Свидание у алтаря (epub) - Свидание у алтаря (пер. Литагент «Клуб семейного досуга») 1956K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Кэти Максвелл

Кэти Максвелл Свидание у алтаря

* * *

© Catherine Maxwell, Inc., 2016

© Depositphotos.com / heikoevgeniya, vovan 13, обложка, 2018

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2018

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2018

Дизайнер обложки Андрей Цепотан

Свидание у алтаря

Посвящается Джери Кротов

Шаг за шагом, слово за словом…

Мое богатство – это мои друзья.

Сюжет повествования основан на вымысле. Упоминания реальных людей, событий, учреждений и названий местностей использованы лишь для придания ему аутентичности. Все прочие персонажи, а также события и диалоги – плод воображения автора и не имеют никакого отношения к реальности.

Глава первая

Сара Петтиджон поклялась, что никогда больше не выступит в роли Сирены… Но теперь она снова здесь, практически без костюма, ждет своего выхода, спрятавшись от зрителей высоко над сценой, за аркой просцениума. Со своей жердочки она видела зал, битком набитый мужчинами, и понимала, что это не сулит ей ничего хорошего.

Владельцы театра, Джефф и Чарльз, умели поднимать шумиху. Здание было заполнено мужчинами из самых разных слоев общества. Богачи и бедняки, старые и молодые – все эти глупцы заплатили по четыре шиллинга, потому что, как сказал Джефф, мужчины никогда не смогут насытиться видом «сисек». «Они любят смотреть на них, сколько бы это ни стоило».

Сара не собиралась показывать «сиськи». Под прозрачный костюм она надела трико телесного цвета. Конечно, под самим трико почти ничего не было, но, по сравнению с другими женщинами в театре, ее тело было неплохо прикрыто. Сара сама на этом настояла. Из прошлого опыта, когда шесть лет назад ей впервые пришлось сыграть здесь Сирену, она знала, что мужское воображение легко дорисует любые невидимые детали.

Свое настоящее имя, как и в прошлый раз, Сара держала в строгой тайне. Поэтому ее лицо скрывала украшенная поддельными драгоценностями маска, под которой пряталось созданное с помощью толстого слоя грима фантастическое, причудливое женственное личико с длинными ресницами и золотистой кожей. Рыжие волосы скрывал черный парик, заплетенный в толстую косу. Кроме того, Сара отказалась присутствовать на репетициях, предпочтя отрабатывать свою роль в одиночестве. Гордости ей это выступление не прибавит. А погубить свою репутацию она не могла.

В конце концов, она же не актриса. Она – драматург.

Сара согласилась исполнить роль Сирены лишь потому, что Джефф и Чарльз обещали ей поставить ее пьесу.

Ее пьесу.

Долгие годы Сара переписывала и редактировала творения мужчин, которые использовали ее талант, не давая ей никакого шанса на признание. Прошлым летом Колман из театра «Хеймаркет», где она работала уже много лет, пообещал поставить ее пьесу, но когда пришло время выполнить обещание, передумал и поставил вместо нее свою. Ту, которую для него переписала Сара.

Сара ушла. С гордо поднятой головой и пустыми карманами.

И тут ее нашли Джефф и Чарльз.

Эти талантливые антрепренеры впервые поставили «Озорное ревю», чтобы собрать денег и основать театр «Бишопс Хилл». То было представление на один вечер, как и сегодня. Сара тогда отчаянно нуждалась в деньгах на содержание осиротевшей дочери своей сводной сестры. В тот раз она тоже не показывала «сиськи», хотя ради благополучия Шарлен могла бы пойти и не на такое.

Никто, однако, не ожидал, что после единственного представления Сирена станет легендой. Это поразило даже Сару, и она радовалась, что выступала под псевдонимом и что ее настоящего имени никто не знал. Несколько месяцев после спектакля в газетах мелькали личные объявления от мужчин, в которых они умоляли актрису, исполнившую роль Сирены, связаться с ними или просили сообщить любую информацию о ней. К счастью, те несколько человек, которые знали настоящее имя Сирены, не предали ее.

Теперь, спустя годы после открытия своего театра, Джефф и Чарльз были по уши в долгах. Положение стало угрожающим: они могли лишиться театра и надеялись лишь на то, что «Ревю», сработав однажды, спасет их и теперь.

– Все хотят видеть Сирену, – говорил Чарльз. – Ты окажешь нам эту услугу, а мы поставим твою пьесу. И каждый получит желаемое.

Сара неохотно согласилась. Да у нее и не было особого выбора. Средствами на постановку собственной пьесы она не располагала. Шарлен счастливо вышла замуж и жила за океаном, в Бостоне. Пришло время и Саре зажить своей жизнью.

Если танцевать и петь полуголой – единственный способ получить желаемое, что ж, она готова. Одинокой женщине приходится выживать любимыми способами, а уж что умела Сара – так это выживать.

Она поудобнее уселась на узкой скамейке и крепче взялась за шелковую веревку, по которой должна будет спуститься на сцену. Ее номер будет последним в сегодняшнем представлении. До выхода оставался час.

Со сцены уходили два гладиатора – женщины с мечами в форме фаллосов. Их сменил ирландский тенор Уильям Милрой с песней об измене жены. Зрители не обращали на него внимания. Они пришли сюда ради женщин. Кто-то запустил в тенора кочаном капусты, но Уилл успел пригнуться. Следом полетели еще какие-то овощи и даже фрукты, что вызвало общий восторг, особенно когда те достигли цели. Под всеобщие улюлюканье и свист Уильям убежал со сцены.

– Где Сирена? – крикнул кто-то.

Крик тут же был подхвачен, и зрители начали скандировать:

– Сирена! Сирена!

Сара покачала головой. Мужчины бывают просто смехотворны. Весь вечер кричат одно и то же. Ее нервы были на пределе.

На сцену вышла стайка танцовщиц с обнаженной грудью, одетых в костюмы овечек. Мужчины перестали скандировать и бурно приветствовали девушек. Кто-то из ближней к сцене ложи выскочил на сцену и бросился к одной из танцовщиц, пытаясь ухватить ее за грудь. Сара знала ее. Ирена. Девушка завизжала и оттолкнула наглеца, а два нанятых Джеффом и Чарльзом громилы схватили его и бросили в оркестровую яму. Взбучка сопровождалась хохотом и одобрительными выкриками из зала.

Заиграла музыка, девушки начали вытанцовывать по сцене, а за ними припустил пастух – он догонял каждую и тыкал ее посохом в зад. Овечки, почувствовав пинок, издавали жалобное «Бе-е-е!», а зрители передразнивали это «Бе-е-е!», заменяя его непристойностями.

У Сары вдруг возникло желание спуститься на сцену и прочитать этим мужчинам лекцию о хороших манерах. Если они не прекратят свои грубости, ее выступление будет коротким.

Она и в самом деле не станет задерживаться.

Она споет одну песню, выскользнет из театра, прежде чем кто-нибудь узнает, кто она такая, и будет жить дальше так, как ей хочется. Она поставит свою пьесу – «Беспокойная вдова: легкая комедия о мужской глупости», – докажет, что обладает талантом не меньшим, чем любой мужчина, и…

Внезапно ее исполненные решительности мысли прервались: в одной из самых дорогих боковых лож сидел человек, которого она знала.

Не веря глазам, она как можно сильнее наклонилась вперед и покрепче схватилась за веревку, чтобы не упасть со скамьи.

Это был он. Эти широкие плечи и надменный наклон головы ни с чем нельзя было спутать.

На «Озорном ревю» в одной из самых дорогих лож сидел герцог Бейнтон, столп морали и нравственности, единственный в своем роде, делатель министров.

Сара изумленно откинулась назад и глубоко вздохнула.

Кто бы мог подумать! Но, в конце концов, Бейнтон тоже смертный.

А может, он попал сюда случайно?

О нет, вряд ли.

Она отчетливо вспомнила, как он ледяным тоном сообщал ей, что не посещает театров. Ну, разве что иногда, если ставят Шекспира.

Но сегодня ставили не Шекспира.

Забавно было его здесь видеть.

Когда-то герцог ухаживал за ее племянницей Шарлен. Когда Шарлен уехала с другим – кстати, не с кем иным, как с его братом-близнецом, – герцог пустился за ними, и Сара сопровождала его, чтобы в случае необходимости защитить любимую воспитанницу.

В конце концов, герцог не сумел завоевать сердце леди. Шарлен вышла замуж за любимого мужчину, и герцог, стоит отдать ему должное, воспринял это с благородством. Во всяком случае, он повел себя благородно со всеми, кроме Сары. Очевидно, он не ценил в женщинах прямоту и откровенность.

Впрочем, у Сары он тоже не вызывал восхищения. Во время их двухдневного совместного путешествия по Шотландии она убедилась, что более нетерпимого и уверенного в своей правоте мужчины, чем Бейнтон, на свете не сыскать. Когда они расстались, она надеялась больше никогда с ним не встречаться… Однако видеть его сейчас было забавно. Таким зрелищем можно было и понаслаждаться.

Только если ставят Шекспира. Лицемер.

Будь на ней туфли, она бросила бы одну вниз, прямо ему на голову. Пускай бы думал, что это наказание от Всемогущего Господа за пребывание в столь неприличном месте. Сара упивалась бы выражением его красивого лица… А он все же красив. Это Сара не могла не признать. Ей не нравились лишь его слова.

Но смотреть на него было совсем другим делом. Это было приятно.

На самом деле Сара была в восторге, когда герцог впервые обратил внимание на Шарлен. Она желала для своей племянницы самого лучшего мужа, а Бейнтон был лучшим женихом в Лондоне – богат, уважаем, почитаем. И Шарлен обещала стать прекрасной герцогиней. Сара даже вспомнила последние слова, услышанные от Бейнтона. Он оплатил ей частный экипаж, чтобы не проводить с ней еще несколько дней в дороге. Она случайно услышала: «Эти деньги стоят того. Я заплатил бы и вдвое больше… Слишком уж самоуверенна эта особа». Тогда она удивленно заметила, что эти слова больно ее ранили, хотя и ей было в чем его упрекнуть.

Овечки уже почти закончили гарцевать по сцене. Это действие слишком затянулось. Мужчины перестали выкрикивать грубости вместо «Бе-е-е» и начали проявлять нетерпение. Это было главной проблемой подобных развлечений. В отличие от хорошо написанной пьесы, они не могли дать пищу воображению.

Следующим был выход Сирены.

Что же, она хотела выступить как можно быстрее и сразу исчезнуть? Возможно, но это было до того, как она заметила среди зрителей его самодовольство герцога Бейнтона.

Сара встала, обмотала веревкой руку и приготовилась сойти со скамьи, как только овечки покинут сцену. Она чувствовала себя сильной, полной энергии и готовой к тому, чтобы дать лучшее представление в своей жизни.

Если Бейнтон считает, что ему подходят только пташки высокого полета, подождем, что он скажет, увидев Сирену.

Глава вторая

Если бы не беспокойство за друга Ровингтона, Гэвин Уитридж, герцог Бейнтон, уже давно ушел бы с этого «Озорного ревю».

О, конечно, как и любой мужчина, он любил смотреть на женскую грудь – а здесь эту прелесть представляли во всем ее разнообразии и великолепии. Большие, маленькие и средние, груди то и дело подпрыгивали и покачивались перед глазами, так что через некоторое время смотреть на них становилось уже утомительно.

Во всяком случае, для него. Другие зрители, казалось, еще не устали от их вида. У оркестровой ямы собралась толпа мужчин, рвущихся к сцене, поближе ко всем этим танцующим грудям.

Что это была за толпа! В театре зажгли по меньшей мере тысячу свечей, и они хорошо освещали не только сцену, но и зрительный зал. Гэвин разглядел среди собравшихся не менее трех судей Высокого суда и, кажется, всех до единого членов Палаты общин. Восьмидесятилетний лорд Брэдфорд в паланкине наслаждался представлением вместе со своими носильщиками. Отцов сопровождали сыновья. Моряки вперемежку с владельцами суден и лордами, джентльмены бок о бок с мелкими мошенниками и явными бандитами наперебой свистели и отпускали остроты.

По рядам ходили девушки-кельнерши с едва прикрытой грудью и кружками эля по полгинеи каждая, и зрители с готовностью выкладывали деньги.

О да, это был грандиозный вечер, снова напомнивший Гэвину, почему он не выносит театр. Герцог терпеть не мог толпу. Однако он был здесь вовсе не для развлечения.

Гэвин пришел сюда, потому что понял: его доверие к другу, в чьей частной ложе он теперь сидел, подорвано.

Несколько месяцев назад жена Ровингтона Джейн пришла к Гэвину, чтобы просить о помощи. Ров никогда не скрывал любви к азартным играм, но теперь вел слишком рискованную игру. Джейн заявила, что он разорен. Погиб. Влез в долги, обратился к заемщикам и скоро потеряет всю недвижимость, которая находится в его распоряжении. Поскольку отец Ровингтона, тоже игрок, не позаботился о защите своей собственности, такой недвижимости было достаточно много.

Гэвин считал Рова одним из своих самых старых друзей. Они были знакомы еще со школы. Конечно же, он хотел помочь ему, поэтому способствовал выдвижению Рова на доходную должность председателя комитетов при Палате лордов.

Он сделал это по нескольким причинам. Во-первых, человеку, занимающему такой пост, нужно было иметь хорошие отношения с Палатой общин, а у Рова там были широкие связи. Во-вторых, председатель комитетов мог определять приоритет законодательных актов для всего парламента. Гэвин ожидал, что Ров будет следовать его рекомендациям, а доход от этой должности поможет ему выплатить долги.

Однако решение оказалось неудачным.

Да, Ровингтон действительно наладил хорошие отношения с Палатой общин – это было видно по тому, что многие ее члены сегодня заходили поболтать в его ложу. Но он был неуправляем. Не обращал внимания на рекомендации Гэвина, действовал по-своему… И Гэвин начинал подозревать, что Ров может быть замешан в двойной игре, даже в получении взяток.

Высокая зарплата тоже не помогла. Увлечение азартными играми лишь усилилось. Сегодня утром Джейн снова приходила и умоляла помочь. Кажется, Ров заключил пари по всему Лондону, поставив на то, что уложит в постель женщину, известную как Сирена.

– Он ею просто бредит, – сказала Джейн. – Много лет назад он увидел ее выступление и с тех пор все время о ней помнил.

– Но ставить на то, что она станет его любовницей? – недоверчиво переспросил Гэвин.

– Убедитесь сами. Мой муж – глупец.

Она была права.

Проведя небольшое расследование, Гэвин выяснил, что Ров поставил на это целое состояние. К тому же он заплатил пятьсот фунтов за ближайшую к сцене частную ложу – непомерная сумма даже для достойной пьесы.

Более того, Ров был ужасно доволен собой и делал самые смелые прогнозы относительно этих ставок. Весь вечер приятели подшучивали над его умением «орудовать шпагой». Ров был без ума от актрис, и Гэвин знал это. Ему нравилась Джейн, и он надеялся, что та никогда не узнает о многочисленных любовницах мужа, на которых он тратил, похоже, больше, чем на семью.

Как бы то ни было, Гэвин понял, что довериться Рову было ошибкой. В его голове звучал насмешливый голос отца. Гэвин не раз слышал от него строгие наставления держаться подальше от азартных игр и игроков. Но отец и сам несколько раз неудачно вложил деньги – разве это не то же самое?

Кроме Рова и Гэвина, в ложе находились адмирал Дэниэлс и лорд Филипс, член канцелярии. Оба уже порядком выпили, особенно Филипс. Тут же был и кузен Рова, сэр Джон Хармонд, уважаемый математик, который хихикал во время каждого акта, словно девчонка. И еще двое парней, явных мошенников, что подтверждало дошедшие до Гэвина тревожные слухи о неблагонадежных новых друзьях старого приятеля.

– Это Харрис и Краудер, – беззаботно представил их Ров.

– Ваша светлость, – ответил за двоих Краудер, однако в его голосе не прозвучало той учтивости, к которой привык Гэвин.

Они держались так, будто видели слишком много сильных мира сего, чтобы выказывать почтение пригласившему их в ложу человеку и его друзьям. Ров был для них всего лишь ступенькой – увязшим в долгах лордом, которого они с готовностью съели бы живьем, не будь в этом замешаны его друзья.

У Гэвина было мало близких друзей – как среди мужчин, так и среди женщин. Титул отделял его от многих непреодолимым барьером, а связанные с ним обязанности съедали почти все время. Отец внушил ему, что человек такого положения должен придерживаться более высоких стандартов, чем окружающие.

Поэтому когда его сверстники предавались веселью и развлечениям, он работал. Гэвин чувствовал долг перед своей страной. Он использовал свое весьма значительное политическое влияние, чтобы поддерживать важные проекты и делать то, к чему его обязывал титул. Он гордился тем, что принадлежит к людям, стоящим выше многих других.

Все это оставляло мало времени для личной жизни и общения с друзьями – возможно, поэтому Гэвин так безоглядно доверял Ровингтону. Глядя на полуголых овечек, прыгавших по сцене, он продолжал раздумывать над тем, как уберечь друга от гибели…

От резкого толчка в бок Гэвин чуть было не расплескал содержимое своей кружки.

– Ну что, говорил я тебе, зрелище будет стоящее? – возбужденно спросил Ров.

Он был чуть ниже Гэвина, блондин, а от пьянства и бессонных ночей на его красивом лице уже стали появляться морщины.

– Я говорил – вот, что тебе нужно, Бейнтон, вместо отчетов парламента и Уайтхолла. Мужчине нужна игра. Ты должен высвободить своего внутреннего волка. – При этих словах он ударил Гэвина кулаком по плечу. – Особенно перед тем, как ты свяжешь себя цепями.

Он имел в виду его поиски жены.

– Если бы у меня была такая жена, как у тебя, я бы играл дома, – с нажимом сказал Гэвин, стараясь сохранять спокойствие.

Ров рассмеялся.

– Джейн – хорошая девочка, но есть каждый день одно и то же блюдо становится скучно. Приходит время, когда чувствуешь, что начинаешь слабеть, стареть… и хочется чего-то большего. Ты даже не понимаешь, насколько тебе повезло, что ты избежал этих священных уз…

– Что такое? Что это мы тут обсуждаем? – слегка заплетающимся языком спросил адмирал Дэниэлс, наклоняясь к ним. – Его светлость все пытается подыскать себе жену?

– А я убеждаю его, что не стоит этого делать, – ответил Ров.

– Да, не стоит, – подтвердил Дэниэлс. – Любовница лучше жены. Мне нравится вон та белокурая пампушка. Лакомый кусочек. У нее больше, чем умещается в руку. – И он округлил ладонь, словно держал в ней женскую грудь.

Ров засмеялся, сэр Джон тоже захихикал, и Гэвину захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Его разозлило, что вся эта публика обсуждает его личные дела. Хотя, разумеется, после того, как его бросили две женщины, слухи были неизбежны.

А также советы.

И брачные предложения.

Все прочили ему своих дочерей, сестер, кузин и даже тетушек, уверяя, что именно их кандидатки на роль герцогини подойдут ему лучше всего. Одновременно Гэвин чувствовал, что, глядя на него, эти молодые женщины гадали, что же с ним не так, если его бросили две невесты. Это было унизительно.

Тем не менее следовать советам Дэниэлса и ему подобных он не собирался.

Не успел Гэвин резко ответить ему, как в ложу вошла розовощекая девушка-кельнерша с напитками, которые они заказали. Лорд Филипс шлепнул на поднос свою пустую кружку.

– Поосторожнее, – с упреком сказала девушка.

Филипс сделал изумленное лицо.

– Да ты знаешь, кто я такой?

– Пьяница, – бросила она, ясно давая понять, сколько подобных Филипсу ей сегодня довелось увидеть. – Вот вам еще. – И она протянула ему полную кружку со своего подноса.

Филипс взял кружку и, прежде чем Гэвин разгадал его намерения, вылил все содержимое девушке за пазуху.

Эль разлился повсюду, попал и на Гэвина. А Филипс завершил свою шалость тем, что уткнулся в декольте девушки. Крепко обхватив ее руками за талию, он с силой впечатался лицом прямо в ее грудь.

Девушка завопила, требуя отпустить ее. Огрев Филипса подносом по спине, она попыталась вырваться. Все мужчины вокруг заливались хохотом. Некоторые зрители из соседних лож даже вскарабкались на спинки стульев, чтобы получше рассмотреть происходящее. Они сочли это отличной шуткой и так громко выкрикивали одобрительные реплики, что заглушали происходящее на сцене.

Гэвин счел это безобразием. Он схватил Филипса за воротник и пояс и как следует встряхнул.

– Беги, – сказал он девушке, и ему не пришлось повторять.

Повернув Филипса лицом к себе, Гэвин произнес:

– Завтра у вас заседание комитета, на котором будет регент. Вам надо протрезветь.

Филипс посмотрел герцогу в лицо, пьяно ухмыльнулся и срыгнул. Отвернувшись, чтобы не чувствовать вони, Гэвин отпустил Филипса. Тот рухнул к ногам Харриса и Краудера и там затих.

– Я же говорил, что он отключится первым, – объявил Ров Дэниэлсу. – Плати.

– Завтра утром получите сполна, – беззаботно ответил адмирал.

– Ты что, делаешь ставки по любому поводу? – ужаснулся Гэвин.

– Только если уверен, что выиграю, – уверил его Ров, скрестив ноги и откинувшись на стуле. – К примеру, я поставил на то, что сделаю Сирену своей любовницей раньше, чем любой другой из этого зала.

– Это же смешно, – ответил Гэвин, радуясь, что речь зашла о том, о чем он и собирался поговорить.

– Разве? – нисколько не смущаясь, спросил Ров. Он вынул табакерку и взял щепотку табака. – Может, ты хочешь поставить против меня? – добавил он, смачно чихнув.

– Я не трачу деньги на порочных женщин, – ответил Гэвин.

– Сирена – больше, чем просто женщина, – назидательно, словно простачку, начал объяснять Дэниэлс. – Ты разве не знаешь, кто она? Тогда зачем же ты сюда пришел?

– Нет, Гэвин не знает, – сказал Ров. – Уверен, на ее прошлом представлении несколько лет назад его не было.

Дэниэлс хихикнул, думая о чем-то своем.

– Что ж, тогда вы получите истинное наслаждение, ваша светлость. Это прекраснейшее создание на земле. Похитила все до единого мужские сердца и исчезла бесследно.

– Исчезла? – переспросил Гэвин.

– Ага, – ответил Ров. – Когда здесь впервые ставили «Озорное ревю», она была королевой сцены. Господи, я никогда не видел ничего более чарующего. Не было ни одного человека в театре, который не хотел бы ее.

– Да уж, это точно, – подтвердил Дэниэлс.

– Но она пропала, и никто, включая директоров театра, не мог сказать нам, кто она и куда уехала. Уж я-то знаю – потратил немалые деньги, чтобы разузнать о ней хоть что-нибудь. Но сегодня Сирена снова здесь, и теперь она от меня не уйдет, клянусь! Только не сегодня.

– Ты что, намереваешься выследить ее? – спросил Гэвин.

– Несомненно, Бейнтон, – рассмеялся Ров. – Она актриса. Это честная игра. Они только этого и ждут.

– Но ты не оленя загоняешь. Она человек.

– И весьма хорошенький, – без смущения согласился Ров. – Погоди, сам увидишь. Ты тоже захочешь начать охоту… Хотя нет, ты не станешь содержать любовницу.

Это был их старый спор. Ров не понимал, почему Гэвин не пользуется своим положением герцога, чтобы в изобилии получать женские ласки.

– Ты подозрительно напоминаешь мне монаха, – любил повторять он, и это было шуткой лишь наполовину.

Если бы он знал правду, то просто высмеял бы Гэвина… Потому что Гэвину еще только предстояло «познать» женщину, как любили выражаться толкователи Библии.

Не то чтобы ему этого не хотелось. Он отчаянно хотел секса. Он жаждал почувствовать нежность женщины, жены, друга.

Однако герцогский титул требовал, чтобы его невеста была девственницей. Иначе, как убеждал его отец, откуда ему будет известно, что его отпрыски – действительно его дети?

А если его невеста должна быть девственницей, то разве не должен и он тоже сохранить невинность? Гэвин слышал о том, что в старину рыцари хранили безбрачие, пока с них не снимали обет, и эта идея поразила его воображение. К тому же отец не оставлял ему времени, чтобы распутничать вместе с Ровом и другими молодыми людьми. Он был просто неутомимым учителем и надсмотрщиком для своего старшего сына.

Решив подождать до женитьбы, Гэвин просто не предполагал, что ждать придется так долго. В конце концов, еще с детских лет он был помолвлен с богатой наследницей Элин Моррис. Однако смерть его отца, а затем и ее любимой матери вынудили их отложить свадьбу на несколько лет. Ждать пришлось слишком долго, и Элин вышла замуж за его младшего брата Бена. То была настоящая любовь, и Гэвин не мог настаивать на том, чтобы Элин сдержала данное ему слово.

И вот, в свои тридцать три года, совершенно неопытный, он сидел в комнате, где каждый мужчина заявлял, что знает все женские тайны – во всяком случае, об этом они кричали овечкам, скакавшим по сцене. А Ров был настолько уверен в своей мужественности, что даже заключил пари, поставив на то, что сделает Сирену своей любовницей.

Неудивительно, что Гэвину было одиноко. Ему хотелось верить, что в супружеской постели, в узах, связывающих тела и души мужчины и женщины, есть нечто святое.

– А что, если ты проиграешь свое пари? – спросил он своего самодовольно ухмыляющегося друга.

– Я выиграю.

– А если нет? – настаивал Гэвин, надеясь заставить Рова задуматься о том, что он делает.

– Всегда можно достать денег, – загадочно ответил Ров, и Гэвин понял, что он должен сместить друга с поста председателя комитетов.

Вероятно, не обойдется без неприятностей. Не только для самого Рова, но и для Джейн. Как же взяться за это дело деликатно?

Овечки закончили свой танец наклонами – настолько низкими, чтобы зрители увидели голые ягодицы под их глупыми костюмами. Толпа мужчин одобрительно загудела и затихла в ожидании.

– Время выхода Сирены, – прошептал Дэниэлс, наклоняясь вперед. Даже Харрис и Краудер привстали на стульях.

Филипс поднялся с пола и сонным голосом произнес:

– Я что, ее пропустил?

На него зашикали, и Гэвин поймал себя на том, что тоже напряженно смотрит на сцену.

Сирена. Таинственная женщина. Никому не известно, кто она, но все до единого в этом театре ждут ее появления. И все знают о хвастливом пари Рова. Это придавало вечеру пикантности и напряженности.

И тут в тишине, словно пение птицы, зазвучал чистый и сильный женский голос. Его звуки заполнили весь театр. Гэвин огляделся, ожидая, что она выйдет на сцену из-за кулис.

Вместо этого сверху опустилась толстая шелковая веревка. Вокруг нее обвилось невероятное золотое создание с черными, словно ночь, волосами. Полупрозрачное, легкое, как воздух, платье облегало ее округлые формы и полную грудь. Лицо скрывала сверкающая драгоценностями маска. Полные, сочные губы слегка улыбались. Сквозь юбку виднелись стройные ножки с босыми ступнями.

Реакция Гэвина была немедленной, и игнорировать ее было невозможно. Более прекрасного создания он никогда не видел.

Ему пришлось встать. Он не мог сидеть на месте и был не единственным в этом театре, кто встретил Сирену стоя. Ров аплодировал и поднимал руки, словно приветствуя ее гостеприимным жестом. Сэр Джон возбужденно хихикал. Все остальные мужчины в ложе, включая двоих молодых мошенников, замерли в восхищении.

Она была не просто актрисой.

Это была богиня, и, верная своему имени, она обладала властью привлекать и соблазнять мужчин, когда хотела. Теперь Гэвин понял, почему в театре не было свободных мест. Теперь он осознавал, что, единожды увидев эту женщину, ее невозможно забыть.

Веревка медленно повернулась.

Подняв одну ногу, она согнула ее в колене. Грациозным жестом обвила веревку одной рукой и начала раскачиваться вперед-назад. Легкая полупрозрачная юбка, колеблясь, подчеркивала изящные округлости бедер, а может быть, открывала и нечто большее. Нечто столь мучительно искушающее, что мужчина готов был отдать за это душу.

И все это время она пела.

Гэвин не слышал слов ее песни. Он воспринимал лишь звук ее голоса, проникающий в самую глубину его души… Голос, звучавший так знакомо…

Внезапно он замер от изумившей его догадки.

Она откинулась назад. Легкая ткань юбки затрепыхалась между ее бедрами. Герцог тут же представил себе, как его руки, пальцы и он сам…

Черная как смоль коса обвилась вокруг нее. Сирена вдруг повернулась и посмотрела прямо на Гэвина.

У нее были зеленые глаза.

На самом деле их трудно было разглядеть, хотя ложа Рова и была почти на самой сцене. Но Гэвин знал наверняка.

Да, он знал, кто она.

Узнавание ошеломило его и одновременно вызвало раздражение. Сиреной была миссис Сара Петтиджон.

Пораженный, он сел на стул.

Сара Петтиджон… Самая неприятная, самоуверенная, своевольная женщина из всех, кого он знал. Во время последней их встречи он не мог дождаться, когда же наконец избавится от ее общества.

Она была теткой леди Шарлен – второй женщины, которая его бросила. И наверняка с благословения Сары – это было вполне в духе миссис Петтиджон.

И вот, она здесь, выставляет себя, почти обнаженную, напоказ всему мужскому населению Лондона.

Хотя, в конце концов, миссис Петтиджон была актрисой. Актрисы выставляют себя напоказ, чтобы заработать на жизнь. Однако Гэвину и в голову не могло прийти, что гордая женщина, с которой он делил экипаж в Шотландии, может выступать перед публикой в таком виде. И все же он не мог оторвать от нее глаз.

На последних нотах своей песни Сирена снова крутнула веревку, и Гэвин скрестил руки, ожидая, что с нее вот-вот слетит вороной парик. Тогда все увидят, что их пленительная богиня – не более чем обычная сварливая мегера с огненно-рыжими волосами.

Но она и вправду выглядела пленительно.

Просто опасно пленительно. Так пленительно, что Гэвин ощутил сильную неутоленную жажду. Даже он, всегда гордившийся способностью к самоконтролю и старавшийся не допускать мыслей, которые возникли у него сейчас.

Веревка, медленно вращаясь, опустилась на сцену. Украшения на маске Сирены засверкали в свете свечей. Грациозно протянув вперед руку, она завершила песню. Повернувшись, снова посмотрела прямо на Гэвина и улыбнулась такой надменной улыбкой, словно чувствовала, что поставила его на место.

Его желание мгновенно пропало.

Как он вообще мог так на нее реагировать, зная, кто она на самом деле?

Зрители, разумеется, не испытывали подобных сомнений. Глядя, как актриса плавно приземляется на сцену, они в исступлении кричали: «Сирена! Сирена!» Они аплодировали. Они свистели. Они вопили, прося продолжения, а она купалась в их обожании.

Сирена помахала со сцены, принимая это обожание, и плавно возвела обе руки вверх, вытянув носки в грациозной позе танцовщицы, словно, почувствовав неодобрение Гэвина, выступала для него одного. И действительно, он едва сдерживался, чтобы не выбежать на сцену и либо накинуть на нее свой пиджак, прикрыв ее наготу, либо взять ее на руки и унести в свою постель…

Гэвин не выбежал на сцену – вместо него это сделал Ров.

Это случилось в мгновение ока. Никто не успел ничего понять, как он уже прыгнул на сцену и бросился к миссис Петтиджон. Он схватил ее за талию, развернул лицом к себе и попытался поцеловать. Черный парик упал на пол, и все узнали тайну Сирены – рыжие волосы волной упали ей на спину.

Гэвин бросился к краю ложи, чтобы прийти ей на помощь и оторвать от нее Рова. Но этого не потребовалось. Она подняла колено и сильным точным движением ударила его прямо в чувствительное место. Если Ров был возбужден так же, как и Гэвин, то удар был очень болезненным.

Ров согнулся пополам, скорчившись от адской боли.

Все в зале замерли, а через секунду взорвались смехом, и на сцену ринулась толпа. Все решили последовать примеру Рова. Мужчины выскакивали на сцену из дорогих лож или, прыгнув в оркестровую яму, подтягивались на руках. У всех было одно желание – коснуться миссис Петтиджон.

Поняв, что ее ждет, она благоразумно поспешила скрыться.

Глава третья

Господи, какая же она дура…

Сара не помнила человека, который выбежал на сцену и набросился на нее. Все ее внимание было приковано к Бейнтону – гордому, могущественному герцогу, который сидел, скрестив руки, и глядел на ее так, будто она была подсудимой, а он – судьей.

О, как ей хотелось крикнуть ему: «Посмотрите на меня!» Сегодня весь Лондон был у ее ног. У нее тоже есть власть и могущество. Она обладает талантом, и, хотя в свои тридцать четыре уже слишком стара для актрисы, все мужчины желали, превозносили, требовали именно ее. Она была Сиреной!

Все это пронеслось у Сары в голове за миг до того, как кто-то развернул ее и впился ей в губы. Она даже не знала его имени – только то, что он был в ложе герцога.

Что, если это герцог подбил его наброситься на нее? Может быть, он решил таким образом ее проучить?

Если это так, то она в нем горько разочаруется. Набрасываться с поцелуем – это совсем не оригинально.

К счастью, за последние несколько недель, прячась ото всех, чтобы не навредить своей репутации, Сара изучила в театре каждую щель. Она ринулась за сцену, слыша за собой топот орды мужчин, которые бросились в погоню, и, мгновенно сообразив, опустилась на колени и нащупала потайную дверцу в полу. Подцепив ногтями край доски, она подняла дверцу и, не раздумывая, прыгнула в темноту. Дверца медленно опустилась над головой.

Сверху не было слышно ни звука. Но через каких-то четыре лихорадочных удара сердца вверху уже раздался топот тяжелых сапог и туфель, а также беспорядочные мужские крики.

– Она побежала туда, – крикнул кто-то.

– Кто схватит ее первым, тому первому она и достанется, – прозвучал возбужденный ответ, и снова над головой Сары прогрохотали шаги.

Сара согнулась в три погибели и закрыла уши руками. Она не хотела больше ничего слышать. А если они поймут, что пошли не туда? Если вернутся в театр и выследят ее?

И что они будут делать, если поймают ее? Саре не хотелось даже думать об этом.

Проведя рукой по лицу, она с удивлением обнаружила, что маска все еще на ней. Сняв изысканную вещицу, она отбросила ее в сторону. Никогда больше она не будет играть Сирену. Никогда.

Вверху снова пробежали, потом беготня и приглушенные голоса стали удаляться – разобрать слова уже было невозможно. Саре показалось, что она наконец в безопасности.

Она сидела неподвижно, а мысли ее унеслись туда, куда она редко позволяла им проникать. Сколько раз в детстве, как и сейчас, она сидела где-нибудь, свернувшись калачиком, чтобы не беспокоить посетителей своей матери? Она в совершенстве овладела искусством прятаться так, что ее никто не нашел. Или притворяться, что ее нет.

Мрачные воспоминания… Сара сидела, предавшись им, пока театр не затих. Тогда она позволила себе наконец дышать полной грудью. Выпрямившись, девушка приподняла дверцу. Вокруг было темно, только из-под двери заднего выхода пробивался свет. Слышались отдаленные звуки: в театре закрывали двери, гасили лампы, расставляли стулья. Должно быть, ее преследователи уже ушли.

Сара откинула доску и выбралась из своего убежища. Ее мышцы болели, и она чувствовала груз каждого года из своих тридцати четырех лет. Из тяжелой косы выпали почти все булавки. Она собрала волосы и перебросила их за спину.

Пару секунд Сара думала, не отправиться ли ей прямо домой, но поняла, что не сможет выйти в город в этом платье.

Пробираясь за кулисами с вытянутой вперед рукой, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, она подумала, что Джефф и Чарльз, скорее всего, тоже уже ушли. Чтобы попасть в гардеробные и переодеться, ей понадобится свеча. Иначе через лабиринт коридоров и остатков старой сцены не пробраться. Сара двинулась к свету: там, у заднего входа, непременно будет сидеть сторож – старина Олли. Последнее, что он всегда делает, прежде чем уйти из театра, – гасит свой фонарь.

Все остальные, похоже, уже ушли. Сара надеялась, что обезумевшие зрители не схватили какую-нибудь другую актрису вместо нее и никто не пострадал.

Она услышала шорох метлы по полу. У заднего входа наводил порядок старый Олли. Он работал почти во всех театрах Лондона и отлично знал Сару. Увидев ее, он улыбнулся.

– Здравствуйте! А я-то уж гадал, удалось ли вам от них убежать? Ох и гнались же они за вами! – проговорил он, отставив метлу.

– Странные они, эти мужчины, Олли.

– Это точно.

– Никто не пострадал?

Он покачал головой.

– Не-а, девушки – они умеют за себя постоять. Я крикнул, что вы выбежали через задний вход, и парни помчались туда. Мы тут живо очистили весь театр.

– Я еще никогда в жизни такого не видела. Верно, большой ущерб они причинили?

– Мистер Джефф и мистер Чарльз раскричались, что занавес разорван, но все остальное цело. Их, вообще-то, больше интересовал сегодняшний куш, – сказал он, имея в виду выручку от продажи билетов.

Сара облегченно вздохнула. Если бы Джефф и Чарльз понесли серьезные убытки, то могли бы обвинить во всем ее и отказаться ставить ее пьесу, и тогда все старания оказались бы напрасными.

– Можно я возьму свечу? Мне нужно переодеться.

– Конечно, миссис. – Олли дал ей подсвечник со свечой и зажег ее от своей лампы.

– Надеюсь, Олли, ты понимаешь, что я стараюсь держать свое имя в тайне. Джефф и Чарльз обещали мне, что если я выступлю для них, то они поставят мою пьесу. Мне бы хотелось, чтобы меня знали как хорошего драматурга, а не как Сирену. Я могу на тебя положиться?

Но в ответ раздался голос, принадлежащий вовсе не Олли.

– Боюсь, ваша тайна раскрыта, миссис Петтиджон, – произнес мужчина. Из темноты выступил тот самый блондин, который бросился к ней на сцену. – И на вашем месте я бы гордился таким выступлением. Вы меня покорили.

Нахмурившись, она повернулась к Олли:

– Надеюсь, он тебе хорошо заплатил.

– Простите, Сара, – пробормотал Олли и исчез в темноте.

Блондин шагнул к ней, его намерения были очевидны.

– Не огорчайтесь, миссис Петтиджон, – сказал он. – Я знаю, как доставить женщине особое наслаждение. – Он окинул жадным взглядом ее фигуру в облегающем платье. – Тем более такой прекрасной женщине, как вы. Позвольте представиться. Я Ровингтон.

Сара слышала о нем. Он обожал актрис и считал, что все они только и ждут его внимания. О нем ходило множество историй, и не всегда они выставляли его в благоприятном свете. У него был бурный темперамент – а о мужчинах и их увлечениях она знала много… Больше, чем ей хотелось бы.

– Мы с вами станем хорошими друзьями, – начал он, протягивая к ней руку. Но у нее была идея получше.

Сара схватилась за конторку, за которой обычно сидел Олли, и опрокинула ее прямо перед ним, а сама повернулась, открыла дверь, ведущую за кулисы, и бросилась бежать.

Ровингтон чертыхнулся и рассмеялся. Странно и зло звучал за спиной женщины его смех.

Не помня себя, Сара помчалась вниз босиком по ступенькам, за дверь и по улице. Она слышала голос Ровингтона. Она думала, что он бросится за ней.

Но он, стоя у двери, крикнул почти весело:

– Взять ее. Первый, кто ее схватит, получит пять фунтов.

Их много?

Из темноты аллеи выступили три фигуры и двинулись к Саре с разных сторон.

Она замерла в панике. Не может быть, чтобы на нее вот так напали… Внезапно рядом послышался стук копыт.

К ней подъехал обычный наемный экипаж, и одному из парней пришлось отскочить, чтобы его не раздавили. Подъехав к Саре, экипаж замедлил ход. Дверь распахнулась.

– Влезайте, – приказал суровый мужской голос. Ей протянули руку.

Она узнала этот голос. Бейнтон.

Он был последним, к кому она обратилась бы за помощью, но Сара боялась даже подумать, что случится, если она останется на улице. Ровингтон не из тех, кто легко воспринимает отказ, а долго бежать она не сможет. Выступление утомило ее, и сил почти не осталось.

Сара оперлась о сильную, надежную руку и позволила втащить себя внутрь экипажа. Все это произошло за доли секунды, и экипаж двинулся, почти не сбавляя скорости. Когда он свернул за угол и выехал на мостовую, незакрытая дверца, хлопнув, широко распахнулась. Вслед им кричали, угрожая и требуя остановиться. Но кучер, к счастью, не останавливался.

Придержав Сару, чтобы она не выпала из подпрыгивающего и раскачивающегося экипажа, Бейнтон наклонился и протянул руку, чтобы закрыть дверцу. На минуту они оказались лицом к лицу.

– Здравствуйте, миссис Петтиджон.

На мгновение, очутившись так близко к нему, Сара перестала дышать и уж тем более думать. Он обхватил ее за талию, их тела соприкоснулись. Их одновременно подбросило на ухабе, и Саре не оставалось ничего, как прижаться к нему, чтобы сохранить равновесие.

И это было не так уж плохо. Она успокоилась и почувствовала себя в безопасности, но, опомнившись, уперлась сгибом ладони ему в плечо. Бейнтон не сразу отпустил ее.

В слабом свете лампы Сара увидела в его глазах блеск интереса. Ее грудь тревожно напряглась. Сердце все еще колотилось. Разумеется, это безумное нападение в театре, спасение от Ровингтона, но было и что-то еще. Она отталкивает его не так сильно, как должна бы…

Герцог Бейнтон по всем меркам был очень красивым мужчиной. Темноволосый, с резко очерченным квадратным подбородком, который свидетельствовал о твердом характере. К тому же природа одарила его пронзительными синими глазами. Все женщины обращали на него внимание. В его фигуре, осанке, в каждом движении сквозила необыкновенная мужественность, окружавшая его невидимым ореолом, – и тонкий пряный аромат его мыла лишь усиливал впечатление.

Однако никто, ни один человек во всем мире не раздражал Сару так, как этот парень, поддерживавший ее рукой за талию. Он был ее полной противоположностью, хотя и спас ее от участи, о которой женщине не хотелось даже думать.

Она развеяла неловкость этого момента.

– Я знаю, о чем вы думаете, и вы этого не получите.

– И о чем же я думаю? – спросил он своим низким, глубоким голосом, как будто мог отрицать очевидную истину.

Сара опустила руку и слегка коснулась выпуклости его бриджей. О, там было твердо, и весьма.

Бейнтон дернулся, будто она ошпарила его, и отодвинулся, отвернувшись.

– Это не то, что вы думаете.

Снова противостояние. В тусклом свете экипажа она даже заметила, как покраснело его лицо.

Наверное, воображение обманывает ее. Редкий мужчина станет в таком случае краснеть, а уж тем более такой неприступный, как герцог Бейнтон.

Она тихо рассмеялась.

– О нет, это именно то, – ответила она. – Если я в чем-то разбираюсь, так это в мужчинах.

Он напрягся, но ничего не ответил.

Экипаж перешел на обычную скорость. Сара выпрямилась на сиденье и отодвинулась к двери, освобождая немного места между собой и его сковывающим присутствием. Ее босые ноги ныли после похождений сегодняшнего вечера. Вот бы сейчас иметь туфли, да и что-нибудь из одежды не помешало бы.

Словно прочитав ее мысли, он снял с себя пиджак:

– Возьмите.

– В этом нет необходимости. Со мной все в порядке.

– Наденьте это.

– Я не хочу, – холодно ответила она. – Мне не холодно.

И она, сжавшись, скрестила руки на груди, опровергая свои слова. Теперь жар его тела не доходил до нее, и по ее спине прошел холодок. Она покрылась мурашками и даже дрожала, – несомненно, не столько от холода, сколько от возбуждения, – постепенно приходя в себя после пережитого… Или же от напряжения, которое испытывала, находясь в его обществе.

– Возможно, я бы не был так… – Он на мгновение умолк, подыскивая нужное слово, и вежливо закончил: – Напряжен, если бы вы не были обнаженной.

Теперь настал черед запылать ее щекам. Она подняла шторку и начала рассматривать что-то за окном, чтобы он не видел ее залитого краской лица.

– Я не обнаженная, – сообщила она. – Я полностью одета. У меня под платьем трико. Так что вы ничего не видели. – Ей пришлось добавить: – Может, вам показалось, что вы что-то видели, но эти глупости – лишь плод вашего воображения.

– У вас босые ноги.

Она сдвинула ноги и поставила одну ступню на другую, словно могла таким образом их скрыть.

– Это только ступни.

Сара начинала узнавать места, которые они проезжали.

– Но ваши ноги тоже обнажены.

Да, он мог это заметить, когда она танцевала на веревке. Сара отодвинула ноги в дальний угол и скрестила их.

– Это всего лишь ноги.

– Это заставляет гадать, какая еще часть вашего тела обнажена.

Его голос прозвучал необычно – в нем появился какой-то новый оттенок. Сара не могла представить, что герцог Бейнтон может говорить таким голосом, и от этого тепло волной прокатилось по всему ее телу.

Сара постаралась не показывать своего смущения. И не смотреть на него. Она не хотела видеть в его глазах интерес и не желала допускать мысли о том, что он мог бы быть ее… возлюбленным.

О нет, этого она не хотела. То есть ее разум не хотел. Обнаженные же части тела, казалось, имели свое мнение на этот счет.

Бейнтон сунул пиджак почти ей под нос и для убедительности встряхнул.

– Наденьте это.

Отказаться было невозможно.

И Сара подчинилась, но только потому, что сейчас ей нужно было защититься от себя самой. Ей не нравились чувства, которые она испытывала, – особенно в его присутствии. Прошло уже много времени с тех пор, как она спала с мужчиной и чувствовала в себе его крепкое естество. В последний раз, когда она ощущала пронзительное желание снова испытать подобное чувство, это ее чуть не погубило. Она не может об этом забыть. Ей нельзя этого забывать…

Разумеется, все складки пиджака Бейнтона хранили его запах, и он обволакивал ее, дразнил…

Экипаж резко остановился. Сара с удивлением обнаружила, что они очутились перед домом на Малбери-стрит, где она жила с Шарлен. С этим домом были связаны лучшие воспоминания в ее жизни…

И тут она поняла: конечно, Бейнтон должен был привезти ее сюда. Он думал, что Сара все еще живет здесь. Он понятия не имеет, что ей пришлось пережить, и она не намеревалась ему об этом рассказывать.

Не ожидая, пока кучер или герцог помогут ей выйти, Сара открыла дверь экипажа и стянула с плеч пиджак герцога.

– Оставьте его, – приказал Бейнтон. – Я не хочу, чтобы вы красовались перед всеми соседями в этом платье. Они могут не знать, что вы под ним не голая.

– В это время все мои соседи уже спят.

Сара вышла из экипажа в наброшенном на плечи пиджаке. Он был прав, сомневаясь в разумности путешествия по Лондону в таком наряде, особенно учитывая, куда она направлялась. Ей снова захотелось, чтобы на ней были туфли. Путь предстоял долгий.

Но сейчас нужно было избавиться от непереносимого, раздражающего присутствия Бейнтона.

– Большое вам спасибо, ваша светлость, за спасение и приятную поездку, – сказала она как можно любезнее, но это оказалось совершенно напрасно, потому что экипаж был пуст – герцог вышел через вторую дверь и обходил его с другой стороны, чтобы подойти к ней.

Полностью одетый Бейнтон производил грозное впечатление.

Однако в одной рубашке, парчовом жилете и без шляпы, особенно в тусклом свете фонаря из экипажа, герцог был совершенно другим. Он казался расслабленным и спокойным. Вполне спокойным – тогда как ее нервы, натянутые после происшествий сегодняшней ночи, казалось, вот-вот порвутся, словно струны скрипки, которую слишком нещадно эксплуатировали.

– Куда это вы идете? – требовательно спросила Сара.

– Проводить вас до двери, – ответил Бейнтон.

– Не нужно. До нее всего пара шагов. Спокойной ночи, ваша светлость. Благодарю вас за помощь. Идите же.

Он остановился в футе от нее.

– Я не уйду, пока не увижу, что вы благополучно вошли в дом.

Сара вздернула подбородок.

– Знаю я ваши уловки. «Войти в дом», говорите?

Герцог нахмурился.

– Что еще, по-вашему, я могу подразумевать?

Она наклонила голову и выразительно посмотрела на выпуклость между его бедер.

* * *

Напряжение в паху Гэвин почувствовал с первой секунды появления Сары Петтиджон на сцене, и оно не проходило.

Хуже всего было в экипаже. Каждый ее жест, дыхание, надменное вздергивание подбородка, возмущенно поднятая бровь, мельчайшие движения губ вызывали это напряжение. Даже сам факт того, что он увез ее от этих преследователей, заставлял кровь в его венах напряженно пульсировать. Когда она смело коснулась его рукой, он чуть было не допустил оплошность.

Однако он был не из тех, кто поддается импульсу.

Он был герцогом Бейнтоном. И у него была стальная воля. Он контролировал себя. Он поступал только благородно и как подобает, хотя ему очень хотелось взять ее на руки и уткнуться лицом в нежные изгибы ее тела.

Разве она не понимает, что ей не нужно раздеваться донага и выступать в этом голом платье, чтобы мужчина ощутил первобытную страсть?

Все дело в ногах, решил он. Босые ноги и ступни. Разве может она не казаться такой слабой и беззащитной, когда он видит ее пальцы на ногах? А беззащитность Сары Петтиджон была очень притягательной. Ему хотелось взять ее на руки. Защитить ее.

Но она наверняка просто плюнула бы ему в лицо. Во всяком случае, благодарить бы не стала.

И потом, вне всякого сомнения, у миссис Петтиджон острый язычок. Он просто дурак, если забыл о том, насколько она независима. К черту все это.

– Я лишь провожу вас до двери – не дальше, – процедил он. – Я понимаю, насколько вам неприятно мое общество. Вам незачем бояться, что я на вас наброшусь.

С этими словами Гэвин двинулся в дому, но она осталась стоять.

Ну разумеется. Это было бы слишком просто.

Он обернулся.

– Вы идете?

– Я не нахожу вас неприятным, – ответила она.

Он моргнул, не понимая, о чем она, пока не вспомнил собственные гневные слова. Вскинув руку, он отмахнулся от ее возражения.

– Да, не нахожу, – настойчиво повторила она, подходя к нему. Форме ее глаз позавидовала бы кошка, а темные ресницы добавляли выразительности каждому их движению. Сейчас эти глаза смотрели прямо на него. – На самом деле я очень благодарна вам за сегодняшнее спасение…

Сара умолкла и даже подняла ладонь, как бы прерывая готовый сорваться с губ поток слов.

Переведя дыхание, она плотнее запахнулась в его пиджак и продолжила:

– Я не испытываю к вам неприязни. Я понимаю, что произвожу такое впечатление, но это объясняется моими недостатками, а не вашими, ваша светлость.

В те дни, когда они вместе преследовали ее племянницу, она редко произносила его титул, а если и делала это, то весьма нелюбезно.

И сейчас это насторожило Бейнтона, но в ее голосе звучало раскаяние. Или нечто похожее – насколько позволял ее самоуверенный характер.

– Вы, наверное, помните, – продолжила она, – что я поддерживала вас, когда вы ухаживали за моей племянницей. Я думала, что вы станете ей хорошим мужем.

– Но из нашего спора у дверей этого самого дома, когда я решился помешать ее побегу с моим братом Джеком, я запомнил вовсе не это.

– Вы тогда были в ярости. Я должна была ее защитить. Уверена, вы меня понимаете, не так ли? – Сара подняла плечи, обращая его внимание на пиджак, который он насильно ей вручил.

– Я бы не причинил ей ни малейшего вреда.

– А своему брату?

Вопрос повис в воздухе. Джек был больше, чем просто братом, – он был его близнецом. После этого побега слухи не утихали несколько месяцев.

– В конце концов я дал ему свое благословение, – уклончиво заметил он.

– Да, дали. Понимаю, как это было трудно.

Пришел черед Бейнтона пожать плечами.

В ответ Сара тоже пожала плечами, а потом протянула ему руку, как равная, словно она была мужчиной.

– Давайте забудем все недоразумения. Я не испытываю к вам неприязни и ни в коей мере не осуждаю вас.

«Даже мое возбуждение?» Но он проглотил эти слова.

Легкая тень улыбки на лице женщины зародила в нем подозрение, что она прочла его мысли. Впрочем, так оно и было.

– И вашу мужественность, – подтвердила она.

Второй раз за сегодняшнюю ночь он почувствовал приливший к голове жар. Никто не умел так его обезоружить. Никто  – кроме нее. Это сбивало с толку. В самом деле, лучше им держаться подальше друг от друга. Особенно с учетом того, что Гэвин предпочитал иметь дело с людьми, которые знали свое место и которых он мог контролировать.

К счастью, их прервал возничий.

– Вы хотите, чтобы я вас еще подождал, сэр? – крикнул он, напоминая, что его ждут другие седоки.

– Еще одну секунду, – сказал Гэвин и посмотрел на миссис Петтиджон. – Что ж, думаю, это все.

– Да, – с сожалением согласилась она, словно огорчившись тем, что он ее покидает. – Еще раз благодарю вас, – добавила она уже немного радостнее.

– Пожалуйста, – ответил он, ожидая, пока она войдет.

Сара не двигалась.

– Вы можете ехать. Возничий уже беспокоится, – напомнила она.

– Мы уедем, как только вы войдете. Похоже, леди Болдуин уже спит.

Леди Болдуин была близким другом леди Шарлен и миссис Петтиджон. Гэвин считал, что она живет вместе с ними. Он привык думать обо всех троих вместе.

– Скорее всего, так и есть. Вам необязательно ждать. Я буду смотреть вам вслед, когда экипаж тронется.

– И я должен уехать, оставив вас стоять на крыльце? Особенно после этого ажиотажа в театре? И нападения на аллее? Я тронусь с места не раньше, чем вы войдете.

Она даже не подумала.

– Я войду, как только вы уедете.

Гэвин нахмурился. Свет не видывал столь несговорчивой женщины.

Он поднялся на крыльцо и принялся стучать в дверь.

– Что это вы делаете?  – возмущенно вспыхнула она.

– Бужу леди Болдуин.

Мисс Петтиджон схватила его за руку, чтобы убрать от двери его сжатый кулак.

– Ее здесь нет, – яростно прошептала она. – Когда вы видели ее с нами, она просто приходила с визитом. На самом деле она живет со своей дочерью.

– И все же вы шепчете, – заметил он, – словно не хотите кого-то разбудить.

Произнеся это слово, он удивился неожиданному уколу ревности. Она не хочет, чтобы он с кем-то встретился – с кем? Зачем же еще ей так тревожиться?

Он заколотил в дверь сильнее, решив выяснить, в чем дело, и у Сары уже не хватало силы его остановить. Лакированная деревянная дверь сотрясалась от ударов его кулака. Он должен узнать, что она от него скрывает.

– Прекратите, – возмущенно прошептала Сара. – Сейчас же…

Дверь открылась. Внутри была кромешная тьма, и в тусклом свете фонаря экипажа виднелись только бледные, словно у призраков, лица двоих старичков. На мужчине был ночной колпак, волосы женщины были заплетены в косу.

– Да, – произнес мужчина хрипловатым от страха голосом.

Гэвин сдвинул брови, услышав, как миссис Петтиджон отступила с крыльца назад, в темноту. Но у него хватило благоразумия вежливо поклониться и спокойно ответить:

– Простите, что разбудил вас. Я только хотел проводить миссис Петтиджон домой.

– Миссис Петтиджон? – переспросил старичок, вытянув шею, чтобы разглядеть даму позади Гэвина.

– Да, – подтвердил Гэвин, начиная чувствовать неловкость. Он повернулся, чтобы втащить Сару на крыльцо, но она не стала переминаться с ноги на ногу в ожидании под уличным фонарем. Герцог взглянул на экипаж.

– Она побежала вон туда, – любезно сказал возничий. – Со всех ног, как только можно бежать босиком.

Гэвин повернулся к старичкам.

– Миссис Петтиджон здесь не живет, не так ли?

– Нет. До нас здесь жили какие-то женщины, но мы не знаем, как их зовут.

– Простите меня за беспокойство, – извинился Гэвин.

Возничему он приказал:

– Следуйте за мной.

– Это дороговато будет, сэр.

Гэвин чуть не прорычал ему, что он герцог Бейнтон и деньги не имеют для него значения. Но здравый смысл вовремя подсказал ему: не следует допускать, чтобы об этой его ночной эскападе заговорили в городе. Он потянулся за деньгами и тут понял, что его кошелек остался в пиджаке. Черт их всех побери!

– Я заплачу вам вдвойне за эту поездку, – сообщил он возничему. – Но сначала мне нужно поймать эту даму.

Несколько секунд возничий решал, стоить ли доверять слову этого джентльмена. Для Гэвина это было внове – до сих пор никто не ставил под сомнение его слова.

Наконец возничий принял верное решение.

– Тогда идите сюда, сэр. Мы ее догоним.

