как змея, полетела вниз. Мимоходом она хлестнула по голове зазевавшегося толстяка и, содрогаясь, врезалась в снег. В расселине полыхнуло холодное голубое пламя. Донесся треск, чей-то сдавленный крик, и все стихло.

Мы посмотрели вниз со смешанным чувством ужаса и надежды. Я и предположить не могла, что моя интуитивная идея окажется столь эффективна и смертоносна. Отморозки — все четверо — без движения лежали в снегу, нелепо раскинув руки и растеряв пистолеты. На белом фоне их застывшие черные фигуры выглядели особенно зловеще и жутко.

— Как вы думаете, — трагическим шепотом спросил Капустин, — они мертвы?

— С такого расстояния даже великий Пирогов не поставил бы точного диагноза, — ответила я. — Но скорее всего, да.

— Боже мой! — воскликнул Капустин и закрыл лицо руками.

— Анатолий Витальич, — укоризненно произнес Чижов, трогая его за плечо, — если бы я, не дай бог, промахнулся, то мордой в снег лежал бы сейчас ты. Поэтому ты не очень отчаивайся, а вставай — и двигаем дальше, пока не стемнело.

— А почему бы нам не вернуться теперь к поезду? — жалобно сказал Пряжкин.

— А потому, — ответила я и показала на соседний холм.

Не одни мы переживали случившееся. На противоположном склоне топталась одинокая черная фигура. Трофим, внезапно оставшийся без армии, явно не решался продолжать погоню в одиночку.

— Мы можем теперь разжиться боеприпасами, — сказал Чижов.

Я покачала головой:

— Нет, пожалуй, хватит стрельбы. И вообще, советовала бы вам избавиться теперь от «парабеллума». Он свое дело сделал.

Чижов молча кивнул, повернулся и пошел на холм. Мы потянулись за ним следом. Трофим с бессильной яростью смотрел на нас, но так и не рискнул тронуться с места.

Глава 10

Мы перевалили через холм, потом еще через один. Капустин с Пряжкиным выдохлись окончательно. А впереди новые холмы, покрытые хвойным лесом, казавшимся в наступающих сумерках непроходимой гибельной чащей. Снова посыпался снежок и подул ветер.

— На карте вроде дорога поближе была, — сказал с сомнением Чижов. — Или мы заблудились?

— Наши карты очень часто немножечко врут, — заметила я. — Это делается специально, по старой чекистской привычке — из стратегических соображений. Вы-то уж должны это знать.

— Что же делать? Этот Пряжкин уже не шевелит ногами.

— Будем ночевать в лесу, — сказала я.

— Каким образом? Где мы укроемся?

— Пойдемте, — скомандовала я.

На подветренной стороне холма мы отыскали широкую промоину, на дне которой вперемешку со снегом были сухие листья и трава. Обрезав ветви у росших поблизости сосен, мы с Чижовым застелили ими холодную землю. Теми же сосновыми лапами мы устроили покрытие, получив таким образом некое подобие землянки. Мы предложили поучаствовать в работе и остальным, но Капустин скептически и высокомерно отказался.

— Нет уж — увольте! — сказал он язвительно и предпочел мерзнуть в гордом одиночестве.

Изнемогший Пряжкин, пытаясь доказать свою лояльность и небесполезность, откликнулся на призыв, но тут же умудрился провалиться в лисью нору, едва не сломав ногу. Мы доделали все вдвоем.

Когда импровизированное убежище было готово, уже совсем стемнело. Мрачные жуткие холмы без каких-либо признаков жизни окружали нас. В непроглядном небе не вспыхивало ни единой звезды. Леденящий ветер выл уныло и безнадежно.

— Прошу заселяться! — сказала я. — Места забронированы. Хорошо бы, конечно, костерок, но, учитывая особую горючесть подсобного материала, придется согреваться теплом наших же тел!

— Я знаю, по крайней мере, одно такое тело, теплом которого я охотно бы сейчас погрелся! — радостно объявил Чижов.

— Только не разохотьтесь чересчур сильно, — предупредила я. — Берегите последнюю руку!

— Черт знает что! — вдруг взорвался Капустин. — Еще и острят! Какой идиотизм! Мне, Капустину, предлагается ночевать в какой-то яме! Это даже не идиотизм, это — кретинизм! Я обязательно переговорю с братом о сумме вашего гонорара. Ее, разумеется, нужно пересмотреть!

— Витальич! — добродушно сказал Чижов. — Ради вот этого… — он постучал ногтем по стальной поверхности чемоданчика, — можно разок и на природе заночевать… Помню, раз во Вьетнаме…

— Заткнулся бы ты! — зло посоветовал ему Капустин. — Что, я не вижу, как ты крутишься вокруг этой… этой…

— Я знаю наизусть ваш небогатый словарный запас. Лучше полезайте в нору — в дальнем конце вам будет теплее.

Капустин демонстративно отвернулся и уставился в темноту.

— Я, пожалуй, полезу, — объявил замерзший Пряжкин и провалился в дыру.

Следом протиснулись и мы с Чижовым. Капустин некоторое время оставался наверху, стоя неподвижно и прямо — на манер часового, но потом не выдержал и тоже спустился к нам, надутый и злой. И опять ему не повезло, потому что у входа сильно дуло.

Чижов пытался шутить, но его никто не поддержал, и он постепенно умолк. Прижавшись друг к другу, мы старались сохранить ускользающее тепло и время от времени проваливались в тревожный поверхностный сон.

Ночь тянулась мучительно долго. Снаружи свистел ветер. Под нами шуршала свежая хвоя, источая терпкий смолистый запах. Руки и ноги невыносимо затекали от неудобной позы, но изменить ее не было никакой возможности, потому что мы и так были стиснуты, как селедки в бочке. Только Капустин, имевший некоторую свободу перемещения, всю ночь ворочался, изнемогая от холода.

Под утро ветер стих, и в нашей братской могиле сделалось чуть теплее. Мне удалось немного задремать, и в коротком летучем сне я увидела какой-то новогодний праздник — давным-давно забытый, — где я танцевала вокруг елки в маскарадном костюме стрекозы, и было мне лет двенадцать, и я была на седьмом небе от счастья, а потом вдруг из-за елки вышел Капустин в костюме Деда Мороза, со стальным чемоданчиком в руках и злорадно сказал мне: «А плохие девочки подарка не получат! Вместо подарка они получат шиш!» И он тут же открыл чемоданчик, из которого бессчетно посыпались патроны от «парабеллума» — с дробным непрекращающимся стуком…

Я открыла глаза. В дыру просачивался еле видимый утренний свет. Дробный стук исходил от клацающих зубов Капустина. Он непрерывно дрожал.

— Светает… — над самым ухом сказал Чижов. — Идти надо бы, пока совсем не задубели.

Капустин закашлялся и полез наверх.

Призрачный туманный пейзаж встретил нас. Казалось, мы попали на другую планету и, сколько бы мы теперь ни шли, в какую бы сторону ни пустились, нам уже никогда не встретить ни одной живой души. Вид у всех нас был ужасный — опухшие лица, измятая, перепачканная смолой одежда, красные обветренные руки. Капустин надсадно кашлял и ни на кого не смотрел. Он даже не ругался. Ему не хватало слов, чтобы выразить свою досаду. Можно было подумать, что всю эту алмазную эпопею затеяли мы с Чижовым.

Никакая сила, казалось, не смогла бы сейчас заставить его куда-нибудь двигаться. Но, к моему удивлению, он пошел. Видимо, холод и пустой желудок подгоняли его.

Мы блуждали по сосновым перелескам еще около часа и вышли к дороге совершенно неожиданно. Мы увидели ее с холма, по которому спускались, стараясь держаться проплешин, свободных от снега.

Это чудесное зрелище придало нам сил, и мы прибавили шагу. У подножия холма мы увидели небольшой водоем, по-видимому, искусственного происхождения. В ширину он имел метров тридцать и был наполнен водой, которая в этот пасмурный день издали казалась пятном застывшего асфальта. По краям водоема уже схватился тонкий ледок.

Чижов прямиком направился к пруду, и я сначала не поняла, что он задумал. А он достал из кармана «парабеллум» и печально посмотрел на него. Видимо, с этой железякой у него были связаны трогательные воспоминания. Но все-таки он решительно размахнулся и метнул свое сокровище на середину водоема.

Раздался совсем негромкий всплеск, тяжелая серая вода неохотно расступилась и поглотила пистолет. Мы окончательно остались без огневой мощи.

Была бы моя воля — я бы охотно отправила вслед за «парабеллумом» и сундучок с алмазами. Тогда наше путешествие сразу же стало бы легким и приятным. Но я подозревала, что в таком случае утопился бы и сам Капустин.

Гибель пистолета он воспринял равнодушно и, не дожидаясь нас, направился через придорожные посадки к шоссе. На обочину он вскарабкался первым и тут же принялся высматривать попутку.

Гладкая лента шоссе в оба конца уходила в беловатое марево, которое клубилось у горизонта. По другую сторону дороги лежало перепаханное и заснеженное поле, за которым виднелась какая-то деревня.

Ждать нам пришлось не слишком долго. На наше счастье, вскоре на дороге появился рейсовый междугородный автобус, направлявшийся, как выяснилось, в ближайший городок под названием Заозерск. На наш вопрос, проходит ли там железная дорога, водитель ответил утвердительно, и мы погрузились в автобус.

Наш непрезентабельный вид не вызвал особого ажиотажа среди ранних пассажиров, потому что половина из них выглядела ничуть не лучше. Единственным предметом, вызывавшим любопытство, оказался, разумеется, стальной чемоданчик, который с самого начала притягивал к себе все беды, точно чудесный магнит. Ему не хватало только броской надписи на боку: «Не кантовать! Сокровища!»

До Заозерска мы доехали без приключений и даже немного вздремнули, разомлев в относительном автобусном тепле. Нас высадили на захолустной, открытой всем ветрам площади и показали, в какой стороне железнодорожная станция.

На вокзале нас ожидал неприятный сюрприз. Выяснилось, что мы успеваем на челябинский поезд — разумеется, не на тот, в котором ехали вчера, а на сегодняшний, — но билетов на него нет. После долгих уговоров, угроз, проклятий и хорошей взятки нам все-таки удалось вырвать два купейных билета.

— Знаешь, Анатолий Витальич! — предложил Чижов. — Вы с Евгенией Максимовной езжайте до места. А я с Пряжкиным другим поездом уеду. Все равно от меня теперь толку немного, а Пряжкин вообще обуза. Мы с ним сейчас на пригородных покатим, на перекладных. Потихоньку и доберемся. Не здесь же нам сидеть!

Капустину смертельно не хотелось заканчивать путешествие в моем обществе, но он был вынужден признать, что Чижов прав. У того совсем разболелась рука, и в телохранители он не годился. Вдобавок кто-то должен был присматривать за беспаспортным Пряжкиным, который запросто мог влипнуть в какую-нибудь историю.

Вскоре подошла полупустая электричка, и мы распрощались. Чижов с Пряжкиным запрыгнули в голубой вагон и помахали нам руками. Мы с Капустиным остались вдвоем.

Надо отдать ему должное — в эти минуты он старался вести себя корректно, отложив, видимо, свои абсурдные претензии на потом. Наш поезд прибывал после обеда, и у нас оставалась еще масса времени. Капустин предложил перекусить, и мы отправились в вокзальный буфет. Однако ассортимент блюд в этом буфете не мог прельстить даже таких голодных, как мы. Настроение у Капустина сразу испортилось, и он настоял, чтобы мы пообедали где-нибудь в городе.

Мне не хотелось никуда идти, но еще меньше хотелось спорить. Мы взяли свою поклажу и вышли из вокзала на площадь. И сразу же метрах в пятнадцати от входа увидели до боли знакомый, сверкающий алым лаком джип!

В этот момент мы оба испытали легкое потрясение, хотя мне, в принципе, следовало предвидеть такую возможность. Повышенная нагрузка отрицательно сказывалась и на моих действиях. Все-таки я еще не привыкла работать в таких партизанских условиях.

Единственное, что я смогла сделать, — это немедленно втянуть Капустина обратно под крышу вокзала. Хотя и эта мера запоздала. Возле джипа стоял Трофим собственной персоной, и он отлично нас видел.

Мы прошли в зал ожидания и уселись так, чтобы нас было видно из раскрытой двери опорного пункта милиции. Люди в синих мундирах были крайним средством, к которому я собиралась прибегнуть, если дело пойдет совсем уж плохо. Пока же я приготовила зонтик и стала ждать Трофима.

Ждать пришлось недолго. Он вошел в здание вокзала независимой и неторопливой походкой, поискал вокруг глазами и направился к нам. Капустин обеими руками обхватил чемоданчик и прижал его к груди. Трофим это заметил и слегка улыбнулся. Он прошел в зал ожидания и спокойно уселся на скамейке напротив нас.

Наши глаза встретились. Взгляд Трофима пылал еле сдерживаемой ненавистью и охотничьим азартом. Неудачи, которые преследовали его, кажется, только разожгли в нем безумный мстительный огонь. Однако внешне он старался этого не показывать. Я обратила внимание, что на простреленном ухе у него белеет аккуратная наклейка из пластыря.

— Не бойтесь, — покровительственно произнес он. — Пока я хочу только поговорить.

— С чего ты взял, что мы боимся? — холодно поинтересовалась я. — Ты вовсе не такой страшный, как тебя расписывали.

Трофим злобно усмехнулся.

— С тобой у меня будет отдельный разговор, сучка, — многозначительно сказал он, задетый за живое. — А сейчас я хочу говорить с бугром, — он перевел взгляд на Капустина, который был напряжен, точно натянутая струна. — Ты не возражаешь, Капустин?

— О чем ты собрался говорить? — взволнованно кашлянув, спросил Капустин.

— Тебе, конечно, пока везло, — с некоторой завистью признался Трофим. — Но ты не думай, что уже сорвал банк. За ребят и за тачку ты мне дома ответишь — вместе с братцем своим… А пока по-хорошему прошу — отдай товар. А то ведь и не доедешь до дому-то… Ты теперь без прикрытия остался, я знаю. На девку надежда плохая — ей свою шкуру бы спасти… Ну, так как порешим? — Голос его опять звучал уверенно, с издевательскими интонациями. — Я ведь если даже вдруг свое не возьму — я тебя, Капустин, на крайний случай ментам сдам! Смотри сам, что для тебя хуже.

Меня порадовало, что хотя бы в одном вопросе наши с Трофимом взгляды совпадают — оба мы приберегали милицейские силы на крайний случай, держали их, так сказать, в резерве. Это очень облегчало мое положение — не нужно было рваться на два фронта. В остальном же я была с Трофимом категорически не согласна, и, если бы у него хватило терпения меня выслушать, я бы доказала его неправоту, как дважды два. Но рассчитывать на теоретическое противостояние не приходилось — такие крутые парни, как Трофим, предпочитают испытывать все на собственной шкуре, иначе у них пропадает вкус к жизни.

Что думает Капустин, я не знала. На него опять напал столбняк, какой охватывает кролика, когда перед ним появляется удав. Он, кажется, с удовольствием и отправился бы в пасть, но ему немного мешал выстраданный, вымученный чемоданчик ценой в миллионы.

Он сжимал этот чемоданчик в объятиях и неотрывно смотрел на Трофима глазами, в которых смешались страх, ненависть, алчность и еще с десяток более мелких чувств.

Его молчание мне не нравилось, потому что все, что он не решался сказать сейчас Трофиму, он наверняка выскажет потом мне, втайне страдая от того, что я стала невольным свидетелем его малодушия. Если бы мне было дело до его малодушия!

Трофим опять усмехнулся и встал. Напоследок он обвел нас тяжелым взглядом, в котором таилась недвусмысленная угроза, и сказал:

— До встречи в поезде!

Мы не стали ему отвечать. Не столько из гордости, сколько от того, что у нас было вконец испорчено настроение.

Остаток времени мы провели на том же самом месте, опасаясь покинуть скопление людей. Наконец по вокзалу прогремело сообщение о прибытии челябинского поезда, и мы вместе с набежавшей толпой отправились на перрон. Там мы тоже пристроились поближе к стражам порядка, которых представляли рыжий лейтенант в милицейской форме и два молодых омоновца в черных беретах. Они недоверчиво покосились на нас, но, справедливо рассудив, что преступный элемент вряд ли будет столь откровенно рисоваться, даже не спросили у нас документы.

Я вовсю вертела по сторонам головой, пытаясь высмотреть чернокудрую голову Трофима, но так ничего и не высмотрела. Капустин, вконец расстроенный, по сторонам не глядел и только крепче прижимал к груди чемоданчик.

С грохотом и пронзительным ревом подошел челябинский поезд, и народ бросился по вагонам. Стоянка здесь была пять минут, но нам и этот срок казался непомерно долгим.

Предъявив проводнику билеты, мы поднялись в вагон. На нас пахнуло духотой, потом и железной дорогой. Пассажиры с обалдевшими от скуки лицами рассматривали нас, как иноземцев.

Нигде не задерживаясь, мы прошли в свое купе. Оно было открыто. Мы откатили дверь и вошли. Обе нижние полки были заняты. Нашими соседями оказались девушка лет двадцати, по виду студентка, да молодой щеголеватый армянин, который студентку охмурял — без особого, кажется, успеха. Появление новых пассажиров вызвало в нем легкую досаду, которая сменилась порывом энтузиазма, когда он разглядел, что один из пассажиров — женщина. Видимо, он рассчитывал на меня как на запасной вариант.

С приторно-сладким выражением на лице он подскочил ко мне и предложил помочь снять плащ. Я решила раз и навсегда отделаться от этого субъекта и громко ответила:

— Ты бы с меня, конечно, с удовольствием не только плащ, а вообще все поснимал, но тут тебе ничего не обломится, дорогой! Выкинь из головы!

Студентка растерянно хихикнула. Армянин смутился и сказал укоризненно:

— Ах, какая грубая девушка! Девушка не может быть такой грубой…

Капустин посмотрел на него, на меня, горько усмехнулся и полез на верхнюю полку. Мне тоже стало смешно, и я распорядилась:

— Подними-ка полку, знаток девушек! Я поставлю чемодан… Кстати, Анатолий Витальич, а вы не хотите поставить свой чемоданчик?

— Благодарю покорно! — откликнулся Капустин. — Пусть он лучше тут со мной побудет…

По-моему, он даже положил его себе под голову. Я сурово посмотрела на разочарованного армянина и хорошенькую студентку и отчеканила:

— Дверь в купе должна быть всегда заперта изнутри — зарубите это себе на носу!

Об условных сигналах я договариваться не стала — это было совершенно безнадежно. Я поняла это по смуглому лицу соседа, на котором было написано крайнее возмущение и обида. Молодой армянин был настолько шокирован моим армейским тоном, что даже прервал свои донжуанские упражнения и какое-то время молча сидел и с оскорбленным видом таращился в окно. Наконец решив, что жизнь еще далеко не кончена, он встряхнулся и в цветистых выражениях пригласил бедную девушку посетить с ним вагон-ресторан. При этом он как бы случайно косился на меня и раздувал ноздри. Получив отказ, он все равно не стал падать духом и объявил, что пойдет один.

После его ухода в купе сделалось значительно просторнее и тише. Капустин, прикрыв чемоданчик подушкой, и в самом деле положил на него голову и отвернулся к стене, видимо, избегая смотреть на мою физиономию. Девушка, с любопытством наблюдавшая, как я запираю дверь, робко поинтересовалась, зачем это нужно делать.

— На железной дороге, — назидательно заявила я, — всегда можно встретить массу мошенников, хулиганов и даже настоящих убийц. Не хочу, чтобы кто-то из них входил сюда без стука. Это меня нервирует.

Студентка неуверенно фыркнула.

— Я вообще-то здесь часто езжу, — чистым приятным голосом произнесла она, — но никаких убийц никогда не видела, вы шутите… — По ее тону было ясно, что она никогда не поверит в существование того, чего не видела лично.

— Я еду в первый раз, — отрезала я, — но еще до полуночи рассчитываю увидеть самого настоящего убийцу!

Девушка осеклась и посмотрела на меня с неприкрытым страхом. Она, видимо, приняла меня за душевнобольную. Мне не хотелось ее в этом разубеждать.

Однако я действительно ожидала еще сегодня увидеть Трофима. Скорее всего, он попытается появиться ночью, когда большинство пассажиров сморит сон.

Капустин мне не помощник. Эти говорливые попутчики — просто досадная помеха. Придется действовать в одиночку, проявляя чудеса бдительности и решимости. Это означает, что опять до утра мне придется не спать, не есть и даже не ходить в туалет. Такая перспектива меня нисколько не вдохновляла — мои возможности тоже не беспредельны. Зато для Трофима у меня был приготовлен небольшой сюрприз, и этот факт немного скрашивал мое существование.

Поспать мне все-таки удалось — пока романтичный армянин предавался разгулу в дорожном ресторане. Потом он нагулялся и начал стучать в дверь. Я проснулась, а студентка, робко посмотрев на меня, попросила разрешения открыть.

— Это, наверное, Ашот пришел, — пояснила она.

Я впустила Ашота. От него припахивало винными парами, и он собирался взять реванш за свое маленькое поражение. С вызывающим видом он принялся угощать нас дорогими конфетами и звать в соседний вагон, где едет «отличная компания» из Дилижана.

Когда мы отказались, он пообещал непременно привести ребят сюда, уверяя, что мы необыкновенно весело проведем время. Он зудел, как осенняя муха, и был так охвачен идеей устроить в нашем купе пикник, что я немного испугалась и попросила его на секунду выйти со мной в коридор.

Не знаю, что ему примерещилось, но он сразу же согласился. Мы вышли из купе, и Ашот, приняв картинную позу, начал осыпать меня комплиментами. Я решила не тратить времени на устные вступления и сразу же перешла к материальной части.

Ухватив обеими руками правую кисть Ашота, я рванула ее вверх, а едва почувствовав сопротивление — вниз, при этом вывернув кисть наружу. Армянин вскрикнул от боли, скорчился и упал на колени, глядя на меня перепуганными глазами. Я продолжала удерживать его вывернутую руку до тех пор, пока он жалобно не взмолился:

— Отпусти, слушай! Больно же совсем! Ну отпусти! У-у-у!

Я сжалилась над ним, и он поспешно вскочил, беспомощно оглядываясь по сторонам. Потом он посмотрел на меня — со страшной обидой — и дрожащим голосом произнес:

— С ума сошла, да? Я тебя угощал, а ты руку ломать?! Ты вообще сумасшедшая, да?

Я взяла его двумя пальцами за ворот рубашки и, интимно приблизив губы к его уху, негромко сказала:

— Слушай меня внимательно! Сумасшедшая я или нет — не имеет никакого значения. Но если ты попытаешься привести кого-то в наше купе или будешь доставать меня еще каким-нибудь способом — я вышвырну тебя из поезда, обещаю! У меня был очень трудный день, и я хочу отдохнуть.

Он со страхом покосился на меня и уныло сказал:

— Так бы и сказала… Что, Ашот не понимает? Я хотел как лучше…

— Ты лучше хоти подальше от меня, — посоветовала я.

Мы вернулись в купе, и Ашот на некоторое время притих. Однако через полчаса ему опять сделалось невмоготу, он начал вертеться, покашливать и наконец просительно обратился ко мне:

— Ничего, если я к ребятам пойду? — и поспешно добавил: — Мы с ними в том вагоне посидим!

— Иди, — разрешила я. — Только не теряй головы!

Он с облегчением вскочил и покинул нас. Девушка смотрела на меня с уважением и страхом. Капустин себя не обнаруживал никак — то ли выдерживал характер, то ли спал.

А мне не спалось. Снаружи незаметно стемнело, и в поезде включили освещение. Я настороженно вслушивалась в шаги, которые звучали в коридоре, и ловила каждое слово, доносившееся оттуда, хотя отлично понимала, что Трофим придет молча и без всякого шума.

Глава 11

Время шло. Капустин, уставший от лежания, сполз с верхней полки и отправился совершать вечерний туалет. Он ничего мне не сказал, но по выразительному взгляду, который он бросил сначала на меня, а потом на спрятанный под подушкой чемоданчик, я поняла, что он призывает беречь его как зеницу ока.

Отсутствовал он недолго и появился с мокрым взволнованным лицом. Я уже было подумала, что он повстречался в туалете с Трофимом, но оказалось, что он просто переживал за оставленный на мое попечение багаж. В отместку я оставила его одного и тоже отправилась в туалет. Когда я вернулась, совершенно сбитая с толку студентка тоже попросилась выйти. Видимо, она уже свыклась с мыслью, что в этом купе ей придется жить по моей команде.

Ашот появился около полуночи. Он был слегка пьян, но вел себя тихо и сразу же стал разбирать свою постель. Я взобралась на верхнюю полку и, положив возле себя на всякий случай зонт, стала смотреть в потолок.

Капустин не спал — он все время вертелся с боку на бок, хмурил лоб и вздыхал. Его терзали тягостные предчувствия. Помочь я ему ничем не могла — они и меня терзали.

Ашот залез под одеяло и почти моментально захрапел. Юная студентка свернулась калачиком на своей полке и тоже уснула. В поезде постепенно затихали шаги и разговоры, и только грохот колес нарушал ночную тишину.

Прошел час. Равномерное покачивание вагона и монотонный стук колес все-таки убаюкали меня, и я задремала. Проснулась я оттого, что кто-то настойчиво дергал ручку двери.

Широко раскрытыми глазами я уставилась на нее и невольно нащупала ладонью свой смертоносный зонт. Капустин приподнялся на полке и тоже с тревогой посмотрел на дверь.

Ручка еще несколько раз дернулась, а потом раздался нетерпеливый стук в дверь и веселый голос с армянским акцентом произнес:

— Ашот! Слушай, Ашот! Это я — Сероп! Открой, пожалуйста. Ты мне нужен, Ашот!

Капустин в сердцах плюнул и откинулся на подушку. Но я чувствовала, что успокаиваться рано. Мне не нравился этот ночной визит. Внизу зашевелились, и из-под одеяла появилось заспанное личико студентки. Она непонимающим взглядом обвела купе и спросила, что случилось.

— Ничего пока не случилось, — сухо сказала я, наблюдая, как встает Ашот.

Он тер глаза и мотал головой, стараясь проснуться.

— Э, Ашотик! Открой, я прошу! — опять прозвучало из-за двери.

Наш сосед наконец сообразил, где находится, и шагнул к двери.

— Я тебе открою! — пригрозила я.

Ашот обернулся и неуверенно посмотрел на мое сердитое лицо.

— Это Сероп, — виновато объяснил он. — Я ему немножко открою и спрошу, чего он хочет.

В дверь постучали.

— Ашот! Открой, слышишь! — настырно повторял невидимый Сероп, явно решивший разбудить земляка любой ценой.

Видимо, ему удалось затронуть в душе Ашота какие-то патриотические струнки, потому что тот внезапно заупрямился, сделался хмурым и независимым, а рука его потянулась к замку. Возможно, он подумал, что я не решусь связываться с Серопом, возможно, в нем некстати проснулась мужская гордость — сейчас это уже не имело значения.

Я только успела спрыгнуть с полки, когда Ашот все-таки щелкнул замком и дверь отворилась. В проеме стоял земляк нашего Ашота, который был явно навеселе и вдобавок нянчил на своем огромном животе припасенную для «нашего стола» бутылку армянского коньяку.

Но тут же веселье на его лице уступило место недоумению и крайнему возмущению, потому что маячившая за его спиной темная фигура неожиданно грубо отпихнула его в сторону и мощно вломилась в наше купе. Еще не успев разглядеть его лица, я поняла, что это Трофим.

В момент рывка он толкнул на меня зазевавшегося Ашота, и мы вдвоем повалились на нижнюю полку. Мне удалось мгновенно вывернуться и вскочить на ноги. Но барахтавшийся на полу Ашот мешал мне, и момент был упущен.

Лицо Трофима было искажено гримасой ярости и угрозы. В правой руке у него блестел пистолет. Тыча дулом в разные стороны, он зловеще прорычал:

— Стоять! Замочу, падлы! Не двигаться!

Он шагнул вперед, наставив пистолет мне в лицо, а левой рукой шарил в это время по верхней полке, на которой лежал полуживой от страха Капустин. Нащупав его холодную кисть, Трофим безжалостно вывернул ее так, что Капустин завопил от боли, и приказал:

— Товар, сука, быстро!

Я никак не могла вмешаться в события, потому что бледный и перепуганный насмерть Ашот корчился на полу прямо у меня под ногами. Капустин, неподвижными глазами глядя на бандита, нашарил под подушкой кейс и поспешно сбросил его вниз. Трофим выпустил его руку и попытался поймать на лету чемоданчик. Но это ему не удалось, и тот с грохотом упал на пол. Держа меня на прицеле, Трофим ткнул концом ботинка сидящего на полу Ашота.

— Ну ты, — быстро сказал он, — подай чемодан!

Ашот вздрогнул и бросился выполнять приказ. Путь был свободен. Трофим отступил на шаг и левой рукой взял чемоданчик, который ему услужливо подал Ашот.

— До встречи в Тарасове! — злобно сказал Трофим и, не опуская пистолета, сделал еще один шаг назад.

Здесь он наткнулся на Ашота, который, совершенно потеряв голову, тоже пытался в этот момент выскочить из купе. Трофим чертыхнулся и на секунду отвел глаза.

В тот же миг я высоко подпрыгнула и выбросила вперед левую ногу, носком туфли ударив его в подбородок. Трофим пошатнулся и врезался затылком в полуоткрытую дверь. Глаза его помутнели.

Не давая ему опомниться, я рубанула ребром ладони по руке, сжимающей оружие. Пальцы Трофима разжались, и пистолет полетел на пол.

Придя в себя, он отмахнулся левой рукой, стараясь попасть мне в голову краем стального кейса. Я приняла удар плечом и ответила мгновенным пинком в пах. Трофим взвыл и с большим трудом устоял на ногах.

Воспользовавшись его беспомощным положением, я отскочила назад и подобрала с пола пистолет. Увидев в моей руке ствол, Трофим сжал зубы, выскользнул из купе и захлопнул дверь.

— Держите его! Чемодан! — завопил Капустин, сваливаясь с полки мне на голову.

— Черт! Нельзя ли поосторожнее? — сердито сказала я, отталкивая его в сторону. — И, в конце концов, почему бы вам тоже не поучаствовать?

Он сел на нижнюю полку в ногах у перепуганной девушки и мстительно сказал:

— А вам за что тогда деньги платят?

— В общем-то, у меня посуточная оплата, — с абсолютно серьезной миной ответила я. — День и ночь — сутки прочь. Мне главное, чтобы побольше их было…

Капустин посмотрел на меня с бессильной ненавистью, но не нашелся, что ответить. Да и что может сказать безоружный любитель вооруженному профессионалу? Ничего убедительного — и Капустин это чувствовал.

Я быстро надела плащ и сунула в карман пистолет.

— Скоро приду, — пообещала я и вышла из купе.

Армян, конечно, как ветром сдуло. Трофим тоже исчез. Я пошла по спящему поезду, гадая, где его искать.

Я была уверена, что с таким багажом Трофим не рискнет долго оставаться в поезде. Любая проверка сразу же обнаружит, что ему неизвестен шифр собственного чемоданчика, а это чревато неприятными последствиями. Кроме того, он должен был опасаться, что мы попытаемся вернуть наше имущество и в отчаянии пойдем на любые меры. Значит, он при первом удобном случае постарается сойти.

Скорее всего, до ближайшей станции он попытается где-то отсидеться и не будет прыгать с поезда в незнакомой местности, где тоже возможны всякие сюрпризы.

Я прошла весь состав от первого вагона до последнего, но Трофима не обнаружила. В плацкартных вагонах его не было точно, а проверка всех купе заняла бы непомерно много времени. Я решила разыскать веселую армянскую компанию, поскольку между ней и Трофимом существовала какая-то связь.

Я вернулась в соседний с нашим вагон и, внимательно прислушиваясь, нашла купе, в котором звучали приглушенные мужские голоса. Сжимая в кармане пистолет, я потянула вниз ручку двери.

Голоса в купе мгновенно умолкли. Я подергала дверь — она была заперта изнутри. Я постучалась. Ответом мне было молчание. Это мне совершенно не понравилось. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что в коридоре, кроме меня, никого нет, я достала железнодорожный ключ и, стараясь действовать бесшумно и быстро, отперла и отодвинула дверь.

Я успела заметить несколько пар угольно-черных глаз, беспокойно уставившихся на меня, и сжатую, точно стальная пружина, фигуру Трофима, который тотчас вскочил и бросился на меня, по-звериному оскалив зубы и взмахнув длинным узким ножом.

Я успела уклониться от удара — лезвие просвистело в сантиметре от моего лица — и выхватила из кармана пистолет. Трофим отшатнулся и бросился бежать — в одной руке нож, в другой драгоценный чемоданчик. Я устремилась за ним.

Трофим добежал до конца вагона и, грохоча дверями, выскочил в тамбур. Нож он бросил. Я преследовала его по пятам и, чтобы нагнать страху, когда ворвалась в тамбур, выпалила на переходной площадке из пистолета, отправив пулю в мелькающие под вагоном шпалы.

Грохот выстрела подстегнул Трофима. Он прибавил ходу и, не останавливаясь, помчался в конец поезда. По-моему, у него не было никакого осмысленного плана — он бежал наугад, повинуясь инстинкту.

Добежав до конца последнего вагона, он заметался, ворвался в туалет и заперся там. Я, уже не торопясь, дошла до последнего его убежища и постучала в дверь рукояткой пистолета.

Никто не ответил, но, прислушавшись, я различила какой-то шум, и мне показалось, будто из-под двери потянуло холодком. Я догадалась, что Трофим, зная, что я могу открыть любую дверь, и будучи уверен, что я горю желанием пристрелить его, решил выбраться на крышу вагона. А может быть, и спрыгнуть с поезда, хотя, учитывая довольно приличную скорость и темноту вокруг, это было менее вероятно.

Не выпуская из руки оружия, я отперла дверь и убедилась, что мои предположения подтвердились. Стекло в окне было опущено, и ледяной ветер бился в тесной каморке, точно в аэродинамической трубе.

Я подняла стекло, и ветер исчез. Теперь у Трофима не было пути назад. Я поглядела в настенное зеркало. Увиденное меня разочаровало — женщина в зеркале выглядела по меньшей мере на пять лет старше, у нее было бледное измученное лицо и синяки под глазами. А во что она была одета! Просто удивительно, что бедняжке еще удалось как-то зажечь сердце романтического армянского юноши! Так ужасно выглядеть мне еще не приходилось ни разу в жизни. Вся горечь и досада оскорбленной женственности сосредоточилась в эту минуту на Трофиме — они искали разрядки, а значит, он был обречен.

Я положила пистолет в карман и пошла в свой вагон. Капустин и студентка не спали — они встретили меня настороженными взглядами. Я заперла купе и подошла к окну.

— Анатолий Витальич, — сказала я. — Погасите, пожалуйста, свет и оденьтесь. Сейчас здесь будет очень холодно.

— Что вы опять затеяли?! — завопил Капустин.

Я посмотрела на него, и он сник. Свет был потушен. Я опустила раму. Холодная черная ночь с грохотом ворвалась в купе. Края свисающих простыней затрепетали на ветру.

— Окно до моего возвращения не закрывать, — предупредила я Капустина.

Он молча кивнул.

Встав на столик, я протиснулась наружу и, ухватившись за металлический желобок, тянувшийся вдоль крыши вагона, вылезла из окна. Ветер безжалостно путал мои волосы и развевал полы плаща. Изо всех сил прижимаясь к стальной обшивке вагона и отталкиваясь подошвами от оконной рамы, я до боли стиснула пальцы на ребре желоба, а потом, ежесекундно рискуя полететь в черную бездну за моей спиной, подтянула наверх сразу ставшее непослушным тело. На миг у меня мелькнула мысль, что выбраться на крышу невозможно, и, скорее всего, Трофим с дурацким чемоданчиком уже давно лежит где-нибудь под железнодорожной насыпью, и я всего лишь повторяю его непростительную глупость. Но тут же на память мне пришло мое собственное отражение в туалетном зеркале — и это так подхлестнуло меня, что тело само собой, извиваясь и прилипая к стенке вагона, выметнулось на крышу.

Несколько секунд я лежала вниз лицом, переводя дух. Потом подняла голову и осмотрелась. Снаружи было не так темно, как казалось. Я увидела убегающие вдаль крыши вагонов и темные заросли с обеих сторон железнодорожных путей. Хвост поезда терялся во тьме, и мне не удалось рассмотреть, есть ли там кто-нибудь живой.

Я поднялась и осторожно пошла в конец поезда. Крыши вагонов покачивались и вздрагивали у меня под ногами, точно корабельная палуба.

За спиной пронзительно свистнул локомотив. Поезд чуть замедлил движение, реже сделался перестук колес. На мгновение мне показалось, что мы действительно плывем над неподвижной черной пучиной. Но перепрыгивая с вагона на вагон, я снова увидела внизу мелькающую череду бетонных шпал, обманчиво близких и смертельно опасных.

Когда до конца поезда оставалось пройти последние три вагона — я увидела его. Неподвижная, съежившаяся на ветру фигура чернела на крыше последнего вагона. Я остановилась.

Между тем вокруг что-то неуловимо изменилось — в стуке колес, в запахе ветра, — я оглянулась и поняла, что мы въезжаем на мост. Далеко внизу я увидела туманный отсвет на поверхности воды, а еще дальше, у горизонта, — зарево большого города. По сторонам замелькали стальные балки мостового пролета. Стук колес сделался звонким и резким.

Трофим тоже увидел меня. Он поднялся на ноги и оглянулся — уходить было поздно. И он в отчаянии побежал мне навстречу, еще надеясь застать меня врасплох. Я спокойно ждала его, а когда расстояние между нами сократилось метров до двадцати, подняла пистолет и сделала предупреждающий выстрел.

Трофим взмахнул руками и остановился как вкопанный. Он застыл, неотрывно глядя на меня и сжимая в руке стальной кейс. Нетрудно было догадаться, какие чувства бушуют в его груди, потому что я испытывала те же самые чувства.

Мы выехали на середину моста. Трофим с надеждой взглянул на приближающийся берег — у него еще оставался шанс уйти. Но мне не хотелось, чтобы у него оставался этот шанс. Я прицелилась и выстрелила. Пуля чиркнула по ручке чемоданчика и обожгла Трофиму запястье. Он вскрикнул и инстинктивно разжал руку. Кейс вырвался из его пальцев, скрежетнул по крыше вагона и, весело подпрыгнув, полетел вниз, растворяясь во тьме. Мы не услышали даже плеска.

Трофим очумело посмотрел на свою ладонь, потом в пропасть, которая темнела под мостом, и разразился проклятьями. Он почти обезумел от очередной неудачи и окончательно потерял осторожность. Набычив голову, он бросился на меня, ведомый единственным желанием — растоптать, смести меня с лица земли. Я опять вскинула пистолет — у него действительно был на редкость мягкий спуск — и играючи выпустила всю обойму поверх Трофимовой головы.

Свист пуль отрезвил его. Он запнулся и невольно шатнулся в сторону. Его правая нога соскользнула с крыши. Трофим взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но вагон, будто в насмешку, качнуло, и он сорвался.

Он еще пытался зацепиться за что-то руками — я услышала шлепок ладоней по металлу, — но тщетно. С коротким криком он пролетел мимо вагонных окон и ударился о стальные ребра моста. Крик оборвался, а тело Трофима, перевернувшись в воздухе, понеслось вниз — все быстрее и быстрее, — пока не врезалось в ледяную воду.

Я размахнулась и швырнула пистолет вдогонку его хозяину. Все было кончено. Можно было возвращаться.

Попасть в вагон оказалось сложнее, чем выбраться из него. Впрочем, эту задачу удалось решить за полчаса — с помощью воспрянувшего духом Капустина, который, вообразив, что я возвращаюсь с чемоданчиком, с энтузиазмом скаута свил из казенных простыней вполне приличную веревку и швырнул мне конец. Перекинув веревку через вентиляционную отдушину, я съехала по ней до самого окна. Остальное было просто.

Мы закрыли окно и зажгли свет. У нашей юной соседки от обилия событий голова пошла кругом, и с ней началась истерика. Она рыдала, уткнувшись в подушку, и просила отпустить ее домой. Мне с трудом удалось ее успокоить с помощью воды, корвалола и таблетки седуксена. Через полчаса она забылась тревожным сном, и тогда пришел черед Капустина.

Он уже давно мучительно морщил лоб и посматривал на меня со все возрастающим беспокойством. Я делала вид, что не замечаю этих взглядов.

— Но позвольте, — наконец тихо проговорил он. — А где же мой кейс?!

Я сняла плащ и принялась его внимательно рассматривать. Он был настолько грязен, что нечего было и думать вернуть ему прежний вид. Не лучше выглядели и джинсы.

— И переодеться не во что, — вздохнула я, а потом рассеянно заметила: — Ваш кейс? Думаю, он сейчас где — то на дне Волги. Впрочем, если он достаточно герметичен, вы можете попробовать его достать… — и я невинно посмотрела на Анатолия Витальича.

А смотреть на него было страшновато. Он смертельно побледнел, разинул рот и уставился на меня такими глазами, будто видел что-то необыкновенно мерзкое и отталкивающее. Мне стало обидно. Конечно, выглядела я неважно, но не до такой же степени!

— Что вы смотрите на меня, как Ленин на буржуазию? — грубовато спросила я. — Ваш приятель Трофим был так неловок, что выронил его, когда мы проезжали через мост. Я тут ни при чем.

Капустина прорвало. Он начал вопить и топать ногами. Он обещал мне адские муки и драконовские санкции. Он грозил и сыпал ругательствами. Наконец он иссяк, замолчал и устало опустился на нижнюю полку — разом постаревший и раздавленный.

— Вы не представляете, что вы натворили, — тихо пожаловался он после минуты молчания. — Мне теперь осталось только в петлю.

Я посмотрела на него со злорадством. Мое чувство мести было полностью удовлетворено. Хорошо же аукнулись этому чванливому брюзге его бесконечные придирки! Конечно, урок все равно не пойдет ему впрок, но уж запомнит-то он его надолго.

И хотя мой триумф был полным, я не удержалась, чтобы не поставить последнюю точку.

— Прежде чем вешаться, — деловито заметила я, — расплатитесь с проводником за изуродованные простыни. А то они очень щепетильны, когда дело касается постельного белья…

— Плевать я хотел на постельное белье, — безжизненно выдохнул он и вдруг стал тревожно ощупывать свою грудь. — Мне плохо! — простонал он, глядя на меня полными ужаса глазами. — Дайте мне что-нибудь! Скорее… Каких-нибудь капель…

Я решила сжалиться над ним.

— Можно и капель, — кивнула я и откинула сиденье нижней полки, где стоял мой чемодан. — Но, как говорится в рекламе, — «есть способ лучше»!

Я выставила чемодан на стол и расстегнула его. Блуждающий взор Капустина наткнулся на чемодан и вдруг застыл. Анатолий Витальич изменился в лице и медленно встал. Механическим движением, точно лунатик, он запустил руки в чемодан и извлек оттуда металлическую коробку. Все еще не в силах поверить, дрожащими пальцами он открыл ее…

Я опять отвернулась. Моя позиция в этом вопросе не изменилась, так что я и до сих пор не знаю, что он увидел в этой коробке.

Однако увиденное произвело на него самое благоприятное впечатление. Он был счастлив. Казалось, он едва сдерживается, чтобы не пуститься в пляс по купе.

— Как?! — радостно закричал он. — Как это тут оказалось?

Я пожала плечами.

— Поскольку охота шла в основном за вашим кейсом — я подумала, что здесь груз будет в большей сохранности. Я переложила его, когда мы сели в поезд.

— Но как вы узнали шифр? — изумился Капустин.

— Когда вы его набирали, я как раз стояла у вас за спиной, — объяснила я.

— Ах я, дубина! — вскричал Капустин.

— Наконец-то вы начинаете мыслить рационально, — любезно заметила я.

Он даже не обиделся.

— Я спасен! — блаженно пробормотал он и тут же задал мне вопрос: — Но скажите, за каким чертом вы преследовали Трофима, если знали, что в кейсе ничего нет?

— Мне просто надоело, что до сих пор преследовали меня, и я решила поменяться ролями.

— И где же Трофим теперь? — осторожно спросил Капустин.

— Он никак не может расстаться с вашим чемоданчиком, — небрежно ответила я.

Капустин только покрутил головой.

Раздался робкий стук в дверь. Капустин поспешно спрятал в чемодан коробку и убрал его с глаз долой. Я открыла дверь — на пороге, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, стоял Ашот.

— Понимаете, — принялся он объяснять, отчаянно жестикулируя и запинаясь. — Скоро остановка… Сызрань… мне тут нужно сходить… Я хотел только вещи…

— Забирай свои вещи! — сказала я. — Только объясни, откуда твой друг Сероп выкопал вчерашнего бандита?

— Сероп не виноват! — с горячностью сказал молодой человек. — Он сам расстроился! — Ашот прижал руки к сердцу и искренне произнес: — Мы его не знаем совсем! Он увидел меня в ресторане… Попросился с нами посидеть, коньяк поставил… Мы думали — хороший человек!

Поезд наполнился топотом ног и гулом голосов — приближалась большая станция. Ашот, собрав вещи, вежливо распрощался с нами и мгновенно исчез.

От шума проснулась студентка и посмотрела на нас вялым беспомощным взглядом. Я наклонилась к ней и спросила:

— Ну что, милая, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — прошептала она и, с тревогой глядя мне в глаза, спросила: — Скажите… а этот… вчера… Был настоящий убийца?!

— Где? — удивленно спросила я.

— Ну здесь, в купе… — нетерпеливо сказала девушка. — Такой… страшный, с пистолетом!

Я ласково погладила ее по голове.

— Ну что ты! Никого здесь не было. Это просто тебе приснилось… Кстати, уже Сызрань. Ты не выходишь?

Она покачала головой.

— Нет, я до конца еду.

— Ну, тогда прощай! — сказала я. — Счастливого тебе пути!

Глава 12

Сызрань встретила нас столпотворением на вокзале и скверной погодой на улице. С Волги дул пронизывающий холодный ветер, под ногами хлюпали лужи, в которых плавала почерневшая листва, небо заволокли тяжелые свинцовые тучи. Однако до снегопада дело еще не дошло.

Мы сошли с поезда и сразу же поехали в гостиницу. Не желая ни на секунду расставаться с чемоданом, Капустин предпочел добираться не в такси, а на троллейбусе.

Мы притулились на задней площадке и проделали весь путь в напряженном молчании. Пассажиры косились на наши жалкие фигуры с недоумением и брезгливостью и старались держаться подальше.

Та же история повторилась и в гостинице. На нас посмотрели так недоверчиво и сердито, что я совсем уже решила, что нас немедленно спустят с лестницы. Но бумажник Капустина сделал свое дело, и мы получили ключи.

Поднимаясь в номер, Капустин озабоченно сказал:

— Придется отправляться по магазинам! Я не могу появиться в таком виде! Положение и так осложняется из-за нашего опоздания, а тут…

— А куда вы идете?

— Я не могу этого вам сказать, — пояснил Капустин. — Но, поверьте, это очень серьезные люди. И у них не принято быть небрежным в одежде. Большой бизнес, Евгения Максимовна, зависит от мелочей!

— Но я должна, наверное, сопровождать вас? — предположила я. — И мне тоже следовало бы привести себя в порядок…

Он посмотрел на меня с сожалением.

— М-да, переодеться вам не мешало бы… Но вам придется покараулить товар. Когда я вернусь, мы что-нибудь придумаем… Что-нибудь не слишком броское… Потому что, на самом деле, сопровождать меня не нужно. Теперь я справлюсь сам.

— А если все-таки произойдет какая-то неожиданность?

Капустин прищурил глаза и с иронией посмотрел на меня.

— Евгения Максимовна, неужели вам самой еще не надоели неожиданности? — с превосходством спросил он.

Организм его восстанавливался удивительно быстро и брал свое.

— Что вы, — ответила я устало. — Я только начинаю входить во вкус.

Мы разошлись по номерам, и он еще раз напомнил мне, чтобы я с чемодана не спускала глаз. Я поклялась, что буду сидеть на чемодане до его прихода.

Закрывшись в номере, я поставила чемодан в шкаф и, с наслаждением сбросив с себя грязную, провонявшую дымом и порохом одежду, залезла под душ. Я отмывалась, наверное, целый час. Затем я постирала, что возможно, и завалилась спать.

Меня разбудил страшный грохот в дверь. Закутавшись в простыню, я пошла открывать. На пороге стоял разгневанный Капустин. На нем был шикарный, с иголочки, костюм, стодолларовый галстук и сверкающие полуботинки. Его можно было хоть сейчас снимать на обложку журнала, если бы не его мрачная, недовольная физиономия. Не обращая внимания на мой эротический наряд, он подозрительно спросил:

— Что это вы тут делаете? Я стучусь уже целый час! Мне нужно идти. Где чемодан?

Я ткнула пальцем в сторону шкафа. Капустин, сердито сопя, залез в шкаф. Тут я заметила в его руках новенький кейс.

— А что не стальной? — невинно поинтересовалась я.

— Послушался вашего совета, — неохотно признался Капустин. — И решил, что не стоит привлекать внимания.

Он переложил металлическую коробку из чемодана в кейс, запер его и поднялся.

— Вот вам деньги, — сухо сказал он, бросая несколько бумажек на край стола. — Пока я отсутствую, попробуйте подобрать себе что-нибудь приличное… И возьмите билеты на вечерний поезд. Я вернусь часам к пяти. Вы должны быть уже готовы.

Он повернулся и вышел из номера. Я привела себя в порядок, погладилась, оделась, с грустью посмотрела на себя в зеркало и отправилась на вокзал.

После покупки билетов от той суммы, что выделил мне Капустин, осталась такая чепуха, что из приличной одежды на нее можно было купить разве что пару перчаток. Я предпочла потратить ее в ресторане.

После хорошего обеда я почувствовала себя значительно лучше. Кровь веселее побежала по жилам, а от меланхолии не осталось и следа. С большим любопытством побродила я по Сызрани — маленькому городу, в котором есть два вокзала, порт и серьезные люди, занимающиеся перекупкой алмазов.

Сегодня здесь было неуютно и печально — свинцовая неподвижная Волга, голые деревья, мелкая рябь на бесконечных лужах и съежившиеся прохожие, спешащие поскорее покинуть холодные, продуваемые со всех сторон улицы.

Наконец мне тоже стало холодно, и я вернулась в гостиницу. От портье я узнала, что Капустин уже пришел и находится в номере. Поднявшись наверх, я постучалась к нему. Капустин открыл дверь и пригласил войти. Мне показалось, что он нервничает.

— Мы с вами опоздали, — отрывисто сказал он. — Встреча сорвана. Мне не удалось сбыть товар. Таким образом, мы везем его домой, в Тарасов. Сами понимаете, какая это ответственность. Мы должны приложить все усилия, чтобы в дороге ничего непредвиденного не случилось. Я уже созвонился с братом и предупредил его.

Я удивленно подняла брови.

— Но мне кажется, — возразила я, — что сейчас все намного проще. Лично я не вижу, кто бы мог нам теперь помешать.

— На железной дороге, Евгения Максимовна, — веско сказал Капустин, — возможны любые неожиданности!

Он заговорил моими словами. Впрочем, к сменам его настроения я уже притерпелась, а отрицать наличие неожиданностей на железной дороге не решился бы даже министр путей сообщения. Поэтому я кротко пообещала приложить все усилия, чтобы доставить груз в целости и сохранности до места назначения.

— Вы не только должны приложить все усилия, — необычайно занудным голосом сказал Капустин. — Вам надо сделать все возможное и невозможное…

— Это примерно одно и то же, — прервала я его. — Не будем играть словами.

Он замолчал и подозрительно на меня посмотрел. Потом с недовольной миной поинтересовался:

— Почему вы не переоделись? Я же оставил вам деньги.

— На такие деньги даже куклу Барби одеть нельзя, — насмешливо ответила я. — Хорошо хоть их хватило на купейные билеты…

— Вы взяли билеты? — спохватился он. — Отлично. Давайте их сюда!

Выхватив у меня из рук билеты, он внимательно их изучил и сунул в карман.

— Сейчас можете отдыхать, — сказал он. — А мне нужно опять звонить брату, сообщить номер вагона. Нас будут встречать.

Аудиенция была закончена. Я отправилась в свой номер и предалась безделью. Часа через полтора появился Капустин и, усевшись напротив меня на стул, менторским тоном принялся снова читать лекцию о необходимости соблюдать в дороге максимальную осторожность.

— На этой ветке отмечено несколько случаев нападений на поезда, — талдычил он. — Целая банда оккупирует вагон, перекрывает входы и выходы и грабит пассажиров…

Все это начинало казаться мне очень странным. У меня появились опасения, не повредился ли Капустин в рассудке. Помня, что душевнобольным не рекомендуется возражать, я во всем с ним соглашалась и обещала быть очень осторожной.

Перед тем как отправиться на вокзал, он опять появился у меня в номере. Он был уже одет и держал в руке новенький кейс, обтянутый тонкой коричневой кожей.

— Собирайтесь! — сказал он и передал мне чемоданчик. — Кейс будет теперь находиться под непосредственным вашим наблюдением. Берегите его как зеницу ока! С ним ничего не должно случиться!

Я вздохнула, мне уже начинала надоедать эта песня. Повертев кейс в руках, я удивилась, что в нем обычный замок.

— В магазине были только такие, — недовольным тоном сказал Капустин. — Какая вам разница? Вы же не допустите, чтобы он попал в чужие руки?

— Не допущу, — покорно сказала я.

Поставив кейс на стол, я полезла в шкаф за своим чемоданом.

— А это барахло я рекомендую оставить здесь — он все равно ни на что уже не похож! — с брезгливым выражением на лице произнес Капустин. — Он будет вас только отвлекать. Вы должны полностью сосредоточиться на нашем грузе!

И опять я не стала возражать. Действительно, мой чемодан уже не представлял никакой ценности, и место ему было на свалке. Единственное, что можно было сказать в его пользу, — сейчас в моих руках он смотрелся бы куда органичнее, чем новенький щегольской кейс. Тем не менее я рассталась с ним, лишь прихватив с собой газовый баллончик да верный зонт.

— Господи, — поморщился Капустин. — Неужели вы потащите с собой зонт?

Это уже было выше моих сил.

— Неужели вы думаете, что оставлю? Это, между прочим, не игрушка, а средство от неожиданностей!

Капустин промолчал, но мне показалось, что он очень чем-то недоволен.

Мы прибыли на вокзал за пятнадцать минут до отправления поезда. На улице стемнело, свет редких фонарей отражался в черных лужах, голые деревья угрожающе гудели под ветром.

Второй сызранский вокзал был совсем невелик и почти пуст. На вытертых скамейках зала ожидания дремало человек десять-двенадцать. Вспомнив инструкции Капустина, я на всякий случай присмотрелась к ожидающим. Большинство из них не вызывали ни малейших подозрений — это были семейные люди, обремененные детьми и объемистым багажом. На возмутителей спокойствия смахивали, пожалуй, только два парня, которые сидели порознь в разных концах зала, но чем-то неуловимо были похожи друг на друга.

Оба они были долговязые, худые и скуластые, с хмурыми настороженными физиономиями, на обоих были потертые джинсы и толстые брезентовые куртки со множеством карманов. У обоих были черные волосы, только у одного они были давно не стрижены и сальными прядями спадали на воротник, а второй предпочитал короткую стрижку, но зато щеки его украшали длинные и острые бакенбарды, придававшие ему вид опереточного злодея.

У длинноволосого через плечо была перекинута видавшая виды спортивная сумка, второй вообще был налегке. Меня настораживало то, как эти парни, пристально разглядывая находящихся на вокзале пассажиров, подчеркнуто стараются не обращать внимания друг на друга. Они вполне могли оказаться железнодорожными гастролерами, работающими на пару, и я решила не выпускать их из виду.

Капустин по-прежнему казался недовольным и обеспокоенным. Он то и дело косился на меня и на кейс, который я держала на коленях. Я чувствовала, что его так и подмывает прочитать очередную инструкцию о бдительности и он еле сдерживается.

На мое счастье, объявили посадку, и мы пошли на перрон. Выходя из дверей вокзала, я оглянулась — заинтересовавшие меня парни продолжали оставаться на своих местах, сосредоточенно разглядывая узоры на кафельном полу.

Мы с Капустиным поднялись в вагон и направились в свое купе. Вдруг он остановился и озабоченно произнес:

— Вы пока занимайте места, я сейчас подойду… Мне срочно нужно… э-э… в туалет.

Я резонно заметила, что на остановках туалеты закрыты. Капустин с досадой посмотрел на меня и нетерпеливо сказал:

— Идите — прошу вас! Я же сказал — сейчас подойду! Мне нужно…

Я пожала плечами и пошла дальше, размышляя о том, что мой компаньон, кажется, точно помешался, что, впрочем, неудивительно, потому что для изнеженного, привыкшего к комфорту и почитанию человека такая поездочка не могла пройти бесследно.

В купе были два пассажира — сосредоточенный, неразговорчивый очкарик, который со строгим выражением на лице читал какую-то книгу, в названии которой присутствовали слова «адаптация» и «корреляция», и второй — толстый жизнерадостный коротышка с проплешиной на затылке, видимо изнывающий от тоски в компании ученого соседа.

Очкарик даже не посмотрел в мою сторону. Зато толстяк пришел в восторг и сразу поинтересовался — далеко ли я еду, одна ли и чем он может мне служить.

— Для начала встаньте с полки, — распорядилась я. — Мне нужно поставить чемодан, — и добавила неприязненно: — И, если можно, заткнитесь. Я устала и не хочу выслушивать посторонний треп.

Коротышка онемел, а умный очкарик, не отрывая глаз от страницы, мрачно усмехнулся. Я опустилась на полку и посмотрела в окно. Наш вагон находился как раз напротив вокзала, и со своего места мне было хорошо видно почти весь зал ожидания. Моих брюнетов в зале уже не было. Возможно, они все-таки решили составить нам компанию.

Капустин появился, когда поезд уже тронулся. Он был странно возбужден и, к моему удивлению, предложил мне выпить. В руках у него был пакет, в котором просматривались очертания бутылки.

— С чего бы вдруг? — настороженно спросила я.

Он криво усмехнулся и сказал многозначительно:

— За успех предприятия!

Из пакета появилась бутылка шампанского. Было непонятно, где он ее взял, — неужели бегал в киоск на станцию? Его поведение становилось все более странным.

— А как же неожиданности на железной дороге? — напомнила я.

Он рассмеялся деланым смехом.

— Полагаю, что все неожиданности уже позади! — с пафосом объявил он.

Я поморщилась.

— За вашей мыслью, Анатолий Витальич, очень трудно угнаться, — пожаловалась я. — Пожалуй, пока я буду придерживаться старого курса — с круглосуточным наблюдением и раздуванием образа врага. Шампанское предлагаю отложить.

Толстячок, которому давно не терпелось вставить слово, жизнерадостно вмешался:

— Дорогой сосед, простите, не знаю вашего имени-отчества, если не возражаете, я мог бы составить вам компанию! У меня, знаете ли, тоже… — он хихикнул. — Припасена бутылочка!

Капустин уничтожающе посмотрел на него.

— Что вам нужно? — грубо сказал он. — Какого черта вы вмешиваетесь в чужой разговор?! Сядьте на свое место и помалкивайте!

Коротышка побагровел и открыл рот. Ученый покосился на него сквозь очки и опять усмехнулся. Капустин бросил на стол пакет и раздраженно сказал:

— Ну что ж, если не желаете… Давайте тогда спать!

Он сходил за постельным бельем и, раскатав матрац, небрежно бросил:

— Полезайте наверх!

— Сами полезайте, — сказала я. — Сегодня я сплю здесь.

Капустин попытался произвести на меня впечатление, раздув ноздри и грозно хмуря лоб. Я отвернулась и стала смотреть в окно. Сконфуженный, Капустин под злорадным взглядом толстяка был вынужден занять место наверху.

— Никто не собирается никуда выходить? — сурово осведомилась я и, получив отрицательный ответ, заперла дверь купе.

Очкарик закрыл книгу, снял очки и с удручающей обстоятельностью начал готовиться ко сну. Коротышка уже дремал на верхней полке, повернувшись к обществу спиной. Вскоре свет был погашен, и в купе наступила тишина.

Я долго лежала с закрытыми глазами, но никак не могла заснуть. Странное поведение моего компаньона не выходило у меня из головы.

Я начинала всерьез побаиваться, что в подобном состоянии он может так расписать брату мои заслуги, что это серьезно скажется на размерах моего гонорара.

Около часа ночи Капустин зашевелился и, осторожно спустившись с полки, подошел к двери.

— Вы куда? — негромко спросила я.

Он вздрогнул и обернулся. В полутьме я никак не могла разглядеть выражение его лица.

— Господи! — с досадой прошептал он. — В туалет. Куда же еще?

Он взялся за ручку двери. Я села, опустив ноги на пол. Наверху заворочался и закашлялся коротышка. Щелкнул замок.

Затем произошло нечто неожиданное. Едва открылась дверь — в освещенном проеме мелькнули две тени. Раздался глухой удар, стон — и Капустин упал куда-то вбок. Дверь тут же захлопнулась, и в глаза мне ударил яркий луч фонарика.

Я не стала дожидаться развития событий — тут же упав на полку, я обеими ногами ударила того, кто держал фонарик, в живот. Он издал звук, будто захлебнулся водой, и отлетел, выронив фонарь и толкнув кого-то в темноте.

В купе тотчас вспыхнул свет. Щуря близорукие глаза, очкарик с недоумением озирался — рука его касалась кнопки светильника.

— Лежать! — сдавленно завопил кто-то.

Почти не удивившись, я увидела перед собой парней с сызранского вокзала. Парень с опереточными бакенбардами, широко расставив ноги, стоял в проходе и, делая зверское лицо, водил дулом короткоствольного вороненого автомата, деля свое внимание поровну между мной и очкариком. Длинноволосый сидел на полу, держась за живот. Губы его кривились от боли и злобы.

У меня возникло смутное ощущение, что «узи» в руках нападавшего не более чем муляж, но полной уверенности не было, и я не рискнула проверять. Однако просто лежать под дулом мне надоело, и я, стараясь не волновать растерявшегося злодея, напомнила ему:

— Итак, что мы требуем?

Он в панике посмотрел на меня, облизнул губы и выкрикнул:

— Заткнись! Встать! Поднять полку! — после чего угрожающе ткнул автоматом в мою сторону.

Я медленно встала и, стараясь не суетиться, подняла полку. Бандит искоса заглянул в багажный отсек, и в глазах его мелькнуло удовлетворение.

— Подай чемодан! — приказал он мне и свободной рукой толкнул меня в спину.

Я еще не успела наклониться, как вдруг сзади раздался возмущенный крик и свет погас. Только луч валяющегося на полу фонарика прорезал темноту, придавая разворачивающейся сцене таинственный и оригинальный колорит.

— Кто дал право! — загремел очкарик, вылетая из постели, точно подброшенный катапультой. — Врываться! Бить женщину!

Его долговязое тело метнулось в темноту. Раздался мощный удар, крик, топот и приглушенный мат. Я с ужасом ожидала услышать треск автоматной очереди, но ее не было. Тогда я опять включила свет.

Моим глазам предстала удивительная картина. Разгневанный очкарик в негодующей и угрожающей позе стоял посреди купе, выставив вперед довольно мощные кулаки. Парень с бакенбардами, напротив, теперь лежал, упираясь затылком в дверь. По его скуластому лицу текла кровь. Его товарищ, с опаской поглядывая на внушительную фигуру очкарика, одной рукой тянулся к ручке двери, а другой доставал из кармана нож.

— Не подходи! — предупредил он. — Запорю!

Очкарик с презрением посмотрел на него и сделал шаг вперед. Длинноволосый зашипел, как змея, и, выставив перед собой лезвие, левой рукой откатил в сторону дверь. Потом он подхватил под мышку парня с бакенбардами и помог ему выползти в коридор. Дверь за ними закрылась. Очкарик обернулся ко мне и с возмущением сказал:

— Вот шакалы! Надо немедленно сообщить проводнику!

— Я пойду с вами, — сказала я, доставая из плаща газовый баллончик.

В багажном отсеке рядом с кейсом валялся автомат, оброненный бандитом. Я подняла его — это на самом деле была просто игрушка. Я бросила его и опустила полку.

Перешагнув через ноги лежащего на полу Капустина, мы с очкариком вышли из купе. Прежде чем объясняться с проводником, я предложила проверить тамбур. Входная дверь была распахнута настежь, и по тамбуру гулял холодный ветер. Видимо, у брюнетов тоже имелся в запасе ключ.

— Они сошли, — сказала я очкарику. — Пойдемте лучше спать.

Мы вернулись в купе. Капустин уже сидел на моей полке, а напуганный толстяк суетился вокруг него, предлагая промыть рану водкой, — на лбу у Капустина красовалась длинная, но неглубокая царапина.

Когда мы вошли, он начал закатывать глаза, стонать и хвататься за чело. Я безразлично посмотрела на него, ожидая, когда он наконец встанет и уступит мне место. Но он собирался охать, кажется, до утра, и, не вытерпев, я сказала:

— Вы, кажется, шли в туалет? Или это был просто предлог?

Над Тарасовом сияли прозрачные голубые небеса, озаренные утренним солнцем. После бесконечной череды хмурых дней, ветра, слякотных дорог, колючего снега мой город показался мне райским уголком, и я сошла на перрон с улыбкой, которая, наверное, выглядела нелепо на моем утомленном неухоженном лице. Но сейчас это не портило мне настроения — путешествие окончилось, драгоценный кейс был в моих руках, день выдался чудесный, и теперь для полного счастья мне не хватало малости — гонорара от фирмы «Тандем».

Ее представитель с багровой царапиной на лбу, в отличие от меня, был замкнут и хмур. Он избегал встречаться со мной взглядом и не перемолвился даже словом.

По-моему, он не заметил ни солнца, ни чистого неба и, сойдя с поезда, сразу вознамерился покинуть меня, странным образом проигнорировав свой любимый кейс. Его безумие зашло чересчур далеко. Я растерянно смотрела ему вслед, не решаясь окликнуть.

Неожиданно передо мной вырос высокий человек в сером плаще. Он широко улыбнулся мне и сказал:

— С приездом, Евгения Максимовна!

Я узнала Реброва и кивнула ему. Он протянул руку.

— Разрешите, я возьму у вас чемоданчик. Мне поручено вас встретить. Идемте, нас ждет машина.

Я с облегчением отдала ему кейс.

— А как же Капустин? — спросила я. — Он не поедет?

— Ну что вы! — улыбнулся Ребров. — Поедет обязательно.

Я увидела, что Капустина остановили два крепких, похожих на Реброва человека и что-то ему доказывают. Он резко возражал им, жестикулируя и срываясь на крик, но потом вдруг сдался и, сгорбившись, пошел за ними к выходу в город.

На привокзальной площади мы все вместе сели в черный «Мерседес» — Ребров за руль, я рядом, а Капустин, окруженный с обеих сторон молодыми людьми, на заднее сиденье. Мы проехали через весь город, пронизанный лучами спокойного осеннего солнца, и остановились возле двухэтажного загородного дома, окруженного высоким каменным забором. Железные ворота автоматически отворились, и мы въехали во двор.

Ребров выскочил из машины и открыл мне дверцу. Я выбралась наружу и огляделась. На крыльце дома стоял сам Капустин-старший и ждал нас. Лицо его казалось спокойным и доброжелательным. Когда мы все пятеро подошли ближе, он негромко сказал:

— Здравствуйте, Евгения Максимовна! Как вы себя чувствуете? Надеюсь, поездка не слишком вас утомила?

— Очень даже утомила, — сказала я.

Валерий Витальич негромко рассмеялся и сказал:

— Прошу ко мне в кабинет. Я вас долго не задержу. Осталась последняя формальность.

Капустин-младший выступил вперед и срывающимся голосом произнес:

— Валерий! Мне необходимо с тобой срочно переговорить! У меня серьезные подозрения, что эта дама…

Брат коротко взглянул на него и не дал договорить:

— Потом, потом… Прошу вас, Евгения Максимовна!

Он спустился с крыльца и подал мне руку. Мы прошли в дом. Ребров с чемоданчиком в руках сопровождал нас. Во дворе Капустин-младший о чем-то раздраженно спорил с молодыми людьми.

Мы поднялись в кабинет. Валерий Витальевич усадил меня в кресло. Ребров с кейсом в руках почтительно застыл в сторонке. Капустин нажал какую-то кнопку на столе, и в комнате появилась молодая девушка. Она вкатила столик на колесиках, на котором стоял завтрак и серебряный кофейник. Девушка быстро и ловко разлила кофе по чашкам и неслышно удалилась.

— Итак, — сказал хозяин «Тандема». — Каковы же итоги, Евгения Максимовна?

Я взяла чашку и сделала глоток горячего ароматного напитка. Вкус показался мне волшебным.

— Не лучше ли спросить об этом Анатолия Витальича? — сказала я. — Мне трудно судить о картине в целом. Тем более что в последний момент у меня возникли серьезные сомнения… Что касается моих непосредственных обязанностей — я сделала что смогла. Не все удалось выполнить чисто. К сожалению. Слишком уж ваше предприятие было — как бы это сказать — специфическим. От начала и до конца. Не думаю, что взялась бы за дело, если бы знала, чем все обернется. Но как вышло, так вышло. Назад ничего не вернешь.

Капустин покивал головой.

— А вышло, между прочим, прекрасно! — с энтузиазмом сказал он. — Чижов приехал еще вчера, кое-что рассказал. Конечно, у вас могут возникнуть серьезные сомнения морального плана, я понимаю, но таков бизнес, Евгения Максимовна! А вам не следует забывать, что вы действовали в порядке самообороны, защищая свою жизнь и жизнь доверившихся вам людей. Экономическую подоплеку мы отбросим, поскольку она вас не касается. Вы просто зарабатываете себе на жизнь, верно?

— Со мной все ясно, — усмехнулась я. — Не бойтесь, что я стану расстраиваться из-за того, что не подставила свой лоб под пулю бандита. А вот не скажется ли вся эта кутерьма на вашем бизнесе?

— Нет-нет! — воскликнул он. — Я же говорю, лучше и придумать было невозможно! Нам удалось добиться побочного эффекта, которого мы и не предвидели. Вы так здорово потрепали моего конкурента, что он, говорят, второй день носу из дому не показывает. Он лишился своих лучших людей, и это тут же отразилось на его позициях. Его авторитет заметно пошатнулся. В том мирке, где он вращается, это обычно означает сигнал к общей атаке. Боюсь, что в ближайшее время ему будет не до нас.

Капустин повернулся и поманил к себе Реброва. Тот приблизился и положил на стол чемоданчик. Капустин щелкнул замками.

— Что касается основной цели поездки, — без выражения произнес он, доставая из кейса металлическую коробку, — она налицо.

Он открыл крышку, заглянул внутрь и с улыбкой перевел взгляд на меня.

— Пусто! — сказал он.

Я невольно подалась вперед. Честно говоря, какого-то подвоха я ожидала, но это было уже слишком. Гневные слова готовы были сорваться с моих губ, но Капустин жестом остановил меня.

— Прошу вас, не волнуйтесь! Собственно говоря, ничего другого я и не ожидал. Я предвидел это еще вчера, когда братец позвонил мне и заявил, что сделка расстраивается… Моему брату всегда не везет, — признался Капустин с неприязненной усмешкой. — Когда он затевает собственное предприятие, обязательно вмешивается злой рок, и все рушится, как карточный домик. Вот и теперь. Разумеется, я бы поверил ему. Но, по счастливой случайности, за пять минут до его звонка со мной связался человек, с которым он должен был встретиться, и выразил недоумение тем, что брат так и не появился. Обычно этот человек не пользуется телефонной связью. Анатолий понадеялся на это и… — Капустин задумчиво и печально посмотрел в окно. — В общем, еще вчера я знал, что Анатолий решил прикарманить товар. Со свойственной ему непосредственностью он будет валить все на вас. Наверняка он придумал какую-то несложную комбинацию, которая предусматривала потерю вами кейса — уже пустого, разумеется…

— Да, это была задача-двухходовка, — кивнула я. — Ее, кстати, решил какой-то посторонний второразрядник с помощью бокса и зычного голоса…

— А у вас действительно крепкие нервы! — с уважением сказал Капустин. — Чижов очень хорошо о вас отзывался и советовал предложить вам постоянную работу… А, Евгения Максимовна?

— Не люблю ничего постоянного, — ответила я. — Возьмите лучше на постоянную должность — и хорошую — вашего Пряжкина. Змею лучше держать на груди — за ней тогда легче присматривать.

Капустин рассмеялся.

— А что? — сказал он. — Мысль оригинальная. Может быть, так и придется сделать. А то я всю голову изломал, куда мне его теперь девать.

— Теперь у вас не только о нем будет болеть голова, — заметила я.

— Да-а, — грустно протянул Валерий Витальич и постучал пальцами по крышке стола. — Однако поспешу с вами рассчитаться, Евгения Максимовна… пока у вас не сложилось окончательное мнение о «Тандеме» как об организации завзятых мошенников, которые тянут все, что плохо лежит… — Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда объемистый конверт, с поклоном протянул его мне.

— Спасибо… Думаю, вам не стоит беспокоиться о моем мнении — оно ведь не влияет на продление вашей лицензии, верно? — сказала я, опуская конверт в карман.

— И вы даже не хотите пересчитать деньги? — с улыбкой спросил Капустин.

— Я так устала, — призналась я, — что мне не хочется считать. Даже деньги. Хотя я мало знаю занятий приятнее этого…

— Ну что ж, — сказал Капустин, вставая. — Был очень рад с вами познакомиться. Говорю это искренне и надеюсь, что мы с вами как-нибудь встретимся. А пока разрешите с вами попрощаться и пожелать удачи! Сергей, отвези Евгению Максимовну, куда она пожелает!

— С удовольствием, — сказал Ребров.

Черный «Мерседес» плавно летел по сверкающим осенним улицам, ловко лавируя в потоке машин, и убаюкивал меня мягким гулом мотора, а я опять и опять проваливалась в черноту, из которой безжалостно летели мне навстречу опасные огни, зловещие тени и колючий уральский снег…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Реклама на сайте