«Последнее желание приговоренной»

Марина Серова Последнее желание приговоренной

Глава 1 СОБАЧЬИ СТРАСТИ

С тех пор как чудовищный соседский полукрокодил-полубегемот, только по вопиющему недоразумению именуемый собакой породы ротвейлер, растерзал мою сумочку своими жуткими зубищами, а потом издох в конвульсиях, благо раскусил баллончик с мощнейшим нервно-паралитическим снадобьем, я окончательно возненавидела собак.

Оно, конечно: собака — друг человека, но, как известно, друг познается в беде. А мне все эти беды и приносили представители собачьего рода. Так что я не причисляла собак к своим друзьям, а замечательное дог-шоу «Я и моя собака», демонстрируемое на канале НТВ, могла смотреть не более одной секунды — до первого лая и первого появления волосатой клыкастой морды на экране.

Впрочем, судя по последним событиям, собаки приносили беспокойство не только тем, кто явно их недолюбливал. Мой сосед (не тот, который держал полукрокодила-полубегемота, а другой, живший в коттедже справа от моего) едва не угодил в психушку из-за своей собаки.

И это несмотря на то, что обладал железобетонной нервной системой, и всякому, кто взглянул бы на его квадратную физиономию с широкими скулами и массивными надбровными дугами, которым позавидовал бы любой неандерталец, показалось бы странным, что этого человека вообще что-то может волновать.

А тут…

Возле коттеджа этого замечательного новорусского индивидуума стоял дом, где жила довольно приличная и отнюдь не бандитская семья Кульковых. Муж Дима и жена Юля, моя тезка. Их жилище еще не успели снести, чтобы поставить на освободившемся земельном участке очередную роскошную виллу.

Эти люди жили весьма скромно и тихо, но тем не менее их доходов вполне хватало на то, чтобы содержать огромного лохматого пса с на редкость миролюбивым нравом и со столь же редким и откровенно идиотским сионистским прозвищем Либерзон.

Пес по кличке Либерзон в самом деле мухи не обидел бы — в отличие от псов упомянутого выше соседа с квадратным лицом. У последнего проживали две собаки, и если громадный лабрадор мог свободно расхаживать по всему дому, то второй, щенок добермана, обладал таким свирепым нравом, что его держали в клетке, прутья которой он постоянно грыз.

Кульковы все время слышали вой и рев этого представителя подрастающего собачьего племени.

Нет надобности говорить, что хозяин этого исчадия ада был безмерно горд злобностью своего пса.

И вот — в один отнюдь не прекрасный вечер! — вернувшаяся с прогулки собака Кульковых принесла в зубах грязный, перепачканный в земле ком, в котором был с ужасом опознан щенок добермана соседа-бандита. Разумеется, двух мнений быть не могло: добродушный пес Кульковых просто-напросто задушил злобного малявку, выйдя из себя один-единственный раз за всю свою тихую и мирную жизнь.

Один-единственный. Но кому от этого легче? Если сосед узнает о безвременной кончине своего свирепого любимца, то он пристрелит пса Либерзона немедленно, а если что, то под горячую руку могут попасть и сами хозяева.

Пристрелит, закопает где-нибудь в овраге — и поминай как звали.

Кульковы развили бурную деятельность. Грязный трупик добермана-недоросля был извлечен из пасти лохматой громадины Либерзона, отмыт от грязи и заботливо высушен феном. Ему придали максимально жизнеспособный облик, и ночью глава семейства Кульковых перелез через соседский забор, прокрался к клетке, в которой содержался доберман, и положил туда чистенького, тихонького и спокойненького песика.

И закрыл дверцу.

…Наутро ко мне пришел сосед — хозяин добермана. Он был явно ошеломлен, на квадратной физиономии застыло смешанное с досадой недоумение.

В руке он держал бутылку виски, что для него было неслыханным отступлением от собственных норм жизни.

— Вот что, Юлька… это… Сергевна, — запинаясь, выговорил он. — Ты это… давай со мной выпьем. Что-то… не того.

— С утра, Борисыч? — недоуменно спросила я. — Что случилось-то? Налоговая наехала, и не можешь спокойно спать, а?

— Да не, — махнул рукой он. — Какое там… Тут, понимаешь, еще похлеще будет. Ты моего Лорда помнишь?

— Это который?

— Который типа в клетке жил. Ну, он еще напал на ручного крокодила Вована из восемнадцатого коттеджа и откусил тому хвост.

— Кому — Вовану? — тупо спросила я.

— Да не… у Вована нет хвоста. Крокодилу. Так вот, — сосед поставил бутылку виски на пол, оглянулся по сторонам, а потом приблизил ко мне свое широченное лицо и продолжил: — Вчера Лорд сдох.

— Да ну? — равнодушно спросила я. — Подрался, что ли? Или крокодил вендетту организовал?

Насчет «вендетты» сосед пропустил мимо ушей. Он поднял к потолку короткий толстый палец и произнес:

— Да не… обожрался чего-то. И ласты склеил. Жалко, конечно. Я хотел ему памятник поставить… типа из гранита. Ну, как вот Толян Рыжий… который из султановских бойцов. У него макака сдохла, так он в трауре ходил неделю. А потом памятник поставил. Скульптуру этой макаки типа. И главное — так эта макака скульптурная на Толяна походит, ё-моё! Как одна мама рожала.

По всей видимости, сосед Борисыч уже изрядно принял на грудь, поскольку в нормальном состоянии с трудом выдавливал из себя больше двух или трех слов в минуту.

— А при чем тут Лорд? — спросила я.

— А я же сказал: сдох он вчера. Я его закопал у забора, место пометил, чтобы потом, значит, туда памятник всунуть. А сегодня утром… — Сосед понизил голос и, взяв с пола виски, отхлебнул здоровенный глоток, — а сегодня утром прохожу мимо клетки, где Лорд жил… а он там!

— Живой?

— Мертвый! В том-то вся и фишка, что полный мертвяк! И главное, чистенький весь, как будто и в земле не лежал! Ведь… ведь никто и не знал, куда я его закопал. Значит… значит, он сам. Вот скажи, Юлька… ты типа грамотная, у губернатора этим… юрисконсультом работаешь… скажи, может такое быть?

— Чтобы мертвый пес выкопался, вычистился и лег в клетку как ни в чем не бывало?

— Ну да!

— Конечно, не может, — ответила я, едва удерживаясь от смеха при виде взбаламученной «непонятками» широкоформатной рожи соседа. — Тоже мне… пес-зомби. Призрак… собаки Баскервилей.

— Чья-чья?

— Это книга такая есть, — уже с досадой проговорила я. — Конан Дойл написал. Про такую милую собаку, которая своих м-м-м… владельцев вот так же, как Лорд тебя, в непонятки кидала.

— Какой такой Конан Дойл? — продолжал выспрашивать Борисыч.

— Писатель, — ответила я.

* * *

Глупейшая ситуация с воскресшей собакой объяснилась в тот же день: я просто-напросто пришла взглянуть на разрытую могилу Лорда и по следам определила, что усопший доберман никак не причастен к своему «восстанию из мертвых»: был еще один пес, который зачем-то раскопал могильный холмик и выволок из земли своего помершего собрата.

Еще через полчаса я хохотала во дворе Кульковых, которые как на духу выложили мне всю эту анекдотическую историю, не забыв, впрочем, предупредить меня:

— Вы не говорите соседу. А то он нас самих закопает в эту яму. Только разве что памятник ставить не будет.

— Это понятно, — сказала я, отсмеявшись. — Борисыч у нас человек спонтанный.

После чего я направилась домой, где меня поджидало послание по электронной почте. Оно содержало следующее: «Вице-губернатор…ской области Клейменов В.С. 25 декабря, 19.00. Избирательная кампания».

Вне всякого сомнения, послание было из Центра. От Грома. Даже сервер проверять не стоило.

Я тяжело вздохнула: по всей видимости, и в этот год Рождество справить не удастся. Опять выезд в эту самую губернию, где завершается предвыборная кампания, и там — наверняка! — какие-то несанкционированные завихрения с Клейменовым. Иначе бы меня не вызвали.

Я протянула руку к телефону, намереваясь позвонить в Москву своему непосредственному начальству, но потом отдернула ее, как будто обожглась.

Начальник спецотдела, к которому была приписана я, Андрей Леонидович Суров, он же Гром, не любил, когда его беспокоили по пустякам.

Осталось только предупредить канцелярию губернатора, что числящаяся в штате Максимова Юлия Сергеевна, юрисконсульт губернатора, уезжает в деловую поездку в соседнюю губернию.

Я сняла трубку…

* * *

На самом деле мои функции юрисконсульта были чистой фикцией.

Юрисконсульт Максимова — в определенных кругах известная как секретный агент Багира. Чем больше проходило времени, тем меньше я отличала две мои ипостаси — человеческую, так сказать, паспортно-визовую, в которой я значилась как Юлия Сергеевна Максимова, деловая женщина, состоящая в должности юрисконсульта губернатора Тарасовской области. И вторую, функциональную, — спецагент, работающий на засекреченный отдел, созданный в недрах Федеральной службы безопасности.

Мой старый товарищ и шеф Андрей Леонидович Суров возглавил этот отдел при ФСБ, призванный бороться с оргпреступностью и терроризмом.

Я безболезненно и органично влилась в сеть агентов отдела и тут же получила на свою голову такой ворох проблем, что все мои предыдущие дела показались детскими задачками.

Уровень секретности был весьма высок.

Центром были созданы все условия для того, чтобы я успешно выполняла возложенные на меня поручения и даже порой координировала те или иные операции местного РУБОПа. Можно также отметить, что я была помещена в условия, максимально приближенные к тем, в которых жили мои потенциальные противники, то бишь криминальные структуры.

Чтобы почувствовать, так сказать, вкус их жизни и рамки их «понятий». Ну еще бы… пообщавшись с такими типами, как собаковладелец Борисыч, не попасть в тонус новорусской жизни невозможно.

…Кроме того, мне был дан фактически карт-бланш на выбор методов действия. Пусть даже из числа тех, что не предусмотрены законом.

Как сказал бы Андрей Леонидович Суров: с волками жить — по-волчьи выть.

Жила я, конечно, не с волками, но в жилище одного из таких волков.

По всей видимости, тот особняк, в который меня вселили по распоряжению губернатора, раньше и принадлежал какому-то «волку», безвременно почившему. Хозяина закопали, дом конфисковали — и Юлия Сергеевна Максимова получила в полное свое распоряжение замечательный особняк в удобном месте на выезде из города. Окруженный высоким забором, снабженный бассейном, джакузи, подземным гаражом и с прекрасным видом на Волгу.

А также по соседству с замечательными представителями криминального мира и их четвероногими любимцами.

Мои тарасовские «работодатели» (фиктивные) и московские руководители искренне — и совершенно справедливо, на мой взгляд, — полагали, что достойно противостоять преступности может лишь человек с равными или почти равными финансовыми возможностями.

Их бы устами да мед пить, сказало бы немало моих знакомых из числа простых ментов, сидящих на скромном жалованье и не на кожаном сиденье в салоне «Ягуара», как я, а в раздолбанных служебных «Волгах» и «Жигулях», которые по уставу обязаны догнать и перегнать престижную иномарку.

И ведь догоняли.

У меня таких проблем не было, спасибо дорогим работодателям. В служебной «Волге» и премии в пятьсот рублей я не нуждалась, потому как в солидном тарасовском банке на мое имя был открыт счет, своевременно пополняющийся вне зависимости от того, на сколько он «похудел».

…Но я не уставала помнить одно: человек, наделенный большими полномочиями, получивший в свое распоряжение значительные финансовые и функциональные активы… такой человек несет высокую ответственность за каждое свое действие. И если тот же самый мент на раздолбанном «жигуленке» мог упустить бритоголового лихача на «мерине», а потом получить нагоняй от начальства да еще и лишиться годовой премии, то я не могла позволить себе даже незначительный прокол.

Хотя бы потому, что на мое место было много желающих: высокопрофессиональных, проверенных, знающих себе цену и вполне сознающих опасность моего привилегированного положения.

Я — как сапер — могла ошибиться только один раз.

* * *

От Тарасова до центра…ской области было около пятисот километров. Так что я решила доехать туда на своем «Ягуаре». Благо проехать на нем полтысячи километров — это все равно что бросить голодному тигру килограммовый кусок говядины: и расстояние, и мясо пожирались с равным успехом и неотвратимостью.

По мере того как таяли километры, я размышляла о возможных причинах моего вызова в соседнюю область. В принципе особо гадать не приходилось: здесь назревал крупный предвыборный скандал. Нынешний губернатор, Владимир Александрович Сухоруков, идущий на второй срок, был отстранен от участия в выборной гонке по обвинению в злоупотреблении служебным положением.

Интрига осложнялась тем, что вице-губернатор области, Клейменов, вместо того чтобы продолжать свою политическую карьеру, фактически отошел от дел.

Хотя должен был исполнять функции вице-губернатора еще три недели.

И вот теперь меня направляли к Клейменову. Именно к Клейменову, а не к губернатору Сухорукову.

Глава 2 ВИЦЕ-ГУБЕРНАТОР КЛЕЙМЕНОВ

Я остановила «Ягуар» у высокой ограды, увенчанной остриями в виде наконечников стрел, и, выйдя из машины, через узкую калитку (возле которой торчал верзила, пропустивший меня только после минутного созерцания моего удостоверения) направилась по просторному двору к зданию областной администрации.

Как я заметила, охрана здесь была еще более жесткой, чем в Тарасове, хотя у нашего губернатора был бзик по вопросу безопасности.

С собой я взяла только ноутбук и сотовый телефон — и тут же пожалела об этом, потому что на входе в здание (на фасаде которого метровыми золотыми буквами было написано: «Правительство…ской области») меня досматривали не хуже, чем на таможне на российско-украинской границе.

— Григорьев, проводи, — невозмутимо произнес один охранник другому — молчаливому детине с маленькими глазками и массивным подбородком.

Молчаливый охранник провел меня по пустым коридорам, залитым светом, несмотря на то что рабочий день уже закончился.

Вот гниды, лениво проскользнуло в голове… а на электроэнергию небось денег нет, как докладывают ежеквартально в соответствующих инстанциях и бедствующих коммунальных службах.

Охранник довел меня до большой металлической двери, оклеенной пленкой под дерево (на двери была черная табличка с красивой, золотом, надписью: «Первый вице-губернатор В.С. Клейменов»), и вежливо распахнул ее. За ней оказалась просторная приемная с дорогущей кожаной мебелью и огромным телевизором «Сони» в углу.

Здесь сидели два парня и хорошенькая секретарша, разговаривающая по телефону и при этом готовящая кофе.

Помимо своих основных функций она еще и успевала строить глазки парням (по всей видимости, сотрудникам службы безопасности Клейменова) и коситься в большое, от пола до потолка, зеркало: ну хороша!

При моем появлении бравые секьюрити не замедлили воззриться на меня.

— Добрый вечер, — произнесла я. — Мне нужен господин Клейменов.

— Всем нужен господин Клейменов, — сказал один из охранников, подмигивая своему напарнику. — А вы, собственно, по какому поводу?

— Я из ФСБ, — быстро ответила я. — У меня назначена встреча на девятнадцать ноль-ноль.

Лица парней вытянулись, по всей видимости, их босс ожидал визита человека из спецслужб и предупредил свою охрану, но ребята не ожидали, что человеком из спецслужб окажется молодая дама в довольно короткой юбке, кокетливо накинутой на плечи норковой шубке и в изящных сапожках.

— Вы — из ФСБ?.. — наконец протянул один из охранников.

Я безмолвно развернула перед его носом свое удостоверение, и он, несколько раз кивнув, посторонился.

Секретарша немедленно закончила разговор по телефону и, связавшись с шефом по селекторной связи, произнесла, почему-то поправляя прическу:

— Виктор Сергеевич, к вам пришли. — Потом повернула ко мне голову и, взмахнув ресницами, проговорила: — Виктор Сергеевич ждет вас.

* * *

Вице-губернатор Виктор Сергеевич Клейменов оказался высоким мужчиной лет сорока пяти — пятидесяти, с породистым лицом и приветливо поблескивающими серыми глазами за стеклами очков в дорогой стильной оправе. Обращали на себя внимание его холеные, аккуратно подстриженные черные усы, делавшие его массивное лицо еще более основательным.

Надо сказать, я всегда ассоциировала нового для меня человека с каким-либо животным, которого он мне более всего напоминал, и уже многократно убеждалась, что такой метод дает возможность лучше понять характер человека. А это при моей работе незаменимо.

Виктор Сергеевич Клейменов напомнил мне большого, усатого, вальяжного кота, снисходительно посматривающего большими и круглыми неподвижными глазами и изредка сыто мурлычащего что-то самодовольно: вот, мол, какой я красивый, толстый и важный.

На всем облике этого кота лежала печать благополучия и обеспеченности, упорно не оставляющая представителей наших властных структур даже в самые тяжелые, кризисные дни.

— Добрый вечер, Юлия Сергеевна, — приветствовал меня вице-губернатор, вежливо приподнимаясь навстречу и протягивая пухлую розовую ладонь с аккуратными ногтями. — Добрый вечер, Юлия Сергеевна, — повторил он, уже выходя из-за стола. — Присаживайтесь, прошу вас. Я только что говорил о вас с генералом Суровым, вашим непосредственным начальником.

— В самом деле?

— Да. Позвольте мне взглянуть на вас… — Он обошел меня сбоку, так что я была видна в профиль. — Ну что ж, — подвел итог своим наблюдениям господин Клейменов. — Рад с вами познакомиться. Очень хорошо. Юлия Сергеевна, я думаю, что рекомендации высокочтимого Андрея Леонидовича более чем достаточно для того, чтобы вы полностью оправдали мои надежды. Я слышал от него весьма лестные слова о вас и вашем профессионализме. Впрочем, о чем я? Непрофессионала и не взяли бы в ваш отдел.

Много болтает, подумала я. Слишком много слов. Да и эти «лестные слова» о моем «профессионализме»… Лично мне не приходилось слышать от Грома похвалы, исполненной большего одобрения и экспрессии, нежели короткое:

— Хорошо. Все нормально. Ты свободна. Двое суток на отдых.

Тем временем Виктор Сергеевич энергично прошелся по комнате, а потом повернулся на каблуках и произнес:

— Я думаю, вам известно, Юлия Сергеевна, что губернатор нашей области Сухоруков Владимир Александрович, мой непосредственный начальник, снят с выборов областной избирательной комиссией на основе обвинения в злоупотреблении служебным положением?

— Да, конечно.

— Прекрасно. Так вот, вне всякого сомнения, это известно не только вам, но и всем людям в стране, которые хоть раз в день смотрят новости по телевизору. Но вы же понимаете, что в новости выносится далеко не вся информация. Информация — это духовная пища эпохи, и если ею перекормить, то можно отравиться. Не так ли?

— Совершенно верно, Виктор Сергеевич, — в тон ему ответила я. — Все это замечательно, Виктор Сергеевич, и вы, без сомнения, прекрасный ритор, но не могли бы вы поконкретнее сказать, что именно не вошло в выпуски новостей?

Клейменов кивнул:

— Дело в том, что на избирательную комиссию было оказано существенное давление. Есть основания полагать, что это давление исходило от другого кандидата на пост губернатора — Зубарева.

— Зубарев — это, случайно, не глава местного управления ФСБ?

— Совершенно верно. Кроме того, он, по сути, кандидат от местного отделения КПРФ. Чекист и коммунист в одном флаконе — не правда ли, неожиданный коктейль? Нынешняя власть считает неблагоразумным афишировать свои отношения с коммунистами. Это еще ельцинская традиция.

— Ну, сейчас многое поменялось, — сказала я. — Можно работать в спецслужбах и тем не менее сохранять ортодоксальные коммунистические воззрения. Как вот ваш Зубарев.

— Наш? — На холеном лице Клейменова появилась ироничная улыбка. — Скорее уж ваш, Юлия Сергеевна. Ведь вы тоже из органов. Но не будем отвлекаться. Итак, на пост губернатора рассматривались три основных кандидата, — сказал Виктор Сергеевич. — Во-первых, нынешний губернатор — Сухоруков Владимир Саныч. Во-вторых, уже упомянутый мной генерал Зубарев, а в-третьих…

Он сделал паузу, к чему так тяготеют не в меру велеречивые ораторы, и я не удержалась от того, чтобы не заполнить ее:

— А в-третьих?

— …местный олигарх Никита Бурмистров. Милейший человек. Некоторые уверяют, что он является вором в законе, но Зубарев наводил справки по своим каналам в преступном мире: ничего подобного. Просто выскочка. Нувориш с дурным вкусом и не в меру пухлым лопатником.

Я слышала о Бурмистрове много. Этот человек возглавлял структуру, которую он гордо именовал медиахолдингом.

По провинциальным меркам это была довольно крупная структура, включающая в себя охранное агентство, банк, разветвленную сеть дочерних фирм, магазинов и торговых баз. Никита Никитович Бурмистров имел активные контакты с тарасовскими предпринимателями, подвизавшимися на поприще металлургии. Он держал акции ряда довольно крупных предприятий и контрольный пакет знаменитого металлургического комбината, являвшегося крупнейшим в…ской области и третьим в России. Кроме того, Никита Никитович Бурмистров был депутатом областной Думы.

Одним словом, фигура значительная: бизнесмен, политик, меценат, акционер ряда компаний, фактический владелец громадного металлургического комбината.

— Да, мне знакома фамилия Бурмистров, — сказала я. — Только, откровенно говоря, я не знала, что он намерен баллотироваться в губернаторы.

— Так вот, — продолжал Клейменов, — Зубарев и Бурмистров после отстранения от выборов Владимира Александровича и разыграют между собой кресло губернатора. Другие кандидаты слишком малозначимы, чтобы принимать их во внимание. А теперь, — он поднял палец, — теперь, Юлия Сергеевна, переходим к тому, ради чего, собственно, мы и встретились с вами в этом кабинете. Дело в том, что в последнюю неделю на меня было совершено два покушения. Первое произошло на следующий день после того, как Владимира Александровича сняли с выборов за якобы имеющие место злоупотребления служебным положением. Мы ехали на машине в сопровождении автомобиля охраны, и по нас был произведен выстрел из гранатомета. Рвануло точно между машинами, водителя второй госпитализировали, остальные отделались царапинами и испугом.

— Почему вы подумали, Виктор Сергеевич, что покушение было именно на вас? — быстро спросила я. — Ведь в машине вместе с вами был и Владимир Александрович, не так ли?

— Это верно, — отозвался Виктор Сергеевич, — но все дело в том, что еще было и второе покушение. Взорвали мой джип. Четыре дня назад. Я хотел сесть в него, но меня окликнул мой телохранитель сказать, что моя дочь отвезена в зимний пансионат в Сочи… я повернулся, и только это спасло мне жизнь. Да еще то, что я успел сгруппироваться и отпрыгнуть в сторону. В свое время я служил в десанте, — пояснил он.

— Значит, в тот момент, когда вы собрались сесть в ваш джип, машина взорвалась? — уточнила я.

— Совершенно верно. Судя по всему, заряд был довольно приличный. По крайней мере, от моего джипа остались рожки да ножки.

— Когда, вы говорите, это было?

— Четыре дня назад.

— И сразу после этого вы решили прибегнуть к моим услугам… то есть к услугам специалиста из отдела генерала Сурова?

— Нет. Не после этого. Дело в том, что нам удалось вычислить, когда и где на меня будет предпринято третье покушение.

* * *

При этих словах вице-губернатора я невольно привстала — так торжественно он это произнес. Как будто говорил не о готовящемся на него покушении, а о прижизненной установке памятника славному деятелю российской политики, мыслителю и реформатору В.С. Клейменову.

— И когда же? — быстро спросила я.

— Послезавтра. В час дня.

— И где?

— Естественно, здесь, в городе. Возле офиса охранной фирмы «Центурион». Надо сказать, что место лучше этого подобрать сложно. Я думаю, вы согласитесь со мной, когда сами осмотрите тамошние окрестности.

— По каким каналам прошла такая информация, Виктор Сергеевич?

Он замялся. Посмотрел на меня с тяжелым сомнением, и я поспешила подхлестнуть его мудреной и не менее тяжеловесной, чем взгляд Клейменова, фразой:

— Я думаю, вы понимаете, что невозможно работать, не зная источника сведений, на основе которых придется выстраивать схему действий.

— Ну хорошо, — выдохнул он, — эта информация получена от некоего Шеремета. Директора небольшой компьютерной фирмы, занимающейся программным обеспечением. Он внедрял компьютерную систему внутреннего пользования в банк «Ахернар». По всей видимости, Шеремет преследовал не совсем чистые… э-э-э… цели, если при монтировке системы внедрил в нее файл «троян»…

— Простите?

— Это компьютерная программа-паразит. «Троян» — это от названия знаменитого троянского коня. Я думаю, вы сведущи в античной истории, Юлия Сергеевна?

— Немного. И, конечно, при внедрении этого паразита в систему результат столь же плачевен, как при внедрении троянского коня в стан защитников Илиона?

— Вот именно. Паразит дублирует все файлы, которыми оперирует внутренняя система банка. Равно как калькирует и электронные сообщения, и… в общем, вы понимаете?

— Да.

— Так вот, не далее как позавчера в компьютер Шеремета было переведено послание по электронной почте. В котором честь честью расписан заказ на мое физическое устранение. Заказ был отправлен с сервера банка и принят на одноразовый почтовый ящик в сети, который сразу же после принятия сообщения ликвидировался. Так любят поступать киллеры, использующие последние достижения прогресса — все эти Интернеты, «Емели» и так далее. — Клейменов озабоченно постучал полусогнутым пальцем по столу и добавил: — Шеремет тут же прибежал ко мне. Хоть хлопец и нечист на руку, в свое время я помог ему встать на ноги. Он показал мне это сообщение. Я распечатал его для вас. Вот, пожалуйста, взгляните.

И он протянул мне лист бумаги:

МОМЕНТ ВЫДАВИТЬ СТРУЙКОЙ. ОФИС ФИРМЫ «ЦЕНТУРИОН», 27 ДЕКАБРЯ, 13.00. АВАНС НА УСЛОВЛЕННОМ МЕСТЕ.

Я подняла глаза на недобро ухмыляющегося Клейменова, которому явно было не по себе при виде того, как пристально я изучаю этот замечательный документ, и спросила:

— Я так понимаю, что Момент, которого надлежит выдавить струйкой, — это вы?

Виктор Сергеевич картинно поклонился.

— Момент — это, конечно, не промежуток времени, а клей «Момент», — продолжала я рассуждения вслух. — Клей «Мо…» Клейменов. Понятно. Производная от фамилии.

— Вы на редкость догадливы, — усмехнулся вице-губернатор.

— Работа обязывает. А вот ваши заказчики на редкость образно выражаются. Это надо же такое завернуть: «…Момент выдавить струйкой».

— Уголовная романтика, — сказал Клейменов. — У этих милых ребят особое отношение к образности. Например, в прошлом году у нас в городе убили авторитета, не поверите… Байрона. Прозвище у него было такое: Байрон.

— За что же ему такая честь? — улыбнулась я. — Или его любимую собаку звали Чайльд-Гарольд?

— Откуда мне знать, — пожал плечами Клейменов. — Да, чуть не забыл… странно, что можно хотя бы на секунду запамятовать о таком.

— О чем — о таком?

— Да вот, что все тому же Шеремету удалось скачать информацию о том, что из депозитария была удалена весьма значительная сумма денег.

— То есть как — удалена? — переспросила я, смущенная не свойственным финансовой сфере термином.

— Снята… истрачена… переведена. Что-то такое. В общем, была сумма, а теперь ее нет.

— И какова сумма?

— Триста тысяч долларов.

— Недурно! И вы полагаете, что эти деньги могли быть использованы на оплату услуг киллера?

— Если бы я думал иначе, я и не упоминал бы об этих трехстах тысячах. Откровенно говоря, я не силен в финансах, но, мне кажется, что то, что в один и тот же день прошла информация об этом заказе по «электронке» и информация о такой значительной сумме, по всей видимости, не может быть случайностью.

— Понятно. Возможно, вы и правы. Теперь дело за малым, Виктор Сергеевич. Мне осталось спросить у вас, кто учредитель банка «Ахернар» и кто владеет фирмой «Центурион», близ которой вас назначено уничтожить. Кстати, вы действительно намеревались ехать туда в час дня послезавтра?

— Действительно, — мрачно ответил Клейменов. — Действительно, я собирался туда ехать. Я редко туда езжу, а если езжу, то заранее обговариваю срок.

— Значит, утечка информации могла произойти оттуда? — настороженно спросила я.

— Мне не хотелось бы так думать.

— Почему?

— Потому что директор этого охранного бюро моя жена.

— Вот как? — скорее утвердительно, чем вопросительно выдохнула я. — Женщина во главе охранной фирмы? Это интересно.

— И еще более интересно то, что она вполне справляется со своими обязанностями и подобрала себе прекрасный штат. Люди все проверенные, надежные, и заподозрить одного из них в том, что он слил информацию о посещении мною «Центуриона», — значит кровно обидеть Милу.

— Милу?

— Мою жену, Людмилу Александровну Савину. Савина — это она по первому мужу, — пояснил Клейменов. — В принципе, она одна знала о том, что я собираюсь проведать ее бюро, но так как мы говорили об этом дома во время небольшой вечеринки, то это мог слышать кто угодно. А присутствовали на этой вечеринке в основном люди с ее работы.

— Понятно, — сказала я. — А кто учредитель банка «Ахернар»?

Клейменов помрачнел:

— А учредитель этого банка — не кто иной, как господин Бурмистров. Никита Никитич Бурмистров, кандидат в губернаторы собственной персоной.

— Вот это уже теплее, — сказала я, машинально складывая лист с распечаткой e-mail сначала вдвое, потом вчетверо. — Судя по тому, что я слышала об этом законопослушном гражданине, он может решиться на все, что угодно. В том числе на политическую «заказуху». Только непонятно, зачем ему убирать именно вас, а не, скажем, Сухорукова или, уж тем более, самого реального его нынешнего конкурента, генерала Зубарева?

— А вот это то, зачем вас, собственно, и откомандировали сюда, — сказал Клейменов. — Так что работайте, Юлия Сергеевна. Любая информация, находящаяся в моем распоряжении, к вашим услугам.

— Прежде всего я хотела бы знать, что вы намерены делать дальше, — проговорила я.

— Вы имеете в виду, отменю ли я свою поездку в «Центурион»?

— Да.

— Я собираюсь туда поехать. Ведь это единственный способ выловить киллера, а через него выйти и на заказчика.

— Пока единственный, — поправила я. — И вы пойдете на такой риск, Виктор Сергеевич?

— А почему бы и нет? Тем более если учесть, что разрабатываемую операцию будете координировать и вы, Юлия Сергеевна.

— А не проще ли посадить в машину двойника? — хладнокровно посоветовала я.

Сытое лицо Клейменова отразило праведное негодование:

— И подставить его под пули? Ну что вы! Тем более… — он понизил голос, — тем более что я не исключаю: среди моих охранников может быть осведомитель моих недоброжелателей. И тогда он сообщит, что меня в машине нет, и киллеры уплывут, как рыбки сквозь дырявую сеть. Я доверяю своим людям, но только в той степени, в которой вообще можно доверять кому-либо в наше время и в нашей стране.

— То есть вы не исключаете, что кому-то из них предложили деньги?

— Деньги? Нет. За деньги они не продадутся, — покачал головой вице-губернатор. — А вот… за большие деньги… я бы даже сказал — за очень большие деньги — почему бы и нет, а?

— Опасная риторика, — сказала я.

Клейменов не обратил внимания на мое скептическое замечание. Он уселся напротив меня (между тем как на протяжении всего разговора он или ходил по комнате, или стоял возле своего рабочего стола, постукивая по нему полусогнутым пальцем, словно заземляя пронизывающее его, как электрический ток, нервное напряжение) и произнес:

— И еще вот что, Юлия Сергеевна. Я хотел бы, чтобы вы до начала операции не запускали никаких разыскных мероприятий.

— Боитесь спугнуть?

— Боюсь. И не только спугнуть. Просто — боюсь.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде — спокойном, неподвижном и непроницаемом — я увидела тем не менее тягучий, липкий, словно свежесплетенная паутина, страх…

Глава 3 ЖЕНА И ВРАЧ

Оказалось, что мне был забронирован номер в лучшей городской гостинице. Разумеется, сделано это было за счет областной администрации, представителя которой я должна была спасти от пока еще гипотетически прорисовывающейся опасности.

Утро следующего дня выдалось восхитительным. Редко встречаются такие солнечные, ясные дни, когда в неподвижном морозном воздухе мерно опускаются на землю видимые до мельчайших подробностей крупные снежинки.

Из гостиницы я прямым ходом направилась в частное охранное бюро «Центурион», хотя меня отчаянно тянуло наведаться и в банк «Ахернар», и особенно в маленькую компьютерную фирму, которой руководил господин Шеремет, так хитро подпускающий во внутренние системы банков разнокалиберные «трояны».

Впрочем, касательно последнего меня настоятельно просил Клейменов:

— Не надо до поры до времени беспокоить его, Юлия Сергеевна. Мало ли что… может, его уже заподозрили в чем-то, ведь он ведет такую опасную игру…

Объяснения Клейменова были неубедительны, но тем не менее я не стала посещать компьютерщика: и так понятно, что у того нелады и с законом, и с беззаконием. По всей видимости, Шеремет имел на владелца банка «Ахернар» зуб, иначе не стал бы подкладывать Бурмистрову такую свинью.

Сами разберутся. В конце концов, допросить Шеремета никогда не поздно, и сделать это может любой мент или работник прокуратуры.

…Никогда не поздно?

До «Центуриона» я добралась быстро. Путь на моем «Ягуаре» от гостиницы до охранного агентства занял не более десяти минут.

Прежде чем направиться в «Центурион», я тщательно осмотрела двор, в котором, по всей видимости, и планировалось покушение. Двор был невелик и представлял собой четырехугольник размерами примерно сорок на пятьдесят-шестьдесят метров, двумя сторонами которого являлся пятиэтажный дом, выстроенный буквой «Г». В одном крыле дома была арка, через которую и осуществлялся въезд на территорию двора, в другом — подъезд, судя по всему необитаемый: всех жильцов выселили, благо дом предназначался под снос.

Третьей стороной двора являлся длинный, барачного типа, одноэтажный корпус, оборудованный под складские помещения. С четвертой же стороны располагался офис частного охранного бюро «Центурион».

…Да, Клейменов был прав — лучшее место для покушения и представить себе сложно: ограниченное пространство в каменных тисках, с которого никуда не денешься, если перекрыть узкую арку. Убивай — не хочу!

Отметив для себя ряд примечательных деталей, я направилась к массивной железной двери, оборудованной камерой внешнего наблюдения.

— Добрый день. Что вам угодно? — раздался через переговорное устройство вежливый мужской голос.

— Я к Людмиле Александровне. Мы договаривались о встрече.

— Назовите вашу фамилию.

— Максимова, — отозвалась я и, подумав, добавила: — Юрист из Тарасова.

— Одну минуту.

Охранник оказался на редкость пунктуальным: ровно через минуту дверь щелкнула, разблокировавшись, и я потянула на себя ручку.

— Проходите, прошу вас.

* * *

Кабинет Людмилы Александровны Савиной был куда более просторным, чем рабочий кабинет ее мужа, вице-губернатора Клейменова. Да и обставлен он был с большей роскошью, а на рабочем столе красовался ноутбук за четыре с половиной тысячи долларов.

По всей видимости, охранная контора «Центурион» не бедствовала.

Людмила Александровна оказалась миловидной дамой средних лет, элегантно одетой и слишком хрупкой для руководителя охранного бюро.

В обществе директорши «Центуриона» я застала молодого — лет на десять или пятнадцать моложе Савиной! — и весьма импозантного темноволосого, смуглолицего мужчину в светлом костюме, аккуратно причесанного и с пронизывающим взглядом голубых, чуть раскосых глаз. Мне он напомнил почему-то Пирса Броснана, который играл последнего Джеймса Бонда: такой же холеный, несколько слащавый красавчик. По всей видимости, молодой человек был чересчур зациклен на своей внешности.

Бывают такие Нарциссы.

Знал бы Виктор Сергеич, с кем тут кукует его дражайшая супруга!

— Добрый день, Юлия Сергеевна, — сказала Людмила Александровна. — Муж звонил и говорил, что вы придете ко мне. Познакомьтесь… — Она повернулась к Пирсу Броснану провинциального российского розлива, который буравил меня довольно-таки откровенным взглядом, и добавила: — Это Глеб Константинович, личный врач нашей семьи. Мой и Виктора Сергеевича. Вы можете смело говорить при нем. Я полностью ему доверяю.

— Очень приятно познакомиться, — сдержанно отозвалась я. — Людмила Александровна, я хотела бы спросить у вас: кто, по вашему мнению, может знать о том, что завтра в час дня Виктор Сергеевич заедет к вам в «Центурион»? Помимо вас и него, разумеется.

Людмила Александровна провела рукой по аккуратно уложенным волосам и после небольшой паузы ответила:

— Кто? Ну, например, присутствующий здесь Глеб Константиныч. От него у нас нет секретов.

— Еще кто?

— Мой заместитель, Кузьмин. Вы, конечно, имеете в виду, кто мог организовать утечку информации, по которой сделали наводку киллерам?

Я аж вздрогнула, когда Савина спокойным, размеренным, холодноватым голосом произнесла все это. Да, у этой дамочки железные нервы. Впрочем, как же иначе: все-таки она работает директором охранной фирмы, то есть конторы, завязанной на серьезном и, быть может, полукриминальном бизнесе.

— Да, именно это я и имела в виду.

По губам Людмилы Александровны скользнула легкая саркастическая усмешка, откровенно не понравившаяся мне. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но ее опередил Глеб Константинович:

— Юлия Сергеевна, я думаю, что если вы склонны подозревать всех, кто мог знать о завтрашнем визите Виктора Сергеевича сюда, то вам лучше всего начать с меня. Я первый, кто узнал об этом. Дело в том, что в последнее время Виктор Сергеевич очень нервничал… я, как его личный врач, прекрасно это знаю. Стрессовые ситуации следовали буквально одна за другой: это неприятное происшествие с губернатором Сухоруковым, Владимиром Александровичем, потом следующие одно за другим покушения на Виктора Сергеевича — и вот теперь этот заказ по электронной почте, из которого явствует, что будет и третье покушение. При таких обстоятельствах и самый здоровый и спокойный человек, как вот, например, Виктор Сергеевич, будет глотать успокоительное и антидепрессанты килограммами.

У доктора был приятный, бархатный баритон, выразительный и к тому же расставляющий акценты с проникновенностью и эффектностью хорошего актера. И почему-то голос, как мне показалось, находился в значительном диссонансе с внешностью Глеба Константиновича… какой-то излишне легкомысленной, что ли. Когда у безмозглого красавчика оказывается голос мудрого и пожившего человека — это странно, не так ли?

— Я никого и ни в чем не подозреваю, — сказала я. — В том числе и вас, Глеб Константинович. Подозревать человека, с которым только что познакомилась, и подозревать только на том основании, что подозревать кого-то нужно, — просто глупо.

Глеб Константинович засмеялся, а Савина сказала с подчеркнутой доброжелательностью:

— Извините, если что-то не так. Ведь у вас в голове может вырисоваться соблазнительно ясная схема преступления: коварная жена и ее молодой любовник решают убрать мужа и вынашивают зловещие планы. Ведь примерно так можно подумать, глядя на нас с Глебом Константиновичем, не так ли?

— Почему бы и нет? — сказала я. — Я бы так и подумала, имей я хобби стряпать разнокалиберные версии одна другой замысловатее. Но в данный момент некогда конструировать теории. Ваш муж, Людмила Александровна, решился на весьма опасный трюк: он хочет лично присутствовать в машине, которую завтра могут расстрелять прямо под окнами вашего офиса. Конечно, он наденет бронежилет и предпримет массу других предосторожностей, но ведь эта ловля на живца может привести к трагедии. Разумнее было бы использовать двойника, который за определенную сумму с радостью подвергнется смертельному риску… как, кстати, и ваша покорная слуга — в случае, если я буду координировать операцию «Контркиллер».

— А, весь этот спектакль уже и окрестить успели? — мрачно произнесла Савина, делая смысловое ударение на слове «окрестить». — Понятно. А то, что Витя хочет присутствовать при этом, меня не удивляет: он всегда был склонен к авантюрным решениям. Я вчера говорила с ним по этому поводу: он наотрез отказывается от подмены его другим человеком. Говорит, что в таком случае может сорваться вся операция, и он никогда не узнает имени заказчика и инициатора всей этой кровавой карусели.

«Кровавой карусели…» По всей видимости, Людмила Александровна, вслед за мужем, была склонна прибегать к пышным и красочным выражениям.

— В машине можно установить бронестекло, — сказал Глеб Константинович.

Я покачала головой:

— А где гарантия, что киллер не будет стрелять через крышу? Классный киллер может таким образом миновать любое бронированное стекло.

— Я слыхала об этом, — кивнула Савина. — Вы правы.

— Все дело в том, сумеем ли мы засечь киллера — или киллеров — до того, как машина Виктора Сергеевича въедет в убойную зону.

Людмила Александровна посмотрела на меня, а потом медленно выговорила:

— Вы видели двор и примыкающие к нему здания?

— Немного. Но вполне достаточно, чтобы составить о них довольно устойчивое представление. Удобное место для отправления в преисподнюю.

— Вы будете работать с ФСБ? — вкрадчиво спросила жена Клейменова.

— Разумеется.

— А вы еще не познакомились с генералом Зубаревым?

— Не довелось.

— Ничего, я думаю, вы быстро наверстаете это упущение, — произнесла она. — Все-таки ваш коллега, хотя и в более высоком звании.

Что-то определенно не понравилось мне в тех интонациях, с которыми были сказаны эти слова. По всей видимости, Людмила Александровна явно недолюбливала главу местной госбезопасности.

О чем я и не замедлила спросить у нее напрямую.

Ответ был столь же исчерпывающ и прямолинеен, как и вопрос:

— Да, не скрою, с генералом Зубаревым у меня, мягко говоря, натянутые отношения: считает ниже своего достоинства общаться с какими-то частными охранниками. Гэбэшный гонор, куда ж тут деваться. И, надо сказать, — добавила она, чуть понизив голос, — если Виктор склонен считать, что охоту на него открыл кто-то из кандидатов в губернаторы, то между Зубаревым и Бурмистровым я более склоняюсь к Зубареву. Госбезопасность в плане кровожадности всегда давала сто очков вперед даже самой беспредельной оргпреступности. Не так ли, Юлия Сергеевна?

— С волками жить — по-волчьи выть, — ответила я одной из любимых поговорок Грома. — То есть вы подозреваете в организации покушений на вашего мужа не Бурмистрова, как считает сам Виктор Сергеевич, а генерала Зубарева? У вас есть основания для этого? И вообще, Людмила Александровна, — после паузы добавила я, видя, что она продолжает хранить довольно-таки недоброжелательное угрюмое молчание, — мне непонятны мотивы, по которым кандидаты в губернаторы могли бы быть заинтересованы в смерти вашего мужа. Тем более что он сам уже заявил о своем скором отходе от дел в связи с ситуацией вокруг Владимира Александровича Сухорукова, пока еще действующего губернатора.

— Мотивы? — проговорила она. — А мотивов сколько угодно. ФСБ и администрация издавна копают друг на друга компромат. Зубарев преуспел в этом больше… Именно под его давлением областная избирательная комиссия отстранила от участия в выборах Владимира Александровича. Если бы этого не сделали, то Сухоруков наверняка был бы избран на новый срок и Виктор тоже сохранил бы свой вице-губернаторский пост.

— Я так понимаю, что у вашего мужа есть компромат на Зубарева, и тот боится, что эти материалы попадут в СМИ?

— Да.

— Почему же, в таком случае, Виктор Сергеевич не сказал мне этого?

— Я не могу отвечать за своего мужа. Спросите у него самого.

— Не премину это сделать.

— От себя же замечу, — уже не скрывая ядовитых интонаций, добавила Савина, — что мой муж никогда не доверял спецслужбам, в особенности местным, из нашей области, а к вашей помощи прибег только потому, что хорошо знает какого-то вашего начальника. Он не называл его фамилии, так как все это очень секретно, но я догадываюсь, кто это такой.

Вне всякого сомнения, госпожа Савина имела в виду Андрея Леонидовича Сурова. Нужно будет с ним созвониться, отметила для себя я.

Разговор тем временем окончательно расклеился. И склеить его, как любил говаривать один мой знакомый бандит (кстати, уже покойный), — склеить его было куда сложнее, чем одному из собеседников склеить ласты. То бишь отправиться к праотцам.

Людмила Александровна подняла на меня строгие глаза и произнесла:

— Я все-таки верю, что вы не пойдете на поводу у вашего коллеги Зубарева и честно выполните свою работу.

— У вас есть сомнения? — холодно произнесла я и встала. — До свидания, Людмила Александровна. Разговор с вами очень помог мне.

И — почти против моей воли — в заключительной фразе прозвучала нотка тонкой, ядовитой издевки…

* * *

Ну и семейка, думала я, выходя из частного охранного бюро «Центурион» и спиной чувствуя, тяжелый, острый взгляд. Веселая семейка. Не удивлюсь, если в финале окажется, что это именно госпожа Савина и ее смазливый личный доктор раскрутили маховик всего этого, в сущности, банального и привычного мне по опыту предыдущей работы дела.

…Но банальности этой суждено было улетучиться. Начисто. И точкой отсчета для дьявольского танца сорвавшихся с цепи обстоятельств стал голос за моей спиной:

— Юлия Сергеевна! Подождите, Юлия Сергеевна.

Я обернулась и увидела, что за мной поспешно — аж спотыкаясь! — идет доктор Глеб Константиныч. Прядь аккуратно уложенных волос соскользнула на высокий лоб, накинутое на плечи черное полупальто сбилось набок.

— Да, я слушаю вас, Глеб Константиныч, — ровным голосом произнесла я и улыбнулась, прокручивая в мозгу версии: какого черта ему от меня надо? Впрочем, повод оказался самым что ни на есть естественным и оттого почему-то смехотворным.

— Простите, что беспокою вас, — проговорил он, — но не могли бы вы немного подвезти меня? Вы все равно, я думаю, едете в сторону центра, да?

— Да.

— Ну вот, — оптимистически закончил он и глупо улыбнулся.

Я махнула рукой:

— Садитесь. Подвезу.

— Хорошая у вас машина, — сказал он. — Я и не знал, что сотрудники госбезопасности получают такую зарплату, чтобы кататься на подобных машинах.

В голосе его прозвучала насмешка, которая разозлила бы меня, скажи это любой другой человек (в особенности — высокочтимая Людмила Александровна Савина); но в исполнении Глеба Константиныча это показалось… мило. Я не стала смотреть на него взглядом Медузы-Горгоны, а просто невинно улыбнулась и отозвалась:

— А я и не на зарплату ее купила. А на то, что при социализме формулировали как нетрудовые доходы. Садитесь, Глеб Константиныч. Ваши ботинки явно километра не прошли. А пальто стоит не меньше пятисот долларов. Это как раз и составляет зарплату врача, я понимаю.

Он поднял вверх руки и серьезно сказал:

— Сдаюсь.

* * *

Все получилось так же неожиданно и глупо, как всякий раз получается, когда даже не допускаешь возможности хотя бы легкого флирта, а потом открываешь глаза и видишь себя в постели с мужчиной, имя которого вспоминаешь лишь с большим напряжением всего мозгового арсенала.

Я ведь, по сути, очень легкомысленный человек. И тем более легкомысленный, что часто произвожу серьезное, основательное и неприступное впечатление. Многие мужчины, даже не зная того, что я агент спецслужб, подсознательно начинали питать ко мне повышенный пиетет и возмутительную, приторную вежливость и осторожность в выборе каждого сказанного в мой адрес слова. Как будто я ущербная какая!

И какой уж тут флирт.

Доктор Глеб Константинович отнесся ко мне совсем по-иному: с очаровательной смесью присущего людям его профессии ненавязчивого цинизма и пронизанной тонким юмором непосредственности.

Так и получилось, что сначала мы поехали с ним в ресторан (причем согласилась я поехать туда совершенно неожиданно для себя), а потом — черт побери, Юлия Сергеевна! — мы оказались в его уютной двухкомнатной квартирке. Жилище Глеба Константиновича сильно смахивало на несколько усеченный по площади вариант резиденции нового русского. Отделанная по европейским стандартам, обставленная дорогой мебелью и под завязку забитая электроникой, квартира Глеба ничем не выдавала того, что здесь обитает последователь Эскулапа.

В прихожей стояла небольшая статуя — Афродиты или какой иной античной пропагандистки нудизма.

Как оказалось, Глеб Константинович обычно использовал ее под вешалку: надевал на нее свои шляпы, кепки, накидывал пальто и плащи.

Вот и сейчас он набросил на нее свое полупальто, надвинул на мраморные глаза элегантную черную шляпу. Заботливо укутав таким образом свою домашнюю Галатею, Глеб Константинович швырнул один башмак влево, другой вправо, причем едва не угодив в меня, и провозгласил:

— Вот мы и дома.

Глава 4 ОПЕРАЦИЯ «АНТИКИЛЛЕР»

Я стояла у стены дома неподалеку от въездной арки вместе с капитаном Сенниковым из местного РУБОПа. В руке у меня находилась рация, по которой я передавала распоряжения и, так сказать, сводки с места действия и получала сообщения от сотрудника ФСБ Курлова, сидящего в машине вице-губернатора Клейменова.

— Юль Сергевна, — проговорил Сенников, приближая губы к моему уху, — а что это за козел старый на прогулку вышел? — И он показал на дряхлого старичка, ведущего на поводке собачку — такую же старенькую, дряхленькую, с трясущейся головой, как и у самого хозяина. — Может его, это самое… убрать?

— Нехороший ты человек, Сенников, — поморщилась я (не столько от слов, сколько от запаха чеснока, густо замешенного на похмельном перегаре, исходившего от капитана). — Душегуб ты, Сенников. Тебе бы все убивать, наверно.

В рации булькнуло, и голос Курлова едва ли не нараспев произнес:

— Сворачиваем на проспект Победы. Пять минут.

— Вас поняла. Ждем, — ответила я и потеребила в кармане шубки внезапно ставший ненужным мобильный телефон. Черт бы побрал местных ментов с их допотопной техникой!

Я повернулась к Сенникову, который недовольно пожевал губами и сказал:

— Да я не про то, что в смысле — убрать. Я говорю: убрать, а то что-то старикашка разгулялся. Как бы его пенсии не лишили… досрочно. В связи с безвременной кончиной под колесами или под пулями.

— А, ты человеколюбец, оказывается? — с усилием пробормотала я. — Что-то у меня предчувствие нехорошее, капитан. Что-то…

— Так сегодня ж магнитная буря, — с готовностью доложил он. — У моей жены каждый раз, когда магнитная буря, голова болит, а когда сыро, так суставы ломит. Она меня тогда с самого утра ест. Так что я этот магнитный календарь получше всяких там синоптиков знаю.

— То-то и оно — магнитная буря… — буркнула я.

Из арки послышался шорох шин, и в этот момент в рации снова булькнуло, и голос быстро, с нарастающей, как снежный ком, тревогой, заговорил:

— Юля, мы в арке… так, прямо над твоей головой, на чердаке, блик… возможно, отражение оптического прицела. Хорошо, что сегодня солнечно.

— Снайпер? — быстро спросила я.

— А-а…

Я быстро сунула рацию в руки Сенникова и скороговоркой выпалила:

— Так, капитан… прикрывай выходы, а я на чердак!

— Понял, — по-военному четко ответил Сенников, а я, на ходу выхватывая пистолет, бросилась в подъезд…

* * *

Черная «БМВ», в которой сидел вице-губернатор Клейменов, въехала во двор. Перед ней шла черная «Волга» прикрытия, а сзади наползал массивный «мерседесовский» джип с личной охраной второго лица губернии.

Шофер «Волги» бросил взгляд на едва не попавшего под колеса дряхлого старичка и выругался, резко повернув направо и едва не смяв бампер о торчавшую из асфальта железную ось, которая невесть с каких пор находилась здесь. Старичок подпрыгнул на месте и засеменил прочь.

Шофер, не останавливая машину, высунул голову и заорал на бегущего представителя вымирающего коммунистического электората:

— Ну, ты, старый пень! Куда прешь, плешивая каракатица?!

Что еще хотел сказать водитель, осталось неизвестным, потому что он внезапно вздрогнул всем телом и горлом упал на край приспущенного стекла. По его телу пробежала короткая конвульсия, руки рванули руль вправо и медленно сползли с баранки, вжимая до упора сигнальную плоскость руля.

И по всему двору заунывно поплыл не желающий обрываться автомобильный сигнал.

«Волгу» занесло вправо, и она, выворотив из земли железную балку, врезалась в одноэтажный, барачного типа, корпус — тот самый, что был приспособлен под складские помещения…

Автосигнал продолжал раздирать неподвижный воздух, в котором, казалось, даже снежинки замедлили свое нисхождение на землю — и тут что-то слаженно пропело, и по лобовому стеклу клейменовского «БМВ» — от возникшего на нем пулевого пробоя — дрогнув, разбежались белые трещинки.

Словно очень большая снежинка легла на стекло.

Автосигнал рвал воздух, а стекла машины покрывались все новыми и новыми трещинами — пока наконец лобовое стекло «БМВ» не распустилось лоскутами и не рухнуло на головы уже мертвых водителя и сотрудника ФСБ Курлова.

Сидящий на заднем сиденье вице-губернатор Виктор Сергеевич Клейменов с перекошенным в диком ужасе белым лицом закричал и откинул голову назад.

И тут же в его горло угодила пуля…

Пули продолжали стрекотать, но сигнал внезапно оборвался — и сразу словно кто-то задал новый отсчет, новый виток всему творящемуся кошмару.

Удар был громовым. Казалось, само небо треснуло от заполонившего узкий двор грохота, порхнули вспугнутые снежинки — и небо перевернулось, легло на землю и разодралось молнией…

Чудо немецкого автомобилестроения жестоко рвануло, машина подскочила, перевернулась, а потом снова опустилась на землю, несколько раз, подпрыгнув, как кошка с перебитым позвоночником, и, проскрежетав по асфальту полуотвалившимся задним бампером, замерла. В этой горящей и почти полностью скрытой в огне и в облаке тяжелого дыма развалине не было ничего общего с тем красавцем, который въехал во двор в сопровождении основательного кортежа буквально минуту тому назад.

…И даже нечего было думать о том, что там, в «БМВ», кто-то мог уцелеть.

* * *

Я взбежала по ступенькам с такой скоростью, будто совсем их и не касалась. Сквозь окно третьего этажа до меня долетели какие-то странные звуки со двора.

И еще — я никак не могла понять — привычное ощущение опасности, давно уже уложенное в определенные разумные рамки, распухало, как передержанное дрожжевое тесто… перекрывалось каким-то нехорошим, зудящим, туманящим голову предчувствием.

На четвертом этаже я наткнулась на старичка, которого первоначально приняла за того самого, с собачкой, но потом мне подумалось, что собаки при нем нет, да и не мог он так быстро подняться на четвертый этаж — быстрее меня!

Но тут мое внимание привлекла полуоткрытая дверь чердака, и я рванулась к ней, встала в проеме чердачной двери, тяжело дыша и окидывая взглядом чердачное помещение.

Внезапно за спиной раздались стремительные шаги — слишком стремительные для того старичка! — я хотела было повернуть голову, но в этот момент из-за балки, поддерживающей крышу, вынырнуло узкое бритое лицо. Киллер.

Я вскинула на него пистолет, но тут жгучая боль пронзила мое тело, и я потеряла сознание…

* * *

Я открыла глаза.

Первое, что я увидела, было жуткое мертвое лицо. Узкое и бритое. То самое лицо, что вынырнуло из-за балки.

Киллер в здоровенной луже крови валялся в полуметре от меня.

— О черт…

— Жива, что ли? — бухнуло надо мной.

Это был капитан Сенников. За его спиной маячил второй — высокий, мрачный и тощий человек в черном пальто, которое делало его еще более высоким, еще более мрачным и еще более тощим. Увидев, что я пытаюсь приподняться, он сказал:

— Капитан, подними ее, что смотришь-то? Дама все-таки.

— Дама… — проворчал тот, но руку мне подал и на ноги поставил. — Про магнитные бури рассуждали. А она взяла — и из киллера решето сделала.

Я ощупала пальцами голову и выговорила:

— Киллера? Я?

— А кто же, я, что ли? — искренне удивился Сенников, а черный человек сказал:

— В большое дерьмо ты вляпалась, Юлия Сергеевна Максимова, выберешься ли?

Я хотела ответить, но мысли путались, в голове стоял какой-то надсадный свист — и единственное, что я смогла родить, было:

— А что… с Клейменовым?

— Эка! — буркнул Сенников. — Спросила тоже!

Черный человек строго взглянул на насупленного рубоповца и произнес, обращаясь ко мне:

— Клейменов погиб. Машина взорвалась. Погибли все, кто находился в «БМВ», плюс двое из головной «Волги».

— Наверно, «бээмвэшке» в бензобак угодили, суки, — сказал капитан Сенников.

Черный человек только покачал головой. Нет, не пуля угробила «БМВ» Клейменова.

Пулей сложно поднять автомобиль на воздух, подорвав бензин. Для того чтобы произошел взрыв, нужен ряд условий: неполный бензобак, определенная концентрация бензиновых газов, которые, собственно, и взрываются, и хотя бы незначительный доступ воздуха.

Нет, взрыв машины Клейменова был подготовлен.

Только одно непонятно: зачем тогда нужно было стрелять, если все сидящие в «БМВ» и без того погибли бы от взрыва?

…Впрочем, нет: я не права, сказав, что непонятно только одно. Непонятно многое.

Если не все.

* * *

Лицо этого человека, все его тело, казалось, было выточено даровитым, но нерадивым и ленивым скульптором. Резкие черты лица, орлиный нос и холодные серые глаза совершенно не гармонировали с огромным грузным телом: словно скульптор приложил все свое умение, высекая голову, а потом ушел в запой, оставив вместо тела бесформенную каменную глыбу.

— Значит, вы утверждаете, что забрались на чердак, увидели киллера, вскинули пистолет… а дальше ничего не помните? Так?

У него был глухой, бесцветный голос, но глаза были проницательны.

— Да, — ответила я.

— Упал, потерял сознание, очнулся — гипс. Закрытый перелом, — со вздохом констатировал он. И в этой цитате я не почувствовала и искры насмешки — наоборот: давящая, угрюмая серьезность. Лучше бы издевался, что ли.

Генерал Зубарев — а это и был начальник областного Управления госбезопасности — перевел взгляд на длинного человека в черном и произнес:

— Что вы скажете по этому поводу, Иван Никитич?

— А что тут говорить, товарищ генерал? — отозвался тот. — Нечего тут говорить. Максимова прекрасно помнит все до момента, когда она вскинула пистолет на киллера. По прошествии малого времени киллера нашли валяющимся в луже крови, с восемью пулями в груди. Пули посажены буквально одна на другую. Профессионал стрелял. Наверно, на стрельбище выбивает пять «десяток» из пяти. А тут в роли «десятки» было сердечко этого бедного киллера. От жизненно важного органа, как говорят медики… от этого жизненно важного органа ничего не осталось. И все пули выпущены из пистолета госпожи Максимовой.

— Но я ни в кого не стреляла! — воскликнула я. — Не стреляла, слышите?

— А кто же тогда стрелял? Святой дух? — спокойно спросил Зубарев.

Я открыла было рот, чтобы ответить, но Зубарев вытащил из ящика стола прозрачный целлофановый пакет, в котором лежал пистолет — мой пистолет! — и спросил:

— Ваше оружие?

— Мое.

— Как же вы объясните, что из вашего оружия выпустили восемь пуль и наповал убили киллера, а вы о том ни сном ни духом?

В голове у меня так мутилось от боли (наверно, падая, я серьезно приложилась затылком к ступенькам), что я толком ничего не могла сообразить. Единственное, что я сказала, было:

— Я требую, чтобы сюда вызвали моего шефа. Без него я не буду разговаривать с вами, товарищ Зубарев. Я думаю, вам известно, что подчиняюсь я только своему шефу, а он подчиняется непосредственно президенту. Даже не директору ФСБ, вашему шефу, а — президенту!

— Прекрасно! — процедил сквозь зубы генерал. — Тогда мы поместим вас в следственный изолятор и будем дожидаться визита вашего шефа. Ведь вы говорите об Андрее Леонидовиче Сурове, не так ли?

— Совершенно верно, — выдавила я.

— Иван Никитич, потрудитесь, чтобы задержанную доставили в одиночную камеру СИЗО. И вот что, Юлия Сергеевна, — добавил генерал Зубарев, впервые именуя меня по имени-отчеству, да еще с подчеркнутой вежливостью, — киллер, которого вы так опрометчиво застрелили, был единственной ниточкой, за которую мы могли уцепиться, чтобы выйти на заказчика этого преступления. Вы эту ниточку оборвали. Так что я не исключаю, что через этого киллера могли всплыть какие-то особо интересные аспекты вашей разносторонней деятельности. И вы поспешили его устранить. Или вам заказали этого киллера, как вашим подельникам заказали Клейменова?

Я сжала губы, словно боясь выпустить на свет божий фразу, окончательно похоронившую бы меня в этом море огульной лжи.

— Я уже связывался с Суровым, — продолжил генерал. — Он сможет приехать сюда не раньше чем через несколько дней. У него много важных дел. Так что — ждите.

Я повернулась и пошла к двери впереди Ивана Никитича.

Но на самом пороге зудящий сарказм все-таки прорвался — я повернулась к генералу Зубареву и сказала:

— Хотелось бы предупредить вас, товарищ генерал, что не в ваших интересах долго мариновать меня в вашем замечательном СИЗО. Вам нужно побыстрее раскрыть это дело, потому как выборы губернатора на носу. Так что торопитесь, генерал: охоту на ведьм нужно завершить в аккурат к выборам, а перед днем голосования надо ведьмочку пришпилить к закрытому делу об убийстве Клейменова и устроить показательный акт наказания. Не секрет, что этой ведьмочкой буду я. По крайней мере, вы так думаете: повесить на меня всех собак. Вам все понятно, товарищ генерал?

Глава 5 Я СОЗНАЮСЬ В ПРЕСТУПЛЕНИИ

В СИЗО я провела около недели. По сути дела, это было обычное сидение в запертой и зарешеченной комнате впроголодь.

С диетологической точки зрения я должна была благодарить тех, кто заключил меня сюда: вероятно, за время этого бессмысленного сидения я сбросила не менее двух килограммов — тех самых, которые подчас портили мне жизнь куда больше, чем разнокалиберные бандиты, продажные чиновники и изворотливые агенты иностранных разведок.

На свободе у меня просто не хватало силы воли выдержать такую жесткую диету: мои незаурядные кулинарные способности и непреодолимая склонность к тонкой кухне никак не давали мне довести мою и без того прекрасную (без ложной скромности) фигуру до идеала.

Раз в день ко мне приходил следователь, задавал какие-то вопросы, в ответ на которые я раздраженно фыркала или истерически хохотала.

И каждый раз следак с одинаково каменным выражением лица уходил, выпуская на прощание из тонких, строго поджатых губ:

— До завтра.

А назавтра повторялось то же самое.

У меня было время поразмыслить над тем, что же, собственно, произошло в том злосчастном дворе, где убили Клейменова и его людей.

Я сотни раз, шаг за шагом, кадр за кадром, прокручивала перед своим мысленным взором пленку недавних событий. И могла предложить только одну версию происшедшего: в подъезде находился человек, который должен был подставить меня. Почему именно подставить?

Да потому, что в любом ином случае меня просто-напросто убили бы.

Причем не исключено, что из моего же собственного пистолета.

Но раз за разом я останавливалась на одном: выручить меня и помочь распутать все эти хитросплетения может только Гром.

…Тогда я еще не знала, что большая часть компрометирующих меня фактов еще не доведена до моего сведения. Мои обвинители априори предположили, что мне все известно.

Но часто лезли в голову и предательские, провокационные мысли. Ведь я все помнила до момента, когда нацелила дуло пистолета на узкое бритое лицо вынырнувшего из-за балки киллера. А потом — провал…

Почему?

В принципе, ощущения были знакомы — электрошок. Ткнули в меня электрическим разрядом, и отдыхай, Юлия Максимова. Но… но предательские мысли не отпускали своей хватки и, как судорога, продолжали сводить мозг. Сколько мне приходилось слышать о действии зомбирующих препаратов: после введения их в организм человек становился похож на легко программируемую живую куклу, готовую беспрекословно выполнить любое распоряжение. Ведь эти пули выпущены одна в другую — рукой профессионала. На такое способны немногие.

Что, если… что, если это и в самом деле я? В нашей безумной жизни все бывает.

Я припомнила случай с моим старым знакомым по имени Андрей, бывшим сотрудником спецслужб. Он сошелся с девушкой из богатой семьи, которую, правда, преследовал какой-то злой рок: сначала при таинственных обстоятельствах погиб компаньон отца девушки, потом убили самого отца, затем взорвали в собственном ночном клубе вставшего у руля фирмы брата девушки. Андрей позвал на помощь своего друга, съевшего собаку на расследовании подобных случаев, и друг вышел на след некоего доктора, который синтезировал сильнейший психостимулятор зомбирующего действия; оказалось, что девушка Андрея обильно пичкала его самого этим психостимулятором, а потом натравливала на своих родственничков.

Разумеется, против Андрея, офицера спецназа КГБ, у родственников злобной дамы не было ни одного шанса: они гибли один за другим, а Андрей жил весь на нервах, терзаемый подсознанием, в котором оставалась информация о совершенных им преступлениях.

Когда я вспомнила об этом, меня бросило в холодный пот.

Правда, такие мысли пришли ко мне на исходе шестого дня, когда уже самые невероятные истолкования происшедшего роились в мозгу; но в каждой версии могло быть заложено зерно истины.

Черт его знает, до чего бы я додумалась, если бы — наконец! — не приехал Гром.

Он пришел ко мне в камеру в сопровождении генерала Зубарева и его верного Санчо Пансы (хотя по телосложению этот длинный тощий человек больше походил на Дон Кихота, в то время как Зубарев — как раз на непомерно разбухшего Санчо), черного человека Ивана Никитича. Он же майор Дементьев.

Я не видела Грома около года. За это время он сильно сдал: постарел сильнее, чем за предыдущие пять лет. Морщинки избороздили лоб и залегли в переносице и в углах рта и глаз, сами глаза запали и потемнели, а виски стали почти совсем белыми.

Да, тяжела ты, шапка Мономаха. Сильно давит бремя большой власти и не менее значительной ответственности, которое ярмом повисло на шее Грома. Да… шея тоже как-то постарела: похудела, кадык еще больше торчит, и глубокие морщины пролегли под подбородком.

— Здравствуй, Багира, — сказал он спокойно и с заметной грустью. Такое начало разговора обнадеживало: шеф с самого начала отбросил обычную суровость и продолжил: — Как ты тут?

— Хорошо, Андрей Леонидович, — не трудясь скрывать иронию, произнесла я. — Прекрасная диета. Подтянула фигуру. Вы же помните, я всегда любила приготовить вкусное блюдо и съесть его со старым другом.

— Да, я помню, — просто сказал Гром. — Ты всегда прекрасно готовила. Но, мне помнится, ты никогда не варила каш.

— Да, не варила, — недоуменно отозвалась я.

О чем это он?

— До недавнего времени, — продолжал Гром. — Я говорю — не варила до недавнего времени. Но вот сейчас заварилась такая каша, что не знаю, как мы ее будем расхлебывать. Но ничего, Багира… разберемся.

Он энергично прошелся по камере, а потом, не поворачиваясь ко мне, сказал:

— Сразу не получилось к тебе подъехать. Дела, сама понимаешь. Но мне передали всю информацию насчет убийства этого вице-губернатора. Я его, правда, не особо знал…

— Не особо? — Я подняла голову. — А он мне говорил, что прилично с вами знаком. И жена его то же самое талдычила. А вы, Андрей Леонидыч — «не особо знал»…

— Не знаю, что он тебе говорил, но… — Гром оглянулся на молчаливо сидящих у стены Зубарева и Дементьева, — но я его мало знал. А тебя сюда направил по просьбе губернатора Сухорукова. Он же еще действующий…

— Да…

— Скверное дело, — продолжал Гром. — Ты вот что, Юля, у тебя было время подумать, вспомнить. Ты скажи: могла ли ты стрелять в киллера, и если могла, то по каким мотивам? Частичная потеря памяти — это явление вполне восполнимое. Главное — не ударяться в конфабуляцию.

— Что? — проговорил от стены Дементьев.

Гром даже не посмотрел на него, Зубарев недовольно толкнул подчиненного в бок, а я пояснила:

— Конфабуляция, товарищи чекисты, — это разновидность парамнезии, проще говоря, нарушение памяти, при котором ее пробелы заполняются фантастическими выдумками.

— А, — одобрительно протянул Дементьев, — вот и готовый диагноз подоспел.

— Помолчите, — оборвал его Гром и снова обратился ко мне: — Так что, Юлия Сергеевна, есть ли у вас внятное объяснение происшедшего?

Вот это уже хуже. Этот тон мне знаком. Этим тоном Гром всегда подхлестывал своих подчиненных, давая им понять, что они профессионалы высокого класса, не имеющие права на прокол. Что с ними не будут церемониться, не будут церемониться именно потому, что они профессионалы.

— Я думаю, Андрей Леонидович, что киллера убрал старик, — четко сказала я.

— Какой еще старик? — спросил от стены Зубарев. — Гражданин Гусев Дмитрий Дмитриевич, двадцать пятого года рождения, глухой на оба уха? Он был на месте преступления с собачкой.

— Там был еще один старик, — твердо сказала я, — по крайней мере, он был загримирован под старика. Потому что старик не может передвигаться с такой скоростью. Я полагаю, что этот человек ткнул меня электрошокером, а потом взял мой пистолет и расстрелял киллера.

— Ну конечно, — спокойно сказал Зубарев. — Россыпь стариков. Клондайк престарелых ископаемых. Но тот дом пуст. Все жильцы выселены, квартиры заколочены, люк на крышу заблокирован снаружи. Мы проверили. Если там был старик, куда же он мог деться? Ведь капитан Сенников перекрыл выход, да и вообще — квартал был оцеплен.

— Оцеплен… — процедила я сквозь зубы. — А вице-губернатора на глазах у всех в кровавую лапшу превратили.

— В самом деле, Юля, куда же мог деться твой старик? — спросил Суров. — Генерал Зубарев говорит верно. Ведь не мог же он испариться?

— Да и вообще был ли старичок? — в тон известному риторическому вопросу «а был ли мальчик?» буркнул майор Дементьев и смахнул меловой след с рукава своего черного пиджака. — Вот, например, что касается убитого Максимовой киллера, так тут все в порядке: гражданин Галкин Денис Андреевич, семидесятого года рождения, два месяца тому назад уволился из охранного бюро «Центурион».

— «Центурион»? — переспросил Гром. — Это то самое агентство, которым руководит жена Клейменова, не так ли?

— Да, — сказал Зубарев. — Кстати, она подтвердила, что этот Галкин действительно работал в «Центурионе». Был уволен за неоднократные нарушения режима и дисциплины, а также по должностному несоответствию.

— Не так уж и не соответствовал, если сумел завалить кучу людей… — проворчал Гром.

Я облизнула губы, и в этот момент Зубарев произнес:

— Андрей Леонидович, тут вот еще есть какой момент: дело в том, что Максимова побежала в подъезд до того, как началась стрельба.

— В самом деле… Багира? — проговорил Гром.

— Да, — быстро ответила я.

— А почему?

— А потому, что капитан ФСБ Курлов сказал мне по рации, что заметил из арки, как на чердаке блеснула оптика. По всей видимости, киллер. Вы спросите Курлова… если его, конечно…

— Вот именно — конечно, — отозвался Зубарев. — Убили Курлова. Он же с Клейменовым в одной машине сидел.

— Еле опознали — так его располосовало взрывом, — добавил Иван Никитич.

— Так я и думала, — тихо сказала я, — нельзя из этой арки видеть чердак. Я как-то сразу это не учла. Так что не мог Курлов видеть этого отблеска оптики. Не мог. И я не уверена — был ли это вообще Курлов или кто-то ловко подделал его голос.

— Уже теплее, — задумчиво сказал Гром. Я прекрасно понимала, что он расстроен, но не может показать этого. — Уже теплее…

— Есть два основных пункта, — снова подал свой сухой, бесстрастный, бесцветный голос Зубарев, — во-первых, неоспоримо, что киллера убили именно из вашего, Максимова, пистолета. Это подтвердила экспертиза. Да что экспертиза — Дементьев сразу определил, что стреляли именно из вашего пистолета. А он в таких вещах, можно сказать, собаку съел.

Я невольно вздрогнула.

— А во-вторых, — размеренно продолжал кандидат в губернаторы, — мы произвели обыск в вашем номере в гостинице «Варшава».

— Обыск?

— И при обыске мы обнаружили ключ от камеры хранения за номером пятьдесят восемь.

— Какой ключ? — недоуменно спросила я. — Какой еще ключ?

— Ключ от квартиры, где деньги лежат, — вставил свое веское слово законченного идиота Дементьев.

— Ну, допустим, не квартиры, а камеры хранения, — сказал генерал Зубарев. — Но деньги там в самом деле лежали. Немалые. А на вашем автоответчике, Максимова, наличествовала следующая примечательная запись… — Он вынул из кармана диктофон и нажал кнопку «Play». Женский голос отчетливо произнес:

«Ваш гонорар, согласно договоренности, определили в ячейку номер пятьдесят восемь. Всего наилучшего».

Я подняла на Грома взгляд, полный недоумения и гнева, и произнесла:

— И вы что — верите в эту чушь? Это же чистой воды подстава, Андрей Леонидович. Обычная подстава, причем очень грубо сработанная. Нарочито грубо, понимаете?

— Вот то-то оно, что грубо, — сказал Гром, — слишком грубо для того, чтобы ты на все это попалась. А ты тем не менее попалась.

И тут я поняла его мысль: дело не в том, что меня подставили; дело в том, что я сама подставила весь наш отдел, засветившись на таком грязном деле и попавшись на таком непрофессионализме, что впору отправлять меня в ассенизационный обоз, а не на задание высшей степени сложности. Да и весь наш отдел скомпрометирован. И этот провинциальный эфэсбэшник Зубарев из кожи вылезет, чтобы утереть нос Москве в лице Грома и впаять мне вердикт «виновна» и соответственно лет этак двадцать пять за соучастие в предумышленном заказном убийстве. К тому же ему выгодно: вскрыл преступный гнойник на теле привилегированных силовых структур, да еще на финальной прямой предвыборной кампании.

Я уткнулась лицом в ладони: вот она, расплата за привилегированное положение мнимого юрисконсульта при тарасовском губернаторе, за все эти сотовые, «Ягуары» с кондиционерами и навороченным бортовым компьютером.

И еще не факт, что Гром будет меня вытаскивать: интересы отдела могут стать выше меня, и мною просто пожертвуют. Дескать, допустила прокол — выпутывайся сама.

Я с отчаяннием глянула в лицо Сурова и, с трудом проглотив подкативший к горлу сухой ком, произнесла:

— Я должна подумать, Андрей Леонидович. Я должна все хорошо обдумать.

— Сутки тебе на раздумье, Максимова, — отрывисто поговорил он.

* * *

В кабинете генерала Зубарева Гром еще более насупился. За спиной важного московского визитера майор Дементьев сделал страшное лицо, но сумрачный Зубарев с неодобрением отвернулся.

— Что вы собираетесь делать дальше? — наконец произнес Гром.

— Дать делу ход. Максимова не желала давать показания до тех пор, пока тут нет вас. Но вот вы здесь, а она по-прежнему не сказала ничего внятного.

— Да, это так, — согласился Суров. — Но она — высококлассный специалист, и я не понимаю, как все это произошло.

— То есть вы не верите, что она могла сработать по заказу?

— Нет, — твердо сказал Суров. — Таких совпадений не бывает. Губернатор и вице-губернатор попросили помощи моего отдела, я командировал Багиру… Максимову. То есть она не могла знать о том, что поедет сюда. А договориться с заказчиками за один день… ну, знаете. Я не верю, что ее можно купить за деньги.

— За деньги — быть может, — сказал Зубарев, а потом, повторяя слова уже покойного вице-губернатора Клейменова, добавил: — А вот за большие деньги или за очень большие деньги — быть возможно.

— А сколько вы нашли в ячейке камеры хранения? Сто тысяч долларов?

— Семьдесят тысяч. Тоже немало.

— Насколько я помню, доллары оказались фальшивые, — сказал Гром.

— А это что-нибудь меняет?

— Разумеется. Если они не собирались кидать Юлию, а они не собирались — иначе просто денег не положили бы… зачем тогда подсунули фальшивые баксы?

— Зачем?

— А потому что знали — эти деньги будут взяты из камеры хранения не как гонорар, а как компромат. И что туда не Юля Максимова придет, а придет твой, генерал, майор Дементьев, и с такой же довольной кривой рожей, с какой он сейчас у меня за спиной стоит и думает, что я его не вижу… с этой самой рожей он и возьмет эти деньги. И присовокупит их к делу. Я что-то упустил? — повернулся он к остолбеневшему Ивану Никитичу.

— Значит, вы советуете мне прикрыть обвинение в отношении Максимовой?

— По крайней мере, я рекомендую вам передать ее мне. Наша структура сама проведет расследование. Конечно, я не могу приказывать, но я могу встретиться с директором ФСБ…

— И он, в свою очередь, порекомендует вам не вмешиваться, — сказал Зубарев спокойно.

Гром промолчал, и из тяжелого этого молчания можно было уразуметь, что в словах провинциального чекиста немало справедливого.

— Я, конечно, могу пойти вам навстречу, — начал Зубарев все тем же тягучим размеренным тоном и в самом деле сделал шаг в направлении Грома, но в этот момент зазвонил телефон. Генерал взял трубку и молча выслушал… по мере того как он слушал, его скулы каменели, а между бровями углублялась складка.

Закончив разговор коротким «ясно», он посмотрел на Грома и сказал:

— Вот и ответ. Только что позвонили из изолятора. Максимова созналась в преступлении и готова давать показания на месте преступления.

Суров медленно опустился на диван и, не глядя ни на невозмутимого Зубарева, ни на озабоченно сморщившегося Ивана Никитича Дементьева, стал приглаживать редеющие серые волосы на затылке…

* * *

— Ну что ж, Максимова, — сказал Дементьев, — если вы вспомнили, что именно вы застрелили киллера, то потрудитесь показать, как это произошло. Вот ваш старый знакомый капитан Сенников. Кирилл Иваныч, иди-ка сюда. Нет, вот сюда. Представь себе, что ты киллер.

— Первый раз киллера изоображать заставляют, — проворчал Сенников. — Бомжом приходилось работать, когда Семена Барабана пасли… сутенером был, когда под прикрытием с Гариком Парамоновым работал, чтобы маньяка выловить, мать его… А вот киллера изображать как-то не приходилось.

Стоявший у стены подъезда Суров скептически скривил тонкие губы.

— А теперь покажите, Максимова, как вы стреляли в него.

— Пусть он зайдет в чердачное помещение. А потом по моему сигналу выбегает, — проговорила я и покосилась на Сурова: как он воспринимает всю эту комедию?

Гром был невозмутим и смотрел на меня тусклым металлическим взглядом — ну совершенно как у генерала ФСБ Зубарева.

Я повернулась к проему чердачной двери, где стоял Сенников, и проговорила:

— Я подошла сюда, и тут он выскочил на меня. Я не успела выстрелить, а он применил ко мне прием… боюсь, капитан, ты такого не знаешь… и бросился вниз по лестнице.

— И тогда ты начала стрелять? — подал голос Гром.

— И тогда я начала стрелять.

— Какой прием? — спросил майор Дементьев. — Покажи.

— На вас?

— На нем, — указал на Сенникова эфэсбэшник. — А… он же у нас в роли киллера. Тогда срочно переквалифицируем его в спецагента Багиру. А вы, Максимова, обозначайте действия киллера.

— Может, не стоит? — снова заговорил Гром и посмотрел на часы: по всей видимости, у него было мало времени, и он, вероятно, согласился присутствовать на этом следственном эксперименте только для того, чтобы продумать возможные пути дальнейшего ведения моего дела.

— Стоит, — не согласился Дементьев, — показывайте, как киллер применил к вам прием и бросился бежать.

Сенников пробурчал что-то, дескать, хватит разводить детский сад… но майор оборвал его выразительным жестом и сказал:

— Показывайте, Максимова.

— Я стояла тут, — начала объяснять я, пододвигая Сенникова к двери. — Он выбежал вот так…

И я сделала движение вперед.

— …а потом применил ко мне прием с захватом…

С этими словами я перехватила руку Сенникова и, резко повернув его вокруг оси на девяносто градусов, напутствовала таким пинком, что капитан взвыл и отлетел прямо на наблюдающего за действом Ивана Никитича.

Суров шагнул в сторону и избежал нежелательного контакта с набравшим значительную кинетическую энергию бравым рубоповцем.

— …и затем он побежал вниз, — продолжила я и ринулась вниз по лестнице.

Прежде чем все присутствующие поняли, что это не следственный эксперимент, а самый что ни на есть настоящий побег, я успела преодолеть четыре лестничных марша, и только после этого мне вслед метнулся отчаянный вопль майора Дементьева:

— Максимова, стой! Стой, твою мать!

— Она мне, сука, палец сломала!.. — ухнул в пролет лестницы злобный вой Сенникова.

Я глянула вниз: стоявшие на первом этаже двое здоровенных парней, вооруженных «ПМ», бросились наверх с явной целью захватить меня.

Вниз было нельзя.

А наверху звенели непрекращающиеся вопли майора Дементьева:

— Максимова, стой… стой, дура, хуже будет!

— Вряд ли… — пробормотала я и резко развернулась к окну. Оно располагалось между вторым и третьим этажами, так что высота была приличная. Но рискнуть стоило, тем более что в свое время я немало тренировала такие прыжки.

Я отдернула внутренние створки и, убедившись, что внешние заклинило, как то часто водится в российских подъездах, сохранившихся в своем заповедном безобразии еще с советских времен, разбежалась и прыгнула.

…Я думаю, этого прыжка не постыдился бы любой приличный каскадер: я подобралась, втянув голову в плечи, пробила всем телом оконную раму — и вылетела в морозный воздух, ударивший меня не хуже, чем вся объединенная мощь осколков стекла и обломков оконного переплета. Я приземлилась весьма удачно, правда, больно ушибив бедро при перекатывании и гашении инерции, — но ведь прыжок мог быть сопряжен с куда более существенными травмами.

Я вскочила и, довольно сильно хромая, побежала в арку. За спиной послышался звон стекла, а потом сухо щелкнули два выстрела. Последний был начисто перекрыт нечеловеческим воплем, в котором я лишь спустя некоторое время смогла признать голос Грома.

Меня завернуло в какой-то полузанесенный снегом подвал… снег ухнул, залепляя лицо и уши — но уже в следующий момент я подлетела, как будто распрямилась в теле мощная пружина, и бросилась вперед, не заметив, что после меня на снегу осталось отчетливое кровавое пятно…

* * *

— Нигде нет! — доложил, подбегая к Сурову, майор Дементьев.

После этого ошеломляющего побега он мигом вспомнил, кто есть кто, и, вероятно, подумал, что за все происшедшее будет отвечать не он, а старший по званию… нет, такой наивности офицер ФСБ не может себе позволить. Не мог Дементьев подумать такого. Просто он растерялся, и его самодовольство как рукой сняло.

— Нигде нет ее! — повторил он. — Там кровь… на снегу. Подстрелили ее, наверно. Проверить больницы надо. Хотя… — он замялся, — я думаю, не пойдет она в больницу.

— Конечно, не пойдет, — сказал Суров. — Ты, майор, в двух шагах от нее пройдешь, а не заметишь. Видишь, как все просто получилось. Ее подставили — грубо, откровенно. И она подумала, что против лома нет приема, окромя другого лома. А этим ломом и был вот этот ее побег. Грубый и откровенный. Однако же сработало! А насчет того, что стреляли вы в нее — так это вам же боком и выйдет, если что. Ну что ты на меня уставился, майор? Иди — ищи!

— Есть! — машинально ответил Дементьев и исчез.

Суров посмотрел себе под ноги, на примятый разбегающимися во все стороны следами снег, сплюнул и пробормотал:

— Где уж вам найти ее… болванам. В больницу…

Глава 6 ДОКТОР ГЛЕБ

Я сама не ожидала, что мой простой и дерзкий трюк с побегом сработает так элементарно. В сущности, я для того и согласилась признать свою вину, чтобы меня забрали из этого осточертевшего СИЗО и привезли на место преступления. Я была уверена, что моим конвоирам и в голову не придет, что я на такое решусь. Вот Гром — он хорошо меня знал и понимал, на что я способна и на какие отчаянные меры могу пойти, если меня загнать в угол.

Теперь я могла действовать на свое усмотрение. Правда, мне нужно быстрее разгребать это темное и путаное дело с убийством Клейменова. Разгрести его прежде, чем до меня доберутся спецслужбы, из дружественных мгновенно превратившиеся во враждебные структуры.

А то, что до меня рано или поздно доберутся, в этом я нисколько не сомневалась. В конце концов, я не всемогуща, чтобы бегать от органов сколь угодно долго. Тем более сейчас, когда за мной уже не стоит отдел Сурова и когда я не могу применить финансовые и функциональные активы. Включая открытый счет в тарасовском банке и пресловутый «Ягуар».

Я даже не могла вернуться в свой номер в гостинице.

К тому же у меня не было денег.

Не правда ли, оптимистичное и жизнеутверждающее положение вещей?

Я порылась в карманах и выудила оттуда смятую сотенную бумажку. Командировочные…

Я скосила глаза направо и только тут заметила, что мое плечо сильно кровоточит. Боли почему-то я не чувствовала, наверно, адреналин действовал не хуже обезболивающего. Но долго так продолжаться не может: мне непременно нужна медицинская помощь. В больницу… нельзя в больницу — выловят меня в больнице в два счета.

Есть один вариант. Только один.

* * *

Я надавила на кнопку звонка и замерла, прислушиваясь к звукам за дверью. Впрочем, прислушиваться было особо не к чему, поскольку стояла абсолютная тишина. Я лишний раз пожалела, что со мной нет моей чудесной сумочки, в которой лежали не менее чудесные отмычки и прочий специнвентарь. Можно было бы сделать хозяину сюрприз и проникнуть в квартиру без его ведома.

Но этого не потребовалось. За дверью что-то стукнуло, послышались шаги.

— Кто там? — спросил Глеб.

— Это я, — был мой исчерпывающий ответ.

— Кто — я? Э-э-э…

Узнал. Тишина глухо ворочалась несколько необычайно долгих секунд, а потом дверь распахнулась, и на меня поверх очков, съехавших на нос, глянули два округлившихся глаза:

— Юля? Но ты же…

— Да, да, — устало выговорила я. — Мне нужна твоя помощь.

— У тебя кровь? — быстро спросил он. — Заходи, заходи. Ты очень удачно меня застала. Еще бы несколько минут — и я убежал.

— Да у меня в последнее время сплошные удачи, — усмехнулась я и вошла в квартиру. И едва не натолкнулась на мраморную фигуру, которая, как помнится, украшала прихожую Глеба Константиныча анатомическим совершенством своего белокаменного тела…

* * *

— Вот такие дела, — подытожила я, завершая свой короткий рассказ, который ни разу не был перебит каким-нибудь «ахом» или «ни хрена себе!»

Я лежала на диване, закинув ноги на валик; рука (рана оказалась пустяковой, просто царапнуло кожу — но крови хватало) была туго перетянута бинтами, а на правый висок (там была ссадина, я заработала себе ее при падении в полуподвальчик) был прилеплен пластырь.

Глеб некоторое время тупо рассматривал собственную руку, потом поднял на меня глаза и произнес:

— Что же ты собираешься делать?

— А мне двух вариантов не оставили, — сказала я, — только один: найти настоящих убийц Клейменова. Потому что иначе всех собак повесят на меня — кто-то об этом хорошо позаботился.

— Понятно, — машинально выговорил он. — Понятно.

Я приподнялась на диване и, бросив на него быстрый оценивающий взгляд, произнесла:

— А ты мне поможешь.

— Я? Каким образом?

— Ну, уж конечно, не тем, что будешь бегать и стрелять — это я и сама умею. Ведь ты же личный врач Клейменова и его жены. Ты знаешь многое о тех людях, которые фигурировали во всем этом темном деле. Например, кто такой Шеремет, запускающий компьютерных «паразитов» в систему банка «Ахернар»? Видел ли ты хозяина этого банка, Никиту Никитича Бурмистрова, в доме Виктора Сергеевича? Может ли иметь отношение к убийству Клейменова генерал Зубарев? Нет, — поспешно добавила я, видя, как вытянулось его лицо, — не делай таких глаз, словно я учиняю тебе допрос. Просто я — по-дружески — прошу тебя рассказать мне, что ты знаешь о всех этих людях. Ведь речь идет о моей жизни и смерти.

Его лицо дрогнуло.

— Хорошо, — сказал он спокойно, хотя уголки рта определенно подрагивали. — Хорошо. Я помогу тебе… чем смогу. Но сразу предупреждаю, что знаю я немного…

Глеб отвернулся и, не глядя на меня, проговорил:

— Шеремет — это выпускник университета, в котором в свое время, лет десять назад, преподавал Клейменов… на физфаке. Шеремет как раз из его семинара. Позже, когда Виктор Сергеевич пошел в гору и бросил преподавательскую работу, он потянул за собой наверх и своего любимого ученика.

— И сделал его главой небольшой компьютерной фирмы, президентом каковой Шеремет и является до сих, — проговорила я.

— Небольшой? — взглянул на меня Глеб. — Кто это тебе сказал?

— Сам Клейменов при нашей первой встрече.

— Это он явно поскромничал. Фирма Шеремета — одна из крупнейших и наиболее солидных контор, торгующих оргтехникой и компьютерными программами, в городе. Правда, в последнее время они вроде как нахватали долгов… это связано с банком «Ахернар».

— Почему ты так думаешь?

— А это сам Шеремет говорил, когда приходил в гости к Клейменову. Они там напились, и Шеремет говорил очень громко: «Этот ка-аззел решил меня разоррррить! Не выйдет… совсем оборзел, пидор расписной!»

— Про кого это он так?

— Про Бурмистрова, естественно. Шеремет его иначе чем «пидор расписной» не называл. Бурмистров же татуирован с ног до головы — вот и «расписной».

— Ничего себе кандидат в губернаторы, — проговорила я. — Хорош. И тем более хорош, что доверяет монтаж внутренней компьютерной системы банка человеку, который явно его недолюбливает.

— А личные отношения — это одно, а бизнес — совсем другое. К тому же Бурмистров к «Ахернару» имеет отношение лишь постольку, поскольку стрижет с него бабки. А заправляет там всем управляющий. Двоюродный брат Бурмистрова — Олег Саяпин. Кстати, он-то с Шереметом в прекрасных отношениях. Они даже вместе в один клуб ходят. В «Карамболь».

— В бильярд, что ли, играют? — спросила я, наведенная на такую мысль специфическим названием «Карамболь».

— Не только. Там шикарный клуб. Все, как говорится, к услугам клиента.

— Закрытый?

— Да не то чтобы… Если дать верзиле на фэйс-контроле на лапу, то пропустит. У нас же все-таки не Москва и не Питер, где соображения безопасности и закрытости элитарных клубов превыше всего.

— Понятно.

— А что касается Зубарева, то тут ничего конкретного тебе сказать не могу. Просто потому, что ничего не знаю. Конечно, всему городу известно, что кандидаты в губернаторы рыли друг на друга компромат. Но какой конкретно и насколько он опасен в ходе предвыборной борьбы и почему не применяется, хотя черного «пиара» более чем достаточно — об этом я ничего не знаю.

— А Людмила Александровна?

Глеб аж вздрогнул.

— Что — Людмила Александровна? — быстро спросил он.

— Она ничего не знает?

— Ты хочешь обратиться к ней? — задал он контрвопрос.

— А почему бы нет?

— Значит, ты ничего не знаешь? — Второй контрвопрос.

— А что я должна знать?

Он склонил голову набок, так что его аккуратно выбритая щека почти коснулась правого плеча, и медленно выговорил:

— Через день после убийства Виктора Сергеевича Людмила Александровна уехала.

— Куда?

— Я сказал «уехала», потому что это наиболее приличная формулировка. Но если говорить своими словами — она просто-напросто исчезла. С концами. Вот уже неделя, как о ней ни слуху ни духу. Ни звонка, ни факса, ни электронной почты.

Я приподнялась на локте и заглянула в его лицо. Откровенно говоря, на этом красивом лице с несколько слащавыми чертами читались с трудом сдерживаемые смятение и тревога.

— Значит, так? — быстро спросила я. — Кого же ты подозреваешь?

— Всех, — выдохнул он. — Вокруг просто какая-то дьявольская свистопляска. Мне жутко от одних предчувствий того, что может случиться еще. А если думать о том, что уже произошло, так совсем… хочется нырнуть головой в снег и так сидеть, пока все не кончится…

— …или не кончат тебя, — договорила я. — Что же ты думаешь делать, Глеб?

— А я уезжаю, — сказал он. — Ты меня чудом застала, я же тебе говорил. Уезжаю к себе на дачу. Авось там не найдут. У меня дача, можно сказать, конспиративная. О ней никто, кроме меня, не знает.

— Но кого… кого ты подозреваешь?

— Я думаю, что это люди Бурмистрова, — быстро сказал он. — Саяпин и другие… но это мое мнение, — добавил он. — Наверно, у генерала Зубарева может быть иное мнение, хотя ему выгодны обвинения в адрес Бурмистрова. Они же вдвоем единственные реальные кандидаты на кресло губернатора. Если Бурмистрова снимут с выборов, то конкурентов у Зубарева не будет. Всякая мелочь не считается.

— Значит, ты не исключаешь, что и Зубарев приложил к этому руку?

— Я ничего не исключаю! Я же сказал — я подозреваю всех! Всех!

— У тебя есть деньги? — спросила я, довольно бесцеремонно обрывая истерическую тираду Глеба.

Он недоуменно посмотрел на меня:

— Ес… есть. А что?

— Много?

— Ты что, хочешь взять у меня взаймы?

— И желательно как можно больше.

— А сколько тебе нужно?

— Сколько не жалко. Вообще — не меньше тысячи долларов.

Глеб безропотно встал с кресла, подошел к горке и вынул из нее бумажник.

— Могу дать восемьсот, — наконец сказал он.

— И на том спасибо, Константиныч, — сказала я и, соскользнув с дивана, подошла к Глебу и поцеловала его в щеку. — И еще один нескромный момент…

— Что?

— Людмила Александровна Савина, наверно, ночевала у тебя? Нет, меня вовсе не это интересует… просто, должно быть, тут осталась какая-нибудь ее одежда? Моя-то, сам видишь, вся в крови.

— Конечно, — сказал он торопливо, — одежды сколько угодно. — Весь вон тот шкаф-купе — женская одежда. Бери что надо. И можешь не возвращать.

— Спасибо, дорогой, — отозвалась я. — Я тебя сильно задерживаю?

— Да уже нет… мой автобус ушел с автовокзала. Теперь надо полтора часа ждать.

— Смешно, — сказала я отнюдь не веселым тоном, — ты ездишь на автобусах. При этом можешь себе позволить дать взаймы почти незнакомой женщине восемьсот долларов.

— Незнакомой? Как говорится — «постель не повод для знакомства»? — через силу улыбнулся он.

— Вот-вот.

* * *

Когда Глеб Константинович через пятнадцать минут вошел в комнату, где переодевалась я, то увидел перед собой молодую женщину в строгом костюме, в очках в изящной оправе и с аккуратно уложенной прической. Минимум косметики, неброский маникюр. Типичная деловая женщина.

— Ну что, Глеб, как я выгляжу?

— М-м-м… да, — сказал он. — Ты поменяла внешность прямо на глазах. Даже странно, почему ты не поступила в театральное училище.

— У меня вся жизнь — один большой театр.

— Кажется, Шекспир говорил по этому поводу что-то наподобие.

— Было дело. Я возьму это пальто, — сказала я и показала пальцем на элегантное темно-серое пальто, приобретенное явно не на базаре. — Я за все заплачу, не волнуйся.

Он покачал головой и произнес:

— Ты за кого меня принимаешь? Ты в таком опасном положении, а я буду тебе напоминать о непременном возврате долга? Ну ты даешь, Юля Сергевна.

— Спасибо, Глебушка. Думаю, что твоя помощь еще вернется к тебе сторицей, — резюмировала я — Ладно… пойдем.

Он двинулся к двери, потом вдруг остановился и, приложив ладонь ко лбу, сказал:

— Да… вот еще что. Чуть не забыл. Скоро в город приедет брат Виктора Сергеевича. Сергей Сергеич.

* * *

После того как мы распрощались с Глебом, я подошла к первому же телефонному автомату и набрала номер — да, я должна была сделать это, без этого никак нельзя — Грома. Номер мобильного телефона моего начальника, генерала Сурова.

— Суров слушает, — раздался в трубке его спокойный голос.

Я набрала воздуху в грудь и выдохнула после короткой паузы:

— Это я, Андрей Леонидыч.

Он помолчал. Потом произнес таким тоном, словно я должна была позвонить ему насчет нового рецепта блинчиков с творогом:

— Рад тебя слышать. Что думаешь делать?

— А что мне делать? Буду копать, пока не накопаю на тех, кто убил Клейменова.

— Ну что ж… правильно. Только я ничем помочь не могу. Сложилась такая ситуация… сама понимаешь, не маленькая. Тебя ищут.

— Это все понятно. Пусть поищут. Я сама найдусь, но только тогда, когда притащу за жабры заказчика всего этого безобразия.

Гром молчал. И тогда я, не прощаясь, повесила трубку. Заложила руки в карманы и направилась к автобусной остановке. В этот момент моя рука нащупала в кармане что-то плоское, гнущееся и твердое.

Я потянула «это» на себя и увидела удостоверение на имя Карловой Инны Васильевны, журналистки «Независимой газеты». В удостоверение была вклеена фотография Людмилы Александровны Савиной.

Глава 7 НОЧНОЙ КЛУБ «КАРАМБОЛЬ»

Я сняла однокомнатную квартиру в центре города сроком на один месяц. За это время я должна нащупать концы и размотать весь клубок.

Теперь стоило заняться людьми, которые могли быть замешаны в убийстве вице-губернатора Клейменова. И первыми кандидатами на знакомство были управляющий банка «Ахернар» Саяпин и глава компьютерной фирмы «Компью-мир» Шеремет. Именно их имена фигурировали вокруг пресловутого «электронного» заказа на убийство Клейменова.

Я помнила, как выглядит Шеремет. В то время, когда у меня еще был ноутбук, я получила доступ в базу данных УФСБ области и преспокойно просмотрела досье на директора фирмы «Компью-мир». Оставалось только сожалеть, что у меня нет сейчас моего ноутбука и кодов от базы УФСБ и приходится действовать вслепую. Ничего. И не из таких ситуаций выкарабкивались.

Я пошла в магазин электроники и приобрела себе… нет, не новый ноутбук, потому как на него у меня просто не хватило бы денег, а диктофон. В любом случае, подумала я, такая вещь, как диктофон, не помешает. К тому же у меня было журналистское удостоверение, в которое я уже вклеила свою собственную фотографию и искусно изменила фамилию «Карлова» на «Карпова». Точно так же я изменила имя «Инна» на «Анна». Мало ли что…

И недалекое будущее подтвердило мою правоту.

Я пришла в ночной клуб «Карамболь» к одиннадцати. Когда невозмутимый верзила окинул меня пристальным взглядом и спросил, являюсь ли я членом клуба, я молча сунула ему двадцать долларов и спокойно (как и предсказывал Глеб Константиныч) прошла в зал.

Насколько я могла судить, ни Саяпина, ни Шеремета тут еще не было, но я и не ожидала застать их тут сразу же по приходе.

Главный зал ночного клуба «Карамболь», в котором проводили досуг многие из городской элиты, был оформлен как казино и по своему дизайну и размерам не уступал иным московским заведениям подобного же игорного профиля. Задняя стена его, почти целиком застекленная, выходила на реку, и отсюда открывался превосходный вид.

В зале, где свет давали лишь несколько неоновых мягких ламп и крутящийся фейерверк в самом центре казино, тем не менее не казалось темно. Напротив, полумрак навевал какой-то располагающий к неспешному отдыху уют. Зал был обнесен балюстрадой, за которой были установлены столики, где посетители могли выпить и закусить. В прохладном кондиционированном воздухе звучала легкая музыка. Причем непонятно было, откуда она исходила.

Разумеется, это обстоятельство никого не занимало, равно как оно не занимало и меня, прекрасно уже освоившуюся со своим новым имиджем спокойной и деловой женщины, пришедшей хорошо провести свободное от напряженной работы время.

Я взяла бокал с подноса подошедшей девушки, обносящей легкими алкогольными напитками посетителей клуба, а потом подошла к рулеточному столу и сделала минимальную ставку. Разумеется, нет надобности говорить, как отнеслась ко мне неблагосклонная в последнее время фортуна: я проиграла.

Впрочем, это не огорчило меня — настоящая игра должна была начаться позднее.

Шеремет появился через несколько минут.

Это был среднего роста шумный толстяк с целой свитой лиц криминальной наружности. Возле него шествовал высокий сухопарый человек, в котором я предположила Саяпина. Как оказалось позже — не ошиблась.

Саяпин и Шеремет направились к бильярдным столам, вне всяких канонов игорного бизнеса располагавшимся в одном зале с рулеткой и блэк-джеком, только отделенным от игорных столов массивными белыми колоннами, между которыми находился полузадернутый зеленый бархатный занавес. Я видела, как Шеремет уселся прямо на стол для русского бильярда и громогласно потребовал чего-нибудь поесть.

Судя по тому, как мгновенно и предупредительно его обслужили, он был здесь частым и желанным клиентом. И это несмотря на то, что казино — это вообще-то не место для пожирания пищи.

А Шеремет ее именно пожирал. Причем так, словно его не кормили двое суток.

Он ожесточенно работал челюстями, время от времени что-то рявкая в зажатый между плечом и маленьким ухом сотовый телефон. Рядом с ним сидел здоровенный амбал и тоже что-то жевал.

Саяпин же взял в руки кий и покрутил его в длинных тонких пальцах. Разминается.

Я допила шампанское, поставила бокал на поднос официанту и, подойдя к группе господ, только что начавших играть в русский бильярд, непринужденно предложила партию. С высокой ставкой.

На меня посмотрели с некоторым недоумением, поскольку в бильярд традиционно играли мужчины, а женщины только попискивали из-за спин своих кавалеров, выражая восхищение или досаду… но мое предложение было принято.

— Только учтите, сударыня, что мы играем хорошо, — сказал мне высокий мужчина в сером пиджаке. — Вы предложили большую ставку, так что я почту своим долгом сообщить вам: я чемпион города позапрошлого года.

— Но я же играю с вами в этом, а не в позапрошлом году, — улыбнулась я.

В это же самое время к господину Шеремету, который продолжал свою ночную трапезу, подошел человек в черном костюме и, наклонившись к его уху, негромко произнес:

— Валерий Иваныч, будьте любезны… вы понимаете, не могли бы вы есть в другом месте? Скажем, перейти на второй этаж?

Саяпин рассмеялся, при этом на его лице выступили глубокие морщины.

Президент компьютерной фирмы, не блистающий изысканными манерами, поморщился. Потом отставил от себя прибор, вытер руки салфеткой и, швырнув ее одному из своих людей, проговорил:

— А я уже закончил.

Полтора часа я наблюдала за Шереметом и Саяпиным, увлеченно сражающимися в «пирамиду», и ждала момента подобраться к ним поближе. Ведь они никого вокруг себя не замечают и играют только друг с другом.

…За это время — кстати! — я успела выиграть несколько партий у своих новых знакомых. В том числе и у того, кто опрометчиво объявил мне о своем былом — позапрошлогоднем — чемпионстве.

Впрочем, удивляться тому не стоило: я в самом деле блестяще играю в бильярд. Еще бы — обучал лично Гром.

Я отметила для себя одно важное обстоятельство: Шеремет и Саяпин играли не хуже его. Саяпин блистал прекрасно поставленным ударом и наметанным глазомером, а сильной стороной Шеремета, такого малоинтеллектуального внешне, было игровое мышление. И это несмотря на то, что Шеремет успел выпить немало джина и текилы, в особенности последней.

Ну что ж… виден прагматичный ум выпускника физфака университета и руководителя крупной фирмы оргтехники и программного обеспечения.

Когда наконец Саяпин проиграл (я, кстати, снова закончила свою партию на победной ноте), я решилась.

Причем не стала особо мудрствовать: я направилась к Шеремету, который, обыграв Саяпина, теперь, судя по всему, нацеливался перебраться наверх, где были тир, кегельбан и уютные номера.

Амбал-охранник — по виду раздобревший на новорусских харчах внук Полиграфа Полиграфовича Шарикова — остановил меня:

— Эй, подруга, ты куда?

— Я не к вам, — спокойно проговорила я и посмотрела на Шеремета, который крутил между пальцами кий, глядя на насупившегося Саяпина, отсчитывавшего ему свой проигрыш. — Разрешите предложить вам партию в бильярд. Мне понравилось, как вы играете, и я подумала, что с вами играть будет интересно. По «сотке» для начала, а?

* * *

Охрана оторопела от подобной прямолинейности и нахальства: чтобы какой-то левый игрок пер к их боссу с предложениями сыграть. Да еще и не игрок в полном смысле этого слова — а баба какая-то!

Шеремет прищурил один глаз и посмотрел на меня. А потом произнес:

— Мадам, по-моему, вы не туда попали. Мы играем, и играем на деньги, а не вышиваем крестиком на пяльцах.

— Разве я похожа на ту, кто вышивает крестиком на пяльцах? — улыбнулась я. — Что же касается денег, я уже назвала вам свою ставку. Если вы считаете ее недостаточной, то я готова ее увеличить.

— Вы не поняли. Я играю только с мужчинами.

— Почему?

— Потому что женщина не умеет играть в бильярд.

— Ну конечно, — сказала я, — насчет неумения женщины играть в бильярд спросите у господина Груздева, которого я обыграла дважды. Кажется, он в свое время был чемпионом города.

Саяпин, который до этого времени не вступал в разговор, оживился и произнес:

— Вы обыграли Груздева?

— А кто такой Груздев? — повернулся к нему Шеремет.

— А Груздев, Валера, это такой бильярдист, который до сих пор в десятке лучших игроков города.

— Так мы сыграем?

— Я — пас, — сказал Шеремет. — Я пойду наверх.

— Я сыграю с вами, — сказал управляющий банка «Ахернар». — Какова ваша ставка?

— Сто долларов.

— Давайте по двести, и дело в шляпе.

— Идет.

— Только бабки сразу на кон, — отозвался Шеремет, который не ушел, как обещал, наверх, а, кажется, собирался наблюдать, как его постоянный партнер по игре Саяпин будет разбивать «пирамиду» с какой-то незнакомой дамой. Саяпин бросил на зеленый стол смятые сотенные купюры.

— Справедливо.

И я присоединила к ним свою ставку.

Амбалы смотрели с пробудившимся интересом: примерно так же школьники смотрят, как их классный авторитет собирается навешать наглецу из параллели.

…Первую партию я проиграла. Нарочно. Я хорошо знала законы азарта и потому вовсе не собиралась отпугивать «клиента». Правда, проиграла ее на последнем шаре, когда вся партия висела на волоске, Саяпин озабоченно сжимал тонкие губы, а Шеремет, который так и не ушел, нервно пил коктейль и потирал от возбуждения руки.

Расчет был верным: сразу же после моего проигрыша Саяпин предложил сгонять еще по одной. Партнер (то есть я) оказался действительно классным, и, судя по всему, Саяпин и Шеремет не собирались отпускать меня так легко.

Вероятно, в этом городе было не так много хороших бильярдистов. Особенно если учесть, что игрока из первой десятки, Груздева, я обыграла, не прикладывая к этому каких-то сверхъестественных усилий.

Следующую партию против меня играл Шеремет. Причем мне пришлось пустить в ход все свое мастерство, чтобы не просадить еще двести долларов, после чего мое финансовое положение могло стать совсем шатким. Ведь я выудила у доктора Глеба Константиныча только восемьсот баксов.

Впрочем, разохотившемуся Шеремету помешали сыграть партию: прострекотал сотовый, Валерий Иваныч отложил кий и рявкнул:

— Да… слушаю. Что тебе? Приехать? Зачем? Что? Я занят? Да, я занят. Что? Ну… ну ладно. Еду… ну что ты будешь делать!

Он повернулся ко мне и, скривившись, сказал:

— Извините, жена баламутит. Опять, говорит, козел, бабки просаживаешь, а тут дочка приволокла домой стаю дебилов из своего этого… колледжа.

— Дочка? — переспросил Саяпин. — Так она у тебя вроде смирная?

— Ага! Смирная! Чтоб я таким глупым был, как она смирная! — Шеремет нервно пошевелил короткими пальцами, а потом добавил, обращаясь ко мне: — А с вами мы завтра доиграем. Приятно было иметь дело с сильным игроком. Беру назад свои слова насчет того, что женщина не может играть в бильярд. Был не прав. Ну… счастливо. Пойду выкуривать этих балбесов из дома.

…Ну надо же, иронически подумала я, как этот круглый и наглый господин заботится о семье. Жена позвонила, что дочь набедокурила, — и любящий папаша оставил вожделенный клуб, прервав на половине разыгранную бильярдную партию, и поехал разруливать перегибы в воспитании своего избалованного и перекормленного роскошью и вседозволенностью чада…

* * *

После отъезда Шеремета Саяпин пригласил меня за свой столик, где мы выпили по бокалу шампанского, перекидываясь ни к чему не обязывающими и малозначимыми фразами. Немного закусили. После этого Олег Георгиевич предложил продолжить игру.

Я согласилась: еще бы!

— Как-то не довелось спросить, Аня, — проговорил Саяпин, нацеливаясь кием в шар, — а вы, собственно, чем занимаетесь, что так играете в бильярд? Вы не профессиональная бильярдистка? Вот я, например, в свое время участвовал в чемпионате России. Занял, правда, место во второй десятке, но это считается более чем круто.

— То есть вы — профессиональный спортсмен? — улыбнулась я.

— Нет, я банковский служащий.

— А я — программистка.

— Тогда вам было бы о чем поговорить с Валерой Шереметом, который недавно уехал, — сказал Саяпин. — Он возглавляет компьютерную фирму.

— В самом деле? Никогда бы не подумала, что он компьютерщик.

— И зря. Вы не смотрите на его бурбонистый вид. Он только кажется этаким. А на деле он умнейший человек, бильярдные партии он просчитывает хорошо. Да и вы, Аня, в этом плане не отстаете. К тому же у вас удар поставлен лучше, чем у Валеры: тот, когда играет, пьет слишком много. Хотя по нему этого не видно.

— Что верно, то верно, — отозвалась я и ударила шаром в другой шар, который по длинной траектории угодил в следующий, а тот благополучно свалился в лузу. Впрочем, как и первый. — А как вот вам такой дуплетик, Олег Георгиевич?

Саяпин недовольно скривился: мой удар в самом деле был удачен и исполнен мастерски.

— Одну минуту, Аня, — сказал он. — Чё-то от этого шампанского… Сейчас приду.

— Я жду.

— Селезнев, со мной, — сказал Саяпин, и длинный, жилистый и в самом деле чем-то похожий на селезня здоровяк последовал за боссом. Перед Олегом Георгиевичем шел амбал, который, как я полагала до этого, был из числа охранников Шеремета.

Я допила свое шампанское, надела пальто и двинулась вслед за трио Саяпин — два охранника. Селезнев и Олег Георгиевич прошли в огромную белую дверь с золоченым мужским силуэтом и буквой «G» — «gentlemаn».

Амбал же остановился перед ней и застыл в стойке плохо дрессированной гориллы, выслеживающей свой гипотетический обед.

Я оглядела пустынный коридор с фигурой охранника где-то метрах в пятидесяти от туалета, у большого стрельчатого окна, а потом шагнула к амбалу.

Тот оторопело посмотрел на меня и проговорил:

— Да ты куда прешь? Это мужской туалет.

— А у нас сейчас эмансипация и феминизация, — замысловато завернула я. — И эти градации по половому признаку нивелируются.

Эти «эмансипации», «феминизации», «градации» и особенно возмутительное ругательство «нивелируются» произвели на охранника свое действие:

— Да ты чё, жаба? Думаешь, сгоняла с Георгичем две партии в бильярд и шампусем закинулась, так теперь тебе сам черт не брателло? Держи дистанцию, мартышка.

— Сам ты мартышка, козел, — усугубила я зоологическую разнолепицу. — Что-то ты сегодня невнимательный, — добавила я с показательным добродушием и стрельнула глазами пониже поясного ремня охранника. — В туалет еще не удосужился сходить, а ширинка не застегнута. Все хозяйство засветил, дорогуша.

Тот машинально опустил голову и тут же получил такой удар по голове, что закатил глаза и сделал попытку без чувств рухнуть у двери, но я успела перехватить обмякшее тело и, раскрыв дверь мягким тычком ноги, не без труда, втащить его в «предбанник» и свалить у белой итальянской раковины. Как раз в этот момент мимо туалетной двери проходила какая-то толстая дама, и я услышала за спиной ее сочувственное:

— Что, нажрался твой, голубушка?

— Третий день пьет, подлец, — сказала я, сооружая на лице скорбную мину. — Им, видите ли, какой-то контракт выгодный дали, ну и нажирается.

— Все они такие, — вздохнула толстуха.

И я заперла дверь на замок. Наклонилась к неподвижному телу охранника и вытащила пистолет. Надо же… куда смотрит служба безопасности этого клуба, если пускает в свое заведение вооруженных людей?

Или тут так принято?

Обзаведшись пистолетом и проверив его боеготовность, я открыла вторую дверь, ведущую собственно в туалет, и направилась к кабинкам. Их было четыре. Впрочем, понять, в какой именно был Саяпин, было несложно — у правой крайней кабинки торчала длинная фигура Селезнева.

Я бесшумно шагнула к нему и, сжав кулак, выверенно ткнула в основание черепа. Тот дернулся, как придушенная курица, и, заваливаясь назад, безжизненно повис в моих многострадальных руках.

Я уложила его вдоль стены с заботливостью, с которой мать укладывает малолетнего сына, и распахнула легкую белую створку, за которой смутно маячил силуэт длинного худого мужчины.

Тот резко обернулся и посмотрел на меня. Потом дернулся и, быстро застегнув брюки, бросил:

— Да ты что тут делаешь?

— Ублажала твоих охранников, Олег Георгич, — отозвалась я. Он открыл было рот, но тут я выставила перед собой заведенный ранее за спину пистолет. В горле Саяпина что-то забулькало, заклокотало, и он с размаху уселся прямо на унитаз. Его продолговатая голова въехала в плечи, когда он проблеял (куда только подевалось все его достоинство и основательность):

— Не на-а-адо…

— Молчи, козел, — сквозь зубы сказала я и ткнула пистолетом в бок Саяпина так, что тот скривился от боли и открыл было рот для хриплого матерного проклятия, но я схватила его пальцами левой руки за длинный нос и, бесцеремонно притянув к себе, проговорила:

— В общем, так, Олег Георгиевич. Сейчас мы идем отсюда, садимся в твою машину и ведем содержательную беседу. Если вздумаешь нервничать и буйствовать — пристрелю как собаку. Мне особо терять нечего. Все ясно?

— Я не понял… — проговорил тот голосом переводчика третьесортных голливудских блокбастеров. — Ты что, Аня… ты кто? Может, не надо так со мной, а, Аня? — Теперь Саяпин говорил быстро, суетливо и мелкими, как пересыпаемый горох, словами: — Может, так не надо? Убери. Убери писто… пис-то-лет. Убери, и пойдем играть, и будем считать, что ты перепила.

— Не гнусите, парниша, — ответила я голосом, от которого на спине управляющего «Ахернара», верно, выступил холодный пот. — Не берите меня на понт.

Тот захлопал ресницами, а потом проговорил:

— А кто же ты тогда такая… программистка Аня, мастерски играющая в бильярд?

— А сами подумайте, Олег Георгиевич.

— Из… мусорни?

Я презрительно скривилась.

— Налоговая полиция?

— А у вас и с ними проблемы? Или «Маросейки» насмотрелись?

— Тогда ФСБ, — упавшим голосом констатировал Саяпин и вдруг почему-то язвительно улыбнулся. — Тогда тем более отпусти меня. Если, конечно, не хочешь, чтобы тебя уволили, Анечка.

— Это почему же меня должны уволить?

— А ты не знаешь? Да-а-а! Да просто твой шеф, Зубарев, и мой шеф, Никита Никитич, заключили пакт о ненападении. На время выборов. Типа пакта Молотова — Риббентропа.

— Интересно, — сказала я. — Очень интересно, я бы сказала. Пойдем-ка спустимся вниз и поговорим об этом поподробнее.

— Ты не поняла, — сказал он и нагло улыбнулся. — Убери пистолет, говорю тебе.

— Это ты не понял, — сказала я холодно. — Так мы пойдем в твою тачку и поговорим, или…

— Да я… — начал было тот, но тут же получил такой удар по почке, что придушенно застонал и почувствовал на своем затылке стальное касание пистолетного дула.

— Разгибайся, Георгич, — прозвучал мой холодный голос. — Думаю, что если я тебя здесь пристрелю, то много людей скажут мне спасибо. Иди, Саяпин, и не потей. В общем, так. Сейчас мы идем к выходу. Своим скажешь, что нужно обсудить одну приватную проблему. При этом делай похабное лицо и сладко блести глазками: все сразу поймут, какую именно проблему ты будешь со мной решать. Я возьму тебя под руку и при малейшей провокации — вне зависимости от того, от кого она будет исходить — нажму на курок. При всех. Запомни: меня все равно не смогут взять. Можешь спросить у своих горе-охранничков, которые валяются вот тут, в сортире. А если и возьмут, то… хуже уже не будет.

Саяпин смотрел на меня и, наверно, не столько слышал, сколько чувствовал слова — холодные, тяжелые, беспощадные, которые падали одно за другим и буквально припечатывали к дорогому матово-белому кафелю.

И еще — он чувствовал, что его случайная партнерша по бильярду не блефует и не берет его на испуг. Она может.

Я читала все это в его глазах. Потом сказала:

— Пошли.

Мы прошли мимо вырубленных мною Селезнева и амбала, при этом я держала Саяпина под руку, запустив собственную кисть со сжатым в ней пистолетом в его карман (так, чтобы он чувствовал, что дуло уставлено в его бок), и негромко говорила:

— Сейчас мы войдем в зал, и ты будешь рассказывать мне какой-нибудь анекдот. Пройдешь мимо своих, между фразами бросишь им, что сейчас вернешься. Главное, не умолкай ни на секунду. Слова — индикатор душевных процессов. Задумаешь нехорошее — я сразу почувствую. Будешь молчать больше трех-четырех секунд — стреляю. Вам все ясно, Олег Георгиевич?

— Я-ясно.

— Начинай.

— Что ра… рассказывать-то? — поспешно отозвался тот. Вероятно, после моего предупреждения он предпочитал не хранить молчание и секунды. — А? Что мне рассказывать-то… Аня?

— Да анекдот какой-нибудь.

Саяпин замешкался и, после того, как я ткнула его пистолетом в бок, заговорил, принужденно скаля белые зубы в резиновой ухмылке:

— Ну… едут три богатыря. Илья Муромец, Добрыня Никитич и этот… Але… Але…

— Алеша Попович, — подсказала я и раскланялась с толстухой, которая посочувствовала мне по поводу «нажравшегося муженька».

— Ну да, — мучительно согласился Саяпин. — Попович. Едут и встречают войско Калина-царя. Тот говорит: «Богатыри, я вас сейчас всех живьем в холм закопаю и войско… это… по холму пущу… чтобы с землей сровнять». Богатыри говорят: «Не уби… не убивай-те нас».

И он покосился на меня при этих столь значимых для его самого словах.

— Ну и что дальше? — промурлыкала я, подаваясь к управляющему банка (впереди замаячила фигура охранника из службы безопасности клуба).

— А дальше… м-м-м… — Саяпин закашлялся и снова посмотрел на меня краем глаза, — дальше царь и говорит: «Ну хорошо, я вас помилую…»

Я засмеялась. На лбу Саяпина выступили бисеринки пота: мы вошли в зал и миновали бильярдный стол, за которым последний охранник Саяпина, пользуясь отсутствием босса, играл партию с секьюрити клуба «Карамболь». Я ткнула пистолетом в бок управляющего «Ахернара»: дескать, смотри, не выдай.

— Я сейчас вернусь, — бросил Саяпин и выдавил из себя липкую неестественную улыбку, которая, впрочем, была воспринята его бодигардом как должное: тот понимающе ухмыльнулся и даже подмигнул мне. Дескать, не дрейфь, девчонка.

— Так что там дальше, Олег Георгиевич? — самым непринужденным тоном спросила я.

— А… ну да. — Вероятно, управляющему банком в первый раз приходилось рассказывать такой длинный и бородатый анекдот, потому что он пыхтел и отдувался.

Я ласково улыбнулась ему, незаметно для всех поддев дулом пистолета, и он выдавил из себя продолжение:

— Едут дальше… а дальше там… неприлично. Может… хватит?

— Рассказывай, — зло улыбнулась я.

Саяпин набрал воздуху в грудь и выдохнул:

— Добрыня Никитич говорит: «Да это что, вот если бы…»

— Замечательный анекдот, — сказала я, галантно открывая перед Саяпиным дверь. — Давай, выходи. И чего это ты замолчал?

— Уже уходите? — спросил охранник на входе, тупо воззрившись на Саяпина, на котором не было пальто. — А что это…

— Да… то есть нет, — поспешил откреститься от дальнейших вопросов Саяпин и оглянулся на меня.

Мы вышли на улицу. Охранник остолбенело смотрел нам вслед. С реки дул ледяной порывистый ветер, и легко одетый Саяпин съежился и облегченно вздохнул только после того, как оказался в салоне своего «Мерседеса». Не на заднем сиденье, как обычно, а за рулем.

Так велела я.

Глава 8 КТО ЗАКАЗАЛ КЛЕЙМЕНОВА

— Сейчас поиграем в лотерею, — сказала я, когда мы отъехали от казино на несколько кварталов и встали на пустынном, малопросматриваемом дворе с единственным въездом через узкую арку. — Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Если мне покажется, что ты говоришь неправду — буду стрелять. Вот такой я живой детектор лжи. Готовы к блиц-турниру, уважаемый Олег Георгиевич?

Тот пробормотал что-то.

— В общем, так, Олег Георгиевич, — произнесла я, — судя по всему, для того, чтобы ты начал испытывать ко мне некоторое подобие почтения, я должна представиться.

— Хотелось бы, — выдавил тот.

— Но если я представлюсь, это обяжет и тебя рассказать мне кое-что. Не так ли? — И я изящно помахала в воздухе пистолетом, даже не поставленным на предохранитель. — Ну так вот… конечно, вы слыхали о том, Олег Георгиевич, что неделю назад был убит ваш вице-губернатор Клейменов Виктор Сергеевич. Бесспорно, вы слыхали. И о том, кого арестовали по обвинению в причастности к этому преступлению.

Длинное бледное лицо Саяпина вытянулось еще больше.

— Так это… вы? — выговорил он. — Из какого-то там особого отдела госбезопасности… Максимова?

— Вы неплохо информированы. Впрочем, я думаю, что обо мне знают многие граждане вашего города. Генерал Зубарев широко меня разрекламировал.

И тут Саяпин решился на отчаянный шаг: он подался всем телом в мою сторону и попытался вырвать пистолет из моей руки.

Ничего хорошего из начинания Олега Георгиевича не вышло: я перехватила его запястье и молниеносным движением завернула руку управляющего банком за спину, а потом сжала длинную веснушчатую кисть Саяпина своими пальцами.

Что-то хрустнуло, а Саяпин взвыл от дикой боли.

— Ты мне руку сломала, с-сучка! — простонал управляющий «Ахернара».

— Ну не руку, а только пару пальцев. Так что не строй из себя мученика. Хотя если повторится что-то подобное, останешься у меня инвалидом на всю жизнь. Обещаю тебе, Олег Георгиевич.

Он отпрянул от меня, не отрывая взгляда от направленного на него дула пистолета и качая свою покалеченную руку, как качают колыбельку с ребенком.

— Я вовсе не такая кровожадная сука, как ты меня тут расписал, — сказала я, — мне достаточно того, чтобы ты ответил на несколько моих вопросов. Первый: откуда во внутренней компьютерной системе вашего банка появилось сообщение по e-mail, заказывающее вице-губернатора Клейменова?

Он выпучил глаза:

— Что-о? Какое сообщение? Когда?

— В тот самый день, когда из депозитария твоего банка вывели триста тысяч долларов. Кому адресовались эти триста тысяч долларов? Только не надо говорить, что и об этом ты не знаешь.

— Триста тысяч? — пробормотал Саяпин. — Я не… не… нет, я не могу сказать тебе… ведь это… это коммерческая тайна…

— Это — не коммерческая тайна. А вот если я отделаю тебя по полной программе, а ты дотащишься до какой-нибудь элитной клиники и будешь отчислять ей деньги за лечение… то вот эти деньги — немалые деньги, я думаю! — и будут твоей коммерческой тайной.

— Да я, Аня… меня же за это…

— Я-то знаю, — сказала я и приставила пистолет к его колену, — а вот ты, судя по всему, не знаешь, что коленные суставы лечатся особенно тяжело и мучительно. Зачастую человек остается на всю жизнь хромым или вообще не может передвигаться кроме как на костылях или в инвалидной коляске. Ты можешь испытать это на собственном опыте.

— Нет… не надо!

— Тогда рассказывай.

— В тот день… мне позвонил шеф и велел забрать эти деньги и лично… лично мне самому… отвезти их…

— Кому отвозил?

— Я сначала думал, что это… но когда узнал…

— Кому отвозил? — рявкнула я и, незаметно для Саяпина сместив дуло пистолета, надавила на курок. Управляющий банком подскочил на месте и с ужасом уставился на свое колено, вероятно, думая увидеть на его месте кровавое месиво… но все оказалось целым и невредимым.

— Следующий выстрел будет в твою ногу, — предупредила я. — Без фокусов, Саяпин.

Дрожащей рукой он вытер лоб и выдохнул:

— Я отвез эти деньги в частное охранное бюро «Центурион».

— Куда? — тихо переспросила я.

— В «Центурион»… ты думаешь, я сказал неправду? Нет… не стреляй… я сказал чистую правду! Не… ты ведь веришь мне, да? Я даже отдал кейс это… как его…

— Как его? — безжалостно надавила я.

— Не его, а ее… баба. Это была ба… женщина. Я не знаю ее, но могу описать.

— Невысокая крашеная блондинка средних лет, голубоглазая, возле левого угла рта родинка, — деревянным голосом выговорила я.

— Ты… знаешь ее? — переспросил он. — А что же тогда травила меня, если…

— Потише! — повысила я голос. — Кто приказал тебе отвезти кейс с деньгами? Бурмистров?

— Да, Никита Никитич. Я еще удивился, что он посылает меня лично. Ведь на это есть курьеры.

— Ну, курьеры не возят по триста тысяч долларов наличными, — скептически сказала я.

— Да… это верно… это верно, — пробормотал он.

— Вот что, Саяпин, — продолжила я. — Тут у меня диктофон. Сейчас ты внятно и членораздельно повторишь все, что только что рассказал мне.

Он попытался было протестовать — но взглянул на пистолет, принадлежащий его же, Саяпина, охраннику, и его глаза потухли.

— Хорошо, — тихо сказал он.

* * *

Пока он наговаривал в микрофон свою информацию, я мучительно размышляла. Несомненно, что исполнителями убийства Клейменова были люди из охранного агентства «Центурион». Им передали деньги за убийство Клейменова, и часть из этих денег была подложена в ту злополучную ячейку номер пятьдесят восемь, ключ от которой был в моем гостиничном номере.

Ах нет, те были фальшивые…

Тот киллер, в которого всадили восемь пуль из моего пистолета, — он тоже в свое время работал в «Центурионе».

Пусть даже его уволили оттуда со скандалом…

Какое хитросплетение мотивов и злокозненных намерений! Неужели первое впечатление от поведения Людмилы Александровны Савиной было верным, и она в самом деле решила убрать своего мужа… но зачем? Для того, чтобы избавиться от мужа или просто для того, чтобы заработать деньги: триста тысяч долларов? Триста тысяч долларов от кандидата в губернаторы Никиты Никитича Бурмистрова, местного олигарха?

Тогда понятно, почему с такой легкостью расстреляли кортеж вице-губернатора и каким образом удалось подложить взрывчатку в машину Клейменова (хотя зачем взрывать, когда и без того расстреляли?). Если исполнители были из бюро «Центурион», то они досконально знали всю систему охраны Клейменова и наверняка имели возможность незаметно подложить взрывчатку. И этот старик с лестницы, который, несомненно, убил этого киллера Галкина из моего пистолета и подставил меня… он, этот псевдостарик, тоже мог быть из «Центуриона»!

— Я закончил, — донесся до меня голос Саяпина, и я машинально выключила микрофон.

* * *

— А теперь звони Бурмистрову, — сказала я, кивнув управляющему банком на мобильный телефон. — Представь меня как журналистку из Москвы, которая хотела бы поговорить с ним. Где-нибудь в укромном месте, где нас никто не побеспокоит.

И я нащупала в кармане савинского пальто удостоверение журналистки московской «Независимой газеты» Карповой Анны Васильевны.

— Бу-у-урмистрову? — протянул Саяпин. — Да ты что… сама лезешь в пасть к этому… бизону?

— Звони! — решительно повторила я.

— А что я ему скажу?

— Я тебе уже объяснила: журналистка из Москвы. Остальное — моя забота. Звони, говорю!

Саяпин набрал номер телефона и произнес:

— Никита Никитич? Никита Никитич, тут к тебе журналистка из Москвы. Сидит сейчас у меня. Хочет взять у тебя интервью.

— А больше она у меня ничего взять не хочет? — различимо даже для меня, сидевшей в метре от телефона, пророкотало в трубке.

— Это уж как у вас выйдет, — мгновенно отозвался Саяпин. — Сумеешь раскрутить — молодец.

— А сама-то она ничего, или на Бабу-ягу похожа, как та последняя… Которая из «Известий»?

— Ничего, — сказал Саяпин. — Мне понравилась.

— А ты что, прыткий хрен, уже до нее добрался, что ли? А, Саяпин?

— А то! — воскликнул Олег Георгиевич с фальшивой бодростью и глянул на меня краем глаза.

— Ладно, пусть приезжает. Или знаешь что… моя машина будет стоять на площади перед банком, ты подъезжай и грузи ее, и я с ней на дачу сдерну. Интервью давать, — хмыкнул он напоследок. — В общем, через пятнадцать минут на площади перед банком.

— Что-то босс сегодня добрый, — сказал управляющий, поворачиваясь ко мне. — Сразу согласился. Наверно, у тебя день счастливый… подруга.

— Ладно, не болтай… поехали, — мрачно сказала я и ткнула Саяпина дулом пистолета в бок: мне не понравились интонации, которые прозвучали в его последних словах. — Давай.

Он оскалил зубы в усмешке, и в это мгновение стал похож не на респектабельного управляющего, а на затравленного старого волка…

* * *

По мере того как мы приближались к площади, мне все настойчивее думалось, что не стоит устраивать встречу лицом к лицу этого Саяпина, явно затаившего на меня черную злобу (еще бы, рулит одной рукой, вторая сломана!), и его босса Бурмистрова. Не стоит. Ни в коем случае. Даже несмотря на то, что в моем кармане лежит диктофон с записью, за которую Бурмистров не задумываясь упакует управляющего «Ахернара» в деревянный «костюм» с алой подкладкой. Не надо. Мало ли какие сигналы успеет подать своему боссу Саяпин… не нужно рисковать. Потому что риск и без того значительный.

— Где эта площадь? — спросила я.

— Вот она, перед нами.

— Сверни в арку.

— Что? — переспросил Саяпин.

— Сверни вот в эту арку. У нас пять минут в запасе — ты, Олег Георгиевич, лихачил, как Михаэль Шумахер. Я хочу дать тебе последние инструкции. Как тогда, в «Карамболе».

— Понятно, — процедил Саяпин. — А у вас в ФСБ все такие? Я имею в виду не зубаревских прихвостней, а ваш отдел?

— Все, — коротко ответила я. — У нас каждый на все руки от скуки. Вот сейчас я журналист… у меня и диктофон с собой… а ведь могу быть каким угодно работником: конюхом, столяром и плотником.

Саяпин, очевидно, не читал пушкинскую «Сказку о попе и его работнике Балде», цитату из которой я привела. Потому что он мрачно зыркнул на меня темными глазами и протянул с явной претензией на иронию (быстро же восстанавливаются от потрясения банковские работники):

— А-а… это самое, а проституткой не пробовала?

— Пробовала, — сказала я, — даже врачом-анестезиологом пробовала. Хочешь, тебе продемонстрирую?

— Какую анаст… — начал было Саяпин, но больше ничего сказать он не успел: моя правая рука с пистолетом, молниеносно прочертив в воздухе короткую дугу, коснулась точки под правым ухом Олега Георгиевича. Казалось бы, мой удар был и не особо силен, но только голова банковского управляющего, качнувшись, ткнулась в стекло.

Сухощавое тело Саяпина обмякло и навалилось на руль.

— А вот такую! — сказала я, вышла из машины и, с сожалением посмотрев на пистолет, бросила его в приоткрытый канализационный люк.

А потом направилась на площадь, где меня должна была дожидаться машина Никиты Никитича. Благо место встречи находилось в двух минутах ходьбы от подворотни, где стоял «Мерседес» витавшего в бессознательных эмпиреях Олега Георгиевича Саяпина.

* * *

Когда я добралась до площади, то сразу увидела машину Никиты Никитича. По крайней мере, я подумала, что «Линкольн», стоящий там, принадлежит именно кандидату в губернаторы, а на внушительном джипе, находящемся буквально бампер к бамперу с «Линкольном», ездит охрана Бурмистрова.

Я прошла вдоль массивного здания (наверно, это и был банк «Ахернар»), примыкавшего к площади, стараясь держаться в тени. Потом решительно направилась к машине.

Когда до темно-синего (или черного, в полумраке скудно освещенной площади было плохо видно) «Линкольна» оставалось метра два, из машины вышел человек и встал на моем пути.

— Вы московская журналистка, так? — негромко проговорил он.

— Да.

— Оружия при себе не имеете?

— Никак нет, ваше благородие.

Тот никак не отреагировал на мою претендующую на юмор фразу, быстро досмотрел меня почти неощутимыми движениями, спросил у меня насчет обнаруженного таким образом диктофона, потом наклонился к приоткрытому окну «Линкольна» и сказал:

— Она чистая, Никита Никитич. Ничего нет.

— Пусть присаживается, — послышался знакомый по телефонному разговору низкий голос.

Обыскавший меня охранник распахнул передо мной заднюю дверь лимузина и чуть подтолкнул в спину:

— Садись.

Знаменитый Никита Никитич Бурмистров оказался куда более худощавым, нежели я его себе представляла. Его лицо было усталым, и если бы не два ряда белоснежных зубов и энергичный блеск выразительных глаз, оно выглядело бы старым. Высоколобый, с орлиным носом, властным ртом и большими полуприкрытыми глазами, он, казалось, был пропитан надменностью, которую буквально источал весь его характерный облик.

По всей видимости, это был своеобразный и интересный человек, и меньше всего он походил на заурядного бандита, пусть наделенного властью и имеющего в своем распоряжении комбинаты, банки и целые коммерческие структуры.

Он курил сигариллу «Captain Black» и при моем появлении, поприветствовав меня коротким кивком, спросил:

— Курите?

— Да.

— Угощайтесь, — сказал он. — Вы в самом деле московская журналистка?

— Да.

— У вас есть удостоверение?

— Да, разумеется. Вот оно, Никита Никитич.

— У вас оригинальная манера назначать встречи, — сказал он, мельком взглянув на мое удостоверение и тут же возвратив его. — В то время как нормальные журналисты приходят ко мне в предвыборный штаб и на пресс-конференции, вы предпочитаете действовать через моего финансового директора, да еще среди ночи. Чтобы Саяпин за кого-то просил — это, откровенно говоря, редкость.

— Я умею находить подход к людям, — чуть нараспев произнесла я и сняла очки, чтобы протереть их.

Вот тут Бурмистров впился взглядом в мое лицо по-настоящему. Я уж было испугалась, что он видел меня где-то несколько в иной роли, нежели журналистка Анна Карпова, и теперь усиленно вспоминает: где именно?

— Хотите сделать репортаж: будущий губернатор…ской области «без галстука»? — наконец серьезно спросил он. — Как передача на НТВ?

— Конечно, хотела бы. Но для этого нужна видеокамера и оператор.

— Нашли проблему, — отозвался он и бросил недокуренную сигариллу в пепельницу. — У меня есть даже профессиональная японская видеокамера за пятьдесят тысяч долларов. Прямо из комплекта НТВ. А мой телохранитель Михаил в свое время работал оператором на телевидении, пока не уволили по сокращению штатов.

— Обычная история, — сказала я. — А куда мы поедем?

— Ко мне на дачу, если не возражаете.

— Никоим образом, Никита Никитич.

— Можете называть меня просто Никита. А вы — Анна, насколько я успел прочитать в вашем редакционном удостоверении?

— Да.

— Не хотите чего-нибудь выпить? Чаю, кофе? шампанского или мартини?

— Сок, если можно.

Бурмистров извлек из холодильника упаковку апельсинового сока и, откупорив, налил мне в тут же запотевший бокал. Протянул мне со словами:

— Прошу.

В этот момент машину качнуло, я едва успела перехватить бокал, но для сохранения равновесия уперлась рукой в сиденье. Под ладонью что-то хрустнуло, и вспыхнул экран находившегося в полутора метрах от меня телевизора.

Я глянула вниз, под ладонь, и увидела, что переломила пополам пульт дистанционного управления.

— Ничего страшного, — сказал Никита Никитич. — Купят новый.

И он снова полез в холодильник.

«Продолжаем ночной выпуск криминальных новостей, — послышалось с экрана, — кандидат в губернаторы области, генерал ФСБ Зубарев заявил, что следствие по делу об убийстве вице-губернатора Виктора Клейменова может выйти на прямых заказчиков уже в течение одной-полутора недель. Он не исключает громких разоблачений и того, что цепочка приведет на самый верх. Бежавшая из-под стражи Юлия Максимова, которой инкриминируется соучастие в убийстве Клейменова и его охранников, объявлена в федеральный розыск».

Я, боясь перевести дыхание, покосилась на Никиту Никитича: он рылся в холодильнике и не видел того, что на экране появилась моя фотография.

Хорошо, что я не очень похожа… впрочем, от этого не легче.

Бурмистров распрямился, но фотография уже исчезла с экрана, а вместо этого возникла физиономия диктора, сообщившего следующее:

«Сегодня в роддомах номер два и номер три произошли странные и, по существу, трагические события: из моргов роддомов исчезли несколько трупов новорожденных младенцев (меня аж передернуло от этого холодного и циничного — „трупы новорожденных младенцев“) и тело беременной женщины двадцати двух лет, ребенок которой умер, так и не родившись».

Я подалась вперед, протянула руку и выключила телевизор. Бурмистров сказал:

— Да, Анечка, содержимое наших криминальных новостей аппетиту не способствует. Особенно ночные страшилки.

И поставил передо мной хрустальную вазу с фруктами.

— Спасибо, — машинально произнесла я.

Глава 9 ОТКРОВЕНИЯ НИКИТЫ БУРМИСТРОВА

Машины въехали во двор бурмистровской дачи. Сам дом был куда скромнее, нежели можно было предположить у такого видного политика и коммерсанта. Вероятно, это был демократический вариант дачного ансамбля, потому как негоже кандидату в губернаторы прозябать в позорной антинародной роскоши. По крайней мере — в глазах избирателей.

А глазами избирателя могла стать я — якобы московская журналистка. Но того, что это не так, Бурмистров ведь не знал. Так что рассчитывал произвести на московскую прессу самое благоприятное впечатление.

Мы прошли в просторный холл и расселись по креслам. Тотчас же подали кофе с коньяком, которые, надо признать, были весьма кстати: все-таки было морозно, хотя в салоне лимузина этого и не чувствовалось. Кроме того, кофе с коньяком очень благотворно влияет на нервную систему, одновременно подхлестывая ее к деятельности и успокаивая. И то и другое было мне сейчас необходимо: я чувствовала сильную усталость, но положи меня отсыпаться — наверняка не заснула бы. Просто не смогла бы. Выбилась из режима.

Убедившись в том, что мы остались одни, Никита Никитич поднял на меня глаза и произнес:

— Вас, Аня, конечно же, интересует прежде всего то, что я думаю об убийстве вице-губернатора Клейменова, не так ли? Ведь дорогой столице нет никакого дела до наших провинциальных проблем, и наверняка вы не приехали бы, не будь этого убийства вице-губернатора.

— Да, конечно. — И, вживаясь в роль московской журналистки, бойко произнесла: — Как вы думаете, Никита Ни… как вы думаете, кому выгодна смерть вице-губернатора?

Бурмистров помолчал, а потом засмеялся и произнес:

— Самое интересное, что, по моему мнению, она никому не выгодна. От нее больше убытков, чем реальной пользы. Причем как тем, кто инспирировал этот заказ, так и тем, кто благожелательно относился к Клейменову. Подумайте сами: политическая карьера Виктора Сергеевича близилась к закату; его босса, губернатора Сухорукова, уже сняли с выборов, так что Клейменов не мог рассчитывать на то, что останется в политике. По крайней мере, в прежнем качестве.

— Это верно, — сказала я, думая, что слишком уж быстро Никита Никитич свернул на нужные мне рельсы. — Но…

— Если вы хотите спросить, кто убил Клейменова, так об этом я знаю не много, Аня. По-моему, вы должны знать больше моего. Одну минуту, Аня… сейчас я вызову сюда человека… думаю, он сможет дать самые подробные комментарии касательно убийства Клейменова. — Он нажал кнопку внутренней связи и произнес:

— Кирилла сюда вызови. Да… интервью. Поживее. Все-таки уже два часа ночи, пора и честь знать. — И с улыбкой повернулся ко мне:

— Я думаю, вы слышали о том громком скандале, что разразился вокруг предполагаемого участия в заказе Клейменова ваших московских спецслужб.

Вот тут уже у меня побежали по спине мурашки, и я пожалела о том, что сунулась к Бурмистрову. Конечно, я быстро совладала с собой, и, кажется, Никита Никитич не заметил мгновенного тревожного блеска в моих глазах.

— Вы говорите об аресте и побеге этой…

— …совершенно верно, Максимовой, — подхватил Бурмистров. — Не так ли, Кирилл Иваныч?

Я обернулась и посмотрела на того, кому адресовались эти спокойные, без малейшего внутреннего напряжения, слова кандидата в губернаторы, и вытянулась в кресле с побелевшими губами: на пороге гостиной стоял капитан РУБОПа Сенников. Тот самый, что прикрывал выходы из того злополучного подъезда, где меня шарахнуло электрошоком, а киллера — роем пуль в самое сердце.

— Проходи, Кирилл Иваныч, — сказал Бурмистров благожелательно. — Ну что, пальчик тебе починили или как?

— Починили, — сказал Сенников, а потом, прищурясь, посмотрел на меня и произнес, как будто ожидал увидеть меня на этих задушевных ночных посиделках: — А ее-то зачем приволок, босс? Чтобы она мне второй палец сломала?

…Сердце оборвалось и ухнуло в глубокую пропасть… да что тут причитать — сама виновата! Понадеялась, что кривая вывезет — получи! Но только кто мог думать, что капитан Кирилл Сенников работает на Бурмистрова?

— Да, вот такие дела, Юлия Сергеевна, — сказал местный олигарх. — А что вы сделали с бедным Саяпиным, что он так жалобно просил меня принять вас?

— То же, что и с Сенниковым — сломала ему пару пальцев на руке, — угрюмо сказала я. — И коленку обещала прострелить. Он сам виноват — лез на рожон.

— На него это не похоже.

Я хладнокровно отпила кофе и спросила:

— А как вы догадались?

— А у меня чутье звериное, дорогая моя. Не зря зону топтал в свое время. Я как с Саяпиным поговорил, так тотчас же перезвонил в «Карамболь». Там мне Селезнев и второй этот… охранничек, которому ты башку проломила, все выложили. Я не знаю, на что ты рассчитывала, но только, видно, ты в самом деле в отчаянное положение попала, если решилась прямо на меня выйти.

— Это верно, — кивнула я. — Положение в самом деле отчаянное. Особенно если учесть, что Сенников в курсе.

Тот продолжал угрюмо смотреть на меня исподлобья, а Никита Никитич отрывисто спросил:

— Что с Саяпиным? Надеюсь, он жив?

— Я ему анестезию сделала.

— Кулаком по башке — и в отруб, что ли?

— Вот именно, Никита Никитич. Так как насчет репортажа «без галстука»? Или вы меня отдаете капитану Сенникову и в СИЗО?

— Зачем спешить? — улыбнулся кандидат в губернаторы. — Мне нравится твое общество. Рисковая ты. Только глупо рисковать вот так… без шансов. Ну-ка, Сенников… обыщи ее.

Сенников искал недолго: он провел руками по моим бедрам и вытащил из одного бокового кармана диктофон, из другого — журналистское удостоверение.

— Вот, — сказал он и положил все это перед Никитой Никитичем.

Тот покрутил в руках диктофон, а потом вскинул на меня глаза и спросил:

— Чистая пленка?

И, не дожидаясь моего ответа, включил обратную перемотку, а потом «PLAY».

«…отвез в частное охранное бюро „Центурион“, где отдал его директору — Савиной Людмиле Александровне…» — послышался из диктофона голос Саяпина.

При этих словах лицо Бурмистрова преобразилось: он выпрямился, его выразительные глаза буквально метнули молнию, на переносице обозначилась глубокая складка.

— Так, — протянул он и начал перематывать еще, чтобы прослушать всю запись.

По мере того как он слушал, его лицо все более отвердевало и принимало надменное и мрачное выражение. Когда голос Саяпина оборвался и пошла чистая пленка, Бурмистров, не выключая диктофона, швырнул его о стену так, что осколки брызнули во все стороны.

— Зря вы это, Юлия Сергеевна, — глухо сказал он. — Зря вы проявили такое неумеренное любопытство. Не будь вы такой любопытной, то сейчас бы мы посидели с вами, поговорили, потом капитан Сенников отвез бы вас в СИЗО и мирно водворил в камеру. Московские ваши работодатели впряглись бы за вас на следствии и суде, получили бы вы по минимуму — ну, «пятерик» от силы… и все. Отсидели спокойно-культурно, вышли бы и устроились на работу. В ФСБ вас бы уже, конечно, не взяли, а вот куда-нибудь попроще… да я бы сам вас по старой памяти пристроил бы куда-нибудь. В тот же замечательный «Центурион» к Людмиле Александровне. Вас бы наверняка взяли — с таким-то послужным списком. Да-а, — мрачно протянул он, беря в руку чашку с кофе и отпивая мелкими глотками, — а теперь все гораздо сложнее. Нельзя вам в СИЗО, глубокоуважаемая Юлия Сергеевна. Знаете вы слишком много.

— Значит, заказали Клейменова все-таки вы, Никита Никитич? — быстро спросила я. — Ведь вы только что говорили, что вице-губернатор никому уже не был интересен.

Тот угрюмо молчал.

— Давайте отыграем до конца, — продолжала я, чувствуя, как по жилам разливается удивительное, фатальное спокойствие. — Давайте уж доведем до логического завершения это замечательное интервью. Доставьте даме последнее удовольствие, господин Бурмистров. Вы же будете вспоминать об этом моменте в вашей богатой биографии с несказанным удовольствием… когда станете губернатором.

И я обворожительно улыбнулась своему потенциальному убийце.

Судя по холодной усмешке, появившейся на лице Бурмистрова, он принял правила моей игры. Последней — как он думал — игры. Никита Никитич хлопнул узкой ладонью по колену и произнес:

— Ну что ж… будь по-твоему. Мне и самому меньше всего хочется пускать в расход такую женщину… но куда деваться от жизненной необходимости?

— Некуда, — с сожалением признала я. — Никита Никитич, а зачем вы заказали Клейменова? Именно Клейменова?

— Я заказал? Нет… все было совсем не так. Ко мне пришла женщина, которая представилась московской журналисткой Инной Карловой — вам это ничего не напоминает? — и сказала, что у нее есть для меня важная информация.

— Это была Савина?

— Вот именно. И Савина сразу сказала, что для всех прочих моих людей она — московская журналистка Карлова, которая приехала взять у меня интервью. Никого это особо не удивило, у меня же предвыборная кампания. Когда мы остались с Савиной наедине, она прокрутила мне одну запись, на которой ее муж, Клейменов, говорит ей, что собирается обнародовать кое-какие документы. Этих документов было бы достаточно, чтобы он сам попал за решетку, но еще хуже пришлось бы мне.

— Документы касаются ваших общих с Клейменовым дел?

— Да.

— Он мне ничего по этому поводу не говорил.

— Это естественно. Хотя, конечно, странно, что он не доверился человеку, который должен был спасти его жизнь. Вам, то есть.

Я кивнула:

— И что же Савина?

— А Савина сказала: ее муж на грани нервного срыва. Эти два покушения на его жизнь, потом снятие с выборов Сухорукова — это его доконает. Он добровольно пойдет за решетку — там хоть охрана. И еще — он будет знать, что я, Бурмистров, тоже попаду по третьей чалке — и, наверно, буду мотать «пожизняк».

— А что у вас там такое было с Клейменовым? Торговля оружием? Всучили через посредников экспериментальное оружие, только что испеченное при военном КБ в вашей области, чеченским полевым командирам, что ли?

Бурмистров дернулся и поднял на меня воспаленные глаза:

— Откуда… откуда ты знаешь?

— Да была в свое время такая версия, — медленно выговорила я. — Только закрыли ее. За недоказанностью. Был ты в разработке, Бурмистров, и разрабатывал тебя наш же отдел. Плохо разрабатывали, значит.

Бурмистров пробурчал что-то, но потом совладал с собой и произнес:

— А ты что, думаешь, это я организовал два покушения на Клейменова… перед тем как его не угрохали на самом деле?

— А кто же?

— Не знаю, кто — может, черт, может, еще хуже… чеченцы или зубаревские головорезы — но только не я! Не я!

Вот это номер… Значит, первые два покушения на вице-губернатора провернул не Бурмистров? А кто же? Не жена ли Клейменова? Судя по тому, что я о ней в последнее время узнала, она может…

Бурмистров отпил еще кофе, а потом продолжал:

— Савина предложила мне убрать собственного мужа. Дала весь расклад: он навяз у нее в зубах и опасен для нее еще больше, чем для меня.

— Это почему же? Потянет за собой? «Центурион» разорится?

— Савина сказала, что в уставном капитале «Центуриона» лежат те, «чеченские», деньги. Если Клейменов в самом деле откроет правду, то конец бизнесу Савиной. И ее первому муженьку тоже конец.

— Какому первому?

— А ты что, не знаешь? Глеб Константиныч, этот молодящийся докторишка!

— Глеб — ее бывший муж?

Засмеялся не только Бурмистров, но даже Сенников:

— Ну ты даешь! Да это ж весь город знает! И что Глеб Савин молодится, хотя самому — под полтинник, тоже все знают!

— Под полтинник? — выговорила я. — Да ты что, Никита Никитич? Да он выглядит на тридцать лет!

— В постели — может, и да, — улыбнулся капитан Сенников, но был тут же прерван боссом:

— Ладно, не место для твоих ментовских шуточек, Кирилл Иваныч! — Бурмистров повернулся ко мне и произнес: — Ну, в общем, дальнейшее тебе должно быть понятно. Клейменова завалили как свинью. Ничего удивительного — ребята из «Центуриона» имели полный расклад.

— А зачем надо было подставлять меня? — спросила я и повернулась к Сенникову. — Зачем ты выпустил того старика?

— Какого старика? — недоуменно заговорил он. — Какое — подставлять? Разве это не ты завалила киллера? Ты же сама решила накатать чистосердечное признание.

— Никакого киллера я не валила, понятно тебе или нет? Не понятно, — констатировала я через секунду, впившись взглядом в равнодушное лицо рубоповца.

— Ладно, хватит базарить, — грубо перебил меня Бурмистров, — пора и честь знать. Выводи ее, Сенников. Да осторожнее — она тебя один раз уже провела.

— От меня не убежит, — отозвался тот. — Разве что только на тот свет…

* * *

Меня вывели на пустырь за оградой заднего двора дачи Бурмистрова, который круто переходил в овраг, где протекал мутный ручей, уходящий в подземную трубу. Вероятно, относящуюся к канализационным коммуникациям здешнего дачного поселка. Ручей был так быстр и грязен, что его не могло ни затянуть льдом, ни занести снегом, которого в последние два дня выпало в изобилии.

По бокам пустырь окаймляли старые ели с осевшими от снега тяжелыми широкими лапами.

Меня конвоировали двое: капитан Сенников, вооруженный «ПМ», и верзила из числа охраны Никиты Никитича с автоматом.

— А что, капитан, — произнесла я, — наверно, ручеек, который я отсюда слышу, это ваш местный морг? Наверно, не один трупик туда кинули, так? Представителей электората, не склонных голосовать за Бурмистрова на скорых губернаторских выборах?

— Молчи, — процедил сквозь зубы тот, — разболталась больно.

— Ну дай хоть перед смертью потрепаться, — сказала я. — Вишь, сколько снегу нападало. Наверно, зима морозной будет. Жалко, не доживу до третьего тысячелетия.

— Мне тоже жалко, — сказал Сенников. — Такая молодая баба… тебе сколько лет-то, суперагент Багира?

— А сколько бы ты дал? — Я приостановилась и глянула на капитана сощуренными глазами.

— Я? Да лет двадцать пять…

— Спасибо.

— …с конфискацией, — добавил он и сочно расхохотался, закинув голову, радуясь собственной плоской шуточке. Зря он это.

Я выбросила вперед левую руку и, вцепившись в пистолет в мощной кисти Сенникова, резко дернула его на себя так, что тот не устоял на ногах и повалился прямо на меня. Детина-охранник вскинул автомат и дал короткую очередь, которая раскроила спину Сенникова…

…Но до меня парень добраться не успел. Выстрелом из-под локтя хрипевшего в агонии рубоповца я уложила его. Судя по булькающему клекоту, пуля угодила парню прямо в горло. Обилие крови, хлынувшей на снег, подтвердило мое предположение.

Я не без труда выбралась из-под Сенникова, чувствуя, что наложенные Глебом бинты расползаются на моем задетом пулей плече и оно начинает кровоточить. Опять перетаскивать мужиков. Сколько можно! Сначала эта парочка охранников Саяпина в туалете, теперь эти! И снова, как на подбор, здоровые да мясистые — вон этот Сенников едва меня не расплющил своей тушей!

…Хорошо, что снегопад усиливается. Снег начался еще тогда, когда я только села в машину Бурмистрова — там, на площади, — а сейчас в морозном ночном воздухе носились уже не отдельные снежинки, а падали сплошняком крупные хлопья снега.

Сложно будет им меня найти в этой жуткой снежной круговерти. Главное — самой в ней не потеряться…

Я бросила пистолет в снег и, напрягая последние силы, спихнула трупы Сенникова и охранника в овраг. Тела покатились вниз, ухнули в ручей, глухо всхлипнули брызги — и продажного капитана РУБОПа с его подельником-братком засосало в трубу.

Все. С концами.

Сделав это, я тут же пожалела: прежде надо было снять с Сенникова его теплую куртку и шапку и надеть на себя. Потому что в моем (точнее, в савинском) пальто я уже чувствовала, что замерзаю. Холод пробирался под одежду, хватал своими коготками пальцы на руках и на ногах.

Я подобрала со снега автомат охранника и сунула его под пальто: в случае чего просто так не дамся.

Мелькнула было сумасшедшая мысль: пробраться в подземный гараж Бурмистрова, угнать оттуда машину и доехать на ней до города, который, судя по всему, был не менее чем в двадцати-тридцати километрах отсюда. Но я тут же отринула эту идею: нечего было и думать о том, что этими замерзшими пальцами можно вскрыть машину, отключив сигнализацию, а потом без ключа завести двигатель. Да я до этого гаража не доберусь — снимут очередью или затравят, как волчицу.

Я сунула руки в карманы и, петляя, опрометью бросилась в заснеженные ели, росшие возле пустыря…

Глава 10 ФЕРМА

— Хорошенькая ночка мне предстоит… — пробормотала я, выползая из сугроба, куда меня в очередной раз зашвырнуло судьбой. Разыгралась настоящая метель, в которой сложно было отличить, где небо, а где земля. Одна надежда — в такую метель никто не кинется меня искать, а если и кинется, вероятность моей встречи с этими поисковыми хлопцами равна вероятности того, что я встречусь с инопланетянами.

Выбравшись из сугроба, я подняла глаза к небу (или то, что можно ориентировочно считать небом) и только тут поняла, что меня занесло в лес. А леса в этой милой губернии — не то, что наша тарасовская степь… Настоящие.

— Заплуталась… — пробормотала я и выругалась, потому что поняла, что рук и ног я уже не чувствую. Тело, мое тренированное, совершенное тело, отказывалось мне служить.

Я шагнула вперед и, зацепившись за что-то ногой, с размаху рухнула в снег. Несколько раз перекувыркнулась, падая с зажмуренными глазами куда-то вниз, а потом больно ударилась обо что-то головой и закусила губу до крови — чтобы хоть в какой-то части тела вспыхнули яркие, болезненные ощущения. А не сплошь — мертвящее, неотвратимо сковывающее меня оледенение…

«Замерзну и останусь тут», — мелькнула жуткая мысль. Наверно, поэтому бурмистровские ребята и не стали меня искать очень уж рьяно.

…Я подняла из сугроба лицо, облепленное снегом. Моя правая рука сжимала что-то твердое… вероятно, толстую ветку или тоненькое, совсем молоденькое деревце, поваленное пургой.

Я потянула на себя эту ветку или деревце, чтобы с его помощью встать, и поразилась тому, с каким трудом вытягивалось это из сугроба. Или я совсем ослабела, или…

Это было не деревце.

У меня задрожали, выбили крупную дробь челюсти, когда я увидела, что держу в своих промерзших пальцах. Что я вытянула на себя из сугроба.

…Это было тело молодой женщины. Совершенно обнаженной. Мертвое лицо залепил снег.

И мерзлую белую руку этой мертвой женщины, твердую и холодную как лед, я держала в своих пальцах.

Я взвизгнула, почувствовав, как страх вливается в меня такой полноводной струей, как еще никогда в жизни. Страх заставил меня вскочить, черпая силы из невесть откуда взявшегося источника.

Страх спас меня. Он толкнул меня вперед, в объятия пурги, заставил бежать, падать и путаться в слепящем снежном рое, вставать и снова падать… я не чувствовала на губах вкуса крови из прокушенной губы; а перед глазами неотступно маячило мертвое белое лицо женщины, вырванной мною из сугроба, ставшего для нее могилой.

Да… страх спас меня. Его бешеного импульса хватило на то, чтобы я пробежала невесть сколько и с разбегу врезалась во что-то внезапно вынырнувшее на меня из снежной пелены. Это оказалось так больно, что я закричала, а потом в голове полыхнуло белым же пламенем — и сразу стало тепло и уютно.

Наверно, это и называется смертью, подумала я перед тем, как потерять сознание…

* * *

Я открыла глаза. В ушах стоял надсадный бубнеж, по мере того, как я приходила в себя, оформившийся в разрозненные слова и целые фразы:

— Это как же получилось, Макар, что она из Шуваловского леса вышла… да еще в такую метелюгу? Может, она из этих… которые на ферме?..

— Что ты, что ты! — возразил испуганный мужской голос. — Ты в своем уме, Тоська? Какое — с фермы? Она же…

— А ты хоть видел, что у нее под пальто было? Видел? Автомат. Ты его не трогал?.. Смотри, выстрелит еще!

— Не трогал я. В сенях лежит. Когда я тащил ее от двери, так он выпал из нее и лежит. Я его только ногой к стене пихнул… от греха подальше.

— Что пихнул? — спросила я хрипло. — Автомат?

Он испуганно обернулся и посмотрел на меня. Это был невзрачный мужичонка ростом на полголовы ниже меня. Рядом с ним стояла дебелая баба — наверно, жена. Она держала в руке тряпку, и вид у нее при этом был самый боевой.

— Автомат… — выговорил он. — Проснулась…

— Это вы меня подобрали? — спросила я. — Спасибо… а так замерзла бы.

— Точно, — подтвердила баба. — Замерзла бы, я говорю, точно. А вот «спасибо» — не надо. Из «спасибо» каши не сваришь. Хотя мой ирод умудряется из навоза самогонку гнать.

— Я дам вам денег, — улыбнулась я. Парочка была презабавная, хотя мне определенно было не до веселья.

— А то! Давай! — сказала баба.

— Тоська, что ты! — укоризненно покачал головой совестливый Макар, но был тут же перебит и затоптан:

— Что — Тоська? От самого Никиты Кукурузника я Тоська! И почему ж мне с нее денег не брать? Ты ж зарплату с прошлого года не получал! «Денег не брать»! А может, она преступница и сейчас возьмет свой автомат и всех нас положит к чертовой матери! А может, она бандит? Хороший человек ночью и в метель по лесу шастать не будет! Да еще в Шуваловском лесу… Господи, спаси меня, грешную!

Я порылась в кармане и, вынув оттуда смятую стодолларовую купюру, подала Тоське. Та подозрительно приняла деньги и протянула:

— О! Доллары! А… это… они у тебя не фальшивые?

И она начала просматривать на свет водяные знаки.

— Пойдем вместе со мной в обменный пункт, там убедишься, что не фальшивые, — сказала я, думая, что не такие уж они тут, в деревне, дремучие.

— Эка хватила! Да обменный пункт разве что в городе! А тут полсотни километров.

— Вот и довезите меня, — попросила. — Машина у вас есть? Или трактор?

— Машина-то есть… — с подозрением начала баба, отпихивая робко показывающего ей что-то знаками Макара.

Я усмехнулась и перебила:

— Довезете до города — дам еще сто долларов.

— Вот это другой коленкор! — сразу подобрела Тоська. — Макар, иди заводи свою колымагу!

Я выглянула в окно. Метель улеглась, и теперь передо мной лежало сплошное белое поле, тронутое легкими — застывшими в своем белом безмолвии — волнами. Поле затянуло в себя все — дороги, крыши домов, деревья и кустарники, чернеющие на горизонте изломанные линии леса. Все казалось только жалким придатком этого громадного снежного великолепия.

— А у вас какая машина? — спросила я. — Проедет ли?

— Проедет! — уверила меня баба. — А не проедет — Макар подтолкнет. Он у меня шустрый, хоть и щуплый.

— Вот что, — сказала я, — у вас не найдется старой одежды?

— А почто она тебе? Найдется, конечно, только… — Она с сомнением посмотрела на мой хоть и сильно пострадавший, но тем не менее все еще впечатляющий костюм, на висевшее на печи пальто. Наверно, подумала, что моя одежда стоит дороже всего их с Макаром имущества.

— Нужно, — решительно сказала я и начала снимать с себя дорогой пиджак, принадлежавший Людмиле Александровне Савиной.

* * *

После того как я надела на себя старые трико Макара и раздолбанные сапоги Тоськи, напялила на себя ее же юбку, драную кофту и заношенную шубейку из искусственного меха — я посмотрела на себя в зеркало и расхохоталась.

Я была неузнаваема. После ночных хождений мое лицо, с которого начисто смыло косметику, выглядело бледным и помятым, на лбу красовалась царапина, волосы растрепались… а что касается всего остального, то тут я походила на деревенскую старуху.

Я накинула на голову серый пуховый платок и прошлась перед зеркалом разок-другой согбенной трясущейся походкой и тут же была вознаграждена словами Макара, вернувшегося с заднего двора:

— Ты что это, Андревна, спозаранку к нам приперлась?

— Я не Андревна — Сергевна, — искусно подражая голосу старухи, прошамкала я.

Макар остолбенело почесал в затылке и пробормотал:

— Недопонял…

Его слова были заглушены хохотом его благоверной: она стояла на пороге комнаты, переводя взгляд с моего старушечьего прикида на ошеломленное лицо своего супруга, и сотрясалась всем своим монументальным корпусом.

— …А про какую ферму ты говорил, Макар? — спросила я, когда мы уже тряслись с мужичком в «Запорожце», преодолевая заснеженную трассу, которую и дорогой-то нельзя было назвать.

Он вздрогнул и вывернул набок руль так, что машину сильно занесло и развернуло. Макар бодро выскочил из «запора» и оперативно наставил машину на путь истинный, то бишь возвратил на дорогу. Потом запрыгнул на водительское место и ответил:

— А про такую ферму, про которую у нас говорят, что нехорошие дела там творятся. Около Шуваловского леса она. Из которого ты вчера вышла, а потом всю ночь на стену кидалась и говорила, что тебя трупы жгут.

Теперь уже вздрогнула я: белая твердая рука мертвой женщины из сугроба в лесном овраге встала перед глазами так ясно, как будто я видела ее воочию. И лицо, на котором не таял снег.

— А что это за ферма?

— Там раньше было какое-то хранилище. Или бомбоубежище. Еще при советской власти. Потом коммунисты кончились, и это хранилище или бомбоубежище купил один мужик. Фермер. Только он прогорел, и года три назад его ферму бывшую взяли какие-то люди. Из города. Люди они или нелюди, а только с тех пор нехорошие дела тут творятся. Даже журналисты пару раз приезжали, только никто им ничего не рассказывал про ферму — боялись. Один Кузьмин, скотник, взял и выложил, что знал. Да еще приврал с три короба с пьяных глаз. Он же пил беспробудно. Журналисты те уехали, а Кузьмина через два дня мертвым нашли в лесу. В ручье лежал. Наверно, пьяный был, а пьяный и в луже захлебнется. Только наши думают, что его те, с фермы… Скотник — он скотник и есть! — неожиданно закончил Макар.

Я выдержала паузу, а потом спросила:

— А какие нехорошие дела-то?

Макар повернул ко мне голову и прищурил левый глаз:

— Не-е-ет. Не скажу я тебе. Может, ты тоже из тех и меня… у тебя же автомат с собой до сих пор.

— Ну и что? Я вот тоже вчера в лесу натолкнулась на…

— …на труп? — понизившимся до шепота голосом спросил он.

— Да.

— Дите?

— Нет, женщина.

— Ага… а вот я как-то раз нашел… понимаешь… ребенка мертвого. В овраге на окраине леса. Туда сток от фермы идет… ну и вот. Да это даже не труп был, а так… брр-р-р… — Его передернуло, и я поняла: он нашел в том овраге изуродованный труп новорожденного младенца.

И возможно, овраг был тем самым, в который вчера свалилась я. Господи…

* * *

Тайны множились и нарастали вокруг меня, как паутина, которую плел не в меру прыткий и работоспособный паук. Они, казалось, никак не были связаны между собой, но их упорно притягивало ко мне.

Утренний город встретил меня блеском солнца, от которого было больно глазам.

Особенно если учесть, что в дороге я задремала, вернее — погрузилась в полузабытье, наполненное тряской и беззвучными тенями.

Макар довез меня до известного ему обменного пункта. Он находился в городском ЦУМе, и от ЦУМа было рукой подать до офиса фирмы «Центурион». И — до того подъезда, в котором неизвестный «старичок» так ловко подставил меня, вырубив электрошокером.

С Макаром я благополучно распростилась, как только выяснилось, что мои доллары подлинные.

После этого я неспешно (а куда спешить-то в «мои годы» и в моем прикиде) села на трамвайчик, устроилась на сиденье для престарелых и инвалидов, уступленное каким-то заботливым молодым человеком, и проехала две остановки до офиса «Центуриона».

Тут я вышла из трамвая и старческой походкой зарулила в знакомую — роковую — арку, в которую полторы недели тому назад заехал кортеж вице-губернатора Клейменова, чтобы затем подвергнуться расстрелу.

Глава 11 КОРТЕЖ САВИНОЙ

Я прошла по двору и, краем глаза отметив, что около злополучного подъезда торчит какой-то молодой человек мелкоуголовной внешности, направилась прямо на него. Не доходя метра до его облаченной в потертую кожаную куртку туши, я еще ниже опустила голову и, обогнув его, пошла в подъезд.

— Эй, бабка! — услышала я за спиной. — Этот подъезд пустой. Выселен он. Куда ты поперлась, старая клюшка?

— Ась?

— Выселен подъезд, говорю тебе, жаба! — уже повысил голос он.

— Чегось, сынок? Не слышу я.

— Вот глухая кикимора! Ну и иди… сломай там свою безмозглую башку, если совсем из ума выжила! — сердито проговорил он и отвернулся.

— А, время? — прокудахтала я. — Нетути часов у меня, сынок. Нету.

И тут же одернула себя, потому что едва не задохнулась от приступа накатившего на меня нервного смеха. Не стоит переигрывать.

Я поднялась на второй этаж и начала осмотр квартирных дверей именно с него. Судя по всему, капитан Сенников, ныне покойный, в самом деле не видел никакого старика. Вряд ли бы он стал врать в то время, как Бурмистров пускался в такие опасные откровения.

Значит, этот «старик» ушел через одну из квартир, окно которой выходит на крышу соседнего дома. Я уже смотрела: расстояние между домами было два — два с половиной метра. Тренированный человек играючи преодолеет такое препятствие.

…Уже на второй осмотренной двери я наткнулась на то, что искала: лист древесно-волокнистой плиты, которым была забита дверь, был надорван. Надрыв был искусно замаскирован планкой. Сработано было грамотно, ничего не скажешь.

Я потянула на себя дверь: она была заперта. Вероятно, сюда вернулись уже после известных трагических событий, заперли ее, а ключ выбросили. Или оставили где-то здесь.

Последняя догадка оказалась верной — большой ключ лежал в одной из трещин в рассохшемся полу. Я не без труда вытащила его оттуда.

Замок щелкнул и открылся — и в нос мне ударил запах, который я не могла спутать ни с одним другим. Это был запах мертвечины, запах разлагающегося тела.

…В доме было очень холодно, так что тело было не так тронуто тлением, как следовало ожидать от трупа полуторанедельной давности.

Так что я сразу признала в нем того «старика». Он лежал на боку, подломив под себя ноги и далеко выкинув вперед руку с зажатым в ней зонтиком. Я склонилась над ним: тот, кто подставил меня, был застрелен с расстояния метров в пять, не более. Пуля вошла точно между глаз. Не было нужды долго гадать, откуда именно стреляли: конечно же, с крыши соседнего дома, находившейся как раз на уровне окна этой квартиры.

Я подобрала зонтик и осмотрела его: на самом кончике было устройство, по виду аналогичное тому, которое есть в домашних пьезозажигалках. Только несравненно более мощное. Вот чем ткнули меня в бок.

Я быстро обыскала труп и убедилась, что ничего удостоверяющего личность при нем нет. Странно только, что те, кто его убил, оставили этот самый электрозонтик. Да и сам труп могли бы убрать.

Да, здесь больше делать нечего. Я вышла из квартиры, тщательно заперла дверь и бросила ключ в прежнюю расщелину в рассохшемся полу.

Через пять минут я бестолково тыкалась в двери охранного агентства «Центурион». Голос из переговорного устройства рявкнул:

— Что вам нужно?

— Это… это промтоварный магазин? — пробулькала я. — Что, на перерыв закрыто?

Ответить мне не успели, равно как и я не успела подумать о том, что мне делать дальше. Тяжелая дверь офиса охранного агентства распахнулась, и оттуда прямо на меня, едва не сбив с ног, вышли двое: один — тот самый, что стоял у подъезда, второй — смутно знакомый верзила с физиономией боксера, то есть бугристой, со скошенным и приплюснутым носом и прижатыми к голове ушами.

— А, бабка, ты уже здесь ошиваешься? На тебе, и вали отсюда! — и первый сунул мне сторублевую купюру.

Я подслеповато потыкалась в нее, а амбал, не обращая на меня ни малейшего внимания, сказал своему коллеге по работе:

— Людмила вечером поедет… так что будь.

— Во сколько?

Я насторожила слух.

— В восемь. За город поедет… ну, туда. С Сергеичем.

С каким это еще Сергеичем, подумала я. Уже не с тем ли Сергеем Сергеевичем, братом покойного вице-губернатора, о приезде которого говорил мне Глеб? Тогда Людмилу Александровну можно только поздравить с тем, как быстро она сняла траур по убитому мужу.

…Да, то, что я только что услышала, — это большая удача! Кажется, наконец-то фортуна начинает поворачиваться ко мне лицом, потому как та часть тела, которой она была обращена ко мне до этого момента, иначе чем задницей не назовешь.

Размышляя таким образом, я едва не столкнулась со старичком с собачкой. По всей видимости, тем самым глухим, о котором упоминал в СИЗО генерал Зубарев: «…гражданин Гусев Дмитрий Дмитриевич, двадцать пятого года рождения, глухой на оба уха». Я невольно попятилась, потому как с некоторых пор все старички в этом дворе вызывали у меня обоснованные подозрения, но он только беззубо улыбнулся и пошел дальше, в свою очередь, едва не натолкнувшись на стоящих возле джипа «центурионовских» парней.

До меня донесся взрыв ругани, а потом тот самый агрессивный хлопец, что шугал меня от подъезда, начал выговаривать старику:

— Проходу от вас нет, старых корыт! Куда ни плюнь, везде эти дармоедские морды щерятся! Пенсионеры, бляха-муха! Ну чего ты уставился на меня, старая каракатица! Пшол отсюда!

— Да чего ты разорался? — сказал боксер. — Это ж глухой из этого дома. Он тут во дворе собачку выгуливает.

Я отвернулась и засеменила к арке.

* * *

На снятую мной квартиру я пришла приблизительно в полдень. С двумя жгучими желаниями — поесть и хоть немного полежать в ванне.

…Кто бы мог подумать, что, покидая мою временную квартиру вчера вечером, в роскошном пальто и строгом костюме деловой женщины, я вернусь сюда к полудню следующего дня в обличье деревенской старухи?

Впрочем, нечего причитать. Надо радоваться, что вообще вернулась. Могла бы и остаться там, в Шуваловском лесу, как та женщина, на которую я натолкнулась в овраге. Нашли бы меня весной, когда сойдут снега, и долго бы пытались идентифицировать, а потом обозначили бы в отчете как труп неизвестной женщины. Все.

Я наскоро состряпала себе поесть и начала жадно поглощать свой завтрако-обед, краем глаза косясь на включенный на местном канале телевизор.

То, чего я ожидала, подтвердилось.

Шел разговор в студии — вероятно, в рамках предвыборной кампании. В студии сидели генерал Зубарев и представитель Никиты Никитича Бурмистрова. И, судя по всему, разговор шел об убийстве Клейменова.

…Человек, которого я видела на экране (с титром в нижней части экрана — Сергей КЛЕЙМЕНОВ), был сильно похож на вице-губернатора. Те же черты, те же глаза. Вот только моложе лет этак на пятнадцать-двадцать — и с волосами куда более светлого оттенка. Почти блондин. Лицо чистое, бледное, гладко выбритое. И в глазах младшего Клейменова, не темно-серых, как у брата, а светло-голубых, я заметила какое-то пугающе отстраненное выражение — как будто он смотрел перед собой и ничего не видел. Я подумала, что мне уже приходилось видеть подобные глаза… но у кого?

Впрочем, что это я? Просто человек, в отличие от Людмилы Савиной, по-настоящему огорчен гибелью Виктора Клейменова.

Сергей Сергеевич говорил высоким, чуть надтреснутым голосом:

— Я не могу строить версий насчет того, кто убил моего брата. Я только знаю, что его убили и что это преступление должно быть раскрыто. — И он выразительно посмотрел на генерала Зубарева.

Зубарев склонил голову набок и сказал:

— Есть проработанная версия о мотивах и характеристиках этого убийства. О них я вкратце сообщал. Повторю и сейчас: по всей видимости, корни этого преступления ведут в Москву. Того же мнения придерживается находящийся в нашем городе руководитель спецотдела ФСБ генерал Суров. В интересах следствия…

Я выключила телевизор: передача явно не способствовала аппетиту. А этот Клейменов-младший — такой же представительный мужчина, как его брат. Только куда моложе. И еще вот эти глаза…

Ладно. Важно то, что мне удалось установить: Людмила Савина здесь, в городе. И… Да, кстати, может, и Глеб здесь? Может, Савина никуда и не уезжала, и доктор просто-напросто вешал мне лапшу на уши? И он сам во всем замешан? Но зачем же тогда он помог мне?

Все эти вопросы не помешали мне залезть в ванну, а потом перебраться в теплую постель — куда более уютную, чем у Макара и Тоськи (хотя если бы не они, спала бы я сейчас не под одеялом, а под снегом — вечным сном).

И провалилась в липкую, тускло бормочащую отключку…

* * *

Проснулась я, когда за окном уже было темно. На секунду перепуганной птицей вспорхнула мысль, что я проспала, но нет — организм, как хороший таймер, вышел из сна в отмеренное мной самой время: половина седьмого вечера.

Через час в полной старушечьей экипировке и с автоматом под шубейкой (неблагоразумно брать с собой «засветившийся» автомат, но куда деваться?) я была в «центурионовском» дворе. Мирно сидела на лавочке, нахохлившись, как старенький серенький воробей, закутав голову платком. Никто и никогда — включая Грома — не признал бы в этой старушке агента Багиру.

…Хотя, надо сказать, я уже не была агентом Багирой: меня разжаловали. Но можно изменить статус, а вот навыки и опыт, да и самую сущность ведь не изменишь, не так ли?

Было морозно. Шел легкий пушистый снежок, казавшийся просто благодатью на фоне вчерашней метели. Однако сейчас, поразмыслив трезво, я подумала, что мне не удалось бы бежать вчера, не будь этой метели, — нашли бы и пристрелили.

В офисе «Центуриона» горел свет. За закрытыми жалюзи не было видно, что там происходит и кто там находится. Но вот свет погас. Вероятно, время близится к восьми.

И как раз в этот момент во двор въехали две машины: серебристый джип «Мерседес» а за ним — вишневый «Опель фронтера» с поцарапанным бампером. Так. Вот и кортеж славной Людмилы Александровны Савиной пожаловал.

Я приподнялась с лавочки. В это время дверь офиса распахнулась, и показались двое: мужчина и женщина. Женщина была, несомненно, Савина, а вот мужчина…

В рассеянном свете фонарей у меня на секунду промелькнула мысль, что это Виктор Сергеич, сбривший усы и высветливший волосы. Но ведь он умер! Приглядевшись, я узнала Сергея — его младшего брата.

По всей видимости, доктор Глеб Константиныч, бывший муж Людмилы Александровны, получил отставку… Погодите, как же доктор Савин может быть бывшим мужем Людмилы Александровны, если он…

Чудовищная догадка начала вызревать в моем мозгу. Более того, все то разрозненное и, казалось бы, никак не соотносящееся между собой завертелось вокруг одной — центральной — точки и пришло в единообразие. И этим центром был доктор Глеб Константинович Савин. Интуитивно я заподозрила что-то страшное, то, что мне предстояло раскрыть — нет, вскрыть. Никаких ясно оформившихся идей… только предчувствие.

— Ну и мысли у вас, Юлия Сергеевна… — ошеломленно пробормотала я. — Прямо-таки остров доктора Моро какой-то…

Тем временем Сергей Клейменов и Савина сели в серебристый джип «Мерседес», и машина медленно тронулась, выруливая со стоянки перед офисом. Вторая машина немного замешкалась, а я, воспользовавшись этим, навернулась прямо перед автомобилем. «Опель» едва не врезался в меня, я услышала, как распахнулась дверь, а потом над моим ухом рявкнул знакомый голос:

— Опять эта старуха, бля! Пристрелить тебя, что ли! Ты гля, Витек, снова эта сука тут трется!

Из второй двери выглянул боксер.

— Ну ты чё, мать, — сказал он, — под колеса-то лезешь? Шла бы ты домой.

— Ага, ага, — бормотала я, барахтаясь на снегу и делая вид, что никак не могу встать. На самом деле я вынимала автомат.

— Помоги бабке, Димон, — сказал боксер Витек, — а то она до утра тут кувыркаться будет. Людмила нам по рогам настучит.

Грубиян Димон схватил меня за шкирку, тряхнул и легко поставил на ноги. И едва сам не упал, потому что увидел в моих руках автомат, дуло которого было приставлено к его животу.

— Только тихо, — произнесла я негромко, но внятно, — не шуми. Тебя машина шефини ждет, нельзя терять времени.

— Ну что ты там встал? — сказал боксер.

Димон повернулся, а потом, решив, что сумеет обезоружить меня, ударил по моей руке.

Я не раздумывала: Дима тут же получил очередь в брюхо, согнулся и, пройдя два метра, упал в кустарник. Еще до его падения я направила автомат на Витька и сказала:

— Теперь ты! Садись за руль.

— Ты… кто? — выдавил он с отвисшей челюстью.

— Пока я буду рассказывать тебе мою биографию, ты на тот свет пять раз отправиться успеешь, — огрызнулась я. — Садись за руль!

Он перевел взгляд с меня на неподвижно лежащего в кустах Димона и полез в салон. В этот момент прострекотал телефон, Витек снял трубку, и я, наклонившись к трубке, услышала рассерженный женский голос:

— Что вы там копаетесь? Мы уже из арки выехали! Через пятнадцать секунд чтобы догнал!

— Людмила Санна, я… — начал было Витек, растерянно посмотрев на меня, но, к его и к моему облегчению, хозяйка бросила трубку.

— Слышишь? — проговорила я. — Пятнадцать… нет, уже тринадцать секунд!

И я сорвала с головы платок и швырнула рядом с собой…

* * *

— Ты, значит, та самая Максимова будешь? — угрюмо спросил он, косясь на меня в стекло заднего вида.

— А как ты догадался?

— Да что тут догадываться… похоронили тебя уже. Сегодня я слышал, как про тебя Людмила Александровна говорила: дескать, земля ей пухом, Юлии Сергеевне.

— Что ж ты хозяйку-то выдаешь?

Витек свернул вслед за маячившей в пятидесяти метрах от нас машине с Сергеем Клейменовым и Савиной и произнес:

— А что я такого сказал? Наверно, тебе самой многое известно, если такое вытворяешь… Димку положила.

— Мне? Ты говоришь о том, известно ли мне, что Виктора Сергеевича положили по заказу Савиной? — произнесла я. — Да, известно. Из первых уст, так сказать.

— Из первых? От Бурмистрова, что ли?

— Ты что-то разоткровенничался, братец, — протянула я.

— А что — разоткровенничался? — отозвался он. — Я все это тебе говорю — все равно как в темный омут. Ты уже не жилица на этом свете, понимаешь? И нет разницы, положишь ли ты еще с полдесятка наших ребят или от первой же очереди загнешься. Ты влезла в страшное и черное дело. Я сам вляпался без надежды на то, что вылезу. А ты, Юля… ты, Юля, даже представить себе не можешь, в какую жуть ты влезла. Значит, у тебя есть версии по поводу того, кто и каким образом убил Виктора Сергеевича? И ты думаешь, что они могут оказаться верными?

Для охранника он оказался слишком многословен. Но, надо сказать, впечатление своей речью он умел производить.

— Версии? — произнесла я. — Да, у меня есть версии.

— Так вот: засунь их себе в одно место. Потому что все твои версии — ерунда. На самом деле все не так и все куда хуже. Нет ничего страшнее истины, — окончательно сбившись на философский лад, проговорил он. — И то, что ты сняла Димка, это так и должно быть. Меня ничто уже не удивляет. Мы все — не жильцы. Вы с ним в какой-то степени квиты. Он убил того парня, который тебя подставил… ну, этого «старичка» с электрошокером…

— Ага, — тоном, далеким от восторженного, протянула я.

— …а ты убила самого Димка. Справедливо. Интересно, кто убьет тебя.

Надо сказать, от его речей мурашки побежали у меня по коже. Машина неслась по ночной трассе вслед за красными огнями джипа — куда-то в непроглядную тьму, а в метре от меня сидел человек, спокойно говоривший страшные слова. Человек, уверенный в том, что и он, и я — обречены.

— А доктор Глеб Константиныч… — начала было я, но тут же была перебита Витьком:

— Не надо мне о нем! Поняла? Не надо! Я лучше тебе расскажу, как я подложил взрывчатку в служебную машину Клейменова, чем буду говорить об этом… докторе. — И, понизив голос, добавил: — Сама все узнаешь, раз так глубоко раскопала.

— Куда мы едем?

— Я же сказал — сама все узнаешь, — жестко проговорил он. — Если хочешь, можешь меня пристрелить и сама веди машину. Но говорить ничего сверх того, что я сказал, не хочу.

— Ты кто по образованию, Витек? — вдруг спросила я. — По виду вроде на боксера смахиваешь, а по разговору — вполне культурный человек. Не то что твой Димок.

— Журналист я по образованию, — нехотя сказал он.

— Почему-то я так и подумала.

Он свернул налево и произнес:

— Ну вот… считай, и приехали… Юля. Ты спрашивала, куда мы едем. Я и сам не знаю, куда мы приехали. По крайней мере, я не знаю, как это называется. Местные жители называют это место «фермой».

Глава 12 ЧЕЛОВЕК С ТОГО СВЕТА

Джип «Опель фронтера», в котором находилась я, въехал в большой двор, огороженный высокой бетонной оградой. «Ферма»! Место, возле которого находят трупы и о котором жители соседней деревни боятся даже говорить! Массивное двухэтажное здание, за ним виднеются сельскохозяйственные сарайчики, построенные бывшим владельцем всего этого — фермером, разорившимся три года назад.

Все мои смутные подсознательные подозрения, не мотивированные логически, роившиеся в мозгу, — подозрения, на основе которых я даже и не пыталась выстроить внятную теорию, потому что материала для этой теории решительно недоставало, — стали приобретать зримые очертания.

Я повернулась к Витьку и спросила:

— Ты что, должен идти с ними внутрь «фермы»?

— Нет, я больше туда не хожу, — глухо ответил он.

— Больше?

— С тех пор как я разорился, продал свою ферму и поступил в «Центурион» охранником.

— Ты что, и есть тот фермер, который разорился? — воскликнула я. — Да ты, я смотрю, братец, на все руки от скуки! По образованию — журналист, по прошлой профессии — фермер, по нынешней — сотрудник охранного агентства и киллер!

— Еще я умею печь блины и готовить пельмени, выбиваю четыре «десятки» из пяти в тире, а также делаю прекрасные настойки, к тому же я еще мастер спорта по боксу, — угрюмо прибавил он.

— Ну и ну! — Процедила я сквозь зубы. — Ладно… значит, тебе не надо сейчас идти туда?

— Обычно мы с Димоном дожидались их в машине. Мы же охрана, внутрь переться незачем — с Людмилой Санной всегда и везде «прикрепленный» ходит — личный телохранитель. Он же — ее шофер. Он немой, кстати.

— Очень полезное качество для телохранителя, — сказала я, глядя на то, как двое мужчин — Сергей Сергеич и «прикрепленный» немой — и женщина, Людмила Александровна, направляются к дверям «фермы». — Пойдем за ними, — продолжила я. — Поднимай задницу, Витек.

— Нас не пропустят.

— А ты сделай так, чтобы пропустили! — И я почесала у него за ухом дулом автомата.

— Тогда надо выждать, — сказал он.

— Это понятно. Зачем же у них на хвосте виснуть? Пусть располагаются. — Я произносила эти слова, превозмогая мелкую нервную дрожь, сотрясающую мое тело. И было отчего трястись: я подступила вплотную к разрешению загадки, которая едва не стоила мне жизни.

— Выходи! — сказала я Виктору по прошествии двух минут.

Мы направились к массивным дверям фермы (я старалась держаться за его широкой спиной — на случай, если на входе установлены системы видеонаблюдения). Двери эти, вопреки ожидаемому, оказались незаперты. Меня охватило нехорошее предчувствие: я бы скорее хотела видеть их запертыми на семь замков. Незапертая дверь — это зачастую ловушка, как мне часто приходилось убеждаться на своем и чужом опыте.

За дверью шла лестница. Нет, не вверх, на второй этаж, а вниз — в подвал. Именно оттуда раздавались затихающие шаги.

Первый пункт спонтанного плана был осуществлен спустя секунду: я взмахнула рукой и точно таким же ударом в основание черепа, каким я вырубила Селезнева, охранника Саяпина, я выключила из дальнейших событий Витька. Он мне больше не нужен.

Витек аккуратненько упал в темный угол, я прикрыла его какой-то фанеркой и начала спускаться в подвал. Пройдя два пролета лестницы, я уперлась в полуприкрытую решетку.

— Кто тут? — проговорил грубый голос, и на меня из темноты шагнула высокая фигура.

— Это я, почтальон Печкин, — машинально ответила я и ударила человека сначала ногой в голень, а потом — кулаком в солнечное сплетение. Он упал и скорчился, а я деловито ткнула его в болевую точку под ухом дулом автомата и, перешагнув через бесчувственное тело, направилась дальше.

Все ближе к разгадке.

Я увидела перед собой обычную деревянную дверь, из-под которой сочился свет. Я потянула ручку двери на себя, и тут же меня ослепило потоком яркого света.

Я придержала рукой выбивающую зубами дробь нижнюю челюсть и решительно шагнула вперед.

…Это был большой зал. По всей видимости, в советское время это на самом деле было бомбоубежище. А теперь — теперь это была… по всей видимости, какая-то лаборатория. Судя по тому, что в разграниченных деревянными переборками отсеках у стен «бомбоубежища» копошатся люди в белых халатах (с полдесятка, не меньше), это в самом деле была лаборатория. Я медленно шла вдоль этих отсеков, а люди, погруженные в работу, даже не замечали меня.

И в последнем отсеке я увидела всех тех, за кем следовала от самого «Центуриона».

«Отсек» был больше всех прочих. Он был до отказа загроможден различными приборами и всяческими стеклянными шкафчиками с банками, колбами, пробирками, ретортами, а также всевозможными металлическими конструкциями для закрепления и фиксирования последних в определенной позиции. В дальнем углу стояла огромная колба, к которой было подсоединено несколько трубочек; в колбе плавало безголовое маленькое тело.

В центре отсека стояло белое кресло, сплошь опутанное проводами, датчиками, обильно снабженное ремнями, рычагами, обвешанное какими-то трубочками, веревочками и иголочками. Возле кресла находился черный электронный пульт — самого что ни на есть современного вида, — вероятно, координирующий деятельность всех вышеупомянутых разномастных научных причиндал.

В этом кресле сидел, опутанный проводками и трубочками, со введенной в вену иглой, которой была соединена тонюсенькая белая трубочка, Сергей Клейменов.

Возле кресла, наклонившись, стоял Глеб Константиныч, а за ним, у стены, сидела Савина с телохранителем, смотрела на Клейменова-младшего и говорила:

— Витя, ты не нервничай, а лучше послушай меня…

…Как она назвала его?

Именно Людмила Александровна увидела меня первая.

Она негромко вскрикнула и привстала с бледно-зеленой кушетки, на которой сидела, и ее лицо, и без того белое, приобрело оттенок упомянутой кушетки.

Я решительно шагнула вперед, телохранитель Савиной вскочил, выхватывая пистолет — но мой выстрел был первым. Он упал с простреленной грудью, и тут же из отсеков, как бабочки на огонь, на меня выпорхнули люди в белых халатах.

— Вот и хорошо, — сказала я, направляя на них автомат. — Все к стене, руки за голову, ноги расставить!

Те повиновались, а я повернулась к испуганно таращившимся на меня доктору Глебу, Людмиле Александровне и Клейменову-младшему.

— Приятная встреча, — сказала я, приближаясь к этой милой группе. — Добрый день, господа. Я понимаю, что расстроила вашу честную компанию, но, поверьте, меня вынудили. А вы, Людмила Александровна, наверно, полагали, что я погибла… замерзла в лесу, который тут, кстати, по соседству.

Она быстро совладала с собой.

— Что вы тут делаете? — оскорбленно выпрямившись, спросила эта дама. — Вы за это ответите по закону! — И она указала на труп телохранителя у своих ног и затрясла головой.

— А за что ответите вы, Людмила Александровна?

— Я?.. — Она не находила слов.

— Да, именно вы! Ведь, если не ошибаюсь, это вы пришли к господину Бурмистрову с предложением убить собственного мужа и продать документы, в которых говорится, что в свое время господа Клейменов и Бурмистров, пользуясь служебным положением первого и криминальными связями второго, продали чеченским боевикам партию оружия? И не какой-нибудь там залежалый металлолом времен первой мировой, а самые что ни на есть последние разработки! За все эти услуги вы получили от Бурмистрова триста тысяч долларов, которые, очевидно, должны были пойти на развитие экспериментальной медицины. А самое интересное будет тогда, когда какой-нибудь не в меру любопытный эксперт получит разрешение на эксгумацию покойного Виктора Сергеевича. Хотелось бы знать, чьи останки…

— Хватит! — перебил меня сидящий в кресле человек. — Я не желаю, чтобы мне пересказывали то, что и без того прекрасно мне известно. Да, Юлия Сергеевна. Вы правы. В могиле зарыт не Виктор Клейменов. Виктор Клейменов, как я думаю, вы уже догадались, это я.

— Зачем ты все это говоришь? — воскликнула Людмила Александровна.

— А ты что, не видишь, она пришла сюда со всеми козырями на руках. — Клейменов нехорошо прищурился и добавил: — А главным своим козырем она уже воспользовалась. — И кивнул на труп телохранителя.

— Мне хотелось бы знать, Виктор Сергеевич, прежде чем вас посадят в СИЗО вместе со всей вашей дружной командой… зачем вы имитировали собственную гибель?

— А это очень просто, — невыносимо молодой Клейменов пожал плечами, — дело в том, что на меня уже покушались дважды, как я уже имел честь сообщать вам, Юлия Сергеевна. И я понял, что третье покушение поставит на мне крест. И тогда я, по совету Люды, пошел на рискованный шаг: решил имитировать свою смерть. Причем так, чтобы еще на этом и заработать. А с деньгами у меня было туго. Тогда Люда пошла к Бурмистрову со всеми доказательствами на руках, что я собираюсь сдать его и себя. Ему — крышка. Да и мне рано или поздно — тоже. Все равно Зубарев раскопал бы меня — не с той, так с другой стороны. Мне нужно было исчезнуть. И тогда Люда предложила Бурмистрову «убрать» меня, если тот даст триста тысяч долларов. Понятно? Он — заказчик, она — посредник, я — жертва. И всем выгодно. Спектакль удался на славу: машину расстреляли, и для верности, чтобы нельзя было опознать, что в машине сидел не я, а мой двойник, актер местного театра, — взорвали. А я исчез, чтобы со временем появиться под именем собственного младшего брата, все документы от которого у меня остались. Он пропал без вести несколько лет тому назад.

— А потом, — хрипловатым голосом, так не похожим на его бархатный баритон, заговорил Глеб Константинович, — а потом в игру вступил я. Это долгая история… долгая, но она хороша тем, что ее можно свести буквально к трем словам. Короче, я разработал революционную методику омоложения. Мне удалось получить вещество, которое кардинально омолаживает клетки. Нет… моя методика — не на генном уровне. А я хотел именно такого конечного результата: омолаживать воздействием на гены. Вот для этого мне нужны были деньги, как минимум сто тысяч долларов. Так что вы были правы, Юлия Сергеевна, когда шутили, что полученные от Бурмистрова доллары должны пойти на развитие экспериментальной медицины.

— А вашу отраву, Глеб Константиныч, вы получали из трупов новорожденных младенцев, которых воровали из роддомов ваши подручные?

— Да, — тихо ответил он. — В организме младенца, и тем более эмбриона, содержится вещество под условным названием альфа-фитопротеин. Его нет в организме взрослых. Выделив это вещество, я на основе его синтезировал препарат, названный мной… длинное название, в общем, я называл его аббревиатурой — GLC. Джи-эл-си.

— И сначала омолодились вы сами, — сказала я. — А теперь скажите, Глеб Константиныч… сколько действует ваш препарат и сколько его надо, чтобы вы выглядели вот так молодо? Много трупов младенцев? А если вас посадить в СИЗО, через какое время вы превратитесь в человека своих лет?

Глеб Константинович сгорбился и произнес:

— После окончания приема этого препарата… если приостановить прием, человек станет глубоким стариком уже через месяц.

При этих словах Глеба Людмила Савина буквально окаменела. А Виктор Клейменов тяжело сглотнул и хрипло — словно собственный голос раздирал ему гортань — спросил:

— А что же ты молчал об этом… гнида? — И он встал с кресла, сдирая с себя трубочки, ремни и иголочки.

— А потому что вы не давали мне рта раскрыть! — сказал Глеб. — Потому что я понял, к каким последствиям приведет мой препарат, а вы меня только подталкивали: работай, работай, на этом можно заработать миллионы долларов! Ведь зарабатывали же десятки миллионов на несчастном гербалайфе! Я хотел остановиться, но разве вы мне это позволили! — Он уже почти кричал. — Я хотел даже имитировать собственную смерть, с вашей легкой руки, Виктор Сергеевич. Да, я ошибался! Но моя работа поглотила меня, я не мог думать ни о чем другом, я искал методом проб и ошибок… я думал, я мыслил! Я думал, а вот о чем думали вы? Вы?! Вы только и думали, что о тех миллионах, которые могли бы заработать, продавая это зелье! И вот теперь получите!

— А триста тысяч долларов — это как бы начальный капитал… — проговорила я, а потом, подскочив к Клейменову и буквально отодрав его от Глеба, сорвала с пояса Виктора Сергеевича мобильник и набрала номер Грома: — Андрей Леонидович, это я. Я знаю, что вы еще в городе. Те, кого я обещала притащить с собой за жабры, — рядом со мной. Берите спецназ и приезжайте. Сейчас продиктую, где это…

— Ах ты, сука! — тяжело дыша, воскликнула Людмила Александровна и бросилась на меня. Я, не прерывая разговора с Суровым, ударила ее в голень с такой силой, что она не устояла на ногах и упала лицом вниз.

И уже не стала подниматься, хоть, без сомнения, не потеряла сознания.

Закончив разговор, я перевела взгляд на прижавшихся к стене Глеба и Виктора Сергеевича — таких молодых, казалось, тридцатилетних. Судя по всему, препарат доктора Савина в самом деле был чудом — хотя и чудом очень жестоким и возвращающим молодость только на короткое время… А потом новая доза, новая, новая — и человек всецело зависит от препарата и превращается в старика, как только чудесное лекарство заканчивается…

— Все было грамотно подстроено, Виктор Сергеевич, — сказала я. — Этот «дедушка» с электрошокером. Подстава. «Электронка» Шеремета, исчезновение денег со счета… как вы играли со мной… Издевались. Дескать, вот я тебе о чем рассказываю, все равно это уйдет вместе с тобой. Только я никак не пойму, почему вы подставили именно меня? Ведь, насколько я помню, вы сами просили Грома о помощи. Так?

— Так, — хрипло ответил Клейменов. — Потому что именно ты меня разорила. Точнее, не меня, а моих тарасовских партнеров, через которых у меня шли все дела. И тут начал гореть и я. ФСБ начала копать на них и рано или поздно докопалась бы и до меня. Мне нужно было исчезнуть. И чтобы все поверили в мое физическое устранение, мне надо было наглядно вывести в качестве киллера какую-нибудь видную персону. Желательно — из спецслужб. Желательно — из числа моих старых недругов, которым, если покопаться, есть резон меня убить. Мои тарасовские партнеры были разорены вами, Юля. Вот я и решил ввести вас в игру.

— А, понятно, — сказала я, припоминая, — кажется, я знаю, о ком вы говорите. Я занималась вашими партнерами осенью. Они, кажется, не только ваши, но и Бурмистрова Никиты Никитича?

— Да, — подтвердил Клейменов, — после этого мне только оставалось сообщить об угрожающей мне опасности вашему шефу, господину Сурову. Он, как представитель государственных силовых структур, обязан был меня защитить…

* * *

Спецназ приехал через двадцать минут. Кроме того, явились Гром и генерал Зубарев, возле которого крутился неизменный майор Иван Никитич Дементьев.

Когда медиков, Савину и Виктора Клейменова выводили из бункера и со мной поравнялся Глеб Константинович, я посмотрела на него и, отвернувшись, произнесла, обращаясь к Сурову:

— Одного я не пойму: кто организовал две первые попытки покушения на Клейменова. Сам он это отрицает, и я ему верю, Бурмистров тоже отрицает, и я тоже думаю — не он это. Кто же тогда?

Услышав эти слова, доктор Савин приостановился и, глядя на меня в упор, сказал:

— Я могу ответить на ваш вопрос, Юля. Это я. Я нанимал людей, чтобы они убили Виктора Сергеевича.

— Но зачем?

— А затем, что он заставлял меня продолжать эти жуткие исследования, от которых я хотел отказаться. Мне было страшно… ведь вы наверняка слышали о том, что позавчера из моргов исчезло несколько трупов младенцев и тело молодой женщины. Она умерла, так и не родив, и люди Клейменова забрали ее. Теперь вы понимаете, почему я, помимо всего прочего, хотел прекратить исследования?

— И помог мне, когда мне некуда было идти с простреленным плечом, — тихо договорила я.

Доктор Савин отвернулся и пробормотал:

— Не только поэтому…

— А почему же?

— А вы сами догадайтесь, — с вызовом сказал он.

…А что тут догадываться. Только не надо говорить мне, доктор Глеб Константинович Савин, что вы питали ко мне какие-то чувства. Даже если это так, я не желаю и не буду в это верить.

Доктор Глеб вдруг рванулся, тяжело наклонив голову, и ринулся на стену, как взбесившийся бык мчится на ворота, отделяющие его от свободы. Возможно, Савин размозжил бы себе голову, если бы не двое спецназовцев, которые ухватили его за руки и, завернув их за спину, уложили его на пол. Доктор, хрипя, поднял ко мне перекошенное лицо и попытался что-то сказать, но тут собровец коротко, без замаха, ударил его в основание черепа, и доктор дернулся и обмяк.

— Утихомирился на полчасика… — выговорил кто-то. — Вот теперь тащи его. Тяжелый, паразит…

Эпилог

Я вернулась в Тарасов опустошенная. Да, меня восстановили в моем статусе. Да, я осталась в спецотделе Грома. Через некоторое время мне снова нужно было ехать в вотчину Клейменова давать свидетельские показания. Дело громкое и страшное, и, видит бог, я хочу, чтобы оно было закрыто, виновные осуждены, а я — я хочу забыть о нем раз и навсегда.

Первое живое существо, которое я встретила, выйдя из «Ягуара» возле моего дома, был громадный пес Либерзон. Он прыгнул на меня и лизнул в лицо.

Из-за дерева выглянул сконфуженный хозяин гостеприимного пса — гражданин Кульков.

— Вот что, Дима, — сказала я ему, — бери Юльку, бери вот эту лохматую жуть и давайте ко мне в гости. Нужно срочно подлечить нервишки добрым коньячком…

Оглавление

Глава 1 СОБАЧЬИ СТРАСТИ

Глава 2 ВИЦЕ-ГУБЕРНАТОР КЛЕЙМЕНОВ

Глава 3 ЖЕНА И ВРАЧ

Глава 4 ОПЕРАЦИЯ «АНТИКИЛЛЕР»

Глава 5 Я СОЗНАЮСЬ В ПРЕСТУПЛЕНИИ

Глава 6 ДОКТОР ГЛЕБ

Глава 7 НОЧНОЙ КЛУБ «КАРАМБОЛЬ»

Глава 8 КТО ЗАКАЗАЛ КЛЕЙМЕНОВА

Глава 9 ОТКРОВЕНИЯ НИКИТЫ БУРМИСТРОВА

Глава 10 ФЕРМА

Глава 11 КОРТЕЖ САВИНОЙ

Глава 12 ЧЕЛОВЕК С ТОГО СВЕТА

Эпилог

Реклама на сайте