Гэвин встал на подножку, не открывая дверцу экипажа. Просунув руку в окно, он крепко ухватился за стенку, чтобы быть готовым спрыгнуть, как только в поле его зрения покажется миссис Петтиджон.

– Вперед, старина.

– Но! – крикнул возничий, и экипаж пустился в погоню.

Глава четвертая

Сара знала, что бессмысленно пытаться убежать от герцога, но все-таки должна была попробовать.

Когда он узнал, что женщина уже не живет на Малбери-стрит, ей не хотелось больше с ним видеться. И слышать его высокомерный тон. И его вопросы, которые он не имел права задавать.

Его не касается, как она живет. Может, он полагает, что раз Шарлен вышла замуж за его брата, то теперь он имеет право вмешиваться? О нет, вовсе нет.

Сара сунула руки в карманы пиджака и продолжала идти, спотыкаясь и наступая босыми ногами на все, что только могло быть на уличной мостовой. Оказавшись наконец дома, она первым делом как следует отскребет подошвы…

Частый стук копыт и грохот колес по мостовой дали ей понять, что Бейнтон не собирается оставлять ее в покое.

Пропади он пропадом, этот Бейнтон.

Хотя, по правде говоря, она знала, что герцог последует за ней. Он был упрям – это качество часто соседствует с властностью.

Экипаж подъехал ближе. Стоящий на подножке герцог Бейнтон спрыгнул рядом с ней, не дожидаясь, пока экипаж полностью остановится, и вышел вперед, преграждая ей путь.

Саре пришлось остановиться, но она намеревалась обойти его. Однако, прежде чем она успела это сделать, он подошел и, резко распахнув пиджак, просунул руку в верхний карман, расположенный как раз у ее груди. Коснувшись ее тыльной стороной ладони, он вынул из него маленький кошелек с монетами.

Бросив его возничему, Бейнтон снова плотно запахнул на Саре пиджак.

– Все в порядке? – спросил он.

Возничий открыл кошелек и довольно промычал.

– Тут больше, чем мы договаривались, сэр.

– Тогда поезжайте за нами, но не слишком близко, – приказал герцог.

– Да, сэр.

Сара раздраженно тряхнула головой и снова двинулась вперед. Бейнтон пошел рядом, приноравливая свой шаг к ее прихрамывающей походке.

– Вам следует уехать в этом экипаже, – сообщила она. – Я в него с вами больше не сяду.

– Вам и не нужно этого делать. Я с удовольствием пройдусь. В конце концов, я же обут.

– Вы можете пройтись хоть в преисподнюю, меня это не волнует, – пробормотала она и тут же подпрыгнула, наступив пяткой на что-то острое.

Он чуть коснулся ее локтя, помогая ей удержать равновесие.

– Так вот куда мы идем? В преисподнюю? – невозмутимо спросил он.

Она отдернула руку.

– Куда я иду, вас не касается.

– Нет, касается. Я – глава семьи. Мое дело – заботиться обо всех моих родственниках, даже самых дальних. Ваша племянница замужем за моим…

– Я знала, что вы это скажете, – набросилась на него Сара. – Но вы ошибаетесь, – подняв указательный палец, произнесла она, делая ударение на каждом слове. – Я принадлежу самой себе. Вы не имеете надо мной никакой власти. Так что можете влезать в экипаж и отправляться куда вам угодно.

Вместо гневных оскорбительных слов, которые она ожидала в ответ на свое заявление, Бейнтон произнес извиняющимся тоном:

– Я не могу. Я нанял экипаж на всю ночь и, кажется, заплатил кучеру столько, что хватит еще на семьдесят ночей. Я не могу оставить вас одну в темноте, когда на вас толком ничего нет, кроме моего пиджака. Либо мы будем петлять по всему городу, либо я провожу вас домой, где вы будете в безопасности. Подумайте, – добавил он, слегка опередив ее и повернувшись к ней лицом. – У вас есть выбор – петлять или ехать домой. Что вы выбираете?

У Сары болели ступни. Ноги под тонким платьем совсем промерзли. Она начинала терять силы… И сейчас ей хотелось одного – забраться в постель, укрыться с головой и до завтрашнего утра не волноваться о том, что скажут Джефф и Чарльз по поводу бедлама, который она устроила в театре.

И потом, Бейнтон был сейчас вовсе не таким надменным и властным, напротив – добрым.

– Я бы хотела поехать домой.

На его лице не было никаких следов триумфа или выражения наподобие «я так и знал». Он просто дал знак возничему остановиться и открыл перед ней дверь. А потом протянул руку, чтобы помочь взобраться в экипаж.

Сара вложила в нее свою ладонь. Она могла поклясться, что за этот краткий миг успела почувствовать даже в легком прикосновении жаркое биение его пульса. Все-таки она всегда была к нему слишком чувствительна. Слишком настроена на него, слишком внимательна.

Однако Сара осознала еще и то, что, хорошо понимая, чего хотят от нее мужчины, она не умела достаточно верно о них судить. О, это понимание далось ей нелегко…

Герцог взобрался вслед за ней в экипаж и спросил:

– Где вы живете, миссис Петтиджон?

– На Болден-стрит.

– Болден? Я не слышал об этой улице.

– Возничий должен ее знать.

Бейнтон открыл дверь, высунулся наружу и сказал:

– Отвезите нас на Болден-стрит.

– Вы уверены, сэр? Нету там ничего хорошего, на Болден-стрит.

– А что в ней плохого? – спросил герцог.

– Да там хуже, чем у дьявола в преисподней, – последовал ответ.

Герцог минуту подумал, а потом постучал в крышу.

– Что ж, тогда нанесем визит дьяволу.

И, закрыв дверь, он откинулся на сиденье.

Возничий что-то пробормотал своей лошади – Сара не расслышала, что именно, – и колеса экипажа загрохотали по мостовой.

Они с герцогом сидели бок о бок. Сара старалась не обращать на него внимания, но это было трудно: его нога касалась ее бедра, и вообще, его массивная фигура заняла почти все место в узком экипаже.

Сара ждала, что Бейнтон начнет ее расспрашивать. Она понимала, что у него много вопросов. В конце концов, это Бейнтон. Высшее олицетворение моральности и истинности. Она точно знала, как поставит его на место.

Но он ни о чем не спрашивал.

Проходили минуты.

Он подвинулся. Сиденья были обиты жесткой кожей, но, кажется, под ней была хорошая вмятина. Из-за тряски Сара оказалась чуть ближе к Бейнтону. Она старалась не дышать, чтобы чувствовать аромат его мыла. Он ей нравился. Сара уже забыла, как хорошо могут пахнуть мужчины.

Казалось, герцогу нравилось их безмолвное путешествие – да и Сара предпочитала ехать молча… Если бы только его молчание не так ее беспокоило. У него должны были быть вопросы. Настойчивые попытки выяснить, что происходит, – это в его характере.

Наконец, не в силах больше терпеть молчание, Сара повернулась к Бейнтону.

– Я потеряла этот дом на Малбери-стрит. Просрочила арендную плату. И прежде чем вы начнете разнюхивать, должна предупредить вас, что дочь леди Болдуин запретила своей матери иметь ко мне хоть какое-то отношение, и та должна повиноваться, если хочет иметь крышу над головой.

Сара снова повернулась вперед.

– Очевидно, ее дочь, как и многие другие, считала, что, выбрав другого жениха, Шарлен бросила вас, хотя вы двое не давали друг другу никаких клятв. И я не понимаю, почему все считают своим долгом в это вмешиваться, – с жаром говорила Сара. – Что бы ни произошло – это касается только вас и Шарлен, а не Шарлен и всего Лондона.

– Наверное, я знаменитость? – предположил герцог.

Сара бросила на него презрительный взгляд, и он рассмеялся. Этот смех прозвучал как-то неловко и резко, словно Бейнтон смеялся редко.

Женщина опустила взгляд и недовольно умолкла. Рукава пиджака были слишком длинны для нее, и из них виднелись только кончики ее пальцев.

– Но вам пришлось уйти с Малбери-стрит не из-за меня, правда? – спросил Бейнтон не без участия.

– У нас были проблемы и до вашего знакомства с Шарлен. Однако, когда с ней стали связывать ваше имя, арендодатель готов был пойти на уступки касательно платы за дом. Он позволил нам заплатить позже. А потом, когда Шарлен вышла за лорда Джека, он выставил счет, который оказался мне не по карману.

– Вы могли обратиться за помощью ко мне.

– Я не принимаю благотворительности.

– Да, но в некотором смысле я – член семь… – Он умолк, заметив ее взгляд.

Сара подняла шторку, закрывающую окно с ее стороны, и сказала:

– Мы почти приехали.

Герцог тоже выглянул в окно. И нахмурился еще больше.

– Это не похоже на безопасное место. Особенно для женщины.

Теперь настал ее черед промолчать, и она была немного польщена, увидев, что ее упрямство действует ему на нервы так же, как его молчание заставляло ее беспокоиться.

Сара узнала свой угол Болден-стрит и потянулась, чтобы постучать по крыше. Экипаж остановился. Она открыла дверь и поспешно выпрыгнула, но герцог помешал ей закрыть дверь, просунув в нее руку.

Было уже далеко за полночь. Несколько шумных молодых людей, очевидно навеселе, спотыкаясь, взобрались на крыльцо ближайшего дома и постучали в дверь. Она сразу открылась, яркий свет залил крыльцо, и молодые люди ввалились внутрь, громко приветствуемые женскими голосами.

Слабый свет фонаря осветил озабоченное лицо Бейнтона.

– Благодарю вас, ваша светлость. Можете возвращаться домой.

Сара направилась к дому, и Бейнтон, разумеется, пошел следом. Она понимала, что запретить ему проводить ее до двери не удастся.

Гэвин был не просто обеспокоен тяжелым положением Сары Петтиджон. Он был встревожен. Даже в темноте было видно, в каком ужасном состоянии окружающие дома. Выглядело все просто зловеще – он даже представить себе такого не мог.

– Мне подождать, сэр? – нервно спросил возничий.

– Да, – бросил Гэвин через плечо. Он поспешил за миссис Петтиджон, радуясь, что на ней светлое платье, которое можно различить в такой кромешной тьме.

Сара свернула за угол и вошла в проход между двумя домами. Откуда-то раздался мужской стон, но она не замедлила шага, и Гэвин тоже поспешил за ней. Они прошли по узкому проходу и подошли к ступенькам с тыльной стороны одного из домов. Женщина остановилась и, сняв пиджак, протянула ему.

– Здесь я живу. Вам не нужно идти дальше.

– Я провожу вас до двери, – упорно настаивал Бейнтон.

Миссис Петтиджон нетерпеливо хмыкнула, но не стала протестовать. Вместо этого она начала молча подниматься по ступеням, ведущим на первый этаж, а затем дальше – на второй.

Перед лицом Гэвина покачивалась ее грациозная фигура. Ее бедра колыхались прямо на уровне его глаз. Она не оборачивалась.

Поднявшись на самый верх и держась за перила, Сара прошла по узкой лестнице до двери, у которой сидели два кота, готовые начать драку. Увидев Сару, они с недовольными криками бросились наутек. Женщина остановилась перед входом, и Гэвин услышал, как она ищет спрятанный где-то у двери ключ.

– Вам следует носить его на себе, – предупредил он.

Сара обернулась. В темноте не было видно выражения ее лица, но Гэвину показалось, будто она по-детски показала ему язык. Ключ повернулся в замке.

– Убедились? Я дома, – сказала она тоном, не оставляющим сомнений в том, что это прощание. – Благодарю вас, ваша светлость. Приятно было снова с вами встретиться. Спокойной ночи.

Миссис Петтиджон хотела было захлопнуть за собой дверь, но Гэвин решительно прошел в ее комнату. Наверняка в царстве теней светлее, чем здесь.

– Я подожду, пока вы зажжете свечу.

– Как вы надоедливы! – воскликнула она.

Гэвин услышал, как она прошла в комнату. Мгновение спустя он увидел искру, потом еще. Наконец трут затлел, и разгорелся небольшой огонек. Сара понесла его к свече, которую в этой кромешной тьме видела только она.

Наконец комната осветилась теплым золотистым светом.

Гэвин осмотрелся. Не смог удержаться. Она точно ему этого не простит, но он всего лишь человек.

Когда-то он очень любил их дом на Малбери-стрит. Пожалуй, сам особнячок был довольно старенький и слегка запущенный, но атмосфера в нем всегда была очень уютной, благородной, милой и хранила отпечаток ее личности. Гэвину этот дом казался очень гостеприимным. Конечно, он был по уши влюблен в одну из его обитательниц, леди Шарлен… Но обратил внимание и на миссис Петтиджон. Во всяком случае, внимание несколько большее, чем обращают просто на хозяйку и собеседницу. В первый миг их встречи его поразили ее глаза. Они были изумрудного цвета. Необыкновенные глаза, в которых светился ум.

Но эта комната ей совершенно не соответствовала. В ней едва хватало места для стола, двух покосившихся стульев и убогой койки на полу. В углу стояли две картонные коробки, рядом с ними – аккуратно уложенная стопка бумаг высотой почти со стол. В комнате не было даже очага, чтобы согреться.

Угол стола был залит толстым слоем затвердевшего воска. Сара растопила кусочек и, соорудив таким образом примитивный подсвечник, установила свечу прямо в него. Тусклый свет осветил жалкие остатки трапезы: черствую корку хлеба, кусок сыра, небольшой кувшин. Она плохо питается. Неудивительно, что сейчас она выглядит более худой, чем он ее запомнил.

– Ну что, теперь довольны? – сказала она. – Оставите меня в покое?

– Это ниже вашего достоинства, – пробормотал он и шагнул к стопке бумаг в углу, чтобы посмотреть, что это такое.

Увидев, куда он направляется, Сара быстро преградила ему путь, даже вытянула вперед руку, пытаясь его остановить.

– Я в безопасности, можете уходить.

– Что это за бумаги?

– Моя работа, – ответила она.

– Работа?

– Мои пьесы.

– Все это?

Ее изумрудные глаза вспыхнули резкими гордыми искорками.

– Да, все это. Я предана своей работе. А теперь уходите, ваша светлость. В моей жизни вас уже было достаточно.

Резкие слова. Он повернулся к ней, желая сказать что-нибудь примирительное.

Но Сара не дала ему такой возможности.

– Уходите, – приказала она. – Пожалуйста. Я устала. У меня нет больше сил.

Что он мог на это сказать?

Гэвин шагнул к двери. Открыв ее, он вышел и… обернулся к ней.

– Миссис Петтиджон…

Она захлопнула дверь у него перед носом. В замке повернулся ключ.

Гэвин был изумлен. Он – герцог Бейнтон. Еще никто не захлопывал дверь у него перед носом. Никто не осмеливался вести себя столь неразумно… Кроме одного человека.

Секунду герцог раздумывал, не сломать ли ему дверь. Она была не слишком крепкая, а он был слишком разъярен.

Сара вела себя так, будто он вмешивается в ее жизнь, – но ей необходимо, чтобы кто-нибудь в нее вмешался! Разве она не понимает, зачем те типы лезли на ступени соседнего дома – непристойного дома?

И вокруг было полно таких домов. Больше того, этот узкий проход – просто идеальное воровское логово! Да он может сходу назвать несколько причин, по которым миссис Петтиджон нельзя здесь оставаться… Но Гэвин знал, что она не станет слушать его доводов.

Как и благодарить его за спасение. Слишком она независима, черт возьми.

Еще минут пять он стоял и смотрел на ее дверь, пока немного не успокоился. На самом деле сейчас он не мог ничего – только уйти.

И все же он шагнул в коридор, вернулся обратно к ее двери… И наконец заставил себя спуститься по ступеням. Возничий был просто счастлив увидеть его. Даже лошадь, казалось, обрадовалась.

На другой стороне улицы, в том доме, куда входили молодые люди, открылась дверь, и одного из них вышвырнули на улицу. Он лежал прямо на мостовой и заливался пьяным хохотом. Несколько окошек открылось, и проститутки стали осыпать его насмешками и руганью.

– Вперед, – приказал Гэвин и назвал адрес Менхейма, лондонского особняка Бейнтонов.

Ему не пришлось повторять еще раз. Герцог откинулся на сиденье и почувствовал, как опустел экипаж. Но присутствие миссис Петтиджон все еще ощущалось в воздухе. Она не пользуется духами. Ей это не нужно. У нее есть собственный аромат.

Смешно, что раньше он никогда не замечал этого в других женщинах. А может быть, именно смелость Сары Петтиджон отличала ее от остальных представительниц ее пола?

«Я не принимаю благотворительности». Какая глупость слышать такое от женщины. Благотворительность – это способ для мужчин заботиться о женщинах. Удовлетворять их нужды – моральное обязательство мужчин, долг чести.

Он почти услышал, как миссис Петтиджон фыркнула в ответ на этот довод.

Экипаж подъехал, и Гэвина встретил темный и безмолвный Менхейм. Лакей сообщил ему, что его мать давным-давно дома и спокойно спит в своей комнате. Что ж, по крайней мере, одна женщина в этом мире еще нуждается в его защите.

Он поднялся наверх к себе и обнаружил в кресле у дверей своей спальни спящего слугу Майкла. Разбудил его и отослал в кровать. Раздеться он может и сам.

Он очень устал, но уснуть не мог. Ему очень не нравилось, что Сара Петтиджон осталась одна в таком месте.

По привычке вытянувшись голышом на чистых простынях, он закрыл глаза, но сон не шел. Перед мысленным взором стоял ее образ: спускаясь на шелковой веревке, она изящным движением ноги управляла ее вращением. Она сказала, что не была обнажена, но Гэвин легко мог представить ее без одежды. Это было прелестно.

Господи, а эти волосы…

Ни у кого не было таких сияющих волос. В его воображении на ней не было черного парика. Она была без маски, и яркий водопад рыжих волос спадал ей на плечи и спину…

Гэвин попытался перевернуться на живот, чтобы унять сладострастные волны и возникающие в голове образы, но это было неудобно – он снова возбудился так, как и представить себе не мог.

И не потому, что ему просто нужна была женщина. Ему нужна была она.

Он хотел ее.

Гэвин вскочил с постели и воззрился на свое гордо качающееся мужское орудие. Раньше оно всегда ему подчинялось, но не сегодня. Этой ночью он остро почувствовал, что давно пора им воспользоваться. Что в его возрасте большинство мужчин уже женаты, в постели их кто-то ждет – те, которые могут нежной лаской утолить их желания и избавить от одиночества.

Да, Гэвин был одинок, и так продолжалось уже давно. На самом деле он начинал скучать от жизни, от ее рутины, от одних и тех же ежедневных целей и задач.

Однако сегодняшний вечер с миссис Петтиджон был больше, чем приключением. Она не боялась смотреть на него как на равного. В ней были прямота и честность, которые ему нравились. Он определенно не мог знать заранее, какие слова слетят в следующую секунду с ее прекрасных губ.

Да, эти губы. Как им идет эта красная помада. Раньше он не замечал, насколько они полны и свежи. А теперь ему пришла в голову мысль о том, какими они должны быть на вкус…

Проклятье! Надо остановить эти мысли. Ему не уснуть, если он будет продолжать представлять ее в своей постели.

А поскольку вожделение все равно не давало ему уснуть, он вспомнил о нескольких делах, которые стоило обдумать. Накинув халат, он прошел в кабинет. У него было несколько докладов, которые следовало просмотреть перед завтрашним заседанием членов Английского Банка. Ничто так не усыпляло его, как чтение деловых бумаг, но даже эти нудные документы не могли отвлечь его от соблазнительного образа Сары Петтиджон.

Он читал, но ничего не понимал. Напротив, вычурный почерк одного из документов напомнил ему, с какой природной грацией она вскинула руки в конце выступления. Эти руки, которыми она ухватилась за него в экипаже, чтобы удержаться от падения на резком повороте…

И в голову ему пришла новая мысль.

«Я не принимаю благотворительности», – сказала она.

А что, если он не станет ее предлагать?

Что, если он предоставит ей carte blanche?

Она актриса. Предположим, когда-то она была женой. Миссис Сара Петтиджон. Он знал, что многие актрисы придумывали себе несуществующего покойного мужа, поскольку статус вдовы давал больше свободы, особенно в их кругах… Их круг … Свобода иметь покровителей – людей, которые будут заботиться о них и содержать их в обмен на услуги… А Гэвин хотел ее услуг. Они были ему необходимы.

И потом, большинство мужчин его положения содержали любовниц.

И если он заведет любовницу, весь свет будет знать, что он – любовник, что он мужчина. Разве не пора уже избавиться от этой девственности?

Господи, как ему ненавистно это слово. Но правда есть правда: он – неудовлетворенный, раздраженный девственник.

По правде говоря, он совершенно не чувствовал себя неудовлетворенным и недовольным, пока не увидел сквозь прозрачную ткань платья обнаженные ноги миссис Петтиджон, обвивающие шелковую веревку.

Ее выступление разожгло в нем пламя, и он не успокоится, пока не погасит его. Он ее хотел. Просто и ясно. Его покровительство было бы для нее лучшим выходом. Он мог защитить ее от таких, как Ров, находивших удовольствие в охоте на женщин. Он мог позаботиться о том, чтобы с ней обращались так, как она заслуживает.

И разве это не общепризнанный закон жизни: женщине нужен мужчина, а мужчине – женщина? Во всяком случае, так всегда говорили ему мать и двоюродная бабушка, кавалерственная дама Имоджин. Разумеется, они имели в виду скорее жену, а не любовницу, но Гэвину просто необходимо удовлетворить это мучительное вожделение, иначе он никому не сможет быть подходящей парой.

Взглянув на все с этой стороны, он почувствовал, что Сара Петтиджон просто не может не позволить ему быть ее покровителем. В конце концов, это из-за нее он, черт возьми, настолько возбужден. И он расскажет ей, как сильно это возбуждение.

Сию же минуту.

Нужно спасти ее от ее же упрямства.

Гэвин встал из-за стола и вернулся в спальню. Он оделся так энергично, будто проспал сто дней подряд. Предвкушая небывалый день, он прошел в конюшню и запряг своего коня, которого приобрел совсем недавно, чтобы хоть как-то пробудиться от летаргического сна. Арес, серый в яблоках жеребец в черных носках, приветственно заржал при виде Гэвина, разбудив одного из конюхов.

– Позволите мне помочь, ваша светлость? – спросил мальчик, протирая глаза.

– Нет, приятель, я сам, – ответил Гэвин, подтягивая седло и беря уздечку.

– Нортон шкуру с меня сдерет, если я не помогу, ваша светлость.

– Значит, он ничего не узнает. Подай-ка мне фонарь.

Парень повиновался.

– Изволите сказать, куда вы отправитесь, ваша светлость? Нортон говорит, что ему всегда нужно знать, где находится каждая лошадь.

– Скажи ему, что я поехал на встречу.

– Но еще не рассвело, ваша светлость, – недоверчиво возразил паренек.

– Тогда скажи, что мне надо повидаться с женщиной, – ответил Гэвин и от одних этих слов почувствовал такую веселость, какой никогда не испытывал. Он пришпорил коня.

В конце концов, он не гоняется за какой-то обыкновенной женщиной. Он претендует на саму Сирену и собирается вытащить Сару Петтиджон из ее бедственного положения.

Освещая себе дорогу фонарем, он скакал по пустынным улицам Лондона и думал о том, что в его окружении нет ни одного мужчины, который не будет ему завидовать.

Глава пятая

Прошло несколько часов, прежде чем Сара наконец уснула.

Выпроводив Бейнтона, она еще целый час ходила по комнате, вспоминая мельчайшие подробности их разговора и придумывая хлесткие возражения, которые поставили бы его на место.

Наихудшим из всех был момент, когда он заинтересовался ее пьесами. «Моя работа», – услышала она свой высокомерный голос. «Работа?» – переспросил он, будто женщины никогда не занимаются такими вещами. Или будто сочинительство – это не тяжелый труд. На самом деле этот труд более тяжелый, чем мог представить себе такой аристократ, как он, – ведь Бейнтон никогда не работал. У него для этого были слуги.

А потом, разъяренная, она представила, как запихивает в его надменный рот листы со своей пьесой. Она заставила бы его съесть все до единого – будет знать, как ее допрашивать. Да, заставила бы!

На самом деле она не могла дождаться, когда Джефф и Чарльз поставят ее пьесу. Она выбрала «Беспокойную вдову», потому что это была веселая комедия, хотя и с остроумным концом – особенно в кульминации, когда герой падает на одно колено и признается в любви вдове. Эту сцену она представляла себе очень живо. Без сомнения, после первого же представления жители Лондона толпами повалят в театр. По всему городу пойдут разговоры о том, как великолепна новая пьеса, они достигнут ушей герцога Бейнтона, и он будет гадать, что же это за новый талантливый драматург появился в Лондоне и покорил столицу.

Может, его любопытство окажется настолько сильным, что он даже станет искать этого драматурга – и найдет?

Сара представила себе их встречу. В ее воображении она почему-то была одета в георгианском стиле, в напудренном парике и даже с мушкой, а в ушах – блестящие серьги с имитацией бриллиантов. Она поняла, что выбрала для их встречи костюм, который надевала ее мать, когда играла в постановке «Унижение паче гордости» – это была последняя сыгранная ею роль, а потом она стала любовницей лорда Твиндейла.

Сара считала, что этот костюм прекрасно демонстрирует царственность и самоуверенность. Именно такой она и хотела быть в присутствии Бейнтона.

Что касается его, то в ее воображении он был одет довольно мрачно. Что-нибудь красно-коричневое. У него был смиренный, сокрушенный вид. Эта картина была такой утешительной… Однако нельзя сбрасывать со счетов реальность.

Бейнтон никогда не смирится перед ней.

Она почувствовала сожаление, и ее мысли обратились к тому, чему уже никогда не суждено сбыться.

Ее охватило одиночество.

Бейнтон никогда не увидит ее пьесы. Это ниже его достоинства. И ее матери больше нет. Разочарование, цинизм и пристрастие к опиуму скоро свели ее в могилу, и, кроме Сары, не было никого, кто тосковал бы о ней.

Сара оглядела свою комнату и увидела ее глазами Бейнтона. Здесь не было ничего от нее. Это была пустая оболочка по сравнению с той жизнью, которую она когда-то вела, и женщина была безумно рада, что Шарлен уехала и благополучно обитает вдалеке от всего этого. Ее жизнь теперь в Бостоне. У нее будут дети, любовь и все, что приходит вместе с ними – все то, что потеряно для Сары.

Возмущение Сары угасло, и ей хотелось плакать. Нужно лечь в постель. Завтра будет важный день. Она встретится с Джеффом и Чарльзом, чтобы обсудить свою постановку. Герцогу Бейнтону не удастся нарушить ее планы.

Она разделась, аккуратно свернула костюм Сирены и уложила в коробку. Надев через голову плотную хлопковую ночную рубашку, она задула свечу. Ее койка была очень неудобной, но она постаралась убаюкать себя приятными мыслями о завтрашнем дне и уснула беспокойным сном.

Обычно она не видела снов, но эта ночь была исключением. Саре снилось, что она идет по темному и опасному месту, в котором раньше никогда не бывала, но она находилась там не одна. Рядом был герцог Бейнтон, он защищал ее и указывал дорогу. Она радовалась, что он рядом, потому что вокруг слышались насмешливые, дразнящие голоса. Ей даже казалось, что она видит лица, но в этом смутном, запутанном сне не могла как следует их рассмотреть.

Она была уверена лишь в том, что рядом Бейнтон… И тут раздался стук.

Услышав этот звук, Бейнтон остановился, а Сара продолжала идти вперед. Она подумала, что он догонит ее, но герцог не двигался. Он просто исчез, и она осталась одна с этим ужасным стуком, который становился все громче и настойчивее…

Сара встрепенулась, проснувшись и с изумлением обнаружив, что она дома, в постели, а не идет по темным улицам. Все ее тело болело, словно она прошагала не одну милю, – и тут она вспомнила, что так оно и было. Прошлой ночью она неплохо размялась, а вот выспаться и как следует отдохнуть ей не удалось.

– Миссис Петтиджон! Проснитесь! – раздался голос герцога Бейнтона, продолжавшего колотить в ее дверь.

– Что же там такое?..

Сара наскоро пригладила волосы. Перед сном она не стала заплетать косу, и сейчас их тяжелая густая копна была спутана. Часть лица отекла, будто она слишком долго спала, в глазах чувствовалась резь, словно их засыпало песком. Она протерла глаза.

– Миссис Петтиджон, откройте дверь. Я должен обсудить с вами очень срочное дело.

Из-за двери пробивался свет, словно уже настал день, но это было невозможно.

До сознания Сары дошло слово «срочное». Что может быть такого срочного, о чем он не мог сказать ей вчерашней ночью? Она сразу же подумала о Шарлен.

Сейчас, во время англо-американской войны, переписка между Сарой и ее племянницей была затруднена. Если кто-то и мог получать информацию от Шарлен, то лишь могущественный герцог Бейнтон.

Ее охватил страх за Шарлен. Она подскочила к двери и распахнула ее. Оказалось, что свет, пробивающийся снаружи, исходит от фонаря в его руке. Прищурившись, Сара еще шире распахнула дверь.

– С Шарлен все в порядке? – спросила она.

– Да, конечно, – ответил он, без приглашения проходя мимо нее в комнату. Сняв шляпу, он положил ее на стол, рядом поставил фонарь.

– Тогда к чему такая срочность? – в замешательстве спросила Сара.

Но Бейнтон не обращал на нее внимания. Он остановил взгляд на ее босом большом пальце ноги, который виднелся из-под длинной ночной сорочки. Сара вспомнила, как тепло звучал его голос, когда он поинтересовался, какая еще часть тела у нее обнажена. Она быстро спрятала ногу под сорочку, но он тут же перевел внимание на спутанные волосы, разбросанные по плечам. На что бы он ни смотрел, его взгляд был похож на прикосновение, и ей хотелось от него спрятаться.

Внезапно он объявил:

– Я хотел бы провести с вами ночь.

Эти слова не сразу дошли до ее еще сонного сознания, но как только это случилось, она чуть не расхохоталась… Но тут же поняла, что он совершенно серьезен.

Его присутствие, его личность заполняли каждый уголок этой жалкой комнаты. Он был слишком хорош, чтобы в ней находиться. Слишком полон энергии и жизни.

И сознания собственной значимости.

Стоя у все еще открытой двери, Сара произнесла:

– Этот факт был установлен еще вчера, когда вы сказали что-то о моей груди и сделали комплимент моим ногам, ваша светлость. Думаю, вас не удивит мой ответ – нет. А теперь спокойной ночи или доброго дня – в зависимости от того, который теперь час.

И она жестом попросила его выйти.

Но он не двинулся с места.

– Выслушайте меня, и … – он продолжил, словно предполагая, что убедить ее не удастся, – если вы все еще будете настаивать, чтобы я ушел, я это сделаю.

– Если?

Несмотря на свой сарказм, Сара ощутила любопытство. У Бейнтона никогда не было любовниц. До нее доходили слухи, которые передавали друг другу актрисы и танцовщицы – они всегда были в курсе таких вещей. Он был самым желанным холостяком в Лондоне и самой вожделенной добычей для любой женщины не самых строгих правил.

Кроме того, она никогда не получала подобных предложений.

Да, когда она была моложе, за ней гонялись мужчины. Однако после того мучительного фарса, в который превратился ее брак, она больше никого не подпускала близко к себе. Пожалуй, ей больше нравилось быть хозяйкой своей жизни. Плохой муж вполне может привести женщину к таким выводам.

Она закрыла дверь.

– Говорите.

– Я вам не нравлюсь. Я понимаю, – поспешил он прибавить, – но я не настроен против вас.

Это было для нее новостью.

– Я считаю вас упрямой, – добавил он, – и иногда неразумной, но это не преступление.

– Как это мило с вашей стороны, ваша светлость.

Бейнтон не обратил внимания на ее насмешливый тон. Вместо этого он зашагал по ее тесной комнате точно так же, как всего час или два назад шагала она.

– У меня есть проблема, – сказал он. – Я должен жениться. И я женюсь. У меня есть деньги. Я герцог. Есть женщины, которые захотят выйти за меня замуж.

– Две уже отказались, – вкрадчиво напомнила она.

Он остановился.

– Да, отказались, и в этом отчасти заключается трудность. Вы – одна из немногих, кто знает, что я поступил честно и дал им выйти замуж за тех, кого они избрали. Это произошло не потому, что они сочли меня недостойным или нашли во мне какие-то изъяны. Однако остальные не знают всех обстоятельств.

Бейнтон остановился, словно борясь с собой, а затем продолжил:

– Некоторые считают, что я не совсем мужчина.

– Какие глупости, – ответила Сара.

– Но это так.

Она хотела опровергнуть его заявление, но… Он был прав. До нее доходили перешептывания неких недоумков, гадавших, что же с ним не так и почему Шарлен выбрала другого. Они даже подкатывали к Саре, надеясь выведать у нее что-нибудь, и очень разочаровывались ее молчанием. Она знала, что эти слухи абсолютно несправедливы, но что она могла сказать? Кто поверит актрисе?

Он протянул ей руку и усадил ее на один из стульев. Пододвинув второй, он сел напротив, так что они почти соприкасались коленями.

– Прошлой ночью, миссис Петтиджон, вы создали образ, желанный для всех без исключения мужчин в театре.

Это была правда. Она стала сенсацией.

– Я ничего особенного для этого не делала.

– Вам это и не нужно. Мужчины алчны. Они видят – и уже хотят. Если бы вы были со мной, это помогло бы мне восстановить репутацию.

– Я не публичная женщина.

Она стала подниматься, но он поймал ее руку.

– Это деловое предложение.

– Я. Не. Публичная. Женщина, – с нажимом повторила она.

– Я никогда вас такой не считал. Однако вы создали такое впечатление – возможно, ложное, но люди думают, как им угодно.

– И что же они думают относительно цены, за которую я могу себя продать?

– Или воспользоваться этим моментом для своей выгоды. Что есть такого, что вам нужно, но вы не можете это получить, миссис Петтиджон? Может быть, безопасность? Или прекрасный дом, который был бы вашим?

– Снова пытаетесь проявить заботу обо мне, ваша светлость?

– Вы отказались принимать благотворительность.

Сара раздраженно хмыкнула. Что ж, если он использует ее же слова против нее, пусть это будет на его совести. Она скрестила руки на груди.

– У меня свои принципы.

– Да, весь мир знает, что миссис Сара Петтиджон – не просто актриса. У нее есть принципы, – ответил он. – Она никогда не опустится до того, чтобы петь, дрыгая ножками на раскачивающейся веревке над головами толпы голодных мужчин, ведущих себя, словно свора псов.

На мгновение Сара возненавидела его.

Но она не станет оправдываться.

У нее были веские причины участвовать в «Озорном ревю». Одинокая женщина должна делать все, что в ее силах, чтобы выжить. Ей нет надобности объяснять свое поведение его надменности. Она ответит ему такой же надменностью.

– Свора псов, одним из которых были вы, – насмешливо напомнила она.

– Да, я был там, – признался он.

Она смотрела на него, рассерженная и уставшая. Точнее, изможденная.

На миг она почувствовала, что может не выдержать этой жизненной борьбы. Насколько же должно быть тяжело, чтобы она сдалась, сказала «да» и получила дом – свой дом, который никто не сможет у нее отнять?

Она не должна поддаваться искушению. Ведь ее мать сдалась. Но все же любопытно…

– В Лондоне и его окрестностях по меньшей мере полдюжины пташек, любая из которых, будь она рядом с вами, вызвала бы зависть всех ваших знакомых, ваша светлость. Почему же я?

– Я искал такую, которая не наделает глупостей, – ответил он. – Мне не нужны внебрачные дети.

Умно. Бейнтон был богат. Поддерживать родившегося от него ребенка было бы для него делом чести, и мать этого дитяти могла бы считать себя обеспеченной на всю жизнь.

– Кроме того, мне нужна та, на чью осмотрительность я мог бы положиться.

– И вы считаете меня именно такой? – недоверчиво спросила Сара.

– Собственно говоря, да. У вас действительно есть принципы.

– Пожалуй, мне приятно это слышать.

– Пожалуй?

– Да, пожалуй. Я несколько смущена, – сказала она. – Вы ждете от меня осмотрительности и при этом, очевидно, желаете дать понять всему Лондону, что мы – любовники. Какую игру вы ведете?

– Никакой игры. Мне нужна помощь, и вы – единственная, кому я могу доверять.

– Потому что… – подсказала она.

– Потому что я девственник, миссис Петтиджон.

Сара застыла, не зная, не ослышалась ли она.

Однако он не смеялся и вел себя совсем не так, как если бы это был розыгрыш. Он был удивительно серьезен, и она поняла, что он говорит правду.

Она выпрямилась, положила руки на колени и просто сказала:

– Не беспокойтесь. Это временно.

Он вздрогнул на стуле, словно собираясь возразить.

– Но сейчас это так, – объявил он. – Вы думаете, я этого хочу? В моем возрасте?

– Тогда почему это так?

– Видите ли, принципы есть не только у вас. Я подумал, если моя жена должна быть девственницей, то будет справедливо, если я приду к алтарю в таком же состоянии… чистоты, если можно так выразиться.

– О, ваша светлость, вы романтик.

В ответ на ее замечание он смущенно нахмурился.

– Разумеется, я романтик. – Он пожал плечами и, смущаясь, продолжил: – Однако вам известна история моих поисков жены.

– Да.

– И теперь, если мои знакомые узнают…

Умолкнув, он продолжил свою речь жестом руки, и Сара с трудом удержалась от смеха.

Итак, Бейнтон – красивый, знатный, обладающий всеми качествами, необходимыми для прекрасной жизни, – и тревожится из-за подобных пустяков?

Сара не могла в это поверить. Она покачала головой.

– Тогда исправьте это, – предложила она. – Познайте жизнь, уйдите в загул.

– Я пытаюсь, – ответил он, снова садясь напротив нее. – Я хочу этого.

– Со мной?

Он сдвинул брови.

– Конечно. Поэтому я здесь.

– Нет.

– Что – нет? Вы имеете в виду, я не здесь? Но я здесь.

– Я не собираюсь вас развлекать.

– Вы не обдумали все как следует…

– О, я прекрасно все обдумала…

– …потому что иначе вы увидели бы в этом много преимуществ.

– Каких преимуществ? – Сара встала и окинула взглядом свою лачугу. – Да, дом – это было бы прекрасно. Не беспокоиться о деньгах – еще лучше. Но я уже это проходила, ваша светлость.

– У вас был покровитель?

– У моей матери. Так бывает, если женщина остается одна. Если она не становится швеей или гувернанткой, личной прислугой, нянькой или, самое ужасное, компаньонкой какой-нибудь своенравной старой леди, то у нее остается весьма небольшой выбор. Но я хочу от жизни чего-то большего. Не просто найти способ обеспечить себя – я хочу, чтобы моя жизнь имела значение.

Он посмотрел на нее так, словно она произнесла что-то на тарабарском языке.

– Но ваша жизнь и так имеет значение.

Сара снова села на стул напротив него и наклонилась вперед, стараясь донести до него смысл своих слов.

– У вас есть цели. Но они есть и у меня. Мои произведения – смысл моей жизни. Моя миссия или, если хотите, мое основание ходить с высоко поднятой головой и не жить за чужой счет.

– Я вас обидел, – смущенно ответил он.

– О да. Так и есть.

Его брови снова сдвинулись к переносице, желваки напряглись.

– Но вы не хотите благотворительности.

– Не хочу.

– Я ее не предлагаю.

Сара понимало, куда он клонит. Это изумляло ее и вместе с тем забавляло.

– Вы думаете, что если я стану вашей любовницей, то это даст вам возможность заботиться обо мне, а я смогу чувствовать себя полезной?

Он на мгновение задумался.

– Таково мое намерение.

– И вы не понимаете, почему бы мне не принять ваше предложение, не так ли? – продолжила она за него.

– Честно говоря, я изумлен. Мне кажется, это решит сразу несколько проблем.

– И вы могли бы сделать такое предложение знатной леди? Или женщине благовоспитанной?

Бейнтону показалось, что лучше ему быть поосторожнее. Он отвел глаза.

– Вы же знаете, это было бы неправильно.

– Поскольку?.. – продолжила она тоном строгой учительницы.

– Такое предложение могли бы счесть оскорблением.

Сара снова наклонилась вперед.

– Мой отец – лорд Твиндейл, покойный. Я родилась в результате внебрачной связи, ваша светлость, но я не вижу, каким образом это делает меня менее уважаемой, чем его дочери, урожденные леди Твиндейл.

– Думаю, вы знаете ответ на этот вопрос.

– Вы правы. Мне понадобилось много лет, чтобы это преодолеть. На самом деле мое чувство значимости основывается вовсе не на том, кто был мой отец. А на том, кем я сама себя считаю.

Гордые слова. И смелые. Она сидела, словно окруженная их ореолом.

Бейнтон их услышал. Возможно, он им не поверил, но все же на миг они поняли друг друга.

И она ожидала от него извинений. Она была готова к его бормотанию о том, что он не вполне понял ее ситуацию. Она даже ждала, что он попросит прощения, что было бы ей очень приятно. Скорее всего, он нечасто приносит кому-либо извинения.

Вместо этого Бейнтон молча сидел перед ней с непроницаемым выражением лица – и вдруг наклонился, взял ее за подбородок и, прежде чем она поняла его намерения, поцеловал ее.

Она растерялась.

Его рука на ее щеке была такой теплой. А его губы на ее губах – горячими.

Это был не поцелуй искушенного повесы. В нем не было требования – лишь неприкрытое желание и ощущение чуда.

Несмотря на свои лучшие побуждения, Сара ответила на поцелуй.

Она не помнила, когда в последний раз целовала кого-либо. С тех пор прошло уже много лет. Небрежный поцелуй молодого актера, который поймал ее в уборной, в расчет не шел. Бейнтон не пытался ее щупать. Он говорил с ней, а разве не прекрасно, когда с тобой говорят на твоем языке? Иметь мужчину, который предлагает ей уважение и почитание? Чувствовать, как ее обнимают его руки? Ощущать так близко жар его тела?

Она уже давно забыла все это, но его поцелуй напомнил ей все.

Ее губы раскрылись, стали мягкими. Она почувствовала, что не хочет отодвигаться. У нее вдруг возникло желание чего-то большего.

Герцог почувствовал ее движение и повторил его.

Бейнтон был новичком в соблазнении. Он не очень понимал, что делает. Его поцелуй был искренним, честным и – странное дело – восхитительным.

На миг Сара ощутила его аромат, и это было приятно. Очень приятно.

Кто-то из них вздохнул. Она поняла, что тихий вздох удовольствия исходил от нее. Герцог был слишком увлечен, лаская ее, притягивая ее к себе.

На мгновение она увидела себя и Бейнтона в этой комнате словно со стороны. Они целуются, страсти разгораются… Если она не будет осмотрительной, рука герцога окажется у нее на груди…

Его рука оказалась у нее на груди, и Сара вскочила со стула. Она схватилась за стол, чтобы поставить его между их стульями. Коснулась своих губ. Не могла не коснуться. Они словно были не такими, как раньше, – она это чувствовала.

Изменились в ней не только губы. Ее сердце колотилось. Кровь пульсировала в ушах.

Казалось, Бейнтон был потрясен не меньше, чем она. Он повернулся к ней всем телом. Их глаза встретились. Она увидела в его взгляде вопрос. И поняла его. Бейнтона это все тоже застало врасплох.

Кто бы мог подумать, что они оба так бурно отреагируют друг на друга?

А она отреагировала. Даже в эту минуту ее обнаженное тело под плотной ночной рубашкой хотело только одного: забраться к нему на колени и узнать, будет ли второй поцелуй таким же сладостным, как и первый.

– Прочь, – услышала она собственный голос, прозвучавший словно откуда-то из преисподней. – Прочь из моего дома.

Герцог не сдвинулся с места. Он вел себя так, словно все еще был под воздействием поцелуя. Но Сара уже пришла в чувство. Она подошла к двери и рывком открыла ее.

– Прочь.

Наконец Бейнтон тоже пришел в себя. Он схватил со стола шляпу и шагнул к женщине.

Сара хотела было отступить, однако гордость не позволила ей шагнуть назад. Она выпрямилась на месте, не зная, что будет делать, если он снова ее поцелует. Сжав губы, она постаралась дать понять и ему, и себе, что не хочет этого.

Он остановился перед ней. Сара была довольно высокой, как для женщины, но Бейнтон все же возвышался над ней.

Он сжал зубы, и желваки его задвигались.

– Уходите… пожалуйста, – прошептала она. – Сейчас же.

Услышав ее просьбу, Бейнтон шагнул из комнаты, но на пороге остановился.

– Если я вам когда-нибудь понадоблюсь…

– Не понадобитесь.

– Но если вдруг это случится, пошлите за мной.

Этого не будет. Он и без того слишком уж близок к ней.

– Благодарю вас за визит, ваша светлость.

Он поколебался, не зная, возразить ей или нет, но все же распрямил плечи, быстро поклонился и вышел. Сара торопливо закрыла за ним дверь и повернула ключ в замке. Она услышала, как по лестнице стучат его ботинки.

И наступила тишина. Глубокая тишина, не предвещавшая ничего хорошего.

Тишина, означавшая одиночество.

Прислонившись спиной к двери, Сара медленно опустилась на пол. Он оставил у нее свой фонарь. Казалось, что этот свет – часть его, он заполняет окружавшую ее черноту.

Другой мог бы вернуться, ворваться в комнату, требуя, чтобы она выслушала, угрожая ей. Но не Бейнтон. Он был слишком горд. Она понимала. У нее тоже была гордость.

Ее глаза остановились на рукописи, которую она повсюду носила с собой. Ее работа. Воплощение всей ее сущности, ее личности… Но этот поцелуй…

Поцелуй Бейнтона был простым, даже наивным, и невинным в своей жажде, своей страсти. Он напомнил ей, кто она такая.

– Не верь, – предостерегла она сама себя. – Не позволяй себе поддаваться пустым мечтам.

Но этот поцелуй все же не выходил у нее из головы.

Глава шестая

На следующее утро Сара проснулась, вздрогнув, и с тревогой обнаружила, что уснула, скрючившись на полу у двери.

Спину и ноги ломило, ныла каждая мышца. И не только из-за неудобной позы. Изрядную боль явно вызвали напряжение вчерашнего выступления и прогулки босиком по улицам Лондона.

Воспоминания о прошлой ночи снова вихрем пронеслись у нее в голове. Сара оглянулась на оставленную на столе лампу, чтобы убедиться, что визит Бейнтона ей не приснился. Фитиль почти догорел. Женщина вскочила и поскорее задула его, чтобы сохранить остатки фитиля и масла.

Она опустилась на один из стульев. Они все еще стояли друг напротив друга, и ей ясно представилась широкоплечая фигура Бейнтона, сидящего на одном из них во время их вчерашнего разговора.

Подумав об этом, Сара почувствовала острую боль в голове. Отбросив назад спутанные волосы, она одной рукой помассировала висок. Где-то в доме пронзительно вскрикнул младенец, а в другом конце какой-то мужчина издавал отрывистые громкие звуки, словно рубил дрова.

Прошлой ночью у нее была возможность сделать свою жизнь легче и комфортнее.

– Но ты ею не воспользовалась, – напомнила она себе. – И не станешь.

Она почти услышала, как мать, качая головой, укоризненно цокает языком.

– Я живу по-своему, – сообщила она призраку матери и решила, что самое время заняться делом.

Судя по звукам, проникающим сквозь тонкие стены дома, было уже позднее утро. Все участники вчерашнего представления наверняка собрались в театре, чтобы получить плату. Нельзя слишком надолго откладывать расчет за выступление. Когда Джефф и Чарльз окончат все расчеты, они будут готовы поговорить с Сарой о ее пьесе. Она надеялась на успешный разговор.

Мытье в ее стесненных обстоятельствах всегда был нелегким делом. Воду нужно было носить от насоса, расположенного ниже по Болден-стрит. Сара ежедневно совершала это путешествие. Во-первых, потому что верила в необходимость ежедневного мытья, во-вторых, потому что хотела выглядеть наилучшим образом на предстоящей встрече. Однако последнее потребует от нее немалых усилий. Она была уверена, что под глазами у нее огромные круги, и виноват в том, что она не выспалась, конечно же, Бейнтон.

Накинув поверх рубашки одно из повседневных платьев, Сара надела туфли и, пригладив волосы расческой, отправилась за водой. Вернувшись через четверть часа, она принялась приводить себя в порядок.

Остатками хлебной корки, маленьким кусочком засохшего сыра и водой Сара заглушила голод. Затем тщательно оделась, выбрав прогулочное платье травянисто-зеленого оттенка, которое выгодно подчеркивало цвет ее волос. Кроме того, это было ее лучшее платье. Она убрала волосы в высокую прическу, выпустив вдоль щек две длинные пряди.

Сегодня в Лондоне будет сыро. В небе висели низкие серые тучи. Сара надеялась, что успеет дойти до театра, прежде чем начнется дождь.

У нее была только одна шляпка, и женщина берегла ее как могла. Шляпка была из бронзового шелка, отделанная полосатыми лентами зеленого и голубого цветов. Эти ленты они выбирали вместе с Шарлен. Сара очень любила это сочетание цветов, что было очень удачно, поскольку позволить себе новую шляпку она не могла. Сразу же после успеха своей пьесы она проведет целый день, выбирая шляпки, ленты и туфли. Ей так хотелось наконец надеть туфли с целыми каблуками и чулки, не заштопанные уже дюжину раз.

А еще она купит крем для лица. Обломок зеркала, в который она смотрелась по утрам, показывал ей появляющиеся вокруг глаз морщинки. Хорошо еще, что у нее темные ресницы. У рыжеволосых ресницы часто бывают светлыми.

Наконец, одетая во все лучшее, Сара была готова выходить. Она чуть сдвинула шляпку набок, надела перчатки, накинула на плечи плащ на случай, если все-таки по дороге в театр ее застанет дождь, и взяла из стопки рукописей «Беспокойную вдову». Эту пьесу она считала своей лучшей работой.

Рукопись состояла из отдельных листов. Сара бережно уложила их в кожаную папку. Текст отдельных ролей она уже начала копировать, но у нее кончилась бумага, и чернила тоже были на исходе. Она должна поговорить об этом с Джеффом и Чарльзом.

Ей нужен заем. Она отмахнулась от гонорара за исполнение роли Сирены, чтобы они согласились поставить «Вдову». Однако за квартиру давно уже пора было платить, а снова переезжать, пусть даже из такой бедной комнаты, ей не хотелось.

В голове мелькнула мысль, что Джефф и Чарльз, возможно, разрешат ей быть руководителем постановки. Разумеется, она планировала помогать в постановке и даже выйти на сцену, если в этом будет необходимость. Она отлично сыграла бы главную героиню пьесы, вдову.

Но она определенно желала быть режиссером-постановщиком. Эта история зрела в ней целых пять лет, и никто не представлял ее лучше, чем она. Никого она не волновала больше, чем ее. А главное, это позволило бы ей наконец найти свое место в этом мире, который так часто казался ей столь равнодушным и безжалостным.

Прогулка до Бишопс Хилл была хорошим упражнением для ног. В воздухе висел туман. Сара спрятала папку с бумагами под плащ и продолжала идти.

Завидев впереди здание театра, она с удивлением обнаружила, что порядочная часть вчерашней компании все еще толпится у входа. Они явно были чем-то недовольны. Когда она подошла ближе, несколько человек подозрительно уставились на нее. Однако узнать ее было трудно. Она хорошо поработала над сохранением тайны личности Сирены.

Но тенор Уильям Милрой знал ее в лицо и подошел к ней.

– Если вы за оплатой, то можете с тем же успехом идти мимо, – сообщил он со своим милым ирландским акцентом. – Они нас кинули.

Сара застыла на месте.

– Они – что? Кто?

– Кинули нас. Сбежали. Видите доски на дверях? Хозяин театра был тут час назад и заколотил вход. Эти ублюдки и его оставили ни с чем.

– Вы говорите о Джеффе и Чарльзе? – с надеждой уточнила Сара. – Вчера они заработали целое состояние.

– Да, и наверняка забрали его с собой, – согласилась актриса по имени Ирен. – Когда к полудню они не показались в театре, один из парней пошел посмотреть на квартиру, которую они снимают. Она была пуста. Соседи сказали, что слышали ночью, как они уезжали. Они смылись.

– Нет, – не поверила Сара. Услышанное не укладывалось в ее голове. – Я знаю их много лет. Они не могли так поступить.

– Но они это сделали, – возразила Ирен.

– Чертовы подонки, – сказал человек, исполнявший прошлой ночью роль пастуха.

Он повернулся и пошел прочь. Одна из актрис, девушка с тугими черными кудрями, бросилась вслед за ним.

– Куда ты идешь? Что нам делать? – кричала она ему вдогонку.

– Найдем пивную, – ответил он на ходу, повернувшись и продолжая идти спиной вперед. – Идешь?

Она посмотрела на остальных.

– Мне надо в Ковент, – сказал один.

– Я иду, – ответил другой.

Две женщины пошли за пастухом. Уильям Милрой тоже двинулся в их сторону.

Через несколько минут вся толпа разбрелась в разные стороны. Сара осталась стоять у входа как вкопанная. Ей не хотелось уходить.

Ирен тоже еще была здесь.

– Я знала Джеффа и Чарльза с тех пор, как они впервые приехали в город, – сказала ей Сара. – Никогда бы не подумала, что они на такое способны. Они собирались пустить вчерашнюю выручку на поддержание театра.

– Так они нам сказали. Теперь мы знаем правду. Вы знали, что они были по уши в долгах?

– Они привыкли к роскоши, но артистам всегда платили.

– И, кажется, больше никому. Я здесь с половины десятого и скажу вам, что не мы одни остались ни с чем. Их портной, мясник – все они были тут с протянутой рукой.

– Я просто не могу поверить. – Сара покачала головой. – Они обещали поставить мою пьесу.

– Вашу пьесу? А-а, теперь я знаю, кто вы.

– Знаете? – с любопытством спросила Сара.

– Вы – та, на кого все время опирался Колман в театре Хеймаркет.

Сара, не в силах говорить от потрясения, молча кивнула, мысленно поблагодарив Ирен за то, что та не назвала ее Сиреной.

– Ему вас не хватает. Все это знают, – сказала Ирен.

Сара молчала, и она добавила:

– Вероятно, он возьмет вас обратно.

– Но какой ценой? – грустно возразила Сара.

– Не знаю, – сказала Ирен.

– Он будет злорадствовать. Скажет, что я в нем нуждаюсь.

– Точно, скажет. Но послушайте, – начала Ирен, на шаг приблизившись к Саре. – Может быть, вам он и вправду нужен. У вас есть проблемы посерьезнее, чем это.

– Серьезнее, чем шутка, которую сыграли со мной Джефф и Чарльз? – саркастически спросила Сара.

– Да, – сказала Ирен и, нагнувшись, подняла с земли одну из афиш, разбросанных повсюду вокруг. – Прочтите.

Сара неохотно взяла листок, и тут же внутри у нее все сжалось от тоскливого страха.

– Десять фунтов за информацию об актрисе, известной как Сирена? – прочла она вслух. – Связаться с лордом Ровингтоном.

Внизу был адрес, подтверждавший серьезность предложения.

– Что это? Цена за голову Сирены?

– Вы знаете Ровингтона?

– Я слышала о нем.

– Если это дурные слухи, им стоит верить. Он негодяй, каких мало. Любитель актрис, еще какой. Погубил не одну девушку и глазом не моргнув. Мнит себя великим любовником. Он не джентльмен. Хуже того, мало кто хочет довольствоваться его объедками, и, наверное, не без причины.

Сара нахмурилась, раздумывая, что могли означать слова Ирен, и не сомневаясь в том, что ничего хорошего они ей не сулят.

Ирен потеребила афишу.

– Говорят, он заключил по всему городу пари, что сделает Сирену своей любовницей. Это ему вы вчера врезали коленом.

Заметив, что Сара встревожилась, Ирен сказала:

– Да, я знаю, кто вы. Помню ваше выступление несколько лет назад. Я тоже тогда была на сцене. Однако благодаря тому, что Ровингтон стянул с вас парик, все в театре, включая толпу, которая только что тут была, знают, кто вы. У вас незабываемый цвет волос.

– Это просто смехотворно, – сказала Сара, поднимая афишу. – Я не знаю этого человека.

– Вам это и не нужно. Говорю вам, Ровингтон – это пес. Он совокупляется со всем, что движется, и теперь он решил переспать с вами. Вам лучше быть осторожной. Милрой сказал, что со вчерашнего вечера ставки возросли.

– Милрою это известно?

– Это известно всем мужчинам. Ровингтон – хвастун, и половина зрителей пришли посмотреть на вас и на исход дела.

– Боже, как это низко.

Ирен рассмеялась в ответ на брезгливое выражение Сары.

– Это уж точно, еще бы. Вы знаете этих модных щеголей. Они думают, что весь мир принадлежит им, а мы существуем для их развлечения.

В ее тоне послышалась горечь.

Сара понимала ее. Она снова взглянула на афишу.

– Десять фунтов.

– Неплохой заработок, – заметила Ирен. – Особенно для человека, которому не заплатили за вчерашнее выступление.

Для любого из ее собратьев, которые участвовали вчера в «Озорном ревю».

– Может, некоторые из них отправились пропустить пинту пива, но вам лучше остерегаться, Сара. Они могут пойти и дать знать его милости.

– Я поняла ваше предостережение, – ответила Сара. – Но, честно говоря, я не беспокоюсь насчет Ровингтона. Кто меня интересует, так это Джефф и Чарльз, и я их найду.

– На их месте я бы сбежала на континент, – возразила Ирен. – Можете себе представить, сколько они получили за вчерашнее шоу? Они могут годы жить на эти деньги. После первого представления, которое мы поставили, они жили на выручку несколько лет.

– Это несправедливо, – сказала Сара.

Ирен безнадежно пожала плечами.

– Что мы можем сделать? Жизнь несправедлива. Одни пользуются, других используют.

– Но они использовали меня, – ответила Сара.

И ее мечты. Ее надежды. Ее амбиции.

Пьеса, которую она так бережно держала в руках, показалась ей тяжелее деревянной колоды. Кровь в ее венах кипела от ярости.

Сара представила, как Джефф и Чарльз смеются над ее легковерностью. Какой глупой и наивной она, вероятно, кажется их расчетливым умам.

Но они недооценили Сару Петтиджон.

Даже если их уже нет в Лондоне, возможно, они еще не успели покинуть Англию. Она настигнет их на краю света. Может, она и не в состоянии поставить их на место, но знает того, кому это под силу.

«Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, пошлите за мной».

Слова герцога эхом раздавались в ее голове. Осмелится ли она?..

А разве у нее есть выбор? Ей нужно выжить. Джефф и Чарльз попытались растоптать ее мечты. Она им не позволит.

– Вы в порядке? – спросила Ирен. – У вас такая ярость на лице.

– Ярость, говорите? Да, так и есть. Я сделаю все, чтобы найти Джеффа и Чарльза. И я их найду.

– Но как вы собираетесь это сделать? – спросила актриса.

– Я позову на помощь герцога Бейнтона.

Ирен засмеялась, но, увидев, что Сара совершенно серьезна, умолкла.

– Вы и в самом деле знаете герцога Бейнтона?

Сара кивнула.

– И я знаю, как убедить его помочь мне.

Бейнтон ее хочет. Ну что ж, тогда вот ее условия: Джефф и Чарльз должны ответить по закону. И Сара отправилась в путь. Не успела она дойти и до конца улицы, как полил дождь.

Но она продолжала идти.

Гэвин вышел из комнаты Сары с таким чувством, будто его внутренности кто-то перемешал раскаленной кочергой. Он был удивлен, что ему вообще удалось уйти от нее, не потеряв чувства собственного достоинства. Он шел как в тумане, и ему казалось, что весь мир вокруг него замедлился.

Лошадь ждала его на том месте, где он ее привязал. Глянув на дом со шлюхами напротив, Гэвин понадеялся, что оттуда вывалится какой-нибудь повеса и бросит ему вызов. Сейчас ему ничего так не хотелось, как хорошей драки.

Ему подумалось, что любой здравомыслящий человек пересек бы дорогу и поднялся по ступеням, ведущим в тот дом. У него было затруднение, решить которое легко, как говорили ему оба его брата и Сара Петтиджон, но он хотел ее. Миссис Петтиджон… Сару, потому что после того, как мужчина поцелует женщину так, как он поцеловал ее, разве он не получает права называть ее по имени?

Боже, он сгорает от страсти к ней, а она его отвергла. Его, мужчину, о котором мечтает любая женщина в Лондоне, черт возьми!

Кроме двух. Он почти услышал голос Сары, напоминающий ему об этом.

Возможно, поэтому его к ней так влечет. Она говорила ему правду. И тогда, во время его погони за леди Шарлен, и уж точно теперь, несколько минут назад.

Гэвин оседлал лошадь. Арес встрепенулся и начал радостно гарцевать. Пришпорив коня, герцог поскакал домой, но мысли его были далеко. Он снова переживал сцену с Сарой.

Есть ли на свете более независимая женщина? Она скорее будет голодать, чем позволит себе воспользоваться чьей-то щедростью.

Впрочем, это была не совсем щедрость. Там, в ее комнате, сидя рядом с ней, одетой в эту скрывавшую ее от шеи до пят безобразную ночную рубашку, он больше всего на свете хотел обнять ее и ласкать со всей страстью, на которую был способен.

Он не мог представить, чтобы кто-нибудь этого не хотел.

Однако он, похоже, был единственным, кого так поразил ее отказ, – и он не понимал почему.

Когда его многолетняя помолвка с Элин кончилась, потому что она выбрала другого, Гэвин отпустил ее. Когда леди Шарлен уехала, Гэвин был ошеломлен и оскорблен, но отпустил ее. Эти женщины значили для него больше, чем Сара Петтиджон. Они были из его круга, и он собирался на них жениться.

А Сару он просто хотел уложить в постель. Одна ночь страсти – вот все, что было ему нужно.

А потом был этот поцелуй.

На нее он, кажется, не произвел никакого впечатления, но на него… Он чуть не упал перед ней на колени, чего не делал никогда в жизни. Герцоги никого не упрашивают. Это первое правило, которому его научил отец.

Но ему хотелось умолять ее о еще одном поцелуе.

Гэвин поехал через парк, предоставив Аресу самому выбирать дорогу. Солнце только начало подниматься. Лондон зашевелился. На улицах были и другие всадники, но совсем немного.

Только доехав до конца парка, он вспомнил, что оставил лампу у Сары. Ну и пусть.

Он загнал Ареса в конюшню.

Майкл ждал его у дверей спальни. Тальберт, секретарь, передал Майклу список предстоящих сегодня встреч, чтобы тот подготовил нужную одежду. Сегодня был важный день, но Гэвин отмахнулся от элегантного фрака, приготовленного слугой. Он знал, что сегодня не будет годен ни на что, покуда не выбросит из головы Сару.

– Пошлите к Джексону, – сказал он.

Джексон был известным джентльменом, владевшим боксерским салоном, который любил посещать Гэвин. Но стоило Гэвину появиться в салоне, чтобы потренироваться, как кто-нибудь обязательно пытался привлечь его внимание и попросить о помощи или заручиться его поддержкой в каком-нибудь проекте, поэтому Джексон часто присылал в Менхейм одного из лучших учеников, чтобы у Гэвина были сильный соперник и спокойная обстановка для тренировки.

– Скажите ему, чтобы он прислал кого-нибудь получше. Как можно скорее. Если я кого-то не поколочу, то взорвусь.

Если это заявление и встревожило Майкла, то он был слишком хорошо вышколен, чтобы это показать.

– Да, ваша светлость. В таком случае позволите предложить простую рубашку и бриджи с зеленым пиджаком?

Гэвин махнул рукой в знак согласия. Слуга подал ему одежду и ушел, чтобы передать с посыльным записку в салон Джексона.

Оставшись в одиночестве, Гэвин осмелился побриться самостоятельно, и то, что он увидел в зеркале, ему не понравилось. У него был вид сумасшедшего. «Возьми себя в руки», – строго сказал он своему отражению и решил, что плотный завтрак и несколько раундов хорошего боя помогут ему снова стать самим собой.

Внизу, в малой столовой, его встретила мать. Марселла, вдовствующая герцогиня Бейнтон, была красавицей с седыми волосами и царственными манерами. Гэвин ее очень уважал. С тех пор, как умер отец, она стала для него самым близким другом и советником.

Мать приветливо улыбнулась сыну.

– Доброе утро, сын мой! Ты хорошо спал?

– Прекрасно, – пробормотал Гэвин. Он не собирался сообщать ей о своих трудностях.

– Чудесно, я так рада видеть тебя за завтраком. Не придется гоняться за тобой позже.

Гэвин сам достал тарелки из серванта и с удовольствием отметил, что сегодня повар приготовил его любимый бифштекс.

– Что вы желаете мне сказать? – спросил он.

– Я думаю, мы с Имоджин нашли тебе жену.

Она говорила о его двоюродной бабушке, даме некоего ордена, Имоджин. Гранд-дама была исключительно дотошна в вопросах крови и с недавних пор стала активно участвовать в поисках подходящей невесты для внука.

Гэвин сдержал стон.

– Как мило.

– Эта молодая девушка действительно очень мила, – проговорила его мать, наклоняясь к нему через стол. – Я не хотела тебе ничего рассказывать, пока Имоджин сама не встретится с ней и не одобрит ее. Ты ведь знаешь, она считает себя причастной к тому, что произошло у тебя с леди Шарлен. Имоджин тогда поручилась за эту девушку и надеялась, что она лучше воспитана.

Разрезая свой бифштекс, Гэвин пожал плечами.

– В ней нет ничего плохого. Она стала Джеку хорошей женой.

– Но мы беспокоимся о твоей жене. Сын мой, ты должен жениться, и в скором времени. Ты в расцвете сил, самое время заводить семью.

Он кивнул. Все это она уже говорила ему сотни раз. Матери иногда бывают такими.

– Так кого же вы нашли?

– Ее зовут мисс Леони Чарнок.

– Чарнок? Сэр Уильям Чарнок?

– Да, она его дочь, единственная. Он женат на Элизабет Снейвли – ты ведь помнишь семью Снейвли? У них, как и у Чарноков, тесные связи с Индией.

– Набобы.

Он имел в виду офицеров Вест-Индской компании, наживших огромные богатства во время своей службы в Индии.

– Совершенно верно. Прадедушка мисс Чарнок – Джоб Чарнок – был одним из первых набобов.

Гэвин отложил вилку и нож, аппетит у него пропал. Он знал, что должен жениться, но сейчас, когда его сердце было разбито, этот разговор причинял ему боль…

Его сердце разбито.

Эта мысль его поразила.

Что за глупости, черт возьми. Кажется, он становится смехотворно театральным и ведет себя, как Ровингтон. Его сердце  – это не какой-то орган, страдающий из-за Сары Петтиджон. Это просто невозможно. Он даже не знает ее как следует. И по правде говоря, учитывая ее своеволие, лучше ему и не узнавать ее.

Вот другой его орган действительно был жестоко разочарован ее отказом.

– Я хотела бы, чтобы ты с ней встретился, Бейнтон, – продолжала мать, воздав должное красоте Леони, ее знатному происхождению и манерам. – Думаю, из вас получится прекрасная пара.

– Тогда устройте наше знакомство, – сказал Гэвин.

– Уже устроила… Сегодня вечером.

– Сегодня вечером? Значит ли это, что вы с Имоджин уже все решили и просто манипулируете мной? – спросил он, лишь наполовину в шутку.

– Нет, мы тебя подталкиваем. Я больше не хочу, чтобы ты терял время, зализывая раны. Я хочу, чтобы у тебя были дети и семейное счастье, как и у твоего брата.

– Я и так счастлив, – пробормотал он, кивнув слуге, наливавшему кофе.

Его мать дождалась, пока кофе разлили, и отослала всех слуг со словами: «Оставьте нас». Слуги, беспрекословно подчинявшиеся герцогине, вышли.

Оставшись наедине с сыном, герцогиня спросила:

– Ты счастлив? Не забывай, я хорошо тебя знаю, сын мой. Ты не монах. Хотя кое-кто уже начинает в этом сомневаться.

Плечи его напряглись.

– И вы, матушка?

– Я же сказала, я хорошо тебя знаю.

– Из вас получился бы отличный политик, – ответил он.

– Это прерогатива мужчин, а иначе я непременно попробовала бы. Что ж, ты встретишься сегодня с мисс Чарнок?

Гэвин понял, что его обыграли.

– Прикажите Тальберту включить это в мое сегодняшнее расписание.

– Я уже это сделала, – сообщила ему мать. – Сегодняшний вечер мы освободили для обеда с Чарноками.

– Вы даже сообщили Майклу, что мне сегодня надевать?

Герцогиню не смутил этот мягкий упрек.

– Ты этого хотел бы?

Гэвин отмахнулся от этого предложения, понимая, что его жизнь возвращается в свое русло и движется дальше… И все же отчасти его влекло к Саре. Он не был склонен долго дуться. Он любил действовать. Неудачи редко выбивали его из седла, хотя отказ Сары был болезненнее, чем следовало бы. Не такой уж важной персоной она была.

Или он себя в этом убеждал.

– Вы извините меня?

Гэвин поднялся из-за стола, небрежно чмокнул мать в щеку и удалился в свой кабинет, подальше от ее назойливого внимания. Дворецкий Генри передал ему сообщение от Джексона: тот оповещал, что пришлет кого-то в течение двух часов.

Отлично.

Гэвин попытался просмотреть документы, необходимые ему на сегодняшней встрече в Английском Банке, но в голову все время лезли обрывки разговоров с Сарой. В какой-то миг эти отрывистые мысли так одолели его, что он сломал карандаш – именно тогда, когда Тальберт подробно докладывал ему о последнем прошении Веллингтона о поставках и деньгах для его полка.

– Понимаю, ваша светлость, – соболезнующим голосом сказал Тальберт. – Палата общин отправила прошение на рассмотрение Председателю Комитетов, но, кажется, он не торопится с решением по этому вопросу. Премьер-министр спрашивает, можете ли вы использовать свое влияние на него?

Гэвин кивнул. Он собирался еще вчера поговорить с Ровингтоном об этом законопроекте, но возможности для этого ему не представилось. Еще одно доказательство того, что Ров не оправдал его ожиданий. Хорошо еще, что он не знает, – Гэвин был в этом уверен, – кто нанял экипаж, похитивший Сару, а иначе не стоило бы ожидать, что он что-то сделает для правительства.

– Я приведу его в чувство.

– Я передам это сообщение секретарю премьер-министра.

Их разговор прервал стук в дверь. Лакей сообщил, что пришел человек от Джексона.

– Достаточно на сегодня, – сказал Гэвин, резко вставая из-за стола. – Составьте письма, о которых я говорил, и пошлите Ровингтону приглашение на обед или ланч, все равно. Вы знаете, что ему написать.

– Да, ваша светлость, знаю, – объявил счастливый быть полезным Тальберт.

– И в течение часа пусть меня никто не беспокоит, – сказал Гэвин, зная, что Тальберт передаст это Генри.

Гэвин спустился в бальный зал и с радостью увидел, что Джексон прислал Томаса – боксера, который был младше Гэвина на пять лет и, главное, не боялся дать ему настоящий бой.

– Доброе утро, ваша светлость, – сказал Томас, поклонившись и рукой отбросив челку со лба.

Это был деревенский парень – крепкий, мускулистый. Он отлично подходил Гэвину по комплекции.

– Готовы начинать?

– Давно уже, – признался Гэвин.

Оба сняли сапоги, носки и рубахи, и Томас обмотал полосами грубой ткани кисти Гэвину и себе. Это смягчит удары и защитит костяшки пальцев.

– Желаете потренироваться немного или сразу бой? – спросил Томас с сильным шотландским акцентом.

– Бой.

– Что ж, прекрасно, ваша светлость.

Они заняли позиции посреди залы и со всей серьезностью занялись делом.

Скоро оба вспотели, и в зале раздавались лишь кряхтение и звуки ударов кулаков по голым телам. Гэвин был доволен. Томас был метким и быстрым противником, и Гэвину просто некогда было думать о Саре, иначе ему могли снести голову.

Пара шальных мыслей о ней все же проскочила в голове, но по сравнению с тем наваждением, которое он испытал утром, это было долгожданное облегчение. Медленно, но верно он изгонял ее из своих мыслей. К нему опять возвращался здравый рассудок. В конце концов, кто такая Сара Петтиджон, когда вокруг полным-полно других женщин?

Этот вопрос все крутился в его голове, тогда как оба боксера кружили по залу вокруг невидимого центра и каждый получал свою долю крепких ударов…

Внезапно внимание Гэвина привлек какой-то шум у двери.

Он вовремя предупреждающе поднял руку, и Томас, готовый нанести следующий удар, остановился. Замерев, он тоже понял, что их бой прерван.

У двери велась борьба между двумя лакеями – дворецким Генри и разъяренной фигурой в мокром плаще.

В этот момент посетитель в плаще с размаху наступил на ногу лакею. Тот взвыл от боли, а гость – женщина  – проскользнул под его рукой и вбежала в зал, шлепая мокрыми туфлями. Проехавшись по гладкому полу, гостья остановилась и поняла, что стоит перед герцогом.

– Ваша светлость, – авторитетно произнесла Сара в типичной властной манере миссис Петтиджон. Но словно осознав, насколько смело и настойчиво прозвучали ее слова, она с несвойственным ей подобострастием опустилась почти до пола в глубоком реверансе. – Я должна с вами поговорить. Умоляю вас уделить мне время.

Прошлой ночью она воплощала самые вожделенные мечты любого мужчины, сегодня же была похожа на шипящего рассерженного котенка, которого нашли под проливным дождем. Ее шляпка, когда-то элегантная и стильная, теперь напоминала мокрую тряпку. Намокшие волосы облепили ей лицо. С плаща на безукоризненный пол особняка Менхейма натекла лужа.

У Гэвина возникло странное чувство, будто Сара таращится на босые пальцы его ног. Они даже начали покалывать в ответ. Тут женщина подняла глаза и изумленно уставилась на его голый торс, и он понял, что был прав. Очевидно, она так спешила увидеть его, что просто не обратила внимания на его вид.

Ее лицо заалело, и Гэвин улыбнулся. Вчера ночью, увидев ее на сцене, он чувствовал то же самое.

Он просто обязан был ей это сказать. Не смог удержаться.

– Я вовсе не голый, – тихо проговорил он, повторяя ее же слова, которые она так возмущенно сказала ему вчера вечером.

Не медля ни секунды, она пристыженно ответила:

– Но ведь на самом деле это так.

– Эта глупость существует только между вашими женскими ушками, а не в реальности.

Глава седьмая

«Только между вашими женскими ушками».

Сара со стыдом подумала, что кокетничает с герцогом, как какая-нибудь молочница. Однако кто бы мог подумать, что у него такая великолепная фигура? Мускулы у него были, как у грузчика, и ему это шло.

Проведя много времени в театральных уборных, она знала, что мужчины бывают всех форм и размеров. Ее собственный муж тоже был довольно широкоплеч, но его грудная клетка не шла ни в какое сравнение с торсом Бейнтона. И такого твердого живота у него не было. Как, впрочем, у большинства мужчин.

Честно говоря, когда дворецкий отказался передать герцогу ее просьбу об аудиенции, она вышла из себя – особенно после того, как услышала где-то неподалеку голос, похожий на голос Бейнтона. А когда она выходила из себя, то переходила все границы.

Она оттолкнула изумленного дворецкого и ринулась в направлении герцогского голоса.

Разумеется, она не прислушалась как следует, иначе поняла бы, что он не разговаривает, а пыхтит, кряхтит и отфыркивается, то есть издает звуки, какие обычно издают мужчины, занимающиеся этим самым странным их всех видов спорта – боксом.

Ну разве можно придумать зрелище смешнее? Мужчины, намеренно тузящие друг друга.

Она никогда бы не подумала, что Бейнтон тоже этим занимается, пока не увидела его с голым торсом.

Однако что на самом деле поразило ее настолько, что она пришла в себя, – так это вид его пальцев на ногах.

У Бейнтона были великолепные ступни. Мужские, с красивыми длинными пальцами… А если у него такие великолепные торс и ноги, то, возможно, и все остальное тоже выглядит неплохо?

Сара мгновенно вспомнила, как он хотел ее вчера ночью в экипаже и каким очевидным был признак этого желания.

Она рассчитывала, что он сделает ей одолжение, и знала, что в ответ он захочет получить то, чего хотят все мужчины. Может, это и не такая уж большая жертва, зато он будет счастлив…

Она покрепче сжала под промокшим плащом папку с пьесой.

Дворецкий начал извиняться за то, что пропустил ее, дав проскользнуть между лакеями, но Гэвин прервал его:

– Ничего страшного, Генри. Мне хорошо известно, что миссис Петтиджон всегда поступает так, как хочет. И потом, мой приказ оставить нас в покое к ней не относился.

При этих словах ее щеки снова обдало жаром. Внимательно изучая пол у себя под ногами, она пыталась представить, что сейчас думают о ней все присутствующие.

– Простите, ваша светлость, я этого не знал.

– Вы и не могли. Кто же мог предугадать, что леди нагрянет с визитом? – Сара знала, кому адресованы последние колкие слова. – Принесите нам поднос с закусками. И позаботьтесь о том, чтобы Кук не забыл о моих любимых сэндвичах.

При упоминании о еде желудок Сары громко заурчал. Без сомнения, это услышали все.

– И принесите этот поднос побыстрее, пожалуйста, – невозмутимо прибавил Гэвин.

– Да, ваша светлость. Майкл, проследите за этим, – приказал дворецкий слуге.

Все еще глядя в пол, Сара услышала удаляющиеся шаги.

– Томас, думаю, на сегодня мы закончили.

Человек, с которым дрался герцог, склонил голову.

– Да, ваша светлость. Дайте знать, если захотите размяться еще.

– Непременно. Может быть, вы тоже хотите заглянуть в кухню. Думаю, мы с вами заработали хороший ланч. Генри, проводите его.

– Да, ваша светлость.

Снова шаги.

И они остались одни.

– Можете перестать притворяться, что вас здесь нет, миссис Петтиджон.

Это привело ее в чувство.

– Я не притворялась. Я надеялась и в самом деле исчезнуть, – сказала она, взглянув на Гэвина.

Он все еще был без рубашки, и казалось, что его нагота и ее смятение нисколько его не смущают.

– Вы не могли бы надеть рубашку, ваша светлость? И ботинки, – поспешно добавила Сара. – Не забудьте ботинки.

В ответ он резко расхохотался.

– Вы уже начинаете командовать.

– Я усвоила, что если предоставить герцогу Бейнтону слишком много власти, то ничего хорошего из этого не выйдет.

Снова раздался взрыв смеха, но Бейнтон все-таки потянулся за рубашкой и надел ее через голову. Пока он шел к креслам, где оставил ботинки, Сара притворилась, что рассматривает узор на полу. Сегодня она уже достаточно на него нагляделась.

Она представила, как Бейнтон подбирает носки и натягивает их на свои идеальные ступни. Обув одну ногу и топнув ею по полу, он еще больше раззадорил ее и без того расшалившееся воображение.

Когда он взял второй носок и повторил весь ритуал, Сара позволила себе бросить на него быстрый взгляд. Заметив ее внимание, он сказал:

– Обычно это делает слуга.

– Хорошо, что вы умеете одеваться и сами.

Он снова засмеялся, на этот раз словно ожидая колкости. Подойдя к ней, он протянул руку.

– Воспряньте, прекрасная дева.

Сара не знала, как реагировать на эту неожиданную галантность, но, выпростав одну руку из-под плаща, приняла его руку.

– Позвольте мне взять ваш плащ, – сказал он, заходя ей за спину.

– Спасибо, не нужно, – сказала она.

Он стоял очень близко, и Сара обнаружила, что ей довольно трудно выбросить из головы вид его обнаженного торса.

– Если вы будете продолжать поливать полы Менхейма, экономку хватит удар.

Он был прав. Сара промокла насквозь.

Протянув руку, она развязала тесемки плаща. Ее охватило странное беспокойство. Гнев, который заставил ее прорваться через заслон лакеев, исчез, когда она увидела, как он… человечен.

Пока он снимал с нее плащ, она почувствовала его руки на своих плечах. Он не задержал их, и она была ему за это благодарна. Он не похотлив.

Встряхнув ее плащ, он развесил его на деревянной спинке стула. Для храбрости обхватив покрепче рукопись, Сара посмотрела ему в лицо.

– Ваша светлость, мне нужна ваша помощь. Меня обокрали, и мне необходимо использовать все возможности, которыми вы обладаете, чтобы поймать мошенников.

– Возможности, которыми я  обладаю? Ах, ну конечно, – ответил он, подняв руки, чтобы показать, что не шутит. – Вас обокрали? Я не удивлен. Район, в котором вы живете, просто создан для грабежей.

– Это не имеет отношения к моему жилью. – Она шагнула к нему, поморщившись при звуке чавкающих подошв. – Джефф и Чарльз, которые дали вчера «Озорное ревю», сбежали со всей выручкой. Они не заплатили ни актерам, ни кредиторам и обманули меня.

– Пожалуйста, сядьте, миссис Петтиджон.

Она не хотела садиться. Она хотела поскорее убедить его в необходимости помочь ей, однако нужно соблюдать тонкости. Сара плюхнулась на ближайший стул, на котором висел ее плащ.

Герцог подвинул к себе соседний.

– В чем они вас обманули? – Он был спокоен в своей стихии.

– Они обещали мне поставить мою пьесу. Это была бы плата за вчерашнее выступление. В противном случае я никогда бы не согласилась на эту роль. Даже тогда, много лет назад, я не хотела ее играть.

Казалось, его удивило это признание.

– Тогда зачем вы согласились?

Сара ненавидела оправдываться перед другими, но если герцог мог ей помочь, то он заслуживал услышать правду.

– Впервые я сыграла эту роль, чтобы заработать денег для Шар. Вы знакомы с ее дядей Дэвисом?

Бейнтон пожал плечами.

– Почти нет.

– Он из тех, кого нельзя оставлять наедине с молодой девушкой. Подлая душа. Я сделала бы что угодно, чтобы забрать ее от него, даже танцевала бы голой на сцене. Разумеется, никто не ожидал, что Сирена принесет такой успех. Мы заработали в тот вечер столько, что Джефф и Чарльз смогли основать собственный театр. К сожалению, они не слишком хорошо распоряжаются деньгами. Едва не потеряв Бишопс Хилл, они нашли меня и сказали, что собираются снова поставить «Озорное ревю», и попросили меня опять сыграть Сирену. Сначала я отказалась.

– Несмотря на то, что вам, очевидно, нужны деньги?

– Знаю, вы не поверите, но даже у актрис бывают нормы приличия.

Он примирительно поднял руку.

– Я не хотел вас обидеть.

– Вы намекали.

– Нет, не намекал. Я просто сказал правду. Ваше положение ухудшилось. Вы потеряли дом на Малбери-стрит, и любой, у кого есть глаза, увидел бы, что вы живете на грани нищеты. Да еще в таком соседстве.

– Соседство не так уж безнадежно.

Выражение лица Бейнтона ясно говорило, что он в этом не уверен.

Но Сара вынуждена была признать:

– Возможно, вы правы.

Он поднял бровь, показывая, что и так это знал, и она не смогла удержаться, чтобы не состроить в ответ гримасу.

– Как бы то ни было, – продолжала она, – Джефф и Чарльз предложили мне то, чего я хотела больше всего на свете: если я им помогу, они поставят одну из моих пьес. И я согласилась. Но теперь я знаю, что они не собирались сдерживать своего слова ни передо мной, ни перед другими актерами. Они сбежали, лишив всех нас того, что мы заслужили.

– А вы уверены, что они уехали? – спросил он.

– Один из актеров справлялся об их квартире. Они исчезли. Я хочу, чтобы вы не дали им уехать из страны. Заставьте их вернуться и отдать наши деньги.

– И поставить вашу пьесу?

Она откинулась на спинку, чувствуя тяжесть рукописи, которую держала в руке.

– Это было бы лучше всего.

Но какова вероятность того, что герцог найдет Джеффа и Чарльза, что в этот момент деньги все еще будут у них и что они захотят остаться в Лондоне и выполнить свое обещание?

Она провела ногтем большого пальца по корешку папки с «Вдовой». Горло ее сжалось. Глаза затянула пелена слез, но она сдержалась. Сейчас не время раскисать. Надо бороться.

– Речь идет о справедливости, – настойчиво сказала она, посмотрев ему прямо в глаза. – Всем известно, что герцог Бейнтон поступает порядочно и благородно. Вы не можете позволить Джеффу и Чарльзу уклониться от их обязательств перед людьми, особенно перед теми, кто больше всего в этом нуждается. Скажем, тенор, который пел прошлым вечером. Милрой. У него шестеро детей. У большинства танцовщиц есть дети, по меньшей мере один. Одна из них, Лиза, ухаживает за отцом, который потерял зрение в битве при Талавере, и престарелой бабушкой. Это я содержу лишь себя, а у других серьезные обязательства.

Сара умолкла, не уверенная, что тронула сердце герцога. Он все слышал, но понял ли?

– Почему вас должно это волновать? – проговорила она, словно рассуждая сама с собой. – Мне кажется, что шансы найти Джеффа и Чарльза практически мизерные. Они уже могут быть на континенте, но это дурно – украсть чужие мечты, дать обещания, а потом вот так подло использовать людей. Это худшая из краж, и мы не должны допускать такого в нашей стране. Это неправильно, – с горечью повторила она.

– Да, неправильно, – согласился Бейнтон.

Но вместо того, чтобы оказать ей помощь, за которой она пришла, он взглянул на дверь, и Сара, повернувшись, увидела двух горничных с огромными подносами.

– О, вот и сэндвичи. Лена, поставьте их сюда.

Другая служанка держала в руках поднос с чайником и бутылкой шерри. Они поставили все это на стоящий рядом со стульями низкий столик.

Только теперь Сара начала понемногу осматриваться. Вначале она была так взволнована, что совершенно растерялась, – нечего было и говорить о том, чтобы набраться дерзости и понаблюдать за Бейнтоном в его доме.

Если его присутствие не могло ее смирить, то его дом подавлял ее.

Они находились в бальном зале – таком большом, что в нем могло поместиться полторы сотни человек. Стены были бежевыми с позолотой, украшенные драпировкой, которая, казалось, была сделана из чистого золота.

Очень удобный стул, на который плюхнулась Сара, был обит бархатом небесно-голубого цвета. Рядом со стульями стояли изящные столики с причудливой резьбой, чтобы гостям не приходилось держать чашки или бокалы в руках. Пол устилал паркет, но в той части зала, где стояли стулья и столы, лежал мягчайший индийский ковер.

Сара подумала, что если бы у нее был такой ковер и кто-то ступил на него мокрыми ботинками, то она вскрикнула бы. Кроме того, она вспомнила об испорченной шляпке. Смущенно сняв ее, она почувствовала себя униженной. Положив ее на плащ, женщина пересела на другой стул.

У дивана, на котором сидел Бейнтон, стоял самый большой столик. Туда он приказал слугам поставить подносы. И теперь собирался налить ей чай… сам.

Сара сложила руки на лежащей на ее коленях папке и порадовалась, что хотя бы не сняла перчатки.

Герцог сказал:

– Лена, пришлите ко мне мистера Тальберта.

– Да, ваша светлость.

Обе служанки вышли из зала.

Бейнтон добавил в одну из чашек изрядную порцию шерри.

– Это для вас, миссис Петтиджон.

– Вообще-то, я не очень хочу пить…

– Пейте.

Она выпила и обнаружила, что это довольно вкусно. Бейнтон передал ей тарелку, полную сэндвичей.

– А теперь ешьте.

– Да, ваша светлость, – сказала она, передразнивая услужливый тон служанки.

– Не притворяйтесь, миссис Петтиджон. Смирение – не ваш конек.

– Тогда, наверное, ваш? – едко поинтересовалась она.

Он сдержанно улыбнулся.

– Нет, далеко не мой.

Сара кивнула, соглашаясь, но откусила кусочек сэндвича. Это было наслаждение: жареная курица, сыр и чатни между двумя ломтиками восхитительного свежеиспеченного хлеба.

Сара не помнила, когда в последний раз ела что-нибудь подобное. Ей захотелось запихнуть в рот сэндвич целиком, а сразу за ним – еще несколько. Чай и шерри отлично помогут все это прожевать. Когда в комнату вошел мистер Тальберт, женщина держала в одной руке чайную чашку с шерри, в другой – сэндвич, а рот ее был набит. В мокром платье, с испорченной дождем прической она, должно быть, представляла собой жалкую картину, которую вряд ли мог оценить мужчина, одетый в безукоризненный деловой костюм.

Она была права. Тальберта явно вывело из равновесия ее присутствие.

– Да, ваша светлость? – сказал он, намеренно игнорируя Сару.

– Это миссис Петтиджон, – сказал герцог. – Тетушка леди Шарлен.

– О, – проговорил мистер Тальберт. Не глядя на Сару, он быстро поклонился ей. Не полностью, лишь наполовину. Скорее даже на четверть. Четверть поклона.

– Пошлите за Перкинсом, – сказал герцог. – У меня есть к нему поручение. Позаботьтесь, чтобы он пришел сюда как можно скорее.

– Да, ваша светлость, – ответил Тальберт, низко поклонился герцогу, словно подчеркивая, насколько глубокое уважение, которое он испытывает к своему работодателю, контрастирует с чувствами, вызванными у него присутствием здесь Сары, и затем покинул зал.

Герцог взял сэндвич и хотел положить его на свою тарелку, но, увидев, что Сара уже почти прикончила всю еду, положил его на ее тарелку, а себе взял еще один.

Сара проглотила свой кусок.

– Кто такой мистер Перкинс?

– Человек, услугами которого я пользуюсь, когда мне что-нибудь нужно. Если кто-то может найти этих Джеффа и Чарльза, то это он.

– Даже если они уже покинули Англию?

– Возможно. Перкинс очень находчив.

– Люблю находчивых, – сказала Сара, откусывая еще кусок. Она знала, что слишком торопится, но ничего не могла с собой поделать. Она умирала с голоду. Хотя пора было останавливаться, чтобы не заболеть.

– Пока мы его ждем, расскажите мне о Джеффе и Чарльзе. У них есть фамилии?

– Джеффри Симмонс и… О, никогда не могла запомнить фамилию Чарльза. Он итальянец. – Сара минутку подумала. – Салерно. Чарльз Салерно.

– А цвет волос?

– Джефф – блондин, а Чарльз темноволосый – обычный цвет волос жителя Средиземноморья. Он коротышка. Джефф выше его по меньшей мере на голову.

– А у этого Салерно в Италии есть семья? Могут они сбежать туда?

– Я не знаю, – ответила Сара.

Подкрепившись еще одной щедрой порцией шерри, она вспомнила о другой своей заботе.

– Мы должны поговорить о цене услуг мистера Перкинса, – сказала она, стараясь говорить бесстрастным деловым тоном. – И о вашем утреннем предложении.

Герцог резко поднялся.

Его внезапное движение поразило ее. Она искоса взглянула на него, но он нетерпеливо отошел в сторону.

– Думаю, прежде чем действовать дальше, мы должны обсудить ваши ожидания на мой счет, – настаивала Сара. Сердце в ее груди снова заколотилось. Она знала только один способ, которым могла бы отплатить ему за помощь.

Ей всегда верилось, что она выше продажности, но что еще было в ее распоряжении, кроме собственного тела?

– Сейчас неподходящее время для такого разговора, – сказал он.

Его голос звучал так, словно не ей, а ему было неловко.

– Почему?

Он заложил руки за спину, как школьный учитель.

– Вы ведь видите, где мы находимся? Мужчина не обсуждает таких вопросов в собственном доме.

– Но сегодня утром вы подняли этот вопрос в моем доме, – возразила Сара.

– Мы были одни. А здесь у стен есть уши.

– Думаю, стены в моем доме гораздо тоньше, чем в Менхейме.

– Я говорю не об этом…

– Я знаю, о чем вы говорите, – прервала его она. – Просто я с этим не согласна. Я не позволю вам обращаться со мной, как с парией.

Как с парией… Какой была ее мать и любая другая женщина, принявшая карт-бланш … Словно именно в них, а не в мужчинах, оплачивавших их услуги, было что-то отталкивающее.

О нет, Сара на это никогда не пойдет.

Однако прежде чем кто-то из них заговорил, со стороны главного входа раздался громкий добродушный мужской голос.

– Не трудитесь представлять меня, Генри. Вы же знаете, мы с Бейнтоном обходимся без этих церемоний. Правда, ваша светлость?

Сара не узнала этот голос, зато его узнал Бейнтон. Он выступил вперед, заслонив Сару, чтобы приветствовать нового гостя – того самого, которого она вчера ударила коленом в пах.

– Правда, но не тогда, когда я желаю, чтобы меня не беспокоили, Ровингтон.

Ровингтон?

Он еще не заметил ее присутствия. Все его внимание было обращено к герцогу. Сара попыталась съежиться и спрятаться за спинку стула в надежде, что ее не увидят.

– Хочу сообщить тебе, что близок к тому, чтобы изловить мою пташку, – похвастался лорд Ровингтон, словно не услышав, что сказал герцог.

– Пташку? – переспросил герцог.

– Да, Сирену. Я напал на след!..

Тут его взгляд упал на Сару – и он умолк.

Он мгновенно узнал ее.

Она встала, в упор глядя на своего врага.

Лорд Ровингтон ухмыльнулся, словно она была бифштексом, а у него в руках находились нож и вилка.

– Это она. Ты нашел ее для меня. Ты лучший из друзей, Бейнтон.

И он двинулся было прямо к Саре с обескураживающим рвением, но Бейнтон преградил ему путь.

– Стой, Ров. Она не для тебя.

– Конечно для меня, – снисходительно возразил тот, не сводя с Сары маслянистых глаз. – Я уже целое состояние потратил на поиски. Она моя.

– Нет, она моя. И она здесь под моей защитой.

Ровингтон повернулся к нему всем телом.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что это моя женщина.

Сара не знала, как ей на это реагировать. В другое время и другом месте она была бы оскорблена покровительственной властностью Бейнтона. Слава Богу, она всегда принадлежала только себе, а не кому-то еще.

Но она была не глупа.

Кто станет охотиться за женщиной с целью сделать ее своей любовницей, чтобы выиграть пари? Уж конечно, не тот, с кем она хотела бы иметь дело.

Лорд Ровингтон склонил голову набок. Может, кто-то другой и принял бы подобное заявление Бейнтона. Но не он.

– Ты не можешь взять ее себе. Не теперь. Я отдам ее тебе, как только сам с ней закончу.

Герцог тряхнул головой, словно не веря своим ушам.

– Она не лошадь, которую можно передавать по кругу, Ров.

– Она актриса.

При этих словах Сара вскипела. Она двинулась к Ровингтону, намереваясь излить всю желчь, на которую был способен ее язык, но Бейнтон предостерегающе протянул вперед руку, приказывая ей остановиться.

– Она моя, – спокойно повторил он.

Милорд покачал головой.

– Я не хочу обидеть вас, ваша светлость. Мы давно знаем друг друга. Я считаю вас одним из своих ближайших друзей и уверен, что вы можете сказать обо мне то же самое.

– Да, Ров, я ценю нашу дружбу.

– Тогда зачем позволять горстке перьев и клочку муслина встать между нами? Она нужна мне, Бейнтон. Я имею на нее серьезные виды.

– Ступай завоевывать какую-нибудь другую женщину.

– Я не заключал пари о других. Неужели ты не понимаешь? Ставки высоки. Я могу разориться. Погибнуть.

– Оттого что проиграешь одно пари? – с сомнением спросил Бейнтон. – Ров, ты разорился еще раньше. Ты уже год или больше тратишь деньги, которых у тебя нет.

Лорду Ровингтону не понравилось это заявление. Он нахмурился еще больше.

– У меня была череда неудач, но ничего такого, с чем я не мог бы справиться. Я возмещу все убытки, если ты отдашь мне эту женщину. Тогда все будет хорошо.

– А как же твой брак, Ров? Думаешь, твоя жена хочет, чтобы ты так поступил?

– Захотела бы, если бы узнала, что на кону. Отдай мне эту Сирену… И я буду перед тобой в вечном долгу. К примеру, сегодня будет голосование по Закону о пенсионных обязательствах. Тебе ведь нужен мой голос, помнишь? Мое влияние? И мне известно, что Ливерпуль весьма озабочен тем, чтобы законопроект о поставках не прошел в Палате общин.

– Я не стану сводничать, чтобы заручиться твоей поддержкой, – ответил Бейнтон, начиная закипать.

– И ты можешь наплевать на многие годы дружбы ради шлюхи?

Мгновенным движением Бейнтон схватил Ровингтона за воротник и поднял так, что тот оказался стоящим на носках.

– Она под моей защитой, – повторил он с пугающей яростью. – Она моя.

Лицо лорда Ровингтона начало покрываться пятнами. Сара схватила Бейнтона за руку.

– Ваша светлость, вы его душите. Пожалуйста, отпустите его.

Герцог разжал кулак, и лорд Ровингтон чуть не упал в обморок. Ощупав горло, он повернулся к Саре, словно собираясь на нее наброситься. Герцог подтолкнул ее себе за спину, подальше от опасности, загородив рукой.

Лорд Ровингтон вовремя остановился, не дав себе совершить худшую из низостей, но он еще не закончил.

– Я требую удовлетворения, ваша светлость.

Удовлетворения?

Это слово повисло в воздухе, смутив Сару.

Но герцог прекрасно понял Ровингтона. Он спокойно ответил:

– Назовите ваших секундантов.

– Дуэль? – произнесла Сара, пытаясь понять, что происходит. – Вы не можете стреляться из-за меня. Я вам этого не позволю.

Но они оба не обратили на нее внимания.

Глава восьмая

Гэвин еще ни разу не сражался на дуэли. Он считал, что это глупо и бессмысленно.

Однако в ту минуту, стоя в бальном зале перед Ровингтоном, он понял, что, возможно, их долгая дружба все время шла к этому моменту.

Ров был просто-напросто негодяем.

Он получал удовольствие, манипулируя людьми ради собственной выгоды, и не колеблясь пользовался именем герцога Бейнтона и их дружбой, если это могло открыть перед ним нужные двери или обеспечить выгодную должность Председателя Комитетов. На самом деле это Гэвин делал всю работу: изучал счета, принимал решения. Ров был подставным лицом, но его непомерная самонадеянность привела к тому, что он возомнил себя гораздо более значимой фигурой, чем был на самом деле. Недостатки его характера начинали преобладать над достоинствами. Человек, получающий тридцать две тысячи фунтов в год, мог бы обеспечить себя на всю жизнь, но вместо этого ставил огромные суммы на то, что уложит женщину в постель.

И Гэвин не позволит такому человеку использовать лучшее, что в нем есть, какой бы долгой ни была история их дружбы.

Видя, как спокойно Гэвин принял его вызов, Ров нахмурился, словно не ожидал этого. Да и как он мог ожидать? Гэвин всегда предпочитал дипломатию проявлению силы.

Секунду Ров стоял в нерешительности.

«Откажись от вызова, – молчаливо приказывал ему Гэвин. – Не будь дураком».

И тут, напоминая обоим о своем присутствии, заговорила Сара.

– Вы меня слышали? – спросила она с нарастающей тревогой в голосе. – Вы не можете устраивать дуэль из-за меня. Только не это. Нет, нет, нет.

Момент откланяться и уйти был упущен.

Ров не откажется от вызова в присутствии свидетеля. Особенно если это женщина. Это было не в его характере.

– Мои секунданты свяжутся с вами сегодня же, ваша светлость, – сказал он так, словно никогда в жизни не встречался с Бейнтоном.

Ровингтон сухо поклонился и вышел, гулко стуча ботинками по паркету. Вместе с ним ушла и уверенность Гэвина, что Ров благоразумно проведет законопроект о военных расходах через Палату общин. Проклятье.

Гэвин не сомневался, что Ров способен провалить законопроект и ради мести он воспользуется этой возможностью. А как же сегодняшнее голосование? Закон о пенсионных обязательствах? Гэвину нужен голос Рова…

Перед лицом Гэвина помахали рукой.

– Эй? Эй! – воскликнула Сара.

Раздраженный, он поморгал и посмотрел на нее сверху вниз.

Она стояла прямо перед ним, напоминая рассерженного бурундука.

– Вы что, все чувства потеряли? – спросила она. – Вы не можете сражаться из-за меня на дуэли.

– Очевидно, могу.

Он подошел к столу, налил себе хорошую порцию шерри и разом осушил чашку.

– Вы не обязаны меня защищать, – заявила она. – Я сама могу о себе позаботиться.

– Это не из-за вас.

Она удивленно подняла бровь.

– О.

И в одном этом звуке было столько смысла!

Ему приходилось слышать от знакомых женатых мужчин, что их жены одной только интонацией могут передать целую гамму чувств и мыслей. Раньше он этого не понимал, но теперь, когда Саре Петтиджон пришло в голову его воспитывать… Ее надменность ему совсем не понравилась. Возможно, она нуждается в том, чтобы он тоже немного проучил ее.

– Я мог либо принять вызов, либо позволить вам уйти с ним, – сообщил он ей, продолжая думать о завтрашнем голосовании. Может быть, удастся заполучить голос кого-то другого…

– Я никогда бы не пошла с ним, – с достоинством сказала она.

Отвлекшись от своих мыслей, Гэвин ответил:

– Он не стал бы спрашивать вашего позволения, миссис Петтиджон. Чтобы выиграть свое пари, ему нужно тем или иным способом уложить вас в постель. И если это необходимо, то даже силой.

– Он не посмел бы.

– После того как вчера на сцене вы ударили его коленом, думаю, Ров готов сделать не только это, чтобы спасти свою репутацию.

Это было справедливое утверждение. Действительно, одной из причин этой новой череды печальных событий, хоть и невольно, была она.

– Даже застрелить вас?

– Или проткнуть мечом, – согласился он.

Ему захотелось, чтобы вместо шерри в бутылке оказался виски. Шерри никогда не оказывал на него столь успокаивающего действия. Однако это не помешало ему налить себе еще, раздумывая о том, как разрешить эту проклятую ситуацию, в которой он оказался, раздав столько обещаний.

– Мне пора, – объявила она, прерывая его раздумье. – Простите, что пришла к вам.

Она шагнула к стулу, на котором висел ее плащ. Положив свою драгоценную рукопись на сиденье, она собралась накинуть влажную ткань на плечи.

– Пожалуйста, забудьте о моей просьбе. Это уже не так важно, – заявила она торжественно.

Испорченная шляпка упала на пол. Сара подняла ее, встряхнула, попыталась надеть, но, поняв, как смешно это выглядит, засунула ее в карман плаща.

– Спасибо за то, что уделили мне время, ваша светлость. Я должна идти.

И она повернулась к двери.

Гэвин повысил голос.

– Вы вправду думаете, что, вот так просто уйдя, сможете остановить дуэль?

Сара остановилась и посмотрела ему в лицо.

– Если бы я не пришла сюда, этого никогда не случилось бы.

– Как мало вы знаете мужчин, миссис Петтиджон. Учитывая безответственное поведение Рова, это рано или поздно должно было произойти. Он не из тех, кто станет прислушиваться к разумным доводам.

– Но я не была бы в этом замешана.

– В том, что касается дуэли – да. Однако Ров нашел бы вас, и тогда кто знает, что он сделал бы. И уж, конечно, он всем похвастался бы. И потом, подумайте о вашем благородном деле. Как же ваши друзья, которых ограбили эти Том и Кларенс?

– Джефф и Чарльз, – поправила она, снова повернувшись к нему. – Почему вы о них думаете? Они не стоят вашей жизни, ваша светлость. Ни один из них.

– Вы меня растрогали, миссис Петтиджон. Вас беспокоит, что меня могут убить. А я во время нашего разговора вот уже пару раз подумал, что именно вы воткнете в меня меч.

– Мне иногда приходит это в голову, ваша светлость, – вот, например, сейчас. Да как вы можете думать, что я хочу причинить вам вред? Я вырвала бы ваш надменный язык, если бы вы осмелились это заявить.

Гэвин притворно нахмурился, наслаждаясь этой минутой.

– Если вы хотите вырвать мне язык, это и есть вред.

Похоже, тут он прав.

Словно поставленная в тупик его логикой, она возразила:

– Вы же знаете, я не это имела в виду.

– Не уверен, не уверен, – поддразнил он, и его голос перешел в утробный стон, потому что она стукнула его по голени.

Сара рассердилась, что Гэвин смеется над ее беспокойством. Он что, потерял рассудок? Мужчины погибают на дуэлях.

Конечно, стукнуть герцога было не самым разумным решением, но были моменты, когда он раздражал ее сверх меры. Например, когда считал, что важно лишь его непоколебимое мнение, и был глух ко всему остальному.

Кроме того, ударить мужчину, особенно такого крепкого, как герцог, по ноге, обутой в сапог, особенно если на тебе только поношенные детские тапочки, – не самая удачная идея, в частности для твоих же пальцев.

От пронзившей ногу боли Сара чуть было не выронила «Вдову».

Ковыляя, она сделала несколько шагов, ожидая, пока острая боль не превратится в тупое нытье.

И уж конечно, ее не обрадовал его насмешливый голос:

– Миссис Петтиджон, вы ударились?

– Нет, я подпрыгиваю просто потому, что мне хочется танцевать.

– Какое облегчение, – сказал он. – Я не хотел бы, чтобы вы сломали себе палец лишь потому, что хотели меня стукнуть.

На секунду Сара представила себе, как, схватив «Вдову» двумя руками, она колотит ею герцога по голове.

Но вместо этого она ответила с такой же любезностью:

– Теперь я понимаю, почему некоторые люди так жаждут проткнуть вас мечом.

На этот раз Бейнтон захохотал в полную силу, не сдерживаясь, раскатисто. Однако прежде чем он успел ответить, у двери кто-то прокашлялся, объявляя о своем присутствии. Сара повернулась и увидела Тальберта, рядом с которым стоял удивительно неприметный человек. Волосы у него были темно-коричневые, и такого же оттенка одежда. На таких не сразу обратишь внимание.

– А, вот и вы, Перкинс, – радостно сказал герцог. – Входите, пожалуйста, и познакомьтесь с миссис Петтиджон.

– Ваша светлость, – ответил мистер Тальберт. – Я должен напомнить вам, что нам нужно немедленно идти на голосование по пенсионному вопросу. Уверен, вы пожелаете переодеться. Майкл ждет вас наверху, карету я приказал подать к подъезду.

– Да, да, я должен идти, но мне нужно сказать Перкинсу несколько слов, – проговорил герцог, махнув рукой мистеру Тальберту. Жестом он пригласил Перкинса подойти. – У нас есть для вас задание.

– У нас – нет. Уже нет… – начала было Сара, но Бейнтон, подняв руку, заставил ее умолкнуть.

– У нас есть задание, – сообщил он Перкинсу, который склонил голову, показывая, что готов выполнять любые приказы герцога. – Нам нужно, чтобы вы нашли двоих мужчин, сбежавших вчера из театра с большой суммой денег. Театр Бишопс Хилл. Как их зовут? – обратился он к Саре.

– Вы будете сражаться на дуэли с лордом Ровингтоном?

Он упрям, но она еще упрямее.

Как она и ожидала, он раздраженно искривил губы.

– Разумеется.

– Тогда я не знаю, о каких мужчинах вы говорите.

С этими словами она гордо повернулась и вышла с видом неприступной праведности.

Она сомневалась, что кто-нибудь раньше пытался ему возражать. Однако, как они оба признали, у нее есть принципы.

– Миссис Петтиджон, вернитесь, – произнес он примирительным тоном. Но она продолжала идти к двери.

– Сара.

Услышав свое имя, она заколебалась. Как странно слышать его из уст Бейнтона. Как знакомо это прозвучало… И все же она собралась с силами и, морщась от боли в ноге, вышла.

В передней у двери стояли дворецкий и два лакея, которые утром пытались ее задержать. За ее спиной секретарь, мистер Тальберт, снова напомнил его светлости, что нужно переодеться для голосования. Она сразу же представила, как секретарь в строгом костюме преграждает герцогу путь, не давая ему пойти за ней, – если, конечно, герцогу вообще захочется ее догонять. Она кивнула удивленным слугам, открыла дверь и вышла на улицу.

Дождь лил как из ведра.

Она накинула на голову капюшон и двинулась в сторону дома. Под складками плаща она прижимала к себе «Вдову». Все, что у нее было ценного, – это ее пьесы. Она увидит их на сцене. Увидит.

А Бейнтон отменит дуэль. Может быть, он слишком самоуверен, но не лишен чувствительности. Она поняла это еще тогда, когда он позволил Шарлен выйти замуж за мужчину, которого она любила. Он еще придет к ней.

А она впредь будет лучше заботиться о себе. Нужно заплатить за комнату. Может, придется смириться и вернуться к Колману. То, что несколько месяцев назад казалось невозможным – работать у него после того, как он пренебрег своим обещанием поставить одну из ее пьес, – теперь, когда вода хлюпала в ее туфлях и стекала по волосам, приобрело смысл.

Не успев пройти и квартала, Сара услышала за спиной стук колес. Она шла по главной улице, и в этом не было ничего удивительного. Занятая тем, чтобы защитить от дождя пьесу и не слишком громко стучать зубами, она не обратила на звук почти никакого внимания. У сырости есть удивительное свойство заставлять человека трястись, хотя день был достаточно теплым.

Экипаж проехал мимо нее и остановился. Дверь открылась, преграждая ей путь.

– Миссис Петтиджон, сядьте в экипаж, – приказал герцог Бейнтон.

В ответ она нахмурилась. Он неплохо устроился внутри вместе с мистером Тальбертом, у которого был весьма неодобряющий вид.

– Я лучше пройдусь, – ответила она, и так бы и сделала, но внушительная фигура Бейнтона выдвинулась из экипажа, он подхватил Сару на руки и бесцеремонно втолкнул внутрь кареты.

– Вперед, Амброуз, по адресу, который я вам указал.

– Да, ваша светлость, – прозвучало в ту же минуту, как Бейнтон уселся рядом с Сарой в экипаже.

Это был уже не наемный экипаж. Сиденья были обиты роскошным бархатом. Внутри пахло сандаловым деревом, и Сара была вне себя от радости, что оказалась не под проливным дождем, хотя ее мокрый плащ и оставлял следы на сиденьях. И все же она не собиралась признавать свое поражение. Женщина не должна сдаваться, если она права.

– Немедленно остановите экипаж, – приказала она.

– Я этого не сделаю, – ответил Бейнтон. – Там дождь.

– Я заметила, – процедила сквозь зубы Сара, тряхнув мокрыми волосами.

Герцог пробормотал что-то насчет упрямых женщин. Мистер Тальберт криво улыбнулся в знак согласия, и Саре захотелось еще раз пнуть герцога по голени, но ее нога все еще болела после первой попытки.

Что ж, поскольку герцог назвал возничему адрес ее квартиры, она может хоть немного отдохнуть. Без сомнения, в ближайшем будущем у них еще будут жаркие споры, но сейчас ей хотелось хоть чуть-чуть мира и покоя.

Сара заметила, что Бейнтон успел надеть подходящий случаю костюм, и удивилась, насколько он изменился. Шейный платок был завязан безукоризненным узлом, и под сюртуком из отличной темно-синей камвольной шерсти виднелся канареечно-желтый жилет. Обе ткани были дорогими и отличного качества, и женщина почувствовала, как жалко выглядит по сравнению с ними ее собственная одежда.

Но чему она действительно позавидовала – так это его пальто из плотной промасленной ткани, которое он надел поверх сюртука. Такое пальто не пропускает ни капли дождя. А Сара чувствовала, что промокла насквозь, и опасалась, что испортила свое лучшее платье.

– Я сообщил Перкинсу все, что смог запомнить об этих театралах, – сказал он. – Вспомнил и фамилию Салерно. Ему удастся что-то сделать. Он настоящий мастер в таких делах.

Сара подумала: было бы хорошо, если бы Джеффа и Чарльза поймали, прежде чем они успеют потратить чужие деньги, но ничего не ответила. Что же касается ее самой… «Вдова» лежала у нее на коленях. Страницы немного отсырели. Дома она разложит их на полу, чтобы просушить. Кожаная папка надежно закрывала рукопись от дождя, и чернила не должны были размыться. Так что Сара чувствовала, что ей повезло.

– Ваша светлость, – сказал мистер Тальберт, – не хотите ли просмотреть список голосов в нашу пользу, прежде чем мы прибудем в Вестминстер?

– Позже, после того, как убедимся, что миссис Петтиджон в безопасности. Хотя в таком соседстве это вряд ли возможно.

– Вы так в этом уверены, хотя вовсе там не живете, – тут же вырвалось у Сары.

Она не могла удержаться. Бейнтон был человеком, на которого трудно не обращать внимания, особенно когда он пытался ее уязвить.

На самом деле втайне от себя она начинала им восхищаться. В нем было все, что должно быть в благородном человеке: он был высок, силен, надежен, Бог наградил его привлекательной внешностью. А этот его торс… Она считала такую фигуру благословением.

Если бы ей когда-нибудь пришла мысль искать себе покровителя – чего она никогда не сделает, – то она выбрала бы кого-то, похожего на Бейнтона. Честно говоря, когда их дело завершится, ей будет даже немного жаль. Рядом с ним она почему-то чувствовала себя живой и энергичной, а ей так этого не хватало с тех пор, как уехала Шарлен.

И еще ей было спокойно. Она действительно чувствовала себя рядом с ним в безопасности.

Сара бросила на Бейнтона быстрый взгляд. Он наблюдал за ней, и в его внимательных синих глазах сквозило беспокойство.

Самым естественным сейчас было бы просунуть руку ему под локоть, чтобы он убедился, что ей хорошо, и, может быть, уютно прижаться к нему, окунувшись в тепло его тела и аромат мыла, который ей так понравился. Закрыв глаза, она чувствовала его в этот миг настолько хорошо, что, кажется, слышала, как стучит его сердце.

Такие мысли не приведут ни к чему хорошему.

Отношения с Роландом преподали ей жестокий урок. Ее чувства оказались ненадежными советчиками, они ее предали. А доверяться одному мужчине за другим, как ее мать, она не могла. Нет, теперь она берегла свое сердце…

Карета повернула на ее улицу. Из-за дождя прохожих было мало, и некому было полюбоваться, с каким шиком подъехала к дому Сара. У герцога Бейнтона в карете были даже окошки с настоящим стеклом. Женщина выглянула наружу и увидела, что по всей улице раскиданы мокрые листы бумаги.

Бумага – это же плоть и кровь ее профессии. Непонятно, почему она валяется на улице, но ее можно собрать, высушить, использовать снова.

– Я живу здесь, ваша светлость.

Ему не нужны были напоминания. Он уже протянул руку, чтобы стукнуть по крыше, подавая сигнал возничему остановиться, – и правильно сделал, потому что она в ужасе смотрела на картонные коробки, разбросанные перед ее домом.

А бумага? Под дождем, разметанные ветром, лежало не что иное, как ее драгоценные пьесы. Чернила уже почти исчезли с листов.

– Погодите, я помогу вам… – начал было Бейнтон, но она уже повернула ручку и выпрыгнула почти на ходу, оставив «Вдову» на сиденье кареты.

Коробки были открыты. Все, что осталось от ее одежды, мокрой кучей валялось рядом. Кто-то рылся в ее вещах и забрал все лучшее. Костюм Сирены был втоптан в уличную грязь.

Но что действительно было ужасно – это пьесы. Большая часть листов была разбросана, остатки лежали рядом с вещами. Сара упала на колени в ужасе от случившегося. Она собрала лежавшие рядом листы и прижала их к груди. Вся ее работа пропала.

По ее щекам потекли горячие слезы, смешанные с дождем.

Она почувствовала, что Бейнтон подошел к ней, раньше, чем услышала рядом его голос.

– Миссис Петтиджон… Сара, пожалуйста, вернитесь в карету, – мягко проговорил он.

– Хозяин выбросил меня на улицу. Я задолжала только за один месяц. В других местах я была должна и больше…

Места, из которых ее выгнали. Такие, как ее милый, уютный дом на Малбери-стрит.

И тут ее растерянность сменилась гневом. Она вскипела от ярости.

– Этот дом – совершенная лачуга. Тут даже крысы с ума сходят, – выкрикнула она, будто с помощью слов могла сделать что-то с этим домом или словно хозяина заботило, что она думает.

Но его это не заботило. Это был жалкий мужичок, который жил где-то в деревне и раз в месяц присылал угрюмого человека по имени Парсонс, чтобы собирать квартирную плату.

Сара встала на ноги. Герцог поддержал ее за локоть.

– Знаете, что я сделала бы, будь у меня деньги? – спросила она. – Я купила бы этот дом, разрушила бы его до основания и построила новый, где не было бы крыс, дыр в стенах и пятен плесени в коридорах. И я ни за что не сдавала бы комнаты тем, кто пьет джин.

Но она не могла его купить. Она даже за квартиру заплатить не могла.

Да и никто не обращал внимания на то, что она думает. Никто никогда не обращал на это внимания.

– Почему, черт возьми, эта жизнь так трудна?

В ответ небеса словно снова разверзлись, и дождь полил с новой силой, заглушая ее крики, смывая ее слезы и стекая со шляпы герцога.

– Пойдемте.

Одно слово.

Вся ее жизнь разбросана мокрыми листами бумаги вокруг по улице, а он просит ее уйти?

И все-таки жизнь снова и снова приводит ее к одному и тому же выбору. Мать не раз говорила, что для таких, как они, есть лишь одно название. Она посмеялась бы над убеждением Сары, будто она может стать кем-то большим, чем была ее мать.

И теперь Сара признала свое поражение. Больше у нее не осталось сил бороться. Надежды, мечты, многие часы, когда она верила в свои силы и писала… У нее никогда не было шансов.

Она выпустила из рук мокрые страницы. Они упали к ее ногам. Она позволила герцогу отвести ее к экипажу. «Вдова» все еще лежала на сиденье, где она ее оставила. Сара потянулась, чтобы выбросить и ее на улицу, где валялись остальные пьесы. Бессмысленные, глупые попытки.

Бейнтон забрал у нее папку и положил подальше от нее.

– Едем.

Он подвел Сару к карете и подтолкнул в спину, чтобы она садилась. Оглушенная случившимся, женщина осознавала, что вся промокла и покрыта грязью. Мистер Тальберт посмотрел на нее так, словно она сумасшедшая, – а может, так оно и было? Да, наверное, так и выглядит сумасшествие. Она не обратила на него внимания. Он не имел для нее никакого значения. Ничто больше не имело значения.

Бейнтон закрыл дверцу и обошел экипаж с другой стороны. Сара старалась ни на что не смотреть. Она свернулась калачиком под мокрым плащом, и ей захотелось просто исчезнуть из этой жизни. Тогда все проблемы были бы решены.

Карета тронулась. Сара не спросила, куда они едут. Ей было все равно. Она хотела исчезнуть. Мистер Тальберт сидел напротив, уткнувшись в лежащие у него на коленях папки, будто тоже хотел, чтобы она исчезла. На Бейнтона Сара не смотрела.

Когда карета остановилась, женщина не двинулась с места. Герцог и мистер Тальберт вышли – вероятно, отправились в Вестминстер на «голосование».

Она осталась в одиночестве. Ей пришла было мысль встать, открыть дверь и просто уйти, но на это требовалось больше сил, чем было у нее сейчас. Поэтому она осталась сидеть, как сидела.

Дверца с ее стороны кареты открылась. Бейнтон протянул ей руку. Сара взяла ее. Раз у нее нет своей воли, почему бы не воспользоваться чужой?

Он повел ее вперед, и она чувствовала себя неплохо, пока не узнала фасад отеля «Кларендон». Это было элегантное строение, предназначенное для богачей.

Она не обманывалась относительно происходящего. Бейнтон поселит ее здесь. Ее! Мокрую, оборванную, грязную. А что подумают люди, увидев их вдвоем? Красивый, энергичный герцог Бейнтон мог бы найти себе любовницу и получше. Наверное, они решат, что она ведьма с болот.

Такая мысль ее рассмешила, но этот смех больше походил на рыдание.

Бейнтон провел ее на крыльцо и дальше, в большой холл. Следовавший за ними портье выступил вперед и, вставив ключ в дверь, открыл номер.

– Сюда, – сказал Бейнтон и, мягко коснувшись ее плеча, ввел Сару в комнату.

Еле волоча ноги, она вошла в покои, вполне годившиеся для королевской особы. Здесь была гостиная с элегантными креслами для удобства посетителей. У одного из многочисленных окон стоял письменный стол, был тут и окруженный стульями обеденный стол.

Бейнтону не пришлось помогать Саре дойти до спальни. Она была измождена. У нее совсем не было сил. Она едва заметила мебель нежных голубых и кремовых оттенков и мысленно обрадовалась, что в комнате полумрак.

Ну, вот это и случилось.

То, чего она клялась никогда не допустить, – она стала содержанкой.

Сара вспомнила заявление Бейнтона о том, что он девственник. Что ж, скоро это изменится, и она поняла, что ее больше не волнует, что он с ней сделает. Ее пьесы погибли. От нее самой осталась лишь оболочка.

А этого вполне достаточно. Разве оболочка – не то, чего хотели от нее все мужчины? Это все, что им было нужно. Даже Роланду, этому подлецу, который был ее мужем.

Предупредить Бейнтона о том, что она ненавидит секс? Нет, пусть обнаружит это сам.

Сара потянула тесемки плаща, и он упал на пол. Она шагнула прямо к постели и упала в нее, не разуваясь и не раздеваясь.

Матрас был набит ватой. Она никогда не чувствовала под собой такой мягкости. А подушка – чудесный нежный пух.

Сара зарылась лицом в подушку и постаралась забыть о герцоге. И ей это удалось – она закрыла глаза и провалилась в забытье.

Глава девятая

Сара спала без сновидений.

Она провалилась в глубокий сон. Как уснула, не помнила, и сейчас ей не хотелось открывать глаза. Глубоко вдохнув, женщина почувствовала свежий аромат чистых простыней. Они пахли смесью лаванды и мыла. Это был просто рай.

Она вспомнила, как упала на постель, ощущая такую усталость, что у нее пропало всякое желание бороться дальше.

Она впала в состояние полудремы, и ее мысли вернулись к прежним счастливым дням, когда она жила на Малбери-стрит и с ней была Шарлен.

Шарлен. Она любила племянницу так неистово, словно это было ее собственное дитя. Впрочем, так оно и было – Шарлен действительно суждено остаться ее единственным ребенком. Ей никогда не держать на руках рожденного ею малыша… Особенно теперь, когда ей исполнилось тридцать четыре.

Теперь Шарлен живет где-то далеко от Сары – своей жизнью, своей семьей. А как же иначе – тот, кто по-настоящему любит, позволяет любимым жить своей жизнью.

Сара уже почти снова погрузилась в дремоту, как вдруг услышала какой-то шум. Она была в комнате не одна. Кто-то тихо закрыл дверь.

Тут она все вспомнила. И открыла глаза.

Сара была в комнате отеля «Кларендон». Даже не раздвигая толстые портьеры, она могла сказать, что уже поздний вечер. Она проспала несколько часов и могла бы проспать еще столько же.

Стоящая на ночном столике лампа с низким абажуром освещала мягким теплым светом белизну простыней и изящные изгибы резной спинки кровати. Дверь, соединяющая спальню и гостиную, была закрыта.

Сюда привел ее герцог Бейнтон. Ее вышвырнули из комнаты, написанные ею пьесы пропали. Все до единой. Со всем, что было в ее жизни важного, поступили так, словно это не имело никакого значения.

На секунду ужаснувшись оттого, что она спала с открытым ртом, Сара поскорее закрыла его и рывком села в кровати. Ее прическа сбилась и напоминала руины, а платье, ее лучшее платье, было безнадежно измято. На ногах у нее все еще были мокрые туфли.

Сара спустила ноги с края кровати и только тут заметила в углу комнаты ванну, над которой поднимался пар. Она встала и подошла к ней. Кто-то поставил рядом с ванной маленький столик, на нем лежали стопка чистых полотенец и мыло. Прозрачное мыло отличного качества. Сара взяла его в руки и понюхала. Оно пахло цветами, но это была не тяжелая, приторная смесь лаванды и розы, а тонкая, приятная композиция.

Женщина минутку постояла, прислушиваясь. Из гостиной не слышалось ни звука, но она знала, что он здесь.

Бейнтон ждал ее, и она знала зачем. Она понимала, чего он хочет.

Ее взгляд упал на бокал кларета на столике у кровати. Как предусмотрительно с его стороны. Надо было оставить всю бутылку.

Она подошла к кровати и подняла бокал. Вино было терпким. Ей не слишком нравился такой вкус, но с учетом новых обстоятельств годилось все, что могло приглушить ее чувства.

Например, ванна.

Взглянув на стоящий под зеркалом умывальник, она заметила рядом с ним зубной порошок и щетку для волос. Он обо всем подумал.

Пройдясь рукой по прическе, Сара поняла, что почти все шпильки из нее выпали. Осушив остатки вина в бокале, она вынула оставшиеся шпильки и разделась.

Уже несколько месяцев Сара не принимала горячую ванну, а когда принимала, то ей приходилось греть воду и наполнять ванну самой. Это было трудно.

Женщина позволила себе немного понежиться в горячей воде, прежде чем намылить мочалку. Она терла себя ею так, словно хотела смыть со своей души все следы тревоги и разочарования. Рядом с ванной стояло ведерко с чистой водой, которой она хорошенько ополоснула вымытые мылом волосы.

Даже Клеопатра никогда не ведала такого наслаждения, какое сейчас получала Сара от этой ванны. Ей даже почти удалось забыть о своем положении, пока из соседней комнаты не послышался какой-то стук.

Она услышала, как открылась дверь. Вскоре раздались приглушенные мужские голоса. Разобрать слова Сара не могла, но учуяла запах еды. Ее живот радостно заурчал.

Дверь гостиной закрылась. Женщина прислушалась, ожидая, что сейчас войдет Бейнтон и прервет ее наслаждение.

Но он не вошел. И вообще, герцог сидел так тихо, что она не могла определить, чем он там занимается.

Наконец, скорее из любопытства, чем из-за голода, Сара вышла из ванны. Вытершись полотенцем, она минуту раздумывала, не надеть ли ей снова зеленое платье. В конце концов, это все, что у нее было.

Но потом она решила не пачкать этим грязным, вымокшим платьем свое тело, теплое после ванны и пахнущее цветущим лугом. Кроме того, если она правильно помнит свою мать и ее многочисленных мужчин, любовницам вообще редко нужна одежда.

Она стянула с кровати верхнюю простыню и завернулась в нее, соорудив нечто вроде платья без рукавов. Волосы уже начали подсыхать и вьющимися локонами рассыпались по спине и плечам. Внимательно осмотрев себя в зеркале, она поняла, что с настороженным выражением глаз ей ничего не удастся сделать.

«Вспомни то время, когда ты любила Роланда,  – приказала она самой себе. – Не то, чем все обернулось потом, а начало, когда он был добрым, а ты – невинной».

Конечно, герцог Бейнтон вовсе не был похож на ее покойного мужа, научившего Сару ненавидеть супружескую постель. Ненавидеть то, что мужчина может сделать с женщиной.

Сара была уверена, что Бейнтон не может быть грубым… Но все же он будет ждать от нее подчинения – того, чего она обещала себе никогда больше не допускать.

Однажды ее мать, избитая одним из любовников, сказала ей, что любой мужчина может быть грубым. Сара не хотела ей верить, пока Роланд не подтвердил правдивость этих слов.

Сара положила обе руки на живот, туда, где когда-то рос внутри нее малыш. Дитя, о котором она никогда не переставала горевать, хотя ей и не довелось качать его на руках.

«Тогда ты думала, что твоя жизнь окончена, – мягко напомнила себе Сара. – Но ты выжила».

Это была хорошая мысль. Она выживет снова. Подумать только, что ей уже пришлось пережить.

Но ее губы не перестали дрожать, и напряжение в глазах не прошло. У нее очень выступающие скулы. За последние несколько месяцев она сильно похудела. Может, она слишком тощая?

Но дух ее еще крепок, и воля не сломлена.

Бейнтон получит то, чего хочет, но диктовать условия будет она. По дешевке она свое тело не продаст.

Сара шагнула к двери и открыла ее.

Гостиная была залита ярким светом – здесь явно никто не заботится об экономии свечей. В очаге не было огня, но вся комната сияла радостью и приветливостью, которых в душе у Сары не было и в помине.

На столе стоял поднос с несколькими накрытыми тарелками. Почувствовав аромат поджаренного мяса и свежеиспеченного хлеба, она чуть было не опустилась на колени.

Но, заставив себя оторвать взгляд от соблазнительных блюд, Сара обернулась к сидящему в комнате человеку и от изумления чуть не открыла рот.

Герцог сидел на стуле за письменным столом и читал какие-то бумаги. Пиджак он снял, узел галстук чуть ослабил. Мужчина в домашнем уединении.

Но больше всего ее поразили очки в золотой оправе на его благородном носу. Она привыкла считать его выше остальных, постоянно полным сил, безупречным. Даже тщеславным… Пока не увидела эти очки. Они придавали его лицу человечности.

Бейнтон тоже был поражен.

Одним взглядом он охватил все детали ее внешности: складки простыни, волосы, изгибы тела, а затем опустил глаза, словно ища босые пальцы ее ног.

Сара заговорила первой.

– Гадаете, что же еще у меня обнажено? – спросила она. Голос ее прозвучал уверенно и спокойно.

– Думаю, я это знаю, – ответил он с хрипотцой в голосе.

Однако вместо того, чтобы сразу приступить к делу, он снял очки и постучал одной из их дужек по бумагам, которые перед этим читал.

– Очень хорошо написано.

Только тут Сара поняла, что он читает ее пьесу. На столе в открытой кожаной папке лежали листы ее «Беспокойной вдовы».

Ее сердце дрогнуло. Она думала, что в приступе отчаяния выбросила «Вдову» под дождь вместе с другими пьесами. Должно быть, он спас ее от нее самой. Она потеряла не  все. Эта пьеса, в которую она вложила часть своей души, была цела, а вместе с ней и ее мечты и надежды.

Однако Сара почувствовала, что Бейнтон посягнул на ее права, и рассердилась.

– Не помню, чтобы я разрешала вам читать мою работу.

Он уронил очки и поднял вверх руку, мягко останавливая ее.

– Я не хотел вас обидеть. Мне было интересно, и потом, в этой комнате больше нечего было почитать.

Она осмотрелась, словно проверяя правдивость его слов, хотя на самом деле старалась прийти в себя и успокоиться. Она вспылила.

– Обычно я не читаю пьес, – признался он, и, отметив место, где остановился, закрыл папку. – И не хожу в театры.

– Да, я знаю. Лишь иногда, если ставят Шекспира.

Это были его слова, которые он произнес, когда они пустились в погоню за Шарлен.

Он кивнул, признавая ее правоту.

– Знаю, что мое мнение для вас ничего не значит, но мне понравилось. Отличная работа, миссис Петтиджон.

Она изменила свое отношение к тому факту, что он без разрешения читал ее пьесу.

– Вы дошли до места, где они дерутся на дуэли, сражаясь за ее руку? – поинтересовалась она.

– Нет, я остановился на том, как он сидел в шкафу, пока герцог Бамбл, который, надо полагать, олицетворяет в этой пьесе злодея…

– Он шут.

– Именно. Он ведет себя, словно занудный всезнайка.

Таким она его описала.

Эту часть она вставила в пьесу после возвращения из Шотландии. Герцог Бейнтон так основательно ее разозлил, что ей пришлось использовать его образ в качестве персонажа.

Узнал ли он себя?

По его спокойному взгляду ничего нельзя было понять.

Интересно, что же он подумал, когда прочел описание Бамбла как необыкновенного красавца? Она вовсе не планировала ничего такого, но слова словно сами стекли с ее пера и стали важной частью сюжета – если только она не перепишет всю пьесу.

– В его характере требовать, чтобы все было так, как он хочет, – сообщила Сара. – Я имею в виду этого герцога из пьесы.

Бейнтон сменил тему.

– Я не знал, что вы любите, поэтому взял на себя смелость заказать лучшие блюда, какие здесь подают. – Он встал, подошел к столу и поднял крышку ближайшего к нему блюда. – Это кролик. Его здесь отлично готовят. А это… – проговорил он, поднимая вторую крышку, – это ростбиф, божий дар Англии. Здесь работает повар-француз. Однажды я попытался нанять его, но он предпочитает свою кухню в этой гостинице.

Все пахло очень соблазнительно.

– Выбирайте, – предложил он. – Мне все равно. О, есть еще вино и сидр – на ваш выбор.

Сара благородно решила ни за что не приниматься за еду, пока они не обсудят, что между ними будет. Но она была совершенно не способна собраться с мыслями и сформулировать какие-то требования на голодный желудок.

– Кролик подойдет.

Сара села за стол, взяла вилку и постаралась не слишком набрасываться на еду.

Бейнтон, очевидно, тоже очень проголодался. Он галантно налил Саре сидра, а потом воздал должное своему бифштексу. Сара же опустошила тарелку и почувствовала, что если бы не присутствие герцога, то она слизала бы с нее весь соус.

Еда отлично ее подкрепила.

Отставив тарелку, Сара сложила руки на коленях, чтобы показать, что она собрана и владеет собой, насколько это возможно для человека, одетого в простыню вместо одежды, и сказала:

– Я хочу сообщить вам мои условия.

Бейнтон отреагировал так, словно она сделала предупреждающий выстрел. Откинувшись на спинку стула, он положил руку на стол и произнес:

– Очень хорошо.

Сара уставилась на свою пьесу, лежавшую на столе. Хоть раз в жизни она не продаст себя задешево.

– Вы предложили мне дом, – сказала она.

– Да.

– И помощь с поиском Джеффа и Чарльза.

– Перкинс занимается этим делом прямо сейчас, пока мы с вами беседуем.

– Я бы хотела, чтобы труппе заплатили.

Герцог наклонил голову.

– Труппе?

– Актерам и рабочим, которые принимали участие в постановке «Ревю». Многие из них в худшем положении, чем я.

Она бросила на него быстрый взгляд, стараясь определить, что он об этом думает.

У Бейнтона был вид человека, который обдумывает, взвешивает… И Саре стало неловко. Она никогда не умела требовать.

– Я уверен, – наконец сказал он, – что если нам не удастся вернуть все, что им задолжали Джефф и Чарльз, то для них найдется щедрый благодетель.

Сара с удивлением осознала, что ожидала его ответа, затаив дыхание. Переведя дух, она сказала:

– Благодарю вас.

– Это все? – спросил он.

– Нет. – Она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. – Моя мать начинала как актриса. Она была хорошей актрисой, по крайней мере, все уверяли меня в этом. Но театр – ненадежная и изменчивая профессия. Мама получала все менее значительные роли и в конце концов сказала, что чувствует, будто ее жизнь кончена.

Бейнтон внимательно слушал, и Сара отвела глаза. Умение уделять одному человеку все свое внимание – один из талантов герцога, подумала она. Но иногда это внимание слишком пристально.

Она перевела дух и продолжила.

– Ее первым покровителем был лорд Твиндейл, мой отец, хотя он и не соизволил признать меня своей дочерью. Мужчины бывают двух видов: одни щедры ко всем своим детям, законным или нет, а другие притворяются, будто их внебрачные дети просто не существуют.

Саре не удалось скрыть горестную улыбку. Когда-то для нее стало сокрушительным ударом то, что отец отказался ее признать. Теперь же ей казалось, что это лишь одно из событий ее жизни.

– Когда Твиндейл отвернулся от мамы, у нее появилось несколько любовников, сменявших друг друга до ее смерти. Некоторые были добры к нам, другие – нет. Были и такие, от которых я пряталась.

Понимает ли он, о чем она говорит?

– Моя сводная сестра Джулия – она родилась в браке и была матерью Шарлен – взяла меня к себе, когда мне было тринадцать. Она даже дала мне некоторое образование, но у нее самой было полно хлопот с Дирном. Этот человек проматывал все, что у него было, за игорным столом.

– Я слышал о нем.

– Он губил себя. – Сара покачала головой. – Но Джулия научила меня тому, что у женщины может быть достоинство. Что бы ни случилось, она всегда была сильной и милосердной, и я поклялась, что буду такой же, как она. Я не хотела зарабатывать на жизнь постелью, как делала моя мать.

Бейнтон заерзал на стуле.

– Моя прямота смущает вас, ваша светлость? Хорошо, – сказала она, не дав ему ответить. – Я хочу, чтобы вы знали, чего мне стоит согласие стать вашей любовницей. Мы говорим о моей душе, ваша светлость. Обо всем, во что я хотела верить в самой себе.

Бейнтон наморщил переносицу, но ничего не сказал.

Сара продолжила.

– Мы подошли к сути дела. Я желаю поставить мою пьесу. И хочу, чтобы вы мне помогли.

При поддержке такого мецената, как герцог Бейнтон, она может быть уверена, что пьесу поставят как следует.

– Вот цена того, что я стану вашей любовницей.

Он окинул взглядом разложенные на столе страницы пьесы.

– Вы хотите, чтобы я приобрел театр?

Это было неожиданно. Он в состоянии купить театр?

– Не обязательно его покупать. Его предоставят вам на время.

Бейнтон подумал над ее словами, а потом произнес:

– А если я выполню все ваши условия, что вы предложите мне?

Сара моргнула. Ей казалось, что это очевидно. Он хотел лечь с ней в постель – самая простая вещь на свете, которая происходит каждую минуту по всему Лондону.

Или это был тактический прием, чтобы заставить ее обдумать свою цену еще раз? Герцог Бейнтон, должно быть, искушен в переговорах. Иначе он не был бы таким успешным.

Она поднялась и, обойдя вокруг стола, подошла к нему.

Он смотрел, как она приближается, и поворачивал стул ей навстречу, встречая ее, словно король, принимающий дань. Это напоминало сцену из пьесы, и Сара знала, что сейчас подходящий момент, чтобы сыграть свою роль и получить все, чего она стоит.

Она не стыдилась своего тела. Она была актрисой, и тело было для нее инструментом создания образа. Однако появиться полуголой на сцене в роли Сирены – это одно, а стоять перед Бейнтоном в роли самой себя – совсем другое. Сара Петтиджон, актриса, швея, начинающий драматург, любящая тетя и теперь – любовница одного из самых влиятельных мужчин Лондона.

Она раскрыла простыню и уронила ее себе под ноги.

Глава десятая

На миг, который показался ей очень долгим, она перестала дышать, думать, чувствовать. Подавив стыд, она заставила себя посмотреть ему в глаза.

Бейнтон сидел, словно окаменев. Но в его глазах зажглись искры желания. Его взгляд будто впитывал каждый изгиб ее тела, каждый локон ее волос.

А потом он поднялся. Почти благоговейно он подошел к ней и, обхватив обеими руками, поцеловал.

Его первый поцелуй был очень робким по сравнению с этим. Теперь он держал ее в объятиях уверенно, не стесняясь. Ее грудь вдавило в гладкую ткань его жилета. Крепко, возбужденно он прижимался к самому сокровенному центру ее существа.

Словно хотел ее поглотить.

Все, что Сара могла сделать против такого натиска его страсти, – это постараться сохранять спокойствие, не паниковать.

Какая это будет роль, Сара? Вирсавии с Давидом? Клеопатры с Антонием? Джуди с Панчем?

О да, все-таки она – актриса до мозга костей.

Сара постаралась сосредоточиться на поцелуе, а не на своих страхах. Любовница должна хотеть поцелуя. Она отчаянно пыталась расслабиться, но разум не давал ей этого сделать. Она знала, к чему все клонится, и заранее предчувствовала боль.

«Не плачь, — предупредила она саму себя. – Многие женщины получают от этого удовольствие. Не думай о том, что сейчас происходит, подумай о чем-то другом. Подумай о жизни, в которой тебе больше никогда не придется унижаться».

Позволить ему использовать себя.

Ее пьеса стоит всего этого. Даже ее гордости.

Наверное, Бейнтон почувствовал ее скованность. Он поцеловал ее еще более страстно, словно требуя ответа.

Сегодня утром она покорилась ему. Тогда он удивил ее своим поцелуем. По правде говоря, он был более чем просто приятным. Но этот поцелуй был другим. Бейнтон хотел большего.

Он хотел получить все. Но тогда он узнает, какая жалкая из нее любовница и что она не умеет доставлять мужчинам удовольствие. Роланд всегда жаловался, что в постели она немногим отличается от бревна.

Но, в конце концов, что ей до счастья Бейнтона? Он хотел уложить в постель Сирену. А Сирена – это вовсе не Сара. Это просто плод воображения многих мужчин.

И потом, она думала, что на самом деле герцог, осознает он это или нет, лишь хочет превзойти своего друга Ровингтона, насладиться чувством превосходства – странный мужской способ получать удовольствие.

Все, что ей сейчас требуется, – заставить свой лихорадочный разум умолкнуть и успокоиться. В конце концов, соитие не бывает долгим. Оно может быть суматошным и резким, но быстро кончается.

Герцог сделает то, что хочет, и она будет свободна. Ей лишь нужно немного потерпеть.

Бейнтон взял ее на руки.

Сара вспомнила, как он выглядел утром, когда был без рубашки. У него торс человека, который не боится пользоваться своим телом.

Он отнес ее в спальню и уложил на кровать. Спеша и путаясь в пуговицах, он начал раздеваться сам.

Еще несколько минут.

Сара закрыла глаза. Он был в полном возбуждении, и ей, наверное, лучше не смотреть. Ее дыхание участилось. Женщина глубоко вдохнула, набрав полную грудь воздуха, задержала дыхание и выдохнула. Она попыталась не думать о прошлом, об испарине, рвущей боли. О потере своего ребенка…

Отбросить эти мысли. Сара сжала пальцами края покрывала. Она сможет это сделать. Чтобы наконец жить той жизнью, о которой она мечтала, чтобы иметь шанс увидеть на сцене свою пьесу – она это сможет.

На пол упал сапог, потом другой. Спустя миг она услышала шорох снимаемой одежды.

Перина прогнулась под его весом.

Пряный аромат мыла смешался с запахом мужчины, жаждущего женщину… А потом Бейнтон растянулся на кровати рядом с ней.

Он положил ладонь ей на грудь. От его горячего прикосновения ее сосок затвердел.

– Как ты прекрасна, – прошептал он.

Его голос прозвучал глубоко и низко. Внезапно она ощутила томление внизу живота. Чувства ее отчаянно метались, призывая к осторожности, но эта часть ее тела отзывалась на ласки, что напугало Сару еще больше. Если потерять контроль над собой, ничем хорошим это не закончится.

Если пытаться остановить неизбежное, тоже ничего не выйдет.

Не открывая глаз, Сара раздвинула ноги. Холод проник в самые потаенные уголки ее тела.

Она ждала, что Бейнтон сразу же набросится на нее. Он к этому готов, она знала. И предугадывала, что сейчас почувствует на себе вес его тела, ощутит его проникновение.

Но он ничего не сделал.

Его рука на ее груди даже не пошевельнулась.

Она была так напряжена, что не сразу поняла, насколько он неподвижен.

Сара не открывала глаз. Она понимала, что будет дальше. Герцог разочаруется. На этом этапе Роланд всегда говорил ей что-то резкое и обидное. Раздраженно упрекал, что она сухая и неподвижная, а потом начинал резкие толчки.

– Сара?

Голос Бейнтона не был злым. Он был смущенным.

«Поскорее. Давай поскорее закончим»,  – хотелось прошептать ей…

– Вы дрожите.

Она не ответила. И не открыла глаз.

Его рука снова нежно коснулась ее груди. Чувствуя почти непереносимое напряжение, она ждала продолжения… И вдруг он откатился и встал с кровати.

Сара удивленно открыла глаза.

Он натягивал бриджи. Ничего не понимая, она нахмурилась. Прикрывшись покрывалом, женщина села на кровати.

– Что случилось?

Но она знала ответ. И боялась его услышать. Он разочаровался в ней.

Бейнтон потянулся за рубашкой и надел ее через голову. Сара видела, что он все еще возбужден и, скорее всего, чувствует себя некомфортно. Роланд всегда говорил ей, что чувствовать возбуждение и не удовлетворять его – очень тяжело для мужчины.

Герцог повернулся к ней, собираясь что-то сказать, но промолчал. Его глубокие глаза пристально смотрели на нее. Сара выше натянула покрывало, укрывшись почти по горло, и тряхнула головой, отбрасывая волосы с лица.

Бейнтон сел на край кровати, и она напряглась.

Он наклонился к ней, и женщина замерла.

– Это не из-за меня, правда? – спросил он тихо, скорее размышляя вслух, чем ожидая ответа.

– Что не из-за вас? – с трудом выдавила из себя она.

– То, что с вами сейчас происходит. Вы боитесь.

Его лицо не выражало ни отвращения, ни гнева. Наоборот, казалось, он волнуется из-за нее… И это было невыносимо.

– Сделайте это. Возьмите меня, – приказала она, и от гнева голос ее прозвучал резко, сухо, противно… Так же, как она чувствовала себя. Откинувшись на кровать, Сара отбросила покрывало и устремила взгляд в потолок, чтобы не смотреть на него. – Сделайте это.

– Вы ведете себя так, будто я собираюсь вас ударить. Почему, Сара? – Он говорил сочувственно, и она его за это ненавидела.

Откатившись от него, Сара встала по другую сторону кровати. Не обращая внимания на свою наготу, охваченная гневом, она выпалила:

– Теперь я понимаю, почему вы все еще девственник. Если вы так ведете себя с женщинами, что удивительного в том, что дело до сих пор не сделано?

И она закрылась руками.

Роланд был очень вспыльчивым. Ее язвительность выводила его из себя, и много раз Сара жалела, что не смогла прикусить язык.

Но Бейнтона не разозлила ее колкость. Он спокойно ответил:

– А может быть, я хочу от вас большего, чем просто «сделать дело».

Большего?

Отзвук этого слова повис между ними в воздухе. Бейнтон наклонился и начал натягивать носки, потом сапоги, а ей хотелось проклинать его на чем свет стоит.

Но вместо этого сказала:

– Тут нет ничего большего.

– Что ж, может, вы и правы. – Он встал и притопнул ногой, натягивая сапог. – Но если есть, Сара, то именно этого я и хочу. И уж точно не хочу изнасилования.

Он вел себя расслабленно и совершенно беззлобно… Но это же невозможно! Мужчины терпеть не могут, когда их прерывают.

– И не смейте потом возмущаться, что вы не закончили, – предупредила она его. – Я этого вам не позволю. Я вам себя предложила.

– Да, это вы сделали. Я приму это к сведению. – Он направился к двери, на ходу поднимая с пола жилет. – Завтра утром будьте готовы. Тальберт заедет за вами и повезет в театры. После займетесь домом. Не знаю, успеете ли вы осмотреть и то и другое. – Бейнтон остановился у двери и, оглянувшись, окинул ее взглядом. Всю, с головы до ног. – И нужно будет купить одежду. Я не ожидал, что любовницы так чертовски изобретательны. Увидимся завтра вечером за обедом.

Он вышел за дверь.

Сара минуту стояла неподвижно, сбитая с толку его спокойной доброжелательностью. Он не был раздражен.

Тогда что с ним?

Она вдруг почувствовала себя совершенно обнаженной и беззащитной, чего еще никогда не было. Схватив покрывало, она прикрылась им спереди.

– А как же наша сделка? – крикнула она, шагнув за ним к двери.

Герцог натягивал пиджак в гостиной.

– А что с ней? – спросил он.

– Она в силе? Вы ведь меня кое о чем просили.

Он взял очки и положил их во внутренний карман. Потом обернул шейный платок вокруг шеи и начал рассеянно завязывать его в узел.

– Вы не хотите меня? Разве не в этом предмет нашей сделки?

– Хочу ли я вас? – мягко переспросил он с оттенком иронии.

Подойдя к ней, он остановился, когда носки его сапог почти коснулись ее босых ступней. Наклонившись, он погладил губами нежное место у основания ее шеи и на миг замер, словно впитывая ее аромат, ее тепло, ее присутствие. Прежде чем он выпрямился, она почувствовала кожей его горячее дыхание. Глядя ей в глаза, Бейнтон признался:

– Я очень хочу вас. Но не таким способом.

Он сделал шаг назад.

– Я хочу узнать вас, Сара. Понять вас.

И он повернулся к двери.

– Мы сделаем это, – пообещал он, обернувшись и кивнув в сторону спальни. – Это часть нашего договора. Однако я приду к вам, Сара, когда вы будете хотеть этого так же сильно, как я жажду вас.

Он снял с вешалки у двери пальто и шляпу.

– Тогда вы меня никогда не получите, – заверила она его.

Если он и услышал ее, то ничего не ответил. Вместо этого открыл дверь и шагнул в коридор.

Он ушел.

Сара в смятении глядела на закрытую дверь. «Я хочу узнать вас, Сара. Понять вас».

Он попросил ее о доверии. Но у нее нет и не будет доверия. Ни к кому и никогда.

Она вышла в гостиную. Здесь еще чувствовалось его присутствие, его аромат. Он такой сильный, влиятельный, а она… Она просто ничто. Если бы ей пришлось исчезнуть, никто и не заметил бы, что она вообще существовала… Внезапно ее взгляд упал на кожаную папку на столе. Ее единственная уцелевшая пьеса. Ее творение.

«Тальберт повезет вас осмотреть театры».

За эти годы она слышала от мужчин столько обещаний. Самыми смехотворными были клятвы, данные ей у алтаря, потому что Роланд окончательно бросил ее именно тогда, когда она была физически разбита.

«Но ты же хочешь доверять»,  – прошептал тихий внутренний голос.

Это была правдой. В своих пьесах она писала о любви, доброте и доверии между мужчинами и женщинами и о тех удивительных отношениях, которые, как она свято верила, существуют и в жизни, а не только на сцене театра. Она так хотела в это верить, но желание – еще не реальность.

Сара подошла к столу и провела рукой по кожаной папке, словно написанные внутри слова могли поддержать ее, – и они придали ей сил. В этих словах была ее душа.

Что бы еще на нее ни свалилось, она должна попытаться поставить свою пьесу. Она уже слишком много пережила, чтобы сейчас сдаться.

«Тогда вы меня никогда не получите».

Господи, какой же он дурак.

Гордость, раздражение и стыд остановили Гэвина на верхней ступеньке гостиничной лестницы.

Она скрутила его в узел. Животный инстинкт приказывал ему вернуться, ползать перед ней на коленях, если нужно, но получить то, чего он от нее хочет.

Какая разница, что она предложила ему себя с очарованием, присущим разве что скучающей шлюхе? Он представил, как неловко овладевает ею, как трудится над ней, а она смотрит в потолок, желая быть в этот момент где угодно, только не с ним.

Что ж, он мог претендовать на ее тело, которое получил за свои деньги, мог пройти весь этот обряд посвящения, но он был бы противен сам себе.

Кто-то поднимался по лестнице. Гэвин надел шляпу, надвинув поля на глаза, и стал спускаться. Ему было трудно собраться с мыслями, трудно идти. Его тело изнывало от жажды, желало ее.

Гэвину понадобился весь его хваленый самоконтроль, чтобы не смять ее. Но если бы он не выдержал и утолил свою жажду, она возненавидела бы его навсегда.

А он не хотел, чтобы Сара его ненавидела.

Эта мысль его поразила. Он не должен испытывать к ней таких чувств. Из этого не получится ничего хорошего, потому что у них не может быть никакого будущего.

Она – актриса, а он – герцог, который должен жениться на девушке из хорошей семьи, с большим наследством. И потом, Сара уже немолода, как и он. Как она может привлекать его настолько сильно?

Возможно, в ее привлекательности есть что-то загадочное. Она вела себя очень смело, но чувствовала себя иначе. Ее тело на кровати было напряжено, как натянутая якорная цепь. Гордый, независимый дух, который он всегда в ней видел, куда-то исчез, и его сменил страх.

Ему было неприятно видеть ее такой. Она ожидала жестокости. Закалилась, оделась в броню. Хуже того, она спряталась, ушла в себя. На его месте мог быть любой другой. Ей было все равно.

Гэвин вышел на улицу и полной грудью вдохнул ночной воздух.

Швейцар спросил, не нужно ли подать ему карету. Он покачал головой. Ему хотелось пройтись. От «Кларендона» до Менхейма меньше мили.

Идя по улице, он почти слышал насмешливый хохот Ровингтона. Уж он-то на его месте выиграл бы свое пари, по-доброму или нет.

Имя Ровингтона напомнило Бейнтону, что ему еще нужно уладить некоторые дела, связанные с дуэлью.

Поэтому, дойдя до Менхейма, он с радостным удивлением увидел у входа своего младшего брата Бена, сидящего на крыльце с бокалом любимого виски Гэвина.

Герцог передал пальто и шляпу ночному лакею.

– Ты, наверное, читаешь мысли, иначе откуда ты узнал, что мне нужно тебя видеть? – спросил он Бена.

– Ты пропустил голосование по пенсионному вопросу, брат, – ответил Бен.

Голосование. Как он мог забыть о голосовании? Но увидев, в каком состоянии была Сара, обнаружив, что погибли ее пьесы, он просто не мог ее оставить. Ему необходимо было побыть с ней, пока она не проснется, чтобы убедиться, что все в порядке.

Конечно, Тальберт настаивал, чтобы он ушел, но Гэвин отослал его обратно в Менхейм, пообещав, что приедет в Вестминстер к началу голосования. Эти голосования всегда занимали несколько часов. Они включали отсрочки, переговоры, совещания. Он действительно собирался туда ехать, но потом начал читать пьесу Сары и забыл обо всем.

– Я напрочь об этом забыл. – Он шагнул по направлению к главной приемной, где всегда стоял хороший запас его любимого виски.

– Ого, чудо из чудес, – сказал Бен, идя за ним. – Мой брат, оказывается, обыкновенный человек. Однако Ливерпуль будет ожидать более вразумительного ответа, чем «я забыл».

– Ты что-нибудь придумаешь. Как Элин? – Жена Бена ждала их первенца.

– Спит, – ответил Бен. – Она становится настоящей соней. Я еще хочу предупредить, что матушка очень на тебя обижена. Сегодня вечером она собиралась устроить твое знакомство с какой-то подходящей молодой девушкой.

Гэвин простонал. Выходя из номера в «Кларендоне», Тальберт напомнил ему и о том, что сегодня у него важный ужин.

– Утром я извинюсь и сделаю для молодой леди все, что подобает.

Вот незадача. Гэвин знал, что матушка вправе сделать ему хороший выговор. Он налил себе виски.

– И наконец, – продолжил Бен уже веселее, но таким тоном, который заставил Гэвина насторожиться, – о тебе болтают по всему Лондону. Сегодня я слышал твое имя и в коридорах Уайтхолла, и на улице, по дороге домой. Уверен, на любом званом обеде или чайной вечеринке ты – главная тема разговоров.

– Потому что я пропустил голосование?

– Нет, потому что у тебя появилась любовница.

Гэвин поставил бокал.

– И насколько я слышал, – продолжал Бен, – это не обычная женщина. Она – предмет вожделения всего мужского населения Лондона, включая Ровингтона. Это правда, что он тебя вызвал?

– Да. Я могу рассчитывать, что ты будешь моим секундантом?

– Почту за честь.

– Будь готов. Ровингтон жаждет крови. На кону его честное имя. Он поставил целое состояние на то, что уложит ее в постель, и если проиграет, то не сможет заплатить.

– Я об этом слышал. Скверное дело. Сегодня перед голосованием он очень много о тебе говорил. Заявил, что ты его предал.

– Я поставил его на место.

– А между тем поставившие против него уже требуют оплаты. Он сейчас в чертовски трудном положении. Кроме того, он намеренно дал мне понять, что премьер-министру придется очень долго ждать, пока он проведет билль о военных расходах через Палату общин.

– Подлец. Поругаться со мной – это одно, а задерживать поставки нашим генералам – совсем другое.

– Именно. Ливерпуля это не радует.

– Могу представить насколько.

– Он просил меня передать тебе сообщение.

– Какое? – спросил Гэвин, ожидая выговора из-за угроз Рова.

– Он просил меня сказать тебе, чтобы ты проделал дыру в этом человеке.

– Я это сделаю, – хмуро ответил Гэвин. – Сделаю.

Глава одиннадцатая

К своему удивлению, Сара сразу же крепко уснула и проспала до самого утра, несмотря на недавний дневной сон.

На этот раз у нее были сновидения. Ей снились мать и летние деньки, когда Сару отправляли в сад поиграть.

– Не входи в дом, пока я тебя не позову, – сказала ей во сне мать, и Сара поняла: она должна притвориться, будто ее нет, исчезнуть. Мужчины значили для матери больше, чем она.

– Оставь нас ненадолго, моя любимая девочка.

– Пойди пока поиграй с куклой, солнышко.

– Не мешай маме, когда она с другом.

– Не стучи в мою дверь…

Сару разбудил стук в дверь. Наверно, стучали уже довольно долго, потому что она услышала, как мужской голос – это был голос мистера Тальберта – нетерпеливо произнес:

– Миссис Петтиджон? Миссис Петтиджон!

Сара потянулась, моргнула и попыталась разыскать свою одежду. В окна гостиной светило яркое утреннее солнце. Сара лежала в постели обнаженная, укрывшись покрывалом.

Стук в дверь перерос в грохот.

– Миссис Петтиджон, у нас сегодня много дел, и со мной пришла портниха.

Портниха? Сара отбросила покрывало и встала. Ее испорченное зеленое платье висело на спинке стула, куда она повесила его вчера. Да, портниха ей просто необходима.

– Одну минуту, – хриплым голосом крикнула она.

Натянув платье, Сара наскоро почистила зубы, плеснула на лицо холодной водой из умывальника и пригладила волосы. Ванна и банные принадлежности все еще стояли в углу комнаты. Обогнув их, она вышла в гостиную.

Услышав ее голос, Тальберт прекратил нетерпеливо стучать. Но все равно недовольно фыркнул, демонстрируя свое возмущение, когда она открыла дверь.

Сара могла бы захлопнуть ее у него перед носом, но за ним стояла целая толпа женщин. Они держали в руках рулоны ткани: муслины великолепных оттенков, сияющие шелка.

Щелкнув пальцами, Тальберт подал им знак войти в гостиную. Женщина, вошедшая первой, безусловно, была главной портнихой. Ее бордовое платье было образцом утонченной элегантности. На очаровательной отделанной шелковыми лентами шляпке задорно торчало страусовое перо. В темных волосах виднелись тронутые сединой пряди, но веселые искорки в глазах и живая озорная улыбка, с которой она посмотрела на возмущенного Тальберта, придавали ей моложавый вид.

Своим зорким профессиональным глазом она, казалось, была способна оценить Сару с первого взгляда. От нее не укрылись ее босые ноги, измятое платье и непослушные волосы. Саре стоило больших усилий не вернуться в спальню и не спрятаться там.

– Это миссис Хилсман, – быстро проговорил Тальберт, словно это имя ничего не говорило Саре. Но это было не так.

– Миссис Хилсман? – Сара еле сдержалась, чтобы не упасть на колени от восхищения.

В этом городе, переполненном модными портнихами и белошвейками, миссис Хилсман была лучшей из лучших. У нее одевались сливки общества. Ее платья пользовались таким спросом, что когда какая-то дама надевала одно из них на светское мероприятие, то об этом упоминали в газетах.

При мысли о том, что она стоит перед такой всеми почитаемой портнихой, словно растрепанная карга, Сара испугалась. Боже мой, да ведь у нее до сих пор глаза заспанные!

К счастью, рядом был Тальберт, который не давал Саре забывать о реальности. Он открыл увесистый гроссбух, постучал пальцами по какому-то месту на странице и захлопнул его.

Надменно раздув ноздри, он сказал портнихе:

– Миссис Петтиджон требуется полный гардероб. Пожалуйста, учитывайте ее положение. Она будет одеваться для его светлости, а не исходя из собственных предпочтений. – При этих словах он одарил Сару натянутой улыбкой. А затем добавил: – Вы понимаете, что от вас требуется, миссис Хилсман? Уверен, что вы уже сталкивались с подобными обстоятельствами.

– Я вас понимаю, мистер Тальберт, – сказала она с уверенностью женщины, которая знает свое дело и место в жизни. Кроме того, было видно, что она считает Тальберта мелкой сошкой.

Сара позавидовала ее спокойной уверенности.

– Миссис Петтиджон, – буркнул Тальберт так, словно Сару следовало выбранить, – я вернусь за вами, чтобы осмотреть… – Он открыл свой гроссбух и, еще раз удостоверившись, произнес: – …театры и возможные дома, в половине второго. У нас впереди вся вторая половина дня. Не заставляйте меня ждать в холле, как это было сегодня утром.

С этими словами он закрыл гроссбух, выполнил отличнейший поворот кругом и промаршировал за дверь, словно солдат его светлости герцога Бейнтона. И чтобы никому не пришло в голову, что ему нравится его новая обязанность сопровождать Сару, он громко захлопнул за собой дверь.

Саре захотелось броситься за ним и выругать его за такое пренебрежение. Она стояла перед знаменитой, всеми уважаемой портнихой и ее помощницами, все они видели его непочтительное отношение и, уж конечно, сейчас сложат о ней наихудшее мнение.

– Как он смеет обращаться со мной, как с какой-то мошкой? Все это вовсе не моя идея. Меня здесь запер герцог Бейнтон. Он не оставил мне ключа и не дал возможности постоять за себя.

– Ключа? – спросила миссис Хилсман. – Вот такого?

Она подошла к письменному столу и взяла с него ключ, лежавший рядом с пьесой Сары.

– На самом деле дверь была не заперта. Мистер Тальберт думал, что она заперта, но я не слышала, чтобы вы повернули ключ в замке, когда открывали нам.

От горячей вспышки смущения Сара нервно переступила с ноги на ногу. Бейнтон оставил ей ключ.

– Я не знала.

– И если вы пленница, то это прекрасная тюрьма, – заметила миссис Хилсман, снимая перчатки и окидывая комнату таким же внимательным взглядом, каким оглядела прежде Сару.

Видя, что ее помощницы все еще держат в руках свои материалы, она сказала:

– Положите их и прикажите убрать все это. – Она указала на тарелки и блюда, оставшиеся после ужина. – И эту стопку бумаг тоже, – указала она на «Вдову».

Быстро подойдя к столу, Сара схватила пьесу.

– Я сама это уберу, – сказала она, унося папку в спальню.

А миссис Хилсман тем временем отдавала распоряжения девушке, уже выносившей поднос с тарелками в коридор:

– Скажите, чтобы принесли завтрак. Вы знаете, что я люблю. И чайник крепкого черного чая. Только проследите, чтобы он был горячий. Попробуйте его сами.

– Да, мэм, – сказала девушка.

Сара стояла у двери спальни, наблюдая за деловитой суетой в комнате. Девушка с подносом вышла, тем временем две другие принялись отодвигать мебель к стенам, чтобы освободить пространство посередине. Еще одна выложила на стол огромный кожаный портфель и начала раскладывать ножницы, булавки, кусочки мела. Миссис Хилсман сняла свою элегантную шляпку и аккуратно положила ее на стол рядом с перчатками.

– Благодарю вас, что заказали завтрак, – сказала Сара. – Я бы растерялась – не представляю, как это делается в таких местах.

Миссис Хилсман открыла портфель. Он был наполнен эскизами платьев. Она начала пересматривать листы.

– Здесь у лестницы есть портье. Вам нужно лишь высунуть голову из номера и сказать, что вам нужно. Он знает, кто оплачивает счета. Будьте уверены, он сделает все, чтобы вам угодить. Как и я.

– О, – произнесла Сара, ужаснувшись своему невежеству.

Если бы миссис Хилсман не сказала ей о портье, она бы так и сидела в этой комнате голодная. Через плечо портнихи она заглянула в открытое портфолио. Все платья были смоделированы по последней моде.

Миссис Хилсман отложила одно особенно чудесное утреннее платье и изучающе посмотрела на Сару, а потом окинула взглядом разложенные на мебели ткани. Прикидывая что-то в уме, она небрежно заметила:

– Обычно я не занимаюсь такими заказами сама.

– Какие заказы вы имеете в виду? – спросила Сара.

– Заказы для любовниц. – Положив на эскиз руку с изящным маникюром, она посмотрела Саре прямо в глаза. – Я пришла, потому что не могла не увидеть женщину, вызвавшую интерес герцога Бейнтона. За ним охотились многие, но, насколько я знаю, вы – его первая любовница.

Сара могла подтвердить ее догадку, но предпочла промолчать. Она достаточно уважала Бейнтона, чтобы не разглашать его секреты.

Миссис Хилсман кивнула, приняв ее молчание за подтверждение.

– Многие будут спрашивать меня о вас. Меня просто забросают вопросами, чтобы выведать хоть какие-то сведения.

– И что вы им скажете?

– Что не стану распускать об этом сплетни, – ответила миссис Хилсман.

– Да, но все же вам лично интересно, почему он выбрал меня.

– Женщине всегда такое интересно, – сказала портниха. – Это у нас в природе. Позже, когда ко мне в магазин придет одна особая клиентка, я искусно намекну, что познакомилась с вами. Мои заказы на этой неделе возрастут втрое – дамы будут искать повода услышать мое описание той, которая стала причиной дуэли между двумя столь важными персонами.

Дуэль. Как же она могла забыть?

– Я не имею к этому отношения. На самом деле, если бы в моей власти было отговорить герцога и лорда Ровингтона от этой дуэли, я бы так и сделала.

– Еще лучше, – заметила миссис Хилсман, и голос ее повеселел, – если бы вам это удалось. Тогда я была бы знакома с женщиной, которая заставила двоих знатных джентльменов поступиться своей честью.

– В дуэлях нет никакой чести.

– Как мало вы знаете мужчин, миссис Петтиджон, однако вам удалось завоевать Бейнтона. Иногда я удивляюсь, знает ли Господь, что Он делает?

Прежде чем Сара собралась с мыслями, чтобы дать на это достойный ответ, дверь открылась и в комнату вошли помощница и два официанта, которые несли подносы с завтраком.

– Отлично, есть с чего начать утро. Миссис Петтиджон, хотите чаю? Чтобы выдержать все, что мы на сегодня запланировали, вам понадобятся силы.

И она была права.

Сара была актрисой, поэтому привыкла к швеям и примеркам. Много раз имея дело с портнихами, она понимала, как кроят одежду, и разбиралась в качестве тканей.

Материалы, которые принесла миссис Хилсман, были высшего качества и самых подходящих для Сары цветов. Очевидно, герцог лично проинструктировал миссис Хилсман. Он назвал волосы Сары «рыжими, глубокого гранатового оттенка». Поэтому миссис Хилсман выбрала зеленые и голубые тона, которые предпочитала и сама Сара, а также муслин цвета слоновой кости. Белый никогда ей не шел.

Тут были еще ленты и кружева на выбор. Не прошло и часа, как миссис Хилсман приказала одной из помощниц привести модистку и приказчика обувного магазина со всем, что у них есть, поскольку все это необходимо прямо сегодня. Другая помощница была послана за чулками и перчатками. Еще одна – отправлена в магазин миссис Хилсман за почти готовым платьем, которое шилось для другой клиентки, но которое, как полагала миссис Хилсман, лучше подойдет Саре.

– У вас и вправду ничего нет, – радостно посетовала миссис Хилсман. – Нам придется работать день и ночь, чтобы побыстрее закончить ваш гардероб и чтобы вам было что надеть.

Саре не хотелось думать о том, сколько это будет стоить Бейнтону. И в то же время приятно было выбирать, не заботясь о цене.

К полудню Сара чувствовала себя так, словно ее волокли, привязав к карете. Однако женщина, глядевшая на нее из зеркала, разительно отличалась от проснувшейся сегодня нагишом в соседней комнате.

Перехваченное у заказчицы и отданное Саре платье было сшито из отличного муслина фиолетового, как епископская мантия, оттенка и покрыто крошечными лавандовыми цветочками. У него были маленькие рукава и низкий вырез. Одна из помощниц миссис Хилсман высоко заколола волосы Сары, выпустив вдоль щек несколько свободных прядей.

– Он не сможет оторвать взгляда от вашей груди, – предсказала миссис Хилсман, прикалывая к лифу платья кружево. – Хотя немногие мужчины нуждаются в таком прекрасном зрелище.

Нахмурившись, она пробормотала:

– Это платье просто молит об ожерелье, но это я предоставлю вам, моя дорогая. Когда герцог будет готов покупать вам драгоценности, пошлите за мной. Я знаю прекрасного ювелира, который готов заплатить комиссию нам обеим.

– Комиссию? – удивленно переспросила Сара.

– Ну конечно, – миссис Хилсман покачала головой. – Вы и вправду очень наивны, но со временем во всем разберетесь. Вы мне нравитесь, Сара. Теперь мы немного узнали друг друга, и могу признаться, что ожидала увидеть на вашем месте девушку гораздо моложе и свежее. Из тех, у кого еще нет ни одной морщинки.

– Когда-то у меня их не было, – сказала Сара. – Однако если герцогу нужна дама без единого изъяна, то он явно ошибся.

Миссис Хилсман рассмеялась.

– Возможно, он искал нечто иное. Может, он принадлежит к редкому типу мужчин, которые ценят в женщине ее характер.

– Не знаю, можно ли считать это комплиментом, – ответила Сара.

– Разумеется, миссис Петтиджон. Не сомневайтесь ни секунды, так и есть. – Портниха в знак дружбы протянула Саре руку.

Сара приняла ее.

– Спасибо. Не понимаю, что я делаю.

– Все, что вам нужно делать, – радовать его и доставлять ему удовольствие, а в этом платье половина дела уже сделана. Если вам когда-нибудь понадобится совет, вы можете послать за мной в любое время. У вас есть голова на плечах. Вы отлично справитесь.

– Что вы имеете в виду?

– Вы хорошо соображаете. У таких женщин, как мы, не так уж много возможностей проложить свой путь в жизни. Большинство юных цыпочек теряет свои шансы.

– У вас есть покровитель?

– А как, по-вашему, я получила магазин? – ответила миссис Хилсман.

– Моя мать была не такой удачливой. Или мудрой. – Внезапно Саре стало тяжело глядеть на свое отражение. – Она умерла бедной и одинокой. Все любовники бросили ее. Я поклялась, что никогда не буду такой, как она.

– Вы не такая, – глубокомысленно заметила миссис Хилсман. – Вы стремитесь выжить, как и я. Многие другие теряют из виду то, что важно. И в конце концов утрачивают веру.

– А что важно? – спросила Сара. Теперь ее когда-то ясный и понятный мир превратился в хаос.

Миссис Хилсман, ни на секунду не задумываясь, ответила:

– Уверенность в завтрашнем дне. Это нужно всем и каждому.

«Но не мне, – хотела возразить Сара. – У меня есть мечты». И все же она придержала язык. В конце концов, возможно, эта женщина, которая старше и опытнее ее, права и Сара гоняется за призраками – такими как слава и признание ее таланта.

В комнату вошла помощница. В руках она держала шаль, напоминающую расцветкой павлиний хвост.

– Да, Элоиза, это именно то, что мне нужно.

Миссис Хилсман подозвала девушку, взяла у нее шаль и накинула на плечи Саре.

– В этой новой соломенной шляпке, которую мы приобрели, вы вполне готовы ко встрече с мистером Тальбертом. Не давайте ему вас задирать. Он боится, что вы станете более влиятельной, чем он, – а так оно и будет.

После этого откровенного признания миссис Хилсман громко объявила:

– Девушки, собирайтесь. Нам пора уходить. Когда эти платья будут готовы, мы пришлем их вам, миссис Петтиджон. Носите их с радостью.

За несколько минут Миссис Хилсман и ее помощницы собрали все булавки, лоскутки и другие принадлежности, необходимые в их искусстве, и ушли – как раз в тот момент, когда в дверях появился мистер Тальберт. Его сопровождал лакей в ливрее цветов Бейнтона, державший в руках деревянную шкатулку эбонитового дерева с медными петлями и замком.

Секретарь вошел в гостиную со своим обычным официально-надменным видом, но, увидев Сару, растерянно замер.

Несколько долгих мгновений он не мог вымолвить ни слова.

– Здравствуйте, мистер Тальберт, – сказала Сара, надевая короткие белые перчатки, купленные одной из девушек в дополнение к платью.

– Д-да, здравствуйте, – с трудом промолвил он и снова уставился на Сару, словно не веря своим глазам.

– Вы готовы идти? – спросила Сара, наслаждаясь произведенным впечатлением.

– Внизу нас ждет экипаж. Однако его светлость попросил меня вначале вручить вам вот это. – Он кивнул лакею, жестом указывая на стол. – Он выбрал это сам и просил передать, что хотел бы вручить это вам лично, однако некоторые трудности, связанные с пропущенным вчера голосованием, задерживают его в Сити, – Тальберт произнес это с таким нажимом, словно она каким-то образом несла за это ответственность, – и сейчас у него встреча с премьер-министром.

Сняв перчатку, Сара провела рукой по гладкой деревянной крышке.

– Что это?

– Я не знаю. Может быть, вам стоит ее открыть? – произнес Тальберт с некоторым раздражением.

Она подняла крышку и с восторгом увидела, что коробка представляет собой солидный письменный прибор с чернильницей, перьями и пачкой бумаги. Она благодарно прикоснулась ладонью к верхнему листу.

– Его светлость поручил мне открыть счет в канцелярском магазине Филдинга на Пэлл-Мэлл. – Тальберт положил на стол рядом со шкатулкой карточку. – Если вам понадобится что-то еще, вы можете им воспользоваться.

– Это так щедро с его стороны, – пробормотала Сара.

– Его светлость – очень щедрый человек, – сказал Тальберт. – А теперь, если вы уже насмотрелись, нам нужно идти. У меня все расписано.

– Конечно, идемте.

Сара взяла с письменного стола ключ и, когда они вышли, заперла дверь. Остановившись на лестнице, чтобы попросить портье убрать посуду и холодную ванну из ее комнат, она немного замешкалась, не зная, должна ли отдать ему ключ.

– У него есть ключи от всех номеров, – сказал мистер Тальберт, угадав причину ее затруднения.

Она улыбнулась им обоим, чтобы скрыть смущение, и начала спускаться по лестнице.

Входя вчера в «Кларендон», Сара была в таком отчаянии, что не запомнила, как Бейнтон вел ее через вестибюль. Сейчас она была очень рада, что на ней красивое платье и она может высоко держать голову, проходя к выходу и спускаясь по белым каменным ступеням.

Она вспомнила слова миссис Хилсман о сплетнях вокруг Бейнтона и его любовницы. Интересно, кто-то ведь и сейчас ее рассматривает! Стараясь не обращать на это внимания, она с неторопливой грацией прошла к ожидавшей ее карете герцога.

Мистер Тальберт, очевидно, был в курсе всей этой шумихи.

– Это оказалось легче, чем я думал, – сказал он, когда они сели в карету. Постучав по крыше, он дал сигнал возничему трогаться.

– Куда мы едем?

Мистер Тальберт заглянул в свой неизменный гроссбух.

– Его светлость предложил посетить место, называемое Театр Бишопс Хилл. Насколько ему известно, сейчас он сдается в аренду.

Бывший театр Джеффа и Чарльза был бы идеальной сценой для «Вдовы». Знает ли об этом герцог? Вряд ли. Скорее всего, он просто предположил, что хозяин будет счастлив найти платежеспособного арендатора. Так оно и было.

Владелец кланялся и стелился перед Сарой и мистером Тальбертом так, что Саре было почти неловко.

– Что вы об этом думаете? – спросил Сару Тальберт, когда они стояли посреди сцены, все еще не совсем убранной после «Озорного ревю».

Ее приятно удивило, что с ней считаются. Ей даже захотелось предложить ему осмотреть другие театры, чтобы узнать, насколько с ней считаются, но она решила не искушать судьбу.

– Он подойдет, – произнесла она.

– Отлично, – ответил мистер Тальберт и, повернувшись к владельцу театра, добавил: – Завтра я свяжусь с вами, чтобы обсудить детали.

– Да, сэр. Очень хорошо, сэр. Пожалуйста, передайте мои поздравления его светлости. Если он захочет изменить название театра, я не буду против.

Тальберт отпустил его жестом руки, гораздо более величественным, чем Сара когда-либо видела у Бейнтона. Они вернулись в карету.

– Как это просто, – проговорила Сара, откидываясь на бархатное сиденье. – Деньги все меняют.

Она высказалась вслух, не подумав о том, как ее поймет мистер Тальберт. Его нахмуренные брови встревожили ее.

Выпрямившись, она хотела было пояснить свою беспечную реплику, но секретарь, прервав ее жестом поднятой ладони, заговорил первым:

– Пожалуйста, не извиняйтесь, миссис Петтиджон. Я знаю правила игры. Вы не первая любовница, которую мне приходится сопровождать по поручению работодателя.

Она сказал это таким тоном, словно с радостью столкнул бы ее в Темзу.

И у Сары возникло неприятное чувство, что у этого человека в душе затаилась обида – не на нее, а на Бейнтона. Он не был в восторге от своего работодателя.

– Позвольте мне вас предупредить, – продолжал мистер Тальберт, – что подобные договоренности между женщиной и ее покровителем всегда имеют конец. Вам может показаться, что вы заполучили завидного мужчину, но это не так.

– Вы угрожаете мне, сэр?

Если это так, то она может рассказать ему пару историй о своей матери и ее любовниках… Но тут было нечто иное. Она чувствовала: это недовольство не имеет к ней никакого отношения.

– Зачем мне это делать? – спросил он, и лицо его стало непроницаемым, как маска. – Однако я прошу вас не привести его к гибели.

– У меня нет никакого желания губить его, – твердо сказала Сара.

– Да, но я не верю в то, что между вами происходит, – сказал мистер Тальберт. – Меня встревожило, как он пожертвовал своим пальто, чтобы укрыть вас от дождя в тот день, когда хозяин дома выбросил вас на улицу. Кроме того, из-за вас он пропустил несколько важных встреч. Насколько мне известно, раньше с ним такого никогда не случалось. Он влиятельный человек, миссис Петтиджон. Он нужен Англии, а политика чревата интригами. У него есть враги.

– Я к ним не принадлежу.

Тальберт натянуто улыбнулся.

– Так это или нет, я не стану молча смотреть, как вы играете искренними чувствами этого великого человека. В конце концов, я знаю таких, как вы.

– Вы меня совсем не знаете, сэр, – сказала она. – И, кроме собственных предубеждений, у вас нет никаких оснований думать обо мне плохо.

– Моих предубеждений? Господи, сударыня, да вы хоть понимаете, что из-за вас у него будет дуэль? Вы задумывались о том, что будет, если его убьют?

Сара снова откинулась назад, разгневанная и одновременно расстроенная этими обвинениями, потому что она действительно чувствовала свою вину.

– Я не имею отношения к их ссоре.

– И это говорит Сирена, – ответил он тихо и с презрением в каждом слове.

– Сирена – это не я, – выпалила Сара. – И я не просила его светлость пропускать важные встречи. Разве это не ваша работа – следить за его расписанием?

– Моя, и обычно он меня слушает. Или слушал… пока не появились вы.

– Ах, боже мой, – насмешливо ответила Сара.

За годы работы в театре она часто сталкивалась с озлобленностью. Ей была знакома эта игра. У Тальберта нет причин держать на нее обиду, но она чувствовала, что тут замешано что-то еще. Может, он уже давно чем-то недоволен? В таком случае его точно будет раздражать внимание, которое проявляет к ней герцог.

Карета замедлила ход и остановилась. Они стояли перед очаровательным домом в Найтсбридже – Сара и представить не могла, что когда-нибудь сможет жить в таком районе.

– Вот первый дом, который я отобрал для вашего рассмотрения, – начал мистер Тальберт своим сухим официальным тоном, но внезапно его обычная манера резко изменилась. Он повернулся к ней и спросил: – Вы действительно хотите помочь его светлости предотвратить дуэль? Я хочу предостеречь вас – лорд Ровингтон уже убил на дуэли двоих людей.

– А герцог?

– Он никогда не встречал лицом к лицу ни пистолета, ни шпаги. Он новичок.

– Господи, – прошептала Сара. Эти намеки на то, что может случиться, ужаснули ее. – Я не хотела стать причиной их распри. Я не сделала ничего плохого и хочу только одного – чтобы они забыли об этой ссоре.

Она подумала о человеке, который вчера отказался использовать ее тело, а сегодня был к ней так щедр.

– Поверьте мне, пожалуйста, я совсем не хочу этой дуэли.

– Сейчас я верю вам. – Тальберт на минуту умолк, словно раздумывая, и продолжил. – Возможно, мы вместе могли бы кое-что сделать, чтобы спасти его светлость.

– Что вы имеете в виду?

Он снова помедлил, словно колеблясь, а потом достал из кармана пиджака маленький флакон.

– Это снотворное. Оно совершенно безвредно, но тот, кто выпьет это, впадет в глубокий сон.

– Вы хотите дать его герцогу?

Понизив голос, мистер Тальберт произнес:

– Думаю, это сделаете вы.

Изумленная этим предложением, Сара спросила:

– Почему?

– Потому что он увлечен вами. Если он проспит дуэль в ваших объятиях, то подумает, что сам виноват. Могу поручиться, что дуэль должна состояться завтра на рассвете. Если вы дадите ему это, прежде чем он ляжет в постель, он проспит добрых двенадцать часов, если не больше.

– Но он пропустит дуэль. И что тогда?

– Он будет жить. Лорд Ровингтон будет объявлен победителем, потому что его противник не явится на поединок. А я тем временем распущу слухи, что его светлость не явились, потому что упивались любовью с вами и не могли оторваться, – и все будет хорошо, ведь каждый получит то, что желал.

План был очень прост и не лишен здравого смысла.

– Разве явиться на поединок – не дело чести для герцога? – спросила Сара. – Могут ли быть нежелательные для его светлости последствия?

– Какой смысл в чести для того, кто мертв? Разумеется, – произнес Тальберт, откинувшись на спинку, – если вы не хотите видеть его живым и здоровым, то мне придется подумать о другом способе передать снотворное или дать ему умереть…

– Я готова помочь, – сказала Сара.

Гибели герцога на ее совести не будет. План Тальберта разумен. Она протянула руку.

С одобрительной улыбкой секретарь сказал:

– Я должен извиниться перед вами, миссис Петтиджон. Я ошибался относительно вашего характера.

Он протянул ей флакон. Она спрятала его в маленький карман жакета.

– Как проследить, чтобы он это выпил? – вслух раздумывала она.

– Меня уверили, что оно почти не имеет вкуса. Он любит выпить перед сном немного виски. Я думал, что можно найти способ влить содержимое в его бокал.

Сара безмолвно кивнула. Кажется, план довольно прост. Кроме того, это отложит неизбежную ночь любви… И это хорошо. Она еще не была к этому готова. Неизвестно, настанет ли вообще такой момент.

Мистер Тальберт открыл дверь и выбрался из экипажа. Теплым и приветливым тоном он произнес:

– Идемте, миссис Петтиджон. Думаю, вам понравится этот дом.

И он протянул руку, предлагая ей помощь.

Приняв его руку, она сошла на мостовую. Дом ей действительно понравился, хотя она не запомнила почти ничего из увиденного. Все ее мысли были о флаконе, который лежал в ее кармане.

Был герцог Бейнтон великим человеком или нет, но прошлой ночью он проявил выдержку, которой она никогда не ожидала от мужчины. А сегодня прибавил к ней доброту и щедрость.

Отодвинув их личные расхождения, Сара обнаружила в себе желание сделать все, чтобы он остался целым и невредимым. Даже пойти на хитрость.

Глава двенадцатая

Гэвин ожидал, что встреча с премьер-министром не доставит ему удовольствия. Он был уверен, что Ливерпуль приготовил ему резкий выговор по поводу вчерашнего голосования.

Но когда они поздоровались в его кабинете и, придвинув стулья к столу, сели, к немалому удивлению Гэвина, премьер произнес:

– Я понимаю, что вы сейчас наслаждаетесь жизнью, – и многозначительно подмигнул… Но Гэвин не был уверен, что правильно его понял.

Он думал о голосовании. Неужели Ливерпуль таким хитроумным способом пытается дать понять герцогу, как он им недоволен?

– Сэр?

– Сирена. – Ливерпуль огляделся, словно желая убедиться, что никто не притаился в углу, подслушивая их разговор. – Она ведь ваша?

Гэвин никак не ожидал, что среди множества тем, которые им предстояло сегодня обсудить, будут его отношения с Сарой. И выражение «Она ведь ваша?» было довольно деликатным.

Но Ливерпулю не нужен был ответ. Он рассуждал риторически. Свое мнение по поводу отношений Гэвина с Сарой он уже сложил.

– Я тоже хотел бы увидеть ее выступление, но не думаю, что премьер-министру подобает быть замеченным в такой толпе. И вряд ли это безопасно. Мне не хотелось бы, чтобы гнилые кочаны капусты и помидоры, которые обычно приберегают для плохих представлений, попали мне в голову.

– Да, толпа была буйной, – заверил его Гэвин.

Поскольку прежний премьер Персиваль совсем недавно, в мае, был убит разъяренными жителями, беспокойство Ливерпуля было вполне оправданным.

– Хотел бы я быть свидетелем того, как она ударила Ровингтона коленом, – мечтательно произнес Ливерпуль.

– Это был неплохой момент, – согласился Гэвин.

– Так значит… – Премьер-министр наклонился к нему через стол. – Она и вправду такова, как все говорят?

Первой реакцией Гэвина был гнев. Какого черта? Откуда ему знать, что о ней говорят все?

Ну конечно, он это знал. Он и сам так думал… И в его голове всплыл вчерашний образ Сары, дрожащей в постели от страха. Этот образ преследовал его повсюду, даже во сне. И сегодня он вспоминал об этом все утро.

Гэвин ничего не ответил премьер-министру. Задушить главу правительства – плохой тон.

Вместо этого он поступил, как истинный герцог, – сменил тему.

– Вы желали поговорить со мной о голосовании? Сожалею, что оно прошло не так, как мы ожидали.

Ливерпуль выпрямился.

– Полагаю, Ровингтон приложил руку к этому делу. Нам необходимо провести этот акт.

– Я позабочусь о пересмотре дела.

– Благодарю, ваша светлость. И относительно билля о военных расходах в Палате общин. Ровингтон особенно активно обсуждает его с теми, кто не поддерживает нашу политику. Неужели этот глупец не боится?

– Очевидно, нет.

– Нам необходимо, чтобы этот билль прошел. У нас два действующих фронта, и мы не можем сражаться без этих средств.

– Палата общин поддержит билль.

– Вы продвигали Ровингтона, ваша светлость, – сказал Ливерпуль. – Я ожидаю, что вы приложите все силы, чтобы держать его под контролем. Ваш брат передал вам мой совет?

– Проткнуть в нем дыру?

Ливерпуль не ответил. Он знал, что в этом нет необходимости.

Гэвин произнес:

– Рекомендовать его на должность Председателя Комитетов было моей ошибкой. Я искал способ помочь другу и искренне считал, что он будет полезен всем нам. Очевидно, о некоторых чертах его характера я не подозревал.

– В политике не бывает друзей – тут дело касается власти, – ответил Ливерпуль.

Сколько раз он слышал эти слова от отца? Они въелись в его кожу. «В твоей жизни нет места дружбе. Нет, коль скоро ты собираешься стать могущественным герцогом. Твоя власть обусловлена ожиданиями других».

А Гэвин позволил Рову нарушить свои границы. Он позволил их дружбе сделать его слепым к недостаткам друга. И теперь следствием этой ошибки стало предательство. Все вышло именно так, как предсказывал отец.

Гэвин подумал о жене Рова Джейн и о ее тревоге по поводу растущих долгов мужа. Меньшее, что он мог для нее сделать, – это поговорить с ней, прежде чем все вокруг нее рухнет. А это непременно случится. Непомерные излишества ее мужа погубят вместе с ним и ее.

– Я полагаю, вы поступите так, как должно, ваша светлость, – продолжил Ливерпуль. – Решение всегда найдется, если есть вы.

«Чтобы пустить в ход палку», – мысленно добавил Гэвин. Он отлично понял, что имеет в виду премьер-министр, и впервые в жизни почувствовал вспышку негодования.

Это было поразительно. Раньше он отлично улаживал такие дела. Они демонстрировали его силу и власть. Отец вышколил его, научив справляться с подобными затруднениями, и до этого момента Гэвин никогда не задавался вопросом о правильности его методов.

Как только аудиенция закончилась, Гэвин вышел так быстро, как только позволяли приличия, и направился в холл. Найдя укромное местечко у окна, он принялся обдумывать свою реакцию на инструкции Ливерпуля.

Гэвин понимал свое положение. Он обеспечивал порядок в своей политической партии. Оценивая Рова, он допустил ошибку. Это случается.

Но почему же он так ощетинился, когда премьер-министр дал понять, что Гэвин должен сам все уладить? Разве не так он всегда и поступал?

Гэвин даже не знал, что именно так его возмущает. Просто какая-то часть его бунтовала, и он не мог понять почему.

Его мысли словно вторили мыслям вдовы Перегрин, персонажа пьесы, написанной Сарой Петтиджон. Но ведь это же смешно! Ее пьеса – полет фантазии, а он живет реальной жизнью.

Конечно, читая пьесу, он понимал, как Перегрин устала от своей вечной роли образца морали и добродетели. Он наслаждался описанием ее бунта против влиятельных лиц воображаемого прихода Лофтон. С удовольствием прочел о том, как она дала отпор сплетникам, и был очень рад, когда очевидный протагонист пьесы, Джонатан Гудвел, оценил ее достоинства, пришел в восхищение от ее мужества и на коленях поклялся ей в вечной любви.

«Беспокойная вдова» понравилась ему гораздо больше шекспировских комедий, которые он считал недостоверными и утомительными. Прочтя одну из них, он нашел, что другие слишком похожи на нее и всем им недостает блестящего стиля трагедии.

А пьеса Сары, напротив, развлекла его, однако в ее персонажах он нашел и подлинную человечность, честность. Как же иначе он мог найти в ней отражение своей нынешней ситуации? В самом деле, ее пьеса, похоже, поколебала его всегдашнее самодовольство и заставила взглянуть на жизнь более внимательно. А это значило, что у нее есть талант, хотя она и не мужчина.

Предложить Саре поставить ее пьесу на сцене после того, как он ее прочел, было для него вполне естественным решением.

Но все же вдовы – не то же самое, что герцоги, и лучше бы ему не говорить никому о том сходстве, которое он только что заметил. Сегодня Гэвину предстояло еще несколько встреч, и он должен был на них явиться.

Герцог отправился исправлять вред, который Ров был намерен нанести своими ребяческими действиями. У них и так уже назначена дуэль. Другому и этого хватило бы, но не Рову. Казалось, он полон решимости устроить как можно больше беспорядка без веской причины, из одного лишь тщеславия. Гэвин явно неверно понимал своего бывшего друга.

Отправившись по делам, он убедился, что Бен был прав относительно слухов о нем и его любовнице. Где бы он ни появлялся, всюду ему подмигивали, его подталкивали локтем, бросали на него хитрые и завистливые взгляды. Связь с Сиреной явно прибавила блеска его образу, и Гэвина это поражало. Сам он, судя о человеке, никогда раньше не принимал во внимание, с кем этот человек спит.

Очевидно, он был в меньшинстве.

Комментарии, которых он удостаивался, отпускали не только мужчины. Интерес женщин тоже явно был подогрет.

Гэвин сделал это открытие в полдень на чаепитии в саду, на котором должен был познакомиться с мисс Чарнок.

За завтраком мать отчитала его. Она сообщила, что извинилась за вчерашний вечер, ссылаясь на его важные государственные дела.

– Однако я перенесла ваше знакомство на сегодняшнее чаепитие у графини Фицуилл. И рассчитываю, что ты там будешь.

Его ответом на эту тираду было:

– Да, матушка.

И он действительно там появился. Знакомство прошло гладко.

Наследница семейства Чарнок была чрезвычайно очаровательной молодой женщиной, как предположил Гэвин, лет двадцати двух. Пышными рыжевато-каштановыми волосами и темными миндалевидными глазами она напоминала ему тигрицу. Ходили слухи, что в ней течет индийская кровь. Однако Гэвин был уверен, что раз ей удалось получить одобрение его двоюродной бабушки Имоджин, то это значит, что ее родословная безупречна. Она была именно такой, какой должна быть герцогиня: молодой – а значит, обещала обильное потомство, очень привлекательной и с хорошими связями. Дополнительным преимуществом были ее перспективы получить большое наследство. У титулованных особ денег не бывает слишком много.

Гэвин уже познакомился с ее родителями – они оба излучали горячее одобрение его персоны и вели себя так, словно уже были приклеены к нему с обеих сторон.

К счастью, они не вызвались сопровождать их, когда Гэвин предложил мисс Чарнок пройтись по графскому саду.

Гэвин начал разговор с замечаний о погоде.

Ответы мисс Чарнок были безукоризненно вежливыми и весьма непримечательными. Она упомянула, что очень любит розы, и Гэвин мысленно отметил, что нужно поручить Тальберту послать ей букет.

Однако едва они очутились в розовой беседке, вдали от ушей и глаз, мисс Чарнок поразила его иной стороной своего характера.

Маска скучающей светской барышни тут же слетела с нее. Она резко повернулась к нему.

– Правда ли, что вы взяли в любовницы женщину, известную как Сирена?

– Не думаю, что беседовать об этом благовоспитанно, – ответил он, оглядываясь из опасения, как бы их кто-нибудь не подслушал.

– А я и сама не вполне благовоспитанна, – сообщила она, – если у меня есть вопросы.

– А мне казалось, вы довольно хорошо исполняете роль благовоспитанной барышни.

Услышав этот тонкий упрек, она моргнула, а потом расхохоталась.

– А вы гораздо интереснее, чем я слышала.

Теперь настал черед Гэвина проявить любопытство.

– Что же вы слышали?

Она недовольно поморщила носик. Потянувшись к одному из пышных цветков, увивавших беседку, девушка сорвала бархатистый лепесток, смяла его, растерла пальцами и только затем соблаговолила ответить:

– Что вы моральный и правильный с головы до ног.

– В ваших устах это не звучит как комплимент.

– Это и не комплимент, – ответила она. – Кому интересно быть связанной узами с образцом нравственности?

– Или с весьма своеобразной молодой леди, – добавил он, хотя ее откровенность открыла ему глаза. Образец нравственности? Значит, вот как о нем думают люди – и не в хорошем смысле?

Она рассмеялась.

– Мы все своеобразные, если позволяем себе такими быть. Так расскажите же мне об этой женщине. Это правда, что она танцевала на сцене голая?

Гэвин ясно представил себе ответ Сары на подобное заявление.

– Не голая, – ответил он как подобает. – Однако выступление было изумительным.

– Я бы так хотела иметь свободу актрисы.

Вспомнив о трудном положении Сары, он ответил:

– Этот образ жизни далек от свободного.

– Но он лучше, чем участь жены.

– Вы не верите, что участь жены может быть вполне счастливой? – Такое заявление его удивило. Уже второй раз за сегодняшний день он слышал слова, имеющие отношение к диалогам из пьесы Сары – о значении положения замужней женщины, – и это возбуждало его любопытство.

– А вы верите? – дерзко ответила она вопросом на его вопрос.

– Я бы сказал, что участь герцогини может быть весьма неплохой.

– Думаю, поскольку вы взяли в любовницы женщину, о которой говорит весь город, то, возможно, вы правы.

– Почему же?

Она наклонилась к нему так близко, что ее юная грудь оказалась почти полностью открыта для его обозрения.

– Потому что, – произнесла она, растягивая слова, – если женщина с таким опытом находит вас интересным, то остается только догадываться, чему же вы сможете научить всех нас.

Если бы она только знала.

Гэвин рассмеялся. Не смог удержаться. Ох и дерзкая эта озорница. Сара прямолинейна, но ее откровенность не была вульгарной, в ней были стиль и достоинство.

– Я отведу вас к родителям, – сказал он, предлагая леди руку.

Но она спрятала руки за спину, отказываясь идти за ним.

– Вы не пытаетесь меня поцеловать? – спросила она.

– За этим вы привели меня в эту розовую беседку?

Мисс Чарнок нетерпеливо хмыкнула.

– Я вас никуда не приводила. Это вы предложили мне прогуляться. Но сейчас, когда мы уже здесь, ваша светлость… – проговорила она, подходя к нему ближе, – может быть, нам стоит воспользоваться моментом. Я хотела бы, чтобы вы меня поцеловали. Очень хотела бы.

Она потянулась к нему, и Гэвин инстинктивно отпрянул. У него не было никакого желания ее целовать. Его манили губы Сары.

Но все же мисс Чарнок вполне могла стать герцогиней.

– Нам нужно вернуться к вашим родителям.

Девушка разочарованно надула губки, но взяла его под руку.

– Значит ли это, что вы не станете со мной встречаться?

– А вы этого хотели бы?

– О, я бы этого очень желала, ваша светлость. По правде говоря, мой отец уже много раз советовал мне обратить на вас внимание, и я, скажем так, теперь нахожу вас восхитительным.

Она была не единственной женщиной, которая теперь находила его «восхитительным». Кажется, всем дамам, присутствовавшим на вечере у графини Фицуилл, все было известно. В каждом взмахе веера, в каждом движении ресниц сквозил флирт. Гэвин еще никогда не бывал объектом столь пристального внимания.

Он понимал, что его богатство и титул привлекают женщин, но не обманывался на свой счет. Однако сейчас они, очевидно, смотрели на него как на любовника, и он чувствовал совершенно другое отношение к себе.

Так вот в чем секрет успеха его собратьев у женщин и вот почему женщины, даже знатные, бывают благосклонны к подлецам и повесам. Тут замешана тайна секса.

Кажется, никому не интересны те, кто поступает правильно и следует законам морали. Им хочется приключений, и они ждут, что именно мужчины привнесут эти приключения в их тихую и размеренную жизнь.

Это была прямая цитата из пьесы Сары.

Может, ему стоит еще раз ее перечитать…

Внезапно Гэвин столкнулся с какой-то дамой. Он подумал, что это случайность, но тут она сунула ему в руку записку. Извинившись перед собеседниками, он отошел в сторону и прочел ее. То, что предлагала эта леди, его шокировало. Оглядевшись, он увидел ее вместе с подругой – той самой, ласки с которой она предлагала ему разделить. Гэвин тут же отвернулся.

Он знал, что такое распутство существует. Он слышал, как кто-то хвастался своим участием в подобных оргиях, но думал, что это лишь хвастовство. Джентльмен никогда не станет использовать женщин таким образом… потом он подумал о Саре, дрожащей в постели от страха. Добрые и любящие люди друг друга не используют.

Отряхнувшись от задумчивости, Гэвин положил записку в карман.

Ему нужно было уходить. С мисс Чарнок он познакомился. Теперь ему очень хотелось увидеть Сару. Когда он уходил, между ними не все было гладко, и ему не терпелось узнать, как прошел ее день. Он знал, что в делах на Тальберта можно положиться, но ему хотелось побыть с Сарой.

Его мать обсуждала с графиней предстоящую загородную прогулку, и Гэвин подошел к ним, чтобы извиниться за ранний уход. Взяв сына под руку, герцогиня немного проводила его.

– Что ты думаешь о мисс Чарнок?

– Она совершенно такая, как ты описывала, – ответил Гэвин. И добавил: – Даже больше.

Если матушка и прослышала иронию в его голосе, то сделала вид, что ничего не заметила.

– Ты будешь с ней встречаться? – спросила она.

Гэвин знал, что встречаться с мисс Чарнок – это все равно, что сделать совершенно определенное заявление. Но это было неважно. Он уже устал от поисков жены.

– Я буду с ней встречаться. Вы с Имоджин хорошо поработали.

Он чмокнул ее в щеку, но она поймала его руку.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив, сынок.

– Я счастлив, – заверил он ее.

– Но не так, как будешь счастлив в браке. Ты слишком долго откладывал.

Он вспомнил свой шок от прочитанного в записке.

– Так мне все говорят.

– Я хочу, чтобы у тебя были дети.

Это была правда. Она очень хотела внуков, особенно с тех пор, как Элин и Бен объявили, что ожидают малыша. Ей всегда было интересно, каким Гэвин будет отцом.

– Ты будешь дома к ужину?

Он подумал о Саре.

– Сомневаюсь.

Она кивнула, словно в подтверждение своим мыслям.

– Хорошего тебе вечера, – сказала она и отпустила его руку.

– И тебе, мама.

И Гэвин с облегчением ушел.

Он зашел в Менхейм, чтобы узнать, нашел ли что-нибудь Тальберт и есть ли новости от Перкинса о пропавших театральных деятелях. Секретаря не было на месте, и от Перкинса не было никаких новостей, однако герцога ожидал Бен.

– Я рад, что застал тебя, – сказал он. – Ровингтон хочет встретиться завтра утром.

Гэвина удивило собственное спокойствие. Он слышал, что другие в таких случаях нервничали, но сам ничего такого не чувствовал – по крайней мере, пока. Может быть, он начнет тревожиться позже, по мере приближения рокового часа. Сегодня его по-настоящему волновала только Сара.

– В котором часу? – спросил он.

– Желательно на рассвете. Он знает, как ты ненавидишь рано вставать.

Он и это постарался использовать.

– Это где-то недалеко? – раздосадованно спросил Гэвин.

– Мидоу Филд.

– Черт возьми, это же на другом берегу реки, в часе езды отсюда.

– Мы можем возражать…

– Нет, не будем. Я хочу покончить с этим. Сабли или пистолеты?

– Пистолеты.

– Хорошо.

Гэвин был отличным стрелком. Саблей он тоже орудовал порядочно, но еще никогда никого не ранил, и если уж участвовать в дуэли, то лучше, чтобы все закончилось быстро.

– Благодарю тебя. Передай Элин мои наилучшие пожелания.

– Передам.

Бен отправился передавать условия секундантам Рова, а Гэвин через час уже взбегал по ступенькам отеля «Кларендон». Была половина шестого – полный испытаний день клонился к закату.

Гэвин заметил, что по мере приближения к ее двери его ноги сами ускоряют шаг. Интересно, как прошел ее день? Обрадовалась ли она его подарку? Он сожалел, что не мог вручить его лично, и волновался, представляя, как она его приняла.

Думал он и о том, как ему быть после вчерашней ночи. Он хотел ее. Стоило ему лишь подумать о ней, как он чувствовал возбуждение… Но все же был уверен, что между ними есть нечто гораздо большее, чем просто физическое влечение…

С этими мыслями он поднимался на ее этаж, как вдруг увидел, что в коридоре на стуле, предназначенном для портье, сидит жена Рова Джейн.

Замедлив шаг, он остановился на расстоянии лестничного марша от нее. Она встала, повернувшись к нему лицом, и их глаза оказались на одном уровне.

Она была ровесницей Гэвина, молодой дамой с нежной кожей и светлыми волосами. Много лет назад она была наследницей состояния и, впервые выйдя в свет, произвела фурор. Ров быстро сделал ей предложение, и Гэвин, признаться, не мог не завидовать другу. Джейн была прекрасной женщиной. Она обладала всеми качествами, чтобы стать великолепной женой, гораздо лучшей, чем Ров того заслуживал.

Она смотрела на Гэвина спокойно, словно они случайно встретились на улице.

– Здравствуйте, ваша светлость.

– Сударыня. А где же портье?

– Я отослала его. Мне нужно было минутку поговорить с вами без свидетелей.

В последний раз, когда она просила его поговорить без свидетелей, он принял роковое решение продвинуть Рова на должность Председателя Комитетов. Она сказала, что страсть к азартным играм, которой одержим ее муж, губит их всех, и он почувствовал сострадание, проникшись ее мольбами.

Теперь у него была назначена дуэль с другом его детства – с мужем Джейн.

Он обеспокоенно спросил:

– Что ты хочешь обсудить, Джейн?

– Правду, – заявила она. – Я пришла сказать, что отвечаю на твои чувства.

– Отвечаешь на мои чувства?

– Да. Я многие годы тоскую по тебе. И теперь я не могу поверить, что ты наконец освободишь меня от мужа и мы сможем быть вместе…

И не успел он понять, что к чему, как она бросилась к нему и прильнула губами к его рту… В эту самую минуту распахнулась дверь номера Сары.

Глава тринадцатая

В первую секунду Гэвин покачнулся и, стараясь удержаться на ногах, обеими руками обхватил Джейн.

Наклонившись вперед, он попытался поставить ее на пол, но ноги ее не слушались, и ему пришлось подхватить ее, чтобы она не упала. А Джейн не прекращала его целовать. Она буквально впилась в него губами и словно не собиралась отпускать. Ему пришлось с силой оторвать ее от себя. Первое, что он сделал после этого, – посмотрел на дверь… и изумленно замер.

Да, в дверях стояла Сара, но это была вовсе не та дрожащая женщина, которую он оставил вчера вечером.

Нет, эта женщина легко могла бы быть одной из знатнейших леди Королевства и притом необыкновенно прекрасной леди. Модное платье облегало изгибы ее изящной фигуры. Оно подчеркивало ее тонкую талию и более чем пышную грудь, и он убедился, что деньги, уплаченные портнихе, были потрачены не зря.

Две ниспадающие вдоль щек пряди напомнили ему о том, как роскошно выглядели ее волосы, разметанные по постели. В его воображении тут же возник ее обнаженный силуэт. Он даже вспомнил цвет ее сосков, и от этой мысли тут же почувствовал возбуждение в самом своем естестве.

Теперь настал его черед трепетать – да только у него в руках была жена Ровингтона.

– Я услышала шум и решила узнать… – начала Сара и тут же остановилась, поднеся руку ко рту, словно сдерживая слова, готовые сорваться с ее уст. Губы ее старались удержать смех, и он понял, как комично выглядит, держа в объятиях Джейн, зарывшуюся лицом в его шейный платок.

С нарочитым усилием взяв себя в руки, Сара сказала:

– Когда закончите, ваша светлость, я буду ждать вас в комнате.

Он открыл было рот, чтобы попросить ее не уходить, но Джейн обеими ладонями взяла его за лицо и снова прильнула к его губам.

Дверь закрылась, и его терпение по отношению к Джейн иссякло.

– Хватит, – сказал он, стараясь говорить спокойно. – Нам необходимо соблюдать хотя бы подобие приличий.

Джейн, очевидно, не была с этим согласна. Она потерлась грудью о его торс и еще крепче обхватила его за шею.

Мягкость не помогала. Кто бы мог подумать, что крошка Джейн может быть такой настойчивой?

Двумя руками взяв женщину за талию, Гэвин оттолкнул ее от себя и усадил на стул. Она начала подниматься снова, но твердое «сядьте» удержало ее на месте.

От ее резвости шляпа слетела у него с головы. Наклонившись, он поднял ее с пола и отряхнул ладонью. Затем взглянул на Джейн.

– Что на вас нашло?

– Вы, – ответила она и снова попыталась встать, но он, указав пальцем на стул, усадил ее на место.

– Вы, очевидно, знали, что я питаю к вам сильные чувства, – сказала она.

– Нет, миледи, я не знал.

– Но вы не можете этого не знать, – настаивала она. – Иначе зачем все эти годы вы шли на жертвы, чтобы помогать мне?

– Просто из добрых чувств, – уверил ее Гэвин.

Она покачала головой и сложила губы в недоверчивую улыбку.

– Возможно, вам так кажется, но я знаю лучше.

Он опустился на одно колено, чтобы смотреть ей в глаза, готовый, однако, в любой момент защититься, если она снова бросится к нему.

– Джейн, мы давно друг друга знаем.

Она кивнула.

– Я давно вас обожаю.

– Вы замужем за другим человеком, которого я считал своим другом.

– Я считаю, что вы всегда великолепно сдерживались в моем присутствии.

Может, она действительно сошла с ума?

– Что я сделал такого, что заставило вас думать, будто я делаю вам авансы?

На ее лице появилась блаженная улыбка.

– Вы слушали меня. Никто другой меня не слушает, особенно Ровингтон. Когда я пришла к вам, обеспокоенная долгами, вы спасли меня, вы помогли мужу получить должность с очень хорошим доходом. Вы хотели заботиться обо мне.

– Из дружеских чувств, – возразил он.

– Ко мне, – заключила она. – Конечно, Ровингтон все равно все промотал, так же быстро, как и мое наследство. И тогда вы, с вашей мудростью, поняли, что единственный способ защитить меня – это убить моего мужа. Вызвав его на дуэль…

– Постойте, – Гэвин покачал головой. – Это он меня вызвал.

– Да, из-за той женщины. Той, что в комнате. Я долго обдумывала, какие у вас были мотивы. И пришла к выводу, что вы держите ее подальше от Ровингтона, чтобы я могла сохранить лицо. Поведение моего мужа так унизительно – увидеть ее несколько лет назад, а теперь заключить все эти пари. Он ведет себя, как неотесанный влюбленный свинарь.

Она снова наклонилась к Гэвину, и он отпрянул, но она, казалось, не заметила этого. Вместо того чтобы остановиться, Джейн почти промурлыкала счастливым голосом:

– Я знаю, что вы и Сирена – не настоящие любовники.

Гэвин встревожился.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я следила за вами, как только могла.

Эта новость, а особенно то, что он ничего не заметил, поразила его.

– Я следила за вами с тех самых пор, как поняла ваш замысел, – гордо сообщила Джейн. – Как только я убедилась в том, насколько далеко вы можете зайти, чтобы мне помочь, я больше не могла оставаться в стороне. Я думала о вас днем и ночью.

– Джейн, вам не следует за мной следить. Вы не должны были приходить сюда. Что скажет ваш муж?

Возможно, за вызовом Рова стояло гораздо больше, чем вначале думал Гэвин.

– Его больше не интересует, что я делаю.

– Разумеется, интересует. Вы – его жена.

– Думаете, он помнит об этом, ухлестывая за актрисами? Думаете, я не знаю, что у него зудит в одном месте? Лишь бы только он не  прикасался ко мне.

Рову нравилось поплакаться о своей личной жизни. Гэвин считал это слишком личным, но полагал, что жалобы Рова – лишь еще одно оправдание, чтобы похвастаться своими сексуальными завоеваниями. Однако его поразило, что Джейн все знала.

– Вы не должны были следить за мной, – повторил он.

Она ответила самодовольной улыбкой.

– Я вполне серьезен, Джейн. Я вам этого не позволю. Если вы будете продолжать, наша дружба станет невозможной, – добавил он, думая, что эта угроза заставит ее поразмыслить о своем поведении.

– Когда вы уходили отсюда вчера вечером, вы не выглядели удовлетворенным. И это вполне понятно, ведь, насколько я слышала, эта Сирена – дешевка, безвкусное создание. Она намного ниже вас…

– Джейн, у меня нет к вам никаких чувств.

Гэвин не дал ей продолжить разглагольствовать о Саре. Мысль о слежке была ему очень неприятна, но то, что она сказала о Саре, его просто разозлило.

– Но они должны быть, – возразила она.

– Их нет. А теперь идите домой. Возвращайтесь к мужу, – сказал он. – Вы неправильно истолковали мои действия. Вы все перепутали.

Свет искренности в ее глазах потух – в них вспыхнул гнев. Джейн поднялась на ноги.

– Вы предпочитаете мне ее? – недоверчиво протянула она.

– Вы замужем за другим, – осторожно сказал Гэвин, не веря ее спокойному тону.

– Это все потому, что она танцевала голая? – спросила Джейн, повышая голос. – Я тоже могу обнажиться, если это и есть то, чего вы хотите.

Внезапно, к его ужасу, она сорвала с себя короткий жакет и бросила его на пол.

– Джейн, будьте благоразумны, – твердо сказал Гэвин.

Он потянулся за жакетом, но Джейн уже неловко, не снимая перчаток, расстегивала застежку платья на спине. В сердцах стянув зубами перчатку, она одновременно сбрасывала туфли…

Гэвин не собирался позволять жене Ровингтона раздеваться в коридоре отеля «Кларендон». Его терпение по отношению к Рову и его жене достигло предела.

Он отбросил шляпу и поднялся на ноги. Подойдя к Джейн, он без церемоний сгреб ее в охапку, не давая ей стянуть с себя остальную одежду. Она удивленно моргнула, а затем, блаженно простонав, обвила руками его шею.

Он начал спускаться по ступеням. Она не ожидала, что он двинется в эту сторону.

– Почему ты идешь туда? Давай зайдем в твои комнаты. А Сирену вышвырнем.

Она игриво, словно котенок, терлась носом о его шею, а Гэвин чуть ли не рычал от досады.

– Я знала, что ты меня любишь, – прошептала она. – Я всегда это знала.

Так они дошли до стойки консьержа. С леди Ровингтон на руках Гэвин столь решительно шел к цели, что ни на кого не обращал внимания. На улице стоял кеб, из которого высаживались пассажиры.

Не теряя ни минуты, Гэвин прошагал мимо изумленных джентльменов и усадил Джейн в карету. Запихивая ее внутрь, он был не слишком деликатен, и ей пришлось выпутываться из вороха сбившихся юбок, устраиваясь на сиденье.

– Куда мы едем, Бейнтон? – спросила она, несмотря на то, что он захлопнул дверцу у нее перед носом.

Придерживая дверцу плечом, чтобы она не вздумала сбежать, Гэвин вынул кошелек и достал оттуда пригоршню монет.

Джейн подняла оконную задвижку и попыталась ухватить руками его лицо.

– Если тебе нужна шлюха, – сказала она, – я буду твоей шлюхой. Я буду всем, чем ты захочешь.

– Я хочу, чтобы ты поехала домой, Джейн.

– Тогда поезжай со мной.

Гэвин отдал возничему деньги.

– Увезите ее отсюда.

– Да, сэр.

– Я люблю тебя, Бейнтон. Я могу сделать тебя счастливым, – сказала она.

Она запустила руку ему в волосы, и он отпрянул. Она потянулась за ним.

– Не оставляй меня! – крикнула она. – Только не это, после всего, что ты для меня сделал!

Эта женщина сошла с ума.

Или она устроила эту сцену по причинам, известным только ей и Рову? Возможно, что и так. Гэвин не исключал, что все это делается с попустительства Рова.

Это действительно была сцена.

Возничий схватил вожжи, и лошадь бойко двинулась по запруженной вечерними кебами улице. Джейн открыла дверцу, высунулась из кареты и постаралась дать понять всему свету, что она сделает для герцога Бейнтона что угодно.

– Я буду танцевать голой! – прокричала она в тот момент, когда кеб резко повернул за угол, чуть было не выбросив ее на мостовую. Ей пришлось закрыть дверцу, чтобы не выпасть.

Гэвин перевел дух. Она уехала.

Он развернулся, намереваясь вернуться к Саре, – и тут понял, что за ним наблюдают.

«Кларендон» был популярным и оживленным местом. В этот час он был полон путешественников, знатных особ и любителей французской кухни. Гэвин насчитал не менее шести членов Палаты Лордов, которые смотрели на него, разинув рты. Тут же была и группа военных, едва сдерживающих смех. Они подбадривали его кивками, подмигивали и всячески выражали свое сочувствие по поводу Джейн.

Еще более интересными были выражения лиц прекрасной половины присутствующих. Старшие дамы, стоявшие за своими мужьями, явно были шокированы. Более молодые смотрели на него с нескрываемым интересом.

Смущенный таким вниманием, Гэвин начал подниматься по лестнице. Он только что устроил сцену. Хотя это совсем не в его характере. Разумеется, люди будут на него таращиться…

Прямо ему под ноги упал вышитый шелковый дамский ридикюль.

– О, простите. Сумочка выскользнула у меня из рук, – сказала модно одетая кареглазая дама, которую Гэвин прежде никогда не встречал.

Он подал ей сумочку.

– Благодарю вас, – сказала она, накрыв ладонью в перчатке его руку, и приглушенно добавила: – Ваша светлость.

Она провела большим пальцем по тыльной стороне его ладони.

– Я – миссис Воан. Оливия Воан.

– Рад познакомиться, миссис Воан. – Гэвин попытался обойти ее, но она крепче сжала его руку.

– Вам незнакомо мое имя, не так ли?

– Боюсь, что нет, миссис Воан.

Она еще на шаг приблизилась к нему. Он почувствовал резкий восточный аромат ее духов. Миссис Воан понизила голос:

– Многие ваши друзья знают меня очень хорошо, ваша светлость.

Ее спокойная улыбка лучше всяких слов дала ему понять, что она подразумевает под словом «знают».

Гэвин почувствовал брезгливость.

Он отнял руку.

– Всего хорошего, – сказал он миссис Воан и двинулся вверх по лестнице.

Перепрыгивая через две ступеньки, Гэвин старался выбросить из головы крики и угрозы Джейн, избавиться от назойливого аромата миссис Воан… И тут оказался на этаже, где находились комнаты Сары.

Она сидела на стуле для портье – том самом, на котором недавно сидела Джейн. На коленях держала шляпку. Она ждала его.

Он остановился перед ней, и вся его кровь устремилась в чресла. Так действовала на него эта женщина. Однако он почувствовал и кое-что другое.

Ему показалось, что он пришел домой. Его душа исполнилась умиротворением.

– Вы слышали? – спросил он.

Она грустно и сочувственно улыбнулась ему.

– На этом этаже не найдется почти никого, кто этого не слышал бы.

– И в холле тоже.

Сара приняла это к сведению и объявила:

– Я должна еще раз сказать, что я не была голой, когда танцевала на сцене.

Ее уязвленный тон и это замечание поймали его врасплох, и он расхохотался, закинув голову назад. Какое приятное облегчение. У Сары очень располагающая способность говорить без обиняков.

Но тут он мысленно прикинул последствия своей внезапной известности.

– Интересно, сколько колонок в утренних новостях будут посвящены этой сцене?

Вместо того чтобы ответить, Сара встала и протянула ему руку.

– Идемте.

Он взял ее за руку и дал увести себя в комнату. Льющиеся из окна лучи предвечернего солнца окрасили гостиную в мягкие золотистые тона.

– Садитесь, – пригласила Сара, взяла с маленького столика графин и налила ему виски. – Благодарю вас за чернила и бумагу. Эта шкатулка – просто сокровище.

Гэвин сел за стол.

– Пожалуйста.

– Тальберт сказал мне, что вы выбирали ее сами. Это значит для меня больше, чем все остальное.

Она поставила перед ним стакан, но вместо того чтобы выпить, он пальцем отодвинул его от себя, вдруг вспомнив, как много он пил в последнее время.

И ему хотелось вовсе не виски.

Она взяла себе стул у стола, и Гэвин повернулся так, чтобы быть лицом к ней.

– Вы прекрасны, – сказал он, не думая о том, что говорит. Ни дипломатии, ни манипуляции – в его словах были только откровенность и ничем не сдерживаемые чувства.

Ее глаза округлились, а щеки чуть тронул румянец.

Гэвин восхищенно подался вперед.

– Вы ведете себя так, словно не ожидали от меня этих слов.

– Мы мало общались, – сказала она, – но это было общение сильных характеров.

– О да, мы пререкались, – согласился он, с улыбкой наблюдая, как она сморщила носик, произнося эти слова. – Если бы вы только слушались меня, – добавил он, поддразнивая ее, – то мы могли бы меньше ссориться.

Как он и ожидал, она тут же парировала:

– Как только я услышу разумные слова из ваших уст, то непременно послушаюсь.

– Возможно, придется немного подождать. День сегодня был ужасный.

– И до встречи с леди на лестнице?

– К сожалению.

Она бросила взгляд на нетронутый стакан.

– Мистер Тальберт настойчиво рекомендовал мне изучить ваши склонности и привычки.

– Он говорил вам это сегодня?

– Да, – сказала она и очень похоже изобразила отдающего приказы секретаря. – Сразу по возвращении из Сити и перед отходом ко сну его светлость любит выпить немного виски.

Гэвин посмотрел на стакан.

– Я становлюсь угрожающе предсказуемым.

– Вы хотите поговорить о сегодняшнем дне?

– Мне нравится ваше платье.

По правде говоря, ему хотелось его снять.

Казалось, она читает его мысли. Наклонив голову, она изучающе смотрела на него, и ему казалось, что одно его неверное движение – и она улетит.

Но ему хотелось знать: почему?

Она приняла его предложение сменить тему.

– Я благодарна вам за это платье и за множество других нарядов, которые шьет для меня миссис Хилсман. Однако в этом нет необходимости.

– Когда я вижу вас такой, как сейчас, то убеждаюсь, что это дело исключительной важности. Вы нашли театр?

– Тот, что вы предложили, ваша светлость. Бишопс Хилл, покинутый Джеффом и Чарльзом. Мистер Тальберт упомянул, что вы выделили для меня деньги, чтобы я могла начать подыскивать актеров.

– Когда вы начнете?

– Возможно, завтра утром, если вы не возражаете.

Утром. Завтра утром у него дуэль.

– Конечно, я не возражаю. Все, что вы пожелаете.

– Спасибо.

– Удалось ли вам найти подходящее жилье?

– Мы осмотрели один дом, но сначала я хотела бы обсудить оплату для моих друзей, актеров.

– О.

Она сложила руки на коленях, стараясь производить впечатление твердой и суровой, но милой и привлекательной воспитательницы:

– Это слишком.

– Таков был наш договор.

– И все же я думала, что вы будете ждать, пока Джефф и Чарльз будут привлечены к ответственности. Благодарю вас, – сказала она так искренне, что он почувствовал себя пристыженным. – Но это не ваша битва.

– Сара, это мелочи.

– То, что для вас – мелочь, для них жизненно важно. Я встречала в жизни мало открытости и доброты. Конечно… – Она запнулась, словно обдумывая, разумно ли будет продолжать.

Гэвин чувствовал ее недоверие. Он не хотел, чтобы этот искренний, открытый разговор оборвался.

– Конечно?.. – повторил он.

Она покачала головой.

– Желаете ли вы что-нибудь съесть?

– Если вы хотите знать, чего я желаю, то я хочу услышать продолжение вашей мысли. Договаривайте, Сара. Скажите мне то, что собирались сказать.

Она провела рукой по ткани платья, словно этим движением могла стряхнуть его с коленей.

– Конечно, не будем забывать о том, чего вы хотите от меня. О том, что могли взять прошлой ночью. Что я  вам предложила.

Он мог бы поспорить, но не стал и откинулся на спинку стула.

– Но вы не стали этого делать, ваша светлость, – заметила она.

– Но вы не стали, Гэвин, – поправил он. – Я бы хотел, чтобы вы называли меня по имени. В конце концов, мы ведь выше некоторых формальностей, правда?

– Мне неловко.

– Это и будет неловко, если вы не привыкнете. Я бы попробовал.

Но тут она заупрямилась. Вместо того чтобы удовлетворить его небольшую просьбу, она сказала:

– Мы оба знаем, что вы чего-то хотите от меня, но я не уверена, что понимаю, чего именно.

Он и сам этого не понимал.

Да, он хотел уложить ее в постель.

Но он также жаждал ее внимания. Хотел, чтобы она не относилась к нему с подозрением. Хотел что-то значить для нее… Потому что Сара, хотя он еще не был в этом вполне уверен, очень много значила для него…

Гэвин вскочил на ноги. Эти мысли небезопасны. Есть границы, которые он не в силах переступить, но она все время искушает его. Он хотел большего, чем просто секс.

– Давайте выйдем отсюда, – предложил он.

– И куда пойдем?

«Куда угодно», – хотел сказать он, поняв, что не желает провести весь вечер в этой комнате, где она все время ждет, что он вот-вот на нее набросится.

– Скажите, куда бы вы пошли в такой июльский вечер?

– Куда бы я  пошла? – переспросила она, удивленная таким вопросом.

Гэвин взял ее за руку и потянул со стула с неожиданным желанием выйти с этой женщиной на свежий воздух, где не будет этой чертовой преграды между ними.

– Да, – сказал он, – если бы у вас был свободный вечер и вы могли отправиться куда угодно, ради удовольствия,  – куда бы вы пошли? Что бы вы хотели съесть? Чем насладиться?

– У меня не было денег ни на что, кроме работы, – сказала она.

– Но если бы вы могли куда-нибудь пойти, что бы вы выбрали?

– Воксхолл, – сказала она. – В такой летний вечер я бы отправилась в Воксхолл.

Гэвин никогда не был в Воксхолле. Отец говорил, что это место прогулок черни. Даже получая приглашения туда, отец всегда их отклонял, и Гэвин поступал так же – больше по привычке, чем от нежелания.

А теперь он понял, какую ужасную ошибку совершал. Неудивительно, что его считают образцом морали и нравственности. Он просто не обращал на себя внимания.

– Едем в Воксхолл, – объявил он. – Где ваша шляпка?

Он потянулся за своей шляпой, лежащей на столе.

– Вы шутите, не так ли? – спросила Сара, не двигаясь с места.

В ответ Гэвин прошел в спальню и, увидев ее шляпку рядом с умывальником, принес ее в гостиную.

Но даже надев шляпку и завязав ленты, Сара глядела на него неуверенно и удивленно. Взяв висевшую на спинке стула шаль, она спросила:

– Вы и вправду хотите поехать в Воксхолл?

– Не представляю места лучше, чем это, – сказал он, предлагая ей руку.

Там не будет никаких теней его отца. На один вечер он хотел стать таким, как все мужчины. Кто знает? Учитывая, что завтра у него дуэль, возможно, это его последний вечер. Он хотел насладиться им сполна.

Сара взяла Гэвина под руку, глядя на него так, словно видела его впервые в жизни.

Может быть, так оно и было.

Гэвин сам не понимал себя. Возможно, этот толчок дала ему предстоящая дуэль. А может быть, дело в том, что он устал быть верным псом на государственной службе и носить поноску для правительства? Быть может, все из-за того, что он хочет отдохнуть от всех обязанностей, формальностей, из-за того, что он хочет Сару Петтиджон?

Он чувствовал, как в ней, сидящей рядом с ним в нанятом для прогулки кебе, ослабевает напряжение и вместо того, чтобы обсуждать условия их треклятой сделки, она начинает получать удовольствие от окружающего. Уже одно это убедило герцога в том, что идея поехать в Воксхолл была просто озарением свыше.

Он понятия не имел, что его ожидает, но она знала. Вместо того чтобы переехать мост, она попросила остановить кеб на берегу реки. Тут они наняли лодку, чтобы переправиться на другой берег.

Гэвин не помнил, когда в последний раз был на воде. Он вспомнил свое поместье и понял, что уже много лет там не бывал. И вообще не уделял время ничему, что не было бы его долгом.

В садах по ту сторону реки кипела жизнь: звучала музыка, кувыркались акробаты, выступали жонглеры, бродили толпы гуляк – а они еще даже не вошли в главные ворота. Им встретилась большая группа людей, одетых в маскарадные костюмы. Сара, как настоящий театрал, внимательно рассматривала их, и Гэвину было радостно видеть ее интерес.

За главными воротами наступающие сумерки озарял яркий свет бумажных фонариков. Гэвин арендовал беседку, и они перекусили: это был худший, но самый веселый ужин в его жизни. Впервые они с Сарой разговаривали как друзья.

На маленькой сцене в саду выступал итальянский певец, его сменил музыкальный квартет. Съев холодную курицу и выпив несколько бокалов ледяного шампанского, Сара и Гэвин пошли гулять по тропинкам сада. Они были не одни – тут и там по саду бродило множество пар.

Сара непринужденно рассказывала герцогу о своих планах относительно пьесы. Гэвину нравился ее энтузиазм. Этого тоже так не хватало в его жизни.

Опустилась ночь. Они легко, раскованно болтали, поддразнивая друг друга. С Сарой он мог выражать все, что было у него в мыслях. И она тоже не сдерживалась, свободно высказывая свое мнение.

Когда она впервые сама, без его приглашения, коснулась его руки, Гэвин почти оледенел. Он ничего не сказал, а через несколько минут она похлопала его по руке, говоря о том, что, по ее мнению, Ливерпуль не всегда делает, что хочет, – и он был с этим согласен.

Сара удивительно тонко и проницательно судила о политике. Они даже устроили словесный поединок, когда разошлись во мнениях, но потом – чудо из чудес – она сказала:

– Я не понимаю, Гэвин, как вам удается выдерживать эти бесконечные заседания Палаты, слушать этих лордов, которые снова и снова повторяют одно и то же. Я бы сошла с ума.

Гэвин. Он застыл на месте, а она, увлеченная темой разговора, продолжала идти, пока не поняла, что его нет рядом. Тогда она повернулась к нему лицом.

Он подумал, не сообщить ли ей о том, что она сейчас сделала, но потом решил оставить все как есть и посмотреть, не назовет ли она его по имени еще раз. Догнав ее, Гэвин сначала как бы невзначай коснулся ее руки, а потом смело взял ее ладонь в свою.

Сара не убрала руку. Она посмотрела на него.

– А у вас это неплохо получается, знаете ли?

– Что? – невинно спросил он.

– Поступать по-своему. Не думайте, что я не замечаю, что вы делаете.

– А что я делаю?

– Это, – и она подняла вверх руку, которую он держал в своей.

– А разве это так ужасно?

Она подняла на него глаза, в которых отражался свет бумажных фонариков.

– Я не хочу вам доверять, – прошептала она.

– Но вы доверяете.

Сара, пропустив эти слова мимо ушей, сказала:

– Мне лучше всего одной. Вы это понимаете? Мне так спокойно и хорошо.

Когда-то он тоже так считал, но теперь сомневался.

– А мне постоянно говорят, что ни один из нас не должен оставаться один.

Он имел в виду свою мать и тетю, которые строили планы относительно его женитьбы.

– Вы – другое дело. А я уже была замужем. И это было неудачно.

– Почему?

Она вынула из его руки свою ладонь, и Гэвин отпустил ее. Однако он не хотел отходить от темы.

Шагая в ногу с ней, он сказал:

– Поговорите со мной, Сара. Расскажите мне. Не переносите на меня грехи другого мужчины.

Ее спина напряглась. На миг ему показалось, что сейчас она потребует отвезти ее в отель, но Сара сказала:

– Я не верю в любовь. И не поверю. Понимаете? Мне нечего отдавать.

– И все-таки вы отстаивали желание вашей племянницы выйти замуж по любви.

– Разве у меня был выбор? Я хотела, чтобы она получила то, чего она достойна, учитывая ее класс и происхождение. Для нее это был единственный путь. И я с гордостью могу сказать, что она не ошиблась в выборе.

– Согласен. Однако я помню, что вы были намерены позволить ей сложить собственное мнение.

– Так и должно быть, это ее право.

– Но себя вы крепко держите в узде.

Она остановилась, словно ее удивило это замечание.

– И я себя тоже, – признался он.

– Мы совершенно не похожи, – заверила его она.

– А может быть, в нас больше общего, чем вы думаете? Мы оба яростно отстаиваем свою независимость, у нас обоих высокие идеалы, за которые мы готовы бороться до конца. – И, не дожидаясь ее ответа, он заключил: – Мы оба очень боимся принять неверное решение. И бессильны принять верное.

Это была правда. Гэвин больше не знал, чего хочет.

– Идемте, – сказал он, беря ее за руку. – Становится поздно. Пора уходить.

Он двинулся к воротам, но Сара осталась на месте.

– Чего вы хотите? – требовательно спросила она. Подойдя на шаг ближе к нему, женщина спросила, понизив голос: – Секса? Тогда почему не занялись этим вчера ночью? Или сегодня, когда мы еще были в гостинице? Зачем было ехать сюда?

Она указала рукой на сад.

– На что вы жалуетесь? – возразил он. – Вы не проявили никакого энтузиазма по поводу нашего договора.

– О! – Она притворилась, что не понимает. – Вы хотите, чтобы я проявляла энтузиазм, продавая себя? Я не поняла. Тогда позвольте мне попробовать еще раз, ваша светлость.

Она порывисто качнулась к нему, выставив грудь и выпятив губы.

– Гэвин, я вне себя. Спасибо за то, что сделали меня своим домашним любимцем…

– Это неправда, и вы это знаете, – с жаром проговорил он.

Ее гнев нарастал.

– Знаю. Вы – достойный человек, я говорю это не в шутку. Но я не знаю, чего вы хотите. Чтобы я ласкалась к вам, лебезила перед вами? Предлагала любовь?..

– Я не просил вас о любви. Только немного доброты, Сара. Я чувствую себя сегодня жонглером, постоянно удовлетворяющим чьи-то ожидания. И даже ваши. Я жажду пристанища.

И только теперь, произнеся эти слова вслух, он понял, насколько они правдивы. Как же так вышло, что до этого момента он жил, делая все, чего ждали от него другие, и все же чувствуя, что живет не своей жизнью?

И почему ему пришло в голову, что он найдет ответ у Сары?

– Пойдемте, – сказал он и двинулся к воротам.

Глава четырнадцатая

Он уходил, а Сара смотрела ему вслед.

Роланд был не единственным, кто преподал ей жестокий урок. Мужчинам вообще нельзя доверять. Сколько раз в жизни ей доводилось быть свидетельницей ненадежности таких, как Джефф и Чарльз, и жестокости многих других, убеждавших ее, что ей нет места в их мире?

Но все-таки Бейнтон подарил ей бумагу.

Он подарил ей бумагу.

Однако он не останавливался, чтобы проверить, пошла ли она за ним.

Она подумала было, не остаться ли прямо там, на месте, и дать ему уйти, но тут ноги сами понесли ее за ним, хотя она и не понимала почему. Это не имело никакого отношения к ее пьесе или его желанию лечь с ней в постель.

Тут было что-то более глубокое, чем все это. Он был самым несносным человеком из всех, кого она знала, и при этом единственным, кого она, кажется, начинала уважать.

Бейнтон, казалось, знал, что она идет за ним. Он замедлил шаг, дав ей возможность догнать его. В футе от него она остановилась.

Он тоже замер.

– То, что я иду за вами, вовсе не значит, что я решила делать все, что вы пожелаете, – сообщила она.

– О Сара, этого я и представить себе не мог бы.

Это сухое замечание поразило ее своей истинностью. Все это время, на каждом шагу Бейнтон позволял ей быть с ним на равных. Вот наконец мужчина, который с ней честен, независимо от того, хочет ли она слышать его слова. Хитрить было не в его характере – и в эту минуту она поняла, что они могут быть возлюбленными.

Возлюбленными.

Какое восхитительное слово. С тех пор, как она рассталась с Роландом, у нее не было возлюбленного. И она не испытывала ни малейшего желания его иметь… До этого момента.

Гэвин протянул руку, и она понимала, что может отказаться ее принять. Бейнтон позволит ей уйти.

Но если она ее примет, то, значит, она принимает и все, о чем он просил, и это не имеет никакого отношения к деньгам, ее пьесе, театрам и домам. Это касается только их самих – его и ее, и еще доверия.

В этот миг Сара поняла, каким тяжелым грузом стала для нее жизнь. Она не просто выживала – она еще и тащила за собой груз всех своих разочарований и страхов. Однако все ее сомнения сводились к одной, совершенно ясной уверенности: однажды она поверила в любовь и обманулась.

Так почему не поверить теперь в уважение и честность? Может, ее мать была права, когда говорила, что для таких, как она, есть лишь один способ выжить?

И потом, Бейнтон подарил ей бумагу.

Пройдя мимо его руки, она поднялась на цыпочки и поцеловала его.

Они стояли в тени, в стороне от прогулочной дорожки, но ей было неважно, видят их или нет. В этот миг все, что она чувствовала, – это его губы и жестковатые баки, щекотавшие ее ладони.

Он ответил на ее поцелуй – жадно, требовательно, со страстной жаждой ее прикосновений.

Ее охватил страх, но она сказала себе, что это Гэвин. Постепенно она позволила себе расслабиться, и то же самое почувствовал он. Их поцелуй стал глубже.

Что он сказал прошлой ночью? Она боится не его. Так он сказал… И был прав.

Нет, она боится снова потерять себя, как тогда, с Роландом. Понял ли Гэвин, сколько смелости ей нужно, чтобы подпустить его так близко?

Он прервал поцелуй. Наклонился.

– Вы снова плачете, как прошлой ночью. Сара, что с вами?

Она даже не почувствовала своих слез и не могла объяснить, почему плачет. Подняв руки к лицу, она вытерла щеки перчаткой.

Герцог взял ее за руку.

– Идемте.

На этот раз он нанял кеб, чтобы переехать через мост. Не успел возничий тронуть лошадей, как Бейнтон повернулся к Саре и попросил:

– Расскажите мне.

Сара знала, что он хочет услышать. Ее историю. Которой она никогда ни с кем не делилась. Однажды она рассказала Шарлен, но не все – умолчала о самом плохом. Она хотела, чтобы Шарлен верила в счастливый брак. Ей хотелось, чтобы ее племянница была открыта жизни, счастью и заняла подобающее ей место в обществе.

– Прошлой ночью я спросил вас, кто причинил вам боль, – напомнил он.

Сара почувствовала, как при этих словах ее грудь сжалась. Ей стало трудно дышать. Она начала отодвигаться, желая восстановить спасительный барьер пустого пространства между ними.

Однако Гэвин не желал никаких барьеров.

– Вы должны рассказать.

– Я не могу.

– Можете, – тихо возразил он.

– Я не могу дышать.

– Вы дышите.

Она отрицательно покачала головой, хотя он был прав. Она это знала и понимала, но все же сдерживалась.

– Это был ваш муж? – спросил Гэвин.

Сара кивнула.

– Не очень хороший человек, насколько я понимаю.

Сара кивнула.

– Как его звали?

– Роланд. Когда мы познакомились, он был солдатом.

– Он был грубым животным?

Саре пришлось подумать. Были времена, когда она была счастлива с Роландом. Когда у них все было хорошо.

В этом-то и заключалась проблема. Она никогда не рисовала его только в черных тонах – покуда не вспоминала, как он ее толкнул…

– Я всегда хотела быть лучше, чем была на самом деле.

Эти слова прозвучали почти неслышно, но он услышал.

– Это он вам сказал?

Сара откинулась на сиденье.

– Не он – моя мать.

Сара умолкла, испытывая необъяснимое чувство вины. В этом не было никакого смысла, но все же эта вина, особенно с тех пор, как она потеряла дом на Малбери-стрит, окутывала ее тяжелой мантией.

– Она ненавидела мои «причуды», как она это называла.

– Почему?

– Из-за того, о чем я рассказывала вам прошлой ночью, – ответила она, чувствуя, что чем больше говорит, тем легче ей становится дышать. – Она убеждала меня, что для таких, как я, есть только одна роль в жизни.

– И она готовила вас к ней?

– Но я вместо этого вышла замуж. Она к тому времени уже умерла, но я помню, как стояла перед священником и чувствовала ее рядом. Я слышала, как она насмехается надо мной. – Женщина опустила взгляд на руки. – Знаю, все это звучит глупо.

– Мой отец все время насмехается надо мной из могилы, – сказал Гэвин. – Я вовсе не считаю вас глупой. Осуждающие родители – это невыносимая тяжесть.

– Как он мог осуждать вас?

– У него были очень жесткие требования ко мне, и сколько бы я ни старался, сколько бы ни отдавал, этого всегда было недостаточно. Моих братьев он считал не более чем запасными игроками на случай, если что-нибудь случится со мной. Я был главным проектом и главной целью его жизни. Теперь я понимаю, почему братья стремились поскорее сбежать от него.

– Но вы не сбежали.

– Нет, я верил в свою ответственность. Он начал обучать меня, когда я был еще маленьким. Он внушил мне, что я в этом мире не для того, чтобы думать о себе.

– И вот теперь вы оказались в одиночестве.

– Герцог Бейнтон должен всегда прежде думать о других, а потом уже о себе, – сказал он, словно заучил эти слова на память.

– Такая девушка, как Сара, не может иметь иной судьбы, кроме такой, как у своей матери и матери ее матери, – процитировала она в ответ. – Когда мама поняла, как я ненавижу мужчин, которых она развлекает, как я напугана, она дала мне пощечину и сказала, что лучше бы я была разумнее и научилась у нее паре приемов. А я все пряталась. Я не хотела, чтобы эти мужчины знали, что я вообще существую.

– Как раз это и было разумно.

Сара кивнула. Она и сама знала, что это так.

– Ну а потом я вышла замуж, выбрав для себя самого неподходящего мужа, какого только можно придумать. Роланд был смел и красив, и я влюбилась – что бы это ни значило. Однако к тому времени, как я получила известие о его гибели, я уже была рада избавиться от него. Но опять же я считала, что была его недостойна и сама все испортила.

Она выпалила эти последние слова спонтанно и неосознанно. Напряжение в груди прошло, но теперь его сменил стыд.

– Самая горькая ирония в том, что я понятия не имела, какой должна быть и что должна делать жена, поэтому была ужасной парой для него.

– Чего он ожидал?

– Чтобы я оказывалась рядом всякий раз, как он вспоминал о том, что женат. И делала все, что он предлагал.

Он накрыл ладонью ее руку, и только теперь Сара поняла, что ее кулаки крепко сжаты.

Она опустила глаза на свои руки в перчатках. И попыталась разжать кулак, но он не разжимался… А потом она сказала:

– Я делала то, чего теперь стыжусь.

– Например? – мягко спросил Гэвин.

– Он продавал меня.

Ну вот, она это сказала. То, о чем не говорила ни одной живой душе. Она призналась в этом только Бейнтону, хотя и не понимала почему.

– Это была карточная игра, – сказала она. – Он проиграл. Я была долгом, который он должен был выплатить. У нас не было денег, и я так боялась, что его посадят в тюрьму, что сделала это. Я себя ненавидела, но сделала это.

Сара не смотрела на него. Не могла.

– После этого я стала чувствовать к нему отвращение. Каждый раз, как он прикасался ко мне, я съеживалась. А потом я поняла, что беременна.

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Ей не хотелось вспоминать тот миг, когда ее жизнь бесповоротно изменилась.

– Роланд не был рад тому, что станет отцом. После всего, после этой карточной игры, он заявил, будто не уверен, что ребенок от него. И я тоже не знала. Мы ссорились. Мы всегда ссорились. Мы жили в Клайтеро, маленькой деревне с каменной башней. В один прекрасный день мы отправились на прогулку. Роланд предложил взобраться на башню по лестнице. Когда мы уже спускались, он толкнул меня. Я не помню, что произошло, но этому был свидетель. Викарий. Уверена, что Роланд действовал под влиянием эмоций, иначе он был бы осторожнее и позаботился бы, чтобы его не увидели. Падение было ужасным. Я не только потеряла ребенка, но и сама чуть не умерла от потери крови. Акушерка сказала, что у меня никогда не будет детей.

Сара глубоко вдохнула и медленно выдохнула, постепенно успокаиваясь. Сколько всего она хотела забыть – но не могла.

– Я всегда хотела детей. Я была в отчаянии. Попыталась покончить с собой, и Роланд поместил меня в сумасшедший дом.

Она на миг закрыла глаза и затем призналась:

– Я видела там много ужасов. Через месяц акушерка, которая ухаживала за мной после того падения, пришла туда навестить одного пациента. Она узнала меня и поняла, что я не должна там находиться. С ее помощью я вышла на свободу.

– А что стало с вашим мужем?

– Он бросил меня в сумасшедшем доме. А когда я вышла, все еще больная, то чуть не умерла, потому что никто обо мне не заботился. Мне понадобились многие месяцы, чтобы восстановить силы. На это время меня приютила акушерка. Она сказала, что мне будет лучше без него. Конечно, она была права, но я страдала от чувства вины за то, что сделала со своим ребенком, со своим браком. Несколько лет спустя я получила известие, что он умер.

– Хорошо. Это избавляет меня от необходимости найти его и прикончить.

Сара посмотрела на Гэвина с удивлением. Она не ожидала, что он встанет на ее сторону.

– Как давно это произошло? – спросил он.

– Четырнадцать лет назад.

Он немного помолчал, а потом твердо сказал:

– Благодарю вас, что вы мне рассказали. Прошлой ночью вы были напуганы. Теперь я понимаю.

– Понимаете? Кто-нибудь отнимал у вас доверие, вашу веру в себя?

– Но все же вы не сдаетесь.

– А что мне еще остается? Я не трусиха. Теперь уже нет.

В ответ он просунул большой палец в ее сжатый кулак. Она наконец-то инстинктивно разжала руку, и они переплели пальцы. Приятно было вот так держать его за руку.

Как же хорошо наконец рассказать всю эту историю и получить в ответ сочувствие.

Кеб остановился перед гостиницей. Бейнтон открыл дверь, заплатил возничему и помог Саре выйти. Ни слова не говоря, они вошли в вестибюль. Он удержал ее руку в своей.

В холле было тихо и немноголюдно. Но все же, когда они с герцогом вошли, Сара почувствовала, что все обернулись в их сторону. Если он тоже это заметил, то не подал виду.

Все-таки, он – герцог Бейнтон. Он привык, что все оборачиваются, когда он входит.

Они поднялись наверх, и тут Сара вспомнила о флаконе. Ее живот свело, словно его завязали в узел. Теперь она начала сомневаться в плане мистера Тальберта.

Если она даст Гэвину глоток этого снадобья, он не сможет заняться с ней любовью. В этом случае, как и предполагал мистер Тальберт, все подумают, что он не явился на дуэль из-за нее, но никто не будет знать настоящей причины. Кроме Гэвина. Он достаточно умен, чтобы заподозрить неладное.

Разозлится ли он? Она разозлилась бы.

Но что, если забыть о флаконе? Что, если дать ему самому решать свою судьбу? Что, если позволить ему провести эту ночь с ней?

Эта мысль поразила ее. Она больше этого не боялась. Гэвину удалось разрушить ее защитный барьер. Этот вечер сделал их отношения глубже. Она начинала ему доверять.

Герцог кивнул портье, и тот, взяв свечу, повел их к номеру. Он открыл дверь своим ключом и зажег в гостиной несколько свечей.

Комнату залил теплый свет, и Сара увидела, что стаканы уже убраны, а графин на столике снова наполнен виски. Может быть, это обычай таких гостиниц, но Сару это насторожило. Она не могла отделаться от мысли, что мистер Тальберт невидимо следит за ними и управляет всем происходящим.

«Вылейте содержимое в стакан, и он проснется лишь далеко за полдень. К тому времени мы уже уладим всю эту историю с Ровингтоном».

Это были последние наставления мистера Тальберта. Он не сказал, кто это – «мы», а она так переживала, что не спросила.

– С вами все в порядке? – спросил Гэвин.

– Да, да, все хорошо, – удивленно ответила она. – Почему вы спрашиваете?

– Потому что вы смотрели на графин с таким видом, будто вас что-то тревожит.

Сара постаралась непринужденно выйти из неловкой ситуации.

– Я подумала, не захотите ли вы чего-нибудь выпить.

– А вы? – в ответ спросил он.

– Думаю, да, – сказала она и подошла к столику.

Сара не слишком любила крепкие напитки, но внезапно почувствовала, что сейчас ей необходима храбрость, которую они дают. Ей предстояло принять решение. Либо она достанет флакон и усыпит Бейнтона, либо нет. Решение было за ней.

Ей пришло в голову, что она может влить снотворное им обоим, и тогда они оба уснут под его действием.

Снимая шаль и шляпку, она незаметно вытащила флакон из кармана. Наполнив два бокала, она налила немного жидкости из флакона в каждый из них. Она была почти уверена, что Бейнтон заметит ее действия, но он отошел к окну… Потому что доверял ей.

Подняв бокалы, она посмотрела на него. Он обернулся, посмотрел ей в глаза, и она увидела, что он все еще хочет ее.

И где-то в глубине себя, там, где, как она думала, уже все умерло, она почувствовала тепло желания.

Это так ее удивило, что она чуть не споткнулась и не уронила бокалы.

Сару больше не пугала близость с ним. По правде говоря, ей даже на миг показалось, что Шарлен совершила глупость, упустив такого мужчину.

Глупость.

Сара снова повернулась к столу и поставила бокалы. Обернувшись, она посмотрела Гэвину в глаза.

– Меня попросили дать вам снотворное, – сказала она.

Это его удивило.

– Кто?

– Мистер Тальберт.

Он покачал головой.

– Тальберт? Зачем?

– Чтобы вы не пришли завтра утром на дуэль с Ровингтоном.

– Он собирался меня предать?

В его голосе прозвучало сомнение, и Сара слишком поздно поняла, что сейчас на кону ее слово против слова секретаря, верой и правдой служившего герцогу бог знает сколько лет.

– Он хотел спасти вам жизнь. Мистер Тальберт сказал, что если утром вы встретитесь с Ровингтоном, то ваша смерть будет на моей совести. Он сказал, лорд Ровингтон уже двоих убил на дуэли.

– Это правда.

– А вы, говорил он, никогда раньше не участвовали в дуэли.

– И это так. Я считаю, что это глупо.

– Я тоже, – решительно согласилась Сара. – И это достаточно веская причина для отказа.

– Тогда почему же вы сейчас признаетесь в этом?

– Потому что, – проговорила она, не уверенная в его реакции, – если вас убьют, то я не знаю, как буду с этим жить.

– Почему, Сара? Тогда вы будете свободны от меня.

– Разве? Вы считаете меня глупышкой, способной радоваться вашей смерти? И вообще, любой смерти? Но если бы я дала вам этот виски, то никогда не простила бы себе, что стала причиной вашего позора. Я не такой человек.

– Тальберт что-то обещал вам за то, что вы меня предадите?

– Он только сказал, что это будет самым лучшим выходом. Он полагает, если вы не явитесь на дуэль, все подумают, будто это из-за того, что вы наслаждаетесь любовью со мной. Так что зависть компенсирует ваше бесчестие. – Она покачала головой, думая, что, возможно, ей следовало молчать. – Зачем вам верить моим словам? У меня нет никаких доказательств своей правоты… Кроме флакона, но что это за доказательство?

– Сара, я вам верю.

– Вы не должны мне верить, – возразила она. Она бы не поверила.

К ее удивлению, он рассмеялся.

– Это не смешно, – сказала она.

Он подошел к ней.

– Я смеюсь не поэтому. Я смеюсь, потому что вы так волнуетесь из-за меня, хотя вовсе не должны.

– Прошу не путать, ваша светлость, – сухо проговорила она. – Я чувствую себя в затруднительном положении.

– Так и есть, моя дорогая Сара, и я искренне сожалею об этом. Я не понимаю, зачем Тальберт решил меня предать. Однако в последнее время я замечал, что он не слишком доволен своей должностью. Он амбициозен. Я должен задать себе вопрос: кто выиграет от моего позора?

– Не он, – сказала она.

– И не вы. Однако Ровингтон может обернуть это в свою пользу. Он знает: я сделаю все, чтобы его сместили с должности Председателя Комитетов. Я поставил его туда, и я могу его убрать. Он сделает что угодно, чтобы узурпировать мою власть.

– Вы хотите сказать, что Тальберт может выполнять инструкции лорда Ровингтона?

– И использовать вас. Расскажите мне подробно, в каких словах он просил вас меня усыпить, – попросил он, выдвинув стул для Сары и еще один для себя.

Пока она как можно подробнее вспоминала разговор с мистером Тальбертом, Гэвин внимательно слушал ее. Когда она окончила, он несколько секунд помолчал, а затем сказал:

– Конечно, я останусь здесь на ночь. Пусть он думает, что вы дали мне снотворное.

– Но ведь утром вы встретитесь с Ровингтоном.

– Несомненно.

Сара услышала в его голосе стальные нотки. Как же ей хотелось найти слова, чтобы его разубедить!

– От людей, способных на нечестную игру, вряд ли стоит ожидать честного боя, – сказала она.

– Это Шекспир? – спросил он, поддразнивая ее.

– Нет, это мой личный опыт, обретенный в тяжелых испытаниях. Вы влиятельный человек. Пойдите к властям. Я буду вашей свидетельницей и расскажу о просьбе Тальберта.

– Тальберт в этой игре – лишь мелкая сошка. Настоящий предатель – это Ровингтон. Но он умно использует окружающих меня людей как барьер между своими манипуляциями и результатом. Я не дам ему ускользнуть, не заплатив за это.

– Вы его убьете?

Герцог, казалось, удивился, а потом ответил:

– Не знаю.

– Не дайте ему себя убить, – умоляюще сказала она, вдруг испугавшись такого исхода.

– Я ему не позволю, Сара, – ответил он, улыбнувшись. – А теперь уже поздно. Ложитесь в постель. Идите же, – настаивал он, словно она была ребенком.

– А вы придете?

– Мне нужно еще кое-что написать, – ответил он и, подойдя к подаренной ей шкатулке, вынул перо и бумагу.

– Последние инструкции?

– Это будет разумно, хотя мои дела всегда в порядке. Просто еще несколько распоряжений. Кроме того, я запишу наш сегодняшний разговор.

Саре хотелось забыть все и притвориться, что в этом нет необходимости и что вся эта ситуация не заслуживает особого внимания. Однако серьезность Гэвина, с которой он сел за стол и начал писать, убедила ее, что это невозможно.

Словно во сне, она вошла в спальню и, раздевшись, забралась под простыни. Повернувшись на бок, она стала смотреть, как Бейнтон пишет, склонившись над столом.

Придет ли он к ней?

И что она станет делать, если он придет?

Она все еще чувствовала жар их сегодняшнего поцелуя… И знала, что если он придет, то она даст ему то, что он просил. При этой мысли у нее в животе похолодело от страха, но уже не такого сильного, как раньше. Она знала, что может быть спокойна. Таков был их договор. Она не только должна была дать это Гэвину по условиям сделки – ей самой хотелось доставить ему удовольствие. Она ждала его.

Но в какой-то миг незаметно для себя она уснула.

Внезапно проснувшись, Сара увидела, что гостиная едва освещена тусклым светом почти догоревшей свечи, а сама она лежит в кровати одна.

Сначала она подумала, что герцог ушел. Встав с постели, она, крадучись, вышла в гостиную. Гэвин растянулся на обитом тканью стуле, положив ноги в сапогах на другой стул. Пиджак и жилет он снял, узел шейного платка ослабил, но было видно, что ему все-таки очень неудобно.

На столе лежали три сложенных листа бумаги. На каждом было написано: «В случае моей смерти», и они были адресованы трем разным людям. Одно предназначалось лорду Ливерпулю. Второе – младшему брату Бену. А третье было адресовано ей…

– Вы напоминаете мне одну из историй, – глубокий голос Бейнтона застал ее врасплох, – которые, бывало, рассказывала мне няня, – о феях, прилетающих ночью и подсчитывающих грехи маленьких мальчиков. Вот только я никогда не думал, что феи могут быть так прекрасны.

Первым порывом Сары было прикрыть наготу, но тогда о каком доверии шла речь? Она опустила руки.

– И что эти феи делали с мальчиками?

Он тяжело сбросил ноги со стула и выпрямился.

– Они уносили их с собой, крали их души, и больше никто никогда о них не слышал.

Его жаждущий взгляд окинул ее с ног до головы. Она почувствовала, как налились и затвердели ее груди.

«Это все из-за ночной свежести», – мелькнуло в ее голове.

Но она знала, что это не так.

– Пойдемте в постель, – сказала она и протянула руку.

Глава пятнадцатая

Гэвин встал и, взяв протянутую ею руку, вошел за ней в спальню. Пока он раздевался, Сара обошла кровать с другой стороны.

Она нырнула под простыню. Фигура Гэвина загораживала пробивающийся из гостиной свет. Сара закрыла глаза, прислушиваясь к стуку сбрасываемых сапог и шороху стягиваемой одежды.

Комната наполнилась им – его пряным ароматом, исходящей от него мужественностью, его личностью.

Он не забрался к ней под простыню, а растянулся рядом, прикрывшись покрывалом. Под их телами матрас прогнулся, и ее качнуло к нему, так что теперь только простыня отделяла ее от жара его тела.

Подложив подушку под мышку, герцог подпер голову рукой.

Лежа с закрытыми глазами, Сара ждала, что он ляжет на нее. Но он не двигался.

Она открыла глаза. Он смотрел на нее. Увидев, что она заметила это, он улыбнулся. Кончиком пальца Гэвин нежно провел по контуру ее нижней губы. Ей стало щекотно.

– Вы не хотите наконец завершить это дело? – спросила она голосом, хриплым от страха и предвкушения.

– А вы этого хотите?

– Я готова, – ответила она.

И это была правда. Она была полна решимости довести дело до конца.

– Так прекрасна, – прошептал он. Его пальцы нежно обвели изгиб ее шеи и опустились к груди. Он накрыл ее своей ладонью, и от жара его руки ее сосок затвердел под гладкой тканью простыни. – И так напугана…

– Я пытаюсь не бояться, – сказала она в свою защиту. – Сейчас мне лучше, чем прошлой ночью.

– Это правда.

– Это не из-за вас.

– Я знаю.

Произнося эти слова, он смотрел не на нее, а на свой большой палец, обводивший по кругу ее сосок. Несмотря на простыню, это движение вызывало у Сары острое желание, предвкушение, жажду.

Гэвин потянул простыню вниз, обнажая ее грудь.

Сара вздрогнула, но заставила себя не двигаться, как раньше, в гостиной. И так же, как тогда, это помогло ей ощутить доверие к нему.

Он внимательно смотрел на нее, словно ожидая приступа паники, – но она чувствовала себя лучше. Разве он этого не видит? Потянувшись, она положила руку ему на щеку. Его бакенбарды мягко щекотали ей ладонь. Она прижалась губами к его рту.

Он притянул ее ближе, но их все еще разделяла простыня.

Она позволила ему поцеловать ее так, как он сделал это в Воксхолле, а затем, удивившись сама себе, несмелым, приглашающим движением коснулась его языком. Гэвин ответил на приглашение, и несколько мгновений у них было одно дыхание на двоих.

Его рука скользнула по изгибу ее бедер и ягодицам. Она приказала себе расслабиться. Все будет хорошо, если она просто расслабится.

Он провел губами по ее шее. Сквозь простыню она почувствовала, как он возбуждается.

А потом его губы накрыли ее грудь, и все сознательные мысли покинули Сару. Он мягко посасывал, ласкал ее сосок языком, и она ощутила внутри такую волну жара, какой еще никогда не чувствовала. Она держала его, желая, чтобы он никогда не останавливался. Ее пальцы играли с его волосами. Поддавшись непреодолимому желанию, ее ноги начали двигаться сами собой.

Найдя вторую ее грудь, он стал ласкать ее так же, как и первую, и Сара почувствовала, как глубоко она вздохнула от удивления и наслаждения.

Наслаждение. Она была абсолютно беззащитна перед ним… И все же страх ослабел, уступив место этому определенно греховному желанию.

И тут его губы снова прижались к ее устам.

В его поцелуе были жажда, страстное желание.

Рука его опустилась к соединению ее бедер. Она была влажной, чего с ней никогда еще не случалось. Его пальцы дразнили. Ее охватило резкое, восхитительно первозданное желание. Ноги сами собой раздвинулись, приглашая его к большему.

И он принял ее приглашение.

Его пальцы скользнули внутрь, и она думала, что дойдет до точки прямо сейчас. Это было приятно. Но чего-то не хватало. Сара с тихим стоном выдохнула. Ее охватила жажда, которую мог утолить только он.

Он приподнялся над ней, давая своим чудесным ласкам больше свободы. Она обвила руками его плечи, потянувшись к нему, но он отклонился.

– Нет, Сара, это для тебя. Чтобы ты больше никогда не дрожала. Доверься мне, любимая. Доверься мне.

У нее не было сил возражать. Все ее существо было во власти его прикосновений. Казалось, он знает ее лучше, чем она сама.

Внутри нее нарастало напряжение. Сара спрятала лицо в теплом углублении его шеи. Ее тело жаждало, чтобы он накрыл его собой, – и вдруг ее пронзило резкое, чистое ощущение.

Ее тело словно сфокусировалось в одной точке, как тонкий солнечный луч, пробившийся в темноте за миг до того, как все зальет теплый, яркий свет.

Все, что Сара могла, – это прижиматься к Гэвину, чувствуя, как чистые, незатухающие волны проходят сквозь нее одна за другой.

Она не могла говорить. Никакие слова не выразили бы это. Это было так просто, но в то же время так восхитительно утоляло ее жажду.

Он держал ее, словно понимая, что с ней происходит.

– Сара, – шептал он ее имя, словно благословение. Как будто она была важнее всего.

Его рука нашла ее руку. Он положил ее ладонь на свой мужской орган. Он был длинным и твердым, и если Гэвин чувствовал хотя бы половину того же, что и Сара, то она не могла представить, как он может остаться без удовлетворения. Он помог ей сделать то, чего ему хотелось. Это не заняло много времени. Он был так возбужден, словно в нем бушевала буря таких же чувств, как и у нее. Неужели, доставляя ей удовольствие, он наслаждался и сам? Поразительная мысль.

Он со стоном выдохнул, почувствовав разрядку. Она ощутила его излитие на своей коже. Он жаждал ее. Он был гораздо крепче, чем когда-либо был Роланд, но все-таки ради нее он сдержался.

После разрядки он упал на постель рядом с ней. Кровь отчаянно пульсировала в ее жилах, совпадая в ритме с биением его сердца. Он заключил ее в объятия, прижался губами к ее волосам, лбу, вискам.

– Ах, Сара, ты разбиваешь мне сердце.

Она не ответила. Она позабыла все слова. Несколько долгих мгновений она позволила себе побыть в блаженном покое, положив голову ему на плечо и наслаждаясь стихающими ощущениями.

Потом к ней медленно вернулось сознание. Потянув покрывало, она укрыла их обоих. Посмотрев ему в глаза, Сара спросила:

– Почему только я? Почему ты отказал себе?

– Я не хочу, чтобы ты боялась, Сара. Только не меня. Чтобы никогда меня не боялась… И все-таки я должен был что-то сделать, иначе просто взорвался бы.

Всю свою жизнь она видела, как мужчины брали, что хотели, без единой мысли о чем-то другом, кроме своих желаний.

А теперь Гэвин доказал ей, что не все мужчины эгоисты и что во всем этом есть нечто большее. Она обхватила руками его шею и расплакалась.

Он держал ее, шепча слова, которых она не могла расслышать, но которые, однако, понимала. Он хотел не только ее тело – он хотел ее доверия. Может, ему даже нужна ее душа, и в этот момент Сара могла дать ему все это. Она так устала бояться, устала быть одинокой и всеми забытой.

Она обняла рукой его грудь, переплела ноги с его ногами, все еще отделенная от него простыней.

Разве он не знает, что она не идеальна, что у нее есть недостатки?

Со временем он поймет, какую ошибку совершил, выбрав ее. Но сейчас она в его объятиях.

Сейчас она будет спокойна и счастлива.

Так она и уснула.

Наконец-то Гэвин почувствовал ее вкус, ее аромат. Он понимал мужчин, но женщины были для него загадкой.

Он доставил ей наслаждение. Она была хорошим испытанием для его самоконтроля. Ему понадобилась вся его сила воли, чтобы не войти в нее так глубоко, как он только мог. Даже сейчас его животный инстинкт совокупления не утих. Однако этот инстинкт владел им с той самой минуты, как перед его взором на сцене мелькнули ее обнаженные ноги.

А может, и раньше?

Когда Гэвин впервые ее увидел, она выдавала себя за горничную леди Шарлен… Но он заметил ее зеленые глаза, светившийся в них ум, что было так несвойственно для простой горничной, и взмах ее черных ресниц.

Теперь он знал о ней больше. Он узнал о ее страхах. Она не позволяла себе легко доверяться людям. И он тоже.

Эта мысль его поразила.

Гэвин всегда думал, что его мотивы ясны и понятны. Он всегда гордился своей честностью и все-таки теперь видел в сомнениях Сары частичку себя.

Первым его предал отец, всегда предъявлявший к нему жесткие, иногда бесчеловечные требования, в то время как сам растратил семейное состояние своими безумными вложениями и непродуманными схемами. Узнав, в каком беспорядке находится унаследованное им состояние, Гэвин был шокирован.

Чтобы заполнить бреши, понадобились годы железной дисциплины. Помогла и удача, хотя Гэвин терпеть не мог этого явления, поскольку не в состоянии был его контролировать.

Он занимался политикой, вел переговоры, совершал сделки и боролся со своей мужской природой.

Он был всем тем, к чему готовил его отец. Он обладал властью, принимал решения, делал то, что должно, и никогда, ни на миг не чувствовал покоя. Он никогда не был доволен и счастлив… До этого момента.

Сара дышала спокойно и мирно. Она глубоко спала, словно знала, что он защитит ее от любых бед. Он провел губами по ее волосам. Какой яркий цвет – он так соответствует ее духу. Его Сара.

Будет ли она чувствовать благодарность к нему утром? Или снова наденет свою колючую броню? Этого Гэвин не знал. Он понимал лишь одно – сейчас все хорошо.

И если окажется, что сегодняшняя ночь была для него последней, то это была хорошая ночь.

И с этой мыслью он, сам того не ожидая, спокойно уснул.

Проснулся герцог задолго до рассвета, бодрый и выспавшийся. Сара все еще лежала в его объятиях. Разумеется, он был возбужден и тверд, как железное копье. Он отдал бы все, что у него есть, чтобы забыть о дуэли, разбудить ее поцелуем, войти в нее…

Гэвин прервал свои вожделенные мечты и, осторожно высвободившись, отодвинулся от спящей Сары. Налив в таз воды, он плеснул ее себе на лицо, радуясь ее бодрящей прохладе. И начал одеваться…

Сара села в постели, и укрывавшая ее простыня сползла к ее бедрам. Густые волосы ее были в очаровательном беспорядке. Она отбросила их назад и, не смущаясь из-за своей наготы, встала.

Гэвину вдруг стало трудно застегнуть бриджи.

– Сара, ложись спать.

– Я еду с тобой, – ответила она. Сонно хмурясь, она начала одеваться.

Гэвин, не успевший надеть рубашку, взял ее за руки, не давая ей надеть платье.

– Вы останетесь здесь, Сара. Тогда я буду уверен, что вы в безопасности.

Она на миг замерла, глядя на его обнаженный торс. Груди ее напряглись, превратившись в два тугих холмика, и он вспомнил их вкус у себя во рту. Борясь с желанием бросить ее в постель и сделать то, чего он желал, Гэвин крепче сжал ее руки. Запах ее тела, все еще теплого после сна, одурманивал его.

Сара оттолкнула его и натянула платье.

– Я еду.

Быстро пригладив непослушные волосы, она принялась зашнуровывать платье на спине.

Гэвин пару секунд смотрел на нее, а потом решил, что, в общем-то, не возражает против того, чтобы она была рядом. Он закончил одеваться. Пока он натягивал сапоги, она наскоро почистила зубы, умылась и была готова. Закрепив волосы изящным узлом на затылке, она надела шляпку и завязала ленты.

Услышав от нее о планах дать ему снотворное, Гэвин написал брату записку с просьбой встретить его в вестибюле гостиницы и передал ее портье. Поэтому, открыв дверь парадного входа «Кларендона», Гэвин и Сара сразу же увидели Бена. Тот сидел на козлах элегантного фаэтона, на запятках которого примостился его грум, парень по имени Дэвид.

– Доброе утро, брат! – крикнул Бен.

– Ты сегодня весел, – заметил Гэвин.

– Я всегда радуюсь, когда знаю, что мошенник получит по заслугам.

– Ты говоришь о Рове или обо мне?

– Угадай сам.

Бен с интересом посмотрел на Сару.

Гэвин сказал:

– Это миссис Петтиджон. Она будет нас сопровождать. Сара, это мой брат Бен. Не верь ни одному его слову, если только он говорит не о своей прекрасной жене.

– Миссис Петтиджон, – произнес Бен, слегка поклонившись. В его голосе не было теплоты.

Гэвин не мог сказать, обидело это Сару или нет. Сделав легкий книксен, она произнесла:

– Лорд Бен.

– Едем, – сказал Гэвин, помогая Саре сесть на открытое узкое сиденье фаэтона.

– Я не ожидал, что нас будет трое, – с упреком сказал Бен.

– Сара настаивала на своем желании поехать с нами. – Гэвин взобрался на сиденье позади нее. Сара оказалась зажатой между двумя мужчинами. – Трогай, а по дороге я расскажу тебе, что случилось.

– Опять интрига? – спросил Бен, трогая экипаж.

– Тальберт, – произнес Гэвин. – Он передал Саре снотворное, чтобы она вчера ночью дала его мне.

– За этим что-то стоит, – сказал Бен. – Так ты ее поймал? Поэтому она едет с нами?

Он говорил так, будто Сары с ними не было.

– Она рассказала мне о снотворном, – ответил Гэвин, – понимая, что мне необходимо встретиться с Ровом.

Сара смотрела вперед, сложив руки на коленях. У нее была способность выглядеть безмятежной, даже когда Гэвин знал, что это не так. А он это знал. Он начинал довольно точно угадывать, что у нее на уме.

Интересно, научилась ли она так же понимать его?

– А ты уверен, что это снотворное? Почему не яд? – предположил Бен.

Сара в изумлении перевела на него широко раскрытые глаза. Бен пожал плечами.

– Это мог быть план навсегда устранить моего брата. А может, и меня, поскольку, зная, что я наследник, все немедленно обвинят меня.

– Но с какой целью? – спросила Сара. – Я понимаю, зачем было желать, чтобы герцог навлек на себя бесчестие, не явившись на дуэль, но убийство?

– Не знаю, – беспечно ответил Бен. – Однако яд – женское оружие.

– Так ты думаешь, Тальберт намеренно хотел впутать в это Сару? – спросил Гэвин.

– Возможно, чтобы отвести подозрение от себя. Вы же знаете, по Лондону ходят слухи. Многие говорят, что миссис Петтиджон – либо продажная женщина, околдовавшая влиятельного герцога Бейнтона, либо французская шпионка, околдовавшая влиятельного герцога Бейнтона.

Сара гневно вспыхнула. Гэвин положил руку ей на плечо.

– Успокойтесь, – предупредил он.

– Как я могу быть спокойна, когда мне хочется кое-кого убить?

– Надеюсь, не меня.

– Еще нет, – возразила она.

Бен усмехнулся.

– Кажется, ты встретил двойника в женском обличье, брат.

Гэвин рассмеялся. Если бы только Бен знал…

– У вас есть с собой снотворное, которое дал вам Тальберт? – спросил Бен.

– Оно в комнате, – сказал Гэвин. – Рядом с виски. Сара налила его в два бокала, и они все еще стоят на столе нетронутые. Мы можем отнести их аптекарю, чтобы проверить.

– Почему же вы не поступили так, как было запланировано? – спросил Бен Сару. – И почему два бокала?

– Я решила тоже выпить снотворное, – ответила она. – Мне казалось, это справедливо.

– Или забавно? – спросил Бен. – Что ж, если это яд, то, по правде говоря, вы спасли две жизни.

– Уверен, каков бы ни был план, за ним стоит Ров, – сказал Гэвин. – Мы увидим это по его реакции, когда я появлюсь.

– Зачем ему так низко падать? – спросил Бен.

– Ровингтон не хочет терять место Председателя Комитетов, а он знает, что я лишу его этой должности. У него всегда была горячая голова, но мне казалось, в ней есть здравый смысл. – Гэвин минуту помолчал, а потом добавил: – Черт возьми, но Тальберт был хорошим секретарем.

Они переехали через реку. Солнце едва показалось над горизонтом, когда они въехали в открытый простор лугов. На дальнем конце луга рос огромный дуб. Под ним стояли четверо. Приветствуя упряжку Бена, одна из лошадей тихонько заржала, предупреждая об их появлении стоявших людей.

В фигуре, вышедшей вперед, Сара узнала Ровингтона.

Лорд Бен подвел коляску к дубу и остановил коней. Грум соскочил с запяток и занялся лошадьми, пока братья выходили из экипажа.

– Вы лучше оставайтесь в коляске, – сказал Гэвин Саре.

Она посмотрела на лорда Ровингтона. Он мрачно следил за ними. По его лицу нельзя было понять, удивлен ли он их появлению, но Сара была рада, что его план обесчестить герцога не удался.

Гэвин с братом подошли к стоявшим под дубом мужчинам. Сара слышала, как они представлялись друг другу. Лорд Ровингтон и герцог поздоровались, как добрые друзья. Один из мужчин был секундантом Рова, а другой – врачом. Еще один мужчина – друг лорда – приехал, чтобы посмотреть на дуэль.

Лорд Бен заговорил с секундантом.

– Герцог согласен с правилом стрелять после счета «пять».

– Кто будет считать? – спросил секундант.

– Поскольку вызов получил мой брат, считать буду я, – ответил Бен голосом, не допускавшим возражений.

Секундант посмотрел на лорда Ровингтона, который отчужденно стоял чуть вдалеке, спиной к герцогу. Сейчас, в ярком утреннем свете, даже Сара видела напряжение на его высокородном лице. Он казался человеком, обремененным непосильным грузом, но, видимо, не был удивлен появлению противника. «Неужели, – подумала она, – Тальберт действовал в одиночку? И если так, то зачем?»

Он, разумеется, понимал, что это будет концом его карьеры. Она никак не могла это объяснить, особенно после того, как вчера он так страстно выступил перед ней в защиту герцога. Или он ожидал, что вина падет на нее? Это соответствовало слухам, которые, как утверждал лорд Бен, вились вокруг ее имени.

Секунданты двинулись к выбранной ровной лужайке. Лорд Бен и другой секундант принялись отсчитывать шаги. Сняв пиджак и шейный платок, герцог отдал их Саре. Когда он подходил к ней, за его спиной Сара увидела лорда Ровингтона. Ей еще не доводилось наблюдать выражение такой неприкрытой зависти и ревности. Может быть, Ровингтон действительно охотился за властью, но в тот миг чутье подсказало ей, что она действительно замешана во всем этом. Без всякого поощрения с ее стороны, не сказав ей даже двух слов, лорд Ровингтон каким-то образом поставил на ней клеймо своей собственности.

И герцог сейчас сражался не только за свою честь, но и за нее тоже.

Гэвин сегодня не брился, и на его скулах появилась едва заметная щетина. Сара взяла у него пиджак и шейный платок. Их ладони в перчатках на миг соприкоснулись, и она тут же вспомнила ощущение от его рук на своем теле.

Он едва улыбнулся ей, очевидно, углубленный в размышления о предстоящем, но спокойный. Она снова оглянулась на лорда Ровингтона. Один из его секундантов что-то сказал ему, и тот ответил сквозь зубы – Сара не расслышала, что именно.

Она наклонилась вперед и положила руку на плечо герцогу. Он натянул перчатку на правую руку и, разминая ладонь, сжал пальцы, словно собирался стреляться в перчатке. Гэвин выжидающе посмотрел на нее.

Сара хотела было сказать ему, что лорд Ровингтон, по-видимому, очень напряжен, но когда она заглянула в синие глаза Бейнтона, то позабыла все слова. Не задумываясь, она подалась вперед и поцеловала его.

Этот поцелуй был не таким жарким, как прежние, но все же страстным. Теперь их губы легко сливались. Никакого сопротивления больше не было.

Сара прервала поцелуй.

– Не проиграй, – прошептала она.

Он улыбнулся почти бесшабашной улыбкой.

– Не имею ни малейшего намерения.

– Это хорошо. У нас есть еще неоконченные дела, – произнесла она, зная, что говорит.

Теперь Сара не понимала, зачем вообще сопротивлялась ему. Сказать по правде, Гэвин был замечательным человеком. Да, у них часто бывали разногласия, но он слушал ее. Он позволял ей быть собой.

Сара поклялась, что если он переживет эту дуэль, то она выполнит свою часть договора и сделает это не только из чувства долга. Он показал ей часть ее натуры, о существовании которой она даже не подозревала. Насколько лучше будут их ночи, если она будет отдавать себя так же свободно, как и он?..

– Мы готовы начинать, брат, – сказал лорд Бен. – Расстояние размечено. Посмотри, все ли правильно.

Сара была так занята герцогом, что даже не заметила, как подошел лорд Бен. И герцог, очевидно, тоже его не заметил, потому что с трудом оторвал взгляд от Сары.

Сара и Гэвин посмотрели туда, где на расстоянии около десяти шагов друг от друга стояли секундант лорда Ровингтона и свидетель. Саре показалось, что это очень короткая дистанция. Как на таком расстоянии можно промахнуться? А она хотела, чтобы лорд Ровингтон промахнулся.

Она с тревогой почувствовала, что ее охватывает паника. За каких-то несколько минут Бейнтон стал для нее очень важным. Она не знала, что станет делать, если он будет ранен… или убит.

– Все в порядке, – сказал Гэвин. Он снял перчатку.

Грум открыл ящик и протянул его братьям.

– Это мой револьвер? – спросил герцог.

– Я взял его прошлой ночью, – ответил лорд Бен.

– Надеюсь, не у Тальберта?

– Когда я заходил, Тальберт уже давно ушел. Я взял его в оружейном кабинете и лично проверил.

Бейнтон осмотрел оружие и кивнул.

– Тот, что я и хотел.

– Идем со мной, – ответил ему брат. – Предложим его на одобрение Рову. Ты тоже должен осмотреть его оружие, и после этого мы с Харрисом зарядим их.

Харрис – так, очевидно, звали секунданта лорда Ровингтона.

– Очень хорошо, – сказал Гэвин.

В последний раз ободряюще улыбнувшись Саре, он пошел за братом.

Спрятав руки в складки его пиджака, она прижала их к животу, чтобы унять подступающее чувство неотвратимой трагедии. Дуэль – какой же смехотворный это способ решать спор, особенно в случае, из-за которого бросил вызов лорд Ровингтон. Она ни за что не собиралась идти с этим человеком, даже если он возьмет верх над герцогом.

И в то же время Сара гордилась тем, что Бейнтон принял вызов. Что он не собирался позволять лорду Ровингтону попирать его честь. Что он хотел защитить ее.

У нее еще никогда не было защитника, и если он сейчас умрет, то… Она не могла об этом думать. Она не должна об этом думать.

В центре лужайки лорд Ровингтон и Гэвин пожали друг другу руки. Было очевидно, что оба они больше не считают себя друзьями.

Секунданты осмотрели пистолеты и зарядили их. После очередного осмотра они отдали их дуэлянтам, которые еще раз проверили, все ли в порядке. Все движения были похожи на заученный ритуал.

Сара гадала, не хочет ли Гэвин надеть перчатки. Его противник был в перчатках.

Лорд Ровингтон сказал что-то своему секунданту, который передал это лорду Бену. Лорд Бен подошел к Саре. Он обратился к груму.

– Дэвид, Ровингтон хочет, чтобы фаэтон переместился ярда на четыре ближе к центру.

– Да, сэр.

Грум влез на сиденье и тронул фаэтон.

– Зачем ему это? – спросила Сара лорда Бена.

– Из привередливости.

Он шагнул обратно, но Сара остановила его.

– Стойте. – Бен повернулся, выжидающе подняв брови. – Пожалуйста, скажите мне, что герцог – хороший стрелок.

Впервые за все это время она увидела на лице лорда Бена улыбку, похожую на улыбку его брата.

– Вы не должны волноваться. Он за пятнадцать шагов перешибает ножку бокала. Все будет в порядке. Если бы я думал, что может случиться беда, то приехал бы в экипаже, чтобы увезти раненого.

Сара не разделяла его уверенности, но кивнула, с облегчением узнав, что герцог знаком с оружием не понаслышке.

Лорд Бен подошел к центру лужайки и стал возле доктора.

– Теперь вас устраивает положение коляски, милорд?

Ровингтон кивнул.

Выступив вперед, лорд Бен сказал:

– Я сосчитаю до пяти, а затем произнесу слово «огонь». До этого момента никто не должен разрядить свое оружие. Условия ясны?

И лорд Ровингтон, и герцог кивнули в знак того, что все поняли. Гэвин был всецело поглощен происходящим. Все его внимание было сосредоточено на противнике. Сара перевела взгляд на Ровингтона, желая увидеть его глазами герцога. Она смотрела на него пристально, не отводя глаз.

Оба противника заняли позы. Пистолеты в их руках были направлены дулами в землю.

– Вы готовы, лорд Ровингтон? – спросил лорд Бен.

Ровингтон кивнул, как показалось Саре, не совсем уверенно. И в самом деле, он побледнел как полотно.

– Ваша светлость? – повернулся к герцогу лорд Бен.

Гэвин кивнул.

– Очень хорошо, – сказал лорд Бен. – Готовьтесь!

Он секунду подождал, а затем начал считать:

– Один… два…

Он не успел сказать «три», как Сара заметила легкое движение со стороны Ровингтона. Инстинктивно, натренированным взглядом актрисы, привыкшей замечать движения всех находящихся на сцене, она увидела, что он собирается выстрелить раньше команды.

– Гэвин! – предупреждающе крикнула она за долю секунды до того, как в воздухе прозвучал выстрел лорда Ровингтона.

Глава шестнадцатая

Крик Сары спас Гэвину жизнь. Ее тревожное «Гэвин!» нарушило его сосредоточенность, и он вздрогнул – движение было едва заметным, но решающим.

Ров целился в сердце. Гэвин мог бы быть ранен смертельно.

Но поскольку он повернулся к Саре, пуля прошла левее, через мышцу руки. Гэвин почувствовал, как, обжигая, она вышла с другой стороны.

После нескольких секунд ошеломляющей тишины Бен крикнул:

– Убийца!

По неодобрительным лицам секунданта и свидетеля было видно, что они согласны с обвинением. Сара соскочила с сиденья фаэтона и была готова бежать на луг. Бен поймал ее и усадил на место.

– Стойте, – сказал он. – Сейчас черед его светлости стрелять.

Гэвин указал ей на пистолет.

– Со мной все в порядке, – заверил он.

Она поглядела на него, не веря. Да и как она могла поверить? Рука его, как и все свежие раны, истекала кровью. По рубашке расползалось красное пятно, отчего рана казалась более серьезной, чем была на самом деле.

Гэвин повернулся к Ровингтону, который, казалось, был готов упасть в обморок. Теперь был черед Гэвина, и они оба это знали. Ровингтон не более чем легкая мишень, если Гэвин захочет смотреть на него таким образом, что он и сделал.

Этот человек, которого он считал когда-то своим лучшим другом, не только был готов разрушить все, чего удалось добиться Гэвину в политике, но и попытался его убить, а кроме того, вероятно, планировал его опозорить. Этот человек был бесчестен.

Но все же, если не принимать во внимание моментального удовлетворения, пустить в пулю в Рова означало вызвать к нему симпатию в определенных кругах. Гэвин не мог этого допустить.

Он отвел пистолет в сторону, опустил к земле и выстрелил. Этот жест символизировал презрение.

При звуке выстрела стоящий напротив Ров упал на землю, словно от удара или облегченного осознания, что он еще жив.

– Не сходите со своих отметок, – объявил Бен.

Он предостерег Сару, чтобы она подождала, пока к Гэвину подойдет врач. Секунданты подошли к Ровингтону, который поднимался на ноги.

– Ни царапины, – сообщил секундант Рова то, что было и так очевидно для всех, а затем оба секунданта вернулись к Гэвину.

– Трусливый слизняк, – произнес Бен в полный голос.

– Мне совестно за него, – согласился второй секундант так же громко. Он поклонился Гэвину.

– Ваша светлость, я надеюсь, вы простите мне мою роль в этой трагедии.

– Желаю вам в будущем мудрее выбирать себе друзей, – сказал Гэвин.

– Да, несомненно.

Услышав стук копыт, все повернулись и увидели, как Ровингтон, скача во весь опор, несется прочь.

– Если он думает, что может так же ускакать от этой бесславной истории, то он ошибается, – с отвращением сказал его секундант. – Я лично прослежу, чтобы она обошла весь город. У этого человека нет ни капли смелости.

Гэвин был доволен. Мышца руки горела, но он выздоровеет. А вот Ровингтону вряд ли удастся оправиться после этого. Его репутация испорчена безнадежно. Он должен до вечера подать в отставку с должности Председателя Комитетов, и Гэвин отправит ему письмо по этому поводу. В конце концов, кто теперь будет следовать рекомендациям и советам Рова?

Доктор велел Гэвину снять рубашку и обследовал его рану, чтобы убедиться, что она чистая и что в нее не попали кусочки ткани. После осмотра он туго перевязал рану, и кровотечение начало останавливаться.

Сара стояла у фаэтона вдали от мужчин. Она была бледна и молчала.

Гэвин надел рубашку и направился к ней. Не приветствуя его, она молча и серьезно смотрела, как он приближается.

Он потянулся за своим пиджаком. Грум Бена помог ему надеть его, осторожно направляя раненую руку. Гэвин не стал возиться с шейным платком и, кивнув груму, знаком попросил оставить их с Сарой наедине.

Сара посмотрела на него. В ее глазах показались слезы.

– Он мог вас убить. Он ужасный человек.

– Да, – сказал Гэвин. – Я очень обязан вам. Если бы вы не выкрикнули мое имя, я не двинулся бы с места, и пуля могла бы попасть в цель.

– Больше никогда, пока я живу, не хочу видеть ни одной дуэли, – решительно ответила она.

– Я надеюсь больше никогда не принимать в них участия.

– Лорд Ровингтон – не  джентльмен, и должен быть способ оповестить об этом весь свет. Он должен быть всеми презираем.

Слезы ее высохли, на лицо вернулась краска. Она была прекрасна, когда сердилась, особенно защищая его.

– Так и будет, – заверил ее Гэвин, а потом задал вопрос, который не давал ему покоя: – Откуда вы узнали, что он выстрелит, не дожидаясь сигнала?

– Я увидела, что его плечи напряжены. Интуитивно почувствовала, что он не собирается дожидаться счета. И кроме того, перед началом дуэли он был слишком молчалив, замкнут. – Она покачала головой. – В театре я научилась предугадывать, что сделает другой актер. Там учишься читать малейшие движения тела.

– Ваше умение спасло мне жизнь. Пойдемте отсюда.

– А как же ваша рука?

– Доктор о ней позаботился.

– Но вам нужна настойка опия? Что-то обезболивающее?

– Сейчас больше всего мне нужны вы.

Это была правда. Чувство, что он побывал в шаге от смертельной опасности, сменялось пьянящей радостью оттого, что он остался жив. Его противник повержен. Больше ему не нужно бояться предательства со стороны Рова.

Вместе с этой радостью в нем росло желание закончить то, что они начали прошлой ночью.

Сара знала, о чем он думает. К его восторгу, она протянула ему руку.

– Да, – произнесла она, и это короткое слово сказало ему все.

Он помог ей сесть в фаэтон. Бен все еще обсуждал дуэль со свидетелями. Гэвин надел шляпу и взял в руки вожжи. Сара положила руку ему на бедро, а другой взялась за сиденье. Он подъехал к группе мужчин и остановился.

– Я верну вам коляску позже.

Кивнув, он подал знак слуге вспрыгнуть на подножку.

– Как же я вернусь домой? – запротестовал Бен.

– Ты же находчив, брат. Ты что-нибудь придумаешь.

С этими словами Гэвин, сопровождаемый одобрительным смехом брата, хлестнул лошадей, и фаэтон тронулся вперед.

Час был еще ранний, но на улицах Лондона уже царило оживление. Гэвин сосредоточился на управлении фаэтоном и ощущении тепла от руки Сары на своем бедре. Они не разговаривали. В этом не было необходимости.

Довольно скоро Гэвин подъехал к отелю «Кларендон». Притормозив коней, он остановил фаэтон.

Грум влез на козлы и принял поводья, видимо, собираясь отвезти фаэтон обратно к Бену, а Гэвин протянул Саре обе руки и спустил ее с коляски.

– Ваша рука, – с упреком сказала она, но Гэвин почти не чувствовал свою раненую руку – во всяком случае, по сравнению с другой, более требовательной частью его тела.

Он почти втащил ее по лестнице на их этаж. Его нетерпение было так велико, что звук поворачиваемого в двери ключа был почти нестерпим.

И наконец они оказались внутри.

Сара первой подошла к нему, обняла его, прижалась к его телу и прильнула губами к его губам.

Ногой захлопнув дверь, Гэвин с изумлением подумал, что никогда не мог себе представить, чтобы желание женщины могло соперничать с его собственным. Робкая, испуганная, скрытная, тревожная Сара исчезла. На смену ей пришла Сирена.

Даже если бы Гэвин хотел сопротивляться, он был бы не в состоянии это сделать.

Она сбросила с него пиджак. Он развязал ленты на ее шляпке, чтобы коснуться губами ее уха. Шаль упала к ее ногам, настал черед платья.

Она вытащила рубашку из его бриджей и провела ладонью по его мускулистому животу.

– Мне хотелось это сделать, еще когда ты снял рубашку на лугу, – прошептала она ему на ухо.

– Как хорошо, что ты не стала, иначе мы сделали бы это у всех на виду.

Рассмеявшись в знак согласия, она снова поцеловала его – не сдерживаясь, глубоко и страстно.

Сара была уже почти раздета, в отличие от него, так что Гэвину нужно было догонять ее. В конце концов, мужская одежда устроена сложнее, чем юбки и чулки.

Пытливо пройдясь по ее рту языком, он расстегнул бриджи. Его мужское естество было гордо поднято и демонстрировало полную готовность. Долгие годы он ждал этого момента, и теперь его было не остановить.

Теперь роль лидера взяла на себя Сара. Завершив поцелуй, она взяла Гэвина за руку и повела в спальню.

– Садись, – сказала она, легонько толкнув его на край кровати.

Повинуясь, Гэвин протянул к ней руки, но она выскользнула из его объятий и опустилась перед ним на колени. Ее платье было расстегнуто, корсет почти сполз с груди, соблазнительно обнажив соски. Ему хотелось схватить ее за руку и, подняв, усадить на себя, но она взялась за его левый ботинок. Потянув изо всех сил, она стащила его с ноги. Затем сделала то же самое с правым и поднялась, придерживая корсет рукой. О да, она знала, от чего он не мог оторвать глаз все это время.

– Отпусти его, – прошептал он.

Притворно поколебавшись, она убрала руки, и платье упало к ее ногам. Сегодня утром она не надела панталон и белья. У нее не было времени на эти мелочи, и мысль, что во время дуэли она была совершенно обнажена под платьем, окончательно лишила Гэвина всякого контроля.

Он потянулся к Саре и, впившись в нее губами, уложил ее на постель рядом с собой. Ее руки скользнули по его талии, ягодицам, стаскивая бриджи. Гэвин старался, как мог, не прерывая их головокружительного поцелуя.

Никогда еще он не испытывал такой близости с другим человеком. Целовать Сару было для него так же естественно и необходимо, как дышать.

Перекатившись, он оказался на ней. Ее ноги – эти длинные, стройные, прекрасные ноги, так захватившие его воображение в театре, – открылись перед ним, обняли его тело. Он чувствовал ее жар. Поднявшись над ней, он прижал свое орудие к ее тугим рыжим завиткам. Оно было твердо, совершенно готово.

– Сара… – начал он, любя ее в эту минуту так сильно, что ему хотелось быть уверенным – она хочет того же, что и он. Но она прервала его.

– Гэвин, возьми меня.

Так он и сделал.

Его мужской член знал, что делать. Он проник в нее так мягко и плавно, словно был для этого создан. Все в нем пульсировало радостью единения.

Рука Сары прижалась к его бедру. Ее тело изогнулось, чтобы принять его, и он погрузился в нее до конца. Она была тугой, волшебной, прекрасной.

Он инстинктивно начал двигаться. Она страстно повторяла его ритм.

Вот чего он ждал все это время.

Все эти годы он слышал похвальбу мужчин. Они не скупились на подробности. И конечно, среди них попадались поэты… но ничто и отдаленно не напоминало ему ту полноту счастья, которую он испытывал сейчас, в объятиях Сары.

Жар ее тела окутывал его. Ее ноги крепко держали его. Он боялся, что ему нужно будет сдерживаться, действовать мягко и осторожно, но оказалось, что ей это вовсе не нужно. Она радостно встретила всю силу его толчков и шепотом молила о большем.

– Пожалуйста, еще, Гэвин.

И ангелы не могли бы пропеть такую дивную песню.

Он почувствовал, что она ускоряется. Какое чудо – женское тело. Она держала его все крепче, прижимая к себе, а потом он почувствовал жаркий взрыв ее разрядки – и больше не мог сдерживаться. Сделав последний толчок, он ощутил собственную разрядку. Полнота и сила этого момента лишила его разума.

На несколько долгих секунд они стали одним целым.

Он даже не подумал о том, что наконец стал мужчиной.

Какие глупости. У него никогда не было сомнений в своей мужественности, в своем месте в мире, своей роли в нем.

Нет, ему в голову пришло мысль о том, какое благословение разделить этот миг с Сарой. Они были одним целым, испытывали всю полноту, завершенность.

Он не переставал думать о ней с того самого мига, как пересеклись их пути. Теперь он понял почему.

Все дороги его жизни вели его к ней.

Сара не могла двигаться. Она едва дышала.

Она думала, что знает, что такое соитие мужчины и женщины. Но теперь она с изумлением поняла, что, прожив в браке столько лет, не имела об этом никакого понятия.

Гэвин превратил ее в существо, наполненное светом, эмоциями, чувствами. В его руках она и вправду была Сиреной.

Ее тело вибрировало чувством совершенной полноты, и она хотела, чтобы оно не прекращалось.

Он отодвинулся, выходя из нее, и она, словно цветок за солнцем, повернулась к нему, прижавшись к его телу.

Он провел губами по ее волосам. Она крепко держала его, прижав ладони к его спине, и изумлялась тому, насколько они разные. Он был твердым там, где она была мягкой, и все же они идеально подходили друг другу.

Ее душу наполнили мир и гармония. С ним ей было спокойно. Она могла ему доверять. Она верила в него. Она поцеловала его плечо. Его кожа была теплой. Она чувствовала, как по ней движутся, напрягаясь и расслабляясь, мускулы. От запаха его тела ее сердце учащенно забилось. Она провела рукой по повязке на его руке – как бы ей хотелось излечить его своими поцелуями.

Когда она пошевелилась, он разомкнул объятия. Она поднялась и села на кровати, поджав под себя ноги.

Не сводя с нее глаз, Гэвин следил за каждым ее движением. Он восхищенно положил ладонь ей на грудь.

– Что же теперь? – спросил он умиротворенным и счастливым тоном, отражая голосом то, что было и у нее на душе.

– Можем прервать наше воздержание, – ответила она, в то время как он обрисовывал ее сосок большим пальцем.

Она оглядела его большое тело, заполнившее кровать, и увидела, что он снова возбуждается. Это наполнило ее гордостью. Гэвин вел себя так, словно его восхищала каждая клеточка ее тела.

– О, – сказала она, наклоняясь так, чтобы ее грудь легла ему в руку, – мы можем попробовать еще раз. Посмотрим, не упустили ли мы чего-нибудь важного.

– Я не против попрактиковаться, – ответил он и, обхватив ладонью ее шею, притянул ее к себе для поцелуя.

И они практиковались. Весь этот день, и следующий тоже.

Комната в отеле «Кларендон» стала их святилищем.

Когда Сара упомянула, что ее тело уже стареет, что ей тридцать четыре, он расхохотался и назвал ее прекрасной.

Прекрасной.

Раньше Сара никогда так о себе не думала. Она считала, что с таким кричаще-ярким, немодным цветом волос не может быть по-настоящему красивой, – но когда она была с ним, то верила, что действительно прекрасна.

По-настоящему же ее изумило то, что когда она, решив начать делать копии пьесы для актеров, села за стол, то он уселся рядом и принялся помогать. Он не лгал ей, говоря, что ему понравилась ее пьеса, и часто задавал ей вопросы о персонажах, свидетельствующие о его глубоком понимании.

И в перерывах они занимались любовью. Чудесной, умиротворяющей их души любовью.

Однако прятаться вечно было невозможно.

Кроме того, у них обоих было много дел. Он намерен был вернуться к политическим вопросам, а она была решительно настроена ставить свою пьесу. Гэвин поощрял и поддерживал ее. Он сказал, что восхищен ее способностью оставаться самой собой. Ее душа привлекала его не меньше, чем тело.

Тальберт, разумеется, был уволен. В тот же день, когда произошла дуэль, Гэвин увиделся с секретарем и отправил письмо с требованием отставки Ровингтона с поста Председателя Комитетов. Казалось, он совершенно не сожалел о содеянном. Сара понимала, что он будет делать то, что считает необходимым.

А это означало, что однажды он прекратит их отношения. Однако впервые в жизни ей не хотелось беспокоиться о будущем. Она хотела жить настоящим и проводить ночи в его объятиях, не испытывая ни сомнений, ни страхов.

Теперь она была любовницей.

Если она позволяла себе задуматься обо всем, что с ней происходило, ей становилось стыдно. Это было то самое, что она обещала себе не делать.

Но все же она поняла, что у нее недостает силы воли бросить Гэвина.

И ее чувство к нему не имело никакого отношения к одежде, которую он заказал для нее у миссис Хилсман, или к дому, который он приобрел на ее имя недалеко от ее прежнего дома на Малбери-стрит и совсем рядом с театром Бишопс Хилл. Нет, ее чувства было гораздо глубже и сильнее, чем эти подарки.

Он давал ей чувство безопасности, спокойствия. Благодаря ему она осуществляла свою мечту.

Сара обнаружила, что каждый раз с нетерпением ждет, когда он постучит в дверь. Ей было приятно чувствовать на себе вес его тела, она обожала свернуться калачиком в его объятиях. Чем бы он ни был занят вечером, ночью он всегда приходил к ней.

Сара стала понимать, что вызывает у него смех, и любила делиться с ним самыми лакомыми моментами дня, чтобы видеть, как он улыбается.

Конечно, он настаивал на том, что ей нужны горничная, дворецкий и повар, но когда она отказалась, то он нанял только одну прислугу, чтобы убирать дом. Больше Сара ничего не хотела. Она готовила сама, и самыми прекрасными моментами для нее были вечера, когда он мог поужинать с ней. Они сидели за кухонным столом, у огня. Она узнала, что он неприхотлив в еде и любит бифштекс с кровью.

Ее дни тоже были насыщенными. Она планировала премьеру в сентябре. На подготовку оставалось совсем немного времени.

Гэвин вел себя так, словно ему доставляли большое удовольствие ее истории о том, как прошел ее день. Он всегда поддерживал и поощрял ее, чего она никак не ожидала. Все остальные мужчины в ее жизни, наоборот, подавляли ее и отбивали охоту откровенничать.

– У меня никак не получается найти актрису на главную роль, – призналась Сара однажды за ужином. – Те, которые подходят идеально, заняты в других пьесах, а тем, которые читали мне роль, не хватает какой-то… – Она умолкла, словно пытаясь подобрать верное слово, и в этом тоже была сложность. – Эта вдова Перегрин – смелое создание, обладающее большой выдержкой. Если изобразить ее слишком суровой, то она не понравится публике. Значит, ей нужно быть мягкой, но я хочу, чтобы она излучала интеллект.

– Почему бы тебе самой ее не сыграть? – предложил Гэвин.

– Я не могу. Я постановщик пьесы.

– Но многие мужчины-постановщики еще и исполняют главную роль. Разве не так ты мне рассказывала?

Это была правда. Но сможет ли она?

– Честно говоря, Сара, я не могу представить себе, чтобы кто-то другой подошел для этой роли лучше, чем ты.

– Работы будет в два раза больше, чем я думала, – пробормотала она. – Она очень сложный персонаж и появляется почти в каждой сцене. Мне придется выучить текст…

– Текст ты уже и так неплохо знаешь. Я помогу тебе. Мы можем репетировать здесь. Я буду читать другие роли, и все встанет на свои места.

Страх подбивал ее отказаться.

Однако его вера в нее была заразительна.

– Наверное, я могла бы это сделать.

– Я знаю, ты можешь. Где твоя пьеса?

И в тот же вечер они начали репетировать с первой сцены. Гэвин играл служанку так, что Сара смеялась от души и все больше влюблялась в него. Да, влюблялась.

О, в ней зрела любовь. Может быть, она началась еще до того, как в его объятиях она открыла для себя, какими могут быть чувства между мужчиной и женщиной.

Сначала она с подозрением относилась к этому зарождающемуся чувству. В конце концов, ей казалось, Роланда она тоже любила. Ей хотелось думать, что все это было только из-за секса. На самом деле, если подумать, он был довольно скучным… Но с Гэвином все было не так.

Каждый следующий раз был лучше предыдущего. Ее страсть не убывала – наоборот, она возрастала вместе с уважением к нему.

Ему было достаточно посмотреть на нее особенным взглядом или коснуться ее, и она таяла в его руках. Он был изобретательным и взыскательным любовником, и она открыла в себе такое же страстное любопытство. Они хорошо подходили друг другу.

Разумеется, он не всегда был рядом с ней. Он был герцогом Бейнтоном. У него были свои обязанности. Он занимался делами, о которых она и понятия не имела. Однако всегда, какой бы ни был поздний час, он возвращался к ней.

И когда теперь он с таким энтузиазмом помогал ей осуществить ее мечту, как она могла не влюбиться?

– Мисс Чарнок была очень разочарована, что тебя не было вчера на рауте у лорда Траммеля, – сказала однажды утром вдовствующая герцогиня. Она уже сидела за столом. – Честно говоря, я удивлена, что вижу тебя за завтраком. Такого уже давно не случалось.

Гэвин расслышал в ее тоне упрек. Он не хотел ее огорчать. Однако дела службы, обязанности и отношения с Сарой совсем не оставляли ему возможности бывать дома. Да он и не хотел этого. Единственным временем, когда он чувствовал, что живет полной жизнью, были часы, проведенные с Сарой.

Она его восхищала. Ее ум всегда был занят. Он обнаружил, что бесконечные политические споры, стычки, не решавшие ни одной проблемы, нагоняют на него скуку. Ему нравилось помогать Саре репетировать пьесу. Задачи, которые она решала, работая с актерским составом, он находил очень интересными. Ему даже казалось, что ее трудности с актерами и его собственные – с членами Палаты Лордов и Палаты общин – имеют много общего. Некоторые способы, которые они с Сарой придумали для того, чтобы утихомиривать чувствительную гордость актеров, работали и с членами этих августейших институтов.

Он открыл для себя, что иметь партнера, которому он доверяет и с которым может обсуждать заботы и превратности дня, в самом деле чудесно. Тяготы его службы казались ему легче, когда он делил их с ней. У него появилось чувство умиротворенности, гармонии, удовлетворения.

Поэтому он не выполнял свои обязанности, связанные с ухаживанием за мисс Чарнок. Он даже не думал о ней, пока матушка не упомянула ее имени.

Матушка, казалось, точно читает его мысли. Она посмотрела на лакеев, которые им прислуживали.

– Пожалуйста, оставьте нас.

Гэвин знал, что этот разговор не будет приятным. Ему пришло в голову уйти вместе со слугами, но он счел это трусостью. Вместо этого он сам подошел к столу с закусками и положил еды себе на тарелку.

Как только он сел за обеденный стол, матушка сказала:

– Ты сказал мне и тетушке, что готов к этим отношениям и начнешь ухаживать. Семья Чарнок возлагает на тебя определенные ожидания.

А что, если я не хочу удовлетворять эти ожидания?

Но вместо этого вопроса он осторожно заметил:

– Я лишь дважды с ней поговорил.

Он откусил кусок намазанного маслом тоста. Как бы ему хотелось разделить этот завтрак с Сарой! Вчера поздно вечером у него была встреча, и, зная, что на носу премьера ее пьесы и она должна будет весь день провести в театре, он, раздумав, решил провести ночь в Менхейме, чтобы дать ей выспаться.

Кроме того, рано или поздно ему нужно было появиться перед матушкой.

– Ты вообще не должен с ней разговаривать, – ответила герцогиня. – Ты же знаешь, как делаются такие вещи. Мисс Чарнок терпеливо ждет внимания с твоей стороны. И, что еще более важно, того же ждет и остальное общество. Твой интерес к ней стал известен.

– Не по моей воле.

– Ты не наивен, сын мой. В тот самый миг, как ты отправился с ней на прогулку в тот сад, это было замечено. Когда на следующий день ты проявил к ней внимание, все было решено. – Положив руки на бедра, она подалась вперед. – Свету известно о твоей любовнице, особенно после той дуэли. – Она произнесла это слово с оттенком презрения. – Вы оба были неосмотрительны. Отец никогда бы не одобрил этого. Он учил тебя быть более сдержанным. Однако я понимаю, что у тебя есть свои «потребности». Все эти годы ты в этом смысле вел себя гораздо лучше, чем твои братья. Кроме того, я знаю, что ты всегда уважал честь своего титула и стремился быть тем, кем должен быть герцог Бейнтон. Уверена, ты не станешь увиливать от обязанности жениться на молодой девушке с высокими моральными принципами, из хорошей семьи и с более чем значительным состоянием. Ты же понимаешь, что твой долг – произвести наследника.

Он понимал. На самом деле Гэвин действительно жаждал иметь детей. Возможно, они были нужны для того, чтобы было кому передать титул и состояние, но для него это было желанием души. Его отец был жестким учителем. Гэвин хотел не просто иметь сына, но и проявлять к нему большее понимание и сочувствие. Позволяя ему быть самим собой, чего не позволял ему отец.

И в то же время он хотел Сару.

Теперь он это понимал. Спать одному не доставило ему удовольствия. Ему не хватало ее рядом.

Сара не может иметь детей. Чувствуя себя предателем, он выбросил эту мысль из головы.

– Вижу, что я дала тебе пищу для размышлений, – сказала герцогиня. Отложив салфетку, она поднялась из-за стола и двинулась к закрытой двери. – Я знаю, что из всех моих сыновей ты один поступишь правильно. И сделаешь то, чего от тебя ждут.

Гэвин решился ответить.

– Но что, если я откажусь?

Такое простое предположение никогда не приходило ей в голову. Что, если он не подчинится заведенному порядку вещей?

Матушка остановилась, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Ты этого не сделаешь. Делать то, что правильно, в твоей натуре. Я скажу мистеру и миссис Чарнок, чтобы они организовали торжественный вечер, на котором будет объявлено о вашей помолвке. Что касается твоей любовницы, то твой отец не одобрил бы этого, но я оставляю это на твое усмотрение.

И она слегка улыбнулась одними губами.

Раньше Гэвин ничего не увидел бы за этой улыбкой. Стремясь понять жизнь, он старался понять других, но тут он осознал, что многого не знал о собственной матери. Отец занимал так много места в его жизни, что мать, даже после его смерти, оставалась на задворках.

Герцогиня открыла дверь и приготовилась выйти из комнаты, но тут Гэвин остановил ее вопросом:

– Ты любила отца?

Она вздрогнула, словно этот вопрос застал ее врасплох. Так оно и было. Гэвин и сам от себя этого не ожидал. Ее брови сошлись на переносице.

– Любила?

– Да, я имею в виду романтическое чувство. Мне кажется, это часть брачных клятв.

– Почему ты спрашиваешь, Гэвин?

Она почти никогда не называла его по имени. С того дня, как он получил свой первый, полагающийся ему по традиции титул маркиза Трентонского, она обращалась к нему именно так. Она называла его Трентон, милорд, Бейнтон, «ваша светлость» или «сын мой».

– Я не спрашиваю. Я просто подумал об этом, – сказал он. – В конце концов, Бен обожает Элин, это очевидно. Джек из-за Шарлен готов отправиться на край света. Я не вижу, чтобы у кого-то из них была любовница, поэтому задумался об отце. Он жил двойной жизнью?

– Никогда. Насколько я знаю, твой отец был одним из немногих мужчин, хранивших абсолютную верность.

– Так он любил тебя?

– Я не понимаю твоего вопроса.

Гэвин встал.

– Не так давно ты общалась с Файкланом Моррисом, и мне казалось, что я никогда не видел тебя такой счастливой.

Финансист Файклан Моррис был отцом Элин, Гэвин считал его своим учителем и очень ценил. Без него Гэвину не удалось бы восстановить состояние, которое его отец, старый герцог, довел почти до разорения.

– Я очень уважаю Файклана, – ответила герцогиня. Теперь настал ее черед подбирать слова.

– Ты любила его?

Герцогиня нетерпеливо захлопнула дверь.

– Какая ерунда.

И он поверил бы ей, если бы на какую-то долю секунды на ее лице не мелькнули искренние чувства, тут же сменившись всегдашним вышколенным, бесстрастным выражением.

– Он не разделял твоего отношения? – настаивал Гэвин, чувствуя, что должен довести эту миссию до конца.

– В свойственной ему манере. Какое это имеет отношение к нашему разговору о миссис Чарнок?

– Думаю, никакого. И ты права, я знаю свои обязанности… Но в последнее время, матушка, я чувствую, что стою на краю пропасти и один шаг может меня погубить. Не кого-то другого, а меня.

– Раньше я не замечала, чтобы ты интересовался глупостями.

– Возможно, раньше у меня не было на это причин.

Она нахмурилась, глубоко вдохнула, выдохнула и сказала:

– Я всегда восхищалась Файкланом. Когда мы с ним оказывались вместе, я чувствовала к нему глубокую симпатию… Да только он всегда любил свою жену. Она умерла несколько лет назад, а он ее все еще любит. Со мной он был неизменно добр и внимателен, но его сердце принадлежало ей, и оно никогда не будет моим.

После небольшого молчания она сказала:

– По правде говоря, я слишком любила Файклана, чтобы согласиться жить в тени его жены. Лорд Кент… – она говорила о своем нынешнем поклоннике, – тоже вдовец, и он не чахнет по тому, что уже не вернешь. Он относится ко мне с большим почтением.

– А ты чувствуешь то же самое?

– Я довольна, – произнесла она, словно обороняясь. – Мы подходим друг другу. Файклан никогда не отпустит Дженни. Некоторые мужчины таковы. Мне никогда не стать для него тем, чем была она. А теперь, – продолжила она, открывая дверь, – у меня дела. Я дам тебе знать о дате, которую Чарноки выберут для объявления помолвки. О, и позволь мне заметить, я бы на твоем месте нашла нового секретаря. С тех пор, как ты уволил Тальберта, связаться с тобой стало трудно.

– Хорошо, матушка.

Он ждал, что на этих словах она выйдет из комнаты, но мать обернулась и посмотрела на него.

– Гэвин, не преувеличивай значение любви. Для людей нашего положения она не имеет никакого отношения к браку. Помни об этом, сын мой.

И она вышла.

Глава семнадцатая

«Не преувеличивай значение любви».

Гэвину часто приходил на ум этот материнский совет.

Его мать была права в том, что во всех разговорах, касающихся подходящей партии, которые Гэвину доводилось слышать, любовь никогда не принималась во внимание. Успешным считался брак, который удовлетворял всем требованиям аристократических семейств и обеспечивал продолжение рода.

На самом деле он никогда не думал о том, каков истинный смысл слова «любовь» в отношении него самого. У него было представление о любви. Он дал благословение Бену жениться на Элин, потому что они были «влюблены». Он оставил леди Шарлен, потому что она и Джек так любили друг друга, что были готовы презреть условности.

Да, он видел любовь. Но никогда не испытывал ее сам.

А теперь он понял, что пытается собрать воедино все свои мысли о любви.

Бен и Элин служили ему хорошим примером. Он никогда еще не видел своего младшего брата таким счастливым. И продуктивным. Звезда Бена в Военном комитете стремительно восходила. Он был уважаемым, надежным и вдумчивым администратором, каким никогда не был до того, как встретил Элин. Она пробуждала в нем лучшее, что было в Бене. Даже сам Бен с радостью признавал ее заслуги в своем успехе.

С Джеком и Шарлен было то же самое. Они были созданы друг для друга. Вначале Гэвин был в ярости, что его близнец претендует на его возлюбленную. Он считал поведение брата предательским. Всем было известно, что Гэвин избрал Шарлен объектом своего интереса.

Но все же, побыв в их обществе, Гэвин понял, что, даже если бы ему удалось отвоевать ее у Джека, это было бы почти жестокостью. Ему пришлось наступить на свою гордость и позволить им пожениться. Он даже оплатил свадебный завтрак.

Потому что они были влюблены.

В этот же день после обеда он каким-то образом оказался в театре Бишопс Хилл. Он выбрал себе место в задних рядах.

Сара не знала, что он здесь. Она была занята на сцене с актерами, излучала энергию и авторитет и, он не мог не отметить, отлично справлялась. Ему нравилось наблюдать, как она движется по сцене. Каждое ее движение было исполнено грации.

Он очень любил моменты, когда ее посещала новая идея и ее глаза загорались. Даже дома он мог иногда застать, как она, вдруг остановившись, обдумывает определенную сцену или фрагмент диалога. Он видел, как она всячески прокручивает их в голове, а потом, найдя удачное решение, обращается к нему с торжествующей улыбкой.

Сегодня актеру, играющему главную роль Джонатана Гудвела, не понравилась какая-то строчка, и Сара ее переделала. Послушав предложенный актером вариант, Гэвин признал, что он лучше. Сам Гэвин не слишком любил признавать свою неправоту, но Сара была в этом смысле более открытой и смелой. Она постоянно взвешивала, что будет лучше для пьесы, и Гэвин обнаружил, что с некоторых пор стал с большим успехом использовать эту черту в своей политической деятельности.

Актеры репетировали финальную сцену. Ту самую, в которой Гудвел делает признание вдове. Актера, играющего эту роль, звали Том Роулинс. Это был высокий, долговязый человек с острым подбородком и глубоко посаженными глазами.

Саре хотелось видеть в этой роли более эффектного актера, но нищие не выбирают. Гэвин был не хуже Сары осведомлен о том, что многие ведущие лондонские актеры не пришли на прослушивание для «Вдовы», потому что им было неловко работать с женщиной-постановщиком.

Он предложил нанять для этого мужчину, но Сара решила сама совмещать должности актрисы и постановщика и не собиралась отступать.

Наблюдая за ней, Гэвин мог сказать, что она с наслаждением играет обе эти роли. Его любимой нравилось брать ответственность на себя…

Его любимая.

Это нежное слово привлекло его внимание.

Она была его любимой.

Много раз ночью, после страстной любви, он держал ее в своих объятиях и думал о том, какое счастье, что она есть в его жизни. Счастье… Но разве это не часть любви? Счастье любить?

Он не хотел ее потерять. Она была больше, чем возлюбленной, – она была его доверенным лицом. С ней он мог выражать вслух все свои мысли и получать не только мудрый совет, но и поддержку, верность. Впервые он встретил человека, который никогда не предаст его доверия, как и он – ее. В последние несколько недель даже были моменты, когда она понимала его истинные чувства раньше, чем он мог их выразить.

И он так же хорошо понимал ее. Это и было чудом.

В прошлом Гэвин был так погружен в свои герцогские обязанности, что ему редко удавалось подумать о чем-то или о ком-то еще… Но о ней он думал. Думал о ней, пробуждаясь каждое утро. Видел ее образ во сне.

Сейчас, наблюдая, как она работает, он понимал, что Роулинс ее огорчает. Сара говорила, что он – ленивый актер, всегда немного вялый в реакциях и не слишком внимательный к тому, что происходит на сцене.

Однажды вечером, когда Гэвин произносил текст его роли, чтобы помочь Саре отрепетировать ее сцену, она с отчаянием воскликнула, как желала бы, чтобы у этого актера было хоть немного способностей Гэвина.

– Ты так естественно играешь эту роль, – заявила она.

– Если я не смогу провести билль о военных расходах, то, возможно, поступлю на сцену, – пошутил в ответ Гэвин. – Предстать перед зрителями гораздо легче, чем перед разочарованным Ливерпулем.

Однако ее комплимент был ему приятен. Он получал большое удовольствие от всей этой затеи с театром.

И от общения с Сарой.

Она была недовольна тем, как Роулинс пересек сцену, чтобы подойти к вдове и признаться ей в любви. Она сказала, что он идет, как увалень, а не влюбленный мужчина, что вызвало смешок у всех остальных актеров. Роулинс, очевидно, был покорен молодой актрисой, игравшей сестру вдовы.

– Тихо, всем тихо, – сказала Сара голосом, которым мог бы гордиться генерал. – Через два дня премьера. Мы должны собраться. Каждый может сделать немного больше. Нас ждет успех. В этой пьесе есть все, что любит лондонская публика, но мы должны показать все, на что способны.

Несколько голов кивнули. Роулинсу даже удалось вложить в свои движения больше грации и чувства.

И Гэвин почувствовал, как его сердце сжалось от гордости за нее. Его Сара – настоящий лидер. Умная, смелая, яркая, замечательная женщина. Он был счастлив, что она делит с ним стол и постель, и хотел, чтобы она никогда не покинула его. Это было так ясно и просто.

Он любит ее, и это признание примирило его с самим собой, потому что Сара действительно была нужна ему в жизни.

Да, Гэвин должен жениться. Если его матушка и леди Имоджин думают, что эта крошка Чарнок ему подходит, – что ж, он не будет спорить. Но он не покинет Сару. Он не сможет этого сделать.

Многие мужчины больше преданы своим любовницам, чем женам. Он будет одним из них. Сара ни в чем не будет нуждаться.

Приняв окончательное решение, Гэвин покинул театр и отправился на переговоры с оппозицией касательно билля о военных расходах. Ров, вопреки ожиданиям, очевидно, не уехал из Лондона после своего бесчестного поступка на дуэли. К счастью, Джейн отправилась в деревню, но Ров остался. Поговаривали, что он снова пытается исподтишка выступать против Гэвина, но что он мог теперь сделать? Двери всех приличных домов были перед ним закрыты. Он был в опале.

Было уже поздно, когда Бейнтон вернулся в дом, где жили они с Сарой. Он вошел сам, думая, что в этот час она уже спит.

Но войдя в ее комнату, он с удивлением увидел, что она что-то пишет, сидя за столом, а вокруг валяются скомканные листы бумаги. Когда он вошел, она подняла голову и посмотрела на него с жалким, отчаянным выражением.

Он подошел к ней.

– Почему ты не спишь? И что это ты пишешь? – Поглядев на листы, он увидел имена персонажей «Беспокойной вдовы». – Не может быть, чтобы ты решила переписать всю пьесу. Не сейчас, накануне премьеры.

– Я боюсь, – призналась она.

Она была в ночной рубашке и с распущенными волосами – так они нравились ему больше всего.

– Мне кажется, середину нужно сделать сильнее. Может, добавить драматичности.

– Там довольно драматичности.

Он взял перо у нее из рук и отложил в сторону.

– Но то место, где Перегрин понимает истинные намерения Джонатана, – оно такое слабое и вялое.

– Не вялое, а вдумчивое, – поправил Гэвин. – Зрители будут вслушиваться в каждое слово, каждый нюанс. Разве не это ты говорила мне на прошлой неделе?

Он поднял ее со стула, потянув за руки.

– Но… – запротестовала Сара, пока Гэвин не прервал ее поцелуем.

Ее тело сразу растаяло в его руках, словно только он мог придать ей сил. Он провел руками по ее волосам, спине, бедрам.

И, оторвавшись от ее губ, заверил:

– В твоей пьесе нет никаких недостатков. Это будет успех.

– Ты никогда не ходишь в театры.

– Да. Только иногда, если ставят Шекспира, – напомнил он, улыбнувшись этим словам, которые стали их маленькой шуткой. – Но я слышал отзывы тех, кто тоже видел «Вдову», и все они говорят, что это блестящее произведение. Верь своему таланту, Сара. О твоей пьесе будет говорить весь Лондон.

– О ней и так уже говорят, – сказала она. – Это обеспечило твое отношение к ней.

– Хорошо. Я горжусь тем, что пролил свет на такого прекрасного молодого драматурга.

Ее губы чуть тронула улыбка. Она боялась верить его словам. Гэвин понимал, что это такое – хотеть чего-то и в то же время бояться последствий.

– Смелей, любимая.

Она благодарно поцеловала его, а потом еще раз, пока они не оказались на ковре в объятиях друг друга. Позже он поднял ее на руки и, сонную, отнес в кровать. Растянувшись возле нее в постели, он почувствовал, как счастлив быть рядом с ней. Прошлой ночью ему ее так не хватало. В этом скромном домике он гораздо больше чувствовал себя дома, чем в особняке, где прошло его детство. Впрочем, где бы ни была Сара, там будет счастлив и он.

Он не должен ее потерять.

Когда Сара проснулась следующим утром, Гэвин уже ушел. Она чувствовала себя отдохнувшей и полной любви. При утреннем свете она ясно поняла, что вчера он спас ее от полного отчаяния. В его руках она могла думать только о нем, и ни о чем другом.

Конечно, она нервничала по поводу предстоящей премьеры. На подготовку остался только один день.

Она знала, что Колману и другим руководителям театральных трупп очень интересно, что у нее получилось. В конце концов, большинство из них отвергли ее пьесы. Они не гнушались ее талантом, когда дело касалось их собственных произведений, но она чувствовала, что они считают эту область своей территорией и не собираются встречать ее «Беспокойную вдову» с распростертыми объятиями.

Сара быстро оделась и спустилась вниз, чтобы посмотреть, чем можно утолить голод. После этого она поспешила в театр, готовая сделать тысячу запланированных на сегодня дел. Единственное, по поводу чего ей не нужно было волноваться, – ее роль. Гэвин так помог ей с репетициями, что она знала ее в совершенстве. Достаточно было сказать реплику, и Сара могла тут же продолжить. Она знала эту пьесу лучше всех – за исключением, может быть, лишь Гэвина, который, репетируя с ней, сыграл в ней все роли. Бо́льшую часть текстов он даже выучил наизусть.

Обычно она приходила в театр первой – так было и сегодня. Несколько минут она наслаждалась тишиной. Афиши были розданы и развешаны где только можно. Будет ли театр завтра полон или почти пуст – жребий уже брошен.

Она знала: кое-кто утверждает, будто Гэвин купил все это ради нее, и это была правда. Однажды она сама сказала ему то же самое. А он ответил, что только предоставил ей возможность.

Его вера в нее казалась непоколебимой. Благодаря ему она нашла в себе смелость оставить все страхи и начать осуществлять свою мечту.

Она надеялась не разочаровать его завтра – и в то же время знала, что он не будет разочарован. «Беспокойная вдова» – хорошая пьеса. Ее лучшая пьеса. Она давно имела дело с театром и научилась разбираться в том, что нравится публике.

Сегодня была генеральная репетиция в костюмах, и все пошло не так. Как это всегда бывает. Сара была суеверна и знала актерское поверье: если с генеральной репетицией вышли трудности, спектакль пройдет с успехом. Она повторяла это себе каждый раз, когда занавес не опускался или актер забывал свои слова.

Вечером она едва доползла до постели. Гэвина еще долго не будет дома. Он прислал ей записку, что придет сегодня очень поздно.

Она решила подождать его. Закрыв глаза, она сказала себе, что это лишь на минутку, чтобы снять напряжение. Но вместо этого провалилась в глубокий сон.

Проснувшись, она никак не могла прийти в себя и, оглядевшись, поняла, что еще ночь. Не нащупав Гэвина рядом, она поняла, что в кровати его нет, но все-таки чувствовала, что она не одна. Он был где-то здесь.

В коридоре Сара оставила зажженную свечу. Накинув халат, она подошла к двери и открыла ее. В доме было тихо. Взяв свечу, она подошла к лестнице и взглянула вниз, в темноту. Если Гэвин был там, почему он не зажег свет?

– Гэвин?

Ответа не было, и все же она была уверена, что он здесь.

Она спустилась по лестнице в гостиную и там нашла его. Он сидел в круге лунного света, потягивая виски.

Она подходила к нему, а он глядел на нее так, словно она помешала каким-то глубоким раздумьям.

– Почему ты не зажег свечу? – спросила она.

– Мне хотелось посидеть в темноте, – ответил он. – Ты когда-нибудь замечала, что в полной темноте можно почти представить себе, что ты исчезла?

Странное замечание. Все предчувствия говорили Саре, что что-то не так, и, поставив свечу на стол, она села на стульчик для ног рядом с его стулом.

– Ты хочешь исчезнуть?

Его пронзительные глаза встретились с ее взглядом. Он не ответил.

– Гэвин, что случилось? Скажи мне.

Его брови сдвинулись. Челюсти сжались.

– Это из-за билля о расходах? – спросила она. Она знала, как его огорчает то, что этот необходимый закон так трудно провести через Палату общин.

Он покачал головой. По его насмешливой улыбке она поняла, что билль – это ерунда.

Она взяла у него из рук бокал и сделала большой глоток. Поставив бокал на пол рядом с собой, она почувствовала, как тепло виски разлилось по всему ее телу.

– Почему же ты сидишь здесь один? – спросила она и, подумав минутку, добавила: – О чем ты не хочешь мне рассказывать?

Он вздрогнул.

– Ты так хорошо меня знаешь.

– Есть причина, по которой ты не поднимаешься.

Гэвин кивнул. А потом произнес:

– Я должен жениться.

На какой-то краткий, счастливый миг сердце Сары подпрыгнуло при этих словах, но тут же она поняла, что он имеет в виду не ее. Он был огорчен не тем, что собирался жениться на ней. Она – любовница. Актриса. Не принадлежащая к кругу женщин, на которых женятся порядочные мужчины.

Она это знала. Это было известно всему миру. У нее не было права чувствовать себя оскорбленной. Или обманутой.

Эта минута должна была когда-нибудь наступить. Она только думала, что это случится не так скоро, что у них будет больше времени, чтобы побыть вместе.

Или что она вообще не настанет. Она обманывала саму себя, убеждая, что это неважно.

Но это было важно.

– Да, конечно, – пробормотала она, удивляясь, что может говорить, несмотря на сжавший горло спазм.

– Есть определенные ожидания, – сказал он, словно пытаясь объяснить то, что не мог принять. – Мне необходим наследник.

Эти слова пронзили ее сердце, словно тонкие стрелы. Наследник, ребенок… Если бы он попросил у нее душу, она, не колеблясь, отдала бы ему ее. Но дети – другое дело. Она никогда не сможет дать ему ребенка.

Ей стало трудно дышать, мысли иссякли.

– Мне нужно поспать, – наконец проговорила она, спеша скорее уйти из комнаты, прежде чем выдаст себя.

Она встала, но все же не могла не спросить:

– Ты нашел кого-то?

– Я не искал, если ты об этом. Я был здесь, с тобой.

– Но все же?

– Есть подходящая молодая женщина. Ее семья готова соединиться… – Голос его дрогнул, а потом он выпрямился и сказал: – Сара, я не хочу другую.

И она не хотела.

– Когда ты будешь говорить с ее семьей? – спросила она.

Гэвин заерзал на стуле, мрачно опустив уголки рта.

– Сегодня ко мне подошел ее отец. Он дал мне понять, что очень рад, и сказал, что благословил наш союз. Он сделал это при многих свидетелях. Меня застали врасплох.

– А ты уже просил ее руки?

Он посмотрел ей в глаза и сказал:

– Начало переговорам положили моя матушка и тетя. Я встретился с этой девушкой еще до того, как мы стали теми, кем мы стали. – Немного помолчав, он произнес: – Но как насчет нас, Сара? Я хочу, чтобы мы были вместе.

Она тоже этого хотела, и ей стало ясно, что она должна принять решение. Трудное и болезненное решение.

Сара сделала шаг назад, но не ушла. Она остановилась на краю лунного круга. Когда-то она поклялась, что не закончит так, как ее мать. Она попробовала семейную жизнь, но это обернулось катастрофой. Она попыталась жить самостоятельно, идти своим путем… И могла бы достичь успеха, но когда она встретила Гэвина, ей было очень трудно.

И она пошла на компромисс. Она обменяла свои принципы на любовь.

И теперь он просит ее продолжать делать то же самое. Ну что же, чего она еще ожидала? В любом случае конец когда-нибудь настанет, и он не будет счастливым, что бы она сейчас ни выбрала.

Однако она не ожидала, что искушение быть с ним будет таким сильным. И не осознавала, чего ей будет стоить выбор…

Он поднялся.

– Сара? Скажи мне что-нибудь.

– Что?

– Мне нужно знать, что ты думаешь.

– Я думаю, что в своем воображении я создала эту чудесную пьеску, где все кончается хорошо, но теперь вижу, что это не так.

– Ты же знаешь, как ты мне дорога… – начал он, но она прервала его.

– Правда? И она тоже будет тебе дорога? Та, что будет твоей женой? А как же дети? Разве они не заслуживают твоего полного внимания? Ты должен понять, Гэвин, я была замужем. Я была женой неверного мужа…

– Постой, – сказал он. – Ты не можешь сравнивать свой брак и мой договор с Леони Чарнок. Мы едва знаем друг друга. Она наследница, из хорошей семьи, и…

Он умолк, словно не зная, что еще сказать, и Сара помогла ему.

– И произведет отличных потомков. Потому что она молода, здорова. – Господи, чем больше правды проступало в их разговоре, тем сильнее она чувствовала, как ее сердце разрывается надвое. – Почему так больно говорить эти слова? По правде говоря, боль так велика, что мне хочется согнуться, но я не могу. Я поймана в собственные сети. Я ведь знала, что не нужно доверяться, ломать барьер. Я знала.

– Сара, – начал он снова, сделав шаг к ней, но она предостерегающе вытянула вперед руку, упершись ему в грудь.

– Я влюблена, Бейнтон. Я люблю тебя. Но вместо радости, которую должны бы принести эти слова, я чувствую, что погибла: как я могла так обманывать себя?

Она хотела убежать, но он поймал ее, не дав ей ускользнуть. Она пыталась вырваться. Он крепко держал ее, не обращая внимания на ее попытки.

– Сара, послушай меня. Я тоже люблю тебя.

Она покачала головой. Он не должен. Не может. Если она ему поверит, то окажется в этой ловушке навсегда.

– Если есть какой-то другой выход, я его найду, – поклялся он.

Она не хотела слышать этих слов.

– Я люблю тебя, – повторил он. – Разве ты этого не понимаешь? Я люблю тебя. Я не могу без тебя жить.

Если бы кто-то несколько часов назад сказал ей, что она услышит от него эти слова, она была бы самой счастливой женщиной на свете. А теперь они вызывали у нее страх.

Как она может уйти?

Как она может остаться?

Положив обе руки ему на плечи, она оттолкнула его, и он отпустил ее. Она качнулась назад. Окинув быстрым взглядом дом, который, как ей казалось, стал ее пристанищем, она поняла, что чувствует себя защищенной, когда в доме есть он. Без него все это было лишь пустой скорлупой.

Он снова подошел к ней. Его руки обняли ее, и на этот раз она не сопротивлялась.

– Я люблю тебя, – прошептал он, целуя ее глаза, щеки, губы. – Тебя, – повторил он. – Что бы ни случилось в моей другой жизни, ты важна мне. Ты – та, кем я дорожу.

«В его другой жизни…»

Она поняла, как глупо было думать, что она и есть его единственная жизнь. Со временем другие – может быть, не жена, но дети – займут ее место в его сердце. Любовницей всегда можно пожертвовать. Это и дураку ясно.

Наконец-то она поняла свою мать.

Никогда еще она не чувствовала себя такой уязвимой в объятиях Гэвина.

Она принимала его поцелуи, но не сделала ни одного движения в ответ. Ее реакция встревожила его. Это была не та Сара, которую он знал. Она ставила крест на нем, на них.

Он должен внушить ей уверенность в том, что он всегда будет с ней. Тогда она останется с ним.

Постепенно его поцелуи стали более осознанными. Он знал, что ей нравится. Вопреки своей воле она начала отвечать на его ласки, и он мог вздохнуть с облегчением. Бейнтон взял ее на руки и отнес в спальню.

Она обняла его руками за шею и зарылась лицом ему в плечо.

Снова, как уже много раз прежде, они разделись в темноте спальни. Сара целовала его с нарастающей страстью, словно она тоже не хотела его отпускать.

Он уложил ее на постель. Их постель. Он не мог себе представить, чтобы ее не было здесь с ним. Он жил ради таких моментов, как этот, когда она была рядом.

Ее тело открылось ему. Он благодарно скользнул в нее. Нет ничего лучше, чем Сара в его объятиях. Его прекрасная, трепещущая Сара.

Гэвин начал движения, желая доставить ей радость, убеждая ее в своей любви самым интимным из всех способов. Он сделает все, что в его силах, чтобы почитать ее. Это ведь так просто. В ее руках его сердце…

Он почувствовал на губах вкус ее слез.

Она отдавалась ему, но отдавалась молча и неподвижно, и теперь он понимал почему.

Но, Бога ради, он не мог остановиться. Только не сейчас.

Тогда он стал двигаться за двоих. Он был настойчивым и твердым. Она должна ему доверять. Он сделает для нее все, что в его силах. Ей нужно верить в него… И все-таки он тоже понимал, что так не получится.

Некоторые женщины кичатся своей независимостью. Им не нужно ублажать мужей или любовников. Сара такой не была.

Некоторые мужчины, в свою очередь, могли легко разделять нити своей жизни. Им было несложно по частям отдавать себя многим и при этом выглядеть так, словно их это вполне устраивает.

Гэвин был не такого сорта. И Сара не должна соглашаться на меньшее место в его жизни.

Он понял это, когда почувствовал ее разрядку и вместе с ней дошел до своей. Это было не просто животное совокупление. Для них это никогда так не было. Когда он держал ее в объятиях, когда он соединялся с ней, это было так, словно сливались их души. Словно они становились одним целым.

В такие моменты полного удовлетворения он понимал ее чуть ли не лучше, чем самого себя.

Они долго лежали в объятиях друг друга.

А потом она сказала:

– Я отменю пьесу.

– Нет, завтра вечером премьера. Ты не можешь сейчас остановиться. Твоя пьеса очень важна.

Она помолчала, а потом прошептала:

– Нет, Гэвин, теперь уже ничто не важно.

– Доверься мне, Сара, – это была его последняя мольба.

Тогда она повернулась к нему.

– Я не могу быть твоей второй женщиной, Гэвин. Я знаю, что это за жизнь, и я не буду так жить.

Он резко сел в постели, провел рукой по волосам. Сердце в его груди давило, словно тяжелый камень. Он знал, что она приняла решение.

Пока он одевался, она не сказала ни слова.

Он постоял в футе от кровати, надеясь, что она позовет его, и зная, что этого не будет. Перина, на которой они лежали, обнявшись, казалась теперь холодной и пустой, если не считать ее рассыпавшихся по подушке сияющих волос.

– Ты покажешь премьеру, – сказал он. – Это твое будущее, Сара. Ты должна использовать эту возможность.

С этими словами он вышел.

Дойдя до лестницы, он услышал ее плач. Его сильная, жизнерадостная Сара. Она была сломлена.

Он вышел из дома так поспешно, словно за ним бежали все гончие ада. И может быть, так оно и было.

Глава восемнадцатая

Гэвин не отправился домой в Менхейм. Он шел и шел по пустынным улицам Лондона. До рассвета было еще около часа, но время потеряло для него всякое значение. Он даже не заботился о том, куда идет.

Наконец он обнаружил, что стоит перед входом в свой клуб. Он вошел внутрь, кивнул стюарду и прошел в столовую. Ему пришло в голову перекусить. Он не был голоден, но понимал, что должен хоть что-то сделать.

Сегодня ему предстоял длинный день. Как всегда, служба, а потом, конечно, он будет на премьере. Он оплатил самую дорогую ложу. Она хотела просто отдать ему ее, но он настоял на оплате.

Она могла тоже настаивать, но билетами распоряжалась ее подруга, леди Болдуин, сама бывшая актриса. Она была рада принять у Гэвина деньги за ложу.

Теперь он не понимал, как он переживет этот вечер. Он сидит близко к сцене. Он будет видеть каждый ее жест и знать, что она его покидает.

Он сделает это для Сары. Их связь была всем слишком известна, и его отсутствие в театре было бы замечено. Ее пьеса не должна пострадать из-за их личных отношений.

Гэвин сидел на своем обычном месте у окна. Официант направился было к нему, но Гэвин отослал его взмахом руки. Он пока не готов был ни с кем общаться, а для виски было еще слишком рано. Господи, он все отдал бы, чтобы залезть в бутылку и никогда не выходить оттуда…

– Доброе утро, ваша светлость, – произнес знакомый голос Файклана Морриса. – Могу я к вам присоединиться, ведь, кажется, мы здесь одни в такой ранний час?

– Да, – ответил Гэвин не вполне дружелюбно.

Если Моррис и расслышал в голосе Гэвина сухость, то не подал виду. Он выдвинул себе стул и приставил трость к стене.

– Портеру, – сказал он подошедшему официанту. – И для его светлости тоже.

Официант поклонился и ушел.

Файклан взглянул на Гэвина оценивающе. Гэвин знал, что выглядит не лучшим образом – да это и было понятно.

– Обычно вы не приходите так рано, – сказал Файклан со своим легким ирландским акцентом. – И выглядите вы так, словно потеряли швартовы.

Гэвин ничего не ответил. Он не знал, что сказать.

Моррис продолжал, словно они вели дружеский задушевный разговор.

– Я всегда встаю очень рано. С рассветом. Не люблю обедать дома. Слишком одиноко там стало без Дженни.

Гэвину теперь тоже будет слишком одиноко без Сары.

Официант вернулся с напитками. Моррис сделал хороший глоток и сказал:

– Отличные новости насчет Бена с Элин, правда? Близнецы!

Это заявление вывело Гэвина из его мрачного расположения духа.

– Что?

– Вы не слышали? Бен и Элин мне вчера сказали. Ваш брат говорил, что собирается вас разыскать. Надеюсь, я, проболтавшись, не расстроил их планов сделать вам сюрприз. Когда они станут рассказывать вам новости, пожалуйста, сделайте вид, что слышите их впервые.

– Хорошо, хорошо, но теперь я все равно уже знаю, так что расскажите мне все.

– Да особенно нечего рассказывать. Акушерка сказала, что она уверена – будут близнецы. Она говорит, что когда кладет руку на живот Элин, то ясно чувствует, как там шевелятся два крошечных тельца. Это довольно удивительно, потому что мне казалось, Элин не такая уж большая. Однако с этой теперешней модой разве скажешь, на сносях женщина или нет? Я знаю, что ей трудно двигаться. Акушерка предупредила, что ребенок может оказаться и один, но все же она говорит, что редко ошибается.

Слегка изумленный, Гэвин откинулся на стуле. Близнецы – что ж, это вполне возможно. У них в семье рождаются близнецы. Он сам один из них.

А еще он ощутил чувствительный укол зависти.

– За здоровье малышей, – сказал Моррис, приветственно поднимая свой портер.

Гэвин присоединился к тосту.

Моррис поставил кружку на стол.

– Я слышал от вашей матушки, что довольно скоро мы будем поздравлять еще одного счастливого виновника торжества. Она сказала, вы соединяете судьбу с молодой наследницей Чарноков.

И он кивнул официанту, давая понять, что готов заказать завтрак.

«Нет, не счастливого».

И осознание того, что он и Леони Чарнок уже становятся темой для светских слухов, еще больше испортило Гэвину настроение. Он почувствовал в груди такую тяжесть, словно ее сковали железными обручами, мешающими ему вдохнуть.

Словно издалека он расслышал вопрос Морриса:

– Вы тоже хотите бифштекс?

Гэвин, на мгновение сбитый с толку, нахмурился, а затем, поняв, что они заказывают еду, кивнул. Официант ушел.

Моррис наклонился вперед.

– Вы хорошо себя чувствуете?

«Нет, в его жизни больше не будет ничего хорошего».

– Да, все прекрасно.

Человек напротив кивнул, но по его взгляду было видно, что он не поверил Гэвину, – и вдруг Гэвин почувствовал желание убежать. Ему захотелось глотнуть свежего воздуха и скрыться от чуткой внимательности Морриса. Этот человек славился своей проницательностью.

Гэвин откинулся на стуле, но Моррис наклонился к нему.

– Постойте. Уделите мне минутку вашего времени.

– Не знаю, есть ли у меня минутка, – не церемонясь, ответил Гэвин. В конце концов, он деловой человек. Редкие люди задают ему вопросы.

Моррис не принадлежал к числу таких людей.

– Что с вами? Вы больны?

Гэвин почти кивнул в знак согласия, но лгать было не в его натуре.

– Я думаю об одном деле.

– Вы не хотите жениться на мисс Чарнок?

Гэвин осторожно просил:

– Что навело вас на эту мысль?

– Ну, когда я сел рядом с вами, вы уже были в мрачном настроении, но при упоминании ее имени положительно побелели.

– Она очаровательная молодая леди.

– Уверен, что так и есть, но мы говорим не о ней.

Столик рядом с ними заняли четверо джентльменов, в двери столовой входили другие члены клуба. Гэвин откинулся на спинку стула. Большинство из этих людей были ему знакомы. Если сейчас он пройдет к выходу, они будут ожидать, что он уделит им внимание, а иначе будут обижены. Лучше остаться с Моррисом.

– Я согласен на этот брак, – сказал Гэвин. Казалось, на этом разговор окончится.

Однако, к удивлению Гэвина, он не окончился.

Моррис внимательно оглядел его, и Гэвин понял, что выглядит не лучшим образом. У него был вид человека, который мало спал и большую часть ночи бродил, пытаясь успокоить свои мысли.

– Расскажите мне об этом, – тихо предложил Моррис.

– О мисс Чарнок? – спросил Гэвин, делая вид, что не понял вопроса.

– Не говорите со мной, как со старым дураком. Я уважаю вас, Бейнтон. Надеюсь, вы меня тоже.

– Тут не о чем говорить, – возразил Гэвин.

– Вы влюблены.

Прямая и точная фраза разгромила всю выстроенную Гэвином защиту.

Он поглядел на Морриса, чувствуя искушение возразить. Ведь все-таки влюбленные мужчины так слабы… А он будет выглядеть самым слабым из всех – мужчина, влюбленный в свою любовницу.

Но, Господи, так и есть.

– Она не останется со мной, – признался Гэвин, и ему показалось, что с этими словами что-то выстрелило в его груди, как распрямившаяся пружина.

И безумные признания полились из него помимо его воли.

– Я почти заставил ее стать моей любовницей. Понимаете, она была мне нужна. С того самого мига, как я увидел ее, ухаживая за леди Шарлен. Я, который всегда был слишком занят, чтобы думать о женщинах. У меня не было на это времени.

– Я понимаю. У нас с вами много общего. Вспоминаю те дни, когда я строил карьеру и создавал свое состояние. Это отнимало все мои силы.

– Сейчас у меня ни на что нет сил, – признался Гэвин. – Вчера вечером я сказал ей, что собираюсь сделать предложение Леони Чарнок. Я объяснил, что мне необходим наследник, что брак будет не более чем деловым соглашением. – Он встретил взгляд Морриса. – Я люблю Сару. Не могу представить себе жизни без нее. Какой я глупец, не правда ли?

– Почему? Из-за того, что вы влюблены? – Моррис снова откинулся на стуле. – Это такое естественное состояние для человека. Пока я не испытал этого с Дженни, я, как и вы, думал, что буду выглядеть слабым. Теперь я знаю, что с ней был сильнее всего. До нее я не жил полной жизнью. Лишь работой и своими самолюбивыми мечтами. Я думал, деньги сделают меня богатым. Она показала мне, что такое настоящее богатство.

– И что это?

– Держать ее в объятиях. Слышать ее смех. Видеть, как она улыбается или даже плачет. Она давала мне почувствовать, что я имею значение.

– С Сарой я становлюсь самим собой.

– Это дар судьбы.

– С мисс Чарнок этого не будет?

Моррис пожал плечами.

– Это только вы можете знать.

Он улыбнулся официанту, который принес им еду и расставил перед ними тарелки. Подождав, пока официант отойдет, Моррис добавил:

– Поешьте. Это поможет вам.

– У меня нет аппетита. Я потерял ее, Файклан. Сара – гордая женщина. Я чувствую, что предал ее. Так и есть.

– Тогда не женитесь на наследнице Чарноков.

– Я должен. Я с ней почти не общался, но матушка и тетя навели справки. Ее родители дали согласие. На меня возложены ожидания.

– Ах, да, ожидания, – Файклан разрезал свой бифштекс. – Отрава цивилизованного общества.

– Я не просто человек, как все. Я герцог…

– Потому что родились первенцем и по счастливой случайности у определенной четы. Я всю жизнь имею дело с аристократией, Бейнтон. Это люди, которые считают ниже своего достоинства марать руки трудом. Или те, что играют в политические игры, чтобы чувствовать собственную значимость. Еще хуже – те, кто ничего не делает, только развлекается да проматывает состояние в игорных домах. Но есть среди них и хорошие люди. – Файклан указал на него концом ножа. – Я был бы рад, если бы вы были моим зятем. Вы тяжко трудились, чтобы поправить состояние семьи. Я знаю, что это была за борьба. И должен сказать, мне нравится ваш брат. Лорд Бен делает счастливой мою Элин. Может, ваш отец был жестким человеком, но он воспитал инициативных и энергичных сыновей.

– Я знаю. – Гэвин снова почувствовал тяжесть в груди. – Я понимаю, что должен сделать.

– Да? – Файклан отложил нож. – У вашего отца отлично получалось говорить одно, а делать совершенно противоположное. Что вы об этом думаете?

– Что он был таким, каким был.

– Нет, это должно дать вам понять, что все эти обязанности и ожидания, о которых все говорят, можно понимать по-разному. Отец Дженни меня не принял. Он считал, что я недостаточно хорош, потому что у меня не было титула, и к тому же я был ирландцем. Он ошибался. Так вот я хочу спросить, считаете ли вы, что люди, которые свысока смотрят на вашу Сару, ошибаются?

– Абсолютно. – Гэвин выпрямился. – Она – самая смелая женщина, которую я знаю. Благодаря ей я понимаю, как трудно женщине выживать одной, но ей это удавалось. Она даже сделала все, что нужно, чтобы уберечь от ужасной судьбы свою племянницу. Она преодолела трудности, которые сломали бы дюжину знакомых мне мужчин.

Господи, само упоминание о Саре, о его восхищении ею, о том, что она привнесла в его жизнь за последние два месяца, и о том, как ее могут воспринять люди, чуть не свела его с ума. Ему хотелось швыряться стульями и поносить узколобые чужие мнения.

– Будь я сапожником, или дьяконом, или любым ремесленником, я бы попросил ее руки и был бы горд, если бы она приняла мое предложение.

– Но как герцог вы не можете просить ее руки?

– Вы же знаете, что нет.

– Почему?

Гэвин нахмурился.

– Она актриса. Люди знают, что она – моя любовница. Так не бывает.

Файклан пожал плечами.

– Конечно, бывает. Были любовницы, которые вышли замуж за своих мужчин и стали уважаемыми леди.

– Не знаю таких. И моя семья тоже.

– Да, но тогда какой смысл быть самым могущественным герцогом Англии, если вы не можете себе позволить делать то, что хотите?

– Файклан, у нее не может быть детей.

Это сообщение заставило его умолкнуть.

– Вы знаете это наверняка?

Гэвин кивнул.

– Дело не только в наследнике. Я всегда представлял себе, что у меня будут дети. Я хочу их.

– И вы уверены, что у нее их не может быть?

– Сара уверена.

– Проклятье. Теперь я понимаю. Простите, друг мой. Это серьезное дело… Однако не все в жизни в нашей власти.

– Но есть то, что в нашей.

– Иметь детей или нет – далеко не всегда в нашей власти. – Файклан сделал глоток портера, затем, поставив свой стакан на стол, немного поглядел на него и сказал: – Дженни хотела кучу детей, но у нее было слабое сердце. Врачи предупредили нас, что если она забеременеет, то это может быть опасно для ее сердца. Я любил Дженни, Бейнтон. Я понял это сразу же, как только увидел ее, и я знал, что с радостью откажусь от детей, только бы она была здорова… Но она не согласилась. Она сказала, что без детей ее руки кажутся ей пустыми.

Гэвин понимал это чувство.

– Так что мы попытались. Было несколько выкидышей. Словно тело Дженни старалось ее защитить. А потом небо благословило нас дочкой Элин, и все прошло очень удачно. – Он говорил, словно заново проживая свои счастливые моменты.

– Когда я это сказал, Дженни рассмеялась. Она все дразнила меня, что я не верил моей бабушке-цыганке.

– Бабушке-цыганке?

– Да, у нее был дар предвидения. Она предсказывала будущее.

– Вы же в это не верите.

– Юнцом я верил. Никто из нас не сомневался, потому что она часто оказывалась права. Она предсказала, что мои внуки будут пэрами. Герцогами, сказала она. Но я любил Дженни. Я знал о ее сердце, но любил ее все больше, Бейнтон. Она была светом в моей жизни. Полная радости, щедрая женщина. Когда я был с ней, мне были не важны никакие предсказания. Мое сердце, даже душа принадлежали ей. И до сих пор принадлежат.

Его взгляд затуманился, и он на миг отвернулся, чтобы собраться с мыслями.

– Можете себе представить, как я был рад, когда ваш отец предложил союз между вами и Элин, – продолжил Файклан. – Дженни была счастлива. Я считал это предсказание чепухой. А Дженни верила. Она гордилась тем, что наша дочь будет герцогиней, что слова бабушки сбудутся. А потом Элин отказала вам, полюбив вашего брата.

– Они действительно созданы друг для друга.

– Да. Я чувствую, что Дженни благословляет их. Я так покоен за них, тем более что вы вели себя более чем достойно.

А какой у него был выбор? Нахмурившись, Гэвин посмотрел на свой остывший бифштекс.

– Что я хочу сказать, ваша светлость, – так это то, что любовь нельзя отвергать. Мои внуки могут быть или не быть пэрами. Моя дочь счастлива, и это – единственное, что для меня важно.

Файклан выпрямился на стуле.

– Когда-то вы спрашивали моего совета. Теперь не спрашиваете, но все же получите его. Вам нужно решить, с чем вы будете жить. Будете ли счастливы через много лет, окруженный своими детьми? Или будете думать о своей актрисе и сожалеть? Не надо проживать свою жизнь в сожалениях, Бейнтон. Это того не стоит, даже если вы имеете герцогский титул.

Гэвин мог бы ответить, что он с детства привык к сожалениям. Отец каленым железом выжег в его душе понимание того, что преимущества герцогского титула превыше всего остального.

Но тут их разговор прервали все утро шпионившие за Гэвином лорд Нейлор и мистер Динуидди, которые просили уделить им минутку, чтобы обсудить билль о военных расходах.

Чертов билль!

На этом Файклан ушел. У него не было желания слушать политические споры.

Гэвин так и не съел свой завтрак. Он выслушал все, что ему было сказано, а затем отправился домой и предоставил себя заботе своего слуги. Сегодня у него был очень насыщенный день – ни одной свободной минутки в расписании, которое составил для него рекомендованный агентством новый секретарь Эндрю Рифли, энергичный и опытный джентльмен.

– Ваша матушка просила после обеда нанести визит мисс Чарнок. Она намеревается сопровождать вас.

Гэвин понял, чего от него ожидают, и сразу вспомнил разговор с Файкланом.

У него не было никакого желания ехать к Леони Чарнок, хотя, без сомнения, она была прекрасной женщиной. Особенно ему не хотелось видеть ее сегодня, за несколько часов до того, как он ожидал увидеть триумф Сары на сцене. Он не хотел отвлекаться.

Сегодня Сару ждет успех. Несмотря на то, что Гэвин не любил театральные постановки, «Беспокойная вдова» доставляла ему истинное удовольствие. Он знал, что у Сары настоящий талант. Завтра он исполнит свой долг и поедет к мисс Чарнок.

А сегодня он собирался отпраздновать успех Сары.

– Перенесите этот визит, – сказал он Рифли.

– На какой день, ваша светлость?

Слова «на завтра» уже готовы были сорваться с губ Гэвина, но вдруг он передумал.

– До моего распоряжения, – ответил он.

– Да, ваша светлость. – И Рифли покинул кабинет.

Гэвин налил себе виски и в уме сосчитал: «Один, два, три».

В кабинет ворвалась матушка.

– Что ты имеешь в виду – не поедешь со мной к мисс Чарнок?!

– Именно то, что ты сказала. Я не поеду. Не сегодня.

– Это из-за той актрисы, не так ли? – заявила герцогиня.

– Отчасти.

– Ты так заботишься о ней, что готов нанести оскорбление одной из самых желанных наследниц города? Неужели ты так глуп?

Гэвин обдумал вопрос матери и ответил:

– Вполне возможно.

Вдовствующая герцогиня едва не топнула ногой от досады.

– Но так не получится…

– Так должно быть, – ответил Гэвин.

Сейчас в нем заговорил не сын, перебивающий свою мать, а герцог. Файклан был прав. Какой смысл быть могущественным герцогом, если нельзя делать того, что доставляет удовольствие?

Он подошел к письменному столу и сел за него, поставив рядом стакан. Ему казалось, матушка сейчас выйдет из кабинета.

Но этого не произошло.

Наоборот, она выдвинула стул и села напротив.

Гэвин предпочел бы ее не замечать. Но он знал, что она этого не позволит.

– Почему ты принял такое решение?

Гэвин почти произнес: «Потому что я потерял единственного человека, который для меня что-то значил». Но вместо этого он сказал:

– У меня нет времени.

– Да, но, насколько я понимаю, у тебя есть время для театра. Разве не сегодня премьера пьесы твоей любовницы? Не смотри на меня с таким изумлением. Разумеется, я об этом знаю. Об этом говорит весь Лондон. Неужели ты думаешь, что я могу не знать о твоих увлечениях? Мне задали уже столько вопросов об этой пьесе, что ты даже представить себе не можешь. Люди округляют глаза. Не только из-за того, что эта женщина стала твоей любовницей, но и из-за ее пьесы, которую ты поддерживаешь.

– Почему же? Разве они считают, что пьеса – плохое вложение капитала?

– А ты считаешь, хорошее?

– Собственно говоря, да. Миссис Петтиджон очень талантлива. Поддерживать ее – честь и удача для меня.

– Бейнтон, так не делается. Женщина не может быть театральным постановщиком.

– Эта женщина может. – Он поднял стакан.

Герцогиня посмотрела на него так, как может смотреть только мать на своего сына.

– Ты с ней порвал, не так ли?

Гэвин, поставил виски на стол, так и не сделав глотка.

– На самом деле она порвала со мной.

Вдова вздернула подбородок.

– Порвала с тобой? Она сошла с ума?

– Она самый разумный человек из всех, кого я знаю.

Герцог почувствовал ее испытующий взгляд, словно она тщательно взвешивала его слова, пытаясь определить, что он недоговорил. В этот миг Гэвин мог глядеть куда угодно, только не ей в глаза. Он ее разочаровал. Он знал, что она думает. И все-таки, Господи, его сердце было разбито.

Да, его сердце. Он часто думал, есть ли оно у него вообще. Пока другие совершали глупости, стараясь понравиться женщинам, Гэвина занимали только его обязанности и ответственность. Он считал, что они сходят с ума и им не хватает здравого рассудка.

Теперь Гэвин сам хотел бы, чтобы он не был таким ответственным, не был так связан по рукам и ногам честью и ожиданиями семьи.

Герцогиня величественно поднялась со стула.

– Сегодня вечером я иду туда вместе с тобой.

– Ты же не любишь театр.

– Нет, если не считать некоторых пьес Шекспира. Однако эта пьеса – твое вложение капитала. А ты – мой сын. Думаю, это будет проявлением семейной солидарности.

– В этом нет необходимости.

– Тогда пойми, что мне самой необходимо быть там сегодня вечером.

– Зачем? – осторожно спросил он.

– У меня есть на это свои причины. У нас, женщин, есть чутье в таких вещах. Имоджин тоже пойдет. Может, мы обе тебе понадобимся.

– Чтобы я не сделал какой-нибудь глупости? Я же говорил тебе…

– Мы идем туда, Бейнтон. – И с этими словами она выплыла из комнаты.

Глава девятнадцатая

Сара проснулась неотдохнувшая, разбитая и с такими опухшими глазами, что их было больно открывать.

Сегодня премьера ее пьесы. Она мечтала об этом дне, работала ради него, но вместо восторга она глядела на пустую половину кровати, не зная, сможет ли встать.

И все же она нашла в себе силы вспомнить то, чему научилась за все эти годы, – выживать и никогда не сдаваться.

Едва сползши с кровати, она отбросила волосы на спину и подошла к умывальнику. Плеснув на лицо холодной воды, она поглядела в зеркало. Отражение в нем ей не понравилось. Она выглядела старой и проигравшей…

В ее пьесах всегда побеждала любовь… Но не в жизни. Не в ее жизни.

Какое счастье, что Шарлен нашла свою любовь и счастлива. Может быть, поэтому Сара сняла доспехи и позволила себе надеяться?

– Какое ужасное слово – «надежда», – пробормотала она отражению.

«Он сказал, что любит тебя, – прошептал ей на ухо темный ангел. – Он обещал, что ты всегда будешь в его сердце. Оно твое, и никогда не будет принадлежать другой женщине».

Сара опустила руки в холодную воду умывальника и подержала их там, радуясь, что может чувствовать что-то еще, кроме страдания, и отвергая свою боль, молившую ее смириться и удовлетвориться крохами, которые предлагал ей Бейнтон.

Она знала лучше. Она видела, как ее мать доверяла одному любовнику за другим. В конце концов люди возвращались к своей жизни. Верх одерживала та женщина, с которой были связаны обязательства, обещания.

Обещания, которые Бейнтон не имел права давать ей.

– Я смогу это вынести, – пообещала она самой себе. – Моя пьеса будет иметь успех, и я смогу жить дальше без него.

А Бейнтон получит свою женушку, которая едва окончила пансион, и кучу противных ребятишек. Сара же не просто выживет – она была намерена процветать.

С такими мыслями она приехала в театр, когда не было еще часа дня. Как всегда в день премьеры, вся труппа уже была на работе. Костюмы тщательно осматривались. Актеры репетировали последние фрагменты пьесы. Работники сцены проверяли веревки, а к декорации, изображавшей деревенскую местность, добавлялись последние штрихи.

В театре было множество мелких дел, которые требовали внимания Сары и отвлекали ее мысли от Бейнтона. Она помогла расставить сиденья в партере. Она лично подмела все ложи, мысленно благодаря Джеффа и Чарльза за то, что они знали, на что тратить деньги, – обитые тканью изящные стулья и вся обстановка лож могли соперничать с лучшими театрами.

Ее дорогая, любимая подруга леди Болдуин пришла пораньше – она обещала помочь с продажей билетов. Бывшая актриса, она понимала, что самое главное. Высокого роста, не меньших размеров вширь, леди Болдуин обожала шляпки с пышными перьями и яркие узоры тканей.

Сара еще никогда и никого не была так рада видеть, как ее. Она призналась леди Болдуин, что они с герцогом расстались. Леди обняла ее.

– Мне так жаль, – сказала она Саре. – Я надеялась, что ваша история будет похожей на нашу с Берти.

Ее покойный муж Берти был одним из ближайших советников короля.

– Мне казалось, из вас получится великолепная герцогиня.

– Мне не нужен титул, – сказала Сара. – Мне нужен только он.

– Знаю, моя голубка, – сочувственно сказала леди Болдуин. – Но титул – тоже неплохая вещь.

Ее рассудительное замечание рассмешило Сару.

– Очень хорошо, – одобрительно сказала знатная дама. – Вот такого настроения я и хотела. Не будем унывать. Не сегодня. У нас премьера – да еще такая, о которой будет жужжать весь Лондон.

И она была права. Места распродавались очень бойко. На самом деле наибольшим спросом пользовались самые дорогие ложи.

Обычно первые постановки, особенно в новых театрах, не собирали полных залов. Сара опасалась, придет ли вообще кто-нибудь. А теперь ей казалось, что в театре собрался весь высший свет.

Она была уверена, что все это из-за Бейнтона. Весь Лондон знал, что он для нее делает, и теперь желал посмотреть, не купил ли он кота в мешке. Сара была намерена посрамить всех критиканов.

Разумеется, он будет в театре. Она знала, что он не останется в стороне.

Стоя в кармане сцены, где через несколько часов она будет блистать в роли вдовы Перегрин, Сара посмотрела на самую дорогую ложу, где должен будет появиться он. Она ясно представила там его. На секунду ее горло сжалось, на глаза набежали слезы. Если она сейчас даст волю слезам, она может совсем расклеиться…

– Миссис Петтиджон, – деловым тоном сказала леди Болдуин, – все билеты проданы, но есть еще желающие. Что нам делать? Я предлагаю поставить еще скамеек в партере. Сэр Джон Доусон сказал, что он готов сидеть там, если это означает, что у него будет билет.

– Нет, там уже и так тесно. Пожалуйста, извинитесь перед ним и попросите его приходить завтра.

– Хорошо, но мне кажется, вы делаете ошибку. Одна лишняя скамейка не помешает.

Сара взглянула на зрителей, которые уже заполнили партер.

– Перегружать театр неразумно. Я видела, что бывает, когда начинается драка.

– Очень хорошо, – ответила леди Болдуин, а потом хихикнула: – Как это все восхитительно!

И она поспешила передать сэру Джону огорчительное известие.

Время перед премьерой всегда одновременно и тянется, и стремительно несется. Сара провела все утро, страшась и одновременно с нетерпением ожидая момента, когда распахнется занавес.

Настало время переодеваться к выходу, и она отправилась в свою уборную. Горничная Элси помогла ей одеться. Когда все было готово, Элси, как ни в чем не бывало, сказала:

– Я еще не видела Тома.

– Он должен был приехать час назад, – выругав себе под нос ведущего актера, Сара отправилась на поиски. Вполне возможно, он где-нибудь флиртует с актрисами или слоняется среди зрителей в партере.

– Роулинс только что пришел, – сказал Билли, швейцар у заднего входа. – Он спрашивал вас.

– Надеюсь, что он уже переодевается, – пробормотала она.

Она направилась к уборным, и там действительно нашла Тома, но он был не в своем костюме.

Вместо того чтобы одеваться, он что-то говорил актерам и другим работникам труппы, которые кучкой собрались вокруг него и внимательно слушали. Саре показалась странной такая сцена за пятнадцать минут до премьеры. Актеры были так увлечены тем, что говорил Том, что сначала даже не заметили ее.

Что-то случилось, но она не понимала, что именно.

Тут кто-то заметил ее у двери и кивнул соседу, и скоро Том понял, что теряет внимание группы. Он обернулся и посмотрел на Сару.

– Почему вы не в костюме? – спросила она.

Он глотнул.

– Я не буду играть, и, прежде чем рассердиться, вы должны меня выслушать. Нам нужно отменить представление.

– Я его не отменю. Через пятнадцать минут занавес.

– Сара, кто-то решил сорвать вашу пьесу.

– Что?

– Это правда. Меня предупредил один человек, которому я доверяю, что сегодня вечером здесь будут люди, которые хотят вас погубить. У них с собой капустные кочаны и гнилые яблоки, и они будут бросать их в каждого, кто выйдет на сцену. Они хотят наказать вас за то, что вы делаете.

– Да кто решится на такое? Колман и другие театральные постановщики?

Она знала, что они ее осуждают и не желают ей добра, но поступать жестоко? Актеры не забрасывают своих собратьев гнилыми яблоками. Так не делается.

– Мне было названо имя Ровингтона. Этот человек нанял людей, чтобы вас посрамить. Он намерен испортить вам премьеру. Простите меня, Сара, но я не выйду на сцену. Я уже был на сцене перед такой публикой. Тут могут серьезно ранить, а если я не смогу работать, то что со мной будет? Это не поможет моей репутации в театре. Мой совет – отложите премьеру….

– Вам заплатили за этот совет? – спросила Сара обвиняющим тоном, шагнув вперед. При упоминании лорда Ровингтона она содрогнулась, но не могла допустить, чтобы Том запугал других актеров. У нее полный зал. Отменить все и возвращать деньги – это будет катастрофа.

– Заплатили? – вспыхнул Том словно бы от возмущения, но, как и на сцене, не слишком убедительно.

– Да, заплатили, – бросила она. – Это была часть плана с самого начала или кто-то нашел вас недавно, как раз когда вы начали опаздывать на репетиции?

Ответа ждать она не стала. Вдруг ей стало все ясно. Тома внедрили в их труппу, чтобы погубить пьесу.

– Идите. Уходите отсюда. Вы нам не нужны.

– Сара, верьте мне, вам нельзя там появляться. Если вы покажетесь…

– Я сказала, уходите.

Если бы у нее была палка, она погнала бы его, как собаку. Том принял оскорбленный вид, а затем поспешно вышел, как настоящий трус, каковым он и был на самом деле.

Она повернулась и обратилась к остальным актерам.

– Я знаю лорда Ровингтона. Он подлец, человек без чести. Возможно, он захочет сделать что в его силах, чтобы испортить вечер, но мы ему не дадим.

Она говорила, как генерал, командующий армией, потому что именно это было нужно актерам. Ни один из них не хотел играть перед враждебной публикой.

– И потом, мы не знаем, правда ли то, что говорил Том. На самом деле все это звучит довольно неправдоподобно, – продолжила она и, увидев в дверях леди Болдуин, которая, очевидно, слышала весь разговор, обратилась к ней: – Разве не так, миледи?

Не вполне уверенная, леди Болдуин все же преданно подтвердила:

– Места в зрительном зале заполнены. Все предвкушают хороший вечер. – И она отступила назад.

– Маркус, – сказала Сара молодому человеку в задних рядах труппы. – Вы – дублер Тома. Сегодня у вас есть возможность блеснуть на сцене.

Это был невысокий мужчина с прямыми темными волосами и огромным носом – не совсем подходящий на роль романтического героя, каким его видела Сара, но она и подумать не могла, что Том откажется играть.

Вместо решительного согласия Маркус покачал головой.

– Не знаю, Сара. Том прав насчет риска выходить на сцену. Не знаю, смогу ли я играть роль, понимая, что мне в голову могут швырнуть кочаном капусты. Эти штуки бывают твердые, как камни.

– Ты должен, – настаивала она. – Без тебя не будет пьесы.

– А может, это и к лучшему, – предположила Луиза, одна из актрис. Еще несколько человек кивнули в знак согласия.

Сара не могла допустить, чтобы ее представление не состоялось.

– Мы не знаем, правду ли говорил Том.

– Когда в последний раз новая пьеса собирала полный зал – да еще с постановщиком-новичком? – сказала Луиза. – Сара, это вполне может быть ловушкой. Нас всех погубят…

Сара вспрыгнула на стул.

– Нет, если мы не опустим головы. А если вся эта шумиха из-за того, что о пьесе пошли слухи? Если все хотят быть первыми свидетелями триумфа?

– Вы говорите о лондонской публике? – хмыкнул один из актеров. Судя по выражениям лиц, другие были с ним согласны.

– Я не могу, – сказал Маркус. – Я выхожу.

Он вылетел из комнаты. Сара попыталась его остановить, но он ее оттолкнул.

– Ну вот и все, – сказала Луиза. – Без Тома или Маркуса мы не сможем сыграть пьесу…

– Или я  смогу сыграть эту роль, – прозвучал в дверях знакомый голос.

Из-за двери выступил вперед герцог Бейнтон, очевидно, слышавший весь разговор.

Сара смотрела на него широко открытыми глазами, и в душе ее промелькнуло сразу тысяча разных чувств. Ей хотелось полететь в его объятия, бросить в него что-нибудь тяжелое, обнять его… Его появление сбило ее с толку. Стоя там, в дверях, он выглядел таким благородным и красивым.

А кто она? Неудачница. Он был прав, что выбрал молодую и прекрасную наследницу. Сара никогда не сможет ничего добиться.

– Я знаю эту роль, – сказал Гэвин, приняв ее молчание за сомнение. – Я выучил весь текст и, думаю, видел достаточно репетиций, чтобы иметь общее представление о том, куда и когда должен идти.

– Но вы никогда не были на сцене, – напомнила ему Сара. – Нет, не получится. Ничего не получится. Нам конец.

И тут, выражая мнение всех актеров, заговорила леди Болдуин.

– Почему не получится? Его светлость прекрасно подходит на эту роль. А этот Ровингтон не посмеет ничего швырять в герцога Бейнтона.

– Ровингтон? – спросил Гэвин.

– Да, – охотно подтвердила леди Болдуин, которая всегда слыла болтушкой. – Мы узнали, что он нанял людей, чтобы сорвать пьесу. Он хочет погубить и опозорить Сару.

Это была неправда. Ровингтон был здесь из-за Гэвина – и он, и Сара прекрасно это знали.

– Я определенно играю эту роль, – сказал Гэвин. – И кроме того, – продолжил он еще громче, обращаясь ко всем актерам, – я увеличиваю ваши гонорары за этот вечер вдвое. Если мы с Ровингтоном подеремся, то вы сможете их отработать.

Актеры заулыбались, послышался смех.

Но Сара не разделяла их веселья. Ей хотелось убежать из комнаты, из Лондона, а возможно, даже из Англии.

Гэвин подошел к ней.

– Сара, не отступайте сейчас, – сказал он голосом, который был слышен только им двоим. – У вас хватит смелости.

– Разве? – Она чуть не рассмеялась, но этот смех был бы слишком горьким.

Актеры уже отправились готовиться к выходу. Вопрос был решен. Премьера состоится.

Гэвин смотрел, как она борется со своими чувствами. Он понимал, почему она не хочет на него полагаться. Даже если не принимать во внимание вчерашнюю ссору, она не любит просить помощи – в особенности у него.

И все же он не жалел, что ему выпала такая возможность.

Вообще-то он зашел за кулисы, чтобы пожелать ей удачи. Едва увидев ее, он сразу понял, каким дураком будет, если ее потеряет. У его Сары в кончике мизинца больше силы духа, чем у батальона мужчин.

Вся пьеса держалась у нее на плечах. Но теперь он будет рядом. Он не позволит ни Ровингтону, ни кому-либо еще ее обидеть.

Она оценивающе оглядела его.

– Ваши бриджи вполне подходят для роли, и рубашка тоже. Куртка тоже пригодится. – На нем было отлично скроенное темно-синее пальто морского покроя. – Завяжите только попроще шейный платок.

Гэвин подчинился. Пока он это делал, она взяла у одного из актеров меч из раскрашенного дерева.

– Пристегните это.

Гэвин пристегнул меч к поясу и отступил назад.

– Так лучше, – отрывисто сказала она и вручила ему взятую у другого актера треуголку.

С того момента, как он пришел за кулисы и предложил себя на эту роль, она ни разу не взглянула ему в глаза. Между ними стояла непреодолимая преграда.

Когда они шли к сцене, Сара сказала:

– Вы знаете текст, но произносить его перед публикой – другое дело. Если вы растеряетесь, взгляните на меня, и я подскажу вам губами.

– Да, мэм.

Услышав его смиренный ответ, она напряглась, но не подала виду.

– Вы входите через дверь на противоположном конце сцены, – указала Сара в нужном направлении и заняла свое место на сцене. Занавес еще не был поднят, и он перешел на другой конец сцены.

Публика в зрительном зале уже шумела. Гэвин понимал их нетерпение. Премьера уже давно должна была начаться. Он еще недавно был там, среди толпы, в которой было немало его знакомых.

Он подумал о матери и леди Имоджин, сидевших в его ложе. Конечно, они ему этого не спустят… Но все же он чувствовал радостное возбуждение. Даже восторг. Ему вот-вот предстоит испытать свои силы на сцене.

Гэвин не заметил в зале Рова, но это не значило, что его там нет.

Поймав кивок Сары, означающий, что все на местах, леди Болдуин вышла за занавес. Гэвин слушал, как она приветствовала публику и объявляла о замене в составе актеров.

– Главную мужскую роль исполняет… – она сделала драматическую паузу, – герцог Бейнтон.

Ее объявление было встречено изумленной тишиной, сменившейся возбужденными возгласами.

Леди Болдуин ретировалась за кулисы.

– Я вправду видела несколько кочанов, Сара, – предупредила она.

– Да? – Сара распрямила плечи. – А я надеялась, что Том врет.

– Кочаны спрятать трудно. Маленькие фрукты можно держать незаметно, но капуста выпирает весьма красноречиво.

– Как вы думаете, швырнуть кочан обратно – это будет спортивно? – спросил Гэвин. Актеры-мужчины, одобрительно кивнув, рассмеялись.

Но Саре было не смешно.

– Нет, если вы не хотите начать стычку.

– Тогда лучше вам быть поизворотливее, ваша светлость, – сказал один из парней.

Эта реплика была встречена добродушным смехом и немного разрядила обстановку.

Окончательно сняла напряжение леди Болдуин, сказав:

– О, ваша светлость, м-м-м…

– Да?

– Там в вашей ложе – ваша матушка, герцогиня?

– Да. И с ней моя тетушка.

– Ох, когда я объявила о замене, одна из них упала в обморок. Я не совсем поняла, кто именно.

– Благодарю вас, леди Болдуин.

«Семь бед – один ответ», – подумал Гэвин и почувствовал, что улыбается.

– О, не беспокойтесь, ваша светлость, – сказала леди Болдуин. – Дама рядом с ней, та, что постарше, послала за бренди, так что все будет в порядке.

Гэвин представил себе картину, как его матушка и леди Имоджин в течение всей пьесы прикладываются к бренди. Ему придется нести их домой на руках. Не сдерживаясь, он улыбнулся еще шире, и остальные актеры тоже.

Только Сара была сама деловитость. Она щелкнула пальцами.

– Хватит разговоров. По местам.

Она подала сигнал, и занавес открылся.

С того места, где он стоял, Гэвин видел публику, но его отсюда видно быть не должно. Актриса по имени Луиза стояла за его спиной. Она играла разговорчивую сестру вдовы. Это был удачный выбор. Сейчас она советовала Гэвину никогда не смотреть на публику, особенно когда стоишь на сцене.

Сара произнесла начальную реплику, и пьеса началась. Луиза постучала в дверь и вышла на сцену. Гэвин ждал на своем месте. Ему нужно будет выходить через некоторое время. Сейчас он мог наблюдать за игрой других актеров.

Сара была великолепна. Она словно облачилась в личность вдовы Перегрин и казалась совершенно естественной в этой роли.

И тут кто-то крикнул из партера:

– Почему ты не станцуешь нам голой, Сирена?

Однако, прежде чем Гэвин успел отреагировать, зрители сами зашикали на кричавшего.

Они уже были увлечены происходящим на сцене.

Но Гэвин должен был увидеть, кто кричал. Несмотря на советы Луизы, он подошел к самому краю, выглянул и увидел Ровингтона.

Его сиятельство выглядел не так, как обычно. На нем был белый парик с уложенными сзади в мешочек волосами и куртка, похожая на ту, какие носят башмачники. Проклятый лгун! Неужели он думает, что его не узнают?

Гэвин подумал было уйти со своего места, спуститься в партер и стянуть парик с головы негодяя.

К сожалению, настало время его выхода на сцену. Он услышал сигнал – пора постучать в дверь, как перед тем это сделала Луиза.

Вдова сказала:

– Войдите, пожалуйста.

Гэвин прошел за кулисы на сцену, и публика встретила его бурными аплодисментами. Он был поражен.

Сара подошла к нему на шаг ближе. Уголком рта она сказала ему: «Поклонитесь им в ответ».

Гэвин повиновался. Он коротко поклонился, ему снова захлопали, и публика утихла – можно было продолжать.

Однако не успел Гэвин произнести свою первую реплику, как Ров выкрикнул:

– Значит, теперь мы сможем увидеть, как он засунет ей прямо перед нами?

В ответ раздался развязный смех нескольких человек.

Сара подошла ближе.

– Не обращайте внимания.

– Покажи ножки, прекрасная Сара, – крикнул Ровингтон и начал хлопать. В нескольких местах тоже раздались хлопки, и Гэвин понял, что если он ничего не скажет Рову, то все будет еще хуже. В любом случае пьеса Сары была бы сорвана. Все, что зрители запомнят наутро, – это оскорбительные реплики Ровингтона.

Гэвин подошел к краю сцены.

Публика умолкла.

– Лорд Ровингтон, – сказал Гэвин, – я вижу, вы замаскировались.

Многие завертели головами, стараясь отыскать Рова. Некоторые увидели его.

Гэвин положил руку на эфес своего деревянного меча.

– Хотите взять реванш?

Об их дуэли уже ходили слухи. Многие в этом зале знали, как опозорился Ров. Большинство считали, что, выстрелив раньше сигнала, он намеревался совершить убийство, а теперь Гэвин назвал его по имени. Это была одна из тех драм, которые так любят театралы.

Зная, что всеобщее внимание обращено не него, Гэвин спокойно спросил:

– Или в вас не осталось ничего от джентльмена?

Ров встал. Он стащил свой парик.

– Вы отвратительный актер, ваша светлость.

– Но я отлично фехтую. Гораздо лучше, чем стреляю.

– Продолжайте вашу пьесу.

– Нет, – легко сказал Гэвин, – сначала разберемся между собой. Вы пришли сегодня, чтобы разрушить то, что создала эта женщина. Вы желаете насмеяться не только над труппой, но и над всеми, кто пришел в этот зал, чтобы насладиться пьесой. Давайте мы с вами, Ровингтон, устроим им представление. Такое, которое они не скоро забудут. Миссис Петтиджон, принесите еще один меч. Я вызвал этого милорда на поединок.

– Вы с ума сошли? – возмущенно спросил Ров.

– Разве это безумие – сделать то, чего требует честь? – возразил Гэвин. Он поднял свой деревянный меч и улыбнулся Рову. – Думаю, нет. Но давайте спросим у публики. Друзья мои. – Гэвин повернулся к ложам и партеру. – Лорд Ровингтон пришел сюда переодетый, чтобы устроить стычку. Он целится в меня, насмехаясь над миссис Петтиджон – женщиной, которой я искренне восхищаюсь.

Гэвин не смотрел в ложу, где сидела его мать. Он знал, что ей все это не доставит удовольствия, но был доволен собой. Это было гораздо веселее, чем выступать в Парламенте.

– А теперь я хочу спросить, – продолжил Гэвин. – Разве я не должен защитить ее честное имя?

Многие зрители кивнули. Поклонники затрепетали. По зрительному залу прокатился ропот. «Да!» – крикнула одна женщина. Это могла быть леди Болдуин. Гэвин не был в этом уверен, однако слово было быстро подхвачено, скоро толпа зааплодировала, и послышались призывы к дуэли на деревянных мечах между Ровингтоном и Гэвином.

Сара передала Гэвину деревянный меч, взятый у одного из актеров. Лицо ее было тревожно.

– Я знаю, что делаю, – пообещал он.

– Этого я и боюсь, – ответила она, и Гэвин, не удержавшись, поцеловал ее в лоб прямо перед всеми. Это был шаловливый жест. И нежный.

Он вынул меч.

– Лорд Ровингтон, вы пришли сюда с кочанами капусты, чтобы швырять их на сцену. Теперь посмотрим, вправду ли вы мужчина, способный драться в открытую перед равными себе.

Ров прошел к проходу между скамьями. Публика расступалась перед ним, все вытянули шеи, чтобы видеть, как он идет. Зрители ждали, что он поднимется на сцену. Но вместо этого он несколько секунд постоял в проходе, высоко держа голову и расправив плечи. А потом сказал:

– Я не стану выставлять себя дураком, особенно перед вашей шлюхой.

И, произнеся эту любезность, он повернулся и пошел к выходу.

Но Гэвин, услышав, как он назвал Сару, не мог позволить ему просто так уйти.

Он поднял свой деревянный меч. С силой, которой могли бы гордиться его норманнские предки, он метнул его в удаляющуюся фигуру Рова.

Меч пронесся в воздухе, как стрела. Плоское лезвие ударило Рова в спину, а рукоятка стукнула по голове. Ров упал на пол, как мешок с картошкой.

В театре наступила ошеломляющая тишина. Джентльмен, сидевший ближе всех к лежащему ничком Рову, нагнулся и осмотрел его.

– Он без сознания, – сообщил мужчина. И, снова оглядев Рова, добавил: – Но придет в себя. Хотя голова у него будет болеть.

Эти слова были встречены смехом.

– Хорошо, – сказал Гэвин. – Уберите его отсюда.

Несколько мужчин бросились выполнять его приказание. Под свист и улюлюканье публики Ровингтона вынесли из Бишопс Хилл.

Затем Гэвин обратился к публике.

– Здесь есть люди, которых, насколько мне известно, лорд Ровингтон нанял для того, чтобы сорвать спектакль. Я советую им обдумать свое поведение. Иначе я обойдусь с ними так же, только с меньшим уважением. Это понятно?

Никто не ответил, но Гэвин знал, что выразился достаточно ясно.

– Очень хорошо, – сказал он. – Позвольте нам продолжить спектакль.

Он снова скрылся за боковой дверью, постучал в нее и вышел на сцену.

И снова его встретили аплодисменты, еще более бурные, чем в первый раз.

Гэвин гадал, что об этом думает Сара. Узнать этого он не мог, потому что она произнесла свою реплику, и они разошлись в разные стороны, как того требовали их роли.

Так же, как они делали много вечеров подряд.

Только с небольшой разницей. Они были в костюмах, выступали в театре, полном зрителей, желавших видеть в них вдову Перегрин и Джонатана Гудвела. Мантии герцога Бейнтона больше на нем не было.

Гэвин чувствовал, что испытывает к персонажу Сары очень важные и настоящие чувства, пусть лишь на миг на этой сцене.

Публика была захвачена происходящим. Смешные моменты вызывали у зрителей смех. В моменты сомнений и самоанализа публика была серьезна, и Гэвин чувствовал, что она болеет за его персонажа, желая ему успеха в завоевании сердца вдовы и поиске любви. В его желании быть благородным героем и все-таки человеком, мужчиной.

Но разве не этого же он хотел и в жизни?

Да, он изо всех сил работал, чтобы создать себе доброе имя, но за всем, что он сказал и сделал, стоял живой человек, который даже не понимал, как он одинок, пока не встретил Сару.

Сейчас, играя вместе с ней на сцене, произнося написанные ею слова, он понимал, что для него никогда не будет никакой другой женщины.

Никогда.

Все именно так, как сказал Файклан Моррис: она – его судьба. Его единственная любовь.

Спектакль подходил к концу.

Гэвин справлялся, как ему казалось, довольно неплохо. Да, он переврал несколько реплик, один или два раза забыл свой текст, но Сара легко скрыла все эти мелкие промахи.

Но все-таки он видел, что, несмотря на его игру, в ней было какое-то напряжение. Он слишком сильно ранил ее, когда сказал о своем долге жениться на Леони Чарнок.

Возможно, она никогда его не простит. И дело было не только в гордости. Людям, хорошо знавшим Сару, она казалась сильной женщиной. Но Гэвин узнал ее другую сторону. Любя, она отдавала всю себя… А она любила его.

Настал финальный момент, когда Гудвел должен был упасть на одно колено и признаться вдове в своей вечной любви.

Вдруг Гэвин понял, что, возможно, это его единственный шанс пересмотреть дело и получить ее прощение. Как только они сойдут со сцены, Сара его покинет.

Но сейчас она была с ним, и он не хотел ее терять.

Поэтому, когда настал нужный момент, Гэвин не стал играть роль Джонатана Гудвела.

Он взял руку Сары и, вместо того, чтобы сказать: «Дорогая Перегрин, окажешь ли ты мне честь, выйдя за меня замуж?» – произнес:

– Сара Петтиджон, будешь ли ты моей женой? Станешь ли моей герцогиней?

Моргнув, она застыла на месте.

Публика тоже была обескуражена, но потом он почувствовал, что зрители поняли, в чем дело, и с интересом ждали ответа.

Сара нахмурилась и сделала то, что Гэвин ожидал. Она спряталась за своего персонажа.

– Благодарю вас, мистер Гудвел. Вы делаете мне большую честь…

– Сара, я не играю. Я знаю, что, как только мы сойдем со сцены, все будет кончено, и я не могу этого допустить, пока не скажу тебе о том, что чувствую на самом деле. Я не поэт. Я не умею цветисто выражаться. Я не так одарен даром слова, как ты. Никогда раньше я не признавался женщине в любви. По правде говоря, я думал, что любовь – это выдумки. Она придумана для других, но не для герцогов. Ты показала мне, что это не так. И теперь я не стыжусь сказать, что люблю тебя. Я не хочу проводить дни своей жизни без тебя. Пожалуйста, Сара, вот, я стою на колене, – сказал он, опускаясь перед ней на колено. – Я люблю тебя и хочу разделить с тобой все, что у меня есть. Прошу тебя, выходи за меня замуж.

В театре повисла мертвая тишина.

Все, включая Гэвина, ждали ответа.

Она посмотрела на него сверху вниз, и он видел по ее глазам, что в ней происходит борьба. Она любила его. Он это знал.

Но вместо желанного ответа она прошептала:

– Я не могу выйти за тебя замуж, Гэвин. Разве ты не понимаешь? Я не должна.

Для нее не было ничего мучительнее, чем отвергнуть Гэвина.

Он был самым благородным, самым галантным из всех. Он защитил ее от Ровингтона и его приспешников… И еще научил ее снова доверять. Он заставил ее поверить, что штука под названием любовь все-таки существует, и она даже великолепнее, чем Сара себе представляла.

И теперь она должна ему отказать.

Не только Гэвин, но все зрители, даже актеры за кулисами, хотели, чтобы она сказала «да». Он хотел ее, незаконнорожденную дочь падшей женщины. Любовь Гэвина поднимала ее на высоту, которой она не могла себе представить, и она знала, что слишком любит его, чтобы принять это предложение.

– Я не смогу дать тебе детей, – сказала она, объясняясь не только ему, но и всем, кто ее слышал. – Я слишком люблю тебя, чтобы лишить тебя того, чего ты так хочешь и в чем нуждаешься. – Она вынула из его руки свою. – Я тебя не стою.

Ей хотелось убежать. Она отступила на шаг, но он подошел к ней, обнял ее. Ее глаза обожгли слезы.

Она сопротивлялась. Она не осмелилась взглянуть ему в глаза, но он еще крепче прижал ее к себе и прошептал ей в самое ухо:

– Дети для меня ничего не значат, если я не смогу быть с тобой.

Сара перестала вырываться.

– Ты слышишь меня, любимая? – сказал он, и его голос вибрировал во всем ее теле. – Ты – та единственная, кого я выбрал. Я был создан, чтобы любить тебя, Сара.

По ее щекам потекли слезы. Она не могла их остановить.

– Может оказаться, что ты был неправ и что дети важнее, чем ты думаешь, – сказала она, молясь, чтобы его слова были правдой.

– Сара, нет никаких гарантий, что если я женюсь на другой, то у меня будут сыновья или хотя бы один сын. Это один из рисков, на которые мы идем в жизни. Однако я совершенно точно знаю, что люблю тебя. Ты сделала мою жизнь интересной. По правде говоря, пока я не встретил тебя, я был немного занудой. Положительным и скучным. Я не хочу снова таким становиться. Спаси меня от этого, Сара. Выйди за меня замуж.

Как она могла сопротивляться этим словам?

Он был прав, она действительно ему нужна.

И она хотела его. Он сломал ее защитную стену. Он завоевал ее сердце – он и никто другой.

И в ответ на его слова она обвила руками его шею.

– Да, – сказала она. – Да, да, да.

Он поднял ее на руки, закружил – и зрители, встав, радостно зааплодировали. Тогда Гэвин поцеловал ее прямо на сцене – и одобрительные крики стали еще громче.

Сара знала, что никто в театре не забудет сегодняшнего представления. Она уж точно не забудет.

Обнимая Сару, Гэвин помахал публике, и оба они стояли, купаясь в волнах добра и любви.

– Даже моя матушка и тетя аплодируют, – сказал Гэвин Саре на ухо.

– Посмотрим, как они будут чувствовать себя завтра утром, – сказала она.

Он рассмеялся и пообещал:

– Неважно, как они будут себя чувствовать. Я люблю тебя – сейчас, завтра и всегда.

И тут, под одобрительный рев публики, он снова поцеловал ее, и занавес опустился.

Итак…

Матушка Гэвина и леди Имоджин очень удивили его – они одобрили его брак с Сарой.

– Я никогда не видела ничего романтичнее, чем твое предложение руки и сердца на сцене, – сказала ему вдовствующая герцогиня. – А готовность Сары пожертвовать своим счастьем ради тебя – у меня от этого просто перехватило дыхание.

– А я провела небольшое расследование касательно происхождения миссис Петтиджон, – сказала леди Имоджин. Все трое сидели в менхеймской гостиной на следующий день после театрального дебюта Гэвина. – Может, она родилась и не в браке, но чистота ее крови не подлежит сомнению.

– Правда? – спросил Гэвин.

Тетушка свысока посмотрела на него.

– Разве я когда-нибудь ошибалась?

– Никогда, – подтвердил он, ничего не сказав о том, как он признателен ей за ее одобрение.

– Ее отец, лорд Твиндейл, происходит от самого Завоевателя. Через него она связана узами родства с самыми знатными родами Британии. Должна сказать, нам давно уже нужно то, что она принесет в наш род. В нашей родословной есть дыры.

– А герцогиней она будет великолепной, – заметила вдова. – У нее такой эффектный цвет волос.

– Она прекрасна, – согласился Гэвин.

– Да, – подтвердила леди Имоджин, – она будет чудно смотреться рядом с тобой на твоих портретах. Кроме того, у нее прекрасные манеры.

Гэвин знал, что большую похвалу тетушки заслужить трудно.

– Но как же дети? – спросила матушка. – Мне она нравится, сын мой. Я знаю, что ты принял решение, но все же не могу не сокрушаться.

– Что ж, теперь, когда Бен и Элин ждут близнецов, у нас будут наследники, – сказал Гэвин. – Если не Бен, то его дети.

– Разве тебя это не расстраивает, хоть немного? – спросила вдова.

Гэвин рассмеялся.

– У меня будет жена, моя Сара, и больше мне ничего не нужно.

Итак, с благословения своей семьи, Гэвин Уитридж, 5-й герцог Бейнтон, женился на миссис Саре Петтиджон в один из чудесных лондонских октябрьских дней. Их свадебный завтрак был одним из самых вожделенных и популярных событий года.

А потом Гэвин отвез новобрачную в Трентон, их семейное поместье. «Беспокойная вдова» имела огромный успех, однако после того нашумевшего вечера в театре и последовавших за ним слухов Гэвин хотел уединиться со своей женой, и она с радостью согласилась.

Бен и Элин уже были там. Живот ее был просто огромный, и все вокруг, включая ее отца Файклана Морриса, который жил в соседнем поместье, с нетерпением ждали появления малышей.

Гэвин обнаружил, что каждый день его семейной жизни лучше, чем предыдущий. Сара отбросила все свои сомнения.

– Я нашла свое место в этом мире, – сказала она Гэвину.

– И оно находится в Трентоне? – спросила он.

– Нет, рядом с тобой.

Он был самым счастливым человеком.

В один из бурных ноябрьских дней у Элин начались роды, и на свет появились Генри Моррис Уитридж и Дженнифер Энни Мари Уитридж.

Гэвин вместе с Беном и Файкланом ходили туда-сюда по комнате. Раздавшийся вдруг младенческий крик прозвучал для них слаще, чем ангельская весть. Гэвин был восхищен не меньше отца и дедушки.

Сара первой вышла из комнаты родильницы. Ее глаза были затуманены.

– Бен, Элин зовет вас.

Отец поспешил в комнату.

– И вас тоже, Файклан, – сказала Сара.

Гэвин никогда еще не видел своего старого учителя таким гордым.

– Пророчество вашей бабушки сбылось, – сказал Гэвин. – Следовательно, Генри когда-нибудь станет герцогом.

– Если будет на то воля Божья, – Файклан шагнул к двери и остановился. – Я так рад, что в моей жизни снова появилась Дженни. Другая Дженни, но я буду молиться, чтобы у нее был характер ее бабушки.

– Уверен, так и будет, – ответил Гэвин, и Файклан вошел в комнату, чтобы засвидетельствовать свое почтение новорожденным.

Сара посмотрела на Гэвина и сказала:

– Их рождение – самое невероятное, что я видела в жизни. Они – настоящее чудо. Я так счастлива, что присутствовала при этом.

Он обнял ее, думая о том, о чем она умолчала. Долгих несколько минут они стояли обнявшись.

– Я хочу, чтобы тебе хватало меня для счастья, – прошептала она.

– Мне хватает тебя. А я – все, что ты хочешь?

– Да, тысячу раз да, – сказала она ему… но оба они понимали, что сколько бы они друг для друга ни значили, есть то, чего они не могут иметь.

Под Рождество пришло письмо от Шарлен и Джека. Из-за войны в Америке почта ходила плохо. Письмо было хорошее, а Шарлен поделилась новостью, что к весне Сара станет двоюродной бабушкой. Если Шарлен с Джеком и получили письмо Сары о ее свадьбе с Гэвином, то они об этом не упомянули.

– Еще один ребенок, – сказала Сара.

– Вот и хорошо, – ответил Гэвин.

Она потянулась к его руке.

– Да, очень хорошо. Я не могла бы любить никого больше, чем тебя.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал ее пальцы.

– Моя герцогиня.

Она улыбнулась, но в ее глазах была тоска, которую ему хотелось бы развеять.

Гэвин хотел остаться в Трентоне до января, но Сара казалась здесь такой счастливой, что они решили остаться дольше. Она продолжала писать, но не говорила ни слова о следующей постановке. Словно ее мечта уже исполнилась. Гэвин знал, что теперь она тоскует о том, чего не может иметь.

Сара очень активно помогала Элин ухаживать за малышами. По правде говоря, все члены семьи не понимали, что они делали вечерами раньше, поскольку теперь большую часть вечеров они проводили, наблюдая, как Генри и Дженни постепенно становятся интересными маленькими людьми.

Разумеется, дела часто призывали Гэвина в Лондон. Ему удалось провести билль о военных расходах, и премьер-министр был доволен. Он знал, что со временем они с Сарой должны будут вернуться в Менхейм. Лондонское общество приняло Сару очень радушно – даже самые дотошные моралисты. Одобрение леди Имоджин заставило их если не одобрить их брак, то хотя бы отнестись к нему терпимо.

Да, жизнь шла как нельзя лучше – по крайней мере, так он думал до одного дня, который проводил в дороге, возвращаясь из Лондона в Трентон.

На ночь он остановился в маленькой гостинице, стоявшей немного в стороне от главной дороги. Он часто останавливался здесь во время своих путешествий. Заведением управляло жизнерадостное семейство по имени Лоденберри.

Гэвин так привык к их благодушию и дружеским приветствиям каждый раз, когда он приезжал, что ему сразу бросилось в глаза необычное состояние миссис Лоденберри. Глаза у нее покраснели, а лицо было в пятнах, будто она плакала.

– Что-то случилось, миссис Лоденберри?

Она жалобно поглядела на него и ответила:

– Простите меня, ваша светлость, у нас сегодня печальные новости. На прошлой неделе погибла молодая пара, и трое их маленьких детей остались совсем одни, без родственников. Шесть и пять лет, и еще новорожденная крошка. Сегодня священник увезет их в приют. Мы с мистером Лоденберри предложили забрать мальчиков, но они не хотят оставлять свою сестренку. А я не могу забрать малышку. Не могу. У меня и так дел по горло с моим выводком, и еще гостиница. Но кто знает, что станет с этими бедными сиротками? Кто знает?

И она снова начала всхлипывать.

В голове Гэвина возникла идея.

– А где сейчас этот священник?

Он отправился туда, куда она ему указала, и скоро познакомился с двумя очаровательными мальчиками, которые оплакивали смерть своих родителей и были уже достаточно сообразительны, чтобы страшиться неизвестного будущего, которое их ожидало. Они сгрудились вокруг своей сестры, крошечной рыжеволосой малышки.

Ее цвет волос решил для Гэвина все дело. Поскольку принять на себя заботу об Эндрю, Уиллзе и их сестре Мэриам было некому, это решил сделать Гэвин.

Он летел домой как на крыльях, и, когда передал Мэриам на руки своей жене, почувствовал, что еще ничто не доставляло ему большей радости. На лице Сары отразилось довольство, особенно когда Мэриам, самая жизнерадостная малышка из всех, каких Гэвин видел, улыбнулась ей.

– Она просто чудо, – сказала Сара. Она посмотрела на мальчиков. – Подойдите сюда, садитесь, – пригласила она. – Расскажите мне о себе.

Мальчики с радостью стали рассказывать… Вот так Сара и Гэвин создали семью, о которой так мечтали. И они не ограничились первыми тремя. Со временем они усыновили всего девять детей.

«Дети нашего сердца» – так называли Гэвин и Сара свой выводок. Разумеется, мальчики не могли унаследовать титул, но они получали образование, были любимы, а разве это не все, что нужно детям для счастья?

И что еще лучше, дни Гэвина теперь были наполнены тем, что действительно важно. Да, он продолжал заниматься государственными делами и осуществлять свою власть, но уделял время и собственной жизни.

Какие семейные вечера он любил больше всего?

Это были те дни, когда их дети ставили пьесу. Он и Сара были публикой, простыня – занавесом, костюмы создавались из всего, что можно было найти в сундуках на чердаке, и, конечно, были в ней деревянные мечи.

От автора

Дорогие читатели!

Дабы вы не обвиняли меня в подражании шекспировским пьесам, где, вопреки условностям и зачастую здравому смыслу, в конце концов все приходит к счастливому концу, позвольте мне заверить вас, что многие актрисы вышли замуж за лордов даже во времена Регентства. Смелые и талантливые женщины всегда привлекали мужчин. И многие мужчины, в свою очередь, останавливали выбор на таких женщинах, поскольку высокий титул перед своим именем и кучу денег в кармане они уже имели. Разумеется, Сара ни за что не могла бы быть настолько грубой и прямолинейной. Ее любовь к Бейнтону так же искренна, как и его преданность ей. Ей просто повезло, что он не копает канавы.

В этой связи на ум приходят такие исторические фигуры, как мисс Анастасия Робинсон, оперная певица, которая в начале 1700-х годов тайно вышла замуж за 3-го графа Петерборо. Все думали, что она – его любовница, и десять лет они держали свой брак в тайне, открыв правду лишь незадолго до его смерти.

Позднее была мисс Гэрриет Меллон, выступавшая на сцене театра «Друри-Лейн» и завоевавшая сердца сразу двух влиятельных мужчин. Первым был богатый банкир Томас Коуттс, который завещал ей все свое состояние. Второй – 9-й герцог Сент-Олбанс – был младше ее на двадцать три года. Честно говоря, я не знала бы, о чем говорить с мужчиной настолько младше меня. Когда они поженились, ей было почти пятьдесят, а он был еще невинный ягненок. Однако прошу заметить, что, возможно, в этом случае роль сыграли как раз ее деньги, хотя она и была признанной красавицей.

Следующая история, которую я вам расскажу, – это история Луизы Брантон. Она происходила из актерской семьи и имела успех на сцене в эпоху Регентства. В 1807 году она вышла замуж за 1-го графа Крэйвена, и на этом ее выступления на сцене прекратились.

И наконец, позвольте немного рассказать о женщинах-драматургах. Женщины марают бумагу со дня сотворения мира, просто мы получаем за это не очень-то много уважения и признания.

В 1600-х и 1700-х не так уж редки были случаи, когда произведения женщин ставили на сцене благодаря влиятельности их мужей. В 1812 году Саре повезло, что Бейнтон финансировал ее постановку, потому что в те времена, как, впрочем, и сейчас, знакомства определяли все.

Известны также женщины-драматурги времен Регентства, в их числе – Мария Тереза де Камп, которая вышла замуж за одного из Кемблов. Кемблы были одной из главных театральных династий того времени. Пьесы и легкие фарсы Марии Терезы были довольно успешны. Какой бы театр ни арендовала эта семья – «Друри-Лейн» или «Ковент-Гарден», – в нем обязательно ставились ее пьесы.

Еще одной успешной женщиной-драматургом тех времен была шотландка Джоанна Бейли, которую считали протеже сэра Вальтера Скотта. Даже тогда, в 1800-м, она считалась одним из лучших шотландских драматургов любого жанра.

Сэр Вальтер помог ей поставить ее пьесу «Семейное предание». Представление состоялось в 1810 году в театре «Рояль» в Эдинбурге, а затем в театре «Друри-Лейн» в Лондоне. Эта история семейной вражды, предательства, мести, погибшей любви, тайного ребенка, к сожалению, является трагедией.

Если бы она внесла в нее хоть немного романтичности и добавила бы счастливый конец… Возможно, сейчас мы снимали бы по ней фильмы, как это происходит с романами Джейн Остин.

Приятного вам чтения, друзья мои.

Кэти Максвелл

12 апреля 2015 года

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg