«Сад надежды»

Сад надежды (fb2) - Сад надежды [litres][In the Light of the Garden] (пер. Светлана Селифонова) 2681K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Хизер Берч

Хизер Берч Сад надежды

Heather Burch

IN THE LIGHT OF THE GARDEN

© Селифонова С., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Айзеку, моему любимому художнику, моему герою паркура и моему сыну. Все твои таланты достойны восхищения. Быть твоей мамой честь для меня.

Глава 1. Бакстер-хаус

В детстве Чарити Бакстер верила в фей и эльфов, а еще в то, что при помощи магии вызывают единорогов и делают сахарную вату. Для нее остров Газовых фонарей был полон магии и уступал разве что Стране чудес, куда Алису завел Белый кролик. Ведь на острове жили ее дедушка Джордж и бабушка Мэрилин, а в их огромном доме были высоченные своды и уютные комнатки, удобные кровати и теплый томатный суп, а самое лучшее – дедушкин гончарный круг.

Чарити видела магию каждое лето, когда отправлялась на остров Газовых фонарей, что у флоридского побережья Мексиканского залива. Они с мамой садились в водное такси, и Чарити, дрожа от восторга, пробиралась в переднюю часть длинной плоской лодки и подходила к борту. Лодка сама по себе была чудом, ведь она перевозила людей, грузы и даже несколько автомобилей. Чарити всегда считала дни до каникул, собирала и вновь разбирала чемодан и каждый вечер на закате вычеркивала день в секретном календарике.

В тот год все началось как обычно. Разве что Чарити исполнилось одиннадцать, то есть за долгие месяцы разлуки с бабушкой и дедом она стала почти взрослой. Вот они удивятся-то!

– Чарити Монро Бакстер! – Резкий мамин голос заставил ее встрепенуться. Как всегда! Однажды она станет совсем взрослой и, услышав этот окрик, больше не дернется и не прикусит язык от испуга. – Не упирайся ногами в борт, глупая девчонка! Я не для того тебе новые босоножки покупала!

А вот и не новые, подумала Чарити, и ты их не покупала, их твой бойфренд Кендрик нашел. Во всяком случае, такую версию он преподнес. Как раз после того, как мама пожаловалась, что им предстоит ужасная поездка на этот мерзкий островок. Мама никогда не гостила у бабушки с дедом. Иногда соглашалась пообедать, да и то без конца крутила запястьем, глядя на часы – не пропустить бы последний паром. Ночевать ни разу не оставалась. И до сих пор не поняла, какое это чудо – остров. Наверное, не все могут видеть магию; Чарити видела ее повсюду.

Не желая огорчать маму, она чуть отступила от борта, однако вместо ожидаемой похвалы получила в ответ лишь мгновенную полуулыбку – и все, мама развернулась на каблуках, бормоча что-то о проклятом ветре и своей прическе.

Чарити прикусила губу. Она догадывалась, что разочаровывает маму. Теперь она почти взрослая и понимает такие вещи. Дедушка часто говорил про маму «вертихвостка», а бабушка добавляла, что дочери хватит вести себя как тинейджер, сама уже мать. Поэтому мама и не оставалась на острове с ночевкой. Они начинали ссориться, а Чарити оказывалась между двух огней.

Иногда мама говорила Кендрику, что остров для нее слишком мал. Мечты у мамы были большие и на таком ничтожном клочке земли просто не помещались. Может быть, их уносили волны или легкий бриз.

Чарити крепче вцепилась в борт. И зачем волнам и бризу мамины мечты? Незачем. Это она начала понимать некоторое время назад, когда смотрела мыльные оперы и ела разогретые в тостере бисквиты. А догадывалась ли мама, что ее жизнь и есть мыльная опера? Бабушка говорила, у мамы от актерского таланта вечно одни убытки. Ну, этого Чарити не знала. Зато она помогала готовить обед и наводить порядок, потому что маму слишком напрягали хозяйственные дела. А вот Чарити с работой по дому справлялась хорошо. Правда, на этом ее достижения и заканчивались. Она прилежно училась, но не отличалась яркой внешностью, не была заводилой и не добивалась успехов в спорте. Хотя читать любила, часто после нескольких глав забрасывала книгу и больше ее не открывала.

А еще она умела готовить спагетти и гамбургеры, печь блинчики и варить яйца пашот, так чтобы желток получался мягким, а белок наполовину сваренным. Любила взять бутылочку «Уиндекса» и до блеска намывать окна, пока стекло в лучах солнца не начнет переливаться всеми цветами радуги. Занималась этой работой всегда в ясный день и порой грелась в лужице пролитого на пол света, свернувшись на ковре как кошка. Свет проходил сквозь оконный проем, образуя на полу неправильный четырехугольник; она старалась уместиться в нем, подтягивая колени к груди, и представляла себя в маленькой комнатке из солнечного света. В безопасной комнатке, где никто и ничто ее не тронет.

В первый раз застав Чарити за этим занятием, мама только посмеялась. Ничего страшного, Чарити и не ожидала, что мама поймет. В конце концов, мама-то ничего не скрывала. Она была красива и привлекала всех мужчин из их дома. Кендрик, сосед сверху, практически переехал к ним. Чарити он не нравился. Он противно смеялся, когда мама над ней подшучивала, и всегда оставлял после себя беспорядок, а Чарити приходилось убирать. Зато ей нравился Ровер Джентри. Он жил наискосок через холл и преподавал в колледже неподалеку. Шерстяной пиджак, круглые очки и добрые зеленые глаза – Чарити считала его почти идеальным. Однажды Ровер увидел, как она что-то не поняла в книге, и остановился помочь. Но мама его совсем не замечала, даже когда он глядел на нее загадочно, почти как мужчины из мыльных опер. После переезда Кендрика Ровер стал избегать встреч.

Чарити вздохнула и оторвалась от мыльной оперы с мамой в главной роли. Теперь все лето никакого Кендрика. И никакой уборки, только в своей комнате порядок навести и постель заправить. Как ни печально, скучать по маме она не будет. Чарити прогнала прочь эту мысль и подставила лицо навстречу брызгам. В морской воде столько соли, что ее вкус будет чувствоваться на коже рук и ног до самого вечера. Засыпая, Чарити лизнет руку, только чтобы убедиться – она и правда на острове.

Впереди показалась суша. Чарити подалась вперед, ветер подхватил волосы. Солнечные лучи танцевали на волнах, настолько яркие, что пришлось зажмуриться. Внезапно какое-то сверкающее пятно поднялось над водой и тут же нырнуло обратно, не дав себя разглядеть. Конечно же, эльф! Выскочил из воды на дрожащих крыльях, дразнит… А вот еще один, справа! У Чарити колени подкосились от волнения, сердце бешено стучало, но она широко улыбалась. Эльфы проводили ее до песчаного берега и длинного пирса. Волны набегали на пляж, потом откатывали назад, увлекая за собой ракушки и водоросли. В ритмичном движении волн казалось, будто остров дышит. Глубокий вдох – и прибрежная полоса расширяется, затем медленный выдох – и вода почти поглощает узкий пляж. Живой остров.

Когда судно пришвартовалось, Чарити сбросила свои новые старые босоножки, перепрыгнула на деревянный мостик и, не слушая мамин окрик: «Чарити Монро Бакстер!», – понеслась по пирсу. Она была послушным ребенком, но только не на острове. И хотя голос мамы срывался от негодования, Чарити позволила ветру, волнам и даже выхлопным газам лодочного мотора унести ее призыв прочь. Она стремилась ощутить воду, песок под ногами, колыхание океана.

Добежав до того места, где было совсем мелко, девочка спрыгнула с пирса. Теплая упругая вода доставала до колена, ноги сразу же погрузились в песок. Сейчас она сделает шаг, и под ступнями будто что-то захлюпает. Знакомое ощущение!.. Чарити открыла глаза, увидела маму и отвернулась от нее лицом к острову. Вверху, будто лопасти огромного вентилятора, покачивались пальмовые листья. У вершины одной из пальм она заметила гроздь кокосовых орехов и подумала, сумеет ли в этот раз забраться по гладкому стволу. Каждый год она пыталась… к восторгу деда. Он смеялся, запрокинув голову и уперев руки в боки, иногда поддерживал, но Чарити выбивалась из сил и соскальзывала, едва вскарабкавшись на несколько футов.

Начинался отлив, и запах гниющей рыбы усилился. Ну и что? Главное – наконец-то она на острове. Вот и наступил один из самых любимых моментов в ее жизни! Как будто она долгие месяцы горела в огне, а теперь обугленная кожа получила шанс на исцеление.

Чарити увидела деда и поискала глазами бабушку, но не нашла. Дедушка махал рукой, дочерна загорелой под флоридским солнцем. Девочка помчалась к нему, шлепая по воде так, что на шум можно было привлечь стаю акул, и когда добежала до берега, шорты промокли, а низ футболки был усеян песком, как конфетти.

Мама посмотрела на нее осуждающе, а дедушка сгреб ее в охапку одной рукой и прижал к себе, приговаривая:

– А вот и картошечка приехала, целый мешок! Сейчас мы тебя отнесем домой к бабушке, почистим да и в котелок бросим!

Чарити засмеялась от восторга. Она была уже большая и не верила в такие глупости, но дедушку любила и заколотила кулачками по спине, подыгрывая ему:

– Я не картошечка!

– Неужели? – Дедушка поставил ее перед собой и осмотрел с головы до талии. – Надо же, и правда. В мешке-то лук! Надо подумать, что из тебя приготовить.

– Деда! – Чарити зажмурилась и крепко обхватила старика за шею. От него пахло керосином, которым он заправлял лампу у себя в гончарной мастерской, а еще корицей и чуть-чуть табаком – он уже не первый год бросал курить.

Внезапно его мышцы напряглись. Это приблизилась мама.

– Здравствуй, папа, – сказала она. Чарити уже знала – мама подумывает тут же взять водное такси и умчать обратно.

– Привет, Эллен, – сухо ответил дедушка. – Всё в порядке?

В маминых глазах промелькнула какая-то мысль:

– Как тебе сказать…

– А девочка похудела. – Он подбросил Чарити на руках.

Мамины глаза обратились в лед:

– Это ей не повредит.

Дедушка оглядел Чарити:

– Как ты питаешься? У вас дома еды достаточно?

Мама не дала ей ответить:

– Арендную плату увеличили. Ты понимаешь, как трудно сводить концы с концами?

– Тебе, Эллен Мари, я денег не дам. Буду посылать продукты для Пуговки.

Теперь мама была готова испепелить его взглядом.

– Нам твои подачки не нужны. И так проживем. Чарити хорошо питается. Она просто вытянулась.

Чарити обняла старика за шею:

– Я ем, когда хочу. Деда, ну правда.

Эллен посмотрела по сторонам:

– А где мама? Даже не удосужилась прийти повидаться со мной?

– У нее грипп. Лежит в постели. Может быть, согласишься переночевать? Маму это приободрит. Ей бы только взглянуть на тебя.

– А как же я, папа? – ехидно ответила Эллен. – Я могу подхватить вирус. Причем у меня работа. Я не могу просто так заболеть и уйти домой. Я не богачка и не на пенсии. – В ее тоне слышалась неприкрытая издевка.

– Ну что ж, вот и попрощались.

Чарити терпеть не могла, когда между мамой и дедушкой в воздухе натягивалась струна. А в бабушкином присутствии было даже хуже. Именно Чарити являлась предметом обсуждения во всех жарких спорах. Она разрушила мамину жизнь самим фактом своего рождения. А у мамы были грандиозные планы: стать для своего поколения новой Мэрилин Монро. За прошедшие пятьдесят лет ни одна женщина не сумела покорить сердца так, как Мэрилин, и мама созрела для этой задачи. Она так и сказала. Бабушка с дедом назвали ее дурой и добавили, что Чарити – ее единственная важная задача, и она с ней тоже не справилась… разрушила, так же как разрушила многое другое.

Дедушка взял чемодан, не выпуская Чарити из рук, как будто мама могла передумать и забрать ее с собой. От этой мысли у Чарити живот свело судорогой, и она еще крепче обхватила старика за шею.

– Я приеду за дочерью в конце августа. – Мама вертела в руках новую сумочку. Чарити не знала, откуда она взялась, но мама сумочкой очень гордилась.

– Мама, я люблю тебя.

Эллен изобразила улыбку и потрепала Чарити по щеке:

– Будь умницей.

– Обещаю.

Дедушка шумно выдохнул. Эллен никогда не говорила Чарити, что любит ее, и ему это не нравилось. А Чарити было плевать. То есть где-то внутри задевало, но мама однажды объяснила, что не все способны выказывать такое чувство. Хотя Кендрику она постоянно говорила о своей любви, и Чарити предположила, что речь о другой любви. За тонкой стенкой, отделявшей комнату Чарити от маминой, это даже звучало по-другому.

Дедушка направился по усыпанной песком и ракушечником парковке к своему грузовичку. Он ездил на пикапе, в то время как большинство жителей острова ездили на легковушках. Посмотрел вслед водному такси, в котором удалялась Эллен, помахал рукой какому-то рыбаку и поставил чемодан в кузов.

– Привет, Джордж! – Рыбак опирался на длинную поперечную балку от лодки. – Ну как, обед уже приготовил?

– А ты наткнулся на косяк желтохвостов? – Дедушка закрыл дверцу и пошел к рыбаку на середину парковки. Чарити наблюдала за ними сквозь стекло. Наверное, обсуждают какие-нибудь рыбацкие дела. Через некоторое время они вернулись к пикапу, и рыбак опустил в холодильник рядом с чемоданом две большие рыбины.

– Спасибо. Может, я все-таки заплачу за них?

– Не-е. Лучше ты мне одолжишь пикап на той неделе, запчасти для лодки привезти.

– Для тебя – в любое время. – Они обменялись рукопожатием.

Когда дедушка переехал в особняк у пляжа, соседям не понравилось, что он ставит свой видавший виды пикап на подъездной дорожке. Не по правилам, видите ли. Но дед отвечал, что это глупо – на остров часто привозят какие-нибудь грузы, и машины как раз на подъездных дорожках и ставят. В конце концов он победил, и с тех пор все соседи при случае одалживали у него пикап. Он ничего против не имел и при случае повторял: «Они живут на старые деньги, а мы пришли с новыми».

Большую часть своей жизни Джордж был беден. Но затем его маленький хозяйственный магазин разросся вдвое, потом втрое, потом он открыл новые и как-то внезапно разбогател. А когда врачи сказали, что он постоянно испытывает стресс и мало отдыхает, Джордж оставил бизнес на толкового менеджера и увлекся гончарным ремеслом.

Вдвоем с бабушкой они уехали из Атланты. Некоторое время колесили по стране, затем устали от дорог, пересели на лодку и наткнулись на остров. Единственным домом на острове, выставленным на продажу, был огромный особняк, на рубеже веков построенный Уильямом Бакстером, знаменитым цирковым магнатом и по странному совпадению однофамильцем деда. Джордж решил, что Бакстер-хаус – это не просто вложение денег и не просто дом; это верх совершенства, и упустить его просто грех. Не иначе как путеводная звезда привела Джорджа к дому, который уже носил его имя.

Эллен настаивала на том, чтобы дедушка разрешил ей с Чарити остаться в их старом доме в Атланте, но в первую же неделю притащила целую компанию бродячих актеров, игравших в пьесе, куда она безуспешно пробовалась. Джордж выгнал их всех, в том числе саму Эллен, и арендовал для нее и Чарити небольшую приятную квартирку, в которой не нашлось места для гостей. Зато у Чарити была своя территория, кровать под пологом, тюлевые занавески и идеальное убежище для фей и эльфов.

– Деда, а как бабушка?

– С ней все хорошо, Пуговка. Просто бережет силы для вечерней прогулки по пляжу. – Однако морщины у его глаз углубились, а пальцы крепче вцепились в рулевое колесо. Ногти у него были грязными, наверняка провел утро в гончарной мастерской. Очень скоро мгновения грусти, тревоги – или еще чего-то – прошли, дедушка вновь стал собой и начал насвистывать. Через открытые окна в кабину залетала водяная пыль. Белый, словно сахар, песок тянулся по обе стороны узкой дороги. Песчаные вихри танцевали на асфальте как живые, плавно кружась под слышимую им одним мелодию. Вдоль обочин расхаживали морские птицы, и дедушка то и дело на них указывал. Как будто Чарити никогда таких не видела!

Вдалеке исчезал за горизонтом парусник. Чарити окончательно успокоилась, волнение улеглось и сменилось безмятежностью. Остров – самое лучшее и навеки любимое место на земле. Как можно сюда приехать и не поверить в магию?

В тот год умерла бабушка.

В тот год для Чарити Монро Бакстер закончилась магия.

Глава 2. Паутина

Наши дни

Попасть в вену становилось все труднее. Джордж Бакстер дотронулся до внутривенной иглы, соединенной с капельницей, и ощупал багровый синяк на коже вокруг нее. Медсестры приходили и уходили, и в последние три дня он замечал, что они ведут себя по-другому. Любимый пациент! Всегда шутил, улыбался, не скупился на добрые слова. Велел им называть себя просто Джордж. Лица медсестер оживлялись, когда они входили в комнату и склонялись над его постелью, словно над собственным заболевшим ребенком, а не над стариком, готовящимся покинуть этот мир. Некоторые скрывали от него свои чувства – и ни одна не сказала то, что он уже знал. Джордж задавал наводящие вопросы, но они взбивали подушки, сверялись со схемой приема лекарств и все время повторяли, избегая смотреть ему в глаза: «Не волнуйтесь». Все, кроме одной. Ее называли Солнышко.

Он был откровенным с ней в ту долгую ночь, когда его легкие наполнялись жидкостью так быстро, что тело не успевало ее выводить. Солнышко часами сидела в палате интенсивной терапии, которую Джордж теперь называл своим домом. Он без обиняков сказал ей, что ее муж неисправим. Джордж и Солнышко договорились быть честными друг с другом, так что когда он спросил: «Сколько, по-твоему, мне осталось?» – она сжала его руку и ответила: «Нисколько, все кончено». А потом молча заплакала, и слезы скатились в стариковскую ладонь. Ему захотелось утешить ее. Час спустя, вспоминая об этом, он решил, что услышать правду о своей скорой смерти и при этом испытать желание утешить другую душу, это значит… что ж, это значит, что он уходит достойно. Вот мерило жизни, которая для него заканчивается. Если бы перед ним в последний миг выложили все, что ценят мужчины, и предложили оставить в наследство что-то одно, то это лучший выбор.

А в тихой стерильной комнате Солнышко наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Может, все-таки позвонить вашей дочери? Или внучке?

Взгляд Джорджа переместился к окну в поисках утешения у яркого флоридского солнца, но соседнее здание никогда не впускало его в палату.

– Чарити не отказалась бы приехать. Нет, не надо. Только…

Солнышко наклонилась, готовая выполнить любую просьбу.

– Да?

Она не скрывала надежду в голосе. Другие медсестры тоже уговаривали его позвонить членам семьи. Однако Джордж хотел остаться в воспоминаниях внучки здоровым.

– Я… – Он не смог договорить. Закашлялся так, будто в груди перекатывался гравий. – Я предпочел бы не оставаться один… когда…

Она протянула руку и сжала его исхудавшие пальцы крепче, чем обычно, – слабая попытка удержать смертную душу.

– Вы не будете один. – Ее губы с розовой помадой сжались в одну линию. – Обещаю. Моя смена закончилась час назад. И я остаюсь с вами.

Джордж закрыл глаза. Солнце каким-то образом сумело проскользнуть между высокими зданиями, прорваться в комнату, найти и согреть его лицо, уже леденеющее от идущего изнутри холода. В дальнем уголке сознания он расслышал тихий шелестящий звук.

Идем со мной, под сень ветвей…

Он знал – если открыть глаза, все исчезнет. И с крепко смеженными веками искал в темноте источник звука.

От бед лихих укройся в тень…

Звук стал громче. Джордж различил мелодию, и она принесла ему облегчение.

И слезы горькие свои С плакучей ивой раздели.

Плакучая ива!.. Она стояла где-то на самом краю сознания, вся озаренная светом. Каждый листок сиял, будто над кроной развесили полотно, сотканное из украденных солнечных лучей.

Под ниспадающей листвой Ты снова обретешь покой. И дождь слезами упадет, И боль твоя навек уйдет.

Плакучая ива манила его к себе. Мелодия звала за собой, звонкая, как смех, и чистая, как вода из самого глубокого колодца.

В одиннадцать часов девять минут дня Джордж Бакстер откликнулся на зов.

Месяц спустя

Чарити нравилось в Бакстер-хаусе все – европейский дизайн особняка в десять спален, библиотека, застекленная веранда с высокими круглыми колоннами и выходящий прямо к заливу роскошный тропический сад.

Все, кроме страшного растения в правом углу сада. В тридцать один год пора бы уже перестать бояться. Она ожидала, что зловещая тайна, окружавшая дерево, больше не будет ее волновать. Тем не менее… И не важно, что она взрослая. В мире есть вещи, не поддающиеся объяснению. И порой незнание пугает не меньше, чем факты.

– Мисс Бакстер!

Чарити вздрогнула и попыталась сосредоточиться. У подножия лестницы, ведущей к парадной двери, стояла Эмили Радд – юрист, которую Джордж назначил исполнителем завещания. Эмили широко улыбалась, прижимая планшет к жакету делового костюма. Ниже Чарити ростом, но на таких высоченных шпильках, что на них и стоять трудно, а уж сделать шаг и удержать равновесие… Чарити предпочитала обувь на плоской подошве, а то и теннисные туфли. В босоножках тоже удобно, если с ремешками…

…Ну вот, опять отключилась. Думает о чем угодно, лишь бы не о том, зачем сюда приехала. Потому что с тем, что ей предстоит, она никогда не хотела столкнуться.

Тем более одна. Без дедушки.

«Держи себя в руках. Ты взрослая. Ты не ребенок». Она вцепилась в перила. Посмотрела вверх… выше… еще выше… Огромный особняк принадлежал отныне ей. Чарити стояла у подножия широкой лестницы. Здесь, в тени, ощущалась приятная прохлада. В детстве она сидела на веранде, и ветер с залива проносился сквозь нижний этаж дома, как сквозь гигантский туннель. Она купалась или бродила вдоль берега, утопая ногами в раскисшем песке, потом возвращалась на веранду, ложилась на качалку и сохла на ветру. Дедушка предпочитал не заваривать чай, а подолгу настаивать его в кувшинчике на жарком солнце. Иногда Чарити залпом выпивала целый кувшин, а он делал вид, что не заметил. Дедушка легко прощал все ее проделки. По крайней мере, те, о которых знал.

Эмили Радд отступила на шаг в сторону и полезла в сумочку за ключом от парадной двери, посчитав, что дала новой хозяйке достаточно времени, чтобы собраться с духом.

Чарити невольно сравнила себя с безупречно выглядевшей Эмили. Темно-красные подошвы шпилек, подобранные в тон мелированным кончикам волос, давали понять, что эта упакованная красотка способна кого угодно разделать в зале суда, не теряя ни йоты привлекательности. А вот у Чарити футболка спереди вся в пятнах от глины, и подобные пометки украшали большую часть ее повседневной одежды. Издержки профессии, ничего не поделать.

– Ах, вот же они! – Эмили выудила ключи из сумочки и широко улыбнулась, демонстрируя идеально нанесенную помаду. Понятно, почему дедушка выбрал эту пламенную служительницу Фемиды в качестве своей душеприказчицы. Она не была назойлива, не проявляла любопытства… по крайней мере пока. Еще масса времени для допроса с пристрастием.

Эмили держалась рядом, и Чарити была благодарна ей за то, что первый шаг на долгом и трудном возвращении в дом она сделает не в одиночестве. Поддержка другого человека доставляла ей облегчение и боль одновременно. Боль – потому что она слишком много времени проводила наедине с собой, и симптомом считалось уже то, каким образом она подстраивалась к людям.

– Можно не спешить. – Эмили поправила сумочку на плече и опустила ключ в руку Чарити.

Прежде чем отпереть парадную дверь, Чарити глубоко вдохнула, чтобы снять напряжение. Ключ в ее ладони нагрелся – старомодный, с круглой петлей на одном конце и с маленьким флагом на флагштоке с другой. Она закрыла глаза и поднесла ключ к лицу. Пахнуло ржавчиной и какой-то парфюмерией – видимо, Эмили пользовалась лосьоном или дорогим антибактериальным средством. Чарити принюхалась и различила другие запахи: керосин, корица, табак… У нее перехватило дыхание, зрачки расширились. Эти запахи были привычны, как запахи шампуня и зубной пасты, которыми она пользовалась каждый день, или как аромат ее любимого эфиопского кофе. Запахи керосина или табака – старые знакомые, запахи детства. И это означало лишь одно – дедушка здесь. Здесь и сейчас, с ней. А значит, она не будет одна, когда…

– Мисс Бакстер, с вами все в порядке? – Голос Эмили донесся издалека, как сквозь вату.

– Все нормально. – Чарити попыталась улыбнуться, но лицо Эмили расплылось перед глазами. Из левого глаза выкатилась одинокая слезинка. Затем из правого. Не выпуская из ладони ключ, она вытерла щеки, стараясь вспомнить, когда плакала в последний раз.

Она не заплакала, когда ей сообщили о смерти дедушки. Просто бросила на гончарном кругу незаконченную вазу, подошла к окну, за которым постоянно горели огни Нью-Йорка, и простояла там всю ночь, до того момента, когда солнце вырвалось из-за пятидесятисемиэтажного небоскреба и ударило в глаза.

Эмили по-прежнему держалась рядом.

– На сегодня я отложила все дела, спешки нет.

Внезапно Чарити ощутила потребность узнать, что известно Эмили о ее отношениях с дедом.

– Скажите, Эмили, дедушка многое вам доверял?

Профессиональная гримаса исчезла, уступив место доброй улыбке – слишком непосредственной, чтобы быть фальшивой.

– Да.

– Он говорил вам, что я не приезжала сюда много лет?

Эмили присела на качалку с видом на подъездную аллею, узкую песчаную дорогу и несколько разбросанных вдоль побережья больших домов. Положила ладони на сумочку. Подобные сумочки, очень дорогие, Чарити часто видела в витринах, где они свисали с белых рук пластиковых манекенов. До сих пор она не понимала притягательность подобных вещей, теперь же не могла отвести взгляд. Руки Эмили держали сумочку так, будто в окрашенной коже и блестящих пряжках заключена вся сила женщины, стремящейся выжить любой ценой. Фирменный ярлык – это ведь своего рода щит.

Внутри вспыхнула искра зависти. Надо и себе купить такой щит. А может быть, и меч в комплекте.

Эмили наконец заговорила:

– Ваш дедушка был – и остается – моим клиентом.

Чарити смутилась:

– Извините. Я не имела в виду отказ от услуг.

Эмили похлопала по качалке рядом с собой, и Чарити присела возле нее. К ним рвался ветер с залива, но когда они обе оказались под защитой длинной крытой веранды, вернулся в бухту и теперь лениво перебирал листья кустарника за углом. Через день или два Чарити откроет все окна и впустит ветер в дом. Но не сейчас.

– Ваш дедушка говорил, что у вас первое время будет много вопросов. И дал мне четкие указания ничего от вас не скрывать.

У Чарити мурашки пробежали по коже.

– Вы говорите о нем, как будто он жив.

Губы с безупречной алой помадой печально сжались.

– Он здесь. – Эмили провела по груди кончиками пальцев с маникюром в тон помаде. – В моем сердце. И я благодарна, что он обратился ко мне. Общаясь с ним, я многому научилась.

Чарити внезапно поняла, что́ она упустила, не приезжая к деду под предлогом занятости. От этого ей стало только хуже.

– Я… я бы хотела… – Она запнулась. Что сказать? Что хотела быть более заботливой внучкой? Что не следовало впустую растрачивать последние несколько лет? Это правда, но теперь-то что толку?

Где-то далеко пронзительно вскрикнула чайка. Чарити подняла глаза и разглядела птицу, которая, широко раскинув крылья, ловила ветер, готовая нырнуть за кормом.

– Смотрите, чайка. – Точно так же дедушка указывал ей на птиц. Чарити могла часами наблюдать за чайками. Дедушка готовил гончарные изделия к обжигу, а она устраивалась на бабушкином стеганом одеяле у входа на веранду. Мастерская находилась внутри дома; Чарити надеялась, что гончарный круг так и стоит там. Или дед забросил ремесло?.. Нет. Даже когда она была совсем ребенком, дедушка говорил: «Настанет день, и гончарный круг будет твоим».

У Чарити защипало в носу. День настал.

Эмили встала со скамьи.

– Не пора ли нам войти?

Чарити вытерла вспотевшие ладони о брюки и тоже встала. Сердце ухнуло вниз и едва не выскочило из груди. Девушка медленно шагнула вперед и протянула к двери руку с ключом, но вдруг застыла на месте, будто ее оттолкнул незримый магнит.

– Может, лучше вы?

Эмили подняла бровь. Секунды шли, и Чарити почувствовала себя ребенком, который вышел во двор с мячом, а играть-то никто не хочет.

– То есть… может быть, откроете вы?

По лицу Эмили пронесся шквал эмоций. Пальцы с идеальным маникюром прикоснулись к рукаву Чарити.

– Как я сказала, ваш дедушка оставил мне указания, – произнесла она с едва заметной улыбкой и тут же сделала шаг в сторону, будто уклонялась от падающей ей на голову вазы.

Кровь прилила Чарити к лицу. Раздражение боролось с разумом. Спрашивается, для чего здесь Эмили? Разве не для того, чтобы протянуть руку помощи? Разве не за это дед ей платил?

В конце концов Чарити сдалась и выбрала благоразумие. Эмили вовсе не обязана подставлять ей плечо. Как всегда, Чарити должна все сделать сама.

Она вставила ключ в замочную скважину и с усилием нажала на дверь, чтобы справиться с заржавевшим механизмом. Соляной туман способен разъесть все что угодно. Надо будет потом купить какое-нибудь водоотталкивающее средство и смазать как следует. После недолгого сопротивления замок щелкнул, и ручка повернулась. Дверь открылась, приветствуя гостей резким скрипом.

Выходящие в сад окна заливали помещение светом. На второй этаж вела лестница с двумя полукружьями перил, мраморный пол сиял, как водная гладь, и оттого сам вестибюль с потрескавшимся от времени шестнадцатифутовым потолком походил на замок морской девы.

Удивительно: дом выглядел как прежде, разве что немного обветшал и выцвел. Слева двойная арочная дверь вела в библиотеку, где стояли высокие книжные шкафы. Напротив библиотеки – гостиная с огромным камином в центре. Вестибюль по площади был не меньше городской квартиры Чарити.

– В последние годы проводились некоторые ремонтные работы. Все гарантийные талоны и список исполнителей ваш дедушка хранил в шкафчике на кухне.

Чарити подошла к стене и провела ладонью по штукатурке.

– Я помню этот шкафчик, – сказала она и поняла, что улыбается. Она опасалась, что будет чувствовать себя незваной гостьей, самозванкой. И что теперь дом отвернется от нее, как когда-то она от него отвернулась.

Однако ничего подобного не случилось. Оштукатуренная стена была прохладной на ощупь. Указательный палец уперся в трещину. Трещины были всегда. Может, эта трещина новая. Или старая. Какая разница? Теперь все принадлежит Чарити. И трещины, и все помещения от стены до стены, от пола до потолка. Внезапно ей захотелось взять в руки тряпку. А еще чистящее средство, бумажные полотенца и ведро. Возникла острая потребность мыть, чистить, скрести. Заботиться о доме. Вернуть ему гордость и блеск.

Наверное, она произнесла это вслух, потому что Эмили ответила:

– Все необходимое для уборки на кухне. Ваш дедушка…

Чарити, осмелевшая от новой перспективы, обернулась и посмотрела ей в глаза:

– Как вы обращались к нему?

– Простите?.. – Эмили заморгала. То ли не поняла вопрос, то ли удивилась, что серая мышь вдруг обрела голос.

– Как вы обращались к моему дедушке? Мистер Бакстер? Или?..

– Джордж. Он настоял, чтобы я называла его по имени.

– Хорошо, – кивнула Чарити. – Так и продолжайте. Не нужно каждый раз говорить «ваш дедушка». Как будто он посторонний человек.

Эмили поджала губы.

– Джордж следил за тем, чтобы в доме было все необходимое для уборки. Миссис Криди кое-что докупила для вас. Миссис Криди в последние годы помогала Джорджу по хозяйству. Джордж страдал артритом, ему было тяжело одному. Луиза Криди стала дня него хорошей помощницей и другом. Она сейчас гостит у сестры в Небраске и вернется через несколько месяцев.

Сразу же все приятные мысли о доме, окнах и чайках ухнули в пропасть. Ревматоидный артрит. Даже думать не хотелось о том, что эта болезнь делает с суставами.

– Я не знала…

А хотела знать? Что бы это изменило?

– Когда вы виделись в последний раз?

– Три года назад, на Рождество. – Чарити проглотила комок в горле. – Я послала ему билет, и дедушка прилетал в Нью-Йорк. Он скрывал свою болезнь. – Она вспомнила нарядные витрины, снег, рождественские огни. Они гуляли, и он часто тер ладони одна о другую, осторожно обхватывал кружку с горячим какао или дымящимся кофе. Теперь она поняла, что у него ныли суставы. А тогда посчитала просто привычкой.

– Он очень любил вас.

Чарити перевела взгляд на Эмили. Я тоже любила его, мысленно произнесла она.

Они обходили дом, а эхо повторяло голоса и звуки шагов. Через вестибюль в гостиную, потом в библиотеку и снова обратно. Сразу за вестибюлем находилось одно из самых любимых Чарити мест в доме – большая обеденная зона, обрамленная массивными белыми колоннами. В начале века здесь устраивали вечеринки. С одной стороны стоял огромный обеденный стол, а все свободное место предназначалось для танцев. Чарити с дедушкой нашли фотографию прежних владельцев особняка, сделанную в двадцатые годы, – мужчины в однотонных темных костюмах, женщины в свободных платьях и жемчугах до талии. Фото завораживало. Чарити так и сказала деду – вот бы войти внутрь! И тогда дедушка со своим братом Гарольдом, который часто гостил у него летом, передвинули массивный стол в то же самое место, где он стоял на снимке. Затем дед попросил бабушку включить музыку погромче, и копия фотографии – в версии 1995 года – была готова. Бабушка набросила Чарити на плечи скатерть с кистями, завернула на талии и достала из шкатулки жемчуга.

Чарити пошаркала ногой по гладкому мрамору.

– Дедушка обычно говорил, что мы стаптываем полы.

Эмили остановилась.

– Что?

– Он любил танцевать. – Чарити наклонила голову. – Спорим, вы не знали?

– Нет, – усмехнулась Эмили. – Меня он точно на танец не приглашал.

Чарити обхватила себя за плечи, покачиваясь из стороны в сторону. В памяти звучало эхо давно умолкшей музыки.

– Здесь мы танцевали. – Она прошла в центр. – Прямо здесь.

Эмили огляделась.

– Так вот почему обеденный стол сдвинут в сторону… Меня это всегда удивляло.

Чарити кивнула, довольная тем, что знает про дедушку больше Эмили. Как внучке Джорджа, ей казалось несправедливым, что в семейные тайны был посвящен посторонний человек и ничего личного не осталось.

Они продолжили обход, и Эмили нагружала Чарити всевозможными необходимыми сведениями.

– Одно из окон в гостиной не открывается. Если вы распорядитесь, я свяжусь с мастером. У Джорджа был знакомый столяр.

– Нет, спасибо, – ответила Чарити. В гостиной много окон, а она не готова к присутствию чужого человека. Дед еще был здесь; вдруг кто-то придет и украдет его душу? Она знала, что это глупо, но бороться с глупостью не было сил. Лучше пойти у нее на поводу и какое-то время в дом никого не впускать. Эмили прошла отбор. С ней она ощущала деда даже более реальным и осязаемым.

В кухне на Чарити нахлынула новая волна умиротворения. Здесь пахло бабушкиным имбирным печеньем, хлебом и старым деревом. Девушка перевела взгляд на канделябр под потолком. Паутина оплетала его, будто изящная металлическая арматура. Когда-то в канделябре горели настоящие свечи; пришло другое время, и их заменили электрическими лампочками.

– Кажется, у нас завелись ткачи, – проговорила Чарити.

Эмили стрельнула глазами вверх:

– Э… что?

– Ткачи. – Это была семейная шутка. Чарити лукаво улыбнулась и показала на канделябр.

Эмили отступила на шаг, исследуя предмет обстановки. Но Чарити уже выучила ее уловку. Когда Эмили не знала, что ответить, или сомневалась, как реагировать, она находила повод отвернуться. Очевидно, не могла сделать бесстрастное лицо. Прискорбно для юриста.

Эмили вновь повернулась к ней, нацепив победную улыбку.

– Я полагаю, миссис Криди было тяжело взбираться на стулья, чтобы сметать паутину.

– Не проблема. Я справлюсь. Найду на кухне кастрюлю подходящего размера, надену на голову, а деревянная лопаточка сойдет вместо оружия. И насколько я знаю дедушку, у него всегда были запасы меда и корицы для приманки.

Всегда серьезная, Чарити и сама не знала, почему взялась обсуждать такую неблагородную тему, как уничтожение пауков. Здесь, на кухне с детства знакомого дома, она на короткий миг почувствовала себя ребенком.

Широко распахнутые глаза Эмили вернули ее с небес на землю. На лице юриста читалось: «Паутину плетут пауки. Никакие не ткачи. Нет таких насекомых».

А может быть, Чарити зацепилась за пауков, потому что она явно понравилась Эмили? Эмили ей тоже понравилась, да вот только у Чарити был особый талант отталкивать потенциальных друзей. Она могла бы рассказать про ткачей. Нет ничего проще. «Понимаешь, бабушка превращала уборку паутины в игру. Надевала на голову кастрюлю, брала метлу с длинной ручкой и звала меня. Ткачей не так просто разглядеть, они маленькие и проворные. Я светила фонариком, а бабушка лупила метлой по потолку. Иногда она слишком увлекалась, начинала скакать и приговаривать: «А ну-ка ползи сюда! Кому сказала, ползи!» Я хохотала до колик в животе».

Однако Чарити промолчала, и в кухне на несколько минут повисло неловкое молчание.

– Чарити, вы могли бы подъехать ко мне в офис, после того как освоитесь? Или я подъеду к вам. Нам необходимо дополнительно обсудить некоторые проблемы относительно имущества Джорджа.

– Под некоторыми проблемами вы подразумеваете мою мать?

Эмили вновь прикоснулась к рукаву Чарити у самого локтя.

– Я понимаю, что могут возникнуть затруднения, но Джордж выразил свою волю совершенно однозначно.

– Он не вычеркнул ее из завещания, верно? – Мать пришла бы в ярость.

– Нет, это было бы легко опротестовать. У него нет других детей. Джордж оставил ей небольшой дом в Атланте.

– Тот, в котором он родился? – Чарити помнила этот старый, обветшавший за десятилетия, но все же чудесный домик с белой оградой. Фамильный дом. Вряд ли интересный для матери.

– Да. Вы понимаете, что я обсуждаю это с вами только согласно пожеланиям Джорджа.

Чарити кивнула.

– Кроме того, он оставил ей трастовый фонд.

– То есть, – нахмурилась Чарити, – она будет иметь доступ к некоторой сумме, но фактически не сможет контролировать денежные средства, верно? Вроде карманных денег для взрослых? – У матери уже было все, что она хотела. Она не стала для своего поколения новой Мэрилин Монро, зато отхватила себе (это ее слова, не Чарити) богатого преуспевающего врача из Нью-Йорка, который совсем потерял от нее голову. Мечта сбылась – она живет в большом городе, ходит по частным вечеринкам и светским мероприятиям и помогает мужу растить двух его почти взрослых дочерей. – У матери столько денег, сколько надо. Не думаю, чтобы какая-то часть завещания стала предметом спора. Она ненавидела этот дом.

Эмили уселась за кухонный стол. Чарити придвинула стул и устроилась рядом.

– Несколько лет назад Джордж продал сеть хозяйственных магазинов, и его состояние значительно выросло. Все оставлено вам, Чарити. Не только недвижимость.

– Он звонил мне два года назад, после продажи магазинов. Спрашивал, нуждаюсь ли я в деньгах.

– Да, – улыбнулась Эмили. – Как только вы начали свой гончарный бизнес, он поручил мне внимательно следить за ним, на всякий случай.

– Он всегда обо мне заботился, – пробормотала Чарити.

– Как я сказала, состояние значительное.

Чарити пожевала ноготь большого пальца. Он был грязным на вкус.

– Значительное?

– Слабо сказано, – улыбнулась Эмили.

Чарити отвернулась от Эмили и обвела глазами помещение. Да, здесь есть на что потратить деньги. Если придется заменить терракотовую крышу… или электропроводку… или отремонтировать водопровод… Она вспомнила нью-йоркскую подругу, у которой все время откуда-то протекала вода на ковер, и она обвиняла детей, а оказалось, насквозь проржавели трубы. Наверное, Чарити сказала это вслух, потому что Эмили поспешила ее обрадовать:

– Чтобы заменить крышу и проводку, средств больше чем достаточно.

Чарити кивнула. Только что она экономила как могла, чтобы сводить концы с концами, а в следующую секунду ей вполне по средствам заменить проводку во всем особняке.

Эмили положила свою модную сумку на стол.

– Вы бы хотели обсудить финансовые вопросы?

Чарити подскочила так резко, что опрокинула стул.

– Пока не стоит. – Ее голос сорвался на фальцет.

Она настолько ненормальная, чтобы не интересоваться деньгами? Ну да, на посторонний взгляд нелепо. Но деньги – штука странная. С одной стороны – дают огромную власть, а с другой – не дают ничего. Можно купить хоть весь мир… только счастье не купишь. Можно иметь все самое лучшее, но ощущать пустоту в душе. В конце концов, так она и думала, глядя на маму – денег никогда не бывает слишком много, их всегда нужно все больше и больше.

– Не беспокойтесь, наследство вашего дедушки в надежных руках. Мы поговорим о финансах, когда вам будет угодно. Вы согласны?

– Может быть, выпьем чаю? – спросила Чарити. Размышления о деньгах настолько ее измучили, что захотелось размяться.

Чайник стоял, как обычно, на дальней горелке плиты; она взяла его и направилась к раковине. Деда не стало всего несколько недель назад; наверняка в буфете есть чай, причем настоящий «Эрл Грей». Окна кухни выходили в сад, за которым начинался океан. Наполняя чайник, Чарити выглянула наружу. По правую сторону находилась веранда, и пока вода не полилась из переполненного чайника, Чарити не заметила ту самую зеленую массу в правом углу сада. Она следила взглядом за птицей, которая зависла на фоне подсвеченной полосы облаков, высматривая рыбу, и наткнулась взглядом на это. Сердце дало сбой. Ее будто окатили холодным душем, содрали кожу и оголили нервы. Чайник едва не выпал из рук. Плакучая ива, единственное черное пятно в любимом саду. Ребенком Чарити ненавидела это дерево и все связанные с ним легенды, особенно поверье об обрезке ветвей. «Если не обрезать ветви плакучей ивы и одна из них коснется земли, умрет кто-то из тех, кого ты любишь».

Чарити сама не знала, почему решила уничтожить дерево. До сих пор, вспоминая, что оно может по-прежнему расти на том же месте, она отметала прочь подобную мысль. Любой нормальный человек прекрасно знает: ива всего лишь растение. Питается с помощью корней, и ничего более. Но когда ее взгляд заскользил вдоль длинных, ниспадающих ветвей и узких зеленых листьев, она все поняла. Плакучая ива – больше чем дерево. Однажды много лет назад ива уже накликала беду. Желчный вкус ненависти подступил к горлу. Дерево нужно выкорчевать с корнями. Немедленно.

– Она красива, правда? – Голос за спиной прервал ее убийственные планы. – Джордж как-то сказал мне, что его самое любимое на свете занятие – наблюдать за случайным прохожим, сидящим в ее тени. Он настаивал, чтобы вы ухаживали за деревом. Вокруг ивы все заросло. Надо вернуть ей былое великолепие.

От таких слов земля внезапно остановилась. Ухаживать за деревом? Она собралась срубить его, а не ухаживать! Нанять кран, пусть вырвут и уволокут подальше. Последняя месть зеленому монстру. Из-за него умерла бабушка.

– Эмили, – сказала она, из всех сил пытаясь побороть отчаяние, – может быть, мы выпьем чаю в другой раз? Я устала, и нужно еще вещи разобрать.

– Конечно, – с безупречной улыбкой ответила Эмили. Юристы умеют «переключать передачу», виду не подавая, какие мысли роятся в голове. – Проводной телефон действует, ваш мобильный у меня есть. Можно будет позвонить вам завтра?

– Э-э… да.

Чарити только что ответила согласием. Вот только с чем?

– Прекрасно. Завтра я позвоню.

Эмили направилась к выходу из кухни.

Ага, вот с чем Чарити согласилась. Но она может не отвечать на звонок, если не захочет. Подумает, брать трубку или нет. А сейчас с нее довольно.

Эмили подошла к входной двери, уперлась каблуками в пол, взялась за ручку и толкнула. Она действительно часто здесь бывала, раз знает секрет двери – на нее нужно навалиться всем телом, чтобы открыть. В открывшийся проем хлынули лучи флоридского солнца.

– Рада видеть вас в этом доме, Чарити. Надеюсь, мы не упустим возможности подружиться. – Эмили снова улыбнулась. Алая помада, белоснежные зубы, искренняя любезность.

Хотелось бы вот так уметь заводить друзей. Может быть, и у нее получится. Может быть, здесь, на острове, получится. Но тут Чарити вспомнила про дерево. Сумеет ли она здесь остаться, пока оно растет в саду? И этого так просто не объяснишь юристу Эмили Радд, своей потенциальной подруге, обладательнице опасных шпилек и особого щита – фирменной сумочки. Эта женщина, такая приятная в общении, была готова посреди беседы бросить все и бежать, едва Чарити завела разговор о ткачах. Или у самой Чарити голова полна ткачей, и поэтому с ней что-то не так? Ткачей трудно разглядеть. И почти невозможно вывести.

И наверное, ткачи виноваты, что у нее в тридцать с хвостиком нет настоящих друзей, нет нормальных отношений, а бизнес с самого начала пошел ко дну. Ткачи. Вот в чем ее проблема.

* * *

Далтон Рейнольдс устал от допроса. Тем более что на острове Газовых фонарей рыба чуть ли не под окнами кишит.

– Тебе мама список вопросов написала или наизусть выучил?

Уоррен, брат Далтона, с шумом выдохнул и встал из-за деревянного столика, на котором едва поместились две чашки свежесвареного кофе, несколько баночек с наклейками «морилка», «краска», «растворитель», набор кистей и трубочки корицы.

– Ты знаешь, мы ведь все переживаем потерю.

Для Далтона было странным само сравнение его личной потери с тем, что испытали другие члены семьи. Ведь это его дом в Джексонвилле опустел и никогда больше не наполнится смехом родных людей.

В саду множество неотложных задач требовали решения, так что и без приезда брата рыбалка могла бы подождать. Ранняя весна принесла на остров ветра с побережья, а вместе с ними и новую волну жары. Нужно раздобыть какие-нибудь растения, высаживаемые в грунт весной, пока не нагрянул летний зной и не спалил их нежные корешки.

– Далт, послушай, я могу понять, зачем тебе потребовалось скрываться на некоторое время. Но это время слишком затянулось. – Уоррен возмужал за прошедший год. Брат более чем способен управиться с их ландшафтным бизнесом в Джексонвилле, и Далтон мог не упрекать себя в том, что отказывается возвращаться домой прежде, чем будет к этому готов. Один раз он попытался. Фатальная ошибка!.. Три месяца назад он приехал на остров Газовых фонарей реконструировать небольшой коттедж для пожилой пары, которая планировала продать его будущей весной. И впервые за прошедший год оказался реально способен подвести итог своей жизни. Или тому, что от нее осталось.

Далтон снова сел за стол, подставив спину солнцу.

– Я обещал маме привезти тебя домой.

– Неужели? – Ну конечно, брат ничего не понял. Он и сам пока ничего не понял, но дело не в этом. Ему просто нужно находиться здесь, и он останется здесь… пока не начнет исцеляться от потери жены и ребенка. Он понял, что его место на острове, в ту секунду, когда увидел листок, приколотый к доске объявлений на заправке неподалеку от побережья. Несколько часов Далтон ехал куда глаза глядят, но стоило ему взять в руки рукописное объявление, как цель появилась.

Требуется реконструкция коттеджа. Проживанием и питанием обеспечим.

Объем работы не менее чем на полгода.

То, что надо.

Уоррен, такого же роста, как Далтон – шесть футов, – встал, глядя на брата сверху вниз. Солнце скрылось за облака, небо стало серым.

– Нельзя вечно прятаться, Далт.

Слова обожгли его, как виски – больное горло. Правая рука сжалась в кулак. Не от гнева – от отчаяния.

– Я занимаюсь тем, что мне нужно сейчас. Даже если весь мир со мной не согласен.

Уоррен опустился на стул напротив. Им бы взглянуть друг другу в глаза, взяться за руки. Они же братья!.. Но Далтон вообще перестал реагировать. Из него будто выкачали всю энергию.

– Мы все переживаем за тебя. Прошло больше года после трагедии.

Больше года. Год, четыре месяца и два дня. Какая разница! Боль не утихла. И никогда не утихнет. Никогда не оставит его в покое.

– Уоррен, мне нужно оставаться здесь.

Брат приподнял руки и со стуком уронил на столешницу. Банки звякнули.

– Почему сейчас? Первые месяцы после похорон ты был дома. Мы все думали… мы думали, ты восстанавливаешься.

Восстанавливаться? Далтон даже не знал, что это такое.

– И почему здесь? – продолжал Уоррен, показывая в сторону окна.

Далтон любил смотреть в окно на кухне. По утрам, поглощая горячий кофе, он видел дельфинов, днем – рыбацкие лодки, по вечерам – какую-нибудь роскошную яхту. Рыбы подпрыгивали над сверкающей поверхностью моря, когда огненный шар солнца опалял горизонт. Но самым его любимым занятием было наблюдать за птицами, которые сидели на покачивающихся ветвях плакучей ивы по левую сторону от его коттеджа. С утра он пил кофе, жевал трубочку корицы и намечал, какое помещение декорировать, где требуется зачистка и окраска. И все же здесь была жизнь. Пусть даже не его.

Уоррен помахал рукой перед его лицом:

– Эй! Земля вызывает Далтона.

– Что?

Брат обреченно выдохнул. Он устал биться о каменную стену, возведенную Далтоном. Уоррен потер ладонью шрам над правой бровью. Когда-то они играли в бейсбол, и эту отметину подарил ему Далтон.

– Почему здесь? – повторил Уоррен более мягко, хотя уже терял терпение. – Или ты наказал себя этим островком? Здесь хуже, чем в последнем кругу ада? Почему, Далт? Почему ты всех отталкиваешь?

Далтон показал на столик.

– Я сварил тебе кофе. И приготовил постель.

Уоррен вскочил, оттолкнув стул. На этот раз в его движениях не было угрозы, лишь разочарование и полная безнадежность.

– Мама так и знала, что все без толку. – Он повернулся спиной к столу и оперся руками о столешницу.

Далтон закусил губу.

– Я намерен продать бизнес.

Уоррен резко отвернулся от окна, за которым по берегу разгуливали чайки.

– Ты серьезно? – Что звучало в тоне? Раздражение? Недоверие? – Ты ведь любишь свою фирму! Когда не скатываешься в депрессию… Вы с Мелиндой начинали с нуля. – Да, конечно, раздражение. – Как тебе могло прийти в голову продать все?

Вы с Мелиндой начинали с нуля. Это еще мягко сказано. Они задумали создать фирму в колледже, где она получала степень по бизнесу, а он осваивал профессию ландшафтного архитектора. Придумали проекты, работали и смеялись, ели холодную пиццу и мечтали, что однажды наступит «тот день». Тщательно вычерчивали на больших листах дом, постройки, патио для будущих клиентов, а еще увитую цветами и пышной листвой беседку, чтобы каждый знал – мечта легко станет реальностью, стоит лишь обратиться в «Рейнольдс лайф-дизайн». У Мелинды была богатая фантазия, и название фирмы придумала она. «Мы не только создадим вам ландшафт. Мы изменим вашу жизнь. Мы – лайф-дизайнеры». Они вместе воплощали проекты в жизнь. Вплоть до малейшей детали, до каждого цветка колокольчика и каждой веточки гипсофилы.

– Я вернусь, когда буду готов. Не раньше. – Было очевидно, что обсуждать с братом продажу бизнеса бесполезно.

– Ты нужен нам на работе, Далт. – А эту тактику Далтон давно научился распознавать. После гибели Мелинды и Кисси всем стало от него что-то нужно. Дочку звали Крисси, но она – в свои три с половиной года – потребовала, чтобы все звали ее Кисси. У нее были такие же светлые волосы, как у Мелинды, и такая же воля к жизни. От папы дочка унаследовала нос с легкой горбинкой и любовь рыться в земле. Кисси копала с Далтоном червей, а потом гонялась с ними за Мелиндой. Мелинда бегала вокруг дома и визжала, но Кисси была неутомима. В воздухе звенел пронзительный детский смех.

Да, после гибели Мелинды и Кисси всем стало от него что-то нужно. Родителям, сотрудникам фирмы, даже брату. На несколько месяцев он с головой ушел в работу, в бизнес, в семью, которая была убита горем. Но однажды просто взял и уехал. Неудивительно, что людей беспокоит его душевное здоровье.

– Вы прекрасно справляетесь без меня.

Уоррен покачал головой. Далтон знал, что он не прочь поспорить, однако за последние месяцы бизнес действительно пошел в гору. Уоррен стоял у руля, и офис работал без помех, цветы продолжали расти, инвентарь не ржавел – как будто год назад жизнь не оборвалась так внезапно и насильственно.

Уоррен сделал большой глоток кофе.

– Вижу, тебя не переубедить.

Далтон промолчал.

Брат прошагал через кухню и взял свой рюкзак.

– Спасибо, что позволил приехать.

– В следующий раз оставайся на несколько дней. Порыбачим…

Уоррен остановился у входной двери и взглянул на брата.

– Ага. Может, работа и меня достанет вконец, и я к тебе переселюсь.

Это был удар по больному месту, и Далтон понял, что Уоррен раскаялся, едва произнеся эти слова.

– Я не требую твоего согласия, братишка. Будешь ты руководить фирмой или нет – решай сам. Никакого нажима. Если хочешь отказаться, я свяжусь с брокером, и он все оформит.

Уоррен сжал зубы, явно не желая высказывать вслух все, что думал.

– Как ты можешь быть таким покорным? Это же дело всей твоей жизни!

Легко, подумал Далтон. Моя жизнь кончена. Нет необходимости возиться с тем, что мертво.

– Поехали. Я подброшу тебя до водного такси.

Часом позже, наскоро перекусив в заведении «Дайвер», где можно было поесть бургеров и морепродуктов и, само собой, купить дайверское снаряжение, Далтон вернулся домой. Надвигался шторм, надо было заскочить к чете Барлоу, тем самым, которые наняли его реконструировать небольшой коттедж за два дома от их особняка у пляжа. Шторм на побережье – это не шутка. Становится темно, ветер воет, как отвергнутый любовник, а волны обрушиваются с такой силой, что человек понимает, как ничтожен он в системе мироздания.

Далтон помог Барлоу занести садовую мебель из патио на крытую веранду, потом, уже в своем патио, поставил стулья один на один, поближе к стене коттеджа, и перевернул столик. И, уже направляясь в дом, увидел ее.

Новая соседка – темные волосы завязаны в хвост, длинные пряди выбиваются. Она стояла на небольшой крытой веранде, разглядывая потолок. Что там высматривать? Паутину? Осиное гнездо? Серая футболка оверсайз длиной почти до колен, руки на бедрах, черные леггинсы до середины икры – Мелинда надевала такие на йогу – и босиком.

Далтон начал кричать ей, что приближается шторм. Да уж, великолепный повод познакомиться. Он решил подойти поближе, чтобы соседка могла его услышать. Но не успел сделать и нескольких шагов, как она повернулась и исчезла за стеклянной дверью.

Он постоял еще немного, глядя, как растет волнение на море. Небо отвечало глухим рокотом. Затем засверкали молнии, и каждая вспышка сопровождалась порывами холодного ветра с залива. Вскоре начнется ливень. Жуткий ливень.

Особняк по соседству был очень интересным. Старым, построенным в стиле, который подразумевает изобилие денег и прихотей. Далтон был наслышан о первом владельце особняка, цирковом магнате Уильяме Бакстере. Если памятник ему в центре острова соответствовал действительности, то Бакстер на свои средства помогал развивать эту часть штата Флорида. Далтон прикинул, сколько спален может быть в доме: пересчитал окна на верхнем этаже и решил, что не меньше десяти. Одна худенькая, бедно одетая женщина – и десять спален. Затем мысли вернулись к брату и их разговору о доме и семье. Дом? Далтон уже не знал, может ли назвать какое-нибудь место своим домом. После смерти Мелинды он жил в их доме, ожидая, что однажды, как по волшебству, ему станет в нем хорошо. Увы, шли месяцы, а тоска только усиливалась, пока он не понял, что надо что-то менять, как-то избавляться от похоронного настроения. Даже теперь мысль о возвращении в Джексонвилл пожирала его изнутри, как голодная пиранья.

Особняк циркового магната располагался между маленьким коттеджем, который он реконструировал, и домиком, в котором жили Барлоу. Они приобрели оба землевладения одновременно, рассчитывая поселить в коттедж сестру миссис Барлоу, но та заболела и упустила случай. Сперва следовало покрасить наружные стены в кремовый цвет и установить белоснежные жалюзи. Теперь коттедж и дом Барлоу сверкали по обе стороны от особняка, как драгоценные камни. И все же именно особняк, выкрашенный в невнятный терракотовый оттенок, привлекал внимание прохожих. Далтон научился у Мелинды различать бесчисленное множество цветов после того, как выбрал для клиента розы не того оттенка, что стоило его фирме несколько тысяч долларов.

В любом другом месте дом такой расцветки выглядел бы странно, однако вблизи пляжа, где разноцветные кораллы сочетались с зелеными растениями, песком и морской волной, этот лососевый оттенок был самым выигрышным. Белый орнамент подсвечивал каждую деталь. Массивное строение смотрелось как часть природы. Громоздкость скрашивалась благодаря нежным цветам и причудливым башенкам – одной в центре и трем со стороны сада. Последние три смотрели на залив и представляли из себя крытые патио. Далтон с удовольствием заглянул бы за арочные двери особняка.

Первый удар молнии озарил небо голубоватой вспышкой. Пора под крышу.

Со дня приезда на остров Далтон вновь открыл в себе любовь к литературе, и сейчас его ждала стопка непрочитанных книг. Он начал с Хемингуэя, но быстро перекинулся на новые издания Клайва Касслера и Джеймса Уайта. Пошла четвертая глава, когда раздался порыв ветра, а вслед за ним отчаянный женский крик.

Глава 3. Специальные ингредиенты

Далтон отбросил книгу и кинулся к задней двери. Он не понял, откуда послышался крик, и быстро оглядел пляж. Если нашелся сумасшедший купаться в шторм, то кому, как не другому сумасшедшему, спасать его? Но внутренний голос подсказывал, что крик доносился с противоположной стороны.

Он спрыгнул с веранды и ступил прямо в лужу. Ветер поднимал песок, швырял в лицо и обжигал глаза. Далтон прищурился и закрыл лицо руками. По ладоням застучали мелкие камешки. Пляж был почти не виден. Вновь раздался крик, теперь явно слева, и Далтон развернулся и побежал туда. Рубашка сразу промокла, стало холодно. Приблизившись к Бакстер-хаусу, он увидел девушку, которая стояла с вытянутыми вверх руками, мертвой хваткой вцепившись в навес над небольшим патио возле веранды.

– Что вы делаете, черт возьми? – Далтон попытался перекричать ветер.

Девушка вздрогнула и обернулась через плечо. Лицо состояло из одних глаз, огромных, темно-карих, почти черных от страха.

Очередной порыв ветра едва не сбил ее с ног.

– Вы с ума сошли? Идите в дом!

Потоки воды стекали с края низкого навеса прямо на девушку, она сжала губы в струнку и непрерывно моргала.

– Он… сейчас… улетит…

Далтон догадался, в чем дело. Балка, на которой крепился навес, сломалась, и очередной порыв ветра мог его унести. Далтон подбежал к незнакомке и вцепился в металлический край, не давая навесу сорваться.

С завыванием проносились шквал за шквалом. Молнии сверкали без перерыва. По тому, как побелели пальцы девушки, Далтон понял, что ситуация становится опасной.

– Вы слышите меня? – прокричал он.

Она тряхнула головой. Резинка сползла с волос и висела на кончике хвоста.

– У меня есть брус два на четыре, попробую закрепить навес.

Она снова кивнула. Огромные карие глаза выделялись на бледном лице, в ресницах застряли песчинки.

– Я сбегаю к себе в коттедж. Продержитесь минуту?

Удар грома. Новый порыв ветра.

– Да… наверное…

Ветер взял передышку, и Далтон со всех ног бросился к коттеджу, заскочил в сарай и схватил брус, гвозди и молоток. Все настолько промокло и напиталось водой, что инструмент выскальзывал из рук. А хрупкая девушка, казалось, удерживала на тонких руках весь дом. Далтон сунул гвозди в рот, молоток – за пояс джинсов и приложил брус по диагонали к сломанной балке. Наживил гвозди. Затем поочередно вогнал каждый гвоздь по шляпку в дерево одним мощным ударом.

– Ничего себе! – пробормотала девушка.

Далтон усмехнулся про себя. Старый плотницкий трюк. Если гвоздь воткнуть в правильное место, он уйдет в дерево, как дырявая кастрюля на дно. Хороший фокус, если хочешь похвастаться перед девушкой в баре. В колледже он учился с парнем, который на этот случай всегда возил в машине обрубок дерева. И полезная штука, если нужно быстро заколотить несколько гвоздей, пока шторм не сорвал навес.

– Теперь не улетит. – Он сунул молоток за пояс.

– Спасибо. – Девушка попыталась отвести с бледного лица мокрые пряди волос, а они никак не хотели отлипать.

– Рад был помочь. – Далтон направился было к коттеджу, но тут молния ударила совсем рядом; он отпрянул и встал рядом с девушкой.

– Чарити, – улыбнулась она.

– Далтон.

– A-а. Я видела вас вчера. – Она переступила с ноги на ногу.

Он кивнул.

Девушка указала на застекленную веранду, которой Далтон любовался издали:

– Может быть, чаю или кофе? Пока не стихнет…

Чарити покусывала губы, под тонким покровом дружелюбия явно скрывалась недоверчивость. Выглядела она затрапезно, но, казалось, совсем не осознавала этого. Под ногтями грязь, даже после купания под ливнем. У него самого ногти никогда не отмывались, но это была жирная черная земля, а не та светло-серая субстанция, что у нее. Девушка промокла насквозь и выглядела совсем беззащитной под дождем и жестоким ветром. Кто в здравом уме поселится в таком непомерно огромном доме в одиночку? С другой стороны, может, она не и одна. Может, семья еще где-то в пути, а Чарити просто приехала на пару дней раньше. Великолепно – счастливое семейство и орущие дети прямо у него под окнами! А ведь даже просто выйти в город, где постоянно слышался детский смех, ему было тяжело.

– Вы живете здесь одна?

Похоже, вопрос ее испугал. Чарити сделала шаг назад. Глаза утратили яркость, и она выставила вперед плечи, словно готовясь к обороне.

– Да, – кивнула девушка, нашарила за дверью щетку и сжала в ладонях как щит. – Последние несколько лет я жила в Нью-Йорке.

Ее глаза чуть сузились, и Далтон догадался, что Чарити дает ему понять – она не жертва. Для женщины, сумевшей выжить в Нью-Йорке, одинокий сосед с молотком опасности не представляет.

– Нет, спасибо.

– Простите? – смущенно заморгала она.

– Нет, спасибо. Ни чаю, ни кофе. – Он нырнул под ливень и заторопился к своему коттеджу.

И уже оттуда взглянул, ушла ли она в дом.

А Чарити так и стояла со щеткой в руках, будто оценивая качество уборки, но смотрела на Далтона и его маленький коттедж. Она слегка наклонила голову, с мокрых волос капала вода, и с каждой вспышкой молнии он все больше сопереживал этой странной молодой женщине. Какой же маленькой она выглядела на фоне громадного особняка! Впрочем, Далтона не занимали проблемы других людей. Он должен был бороться со своим горем и знал, что если не добьется хоть какого-то прогресса, то отчаяние поглотит его и затащит в бездну, откуда ему уже не вырваться.

Далтон чувствовал, что какая-то часть его жаждет умереть в муках и что он зашел слишком далеко в своем страдании. Теперь надо биться, цепляться за что угодно, но карабкаться наверх. Потому что тьма становилась комфортной и Мелинде было бы за него стыдно.

Лето 1995 года

– Чарити, ты помнишь, чему я учил тебя в прошлом году? – улыбнулся дедушка.

Чарити вскочила с диванчика, который бабушка называла «канапе». Сердце бешено застучало, готовое выскочить из груди.

– А как же!

Дедушка делал набор тарелок для женщины, живущей по соседству.

В мастерскую вплыл аромат имбирного печенья, с пылу с жару. Чарити слышала, как за стеной, на кухне, бабушка напевает за готовкой. Сейчас она ни за что на свете не отвлеклась бы даже на хрустящую бабушкину выпечку. У Чарити просто руки дрожали, так хотелось взять кусок глины и сесть за гончарный круг. Но теперь она стала старше, ей одиннадцатый год, а такие большие девочки должны быть терпеливыми. Так что она вновь присела на канапе и положила руки на колени. Чарити не знала, что означает «канапе». Наверное, диван для детей ее роста. Канапе было обито жатым бархатом, мягким и приятным на ощупь. Прикусив язык, Чарити наблюдала за работой дедушки, его мокрыми руками и плавным вращением круга и твердила про себя, что однажды она тоже станет гончаром. Главное, не уснуть, как вчера, когда ее убаюкали мерное вращение круга и приглушенное гудение. Заснула! Как младенец! Стыдно, большие девочки такого себе не позволяют. А ведь дедушке важно знать, что она намерена всерьез заняться гончарным ремеслом.

– Ты помнишь, что я рассказывал тебе о глине?

– Что я должна ее слушать? – Чарити помнила, только сомневалась, что все поняла.

– А что это означает?

– Э-э… – Слова не находились.

Дедушка засмеялся, подхватил ее, как пушинку, и посадил на самый край канапе. А затем приподнял канапе и переставил ближе к колесу.

– Сначала посмотри, как я работаю. А потом твоя очередь.

Чарити была рада целыми днями на это смотреть. Однако сейчас ей не терпелось самой ощутить, как скользит в руках мокрый кусок глины.

– Я делаю одну вещицу. А потом ты сделаешь то же самое.

Дедушка работал над большим заказом. Он был мастером своего дела, а Чарити всего лишь девчонкой, сидящей рядом на канапе. Она согласно кивнула и отвела с лица непослушные пряди.

– Хорошо. А какую вещицу?

Он шмякнул солидный ком глины в центр круга. Круг вращался все быстрее и быстрее, дедушка водил по краю колеблющейся липкой массы, затем окунул руку в воду и начал давить на ком, пока тот не перестал колебаться и не превратился в ровную фигуру.

– Какую вещицу мы делаем, деда?

Он улыбнулся, и Чарити не сомневалась, что прямо у нее за спиной играют феи и эльфы – так сверкали его глаза.

– А это ты мне скажешь.

Чарити задумалась. Правильно ли она поняла дедушку? Он говорил, что нужно спросить у глины, чем она хочет стать. И вдруг ответ сам собой пришел в голову:

– Мы делаем прекрасную вазу!

Дедушка одобрительно кивнул и распалил ее еще больше. Ей ужасно захотелось создать собственную вещь.

– Убедила. Делаем вазу.

…Он снова окунает руки в чашу с водой и всматривается в глину. Теперь неровные края кома сгладились, и дедушка опускает большой палец прямо в центр. Получается углубление, и он опускает в него палец и другой руки. В ответ на ласку глина кротко повинуется и начинает приобретать форму. Со стороны кажется, что все просто, но только на первый взгляд. Как же это чудесно! Круг вращается, еще немного воды, еще несколько ласковых прикосновений, и через пару минут ваза предстает во всей своей красе. Дедушка берет острую лопаточку и наносит последний штрих – срезает вазу с круга и ставит на донышко. Изучает, держа на вытянутой руке…

– Хорошо, – произнес дедушка и осторожно отправил вазу на полку – сохнуть.

Теперь пришла очередь Чарити. Большими пальцами она сделала углубление в мягкой прохладной глине, потом горлышко и, наконец, выемку. Сердце колотилось, плечи начали болеть, но она старалась держать пальцы под нужным углом, чтобы копия дедушкиной вазы получилась точной. Вначале Чарити не знала, как наклоняться над кругом, но когда спина совсем разболелась, ей удалось подобрать нужную позу. Движения стали плавными, и идеально круглая ваза вырастала из центра круга как по волшебству. Чарити боялась дышать от волнения, чтобы не сломать ее тонкие стенки.

– Добавь воды, – подсказал дедушка.

Чарити вновь окунула руку в чашу и сбрызнула заготовку. Вода впитывалась мгновенно, словно торопилась помочь. Обе руки стали скользкими и мягкими, и ей показалось, что они составляют одно целое с глиной и вместе создают вазу. Когда Чарити закончила, у нее со лба стекал пот.

– Хочешь поставить личную метку, как я? Я покажу, как держать инструмент.

Чарити знала, что дедушка хочет сделать ей приятное, но она закончила вазу, и ваза была просто совершенна.

– А знаешь, пусть твоя ваза останется как есть. На счастье! – Острой лопаточкой он снял вазу с круга и поставил на полку.

Еще никогда Чарити так не гордилась собой. Ее ваза стояла рядом с дедушкиной!

Наши дни

Чарити открыла для себя, что жизнь полна важных мгновений – будто на сером фоне рассыпали яркие цветные конфетти. Каждое из мгновений было чудом. Порой они быстро ускользали, зато некоторые вспыхивали так ярко, что она не сомневалась – будущее подает ей необъяснимые, но явные знаки. Когда на следующий день после шторма Чарити нашла обшитый ярко-синей кожей саквояж с золотыми кистями, она увидела такую вспышку. Саквояж обнаружился в гончарной мастерской, где она ребенком наблюдала, как дедушка творит магию.

Чарити сметала паутину, распаковывала вещи, наводила порядок в доме. И не отвечала на звонки Эмили Радд, своей потенциальной подруги.

Насколько Чарити помнила, в тот день, когда она сделала свою первую вазу, что-то в ее мире изменилось. И это она оставила на десерт, после того как насытится. А она устроила себе просто пиршество. Ни в чем себе не отказывая, проигрывала в голове воспоминания, оживляла картинки двадцатилетней давности, каждую по много раз. И дом понемногу становился таким, каким она его помнила. Вот только в нем было тихо. Слишком тихо. Не хватало звуков – бабушкиных песен на кухне и низкого гудения дедушкиного гончарного круга.

Чарити жила здесь одна, и ее вещи заняли лишь часть стенного шкафа в большой спальне с балконом и видом на залив.

Свою посуду она оставила в коробке, на кухне ее было достаточно, как новой, так и старой. Например, металлические стаканчики. Когда-то они переливались всеми цветами радуги, а теперь темные пятна выдают их возраст. Кофейные чашки «Файер Кинг» и изысканный фарфоровый чайный сервиз были на месте, а деревянные салатницы и большое блюдо бабушка продала, когда закрылся ресторан. Зато к посуде из нержавейки, в которой бабушка предпочитала готовить, добавились кастрюли и чайники.

Чарити не отказалась бы унаследовать бабушкино умение управляться на кухне. Сама она готовила незамысловато и предпочитала простую пищу, а вот бабушка искусно смешивала ингредиенты. Да уж, не переняла она кулинарный талант Мэрилин! Ее привлекал дедушкин дар, и этого было больше, чем нужно для счастья. Пусть даже с дедом ей не сравниться.

В мастерской хранилось много глины и всегда стоял запах новых изделий, земли – и самой жизни. Чарити щелкнула выключателем, и в центре помещения, подобно древней реликвии, появились гончарный круг и скамья. Она вошла, чувствуя одновременно ностальгию и неожиданную клаустрофобию. Неужели мастерская всегда была такой маленькой? Единственное окошко смотрело на дом Барлоу. Чарити попыталась его открыть, но створку заклинило. Девушка села на скамью и осмотрелась. Две стены занимали деревянные полки, заляпанные высохшей глиной. На верхней обнаружилось несколько незаконченных работ – одни расписаны наполовину, другие потрескались. При виде их Чарити ощутила тоску по дедушке. Некоторые изделия вполне можно было восстановить, и она поиграла с идеей покрыть их глазурью и обжечь в специальной печи недалеко от веранды.

У противоположной стены стоял деревянный стол в пятнах глины, весь заваленный гончарными принадлежностями: губками, замшевыми салфетками, иглами, кронциркулями. Над столом висел шкафчик, наверное, с другим инструментом. Глядя на облупившуюся краску, Чарити удивилась, почему не видела этот шкафчик раньше. Она не помнила его. Совсем не помнила.

Любопытно. Она взялась за ручку и потянула. Дверца со скрипом открылась. Внутри было пусто, за исключением какого-то саквояжа с круглым дном, вроде бы замшевого. У Чарити задрожали руки. Вот оно, очередное важное мгновение.

Саквояж был завязан сверху золотым шнуром с кистями. Чарити осторожно взяла его двумя руками и поставила на стол. Ощупала шнур. Кисти все еще блестели, хотя саквояж наверняка много лет простоял в шкафчике. А замша была мягкой и совсем не обветшала, как следовало бы ожидать. Дорогая, такую носили короли или богатые люди, у которых и дети ходили в золоте.

Чарити медленно потянула за шнур; вот-вот она найдет в саквояже золото или оттуда во все стороны разлетятся феи… Увы, обшитый внутри темно-синим сатином саквояж был доверху полон… пылью? Или песком? Какая-то светло-коричневая субстанция. Чарити растерла ее между пальцами. На ощупь мягкая и холодная. Не сказать чтобы пыль, но тоньше песка. Палец наткнулся на что-то внутри саквояжа, и Чарити отдернула руку. Из ямки торчал уголок бумаги. Она подцепила его большим и указательным пальцами, извлекла листок и прочитала:

Чарити, когда будешь делать особые заказы, добавляй одну мерную ложку.

С любовью, дедушка.

Она повернулась и посмотрела на гончарный круг, потом снова на записку. Стряхнула остатки пыли, все еще скрывающие некоторые буквы. Сердце забилось чаще. Дедушка часто делал особые заказы, однако никогда не говорил ей о саквояже с загадочным веществом. Чарити прижала к груди рукописный листок. Дедушка хотел, чтобы она пошла по его стопам, выполняла особые заказы жителей острова. Но ведь ей в гончарном деле пока до него далеко, и на острове она никого, кроме Эмили Радд, не знает. На много ли особых заказов можно рассчитывать? И все же Чарити нашла сокровище. Личное сообщение от дедушки. Она сжала записку в руке и ощутила боль в сердце.

Настойчивый стук в парадную дверь оторвал ее от мыслей. Кто-то нетерпеливый и с дурными манерами. Чарити осторожно положила записку обратно и затянула шнур. Саквояж закрылся, как портал. Посетитель не унимался, она заторопилась к двери и только там поняла, какие липкие у нее руки.

На пороге стоял Далтон. Его белозубую улыбку оттеняли флоридский загар и зеленые глаза.

– Да?

Он с некоторым удивлением приподнял балку.

– Я подумал, вам может пригодиться.

Чарити мыслями еще была в мастерской, в наполненном песком или пылью саквояже, который дедушка счел подходящим для тайных записок.

– Пригодиться… для чего?

– Вы смеетесь? – недовольно спросил Далтон.

Чарити прижала ладони к лицу, чувствуя себя не в своей тарелке. И мистер «голливудская улыбка» это понял. Он шагнул вперед, улыбка сменилась настороженностью.

– У вас все в порядке?

Чарити повернулась к веранде и вскинула голову, разглядывая наискось прибитый брус.

– А-а. Вы принесли мне балку!

Далтон явно ожидал большей заинтересованности и вновь удивленно поднял брови.

– Я не уверен, что ваша старая переживет следующий шторм. Даже усиленная брусом.

– Проходите. – Чарити отступила от двери.

Далтон занес балку и прислонил ее к стене веранды.

– Ваш телефон звонит.

– Что? – Чарити наконец различила звонок. В последние дни она игнорировала телефон. – А, да.

Она не хотела говорить с Эмили прямо сейчас. А звонила, конечно, Эмили, больше ни у кого ее номера не было. Но Далтон продолжал смотреть на нее, и Чарити, извинившись, вышла на кухню.

Телефон перестал звонить, едва она за него взялась. Замигал красный сигнал автоответчика. Чарити нажала кнопку воспроизведения.

Эмили оставила голосовое сообщение. Хочет встретиться. Ну вот.

* * *

Пока Чарити говорила по телефону, Далтон ожидал у входной двери. Странная особа, нечего сказать. Даже телефонный звонок не слышала. Он попал в дом впервые, и, наверное, у него захватило бы дух, будь он в силах отвести глаза от этой чудачки. Босая, никакого педикюра на ногах, кожа бледная, в леггинсах и футболке до колен, сейчас другой.

Когда она вышла, он воспользовался моментом и бегло осмотрел дом. Мраморный пол оттенял стены, а большие окна наполняли помещение светом. На второй этаж вела винтовая лестница. Слева от входа расположилась заполненная книгами библиотека с высоченными потолками. Далтон любил читать. И вряд ли мог себе представить, что у ближайших соседей такое собрание книг. Напротив, будто приглашая гостей, стоял роскошный камин из натурального камня. Дом построен явно больше ста лет назад. Далтон рассматривал резные перила в верхней части лестницы, когда вернулась хозяйка. Перила опирались на вырезанную из дерева фигуру, стоящую на первой мраморной ступеньке.

– Это что же… медведь в платье?

– Ага, – хихикнула Чарити за спиной.

Его тут же заинтересовало, на какую же фигуру опираются перила с другой стороны.

– Лев на круглом помосте. Как в цирке? – Он обернулся к Чарити.

– Точно, как в цирке. – Она впервые улыбнулась, и Далтон заметил искорки в ее глазах.

Она подошла ближе и указала на изображение, вырезанное над входной дверью. Цирковая железная дорога.

– Когда первый владелец строил дом, он решил сделать все цирковые фигурки и изображения похожими на себя. И дал соответствующие указания застройщику. Насколько я знаю, того чуть инфаркт не хватил, когда он пытался сообразить, как все это воплотить в жизнь.

– Поразительно… И вы знаете, где все эти цирковые фигурки находятся?

Девушка покачала головой. Длинные темные волосы рассыпались по плечам.

– Нет. Я продолжаю их находить. Вернее, я нахожу их снова. Я здесь двадцать лет не была.

– Так вы не покупали дом у Джорджа Бакстера?

Она вспыхнула:

– Это мой дедушка. Вы знали его?

Далтон ненавидел тревожить свежие раны, но куда деваться?

– Встречал несколько раз. Я приехал сюда незадолго до его смерти. Примите мои соболезнования.

Джордж Бакстер был очень приветлив и даже однажды приглашал его к себе, но Далтон отказался. В первые недели на острове он был поглощен своим горем и искал уединения.

Огромные карие глаза уставились в пол, будто искали поддержки у мрамора.

– Жаль, не довелось познакомиться с ним ближе. – Далтон и в самом деле слышал много хорошего о Джордже Бакстере от Барлоу и миссис Криди.

Чарити по-прежнему молчала. Она явно не отличалась общительностью.

– Балку нужно заменить. И поскорее, если не хотите лишиться веранды.

– Спасибо, что купили ее.

– У вас есть к кому обратиться?

Она задумалась, покусывая ноготь.

– На кухне.

Далтон последовал за ней. Она что, держит на кухне бригаду строителей? С нее станется… Чарити открыла ящик и начала перебирать стопку бумаг, бормоча под нос: «Сантехник… электрик… каменщик…»

– Я не особо разбираюсь в строительстве, но, кажется, это не те мастера.

Далтон улыбнулся и подошел ближе.

– Как насчет швеи? – Он достал из ящика карточку с вязальной спицей.

Чарити негромко засмеялась.

– А вот уничтожение вредителей. Всех сразу.

– Я могу сам заменить балку.

Девушка внимательно на него посмотрела.

– Вы плотник?

– Нет, но разбираюсь в этом лучше, чем ваши швея или мужик с дустом.

Она снова засмеялась. Далтону было приятно вот так по-дружески поговорить с хорошим человеком. Однако Чарити не решалась принять его предложение, и он добавил:

– Если нужно, могу предоставить рекомендации. Хотя работа несложная, балка-то небольшая.

– Я заплачу́. Только назовите мне расценки.

– Договорились, – ответил Далтон, сообразив, что если не возьмет денег, то вход в дом циркового магната ему будет заказан и он упустит шанс рассмотреть поближе помещения на втором этаже. – Мне потребуется помощник. Я иногда приглашаю одного местного парня, когда нужна вторая пара рук. Вы не возражаете?

– Как скажете.

– Отлично. Я перетащу балку наружу, и завтра с утра приступим.

Чарити проводила посетителя до входной двери. Далтону не терпелось задать ей еще много вопросов, но он догадался, что девушка почти исчерпала свой лимит сил на общение. Бывают такие люди, и она одна из них: то замкнута и настороженна, а то вдруг совершенно раскованна. Для таких людей середины не бывает. Или энергия через край, или с места не сдвинешь. Далтон не то чтобы искал друзей, однако всегда был человеком общительным. То есть раньше был, до того.

Хорошо бы выбраться из скорлупы и познакомиться с соседкой, подумал он, ставя балку снаружи веранды. Да вот только способен ли он на это?

Глава 4. Сад

Гарольд Бакстер включил свет на лестнице, обернулся и окинул взглядом свое жилище в Бирмингеме, штат Алабама. Больше двух десятков лет он называл домом жилые комнаты над танцевальной студией. Целую стену занимали полки с призами, софа застелена лоскутным одеялом – старому человеку нужно тепло, а он уже стар. В семьдесят пять можно наконец в этом признаться.

Гарольд не то чтобы не хотел стариться; он всего лишь ненавидел ограничения, которые приносил возраст. Лестницу в танцевальную студию на нижнем этаже он преодолевал в два приема, а раньше даже не рассматривал в качестве достойного противника. Теперь на первой же ступеньке его старческие колени начинают протестовать. В последнее время лестница стала ему казаться совсем крутой и длинной. Однако тело нужно заставлять двигаться. Потому что это только первая ступенька вниз в пугающем его путешествии.

Гарольд был не из тех, кто жалеет себя, и предпочитал думать о том, за что должен благодарить судьбу. Двадцать лет назад он осуществил свою мечту – открыл собственный бизнес. А до того в некотором роде плыл по течению, и единственным якорем был его брат Джордж.

В последнее время он все чаще думал о Джордже, хотя не общался с ним больше пяти лет. Нужно восстановить отношения. По крайней мере, попытаться. Снова. В конце концов, они оба старики. Но даже если он сделает первый шаг, это будет лишь проявление эгоизма с его стороны. Ведь именно Гарольду по-прежнему не хватало Джорджа. Даже после всех этих лет.

Когда он доковылял до нижней ступеньки и прошелся по неосвещенной студии, то не удивился нахлынувшим эмоциям. Неужели ему больше не почувствовать, как пружинит буковый паркет под ногами, не увидеть, как мягкий свет отражается от теплых стен? Не услышать смеха и оживленных мужских и женских голосов с пяти вечера до полуночи? И не услышать музыку? Музыки будет не хватать в первую очередь…

От мыслей отвлек стук. Гарольд открыл дверь и затем подошел к венецианскому окну. Адвокат Фил Борланд отряхнул плащ от дождевых капель и переступил порог.

– Хочешь кофе? – Гарольд показал на стол. – Угощайся. – Вчера вечером он настроил кофемашину, и теперь по студии распространялся манящий свежий аромат.

Фил покачал головой:

– Через полчаса я должен быть в суде.

Таким способом он давал Гарольду понять, что не позволит втянуть себя в очередную дискуссию о спасении студии. Гарольд сдвинул брови.

– Я приготовлю для тебя навынос.

Фил подавил усмешку. Этот влиятельный бирмингемский адвокат был все же добрым человеком.

– Ладно. Полчашки, и я буду краток.

Довольный Гарольд налил кофе. Чуть больше полчашки. Люди всегда предпочитают чуть больше, чем чуть меньше. Протягивая посетителю дымящийся напиток, он спросил, не пытаясь скрыть призрачную надежду:

– Есть новости?

– Гарольд, ты потерял бизнес, – вздохнул Фил. – Я практически бессилен.

Они обговорили это не раз и не два. Когда Гарольд предложил юному Эфраиму Коннеру стать младшим партнером, предприимчивый молодой человек сразу согласился. Три года они проработали вместе без происшествий.

– Он лгал мне, Фил. Я и подумать не мог, что по этим документам у меня отнимают бизнес.

Эфраим сказал Гарольду, что нужна его подпись на договоре между танцевальной студией и местным телевидением. Гарольд доверял партнеру. За три года Эфраим не дал ни малейшего повода усомниться в своей честности. По правде говоря, Гарольд начал считать молодого человека членом семьи. Сыном, которого у него никогда не было.

Фил посмотрел на часы.

– Послушай, я сказал, что я практически бессилен. Однако…

Гарольд оживился.

Фил отпил большой глоток кофе и быстро обежал глазами студию.

– Я договорился на сегодня о встрече. Трей Шарплес. Имя знакомо?

– Известный адвокат?

– Он добился определенных успехов в подобных ситуациях. То есть в области неправомерных действий в отношении пожилых людей. Прости, не хотел обидеть.

Гарольд согнул ноги в коленях, затем выпрямил.

– Все в порядке, назвать старика стариком не грех. Ты считаешь, Шарплес поможет?

Фил пожал плечами:

– Не знаю. Гарольд, ты бизнесмен, а не какая-нибудь старуха, которая сидит дома, стрижет купоны и хранит деньги в кубышке. Не так просто доказать, что тебя обманом заставили отдать весь бизнес в чужие руки.

– Я планировал со временем продать его Эфраиму.

– Тем сложнее доказать, что ты не передал бизнес добровольно, а потом передумал. Эфраим провел платежи моментально. Все предусмотрел.

– Он лжец и мошенник. А я оказался слишком доверчив.

– Что ж, век живи, век учись. В любом случае Трей Шарплес – твой последний шанс. И он согласился на встречу с тобой по моей просьбе. Не трать его время зря, не грузи ненужными мелочами. Только голые факты. Он захочет узнать некоторые детали. Но пусть спросит о них сам. Добровольно ничего не выкладывай. Может быть, он углядит что-то, чего я не сумел.

Фил подошел ближе и положил руку на плечо Гарольда.

– Я не хочу видеть, как ты теряешь студию.

Фил привел свою маму в студию «Танцы в эфире» шесть лет назад, вскоре после смерти отца. Тогда Лаверн Борланд упала духом и неделями не выходила из дома. Однако, погрузившись в ностальгическую атмосферу джаза и танцевальных ритмов, она вновь ощутила вкус к жизни. Вдобавок именно здесь Фил познакомился со своей женой Митци, которая переехала из Чикаго и обожала все в стиле ретро, включая танцы.

Гарольд закусил губу.

– Как мне тебя благодарить?

– Никак, – улыбнулся Фил. – Сегодня он выкроил для тебя пару часов. Ты обедаешь с ним в отеле «Фор сизонс» в три часа. Не опаздывай.

Гарольд ощутил забытый за последние недели вкус надежды.

– Я приду непременно. Разве что случится всемирный потоп.

– На сегодня дождя не обещали, так что нам ничего не грозит, – засмеялся Фил.

Гарольд посмотрел вслед Филу. Адвокат сделал все, что мог, только этого оказалось мало. Оставалось надеяться на последний шанс – на Трея Шарплеса.

Гарольд уже собирался перевернуть вывеску «Открыто», когда вспомнил, что надо заглянуть в почтовый ящик. В последние несколько дней он забывал проверить почту, просто сидел у окна и думал, что, потеряв студию, не сможет выжить. Дома у него нет, идти некуда. Старик. На счете около одиннадцати тысяч долларов – далеко не уйдешь, но, слава богу, не полная нищета.

На улице было тепло и приятно. Встало солнце, и от утренней прохлады в деловой части Бирмингема не осталось и следа. Гарольд сделал глубокий вдох и поблагодарил судьбу за то, что его легкие могут дышать, за то, что все еще служат ноги, и за то, что он помог изменить жизнь многим людям, которые пришли в студию «Танцы в эфире». Этого у него не отобрать.

Он перешел через пустынную улицу и открыл ящик. Кроме небольшой пачки счетов и рекламных буклетов там обнаружилось письмо с написанным от руки адресом. Гарольд поднес письмо к глазам.

Остров Газовых фонарей, Флорида. Письмо от брата Джорджа.

Гарольд бросил остальную корреспонденцию обратно в ящик и заторопился назад, на ходу распечатывая конверт. В глазах начало темнеть, но, к счастью, сразу за дверью он ощупью наткнулся на стул. Сделав глубокий вдох, Гарольд собрался с силами и достал письмо.

Дорогой Гарольд!

Мы братья, и так не должно больше продолжаться. Я не видел тебя двадцать лет, шесть лет мы не общались даже по телефону. Ты звонил на сочельник, но я не смог ответить. Я позволил себе замкнуться в своей болезни и отталкивал всех. И я вряд ли еще увижусь с Эллен Мари и Чарити.

Я пишу не для того, чтобы пожаловаться или поговорить о своих ошибках. Я хочу извиниться. Ты мой брат, Гарольд. И мне тебя не хватает. Не в моих правилах обращаться за помощью, однако сейчас я в ней нуждаюсь. Ты нужен мне, Гарольд. Я умираю.

Гарольд попытался сдержать рыдания, снова и снова перечитывая последние два слова. Я умираю. Он закрыл лицо дрожащими руками, слезы текли сквозь пальцы и капали на колени.

Не знаю, сколько мне осталось. Приезжай. Мы должны все исправить. Должны разобраться в своих ошибках и вытащить их наружу. Загнанные внутрь, они отравляют нас. Ранам нужен воздух, нужен кислород, только тогда они начинают заживать. Мне нужно знать, что нам это по силам. Слишком многое поставлено на карту. Я люблю тебя. И что бы ни произошло между нами, всегда любил.

Навеки твой брат, Джордж.

Письмо упало на колени. Гарольд прочувствовал слова сердцем и попытался вызвать из памяти образ брата. Он так давно не видел его и не слышал! Это неправильно! Помириться, когда один из братьев на пороге смерти!.. Он вытер слезы тыльной стороной ладони и, едва ноги наконец смогли держать его, прошагал через студию к телефону.

– «Дельта эрлайнс», – ответил женский голос на другом конце линии.

– Мне нужен билет до Сарасоты, Флорида, из Бирмингема, Алабама. Если можно, на сегодня. – Собственный голос в трубке казался Гарольду чужим, он был полон отчаяния и звучал как эхо из прошлого. Даже помехи на линии нашептывали, что он не заслужил прощения у брата.

– Есть прямой рейс сегодня в пятнадцать часов. Вас устроит, сэр?

Гарольд согласился без колебаний. Филу он послал сообщение с просьбой отменить встречу с Треем. Есть вещи важнее бизнеса.

* * *

Чарити проснулась со странным чувством. Было восемь утра, а со стороны веранды доносились удары молотка и визг пилы. Плотницкие работы – вот что ее разбудило. Она выглянула из окна, но кроме крыши ничего не увидела. Проковыляла в ванную, плеснула воды в лицо и спустилась на кухню делать маффины для работников.

Сперва она не хотела связываться с выпечкой, однако сказала себе, что бабушка поступила бы именно так. Если уж хочешь стать своим человеком на острове, так почему бы не культивировать идею «а что бы сделала бабушка»? Действенный метод для такой социопатки, как она?

К несчастью для Далтона и его помощника, маффины подгорели, так что идея отблагодарить их угощением улетучилась из окна кухни вместе с чадом. Не успела Чарити проветрить кухню, как раздался стук в заднюю дверь. Она вздрогнула, бросила кухонное полотенце на стол и помчалась открывать. На пороге стоял Далтон – на бедрах пояс с инструментами, на вспотевшем лбу красная бандана.

– Доброе утро. – Он повел носом.

– Пекла маффины с лимоном, – сказала Чарити и помахала рукой, как веером.

– Балка на месте. Если дадите веник, я подмету опилки.

– Хотите кофе?

Он скрестил руки на груди.

– А вы не хотите посмотреть новую балку?

Она вышла из дома вслед за ним. Не дойдя до навеса, Далтон вдруг остановился и постучал по оконному стеклу.

– Потрясающая у вас веранда.

Чарити посмотрела внутрь – сначала на дальнюю стену, потом перевела взгляд на мраморный пол. Она никогда не видела веранду с такого ракурса.

– Я планирую устроить здесь мастерскую. Та, в которой работал дедушка, очень маленькая. И в ней жарковато. Думаю, дедушка обустроился рядом с кухней, чтобы быть поближе к бабушке, а она проводила там много времени.

Далтон соскреб указательным пальцем пятно старой краски в углу окна.

– Ваша бабушка пекла маффины с лимоном?

– Частенько. Но у нее они не подгорали.

– Представляю, какая вкуснятина… – Далтон полотенцем обтер пальцы от краски.

– Вы теперь руки не отмоете. – Чарити усмехнулась про себя и показала на ряд высоких больших окон. – Стекла покрылись солью и запылились.

Он отступил на шаг.

– И правда. А какую мастерскую вы планируете здесь устроить?

– Гончарную.

– Будет просто великолепно. Много солнца и вид на море.

Чарити едва не сказала ему, что где бы она ни работала, ее занимает проект, и пусть вид будет хоть на голую стену. Но Далтон уже свернул за угол и указывал на крышу:

– А вот ваша новая балка.

Чарити запрокинула голову.

– Спасибо. И не беспокойтесь, я подмету сама, попозже. Выписать чек? Или лучше наличными?

– Мне без разницы. Так как насчет маффинов? – Далтон собирал оставшийся инструмент и закреплял на поясе, причем так неторопливо, что Чарити заподозрила – он дает ей время на размышление.

– Вы серьезно? Разве не видели, как из кухни дым шел?

Он пожал плечами.

– Ну что ж, пеняйте на себя. – Чарити развела руками, покачала головой и направилась в дом. Далтон последовал за ней.

– А ваш помощник? Он ушел? – спохватилась Чарити, налив две чашки кофе.

– Да. Я хотел вас познакомить, но он очень спешил. У его детей сегодня игра. – Далтон положил пояс с инструментами на мраморный пол и теперь сидел на высоком барном стуле с кожаной обивкой. – Кофе приятно пахнет.

И как он мог что-то унюхать на фоне сгоревших маффинов?

– Эфиопский, темной обжарки. – Чарити взяла противень, стоявший рядом с духовкой, и со вздохом поставила на стол.

– Выглядит не так уж плохо.

Края бумажных формочек обуглились, в нижней части маффины почернели.

Далтон взял один и освободил от бумаги.

– Главное, знать, как их есть. – Он провел пальцами по окружности маффина и осторожно отделил подгоревшую часть. – Вот смотрите. – Он откусил изрядный ломоть.

Чарити наблюдала за ним через стол.

– М-мм… – Далтон закрыл глаза, и у нее самой потекли слюнки. Он открыл глаза и улыбнулся; лимонная глазурь прилипла к верхней губе. Чарити вскочила и подала салфетку.

– У вас, наверное, тоже все подгорает? Поэтому вы не чувствуете вкуса? – Слова сорвались с языка, как попкорн с горячей сковородки.

Он улыбнулся, вытер рот салфеткой, откусил еще и ответил с полным ртом:

– У моей жены такое случалось.

Разведен? Чарити прикусила язык – и увидела кольцо на левой руке. Широкий золотой ободок. Нет, не разведен. Его плечи горестно поникли.

– Ваша жена…

– Ее больше нет.

Значит, умерла.

– Простите меня.

Чарити должна была произнести эти два коротких слова, иначе его боль повисла бы в воздухе, как запах пригоревших лимонов. А Чарити понимала, что это такое.

Глаза Далтона остановились на ее лице. Зеленые, как море в шторм, и грустные, как океан в ночи.

– Спасибо, Чарити.

Молчание затянулось, но неловкости не чувствовалось. Было уютно сидеть в прохладной кухне, прислонившись к теплому дереву кухонного стола, и наблюдать за игрой солнечных лучей. И почему-то ее потянуло на откровенность.

– Когда я училась в колледже, одна из моих соседок по комнате погибла в аварии. Мне позвонила женщина – я и погибшая соседка были знакомы с ней еще со школы – и сказала: «Я не буду спрашивать, каково тебе на душе. Просто расскажи мне о ней».

Далтон помрачнел, но подался вперед, упершись локтями в стол. Чарити приняла его жест за заинтересованность.

– Мы проговорили целый час.

– И как, помогло? – Тихий голос едва был слышен за гудением холодильника и плеском волн за окнами кухни.

Чарити прижала к груди чашку.

– Та женщина плохо знала погибшую, однако в ее просьбе сквозило что-то чистое и проникновенное. Я не могу это объяснить… да, помогло.

Она заметила, как изменился язык его тела. Только что Далтон вел себя совершенно раскованно, но когда Чарити заметила слезинку в уголке его глаза, напряженно откинулся назад и несколько долгих секунд изучал потолок.

– А знаете, – выдохнула Чарити, – если вам захочется рассказать о ней, позвоните мне, я буду рада выслушать. И не буду спрашивать, каково вам на душе.

– Спасибо, – выдавил он с трудом.

Чарити отодрала формочку с маффина и отделила нижнюю часть.

– Правильно?

Его губы тронуло подобие улыбки.

– А теперь откусите, и побольше.

Она закрыла глаза и вгрызлась в маффин, зная, что лимонная глазурь прилипнет к губам. Кекс был еще теплый, на вкус сладкий и терпкий.

– И правда, не так уж плохо!

– Чарити, а вы здесь надолго? Или только приведете в порядок владения вашего дедушки?

Владения вашего дедушки. Солидно звучит. А ведь он был просто ее дедушкой, который часто сидел за гончарным кругом, рассказывал сказки на ночь, танцевал до упаду и любил смеяться.

– Я переехала сюда. Насовсем.

Зеленые глаза чуть потемнели. Видимо, Далтон обдумывал услышанное.

– Вот так взяли и переехали? – В его голосе звучал оттенок зависти. – Ваши знакомые, наверное, в шоке?

– Нет. То есть я пока оставила за собой квартиру в Нью-Йорке, по крайней мере до конца года. А вещи упаковала в коробки. – Чарити уставилась на чашку. – Мне было не трудно решиться на переезд.

– Потому что здесь жил ваш дедушка? Надо сказать, ваш дом – это что-то невероятное.

– А еще здесь полно работы, – добавила она. – Замену балки я могу вычеркнуть из списка, а за что дальше хвататься – ума не приложу.

– С этим проблем не будет. Дом сам подскажет, что и когда делать.

– Звучит даже страшно.

– Если вы не против, я помогу составить список необходимого. В округе много опытных специалистов.

– Спасибо, было бы неплохо.

– А для некоторых работ к вашим услугам я.

– Типа замены балки?

– Вьющиеся растения полностью оплели одну из стен вашего дома. С ними нужно что-то делать, если только вы не собираетесь впустить побеги внутрь через водостоки, тогда и дома будет сад. Я могу этим заняться.

– Отлично, вы наняты. А что еще вы умеете?

– О, вы не представляете. – Внезапно Далтон заговорил серьезным и даже взволнованным тоном, глаза загорелись новым светом. Из бокового кармана он достал сложенный листок бумаги.

Чарити слегка отпрянула.

– Вы владеете, – Далтон встал, подошел к широкому окну и раскинул руки, будто пытаясь обнять весь мир, – уникальным тропическим садом, который исчезает буквально на глазах.

Он жестом поманил Чарити, и она медленно придвинулась к окну.

– Посмотрите, вокруг беседки многолетники заглушены вьющимися растениями, и буквально все заполонили сорняки. А на самом деле ваш сад – один из самых прекрасных на острове.

Чарити прикусила нижнюю губу. На ее памяти дед и бабушка сажали эти растения, заботились о них. Здесь, в саду, она наблюдала за бабочками и пчелками, лежала на спине и смотрела на облака, так похожие на животных, воображала эльфов и даже слышала звенящие мелодии их песен.

Далтон говорил и говорил. Чарити слушала, но не слышала, блуждая мыслями где-то в прошлом и будто снова вдыхая давно забытые запахи свежевскопанной земли и цветущих гардений.

– …а магнолию поедают жуки. Но все это, Чарити, можно восстановить.

Только услышав свое имя, она вернулась в настоящее.

– Я могу возродить сад. У меня получится.

Возродить сад. Сад, который был частью деда, который поможет почувствовать себя дома… Сердце застучало в груди. Мысли и воспоминания слились с фантазиями взрослой Чарити, сидящей на бетонной скамейке под магнолией или попивающей кофе в беседке. Возродить сад. Чем больше она об этом думала, тем больше волновалась. Пусть Далтон прямо сейчас берется за дело!.. Но едва она открыла рот, как он произнес нечто немыслимое:

– А ваша бесподобная плакучая ива! Такого большого ивового дерева я никогда не видел. Надо проложить к ней красивую дорожку, выкорчевать кустарник, убрать вокруг лишние камни.

У Чарити мороз пробежал по коже.

– Часть ветвей нужно обрезать, пока не начали ломаться…

– Постойте! – отшатнулась она, внезапно вспотев и подняв руку. Рука дрожала.

К удивлению Чарити, Далтон не стал спорить – замолчал и ждал, пока она что-нибудь скажет.

Она втянула в себя воздух, чтобы успокоиться, подняла другую руку и выставила вперед ладони, как щит. Судя по виду Далтона, такой щит был даже эффективнее, чем фирменная сумочка Эмили Радд. Время шло, часы на дальней стене отсчитывали секунды. Спустя вечность Чарити решилась:

– Я не люблю эту иву.

Далтон наморщил лоб:

– Почему?

Чарити зажмурила глаза и, не отдавая себе в этом отчета, затрясла головой. Пряди волос рассыпались по плечам.

– Просто не люблю.

Во взгляде Далтона появилась заинтересованность.

– Просто не любите?

Другой бы сказал, что она инфантильна. Что нельзя вести себя как избалованное дитя, что она уже взрослая. Чарити слышала подобное, сколько помнила себя.

– Да, просто не люблю.

Далтон обернулся в сторону сада.

– Ладно.

Чарити была готова биться, как билась всю жизнь.

– Я не собираюсь объяснять…

– Хорошо, – прервал ее Далтон, – мы оставляем как есть иву, кустарник и все остальное, что за камнями. У вас маркер есть?

Чарити застыла с открытым ртом. Такого она не ожидала. Разговор о дереве завершился сам собой.

– Дайте, пожалуйста, маркер.

Она показала на ящик. Далтон открыл, нашел маркер и вернулся к окну.

– Вот смотрите. – Он начертил на стекле план сада. Розы вдоль левой стороны дома, в центре лужайка с невысокими цветами. А с правой стороны, где плакучая ива стояла в одиночестве, как часовой у врат в иное измерение, Далтон толстыми линиями нарисовал квадрат и закрасил маркером вместе с деревом и окружавшим его участком. И дерево исчезло. Как просто! Дерево исчезло, а сад остался.

Голос гостя звучал мягко, и Чарити это нравилось. Она воспринимала как шумовой эффект названия редких растений, цветов и кустарников, а он все говорил, продолжая чертить на окне круги и зигзаги.

– Поработать над вашим садом – честь для меня. Некоторые виды флоры… короче говоря, некоторые из них я никогда не видел вживую. Разве что срезанными. Растения из разных тропических регионов мира растут здесь в гармонии! Ваш сад – мечта любого ландшафтного дизайнера.

Чарити будто током ударило.

– Так вот почему вы пришли сюда!

– Вы о чем? Нет, я и разглядеть его толком не мог из-за сорняков. Если не верите, пойдемте со мной к коттеджу. Оттуда, из патио, мне видна одна сторона вашего дома, та, что обращена к заливу. Признаюсь, я пересчитывал окна на втором этаже и размышлял, сколько там спален. И мне действительно нравится ночное освещение вашей веранды. Она просто сияет!.. Пока мы с Мануэлем отдыхали, я набросал кое-что. – Далтон нашел на столе свою шпаргалку и протянул Чарити, предварительно завернув правый верхний угол, чтобы убрать из виду иву.

Она изучила проект. Невысокие кустарники были расположены так, чтобы не закрывать розы; бетонные скамейки стояли хаотично, под разными углами, однако в местах, где можно посидеть в тенечке.

– Вы ландшафтный дизайнер?

– Ландшафтный архитектор. Обещаю не испортить исходный проект сада.

Она подняла бровь:

– Испортить этот беспорядок? Мы ничем не рискуем.

– Значит, да?

Чарити снова посмотрела на листок. Просто план. И тут боковым зрением она увидела какую-то вспышку и посмотрела в сад. Солнечные лучи отражались от воды и слепили. И она вновь поймала забытое ощущение, как в детстве, когда надавливала на глазные яблоки, чтобы узреть легчайшие крылья и услышать звенящие мелодии.

– Эльфы, – прошептала Чарити, ощутив запах корицы. Она положила бумагу на стол, сделала вдох и посмотрела гостю в лицо. – Да, займитесь садом. Всем садом. И пусть даже некоторые растения придется завозить из… откуда-то завозить. – Она помедлила. – Всем садом, кроме ивы.

– Я начну завтра с утра. И пожалуйста, не сочтите вмешательством в семейные дела… Джордж Бакстер сейчас гордился бы вами.

Чарити снова вспомнился дедушка. Он всегда гордился ей, даже когда она того не заслуживала. Однако сейчас он был бы просто счастлив. И у нее стало легко на сердце, от возбуждения и другого неведомого чувства. Может быть, магии. Может быть, надежды.

* * *

Гарольд Бакстер сжимал ручку чемодана негнущимися пальцами. Остановившись на повороте к дому брата, он закрыл глаза и помолился. Никогда раньше поездка на водном такси не была такой долгой. Гарольд устал. Его повело в сторону, и пришлось открыть глаза, чтобы не упасть. Письмо лежало в кармане рубашки, у самого сердца. Он не раз порывался перечитать его, но сердце не разрешало. Сделав судорожный вдох, Гарольд зашагал по направлению к парадной двери. Бизнес и прошлая жизнь остались позади. Еще с утра ситуация вокруг танцевальной студии казалась неправдоподобной в своей жестокости, а теперь она мало что значила. И все дело в письме.

Внезапно раздался голос:

– Скажите, это вы живете в таком большом доме?

Гарольд сосредоточился на вопросе, медленно обернулся и увидел девочку-подростка. Босую, в обрезанных шортах. Смуглая кожа и выгоревшие на солнце волосы выдавали в ней местную жительницу, не приезжую.

– Нет, я…

Она наклонила голову, бриз отвел ее волосы с лица и легко потянул назад. Ярко-синие глаза ждали ответа.

– Здесь живет мой брат.

Девочка скрестила руки на груди и перевела взгляд на чемодан.

– Крутой дом.

Гарольд посмотрел на особняк. Да, девочка права. Дом крутой. Но сейчас ему не до того. Он обернулся и застыл с открытым ртом. Девочка исчезла. Гарольд посмотрел в одну сторону, в другую, но ее и след простыл. Он тяжело вздохнул и направился ко входу. Или теперь привидения являются в образе таких девочек?.. Идти было тяжело, попутный ветер не помогал. Этот долгий путь следовало проделать много лет назад.

* * *

С помощью Далтона Чарити перенесла гончарный круг на веранду. Саквояж со специальными ингредиентами перетащила туда же, хотя никаких заказов не предвиделось и он так и стоял на этажерке позади круга. За окном простирался сад, за садом – океан. Далтон сдержал слово и каждое утро занимался расчисткой зарослей, а после возвращался в коттедж Барлоу и работал там остаток дня. Сегодня он заказал водное такси и пригласил Чарити съездить с ним на материк, но она отказалась.

Стук в дверь раздался, когда Чарити наливала вторую чашку кофе. Она посмотрела на часы. Для Далтона еще рано. Может быть, Эмили Радд? Чарити нехотя согласилась провести время с Эмили и ее друзьями, которые собирались приехать на остров. Хотя Эмили и не намекала на двойное свидание, у Чарити сложилось впечатление, что планируется нечто подобное. Что ж, будет повод вежливо отказаться. Есть вещи, которые лучше делать индивидуально.

Однако дверь распахнулась, и сквозняк прогнал все мысли об Эмили и двойном свидании. У входа стоял пожилой мужчина, слишком знакомый для постороннего. В руках он держал скомканное письмо, а когда Чарити посмотрела ему в лицо, то увидела глаза своего дедушки.

Ей стало трудно дышать, голова закружилась, руки и ноги внезапно похолодели.

Мужчина протянул вперед дрожащую руку.

– Пожалуйста… Пожалуйста, скажите мне, что я не опоздал.

Низкий сдавленный голос звучал с такой мольбой, будто речь шла о жизни и смерти.

У Чарити пересохло во рту.

– Пожалуйста…

И вдруг старик словно сбросил с себя тяжелый груз невысказанных слов. Этот груз, казалось, держался на клею и нитках, и теперь все это начало разваливаться, позволив словам вырваться на волю.

– Я приехал сразу же. Но письмо пришло за неделю до… за неделю… – Старик смежил веки, его плечи затряслись, и он зашелся в рыданиях.

Чарити пришлось обхватить его рукой, чтобы не дать упасть. Чемодан посетителя она поставила на пол. Мужчина был таким знакомым!.. Они стояли рядом, он бормотал что-то неразборчиво. Выше ее ростом, под дряблой кожей выпирают кости. Когда-то этот человек был крепким и широкоплечим, но время взяло свое.

Старик втянул в себя воздух и вроде бы обрел силы.

– Простите меня. – Он вытер слезящиеся глаза тыльной стороной ладони. – Я всего лишь… я бы хотел поговорить с Джорджем. С моим братом.

Глава 5. Письмо

От неожиданности Чарити сама чуть не упала.

– Дядя Гарольд?

Так, значит, она не ошиблась, увидев дедушкины глаза. Такие же миндалевидные, такого же неяркого голубого оттенка, цвета весенней синевы, и теплые, как налитые солнцем ягоды.

Какое-то время они смотрели друг на друга, и Чарити буквально видела, как гость ищет знакомые ему детские черты в стоящей перед ним молодой женщине.

– Чарити?

Она шагнула ближе и крепко обняла его за шею. Зажмурилась и почти – почти – поверила, что прижимает ее к себе дедушка. Это успокоило, и в то же время боль стала сильнее. Из горла вырвались рыдания, идущие из самой глубины души. Никто кроме дяди Гарольда не смог бы понять, что́ Чарити потеряла со смертью деда.

У самого уха что-то зашуршало. Письмо. То самое, которое привело его сюда. Гарольд на миг отпустил девушку, сунул письмо в карман и вновь принялся гладить ее по волосам, пытаясь успокоить. Вообще-то она была не из тех, кто черпает силы от прикосновений другого человека. Выросшая с матерью, которая редко проявляла чувства, Чарити не нуждалась в объятиях. Однако бабушка и дедушка всегда были щедры на подобные проявления любви, и сейчас она скорее умерла бы, чем оторвалась от Гарольда.

И вдруг Чарити вздрогнула. Гарольд сказал, что хотел бы поговорить с Джорджем. Ничего не знает?.. Чарити отпрянула. Она должна сообщить ему о смерти брата. Но лишь беззвучно шевелила губами, не в силах подобрать ни слова.

Гарольд зажмурился, морщины на лбу углубились. Губы сжались в тонкую линию, и он затряс головой. Потом распахнул глаза и произнес:

– Я опоздал.

Такой печали в голосе Чарити еще не приходилось слышать. Слова сорвались с его губ и упали вниз, на пол веранды, как бомбы.

Силы оставили Чарити, и мир расплылся перед глазами.

– Он… он…

Гарольд с силой сжал ее плечо:

– Он умер.

Чарити кивнула, пытаясь снова не расплакаться. Она просто не могла оторваться от человека, которого не видела двадцать лет. Но когда он поднял голову и посмотрел ей в глаза, ее охватило другое чувство, свежее, как утренний дождь, и необычное, как морская раковина. Она ощутила через дядю Гарольда связь с дедом. Словно какая-то часть его вернулась домой. Потрясенная, Чарити перевела взгляд на чемодан гостя. Он останется здесь… по крайней мере, на время. Над ней распустились паруса надежды.

Узнав о смерти брата, Гарольд решил было уехать, однако Чарити настояла, чтобы он остался на ночь. Она отвела его освежиться в ванную на первом этаже, а чемодан отнесла в одну из спален наверху. Без чемодана не сбежит, твердила она себе, выключила в спальне свет, закрыла дверь и решила не говорить Гарольду, в какой комнате его вещи.

Пусть это ребячество, но потеря дедушки была для Чарити внезапной, и она отказывалась отпустить дядю скоро. Им нужно о многом, об очень многом поговорить.

Слушая шум воды в ванной рядом с кухней, Чарити сварила кофе и достала из буфета две чашки. Провела пальцами по безукоризненно гладкой поверхности – только дедушка так умел, ее работы никогда не отличались подобным совершенством. Она в лучшем случае ремесленник, а вот дедушка разговаривал с глиной, знал ее секреты.

Дядя Гарольд вошел в кухню и сел у массивного деревянного стола. К кофе они не притронулись.

– Старая добрая кухня… А здесь уютно, как раньше. Чарити, ты молодец.

– Я приехала недавно. Это дедушкина заслуга, – покачала головой Чарити.

Гарольд опустил глаза:

– Как давно он умер?

– Чуть больше месяца назад.

Гарольд помотал головой, глядя ей в глаза:

– Нет. Не может быть.

Он провел рукой по лицу и извлек письмо из кармана брюк. Чарити невольно подалась вперед, пытаясь рассмотреть надпись на конверте.

– Письмо опустили в мой ящик неделю назад, а дата на штемпеле проставлена за несколько дней до того. Я достал письмо из ящика сегодня утром.

– Оно точно от дедушки? – Чарити вцепилась в чашку. – Что в письме, дядя Гарольд?

Гарольд придвинул конверт ближе к себе – жалкая попытка удержать то, что уже потеряно.

– Он хотел помириться.

Чарити припомнила, что Джордж и Гарольд все эти годы были в ссоре. Однако письмо, отправленное уже после смерти деда? Нет, это невозможно. Или Гарольд имел в виду вовсе не ту давнюю ссору?

– Когда ты был здесь в последний раз?

Он отвел взгляд и уставился в пол.

– Двадцать лет назад.

Неужели братья не общались так долго? Что произошло между двумя близкими людьми?.. Опять же, Чарити была свидетелем ссоры матери с подругой, жившей по соседству. Мать с апломбом заявила, что больше никогда не будет разговаривать с этой женщиной. И сдержала слово. Просто вычеркнула ее из своей системы мира. Но дедушка не мог так поступить.

– Что случилось, дядя Гарольд?

Он покачал головой, от напряжения морщины на лице углубились.

– Я совершил ошибку, Чарити. Ужасную ошибку. Джордж так и не простил мне ее. По крайней мере, до этого письма.

Он выглядел крайне измученным. Чарити решила, что сложит этот пазл сама и не будет расспрашивать его дальше. Она помнила, как Гарольд приезжал на остров, ей тогда было одиннадцать. Он начинал свой бизнес в качестве инструктора в танцевальной студии, и Джордж давал брату множество советов по части финансов.

– Я не заслужил прощения. Это произошло в тот год, когда умерла твоя бабушка. И Джордж… он очень изменился после ее смерти.

– Так ты общался с ним? И вы так и не помирились?

– Нет. Я пытался говорить с ним, особенно в первые пять лет. Сначала он не подходил к телефону; затем стал брать трубку, но отвечал нехотя. Мои звонки только причиняли ему боль. И лет шесть назад я совсем перестал звонить. Решил, что так лучше.

Да, Чарити знала, что дед изменился после смерти бабушки. Даже перестал приглашать ее на лето.

– Он и со мной говорил по телефону нечасто. А потом мы с мамой переехали в Нью-Йорк, и видеться с дедушкой стало еще сложнее. Я скучала по нему, но еще больше скучала по тому, каким он был до смерти бабушки. И я чувствовала себя виноватой.

Гарольд похлопал ее по руке:

– Ты была ребенком. Впрочем, ты всегда брала на себя слишком много… Как поживает мама?

– Замечательно. – Чарити закатала рукава и помассировала плечи. – В то время я надеялась, что мы переберемся к дедушке поближе, а не наоборот. Порой я думаю, мама уехала в Нью-Йорк ему назло.

– Почему? – нахмурился Гарольд.

– Хотела, чтобы он передал ей все финансы. – Чарити давно перестала извиняться за поступки матери.

– Но почему?

Чарити пожала плечами:

– Мама говорила, что дедушке нужна помощь и счетами должна распоряжаться она. А он отказал. Мы собрали вещи и уехали.

Гарольд сжал ее руку:

– Твоя мама хороший человек, просто она…

Он явно подыскивал слова, чтобы подсластить горькую правду.

– Эгоистка? Самовлюбленная? Любит всем указывать?

Гарольд опустил голову:

– Не мое право судить.

– Ничего, я знаю, что представляет из себя мама. И знаю, что она – по-своему – любила дедушку. Она любит даже меня.

Он улыбнулся, и морщины, следы горького опыта, стали заметнее.

– Люди не в силах дать другим то, чего сами не имеют. Но мама любит тебя, без всякого сомнения.

– Приятно, когда кто-то тебя понимает… – Чарити вздохнула. – У нас хорошая семья. Как мы же умудрились настолько испортить отношения?

Гарольд тихо засмеялся. Когда смеялся дедушка, в его глазах так же загорались огоньки. Приезд Гарольда стал одним из лучших подарков, на которые могла надеяться Чарити. И в то же время принес ей боль.

* * *

– Так вы не знаете, что в письме? – Далтон явился к ней с грязью под ногтями и взволнованный, как сбежавший с уроков школьник. Он не переставая говорил о купленных растениях, а Чарити разрывалась между необходимостью узнать, что ей нужно приобрести из флоры и фауны, и тревожными мыслями – устроился Гарольд в своей комнате или тихо ускользнул? Дядя был измучен разговором, и Чарити отвела его наверх отдыхать, а сама решила купить что-нибудь к обеду. Но едва она собралась пойти на рынок, пришел Далтон и уже через пять минут догадался: что-то произошло.

Ничего не объясняя, Чарити коротко сообщила о приезде гостя и о том, как приятно и странно ей смотреть на Гарольда и видеть в нем дедушку. И о загадочном письме, предположительно от деда.

Она уселась на бетонную скамью в саду, рядом с которой Далтон расставил свои приобретения. Сад уже обретал новые очертания. Чарити намеренно повернулась так, чтобы не видеть иву.

– Знаю лишь, что дедушка хотел помириться.

– Вот это да! А я думал, только у меня день был странный.

Чарити откинулась на спинку, положив руки на нагретый бетон. Далтон сидел рядом на земле, продолжая изучать купленные растения.

– Что вы имеете в виду?

Мужчина поднял голову. На фоне усеянного мелкими фиолетовыми цветками кустарника его глаза приобрели такой же оттенок и казались неземными.

Далтон вытер лоб, оставив жирную черную полосу.

– Позвонил брат жены. Он отправил мне посылку. Некоторые вещи Мелинды и Кисси оставались у него.

У Чарити в животе что-то оборвалось. Когда она спускалась на скоростном лифте в Нью-Йорке, ее предупредили, что все внутри ее будет падать. Теперь она ощутила то же самое.

– Кисси?

Далтон побледнел и перевел взгляд на далекую береговую линию. Бриз шевелил зеленые веточки, окружавшие фиолетовые цветки.

– Дочка. Она была с моей женой, когда… когда…

Чарити словно ударили под дых. Она вскочила со скамьи.

– Как ужасно…

И неожиданно для себя оказалась на коленях лицом к лицу с мужчиной, который испытал невероятную боль, однако предпочел возрождать соседский сад, а не тонуть в своем горе.

– Далтон… – Чарити протянула руку сквозь ветки и дотронулась до его плеча. Плечо было теплым, хотя сердце, наверное, походило на глыбу мертвых кораллов. – Как ужасно… – Потерять не только родную душу, но и собственного ребенка!.. Хотя у нее самой детей не было, Чарити представить себе не могла более страшного горя. На глаза навернулись слезы, Чарити заморгала, и фиолетовые цветки расплылись. Она нагнулась и понюхала цветок: – Приятно пахнут… Мне нравится.

Они посмотрели друг на друга. Далтон улыбнулся – слабо, едва заметно.

– Просто благоухают.

Чарити вдохнула глубже, стараясь втянуть в себя аромат.

– Тогда посадите их рядом со скамейками.

Цветочный запах смешался с другими – с запахом жирной почвы, соленого воздуха со слабым привкусом рыбы и Далтона. Он так и смотрел на Чарити, и для кого-то эта ситуация показалась бы неловкой – двое склонились над кустом и обнюхивают воздух, – но для них все было правильно. К тридцать одному году Чарити научилась кое-что понимать. Есть золотые моменты жизни; их поставил и озвучил невидимый режиссер, и они предназначены стать больше чем просто моментами. Они станут воспоминаниями.

– Аромат особенно сильный по утрам, – прошептал Далтон, будто только сейчас сказал последнее прости жене и ребенку.

Чарити знала, что запомнит эти минуты навсегда. Ласковые прикосновения предвечернего солнца к щекам, густые травы вокруг, солнечные блики на волосах Далтона, и то, что этажом выше поселился дядя Гарольд. Будто дедушка продолжает делать ей подарки. Сначала дом, потом сад, теперь дядя Гарольд. А может, и Далтон тоже подарок. Тот, кто поймет боль. Тот, кто знает, что такое потеря и тоска. Когда Чарити приехала в Бакстер-хаус, у нее возникло ощущение, будто она пытается уловить некий образ. Дедушки не стало, но она видела его везде. Он стал эхом в огромном цилиндре, звуком, который снова и снова отражается, хотя его источник давно умолк. Складывалось впечатление, что каждый новый день может принести нежданные подарки. Дедушка действительно был везде.

Чарити указала на беседку в центре сада, с чудесным видом на залив:

– Вот мое любимое место. Здесь я буду по утрам пить кофе.

Далтон проследил за ее взглядом.

– Боже мой, именно там я и планировал их посадить. – Он вернулся к кустарникам и погрузил руки в землю.

Чарити вновь уселась на скамейку, с удовольствием наблюдая за его работой. Было что-то успокаивающее в том, как пальцы Далтона ощупывают растение, проверяют грунт, обрывают отмершие цветки. И вдруг… Она буквально разинула рот, глядя, как он обводит ножом ком земли внутри черного пластикового контейнера и вынимает его содержимое вместе с корнями и грунтом.

Далтон замер, держа растение, как убийца жертву. Оно свисало с руки, и комочки плодородного грунта падали на землю.

– А вот это мы посадим у дома. Я уже выкопал лунку.

Пора бы и закрыть рот, решила Чарити, а то чайка залетит… А как бабушка обращалась с растениями? Не вспомнить. Однако Далтон делал это слишком жестоко для человека, который так любовно гладил листья и цветки.

– У дома, – повторил Далтон, подняв брови. – Вы не возражаете?

Она кивнула и наконец закрыла рот.

– Вы всегда так выдираете их из горшка?

– Конечно. Порой нужно удалить часть корней. – Он засмеялся и показал ей контейнер. Белые нитевидные корешки оплетали дно.

– Ну ладно, я вас оставлю. Сбегаю на рынок, куплю что-нибудь к обеду.

Далтон направился к дому, Чарити смотрела ему вслед. Он пристраивал растение в лунку на углу веранды, затем обернулся к ней.

– К обеду?

– Да. Хочу подать на стол копченый сыр и клубнику.

Далтон поморщился.

– Надеюсь, не в одном блюде?

– Нет. На рынке продают такую чудесную клубнику, размером в половину моего кулака. – У Чарити даже слюнки потекли. – И у меня теперь гость, так что…

– Послушайте, – Далтон оставил растение и вернулся к ней, отряхивая грязь с рук, – вчера я наловил снэпперов. Мне одному столько рыбы не съесть. Могу с вами поделиться.

Над его ухом зажужжал шмель, Далтон дернул головой и вяло отмахнулся, но когда насекомое приземлилось на бутон у его ног, хихикнул. Чарити сама не знала, почему его жест победил ее обычную необщительность, но так уж случилось. Не успела она подумать дважды, как вообразила Далтона у себя за столом, и эта картина взяла верх над привычной осторожностью.

– Если и вы к нам присоединитесь.

Он замер. Глаза цвета зелени плюща изучали ее.

– Я бы не хотел показаться навязчивым.

Так, значит, он решил, что его приглашают из жалости. В свете их разговора о его жене и дочери нетрудно было догадаться, что он привык к подобному лицемерию. Это опечалило ее до глубины души. Она топнула ногой:

– Это глупо, Далтон!

Он выдержал ее взгляд:

– Я занесу рыбу через часок.

Чарити не уступала.

– Моя бабушка однажды выиграла конкурс с рецептом жареного снэппера. Такого вы еще не пробовали. Просто умереть и не встать!

Он молчал.

– Пожалуйста, приходите.

Далтон закусил губу.

– Хорошо. Захватить несколько початков кукурузы для жарки?

– Приносите. Три штуки.

– Три?

– И я обещаю ничего не сжечь. – Чарити дотронулась указательным пальцем до подбородка. – То есть обещаю постараться ничего не сжечь.

– Увидимся через час. – Далтон направился в коттедж.

Как только он закрыл за собой дверь, Чарити вскочила со скамьи и бросилась в дом, молясь про себя, чтобы отыскать бабушкин рецепт на кухне.

Не успела она перерыть ящики, как в парадную дверь постучали. На пороге стояла женщина пышных форм, на высоких каблуках и в платье с цветочным принтом. Волосы были кое-как собраны в пучок, там и сям зигзагами пробивались седые пряди. Женщина пригладила полной рукой выцветшие розоватые локоны и улыбнулась. На двух передних зубах мелькнула полоска помады мандаринового оттенка.

– Вы Чарити Бакстер? – Лицо незнакомки по форме походило на тыкву, но на нем жили слишком маленькие для тыквы глаза. Эти темные глаза излучали доброту и, если Чарити не ошибалась, надежду.

– Да, мэм.

– Чудненько. – Женщина шагнула внутрь без приглашения.

– Чем я могу… вам помочь?

– Я бы хотела сделать заказ. – Незнакомка подошла ближе, и Чарити ощутила слабый запах духов и пота. – Особый заказ. Меня зовут Глория Паркер.

Чарити не отвечала, и женщина оглядела вестибюль.

– Это дом Джорджа Бакстера? – Она не столько спрашивала, сколько информировала Чарити об этом факте.

– Да, мэм.

– И вы делаете гончарные изделия. Так же как Джордж.

О нет. Ее работам до дедушкиных далеко.

– Да. Гончарные изделия. – Это все, что Чарити могла заявить, не чувствуя себя мошенницей.

– Мне нравится, что вы решили продолжать его дело.

Дедушка много лет выполнял особые заказы для жителей острова, а случалось, и материка. И Чарити, конечно, хотела продолжать его дело, однако совершенно не ожидала, что ее первый клиент явится без всяких рекомендаций.

– Меня интересует столовая посуда. – Женщина сложила руки на груди. – Что-нибудь простое, без изысков. Приятного нейтрального цвета. Я думаю, цвет тауп подойдет. И с глазурью.

Столовая посуда. Вот это да! Отличный способ начать гончарный бизнес на острове. Она закажет сервиз на десять персон? На двенадцать? Полный комплект? Включая блюда, салатницы, а может, и стаканы?

– Вы ведь возьметесь?

Чарити поняла, что до сих пор не ответила.

– Да. Да, конечно. На сколько персон?

Женщина опустила выщипанные брови:

– Одну тарелку.

Вся радость по поводу предстоящего создания уникального набора посуды улетучилась.

– Одну тарелку? – Чарити старалась скрыть разочарование.

– Да, дорогая. Это очень важно для меня. – Тщательно прорисованные брови, похожие на миниатюрные палочки для еды, приподнялись, и посетительница стала похожа на ребенка, который стоит у витрины кондитерского магазина, но не решается открыть дверь и войти. Ее зрачки затуманились на миг, она отступила от Чарити и глянула в окно. Пальмовые ветви покачивались на ветру. На подъезде к дому стояла ее машина, большой белый седан. – Я надеюсь, вы мне поможете.

Это было похоже на явку с повинной – настолько печально и просительно звучал ее голос. Чарити подошла ближе.

– Вы сказали, тауп? Серо-коричневый?

– Да. Подойдет любой нейтральный цвет. Или, может быть, не нейтральный. Что-то яркое и красочное.

Для человека, который крайне нуждается в керамической тарелке, женщина выглядела слишком уступчивой. Внезапно Чарити осознала тяжесть своего положения. Сама задача заменить деда показалась невыполнимой, все равно что пытаться выпить реку Колорадо через коктейльную трубочку.

– А знаете, у дедушки – у Джорджа – остались кое-какие изделия. Я могу подобрать вам великолепную тарелку…

Мясистая рука коснулась локтя Чарити.

– О нет. Не пойдет. Тарелка должна быть сделана для меня.

До Чарити наконец дошло, что хватит, перед смертью не надышишься, пора соглашаться.

– Хорошо. Тауп. Приятный цвет, как раз в тренде. Тарелка, без особых изысков. Будет готово примерно через две недели.

Лицо женщины порозовело.

– Чудесно. Не знаю, как вас благодарить.

Они обменялись контактами, и посетительница удалилась, не задавшись вопросом о цене. Ну что ж, если она ожидает получить работу на дедушкином уровне, то, возможно, увидит изделие Чарити и не захочет его забирать. Так или иначе, Чарити будет стараться как может. Вложит в тарелку все сердце и всю душу, словно ей пожизненно намерена пользоваться английская королева. Джордж учил внучку все делать по высшему разряду. Вот только сравниться бы с ним по уровню мастерства!

* * *

Гарольд вздремнул, принял душ и сменил брюки и рубашку. Чарити тоже решила переодеться. Хотя у себя дома она редко переодевалась, а к обеду и вовсе никогда, в этот раз достала новые джинсы и темно-розовый свитер с короткими рукавами, а на шею повесила найденный в бабушкиной шкатулке медальон. Обуваться не стала. Нечего лезть из кожи, как говаривал дедушка.

– Так, значит, это твой молодой человек, – промолвил дядя Гарольд, входя в кухню с посудой, которую Чарити откопала в ящике, подписанном «невостребованные заказы».

– Он не мой молодой человек. – Чарити занесла нож над клубникой. – Он живет по соседству и занимается моим садом. Надеюсь, я правильно сделала, что его пригласила. Свежие снэпперы – это что-то!

– Правильно поступила. Нам это только на пользу. Наверное, ему тоже.

Чарити не могла понять ход дядиных мыслей. По правде говоря, им нужно было заново друг с другом знакомиться, и Далтон как нельзя лучше подходил на роль буфера.

– Местный?

– Нет. – Чарити положила нож на стол. С него капал клубничный сок. – Год назад он потерял жену и ребенка. Барлоу наняли его ремонтировать коттедж.

– Ужасно. Представляю, как парень нуждается в друзьях.

Чарити кивнула. Она не хотела раскрывать секреты Далтона, но подумала, что будет легче сменить тему, если разговор коснется семьи. Она уже успела узнать о Далтоне Рейнольдсе одно – ему крайне неприятно, когда люди демонстрировали сначала ужас, а потом жалость при упоминании о гибели его близких.

Чарити поставила миску с нарезанной клубникой, источавшей дивный аромат, в центр стола. Из головы не шли дядины слова. Представляю, как парень нуждается в друзьях. Надо дружить. Она надеялась улучшить свои дела на этом фронте и действительно старалась наладить отношения с Эмили Радд. А сейчас, благодаря бабушке с дедушкой и их невероятному саду, друг словно с неба упал прямо ей в руки.

– Ты слышала в доме странные звуки? – Гарольд принялся нарезать ингредиенты для салата.

– Иногда. Шаги, музыку, как будто издалека. А вообще это все мое воображение.

– Я тоже слышал музыку, – усмехнулся Гарольд.

– А еще я постоянно чувствую запах табака. И корицы. Будто дедушка стоит прямо за спиной.

Гарольд опустил голову:

– Не сомневаюсь, он всегда будет здесь.

Через стол Чарити могла видеть его голову и задрожавший подбородок. Она протянула руку и положила ему на лоб. Ежик седых волос щекотал ладонь.

– Я очень рада, что ты приехал.

Он погладил ее руку и поднял глаза. Они говорили то, что не высказать словами.

– Спасибо, Пуговка. Ради этого стоило отдать весь мир.

Он отдал весь мир, чтобы приехать? Тут что-то не так.

– У тебя все в порядке, дядя Гарольд?

– Не стоит беспокоиться.

Обманывать он не умел. Фамильная черта.

– Не поделишься?

Он поджал губы:

– Ничего особенного. Я приехал побыть с тобой, а не говорить о делах. И больше об этом ни слова, девочка. Согласна?

– Да, сэр, – отсалютовала Чарити.

Далтон явился свежий и благоухающий, как на свидание. Чарити уже в дверях обратила внимание на его чистые ногти и едва поборола искушение спрятать руки в карманах фартука. Бог смиловался, и она отыскала бабушкину коробочку с рецептами – запыленная, она стояла на книжной полке как будка часового. Рецептов было множество, все записаны бабушкиной рукой.

Придет время, и она их освоит.

Далтон протянул Чарити букет диких цветов, обернутый мокрым бумажным полотенцем. И у нее промелькнула надежда – вдруг он ложно истолковал ее приглашение?.. Нет, не может быть. Его сердце далеко, в другой жизни, с семьей, которой больше нет.

– Какие прекрасные цветы! Спасибо! – Аромат напомнил цветочный магазин в Нью-Йорке, куда Чарити часто забегала по пути домой. При виде множества букетов у нее всегда становилось тепло на душе, несмотря на прохладу неотапливаемого помещения. Она переступала через порог и переносилась из городской толчеи в другое измерение, где рядом с цветущими маргаритками отдыхали феи и эльфы, замышляя новые приключения. Длинные аккуратные ряды лилий, папоротников, гипсофилы в горшках наполняли мир красками и ароматами.

– Не благодарите меня, все цветы из вашего сада. Можно сказать, я их украл.

Чарити взяла глубокую зеленую вазу и наполнила водой из крана.

– Это ваша работа? – спросил Далтон.

Она сдвинула клубнику и поставила букет в центр стола.

– Нет, дедушкина. На дне его личная метка. Большую часть посуды, которую вы здесь видите, сделал он.

Далтон кивнул.

– А я только начинаю. – Чарити чувствовала необходимость объяснить. Она сделала несколько заготовок, но пока не обожгла в печи ни одной, так что законченных предметов не было. – Недавно мне заказали тарелку. Особый заказ.

Гарольд как раз вернулся в кухню.

– Особый заказ? Отлично! – У него загорелись глаза.

– Дядя Гарольд, дедушка оставил мне саквояж с запиской, и в ней сказано, что я должна добавлять одну мерную ложку ингредиента на каждый особый заказ. Ты слышал что-то подобное?

Гарольд отряхнул брюки. Если Чарити не ошибалась, он выглядел слегка смущенным.

– Не припоминаю. – Старик повернулся к Далтону: – А вы, должно быть, садовник.

– Да, сэр, – улыбнулся Далтон. – А вы, должно быть, дядя Гарольд.

– Для вас просто Гарольд. Мы пока не родственники.

Новые знакомые тут же завели разговор о рыбалке, наживках, лодках и погоде. Чарити взирала на них с благоговением. Как легко мужчинам дается общение! Ну почему она не смогла вести такую же легкую и непринужденную беседу с Эмили Радд? Потому что ты безнадежно отсталая и ничего не понимаешь в вещах, которые так любят обсуждать женщины. По правде говоря, она даже не знала, что вообще обсуждают женщины. Кулинарные рецепты? Нет, слишком тривиально. Рестораны?..

Тут она достала из духовки печеную картошку и обожгла палец о фольгу.

– Ой-ой-ой!

И надо же было так заверещать! Мужчины оборвали разговор и бросились к ней. Гарольд схватил ее руку и исследовал ожог.

– Черт возьми! Больно?

Далтон склонился над ее левым плечом, и в кухне вдруг стало очень жарко.

– Я мигом…

– А ты согласна с теорией, что место ожога нужно потереть о волосы? – спросил Гарольд.

Чарити рассмеялась. Она с детства слышала это от бабушки.

– Нет, не согласна.

– Я тоже, – с улыбкой признался Гарольд. – Разве что чувствуешь себя по-дурацки и забываешь про боль.

Далтон вернулся с липким кусочком какого-то растения, не спрашивая разрешения, взял ее руку и выдавил клейкий сок на горящую кожу. Жжение мгновенно утихло.

– Алоэ?

Далтон посмотрел сверху вниз и подмигнул.

Она закатила глаза и выдернула руку.

– Отвечайте! Алоэ?

– Лечит все, что болит. – Далтон переложил картошку на блюдо и отнес в столовую. Люстра над накрытым столом сияла, будто на ней горели настоящие свечи.

Он явно чувствовал себя как дома, и Чарити не могла пожелать лучшего. Как будто они – одна семья. Вот бы все ее гости были такими!

Далтон поставил картошку на стол и повернулся к Чарити. Мягкое свечение люстры отразилось в его глазах. Свет словно дожидался его прихода. Далтон, казалось, менял все, к чему прикасался. Ему очень шла роль распорядителя за столом, и у Чарити сжалось сердце при мысли о том, сколько раз за последний год он обедал в одиночестве. Даже в его осанке сквозило что-то несокрушимое. Только такой гранитный утес мог пережить пронесшийся шторм.

Гарольд подошел к столу.

– Жарёнка остывает.

Чарити хихикнула. Жарёнка. Давно она не слышала этого слова!

Они уселись за стол и разложили по тарелкам рыбу, картошку и зачерствевший хлеб, из которого Чарити собиралась сделать гренки, а клубнику брали руками из большой миски, не обращая внимания на капающий сок. И совсем забыли про салат, который засыхал на кухонном столе.

Наконец Далтон откинулся на спинку стула.

– Бесподобно!

– Бабушкин рецепт. Она в самом деле выиграла с ним конкурс.

– Есть одна проблема… – Далтон осушил до дна стакан воды. – Кое-кто обещал ничего не сжечь.

Чарити поперхнулась. Ведь рыба удалась на славу!

Далтон засмеялся и показал на ее руку.

– А-а, ну да. – Она повернулась к дяде: – Гарольд, давай вернемся к разговору о дедушкином саквояже.

Чарити не зря задавала этот вопрос – Гарольд явно что-то знал. Но он отодвинул тарелку и улыбнулся.

– Дедушка велел добавлять одну мерную ложку специального ингредиента на каждый особый заказ.

– Хорошо. Очень хорошо.

– У тебя есть предположения, что это за ингредиент?

Гарольд сложил руки на животе и откинулся на спинку стула.

– Никаких.

Она собралась было продолжить расспросы, однако Гарольд демонстративно зевнул.

– Слушайте, ребята, я не устал, но убирать со стола что-то не хочу. Так что позвольте откланяться, пошел я спать.

А дядя Гарольд не изменился. Честный до безобразия. Чарити коснулась его руки.

– Я счастлива, что ты приехал. Надеюсь… – Что сказать? Она хотела, чтобы он погостил подольше. – Надеюсь… ты хорошо выспишься.

Он потрепал ее по щеке, голубые глаза увлажнились.

– Спокойной ночи, Пуговка.

Как она рада это услышать!.. Дядя поднимался по лестнице, а сердце Чарити пело. Пуговка. Так называл ее дедушка.

Далтон быстро помог ей убрать со стола, а потом налил две чашки кофе и предложил посидеть в саду. Вечер был тихим, волны цвета индиго неспешно набегали на берег.

– Дядя приехал, и мир для вас изменился, верно?

Чарити не умела делать каменное лицо. Она была как открытая книга.

– Я думала, что больше не увижусь с ним. Даже не знала, где он живет.

Далтон отпил кофе и указал на далекое пятнышко света:

– Видите вон тот бакен?

Чарити прищурилась:

– Да. Когда волны не мешают.

– Так или иначе, он есть. Не бойтесь потерять своего дядю, Чарити. Даже если он уедет, все равно… – Далтон подошел ближе и дотронулся кончиками пальцев до ее груди, там, где сердце. – Все равно он здесь.

– Спасибо, – прошептала Чарити. Тихий плеск волн убаюкивал. Полумесяц заливал океан серебром, делал его выпуклым. Волны вздымались и опускались, берег словно дышал. – Раньше я верила, что остров живой.

Далтон вошел в беседку и сел с краю.

– Да, он живой.

– Нет, я имела в виду живой, дышащий организм, с разумом, с душой, который умеет мечтать. Магическое существо. Место, куда феи из другой реальности прилетают погостить и поиграть.

Далтон молчал, но краешком глаза она видела, что он размышляет – а есть ли в ее словах истина.

– Раньше я верила в магию. – Помимо своей воли она посмотрела на плакучую иву. – Однако потом выяснилось, что магия может разрушать. И однажды я совсем перестала в нее верить.

Далтон напрягся, и Чарити могла только гадать почему. Может быть, она сказала лишнее? Может быть, их дружба еще недостаточно крепка для подобных признаний?

Но тут он заговорил, мягко и ласково:

– По-моему, вы до сих пор верите в магию.

Чарити повернула к нему голову.

– Вы верите в магию, иначе не смогли бы создавать вазы и блюда из комка глины. – Он смотрел не столько на нее, сколько на волны. – Я тоже верю в магию.

Далтон вдруг хлопнул себя по бедрам, выдохнул и быстро вскочил на ноги. Так ведет себя человек, который наговорил лишнего.

– Спокойной ночи, Пуговка.

Она невольно засмеялась.

– Приятно. Так меня называли в детстве.

– Наверное, вот так и нагоняет нас прошлое. И не нам решать, что остается позади, а что следует за нами.

Трава прошелестела под его ногами и стихла. Далтон скрылся за углом. Свет в окнах коттеджа так и не зажегся. Сидя в саду одна, Чарити осознала, что прошлое имеет разрушительную силу. Невероятно разрушительную. Лишь надежда не дает ему разрушить все. И пока мы живем надеждой, мы можем зажигать звезды.

Глава 6. Неудавшееся свидание

К большому огорчению Чарити, дядя Гарольд на следующее утро уехал, обещав, впрочем, скоро вернуться. Он заявил, что дела в Бирмингеме требуют его присутствия, однако Чарити чувствовала, что в его, как и в ее жизни, что-то медленно меняется, что их обоих затягивает в водоворот, из которого можно вырваться, но можно в нем и утонуть.

В последующие дни она занималась особым заказом. Хотя законченная работа доставила ей удовольствие, тарелка выглядела заурядной. Чарити сама не знала, чего она, собственно, ожидала. И все же… Далтон продолжал работать в саду, их дружба продолжала расцветать.

Затем Чарити получила еще пять особых заказов, таких же странных. И в каждый она не забывала добавить мерную ложку специального ингредиента. Местный бизнесмен пожелал именную табличку для офисного стола, молодой человек заказал два бокала для вина – он собирался сделать предложение своей девушке. Керамические бокалы! Не хрустальные, не стекло с рисунком. Глиняные! Или эта парочка помешалась на общении с природой? Пешие прогулки, вылазки в лес… Чарити так и не поняла.

Несколько последних изделий обжигались в печи. Настенные часы показывали четверть седьмого, когда в парадную дверь тихо постучали. Если бы Чарити не проходила через гостиную, ни за что бы не услышала. Она толкнула дверь бедром и обнаружила за порогом маленькую хрупкую женщину. Невозможно было увидеть ее и сразу же не попасть под обаяние добрых серых глаз. С улицы ударил порыв ветра, и Чарити испугалась, не собьет ли он женщину с ног. Впрочем, хотя подол ее простенького желтого платья яростно развевался, тонкие ноги в мужских туфлях на шнурках крепко упирались в пол. Между складками дряблой кожи читались явные черты бурной жизни. Морщинистое лицо напоминало карту со множеством извилистых дорог, полных препятствий и спрятанных сокровищ. Чарити мгновенно влюбилась в нее.

– Вы мисс Бакстер? – Голос женщины был грубоват и в то же время наполнен эмоциями; он звучал, как трепет крыльев бабочки.

– Да, мэм.

Сумочка на локте у женщины покачивалась в такт словам, как маятник.

– Очень приятно. Я живу на вашей улице и решила зайти познакомиться. – Дама приподняла брови и заглянула внутрь дома, мимо хозяйки.

Чарити жестом пригласила войти. Наконец. И куда делись ее хорошие манеры?

– Входите, пожалуйста.

Женщина облизала губы, будто обдумывая приглашение.

– Нет, нет. Не хочу навязываться. – Она наклонилась и прошептала: – Вы внучка Джорджа?

– Да, мэм.

Наклон головы гостьи подсказал Чарити, что сейчас последует кодовая фраза. Добрые глаза теперь смотрели настороженно.

– Меня зовут миссис Горбен. – Она оглянулась, будто кто-то в кустах мог ее подслушивать.

– Рада познакомиться. Чарити.

Женщина сложила руки.

– Ну конечно, это вы. Чарити, вы ведь продолжаете дело вашего дедушки? Я не ошибаюсь? Вы берете, – она снова наклонила голову, – особые заказы.

Чарити удержалась от улыбки и подумала, что посторонний наблюдатель мог бы принять гостью за торговку наркотиками. Такое напускное безразличие имеет обратный эффект. Когда человек начинает озираться, он лишь привлекает внимание окружающих.

– Да. Что вас интересует? Я закончила предыдущий заказ и просто умираю от желания взяться за новый.

Женщина явно обрадовалась. Улыбка поменяла очертания карты дорог на ее лице.

– Блюдо для леденцов. – Она произнесла эти слова и будто заснула на ходу. Лишилась и голоса, и зрения, и только руки сцепились в замок, удерживая сумочку. – Я… – Наступила тишина.

– Мэм?

Миссис Горбен пришла в себя.

– Я ужасно одинока, дорогая моя. – Она преподнесла сей факт сухим, деловым тоном. Чарити могла бы в этом усомниться, если бы не потерянный взгляд минутой раньше. – Мой муж прикован к постели, в доме слишком тихо. А я хочу блюдо для леденцов. Большое, как на Хэллоуин, когда кругом много детей и всем весело. Я ведь прошу не слишком много?

Блюдо для леденцов, это понятно, но при чем тут одиночество?

– Я люблю сидеть на веранде после обеда, а мимо дети идут из школы. На автобус идут. Остановка рядом с вашим домом. На прошлой неделе одна мамочка зашла ко мне переждать дождь. А у меня блюдо для леденцов слишком маленькое. Как вы считаете, это хорошо – угощать леденцами прохожих?

Сердце Чарити забилось сильнее.

– По-моему, просто чудесно. – Она уже настраивалась сделать самое прекрасное блюдо, достойное этой доброй женщины. – Работа займет две недели.

– Так долго?

– К сожалению. Нужно сделать заготовку, высушить, зачистить, потом покрыть глазурью и обжечь. Я постараюсь выполнить ваш заказ как можно быстрее. Вы согласны?

Холодные пальцы обхватили руку Чарити.

– Спасибо. Я зайду через две недели.

Чарити посмотрела ей вслед, затем помчалась наверх и быстро переоделась. Она даже слегка накрасилась, потому что ей предстояло провести вечер в компании сногсшибательной Эмили Радд и ее друзей. Двойное свидание. По идее ничего неприятного. Но Чарити было неприятно.

Предстояло свидание вслепую. Чарити достала легкий свитерок из пакета от «Уайт хаус блэк маркет» и полезла в шкаф искать обувь. Ни один стилист из бутиков Нью-Йорка, где она прожила большую часть жизни, не носился с ней так, как Брэндон из небольшого магазинчика на острове, куда она заскочила несколько дней назад. Брэндон – «зовите меня Брэн!» – водил Чарити по торговому залу и подбирал для нее вещи, не переставая твердить: «У вас такая энергетика!» Шестьсот тридцать один доллар – и она была полностью экипирована, да еще и получила в придачу купон на скидку. Все понравилось, и все подходило к ее энергетике. Брэндон вручил ей свою визитку и добавил, что ему по душе быть персональным консультантом, можно звонить в любое время.

Когда Чарити неслась вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки, вновь раздался стук в дверь. Она замерла, взявшись рукой за голову медведя у основания лестницы. Задняя дверь. Почему-то это вызвало у нее улыбку. Только Далтон приходил к ней со стороны сада.

– Заходи! – прокричала она, размахивая черными босоножками. В другой руке была пустая кожаная сумочка, меньше, чем у Эмили, но стильная и подходящая к ее энергетике. Безусловно, даже киношная чудо-женщина позавидовала бы такому щиту.

Далтон вытирал лицо полотенцем. Он несколько часов усердно трудился в саду, и от него пахло потом. Чарити остановилась напротив кухни, Далтон разглядел ее из-под полотенца. Он не сказал ни слова, но ярко-голубые глаза расширились.

Ей вдруг стало жарко. Щупальца страха поднялись к лицу и заставили покраснеть.

– Что такое? – просипела она. Уж если Далтон, которого она знала, пялится на нее как на инопланетянку, то будущий кавалер может и вовсе сбежать.

Далтон сглотнул, закрыл рот и перевел взгляд на ее босые ноги.

– Я еще не видел тебя такой нарядной.

Чарити попыталась сосредоточиться на его словах. Вроде не шокирован. Она нагнулась и поставила босоножки на прохладный мраморный пол. Теперь бы еще всунуть в них ноги.

– Иду на встречу с Эмили Радд.

Далтон медленно приподнял брови и заулыбался.

Чарити обиженно встрепенулась.

– Ничего подобного! Двойное свидание. Она подыскала мне пару. – Чарити взялась грызть ноготь. – У меня с общением… не очень.

Далтон подошел ближе, взял ее руку и начал рассматривать пальцы.

– Смотри маникюр не испорти.

У нее под ногтями осталась глина.

Далтон подвел Чарити к раковине, включил воду, проверил температуру и начал отмывать грязь. Из помещения словно выкачали кислород. Чарити отвела глаза, стараясь не видеть этой картины – раковина, струя прохладной воды, руки Далтона, оттирающие ее пальцы… В оконном стекле отражалось его сосредоточенное лицо. Вот он потянулся за мылом, мышцы плеча напряглись. Прихватил щеточку для ногтей, которой Чарити почти не пользовалась, и как заправский профессионал принялся обрабатывать ее ногти.

– Я не слишком усердствую?

Их лица разделяла длинная прядь волос. Чарити попыталась разглядеть отражение Далтона, но оно расплывалось в тусклом свете.

– Нет. – Прохладные ручейки омывали ее ладони и запястья. Чарити сама наполнилась свежестью и словно ожила.

Когда Далтон показывал ей растения, которые приобрел для сада, при свете солнца от центра радужки его глаз разбегались зеленые лучи. На кухне, под светильником, краски смягчились, и глаза стали теплее. Они вызывали доверие. Исчезла разлитая в них печаль. А если не исчезла, то по крайней мере затаилась.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей жене?

Он моргнул, но не отвел взгляда.

– Может быть… Ну что, теперь вечер пройдет на ура. Твоему кавалеру не придется гадать, что у тебя под ногтями.

– Пожалуй, – постаралась улыбнуться Чарити.

Далтон выключил воду и протянул полотенце.

– Выглядишь что надо. А теперь сделай глубокий вдох… Приятно повеселиться!

Она сделала вдох и задержала дыхание, пока перед глазами не заплясали черные точки.

Далтон сменил тему:

– Я закончил работать с правой частью сада, осталось на дорожках кое-где плитку заменить. Перенес инструмент на веранду – не хочется тащить обратно в сарай, а ночью может дождь пойти. Ты не против, если я вечером еще кое-что туда занесу?

– Да пожалуйста, – пожала она плечами. Чарити привыкла, что Далтон проходит через веранду, когда ему надо. Он никогда не совал нос в гончарную мастерскую и сам варил кофе. Золото, а не человек! – Я не буду запирать дверь.

– Так нельзя, – нахмурился он.

Чарити бросила полотенце на стол.

– Ничего страшного. Я вообще частенько забываю веранду закрыть.

Далтон потер лоб.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить.

Что-то было в его взгляде… что-то собственническое. Так ведут себя люди, которые привыкли все держать под контролем. Но это же Далтон, и пусть она знает его не очень хорошо, властные замашки явно не в его духе. Однако…

– Ты хотел со мной поговорить о моей незапертой веранде?

– Ничего страшного, если кухонная дверь закрыта. Но беда в том, что ты и кухонную дверь не запираешь. Дважды оставила ее открытой.

Страх пробрал Чарити до костей. Новый свитер вдруг сделался кусачим.

– А почему это тебя волнует? – Внезапно возникшее чувство незащищенности заставляло оценивать каждое движение Далтона, когда он подошел на шаг ближе. Его глаза отражали электрический свет, и она увидела в них нечто неожиданное: тревогу.

– Чарити, ты живешь одна. – Он обвел рукой вокруг. – В огромном доме.

Да, но это дом ее детства, и уж чего-чего, а страха она здесь не чувствовала.

– На острове нет преступности.

– Преступность есть везде. – На скулах Далтона заиграли желваки.

По какой-то абсурдной причине эта фраза и выражение его лица ее успокоили, нервозность исчезла и уступила место любопытству.

– А ты не очень-то доверяешь людям, да?

– Люди бывают всякие. Может быть, как раз ты слишком доверчива.

Чарити попыталась улыбнуться:

– Наверное. Вот тебя впустила.

Шутка застала Далтона врасплох. Он еле заметно усмехнулся:

– Что и требовалось доказать.

Она достала из ящика связку запасных ключей и сняла один ключ с кольца. Проверила, подходит ли к замку, и протянула Далтону.

– Вот ключ от кухонной двери – на случай если тебе что-то понадобится. А веранду я оставлю открытой. И с этого дня обещаю всегда запираться.

Чарити сама не поняла, почему решила дать ему ключ. Но Далтон беспокоился о ней, и это было приятно.

* * *

Далтон не сказал, что видел, как кто-то крался вокруг дома. Это случилось после отъезда дяди Гарольда и повторилось несколько раз, поздно ночью. Тень проскользнула к дому с пляжа и исчезла. Далтон обогнул дом. Никого. На следующий день он поискал следы и ничего не обнаружил. Неужели подвело воображение?

Эмили Радд заехала за Чарити на красном спорткаре, стоившем, наверное, больше, чем весь коттедж Барлоу. Вечер выдался безветренным; Далтон засиделся за томиком Хемингуэя и закончил читать уже за полночь. За окном прибой плескался о берег. Хлопнула дверца машины, послышался женский смех. Далтон выглянул в окно и увидел незнакомый автомобиль. Давно пора было спать, но он хотел убедиться, что с Чарити все в порядке. И не зря. Снова послышался ее смех, и в круге света от веранды возникли два силуэта: Чарити и какого-то парня. Почему она так спотыкается?

Далтон накинул рубашку и выскочил из коттеджа. Пробежав напрямик через веранду, отпер дверь кухни и оказался у парадного входа как раз в тот момент, когда в холл ввалилась Чарити вместе со смуглокожим хлыщом.

– Привет! – произнес Далтон.

Верзила сердито уставился на него, по-хозяйски обнимая Чарити. Далтон выставил перед ним руку, не пропуская дальше.

– Я Далтон.

Верзила неохотно кивнул. Чарити оперлась о косяк.

– Это мой…

– Брат, – закончил Далтон вместо нее и так приветливо улыбнулся, что парень слегка отпрянул.

Чарити хихикнула.

– Ну что, сестренка, выпила лишнего? – грозно спросил Далтон.

Она смахнула волосы с лица.

– Всего пару бокалов вина.

– А может, пару бутылок? – Далтон взял ее за руку и переадресовал вопрос кавалеру, который тут же поскучнел и явно распростился с планами на ночь. – Дальше мы сами. Очень любезно с твоей стороны, что проводил ее до дома. – Мужчины обычно способны верно оценить возможности соперника, а такие, как этот, поджимают хвост, стоит лишь намекнуть. Далтон не часто полагался на грубую силу, но при необходимости мог показать даже гризли, на что способен. И если хлыщ в темном костюме надумает сунуться в дом, ему придется пересчитать ступеньки на входе. – Спокойной ночи.

Осклабившись напоследок, парень ретировался, на полпути к машине крикнув:

– Я позвоню!

Чарити помахала рукой, но он только припустил быстрее.

– Я вообще почти не пью. – Она повернулась к Далтону и повисла у него на плече.

– То-то на ногах не стоишь.

– Я нервничала, – громко прошептала Чарити прямо ему в ухо. От нее пахло вином и еще чем-то сладким.

– Тебе нужно выпить кофе.

Далтон повел ее на кухню. Посреди столовой Чарити вдруг резко остановилась.

– А дядя Гарольд тебе рассказывал, как мы здесь танцевали? Вот и стол передвинули. – Она протянула руку в направлении стола. – Бабушка с дедушкой любили танцевать. Их дядя Гарольд учил. – Хотя Чарити не нравилась Далтону в таком состоянии – глаза стеклянные, язык заплетается, – он понимал, что воспоминаниям легче пробиться сквозь толщу лет при помощи алкогольной смазки. – Я скучаю по бабушке и дедушке. Это глупо для взрослой женщины?

– Нет. – Он тоже скучал по Мелинде и Кисси, и порой больше всего по ощущениям, по звукам и запахам. Проходя мимо детской площадки по пути домой с работы, слышал девчоночий смех, так похожий на смех его дочери, и искал ее глазами. Но не находил.

Чарити положила руки на стол.

– Ты когда-нибудь хотел снова стать ребенком?

Все, что он хотел, – это унять боль. Усмирить демонов.

– Быть ребенком проще. Хотел бы я перенестись в то время, где было проще?.. – Его руки задрожали. – Да. Хотел бы. Каждый день.

– Далтон? – Чарити посмотрела ему в лицо.

У него защипало в носу. Во взгляде Чарити было столько искренности и чистоты…

– Разве от этого становится легче?

У него сжалось горло.

– Разве боль стихает?

За прошедший год Далтон научился сглатывать слезы. Подавлять эмоции. Однако стоящая перед ним странная женщина видела его насквозь и нахмурилась – он отвечал обманом на ее искренность. А он стискивал зубы, прятался за свою выдержку. Так что оставалось одно. Далтон сделал вдох и с шумом выдохнул. И тогда проступила первая слезинка. Скатилась по щеке, добежала до подбородка.

За первой слезой последовала вторая, затем третья. Как ни странно, даже эти капли принесли облегчение. Далтон и Чарити стояли лицом к лицу в столовой, где когда-то, в далеком детстве Чарити, танцевали, где жизнь полнилась любовью и радостью. Чарити тоже несчастна, догадался Далтон, может быть, не меньше, чем он. И он не стал вытирать слезы, а они все текли и текли. Дыхание успокоилось, сердцебиение прекратилось, но он продолжал плакать в полную силу и этого не стыдился.

Было так тихо, что Далтон и Чарити слышали только свое дыхание. Вдохи и выдохи. Но что-то другое, невыразимое было разлито в воздухе, наполненное вкусом безнадежности – но и чем-то новым. Освежающим, несущим надежду. Далтон был в трауре больше года. Теперь ему дали шанс выплакать свое горе. И он увидел разницу. Скорбь о навеки утраченной любви – и понимание того, что жизнь продолжается.

Прошло несколько минут. Наконец Чарити улыбнулась, и Далтон ответил ей улыбкой.

– Тебе надо прилечь.

– Я засыпаю, – зевнула она.

Он вновь почувствовал запах алкоголя и вспомнил, насколько она пьяна.

– Я запру парадную дверь.

– Ты прямо как старший брат. – Она двинулась к перилам и оперлась о голову медведя. – Кругом туман.

Далтон оценил высоту лестницы.

– Прости, но я провожу тебя наверх.

– Проводи. – Чарити вновь повисла у него на плече. – Только не разбуди привидение.

– Что за привидение? – Он сам чуть не споткнулся.

– Тс-с. Оно живет в мансарде. Я слышу его шаги. Иногда музыку. И перестань смотреть на меня как на ненормальную, дядя Гарольд тоже слышал.

У Далтона забилось сердце, но он заставил себя успокоиться. О чем еще людям говорить, как не о футболе, музыке и привидениях в мансарде? Это же нормально. Однако волосы у него на затылке зашевелились; надо при первой же возможности проверить мансарду.

На втором этаже он еще не был. Французские двери, ведущие в большую спальню, не уступали по массивности двум деревянным стенам. Далтон завел Чарити внутрь, посмотрел, как она двинулась дальше, заложив всего два виража, и направился назад. Однако из примыкающей к спальне ванной раздался голос:

– Не уходи!

Ну вот, не успел сбежать… Далтон прикрыл глаза и покачал головой. Зашумела вода. Потом что-то со звоном упало на пол.

– Чарити! Ты как там?

– Я чистила зубы и кое-что уронила. Во рту прямо уксус. И воду пролила на новые брюки.

Далтон присел на край кровати. Когда Чарити вошла, он встал и в ужасе отвернулся. Она была в длинной футболке, а под футболкой только ноги.

– Я в трусиках, – хихикнула она.

Уже легче. Но как его угораздило записаться в няньки к пьяной в дым соседке?

Чарити двинулась к кровати, стянула одеяло и, прежде чем нырнуть под него, посмотрела на Далтона:

– Ты останешься со мной? На немножко?

У него мороз пробежал по коже, в голове завертелись все извинения, которые только пришли на ум. Далтон не знал, какое выбрать. Он мог бы найти тридцать причин, по которым не мог – или не хотел – остаться с ней сейчас хотя бы на минуту.

Он не ответил, и Чарити вздохнула.

– Все нормально, не надо было спрашивать… – Она посмотрела в сторону балкона, выходящего на ночной океан. – Большую часть жизни я провела в той или иной степени одна. Ты знаешь людей, которым нравятся прикосновения другого человека? Никогда не понимала такого. И в то же самое время я им завидую. В детстве я сама себя держала за руку, переходя улицу, потому что мама никогда этого не делала.

Что-то в его сердце надорвалось от жалости к Чарити. Далтон всегда был любим. Сначала его любили родители, потом Мелинда и Кисси. А сейчас он старается подавить эмоции – когда Чарити ищет те самые чувства, надеется найти и понять их. Она разве что в первые одиннадцать лет своей жизни видела любовь, когда гостила у бабушки и дедушки.

Далтон протянул руку и погладил волосы девушки. Он сам не понимал, как осмелился. Шелковистые пряди были мягкие и все же сильные. Как и сама Чарити.

– С удовольствием останусь. Ненадолго.

Чарити скользнула под одеяло, под футболкой мелькнули ярко-розовые трусики. Далтон смотрел в сторону, пока она не укрылась по горло. Чарити подвинулась, оставляя место. Он уже разулся и теперь вытянулся поверх одеяла. Она будто не заметила. Или заметила после, уже повернувшись к нему лицом и подложив ладонь под щеку.

Ангел – огромные темные глаза, длинные темные волосы, разметавшиеся по белой наволочке.

Далтон хотел что-то сказать, но Чарити его опередила:

– Гончар из меня так себе. Приехала сюда, работаю на дедушкином круге, его инструментами, обжигаю посуду в его печи… Наверное, сумею научиться.

– Уверена?

– Я должна. У меня шесть особых заказов, и миссис Паркер, когда пришла за тарелкой, была просто в восторге. Это очень приятно.

Ее слова вызывали движение воздуха, и Далтону казалось, что по щекам водят мягкой щеткой.

– А над чем еще ты работаешь?

– Именная табличка для офисного стола, комплект бокалов…

– Для вина? Боже мой, надеюсь, тебя не тянет их опробовать?

Она захихикала.

– Я правда не пью.

– Все пьяницы так говорят. – По лицу Чарити пробежали недовольные морщинки, и Далтон положил руку на ее плечо. Впрочем, не стоило его руке заходить так далеко. – Я просто дразню тебя. Не обиделась?

– Я нервничала. А когда я нервничаю, я не ем.

Кончики волос щекотали его шею. Вот это уж совсем некстати.

– Так ты не ела с завтрака?

– Со вчерашнего дня.

Далтон нахмурился.

Чарити повела плечом, и одеяло между ними натянулось.

– Когда я работаю, не замечаю времени.

– Так нельзя. Вредно для здоровья.

– И потому я окосела после двух или трех бокалов мерло.

Ее веки заметно потяжелели.

– Обещаю лучше питаться, – выдохнула она. – И запирать двери. Черт возьми, ты правда как старший брат.

– Повернись, – скомандовал Далтон. Чарити на секунду распахнула глаза, однако подчинилась без лишних вопросов. Перекатилась, устроилась поудобнее и затихла. Тогда он подложил руку ей под голову, придвинулся ближе и вытянулся вдоль ее тела, так что между ними ничего не осталось, кроме одежды и одеяла.

Прошло несколько секунд, прежде чем Чарити выпустила воздух из легких.

– Далтон, – прошептала она, – ты поговоришь со мной?

Конечно. Чем еще заниматься двоим в постели?

– Мою жену звали Мелинда. Мы познакомились в старших классах. Она была в группе поддержки, а я чуть ли не с рождения играл в футбол. Волосы цвета солнца, а душа… могу поклясться, в душе не обошлось без луны и звезд. Я влюбился с первого взгляда. Увидел новенькую, споткнулся и кубарем полетел по полю. Она засмеялась, но подбежала узнать, не ушибся ли я. Дочь банкира. Обожала кататься на лыжах, мечтала съездить в Европу. И мы запланировали поездку на нашу пятнадцатую годовщину. Копили деньги. Собирались провести там месяц. А в последние две недели к нам должны были присоединиться ее родные и привезти с собой Кисси.

Далтон продолжал гладить волосы Чарити и говорить. И даже когда понял по дыханию, что Чарити заснула, не перестал говорить. Он больше не плакал, просто рассказывал о Мелинде все подряд, начиная с ее любимой пиццы и кончая беспричинным страхом перед пауками. И это помогало. Пустота в сердце заполнялась воспоминаниями быстрее, чем тоской. Далтон как будто восстанавливал справедливость по отношению к жене. Он очень давно не рассказывал о ее жизни. В родном городе все люди спрашивали именно о ее смерти, и в конце концов он сдался. Говорил какие-то банальности, и не всегда ответы соответствовали вопросам. Однако сегодня ночью Далтон вернул Мелинде то, что она заслуживала.

Завтра он поблагодарит Чарити за это. Только сначала отругает за излишнюю доверчивость к посторонним.

* * *

Чарити проснулась с жуткой головной болью, но с улыбкой на лице. Пахло беконом и свежесваренным кофе. Она села на кровати, пытаясь прийти в себя, и рассеянно смотрела перед собой, будто не узнавала своей спальни.

Наконец обрывки прошедшей ночи соединились вместе. Далтон. Он был на постели, рядом с ней. А теперь внизу, на кухне, готовит завтрак.

Она вскочила с кровати и стрелой понеслась по лестнице, отказываясь сожалеть о произошедшем. Наверное, именно так было нужно.

Далтон стоял у плиты и напевал.

– Спорим, ты умираешь с голоду? – Он обернулся и мельком взглянул на нее, как будто учуял. Хотя Чарити вошла беззвучно.

Она присела на барную стойку. Все слова вдруг улетучились из головы.

Далтон упер руки в боки.

– Не переживай. Ничего не случилось. Тебе повезло, что я оказался рядом, а то, глядишь, и было бы о чем сожалеть. Торчало бы здесь сейчас это жалкое подобие мужчины…

Чарити принялась грызть ноготь. Не хотелось говорить, что тот парень постоянно пододвигал бокалы с вином. Конечно, нельзя сказать, что она сама не виновата. Не вливал же он алкоголь ей в горло!

– Может, просто забудем об этой ночи?

Искра промелькнула в глазах Далтона, как будто предложение его огорчило. И тут Чарити вспомнила. Он рассказывал о своей жене. И этот рассказ перенес Чарити в волшебный мир, наполненный красотой и настоящими чувствами. А Далтон смог выпустить наружу переживания… Исключительное событие для них обоих.

– Далтон, я действительно рада, что ты был вчера со мной.

– Я тоже. – На этот раз он не обернулся.

Часы, проведенные на солнце, сделали его кожу бронзовой. А кухонной лопаточкой он орудовал просто виртуозно!.. Да, жизнь обошлась с ним несправедливо.

Чарити не заслужила такого друга, как он.

* * *

Спустя несколько недель Чарити задумалась – а нет ли у ее соседа скрытых мотивов? Может быть, он не просто так наслаждался ее обществом ленивым субботним утром, когда работа может подождать, а над заливом восходит солнце? После того крайне неудачного свидания Далтон каждую субботу заскакивал к ней ни свет ни заря. Только по субботам. И устраивал королевский завтрак. Признав существование скрытых мотивов, Чарити пришла к выводу: он хотел убедиться, что она хотя бы раз в неделю нормально поест… учитывая ее привычку схватывать со стола по кусочку того и этого, вместо того чтобы готовить полный обед. Впрочем, вот-вот приедет дядя Гарольд, и она снова займется кухней. Дядя планировал вернуться через неделю, однако неделя растянулась на две, а затем и на три.

Во время очередного завтрака Чарити поведала Далтону о милой старой даме и блюде для леденцов, которое та заказала неделей ранее.

– Она живет через квартал на противоположной стороне. – Чарити сгребла остатки омлета в кучку и подцепила вилкой. – Я до вчерашнего дня и не знала. А тут вижу, школьный автобус мимо едет. И сразу вспомнила о ней, как она переживала по поводу блюда. Когда автобус проехал, смотрю, на одной из веранд кучка родителей собралась.

– И это был ее дом? – Далтон поднял глаза от тарелки, ухватил очередную булочку – он сам их испек накануне – и намазал масло на обе половинки.

– Ее, – кивнула Чарити, отказавшись от предложенной половинки булочки.

– Знаешь, а ведь теперь она не так одинока. Кстати, когда ты последний раз выходила в город?

– Э-э… А какое сегодня число?

Он приподнял брови.

– Ты спрашиваешь? Значит, слишком долго просидела дома. Все, сегодня идем проветриться.

Чарити пожала плечами в знак согласия. Вообще-то она любила прогуляться до центра. Ей нравилась главная улица небольшого городка, нравились булыжные мостовые и фонарные столбы, кресла-качалки у входа в магазин «Трофеи со дна моря» и разноцветные пляжные зонтики, выставленные на продажу в парикмахерской.

Но как только они собрались выходить, раздался звонок. Чарити с сожалением уставилась на висевший на стене телефон. Мама. Она поняла это, еще не сняв трубку допотопного аппарата, который не имел нескольких рингтонов для разных абонентов. Даже телефонная линия гудела от негодования и выплескивала его в комнату. Чарити осторожно взяла трубку.

– Алло!

– Чарити? – Голос матери был отрывистым и неприятным.

– Здравствуй, мама. Как дела?

– Серьезно? Больше ничего не хочешь сказать? – Тяжелый вздох – спасибо Бродвею! – прошелестел по линии. – Я-то в порядке. А вот как твои дела?

– Хорошо. – Не выходи за грань, напомнила себе Чарити. Когда Эллен Мари заводится, нельзя выходить за грань. Иначе все. Считай, попала под асфальтовый каток.

– Ну что же, любезностями обменялись. Теперь объясни: почему твой магазин гончарных изделий закрыт?

Так вот почему мама позвонила!.. Чарити проглотила застрявшую в горле обиду.

– Извини. Я должна была позвонить.

– Да. Должна была. Я подключаю свои связи, использую последнюю возможность сделать хоть какую-то рекламу в прессе твоему магазинчику, а ты что творишь?

Чарити прикрыла глаза.

– Мне позвонила Вероника. Она планировала купить какую-нибудь милую штучку, выкроила целый час. А ты из благодарности закрыла двери и даже не побеспокоилась мне сообщить.

Связи в газетном мире. Мама недовольна, что дочь ликвидировала бизнес без ее ведома.

– Прости. Когда я услышала о смерти дедушки…

– Чарити, я тебя умоляю! Перестань строить из себя убитую горем внучку. Ты не виделась с ним три года!

Чарити закусила губу. Да, слова разили как кинжалы, но мама отчасти права.

Далтон направился к выходу, и Чарити, прикрыв трубку ладонью, проговорила:

– Не уходи. Всего одна минута. – Это она знала точно. Как бы ни была мать сердита, разговаривать с ней долго она не станет.

Далтон кивнул, но отвернулся, не желая подслушивать.

– С кем ты там говоришь? Когда вернешься домой?

Домой? С недавних пор ее дом здесь.

– Ты меня слушаешь, Чарити Монро? Когда вернешься в Нью-Йорк?

Как ответить? У нее пока еще есть квартира. Однако магазин закрыт, бизнеса в Нью-Йорке нет. Ее бизнес здесь. Здесь живут миссис Горбен, миссис Паркер и другие, им нужны блюда для леденцов и тарелки модного цвета тауп. Особые заказы для жителей острова – вот ее бизнес.

– Я не вернусь, мама. Я переехала сюда. Навсегда. Я люблю остров и уже начала свой бизнес здесь.

Телефонная линия чуть не оборвалась от смеха.

– Ты и полгода там не выдержишь! Твое место в Нью-Йорке, а не на флоридском островке.

Чарити поймала взгляд Далтона. Он улыбался, и она приободрилась.

– Мама, по-моему, ты не права. Это твое место в Нью-Йорке. А я – другое дело. Я всегда любила остров и этот дом.

В ответ донеслось нечто немыслимое:

– Ты серьезно? А как же ива? Ты помнишь, что мне тогда сказала? Что не хочешь больше ее видеть. Она по-прежнему растет в саду? И ты подрезаешь ветви?

Наверное, Чарити побледнела, потому что Далтон – на нем тоже лица не было от тревоги – подошел и встал рядом. Положил руку ей на поясницу – подхватить, если вдруг начнет падать.

Его прикосновение придало ей сил.

– Я не могу больше говорить, мама. Надо идти, у меня дела. Я тебя люблю. Но остаюсь на острове. Пока.

Молчание эхом отражалось от стен, словно пыталось стереть мамины слова. Далтон осторожно помассировал ей спину и прошептал:

– Можем пойти в город в другой раз.

– Ни за что. – Чарити вскинула голову. – Хочу мороженое. Хочу на фермерский рынок. Хочу прогуляться до пристани и купить свежей рыбы на обед. Хочу ланч в бистро, на воздухе.

У Далтона отвисла челюсть.

– Ты как себя чувствуешь?

Чарити на миг задумалась. Для большинства людей достаточно стандартного «я в порядке». Но не для Далтона.

– У нас сложные отношения. И я знаю, на что она способна.

Далтон не произнес ни слова. Только ладонь на спине слегка потяжелела в знак одобрения.

– Она способна на лучшее. И эти крошечные яркие вспышки доброты дают мне надежду.

– Ты хорошая дочь, Чарити.

Она опустила голову.

– Я дура. Но я не готова отступиться от нее. Она моя мама. И пока не объявился Гарольд, у меня никого кроме нее не было.

Далтон отступил на шаг.

– Итак, решено: пристань, ланч, фермерский рынок. Все, что хочет леди…

Они вышли за дверь. Высоко над головой сияло солнце. Дул соленый бриз. Где-то за домом покачивала ветвями ива. Лучше о ней не думать. Если иву не трогать, то и она никому не причинит зла, вновь и вновь твердила себе Чарити. И это напоминание было необходимо, потому что внутренний голос тихо нашептывал ей, что в скором времени дерево может снова разрушить ее мир.

Глава 7. Привидение

Если вообразить сувенир в виде стеклянного шара с «падающим снегом» внутри, наполненный зданиями с причудливой архитектурой, добавить туда песок, рыбачьи лодки, пальмы и магазинчики с манящими вывесками, а потом взять да и разбить этот шар, – получится не что иное, как деловой центр острова Газовых фонарей.

Дом типичной флоридской постройки с плоской крышей, превращенный в клинику мануальной терапии, соседствовал с магазином «Трофеи со дна моря», а кафе-мороженое – с «Рыболовными снастями» некоей Бесси. Все улицы сходились к торговому центру, высоченные окна которого смотрели на Дворец учредителей – массивное здание из темного старого дерева. Любые общественные мероприятия на острове Газовых фонарей проводились именно там.

Чарити с радостью приняла предложение Далтона пройтись. От дома до центра шесть кварталов, за время прогулки горькое послевкусие разговора с матерью должно исчезнуть. Чарити и Далтон шли рука об руку. Далеко впереди, за фермерским рынком с его сверкающими тентами, горизонт и береговая линия пересекались под прямым углом, словно приглашая каждого путника остановиться, полюбоваться видом, а затем ринуться по торговым точкам и сорить, сорить, сорить деньгами.

Едва они ступили на зеленую пешеходную дорожку под навесом, как в руки Чарити кто-то сунул белый буклетик. Она прочитала заголовок «Спасем Дворец учредителей!» и обернулась, но поняла, кто эта женщина, лишь благодаря помаде мандаринового оттенка.

– Миссис Паркер?

Тарелка модного цвета тауп! Первый особый заказ!

– Чарити, дорогая! Я совсем закрутилась, сразу не дошло, что это вы!

Чарити и охнуть не успела, как женщина схватила ее за плечи и обняла так, что кости хрустнули. Пачку буклетов зажало между ними обеими.

Миссис Паркер закрасила седые прядки и сделала стильную короткую стрижку, которая зрительно увеличила на лице ее маленькие глаза.

– Ну, как я вам? Нэнси из салона постаралась. Она просто чудо!

Чарити передала буклет Далтону.

– Это вы просто чудо, миссис Паркер. – Женщина выглядела фунтов на сорок легче и лет на пятнадцать моложе. Как такое возможно?

Миссис Паркер уперла руки в боки и повиляла бедрами.

– Спасибо, милая. Я будто заново родилась. Стала классная, сексапильная, рыбаки передо мной на цыпочках ходят. – Она перевела взгляд на Далтона и протянула ему руку.

Он с готовностью пожал ее. Миссис Паркер тут же и его заключила в железные объятия.

– А вы, должно быть, Далтон Рейнольдс. Мы до сих пор не знакомы. Я Глория Паркер, с недавнего времени люди зовут меня Славная Глория.

Чарити стояла потрясенная.

Славная Глория, явно удовлетворенная разыгранной сценой, нахмурилась и вновь переключила внимание на скомканные бумаги.

– У нас проблема. Вернее, настоящее бедствие. – Она трагично приподняла брови, однако не сумела полностью сдержать улыбку и скрыть хорошее настроение. – Дворец учредителей.

Далтон и Чарити молчали. Рука Славной Глории легла Чарити на плечо, как бетонная глыба.

– Здание требует серьезного ремонта. Если мы не соберем быстро деньги, придется искать новое место для проведения бала в честь Дня учредителей. Как вы знаете, его проводят в сентябре.

Далтон полез в карман, достал несколько купюр и протянул Глории. Она тут же спрятала их в разрез блузки.

– Доброе дело, молодой человек.

Деньги исчезли между бюстгальтером и пышной грудью, и Далтон поспешно отвел глаза, чтобы ненароком не заглянуть в открытое жерло.

Глорию кто-то окликнул, и Чарити повернулась к Далтону. Его лицо пошло пятнами.

– Ты покраснел?

– А как ты думаешь? Она взяла деньги и засунула в бюстгальтер.

Чарити хихикнула.

– Я видела. Знаешь, неподалеку на пляже есть павильон, и там повесили объявление, что не принимают деньги из носков и лифчиков.

Далтон поморщился.

– А тебя что шокировало, когда мы ее встретили?

Чарити посмотрела вдоль улицы. Глория Паркер уже обрабатывала новую жертву.

– Она изменилась до неузнаваемости. Сбросила вес. Я даже подумала – не заболела ли. Она выглядит такой…

– Энергичной?

– Да. Энергичной. И стройной.

– Но ведь с вашей последней встречи прошло несколько недель?

– Этого недостаточно, чтобы сбросить так много.

Далтон сунул руки в карманы джинсов.

– Ну, не знаю. Я слышал о женщине, которая похудела на двести фунтов всего за пару часов.

Чарити закатила глаза:

– Ладно, сдаюсь. Как она так сумела?

– Развелась с мужем.

Чарити рассмеялась. Налетел бриз, подхватил ее волосы и разметал во все стороны.

– Ну что, куда идем сначала? – спросил Далтон. Она наморщила лоб, будто решала сложную задачу. – Вопрос-то вроде не сложный.

Чарити не то чтобы не имела своего мнения; наоборот, она точно знала, чего хочет. Но когда дело касалось не ее одной, она всегда оставляла право выбора другому человеку.

– А как ты считаешь? Ланч, магазины или фермерский рынок?

Далтон посмотрел ей прямо в глаза:

– Я же сказал – тебе решать.

А почему бы и нет?

– Фермерский рынок, затем на пристань, к пирсу, а потом ланч.

Не спрашивая Далтона, устроит ли его такой маршрут, Чарити повернулась на каблуках и зашагала в конец улицы, где виднелись белые палатки и рисованные вывески фермерского рынка.

Впереди показался «Универсальный магазин Олдо» – как и в старину, там торговали чем угодно, в том числе продуктами. Сегодня здесь царила суета – местные жители опустошали рынок и оставляли покупки на хранение у Олдо. Навстречу протискивалась женщина с коробкой в руках, Далтон придержал ей дверь.

– Спасибо, – улыбнулась она.

Чарити заглянула внутрь. Вдоль стены рядами стояло множество коробок, каждая была подписана ярко-синим маркером.

– Надо поспешить, пока все не размели. Хорошо, что Олдо разрешает людям оставлять на время свои покупки.

Далтон почесал нос:

– Да. Я где-то слышал, так повелось с тех времен, когда все по субботам собирались в центре.

Поток местных жителей и туристов – последних легко было отличить по одежде – не иссякал. Люди кружили по городу, и никто никуда не торопился.

– Я бы сказала, и сейчас мало что изменилось.

– Верно. Но все же разница есть. Тогда люди специально одевались по случаю выхода в город. Это считалось важным событием.

– А ты много знаешь, – подмигнула Чарити.

– Прочитал пару книг об истории острова. Я вообще много читаю.

– Так вот чем ты занят, когда не воруешь цветы из моего сада и не сидишь на камнях, любуясь морем!

Далтон резко остановился:

– Цветы я украл всего раз, и то не считается, потому они предназначались тебе. А вот что за камни, я не понял?

– Рядом с ивой. Я там тебя видела раза три, поздно ночью.

Далтон взял ее под локоть:

– Чарити, я никогда не сидел под ивой.

Последний раз это случилось несколько дней назад. Чарити мысленно вернулась к тому вечеру, когда она допоздна заработалась на веранде, выглянула в окно и различила вдалеке силуэт – она приняла его за Далтона, – который приблизился к иве со стороны пляжа.

Далтон крепче сжал ее руку.

– Чарити, ты запираешь дверь на ночь?

– Конечно.

Вопрос Далтона прозвучал неожиданно резко. Неужели это так важно?

– А как твое привидение? Что-нибудь слышишь?

– Звуки шагов, очень отдаленные, будто воображаемые. И еще музыка. Все время музыка, еле слышная… – Чарити покачала головой.

– Звук разносится по воде. Я сомневаюсь, что источник где-то далеко, разве что ты оставляешь окна открытыми. И что бы это ни было, мне оно не нравится.

А Чарити и не обращала внимания на звуки – далекие, ненавязчивые и почти успокаивающие. Словно где-то наверху дедушка. Сейчас она поднимет голову, а он сойдет по лестнице и поцелует ее.

– Теперь я просто обязан разузнать, что творится вокруг дома по ночам.

Чарити могла бы поспорить, но Далтон тот еще упрямец, зря только время тратить. Нравится ей или нет, он поступит по-своему.

– Смотри, манго! – Она схватила его за руку и потащила к ближайшей палатке.

* * *

Забавно наблюдать, признался себе Далтон, как Чарити прочесывает рынок, ряд за рядом. Сначала им понадобился небольшой пакет, потом сумка под продукты, потом доверху наполненная, прочная коробка. Коробку они оставили у Олдо, а сами отправились к пирсу посмотреть на рыбаков и съесть поздний ланч.

– Похоже, парень был готов отдать тебе в обмен все свои запасы манго, – сказал Далтон Чарити, не сомневаясь, что она клюнет на всякую лапшу, которую он навесит ей на уши. День удался, и в этом его заслуга. Зато теперь возникла проблема. Он несколько переусердствовал с заботой. Ему-то полезно вырваться из тесной норы, однако следовало проявлять осторожность. Не такой мужчина ей нужен. Он, Далтон, был – и останется в обозримом будущем – эмоционально недоступен. Вероятно, надо найти для Чарити пару, и тогда они смогут остаться просто друзьями.

Возможность представилась сама собой, когда Далтон вернулся к палатке с манго, а Чарити разглядывала солнечные очки и бижутерию ручной работы.

– Чарити, ты слышишь меня?

Она буквально оторваться не могла от ожерелья из акульих зубов у последнего прилавка, даже поднесла к глазам.

– Смотри, какое необычное!.. А что за парень? У которого мы купили манго? В обмен на что?

Лапша успешно развешена.

– На тебя. Не заметила, что он не прочь пофлиртовать?

Чарити сморщила нос и несколько секунд изучала Далтона поверх акульих зубов.

– Да ничуть. – Она вернулась к ожерелью.

– Спорим?

– А тебе не на что. Вся твоя наличка между грудей Глории.

Он вздрогнул, но быстро прогнал воспоминания о Славной Глории и вырезе ее блузки.

– Разве это так ужасно?

– Ужасно что? – Она опять уставилась на него, явно уходя от разговора.

Далтон закатил глаза.

– Флирт. Спорим на обед с жареным снэппером, он хочет с тобой встретиться.

Чарити положила акульи зубы обратно на прилавок.

– Вас трудно понять, мистер Рейнольдс. Сначала беспокоились, что при мне не тот мужчина. – Она ткнула его в грудь. – Как хотите, но мне нянька не нужна. А теперь сватаете мне торговца фруктами – чтобы получить лучшие манго и поесть снэпперов на халяву?

– Его зовут Ред, – засмеялся Далтон. – Он хороший парень, мы познакомились, как только я сюда приехал. Всегда не против помочь с коттеджем. И ты ему действительно нравишься.

Чарити с подозрением покосилась на торговца манго в первом ряду. Он тут же отвел глаза.

– Смотрит на нас…

Далтон пожал плечами:

– Я обещал ему помочь.

Она снова ткнула его в грудь, на этот раз больнее.

– Кто тебя нанимал в купидоны? И что это за старший брат, который занимается сводничеством по отношению к младшей сестре? Извращенец!

Далтон чуть не подавился от смеха.

Ред выглянул из-за прилавка.

– Ничего себе младшая сестра! Такая мне не нужна. – Он картинно сдвинул брови. – Что-то не так? Ладно, я имел в виду – нужна. Всегда хотел такую сестренку.

Чарити внезапно посерьезнела:

– А как насчет тебя, Далтон?

Смех оборвался. У Далтона пересохло в горле.

– Ты позволишь мне при случае устроить тебе свидание? – Она перевела взгляд на его обручальное кольцо.

Горло перехватило, и Далтон не смог вымолвить ни слова. Чарити хотела сказать – «свидание со мной». Они могли бы быть вместе. В другом мире. Но не в этом. Не сейчас. Этот вид любви умер вместе с Мелиндой.

– Нет, Чарити.

Ее губы лишь слегка дрогнули. Однако боль была настолько очевидной, что Далтон понял: она сожалеет о сказанном.

* * *

Просто смени тему. Лучше бы Чарити промолчала, а ей почему-то показалось, что грех упускать такую возможность. Далтон – безутешный вдовец, и она это принимает. Но он мужчина, у которого впереди целая жизнь, и он может принести счастье другой женщине. Совершенно очевидно, не ей. Она хотела всего лишь намекнуть, в общих чертах, не открывая своего сердца. Но вот незадача – Далтон раскусил ее моментально. От досады по голове пробежали мурашки. Чарити запустила пальцы в волосы и принялась ожесточенно тереть кожу.

Она обернулась, на этот раз рассматривая Реда в качестве возможного кандидата. Чем он плох? Приятный парень, голубоглазый, коротко подстриженный. Когда они стояли рядом, отпустил пару шуточек. Правда, Чарити успела их забыть, но шутки были забавными. После покупки манго Далтон вернулся к прилавку Реда, а она и не задалась вопросом зачем.

Далтон стал для нее больше, чем другом. Чарити и представить такого себе не могла, хотя развитие навыков общения стояло у нее на первом месте с момента приезда на остров. Эмили Радд, адвокатесса на шпильках, не звонила со дня неудачного двойного свидания. И в то же самое время было странно осознавать, что подставил ее именно Далтон. Лучший друг. Как такое могло случиться? Да запросто, поскольку список ее близких друзей – короче некуда. Можно сказать, микроскопический.

– А почему такой интерес к моей личной жизни?

Далтон расплылся в улыбке.

– Ты слишком молода и чудо как хороша, чтобы проводить время дома в одиночестве.

Чарити повела плечом.

– Я не одна. У меня дома есть привидение. А можно поподробнее насчет чуда?

Солнце играло на радужке его глаз. Чарити полюбила этот калейдоскоп.

– Ты просто чудо. Чудо как необыкновенна. Чудо как беззащитна. Продолжать?

– Достаточно. – Она пожевала губу. – Ты сказал, он хороший парень?

Далтон кивнул.

– А почему бы не выпить с ним кофе?

– Кофе? Главное, чтобы не вино, иначе тебя развезет и…

Чарити закрыла ему рот ладонью.

– Кофе.

– Прекрасно. С тебя жареный снэппер, – проговорил он сквозь ее пальцы.

– Что? Как ты додумался до такого?

Далтон показал Реду большой палец.

– Мы поспорили.

– Нет, поспорил ты. – Чарити покачала головой. – А теперь веди меня в «Ледяной дом» на ланч, или гнев мой будет страшен.

И они отправились из центра в «Ледяной дом». В те дни, когда на острове Газовых фонарей жили в основном рыбаки, там хранили лед. Двухэтажное деревянное сооружение на сваях одной стороной смотрело на город, другой – на залив. Чарити еще не была здесь, но когда они карабкались по наружной лестнице ко входу в ресторан, уже знала – ей понравится. Бриз наверху был ощутим, не то что в городе, между зданий и автомобилей.

Дощатые стены ресторана украшали рыболовные снасти и реликвии, собранные, наверное, не за одну сотню лет. После недолгих поисков Далтон и Чарити нашли свободные места на террасе.

– Взгляни. – Рыбацкие лодки шли с разных направлений и выстраивались в ряд на входе в бухту, где знаки «Зона тихого хода» замедляли их движение. – Сюда и некоторые промысловые суда заходят.

Чарити повернулась на пластиковом стуле и посмотрела на залив. Они заказали крабовый рулет, потому что официант уверял, что это лучший крабовый рулет в штате, и в доказательство ткнул пальцем в сертификат на стене. Впрочем, Чарити точно помнила, что по пути на остров лучшие крабовые рулеты во Флориде ей предлагали в трех ресторанах на протяжении дороги через штат.

Пришла пора заказывать десерт, когда дверь распахнулась и на террасу ворвалась Глория. Шум привлек внимание половины посетителей; остальные продолжали невозмутимо поглощать пищу. Следом за Глорией вошла маленькая, похожая на эльфа женщина. Не знай Чарити, в чем дело, она бы могла поклясться, что это постаревшая на тридцать лет Эмили Радд.

– Чарити, Далтон, знакомьтесь, это Джина Макдуглас-Радд. – Глория наклонилась и зашептала прямо в ухо Чарити: – Одна из тех феминисток, которые присоединили девичью фамилию к фамилии мужа. Через дефис. И она мама Эмили.

Чарити едва сдержала улыбку. Джина Макдуглас-Радд во всех отношениях походила на Эмили. Та же короткая стрижка, только волосы чуть длиннее, что добавляло привлекательности ее немолодому, но все равно красивому лицу. В глаза бросалась белизна фарфоровой кожи. Оставалось только гадать, каким волшебным образом она предохраняет ее от жестокого флоридского солнца.

Они пожали друг другу руки.

– Чарити, простите, что прерываю ваше свидание… У меня просьба.

Далтон ухмыльнулся.

– У нас не свидание. Девушка пьет чай со льдом, а на свиданиях она пьет кофе. – Он понизил голос и добавил: – Или вино.

У Чарити загорелись щеки, будто его слова услышал весь ресторан. Она метнула в Далтона молнию, убедилась, что попала в цель, и с удовлетворением повернулась к Джине и Глории:

– Чем я могу вам помочь?

Джина пододвинула стул, Глория последовала ее примеру.

– Для начала позвольте мне сказать – я в восторге от того, что вы продолжаете дело Джорджа. Он был… – Проницательные серые глаза смотрели в упор. Джина тщательно подбирала слова, Чарити могла только догадываться почему. Успокаивала индейку, прежде чем отправить в печь? Разве Чарити успела в чем-то провиниться? Джина явно ничего не говорила просто так. Ее слова несли в себе либо хорошее, либо плохое.

– Ваш дедушка был неотъемлемой частью нашего сообщества. Мы все скорбим о его кончине.

В стальных глазах промелькнула искренность.

– Нам не хватает его. – Джина сглотнула.

– Спасибо вам.

Джина резким движением отбросила волосы со лба, дотронулась до руки Чарити и вскинула голову, стараясь преодолеть только что проявленные эмоции. Что ж, снова к делу.

– Прошу вас рассмотреть предложение выступить в роли хозяйки бала в честь Дня учредителей.

Поначалу мозг Чарити не воспринял услышанное. Потом смысл слов стал ясен, и от ужаса перед глазами заплясали черные точки. Она не может быть хозяйкой бала. Пушечные ядра не способны плавать, воробей не в силах поднять бетонный блок.

Джина невозмутимо продолжила:

– Мы планируем провести бал в Бакстер-хаусе.

Чарити онемела. Конечно, она знала о бале, но его никогда не устраивали летом; бабушка и дед часто описывали ей в красках это событие. Бал проводился в сентябре, а Чарити, к своему огорчению, должна была возвращаться к маме в конце августа.

– Как вы знаете, этот бал учредил Уильям Бакстер, таким образом привлекая на южное побережье влиятельных друзей с толстыми кошельками. Мы обязаны ему образованием на острове всего местного сообщества. Благодаря Бакстеру у нас есть библиотека, медицинский центр и городская площадь. Ваш дом тоже построен этим человеком. – Последнее было сказано в дополнение, дабы напомнить Чарити о ее связи с основателем сообщества.

Требовался хоть какой-то ответ.

– Э-э, миссис Макдуглас-Радд…

Джина взмахнула рукой, темно-красный маникюр мелькнул в воздухе.

– Пожалуйста, зовите меня Джина.

– Джина, я знаю, что мои бабушка и дедушка славились гостеприимством. Они любили вечеринки и танцы, но я… – Необщительна? Социально неадаптирована? Столько подходящих определений, подставляй любое.

– Чарити, мы не ожидаем от вас много. Главное, предоставьте дом, женщины из нашей Лиги все сделают. – Джина сложила руки на коленях и выжидательно посмотрела на нее. На фарфоровом лице играла безукоризненная улыбка.

Сейчас она потеряет сознание. Или умрет. Или ее стошнит, а потом она потеряет сознание. Она не может быть хозяйкой бала. Она и к свиданию вслепую еле подготовилась, и то благодаря Далтону, который отчистил ей грязь из-под ногтей… Далтон. Где же он? Сидит напротив; ни подсказки, ни одобрительного кивка, просто слушает, просто рядом с ней. Но даже это помогает.

Самой большой мечтой Чарити было приехать на остров и стать членом сообщества, по-настоящему ощутить себя его частью. Если бал провалится, она станет изгоем.

Джина смотрела попеременно на Чарити и на Далтона.

– Подумайте. Возможно, мы соберем достаточно средств и сумеем вовремя завершить ремонт во Дворце учредителей. Но пожалуйста, помните про наше предложение.

Дворец учредителей. Вот в чем ее выход. Нужны средства на ремонт, а у Чарити есть деньги. Она до сих пор не знает, сколько именно; надо назначить встречу с Эмили, обсудить сумму пожертвования… И пусть гарантируют выполнение работ в нужном объеме. Если, конечно, она потянет расходы.

– Я подумаю.

Джина и Глория встали и покинули террасу.

Далеко внизу волны лизали пляж. Суда двигались через бухту, взбаламученная вода выбрасывала на берег мотки водорослей и раскладывала на песке зигзагами печься на солнце. У горизонта вода была спокойной и казалась чем-то одним целым, монолитным. Море вздымалось и опускалось вместе с приливами и отливами, на поверхности возникали и вновь разглаживались складки, образованные ветром и проходящими кораблями. Как живое существо, часть великого целого, находящееся с ним в симбиозе, способное взаимодействовать, отвечать взаимностью всем его составляющим. Чарити должна поучиться такому взаимодействию. Все ее существование было поглощено попытками угодить небольшой кучке окружающих – главным образом матери, – а затем, когда становилось ясно, что никакие благие намерения не в состоянии изменить человека, – попытками заполнить оставшуюся пустоту в сердце. Люди есть люди. От них можно ждать подвоха. Иногда. По правде говоря, часто.

Далтон прогнал птицу, усевшуюся на ограждение рядом с ними. Кормить птиц запрещалось. Они становились жуткими попрошайками и даже клевали за руки ничего не подозревающих туристов, которые бросали им еду ради забавы. Назойливый пернатый вновь подлетел и сел, еще ближе. Далтон огляделся, отщипнул кусочек хлеба и уронил на пол, затем протолкнул его ногой между панелями ограждения. Птица увидела падающий корм и нырнула вслед за ним.

Чарити невольно улыбнулась. Есть и такие люди, как Далтон. Которые всегда найдут блестящий способ удивить тебя. Вызвать улыбку, закрепить балку, возродить сад. И делают это, ничего не ожидая взамен. Таких людей называют созидателями; они налаживают дружеские и прочие отношения и вовлекают в процесс других. Ей, Чарити, нужны подобные люди. Более того, ее предназначение – стать одной из них.

Только она пришла к такому заключению, как налетевший шквал сорвал со столов и закружил в вихре салфетки. Некоторые упали на пол, остальные унесло за ограждение. Новый порыв ветра ударил Чарити прямо в лицо. Стой она на земле, ей пришлось бы вытряхивать песок из глаз. Здесь, наверху, над пляжем и морем, над городским шумом и несмолкающим гулом лодочных моторов, ветер только ласкал. Чарити закрыла глаза, и бриз начал нашептывать ей образы – миссис Паркер, затем миссис Горбен и ее огромное блюдо для леденцов. И на долю секунды Чарити показалось – бриз послан только для нее. Защитить, поблагодарить, сообщить, что она на правильном пути.

Первый раз в жизни ее не волновало, что подумает мама. Не волновало, что ей больше тридцати, что бизнес потерпел неудачу и что в гончарном деле она всего лишь ремесленник средней руки. Чарити каким-то образом угодила эльфам и всей той магии, что сделала остров Газовых фонарей мистическим, и высшие силы отправили ей сообщение. Она Чарити Монро Бакстер. И этого достаточно.

* * *

Чарити сидела в офисе Эмили Радд и потирала кисти рук, пытаясь справиться со стрессом. Она уже сообщила Эмили о своем решении внести лепту в ремонт Дворца учредителей.

Эмили сказала, что проблем не будет, и предложила ей бутылку воды. Она широко улыбалась и расхаживала по офису – бесшумно, чтобы не нервировать клиентку. Чарити оторвала взгляд от убийственно высоких шпилек и посмотрела вверх, на люстру. У тебя ткачи завелись… По счастью, эти слова не вырвались на волю.

Она смотрела на хрустальные слезки, свисающие с вьющихся стеблей, и буквально видела ткачей, оплетающих своими нитями ажурный канделябр.

Зазвонил телефон. Эмили извинилась, ответила на звонок, затем нажала кнопку темного квадратного селектора на темном квадратном столе и дала указания секретарю больше не прерывать их разговор.

Чарити поднесла ко рту указательный палец, обнаружила под ногтями толстый слой глины и подсунула руки под себя, как сделал бы ребенок, когда рядом стоит блюдо с печеньем, а трогать его нельзя.

– Во-первых, – Эмили покатала карандаш между пальцами, – я хочу извиниться за свидание вслепую и все остальное. Наш остров мал, все друг друга знают. Работодатели общаются со своими работниками, адвокаты со своими клиентами. Боюсь, я поставила тебя в неловкое положение. Прости меня.

Вот как. Чарити такого не ожидала.

Эмили улыбнулась. Уголки алых губ приподнялись.

– И как бы то ни было, надеюсь, мы останемся друзьями.

– Я бы этого хотела.

Эмили театрально подняла руки.

– Клянусь, больше никаких свиданий вслепую! – Она покачала головой. – Этот тип просто болван. Не следовало мне доверять своему парню, знаток человеческой натуры из него неважный. К тому же твой оказался фанатом «Питтсбург стилерз».

Чарити быстро глотнула воздуха. Ей тоже нравились «Питтсбург стилерз».

– Ну что, к делу? – Эмили открыла папку. – Ты готова обсудить финансовые вопросы?

Чарити кивнула. Кивок вышел в лучшем случае неуверенный.

Эмили начала с перечисления активов и банковских счетов, от чего у Чарити разболелась голова. Наверное, ткачи забрались к ней через ухо и оплели мозги. Эмили произнесла слово миллион, и Чарити полностью отключилась. Было сказано какое-то число, а после миллион. Но какое число? Три? Пять? Она не думала, что состояние деда настолько велико. Надеялась на несколько сотен тысяч – содержать дом, платить за электричество и заменить дорогущую крышу, если она в том нуждается. По ее прикидкам, двух-трех сотен тысяч хватило бы на уплату налогов и другие расходы на добрые пятнадцать лет.

– Чарити, ты как? Сделаем перерыв?

А вдруг я упаду в обморок или меня хватит инфаркт прямо в твоем офисе?

– Я в порядке, – прошептала Чарити.

– Больше чем в порядке. Ты, подруга моя, мультимиллионер.

А вот теперь свет погас.

Когда мир вернулся на место, Чарити обнаружила, что изучает свои ступни, свесившись телом вперед с кресла и прижавшись грудью к бедрам. Шнурки кроссовок износились, бока потерлись. Нужны новые. Но они стоят сто тридцать долларов, куча денег, и она должна приготовиться к таким расходам, хотя кроссовки она носит, как правило, два с половиной года. А точнее, всего два. И еще полгода донашивает.

Чарити вдохнула и ощутила на спине руку Эмили. Хорошо, что у офисного кресла есть подлокотники, иначе можно было на пол упасть.

Она никогда больше не будет волноваться по поводу покупки кроссовок. Утренний кофе забурлил в желудке. Чарити выпрямилась, хотя еще не пришла в себя.

– Так много денег… Я немножко напугалась.

Эмили открыла бутылку и налила Чарити воды, потом передвинула свое кресло к ней.

– Ну да. Ты права, есть о чем беспокоиться. Куча денег.

Чарити вылетела из кресла и буквально подпрыгнула. Откуда только энергия взялась?

– Нет, Эмили. Триста тысяч – куча денег, полмиллиона – куча денег, а… – Она не смогла вспомнить точную сумму.

– Пять миллионов, плюс-минус. Такова общая сумма активов Джорджа, за исключением, само собой, траста твоей мамы, дома в Алабаме, который он ей оставил, и дома на острове. Последний оценивается в пределах от двух до трех миллионов.

Чарити снова устремилась пятой точкой в направлении кресла. Приземление вышло довольно жестким, даже воздуха в легких не осталось.

– Я знала, что дом имеет какую-то ценность, – почти сконфуженно залепетала она, – то есть большую ценность…

Эмили остановила ее:

– Чарити, не извиняйся за то, что ты состоятельна. Да, это определенная ответственность. Но именно этого хотел Джордж. Все оставить тебе.

Чарити кивнула, потому что не знала, что еще делать.

– Не хочешь ли ты продать Бакстер-хаус? Или предполагаешь решить этот вопрос в ближайшем будущем?

Мимо Чарити словно проплыла черная туча.

– Продать дом? Нет. Я уже говорила, что остаюсь здесь.

– Названная мной денежная сумма позволит тебе жить где угодно. Нью-Йорк, Париж.

Сердце забилось быстрее. С деньгами вечная проблема. Деньги меняют всё, однако не властны изменить всё к лучшему раз и навсегда.

– Жизнь моей мечты – здесь.

– Чудесно, – улыбнулась Эмили. – Я всего лишь объяснила, что у тебя есть выбор. Ты не ограничена в возможностях. Джордж надеялся, ты захочешь остаться на острове, но в конечном счете все решает твоя мечта, а не его надежда.

Новая ответственность всей тяжестью легла на плечи Чарити.

– Что от меня требуется сейчас?

Эмили скрестила руки на столе.

– Управление имуществом тебя всерьез не займет. Инвестиции Джорджа надежны, и пока ты не решишь что-то изменить, все будет идти по-прежнему. В твоем распоряжении несколько банковских счетов. Можешь пользоваться ими без ограничений и знай, что если потребуется перечислить средства, проблем не будет.

– Но что от меня требуется? – выдохнула Чарити.

– Не трястись над деньгами! Джордж был бы рад за тебя. Отправляйся в путешествие, купи какой-нибудь брюлик на сто каратов, о котором раньше и мечтать не могла, оторвись по полной! Ты же умная женщина. Приобретешь несколько предметов роскоши; а потом жизнь войдет в нормальное русло… только добавятся фото из путешествия и самые лучшие драгоценности.

Чарити почти не сомневалась, что в этом утверждении есть доля шутки. Да вот только ее затуманенным мозгам ее не вычислить.

* * *

Двумя часами позднее, съев банановый сплит, Чарити вернулась домой. Настал вечер. Переливающийся всеми красками сад обычно заставлял ее улыбнуться, постоять и мысленно поблагодарить Далтона за работу, но только не сегодня. Сегодня до нее в полной мере дошло, что значит быть «контуженной». Она слышала о солдате, который на несколько часов лишился слуха, после того как рядом взорвался минометный снаряд. Должно быть, на это время мир стал для него пугающе безмолвным.

Если кто-нибудь в здравом уме увидит, как дрожит от страха новоиспеченная миллионерша, то рассмеется ей в лицо и скажет – кончай ныть, возьми себя в руки! Однако все детство она видела, как мать гоняется за богатством и стремится достичь успеха. И пусть это совершенно разные понятия, но в мире матери они означали одно и то же. А много ли взяла Чарити Монро Бакстер от Эллен Мари Бакстер? Теперь мать ожесточена – все еще красива, тем не менее живет на деньги мужа, вместо того чтобы осуществить заветную мечту – самой строить свою жизнь и рулить миром.

Чарити слушала ровное дыхание моря. Луна с высоты роняла в воду битое стекло, создавая призрачные образы необыкновенной красоты. На небе зажглись звезды. Раньше она грезила: там, в мерцающем лунном свете, танцуют феи.

Чарити услышала позади шум и подпрыгнула от неожиданности.

Слева от нее покачивалась плакучая ива, будто хотела вырваться из земли и подойти к Чарити. Вот найдут ее утром погребенной под ветвями и скажут – все под Богом ходим. Но Чарити знала – Бог не убивает людей. Людей убивает зло, а это дерево и есть воплощение зла. Оно забирает жизнь. Крадет ее.

Чарити повернулась к дому и тут увидела бегущую через сад фигуру. Как при замедленной съемке, за первой фигурой последовала вторая. Вторая – более высокая и крепкая – нагоняла первую.

– А ну, стой! – донесся голос Далтона. И тут вторая фигура схватила первую. Раздались звуки борьбы и другой голос, более высокий, женский. Девичий.

Чарити приблизилась к извивающемуся клубку рук и ног.

– Далтон! Это девушка!

Он рывком поставил девушку на ноги. Ее глаза были увеличены от страха, но полны решимости.

– Что происходит? – Чарити сама поразилась властности своего голоса.

Девушка попыталась освободиться, длинные волосы взвились над головой, но Далтон удерживал ее мертвой хваткой.

– Этот урод набросился на меня! Звоните копам.

Глава 8. Разоблачение Дэйзи

Дэйзи Восс знала свое дело. Разве что замерзла в мокром купальнике и к тому же обгорела на солнце. Но день выдался удачным – туристы охотно расставались с деньгами, и время пролетело незаметно. Она неплохо заработала, наелась от пуза и договорилась на завтра с одним семейством присмотреть за ребенком. Отдыхающие с ковриками и сумками-холодильниками всегда желанные гости для юной местной жительницы, которая научит их детей строить замки из песка. Дэйзи была довольна собой.

Она пришла на ночлег с полным желудком. И вспомнила, что оставила куртку – свою единственную куртку – у пирса. Поэтому решила вернуться. Большая ошибка.

В последние месяцы она весьма неплохо устроилась с жильем. Вначале каждая проведенная в постели ночь была на вес золота. Но дни растянулись в недели, а когда вселилась эта женщина – само собой, Дэйзи знала, что кто-нибудь да вселится, – она совсем обленилась. С того момента следовало быть осторожнее.

Дэйзи снова попыталась вывернуться, однако мужчина только усилил хватку. Дэйзи переключилась на женщину – слабое звено в цепи. Она знала ее имя. Знала, кто она. Идиотка, которая испортила такой хороший расклад, связавшись с соседом-тупицей.

Держись, ты справишься, сказала себе она. Дэйзи была в бегах больше года. Хилой женщине и ее соседу-увальню не под силу ее одолеть.

– Отпустите! Меня дома родители ждут. Я им не скажу, что вы на меня напали.

Глаза мужчины вспыхнули. Чарити встала между Дэйзи и ее мучителем и тронула девушку за руку. Дэйзи отдернулась.

– Далтон, она дрожит от холода.

– Что? Да она воровка. Я увидел, как она забралась по лестнице в мансарду. Хотел уже звонить копам, но тут она спустилась обратно.

Наружная лестница располагалась в небольшом алькове напротив жилища не в меру любопытного соседа, зато ее совершенно не было видно ни со стороны улицы, ни со стороны пляжа.

– Что ты делала наверху? – спросила Чарити.

Дэйзи молчала, и сосед дал ей легкого пинка. Она притворно улыбнулась и пробормотала:

– Я заблудилась. Решила, что попала домой.

Налетел ветер, и Дэйзи покрылась гусиной кожей. Холод шел от костей, изнутри, единственный вид холода, который бывает от того, что спишь на земле или проводишь слишком много времени под флоридским солнцем.

– Далтон, тебе не стыдно? Давай отведем ее в дом и там разберемся.

В дом? Отлично. Будет время что-нибудь придумать. Дэйзи усмехнулась:

– Спасибо за помощь, Далт. Можешь катиться к себе. А мы пошли в дом.

В ответ Далтон потащил ее к двери на веранду.

* * *

Чарити, сама не зная почему, сочувствовала упрямой девчонке. Да, она держалась самоуверенно, сверкала глазами, выкрикивала ругательства. Но было в ее взгляде что-то еще. Безысходность, порожденная страданием. И не важно, насколько девушка сильна, потому что одновременно она уязвима, и эту уязвимость немногим дано понять. Чарити одна из тех немногих.

Далтон завел девчонку в кухню и усадил на барный стул.

– Как тебя зовут? – спросила Чарити и добавила, глядя Далтону в лицо: – Можешь принести покрывало с дивана? И свари на плите кружку горячего какао.

У Далтона отвисла челюсть.

– А может, достать для нее китайский фарфор?

Чарити не оценила шутку.

– Если она хотела меня обокрасть, ничего бы ей тут не обломилось. Дверь в мансарду заперта с другой стороны, изнутри, и вообще я почти уверена, что там одни коробки с рухлядью. Туда вечно стаскивали всякий хлам. Еще во времена моего детства.

Девушка вытаращила глаза:

– Ты здесь росла?

– Я жила здесь летом. Это дом моих бабушки и дедушки. А теперь мой.

– Круто.

– Чарити, я тебя умоляю! – послышалось от плиты.

Чарити демонстративно повернулась к девушке.

– Ты назовешь свое имя?

– Дэйзи… Смит.

Чарити кивнула, хотя и с недоверием. Должно быть, удобно иметь такую распространенную фамилию.

Дэйзи выпучила глаза и рывком задрала до плеч тонкую футболку. Чуть ниже ключицы показалась татуировка: имя «Дэйзи» внутри цветка маргаритки.

– Хорошо, Дэйзи, – улыбнулась Чарити. – Будешь честной со мной?

«Уж как получится», – ответили ее глаза.

– Ты хотела меня обокрасть?

– Нет.

– Ты забралась в мансарду впервые?

– Нет.

Чарити подскочила и захлопала в ладоши так внезапно, что Дэйзи машинально выставила вперед руки.

– Я знала! Ты мое привидение.

Стоявший у плиты Далтон медленно повернулся. Горячее какао стекало с ложки и капало на пол.

– Она твое что?

– Ты и раньше время от времени пробиралась в мансарду, верно? – У Чарити заколотилось сердце, и на смену чувствам оскорбленной домовладелицы пришли другие – ей приоткрылся полный интриг и загадок мир этой девушки. Мир, где подростки сделают что угодно, лишь бы сбежать от младших братьев и сестер.

– Это твое убежище? Ты там от всех пряталась?

– Типа того. – Дэйзи опустила глаза.

– Ты брала оттуда какие-то вещи?

На юном лице отразилось беспокойство. Девушка дернула плечом:

– Я… я не знаю. Мне казалось, это все вроде как мое.

И тут Чарити широко распахнула глаза. Земля ушла у нее из-под ног.

– Боже мой… – Как она не догадалась? Грязные сандалии, длинные нестриженые волосы, голодные круги под глазами… – Ты живешь в мансарде!

* * *

На следующий день, когда Далтон открыл дверь коттеджа, его встретили яркое утреннее солнце и зеленая трава. Занимайся своим делом, сказал он себе. Вчера Чарити его отчитала и пригласила эту девчонку, Дэйзи, остаться у нее. Полночи Далтон не спал, ворочался в постели и прислушивался, чтобы не пропустить каких-нибудь подозрительных звуков из соседского особняка. Вроде бы ничего страшного не случилось. Он велел Чарити запереться в спальне и положить под подушку нож. Она его высмеяла. Да, признался Далтон, утром взошло солнце, и свет прогнал тьму. Наверное, он перестарался. Однако с девчонки не стоит глаз спускать. Наверняка сбежала из дома. Цену беспечности Далтон знал.

Он вдохнул утренний воздух. В такой прекрасный денек грех не порыбачить. У Барлоу была лодка для рыбалки в открытом море, и они собирались ее продавать. Пару раз Далтон пользовался лодкой; если он надумает остаться здесь – остаться навсегда, – ему предлагали купить ее.

Но он не намерен оставаться здесь навсегда. Здесь всего лишь остановка на пути домой, образно выражаясь. В Джексонвилле его ждут бизнес и нетерпеливый брат.

Далтон шагнул навстречу чудесному утру, морскому бризу, овевающему коттедж, галдящим над головой чайкам, которые держали путь в направлении пляжа. Однако сделать следующий шаг ему помешал какой-то предмет на полу веранды. Коробка. Посылка. Волна жара ударила в голову и прошла вдоль позвоночника, вытесняя ощущение утренней прохлады. Не посмотрев на адрес отправителя, Далтон уже знал – брат Мелинды переслал вещи. Ее и дочери.

Он несколько раз глубоко вдохнул в надежде сохранить хоть какое-то самообладание, наклонился и дрожащими руками поднял посылку. Войдя в дом, поставил коробку на стол и схватил первый попавшийся кухонный нож. Потом торопливо разрезал скотч и вскрыл упаковку.

Когда на глаза показалось любимое одеяло Кисси, его сердце почти остановилось. Мягкое розово-голубое одеяльце девочки покоилось в коробке, будто пеленкой укрывая другие вещи. Он хотел похоронить его вместе с дочерью, но не сумел отыскать, хотя перевернул весь дом. Тогда Далтон сорвался в первый раз. Он подвел свою девочку, оставил ее без любимого одеяла. В ту ночь Далтон скорчился на полу детской и рыдал, пока не провалился в сон. Это оказалась первая и единственная возможность дать волю чувствам. Рано утром явились его родители, с таким же выражением застывшего на лицах ужаса. Мелинда была им как дочь. И рядом с родителями все его силы уходили на то, чтобы убедиться – мама, с ее слабым сердцем, и отец, который восемнадцать лет назад перестал употреблять алкоголь, справляются с горем.

Далтон медленно погрузил руку в коробку и прикоснулся к легкой ткани. Запертый в упаковке воздух вышел наружу, и донесся запах дочери. Запах свежести, лета и маленькой девочки. Один уголок надорвался – Кисси любила заворачиваться в одеяло. Далтон прижал истрепанный край к лицу, и на него накатила волна воспоминаний. Теперь ясно, почему брат жены так долго держал вещи у себя.

Утирая слезы, Далтон вновь откинул крышку коробки – она закрылась сама собой, словно посчитала необходимым показывать содержимое послойно. За две недели до трагедии они гостили у брата Мелинды и оставили там кучу вещей. Шляпка, купленная Мелиндой у киоска с фруктами, тряпичная сумка, одна из дочкиных кукол, кошелек для монет… Далтон достал шляпку и прижал к груди. У Мелинды всегда под рукой была шляпка, на случай если придется работать в саду, а она работала там постоянно. В тот раз задумала посадить розы в подарок жене брата. Далтон вызвался помочь, но Мелинда отказала – мол, мужу с братом лучше не вмешиваться в проект для девушек. Ее последний законченный проект. Далтон изо всех сил зажмурил глаза, пытаясь вытолкнуть боль. Но в пустой душе и в измученном сердце не осталось сил.

Он не понимал, как рана до сих пор может оставаться свежей. Будто высадили дверь в комнату, где сами стены сочились страданием. Ему было так же больно, как в день похорон. Неужели такое возможно? Разве время не лечит? Порой казалось, что он держится на плаву… и вдруг внезапно, без всякого предупреждения какая-то сила отправляла его назад во времени, в ту секунду, когда он осознал, что остаток жизни ему суждено прожить без жены и дочери, и жернова реальности перемалывали его снова и снова.

На самом дне коробки лежала пара детских туристических ботинок. Мелинда купила их дочери, когда они ходили на пешую прогулку к водопаду. Во Флориде редко носят такую обувь, а вот в северной Джорджии любители природы, подобные брату Мелинды и его жене, обожают лазить по горам. Они всей семьей надели джинсы и свитера с длинным рукавом и отправились покорять крутые тропы. Далтон вспомнил, как Мелинда вышла на солнце из-под водопада и как высветился ее профиль на фоне струящейся воды. Как она стояла лицом к ветру, и ветер перебирал ее волосы. Как она рассмеялась, когда Далтон поскользнулся на камне и едва не шлепнулся в воду. В тот день он влюбился в нее снова. Он зажмуривал глаза и до сих пор слышал ее голос, ее смех, похожий на перезвон колокольчиков… Со временем звуки слабели. Неужели однажды они совсем утихнут? Возможно, это плата за исцеление?

Далтон вытер глаза и достал ботиночки из коробки. Прикоснулся к стертым подошвам, красным шнуркам и внезапно вскрикнул – в одном ботинке обнаружился скомканный розовый носочек. Далтон вытащил его наружу и расправил. Носок еще хранил форму дочкиной ступни. Сердце дало сбой. Так дальше нельзя, еще немного, и он умрет прямо здесь. Далтон поставил ботинки на стол, отступил на шаг и провел ладонями по лицу – как будто горе можно стереть! Один из ботинок оказался слишком близко к краю и начал падать – словно в замедленной съемке перевернулся несколько раз, пытаясь зацепиться за воздух красными шнурками, и наконец упал, разбросав по полу ошметки грязи.

Далтон опустился на колени. Слезы застили глаза. Мозгу не хватало кислорода, и голова закружилась.

Он всю жизнь занимался тем, что высаживал растения. Вдвоем с Мелиндой они вырыли тысячи лунок для множества деревьев, цветов и кустарников. Они опускали корни растений в землю, и богатая питательными веществами почва давала им жизнь. Ему в страшном сне не могло привидеться, что однажды он закопает в землю жену и ребенка. Туда, где нет жизни, где плодородная почва уничтожит их.

Далтон больше не мог находиться в помещении, его давили стены. Он бросился прочь из комнаты, бесцельно, просто зная, что нужно на воздух, иначе отнимутся руки, ноги, язык и в конце концов боль поглотит его целиком. Слева колебалась расплывчатая зеленая масса, гигантское скопление ветвей и листьев, и с каждым дуновением ветра слышалось легкое потрескивание. Плакучая ива! Тонкие мелкие листочки потянулись навстречу. Ива манила к себе, и он повернул к огромной зеленой башне, ступая как во сне. Солнце светило в спину. Далтон раздвинул ветви и вошел под покров.

Глава 9. Слезы

Под ивовым деревом было неестественно тихо. Голоса, доносящиеся с пляжа, превратились в шепот. Бриз легко касался ветвей, убаюкивал. Далтон медленно выдохнул воздух из легких. Прилечь бы сейчас, вытянуться и заснуть. Он стоял в устойчивой позе, но под вздохи ветвей постепенно начал раскачиваться из стороны в сторону вместе с деревом, словно на волнах в океане. Что-то оттягивало руку. Далтон опустил глаза, увидел, что держит за шнурок ботиночек, и прижал его к груди.

– Прости меня, Кисси, – еле слышно выговорил он. Голос срывался. – Папочка не смог тебя уберечь. – Он упал на колени и зарыдал.

Прошло время… начался дождь. Плотная стена ветвей не пропускала ветер, зато вскоре на голову стали падать капли… потом на плечи и шею. Спустя несколько минут волосы промокли, и Далтон запрокинул лицо, позволяя дождю смешаться со слезами. В этом было что-то очистительное. Свежий насыщенный запах влажной земли освобождал от воспоминаний, вцепившихся в его рассудок в тот момент, когда он открыл посылку. Ботиночек Кисси лежал на земле где-то рядом. С каждой секундой на сердце становилось спокойнее, душа из покрытой коркой глыбы превращалась в податливую глину. Далтон ощутил себя одним из гончарных изделий – вроде тех, что делала Чарити, – которому уверенные руки мастера придали форму, обработали и превратили во что-то полезное. Оставалось обжечь сосуд в печи.

Внезапно накатил озноб – будто хищные когти вонзились в тело и начали рвать на части. В ботиночек Кисси налилась вода, шнурки развязались. Далтон протянул к нему руку, но вдруг замер. Его била дрожь, и в то же самое время тело обдало теплом, словно он открыл дверцу печи на День благодарения и оттуда разом хлынул весь жар. Далтон ни разу в жизни не испытывал такого резкого перепада температуры и, как ни напрягал мозги, не смог определить источник энергии. Что-то произошло. Что-то произошло в глубине его существа, и это было существеннее надвигающегося торнадо – единственного явления природы, способного вызвать такое резкое изменение температуры. Очевидно, тепло шло не снаружи; значит, оно шло изнутри. Своим жаром он согрел окружающее пространство.

Мир под кроной дерева был странным. Чудесным, но странным, как в волшебной сказке, а реальный мир остался за зеленым покровом. Далтон резко сделал два шага, протянул руки и раздвинул ветви. Над пляжем сияло яркое солнце, на небе не было ни облачка.

Далтон шагнул назад и посмотрел наверх. Высоко над головой сплетения и изгибы ветвей образовали настоящий купол, и под ним продолжал идти дождь.

Бывает, что ясность мысли приходит в самые переломные моменты жизни. Далтон протянул руку и дождался, пока несколько капель упадут на ладонь. Потом поднес ко рту и попробовал на вкус. Соленые.

«Ива плачет». Слова пришли сами собой. В глубине сердца родилась догадка: ива плачет за него. Ведь это он потерял целый мир. Потоки слез стихли, и солнце вновь смогло заглянуть сквозь ветви, разбросав под куполом пятна света. Далтон дотронулся до груди и вздрогнул от нового ощущения. Отчаяние больше не тяготило его. Он не запретил себе думать о нем, не загнал глубоко внутрь – оно просто ушло.

Именно отчаяние, а не боль о потере жены и дочери едва не сделало его жизнь невыносимой. Оно никогда не давало передышки, не уходило с поверхности души.

Далтон поднял намокший ботиночек. Внутри хлюпали слезы дерева.

– Спасибо тебе, – сказал он иве.

Дерево не ответило. Крепко вцепившись в землю, оно спокойно покачивалось на ветру.

Далтон вышел из-под кроны. Его одежда все еще была влажной, но слезы из ботиночка вытекли. Солнце согревало кожу, и на душе стало легче. Вот она, та самая свобода, которую он потерял вместе с Мелиндой и Кисси; забыл, что она вообще существует или может существовать. Имена вызвали поток воспоминаний, только сейчас почему-то они не привели его в отчаяние. Боль потери не исчезла, однако теперь он смог думать о своих близких – и одновременно надеяться на что-то хорошее в будущем.

Далтон сделал несколько шагов и вновь повернулся к иве:

– Спасибо.

Раздался легкий треск, затем приглушенный шелест. Далтон обежал вокруг дерева. Ветер раскачивал ветви, и одна из них как раз с глухим стуком упала на землю.

– Нет, нет! – зашептал Далтон. Он поднял глаза от упавшей ветви и заметил лианы, на которые до сих пор не обращал внимания. Прямо из ствола тянулись сорняки, высасывая из дерева все соки.

– Нет. – Далтон протянул руку к длинному суку и погладил, будто шею лошади. – Все будет хорошо. Клянусь, я спасу тебя.

* * *

Чарити провела ночь спокойно, зная, что ее привидение – сбежавшая из дома девочка-подросток – спит в одной из комнат на втором этаже. Утром, едва она приготовила кофе, приехал дядя Гарольд. Она увидела с веранды, как он сворачивает к дому. Начало июня выдалось теплым, но ветер с залива прогнал духоту и принес свежий соленый воздух. Чарити помахала Гарольду рукой. В этот раз он приехал на своей машине и с двумя чемоданами.

Она отнесла вещи Гарольда наверх, вернулась в кухню и спросила с надеждой:

– Погостишь подольше?

– Надеюсь. – Он повернулся налить себе кофе. – Если ты не против.

Чарити догадывалась, что это сказано неспроста. Возможно, он имел в виду ссору с дедушкой. Тема явно была щекотливой, Гарольд закрывался, едва речь заходила об этом. И причинить ему новую боль Чарити не хотела.

– На обед пригласим Далтона, – сказала она.

– Могу чуть позже сходить в город, что-нибудь купить. Как тебе такое предложение? – Гарольд уселся за кухонным островом напротив Чарити.

Она кивнула.

– У меня девочка живет. Очень милое создание, только… как бы сказать… скрытная.

– Дочка кого-то из друзей?

Чарити подалась вперед.

– Почти наверняка сбежала из дома. Уверяет, что ей восемнадцать. То есть с формальной точки зрения взрослая.

– Тогда, значит, уехала, а не сбежала, – поправил ее Гарольд и приподнял брови.

Чарити не хотелось спорить. Прошлым вечером Далтон наговорил ей много нелицеприятного в отношении Дэйзи. А все потому, что она встала на сторону девушки.

– Она остается у меня, и дело с концом.

Гарольд лукаво улыбнулся:

– Взгляните на нее! Не припомню тебя такой упрямой, Пуговка. Ты всегда была другой… скорее угождала людям, чем провоцировала их.

Она криво улыбнулась:

– Все так, дядя Гарольд. Я даже возразила маме, когда она позвонила и приказала возвращаться в Нью-Йорк.

Гарольд всплеснул руками и подмигнул:

– Это надо отпраздновать! С меня стейки.

Чарити отхлебнула кофе и рассмотрела дядю получше. За несколько недель тот как будто постарел.

– Что случилось в Бирмингеме?

Он опустил глаза. Повертел в стариковских пальцах чашку цвета морской волны.

– Какая красота. Это Джордж сделал?

– Нет, я, – лукаво улыбнулась Чарити.

– Гордишься, наверное, своей работой?

Порой Гарольд напоминал ей магистра Йоду из «Звездных войн». Такой же проницательный.

– Я горжусь здесь всем. – Чарити обвела рукой вокруг. – Домом. Дедушкиным гончарным кругом, печью для обжига, верандой и специальными ингредиентами.

Его глаза вспыхнули, всего лишь на миг, однако Чарити успела заметить.

– А в этой кружке есть специальные ингредиенты?

– Нет. Я добавляю их только в особые заказы.

– Не пробовала сделать особый заказ для себя?

Он пытался что-то выудить, какую-то информацию… Для чего?

– Скажи, что ты об этом знаешь? Зачем дедушка оставил мне мешок с каким-то неизвестным веществом и обязал добавлять мерную ложку в каждый заказ?

Миссис Паркер заказала одну-единственную тарелку. Миссис Горбен заказала блюдо для леденцов. Молодой человек заказал бокалы для вина, а потом пригласил Чарити на свадьбу. И все они были вне себя от радости. От обычной тарелки? От обычного блюда?

– Что я знаю?.. Что дедушка ужасно гордился бы тобой, Пуговка.

Гарольд откинул голову назад, и в лучах утреннего солнца блеснула слезинка.

Чарити наклонилась к нему через стол:

– Гарольд, я в курсе, что у тебя в Бирмингеме бизнес, и вся твоя жизнь тоже там, но почему бы тебе не остаться здесь на какое-то время? Хотя бы на пару месяцев. Конечно, я прошу слишком многого, но когда ты здесь, у меня такое чувство… будто я не лишилась семьи.

Старик старался не расплакаться. Все же слезы навернулись на глаза, и Гарольд боролся с ними, сжимая губы и вытирая щеки сморщенными руками.

– Я хочу остаться, Чарити, очень хочу, просто… – Голос сорвался.

– Что случилось?

Он уперся руками в стол.

– Отношения между мной и твоим дедушкой на момент его смерти были ужасными. Есть вещи, о которых тебе лучше не знать. Ты можешь изменить свое мнение обо мне и не захочешь меня здесь видеть.

– Разве дедушка не прислал тебе письмо, в котором хотел помириться?

Гарольд покачал головой:

– Ты не понимаешь. Письмо было отправлено через несколько недель после его смерти.

Чарити попыталась вникнуть в услышанное. То есть как? Письмо подделано?

– Он не писал его?

– Не знаю. Стиль его, почерк тоже. Я уверен. Разве что почерк не такой твердый, как раньше. Что с этим делать – ума не приложу.

Чарити расправила плечи.

– Бывает, письма теряются на почте. Если ты считаешь, что письмо написал дедушка, так оно и есть.

– И почему ты мне так доверяешь? – вздохнул Гарольд.

Она встала со стула и подошла ближе.

– Ты мой дядя. И никогда ничего плохого мне не сделаешь.

В дверь постучали. Чарити пошла открывать, и в этот момент Гарольд что-то прошептал. Она была почти уверена, что услышала: «Уже сделал».

За порогом стоял Далтон, весь промокший, волосы слиплись и налезали на глаза.

– Ты что, попал под дождевую установку?

Только впустив Далтона внутрь, Чарити разглядела в его глазах нечто новое. Как будто он сумел откромсать ломоть солнечного света и пытается его утаить. Но как солнце ни удерживай, оно все равно просвечивает сквозь радужки глаз.

– Мне нужно с тобой поговорить, – задыхаясь, произнес Далтон и взял ее за руку. Чарити невольно сделала шаг вперед и только тут заметила, что он держит за шнурок детский ботиночек.

Она втянула в себя воздух. Какой крошечный… Ботинок его дочери? Видеть вещи умерших людей всегда тяжело, но мучительнее всего смотреть на обувь. Обувь – это жизнь. Прогулки, путешествия, места… Обувь подстраивается под ноги хозяина. Принимает их форму. Собирает пыль с пройденных дорог и переносит ее в будущее. Обувь – это жизнь. Нет ничего печальнее, чем обувь, которую ее владелец больше никогда не наденет.

Далтон прошагал на кухню и обеими руками – как хрупкую фарфоровую куклу – поставил ботиночек на стол.

– Чарити, нам нужно поговорить о дереве.

Она попыталась что-то сказать, но не нашла слов. Оставалось лишь смотреть на крохотный ботиночек, который никогда больше не наденет маленькая хозяйка. Он выглядел отчаянно одиноким без своей пары.

– Чарити. – Ее имя прозвучало почти как команда и вернуло к реальности. Чарити оторвала взгляд от стола.

Что случилось с его глазами? Они посветлели.

– Дерево. – Далтон выпрямил спину. – Я намерен привести его в порядок. Знаю, что тебе не по душе сама мысль, но…

– Ты имеешь в виду иву? Я велела тебе не приближаться к ней, – сквозь зубы процедила Чарити. Да она скорее прикажет Далтону убраться с острова, чем позволит ухаживать за деревом.

Он подошел ближе.

– Ты не поняла. Дай мне объяснить. Я посидел под деревом некоторое время…

Она сжала кулаки. Да он ее вообще не слушает! Далтон был под деревом? В висках застучало.

Дядя Гарольд привстал с места.

– Пойду. Не буду вам мешать.

Не дожидаясь ответа, он направился к выходу.

– Гарольд! – крикнула вслед Чарити.

Он повернулся и замер в дверях, готовый ускользнуть, однако Чарити жестом пригласила его вернуться.

– Ты тоже послушай. Вы оба много на что способны, а я не хочу лишний раз повторять. Никто не будет заниматься деревом.

– Оно погибает, – умоляющим тоном произнес Далтон.

Погибает? Отлично. Лучше не придумаешь.

Чарити посмотрела в глаза Гарольду, ожидая от него понимания. Однако увидела лишь озабоченность.

– Ты позволишь иве умереть? Не могу поверить.

Ей стало стыдно. Впрочем, стыд тут же уступил место решимости.

– Я знаю, деревья не могут приносить несчастья, но эта ива…

Гарольд не дал ей договорить:

– Твой дедушка ее любил.

Чарити сжала кулаки. Столько лет переживаний! И никто ее не понимал.

– За что ты ненавидишь иву? – спросил Далтон.

И сейчас никто не понимает. Она же никому ничего не объясняла.

– Есть много стихов и легенд о плакучей иве! И сажать ее ночью нельзя, и если поранишься о ветку, ветка поранит любого, кто потом до нее дотронется. А я не могу прогнать из памяти поверье об обрезке ветвей.

– А как же стихотворение, Чарити? – спросил дядя Гарольд. – Джордж и Мэрилин тысячу раз тебе его читали. Разве в эту легенду ты не можешь поверить?

Стихотворение. Она когда-то знала его наизусть. Но лишь до одиннадцати лет, до последних каникул на острове Газовых фонарей. Чарити попыталась вызвать в памяти знакомые строки, однако Гарольд ее опередил:

– Идем со мной, под сень ветвей, От бед лихих укройся в тень И слезы горькие свои С плакучей ивой раздели. Под ниспадающей листвой Ты снова обретешь покой. И дождь слезами упадет, И боль твоя навек уйдет.

Далтон коснулся ее руки.

– Как раз это и случилось со мной! Я сидел под деревом, и… Не могу объяснить… Ива дала мне надежду.

У Чарити застучало в голове. Живот свело судорогой.

– Нет. Ива ничего не дает, только отбирает. – Слезы навернулись ей на глаза. – Мне исполнилось тогда одиннадцать. Дедушка велел обрезать ветви. Я обрезала с одной стороны, а с другой побоялась. Мне как-то неуютно там было одной.

– Представляю, – мотнул головой Далтон.

– И я всегда помнила ту легенду: мол, если не обрезать ветви и они коснутся земли, умрет кто-то из тех, кого любишь. В то лето умерла бабушка. Это я виновата.

Чарити услышала за спиной какой-то звук и обернулась как раз в тот момент, когда Гарольд побледнел и начал терять равновесие. Она схватила дядю за рукав. Подскочивший Далтон поймал Гарольда и усадил на ближайший стул.

– Дядя Гарольд!..

– Пуговка, – он смущенно отвел глаза в сторону, потом повернулся к Чарити и дотронулся до ее щеки грубой старческой ладонью, – бабушка умерла не по твоей вине.

Чарити много лет назад дала себе установку быть виновной и теперь не могла принять оправдания. Тяжесть вины за смерть бабушки лежала на ее плечах.

– Пойдем, тебе нужно прилечь.

Не дожидаясь возражений, Далтон и Чарити взяли Гарольда под руки и отвели на диван.

Чарити накрыла старика покрывалом и повернулась к Далтону:

– Поговорим позже.

Гарольд что-то забормотал, скрюченными пальцами указывая на люстру. Чарити наклонилась к нему и расслышала: «У тебя ткачи завелись».

Потом он закрыл глаза и уснул.

Конец лета 1996 года

Чарити присутствовала на похоронах первый раз в жизни. Неужели это всегда так печально? Неужели солнце всегда скрывается за облаками, когда пастор говорит о великом воздаянии, ожидающем по ту сторону, в том месте, которое он назвал раем?

После церемонии они вернулись в дом бабушки и дедушки. Но теперь бабушки нет. Значит, нужно называть его просто дедушкиным домом? Столько вопросов. Когда все вышли из машины, Кендрик и мама велели ей идти между ними, держа обоих за руки. У Кендрика руки были холодными и потными, и Чарити это не нравилось. Сначала он оттолкнул ее, когда мама предложила таким строем идти до парадной двери. Но маму всегда заботило, как это выглядит со стороны, и она шепнула Кендрику, что надо произвести хорошее впечатление. Дедушка отпирал дверь, а она промокала глаза салфеткой из «Макдоналдса». Чарити попыталась отойти от Кендрика, тот разозлился и так сдавил ее руку, что пульс застучал в кончиках пальцев. А по пути с похорон Чарити хотела сесть рядом с дедом, но мама схватила ее за воротник черного платья, прошептала в ухо: «Нет, нельзя» – и втолкнула на заднее сиденье.

Дедушка стоял у парадной двери и выглядел совсем больным. Оказалось, вся голова у него покрыта морщинами, которые Чарити раньше не замечала. На веранде он опустился на колени и обнял внучку. Вот так бы и остаться навсегда в его руках!.. А когда Кендрик сделал печальные глаза и начал говорить – все те вещи, которые люди говорят, когда кто-то умер, – дедушка встал. Чарити почти поверила, что сейчас он подхватит ее на руки, но, видимо, на это у него не осталось сил.

Они вошли в дом. Дедушка заварил «Эрл Грей»; Чарити вдыхала аромат и не могла надышаться. На диване лежало любимое бабушкино покрывало, на столике – очки для чтения. Чарити упорно смотрела на них, пытаясь призвать на помощь всю известную ей магию, чтобы вернуть бабушку. Не могла же она вот так взять и умереть, умереть на самом деле и навсегда.

Потом взрослые собрались на кухне, а Чарити села на прохладном мраморном полу в гостиной лицом к библиотеке, стащила с дивана бабушкино покрывало и завернулась в него.

Кендрик говорил, что они с Эллен собираются пожениться и что хотят помочь дедушке в тяжелое для него время. Дедушка о чем-то спросил, а затем повысил голос – наверное, ответ ему не понравился. В разговор вступила мама: несколько раз повторила, как мало до сих пор занималась воспитанием Чарити, но теперь они всё изменят.

Они?.. А какая разница? Если на то пошло, ей будет только хуже. Мама день-деньской смотрелась в зеркало и спрашивала у Чарити, по-прежнему ли Кендрик находит ее красивой. И как она могла не видеть, что Чарити все понимает?

Когда взрослые начали спорить, Чарити решила вмешаться и прекратить спор. Она должна сказать им ужасную правду. И тогда все изменится. Она собрала все свое мужество и направилась в кухню. Вошла, все еще кутаясь в покрывало, и открыла рот, чтобы сознаться в своем грехе, который стал причиной бабушкиной смерти. Но когда три пары глаз уставились на нее, застыла на месте. Дедушкины глаза были наполнены болью, мамины сверкали от гнева, а Кендрик смотрел на девочку с ненавистью. За то, что она им помешала, а может быть, и за то, что вообще живет на свете. И Чарити буквально лишилась голоса. Не смогла выдавить из себя ни слова. Что будет, если дедушка возненавидит ее, как Кендрик и мама, когда узнает, что бабушка умерла по вине Чарити? Нет, такого ей не пережить.

Чарити сжала кулаки и выскочила из кухни на веранду, а оттуда наружу. Бабушкин сад сиял во всем буйстве красок. А справа стояла плакучая ива.

Чарити почувствовала гнев. Или ненависть?.. Сильнейшее чувство погнало ее вперед. На секунду она остановилась, оглядываясь в поисках оружия. На земле у кустарников обнаружился бабушкин садовый топорик. Девочка схватила его и бросилась на иву. Конечно, бабушка умерла из-за Чарити, однако дерево тоже виновно. Если бы Чарити набралась смелости и обрезала все ветви… но она испугалась подойти к дереву с другой стороны. Куда только делся ее страх сегодня?

Руки вспотели, и Чарити вытерла их покрывалом. Оно волочилось по земле и мешало подобраться к дереву, будто не хотело подпускать ближе. И все же отчаяние придало ей смелости, она раздвинула ветви топориком, вошла под крону и застыла от внезапного холода. Здесь было темнее, чем снаружи. Длинные ветви переплетались над головой. Под ногами валялись комки грязи. Налетел ветер, ива качнулась в ответ. Чарити подняла топор, сделала пять шагов к массивному стволу и с криком: «Ненавижу!» – изо всех сил вогнала лезвие в древесину.

Так она нанесла еще несколько ударов. По лицу катились слезы, руки начали болеть. Все было как в тумане. Волосы слиплись от пота, в черном платье застряли щепки. Топорик выскользнул из рук, и Чарити упала на колени. Втянула в себя воздух – а вместе с выдохом все страдания, которые она когда-либо испытала, будто хлынули на поверхность. С беззвучным криком Чарити рухнула на землю прямо под деревом.

– Ненавижу, – прошептала она снова и натянула на себя покрывало.

Прошло какое-то время. Чарити слышала колыхание ветвей, но отказывалась выглянуть наружу, пока не ощутила легкое постукивание. Она высунула голову, почти ожидая увидеть танцующих на покрывале эльфов, а увидела всего лишь дождь. Если бы он смыл с нее вину! Если бы он заставил исчезнуть ее боль!.. Увы, магия отказывалась ей помочь.

Лежать на земле было мокро, и Чарити встала, раскинула руки и позволила дождю омыть себя с ног до головы. Так она простояла довольно долго. Дождь кончился, пора было возвращаться домой. Чарити торопливо выбралась из-под кроны дерева, бросила покрывало и помчалась к дому. У двери обернулась, еще раз посмотрела на иву и на грязное бабушкино покрывало, цветным лоскутом лежащее на земле. Девочка промокла и догадывалась, что ей влетит от мамы за испорченное платье. Однако настоящая проблема крылась глубоко внутри. Дерево украло часть ее сердца. Чарити знала, что совершила проступок и вызвала смерть бабушки, но чувство вины, до тех пор камнем лежавшее на сердце, исчезло.

Глава 10. Тайна

Три недели Чарити прокручивала в голове слова Далтона. Снова и снова возвращалась в тот день, когда стояла рядом с ивой и пыталась найти ключ к разгадке непонятных событий. Наконец она пришла к выводу, что некоторые вещи нужно брать на веру. Например, что мама могла бы измениться к лучшему, имей она правильную мотивацию. А дядя Гарольд, который явно что-то утаивает, со временем раскроет Чарити секрет. К сожалению, от подобных тайн тяжело на душе.

В доме стояла тишина, словно заботливая мать укрыла одеялом уснувшего ребенка. Дэйзи отправилась в постель рано. Вообще, складывалось впечатление, что она пытается наверстать годичное недосыпание. К тому же девушка не очень-то любила Далтона и поспешила уйти, узнав, что вечером он придет. Она сторонилась его с первого дня, когда Чарити велела ей перенести свои немногочисленные пожитки с мансарды в одну из спален на втором этаже. Что поделаешь, ведь именно Далтон ее поймал. Стоило Далтону приблизиться, как девушка боязливо съеживалась, а зрачки ее глаз из голубых становились стальными.

Ничего, все наладится. Сейчас Дэйзи напугана, не доверяет мужчинам. Пройдет немного времени, и они с Далтоном подружатся.

Вот Гарольд с Далтоном уже подружился, причем нашли общий язык в самый первый вечер. А жизнь Чарити с появлением в доме Дэйзи и Гарольда стала полнее и приятнее.

Дядя Гарольд тоже отправился спать. И хорошо – им с Далтоном надо поговорить наедине. Настало время рассказать ему о том, что она пережила под ивой в одиннадцать лет. Может быть, Чарити все восприняла неверно? Почти наверняка.

Далтон пришел, они заварили чай и уселись в гостиной.

Чарити потерла кисти рук, пытаясь справиться со стрессом. И выложила все, начиная с похорон и садового топорика и заканчивая чувством, будто ива похитила часть ее души.

– Я видел отметины на стволе.

– Трудно срубить дерево топором размером с ножик.

В гостиной было тепло. Чарити передвинула канапе поближе к окну. За прошедшие недели она еще больше полюбила гостиную и библиотеку. Сколько сокровищ там обнаружилось! Сначала бабушкина шкатулка с рецептами, потом запас дедушкиных палочек корицы – он постоянно их жевал, после того как решил бросить курить. А еще заначка табака в тайнике за ветхим томиком Эдгара По.

Далтон сидел рядом, опершись на подлокотник.

– Действительно страшно ребенком пережить такое…

– Я не обрезала ветви, и ива забрала бабушку. А потом украла часть моего сердца.

Далтон наклонился к ней.

– Она не украла часть твоего сердца; она просто взяла на себя твою вину.

– Вина моя, и нести ее мне.

– Значит, ты воскресила вину и переложила на себя.

– Что?

– Ива взяла на себя твою вину, а ты со временем вновь возложила на себя ответственность за смерть бабушки.

Верно.

– Это моя ноша, я не могла ее сбросить…

– Ты с ней сдружилась.

Он был прав. Вина составила ей компанию, стала близкой подругой. Единственной подругой, которая ее понимала.

Далтон взял Чарити за руку.

– Я прошел через это. – Он заговорил шепотом, словно боялся пробудить демонов. – Поверь, я прошел через это.

Нет, невозможно…

Далтон набрал в грудь воздуха.

– Когда убили Мелинду и Кисси…

У Чарити все поплыло перед глазами, разом стало нечем дышать.

Он повторил:

– Когда их убили, меня не было рядом. Я уехал в город. Останься я дома, ничего не случилось бы.

У нее перехватило горло. Перед глазами замелькали черные точки. Но из глубины души что-то прорвалось наружу. Чарити сжала руку Далтона.

– Я и представить себе не могу…

– Поэтому я понимаю, как ты себя чувствуешь. Как ты себя чувствовала в тот день. Мелинда и Кисси оказались в торговом центре в момент ограбления. Преступники запаниковали и открыли огонь. Будь я дома, ничего не случилось бы. Мелинда вообще не должна была ехать в ту часть города.

Чарити приложила ладонь к щеке.

– Я говорил с ней по телефону как раз перед тем, как она вошла в торговый центр. Она бегала по городу, искала недорогой компьютер для моей мамы. Я обещал заняться этим неделей раньше, но все время забывал.

– Далтон… – Чарити зажала рот ладонью.

– Отставной полицейский с оружием пробрался внутрь и застрелил обоих грабителей, не дав им скрыться.

Чарити крепче сжала руку Далтона.

– Я дружил с начальником полиции Джексонвилла. Он знал, где меня найти, и отправил с сообщением своих подчиненных. Они появились в номере отеля в одиннадцать тридцать шесть. Через два часа приехал мой брат Уоррен и забрал меня домой.

– Я тут ношусь с какой-то легендой о каком-то дереве, когда ты пережил такое… Прости. Не знаю, что еще сказать. Все слова кажутся жалкими.

Он высвободил руку, и Чарити подумала – сейчас встанет и уйдет. Но Далтон провел рукой по ее щеке.

– Терять близких всегда страшно. И не важно, одиннадцать тебе лет или тридцать пять. Боль та же. Она изведет нас, если мы позволим ей взять верх. Но если мы сумеем простить…

Она покачала головой:

– Простить убийц…

– Простить себя, Чарити. За то, что не оказался рядом. Не защитил их. Если мы не простим себя, мы себя уничтожим и никому больше не принесем добра.

Чарити попыталась вникнуть в его слова, приложить их к себе.

Далтон с усилием улыбнулся.

– Не простить – все равно что нести тяжелый груз. Мы словно приковали себя цепями к боли, и эти цепи очень сложно разорвать. Они захлестываются на горле, тянут нас на дно, и мы тонем, когда могли бы плыть. Я не понимаю, как ива избавила меня от отчаяния, но она это сделала. Ива вступилась за меня, пролила слезы, и они растворили корку, покрывавшую мое сердце. Я смог простить. Точно так же ива помогла тебе. Она взяла на себя твою вину.

Чарити снова мысленно вернулась в тот день. И впервые в жизни – без ненависти.

– Помню, как я отошла от дерева… И тут же ветка упала на землю.

– Когда я был под деревом, тоже упала ветка.

– И что это значит? – Чарити обхватила себя руками; ей вдруг стало холодно.

– Не знаю. Может быть, когда ива дает жизнь, взамен она должна от чего-то отказаться.

Чарити кивнула, прогнав скользнувшую мысль: «Ради всего святого, обычное дерево!»

– Ты не против, если я буду ухаживать за ивой?

Дерево, которое в силах принять на себя самую сильную боль и обернуть ее во благо…

– Не против.

– Я понял, почему ты его боялась.

– Я поняла, почему ты в него верил.

Они еще немного посидели, молча осмысливая свои откровенные признания.

– Как тихо. С тех пор как появились Дэйзи и Гарольд, в доме всегда шумно.

Чарити кивнула и потянулась за остывшим чаем.

– Тебе это нравится? – улыбнувшись, спросил Далтон.

Она снова кивнула.

– И все же дальше так продолжаться не может.

– Почему?

– Дэйзи живет здесь три недели, а ты даже не попыталась выяснить, откуда она и разыскивает ли ее кто-то.

Чарити поморщилась от раздражения.

– Ей восемнадцать. Она не обязана ни перед кем отчитываться.

Далтон чуть придвинулся, в зеленых глазах заплясали огоньки от люстры.

– Восемнадцать – по ее словам. А если она нас обманывает? В таком случае она сбежала из дома, а ты ее удерживаешь. С точки зрения закона – серьезное преступление.

Нет, Дэйзи не лгала, Чарити ей верила. Впрочем, кого она обманывает? Вполне достаточно причин сомневаться в настоящем имени и возрасте девушки. С другой стороны, она понимала, что значит иметь родителей, с которыми невозможно жить. Если так получилось и у Дэйзи, Чарити без колебаний бросит вызов закону.

– Послушай, где-то живут ее родители. Если ей действительно восемнадцать, не в их власти вернуть ее домой насильно. Но, Чарити, разве родители не заслужили право по крайней мере знать, что дочка жива?

Далтон потерял ребенка и представлял себе, через какие мучения могла пройти семья. Чарити смотрела на происходящее глазами дочери; Далтон, со своей стороны, глазами отца. А если он прав?

– Ладно, – неохотно согласилась она. – Постараюсь вытянуть из нее какую-нибудь информацию и подумаю, что можно сделать.

– Спасибо. – Он ее коротко обнял.

Чарити сперва обомлела, а затем обрадовалась – теперь ее и Далтона связывало нечто большее, чем несчастья, приведшие двух одиноких людей на остров. Их связывала надежда, расцветшая так же пышно, как возрожденный сад, надежда такая же необыкновенная, как плакучая ива, которая стояла на краю сада и их охраняла.

* * *

– Чарити, я взяла твой ноутбук и погуглила легенды о плакучих ивах. – За разговором Дэйзи уплетала картофельные чипсы. – Ничего не нашла. Ни слова про обрезку ветвей и последующую смерть.

Чарити оттирала раковину губкой.

– Я везде искала. – Дэйзи отправила в рот очередную горсть. – Я до-о-олго искала.

Чарити кивнула. Вчера за обедом, поедая стейки с картофельным гарниром, она открыто выложила Гарольду и Дэйзи подробности этой истории и наконец почувствовала облегчение. Как ребенок, который боялся ящериц, а потом взял одну из них в руки и ящерка оказалась безобидной.

Но от бесконечных расспросов Дэйзи она устала и сразу после завтрака дала девочке поручение собрать по дому все необходимое для подготовки к урагану. Тропический шторм Эрика набрал ураганную силу и приближался к острову.

– Так кто тебе рассказал эту легенду? – не унималась Дэйзи. – Может, ты сама ее выдумала?

Чарити бросила губку.

– Как это выдумала?

– Ну, ты ж была маленькая. Я просто говорю, что перебрала кучу вариантов в онлайне, и все по нулям.

Чарити сдвинула брови.

Дэйзи засунула руку в принесенный с мансарды ящик и достала огромную белую свечу.

– Сгодится? Здесь несколько штук.

Чарити повертела свечу в руках.

– Так это же бабушкин тревожный чемоданчик! – Она припомнила, как бабушка складывала в большой ящик вещи, которые могут понадобиться в время шторма, – зажигалки, свечи, фонари, йод, аптечку.

– Наверное. Так от кого ты слышала легенду об обрезке ветвей?

Чарити продолжала рыться в ящике.

– От матери. Это она мне рассказывала. – Она задумалась. – Нет, постой. От Кендрика. Да, точно. Он-то частенько мне врал, но тогда в разговор вмешалась мама и повторила то же самое. Тут уж я поверила.

Дэйзи закрыла пакет с чипсами.

– Зачем они так делали?

– Иногда они были такие противные! – Чарити повернулась нарезать овощи для салата.

Дэйзи тряхнула головой. Выгоревшие на солнце волосы рассыпались по плечам.

– Уроды. Они тебе жизнь испортили.

– Когда мама повторила про иву, я тут же побледнела как полотно, потому что дерево такое огромное и жуткое. Наверное, как раз тогда и начался этот ужас. – Помнит ли мама, что страх дочери перед деревом берет начало от многократно повторенной лжи? Наверное, нет; Эллен лгала как дышала. Врать из любви к искусству, так говорят. Но разве можно назвать искусством последствия лжи?

– И все это время ты боялась того, чего не было…

– Не переусердствуй с симпатией.

Дэйзи выставила вперед бедро.

– Я целый год провела на улице. Симпатий не испытываю. Разве что сарказм. Если понадобится – всегда пожалуйста.

– Дэйзи, кстати, раз уж речь зашла о жизни на улице… Не пора ли признаться? Откуда ты? Тебя кто-то ищет?

Дэйзи увлеклась содержанием тревожного чемоданчика. Чарити продолжала смотреть на нее.

– Вряд ли, – наконец пробормотала девушка. Чарити упорно сверлила ее взглядом. Дэйзи выдохнула и уперлась руками в уголки ящика. – Я Дэйзи Восс. Не Смит. Из города Вейл, штат Колорадо. И я сильно сомневаюсь, что мама меня ищет.

Чарити села и жестом предложила сесть Дэйзи.

– Ты не нашла общий язык с мамой?

Свет падал на длинные светлые волосы Дэйзи. Такая юная, симпатичная… а за плечами целый год тяжелой жизни.

– Она водила домой разных мужчин. Ни один не задерживался больше чем на несколько месяцев. Потом появился Бад и остался надолго. Прошел почти год, и тут он стал на меня пялиться.

– Пялиться на тебя? – Чарити не хотела повторять эти слова вслух; они были слишком тяжелые и холодные, и ей не нравилось их значение.

– Ну да, сидит и смотрит, а глаза как у змеи, и мне от этого не по себе. Как-то мама работала в ресторане в две смены, а он взял меня за плечи и сказал, какая я красивая. – Дэйзи отвернулась к окну. – А потом вдруг раз, и начал целовать.

– Милая… – Чарити хорошо понимала, что значит чувствовать себя незащищенной в собственном доме. С ней ничего подобного не случалось. Мама никогда не позволяла никакому мужчине – ни другу, ни любовнику – сексуальных намеков по отношению к Чарити. Эллен была не лучшей матерью, однако черту не переступала. – Ты, наверное, испугалась.

Дэйзи невесело усмехнулась:

– Я взбесилась! Заявила ему, только погоди, вот придет мама… Мама ревновала ко всем, кто с ним даже просто заговорит.

– А что произошло, когда она вернулась?

– Я ей все рассказала. А ей по нулям. Говорит, типа я ошиблась. Что он ко мне по-дружески, а я его неправильно поняла.

– И тогда ты ушла из дома?

– Ну да. Еще до утра. Продала ноутбук, мобильник, все гаджеты, которые у меня скопились, когда мама встречалась с парнем… – Дэйзи изменила голос, явно цитируя мать: – «который работал в магазине, торгующем электроникой». Наверняка все наворовал, но мне-то что?

У Чарити сжалось сердце. Ситуация была совсем не такая, какую вообразил Далтон.

– А до появления Бада? У тебя с мамой были хорошие отношения? – Может, Чарити хваталась за соломинку, но она знала, что такое иметь маленькую семью и потом потерять ее.

– До него она была хорошая. Не сказать, чтобы идеальная, но хорошая.

Значит, надежда есть. Есть шанс все уладить. Если, конечно, не принимать в расчет Бада. Чарити не хотела, чтобы Дэйзи повторила ее судьбу. В тридцать один год ждать одобрения матери и, может быть, никогда не дождаться…

– Я купила билет на автобус и поехала в Джорджию. А потом сюда. На острове уже четыре месяца, нигде больше так долго не оставалась.

– Если ты хочешь позвонить маме…

– Не хочу.

– Если тебе восемнадцать, можно звонить без проблем.

Дэйзи сузила глаза.

– Я сказала, мне исполнилось восемнадцать.

– Дэйзи…

– Я сказала, не хочу с ней говорить. И домой не вернусь. Вообще-то этот лузер, наверное, уже от нее съехал. Но я ее не прощу.

А если ее мама к утру опомнилась, а дочери и след простыл? Если Далтон прав и несчастная женщина рыдает по ночам, не зная, жив ли ее ребенок?

– Ты взрослая. Ты не обязана возвращаться домой. И мама не вправе тебя заставить. Ты ей просто сообщи, что у тебя все в порядке.

– Как будто она этого заслуживает! – Дэйзи закусила верхнюю губу. – Когда-нибудь сообщу. Однако спешить не буду. Если она соскучилась, хорошо. Надо было мне доверять.

– Ты права.

– Мы отвлеклись. – Дэйзи встала. – Ты так и не ответила насчет свечей.

Чарити обошла стол и начала разглядывать бабушкины запасы на случай урагана. Начало июля выдалось непростым. Первый же возможный шторм набрался сил в Мексиканском заливе и шел прямо на остров.

Дэйзи показала на потолок:

– В мансарде еще много чего есть. Хочешь посмотреть?

– Конечно. – Чарити до сих пор не заглядывала туда. Она взяла Дэйзи за руку. – Я не пытаюсь заставить тебя делать то, что ты не хочешь, но я переживаю за тебя, Дэйзи. Иногда можно избежать многих бед, если прямо обсудить ситуацию. Согласна?

– Наверное, – буркнула Дэйзи и пожала плечами.

Они вышли из кухни, и тут зазвонил телефон на стене.

– Ну, что еще? – Чарити вернулась назад и взяла трубку. – Алло!

– Чарити, я еду к тебе. Нужно кое-что обсудить.

От голоса матери по спине пробежала дрожь. Она едет сюда?

– Когда ты приедешь?

– Через час буду.

Чарити затрясла головой в недоумении. Она не так расслышала?

– Мама, в заливе ураган…

– Не драматизируй! Ожидают, что он повернет и достанется Техасу. И вообще это не ураган, а всего лишь тропический шторм.

– Мама, нет! Нас зацепит как минимум южный край штормового фронта. И ураган это или нет, острову придется тяжелее, чем материку. – Чарити внезапно зазнобило.

– Великолепно! И почему я ничего не знала, когда у меня был на руках билет из Атланты в Нью-Йорк? А теперь я его поменяла.

Мамины слова прозвучали так, словно шторм сменил направление по ее, Чарити, вине.

– Ты в Атланте?

– Я была в Атланте. Приезжала посмотреть, что за халупу мне оставил отец. Могу поклясться, она вот-вот развалится. Сейчас выезжаю из аэропорта Сарасоты, скоро сяду в водное такси. – Она недовольно вздохнула. – Чарити, если не хочешь меня видеть, так и скажи.

– Конечно же, хочу. Приехал дядя Гарольд, а еще я познакомлю тебя с Далтоном, моим соседом.

– А что там делает Гарольд?

– Приехал погостить. Я очень ему рада – почти как увиделась с дедушкой. И еще у меня живет девочка, ее зовут Дэй…

– Мне пора, Чарити. Дождь начинается. – Она дала отбой.

Как всегда, мама обрывает разговор громким щелчком. Чарити представляла это буквально – вот она ловит каждое мамино слово, склоняется к аппарату, прижимает трубку к уху, чтобы ничего не пропустить, и вдруг слышит щелчок. Не только соединение разорвано – разорвано сердце.

Она медленно положила трубку.

– Гостей у нас прибавится.

– Твоя мама? – хихикнула Дэйзи.

Чарити кивнула.

– Похоже, та еще штучка. – Дэйзи вздернула голову. На щеке появилась ямочка. – А еще похоже, ты не горишь желанием ее увидеть. Ну что, Чарити? «Позвони мамочке, она, наверное, скучает»?

Чарити потерла лицо руками.

– С ней сложно. Но она моя мама, и я ее люблю. Честно. Просто она… довольно тяжелый человек.

– Ага. Я уже впечатлилась.

– И при всем этом, если бы я сбежала из дома в твоем возрасте, думаю, она переживала бы. Мамы любят нас – так, как могут. В моем случае мама слишком занята, чтобы испытывать ко мне душевную привязанность.

– Она врач? Юрист?

– Нет. Домохозяйка.

– Едет навстречу урагану… Храбрая.

– Ее ничто не остановит, – повела плечом Чарити. – Даже стихия. Она сама в некотором роде ураган. Пойдем, я хочу проверить мансарду, пока Гарольд не вернулся.

* * *

Дэйзи отправилась вдвоем с Чарити в мансарду, зная, что та ожидает увидеть мрачный, оплетенный паутиной закуток. Ничего подобного! Комната, которую Дэйзи привыкла считать своим жилищем, была совершенно иной. И пусть Чарити поселила Дэйзи в одну из спален на втором этаже – причем девушке она действительно понравилась, – ее мансарда была по-своему уютна, и такого уюта недоставало другим помещениям в доме.

Поднявшись по узкой лестнице, Чарити щелкнула выключателем и, чуть помедлив, открыла дверь.

– Ты передвигала мебель?

Дэйзи обвела мансарду глазами – у стены тахта, рядом столик со скругленными краями; старинный сундук в уголке; кресло с накидкой у самого окошка – развернуто так, чтобы смотреть на море; над всем этим нависают потемневшие деревянные стропила. Возможно, когда-то сюда в самом деле стаскивали рухлядь, но здесь девушка чувствовала себя в безопасности, словно под чьей-то защитой.

– Все как было. Я ничего не трогала. Только это… – Она показала на висевшую на стене свадебную фотографию в треснувшей рамке.

Чарити подошла ближе.

– Мои бабушка и дедушка. Такое же фото висит внизу.

Дэйзи дотронулась до рамки.

– Один угол откололся, я подбила гвоздиком и повесила. А то валялась на сундуке…

Чарити посмотрела на тахту, затем на кресло. Странно. Зачем кому-то обставлять подобным образом мансарду, когда в доме на втором этаже десять спален?

Чарити присела у сундука, обхватила руками теплое старое дерево и через плечо обернулась к Дэйзи:

– Это бабушкин сундук с приданым.

Она откинула крышку, и ржавые петли протестующе заскрипели. Дэйзи плюхнулась в кресло. Она уже все здесь перерыла и ничего нового увидеть не ожидала.

Из сундука вырвался запах пыли и старых книг. С одной стороны лежало свернутое покрывало, с другой – пластиковая коробка с фотографиями. Чарити вынула коробку и поставила перед девушкой.

Дэйзи кивнула.

– Честно говоря, я смотрела. Там куча фоток.

– И они скрашивали твое одиночество долгими ночами, – улыбнулась Чарити.

– Забавно придумывать истории о людях с фотографий, – хмыкнула Дэйзи. – Кто они, что с ними стало… Малявка с темными волосами – наверное, ты?

– Здесь, на острове, прошло лучшее время моего детства, – кивнув, вздохнула Чарити. – Худшее я тоже пережила здесь.

– Когда твоя бабушка умерла? – Дэйзи оттолкнула кресло и медленно опустилась на пол рядом. – Мне как-то теперь чудно разглядывать все это. Типа влезла без разрешения.

– А ты не во все щели влезла. – Чарити сунула в сундук обе руки. Раздался щелчок.

Дэйзи подалась вперед и заглянула внутрь.

– Фальшивое дно!

Чарити извлекла пластиковый пакет с еще одной пачкой фотографий.

– Даже дедушка не знал об этом тайнике. В мой последний приезд сюда бабушка говорила, что передаст мне фотографии, когда я вырасту.

– Так она тебе их показывала?

– Нет. – Чарити медленно открыла конверт. – Даже не созналась, где они лежат.

– А почему она не передала весь сундук твоей маме?

– Мама не захотела. Сказала, что у нее аллергия на плесень.

– Же-есть, – протянула Дэйзи. – Ладно, теперь все твое. – Она уставилась на одну из фотографий. – Твой дед?

– Да. – Чарити поднесла снимок ближе. Молодая пара стояла в обнимку на фоне чертова колеса. – Нет, постой. Это не он. – Она явно напряглась.

Дэйзи взяла фото в руки и всмотрелась еще раз. Чарити сняла свадебную фотографию со стены и сравнила двух молодых людей. Дэйзи заглянула ей через плечо.

– Но это твой дед? – Она показала на свадебную фотографию.

– Да.

– По-моему, здесь тоже он.

– Посмотри. Дедушка не такой высокий. И не такой худой. Я видела его молодым на десятках снимков. – От Чарити едва не летели искры, и Дэйзи отшатнулась.

– У них глаза одинаковые.

Чарити принялась выкладывать фото из тайника. Наконец рассмотрела их все и произнесла:

– У них одинаковые глаза, потому что на фото из тайника… дядя Гарольд.

Дэйзи затаила дыхание, помимо своей воли переводя взгляд с одного снимка на другой. Всего их было штук двадцать. Юноша и девушка держались за руки, обнимали друг друга за плечи и однозначно выглядели как влюбленная пара. Чарити, тоже ошарашенная, приоткрыла рот и побледнела.

– Почему твоя бабушка хранила эти снимки? Она любила твоего деда?

– Больше жизни.

– Или ты так думала, – добавила Дэйзи, подтолкнув одну из фотографий к ногам Чарити.

Глава 11. Ураган

Чарити собрала фото и спустилась вниз. Нужно отнести их в спальню и положить в ящик. В пачке больше десятка снимков, на которых Гарольд обнимает Мэрилин. Чарити старалась не зацикливаться на вопросах, которые роились в голове, и не думать о признаках надвигающейся беды. Сейчас нет времени для погружения в личную жизнь бабушки. На побережье вот-вот обрушится ураган Эрика, а ураган по имени Эллен Мари Бакстер уже мчится в водном такси.

Оба стихийных бедствия неумолимо приближались. И Чарити не знала, какое из них причинит больший ущерб.

Она бежала вниз по лестнице, мысленно составляя список дел, которые нужно сделать до начала шторма. Дэйзи осталась в мансарде собрать некоторые вещи, и Чарити попросила ее после запереть двери. Она решила больше не пользоваться мансардой.

Далтон и дядя Гарольд закрыли ставнями окна на нижнем этаже, и стало темно, как в мавзолее. Скорее всего, отключат свет, минимум на несколько часов, максимум на несколько дней, так что Чарити послала Гарольда купить побольше свечей. К ее удивлению, он вернулся с работающим на бензине генератором. Дэйзи наполнила доверху обе ванны на вычурных ножках в виде когтистых лап, а Далтон перетащил цветы в горшках из сада в мастерскую на веранде. Саквояж со специальными ингредиентами Чарити занесла в дом.

Далтон вошел со стороны сада со спальным мешком в руках. Чарити пригласила его на время шторма составить компанию ей, Гарольду и Дэйзи. Сейчас, когда вот-вот подъедет мама, а скандальные фото наверняка прожгли дыру в ящике комода, она усомнилась, стоило ли это делать. Впрочем, Далтон воскликнул: «Теперь я вожу!» – будто они были детьми и играли в салки, – с улыбкой направив фонарик ей в лицо, и мрачные предчувствия сразу развеялись.

– А зачем спальный мешок? Я же сказала, постель для тебя найдется.

Он прошел к кухонному окну, единственному, которое не закрыли ставнями, и выглянул в сад.

– Нет смысла марать белье. Меня вполне устроит спальник, а тебе хлопот меньше.

Чарити тоже подошла к окну.

– О, я не предупредила, что ты будешь сам стирать простыни?

– Коли так, могу и в отеле переночевать. Чего это я должен сам себе стирать? – засмеялся он.

– Да не себе. Всем, – невинно промолвила Чарити.

Далтон легонько толканул ее плечом и вновь уставился в окно. Он затратил столько сил на восстановление сада, и Чарити с ужасом думала, что все это может пострадать от урагана.

– Эрика натворит дел?

– Я закрепил все, что можно. Растения в горшках наиболее уязвимы, но все они…

– На веранде. – Она машинально перевела взгляд на мастерскую, где царило буйство красок.

– Надеюсь, ты не собираешься сейчас работать?

– Куда там! Мне бы со стиркой управиться. – Она вздохнула. – Моя мама едет.

У Далтона упала челюсть.

– В ураган?

– Ага. Дико, да? Если Эллен Мари что-то вобьет себе в голову, ее не остановить. – Кстати, – Чарити посмотрела на дверь и понизила голос, – я нашла маму Дэйзи.

– Правда? Отлично. – Далтон положил спальный мешок на стол.

В кухню влетела Дэйзи с кипой старых полотенец.

– Чей спальник?

Чарити заметила, что девушка проявляет интерес к вещам, сами названия которых подразумевают мобильность. Рюкзаки, спортивные сумки, спальные мешки, фонарики… Похоже, Дэйзи сидит и ждет, когда ее попросят на выход. Девушка тайком уносила к себе еду: пакетики с кетчупом, крекеры, даже банку оливок. Впрочем, если с запасом еды она чувствует себя комфортнее, то пусть так и будет. А еще Дэйзи не засыпала, пока не разложит рядом с собой в постели кучу вещей. В комнате достаточно пустых ящиков, но ей непременно требовалось хранить свои пожитки на расстоянии вытянутой руки.

Чарити попросила Дэйзи помалкивать насчет фотографий. Оказалось, девушка умеет хранить тайны – год жизни на улице научил ее держать информацию при себе. Если что-то всплывет наружу в присутствии матери… нет, лучше даже не думать.

К тому же Далтон и Гарольд подружились, и Чарити невольно чувствовала, что новость о романе между дядей и Мэрилин может очернить Гарольда в глазах Далтона. Ведь Далтон продолжал носить обручальное кольцо в знак крайней преданности женщине, которой уже больше года нет на свете. Верность. Вот чего у Далтона в избытке. А вообще еще толком неизвестно, что там на фото. И хотя Чарити изнывала от любопытства, она решила дать Гарольду побольше времени, прежде чем начать расспросы. Он и так порой ведет себя как пугливый кот. Скажешь что-нибудь не то, и поминай как звали.

– А плакучая ива выдержит ураган? – Дэйзи остановилась рядом и тоже выглянула в окно.

Чарити с тревогой посмотрела на Далтона.

– Все будет хорошо. – Далтон накрыл ее руку своей.

Но едва он это сказал, как налетел порыв ветра и все кусты буквально легли на землю. Ива взмахнула ветвями, ствол оголился. Дерево внезапно стало похоже на древнюю, уставшую от жизни старуху. Ее длинные волосы растрепались и обнажили розовый скальп, хилое тело изо всех сил старалось превозмочь надвигающийся шторм.

– Не волнуйся, выстоит, – прошептал Далтон на ухо Чарити.

Она попыталась отвлечься на что-то другое. Далтон – как всегда! – догадался и сменил тему:

– Весь город готовится встретить шторм.

– Правда? – Ветви ивы сгибались, ветер обрывал листву и уносил прочь.

– Не возражаешь, если к нам присоединится миссис Криди? Я видел ее в городе. Только что вернулась с севера, от сестры. Не уверен, что она готова к шторму. У нее даже не было времени запастись продуктами.

– Конечно, не возражаю.

Пора познакомиться с этой женщиной, хотя сейчас не совсем подходящее время. С другой стороны, Чарити никому не собирается отказывать в помощи.

– Она переждет самый пик урагана, примерно около десяти-одиннадцати часов вечера, а потом я отвезу ее домой – всего несколько кварталов отсюда.

– Место есть, пусть остается. Не отправлять же пожилую женщину под дождь, да еще в полночь.

– Она хотела зайти к Барлоу, а потом сюда. Насколько мне известно, они будут уговаривать ее переночевать, но у них всего одна спальня, и ей придется спать на диване. Если ты не хочешь больше гостей, я попрошу Барлоу настоять на своем.

– Миссис Криди и дедушка были друзьями, она даже вела хозяйство в его доме. И я не позволю ей спать на диване, когда у нас полно свободных комнат и мягких постелей. Ты поступил правильно.

Далтон пригладил волосы.

– Все вышло странно. Я только открыл рот, и как-то само собой вырвалось, что мы будем счастливы видеть ее здесь. Не знаю, как это получилось, Чарити. Дом не мой, и я не имею права…

Да, вышло бы странно, если смотреть со стороны. Но здесь, в стенах Бакстер-хауса, все выглядело совершенно нормально. Вот и Чарити постоянно говорит «мы» – например, «у нас полно свободных комнат» вместо «у меня полно свободных комнат». А кто, собственно, «мы»? Она размышляла над этим пару ночей назад, когда не могла заснуть и отправилась на кухню, куда ее настойчиво звали пирожки и молоко. Мы – это она и Гарольд? И Далтон? Бабушка с дедушкой, которые физически не могли быть здесь, но чье незримое присутствие ощущалось в каждой комнате? И Чарити решила, что «мы» – это все, кто находится в доме. Включая Дэйзи. И это «наш дом», не только дом Чарити. Она умяла четыре пирожка, запила молоком, вытерла крошки с губ и отправилась спать с улыбкой на лице.

– Ты внимателен и заботлив. Ты так усердно трудился над садом, что тоже можешь считать себя собственником. И пожертвовал достаточно крови богам колючих растений, чтобы получить право голоса.

– А ты слишком любезна.

– А меня сейчас вырвет, – послышалось сзади. – Вы, сладкая парочка! Могли бы и поменьше сюсюкать, не одни здесь. Самим не противно? – Дэйзи развернулась и выскочила из кухни.

Далтон почесал затылок. Чарити пожала плечами. Сладкая парочка. Подумать только!

* * *

Первой постучала в дверь миссис Криди. Она оказалась в точности такой, как ожидала Чарити, – и одновременно совсем не такой. Чарити представляла ее пожилой и хрупкой, хотя и способной вести домашнее хозяйство. Но за порогом стояла и улыбалась элегантная пожилая женщина в мокром плаще.

Чарити пожала ей руку и поздоровалась.

– Боже, я совсем забыла, как темно внизу при закрытых ставнях!.. Я Луиза Криди. А вы Чарити. Дедушка вас обожал.

– Проходите, пожалуйста.

Начал завывать ветер, порывы следовали один за другим. Воздух наэлектризовался. Улицы уже были усеяны ветками и листвой.

Дэйзи заварила чай, и они втроем уселись в гостиной пить «Эрл Грей» под нарастающий вой шторма. Странная компания подобралась – девочка-подросток, женщина в возрасте чуть за тридцать и другая женщина, чуть за семьдесят. Мужчины работали наверху. На втором этаже не было ставен, и они отодвигали мебель и закрывали оконные проемы изнутри фанерными щитами. Даже если сами окна не выдержат удара стихии, возможно, фанера хоть как-то защитит обстановку.

– Вы давно познакомились с дедушкой?

– В незапамятные времена. – Луиза улыбнулась.

Она была привлекательна. В светло-каштановых волосах поблескивали серебряные прядки, причем каждая из них, как по заказу, находилась на своем месте. Любой может сохранить красоту в пожилом возрасте, однако никто не избежит седины. Возможно, что парикмахеры, занимающиеся мелированием, упустили модный тренд.

Луиза опустилась в обитое бархатом кресло и закинула ногу на ногу.

– Мы виделись, Чарити. Ты просто не помнишь.

– Во времена моего детства?

Луиза кивнула. Плащ она оставила у входа и предстала в брючном костюме персикового цвета – такие продаются в дорогих бутиках и предназначены для состоятельных пожилых женщин. Достаточно стильный, чтобы выглядеть современным, и достаточно элегантный, с намеком на большие деньги.

– Боже мой, наверное, уже лет двадцать прошло. Джордж и Мэрилин были моими близкими друзьями. Когда Мэрилин умерла, я словно сестру потеряла. Больнее ударила только смерть мужа.

Чарити попыталась вспомнить женщину, которая любила ее бабушку как сестру.

Луиза подалась к ней.

– Ты была совсем ребенком. И когда приезжала на каникулы, жизнь в доме вращалась вокруг тебя. Золотое время для Мэрилин и Джорджа!

Чарити наконец припомнила женщину, заходившую время от времени к бабушке. Приятная, светло-каштановые волосы, и…

– Вы прихрамывали! – вдруг вспомнила она.

Луиза наклонила голову и откинула волосы с плеча. Вдоль шеи тянулся рубец.

– Да. И шрам. Я училась в выпускном классе, возвращалась домой с уроков и попала в аварию. Не лучший вариант окончания школы, скажу тебе.

– А сейчас вы не хромаете, – вмешалась Дэйзи.

Луиза моргнула.

– Время лечит все. По крайней мере, так кажется. – Она перевела взгляд на Чарити. – Интересно, ты вспомнила хромоту, но не ожоги. Я всегда думала, что они бросаются в глаза.

Чарити улыбнулась. Образ Луизы, ее дружба с бабушкой и дедом начали проявляться в памяти.

– Наверное, я не замечала ожоги. У вас такие необыкновенные глаза. Я оторваться не могла. Думала, вы королевских кровей. А может быть, у вас в роду были русалки или феи?

Луиза откинула голову назад и рассмеялась.

– Нет. Все мои предки были местными рыбаками.

И все же ее всегда окружала таинственная аура, Чарити не могла такого забыть. Конечно, детские фантазии, тем не менее… Надо же, такая приятная женщина – и с физическим увечьем. Какая чудовищная несправедливость!

Если Луиза много лет дружила с бабушкой и дедом, она должна знать дядю Гарольда. Чарити никак не могла улучить момент и сообщить Луизе, что Гарольд здесь. И едва она открыла рот, как Далтон и Гарольд материализовались на верхней лестничной площадке и объявили, что дом готов к испытанию стихией. Все три женщины повернулись к ним.

Луиза выронила чашку и вскочила с места.

Далтон поднял чашку из растекающейся по мраморному полу лужи. Просто чудо, что чашка не разбилась.

Луиза нащупала подлокотник кресла и вцепилась в него так, будто он был последним деревом в лесу, а она последним листом. Чарити тоже встала; она поняла, что происходит. Далтон и Гарольд замерли, разинув рты и, очевидно, соображая, какие незримые демоны заставили женщину буквально взвиться в воздух. У Луизы побелели костяшки пальцев, так сильно она сдавила подлокотник.

Издалека Гарольд был похож на своего брата. Луиза словно увидела привидение.

– Гарольд, – прикрыв ладонью рот, прошептала она, настолько тихо и неуверенно, что Чарити показалось – Луиза прямо сейчас исчезнет. Слово повисло в воздухе, не находя пристанища.

Однако Гарольд точно так же прикрыл рот ладонью.

– Луиза… – Его глаза наполнились слезами. Дядя вытер пыльные ладони о брюки и пригладил волосы, без сомнения, озабоченный своим внешним видом. Крепко держась за перила, он двинулся вниз.

Чарити замерла в предвкушении того, что можно назвать счастливым воссоединением. Гарольд приблизился к Луизе и посмотрел ей в глаза. На лице застыла полуулыбка; он словно не мог выбрать между радостью и удивлением. Наконец он раскинул руки.

У Чарити забилось сердце… и внезапно замерло, когда Луиза, резко отшатнувшись, обхватила себя руками, явно защищаясь.

Зрители безмолвно наблюдали, как радость на лице Гарольда сменилась страданием. Чарити почти физически ощутила его муку. В глазах и вокруг губ отразилось небывалое разочарование. Даже морщины углубились. Так последний лепесток трепещет на ледяном ветру, и дуновение зимы вот-вот оборвет его жизнь.

Опустив голову и поджав губы, Гарольд словно решил все переиграть – не приветствовать, а просто поговорить. Увы, его голос задрожал на первом же слове.

– Рад тебя видеть. Столько лет прошло…

Луиза тоже попыталась найти способ не обострять ситуацию. Улыбка то появлялась на ее губах, то снова исчезала. По лицу было видно, что она сейчас во власти воспоминаний, осязаемых, как морские брызги, и таких же холодных и мимолетных.

– Не ожидала… тебя увидеть… здесь.

– Я вернулся.

Луиза перевела взгляд на Чарити.

– Дедушка перед смертью отправил брату письмо с просьбой приехать, – пояснила та.

– И ты заявился только сейчас? – Ее глаза вспыхнули яростью.

Чарити подошла ближе и осторожно взяла ее руку. Луиза готова была вспыхнуть и рассыпаться в порошок, подобно пеплу с кончика полностью докуренной сигареты.

– Дядя Гарольд получил письмо уже после смерти дедушки. И немедленно приехал.

Луиза вымученно улыбнулась.

– Значит, немедленно?.. Рада была повидаться, Гарольд. – Она повернулась к Чарити: – Большое спасибо за чай. Пожалуй, пережду шторм у Барлоу. Поговорим о твоем дедушке в следующий раз.

Чарити взяла гостью за руку и проводила до дверей. Странно: всего несколько минут назад Луиза выглядела такой крепкой, такой грациозной, а теперь казалось – ветерок дунет, и она развалится на части. И пока они шли через вестибюль, Чарити заметила еще кое-что. Луиза снова прихрамывала.

* * *

Эллен Мари Бакстер еще никогда не водила машину во время урагана. В Нью-Йорке, даже разгулявшись вовсю, ветер налетал порывами; здесь же напор ветра был сильным постоянно, и ей приходилось крепко держать руль и невольно щурить глаза навстречу летящему мусору.

Еще когда Эллен садилась на последнее водное такси до острова, тусклое и унылое небо стало невообразимо серым. У Леонарда был костюм такого цвета; она его терпеть не могла. Вот недавно мода на серый цвет сменила черный; Эллен отказалась за ней гнаться – не носить же этот кошмар, – и правильно. Серый мгновенно вышел в отстой, и всем ее друзьям пришлось избавиться от недавних приобретений и потратиться на обновы.

Эллен усмехнулась. Тратить тысячи долларов на тряпки, чтобы потом отдать их прислуге или на благотворительность! Вот пусть бедные и ходят в сером. Она вывернула руль, объезжая рухнувшую на дорогу пальму, и в очередной раз прокляла Леонарда за то, что отправил ее сюда. Конечно, ей и самой нужно. Эллен каждый раз твердила эти слова про себя, когда он требовал от нее сделать то, что она считала смехотворным или бесполезным. Или просто наказанием.

Что-то кольнуло ее в бровь. Она потерла кончиком пальца больное место. Не забывать про ботокс! Не то чтобы она не хотела увидеться с Чарити. Она все-таки мать. Но она уделяла ей недостаточно внимания и потому чувствовала себя не вполне достойной дочери. До чего надоело быть недостойной! Она всегда была недостойна родителей, любовников, Чарити. А теперь недостойна Леонарда и его избалованных дочерей, Жизель и Порции. И явно не будет достойна новорожденного ребенка Порции.

Кстати, у Чарити в гостях Гарольд; Гарольда она не видела два десятка лет, однако он всегда был приличным человеком. Эллен включила радио, чтобы заглушить внутренний голос, но сквозь помехи практически ничего не было слышно, кроме завывания ветра и какого-то жуткого бренчания в стиле кантри, недостойного называться музыкой.

Эллен резко ударила по кнопке и заставила радио замолчать. Недостойна, недостойна – эхом отозвалось в голове.

Да, что-то екнуло в животе, когда Леонард велел ей поехать и увидеться с Чарити. Крошечное зернышко проросло и пустило корни, а корни потянулись к плодородной почве. Вначале ее это удивило, затем выбило из колеи. Наконец пришлось назвать вещи своими именами: она скучала по дочери. Если бы они жили, как прежде, в одном городе! Как просто – сесть на поезд и уже через час позвонить в дверь ее квартиры. Эллен отлично сознавала причину, по которой ей не хватало дочери. Из всех, кто приходил в ее жизнь, одна лишь Чарити любила ее без всяких условий. И хотя Эллен чувствовала, что не уделяла достаточно внимания дочери, Чарити всегда удавалось более чем достаточно уделять внимания матери.

Сворачивая на подъездную дорожку, она почувствовала раздражение. Прочь все эти мысли, хватит заниматься самокопанием!.. Эллен пригляделась к дому. Как объект недвижимости, просто великолепен, вот только находится на каком-то жалком островке. Будь дом расположен на Лонг-Айленде, Эллен поборолась бы за него с Чарити – не жалея ни зубов, ни маникюра. Какие вечеринки они с Леонардом и девочками могли бы устраивать! Всему городу на зависть! Конечно, здесь следовало бы все хорошенько вычистить, заменить этот жуткий цирковой интерьер. Дом должен сверкать. Должен соответствовать.

Ветер завывал над головой, как будто стая голодных вертолетов вылетела на охоту. Эллен с усилием открыла дверцу. Чемодан остался на заднем сиденье. Ничего, Чарити придет и заберет. Дверца со стуком захлопнулась, едва Эллен успела выйти. Ну вот и все, угодила в капкан. Ей стало холодно. На первом этаже только парадная дверь не была закрыта металлическими ставнями. Накатило знакомое ощущение – словно за горло схватили гигантские руки. Эллен несколько раз глубоко вдохнула и убедилась, что если дышать во время тропического шторма, вберешь в себя больше воды, чем воздуха. Она откашлялась и, преодолевая сопротивление ветра, поднялась по ступенькам. В этот момент огромные двери распахнулись, и из дома вышла женщина. В недурном плаще, почти полностью закрытом зонтиком, который вряд ли был способен противостоять натиску непогоды. Стоя под козырьком у входа, Эллен проследила, как женщина направилась к соседнему дому, и попыталась ее окликнуть; слова потонули в реве ветра.

Тяжело дыша, Эллен повернулась к двери, где стояли Чарити и еще несколько зрителей.

– Мои вещи в машине.

Чарити на мгновение застыла, затем пришла в себя и пропустила Эллен внутрь. За спиной дочери возник приятный мужчина.

– Я принесу. – Он улыбнулся и протянул руку за ключами.

У Эллен екнуло сердце. Обаяние мужчины проникало прямо в душу. Так вот он какой, сосед Чарити! Дочь упомянула его в телефонном разговоре. Эллен оставила машину незапертой, но сейчас решила разыграть представление. Откинула волосы со лба и принялась искать ключи. Сколько же ему лет? Похоже, около тридцати пяти. Эллен до сих пор могла привлекать тридцатилетних, если хотела. Хотя и с трудом.

Он по-прежнему ждал, вытянув вперед руку, и она опустила в его ладонь ключи от задней двери, убедившись, что обеспечила физический контакт. Кончиками пальцев провела по той чувствительной зоне, где соединяются фаланги, запястьем легко задела мышцу у основания большого пальца.

Он, казалось, этого не заметил, и Эллен повернулась к Чарити. Они обнялись, весьма неуклюже, потому что дочь вся состояла из костей – что плечи, что бедра, что локти. Какой была, такой осталась. Эллен говорила Чарити, что сладости однажды сделают свое дело, но разве тут угадаешь? Мать-природа находила бесконечное удовольствие в том, чтобы выставлять ее лгуньей. Дочь не прибавила ни фунта. «Погоди, вот стукнет тебе сорок…» – подумала Эллен.

– Мама, выглядишь великолепно! Я скучала. – Чарити, с лицом в форме сердечка, похожа на ангела. Возраст – тридцать один год – скрывается за улыбкой. Дочь с волнением всматривалась в лицо Эллен.

Эллен потрепала дочь за щеку, создавая определенную дистанцию.

– Ты тоже хорошо выглядишь, Чарити. Такая счастливая…

Последняя реплика далась нелегко, потому что она не хотела видеть Чарити счастливой здесь, на острове. Она хотела вернуть ее в Нью-Йорк. По правде говоря, Эллен нуждалась в дочери. Но сейчас не стоит настаивать на возвращении. Нет, Эллен приехала поговорить о семейном круизе и добиться согласия Чарити. Игру следовало вести аккуратно. Манипуляциям Чарити не поддается, ультиматумы на нее не действуют. Чарити добрая, но ни в коем случае не глупая. Приглашение нельзя было сделать по телефону – требовалось видеть лицо Чарити, чтобы оценить ее реакцию. Дочери Леонарда не проявляли к ней особой любезности в прошедшие годы; есть вероятность, что Чарити отклонит предложение.

Один досадный вопрос не оставлял Эллен: не поставит ли она дочь в безвыходное положение? Нет. Чарити серьезная, разумная женщина; если все сложится удачно, она и девочки просто лучше узнают друг друга. А возможно, дочь откажется от приглашения. Но это не сулит ничего хорошего никому из них. Особенно Эллен.

* * *

Чарити сидела с мамой в гостиной. Эллен проделала долгий путь, но выглядела так, словно собралась вечером выйти в город развлечься. Как Эллен Мари Бакстер удается быть такой, Чарити не понимала.

– Куда все разбежались? – Эллен обвела глазами лестницу.

– Решили дать нам наговориться. – Вообще-то мама имела в виду «куда ушел Далтон». Эллен Мари никогда не спросит напрямую, уж это Чарити знала достаточно хорошо. Обычно мама более заинтересована в разговоре в присутствии красивых мужчин – чтобы похвастаться, как у нее попросили документы в клубе или как ее приняли за знаменитость. Чарити верила этим небылицам, пока однажды не догадалась, что мама перешагнула полувековой рубеж и больше никто и никогда не даст ей меньше двадцати одного года. И если у нее проверяли документы в последние двадцать лет, то разве что из жалости или в шутку. Хотя она до сих пор привлекательна. Сногсшибательная леди, которая командует парадом.

Эллен Мари устроилась в угловом кресле, прищурилась и выпрямила спину, в то время как Чарити согнула ноги в коленях и подтянула к себе стопы. Невозможно вообразить двух более разных женщин. Что ж, Чарити учится принимать себя такой как есть. Учится с самого приезда на остров. Учится у любимого дома, у гончарной мастерской. Они дают ей силы. Она – Чарити Монро Бакстер, и пусть мама оценивает ее как угодно и сравнивает с кем угодно, она не заставит дочь стыдиться саму себя. Как говорят французы – да здравствуют различия!

– Так что случилось, мама? Ты сказала, что хочешь поговорить со мной.

– Да, хочу. Леонард устраивает для нас семейный круиз. Две недели в Европе. Чарити, это мечта, а не путешествие.

– О, мама, как здорово! Ты получишь огромное удовольствие. Просто мечта! Увидеть Эйфелеву башню, прогуляться по Шварцвальду…

– Каждый порт – это что-то невероятное. Мои друзья просто позеленели от зависти.

– Сделай побольше фотографий, я с удовольствием посмотрю.

– Ты увидишь все сама, Чарити, потому что едешь с нами.

Мир затормозил с пронзительным скрежетом и остановился.

– Что?

Эллен сложила руки на коленях.

– Я приехала тебя пригласить.

Чарити хотела ущипнуть себя за руку – не сон?

– Но…

А что «но»? Мысль не удавалось сложить в слова. Что-то вроде: «Но ты сказала, это семейный круиз, а с каких пор я являюсь членом семьи?» Как только мама вышла замуж за Леонарда, они существовали как две отдельные «семьи». И хотя многочисленные родственники Леонарда часто собирались вместе по праздникам, Чарити годами не получала приглашения.

– Вот уж не думала, что Леонард и его дочери настолько меня любят.

– Ошибаешься, Чарити, – усмехнулась Эллен. – У тебя просто проблемы с общением, и я никогда не просила их делать вид ради твоего комфорта.

Да, она действительно неловка в компании. И все же она – дочь Эллен; разве ее не должны были приглашать на все семейные мероприятия? Ладно, это она обмозгует потом. А сейчас ее берут с собой в путешествие в Европу. Это же… такая возможность наверстать упущенное! Чарити чувствовала себя уязвленной, когда мама приглашала ее позавтракать вместе, чтобы обменяться подарками на Рождество. «Только мы», – обычно говорила мама, словно не признавая семейные встречи. Почему сейчас эти воспоминания ожили, а старые раны начали болеть, она не могла сказать, однако на глаза навернулись слезы. Чарити всегда знала – мама способна на большее. Вот и дождалась.

– Я с удовольствием поеду. Правда.

Мама улыбалась – лучшая награда для нее. Но тут Чарити опомнилась.

– Только не вздумайте оплачивать мою поездку. Ни ты, ни Леонард. Я сама в состоянии.

– Каюты уже оплачены, – махнула рукой Эллен. – Все, что тебе остается, – это тратить деньги.

– Спасибо. – Чарити захотелось вдруг обнять маму, но Эллен Мари не привечала телячьи нежности. Чарити уже получила свою долю при встрече, так что лимит объятий был исчерпан. – Можешь не сомневаться, я поеду, тем более что Леонард уже оплатил каюту. Очень щедро с его стороны.

– Мы должны были забронировать билеты. Пришлось поторопиться с оформлением. К тому же у тебя каюта на двоих с Порцией, и она оплачена независимо от того, едешь ты или нет.

– Ого. – Чарити попыталась мысленно нарисовать эту картину – она и принцесса Порция в одной комнате. – И Порция согласна?

Эллен рассмеялась:

– Было бы глупо с ее стороны отказываться. Она абсолютная сова. А ты ложишься рано.

Чарити пока не могла взять в толк, как это поможет наладить отношения с Порцией, которая считала ее несколько лучше чумы, но хуже какого-нибудь грызуна.

Эллен наконец раскрыла карты:

– Ты побудешь с ребенком Порции, а она вечером сможет куда-нибудь пойти.

Кровь бросилась Чарити в лицо.

– Ты хочешь сделать из меня няньку? – Если она будет сидеть с ребенком, пока Порция развлекается, значит, и на следующее утро ребенок будет на ней. Пока та отсыпается.

– Это великолепная возможность для тебя лучше познакомиться с девочками. Речь идет о твоей семье.

Чарити вскочила с дивана.

– Твои падчерицы не желали иметь со мной дела с самого твоего замужества. А теперь я вдруг член семьи? Потому что могу предоставить услуги по присмотру за ребенком?

– Будь благоразумна, Чарити Монро. Подумай еще и обо мне. Не хочешь пообщаться с мамой?

– И когда же? Когда я буду свободна от работы нянькой? – Как же больно. Чарити ненавидела эту боль, но что поделать? Эллен Мари Бакстер в своем репертуаре. Почему Чарити всегда ожидала от матери большего? Ей еще учиться и учиться привыкать к выходкам Эллен.

Мама пригладила волосы.

– Когда мы будем в Германии, Леонард собирается играть в гольф. Мы сможем провести вместе целый день. Только мы.

Опять «только мы»! Позавтракаем вместе на Рождество в самом модном ресторане на Манхэттене – только мы! Только мы – и она проводит день с мамой как награду за работу в качестве компаньонки, когда Леонард слишком занят и не может развлекать Эллен. Чарити никогда не любила пышные рождественские завтраки; она хотела всего лишь посидеть за столом с семьей. И в сотый раз убеждалась, что не суждено. Дом Леонарда на праздники был воплощением совершенства – каждый куст во дворе подсвечен, каждое елочное украшение на своем месте; столы ломятся от угощений; скатерти, посуда, бокалы – все сверкает, как в сказке, и кажется, что вот-вот из снежных вихрей появятся феи. Несколько раз Чарити приглашали; она обожала ощущение семьи – даже понимая, что чужая в этом доме. Она была благодарна и думала, что так пойдет и дальше. Но затем началось «только мы» – и затянулось на долгие годы.

И тут Чарити с совершенно неожиданной для себя прямотой просто улыбнулась и сказала:

– А пусть Порция наймет няню.

– Ей никто не угодит, – пробормотала Эллен.

– Мама, я не поеду. – Чарити встала и направилась в кухню, словно выходя из тумана на простор. В саду по-прежнему бушевал ветер. Справа вцепилась в землю плакучая ива. Наверное, ее корни уходят так же далеко вглубь, как ее печаль. Перед мысленным взором пронеслись картины – вот Далтон работает в саду; Дэйзи украдкой залезла в буфет и стянула картофельные чипсы; а вот дядя Гарольд закружил Чарити в танце; играет музыка, и на место образов приходит ощущение счастья. Чарити обрела семью. Наконец. И нужно было приехать маме, чтобы это понять.

Чарити хлопнула рукой по раковине и направилась было назад в гостиную, однако в дверях остановилась. Позади, за стеклом, виднелся сад и уголок плакучей ивы. Не страшась урагана, она пробежала через кухню и веранду и выскочила наружу. Ветер вырвал дверь из рук и не давал закрыть, Чарити пришлось напрячь мышцы. Есть вещи, за которые стоит бороться.

Прикрывая ладонями глаза, она приблизилась к иве. По коже пробежали мурашки. Ветви раскачивались под ударами шквалистого ветра с залива. Ноги утопали в песке и грязи. Ствол ивы под натиском шторма жалобно скрипел. Грязно-серая пелена над головой на миг рассеялась, и высоко за тучами блеснул ярко-голубой кусочек неба. Будто кто-то свыше взглянул на Чарити, будто все ангелы с затаенным дыханием следили – а вдруг дерево решится на последнюю месть, выйдет из земли и бросится на своего врага. Достойное завершение длившегося всю жизнь соперничества! Ведь именно Чарити одиннадцатилетней девчонкой в ярости вонзила топор в ствол ивы.

Чарити закружило в водовороте чувств, как облетающую с деревьев листву.

– Зачем же я пыталась срубить тебя? – прошептала она. Воспоминания вырывались из самой глубины сердца. – Бабушка и дедушка были для меня всем. И можно сказать, что в тот день они умерли оба.

Ветер вдруг затих, и внезапно накатило желание – даже нужда – подойти к самому стволу. Чарити пошатнулась. Слишком часто она проклинала дерево и слишком мало доверяла ему. Незримая стена словно пригвоздила ее к земле. Нет, ближе ей не подойти.

Длинные ветви начали расплываться перед глазами. Чарити моргнула, и хлынули слезы, оставляя на щеках дорожки.

Наконец она открыла глаза. Дерево никуда не исчезло, и по-прежнему не было сил сделать ни шагу, но что-то изменилось. Длинные гибкие веточки повисли на ее плечах. Чарити выдохнула. Ива словно утешала ее.

– Спасибо тебе, – шепнула она и провела пальцем по одной из веточек.

После короткой передышки ветер взялся за свое. Чарити осторожно сняла веточки с плеч и отвела в сторону. Пусть они свисают свободно, как и положено, образуют густую завесу от внешнего мира, а ей пора вернуться в дом и найти маму.

При появлении дочери Эллен вскочила с канапе. Она, очевидно, не знала, что делать.

Чарити подошла и обняла ее. Эллен вздрогнула.

– Мама, спасибо за приглашение. Я не могу принять его. Думаю, ты отлично проведешь время в Германии. А мне очень приятно видеть тебя здесь. Давай поговорим о Бакстер-хаусе.

* * *

Дэйзи уже решила про себя, что Эллен ей не нравится. Это же надо уметь так изводить людей!..

Наступил вечер, шторм набирал силу, и все они кучковались на кухне. Дэйзи одним глазом смотрела в окно, на свирепеющую непогоду, а другим на Эллен.

Купленный Гарольдом генератор заправили как раз перед тем, как погас свет, но пока не включали. Чтобы отвлечься от Эллен, Дэйзи обратила внимание на несчастную миссис Криди. Бедняжка выглядела такой испуганной, когда уходила от них! Как она держала зонт перед собой и пробивалась навстречу ветру к дому Барлоу!

Дэйзи поставила локти на стол и подперла ладонью подбородок.

– Как вы думаете, у Барлоу все в порядке? Я слышала звук, как будто дерево упало рядом с их домом. И вообще надо убедиться, что миссис Криди благополучно дошла.

– Я сбегаю. – Далтон встал с места. – Пока ветер чуть стих.

Дэйзи подошла к телефону.

– А номер Барлоу у нас есть? Можно просто позвонить. – Она подождала, пока ей продиктуют номер. Но оказалось, что гудков нет. – Линия не работает.

– Возьми мой мобильник. – Чарити показала на стол. – Номер в списке контактов.

Когда Дэйзи увидела последний набранный номер, у нее буквально остановилось сердце. Это был ее домашний телефон. Она чуть не задохнулась от возмущения. Все россказни о том, как Чарити о ней беспокоится, оказались ложью. При первом же удобном случае она позвонила матери Дэйзи. Предательница. Только и думала, как бы отделаться от нее. Да и кто пустит в дом чужую девочку-подростка?

– Ты позвонила моей матери!

Чарити соскочила с барного стула, выставив руки вперед.

– Я не говорила с ней.

У Дэйзи закружилась голова. Она уронила телефон на стол и подошла к раковине, плеснуть воды в лицо.

– Ты хотела от меня отделаться.

– Нет. Ничего подобного. Просто хотела сообщить, что ты в безопасности.

– Ты мне лгала. Я же сказала – сама сообщу, когда буду готова.

Чарити покачала головой:

– Мне не стоило ей звонить, Дэйзи. Когда она ответила, я положила трубку. – Чарити почти умоляла. – У меня был момент слабости, и я подумала – вдруг твоя мама очень переживает?

Переживает? Куда там! Она назвала Дэйзи обманщицей. Променяла собственную дочь на конченого лузера. И может быть, может быть, Чарити не лучше ее. Ну да, она добрая, только надолго ли? Люди не открывают двери всем проходящим. Новизна быстро приедается, потом начинают жалеть, что впустили в дом человека с улицы. А Дэйзи так жаждала поверить, что Чарити другая!

Девушка схватила фонарик и выскочила из кухни, а затем на улицу. Дождь почти прекратился. Она включила фонарик и направилась в сторону соседнего дома.

Ветер обжигал лицо. Некоторое время Дэйзи постояла у входа. Постучать. Но она практически не знает Барлоу, а с Луизой Криди познакомилась только сегодня… Нельзя было настолько расслабляться. Когда чувствуешь себя комфортно, другие получают над тобой власть.

В окне пошевелилась занавеска, и Дэйзи отступила на шаг, ожидая увидеть чей-то участливый взгляд.

К стеклу прижимался носом жирный грязно-серый кот.

Не раздумывая, девушка бросилась прочь, в сторону пляжа. Когда чувствуешь себя слишком комфортно, начинаешь зависеть от людей. А те, от кого зависишь, тобой управляют.

Глава 12. Поиски

Далтон отряхнул песок и вошел в дом. Пока он выбегал посмотреть, куда ушла Дэйзи, Чарити ждала у двери, нервно потирая руки.

– Я видела ее у крыльца Барлоу. Наверно, у них.

Чарити отыскала мобильник и набрала номер, но в ответ шли короткие гудки. Ее терзали ужасные мысли, испаряя последние капли спокойствия. Да, она переступила черту в отношении Дэйзи. Девочка доверилась…

Далтон положил руку ей на плечо.

– Я сбегаю к соседям. Нужно убедиться, что Дэйзи там и все в порядке.

– Спасибо.

– Не за что. Зря я уговорил тебя найти мать Дэйзи.

– У тебя были веские основания. Мне просто следовало подождать, пока она сама не созреет.

– Я скоро. – Далтон вышел из дома. Чарити посмотрела ему вслед.

Эллен встала с барного стула и налила стакан воды.

– Здесь найдется какое-нибудь вино?

– Нет. Только содовая.

Эллен вздохнула.

Чарити заметила, что мама нервничает. Два раза она выбегала через парадный вход покурить. Что с ней происходит? Мама всегда курила только за компанию. А теперь, похоже, втянулась.

– Мама, а Леонард курит? – Вопрос вырвался непроизвольно.

– Нет. – Эллен пронзила дочь взглядом.

Гарольд чистил яблоко карманным ножом, срезая красную кожуру одной длинной спиралью.

– Табак – дрянная штука. Джордж так полностью и не избавился от этой привычки.

Эллен посмотрела на него волком.

Вернулся Далтон.

– У Барлоу ее нет. Я иду на поиски.

Гарольд отбросил недоеденное яблоко.

– Я с тобой. Только куртку возьму.

* * *

Гарольд сел в машину и направился в южную сторону, Далтон поехал на север. Усеянная ветками и мусором дорога вилась вдоль пляжа. Беснующееся море продолжало атаковать береговую линию. Нигде не горел свет, а глаза у Гарольда были уже не те. Разноцветные прибрежные дома встречали ураган в полной готовности, с закрытыми ставнями окнами. Очевидно, их обитатели предпочли покинуть остров на время ненастья. Следовало и Чарити уговорить уехать на материк всей небольшой компанией. Но у них было всего несколько часов, после того как тропическому шторму повысили категорию до полноценного урагана.

Прищурив стариковские глаза, Гарольд пытался отыскать хоть какие-то следы. Наверняка девочка нашла укрытие, никто не станет гулять в такую непогоду. Вода прибывала, береговая линия подступала к домам. Ураган – это серьезно; кто сумел противостоять ветру, может оказаться лицом к лицу с наводнением.

Заметив слева какой-то предмет, Гарольд остановил машину на середине дороги и припал к стеклу. Нет, просто пластиковый стул. Он кружился в водовороте волн, снова и снова опрокидываясь, и Гарольд порадовался, что они занесли садовую мебель в дом. Дождь хлестал так, будто на ветровое стекло беспрерывно выливали воду огромными ведрами. Задача непосильная, с тяжелым сердцем подумал Гарольд. Все равно что найти иголку в стогу сена.

Он прикрыл глаза и сложил руки. Я не уверен, что ты согласишься выслушать молитву старика, у которого в прошлом осталось больше разочарований, чем побед. И все же обращаюсь к тебе с просьбой. Где-то здесь находится девочка. И я буду очень признателен, если ты поможешь нам ее найти.

Пальмовая ветка ударила в дверцу машины с таким треском, что Гарольд даже подпрыгнул. Надо продолжать поиски. Если понадобится, то всю ночь. Он не сдастся.

Следующие полчаса он курсировал по дороге вдоль пляжа, то приближаясь, то отдаляясь от берега, пока не заметил справа небольшой сарай. Сначала он принял проблеск света в разбитом окне за отражение фар. Однако все же повернул машину, чтобы лучше рассмотреть его, и безошибочно определил – огонек перемещался.

Дэйзи ушла из дома с фонариком. Гарольд оживился. Это она!.. Он схватил мобильник и попытался набрать Далтона. Сигнала не было. Гарольд сунул телефон в карман и вышел из машины. Звать Дэйзи бессмысленно, рев ветра заглушает все звуки. Уровень воды продолжал повышаться, все ближе подбираясь к сараю. Гребни волн уже докатывались до фундамента шаткой постройки. Небезопасное место, чтобы укрываться там в шторм.

Колени жалобно скрипели, но Гарольд устремился на мерцающий огонек, защищая глаза от песка. Наконец он потянул на себя деревянную дверь и заглянул внутрь.

* * *

– Их так долго нет… – Чарити вышагивала по мраморному полу, Эллен сидела на канапе с незажженной сигаретой между пальцами. – Пойду на поиски. – Чарити направилась к парадной двери.

Эллен закатила глаза.

– Не глупи. Потеряешься так же, как девчонка, тогда придется спасать еще и тебя.

Чарити повернулась к матери. По сути, она права.

– Я чувствую себя виноватой.

Эллен одновременно вздернула голову и выставила вперед бедро – только она так умела. Жест выражал больше, чем любые слова.

– И зря! Ушла-то она! Какая идиотка убегает из дому во время урагана?

А какая идиотка едет навстречу урагану, чтобы уговорить дочь поехать в семейный круиз в качестве няньки?.. Чарити смолчала. С Эллен бессмысленно состязаться в остроумии.

– Я обманула доверие Дэйзи. Обещала не звонить ее матери, но не сдержала слова и позвонила.

Эллен размашисто провела сигаретой по воздуху.

– И правильно сделала. Она тебе чужая.

Чарити сжала кулаки.

– Я позвонила по другой причине.

– Какая разница? Девчонка сбежала из дома. Неизвестно, каких неприятностей от нее ждать. Конечно, я не хочу, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое, но, Чарити, скажи честно, что ты о ней знаешь?

Как можно быть такой равнодушной к другому человеку?

– Я знаю, что Дэйзи нуждается во мне.

Эллен положила сигарету на журнальный столик, подошла к Чарити и положила руку ей на плечо.

Чарити обомлела. Мама редко к ней прикасалась.

И тут Эллен нахмурила брови. С искренним беспокойством.

– Подожди еще полчаса. А потом можешь отправляться в этот ад. Согласна?

А как она проживет эти полчаса? Вот вопрос.

– Пожалуйста, – добавила мама. Морщинки вокруг ее глаз изогнулись в подобии улыбки.

Чарити растаяла. Долгие годы она переживала, что готова сделать что угодно, лишь бы доставить удовольствие маме, лишь бы заслужить хоть крошечный намек на одобрение от такой красивой и такой холодной женщины. Но предложение поехать в круиз в качестве няньки оказалось точкой невозврата. Она смогла сказать маме «нет». Чарити ощутила в себе достаточно силы и уверенности и открыла рот, чтобы заявить – она вернется только вместе с Дэйзи, однако мама удивила ее снова.

– Я знаю, ты чувствуешь себя бесполезной, если не участвуешь в поисках. Но они вернутся насквозь промокшие и голодные. И наша помощь нужна здесь. Давай займемся своим делом. Идем на кухню, а когда закончим, ты можешь отправляться на поиски, если настаиваешь. Я не буду тебя останавливать.

Давай займемся своим делом? Чарити не смогла сдержать удивления. Кто эта женщина?.. Мама ухватила ее тонкой рукой за плечо и повела на кухню.

* * *

– Как же я рад тебя видеть, девочка! – Гарольд улыбнулся хрупкой дрожащей тростинке, съежившейся в углу. Фонарик светил ему прямо в глаза. – Здесь не лучшее место, чтобы прятаться от урагана. Ну, поехали обратно?

– Здесь… здесь жила кошка. С котятами. Я их подкармливала.

Гарольд почесал в голове и огляделся.

– Ни одна мать не оставит своих детей в сарае во время такого шторма. Она, наверное, учуяла его приближение и увела котят в безопасное место.

Дэйзи отвела фонарик в сторону. Гарольд сделал шаг вперед.

– Послушай, я надеюсь, у тебя нашлось немного времени подумать, почему Чарити позвонила твоей маме. Ты знаешь, как Чарити заботится о тебе, иначе она не пустила бы тебя пожить в доме. Пойми, она все больше привязывается к тебе и именно поэтому попыталась разыскать твою маму. Чтобы избавиться от тебя, не нужен повод. Достаточно открыть дверь и сказать «до свидания».

Дэйзи посмотрела на пол сарая. Он был наполовину покрыт песком, который ветер десятилетиями наметал в щели между заржавелыми металлическими листами. В этот момент стены и крыша затрещали под напором ветра. Гарольд посмотрел вверх. Прямо над головой Дэйзи появилась трещина. Он жестом поманил девушку:

– Пойдем. Эта развалюха не переживет урагана.

Дэйзи встала и начала пробираться вперед, перешагивая через обломки лодок и куски дерева. Она была почти рядом с Гарольдом, когда крыша обрушилась.

Глава 13. Наводнение

Ситуация, в которой оказалась Дэйзи, не имела ничего общего с тем, что случилось с дочерью Далтона. И все же ему не давало покоя некоторое сходство. Кисси была беспомощной жертвой; Дэйзи тоже. Кисси верила, что ее защитят; Дэйзи тоже. А теперь Дэйзи потерялась где-то среди жестокой стихии, и хотя Далтон, разумеется, не испытывал к девушке таких же чувств, как к дочери, мысль о том, что она может погибнуть, его буквально изводила. Что еще хуже, он чувствовал, что в беду попал и Гарольд.

Далтон вошел в дом, как раз когда Чарити и Эллен расположились на кухне. Он зацепился за корягу и порвал джинсы; нужно было переодеться и прихватить другой фонарь, с мощными батарейками. Спустя пять минут, взяв из рук Эллен термос с кофе, он вновь направился к выходу. Чарити вышла с ним на веранду.

– Мы прямо в центре урагана. Я буду подъезжать к дому каждые пятнадцать минут, на случай если кто-то вернется. Поеду на север. Весь пляж к югу от нас я обыскал. Разве что Дэйзи отправилась дальше, в город. Тогда она в безопасности, там есть убежища. Но у меня такое чувство, что нужно искать в северном направлении. Возможно, повезло Гарольду.

Далтон наклонился и поцеловал Чарити в щеку.

– Ты остаешься дома.

Она опустила глаза. Далтон придвинулся и сжал ее руку:

– Дай мне слово.

Чарити сдвинула брови с легким намеком на вызов. Стоя у входа, она была прекрасна в своей решимости выскочить из дому навстречу урагану и броситься на поиски девушки, которую он еще совсем недавно хотел отправить в полицию.

– Ладно, обещаю никуда не уходить.

Он испытал облегчение.

– А теперь ты обещай мне, что вернешься.

– Непременно. – Далтон скорчил рожу, чтобы разрядить обстановку. – Как же без меня обойдется сад? Особенно завтра.

– Ты нужен саду всегда. – Чарити сглотнула.

Далтон подмигнул ей и вышел.

Чарити вернулась на кухню в тот момент, когда мама нагнулась к холодильнику.

– Тут, конечно, не ресторан, но рагу приготовить хватит.

Мама? Будет готовить рагу?

Словно угадав мысли дочери, Эллен продолжила:

– Леонард трудоголик. Вечно на работе. С тех пор как мы поженились, его практика расширилась. Я ожидала, что буду проводить с ним больше времени. Денег уже достаточно. Почему он не хочет бывать дома?

Эллен развернулась, держа в обеих руках овощи, и бедром закрыла дверцу холодильника. Было что-то теплое и успокаивающее в том, как она мыла овощи под струей проточной воды, а потом раскладывала на столе рядами. Острым ножом мама нарезала мясо, которое Чарити собиралась приготовить в казане из нержавейки, и подрумянила его, наполнив кухню ароматами жареного лука и чеснока.

– Ему нравится, когда я сижу дома. – Эллен прочертила ножом по воздуху. – О, я бы не отказалась поехать с подругами в загородный клуб на гольф, или заняться шопингом, или просто пойти на ланч и на спа-процедуры. Но когда я намекнула Леонарду, что найду способ занять себя – поскольку он так много работает, – он пришел в ярость. Вероятно, потому что так вела себя его бывшая, мать девочек, прежде чем сбежать на Карибы с инструктором по зумба-фитнесу… Нарежь помельче. – Мама вручила Чарити несколько свежевымытых морковин.

Чарити села за стол и взялась за работу.

– Так, значит, ты научилась готовить? Разве у вас дома нет домработницы? – Насколько она помнила, мама упоминала женщину, которая занимается домом и кухней.

– У нас работала пожилая женщина по имени Вивьен, но Леонард ее уволил и поручил мне найти замену. Теперь у нас есть Соня. Француженка, на пять лет старше меня. У нее великолепная кожа. Первые несколько месяцев Соня наблюдала, как я целый день шатаюсь по дому, а потом предложила посидеть с ней на кухне и пообщаться, пока она готовит.

– И вы нашли общий язык? – Чарити попыталась представить себе картину – мама на кухне вместе с прислугой. Впрочем, сегодняшний вечер являл собой еще более странную картину.

Эллен усмехнулась через плечо.

– Соня бедна, но счастлива. У нее была невероятная жизнь, полная приключений. Она даже провела целый год на яхте с одним шейхом.

– В качестве повара?

– В качестве его любовницы.

– О боже! – Чарити почувствовала, как кровь прилила к лицу.

– Давай сюда морковку. – Эллен забросила овощи в кипящий бульон. – И свари еще кофе.

Чарити занялась кофе и постаралась сосредоточиться на разговоре, чтобы отвлечься от разбушевавшейся за стенами дома стихии. Посмотреть, что творится в мире, можно было лишь через единственное, не закрытое ставнями кухонное окно.

– Мама, вода-то как поднялась! Уже полсада плавает.

– А дом не затопит?

Чарити пожала плечами. Честно говоря, она не знала. В низких местах Далтон с Гарольдом забаррикадировали двери мешками с песком.

– Надеюсь, нет.

– Что ж, во всяком случае, у нас есть хороший ужин и хороший кофе. – Эллен отвернулась от окна, как будто так можно было заставить исчезнуть все происходящее снаружи.

Чарити попыталась улыбнуться:

– Расскажи мне еще про Соню.

* * *

Ты прожил долгую жизнь.

Гарольд не мог объяснить, почему эта мысль промелькнула в голове в тот момент, когда рухнул потолок. То, что он прожил долгую жизнь, было не важно. Важно было вытащить отсюда Дэйзи. Когда Гарольд попытался поднять отсыревшие доски, девушка вскрикнула. Едва она успела протянуть Гарольду руку, как крыша и стены сложились, захватив их в ловушку вместе с тоннами мусора. Вода поднялась выше уровня пола, и Гарольд не знал, дело тут в ливне или так далеко продвинулось море. Старый лодочный мотор удерживал крышу буквально в дюйме над их головами, но нога Дэйзи оказалась зажата между ним и еще какой-то массивной железякой.

Самому Гарольду изрядно досталось, в колене пульсировала боль. Их заливало холодной водой, и он знал, что долго не продержаться.

– Я нажму, а ты попробуй вытащить ногу.

Девочка была не из робкого десятка. Когда крыша обрушилась, она отскочила, а теперь боролась, как дикая кошка. Они пытались снова и снова, молились, считали до трех и наваливались одновременно, но не могли сдвинуть с места груду хлама. Ливень продолжался, и вода все прибывала.

Лицо Дэйзи было в грязи, в волосах запутались водоросли.

– Вода, похоже, поднимается? – Голос девочки надламывался.

– Может быть, она приподнимет обломки дерева, и мы выберемся.

– А может быть, нет. – Ее голос звучал безнадежно. Голос девочки, которая жила на улице и многое повидала.

– Я не собираюсь сдаваться. И ты не сдашься.

– Я устала. Нет сил двигаться.

Гарольд лишь вздохнул, заметив, что она уже наполовину в воде.

– Хорошо, мы чуть отдохнем, а потом продолжим. Согласна? – Нужно, чтобы она ответила согласием. Они просто отдыхают. Они не сдались.

Дэйзи вытерла глаза:

– Хочу к маме.

Голос звучал так жалобно, что у Гарольда чуть сердце не разорвалось. Он протянул руку.

– Ты увидишься с ней, милая. Обещаю. – Все его существо жаждало бороться. Если прибывающая вода поднимет груду обломков дерева, появится шанс выбраться. Вот только к тому времени девочка захлебнется…

– Ты можешь… ну просто… поговорить?

Гарольд взял ее руку, холодную и дрожащую.

– Хорошо, давай поговорим. О чем?

– О той аварии, после которой у миссис Криди остались шрамы и хромота. Только сначала ответь на один вопрос.

– Ладно.

– У тебя была любовь с бабушкой Чарити?

Ее слова ударили по Гарольду не хуже урагана. Он открыл рот – и застыл, не зная, что ответить.

– Я видела те фото. Ты и она. Как по мне, вы были такие влюбленные.

Гарольд словно перенесся в другое время. Когда Мэрилин Корт жила в соседнем доме и они были друзьями. Младший брат Джордж тогда интересовался ловлей лягушек.

– Много лет назад девушка моего возраста переехала в дом по соседству. В тот год я переболел свинкой и долго выздоравливал. Мама случайно оставила в моей комнате одну книгу, и я обнаружил, что в мире существуют девушки.

– Любовный роман?

– Да. Написанный женщиной по имени Джейн Остин.

– А, я про нее слышала. – Вода прибывала, стены затрещали и начали оседать. Дэйзи опять попыталась вырваться. Тщетно.

– Так вот, я прочитал книгу и увидел девушек в совершенно другом свете. И когда Мэрилин Корт переехала в соседний дом, я вызвался показать ей город. Несколько месяцев мы были лучшими друзьями. Однажды она застала меня за книгой и попросила что-нибудь ей прочитать.

– И ты прочитал?

– А как же. А после поцеловал ее.

– Но потом она вышла замуж за Джорджа. А где он был раньше? Он знал о вашей любви?

– Никто не знал. Ее родители ничего не замечали, считали нас просто друзьями. – Гарольд украдкой следил за подъемом воды.

– Где же был Джордж?

– О, он был занят. Хотел стать то футбольной звездой, то баскетбольной. Пока вдруг в один прекрасный день не превратился из ребенка в молодого человека.

– Но она любила только тебя. Не его.

– Порой любви недостаточно. Мэрилин потеряла младшую сестренку. Лодка перевернулась, и девочку не спасли. Именно потому они переехали в наш город. Мэрилин всегда хотела большую семью. Весь остаток лета мы частенько убегали в овраг. Надо тебе сказать, что наши родители ничего не замечали, а мы… ну в общем…

– О-о-о. Дети всегда этим занимаются.

Гарольд смущенно вытер покрасневшее лицо.

– Так вот, еще до конца лета я сообразил, что у того, чем мы занимались, бывают последствия. И тогда я забеспокоился. А если я не смогу дать Мэрилин такую семью, какую она всегда хотела?

– А что случилось?

– Я слышал, что некоторые мужчины, которые переболели свинкой, неспособны иметь детей. Я отправился в Бирмингем к врачу, прошел обследование.

– Ты не мог иметь детей?

Переживания вновь обрушились на Гарольда, словно все было вчера.

– Я не мог дать ей то, чего она хотела.

– Наверняка она не прогнала бы тебя. Иначе это не любовь.

Гарольд кивнул:

– Ей не пришлось меня прогонять. Я сам не вернулся.

Даже теперь он помнил тот миг, когда решил уйти. Прочь от Мэрилин, от их любви, от всего. И до сих пор сердце болело.

Дэйзи судорожно втянула в себя воздух. Гарольд встрепенулся:

– Ты со мной, девочка?

– Да. И ты уехал?

Вода доставала ему до груди и уже подбиралась к плечам.

– Я присоединился к танцевальной труппе, вместе с ней покинул город и только потом написал письмо своим родным.

– Ты разбил девушке сердце.

– Я должен был так поступить. Не мог позволить ей тосковать по мне. И не могу сказать, что ожидал от Джорджа, что он тоже в нее влюбится, но все же надеялся. По крайней мере, я бы знал, что она будет жить с хорошим человеком.

И несколько месяцев после того он каждую ночь засыпал с чувством безнадежности. Будто его жизнь кончена. Он сам ее разрушил, толком не начав.

– Гарольд, это же трагедия наподобие Ромео и Джульетты.

– А по поводу той аварии, в которую попала Луиза…

– Что?

Голос Дэйзи дрожал. У девочки совсем нет подкожного жира, может случиться гипотермия.

– Луиза и ее братья ехали из школы и попали в аварию. Машина загорелась. Луизу зажало внутри. И братья вытащили ее. Всей силой своей любви и всей своей физической силой.

Дэйзи несколько секунд молчала, затем выговорила:

– Вот это да.

Гарольд устал. Разговор и все эти признания отняли последние силы. Закрыть бы глаза, хоть ненадолго… Проблеск света заставил его очнуться. Ветер бушевал, волны едва не перехлестывали через останки сарая, вода поднялась до горла. Однако Гарольд различил огни фар и взмолился о спасении.

* * *

Далтон благодарил Бога уже за то, что заметил машину Гарольда. Не задумываясь о глубине воды, он включил полный привод и поехал прямо к сараю, откуда ему махал Гарольд.

Далтон попытался разобрать завалы. Все было скользким. Гарольд и Дэйзи ему помогали, но у них уже не осталось сил. Вода поднялась так высоко, что Дэйзи приходилось выгибаться и откидывать голову назад, чтобы глотнуть воздуха. Она начала паниковать. Обломки удалось сместить лишь на несколько дюймов.

Далтон решил попробовать столкнуть завалы машиной. Придется идти на риск.

– Я подгоню пикап.

Дэйзи закричала:

– Далтон, нет! – Глаза девушки округлились от страха. Если вся эта куча хлама сдвинется не в ту сторону, ей конец. – Возьми меня за запястья и тяни так сильно, как сможешь. Хоть руки вырывай.

Далтон разом выдохнул воздух из легких. В мозгу пронеслись тысячи мыслей.

– По-другому никак. – Дэйзи затихла.

Он коснулся ее щеки. Холодная бархатистая кожа. Несколько веснушек на переносице. До сих пор он их не замечал; теперь, в свете фар, они придавали ей вид маленького ребенка. Беспомощного ребенка.

– Я тебя не оставлю, – прошептал Далтон.

Она улыбнулась:

– Знаю. Вытащи меня. Всей силой своей любви и всей своей физической силой. Даже если эта любовь не ко мне. Давай!

Далтон мертвой хваткой стиснул запястья девушки, закрыл глаза и потянул. Мысленным взором он видел Дэйзи, потом Мелинду, потом Кисси. Одна рука выскользнула; он вскрикнул, напрягся и наконец вырвал девушку из-под завалов. Груда обломков сдвинулась, и Гарольд смог выбраться сам.

Дэйзи сумела встать, но ее ноги подкашивались. Далтон обхватил ее, прижал к себе, и девушка тут же перестала дрожать. Зато теперь затрясло самого Далтона. Он судорожно втянул в себя воздух, затем выдохнул. Слезы смешались с дождем. С трудом подошел Гарольд. Слава богу, они сумели избежать смерти.

* * *

– Приехали! – Чарити с мамой выскочили на веранду, издали увидев свет фар пикапа. Следом к дому свернула машина Гарольда. Чарити подбежала и едва не задушила Дэйзи в объятиях. – Все целы?

Мужчины уже стояли рядом.

– В полном порядке, разве что немного помятые, – сказал Далтон. Они вошли в дом, оставляя за собой на полу лужи воды. Все трое насквозь промокли и дрожали. Эллен схватила стопку полотенец и стала растирать Дэйзи, пытаясь согреть.

– Я приготовила тебе горячую ванну, – сказала Чарити. – Идем наверх.

Дэйзи тряхнула головой:

– Я сама. И я не такая дура, чтобы два раза убегать во время урагана.

Эллен подала полотенце Далтону.

– И зачем я убежала? – вздохнула Дэйзи. – Спасибо. Не бросили меня.

Чарити снова обняла ее, и девушка отправилась наверх.

Эллен стряхнула с ладоней воду.

– Рагу на кухне. И вообще, я валюсь с ног от переживаний. Пошла спать.

Чарити схватила ее руку и сжала:

– Спасибо, мама. Я рада, что ты здесь.

– Я тоже рада. Но лучше бы я сейчас была дома в Нью-Йорке. – Продолжая ворчать, Эллен пошла вверх по лестнице.

Не успела Чарити вытереть лужи с мраморного пола, как со стороны сада послышался треск. Все бросились на кухню.

– Что еще?..

Когда она выглянула в окно, у нее чуть сердце не остановилось. Большая пальма рухнула, едва не задев веранду и гончарную мастерскую, которая была до потолка заполнена растениями и выглядела как кадр из фантастического фильма, где действие происходит на далекой планете и все продукты выращивают в застекленных модулях.

Чарити лишилась пальмы. Ничего страшного. Все дома и в безопасности. К тому же плакучая ива выдержала ураган.

Глава 14. Последствия

Чарити удалось заснуть лишь около трех часов ночи. Ее тревожный сон был прерван рано утром звуками ожившего острова. Жители объединили усилия, чтобы навести порядок после урагана и вернуть городу прежний вид.

До полудня уже трое соседей проверили, как у них дела, и поделились свежими слухами. Пострадавших нет; наводнением разрушило старый лодочный сарай (что-что, а это Чарити и другие отлично знали); и самое прискорбное – Дворец учредителей получил значительные повреждения. Единственной потерей Чарити оказалась поваленная ветром пальма. Плакучая ива стойко выдержала удар стихии. Чарити так и не отважилась приблизиться к ее стволу, но не могла забыть, как веточки дерева обняли ее за плечи.

Город стойко перенес ненастье, вода пошла на убыль. Дворец учредителей оказался уязвимым для урагана, потому что находился в состоянии ремонта. И теперь первостепенное значение обрел поиск иного места для проведения бала.

Чарити нашла Гарольда в беседке – подала дяде чашку кофе и села рядом. Далтон перенес растения с веранды обратно в сад и расставлял по местам. Все начинало принимать прежний вид.

Море жило своей жизнью. По воде плавал разнообразный мусор, у самого берега качался на волнах кокосовый орех. Солнце светило как всегда ярко, на гребнях волн плясали искры.

– Ты не сказал ни слова с ночи. Как себя чувствуешь?

Гарольд устало потер колено.

– Меня могло не оказаться на острове…

В воздухе повисло напряжение, и Чарити оторвала взгляд от бурлящего моря. Добрые голубые глаза Гарольда затуманились, морщины стали глубже.

– Мне не следовало сюда приезжать, и без меня девочка погибла бы.

Чарити прикоснулась к его руке.

– Слава богу, ты приехал. Наверное, судьба.

Бледно-голубые глаза внимательно смотрели на нее. В них отражалась прожитая жизнь и годы, полные разочарований.

– Я уеду. Так будет лучше.

Он явно что-то недоговаривал.

– Тебе нужно в танцевальную студию?

– Да. – Он сжал губы и отвернулся.

За все то время, что Гарольд провел здесь, он почти не упоминал студию.

– Что происходит?

– Я, э-э… больше не вполне владею студией. – Старик встал и пошел прочь, но Чарити схватила его за руку. И, сев на место, он рассказал, как жестоко ошибся, доверившись нечестному человеку.

Чарити тряхнула головой:

– Выход есть. Мы выкупим студию. Гарольд, у меня много денег.

Он похлопал ее по руке.

– Нет, Пуговка. Иногда нужно оставить все как есть. Я готов расстаться со студией. Все равно планировал ее продать.

Чарити встала.

– Но не потерять. И не таким образом. У меня есть адвокат. Я позвоню ей. Вот увидишь, она что-нибудь придумает.

– Мы с Дэйзи говорили ночью… Ты ведь знаешь о тех фотографиях? Обо мне и Мэрилин?

Чарити кивнула. Сейчас, в свете последних событий, когда люди едва не погибли, а Гарольд лишился бизнеса, любопытство отступило на второй план.

– Что бы ни происходило между тобой и бабушкой, это дела давно минувших дней.

– Дэйзи спросила, были ли мы с Мэрилин любовниками. – Гарольд смотрел на воду, сложив руки на коленях. – Я не встречал другой такой же красивой девушки. Думаю, что любой, кто хоть раз ее увидел, не мог не влюбиться. Но она выбрала меня. Сначала в друзья, а затем…

– Если не хочешь, можешь не рассказывать.

Слова явно причиняли ему боль, однако Гарольд сумел взять себя в руки.

– Я хочу, чтобы ты знала. – Он посмотрел на Чарити в упор, глаза горели холодным огнем.

И Чарити выслушала его историю с начала до конца, едва сдерживая эмоции.

– …Может быть, именно поэтому я так легко воспринял потерю студии. Похоже, все хорошее, что приходит в мою жизнь – вплоть до мельчайшей крупицы, – приходит очень ненадолго. – Гарольд уронил голову.

Чарити подняла глаза и увидела, как со стороны дома Барлоу подошла миссис Криди.

– Луиза, здравствуйте!

Гарольд тут же вскочил с места.

Она остановилась в шаге от беседки и улыбнулась, глядя прямо на Гарольда. В воздухе словно проскочили электрические разряды. Чарити распознала взаимное притяжение, но не то, которое возникает при первой встрече, а скорее узнавание близких людей после долгой разлуки. От женщины, которая вчера пришла в такой ужас при встрече с Гарольдом, не осталось и следа.

– Посидите с нами. – Чарити подвинулась, освобождая место.

– Я услышала о произошедшем и пришла убедиться, что все живы-здоровы. – Она то замирала, уставившись прямо на Гарольда, то отворачивалась, будто не могла на него наглядеться и одновременно не смела взглянуть ему в глаза.

– Мы остались живы, – ответил он.

Чарити прислушалась внимательнее и поняла, что Гарольд нервничает, как школьник.

– Очень рада. – Луиза пошла прочь.

– Постой!

– Да? – Она повернулась и ухватила себя за полы легкого жакета, как будто искала хоть какую-нибудь опору.

– Ты не против прогуляться? – Гарольд потер затылок.

Она моргнула несколько раз.

– Прости за вчерашнее. Когда я тебя увидела, ты издали напомнил мне Джорджа, а мы провели вместе так много времени, когда он болел…

Гарольд вышел из беседки и двинулся к ней. Его правая рука потянулась было к Луизе, но левая тут же поймала правую и не пустила дальше.

– Пожалуйста, давай пойдем куда-нибудь, выпьем кофе.

Луиза вскинула голову:

– Кофе? Было бы неплохо.

Гарольд тщетно пытался спрятать волнение. Он снова протянул руку, однако Луиза, улыбаясь, выставила вперед ладонь и отмахнулась от него. Шагая рядышком друг с другом, пара удалилась.

– Что это было? – К беседке тихо подошел Далтон.

Чарити предложила ему чашку кофе, к которой Гарольд не притронулся.

– Гарольд и моя бабушка любили друг друга. Конечно, еще до того, как она вышла замуж за деда… Господи, как странно говорить такое о своих стариках.

– Ты однажды рассказывала, что Гарольд и твой дед поссорились. Тут есть какая-то связь?

Чарити задумалась. Вряд ли. Фотографии были сделаны на много десятилетий раньше.

Далтон отхлебнул кофе.

– Остыл.

– Я принесла эту чашку Гарольду, но он сегодня не в себе.

– Воспоминания?

– Луиза Криди. Думаю, тут какая-то давняя история. Она объяснила, что вчера едва не тронулась умом, потому что Гарольд очень похож на брата, а она много общалась с ним незадолго до его смерти.

– Ты думаешь, она и твой дед…

Чарити прикусила губу.

– Не могу утверждать. Когда она узнала Гарольда, вроде еще больше смутилась.

– Так они давным-давно знакомы?

– Ну да. И возможно, очень близко. Она выглядела встревоженной. И испытала облегчение, когда выяснила, что с ним все в порядке.

– А как Дэйзи? – Далтон поставил чашку на бортик.

– Хорошо. Спустилась позавтракать и пошла досыпать. Сказала, что не возражает против звонка матери. Впрочем, я хочу, чтобы она позвонила сама.

– А приличный кофе в твоем доме подают?

– Не знаю. – Она толкнула его в плечо. – Ты вообще сегодня собираешься закончить уборку сада?

– Только после дозы кофеина. – Далтон направился к двери.

Чарити догнала его и пристроилась рядом.

– Да уж, нелегко найти помощника сразу после урагана.

– Ага. Не проще, чем благодарную соседку.

* * *

Чарити на прощание обняла маму – нравится это Эллен или нет, но она решилась – и открыла для нее дверцу машины.

– Жаль, что ты так недолго погостила.

Эллен взбила волосы – дочь своими нежностями привела прическу в беспорядок.

– Леонард велел возвращаться.

Что-то в ее тоне встревожило Чарити.

– Мама, он к тебе… не слишком придирается?

Эллен выдала ослепительную улыбку:

– Нет, он просто очень требователен. И девочки требовательны, особенно сейчас, когда появился ребенок. Им троим нелегко угодить.

Голос матери был наполнен такой печалью, что Чарити едва удержалась от желания снова ее обнять.

– Но девочки ведь живут отдельно?

– Это не мешает им приходить и требовать от меня помощи то в одном, то в другом – даже если речь идет о том, что входит в их обязанности.

– И ты не можешь отказать?

– О, я пыталась. Тогда они звонят отцу. И он меня заставляет. «Мы одна семья, Эллен. Помогать друг другу – наша обязанность». Только работает это в одну сторону, причем точно не в мою. Как-то у меня спустила шина, и я пять часов просидела в автомастерской, потому что Порция не удосужилась меня забрать. – Эллен махнула рукой. – Ладно, не важно. У меня чудесный дом, стильная одежда и достаточно денег, чтобы не задумываться о хлебе насущном.

Чарити стиснула мамину руку:

– Тебе больше нет нужды зависеть от мужа. Дедушка оставил мне деньги. Мы обеспечены навсегда.

Эллен запрокинула голову и рассмеялась:

– Чарити, как ты наивна! Деньги имеют привычку быстро заканчиваться. Даже если кажется, что их много.

– Их действительно много.

– Я люблю Леонарда. В нем есть то, что я искала в мужчине, и я останусь с ним до конца его дней.

А потом она останется с его деньгами. Эллен стремилась к этому долгие годы, всю свою жизнь, и вот на конце радуги замаячил мешок золота.

Мама скрестила руки на груди и с горечью добавила:

– И мне придется отрабатывать каждый грош.

Чарити сглотнула:

– Мама, о чем ты?

– Порция попросила меня присматривать за ребенком по пятницам, чтобы она могла вечером развлечься с друзьями. Я отказала ей. Тогда ее отец решил, что по пятницам у нас будут романтические свидания. Я пришла в восторг – ничего такого у нас до тех пор не было. Но в первую же пятницу он позвонил с работы и сказал, что очень занят. А потом добавил, что Порции нужна няня на вечер, и я, конечно, помогу, поскольку свидание отменяется.

– Прости. Я не знала, что все так плохо.

– Стало хуже, когда появился ребенок. Я не свихнулась лишь благодаря Соне, моей домработнице-тире-лучшей подруге.

– Хорошо, что у тебя есть подруга.

– Мы с ней пара, каких не бывает. Она восхитительная! Океан житейской мудрости. Всегда уверена в себе. И счастлива. Можешь себе вообразить? Работает прислугой – и счастлива!

Что-что, а это Чарити легко могла вообразить.

– Я имею в виду, она прожила невероятную жизнь. То принцесса, то рабыня. И с обеими ролями блестяще справлялась.

Чарити промолчала. Маме всегда недоставало умения жить настоящим, довольствоваться тем, что есть. Она неизменно старалась получить все больше и больше. Более состоятельного мужчину. Лучшую фигуру. Больше престижа. Больше денег.

– Впрочем, Соня из Европы. Они там все другие. – И Эллен скользнула на водительское сиденье, небрежно пожав плечами.

Чарити вздохнула. Может быть, мама никогда не поймет, что действительно важно в жизни. Но еще хуже, если она поймет это слишком поздно, когда уже ничего не изменить.

* * *

Гарольд с Луизой решили пройти пешком несколько кварталов. Гарольд оказался во власти воспоминаний. В прошлом они проделывали этот путь вчетвером – он с Луизой, а чуть позади Джордж с Мэрилин. Желание взять Луизу за руку – когда-то он делал это тысячи раз – было непреодолимым, однако Гарольд сунул руку в карман и сжал скрюченные артритом пальцы в кулак, чтобы справиться с искушением. Вчера Луиза пришла в сильное смятение, и он не хотел напугать ее снова.

– Странно. Все изменилось – и в то же время осталось прежним. – Луиза покосилась в его сторону.

Гарольд, опасаясь поворачиваться к ней, кивнул.

– Мы достаточно долго прожили, чтобы понимать – природа всегда берет свое. – Дорога была усеяна ветками, но остров с жадностью возвращался к нормальной жизни.

Луиза усмехнулась и тоже сунула руки в глубокие карманы песочного кардигана, надетого поверх светло-голубой блузки.

– А помнишь тот день, когда Джордж взял напрокат парусную шлюпку и мы вчетвером заблудились?

– Такое не забывается, – добродушно проворчал Гарольд. – Наступила ночь, мы делились друг с другом последними глотками воды и вдруг услышали автомобильный гудок. Оказывается, мы дрейфовали совсем рядом с берегом!

Луиза запрокинула голову и рассмеялась:

– Хорошая у нас была компания…

Они приближались к центру. Звуки оживающего острова стали громче. Грузовики увозили мусор, от фасадов магазинов убирали мешки с песком.

– Знаешь, кто здесь хозяйка? – Луиза махнула рукой в сторону кафе. – Бриелла Битнер. Ты должен помнить ее отца, Брогана Битнера.

Гарольд почесал в голове:

– А как же! Тот еще гусь.

– У них была куча детей. Если точно, восемь. Весь остров их жалел – детей и жену. Потом жена умерла, и Броган в одночасье стал добрым и порядочным человеком, да таким, что в целом свете не сыскать.

Гарольд чуть не споткнулся.

– Да что ты говоришь?

– Честное слово коренной островитянки. – Луиза отвела с лица прядку волос вишневого оттенка и улыбнулась.

– Смерть меняет людей, – сглотнул Гарольд. На этот раз он надолго задержал взгляд на ней – женщине, которая разделила с ним много долгих ночей. Сможет ли Луиза простить его? Много лет назад он причинил ей боль. Сейчас ее взгляд был направлен мимо него, на море, а Гарольд продолжал смотреть на Луизу. Постарела, но до сих пор привлекательна. Дивные глаза, очаровательная улыбка…

Луиза расправила плечи, выпрямила спину и дерзко вздернула подбородок.

– А некоторые никогда не изменятся. – Она на миг удостоила его взглядом, жестким и холодным, и как ни в чем не бывало направилась в сторону кафе.

Если бы разочарования были водой, то запасов этой воды Гарольду хватило бы на всю жизнь. Он должен сделать все, чтобы загладить вину перед Луизой. Она стала для него первым за долгое время лучиком света. Возможно, Господь предоставляет ему второй шанс. Гарольд открыл дверь в кафе и придержал ее. Хотя по части вторых шансов он не силен – по правде говоря, он их все упустил, – стоит попытаться использовать хотя бы этот. Может быть, и у старика есть шанс на счастье.

* * *

Попрощавшись с Гарольдом, Луиза вернулась домой, закрыла дверь и прислонилась к ней, словно пытаясь остановить поток воспоминаний. Перевела дух, затем оглядела мебель и обстановку. Она всегда восхищалась своим жилищем. Сверкающий белизной дом в викторианском стиле располагался в тенистом уголке под пальмами. Арочные окна, пол в черную и белую плитку, широкая веранда, где они с Марвином любили сидеть в креслах-качалках… На время шторма Луиза занесла кресла в помещение, и теперь они, точь-в-точь как кошки, которых не выпускают на улицу, с тоской глядели в окно. Ставни уже убрали, в доме было тихо и прохладно. И одиноко.

Марвина Криди она знала большую часть жизни и всегда считала его несколько неотесанным. Такой из себя вечный молчун – бывало, идет мимо вразвалочку, опустив голову, и лишь вдогонку пробормочет «добрый день, мисс». Так продолжалось до тех пор, пока она не устроилась на лето поработать вместе с матерью Марвина. И внезапно обнаружила, что он умный. Даже не просто умный, а в некотором роде гениальный. Марвин занимался рыболовством и мастерил лодки вместе с отцом. Потом старый Криди разбогател, сделав несколько блестящих капиталовложений: одному из его друзей понадобилось срочно продать десяток земельных участков, Криди приобрел их скорее из желания помочь другу, чем по какой-то другой причине, а спустя десять лет цена на них возросла в сотни раз. Марвин мог бы забросить свой бизнес, однако отец вложил в дело всю свою жизнь, и Марвин хотел продолжить его.

Тем долгим летом Луиза влюбилась в него. Днем он показывал ей разные типы облаков, а по ночам открывал красоту звездного неба. Только позже она догадалась, что Марвин любил ее с того самого дня, когда впервые увидел. Он обращался с ней как с принцессой и научил чувствовать себя особенной. До него Луиза и не знала, что в мире может быть столько любви.

А потом он умер. И она вновь осталась одна.

Луиза мысленно перенеслась в то время, когда встречалась с Гарольдом. Его она тоже любила. Еще задолго до того лета с Марвином. Гарольд был земной, с необузданным нравом, и Луизу не покидало ощущение, что она сражается за его внимание с целым миром. Но она понимала, что это не так. Она боролась всего с одной женщиной. И в этом состязании всегда приходила второй, как бы сильно ни старалась победить.

Луиза достала из нижнего ящика старинного шкафа небольшую пачку фотографий. Вот Джордж и Мэрилин стоят в обнимку, рядом она с Гарольдом в той же позе, тем не менее Гарольд косит глаза мимо нее, на Мэрилин. Всякий раз, глядя на снимок, она сомневалась в истинных чувствах Гарольда и понимала, что не ее разыгравшееся воображение тому виной. Есть неугасимое пламя. И есть люди, которые никогда не изменятся.

Кому по силам состязаться с призраком? Никому. И она не исключение. Однажды ночью, больше двадцати лет назад, она попыталась, да так и простояла на пирсе. Гарольд ее бросил – в то самое лето, незадолго до смерти Мэрилин. Именно тогда она дала себе слово никогда больше не ждать Гарольда Бакстера. И никогда больше она не впустит его в свою жизнь.

Луиза подошла к окну и села в одно из кресел-качалок. Кресло приветствовало ее скрипом. Стара она или молода, дни тянутся долго, а в доме слишком тихо. Одиночество? Уж лучше быть одинокой, чем позволить разбить себе сердце. Она готова принять одиночество как должное.

* * *

Чарити пригласила своего адвоката обсудить ситуацию с танцевальной студией. Эмили вместе с Джиной Макдуглас-Радд подъехали час спустя после того, как Гарольд с Луизой ушли в город. Эмили явилась во всеоружии, с неизменной сумочкой.

– Мама проверяет, как люди пережили шторм. У вас все в порядке?

– Спасибо, без потерь. – Чарити провела гостей в дом и предложила напитки. Посетители устроились в гостиной и попросили чаю со льдом. Она восхищалась этой парой, мать и дочь идеально дополняли друг друга. – Джина, рада вас видеть. Мне нужно поговорить с вами обеими.

Чарити объяснила, как Гарольд лишился студии. Эмили сделала заметки и обещала связаться с его адвокатом в Бирмингеме.

– Похоже, тут дохлый номер. Впрочем, сделаю, что могу. Вы заинтересованы в покупке студии у того человека?

Чарити обсуждала эту идею с Гарольдом, но он отказался.

– Гарольд не хочет, чтобы этот подлец Эфраим Коннор еще больше обогатился. Сказал, что раз Эфраим получил студию, он теперь должен вкладывать в нее деньги, чтобы удержать бизнес на плаву. А если мы вмешаемся и выкупим ее обратно, этот фрукт уйдет с награбленным и останется в выигрыше.

– Да, твой дядя прав. Нам нужны законы, которые защитят пожилых людей. Когда они были молоды, слово являлось лучшей гарантией. Теперь времена изменились… – Эмили положила планшет в сумочку.

– Спасибо, что заглянула. – Чарити перешла к главному: – Джина, у меня к вам предложение.

– Я вся внимание. О чем речь?

– Я слышала, что Дворец учредителей сильно пострадал вчера.

– Да, боюсь, нам придется отменить бал в честь Дня учредителей. – Джина откинулась назад и приподняла изящную бровь. – Разве что…

– В обмен на некоторую информацию я предложу Бакстер-хаус. До бала еще два месяца, у вашего комитета будет время все организовать. – Чарити могла бы задать этот вопрос Эмили, однако решила обратиться сразу к Джине, поскольку та была в курсе всего происходящего на острове. Сегодня она наверняка получит ответ. Ей есть что предложить Джине взамен.

– И что за информация вам требуется? – Очевидно, как истинный политик, Джина ничего не пообещает, пока не выведает подробностей.

– Скажите мне, что вы знаете про особые заказы, с которыми ко мне обращаются? И что вы знаете про плакучую иву?

Повисла длинная пауза. Чарити слышала только стук своего сердца.

Джина подалась вперед.

– А почему бы вам не рассказать мне то, что знаете вы? Возможно, я заполню пробелы.

Чарити на миг стиснула зубы от досады.

– Проблема в том, что я не знаю ничего. Приходят люди и делают странные заказы. Блюдо для леденцов. Одну-единственную тарелку. Представьте себе, три недели назад одна женщина пожелала заказать зеркало! А когда я ответила, что зеркало нельзя обжечь в печи, она сказала – что ж, прекрасно, тогда сделайте мне рамку, а подходящее по размеру зеркало я вставлю сама. Я выполнила заказ, вручила ей пустую рамку с ручкой, а она уставилась в нее, захихикала и начала пританцовывать! Как маленькая девочка, которая играет в принцессу! – Чарити села на место и сложила руки. – Это все, что мне известно.

– Неужели?

Чарити воздела руки к небу:

– Похоже, все в городе знают о специальных ингредиентах больше меня. Мне тоже нужно знать, с чем имею дело. Особенно теперь.

– Почему теперь? – Джина заинтересованно приподняла брови.

– Специальные ингредиенты заканчиваются. Мешок на три четверти пустой.

– О боже. Это действительно проблема. – Джина встала.

– Пожалуйста, скажите мне. – Чарити не имела привычки упрашивать, разве что в совсем безвыходном положении.

Джина на миг задержалась взглядом на дочери, затем вновь повернулась к Чарити.

– Ходят сотни всяких слухов о том, как работают специальные ингредиенты. Хотя люди вообще предпочитают не обсуждать этого. Разве что шепотом, и только по ночам. Если слишком много болтать, можно разрушить магию. Но любое изделие, в которое их добавили, поможет выполнить самое заветное желание. Вот что мы знаем.

– Плацебо, – нахмурилась Чарити. – По-моему, Джина, то, на что вы намекаете… это невозможно. С другой стороны, если человек верит во что-то достаточно сильно, оно может стать точкой опоры для его веры. И тогда человек становится сам себе магом.

– Конечно, – улыбнулась Джина.

Однако Чарити не убедили ее слова. Собеседница могла быть серьезным политиком, но Чарити научилась читать людей. Глаза Джины вспыхнули, прежде чем стать непоколебимо спокойными. Скрытый намек на то, что она знает больше.

– Вы не верите, что это плацебо.

– Не важно, во что я верю, Чарити. – А вот ответ политика.

– Если не важно, то почему бы вам не поделиться со мной своими мыслями? Если вы действительно заинтересованы в том, чтобы бал состоялся в Бакстер-хаусе.

Джина прищурилась:

– Вы никогда не думали выставить свою кандидатуру на выборах?

– Нет.

– Зря… – Джина вздохнула, уселась на канапе и приложила ладони к бархатной обивке. – Назвать это место магическим… нет, этого недостаточно. Это больше чем магия. Здесь задействованы силы, которые выше нашего понимания. В них сущность самой любви, жизни, света. В самом деле, что может быть более волшебным, чем восход солнца? Или первый крик новорожденного? Вокруг нас так много высших сил, в мире так много магии… Просто некоторые ее проявления стали обычными.

И Чарити когда-то верила в магию. До того, как умерла бабушка, до того, как полный сказок мир стал холодным и безжалостным. В то время она могла бы воспринять такую философию. Она бы и сейчас не отказалась. Но…

– Зеркало заказывала Аннабель Уильямсон? – Эмили до сих пор не вмешивалась в дискуссию, однако Чарити взглянула на нее и отчетливо поняла: Эмили разделяет взгляды матери.

– Да, Аннабель Уильямсон.

– Чарити, давайте съездим кое-куда. – Джина встала с места.

Они погрузились во внедорожник Джины и отправились на дальний конец острова. Джина остановила машину у двухэтажного дома в тосканском стиле, с огромными окнами и терракотовой крышей. Ставни с окон уже убрали и сложили на землю у стен. Скорее всего, потрудилась строительная компания, которая помогала пожилым жителям острова готовиться к урагану. Из дома доносилась джазовая музыка. У Чарити по спине пробежала дрожь.

– Взгляните. – Джина указала на эркер.

За окном, в гостиной, Аннабель Уильямсон держала зеркало на вытянутой руке и, улыбаясь, кружила по комнате под ритмы биг-бэнда.

Зрелище просто завораживало. Женщина покачивалась в такт музыке, ее ступни плавно скользили по паркету. Казалось, она двигается под действием колдовства, вовлекая зрителей в свои фантазии. Чарити почти нарисовала в воображении танцзал, оркестр, расставленные полукругом столы, мягкое рассеянное освещение; она почти слышала смех, позвякивание бокалов с шампанским и словно перенеслась в давно минувшую эпоху.

– Чудо! – Других слов не нашлось.

Когда музыка умолкла, Аннабель подошла к старому фонографу и завела его вновь. Только теперь она заметила стоявших под окном трех женщин и помахала им, прижав зеркало к груди и послав Чарити воздушный поцелуй.

Чарити только и могла, что стоять с поднятой рукой и бешено колотящимся сердцем.

– Действительно ли важно знать, как работает магия? – обратилась к ней Джина. – Главное, что она работает.

Магия. Настоящая или воображаемая, не важно. Важно, что Чарити заглянула в окно и увидела ту самую магию, в которую когда-то верила. Сейчас она сама стала ее частью.

– Я согласна. Бал пройдет в Бакстер-хаусе. Сочту за честь.

Джина обвила рукой плечо Чарити.

– Прекрасно. Давайте поедем обратно, поговорим о плакучей иве.

* * *

– Так, значит, ива берет на себя глубокое страдание и помогает… помогает справиться с ним? – Чарити до сих пор ничего не понимала, но не собиралась отпускать Джину и Эмили, пока хоть что-нибудь не выяснит.

– Дерево просит прощения от нашего имени.

Чарити нахмурилась.

– Оно берет на себя наше бремя. Помогает нам увидеть свет.

Чарити покачала головой:

– Дед так и не восстановился после смерти бабушки. Если все, что нужно, – это побыть рядом с деревом…

Эмили прервала ее:

– Он не хотел восстанавливаться, Чарити. – Слова разорвались, будто снаряды.

– Почему? Если дерево могло взять его боль?

Эмили встала и передвинулась ближе.

– Джордж чувствовал ответственность за смерть Мэрилин. Он проклинал себя и считал, что должен жить с этим проклятием до конца своих дней.

– Не может быть!

– Ты знаешь подробности смерти бабушки?

– Произошел несчастный случай. Она упала с высоты. – Чарити была ребенком, ей так сказали, и она не задавала лишних вопросов. Теперь же выяснялось, что сами обстоятельства трагедии покрыты мраком.

– Многие верят, что твоя бабушка покончила с собой. – Эмили говорила вкрадчиво, будто извинялась.

Слова ударили прямо в сердце, и у Чарити потемнело в глазах. Ее мозг отторгал услышанное. Бабушка, трезвомыслящий оптимистичный человек, у нее не было повода… Хотя… В те последние каникулы на острове что-то изменилось. Бабушка была сама не своя. Даже не поехала к пирсу встречать внучку. Дед явно тревожился, но когда Чарити спрашивала, почему бабушка такая молчаливая и почему так поздно встает, только рукой махал. А в конце лета, вскоре после того как Чарити уехала с острова, все и произошло. Мэрилин расшиблась и позже умерла в больнице.

– Откуда? – Чарити подскочила, вдруг охваченная желанием узнать детали. – Откуда именно она упала?

Эмили выразительно посмотрела на мать, и та ответила еле заметным кивком.

– С балкона наружной лестницы, ведущей в мансарду. Высота третьего этажа. Через шаткие деревянные перила. После этого твой дедушка ничего в мансарде не трогал. Говорил мне, что мансарда служила Мэрилин убежищем, куда она уходила отдохнуть или подумать. Чарити, он никогда не делился со мной подробностями трагедии. Лишь повторял, что сам виноват.

Теперь Чарити хотела – нет, ей было необходимо – узнать все. Возможно, мог бы помочь Гарольд? Нет, они с братом поссорились еще до смерти бабушки. Гарольд не знает, что случилось.

– Дедушка так и не простил себя. – В тот день она потеряла обоих своих стариков. Дедушка так и не стал прежним. Теперь Чарити знала, что он все эти годы нес на себе бремя ответственности за смерть жены. – Мне нужно время… переварить все это…

Эмили и Джина направились к выходу. Чарити пошла их провожать. Она будто шла по туннелю, остальное скрывали черные стены.

Эмили навалилась на дверь и открыла ее.

– Чарити, я с тобой. Если захочешь поговорить или просто поплакаться в жилетку… Прости, что так вышло.

Чарити кивнула, по-прежнему находясь где-то далеко. Одно откровение, и у нее отобрали мир, где она все обо всех знала.

Джина взяла Чарити за руку.

– Не хочу показаться бесчувственной, но вы не передумали по поводу бала?

– Мама! – Эмили сердито взглянула на нее.

– По поводу бала? – Чарити понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, о чем речь.

– Если вы изменили свое решение относительно бала в Бакстер-хаусе, нашему комитету придется в пожарном порядке разрабатывать новый план.

А так можно? Ей ведь сейчас не до того. Когда-нибудь потом… И тут Чарити представила дедушку, как он, прикрыв один глаз, указывает на нее пальцем и говорит: «Пуговка, если ты дала слово – держи его».

– Нет, Джина. Бал состоится в Бакстер-хаусе. Даю слово.

Джина порывисто обняла ее, хотя Чарити и выставила руки перед грудью.

– Вы не пожалеете! Я понимаю, у вас сейчас непростое время, но вы приняли правильное решение.

Балы, праздники… О чем она вообще?..

Эмили тоже обняла ее.

– Посмотрю, что можно сделать для Гарольда. Будем на связи.

Чарити смотрела им вслед. В заднюю дверь постучал Далтон; звук будто донесся издалека. Не дождавшись ответа, Далтон крикнул:

– Эй, ты одета? Я вхожу.

Чарити стояла, уставившись в открытую дверь.

Он подошел ближе.

– Что случилось?

Не зная, что отвечать и вообще что делать, она только чуть качнула головой. Но что-то влекло ее в мансарду. Чарити устремилась вверх по лестнице. Далтон шел следом. Он не произнес больше ни слова, однако был так встревожен, что электрические разряды буквально стреляли ей в спину.

В тесной комнатке Чарити опустилась на узкую кровать в углу, словно впервые увидев это помещение. Неужели сюда приходила бабушка, чтобы побыть одной? Как в убежище или как в тюрьму?.. Далтон так и стоял у двери, его плечи едва умещались в проеме.

Чарити взглянула на него, он вошел и сел рядом. Она положила руки на колени и поделилась всем, что рассказали Джина и Эмили. Не умолчала и о том, как изменилась бабушка в то последнее лето.

Он слушал, иногда кивая и улыбаясь, когда она задавала вопросы, на которые никто не знал ответа. А потом, когда Чарити закончила, произнес:

– Разуму непросто поверить в немыслимые для него вещи.

Она посмотрела ему в глаза:

– Когда мне сообщили о гибели Мелинды и Кисси, мой разум просто отверг услышанное. Я все твердил, что это ошибка. Пытался дозвониться до жены.

– Далтон…

– Наш мозг устроен так, чтобы защищать нас от того, что может больше всего травмировать. Лишь когда в отель приехал мой брат, а полицейские ушли, я осознал, что кошмар происходит в действительности.

– Как ты выжил?..

– Выжить – не самое трудное. Жить в полном смысле слова – вот что практически невозможно. Сначала я ходил в полуобморочном состоянии, затем ушел с головой в работу. А когда понял, что не могу, физически не могу с этим жить, приехал сюда.

– Большинство людей и не осознали бы в достаточной мере, что на самом деле фактически не живут.

Далтон провел рукой по лицу.

– Я до сих пор покупаю книжки-раскраски и цветные фломастеры. Все думаю, что однажды Кисси придет и начнет рисовать.

– А когда ты начал жить в полном смысле слова? И… начал ли?

– После того как побывал под кроной ивы. Когда я попал под дождь из ее слез, что-то во мне изменилось. Я не могу объяснить, что со мной произошло. Это непостижимо… Чарити, обратись к иве. Она поможет тебе.

Чарити покачала головой:

– Нет. Я просто… не могу.

– Может быть, еще не время… – Он коснулся ее руки.

– Здесь, в мансарде, моя бабушка провела последние минуты. – Чарити встала и подошла к двери на балкон, находящейся у противоположной стены.

Далтон последовал за ней. Она открыла дверь, вышла на балкон и посмотрела на море, опираясь руками на шаткие перила. Наверняка после трагедии их заменили. Что могло заставить Мэрилин уйти из жизни? Почему она шагнула навстречу смерти?

– Хочу, чтобы Дэйзи больше никогда не приходила сюда.

– Мы запрем обе двери. – Далтон попробовал раскачать одну из досок. – Завтра я здесь все укреплю.

– Спасибо. Ты настоящий друг. – Чарити была тронута до глубины души. Как бы она справилась без него?

– Мы с тобой нашли друг друга, ты сделала для меня так же много. – В его зеленых глазах блеснуло солнце.

– В таком случае окажи мне услугу.

– Слушаю.

– Ты знаешь, скоро состоится бал. И мне нужна пара, – со вздохом призналась Чарити.

Далтон тихо засмеялся:

– А как же Ред? Он же приглашал тебя на свидание?

Чарити уставилась в небо.

– Несколько недель назад он сообщил мне по телефону, что встречается с женщиной, хозяйкой кафе. То ли Брунгильда…

– Наверное, Бриелла. Почему ты мне не рассказала?

Она повела плечом и отвернулась.

– Стыдно стало.

– Стыдно?..

– Сбежала от мужчины, даже ни разу с ним не встретившись.

Далтон от души расхохотался.

– Он увлекся другой, а ты виновата?

– У меня весьма скудные познания в этой области, – промямлила Чарити.

– Хорошо, я буду твоей парой на балу. Но дарить цветы и все такое прочее не собираюсь. Согласна?

– Можешь просто украсть их из моего же сада.

– Всегда пожалуйста.

– У тебя есть два месяца. Поучись танцам. Я скажу Гарольду, что тебе нужна помощь. – Чарити вернулась в мансарду.

– С чего ты взяла, что мне нужна помощь? – Далтон последовал за ней и запер за собой дверь.

– Я тебя застукала в саду, ты за работой слушал радио и танцевал. Под тяжелый рок. – Она хихикнула.

– А может, я рок-звезда? – Он запер вторую дверь, ведущую в дом, и они направились вниз.

Глава 15. Звонок

Игра становилась опасной. Луиза сидела на пирсе с удочкой. Гарольд пристроился рядом, как всегда импозантный. Но двадцать лет назад он разбил ее сердце, и хотя теперь она стала другой, в душе Луиза осознавала, что Гарольд в состоянии разбить его еще раз – если она ему позволит.

– Мы недавно ходили пить кофе, так ты вроде не хромала…

Луиза не хромала много лет. И лишь в тот момент, когда она увидела Гарольда, хромота вернулась. Необъяснимо. Видимо, дело в растерянности.

– Чего я только не перепробовала! И гимнастику, и терапию…

А вот Марвин Криди, за которого Луиза вышла замуж после того, как Гарольд в очередной раз ее бросил, считал хромоту частью ее шарма. «Моя птичка-хромоножка», – ласково говорил он.

Луиза не сломилась. И однажды вопреки прогнозам врачей победила хромоту. Конечно, Марвин по-прежнему называл ее своей птичкой, только теперь уже птичкой, парящей высоко в небе. Луиза скучала по Марвину. Ей было очень одиноко. Но она все преодолела. Она сделала свой выбор – непросто выжить, а больше, чем выжить.

Множество женщин потеряли мужей. Луиза для себя разделила их на два лагеря. Одни вечно угрюмы, их лица омрачены глубокой скорбью и еще более глубокими душевными ранами. После потери супругов эти женщины никогда не покинут лагерь безутешных вдов и пройдут свой земной путь в одиночку. Однако есть и женщины из другого лагеря. Эти вдовы сначала горюют, а затем сбрасывают траурные одежды одиночества и надевают ярко-красные шляпки. Их можно встретить в ресторанах, они весело смеются, они восхищаются новорожденными, занимаются шопингом, носятся по залам «Уолмарта» и напевают. Конечно, Луиза предпочла лагерь жизни лагерю сожалений.

– Ты вышла замуж за Марвина Криди. – Гарольд закинул удочку.

– Клюет? – Луиза показала на то место, где леска исчезла под водой, оставив на волнах след в форме треугольника.

– Нет. Наверное, краб пробует.

Луиза подставила лицо солнцу.

– Марвин был хорошим мужем. И практически оставил бизнес, когда мы с ним начали встречаться.

– А твои родные?

– Мне было семьдесят, когда их не стало. Оба ушли в один год: мама в девяносто один, отец в девяносто три.

Гарольд коснулся ее руки:

– Соболезную. Вы всегда были близки.

– Несколько лет я сдавала родительский дом в аренду. А через год после смерти мужа решила его продать. Я еще ребенком любила дом Марвина. Конечно, в то время там жили его родители, это потом отец оставил Марвину все. А я мечтала – вот бы поселиться за этим чудесным белым штакетником! – Она почувствовала клев и дернула удочку. Леска пошла легко; очевидно, наживку съели. Луиза не расстроилась; она дышала полной грудью, наслаждаясь океанским воздухом и присутствием Гарольда. Прошло больше двух десятков лет, но его запах был по-прежнему знакомым. И это ощущение обязательно останется с ней вечером, когда она будет засыпать.

Далеко впереди линия горизонта отделяла море от неба. Таким насыщенным синевой небо бывает только после шторма. Невыносимо синее, невыносимо яркое небо. Вот что в мире вечно.

* * *

Чарити и Дэйзи сидели за кухонным столом, откуда был виден сад.

– И как я только справлюсь со всем этим без Далтона?

– Он уезжает? – вскинула голову Дэйзи.

– Когда-нибудь уедет. Я не имею в виду, что он уже чемоданы пакует или что-то в этом роде, но его ждут в Джексонвилле. – Чарити не отрывала взгляда от морковки, которую собиралась сгрызть. При упоминании об отъезде Далтона аппетит пропал. Да, придется привыкать. У него другая жизнь. Они всего лишь друзья. Для Далтона этого достаточно, и потому должно быть достаточно и для Чарити. Хотя в глубине души… – В Джексонвилле вся его жизнь.

Дэйзи пожала плечами.

– Здесь тоже его жизнь. – Она привязалась к Далтону, а для девушки ее возраста, которая целый год бродяжничала, такая дружба много значит.

– Я бы сама хотела, чтобы он остался. И все же в Джексонвилле вся его семья.

Ярко-голубые глаза Дэйзи вспыхнули:

– Не вся.

Чарити поперхнулась. Что она имеет в виду? Погибших жену и дочь Далтона? Или то, что они здесь фактически живут одной ненормальной семьей?

– Я тоже могу ухаживать за садом. – Дэйзи тряхнула длинными волосами. – Ну, то есть за твоим садом.

– Я рада, что ты живешь здесь, Дэйзи. Но еще я знаю, что ты готова позвонить маме. Ты скучаешь по ней. – Несколько раз Чарити наблюдала, как девушка снимала трубку домашнего телефона, делала глубокий вдох, потом вешала трубку на место и уходила.

– Я пыталась… – Дэйзи нерешительно опустила плечи. – Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, да?

Чарити понимала, как она нервничает. Так легко все испортить! Однако в глубине сердца вспыхнул огонек надежды. Дэйзи молодец, и у нее все получится.

Юные глаза девушки зажглись решимостью.

– Пойдем в беседку, я позвоню оттуда. Со своего любимого места.

* * *

Далтон видел, как Чарити с Дэйзи вышли из дома и устроились в беседке неподалеку. Дэйзи, неестественно выпрямив спину, держала в руке телефон Чарити. Должно быть, решилась позвонить матери.

Поскольку Далтона не звали, он продолжил вырывать сорняки вблизи ивы и едва не выдрал с корнем крошечный побег.

– А, ты не сорняк… И в тени тебе не выжить.

Далтон пошел за свободным горшком, оглядываясь в сторону беседки. Дэйзи запала ему в сердце, и Далтон понимал, как нелегко девушке отважиться на этот звонок. Он аккуратно вытащил из земли маленькую иву и посадил в горшок. Затем решил заняться удобрениями и не торопясь направился к разбрызгивателю, не упуская женщин из поля зрения.

Дэйзи жестом поманила его к себе, и Далтон с радостью подошел.

– Мне нужна твоя моральная поддержка. – Девушка натянуто улыбнулась. Ветер ворошил ее светлые волосы; одной рукой она придерживала их, другой держала телефон и набирала номер.

Далтон остановился на дорожке рядом с беседкой. Судя по всему, разговор пошел не так, как они надеялись.

– Да, мама. Я знаю, прошел целый год. Прости. Я должна была позвонить раньше. Я во Флориде. – Дэйзи закусила губу.

Далтон слышал голос в трубке, но из-за ветра не мог разобрать слова. Чарити сидела как на иголках и хмурила брови.

– Нет. Мама, я понимаю, как ты переживала. Я хочу… я хочу все исправить. Ты могла бы приехать? И мы поговорим. Я живу здесь у…

Чарити умоляюще посмотрела на Далтона. Он подошел ближе.

– Нет. Я знаю, что билет стоит дорого. Но хозяйка дома, где я живу, обещала оплатить дорогу. Если мы все обсудим…

Далтон сначала расстроился, затем разозлился. Он сцепил зубы и сжал кулаки, чтобы не выхватить у Дэйзи трубку и не высказать этой женщине все, что она заслужила. Если он правильно понял, мать даже не поинтересовалась, что происходит с дочерью и как она себя чувствует.

– Конечно, ты работаешь. Но всего на несколько дней… И если ты захочешь, я вернусь домой. Мы полетим назад вместе.

Дэйзи прикрыла глаза.

– Да, мне уже восемнадцать. – В этот миг что-то изменилось. Девушка словно окаменела. Взгляд из умоляющего превратился в ледяной. – Нет. Билет для твоего Бада мы не пришлем. Мама, ты правда до сих пор живешь с этим лузером?

В трубке раздался щелчок – все его услышали. Мать захлопнула дверь перед дочерью, которой когда-то дала жизнь. Дэйзи застыла как изваяние и медленно опустила телефон.

На веранде обозначилось какое-то движение, Далтон повернул голову и увидел, как Гарольд передал удочку Луизе и направился к ним в беседку.

Дейзи опустила голову и заплакала; Чарити гладила девушку по плечам.

Далтон многозначительно взглянул на Гарольда. Тот сразу догадался, что кроме него сейчас никто не способен сказать ни слова.

– А мы наловили рыбы на ужин. – Старик приставил ладонь ко лбу и посмотрел вдаль, изучая безбрежный простор океана. – Нет на свете лучшего места, чем остров у южного побережья Флориды. Пляж, закаты… Я уже говорил Луизе, как нам всем повезло жить здесь. И как хорошо, что мы друг у друга есть. Пусть мы не все родные по крови, тем не менее мы семья.

Чарити благодарно улыбнулась. Дэйзи с усилием подняла голову и встретилась с ним глазами. Гарольд подмигнул и указал на девушку скрюченным пальцем.

– Семья, девочка, это люди, которые всегда тебя поддержат. И в радости, и в горе. И конечно, настоящую семью никто и ничто не отнимет. Даже ураган. – Он коснулся своей шляпы, в которой ходил рыбачить, и зашагал было обратно к дому, однако остановился и добавил: – На ужин акулье мясо. Через полчаса будет на гриле.

Все трое посмотрели ему вслед.

– Она меня не любит, – пробормотала Дэйзи.

Чарити, не в силах больше сдерживать чувств, схватила и сжала руку Дэйзи.

– Тебя любим мы. – Она приложила руку девушки к своему сердцу. – Этот дом будет твоим столько, сколько тебе надо. Я не хочу, чтобы ты уезжала; на самом деле я даже пожалела, что уговорила тебя позвонить. Дэйзи, я кошмарно испугалась за тебя, когда ты убежала в шторм. Никогда ничего подобного не испытывала. Пожалуйста, останься. Хотя бы на время, пока не решишь, что делать дальше. Мы можем послать запрос в твою школу, ты сдашь экзамены, получишь аттестат, а потом подумаем насчет колледжа.

В потухших глазах Дэйзи промелькнула искорка.

– Никогда и не мечтала, что смогу поступить в колледж.

С губ Чарити сорвался то ли вздох облегчения, то ли смех.

– Ты сможешь! – У нее выступили слезы. – Решай, кем хочешь стать. Я уверена, у тебя получится.

Дэйзи улыбнулась, но тут же на смену едва обретенной надежде пришло недоверие. Далтон прекрасно это понимал. У него самого год назад земля ушла из-под ног. Он опустился на колени рядом с девушкой и посмотрел ей в глаза.

– Я понимаю, ты разочарована в людях. Но даю слово, мы сделаем все, чтобы помочь тебе с колледжем, если захочешь.

Подбородок Дэйзи дрожал так, что заскрипели зубы; девушка с трудом сдерживала рыдания.

– Ты вернешься домой в Джексонвилл, и что тогда?

Далтон нахмурился, не понимая, почему его возвращение в Джексонвилл стало предметом обсуждения.

– Пока я не строю никаких планов. По меньшей мере два месяца пробуду здесь. А когда задумаюсь о возвращении, ты первая об этом узнаешь. Клянусь.

Дэйзи выдержала его взгляд.

– Мне страшно довериться кому-то.

Чарити не выпускала ладонь Дэйзи.

– Да. Но жить без доверия намного страшнее.

– Вот что, девочки, – сказал Далтон, желая разрядить обстановку. – Пойдемте я покажу вам новые растения, которые мы разместим перед фасадом.

Чарити встала.

– Перед фасадом?

– Ну да. Через два месяца в твоем доме соберется весь остров. Ты же не хочешь, чтобы перед фасадом было пусто и голо?

Чарити, бледная как смерть, снова плюхнулась на скамью.

Дэйзи, закатив глаза, повернулась к Далтону:

– У нее проблемы с общением.

– Что ж, у нас есть два месяца, чтобы поднатаскать хозяйку бала.

* * *

Чарити отчаянно хотелось сообщить Гарольду новости о его танцевальной студии. Кроме того, она подумывала выжать из него подробности их давней ссоры с дедушкой, но что-то ее останавливало. Шестым чувством она догадывалась, что разговор только причинит ему боль. Ей лучше этого не касаться. С Дэйзи она получила жестокий урок и теперь усвоила, что лучше в чужие дела не вмешиваться. А Дэйзи все-таки молодец, даже устроилась на работу в одно из городских кафе.

Гарольд как раз спускался по лестнице. В зеленой рубашке и джинсах он выглядел великолепно. Наверное, планировал провести день с Луизой. В последние два месяца они были почти неразлучны.

– Новая рубашка? – спросила Чарити.

– Да. Луиза выбирала. Сказала, что мне к лицу. Как надену, так глаза сверкают.

– По-моему, они у тебя сверкают, когда Луиза рядом.

Он покраснел и замахал рукой.

– А знаешь, танцевальная студия выставлена на продажу.

Гарольд ухватился за голову танцующего медведя.

– И уже подана одна заявка. – Чарити была почти в эйфории.

Гарольд побледнел. Наверное, следовало его сначала усадить.

– Пуговка, я же сказал, что не хочу возвращать студию.

– А мы ее не покупаем. Ее покупает твой адвокат. По всей видимости, история как-то просочилась в местные новостные издания, и этого Эфраима Коннера разоблачили. Он хочет продать студию за шесть тысяч шестьсот долларов, которые выдал тебе в качестве первого взноса, прежде чем обманом заставил передать права собственности.

Гарольд устало приложил руку к груди.

– Твой адвокат… Это она позвонила на телевидение?

– Нет, – лукаво усмехнулась Чарити. – Это было бы неэтично. Тем не менее у Эмили мама занимается политической деятельностью. А политиков хлебом не корми, дай возможность слить в прессу жареные факты. Я не утверждаю, что так и было. Просто мои предположения.

Гарольд сел за обеденный стол.

– Значит, Фил покупает студию. Отлично. Он познакомился там с Митци, своей будущей женой.

Чарити устроилась напротив.

– Это еще не все. Он намерен сделать тебя пассивным компаньоном. То есть ты будешь каждый месяц получать выплаты, но работать не должен. Гарольд, твое имя – лучшая реклама для студии. Люди приходили туда снова и снова не только ради уроков танцев, их привлекала созданная тобой атмосфера.

Гарольд сжал губы, но его голубые глаза улыбались.

– Помнишь, ты говорил, что все хорошее в твоей жизни быстро уходило? Может быть, это не так? Может быть, ты просто не замечаешь плоды своих трудов?

Он погладил ее руку:

– Хорошая моя.

Чарити тихонько засмеялась:

– Спасибо. А ты мой милый старичок.

Его улыбка вдруг погасла.

– Гарольд, в чем дело?

– Наверное, пришло время поговорить о прошлом. Мэрилин и я…

В последние два месяца Чарити наблюдала, как он разрывается между прошлым и вновь разгорающимися отношениями с Луизой. Конечно, ей хотелось понять отношения между ним и Мэрилин, чтобы раз и навсегда поставить точку в этом вопросе.

– Дядя Гарольд, что бы ни произошло между тобой и бабушкой, это давняя история. Все прошло, бабушки нет в живых. Зато здесь Луиза, и она к тебе привязана. Если ты не отпустишь прошлое, боюсь, ты можешь ее потерять.

– Луиза особенная. Она дала мне второй шанс. Она лучше, чем я заслуживаю. – Он даже охрип от волнения. – Когда я приезжал к Джорджу и Мэрилин на остров Газовых фонарей, Луиза составляла мне компанию. Мы вчетвером отлично развлекались. Стоило мне позвонить, и она тут как тут, готова запрыгнуть в машину и поехать на материк на танцы, или отправиться порыбачить, или просто пообедать где-нибудь на острове. Она стеснялась своей хромоты и шрамов. А я их не замечал.

– Так вы встречались?

Он потер шею.

– Дурак я был. Не уделял ей того внимания, которое принято уделять своей женщине. Звонил, когда приезжал на остров.

– А когда не был на острове? Никогда не звонил?

– Я думал, если меня устраивает такое положение дел, то и Луизу тоже. Она ни разу не дала понять, что хочет большего. Но однажды вечером позвонила и сказала, что больше так не может. Я как раз был в пути. – Гарольд уставился на мраморный пол.

– И что случилось?

Его стыд ранил Чарити в самое сердце.

– Когда я узнал о ее чувствах, я ответил, что и она много для меня значит. И что нам нужно попытаться соединить наши судьбы. Мы договорились встретиться на пирсе.

– Что же пошло не так?

Гарольд отвел взгляд, однако Чарити успела увидеть, как его глаза заволокло туманом.

– Сложилась такая ситуация… Я собирался… я должен был пойти на пирс. Но не пошел. А она ждала меня, как ждала всегда. Я бросил ее. Она меня так и не простила… Да я и не заслужил ее прощения.

– А теперь простила?

– Простила. И раз уж мы заговорили о прощении, то как у тебя дела с мамой?

Чарити провела ладонью по волосам, вытряхивая комочки глины. Все утро она провела за гончарным кругом – не по необходимости, просто успокаивала нервы. К балу в честь Дня учредителей она решила устроить в Бакстер-хаусе выставку своих изделий и два месяца трудилась не покладая рук. Получив наследство от дедушки, она могла больше не работать, но гончарное искусство было у нее в крови. Стоило ей коснуться кончиками пальцев прохладной глины, взять в руки пропитанную водой губку, как она ощущала целительное воздействие. Однако в отношении ее чувств к матери даже эта терапия оказывалась бессильной.

– Пуговка? – Гарольд помахал перед ней сухой старческой рукой.

– Прости. Ушла в себя и забыла вернуться.

Он приподнял брови и выставил вперед подбородок, будто готовился к спору.

– Я спросил тебя о матери.

– Когда она приезжала, мы неплохо пообщались. – По правде говоря, даже лучше, чем неплохо. Мама не заламывала драматически руки, не заявляла, что от стресса у нее разыгралась мигрень, а своим участием действительно помогла исправить ситуацию. – Я подумала, что, может быть… может быть… – От раздражения у нее забурлило в животе. – А потом услышала ужасный разговор Дэйзи с ее матерью.

Гарольд слабо улыбнулся:

– И это напомнило тебе то время, когда твоя мама…

Ее глаза вспыхнули.

– Отвергала меня. Моя мать отвергала меня всю жизнь. – Чарити словно окаменела. – Не так открыто, как мать Дэйзи, зато в течение всей жизни.

Гарольд положил руку ей на плечо.

Стоило Чарити позволить разуму свернуть на тропу горьких воспоминаний, как боль и негодование овладевали всем ее существом.

– И вот она приехала, проявила капельку участия, и мне едва не показалось, что ничего подобного между нами не было. Однако то, что случилось с Дэйзи, разбило мне сердце.

– И ты впервые увидела ситуацию со стороны.

– Я не могу заставить себя простить ее. Хотя пыталась. По крайней мере, думаю, что пыталась.

– Понимаешь, прощение – это не всегда вещь, которую можно носить, а можно снять и убрать в шкаф. Иногда легче прощать постепенно, как бы слой за слоем.

Может быть, в этом ее проблема? В том, что она хочет решить все одним махом?

– А ты знаешь, как съесть слона? Правильный ответ – по кусочкам.

Пожалуй, смысл в этом есть. Оставалась одна проблема.

– Я не уверена, что хочу простить ее.

Гарольд сжал плечо Чарити.

– Хочешь, Пуговка. Я уверен. Ты не из тех, кто способен испытывать ненависть к другому человеческому существу.

– Не могу сказать, что ненавижу ее.

– А разве непрощение не сеет зерна ненависти? Непрощение порождает обиду, а обида ведет к ненависти. Может быть, ты подойдешь к плакучей иве и подумаешь над этим?

Чарити застонала. Плакучая ива. Она пыталась подойти к ней – в тот раз, когда стояла у кроны и плакала, а ива положила веточки ей на плечи.

– Я пыталась, – безнадежно вымолвила она. – Но стоит приблизиться, как что-то меня отталкивает. Что-то внутри меня.

Гарольд развернул ее лицом к себе.

– А может быть, Эллен Мари не единственная, кого тебе нужно простить?

Слова упали ей на сердце, как глубинные бомбы.

– Может быть.

Он прижал Чарити к себе.

– Придет время, и все станет известно.

– Дядя Гарольд, спасибо, что ты здесь.

Он похлопал ее по щеке.

– А где мне еще быть, Пуговка? И вообще, не пора ли нам выпить кофе?

На кухне их радостно встретила Дэйзи.

– Свежий кофе в процессе. Не успеешь сварить, как приходит мистер Большое пузо, – она показала пальцем на Далтона, – и выпивает все до капли.

Далтон пожал плечами.

– С тех пор как она стала работать в кафе, могу себе позволить не связываться с готовкой.

Дэйзи скрестила руки на груди.

– Вот прямо сейчас возьмешь и сам себе приготовишь! А то принесу банку для чаевых!

Чарити с удовольствием слушала их остроумную пикировку. В утренние часы Дэйзи работала в кафе у Бриеллы. После обеда занималась: прорабатывала тесты, готовясь к сдаче экзамена за курс средней школы. А по вечерам шла к Далтону, который учил ее азам своей профессии – ландшафтному дизайну. Чарити не могла нарадоваться.

– Дэйзи, что же ты не поделишься новостями? – спросил Далтон.

Девушка округлила глаза – так, что они едва не выскочили из орбит, – и чуть не испепелила его взглядом. Далтон укрылся за чашкой кофе и сделал притворно долгий глоток.

– Что за новости? – нахмурилась Чарити.

– Давай, расскажи им про Джоша. – Далтон широко улыбнулся.

Дэйзи протопала через кухню, вырвала чашку из его рук и шутливо двинула по плечу кулаком.

– А может, рассказать, как вдова Малькольм раздевается при незавешанных окнах, чтобы за ней могли подсматривать?

Далтон закашлялся.

Гарольд вышел на середину кухни и потер подбородок.

– Вдова Малькольм весьма недурно выглядит.

По кухне пронеслись сразу три вздоха.

– Еще бы, – сказал Далтон. – Для своих девяносто пяти лет.

– А я слышала, – добавила Дэйзи, – что она симулирует приступы и звонит девять-один-один, чтобы врачи уделили ей внимание. Бедняжка.

Дэйзи взяла из буфета чашки и подала Чарити и Гарольду.

– Чарити, а не сделаешь для нее особый заказ?

– Не уверена, что сработает. – Чарити налила себе кофе. – Особые заказы всегда выполняются по просьбе клиентов. – Кроме того, специальные ингредиенты почти закончились. А еще внутри саквояжа вместе с остатками вещества обнаружился клочок бумаги. Точно такой же пергамент был использован для первого послания, написанного дедушкиной рукой. Однако стоило Чарити потянуться к записке, как ее всю начинало трясти: живот сводило судорогой, а руки дрожали. – Дэйзи, мы отвлеклись от темы. Я хочу знать твои новости. И кто такой Джош?

Дэйзи закатила глаза в обычной подростковой манере.

– Она нашла себе пару для бала, – хохотнул Далтон и тут же пригнулся, потому что Дэйзи опять на него замахнулась.

– Неправда! – возмутилась девушка.

– Да ну? – Далтон нырнул за спину Гарольда. – И как же тогда это называется?

Гарольд отошел в сторону.

– А ты не прячься за меня, умник. Отвечай за свои слова.

Дэйзи обреченно вздохнула и наконец сдалась.

– В доме на нашей улице поселилась новая семья. Их сын просто к нам заглянул. Он только что вернулся из тренировочного лагеря. Его зовут Джош. Мы договорились встретиться… – Она сузила глаза и повернулась к Далтону. – И это не свидание.

– А что, молодежь теперь не ходит на свидания? – спросил Гарольд.

– Ходит, – с обидой ответила Дэйзи и налила себе кофе. – Но не делится всякими пикантными подробностями со своей семьей.

Со своей семьей. Дэйзи проговорилась и даже не заметила, а у Чарити сердце едва не выскочило из груди. Вот оно, настоящее счастье. Но где-то в глубине души она предчувствовала – это ненадолго.

Глава 16. Бал

В последний день перед балом Дэйзи и Чарити решили еще раз примерить свои новые вечерние наряды. С тех пор как Дэйзи начала ходить «не на свидания», Чарити решила, что девушке для бала нужно достойное платье. Они перерыли Интернет, обошли магазины на острове, отправились на материк, затем вернулись. Во время этой охоты Чарити высмотрела черное бархатное платье, которое смотрелось на ней как вторая кожа. Сначала она только примерила его по настоянию Дэйзи, но покупать не собиралась. Однако Дэйзи упорствовала.

– Если у меня будет новое платье, то и тебе нужно!

Ну как тут поспоришь с подобной логикой? В конце концов, у Чарити была своя «не пара» – Далтон. Чтобы поддержать Дэйзи, она купила платье и к нему туфли на шпильках, усеянные мелкими стразами. Для Дэйзи подобрали ярко-голубое платье без рукавов, которое подчеркивало ее загар и светлые волосы. Образ дополняли телесного цвета босоножки на танкетке и миниатюрный клатч.

Они стояли в комнате Чарити перед зеркалом в полный рост и рассматривали двух золушек.

– Волосы поднять или не стоит? – Дэйзи собрала пряди на макушке и поводила головой из стороны в сторону.

– Не знаю. А сама как считаешь?

– И я не знаю, – пожала плечами Дэйзи.

– А еще надо продумать макияж. Хотя бы легкий.

– Я не против. – Дэйзи нахмурилась и с неохотой кивнула.

Вот и еще один пункт в списке дел. Купить косметику для макияжа. И научиться ею пользоваться. Или записаться в салон к парикмахеру и визажисту.

– Не могу поверить, что бал совсем скоро.

Дэйзи встретилась глазами с отражением в зеркале.

– Мы с тобой такие красивые!

– А как же! Давай еще раз пройдемся по списку?

Дэйзи со стоном повернулась к Чарити спиной, чтобы та расстегнула ей молнию.

– Сколько можно? Дополнительные столы и стулья привезут в девять утра. Без четверти десять дамы из комитета придут с проверкой. Первую партию еды доставят к полудню, мы должны к тому времени освободить холодильник. В половине первого приедет Франсуа из кейтеринговой компании с остальными продуктами и займется приготовлением. У нас с тобой практически все готово, остальное – забота Франсуа.

И все же Чарити тревожилась. Она наконец начала ощущать себя частью сообщества, а проведение бала в Бакстер-хаусе было связано с риском утратить достигнутое.

Дэйзи вскинула голову:

– Ты считаешь, что-то может пойти не так?

– Да все что угодно. Я не знаю, – вздохнула Чарити.

Дэйзи скорчила зверскую рожу и подмигнула ей:

– Мы справимся!

– А что это ты изобразила? – засмеялась Чарити.

– Типа я бандитка и вообще оторва. Придает уверенности. Попробуй.

Чарити попыталась повторить.

– Вот так?

– Нет. – Дэйзи покачала головой. – У тебя запор, что ли? Добавь наглости. – Она сдвинула голову Чарити набок и приподняла ей бедро. – Нужно и встать правильно. Ну вот, теперь что надо!

– И сильно помогает?

– Главное – уверенность в себе. Когда я жила на улице, со мной не связывались, потому что я была в себе уверена. Все будет хорошо. А если что не так, просто сделай наглую рожу – и вперед.

Философия девочки-подростка, которая целый год бродяжничала.

Все будет хорошо, повторяла Чарити как мантру. Дом в полном порядке, водитель из кейтеринговой компании доставил готовые блюда, а в половине первого подъедет Франсуа и займется закусками, которые готовят непосредственно перед подачей. Коробки с белыми и красными винами стоят в кухне на полу, белое вино нужно охладить, лед и кулеры тоже привезет Франсуа. Дамы из комитета с утра приходили с инспекцией и остались довольны. Все идет отлично.

Именно это дало Чарити повод для паники. В час дня она налила себе чаю и села еще раз проверить список. Франсуа опаздывал, но ее предупредили, что для него это в порядке вещей. Она подняла голову. На деревянной полке стояли три вазы. От одного взгляда на них она приободрилась. Чарити освоила новую технику нанесения глазури, и результат превзошел ее ожидания. Каждая ваза переливалась всеми цветами морской волны. Флуоресцирующая глазурь придавала ее творениям глубину и мерцание. Ничего более прекрасного до сих пор не выходило из-под ее рук. Далтон специально повесил полочку и настоял, чтобы вазы стояли на виду. Теперь они привлекали внимание любого, кто входил в гостиную.

Чарити сделала глоток и вновь полюбовалась своей работой. Плавные переходы оттенков глазури успокоили ее, помогли снять напряжение. Она отложила список в сторону.

В пять минут второго мир начал рушиться.

* * *

Чарити с усилием открыла парадную дверь. На пороге, размазывая по лицу тушь, стояла Эллен.

– Все кончено. – Мама вытирала глаза дрожащими руками. – Я не знаю, что делать.

Чарити привыкла, что мама любит разыгрывать драмы – и надо сказать, Эллен владела драматическим искусством в совершенстве, – но сейчас явно что-то действительно произошло. Потерянный взгляд матери резанул Чарити по сердцу. Инстинктивно она потянулась обнять Эллен, однако та покачала головой. Она не любила, когда ее утешали.

Эллен даже не заметила в вестибюле признаков грядущего праздника. Прошмыгнула мимо, прямо в гостиную, и рухнула на канапе, очевидно, чувствуя себя там в безопасности. Солнечные лучи падали на один угол канапе, заливая теплом старинный жатый бархат. Эллен обхватила себя руками и сдвинулась именно в этот угол. Чарити заметила темные круги у нее под глазами.

– Мама, что случилось?

– Леонард выставил меня из дома. Вышвырнул, как хлам.

Чарити опустилась на колени:

– Ты не преувеличиваешь?

Гримаса боли на мамином лице подтверждала глубину ее отчаяния.

– Да уж, от тебя понимания не дождешься. – Эллен вскочила с места.

Мамины слова прозвучали с неприкрытой горечью.

– Он велел тебе уйти?

– Да, Чарити, он велел мне уйти. По буквам произнести? Он не любит меня. Я растила его дочерей, ужасных маленьких монстров, а теперь он мной попользовался и выкинул.

Чарити до сих пор не могла определить, где заканчивается реальность и начинается драма. Какой-то элемент драмы определенно присутствовал, но вот насколько он велик?

– Вы поссорились?

Мрачно расхохотавшись, Эллен отвернулась к библиотеке.

– Нет. На самом деле мы не ссорились. Я проявила излишнее рвение, помогла ему собраться на рыбалку. Но потом оказалось, что все его снасти так и лежат в гараже. А когда я спросила об этом, он заявил, что на рыбалку не собирался. Он ездил в Кабу, в Бразилию, с другой женщиной.

Чарити вздохнула. Сердце разрывалось от боли и гнева. Как бы ни относилась она к матери, та не заслужила подобного обращения.

– Завел интрижку? Влюбился?

– Они познакомились два месяца назад и ради хохмы пофантазировали – а не сбежать ли им вместе в Кабу. А пару недель назад он решил, что это не шутка. И что он хочет отправиться в поездку, не заботясь о последствиях. Как ни странно, Леонард поведал мне обо всем с улыбкой. Будто я должна за него порадоваться.

Чарити прикрыла глаза. Как можно быть таким бессердечным?

– Мама, ты его жена. Он не может просто так выставить тебя из дома.

Эллен скомкала салфетку в остатках макияжа.

– Представь себе, может. Мы не заключали брак.

Чарити запнулась. Что?

– Ты говорила, вы поженились на пляже в Барбадосе!

– Леонард сказал, что боится вступать в новый брак, потому что прошло слишком мало времени после развода. Так что мы обменялись кольцами и совершили пляжную церемонию. Я поверила ему.

Чарити покачала головой:

– Мама, есть же законы. Вы были вместе много лет. Это называется гражданский брак.

– В Нью-Йорке гражданский брак не признается с тридцать восьмого года прошлого века. Я выяснила. – Эллен попыталась развернуть салфетку, но салфетка разорвалась в клочья, и она бросила ее на канапе. – Взгляни на меня, Чарити. Я старая, располневшая, с увядающей кожей. Как теперь рассчитывать на мужское внимание? Кому я нужна?

Чарити сцепила зубы – мама уже планирует найти другого мужчину. Она бросилась к Эллен и схватила ее за руки.

– Мама, тебе не нужен мужчина.

Эллен сверкнула глазами и отскочила от дочери, буквально плюнув ядом:

– Да что ты понимаешь!

Захваченная врасплох, Чарити отпрянула и задела рукой выступающий угол полки, на которой стояли три вазы. Настоящие произведения искусства, она так старалась закончить их к балу… Вазы упали и раскололись на куски.

Чарити схватилась за ушибленный локоть. Рука горела огнем, и боль только усиливалась от обиды и от всего случившегося. Лицо Эллен, только что искаженное бешенством, теперь выражало абсолютное страдание. Она опустилась на колени и начала подбирать осколки, прерываясь на всхлипывания:

– Тебе всегда было легко жить… Иногда я тебя за это презирала. С самого момента твоего рождения мои родители тебя обожали. В их глазах ты всегда была права, а я…

Чарити никогда не задумывалась, какие чувства вызывали у мамы ее близкие отношения с дедом и бабушкой. Да, разумеется, Эллен Мари, самопровозглашенная Мэрилин Монро нового поколения, была не без греха, но Чарити сожалела, что отчасти ухудшила жизнь матери.

– Черт возьми, у тебя по соседству живет такой мужчина! Этот лакомый кусочек упал тебе прямо в руки, а ты даже не сообразишь, что с ним делать! И за что тебе досталась такая легкая жизнь? – Потеки макияжа придавали лицу Эллен загнанный вид. Отекшая, с воспаленными глазами, она походила на хронического пьяницу.

Нет, жизнь Чарити не была легкой. Она пребывала в тени Эллен Мари Бакстер, пока не выросла и не стала жить одна. Потеряла двух человек, которые любили ее больше всего, однако осталась собой. Не отгораживалась от людей. Не позволила ненависти овладеть ее душой. Однако не спорить же, не тратить впустую слова перед женщиной, которая ее не слушала.

– Мама, ты можешь оставаться здесь, пока не решишь, что делать дальше. – Чарити встала, не глядя на осколки ваз. – Но я не позволю тебе возлагать вину за свои пороки на других. В том числе на меня. – Она по-прежнему держалась за ушибленную руку. Боль пульсировала в такт ударам сердца. – Ты считаешь мою жизнь легкой, потому что не была в моей шкуре. Еще раз услышу подобное – выгоню из дома. А сейчас возьми на кухне веник и подмети. Через несколько часов начнется бал.

Чарити вышла из гостиной, наполненная новым чувством. Искрометным, как победа после долгой битвы. Да, частично ее сердце изранено в схватке с матерью, зато другая часть после битвы восстала из пепла. По телу прошла волна уверенности. Чарити взглянула в зеркало на дальней стене, сделала наглую рожу и впервые в жизни ощутила себя сильной. А проходя мимо люстры, она заметила еще кое-что. Паутины не было. Значит, с ткачами покончено.

* * *

Чарити мерила шагами кухню. Без четверти два. Франсуа должен был приехать больше часа назад.

Дэйзи посмотрела в список.

– Позвонить ему еще раз?

– Нет. Мы уже отправили кучу сообщений. Лучше позвони в салон и отмени мой визит.

Дэйзи не могла скрыть разочарование. Она набрала номер салона и, прежде чем Чарити успела ее остановить, сообщила, что намерена отменить оба визита.

– Дэйзи, ты-то зачем отказываешься?

Девушка сосредоточенно продолжала разговор.

– Да, мэм, я передам ей, чтобы позвонила вам завтра, после бала. – Она дала отбой. – С нас удержат половину стоимости, говорят, таковы правила.

– Дэйзи, зачем ты-то отменила сеанс?

Девушка пожала плечами. Они обе собирались в салон и с утра еще не переодевались.

– Я могу понадобиться тебе здесь.

Понадобиться для чего? Чарити сама не знала, что делать.

– А позвоню-ка я лучше Джине Радд. Объясню насчет Франсуа.

Едва она взялась за телефон, как послышался шум мотора, и к дому свернул мини-вэн. Чарити и Дэйзи выбежали навстречу.

– Франсуа, наконец! Рады вас видеть!

Нагруженный коробками, он устремился мимо них на кухню, одновременно осыпая шквалом указаний – причем все по-французски. Потом догадался, что они ничего не понимают, и рявкнул:

– В машине остальное.

Спустя четверть часа – Чарити и Дэйзи так и стояли, открыв рты, с последними пакетами и контейнерами в руках, – он сел за руль и был таков.

Отойдя в сторону, Чарити увидела, что мама стоит на нижней ступеньке лестницы, положив одну руку на голову медведя, а другую на льва, будто командовала цирком.

– Что он тут наговорил? – спросила Дэйзи.

– Фатальная и трагическая любовная интрига, – продекламировала Эллен. – Что-то вроде того. Французы все такие.

Дэйзи и Чарити повернулись к ней, ожидая продолжения.

– По существу говоря, он хочет, чтобы вы вдвоем подменили его на пару часов. А сам помчался куда-то отговаривать женщину прыгать с эстакады. Свою брошенную любовницу.

– Черт! Может, позвонить в полицию? – спросила Дэйзи.

– Не стоит. – Эллен уселась на мраморный пол. – По его словам, женщина ждет, что он сделает ей предложение. А не сделает, тогда она спрыгнет.

Чарити обхватила голову руками.

– Боже мой! А почему он не помчался сразу, а заехал сюда?

– Что-то бормотал насчет того, что теперь, когда у него есть невеста, ему нужна работа. Поэтому он хочет, чтобы вы сделали всё за него. И не хочет, чтобы дамы из комитета об этом узнали.

Чарити выдохнула:

– Вот оно, сбывается мой худший кошмар…

Эллен выхватила из рук дочери бумаги, которые ей сунул Франсуа, и просмотрела их.

– Постой-ка, Чарити Монро. Нет причин драматизировать.

Несмотря на свое негодование, Чарити не могла не признать, что мама выглядит лучше, чем час назад. Она переоделась в бордовый свитер и дизайнерские джинсы, смыла потекшую косметику и завязала волосы в хвост. В каком-то смысле Эллен стала более привлекательной, более естественной, чем дочь привыкла ее видеть в течение многих лет. Чарити будто снова вернулась в детство. Она любила рождественское утро, потому что это был единственный день, когда Эллен позволяла дочери разбудить ее пораньше. Чарити надевала красивое платье, умывалась, зачесывала волосы назад и закрепляла лентой или заколкой, а потом, усевшись под елкой, они с мамой пили горячий шоколад и распаковывали подарки от деда и бабушки.

Сейчас Чарити словно увидела в зеркале отражение тех дней, когда мама была самой красивой.

– Ничего особо сложного, – вынесла вердикт Эллен. – Чарити, выбор за тобой.

– Что?

Мамин взгляд пронзил ее насквозь.

– Или ты звонишь дамам из комитета и закладываешь этого парня, или берешь все в свои руки. Если у нас будут какие-то заморочки, я позвоню Соне и спрошу совета. Но в основном тут обычное коктейльное меню. Ничего особо сложного.

Все начало вставать на свое место. Эллен научилась кулинарным секретам у француженки Сони, своей домработницы. И очевидно, в достаточной мере освоила язык, чтобы понять речь Франсуа, состоящую из смеси английского и французского.

– Дэйзи, а ты как считаешь? Мы справимся? – спросила Чарити. Она решила, что в чрезвычайных обстоятельствах девушка заслуживает права решающего голоса.

В ответ Дэйзи показала наглую рожу.

– Хорошо, – засмеялась Чарити. – С чего начнем?

* * *

В четыре пришли Гарольд с Луизой. Чарити вытерла пот со лба. Все, теперь можно смело утверждать, что они с задачей справляются.

Луиза уже сделала прическу и макияж, но пока что была одета не в нарядное платье, а в светлые брюки и блузку на пуговицах с воротником под горло. Она вошла на кухню и оглядела хлопочущих женщин.

– Боже мой, девочки, а я думала, вы ушли красоту наводить.

Эллен два часа руководила приготовлениями, Чарити и Дэйзи устали и обливались потом, но сумели стать единой командой. Эллен вкратце изложила состояние дел. Тем временем со стороны сада пришел Далтон.

– Чем помочь? – спросил Гарольд.

Далтон огляделся и пошел напрямую к раковине, наполовину заставленной немытыми кастрюлями.

– Белое вино в холодильник? – предложила Луиза.

– Нет. Франсуа не оставил ни льда, ни кулеров, а холодильник полон. – Чарити уставилась на ящик с вином.

– Разберемся. – Гарольд схватился за телефон, позвонил кому-то из местных рыбаков и объяснил ситуацию. Два кулера ему пообещали, затем он попросил рыбака попутно занести лед. – Спасибо, Мак. Обязательно, я ей расскажу.

Он повесил трубку.

– Пуговка, а ты приобрела друзей на острове.

– Друзей? – Чарити смахнула со лба прилипшие волосы.

– Это сын вдовы Уильямсон. Ты сделала для нее зеркало, в котором она высматривает покойного мужа, и Мак сказал, что много лет не видел маму такой счастливой. Он для тебя ничего не пожалеет.

Чарити на миг замерла. Сколько человек было охвачено особыми заказами? Что ж, значит, игра стоила свеч. Люди нуждались в ее работе. Однако где-то на краю сознания мелькнула мысль о почти опустевшем саквояже со специальными ингредиентами.

– И что это за болтовня насчет особых заказов? Горшки они и есть горшки. – Эллен сняла с плиты кастрюлю со свежесвареными креветками и слила кипяток через дуршлаг, который затем поставила в большую миску, до половины наполненную льдом.

– Ага. А ива всего лишь дерево, – вмешался Далтон, и в кухне тихонько рассмеялись.

Эллен сверкнула глазами. Она была здесь чужой и явно не горела желанием стать поводом для домашних шуток.

Следующие полтора часа трудились вшестером.

– Ну вот, – Эллен пометила в списке последний пункт, – все готово. Официанты приедут примерно через полчаса, и те из нас, кто планирует участвовать в этой маленькой вечеринке, могут идти собираться.

Чарити оглядела ряды серебряных подносов, готовых вместить закуски и напитки.

– Мама, без тебя мы бы не справились.

– Не сомневаюсь. У тебя обычно даже самое простое блюдо сгорает.

– Если хочешь пойти на бал, у меня есть для тебя великолепное вечернее платье. – Конечно, у них разные фигуры. Чарити худая и костлявая, а у Эллен пышные формы, но платье из стрейч-коттона с добавлением спандекса все равно будет смотреться на маме божественно.

– Нет, спасибо. – Эллен выставила руки вперед. – Я сегодня уже наплясалась. Для одного дня больше чем достаточно. Пойду покурить, а потом прилягу. Чарити, после того как примешь душ, постучи ко мне. Я тебя причешу и накрашу.

Чарити застыла с открытым ртом.

– Дэйзи, ты тоже.

– Правда? – оживилась Дэйзи. – Вот спасибо!

Луиза, по-прежнему элегантная, села за кухонный стол.

– Я дождусь официантов, а вы, девочки, ступайте наверх.

Гарольд сел рядом и взял ее за руку:

– Мы введем официантов в курс дела, а потом я отвезу Луизу домой переодеваться.

– Спасибо вам всем! – Чарити с улыбкой оглядела семью.

* * *

В обмен на макияж и прическу Чарити обещала матери, что она выйдет поприветствовать гостей. Речь не шла о том, чтобы быть в центре внимания; она просто появится на лестничной площадке над вестибюлем и скажет: «Добро пожаловать. Рады вас видеть». А затем плавно удалится, подобно Скарлетт О’Хара.

Было еще рано, и по вестибюлю фланировали всего десятка два человек – женщины из Лиги со своими спутниками, мужчинами в возрасте от среднего до пожилого, которые, судя по тому, как выпячивались их животы под рубашками, прибавили в весе по нескольку фунтов с тех пор, когда в последний раз облачались в парадные костюмы. Чарити остановилась на верхней ступеньке лестницы, и тут неожиданно Дэйзи выключила музыку. Повисла пауза, все взоры обратились на хозяйку дома. Чарити едва не потеряла сознание, и только страх скатиться с лестницы заставил ее глубоко вдохнуть.

Раздалось несколько хлопков, а следом грянули настоящие аплодисменты. Затем послышались одобрительные возгласы, из группы людей вышла Джина Радд и объявила:

– Леди и джентльмены, позвольте представить вам Чарити Бакстер, благодаря которой наш бал в честь Дня учредителей смог состояться.

Чарити нашла глазами Дэйзи, улыбнулась ей, и девушка вновь включила музыку. Гости возобновили общение, но Чарити продолжала ощущать на себе взгляды. Она обшарила глазами толпу. У входа, рядом с Гарольдом и Луизой, стоял Далтон. Не отрывая от нее глаз, он прошептал одно слово:

– Прекрасно.

– Ужасно, – одними губами проговорила она в ответ.

Далтон, в черном смокинге и черном бархатном галстуке, тихо засмеялся. Чарити попыталась сглотнуть, однако горло перехватило. Крепко держась за перила, чтобы не упасть со шпилек, она шагнула на следующую ступеньку, не в силах отвести взгляд от Далтона.

Ее закружил водоворот чувств. Чувств, которых она не должна и не может испытывать к Далтону. Неправильных чувств. Далтон – лучший друг. Почему она любит тех, кто неспособен полюбить ее в ответ?

Чарити добралась до основания лестницы. Далтон подошел и накрыл ее руку своей.

– Выглядишь потрясающе!

– Платье выбрала Дэйзи. Я хотела надеть более строгое, купленное раньше. – Прикосновение теплой руки Далтона ее успокоило. Все будет хорошо. Они любят друг друга как друзья.

– Потанцуем?

И тут Чарити сдалась. Сейчас ей хотелось закружиться в танце с мужчиной, быть с которым не суждено. И пусть завтра она себя возненавидит.

* * *

Гарольд кружил в танце Луизу. Когда-то он был осторожен с ней, всегда помнил о ее больной ноге. Но этим вечером он прижимал ее к себе, их бедра соприкасались, и они плыли по залу, словно в мире больше никого не существовало.

Два месяца они провели вместе. Отношения с Луизой были частью прошлого Гарольда. Теперь он хотел, чтобы они стали его будущим.

Она откинула голову и поддразнила его:

– Чему улыбаешься, дурачок?

Его глаза засверкали в предвкушении удовольствия.

– Я самый счастливый человек на этом празднике.

– Почему?

Он остановился и взял ее лицо в руки.

– Потому что со мной самая прекрасная на этом празднике женщина. – Гарольд мягко коснулся ее губ своими. Луиза склонила голову ему на грудь, и его сердце забилось от радости.

Она нужна ему. Как он мог быть настолько глуп все эти годы? Самовлюбленный тупица!

– Луиза, последние два месяца стали самыми счастливыми в моей жизни.

Гарольд почувствовал, как она напряглась.

– Что я должен сделать, чтобы убедить тебя – я не тот, каким был? Что я больше никогда… Как тебе доказать?

– Гарольд, в нашем прошлом есть много всего, что мы не обсуждали. Что случилось той ночью. Почему ты бросил меня одну на пирсе. И куда ты ушел, когда обещал быть со мной.

У него кольнуло в груди. Та ночь. Та ночь уничтожила все и всех, кого он любил. Та ночь будет вечно преследовать его, и боль никогда не уйдет.

– Луиза…

– Не сейчас, – прошептала она, прижав палец к его губам. – Сейчас я хочу танцевать, веселиться, хочу, чтобы ты меня закружил… Но, Гарольд, мы о многом должны поговорить прямо. – Она оглянулась. – Чарити знает?

От стыда у Гарольда мурашки пробежали по плечам, в горле запершило.

– Нет.

Он наконец обрел дом. По сути, брат умер для него двадцать лет назад, потому что Гарольд совершил ужасную ошибку, которая стоила всего, что было ему дорого. Если он позволит этому выйти наружу, он рискует снова все потерять.

Гарольд взял Луизу за руку и повел в гостиную. Они устроились у окна на улицу, глядя на вереницу припаркованных автомобилей.

– Луиза, прошло двадцать лет. Я хочу двигаться вперед, а не возвращаться в прошлое.

Она развернулась к нему лицом, и он догадался – Луиза все понимала. Однако решимость чувствовалась даже в ее позе.

– Прошлое имеет разрушительную силу, если пытаться его скрыть. И это непорядочно по отношению к Чарити.

Наверное, Луиза права. И все же он рискует всем…

Гарольд достал из кармана обитую бархатом коробочку.

– Обещаю рассказать ей. Завтра. А сегодня я хочу попросить тебя…

Она протянула руку и похлопала его по щеке.

– Тогда жди меня в полночь на пирсе.

Он едва не выронил коробочку.

– Я приду в половине двенадцатого.

Луиза ласково улыбнулась:

– Потанцуем еще?

– Ты иди, а я задержусь на минутку. – Сердце колотилось так, словно он пробежал марафон. Луиза ушла, и Гарольд открыл коробочку.

– Как мило, – промолвили сзади.

Гарольд обернулся. К нему шаркающей старческой походкой приближалась Полетт Гроув. Ее сестра Агнес как раз входила в гостиную с двумя бокалами вина в руках.

– Я не помешала? – заинтригованно спросила Агнес. Темно-красная помада делала ее похожей на клоуна. Злого клоуна.

– Вовсе нет, сестрица, – зевнула Полетт. – Я, похоже, слегка задремала, а когда открыла глаза, вижу, стоит приятный мужчина и держит в руке… А что он держит в руке? – Она наклонила голову и заглянула в коробочку. – Обручальное кольцо! – Ее выцветшие глаза сверкнули.

– Ой, сестрица, – затараторила Агнес, – он сделал тебе предложение? А я даже не знала, что у вас роман.

Конечно, это была шутка, но Гарольд все равно про себя взмолился о спасении.

– Вечно все воздыхатели достаются тебе, – не унималась Агнес.

Сестры были старше семидесятипятилетнего Гарольда как минимум на пять и десять лет соответственно и напоминали ему пару змеюк. Он никогда не обращал на них особого внимания. В свое время они забавлялись тем, что высмеивали хромоту Луизы.

В дальнем конце гостиной он заметил Дэйзи, отчаянно махавшую ему рукой, и с облегчением извинился. Девушка явно была в замешательстве.

– Что случилось, девочка?

Она округлила глаза и посмотрела мимо Гарольда в сторону парадной двери.

– Мой парень здесь. Ну, то есть который «не пара». И он с родителями. – Она так нервничала, что от нее можно было зажигать спички. – Что мне делать?

Гарольд крепко сжал ее плечо.

– Во-первых, успокоиться. Иначе ты сейчас взорвешься. Или распадешься на кусочки и разлетишься во все стороны.

Она опустила голову.

– А разлететься – не то же самое что взорваться?

Гарольд кинул взгляд назад.

– Довольно приятные люди. И молодой человек выглядит неплохо. Твой ровесник?

– На пару лет старше.

Джош и его родители как раз подошли поздороваться с Джиной и Эмили Радд. Родители начали беседовать с Джиной, и Гарольд махнул рукой Джошу.

– Что ты делаешь? – прошипела Дэйзи сквозь зубы.

– Если тебе нужно отлепить пластырь, просто сорви его. – Он повернул девушку лицом к себе. – Не проще ли познакомиться с родителями парня, если сначала вы вдвоем поговорите с глазу на глаз?

– Мысль хорошая. – Дэйзи втянула в себя воздух и резко выдохнула.

Тем временем Полетт и Агнес выползли из своего уютного террариума и присоединились к публике. Сестры направились прямо к Джине, очевидно, стремясь занять место рядом с ближайшим политиком или с тем, кто, по их мнению, главный в зале.

Гарольд протянул руку Джошу:

– Здравствуйте, молодой человек. Я Гарольд, дядя Дэйзи.

Не отрывая взгляда от девушки, парень торопливо поздоровался и сказал, что Дэйзи великолепна.

Девушка покраснела так, что стало заметно сквозь загар, и «не пара» направилась к столам с закусками.

* * *

– А вот плакучая ива. – Дэйзи очертила пальцем один из листьев дерева. Они с Джошем вышли подышать воздухом и пообщаться наедине, как подобает взрослым людям.

– Ты говорила, о ней ходят легенды. А им можно верить?

Джош смахнул пыль с валуна и сел, и девушка села рядом, спиной к морю и лицом к иве.

– Думаю, можно.

– Никогда не пыталась их опровергнуть или подтвердить? – Налетел бриз, их плечи соприкоснулись. А потом Джош так и не захотел отодвигаться.

– Лучше я буду эти легенды хранить. Знаешь, если случается что-то действительно плохое…

– Даю слово, что сегодня ночью ничего плохого не произойдет. – Джош повернул голову, чтобы видеть ее, потом осторожно наклонился и поцеловал.

Дэйзи медленно повела глазами и, больше не раздумывая, ответила. Губы на вкус были как персико-лаймовый пунш, который они пили вместе, а на верхней губе остались крупинки соли от арахиса. Когда поцелуй стал более глубоким, Джошу пришлось наклониться, и теперь ему было удобнее дотянуться до тела девушки. Одну руку он положил ей на поясницу, другой зарылся в длинные пряди, и Дэйзи с удовольствием подумала, как удачно она послушалась Эллен и распустила волосы по плечам.

Поцелуй, однако, пришлось закончить досрочно, потому что Дэйзи не хватило воздуха.

Джош с сияющими глазами провел кончиком пальца по ее щеке.

– Наверное, тренировочный лагерь стал бы для меня пустяком, будь мы знакомы раньше. Когда сил нет ни на что, закрыть глаза, представить тебя – и порядок.

Дэйзи улыбнулась и позволила ему прижать себя к груди. Ей было тепло и приятно. Наверное, так чувствовала себя Золушка на балу с принцем.

– А это и есть сад, за которым ты ухаживаешь? – произнес Джош прямо у ее уха.

– Я не одна ухаживаю. Меня учит Далтон, наш сосед. Через несколько месяцев я поступаю в колледж.

– Здорово.

– Я уже вырастила несколько орхидей. Хочешь посмотреть?

– Еще как!

– Подожди здесь. – Дэйзи ощупью направилась к веранде, где две орхидеи в горшках скучали по ее заботе. Она отыскала цветы, аккуратно переступая через разложенные на веранде кусторезы и другой инструмент, и вернулась к двери как раз в ту секунду, когда из-за угла дома вышла мама Джоша. Дэйзи хотела поздороваться, но выражение лица женщины остановило ее. Девушка запнулась и спряталась за иву. Оттуда ей было все слышно.

– О чем ты говоришь, мама? Мне еще рано домой. Идите без меня.

Женщина подошла ближе и понизила голос:

– Эта девушка… Она бездомная.

Дэйзи затаила дыхание. В те месяцы, что она провела на улице, когда люди насмехались над ней, приставали к ней или просто игнорировали, ничто не ранило ее больше, чем только что услышанные слова.

Защити меня. Защити меня, Джош.

– Мама, о чем ты?

– Она бродяжничала, жила на улице, может, несколько лет. В общем, мы идем домой, и ты с нами. – Она схватила сына за руку.

Он вырвался.

– Мама, мне давно не десять лет. Не надо мной командовать, как маленьким.

Она уперла руки в боки.

– Стало быть, тебя не волнует, что она ночевала на улице и занималась бог знает чем, чтобы остаться в живых?

Джош провел рукой по лицу.

– Конечно, волнует. Но я не ребенок. И не тебе решать, когда мне возвращаться. Иди домой, мама, а я разберусь.

Противостояние надолго не затянулось.

– От этой девушки только и жди проблем. Беги от нее, Джош, и чем быстрее, тем лучше.

Дэйзи закусила губу, чтобы не заплакать, поставила орхидеи у ног, намеренно хрустнула веткой, чтобы предупредить Джоша, и вышла из-за дерева.

– Тебе много удалось расслышать?

– Всё. – Она сложила руки на груди.

– Откуда мама может что-то знать? – Он пожал плечами.

Однако оскорбление было нанесено. Поздно. Отступать некуда.

– Твоя мама знает больше тебя.

Он сузил глаза.

– И что, ты не могла предупредить заранее?

Дэйзи сжала зубы.

– Прости, что не предупредила заранее о моем прошлом. Не знала, что это моя обязанность.

– Я не это имел в виду, Дэйзи. – Он развернул плечи и встал в угрожающую позу. – Это правда? То, что сказала мама?

Ясно, для него это достаточно важно, чтобы продолжать расспросы. Он выдал себя.

– Правда.

Джош постоял немного, всматриваясь в воду и уперев руки в боки, словно только что пробежал дистанцию и переводил дух.

– Все, что она сказала?

Сердце Дэйзи было готово разорваться на куски, и поэтому она солгала.

– Все до единого слова. – Она посмотрела на него вызывающе – специально тренировалась перед осколком зеркала еще до приезда на остров.

Во взгляде Джоша читалась мука, но Дэйзи уже не могла остановиться.

– Заниматься бог знает чем, чтобы остаться в живых, – это ужасно. Но, по-моему, лучше, чем голодать или спать на земле.

Он отвернулся, опять уставившись на залив, где полумесяц рассыпал по воде блестки серебра.

Дэйзи никому не позволила до себя дотронуться, когда жила на улице. Однако Джош не заслужил права об этом знать. Он поверил словам матери и больше в Дэйзи ничего не увидел. Так какая разница, правда или нет? Лучше обрезать сразу, чем мучиться потом.

Повисла долгая пауза.

– Мне пора домой.

– Иди, – согласилась она.

Парень пошел не через дом, а вокруг него, прочь от Дэйзи, прочь от ивы. На углу он остановился. Девушка поняла, что Джош готов посмотреть назад, и повернулась лицом к морю, непреклонная, как мраморная статуя – вроде тех, что стоят в портовых городах и всегда смотрят вперед.

Ветер нагибал плакучую иву, заставляя дерево стонать. Хотя что-то внутри Дэйзи необъяснимо тянулось к иве, она не сдвинулась с места.

– Кто говорил, что ты препятствуешь горестям? Кто говорил, что ты помогаешь людям?

Дерево замерло. Ни один листок не шелохнулся.

Дэйзи с горечью рассмеялась, шагнула ближе к нему и прошептала:

– Я тебе не верю.

Глава 17. Змеи в гостиной

Эллен не планировала участвовать в празднике, но искушение было велико, а бокал вина окончательно сломил остатки сопротивления. Одевшись в вечернее платье Чарити, она присоединилась к веселящейся публике. На дочери – с ее-то костлявой фигурой – платье смотрелось бы невыигрышно, однако Эллен его преобразила. Для начала она пофлиртовала с молодым человеком в возрасте Чарити – адвокатом, если ее не обманули дорогой костюм и прилизанные волосы. Потом покинула его, дав понять, что здесь есть другие, с кем ей нужно пообщаться. Все это было частью игры. Она не хотела произвести впечатление совсем оголодавшей по мужскому вниманию.

Эллен приготовилась встать позади адвоката и начать другую беседу, но услышала, как он разговаривает с мужчиной примерно такого же возраста, и подошла ближе. Приятели расположились у обеденного стола и, не видя Эллен, как раз ее обсуждали. Адвокат с акульими глазками сказал, что мог бы сегодня пригласить ее к себе домой. У нее сердце едва не выпрыгнуло из груди. Эллен не флиртовала очень давно – а по правде говоря, слишком давно, – и ощущение того, что она не утратила навыков, наполнило ее небывалой энергией. Она представила себя на большой сцене. Звучат аплодисменты, она выходит и низко кланяется толпе восторженных поклонников. Увы, сценарий, который она проигрывала в голове, вдруг чудовищно исказился.

– Ты имеешь в виду ту старуху?

У нее перехватило дыхание. Воздух потерял способность проникать в легкие. Та старуха. Это – о ней? О ней, которая всегда была той красоткой? Ей явился самый худший кошмар, который только можно вообразить. Всю жизнь Эллен боролась за независимость, которую мог обеспечить правильный мужчина. И вот теперь настал момент, когда бороться слишком поздно. Леонард и ее подлинный враг, время, забрали лучшую часть жизни и оставили Эллен на руинах. Во всех отношениях. Это полный крах. Та старуха.

В первое мгновение Эллен решила сбежать с вечеринки и уже направилась к лестнице, но передумала. Что она будет делать у себя в спальне? Таращиться в огромное, во всю стену, зеркало и видеть в нем осунувшуюся старую женщину? Нет, это не для нее. Вперед, на бал! Люди доброжелательны, они делают ей комплименты и говорят, какая честь для них наконец познакомиться с дочерью Джорджа и мамой Чарити. Пожилые мужчины очень любезны и бросают на нее долгие, полные одобрения взгляды. Но пожилые мужчины точно так же смотрят на старинные автомобили, удочки и кресла-качалки. И все же нельзя оставаться в депрессивном состоянии, которое, как она знала по опыту, может усугубиться, а таблеток, чтобы побороть его, у Эллен нет.

Спустя час монотонного времяпрепровождения ей удалось наконец завязать первый после недавнего фиаско интересный разговор. Перед самым завершением вечеринки она побеседовала с двумя женщинами, судя по всему, сестрами.

Сначала Эллен утомилась выслушивать сплетни о Гарольде и этой женщине, Луизе, раззевалась и была готова сбежать, затем сестры перекинулись на Чарити и солидное наследство, оставленное ей Джорджем Бакстером. И тут ее бросило в жар, а затем в холод, по коже побежали мурашки – совсем как муравьи на пикнике. Названная сумма была баснословна. И до неприличия восхитительна. Разумеется, Эллен знала, что ее отец владел состоянием, но чтобы миллионы?

Эллен разыскала Чарити и потащила ее в гостиную. К тому времени почти все гости разошлись.

Чарити даже не заметила, как сильно мать сжала ее руку, и, не дав ей начать, заговорила первой:

– Мама, ты не видела Дэйзи?

– Нет, Чарити, не видела. – Эллен буквально истекала ядом и даже сама чувствовала его вкус во рту. – Скажи мне, наследство отца действительно оценивается в миллионах?

Чарити заморгала и открыла рот, однако не смогла вымолвить ни слова.

– Чарити, простой вопрос. Да или нет?

– Да.

Эллен пришла в бешенство. Все эти годы она билась над тем, чтобы обеспечить себе будущее, а деньги лежали под носом, и в более чем достаточном количестве! Она дни напролет торчала дома. Заботилась о двух невоспитанных девчонках, которые ей ни разу спасибо не сказали, и о мужчине, который столкнул ее на обочину, едва нашел себе другую – моложе, престижнее, красивее!

– Я хочу половину. – Она заслужила больше. Она заслужила все.

Чарити сглотнула.

– Мама, сейчас не время это обсуждать.

– Время обсуждения давно прошло! – взорвалась Эллен. – Завтра ты идешь к своему адвокату и передаешь мне половину наследства.

Она посмотрела дочери в лицо и была шокирована, увидев открытое неповиновение.

– Нет. И не подумаю. – Чарити сжала кулаки.

Эллен схватила ее за плечо. Чарити не уступала, и она усилила хватку.

«Кто ты?» – хотела спросить Эллен. Когда ее дочь успела стать такой решительной? Нет, нужно изменить тактику, если она надеется победить.

– Чарити, мне нужны деньги, ты ведь знаешь.

– Когда ж конец, мама? Тебе все время нужны деньги. Тебе вечно мало. Никогда не скажешь «хватит». Думаешь, деньги сделают тебя счастливой? Не сделают! И у тебя ничего не останется, потому что в своем стремлении к богатству ты отталкиваешь все и вся, что действительно важно в жизни. Ты уповаешь на деньги, они для тебя равноценны всему самому лучшему. Мама, это не так! И дедушка не подпускал тебя к деньгам, потому что знал – они тебя уничтожат!

Эллен ослабила хватку. Слова дочери ее ужалили. В них была доля правды; и потому каждое оставило царапину на сердце.

– Мама, ты должна найти счастье в себе, в том, что ты есть. А не в том, что может дать тебе богатство.

Мрак подступал к Эллен со всех сторон. Сейчас он ее поглотит. Нет! Ее разум восстал и бросился на защиту. Она покачала головой.

– Все, что я делала, я делала для нас. Я была очень молода, когда забеременела тобой, и желала одного – хорошей жизни для тебя.

Чарити выставила руки вперед.

– Мама, не надо. Просто замолчи. Ты всегда желала, чтобы было хорошо Эллен Мари Бакстер. Ради всего святого – я забочусь о Дэйзи больше, чем ты когда-либо заботилась обо мне. А ведь она мне не дочь. И вообще не член семьи.

– Ты не считаешь меня членом семьи? – неожиданно раздался голос. В дверях стояла Дэйзи.

* * *

О нет! Чарити бросилась к Дэйзи. Лицо девушки было в пятнах, словно она плакала.

– Да какая ты семья? – Эллен опередила дочь. – Хотя в какой-то мере ты для нее действительно важна. Чарити всю жизнь жалела бездомных животных.

Чарити оттолкнула маму.

– Дэйзи, это неправда. Я имела в виду…

Эллен не унималась:

– Она сказала, что больше заботится о тебе, чем обо мне, хотя я ее мать.

Чарити на миг обернулась и бросила Эллен в лицо:

– Ты когда-нибудь замолчишь?

Эллен передернула плечами.

Чарити взяла девушку за руку. Рука была холодной; наверное, Дэйзи только что пришла с улицы.

– Не переживай. То, что ты услышала… я не это имела в виду.

Дэйзи мотнула головой. Чарити внимательно посмотрела ей в лицо. Такой апатии, такой полной отстраненности она не видела в глазах девушки уже много недель.

– Я устала, – Дэйзи высвободила руку, – и пойду спать.

– Милая, ты плакала? – Чарити потянулась к ней, но Дэйзи шагнула назад.

– Со мной все хорошо. Завтра поговорим.

В фойе Чарити догнала ее и крепко обняла. Девушка не отреагировала, она была словно деревянная. Чарити поцеловала ее в висок.

– Ты мне обещаешь?

– Конечно. Клянусь. – Дэйзи поднялась по лестнице и исчезла.

Чарити вернулась в гостиную и набросилась на мать:

– Как ты могла? Ты же знаешь, через что прошла эта девочка!

– Ничего, переживет. – Эллен невозмутимо изучала свои ногти.

Чарити покачала головой:

– Мама, ты не получишь ни гроша. Я знаю, что дедушка оставил тебе траст. Этого достаточно для одинокой женщины. Плюс дом в Атланте. Тебе есть где жить и есть на что жить. Если хочешь больше, можешь предъявить мне иск.

Она покинула мать и пошла прощаться с последними гостями. Когда-нибудь это должно было случиться. В жизни полно дерьма; если не трогать, оно не воняет. Вопрос о деньгах не стоял, пока богатый доктор не выгнал мать из дому.

Когда Далтон вышел из кухни, сестры Полетт и Агнес как раз облачались в меховые накидки.

– Все нормально? – Далтон приобнял Чарити за спину. Прикосновение его теплых рук согревало, и на нее накатила первая волна умиротворения.

Она закрыла глаза и с жадностью приняла эту волну.

– Да. Некоторые проблемы с мамой и Дэйзи. Неужели сегодня еще что-то пойдет не так?

Он украдкой улыбнулся, и это растопило ей сердце. Намек на шутку, известную лишь двоим. По какой-то причине Чарити было необъяснимо трудным не протянуть руку и не дотронуться до его щеки.

Без предупреждения Далтон наклонился к ее лицу, и их губы соприкоснулись. По телу словно прошел электрический разряд, жар прилил к лицу. Она попыталась сделать вдох, но вокруг не осталось ни воздуха, ни пространства, вообще ничего, кроме Далтона. Его зеленых глаз, мягких губ, тепла его тела.

Далтон отодвинулся на несколько миллиметров, и мир снова попал в поле зрения Чарити. Донеслись отголоски бала, приглушенные голоса, позвякивание последних бокалов на подносах официантов, дыхание Далтона.

Он сглотнул и пригладил волосы.

– Прости. Не следовало этого делать.

Он извиняется? За что? За то, что столкнул ее с американских горок без предупреждения? За то, что опалил ее губы своим огнем и ожог останется с ней надолго после того, как уйдут последние гости и опустеет последний бокал вина?

– Я рада, что ты это сделал.

Ну вот. Слово не воробей, вылетело – не поймаешь. Ее губы расплылись в улыбке.

Однако Далтон помрачнел:

– Не следовало. Это больше не повторится.

В один миг карета превратилась в тыкву.

Откланялись Джина и Эмили Радд – шагнули навстречу вечерней прохладе, и бриз с залива тут же подхватил подолы их вечерних нарядов. Подошли с благодарностями последние гости – две сестры. Агнес пожала Чарити руку. На ощупь ее высохшая кожа казалась бумажной.

– А где же ваш дядя Гарольд? Я бы хотела с ним попрощаться. – Старуха обшарила глазами пустой вестибюль.

– Наверное, отправился спать. – Чарити не видела дядю с последнего танца, когда он кружил по залу улыбающуюся Луизу. У нее потеплело на сердце. Гарольд обрел с Луизой счастье.

– Без четверти двенадцать, нам давно пора спать, – вмешалась Полетт. – Кстати, дорогая, мы хотели бы отметить, что с вашей стороны очень великодушно позволить Гарольду здесь находиться.

Чарити обернулась к Далтону. Он в полном недоумении пожал плечами.

– После того, что произошло…

При этих словах Чарити накрыла первая волна паники. Иногда яд хранится в бутылочках, на которых нарисованы череп и кости; иногда его приносят на длинных языках.

– А что произошло?

– Любовная связь, дорогая. – Агнес и не думала говорить тише.

– Любовная связь? – Чарити попыталась сделать вдох.

– Между Гарольдом и вашей бабушкой. Боже мой, наверное, уже лет двадцать прошло. – Она повернулась к Полетт: – Когда умерла Мэрилин?

Рука Далтона, до сих пор лежавшая на спине Чарити, напряглась. Другой рукой он начал открывать дверь – очевидно, счел за лучшее отделаться от сестер, пока они не причинили еще большего ущерба. Чарити его остановила.

– Вы хотели сказать, Мэрилин и Гарольд любили друг друга, когда были молодыми? Почти детьми? – Она уже догадывалась, что речь не об этом. «Двадцать лет назад». «Когда умерла Мэрилин».

Агнес подалась вперед и уцепилась за лисью шкуру у себя на шее, будто она лично участвовала в охоте на хищницу и перегрызла горло зверя своими собственными зубами.

– Детьми? Ничего подобного. Скандал был на весь остров. Джорджа здесь все любили. А то, что натворила Мэрилин, просто за гранью нашего понимания. – Она подняла брови. – Как я догадываюсь, в конце концов она не смогла с этим жить.

У Чарити бешено заколотилось сердце.

– Бедняжка. – Полетт коснулась ее груди высохшей рукой. – Он так и не оправился после случившегося.

Агнес повернулась к сестре.

– Да, как с таким смиришься. Когда жена выбрасывается с балкона на глазах у мужа…

Чарити открыла рот. Дедушка был рядом? Все произошло у него на глазах? Почему эту информацию от нее скрывали? Эмили Радд не могла не знать. Чарити мысленно вернулась в то лето, когда ей было одиннадцать. Именно тогда произошло что-то ужасное. Бабушка была сама не своя, а когда Чарити приставала с вопросами, натянуто улыбалась и уверяла, что все замечательно. От деда она тоже отдалилась. В прошлые каникулы Чарити обычно засыпала под негромкие звуки их разговоров на кухне, однако в то лето все было иначе. Бабушка частенько ложилась в постель даже раньше внучки, и по вечерам дом погружался в тишину, нарушаемую лишь плеском волн за открытыми окнами.

– В любом случае, дорогая, – широкая улыбка Агнес напоминала звериный оскал, – вы поступили очень благородно, когда позволили Гарольду находиться здесь – учитывая, сколько несчастий он вам принес… Сестрица, взгляни на часы, уже почти полночь!

Они удалились. Чарити посмотрела на Далтона.

Гарольд. Она позволила ему стать частью своей жизни, своего мира. Да, он хранил какую-то тайну, но чтобы такую? Такую ужасную? Она проклинала себя и плакучую иву – а он все эти годы прекрасно знал, кто на самом деле виноват в бабушкиной смерти.

– Гарольд… – выдохнула Чарити.

– Послушай, – Далтон положил руку ей на плечо, – нам неизвестно, что там произошло на самом деле.

– Ах, неизвестно? – вспыхнула Чарити. – Дедушка не разговаривал с братом двадцать лет. А как только он умер, Гарольд сразу же явился в его дом! – Она почувствовала во рту кислый вкус. Казалось, сейчас ее стошнит. – Какая же я дура!

Они вернулись в гостиную как раз в тот момент, когда Гарольд сошел со второго этажа. Он улыбнулся им и поднял большой палец.

– Я иду прогуляться и очень тороплюсь. Недавно говорил с Дэйзи. У меня свидание с Луизой, может, вы присмотрите за девочкой? Боюсь, ее кто-то обидел.

Чарити сцепила зубы, чтобы не накричать на дядю, и попыталась контролировать дыхание. Однако перед глазами начало темнеть.

– Ты был любовником моей бабушки!

Его глаза расширились, кровь отхлынула от лица. Гарольд выглядел как испуганный ребенок. Не будь Чарити так рассержена, ей самой стало бы плохо. Она угрожающе надвинулась на него.

– Ты мне за все ответишь!

Далтон попытался удержать ее, но она вырвала руку.

– Ты приехал в мой дом, поселился здесь… А ведь знал, знал, что она умерла из-за тебя!

Гарольда затрясло. Испуганные глаза подернулись пеленой.

– Я… я… прости…

– Все из-за тебя! Она изменила мужу и покончила с собой!

Старик выпрямился и сделал два шага вперед.

– Она не покончила с собой. Она никогда бы так не поступила. – Гарольд споткнулся и потерял равновесие. Далтону пришлось подхватить его под руки. Старик повис на Далтоне, как будто в нем не осталось сил стоять вертикально. – Нет, нет, она просто упала. Упала с балкона, – жалобно проскулил он.

– Или спрыгнула. – В душе Чарити понимала, что этого просто не могло быть. Однако она хотела побольнее ударить Гарольда. Хотела отнять у него хоть что-то в обмен на то, что он отнял у нее. И почему она всегда привязывается не к тем людям? Боль вспыхнула, пронеслась по телу, образовала собственный кокон, собственную броню, которой Чарити всю жизнь отчаянно старалась избежать. Она создавала заграждения, не пропускала подлинные чувства и настоящую любовь. Заставляла видеть жизнь грубой и жестокой.

Гарольд покачал головой:

– Ты зря так думаешь. Мы не предполагали…

– Замолчи! – Чарити выставила вперед руку. – Я хочу, чтобы ты ушел. Ушел из моего дома и из моей жизни. – Однажды она посмотрела на Гарольда и увидела своего дедушку. С тех пор все изменилось. Дедушки нет в живых, и ей нужно найти в себе силы, чтобы признать это, чтобы наконец попрощаться с ним.

У Гарольда дрожали губы, и он пытался сжать их в одну линию. Если бы не Далтон, старик мог бы просто упасть на мраморный пол.

– Чарити, давай отложим разборки на завтра! Уже поздно, – взмолился Далтон.

Ее затрясло от холода, и она обхватила себя руками:

– Нет! Пусть уходит сейчас же.

– Можешь переночевать у меня. Идем в спальню, возьмешь самое необходимое. – Далтон по-прежнему не отпускал Гарольда, который был почти не способен передвигать ноги.

Чарити обернулась и увидела Эллен. Мать прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди, и изобразила подобие улыбки.

– Так, значит, я единственная, кто все время заставлял тебя страдать? Тебе не мешает тщательнее подходить к выбору близких, Чарити Монро. Ты совершенно не разбираешься в людях.

Да, мама настоящий мастер подколок. Чарити долгие годы училась не обращать на них внимание. В детстве она однажды смотрела телепередачу о природе. Некоторые типы животных нападают на самых слабых в стае, иногда даже буквально поедают их живьем. Есть такие животные, и есть такие люди. Еще в ранней юности Чарити пришла к выводу, что ее мама тоже из них. Впрочем, мама не виновата – такой уж она уродилась и сама не в силах этого изменить. Эллен просто лишний раз оправдывается за плохую материнскую заботу. Однако в этот момент боевой дух покинул Чарити. Она больше не хотела пререкаться с матерью.

И тут на втором этаже началась какая-то суматоха.

Глава 18. Балкон

Далтон торопливо спустился по лестнице.

– Ее нет в спальне. Дэйзи ушла.

Чарити помчалась наверх и ворвалась в комнату девушки. Там ничего не изменилось, только рюкзак, обычно висевший у двери – Дэйзи обычно держала в нем кое-что из одежды, – исчез. Чарити распахнула дверцы встроенного шкафа. Часть вешалок валялась на полу, другие висели пустые и под углами, будто вещи собирали второпях.

Она выдвинула верхний ящик, пошарила в нем и достала коробочку для рецептов:

– Дэйзи хранила здесь деньги.

Далтон прошелся по комнате.

– Куда она могла уйти?

– Куда угодно. Ей это не впервой. – В дверях стояла Эллен.

– Как же мы ее не заметили? – И вдруг Чарити осенило. С бьющимся сердцем она выскочила в холл и помчалась в свою комнату. На стене обычно висел ключ; сейчас крючок был пуст. – Она сбежала через мансарду!

Чарити уже поняла, что дверь в мансарду не заперта, а ключ торчит в замочной скважине. И побежала к лестнице. В голове бушевал шквал эмоций. И вдруг – ни с того ни с сего – она представила себе последние минуты жизни Мэрилин. Что испытывала бабушка? Страх? Стыд? Чарити смотрела себе под ноги, а вместо шпилек со стразами видела бабушкины белые туфли на шнурках и ее летние брюки-капри. Из-за спины доносились голоса Далтона и Гарольда, оба кричали Чарити: «Вернись!» – а ей внезапно показалось, что она слышит голос дедушки. И он упрашивал, умолял ее остановиться. Вернись!

Вот сейчас она посмотрит вниз с балкона и увидит там, тремя этажами ниже, безжизненное, истекающее кровью тело Дэйзи. Или, хуже того, увидит бабушку, увидит, как уходит жизнь после столкновения с землей…

Чарити проскочила через мансарду и бросилась прямо на балкон. Говорят, перед смертью люди чувствуют странные вещи. Она ощутила лунный свет на коже, запах прибоя и даже соленый привкус морской воды во рту. Услышала шепот фей, танцующих на волнах, и усыпляющий шелест листьев плакучей ивы.

…кто-то набросился сзади, вонзил ногти в спину и процарапал по оголенному телу – а на ней было бархатное вечернее платье с открытой спиной. Чарити осознала, что перед тем, как в нее вцепилась рука, она стремительно начала падать вперед. Что-то ударило под ребра, воздух разом вышел из легких. Рука ухватила ее за бок, буквально вонзившись в плоть между ребрами и бедром. Далеко внизу виднелась трава. А Чарити висела на перилах вниз головой. Между небом и землей, между жизнью и смертью.

Хватка усилилась, и внезапно ее отбросило назад. Она ударилась о какую-то стену и повалилась на пол. Раздался еще один жуткий рев, и Далтон прижал ее к себе. Это он оказался стеной. Чарити посмотрела вверх. Над ней нависали перила балкона. Она поняла, что произошло сейчас и что произошло много лет назад. Мэрилин действительно упала. Джордж бежал за ней, пытался вернуть, а она хотела уйти из дома. Из дома, не из жизни. Уйти от мужа. И споткнулась о порог. Упала прямо на шаткие деревянные перила и рухнула вниз. Точно так же, как Чарити рухнула бы вниз этой ночью, если бы Далтон не укрепил перила несколько месяцев назад и не удержал ее сейчас.

Они без сил повалились на пол. Далтона била дрожь. У Чарити болели ребра, горела исцарапанная спина, а на боку завтра появится внушительный кровоподтек. И все же она жива.

– Прости меня.

Далтон поднялся, пошатываясь. Ноги едва его держали.

– Надо найти Дэйзи.

Больше он не произнес ни слова, однако фраза прозвучала вызывающе резко. Чарити привыкла к подобной интонации, но из уст матери, а не от Далтона. А теперь и он буквально отталкивал ее от себя.

– Девочка не могла уйти далеко. – На глаза попался Гарольд. Лицо дяди было бледным и обеспокоенным. Нет, сейчас Чарити не стала бы его выгонять. На сегодня потерь достаточно.

Далтон внимательно оглядел мансарду:

– В котором часу отходит последний паром на материк?

– Сразу после полуночи. Так называемый «рейс для приезжих». – Гарольд говорил неуверенно, словно боялся, что на него снова накричат.

– Если она сядет на паром и уедет, мы ее никогда не найдем. – Далтон торопливо выбежал из мансарды.

Все бросились вниз и погрузились в машину. Эллен поспешила было за ними, однако на подъездной дорожке остановилась. Чарити помедлила.

– Ты едешь?

Эллен передернула плечами:

– Мне-то зачем?

– Не знаю, почему я до сих пор в тебя верила? – Чарити захлопнула дверцу. Оставалось молиться, что они успеют к пирсу до отхода парома.

* * *

Эллен ненавидела драмы. По крайней мере подобные той, которая только что разыгралась на ее глазах. Если бы не Далтон, Чарити могла бы упасть с балкона. И может быть, Эллен сейчас бы планировала похороны дочери, а не думала, как ей жить после всего случившегося. Когда Чарити повисла на перилах вниз головой, Эллен почти физически ощутила, что внутри все перевернулось. Это оказалось мучительнее, чем роды, потому что боль не только выкручивала тело, но и разъедала душу. Ты едва не потеряла дочь, вопил разум.

Эллен пыталась прогнать неприятное чувство, вызванное, по ее мнению, исключительными обстоятельствами и крайним напряжением. Она направилась в кухню и нашла непочатую бутылку вина. Наполнила бокал и поднесла к губам, наблюдая, как переливается темно-красная жидкость. Как ни странно, вино в бокале бурлило – просто мини-версия урагана, в который Эллен попала два месяца назад. Ах, вот в чем дело – у нее дрожат руки! Она осушила бокал и наполнила другой. Нужно успокоиться. Выпила еще три бокала, и внезапно ей стало тепло, перед глазами поплыл туман, а недавние события словно отдалились. Взяла бокал побольше, выцедила туда последние капли, откупорила новую бутылку и долила почти до краев. Убедилась в устойчивости своей руки, держа стакан чуть выше уровня глаз. Нам-м-много лучше.

Эллен нашла в ящике припрятанные сигареты. Нужно пойти проветриться. А вино и сигареты составят ей компанию. Пошла в сад, на веранде споткнулась и пролила вино на пол. Ну и пусть, пропела она про себя.

Снаружи воздух был прохладным и густым. Эллен взбодрилась. Ей казалось, что с бокалом красного вина в руке она плывет на красной яхте. Посмотрела на луну. Яркая, в форме серпа, напоминает венецианскую гондолу. Она уже никогда не поедет в Италию. А если и поедет… все равно никто на нее внимания не обратит. Можно сменить дизайнерские шмотки на белые кроссовки и светлые капри. Можно не краситься и носить дурацкие шляпки. Она положит гигиеническую помаду в сумочку на поясе, будет сидеть на солнце и щуриться, не боясь, что от этого непременно появятся морщины. Будет есть пасту, пока не затошнит. И будет такой же, как все.

Она закурила. Быть такой, как все. Худший ее кошмар – быть как… как ее мать, Мэрилин. Какой-то шелест, или шепот, настойчиво пробивался к ней, но Эллен предпочла его не замечать. Может быть, это тот молодой человек, вернулся сказать, что непростительно ошибся, приняв ее за старуху. А может быть, это Леонард, который жаждет отвезти ее домой, обещает путешествия, внимание и, самое важное, верность.

Шепот становился громче. Кто там, за спиной?.. А, кто бы ни был, ей все равно. Впрочем, возможное присутствие зрителей побудило Эллен выпрямить спину. Она сделала длинную затяжку, которой научилась у великих звезд экрана Бетт Дейвис и Лорен Бэколл. Чуть наклонила голову, так, чтобы на нее эффектно падал лунный свет. Кто бы ни находился поблизости, непременно испытает благоговение.

Эллен бросило в жар. Посмотреть? Но при повороте можно расплескать вино. Или еще хуже: несколько бокалов, которые она один за другим поглотила, могут взбунтоваться. А изящно не сблюешь; тут даже Вивьен Ли в роли Скарлетт бессильна.

Ветер усилился, и звук стал громче. В конце концов Эллен бросила взгляд в сторону, готовая завязать разговор. Однако рядом никого не было. Никакой восторженной публики. Шепот исходил от плакучей ивы. Эллен разыграла представление для огромного куста.

Ветер стих. Длинные тонкие ветви и листва водопадом низвергались с вершины и плавно стекали к земле. Эллен сделала шаг вперед и одним глотком осушила половину бокала. Снова налетел бриз, подталкивая ее еще ближе. Она двигалась легко, как по облаку, словно откликалась на зов. В груди возникло напряжение. Подойди к дереву, нашептывал ей какой-то голос, но слова были неуловимыми, как переменчивые мысли, и вместо того чтобы послушаться, она резко остановилась, так и не войдя под полог.

– Ну и что в тебе такого, что все с ума сходят? – Эллен ожидала от дерева ответной реакции. Приставила ладонь к уху, осторожно, чтобы не подпалить волосы сигаретой. Этому жесту она тоже научилась у Бэколл. – Что, нечего сказать?

В ответ ива лишь прошелестела.

– Тоже мне, важная персона. Прямо знаменитость. – Бо́льшая знаменитость, чем я, про себя подумала Эллен. Вслух это прозвучало бы мрачно и слишком уж мелочно. – Я рада, что все эти годы Чарити тебя ненавидела. И боялась тебя. Ты не заслуживаешь того внимания, какое тебе оказывают.

Почувствовав во рту отвратительный привкус, Эллен сделала последнюю затяжку. И прежде чем уйти, воткнула окурок между ветвями.

Глава 19. Обвинить или простить

Паром только что отчалил и уходил в сторону материка. С воды веяло прохладой. Дэйзи одиноко сидела на пристани. К ней медленно подошла Чарити.

Девушка робко смотрела на нее снизу вверх. Она выглядела маленькой, изнеможенной и потерявшей надежду. Чарити опустилась на просоленную деревянную скамью рядом. Дэйзи подтянула колени к груди.

– Ты не уехала, – прошептала Чарити.

Голубые глаза стали темно-синими.

– Я хотела семью. Но… настоящую семью. В которой все хорошо.

– Не бывает семей без проблем. – Чарити протянула руку и закинула соломенные пряди девушке за ухо.

– Да, – шмыгнула носом Дэйзи.

– Ты должна сделать выбор. Уйти из дома или остаться и делать что до́лжно. Но образцовых семей не бывает.

Чарити провела рукой по ее плечам.

– Тебе пришлось решать, сто́ит ли оставаться. – Она перевела взгляд на темную воду, где исчезали последние отблески огней уходящего парома. – И надеюсь, ты решила, что мы сто́им того.

К ним подошли Гарольд и Далтон. Далтон опустился на колени перед Дэйзи:

– Когда тебя завалило обломками во время урагана, помнишь, что ты мне сказала?

– Да. Вытащи меня всей своей физической силой и всей силой своей любви. Пусть даже это любовь не ко мне.

Далтон сглотнул, его глаза затуманились, губы сжались в линию.

– Это была любовь к тебе, Дэйзи. Я пришел в ужас от того, что мы можем потерять тебя. Я не хотел снова… – Голос сорвался, и ему пришлось несколько раз глубоко вдохнуть. – Я не хотел снова терять близких.

Гарольд положил Дэйзи руки на плечи:

– Пойдем, девочка. Пора домой. Всем нам.

Чарити посмотрела дяде в лицо:

– Дэйзи права. Не бывает образцовых семей. Иногда то, что случилось в прошлом, нужно там и оставить.

– Но… – У него потемнели глаза.

Чарити обошла скамью и приблизилась к нему:

– Да, Гарольд, оставить в прошлом. Ты и так бо́льшую часть жизни расплачивался за свои ошибки. Пора начать с чистого листа.

Он прикрыл рот высохшей рукой, но не смог сдержать чувства. Чарити крепко сжала его плечи.

– С чистого листа. Нам обоим.

– Это больше, чем я заслужил. – Его голос надломился.

– Нет, – покачала головой Чарити. – Это как раз то, что ты заслужил.

Они взяли вещи Дэйзи и поехали домой. Мерный рокот мотора будил ночное эхо. Но когда машина уже повернула к дому, в небе заполыхало оранжевое зарево.

Сначала Чарити решила, что это обман зрения, но когда они подъехали ближе и разглядели столб дыма, который поначалу приняли за низкое облако, у нее кровь застыла в жилах.

– Горит в саду! – Далтон схватил Чарити за руку.

Говорят, ничто так не оживляет пейзаж, как пылающий костер. Золотисто-желтые отблески пламени плясали на волнах, подсвечивали окрестности и языками тянулись во все стороны. Зрелище было одновременно пугающим и притягательным, подобно необузданной страсти. Золотистые угольки крошечными капельками падали на землю, как слезы.

* * *

Далтон резко затормозил, они выскочили из машины и бросились в сад. Ива стояла, вся охваченная пламенем. Эллен держала в руках садовый шланг, направляя струю воды на горящую крону дерева. Вода мгновенно превращалась в клубы пара.

– Мама!

Эллен обернулась. Ее лицо и одежда были покрыты копотью, из-под разорванного платья виднелись босые, почерневшие от сажи ноги.

– Я не знаю, как это случилось!

Далтон схватил ее и оттащил от дерева в тот самый момент, когда на землю рухнула огромная тяжелая ветка. Во все стороны полетели искры. Волна жара – как будто открыли дверцу печи – ударила Чарити в лицо. Как только ветка упала, Эллен бросилась вперед, снова схватила шланг и принялась поливать крону дерева, к тому времени практически уничтоженную. Огонь пожирал вершину, пронзая ночное небо. Одна или две ветви, оставшиеся неповрежденными, вряд ли могли выжить, да и их готово было поглотить пламя. Ствол дерева дымился, из трещин в коре вырывались темные струйки.

– Дерево погибло, – прошептала Чарити. То самое невероятное дерево, которое брало на себя чужое бремя и исцеляло разбитые сердца. Дерево, к которому она и близко не подходила, потому что просто не могла. И теперь оно погибло.

Тем временем Эллен продвигалась все ближе и ближе к тлеющему стволу, продолжая заливать из шланга оставшиеся языки пламени. Напрасно. Ива не переживет этот пожар. Чарити посмотрела на ноги матери. Эллен стояла прямо на горящем суку. Чарити окликнула ее, но мать в ответ только подняла шланг выше и направила струю воды на верхнюю часть ствола. На подол ее платья попала раскаленная искра, и ткань быстро воспламенилась.

– Мама! – Чарити бросилась к Эллен, опрокинула на землю и навалилась на нее. Огонь лизнул ладони, все ее существо завопило «беги!», но она завернула края платья и хлопала по ним руками, пока языки пламени не угасли. Синтетическая материя расплавилась и протекла на ногу Эллен. А Эллен лежала неподвижно, хотя горючие капли разъедали кожу.

Теперь Чарити беспокоил рассудок матери – та не реагировала на сжигающую ее плоть раскаленную синтетику, только широко раскрыла глаза. Лицо было испачкано сажей и блестело от пота.

– Это я виновата! – твердила она снова и снова, будто признание могло вернуть дерево к жизни. – Я ее подожгла!

Чарити пыталась удержать дрожащие руки матери. Казалось, Эллен сама сейчас вспыхнет. С каждым вздохом она все больше впадала в безумие.

– Чарити, это сделала я!

– Мама, тебе нужно успокоиться.

Эллен, явно не в себе, босиком ходила по горящим ветвям; наступила на сук и не сдвинулась, пока подол платья не загорелся от искры.

– Чарити, это сделала я! – Глаза Эллен превратились в темные бездонные озера, полные раскаяния.

– Мама, послушай, ты ни при чем. Это случайность.

Эллен с горечью рассмеялась. Чарити видела перед собой жалкое подобие женщины, которой мать была до пожара, видела безумие в ее глазах. Чарити никогда не общалась с душевнобольными, однако невольно подумала, что настолько испуганный взгляд мог быть только у потерявших рассудок.

Она перевела взгляд на иву, которая приносила удачу не одному поколению жителей острова. Люди долгие годы хранили тайну дерева. В голове эхом прозвучали слова Гарольда: «Я разрушил все, что мне дорого». Может быть, это их семейное проклятие? Пока Чарити не приехала на остров в надежде начать жизнь с чистого листа и влиться в местное сообщество, плакучая ива процветала. И вот она погибла. Навсегда. Теперь Чарити ненавидела каждое свое злое слово в адрес дерева. Когда-то она собиралась выкорчевать его, а сейчас чувствовала, будто лишилась члена семьи. И она не позволит, чтобы эта ночь забрала у нее еще кого-то.

По-прежнему лежа на земле, Чарити обхватила руками лицо матери.

– Послушай меня.

Эллен так и лежала, зажмурив глаза, даже головы не подняла.

– Мама!

Глаза матери приоткрылись.

– Это я устроила пожар, Чарити. Я воткнула окурок между ветвями.

Воздух разом вышел из легких. Чарити окаменела. Что же получается? Мама умышленно подожгла дерево?

– Ладно, это всего лишь дерево. – Чарити бросила взгляд на ствол, будто оправдываясь. Тлеющие ветви наблюдали за происходящим. – Мама, преднамеренно ты подожгла иву или нет, но я тебя прощаю. – Наверное, с таким трудом ей в жизни не приходилось говорить. И все же она сделала выбор и встала на сторону матери, сознавая, что город может ополчиться на них обеих. Если Чарити представит себя жертвой, то, может быть, ей простят случившееся. Если же она поддержит мать, на прощение не стоит и рассчитывать. В этом она не сомневалась, потому что погибло дерево, которое для жителей острова было магическим. А хранителем дерева являлась именно Чарити, и ее задачей было защищать иву. Тем не менее сейчас в ней нуждалась мать, а не город и не дерево.

Эллен приоткрыла рот. Кожа на щеках натянулась.

– Ты не можешь простить меня… Я не заслужила…

Чарити с усилием улыбнулась. Маленькая крупица надежды приоткрыла ее сердце.

– Прощение редко удается заслужить. Его получают в дар.

Глаза Эллен наполнились слезами. Она уткнулась в плечо Чарити и зарыдала.

* * *

Как только огонь был потушен, Гарольд поспешил к дому Луизы. Он отправил ей на телефон пять сообщений; она не ответила и не перезвонила. Получалось, он опять ее бросил и она напрасно прождала его на пирсе, как много лет назад, когда он приехал к Джорджу и Мэрилин и обнаружил, что брат ушел на ночь глядя, а Мэрилин плачет, уверенная, что у него есть любовница. Гарольд прижал ее к груди, и она рассказала, что муж не спит с ней уже несколько месяцев. Всегда находит какие-то отговорки, чтобы не прикасаться к ней, выдумывает причины, по которым они не могут заняться любовью. А стоит ей проявить инициативу, он отодвигается. И на постели даже положил между ними подушку.

Мэрилин измучилась. Она сменила прическу, купила новую одежду, все время делала макияж. Джордж говорил, что она привлекательна, но больше никак не реагировал. Она привела стареющее тело в форму, занялась гимнастикой, не теряя надежды, что муж снова обратит на нее внимание.

А потом приехал Гарольд. В ту роковую ночь, когда он обещал Луизе встретить ее на пирсе. Сначала он решил заскочить в дом брата, занести вещи, и застал Мэрилин одну, в подавленном состоянии. Он так рассердился, что мог бы избить брата до полусмерти, будь тот дома. Однако в отсутствие Джорджа сила его гнева обратилась в желание, которое он все эти годы безответно испытывал к Мэрилин. Они провели ночь в объятиях друг друга, произнесли все не высказанные за долгое время слова.

Утром Мэрилин заявила – виноват Джордж или нет, но ступать на этот путь она отказывается. Пусть эта единственная ночь станет кульминацией страсти, которую они испытали в юности.

Джордж вернулся домой и, прежде чем они успели опомниться, рассказал Мэрилин, что был у врача по поводу мужских проблем. Он постеснялся ей признаться, потому что считал жену самой прекрасной и удивительной женщиной на свете. Ему предстояла несложная хирургическая процедура. Да, следовало быть честным с ней с самого начала.

Мэрилин выложила мужу все. Все, что произошло между ней и Гарольдом. Тогда Джордж велел брату убираться из дома. Навсегда. И в его голосе было больше муки, чем ярости.

Гарольд бросился к дому Луизы. Он должен был объясниться с ней и битых полчаса простоял у дверей, даже поднял руку, чтобы постучать. Однако так и не нашел в себе сил.

Ну почему он губил все хорошее, что происходило в его жизни?

И вот он вновь у ее дверей. Вновь пришел к женщине, которая заслуживает намного большего и намного лучшего. На этот раз он постучит. И пусть она ругает его, делает с ним что хочет, потому что он опять заставил ее ждать на пирсе и опять не пришел. Какой прием ему уготован?

Луиза приоткрыла дверь.

– Со всеми все в порядке?

Этого вопроса Гарольд не ожидал. Чтобы ответить, ему нужно было мысленно перестроиться.

Луиза распахнула дверь чуть шире.

– Я слышала о дереве. О том, что Дэйзи чуть не сбежала, а Эллен получила ожоги. Соседка рассказала. Со всеми все в порядке?

Луиза не накинулась на него, не накричала… Глаза Гарольда затуманились.

– Я бросил тебя на пирсе.

Она кивнула. Налетел ветер, листья пальмы поднялись и с восторгом зашелестели.

– Да, бросил.

– Я звонил тебе.

Луиза сжала губы в линию.

– Можно войти? – Он заглянул в дом.

– Нет, Гарольд.

У него упало сердце.

– Пожалуйста, позволь мне объяснить.

Она медленно втянула в себя воздух. Затем выдохнула через губы.

– Не нужно. Я знаю, что произошло.

Гарольд протянул было руку, но Луиза отпрянула назад, уклоняясь от его прикосновений. Он резко опустил руку и осторожно сунул ее в карман.

– Ты знаешь, что я бросил тебя непреднамеренно.

Морщины на ее лице слегка углубились.

– Ты не виноват. Ситуация вышла из-под контроля.

Он кивнул. В сердце снова распускались паруса надежды.

– Верно. Вышла из-под моего контроля. – Может быть, Луиза даст ему еще один шанс? Это намного больше, чем он заслуживает, но люди способны на такую любовь и такое прощение, каких раньше он не мог вообразить. И наверное, он терял все самое лучшее, что было ему даровано, потому что не боролся. Он должен был бороться за Джорджа. Не сторониться брата так долго. Всегда есть надежда исправить ошибки. Он верил в это. Верил всем сердцем, так же как в восход солнца и появление луны на ночном небе. До тех пор, пока Луиза не заговорила и не отобрала у него с таким трудом собранные крупицы надежды.

– Ты не виноват. Впрочем, это не важно. Я стояла и ждала. Я так долго тебя ждала, все эти годы… а ты не приходил. Потом встретила Марвина, и началась настоящая жизнь, но однажды и он меня оставил. Умер. Иногда я ловлю себя на мысли, что до сих пор жду его с рыбалки. Но больше я так не могу. Лучше знать, что никто не придет, чем знать, что однажды меня оставят. Прости, Гарольд. Ты заслужил лучшего.

Чувства непостоянны, как ветер. Только что ты был спокоен, а в следующий миг готов разразиться плачем. Гарольд издал сдавленный крик; затем неудержимо, прямо на рубашку, хлынули слезы.

– Я не заслужил ничего. Я погубил семью брата.

– Единственная ночь. Ты лишь раз совершил ошибку.

Гарольд вытер щеки огрубевшей рукой.

– Откуда ты знаешь? – Он ни с кем не делился подробностями случившегося.

– Незадолго до смерти Джорджа мы с ним очень сблизились. И он рассказал мне, что ты спал с Мэрилин. И почему это случилось.

– Он был не в состоянии… а она решила, что у него любовница… На самом деле он ездил на материк, на консультацию к врачу.

Луиза улыбнулась. Ее щеки покраснели от слез, скупых и сдержанных.

– Я знаю, Гарольд. Не стоит вновь себя мучить.

Он вытер глаза тыльной стороной ладони, пожалев, что давно бросил носить шейный платок.

– Почему Джордж открылся тебе? Он так этого стыдился…

– Потому что именно мне он поручил отправить письмо.

Гарольд вспомнил, как достал из ящика своей танцевальной студии письмо, отправленное за неделю до того. Письмо, полученное спустя месяц после смерти брата.

– Оно пришло, когда Джорджа уже не было. Почему ты ждала? Мы с ним могли бы помириться.

– Да, он мечтал об этом. Однако Чарити была важнее. Джордж хотел, чтобы ты приехал и остался. Сейчас она – самое главное. Гарольд, я знаю, ты хочешь уехать. Однако ты нужен Чарити. Пришло время подробно рассказать ей, что случилось, без утайки. Нельзя нести на себе всю ответственность.

Он покачал головой:

– Виноват именно я. Она не должна считать своего деда в чем-то виновным.

– Вина редко лежит на ком-то одном. Будь он честен с Мэрилин… Гарольд, лучше сказать правду, чем приносить себя в жертву. Поверь, Чарити достаточно зрелая и в ней достаточно крови Бакстеров, чтобы все понять. Ты не осуждаешь Джорджа, это было бы нелепо. Но он совершил ошибку. И Мэрилин тоже. Будь честен с Чарити и перестань защищать призраков.

Гарольд продолжал рассуждать:

– Если письмо отправила ты, то почему пришла в ужас, увидев меня?

– Признаюсь, я не думала, что ты приедешь. Я решила, что слишком поздно, ты захлопнул дверь и выбросил ключи. Да, я пыталась подготовиться на случай, если тебя увижу. И все же, честно говоря, из прошлого хлынули такие чувства, что я была застигнута врасплох.

Даже хромота вернулась к Луизе от нахлынувших воспоминаний. Гарольд вспомнил, как она в тот день ковыляла к парадной двери. А уже в следующую их встречу Луиза не хромала.

– Луиза… – только и смог выговорить он. Единственное слово, отчаянная попытка удержаться за последний обломок лодки, которая давно затонула. – Я могу хоть что-нибудь сделать?

– Ступай к Чарити. Ты ей по-прежнему нужен. – Луиза слабо улыбнулась в ответ и закрыла дверь.

Гарольд не ушел, а сел в кресло-качалку, одиноко стоящую на веранде. Да, он нужен Чарити. Но теперь, в виде исключения, он сам будет тем, кто ждет. Он просидит здесь не час и не два. Если потребуется, то всю ночь. Будет сидеть, раскачиваться в кресле и ждать Луизу. Столько, сколько понадобится. Часы. Дни. Недели. Впервые в жизни он будет бороться.

* * *

Глубокой ночью Эллен Мари осторожно спустилась вниз по лестнице. Перебинтованные ноги, мазь от ожогов – все казалось чем-то далеким и к ней не относящимся, будто происходит с кем-то другим, а она мистическим образом испытывает фантомные боли. Словно идешь по мокрому песку, начался отлив и море отступает…

Эллен опиралась замерзшей рукой на перила, отчасти чтобы не нагружать ослабевшие ноги, отчасти чтобы придать себе устойчивость. Сердце стучало в груди, как чужеродный предмет. Пустота выгрызала ее изнутри. Такой боли Эллен еще не испытывала. Не испытывала, когда похоронила мать. И когда лишилась отца. В тех обстоятельствах она знала: остается стиснуть зубы и делать что должно. Не позволяла боли переходить границы дозволенного. С двадцати лет ей приходилось рассчитывать только на себя, так что после смерти матери в ее жизни, по сути, ничего не изменилось. Она попыталась достучаться до отца, но он ничуть не уступал Эллен в упрямстве. К несчастью, она умудрилась испортить отношения с ним и всего лишилась. И как ее угораздило ляпнуть: «Или будет по-моему, или я увожу Чарити в Нью-Йорк». Обратной дороги уже не было.

Нет, в то время Эллен не горевала по родителям, она была слишком занята: искала способ возместить потерю сначала матери, а потом отца. Деньги, вот что казалось главным. Как можно было так заблуждаться? Наверное, тогда она вообще не переживала, и один этот факт заставлял ее переживать сейчас.

Последний шаг дался с большим трудом. Морщась от боли, Эллен сначала коснулась мраморного пола кончиками пальцев, затем оперлась на пятку. В доме царила тишина. До сих пор пахло едким дымом.

Она с удивлением ощутила покалывание в районе переносицы. Втянула в себя воздух и сдержала подступившие слезы. Это просто безумие – так убиваться по дереву. Из головы не выходила картина: Чарити выскакивает из машины и застывает у ивы, будто громом пораженная, только по лицу проносился шквал эмоций. Эллен зажмурила глаза, пытаясь прогнать видение. Осторожно проковыляла через кухню и дальше, на веранду, постоянно натыкаясь на предметы, разбросанные по импровизированной мастерской. Не хватало только ушибить обожженную ногу.

Снаружи было прохладно, в воздухе стоял запах горелой древесины. Вокруг остова ивы по земле расплывалось уродливое черное пятно. Пень торчал, как призрак в заколдованном лесу. С него свисала одна-единственная небольшая ветка, избежавшая пламени. Налетел порыв ветра, и оставшиеся листья зашелестели. Неожиданно для себя Эллен шагнула на освещенную луной дорожку к иве, ступая по мягкому песку, как по перине. Сквозь бинты проникали ночная прохлада и сырость.

Она нерешительно приблизилась к оставшейся ветке и прикоснулась пальцами к листьям. Некоторые из них свернулись от жара и стали ломкими, как в конце осени, когда последняя листва отрывается от ветвей и укрывает землю ковром, подготавливая к зиме. Другие сохранили гибкость, и в душе Эллен затеплилась надежда, что дерево может возродиться.

Увы, чудес не бывает. И все же хотелось верить, что надежда есть, пока осталась хоть одна веточка. Шелест, так похожий на одинокий жалобный голос, разрывал ей сердце.

– Я…

«Я не хотела», – пыталась выдавить из себя Эллен, но слова застряли в горле. «Я не хотела этого. Я виновата». Она не могла понять, было ли в дереве что-то магическое или мистическое, зато поняла другое: чувство потери жило в ней до сих пор, запрятанное глубоко внутри, а теперь, вместе со скопившимися за жизнь горестями, хлынуло наружу.

Пронзила боль, которую она должна была ощутить, узнав о смерти матери. Впрочем, фактически Эллен потеряла обоих родителей задолго до того. В некотором роде их у нее отобрала Чарити. С рождением дочери все изменилось. И Эллен возложила вину на вопящую, постоянно требующую заботы малышку. Как будто ребенок сам принимает решение родиться на свет, принести радость бабушке с дедушкой, стать центром внимания! Каждый год она ожидала, что родители постараются добиться опеки над внучкой и полностью отстранят дочь. Даже не раз сама подумывала отдать им Чарити, но сознавала: хотя они обрадуются, что внучка будет постоянно жить с ними, она сожжет за собой все мосты и никогда уже не вернет расположение родителей. В душе она хотела быть любимой дочерью. Хотела, чтобы ей гордились.

Ива вновь зашелестела. Или застонала?.. Чувствовало ли дерево объявшее его пламя? Испытывало ли такую же жгучую боль, как человеческая плоть?.. Эллен всхлипнула и подошла ближе в попытке утешить иву. Прикоснулась руками к стволу, погладила его. Ладони тут же покрылись сажей.

– Я не хотела этого! – Рыдания поднялись из самой глубины души и беспрепятственно вырвались на волю.

Эллен прижалась лицом к стволу. Кора оставила на щеке отпечаток.

– Я не хотела этого! – Какое ничтожное, не сравнимое с потерей оправдание! Она оттолкнулась от дерева и в какой-то момент увидела его целиком, от вершины до корней. – Я виновата, виновата!

Если бы признание в грехе помогло исправить содеянное!.. Под давлением изнутри из груди вырвались стоны. Плач по жизни, идущий из самой глубины сердца. По жизни, которую она могла бы прожить совсем иначе, достойнее. Стоны превратились в завывания, гортанные, первобытные, наполненные отвращением к себе. Эллен Мари впервые увидела себя такой, как есть, какой она стала по своему выбору.

Завывания перешли в вопль, долгий и громкий, разрывающий на части ночной воздух. Эллен упала на колени. Под левой ногой оказался корень, пронзила острая боль; завтра появится кровоподтек. Но это не волновало ее, так же как и шрамы, которые оставит расплавленный спандекс. Раньше она считала рубцы на женской коже физическим недостатком, маленьким жутким дефектом. Однако эти шрамы – боевые трофеи. Они будут вечным напоминанием о ночи, которая все изменила. Эллен подняла голову и сделала глубокий вдох. Никаких сомнений не оставалось. Переломный момент близок.

На лицо упали первые капли, хотя облаков на небе не было и ударов грома, которые часто предшествуют ливню, тоже. Дождь смешивался со слезами, и душа освобождалась от мусора, что накопился за долгое время. Очищение шло и снаружи, и изнутри – каждый вдох, каждый вскрик все больше расплавлял железный панцирь, покрывавший ее сердце.

Под плотной завесой дождя было холодно и тепло одновременно. Эллен выплакала все, что могла, и начала смеяться, смеяться как никогда прежде. Радость пузырьками поднималась вверх изнутри – большая, полноценная радость. Пузырьки могли бы просто лопнуть, не дай она им вырваться на волю.

Ее ночная рубашка промокла, бинты размотались. Волосы повисли сосульками, по спине бежали потоки воды.

Наконец дождь стих. Эллен вдохнула свежий соленый воздух и снова рассмеялась, не обращая внимания на потеки косметики на лице.

Она ласково погладила ствол ивы.

– Спасибо тебе. Я все поняла.

Раздался негромкий хруст. Последняя ветка, медленно кружа в воздухе, опустилась на землю. Эллен затаила дыхание, и, хотя разум взывал к раскаянию, она догадалась, что это значит.

Отец каким-то образом знал, что придет день, когда она все поймет. Вот почему он оставил дом и деньги Чарити. Вот почему так мало оставил ей. Он поступил так больше для дочери, чем для внучки. Каким-то образом он понимал, что Эллен станет последней, чью жизнь изменит плакучая ива.

Новая уверенность росла и крепла, слез не осталось. Так и должно быть.

– Я люблю тебя, папа!

Она с любовью подобрала ветку и осторожно отнесла на веранду. Нельзя оставлять ее на сырой земле, пусть лежит на верхней полке, на почетном месте, откуда для нее всегда будет открываться вид на берег и на сад, туда, где ива изменила так много жизней.

Эллен Мари проскользнула через кухню в ванную на первом этаже. Провела полотенцем по лицу и волосам. Включила свет. И в зеркале, сквозь потеки косметики, сквозь морщины, обычные для женщины среднего возраста, увидела красоту.

Эллен затаила дыхание. Дрожащими пальцами коснулась щек. Красоту излучало ее лицо. Красоту, которая идет изнутри. И эта красота неувядаема.

Женщина в зеркале была прекрасна. И совершенно не важно, как она при этом выглядела.

* * *

Первые посетители начали являться в Бакстер-хаус в одиннадцать часов утра. Постанывая от боли во всем теле, Чарити доплелась до двери, ожидая увидеть у входа кого-то из разгневанных соседей. Она еще раз повторила про себя, что должна сказать. Ее мама была в дурном расположении духа и воткнула сигарету между ветвей дерева, не осознавая, что может случиться возгорание и ива погибнет. Конечно, непростительный поступок; тем не менее Эллен – ее мама, и Чарити от нее не откажется. Однако когда она распахнула дверь, на пороге обнаружилась миссис Горбен с противоположной стороны улицы. В руках женщина держала блюдо для леденцов, накрытое белой крышкой.

– Угощайтесь, дорогая. Это мясной пудинг. Сочувствую вашей утрате. – Миссис Горбен проскользнула в дом мимо Чарити. – Я только поставлю блюдо на стол.

Может быть, она еще спит? Ей всю ночь мерещились кошмары, жуткие и тягостные.

Раздался очередной стук в дверь. Миссис Горбен между тем не умолкала:

– Я бы сообразила что-нибудь посерьезнее, но пришлось поторопиться. Вы не должны оставаться одна в таких обстоятельствах. – Она похлопала Чарити по руке и направилась к выходу.

За дверью обнаружились еще двое соседей. Они поздоровались с миссис Горбен. Чарити так и стояла посреди вестибюля, не понимая, что происходит. Снаружи доносились голоса, и обсуждали именно ее.

– Я сама только что пришла.

– Бедняжка.

– Она неплохо держится.

Чарити подошла ближе, потрясенная настолько, что утратила способность выражать свои мысли. Потом услышала слова «ее мама», и события минувшей ночи обрушились на нее с новой силой.

– Чарити, Чарити, милая, – заторопилась к ней миссис Горбен и дотронулась до скрещенных на груди рук. – Мы беспокоимся, как там ваша мама? Говорят, она получила ожоги.

В голове заметались разрозненные обрывки мыслей, как будто каждая из них была фрагментом пазла и кто-то высыпал их в огромную бочку и тряхнул как следует. Чарити наморщила лоб и произнесла:

– Она сожгла плакучую иву. – Очевидно, эти люди не знают, что произошло.

– Да, дорогая, мы разговаривали ночью с одним из пожарных.

– С одним из пожарных?

– Да. Его зовут Эл.

Чарити слышала, как приехала пожарная машина, потом «Скорая». Далтон разговаривал с пожарными, они проливали дерево из шлангов, пока не осталось открытого пламени и очагов тления, а она все это время находилась рядом с Эллен, которой медики обрабатывали ожоги на ногах.

– Госпитализация не потребовалась.

– Надеюсь, обойдется, – улыбнулась миссис Горбен.

Все трое вошли внутрь, продолжая разговор. В течение следующего получаса продолжали прибывать люди, обнимали Чарити и говорили, что сочувствуют ее утрате. Именно ее утрате. А ведь Чарити была хранителем дерева всего несколько месяцев. Это утрата жителей острова. Их утрата и ее вина. Неужели они не понимают?

Через час пришли Эмили и Джина с запеканкой и целой кастрюлей пирожков.

– Не уроните, – сказала Джина, вручая ей запеканку. Чарити как раз открывала дверь по просьбе миссис Горбен. В доме уже было почти столько гостей, как накануне вечером. Люди бродили по вестибюлю, накладывали друг другу еду и наливали кофе, который заканчивался, едва его успевали сварить. Кто-то принес с собой бумажные тарелки и стаканы; кто-то – пластиковые столовые приборы и салфетки. Некоторые мужчины воспользовались посудой из буфета; миссис Горбен велела им сполоснуть ее и поставить в посудомоечную машину.

Эмили поймала Чарити в дверях и посмотрела в глаза:

– Ты что-нибудь ела?

Чарити покачала головой и наклонилась к подруге:

– Эмили, что, черт возьми, происходит?

Эмили улыбнулась ярко-алыми губами и отдала свою тарелку кому-то стоящему поблизости; Чарити не подняла глаз и увидела только ноги, обутые в мягкие туфли на резиновой подошве. Эмили потащила ее к парадной двери и оттуда на веранду.

– Давай присядем.

Чарити уселась, мельком обернулась ко входу и спросила:

– Почему каждый говорит «сочувствую вашей утрате»? – Вначале ей было приятно это слышать, словно на душу проливали бальзам. Затем ей пришло в голову, что, может быть, ночью случилось еще что-то нехорошее, а ее разум каким-то образом блокировал эту информацию. А вдруг она кого-то потеряла?.. Внезапно Чарити ощутила ужас. Она с утра не видела Далтона. И Дэйзи. И маму. И Гарольда. Она вцепилась в Эмили. – Что произошло? Кто-то погиб?

– Твоя мама сожгла плакучую иву.

Чарити кивнула. Ну же, продолжай.

Эмили сделала глубокий вдох. Обычно люди так ведут себя перед тем, как сообщить ужасные вести.

– И?..

Подруга внимательно посмотрела ей в лицо.

– Приехали пожарные, затушили огонь. – Чарити ждала продолжения, и Эмили добавила: – А еще твоя мама получила ожоги, но ехать в больницу не захотела, и ей оказали помощь на месте.

Если Эмили предполагала, что с этими словами для Чарити все станет на места, она ошибалась.

– Весь остров здесь. Почему они на меня не рассердились?

– Рассердились на тебя? За что?

Ну не могла же Эмили, адвокат, схватывающий все на лету, быть настолько тупой!

– И почему все говорят: «Сочувствуем вашей утрате»?

– Потому что плакучая ива погибла. – Эмили дала Чарити время осмыслить информацию. – А ты как считаешь, что люди должны были сделать? Выгнать тебя с острова? Это твое дерево. Твой дом. Специальные ингредиенты, которые изменяют людям жизнь, тоже твои. И ты безвозмездно делилась всем этим с нами. Одаривала нас.

Вдруг в голове у Чарити зазвучало стихотворение, тысячи раз слышанное в детстве:

Идем со мной, под сень ветвей, От бед лихих укройся в тень И слезы горькие свои С плакучей ивой раздели. Под ниспадающей листвой Ты снова обретешь покой. И дождь слезами упадет, И боль твоя навек уйдет.

– Магия до сих пор работает?

– Магия дерева? – Эмили долгим взглядом посмотрела на дорогу. – Да.

Чарити положила руку на сердце.

– Меня еще никогда так не прощали.

Как будто солнце пригрело после долгой зимы; как будто оазис возник в пустыне. Это чувство росло в душе, переливалось через край и прогоняло прочь сомнения.

– Таково уж свойство прощения, – улыбнулась Эмили. – Оно заразно. Передается от человека к человеку.

Глава 20. Жизнь продолжается

Прошел почти месяц. Настал день, когда Далтон упаковал последний вещмешок – не имел привычки путешествовать с чемоданами. Он уже предупредил Дэйзи о своем отъезде, потому что еще до бала и до того, как сгорела ива, пообещал, что она будет первой, кто узнает о его планах.

С Чарити Далтон пока не говорил. И не собирался до последней минуты. Придется резать по живому, и он это знал.

Когда на его глазах Чарити помчалась в мансарду и едва не вывалилась через перила балкона, что-то изменилось внутри Далтона. Чарити не на шутку запала ему в душу. Маленькая царапина, которая саднила и раздражала.

Далтон понимал, что сам он лишь отчасти несет ответственность за сложившуюся ситуацию. Ночами, лежа у себя в коттедже и глядя в потолок, он не раз спорил с собой. Лунный свет как бы разрезал стену пополам и делил комнату на две части. В одной части комнаты Далтон воображал себя – одинокого мужчину, который прожил долгую жизнь и похоронил жену и ребенка. Любой человек изменится в таких обстоятельствах. Не каждому по силам убежать от своей памяти. Далтон чувствовал себя состарившимся. Измученным. Как будто он уже прожил одну жизнь и считал неподобающим требовать вторую.

В другой, темной части комнаты находилась Чарити. Молодая и прекрасная. Пока еще полная надежд на будущее, в котором будет и мужчина ее мечты, такой же живой и энергичный, как она, в то время как Далтон погряз в скорби. Да, она прошла через многое, но не эти события определяли ее характер. Чарити – мудрость не всегда зависит от возраста – простила Гарольда. Она открыла свой дом для матери, которая, лишь перешагнув пятидесятилетний рубеж, поняла, что она есть на самом деле – если не брать в расчет претензии на исключительность.

Далтон смотрел, как тень медленно ползет по комнате, увеличивая пространство, доставшееся Чарити, и поглощая его долю. Он не раз спрашивал Чарити, осмелилась ли она подойти к стволу плакучей ивы. И снова и снова получал отрицательный ответ. Да и ветвей, которые могли бы упасть, не осталось. «Дерево сделало для меня все, что могло», – говорила Чарити, и в ее глазах светилась надежда. Затем она моргала, и улыбка превращалась в гримасу, словно от внезапной острой боли. И всякий раз Далтон понимал – его отъезд с острова становится более неотвратимым, чем в прошлый раз, когда он задавал тот же вопрос. Он не мог объяснить, как связаны между собой эти две вещи; просто знал, что они связаны. Первой частью проблемы была Чарити. За вторую половину отвечал он сам.

Дерево не ожило. Его остов по-прежнему стоял в саду, молчаливый, как призрак. Листья больше не шелестели на ветру. Шли дожди, и проносились ветра, палило жаркое солнце, песок засыпал корни.

Все было взаимосвязано – Чарити, дерево, он сам. Только Далтон не мог понять, каким образом. Будто видел сон, а с рассветом пробудился и все забыл. Хотя дерево и взяло его отчаяние, он никогда не будет в состоянии проявить подлинные чувства по отношению к женщине, даже любимой. Даже Чарити. Она заслужила намного большего. Она – как плодородная земля. А он – истощенная, отработанная почва. Ни питательных веществ, ни минералов. У него они отобраны. Возможно, однажды он и встретит женщину, которая вдохнет жизнь в его омертвелую душу, как это сумела сделать Чарити. Но не сейчас. И скорее всего, вдову, знающую, что значит потерять родного человека, и способную понять его страдания. Они будут поддерживать друг друга, постоянно сознавая, что их лучшие годы и светлые мечты остались на дальнем берегу.

Да, ему тяжело будет расстаться с Чарити. В ее глазах играло солнце, а сама она казалась сотканной из света звезд. До встречи с ней он и не думал, что когда-нибудь почувствует к женщине что-то подобное. По меньшей мере еще много лет. А сейчас ему осталось лишь загрузить в машину кучу вещмешков.

Далтон вернулся в коттедж, заметил забытую на столе кофейную чашку и подошел к раковине ее вымыть. За окном солнце заливало лучами водную гладь, и на фоне моря сад просто светился. Слева по-прежнему торчал одинокий и мрачный ствол ивы. Но не дерево привлекло внимание Далтона, а склоненная женская фигура с лопаткой в руке. Рядом лежали мешок и серебристый совочек. Чарити нагибалась и снова и снова втыкала в землю лопатку, прерываясь только на то, чтобы утереть пот. Далтон припал к окну и не отрывался, пока стекло не помутнело от дыхания. Нет, Чарити вытирала не пот. Это, без всякого сомнения, были слезы.

И вдруг что-то замкнуло у него внутри. Ему пришлось сделать усилие, чтобы самому не расплакаться. Он попытался отвести взгляд. Ничего не вышло; чувства росли и бурлили, будто охваченные лихорадкой.

Далтон вытер лицо тыльной стороной ладони. Но тут же его взгляд вернулся к ней – к женщине с солнцем в волосах, источающей звездный свет.

* * *

Чарити тяжело вздохнула и последний раз вонзила лопатку в землю. Она проклинала твердый как камень грунт. Проклинала лопатку, от которой на ладони уже появилось несколько мозолей. Проклинала миссис Уильямсон с ее скрюченными от артрита руками, которая уронила и разбила свое зеркало.

Женщина явилась к ней полчаса назад, умоляя сделать новую рамку.

– Я не могу. Специальные ингредиенты закончились, – объясняла Чарити. В последние недели, когда весь город оплакивал иву, она отказывалась брать особые заказы. Однако миссис Уильямсон была просто убита горем, и когда Чарити увидела, как потерянно, словно в прострации, несчастная плетется по дорожке, то бросилась в мастерскую и полезла за саквояжем. Он стоял на самой верхней полке, куда Чарити едва могла достать. Она изо всех сил тянулась вверх. Может, удастся наскрести хоть немного, чтобы хватило на последний заказ, рамка для зеркала ведь совсем маленькая. Брать записку на дне саквояжа Чарити по-прежнему боялась.

Но полка накренилась, и саквояж упал, а Чарити потеряла равновесие и упала рядом. Остатки специальных ингредиентов развеяло по ветру. Вылетевшая из саквояжа записка легла на пол текстом вверх.

И Чарити увидела простые, понятные слова. Обращенные к ней.

– Начало рукописного увеличенного шрифта–

Милая Пуговка!

Пора пополнить запасы. Возьми мерную ложку. Специальные ингредиенты ждут тебя под плакучей ивой.

Твой дедушка.

– Конец рукописного увеличенного шрифта–

Чарити так долго избегала подходить к дереву! Не позволяла ему взять ту душевную боль, что была запрятана глубже всего, и обратить ее во что-то другое. Потому что та боль не могла… нет, это сама Чарити не позволяла освободить себя от тяжелого груза! Всю жизнь она старалась прощать тех, кто заставлял ее страдать. Кто использовал ее. Но осталась одна живая душа, которую она простить не могла.

Чарити вытерла глаза и уселась рядом с остовом ивы. Может быть, она сохранит свою тайну? Но воспоминания уже хлынули потоком. Нет, от дерева ничего не утаить.

Она долго смотрела на ствол, и наконец слезы полились рекой. Чарити стиснула зубы.

– Я не могу…

Она воткнула мерную ложку в разрыхленную землю, зачерпнула и высыпала в мешок первую порцию.

Дерево молчало.

Она черпала снова и снова. Солнце обжигало ей спину, соленый воздух разъедал открытые участки кожи, каждый нерв словно оголился.

– Я не хочу…

Чарити отбросила мерную ложку в сторону и погрузила руки в мягкую субстанцию. Не пыль, не песок и не земля. Прохладная и мягкая на ощупь.

– Я не хочу прощать… – Она сделала вдох, и внутри словно тиски разжались. – Я не хочу прощать… себя.

Всю жизнь прощая тех, кто этого не заслуживал, она не могла простить себя саму.

Вся в слезах, Чарити откинула назад голову, и из самой глубины души вырвался наружу вой, а вместе с ним ушли гнев и стыд.

Выдох обратился в стон, отчаянный и безнадежный, который вытащил на свет все тайны, которые она загнала внутрь и закрыла на замок. Она не сумела угодить матери. Не сумела уберечь бабушку. Не нашла в себе сил быть рядом с дедушкой, когда он в ней нуждался. Всю жизнь только и делала, что подбирала осколки, неспособная предугадывать события и вовремя спасать положение. И в результате скопила в душе столько злости и ненависти к себе!.. Вот почему у нее было мало друзей. Вот почему ее бизнес пошел ко дну. Она только и умела, что склеивать разбитое.

Остров дал Чарити надежду. Но разве она ее достойна? Кто она такая? Чарити Монро Бакстер, нежеланный ребенок, нелюбимое дитя матери. Хорошая девочка, которая старается всем угодить.

Чарити вытерла с лица слезы и грязь. Руки были испачканы жизненными соками плакучей ивы. Вот она какая, почва под деревом. У ног лежал мешок, до краев заполненный специальным ингредиентом. В центре было темное пятнышко – крошечная ямка, куда скатились ее слезы.

В голове само собой зазвучало стихотворение:

И слезы горькие свои с плакучей ивой раздели.

Это был не дождь; Чарити ощущала только влагу от своих слез и скопившегося пота. Хотя она выбилась из сил, а голова кружилась, ей в каком-то смысле стало легче. И пусть горло пересохло, шея и плечи затекли, пусть кончики пальцев горели, а некоторые даже кровоточили от усердия, зато, как в далеком детстве, эльфы снова танцевали на волнах. Будто с души сняли камень, который она так долго носила в себе, что он стал ее частью.

Прямо за спиной раздался голос. Ее окликнули по имени, тихо и ласково. Чарити обернулась и увидела Далтона, державшего в руках горшок с каким-то растением. Он хмурил лоб и посматривал на нее с опаской. Прикидывает, в своем ли она уме?.. Теперь точно в своем! Новая, ранее неведомая радость ключом бурлила у нее внутри.

Очевидно, растение предназначалось Чарити. Она взялась за горшок, однако Далтон его не отпускал. Их пальцы соприкоснулись. Чарити выдохнула, посмотрела в лицо Далтону и прошептала:

– Я простила. Простила себя.

В его глазах зажегся рассвет.

И тогда начался дождь. Дождь увлажнял землю, мешок со специальным ингредиентом и маленький росток в горшке. Он стекал по их телам и согревал, несмотря на свою прохладу.

Они стояли втроем – Чарити, Далтон и растение между ними, и все горести исчезли, будто их смыло водой. А когда дождь наконец стих, Чарити закрыла глаза и глубоко вдохнула. Вот они – свобода, воскрешение, счастье. Непостижимые и такие же обыденные, как дыхание.

Далтон обернулся к мертвому стволу дерева:

– Ты наконец пообщалась с ивой.

Она не смогла удержаться от улыбки:

– Представь себе!

И в этот миг одна из крошечных веточек деревца обломилась и упала на землю.

Эпилог

Год спустя

Далтон объяснил Чарити, как он обнаружил росток ивы. Это случилось в тот день, когда Дэйзи звонила матери. Непонятно только, почему забыл про него. А росток прижился в горшке у стены дома, где его согревало солнце и питала дождевая вода. Далтон десятки раз проходил мимо и совершенно не замечал – ни в предшествующие балу недели, ни потом, когда плакучая ива погибла. Росток так и рос себе спокойно, в горшке, наполненном землей от материнского дерева. Далтон о нем не вспоминал до того дня, когда собрался возвращаться в Джексонвилл. Деревце буквально окликнуло его из-за угла коттеджа. Далтон вернулся в коттедж и обнаружил на столе забытую чашку. Подошел с ней к раковине, взглянул в окно и рядом с ивой увидел Чарити.

В тот день жизнь для всех началась заново. Весной поженились Луиза и Гарольд. Прежде Луиза боялась, что однажды ее вновь оставят. Теперь она решила: ждать того, кто может не прийти, все же лучше, чем не ждать никого.

Несколько раз в неделю они ужинали вместе. Эллен устроилась на работу в кейтеринговую компанию, и теперь Франсуа мог больше времени проводить с вновь обретенной и нуждающейся в его заботе невестой. Дэйзи поступила в колледж и приезжала на выходные. Порой она привозила с собой друзей, и они проводили время в «Ледяном доме», «Дайвере» или где-нибудь на вечеринке. Чарити знала, что у девушки есть голова на плечах и теперь она не сделает неправильный выбор. Все у нее будет хорошо.

Рождественским утром, когда все еще спали, Далтон преподнес Чарити обручальное кольцо. Его семья дважды приезжала в гости. Чарити догадывалась, что она понравилась родителям Далтона, хотя вслух ничего такого сказано не было. Они ей тоже понравились.

Чарити налила себе кофе, вышла в сад и села на скамейку, сделанную из ствола старой ивы. Необыкновенно быстрый рост нового деревца никто не мог объяснить. Всего год назад оно было тоненьким росточком около двух футов высотой, а теперь сравнялось с крышей веранды. При желании под покровом его ветвей можно было укрыться. Чарити предполагала, что деревце вырастет не ниже старой ивы и проживет намного больше тридцати лет, отпущенных растениям этого вида. И до сих пор никто не мог объяснить магию дерева. Люди просто принимали ее на веру, относились с почтением и впускали в свою жизнь. И так будет всегда. Солнце сияет над садом, с моря налетает бриз, шелестит листва плакучей ивы. Одни приходят под ее шатер успокоить душу, другим она дает второй шанс. И всех одаривает надеждой. А пока есть надежда, в мире не останется места мраку.

От автора

Благодарю вас за то, что нашли время посетить со мной остров Газовых фонарей. Я рассказала вам эту историю с большим удовольствием, потому что действительно верю в тот вид магии, который окружает остров. Это и эльфы в набегающих на берег волнах, и надежда, которую можно обрести под ветвями плакучей ивы. Та же магия находит пристанище в наших сердцах. Возможно, вы тоже видели танец светлячков летними ночами? А значит, и ваше сердце открыто чуду. Я очень на это надеюсь.

Я была бы очень рада узнать, что вы думаете о Чарити и магическом дереве. А как насчет Гарольда и Луизы? Проведут ли они вместе много чудесных лет? Захочет ли Дэйзи вернуться на остров после окончания колледжа и поселиться там? А Эллен Мари? Навсегда ли она изменилась после той ночи под плакучей ивой? Или вы считаете, что, столкнувшись с проблемами, она вернется к прежнему образу жизни?

Я с большим волнением выбираю сюжеты для своих книг и стараюсь писать так, чтобы рассказанные мной истории надолго сохранялись в сердцах читателей. Меня часто спрашивают, как сделать так, чтобы о моих книгах узнало как можно больше людей. Если история о плакучей иве вам понравилась, пожалуйста, найдите минуту и оставьте небольшой отзыв в Интернете, в любом магазине электронных книг. Это будет для меня большой честью. Для желающих связаться со мной есть два простых способа. Зайдите на мою страничку на «Амазоне» () или посетите мой сайт (), где вы можете подписаться на интернет-журнал Heather’s Happenings, выходящий дважды в год, в котором вы сможете найти информацию о моих книгах, интересные факты и объявления об акциях.

С наилучшими пожеланиями, ваша Хизер Берч.

Оглавление

Глава 1. Бакстер-хаус

Глава 2. Паутина

Глава 3. Специальные ингредиенты

Глава 4. Сад

Глава 5. Письмо

Глава 6. Неудавшееся свидание

Глава 7. Привидение

Глава 8. Разоблачение Дэйзи

Глава 9. Слезы

Глава 10. Тайна

Глава 11. Ураган

Глава 12. Поиски

Глава 13. Наводнение

Глава 14. Последствия

Глава 15. Звонок

Глава 16. Бал

Глава 17. Змеи в гостиной

Глава 18. Балкон

Глава 19. Обвинить или простить

Глава 20. Жизнь продолжается

Эпилог

От автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg